Железная Империя [Константин Фрес] (fb2) читать онлайн

Железная Империя

Глава 1. Триумвират

На Совет Трех и Единого были приглашены все, кто пожелал служить Империи.

Те же, кто не пожелал, горько в этом раскаялись, ожидая свой смертный час.

Огромный зал Исполнительного Совета Империи, погруженный в полумрак, был тих, и лишь императорская ложа, ожидающая своего высокопоставленного посетителя, была пуста, лишь выхвачена лучом света, пронзавшим полумрак здания сверху донизу. В отличие от лож многочисленных приглашенных — бывших функционеров Альянса вперемешку с имперскими чиновниками — расположенных в строгой геометрической последовательности на высоте, ложа императора располагалась внизу, и собравшиеся в тревожной тишине ожидали, когда новый Император займет ее. Рядом притулилась еще одна ложа, поменьше; пустое место, предназначенное для неё, словно прореха в корзинке подсолнечника, темнела в вышине, среди наиболее важных сенаторов и чиновников самого высокого ранга.

В неясно шуршащей тревожной тишине то и дело вспархивали легкие бабочки разговоров, и тревога разносилась по огромному каменному залу, перепрыгивая с места на место, отражаясь легким эхом от гладкого — до зеркального блеска — каменного пола, расписанного извилистыми белыми реками прожилок.

Обсуждали всякое. В основном, суть разговоров сводилась к двум темам — к страху и сплетням. Тайком, чтобы не услышал никто посторонний, присутствующие, пряча лица за рукавами нарядных одежд, надетых по случаю большого торжества, шептались: а действительно ли новый Император — тот самый Дарт Вейдер.

Павший Император, Дарт Акс, чье правление было, к счастью, быстротечным, погрузил в хаос и ужас столицу Бисс, устроив кровавый террор немыслимых масштабов, поселив в сердцах людей такой ужас, отвращение и трепет, какой раньше не испытывал никто из ныне живущих.

Человек, называющий себя Дартом Вейдером, избавил имперцев от такой напасти, устранив Дарта Акса очень быстро и тихо, по-хозяйски предъявив свои права на трон.

В мгновение ока, словно повинуясь невидимой руке, два огромных флота, сведенных друг против друга, прекратили стрелять, и пылающий Космос стал вдруг тихим и прекрасным в своей темной красоте. Долгожданный мир стал вдруг реальным, и, слушая первые мгновения этой безвоенной тишины, люди не верили себе, но в сердцах их расцветала первая робкая надежда на что-то иное, кроме бесконечного боя.

Империя не содрогнулась от кровавых подробностей гибели безумного Императора — их попросту не было, и свидетели его смерти помалкивали. Но тревога никуда не ушла из сердец людей. Дарт Акс рисовался в людских умах монстром: бессмертным, непобедимым, могучим чудовищем, а если таков он, то каков тогда его победитель?

Было и еще кое-что. Императрица.

Белокурый гордый ангел с ледяными прекрасными глазами — Леди Ева.

Эти слухи пришли из Альянса, чьи лидеры теперь находились среди имперцев, с которыми они еще вчера сражались друг против друга — Леди Ева ранее была женой Дарта Акса, и вместе с Империей Дарт Вейдер вырвал из рук гибнущего противника и его жену.

Империя недоумевала.

Дарт Вейдер и женщина?

Железный канцлер, давным-давно похоронивший любые свои человеческие качества и забывший то место, где их оставил, и… женщина?!

Говорят, новый Император любил свою Императрицу.

Говорят даже, что она родила ему ребенка, что уж совсем немыслимо, и Службу Безопасности императорского дворца возглавил Люк Скайуокер. Кому же еще Дарт Вейдер мог бы доверить самое дорогое и самое уязвимое место своего сердца?

Впрочем, сомнений в подлинности Дарта Вейдера с каждым днем становилось все меньше, по мере того, как его железная рука сжималась на Империи, нещадно подавляя бунты недовольных и устанавливая новый порядок, принуждая кое-кого потесниться и ставя рядом с ним нового человека.

Но за этими жесткими передвижениями, когда очередная фигурка убиралась беспощадными железными пальцами с доски, угадывалась и вторая, мягкая женская рука. Она ложилась на металлическое запястье Императора, и пешка отправлялась в ящик, а не в бушующее пламя.

— Владыка Вейдер и Двое!

Шум наполнил зал снизу доверху, зашуршали одежды, и собравшиеся поднялись на ноги в едином порыве, приветствуя Императора, как завороженные глядя на раскрывшиеся тяжелые створки огромных дверей, разошедшиеся, словно лопнувшие льдины на полированном боку айсберга.

В полной тишине из раскрытых личной императорской охраной дверей вышли Император и сопровождающие его лица. Длинная тень, растянутая бьющим в спину светом, оставленным где-то за дверями, простиралась до самой ложи, ожидающей хозяина, и, несмотря на то, что Император был без шлема, при первом же звуке медленных шагов ни у кого не осталось сомнения в его подлинности.

Высоких людей на свете много; любой из них смотрелся бы устрашающе, если бы осмелился надеть знаменитую черную броню и плащ Дарта Вейдера и украсить себя холодно поблескивающими на широких плечах пластинами. В лицо Темного Лорда тоже знали немногие, так что под знаменитым черным шлемом и маской мог скрываться кто угодно. Но его походка — ее узнал бы любой, кто хоть однажды встречал великого ситха на своем пути.

Эту тяжелую поступь нельзя было спутать ни с какой другой, размеренность и величие каждого шага отдавались эхом от стен, и стелющийся черный плащ, заменяющий Вейдеру мантию, заметал его следы.

Рядом с Императором, по левую руку, шаг в шаг, так же неторопливо и величественно, шла та, кому была посвящена добрая половина всех сегодняшних сплетен — светловолосая Императрица с длинной косой, перевитой серебряными цепочками.

Это была довольно высокая, изящная стройная молодая женщина с гордо посаженной головой, прозрачными светлыми глазами и чистым лицом, одетая в строгое черное, длинное — в пол, платье, поблескивающее изысканной серебряной вышивкой. Ее тонкая талия была затянута в корсет, по которому змеились изгибы серебряной лозы, делая тело женщины похожим на серебряный слиток, проступивший своим светлым сиянием сквозь разорванную бархатную сажу, покрывающую поверхность. На аккуратно зачесанных льняных волосах лежала черная круглая шапочка, украшенная маленьким серебряным венцом, каждый зубец которой был увенчан ярко вспыхивающей капелькой алмаза.

Эта изысканная строгость и чистота были прямой противоположностью вычурным кричащим ярким цветам, которые так любил Палпатин, славящийся своей извращенной распущенностью и порочностью, и Императрица словно являлась олицетворением новой Империи, которой только предстояло стать такой же прекрасной.

Другими словами, мысль взять с собой Императрицу на Совет была ничем иным, как хитрым пиар-ходом, направленным на то, чтобы успокоить подданных и показать Императора более человечным и живым, чем он представлялся в умах людей.

Следом за Императорской четой шли Двое: мужчина и женщина, равные Императору, члены Триумвирата, одержавшего победу в жестокой борьбе за Империю.

Женщина маленького роста, довольно привлекательная на вид и молодая, взявшая себе имя Дарт София, следующая за Императрицей, была, пожалуй, ничем не примечательна. Казалось, она не желала как-то запомниться, а потому оделась неброско, в темное платье до колен из тонкой шерсти, перепоясанное обычным ремнем, к которому было удобно прикрепить лайтсайбер.

Наверно, и это оружие у нее с собой было, но под складками коричневого грубого плаща его не было заметно. Чтобы как-то компенсировать свой невысокий рост, Леди София обулась в высокие узкие сапоги на высоком каблуке, но даже это ухищрение не позволило ей достигнуть и плеча ее спутника, — мрачного и яркого — следующего за Императором.

Высокий, худощавый и длинноногий, имеющий привычку обривать наголо голову, Лорд Фрес выглядел, пожалуй, ярче всех из этой четверки, и если София хотела уйти в тень, то он-то точно запоминался всем.

На нем была длинная, до самого пола алая туника, стелющаяся за ним небольшим шлейфом, с широкими рукавами, оканчивающимися узкими высокими манжетами, плотно обтягивающими запястья. Поверх нее Фрес был облачен в черную куртку, стянутую на талии поясом и защищенную вшитой броней, отчего ткань напоминала крупную острую чешую. Высокий ассиметричный ворот его черного длинного плаща, с одной стороны поднимающийся острым зубцом, а с другого края округло срезанный, кажется, тоже был бронирован и защищал шею и голову ситха от удара. Его черные брюки и сапоги были запылены, но его вид извиняло то, что он сию минуту прибыл из инспекции, длящейся, кажется, пару месяцев.

О нем тоже было много разговоров за спиной; самое интересное было то, что лорд ситх надел на себя доспехи Инквизитора и тут же запретил себя так называть.

Деятельность Инквизиторов была тесно связана с ежедневными многочасовыми медитациями, а деятельная натура Фреса не терпела такого длительного неподвижного существования. Император Дарт Акс потрудился убрать всех Инквизиторов, но должность-то такая осталась, и необходимость в ней — тоже, а значит, заниматься ею кто-то был обязан. Так почему не Фрес, с его наивысочайшим мастерством контроля Силы?

В тишине, не нарушаемой, казалось, даже дыханием, Император прошел по отполированному мраморному полу до своей ложи. Его шаги и шаги сопровождающих лиц казались оглушительными в этой темной почтительной тишине, и плащ черным крылом летел вслед за ним.

Правящие заняли свои места в ложах, и те поднялись вверх, доставив Триумвират на отведенные им места.

Ложа с Фресом и Софией встала в прореху в общем рисунке, а императорская ложа зависла в вышине посередине зала, ярко освещенная, и Дарт Вейдер, опустившись в кресло, рядом с которым стояла его Императрица, обвел глазами огромный зал.

— Начнем наш первый Совет, Совет новой Империи! — произнес Владыка величественно. — И да пребудет с нами Сила! — жестом он показал собравшимся, что можно сесть, и люди, напряженные, взволнованные, повиновались ему.

Когда собравшиеся уселись, моментально стихли все звуки — шелест одежды, негромкие переговоры, и вновь воцарилась тишина. Дарт Вейдер обвел взглядом полутемный зал, угадывая сквозь мрак устремленные на него горящие взгляды ситхов, поблескивающие кокарды на форменных фуражках офицеров, и произнес:

— Сегодня, открывая этот Совет, я провозглашаю начало новой Империи! Империи, которую построим мы с вами, Империи, в которой будет важен каждый солдат и каждый владыка!

В нашем содружестве каждый займет свое место и своими усилиями будет приближать нашу победу и наше господство! Для начала я хотел бы рассказать всем, чего я хочу от вас.

Мне нужны солдаты. За долгие годы сражений между Альянсом и Империей большие территории были потеряны, отданы в руки бандитов и самопровозглашенных владык, уверовавших в свою безнаказанность и продолжающих нападать на наши границы и теперь, несмотря на то, что Империя, слившись с Альянсом, стала гораздо больше и мощнее. Они думают, что мы позволим им, как и прежде, жить грабежом, но это не так. Мы защитим свои границы; мы будем воевать и захватывать их планеты, ресурсы, корабли.

Я сам солдат, и вся моя жизнь — война, и я верю в то, что все, что мне хочется получить, находится на кончике моего меча. Поэтому, чем больше в нашей Империи будет тех, кто, как и я, будет верить в это, тем быстрее мы добьемся нашей цели…

* * *

Императорская речь была недолгой и жесткой.

Дарт Ведер остался верен себе — никакого покоя.

Мофф Гриус в ответ на его заявление предложил тотчас же сформировать пограничные войска, и это приободрило собравшихся, развязало им языки. Армия — это хорошо: постулат был понятен и не нов, и каждый, стараясь произвести на Императора хорошее впечатление, охотно брал слово и предлагал свои услуги в этом деле. Обычная деловитая болтовня.

Лорд Фрес, не сводя внимательных пронзительных глаз с ораторов, как бы невзначай положил свою узкую горячую ладонь на плечо Леди Софии. Даже сквозь грубую ткань своего платья она почувствовала жар тонких, сильных, жестких пальцев, чуть сжавших ее напряженные мышцы. Алый шелк его высокого, до локтя, узкого манжета скользнул по темной ткани ее одежды, и длинные пальцы, чуть сжимая женскую руку, словно паук взобрались вверх, выше и вкрадчиво скользнули по шее женщины, то ли разглаживая кожу, то ли убирая некую невидимую соринку.

Сила кипела в Фресе, он был настолько полон ею, что совершенно непонятно было, как до сих пор удавалось скрывать ее и оставаться никем не замеченным. Пожалуй, можно было бы сказать, что для ситха он был слишком здоров, қрасив и полон жизни. На его теле не было ни единого ранения, ни единой отметины от луча лайтсайбера, и этот факт прибавлял очков в копилку его тщеславия. Его красивый, четкий чеканный профиль с высоким ровным лбом, тонким прямым носом с изящно вырезанными ноздрями и скульптурно очерченными скулами не был тронут тенью немощи и борьбы с болью, а выразительные большие серые глаза под ровными темными бровями всегда смотрели, пожалуй, насмешливо, и за этой прячущейся в смешливых морщинках улыбкой не было видно безумной жестокой одержимости, присущей ситхам.

Однако, все, кто работал с ним, не могли не увидеть, не почувствовать Силу. Она была ощутима, осязаема и голодна, словно непостижимое живое существо, как дикое прирученное животное, всюду следующее за своим хозяином. Касаясь людей, она незримо выпивала их силы, иссушала, выпотрашивала их дочиста, и после пребывания рядом с Лордом Фресом все ощущали себя опустошенными и больными. Работая сам, он не давал подчиненным ни минуты отдыха, просто не понимая, зачем им это нужно; не многие могли выдержать бешеный ритм его жизни.

Сегодня утром, перед первым заседанием Совета Империи, он вернулся из длительной инспекции флота, которую Владыка Вейдер поручил провести ему в кратчайшие сроки.

Перелетая из одного сектора в другой, посещая корабли, верфи, планеты с развитой добычей полезных ископаемых, Дарт Фрес, казалось, впал в странное состояние все нарастающего возбуждения, когда мозг работает безостановочно, на пределе возможностей, и, казалось, что ситх вовсе не отдыхает, не ложится спать, что вполне могло оказаться правдой. Он был везде и всюду, и каждую минуту его можно было увидеть то на капитанском мостике нового корабля, то в ангарах, то в отсеках канониров, то у штурмовых барж.

С каждой секундой его внимание, зрение, обоняние обострялись, Фрес замечал каждую деталь, всякую мелочь, вникал во все, воспринимая мир во сто крат ярче, четче и жестче, чем обычно, и то, от чего простой человек сошел бы с ума, задавленный лавиной нервных сигналов, информации и впечатлений, терзающих и затапливающих мозг, его словно наполняло новыми силами и жизнью.

Мощь флота новой Империи: осязаемая, видимая, реальная, подвластная ему, как одному из Триумвирата, сотни тысяч вооруженных людей, замирающих по стойке "смирно" при его появлении, казалось, подпитывали его Силу, он упивался безграничными возможностями, открывающимися перед ним, и темная мощь, наполнив его до краев, трансформировалась в то обычное для ситха возбуждение, сжигающее изнутри, которое Лорд Фрес снимал единственно известным и приемлемым для него способом: ходил по борделям. Как правило, он посещал самые дорогие злачные места Рилота, и его высокую худощавую фигуру узнавали из сотен других посетителей, даже если он скрывал под надвинутым капюшоном горящие от нетерпения глаза.

Теперь, наверное, когда длинные полы кроваво-красного инквизиторского одеяния предательски выглядывали из-под плаща, а расплачивающаяся рука в черной перчатке была обтянута черным чешуйчатым рукавом, спутать этого посетителя с кем-либо еще стало вовсе невозможно.

Рабыни-тви'лечки доставлялись ему по полдюжины на ночь, и, поговаривают, они ненавидели и со сладкой дрожью ожидали визиты Темного Лорда в их заведение. То, что он вытворял с ними, было настолько развратно и безобразно, что ожидающие своей очереди и наблюдающие за всем происходящим девушки кончали от одного вида этого зрелища, от криков и стонов, наполняющих пространство.

Видимо, на этот раз, вдоволь наигравшись с флотом, ощутив тяжесть этого металлического яблока в своей ладони, и, досыта наевшись власти и могущества, Лорд Фрес наполнил свое сердце мощью этих черных металлических смертоносных громад, но вот незадача — торопясь на прием к Владыке Вейдеру, не успел сбросить лишний пар.

Сила переполняла его, бушевала внутри, словно океан в шторм, и растекалась тяжелой лавиной кругом, давя и угнетая.

Леди София чуть скосила глаза направо, рассматривая ложи с сенаторами; захваченные стремительной лавиной, подавленные ее влиянием, люди, казалось, были больны и измучены. Кажется, кто-то тайком мучительно потирал лоб, стараясь избавиться от раскалывающей голову боли.

А теперь жесткая ладонь ситха, став вдруг вкрадчиво-нежной, скользнула вверх, к шее Леди Софии, и та, едва сдержав удивленный возглас, почувствовала, как горячий поток его Силы пролился вдоль ее позвоночника, перепрыгивая все ниже, ниже, до самой поясницы, с позвонка на позвонок, с нерва на нерв, наполняя ее тело теплом и негой, от которых ей хотелось закрыть глаза и раствориться в блаженстве, вечно ощущая эту ласковую ладонь.

С неимоверным трудом ей удалось сохранить невозмутимое и совершенно холодное выражение лица, заставляя себя неотрывно смотреть на людей, выступающих перед аудиторией с сенаторской ложи, хотя из ее покрасневших полуоткрытых губ вырвался слишком шумный вздох, и сердце забилось чуть ли не вдвое чаще обычного.

— Что это значит, Лорд Фрес? — произнесла она, все так же безучастно глядя равнодушными яркими глазами на политическую возню, разыгрывающуюся перед нею, ощущая, как длинные тонкие пальцы зарываются в ее шелковые волосы и ласкают затылок. Казалось, что сотни микроразрядов тока пронзают голову и бьют прямо в мозг, заставляя покориться его власти, и эта рука словно выпивала ее волю к сопротивлению, ее личность, ее "я", давая взамен невероятное космическое удовольствие. Каждое прикосновение, каждое движение этой ладони было настолько прекрасным и желанным, что София с изумлением поняла, что с удовольствием вынесла бы и удар, который вместе с болью пронзил бы ее и вспышкой наслаждения, расколовшей бы ее на части, словно попавшая в камень молния.

Фрес обернулся к ней и некоторое время с интересом наблюдал за реакцией, которую вызывают у Софии его коварные ласки. Со стороны казалось, что Двое из Триумвирата всего лишь обсуждают что-то, и достаточно отстранено и даже равнодушно, с застывшими выражениями брезгливости и скуки на лицах.

Но, несмотря на старания Фреса, у Софии даже бровь не шевельнулась, и он, склоняясь к ее уху, вполголоса прошептал, совершенно при этом не меняя спокойного выражения своего глуховатого голоса:

— Не желаете ли вечером составить мне компанию? Я не видел ничего и никого прекраснее в этом конце Галактики, чем вы, и охотно полюбовался бы не только вашим ангельским лицом, но и всем остальным.

Это откровенное приглашение было настолько внезапным и бесстыдным, что Леди София, на миг потеряв самообладание, перестала притворяться, что происходящее в Совете интересует ее и уставилась на ситха с нескрываемым изумлением, и маска холодного равнодушия, спав, сменилась на миг горячей смесью гнева и негодования.

— Что?!

Нужно отметить, что до этого момента Лорд Фрес не обращал своего пристального внимания на Софию. Действуя под руководством Дарта Вейдера, он воспринимал Ситх Леди как часть механизма, как точный, остро отточенный инструмент, идеально пригнанный и действующий во благо Триумвирата. В момент наивысшего напряжения и опасности, казалось, умы всех троих ситхов сливались воедино, и они и вовсе действовали как единое целое, неограниченно пользуясь разумом друг друга.

Но стоило победе приблизиться на расстояние вытянутой руки, как это триединство распалось, и Дарт Фрес с интересом и удивлением обнаружил, что жестокое сознание, заполненное множеством ранящих осколков воспоминаний, принадлежит кому-то другому, а именно женщине, и она, как ни странно, прехорошенькая.

Ситх, чуть улыбаясь, смотрел прямо в расширенные от ярости, смешанной с пьянящим удовольствием, зрачки Софии. От его настойчивой ласки, сопротивляться которой у Софии недоставало опыта (да и воли), удовольствие накатывало на женщину волной, и дрожь пронзила ее тело, когда она все-таки попыталась справиться с его властью над собой.

На красивом лице Фреса расцветало совершенно порочное и хищное выражение, покуда он наблюдал, как в ее чертах причудливо смешиваются два желания — убить его за дерзость и откинуть голову ему на плечо и замереть, отдавшись во власть этой ласкающей руки.

— Вы же поняли, что я имею в виду. Зачем вы спрашиваете? — вкрадчиво произнес он, улыбаясь.

От Дарта Фреса пахло долгим путешествием. Его длинный черный плащ с тяжелыми наплечниками, с высоким ассиметричным воротником, похожим на лепесток экзотического хищного цветка, его черная бронированная чешуйчатая куртка, перетянутая широким поясом, надетая поверх алой длинной туники, стелющейся вслед за ним как река крови, запыленные брюки, обтягивающие узкие бедра ситха и его сапоги — все пахло тем неповторимым запахом, который София про себя называла "космическая пыль". Одежда ситха насквозь пропитана запахами ангаров ИЗР-ов, разогретыми горячими работающими двигателями СИД-истребителей, лазерными выстрелами, оплавляющими все кругом и холодом пустоты космоса, простирающейся сразу за дефлекторным щитом. От алых рукавов его туники пахло новым оружием — вероятно, он лично опробовал новейшие бластеры и винтовки, находящиеся на вооружении у штурмовых отрядов. Вся необъятная Галактика, вся глубина космоса оставила след на его мрачном, устрашающем одеянии инквизитора.

А его руки, его бесстыжие пальцы тонко и нежно пахли самыми последними, самыми сладкими, бархатными и тяжелыми нотками ускользающих, растворяющихся духов прекрасных тви'лечек, тающих под прикосновением его властной сильной ладони.

Ах, значит, все-таки успел… но, видимо, они не сумели вычерпать всю страсть, разрывающую его сердце, и теперь она пожирала и терзала его.

Эти духи с тяжелыми, пряными, почти наркотически прекрасными ароматами предназначались для того, чтобы разжечь пламя страсти в мужчине. Красавицы-рабыни капали капельку этого волшебного снадобья на запястья и на сгибы локтей, на нежный изгиб шеи и на лобок. И кто знает, где побывали пальцы Фреса, до сих пор хранящие запах порочной, развратной страстной ночи.

— Еще раз такое, — отвернувшись от Фреса и снова сосредотачивая внимание на политиках, продолжающих скучные речи, тихо и спокойно произнесла леди София, справившись, наконец, со своими чувствами, и в ее голосе проскользнула стервозная ледяная нотка, — повторится, и я вырву вам тот кусок плоти, который руководит вами вместо головы. Уберите вашу руку.

— Милая, но зачем же так утруждать себя, — произнес Фрес, также переведя взгляд в зал и все так же сохраняя вид какого-то скучного серого обсуждения, светской болтовни. — Я из тех мужчин, что понимают слово "нет". Я редко бываю назойлив и никогда не делаю двух попыток. Вам всего лишь нужно было произнести его, это коротенькое слово "нет". И в мыслях не было оскорбить вас. Я всего лишь предложил познакомиться поближе, мы ведь практически ничего не знаем друг о друге. Вероятно, вы сочли бы меня приятным собеседником…

Его настойчивая рука продолжила свое путешествие по телу женщины, и один из его длинных пальцев коснулся ключицы Софии. Горячий поток его Силы, тонкая струйка, пролилась с шеи на грудь и нежной щеточкой, кошачьим шершавым язычком потерла сосок женщины, ставший в мгновение ока остреньким и чувствительным настолько, что Леди София не сдержала стона, громкого "ах!", выскользнувшего из ее губ против воли.

Вместе с тем разъяренное рычание вырвалось из ее горла, и ее рука в черной перчатке без малейших колебаний цапнула Фреса за пах, а стальные пальцы захватили сквозь кожаные штаны его напрягшийся член и яростно вцепились, сжимаясь, сминая, причиняя боль.

— Руку! — с садистским удовольствием прошипела София, чувствуя, что причиняет мужчине немалое неудобство. Ее стальные когти Силы безжалостно впились в самое его нежное место, и от этого его рука, лежащая на ее плече, вздрогнула и вцепилась в ее тело, до боли сдавив плечо. Стена его самоуверенности растрескалась, и Леди София, казалось, слышит, как разрушается, крошится тонкая перегородка, сдерживая бушующий поток его Силы. Ей было невыносимо больно, но причиняемая ему боль была во сто крат сильнее, и, пожалуй, ощущение его беспомощности окупало то страдание, что он ей причинял. Ее глаза вспыхнули недобрым огнем, и на губах заиграла злобная усмешка. Превозмогая давящую боль в плече, закусив губы, она сильнее стиснула стальные когти Силы на его члене, и хрупкая скорлупа, сдерживающая поток его мощи, не выдержала.

От этого удара, волной выброшенного вверх, дрогнул купол здания, слова выступающего завибрировали и разнеслись громом, рождая в сердцах слушателей дрожь.

— Уберите руку! Или я вас искалечу.

Тонкие пальцы Дарта Фреса, чуть подрагивая, словно прощаясь, осторожно скользнули с напряженной шеи женщины, и она разжала пальцы и брезгливо оттолкнула жесткий член, который с яростью стискивала до этого. Его чрезмерная Сила, до этого давящая его самого и всех окружающих, утекла в никуда, исчезла, оставив после себя лишь тянущую усталость и пустоту. Леди София, кожей ощущая то, как обмякает тело ситха, лишенного этой поддержки, еле сдержала хохот, замечая, как на красивое лицо мужчины ложатся серые тени, свидетельствующие о том, что он смертельно хочет спать и еле стоит на ногах.

"Вот тебе еще один способ расслабиться, дружок", — мстительно подумала Ситх Леди и совершенно неприлично зафыркала, еле сдерживая хохот.

Секунду Фрес стоял тихо, пережидая боль, и София, усмехаясь, закусила губу, прислушиваясь к тому, как его хриплое дыхание приходит в норму. Злорадное торжество наполнило разум, и на ее таких строгих обычно губах блуждала ухмылка, Леди София опустила голову, скрывая свой смех. Это надо же — так щелкнуть по носу, и кого? Высокомерного Фреса, который думает, что любая женщина этой галактики принадлежит ему и упадет на спину с распростертыми ногами, стоит ему лишь щелкнуть пальцами!

Что, получил, что хотел?

Фрес, наконец, оправился от пережитой боли. Его дыхание выровнялось, и движения его стали более уверенными. Кажется, он запахнул плащ, словно отгораживаясь им от ранившей его женщины; София едва не зафыркала от душащего ее хохота, представляя какие досаду, ярость и стыд испытывает сейчас Лорд Ситх.

Затем он вновь склонился над ней, и Ситх Леди, все так же неотрывно наблюдая за происходящим в Совете, напряглась, ожидая, вероятно, удара и ответной боли. Но ситх не прикоснулся к ней.

Его губы, чуть скользнув по ее волосам, остановились у уха, и его безобразный, развратный, без тени смущения голос жарко прошептал, ввинчиваясь в мозг:

— Это было великолепно, дорогая. Повторим как-нибудь еще?

Дарт Софию словно ледяной водой окатили, миллионы ледяных игл стыда впились ей в щеки и в лоб, от ее злорадного торжества не осталось и следа. Их взгляды встретились, и женщина увидела, что глаза Фреса смеются.

Наверное, это было самым сильным оружием Лорда Фреса — он никогда, ни при каких обстоятельствах не испытывал стыда.

Глава 2. Призрак мертвого прошлого

Ложа Вейдера медленно опускалась вниз, к ожидающим ее Двоим, стоящим в пятне света на ледяном глянце пола.

Императорская охрана, идеально вышколенная Люком Скайуокером, проводила последнего сенатора и закрыла за гостями двери, перекрывая все ходы в зал переговоров, где сейчас находились лишь Правящие.

Леди София оглянулась на огромные створки массивных дверей, закрывающиеся за посетителями, и прислушалась. Последние голоса смолкали, и величественный зал наполнился тишиной.

Императорская ложа опустилась на полированный мраморный пол, Дарт Вейдер поднялся из кресла, в котором сидел до сих пор. Леди Ева, которая заседание целиком провела стоя, положив руку на плечо Императора, вздохнула с облегчением, когда Вейдер откинул дверцу и, предложив ей руку, помог спуститься на зеркало пола.

— Боже, сколько разговоров, — произнесла Ева, чуть сжав металлические пальцы Вейдера и делая шаг вниз, к нему.

Она выглядела немного уставшей, но, в целом, довольной. Сегодня сотни глаз были устремлены на нее, и Императрица с честью выдержала это испытание, не дрогнула, не смутилась, не испугалась новых сплетен и слухов, которые, несомненно, поползут вновь. Королевским Ферзем стояла она за спиной Владыки, гордо подняв голову, смело глядя вперед, на оценивающих ее людей светлыми бесстрашными глазами, такая твердая, такая прямая, строгая, величественная, а ее тонкая белоснежная ладонь лежала на темной дюрасталевой пластине на его плече.

— Все прошло идеально, — отозвался эхом Дарт Фрес, покрасневшими от недосыпа глазами рассматривая замершие в вышине ложи.

— Леди Ева, — ситх, почтительно склонившись, взял тонкую руку женщины и почтительно припал губами к тонким полупрозрачным пальцам. — Вы были сегодня само совершенство. Ваши подданные обязательно полюбят вас.

Голос Инквизитора, отвешивающего изысканные комплименты, звучал глухо, невыразительно и безжизненно, а его лицо выглядело серым, измученным и измятым. Взгляд прозрачных глаз Евы скользнул по покрасневшим, чуть припухшим векам Дарта Фреса, по его заострившимся скулам и тонким, крепко сжатым губам, и Императрица, покачав головой, заметила:

— А вот вы не выглядите блестяще, Лорд Фрес. Что с вами?

От ее внимательного взора не укрылась странная сцена, разыгравшаяся в ложе Двоих. Вынужденная стоять ровно и прямо, она могла лишь краем глаза наблюдать за странной возней и за кратким разговором, произошедшим между ситхами, но выброс Силы, от которого дрогнул неподвижный воздух в огромном зале, от ее внимания не укрылся, как и опустошенный, обессиленный вид Фреса, который к началу церемонии выглядел свежим и бодрым.

И нарочито невозмутимый вид Леди Софии… казалось, само спокойствие и безмятежность провели ладонями по ее ровному гладкому лбу, разгладив белоснежную кожу и тонкие ровные ниточки бровей. Словно первый снег выпал.

По бледным губам ситха скользнула тонкая улыбка, он почтительно склонил голову, и, прикрыв глаза, произнес:

— Вы, как всегда, проницательны, Миледи Ева. Но со мной все в порядке; всего лишь устал. Пара часов отдыха… позвольте, я провожу вас? Кажется, Владыке нужно что-то обсудить с Леди Софией. Еще один скучный разговор, каких сегодня было предостаточно.

Голос Дарт Фреса был совершенно бесцветным и тихим, таким спокойным, совершенно не вяжущимся со зловещей внешностью Инквизитора, что не верилось, что всего час назад его мощь давила многотонной плитой на плечи всех присутствующих. Что же такое произошло между ними за это недолгое время?

Ситх галантно предложил Еве руку, и она, оглянувшись на Дарта Вейдера, задержавшегося с Леди Софией, со вздохом оперлась на предложенный ей локоть. Фрес, откинув полу плаща, положил свою ладонь поверх тонких пальцев Евы, лежащих на его чешуйчатом рукаве, и неторопливо направился к выходу, как-то ненавязчиво увлекая с собою Императрицу.

— Идемте, идемте, — произнес Лорд Фрес все так же тихо и совершенно безо всякого выражения. — Это всего лишь деловой разговор, кажется, о клонировании. Нет нужды беспокоиться.

Ева еще раз обернулась, в последний раз глянув на тихо беседующих ситхов, и чуть слышно вздохнула. Леди София крохотной отважной пешкой стояла напротив массивной фигуры Императора, и на ее лице, поднятом вверх и обращенном к Вейдеру, читалось дерзкое, вызывающее выражение.

— О клонировании?

— Да, миледи. Вы же знаете истинную страсть Леди Софии — науку. Она хотела бы продолжить свои опыты с мидихлореанами. Кажется, Леди Ситх до сих пор не может смириться с тем, что теперь Сила повелевает ею и ведет ее, — Инквизитор снова усмехнулся, внутренне потешаясь над желанием этой крохотной упрямой женщины поспорить и сразиться с Силой. — В любом случае, ее опыты будут полезны Империи.

Ева не знала этого, но провожать ее Дарт Фрес вызвался не просто так: теперь это было частью дворцовой церемонии, на которой настаивал Люк. Вывести Императрицу из общего зала по узкому коридору и защитить ее в случае нападения, искусно заговаривая ей при этом зубы, мог только Фрес.

Ситх двигался бесшумно, мягко, плавно, и Ева передернула плечами, припомнив, что, по сути, он наемный убийца. Наверное, такой мягкий шаг помогал ему подкрадываться к жертвам.

Ева не любила Лорда Фреса; точнее, Инквизитор вызывал у нее чувства тревоги, опасности и отчасти отвращения. Окружающие видели в нем все, что угодно: молодого улыбчивого мужчину, красивого яркого повесу, волочащегося за каждой юбкой, обаятельного наглеца с ясными серыми глазами, но Ева смотрела глубже и дальше яркой одежды и серой тишины его глаз.

Лорд Фрес был прекрасно осведомлен о неприязни Императрицы к себе, и потому держался с ней подчеркнуто вежливо и почтительно, и как бы немного отстраненно, не позволяя себе ни своих обычных шуточек, ни каких-либо фраз с двойным дном, от которых у его прочих собеседников кровь бросалась в лицо и воспламенялся мозг. В ее присутствии он словно снимал с себя привычную обаятельную улыбающуюся маску, проведя по лицу тонкими длинными пальцами, и на поверхность выходило то настоящее, что и пугало и отталкивало Еву.

В такие моменты Инквизитор казался Еве старым, очень старым, хотя на самом деле Лорду Фресу не было и сорока, а его серые ледяные глаза словно подергивались пеплом. И если в них долго смотреть, то можно было увидеть мертвую пустыню — то, что раньше было душой ситха. Тогда он становился по-настоящему страшным.

При такой привлекательной, броской внешности, молодости, силе и неуемной жажде жизни он был мертв и пуст внутри, как растрескавшийся, рассохшийся сосуд, все мысли и желания ситха плыли в черных волнах ледяной реки, и никакие вливания, никакой разврат и убийства не могли наполнить его и хоть немного отогреть.

Но при всей своей неприязни к Лорду Фресу Ева находила его интересным собеседником. Если заставить его не паясничать, он мог доставить немалое удовольствие беседой, как, например, сегодня. Измученный бессонными ночами, которых было, вероятно, достаточно, лишенный поддержки Силы, Дарт Фрес, кажется, не был склонен к тому, чтобы лгать, изворачиваться и отшучиваться, а путь до кабинета Императора, куда, собственно, они направлялись, был не близким.

— Отчего вы отрицаете свой статус Инквизитора? — поинтересовалась Ева, исподтишка разглядывая алый шелк церемониального одеяния. Дарт Фрес поморщился, словно у него болела голова.

— Мне не нравится это слово, — после небольшой паузы произнес он. — Сама суть инквизиции — это отрицание чего-либо и искоренения этого — предположим, учения джедаев, а я не отрицаю ничего.

— Разве?

Дарт Фрес перевел взгляд покрасневших от бессонницы, потухших глаз на Императрицу и спокойно подтвердил:

— Именно. Мастер Люк джедай, насколько я могу судить. А теперь вообразите, что я, как истинный Инквизитор, вздумал бы искоренить джедаев.

— Да, мастера Люка Владыка Вейдер вам не отдаст, — произнесла Ева. — Он один из тех немногих людей, чье убийство Владыка вам не простил бы никогда.

Дарт Фрес качнул головой в знак согласия:

— Именно. В задачи Инквизиторов входит выявлять чувствительных к Силе и либо устранять их, либо — если еще не поздно, — переучить. Я устраняю только врагов Империи; но в большинстве случаев я ищу в адептах Силы союзников. В наше неспокойное время это намного лучше, чем слепо следовать гласу ненависти.

Ева вновь испытующе глянула на четкий профиль Дарта Фреса, который, кажется, ушел в себя, погрузился в какие-то раздумья, отчего его голос стал тягучим и медленным. Он словно разговаривал во сне или озвучивал свои мысли, неторопливо тянущиеся в его голове.

"Лжец, — подумала Ева. — Даже сейчас он выслеживает кого-то!"

— Владыка Вейдер называет вас другом, — произнесла она. — И, кажется, бесконечно вам доверяет, а вы отвечаете ему таким же глубоким уважением и беспрекословным подчинением. Мне это кажется странным. Поймите меня правильно, но я не могу не задать этого вопроса. Что между вами есть такого, что пересиливает даже извечную борьбу ситхов за власть?

Лорд Фрес обернулся к Еве, и в его глазах против обыкновения не было смеха, которым ситх обычно отвечал на любой мало-мальски серьезный вопрос.

— Доверие и дружба между ситхами, — туманно ответил Дарт Фрес, — вещи очень иллюзорные. Скажем так, мы с Владыкой Вейдером остро нуждаемся друг в друге — больше, чем вы себе это можете представить, и это лежит в основе нашего крепкого союза. А власть… Что есть власть, Миледи, — безжизненным голосом произнес он, но Ева словно услыхала гудение пламени, рвущегося вверх. — Это всего лишь инструмент, при помощи которого добиваешься своей цели, а цели у всех разные. Поэтому нам делить нечего.

— Император Палпатин так не думал. Взойдя на трон, он взял абсолютную власть над каждым существом в его Галактике.

— И над Лордом Вейдером тоже? — безразлично спросил Дарт Фрес. — И именно поэтому Лорд Вейдер отправил своего учителя полетать в шахту? Бросьте, вы же не верите в эту чушь; власть Палпатина была так же иллюзорна, как короткий сон. Трон — всего лишь командный мостик, на котором удобно сидеть и с которого лучше всего видно все вокруг. Но абсолютной власти он вам не гарантирует, — голос инквизитора стал тихим и опасно вкрадчивым, и дрожащее пламя ощутилось в нем еще сильнее. — Абсолютная власть — это власть над душами людей, над их умами, над их желаниями и стремлениями. Это — абсолют. Эту власть не может ни дать, ни отнять никто, лишь ты сам можешь ее завоевать. Палпатин всего лишь приказывал, и его можно было слушаться, а можно… и не слушаться, или, к примеру, убить его пару-тройку раз.

— И что же за цель у вас, Лорд Фрес, исходя из ваших представлений о власти? — спросила Ева. Ситх вновь глянул на нее, и на сей раз его глаза смеялись.

— Конечно, власть, — ответил он. — Я хотел бы пролезть в голову всем и каждому и заставить всех думать то, что я велю, и делать то, что я захочу. И при этом наблюдать в глазах мои верных последователей экстаз от одной мысли, что они повинуются мне.

На этот раз Ева не поняла, отшучивается ли Фрес или же он говорит это серьезно.

— И зачем же вы нужны друг другу с Лордом Вейдером?

Фрес помолчал, словно размышляя, а можно ли доверить следующую информацию Еве.

— Будет война, Миледи, — ответил он, наконец. — Это краткое перемирие — оно ведь не вечно. В этом мире слишком много амбициозных людей, а Империя представляет собой слишком лакомый кусок для тех, в чьих руках сосредоточено хоть немного силы, огромный сладкий кусок. Я уже слышал о мелких столкновениях на окраинах, да и в Ядре не все спокойно. Когда развернутся основные действия, лучше держаться вместе. Я реалист, Миледи, я знаю, что смертен, осознаю свои шансы как одиночки, и понимаю, что они ничтожно малы.

Ответ был достаточно правдоподобным, но Ева поняла, что Фрес не говорит ей всей правды, и отвернулась от него, раздосадованная.

— А что вы думаете о цели, которую преследует Лорд Вейдер? — спросила она, чтобы как-то скрыть свое неудовольствие.

— Лорд Вейдер возводит в абсолют свободу, — произнес Дарт Фрес и снова усмехнулся. — Он отстаивает свое право на ошибки, совершать которые раньше ему мешал Орден джедаев. Все мы помним, как Владыка обошелся с ним. Получив право на выбор, право принимать решения, повинуясь такому нерациональному голосу сердца, и право ошибаться, он ощутил себя человеком, а не инструментом в руках Ордена. Его натуре претит любое подчинение; все, кто пытался накинуть на него узду, заканчивали плохо, потому что Владыка острее любого из нас чувствует, когда его голос игнорируют и воспринимают не более, чем звук удара лопаты о землю или любой другой звук подручного инструмента. Вкус удил ему не нравится. Именно поэтому на троне сейчас он, а не я или, скажем, Леди София. Он вполне способен свернуть шею любому, чтобы избавиться от дискомфорта, причиняемого ему приказами. Да он бы так и сделал, рано или поздно; мне такие осложнения ни к чему.

— А Леди София? — произнесла Ева.

Длинные тонкие пальцы Лорда Фреса легли на позолоченную ручку кабинета Дарта Вейдера, конечной цели их путешествия, и ситх вновь обернулся к Еве и посмотрел на нее пустыми безжизненными глазами. На миг Еве показалось, что в их серой глубине промелькнуло какое-то чувство, искра разгоревшегося интереса, но тут же погасла, занесенная мертвым пеплом безразличия.

— А что Леди София? — переспросил он, чуть пожав плечами, словно удивляясь нелепости этого вопроса.

Светлые глаза Евы неотступно следили за ситхом, словно женщина пыталась подловить его на лжи или вновь рассмотреть в нем проблеск какого-то чувства.

— Какая цель у Леди Софии?

Этот вопрос застал Дарта Фреса врасплох. Его брови удивленно взлетели вверх, тонкие черты исказились в неподдельном изумлении. Кажется, на эту тему он не размышлял вовсе.

— Думаю, Леди София одержима страхом, — ответил он, глядя в прозрачные светлые глаза Императрицы. — Это страх странный, почти безумный. Она не боится кого-то конкретного, да и вообще никого. Она не желает совершать ошибок — тех самых, которые так вожделеет Владыка Вейдер; груз ответственности давит на нее, и вся ее деятельность сводится к тому, чтобы избавиться от Силы и спрятаться, раствориться в толпе. Поэтому она с нами: пока Сила ведет ее, за нее ошибки совершит ее Император. Думаю, так.

— Мне показалось, что сегодня вы повздорили с нею, — произнесла Ева. — Ваша ссора не повредит Империи?

— О, нет, что вы, — уголок губ Фреса чуть дрогнул, изображая подобие улыбки. — Я всего лишь позволил себе выразить свое восхищение леди Софией, а она, как оказалось, не любит комплиментов. Очень жаль. Прошу!

Ситх распахнул перед Евой двери, пропуская ее в кабинет Императора, и исчез, оставив ее одну и аккуратно закрыв за собой двери.

Поспешил удрать зализывать свои раны, подумала Ева и усмехнулась. Все-таки, Леди София задала ему нешуточную трепку, если он так поблек.

Через некоторое время явился и сам Дарт Вейдер. К тому времени Ева успела избавиться от своей венценосной шапочки,вынув все шпильки из светлых волос, которыми головной убор удерживался на своем месте. Вейдер застал свою супругу, полулежащую с закрытыми глазами на маленьком изящном кресле, обитом тусклым фиолетовым бархатом, полускрытым темной ширмой. Свой венец она оставила на его столе, и приглушенный свет играл ослепительными мелкими вспышками в гранях россыпи камешков.

— Устала?

Его голос заставил Еву раскрыть глаза, и она улыбнулась, глядя, как горят глаза Императора, склонившегося над ней.

Вейдер был возбужден; он не говорил этого, он не показывал этого, но торжество триумфом горело в его синих глазах.

То, к чему он так долго шел, наконец-то свершилось, сегодня, сейчас, сию минуту. Он видел тысячи глаз, устремленных на него, слышал трепещущие сердца, замирающее от страха перед ним дыхание и впитывал благоговение, которым подданные щедро одаривали его, и этот изысканный коктейль наполнял трепещущее сердце радостью, силой и желанием двигаться вперед.

А на самом дне сердца, глубоко-глубоко упрятанное, там, где никто не найдет и не увидит, расцветало тщеславие, щедро удобренное всеобщим поклонением и покорностью.

— Просто немного переволновалась, — ответила она, поднимаясь.

Металлические пальцы обхватили ее тонкую талию, крепко схваченную жестким черно-серебряным корсетом, и Вейдер, чуть отстранив от себя свою черную королеву, на миг задержал ее на расстоянии от себя, любуясь.

— Ты сегодня прекрасна, как никогда, — произнес он тихо, но в голосе его послышалось какое-то сильное, острое чувство, сделавшее его слова торжественными и звенящими. — Ты была рождена для того, чтобы стать Императрицей.

Падмэ, Падмэ…

Она была ослепительно, небесно красива, ее чувственные губы и глубокие бархатные глаза тревожили умы и сердца многих, но никогда, даже будучи королевой, даже выступая в Сенате, она не была так величественна, так недосягаемо высока, так изысканно строга, так по-королевски неподвижна и терпелива, холодна и недоступна, как Ева, строгая королевская белая лилия в темноте, глядящая на подданных гордыми светлыми глазами из императорской ложи. Даже ее спокойное ледяное молчание было наполнено пламенем, разгорающимся во взгляде, стоило ей чуть опустить голову и упрямо глянуть на того, кто вздумал перечить императорской семье. Вейдер припомнил, как захлебнулся голос выступающего, осмелившегося оспорить свое отстранение от занимаемой им ранее должности, когда Ева лишь наклонила голову и молча посмотрела на него, и расхохотался.

А что, если пустить слух, ну так, всего лишь разговоры, что ужасного Дарта Акса убила именно Императрица?

Вейдер ощутил прилив озорства, какого-то мальчишеского чувства, представляя, в каком ужасе от Евы будут его подданные, и в его смехе проскользнула царапающая слух металлическая нотка.

— Что вас так рассмешило? — произнесла Ева, строго поджав губы.

— Ужас, — с нескрываемым удовольствием произнес он, — тот ужас, что вы поселили в сердцах людей, моя дорогая. Мощь вашего влияния на сенаторов была поистине великолепна, и я даже в какой-то мере испытал ревность, когда все они смотрели на вас… и боялись!

Вейдер склонился над Евой и прижался губами к ее высокому гладкому лбу. Она, вздохнув, прижалась к мужчине, разглаживая тонкими пальцами темные дюрасталевые пластины на его груди.

— Куда мы теперь? — спросила она.

— Полагаю, к Энии. Текущие дела здесь закончат Лорд Фрес и Леди София.

Произнесенное Дартом Вейдером имя потревожило Еву, в ее хрустальных глазах вспыхнул огонек тревоги, она резко отстранилась от мужа.

— Да они же перессорились сегодня на Совете! — быстро произнесла она, и ее голос был холоден и неприятен. — Притом, думаю, ссора была нешуточной, Лорд Фрес выглядел так, словно вышел из хорошей схватки, и отнюдь не победителем. Их можно оставить вдвоем? Они не поубивают друг друга?

— Да, я тоже ощутил это, — Вейдер кивнул головой, и на дне его прищуренных глаз сверкнула темная искра. — Он нанес сильный удар, надо отметить, вложив в него немало сил… он не назвал причину их ссоры?

Ева насмешливо фыркнула.

— Разве ты не знаешь Лорда Фреса, — раздраженно ответила она. — Солгал, как всегда. Ответил какую-то чушь про то, что вздумал сказать комплимент Софии, а той это не понравилось. Не думаю, что из-за какого-то комплимента она стала бы драться, применяя Силу!

Ее слова внезапно развеселили Вейдера, и он расхохотался во всю глотку, совершенно не сдерживаясь, вызвав у Евы недоумение и оторопь.

— Это была очень плохая идея, — ответил Дарт Вейдер на ее удивленный, вопрошающий взгляд, отсмеявшись. — Все его комплименты сводятся обычно к циничным щипкам за задницу, и они точно не понравятся Софии, которая всеми силами старается позабыть, что она… женщина.

Его голос чуть дрогнул, и Ева вспыхнула от ревности.

— Не очень-то она старается, — гневно выпалила молодая женщина, чувствуя, как ее щеки заливаются краской. — Мне кажется, или сегодня от нее пахло дорогими набуанскими духами?!

Вейдер вновь ухмыльнулся. Ревность Евы, разгоравшаяся при малейшем приближении Леди Софии к Вейдеру, нравилась ему. Потом, ночью, когда он приходил в спальню и ложился в постель, Ева жестоко и беспощадно мстила ему за пережитые ею уколы ревности — и это добавляло остроты их любовным играм.

— Не волнуйся, — вкрадчиво произнес Вейдер, прикасаясь тыльной стороной ладони к ее щеке. В его глазах разгорелся огонек страсти, и ситх даже знал, как она реализуется сегодня. Ничто так не заводило его, как ярость Евы и упрямство, которые ему приходилось укрощать, и сейчас, глядя, как она ревнует и злится, он вновь ощутил желание.

— Я не понимаю твоего спокойствия, — раздраженно фыркнула Ева, игнорируя его ласку. То, что Вейдер не поддержал ее выпад в сторону Дарт Софии, серьезно разозлило женщину. Отвернувшись от ситха, она обхватила плечи ладонями, будто ее знобило, нарочно отойдя от него подальше, чтобы он не касался ее. — Их распри ставят под угрозу все, буквально все! Что подумают сенаторы, видя, что между Двумя нет согласия? И что подумают недруги! Как можно управлять Триумвиратом, если они… ведут себя так?! Они же того и гляди вцепятся друг другу в глотку, если уже начали делать это прямо на совете!

— У них есть более интересные занятия, чем уничтожать друг друга, — небрежно ответил Вейдер. — Вероятно, их работа поможет им позабыть о распрях, — он хитро прищурился, словно рассматривая в дали прошлого что-то необычайно малое. — Или же наоборот, не стоит им мешать, и пусть они заострят свое внимание друг на друге, — по его губам скользнула тонкая улыбка. — Это отвлечет их ото всех остальных.

— Кстати, — резко произнесла Ева, — Лорд Фрес упоминал что-то о клонировании, которым собирается заняться Леди София. Что это значит? Если вы вздумали обзавестись новым телом, то знайте: я не пущу в свою постель незнакомого мне… мальчишку!

— Даже так? — протянул Вейдер, и его ладони скользнули по напряженным плечам Императрицы. — Говорят, что в молодости я был красив. Да у вас же была возможность в этом убедиться, тогда, на Риггеле. Помните? Тогда вы не стали гнать этого мальчишку из своей постели.

— Все равно, — рявкнула Ева, нервно дернув плечом. Ее щеки горели от злости. — Тогда это был всего лишь сон! А сейчас я велю охране вытолкать взашей его… вас.

— А еще, — вкрадчиво продолжал Вейдер, и его руки, обвившие женщину, любовно поглаживали серебряные узоры, вьющиеся на ее талии, а смеющиеся глаза вспыхивали над упрямо склоненной головой, — в молодости я был сильнее. Во всех смыслах этого слова. Не думаю, чтобы охране и вам удалось противостоять мне… ему.

Ева хотела что-то возразить ему, но он чувствительно куснул ее шею, чуть ниже уха, и она громко ахнула от смеси боли и удовольствия.

— Здесь, — выдохнул Вейдер ей в ухо, и его пальцы, миновав черно-серебряную границу ее корсета, легли на грудь женщины, — прямо на императорском столе. М-м-м?

— Нет, — упрямо произнесла Ева, стараясь разжать стискивающие тело металлические пальцы, но ситх властно запрокинул ее голову, и запечатал протестующие губы поцелуем. Ее сопротивление только раззадоривало его, и он нарочно поддразнил ее, грубовато ухватив за грудь, сделав вид, что собирается разорвать платье.

Вероятно, Дарт Вейдер осквернил бы стол императора Палпатина, одним взмахом сметя с него бумаги на пол, превратив изящные письменные принадлежности в битые черепки и усадив на его драгоценную полированную поверхность Еву, отчего покойный Император, трепетно относящийся к своим любимым предметам роскоши, перевернулся бы пару сотен раз в своем гробу, изойдя желчью и гнусными ругательствами, но резкий стук в дверь пресек планы Вейдера на ближайшие полчаса.

Ситх молниеносно обернулся к дверям, и Ева почувствовала, как дрогнули руки, сжимающие ее тело.

— Войдите, — ответил он быстро, отстраняясь от женщины, и огонь страсти мгновенно погас в его глазах, сменившись тяжелым предчувствием. Ева, оправляя одежду, приведенную Императором в беспорядок, испуганно выглядывала из-за его спины. Машинально Дарт Вейдер встал так, что заслонил собою женщину от внезапного посетителя.

Будь это кто другой, Вейдер просто отбросил бы его Силой, впечатав в стену, дав понять, что посетитель явился крайне не вовремя. Но стучал Лорд Фрес; даже Еве казалось, что она видит сквозь запертые двери его мрачный силуэт с воротом — лепестком черного плотоядного цветка над головой.

Да, наверное, никто другой постучать и не осмелился бы.

— Владыка Вейдер, — тревога и потрескивающее напряжением беспокойство перешагнули порог кабинета Императора вместе с Инквизитором, и в мягкой королевской полутьме комнаты, поблескивающей дорогими портьерами и безделушками, его ситхские глаза горели раскаленными углями. — Во дворце женщина, Владыка, просительница. Охрана Люка Скайуокера пропустила ее, не сочтя опасной, но я думаю, вам нужно взглянуть на нее самому.

На подвижном лице Инквизитора помимо ощущения острейшей опасности было написано нечто такое, смысла чего Ева уловить не могла. Некая пикантная тайна, которая обескураживала и настораживала ситха, чей длинный нос уже унюхал какой-то подвох.

— Что там? — резко спросил Дарт Вейдер, мгновенно заразившись этим ощущением надвигающейся с грохотом беды и вспыхивая тревогой, которая затопила разум желанием тотчас решить эту проблему, разрубив ее сайбером надвое. — Вы не могли устранить ее сами?

Инквизитор, стрельнул глазами в сторону Евы, ниже склонил голову, и очень мягко, но непреклонно, повторил:

— Вам лучше взглянуть самому.

Глаза ситхов встретились, и Еве показалось, что мужчины молча, на ментальном уровне обменялись информацией, отчего серые страшные глаза Инквизитора превратились в две узкие щелочки, просто в горящие трещины над пылающим адом, а глаза Вейдера, напротив, раскрылись невероятно широко, и в них было столько изумления, что оно пересилило даже накатывающее ощущение опасности.

— Я пойду с вами, — вмешалась Ева тотчас, видя, что Инквизитор чего-то не договаривает и, конечно, при ней никогда не скажет, не осмелится произнести вслух то, что только что вложил в разум Вейдера. Тоскливо заныло сердце; эти беспокойно бегающие глаза Лорда Фреса не предвещали ничего хорошего.

— Нет, — отрезал Дарт Вейдер, даже не глянув в ее сторону.

— Я пойду с вами! — громче произнесла Ева, и в голосе ее послышались стервозные нотки. — Лорд Фрес, я правильно вас поняла — посетительница не опасна, если Люк Скайуокер пропустил ее?

Дарт Фрес невыразительно пожал плечами, и на его лице нарисовалось какое-то растерянно-беспомощное выражение. Но эти ужимки не смогли бы обмануть и ребенка; инквизитор находил неизвестную опасной, очень опасной, настолько, что у него ладони горели от нестерпимого зуда тотчас же при виде ее выхватить свой сайбер и разрешить эту проблему самым верным способом.

Но он отчего-то не сделал этого. Нечто, повергшее его в изумление, заставило руку, тянущуюся к оружию, отдернуться от длинной рукояти двустороннего инквизиторского сайбера, и бежать к Императору, неся ему странную, пугающую весть.

Вейдер раздраженно выдохнул, и от выпущенной им Силы заколебался воздух в комнате, в лицо Евы пахнуло жаром, но она не отвела упрямых глаз от его разъяренного лица.

— В тронный зал, — рявкнул он, и его глаза налилось темной кровью. — Начальника охраны ко мне!

Император нарочно назвал Люка не по имени и не сыном, а той должностью, которую тот занимал при дворе, и Ева поняла, что сегодня Люк получит серьезную выволочку.

Лорд Фрес чуть поклонился и поспешно вышел. Глядя ему вослед горящими ненавидящими глазами, Вейдер протянул руку в пустоту, и Ева тотчас вложила в нее свою ладонь.

— Идем, — произнес Дарт Вейдер, напряжённо вглядываясь в ожидающее его будущее. Его пальцы до боли сжали кисть руки Евы, и на миг ей показалось, что он собирается с духом, чтобы пойти туда, к неизвестной просительнице.

Глава 3. Призрак мертвого прошлого (2)

Тревога наполнила тронный зал.

Люди, взбудораженные Лордом Фресом, появлялись из самых дальних уголков Здания Исполнительного Совета, словно пучеглазые рыбы из глубины, и собирались в зале, проникая сюда под самыми благовидными предлогами прежде, чем дворцовая охрана оцепила зал, повинуясь приказу никого больше не впускать.

Виро Рокор просто пришла, в лоб заявив, что тут намечается нешуточная заварушка, а потому она просто обязана присутствовать. А то в последнее время в Империи становится спокойно до скуки.

Лора Фетт, тянувшая с отчетами по формированию флота, за что еще с утра была жестоко отчитана Лордом Фресом, вдруг нашла и время, и все недостающие документы, чтобы явиться на открытый прием к Императору.

Проныра-мофф Гриус, новый владыка Риггеля, привыкший быть в курсе всех событий, воспользовался пропуском Джейсена Карата и затесался среди прочих любопытствующих, приглашенных и таких же просителей, как та, чье появление вызвало такой ажиотаж.

Дарт Вейдер практически неподвижно сидел на троне, и его хищные пальцы с заметным усилием напряженно стискивали подлокотники. Ева, повинуясь этикету, как и на Совете, стояла у него за спиной, положив руку ему на плечо. Полускрытая тенью драпировки, она была почти не видна, и неясный силуэт лишь угадывался за троном Императора.

У подножия лестницы, ведущей к трону, расположились Двое.

Словно позабыв об утренних распрях, они тихо переговаривались меж собой: высокий Лорд Фрес склонялся к маленькой Леди Софии, выслушивая ее ответы, и его рука, лежащая у нее на плече, теперь не вызывала ни вопросов, ни сопротивления.

Ева, глубоко вздохнув, еще раз оглядела собравшихся, и ее пальцы крепче сжались на плече Великого Ситха.

"Кажется, он был прав, — промелькнуло в ее голове. — Общее дело сплотило Двоих, и они и не думают ссориться".

Напротив, Лорд Фрес выставил Леди Софию чуть дальше от трона, а сам поднялся на первую ступеньку, ведущую к Императору, становясь как бы последней преградой между присутствующими и Великим Ситхом, и София не сопротивлялась его приказам.

Триумвират, как единое целое, как живое разумное существо, вмиг собрался, сложился воедино из троих различных людей, как головоломка, как три детали одного инструмента, защелкнув пазы и подойдя друг к друг с идеальной точностью, рассчитав все риски и возможные развития ситуаций, и выбрал наиболее выгодную с точки зрения защиты конфигурацию.

Охрана оцепила весь этаж, гвардейцы Люка, поднятые по тревоге, не таясь, выстраивались по обе стороны от роскошной алой, как кровь, ковровой дорожки, ведущей к подножию трона, на котором сидел Император, а сам Люк, вызванный Лордом Фресом, спешил к отцу.

Он влетел в зал в последнюю минуту: просительница, так неистово добивающаяся встречи с Императором, уже шла по кровавой дорожке между собравшихся любопытствующих и оцепления гвардейцев, и Люк, черной молнией несясь ей наперерез, ускорил шаг, чтобы успеть к неподвижно сидящему Вейдеру прежде нее.

Он успел; девушка еще была еле видна между людьми, когда рука Люка, затянутая в черную перчатку, легла на второе плечо Вейдера, и запыхавшийся молодой человек, поспешно оглядев зал, отметив, на месте ли все посты, склонился к уху Вейдера и прошептал:

— Отец, что происходит?

Лорд Фрес, одной ногой стоящий на верхней ступени лестницы, чуть обернулся, выглянув из-за своего воротника, заметил Люка и сделал шаг вниз, в зал, навстречу приближающейся опасности.

Ничто не выдавало его напряжения, напротив, поза ситха была даже расслаблена, но кто-кто, а он-то уж точно должен был знать, как скрывают Силу, притворяясь одним из серой массы…

Вейдер, сидящий все так же безмолвно и неподвижно, напряженно вглядываясь в зал горящими глазами, чуть поднял руку и погрозил ничего не понимающему Люку пальцем.

— Еще минуту, — тяжелым голосом произнес он, и Люк услышал в его словах дрожь и… страх. — Подожди.

Люк, совершенно ничего не понимая, выпрямился, недоуменно всматриваясь в просительницу. Девушка, протискивающаяся меж собравшимися, приближалась. Теперь она была хорошо видна им обоим — отцу и сыну.

На ней было надето самое простое платье и обычный для путешественников грубый толстый плащ. Капюшон бугристой складкой лежал на плечах, волнистые темные волосы спускались блестящими прядями ниже лопаток, очаровательно кудрявясь на висках, карие бархатные глаза смотрели тревожно и чуть умоляюще, а чувственные прекрасные губы были чуть приоткрыты, и Вейдеру казалось, что ему знакома каждая складочка на них, каждый блик.

— Ты хорошенько рассмотрел ее? — безжизненным голосом спросил ситх у сына, и тот, недоумевая, вновь склонился к отцу.

— Конечно! Ее Сила, если ты об этом, ничтожна, ее не хватит даже на то, чтоб котенка обидеть… Я не понимаю, какой вред она может принести!

Вейдер чуть качнул головой, горько усмехнулся.

— Хорошенько смотри, — произнес он страшно, напрягаясь и вцепляясь мертвой хваткой в подлокотники, когда девушка подошла вплотную к подножию его трона, и Лорд Фрес заступил ей дорогу, не пуская дальше. — Так когда-то выглядела твоя мать, Падмэ Амидала Наберрие. Думаешь, это случайность?

Люк, вытаращив глаза, подскочил, как ужаленный, отпустив плечо отца, отшатнувшись от стоящего перед правителем призрака прошлого, такого живого, осязаемого, смотрящего на правящих умоляющими темными глазами.

— Что?! Королева Амидала?!

Эти слова, острым лезвием скользнув по тревожной тишине, распороли напряженную атмосферу, люди, до того тянущие шеи, чтобы рассмотреть странную просительницу, вмиг заговорили и задвигались, возбужденно обсуждая произнесенное имя, а Ева, произнесшая его, ступила вперед, впившись взглядом, полным изумления, в лицо… соперницы?

Так вот почему Лорд Фрес в последний момент убрал руку с оружия. Даже чуя подвох, он не осмелился поднять руку на ту, чье мертвое лицо могло привести в бешенство Лорда Вейдера.

Император только недавно обрел некое хрупкое равновесие в своей душе, и любое неосторожное действие могло вызвать бурю, последствия которой были бы непредсказуемы.

Хитрец Лорд Фрес просто не хотел "осложнений".

Да и что делать с этим странным прекрасным призраком ситх не знал. Просто не знал.

Дарт Вейдер сидел все так же неподвижно, с каменным, ничего не выражающим лицом, хотя, казалось, он с трудом сдерживался от того, чтобы закрыть глаза и пылающий лоб рукой.

Тысячи бессонных ночей, наполненных раскаянием, отчаянием и стыдом, тысячи снов, душащих жаром Мустафара, в которых звенели прощальные слезы Падмэ, сотни тысяч призывов и слов, обращенных к Силе с просьбой вернуть ему потерянное счастье, долгие годы мучений и искуплений за свой грех вдруг словно повернулись вспять, растворились, исчезли, сжавшись в одну точку, взорвавшуюся и явившую ему ту, которую он только недавно перестал призывать в своих видениях.

"Душистый Лотос, отчего сейчас? Зачем?"

Прикасаясь Силой к этому непостижимому существу, к двойнику, Дарт Вейдер не слышал и не видел, что она ему отвечает. В мозгу его, накладываясь один на другой, всплывали образы Падмэ, ее прекрасное лицо многократно менялось — то улыбалось, блистая красотой на приемах и балах, то плакало, то разлеталось вдребезги в тот миг, когда кровавая темнота застила ему свет, тогда, на Мустафаре…

Непоправимое жило с ним долгие годы и терзало день за днем. Вейдер проклинал себя и принимал боль как должное, как наказание, и молил только об одном: о том, чтобы там, за чертой, она простила его.

И вдруг та, к которой он взывал непрестанно, является ему наяву и смотрит на него живыми глазами, полными укора и осуждения. Маленькая, беззащитная, всеми позабытая женщина в нищенской одежде, она стояла против него, темного Императора, за спиной которого безмолвно стояла другая, прекрасная и роскошная Императрица, неприязненно взирающая на юную просительницу свысока, а вокруг испуганной девушки прохаживались ситхи, недобро ухмыляющиеся Двое — черные акулы в темных водах; они словно разбирали ее на части, пожирали своими горящими страшными глазами. Их Сила, подстегнутая ощущением опасности, трансформировалась в какое-то дикое, почти животное желание накинуться на пришедшую, схватить ее и пытать, чтобы с криками и болью выдавить правду из уст.

Меньше всего Вейдер хотел бы, чтобы его Падмэ когда-либо увидела его таким — словно налитым бездонной злобой, сосредоточением всего зла Вселенной, равнодушно взирающим на ее запрокинутое лицо свысока. Она не заслужила этого, нет!

С огромным усилием воли Вейдер отбросил желание тотчас встать и уйти, закрыть глаза и не видеть, хотя ему казалось, что невидимая рука вбивает раскаленные гвозди прямо в сердце. Как, оказывается, болят старые раны, если их нечаянно вскрыть!

"А что, — вдруг пришло ему на ум, — если не было ничего. Что если Падмэ не умерла, что, если все это ложь? Что, если он зря звал, напрасно раскаивался и ломал свою и так разрушенную жизнь?

Двадцать с лишним лет, наполненных разрывающей болью и стыдом! Вся моя жизнь.

Ты пряталась где-то, тихо проживая уютную жизнь все то время, пока я воевал, терзая себя и всю Галактику, перемешивая свою боль с болью миллионов живых существ, чтобы как-то разбавить ее нестерпимо горький вкус? Такое наказание ты придумала мне за то, что я вырвал из твоих рук любимую игрушку — демократию, это мертвое слово, так нравящееся болтунам?" — от этой мысли Дарт Вейдер чувствовал, как ярость закипает в его душе, и его Сила сама, словно ручной зверь, тянется к нежному горлу посетительницы.

" Ты зря пришел, призрак. Ты опоздал со своими упреками, светлый ангел. Именно сейчас ты не нужна мне, Падмэ."

Ева, не останавливаемая никем, осторожно сошла по ступеням вниз, и шлейф парадного платья черной поблескивающей смолой лился за нею. Казалось, ядовитая черная змея, изящно извиваясь, обошла кругом странную посетительницу, и светлые глаза Императрицы словно превратились в неживой твердый хрусталь.

Дарт Фрес, с интересом рассматривая прекрасную просительницу, чуть наклонился к Леди Софии, стоящей рядом с ним (как-то незаметно она переместилась ближе к трону), и произнес едва слышно так, чтобы его слова поняла только она:

— Как думаете, что это? Операция? Пластика? Клон?

София с видом знатока рассматривала девушку, чуть прищурившись.

— Не похоже на операцию. Похоже, это все природное. Сохранена и не затруднена мимика, — София кивнула на подрагивающие от страха губы, на изломанные в муке брови. — Клон? М-м-м… об этом лучше спросить у Владыки.

— Больше всего, — задумчиво произнес Фрес, — мне сейчас хотелось бы как следует прищемить ей Силой печень и немного подавить ее. Это дает нужный эффект; боль такая, что человек не может разогнуться, да и вообще пошевелиться. Он стоит на коленях, опустив голову вниз, к полу, и дышит через раз, потому что боль распирает его изнутри. Если нажать сильнее, начнется еще и потоотделение, такое сильное, что человек очень быстро теряет воду и начинает страдать еще и от жажды. Бескровно, эстетично, эффективно.

— Какие странные мысли вас посещают при знакомстве с красивыми женщинами, — фыркнула Дарт София, складывая руки на груди. Фрес неопределенно кивнул головой, наблюдая за молчаливым поединком взглядов Императрицы и неизвестной.

— Красивых женщин много, Миледи, — произнес он ничего не выражающим голосом. — А таких вот гостей из прошлого, кидающих камни в хрупкое равновесие и способных одним своим появлением разрушать целые миры, по пальцам перечесть. Так что эстетика тут играет самую малую роль. Вообще, женская красота трогает меня намного меньше, чем это может показаться. Женщины для меня ничего не значат; они всего лишь инструмент для удовлетворения моих потребностей и желаний. И там мне не важно, красива она или нет. Главное, чтобы она была самкой, и живой самкой.

— Какая гадость, — искренне произнесла Дарт София, и ее легкий смешок вспорхнул ввысь, пуская дрожь по натянутым до предела нервам собравшихся.

— Я предпочла бы старый проверенный способ, — заметила София. — Например, вскрыла бы ей грудную клетку. Или брюшную полость.

— Много грязи. И чересчур много ощущений. Человек не сможет сосредоточиться на вашем вопросе. Это годится только для убийства. Сразу видно, вы не эксперт в пытках. Если же вы рассчитываете на диалог, потери должны быть минимальны, а воздействие максимально эффективным. Желаете действовать старым дедовским способом? Хорошо, можно выжечь ей клитор. Постепенно.

— Она же будет визжать, как свинья!

Между тем Ева, словно загипнотизировав окружающих своими неторопливыми движениями, обошла девушку во второй раз и в третий, сужая каждый раз круги. Никому и в голову не пришло ее остановить — и Двое, защищающие Императора, и Люк, и сам Вейдер просто не подумали, что ей может грозить опасность. Как будто у нее было какое-то тайное оружие, при помощи которого Ева могла постоять за себя.

— Не понимаю, о чем вы, — произнесла девушка, растерянно крутя головой, стараясь заглянуть в лицо Императрицы, коварно зашедшей ей за спину и оценивающе рассматривающую просительницу со всех сторон. Красивые брови девушки страдальчески изогнулись, взлетев вверх домиком — Вейдер узнал бы этот изгиб из сотен, из тысяч — и губы ее дрогнули в жалком подобии улыбки.

Так делала Падмэ, когда не знала, плакать ей или смеяться, когда не верила своим глазам. Слеза соскользнула с ресниц и прочертила быструю блестящую полоску рядом с родинкой на щеке, под тонкой кожей на шее заиграли мышцы, девушка, смешно вздергивая остренький подбородочек, захлебываясь страхом и отчаянием, старалась подавить рыдания.

Так разговаривала Падмэ.

Вейдер помнил ее выступления в Сенате; точно так же, как сейчас, утопая в жестоком равнодушии, она из последних сил поднимала голову, чтобы хлебнуть живительный глоток силы, чтобы продолжить свою речь, докричаться до тех, кто должен был помогать ей, но не хотел этого делать.

Среди них был и он, молодой джедай Энакин Скайуокер…

Вейдер не выдержал.

"Помоги мне", — раздалось гулким эхом в разуме Дарта Фреса.

Метания Владыки не были для Фреса тайной; бурлящая обжигающая Сила темной лавиной растекалась от Императора в разные стороны, раня, терзая, и Лорд Фрес, неподвижно стоя у трона, ощущал себя так, словно стоит в бурном течении горной реки, несущейся вниз, в долину, и волны тверже камней разбивались о его тело.

Отойти в сторону, прочь от этого потока боли и гнева — вот что ему хотелось сделать сию же минуту, и он не преминул воспользоваться приказом Императора.

Ситх чуть качнул головой и ступил к просительнице.

— Миледи, — он как-то незаметно оттеснил Еву, и та черной змеёй ускользнула наверх, к замершему Вейдеру, а Фрес, заняв ее место, склонился над перепуганной таким пристальным вниманием стольких важных людей сразу девушкой, и его горячая рука коснулась ее подбородка, поднимая к себе залитое слезами лицо. — Дитя мое, скажи мне, кто научил тебя так двигаться, говорить? Кто надоумил тебя прийти сюда?

Его спокойное лицо медленно приблизилось к ее, перекошенному от страха, и девушка задохнулась от ужаса. На лбу выступили бусины пота, а дыхание участилось настолько, словно инквизитор уже поднес к ее коже раскаленный добела металл, своим жаром оплавляющий тонкие бесцветные волоски даже на расстоянии.

— Я пришла за помощью и поддержкой! — воскликнула она и в ее голосе вновь зазвенели слезы, отдаваясь гулким эхом в пустоте — той части сердца Великого Ситха, что раньше была наполнена мыслями, воспоминаниями и прочей цветной мелочью, а теперь — осколками прошлого, которые ситх перебирал в своей памяти бессонными бесконечными ночами. — В чем моя вина?!

Рука Фреса скользнула по ее щеке, нежно обводя овал прекрасного лица, длинные пальцы коснулись виска с тонкой жилкой, часто бьющейся под кожей, и ситх так низко склонился над трепещущей девушкой, словно хотел поцеловать ее, его нос почти коснулся ее щеки, и она смотрела на него с удивлением, не понимая причины внезапного порыва, отчего ситх решил тут, при всех, подарить ей эту ласку. Однако вместо поцелуя стремительный поток Силы острыми иглами рванул через его пальцы в ее мозг, и незнакомка с криком забилась от боли, изгибаясь и крутясь на месте. Два пальца инквизитора словно приросли к ее виску и, как бы она ни старалась, не могла оторвать голову от сверлящей боли и избавиться от колкого взгляда серых холодных глаз, внимательно наблюдающих за ее мучениями и криками и наливающимися от этого мрачным торжеством и удовлетворением.

— Достаточно, — тяжелый голос Вейдера прекратил эту пытку в один миг, Лорд Фрес отдернул свою руку от головы девушки так поспешно, словно обжегся, и тотчас же подхватил под руки ее обмякшее тело, не дав ей упасть.

— Стой ровно.

В глазах Вейдера полыхала ярость, ноздри его трепетали, и, казалось, он готов был сорваться с места и броситься крушить все вокруг. Светлый ангел, одного образа которого было достаточно, чтобы воскресить его древнюю боль, был мертв; та, что присвоила лицо Падмэ, оказалась дешевой подделкой, куклой, нацепившей чужую оболочку.

— Кто ты? — произнес Вейдер, брезгливо морщась. — Назови свое имя.

— Алария, — прошептала девушка; ореол нежной беззащитности и невинности все еще витал над нею, но он никого уже не мог обмануть. Лорд Фрес вскрыл, вспорол ее защиту, обнажив суть, которую не рассмотрел Люк, и темнота посетительницы стала очевидна всем.

— Зачем ты здесь, и откуда ты?

— Владыка, я пришла к вам за помощью, — в нежном голосе, так похожем на голос Падме, вдруг зазвучали хриплые, хищные стальные металлические нотки, и девушка, словно осмелев, твердо встала на ноги и почти вырвала свою руку из удерживающей ее тело ладони Лорда Фреса. Ситх отступил в сторону, и она, сверкнув в его сторону дерзкими, внезапно ставшими такими злыми глазами, вновь перевела взгляд на Императора и продолжила:

— Я не знаю известно ли вам, но на Бастионе под началом чисса Лэнна Дайтера (Лаол'эн'нуруодо) формируется новая империя, как они себя сами называют.

— Нам это известно, — брезгливо ответил Вейдер. — Как это связано с тобой?

— Я пришла к вам, — повторила девушка яростно звенящим в тишине голосом, — из Академии Дарта Берта, на которую напал и которую разорил чисс!

— Академия? Что за академия?

— Дарт Берт учит слушать и слышать темную сторону, — ответила Алария. — Он величайший ситх и мой возлюбленный.

— Величайший ситх не смог защитить свою академию, — словно про себя произнес Дарт Вейдер, усмехаясь. Алария вспыхнула, и Вейдер узнал эту тонкую смесь негодования и горячности, какая обычно наполняла Падмэ в минуты гнева.

— Дайтер подкупил некоторых учеников и помощников Дарта Берта! Они предали учителя, и он вынужден был бежать и скрываться!

— А драться не пробовал, — пробормотал полувопросительно Дарт Фрес, и за его плечами взлетел злой смешок. Алария перевела горящий ненавидящий взгляд на Инквизитора, и, злобно оскалившись, чуть ли не рыча, выплюнула в его лицо:

— Он остался практически один, против десятков солдат Дайтера! Верных ему людей предатели прикончили в первые же часы нападения.

— Однако самого его не тронули, — уточнил Дарт Вейдер. — Почему?

— Он нужен был Дайтеру живым! Чтобы захватить его в плен, Дайтер послал свои элитные войска, и Дарт Берт всех их положил.

— Зачем такие жертвы? Что Дайтеру было нужно от Берта?

— Фобис, — выдохнула Алария с такой силой, что колыхнулась тяжелая портьера над головой Евы. — Голокроны Ситхов с древними знаниями, но в основном — Фобис.

Двое многозначительно переглянулись, а Вейдер вдруг ожил, перестал походить на черную говорящую статую и весь подался вперед.

— Зачем ему Фобис? — спросил Император.

— Чтобы воевать с вами и быть непобедимым, — ответила Алария.

Глава 4. Скажи "нет"

Император ушел.

В течение всей аудиенции, выпрошенной Аларией, Дарту Вейдеру удалось сохранить непроницаемое выражение лица, пожалуй, чуть ироничное, несмотря на то, что посетительница смотрела на него такими знакомыми темными глазами, и, казалось, какая-то недосказанность, какая-то роднящая общность витала между ними.

Девушка словно умоляла всем своим видом, отчаянием, сквозящим в голосе, порывистыми движениями уделить ей персональное внимание. Ее взгляд, обращенный к Великому Ситху, казалось, мог растопить и ледяное сердце, и она, нерешительно оглядываясь по сторонам, разве что не произнесла вслух: "Владыка, здесь слишком много слушателей. Уйдем, и я поведаю вам правду".

Видел это Вейдер, видела это Ева, неподвижно замершая по левую руку от трона, положив руку на его спинку. Видели это Двое, многозначительно переглядываясь между собой, видели придворные, конфузясь, что наблюдают эту пикантную и небезопасную ситуацию.

Однако, выслушав пылкую речь Аларии о Фобисе и его могуществе, Император, подозвав к себе Леди Софию, что-то шепнул ей и поднялся с трона, подав руку Императрице.

— Это дело требует некоторого осмысления, — произнес он. — Позже я отвечу на ваши просьбы.

Вот и все.

Вопроса, которого так ждала Алария, и которого подспудно ожидали собравшиеся любопытствующие, так и не прозвучало, и девушка проводила удаляющуюся императорскую чету полными слез глазами.

"Кто ты?"

Вейдер не спросил.

И не потому, что точно знал ответ на этот вопрос.

Он просто не хотел знать, ему было безразлично, кто это выкарабкался из своей могилы, оставшейся давно и далеко за его спиной.

Кто бы не придумал подарить Великому Ситху воплощение ранящих его воспоминаний, он проиграл. Его выложенный козырь был бит, и двум Церберам, замершим на ступенях у трона, готовым к прыжку, к драке, к бою, чувствующим ловушку, подстроенную Императору, можно было выдохнуть и отступить, убрав напряженные, до боли сжимающие оружие руки.

Леди София, стуча каблучками, черной птицей порхнула к растерянной просительнице, замершей посередине зала. Вместе с вниманием Императора эта странная копия Падме потеряла и весь интерес к себе, и люди, не дождавшись развязки интриги, полоснувшей было по нервам, разочарованно разбредались.

— Император просит вас, — произнесла София, испытующе вглядываясь в наполненные слезами темные глаза Аларии, — принять его приглашение и остаться во дворце в качестве гостьи. Вас проводят в ваши апартаменты.

Фактически, эти вежливые слова, произнесенные подручной Императора, означали арест; за спиной недобро, притворно вежливо улыбающейся зеленоглазой женщины в черной одежде, неспешно натягивающей на холеные белые руки черные, тонко выделанные перчатки, стояли гвардейцы Люка, готовые заключить под стражу дерзкую просительницу.

Девушка вздрогнула; даже сейчас, когда Лорд Фрес перед всеми обнажил ее темную сущность, она продолжала играть какую-то свою роль, притворяясь беззащитной жертвой. Это было дурно; черные ниточки бровей Леди Софии дрогнули, сошлись на переносице, зеленые глаза потемнели, наблюдая эту безыскусную игру, но она продолжала все так же сладко улыбаться. За ее спиной чуть пошевелился Фрес, но своего места он не покинул, оставаясь на линии возможной атаки, стоя между девушкой и удаляющейся императорской четой.

Поток его Силы, похожий на раскаленное дуновение колючего ветра, достиг Леди Софии, и она ощутила, как покалывают её пальцы наполняющие их жесткие песчинки, вскипающие пузырьки его поддержки. Спасибо, но это все же лишнее, Лорд Фрес.

— Прошу? — Леди София рукой указала направление, и вторая ее рука ненавязчиво скользнула по руке девушке, подхватывая ее под локоток.

— Так что вас привело к нам, вы говорите? Фобис? Очень интересно.

Алария растерянно обернулась, бросив последний взгляд на неподвижно замершего на ступенях у трона Инквизитора, раскрывшего ее секрет — в ее глазах плавился страх. Словно ища у него, у мужчины, поддержки, безмолвно моля вступиться за нее или хотя бы открыть ей ее дальнейшую судьбу, одним взглядом она взывала к его чувствам и жалости, но Фрес оставался глух и слеп к ее просьбам.

Лорд Фрес стоял неподвижно, чуть прикрыв веками глаза, странно, стеклянно поблескивающие из-под ресниц, и его лицо ничего не выражало.

— Да-да, Фобис, — пролепетала Алария, увлекаемая из зала железной рукой Софии. Двери за ними закрылись, отрезав зал, залитый светом, и оставив позади зловеще молчащего Инквизитора. — Я не знаю, у кого он. Послушники Академии разбежались, унеся с собой те крупицы знаний, что нам удалось собрать за недолгое время существования Академии, спрятав артефакты, в том числе и Фобис. И это опасно, очень опасно! Что, если Дайтер найдет его? Или найдет того, кто его спрятал? Тогда его ничто не остановит. Он способен разрушить всю Галактику, чтобы потешить свое чрезмерно раздутое чувство собственного превосходства.

— Кажется, Фобис — творение абсолютной тьмы? — уточнила Леди София небрежно, и это невинное замечание заставило Аларию вздрогнуть. С тревогой она взглянула на безмятежный точеный профиль своей спутницы, и София, усмехаясь, обернулась к ошарашенной девушке.

"Милая, а ты думала, что одна такая умная в целом мире, — говорили издевающиеся глаза Софии. — Неужто ты думаешь, что никто во всей Галактике больше не слышал эту древнюю сказку? Придя с нею во дворец Императора, кого ты хотела ею удивить?"

— Да, — чуть удивленно ответила Алария. — Уничтожить его может только джедай, очень сильный джедай. Но если Фобис попадет в руки рыцарей светлой стороны…

— Можете не продолжать, — небрежно ответила София, отворачиваясь. — Я представляю себе последствия. Так чего вы ждете от Владыки Вейдера?

— Берт готов отдать Фобис Императору, — затараторила Алария, словно ожидала этого вопроса с самого начала. — Сам Фобис и его саркофаг, защищающий от воздействия артефакта, если Владыка поможет найти его и поможет Берту вернуть его академию.

София состроила многозначительную гримасу.

— Очень щедрый дар, — произнесла она, и в ее голосе проскользнула ирония.

— Вы передадите это Императору? — почти выкрикнула Алария, горячо пожимая руку Софии, лежащую на сгибе ее локтя. Дарт София вновь перевела тяжелый взгляд на девушку и чуть усмехнулась, сверкнув кровавым отблеском ситхских глаз.

— А вы думаете, — медленно произнесла она, — с кем вы разговариваете?

Рука женщины в черной перчатке соскользнула с руки девушки, и Алария вскрикнула, ощутив укол и отпрыгнув от отступившей от нее Ситх Леди.

— Что такое? — спокойно спросила София, рассматривая испуганную девушку, потирающую место, на котором сквозь светлую ткань ее одежды проступала кровь. — Я поранила вас?

Она подняла кисть и внимательно рассмотрела свою черную перчатку, но ничего не нашла, что могло бы оцарапать Аларию.

— Наверное, зацепилась чем-то, — констатировала София. — В любом случае, прошу вас извинить меня. Вот ваши апартаменты. Располагайтесь.

* * *

— Можно было догадаться, где теперь обитает эта тварь…

Лорд Фрес переступил порог лаборатории — научного логова Дарт Софии — и встал как вкопанный, ощутив, что его Сила вдруг ослепла, исчезла.

Посередине этого царства приборов, блестящего стекла и реагентов, образующих какую-то странную структуру, похожую на фантастический город, населенный странными уродливыми неживыми существами, стоял освещенный террариум — огромный прозрачный куб, в котором, на шероховатом валуне, прикрыв глаза кожистыми морщинистыми веками, дремала подросшая ящерица исаламири, греясь под яркой лампой.

Это существо, когда-то защитившее Императрицу от коварных призывов Дарта Акса, Леди София выпросила у Евы и оставила себе.

Возвращаясь в свою лабораторию, запирая непроницаемые для звуков двери, надежно защищающие ее от всякого вторжения, Дарт София ощущала, как Сила исчезает, покидает ее тело, грохочущая звуками, чужими мыслями и чувствами Вселенная замолкает, и наступает блаженная тишина; память, убаюканная желанием Ситх Леди, услужливо затуманивается, и тогда вернувшаяся из небытия Ирис почти верила в то, что ничего не было, все это сон…

В такие минуты она была беззащитна и уязвима. Кто угодно мог подкрасться к ней и пронзить сайбером, отрубить голову, а она не увидит и не почувствует ничего. Ощущение острой опасности и смерти, которую ничто не сможет ни остановить, ни отсрочить, делало эти мгновения свободы еще слаще, и Ирис дремала, убаюканная одиночеством.

Усевшись где-нибудь на пол, в самом темном уголке, спрятавшись, она выкуривала сигарету, щуря глаза от горького дыма, и с недоумением рассматривала свои доспехи, жесткий корсет с вшитыми в кожистую ткань карбоновыми пластинами, ремни, перетягивающие ее тело, и все это казалось ей ненастоящим, нереальным, маскарадным костюмом.

Ключи от ее тайного убежища были только у Владыки Вейдера и Лорда Фреса, но они не появлялись в лаборатории.

Владыка знал о ящерице, и вероятно, не рисковал беспомощным оказаться перед кем-либо, а Лорд Фрес не интересовался наукой, которая так увлекала Софию.

Однако произошедшее сегодня заставило его кардинально изменить свои взгляды на науку, и он первым явился в лабораторию Софии, едва только выпроводил из зала Совета последних гостей.

— Ну что, что?!

Уколов Аларию, София выполнила приказ Императора: набрала крохотный впрыскиватель крови и теперь увлеченно рассматривала ее, записывая показания приборов.

Нетерпение снедало его, однако он не торопился переступать ту невидимую границу аномалии, устроенной животным, за которой он будетслеп и глух, лишенный Силы.

София, колдующая над микроскопом, оторвалась от нагретого окуляра и насмешливо произнесла, глядя на нерешительно топчущегося Инквизитора.

— Клон, притом преотличный, улучшенный, как из императорской лаборатории. Да идите уже сюда, не бойтесь. Здесь нет никого, кто мог бы подкрасться к вам.

— Я? Боюсь?

Лорд Фрес нерешительно переступил через невидимую границу, гадливо морщась.

— Даже лишенный Силы, Миледи, я не самое приятное и беспомощное существо в этой Галактике. Просто ощущение… черт, какое омерзительное ощущение! Как будто прикасаешься к мертвецу. Когда я пробую тронуть вас, мне кажется, что вы мертвы, нет, хуже. Смерть не так отвратительна. Жизнь медленно покидает увядающие тела мертвецов, а тут… вы словно призрак.

— Так вы не распускайте ваши руки и не трогайте меня.

Фрес прошел к столу Софии и склонился над документацией, в которой она делала пометки.

— Вы уверены, что это клон?

— Ну, разумеется! Я полжизни работала с ними. Посмотрите, вот тут вычищена информация, стерты накопленные данные о возрастных изменениях. Клон законсервирован на определенном возрасте — времени гибели сенатора Амидалы — и таким останется до конца своей жизни. Это сделано нарочно.

— Я ничего не понимаю. Что вы там видите?

— Вы позволите?

София кивнула на руки Инквизитора, и тот с готовностью принялся расстегивать высокий алый манжет. Его рука была тонкой, но крепкой, с хорошо развитым запястьем, с легкодоступными венами.

"Наверное, часто тренируется", — подумала София, прокалывая кожу в районе локтевого сгиба впрыскивателем и глядя, как алая жидкость наполняет стеклянную капсулку.

Двусторонний сайбер, прикрепленный к поясу, обхватывающему талию Фреса, даже на вид смотрелся тяжело, а он им…

София поморщилась, припоминая, как жжет алый луч сайбера Фреса, и поспешно отвернулась.

— Смотрите, — она капнула капельку крови Инквизитора в прибор и придвинула ему. — Вот эта часть, видите? У вас она присутствует. Ваш организм с течением времени меняется. У Аларии этого нет. Позвольте?

Тонкие пальцы Инквизитора долго справлялись с рядком крохотных пуговок на рукаве, распустить их было намного легче, чем вновь застегнуть, и он с готовностью протянул руку Софии, вызвавшейся помочь ему.

— В академии Берта есть такие технологии, — завистливо протянула она. — Но это не главное. Главное — черт знает, кто такая Алария, и сколько ей лет, и с какой целью она выбрала это тело.

— С какой целью?! Да она своим появлением хотела уничтожить Владыку! Черт, как неудобно… уберите вы эту тварь!

— Отстаньте от животного; вы уйдете и позабудете о нем.

Фрес с отвращением посмотрел на бесстрастно взирающую на мир из-за толстого стекла рептилию.

— Зачем оно вам? — неприязненно поинтересовался он. — Вы же понимаете, что это опасно. Черт, какая беспечность! Вы член Триумвирата, как можно быть такой легкомысленной?! А что, если ее выкрадут? Подкинут, скажем, Владыке, или пришлют ему прямо в спальню?

— Леди Ева будет громко кричать, — отвратительно хихикнула София, продолжая свою работу. Фрес уничтожающе глянул на нее свысока, и его губы превратились в узкую белую полоску.

— Это не смешно, — отчеканил он. — Зачем вы паясничаете?

— Да перестаньте, — беззаботно ответила София. — Выкрадут! Откуда? Из моей личной лаборатории? Вы видели гвардейцев мастера Скайуокера, охраняющих меня? Если вся эта охрана не годится ни к черту, то я сама пущу себе заряд в голову.

— Так зачем вам это… чудовище?

София пожала плечами.

— Я просто хочу хотя бы иногда побыть обычным человеком. Я скучаю о тех временах, когда Силы во мне не было.

— Что?!

Фрес поперхнулся, словно хотел засмеяться, но почему-то прервал свой злорадный хохот.

— Вам это нравится? — вкрадчиво произнес он, оглядываясь по сторонам и разводя руки. — Нравится это ощущение… смерти вокруг себя?! Нравится, что вместо мыслей в головах собеседников пустота, ничего, вакуум?! И чувства — вместо чувств, вместо живой пульсации каменный стук?!

София пожала плечами.

— Ну, — протянула она, — это дело вкуса. Возможно, однажды мне удастся победить Силу. Например, при помощи вашей крови, — она продемонстрировала Фресу впрыскиватель и опустила его в герметичный контейнер.

— А как вы собираетесь работать с людьми в таком состоянии?! — Дарт Фрес, шагнув к ней, своей узкой ладонью оттолкнул микроскопы и склянки от Софии, и она была вынуждена посмотреть в его разгневанное лицо.

— Вы часть Триумвирата, — зашипел он, склоняясь над ней, — вы думаете, вас кто-то отпустит после того, что вы знаете? А если вас убьют?

— Тогда я воспользуюсь вашим телом, — ответила София, — клонирую вас и вселюсь в самый удачный клон.

— Гхм. Какой странный выбор. А вас не смущает, что тело будет мужское?

— Совершенно нет. Я что, не видела мужских тел? К тому же, оно намного крепче женского и практичнее.

— Гхм, — повторил Фрес, явно немного смущенный. — А как же… психологическая составляющая?

— Как-нибудь справлюсь, — ответила София.

Фрес передернул плечами, словно вляпался своей холеной белой рукой в скользкую слизь.

— Но люди, — вернулся он к своей мысли. — Вы не сможете разобрать, когда они лгут вам, например. Вы не сможете чувствовать их, а, следовательно, и манипулировать ими, вести переговоры.

— Чушь, — фыркнула София. — Политики только этим и занимаются, но никто из них не обладает Силой. Они работают с людьми на интуитивном уровне. Все обычные люди так делают. К тому же, нащупав слабое место у человека, его можно довести до такого состояния, что он сам выложит вам все, что угодно.

— Чушь, — сказал теперь Фрес сухо, отвернувшись от Софии. Ее упрямство бесило его, и он едва сдерживался, чтобы не вкатить ей отрезвляющую пощечину.

— Желаете пари? — София с азартом откинула вынутую было из коробки сигарету, и ее глаза вспыхнули.

— О чем?

— Вы честно отвечаете на мои вопросы и стараетесь скрывать ваши эмоции, сколько вам влезет, а я… попытаюсь вас вывести из равновесия, и потом скажу, что за чувства вы испытывали. Идет?

— Вы сейчас разозлить меня пытаетесь?

— А вы пытаетесь увильнуть? Боитесь? — поддразнила София.

— Да черт с вами. Задавайте ваши вопросы.

— Отвечайте честно. Не то, чтобы мне было любопытно… Просто ради чистоты эксперимента.

— Хорошо, хорошо.

— Как это произошло?

— Произошло что? — переспросил Лорд Фрес, рассеянно рассматривая лабораторное оборудование, избегая смотреть на Леди Софию.

— Но вы же поняли, о чем я, — вкрадчиво произнесла Леди София, удачно копируя интонации голоса самого Фреса, звучавшего у ее уха тогда, на Совете, когда его тонкие пальцы ласкали ее затылок. Он искоса посмотрел на Ситх Леди, спрятав руки за спину, и она не смогла сдержать смешок, злой, хриплый, заметив, как его ладони нервно сжались в кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Как вы пали на Темную Сторону?

— Это было давно, — туманно ответил он, чуть пожав плечами; его недрогнувшее лицо оставалось совершенно безразличным, и ему можно было поверить, если бы не эти нервные, гневные руки, ломающие пальцы. — Да и какая разница?

Дарт София громко и зло расхохоталась, показав острые зубки, запрокинула голову.

— Из-за женщины?! — выдохнула она. От душащего её смеха Софии пришлось опереться руками о стол и она, заливаясь, хохотала до слез, и в ее глазах изображение неподвижно стоящего Лорда Фреса растягивалось и таяло во влаге, наполнившей глаза и катящейся с ресниц. — Как банально! Нет, правда?!

— Как будто вы тут по другой причине, — окрысился он, мгновенно вспыхнув гневным румянцем. — Поправьте меня, но, кажется, борьба Владыки с Дартом Аксом за Императрицу привела вас на Темную сторону?

— Так я угадала? — злобно клекотала Дарт София, игнорируя его язвительный выпад. Она не могла чувствовать, какая ярость сейчас обуревает Лорда Фреса, но ей до дрожи нравилось дразнить его, причиняя боль, возвращая те колкости и тот стыд, что он заставил ее испытывать. — И что с ней стало?

— Она умерла, — сухо ответил он, глядя прямо в глаза Дарт Софии. Его серые глаза обжигали стылым льдом, красивые губы чуть подрагивали, и темные брови почти сошлись на переносице, разделенные только глубокой морщиной.

"Эти глубокие резаные складки меж бровями еще называют "морщиной гордецов", — подумала София. — Гордец, за что ты убил свою женщину?"

— Вы убили ее? — продолжила свой беспощадный допрос Леди София.

— Нет, — на красивом лице Фреса отразилось странное злорадство, и он тоже улыбнулся. У него была очень красивая улыбка: ровные крупные зубы, чуть заостренные верхние клыки, обаятельные ямочки на щеках… И при этом его лицо с пылающим взглядом было страшным, словно он свысока смотрел на собачьи бои, наслаждаясь яростной грызней и мучительной смертью беззащитных существ. — Меня просто не было рядом с ней. Я оставил ее с другим, отступился, чтобы посмотреть, сможет ли она обойтись без меня, сможет ли он защитить ее и сможет ли она реализовать те радужные планы, о которых рассказывала мне.

Глупенькая девочка!

Она еще и доверяла свои сердечные радости мужчине, этому гордецу, тщеславному красивому мальчишке, чью любовь она разрушила, растоптала! Сияющими от любви глазами смотрела в его серые глаза, звенящим от счастья голосом говорила о том, что будет с ней и никогда — с ними…

Вложив свои ладони в его длинные чувствительные пальцы, пожимая их, она делилась своей эгоистичной радостью, не чувствуя, как жар жизни покидает их, сменяясь ледяной стылостью ненависти. Жестокая слепая влюбленная девочка…

— Что? — переспросила София, прищурившись. — Это вы подстроили?..

Фрес, несмотря на все свое самообладание, больше не мог сдерживаться: черной тенью он заметался по лаборатории, и его ладони, словно стискивая, разрывая нечто невидимое, нервно сжимались и разжимались. Леди София, усмехаясь, сложила руки на груди, наблюдая за мечущимся Фресом, которого безжалостная память и ее садистские вопросы вернули в прошлое. Расскажет он или нет — это было уже неважно. В этой их дуэли победила она.

— Вы были рыцарем-джедаем? — продолжила она свой беспощадный допрос, нанося очередной разящий, почти смертельный удар.

— Да.

— И вы подстроили ее смерть? За что? — на лице Софии блуждала насмешливая улыбка, брови ее удивленно взлетели вверх, и выражение лица вышло немного презрительным. Через годы она смеялась над юным Фресом, умирающим от стыда, сердце которого поразила любовь. Который, сгорев дотла от ее прикосновения, не сумел простить, отступить и пошел на страшное преступление, пав в темноту, которая шептала, обещая излечить разбитое вдребезги тщеславие.

— Нет, — резко ответил, почти выкрикнул он. Плотина, сдерживая гнетущий поток его признания, рухнула, и он, остановившись, пригвожденный к месту воспоминаниями, быстро начал говорить. — Она выбрала не меня. С ним она полетела… неважно. Имперские войска напали на их корабль. Я знал о нападении. Я мог предупредить. Я мог бы даже совершить подвиг, поднявшись в ее глазах до небес, вызвав восхищение, — он усмехнулся, упрямо склонив голову, — полететь с ними, и тогда у них был бы шанс спастись. Я отбил бы их у штурмового отряда, и, возможно, даже сам бы остался жив. Я мог бы и выторговать ее жизнь у Императора в обмен на свои… специфические услуги, — Фрес взглянул через плечо на слушающую его излияния Дарт Софию и снова улыбнулся своей ослепительной хищной улыбкой. — Я предал Республику задолго до этого полета, сразу же, как только она предала меня. Я служил Императору тайно. Но я выбрал другой путь. Я позволил ей умереть, позволил ей закончить выбранный путь до конца, с ним, с ее избранником. Меня просто не было в ее жизни, когда я понадобился. Я не стал помогать ей.

В его серых глазах разверзся ад, но, как ни странно, Леди София не видела в них намека на боль или раскаяние, какие иногда терзали Владыку Вейдера. Страшное торжество горело в его безумном взгляде, а на губах играла злорадная улыбка.

Он убил свою женщину, но не отдал ее другому.

— Все честно, — тихим голосом произнес он, и глаза его смеялись. — Не я, значит — он.

— Она ударила по вашему самолюбию, — констатировала Леди София. Фрес отрицательно покачал головой:

— Не только, — с неохотой признался он. — Она была… моей…

— Что?! Вашей — кем? — не поняла Леди София.

— Она была моей невестой! — злобно прорычал Фрес сквозь сжатые зубы, снова вспыхнув багровым румянцем стыда до самых бровей, признаваясь в мучительной жгучей ревности и измене. — Она ушла к другому. Одним взмахом она перечеркнула все, чем я жил: планы, желания, мечты. Я покинул Орден, отрекся от всего, чего мог бы там добиться, уступил место ему. Вы же понимаете, что я подавал большие надежды. Я был одним из лучших. А она с ясной улыбкой сказала, что больше не любит меня, и я остался один на один со своей жизнью, со своими планами и мечтами, которым не суждено было сбыться. Она скрывала от меня свои новые чувства, и я сам принудил ее признаться мне. Не хотел больше терпеть недомолвок и лжи. Я дразнил ее, ловил на неверных ответах, смеялся; я долго пытал ее, пока она и сама не поверила, что мне не больно. Она подумала, что я пойму; она была так влюблена и ослеплена, что не видела, не понимала… Она утешала меня, не хотела портить отношения, и надеялась, что все забудется, и мы останемся добрыми приятелями. Она посмела жалеть меня!..

— Ах, вот оно что… Жалость отвратительна. Вы спали с ней?

Фрес едва не подпрыгнул от злобы, и, срываясь на крик, выплюнул, выкрикнул, словно это жгло ему грудь:

— Да, ранкор вас разорви, разумеется! Я же любил ее!

— Чем же он был лучше вас? Вы ведь…

— Сарлакк вас сожри! Он тоже был джедаем! Прекратите эти ваши вопросы ниже пояса!

Леди София пожала плечами:

— Но ведь было что-то, ради чего она оставила вас?

Фрес поник, и, казалось, даже его яркий наряд поблек, Инквизитор неопределенно пожал плечами:

— За что любят? Если бы я знал, она бы не ушла… я бы не отпустил ее.

— Вы любили ее?

Фрес поднял огромные, черные от расширившихся зрачков глаза и Леди София увидела в них такую ярость, какая разорвала бы ее в клочья, если бы беспокойно мечущаяся в своем террариуме ящерица не защищала ее от бушующей Силы Лорда Ситхов.

— Я любил ее, — страшно повторил он, кивнув головой.

— И что? Стоило это того?

В злых зеленых глазах Софии плавали искры смеха, и Лорд Фрес, подойдя вплотную к женщине, свысока заглянул в их издевающуюся бездну.

— Сначала ведь делаешь, а жалеть приходится потом, не так ли? Стоило, — резко ответил он. — Я не жалею ни о чем. Я видел последние минуты ее жизни. Я видел ее отчаяние от того, что я не с ней. Так или иначе, а она пожалела, и мне этого было достаточно.

— Сколько лет вам было? — небрежно бросила София, ничем не выдавая своего любопытства. С каждым вопросом она становилась на шаг ближе к его истинной сути — уязвимой и уязвленной, скрытой по обыкновению ярким доспехом Инквизитора и непробиваемой стеной Силы. И ощущение этой его части опьяняло Леди Ситх, не давая остановиться, желая испить его боль до дна.

— Восемнадцать.

— Совсем мальчик, н-да… а сейчас?

Фрес снова улыбнулся.

— Какая разница? Сила помогает продлевать жизнь и молодость сколь угодно долго. Если вам угодно ассоциировать со мной какие-то цифры, то, например, думайте, что мне тридцать восемь лет. Вас не покоробит такая разница в возрасте?

— Как вас звали тогда?

— Зачем вам? — спросил он, вглядываясь в бездну ее глаз, ища подвох, опасность, предательство, но его Сила упрямо молчала, не открывая истинных намерений Софии.

— Просто интересно. Старые имена красивы, как драгоценные вазы.

— Эван. Эван Джейкоб.

— Джейкоб? Какое-то знакомое имя… Кажется, один из сенаторов… — внезапная догадка промелькнула на ее жестоком лице, а губы изогнулись в коварной ухмылке.

— Довольно! — яростно рявкнул Лорд Фрес, развернувшись к Софии своей черной бронированной спиной. — Мое имя было Эван. Это все.

София лишь кивнула головой.

Подающий надежды гордец, обласканный сильными мира сего, отдал все, сделал широкий жест, швырнув к звездам свою Силу и положение в обществе, и получил взамен унизительную жалость.

Не знающий поражений юный тщеславный джедай, не без оснований считающий себя одним из лучших, уступил без боя более удачливому сопернику, которого, вероятно, и не замечал с высоты своего положения.

Любящий женщину, вкладывающий свою Силу и страсть в каждое прикосновение, он вдруг узнал, что может быть что-то, больше чем его Сила, лучше его красоты, сильнее его надежд.

Интересно, а она, эта чистая, наивная, жестокая девочка, так нечаянно разрушившая его душу, видела, как гаснет свет в его ясных прекрасных серых глазах, прощаясь со своим бывшим возлюбленным? Видела, как они наливаются кровавой темнотой? Понимала? Слышала металлические нотки, царапающие слух, в его смехе?

Интересно, он смеялся, говоря ей "до свидания"? Или печалился, душа мальчишеские слезы? Просил ли он на прощание ласку, ночь любви, которой надеялся растопить выросшую между ними стену?

Умел ли Эван тогда смеяться так же, как сейчас смеется Лорд Фрес? Бесстыже, сверкая белоснежными зубами, отпуская колкости, ранящие и вызывая мучительный стыд? И осталось ли сейчас в Лорде Фресе хоть что-то от того, кем он был до падения?

Сколько же мягкости в имени Эван: прекрасном, светлом, звездном; наверное, столько же сейчас боли, гнева и жесткой стальной силы в коротком злом имени Фрес. Интересно было бы посмотреть сквозь годы на юного Эвана, с хохотом отринувшего в один миг любовь, свет, свой мир…

Самые светлые ярче всех горят…

— Какая некрасивая история…

— Истории ситхов не бывают красивыми, Миледи.

— Тогда, — тихо-тихо произнесла София, тихонько смеясь, глядя прямо в его страшные глаза, — она спасла вас. Вы должны быть благодарны ей — если бы вы остались в ордене джедаев, Владыка Вейдер просто убил бы вас, исполняя приказ 66, и вы сейчас не стояли бы рядом с его троном.

— Да что вы, — зашипел Фрес вкрадчиво, его жесткие руки ухватили женщину за плечи, а стальные холодные глаза заглянули в самую душу. — Тогда и вам следует благодарить Владыку Акса за то, что он делал с вами? За насилие? За унизительную беспомощность? За ярость, которую реализовать невозможно? За стыд, который душу разъедает кислотой?!

Лорд Фрес грубо тряхнул Софию, нарочно делая ей больно, но она не переставала улыбаться, безмятежно глядя в его ужасное дрожащее мелкой дрожью лицо, нависшее над ней, и на играющие на его щеках желваки.

Сила бушевала в нем, рвалась с цепей, и бесновалась, не досягая жертвы. Эту дуэль, на которую так легкомысленно согласился Лорд Ситх, он проиграл, напоминание о давнем поражении накладывалось на сегодняшнее фиаско, и его ярость, наверное, разорвала бы и небо пополам до самого Космоса.

Но Фрес сегодняшний был не менее тщеславен, чем тот, далекий, юный Эван; он привык, что последнее слово остается за ним. И стискивая женщину, яростно сжимая ее, понимал, что если бы его Сила была с ним, София бы уже была мертва, разорванная мощным потоком лавины злобы, пропущенной через ее тело. Раненый жестокими словами Ситх Леди, он решил нанести ей ответный удар, причинить ей не меньшую боль, запустив в душу стальные когти.

— А вы испытываете благодарность к Дарту Аксу? Вы, пытающаяся отречься от Силы, которую он вам подарил в обмен за пару ночей, а? Он избивал и насиловал вас, так? Стоило это того, а?

— Он дарил мне наслаждение, — промурлыкала София, издеваясь. Ее глаза превратились в две узкие щелки, горячее дыхание Лорда Фреса обжигало ее губы, и его нервная дрожь передалась и ей, мышцы напряглись, но она с самоубийственным упрямством продолжала дразнить его. — Он вливал в меня всю Силу, что наполняла его, и секс с ним был словно бомба.

— Правда?

Запустив жесткие пальцы в её волосы, он грубо сжал черные блестящие пряди и откинул ее голову назад, уничтожающе глядя в смеющиеся изумрудные глаза.

— Может и я подарю вам… наслаждение? — злобно прошептал он, склонившись еще ниже, навалившись тяжелым телом, бесцеремонно скрутив ей руки. От Лорда Ситхов пахло металлом и горячей кожей. Его бронированная куртка жестко впилась в грудь и живот Ситх Леди. Его страшные глаза закрылись, и он, глубоко вдохнув, чуть коснулся губами ее губ.

Наверное, вместе с этим легким невесомым касанием и выдохом Силой он сбивал женщин с ног, наполнял тело своей жертвы настолько, что можно было обезуметь и утонуть в водовороте чувств, раствориться в удовольствии или боли — смотря что он хотел подарить.

Но сейчас Силы не было, и он позабыл об этом, разъяренный, передавая свое обжигающее дыхание в ее полураскрытые губы, но вместо разрушительного потока тяжелой темной Силы Лорда Ситхов была легкая, невесомая как прикосновение крыла бабочки, ласка.

Он забыл; он не знал, что его чистые прикосновения не потеряли былой нежности и трепетной бережности, какие когда-то дарил Эван.

Его губы оказались на удивление мягкими, ласковыми, ими он осторожно, тихо-тихо, нежно-нежно поцеловал нижнюю губку Софии, и чуть коснулся ее языком, словно слизнув капельку сладкого сока.

От неожиданности она охнула, в ушах ее зашумела кровь, приливая к лицу.

Ожидая чего угодно, злости, грубости, да хоть бы больного укуса, она неожиданно получила самый чистый поцелуй за последние лет пятнадцать. Последний раз так ее целовал молоденький лейтенант-выпускник, бесконечно застенчивый, робкий юноша, глядящий на ее красоту полными восторга глазами. Полночи он читал Ирис стихи и лишь на рассвете осмелился подарить ей первый поцелуй, потрясший ее и запомнившийся на всю жизнь.

Инквизитор повторил свою ласку, поцеловав ее верхнюю губу, жадно скользнув горячим языком по ее изгибу, по чувствительной внутренней поверхности, чуть прихватив зубами атласную гладкость. Какая странная нежность; ее слова будто разбередили его давнюю рану, и он целовал не ее, женщину, ранящую его. Он целовал свое мертвое прошлое, свои воспоминания.

То крохотное, немногое, что осталось в инквизиторе от юного джедая, таилось в этом тонком, невесомом поцелуе, лишенном властной стальной тяжести Силы, ставящей на колени перед Лордом Фресом.

Наверное, та далекая девочка, получающая чистоту и невесомость этих поцелуев, сочла его недостаточно мужественным, недостаточно сильным, приняла его за романтичного восхищенного мальчишку, и выбрала того, кто показался ей более суровым. Вероятно, он был старше юного джедая, или его тело украшали боевые шрамы…

"Наверное, Лорд Фрес хороший любовник", — почему-то подумала София.

И она, позабыв на мгновение о том, кто обнимает и целует ее, потянулась навстречу этим нежным прикосновениям, желая распробовать их, растворяясь в обмане, и ее освобожденные руки скользнули по черной броне.

Силы не было.

Она снова была просто женщиной, и просто мужчина был рядом. Не нужно было всматриваться в сплетение мыслей и чувств, ища двойной смысл его поступка, можно было только верить и принять. И этот краткий миг обмана был восхитителен.

Его поцелуй закончился так же внезапно, как и начался. Глаза Софии были все еще закрыты дрожащими веками, когда она вновь ощутила его дыхание на своей щеке.

— И это… все? — с изумлением произнес Инквизитор, сбитый с толку. — Я ничего не почувствовал.

Его слова предназначались этому странному поцелую, лишенному Силы. Привыкший к острым ощущениям, Лорд Фрес не понял прелести подаренной им ласки, и страсти, разгоревшейся в сердце женщины.

— Зато я почувствовала тебя, — шепнула она, не открывая глаз. — У тебя губы мягкие…

— Что?!

Он тихо рассмеялся, вновь склонившись над ее запрокинутым лицом, но резкий лязг остановил его, и узкое острое лезвие опасно прижалось к его горлу, а широко раскрытые зеленые глаза опасно вспыхнули яростью.

— Обычные люди, — отчеканила она, и в ее голосе больше не было расслабленного экстаза, — тоже могут защищаться. Вот вам еще один урок — не все сводится к Силе.

Лорд Фрес улыбнулся, чувствуя, как острое лезвие ранит его кожу. Он опустил глаза, рассматривая подрагивающую руку женщины с зажатой в ней рукоятью оружия, и его тело задрожало от беззвучного смеха, на губах заиграла самая прекрасная улыбка, открывая острые зубы.

— А я надеялся на продолжение, — произнес он, и его ладонь легла на руку Софии, сжимающую рукоять изящного стилета. — Мне было бы интересно, как это — без Силы.

Одно движение, и остро отточенное лезвие было убрано, исчезло в темноте. Ситх силой заставил женщину убрать вооруженную руку, с интересом заглядывая в ее чуть смущенное лицо.

— Чтобы лечь в постель с человеком, я должна испытывать к нему влечение, — сухо ответила София. — Извините, но нет.

— А в виде эксперимента? Вы же скучаете по временам, когда Сила не раскрывала вам все тайны вашего… хм… партнера. Так может, попробуете насладиться этими воспоминаниями и таким редким шансом до конца?

— Я проводила много экспериментов со своим телом, и этот был в их числе. Мне не понравилось.

— Возможно, это понравилось бы мне?

— Вам не понравилось бы тоже, — хорохорясь, произнесла София. То, что ситх физически сильнее ее, она как-то совсем выпустила из виду, и ее пальцы, смятые его безжалостной хваткой, разжались, стилет с лязгом упал, исчезнув где-то на полу, а Фрес все так же смотрел в ее лицо с ослепительной улыбкой, намеренно причиняя ей боль, каким-то хитрым захватом заставляя ее руку прекратить сопротивляться и неподвижно замереть. — Вы привыкли к сильным ощущениям в постели.

— Откуда вам знать, к каким чувствам в постели я привык?

— Я сказала "нет", — чуть повысив голос, резко ответила София, обретя самообладание. — Смысл любви без прикосновений Силы сводится к тому, чтобы обладать именно этим человеком, которого вы хотите просто потому, что он есть. Вы говорили, что женщины и их чувства вам не интересны, — только их покорные тела, — и две попытки вы делаете редко. Так вот, это была уже вторая… вторая попытка касательно меня, и вторая попытка за день. Не слишком ли вы увлеклись?

— Ради тебя я готов сделать исключение, — иронично усмехаясь, прошептал он, вкрадчиво проводя ладонью по затылку Софии свободной рукой, по-прежнему удерживая второй в крепком захвате ее правую руку, контролируя движения женщины давящей болью в выкрученной кисти. — Ты стоишь этого… Ты умеешь возбуждать интерес в мужчинах адской смесью красоты и дерзости, это приятно возбуждает. Почему ты не пользуешься этим даром? М-м? Опробуй его на мне, прямо сейчас? Насладись своей победой и властью…

— Нет! — словно обезумевшая, выдохнула София заветные слова, которые охраняли пустоту ее сердца, не позволяя заметить, как тонкие пальцы Лорда Фреса зарываются в ее волосы, с болезненной нежностью спускаясь к хрупкой шее, как это простое касание находит отклик в ее теле, успевшем забыть, что такое ласка, закаленном бесконечной борьбой за выживание и неистовой Силой, контроль над которой Леди Ситх так и не обрела в полной мере.

— Это проще… чем кажется, — на его лице сияла знакомая Софии улыбка хищника, который, умело расставив сети, не торопясь, загоняет свою жертву. Он хотел отомстить той, кто так искусно разбередила старые раны, вытянула наружу поблекшие от времени призраки его прошлого. Только… Фрес выбрал другое оружие. — Получить удовольствие от того, что ласкаешь… именно этого человека. Ты так прекрасна…

— Вы, кажется, говорили, что вас это не волнует?

— Я солгал.

— Вот как? И часто вы… — начала София, готовясь отвесить очередную колкость.

— Всегда, — его серые глаза насмешливо смотрели на Леди Ситх, на миг растерявшую остатки своей каменной уверенности. — Когда захочу…

— И сейчас… тоже, — уверенно произнесла она, делая очередную попытку отстраниться. — Это ложь.

— А если нет? — на миг, всего на одну короткую долю вечности, на его хищном лице блеснуло чистое, невинное, открытое, просящее выражение — так должно быть любовался своей избранницей юный Эван, не будучи в силах скрыть свое восхищение и трепет. — Ну же, дорогая, в этом же и есть прелесть отрицания Силы — ты не можешь знать наверняка, ты можешь только верить… или не верить… но ведь верить приятнее, так? Даже если знаешь точно, что это обман?

Он склонился к ее лицу и вдохнул воздух, насыщенный тонким ароматом ее духов, которые утром унюхала Ева.

— Какой изысканный аромат, — пробормотал он, и его нос почти коснулся впадинки за ушком, куда София поутру легким прикосновением пальца нанесла капельку духов.

" Безумие. Самое настоящее", — думала София, делая усилие над своим разбушевавшимся воображением и так некстати проснувшейся в себе женщиной, смертельно соскучившейся по нежности и любви.

— Хватит, — тихо, но веско сказала она, отвернув голову так, чтобы черное покрывало волос скользнуло по плечам и скрыло ее беззащитную шею и пылающее лицо от Инквизитора. — Этот цирк пора заканчивать.

Звук тяжелых шагов доносился из коридора, рассекая звенящую тишину лаборатории. Одним легким быстрым движением, освободив Софию, Фрес отступил от нее на полшага. Самодовольная ухмылка не сползала с его тонких губ.

Двери лаборатории распахнулись, исчезая в дюрасталевых стенах.

Глава 5. Как будто не было меня и не надо

— Эван! Эван!

Наверное, он и любил ее за это — за красивый мелодичный смех, за ночной нежный свет, запутавшийся в крупных кольцах золотых волос, бликами играющий в бирюзовых глазах, за нежный румянец на персиковой коже, за тонкий бархатный пушок на шее, у линии волос. Она любила смеяться, а он любил целовать ее влажные розовые улыбающиеся губы.

Ночами они, обнявшись, валялись в постели, зарывшись поглубже в теплые покрывала и покрепче прижавшись друг к другу, чтобы весенний острый воздух не остужал горячих тел, и смотрели на звезды, виднеющиеся за вздувающимися полупрозрачными шторами.

Тогда казалось, что это обжигающее счастье будет длиться вечно. Как будто это и есть сама жизнь.

Там он сказал ей, что уйдет из Ордена, оставит головокружительную карьеру, и ничто не помешает им быть вместе. Не будет осуждающих взглядов, не будет неотложных опасных дел, и тревожных расставаний тоже не будет.

Она тогда скакала на постели и от восторга повизгивала, хлопая в ладоши, а он, растянувшись во весь рост, закинув руки за голову, смеялся и, счастливо вздыхая, смотрел в будущее.

Но потом все изменилось.

Как это произошло? Когда?

Тогда, когда он отдал свой лайтсайбер, часть самого себя, на прощание погладив знакомую тяжелую рукоять?

Тогда, когда сменил аскетичную грубую одежду и плащ джедая на красивый, с шиком, костюм и белые сорочки? Когда состриг косичку падавана и причесал волнистые густые волосы, отливающие благородной платиной?

Мелани, увидев его в первый раз таким, всплеснула руками, и в ее глазах загорелся почти детский восторг. Она схватила его за руки, и они кружились, дурачась, а она разглядывала его — высокого, стройного, широкоплечего — и весенние звезды звенели в ее голосе.

— Эван, Мелани снова видели с Треем Гансом.

— Я знаю.

Трей остался в Ордене и занял его, Эвана, место. Слишком порывистый, простоватый, порой неуклюжий, Трей даже мечтать не мог о таком подарке судьбы, но Эван сам рекомендовал его. Они были друзьями — так отчего нет?

Но, кажется, вместе с должностью в Орден Трей влез еще и в сердце Мелани.

Когда?

Тогда, когда они вернулись из очередной заварушки, и на Эване не было ни царапины, а лоб Трея украшал неглубокий ожог?

Или позже, после, когда джедай появился на пороге их с Мелани дома, поздравить Эвана с тем, что, кажется, он обрел свое место и счастье в этой жизни?

Чем он привлек ее? Чем околдовал?

Уже тогда Эван почувствовал укол, первый звонок, тень тревоги. Прощаясь, его друг и его Мелани обменялись поцелуями, и этот взгляд…

Эван не умел так смотреть.

Трей — сумел.

Взгляд кометой упал в душу Мелани и прожег ее, опалил, поразив громом, и она отпрянула, испуганная…

А потом было стремительное падение.

Так рушатся сгоревшие обломки, так стремительно летят сгорающие звезды.

Мелани отдалилась.

Она по-прежнему музыкально смеялась и без умолку болтала, лежа в постели, но весна в ее взгляде проходила, и все чаще ее речь обрывалась на полуслове, и она замолкала, очаровательно заалев от какой-то мысли, своего, сокровенного воспоминания, закусывая нежные розовые губы.

И пропасть между ними все расширялась, и в ее черную бездну с грохотом валились воспоминания, надежды и мечты, как валуны, сорвавшиеся с гор.

А потом начало проскальзывать это имя — Трей, и звезды вновь зажигались в ее глазах. Эван ощущал, как поднимающаяся к горлу жгучая ревность душит его, и чернел лицом, а она не замечала этого, восхищенно рассказывая о том, что пережил и что сделал Трей Ганс, неуклюжий, грубоватый, но такой смелый и честный мальчишка…

Перебесившись, потушив пожар в своей груди, утихнув, Эван возвращался к Мелани, в сотый раз убеждая себя, что ей, наверное, просто не хватает романтики, и поэтому… поэтому…

Трей никогда не осмелился бы, нет! Он рыцарь-джедай, он давно состриг косичку падавана, он следовал законам Ордена твердо и неукоснительно, он…

Но это было не так: скоро его, Эвана, поцелуи и ласки перестали нравиться Мелани, она морщила носик, когда он склонялся над нею в темноте, и тогда впервые он увидел алый отсвет в глазах, плеща ледяной водой в лицо, остужая раскаленную от стыда и злобы кожу.

Недомолвки, отстраненность и тишина бесили его; прикасаясь к Мелани, он слышал только покорность судьбе, но не любовь, не страсть, не нежность.

И ослепительными вспышками разгорались ее воспоминания — воспоминания о тайных свиданиях с Треем, об утреннем золотом солнце, запутавшемся в его светлых тонких волосах, затмившем белые звезды Эвана, и неловкий, неумелый поцелуй…

Фарс нужно было заканчивать.

Так не могло длиться вечно.

Яростно, чуть не до крови закусывая губы, он шел в тот день домой, решившись, осмелившись, наконец, твердо намереваясь заставить ее выбрать между ними, и невероятная, слепая, фанатичная надежда на чудо вела его.

Он верил, что сможет заставить ее выбрать его…

Но потрескивающая тревогой тишина не позволила ему и дальше обманывать себя. Темнота завладела его домом, и шторы вздувались, словно паруса в шторм, а звезды попрятались за ночными облаками.

Еще не видя Мелани, заглядывая в пустые комнаты, наполненные чернильной темнотой, он уже знал, кого она выбрала, и что она скажет.

Он была в спальне, разумеется, но он продолжал искать ее всюду, оттягивая миг встречи, отсрочивая ее безжалостные слова.

Там он и нашел ее — притаившуюся в темноте, закрывшуюся легкой шторой.

Не смог. Не удержал.

Ему показалось, что она всхлипнула в темноте, и он шагнул к ней, неспешно расстегивая пуговицу за пуговицей свой ладно обтягивающий его сильное молодое тело костюм. И с каждой пуговкой решимость все больше наполняла его душу, а темнота скрывала глаза, наполняющиеся кровавым светом.

— Эван, я хочу поговорить… — несмело начала Мелани, перебирая тонкими пальчиками с розовыми ноготками край пойманной шторы.

Он неторопливо избавился от верхней одежды и закинул ее куда-то в угол, сделав еще один шаг к Мелани, неторопливо приступив к пуговицам на рубашке.

— Эван…

— Нет, — прошептал он, приложив длинный палец к ее нежно-розовым губам. Зная наперед каждое слово, которым она терзалась, не в силах произнести. Он видел, как на ладони, ее чувства, тревогу, печаль и какое-то глупое сожаление, жалость — вот то, что испытала Мелани к нему — некогда ослепленному любовью молодому джедаю.

Она не боялась его; ей это даже в голову не приходило. Она боялась того, какую боль могла причинить ему, боялась, вынесет ли он потерю, и не хотела, искренне не хотела его ранить.

Тогда впервые злая улыбка тронула его губы, и он ощутил прилив странного, дикого азарта, слыша, как в никуда рушится его любовь.

Приложив два пальца к ее щеке, он повторил нежный абрис ее лица, на миг задержав кончики пальцев на ее виске, и его мозг стеклянным осколком, ослепительно сверкнувшим на солнце, пронзил яркий образ Трея.

"Волосатый придурок, да как же ты мог…"

— Молчи… потом… все потом, — он грубо притянул ее к себе и накрыл ее губы властным поцелуем; теплый поток его Силы заполнил ее сознание, сминая ее слабое сопротивление, растворяя в своем мощном потоке попытки вырваться из цепкой хватки его рук и размывая лицо Трея в памяти, как меловой рисунок.

Даже если бы Мелани не хотела этого — кто она такая, чтобы тягаться с его Силой? У нее не было не единого шанса…

— Эван, послушай, — слабо простонала она, опьяненная жаром его вкрадчивых поцелуев, загорающихся огненными цветами на бархате нежной кожи шеи, плеч, ключиц…

— Ничего не желаю слышать, — произнес он, прикусывая мочку ее ушка. — Ты моя, — он сжал ее сильно, почти до боли, его пальцы скользнули вдоль ее позвоночника, оставляя красноватые полосы на коже. Запустив руку в блестящий ворох золотистых волос, огненной рекой низвергающихся на плечи, он властно откинул ее голову назад и поцеловал чуть подрагивающую ямку на шее, отчего волна горячего возбуждения пролилась в ее грудь и ниже, в живот, отчего Мелани не смогла сдержать стона и затрепетала в его руках.

И как она раньше не замечала в нем такой силы? Никогда прежде он не позволял себе и толики грубости, сейчас же Мелани не узнавала своего ласкового Эвана, который готов был пылинки с нее сдувать, и этот человек с его лицом был ей незнаком.

Мелани несмело погладила его по голове, запустив пальцы в его густые жесткие волосы, как делала обычно, однако он прервал ее касание и заломил ее руки над головой, жестко удерживая, не давая пошевелиться. Он упивался ее беспомощностью, лихорадочным блеском, сияющим в наивных, чуточку испуганных глазах — удивление и… доселе неведомый ей страх мелькали в них.

" Что же ты так? Испугалась? Не бойся. Тебе будет хорошо, обещаю. Даже… слишком".

— Что ты делаешь, Эван?!

— Тс-с! Это такая игра — тебе понравится.

Он усмехнулся и провел свободной рукой по открытому декольте, бесцеремонно ныряя пальцами в атласные глубины корсажа.

Поздно, слишком поздно.

Горечь потери ядовитой каплей потекла в грудь, прожигая черные рваные раны в когда-то светлой душе, уродуя и калеча.

— Эван, я не хочу! Нет! Постой, я должна тебе сказать!..

Вместо ответа он грубо впился в ее губы, с выдохом наполняя ее тело наслаждением, соразмерным разве что с самым безумным оргазмом, и у девушки ноги подкосились, она едва не упала, если бы не его ставшие такими жесткими руки.

Он швырнул ее в постель, в их атласное гнездо, и сам навалился сверху, став внезапно тяжелым, словно каменная плита.

"Как же ты могла, как же ты могла?! Как может быть, что то, что было между нами, ничего не стоит?"

— Эван…

— Замолчи.

Ее голос рассыпался на стоны и жалкие крики. Его яростные поцелуи раскаленными каплями стали прожигали ее лицо, ее тело, и она извивалась под ним, стискивая пальцами атласные складки. Лаская языком ее вздрагивающие губы, прикусывая острыми зубами тонкую кожу на ее подбородке, он впился в самое чувствительное место под нижней челюстью, наверняка оставив красные отметины, перемешивая боль и наслаждение.

Жгучие поцелуи россыпью украсили грудь Мелани, он поочередно прихватывал соски жадными губами, и девушка заходилась в крике, извиваясь и дрожа, прижимая его голову к своему трепещущему телу.

Опустившись ниже, меж ее ног, он заставил ее согнуть ноги в коленях и развести бедра, придерживая их руками.

— Так! — велел он, Силой удерживая ее руки на ее же коленях и опускаясь к ее влажному лону.

Он жадно вылизывал ее, прихватывая зубами нежные складки, дразня набухший бугорок, осторожно раздвигая нежные влажные ткани, вводя по одному, по два пальца, лаская чувствительный вход, массируя изнутри чуткими длинными пальцами, доводя Мелани до исступления, до животных стонов, заставляя ее корчиться и трястись, как в лихорадке, и больно прикусывая, до крика, до кровавых отметин, стоило только мысли о Трее появиться где-то на периферии ее разума.

"Его имя будет ассоциироваться у тебя только с болью!"

Мелани едва не рыдала, а он все так же удерживал ее Силой, не давая ей сомкнуть колени и спрятать от него свое самое уязвимое местечко.

Оторвавшись от ее разгоряченного, содрогающегося в первом наслаждении тела, он, наконец, позволил ей отпустить бесстыдно разведенные перед ним бедра и рывком перевернул ее, поставив на колени, не позволяя передохнуть после первого бешеного удовольствия.

Заставив ее опереться руками о стену, на которой плясали тонкие тени рвущихся штор, залапать светлые блики темными ладонями, он грубо вошел в ее горячее лоно.

Нанося быстрые, жесткие удары, он рукой ласкал ее спереди, терзал, вслушиваясь в ее крики, мольбы, Силой удерживая ее прочнее, чем цепями. Ее тело извивалось, вырывалось из его рук, а ему казалось, что Силой он сдирает с Мелани кожу, заставляя каждую клеточку ее тела испытывать ужасное, невыносимое наслаждение, и не мог пресытиться своей странной, беспощадной местью.

Проведя чуткими пальцами по ее извивающейся спине, он впускал Силу в каждый позвонок, и наслаждение стекало по ее телу вниз, заставляя Мелани корчиться, извиваться. Пытаясь сбросить, оттолкнуть своего мучителя, она рвалась из его рук, и он, припав губами к ее шее, укусил, больно, до багрового кровоподтека, впился в напряженную мышцу, заставив девушку замереть, и продолжая свою беспощадную пытку.

Введя два пальца в ее узкий анус, он продолжил беспощадно насаживать ее, трахать, лаская оба ее отверстия, и ее крики слились в один сплошной вой, в жалкие животные стоны.

— Я больше не могу, Эван! Не могу!

Ее забившееся в очередном оргазме тело словно судорогой свело, и он ощутил жадную пульсацию ее горячего нутра.

А его наслаждение где-то задержалось; возбуждение настолько поразило его, что успокоение все не приходило.

— Эван! Эван…

Он не понимал, кого зовет эта замученная, истерзанная девушка; его разум воспламенился, и никакие мольбы не могли его остановить.

Выскользнув из мокрого, раскаленного лона, он развернул ее к себе лицом, уронил навзничь, и его напряженный член вошел в ее ротик, его жесткие пальцы впились в ее мягкие влажные бедра, раздвигая, а его голодные губы вновь припали к истерзанному мокрому лону, вызывая новую волну глухих стонов.

… Онмучил ее до самого утра, заставляя кричать "Да! Да!", но ничего не смог поправить и изменить. Это было не то "да", которого он желал.

Его удовольствие, ослепительное и обжигающее, пришло лишь на рассвете, и вместе с ним пришли покой и пустота.

Ничего.

Вся его страсть к этой девушке осталась в этой наполненной серым утренним светом комнатке, насквозь пропахшей слезами, возбуждением и горячим потом. Его любовь сгорела, не вынеся накала этой страсти, и он неторопливо одеваясь, нарочно не смотрел на сжавшуюся в комок Мелани, накрытую мятой атласной простыней.

Он не мог смотреть на это маленькое измученное существо. Душащие с вечера слезы пересохли на раскаленном металле той ночи, и, застегивая жесткий узкий ворот, он не ощутил удушающего кольца, беспокоящего его вчера. Его губы сжались в узкую белую полосу, и он жаждал, вожделел ту боль, что она только готовилась причинить ему.

Пустота: гулкая, черная. Ничего.

Стоя спиной к Мелани, он неторопливо и тщательно застегивал пуговицу за пуговицей, и нарочно прятал заалевшие глаза.

— Эван, — позвала она, и он полуобернулся к ней, пряча глаза под темными ресницами. — Эван… я не люблю тебя.

Он прислушался к черноте, наливающей его разум, и не почувствовал ничего.

— Я знаю, — ответил он, и вновь повернулся к ней спиной, скрывая блеснувшую на темных ресницах последнюю и единственную слезу, все так же неторопливо застегивая рукава. — Прощай.

— Эван! Эван!

Он неторопливо, очень тихо покинул полутемную комнату, и вслед ему несся ее отчаянный плач, повторяющий имя… чье имя?

Эван не отвечал.

Потому что Эвана больше не было.

Глава 6. Лорд Фрес и Лора Фетт

Несмотря на то, что за дверями грохотало так, словно это Владыка Вейдер в окружении штурмовиков шел в лабораторию, в раскрывшихся створках появились всего две женщины — Лора Фетт и Виро Рокор.

До того, как мандолорка, громко топающая тяжелыми ботинками, и эпатажная изящная, утонченная адъютант ступили в святая святых Дарт Софии, ситхи отпрянули друг от друга, и София наспех привела в порядок взлохмаченные волосы.

София скользнула к своим приборам, склоняясь, скрывая заалевшее лицо, а Лорд Фрес раздраженно повернулся спиной к Ситх Леди, чего он не делал, пожалуй, никогда. Но на сей раз чувство самосохранения изменило ему, и он, потирая лицо ладонью, ушел вглубь лаборатории, стараясь справиться с атакующими память призраками прошлого.

Какой смысл был защищать спину, если он сам подставил под удар грудь?! И позволил этой черной змее укусить коварно прямо в сердце?!

Своей провокацией она вышибла его из состояния равновесия, лишила превосходства, напомнив ему о том, что он всего лишь человек, и это было неприятно и неожиданно.

К тому же, беспощадное тело вдруг напомнило о том, как сладко быть просто человеком, и Инквизитор корчился, словно сам отведал огня, переживая последние уколы чувств. Это было невыносимо; и он предпочел, чтобы его никто не видел в час слабости.

Однако Леди София, с таким пренебрежением отреагировавшая на визит Инквизитора в свое логово, к приходу имперских офицеров отнеслась с полной серьезностью. В момент на ярко освещенный террариум с любимицей Ситх Леди был опущен защитный купол, и Лорд Фрес почувствовал, как диким, все сметающим потоком в его тело устремляется Сила, оплетая его разум темными побегами.

Это обстоятельство — то, что София могла вернуть Силу в любой момент, но не сделала этого, — и вовсе привело ситха в бешенство, и он с трудом удержался от того, чтобы тут же не прихватить Ситх Леди за сердце и немного попридержать его, напомнив женщине, какие преимущества она игнорирует.

Женщины, пришедшие в лабораторию, вели себя по-разному; Лора озиралась, разглядывая огромные темные стеклянные цилиндры, стоящие вдоль мрачных стен — в них Дарт София планировала выращивать клоны, проводя свои опыты, — а Виро Рокор тотчас взобралась на стол, нахально закинув ногу на ногу и осматриваясь кругом.

— Мрачненько, — заметила она; в голосе ее звучала издевка. Ее яркие глаза без страха рассматривали жуткие экспонаты и приборы, при взгляде на которые любой нормальный человек испытал бы приступ липкого страха, спускающегося вниз по позвоночнику холодным потом.

Мандолорка, кажется, и вовсе не испытала никаких чувств, глядя на эту альтернативу пыточных инструментов.

— По приказу Владыки, — громким голосом, немного нараспев, произнесла Лора, но Дарт Фрес, вынырнувший из темноты, одним жестом прекратил ее доклад.

— Нам известно, зачем вы тут, — произнес он, всматриваясь в ее лицо. — Оставьте церемонии для чиновников. Что Алария?

Лорд Фрес благоволил Лоре Фетт, как ни странно. Когда он смотрел на девушку, его взгляд как будто смягчался, на лице появлялось подобие человечности, и не было ни единого жестокого дисциплинарного взыскания, которое Лорд Фрес наложил бы на юную подчинённую, о которой частенько говорили — "не вполне справляется".

Однако, вместо того, чтобы беспощадно выкинуть ее прочь, заменив кем-то другим, или и вовсе уничтожить, походя, как непременно сделал бы Дарт Вейдер, командующий еще "Палачом", Лорд Фрес лишь терпеливо пережидал первый приступ ярости, накатывающийся на него после очередного промаха его протеже, и начинал все сначала.

Главным образом, именно назначение Лоры на эту должность и было причиной того, что Инквизитор сам инспектировал формирующийся флот и всячески опекал Лору Фетт. Это были странные, напряженные отношения, странно похожие на отношения жесткого, строгого, но все же отца, и дочери, которую он пытается вытянуть, вывести в высшие круги власти.

Злые языки утверждали, что ситх и юная мандолорка — любовники. По крайней мере, их частенько видели вместе, и в окружение Вейдера и Леи девушку ввел именно Лорд Фрес. В темных коридорах императорского дворца, поймав Лору, Лорд Фрес нередко уединялся с ней, отгородив ее ото всего мира, вставая между ней и всеми остальными черной каменной статуей. Никто никогда не видел, чтобы ситх был ласков с Лорой или выказывал страсть каким-либо другим образом, но его белая ладонь, лежащая на ее плече, казалось, была ей привычной, и прикосновения, при желании ситха причиняющие допрашиваемым чудовищную боль, развязывающие языки одним только касанием двух пальцев, которых так страшились, были ей не неприятны.

На фоне этой симпатичной девушки — атлетичной, высокой, с роскошными каштановыми волнистыми волосами, убранными в косу, обычно одетой в серебристый комбинезон летчицы Альянса, Лорд Ситхов казался старше, чем обычно, его опыт и истинный возраст, обычно скрытый под яркой внешностью, проступали, словно кровь сквозь ткань.

Зачем ему это было нужно, и отчего Лорд Фрес вообще относится к мандолорке с таким снисхождением, было не ясно никому. Но, глядя на его тяжелую, зловещую, налитую темнотой зрелость и ее свежую нетронутую юность, в головах окружающих рождалась только одна мысль: этот цветок он растит и лелеет для себя…

Кто она такая? Откуда явилась? Чем смогла привлечь к себе внимание Лорда Фреса? Где пересеклись жизненные пути имперского безжалостного убийцы и совсем молодой девушки, и почему она осталась жива?

Впрочем, даже если бы все знали ответы на эти вопросы, все равно природа отношений между Инквизитором и командующей была бы непонятна.

Возможно, он сам ее не понимал?

Или, глядя в ее свежее лицо, он каждый раз вспоминал, как всепожирающая тьма приняла его в свои объятья и поглотила окончательно?

* * *

Тогда, давно, Император Палпатин только начинал входить во вкус.

Власть его была настолько велика, что от осознания ее он практически сходил с ума, и даже необъятный космос казался ему маленьким.

Даже сам Дарт Вейдер, преклонивший колено перед троном, казался Императору слабым и ничтожным. От темного Ситх Лорда пахло смертями и яростью, но Палпатину казалось, что его карманный монстр совсем не опасен, и его можно уничтожить одним движением пальца.

Империя медленно, но верно пожирала все то, что было построено Республикой, и медленно рушилось все — закон, право, голоса людей гасли в наползающей тьме, и все заполнялось единственным, что Империя принесла с собой — желаниями и волей Палпатина.

Сенат все еще существовал; о, он долго сопротивлялся, этот упрямый республиканский меч! Конечно, можно было бы послать своего страшного цепного пса вновь с его верными штурмовиками, и этот орган власти вряд ли устоял перед Кулаком Вейдера, но Палпатин не хотел действовать так топорно.

Во-первых, он не хотел доставлять такого изысканного удовольствия своему ученику. Искалеченный, израненный, каждодневно переживающий болезненные унизительные операции со своим телом, Дарт Вейдер ненавидел всех и вся; его ненависти хватило бы на то, чтобы потопить в крови всю Галактику, но особенно его ненависть начинала вибрировать, как натянутая струна, при соприкосновении его мыслей с образами Сената.

Того местом, куда с такой готовностью ходила сенатор Амидала; где она жила, где растрачивала свой пыл, свою страсть, свое красноречие, где обретали плоть и кровь ее мечты и чаяния.

Ради этого места, впитывающего энергию тысяч жизней, ради единого дыхания с этим величественным зданием, ради единственной, общей на всех, мысли, бьющейся в головах всех этих людей, она и отреклась от него, от молодого джедая, предавшего целый мир ради призрачной надежды…

Палпатин, усмехаясь, словно наяву видел, как Вейдер с наслаждением убивал бы, крушил, терзал ничтожных людей, отнимавших ежедневно у него его любимую жену, как он разрывал бы их тела вместе с одеждами, добираясь до сердец, которые бились лишь для того, чтобы быть холодными, равнодушными, как он передушил бы, переломал шеи тем, кто в свое время отверг его помощь, высокомерно отвернулся, не стал слушать…

О, эта кровавая расправа принесла бы Вейдеру слишком обжигающее, слишком невероятное и острое наслаждение! Вероятно, большего удовольствия он не испытывал никогда в жизни, совершая все это, он был бы… почти счастлив?

Нет, допустить этого было нельзя.

Палпатин, потирая сухие старческие губы, отвратительно посмеивался, теребя эту вибрирующую струну гнева своего ученика. Пить горечь, отчаяние и страдания Вейдера было намного интереснее, чем подарить ему шанс хотя бы ненадолго забыть о своих страданиях.

Поэтому он предпочел иной способ — такой, какой считал единственно верным и оправданным. Он стал подкупать строптивых сенаторов, ласками и подарками переманивая их на свою сторону. Люди верили им; в глазах народа уцелевший Сенат выглядел незыблемым оплотом, последним пристанищем справедливости и правды. Так зачем рушить эту иллюзию?

Поначалу все получалось — люди слабы…

Гордые, смелые, сенаторы ожидали удара, ареста, смерти каждый час. Страх иссушал их лица, а Император каждый день имел возможность полюбоваться на разрушительные последствия долго горящего в душах людей ожидания самого страшного.

Но вместо безликих штурмовиков и имперских палачей в двери стучал сам Император; пряча изуродованное лицо под капюшоном, он улыбался старческой улыбкой, кряхтел и добродушно говорил какие-то ненужные, глупые приветствия оледеневшему хозяину, встретившему высокопоставленного гостя на пороге собственного дома. И сенатор, пережив первый шок, широким жестом приглашал Палпатина пройти, и умилялся, услышав почти робкую просьбу о разрешении присесть…

Палпатину нравилась эта игра; нравилось приглаживать выставленные колючки, нравилось петь сладкие песни, обещать, сыпать лестью, хитрить — и все для того, чтобы видеть, как ожесточенное сердце очередного упрямца смягчается, и в конце вечера тот почти любил Императора, уродливого жестокого старика, и едва ли не рыдал от умиления.

Палпатин пил щедро льющийся на него нектар, опьяняющее вино тех изменений, что происходили с людьми практически на его глазах. Но это были легкие победы; обработав таким образом большую часть своих оппонентов, заручившись их поддержкой, Палпатин перешел к ядру сопротивления, к самой его сути, к раскаленному, как ядро звезды, и так же больно обжигающему.

Их было всего четверо; четверо сенаторов, не поверивших ему, не поддавшихся на его лесть и подарки.

Двоих он устранил легко; в глазах общества это были несчастные случаи, на него никто и не подумал бы. Тем более что он даже поддержал те законопроекты, которые они продвигали, уступил.

Оставались всего двое; сенатор Джейкобс, хитрый лис, и сенатор Тослия, старая мерзкая дура, упрямая, как шелудивая ослица, проклятая истеричка, с которой даже разговаривать было невозможно. При воспоминании о том, как прошел визит к этой стерве, Палпатин раскалялся добела, и кончики его искривленных сухих пальцев потрескивали, искрили молниями Силы.

Эти двое держались друг за друга, крепко впившись, сцепившись намертво.

Джейкобс, кажется, даже обеспечивал ее охрану, и делал это довольно хорошо.

Первый же наемный убийца, посланный Палпатином, был пойман, и его пришлось устранить прежде, чем он разболтал, кем он направлен. Но слухи, разумеется, поползли…

Палпатин нервно и яростно кусал губы, скрипел зубами и грязно ругался, расписывая стены своего кабинета темными оплавленными полосами, меча молнии.

Эти двое рушили всю его красивую, изящную игру, вынуждали его стать грубым, просто велеть их убить.

Это посеет панику и недоверие среди тех, кого Палпатин прикормил, среди тех, на кого он потратил так много сил и времени, на которых растратил столько красноречия, чье соблазнение с таким тщанием придумывал и готовил…

— Неужто выхода нет? — шептал Палпатин, без сил откидываясь на спинку кресла и прикрывая морщинистые веки. Сила, пульсирующая в нем, выпивала из него остатки жизни, стирала все человеческое с его уродливого лица, и старик в этот момент походил на полуразложившийся труп.

Один из имперских офицеров охраны вечерами обычно приносил старику успокаивающий чай. Палпатин давно перестал обращать внимание на обслуживающих его людей; все они казались ему безликими, мелкими, ничтожными, всего лишь мусором в его покоях. Тот, кто обычно прислуживал ему, наполняя императорскую чашку ароматной жидкостью, тоже был ничем не примечательным, серым, очень молодым мальчиком, упакованным туго в имперскую, мышиного цвета, форму. Кажется, даже глаза и волосы у него были серые. Спокойная бледная тень…

На его руках были надеты ослепительно-белые перчатки.

Таков был порядок.

На их гладкой ткани было бы заметно любое пятнышко, любое, самое мелкое зернышко колючей уличной пыли, табака или… яда…

Обычно Палпатин пристально всматривался в эти руки, аккуратно переставляющие на блестящем серебряном подносике изящные фарфоровые чашечки, смотрел так долго, что у человека, размешивающего оранжевую прозрачную жидкость, начинали трястись пальцы, и ложка нервно звякала о тонкие, полупрозрачные стенки, а на белоснежную салфетку нет-нет, да капала капля-другая напитка.

Обычно проштрафившиеся быстро исчезали из окружения Палпатина, и им на смену приходили другие. Ему нравилось раскидывать, устранять людей без счета, упиваясь своей властью.

Сегодня был новый; этого человека Палпатин раньше не видел.

"Совсем юного мальчишку подослали прислуживать к Императору, — с некоторой долей раздражения подумал Палпатин, и прикусил губу. — Неужто больше некого было послать?! Нужно быть немного посдержаннее…"

Темнота, наливающая мысли Императора, потянулась к новенькому и окутала его, опустившись на шею, плечи, затуманив ясные серые глаза. Удивительно, но мальчик был спокоен. Он даже вынес испепеляющий взгляд Владыки, и его руки не дрогнули, когда он расстилал на коленях Императора, поверх его алой мантии, белоснежную салфетку.

— Как тебя зовут? — голос Владыки был глух и полон старческого скрипучего раздражения. Так ноют и бранятся старики, трухлявые развалины, жалующиеся на погоду.

— Фрес, — четко и неожиданно звонко произнес молодой человек, чуть поклонившись. Его голос в тягучей тишине прозвучал, пожалуй, резко, и Палпатину почудилось, что из этих молодых, свежих губ вырвался совсем другой звук.

Форс.

— Как-как? — переспросил Палпатин, всматриваясь горящими глазами в чистое лицо молодого адъютанта.

— Фрес, Ваше Императорское Величество, — повторил юноша чуть громче, и в уголках его губ Палпатин угадал тень горделивой улыбки.

Однако…

Сегодня Палпатину хотелось поговорить, все равно с кем, хоть бы и с бревном, лишь бы слышать, как в собеседнике бьется жизнь. Он не хотел видеть никого, кому обычно доверял все свои тайны, планы и мысли — конечно, из числа тех, что можно произносить вслух.

Сегодня он хотел рассказать то, чего не стоит рассказывать никому. Первому попавшемуся человеку, который выйдет, закроет за собой двери и исчезнет потом навсегда, унеся с собой тайну Императора в серое небытие, в туман, в никуда…

— Фрес, — задумчиво повторил Император, и это странное, короткое, жесткое имя в его устах тоже прозвучало удивительно похоже на "форс". — Присядь, мальчик мой…

"Одной Силе ведомо, почему твоя жизнь досталась тебе такой короткой…" — Палпатин сделал чуть заметный знак рукой одному из Алой Стражи, и мальчишка, стрельнув светлыми глазами на замершую в углу алую фигуру, чуть улыбнулся, и, отодвинув стул, изящно поддернул брюки и присел за один стол с Императором, прямо напротив Палпатина, стаскивая с рук белоснежные перчатки, дергая по одному за каждый палец.

Свободная поза и манеры юного собеседника на час понравились Палпатину, как и то, что юноша непринужденно закинул ногу на ногу и аккуратно положил свои перчатки себе на колено, и выжидательно замер, переплетя длинные пальцы рук в замок.

"Даже жаль, что сегодня прислали именно тебя, юный Фрес…"

— Угощайся, — проскрипел Палпатин, сделав приглашающий жест. — И поухаживай за стариком.

Императору становилось все больше интересно наблюдать за юношей, который, казалось, не осознавал, чем для него закончится сегодняшний вечер и разговор с Императором, а потому был весьма непринужденным и живым. Какой подвижный, молодой, свежий…

Ни червоточины, ни трещины, ни самого мелкого пятнышка в душе. Бойкий, как птичка на ветке. Веселый, дерзкий. Он может скакать и щебетать между листьев и цветов, сверкая ярким оперением, пока его не коснется холодная рука заморозков, и тогда он упадет сухим комком перьев… вниз… блеклым спутанным комком…

Фрес неторопливо снял изящное кольцо с салфетки и непринужденно укрыл колени, словно делал это тысячи раз. Так же непринужденно он придвинул себе чашку и недрогнувшей рукой налил чаю, не пролив ни капельки. Снова глянул в глаза Императора, и на дне его светлых ясных глаз заплясали веселые искры.

— Прекрасный чай, — произнес он, чуть пригубив прозрачный, золотой от бликов душистого напитка в ночном освещении фарфор яркими губами. — Благодарю Вас, Ваше Величество.

Палпатин глубоко вздохнул, чуть прикрыв глаза, с удовольствием прикасаясь к его молодости и силе. Это отдельное удовольствие — понимать, что сегодня это молодое, здоровое тело погибнет, умрет, а твое, старое, изуродованное, будет жить дальше…

— Наслаждайся, мальчик мой, — пробормотал Палпатин тихо, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. Его Сила, словно сорвавшийся с поводка пес, облизывала со всех сторон юношу, неторопливо угощающегося императорским печеньем, и Палпатин ощущал себя так, словно пытается поймать на ветру лепесток пламени.

— Не стесняйся.

— Благодарю Вас, Ваше Величество.

— Знал бы ты, как я их ненавижу! — от выдоха Силы, словно сухие листья, зашелестели тяжелые портьеры, задвигались темные тени по углам, на миг пригладились, как от сильного ветра, платиновые волнистые волосы, и с колен Фреса чуть не сорвало его перчатки и салфетку, которые он поймал в последний момент, прижав ладонью.

Палпатин приоткрыл глаза, глядя, как молоденький офицер, удерживая на весу чашку, наводит порядок в вещах. Надо же, даже не раздавил хрупкий фарфор, когда его самого чуть не сбросило со стула… Чашечка белела в тонких пальцах юноши, и он держал ее чуть поодаль от себя, чтобы не облиться, если Императору вдруг снова взбредет в голову гневаться.

— Кого, Ваше Величество? — небрежно поинтересовался Фрес, как ни в чем не бывало отхлебнув еще чаю. — Кто вас так расстроил?

Палпатин недобро покосился на мальчишку. Тон, которым Фрес осмелился заговорить с Императором, был оскорбителен, в голосе юнца как-то неприятно сквозило некое унизительное снисхождение, словно этот глупый самоуверенный засранец говорил: "Ну же, Кос, расскажи дядюшке Фресу, кто тебя обижает?"

Это было дерзко, вызывающе настолько, что Император ощутил едкую волну ненависти, отвратительной дрожью взобравшейся вверх по его позвоночнику и ударившей в мозг красной вспышкой, лютой, горькой судорогой, заставившей Императора прокусить губу, чтобы не сорваться на крик, на удар, на хлесткую пощечину по этому юному лицу, расколовшую бы голову ублюдку.

Если бы не желание Императора скоротать одинокую ночь за беседой, мальчишка был бы уже мертв, но стук его сердца в тишине комнаты успокаивал, и Палпатин вновь положил на подлокотник кресла руку, готовую уже испустить смертельный разряд.

Но ясные внимательные глаза, чуть прищурившись, вспыхивали смехом, яркие губы прикасались к золотой чашке с чаем, и Кос, попав в какое-то расслабленное, дремотное состояние, вновь откинулся на спинку кресла, вздохнув с облегчением, чувствуя, как грызущая его сердце злость выкипает и легко выливается словами.

— Сенаторы, — произнес Палпатин, с удовольствием выплюнув это ненавистное ему слово. — На Зеленом Холме… его дом на Зеленом Холме…

Фрес понимающе вскинул брови, глядя в свою чашку так, словно там было что-то важное.

— Хорошее место, — сказал он, вероятно, хваля выбор хозяина дома… или имея в виду что-то свое.

— Если бы не было его! — с жаром прошептал Палпатин, и его наполненные гневом глаза распахнулись, а сухие, искривленные пальцы вцепились в подлокотники кресла такой силой, что дорогая тонко выделанная кожа жалобно заскрипела. — Только его, я о большем и не прошу! Если б он исчез, растворился, никто бы не осмелился поддержать этот треклятый закон, никто бы не маячил перед моими глазами, никто бы!..

— Зачем расстраиваться из-за какого-то закона, — небрежно произнес мальчишка, рассматривая золотые лепестки трав на дне своей чашки. — Вы же Император. Как скажете, так и будет. Просто напомните им об этом, и все.

Палпатин скосил глаза на полуотвернутое от него ясное лицо, и его сухие тонкие губы чуть тронула отвратительная улыбка, открывая гнилые крошащиеся зубы.

Мальчишка то ли глядел в корень всех бед, то ли не понял, что ляпнул, но его слова отколупнули тот налет с души Палпатина, что был не важен, незначителен, обнажая самую суть.

— Да, ты прав, мальчик мой, — произнес Палпатин, и в его голосе послышалось облегчение, словно Фрес вырвал, вытянул из него то, что угнетало и мучило Императора на самом деле. — Закон… да мне плевать на этот закон. И на все остальные, которые примут или будут когда-либо принимать эти ослы… мне все равно.

— Так что же угнетает вас, Ваше Величество? — этот вопрос, второй раз повторившийся в тишине комнаты, настойчиво тянул Палпатина за язык, и тот не смог больше противиться соблазну, играющему в этих семи словах.

— Угнетает! Нет, не угнетает. Меня до полусмерти злит то, что я не могу… не могу убить его, — выдохнул Палпатин, яростно сверкнув глазами, и поток Силы, рванув платиновые волосы, второй раз за вечер облетел кабинет Императора. — Мальчик мой, видит Сила — я старался! Я хотел! Я послал лучших людей, но он словно Силой храним. Они все были повержены и схвачены его охраной, а сам он наутро в Сенате гневно кричал о покушении и о том, что Империя не в состоянии обеспечить безопасность своим гражданам… даже это он обернул во благо себе.

— Так может, арестовать его? — развязно предложил Фрес, поставив чашку на стол и откидываясь на спинку стула. Он все так же сидел, закинув ногу на ногу, да еще и руки на груди сложил.

Палпатин с интересом проследил взглядом, как длинный палец, словно стряхивая невидимую пушинку с рукава, скользнул по серой ткани формы. Хорошие руки, сильные… Интересно, как у такого мелкого, ничтожного существа могут быть такие ладные, крепкие руки?

— Арестовать? — насмешливо переспросил Палпатин скрипучим голосом. — За что?

Фрес неопределенно пожал плечами.

— Не все ли равно? — сказал он. — Вы же Император.

— А если я… не хочу арестовывать его? — голос Палпатина вкрадчиво дрогнул, совсем немного, но этого полутона хватило, чтобы Фрес снова усмехнулся, блеснув озорными глазами.

— Его арест посеет хаос, панику, — пояснил Палпатин слегка раздраженно. — Конечно, можно, можно подавить восстание… можно… но это лишние сложности, которых я вообще не хотел бы.

— Это разрушило бы все то, что вы создали, — подсказал Фрес, чуть покачивая длинной ногой в узком начищенном сапоге, и яркий блик метался по глянцевой коже, раздражая Палпатина. Какой странный, долгий, тягучий вечер, и не менее странный, невозможный диалог…

— Да, — сухо подтвердил Палпатин, стряхивая путы странной дремоты и подвинулся в своем кресле, усаживаясь поудобнее.

Золотая от света свечей чашка с остатками чая стояла на столе и больше не тревожила взгляда Императора. Она была бела, пуста и мертва.

"Как и ты, мальчик мой, всего через несколько минут…"

Всего несколько слов, произнесенных вслух, принесли Палпатину облегчение, и он почувствовал, что судорога больше не сводит, не корежит его тело, и дышать легче.

Почувствовал это и молодой Фрес. Он почтительно встал, чуть склонив голову, и Палпатин последний раз глянул в его смеющиеся глаза.

— Благодарю тебя за компанию, мальчик мой, — тихо произнес Император. — Я провел прекрасный вечер. Я был бы рад… видеть тебя вновь. Проводите Фреса, — кинул он Алой Страже, и отвернул лицо, не желая больше смотреть на того, кого не станет через миг.

Алая Стража, молчаливые кроваво-красные призраки, чьи способности к Силе превратились в сморщенных уродцев, умерли в зародыше, могучие воины, тренированные профессиональные солдаты, грезящие обрывками видений, слов, событий, катающихся по пустому разуму, как цветные осколки, которые кто-то тревожит, шевелит веником…

Сила кричала, шептала, шипела им в их глухие уши, швыряла в раскрытые слепые глаза, но они не в состоянии были рассмотреть, понять, уберечься…

Тот, кого послали с Фресом, знал, чувствовал, что мальчишка будет сопротивляться.

Следуя за неторопливо вышагивающим молоденьким офицером, огромный сильный мужчина в красной безликой маске видел все, каждое движение того, кого следовало убить, чтобы вовремя уловить момент, когда до жертвы дойдет, куда и зачем его ведут, и он обернется в страхе и ярости к своему безмолвному палачу.

Он видел, как Фрес зачем-то поправил манжеты своего форменного френча, как тронул ворот и пригладил густые жесткие волосы. Как в его крепкой ладони, так удивившей Императора, появился сайбер, гвардеец увидеть не успел. Откуда его вынул этот злой фокусник, этот искусно притворяющийся негодяй, чьи ясные серые глаза полыхнули яростью, посланный убить не успел заметить.

И такого сильного, хлесткого, быстрого, как молнии Императора, удара гвардеец не ожидал. Казалось, мальчишка вырос до потолка, или, может, подпрыгнул, разворачиваясь лицом, грудью, всем телом к следующему за ним убийце, и алая режущая плоскость вместе со стотонной плитой обрушилась на голову того, кто должен был остаться в живых.

От выброса яростной Силы дрогнули стены в узком коридоре, по которому жертву следовало доставить в потайной дворик, и выплеснувшаяся из раздавленного тела кровь густой черной рекой лизнула носок узкого сапога.

Фрес, пережидая последние отголоски ярости, дезактивировал оба луча своего сайбера и небрежно вернул его на место, за отворот форменной серой куртки. На ярких губах блуждала кривая ухмылка, ясные глаза смотрели холодно.

Мертвое, рассеченное напополам от макушки до пояса и раздавленное ударом Силы тело бесформенной грудой лежало в узком коридоре, неестественно изогнувшись и скрючившись, заляпав все кругом своей кровью. Фрес глянул на свой испачканный сапог, но вытирать его об одежду убитого не стал. Побрезговал.

Развернувшись, он, никем не задерживаемый, свернул в другой коридор, ведущий прочь от места убийства.

"Кажется, Император упоминал Зеленые холмы?.."

Глава 7. Лорд Фрес и Лора Фетт — 2

Сенатор Джейкобс, седовласый светский лев, был мужчиной высокого роста, ладно скроен, крепко сшит.

Он был еще не стар, хотя в его богатой шевелюре, в бровях, в аккуратной бороде не было ни единого темного волоска. Все было белоснежным.

Оттого его большие пронзительные синие глаза казались еще больше и еще ярче на светлом лице.

Несмотря на высокую занимаемую должность, его одежда, пошитая из добротных дорогих тканей, отличалась, скорее, аскетичностью. Сенатор не любил пышно рядиться.

Вероятно, этот яркий образ, эти горящие огнем глаза, эти строгие темные одежды приглушенных тонов — коричневых? Серых? — чем-то неуловимо напоминающий джедаев, раздражал Палпатина не меньше, а то и больше, чем упрямство сенатора.

Палпатин предлагал ему денег, много денег; на те сокровища, что старый лис сулил своему несговорчивому противнику, можно было бы купить с потрохами целую планету, но…

Жадное, маслянисто поблескивающее золото словно не приставало к простому, строгому образу. Рядом с гордым сенатором оно тускнело, превращаясь в тусклые коричневые битые глиняные черепки.

И, словно, боясь испачкаться, сенатор, разговаривая с Императором, даже очень почтительно, всегда держал руки за спиной.

За одну эту презрительную позу, за гордое высокомерие Палпатин хотел убить сенатора, чтобы не видеть его силуэта среди прочих людей, не слышать и звука его голоса, не ощущать его бесстрашия.

Да, пожалуй, так.

Больше всего Палпатина разъяряло то, что Джейкобс не боялся его. Вообще.

Ни его, ни Дарта Вейдера, свирепой черной тенью следующего туда, куда велит ему учитель.

Более того, Джейкобс мог ровно стоять перед обоими ситхами и вести с ними разговор, все так же широко, устойчиво расставив ноги, словно противясь пытающейся опрокинуть его Силе, и все так же презрительно держа руки за спиной, выставив беззащитную грудь.

И Палпатин не мог понять причины такого бесстрашия.

Не мог простить и не мог позволить себе такого же…

Оставалось только одно — отнять.

Лишить.

Убить.

Личную охрану для себя и своих домочадцев он набирал сам.

Говорят, старик сам тайком и тренировал их, хотя… вряд ли это возможно.

Как мог научить строгий, вечно занятой старик этих профессиональных бойцов выслеживать шпионов и наемных убийц, которые, казалось, сливались с землей, растворялись в воздухе, сияли ярче ночных огней мегаполиса Корусканта.

Сенатор не мог не понимать, что ходит по краю; он знал это, когда раз за разом переживал покушения, когда смерть касалась его своим призрачным крылом, и воздух колебался от взмаха ее неумолимого черного сайбера.

Но сенатор был сильнее, сила хранила его; и каждый раз отравленные дротики пролетали мимо, телохранители успевали отразить выстрел, а наемных убийц расстреливали или личные охранники, или дворцовая стража.

Но и тогда в холодных синих глазах сенатора не было страха.

Но в этот день беспокойство не оставляло Джейкобса.

Беспокойство нарастало, едва сенатор прикасался мыслями к сенатору Тослие; казалось, что вокруг нее сгущаются тучи, и Джейкобс даже велел начальнику своей стражи выделить больше людей для ее охраны. Женщине завтра предстояло выступать в Сенате; в очередной раз разговор заходил о свободах и правах граждан, и, кажется, Тослия нащупала слабину, придумав железобетонный аргумент, против которого не смог бы возразить никто.

— Проработать путь Тослии в Сенат, — велел Джейкобс, — до шага, до каждой остановки. Она должна добраться туда невредимой; и в самом Сенате не выпускать ее из виду.

— Все будет выполнено, — с поклоном ответил начальник охраны. — Не беспокойтесь. План проработан до мельчайших деталей.

Джейкобс задумчиво кивнул и отпустил охранника, но на сердце по-прежнему было тяжело — тяжелее, чем прежде, и беда с оглушительным грохотом, давя на барабанные перепонки, разрывая голову, подступала все ближе.

Сенатору казалось, что все его усилия напрасны, что все кончено. Сила неумолимо шептала ему в уши о том, что тот, кто погасит огонь сопротивления, уже в пути, что все, кто сражается за последние, самые дорогие, самые драгоценные ростки Республики, уже мертвы и обращены в пепел…

И он сам…

Сам мертв…

Но сенатор не желал сдаваться: в сотый, в тысячный раз он упрямо встряхивал головой, прогоняя гнетущие мысли и видения, и отгонял прочь призрак смерти, заглядывающий ему в глаза.

Он сражался, он изо всех сил старался сражаться!

Только не поражение, только не страх! Нельзя чувству опасности позволить захлестнуть себя, нельзя выходить из равновесия.

Нельзя сдаваться.

Только не сейчас.

День прошел гладко и клонился к закату, и, занятый текущими делами, сенатор даже позабыл об опасности, об остром чувстве надвигающегося непоправимого, но оно настигло его в самый неожиданный момент.

Маленькая Лора, девочка-мандолорка, которую одинокий овдовевший сенатор удочерил после смерти жены, малышка, которая тянула к нему свои крохотные пухлые ручки и улыбалась трогательной детской улыбкой, рождая в сердце старика небывалую волну нежности.

Видение корзинки, из которой свисали пеленки с гербами Джейкобса, было настолько ярким и накатилось так внезапно, что рука сенатора дрогнула, и он мазнул по сенсорному экрану, вместо подписи поставив уродливую закорюку.

Этому видению, этому зову старик противиться не мог, и, позабыв обо всем, прервав работу на полуслове, оттолкнув посетителя, он рванул вон из кабинета, оставив людей, которые пришли к нему на прием, в недоумении, оторопи и страхе.

Чужие руки в его видениях вынимали его дочку, его маленькую радость, из ее белоснежного гнездышка, и она исчезала во мраке.

И эта мысль, сама возможность этой мысли леденила сердце старика; он познал, что такое страх.

Он познал.

Однако по прибытии домой Джейкобс, обнаруживший, что с дочерью все в порядке, увидев ее, мирно спящую в своей кроватке, немного успокоился. Настигающие его видения становились размытыми, неясными, нечеткими, и камень упал с его души.

Если что-то и произойдет… что-то плохое, непоправимое… у малышки есть шанс выжить.

— Соберите Лору в дорогу! — кратко велел он перепуганным его внезапным визитом нянькам. Мечась по комнатам, высматривая опасность, он переполошил всех домашних, но не нашел причины своего острого беспокойства и страха.

Заметая длинным синим плащом безукоризненной чистоты полы, он бегал по дому, и острозубая смерть, ухмыляясь, пряталась от него, скрывалась, таилась, не позволяя увидеть себя, даже если он оборачивался внезапно.

Но ее холодное дыхание было осязаемо, близко. Джейкобс чувствовал его на своей щеке, и смертельная ледяная тоска разливалась по венам, стекая от этого стылого пятна на коже…

Лору собрали, и Джейкобс сам положил ее в корзину, в которой обычно возил дочку на Набу, полюбоваться водопадами. Он хотел было оставить корзину дома, но что-то велело ему, заставило, принудило, и он не осмелился ослушаться властно ведущей его руки.

Передав ее няньке, в окружении охраны он поспешил прочь из дома. По-прежнему ничто и никто не нарушал тишину и покой ночи, опустившейся на зеленый холм, и весенний воздух был прозрачен, прохладен и неподвижен.

Подъездная аллея, полустертая с портрета реальности опускающимися сумерками, белой призрачной полосой тянулась между выстроившихся вдоль нее высоких деревьев, и люди, торопливо шагающие по ней к широкой лестнице, спускающейся вниз, на улицу, казались растрепанными мелкими пешками, просыпанными из ящика.

Никого не было, никого.

Охрана стояла по местам, и никто не поднимал тревоги; каждый миг обнаженные нервы старика были готовы принять невыносимый, смертельный, рвущий тонкие связи удар, но вместо него на его голову спускался невероятный покой весенней звездной ночи и запах клейких свежих листочков, окутывающих молодым зеленым облаком ветви высоких деревьев.

"Как хорошо жить", — подумал Джейкобс, вдыхая полной грудью эту весеннюю свежесть и прохладу.

Как хорошо…

Темную фигуру, неторопливо поднимающуюся по лестнице, сенатор заметил тотчас, как первый лестничный пролет попал в поле его зрения.

В быстро опускающихся сумерках высокий стройный человек уверенно поднимался вверх, спокойно и даже слегка вальяжно, как показалось сенатору, но от этого спокойствия встали, как окаменевшие, охранники, и нянька с тихим вскриком прижала к груди корзинку с ребенком, и сенатор, загораживая женщину с ребенком своим телом от пришедшего, поднял руку, как бы запрещая ей двигаться дальше.

Одетый в аккуратную офицерскую имперскую форму человек приближался; в ночном свете уже можно было увидеть его спокойное молодое лицо, его серые глаза, казавшиеся сейчас темными провалами, его крепкие руки, сжатые в кулаки. Однако это не было признаком беспокойства — молодой человек просто поджал чуть замерзшие пальцы.

Но сенатор, увидевший пришедшего, отшатнулся и побледнел, словно призрака увидел, и его дрожащие губы выдохнули:

— Эван?!

— Здравствуй, отец.

Эван, переводя дух, остановился несколькими ступенями ниже, поставив одну ногу на ступень повыше и опершись о колено ладонью. Его серые спокойные глаза спокойно смотрели в испуганное лицо сенатора так же, как до того смотрели в уродливую морщинистую маску Палпатина, и в уголках губ пряталась все та же полуулыбка, и они встали друг напротив друга — длинноногий юноша, отдыхающий после долгого восхождения вверх, и высокий сенатор, готовящийся спуститься вниз.

Оба одинаково сложенные, неуловимо похожие, родные, кровь от крови, плоть от плоти.

Трудно описать все те чувства, что выписались на лице сенатора; его лицо вмиг покраснело так, словно старика вот-вот хватит удар, рот нервно задергался, а в глазах навернулись слезы, растворяя в себе отчаяние и ужас.

— Эван, ты пришел?.. Ты?.. — тот, кто назвался Фресом этим вечером в кабинете у Палпатина, лишь пожал плечами.

— Ты не рад меня видеть? — произнес юноша, все так же прямо глядя в лицо сенатора, тающее крупными каплями слез. — Несколько лет прошло. Ты не хочешь меня видеть?

Сенатор мигнул, и по его покрасневшей, раскаленной щеке стекла слеза.

Он неуверенно двинулся, словно хотел ступить вперед и обнять, обхватить сына, вернувшегося домой, прижать его к себе, но не стал делать этого.

От внимательных глаз старика не укрылась одна важная деталь.

В опущенной вдоль тела руке, в ладони, между большим и указательным пальцами, предательски поблескивал сайбер, прижатый к задней поверхности рукава.

Вот почему никто не поднял тревогу.

Поднимать ее больше некому.

Все мертвы.

— Ты пришел убить меня! — выдохнул сенатор, потрясенный, не сводя взгляда с предательского блика на металле, играющего между пальцами Эвана-Фреса. — Ты… всех убил! Ты!

Вмиг все стало на свои места.

Эван, опершийся ладонью о колено, не притворялся. Он действительно переводил дух, отдыхал. Может, он и не очень устал, отнимая жизни у охраны сенатора, но зачем тратить лишние силы?

— Если честно, — все так же ясно улыбаясь, ответил Эван, глядя на потрясенного, убитого горем отца, — то я даже не знал, куда и к кому шел.

— Какое счастье, что мать не дожила!..

— У тебя странное представление о счастье, отец, — юноша чуть усмехнулся. Отец побагровел до самых бровей, казалось, даже его высокий гладкий лоб налился черной больной кровью.

— Я! Не учил! Тебя! Этому! — выкрикнул он гневно, и Эван вмиг распрямился и сделал шаг вверх по лестнице, отчего вся группа людей, замерших на верхней площадке, интуитивно сделала шаг назад, отшатнувшись от угрожающего пришельца.

— Не учил? — вкрадчиво спросил Эван, и в его серых глазах сверкнула ненависть. Пальцы его чуть дрогнули, и длинный сайбер скользнул ниже, ладонь сжала самую его середину. — А чему ты учил меня, Учитель? Разве не защищать закон и порядок? Жертвуя собой? Служа идеалам джедаев?

— Не смей называть меня Учителем! — взревел сенатор, корчась от гнева, потрясая кулаками.

— Как скажешь, Учитель.

Сенатор, усилием воли крепко сжав трясущиеся губы, не позволяя ни слову выскользнуть из них. Его горящие глаза метались, всматривались в знакомые черты, и не находили в них того, кого он когда-то называл сыном.

— Да, я учил тебя защищать закон и порядок, — произнес он, наконец, подавив в себе желание кричать, изрыгать проклятья и ругательства.

Эван-Фрес вновь безразлично пожал плечами.

— Сейчас закон и порядок — это Император, — небрежно заметил он. — Император сейчас законная власть.

— Но какой ценой, каким путем!

— Это неважно, — повышая голос и поднимаясь еще на ступень, произнес Эван-Фрес. — Итог один. Император — власть и закон, и я выбрал свой путь. Я буду служить Императору. Ничего личного.

— Жалкий вырожденец! — прохрипел сенатор, терзая ворот своей одежды, разрывая ткань, выпуская белые неопрятные клочья белья наружу. — Раб, щенок! Ты — жалкий служка, готовый выполнять приказы!

Фрес снес эти оскорбления молча, и даже ясная улыбка не покинула его губ.

— Я не раб, — произнес он твердо и ясно, когда поток сквернословия у его отца иссяк. — Я принимаю решения. Я свое решение принял; я служу Императору. Ничего личного. Впрочем, тебе еще тоже не поздно принять решение; формально, меня никто не посылал. Никто не знает, что я тут. Ты можешь собрать своих людей и уйти, я пропущу тебя. Но ты сойдешь с арены. Ты не будешь противиться воле Императора. Ты просто уйдешь. Исчезнешь. Навсегда.

— Что?! Что ты сказал, щенок?!

Фрес усмехнулся, переведя взгляд на корзинку, которую нянька прижимала к груди.

— Новая игрушка? — со смешком произнес он, пытаясь заглянуть за белеющие в темноте пеленки. — Еще одно существо, которое можно вырастить, набив голову несуществующими, мертвыми идеалами?

— Не смей так говорить! Демократия — это не мертвые идеалы, это…

— И ты готов подвергнуть опасности жизнь этого существа, — перебив отца, спросил Фрес, чуть прищурившись, кивнув накорзинку, — ради того, что все равно скоро умрет?

Джейкобс мельком оглянулся на няньку, тихонько подвывающую от ужаса. По лицу его прошла судорога.

— Унеси Лору, — тихо велел он, и женщина чуть двинулась.

— Стоять! — Фрес резко выкинул вперед руку, и из сайбера с гудением вырвался алый луч, указывая в грудь перепуганной няньке.

Его ясные серые глаза стали колючими, улыбка злой и отталкивающей. Он вновь перевел взгляд на отца, с наслаждением всматриваясь в гнев, отчаяние и боль, играющие в его глазах, и тихо-тихо, но очень внятно произнес:

— Так что? Стоят все принципы демократии жизни одного маленького существа? Не проще ли уйти, отречься от идеалов, но сохранить жизнь дочери — она ведь тебе дочь, так? Возьми ее и уходи. И все будет хорошо.

— Я спасу ее, — произнес сенатор дрожащим от гнева и боли голосом, — но без моего закона погибнут тысячи тысяч, по одному велению твоего Императора! Я могу защитить их, понимаешь?!

Фрес пожал плечами; его лицо не выражало ничего.

— Люди гибли всегда, — заметил он. — И во времена Республики их гибло по всей Галактике достаточно. Ты не спасешь всех; твоя идея о спасении миллионов всего лишь самообман, бестелесный призрак, бесплотная мечта. А настоящее — вот оно, спит в корзинке. Возьми и исчезни.

— Нет, — твердо ответил сенатор, — я не уйду. Ты не сможешь меня одолеть.

Сенатор неторопливо расстегнул свою темную строгую куртку, достал сайбер — он носил оружие у сердца, — и холодный воздух прорезал зеленый луч.

— Посмотрим, Учитель, — произнес Фрес, салютуя отцу обоими дрожащими алыми лучами.

Глава 8. Лорд Фрес и Лора Фетт — 3

Все талантливые люди, осознав свою уникальность, становятся тщеславны и требуют подтверждения своему гению, одерживая одну победу за другой.

Не важно, какой ценой.

Не важно, над кем.

Для них осязаем, наполнен жизнью и кровью только их талант.

Он такой же разумный, такой же тщеславный и коварный, как настоящий живой человек, он так же умеет желать и так же умеет добиваться желаемого.

Он нашептывает в уши невероятные соблазны, обнимает за плечи ласковыми девичьими руками, рассыпает роскошные темные волосы, отгораживающие от всего мира, касается влажными губами шеи, его нежный, коварный голос сладкой музыкой льется в разум, и устоять так сложно, практически невозможно, невероятно трудно устоять перед той песней, что поет этот неземной голос!

Эван не сумел; кто знает, что нашептывала ему эта ласковая, жестокая, коварная прекрасная соблазнительница-Сила, дремлющая на его плече? Что видели ее горящие жадные глаза, и что потом пересказывали соблазнительные улыбающиеся губы, когда Эван ниже склонял голову, и когда глубокая складка залегла меж его сдвинутых темных бровей?

Сенатор не успел приказать убраться прочь своим людям; впрочем, даже если бы он и отдал такое распоряжение, Эван не отпустил бы их.

Они могли поднять тревогу, позвать на помощь, и тогда бежать пришлось бы ему.

И проблема Императора была бы не решена.

Сенатор никогда не видел, как убивает его сын, хотя готовил его к этому.

Он учил его держать в руках сайбер еще с тех самых пор, когда длинная металлическая рукоять была слишком тяжела для его детских рук, но никогда прежде сенатор не видел, чем обернутся его уроки.

Два алых луча, два удара.

Три охранника и нянька, которая пыталась загородиться корзиной.

Движения ситха были слишком быстры, слишком неуловимы, молниеносны, чтобы что-то было возможно понять и избежать, защититься от смерти.

Ни тени смущения, ни малейшего колебания, ни сожаления — ничего.

Упавшую корзинку Эван поймал у самой земли — она приземлилась ему в ладонь, в растопыренные пальцы — и, отведя сайбер назад, снизу вверх смотрел в полные горя глаза старика, протягивая ему его дочь.

— Возьми и исчезни. Навсегда.

Ребенок весил немало, но ситх не дрогнул, удерживая ношу на вытянутой руке.

Хорошие руки, сильные.

Старик молча смотрел на свое последнее счастье, на единственное сокровище, заходящееся плачем. Эта крохотная девочка сделала бы счастливой его старость…

Но сенатор чуть качнул головой, отрицая предложение ситха.

Решимость высушила его горе и слезы.

— Нет, — твердо произнес он. — Оставь ее. Только ты и я.

Ситх коротко рассмеялся, показывая острые зубы, сверкая злыми глазами, и осторожно, почти ласково, опустил драгоценную ношу на землю.

Ребенок заходился от плача, размахивая крохотными ручками.

— Конечно: тебе ведь не впервой отказываться от своего ребенка? — дразнясь, протянул ситх, все так же улыбаясь, не сводя смеющихся безжалостных глаз с лица сенатора, и зеленый луч, гневно полоснув холодный воздух, ринулся к голове ситха.

Эван успел; он всегда успевал, даже в самом начале своего обучения. Первый удар он отражал всегда. Его дар, его интуиция, его темная Сила-соблазнительница, обнимающая его плечи прозрачными белоснежными руками, стлавшая по ветру темную реку долгих волос, всегда точно подсказывала ему, куда и когда будет нанесен первый удар.

Алый луч, вынырнувший из-за спины юноши, с силой сшибся с зеленым, отбрасывая прочь от себя оружие джедая, и Эван, обернувшись вокруг себя, нанес ответный удар, вторым лучом, метя в ноги сенатору, туда, куда Джейкобс не успел бы вернуть сайбер.

Но и Джейкобс успел — он хорошо знал того, с кем сейчас дрался.

Он сам его учил этому.

Он знал каждый поворот, каждый коварный выпад, каждый удар.

Он сам, капля по капле, вливал в разум, в тело эти движения, эти навыки, с самой первой формы боя, с Шии-чо, с самых простых ударов, с прямолинейных ответов на такие же прямые вопросы.

Да-да, нет-нет.

Он сам учил Эвана отвечать на изысканные, элегантные фразы формы Макаши, сочетая силу и красоту в движениях. Тогда сенатору казалось, что его сын заслуживает того, чтобы быть красивым.

Даже в бою он должен быть красивым и подчеркивать то имя, которое носит.

Тогда казалось, что уравновешенность, спокойствие и самоконтроль Эвана просто созданы для этой формы боя.

Тогда сенатор гордился сыном.

Соресу, Атару, Ниман, Шиен.

Все было опробовано, все было примерено на молодого, подающего надежды джедая. Вероятно, отец требовал от сына невозможного, каждый раз заставляя его постигать в совершенстве новые и новые техники, но он искренне верил, что тем самым дает Эвану самое лучшее.

Делая его самым лучшим.

Джейкобс готовил Эвана в личную охрану, в помощники магистру, и в этом желании создать, выучить лучшего в ордене бойца было больше тщеславия, наверное, чем в том, что нашептывала темноволосая Сила, затмевающая взгляд Эвану теперь. Сенатор хотел отдать лучшее, что было в нем, Ордену и посвятить себя служению ему, но лучшим, что у него было, оказался его сын.

Джейкобс учил Эвана служению Ордену и его идеалам, говорил о Свете и о всеобъемлющей Силе, но в своей гордыне он все же поддался соблазну, он тоже вкусил тщеславия, и Эван не простил сенатору этого.

Не простил, что превратился в орудие, в бессловесное продолжение руки отца, превратился в его дело, в исполнителя его воли, в воплощение его желаний и мечтаний.

Не простил неправды.

Не простил темного пятнышка на безупречной белизне.

Не простил и тени наслаждения властью над собой тому, кто говорил о самопожертвовании и благе других.

Уход Эвана из Ордена был всего лишь делом времени, и тогда в первый раз прозвучало это твердое и каменное "я принимаю решения", а между родными людьми разверзлась пропасть.

Не просто Эван принял решение, не просто ушел. Вместе с его отречением часть сенатора умерла, исчезла, оставив зияющую рану, черную пустоту. И этого ничем уже было не исправить; сенатор не смог дать Ордену то, что хотел, и самому становиться на место, освобожденное Эваном, было уже поздно.

И страшно.

Страшно потому, что не достичь, не дотянуться, не сравняться.

…Первая, самая яростная атака быстро угасла, и сшибшиеся в поединке ситх и джедай, вертясь волчками, разлетелись в разные стороны, словно Сила, заключенная в них, столкнувшись как железные блестящие шары, взорвалась и расшвыряла сражающихся в разные стороны.

Старик, переводя дух, тверже встал, расставив ноги, и, прочертив в воздухе пылающий зеленый крест, опустил клинок вниз, почти касаясь истоптанной травы.

Фрес, поигрывая длинной рукоятью, медленно, мягко обходил замершего джедая, внимательно оценивая его положение, его готовность. На его губах играла нехорошая ухмылка, и он не торопился нападать.

Сенатор знал руку сына и его манеру драться, но появилось кое-что еще, к чему он был не готов.

Сила.

Ее раньше не было в молодом джедае — не столько, сколько он вкладывал в удары сейчас. Старик рассчитывал покончить с поединком быстрее, выбить оружие из рук ситха, ранить его, обратить в бегство.

Напугать: ситхи подвержены страху.

Сбить спесь с возгордившегося мальчишки: ситхам свойственно бывать ослепленными тщеславием, и тогда их можно поймать и ранить, как это случилось, например, с Дартом Вейдером.

Но не на этот раз.

Но не с этим человеком.

Темная сторона, наполнявшая разум Эвана, подпитывающая силы Фреса, не затмевала его сознания и не лишала его контроля над ситуацией. Смеющийся, зубоскалящий, он видел все, и ни малейшая деталь не ускользала от внимательного взгляда его серых холодных глаз.

Вместе с ударами сайбера Фрес обрушивал на старика чудовищные по своей силе удары Силы, и каждый его выпад, каждый его удар был внезапен именно этим — придется ли телу сдерживать натиск молодого соперника, или же еще и сметающая все на своем пути лавина Силы обрушится на дрожащие от усталости и боли руки?

— Я знаю твой Ниман! — крикнул сенатор, переводя дух и наблюдая, как ситх неторопливо прохаживается мимо, ухмыляясь и размышляя, как бы еще удивить старика. — В этом весь ты — все, и вместе с этим ничего! Ты не способен удивить меня, не старайся! Ты стал сильнее, но остался все тем же!

Фрес хохотнул, озорно блеснув глазами, и закивал головой, соглашаясь. Несмотря на браваду джедая, ситх словно чувствовал, как у сенатора горят натруженные ладони, как ломит плечи, которым пришлось сегодня сдержать так много беспощадных ударов, и как тянут старые раны, спрятанные надежно под одеждой.

— Как это по-джедайски, — заметил Фрес, все так же неторопливо прогуливаясь возле замершего сенатора. Ситх словно нарочно давал сенатору передохнуть, перевести дух, еще больше подчеркивая свое превосходство. — Бросаться оскорблениями, выводя соперника из себя и обращая против него же самого его Силу, когда своей недостаточно. И совсем не по-джедайски признать, что слаб, — серые глаза фанатично разгорелись, в них промелькнул ледяной ад. — Я в последний раз предлагаю тебе уйти. Я слишком долго был добр к тебе.

Лицо Джейкобса исказилось, губы нервно задергались от еле сдерживаемого гнева.

— Ты-ы?! Добр?! Ко мне?! Что ты возомнил о себе?! — прохрипел сенатор, и в его голосе проскользнула лютая злоба, такая, какой с лихвой хватило бы и на пару ситхов.

— Я возомнил? А ты? Отчего ты даже не допускаешь мысли о том, что я могу быть сильнее тебя? Потому что сам хотел бы превосходить меня, но не можешь? И хочешь остаться первым хотя бы в своих мыслях?

Фрес поднял торжествующий взгляд на сенатора, глянул ему прямо в глаза, и усмехнулся, глядя, как на лицо отца наползает темная тень гнева и дрожь бессилия.

— Ты хорошо научил меня, Учитель, — отчетливо произнес Фрес, и в его голосе проскользнул ледяной острый яд. — Лучше чем кто-либо. Лучше чем кого-либо. Я благодарен тебе за это. Именно ты, — ситх указал на отца рукой, — сделал меня таким, какой я сейчас есть, Учитель.

Эти простые слова, казалось, ужалили старика в самое сердце, и он, взревев, яростно накинулся на Фреса, обрушив на него всю свою мощь, всю Силу, все свое умение, откинув вмиг нерешительность, жалость и всякие мысли о том, что перед ним стоит не враг, не безликий ситх, нет — а сын, его сын, которого не хотелось ни калечить, ни убивать.

Он хотел достичь: хотел ранить, хотел убить, уничтожить этот вечно жгущий его стыд и гложущее разочарование — сына, взявшего от отца все, но не оправдавшего надежд, и обратившего все знания не в то русло.

Стыд.

Мрак, накрывающий разум и зажигающий алым пламенем глаза обоих — отца и сына.

Старый джедай дрался, как никогда, его руки были ловки и быстры, словно в молодости, и один его зеленый клинок поспевал за обоими алыми лучами, как бы умелы они ни были.

И Фрес, отступая под этим неистовым натиском, отбиваясь, смеялся, сверкая злыми глазами, потешаясь над гневом, вытянутым из самого темного, самого грязного уголка души сенатора.

— Ты не сможешь меня удивить, мальчишка.

— Ты не сможешь быть сильнее меня, не посмеешь, старик.

Игры кончились: своим смехом, своими колкими словами Фрес вывел из себя сенатора, извлек то самое темное пятно на белоснежном полотне, так тщательно скрываемое ото всех, и оно вдруг растеклось, расползлось, пачкая все кругом.

Сенатор сожалел; он сожалел о том, что был далеко не так хорош, как сын, и о том, что сын не был так великодушен и не исполнил его мечту, не подарил ему повод для гордости, и в этих сожалениях было намного больше тлеющих огненно-алых искр, чем можно было себе предположить.

Мягкие, плавные движения старика были неизменно парированы четкими, отточенными ударами юноши, словно контролирующего не только свои действия и свое тело, но и всю схватку в целом, и зеленая раскаленная игла никак не могла найти брешь в алой сфере клубка, чтоб пронзить его и добраться до живого нутра.

Она не поспевала; она была слишком медлительной и слабой, в то время как алый шар, катающийся вокруг нее, только ускорялся, и каждый раз выскальзывал из-под ее разящего острия.

Кружась вокруг сенатора, Фрес словно продолжал дразнить его еще сильнее; каждый раз, когда удар сенатора, казалось, достигнет своей цели, алый луч останавливал и отталкивал его, и казалось, что для успеха сенатору не хватает совсем чуть-чуть.

Самой малости.

Смелости.

Жестокости.

Ну же, говорили безумные глаза Фреса, осмелишься ли ты немного помочь себе? Переступить через эту невидимую границу?

Очередной удар алого сайбера Фреса, обрушившийся на сенатора, синими раскаленными ситхскими молниями оплел зеленый клинок, заставив старика корчиться от невыносимой боли в выворачиваемой из сустава руке. Электрические шипы, ловко взобравшись по запястью, по плечу сенатора, раскаленными струнами перетянули руку джедая, и он закричал, отшатнувшись, выдернув ее из оплетающих молний.

Этому он Эвана не учил; это был первый из приготовленных сенатору сюрпризов, и не самый шокирующий.

Фрес, не ослабляя своего напора, нанес еще один удар, под который джедай еле успел подставить зеленый луч, и толчком Силы откинул изломанное болью тело отца прочь, подальше от себя, с трудом переборов в себе искушение перечеркнуть алым лучом темные одежды. Ярость кипела в нем, наслаждение движением, схваткой наполняло его молодое тело Силой через край, и он, прохаживаясь мимо поверженного врага, нестерпимо, до зуда в ладонях хотел причинять боль еще и еще, хватать джедая Силой и ломать, давить, швырять из стороны в сторону, вытрясти из упрямой головы все радужные иллюзии, весь джедайский мусор, все шелуху, которой обычно джедаи себе забивают головы, чтобы мир не казался таким жестким.

Вытрясти бы всю ложь, которой джедаи отгораживаются от ситхов!

— Теперь тоже будешь отрицать мое превосходство? — зло произнес Фрес, искоса посматривая на поверженного отца. Раздражение выходило из него в виде порывистых движений, нервных шагов, и алые лучи превращались в горящие лопасти, когда ситх вращал рукоять своего сайбера, разрубая ни в чем не повинный воздух. — Ладно, оставим эти споры — вообще-то, мне все равно. Мне давно все равно. Я еще раз, но уже в самый последний раз предлагаю тебе уйти, забрать свою дочь и уйти. Ты стар и слаб, отец; я уже десять раз мог убить тебя, но я хотел, чтобы ты понял, — Фрес глянул в глаза отцу, и, чуть повысив голос, повторил: — Ты должен правильно понять, кто и какое место занимает в нашей сегодняшней встрече.

Он остановился, обернувшись к отцу, и сенатор, еле ворочаясь на земле, с ненавистью сжал рукоять своего оружия.

— И кто же ты? — спросил сенатор, приподнимаясь на локтях. — Кто же ты?

Фрес свысока рассматривал поверженного джедая, и его губы изогнулись в неприятной, холодной гримасе.

— Пока что, — жестко произнес Фрес, — я твой сын. Именно поэтому ты все еще жив. Именно поэтому я стараюсь говорить с тобой. Но я ситх, а ты — джедай. Дальнейшее будет зависеть только от тебя.

— Нет! — с ненавистью выдохнул джедай, поднимаясь.

— Нет? — непринужденно переспросил Фрес и легко, нарочно подчеркнуто легко, словно и не было этого выматывающего поединка, отошел чуть назад, и алый луч его сайбера навис над корзинкой с ребенком, заходящимся в крике, и чуть качнулся, словно примериваясь разрубить белеющие в полумраке простыни пополам. — А так?

Обезумевшими глазами сенатор следил за тем, как гудящий алый луч, отражаясь в белом шелке, покачивается над крохотными ручками, и точно такие же отблески ложились в его глаза.

— Нет!

— И сейчас нет?! — в насмешливом голосе Фреса промелькнула тень удивления, он отвел горящий луч от корзинки, и ребенок исчез во мраке. — Так кто же из нас большее чудовище: я, готовый убить ребенка, или ты, готовый мне его отдать? А? А вдруг есть что-то, ради чего ты так же отдашь жизни миллионов граждан? Так же, как сейчас свою дочь?

Рев сенатора слился с треском разряда молнии, сорвавшейся с кончиков пальцев старика и опутавшей Фреса, припавшего на колено и вцепившегося в сайбер, вонзенный во вспламенившуюся от жара этой разрывающей Силы землю.

Самый сильный удар пришелся на поднятый вверх алый луч. Молния, извиваясь, трещала, опоясывая клинок, рвала стиснутые на рукояти пальцы, искрами пробегала по тлеющим волосам на склоненной голове, плетью хлестала по сведенным от боли плечам, и воткнутый в землю луч разрезал землю, словно огромный пирог, покуда скорчившееся тело, удерживающееся за этот сайбер, сносило прочь мощным ударом выброшенной в порыве гнева сенатора молнии.

Фрес выдержал — одним разрядом ситхской молнии можно убить, испепелить человека, превратить его в горстку горячей тлеющей золы, но ситх выдержал, изо всех своих сил сопротивляясь напору отца, и тотчас же встал, разогнулся, зло отряхнув огненные искры и черную сажу с тлеющей головы, едва молния перестала срываться с растопыренных пальцев ошеломленного своим поступком сенатора.

На бледном лице, иссеченном красными разводами, играла недобрая усмешка, и ярко горели налитые ненавистью глаза.

— Я понял, — сорванным горлом прохрипел ситх, сипло, почти беззвучно посмеиваясь. — Я понял! Ты ненавидишь меня за то, что сам такой же, как и я!

Сенатор вновь взревел, не в силах пережить пожирающие его гнев и боль, и, подтверждая догадку Фреса, его глаза вспыхнули алым отблеском.

Он больше не хотел сдерживаться, он больше не хотел щадить. Он хотел убить.

Он простер свою руку, и его чудовищная по своей силе молния ударила в то место, где стоял Фрес.

Этот чудовищный разряд выжег и вытравил весеннюю траву до черного мертвого цвета; он поглотил бы и белеющую корзинку, если бы Фрес не отпихнул ее ногой из зоны поражения.

Он уничтожил бы и самого Фреса, налетев, растерзав бы его, разорвав в рой горящих искр, если бы алые лучи сайбера, не прочертив в темноте затейливую петлю, завязывающуюся узлом на самой себе, не поймали бы эту чудовищную молнию, заставившую молодое, сильное тело дрогнуть и прогнуться, удерживая, справляясь с ее напором.

Этому старик не учил сына, нет; седьмая форма боя, Джуйо-Ваапад, сводящая джедаев с ума, уводящая их во мрак, черпающая силы из упоения схваткой, из радости битвы, из жажды победы, и петля Ваапада, заставляющая смертельный удар возвращаться, подобно бумерангу.

Фрес подхватил молнию на кончик своего клинка, обернул вокруг себя, не позволяя прикасаться, добавляя к ее сверкающей, совершенной мощи и толику своей ярости, родившейся от боли, и отправил ее назад, в старика, испустившего этот смертельный разряд.

Всего несколько секунд было достаточно, чтобы этот блистающий, сияющий змей пожрал, растерзал растянутое последней мучительной судорогой тело сенатора, и тело человека, обернувшись быстрым роем искр, ослепительной белой вспышкой засияло и исчезло, серой седой золой осыпавшись на траву.

— Надеюсь, ты удивился напоследок, — дрожащими губами выдохнул ситх, но своего голоса не услышал. — Никакой Силы, только темнота и пустота. Встретимся в аду, отец.

На миг юноша прислушался к своим чувствам, и не ощутил ничего.

Пустота.

Мрак.

И мертвый покой.

Фрес, чуть прикрыв глаза, все еще полные боли, некоторое время стоял, пережидая, пока сведенные судорогой мышцы хоть немного расслабятся и позволят шевельнуться. Его пальцы словно влипли, впаялись в крепко сжатую рукоять, и он разгибал их с трудом, опуская оружие. Его неестественно бледное лицо тряслось мелкой дрожью, и крупные капли пота, болезненной испарины, градом катились по перепачканному сажей лбу.

Отвратительно пахло палеными волосами, и Фрес, еще раз проведя по голове рукой, с некоторым удивлением рассматривал черную дрожащую ладонь.

Но отвратительнее всего было то, что в темноте надрывно орал ребенок, заходясь в жалобном плаче.

Этот звук резал, терзал слух Фреса, и тот, недовольно поморщившись, неверно качнувшись на уставших ногах, шагнул в темноту, к белеющему на траве пятну.

От его удара ногой корзинка перевернулась, ребенок в своих пеленках вывалился на землю и теперь орал от холода.

— Лучше б тебя молнией разорвало, — зло рявкнул Фрес, неловко подбирая грязными руками ревущую девочку с земли. Его черные пальцы тотчас же наделали неряшливых пятен на атласных тканях, он поднял младенца вверх, с брезгливостью рассматривая его.

Оставить тут? Весенний холод коварен, опускается быстро. К утру младенец утихнет навсегда.

Но что-то не позволило ему оставить визжащего ребенка здесь, на вытоптанной, сожженной траве, рядом с трупами охранников.

Очередная игрушка отца, очередная его жертва Ордену, демократии и чему там еще.

Грубовато затолкав ребенка в его корзинку, Фрес, припрятав свой сайбер, неторопливо и тихо спустился вниз по лестнице, унося названную сестру с собой.

* * *

Тем вечером Палпатин пребывал в отличном настроении.

Прекрасная музыка ласкала его слух, изысканное красное вино темным рубином наполняло прозрачный бокал на высокой ножке, и Палпатин, чуть водя в воздухе пальцами, мурлыкал мотив, чуть фальшивя, но ничуть не расстраиваясь от этого.

Сенатор исчез.

Вся его охрана, вся его свита была найдена перебитой, подъездная аллея хранила следы жестокой схватки, но ни сенатора, ни его семьи найдено не было.

Ни следа.

Ни намека на то, куда и к кому мог бы бежать преследуемый убийцами сенатор.

Тослия сопротивлялась недолго и скоро сникла, уступила Императору.

Это была победа.

Но самое приятное в этой истории было то, что при этом известии Император был так изумлен, что сыграть такую оторопь было просто невозможно.

Он помнил дрожь своих рук, когда вскакивал с кресла, и помнил длинную дугу, похожую на вопросительный знак, которую выписала на полированной поверхности его стола опрокинутая изящная золоченая чернильница.

И долгий крик, вибрирующий в горле.

"Что-о-о?!"

Что, что, что…

Палпатин отхлебнул еще вина, и настроение у него улучшилось настолько, что он позволил себе тихонечко рассмеяться, несмотря на присутствие обслуги.

Руки в белых перчатках, аккуратно наливающие императору вина, показались Палпатину очень знакомыми, и он с интересом перевел взгляд выше, на крепкие плечи молодого офицера, на его гладко выбритую голову.

Офицер, заметив на себе взгляд императора, аккуратно поставил бутылку на стол и бесстрашно глянул серыми ясными глазами прямо в ситхские глаза старика.

Прошло уже две недели со дня исчезновения сенатора, но лицо молодого офицера все еще хранило следы схватки.

Ресницы и брови юноши были опалены, сожженные волосы он сбрил вовсе.

Но несмотря на то, что бледное лицо стало немного мужественней и жестче, на его губах играла все та же ясная улыбка, и на дне серых глаз кубиками льда плавали смешинки.

— Ваше Императорское Величество, — почтительно произнес Фрес и чуть склонился, прижав руку в белой перчатке к груди.

Глава 9. Заговор Теней

— Алария взята под охрану, — отрапортовала Лора, и ситх взял ее под локоток, увлекая подальше от Софии и Виро, словно не хотел, чтобы они услышали то, что он будет говорить своей протеже.

Его рука по-хозяйски легла на плечо девушки, привлекая собеседницу поближе к себе, завлекая ее под крыло черного плаща, погружая в темноту Силы, окутывая своей аурой, и Лора покорно двинулась вслед за ситхом вглубь лаборатории, провожаемая насмешливым взглядом и пошленьким хихиканьем Виро.

— Охрана Люка Скайуокера? — продолжил свой допрос Лорд Фрес, не обращая внимания на ехидные замечания Виро.

— И негласная охрана тоже, — с нажимом произнесла Лора, сверля ситха темными упрямыми глазами. — Только я не понимаю, к чему это все. Неужто вы считаете, что кто-то осмелится?..

— Считаю, дорогая моя, считаю, — невежливо перебил ее Дарт Фрес. — Вы этого можете не чувствовать, но я точно знаю, что скоро Империю наводнит всякая шваль, и все они будут жаждать только одного: пробраться поближе и расколоть Триумвират, чтобы этими осколками затем перерезать нас всех. Поэтому за такими гостями надо следить особенно тщательно; леди София установила, что это клон, великолепно выполненный клон. Кто знает, из какой старой и прогнившей туши вытряхнули душу и поселили в эту роскошную, соблазнительную оболочку?

Темные глаза Лоры вновь скользнули по лицу Лорда Фреса, она криво усмехнулась.

— Леди София установила? — насмешливо произнесла она, и в ее голосе проскользнула нотка ревности. — Целуя вас? У вас на лице ее помада.

Фрес, чуть усмехнувшись, тыльной стороной ладони провел по губам, и на его руке заблестел прозрачный блеск. В уголках его глаз собрались хитрые морщинки, губы дрогнули, улыбаясь, блеснули острые зубы.

— Красит губы, надо же, — пробормотал он, и его тонкие ноздри вздрогнули.

Казалось, он вовсе не испытывает неудобства оттого, что был уличен в такой пикантной подробности, несмотря на то, что его юная собеседница, казалось, готова была вся изойти ядом.

Лора гневно прикусила губу, и на ее щеках расцвел гневный пунцовый румянец, вспыхнули даже губы и кончик носа, она поспешно опустила заалевшее лицо и зачем-то тронула волосы, словно скрывая что-то или смутившись своего дерзкого, бестактного замечания.

— Ну-ну, дорогая, — произнес Лорд Фрес, переведя взгляд со своей руки на склоненное лицо девушки и заметив, как пунцовые пятна расцветают на скулах мандолорки, — не ревнуйте. Таких, как я, нельзя ревновать.

Лора гневно отвернулась, упрямо сжав губы, и Фрес, рассматривая ее профиль и горящие от гнева уши, вновь усмехнулся.

— Присматривайте за Аларией, — произнес он совершенно будничным голосом, возвращаясь к той точке делового разговора, на которой его нравоучения прервало ревнивое замечание Лоры. — Лично. Такие вещи лучше всего делать лично.

— Вы что, хотите меня заставить шпионить?! Вы думаете, я соглашусь?! — мандолорка подпрыгнула, как ужаленная, и на ее сердитом лице написалось еще и живейшее негодование оттого, что ситх предлагал ей откровенную низость.

— Согласитесь, дорогая, еще как согласитесь! И будете, — голос Фреса стал жестким, его пальцы крепко сжали локоть девушки, а из серых глаз, тотчас превратившихся в жесткие, замороженные бездны, пропали смешинки. — Еще как будете. Вы включите вашу прямолинейность, вашу откровенность, и будете задавать ей неудобные вопросы, так, как вы умеете. А она вынуждена будет отвечать, — с нажимом в голосе произнес Лорд Фрес, пресекая желание Лоры возразить ему. — Разумеется, она будет лгать. Разумеется. Но в ее словах будет крупица истины. И если я буду ее знать…

— Вы… заставляете меня наушничать?!

Лорд Фрес наклонился прямо к розовому ушку девушки и произнес так тихо, что и сама Лора едва расслышала:

— Да, я вам именно это предлагаю. Сделайте это… для меня. Не для Империи, и не для Императора, а для меня. Хорошо?

Его дыхание ласкало кожу молоденькой мандолорки, и по тому магическому воздействию, что оказывало на девушку одно только присутствие Темного Лорда, можно было предположить, что ситх касается ее разума Силой, одурманивая и подчиняя себе каждый раз.

Лорд Фрес притронулся к лицу Лоры, приподнимая его к себе за подбородок, и прикосновение его длинных чутких пальцев было обжигающе-холодным. Девушка сурово насупилась и упрямо не хотела поднимать на ситха глаз, и он, чуть улыбнувшись, покровительственно коснулся губами ее гладкого белого лба.

— Я полагаюсь на вас, — произнес он, убирая руку и отпуская ее подбородок.

Темной тенью, пропахшей металлом, ни с кем не прощаясь, он практически бесшумно скользнул мимо девушки, направляясь к выходу из лаборатории, а Лора проводила его сердитым, немного обиженным взглядом, в досаде закусив губу, и поспешно отерла предательски заблестевшие глаза, прежде чем выйти на свет, к Леди Софии и Виро.

Леди София продолжила свои исследования, рассматривая в микроскоп образцы крови Аларии и покуривая сигаретку, вставленную в длинный мундштук. Лора, сурово сопя, сердито глянула на Леди Ситх — губы Софии были ярко-красными, немного даже припухшими, и абсолютно лишены помады.

— Лорд Фрес прав, — щуря глаз от сигаретного дыма, с полуулыбкой произнесла София, глядя на насупленную Лору. — Таких, как он, ревновать нельзя. То, что для вас имеет такое огромное значение, для него всего лишь один из подобных эпизодов, и в этом… в этом нет ни капли чувств. Холодное любопытство.

Как бы ни был тих разговор между Инквизитором и его протеже, леди София все же его услышала. Виро, кстати, тоже; комично и деланно прикрывая лицо ладошкой, очень плохо изображая смущение, она так и покатывалась со смеху, стараясь, впрочем, смеяться совсем беззвучно. Ее бессовестные глаза смотрели на разозлившуюся подругу, и в них танцевали бесенята.

Лора до боли прикусила губу, слезы щекотали ее нос, она не в состоянии была смотреть на улыбающиеся, красные, влажные губы Ситх Леди, еще хранящие память о ласке Инквизитора.

— Я не ревную, — сухо бросила Лора, осмелившись, наконец, поднять взгляд и заглянуть в глаза Леди Софии. — Лорд Фрес мне как отец. О чем вы?

Виро оживилась, нетерпеливо заерзав на месте.

— Он что, не трогал тебя?! — совершенно бесцеремонно бухнула она, и ее пухлые губки растянулись в восторженно-ошарашенной улыбке, а светлые голубые глаза расширились от неподдельного изумления. — Что, вообще?! Ни… ничего?! Трахательная Сила, да он даже меня как-то раз ухватил за задницу и так прикусил шею, что я чуть в штаны не напустила! Вообще не трогал?!

Теперь пришел черед Софии удивляться; она с изумлением воззрилась на адъютанта Дарта Вейдера, и та многозначительно покачала головой — да, да, а вы что думали?!

Лора сердито засопела, вновь опустив глаза в пол.

— Это его дело, — отчеканила она. — Незачем мне это рассказывать.

София, хитро ухмыляясь, еще раз облизнула свои бессовестные губы, многозначительно вздернув брови.

— Значит, — задумчиво произнесла она, — он вам отводит какое-то отличное ото всех место.

* * *

Тем временем Лорд Фрес неторопливо шествовал по тайным коридорам дворца, заложив руки за спину, и обдумывая то, что он сейчас скажет Императору.

Разумеется, личный визит был совершенно необязателен.

Достаточно было всего лишь раскрыть свой разум ищущей жадной Силе Дарта Вейдера, и тот сам нашел бы ответы на свои многочисленные вопросы, но Дарт Фрес предпочитал личный контакт. Многие вещи не нуждаются в озвучивании, достаточно посмотреть в глаза, ухватить выражение лица собеседника, услышать, как изменится его дыхание при звуках того, другого имени…

Да, именно так.

Дарт Фрес не только хотел дать ответы на все вопросы Императора — он и сам хотел бы услышать парочку.

Увидеть.

Прочесть нужное решение в светлых глазах Императора.

За этим он и шел в покои Владыки, чувствуя нетерпение Дарта Вейдера, пытающегося бесцеремонно проникнуть в разум Лорда Фреса и вывернуть его, как собственный карман, вытащив оттуда все.

Но Инквизитор настойчиво закрывался от Дарта Вейдера, и скоро ситх прекратил свои попытки разузнать все заранее, поняв, что Дарт Фрес настаивает на личной встрече. Вероятно, у Императора на этот вечер были какие-то свои планы, ну, что же… Инквизитор чуть слышно хмыкнул, представляя себе, что это за планы, и склонил ниже голову, чтобы гвардейцы Люка Скайуокера, охраняющие личные покои Императора и теперь, с приближением Лорда Фреса к самому сердцу дворца, все чаще встречающиеся на его пути, не увидели его плотоядную ухмылку.

Планы на вечер у всех могут быть, но это подождет.

Двери перед Инквизитором в покои Императора гвардейцы распахнули без лишнего напоминания, а это означало лишь то, что Император ждал и отдал приказ пропустить Лорда Фреса тотчас же, как он явится. Инквизитор еще раз усмехнулся, переступив порог и оказываясь в полутьме кабинета Вейдера, и двери за ним тотчас закрылись, щелкнул тяжелый кодовый замок.

Инквизитор по привычке бросил взгляд через плечо, так, вскользь, чтобы увидеть, как гаснет полоска золотого света между плотно подогнанными друг к другу створками, кажущимися такими хрупкими на первый взгляд.

— Так что там с Аларией?

Инквизитор перевел взгляд от дверей в полутьму комнаты, на стол, за которым сидел Дарт Вейдер, и ступил вперед, опустив заложенные за спину руки.

Не то, чтобы Лорд Фрес боялся Императора, или не доверял ему, нет. Просто лишний раз стоять перед Владыкой беззащитным было бы… немного глупо.

Дарт Вейдер, постукивая металлическим, отполированным и сияющим гладким пальцем по драгоценному дереву стола, сидел за императорским столом, небрежно развалившись в кресле, исподлобья рассматривая Инквизитора. Его сайбер лежал тут же, отражаясь на лакированном дорогом дереве, рядом с нервной рукой, выбивающей звонкую дробь.

Император был недоволен; воздух словно был наполнен микроразрядами тока, ранящими кожу, и на миг Дарт Фрес даже ощутил небольшую духоту, словно ему вдруг не стало хватать воздуха, но один взгляд в глаза Дарта Вейдера исправил эту ситуацию.

Разумеется, Инквизитор не просто так настоял на личной встрече; не для того, чтобы лишний раз побеседовать с Дартом Вейдером. Разумеется, у него были для этого веские причины, и Император, приняв эту мысль, медленно взял себя в руки, ослабляя невидимые путы Силы, разрывая липкую сеть, окутавшую темнотой всю комнату.

Несмотря на поздний час, Дарт Вейдер был полностью одет, словно только что вышел из зала заседаний. На столе перед ним лежал его черный шлем — Дарт Фрес кинул на него косой взгляд, и по его тонкому породистому лицу прошла судорога, словно на миг его души коснулся острый, беспричинный страх. Но ситх справился с внезапно нахлынувшими его неконтролируемыми эмоциями, и на его лицо вновь вернулась привычная бесстрастная маска.

— Это клон, — ответил Дарт Фрес на вопрос Императора, и, как ни в чем не бывало, отодвинул от стола кресло, вероятно, специально поставленное здесь для него, откинул свой кровавый шлейф и изящно опустился на мягкое сиденье. — Леди София выполнила ваш приказ, взяла пробу. Это клон Падме Амидалы Наберрие, отличный, улучшенный клон! Плоть от плоти, кровь от крови, — тонкие пальцы Инквизитора переплелись, образуя какую-то замысловатую фигуру, его серые глаза ярко вспыхнули в полумраке, и по губам скользнула отвратительная, жестокая усмешка. — Этот удар направлен прямо в вас, Владыка, и, вероятно, он задумывался уже давно.

Леди София не смогла определить, сколько лет этому клону, эта информация стерта. Полностью. Десять, двадцать лет? Неизвестно. Кто оплатил эту высокоточную, очень технологичную операцию? Неизвестно. Было ли тело в заморозке, или тот, кто теперь называет себя Аларией, уже некоторое время жил в нем? — Дарт Фрес задумчиво расплел пальцы, и его тонкая рука легла на стол, нащупывая изящную фарфоровую безделушку, оставшуюся в наследство от Палпатина. — Подумать только, насколько идеальное, совершенное творение! — медленно, словно в полусне, произнес ситх, рассеянно вертя полупрозрачный фарфор и разглядывая тонкий рисунок на его поверхности. — Какая идеальная красота, совершенная, вечно молодая, вечно свежая, не стареющая ни на один день. Прекрасная ровная чистая кожа, изысканный овал лица… Такие прекрасные, огромные, бархатные трепетные глаза под сенью черных роскошных ресниц, такие сочные соблазнительные юные губы… Точеная фигура, изящные длинные ноги, богатые волосы… Наделенная Силой, она прожила бы долго и, вероятно, в свой последний день выглядела бы точно так же, как сейчас. Как сегодня. Как тогда, — Инквизитор перевел взгляд пронзительных светлых глаз, зрачки которых словно были сложены из тончайших пластинок самого чистого льда, на Дарта Вейдера и, встретившись с его жестокими синими глазами, медленно наливающимися темнотой, быстро закончил: — Как и двадцать пять лет назад.

Эта приманка закинута специально для вас, Владыка. С расчетом ли на Леди Еву или без этого расчета, но вам предложили другую Императрицу. Клоны не делаются в одночасье; даже с учетом того, что в лаборатории, где его изготовили, есть оборудование, не уступающее императорскому, а то и превосходящее его, нужно время, много времени. И вот возникает вполне закономерный вопрос: кто же это изготовил вам такую красивую приманку?

Вейдер, сверля злыми глазами разглагольствующего Инквизитора, молчал, сжав губы, и на щеках его играли желваки, однако, постукивающий о столешницу палец не ускорил ритма, и сам Император, вольготно устроившийся в кресле, не шелохнулся, не двинулся, и даже дыхание его не участилось.

Инквизитор, оценив это сдержанное молчание, удовлетворенно кивнул головой и продолжил свою мысль:

— Был ли это император Палпатин, который… м-м-м… хотел преподнести вам такой роскошный подарок, а заодно заиметь еще один рычаг управления вами, или же это сделал тот, кого Алария назвала Бертом? Если это Палпатин, то встает другой вопрос: как его вещь попала в руки Берта? А если это сделал Берт в своей Академии, то зачем?

— И каждый вопрос, — произнес Император тяжелым, гнетущим голосом, — рождает еще с десяток вопросов…

За полуоткрытыми дверями, ведущими в комнату отдыха сразу за кабинетом, раздался какой-то неясный, тихий, осторожный звук, и Инквизитор мгновенно среагировал, бросив быстрый острый взгляд в темноту.

Однако Вейдер оставался все так же неподвижен и спокоен.

Он точно знал, кто еще есть в его покоях.

— Побеседовать с ней? — спросил Инквизитор, отводя глаза от ожившей, тихонько дышащей темноты. — Или… пытать?

— Пытать, — задумчиво повторил Вейдер. — Насколько она сильна? Ты прикасался к ней, ты знаешь.

Фрес рассеянно пожал плечами.

— Ее Сила, Владыка, ничтожна, — ответил он, немного подумав. — Я полагаю, что увеличение количества мидихлореан в ее крови было сделано искусственно, в качестве улучшения клона, его характеристик, и призвано именно для того, чтобы искусственно поддерживать ее молодость… долго… сколь угодно долго… до нужного момента…

Инквизитор еще помолчал, обдумывая что-то.

— Также думаю… мне так кажется, Владыка… что это не Палпатин изготовил этот клон. Кто-то другой. Кто-то, обладающий хорошим даром предвидения, знающий, что вы взойдете на престол… терпеливо дождавшийся этого… и подсунувший своего нестареющего клона вам…

Вейдер очень тихо и очень страшно расхохотался, и его черты исказились торжеством и лютой злобой, и на миг он стал чем-то неуловимо похож на Инквизитора, расположившегося по другую сторону стола.

— Но на троне, — тихо и быстро произнес Вейдер, — не я, а Триумвират.

— Да-а-а, — протянул Инквизитор, чуть улыбнувшись. — Понимаю…

— Завтра я поговорю с ней сам, — произнес Вейдер, поднимаясь, дав понять Дарту Фресу, что аудиенция окончена.

Инквизитор поднялся, в очередной раз стрельнув глазами на полуоткрытую дверь.

— Доброй ночи, — его полупоклон, предназначавшийся Императору, был обращен скорее к той самой темноте, наблюдавшей за разговаривающими ситхами, и на миг ему почудился яркий синий бархат длинного платья Императрицы на толстом дорогом ковре.

Дарт Вейдер кивнул головой, и Дарт Фрес отступил от его стола, растворился в темноте.

На миг кабинет Императора осветился — то раскрылись двери, ведущие в коридор, выпуская Лорда Фреса, — и золотой луч выхватил из полумрака Еву, замершую на пороге комнаты отдыха.

Дарт Вейдер обернулся к жене, и свет погас, растворив фигурку женщины во мраке.

Ситху не нужен был свет, чтобы в полумраке комнаты найти Еву. Стараясь ступать как можно тише, отчасти копируя мягкий шаг Инквизитора, чье присутствие внесло какую-то особую, тревожную ноту в звучание ночи, Дарт Вейдер осторожно обошел стол, и кончик его металлического пальца высек высокий звенящий звук из поверхности, прочертив на ней дугу. Ребристая рукоять сайбера, прихваченного со стола мимоходом, как бы невзначай, удобно и привычно легла я отполированную, ртутно поблескивающую ладонь, и ситх прикрепил его к поясу, словно собирался куда-то идти.

Вероятно, на какую-то важную встречу?

За полуприкрытой дверью, в полумраке небольшой спальни, в темно тревожной тишине, витал страх. Неясно белеющая во тьме разобранная постель, похожая на пышно взбитое облако, была пуста.

Дарту Вейдеру этот страх показался похожим на липкие паучьи сети, опутавшие пространство так густо, так плотно, что походили на тонкий ковер. И в эпицентре этого живого, дышащего, ранящего болью страха, была Ева.

Безусловно, она слышала холодно слетевшее с уст Инквизитора: "Вам предлагают новую Императрицу", — и эти слова поразили ее словно молния, словно самый смертоносный прием, разрывающий грудь и превращающий живое сердце в кровавый бесформенный ком.

Даже если бы он этого не сказал, Ева поняла это сама; это было слишком очевидно, слишком грубо и просто. Но произнесенные вслух, эти слова стали реальностью, обрели кровь и плоть, и разящую смертоносную силу.

Инквизитор был прав —приманка была слишком хороша, слишком соблазнительна, слишком прекрасна. Одного вида яркого, невероятно красивого лица Падме хватило, чтобы поселить в сердце Императрицы жгучую, непереносимую ревность и страх. Страх, что прошлое снова протянет свои липкие холодные щупальца и уничтожит то хрупкое теплое настоящее, в котором впервые за очень долгое время Ева почувствовала себя в безопасности. Почти в безопасности.

И теперь она боялась, что Император, посмотрев в эти глубокие, как самая темная ночь, глаза, вспомнит давно покинутое на Корусканте счастье и шагнет навстречу той, которая долгие годы была для него лишь отчаянной горячечной мечтой, желанным и недосягаемым призраком.

Ведь именно ради этой женщины он шагнул во всепожирающий огонь страсти ситха, изменившей его самого и всю его жизнь.

Такие женщины не забываются, нет!

Не бывает, чтобы они вдруг переставали что-либо значить и превращались в серый образ, в одну из прочитанных и скучных страниц жизни.

Не бывает… Нет.

Ева боялась… боялась до дрожи в белых пальцах, нервно стискивающих складки синего бархата.

Темно-синее бархатное ночное платье, обнимающее женщину мягкими складками, практически сливалось с темнотой, длинные пряди льняных волос, рассыпавшиеся по плечам, неясно светлели и походили на светлые призрачные ленты. Императрица стояла тихо, обхватив плечи руками, словно ее знобило, и ее голова то гордо вздергивалась, словно Ева осмелилась принять какое-то решение, то вновь сникала, и тонкие светлые пряди закрывали склоняющее лицо.

— Зачем вы встали? Вам не спится? — произнес Вейдер, и Ева вздрогнула как от удара, когда его металлические пальцы легли поверх ее нервных рук, зябко обхватывающих плечи, и чуть сжались. Он подкрался так тихо, что его касание было внезапно и оттого почти болезненно.

— Нет, нет, — ответила Ева, вновь гордо вздернув голову, но ее голос, которому она пыталась придать уверенность, предательски дрогнул. — Все хорошо, я сейчас лягу… Вы можете идти.

— Идти? — вкрадчиво спросил Вейдер, склонившись над Евой, вдыхая аромат ее волос; его руки скользнули по ее плечам, опускаясь на талию, и чуть сжав ее, продолжили свое коварное путешествие, скользнув под грудь женщины, отыскивая застежку ее синего бархатного платья. — Куда идти?

По телу Евы прокатилась предательская дрожь. Сейчас больше всего на свете она бы хотела бы выскользнуть из цепких стальных объятий ситха, не чувствовать его обжигающие холодные… или наоборот, горячие, наполненные дразнящим касанием Силы пальцы. Остаться снова одной в тяжелом, гнетущем полумраке ночи, исподлобья глядя в глаза своим страхам, а не бороться с еще одним, но самым опасным, несмело заглядывающим сквозь неплотно задвинутые тяжелые портьеры — страхом того, что эти же пальцы, настойчиво продолжающие путешествие по телу Евы, будут касаться дорогих одежд клона Падме, нетерпеливо разрывая многочисленные застежки, срывая роскошные украшения с волос и шеи, швыряя их на пол, где они с гулким эхом рассыплются на части, не выдерживая страсти ситха.

Она боялась, что Вейдер не сможет или, скорее, не захочет бороться с искушением запустить руки в темный шелк волос Падме и вдохнуть знакомый аромат. И что одного этого будет достаточно, чтобы бесплотный полупрозрачный, затертый испытаниями новой жизни дух его почившей жены снова засиял яркими красками и возбудил в его израненном теле то желание, которое словно наваждение преследовало еще два десятка лет.

Даже если клон — фальшивка, в сердце Вейдера она живет.

Настоящая Падме.

Дерзкая, сильная, роскошная, нежная, милая, царственная, наивная, смелая…

Цветок, который подарил ему смысл жизни…

Ядовитый цветок, чьи слова стали последней каплей, толкнувшей Энакина Скайуокера в объятия Тьмы.

Словно в туманном сне, в нескончаемом кошмаре, Ева видела, как ее Вейдер смотрит в глаза Аларии, и воспоминания, словно вихрь, будят его уснувшую, выгоревшую за годы страсть к Падме.

И плевать, что это лишь игра…

Что она не настоящая…

Ничто не может помешать насладиться ею… в последний раз.

А затем… не важно — убить. Отпустить. Взять ее снова. И снова.

Нет… кто бы ни задумал эту мерзкую интригу — их расчет был чересчур однобок. Новой Императрицей, которая удерживала бы Дарта Вейдера в своих руках и влияла на него и его решения, ей было не стать, ведь не для того за троном маячил темный зловещий силуэт проницательного Инквизитора и маленькая тень яростной Ситх Леди. Они не позволят, не допустят, чтобы появился кто-то, чей разум им был закрыт и чужд, они не разделят свою власть с чужой, с пришелицей.

Но…

Игрушкой на одну ночь, сладким нектаром прошлого, который заставит глаза Вейдера на миг загореться ярче — на эту роль Алария подходила идеально.

Слишком.

Снова. Одно и то же.

Как будто одной Леди Софии с ее безжалостными, бессовестными страстными глазами ей было мало…

Ревность ядовитыми режущими нитями обнимала Еву, заставляя сжиматься в комок, вызывая одно непреодолимое, сильное, яростное желание — бежать. Как можно быстрее. Чтобы не видеть, не слышать, не смотреть в глаза этим томным призракам прошлого, не видеть чувственно приоткрытые губы Аларии и ее ослепительную улыбку, которая расцветала на ее устах, стоило ей встретиться взглядом с глазами Вейдера.

Невыносимо.

Невозможно.

Пальцы ситха, тем временем, расправились с застежкой на платье Евы, и синий бархат разошелся, открывая светлую полосу нижнего тонкого одеяния, такого невесомого, что, казалось, руки Вейдера гладят обнаженную полыхающую кожу.

— Мне показалось, что вы собирались куда-то, — произнесла Ева дрогнувшим голосом, надеясь, что это — случайная ласка, которая не продлится долго, но ситх, наоборот, привлек ее к себе, прижал к своей груди, к холодным бронированным пластинам и, властно заставив ее нагнуть голову чуть вбок, припал губами к тонкой шее женщины, прихватив зубами кожу, что вызвало у Евы шумный вздох, и теплая волна сладкой дрожи раскатилась по всему телу.

— Вы правы, — произнес Вейдер, проводя пальцами вдоль спины женщины, наполняя свое касание Силой, которая тяжелым возбуждением пронзила тело Евы, на миг прогоняя зловещие призраки, стирая страхи; чуть касаясь губами мочки ее уха, поддразнивая языком нежный комочек плоти, Вейдер шепнул ей, обжигая горячим дыханием: — Вам показалось.

Раздался острый, звонкий щелчок — Ева хорошо знала этот звук. Это расстегивалась застежка зловещего костюма ситха, перед тем как выпустить тело Вейдера наружу.

На пол упал отстегнутый пояс, привычным движением плеч ситх избавился от длинной накидки. Его движения были спокойны, размеренны и неторопливы, и Ева, отступившая от Императора, избавляющегося от одежды, тайком прижала ледяные ладони к пылающим щекам.

— Иди ко мне, — голос Вейдера раздался из стороны, в которой располагалась кровать, и Ева услышала, как большое тело ситха опустилось на нее, как зашуршала ткань.

Ева, мучительно кусая губы, чуть подступила к нему. Если бы она могла сбежать. Сейчас. Если бы она смела воспротивиться его сладкой власти, заполняющей ее до кончиков пальцев. Если бы она могла сказать "нет". Она бы непременно попробовала, но льдистый взгляд синих глаз словно пронзал Императрицу насквозь, крепко удерживая за самое сердце.

Несмело сделав первый шаг, Ева направилась к белому ложу, которое в другое время было самым безопасным и желанным местом в галактике, сейчас же казалось… самым опасным. Ее длинное синее платье потянулось за нею по толстому дорогому ковру, и Ева безотчетным движение распахнула его и отправила на пол, к вещам ситха, оставшись в тонком невесомом светлом одеянии.

Вейдер откинул одеяло и терпеливо дождался, когда озябшие ножки Евы скользнут под теплое покрывало, и его рука обняла и по-хозяйски притянула к себе напряженное тело женщины, как только ее голова коснулась подушки.

— Постойте… подождите! — рука Вейдера неумолимо продолжала свое путешествие по телу женщины, нащупав под невесомой тканью острый сосочек; Ева постаралась остановить его ласкающую руку, но это было все равно, что заставить свернуть с пути шагоход. Его палец поглаживал остренькую вершинку, то надавливая, то скользя совсем невесомо, и по груди Евы разливался жар, вырывающийся из ее раскрытых губ горячим дыханием.

— Что? — пальцы Вейдера чуть сжались на мягкой округлости. Кажется, он добавил в свое прикосновение немного Силы, совсем капельку, но и этих нежных лепестков, приникающих сквозь тонкую ткань, сквозь зарозовевшую от прилившей крови кожу прямо в нервы, было достаточно, чтобы Ева сладко застонала, выгибаясь под ласкающей ее рукой, сжав колени, чтобы как-то сгладить ощущение нарастающего жгучего желания между ногами, все так же безуспешно стараясь оттолкнуть теребящие ее чувствительное тело пальцы.

— Я… не хочу, подождите…

Рука Вейдера замерла, и тело Евы мгновенно обмякло, расслабилось, без сил упав в простыни. С ее губ все еще срывалось хриплое дыхание, но когда она открыла глаза и посмотрела в светлые глаза Вейдера, наблюдающего за нею, ее взгляд был сосредоточен и серьезен.

Подперев рукой голову, ситх, казалось, чуть усмехается, глядя на женщину, пытающуюся противостоять мягким путам его Силы, но, вероятно, это лишь казалось, было игрой теней на его суровом лице.

— Вы любили ее? — Ева, наконец, осмелилась озвучить вопрос, на который и сама прекрасно знала, чувствовала и подозревала ответ, но который неумолимо мучил ее все это время, раскаленными тисками впиваясь в сердце.

Взгляд Вейдера из-под нахмуренных бровей был слишком внимателен и цепок для того, кто только что дарил такую тонкую, невыносимо приятную интимную ласку, и Ева вздрогнула под его рукой, уже получив ответ из этого прямого, честного взгляда.

— Конечно, — спокойно ответил Дарт Вейдер, изучая лицо Императрицы. — Я любил ее. Вы же знаете.

— А сейчас? — отважно произнесла Ева, хотя ей показалось, что его ответ ледяным колом вонзился в ее душу, разрывая на части. — Что вы почувствовали сейчас, сегодня, когда увидели… это… ее в зале?

— Поздно, — ни секунды не колеблясь, произнес Вейдер, и от его прямого и быстрого, как удар сайбера, ответа Еву кинуло в жар. — Я подумал, что она пришла слишком поздно.

Его рука вновь ожила, жесткие металлические пальцы скользнули под тело Евы и осторожно, бережно придвинули женщину поближе, прижав ее теснее к обнаженной груди ситха.

Ева не была настроена ласкаться; мысль о прекрасном клоне Падме и обжигающая ревность, которую Императрица никак не могла проглотить, которая колючим комком застряла в горле и обдирала все внутри с каждым движением, с каждым вздохом, разрывали ее на части, и Вейдер не мог этого не заметить.

Он это чувствовал так же ясно, как если б испытывал сам, равно как и холодность Евы, ее сопротивление его ласкам. Призрак Падме словно встал между ними, и Ева отталкивалась, отворачивалась в муке от ситха, преследуемая прекрасным образом соперницы, его прикосновения были ей практически неприятны, словно… словно на них в этот миг смотрел кто-то.

Она.

Она смотрела.

Однако, ситх упрямо, несмотря на сопротивляющиеся руки Евы, вернул свою руку на ее грудь, прихватив острый сосок пальцами, и Ева снова ахнула и, вздрогнув, выгнулась навстречу этим пальцам, словно они пронзили ее током, а Сила, выпущенная острыми иглами, невыносимо щекочущими нервы до неуемной дрожи, хлынула в ее извивающееся тело мощным, невыносимо сладким потоком.

— Сегодня, — продолжал Вейдер, рассматривая лицо Евы, мучительно закусывающей губы, старающейся справиться с таким нежелательным возбуждением, — когда я увидел ее, я подумал — зачем? Зачем она пришла? Я половину жизни прожил с этой любовью и чувством вины, — рука Вейдера скользнула с груди вниз, к трепещущему животику женщины, и она не смогла сдержать стона, когда эта обжигающе-горячая ладонь впустила ласку в ее тело, обводя пальцами мягкую округлость.

Ева, постанывая, все еще пыталась оттолкнуть ласкающую ее руку, вцепившись в металлические пальцы, но не смогла даже пошевелить их, и они продолжали свой неспешный путь по нежной коже. И казалось, что это не он водит пальцами по подрагивающему животу женщины, а она сама направляет его руку к самым чувствительным местам на своем теле, извиваясь и постанывая от удовольствия, раскрасневшись от смешанных чувств стыда и наслаждения.

— Я звал ее много лет. Я мечтал о том, что Сила вернет ее мне, — он склонился к шее женщины и оставил на ней яркий след от укуса, и тотчас загладил его языком.

— Перестаньте! Я не хочу…

Но Вейдер неумолимо продолжал, рывком перевернув Еву на живот и склонившись над ее спиной, розовеющей сквозь невесомую ткань:

— И вот сегодня, когда я ее увидел, — от его рывка нежное платье Евы расползлось, как туман над костром, и ситх, откинув с ее дрожащей шеи водопад светлых волос, вновь припал к ее коже губами, с каждым поцелуем впуская в ее тело Силу, от прикосновений которой Ева тихо постанывала, крепче сжимая ноги. — Я подумал: а зачем ты пришла?

Последнее слово Вейдер выдохнул прямо в ушко Евы, тающей под его прикосновениями. Ее глаза затуманились, она уже не могла сопротивляться возбуждению, все нарастающему в ее вздрагивающем животе. Она хотела принадлежать ему. Сегодня. Сейчас. Всегда… Каждую секунду ловить невесомое прикосновение его Силы на своем затылке, и чувствовать его обжигающе горячее, даже сейчас, немного более шумное, чем у обычных людей, дыхание, и знать… что в этих жестоких, холодных, беспощадных глазах горит желание с тонким налетом нежности, предназначенное только… для нее одной.

Много… Ева, как всегда, хотела все.

Его всего.

И не могла, сколько ни убеждали ее настойчивые, властные неумолимые прикосновения металлических пальцев Вейдера, не могла согласиться на меньшее. Не могла выдержать соседства с неясными мутными призраками прошлого, которые сейчас были слишком… слишком близко…

Вейдер прихватил пылающее ушко зубами и коснулся горячей мочки языком.

— Я подумал, — продолжил он, опускаясь ниже и прихватывая зубами кожу на плече Евы, отчего женщина громко ахнула и выгнулась назад, не понимая, чего испытывает больше — боли или невероятного наслаждения, подаренного ей Силой. — Что она пришла слишком поздно, — Вейдер куснул в другом месте, чуть ниже плеча, заставив Еву трепетать, вызвав такой же громкий вздох, почти стон. — Что она зря покинула свою могилу, — вновь укус, стон, и горячий язык, зализывающий затухающую на коже боль. — Я подумал, что Сила, или что там пробудило ее ото сна, слишком опоздала. На целую жизнь.

Вейдер просунул руку Еве под живот и поднял ее, заставит выгнуть спину под его поцелуи, перемежающиеся с укусами. Лаская извивающуюся спину женщины, прислушиваясь к ее стонам и вздохам, когда его губы и язык затирали остатки боли, он прислушивался к тающему под его ласками упрямству Евы, к ее холодности, к ее отстраненности, с которыми она сжимала колени, не желая принимать его.

— А помнишь, — вкрадчиво произнес он, уложив ее на спину и вглядываясь в ее раскрасневшееся лицо, в ее подрагивающие губы, — тот день, когда ты сказала, что любишь меня?

Его рука властно скользнула по животу Евы, и пальцы нырнули меж ее бедер, отчего Ева вскрикнула, выгнувшись, и ухватилась за запястье ситха.

— Нет, не надо!

— Тогда ты тоже говорила "нет".

Внезапно Ева ощутила, что как бы она ни старалась, она не сможет сдвинуть ноги. Невидимый поток Силы жестко удерживал ее колени разведенными, осторожно поглаживая бедра и треугольничек между ними.

Пальцы Вейдера скользнули с трепещущего живота ниже, по гладкой коже треугольничка, разводя нежные влажные ткани, и осторожно погрузились в горячее мокрое отверстие, отчего Ева вздрогнула и чуть слышно вздохнула — глубоко, удовлетворенно.

Словно ожидала этого прикосновения, словно жаждала его…

Хоть и сопротивлялась ему, все еще стараясь оттолкнуть ласкающую ее руку.

Между тем пальцы Вейдера вынырнули наружу и поднялись чуть выше, отыскивая горящую желанием точку, одно прикосновение к которой вызвало у Евы нежный стон и крупную дрожь по всему телу, словно Сила коснулась ее электрическим разрядом.

Ева извивалась, беспомощно постанывая, пока пальцы Вейдера беспощадно теребили ее чувствительную плоть; она впивалась ногтями в его плечо, желая сделать ему хоть немного больно, отомстить за грядущую волну удовольствия, столь желанного и насильственного одновременно.

Губы Вейдера изогнулись в жестокой, хищной усмешке, ситх, глядя в затуманенные глаза Евы, слушал ее дыхание, — хриплое и сбивчивое — перемешанное с рвущимися криками и стонами, и лишь продлевал ее невыносимую внутреннюю борьбу, исход которой он знал точно…

— Моя, — склонившись над Евой, Вейдер накрыл ее протестующие губы своим жадным ртом, языком лаская ее дрожащие губы, полностью подавляя ее попытки к сопротивлению, и его пальцы вновь скользнули вниз, вернувшись к мокрому разгоряченному лону.

— Ты моя, — снова жестко произнес Вейдер, на миг оторвавшись от стонущей Евы, и его пальцы коварно и быстро скользнули вглубь ее тела, вырвав из горла беспомощный вскрик. — Только моя, запомни это. А я — твой.

Удерживающие колени Евы, давящие на мягкие бедра, словно жесткие ладони, потоки Силы исчезли, и Вейдер, разведя своими руками ноги дрожащей женщины еще шире, опустился на нее сверху, накрыв ее своим мощным телом, ощущая под собой ее напряжение, влажную кожу, податливую дрожь, ее желание, пульсирующее тугим горячим комком внизу живота.

Ева чуть задержала дыхание, когда горячая головка уперлась в ее бедро, и, чуть скользнув по влажной промежности, нашла вход в ее тело и с первым толчком проникла внутрь, неторопливо, но глубоко, наполняя ее тело до краев, выбивая шумный выдох сквозь стиснутые зубы.

Несмотря на то, что возбуждение наполняло ее живот горячей тяжестью, Ева все еще пыталась сопротивляться ласкам Вейдера, извиваясь под ним, скользя по белым шелковым простыням. Ее лицо было отвернуто от ситха в сторону, к темному окну, через тонкие шторы которого в комнату проникал холодный свет ночного Бисса. Бедра, которые он сжал и принудил ее скрестить у него на талии, были напряжены, подрагивающий живот, изогнутая поясница — все было жестким и неподвижным, а бархатное влажное лоно… было узким и тесным…

Ситх чуть улыбнулся и повторил толчок — снова неторопливо, но глубоко, накрывая Еву собой полностью, навалившись тяжелой волной, рассматривая ее лицо, на котором помимо холодного упрямство все больше и больше проступало выражение полного растворения в удовольствии.

Упрямое тело Евы стало как будто немного мягче, она подалась вперед, не в силах противостоять нарастающему желанию, но ее лицо, хранящее маску отстраненности, было все еще отвернуто от Императора.

Он повторил толчок, удерживая Еву за напряженное бедро, и еще, и еще, наполняя тело женщины наслаждением, заставляя ее закусить от удовольствия губу, руки — жарко стискивать белье, заставляя поясницу Евы дрожать и изгибаться под своей рукой, а ноги — крепче обхватить его.

— Снова "нет"? — насмешливо произнес Вейдер, вглядываясь в разгоряченное лицо своей любовницы, и, как и тогда, в первый раз, отводя светлые волосы от ее заалевших щек, от влажных горячих губ, хватающих прохладный воздух, спросил. — Нет?

Ева выгнулась дугой, подставляя белоснежную шею под его жадные губы, и Вейдер оставил на ней несколько нежных, влажных поцелуев, впуская через каждый из них нежное прикосновение Силы, проливающееся дальше, к груди, щекочущее острые соски нежными острыми кисточками, наполняя все тело сладкой, дразнящей негой. Невыносимо.

Его движения из плавных и неторопливых превращались во все более быстрые, сильные, Ева вскрикивала, острые ноготки чертили красные полосы на его плечах, и скоро ее губы с жаром ответили на его поцелуй, и язычок, ласкаясь, коснулся языка ситха.

— Нет? — он снова оторвался от нее, прервав свой страстный, жадный поцелуй, и Ева потянулась за ним, уже не в силах ни скрывать своего нетерпения, ни противостоять ему.

— Да, да! — простонала она, обхватывая руками его шею, ловя губами его губы, выгибаясь под его движущимся телом. — Я твоя!

— А я — твой, — выдохнул ситх, опаляя горячим дыханием ее шею.

Глава 10. Заговор Теней — 2

С утра, пока Вейдер еще не оставил свои покои и Еву, а Леди София только приступила к своим опытам — кажется, она что-то упоминала, посмеиваясь, что заложит создание нового клона, и Лорд Фрес, зло кусая губы, даже знал, чей это будет клон, — в императорском кресле обосновался Инквизитор.

Его алый шлейф красным ручейком стекал из-под черной бронированной куртки, с боков кресла и стлался по ступеням, сам Инквизитор, откинувшись в тень мягкой спинки императорского сидения, небрежно положил руки на подлокотники и весьма свободно расположился на удобном сидении, расставив длинные ноги в своих блестящих узких сапогах.

Его яркая фигура на троне действовала на собравшихся в зале еще более угнетающе, чем присутствие Вейдера.

Если Дарт Вейдер в глазах общества имел все права на то, чтобы сидеть в этом кресле, то сидящий на троне Инквизитор был чем-то странным, неправильным, зловещим.

Глядя на вольготно устроившегося Лорда Фреса, отчего-то казалось, что никто в здравом уме добровольно не позволил бы ему присесть на трон, опасаясь того, что потом он просто не захочет с него встать; хищная ухмылка, бессовестно поблескивающие глаза, подрагивающие крылья хищного острого носа Инквизитора словно дышали чем-то очень темным, порочным, страшным, таким же неуловимым и беспощадным, как неутолимая жажда крови, как предательство, как убийство, и казалось, что Лорд Фрес попросту поубивал всех ночью, чтобы поутру просто прийти и спокойно присесть на освободившееся место.

Вместе с ярким алым шелком одежд Инквизитора на трон вползало какое-то лютое, неутолимое, хищное беспокойство, охватывающее всех, страшащее, словно пыточный инструмент, как бы невзначай положенный рядом, и люди, пришедшие с докладами и теперь ожидающие своей очереди, прятали глаза, не желая встречаться взглядами с холодными злыми глазами Лорда Фреса, неторопливо осматривающего зал.

Утренние доклады он принимал с гримасой неудовольствия на лице, морщась, словно у него нестерпимо болит голова; его длинные пальцы то и дело потирали виски, Инквизитор прикрывал глаза, скрывая опасный алый отсвет, выслушивая совсем неутешительные новости.

В числе первых он принял Лору Фетт, безошибочно отыскав ее глазами среди прочих собравшихся и знаком веля ей подойти ближе.

По своему обыкновению, она готова была выпалить все, что принесла, во всеуслышание, прямолинейно, остановившись у подножия трона, и уже с готовностью вдохнула.

Ее бесхитростность и какая-то детская неуклюжесть в этом вопросе, казалось, еще больше раздосадовали Лорда Фреса. На миг на его тонком лице отразилась такая злость, что Лора, открывшая было рот, тотчас умолкла и стушевалась.

— Иди сюда, — Лорд Фрес поднял руку и жестом указал Лоре, куда ей следует подойти, чтобы сообщить принесенные ею новости. — Скажи только мне.

Лора, вспыхнув, бегом поднялась к Лорду Фресу, пряча склоненное заалевшее лицо под кудрявыми прядями, выбившимися из длинной косы. Почти скачками миновав три ступеньки, она, словно нашкодившая девочка, встала на указанном месте, неловко сцепив руки, и ситх, разглядывая зал и остальных докладчиков за ее спиной каким-то неподвижным, стеклянным взглядом, протянул руку к ней и, поймав девушку за рукав, заставил ее нагнуться, так, что ее голова оказалась вровень с его головой.

— Ну-у? — протянул он вопросительно, переводя взгляд на девушку. Его рука вскарабкалась вверх по ее рукаву, легла на плечо мандолорки, и длинные пальцы разглаживали ткань, словно стряхивая с нее невидимые пушинки.

От этого вкрадчивого прикосновения, от близости лица ситха Лора стушевалась еще сильнее, так, что даже уши ее побагровели, и она зачем-то тронула свои губы ладонью, словно хотела скрыть участившееся сбивчивое дыхание.

Ее почти детское смущение вперемешку с нескрываемым восторгом оттого, что ситх касается ее, было слишком явным, чтобы его никто не заметил, и привлекало излишние взгляды, но, казалось, Инквизитора это не смущало.

— Я виделась сегодня с Аларией, — тихо произнесла Лора, покуда Лорд Фрес поглаживал ее по плечу. — Она вела себя совершенно обычно. Пр-рихорашивалась у зеркала, — мандолорка с презрением рыкнула, вспоминая Аларию, с ясной улыбкой приглаживающую красивые волосы. — Пр-римеряла всякие тряпки. Болтала что-то о всякой др-ряни, — Лора, рассвирепев, казалось, даже на миг позабыла, что недосягаемый Лорд Фрес так близко, и его серые глаза испытующе смотрят в ее лицо. Ее слова просто сочились презрением, она не скрывала своего злорадства, описывая ситху глупенькое кокетство незваной гостьи.

— О какой дряни? — вкрадчиво поинтересовался Инквизитор, как бы невзначай отводя крупный каштановый завиток от розовеющей от смущения щеки и пристально глядя в глаза Лоры.

От этого невинного знака внимания Лора вспыхнула еще сильнее, и Лорд Фрес, видя ее смущение, словно нарочно ее дразня, заправил этот локон за пылающее ушко девушки. Его действия были исполнены отеческой заботы, но Лора едва сумела подавить в себе желание прижаться пылающей щекой к его ласкающей ладони и замереть так, крепко зажмурив глаза.

— Так о чем говорила Алария? — продолжил Лорд Фрес. Его голос развеял наваждение, и Лора вздрогнула, выплывая из своих тревожных мечтаний.

— О своих любовниках, — бухнула Лора. — Она рассказывала что-то о том, что…

Лора осеклась, смутившись и не зная, как продолжить, и Инквизитор чуть стукнул длинным пальцем по ее плечу.

— Продолжай, — требовательно и чуть нетерпеливо произнес он.

— Она говорила, что как-то заподозрила, что беременна, — с усилием произнесла Лора, ужасно страдая оттого, что ей приходится передавать эту интимную и не очень приличную историю Инквизитору. — Но она не знала… не знала…

— Что? Чего она не знала?

— Она точно не знала, кто отец ребенка, — выпалила Лора, совершенно теряясь.

От ее незатейливого рассказа Лорда Фреса передернуло; брови его взлетели вверх, на его лице на миг написалось выражение полнейшего недоумевающего отвращения, и он мучительно потер глаза, виски, будто эта информация внесла в ход его мыслей разлад, скребущую колющую помеху, словно песчинка в часовом механизме.

— Это означает, что она шлюха! — выпалила Лора, глядя, как Инквизитор отворачивается, пытаясь скрыть едкую усмешку. — Я, главком Империи, должна следить… за шлюхой?!

Лорд Фрес, убрав, наконец, руку от своего лица, словно стирая с него все те мысли и чувства, что проступили в его чертах по отношению к Аларии — презрение, брезгливость, язвительную усмешку, — лишь качнул головой, не соглашаясь:

— Нет, это означает… не только это. Ты не поняла.

— Да что еще можно понять из бесстыжей болтовни этой дуры, кроме того, что она раздвигает ноги перед всеми?!

— То, что помимо Берта был еще кто-то, — ответил Инквизитор. — Она называла Берта своим возлюбленным и ради него пришла сюда, практически рискуя жизнью. Второй — или несколько, — должен обладать огромным влиянием на нее, чтобы она отдалась ему настолько неосторожно, да еще и любя другого человека. И Берт при этом должен быть не прочь разделить свою женщину с кем-то другим. Понимаешь? Кто он, этот второй? Какую власть над ними обоими имеет? Она не упоминала имени?

— Нет, — потрясенно произнесла Лора. Все умозаключения, мгновенно пронесшиеся в голове Инквизитора, казалось, для нее были внезапным откровением. Эта мысль — о том, что и покрупнее Берта есть рыба, — просто не могла прийти в ее голову.

— Хорошо, — произнес Лорд Фрес, чуть покачивая головой, словно от величайшего изумления. — Иди. Продолжай наблюдать за ней. Слушай, что она говорит. Даже если она говорит такие вещи. В них может оказаться много истины…

Лора отступила, чуть склонив голову; так полагалось делать по этикету. Возможно, будь они с Инквизитором наедине, она просто бы удрала, совершенно раскрасневшись, но сейчас на них смотрели десятки глаз, а Инквизитор представлял Императора, и Лора, подавляя свое смущение, стараясь держать себя в руках и придать себе вид, полный внутреннего достоинства, откланялась и отступила вниз по ступеням.

Впрочем, далеко уйти она не успела; ее серебристый комбинезон даже не успел затеряться среди ожидающих аудиенции людей.

Двери в зал с треском раскрылись; люди, чьи нервы и так были на пределе, задвигались, зашумели, заголосили, словно в предчувствии беды, словно в раскрытые створки ворвалось черное дыхание смерти, и на миг в толпе возникла паника и давка.

Меж мечущимися телами были видны гвардейцы Люка — они отлавливали самых буйных, бьющихся в истерическом припадке, и оттаскивали их прочь с дороги той, которая пинком раскрыла двери и теперь быстрым уверенным шагом направлялась к Инквизитору.

— Ма-а-алчать!

Ледяной злобный голос Лорда Фреса громом разнесся по залу, острыми иглами впиваясь в разумы испуганных людей, и горячечные шум и гвалт как-то разом стихли, словно потушенные плеснувшейся яростью, прозвучавшей под сводами зала и многократно отразившейся от стен. Люди, инстинктивно замерев в самых причудливых, вороватых позах, повтянув головы в плечи, словно ожидали обрушающегося на них удара, но его не последовало.

Инквизитор, в очередной раз с досадой потерев виски, чуть шевельнулся в своем кресле, а из толпы прямо перед троном вынырнула Виро — рассерженная, взвинченная, с покрасневшими от недосыпа глазами.

Ее обычно такое веселое, отчасти легкомысленное лицо сейчас было сосредоточенно, яркие соблазнительные губки стиснуты так, что побледнели, а роскошные рыжеватые кудри под форменной фуражкой словно потускнели и висели неряшливыми полураспустившимися прядями.

Ее форма, обычно ладно сидящая на ее молодом, красивом теле, сегодня как-то сильно была измята, словно адъютант Императора не снимала ее сутки. Рукава ее кителя, штанины узких брюк были все изрезаны складками, сапоги потеряли свой зеркальный блеск, а новенький пояс как будто стал велик для тонкой талии, растянулся и чуть провис.

Следом за нею сквозь толпу пробирался забрак с огненно-красной кожей, одетый добротно, как крупный чиновник. Это был молодой еще мужчина, достаточно высокий, плотного сложения. Его глаза как-то особенно цепко и вместе с тем пристыженно-виновато рассматривали собравшихся, и перепуганные люди несмело разгибались, совершенно точно понимая, что если кому сегодня и несдобровать, то только этому рогатому прохвосту с бегающими глазами.

Похоже, это были именно те, кого с таким неудовольствием и вместе с тем с таким нетерпением ожидал Инквизитор, те, мучительные мысли о которых свербели в его мозгу, заставляя пылать раскаленным золотом его глаза.

Лора, завидев подругу и учуяв недоброе, вновь вынырнула из толпы; на лице Лорда Фреса вновь мелькнуло выражение злости, но мандолорка проигнорировала этот факт и ринулась обратно, к сидящему ситху, к которому уже подошли Виро и ее спутник.

— Владыка, — выпалила Виро, четко и быстро склонив голову перед Инквизитором, бесстрастно взирающим на нее, как и пристало высшему офицеру, — ваш приказ выполнен. Угроза устранена. Губернатор Аугрусс доставлен к вам!

— С меня достаточно было бы и его рогатой головы, — процедил с ненавистью Лорд Фрес, выпрямляясь и поднимаясь из уютной тени спинки императорского кресла. Его цепкие пальцы сжались на подлокотниках с такой силой, что кресло жалобно застонало, вынырнувшие из полутьмы серые глаза были полны ярости и насмешки, и рот кривился в недоброй усмешке. — Расскажите же мне, господин губернатор, как так вышло, что вы позволили напасть на вашу планету и при этом умудрились потерять добрую половину защищающего вас флота?! Я сам инспектировал флот, я отлично знаю, чем вы были вооружены. Я знаю, что вам достало бы сил, чтобы отбить первую атаку, не подпуская нападающих ни к станции, ни на орбиту вообще. Так как так вышло, что нападающие беспрепятственно подошли к вам слишком близко, как вышло, что вы отдали приказ не стрелять, как вообще можно было поверить в то, что это — торговые суда? Ваш приказ стоил Империи нескольких кораблей и станции. Я смотрел на отчеты — у меня сложилось такое впечатление, что вы пустили их нарочно. Вы позволили им нанести этот удар, и за одним — оплеуху Империи. Эй, там, — Лорд Фрес жестом подозвал к себе начальника охраны зала. — Очистите помещение. Прием окончен. Мне нужно поговорить с губернатором Аугруссом наедине.

Гвардеец почтительно поклонился и поспешил исполнять приказ Инквизитора. Охрана открыла двери, и не дождавшиеся своей очереди на аудиенцию начали покидать зал, пожалуй, чересчур поспешно.

Двери закрылись, повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь нервным постукиванием сапога Инквизитора. В зале остались лишь он, Виро, провинившийся губернатор и Лора.

Людское море словно схлынуло, оставив ее одну, словно выброшенную на берегу раковину.

Услышанное потрясло ее до глубины души, гнев, жгучая обида на подругу и гложущая острозубая ревность переполняли ее сердце, лицо наливалось горячей кровью, которая готова была пролиться слезами обиды.

Ей казалось, что между Инквизитором и Виро растянулась какая-то тоненькая, никому не видимая нить, какая-то объединяющая тайна, скользящая в их брошенных друг на друга взглядах, в напряженных позах, в нервно постукивающих по подлокотникам кресла пальцах.

Ей казалось, что эти двое обошли ее, сговорились, отодвинули. Виро, вместо того, чтобы информировать ее, сама… все сделала сама.

И когда же они успели?!

Ночью?

Лора мучительно закусила губы, но осталась стоять на месте.

— Вы можете идти, — отчасти раздраженно произнес Лорд Фрес, стрельнув в ее сторону взглядом. — Я доволен вашей работой. Что вам еще?

— Благодарю, но я хотела бы поприсутствовать при вашем разговоре, — твердо ответила Лора, хорохорясь.

Дарт Фрес мягко, гибко, словно отпущенная пружина, толкнулся от сидения и встал во весь рост, сверля ледяными глазами присевшего от ужаса забрака. Неторопливо, плавно, но как-то особенно тяжело ступая, Лорд Фрес спустился со ступеней к подножию трона и его кровавый алый шлейф полился ему вослед. Так же неторопливо, медленно, зловеще обошел кругом Инквизитор замершего в ужасе забрака, и его правая рука нервно сжимала и разжимала длинные пальцы, словно призывая в ладонь меч, висящий на поясе под плащом, желая прихлопнуть, разбить одним ударом, словно тяжелой плитой, обрушивающейся на голову, это никчемное полноватое тело, расколоть эту рогатую голову.

Желание убить, желание этого быстрого беспощадного хлесткого удара, этой смерти было так очевидно, так явно витало в воздухе, что, казалось, обжигало жаром, и по лбу забрака градом катился пот.

Даже Виро, без зазрения совести притащившая губернатора через полгалактики, проволокшая его через весь зал и пихнувшая под ноги Инквизитору, вдруг стушевалась, опустила голову и почти отшатнулась, когда кровавый шлейф Инквизитора, обходящего свою жертву кругом, чуть мазнул кончики ее сапог.

— Так как же вышло, — продолжил свой допрос Дарт Фрес, как бы ненароком отгибая полу плаща, — что вы приняли их корабли за торговые? Как можно было поверить в это? Станция погибла практически без единого выстрела. Сколько лет вы прожили на этом свете, губернатор Аугрусс?

Виро, не вынеся звенящего кровожадным желанием напряжения, резко отвернулась, крепко зажмурив глаза, а Лора, напротив, почти скачком заступила дорогу Лорду Фресу, встав между ними и отшатнувшимся в ужасе забраком, и тонкие пальцы Инквизитора, почти коснувшиеся оружия, вынырнули из-под плаща, а сам он перевел взгляд пылающих ледяных глаз на чистое лицо девушки, так храбро вставшей на его пути.

— Вы не сможете! — выкрикнула Лора гневно, сжимая кулаки. — Вы не посмеете!

— Не посмею что? — спросил Инквизитор, черной страшной громадой надвигаясь на мандолорку, зловеще нависая над ней и заглядывая в ее глаза. Но Лора даже не двинулась, хотя Виро, молча наблюдающая эту сцену, громко ахнула и поспешила зажать ладонью рот, чтобы не дай бог не издать ни звука больше и не привлечь внимания Инквизитора, который вдруг стал на удивление спокойным, но от этого еще более страшным.

— Если вы хотите наказать кого-то, — звонко выкрикнула Лора, — то вам следует начать с меня! Я главком, я обязана была защитить его!

По лицу Фреса пошла нервная судорога, его губы нервно задергались, плечи словно судорогой свело.

— Почему я ничего не знала об этом нападении? — продолжила Лора звонко, вколачивая каждое свое слово в тревожную звенящую тишину, как гвозди, бесстрашно вглядываясь в лицо ситха. Брови Лорда Фреса изумленно взлетели вверх, на щеках вспыхнули красные пятна.

— И в самом деле, почему, — еле слышно произнес Инквизитор, пряча нервно сжимающиеся руки за спину, под плащ. — Почему, спрашиваю я себя, главком узнает об этом сейчас, в числе последних? И почему я думал, — он, чуть улыбнувшись, мельком глянул на Виро, все так же зажимающую рот ладонями, — что главнокомандующий в курсе происходящего? Все так думали, включая Императора. Все полагали, что это Лора Фетт ночью выдернула из постели Виро Рокор и отправила ее на Зиост. Все думали, что она контролирует ситуацию. И я даже отпустил ее с утра без нареканий, вполне довольный ее работой. А она сейчас приходит ко мне и говорит, что… узнает об этом последняя. В самом деле, почему?

Лора от злости даже ногой топнула, ее щеки, казалось, были наполнены горячей кровью настолько, что пот с шипением испарялся с них.

— Прекратите ломать комедию! — выкрикнула она. — Я же поняла, что это вы послали Виро! Вы с ней сговорились!

— Неужели дошло? — насмешливо произнес Лорд Фрес. От его колкости Лора взбесилась еще больше, сжала кулаки, словно готова была ударить Инквизитора. — Я же велел вам уйти. Какого черта вам взбрело в голову вернуться и кричать о том, что я решил умолчать? Но нет, вы даже этого сообразить не можете. И кричите во всеуслышание о своей некомпетентности, хотя я из кожи вон лезу, чтобы прикрыть ваши огрехи!

Его голос окреп и разнесся по залу громовым эхом. Виро, не смея встрять, не смея даже пискнуть, отступила еще дальше от разгневанного Инквизитора, но Лора, казалось, совершенно потеряла голову от злости.

— Мои огрехи! — выкрикнула она бесстрашно в страшное лицо Инквизитора. — Мои! Да почему же меня никто не поставил в известность?!

— Потому что у вас нет своих людей на Зиосте! — заорал Лорд Фрес, багровея всем своим тонким лицом. — Потому что вы не потрудились сменить управленческий аппарат! Потому что вы даже не знаете половины из тех, кто должен подчиняться непосредственно вам! И если уж на вас снизошло озарение, кто спас вас на этот раз, вы могли бы не тратить время на то, чтобы огрызаться и не показывали бы свою смелость тут, передо мной, а могли бы быстрее идти и исправить ваши ошибки! Мне кажется, я велел вам уйти, и уже неоднократно! Сколько раз еще нужно это повторить, чтобы и эта немудреная мысль до вас дошла?

— Уйти?! — выкрикнула Лора, неприятно расхохотавшись. Слезы в ее глазах, в которые смотрелся разъяренный Инквизитор, вмиг высохли, оставив только чудовищное упрямство, которое не позволяло Лоре отступить, замолчать, уступить ситху. И еще картинки, одна чудовищнее другой. Наверное, ситх, вглядываясь в ее глаза, рассмотрел их — яркие, развратные, в золотом ночном свете, двигающиеся переплетеные тела. — Оставить вас вдвоем? Как этой ночью, когда вы и сговорились?

Правая рука ситха вскользнула из-под плаща, взорвав его вороновыми крыльями, и ситх, размахнувшись, влепил жесткую и сокрушительную пощечину Лоре, нанеся хлесткий удар тыльной стороной руки, так, словно побрезговал касаться оскорбивших его губ открытой ладонью.

Лора, мотнувшись, как тряпичная кукла, с коротким вскриком отлетела прочь, скользя по блестящему полу. Виро, страдая, зажимая рот ладонями, трясясь как осиновый лист, крепко зажмурилась, не желая даже видеть того, что происходит; на ее щеках расцветали пунцовые пятна, и, казалось, ей было нестерпимо стыдно оттого, что Лора… угадала? Нет?

Но не все ли равно, если именно ревность к ней, к подруге, привела к этой пощечине?

Лорд Фрес молча сделал несколько шагов, подойдя к ворочающейся на полу Лоре.

Подал руку и рывком поднял девушку на ноги.

Лора пристыженно молчала; на ее щеке багровел огромный кровоподтек.

— Я повторю еще раз, — тяжело произнес Инквизитор. — Сию же минуту идите и исправьте свои ошибки. И прекратите орать всюду, что вы… не в курсе. Не то ваша неосведомленность будет стоить вам головы. Этого под стражу, — он кивнул на трясущегося Аугрусса. — Потом подумаю, что с ним делать. Виро — вы свободны.

Глава 11. Заговро Теней. Лора

Лора почти бегом выскочила из зала, размазывая по лицу пролившиеся все-таки злые слезы.

Виро, неловко одергивая китель, поспешила за ней, и самым последним, на ослабевших, подгибающихся ногах, выкатился опальный губернатор, отирая платком совершенно мокрое лицо и мощную бычью шею, налившуюся тяжелой темной кровью.

Ему и в голову не пришло скрыться; казалось, теперь, когда первая опасность миновала, он намертво прирос к Виро и к своей спасительнице, Лоре, и следовал за ними как привязанный, след в след, прислушиваясь к каждому брошенному ими слову.

Лора отирала мокрые пылающие щеки, но слезы все бежали и бежали, и, казалось, этому потоку не будет конца.

— Как ты могла! — крикнула она, размашисто шагая вперед. Виро, семеня своими изящными тонкими ножками, еле поспевала за ней.

— Что могла? — зло огрызнулась адъютант, багровея и мучительно кусая губы. — Ты сама сказала, что он тебе как отец и ведет себя соответственно!

Лора рыкнула, мотнув головой, отгоняя бесстыдные видения, и лишь ускорила шаг.

— Скажи спасибо, — ядовито выкрикнула Виро в напряженную спину подруги, — что он сообразил, как прикрыть твой зад перед Владыкой! Если бы Дарт Вейдер добрался до тебя, одним трахом дело бы не ограничилось! Он оттрахал бы тебя сайбером в задницу, и это как минимум!

Лора остановилась так резко и крутанулась навстречу Виро так внезапно, что адъютант почти налетела на нее, едва не столкнувшись лицом с набычившейся мандолоркой.

— О чем-нибудь другом думать можешь? — рявкнула Лора, сверля ненавидящим взглядом Виро.

— ПослеЛорда Фреса — нет, — издеваясь, ответила Виро, сверкая бессовестными глазами и ухмыляясь. Напряжение схлынуло, краска вернулась на ее уставшее, посеревшее личико, и ее губы снова стали яркими и свежими, а на щеках заиграл румянец. — Была бы ты умнее, то не топталась бы вокруг да около, а давно бы уже заарканила его. В постели он хорош. У него такие нежные, такие ласковые руки..

Лора вновь злобно зарычала, круто развернулась и помчалась дальше по крытой галерее, прочь от зала, в котором Лорд Фрес остался в одиночестве переваривать свою ярость.

— Я прошу прощения, — раздался неприятный, заискивающий голос, — но что со мной?

Виро обернулась и со злостью махнула рукой на забрака, который сложился едва ли не вдвое, раболепно заглядывая ей в лицо.

— Ну, ты-то хоть отвали! — огрызнулась она грубо. — Не видишь, что из-за тебя происходит?! Придурок… Лора, стой! Ты куда?

— Исправлять свои огрехи, — зло ответила Лора, распуская удушающий ее ворот. — По-моему, мне дали достаточно четкий приказ.

Она продолжила свой путь.

Хотелось убежать.

Хотелось покинуть дворец, эту давящую пустую громаду, где каждый угол пропитан интригами и хитростью, где нет того, на кого можно положиться, и где каждый — сам за себя. И даже Лорд Фрес…

В нем одном Лора видела поддержку и хоть какое-то участие. Его непрестанное внимание ощущалось всегда, даже тогда, когда он был далеко; даже когда он не смотрел на нее… Но это было не то внимание, которого ей хотелось.

Он был терпелив с ней и защищал ее ото всех и от всего с одержимостью отца, пестующего свое чадо.

Одно время Лора так и думала; кажется, давным-давно, еще будучи нескладным подростком, она спросила его об этом.

Тогда это было пределом ее мечтаний — чтобы этот красивый и сильный человек оказался ее отцом.

Тогда он рассмеялся, больно ранив ее сердечко, и ответил — нет.

Теперь этот факт ранил так же больно, как и грел ее душу…

Лоре хотелось бы, чтобы он всегда был рядом. Даже просто стоя рядом с ним, ощущая жар его тела, сочащийся из-за разошедшегося на его груди плаща, ощущая его ладонь на своем плече — такую жесткую и сильную, но умеющую быть такой нежной и даже мягкой, от вкрадчивого прикосновения которой Лора начинала таять, как кусок масла на солнцепеке, — Лора забывала обо всем на свете. Этого прикосновения, его мимолетного внимания, его краткого слова было достаточно, чтобы Лора ощущала себя счастливой настолько, что в глубине его серых светлых глаз она видела живое неподдельное чувство, может быть даже нежность. Но все это заканчивалось, стоило закончиться их недолгому сухому разговору о политике, о делах, о мертвых грудах металла, которые летали в не менее холодной темноте и стреляли, стреляли, стреляли!

Его глаза вновь становились мертвыми и холодными, тепло руки угасало, и он уходил, запахнувшись в свои темные одежды, превратившись в отшлифованный черный камень.

Она никогда не видела его иным — расслабленным, живым, обезоруженным. Обнаженным.

Только темным, холодным, бронированным, возвышающимся надо всеми.

И над нею.

А как это, в золотом ночном свете?

Под ним, под его телом? Со стонами нетерпения и страсти?

С переплетенными пальцами, с мягкими неторопливыми движениями, со страстными поцелуями и откровенными прикосновениями, с настойчивыми проникновениями? Когда его ласкающая ладонь обжигает обнаженную кожу?

Лора тряхнула головой, прогоняя эти прекрасные и вместе с тем бесстыдные видения, и свои многочисленные вопросы к Виро, вертящиеся на языке. Хотелось прогнать бесстыжую рыжую, но золотые видения, тревожащие разум, не давали покоя, и хотелось… хотелось спросить, узнать, что он шепчет в забытьи, растворившись в страсти. Ради этих вопросов и ответов Лора и держалась подле ловкой Виро, не решаясь ни задать их, ни услышать…

А сейчас…

Сейчас хотелось уйти, снова оказаться в привычной атмосфере, взойти на капитанский мостик и ввязаться в бой.

Там все просто и понятно.

Огненный рисунок в черноте космоса сплетался в буквы, которые писали, выживешь ты или нет. Умрешь ты или победишь. Это Лора понимала. Это единственное, что она понимала и умела, чего не боялась и воспринимала как логичное продолжение жизни. Даже смерть в бою, даже взрыв, окутывающий капитанский мостик прекрасными и смертоносными шарами огня, воспринимались ею как нечто обыденное и привычное. К этому она была готова.

Лорд Фрес это понимал; он чувствовал очень тонко ее бесстрашие, ее солдатскую простоту и отвагу, честность и преданность тем, с кем она встала в один ряд, но этого было недостаточно для того, чтобы встать во главе флота.

Лора была не готова увязнуть в дворцовых интригах. Она и подумать не могла, что кто-то начнет обходить ее, пытаясь выторговать себе чин повыше, и из-за этой подковерной возни Лорду Фресу придется… придется оставить ложе любви, придется оторваться от любовницы, от ее прекрасного разомлевшего тела, и отправить ее в бой, туда, куда Лора не успевала, чтобы никто и не заподозрил, что главком в очередной раз не успела отразить атаку.

А сам Лорд Фрес, вероятнее всего, запахнувшись в свой плащ с островерхим воротом, навестил незадачливого доносчика, чтобы тот не смел рассказать о неловкости Лоры уже никому…

И к этим грязным гонкам, где выиграет тот, кто хитрее, проворнее, она была не готова.

Лорд Фрес и тут умудрялся спасать ее; его острого ума хватало на них обоих, но надолго ли?

Надолго ли?

— Лора! Лора! Ну, прости! Пожалуйста, прости!

— Ничего, — сухо бросила Лора, ничуть не сбавляя шага. — Я понимаю.

— Когда Лорд Фрес приказывает, невозможно отказаться…

— Все ситхи таковы; я знаю.

— Да ничего ты не знаешь! Стой! — Виро ухватила Лору за руку и вынудила ее остановиться. Лора встала и с неохотой глянула на подругу; лицо рыжей хорошенькой адъютанта пылало.

— Это было только сегодня, — тихо произнесла Виро, пряча глаза. — Правда. Я не думала… я не хотела… Он меня вызвал к себе, и… так получилось…

Лора внимательно и бесстрастно рассматривала лицо подруги, на котором все больше и больше проступали смущение и стыд.

— Как ты думаешь, — неожиданно спросила Лора, — что его привлекло в тебе? Что такого есть в тебе, чего нет во мне?

Удивленные глаза Виро тотчас поднялись на мандолорку, хорошенький ротик округлился, словно адъютант услышала нечто уж совсем невообразимое.

— Я не знаю, — пролепетала она. — Он не сказал ничего… он просто…

Лора не стала дослушивать; резко развернувшись, она почти бегом направилась к маячившему впереди нее выходу; ей вослед бежала Виро, растрепанная и пристыженная. И самым последним, еле поспевая за главкомом и адъютантом, задыхаясь, катился грузный забрак…

Глава 12. Заговор теней. Пришлые

Лорда Фреса вдруг обеспокоила та мысль, что Леди София теперь располагает его образцами крови.

Черт!

Вот она, неловкость, неосторожность, слабина! Вот он, отказ от Силы!

В тот момент, когда ее ловкие пальцы застегивали многочисленные пуговицы на манжете его рукава, он даже не подумал о такой опасности! Своими речами она просто усыпила его бдительность, и он позабыл обо всякой осторожности. А теперь, стало быть, в ее распоряжении будут его клоны…

В очередной свой визит в ее лабораторию Инквизитор увидел воочию плоды ее трудов, и увиденное потрясло его.

То, что еще вчера казалось далекими несбыточными планами, сегодня уже стало реальностью. Лаборатория была полностью оборудована и укомплектована, вся новейшая, самая современная аппаратура, необходимая для экспериментов, была собрана в кратчайшие сроки по всей галактики, найдены специалисты — кажется, ситх леди не постеснялась просто-напросто выкрасть кое-кого с Камино и привезти под стражей к ней, — и работа была начата в рекордно короткие сроки.

Покуривая сигаретку, Леди София с недоброй ухмылкой на устах и с жестоким хитрым прищуром наблюдала, как Инквизитор осторожно идет вдоль стеллажей с расположенным на нем оборудованием, и как его глаза расширяются от смешавшихся изумления и отвращения при виде зарождающихся в прозрачной слизи клонов.

Его собственных клонов.

Рассматривая цилиндр с кроваво-красным переплетением пульсирующих сосудов, растянувшихся в питательной среде, Лорд Фрес с отвращением и ужасом понял, что этот слизистый уродливый комок посередине — это часть него самого, да нет, это он сам и есть! Зарождающаяся жизнь отвечала ему эхом Силы, и он ощущал это полупрозрачное алое существо, пронизанное кровеносными сосудами, так же, как свою руку или ногу.

Ситх ощущал покой этого растущего существа, тепло, окружающее его, уютную влагу, обволакивающую глянцевое, покрытое тонкой мембраной тельце…

Но что потом будет с этим быстро растущим в пробирке клоном, Леди София не говорила. Лишь недобро улыбалась, кривя розовые губы, да пожимала плечами, а в ее красивых холодных зеленых глазах танцевали недобрые, очень недобрые мысли.

Интересно, что он почувствует в Силе, если ситх леди вздумает искалечить полученное создание?

Будут ли гореть у него, у Лорда Фреса, скажем, глаза, если она вздумает выжечь их кислотой клону?

На какую извращенную, изощренную месть способна жестокая и коварная леди ситх, прекрасно помнящая об ударе сайбером тогда, там, в пустыне на Коррибане? Кто знает…

Она могла вырастить, выдрессировать клона, похожего на Инквизитора как две капли воды, и затем… либо подставить ситха, либо просто убить его, поставив на его место свою марионетку.

С ее изощренным острым умом, с ее мстительностью это вполне возможно.

К тому же, кажется, он усугубил ее неприязнь, посмев обратить на нее свое пристальное внимание.

Фрес припомнил горячий вкус ее ненависти и отвращения там, в сенате, когда его ласка скользнула по груди женщины, и ситха передернуло. Можно было завладеть ее телом, заставив ее отвечать на удовольствие, но разум, ее разум оставался все так же свободен, бесстрастен и неприступен.

Остро отточенный, сверкающий холодный и точный инструмент.

Пожалуй, она вполне может воплотить в жизнь все свои угрозы, изуродовав его клоны так, что потом, при необходимости, оттуда, из-за черты, возвращаться будет некуда, да и не захочется.

— Отличные клоны, — заметила Леди София, наслаждаясь смятением и брезгливостью, на миг промелькнувших на лице Лорда Фреса. — Они будут без изъянов.

— Без изъянов! — Инквизитор разве что не подпрыгнул нервно на месте, словно в него плеснули кипятком. — А были и с изъянами?

Леди София согласно кивнула, в очередной раз выпустив струйку дыма из розовых губ.

— Разумеется, — холодно ответила она. — Прежде чем тратить ваши драгоценные образцы, я экспериментировала со своими — вы ведь больше не расщедритесь, ммм?

Насмешливо взглянув на разгневанного Инквизитора, чьи ноздри трепетали от еле сдерживаемой ярости, ситх леди прошла мимо него вглубь лаборатории, и, найдя нужные ей цилиндры, чуть щелкнула по отполированному до блеска стеклу. — Вот мои.

Лорд Фрес осторожно, чтобы ничего не задеть, подошел поближе и уставился на еле шевелящийся комок слизи, запертый в высокой толстостенной цилиндрической стеклянной банке.

— Выглядит так же тошнотворно, как и мой, — заметил он, рассматривая образцы Софии. — Разве что чуть побольше. В чем разница?

— Он не чувствителен к Силе, — чуть усмехнувшись, ответила Леди София. — Похоже, изменения, произошедшие с моим телом, не передаются клону. И если… если я умру, у меня не будет возможности вернуться.

Ее темные зеленые глаза смотрели насмешливо, и Лорд Фрес, чуть качнув головой, поражаясь — нет, это невозможно! — произнес, не веря в то, что она ответит ему:

— И вас… вас это устраивает?

— Да. Это дает надежду оставить позади это безумие.

Почему-то Лорд Фрес не поверил ей; может, оттого, что считал, что невозможно смириться с мыслью, что однажды все будет непоправимо, и возврата нет. Или же в глубине ее коварных глаз он прочел желание… да нет, не желание — твердое намерение продолжить опыты. Заполучив в свое распоряжение эти беспомощные существа, разве можно отказать себе в удовольствии поэкспериментировать с ними?

И Лорда Фреса передергивало от мысли, что Леди София склонится над его клоном и острым скальпелем вскроет живот этому подрагивающему полупрозрачному слизняку…

— Остается одно, — пробормотал Инквизитор, щуря свои ледяные серые глаза. — Немного отвлечь ее от своей персоны.

Первым его порывом было отправить на опыты Софии незадачливого Аугрусса, но он словно сквозь землю провалился; потом все же нашелся — в компании с Лорой Фетт, черт ее дери!

Правда, на этот раз она все сделала правильно. Облетела атакованный Зиост; укрепила его оборону; понаставила своих людей, сделав им строгое внушение; самого губернатора выдрочила так, что остался доволен и Дарт Вейдер — кажется, в неконтролируемом припадке ярости она гоняла забрака лайтсайбером, срезав ему пару рожек с лысой головы, и ранив тех, кто пытался остановить ее, защищая от ее гнева губернатора. Только когда она выдохлась, только когда у нее кончились силы, вышли все со злобными нечленораздельным криком, с яростными движениями, оставив после себя пустоту и дрожащие от напряжения ослабевшие руки и ноги, Лора, пошатнувшись, выронила оружие и отступила, оставила воющего от ужаса и боли Аугрусса в покое.

Покачав головой, Лорд Фрес с недовольством заметил про себя, что эти припадки неконтролируемой ярости теперь случаются с Лорой все чаще.

Не то чтобы ситху было жаль ее жертв, нет. Но от самих этих горячечных выбросов жестокости веяло чем-то нездоровым, безумным, разрушающим разум и душу мандолорки, и это Инквизитору не нравилось.

Лора не выдерживала; то, что было под силу Еве, и отчасти Виро — и то потому что она была и без того чокнутая, — вредило Лоре. Мандолорка как губка впитывала темную энергию, и та, искажаясь и трансформируясь, выходила таким вот нервным срывом, криком, горячечным буйством, странной безумной злостью, и тогда мир девушки покрывался глубокими трещинами и рушился, опадая, как куски штукатурки, оставляя после себя черные зияющие дыры, наполненные всепоглощающим звенящим бездонным безумием.

Поговаривают, после сурового наказания Аугрусс отлеживался в постели, расчерченный вдоль и поперек черными подпалинами — и поделом ему.

Значит, отвлекать Софию будут вообще все, кто попадется под руку Лорду Фресу.

И еще… потирая подбородок, Инквизитор вдруг сообразил, что если Император лично будет контролировать исследования ситх леди, у Софии не получится вытворять с клонами правящих все, что ей вздумается.

Особенно если и клон Дарта Вейдера будет в ее руках…

Владыка Вейдер не так самонадеян и глуп, как погибший высокомерный Дарт Акс, позволивший талантливому врачу Ирис проводить ее эксперименты без надлежащего контроля.

К чему это привело? Все об этом хорошо помнят.

Дарт Вейдер не совершит такой ошибки.

Надо просто подтолкнуть его к мысли о том, что… что клонировать свое тело необходимо. И тогда он глаз не спустит с лаборатории, упрятанной в темных недрах дворца.

Добиться аудиенции у Императора Инквизитору удалось практически сразу же; Дарт Вейдер, судя по всему, пребывал в прекрасном расположении духа. Двери в смежную с его кабинетом комнату были закрыты, но Инквизитор мог поклясться, что слышал сонное дыхание утомленной слишком долгой ночью женщины.

Вейдер, как и в прошлый раз, сидел в том же самом императорском удобном кресле, обтянутом дорогой глянцевой кожей, за столом, постукивая металлическим пальцем по полированному дереву, и утренний свет играл бликами на темных металлических пластинах на его груди.

Инквизитор, не спрашивая разрешения, присел на свое обычное место напротив Императора, закинув ногу на ногу, и по своему обыкновению положил руку на стол, точно повторяя позу и жест Дарта Вейдера.

— Что там наш Исследователь? — чуть улыбнувшись краешком суровых губ, произнес Император Вейдер. Знание, передаваясь из серых глаз в синие, перетекало, наполняя разум Императора, и Инквизитору было достаточно всего лишь пары слов, чтобы оформить его в доступную мысль:

— Ей нужно больше материала для исследований, — многозначительно произнес Лорд Фрес, и Дарт Вейдер вновь улыбнулся, понимая, о чем Инквизитор пришел просить у Императора.

— Кого? — быстро и хищно произнес Вейдер, и его глаза жестоко разгорелись. — Кто тебе нужен?

— Все, — обаятельно улыбнувшись, в тон Императору ответил Инквизитор. — Я хочу всех. Мне нужен ваш приказ, согласно которому любой, на кого я укажу пальцем, обязан будет явиться в лабораторию к Леди Софии и предоставить образцы своих тканей ей на исследование.

— Надеешься найти кого-то, интереснее тебя самого? — насмешливо спросил Император. Его вопрос был прям настолько же, насколько и завуалирован, и Инквизитор чуть приподнял брови, изображая на своем породистом лице легкую задумчивость.

— Я уже нашел его, — произнес Инквизитор, прямо глядя в лицо Вейдеру. — Это вы.

Он снова улыбнулся, выдерживая испытующий взгляд Императора, и продолжил:

— Думаю, вы тоже должны иметь возможность… вернуться.

Вейдер откинулся на спинку своего кресла, его палец звонко ударил в столешню, словно ставя окончательную точку, и Император произнес четко и не колеблясь:

— Нет.

— Нет? — вкрадчиво произнес Лорд Фрес, поднимаясь.

Кажется, он улыбался.

— Нет. Возможность вернуться делает слабым, стирает эту границу, из-за которой так трудно вернуться. Император Палпатин научился оглядываться назад, и его смог одолеть даже Вайенс. Палпатин размяк; я не хочу повторять его ошибок. Назови хоть одну причину, по которой я должен согласиться, — ответил Вейдер.

— Сила, — не помедлив ни секунды, ответил Инквизитор, все с той же обаятельной улыбкой глядя на Императора из-под полуприкрытых век. — Оружие. Вы можете использовать эти клоны как оружие.

— Оружие? — переспросил Вейдер, явно заинтересованный.

— Я слышал как-то о приеме Силы, — как можно небрежнее заметил Фрес, отступив на шаг от стола Вейдера. Инквизитор словно разминал ноги после долгой неподвижности, но на самом деле причина, заставившая его подняться, была намного прозаичнее, и Дарт Вейдер тотчас угадал ее, едва лишь увидев первое нетерпеливое движение Инквизитора. Лорд Фрес волновался. — О самом мощном и самом темном из всех существующих. По сути, это самоубийство, совершенное сильнейшими лордами ситхов добровольно.

— Ментальная бомба, — произнес Дарт Вейдер, и Лорд Фрес лишь качнул головой, подтверждая догадку Императора.

— Да. Это оно. Все, участвующие в этом, погибают. Вместе с огромнейшей площадью, охваченной влиянием этого темного действия. И чем больше лордов ситхов участвует в этом, чем они сильнее, тем бомба мощнее. Ее взрыв, — Фрес помолчал, смакуя каждое слово, каждую буквы в своей мысли, — накроет огромную площадь. Возможно даже всю планету. Выморозит все живое. Разорвет кристаллами льда живые тела, растения, дома, камни, деревья, все. Раскрошит всех врагов. Уничтожит целый мир.

Вейдер, ухмыляясь, наблюдал за неспешно двигающимся по кабинету Инквизитором, словно впавшим в медитативный транс.

— Иногда, — произнес Дарт Вейдер, усмехаясь, соединяя кончики пальцев так, как это обычно делал сам Инквизитор, — мне хочется оторвать тебе голову и приставить ее себе. Если бы еще это помогло.

Инквизитор, остановившись, перевел взгляд смеющихся глаз на императора, и в его светлых зрачках танцевали отблески адского пламени.

— Но ведь это не поможет, — с тихим смехом произнес он. — Может, поэтому я до сих пор жив?

— Хорошо, — игнорируя последнее замечание Лорда Фреса, ответил Дарт Вейдер. — Ты получишь такое разрешение.

— И Аларию, — быстро произнес Лорд Фрес, наблюдая, как Вейдер потянулся за комлинком. — Я хочу Аларию тоже.

Металлическая рука Императора дрогнула, и эта дрожь не укрылась от внимания Инквизитора.

— Зачем тебе Алария? — удивился Император. — И разве Леди София не брала у нее пробы?

— Брала, — ответил Лорд Фрес, снова возвращаясь к своему креслу и так же тихо, осторожно присаживаясь за стол напротив Императора. — Но все эти образцы пошли у нее на исследования. Она не оставила ничего… для себя.

— А ей это нужно?

— Нужно; может, даже не столько ей, сколько нам с вами, — Лорд Фрес небрежно откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. — Леди София попыталась клонировать себя, но ее клоны лишены Силы. Абсолютно. А Алария… ну, вы же знаете. Она клон Падмэ Амидалы, но она идеальна, она произведение искусства. Она улучшена, она синтезирована так, что ее способности к Силе выше средних. Мне бы хотелось заставить Леди Софию изучить механизм этого полезного улучшения и научиться создавать такие же шедевры, — Инквизитор вновь ослепительно улыбнулся, и Дарт Вейдер внезапно ощутил желание удавить Инквизитора за эту хищную обворожительную усмешку, за эту неприкрытую издевку, за напоминание о том, чьим лицом прикрывается Алария.

Но он подавил в себе это раздражение; он хорошо изучил тактику Инквизитора, он знал наверняка, что Лорд Фрес любит выводить из себя своих потенциальных жертв, выворачивая наизнанку их души и затем вытряхивая из их разодранных в клочья глубин то, что ему нужно. Нельзя попадаться в эту ловушку; и доставлять Инквизитору такое изысканное удовольствие тоже не стоит.

— Хорошо, — ответил Дарт Вейдер, небрежно делая пометки в своем комлинке. — Ты получишь Аларию. Я сам приведу ее в лабораторию и отдам распоряжения Леди Софии на тот случай, если она посмеет ослушаться вас, — тон Императора стал сухим и официальным, и Инквизитор тотчас же принял условия этой игры.

Он молча склонил голову в знак благодарности, все так же улыбаясь.

— Что-то еще?

— Губернатор Аугрусс, — подсказал Лорд Фрес. — Его имя в этом списке должно быть первым.

Император промолчал, но на его суровом лице красноречиво выписалось выражение заинтересованности и как будто неудовольствия.

— Разве он не наказан? — с некоторой злостью произнес Дарт Вейдер.

— Примерно наказан, — поспешно ответил Лорд Фрес. — Главнокомандующим Лорой Фетт. Но мне хотелось бы познакомить этого… ммм… господина с Леди Софией.

— Хорошо, — сухо ответил Дарт Вейдер. — Бери его. Он в твоем распоряжении.

— Благодарю вас, — произнес Лорд Фрес как можно почтительнее. — И еще: велите Леди Софии избавиться от этой гнусной твари, которую она там у себя держит.

Он сделал было движение, чтобы подняться из кресла, его руки готовы были оттолкнуться от подлокотников, но император опередил его.

— Подождите, — суховато произнес Дарт Вейдер, откладывая комлинк в сторону и поднимая пристальный взгляд синих глаз на заметно напрягшегося Инквизитора. — Я хотел бы услышать от вас отчет по Зиосту.

— По Зиосту? — переспросил Инквизитор, безразлично пожав плечами. Его руки соскользнули с подлокотников, ситх снова откинулся на спинку кресла и уселся так свободно и расслабленно, как это вообще было возможно в присутствии Вейдера. — А что конкретно вас интересует?

— Все, — язвительно произнес Вейдер. — Все абсолютно.

Инквизитор сделал какой-то неопределенный жест, то ли пожав плечами, то ли вздохнув глубоко.

— Мы понесли потери на Зиосте из-за неумелых действий его губернатора, — ответил он. — Он принял корабли нападавших за торговые суда и разрешил им беспрепятственно пройти на орбиту. Но атака все же была отбита; в данный момент ничего не угрожает нашей безопасности.

Вейдер, чуть склонив голову, слушал эти вдохновенные враки так, словно в голосе Инквизитора была еще одна нота, услышать и понять которую можно было только человеку с очень чувствительным слухом. Однако, лицо Инквизитора даже не дрогнуло, не изменило своего выражения, и Дарт Вейдер вынужден был смолчать.

— Отбивала атаку Виро Рокор? — уточнил Император, и Инквизитор прикрыл глаза в знак согласия.

— Точно так, — ответил он. — По приказу главнокомандующего флотом Лоры Фетт.

Вейдер смолчал в ответ и на эту ложь.

— Уже известны личности нападавших?

— Конечно; их удалось идентифицировать, — ответил Инквизитор. — Позвольте?

Он взял со стола Императора комлинк и длинными быстрыми пальцами отыскал нужную информацию в общей базе данных. — Разведка доложила, что это так называемые Рыцари Тьмы, некое образование, бывшие пираты или бродяги, кто их теперь разберет. Много пафоса и самомнения, но ничего особенного.

— Однако же, они блестяще спланировали и провели военную операцию на Зиосте, — резонно напомнил Дарт Вейдер, просматривая данные. Инквизитор, соглашаясь, кивнул.

— Да, это так. Среди них есть отличные стратеги. Думаю, воодушевленные своей удачей, они нападут на нас еще раз. Ударят в самом неожиданном месте, и наверняка вновь придумают какую-нибудь хитрость, чтобы использовать фактор внезапности.

— Зачем они это делают?

— Самоутверждаются, я полагаю. Противопоставляют себя нашей мощи.

— У них есть шансы?

— У них есть фактор внезапности; мобильность. Ум. Нам не с руки гоняться за ними по всей галактике, а они… они могут спокойно себе объявляться в любой ее точке, нападать, грабить, разорять наш флот. Это мелкие уколы, но они чувствительны и обидны. Это смех нам в лицо; они отказываются признавать нас и нашу власть. Они не уважают нас, Владыка. И разумными доводами этого не исправить.

— И что мы с этим будем делать?

Лорд Фрес задумчиво пожал плечами.

— Я взял на себя такую смелость, — произнес он, наконец, — и назначил встречу одному из лидеров этого новоявленного ордена. Он согласился, но место выбрал сам. На Мустафаре, — жестко бросил Лорд Фрес, выразительно посмотрев на Дарта Вейдера. — Его позабавило то, что второе лицо государства ищет с ним встречи и готово на любые условия. Он просил переговоров с вами, Владыка, но я сказал, что вам не нравится тамошний климат, — губы Лорда Фреса снова тронула странная, прекрасная сияющая улыбка, преображающее все лицо Инквизитора. Теперь казалось, что Дарт Фрес на самом деле милейший, добрейший и обаятельнейший человек и его молодое красивое лицо просто лучится доброжелательностью. — Мы мило посмеялись, он даже обозвал меня ряженым идиотом, и мы посмеялись еще раз. Но все же предложение мое он принял. Сегодня я буду иметь счастье увидеть его лично. Скорее всего, он будет не один.

— А еще более вероятно то, — хриплым от злобы голосом произнес Дарт Вейдер, стискивая металлические пальцы, — что его вообще там не будет. Он вышлет впереди себя своих людей.

— О, это было бы еще лучше, — беспечно отозвался Лорд Фрес. — Тогда я смогу их внутренностями выложить его имя и слово "трус" рядом. К тому же, — Лорд Фрес буквально расхохотался, в его глазах затанцевали веселые хищные искры, — губернатор Риггеля, этот состоятельный человек, объявил награду за голову каждого нападавшего. Лайтсайбер обидчика в обмен на деньги. Кажется, на Зиосте он тоже кое-что потерял, то ли три, то ли два груженых транспортника. Он жаждет мести; я в любом случае в накладе не останусь.

— Ты сможешь сделать это? — тяжело произнес Вейдер, исподлобья глядя на беспечное лицо Лорда Фреса, и тот вернул Владыке взгляд, тяжелый, гнетущий, налитый багровым пламенем и злобной черной кровью.

— А у меня есть выбор? — тихо и зло спросил Лорд Фрес. — Мне нанесли оскорбление. И либо я его вколочу в глотку тому, кто посмел сказать обо мне такие вещи, либо мне придется умереть.

— Заставь их… уважать нас, — выдохнул Вейдер, и от выплеска его Силы задрожало толстое бронированное стекло за его спиной, полускрытое всколыхнувшимися портьерами.

— О, это вряд ли, — произнес Лорд Фрес поднимаясь, и голос его вновь превратился в беспечный, ласкающий слух, а ожесточившееся было лицо стало приятным и улыбчивым. — Мертвые не умеют уважать.

* * *

Лорд Фрес прибыл на Мустафар первым.

Прогуливаясь по раскаленному берегу кипящей лавовой реки, отворачивая лицо от горячего воздуха, текущего меж нагретыми до податливой мягкости берегами, и от вырывающихся из трещин в земле струй раскаленного ядовитого пара, он невольно поморщился, соглашаясь, что в его статусе несолидно так неприлично спешить на свидания.

На свидания любого рода, пусть даже и на дуэль.

Однако, трудно избавиться от привычек, которые вырабатывались годами…

Трудно отказать себе в удовольствии рассмотреть место поединка заранее.

Его алый шлейф волочился вслед за Инквизитором по раскаленным камням, заметая черные пепел и сажу, и Лорд Фрес, на миг остановившись и сняв с пояса сайбер, активировал луч и, отбросив полу плаща, отсек уже начавшую тлеть по подолу алую ткань высоко, почти у колена. Еще одно неудобство, связанное с занимаемой им должностью — чересчур вычурные одежды.

Встреча была назначена у знакового места — у чудом сохранившегося маленького джедайского храма, чьи черно-алые гранитные стены были вечно раскалены, закопчены и покрыты многовековым слоем из застывших лавовых брызг.

Если бы не дрожащее марево над черной куполообразной крышей, храм выглядел бы более реальным и не таким пугающим.

Просто странное старое строение.

Но плавящийся и перемешивающийся воздух превращал его в призрак; и Лорд Фрес, ступив на неровные, покрытые острыми камнями ступени, невольно передернул плечами.

Внутри храма было еще хуже.

Жара, набранная раскаленными стенами здания, навалилась на плечи Инквизитора тяжелым душащим зверем, и он рванул застежку плаща, поспешно освобождаясь от теплой плотной ткани. Лоб его мгновенно покрылся каплями пота, щеки налились непривычным жарким румянцем, стало душно, словно в духовке.

Здесь? В небольшом полутемном пространстве, в неверном свете, который давали многочисленные уродливые грязные фонари, гроздями прилепленные во всех углах? Налитые каким-то жиром, они чадили и давали совсем немного дымного света.

Или на небольшой площадке у входа?

Лорд Фрес вспомнил плиты, залитые брызгами застывшей лавы, острые сколы, впивающиеся в подошвы обуви, и поморщился.

Нет; слишком ненадежная поверхность. Здесь.

Он неторопливо прошел к какому-то подобию не то алтаря, не то трибуны и положил на каменный остов свой плащ.

Ждать пришлось недолго; ощутив в Силе присутствие кого-то рядом с собой, Лорд Фрес усмехнулся, в очередной раз отдав должное проницательности Императора, напророчившего, что тот, с кем договаривался о встрече Инквизитор, не придет, а вышлет вместо себя людей, чтобы просто убить так доброжелательно и угодливо улыбающегося Фреса.

Это был не страх; не из-за страха этот ухмыляющийся ублюдок, швырнувший в лицо Инквизитору оскорбления, не явился на Мустафар.

Нет.

Это было глубочайшее презрение, граничащее с брезгливостью, и только одна Сила знала, отчего этот пират был такого высокого мнения о себе, и такого низкого — об Инквизиторе.

Погружаясь в Силу, неподвижно стоя посреди храма, прислушиваясь к звонкому хрусту породы, ломающейся под подошвами сапог присланных убийц, Инквизитор рассматривал маячащего за их спинами самонадеянного дерзеца, который искренне считал Дарта Вейдера самозванцем, надсмехался над ним и грозился искупать его в лаве, чтобы он хоть чем-то стал напоминать того, чьим именем посмел назваться.

А Инквизитора… этого ловкого прохвоста, посмевшего подумать, что сладкими льстивыми словами и уговорами можно остановить, воспрепятствовать нападениям и налетам, он просто считал ничтожеством!

Жалкий, ничтожный глупец, вырядившийся в яркие тряпки!

Визит Лорда Фреса был воспринят именно так — как слабость. Да.

Как проявление позорной трусливой слабости. Как льстивая попытка заигрываний.

Поэтому пират не пришел сам.

Однако же, с улыбкой отметил про себя Инквизитор, прислал двоих. Точнее, они в орлянку разыграли право прийти и убить ярко наряженного хитреца, умеющего так приятно улыбаться и говорить красивые складные речи.

Выиграли право развлечься.

Право нанести Империи еще одну оплеуху, плюнуть в лицо тому, кто именовал себя Императором.

И двое — чтобы наверняка. Все же, поостереглись нападать на неизвестного в одиночку.

Лорд Фрес чуть склонил голову, пряча улыбку, потому что шаги убийц были слышны почти у самого входа. Интересно, нападут вдвоем или поодиночке?

Жаркий алый свет на миг был закрыт темным силуэтом, появившимся в дверном проеме, и на давно обгоревший до шероховатых ожогов пол ступил один из посланных убийц.

Значит, решили все же разделиться. Попробуют по очереди. Какого же они о себе высокого мнения, гхм…

Склонив голову к плечу, поигрывая лайтсайбером, привычно ложащимся в ладонь, Лорд Фрес оценивал противника, неспешно приближающегося к Инквизитору, покачивающего бедрами, словно жрец, идущий перед своею паствой на жертвоприношение. От этого странного, танцующего шага длинное одеяние раскачивалось из стороны в сторону, и казалось, что убийца нарочно подражает движениям колокола.

Фрес находил его странным.

Посланный убийца несомненно был форсъюзером; об этом говорило возмущение Силы, окутывающее его, танцующее в его сознании, потоком пронизывающее его тело, как река пронизывала бы растянутый в ее водах холст.

Одет убийца тоже был странно.

Он был словно сошедший со страниц рассказов о древних ситхах персонаж.

Прикасаясь к его сознанию, Лорд Фрес с удивлением ощущал странную смесь серьезности, фанатизма и обычной человеческой недалекости, так свойственной очень молодым и неопытным людям.

Темные длинные многослойные одежды были перепоясаны широким жестким поясом, свисающим до самой земли, на котором были вышиты странные, давно забытые узоры. Латы, закрывающие крупной чешуей руки и плечи, были похожи на одеяния инквизиторов; широкая грудь убийцы была многократно перетянута многочисленными ремнями, словно удерживающими, скрепляющими тело, скрытое одеждой. Широкие громоздкие наплечники, делающие верх тела похожим на громоздкую глыбу то ли льда, то ли серого крошащегося камня, защищали плечи.

Лицо неизвестного было скрыто под странной маской-шлемом, хотя Сила утверждала, что носитель этого странного головного убора молод, не покалечен, и смысла прятаться под металлическим шлемом, ограничивающим обзор, нет.

А на широком кожаном поясе, обхватывающем талию неизвестного, надетом поверх странного, рунического, словно ожерелья из ушей или носов, какими когда-то давно украшали себя дикари, располагались несколько лайтсайберов. Лорд Фрес еле сдержал возглас удивления, прикоснувшись Силой по очереди к нескольким рукоятям и ощутив слабую, полустертую память о когда-то сжимавших их руках.

Трофеи?

Или просто… разнообразие?

Времени разбираться не было.

— Из какой навозной кучи ты вылез? — Фрес, словно разминая ноги, неторопливо прогуливаясь по черному, остро хрустящему полу, не мог сдержать язвительного замечания, вертящегося на языке, но задушил в себе весьма неуважительный смех, испортивший бы такое величественное и даже пафосное появление рыцаря тьмы.

— Из навозной кучи? — переспросил неизвестный спокойно, остановившись поодаль, не приближаясь к Инквизитору слишком близко. Его голос из-под его шлема звучал глубоко, тембр был очень приятным и ровным, словно голос был обработан и пропущен через некое устройство. Интересно, как он говорит на самом деле, подумал Фрес, и на его гладко выбритых щеках заиграли обаятельные ямочки. Наверное, его голос либо писклявый, либо юношеский, ломающийся…

— Сила великая, ты до ужаса похож на навозного жука! — Фрес уже не скрывал своей издевки и смеялся почти в полный голос. — Вот я и спросил…

Неизвестный молчал; ярость накатилась на его разум горячей ослепляющей волной, легкомысленно болтающий противник вызвал в душе его смесь омерзения и желания раздавить, уничтожить, убить, чтобы треснули кости, лопнула кожа и потекла кровь… но перед этим…

— Ничтожество, — отрешенным прекрасным голосом произнес неизвестный, гордо вздернув голову в своем странном шлеме. — Ты ничтожество. Ты всего лишь болтливый никчемный дурак, наряженный как павлин. Он был прав.

— Он — это тот, кто побоялся прийти сюда? — насмешливо спросил Лорд Фрес, все так же неторопливо прогуливаясь по протоптанной дорожке, угольно-черной матовой нитью протянувшейся точно посередине зала, припорошенного поблескивающей угольной крошкой.

От мощного выброса Силы его правая рука вздрогнула, и два дрожащих луча сайбера сверкнули в приветственном жесте Инквизитора, ни на миг не останавливающего свое странное, завораживающее мерное движение.

Убийца молчал; Лорд Фрес, казалось, кожей ощущал насмешку, расцветающую на губах под шлемом и растворяющуюся в горячем воздухе.

Сайбер Инквизитора продолжал неторопливо нарезать горячее марево, дрожащее над полом, словно бы ограждая ситха от всякого рода неожиданностей, но убийца, казалось, даже не собирался активировать ни один из своих мечей, висящих на его поясе. Казалось, в воздухе вокруг него разливаются отвращение и презрение и тонкие юношеские губы под тяжелым шлемом кривятся в высокомерной ухмылке.

— Трус, — в механическом, вычищенном голосе убийцы послышалось какое-то живое чувство, словно удовлетворение, или, еще хуже, торжество. — Жалкий наемный убийца, нарядившийся в цветные тряпки. Ты никогда не был Инквизитором Великой Империи, и никогда им не будешь. Ты всего лишь ряженое пугало Вейдера. Мне не страшен твой лайтсайбер. Ты вообще никому не страшен, все смеются над тобою. Да и что ты стоишь против меня, со своим мечом?

Его голос окреп и громыхнул, отразившись от горячих стен, словно раскат грома.

— Вот как, — брови Фреса взлетели вверх, изображая вежливое удивление, но Инквизитор ни на миг не прекратил своих неторопливых движений, создавая вокруг себя сферу, пестрящую алыми полосами, не подпускающими к телу Инквизитора ни малейшей опасности. — Интересно было бы знать, чего стоишь ты?

Убийца, как показалось Инквизитору, приосанился, его тело как-то особенно гордо выпрямилось, он высокомерно вздернул голову.

— Шатал, — произнес он, и красное пламя Мустафара блеснуло темным отблеском в непроглядных стеклах его странного древнего шлема. — Меня зовут Шатал. Я хотел бы, чтобы ты запомнил мое имя… хотя бы на те недолгие минуты жизни, что тебе остались! С ним на устах ты уйдешь в черное небытие.

Инквизитор скривил губы и вытаращил глаза, изображая комическое удивление.

— Тебе удалось заинтересовать меня, — ответил он. — Продолжай.

— Узри мою мощь, червь, — величественно произнес Шатал, разводя руки в стороны, словно приглашая Инквизитора в свои объятья.

В сете алого света горячего Мустафара хорошо были видны ремни, перехватывающие запястья рыцаря тьмы, фиксирующие странные кожаные перчатки без пальцев на руках этого странного, чуть безумного фанатичного человека. Ярко блестели стальные кольца на его растопыренных подрагивающих пальцах, и каждый ремень, перечеркивающий темную ткань, казался алой блестящей полосой на его теле.

От колебаний в Силе Лорду Фресу показалось, что пол вздрогнул под его ногами, и он на миг жестко зафиксировал танцующий в его руках сайбер, отведя его чуть назад.

С кончиков пальцев Шатала начали срываться потрескивающие молнии, оплетая тело своего господина. Лорд Фрес еще раз крутанул сайбером, изготавливаясь поймать на один из его дрожащих лучей пущенную в него смертоносную молнию, но Шатал, казалось, и не думал нападать на Инквизитора.

Расширенными от изумления глазами Лорд Фрес наблюдал за тем, как вся Сила его соперника, изливаясь могучими фиолетовыми жгучими молниями, уходит, растворяется в пространстве, а сам он, почти погрузившись в медитативный транс, медленно поднимается над полом, левитируя.

И только.

Разумеется, на это нужно было много Сил.

Разумеется, Шатал, пав жертвой тщеславия, всего лишь хвастался, демонстрируя, на что он способен.

Но…

— Да не может быть, — ошарашенно прошептал Инквизитор, поднимая свою руку, затянутую в черную тонкую перчатку. — Не может быть так легко!!

Вся его Сила, вся мощь, направленная одним толчком в руку, пронзительной вспышкой стекла в кисть и ударила из всех пяти пальцев Инквизитора по беззащитной левитирующей фигуре, мгновенно проникнув в самое нутро Шатала, и, взорвавшись там, подобно искрам от салюта разлетелась по всему телу, дробя каждой вспышкой ткани и клетки так легко пойманного рыцаря тьмы.

Инквизитор думал, что он напорется на какую-то защиту; жадно и хищно запуская смертельные когти Силы в распластанное невысоко над полом тело, Лорд Фрес все равно ожидал, думал, что это какая-то ловушка.

Что закрытые в трансе глаза раскроются, что распахнутые руки вдруг обратят всю свою мощь на него, что его, Инквизитора, удар разобьется о невидимый, непостижимый купол тутаминиса, но нет.

Всего этого не было.

Попросту не было!

Демонстрирующий свои невероятные способности Шатал растратил свою Силу впустую и даже не подумал защититься от Фреса. Он действительно рассчитывал, что Инквизитор застынет в благоговении и ужасе, увидев мощь возможностей Шатала.

Но тот не испугался; даже не стушевался. Даже ни на миг не замедлил хватку своей хищно протянутой по направлению к распростертому телу рыцаря тьмы руки. Лорд Фрес, почуяв, как его вздрагивающие пальцы касаются незащищенного сердца, вмиг впал во всесжигающую ярость, исполненную жаждой убийства. Его Сила, причудливой петлей захлестнув завизжавшего страшным голосом Шатала, попытавшего вывернуться из захвата, обвила убийцу стократно, словно кольца голодной змеи, и рванула в разные стороны, сдавливая тело до хруста костей, до треска лопающейся, словно обваренной, кожи, до алого живого сока с мякотью, брызнувшего во все стороны из взорвавшегося в этой немыслимой хватке тела.

Лорд Фрес, почуяв вкус крови и запах смерти, все полнее наливал разрывающей Силой извивающееся, но уже распадающееся тело, ощущая чуткими, дрожащими от напряжения пальцами, как лопается каждая клеточка перенапрягшихся мышц его незадачливого врага, в жгучей муке и отчаянной предсмертной попытке вырваться, и слыша, как второй убийца, беспечно остановившийся слишком далеко от храма, думавший, что развязка последует очень быстро и легко, теперь в ужасе и отчаянии бежит на помощь своему визжащему, попавшему в беду напарнику.

Но он не успеет, нет.

Сердце Шатала перестало биться, а мозг в раздавленном черепе превратился в оранжевое пюре еще до того, как ноги второго убийцы, спотыкающегося на бегу о каждыйкамешек, ступили на облюбованную Фресом площадку, залитую окаменевшей лавой.

Голова во взорвавшемся шлеме отлетела прямо во Фреса, и он отбил ее небрежным взмахом лайтсайбера. Луч мазнул по шлему и отбросил его прочь, словно мяч — так вот оно что. Лайтсайбер не мог разрубить этот металл.

Все эти угрожающие доспехи, тяжелый шлем, украшающие пояс чужие лайтсайберы — это было всего лишь одно из проявлений страха. Выставляемая напоказ защита, попытка напугать противника.

Трусы…

— Шатал он, — презрительно бросил Лорд Фрес и с омерзением плюнул в растерзанные его Силой останки незадачливого убийцы.

Из упавшего на пол шлема лужей растеклась по полу омерзительная жирная каша, состоящая из разжиженного мозга, крови и сползшего с костей мяса, и ворвавшийся в зал запыхавшийся второй убийца застал совсем уж нелицеприятную картину — бесформенную груду перемолотой плоти, кое-как завернутую в тряпки, быстро напитывающиеся кровью, — все то, что осталось от его собрата по Ордену, — и мрачного, зловещего, сосредоточенного Инквизитора, салютующего обоими лучами своего сайбера вновь прибывшему, растянувшегося, распластавшегося над полом в какой-то замысловатой, изящной и одновременно с этим жуткой позе.

Лорд Фрес, с трудом переводя дух, восстанавливал дыхание после поглотившего его разум гневного безумия, и его подрагивающая рука медленно опускалась, все еще ощущая слабые потоки Силы, обвивающие пальцы, только что с такой легкостью отнявшие у человека жизнь.

Его лицо утратило прежнее приятное и легкомысленное выражение, глаза, смотрящие исподлобья, были ужасны, и на щеке яркими точкам горели капли еще живой крови. Казалось, алая жидкость впитывается в окаменевшее, заострившееся лицо Инквизитора, и гаснет, тускнеет, а сам он наливается темнотой, выписывая какие-то причудливые узоры сияющими лучами.

И кипящий тяжелый воздух в который раз наполнился раздирающими душу чувствами — только теперь вместо презрения и высокомерной надменности по отношению к себе Инквизитор с удовольствием попробовал на вкус пьянящую ненависть озверевшего существа, только что потерявшего союзника, да нет — практически часть себя, словно руку или ногу, попавшую в дробящий кости капкан, — и тонкие красивые черты его лица тронула лютая звериная радость.

Он испробовал отчаяние этого опасного существа, стоящего напротив него, и захотел еще.

— Еще один выбрался из старого пыльного сундука моей бабушки, — проскрипел Инквизитор неприятным, насмешливым голосом, словно бы размышляя вслух, рассматривая второго рыцаря тьмы, задыхающегося от ярости, одетого примерно так же, как и Шатал. — Расскажи мне, что означают эти забытые руны на вашей одежде? Он не успел.

— Он был слишком честен с тобой! — бросил рыцарь тьмы, встряхивая кистью, посылая толчок Силы в рукоять, зажатую в ладони, и вышибая из нее смертоносное алое жало.

— Ну, ты-то будешь похитрее, не так ли? — медленно, нараспев произнес Инквизитор, сверля застывшего на миг второго убийцу стылыми серыми глазами. — Не разочаровывай меня. Ты можешь презирать меня, считать ничтожеством, трусом, только подойди поближе и сними со своего пояса еще один бутафорский меч. Так будет веселее.

Отсалютовав врагу сайбером, Дарт Фрес вытянул его вперед, параллельно полу. Встав в боевую стойку Джуйо, он жестом руки поманил к себе врага.

— Иди сюда, — произнес он. — Развлеки меня.

Убийца, взревев, в один прыжок пересек зал, и его меч обрушился на голову изготовившегося Инквизитора.

Алые лучи, взорвавшись друг о друга, осветили черное мрачное помещение белыми раскаленными искрами. Инквизитор, пользуясь преимуществом в росте, оттолкнул противника и вторым лучом сайбера безжалостно полоснул по его ногам, рассекая темную ткань его странного одеяния, укрывающую его до самого пола.

Рыцарь тьмы успел увернуться от алой режущей плоскости, но его одежда провисла, в ровный тлеющий разрез стали видные его ноги, и разгневанный ситх, взревев, яростно рванул испорченную одежду, освобождаясь от сковывающей движения юбки.

— Удобнее? — издеваясь, уточнил Фрес, сверкая озорными глазами, поддразнивая врага неторопливыми движениями клинка, и рыцарь тьмы, взревев, напал вновь, размахнувшись и вложив в свой удар всю свою мощь.

В алом мелькании спорящих клинков растворилась кипящий гневом разум рыцаря тьмы и торжествующий, издевающийся — Инквизитора, — перемешались воедино мысли соперников, их желания убить и унизить, надругаться, их сожаления о непростительной беспечности и хищная, пронизывающая, до дрожи приятная садистская издевка.

И каждый, заглядывая на краткий миг в глаза соперника, читал его мысли и свирепел еще больше, жажда крови и смерти.

Очень скоро оказалось, что и в поединке на лайтсайберах Инквизитор превосходит рыцарей тьмы. Его прошлое наемного убицы, о котором с таким пренебрежением отозвались оба, вдруг оказалось весомым преимуществом в поединке.

Несмотря на превосходную, отточенную, выверенную Макаши, рыцарь тьмы не поспевал за двумя лучами сайбера умелого Инквизитора, и тот без труда находил брешь в его защите.

И, упиваясь схваткой, предвкушая жгущую чужое тело боль и кипящую, сворачивающуюся кровь в омертвевших ранах, Лорд Фрес еще больше наполнялся Силой, темной, злобной, и его сайбер рвал, взрывал один за другим натянутые туго на груди рыцаря ремни, скользил коварно под латы, оставляя на пораженном теле круглые ровные ожоги, заставляя рыцаря орать от боли и гнева.

И чем больше ран оставлял на теле рыцаря сайбер Инквизитора — ожогов, мертвых черных островков на живом еще теле, которые Лорд Фрес чувствовал так же отчетливо, как если бы вырывал эти почерневшие куски плоти из трепещущего тела своими острыми зубами, — чем полнее наливался ледяной взгляд Инквизитора безумным злобным садистским наслаждением, тем больше в сердце рыцаря тьмы прокрадывался чернильный тоскливый ужас.

— Ну же, посмейся еще, — шептал Инквизитор с тем же пылом, с той же страстью и так же истово, как шепчут признания в любовном забытьи. Он в очередной раз заставив рыцаря кричать в полный голос от боли. Его сайбер мощным ударом пробил защиту израненного врага, и Лорд Фрес, упрямо навалившись на свое оружие всем своим весом, подавляя сопротивление трясущегося от напряжения тела, до тех пор, пока один из лучей не коснулся плеча и не выжег в теле глубокую черную рану. — Давай, расскажи мне о своей Силе!

Рыцарь, отпрянув от Лорда Фреса, на миг замер, словно собираясь с мыслями, и Инквизитор заметил, как Сила обнимает его разум черными ладонями.

Рыцарь попытался заморочить ситху голову, овладеть его разумом, вкрадчиво вложив в него Силой мысль о том, что ситха окружает целая толпа таких же, как он сам, молчаливых воинов, вооруженных алыми клинками.

На миг Инквизитору почудилось, что в полутемном мрачном мертвенном зале стало намного светлее от разом вспыхнувших десяти лайтсайберов, и точные копии рыцаря, мрачные, молчаливые, угрожающие, обступили ситха, грозя ранить, грозя напасть сразу с десяти сторон и растерзать, разрубить на десятки кусочков.

Обман разума был так хорош и так плотно сел в разум Лорда Фреса, что тот на миг потерялся, не в состоянии различить, где фантомы, а где настоящий рыцарь, скрывающийся меж бестелесными призраками самого себя.

Всеми силами стараясь нейтрализовать наваждение, ограждая себя плавными взмахами сайбера от нападения любой молчаливой фигуры, Лорд Фрес разделил свою Силу на пару равных потоков, и раскрутив один из них, словно лассо над головой, полоснул по толпе бестелесных призраков волной Силы такой мощи, что тот единственный, кто прятался среди фантомов, был сбит, смят ею, и с криком отлетел к стене, ударившись спиной о горячие камни, чуть не выронив сайбер из руки, едва не раздробленной этим ударом о камни.

Этого рыцарь не ожидал; не мог ожидать.

Мало кто мог так контролировать Силу, разделяя свое воздействие на другого форсъюзера и одновременно с этим нейтрализуя силовую атаку на себя.

Ах, как просчитался тот, кто не пришел на эту схватку!

Ах, как жаль, что некому будет рассказать ему об этой ошибке…

Тотчас же Лорд Фрес, разорвав окружающее его кольцо призраков, всем своим телом ощущая боль от несуществующих ожогов, нанесенных его разуму несуществующими сайберами, шипя и рыча, словно с него содрали кожу и еще живым усадили в кипяток, подскочил к рыцарю, и, коротко размахнувшись, нанес удар алым лучом, заставляя рыцаря вновь сосредоточиться на бое, и убрать свое наведенное наваждение.

Собрав в кулак всю свою волю и остатки сил, рыцарь, оттолкнул Лорда Фреса и с трудом парировал последовавший вслед за этим мощный удар, выбивший, впрочем, сайбер из его рук и уронивший самого рыцаря на истоптанный черный пол.

Инквизитор, покручивая в руке оружие, с нехорошим прищуром рассматривал тяжело дышащего врага, распластавшегося на полу, и неторопливо приближался к покалеченному рыцарю.

И в его вкрадчивых плавных движениях было столько угрозы, столько неумолимой жестокости, что в дальнейшей судьбе рыцаря можно было не сомневаться.

Инквизитор изготавливался пытать его.

Может, хотел что-то узнать.

А может, просто так, из удовольствия.

— Кто послал тебя? Как имя того, с кем я говорил, и кто не пришел на встречу со мной? — произнес Инквизитор небрежно. Рыцарь, еле шевелясь, скребя подошвами по блестящему угольному полу, отползал от надвигающейся на него фигуры, пытаясь дотянуться до оброненного, погасшего лайтсайбера, позабыв напрочь о других рукоятях, прикрепленных к его поясу.

— Я не скажу тебе, — пропыхтел рыцарь, сверля ненавидящим взглядом Лорда Фреса. Инквизитор пожал плечами, словно сожалея о чем-то, и, почти не размахиваясь, рухнув на колено, со всего размаху всадил один из лучей своего сайбера в бедро поверженного рыцаря, пригвоздив его к полу.

Рыцарь испустил громкий вопль, извиваясь всем своим растерзанным телом в горячем крошеве на полу, его руки загребали и тискали острый перегоревший уголь и камни.

Таким же точным сильным рывком Лорд Фрес молча вырвал из обуглившейся раны луч сайбера, и, подняв оружие над головой, поигрывая им, крутя, словно примеряясь, куда бы ударить в следующий раз, бесстрастно произнес:

— Хорошо, начнем разговор по-другому, с более приятных и удобных для тебя вопросов. Как твое имя?

Жадно дышащий рыцарь тьмы, обтекая липким горячим болезненным потом, вздрагивающий при каждом вдохе от боли, вероятно, ответил бы на этот вопрос Инквизитора без дополнительной порции страданий, но, видимо, он замешкался — или же Лорду Фресу на миг показалось, что рыцарь вновь заупрямился, — и алый луч, так же безжалостно взвизгнув о раскаленный воздух, четко и сильно вонзился в другое бедро рыцаря, высоко, почти в пах, вызвав ужаснейший, почти животный высокий вой, смешанный с жалкими униженными рыданиями.

— Имя, — прогремел Инквизитор, перекрывая воли терзаемого им человека. На лице Лорда Фреса не отражалось никаких эмоций; казалось, даже муки извивающегося поверженного врага не трогают его.

Он просто выполнял свою работу.

— Ли`Твин, — простонал жалко рыцарь тьмы, поскуливая. Лорд Фрес рывком вытащил из страдающего тела луч сайбера и качнул головой.

— Вот видишь, как я добр, если со мной не упрямиться, — заметил он. — А теперь повторим мой первый вопрос: имя твоего хозяина, Ли`Твин.

— Я не скажу тебе, — прошептал рыцарь, беспомощно распластавшись на полу. Его стремительно бледнеющее лицо покрывалось соленой блестящей коркой от быстро подсыхающего пота. Лорд Фрес, сжав зубы, коротко и безжалостно размахнувшись, ударил сайбером в живот рыцаря, чуть выше паха, рассекая широкий пояс, и несчастный, подскочив, словно в животе его завязался тугой узел и стянул обессиленное, истерзанное тело, завизжал страшно и истерично, рыдая, голося, пытаясь дрыгать перебитыми ногами и хватаясь ладонями за обжигающее алое лезвие.

— Имя, — прогремел Лорд Фрес яростно, безжалостно рванув сайбер на себя и распарывая черной обожженной полосой живот несчастного. Но, кажется, он переоценил силы противника. Едва кости таза рыцаря лопнули от прикосновений гудящего луча, как тот, взвизгнув в последний раз, теряя пальцы, намертво зажавшиеся на горящем луче, рухнул навзничь, и дух его смешался с Силой.

Лорд Фрес нехотя поднялся с колен, отряхивая испачканную одежду, и его сайбер, тронутый Силой Инквизитора, мгновенно втянул смертоносный лучи и утих, оставив Инквизитора одного в мертвенной тишине.

Испытывая легкое неудовольствие от того, что переусердствовал с рыцарем, Инквизитор наклонился и содрал с него рассеченный ударом сайбера пояс с оружием.

Второй пояс, разорванный Силой вместе с телом хозяина, перепачканный в крови, Лорд Фрес выудил из кучи крошеных костей с заметным выражением брезгливости на лице.

Оба свои трофея он завернул в обрывок одеяния рыцаря тьмы, об его же одежду наскоро вытер перепачканную в крови перчатку, досадуя про себя, что, кажется, кровь въелась в швы, и вещь безнадежно испорчена.

Двигаясь так же неторопливо, инквизитор взял свой плащ, ожидающий его все это время на алтаре, накинул его на плечи и застегнул на шее застежку. Под его длинными складками исчез и сайбер Инквизитора, и сверток с доказательством его победы.

Лорд Фрес, оглянувшись, в последний раз посмотрел на безмолвные тела, запахнулся поплотнее в плащ и бесшумно вышел прочь, растворившись в кипящем черном воздухе Мустафара.

Глава 13. Заговор теней. Триумврат

Весть о расправе над рыцарями Тьмы на Мустафаре достигла Бисса быстрее, чем сам Инквизитор прибыл в столицу, и уж тем более намного быстрее, чем посланное Гриусом вознаграждение, обещанное за головы разоривших его караван с ценными грузами бандитов.

Это было странно; это будоражило умы, это разрывало в клочья сознания, и сквозь величественный облик того, кто иногда занимал Императорский трон и носил пышные одежды, скорее годящиеся для религиозного или духовного лидера какого-то культа, вдруг ярко и четко проступил безжалостный, удачливый, хладнокровный наемный убийца, во всех подробностях, в мельчайших деталях, жутко, мерзко, отвратительно и страшно.

Инквизитор, в чьи обязанности входило плести интриги и копаться в умах людей, смешивая их мысли в котле сновидений, вылавливая скрытых врагов, нашептывать в темных углах, вселять смятение и ужас в сердца людей, смущая их разум, сводя их с ума, оказался вдруг не серой тенью на периферии, а вполне реальным, плотным человеком, который привык действовать максимально прямолинейно, работая не с тонкими материями, а вполне приземленно — с плотью и кровью, и стало ясно, что не один только Вейдер может сжать свои металлические пальцы в последней, смертельной удушающей схватке.

Мрачный образ, укутанный в кровавую реку, обрел вполне ясные очертания, и из одного конца галактики в другой понеслось одно только слово — Убийца.

И его узкая тонкая рука, замершая на подлокотнике Императорского кресла, больше не воспринималась как рука скучающего вырожденца-аристократа.

Особенно странно, пугающе и нездорово волнующе воздействовал на умы людей тот факт, что Инквизитор предпочел сам явиться к поджидающим его убийцам и сам расправился с ним, не прибегая к помощи гвардии, тайных шпионов и наемных убийц. Буднично и как бы между делом. Словно на миг отвлекшись от государственных дел и вернувшись к своему любимому хобби. Не опасаясь за свою жизнь, так, словно подобного рода стычки были для него чем-то привычным, рутинным, и даже возможность погибнуть была всего лишь частью жизни.

Только клубок обугленных, почерневших, перепачканных в крови и саже ярко-алых тряпок, отсеченных инквизиторским сайбером и брошенных на берегу лавовой реки Инквизитором, был напоминанием о том дне, когда он решил прогуляться и выйти на охоту на крупного зверя.

Дело было не только в паре рыцарей, которых Инквизитор уложил отдохнуть в горячие земли Мустафара. Дело было в поясах, которые он небрежно кинул на низенький столик в кабинете Императора, прежде чем усесться в свое кресло напротив самого Дарта Вейдера.

Разодранные чудовищной силой, один окровавленный, а другой оплавленный разящим прикосновением сайбера, они лежали на грязном куске темной грубой ткани, расстеленной поверх лакированной поверхности крохотного столика на изящных гнутых ножках, и глаза Дарта Вейдера полыхали в полумраке, когда он смотрел на трофеи Инквизитора, с улыбкой сидящего напротив Императора, вольготно и расслабленно развалившегося в кресле и вновь строящего из своих тонких пальцев какие-то сложные фигуры.

— Вы знаете, что это? — поинтересовался Дарт Вейдер, чуть кивнув на прикрепленные к поясам лайтсайберы. Лорд Фрес безразлично пожал плечами, пожалуй, слишком безразлично, чтобы ему можно было поверить.

— Полагаю, новые украшения в доме Гриуса, — небрежно ответил он. — Я получил за них приличное вознаграждение, золотом. На мой взгляд, самая приятная и красивая оплата, — Лорд Фрес улыбнулся, а Дарт Вейдер невольно представил эту картину — Инквизитора, получающего деньги из трясущейся руки заикнувшегося о вознаграждении губернатора. И ведь не постеснялся, взял… Как это странно — Инквизитор, ровня Императору, выступает в роли наемника какого-то рядового губернатора… Впрочем, все развлекаются по-своему.

— Теперь это будет украшением дома губернатора, — голос ситх-леди раздался внезапно, и Инквизитор заметно вздрогнул, услышав первые звуки красивого женского голоса. — А раньше это были сайберы джедаев. Это боевые трофеи ассасинов, убитых вами, Лорд Фрес.

Привычка женщины подкрадываться бесшумно раздражала его, и он никак не мог привыкнуть к тому, что… не ощущал ее. Она мастерски пряталась во Тьме; и показывалась лишь в самый последний момент. Как ей удается ходить так бесшумно, подумал Инквизитор с неприязнью, рассматривая блестящие высокие сапоги на высоких каблуках на ногах Леди Софии.

Ситх леди вынырнула из полумрака, окутывающего затененный ширмой угол. Ее бледное лицо было уставшим и слегка осунувшимся, и Лорд Фрес вспомнил мирную тишину этого кабинета, когда он переступал порог.

Судя по всему, Леди София отдыхала там, за ширмой. Спала.

Какое странное место она выбрала…

Инквизитор ощутил странное беспокойство, учуяв в воздухе слабый запах духов Софии, который почти растворился и звучал лишь последними, исчезающими нотами. Инквизитор опустил глаза, прикрыв их лихорадочный блеск ресницами, когда ситх леди прошла мимо него, и от складок ее темного платья пахнуло все тем же неуловимым запахом, и… тонким, еле уловимым свежим травяным ароматом.

Тем самым, который он уловил в тот день, когда зашел в ее лабораторию без приглашения, надеясь уговорить ее продолжить опыты с образцами Аларии.

Этот запах навалился на него тогда горячим и острым облаком, едва Инквизитор переступил порог владений Леди Софии. Странно; самой ее видно не было. Лабораторное оборудование было тихо и мертво, свет над ним был погашен. Даже ненавистная ящерица сегодня была скрыта под защитным куполом — это означало, что ситх-леди была настороже, и прислушивалась к тому, что говорила ей Сила.

Но самой ее нигде не было видно.

— Леди София? — достаточно громко позвал Инквизитор, и ему показалось, что облако острого, так понравившегося ему аромата стало еще сочнее, наплыло свежей горячей волной.

— Я здесь, — послышался ее голос. Инквизитор глянул в сторону, откуда шел звук, и на затемненной стене увидел тонкую золотую полосу пробивающегося из-за дверей света. — Можете подождать минуту?

— Могу, — ответил Инквизитор, но вместо обещанного бездействия он решительно направился к этим неприкрытым дверям и распахнул их.

В лицо ему вновь пахнул этот же самый аромат, только влажный и теплый, и он тотчас понял, почему так бесстыдно, не колеблясь, пошел на этот свет.

Леди София принимала ванну; каким-то уголком сознания он понял это сразу, едва почуяв тот самый запах травы, и, наверное… просто захотел посмотреть?

С момента их стычки в зале сената его не покидала навязчивая, зудящая мысль — посмотреть, а что же там такого особенного скрывается под грубой одеждой леди-ученого?

Странное желание; но видения обласканного им плеча почему-то преследовали его и просились из мира фантазий в обыденный мир.

Может, из чистого любопытства; а может потому, что Лорд Фрес не знал ранее отказа, и слово "нет" прозвучало крайне дико, странно, непривычно и неприятно для его уха.

— Я подожду вас здесь, — произнес он, оглядываясь по сторонам.

Кажется, это было логово Софии, ее спальня, кабинет, и по совместительству ванная комната; один угол ее был огорожен ширмой, и влажный запах распространялся именно оттуда.

— Ммм, — недовольно протянула София, и инквизитор услышал всплеск воды. — Я не одета. Могли бы проявить побольше такта, и не соваться сюда.

— Да бросьте, — беспечно произнес Инквизитор, направляясь к ширме и отодвигая одну ее створку в сторону, заглядывая в уголок, облюбованный Софией. — Я что, голых женщин не видел, что ли? — сказал он, явно возвращая ей ее же давнюю колкость.

За ширмой перед взором Инквизитора предстало поистине восхитительное зрелище: леди София возлежала в высокой золоченной ванне, одетая лишь в мягкие хлопья душистой пены; глаза ее были блаженно прикрыты, щеки налились румянцем от жара, над красными губами дрожали мелкие капельки пота, а тело, спрятанное под пышно взбитой пеной, было расслаблено.

— Вас что, не учили уступать просьбам женщин, Инквизитор, — не открывая изумрудных глаз, ледяным шепотом произнесла леди-ситх.

— На месте меня мог быть кто угодно! А вы здесь… без охраны. Без оружия, — оглядевшись, Инквизитор отметил, что лайтсайбер Софии лежал неподалеку, на столике, поверх черных перчаток Софии. Близко, но все же не под рукой. — Совершенно… беззащитная, — последнее слово Фрес выдохнул с каким-то особым чувством, словно на минуту увидел в грозной фигуре Софии… женщину. Обычную, человеческую, лишенную Силы или каких-либо других боевых навыков. Молодую, нежную. Беззащитную.

Последнее слово он мысленно повторил еще раз, словно пробуя его на вкус и примеряя к привычному для себя темному образу.

— Это так опрометчиво с вашей стороны…

— Вы ведь не за этим сюда пришли, Инквизитор, — она открыла глаза, оперлась руками о борта ванны и резко поднялась. Теплые потоки воды и пены очертили ее невысокую точеную фигурку, обняли ее тонкую талию, нежную линию животика. Соблазнительные изгибы стройных бедер блестели от влаги, обычно матовая белая кожа теперь была разогрета до приятного розового оттенка, до покрасневших пальцев и сосков, до чуть припухшего гладкого розового треугольничка внизу живота, а круглые полушария прекрасной нежной груди задержали на себе облачко пены. Стряхивая пену с зарозовевшей кожи влажными пальцами, отжимая длинные черные волосы, она с насмешкой смотрела на Инквизитора, отмечая про себя то впечатление, что произвела на него ее нагота и внезапная откровенность. — Не для того, чтобы читать мне морали вы пришли в такой час сюда… мм?

С этими словами она изящно перешагнула высокий край ванны, ступила босыми крохотными зарозовешими ступнями на холодный блестящий пол и, оставляя за собой мокрые следы, направилась прямиком к Инквизитору, ничуть не стесняясь своей наготы. Или даже наоборот, любуясь собой и словно поддразнивая на мгновение потерявшего дар речи Инквизитора, не сводящего глаз с такого, как оказалось, женственного и прекрасного тела.

— Поможете мне? — произнесла София, указывая взглядом куда-то в сторону.

Инквизитор, тряхнув головой, словно прогоняя назойливые мысли, подхватил белый махровый халат, так кстати оказавшийся на спинке кресла, и протянул его леди Софии, не спуская пытливого и явно заинтересованного взгляда с нее.

Леди-ситх неторопливо повернулась спиной к Инквизитору — атласной, гладкой, гибкой ровной спиной, — и ее ручки скользнули в рукава поданной ей одежды, она движением плеч надела халат повыше, и, перекинув мокрые волосы, чуть склонилась вперед, отжимая их, и предоставив Инквизитору возможность любоваться ее плечами, еще не скрытыми тканью.

— А это еще что? — длинные пальцы лорда Фреса вдруг вкрадчиво скользнули по уродливому алому шраму на плече Софии, очерчивая его неровные края, лаская огрубевшую кожу, словно стараясь стереть круглое пятно с мягкой, влажной, горячей атласной белизны, и женщина чуть вздрогнула под его рукой.

— Не узнаете свою работу, Инквизитор? — зло произнесла София, усмехаясь, и, откинув влажные, темные, как сама ночь, волосы пронзительно засмеялась, недобро сверкая зелеными, похожими на твердые блестящие изумруды, глазами. — Прекрасно, не правда ли?

— Нет. Совсем нет, — спокойно произнес ситх, не убирая ладонь с плеча женщины, не давая ей запахнуть края мягкого белого халатика, скрывая уродливую отметину. — Это можно как-то… убрать?

— Убрать? Скрыть такой яркий след моего поражения… такую ювелирную работу вашего меча? Нет. Я хочу помнить на что вы способны, Лорд Фрес. Однако больше, — она с силой дернула махровый ворот и резко сбросила теплую ладонь Инквизитора со своего плеча. — Больше я не допущу подобной слабости…

* * *

Леди София, все так же бесшумно ступая по ковру, прошла к столику с трофеями Инквизитора, и ее белая рука вспорхнула над окровавленным поясом.

Почти касаясь подрагивающими чуткими пальцами перепачканных запекшейся черной кровью и сажей рукоятей, она провела ладонью над столом, и Лорд Фрес ощутил, как завибрировали, запели тонкими высокими голосами голубые и зеленые кристаллы.

— Так вы утверждаете, — произнесла София нараспев, словно погружаясь в сон, словно отделяясь от тела и сливаясь воедино с Силой, — что этих людей одолеть вам не стоило никакого труда?

— Абсолютно, — пожал плечами Инквизитор. — Это были не ассасины. Это было… я не знаю, как точно назвать их, но это были не соперники.

— Странно… ведь раньше этих рукоятей касались очень сильные руки… — произнесла София, и кончики ее пальцев ощупали один из мертвых сайберов, потерявший своего хозяина.

— Значит, им не повезло, — с нехорошим удовлетворением произнес Лорд Фрес, и глаза его ярко блеснули.

— Странно, — тихо повторила Леди София, и ее рука соскользнула с рубчатой рукояти. — Не похоже, чтобы эти двое наемников смогли добыть этот меч, например, — она, словно лаская, погладила один сайбер, и его зеленый кристалл ответил ей тяжелым стоном-пением. — Я бы выкупила их, если это возможно.

— Поторгуйтесь с Гриусом, — пожал плечами Инквизитор. — Впрочем, думаю, он с удовольствием сделает вам такой подарок совершенно безвозмездно, из уважения к вам… и к вашей красоте.

Как завороженный, Инквизитор проследил за этими алебастрово-белыми пальцами, чуть светящимися в неярком свете, за блестящими розовыми ноготками, такими ровными и красивыми, и мысленно поразился нежности и мягкости этой руки, спрятанной обычно под черную грубую кожу перчатки.

Однако же…

Дарт Вейдер жестом указал ей на кресло, стоящее напротив кресла Инквизитора, и Леди София безмолвно подчинилась этому жесту. Склонив голову, она прошла на указанное место, и присела, расположившись так же свободно, как и Инквизитор.

Ее ножки в черных сапогах, скользнув одна о другую, расположились на ворсистом ковре изящно, пожалуй, с излишним кокетством, и Лорд Фрес с трудом сдержал себя от излишне вольного и пылкого замечания, глядя на изысканный изгиб ножки Софии, чуть выдвинутой вперед, ближе к носкам его сапог, в круг света.

— Кстати, приглашаю вас отпраздновать мой… заработок, — Лорд Фрес хохотнул, прогоняя странные мысли о красоте ситх-леди, запустил руку под плащ, и о натертую до блеска столешню тихо звякнул бархатный, туго набитый увесистый мешок. — Гриус звал к себе, но после… ммм… такого дела как-то неудобно появляться на тюремной планете, — Лорд Фрес снова хохотнул. — Так что я выдвигаю встречное предложение: Корускант. У меня. Охрана на самом высоком уровне, — предупредил Лорд Фрес вопрос Императора, который, казалось, готов был сорваться с губ. — К тому же, мастер Люк Скайуокер прибудет лично, он уже дал согласие. Миледи Ева тоже может быть там.

— Кто приглашен еще?

— Разумеется, зачинщик этого… предприятия, — ответил Инквизитор. — Гриус. Затем ваши дети, Владыка, и высшее военное командование, — изящно минуя имен Лоры Фетт и Виро Рокор, произнес он. — Моффы. Кстати, обещал быть Джейсен Карат. Он совсем засиделся за своими механизмами, того и смотри, начнет скрипеть. Еще я хотел бы пригласить… Аларию. Мне хотелось бы поговорить с ней кое о чем.

— Так приглашайте, — небрежно бросил Дарт Вейдер, и на его лице написалось насмешливое выражение. — Она не заключенная, ничто не мешает ей посещать светские мероприятия.

— И вас, леди София, — Инквизитор, оторвав пристальный взгляд своих ледяных серых глаз от Дарта Вейдера, наконец, глянул в лицо женщины, и ее щеки вспыхнули от прилившей к ним крови. — Я просил бы прийти и вас.

— Меня? — с некоторым удивлением произнесла женщина, справившись с первым удивлением и вновь надевая свою привычную маску безразличия и холодности на свое прекрасное, словно фарфоровое, лицо, на котором самыми нежными краскам были нарисованы маленькие губки, чуть заметный румянец и веки — такие тонкие, как морские перламутровые раковины..

— Вас, — с нажимом в бесстрастном прохладном голосе произнес Инквизитор небрежно, поглаживая столешню длинными пальцами. Но жадное, какое-то горячее, настойчивое движение этой руки выдавало волнение, надежно упрятанное под ледяными водами его серых, безжизненных глаз. — Вы же знаете, что говорят обо мне и о моем поступке.

Лорд Фрес помолчал, сверля женщину тяжелым взглядом исподлобья, и его крепко сжатые губы побелели.

— Все говорят, что я убийца, — продолжил он прямо, барабаня ногтями по поверхности стола. — А я не последнее лицо в государстве.

— Второе, — угодливо подсказала Леди София и изящно закинула ногу на ногу. От этого невинного жеста у Инквизитора на миг перехватило дыхание, и он проследил за круглым коленом, исчезающим под складками темной ткани одежды ситх-леди, и его причудливо вырезанные тонкие ноздри чуть вздрогнули, как будто от сильного гнева, и побелели.

— Второе, — подтвердил Инквизитор, отведя, наконец, взгляд от поблескивающего сапога на высоком каблуке. — Людей нужно успокоить. Показать им, что я… человек. Наше триединство и вполне светское, невинное развлечение расположат людей к нам. Не то пойдут разговоры о темных временах, похожих на правление Дарта Акса — да они уже пошли. Только бунта в столице нам не хватало.

— Зачем вообще было самому лезть на рожон? — язвительно спросила Леди София. — Зачем вы сунулись в драку с этими двумя ассасинами?

— Я шел не на драку, — елейным голосом произнес Инквизитор, вновь причудливо переплетая пальцы рук, и прикрывая этой замысловатой фигурой лицо, словно стараясь скрыть от насмешливо глядящей на него Софии свою злость. — Я шел на переговоры с их предводителем. Не моя вина, что они на меня напали и не смогли отбиться.

— Ой, да бросьте, — с усмешкой произнесла Леди София, прищурив изумрудный глаз. — Как будто вас страшит то, что вас будут бояться. Да вы же всегда предпочитали, чтобы вас боялись!

— Не сейчас, — зло отрезал Инквизитор.

— А что изменилось сейчас? — тут же язвительно спросила ситх-леди, но звонкий шлепок тяжелой металлической ладони о стол прекратил их распрю.

— Лорд Фрес прав, — произнес Дарт Вейдер, и в голосе его проскользнули стальные ноты, дающие спорщикам понять, что его слово будет последним. — Вы должны быть там. Мы должны быть неразделимы и едины. Это должны видеть все. К тому же, — продолжил Вейдер, удостоверившись, что он всецело завладел вниманием Триумвирата, — вы должны будете поближе узнать Аларию, расположить ее к себе.

— Для чего? — совершенно искренне удивилась Леди София.

— Я слышал, — небрежно ответил Дарт Вейдер, — что вы занимаетесь клонами. Это прекрасно; я даже готов дать вам для изучения свои образцы, — он улыбнулся, припоминая что-то свое, — те самые образцы, которые вы добывали с таким трудом. Но вы должны будете научиться изготавливать клонов, таких же, как Алария. Вы должны научиться; мне это нужно, я так хочу.

София гневно вспыхнула, но смолчала; в голове ее вихрем пронеслись мысли о том, что болтливому Инквизитору неплохо было бы оторвать язык, и ее глаза гневно уставились в его беспечное, улыбающееся лицо.

— Вот и договорились, — произнес Лорд Фрес, легко поднимаясь. — Значит, вы тоже будете у меня. Только прошу вас, — он с пренебрежением оглядеть леди-ситх, и на лице его написалась легкая брезгливость, — оденьтесь во что-нибудь другое. У меня соберется все высшее общество. Не хотелось бы конфуза.

* * *

"Приглашение на бал, значит, да? Ну что же, господа, если отказать я вам не могу, то хоть… порадую своим присутствием", — коварно думала София оглядывая свое отражение в огромном, в полный рост, зеркале.

А оно (отражение) было весьма и весьма привлекательным, если не сказать больше: на женщине было надето длинное черное, облегающее фигуру как вторая кожа, платье с глубоким вырезом на спине, но глухо закрытое спереди, подчеркивало, однако, взору соблазнительные полукружия груди, сквозь тонкую ткань. Шелковые кольца черных волос нежно обрамляли бледное лицо с ярким цветком алых губ и блестящим водопадом ниспадали за спину.

Ее руки, обычно скрытые черными кожаными перчатками, теперь были затянуты в изящные атласные, обнимавшие тонкие руки до локтя. На ногах красовались черные бархатные туфельки на тонкой шпильке, придававшие ее походке поистине соблазнительную грацию. С каждым шагом ее точеная стройная ножка мелькала в разрезе платья, на секунду соблазняя и в следующий миг скрываясь за тяжелым шелковым шлейфом.

Должно быть, многие гости не признали бы в этой соблазнительной женщине грозную леди-ситх, занимающую свое место по левую руку от трона Императора. Не было ни жесткой ухмылки, и ее вечно напряженные брови и насмешливый взгляд сменился другим — притягательным, пленительным, взирающим в самые глубины души.

Статус позволил Леди Софии явиться первой, раньше Императорской четы, не теряя при этом лица, хотя сама она хмурилась от неудовольствия и покусывала губы, понимая, что в смеющихся глазах Инквизитора будет написано одно только слово — "спешила"; на встречу с ним спешила.

По оживлению имперских гвардейцев, спешно оцепляющих место прибытия ситх-леди, Инквизитор безошибочно определил, что прибыла именно она, и, извинившись, отошел от группы моффов, с которыми беседовал до этого момента.

Поднимаясь с поистине королевской грацией, с подчеркнуто ровной спиной, по лестнице ведущей на верхнюю террасу, Леди София с неудовольствием отводила взгляд от возвышающегося над нею Инквизитора, ожидающего ее в конце ее пути, и предпочитала думать о чем-то другом.

Хотя Лорд Фрес говорил всего лишь о приеме в честь его странного заработка (как он выразился), прием обещал быть полноценным имперским мероприятием.

Выбранный для этого дворец был оцеплен гвардией Люка Скайуокера, и сам начальник охраны, хоть и был в списке приглашенных, нет-нет, да прогуливался, проверяя надежность постов.

Моффы, пользуясь случаем, разумеется, попытаются приблизиться к Дарту Вейдеру; разумеется, последует целый список просьб самого разного свойства, и сеть интриг.

С Инквизитором эти фокусы не проходили; он примерно окоротил жалобщика, чьи намеки на некомпетентность Лоры Фетт достигли ушей ситха — примерно на голову… укоротил, если быть точнее, — и больше его никто не посмел тревожить.

К Леди Софии не обращался никто; то ли потому, что ее никто всерьез не воспринимал… то ли потому, что все просьбы она просто-напросто забывала, едва переступив порог своей лаборатории.

Значит, сегодня выстроится очередь к Дарту Вейдеру.

Насчет него София не имела никаких иллюзий; этот прием Вейдер одобрил не просто так, ситх рассчитывал поиметь с него какую-то свою выгоду, а не просто продемонстрировать подданным подобие светской жизни. Кажется, дело в этой маленькой куколке, в Аларии. Вейдер просто задвинул ее в темный угол, как ненужную вещь, и больше оттуда не доставал. Он не выказывал никаких мыслей относительно ее существования, вообще никаких, но Леди София чувствовала, как вибрирует тонкая натянутая струна Силы, протянувшаяся от ситха к ней. Он словно боялся обратить на нее свое внимание; заговорить с нею. И потому откладывал их встречу все дальше и дальше.

Теперь же, в людном месте, да еще и с подачи Лорда Фреса… да, наверное, именно этого он хочет. Еще раз глянуть в безопасной близи на такое знакомое ему лицо…

Лорд Фрес тоже наверняка преследовал свои цели. Интересно, какие? Пригубив бокал вина, принимая восторженные, чересчур восторженные поздравления, глядя в глаза поздравляющим, что хотел бы он увидеть? Кто-то мог бы ошибочно подумать, что Инквизитор хочет покрасоваться и пожать лавры. Да и как было не подумать такое, глядя в его улыбающееся лицо, в сверкающие глаза?

Но это была одна из обычных его масок; и под смешинками нет-нет, да и проскальзывало стылое, внимательное, жуткое выражение. Что он хотел услышать, выслушивая цветастые похвальбы? Кого он выискивает среди гостей?

И она сама… зачем ей этот прием? Зачем она явилась на него? Все преследуют свои цели. Какая цель ее?

Миновав последнюю ступеньку, Леди София, беспристрастно глядя в лицо встречающего ее хозяина вечера, встала рядом с Инквизитором, и, с трудом выдерживая его бесстыжий оценивающий взгляд, вздернула подбородок.

— Леди София, — ей пришлось подать Инквизитору руку, несмотря на то, что от него веяло каким-то болезненным любопытством, интересом к ней, и он, рассматривая выбранный ею наряд, был излишне откровенен в своих взглядах. — Совершенна.

Он склонился и чуть коснулся губами атласной гладкости перчатки, обтягивающей руку женщины.

Леди София перенесла его поцелуй молча; лишь шрам на плече отчего-то налился кровью и запульсировал ломающей, жгучей болью, словно сайбер только покинул пробитое плечо.

— И какова официальная версия проведения этого мероприятия? — поинтересовалась Леди София, вглядываясь в залитый светом зал за спиной Инквизитора. — Напоминает по размаху бал у Акбара, только тогда повод был… покрупнее. Не пара неудачников, а полномасштабная военная операция.

Инквизитор хохотнул, игнорируя ее язвительную колкость, и сделал широкий жест, приглашая ее пройти к остальным гостям.

— Официально, — сладко произнес Инквизитор, — я просто пригласил гостей. Лично я. Просто захотелось неформального общения. Разве для этого нужен повод?

Он галантно предложил руку ситх-леди, и ее атласные пальчики скользнули по его бронированному локтю, Инквизитор и Исследователь рука об руку прошли в зал, полный гостями, и люди расступались, почтительно пропуская и обходя стороной эту пару.

Нетрудно было догадаться, куда Инквизитор вел свою прекрасную гостью. Ситх-леди могла поклясться, что до этого, кружа по залитому бальным светом залу, переговариваясь с гостями, он попросту расставлял людей в том порядке и рядом с теми, как задумал с самого начала, как шахматные фигуры перед началом какой-то увлекательной партии, начало которой уже было давно разыграно, а теперь предстояло увидеть ее финал, или же какую-то подстроенную Инквизитором интригу.

Ее он подвел к группе людей, удобно устроившейся прямо у столика с шампанским. Три дамы и высокий забрак, неловко топчущийся рядом с ними.

Лора, Виро, Алария и Аугрусс.

"Даже сейчас он думает о работе, — с неудовольствием подумала София, царственно опускаясь в предложенное Фресом кресло. — Можно было догадаться, что бал всего лишь прикрытие для какого-то его очередного плана…"

Вновь пришедшую Леди Софию приветствовали — дамы вежливо склонив головы, забрак подобострастно согнувшись вдвое. София, недовольно поморщившись, кивнула им в ответ, пожалуй, слишком холодно, и приняла из рук Инквизитора бокал с золотистым вином, пронизанным нитями играющих пузырьков. Ее точеная ножка соблазнительно выглянула из разреза, показавшись до самого бедра, вызвав чересчур живой интерес у Инквизитора, и Леди София, небрежно закинув ногу на ногу, прикрыла разрез складками платья.

— Позвольте познакомить вас, Леди София, — произнес Лорд Фрес, жестом указывая на собравшихся. — Губернатор Аугрусс. Тот самый, который так опрометчиво подставил под удар наши силы при Зиосте.

Рекомендация Аугруссу была дана самая препоганая. Забрак нервно вздрогнул, его крупное тело как-то нелепо двинулось, словно его внезапно то ли перекосило спазмом, то ли он просто не решил, в какую строну ему двигаться, и он неуклюже подступил поближе к ситх-леди, и казалось, что под ее суровым немигающим взглядом его алая кожа как-то потускнела от страха.

— Я хотел бы, — заявил Инквизитор, издеваясь, глядя умирающему от ужаса забраку прямо в глаза, — чтобы вы пригласили его в свою лабораторию и взяли у него образцы крови и тканей. Владыка требует результата; ему нужны ваши работы, а для ваших работ нужны качественные образцы. Господин Аугрусс, несмотря на свою некоторую… некомпетентность, производит на меня впечатление очень сильной и здоровой особи. Так что его вклад в науку будет как нельзя более кстати. Это касается всех присутствующих, — произнес Инквизитор, насладившись сполна ужасом, написанным на лице забрака и переведя, наконец, свой льдистый взгляд на дам, — я просил бы вас всех найти время и прийти в лаборатории к Леди Софии. Не заставляйте меня потом напоминать вам об этом.

Он приподнял бокал словно в знак приветствия, чуть пригубил его и отошел встречать прочих гостей.

— Итак, — произнесла Леди София сухо, безразлично разглядывая свой бокал с шампанским, — вы слышали Инквизитора. Завтра ожидаю всех вас у себя. Это не мое желание, и не его прихоть; это веление Императора. И его следует выполнить.

— И мне прийти тоже? — серебристым голоском произнесла Алария, и Леди София перевела на нее тяжелый взгляд.

— Чем вы отличаетесь от остальных? — спросила София, буравя красавицу взглядом. — Или у вас есть основания думать, что приказы Императора вас не касаются?

Красавица-клон была одета поистине с королевским шиком.

София не стала гадать, были ли припрятаны роскошные наряды в ее нищенском узелке, который она пронесла с собой, или же она каким-либообразом выпросила их… гхм… у кого же она могла выпросить себе такую роскошь, интересно?

На Аларии было надето длинное богатое темно-синее платье, с искусной вышивкой по подолу, выгодно подчеркивающее ее стройную талию, стянутую жестким корсетом, с оголенными плечами и грудью, соблазнительно выглядывающей из-за слишком низко опущенной изысканно-прямой линии декольте, с длинными рукавами, изящно лежащими тончайшими декоративными складочками на плечах девушки. Платье было практически лишено каких-либо украшений, его главным украшением была сама Алария, такая тонкая и нежная. Ее кудрявые волосы были зачесаны наверх и собраны в жгут на затылке, низвергающийся на плечи блестящей лавиной. Юное темноглазое личико, практически лишенное косметики и блистающее своей естественной, чудесной красотой, выглядело невинно и свежо, и только ворочающая в глубине ее души тьма напоминала о том, насколько обманчив этот свежий привлекательный образ…

— Нет, конечно нет, — торопливо произнесла Алария пылко, прижимая к обнаженной груди ладони. Этот невинный жест вызвал у ситх-леди едкую усмешку, она потянулась Силой к Аларии и чуть коснулась темноты, наполняющей изнутри эту великолепную, юную оболочку, заставляя ее шептать и шелестеть угрожающими скрипучими голосами, и Алария осеклась, поняв, что ее игра и яркий, нарядный вид напрасны, что они выглядят фальшиво перед тем, кто смотрит глубже.

— Дарт Вейдер, — четко произнесла Леди София, и ее голос зазвучал неприятно, режуще слух, как дребезжание железного листа, — насчет вас отдал особое распоряжение. Он желает знать, что вы такое. И он узнает это, даже если мне придется разобрать вас на молекулы. Не вынуждайте меня делать это.

— Я не буду, — прошептала Алария, отшатываясь, в уголках ее прекрасных глаз вновь заблестели слезы, яркие губы печально дрогнули, словно из них вот-вот готовы были вырваться рыдания. Она продолжала играть навязанную ей роль так, словно эта модель поведения была записана на какое-то проигрывающее устройство и постоянно прокручивалась в ее мозгу, так, словно иного образа вести себя Алария просто не знала, не могла себе позволить, так, будто это было ее натурой, хотя ее мысли, прокручивающиеся в голове, складывались совершенно в ином порядке. Манера речи, слова — все было другим, словно два разных человека были втиснуты насильно в одно тело.

* * *

Тьма, пульсируя, набирая силу, приближалась, наползала, накрывала собой все больше территории, и казалось, что праздничная музыка стынет, глохнет, перебитая оглушительной тишиной этой зловещей темноты.

Лорд Фрес, покручивая бокал в длинных пальцах, вопросительно поднял глаза на Дарта Вейдера, его взгляд словно вопрошал: «Вы слышите это, Повелитель?»

И Вейдер чуть заметно, согласно кивнул, прислушиваясь к тому, что нашептывала ему темная сторона Силы.

— Людей увести не удастся, — заметил Лорд Фрес как бы между делом, располагаясь на своем кресле еще вольготнее, словно ничего не происходило, словно он намерен провести здесь весь вечер. — Тот, кто идет сюда… интересно, за кем он идет? Люк Скайуокер встретит его… а потом?

— Потом его встретим мы, — спокойно ответил Дарт Вейдер. — Зачем он явился, интересно?

Лорд Фрес, потягивая шампанское, рассеянно поглядывал в зал, наполненный танцующими.

— А вот и ответ, — бросил он, заметив пробирающуюся между людей Аларию. — Встречу ее, пока она своей истерикой не подняла панику.

Он неторопливо встал и оправил алые складки струящегося из-под брони нежного шелка.

Ева, до того о чем-то увлеченно разговаривающая в компании жен моффов, словно заметив шевеление яркого пятна на периферии ее зрения, тотчас осеклась и перевела взгляд на фигуру Инквизитора, неторопливо оправляющего свой алый шлейф, в ее глазах промелькнула тревога.

Но Дарт Вейдер с невозмутимым лицом неподвижно сидел на месте, и его лицо не выражало ничего — ни беспокойства, ни волнения, ни страха. Даже его руки, обычно выдающие его настроение, на этот раз были абсолютно спокойны и расслабленно лежали на подлокотниках кресла.

Несколько секунд Ева всматривалась в его ртутно сверкающие пальцы, словно желая заметить хоть малейшее движение, но его не было; она словно нехотя обернулась к окликающим ее женщинам, рассеянно ответив на повисший в воздухе вопрос.

Дарт Фрес успел перехватить Аларию совсем близко, она почти вывалилась из удерживающей ее толпы, и едва не закричала от ужаса, что абсолютно точно посеяло бы панику.

Ухватив ее за обнаженные плечи, стиснув с такой силой, что, казалось, даже грудная клетка девушки стала меньше, и грудь ее едва не вывалилась из ставшего большим платья, он практически впихнул ее обратно в толпу, и ее испуганный вскрик потонул в праздничном шуме.

— Тихо, тихо, — шипел Инквизитор, все так же до боли стискивая бьющуюся в приступе паники Аларию, утаскивая ее все глубже и глубже в толпу, исчезая вместе с нею из поля зрения Императрицы. — Прекратите кричать, или я вам шею сверну, тупая истеричка. Вы что, хотите паники? Давки? Вы хотите, чтобы обезумевшая толпа вас растоптала? Замолчите сейчас же. Кто вас надоумил прибежать биться в истерике у Трона Владыки?!

Алария, казалось, была на грани срыва; всхлипывая, давясь словами и странными бесслезными рыданиями, она билась в его руках, и ее прекрасное лицо было перекошено и жалко.

— Кто это? — деловым тоном поинтересовался Инквизитор, слегка ослабляя хватку.

— Это Малакор Строг, — жалко всхлипнула Алария.

— Зачем он пришел сюда?

— Он пришел убить меня!

— Зачем ему это нужно?

— Вы не понимаете?! — вскрикнула Алария, не сдержавшись. — Вы не понимаете?!

Лорд Фрес, почти не размахиваясь, влепил ей хлесткую пощечину, прервав горячечные рыдания, не позволяя истерике вновь накрыть девушку с головой, и она поперхнулась всеми теми словами, что готова была выть и орать на весь зал.

— Повторяю вопрос, — произнес Дарт Фрес спокойно, внимательно рассматривая движущихся вокруг них гостей сосредоточенным взглядом. — Зачем ему это нужно?

— Убив меня, он рассчитывает оставить Фобис себе!

Инквизитор разжал пальцы, сжимающие нежные плечи девушки и отпихнул ее от себя, оттолкнул так брезгливо, словно это была не прекрасная женщина, а какое-то гнусное, отталкивающее существо.

Словно пестрая черно-красная рыба меж водорослей, почти не встречая сопротивления, Инквизитор, ловко лавируя меж гостей, прошел через весь зал, по пути делая знаки гвардейцам, указывая им, какие места они должны занимать, куда следует перенаправить силы, и какие входы и выходы перекрывать.

Немного погодя за Инквизитором последовала и Леди София, заметившая движение в зале и проследившая за передвижениями Лорда Фреса и увидевшая рыдающую в толпе людей растрепанную Аларию.

…Тьма, ощутимая, видимая, густая и липкая, как потоки самой черной смолы, подкатывалась к самому подножию лестницы, ведущей наверх, к гремящему балу, и казалось, что горящим голубым лучом лайтсайбера Люка Скайуокера, опущенным вниз в ожидании, можно было резать эту клубящуюся подступающую черноту, в наползающих кипящих чернильных объятьях которой Сила молодого джедая горела как сорвавшаяся с небосклона звезда.

Начальник охраны предпочел сам встретить незваного гостя, прежде всех, прежде своей гвардии. Ощущая надвигающую грохочущую мощь, молодой человек был спокоен и, поигрывая рукоятью лайтсайбера, привычно лежащей в ладони, мысленно прокручивал все возможные варианты развития событий.

Подошедший к подножию лестницы, облаченный в странные темные длинные, до самой земли, одежды, был высок, мощен, широкоплеч, сложен атлетически. Пожалуй, он лишь немногим уступал в росте и комплекции Дарту Вейдеру, и уж точно превосходил тонкого Лорда Фреса.

Рассматривая накидку, надетую поверх одеяния, напоминающего по описанию одежду убитых Инквизитором рыцарей, массивные наплечники, древние латы, защищающие руки и грудь неизвестного, Люк машинально отмечал все возможные уязвимые места в защите незнакомца, и находил, что их не так уж много.

Руки неизвестного, защищенные колючими чешуйчатыми, устрашающего вида перчатками, лежали на широком поясе, к которому был прикреплен лайтсайбер с вычурной рубчатой рукоятью, а из-под низко надвинутого на лоб капюшона горели странным, неестественным светом раскаленные до сияющего фиолетового металлического блеска глаза.

Он увидел, почуял Люка еще издалека, но остановился только подойдя почти вплотную к заступившему ему дорогу джедаю, не дойдя всего несколько шагов, и кипящие смоляные потоки его Силы обняли, обхватили ступени, подбираясь к ногам неподвижно стоящего джедая.

Люк нехотя глянул вниз. Темнота, подбираясь к нему, прихватывала его обувь, и откатывалась, как живое существо, обжегшись и испугавшись.

— Джедай, — глухим голосом произнес неизвестный, одной рукой снимая капюшон, отгоняя тень, укрывающую его лицо, и рассыпая по плечам длинные блестящие смоляные волосы. — Уйди с моей дороги. И я оставлю тебе жизнь.

Лицо неизвестного под капюшоном, пожалуй, чрезмерно бледное, оказалось на удивление обычным, человеческим, и эта нормальность вкупе с угрожающей Тьмой были страшнее всего. Казалось, что это был еще достаточно молодой человек с высокими азиатскими скулами, с миндалевидным восточным разрезом глаз, привыкших смотреть исподлобья тяжелым прожигающим взглядом, с крупными губами и прямым носом. То ли ронин, то ли наемный убийца, огромный, сильный, с копной черных волос, кое-как собранных на макушке в хвост и заплетенных в тонкие косы по бокам. Если бы не пугающая, практически мертвенная бледность его кожи, отливающей каким-то неестественным, синтетически цветом, и ненормальные, аномальные фиолетовые глаза, его можно было бы назвать привлекательным.

— Я не позволю тебе пройти дальше, — просто ответил Люк. — Я отвечаю за сохранность этого места и людей, находящихся там. Если ты пройдешь дальше, мне незачем будет жить.

Он угрожающе поднял вверх голубой луч сайбера, разрезая клочья черной дымной тьмы, пытавшейся окутать, погасить сияющий клинок, и чуть отвел его назад, изготавливаясь к схватке, становясь в традиционную позу готовности, и неизвестный, чуть качнув головой, неторопливо снял с пояса рукоять лайтсайбера.

Эта неторопливость была обманчивой, ловушкой для неопытных. Практически одновременно с вырвавшимся на свободу ярким фиолетовым лучом сайбера такая же нестерпимо-раскаленная молния Силы сорвалась с чешуйчатых пальцев и ударила в то место, где стоял молодой джедай, стараясь испепелить его.

Голубой луч, ловко разрезав коварную тьму, кинулся наперерез раскаленной смерти и успел перехватить ее, искрящуюся и трещащую, поглощая ее жгучую энергию и сводя на нет ее убийственную силу.

Молодой джедай, напрягши все силы, удержал дрожащий и гудящий меч в руках, и сам выбросил вперед руку, выставляя между собой и врагом тонкую прозрачную полусферу, о которую с треском разбилась следующая пущенная молния, разбрызгивая раскаленную плазму.

Буквально в один скачок, сквозь исчезающую невидимую тонкую пленку защиты, Люк оказался рядом с неизвестным и его меч скрестился с фиолетовым лучом нападающего, Джем Со против Джем Со, как отражение в зеркале.

Превознося грубую силу и мощь, стиль Джем Со базировался на широких, мощных ударах, а также на контратаках, проводимых сразу после парирования удара противника, и Люк, часто тренировавшийся с Дартом Вейдером и привыкший выдерживать и мощь его ударов, и тяжесть его тела, которую ситх вкладывал в каждый свой удар, не щадя сил, легко выдержал мощь, противопоставленную ему его более высоким соперником. К тому же, у более легкого Люка было преимущество — его скорость, его проворность.

Разгоняя клубящуюся тьму, разрывая ее в клочья, Люк теснил соперника прочь от лестницы, и черные щупальца, расползшиеся по земле, испуганно забирались обратно под развевающиеся темные одежды, обожженные светлой Силой джедая.

Гвардейцы Люка, как по команде, выстроились на верхней площадке, наставив на дерущихся оружие, и из полумрака, смешанного со струящимся из здания светом, неторопливо выступила высокая фигура в ярких черно-красных одеждах.

С минуту Инквизитор наблюдал яростную рубку у подножия лестницы, пока из-за его спины не выступила вторая фигура, массивнее и выше, укрытая до самой земли плащом.

И третья, маленькая гибкая фигурка женщины, чуть покачиваясь на высоких тонких каблучках, выскользнула из мрака, и встала рядом с Дартом Вейдером.

Три разума, сплетясь, воссоединились, словно три части единого целого, сверкающей черной отполированной призмы, состоящей из трех причудливых деталей, четко попадающих в пазы друг друга, и Сила троих тоже слилась воедино, практически образовав единую, невероятной, небывалой мощи.

Вмиг вокруг тела джедая, словно отгораживая его ото всего мира непроницаемой отполированной блестящей мраморной черной стеной, образовался защитный трехсторонний экран, заключая внутри себя светлую звезду его Силы, и фиолетовый клинок, не успев опуститься, встретиться с сайбером джедая, со всего размаху обрушился на полированную стену и выбил целый сноп искр и пламени.

Люк, опустив меч, отступил вглубь защитной фигуры, и его противник, переводя дух после схватки, тоже отступил прочь. Фиолетовый луч в его руке погас; и темнота вновь налила все кругом чернильными водами.

— Кто ты такой? — поинтересовался Дарт Вейдер, сверху разглядывая стоящего неподвижно ронина.

— Малакор Строг, — ответил тот.

— На что ты надеялся, придя сюда? — произнес Дарт Вейдер, глядя в бесстрастное бледное лицо, обращенное к нему. — Разве ты не знал, что здесь находимся все мы?

— Знал, — хрипло ответил неизвестный, сверкая странными фиолетовыми глазами.

— Зачем ты пришел сюда?

— Мне нужна Алария.

— Почему ты решил, что мы отдадим тебе ее?

— Зачем вам она? Вы рискнете из-за такого никчемного существа?

Губы незнакомца изогнулись, но в этом движении лица не было ни презрения, ни удивления, ни злости. Всего лишь одна маска сменилась другой, ненастоящей, неподвижной.

— Не отдадим. Рискнем.

— Отчего? — произнес ронин, но в его глуховатом голосе не было ни удивления, ни насмешки. Он не только выглядел как неживой — он и говорил так же.

И чувствовал.

Точнее, он ничего не чувствовал.

Эта прекрасная, сильная, тренированная оболочка, все сто килограммов мышц, внутри были налиты чернотой такой темной и непроглядной, словно сама смерть была помещена в тело этого человека.

— Оттого, — в тон ему ответил Дарт Вейдер, — что нельзя просто так прийти ко мне и взять то, что хочется. Убить того, кого хочется. Здесь все мое. Даже если оно мне не нужно.

Ронин медленно обошел вращающуюся черную прозрачную призму, защищающую от него Люка, и медленно ступил на лестницу, с которой его гнал джедай.

Трое наверху стояли неподвижно, не шевелясь.

Ступенька за ступенькой он приближался к Триумвирату, и его страшная, всепожирающая, наполненная воплями умирающих и страдающих безумцев тьма бежала впереди него, протягивая жадные голодные щупальца к замершим наверху ситхам, соскальзывая с полированной гладкости их слившихся воедино мощи.

У подножия верхней площадки он встал, осматривая всех троих своим неживыми, ненастоящими глазами, поочередно заглядывая внутрь каждого, прикасаясь к темной сути, наполняя душу каждого.

— Женщина, — произнес он глуховато, наконец, но в его безжизненном голосе неожиданно прорезалось такого жгучее, сильное чувство, что Лорд Фрес вспыхнул до самых бровей, налился обжигающим румянцем.

Это было сильнее, чем желание.

Это было порочнее, чем похоть.

Это было опаснее, чем смерть.

Презрение.

Ничтожность.

Оскорбление и унижение.

Это было все равно, как если бы этот неживой, страшный человек положил бы руку на живот женщины и бессовестно провел ею вниз, меж ее ног.

Все равно, что его чешуйчатые пальцы сжались бы на ее лице, дробя и кроша кости в страшном захвате.

Все равно, что стальные когти, разорвали облюбованное Лордом Фресом тело, к которому ему прикоснуться так и не позволили, и, вероятно, уже не удастся никогда…

От этой мысли ситх ощутил, как волна ярости, щедро сдобренной досадой, накатывает на него, и Дарт Фрес рванулся было вперед, вновь вспыхнув от гнева, но Дарт Вейдер остановил его, преградив путь рукой.

Леди София неторопливо сняла сначала один туфель, затем второй, и, ступив босыми ступнями на холодные плиты, сделала шаг вперед, к чудовищу, притаившемуся в теле человека.

— Почему она? — отчасти ревниво произнес Лорд Фрес, яростно стискивая рукоять сайбера, который он с удовольствием скрестил бы с пришлым убийцей, и голос его дрожал от гнева.

Позволить увести у себя из-под носа объект своего вожделения?!

Невыносимо.

Невозможно!

— Потому что он счел ее самым слабым звеном, — ответил Дарт Вейдер. — Он хочет попробовать нас на прочность.

— Это опасно! — вспылил Лорд Фрес, глядя, как Леди София неторопливо приближается к ронину.

— Да, — ответил Дарт Вейдер.

Между тем хищные щупальцы темной Силы оплели тело женщины, стиснули ее и подняли вверх так, будто взяв рукой и поднеся как можно ближе к фиолетовым горящим глазам.

Темнота рвала, терзала женщину, пытаясь поглотить ее сверкающую отполированную Силу, растворить в своих беснующихся, кричащих мертвыми голосами струях, практически срывая с нее одежду, вцепляясь в волосы, стягивая тугой лентой мышцы, вцепляясь в кожу, словно и ее пытаясь сорвать с тела, обнажив алое мясо.

Но София по-прежнему держала спину гордо и ровно, хоть и дрожала всем телом от раздирающих прикосновений его темноты. Она позволила его сущности прикоснуться к себе, проникнуть в себя, в свою кровь, в свое живое сердце и пронизать ее дыхание.

Черные лохматые нити чернильной Силы опутывали Софию все плотнее, натягиваясь, и, казалось, еще немного — и они разрежут, раздробят ее тело на мельчайшие кусочки, разотрут в кровавую пыль.

Но ее собственная Сила, темная и крепкая, как отполированный гранит, прятавшаяся в глубине ее души, вдруг рванула, словно бомба, безжалостно и мощно кроша и разрывая стягивающиеся на женщине путы.

Тонкая рука Леди Софии, нащупав брешь в расползающихся под ее натиском стискивающих ее жестких потоках, одним неторопливым, плавным движением прорвала оплетающую ее черную паутину, и, протягивая Малакору что-то, леди ситх произнесла совершенно спокойным голосом, словно это не она растворялась сейчас в кипящем потоке:

— Это ваше. Возьмите.

Малакор, оторвав горящий взгляд от лица Леди Софии, полустертого, почти растворенного в лохматом борющемся мраке, перевел взгляд на протянутую к нему руку.

Ситх-леди протягивала ему два изодранных, окровавленных пояса с прикрепленными к ним сайберами мертвых джедаев.

Малакор протянул чешуйчатую руку и его закованные в металл пальцы сомкнулись на изодранной и обожженной коже поясов.

Его тьма отступала, расплетала спутанные жесткие струи, скользя по острым граням Силы Софии и опуская Леди Ситх обратно, и скоро ее ступни вновь коснулись холодных плит.

Из-за отполированной стены мрака проступило ее бледное, дрожащее, но спокойное лицо, белая шея, блестящий шелк ее платья, последние клочья дикой мощи Малакора таяли на плитах под ногами женщины.

Малакор, чуть поморщившись с досадой, сделал шаг назад, на ступень вниз.

Его фиолетовые глаза вновь осмотрели по очереди всех троих, словно оценивая.

— Алария моя, — произнес Дарт Вейдер. — Она рассказала мне о Фобисе. И решать, жить ей или умереть, буду я.

— Хорошо, — бесцветным голосом ответил Малакор. — Но, может быть, ты согласишься выслушать меня?

— Почему я должен это сделать?

— Эту тварь нужно уничтожить, — равнодушно ответил Малакор. — Я создал ее. Я вызвал ее дух из небытия и поселил ее в это тело, я знаю, на что она способна.

— Я послушаю тебя, — ответил Вейдер.

— Не сегодня, — ответил Малакор. — Я потратил много сил; я должен восстановиться.

Он неторопливо надел капюшон на голову, сверкнул в последний раз яркими глазами и, развернувшись, сбежал вниз по лестнице, мимо Люка, ожидающего развязки этого странного поединка, мимо гвардейцев, целящихся в него, и скоро исчез из виду.

Дарт Вейдер молча проводил взглядом странного гостя; нельзя было сказать, что он неудачливый убийца. И нельзя было сказать точно, что он пришел убивать. Однако, Император не сказал ничего. Он развернулся и так же молча проследовал обратно, к гостям.

Лорд Фрес, подобрав туфли, оставленные Леди Софией, подошел к ситх-леди. Ее бил крупный озноб, как, впрочем, и его; он склонился, помогая ей обуться, и его рука, придерживающая ее ногу за щиколотку, тряслась от бессильной злобы.

— Вы поступили опрометчиво, — грубо и даже зло произнес он, бесцеремонно надевая на ее дрожащую ступню туфельку. — Он мог вас убить. Я попросил бы вас..! — голос ситха сорвался практически на злобный крик. — Я попросил бы вас не геройствовать! Драться — это удел мужчин, а ваше дело — перебирать склянки в вашей лаборатории!

Он выпрямился, поднявшись с колена, и, заложив руки за спину, взглянув уничтожающе в лицо женщины, крепко сжимая губы. Она хорошо знала этот жест; так Лорд Фрес прятал руки тогда, когда очень хотел ударить, но по какой-то причине считал это действие неприемлемым.

Или просто не хотел пачкаться.

— Хорошо, что вы приняли мое предложение прийти на сегодняшний прием, — произнес он, наконец, совладав с душащей его злобой и вернув своему голосу и дыханию покой. — Мне нужно многое с вами обсудить. Многое. В том числе и то, какое место вы занимаете в Триумвирате, и как себя нужно вести в соответствии с этим местом.

— Это не может подождать? — слабо попыталась отказаться София, но голос Фреса вновь яростно загрохотал, расплескивая гнев.

— Не может! — выкрикнул он, и его глаза, казалось, готовы были пожрать женщину. — Это важный разговор! И не менее важное дело! Извольте сегодня же, — он практически зашипел, сузив глаза до двух черных щелочек, — явиться в мои апартаменты. Я распоряжусь, вас проводят.

Круто развернувшись, так и не осмелившись опустить руки, сцепленные за спиной, он быстрым шагом последовал за Императором.

* * *

Лорд Фрес сидел в своем любимом сером бархатном кресле, расслабленно откинувшись на мягкую спинку, прикрыл глаза. Со стороны можно было подумать, что ситх медитирует, или даже спит, на деле он только мастерски притворялся, ожидая визита одной леди. Звук ее каблуков мерным звоном разносился по холлу и внезапно затих — леди София замерла перед золоченными дверьми апартаментов Инквизитора, борясь с раздражением и желанием тотчас же покинуть это место.

— Входите, — негромко, немного насмешливо произнес Лорд Фрес, не открывая глаз. — Чувствуйте себя… как дома.

— С чего такая любезность? — начала София, входя в святая святых второго человека в Империи, и на миг замерла, то ли удивленная, то ли и вовсе потрясенная мягкой и уютной обстановкой личных комнат Лорда Фреса.

Сам хозяин сидел в большом пепельно-сером бархатном кресле, и его всегда грозный, холодный и отстраненный лик, казалось, был рассеян теплым светом камина, в котором догорали последние угли редкого ароматного сандалового дерева. Свою жестокую личину Инквизитора, хладнокровного убийцы, он, казалось, оставил за порогом, позволив себе, тому человеческому, что еще осталось на дне его темной души, несмело вынырнуть и светлым образом отразиться на красивом, как показалось Софии, лице.

Он выглядел так, словно время над ним не властно, словно волшебным образом ситх остановил его течение, и заставил иногда — в такие моменты — и вовсе поворачиваться вспять… словно ему и правда было всего лишь немногим больше двадцати пяти, и тьма только начинала пускать свои корни в его сердце…

— Так о чем… вы поговорить хотели? — немного несмело начала София, не желая нарушать эту хрупкую странную гармонию, которая царила в покоях Инквизитора.

— О чем? — он открыл глаза, которые на миг поразили Софию своей ясностью и чистотой, но в следующую же секунду Инквизитор улыбнулся, немного насмешливо, как это делал обычно. — На самом деле мне просто не хватает общения, леди… Вам, я полагаю, тоже иногда хочется выйти за пределы лаборатории, чтобы просто посмотреть в глаза людям, перекинуться парочкой ничего не стоящих фраз… Ощутить себя человеком — этого вы жаждете? Так вот, хочу предоставить вам такую возможность. Предлагаю вам разделить этот вечер со мной.

— С вами? — гневно выплюнула София, багровея на глазах. Ее спокойное и прекрасное лицо вспыхнуло злостью, Фрес, однако похоже ожидал чего-то подобного… он был спокоен и лишь слегка улыбался уголками губ. — Вы позвали меня лишь затем, чтобы поболтать?!

— Мое общество ничуть не хуже любого другого из разумных, но для вас… безопаснее. Я не причиню вам вреда.

Лорд Фрес, толкнувшись всем телом, поднялся с кресла и практически одним шагом преодолел расстояние, разделяющее их с Леди Софией, и его зловещая темная фигура нависла над маленькой хрупкой женщиной, серые глаза заглянули не только в ее зрачки — разъяренные, горящие, точно раскаленные угли, — но и в саму душу.

— Я же сказал, — произнес он, улыбаясь так приветливо и так обаятельно, как только умел, ласково обводя нежный овал ее лица тыльной стороной руки, едва прикасаясь, словно боясь обжечься, — что хочу всего лишь познакомиться поближе. Узнать вас. Мы давно с вами союзники; однако же, и словом не перекинулись. Отчего? Вы боитесь меня? Я вам неприятен?

София лишь упрямо отвела взгляд, сделав вид, что рассматривает вычурные тени темных занавесок или изучает витиеватую резьбу на ножках массивного стола из черного дерева.

— Вы не самый приятный тип — это верно! — наконец собравшись с духом, она рассмеялась звонко и громко, отбросив волну иссиня-черных волос за спину, нечаянно открывая взору ситха нежную беззащитную шею. — Но, дело не в этом, — уже мягче продолжила она, закусив алую губку. — Просто сейчас не лучшее время для… знакомства.

— Вот как? Не самый приятный? — произнес Инквизитор, подступая близко, максимально близко к ситх леди, опираясь рукой о стену за ее спиной, буквально зажимая женщину в крохотном пространстве, не давая ей возможности ни отстраниться от него, ни отвернуться. — И чем время сейчас плохо для знакомства?

Алые угасающие языки пламени, облизывающие рдеющие угли, бликами ложились на лица, золотом танцевали на губах, почти соприкасающихся, и в отсветах угасающего пламени лицо Леди Софии становилось то юным и невинным, то пугающе-опасным, а лицо ситха, освещенное причудливой игрой пламени, становилось то на удивление чистым, словно чужим, то словно складывалось из жестких раскаленных в пламени пластин, на алом металле которых сухо и стыло горели пронзительные ледяные глаза.

Лорд Фрес склонился над маленькой ситх-леди, его лицо приблизилось к ее лицу так близко, что, казалось, их дыхания перемешались в ароматном воздухе, а его тонкий нос практически коснулся носика Софии, ласкаясь, и ее ресницы стыдливо дрогнули и опустились, скрывая смущенный взгляд.

Стало совершенно ясно, что веская причина — это всего лишь ложь, уловка, нет никакого спешного и срочного дела, которое им нужно было бы обсудить. Инквизитор просто выдумал его, чтобы подманить Леди Софию поближе и попробовать на вкус ее упрямство.

Однако, несмотря на опасную близость, голос Инквизитора был спокоен, так спокоен, будто он и в самом деле беседовал с женщиной на самые обычные, будничные темы.

— Чего вы хотите на самом деле, Лорд Фрес? — прошептала София тихо, когда он склонился совсем уж близко, и тень от его воротника заслонила отблески затухающего пламени, а его дыхание теперь слышалось прямо возле ее ушка. Ее горячее дыхание тоже коснулось лица Инквизитора, то ли лаская, то ли предупреждая. — На что вы надеетесь, позволяя себе вести себя так…?

— Как? — голос Инквизитора был тих, почти шепот. Он, казалось, жадно принюхивался к аромату, исходящему от волос леди Софии, его глаза метались по ее лицу, плечам, груди, очерченной тонкой тканью, словно наслаждаясь видом женщины, словно желая запомнить каждую ее черточку.

— Так, словно я одна из тех многочисленных женщин, ответивших вам "да", — словно нечаянно Леди София прильнула чуть ближе к ситху, преодолевая те несколько сантиметров, разделявшие их напряженные тела. В момент, когда холодный шелк ее платья соприкоснулся с грубой тканью его куртки, казалось, словно искра проскочила между ними. — Так, словно я так и жажду подставиться под ваши прикосновения, наполненные Силой, и раствориться в океане нечеловеческого блаженства, которое вы обычно дарите вашим многочисленным любовницам…

Она потянулась ближе к ситху, вкрадчиво шепча все эти слова сладким, соблазнительным, завораживающим голосом, почти касаясь губами мочки его уха, отчего его напряженное тело вздрогнуло, ледяные глаза на миг зажмурились словно от сильной боли или от нестерпимо прекрасной ласки, и по его лицу, освещенному пламенем, пошла судорога, на щеках заходили желваки. Однако в следующий миг она отстранилась, вжавшись в стену и стремительно увеличив расстояние между ними, и голос ее стал холодным и резким:

— Вы забываетесь, Инквизитор. Мой ответ был "нет", — она приложила тонкий указательные пальчик, обтянутый черным шелком, к губам ситха, и провела по ним нежно, вкрадчиво, то ли лаская, то ли насмехаясь над ними, хранившими следы привычной презрительной полуулыбки, которой Лорд Фрес одаривал всех и каждого. — Я не хочу… знакомиться с вами. Нет.

— Понимаю, — медленно произнес он, чуть отстранившись и внимательно, даже испытующе глядя в ее глаза. Против обыкновения, его лицо было очень серьезно. — Вы меня боитесь. Я чувствую в вас панический, иррациональный страх. Когда я приближаюсь к вам, он отталкивает вас от меня, словно мы одинаково заряженные полюса магнита. И этот ужас… пожалуй, это единственное, с чем вы не в состоянии совладать. Мне кажется, что если я коснусь вас… хотя бы пальцем… вы забьетесь в истерическом припадке. Однако, это очень странно. Вы не боитесь ничего и никого, — подчеркнув слово "никого", произнес Инквизитор, — даже гнев Владыки вас не пугает. А меня вы боитесь до судорог. Именно поэтому вы меня избегаете. Вы меня боитесь.

— Вас? — в изумрудных глазах мелькнули искорки гнева. — С чего бы мне бояться вас, Лорд Фрес? — ее вкрадчивый голос стал тише. — Вряд ли вы способны причинить мне вред, или хотите пополнить узоры шрамов на моем теле? — с вызов бросила леди ситх, насмешливо кривя губы.

— Понятия не имею, почему вы боитесь, — Инквизитор слегка растерянно пожал плечами и чуть прикусил губу, словно ему было очень досадно. Его ладонь звонко шлепнула по стене и ситх отпрянул от леди Софии, освобождая ее, так же внезапно и стремительно, как до этого приблизился. Он отступил, отвернувшись от женщины, его пальцы неторопливо скользнули по застежке куртки, словно прочерчивая алую полосу на черном фоне, и ситх неторопливо избавился от своей тяжелой брони, оставшись в тонкой алой шелковой тунике, надетой поверх черных узких брюк. Черная куртка была брошена в кресло, инквизитор неторопливо прошел к столику подле него и, наклонившись, наполнил два бокала вином.

— Я всего лишь хочу поговорить с вами, понять, что вы из себя представляете, а вы напридумывали себе ранкор пойми что, — произнес он, с самым спокойным и непосредственным видом приближаясь к Леди Софии и предлагая один из бокалов ей. — Драться с вами я уж точно не собираюсь. Это просто преступление — уродовать такое прекрасное творение природы. Или вы боитесь, что я применю к вам Силу?

На этот вопрос София не знала ответа. Бесспорно, Лорд Фрес был гораздо опытнее нее по части применения Силы, и хотя за месяцы проведенные на Коррибане леди ситх научилась очень и очень многому, уверенности в том, что у нее бы получилось выйти из схватки без последствий, если бы Инквизитор взялся за нее всерьез, не было. С другой стороны… он бы не стал так поступать. Они на одной стороне.

Впрочем, не раз выныривая из покрова медитации, ее преследовали видения, мутные и черные, словно вытканные из самой Тьмы, в которых ситхи, те, кто представляют Триумвират ныне, были по разные стороны. Словно вживую чувствовала она как Сила Императора трепещет от гнева, заставляя дрожать всех, кто становится у него на пути… и видела холодные глаза Инквизитора и его наглую ухмылку. Ослушался приказа. Поступил по-своему. Такого не прощают. Себя в этих видениях София не видела никогда… но не задумывалась почему.

Впрочем, он ведь мог применить Силу и по-другому… София лишь тряхнула головой прогоняя воспоминания, когда лорд Фрес впервые к ней прикоснулся, без ее разрешения, тогда на заседании совета. Вспоминая, как его едва ощутимые касания невидимой паутиной Силы ласкали ее тело, и оно, само того не желая отзывалось на эти неправильные, дерзкие, но невыносимо приятные ласки.

"Подлец. Таким, как он, нельзя доверять. Никогда, — леди ситх задумчиво наблюдала за тем, как плещется в бокале багровая жидкость, а блики камина танцуют на прозрачной поверхности стекла. Она перевел взгляд на Фреса, который небрежно облокотился на спинку кресла, и в этот момент казался кем угодно, только не хладнокровным убийцей. — Да, тебе нельзя доверять… но остается вопрос — кому же тогда можно?"

— Пусть сегодня будет по-вашему, Лорд Фрес, — неожиданно даже для самой себя миролюбиво произнесла София. — За наш союз… за Триумвират, — она подняла бокал улыбаясь самой обаятельной улыбкой.

Инквизитор, пригубив свой бокал, чуть прищурившись, с интересом наблюдал за Софией, и на дне его слегка захмелевших глаз снова загорелись искры смеха.

Разумеется, ее мысли были для него не секрет, он бесцеремонно перебирал их, как записи в собственном комлинке. Не было для не него секретом ее размышления ни об ослушании, ни о том удовольствии, которое он доставил ситх леди на совете…

Ни о внезапном поцелуе в ее лаборатории…

Это воспоминание заставило его сжать губы, внезапно вспомнившие ее нежные влажные прикосновения, и он отчетливо понял, что хочет их еще.

Сейчас же, сию минуту.

— Ой, да бросьте, — он тихо рассмеялся, — неужели вы правда верите, что мне обязательно нужна Сила, чтобы… соблазнить женщину? Вы же разумный человек, зачем вы верите во все эти сказки, которые обо мне рассказывают? Подлец, негодяй… какие грозные и громкие слова. — он еще раз пригубил вино, смакуя его сладкий вкус. — Я понял, чего вы боитесь. Вы даже не меня боитесь, а себя. Вы боитесь, что если я вас коснусь, вы захотите большего. Даже если я прикоснусь к вам без Силы. Особенно если я прикоснусь к вам без Силы.

На мгновение хищная тишина, сопровождаемая лишь по потрескивающими поленьями в камине, повисла в покоях Инквизитора, ядовитой сладкой сетью обнимая обоих.

Леди София смутилась, ее щеки вспыхнули мягким румянцем, а глаза расширились и были темны от злости. Да, Лорд Фрес попал в точку. Но… как он смеет?!

— Вы слишком высокого мнения о себе, Инквизитор, — мягко, по-кошачьи щуря глаза и улыбаясь, прошептала леди ситх. — Однако, если хотите познать всю глубину вашего заблуждения… мы можем проверить.

Приятное легкое опьянение вкрадчиво овладело ее разумом, и Леди София, блаженно прикрыв глаза, чуть тряхнула роскошной копной волос, прогоняя ленивую дремоту. Когда же она подняла внезапно отяжелевшие веки, ее взгляд встретился с горящим ледяным взглядом Инквизитора.

Он словно соткался из воздуха, телепортировался — так незаметно и неслышно он подошел, и вновь навис над нею, упершись рукой, обтянутой узкой алой высокой манжетой, в стену.

Его лицо было совершенно спокойно и невозмутимо, хотя Сила бушевала в нем, оплетая женщину своими темными нитями, ласкаясь к ней жуткими всепожирающим щупальцами, и Леди София чувствовала, как погружается, утопает в их темной шевелящейся массе.

— Вы уверены? — пронес он немного отстраненным голосом, словно речь шла о каком-то рядовом деле, скучном и обычном.

— Уверена, — произнесла она, улыбаясь, чувствуя, как его тьма поглощает ее. — Но никакой Силы. Просто… коснитесь меня.

Трепещущие темные нити, образующие мягкий, затягивающий кокон вокруг ее тела, вмиг расплелись, отпрянули и исчезли, и Инквизитор, припрятав всю свою мощь, склонился над ее лицом, скрывая светлые глаза под темными ресницами.

Инквизитор беззастенчиво потерся носом о носик ситх-леди, медленно и вкрадчиво, нежно лаская ее тонкие вздрагивающие ноздри, вызвав громкий вздох у женщины, не ожидавшей такой трогательной ласки.

Затем его влажный мягкий язык лизнул губки Софии, снизу вверх, сначала нижнюю, затем верхнюю, неторопливо, жадно, еще, и еще, ощущая, как ее губы поддаются на его ласку и раскрываются, несмело целуя кончик его горячего языка.

Этот поцелуй напомнил Софии то время, когда она была всего лишь женщиной — красивой и желанной. В лице Лорда Фреса она вспоминала других мужчин, которые целовали ее губы со страстью и нежностью, а кое-кто возможно даже с любовью, желая заполучить расположение зеленоглазой феи с яркими алыми устами. Лорд Фрес напоминал Софии то время, когда ее молодое гибкое тело было главным источником удовольствия.

Прижавшись к женщине всем телом, Инквизитор пропустил руку между ее поясницей и стеной, подтягивая незаметно женщину к себе, а его бессовестный язык неторопливо ласкал ее губы, нежно встречаясь с ее мягким языком, соприкасаясь с ним и дразня, обводя сначала нижнюю губку, затем верхнюю, нежно, неторопливо, целуя, прихватывая ее розовый язычок губами в нежном поцелуе вместе с нижней губкой Софии или прикусывая ее с хищной звериной нежностью.

Этот неторопливый, откровенный, изощренный поцелуй вызвал нечаянный стон у Леди Софии, но Инквизитор заглушил его, проникнув языком в ее рот и лаская ее протестующий язычок, прикусывая ее подрагивающие раскрытые губы и жадно пробуя их на вкус, заставляя женщину отвечать на его ласку.

Бокал выскользнул из атласных черных пальцев женщины, тонкое стекло лопнуло и вино алой лентой разлилось по полу. Ее рука в черной перчатке несмело скользнула по его алому шелковому плечу, и Инквизитор, почувствовав как податливо расслабилось ее тело в его руках, крепче сжал женщину, запустив пальцы в ее смоляные волосы, откидывая ее голову назад. Его поцелуи стали жадными и настойчивыми, пальцы легли на ее открытую шею, лаская, повторяя нежный изгиб, и замерли на подрагивающей ямочке. Оторвавшись от ее подрагивавших губ, Инквизитор чуть прихватил зубами тонкую кожу на ее подбородке, и тут же языком загладил свой укус, словно извиняясь за причиненную в страсти боль.

Пальцы Софии впивались в напряженные плечи Инквизитора, и не будь ее ноготки скрыты гладкими перчатками, она бы непременно оставила следы на его коже, даже сквозь ткань его алых одежд. Хотела ли она оттолкнуть Фреса или мстила ему за вкрадчивые жадные касания его губ, которые цветами обжигающе-сладкого удовольствия распускались на нежной коже, кто знает.

Покусывая, нежно и мягко целуя, его горячие губы спускались по шее женщины вниз, до пульсирующей ямки, и достигнув ее, оставили там мягкий, влажный поцелуй.

— Наверное, там живет душа, — произнес он слегка охрипшим голосом, наконец, оторвавшись от такого соблазнительного тела, лежащего на его руках. Он беззастенчиво продолжал ласкать взглядом расслабленное, изнеженное тело Софии, сейчас такое податливое, беззащитное. Словно не леди ситх сейчас была перед ним, заключена в его цепких объятиях, а лишь милое человеческое создание, облаченное в изящный шелковый футляр. Хрупкая куколка с изумрудными глазами и такими сладкими устами, которые… можно пить вечно. Бесценная игрушка, которую грех не приласкать, не взять себе.

Рука Инквизитора, удерживающая Софию за спину, как-то незаметно, вкрадчиво добралась до выреза на платье, и теперь его большой палец осторожно поглаживал прохладную шелковистую кожу.

— Рядом с вами, — заметил Инквизитор, рассматривая непередаваемую игру чувств на лице ситх-леди, — никого нет. Как давно?

— Как давно что? — произнесла София, насилу выдерживая его испытующий взгляд. Меньше всего она сейчас хотела отвечать на эти жестокие вопросы, холодными цепями возвращая ее в реальность.

— Ну, вы же поняли, о чем я, — Инквизитор поморщился чуть недовольно. — Зачем вы всегда заставляете меня озвучивать то, что прекрасно понимаете? Но я спрошу прямо, хорошо, если вы так хотите. Как давно вас никто не касался?

Его ладонь осторожно скользнула по чувственному черному шелку и легла на грудь женщины, чуть сжав мягкую округлость. От этого просто касания, лишенного Силы, от ощущения тепла мужской ладони, будто случайно задержавшейся на нежном полушарии, у Софии слегка сбилось дыхание.

— Вы можете говорить что угодно, но ваше тело не лжет. Оно просто не в состоянии этого сделать. Оно жаждет ласки. Я всего лишь целовал вас, а вы дрожите, словно мы были вместе всю ночь.

— Чушь, — упрямо смотря в глаза Инквизитора, прогоняя пелену страсти из своих затуманенных зеленых глаз, прошептала София. — Вам… только кажется.

— Снова спорите? — насмешливо произнес Фрес, склоняясь над нею так, что его губы почти коснулись ее губ — раскрытых, влажных, чуть припухших. — Снова проверим?

Он склонился еще ниже, и нет, не поцеловал — лишь прикоснулся, тонко и легко, к ее влажному ротику, к полуоткрытым губам, к горячему дыханию, но и этого ласкающего прикосновения было достаточно, чтобы она не выдержала и сама прильнула у нему, обвив его шею руками, целуя его со всей страстью, на которую только была способна.

…Черные атласные перчатки были потеряны где-то рядом с разбитым бокалом, и чуть дальше были оставлены туфли, упавшие, не устоявшие на тонких каблучках.

Шелковое платье покинуло полыхающую кожу вкрадчиво, незаметно, словно растворившись в жадных поцелуях и откровенных прикосновениях.

Ощутив себя лежащей на чем-то мягком, София закрыла затуманенные глаза и почувствовала, как ее бедра по очереди сжимают ладони Инквизитора, спуская тонкие чулки с ног.

Странно, но сам он раздеваться не торопился; ни пуговки не расстегнул на своих высоких манжетах. Обнажив, раздев, сделав беззащитной ее, сам, однако, он словно отгораживался, защищался своими алыми одеждами.

— Так как давно у тебя никого не было? — повторил Фрес свой вопрос, нежно целуя женщину в бедро на внутренней стороне — высоко, почти рядом с краем черных атласных трусиков. — Моя чистая девочка…

Атласное белье соскользнуло с женщины, и горячие губы Фреса вновь прижались к ее бедру, оставляя приятное ощущение тепла на тонкой коже. Он неторопливо, нежно, оставляя легкие влажные следы, целовал раскрытые перед ним мягкие бедра, поглаживая их ладонями, словно стирая с них последнее напряжение.

От этих вкрадчивых нежных движений, скользящих по шелковистой коже длинных пальцев, рисующих узоры на бедрах, у леди ситх закружилась голова. Или это было всего лишь действие вина?

Склонившись над розовым треугольничком, Инквизитор поцеловал и его и чуть прикусил тонкие лепестки, скрывающие вход, вызывая нежный стон у женщины.

Проведя ладонью по ставшей влажной промежности Софии, он мягко развел в стороны начавшие стыдливо сближаться колени и пальцами раскрыл, обнажил горячее чувствительное лоно.

Обычно он направлял Силу, и она проникая в тела женщин, касалась самих оголенных нервов, вызывая непереносимое, схожее с пыткой острейшее до боли наслаждение, сводящее с ума. Теперь же, без этого всепроникающего воздействия… так, как это было давным-давно, в атласном гнезде с Мелани… только он, только его тело.

Внезапно во Фресе проснулся азарт хищника и ему захотелось почувствовать, как наслаждение, которое доставит именно он, его тело, накроет с головой эту женщину, как она забьется в его руках, как задрожат ее напряженные мышцы, как она переполнится и прольется любовным соком.

Склонившись, он прикоснулся языком к раскрытой женщине, вызывая в ее теле дрожь, и медленно провел языком снизу вверх, от подрагивающего входа до самого нежного и чувствительного бугорка, дразня нежные ткани.

Обведя этот крохотный возбужденный бугорок языком, он вернулся обратно, и все повторилось вновь, заставляя леди ситх извиваться на бархатной постели. София мысленно кляла Лорда Фреса последними словами, ненавидя себя за очередную слабость, от которой не в силах была отказаться и его, за слишком умелые касания развратного языка. Он скользил, то проникая неглубоко в женщину, то дразня ее чувствительную точечку, щекоча, наполняя Софию острым удовольствием, от которого она закусывала губы, пытаясь заглушить срывающиеся с губ сладостные стоны, а иногда Инквизитор просто целовал влажные припухшие складочки или чуть покусывал их, от чего волна дрожи пронзала мягкое расслабленное тело Софии, а ее горячее дыхание с шумным выдохом вырывалось из груди.

— Иди-ка сюда, — он оторвался от вздрагивающего тела женщины и, просунув руку под ее спину, заставил ее подняться, встать, раздвинув колени, опершись руками о подлокотник мягкого дивана, на котором устроились любовники.

София повиновалась, и он, устроившись меж ее ног, снова прижался горячим ртом к ее возбужденному лону, обняв ее дрожащие бедра ладонями, поглаживая и лаская их.

Его язык мягко ласкал женщину, наполняя ее приятной пульсацией, прорастающей теплой лозой вглубь тела, руки скользили по ее горячей, чуть влажной коже, гладя и чуть царапая ее бедра, вздрагивающие ягодицы, извивающуюся под его ладонями гибкую спину.

София, упершись руками в мягкую обивку, постанывая, терзала и рвала ее ногтями, ее бедра начали плавно, соблазнительно и бесстыдно двигаться, она сама ласкалась, гладилась самой чувствительной своей точкой о дразнящий ее язык, и горячее возбуждающее пульсирующее тепло, возникающее в этой обласканной, возбужденной точке, наполняло ее лоно и разливалось по животу.

Она потерлась головой о бархатную спинку своего ложа, пытаясь прогнать стремительно приближающуюся волну удовольствия, проснуться от этого невыносимо сладкого, невозможного, нереального сна. Осознание того, что сейчас она находиться в руках мужчины — очень опасного мужчины — такая открытая, расслабленная и… совершенно беззащитная, словно сорвало туман страсти с изумрудных глаз Софии, и ее тело вдруг напряглось, на миг воспротивилось ласкам Инквизитора.

Лорд Фрес, однако, не прерывая своих движений осторожно скользнул ладонью по движущемуся бедру, между разведенными ногами, дрожащими мелкой дрожью, и его пальцы осторожно погрузились в узкую бархатную влажную глубину, отчего из горла женщины вырвался хриплый стон, почти рычание, напряженная спина ее выгнулась, а черные волосы разметались по плечам.

Казалось, это проникновение и доставленное им удовольствие парализовало Софию; она испугалась, словно в ее разуме проблеснуло какое-то чудовищное, ужасное воспоминание, тень отвратительного прошлого, которое разум не раз силился стереть, но тело… тело так и не смогло забыть и ее подступающее удовольствие откатилось, она сжалась так, что пальцам Инквизитора стало узко, очень узко в ее лоне.

Ее бедра напряглись, словно она хотела подскочить и убежать прочь, но вторая ладонь мужчины, сжимающая ее напряженную поясницу, мягко, но непреклонно удержала ее тело, прижимая женщину плотнее к ласкающему ее рту, а его длинные пальцы, в плотных в объятиях бархатного лона вкрадчиво провернулись, поглаживая нежные глубины. Эта ласка, странным образом мгновенное успокоила Софию, словно стирая, прогоняя прочь колючие образы прошлого, возвращая леди ситх в сладкое, опьяняющее страстью "здесь и сейчас". Всего чуточку Силы добавил Инквизитор — не удовольствия ради, но чтобы стереть ту боль, которая острыми шипами пульсировала внутри ее естества, не позволяя приблизиться к заветной вершине, не позволяя вновь ощутить себя живой.

Всего несколько касаний внутри, и тело Софии расслабилось, вновь подставляясь под поцелуи ситха, ласкающие ее бедра, под развратные движения его настойчивого языка, и скоро удовольствие накатилось с новой силой. Теперь движущиеся, изгибающиеся, глубоко проникающие в нее — до самого бархатного чувствительного донышка, — пальцы Инквизитора заставляли ее жалобно и хрипло стонать, почти кричать, извиваться под этой настойчивой лаской, и не позволяли отстраниться от ласкающего ее языка, а вторая рука ситха заставляла ее все плотнее прижиматься к нему, отчего ее ощущения становились острыми и уж совсем нестерпимыми.

Нараставшее наслаждение разгорелось в ней сильно, заставив пульсировать ее бархатное лоно, заставив ее рычать сдавленным хриплым голосом, полным звериного удовлетворения, и ее обмякшее, обессилевшее тело, навалившись на истерзанную спинку дивана, замерло, чуть вздрагивая, переживая последние, уже необязательные ласки и вкрадчивые влажные прикосновения руки, покидающей ее истерзанное лоно. София тяжело дышала, ее руки висели как плети, и она не отреагировала даже когда коварный Инквизитор поднялся и, откинув с ее мокрого, потного плеча волосы, страстно впился губами в ее шрам, словно стараясь языком разгладить, уничтожить его.

— Ну, — вкрадчиво произнес он, не прекращая свою последнюю ласку, чуть касаясь губами ее подрагивающей спины, — и кто был прав?!

Насмешливый голос Фреса, как будто доносился из другого мира, от пережитого наслаждения мелкая дрожь пробегала по телу Софии, а ее рука несмело коснулась алых одежд ситха, то ли поглаживая, то ли пытаясь впиться в него слабой хваткой.

— Что это было, джедай вас раздери? — хрипло спросила леди ситх облизывая кончиком языка пересохшие губы.

— Что было? — переспросил он. — Мне показалось, что мы занимались любовью. Разве нет?

Глава 14. Первая попытка

Алария, приглаживая пушистые длинные волосы щеткой, разглядывала свое отражение в зеркале, улыбаясь, и на ее щеках играли соблазнительные ямочки.

Казалось, она просто беспечно любовалась собой. Ее тонкие пальчики то поправляли сережки в розовых маленьких ушках, то чуть подкрашивали губки, и тогда ее хорошенькие личико начинало просто сиять от прелестного женского лукавства, особенно когда Алария опускала подбородочек и смотрела чуть искоса, а румянец смущения окрашивал ее нежные щеки.

Инквизитор велел явиться в лабораторию к Леди Софии — вот и отлично.

Обычно Аларию не пускали дальше прогулочных галерей, с которых открывался чудесный вид на город, а позади нее, словно примагниченный, всюду мелькал черный силуэт начальника охраны. Люк всюду приглядывал за странной гостьей, следуя за ней, и, казалось, он отложил все свои дела, чтобы то ли шпионить за нею, то ли… охранять?

Слухи о том, что Люк дрался с Малакором, а Трое и вовсе отпугнули его, поранив слиянием своих сил, быстро достигли ушей Аларии, и девушка, разглядывая в зеркале свое отражение, ниже опускала заалевшее лицо, скрывая улыбку, из милой превращающуюся в плотоядный злобный оскал, пряча глаза, сквозь бархатную трепетную нежность которых прорывалось колючее и садистки жестокое удовольствие. Беспощадного хладнокровного убийцу, этого сводного брата самой смерти, Малакора, погнали прочь, заставили его убрать прочь свои руки, протянутые к жертве!

Алария торжествовала.

И тогда прекрасный образ Падме разбивался вдребезги, и кто-то уродливый и страшный проглядывал сквозь юные черты, кривляясь, скаля зубы, высунув язык и вращая безумными, одержимыми глазами, словно желая напугать зеркало, словно ожидая, что по гладкой поверхности побегут черные трещины от ужаса и омерзения.

Странно было даже предположить, что скалящееся у зеркала сумасшедшее дикое существо и есть та самая трепещущая от страха нежная беззащитная красавица, так слезно вымаливающая у Троих поддержки и милости, готовая кинуться к ногам Императора. Та самая, которая так наивно и трогательно умоляющим взором, полным слез, пыталась разжалобить, растопить ледяное сердце Инквизитора, и та самая, которая что-то жалко лепетала Леди Софии, увлекаемая в темные глубины дворца, словно покорная невинная жертва, в мрачные подземелья, где томятся мученики.

Казалось, эта игра доставляет чудовищу, притаившемуся в прекрасном теле Падмэ, ни с чем не сравнимое удовольствие, и оно, насмотревшись на изуродованное страшными полубезумными гримасами лицо, начинало тихо и очень страшно хохотать, представляя себе то неудержимое влечение, которое Дарт Вейдер испытывает к этой наполненной злом оболочке, напоминающей ему его покойную жену.

Триумвират не отдал Малакору Аларию.

Дарт Вейдер проглотил наживку — вот что это означало.

Он думал, что Алария — всего лишь подделка под его дорогую Падмэ, и все же не отдал ее Малакору. Соблазн увидеть еще хоть раз оживший драгоценный образ пересилил осторожность, и Вейдер не побоялся оспорить ее.

В этой партии он выдвинул вперед свою пешку, ситх-леди, пожертвовал ею, но не Аларией.

Ситх-леди выдержала натиск Силы Малакора.

Вероятно, он всего лишь слегка коснулся ее, не давил в полную силу, но все же и этого легкого нажима было достаточно, чтобы понять — она не сломается.

И все же, это был немалый риск.

Значит, Дарт Вейдер готов был рисковать.

Этот каменный человек, вновь закованный в свою знаменитую броню, словно высеченный из застывших пород, вынесенных на берег кипящей рекой Мустафара, внутри раскаленный докрасна, с лавой, сияющей в глазницах, снова готов был рисковать, несмотря на все уроки, преподнесенные ему жизнью. Теперь же для нее раскрылись двери в самое сердце Императорского дворца; и этот широкий жест для нее сделал сам Вейдер.

Отлично…

Алария усмехнулась, припоминая жестокие светлые глаза Инквизитора, сверлящие острой иглой, его недоверие и презрение, его обжигающее желание убить сию же минуту, его руку, мучительно потирающую высокий лоб, словно слова Аларии, ее наивность и веселенький щебет распиливают его череп словно тупая пила, и вновь расхохоталась своим жутким, режущим слух смехом, разинув рот так, что видно стало ее красную глотку.

Теперь его неприятие, его неприкрытая враждебность и желание разодрать красивую чужую оболочку были посажены на прочную цепь. Кажется, Инквизитор что-то испытывал к ситх-леди, какой-то интерес; Алария уловила это еще там, в зале, когда тот покровительственно передал часть своей Силы Леди Софии, защищая ее от возможного удара.

Подстраховался.

Неожиданностей быть не могло.

Теперь же, после того как Император выставил Софию как щит, посмел рискнуть ею ради Аларии, этой предполагаемой игрушки Императора, злость Инквизитора разгорелась с новым, небывалым доселе неистовством, раздуваемая бессилием в сложившейся ситуации. Ему Дарт Вейдер тоже не позволит и кончиком сайбера коснуться Аларии, а вот леди-ситх будет выставлять вперед снова и снова, как и самого Инквизитора, против врагов, чтобы защитить свою новую, такую неожиданную игрушку.

А потому Инквизитору оставалось лишь задвинуть на второй план собственные интересы и безопасность ситх-леди и кусать в бессильной злобе свои губы, и скрежетать зубами, покрываясь липким потом от сжигающего его желания сомкнуть свои длинные жесткие пальцы на горле Аларии, и от еще более мучительной невозможности сделать это…

«Возможно, — размышляла Алария хладнокровно, оправляя на груди глубокий вырез роскошного снежно-белого платья, — Император и в самом деле любит свою ледяную Еву в черном бархате, как об этом говорят. Да, скорее всего, любит.

Но Дарт Вейдер не был бы Дартом Вейдером, если бы он не был подвержен влиянию страстей».

— Предсказуемый и тупой, — произнесла Алария слегка презрительно, поправляя на груди крохотную алмазную капельку на невесомой тонкой цепочке. — Из года в год приманка остается все та же, и он всегда клюет на нее…

Принарядившись, надев летящее нежное белое платье, подчеркивающее своей кристальной белизной ее юность и свежесть, надушив кудрявые волосы, Алария рассчитывала только на одно: просто противопоставить свою романтическую воздушность колючему и строгому образу Евы, попробовать своей невинной, нетронутой чистотой победить тяжелую бархатную королевскую черноту Императрицы.

Быть может, эта белизна и знакомые черты напомнят Дарту Вейдеру о временах, когда еще не было всепожирающего пламени и смертей в его жизни?

Быть может, заглянув в знакомые карие глаза под ровными стрелами бровей, он захочет забыть все, что было, и снова вернуться в прошлое, где рядом с ним была его Падмэ? Быть может, он просто захочет побыть рядом с нею..?

— И как же он удивится, как же он удивится, — тягучим тяжелым голосом произнесла Алария, словно в полусне, скаля зубы и внимательно рассматривая свое ненормальное отражение в зеркале.

Негромкий стук привлек ее внимание, и Алария, до того кривляющаяся и корчившая рожи, вдруг встрепенулась, и, словно натягивая эластичную маску, торопливо провела ладонями по щекам, стирая уродливые складки, в которые собиралась растягиваемая ухмылками кожа.

— Госпожа! — дрожащий мужской голос, раздающийся из-за резной перегородки, увитой сплошь ползучими побегами цветов, был испуган, и казалось, что тот, кто осмелился звать Аларию из темноты коридора, напуган настолько, что готов в любое мгновение убежать прочь.

И этому было вполне понятное объяснение; чтобы пробраться так близко к апартаментам, отведенным Аларии Софией, он должен был миновать посты гвардейцев Люка и теперь стоял в узком коридорчике, по которому, кстати, время от времени проходил патруль. Гвардейцы Люка, совершающие свой обычный обход, могли застукать его здесь в любой момент, и от этого мужчина трясся как осиновый лист.

Их шаги поначалу раздражали Аларию, ей казалось, что она попросту сидит в тюрьме, в клетке, которую очень хорошо охраняют.

Потом она привыкла к мерным шагам и перестала обращать на них внимание.

Сорвавшись с места, заметая роскошным шлейфом пол, Алария кинулась к шепчущей темноте и всем телом припала к стенке, насквозь прошитой зелеными побегами, и просунула тонкие пальчики сквозь не до конца затканные зеленью сквозные узоры.

— Говорите! Говорите! — прошептала она так горячо, что ее невидимый собеседник отозвался мучительным стоном, и его горячие губы неумело и пылко облобызали кончики ее пальчиков, показавшиеся с той стороны зеленой стены.

Алария чуть слышно рассмеялась, и, шаля, спрятала свои пальцы, ускользая от жадного языка, старающегося приласкать обожаемые руки.

— Эй, эй, не так быстро, — с недобрым удовлетворением произнесла она, насытившись обожанием неизвестного, поскуливающего по ту сторону стены. — Сначала дело.

— Дело пошло бы куда быстрее, — вкрадчиво зашептали разгоряченные губы сквозь сетку переплетенных побегов, — если бы я имел хотя бы небольшую возможность прикоснуться к вам…

— Да? — небрежно и слегка презрительно заметила Алария и, просунув указательный палец сквозь стебли, грубо погрузила его в жадно схвативший его рот.

Несколько секунд неизвестный, постанывая, посасывал и целовал этот пальчик и щекотал языком его подушечку, припав всем телом к стене, а Алария мучила его, то глубже и грубее просовывая его в жаждущий рот, то отнимая свой палец, и на ее красивом лице выписывалось извращенное садистское удовольствие от вида исступленного человека, у которого она отнимала вожделенный объект обожания.

— Достаточно, — холодно произнесла она, наигравшись, злобно посмеиваясь и освобождая свою руку от слюнявых ласк неизвестного. — Теперь вам есть что сказать?

— Да, — хрипло ответил человек за стенкой, и его пальцы, так же как пальцы Аларии несколько минут назад, пронизали сетчатую преграду. — Я от Владыки.

— Это я уже поняла, — холодно ответила Алария. — Я далеко не такая дура, какой кажусь. Что хочет Владыка?

— Планы изменились, — шипел неизвестный, и его сверкающие меж зеленых побегов глаза выглядели не менее безумно, чем ее, некоторое время назад отражающиеся в зеркале. — Владыка велел вам попытаться заманить флот Дарта Вейдера в ловушку. Владыка спрашивает, можете ли вы убедить Дарта Вейдера атаковать академию Берта. Его разведка может подтвердить, что там нет больших сил. А если намекнуть Дарту Вейдеру, что там могут оказаться голокроны… и если бы он сам атаковал академию… небольшими силами… Ну, или сам бы отправился искать по академии эти голокроны… Ваше дело соблазнить его на эту вылазку и потом оповестить Владыку о времени, в которое Дарт Вейдер решится на атаку.

— Вот как? — прохладно заметила Алария, обхватив плечи руками. — А если сунется этот… Инквизитор? Мне показалось, или у него есть отвратительная привычка всюду лезть первым? Он настолько предан своему Императору, что так ревностно охраняет его от покушений?

— Нет, он просто чересчур самоуверен, — в голосе неизвестного проскользнула лютейшая злоба. — И я не удивлюсь, если он будет первым, кто ступит в священные залы академии… дорого бы я заплатил, чтобы узнать, что там он и останется навсегда!

— Но таких планов нет, не так ли? — небрежно заметила Алария. — Или есть? Его тоже нужно убить? Мне показалось, что Владыка говорил о нем что-то… Может, есть что-то, на что Инквизитора можно подманить? На женщину? Что у него с Леди Софией?

— О, женщины — это не то, ради чего Инквизитор станет рисковать собой! — рассмеялся тихим смехом неизвестный. — И ради Леди Софии тоже… Говорят, она провела ночь в его покоях, — многозначительно прошептал неизвестный. — Но это не то, о чем вы подумали. После… после этого Инквизитор обычно бывает снисходителен; а он сегодня зол больше обычного. Так что если между ними что-то и есть, то только соперничество за место у трона Владыки Вейдера. Думаю, Двое о чем-то поспорили, крепко повздорили.

— Значит, они соперничают! — ликуя, повторила Алария.

— Но только между собой, — заметил неизвестный. — Через них навредить Дарту Вейдеру вряд ли удастся.

— А наша цель, получается, — медленно произнесла Алария, сузив глаза в темные щелки, — убить Дарта Вейдера. Именно его. Остальные не так важны. Что же, мне бы тоже этого хотелось…

— Да, госпожа! — радостно взвыл за стеной зелени неизвестный. Кажется, он даже подпрыгнул от радости, распирающей его. — Вам не придется… не придется…

— Что не придется? — резко и зло спросила Алария. — Соблазнять Дарта Вейдера? Это ты имел в виду? А если мне хочется этого, а?

— Но госпожа обещала мне, — голос за стеной стал ревнивым и злым, и Алария усмехнулась, уловив в нем мучительную нотку боли. — И Владыка говорил, что вы будете принадлежать мне. Мне!

— Я? Обещала?! — игнорируя слова неизвестного о Владыке, переспросила Алария. — Обещала что? — зашептала Алария, распластавшись по стене, словно плющ, и ловя ртом палец неизвестного. Ее горячий язычок страстно облизнул самый кончик пальца, и мужчина вздрогнул, словно ударенный током. — Что я обещала, мм? Что ты сможешь прикоснуться ко мне? Что ты сможешь ласкать меня? Что ты сможешь проникать в меня так же глубоко, как этот палец?

С этими словами ее губы сомкнулись на его пальце, щекоча его мягким языком, и Алария медленно, миллиметр за миллиметром, скользя губами по коже незнакомца, вобрала в свой горячий рот его подрагивающий палец, настолько глубоко, что он коснулся ее разгоряченной глотки и почувствовал, как мягко сжимается ее горло.

Неизвестный за стеной застонал, ощущая, как нежный язычок женщины ласкает самый кончик его пальца, как обнимает его мягко, и Алария усмехнулась и слегка прикусила палец неизвестного.

— Это я обещала тебе, да? — прошептала Алария, отпуская подрагивающую руку незнакомца и с усмешкой вслушиваясь в сипящее дыхание за стеной. — Это будет твоим, обещаю. Но сначала мне нужно немного побыть с Дартом Вейдером. Он будет первым, кто возьмет меня. Не будь таким ревнивым, — развратно шептала Алария, издеваясь.

Неизвестный взвыл от бессильной ярости, и Алария вновь усмехнулась, наслаждаясь его терзаниями.

— Ладно, успокойся, — произнесла она, наконец. — И говори толком, что именно уготовано Дарту Вейдеру.

— Владыка хочет лично поздороваться с ним, — уклончиво ответил неизвестный. — И попрощаться.

— Вот как? — удивилась Алария. — Владыка разве знаком с Дартом Вейдером? Мне показалось, они никогда ранее не пересекались!

— Вам показалось, — язвительно ответил неизвестный. — Не просите меня рассказать, не надо. Вы же знаете приказ Владыки — никаких имен. Никаких лиц. Чем меньше вы знаете, тем в большей безопасности Владыка. И я.

— Да уж точно, — обозлившись, зарычала Алария злобно, накинувшись на стену, словно дикий лютый зверь, с такой яростью на лице и так опасно, что неизвестный отскочил от нее, испугавшись. — Никаких лиц! Владыка и тебе меня пообещал отдать вслепую! Скажи мне, — яростно рычала она, стиснув оскаленные зубы, сверкая злобными глазами, наливающимися кровью. — Что в тебе не так? Почему ты прячешься от меня? Ты урод? У тебя каша вместо лица или нет носа? Тебя обварили кипятком, и ты похож на недопеченный кривобокий хлеб? Или жуки выгрызли тебе губы и глаза? А может, у тебя короткий, крошечный, мизерный член, и ты просто вынужден выпрашивать у сильных мира сего себе женщин, потому что по доброй воле с тобой ни одна не пойдет?! А?!

Алария зашлась в истерическом злобном хохоте, закинув голову и потрясая зеленую стену так, что с нее листья посыпались.

Это, несомненно, привлекло внимание патруля, шаги гвардейцев послышались в отдалении, и неизвестный, досадуя, отступив еще глубже в тень, вынужден был бежать, оставив объект своего вожделения.

А Алария, закинув голову, беснуясь и терзая зеленые побеги, хохотала и выла страшным голосом, в котором в равной степени перемешались безумие, слезы и ярость, и постепенно одержимый отчаянный крик становился все тише, тише, переходя в обычное женское рыдание. Скользнув по зеленой стене, зажав в кулаках пучки растерзанных листьев, Алария без сил упала на пол и залилась горькими слезами, всхлипывая жалобно и беспомощно.

Так, словно страшный обитатель этого прекрасного тела вдруг покинул его, оставив в этой оболочке, в своем временном пристанище еле теплющуюся слабенькую испуганную женскую душу, затравленно озирающуюся в темноте.

Там и нашел ее Дарт Вейдер, ступив в ее апартаменты в сопровождении двоих гвардейцев Люка.

— Я не вовремя? — произнес великий ситх, сверля взглядом всхлипывающую Аларию, размазывающую по лицу злые слезы.

Этот вопрос был скорее данью вежливости, какими-то ненужными словами, призванными заполнить неловко повисшую паузу, чем настоящим интересом.

Некоторое время Дарт Вейдер, плотно сжав губы, свысока наблюдал за вздрагивающим у его ног созданием, рассматривая покрасневшие от слез глаза, нос, вспухшие губы, не торопясь ни предложить ей руку, чтобы помочь подняться, ни пытаясь произнести слов утешения, и на его суровом лице не отражалось никаких чувств.

— Я лично пришел сопроводить вас до лабораторий, — сухо произнес Император, протягивая руку Аларии, поспешно утирающей мокрое лицо. Его вежливый жест был слишком резок и даже груб, требователен и лишен души, и Алария, в очередной раз шмыгнув покрасневшим распухшим носом, поспешила подняться и опереться о предложенную ей раскрытую ладонь, словно опасаясь вызвать раздражение своей нерасторопностью.

Император не носил перчаток, и ее пальцы столкнулись с металлическими блестящими пальцами, жесткими и острыми, но пугающе теплыми. Словно живыми.

Ее ладонь оставила мутноватый след на блестящей ртутной поверхности ладони Императора, и один из гвардейцев, заметив, в каком плачевном состоянии теперь пребывает зеленая изгородь, предложил Аларии платок.

— Благодарю вас, — прошептала она, стыдливо пряча глаза и отирая испачканные раздавленной зеленью пальцы, отряхивая неряшливые зеленые пятна со своего белоснежного одеяния. Вейдер пережидал эту заминку молча, практически не двигаясь, и его пылающие глаза все так же внимательно наблюдали за склоненным лицом женщины, приводящей себя в порядок; окончив отирать свои руки, она несмело, смущенно улыбнулась, стыдливо заглянув в глаза Великого Ситха, словно спрашивая разрешения, и он протянул ей свою ладонь, с которой она осторожно, деликатно, словно боясь причинить боль или какое-нибудь иное неудобство, отерла свои отпечатки.

Каждое ее движение, каждая улыбка, каждый лукавый взгляд из-под ровных темных бровей казался Дарту Вейдеру знакомым настолько, что у Императора начинала кружиться голова, и, словно приведения, наплывали запахи и звуки прошлого, и свет Бисса начинал превращаться в сияние Корусканта. Этот взгляд, эти губы… они словно нарочно, специально были созданы Силой для того, чтобы соблазнять и смущать его, и посланы ею же, чтобы наполнить его жизнь смыслом или болью.

Его неживая рука словно оживала, и чувствовала прикосновение пальчиков, и все сознание кричало, звало, требовало, чтобы эта ухаживающая за ним женщина, в очередной раз игриво поднявшая на него прекраснее глаза, раскрыла губы и произнесла одно только слово, разбившее бы это страшное, тянущееся много лет кровавое наваждение, пробудило бы от мучившего его затянувшегося ночного кошмара.

Энакин.

В этом ожидаемом, но не слетевшем с губ красавицы имени было спрятано спасение. В нем было надежно упрятано прошлое и шанс начать все сначала, шанс на спасение, шанс вернуться.

В невероятном порыве он почти был готов поверить в это, готов был сойти с ума и отрицать действительность, ощутить в себе Свет, но одно лишь ласковое прикосновение его Силы к разуму девушки развеяло яркий светлый морок.

Внутри, под манящей его оболочкой, жил кто-то другой.

Нечестный, неряшливый, грязный.

Не Падмэ.

Он умел искусно притворяться, да пожалуй, это было единственное, что он умел, и, ощущая это странное присутствие, Вейдер понимал, что это существо, кем бы оно ни было, никогда не поможет ему вынырнуть к свету, и никогда не вернет его прошлого, как не смогла бы сделать этого и сама Падмэ.

Прошлое было мертво.

Вместе с ее оболочкой, с ее восхитительной красотой было извлечено из старой могилы еще кое-что — ее ненависть, ее горькое разочарование, ее нелюбовь, осознание которой пришло тогда, на Мустафаре. Все это было растворено в ожившей крови, и теперь это прекрасное лживое существо просто дышало этой смесью, бессовестно глядя ему в глаза и обманывая его своими ненастоящими улыбками.

Пожалуй, это тоже было в Падмэ — она умела так улыбаться, когда ей нужно было кому-то понравиться и склонить на свою сторону особенно упрямого оппонента.

Или усмирить буйный нрав Энакина.

Разглядывая девушку, прикасаясь к ее сознанию, отмечая все знакомые черты в ее характере, Вейдер находил все больше сходства со своей Падмэ, и никак не мог понять, чего же не хватает.

Что же убрали так, что Падмэ перестала быть собою?

Или она всегда такой была, просто… просто он не замечал?!

И такое манящее, сладкое, желанное безумие отступало, уходило, и возвращалась действительность, с шелестом перелистывались годы, полные крови и смертей, и укладывались в непреложном порядке, увенчиваясь еще одним драгоценным камнем, перевешивающим чашу весов в пользу действительности — Евой.

Ева стояла особняком в череде этих лет, и ее твердая рука, протянутая ему, была сильнее манящего белого призрака.

Она сумела бы выловить его и из овладевшего им наваждения.

"Тебе не справиться с нею, призрак-обманщик…"

Отпрянув, незаметно покинув темную сущность Аларии, которую Дарт Вейдер пристально рассматривал до сих пор, он чуть усмехнулся, и под светлыми живыми глазами его залегли морщины, делая его лицо чуть более человечным.

— Лорд Вейдер, — тихо произнесла Алария, смиренно опустив глаза, — я готова следовать за вами.

Сейчас, такая покорная и смирная, она, как ни странно, еще больше походила на Падмэ, до мельчайшей черточки, до вздоха, до дрожащей надо лбом блестящей волосинки, выбившейся из прически, и Вейдер лишь покачал головой, снова ощутив вкус неумолимо и неотвратимо овладевающего им наваждения.

— Идемте, — небрежно велел он, и в голосе его послышалась тень улыбки. — Нам предстоит… небольшая прогулка. И беседа, разумеется.

Светило еще не встало в темном небе над Биссом и не разогнало ночную темноту. Сквозь колоннаду внешней галереи, отделяющей коридоры дворца от лестницы, ведущей вниз, в город, струился предутренний тонкий свет, и угадывались кусочки неба, украшенные блекнущими звездами.

Ступив на мозаичный пол, выбеленный звездным светом, Император знаком отпустил гвардейцев и неторопливо двинулся вдоль колонн, заложив руки за спину. Темные пластины на его плечах и груди, перечеркнутые массивной цепью, матово вспыхнули, когда он чуть обернулся к Аларии, и та поспешила за ним, повинуясь этому молчаливому приглашению.

Некоторое время они шли молча, бок о бок, черный, огромный каменный Император и белое эфемерное создание, поеживающееся от слишком острой прохлады, и за ними тянулись их тени, их продолжения — полы черного толстого плаща и белоснежный тонкий шлейф, похожий на нежный лепесток гладиолуса.

Обычно широко и стремительно шагающий Император сегодня словно нарочно шел неторопливо, и со стороны могло показаться, что он делает это для того, чтобы Алария поспевала за его широким шагом.

Но так лишь казалось.

Его тяжелые шаги рождали эхо под высокими величественными сводами галереи и одновременно заглушали легкую поступь и цокот каблучков ситх-леди, незримо присоединившейся к этой ночной охоте.

Она вышла из глубин дворца и двигалась теперь по внутренней галерее, чуть позади, на некотором расстоянии от виднеющейся впереди нее пары, и свет звезд уже не касался ее. В густой тьме ее темная одежда помогала ей потеряться во мраке и оставаться незаметной.

Алария, вероятнее всего, не заметила ее присутствия, но его всецело ощутил Вейдер, когда ее Сила потянулась к нему и слилась, проникая в его сознание.

И еще чуть погодя, вероятно, поспешно взбежав по бесконечной лестнице откуда-то со стороны города, блеснув в белом свете звезд алым шелком и начищенными до зеркального блеска сапогами, под тень внешней галереи ступил Инквизитор, превратившись в безмолвную пеструю рыбу среди черных теней. Его бесшумные шаги слились с ритмом шагов Императора и Леди Софии, а чуть участившееся дыхание на миг замерло и возобновилось вновь, угадывая плавность дыхания ситх-леди, чьи глаза сверкнули золотом из мрака напротив него, через коридор.

Инквизитор молча ответил на этот взгляд своими заалевшими глазами, хотя, казалось, в белом свете звезд его лицо оставалось совершенно бесстрастным и спокойным, ни одна из черт не искажалась ни яростью, ни досадой, ни каким-либо иным чувством.

Вчерашним вечером…

Она не осталась с ним.

Она обманула его, покинув его апартаменты.

Обнимая ее обнаженное тело, он был нежен, а его беспощадные жестокие руки, принесшие столько боли, смертей и увечий, оказались ласковыми и чуткими.

Странный человек.

Утонув в его жадных ласках, поцелуях, она все же сохранила рассудок холодным.

Она не хотела его; в конечном итоге, она всего лишь проверяла его теорию, и ответ теперь ей был известен.

Лорд Фрес прикасался к ней более чем откровенно, очень умело и страстно, но всего его искушенного умения было недостаточно для того, чтобы она захотела этого мужчину так, как хотят любимых.

Она не захотела большего.

Он вышел всего на пять минут, и этого ей было достаточно, чтобы надеть платье и бежать, оставив его одного, оставив в его покоях раскиданные перчатки, чулки, позабыв белье.

Можно представить ярость, охватившую вернувшегося Инквизитора, когда он понял, что остался с носом.

Спеша убраться на безопасное от него расстояние, покачиваясь на тонких каблучках, она убегала, выбирая коридоры и переходы потемнее. Ей показалось, что от далекого удара Силы Инквизитора, выплеснувшего свои ярость и досаду и ударившего так, как в бешенстве со всего размаху разбивают вдребезги посуду, пол качнулся под ее ногами, но погони, разумеется, не последовало.

Кто бы осмелился ее преследовать?

Кто бы осмелился вернуть ее назад?

Да и кому бы Лорд Фрес рассказал об очередном ее отказе?

Даже ей он не признался бы, как глубоко уязвлен, и как жажда охватывает его с новой силой, проникая в кровь и омывая разум, доводя до исступления.

Прикосновения его жадных губ горели огнем на ее плечах, груди, губах, шее, а под волосами, ниже уха, наливался алой кровью то ли слишком страстный укус, то ли слишком долгий поцелуй.

Но ее ситхские глаза, обращенные сейчас к нему, были спокойны, строги и смотрели прямо, и он, отвечая на этот смелый немигающий взгляд, не находил в нем ни намека на воспоминания о его ласках.

Словно ничего и не было.

И он отворачивался, глядя полыхающим взором впереди себя, и неторопливо шел дальше, заметая пол красным шлейфом и заложив руки за спину — наивысшая степень раздражения, — стискивая пальцы до хруста, до побелевших суставов, и его шаги все полнее наливались смертельной тяжестью.

Некоторое время они шли молча, Император чуть впереди, по среднему коридору, а Двое — на почтительном расстоянии от него, таясь, и это неспешное шествие странно напоминало приготовление стаи к ночной охоте.

Триумвират воссоединился; три пары глаз разгорелись в темноте золотым кровавым светом, призывая Силу, и Вейдер, наконец, обернулся к Аларии.

— Итак, — произнес он решительно и быстро, — хотелось бы услышать еще раз об академии Берта, только теперь более подробно. Отчего вы решили, что я стану вам помогать?

— Я могла бы обратиться к кому-либо другому, — вкрадчиво произнесла Алария, бросив на императора один из тех взглядов, который, казалось, прожигал Дарта Вейдера насквозь. — Сейчас, после становления новой Империи, есть много недовольных… много тех, кто сам хотел бы возглавить Империю… и они много заплатили бы мне за мои сведения… и все же, я выбрала вас…

— Вам свернули бы шею, — грубо перебил ее заманчивые речи Вейдер. — Или выпытали бы ваши бесценные сведения силой. Традиционным способом или же так, как это делает Лорд Фрес.

Алария усмехнулась, и на ее красивом лице появилось странное мстительное и одновременно с этим странно радостное, одержимое выражение.

— Пытки, — повторила она с чувством, понять которое Дарт Вейдер вряд ли смог бы. — Скажите, это правда, что я похожа на вашу покойную жену, Падмэ Амидалу Наберрие?

Дарт Вейдер, все так же неторопливо вышагивая, перевел взгляд горящих глаз на нее, и она ответила ему таким же взглядом — прямым, смелым, исступленным.

— Это правда, — ответил он словно нехотя. — И если уж зашла об этом речь… Малакор сказал, что это он создал вас. Он вызвал вас из небытия, он подарил вам это тело… Зачем он это сделал? Кто вы? И почему именно это тело?

Алария некоторое время шла молча, склонив лицо, такое кроткое и чистое.

Казалось, она обдумывает, что сказать в ответ на вопрос Императора, хотя он точно знал, что она давно уже приготовила слова для этого разговора.

— Вы слышали что-нибудь о Повелителях Ужаса? — глухо спросила она, наконец.

Вейдер утвердительно кивнул головой.

— Бронтес, Стирак, Раптус, Калфаюс, Бэстия, Тиранс. Древнейший Орден Шести, практикующий ситхскую магию. О них ходят легенды. Но и их уже начинают забывать и пересказывать как страшные сказки для детей.

— Шестеро Повелителей, — продолжила Алария, — чья мощь, слитая воедино, была практически непобедима. Вместе, вшестером, они были всесильны. Теперь их зовут Малакор, Берт, Дайтер, Пробус, Аденн, Анексус. Четверо мужчин и две женщины. Я… я была призвана для того, чтобы занять место одной из Шести, Леди Аденн. Малакор Строг нырнул в небытие и среди тысяч душ, в темноте, во мраке, в небытии и пустоте нашел меня и вытащил на поверхность… Некоторое время Повелителям Ужаса удавалось быть единым целым, и они смогли… смогли возродить Силу Шестерых. Но затем все рухнуло. Древний Орден, первые Шесть получили свою Силу одновременно, она связала их, превратив в генератор, в котором каждое звено важно. Они не могли существовать друг без друга, они нуждались друг в друге. Мы же все были частями единого целого, которое легко распалось на эти части. Каждый думал, что именно он достоин большего, каждый хотел власти!

— И вы тоже? — уточнил Вейдер, и Алария неприятно усмехнулась.

— А я разве чем-то хуже остальных? — спросила она презрительно. — Да, и я тоже. Словом, в Ордене началась борьба за власть. Повелители Ужаса теперь опаснее друг для друга, чем кто-либо другой.

— А это тело? Почему именно оно? Зачем вы выбрали его?

Алария встала как вкопанная, и Император тоже вынужден был остановиться, обернувшись к женщине.

— Вы что, не знаете? — произнесла Алария, тяжело дыша, словно от злости или от сильного волнения. Ее темные глаза гневно сверкали, и на миг Вейдеру вновь показалось, что он на Корусканте и его Падмэ, рассказывая об очередном заседании в сенате, негодует и мечет громы и молнии, припоминая упрямство и глупость сенаторов, споривших с нею.

— Не знаю чего? — сухо поинтересовался Вейдер.

— Сарлакк вас сожри, да об этом знает вся галактика! — злобно выругалась девушка, стискивая в бессильной злобе кулаки. — Для вас же не секрет, что это тело, эта кожа, эти руки, волосы, глаза — это клон! Малакор вырастил это тело искусственно, в лабораториях Дарта Берта! Если бы я… я заняла чужое тело, клон вышел бы безумным! Энакин, — тихо и жалобно позвала Алария, гладя в лицо Вейдера глазами, полными слез, и несмело ступая к нему, отшатнувшемуся невольно от наступающего на него призрака. — Это же я, Падмэ. Поэтому я и пришла к тебе. К кому мне еще было обратиться за помощью, Энакин?

Вмиг огни Корусканта и его живое дыхание лавиной накрыли Вейдера, и он ощутил себя Энакином, молодым человеком, к которому из вечерней темноты несмело ступает его прошлое.

Падмэ не постарела ни на день. Она была такой, какой он ее помнил, такой, какую он призывал долгие годы.

А он… он был таким, каким никогда не хотел бы появиться перед нею.

Постаревшим, налитым Темнотой, с лицом, словно вырубленным тьмой из самого твердого камня.

В доспехах ситха, которые он надел сразу после ее смерти.

Где ты разглядела Энакина, женщина?

Он умер вместе с тобой. В один день.

Дарт Вейдер свысока смотрел в темные умоляющие глаза Падмэ, и не чувствовал ничего. Как странно.

Она шагнула к нему еще ближе, и ее рука, пахнущая растерзанной недавно живой зеленью, несмело коснулась его щеки.

Никогда Падмэ не касалась этих суровых черт, неулыбчивых губ, жестко изломанных бровей, никогда не смотрела с нежностью и любовью в эти страшные глаза.

Впрочем, и теперь ей не удалось, как бы она не старалась придать своим глазам выражение тревожное и ласковое. Сквозь тонкий налет этих чувств неумолимо проглядывала ложь, притворство, и Вейдер, глядя на ее улыбку, понимал что Падмэ вернулась не к нему.

— Это же я, — шептала она, гладя его суровое лицо, прикасаясь к его молчаливым губам, и ее темные глаза, умоляюще всматриваясь в его — холодные и безразличные, — таяли крупными каплями слез. — Как же ты изменился, мой Энакин… Великий Ситх… самый великий из всех существующих… Даже сейчас ты красив, несмотря на свою суровость, несмотря на свои шрамы и годы, изменившие тебя. Я следила за тобой, я ловила каждую весть о тебе и поражалась тому, сколько силы и упорства заключено в тебе… Я почти привыкла к твоему новому имени — Дарт Вейдер, — и почти… почти полюбила тебя, нового, незнакомого мне… Я пришла к тебе! Неужели же ты не узнал меня? Я же чувствую, что узнал! Ты столько раз прикасался ко мне, ты так тщательно искал, что убрали, что оставили там, в темноте, что не увидел самого главного: не убрали, Энакин. Добавили. Сила, Энакин. Малакор дал мне Силу. Когда-то давно я была Падмэ, и ты называл меня душистым лотосом. Но Сила изменила меня — как и тебя, впрочем. Поэтому теперь я, как и ты, ношу другое имя.

— Вот как, — произнес он сухо, рассматривая тихо рыдающую Падмэ, и его металлические пальцы, поймав ее тонкую руку, отвели, отстранили ее от своей щеки. Ее ненастоящие ласки стали ему невыносимы; черт, но как они похожи на те, которые она дарила ему тогда, когда они были молоды и влюблены!

— Ты не веришь мне, Энакин? Ты думаешь, это не я? — шептала она, делая шаг ему навстречу и пытаясь обвить руками его широкие плечи, положить ладони на натертые до блеска черные пластины, но он поймал и вторую ее руку, не позволяя прикоснуться к себе. — Ты думаешь, я лгу? Вовсе нет. Я могу рассказать тебе тысячи мелочей, которые знали только мы с тобой. Я могу сказать, когда я впервые сказала "люблю". Это было тогда, когда нас везли на арену, на растерзание диким зверям, на потеху публике. Никто не мог этого знать, ведь никто этого не слышал. Я сказала это тебе. Помнишь?

— Помню, — Вейдер усмехнулся и силой принудил девушку опустить цепляющиеся за него руки. — Вот как! Падмэ Амидала Наберрие, кто бы мог подумать.

В ее имени, которое он произнес, не было больше музыки, голос егобыл холоден, насмешлив и отстранен, словно он говорил с кем-то другим, неважным, серым, безликим, обсуждая какие-то повседневные рутинные вопросы.

— Ты — и Сила. Ты — и Повелители Ужаса, — продолжил он, пристально разглядывая несчастное личико, подрагивающие от еле сдерживаемых рыданий губы, и в его глазах разгорелись жестокие насмешливые искры. — Когда-то от одной мысли о том, что я стал ситхом, ты предпочла умереть, не в силах простить мне предательства. Теперь, сама переступив эту же границу, ты живешь; а как же идеалы демократии?

Дарт Вейдер издевался; и Алария не могла не понять этого, не могла не услышать насмешки в его словах. И этот смех, таящийся в его груди, собирающийся в морщинах на его таком знакомом, но постаревшем за годы их разлуки, лице, острыми иглами плавающий в его выцветших жестоких глазах, когда-то смотревших на нее с обожанием, привели ее в бешенство.

— Об идеалах демократии быстро и легко забываешь, — сверкая мгновенно высохшими злыми глазами, прорычала она яростно, вырывая свои ладони из его удерживающих рук, — когда изо дня в день умираешь от голода, жажды и думаешь только о мучительной боли, которая наполняет твое тело каждый миг! Когда влачишь жалкое существование в забытой всеми каменной адской пустыне, борясь за выживание, судьбы мира беспокоят меньше всего. Тогда, двадцать пять лет назад, я этого не понимала. Я была далека, слишком далека от настоящего, я находилась в идеальных условиях. Меня охраняли; оберегали. Вся моя жизнь представлялась мне чередой приключений, приятно щекочущих нервы, и я была уверена, что ничего плохого со мной не произойдет, потому что рядом был ты, Энакин… об идеалах просто рассуждать, не касаясь грязи и вони настоящего! А сейчас… когда я вернулась, и стала никем… когда этот мир, который я так хотела изменить, коснулся меня по-настоящему и заставил жить по его правилам, а не по моему желанию… только сейчас я поняла, какой дурой я была! Только сейчас.

Молча слушая все эти горячие излияния, усмехаясь, снова и снова прикасаясь к сознанию Аларии Силой, Дарт Вейдер снова и снова вслушивался в звучание своего имени из ее уст, и понимал, что это имя мертво.

Так же, как и Падмэ.

— Я был прав, — медленно произнес он, с некоторым сожалением коснувшись ее щеки, словно разочаровавшись в чем-то.

— В чем? — удивилась Алария.

— В том, что чего-то не хватает. Ты сломалась, Падмэ.

— Сломалась! — со злым смехом выкрикнула Алария, отшатнувшись от Дарта Вейдера, стискивая кулаки. — Сломалась! Наверное, я сломалась. Легко сломаться, когда за дело берется Малакор Строг. Он истязал и мучил меня, изо дня в день.

— Выглядишь ты неплохо, — язвительно заметил Вейдер, и Алария вновь гневно вспыхнула.

— Я сбилась со счета, сколько раз он вылавливал меня из Тьмы и вновь возвращал к жизни. Это не первое мое тело. И даже не десятое. И знаешь что, Энакин? Смерть — это не самое плохое, что может произойти с человеком! Смерть — это покой и темнота.

— Зачем он это делал? — спросил Дарт Вейдер, и Алария истерично расхохоталась, хотя из ее безумных глаз брызнули слезы.

— Он называл это обучением, — хрипло ответила она, и в ее голосе проскользнула бравада, словно она хотела похвастаться чем-то. — Я была так глупа, когда захотела умереть тогда, давно, когда ты отступил… ушел во Тьму! Я позволила небытию поглотить меня и сделать беспомощной. Я не принадлежала себе, я сама от себя отказалась, и он сделал меня своей вещью. О, знал бы ты, что он делал со мной! Теперь я понимаю, — в ее голосе послышалась жестокость, — за что ты убил тускенов. Всех до единого. Тогда твоя жестокость меня ранила, и я переживала, словно… словно что-то было неправильно. Но ты сделал все правильно тогда.

— Почему тебя? — игнорируя речь Аларии, спросил Вейдер.

— А почему нет?! Он так захотел. Он сделал меня своей рабыней, подчинил своей воле.

— Он желал тебя?

— Малакор? — фыркнула насмешливо Алария. — Желал? Кого может желать брат смерти? Он ни разу не касался меня… в этом смысле. Для него не существует человеческих чувств, таких, как желание, страсть, любовь. Он мертв, Энакин. Он любит только смерть. Для него даже погружение туда, за пределы, во мрак, является не мукой, которой все страшатся, а наслаждением. Ты слишком любишь жизнь, мой Энакин, поэтому ты не смог бы найти меня там, блуждающую в темноте, а он находил. Он не боялся умереть для того, чтобы выловить мою душу из миллионов душ других умерших созданий.

— И чему же он учил тебя? — поинтересовался Дарт Вейдер.

— Он учил меня любить смерть, — прошептала Алария, и в ее зрачках запрыгал ужас. — Каждый раз, приходя в себя, я обнаруживала себя обнаженной и беспомощной, висящей на крюке, словно туша в лавке мясника, а он сидел рядом и отдыхал после путешествия во мраке. Сначала… сначала я думала, что он просто наслаждается, пытая меня. Я не понимала, чего он хочет добиться. Он мог долго мучить меня; ты же знаешь, Энакин, как долго может биться сердце, если его поддерживать Силой, — Алария отвратительно хихикнула, заглядывая безумными глазами в его глаза, но его лицо оставалось все так же бесстрастно и неподвижно. — При первых его опытах он сам поддерживал во мне жизнь. Моей Силы было недостаточно даже для того, чтобы пережить болевой шок, и я умирала от того, что истекала кровью. Лишенное кожи тело быстро теряет всю влагу, и если Малакор был неосторожен и пересекал нечаянно крупные сосуды, дольше десяти часов я не продерживалась. О, какие это были часы! Это были самые длинные часы в моей жизни! Отвратительный запах крови и мяса. Моча обжигала кислотой освежеванные ноги. От крика лопались связки в горле и я могла лишь шипеть. Между ног он просто кромсал ножом, словно срезая толстую кожуру с плода, и самый глубокий порез был не таким болезненным, как эта чистка… Я мечтала умереть под его ножом, я нарочно крутила ногами, чтобы он острием поддел артерию на бедре. Я жаждала смерти! Потом он стал добавлять Силы в мои клоны, и я стала пробовать сопротивляться, но слишком недолго. Слишком. Я умирала мучительно и долго раз за разом, и вновь воскресала, на том же крюке, и понимала, что сейчас все начнется сначала. Еще у него было развлечение — опускать меня в колодец с кипящей лавой. Ты-то должен знать, что такое поцелуи огня?

Омерзительный запах горелого мяса до сих пор меня преследует.

Он связывал меня и окунал постепенно, сначала пальцы ног, затем ступни, потом лодыжки… Это тоже могло длиться вечно. Иногда он просто запускал механизм, опускающий меня в лаву, и просто уходил, а я понимала в отчаянии, что эта пытка, эти мучения не прекратятся до самой моей смерти, и что они напрасны, и ничто их не остановит, и я сходила с ума от ужаса и отчаяния. Я чувствовала, как отваливаются сгоревшие дочерна, растворившиеся в кипящем камне ступни, и на бедрах, под пузырящейся кожей, кипит жир. Ты думаешь, Энакин, ты знаешь о боли все; так вот ты о ней не знаешь ничего. Ничего.

Тогда я научилась не пугаться потерь.

Кажется, эту науку ты постиг тоже?

Ты живешь таким, каким тебя оставил Оби-Ван на Мустафаре, и привык к этому?

Я постигала эту мысль долго.

Мне было все равно, что он сделает со мной, даже если он срезал с меня пластами мясо, которое кусками валилось на пол, ему под ноги. Я не боялась, что он изуродует меня. И изуродованная я согласна была жить, лишь бы он прекратил пытку, но потом жажда смерти побеждала, и я сдавалась.

Боль меня побеждала.

К одному лишь этому привыкнуть невозможно — к боли.

К ней привыкнуть невозможно.

А потом…

Он снова окунал меня в лаву. Пламя уже пожрало меня до пояса, и кожа кипела и лопалась пузырями уже у меня на щеках, а я все равно хотела жить. И еще мстить. Я ненавидела его и хотела убить. Больше, чем умереть.

Вот тогда он счел, что обучение окончено и убил меня сам, чтобы подарить новое тело. Так я стала Аларией; так я готовилась к роли Леди Аденн.

— Какая странная манера учить, — заметил Дарт Вейдер.

— Он сам обучался так, — сухо ответила Алария. — Как-то давно… мимоходом… он рассказывал, что однажды, чтобы получить огромную мощь, он провел какой-то тайный обряд, отчего его охватил не то магический огонь, не то болезнь, пожравшая его кожу и обезобразившая его настолько, что… словом, Малакор долго был на грани смерти. Он обрел свой теперешний внешний вид благодаря артефакту, древней маске, похожей на голову какого-то животного. Она… она помнила облик своего прежнего хозяина и сделала Малакора таким, каким запомнила человека, ее носившего. Но прежде, чем излечиться, он долго существовал в виде полуразложившегося полутрупа.

Алария замолчала, мучительно отерев взмокший лоб.

— Да, тускены, — повторила она. — Я поняла, зачем ты их убил. Я поняла, на том крюке я поняла, что все джедайские принципы ложны, когда с живого человека спускают заживо кожу. Поэтому я пришла именно к тебе, Энакин. За меня больше некому заступится. Когда-то я была твоей; ты можешь и сейчас считать меня своею… если захочешь.

Вейдер уничтожающе смотрел на Аларию, и на щеках его играли желваки.

— Если бы с моей женщиной, — четко произнес он, — некто посмел сотворить такое, он не прожил бы и дня. Но ты не моя; давно уже не моя. Ты перестала быть моею тогда, на Мустафаре. Я не приму тебя больше. И дело не в том, что нас разделило время или нечто еще. Дело в том, что у меня есть женщина. Не нужно предлагать себя в качестве оплаты. Говори прямо, что ты хочешь.

— Я хотела бы, чтобы ты убил Малакора. И я очень рада, что вы отпугнули его.

— Он придет еще, — заметил Дарт Вейдер, и Алария с криком кинулась на колени перед ним.

— Я умоляю тебя, не отдавай меня ему! — исступленно вопила она, вцепляясь в его сапоги. — Ради всего того, что нас соединяло, ради наших детей — не отдавай меня ему!

— Зачем ты ему? — быстро и жестоко повторил свой вопрос Дарт Вейдер.

— Он хочет убить меня! — в исступлении кричала Алария так, словно вновь висела на том крюке. — Я же говорила, что Повелители Ужаса перессорились. Они не поделили власть, и Орден распался. Малакор его основал; теперь он же хочет и уничтожить его! Да он и всю Галактику хотел бы убить лишь затем, чтобы посмотреть, а что же будет!

— Хорошо, — чуть смягчившись, ответил Вейдер, отшагнув назад, и руки Аларии, соскользнув, уперлись в пол, отчего девушка оказалась в какой-то животной позе, на четвереньках, униженно взирая на Императора. — Я обещаю… я не отдам тебя ему.

— Этого мало! — прорычала она, уже не скрывая своей злобной сущности. — У Малакора мои клоны… множество тел, куда он может снова заменить меня, если я умру. Пожалуйста!

— Пожалуйста что? — бесстрастно переспросил Вейдер.

— Уничтожь их, — тихо произнесла Алария, опуская голову, словно силы покинули ее, и она вот-вот упадет, растянется, бессильно растечется белым пятном по мозаичному полу перед черными сапогами Императора, поблескивающими дюрасталью в свете звезд. — Сделай это для меня. Сам. Я не прошу о большем. Я больше не прошу тебя о любви. Я не прошу у тебя места подле тебя. Ни о чем не прошу. Только об этом. Академию Берта нужно сравнять с камнями, на которых она стоит. Выжечь. Вытравить все живое, что там есть. Только тогда я буду спокойна. Уничтожь ее, Энакин. Тогда… Если Малакор доберется до меня… я смогу умереть лишь однажды. Но даже об этом я больше не попрошу тебя — не попрошу убить его. Просто истреби его логово.

— А как же твой возлюбленный, Дарт Берт? — насмешливо произнес Вейдер. — Он не в силах вступиться за тебя? И его академия… Ты же просила вернуть ему академию.

— Я лгала, — глухо ответила Алария. — Я же не могла при всех, тогда, сказать тебе то, о чем говорю теперь. Мне просто нужно было что-то сказать. Я солгала всем, Энакин. Я не любила его ни одного дня, Энакин. Я всего лишь хотела, чтобы ты уничтожил ее защитников и сжег лаборатории.

— Для того, — прорычал Дат Вейдер, грубо ухватив ее за локоть и вздернув вверх, заставив встать на ноги, — чтобы самой затем занять вычищенное мной место?!

Вейдер склонился над трепещущей женщиной, и его горящие глаза заглянули в ее — испуганные, но лживые, насквозь, до самого дна!

Сколько же лжи в этом красивом создании…

— Я помню твои слова о власти и о раздоре между Повелителями Ужаса, — зашипел он, еще раз встряхивая ее — до вскрика, до слез, брызнувших из-под мокрых ресниц, до вздрагивающих от рыданий плеч. — Почему не я, сказала ты. Ты хотела, чтобы я перебил всех защитников академии, чтобы самой занять вычищенное мною место, так? И добраться до Фобиса? Он там? Там?!

— Нет! — выкрикнула Алария, рыдая, жалко скорчившись в его руках, и Вейдер оттолкнул ее от себя. — Его там нет! Я просто хотела попросить у тебя помощи! Я просто хочу жить!

— Хорошо. Я сделаю это, — холодно и спокойно произнес он, словно не был только что разъярен и жесток. — Но на это нужно время. Это произойдет не сейчас, но произойдет. В память о нашем прошлом я сделаю это, Падмэ.

Вейдер круто развернулся и поспешно направился назад, словно передумав сопровождать Аларию до лабораторий.

В это же самое время Леди София отступила в темноту и, крадучись, свернула в один из боковых коридоров.

Лорд Фрес, не сбавляя шага, свернул налево и легко сбежал по ступенькам, исчезнув из галереи, из вида Императора и оставленной им в одиночестве Аларии.

Кажется, он получил какой-то приказ.

Над Биссом занималась заря.

Глава 15.Обещание Императора

Первыми с утра пораньше в лабораторию Софии явилась неугомонная троица — Виро, Лора и повсюду таскающийся за ними замученный, полусонный Аугрусс, наказание которому Лорд Фрес так и не назначил, и потому Аугрусс был прикреплен к Виро и являлся как будто ее личным арестантом. А уж она особо не стеснялась и использовала опального губернатора как мальчика на побегушках.

Кажется, после официальной части мероприятия они продолжили праздновать где-то еще, в каком-то увеселительном заведении, где подают напитки покрепче, и исполнять приказ Инквизитора они явились слегка навеселе, даже не переодевшись и не проспавшись.

На Виро был тот же самый парадный белый военный мундир, что и вчера, правда, порядком уже помятый и испачканный, и даже своего хлыста она не выпустила из рук, несмотря на то, что ее глаза от недосыпа и щедрых возлияний покраснели и были слегка затуманены. Поверх рыжих кудрей, слегка помявшихся за время долгого празднования, была надета форменная фуражка, которую Виро лихо заломила на сторону.

Ее личная охрана — пара угрюмых огромных имперских штурмовиков, которых она таскала за собой, подгоняя своим хлыстом, и которым явно пришлось вслед за нею проделать весь тот же путь по увеселительным заведениям, выглядели уставшими и обессиленными, и нарядная белая атласная корзинка с шампанским в их руках была порядком истрепана и потерта.

Виро, впрочем, это мало смущало, и, прикладываясь к горлышку бутылки в очередной раз, стаскивая белый китель и подставляя тонкую, но мускулистую руку под жадное острие иглы, жаждущей крови, она смеялась и даже не поморщилась, когда Леди София забрала у нее порцию материала для исследований.

Лора Фетт, не в пример Виро, была трезва, несмотря на то, что эту ночь во всех увеселительных заведениях девушки появлялись вместе.

Ее красивое белое длинное, в пол, плиссированное платье с широким атласным поясом было относительно свежо, волнистые длинные волосы, перетянутые крест-накрест лентой в нескольких местах, были опрятны, и девушка то и дело поглаживала красивое украшение, изящную золотую подвеску с голубым прозрачным камнем. На ее открытом, таком простом и бесхитростном лице застыла мечтательная улыбка, и Леди София, глядя, как наманикюренные пальцы молодого главкома поглаживают красивую безделушку, подвешенную на тонкую цепочку, безошибочно угадала, что это подарок Инквизитора.

Лорд Фрес то ли замаливал грехи, то ли действительно хотел доставить Лоре радость. Но, так или иначе, а ему удалось вымолить ее прощение и загладить свою вину, и даже пьяный треп Виро, которую Лора все же раскрутила на откровенный разговор, не смог стереть мечтательной улыбки с ее лица, и даже боль от инъекции не заставила ее поморщиться.

— А что Лорд Фрес? — разглагольствовала Виро, в очередной раз прикладываясь к бутылке. Видимо, вопросы Лоры были слишком настойчивыми, а воспоминания слишком приятными, чтобы Виро смогла удержаться от искушения поделиться ими. — Он такой же мужчина, как и все остальные. Но, в принципе… он был хорош.

— Да? — делано удивилась София, усмехаясь. Ее тонкие брови взлетели вверх, уголки губ дрогнули, растягиваясь в улыбку.

— А вам кажется, что это не так? — дерзко произнесла Лора, вырывая Софию из ее злорадных размышлений. — Вы что-то иное думаете?

— Я? — совершенно искренне удивилась Леди София, подняв на Лору взгляд.

— Да, вы. Вы целовали его, — с напором произнесла Лора, вздергивая подбородок.

Леди София усмехнулась, ощущая горячее желание девушки словно бы утвердиться надо всеми. Да, Виро спала с ним, а Леди Софии достался поцелуй.

Но извинения, трогательное внимание и забота, подарки — все это предназначалось только Лоре! Наверное, и цепочку с этим красивым дорогим камнем, за который он наверняка отдал все свое честно заработанное убийством вознаграждение, он сам застегнул на ее шее… и, вероятно, склонился и поцеловал крохотный замочек на ее шейке, отведя в сторону пышные каштановые локоны…

И глядя на это дерзкое противопоставление, не хотелось даже ранить эту девушку откровенностями.

— Мне нечего добавить к словам вашей подруги, — безразлично произнесла Леди София, пожав плечами. — Он такой же мужчина, как и все остальные.

— Что, совсем нечего?

Как он вошел в лабораторию, что тут делал, и как долго тут находился, София не поняла. Однако, Лорд Фрес был тут; одним шагом он вынырнул из полумрака меж стеллажами с лабораторной посудой и ступил в круг света, нависнув над женщиной.

И вмиг все стихли, замолкли, и повисла неловкая тишина, словно все и каждый были подловлены на какой-то провинности.

Сегодня, кажется, Инквизитор был собран и подтянут больше обычного, и на его лице лежало выражение абсолютного и потому такого неестественного покоя.

Казалось, все многочисленные застежки на его одежде были идеально подогнаны и затянуты, алый шлейф, тянущийся за Инквизитором, идеально выглажен и хищный лепесток черного воротника смотрелся как-то особенно угрожающе.

Обе руки Лорд Фрес держал за спиной; обычная его поза, означающая крайнюю степень раздражения.

— А должно быть? — вкрадчиво произнесла София, всматриваясь в его лицо, одной фразой уничтожая всякую возможность вспомнить прошедшую ночь и обесценивая единым взмахом все — его нежность, его страсть, его желание и трепет, с какими он прикасался к ее телу. Это откровенное издевательство было как минимум опасно; Лорд Фрес особенно не церемонился ни с кем, ни с мужчинами, ни с женщинами. Возможно, влепить по своему обыкновению пощечину он ей не успел бы, но вот нанизать на сайбер…

Он чуть заметно шевельнул плечами, от него пахнуло нестерпимой острой опасностью, когда он склонился над Софией еще ниже, и ей внезапно очень захотелось вывести его из себя, чтобы он не сдержался, взорвался, и это неловкое молчание, полное откровенных воспоминаний, перемешанных с обжигающим удовольствием и стонами, окончилось яростной дракой, схваткой, решившей бы все одним махом…

— Виро Рокор, — ледяным, звенящим от напряжения голосом произнес Лорд Фрес, все так же без отрыва вглядываясь в зеленые дерзкие глаза, рассматривая в их глубине воспоминания о страстном неудержимом движении, и о капле нестерпимого, жгучего, но прекрасного стыда, граничащего с невероятным наслаждением, который пролился в разум Леди Софии, когда он посмел… посмел раскрыть ее тело перед собой, не спрашивая, и в первый раз поцеловать ее, беззащитную и такую доступную, — и Лора Фетт, извольте привести себя в надлежащий вид и быть через час готовыми. Леди София, заканчивайте ваши манипуляции. Я жду вас в зале для тренировок. Губернатор Аугрусс, извольте идти за мной.

Аугрусс нервно вздрогнул, в его чертах промелькнул животный ужас, и по дернувшейся руки из-под иглы Леди Софии потекла яркая струйка крови. Приглашение ситха на тренировку могло оказаться вообще последним приглашением куда-либо в жизни забрака, тем более, что на лице Инквизитора было выписано желание, нестерпимая жажда убить, причинить боль и упиться чужой агонией.

— Лорд Фрес, — побелевшими губами прошептал Аугрусс, и Лорд Фрес резко обернулся к нему, сверля испуганного насмерть забрака стылыми мертвенно-прозрачными глазами.

— Что? — рявкнул ситх. — Вас затруднит ассистировать Леди Софии?

Это означало лишь одно — Лорд Фрес хотел надавать пощечин ситх-леди, его злоба и раздражение были направлены именно на женщину, но по ряду причин считал это неприемлемым, и потому желал, чтобы его, Аугрусса, ситх-леди выставляла перед собою как щит, когда его собственная сила становилась бы неконтролируема и опасна. А значит…

— Лорд Фрес!!

— Замолчите; Великая Сила, просто замолчите, не то я откручу вашу рогатую голову прямо здесь!

Аугрусс подскочил, словно ужаленный, и со всей скоростью, на которую были способны его неуклюжие толстоватые ноги, рванул вослед за удаляющимся Инквизитором, а Леди София проводила их обоих смеющимся взглядом.

* * *

Инквизитор был очень раздражен, очень. И, как бы он ни старался выглядеть спокойным, это ему мало удавалось, тем более, что Леди София вовсе не спешила прийти в тренировочный зал.

Холодный рассудок подсказывал Лорду Фресу, что задерживается Леди София вовсе не из желания поддразнить Инквизитора; нет. Скорее всего, она была занята консервацией забранных проб, и, вероятнее всего, приготовлениями к пересылке этих проб, в частности пробы Аларии, в тайную лабораторию.

Но кипящий гнев, наплывая раскаленной лавой на разум Инквизитора, растворял в пылающем огне все доводы разума, и Инквизитор принимался нервно расхаживать по тренировочному залу, и его отражение в блестящем полу пересекало комнату из угла в угол.

Аугрусс, ни живой ни мертвый от страха, попытался было робко спросить о чем-то ожидающего Инквизитора, но ситх, яростно рванув застежку плаща, сорвал с себя тяжелое одеяние и запустил им в лицо опального губернатора, буквально заткнув ему рот.

Едва не взвизгнув от ужаса, Аугрусс поспешно стащил с головы черную ткань, цепляющуюся за острые костяные рожки на его мгновенно вспотевшей голове, отчаянно дергая и рискуя разодрать одежду Инквизитора в клочья.

Казалось, он смертельно боялся хоть на миг оказаться в темноте, выпустить из виду мечущегося в ярости ситха, словно думал, что тот нанесет ему, ослепленному, внезапный смертельный удар.

Но Инквизитор, казалось, тут же позабыл о губернаторе, с замиранием сердца ожидающем своей участи. Все мысли ситха были заняты совсем другой персоной, и, в очередной раз перебирая в памяти какие-то свои, сокровенные мысли, Лорд Фрес нервной рукой в ярости растерзал слишком туго застегнутые на шее застежки.

Впрочем, Леди София все же не могла не поддразнить Инквизитора в очередной раз; и когда ее каблучки застучали в коридоре, а Лорд Фрес обернулся к дверям, ожидая ее появления, за разошедшимися створками автоматических дверей на пороге тренировочного зала появилась не только она одна.

Ситх-леди, готовясь ко встрече с Инквизитором, предпочла одеться как можно более удобнее, чтобы одежда не сковывала ее движений и не отвлекала ее внимания. На ней были мужские одежды, приличествующие, скорее, джедаю — темная туника, темные брюки и таббард, перепоясанный традиционным ремнем, к которому крепился сайбер ситх-леди. Свои сапожки на высоких каблучках она сменила на более удобную обувь, не лишенную, однако, изящества, и взгляд Лорда Фреса оценивающе скользнул по ее точеным ножкам и стройным бедрам, красоту которых не могли скрыть даже темные грубые одежды.

Свои роскошные черные волосы леди-ситх попыталась собрать в пучок на затылке, оставив длинные пряди на висках, и они красиво оттеняли большеглазое личико ситх-леди, придавая ее виду какое-то кукольное невинное выражение. Какая подлая ловушка…

Под этой красивой, яркой оболочкой были лишь ядовитые ярость, упрямство и страх, непримиримые, лютые, безобразные настолько, что невозможно было поверить, что они наполняют разум женщины.

Леди ситх пришла сюда затем, чтобы сразиться и убить — ее жестокое желание поразвлечься Инквизитор уловил, едва она переступила порог тренировочного зала.

Однако!

Неужто эта стерва и впрямь посмела бы… убить Инквизитора?

Все еще помнит встречу на Коррибане? Вой ветра, колючий песок на губах и безжалостный поцелуй его сайбера?

Помнит и не хочет простить?

Жаждет мести?

И даже его ласки, доставившие ей столько нестерпимого удовольствия, заставившие ее кричать и извиваться, не смогли ни на сколько сгладить в ее памяти боль от того старого ранения?

Что скрывается там, за прекрасной зеленью ее глаз?

Неужто только злобное желание вернуть ему старый долг?

И все?

Вместе с ситх-леди выступала сменившая форму Виро, подтянутая, сосредоточенная, серьезная. Ее глаза были все еще покрасневшими, но легкомыслие и нетрезвое веселье исчезли из них, девушка смотрела внимательно и даже сурово.

Ее появление разъярило Лорда Фреса еще больше, настолько, что его губы задрожали, задергались, словно изо всех сил стараясь удержать поток сквернословия, рвущийся из груди, а яростные страшные глаза, ослепнув на миг от затопившей его разум злобы, побелели, словно старый, древний лед на Хоте; тонкие ноздри его вздрогнули и побелели от гнева. Казалось, еще немного, и он в ярости ударит в пол Силой так, что натертый черный блестящий камень разорвется под его ногами.

Вероятно, он рассчитывал на что-то иное, возможно, на разговор тет-а-тет. Вероятно, он хотел вытрясти хоть крупицу воспоминаний, хоть каплю признаний из ее красивых строгих губ.

Но Леди София не желала разговаривать с ним, и ему ничего не оставалось делать, как укротить бушующее в его сердце пламя, и скрыть разрывающие его эмоции под медленно наполнившем его черты ледяным покоем, погасившим глаза, прочертившем глубокую морщину меж сурово сдвинутых широких бровей и заострившим каждую его черту.

— Простите? — насмешливо произнес он, иронично приподняв одну бровь и косясь на Виро. — Что это значит?

— Ну, вы же хотели сразиться со мной, — беспечно ответила Леди София. — Я вам не соперник; совсем не соперник, даже с учетом того, что губернатор Аугрусс выступил бы на моей стороне. Точнее, в бою против вас он будет совсем бесполезен, или даже станет мешать мне. Вот я и предложила мисс Рокор выступить со мной на одной стороне вместо него.

Услышав это, Аугрусс оживился, на его неестественно бледном лице появилось некое подобие улыбки, и его согнутое, смятое страхом и унизительной дрожью тело, похожее на бесформенный мешок, набитый вареными потрохами, немного выпрямилось. Забрак с надеждой глянул на двери, и его ноги непроизвольно сделали шаг по направлению к ним, но едкая ухмылка Инквизитора на корню убила в нем всякую надежду отделаться от поединка.

Выслушав предложение ситх-леди, Инквизитор плотно сжал губы, и на его тонком красивом лице промелькнуло выражение стервозное и беспощадное, настолько решительное, что стало ясно, что за свое согласие Виро поплатится больше, чем Леди София за свой побег.

— И что же? — насмешливо переспросил он, покачиваясь на носках. — Мы снова позволим этому прохвосту избежать наказания? Отпустим его? Черт, да он самый везучий сукин сын, какого только можно себе представить!

Леди София перевела взгляд на забрака, судорожно глотающего воздух и нервно тискающего плащ инквизитора вспотевшими ладонями, и на ее прекрасных губах появилась самая подлая, самая ужасная, самая жестокая и самая коварная улыбка, какую только можно себе вообразить.

— Нет, о, нет! — покачивая головой, прошептала она глубоким обольстительным голосом, от которого кровь стыла в жилах, рассматривая умирающего от ужаса губернатора смеющимися злыми глазами. — Разумеется, господин губернатор поучаствует в наших играх! Его нужно наказать как следует, так, чтобы он хорошенько, как следует, до мельчайших оттенков распробовал вкус жизни и смерти, и, если ему повезет и он останется жив, чтобы он впредь не совершал таких ошибок. В нашей игре я предлагаю ему сыграть роль важной особы. Один из нас будет совершать на него нападение, а второй — второй попытается его защитить. Разумеется, нападение будет… настоящим. И если защитник не успеет закрыть его от удара, то и… раны будут настоящими. Но и нападающий должен будет попытаться скрыться после того, как сделает свое дело, иначе защитник может выместить свою досаду на убийце. Как вам такой сценарий, Лорд Фрес?

Инквизитор бросил оценивающий взгляд на присевшего от ужаса губернатора, и Аугрусс взвыл в голос, размазывая по лицу слезы, уже не в силах сдерживать пожирающий его ужас.

Леди София хладнокровно и совершенно безо всякого сожаления предлагала убить его, намекая, что смерть губернатора будет списана на некое покушение, и это были не шутки.

— Согласен, — медленно ответил ситх, и его ледяное непроницаемое лицо как будто смягчилось, словно излишняя злоба схлынула, отступила, удовлетворенная жертвой, принесенной Инквизитору ситх-леди. — Кто будет его защищать? А кто нападать?

— Это мне все равно, — ответила Леди София. — Разыграем в орлянку?

Лорд Фрес усмехнулся, снова недобро покосившись на лязгающего зубами Аугрусса. Его тонкая белая рука, обтянутая высокой манжетой, требовательно протянулась к Виро, и та, торопливо обшарив свои карманы, все же нашла искомое — золотую монету, вероятно, из числа тех, какими недавно сорил Лорд Фрес.

Безумными глазами Аугрусс проводил этот светлый блестящий кружок, на чьих золотых сторонах теперь была написана его судьба, и безотчетно отер взмокшее лицо пухлой ладонью. Его толстые пальцы-сардельки заметно дрожали, и Лорд Фрес, еще раз недобро усмехнулся, глядя в ослепшие темные глаза забрака, который не различал теперь ничего на свете, кроме этой монеты.

— Сыграете с нами, губернатор? — любезно предложил Лорд Фрес. — Назначайте себе защитника.

Забрак был настолько поглощен видом монеты, что Инквизитору пришлось повторить свой вопрос — предложение самому назначить себе палача, самому приложить руку к решению своей судьбы.

— Да, да, — обтекая липким потом, задыхаясь от удушающего его взбесившегося сердца, просвистел забрак. Его горло словно запечаталось, словно было сжато петлей-удавкой, и он почти не мог говорить. — Конечно!

— Так кто? — насмешливо произнес Лорд Фрес, устраивая монету на своем большом пальце, готовясь щелчком подкинуть золотой в воздух.

— Орел — Лорд Фрес защитник! — выпалил забрак, отирая мокрое липкое лицо полами инквизиторского плаща, совершенно забывшись от страха. — Решка — защитник Леди София…

Лорд Фрес обаятельно улыбнулся, прикусив губу, на его щеках заиграли ямочки, в уголках глаз лучиками скользнули тонкие морщинки, и его длинный палец щелчком отправил монету в воздух, заставив ее тонко звенеть от соприкосновения с острым твердым ногтем ситха.

На тот недолгий миг, когда золотой, сверкающим шариком вращаясь в воздухе, подлетел вверх, в сердце губернатора замерла жизнь, дыхание на миг прекратилось, а грудь наполнилась вакуумом, мертвым и безвкусным. Вся жизнь, все нервы, все клетки, каждая капля крови забрака сейчас стоили всего-навсего одного золотого, крутящегося в воздухе и медленно-медленно летящего вниз, между расступающимися телами ситхов, меж их летящими в пустоте черными одеждами, и падение золота на черный полированный пол показалось помертвевшему забраку нестерпимым ужасным грохотом, громом, от которого разрывались барабанные перепонки и лопался мозг.

Лорд Фрес ногой прихлопнул крутящийся на полу золотой шарик, и монета с громким сухим щелчком легла под его подошвой, замерев, словно она была живым хрупким существом, а ситх убил, раздавил ее насмерть.

— Ну? — насмешливо произнес Лорд Фрес, все так же ослепительно улыбаясь, глядя веселыми глазами в одутловатое лицо забрака, чьи трясущиеся щеки походили на комковатый холодец. — Что скажете?

— Не знаю, — прошептал Аугрусс, и Инквизитор убрал носок своего щеголеватого сапога с монеты.

— Орел, — весело констатировал Инквизитор, глянув на монету, и из груди губернатора вырвался вздох облегчения. — Вы чертовски везучий сукин сын, господин Аугрусс. Определенно, у вас есть хороший шанс остаться живым сегодня.

Последние слова Инквизитора потонули в гудении сайберов, внезапно рванувших навстречу друг другу, в звуках выстрелов и в истошном визге Аугрусса, над головой которого пронеслись несколько вспышек.

Ситхи сшиблись мгновенно, без предупреждения, так яростно и злобно, словно никогда и не были союзниками, словно никогда не разговаривали друг с другом, не находились рядом, не дышали одним и тем же воздухом и не разделяли одних и тех же мыслей… так страшно и безжалостно, словно никакого Триумвирата никогда не существовало в природе, и все соглашения и договоренности между ними были всего лишь сон, морок, наваждение, а правда — вот она: жажда убить, расчертить тела друг друга обугленными рваными полосами, вырезать душу, разорвать!

Аугрусс, вопя от ужаса, уползал на четвереньках, покуда Лорд Фрес, закрывая его собой, отступая под натиском Леди Софии, одновременно отбивал выстрелы Виро, совершенно хладнокровно обстреливающей как самого Инквизитора, так и скорчившуюся фигуру губернатора, и ее выстрелы, раскиданные алыми лучами его сайбера, с противным визгом разбивались об обожженные стены зала.

Нехватку роста и опыта Леди София успешно компенсировала ловкостью и быстротой движений, и этого при поддержке Виро на некоторое время хватало, чтобы успешно теснить Инквизитора и медленно подбираться к воющему Аугруссу. Она пыталась сковать, связать Инквизитора, заставить его скрестить свое оружие с ее сайбером, чтобы он замер хоть на миг, и выстрел Виро тогда достиг бы своей цели. Но Лорду Фресу не составляло ни малейшего труда оттолкнуть ее маленькое тело и тотчас же отклонить выстрелы, направленные в Аугрусса, и Леди София, упрямо сцепив зубы, рыча от бессильной злобы, вновь шла в атаку, и начиналось все сначала.

Вероятно, Лорд Фрес просто развлекался.

Наемный убийца, он встречал в своей жизни много соперников, и еще больше — различных ситуаций, в которых нужно было действовать максимально быстро, и поэтому дуэт двух вооруженных женщин был ему вовсе не страшен.

На небольшой, самый краткий миг Леди Софии показалось, что он позабыл о своих намерениях, и на самом деле весь погрузился в эту схватку — обучение, нарочно уступая ей, затягивая поединок. На этот же краткий миг она позабыла о своей так называемой жертве и сосредоточилась на его движениях — четких, точных, словно предназначенных для того, чтобы их демонстрировать ученикам, и яростное напряжение схлынуло, унеся с собой гнетущую атмосферу.

Просто урок…

Лживый покой!

Он уловил, он почуял своим звериным нюхом краткий миг слабины, и воспользовался им.

Одним мощным ударом, каких было предостаточно нанесено, но вполсилы, он снес с ног леди ситх, и она с воплем упала на натертый до блеска зеркальный пол, скользя, а в сторону Виро с его напряженных белых пальцев сорвался такой мощный удар Силы, такая сокрушительная и беспощадная пощечина, что оружие вылетело из ее рук и разбилось о колонну, поддерживающую опоясывающие в высоте зал галереи, а сама Виро, подлетев, крутнулась вокруг свой оси и с криком рухнула вниз, затихнув.

Так, словно он лично нанес ей удар по лицу, со всего размаху, хлестко и жестко, беспощадно выбив напрочь сознание.

— Ваше покушение провалилось, — злобно прошептал Инквизитор, наступая на поверженную ситх-леди, медленно и неумолимо, опустив сайбер вниз. — Неудача.

Взлетевший алый луч, искря, встретился с полом, на котором миг назад лежала Леди София, и ее оранжевый луч с гудением сшибся со вторым алым дрожащим от ярости лучом на сайбере Инквизитора.

Казалось, ее уловка и попытка атаковать разозлили его еще сильнее; мощно отбив ее дерзкий выпад, да так, что она закричала от боли в плечах, насилу выдерживая всю тяжесть его атаки, он, не щадя, с разворота ударил ногой ее в грудь, и София, захлебнувшись дыханием, отлетела, словно мяч, и рухнула на пол, еле ворочаясь.

Жестокий урок был преподан; в несколько быстрых шагов Инквизитор достиг своей поверженной противницы и, как нашкодившее животное, за шиворот вздернул ее вверх, в воздух, без труда вырвав из ее слабо сопротивляющейся руки оружие.

Их глаза — его, жестокие, ледяные, ненавидящие, и ее, помутневшие, почти бессмысленные, — встретились, и он, еще разок встряхнув ее, приводя в себя после потрясения, нанесенного его ударом, прошипел злобно, до боли, до синяков стискивая ее ослабевшее тело:

— Мне кажется, что кто-то тут думает, что я игрушка, что надо мной можно потешаться как только вздумается. Так вот это не так. Запомните это хорошенько!

— А мне кажется, — пробормотала Леди София как можно более внятно, хотя ее язык заплетался и голова падала, словно женщина пережила то ли взрыв, то ли контузию, — что это вы думаете, что я — ваша игрушка. И что меня можно брать тогда, когда это вздумается вам. Так вот это тоже не так. Я сказала вам "нет" не единожды. Я вас попробовала. Я не хочу вас. Понятно это вам, или еще подеремся?

Взревев от бессильной ярости, отравленный упрямством женщины, Лорд Фрес крепко встряхнул ее, и следующий его крик слился с холодным лязгом железа.

Тонкий коварный клинок, о наличие которого он совсем забыл, быстро и остро пробил его плечо, почти у шеи, и выскользнул наружу, напившись крови.

С размаху Лорд Фрес швырнул женщину на пол и зажал ладонью рану. Сквозь его пальцы сочилась кровь, и он с удивлением отнял пальцы от быстро промокающей туники, рассматривая испачканную алым руку.

— Квиты, — злобно вдохнула женщина сквозь сжатые зубы, сдерживая стон боли.

Глава 16. Обещание Императора. Ответ Империи

Раньше никто не наносил Инквизитору таких серьезных ран, и он с удивлением почувствовал, как через это крохотное отверстие в коже покидают его тело силы и жизнь, а сам порез наполняется нестерпимым холодом и острой болью. Чуть качнувшись, он отступил, отпрянул от поверженной ситх-леди, концентрируясь на своем ранении, стараясь как можно скорее унять текущую кровь и избавиться от нестерпимого запаха, возбуждающего каждого хищника.

Кровь.

Жизнь.

Леди ситх смеялась; избитая, поверженная, она смотрела на пробитое плечо Инквизитора, на его влажно поблескивающие алым пальцы, зажимающие порез, и ее тело сотрясал истерический тихий злой хохот.

— Ваши уроки бесценны, Инквизитор, — произнесла она с издевкой, приподнимаясь на локтях. Внутренне ее трясло от боли и безотчетного инстинктивного страха, но лицо ее было жестким, а плотно сжатые губы в уголках кривились в тонкой презрительно-уничижительной ухмылке.

— Как и ваши, — парировал ситх, унимая кровь и проводя ладонью по пораненной плоти в последний раз, стирая напрочь остатки боли. — Спасибо. Я запомню их.

— Я вижу, вы уже в порядке, — продолжила Леди София, поднимаясь на ноги с заметным трудом. Ее глаза были темными, а в голосе звучала угроза. — Может продолжим?

Она не питала надежд, что сможет победить Инквизитора, но как сладко было уколоть его самолюбие, найти брешь в его защите. Эта мелкая, но такая желанная победа, казалось, опьянила Софию, и ей снова захотелось задеть Фреса, выбить из него горячую живую эмоцию, крик, заставить его светлые ясные глаза темнеть, тонкие ноздри трепетать от ярости, а мягкие губы сжаться в одну тонкую твердую линию.

Это было опасно.

Очень опасно.

За это леди ситх вполне могла поплатиться жизнью, но… она не могла иначе.

Словно нечто, непонятное, но ощутимое, заставляло ее вновь и вновь противопоставлять себя ледяному мертвому спокойствию Инквизитора, прячущегося за непроницаемой броней холодности, чтобы его высокомерие и отчуждение разбивались вдребезги о ее яростную дерзость.

Скрючившийся в углу Аугрусс, закутавшийся в плащ Лорда Фреса, чуть слышно всхлипывал, и Леди София, призвав в свою руку брошенный в темноту Инквизитором сайбер, вновь выпустила яркий оранжевый луч.

— Так не терпится испробовать на своей шкуре мою Силу? — взревел Инквизитор, молниеносно оборачиваясь к ней. Его серые глаза раскалились до золотого кровавого цвета, и он словно соткался из воздуха прямо перед женщиной, выбив порывом силы из ее рук оружие, и его перепачканная в крови рука сжалась на ее горле, до боли, до остановки дыхания, до хруста. Еще одно движение — и его жесткие пальцы прорвут нежную кожу и сомнут тонкие хрящики, кроша их, превращая в кровавую кашу…

— Я попросил бы вассс, — каким-то тихим, почти змеиным голосом прошипел ситх, туша пылающий взгляд под опущенными черными ресницами, странно ласкаясь к запрокинутому лицу женщины — его дыхание гладило ее щеки, тонкий нос, чуть прикасаясь, повторял контур ее щеки, — в то время как она, задыхаясь, царапала и ломала его железные пальцы, удушающие ее, но разогнуть их была не в состоянии. — Я попросил бы вас не заблуждаться на мой счет. Слышите? — он чуть встряхнул ее, ослабив хватку, и она с хрипом втянула воздуху в грудь, но он тотчас снова крепко сжал пальцы, впившиеся вновь в посиневшую от его хватки кожу, отчего помутневшие глаза женщины налились кровью и лицо побагровело от удушья. — В настоящем бою ваш кинжал не остановил бы меня, даже если бы бы всадили его мне в сердце. Слышите?

Снова шумный, захлебывающийся жадный вздох, и снова боль на истерзанном, почерневшем от синяков горле, и странный, тихий, ласкающий слух голос.

— Досадно? Да. Постыдно? Да, пожалуй, — внимательно всматриваясь в ее умирающее лицо с каким-то садистским удовольствием, продолжил ситх. — Больно? Не скрою. Вы оставили свою отметину на моей шкуре. Но не более. Вы не остановили меня. Вам меня не остановить. И если мы продолжим драться, — он как следует встряхнул задыхающуюся женщину, почти потерявшую сознание, — я бы ухватил вас крепко, очень крепко, — его голос был медленным и тягучим, и это было отдельным видом пытки. Леди София словно поняла, что по окончании своего нравоучения он отпустит ее, разожмет свои тонкие пальцы, словно отлитые из стали, но сможет ли она дожить до конца его речи..? — Я поднял бы вас ввоздух так, чтобы вы не смогли сопротивляться, и влил бы в ваше тело всю свою Силу, практически мгновенно, наполнив ею каждую клеточку вашего тела, каждый нерв, каждый сосуд, сердце, мозг. Я наполнил бы вас такой нестерпимой болью, что когда ваше тело разлетелось бы в кровавую пыль, вы испытали бы только невероятное наслаждение оттого, что все уже кончилось.

Время словно встало; оно словно пыталось оттянуть, отсрочить свидание смерти, явившейся за Софией, и дать женщине шанс. Ведь сейчас никто не мог помешать Инквизитору опустить свой взгляд на такое желанное тело, ослабить свою хватку, провести ласково по израненной шее, приласкать задыхающуюся грудь…

Но он даже не попытался.

Его страсть, его желание померкли, испарились перед раскаленным натиском его ярости, и его уязвленная гордость требовала только одного — убей ее! Убей!

— Вы напрасно пытаетесь дразнить и вывести меня из себя, — заметил Лорд Фрес уже совершенно спокойно, все так же всматриваясь в помутневшие, покрасневшие глаза Софии, наливающиеся слезами. Она продолжала упрямо сопротивляться стальной хватке на своем горле, хотя сил у нее уже почти не осталось и липкий холод близкой смерти — касался ее сердца, заставляя его биться все медленнее. — Вы упрямо продолжаете желать смерти? Хотите избавиться "от этого безумия"? Тут я вам не помощник; поищите себе палача где-нибудь в другом месте. И уж если ваше решение такое твердое, и вы с ослиной упрямостью идете к гибели, то постарайтесь хотя бы, чтобы ваша смерть послужила во благо Империи.

Его пальцы внезапно разжались, выпуская свою жертву, и Леди София рухнула на пол, удушливо кашляя и подавляя приступы рвоты от боли в поврежденном горле.

Ее кинжал вывалился из ее широкого рукава, да женщине сейчас было не до своего потерянного оружия, и Лорд Фрес брезгливо наступил на него, ломая лезвие у самой гарды.

— А если, — внезапно произнес ласкающий слух девичий голос, — ваша жертва рывком приблизилась бы к вам настолько, что взрыв вашей Силы в ее теле мог разорвать бы и вас?

Лорд Фрес молниеносно обернулся к источнику звука, и волна его Силы, рванув вперед, жесткими сильными объятьями, словно тисками, сжала фигуру, замершую на пороге расстрелянного и расчерченного черными ударами сайберов зала.

То была Алария в своем воздушном белом платье; запах ее духов вместе с потоком теплого воздуха пролился в зал боя, коснувшись обоняния Фреса, но отнюдь не ее юная прелесть и соблазнительные ароматы велели ему ослабить хватку, от которой она взвизгнула и ухватилась за грудь, откуда ударом вышибло воздух.

Секунду Лорд Фрес наблюдал, как ее руки едва ли не разрывают на задыхающейся груди платье, и как умоляющий взгляд Падме сверкает из-под ресниц.

Затем его рука отдернулась, исчезли в темноте дрожащие от напряжения перепачканные кровью тонкие пальцы, и женщина в белом платье кулем свалилась на пол, на четвереньки, удушливо кашляя.

— Если я ухвачу, — злобно произнес Инквизитор, словно впечатывая раскаленным клеймом каждое слово в сознание женщины, — то не будет никакого "если", миледи. Тренировка окончена. До завтра, Леди София. Всего доброго!

Ситх ступил к Аугруссу и рывком стащил с его головы свой плащ. На его породистом лице отразилось чувство брезгливости, когда забрак тонко взвизгнул и попытался скрыть свою рогатую голову руками, и ситх не отказал себе в удовольствии ткнуть чувствительно губернатора в ребра носком сапога.

— Вы свободны, губернатор, — глядя сверху в низ на скрючившуюся у его ног подрагивающую тушу, сухо произнес Лорд Фрес, надевая плащ и скрывая под его тяжелой тканью окровавленное плечо. — Виро. Виро! Поднимайтесь. Вы сейчас понадобитесь мне.

Девушка тяжело заворочалась на полу, медленно приходя в себя. Кое-как встав на ноги, она отерла ладонью вспухшие разбитые губы — кажется, Инквизитор целенаправленно нанес удар ей в лицо, — избегая смотреть в глаза Лорду Фресу. Она заработала это наказание — и за чрезмерную свою болтливость, и за то, что посмела явиться вместе с Леди Софией. Впрочем, она знала, что Инквизитор ее накажет за это.

— Идемте, — бросил Инквизитор, наглухо застегивая одежду, запахивая полы плаща, и, не обращая ни на кого более внимания, поспешил выйти вон.

Что бы он там ни говорил, а укол, нанесенный его тщеславию, был куда чувствительнее, чем порез на его плече. И кто знает, что было тому виной — его самонадеянность, которая льстиво шептала ему, что он неуязвим, или его странное увлечение этой женщиной, которая твердила ему раз от раза упрямое "нет", и на дне глаз которой он хотел разглядеть хотя бы тень заветного "да".

— Однако, — прокашлявшись, произнесла Алария, неловко приподнимаясь, путаясь в тонких слоях своего не к месту роскошного и пышного одеяния, — с Инквизитором опасно спорить! Кажется, я подоспела вовремя; не то он убил бы вас всех!

Леди София мучительно потирала горло и заходилась кашлем, хотя злой смех, отчасти ненормальный, истеричный, душил ее не меньше, чем помятая шея. Участие Аларии, ее какая-то ненастоящая, слишком поспешная и неуместная заботливость были неприятны Софии, и она резким движением плеча отбросила прочь тонкие пальчики девушки, пытавшейся поддержать ситх-леди под локоть.

Даже сквозь ткань одежды Софии показалось, что эти красивые розовые теплые пальцы на самом деле влажные и скользкие, холодные и вялые…

— С ситхами вообще опасно иметь дело, — огрызнулась она, ответив весьма злобным горящим взглядом на доброжелательную улыбку Аларии. — Не обольщайтесь на свой счет. Инквизитор не собирался никого убивать; иначе ему не помешали бы ни вы, ни кто иной. Это был всего лишь урок. И я его хорошо усвоила!

Леди София содрала с руки перчатку и утерла мокрый рот, выплевывая вязкую тянущуюся слюну, чуть окрашенную кровью. Кажется, Инквизитор слегка переусердствовал в своем стремлении вколотить немного почтения в голову упрямой ситх-леди, и повреждения, нанесенные им, были тоже весьма серьезны.

Все тело буквально ныло от невыносимой боли, и каждый вдох, наполняющий легкие столь желанным воздухом, был неприятным, колючим, словно царапающим изнутри. Все же стоило признать она перестаралась и несколько недооценила ни мощь Инквизитора, ни его ярость, и следы этого поединка еще долго будут сиять темными отметинами на ее теле.

Алария, наблюдая за корчами Софии, перенесла выражение ее черной неблагодарности все с той же ясной, немного высокомерной улыбкой, и надменно вздернула подбородочек.

— Вы зря так думаете, — заносчиво, чересчур глупо и открыто произнесла она. София, не прекращая кашля, недобро покосилась на нее. — Может, я и не занимаю такой высокий пост, как вы, или тот же Лорд Фрес, но мое имя далеко не последнее.

— Да что вы, — огрызнулась Леди София.

— Разумеется, — все так же смело ответила Алария. — Дарт Вейдер меня взял под свое личное покровительство. Он обещал мне защиту. Он поклялся мне, что скоро разнесет до основания логово Малакора.

Темные глаза Аларии с вызовом, как показалось Софии, и отчасти с каким-то нехорошим, недобрым любопытством, так не вяжущимся с этим немного наивным образом, глянули на ситх-леди, и той стоило усилий сохранить равнодушный вид.

Алария пытается выведать, был ли отдан приказ о нападении на академию?

Несомненно.

Вот только для чего?

Потешить свое самолюбие или..?

— Ничего не слышала об этом, — как можно язвительнее ответила София, сверкая смеющимися, издевающимися глазами, и ее голос в поврежденном горле как-то издевательски заклекотал. — Вероятно, Император дал вам такое обещание, но его исполнения придется, боюсь, подождать. Найдется еще тысяча срочных дел — в том числе, и принесенных Императору Инквизитором, — которые отодвинут ваше дело на задний план, а то и вовсе похоронят его… Император дал вам такое обещание, да, но сумеете ли вы дождаться его исполнения?

Алария беспомощно хватанула губами воздух, словно слова, которые она пыталась произнести, почему-то отказались соскальзывать с ее языка, и она внезапно онемела. На ее красивом самоуверенном лице появилось выражение абсолютной беспомощности, и вместе с тем нескрываемой, жгучей досады и злости, красивые губы как-то уродливо, ненормально дернулись, душа рвущиеся наружу проклятья и грязную ругань.

Так; кажется, Алария все же претендует на место повыше, поближе у солнца, и ей очень не нравится, когда ей указывают на реальное положение дел…

— Это ничего не меняет! Я подожду, как бы долго мне ни пришлось ждать! Я под личной охраной Императора! И если бы Инквизитор посмел… — злобно зашипела Алария.

— Если бы Инквизитор посмел, он имел бы дело с самим Императором, — сухо заметила София. — Но вы бы уже этого не увидели, — довольно язвительно закончила она.

Губы Аларии нервно дернулись, она даже ногой от злости топнула.

— Не понимаю, — капризно произнесла она, — почему вы его защищаете? Зачем пытаетесь оскорбить меня?! Ведь не я, а он только что пытался вас придушить, а я вступилась за вас!

— Инквизитор — часть Триумвирата, — огрызнулась София, — а вы — нет. И наши с ним разногласия забываются, когда между нами пытается встать чужак.

— Ой, да бросьте! Я не пытаюсь проникнуть в ваши с ним взаимоотношения в Триумвирате… но я пытаюсь заставить его вас уважать! То, как себя с вами ведет…

Леди София, наконец, обрела некоторое внутреннее равновесие, отчасти приведя себя в порядок, и посмотрела Аларии прямо в лицо.

— А не слишком ли вы много на себя берете, — произнесла она злым голосом, и в его звучании явно послышались ревнивые нотки. — Учить нашего Инквизитора чему-либо? Боюсь, даже Владыка не может себе позволить этого; вы забываетесь.

София поспешила покинуть тренировочный зал, стараясь оставить за закрывшимися дверями свою досаду, боль и поражение, но Алария последовала за ней. Прилипнув как пиявка, она не отставала ни на шаг, и ее испытующий взгляд сверлил ситх-леди.

— Я? Забываюсь? — Алария горделиво усмехнулась, оправив красивые волосы. ростом она была чуть повыше Софии, однако же едва поспевала за ее широким стремительным шагом. — Мне кажется, вы не понимаете… не до конца меня понимаете, Леди София.

— В самом деле, — слегка раздраженно буркнула София.

— Конечно. Я говорю о силе женщины. То, что не может себе позволить Владыка, вполне может позволить себе женщина. Вы недооцениваете ваши женские чары! — вкрадчиво заметила Алария, наблюдая за реакцией Софии. — Если бы я, к примеру, встретила Инквизитора в другой, более спокойной обстановке, и немного поговорила с ним… уверена, он бы заинтересовался… мной. И уступил бы мне… в любом вопросе… какой бы мы не обсуждали…

София расхохоталась, сверкая злыми глазами. Бессовестные намеки Аларии касательно того, что она смогла бы совратить Инквизитора, отчего-то вывели Софию из равновесия, и та притворно закашлялась, скрывая наползающий на щеки багровый румянец стыда вперемежку с колючей ноткой ревности.

Да, ревности.

София мгновенно поняла, что Алария права, и ей, Аларии, с ее красотой и обаянием, которое она умеет так искусно и выгодно подать, ничего не будет стоить обратит на себя внимание Инквизитора.

И тогда серые смеющиеся глаза обернутся к ней с интересом и разгорятся желанием.

И в апартаментах Инквизитора его такие нежные, мягкие руки будут разглаживать молочно-белую кожу Аларии, и уже Алария будет извиваться на нежном бархате дивана там, в глубине его покоев, покуда его губы будут оставлять нежные, такие обжигающие поцелуи на тонкой коже ее подрагивающих бедер…

И Алария уж точно не попытается сбежать, когда Инквизитор оторвется от ее дрожащего от нетерпения тела и вздумает раздеться. Да она сама поможет расстегнуть все его одежды, и, возможно, нетерпеливо рванет тонкий алый шелк, добираясь до его обнаженных плеч, вцепляясь в его спину ногтями… и он накроет собой ее извивающееся, манящее, просящее, такое развратное тело, которое, впрочем, может превратиться для него в капкан, в ловушку.

Чувство опасности, тонко кольнувшее Леди Софию, побудило ее к тому, что она перекинула эту тревожащую откровенную картину в сознание Инквизитора, но он остался глух к ее зову. Так, словно обернулся посмотреть на бегу, и вновь ушел, отвернулся, равнодушно закрылся от ее предупреждения и от возбуждающих будоражащих воображение сцен.

Алария, даже изображенная самыми манящими, самыми яркими и красивыми красками, не интересовала его. Леди София почувствовала холод и отвращение, которое испытал Инквизитор, всматриваясь в предложенный ему образ, услышала его усмешку, с которой он перебирал хвастливые слова, произнесенные Аларией, и острозубая ревность, на миг родившаяся в сердце ситх-леди, затихла, притаилась, угасла, замороженная его безразличием.

Однако… София провела ладонью по лицу, отходя от горячечного возбуждения, замешанного на драке, на боли, и на этом странном видении, которое нечаянно подарила ей Алария.

Эмоции, раздутые и подстегнутые Силой, все больше выходили из-под контроля женщины, и ранили намного больше чем обычных людей.

Сила давала возможность прикоснуться к реальным ощущениям, пережитым другим человеком, и София разве что не вытерла брезгливо руки, когда в ее ладони родилось теплое, зыбкое чужое желание прикосновения к животу мужчины и к дорожке жестких курчавых волос на нем…

Этого еще не хватало!

Мгновенно в памяти всплыла Виро, и следом за нею — нет, не картинка, а чувство, от которого у Софии закружилась голова, перехватило дыхание и потемнело перед глазами. Это было чувство экстаза, накаленного до бела удовольствия, острого, как игла, и огромного, неуправляемого, сметающего все, как лавина.

Женщина ухватилась рукой за стену и закашлялась, закрывая пылающее лицо, по которому пробежала мучительная судорога, почти… как настоящая.

Вот это сюрприз; унимая дрожь в ногах, София поняла, что ее разум словно нарочно проникал в мысли других людей и выискивал информацию выборочно, очень выборочно, и находил ее.

И преград нет.

— Боюсь, вы все же очень сильно заблуждаетесь, — резко ответила она, приходя в себя после очередной порции видений и выравнивая дыхание, прогоняя прочь бессовестные ощущения. — Женщинам Инквизитор позволяет еще меньше, чем союзникам и соперникам. Вы правда думаете, что смогли бы очаровать его, и заставить что-то сделать по-вашему, всего лишь разок раздвинув перед ним ноги? Ну, удачи.

— Благодарю, — злобно отозвалась Алария, мгновенно оскалившись, как бездомная собака, дерущаяся за кость. — Я приму к сведению ваши советы!

Покосившись недобро на это искаженное яростью лицо, на эти брызжущие слюной губы, София лишь качнула головой, и странное беспокойство отступило еще дальше, еще глубже в ее душу, замерев там.

Нет, Инквизитор не дурак. И не глупец, нет. Он не позволит чувствам ослепить его настолько, чтобы попасться на удочку этой скользкой Аларии.

Нет.

И ревность затихала вместе с ощущением опасности, убаюканная далеким холодным взглядом.

Продолжив путь, София, заметила, что Алария отстала от нее, размышляя, а не уйти ли прочь вообще, и тоже остановилась, обернулась.

— А куда вы собрались? — язвительно поинтересовалась ситх-леди. — Мне кажется, вам назначена аудиенция у Владыки, разве нет?

— Мне? — опешила Алария.

— Ну да, вам. Разве не для этого вы увязались за мной? Чтобы я вас проводила?

Алария, нерешительно качнувшись, сделала шаг по направлению к застывшей в полуобороте Софии.

— Я ничего об этом не слышала, — осторожно произнесла Алария. — Мне ничего об этом не говорили.

— Так я сейчас и говорю, — небрежно заметила София. — Ну, идемте?

* * *

Фрес ощущал себя отчасти гостем на флагмане Лоры, когда она командовала на капитанском мостике.

В такие моменты всю ее неуклюжесть, неловкость, застенчивость и стеснительность словно рукой снимало, она становилась другой — резкой, жесткой и отчасти жестокой. Она стояла прямо, вытянувшись словно струна, гордо вскинув голову, а ее зычный голос, отдающий приказы, был четким и резким, и казалось, даже огромный флагман "Затмение" вздрагивал, спеша выполнить команду, сорвавшуюся с ее губ. Глядя на Лору в такие моменты становилось ясно за что она получила такую должность.

Виро тоже вертелась там, рядом с главкомом. Она заклеила разбитую губу кусочком пластыря и, кажется, уже забыла о полученной взбучке, а предстоящая свалка, хаос, кровь, стрельба только возбуждали ее, и она похаживала, хихикая и потирая ручки, пряча нервные ладони за спиной. Азарт и желание надрать кому-то задницу сверкало в ее темных глазах, а хитрая улыбка, придавала ее милому личику неприятное, хитрое, коварное выражение.

Хорошо. Это было хорошо.

И ситх, поправляя на раненом ноющем плече плащ, отступал дальше в темноту, и наблюдал оттуда за действиями офицеров.

Где академия Берта ему никто не говорил, никто не озвучивал координаты планеты где было логово Малакора точно так же, как никто вслух не произносил приказа об его уничтожении.

Эта мысль огнем полыхнула в сознании Дарта Вейдера и охватила мысли его союзников, слитые воедино с его сознанием, ночью, когда он неторопливо вел Аларию по дорожке из звездного света в лабораторию к темной ситх-леди.

Уничтожить.

Выжечь.

Два коротких, рваных слова, яркой вспышкой промелькнувших в мозгу, в которых чувств и эмоций заключалось больше, чем в самом откровенном крике.

Испепелить мерзость и саму память о том, что там творилось…

Это расслышали и Фрес, и София.

Это заставило усмехнуться его и зло скрипнуть зубами ее.

Возможно, в сердце Софии шевельнулась ревность, такая же жуткая, как кипящая лава в колодце Малакора. Вероятно, на это место в сердце Владыки претендовала она сама — достаточно близкое, но и бесконечно далекое, но постоянное.

Но и этого ей было не дано.

Возможно, Инквизитор со свойственным ему цинизмом подумал, что Владыка все еще питает какие-то чувства к той, которую когда-то любил Энакин Скайуокер, и одна мысль об этом странном, несомненно извращенном кровавом и тошнотворном насилии над телом, которое он когда-то ласкал, приводит его в бешенство.

А значит, приказ Дарта Вейдера должен был быть выполнен незамедлительно, и его лживое, коварное "потом" ничего не значило.

Дарт Вейдер просто хотел нанести коварный удар из темноты, в сердце, и посмотреть потом в глаза тому, кто все еще думает, что он жив, но на самом деле уже проиграл битву.

А это означало, что эту битву он должен был непременно выиграть. Отчасти, это и было причиной того, что вместе с Лорой и Виро отправился сам Инквизитор. Он должен был лично убедиться в точном и четком выполнении приказа и зачистить концы, уничтожить все живое.

Ошибки быть не должно.

Император делает на эту карту очень высокую ставку.

Второй причиной того, что Инквизитор лично отправился на эту операцию, было то, что Алария ни разу не произнесла координат планеты, где располагалась академия Берта, и даже не выдала ни буквы, ни вздоха, которые могли бы открыть ее название и местоположение.

Вероятно, она не сказала бы и под пытками, если вдруг оказалось, что она хочет до поры скрывать ее местоположение. Инквизитор не исключал такой возможности. Его тонкий нос словно чуял подвох, и тут он был солидарен с Владыкой. Удар надо было нанести первыми; в самое сердце, коварно, быстро и точно.

Поэтому Инквизитор сам выудил нужную ему информацию. Прикасаясь двумя пальцами к виску Аларии, там, на приеме у Дарта Вейдера, наполнив ее разум болью, от которой девушка позабыла обо всем на свете, он по клеточке перебрал ее мозг, и вытащил наружу сокровенные, тайные мысли-воспоминания о далеком темном багровом солнце, согревающем жесткими лучами старый храм, чья тишина и пустота были грозными, пугающими многоголосым эхом в черных узких коридорах.

Видел он и отголоски пыток и пережитой боли, но эта грязь и кровь были брезгливо отодвинуты им на периферию воспоминаний, он не позволил извращенному садизму испачкать его сознание.

Знала ли она, что ее тайна раскрыта им? Вероятно; возможно, в храме их поджидала засада. Может, такие же ассасины, увешенные трофейными мечами Малакора словно защитными амулетами. А может, в темноте древних ситхских лабораторий притаился и кто посерьезнее.

Обо всем этом Инквизитор размышлял, потирая подбородок и иногда чуть касаясь ноющего плеча, которое торопливо лечила Темная Сила, заботливо вылизывая кровь и боль из заживающего пореза.

Находясь на Темной Стороне, растворяясь в ее овладевающем разумом потоке, напрочь забываешь об иных, вполне реальных вещах. Да, он забыл, что сталь тоже может ранить, прочно поселяясь разумом в тонких вибрациях силы и энергий.

А об этом забывать нельзя.

Нельзя…

— Милорд, — жесткий, непривычно требовательный голос Лоры отвлек его от размышлений, и он перевел задумчивый взгляд на серьезное, сосредоточенное лицо девушки. — Разведка говорит, что на орбите нет больших сил. Вероятно, академию охраняют наземные войска. Продолжить сканирование?

Ситх задумчиво перевел взгляд на панорамные иллюминаторы, за которыми в космической темноте медленно вращалась планета, отбрасывающая перламутровый голубой отсвет, нарушаемый только быстрыми росчерками имперских разведчиков.

— Разумеется, — благосклонно ответил Лорд Фрес. — Отдайте приказ штурмовой группе, пусть будут готовы в любой момент.

— Да, милорд, — сухо ответила Лора и отошла исполнять приказ.

Разведка показала, что и на поверхности планеты никаких больших формирований сил нет.

— Небольшая активность у самого храма и внутри него, — доложила в очередной раз Лора, подходя к Инквизитору и демонстрируя ему данные на своем комлинке. — Достаточно будет одного ударного штурмового отряда.

Лорд Фрес отрицательно покачал головой, рассматривая голубую переливающуюся поверхность планеты. Теперь она была слишком близко, и своим выпуклым боком закрывала практически всю черноту космоса.

— Нет, — ответил он. — Все. Все штурмовые отряды. Приготовьте всех. Даже если внутри никого нет, они могут подтянуться потом. Наши силы должны будут зачистить всю территорию вокруг академии и выставить оцепление, пока мы с ударным отрядом будем зачищать внутри. И предупреждаю: в живых там не должно остаться никого. Все должны быть уничтожены. Если на нас нападут и попытаются кого-либо отстоять, а вы, — Лорд Фрес многозначительно глянул в лицо Лоры, — попытаетесь бежать, я лично убью вас. Приказ Императора должен быть выполнен даже ценой наших жизней.

Лора вспыхнула багровым румянцем до корней волос, ее губы изогнулись в злобном оскале.

— Я не попытаюсь убежать, — процедила она с пренебрежением, щуря глаза так, что они превратились в две узких злых щелочки. — И даю вам слово, я для вас сделаю то же самое.

— Благодарю, — ледяным голос произнес Инквизитор, вглядываясь в ее искаженное злостью лицо. — Другого ответа я от вас не ожидал. Виро! Приготовьтесь к высадке.

* * *

Имперские штурмовики, поблескивая в тяжелом свете солнца, белыми яркими пятнами рассыпались, рассредоточились по выскобленному каменному двору. Шаттл, приземлившийся неподалеку от академии, выпускал из своего нутра все больше и больше белых вооруженных фигур, и они рассыпались по серой земле, разыскивая опасность.

Серые тени имперских офицеров, мелькая между ними, распределяли группы людей, перекрывая все подходы к мрачному зданию со стороны пустынной тихой каменистой долины. То там, то здесь слышались их негромкие команды и характерные звуки проверяемого оружия, щелчки, каменная пустота и тишина наполнялись лязгом доспехов и тяжелыми поспешными шагами, мощеный плитами двор гудел под множеством обутых в белые имперские форменные ботинки ног.

Лорд Фрес, заметая сухую серую землю полой своего алого одеяния, вошел во двор и остановился, с видимым удовольствием вдыхая мертвый, пустой воздух этого странного места, наполненный звенящим напряжением Темной Стороны Силы.

Его глаза разгорелись непонятным, почти фанатичным огнем, руки осторожно, вкрадчиво легли на пояс, и по губам скользнула хищная усмешка.

Он поднял лицо и, закрыв глаза, в очередной раз шумно вдохнул застоявшийся сухой воздух, словно тот был наполнен самыми изысканными ароматами, а не мертвой тонкой пылью, поднятой с земли сотнями спешащих ног.

— Прекрасно! — выдохнул он с невероятным удовольствием, словно само пребывание здесь, на этой страшной древней земле доставляло ему неизъяснимое удовольствие, словно Сила, изливающаяся из этой мрачной громады, проникала в его сердце и наполняла его абсолютной, непревзойденной темнотой. Или мысль об уничтожении, о разрушении этого храма знаний так радовала Инквизитора?

Но, так или иначе, а его пальцы любовно поглаживали рукоять лайтсабера, чуть заметно дрожа от предвкушения… предвкушения разрушения и смерти.

Офицеры отчитывались о том, что вокруг самого здания академии и на территории ее двора никого обнаружить не удалось, и Инквизитор согласно кивнул головой. Но Сила, обнимающая его тело словно полноводная река пронизывающая все его существо бесчисленными нитями, жадно шептала ему о притаившихся в тишине и темноте академии людях, дремлющих в глубочайшей темнейшей медитации, словно хищные пауки зимой.

Виро и Лора, следующие за ситхом, не разделяли его восторга. Каменная громада, словно вырубленная из скалы, давила на них, угнетала, и женщины непривычно притихли, тревожно озираясь кругом.

Академия угнетающе подействовала не только на них; штурмовики, казалось, тоже не горят желанием войти внутрь, и даже те смельчаки, что, разгоряченные предстоящей схваткой, первыми добежали до лестницы, полузасыпанной колючим сухим песком, вдруг в нерешительности встали у ее подножия, оглядываясь на офицеров.

Они словно почувствовали, ощутили физически, как внутри академии задвигались, зашевелились пробуждающиеся духи древних ситхов, и одного дыхания этой зловещей тьмы было достаточно, чтобы поселить в сердца людей ужас и трепет.

— Ну что? — настороженно произнесла Виро, воинственно поднимая бластер, словно желая этим нарочито грозным жестом отпугнуть собственную робость. — Идем?

Однако, даже она, такая дерзкая и бесшабашная, не осмелилась первой поставить ногу на затертые каменные ступени, ведущие в темный провал входа в здание. Этот черный прямоугольник, вырубленный в скале, был словно рот какого-то сонного существа, и, казалось, что неведомый дремлющий исполин тотчас же проснется и пожрет, поглотит любого, кто осмелится лишь коснуться подошвами своих сапог темноты за порогом.

Инквизитор, не говоря ни слова, лишь поднял руку вверх и еле уловимым жестом белых пальцев дал знак штурмовикам, нерешительно топтавшимся за его спиной, следовать за ним.

Неторопливым шагом, одновременно снимая с пояса сайбер, минуя замерших в нерешительности и каком-то суеверном трепете людей, он двинулся по направлению к темному молчаливому каменному входу, все ближе и ближе, и его алый шелковый шлейф змеиным гибким хвостом заструился вслед за ним по стертым от времени ступеням. Еще миг — и он скрылся в проеме, и древний мрак поглотил, стер его, растворив в себе даже звуки его шагов, и штурмовики, бросившиеся было за ним по лестнице, вдруг замедлили свои шаги, не слыша даже звука из пустоты, в которой скрылся их Инквизитор.

Через миг его алый сайбер, гудя и вибрируя от напряжения, прочертил в угольной темени быструю, как молния, дугу, и из черного просвета на лестницу выпало разрубленное почти пополам тело асассина в старинных странных одеждах. С его мертвого лица сорвался рассеченный надвое шлем, а замолкший навсегда лайтсайбер, еще раскаленный от только что погасшего луча, выскользнул из мертвой руки и скатился вниз по лестнице.

Смерть асассина словно развеяла мрак, и силуэт Инквизитора стал явно виден в темноте храма.

Это отрезвило людей; парализованные до сих пор каким-то гнетущим, тяжким страхом, они вдруг встрепенулись, и, словно очнувшись, с ревом и воинственными криками рванули вверх, за Инквизитором, продолжившим свой путь по лабиринтам академии.

Наверное, тайный союзник Аларии был провидцем, или же Сила была благосклонна к нему, и рассказывала ему наперед будущее, но его полные злобы слова оказались пророческими. Первым на каменный пол академии, покрытый священными ситхскими письменами, ступил именно Лорд Фрес, внимательно осматриваясь по сторонам, и уже потом, вынырнув из-за его спины, поблескивая впотьмах гладкими, нетронутыми ни ударами, ни ожогами выстрелов доспехами, рассыпались по боковым коридорам, наставляя оружие на молчащую зловещую тишину.

Ничего не произошло, нигде не дрогнули потревоженные дремлющие духи, не загорелись огнем оскверненные чужим присутствием древние заклятья, но стремительно шагающий по узкому темному коридору Инквизитор, прячущий недобрую усмешку в темноте, кожей ощутил темные смятение и панику, быстрое движение, страх, разорвавший вмиг сонную вековую тишину. Словно чьи-то длинные одежды, так знакомые молодому Инквизитору Империи, скользнули с еле заметных шорохом по полу, чьи-то встревоженные руки ухватили оружие. Изо всех самых темных углов древнего храма рваные старые пыльные тени поспешили туда, где раздавалась твердая поступь нападавших, где гремело оружие и раздавались приказы, и где впереди всех шагал ситх, не верящий в силу древних обрядов и осмелившийся так непочтительно потревожить старый храм, небрежно растаптывающий хрупающие под ногами амулеты, но верящий в Силу и в себя.

Собственное мастерство, которое он оттачивал на крутящемся зернистом точильном камне времени казались ему более реальными, чем забытые слова колдовства, и собственная ярость представлялась ему более грозным оружием, чем вековой сон Тьмы, в которую погрузились души давно умерших ситхов.

Идолопоклонники, фанатики, ряженые некроманты, пугала, шептал его издевающийся, хохочущий разум в темноту, и они слышали его оскорбительные слова, и в их душах рождалась ярость — такая же свежая и неукротимая, как его собственная.

И тогда он смеялся еще больше, вытаскивая из глубин их занесенных пылью душ живых людей, рассматривая под непробиваемыми доспехами древних тела из плоти и крови, а под устрашающими масками мифических чудовищ — лица, не тронутые ни единой царапиной, ни единой раной.

Он видел их такими, какими они являлись на самом деле.

Видел их таких же, как он сам.

И, кожей ощущая ярость обитателей академии, их беспомощность, их злые слезы бессилия, проливаемые над разоренными комнатами и лабиринтами, Инквизитор лишь похохатывал, прислушиваясь к унизительно поспешным шагам их ног. Какое же это унижение, когда твой дом грабят внезапно ворвавшиеся мародеры, и ты уже ничего не можешь поправить, ничего…

— Что искать? — поинтересовалась Виро, быстро следуя за ситхом. Штурмовики, из общего коридора рассыпающиеся по комнатам, тихим и пустым, врываясь в абсолютно каждое, даже самое крохотное помещение, альков, келью, наполняли их тревожным грязным светом и грохотом, шумом, по приказу Инквизитора разбивая и круша абсолютно все.

— Голокроны, — неопределенно бросил Лорд Фрес, мимоходом всматриваясь в разгром, учиненный его солдатами, и прислушиваясь к приближающимся плачущим теням, — людей. Все, сколько-нибудь странное и необычное, что может привлечь внимание. Фобис, наконец. И клоны Аларии. Мы здесь затем, чтобы их уничтожить. Найдешь лабораторию Малакора — просто сожги ее, со всеми и всем, что будет находиться внутри.

Кричащая, пыльная слепая мгла была все ближе, Инквизитор слышал ее безумное дыхание и крики, замедляя шаг и неспешно вынимая сайбер из-под полы плаща и расстегивая застежку на шее.

Виро, не встретив сопротивления и заскучав, как-то незаметно отстала от Лорда Фреса, смешавшись с толпой громящих все штурмовиков, Лора, стараясь как можно тщательнее выполнить задание Дарта Вейдера, громко кричала, призывая солдат к порядку и вынуждая их как можно внимательнее обыскивать помещение.

Поэтому когда из-за угла дохнуло лютой ненавистью, а красный отсвет сайберов на изрытых надписями стенах только угадывался, Инквизитор, стремительно шагающий по коридору, оказался один против защитников академии. Его сайбер, высекая с визгом искры из холодных стен, прочертил пару быстрых алых дуг, разрывая мрак и летящие пыльные древние одежды, навек успокаивая пару асассинов, таких же неудачливых и неуклюжих, слишком медленных для его быстрых рук как и те, что затихли на берегу огненной реки.

Но они были не одни, эти неповоротливые, не слишком хорошо обученные адепты нового Ордена.

Вместо их человеческих лиц, вместо горящих ситхских глаз, на Инквизитора из темноты выступило странное существо, могучее неторопливое чудовище с алым сайбером, в таких же древних одеждах как и его убитые ученики, с телом обычного человека, вероятно, еще не старого, с прямой спиной и сильными руками, но с золотой зубастой головой, расчерченной причудливыми темными узорами, оттеняющими благородный блеск металла.

Чудовище молчало. Медленно-медленно надвигаясь на Инквизитора, оно молчало, опустив гудящий алый луч к полу. Даже когда его длинные одежды коснулись мертвого асасссина, даже когда его нога наступила на разжавшиеся холодеющие пальцы, монстр молчал, словно ему было все равно, а за его спиной горели сайберы еще нескольких асассинов, уступивших право убить Лорда Фреса тому, кто был выше их.

Темные провалы миндалевидных уродливых глаз безо всякого выражения смотрели на Инквизитора, уложившего его солдат, огромный рот с заостренными сарлачьими зубами бессмысленно и жутко усмехался, и казалось, что это металлическое лицо было живым, подвижным, и сейчас дышало какой-то возвышенной, одержимой, космической яростью.

Шум недолгой схватки Инквизитора с защитниками академии привлек внимание штурмовиков.

Мгновенно оценив обстановку, Виро, отчаянно маша рукорей, проорала в общем шуме и грохоте какую-то команду, и небольшой отряд солдат, повинуясь ее приказу, бросился в боковой коридор, в обход завязавшейся драки, чтобы зайти противнику Инквизитора со спины.

Уловили это движение и защитники академии, чьих лиц никто и никогда не видел и не увидит. Шевелящаяся масса, тянущая жуткие щупальца Силы к Инквизитору, схлынула, как черная река забвения, и безмолвные асассины исчезли в черноте коридора, оставив своего предводителя, своего жуткого ожившего золотого идола один на один с Инквизитором, рассматривающим это странное создание в неверном алом отсвете сайберов.

— Иди сюда, — прогудело уродливое золотое черноглазое нечеловеческое лицо, странно шевеля тонкогубым кованным ртом. Его острые зубы сходились и расходились, кромсая слова, нарезая глухой невыразительный голос на рваные обрубки-слова, и Инквизитор, усмехнувшись, плавно нарисовал в воздухе алую замысловатую фигуру, заигравшую отблеском в его веселых прищуренных глазах.

— Подойди сюда сам, — велел он неизвестному, — и поклонись, как положено кланяться Одному из Трех.

Золотые зубы яростно заскрежетали.

— Я Повелитель Ужаса, — задушенным злобным голосом прошелестело чудовище, медленно-медленно приближаясь к ожидающему его Инквизитору.

Его странное лицо, как-то неуловимо играющее мимикой, похожее на примитивные, но выразительные в своей простоте первобытные рисунки, словно плыло в темноте. Потянувшись разумом к тому, кто скрывается там, под блестящим металлом, Лорд Фрес внезапно понял, что не может найти под нею живого человека.

Там, под нею, словно плавало небытие, ничто, пустота. Маска была не просто украшением или защитой, она являлась могущественным артефактом, защищающим своего носителя от посягательств на его разум и волю. Заключающая в себе сосредоточение энергии темной стороны, маска способна была вселять ужас и трепет врагам своего носителя. Но только могучий разум способен носить ее, иначе эта сила будет обращена против него самого и он сойдет с ума, потеряется, растворится в наполняющей ее тьме.

Мысленно Инквизитор ужаснулся невероятной жертве, принесенной неизвестным в пользу могущества. Это было равнозначно тому, что тот сунул бы голову в капкан, в горнило. Обретая власть, он одновременно немалую толику Силы тратил на то, чтобы совладать с украшающей его лицо золотой жуткой живой тварью, не то он каждую секунду рисковал быть поглощенным ею…

"Настоящее безумие, — подумал Инквизитор, отпрянув от золотого уродливого лица, рассматривающего его неподвижным мертвым взглядом. — Думаю, он ничего не потеряет, если свихнется окончательно".

— Я вижу, что ты не красавец, — привычно издеваясь, огрызнулся Инквизитор, и алые сайберы мгновенно сшиблись, ловко мелькая в темноте, дразня друг друга, танцуя, но не выказывая своей настоящей мощи.

Неизвестный, назвавшийся Повелителем Ужаса, равно как и его верные безмолвные асассины, был облачен в массивные чешуйчатые доспехи поверх старинных длинных одежд.

Луч сайбера Инквизитора, словно ласкаясь, несколько раз погладил наплечник противника, но каждое касание отзывалось невозможным визгом, словно от трущегося и в муке корежащегося друг о друга металла, и сайбер в руках Лорда Фреса начинал вибрировать, словно кристаллы готовы были вот-вот взорваться внутри рукояти.

Не будучи особенно сильным в поединке на сайберах, Повелитель Ужаса, однако, был защищен настолько, что напоминал бронированный шагоход, и добраться до его живого, чувствующего боль и утрату тела было очень трудно.

Повелитель Ужаса уступал Инквизитору в мастерстве, и его сайбер не всегда поспевал за мелькающими алыми лучами сайбера Инквизитора.

Но в этом случае золотоглавый монстр просто парировал удары Лорда Фреса своей рукой, защищенной доспехами, и каменные молчаливые стены освещались целым взрывом из раскаленных искр.

Каждая такая разведка, каждое соприкосновение его сайбера с доспехами Повелителя Ужаса стоили Инквизитору выламывающей боли в кистях, и из острозубого злобного рта тогда раздавался глухой издевательский хохот, больше похожий на вой потревоженного призрака. Но Инквизитор, упрямо сцепив зубы, продолжал бой, и его оружие мелькало в наполненной гудением темноте с изяществом и проворством крыльев бабочки, пытаясь добраться до незащищенного бока, тесня золотозубого монстра вглубь узкого каменного мешка.

Но этот неповоротливый бронированный человек с уродливым искусственным лицом прекрасно владел Силой, что определенно представляло угрозу. Защищенный своей золотой маской, он был неуязвим для манипуляций с его разумом, и Лорд Фрес, как ни пытался, не смог прикоснуться к нему и наполнить его страхом или смятением.

Однако, попытки Инквизитора не остались незамеченными для Повелителя Ужаса, и тот, злорадно скрежеща, в очередной раз встретив мощный удар сайбера Лорда Фреса скрещенными запястьями, отчего с его непробиваемых доспехов посыпалась мелкая светлая искрящаяся пыль, оттолкнул Инквизитора и одним пассом руки создал целую толпу фантомов в золотых скалящихся масках.

Это был обычный прием для Ордена; это было основное его оружие — единство во множестве, сила в многоликости. В это ужасное воздействие на разум противника, в его обман Повелитель Ужаса, укрывшийся в толпе своих же призраков, вкладывал еще и Страх Силы, порождающий у обороняющегося панический ужас, сковывающий все движения, заставляющий взгляд метаться в поисках пути к отступлению, а руки — разжаться и выпустить сайбер.

Наваждение наполнило разум Инквизитора, и тот ощутил поднимающуюся в его душе волну тошнотворного, ледяного ужаса, такого древнего и первобытного, какого не испытывал никогда в жизни.

От его прикосновения к своему разуму Инквизитор ощутил, как ледяной пот градом катится по его вискам, и как руки, сжимающие оружие, предательски дрожат.

Казалось, жуткие золотые лица наполнили собой все небольшое пространство, и алые лучи сайбера Инквизитора искрят непрерывно, натыкаясь всюду на непробиваемые доспехи, и каждый такой удар наполняет тело сражающегося ситха нестерпимыми вспышками боли, черными волнами затопляющими мозг.

Боль была так ужасна, так страшна, что каждый следующий оборонительный удар, нанесенный в толпу призраков, был небольшим подвигом, и легче было смириться и отступить, убрать оружие и принять смертельный ожог, чем вновь и вновь терпеть сжигающую, ломающую тело муку.

Казалось, еще немного — и он не сможет двигаться, не сможет даже рукой шевельнуть, отгоняя склоняющихся над ним пустоглазых монстров, и они навалятся и задавят его своими выросшими до невероятных размеров металлическими осторозубыми головами.

Немалую толику Силы Лорд Фрес, дрожа всем телом от боли, направил на нейтрализацию фантомов, и ледяной ужас на миг откатился прочь, прекратив душить сознание Инквизитора, а таящийся за своими фантомами Повелитель Ужаса, жестоко скалящий зубы, на миг остался один, и сайбер Инквизитора уверенно поймал алый луч сайбера золотоголового чудища, целящийся ему в сердце.

— Вот как, — прошелестел повелитель Ужаса, нимало не смущенный тем, что его наваждение было рассеяно. — Вот как. Но тебе это не поможет. Я утоплю твой разум в таком кошмаре, что кровь брызнет из твоих ушей и глаз. Тебе не совладать со мной.

Он оттолкнул сайбер Фреса, легко крутанувшись вокруг своей оси и нанося одновременно еще один удар, отразить который Инквизитору не стоило никакого труда, однако…

Вместе с этим ударом ужас такой силы обрушился на истерзанное сознание Инквизитора, что тот сошел бы с ума непременно, тотчас же, если бы не был готов к атаке и не защищался. Однако, и той части удара Силы, что обрушил на него Повелитель Ужаса было достаточно для того, чтобы захотелось выть и визжать от страха, слыша, как по гулкому коридору катается железным шаром многократно повторяющийся эхом скрежещущий хохот.

— Ты сейчас умрешь, — скрежетали острые зубы, и рот разевался в ехидной жуткой усмешке. Алые блики сшибающихся сайберов метались по золоту, испещренному темными узорами, но они не в силах были достичь черного дна непроглядных пустых глаз. — Ты сейчас умрешь.

Изо всех сил сопротивляясь тошнотворному ужасу, Фрес разделил поток своей Силы надвое, и, набравшись духу, ослабив сопротивление жутким фантомам и чудовищным видениям, не помня себя от оседлавшего его разум страха, нанес тяжелейший удар сайбером, вложив в него Удар Силы такой мощи, что Повелитель Ужаса, встретивший его, перекувырнулся вокруг рукояти своего сайбера и рухнул, оглушенный, с переломанными руками, зажатыми намертво в искореженных Силой латах.

Вторым точным ударом Инквизитор вонзил алый луч сайбера прямо в золотую маску, меж ухмыляющихся острых зубов, и голос Повелителя Ужаса смолк, захлебнулся болью и вкусом горелой плоти.

Кажется, от охватившего его на тот миг животного страха и безумия, Инквизитор кричал.

Кричал так, что носом пошла кровь, и полопались в глазах сосуды.

От этого крика, выплеснувшегося вместе с Силой в крохотное пространство, со звонким перестуком перебрались, подскочили все камни, раненный оглушенный Повелитель Ужаса потерялся и наведенный им неестественный страх откатился, исчез, оставил разум Инквизитора.

От собственного крика он сам упал на колено, вонзив сайбер в разорвавшийся от удара Силы и энергетического луча пол.

Но все уже кончилось.

Дальше по коридору, куда ушли асассины, слышались стрельба и крики, но и они затихали. Кажется, отряду Виро удалось перестрелять немногочисленных защитников академии, и теперь их тела штурмовики стаскивали в одну из лабораторий с тем, чтобы сжечь согласно приказу Дарта Вейдера.

Инквизитор, мелко дрожа всем телом, недовольно морщась, отер ладонью перепачканное кровью лицо и с трудом поднялся на ноги. Кажется, от невероятного напряжения, от этой мертвой дрожи на его руках, плечах лопнула на суставах кожа, и мокрая одежда неприятно липла к телу. Каждая мышца болела и ломила так, словно ее рвали и терзали зубами.

— Это ты сейчас умрешь, — хрипнул он непослушным голосом. Кажется, от крика у него повредились голосовые связки.

Еле ворочающийся на полу человек в странно потускневшей, словно умирающей, маске, волоча переломанные кисти, постарался приподняться на локтях. Инквизитор на мгновение ощутил, как в его разум вновь вползает ледяной струей ужас, жуткий, иррациональный, и это свербящее ощущение привело его в сильнейший гнев.

Взревев, он ухватил Силой поверженного врага так, что ощутимо слышно треснули его ребра, и несколько раз в припадке ярости ударил того о стену — до тех пор, пока болтающаяся золотая голова не поникла, не упала, словно отломанный, увядший бутон, и пока переломанные руки не прекратили своих попыток притянуть в посиневшую ладонь лайтсайбер.

— Покажи мне свое лицо, гадкая тварь, — шипел разъяренный Инквизитор, и его гибкая белая рука взобралась по одежде подвешенного Силой в воздух человека и вцепилась мертвой хваткой в горло, защищенное только слоем ткани. — Покажи мне свое трусливое лицо, я хочу посмотреть и запомнить, как выглядит тот, кто полагается на силу побрякушек, которыми обвешивает себя со всех сторон! Что же ты больше не смеешься, а?

Повелитель Ужаса упрямо молчал.

Он был жив, и ничто ему не мешало вновь прикоснуться к разуму Лорда Фреса хотя бы для того, чтобы послать ему свое яростное проклятье, но и этого он не делал. Вся его Сила уходила на поддержание жизни, еле теплящейся в изломанном теле, его непроглядные черные глаза были слепы, золотые зубы скалились словно мертвые.

Взревев, Фрес с размаху швырнул искалеченного человека на пол. Привычным движением вернув сайбер на место на поясе, Инквизитор, уверенно шагнув к поверженному противнику, и, наступив на его грудь, ухватил маску за золотое зубастое лицо. Его чуткие длинные пальцы ощупывали, искали застежку или секретный замок, скрепляющий это странное украшение на голове Повелителя Ужаса. Одна из покалеченных синих ладоней попыталась сопротивляться и оттолкнуть пальцы Инквизитора, но тот рассвирепел еще больше и пинком отшвырнул переломанные пальцы прочь.

Замок обнаружился на шее Повелителя Ужаса, сокрытый в складках ткани его одежды. Злясь, касаясь его Силой, чтобы разгадать его секрет, Инквизитор, наконец, справился со сложным механизмом, и маска с щелчком раскрылась, окончательно превратившись в кусок мертвого золота.

Инквизитор брезгливо подцепил носком сапога ее край, отошедший от обожженного его сайбером подбородка, и пинком откинул тяжело звякнувшее золото с лица поверженного противника.

По холодному затоптанному полу рассыпались темные длинные волосы, на Лорда Фреса яростно глянули ситхские горящие глаза, и он, презрительно усмехнувшись, нарочно облокотился на поставленную на грудь женщины ногу, рассматривая ее обожженное, изувеченное, перекошенное от ярости лицо.

Рот, губы, глотка и частично зубы женщины были начисто сожжены безжалостным ударом сайбера Инквизитора, обугленные ткани, почерневшие мертвые кости виднелись в беззвучно раскрывающихся от боли челюстях.

Нетронутая часть лица, искаженного от боли, стянутого в одну уродливую мучительную гримасу, была чиста, молода и гладка, и, всматриваясь в налитые слезами и ненавистью глаза, Инквизитор размышлял, что, пожалуй, до его удара ситх леди была хороша собой.

— Так-так, — с полуулыбкой произнес Инквизитор, с известным удобством и изяществом устраивая руки на своем приподнятом колене, нарочно сильнее давя каблуком в грудь женщины, отчего ее истерзанное тело, лишенное свободного дыхания, корчилось и извивалось. — Кто это у нас тут? Никак Дарт Анексус ситх, не так ли? Если мне не изменяет память, именно так зовут одну из Леди, Повелительниц Ужаса. Алария, которую Малокор Строг выудил из небытия, претендующая на место Леди Аденн в вашем Ордене, заочно познакомила нас. Мое почтение!

Последние слова Инквизитор произнес, слегка склонив голову с видом, полным уважения, что абсолютно не вязалось с унижением, которому он подвергал израненную женщину, корчащуюся и задыхающуюся под его ногой.

Глава 17. Обещание Императора. Триумф Императора

Боль отрезвляет.

Боль приземляет.

Она сжигает всю мишуру и ненужную шелуху, и вычленяет то единственное, что действительно важно.

И, какого бы ты ни был высокого мнения о себе, с первым же серьезным ее прикосновением хочется отбросить прочь все игры, и найти выход, решить загадку, чтобы боль отошла, отступила.

Глядя на корчащуюся изуродованную женщину у своих ног, Инквизитор медленно приходил в себя, с трудом переживая ущерб, нанесенный касаниями ее Силы, и его напускная веселость оставляла его, уступая место холодной прямоте.

Не хотелось играть; не хотелось даже пытать ее, и не только потому, что это бесполезно — она все равно не смогла бы произнести ни слова своим выжженным ртом, своим почерневшим обугленным обрубком языка.

Не хотелось пить ее ужас, ее безысходность и боль.

Их было бы слишком мало, чтобы заполнить пустоту, выгрызенную ее ударами в его защите.

И это была только одна из шести; маленький золотой паззл единого могучего целого, смертельного золотого диска, который Инквизитору посчастливилось отломать, отсечь и разбить… теперь этот выщербленный диск никогда не станет прежним и потеряет свою убийственную мощь.

Инквизитор даже покачал головой в изумлении, понимая, как ему повезло. Встреть он весь Орден целиком, и у него не было бы шансов вообще. Его разум потонул бы в ужасе, и мозг просто взорвался бы от смертельного страха.

Глупцы; какие же вы самонадеянные глупцы! Иметь возможность стать несокрушимым единым целым и потерять эту силу, распасться на отдельные уязвимые части! И ради чего? Ради чего..? Нет; скорее всего, весть о распаде Ордена, рассказанная Аларией, была всего лишь ложью. Невозможно; нереально отказаться от силы, которую давало золотоглавое единство. Это против всех правил, против здравого смысла; нет, нет…

— Миледи, — холодно произнес он, разгибаясь и убирая ногу с ее груди. Его взгляд устало потух, глаза словно подернулись свежим пеплом. — Не сопротивляйтесь мне. Я все равно узнаю то, что мне хочется. А если вы будете покорны, ваша смерть будет легка.

Ответом ему был яростный ненавидящий взгляд, обугленный растрескавшийся рот уродливо сжимался, кусок плоти, когда-то бывший языком, дергался, и из трещин в прижженных тканях сочилась и брызгала живая кровь. Женщина, не в силах произнести ни слова, однако ж поливала его самыми отборными проклятьями, стараясь приподняться на локтях, подавшись вперед всем своим переломанным, содрогающимся от боли телом.

Она выбирала боль; Инквизитор безразлично пожал плечами, глядя, как обожженное лицо, кривясь и корчась, пытается собрать, стянуть остатки сочащихся сукровицей губ.

— Миледи, не утруждайте себя, — небрежно заметил Инквизитор, наблюдая эти уродливые отвратительные попытки. — У вас все равно не выйдет плюнуть мне в лицо. Слюнные железы у вас тоже сожжены, полагаю.

Жесткий поток его Силы обрушился на нее, намертво пригвоздив к полу, разбросав ее сломанные руки, и, стиснув железным ошейником шею, обхватив тесным давящим обручем лоб. Она еще пыталась вызволить из этой ловушки голову, тщетно напрягая мышцы шеи, когда Инквизитор, изящно отбросив шлейф, осторожно опустился рядом с ее мокрым от слез и дрожащим лицом на колено, и его горячие пальцы, указательный и средний, коснулись ее виска, ее взмокшей кожи, вздувшихся на лбу от напряжения и боли вен.

— Так вы позволите? — произнес Инквизитор, холодно, отстраненно и словно бы впав в задумчивость, глядя на корчащуюся от его прикосновений женщину свысока, из-под полуопущенных век, хотя пущенная им в разум ситх-леди Сила уже распиливала ее голову тупой пилой. Не в силах противиться беспощадному ледяному потоку, разрывающему ее разум, ситх-леди, забившись, выгнулась дугой, упершись в пол затылком.

Из обожженного рта, из напряженного горла вырвался жуткий полухрип, полувой, когда Инквизитор, с интересом склонив голову к плечу, Силой нарезал на тонкие прозрачные ломтики ее разум и извлекал из него картинки и ответы, шелестящие слова, тающие образы.

— Впустите меня, миледи.

Трясущееся от напряжения лицо женщины налилось багровой кровью, глаза до краев наполнились влагой, утонули в слезах, пролившихся реками по вискам, напряженное горло со вздувшимися на нем венами с какими-то хрипучими всхлипами втягивало воздух, но женщина все еще сопротивлялась Силе Инквизитора, хотя это воздействие было ужаснее, чем ожог его сайбера.

— Я все равно возьму то, что мне нужно, миледи. Напрасно вы сопротивляетесь. Видите, как опасно полагаться на силу амулетов? Когда остаешься один на один с врагом, они вам не помогут.

Ее ужасные крики стали непрерывны. Казалось, его пальцы острым ножом проникают в ее голову, в кости, в мозг, и медленно погружаются туда, куда она всеми силами старалась его не пустить.

Там, в этой яростно обороняемой глубине, Инквизитор увидел начало атаки на академию, себя — рваное уродливое кричащее пятно, грязную тушу, наляпанную в сознании ситх-леди самыми изломанными, самыми грубыми мазками.

Он увидел, как пара золотых лиц, заслышав шум внизу, у подножия храма, оставили свой начатый давно опыт, прервали увлекавшее их месяцами исследование, и погас огонь Силы, разведенный ими, и пропали труды такого огромного периода времени.

Они разделились; Анексус ситх выступила против атакующих их логово штурмовиков, а тот, второй, бежал, прихватив с собой что-то, чего Инквизитор никак не мог рассмотреть, как бы ни кромсал, как бы тонко ни резал сознание сходящей с ума от боли женщины.

— Вот как, — спокойно, но с долей неудовольствия произнес Инквизитор, чуть меняя положение своих пальцев у виска вопящей, трясущейся от боли женщины, словно это как-то помогло бы ему проникнуть глубже в распластанный на мелкие ошметки кровоточащий мозг. — Кто это был?

Это был Дарт Берт. Его имя распадающееся сознание Анексус ситх выплюнуло с остервенением, с ненавистью и презрением.

Дарт Анексус ситх предпочла отразить атаку чужаков; в сердце Берта же Инквизитор уловил тень страха, липкого стыдного страха, дрожи за свою шкуру. Он предпочел бежать, оставив свое разоренное гнездо, отступив, отстав от асассинов и Анексус, бросившихся останавливать имперские войска.

Он ушел тайным ходом; Инквизитор видел полосу золотого света, на миг разрезавшую черную каменную стену и торопливо скользнувшую в него трусовато скрюченную грязную тень, вороватый взгляд черных провалов глаз на золотой маске, кинутый через плечо.

— Что он унес с собой? — спросил Инквизитор, склоняясь ближе к безумному, искореженному пыткой лицу, заглядывая в полуобезумевшие расширенные глаза женщины, в которых зрачки казались тонкими булавочными уколами. — Это был Фобис?

Его вопрос дошел до ее рассудка; внимательно вглядываясь холодными глазами в ее багровое, раскаленное, вспухшее лицо, Инквизитор заметил, как ее обезумевший взгляд на миг остановился на его лице и обгоревший рот попытался сложиться в жуткую издевательскую усмешку.

"Фобис, — подумала она с презрением. — Что ты можешь знать о Фобисе и о его силе, мальчишка."

— Миледи, не время кокетничать и ломать комедию, — холодно произнес Лорд Фрес, и его Сила почувствительнее кольнула истерзанный мозг женщины, заставляя ее прекратить скалить почерневшие мертвые кости и сосредоточиться на его вопросе. — Ваше время на исходе. Я хочу знать о Фобисе.

"Если бы Фобис был здесь, — услышал Фрес в своем разуме ясный и твердый ответ, — твои люди сошли бы с ума и растерзали бы тебя".

— Вот как, — произнес Инквизитор. — Вы успели бы запрограммировать его? Чтобы он поражал только моих солдат, но не касался ваших?

Анексус, сотрясаясь всем телом, дышала часто, воздух вырывался из ее легких со свистом и хрипом, как у умирающего старика-астматика. Ее гаснущие глаза теряли осмысленность, и жизнь по капле утекала из разбитого, искалеченного тела и истерзанного мозга.

"Фобис сам сделал бы этот выбор, — ответила Анексус. — Он практически живой. Это разум, запертый в кристалл".

— Теперь поговорим об Аларии, — предложил Инквизитор, чуть ослабляя свое воздействие на разум ситх-леди. Им руководило отнюдь не сочувствие, и ни какая иная человеколюбивая мысль.

Жизнь женщины медленно таяла, испарялась, и излишняя жестокость просто могла убить ее раньше времени. Инквизитор дотронулся Силой до сердца Анексус, поддерживая его и не позволяя ему остановиться, и его пальцы, словно ласкаясь, провели по ее щеке, стирая остатки разрывающей боли в ее голове.

— Полагаю, вы не станете ее защищать, — мягко произнес Инквизитор. — Она предала вас. Она явилась к Императору. Поэтому я сейчас здесь. Местоположение вашей академии я узнал от нее. Расскажите мне, где находятся ее клоны, и я уничтожу их. Она больше не будет иметь шанса вернуться.

Анексус хрипло хрюкнула, содрогаясь всем телом. Вероятно, это означало, что она заходится в хохоте, содрогаясь, и Инквизитор терпеливо ждал, когда окончится эта истерика.

"Ее жизнь, — отчеканила Анексус, — ужаснее смерти. Я не скажу".

— Я буду настаивать на этом, — чуть жестче произнес Лорд Фрес. — Это приказ Императора. Он обещал ей уничтожить ее клоны. И я сделаю это. Говорите, где они.

Анексус яростно сверкнула безумными глазами, и Инквизитор, тяжело вздохнув, жестко вонзил свои пальцы в кожу на ее виске, и направленный им поток Силы едва не взорвал ее голову, заставив ее хрипеть и биться под его рукой.

— Говорите, где они. Я все равно узнаю это. Говорите.

В ее раздробленном, измученном разуме промелькнул только след ускользающего видения — кипящие колодцы, чуть позванивающие оплавленные цепи, раскачивающиеся в плавящемся воздухе над ними, и винтовая лестница, ведущая в подвал.

Инквизитор брезгливо отдернул руку от ее головы и поспешно поднялся на ноги, отпрянув от замученной им женщины, бьющейся в предсмертной агонии. Из глаз, из ушей, носа Анексус текла кровь, она захлебывалась ею, кашляя и пуская кровавые пузыри.

— Сожалею, миледи, — бесстрастно проговорил Инквизитор, рассматривая ее перекошенное, дергающееся синеющее лицо. — Этого можно было избежать, если бы вы были сговорчивее.

В глазах Анексус в последний раз разгорелся золотой огонь лютой ненависти, и Лорд Фрес скорее угадал, чем сумел уловить движение ее мысли.

Взвизгнув, его сайбер выскользнул из-под его левой руки, и алое лезвие убивающего света с гудением схлестнулось со взбесившимся сайбером Анексус, который словно обрел разум и напал на Инквизитора, защищая свою госпожу.

Не имея возможности поразить врага, которого просто не было, Инквизитор вынужден был отражать атаки направляемого разумом ситх-леди сайбера, который, казалось, старался выманить ситха подальше от его поверженной соперницы.

Впрочем, гаснущий разум Анексус был слишком слаб для того, чтобы успешно противостоять Инквизитору, и ее сайбер, еле выдержав несколько ударов, был властно притянут Силой в его ладонь, подавляя сопротивление гаснущих Сил Анексус.

Ухватив дрожащую рукоять, которая, казалось, вырывалась из его ладони как живая, Инквизитор, тяжело дыша, обернулся к лежащей на полу женщине, и его серые глаза ярко сверкнули алым отблеском.

Лицо его исказилось от гнева настолько, что он стал уродливее обезображенной им женщины, его плечи напряглись, словно он был огромным животным, изготавливающимся напрыгнуть на свою жертву и растерзать ее, выпустить кишки.

Его злила не столько ее попытка напасть на него, сколько допущенная ею мысль, что она смогла бы таким образом причинить ему хоть какой-нибудь вред.

— Неужели ты подумала, — прошипел он злобно, стискивая холодную рукоять ее лайтсайбера, задыхаясь от накатывающего его гнева, осторожными мягкими шагами приближаясь к распростертой на полу Анексус, — неужели ты могла вообразить, что твоими жалкими колдовскими штучками ты можешь причинить мне вред?!

Ответом ему был ненавидящий, испепеляющий взгляд; по обезображенному лицу женщины текла кровь; кажется, вкладывая остатки сил в телекинетический поединок с Фресом, она так сжала обгоревшие десны, что полопались ожоги.

Даже сейчас она пыталась сопротивляться…

Яростно взревев, он наотмашь хлестнул распростертое на полу тело Анексус ее же вспыхнувшим сайбером, и ситх-леди замолкла навсегда.

Некоторое время он стоял, переводя дух, сгорбившись, намертво зажав в побелевших пальцах рукоять сайбера убитой им ситх-леди, уронив гудящий луч вниз, пронзив искрящийся пол.

Вместе с собой в пугающую темноту отлетевший дух ситх-леди унес и немалую толику сил Инквизитора, и тому стоило немалых усилий восстановиться вновь после разрушительной вспышки ярости и драки с ее мечом.

В коридоре перед Инквизитором послышались встревоженные голоса; замелькали огни. Чуть качнувшись на дрожащих ногах, Инквизитор, пристраивая на поясе оба сайбера — и свой, и трофейный, — ступил к брошенному на пол плащу и одним движением укрыл им свое дрожащее тело, пряча свои боль, пропитанную кровью одежду и слабость под плотной тяжелой тканью.

Из шумной тревожной темноты вывалилась Виро в сопровождении штурмовиков. Девушка была сильно возбуждена, ее хорошенькое личико было перепачкано чем-то черным, свою фуражку она потеряла, и взлохмаченные рыжие кудри на ее голове были перепутаны. Ее бластер, казалось, был раскален от выстрелов, и, приближаясь к Инквизитору стремительным шагом, она тревожно рассматривала его чуть согнутую фигуру, поспешно застегивающую застежку плаща на шее.

— Милорд, — выкрикнула она, — вы целы.

— Да, — сухо ответил Инквизитор, потирая под плащом руки. — Вы нашли лабораторию Малакора?

— Нет, милорд, — отчеканила Виро.

Инквизитор чуть качнул головой.

— Это неважно, — произнес он. — Идемте, я покажу где это. Возьмите солдат побольше. Там много работы. Прихватите с собой это, — Инквизитор указал на чуть блестящую в темноте маску. — Осторожно с этим.

Виро жестом велела своим штурмовикам заняться брошенной маской, и они шумно протопали мимо Инквизитора, приводящего в порядок свою одежду, натягивающего на руки перчатки, чтобы скрыть лопнувшую на костяшках пальцев кожу.

Взгляд Виро скользнул по лежащему на полу разрубленному телу женщины, которая, казалось, стала после смерти совсем тонкой, плоской, словно растаяла, лишившись жизни и силы, и глаза Виро округлились.

— Это кто? — отчего-то полушепотом спросила она. Инквизитор бросил взгляд через плечо на свою последнюю жертву, и его губы сжались, изогнувшись гневно.

— Это одна из Повелителей Ужаса, — произнес он. — Владыка был прав, велев нанести этот внезапный удар. Алария не успела их предупредить, иначе бы нас тут поджидали не двое, — Инквизитор брезгливо поморщился, припоминая трусливо удравшего Берта, — а все шестеро. И тогда нам было бы не устоять, даже вдвоем с Владыкой, даже втроем — нет, не устоять.

— Вы думаете..?

— Их сила не в руках, — пояснил Инквизитор и многозначительно коснулся своего виска рукой, затянутой в перчатку. — А в разуме. Все слова Аларии о нападении на академию асассинов — ложь, от первого до последнего слова. Они заодно с Повелителями Ужаса. Видите же, они защищали академию. Это была ловушка; или, вероятно, Алария решила действительно избавиться от союзников и занять это место. Но приказ Владыки все равно нужно выполнить. Уничтожить ее клоны и все то, чем дорожат Повелители Ужаса. Сровнять это место с пылью. Все трупы защитников сжечь.

— И ситх-леди? — уточнила Виро с сомнением в голосе.

Лорд Фрес сверкнул на нее недовольным взглядом, словно ее нерешительность вызвала у него неудовольствие.

— И ее, — подтвердил он прохладно.

— Есть, милорд!

— Где главком?

— Лора Фетт зачищает другой сектор.

* * *

Леди София привела Аларию в приемную Императора и оставила одну.

Озираясь по сторонам, Алария присела в одно из кресел для ожидающих, расправив свое белоснежное платье, рассыпав по плечам блестящие завитые локоны, чтобы выгодно подчеркнуть свою изысканную позу, свою красоту.

Огромные створки, ведущие в кабинет императорской приемной, были неподвижны и безмолвны, но ведь в любой момент Дарт Вейдер мог выйти…

Поэтому нужно было быть готовой в любой момент.

Алария, прихорашиваясь, натянула самую приветливую свою маску, и заготовила самую сладкую улыбку из своего арсенала, самый томный и глубокий обворожительный взгляд с тонкими искринками смеха на дне темных прекрасных глаз.

Так когда-то смотрела Падмэ Амидала на юного синеглазого джедая, влюбленного в нее. Он не мог скрыть ни своего восторга, ни своей любви, болезненно сжимающей его сердце, а она… она все это видела, но говорила ему "нет", а в ее темных глазах, в горящем взгляде, брошенном на измученного ее недоступностью мальчишку, читалось "да", так сладко перемешанное с ноткой наслаждения от этого безумного поклонения и страсти…

Быть может, выйдя к ней навстречу и увидев эту улыбку, этот взгляд, он вспомнит водопады Набу и теплое приветливое лето, когда его мечты смогли осуществиться?

Быть может, в этом богатом полумраке императорских покоев, окруженный роскошью, он все-таки вспомнит клочок синего неба?

На это рассчитывала Алария.

Она думала, что с императорским дворцом у Вейдера связано намного меньше дорогих его сердцу воспоминаний. Она думала, что сможет победит любое из них тонким упоминанием его далекой юности.

Наверное, она очень удивилась бы, если б узнала, что, может, на этом самом кресле когда-то давно Императрица дожидалась милости от ныне покойного Палпатина, и здесь, в самом сердце развращенной ситхской темной властью Империи, Вейдер нашел самый драгоценный, самый чистый дар, который только могла ему подарить судьба — свою Еву.

Но ждать пришлось долго, намного дольше, чем на это рассчитывала Алария.

Леди София, видимо, исполняя роль не то секретаря, не то посредника между Дартом Вейдером и многочисленными посетителями, по одному проводила в кабинет все новых и новых людей — в основном военных и губернаторов, и отвечала молчаливым отказом на каждый удивленный взгляд Аларии.

Однажды Алария попыталась покинуть приемную Дарта Вейдера, впав в ярость, но охрана Люка Скайуокера не выпустила ее, и один из часовых проводил ее обратно и усадил на место, оставив томиться в одиночестве и ожидании.

В приемную, к девушке, тоже никого не пускали; все посетители проходили не задерживаясь, под присмотром ситх-леди, исчезая вместе с нею за дверями кабинета Вейдера, и покидали его так же — вместе с нею, не смея ни задержаться, ни кинуть быстрого взгляда на томившуюся в ожидании девушку. Черед полтора часа ожидания один из охраны принес Аларии кофе и фрукты, как бы дав ей понять, что о ней помнят, не забыли, и вновь ушел, оставив ее в вынужденной изоляции.

И скоро в ее глазах погас самоуверенный огонек, а коварная соблазнительная прелестная улыбка сменилась растерянной жалкой гримасой и перепуганным взглядом потерявшегося в толпе на пыльном татуинском рынке животного.

Это затянувшееся вынужденное ожидание могло оказаться чем угодно — и на самом деле аудиенцией, и заключением, и даже казнью. Кто знает, что замыслил Император, и зачем он держит Аларию так близко к себе, не подпуская к ней никого?

Кусая от злости губы, Алария еще раз посожалела о том, что не знает таинственного связного, чьи горящие глаза смотрели на нее с похотью и вожделением сквозь увитую зеленью решетку. Если б знать… она дала бы ему знак, она бы сказала ему, что что-то, по всей вероятности, готовится, и он мог бы предупредить Повелителя…

Но этой возможности Дарт Вейдер ее лишил словно нарочно.

Словно чуял что-то.

Старый хитрый лис!

Железный болван, неужто и мозг тебе заменили на быстро работающий компьютер!

Испытывая покалывание беспокойства, Алария провожала взглядом любой более-менее крупный военный чин, скрывающийся за дверями кабинета Императора, и мучительно размышляла, а не готовит ли он то, о чем она просила Вейдера.

Но это вряд ли; весь Триумвират был был здесь, рядом. Вейдер, одержимый идеей о власти, вряд ли мог кого-то отправить в академию без присмотра — помня о Фобисе и опасаясь, что артефакт может оказаться там, и попасть в чьи-то чужие руки.

— Что это значит?! — при очередном появлении Леди Софии из-за массивных створок императорского кабинета Алария нетерпеливо подскочила и бросилась к ситх-леди, что само по себе было весьма неслыханной дерзостью, и ухватила ее за руку, что уже вовсе не лезло ни в какие ворота.

Леди София смерила разгневанную девушку презрительным взглядом, и так выразительно улыбнулась, что тонкие пальцы Аларии, сжимающие запястье ситх-леди, разжались и отдернулись, словно обжегшись, и Алария отшатнулась, трепеща, подавленная этой ядовитой, издевательской усмешкой.

— Имейте терпение, — небрежно ответила София, оправляя одежду, смятую грубыми руками Аларии. — У Императора есть для вас какой-то сюрприз, но еще не все готово. Поэтому вам придется подождать.

— Но если даже так, — все еще горячась, выпалила Алария, отступая, однако, от невозмутимо прихорашивающейся ситх-леди, — то зачем было тащить меня сюда рано?! Неужто нельзя было позвать меня потом?

София перевела взгляд холодных глаз на раскрасневшееся от злости личико девушки, и по ее губам скользнула очень нехорошая, циничная улыбка, так живо напоминающая улыбку Инквизитора.

— Что? — тем же свистящим, вкрадчивым тихим голосом, каким обычно говорил рассвирепевший Инквизитор, произнесла ситх-леди, прищурив глаза так, что Алария отшатнулась, прогоняя наваждение. — Вы предлагаете Императору ожидать вас?

— Я… нет… — пробормотала Алария, отступая еще, натыкаясь на свое кресло и едва не упав в него. София с усмешкой наблюдала это смятение, нарочито долго и тщательно поправляя помятые Аларией рукава, и до Аларии начало доходить, что сегодня ситх-леди выглядит отчего-то вызывающе ярко, и в ее лице словно бы причудливо перемешиваются черты ее и Лорда Фреса.

После тренировки ситх-леди сменила свой привычный невзрачный темный наряд на вызывающий облик, который можно было назвать вечерним, если бы не стальные нотки, делавшие ее мягкий женственный силуэт немного резким, четким, угрожающим. Глядя на ее тело, тело красивой женщины, почему-то ни на секунду нельзя было забыть, что в первую очередь Леди София — воин, и она очень опасна. Она словно нарочно принарядилась, как для какого-то очень важного случая, намного более важного, чем выступление Императора в сенате, но какого?

На ее точеных ножках вновь красовались сапоги на тонком высоком каблучке, что отчасти добавляло роста Софии, вытягивало ее точеную фигурку вверх, так, что она была теперь наравне со многими, а мерцавшее в ее зеленых глазах золото обжигало, и казалось, что хрупкая леди-ситх на всех смотрит высокомерно, сверху вниз.

Мужские свободные одежды сменились роскошным кожаным корсетом с серебристыми металлическими пластинами, плотно облегающим тело женщины, подчеркивающим ее изящную фигуру. Под этим соблазнительным роскошным корсетом было надето длинное алое шелковое платье, так поразительно похожее на одеяние Инквизитора, а бедра Софии были очерчены короткой верхней юбкой, которая, подобно продолжению корсета, была словно соткана из огромных, отливающих глянцевым блеском черных чешуй, обнимающих бедра как острые лепестки какого-то хищного пустынного цветка.

На шее, скрывая синие пятна, наставленные руками Инквизитора, был повязан черный шелковый шарф, подчеркивающий тонкую шею. Коротенькая жилетка, закрывала ее нежные плечи, которые платье оставляло открытыми; она скрывала незабываемый подарок лорда Фреса — уродливый темный шрам, — но оставляла открытыми соблазнительные белоснежные полушария груди.

Высокие узкие манжеты на ее запястьях были застегнуты на такие же многочисленные пуговицы, как и у Инквизитора, а длинная алая юбка с обоих сторон была украшена разрезами, открывающими при ходьбе стройный ножки ситх-леди и теряющимися где-то высоко, под верхней черной чешуйчатой юбкой.

София словно заняла место Инквизитора и собиралась отпугивать призраков прошлого и недругов вместо него. Разглядывая немое изумление, разливающееся по помертвевшему личику Аларии, она, усмехаясь, прикусила губку, и оправила черные блестящие кружева, выполняющие роль высокого воротника, выгодно оттеняющие ее точеное белоснежное личико.

Внезапно сердце Аларии кольнуло недоброе предчувствие, она почувствовала острый приступ паники.

Император был за дверями. Леди София зловещей изысканной ало-черной тенью мелькала туда-сюда, выполняя его поручения. А где в данный момент находится Инквизитор? Быть того не может, чтобы этого господина, всюду сующего свой длинный любопытный нос, не оказалось поблизости в тот момент, когда Император что-то замыслил.

Алария с отвращение передернула плечами, вспоминая льдистые глаза Инквизитора, и его назойливое внимание. Казалось, когда Ведер, развалившись в кресле, небрежно подписывает очередной приказ, Инквизитор, стоя за спинкой императорского кресла, заглядывает ему через плечо, вглядываясь и читая бумаги.

Его отсутствие было бы слишком очевидно и тревожно, если бы не эта хитроумная уловка Софии. Одевшись похоже, она успела появиться всюду, и много людей могли бы поклясться, что издалека видели алые шелковые одежды Лорда Фреса в самых различных уголках императорского дворца.

И это пестрое мелькание, казалось на недолгое время притупило бдительность, усыпило тревогу даже Аларии, видевшей Софию вблизи.

— Что вас так удивляет? — ослепительно улыбаясь, произнесла София, и Алария с сильно бьющимся сердцем вынуждена была опуститься в кресло, потому что ее ноги подкашивались, а к горлу подкатывала тошнота от ощущения неминуемой беды.

— Зачем Император велел позвать меня? — прошептала Алария трясущимися губами, и ответом ей была еще одна ослепительная прекрасная улыбка, так напоминающая подлую улыбку Инквизитора.

Так он мог улыбаться, для начала поймав ее тайного союзника, пытав его, замучив насмерть и выведав все их тайны, а затем глядя на ее игру, на ее притворство, уже зная, что все это — ложь..

— О, вам понравится, — непринужденно ответила София, удачно копируя его манеру говорить. — Кстати, идемте. Кажется, все уже готово.

— Зачем?! — вновь выкрикнула Алария, вцепившись намертво руками в подлокотники кресла. От ужаса она вжалась в свое сидение, так опостылевшее ей за столько часов ожидания, что, казалось, никакой силе не удалось бы поднять ее оттуда.

— Что за истерика, — озлилась София, мгновенно меняясь в лице. Инквизиторские обходительные черты, его обворожительная мимика мгновенно покинули ее лицо, словно кто-то их стер, проведя невидимой ладонью по лицу ситх-леди, оставив только ее колючий стервозный образ. — Встаньте и следуйте за мной немедленно, не то я позову охрану, и вас выведут отсюда силой!

Словно подтверждая ее слова, двери в императорскую приемную открылись, и бесшумно вошел Люк Скайуокер. Начальник охраны, держа руку в черной перчатке на поясе, чуть поглаживая прикрепленный к нему сайбер, обменялся с Леди Софией долгим взглядом, и она, словно отдавая ему безмолвный приказ, стрельнула глазами в сторону испуганной насмерть девушки.

— Нет! — взвизгнула Алария, вертя головой, глядя то на одного, то на другую, и на ее лице запечатлевалось такое выражение ужаса, что Люк невольно вздрогнул и отступил. — Нет-нет-нет, вы не можете! Скажите, что вы сделаете со мной?! Что Императору нужно от меня?! Люк, умоляю, не молчи, не смотри так!

— Прекратите вопить! — злобно рявкнула Леди София, ухватив девушку за локоть и силой вытаскивая ее из спасительного кресла. — Не смейте фамильярничать с начальником имперской охраны!

— Люк! Прошу тебя, помоги мне! — визжала в истерике Алария, пытаясь вырвать свою крепко схваченную руку из цепких пальцев Софии, упираясь и не желая идти туда, куда стремилась всего несколько минут назад. — Люк!

Наверное, молодому человеку было невыносимо видеть, как женщина с лицом его матери, рыдая и вопя от ужаса, звала его на помощь, и он сделал было шаг к ней, порываясь, возможно, остановить ситх-леди, волочащую Аларию против ее воли, но свирепый раскаленный взгляд Софии остановил его порыв.

— Откройте мне дверь, — прорычала она, — и следуйте за нами! Император ждет нас.

Люк, вздрогнув, молча повиновался ей, крепче сжав свою механическую руку на холодной рукояти оружия. Он раскрыл перед Леди Софией двери, та втолкнула туда Аларию, едва не упавшую от этого толчка и пробежавшую по инерции несколько шагов вперед, и зашла сама, тихо чертыхаясь от злости.

Алария, едва не потеряв от грубого рывка Софии равновесие, с трудом удержалась на ногах, но все же устояла. Ее, словно безмолвную вещь, не имеющую никакой ценности, зашвырнули в кабинет Императора, и эта жестокая бесцеремонность выбила из нее последние крохи самообладания. Крупная дрожь била ее тело, и Алария сжала, сцепила руки, чтобы не выдать себя, и несмело шагнула по натертому до блеска паркету к освещенному столу Императора, за которым сидел Вейдер, исподлобья рассматривая оробевшую женщину.

Эта приемная Императора, не в пример его тайному кабинету, где он иногда ночевал с Императрицей, была огромна, и расстояние между дверями и его рабочим местом показалось Аларии бесконечным.

Она преодолела его, казалось, тысячей мелких шажков, ослепнув, оглохнув и растворившись в своем ужасе, и видя перед собой только его синие глаза, полные суровой насмешки, и его металлические гладкие пальцы, выбивающие неторопливую дробь на полированной поверхности стола.

Пестрой яркой быстрой тенью мимо нее проскользнула Леди София, и заняла свое место по правую руку Императора, встав рядом и положив свою хрупкую белоснежную ладонь на спинку его роскошного кресла.

Алария перевела помертвевший взгляд на кресло перед столом Императора, не уступающее своей роскошью и сидению Вейдера, и ее яркие губы побледнели и задергались, затряслись от страха.

Это кресло пустовало.

Но совершенно ясно, для кого оно тут было поставлено, кто обычно занимал его, непринужденно беседуя с Дартом Вейдером.

Инквизитора не было.

И этот факт еще больше вдохнул колкого ужаса в грудь Аларии, которой показалось, что тысячи остро отточенных лезвий разрезают ее легкие с каждым вздохом.

Впрочем, это место по молчаливому знаку Дарта Вейдера занял Люк Скайуокер, опустившись в кресло, развернувшись к замершей в нерешительности перед правящими фигурке и локтем опершись о стол.

— Что же за нерешительность я теперь в вас вижу, — насмешливо произнес Император, и его суровые губы презрительно усмехнулись. — Подойдите же ближе сюда. У меня кое-что есть для вас.

Алария, белым призраком отражаясь на блестящем паркете, сделала несколько нерешительных шагов к столу Императора, и вновь остановилась, судорожно глотая воздух.

— Помнишь, Люк, — небрежно произнес Дарт Вейдер, щуря презрительно глаза и откидываясь на спинку своего кресла, чуть потирая губы, словно раздумывая, говорить или нет то, что давно вертится у него на языке. — Я говорил, что эта женщина похожа на твою мать?

Люк, сверкнув настороженными глазами, едва глянул на Аларию, на ее плачущее лицо, тающие слезами глаза, и чуть кивнул светловолосой головой.

— Так вот я ошибся, — продолжил Вейдер насмешливо, и его суровое лицо, казалось, все сочится язвительностью, и он еле сдерживается от того, чтобы не захохотать в голос. — Это не похожая на нее женщина, это она и есть.

— Что? — воскликнул Люк, подскакивая.

— Это Падмэ Амидала Наберрие, Люк, — безжалостно повторил Дарт Вейдер, усмехаясь, глядя прямо в захлебывающееся рыданиями личико Аларии. — Вызванная из небытия, воскрешенная Малакором Строгом, но это она.

— Вы позвали меня сюда затем, — кое-как взяв себя в руки, с достоинством произнесла Алария, гордо поднимая голову, но голос ее предательски дрогнул, и конец фразы потонул в рыданиях, — чтобы представить нас?

— Отчего бы нет, — произнес Дарт Вейдер злобно. — Отчего бы нет. Рано или поздно, но это дошло бы до тебя, Люк. Так что лучше об этом скажу тебе я сам.

— Это правда? — спросил Люк.

Молодой человек оставил инквизиторское кресло и сделал несколько шагов к замершей сгорбившейся фигурке.

— Люк, — выдохнула Алария, содрогаясь всем своим телом, и ее ладони легли на его виски, пальцы зарылись в его светлые волосы, ее темные глаза, залитые слезами, страдая, вглядывались в суровое лицо молодого мужчины. — Ты такой взрослый, мой маленький Люк…

Джедай судорожно сглотнул, всматриваясь в плачущее лицо красивой женщины, которую Дарт Вейдер назвал его матерью. Его глаза лихорадочно метались, всматриваясь в каждую черту, в каждую морщинку на лице Аларии, отыскивая в этом лице хоть что-то, похожее на него самого.

— Я так тосковала по тебе эти годы, — шептала Алария, плача и смеясь, разглаживая плечи молодого человека, рассматривая своего взрослого сына. — Это так сложно — жить вдалеке и не видеть, как ты растешь, как меняешься… знать, что ты есть, что ты существуешь, но не иметь возможности приблизиться к тебе!

Люк, потрясенный, не мог произнести ни слова, и ласки этой женщины, называющейся его матерью, продолжились под пристальными взглядами молчащих ситхов.

— Ты так похож на отца! — Алария, зажав ладонью рот, то ли засмеялась, то ли зарыдала, содрогаясь всем телом, и ее темные глаза таяли светом. — У тебя его лицо, его светлые волосы, и в твоей улыбке тоже прячется он. Когда мы с ним только познакомились, у него были такие же чистые, светлые глаза…

Леди София и Дарт Вейдер многозначительно переглянулись, однако, не стали прерывать этого странного свидания, не нарушили его ни словом, ни вздохом, ни самым тихим, неосторожным звуком.

Казалось, Люк, весь обратившись в слух, весь растворился в этом жарком шепоте, прерываемом тихим радостным смехом, омытом слезами. Он ловил каждый звук голоса женщины, которая упорно называла себя его матерью, он словно впитывал материнскую ласку и нежность, каких не знал всю жизнь и которых так жаждал. Он хотел верить этим словам; он хотел верить этому нежному образу. И Дарт Вейдер не сдержал тихого вздоха, когда ощутил, как сердце его сына раскрывается навстречу этим упрямым мольбам, этим попыткам убедить его в том, что стоящая перед молодым человеком женщина — его мать, и она любит его.

— Да, — задумчиво пробормотал ситх, постукивая металлическим пальцем по столу и задумчиво наблюдая эту сцену, старую, как мир. — Я тоже в свое время был околдован этими словами и повязан по рукам и ногам этими слезами… как они были дороги мне, как дороги… Падмэ умела быть убедительной.

— О чем ты говоришь, отец, — глухо произнес Люк, отнимая от своего лица гладящие его руки. Он все еще смотрел в лицо этому нежному призраку прошлого, но его синие глаза уже наливались темнотой и болью, на губах словно лежал металлический привкус лжи.

— Пригласи Малакора Строга, — резко велел Дарт Вейдер, и Алария с криком отпрянула прочь.

Ее глаза разгорелись злобным огнем, в них промелькнуло выражение такой одержимости и такой звериной, лютой ненависти, что Люк, все еще всматриваясь в лицо Аларии, поморщился словно от сильной боли.

Нежное, такое эфемерное существо, шепчущее свои запоздалые признания, вдруг куда-то пропало, явив вместо себя уродливое, грязное, грубое животное, которое всего лишь искусно примеряла маски, чтобы завлекать в свои сети наивных простаков.

Таких, как Люк.

И Энакин.

И Люк отступил, оставил ее. Голос разума был сильнее соблазнов; может, он и жаждал обрести мать, хотя бы на краткий миг, хотя бы на день, но не такую. Не такую.

И он отступил от нее, молча отказавшись, отрекшись, оставив, как ненужную вещь, и она молча проводила его горящими яростными глазами, не скрывая уже своей ненависти и не прикрываясь притворством.

Она ощущала себя отвергнутой, одинокой, одной против всего мира. Люди, окружающие ее, боялись даже прикоснуться к ней, боясь испачкаться ее нечистотой, ее порочностью, словно она была прокаженная или испачкана зловонной грязью, и, пожалуй, это ранило более всего.

Все ее оставили; даже сын не пожелал ее принять…

— Ты обещал мне! — визжала Алария голосом, похожим на вой животного, попавшего в капкан. — Поганый лжец, горелый кусок говна, ты обещал, что не отдашь меня ему!

Дарт София, стоящая за креслом Императора, вздрогнула всем телом, и, казалось, с трудом удерживает себя от того, чтобы выскочить тотчас же вперед, и влепить с размаху пощечину этой бранящейся, как торговка на самом поганом рынке, женщине. Ее рука с силой сжалась на обивке Императорского кресла, ситх-леди яростно засопела, и на ее белоснежное лицо медленно наполз румянец стыда и гнева.

Люк, отвернувшись, спрятав взгляд, в котором теперь не было ничего, кроме разочарования и отвращения, отступил от Аларии, и, обойдя ее, держась от нее подальше, словно боясь прикоснуться к ней, словно белоснежные складки ее воздушного платья могут испачкать его, поспешил исполнитьприказ отца.

Грязные ругательства Аларии, казалось, развеселили Дарта Вейдера, в его голубых глазах заплясал смех, хорошо очерченные губы сложились в горьковатую улыбку.

— Браво, дорогая, — с хохотом произнес Император, потешаясь. — Хорошо, что теперь, а не тогда. Иначе вы бы разбили мне сердце!

— Ты обещал, — злобно шипела Алария, скалясь, буравя Вейдера горящими глазами.

— Я сдержу свое обещание, — беспечно ответил он. — Я сдержу их все! Мне просто нужно прояснить кое-какой момент.

— Мне плевать о том, что ты думаешь обо мне! — шипела Алария, оскалясь, как кошка, и в ее голосе послышался издевательский хохот. — Я знаю, ты до сих пор жалеешь… жалеешь о том, что твоим наивным розовым мечтам не дано было сбыться! Но ты выбрал свой путь; я — свой. И у меня были причины так поступить! Так что я не жалею ни о чем! И тебе бы пора повзрослеть, мой маленький Энакин, — в ее голосе послышалась лютая издевка, — и перестать страдать по утерянной, несбывшейся жизни и о своих грехах!

— В самом деле? — произнес Дарт Вейдер, и вновь улыбнулся. — В самом деле?

Он не стал уточнять, к какому из пылких обвинений Аларии относился его вопрос. Может, не захотел.

Или, скорее всего, не успел.

Массивные двери его кабинета распахнулись, как от мощного толчка, — нет, крохотное тельце не обладало достаточным весом, чтобы навалиться на них с таким напором, но вот Силой, достаточной для этого — пожалуй, — и по натертому до блеска паркету, топоча беленькими туфельками, с визгом и озорным хохотом пронеслась маленькая девочка в алом бархатном платьице, спасаясь от догоняющей ее матери.

Ловко миновав застывшую посередине комнаты Аларию, Эния, вопя и визжа, хохоча от возбуждения, ловко нырнула за стол Дарта Вейдера, и, выглянув оттуда, блестя хитрыми глазенками и строя рожицы.

— Эния! Иди сейчас же сюда!

Прозвучавшее имя, так схожее с именем молодого джедая, было словно звон металла о гранит, громом в абсолютной тишине, и Алария вздрогнула, нервно облизнув мгновенно пересохшие губы, и на ее лице промелькнуло абсолютно ненормальное, маниакальное выражение, словно собственное прошлое, не сбывшееся у нее, вдруг материализовалось и прошло перед ее горящими безумием глазами. Казалось, весь мир сжался и заключился для женщины в этом ребенке; ее несбывшееся счастье, ее мечта вдруг ожила, и дитя, так похожее на ее собственное — то, которого ей не довелось прижать к груди и покачать на руках, — заполнило собой ее воспламеняющийся разум.

Так можно было назвать ребенка только от любимого мужчины.

Практически его настоящим именем, тем, которым нарекла его мать, которое все давным-давно позабыли, а Ева — помнила.

Плоть от плоти, кровь от крови.

Маленькая Эния была очень похожа на отца, очень. Все те лживые ненастоящие слова, что Алария нашептывала онемевшему Люку, все черты, что она упоминала жарким захлебывающимся от волнения голосом — все это было в маленькой принцессе.

Темно-синие глаза необычайной ясности, глубины и детской трогательной наивности, какими когда-то маленький Энакин смотрел на спустившегося с неба Татуина ангела.

Светлые волосы, которые со временем станут чуть темнее и будут виться.

И упрямый ротик, такой маленький и яркий, но уже умеющий жестко сжиматься, как делал это когда-то Энакин.

То, что не сбылось, то, отчего отреклись оба, случилось, но уже не с ними.

Она могла не уходить; могла не отступать, могла остаться и с ситхом, и стать Леди Вейдер, заняв в Империи свое место подле него. Ее дети, как сейчас эта маленькая светловолосая девочка, прижимались бы к своему грозному отцу, вызывая улыбку на его суровых губах и в его глазах, и его металлические страшные руки касались бы их детских мордашек так же бережно, как пухлых щечек этой девочки.

Железный канцлер, непобедимый главком Империи, амбициозный и сильный, он долго был у власти, и, вероятно, стал бы Императором еще раньше, если бы ощущал угрозу своей семье со стороны Палпатина.

Но не сбылось.

Всего этого не было.

Падмэ испугалась яростного пылающего взгляда ситха. Вероятно, искалеченного Энакина она тоже не приняла бы, ее сердце просто разорвалось бы от горя, если бы она узнала, что с ним стало после той дуэли.

А Ева, эта ледяная королева с прозрачными глазами, не испугалась.

Она смотрела глубже яростного пламени глаз.

Глубже темных одежд и ситхской брони.

Искала живое среди мертвых воспоминаний.

И нашла.

Маленькая императорская дочь пискнула, как мышонок, и, безо всякого почтения вцепившись в темные одежды Императора, путаясь в пышных юбках с кружевами, вскарабкалась ему на колени, обнимая отца крохотными ручками. Пряча смеющееся личико на его груди, она крутила крохотной головенкой, свет играл на ее светлых, почти белых волосиках, завивающихся на концах тонкими золотистыми кудряшками, и ее пухленькие розовые детские пальчики тискали черную ткань его одежд.

Вейдер внимательно взглянул в темно-синие глазки дочери, словно пытаясь прочесть в них причину столь стремительного появления, а маленькая Эния, улыбаясь и смеясь, не отрывая взгляда от холодного сурового лица отца, рассказывала ему свою историю… у нее, кажется, получилось удерживать Силой две игрушки одновременно, а еще, всю ночь ей снились сны — взрослые сны, — в которых полыхали яркими зелеными и алыми огнями лазерные пушки во тьме космоса, рассеивая в пыль маленькие корабли. А рядом была еще какая-то планета. Большая и синяя. Внезапно Эния взглянула на леди Софию и хитро улыбнулась ей, должно быть леди-ситх тоже была в ее сне.

Казалось, прошло всего несколько секунд — со стороны так казалось — когда отец и дочь не разрывали зрительного контакта, и пространство между ними звенело от напряжения Силы, но и этого короткого мига хватило, чтобы Эния выплеснула ситху все то, что ее так тревожило, будоражило ее детское воображение, радовало и… расстраивало — в конце она обиженно нахмурилась, нижняя губка слегка задрожала от злости. А Вейдер провел металлическими темными пальцами по ее златовласой головке, успокаивая, стирая все переживания.

В раскрытые двери двери неторопливо вошла, нет, вплыла Императрица, и девочка, завидев мать, завизжала и запрыгала на коленях отца, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться.

На Еве было надето жемчужно-розовое, цвета рассветной зари шелковое платье, выгодно оттеняющее белизну ее кожи и светлую зелень ее глаз. По натертому до блеска пола за нею тянулся роскошный шлейф, плечи и грудь были почти открыты, лишь прикрыты нежным туманом кружева. Ее льняные волосы были собраны в косу на затылке и перевиты серебряными цепочками.

После рождения дочери Ева избавилась от девичьей хрупкости и угловатости, линии ее тела стали более женственными и округлыми, материнство добавило молодой женщине уверенности в себе и плавности в ее движения.

Холодно, пожалуй, даже свысока глянув на стоящую столбом Аларию, Ева проплыла мимо, как и все, далеко обойдя женщину, словно опасаясь прикоснуться к ней даже краешком своего роскошного шлейфа, и прошла к столу Императора, протягивая тонкие руки к дочери.

— Иди сюда, Эния.

Вейдер, бережно обняв маленькое тельце ладонями, отнял его от себя, хотя хохочущий ребенок и попытался вцепиться в его одежду, и передал его матери. Попутно он перехватил руку Евы и с обожанием прикоснулся губами к ее раскрытой ладони.

В этом жесте не было наигранности. Вейдер просто не смог отказать себе в удовольствии прикоснуться к своей женщине, ощутить ласковое прикосновение пальцев на своей щеке, и Ева приняла эту неторопливую ласку со снисходительной улыбкой на лице.

И все же, в глубине души, там, где зарождается кипящая ярость и страсть ситха, было желание уязвить и без того трепещущую от разрывающих ее грудь рыданий Аларию.

Безжалостно он возвратил ей всю ту боль, что терзала его долгие годы, и над которой она посмеялась, зубоскаля и издеваясь.

— Леди София, проводите Императрицу, — негромко произнес Вейдер, усмехаясь, глядя на страдающее лицо Аларии. Впрочем, он ни на миг не поверил этим жалко изогнутым губам, этим страдальчищески изломанным бровям, этим морщинам, избороздившим ровный лоб.

Алария, словно искусный фокусник, ловким движением руки достающий нужную карту из колоды, просто выбрала подходящую маску из своего арсенала лживых лиц и тотчас же нацепила ее, скрывая свои истинные чувства.

Как и он, теперь молодая женщина была ситхом, и если в ее душе и всколыхнулись какие-то неприятные ощущения, то скорее Вейдер поверил бы в выписавшуюся на ее лице брезгливую, жадную зависть.

Алария больше не любила своего Энакина; и Дарта Вейдера тоже, ведь его она знала всего несколько часов. Его ласки с любимой женщиной про себя она презрительно назвала сопливыми телячьими нежностями, и с большим удовольствием она бы смачно плюнула в сторону императорской четы, на миг сделавшей ее свидетелем их любви.

Она не хотела его; ей были не нужны его поцелуи, и его сердце тоже.

Но оказаться на месте Евы…

Стать Императрицей, и вновь держать на коротком поводке того, кого боится вся галактика — этого ей очень хотелось бы.

Поэтому, кроме презрительного и издевательского чувства в ее сердце родилась и яростная мелкая дрожь, неуемная, сильная, как приступ малярии, и она даже вынуждена была до крови прикусить себе губу, чтобы не разразиться тотчас же потоком гнусной грязной брани, выплескивая всю грязь и завистливые мысли из своей души.

Огромная пропасть между ними была очень точно и очень ясно очерчена этим невинным поцелуем. Пропасть, на одной стороне которой был он, Император, а на другой — она, подхваченная неумолимым потоком времени песчинка, битый и тертый осколок прошлого, который больше не к чему приложить, чтобы составить единое целое.

Да если бы даже и было — этот осколок давно потерял прежнюю форму и просто не подходил к месту, от которого откололся…

Женщины — Императрица и сопровождающая ее София, — вышли, и Дарт Вейдер, вольготнее устроившись в кресле, несколько секунд молча изучал нервно дергающееся лицо Аларии, на котором сквозь мученическую маску нет-нет, да проступало ненормальное, звериное лютое выражение абсолютного зла.

— Бросьте притворяться, дорогая, — насмешливо произнес он, щуря голубые глаза, отчего Алария не вынесла и взвыла, тиская взмокшие костяшки пальцев. Ее ненормальность вышла из-под контроля, и Император мог лицезреть нервный тик, перекашивающий лицо женщины, превращающей его в жуткую оскаленную морду адской твари. — Ни на миг не поверю, что сцена моей удавшейся личной жизни вас расстроила. Вы не то существо, чтобы сейчас, после всего вами пережитого, жалеть об этом. Так что не делайте несчастных глаз. Энакин и Падмэ мертвы; так что не будем тревожить их память.

— Ненавижу, — прорычала Алария, и отблеск ситхского огня полыхнул в ее глазах.

— Вот это ближе к истине, — заметил Вейдер сухо, удовлетворенно кивнув головой.

— Ненавижу тебя! — прошипела Алария еще раз. — Ты всегда думал только о себе! Позер, как же ты любишь выставлять напоказ… скажешь, они нечаянно здесь появились?! Я не поверю; ты нарочно хотел мне их показать, ты хотел уязвить меня, упрекнуть в том, что эта женщина сделала то, чего не смогла сделать я! Ты хотел показать мне то, что могло бы быть. Но только у тебя ничего не вышло!

— А по-моему, вышло, — с нехорошей улыбкой заметил Вейдер, наблюдая, как испарина покрывает ее побелевший лоб, как щеки Аларии отвратительно трясутся, когда она намертво сжимала зубы чтобы не позволить себе раскричаться, и от этого усилия тонкие сосудики в ее глазах лопаются.

— Я не жалею ни о чем, — прошептала Алария горячо, так горячо, словно эти слова вырвались прямо из глубин ее опаленной души. — Ни о чем! У тебя было много времени на то, чтобы раскаиваться, а у меня его не было вообще. У меня свой путь! И я пройду его без тебя.

— Да, у каждого свой путь, — жестоко произнес Вейдер. — Я прошел свой, не сворачивая, и в моей жизни есть сейчас все. А твой путь… он был сложнее моего. Наверное. Но что ты имеешь сейчас? И чьим же все-таки мечтам не суждено было сбыться?

Возможно, они проговорили бы еще долго, мучая и истязая друг друга, вонзая безжалостные, как остро отточенные ножи, слова в души друг друга и бередя старые раны, высказывая друг другу всю боль и мстя за прошлое.

Может быть.

Но в этот момент в очередной раз раскрылись двери, и Тьма чернильными щупальцами пролилась в кабинет Императора, заставив Аларию вскрикнуть и отпрянуть прочь от вошедшего.

— Малакор Строг! — верещала, выла, дико визжала она, едва не разрывая сошедшими с ума руками платье, приседая в ужасе. Ей, вероятно, не надо было и видеть вошедшего, ей достаточно было мертвенного касания одного из этих щупалец.

Малакор ступил на натертый паркет, и его мертвенно-спокойное лицо проступило из темноты отполированным мраморным овалом. Его горящие фиолетовые глаза ничего не выражали, но от одного взгляда на женщину воздух вокруг нее уплотнился и завибрировал, и она взвизгнула, как попавшая в ловушку крыса.

— Не смей!

Защитный купол с едва различимым треском захлопнулся над нею, и Алария без сил упала на пол; ее тело сотрясали мучительные судороги, но она не выглядела несчастной испуганной жертвой. Ее лицо все так же кривилось в жутчайших остервенелых гримасах, и она едва ли не расцарапывала от лютой злобы отполированный до зеркального блеска пол.

Дарт Вейдер оказался на ногах, и его простертая рука с хищными металлическими пальцами накрыла сферой Силы Аларию, защищая ее от темных убийственных щупалец Малакора. Во второй руке, приветственно загудев, выкинул смертоносное жало алый лайтсайбер.

— Не смей, — повторил Вейдер, и его лицо налилось темной злостью, не менее жуткой, чем мертвое спокойствие Малакора. — Здесь все мое.

Глаза Малакора, полыхнув белым накалом, взглянули в суровое лицо Императора, и тот чуть склонил голову, упрямо глядя на пришельца исподлобья.

— Ты хотел поговорить со мной, — заметил Император жестко. — Я предоставил тебе такую возможность. Говори при ней, чтобы она слышала и могла сказать слово в свое оправдание.

Малакор лишь качнул головой.

— Она ведь не нужна тебе, — произнес он бесцветным голосом. — Я вижу тебя насквозь, Лорд Ситхов Дарт Вейдер. Она не сгодится тебе даже в качестве сломанной игрушки; у тебя слишком живая кровь, и есть слишком дорогое, слишком ценное в душе, чтобы ты менял это на старую тень из прошлого. Так зачем ты всем этим рискуешь? Не проще ли отдать ее и отступиться? Ты знаешь, что я могу сделать с твоей женой и с твоей дочерью, если доберусь до них?

— Ты никогда не доберешься до них.

— Ты уверен? А если ты падешь в бою?

— Я не проиграю.

— Ты просто не понимаешь всей силы, сокрытой во мне, — произнес Малакор спокойно, чуть качнув головой. Его неестественные мертвые глаза без отрыва смотрели в глаза Императора, и казалось, что некромант пытается загипнотизировать ситха. — Ты не устоишь.

— А так? — вкрадчивый голос женщины заставил пришельца оторвать свой взгляд от сурового упрямого лица Императора, и перевести его на говорившую.

У проема потайных дверей, через которые она вывела Еву, стояла Леди София, чуть прислонившись спиной к стене и скрестив на груди руки. Ее смеющиеся глаза сияли алыми отблесками, рука поглаживала изящную рукоять лайтсайбера, прикрепленную к поясу.

— А за дверями вас ждет Люк Скайуокер с охраной, — напомнила Леди София, небрежно оправляя кружевной воротничок, словно кокетничая перед страшным гостем. — Это вы не устоите, лорд ситх. Неужто вы могли подумать, что вас пустят во дворец, наверняка не убедившись в неприкосновенности и безопасности императорской семьи? Если Владыка нападет на вас, я поддержу его Силой, и у вас будет мало шансов уйти от нас живым. Их не будет вообще. Вы же смотрели в меня, вы же знаете.

Малакор чуть склонил голову, словно тушуясь под этим внимательным недобрым взглядом, и чуть поклонился женщине, прижав ладонь к сердцу.

— Хорошо. Я поверю вам, ситх-леди, — ответил он, и тьма, гложущая, кусающая защищающую Аларию сферу, схлынула.

Напряжение, потрескивающее электрическими мелким разрядами, схлынуло. Вейдер медленно опустил руку, укрощая поток Силы, льющийся через его пальцы, и исчез защитный купол над скрючившейся у ног Малакора Аларии, но тот больше не обращал на нее никакого внимания, как сильные мира сего не обращают внимания на копошащихся у их ног рабов.

— Так ты скажешь, — произнес Дарт Вейдер, отступая и гася алый луч сайбера, — зачем тебе она нужна? Не я один рискую, защищая ее. Ты рискуешь тоже. Она не может быть таким уж ничтожным созданием, если ради нее ты не побоялся прийти сюда.

Глаза Малакора стали темными, насыщенными, словно на миг угас огонь, раскаляющий их практически добела.

— Она одна из Шести, — произнес он торжественно. — Одна из моего Ордена.

— Претендующая на место Леди Аденн, — кивнул головой Дарт Вейдер, возвращаясь за свой стол как ни в чем не бывало. — Но я слышал, Орден распался.

Невыразительное лицо Малакора на миг словно перебралось, как мозаичное, дрогнув каждой жилкой, каждым нервом, и от выдоха его лютой злобы вздрогнули стекла в панорамных окнах кабинета.

— О, да-а, — протянул Малакор, тихо смеясь. — Да! И причина его распада — перед вами.

— Алария? — переспросил Вейдер.

— Эта шлюха, — почти выкрикнул Малакор с несвойственной ему страстью, и воздух в кабинете Вейдера вновь дрогнул, — совратила сначала Берта, затем Пробуса. С ними она сговорилась подвинуть меня, и отнять власть, но Орден не может существовать раздельно! В эту маленькую тупую голову даже мысль не пришла, что есть что-то, намного важнее власти и намного больше силы одного, даже самого одаренного человека! Эта шлюха просто хотела добиться своей мелкой, ничтожной цели, и ради нее сломала великое!

Алария, сидя на полу, хрипло расхохоталась, блестя злыми глазами.

— Черта с два! — прошипела она, трясясь от злобной радости. Чувствуя себя под защитой Вейдера, она осмелела, и уже не выглядела загнанным в угол животным. — Черта с два, ходячий смердящий трупоед! Да я же ненавидела тебя! Я просто отомстила тебе, поганый извращенец, за все то, что ты сделал со мной! За каждую мою смерть, и за все их вместе взятые! Я разрушила то, что ты создал! И будь ты проклят со своим Орденом!

— Дура! — прошипел Малакор, и на его лицо наползла мертвенная бледность, вновь раскаляя глаза до нестерпимого блеска, а ноздри гневно затрепетали. — Неужели в твоей голове и в самом деле мало места, чтобы понять что никакая месть не идет в сравнение с той мощью и с той властью, которую ты могла бы заполучить?! Ничтожество… ты даже не в состоянии постичь то, чего ты сама себя лишила, разрушив Орден! Ни одна жизнь не стоит того, что значил этот Орден, понимаешь?! Вернись в мой Орден, помоги мне вернуть Пробуса и Берта, и ты никогда не пожалеешь об этом, клянусь тебе! Его еще можно спасти; еще можно составить его снова, собрать все шесть частей в единое целое.

Как-то незаметно, вкрадчиво Малакор приблизился к Аларии, и она, поднявшись, выпрямившись, гневно сжав кулаки, тоже сделала пару шажков к нему, оказавшись с мужчиной лицом к лицу.

Сотрясая воздух, перемешиваясь и перетекая, борясь, яростно вгрызаясь друг в друга, смешались их Силы, и их страшные лица — его, мертвенно-неподвижное, раскаленное добела яростью и гневом и ее, дышащее лютой злобой и ликующим торжеством, — оказались близко-близко, так близко, что при желании можно было ощутить дыхание соперника.

— А мне плевать на то, к какому величию ты вел меня, мертвец, — выдохнула Алария мстительно. — Плевать. Мне плевать на всю мощь, которую ты искал все долгие сто шестьдесят лет своей жизни. Мне плевать на все сокровища мира, на все тайны вселенной… Это твои цели, и я не хочу постигать их величие. Я отомстила тебе; это было моей целью. Я все разрушила. Ну, иди, расскажи всем о своей непобедимости! Я победила тебя. Скажи мне, скажи, Малакор Строг, зачем тебе знания, зачем тебе власть, зачем тебе весь мир, вся галактика, если ты лишен самого главного — разума, который может оценить и познать всю прелесть обладания всем этим?! Знаешь, почему они так легко поверили мне и пошли за мной, а? — Алария расхохоталась, глядя в неживое лицо. — Потому что они поняли, какое ты чудовище. Ты — зло, обтянутое кожей, ты не человек. Рано или поздно ты убил бы всех, чтобы пожрать их Силу. Сначала ты влил ее в их тела, а потом отнял бы. Поэтому у меня не было никаких проблем, когда я совращала их!

Торжествующее лицо Аларии раскраснелось, казалось, что с раскаленных щек девушки с шипением испаряется пот, и покрасневшие глаза вдруг начали слезиться, как от едкого сильного дыма.

С минуту она пыталась справиться с внезапно накатившим на нее приступом, но тот оказался сильнее, и Алария, страшно закричав, рухнула на пол, извиваясь и вопя так, что вздрогнула даже ситх-леди, отвернувшись, не в силах смотреть на эти странные муки.

Малакор в замешательстве отпрянул; он не понимал что происходит. Слишком много сил было растрачено им на защиту от какого-либо воздействия в стенах Императорского дворца, слишком много внимания ушло на отслеживание каждой мысли, каждого движения Вейдера. Малакор наглухо закрыл свое сознание, запечатал его, не желая ни слышать, ни видеть ничего извне.

Теперь же, в панике протягивая разум навстречу космосу, он слышал только разрушение, хаос и смерть.

Его сердце, его душа, дело всей его долгой жизни горело, пылало, жгло раскаленным металлом, и души тех, с кем еще вчера Малакор Строг ощущал себя единым целым, сейчас были немы, смешаны с пустотой и небытием.

Он стремительно обернулся к Императору, пылая гневом, и ситх-леди чуть двинулась, отстранившись от стены и сняв с пояса лайтсайбер. Ее желание подраться, убить было так же горячо и неуёмно, как и крики умирающих в разоренной академии, и ее свирепая одержимая решимость заставила Малакора, вздрагивающего от ярости, убрать свои руки с оружия и нерешительно отшатнуться от Императора, ухмыляющегося самым краешком суровых губ, так незаметно и тонко, что его улыбка могла показаться игрой теней на его лице.

Дарт Вейдер свысока смотрел на катающуюся в агонии Аларию, и на лице его ничто не отражалось.

Абсолютно ничего — хотя в сердце его бушевало пламя, проблескивая в глазницах.

— Что это значит? — прокричал Малакор. Эти вопли были, несомненно, знакомы ему, и он слишком хорошо знал, чем возможно их вызвать.

— Полагаю, — бесстрастно произнес Дарт Вейдер, поднимая на Малакора торжествующий взгляд, — Лорд Фрес нашел пару клонов леди Аларии.

* * *

Лаборатории Малакора Строга располагались глубоко под землей, и вела в них та самая лестница, по которой скрылся Дарт Берт.

Скорее всего, с собою он прихватил не только результат своего неоконченного эксперимента, но еще и забрал кое-что из вещей, принадлежавших Малакору. Иначе невозможно было объяснить, зачем бы человек в здравом рассудке спускался сюда по собственной воле.

В лицо Инквизитору, спускающемуся по узким, источенным за долгие века ступеням, пахнуло нестерпимым жаром и затхлым, жутким смердящим запахом давно умершей плоти. В горячей полутьме, расцвеченной красной кипящей лавой, движущейся где-то глубоко под полом и вскипающей огромными пузырями в круглом колодце посередине огромного зала, лаборатория казалась обычным помещением, наполненным стеллажами с оборудованием и какими-то древними приборами, назначение которых Инквизитор даже не попытался отгадать.

Но запах смерти, крови, разложившейся сгнившей плоти и страданий словно пропитали насквозь все стены, въелись в каждый камешек, и даже жар подземной горячей реки не в состоянии был вымыть их отсюда.

— Лорд Фрес, — отчеканила Виро, подбегая к Инквизитору. Пока он осматривал непонятные приборы, больше смахивающие на приспособления для пыток, она успела более тщательно осмотреть помещение, ее штурмовики, не щадя ничего, простукивали стены, разнося мебель, столы, шкафы поблескивающие стеклом. — Мы нашли клоны Аларии.

— Сколько их? — спросил Инквизитор скорее для порядка, чем из любопытства.

Ему было нестерпимо душно, тухлый запах наполнял горло, и вызывал позывы к рвоте. На темном полу можно было угадать пятна неоттертой крови и высохшие лоскуты кожи, и Инквизитор брезгливо обогнул это место казни, глянув вверх, на покачивающиеся и позванивающие в темноте цепи.

— Около десятка, милорд, — отчеканила Виро. — И, кажется, не только ее.

— Еще чьи-то? — удивился Лорд Фрес, осматривая кипящий раскаленный колодец.

— Судя по всему, мужские, — ответила Виро осторожно. — Трудно сказать, что за человека еще клонировал Малакор, тело еще не оформилось настолько, чтобы можно было рассмотреть черты…

— Забрать с собой, — распорядился Инквизитор, но Виро отрицательно качнула головой:

— Невозможно. Цилиндры с ними наполнены, кажется, кислотой, и тела распадаются на глазах.

— Ах, сарлачий огузок! — ругнулся Инквизитор, и шепотом добавил несколько нецензурных слов, характеризующих сбежавшего Берта самыми унизительными словами. — Вот зачем он был здесь. Он уничтожил эти клоны. Сила всемогущая, как же обидно! — Инквизитор в ярости топнул ногой, подопнув при этом скелетированный, ссохшийся обрубок руки. — Они не зря разделились. Анексус задержала нас. Берт зачистил следы. Кажется, они хранили верность иному Владыке, не Малакору. Хатта им на ложе, да пожирнее!

— Прикажете уничтожить клоны Аларии? — игнорируя грязные ругательства Инквизитора, бесстрастно переспросила Виро.

— Естественно! — раздраженно буркнул Инквизитор, — мы ведь здесь за этим. Велите штурмовикам слить содержимое сосудов и вынуть все тела. И то, и другое бросить в колодец. Там же утопить цилиндры. Здесь не должно остаться ни клетки Аларии, ни единой части, из которой можно извлечь информацию для клонирования.

Виро многозначительно глянула на пол, заляпанный жирными протухшими пятнами.

— Залить весь пол кислотой, — хладнокровно распорядился Инквизитор. — И поджечь. Даже случайно никто выжить здесь не должен.

Обнаженные влажные тела, еще даже не до конца оформившиеся, со слежавшимися бледными пальцами, со скользкой тонкой кожей, похожей на лягушачью, сгрузили на каталку, накидав их как попало, словно мокрую кучу мусора, словно переломанные куклы. Бессильно висящие подрагивающие руки, слипшиеся волосы, забитые кисельной жижей питательной среды, в которой клоны находились, вызвали у Инквизитора лишь брезгливость. Лично убедившись, что во всем помещении не осталось ни единого тела, обследуя Силой все обозримое и необозримое пространство, Инквизитор качнул головой — можно!

Штурмовики. налегая на тяжело груженую тележку, подкатили ее к колодцу, и, остановившись, подхватив первое тело под руки, стащили его с податливой мокрой груды.

— В лаву, — бесстрастно скомандовал Инквизитор. Клон слабо пошевелил рукой — кажется, включились какие-то рефлексы, — но штурмовики, волоча голое женское тело, словно свиную тушу, одним рывком окунули его в кипящую алую раскаленную массу, и толчком отправили затрепыхавшееся тело вниз.

Вверх шибанул отвратительно воняющий пар, на алой булькающей массе взметнулись языки пламени, выхватившие зловещими отблесками штурмовиков, Инквизитора, неподвижно и бесстрастно наблюдающего за экзекуцией, и Виро, сурово сопящую за его плечом, словно спрятавшуюся от ужаса происходящего за его спиной.

— Следующую. Живее!

Дрыгающиеся тела, ухваченные как попало, выскальзывали из рук штурмовиков, в лаву падали ноги, руки, мгновенно вспыхивая, наполняя помещение смрадом и странными захлебывающими звуками, когда клоны, раскрыв свои мутные глаза, пытались кричать, когда лава обнимала их ноги или руки.

— Головой вниз! — раздраженно прорычал Фрес, отворачивая лицо от горячего вонючего воздуха, шибанувшего вверх от очередного утопленного тела. Зрелище вызывало в нем отвращение, но уйти он не мог. Виро, как-то подозрительно согнувшись, прикрыла рот рукой. — Виро, вам нехорошо?

— Да, милорд, — прохрипела девушка, бледнея.

— Так выйдете вон, — распорядился ситх резко.

Девушка, уже не в силах подавить позывы к рвоте, опрометью кинулась вон, вверх по ступеням, а Инквизитор, чуть прикрыв лицо ладонью, затянутую в черную перчатку, защищая свой обоняние от удушающей вони паленых волос, вновь обернулся к сияющей алой адской бездне, и пожирающее человеческие тела пламя отразилось в его недобрых глазах.

* * *

— Как ты узнал? Кто сказал тебе? — одними губами прошептал Малакор. На миг его неживое, ненастоящее лицо превратилось в страдающего, мучающегося человека, и Император презрительно глянул на него.

— Разве нужно о чем-то спрашивать, чтобы что-то узнать? — туманно произнес он.

— Зачем?! Зачем ты сделал это?! — шипел Малакор, раскаляясь. Казалось, шевелящаяся Тьма наполняет его тело, вливаясь в разум, заставляя мертвенно замирать каждую черту на его лице, изгоняя дыхание жизни из каждой клеточки его тела, превращая человека в пульсирующий сгусток абсолютного зла. Но вся его ярость не в состоянии была растопить ледяного спокойствия Дарта Вейдера, празднующего в этот миг свою победу.

— В этой игре, — отчеканил он, выдерживая все яростные нападки Малакора, чья Сила рвалась с привязи, как голодные цепные псы, — все преследуют свои цели. И все хотят обмануть. Я тоже захотел сыграть в эту игру. Я не знаю, кто надоумил Аларию прийти ко мне, и зачем она просила уничтожить ее клоны, зачем она хотела заманить меня туда, в твое логово, и кто там хотел поздороваться со мной. Возможно, это был ты; возможно, это была часть твоего плана. А может, кто-то из твоих цепных псов решил помериться со мной силами. Теперь это уже неважно. Но я дал обещание Аларии, что уничтожу ее тела, которые ты держишь про запас, и которые так любишь мучить, и я выполнил это обещание, в память о нашем с ней прошлом. Но и академия твоя мертва. И ее защитники тоже. Твой Орден больше не собрать. Он потерял несколько своих частей, и Сила, которую ты им подарил, разлита по Вселенной. Считай, теперь мы квиты за нападение на мою планету, — Дарт Вейдер усмехнулся, и на его лице отразилось выражение порочное и страшное. — А Инквизитор рассчитывается сейчас за оскорбление, нанесенное лично ему. Он очень злопамятный человек; и он не прощает ничего.

Глава 18. Ответ Империи

Дворец Вейдера был оцеплен, и Люк сам обходил посты, касаясь людей Силой, прислушиваясь к тревоге и ожиданию.

…Малакор Строг сам покинул кабинет Вейдера…

Под истерический хохот валяющейся на полу женщины, только что пережившей пару десятков страшных смертей в огне и кипящем камне, под молчаливым суровым взглядом Императора, черной тяжелой скалой стоящего над еле ворочающейся Аларией, провожаемый свирепым желанием Леди Софии накинуться и разорвать, и под молчаливое ожидание Люка Скайуокера, которому достаточно было бы неверного взгляда, лишнего слова, неосторожного жеста, чтобы активировать сайбер и кинуться в безумную плачущую Тьму, рассекая дымные тени.

Силой касаясь разоренного гнезда, взывая к носителям золотых лиц, Малакор вновь и вновь не получал желаемого отклика, и мертвая Тьма, клубящаяся в нем, словно оковывала черным льдом все его существо, туша горящий взор и наливая чернилами миндалевидные глаза, проливаясь под кожу, высвечиваясь неживыми прожилками на ровном гладком лбу, стирая всякое человеческое выражение с молодых губ, с бровей, с висков, превращая черные длинные волосы в дымное обрамление белоснежной посмертной маски, фарфорового обмана, под которым таилась жадная голодная черная бездна.

— Анексус, — четко произнес он, и Алария, едва успокоившаяся, снова забилась в истерическом припадке, содрогаясь в безумном хохоте, закрывая лицо руками, катаясь под ногами Вейдера, словно перекрученная рваная тряпка.

Ее волосы были совершенно мокры от болезненного тяжелого пота и липли к вискам, к разгоряченным щекам и к влажно блестящей шее, на белоснежном нежном платье, теперь измятом и испачканном, грязными пятнами проступала влага, и женщина выглядела неряшливой и какой-то оборванной.

Только что она пережила несколько страшных минут, настолько ужасных, что и вообразить себе невозможно, как не остановилось ее измученное сердце. Ее крики были страшнее настоящей казни, они наполняли собой все пространство, вытесняя, выдавливая вообще все, что могло хоть как-то отвлечь от них. Ее многократно умирающее тело тряслось, изуродованное гримасами лицо словно на самом деле покрывалось пузырями, и, кажется, платье насквозь промокло от выжатой болью из женщины мочи и пота.

Ее лютый вой и надсадный вопль, повторяющийся раз за разом, огнем опаляли сознание, и София до крови прикусила губу, чтобы вынести, выдержать звуки этой невыносимой жестокости, в то время как Дарт Вейдер был нем и суров, а Малакор, казалось, застыл, замер, словно схваченный и сохраненный вековой мерзлотой.

Нужно отдать должное Лорду Фресу — в этой экзекуции он был невероятно быстр…

И можно было только позавидовать ему — убивая, он не слышал и не видел этого кошмара и этих разрывающих грудь женщины воплей.

А затем они прекратились вовсе; Алария, пуская ртом кровавые пузыри, багровая, с бессмысленным взглядом, узкими зрачками уставившемся куда-то в недосягаемую даль, лежала, раскинув руки, и ее тело лишь изредка вздрагивало, а из горла вырывалось какое-то глухое, сиплое ухание.

Лорд Фрес догадался достать свой сайбер, и перед окунанием в лаву наносил удар милосердия каждому скользкому, голому клону, чтобы навсегда прекратить его сопротивление.

Если быть внимательным, то можно было бы посчитать, сколько раз алое лезвие проткнуло сердце Аларии…

И даже после того, как все окончилось, она еще долго лежала, распростертая, полубезумная, ничего не понимающая, и жизнь, распределенная до того по множеству тайных убежищ, крепко вцеплялась в то единственное убежище, что ей оставалось — в Аларию…

Но она нашла в себе силы после всего этого подняться и сеть, опираясь руками о пол, недобро глядя исподлобья некроманту в его тухнущие, умирающие глаза, едва только услышала имя Анексус и до ее сознания дошло, что ситх-леди отправилась в небытие и черную пустоту первой.

Алария не хотела таким образом выказать свое презрение к своему мучителю или подчеркнуть какое-то иное чувство. Она просто не нашла в себе сил поднять головы и взглянуть прямо.

Ее взгляд, обращенный к Малакору, потерявшему власть над нею, — одержимый взгляд маньяка-убийцы, добравшегося до крови, — был полон силы, жизни и злобного торжества.

— Он убил Анексус ситх, — злобно прорычала Алария, жадно изучая лицо Малакора, каждую черточку, в которых желала увидеть отражение его скорби и боли. — Твою Анексус! И отнял у тебя меня; Инквизитор разорил твой склеп! — прокричала Алария, и снова жутко расхохоталась, едва не уткнувшись лицом в пол от слабости.

Ее плечи вновь вздрогнули, дикий хохот потонул в плаче, в громкой истерике, полной боли и ужаса, и Вейдер покосился на содрогающуюся у его ног в рыданиях женщину.

— Клянусь, — проорала Алария, поднимая залитое слезами искаженное лицо, на котором причудливо смешивались отчаяние и вновь приливающая злорадная радость, — я отблагодарю его за такой роскошный подарок! О таком даже мечтать было невозможно — чтобы первой его жертвой стала твоя возлюбленная! Пусть остальные живы, но она — умерла!

Брови Вейдера взлетели вверх, в чертах его промелькнуло изумление, но уже через миг сменилось каменным, ничего не выражающим тяжелым безразличием.

Леди София, казалось, нервно вздрогнула от последних слов Аларии и закусила губу; ее бесстыдное обещание было более чем понятно — чем еще могла расплатиться эта женщина за оказанную ей услугу, кроме себя самой?

— Инквизитор не собирает падали, — резко произнесла София, не отдавая себе отчета в своих словах. — Оставьте при себе свою благодарность.

Эта странная ревность, этот горячечный протест вырвались из ее сердца внезапно, прежде чем София поняла, как выглядят ее слова для присутствующих. Однако, она не стушевалась и с честью выдержала обращенные к ней взгляды, словно отгораживаясь от чужого удивления и брезгливых издевок, пренебрежения и издевательских намеков мыслью о Триумвирате.

— Лорд Фрес равен Императору, — отчеканила София. — Он Один из Триумвирата. Невозможно просто так пойти и… отблагодарить его.

Алария, все так же не поднимая головы, перевела взгляд на вспыхнувшую румянцем Софию, и ее темные глаза на бледном лице, смотрящие недобро, пристально, внимательно, показались Софии ужаснее разверзшегося ада.

В них, помимо темной похоти и развращенной распущенности, можно было увидеть лютую жестокость и целеустремленность такой силы, что позавидовал бы и сам Император.

"Я доберусь до Инквизитора, — словно шептала лютая злоба, сквозящая в этом взгляде, — и лягу с ним, и он будет делать со мной такое, чего не делал ни с кем и никогда. И ему понравится, еще как понравится! Ты никогда не дашь ему этого; а я дам. И тогда посмотрим, кто будет иметь больше влияния и кто окажется ближе к трону Императора…"

София вздрогнула, ее рука легла на рукоять сайбера, однако в следующий момент веки Аларии дрогнули, мигнув, и словно стерли с темных радужек весь этот кошмар, всю порочную коварную вязь, выписанную Силой, превратив темные глаза женщины в уставшие и мутные, почти ничего не понимающие. И эта быстрая смена масок, казавшаяся наваждением, от которой начинаешь сомневаться в себе — а видела ли? А не показалось ли? — была страшнее, чем мертвенное присутствие Малакора.

Меж тем Вейдер, выступив вперед, закрыв собой обеих женщин от мертвого взгляда Малакора, произнес:

— Алария моя. Я не отдам ее тебе. Я лучше убью ее сам, но ты больше ее не получишь. Я выслушал тебя и решил, что твои претензии ничтожны. Нет. Мой ответ — нет.

Малакор смолчал, но его Тьма, лающая и ревущая безумными голосами, оглушая Силу Вейдера, черными тенями расползлась по комнате.

— Я могу ее обменять? — ничего не выражающим голосом произнес Малакор.

В его устах эти слова прозвучали не как вопрос, а как набор холодных, рассыпанных по Вселенной слов, сказанных когда-то кем-то разными голосами, а теперь просто собранных вместе в одну фразу, словно нанизанных на нитку разномастных бусин.

Так, словно Малакор поглотил души тех людей, давным-давно, и его наполненная смертью оболочка просто говорила их голосами, жила их воспоминаниями и мыслями.

— Да, — быстро ответил Дарт Вейдер, сверкнув глазами. — Принеси мне Фобис, и я отдам тебе Аларию.

От фигуры Малакора нестерпимо пахнуло лютой стужей, воздух дрогнул от выброса Силы, и мертвые тени прошлого, глядя затухающими неестественно-яркими глазами, произнесли разными, страдающими во тьме голосами:

— Хорошо… я покажу тебе мощь Фобиса…

Люк лично проводил страшного гостя за двери и сопровождал его через весь замок, наблюдая, чтобы некромант ничего не натворил.

И последней из покоев Императора Леди София вытащила Аларию, больно ухватив ее за локоть. Протащив ее, еле волочащую слабые ноги, через всю приемную, София раскрыла двери в коридор и брезгливо вышвырнула девушку вон, словно пыльную грязную тряпку, словно ненужную никчемную вещь, давно утратившую свою ценность, отчего Алария пролетела по инерции несколько шагов и врезалась в стену, налетев на нее всем телом и распластавшись по темному алому, с черными прожилками граниту.

У нее не было сил даже остановиться; но вот хохотать, тихо и страшно, сползая по стене вниз — сколько угодно.

Дарт Вейдер остался слеп и глух ко всем ее уловкам, уговорам и слезам. Даже наблюдая ее муки, раз за разом, когда на другом конце галактики Инквизитор жег ее тела, связанные с ее духом невидимыми связями, свысока глядя на ее судороги, слушая ее крики, которые, наверное, одинаковы у всех людей, которых когда-либо сжигали на кострах, он остался равнодушен.

Только пламя Мустафара отражалось в его горящих глазницах на суровом бесстрастном лице, наблюдая, как следом за искалеченным Энакином в лаву погружается и Падмэ, вопя от боли и отчаяния, не желая пройти его путем вслед за ним и жалея о том, что ее ноги вообще ступили на этот путь.

Ведь в итоге он приведет их в разные концы Вселенной…

Поэтому его голос после, когда все кончилось, когда уползла всепоглощающая тьма Малакора и отступил ужас, был страшнее всего, хотя он произнес такие простые, такие спокойные слова.

— Я выполнил свое обещание, — тихо сказал Дарт Вейдер, и в его на миг поникшей фигуре, опущенной голове, в его движении как будто ожил Энакин, страдающий, готовый уйти и прощающийся, может быть, навсегда. Склоняясь к маленькой Падмэ, он чуть согнул колено, и она тотчас узнала это движение, навеявшее ей горько-сладкие воспоминания, от которых рвались внутри тонкие нити, связывающие настоящее и прошлое, раскрывая пропасть настоящего. — Я отнял у Малакора все, что вас связывало. Клоны твои уничтожены. Ты свободна.

— Энакин, — позвала Алария дрожащим голосом, порываясь встать, подняться с пола, чтобы упасть на его грудь, вцепиться в его одежду, повиснуть на нем и плакать, молить о прощении за свои проклятья, за грязные слова, за все то, что вылезло на поверхность из гнилых могил только что, но Энакин, закрыв свои синие глаза и накрепко сжав губы, чуть качнул золотоволосой головой и порывисто отвернулся.

Нет, он не был слеп и глух, напротив.

Он видел и слышал все, абсолютно все, намного яснее, чем двадцать пять лет назад. На губах его играла горькая усмешка, и слезами его было не обмануть.

Его Императрица никогда не плакала.

Она никогда ни о чем не просила у Императора.

Она брала сама.

Или гордо отказывалась.

Этим они были схожи.

Они были едины.

Алария же с каждой своей смертью по крупинке теряла свою гордость, и в этом ее нельзя было упрекнуть.

Кто не потерял бы…

Но вместе с потерями были и приобретения; и эти неряшливые, грязные отпечатки ее жизни сегодня проступили, как пятна липкого пота на ее платье. И они были отвратительны.

Падмэ Амидала Наберрие, кто же мог подумать, что ты будешь когда-то рассчитываться своим телом с каждым, кому должна?

Кто же знал, что ты превратишься, выродишься в элитную шлюху, красивую куклу?

Кто же знал, что ты отречешься ото всего, что было в тебе, что так влекло, и станешь выживать, не брезгуя никакой грязью и не видя, как много уродливости в том, что ты делаешь, и что тебя окружает?

— Энакин…

Цепкая рука ситх-леди ухватилаАларию под локоть и рывком заставила подняться на ноги. Где-то треснуло белое платье, на подол которого наступили неловкие заплетающиеся, трясущиеся ноги, и призрак золотоволосого Энакина, отвернувшегося от нее, чуть покачивающего горько головой, растаял, унеся с собой огни давнего Корусата, уступив место черной огромной фигуре Императора, облаченного в броню ситха, стоящего к ней спиной, заложив руки за спину и рассматривающего панораму Бисса, расстелившегося у его ног.

— Аудиенция окончена, — злорадно прошипела сквозь сжатые зубы ситх леди, и в ее недобрых глазах мелькнуло выражение торжествующей мстительности. — Пшла!

* * *

Инквизитор появился только когда над Императорским дворцом зажглись первые звезды. Их особенно хорошо было видно из панорамного окна в кабинете Императора, огромные белые огни в черной высоте.

Император любил звездное небо; об этом знали все. Что думал о белых звездах Инквизитор, не знал никто, и поэтому к его приходу никто не задернул штор на огромном бронированном стекле, за которыми далеко внизу горел праздничными драгоценными огнями город, а наверху, на расчерченном неслышными полетами авиации небе, зажигались первые ночные светила.

Инквизитор, стрельнув глазами в сторону блестящей холодной прозрачной поверхности, недовольно дернул углом рта, но на этом выражение его недовольства и окончилось.

Своим неслышным шагом он пересек расстояние от дверей, закрывшихся за его спиной, до своего привычного кресла у стола Императора, и его рука осторожно, с долей благоговения и даже уважения, положила на полированный стол тяжелую золотую маску, тяжело и громко грохотнувшую об драгоценное дерево.

На сей раз Инквизитор не смеялся; откинув шлейф, он опустился в свое кресло, глубоко и удовлетворенно вздохнув, и его руки, тяжело опирающиеся на подлокотники, казалось, чуть вздрагивали от усталости, а все движения Инквизитора были чуточку замедленными.

На миг он прикрыл глаза, хмуря широкие брови, тяжело потирая лоб. Дарт Вейдер, мельком глянув на ситха, отметил, что на костяшках его пальцев, обычно таких безупречно чистых, выхоленных, как будто бы темнели следы от недавно заживших ран.

— Анексус ситх, — произнес Дарт Вейдер, чуть касаясь металлическими пальцами золотой поблескивающей маски, которая, казалось, запела под его прикосновениями. — Первая.

— Да, она, — ответил Инквизитор глухо. — Это не могло быть совпадением. Ее нарочно выставили вперед, Дарт Берт ушел, словно сарлакк в свою нору, подсунув ее мне. Теперь Малакор никогда не уйдет. Он будет кружить возле нас. Мы избежали основной ловушки, которая несла бы нам гибель, но попали в другую, не менее опасную. И расставил сети не Малакор. Он сам на крючке у того, кто дергает за ниточки. Он называл какие-нибудь имена?

— Нет, — ответил Вейдер, задумчиво выстукивая пальцами по своему обыкновению. — И разум его чист. Вероятно, он не знает. Но, скорее всего, ему просто все равно. Он пришел убивать — и он убьет, рано или поздно. И тот, кто дергает за ниточки, просто ускорил этот процесс, всего-навсего заслав нам Аларию. Так просто. Твои предложения?

— Убить, — резко ответил Инквизитор, не колеблясь ни минуты. — Убить ее, Владыка. Все ее слова — ложь, от первого до последнего, ложь, искусно сплетенная с правдой, петля к петле. Она играет, манипулирует вами, ведя к гибели, и ее нужно убить, чтобы прекратить ее игру.

— А как же тот, кто стоит за нею? Разве ты не хочешь узнать его имя? — хитро прищурившись, произнес Вейдер, но Инквизитор остался непоколебим.

Прикрыв глаза, он упрямо мотал головой, отрицая всякие доводы за то, чтобы продолжить эту странную лживую игру с Аларией.

— Убить, убить, убить, — упрямо и зло твердил он, и гнев закипал в его ледяных глазах. — Убивать всех, кто осмелится прийти и заявить о себе.

— И оставить идею завладеть Фобисом? — все так же насмешливо произнес Дарт Вейдер, пряча улыбающиеся губы за сцепленными руками. Лорд Фрес нервно дернул плечом:

— Где гарантии, что она знает об этом? Где гарантии, что Фобис у того, кто дергает за ниточки, а не у Малакора? Где гарантии, что он так могуч, как говорят? И где гарантии, что он вообще существует?

— Он существует, — произнес Вейдер с такой страстью, что у Инквизитора не осталось ни единого сомнения касательно желаний и помыслов Императора. — И я хочу его.

По губам Инквизитора скользнула ироничная усмешка, его светлые глаза сделались непозволительно непочтительными, и взгляд стал отчасти издевательским.

— О, я понимаю вас, — подчеркнуто вежливо произнес ситх, склоняя голову и пряча насмешливые глаза под опущенными веками и темными ресницами. — Это в вашей натуре — стремиться к невозможному. К освобождению; к абсолютной силе, которую невозможно отрицать.

Вейдер снес колкое замечание Инквизитора со все той же насмешливой ухмылкой, хотя все эти почтительные витиеватые слова, сложенные в хвалебное предложение, практически означали — "бывший раб, желаешь стать выше всех, подложив под свою ногу Фобис?".

— Вам никогда не понять меня, Инквизитор, — все так же улыбаясь, мягко произнес Император, но в его ласковом голосе прозвучала яростная сталь, и глаза полыхнули огнем. — Тот, кто рожден в высшем обществе, никогда не научится так настойчиво хотеть брать и так добиваться своих целей, как бывшие рабы, приложившие все свои силы, чтобы расчистить себе путь наверх.

Инквизитор обаятельно улыбнулся, проглотив изящно возвращенную ему колкость касательно своего аристократического происхождения.

— Спорно, — сладко пропел он, щурясь. — И те, и другие, могут многому научить друг друга, потому что преследуют абсолютно разные цели. Рабы желают освободиться от своих оков, а аристократы… они стремятся к чему-то другому. Но в итоге каждый стремится освободиться от оков, которые находятся здесь, — Инквизитор выразительно коснулся виска указательным пальцем. — В голове. И у каждого оковы свои.

Их безмолвный поединок взглядами словно взлетел до самой высшей точки накала и замер там, словно не найдя больше сил для продолжения, и ситхи практически одновременно потушили пламя в горящих упрямых глазах и свели острый разговор к светской болтовне.

Инквизитор рассеянно качнул головой, думая о чем-то о своем.

Пожалуй, он был зол, и от этого осмелился на небезопасную дерзость в адрес Императора, но злость его была хорошо замаскирована под тяжелыми мыслями о предстоящих боях.

Он думал о том, сколько еще раз ему придется встретиться лицом к лицу с повелителями Ужаса, но боялся и жаждал этих встреч, так, словно отведал родной крови.

— Что? — резко поинтересовался Император. — Все ли здоровы? Виро Рокор вернулась?

— Да, да, — рассеянно ответил Инквизитор, глянув на Дарта Вейдера отсутствующим взглядом. Ноздри Императора гневно вздрогнули, и Лорд Фрес ощутил раздражение, волнами расползающееся от старшего ситха.

— Кто? — прямо спросил Император, сверля Инквизитора тяжелым взглядом, и тот, вздохнув украдкой, так же прямо ответил:

— Главком Лора Фетт. Ранена, но легко. Доставлена в медицинский центр. Проходит лечение в бакта-камере. Думаю, пару дней — и она снова вернется в строй. Ничего особенного.

Его ледяные глаза, не мигая, вызывающе смотрели в гневные глаза Императора. Инквизитор лгал, и Дарт Вейдер знал это. Но Лорд Фрес лгал не потому, что хотел обмануть Императора, а потому что у стен бывают уши.

Инквизитор не мог сказать вслух, что главком Империи упустила одного из врагов.

Вспугнув его, словно дикого зверя, напугав его светом, шумом и громкими голосами, штурмовики вынудили золотолицего монстра в темных доспехах, схожих с одеяниями древних инквизиторов, истекающего силами и липким потом, который обычно выступает на выкрученном болью теле, покинуть его тайную нору, и гнали потом по лабиринтам академии, отрезая всяческие пути к отступлению, вместе с жалкой горсткой сопровождающих его асассинов.

Дарт Берт был далеко; Анексус — мертва, и тот, кто скрывался под очередной золотой уродливой маской, был ослаблен.

Его тело каждый миг терзали страшные боли, кожу словно разъедало до самых мышц и дальше, обнажая белые, еще живые косточки под раскисающей кашей мяса. Постанывая, завывая, монстр, ухмыляясь своим ненастоящим острозубым ртом, еле уползал, цепляясь ладонями за стены, и его обожженные пальцы оставляли кровавые пятна на холодных старых камнях, а длинные полы старинного одеяния из пыльных, утративших первоначальный цвет тканей, были разлохмачены и на глазах расползались, рассыпались, облитые кислотой.

Он выбрал страшную смерть и умирал медленно, с каждым своим клоном, превращающимся в кислоте в густую зеленоватую кашу, снова воскресал, хрипло втягивая воздух в легкие, но лишь для того, чтобы умереть вновь. Но иного выбора у него не было.

У того, кого тайно называли Повелителем, не осталось времени, чтобы лично прикончить свои запасные тела милосердным коротким ударом в сердце и скинуть их, уже мертвые, во всепожирающий колодец Малакора.

Он ожидал нападение Вейдера, но не сейчас, не сегодня, не тотчас же. Он ждал вестей от Аларии, гадая, согласится ли Император отомстить за ее мучения, остались ли в этом бронированном монстре хоть какие-то человеческие воспоминания о прошлой жизни и хоть какие-то человеческие слабости, вроде сострадания, милосердия и маленькой толики привязанности к той, которую он когда-то боготворил.

На это сделал ставку золотозубый Повелитель, и он почти не прогадал. Но кто же знал, что Вейдер так коварен и скор?

Золотозубый думал, что Дарт Вейдер будет размышлять, ведь тот славился своей осторожностью. Он думал, что Вейдер сам явится посмотреть на то место, где в его любимую Падмэ насильно впустили самую грязную тьму, что Вейдер в ярости пожелает лично разнести это гнездо порока, где окончательно сломалась его светлая старая сказка.

Но Император переиграл его, отвоевал одну позицию, нанеся удар тотчас же, не раздумывая и не медля.

Ухмыляясь, развалившись в своем кресле, постукивая пальцами по столу, Вейдер одну за другой брал пешки, принадлежащие золотолицему, и небрежно швырял их во всепожирающий ад, наблюдая за бессильной злобой врага синими злыми глазами.

Золотолиций просчитался; нет, нет, не осталось в Вейдере ни капли трепетной памяти о Падмэ, он изничтожил ее, изжил, и ему было все равно, где протекали ее самые страшные дни. Он исполнил ее просьбу, но выслал своих слуг, не удосужившись встать из своего кресла. В память о былом и этого было чересчур много, говорили синие безжалостные глаза Императора, и он недобро усмехался, через пространство огромной галактики рассматривая поражение золотолицего врага.

Казалось, по ничего не выражающему золотому лицу струится пот и острые зубы смыкаются, скрежеща от боли.

Даже сидя спокойно в своем полутемном кабинете, Дарт Вейдер умудрялся выигрывать. Но ничего; ничего. Это временно.

И потеря клонов — это болезненная вынужденная мера, но не поражение.

Нет.

Нельзя было допустить, чтобы Императору достались его тела, его клоны, его новые лазейки в этот мир, оставленные на всякий случай, если темная душа вдруг отлетит в небытие и пустоту.

Вглядываясь в оформляющиеся черты человека, запечатанного в банке, касаясь его Силой, догадался бы Вейдер, где таится наибольшая угроза? Откуда она придет? Вглядываясь в оформившееся лицо, плавающее в питательной среде, обрастающее первой, только начавшей пробиваться щетиной на щеках и подбородке, узнал бы Вейдер его черты?

Осознание того, что этот тяжелый, огромный, похожий на неповоротливый "Экзекутор" человек так легко и изящно обыграл его, приводило золотолицего в ярость, и Сила мощным селевым потоком проносилась через его тело, но тотчас же впитывалась в боль и раны, горящие на распадающейся в кислоте коже, и золотолиций монстр вновь ослабевал, его еле передвигающиеся ноги подгибались, и он со стоном падал на колени.

Но лишь для того, чтобы вновь найти в себе силы подняться и продолжить свой адский путь к свободе.

Его мощь утекала как вода из сосуда без дна…

Он не хотел и не мог драться, снова и снова чувствуя, как его тело растворяется и распадается на ничто, на отдельные атомы и молекулы; он слышал Лорда Фреса, но у него были свои планы, в которых Инквизитор стоял далеко не на первом месте, и даже не на втором.

Его появление в академии взбесило золотолицего монстра, и он в ярости ударил Молнией Силы в стену, расколов древние камни с письменами, прочесть которые Малакор так и не смог, но наверняка очень желал бы.

Теперь никто не прочтет их.

Впрочем, золотолицего это не трогало никоим образом; странно, но в его мыслях не было ни капли почтения к учению Малакора Строга.

Адепт Ордена, как и Фрес, свято верил в силу оружия, и точно знал, что сегодня его оружие будет побеждено оружием Инквизитора, если Лорд Фрес все же нагонит его в этом бесконечном долгом коридоре, ведущем прочь от имперских палачей.

Это бессилие ощущалось так же явно, как холодный воздух, ледяной обжигающей струей пролившийся по ногам уходящего от погони.

Особенно когда вся Сила утекала, как вода в песок, на поддержание ускользающей жизни, которая хотела оторваться вслед за теми чадящими искрами бытия, что еле теплились в растворяющихся в кислоте телах.

Сила нашептывала ему о разъяренном Инквизиторе, рыскающем в подвалах Малакора, крушащем оборудование и бьющем шкафы. Инквизитор опоздал; он понял это и впал в ярость, но ничего уже не мог исправить.

Его ярость, запредельный гнев превзошли все мыслимые границы, запах паленых волос и горелого мяса довел его, брезгливого чистоплюя, до бешенства, как и хрипы клонов, почувствовавших свою скорую кончину, и Сила лилась ему в душу черной рекой.

Черной, как подземные холодные источники в лабиринтах под академией…

Эту черную реку нельзя было ни остановить, ни вычерпать, ни победить, как не отогреть подземных быстрых вод.

Это был шанс; у Фреса было много солдат, намного больше, чем осталось асассинов, подвластных золотолицему, и он был чудовищно силен, напитавшись яростью, вызванной ранениями, полученными в бою с Анексус.

Но он не знал лабиринта подземелья; не знал, что там, прячась во влажных промозглых коридорах, жили подопытные животные Малакора, и целая колония ящериц исаламири, которых так ненавидел Фрес.

Туда можно было уйти, спрятаться за аномалией, созданной напуганными животными, и выйти каким-нибудь коридором, пока ослепший и оглохший Фрес будет плутать в промозглом мраке.

И золотозубый монстр все быстрее, все настойчивее цепляясь руками за ускользающие, пляшущие перед его глазами стены, шел к потайному лазу, который скрывался в центре лабиринта под темной маленькой пирамидой, со всех сторон испещренной старыми письменами.

Одной лишь Силе известно, что свело их вместе — убегающего золотолицего монстра и Лору Фетт, проверяющую все помещения академии наравне с простыми штурмовиками. Обычно Лорд Фрес свирепел, если узнавал, что Лора шла напролом, и, подобно простым штурмовикам, не оберегая себя, рвалась в бой первой.

Так было и на этот раз; игнорируя то, что штурмовики отстали от нее, оставив личную охрану далеко позади, оставшись практически одна, она бежала по полутемному коридору, слыша впереди себя глухие стоны, и то и дело замечая кровавые следы на стенах, с которых соскальзывали ослабевшие руки.

Она нагнала золотолицего у самого потайного хода, и это даже было удачей, потому что иначе никто и никогда не узнал бы, не угадал, куда он уйдет.

Несколько странных теней возились рядом — Лора не успела понять, что они делают, но, по-видимому, они отодвигали в сторону закрывающую проход пирамиду.

Их повелитель ждал, скорчившись у стены, держась окровавленными руками за грудь и живот. На мгновение Лоре показалось, что он ранен и совершенно обессилен, практически на грани смерти, и она даже обрадовалась, что так легко настигла Повелителя Ужаса, но это первое впечатление, основывающееся на горячем сбивчивом хриплом дыхании, было ошибочно и далеко от истины.

Парой отличных выстрелов Лора хладнокровно сняла тени, шевелящиеся у подножия пирамиды, но тут крепкая невидимая рука ухватила ее, да так, что треснули ребра, и Лора, вздернутая в воздух резким рывком, вскрикнула и забилась, не в состоянии даже дышать свободно.

От этих страшных тисков, крошащих ее кости, весь ее мир сжался до размеров дрожащей ладони со скрюченными хищно пальцами, окрашенной темной кровью.

Золотолиций, превозмогая собственную боль, делился своей Силой и своими страданиями с Лорой, и его дрожащая рука, протянутая к ней, словно сжималась на ее хрипящем горле, и от его ярости, пронизывающей ее тело, ее кровь закипала в венах, вспенивалась в задыхающихся легких.

Казалось, вместе с воздухом из ее тела выжималось сознание. Никогда ранее Лора не испытывала на себе воздействие Силы, Лорд Фрес даже не пытался прикоснуться к ней таким образом. И ей показалось, что поток Силы, убивающий ее, просто стирает ее из реальности, слой за слоем убивая клетки ее тела.

Вероятно, еще несколько мгновений, еще немного, и кровь хлынула бы из раздавленных легких через рот, но выстрел, громко взвизгнув в каменном мешке, яркой вспышкой откинул золотолицего монстра, и тот, отдернув свою кровавую руку, мотнулся, как кукла на веревочках, и рухнул вниз, в черный провал.

Лора кулем свалилась на пол, выплевывая вязкую кровь, наполнившую ее рот; Виро — а стреляла именно она, припав на колено и хладнокровно прицелившись, хотя на линии огня, наполовину скрывая убийцу, в воздухе висела ее подруга, — бессильно уронила руки, сжимающие оружие, и ее рыжеволосая голова склонилась, словно повядший цветок.

— Готов, кусок говна, — процедила она сквозь зубы, тяжело поднимаясь с колена.

Пирамида медленно двигалась, каменно грохоча, закрывая собой темный провал, где исчез подстреленный Повелитель, но Виро не особенно заботило это.

— Никуда он от нас не денется, паленый ублюдок, — произнесла она.

* * *

Проведав Лору Фетт в больничном секторе, Инквизитор сам не понял, как его занесло в лаборатории, находящиеся на самых нижних этажах императорского медицинского центра.

Вероятно, беспокойство за жизнь Лоры вело его, и он желал получить информацию из первых уст — от ситх-леди, которая лично осматривала главкома, находящуюся в беспамятстве, и сама назначила лечение.

Но так или иначе, а в лабораторию Софии он вступил в глубокой задумчивости; привычная циничная самоуверенная улыбка покинула его губы, взгляд льдистых глаз был строг и сдержан, и, останавливаясь перед столом, за которым работала ситх-леди, он не отпустил ни единой из своих обычных шуточек, и даже не прошелся по поводу ее внешнего вида, хотя на женщине был надет тот самый наряд, открывающий соблазнительную грудь, в котором она красовалась вчера, так удачно отвлекая внимание Аларии от отсутствия самого Инквизитора.

— Миледи, — ситх склонил в приветственном поклоне голову, и его руки скользнули ему за спину. Раздражен; вне себя от ярости, хотя внешне этого не скажешь.

— Рада видеть вас в добром здравии, — София, не отдавая себе отчета, поднялась с кресла, хотя до сего момента не собиралась этого делать. Словно что-то подкинуло ее; словно его возбуждение, его ненависть, не дающие ему покоя, передались и ей, и она теперь не могла оставаться равнодушной. — Что привело вас ко мне?

Инквизитор, чуть покачиваясь на носках сапог, рассеянно рассматривал стеллажи с оборудованием, и его спокойное лицо ничего не выражало. От этого неловко повисшего молчания руки Софии вздрогнули, она стушевалась, и зачем-то дотронулась до комлинка, на котором до этого искала какую-то информацию, поправила кожаную папку с документами, лежащую немного небрежно…

"Словно виноватая девочка, — сердито подумала она, — вот как я себя чувствую!"

Однако Лорд Фрес не торопился озвучить цель своего визита, и София, кашлянув, словно прочищая горло, решилась взять инициативу в свои руки.

— Если вы беспокоитесь о Лоре Фетт, — немного насмешливо произнесла она, — то совершенно напрасно. Ее, конечно, здорово потрепало, но не смертельно. Ее жизни ничто не угрожает, лечение назначено, и ваша очаровательная Лора скоро поправится.

В голосе Софии прозвучала острая ирония, и она сама удивилась этой странной, ревнивой ноте.

При всей своей эгоистичности и жестокости Инквизитор все же выказал совершенно неординарную заботу о раненой.

Сила всемогущая, да какая вообще разница, что там его связывает с Лорой!

Вокруг него всегда будет виться море женщин, и не потому, что он так уж неотразимо хорош — это София подумала с долей издевки, — а потому, что он подманивает их, гипнотизируя сладкими словами и обаятельными улыбками.

Их будет много всегда, да; и, использовав каждую, он поставит где-то в своих воспоминаниях галочку и перейдет дальше, к следующей. Сомнительное удовольствие — быть одной из ряда таких побед. И даже мимолетная забота, этот интерес ее здоровьем, не стоят того, чтобы стать одной из этого бесконечного ряда…

"Таких, как я, нельзя ревновать"…

Так, кажется, он сказал.

Но отчего-то эта самая ревность тупым ножом распиливает ее сердце на белоснежной фарфоровой тарелке.

Вероятно, это было потому, что точно так же, как любой понравившейся женщине, он недавно шептал ей приятные слова, но не постеснялся схватить ее за горло, стоило ему разъяриться. И в этот миг ее здоровье его совсем не интересовало.

С Лорой все было иначе.

Она была иной.

Не такой, как безликие женщины, которых когда-либо касался Инквизитор, или на которых он просто обращал свое внимание.

И к ней Инквизитор действительно испытывал трепетные чувства, скрыть которые от посторонних он не мог, как бы ни старался.

Впрочем, он и не скрывал, кажется.

Инквизитор резко перевел взгляд на леди-ситх, и ей показалось, что ей влепили хлесткую пощечину, она отшатнулась, опуская глаза и боясь встречаться взглядом с его глазами, почерневшими от расширенных до предела зрачков.

— Лора Фетт, — отчеканил он очень спокойно, но воздух завибрировал от его Силы, словно разрезанный лайтсайбером, — моя сестра. Побольше уважения, миледи.

— Вот как, — произнесла София. Ей стало неловко, но одновременно с этим свербящим чувством она испытала злость, которая снова поразила ее своей новизной во вкусе.

Словно ревность пробралась и туда.

Это как назойливый аромат, распространяющийся по всему помещению, которым потом начинает пахнуть любой элемент одежды.

Или как приправа, которая попала во все блюда и делает их одинаковыми…

— С ней все будет в порядке, — сухо произнесла София, потирая щеку.

— Я не за этим пришел, — вновь отведя горящий взгляд от женщины, продолжил Инквизитор. — Я хочу узнать о вещах, которые вам доставили из академии. Вы смотрели их?

— Да, да, — София оживилась и выскользнула из-за своего стола, и торопливо пробежала, постукивая каблучками, к одному из застекленных шкафов, на блестящих полках которого были разложены старинные артефакты. — Что вас интересует?

— Все, что касается Повелителей Ужаса и их масок, — бесстрастно ответил, Фрес, все так же бесстрастно рассматривая лабораторию, словно ничего интереснее в жизни своей не видел. На миг Софии показалось, что он нарочно избегает смотреть на нее, чтобы ненароком не выказать свою слабость или иные чувства так не вяжущиеся с натянутым на него образом непробиваемого, бесчувственного палача.

Однако…

— Маски? — задумчиво протянула София, раскрывая стеклянные дверцы, и перебирая тонкими пальчиками потемневшие от времени вещи, приборы. — М-м-м… зачем вам это?

— Я хочу знать, — зло и с ноткой истерики в голосе, такой неожиданной и стервозной, ответил Инквизитор, вновь глянув на женщину, — я наверняка хочу знать, кто это был. Кто посмел это сделать.

Это злое и решительное "хочу" заставило Софию неуютно поежиться и снова кольнуло ревностью ее сердце, ее руки, достающие нужный голокрон, дрогнули, и темный массивный предмет громко стукнулся о стеклянную полку.

— Но как же вы узнаете, — в нерешительности произнесла она, но, встретившись со взглядом Инквизитора, тотчас осеклась и замолчала.

Узнает; он узнает.

Виро видела его; и Инквизитор распластает ее мозг на атомы, но достанет из глубин ее памяти точный образ обидчика… гхм… его сестры.

София установила голокрон перед Инквизитором и отступила на шаг, словно не решаясь находиться с ним рядом в тот миг, когда он увидит обидчика Лоры.

— Вот, — произнесла она почти робко, и Инквизитор с усмешкой глянул в ее растерянное лицо.

— А вы не поищете со мной? — произнес он, разглядывая ее так, словно только что увидел. Его брови удивленно взлетели вверх, когда он перевел взгляд на ноги, на бедра женщины, и она испытала непреодолимое желание спрятаться, зажать рукой слишком высокий разрез на алой шелковой юбке.

— Какой удивительно знакомый костюм, — меж тем продолжил Инквизитор, и на его напряженном лице внезапно появилась легкая насмешливая улыбка, разгладилась глубокая морщина меж бровей, и в оттаявших глазах засверкал неподдельный интерес. — Кто это надоумил вас так одеться? Нет, определенно, вам идут эти цвета.

Когда его бессовестный взгляд скользнул по ее открытой груди, София вспыхнула до корней волос, и поспешила отвернуться, обхватив руками плечи, словно ей было зябко.

— Ну, знаете! — выдохнула она голосом, полым возмущения. — Я сама так решила… одеться. Эта уловка помогла мне усыпить бдительность…

— Да полно, — прошептал Инквизитор прямо у нее над ухом, и она нервно вздрогнула, не ожидая ощутить его так близко. — Я же сказал, что вам идет. Мне нравится, как вы выглядите, и очень льстит, что вы… подумали обо мне, — эти слова он интимно выдохнул, казалось, прямо в ее сознание, чуть касаясь губами ее пылающего ушка.

Одна из трофеев…

Гадость какая.

София брезгливо передернула плечами и практически выскользнула из рук Инквизитора — еще миг, и его ладони опустились бы на ее плечи.

— Я всего лишь создавала видимость вашего присутствия на Биссе, — сухо произнесла она, отступив за стол. — Давайте вернемся к нашим делам. Что вас интересовало? Маски? Давайте глянем.

Анексус, Малакор, Алария…

Троих можно было отмести простым методом исключения, все они не могли сделать этого, и Инквизитор без интереса пропустил их шелестящие истории, даже не удосужившись взглянуть.

Берт, к чьему имени никак не желал присоединяться титул "Дарт"…

Суетливый трусливый человечишка, которого Инквизитор мельком рассмотрел в видениях умирающей Анексус…

По его призрачному изображению, рожденному в воображении песней голокрона, пальцы Инквизитора скользнули, словно желая ощупать каждую бороздку на золоте его маски, словно желая запомнить каждую черту золотого уродливого лица…

Но это был не тот, кто интересовал Инквизитора.

Прищуренными внимательными глазами он изучал причудливые сплетения золотых линий, составляющих лицо Повелителя ужаса, и какие-то детали не ложились, не совпадали с искомым…

— Дайтер и Пробус, — шептал Инквизитор, рассматривая последние изображения, и на его лице выписалось сомнение. — Чересчур похожи…чересчур… который из них?

— Убейте обоих, — кровожадно предложила София, и Фрес перевел на нее насмешливый взгляд.

— Убить? — переспросил он. — Это не так-то просто. Особенно если они будут вдвоем. Одна Анексус довела меня практически до безумия, и мне не стыдно в этом признаваться. Если бы я на своей шкуре не испытывал все прелести ее чар, я бы сказал, что это было великолепно. Дарт Берт сбежал, и я ощутил его облегчение, с которым он избежал боя со мной, но теперь я сомневаюсь в том, что правильно его истолковал. Вероятно, это был не страх, а какое-то задание, которое он должен был выполнить, и эта миссия была намного важнее, чем бой со мной. А эти двое… одного в Академии не было, а второй… вот второй меня очень интересует. И если бы они были там вдвоем, то, с большой долей вероятности они прикончили бы меня.

От этих спокойных рассуждений Софию бросило в жар, и она с удивлением подняла глаза на задумчивое лицо Инквизитора.

— И вы… вы так просто об этом говорите?!

— А зачем переживать о том, чего не произошло?

— Возможно, оттого, что речь идет все-таки о вашей жизни? — предположила София. — И, вероятно, вам следовало бы не являться на встречу с ними одному? Я могу составить вам компанию, если пожелаете.

— Вы?! — усмехнулся Инквизитор и вновь смерил женщину таким взглядом, от которого ее кинуло в жар. — Благодарю покорно.

— Что?! — от возмущения София даже осипла, и на ее щеках выступил пунцовый румянец. — Одно поражение в обучающем поединке еще ничего не значит!

— Не значит, — согласился Фрес. — Но я не об этом поражении говорю. Кстати, пользуясь случаем хочу принести свои извинения за тот поединок. Я был непростительно груб и теперь раскаиваюсь.

— Да идите вы к сарлакку со своими извинениями! — взвилась София, багровея так, что, казалось, ее раскаленные щеки сейчас лопнут, пойдут трещинами. — А о чем вы говорите, черт вас дери?! Я, по-вашему, совсем ничего не стою?! Да идите вы в задницу, господин непобедимый Инквизитор! Не слишком ли много вы о себе возомнили?! Да я…

— Не слишком, — перекрывая одним словом поток ее злой брани, произнес Инквизитор, и его ледяные глаза вновь стали злобными и из них исчезли смешливые искры. — Я не мню о себе много, и цену вам я знаю. Насчет ваших умений я не заблуждаюсь; я знаю, что вы способны вцепиться в глотку и не отпускать, даже умерев.

— Но?! — вскричала София, требуя ответа на свой вопрос. — Только не говорите мне о своей заботе обо мне и нежелании подвергать меня опасности, не то меня вырвет прямо на ваши начищенные сапоги от ваших сладеньких лживых речей!

— Но я не самоубийца, миледи, — мягко ответил Фрес. — Кто угодно, только не самоубийца. Я хорошо помню о вашем желании избавиться от Силы и о вашем потаенном желании умереть. Так вот, меня не устраивает такой компаньон. Где гарантия, что во время боя, защищая мою спину, вы снова не пожелаете этого? Я убийца, миледи; большую часть своей жизни я был им. Знаете, сколько мне лет? — Фрес обаятельно усмехнулся, и его серые глаза потемнели, словно отогреваясь. — Если сравнивать нас с Владыкой, я не знаю, кто из нас будет старше. Я же говорил, что Силой можно продлевать молодость сколь угодно долго. А молодость мне нужна… чтобы сохранять достаточно привлекательную, безобидную внешность и послушное, здоровое тело. Я убиваю уже более тридцати лет. И я точно могу сказать, что кроме умения и силы убийце нужна еще и удача. Я — удачлив. Поэтому я до сих пор жив. А тот, у кого за спиной стоит самоубийца, об удаче и заикаться не смеет.

— Что, — зашипела София, гневно стискивая кулаки, и глаза ее налились пламенем. — Что вы сказали, а ну, повторите. По-вашему, я истеричка, которая не может себя контролировать? По-вашему, в момент, когда надо заниматься важными делами или драться, я могу впасть в меланхолию и все провалить только потому, что мне… взгрустнулось?!

— Я не говорил этого, миледи, — бесстрастно ответил Инквизитор, принимая вид отстраненный и безразличный. — Я лишь предположил. Я не отказался бы от помощи в этом деле, конечно, но я должен быть уверен, что в самый последний момент вы не отступите и не вздумаете закончить жизнь трагически и бессмысленно. Как свою, так и мою.

Глава 19. Ответ Империи. Четыре удара

Некоторое время София молчала.

Молчал и Инквизитор. Ему нечего было добавить к сказанному, а ей — нечего возразить.

Такие обвинения не опровергают словами, слова — ничто, когда речь заходит о смерти.

— Хорошо, — сухо ответила София, пряча яростные глаза от насмешливого взгляда Инквизитора. — Вам удалось пристыдить меня. В самом деле. Я заигралась в несчастную жертву обстоятельств, и вам удалось меня убедить, что моим шагам не место рядом с вашей блестящей поступью. На данный момент это так. Но так будет не всегда, — в ее голосе послышалась такая настоящая, живая угроза, что Инквизитор невольно улыбнулся, отшатываясь от нее, как от опаляющего, раскаленного опасного дыхания Мустафара. — Вы в меня не верите; так вот, я попытаюсь исправить это положение. Вы многому научили меня, ваши уроки бесценны; и я смогу вам доказать, что я не менее опасна, чем вы.

— Отлично, — ответил Инквизитор, и глаза его смеялись. — Если вам удастся удивить меня… что же, если вы удивите меня, я в ответ рискну и воспользуюсь вашей помощью, когда решу убить этого… человека. Я даю вам слово.

— Отлично, — эхом за ним повторила София.

* * *

По приказу Инквизитора Имперские войска обложили орбиту планеты, приютившей на себе академию Дарта Берта, и, казалось, ни одна пылинка не смогла бы пролететь незамеченной. Элегантный и грозный, флагман "Затмение" тяжелой угрожающей тенью нависал над светящимся в космосе шаром, и его авиагруппы постоянно патрулировали орбиту, высматривая хотя бы малейшее движение, хотя бы намек на чье-либо присутствие, но планета молчала.

На поверхности планеты, в районе академии, было установлено несколько баз быстрой развертки, и вся местность прочесывалась патрулями, состоящими из штурмовиков и Сил Имперской Разведки под командование Леи Органы.

Сканирование местности на предмет пустот и скрытых потайных ходов велось непрерывно, и обнаруженные тайные крысиные лазы тотчас обследовали, отыскивая беглецов.

Лея, лично присутствуя на этой операции, сама обследовала все вновь и вновь открывающиеся тоннели, ведущие прочь из академии, хмурилась и ругала почем зря Лору Фетт, чье ранение остановило ход операции и заставило Лорда Фреса отступить, оставить забившихся под землю Повелителей Ужаса.

Если бы он не тратил в тот день свое время на возню с этой незадачливой девицей! Если бы он со штурмовиками продолжил погоню!

Возможно, ему удалось бы добраться хотя бы еще до одного ситха, а при большой удаче — и до обоих, но Лорд Фрес славился удачливостью.

Теперь же…

Осматривая тоннели, прикасаясь Силой к дрожащему холодному воздуху, Лея не ощущала ничьего присутствия в каменных мертвых лабиринтах, и гнев закипал в ее груди.

Возможно, было слишком поздно.

Возможно, они уже ушли, ускользнули, они слишком далеко, и имперские войска никого не найдут в каменном мертвом подземелье.

Неуклюжая Лора Фетт!..

Лея в досаде кусала губы, раз за разом получая отчеты, и, всматриваясь в кислые лица офицеров в серой форме, приносящих ей сведения, физически ощущала их подавленность и страх. Атмосфера академии угнетала людей, каменной тяжестью ложилась на их плечи, душила темнотой тесных каменных мешков с низкими потолками, в которых словно не хватало воздуха.

Одного присутствия ситхов, блеска их заалевших в гневе глаз было бы достаточно, чтобы разорвать, прогнать прочь эту страшную жадно ворочающуюся темноту, наполненную тенями и вздохами древнего зла. Вместе с уверенной твердой неумолимой поступью Лорда Фреса, которая одинаково угрожающе звучала и в залах Императорского дворца, и в пустынях Коррибана, и в любом другом месте, коридоры академии наполнились бы его жизнью, слишком громкой и сильной, чтобы ее можно было игнорировать и заглушить душной тяжелой тишиной академии.

Цокот каблучков Леди Софии звонкой дробью разбил бы страх, прятавшийся по всем углам, ее неистовство сорвало бы покровы с прячущихся тайн.

И одно только тяжелое присутствие Императора мгновенно напомнило бы людям, чего поистине нужно бояться… да, а не выдумывать себе пугающих призраков!

Но это было бы слишком — если бы правящим самим приходилось гоняться за врагами Империи, слишком.

Но ситхов не было; а свет силы Леи тонул во всепожирающем мраке темной цитадели, и она, отчаянно борясь с наползающим на нее вкрадчивым ледяным ужасом, упрямо сцепив зубы, вновь шла и искала…

Поиски тянулись долго; и пока результатов давали мало.

Время от времени, словно путая следы, сбивая с толку, в подземельях объявлялись небольшие отряды ассасинов, возникая из ниоткуда, так, словно земля рождала их, исторгала из своего темного древнего нутра, и завязывали бои с имперскими силами, словно отвлекая внимание на себя от чего-то другого, важного.

Ассасинов было совсем мало; по три, по два человека. И штурмовики практически мгновенно их нейтрализовывали, но эти быстрые победы не радовали Лею, совсем.

Одержимый фанатизм этих людей, сознательно идущих на смерть — ради чего? — пугал и угнетал ее не меньше атмосферы академии. Казалось, что эти люди, еще миг назад бывшие живыми, мыслящими существами, были просто чьими-то вещами, которые рука владельца как мешки с песком выкидывала под ноги имперским штурмовикам, желая немного замедлить их наступление.

И ассасины шли на это; без сожалений и колебаний они выходили из прячущего их мрака, выпадали, как камешек, гремящий в пустом каменном коридоре, который кидают в противоположную сторону, чтобы отвлечь внимание преследователей от себя. Этот слепой самоотверженный фанатизм был непонятен Лее, она видела, что это самопожертвование скорее всего не настоящее. Оно словно было вложено в их головы кем-то, и их горящие впотьмах глаза напоминали вспыхивающие датчики на работающем дроиде.

Но еще больше пугала ее пустота, которой наполнялись самые нижние уровни лабиринта, уходящего под землю так глубоко, что дыхание земли там было обжигающе-холодным.

Вакуум, ничего, тишина.

Сила словно оставила это место, оставив гулкое черное пространство, странно звенящую ничем, абсолютной пустотой, лишенной жизни, Лея, вступая за невидимую жуткую границу, сама ощущала себя пустой, как иссохший сосуд, и мертвой.

Эта странная аномалия, объяснения которой Лея никак не могла найти, завораживала и пугала, но девушка отважно шла туда, в гулкую звенящую мертвую пустоту, отыскивая попрятавшихся монстров, которых время от времени исторгала эта древняя страшная земля.

В скором времени ее настойчивость увенчалась успехом; инквизиторский отряд, снабженный энергетическими ловушками, в одном их коридоров запер кого-то, отрезал ему путь к отступлению, и алый сайбер пойманного в клетку хищника напрасно с визгом и искрами рубил гудящие ячейки энергетических сетей.

Золотая маска, надетая на голову пойманного монстра, поблескивала в электрическом свете разрядом, оплетающих запертого человека внутри образовавшейся энергетический клетки, и, казалось, вес этого золотого убранства, распределенного по голове и плечам человека, был чрезмерен и давил, заставляя бессильно опускаться его натруженные борьбой с опутавшими его сетями плечи.

Сила оставила золотолицего Повелителя Ужаса, и его странный и страшный помощник, кричащая мертвыми голосами маска, пьющая Силу темной стороны, была тоже мертва и бесполезна, тяжелым грузом лежа на его теле, сковывая его движения.

Услышав о таком богатом улове, Лея лично поспешила убедиться, что пойманный именно Повелитель Ужаса, а не ассасин, желающий в порыве фанатического экстаза отдать свою жизнь за своего повелителя, чтобы дать ему шанс уйти.

Ее белый брючный костюм мелькал в темноте подземного коридора, покуда она хладнокровно и умело проверяла свое оружие, и семенящий рядом офицер из числа ловцов-инквизиторов, сопровождающий ее к месту поимки, при всем его преимуществе в росте, еле поспевал за ее поспешным решительным шагом.

— Госпожа Лея, — бубнил он, неловко поправляя фуражку, словно бы смущаясь оттого, что принцесса решила лично подойти к такому опасному зверю, а он не имеет ни полномочий, ни достаточно веских аргументов, чтобы отговорить ее от этого необдуманного шага. — Может, не стоит подвергать себя опасности?

— Я должна посмотреть, — голосом, не терпящим возражений, отрезала Лея, и в ее голосе было столько упрямства, словно она на время позаимствовала его у всей семьи Скайуокеров, забрав все, до последней капли.

От Инквизитора она слышала, что один из Повелителей Ужаса ранен — тот самый, что едва не убил Лору Фетт, — и она лично хотела убедиться в том, того ли человека она настигла в лабиринтах подземелья. Отчаянно хотелось разбить ублюдку его поганую рожу, прячущуюся под уродливой маской, за это скитание впотьмах, но еще больше хотелось убедиться в том, что это тот самый засранец и пустить ему выстрел в лоб, добить сволочь.

Также Инквизитор говорил что-то о силе золотой маски, этого уникального артефакта, и очень четко дал понять, что маску с задержанного надлежит снять, и Лея хотела лично убедиться в том, что эту рекомендацию Инквизитора ее люди выполнят в точности.

Дарт Вейдер велел доставить всех пойманных повелителей Ужаса к нему, и это тоже злило Лею; она считала это желание отца опасным, лишенным всякого смысла. Куда логичнее было бы прикончить каждого пойманного тут, да и прикопать среди обломков камней и старой плесени, как вшивого пса.

Но приказы Императора следовало выполнять, и Лея, в душе чертыхаясь и поливая весь Орден Повелителей самыми забористыми ругательствами, повиновалась.

Маску с монстра никто снять не посмел, и Лея гневно скривила губы, про себя выругавшись на ловцов, которые, вероятно, отчего-то спасовали перед странным, пустым взглядом артефакта. Черные провалы глазниц смотрели невыразительно и одновременно с этим внимательно, и Лея, ощущая неприятный липкий холодок, пробежавший по ее спине, упрямо закусила губу, отгоняя тень страха перед рассматривающим ее человеком.

Зверь за гудящей сетью сидел смирно, и Лея, практически не сбавляя шага, прошла к его клетке. Быстро осмотрев плененного, Лея едва смогла удержать стон разочарования; это был не тот человек, которого так искала она и встречи с которым так жаждал злопамятный Инквизитор. Одежда пойманного была цела, хотя и поношена, и его свободная, раскованная поза, плавные жесты, небрежное расположение рук, сложенных на груди, говорили о том, что на его теле нет ранений.

Решительно вскинув бластер, прицелившись в ухмыляющееся золотое лицо с танцующими по нему голубыми сполохами, сверкая темными упрямыми глазами, она произнесла как можно громче и отчетливее, не допуская в свой голос даже тень неуверенной дрожи:

— Снимай маску. Живо. Не то снесу тебе голову.

Золотолицый, до этого момента сидевший на каменном неровном выступе, прислонившись к стене, оттолкнулся спиной от кладки и неторопливо встал. Его темные странные одежды чуть зашуршали жесткими складками, и под ногами, сделавшими несколько шагов к принцессе, затрещал мелкий мусор.

— Стреляй, — вкрадчиво произнес он бархатным, прекраснымголосом, полным чарующей музыкальной красоты, настолько глубокой и гармоничной, словно сама Сила говорила с женщиной устами этого странного и страшного человека.

Лея вздрогнула, на миг задохнувшись от обволакивающего обаяния этого голоса, оружие в ее руках дрогнуло настолько явно, что Повелитель Ужаса едко хихикнул, вновь ввергнув Лею в смущение звуком своего голоса.

— Ты кто такой? — звонко выкрикнула Лея, маскируя под бравадой свое смятение.

— Дарт Берт, — чарующе пророкотала тьма.

— Я сказала, — повторила Лея, снова тушуясь, но все же кое-как справившись с собой и точнее направляя дуло своего оружия на пленника, — снимай свою маску. Я выстрелю, и моя рука не дрогнет.

— Уверена? — насмешливо произнес пленный, словно нарочно зля принцессу, однако повиновался. Его руки, затянутые в странные перчатки, похожие на чешуйчатые лапы какой-то рептилии, потянулись к шее, в потрескивающей разрядами тишине звонко щелкнул замок маски, и повелитель Ужаса, откинув металлическое лицо, бережно снял с головы свой артефакт, тряхнув волосами, и Лея, позабыв обо всем, раскрыв удивленно рот, просто отшатнулась от гудящей клетки, выпустив оружие из рук.

На нее, из-под упавших на ровный гладкий лоб золотых тонких прядей, глянули необычайной, нечеловеческой красоты глаза, чернее бархатной ночи, ярче расцвеченного светилами космоса, в которых будто бы отражалась вся существующая во Вселенной гармония и благодать, и Берт, глядя на изумление девушки, еще раз тряхнул головой, рассыпая по плечам светлые золотые пряди волос.

В чертах человека, называющего себя Повелителем Ужаса, не было ничего ужасного, отталкивающего или просто некрасивого, и даже порок, жестокость и кровожадность, запертые в теле и наполняющие его разум, не посмели бросить даже тени на умиротворенную гармонию черт его лица.

Казалось, Берт был ангелом, спустившимся с небес. В полутьме его склоненное лицо словно светилось, как горящая восковая свеча, освещая все кругом золотым прекрасным светом, вся мягкость и нежность мира словно замерли в его улыбке, а черные глубокие глаза в оправе богатейших темных ресниц смотрели удивленно и немного печально, словно у этого божественного создания на душе были только горькие сожаления о судьбах мира и творящихся в нем несправедливостях.

Такой чеканный профиль, такие чувственные губы и прекрасный нос Лея, наверное, видела только у статуй из нежного розового мрамора, такую чистую кожу и нежную мягкость, наверное, можно было увидеть только вскрыв раковину морского моллюска, обнажив его розовую мякоть под сияющим перламутром.

Лея вдруг ощутила непреодолимое желание шагнуть к нему ближе и положить свою ладонь на тонкую кожу его щеки, так просто, чтобы убедиться, а так ли она на самом деле нежна, как кажется, и заглянуть в кроткую мудрость его глаз… даже если это будет последнее, что она увидит в своей жизни.

Однако, несмотря на то, что природа искусно выписала его образ самыми чистыми, самыми светлыми и нежными красками, лицо Берта не было лишено мужественности, и на его фоне остальные люди, самые обычные, казались просто грязными мусорными и неряшливыми пародиями на него, словно его красота освещала вдруг все их мелкие недостатки, раздувая их до уровня неприятных уродств.

Лея вдруг со стыдом вспомнила, что где-то на лбу у нее с утра чесался маленький красный прыщик, который теперь вдруг представлялся ей едва ли не раздутым, воспаленным зловонным вулканом, а руки от холода покраснели и кожа на них потрескалась, словно у курицы лапы.

Сопровождающий ее офицер показался ей тощим жалким серым сизеносым головастиком с крохотной головой, с неприятным лицом, черты которого были угловаты, резки и мелки, и Лея тряхнула головой, избавляясь от чудовищного наваждения.

"Как же обманчива внешность, — с остервенением думала она, мучительно краснея под взглядом Берта и кое-как приглаживая своими огрубевшими, замерзшими красными ладонями вьющиеся на висках волосы, выбившиеся из сложенной на затылке косы. — Такая красота — и такая мерзость одновременно… Впрочем, в природе часто самые опасные и жуткие твари раскрашены очень ярко и привлекательно… чтобы легче было подманивать и пожирать свои жертвы!"

— Где тот, второй? — деловито поинтересовалась Лея, и на лице Берта выписалось тонкое, очень искреннее и вежливое недоумение.

— Я даже не знаю, о ком ты говоришь, — произнес он своим чарующим голосом.

— Раненый, — жестко произнесла Лея. — Ты знаешь, о ком я говорю. Где он?

Берт развел руки в стороны, словно, издеваясь, показывал, что в складках его одежд нет ничего тайного и никто не припрятался под полой его длинного старинного наряда.

— Я не знаю! — очень искренне произнес он, одаривая Лею самым горячим взглядом, который способен был убедить кого угодно в чем угодно. — Даже если бы я знал, о ком ты говоришь, в этом месте, лишенном Силы… разве ты сама не видишь, не чувствуешь? Здесь невозможно отыскать кого-либо.

На мгновение в его прекрасных глазах промелькнуло адское жуткое пламя, словно зло прорвало тонкую пленку притворства и проглянуло наружу, и Лее вдруг показалось, что Берт — это очередное чудовище, порожденное и выплюнутое тьмой, принесенное в жертву этой землей, укрывающей главного монстра…

— Маску сюда, живо, — сухо скомандовала Лея, кивая на зазор между полом и трещащей энергетической сетью. — Или я вышибу тебе твои мозги к черту.

Берт, все так же кротко глядя на девушку и отрешенно улыбаясь самой мудрой, самой ясной из своих улыбок, присел, опустив свою маску на пол, и ногой подпихнул ее под гудящие синие сети.

— Поднимите, — Лея кивнула на артефакт сопровождающим ее военным, не осмеливаясь даже тут, в этом лишенном Силы месте, прикоснуться к золотому опасному лицу, дышащему злобой. — Уберите в инквизиторский ящик. Этого в клетку! Доставить лично к Императору!

* * *

Это был первый удар, нанесенный Империей по Ордену Малакора Строга.

Полное разорение академии, уничтожение всего, что годами, десятилетиями и даже веками собиралось и изучалось. Пламя вылизывало начерно все внутри каменного храма, и тьма, словно расползаясь с информационных носителей, растекалась по стенам и полам, покрывая их толстым слоем мертвой и бесполезной сажи…

Весть о том, что Лее с отрядом инквизиторской гвардии удалось пленить Дарта Берта, распространилась по императорскому дворцу намного быстрее, чем опасный пленник был доставлен по приказу Вейдера во дворец.

Для аудиенции был выбран зал приемов, тот самый, в котором совсем недавно появилась Алария, в котором началась эта история, это странное противостояние.

Вейдер и Фрес лично обошли всю охрану, расставленную Люком Скайуокером, и убедились, что выбраться из этого зала с боем кому-либо будет трудно…

Но возможно.

Если он начнет выбираться…

Это читалось в отчаянных сосредоточенных глазах Фреса, который словно для себя намечал пути к отступлению, и как будто бы считал, сколько ранений можно заработать, пробиваясь на свободу… и остаться при этом в живых.

По всему выходило, что он смог бы дойти до внешних лестниц, ведущих в город, и даже спуститься.

Он даже делал так однажды.

Но в то далекое время у него было веское преимущество — он отлично знал здание, и о его решении покинуть Императора навсегда стало известно слишком поздно.

И он ушел…

Берту так повезет навряд ли.

И все же…

Вдруг он пойдет не прочь из дворца, а наоборот — вдруг в его задачи входит как раз пройти внутрь, поглубже, и уязвить Вейдера в самое сердце, нанести смертельный удар даже ценой своей жизни?

— Напомни мне потом вызвать Карата, — в голосе Вейдера, шагающего по коридору чуть впереди Инквизитора, послышалось легкое раздражение и сожаление о том, что он не подумал об этом раньше. — Нужно оборудовать этот зал… нужно установить над ним энергетический купол и установить запоры так, чтобы выйти из него было невозможно…

Фрес кивнул, следуя за своим Императором, и оба ситха, обойдя последний пост, вошли в зал.

Они были не первыми, кто решил своими глазами глянуть на плененного Берта.

На ступенях у подножия трона их с нетерпением ожидала леди София, чуть постукивая ножкой. Тонкий каблучок ее сапожка металлической набойкой цокал о натертый до зеркального блеска пол, в котором ситх-леди отражалась во весь рост, и алые шелковые одежды казались разлившейся по полу темной кровью.

Словно нарочно, словно поддразнивая Инквизитора, она вновь оделась подобно ему — в длинное алое шелковое нижнее платье, поверх которого ее тело жестко стискивало черное кожаное, словно узкий корсет, от груди и до середины бедер. Струящийся алый шелк мелкими складками спускался из-под жесткого края верхнего платья и напоминал распускающиеся лепестки какого-то опасного цветка, распустившегося на черной ядовитой ветке…

Лицо леди Софии ничего не выражало.

Даже приветствия Императора и Инквизитора словно прошли мимо ее ушей, не смутив ее неестественного покоя, и взгляд Инквизитора на ее скрытую широкой повязкой шею не заставили двинуться ни на сантиметр.

Только когда Император опустился в свое кресло, а Инквизитор уселся рядом с ним, на сидение чуть менее роскошное, София вздрогнула, словно проснувшись, и заняла свое место рядом с мужчинами.

Фрес, располагаясь удобнее, положив локти на подлокотники кресла и строя замысловатые фигуры из своих длинных пальцев, в задумчивости глянул на Дарта Вейдера.

— Не проще ли было отдать приказ убить его? — с некоторой долей неудовольствия произнес Инквизитор. — Привозить его во дворец… Это опасно.

— Знаю, — ответил Вейдер. — Но разве ты не хочешь получить ответы на интересующие нас вопросы?

— Ммм… — полагаете, он нам их даст?

— А ты полагаешь, что не сможешь получить их? — Вейдер перевел взгляд горящих глаз на Инквизитора, и тот в задумчивости пожал плечами, пряча лицо за соединенными кончиками пальцев.

В щель между чуть приоткрывшимися дверями, словно гибкий юркий угорь, проскользнула вездесущая Виро и торопливо направилась к Триумвирату, отчего-то сторонясь Леди Софии.

Ее косые, неловкие взгляды и какая-то напряженная поза были чересчур очевидны, и мужчины с интересом наблюдали за ее ужимками.

Сама София, казалось, пребывала в какой-то странной, отрешенной прострации. Ее остановившийся взгляд стеклянно поблескивал, она словно погрузилась в медитацию, ушла в себя.

Виро передала комлинк с отчетами о проведенной операции Дарту Вейдеру и скользнула за спинку кресла Лорда Фреса, возбужденно сопя и стискивая обивку нервными пальцами. Некая информация, распирающая ее изнутри, видимо, была настолько важна и настолько пикантна, что Виро не осмелилась поведать ее Императору.

— Ммм? — Инквизитор чуть повернул голову в ее сторону, и сгорающая от нетерпения Виро тотчас согнулась пополам, практически припав к его уху, и суфлерски зашептала:

— Леди Софию лучше вывести из зала… не нужно, чтобы она видела… его. Берта.

Брови Инквизитора удивленно взлетели вверх, он с недоумением взглянул на раскрасневшуюся девушку, которая мялась, словно в величайшем стыде.

— Что там такое? — вполголоса спросил он. — Он… ммм… как-то связан с Леди Софией?

В голове его промелькнула шальная мысль, кольнувшая булавочным уколом. Призрак покойного Дарта Акса на миг почудился Инквизитору где-то рядом, совсем близко, и тень истерики и жуткого страха, который Инквизитор однажды ощутил в Софии, накрыла его сознание.

Это единственный человек, да нет, не человек — гнусное поганое животное, хуже разлагающегося на жаре хатта, — который мог бы поколебать холодное самообладание ситх-леди. Даже его лицо… даже его образ, напяленный на кого-то другого, натянутый, словно маска, может высечь жгучий крик ужаса из ее груди.

В своем желании отомстить, убить, да и просто уничтожить, вырвать эти жуткие воспоминания она способна весь дворец разнести по камешку, и, силясь дотянуться до глотки насильника, просто погибнуть сама, разорвав свое тело и все кругом Силой.

Только этого не хватало.

Лорд Фрес стрельнул взглядом в сторону безмятежного профиля Софии и переместился поближе к Виро, облокотившись на руку.

— Говори, — велел он.

Виро покраснела еще гуще, но вовсе не от смущения перед Инквизитором.

— Я три раза кончила, пока смотрела на него, — зашипела она, и Лорд Фрес то ли брезгливо, то ли насмешливо поморщился, с тихим смехом замотав головой. — Лея Органа говорит, что он… как-то особенно воздействует на разум, — Виро покраснела еще гуще, наваливаясь грудью на жалобно заскрипевшее кресло, — и под его воздействием очень хочется…

— Я знаю, чего тебе хочется, — бесцеремонно перебил ее Инквизитор, насмешливо глянув на Софию, которая, кажется вышла из своего транса и внимательно прислушивалась к их тихому разговору. — Леди София справится с этим желанием, как и с любым воздействием этого… человека. Не так ли?

Этот издевательский вопрос был обращен к ситх-леди, и она, чуть наклонившись вперед, выглядывая из-за Вейдера, отделяющего ее от Инквизитора, с не меньшим издевательством в голосе ответила:

— О, не поручусь за себя. Но взглянуть было бы интересно!

Ее зеленые глаза весело сверкали, и, как показалось Инквизитору, яркие губы чуть заметно вздрагивали, она едва сдерживалась от того, чтобы закусить их, скрывая свое нетерпение, а над верхней губой чуть поблескивали тонкие капельки пота…

Странное свидетельство пресыщенности, нетерпения и волнения..

Лорд Фрес промолчал и вновь уселся в свое кресло ровно, обернувшись к дверям. Лицо его ничего не выражало.

Берта сопровождала Лея.

Девушка выглядела измученной, уставшей и какой-то потухшей, на бледном до синевы лице красным вспухшим пятном багровели губы, и глаза, обведенные темными кругами, казалось, были заплаканны.

Берт, неся перед собою руки, скованные энергетическими наручниками, напротив, был очень спокоен и даже чуть улыбался. Безоружный, освобожденный от своих устрашающих доспехов, он казался умиротворенным и на встречу с Триумвиратом шел не страшась ничего.

Его появление оказало поистине магическое воздействие на всех присутствующих.

Ситх леди, удивленно вздохнув, громко охнула, и под ее сжавшимися пальцами жалобно заскрипела кожа на подлокотниках ее кресла. На миг ей показалось, что в центре зала зажегся теплый свет, и в его лучах Вейдер и Фрес превратились в неряшливые уродливые дымные пятна со светящимися угольками раскаленных красных злобных глаз.

Дарт Вейдер, откинувшись на спинку своего трона, с изумлением потирал подбородок, а Лорд Фрес, осторожно склонившись вперед, выглядывая из-за Императора, вновь бросил взгляд на Софию, и в его светлых глазах промелькнули злость и какая-то необъяснимая ревность.

Виро, стоящая за его спиной, нетерпеливо закрутилась и даже заскулила жалобно; Инквизитор узнал этот откровенный и умоляющий звук — так девушка выпрашивала ласки, балансируя на грани удовлетворения, остановленная за миг до оргазма.

— Ну вот, — простонала она, прячась за его кресло, и Инквизитор вспыхнул злым румянцем до самых бровей.

— Пошла вон, — зло и тихо рявкнул он, и она, чуть взвизгнув, кинулась прочь, не разбирая дороги.

Лея, подойдя вплотную к отцу, молча передала ему ящик, который до того крепко сжимала побелевшими пальцами. Казалось, она держится из последних сил, чтобы не разрыдаться, и Вейдер, принимая из ее рук маску Повелителя — а это была именно она, — произнес только одно слово — "вон", — и девушка, развернувшись, почти бегом покинула зал, оставив Берта наедине с отцом и его союзниками.

— Так-так, — произнес Дарт Вейдер, поглаживая металлической рукой шкатулку с трофеем. — Кто это у нас тут. Не Дарт ли Берт.

— Приветствую вас, Владыка, — с большим почтением произнес Берт, чуть склонив золотоволосую голову. — Для меня большая честь увидеть вас. Преклоняюсь перед вашей силой.

Казалось, глубокий голос этого странного человека был полон искренности, но Вейдер, выслушав его, лишь усмехнулся.

— Что, моя дочь оказалась тебе не по зубам? — насмешливо произнес он, и на лице Берта отразилось легкая досада, красиво оттененная восхищением.

— Это ведь ваша дочь, Владыка, — с почтением ответил Берт, и Лорд Фрес поморщился, как от зубной боли, слушая эту прекрасную, полную достоинства, чудовищную лесть.

Одновременно с этим он с некоторым опасением и все нарастающей тревогой вновь заглянул в лицо Леди Софии и с ужасом увидел написанное на нем восхищение, настолько глубокое и полное, словно у ребенка, увидевшего живое воплощение своей любимой сказки. Казалось, светлая ангельская красота Берта заворожила женщину, захватила все ее существо, и зеленые глаза Софии были полны золотых отблесков с его волос. На миг их глаза встретились, и они обменялись долгим взглядом, слишком откровенным и многообещающим, чтобы быть незамеченным Инквизитором, зорко наблюдающим за Софией.

Инквизитор скрипнул зубами в бессильной злобе и вновь откинулся на спинку своего кресла так, что оно жалобно застонало.

Впрочем, это неприкрытое восхищение Софии, ее тающее состояние, ее расплескивающаяся волнами золотая влюбленность не укрылись и от Вейдера. Ему не нужно было смотреть на женщину, чтобы ощущать ее негу, чтобы слышать ее участившееся дыхание и ощутить охватившее ее головокружительное чувство легкой влюбленности.

Ощущение опасности кольнуло его, и он обменялся взглядом с Инквизитором, глазами веля ему следить за ситх леди. Он хотел поделиться с нею своей Силой, размывая наваждение, отринув обман разума, навеянный Бертом и его искусными манипуляциями с разумом женщины, но она впилась в этот красивый обман как клещ, она ни на миг не желала его отпускать, не желала прозреть, не желала, чтобы возникшая в ее голове красочная картинка тускнела хоть чуть-чуть, и это было по-настоящему опасно.

Вейдер все еще помнил ее одержимую страсть, с которой женщина когда-то пообещала защищаться от него, если ему вздумается убить ее. Если Берт плотно сядет в ее сознание, если его очарование окажется сильнее ее здравого разума, София в состоянии будет разодрать любого до кишок…

Сила Инквизитора, пронзившая разум женщины, словно громкая оплеуха, отрезвила ее, София вздрогнула, и ее взгляд принял осмысленное выражение. Она мельком глянула на осуждающее лицо Инквизитора и спряталась в тени своего кресла, откинувшись на спинку.

Опасность притихла, отступила, и Дарт Вейдер сильнее ощутил в своем сердце ведущую его жажду — желание обладать Фобисом.

Это необъяснимое, почти маниакальное желание он не мог объяснить самому себе, оно было сильнее опасности, которая покалывала его разум тысячами игл, оно было намного больше, чем обладание всей огромной Империй, оно лишало разума и жгло сердце сильнее, чем лава.

Абсолютная Сила, мощь, запертая в кристалле, сравнимая с силой целой Вселенной, она звала, она манила его, и он дрожал от желания ощутить ее в своей руке, покорить ее…

И Дарт Вейдер готов был подняться, подойти к этому проклятому Берту и разломить ему голову пополам, чтобы найти ответ на интересующий его вопрос. Если бы это помогло, он так и сделал бы… если бы это помогло…

— Ложь, — заметил Дарт Вейдер, все так же ласково поглаживая шкатулку с маской Берта. — Ну да ладно. Так зачем ты дал поймать себя?

— Владыка, вы льстите мне, — совершенно спокойно и искренне произнес Берт. — Я хотел скрыться, убежать. Но ваших людей стало так много, что я вынужден был сдаться, чтобы сохранить свою жизнь.

— Сохранить жизнь! — насмешливо произнес Император, постукивая пальцем по шкатулке. — Для чего?

— Может, чтобы попытаться договориться? — задумчиво произнес Берт, и Вейдер в голос расхохотался.

— Что? И ты? — произнес он, отсмеявшись. — Но ты-то что мне можешь предложить?

— Все, что пожелаете, — ответил Берт вкрадчиво, слегка поклонившись. — Информацию. Любую, которой обладаю.

— А взамен?

— А взамен я хочу свою академию обратно, — неожиданно жестко произнес Берт, и его черные глаза сверкнули. — Это мой дом; там я работал и постигал тайны Силы.

Малакор Строг заразил все кругом смертью, его безумные ассасины изгадили все кругом. У вас много сил, Владыка. Убейте их всех, и я буду верно служить вам.

— Убить? — насмешливо повторил Вейдер, усмехаясь. — Вот как, убить… Сколько же лжи я выслушал, лишь только тронув ваше осиное гнездо! Как много лжи! Кажется, не лгала только Анексус ситх, потому что не могла или не успела, — голос Вейдера стал едким. — Все же остальные Повелители Ужаса просто сотканы из самой ядовитой и бессовестной лжи… Не пора ли переименовывать орден?

Берт пожал плечами безразлично.

— Я не лгу, Владыка, — ответил он. — Спрашивай, и я отвечу на любой твой вопрос. Я докажу тебе, что искренен с тобой.

— Даже так! А ты не против, если вопросы задаст мой Инквизитор?

— С радостью отвечу ему, — Берт перевел сияющий взгляд на Инквизитора, и тот подскочил, как ужаленный, уставившись раскаленными, налитыми злобой глазами на соперника.

Дарт Вейдер согласно кивнул Фресу, и тот, выпустив из пут своей Силы Софию, которую до того удерживал, словно мешая ей впасть в экстаз обожания, все свое внимание направил на улыбающегося ангельской улыбкой Берта.

Фрес не помнил, как сбежал со ступеней мягким, неслышным шагом. Не помнил, как его белые пальцы коснулись виска прекрасного чудовища, и оледеневшие глаза встретились с насмешливыми черными бездонными космическими глазами Берта, чуть усмехающегося в ответ на тот пыл, с каким Инквизитор ворвался в раскрытый перед ним разум.

— Где Фобис? — произнес Вейдер четко и громко, и пальцы Инквизитора впились в висок Берта, все так же бессовестно ухмыляющегося ему в лицо.

— Я не знаю этого, повелитель, — спокойно ответил Берт, и в его мозгу промелькнули какие-то торопливые, вороватые образы. Темные длинные тени плясали над кристаллом невероятной красоты, боясь дотронуться до него. — Фобис — это идея и цель жизни Малакора Строга, Малакор унес и спрятал его. Вы же знаете, он безумен. Он жаждет абсолютного познания, и своими глазами хочет увидеть, как зарождается вселенная и жизнь в ней. Жизнь, смерть… это для него не важно. Фобис поглощает все, высасывая жизнь и Силу из всего, что пожелает. Однажды, когда будет готов победить, Малакор сольется с ним сам, переродившись в абсолютный разум; а до тех пор, покуда Фобис сильнее Строга, он не подвластен никому, и он убивает.

— Расскажи мне о том, как распался ваш Орден, — велел Вейдер. Брови Берта чуть вздрогнули, на прекрасное лицо легла задумчивость.

— Это долгий рассказ, Владыка, — мягко произнес Берт, и в его разуме пристально вглядывающийся Фрес разглядел тошнотворное сплетение движущихся потных тел, то ли пятерых, то ли четверых, извивающихся, как белые поблескивающие черви. Кажется, в одном из них Фрес угадал, узнал Аларию, кричащую и бьющуюся в экстазе. Сразу двое мужчин проникали в ее тело, и все действо было почему-то зловещим и болезненно-извращенным, хотя, казалось, ничего особенного в этой сцене не было. — Все мы люди, все мы слабы и преследуем каждый свои цели. Малакор идет своим путем; когда-то мы были едины, но затем он начал убивать и нас, чтобы насытить свою потребность в Силе. Он убил Леди Аденн, выпив ее Силу, и на ее место призвал Аларию, пробудив ее от смерти. Но, кажется, ей не понравились его уроки; она уговорила меня избавиться от его власти и влияния — а она умеет быть убедительной.

— Не тебя одного, — сквозь зубы произнес Фрес, все пересматривая эту шевелящуюся массу любовников, сплетенных в один ком, ласкающих друг друга без разбора, безжалостно и грубо терзающих женщин. Лиц он не видел, не мог рассмотреть; иногда ему казалось, что они стремительно менялись, превращаясь из одного в другое, и черты были неразборчивы.

— Не меня одного, — с улыбкой согласился Берт, внимательно изучая раскалившиеся добела глаза Фреса.

Вероятно, тонкий привкус ревности Инквизитора привлек темную сущность, обитающую в этой красивой оболочке, выманил ее, как стервятника на запах падали, и Берт не сдержал ее натиска.

Смердящим зловонием разложений, грязи и извращенной жестокости пахнуло из раскрывшейся души этого человека, так умело скрывавшегося под личиной падшего, но все же ангела.

Вмиг тошнотворная картинка ожила, задвигалась, и из черных глаз в серые перетекло все то, что Берт, издеваясь, хотел сказать Фресу.

Он не лгал, когда говорил, что всему самому темному и ужасному научил его Малакор.

Он не лгал, когда утверждал, что его академию смертью и трупным ядом наполнил Малакор.

Он не лгал, когда говорил, что Алария совратила его и всех прочих, уговаривая взбунтоваться против Малакора.

Он умолчал только об одном: все, что происходило в его академии, ему… нравилось.

И то, что он с таким презрением призывал вычистить и выжечь, он на самом деле хотел нести дальше, пролив эту отраву в Империи.

И первой в его яде захлебнулась бы София, глядящая на него с таки обожанием… Наверное, она снесла бы и зверские побои, лишь бы бил ее — он…

Второй он взял бы Императрицу, но лишь для того, чтобы изломать, превратить в неряшливый кровавый ком со спутанными волосами и выбросить прочь еще трепещущие, живые ошметки человека.

Это все мелькнуло в самой глубине его сознания, так глубоко, что даже у Императора не было ни малейшего шанса рассмотреть всего этого, но не у Фреса. Не у него.

Он так тщательно и ревностно искал в лгущих ему прекрасных глазах хотя бы тень образа Софии, что рассмотрел все это в мельчайших подробностях, до самого крохотного комочка подкожного жира на окровавленных светлых волосах Императрицы, вырванных вместе со скальпом.

— Как Малакор смог захватить твою академию? — продолжал меж тем Вейдер свой допрос совершенно ровным голосом, словно не слышал всей той мерзости, которой поделился с ним Инквизитор.

— У него многочисленная армия, — безразличным голосом произнес Берт, но глаза его нестерпимо блеснули, как два черных бриллианта. — На Ориконе. Фанатики, настолько одержимые им и его безумием, что если им оторвать ноги и руки, они попытаются разорвать вас зубами.

— Орикон? — переспросил Вейдер, делая пометку в комлинке. — Отлично. Мы лишим его этой армии.

Казалось, Вейдер совершенно бесстрастно записывает информацию, которой делился с ним Берт, оставаясь совершенно равнодушным к мерзости, которую отыскивал Фрес в темных потайных закоулках души Повелителя Ужаса. Его холодные синие глаза были бесстрастны, словно не о его Еве сейчас так страшно думал Берт.

Фрес не мог оставаться таким бесстрастным; черные глаза, издеваясь, смотрели в лицо Инквизитора, и в них словно плавала насмешка, напоминание о том, что руки коротки у Инквизитора, что он не смеет и не может тронуть Берта.

"Я нужен твоему Императору, — шептал Берт вкрадчивым голосом, торопливо пожирая ярость и дрожь беспомощности Инквизитора, наслаждаясь этой властью над ним. — Я для него так же ценен, как вожделенный Фобис. Он не даст тебе притронуться ко мне, я ему слишком дорог. Ты не можешь ничего…"

Лорд Фрес не мог сию минуту выхватит сайбер и рассечь Берта надвое, прихлопнув его сверху своим тяжеловесным ударом, и отнюдь не потому, что Берт составил бы ему серьезную конкуренцию.

Дарт Вейдер сейчас действительно не желал его смерти. Он еще не вынул из его души все, что хотел, и, напади Фрес сейчас, сию минуту на Повелителя Ужаса, кто знает, на чьей стороне был бы Император…

И София, опьяненная, зачарованная прекрасным обликом мужчины…

Но ударить хотелось, ах, как хотелось!

Укротить эту хохочущую грязную тьму, вонзить в дымное шевелящееся нечто сайбер и вытянуть из мрака еще трепещущее сердце…

Грязные липкие мысли Берта хохотали разными голосами Фресу в лицо, пачкали его сознание откровенным извращенным садизмом, и за каждое прикосновение этих гнусных дум к образу Леди Софии Инквизитору хотелось мстить, хотелось вдребезги разбить это красивое лицо, превратить его в ухмыляющийся скелет…

Но Берт был словно неуязвим; сколько бы Фрес ни всматривался в его разум, он не видел ничего дорогого, ничего тайного, что хотелось бы спрятать ото всего мира, и что было бы таким уязвимым слабым пятном в непробиваемой броне, как семья у Дарта Вейдера.

Но слабое место было, оно есть у всех, абсолютно у всех; только у кого-то оно лежит на поверхности, а кто-то тщательно его скрывает в темноте своей души. И, пробуя на вкус тщеславие Берта, его гордость, его жгучую жажду главенства, Фрес вдруг нашел, увидел это сверкающее пятно слабости.

— Кто называет себя Повелителем? — внезапно для всех и даже отчасти для самого себя, спросил Лорд Фрес, и красивое лицо Берта нервно дрогнуло, чуть изменившись. — Кто этот человек?

Это был великолепный, точный удар, поразивший Берта если не в сердце, то очень близко. Интуиция никогда не подводила Фреса, и в смешении образов и мелькающих лиц в памяти Берта он много, раз за разом, назойливо и часто видел Аларию.

Нет, Берт не любил ее.

Он не дорожил ее жизнью, и ее тело он делил с другими с превеликим удовольствием. Оно было так же грязно, как и все вокруг.

Но в его потаенных сладких грезах она, оборачиваясь к нему, раз за разом, скромно потупив прекрасные глаза, повторяла "Повелитель", и это обращение, этот негласный титул ласкали его самолюбие острее самой откровенной интимной ласки, жгучее горячего языка на головке его члена.

Ему нравилось думать, что он выше всех.

Ему хотелось верить, что именно он возглавит Орден.

Он послал на смерть Дарт Анексус ситх, спасаясь, хладнокровно полагая, что она обязана защитить своего нового хозяина.

И он искренне полагал, что в холодном подземелье, где он пытался отыскать себе убежище, в живых остался он один…

Губы Лорда Фреса тронула злая, прекрасная улыбка, открывая белоснежные зубы, и он, смеющимися глазами впиваясь в чуть растерявшийся взгляд Берта, убрал чуть дрогнувшую руку с его виска и произнес тихим-тихим голосом, уже торжествуя свою победу:

— Так кто этот человек, который спасся? Кого вы прикрыли собой, сдавшись на нашу милость? Кто убедил вас выйти, выдав вас, словно заложника? С кем Алария обманывала вас?

Берт уничтожающе смотрел на Инквизитора, и его красивое лицо пылало от гнева.

— Обманывала? — переспросил он высокомерно, насмешливо фыркнув. — Мне безразлично, с кем она была…

— О нет, нет, — перебил его нетерпеливо Фрес, придав своему вкрадчивому голосу самую невероятную мягкость, на которую только был способен. — Не была! Нет. Я спрашиваю о том, кого она называет Повелителем, кому служит?

— Мне, — зло выдохнул Берт, и его безмятежный взгляд стал колючим. — Меня она избрала на роль того, кто посмеет восстать против Малакора!

— А кто надоумил ее на это? — теперь голос Фреса был вкрадчив и сладок. Он даже не пытался читать мысли Берта, те мгновенно проступили на его лице, как темные чернильные пятна сквозь бумагу. — Неужто вы думаете, что Алария, запуганное, безмолвное, сломанное существо, которую вы использовали в качестве игрушки, которую вы насиловали как и когда вам вздумается, сама додумалась до того, что можно объединиться против Малакора? И выбрала тебя, — Лорд Фрес неуважительно засмеялся, — того, кто глумился над нею больше всех? Ты правда так думаешь? Нет, быть этого не может. Есть кто-то, кто надоумил Аларию на это. Есть кто-то, кто руководил ею; кто-то, кто послал ее к нам рассказывать ее враки, соблазнять Императора. Тот, кому академия не нужна; тот, кто хотел заманить туда Императора, и после — хоть камня на камне не оставить. Того, кто велел нести в мир ложь, что Орден распался; того, кто уговаривал вас напасть на Императора, если тот посмеет ступить на территорию вашей академии. Того, кто хотел послать на Орикон за армией, чтобы достойно встретить имперские войска. У него свои планы и цели, и они разнятся с вашими. Ему не нужна академия, он просто хочет убить Императора. И за этим он надоумил вас сдаться, чтобы самому уйти глубже под землю и выгадать время. Повелитель Ужаса — крупная добыча, мы должны были довольствоваться тем, что поймали хотя бы одного, и не думать о том, чтобы поймать второго. Так как его имя? Кто вложил вам в голову мысль, что отсюда вы выйдете живым? Кто принес вас в жертву, оставшись сам — нетронутым?

Берт почернел так, словно Лорд Фрес ухватил его за горло всей пятерней, и исподлобья, налитыми темной кровью глазами, глянул на издевающегося Инквизитора. Каждое сказанное слово попадало в цель и наносило удар, сравнимый с острым проникновением луча сайбера в грудь.

— Пробус! — с ненавистью выдохнул он, и на мгновение его прекрасное лицо исказилось так, что он стал поистине ужасен и уродлив в своей ярости. — Пробус! Лживая мразь!

От усилия, которое он направил на свои руки, стараясь разъединить их, его наручники заискрили и вспыхнули, опаляя запястья, и Лорд Фрес отшатнулся, укрывшись плащом, ожидая взрыва.

Он и не заставил себя долго ждать, вспыхнув яркой кровавой вспышкой на уровне груди Берта, разорвав запястья и его грудь в кровь, заставив его кричать в ярости и отчаянии.

— Пробус! — выл он в непонятной истерике, словно его дымная, черная гнилая душа истекала каплями испорченной, тухлой крови. — Он обманул меня, он обманул меня!

От выброса его Силы в мелкое крошево разлетелся пол, и Инквизитор, еле успев прикрыть рукой лицо, глаза, чувствовал, как сотни мелких каменных пуль бьются в его тело, в его раскрытую ладонь, отгораживающих его от ярости Берта.

Над креслами Триумвирата мгновенно растянулся купол тутаминиса, прикрыв Императора и вскочившую на ноги Леди Софию, и камни били в непроницаемый тонкий барьер практически перед ее напряженным лицом.

Казалось, сшиблись две сферы, и одна из них была холодна, как лед, и такая же прозрачная и синеватая, тонко потрескивающая, а вторая была горяча, обжигающе горяча, раскалена до яркого алого цвета, размешанного с ослепительно-белым пламенем, сотнями тонких языков лижущим защитный купол, выставленный Вейдером.

Но вся бушующая ярость Берта, вырвавшаяся в миг отчаяния из его души, всем своим пламенем не смогла победить тяжелый холод Императора, и Повелитель Ужаса, выдохшийся, раненный, бессильно отшатнулся от разбитой им лестницы и от Инквизитора, пришедшего в себя после первой атаки и откинувшего защищавшую его полу плаща, раскрывшего свои смертельные объятья.

— Я хочу, чтобы он умер, — бесстрастно бросил Вейдер, и его голос прозвучал в тишине громко и отчетливо, все так же звеня отстраненным обжигающим холодом. — Повелители Ужаса говорят правду только перед смертью. Не станем нарушать этой традиции. Свою правду он уже сказал.

Берт испустил яростный крик, но Силы в нем уже не было. Зал наполнился страхом, липким, тошнотворным, дарящим слабость и ночные вязкие кошмары, и Император, скрывая отвращение, отвернул лицо, а Инквизитор в замешательстве зачем-то поправил перчатки, обтягивающие его задрожавшие ладони.

Липкой черной лужей страх растекся дальше, пролился под двери, и они распахнулись от самого первого толчка, когда Берт, разбежавшись, ударил в них плечом, прорываясь на свободу. Ужас, всепожирающий кошмар бежал впереди него, сводя людей с ума, разящим острием расчищая ему путь к свободе, и никто не решался заступить ему путь.

— Велите убить его? — переспросил Инквизитор, привычным жестом откинув полу плаща, и рукоять сайбера привычно легла в его руку.

— Да, — ответил Вейдер. — Чем скорее, тем лучше.

Инквизитор обернулся, отыскивая глазами Леди Софию, и его щеки вспыхнули, налились багровым румянцем, а губы задрожали, словно он получил смертельный укол в грудь.

Кресло ситх-леди пустовало, и он не мог вспомнить, когда она покинула его и куда направилась.

Грохот надвигающейся беды потряс его, кипятком опалив затылок и пролившись по спине, сведенной судорогой.

София, с ее просветлевшим лицом, с ее влюбленными зачарованными глазами, с ее губами, готовыми подарить поцелуй, встала перед его глазами как живая.

Ее Сила, ее мощь, ее одержимость сию минуту были переведены на счет этого скользкого красавца, она готова была стать его живым щитом, его оружием, его разменной монетой, его жертвой, и это было очень, очень опасно… и Инквизитор, не говоря ни слова, кинулся вослед убегающему Берту.

* * *

Лабиринты имперского дворца были безлюдны и открывались перед убегающим Бертом, словно будущее в видениях и снах.

Ощущая в себе невероятную, сжигающую все живое Силу, он бежал, летел вперед раскаленным острием, и все, кого он касался хотя бы краем своего сознания, предпочитали убраться с его пути, даже ценой своей жизни, даже выкинувшись из окон, летя стремительно навстречу приближающейся земле…

И все же один человек смел приблизиться к нему.

Берт чувствовал пульсирующую Силу, идущую где-то за толщей стен параллельно с ним, прожигающую пространство подобно падающей звезде.

Она жаждала его; она тянулась к нему, она оглаживала его, как ласкающаяся волна, и даже испытывая мучительную боль, Берт находил в себе силы улыбаться и вздрагивал в предвкушении воссоединения с этой сияющей мощью.

С совершенной; с огромной; с непостижимой и великой настолько, что ее взрывом можно было бы заполнить весь дворец, поразить любого, кто попытался бы укрыться, спрятаться от ее разящего гнева.

За следующим поворотом; нужно только дойти, дотянуться, чтобы воссоединиться и отпить, отхлебнуть жадно из этого наполненного до краев источника.

Зажимая ладонями разорванную взрывом грудь, плечом с разбегу открывая двери в дворцовом зале, Берт вывалился в темное помещение, наверное, лишенное окон, или же наглухо закрытое, потому что единственным источником света в нем была яркая звезда Силы, такая вожделенная и такая ненасытная в своем обожании.

— Леди София, — позвал Берт требовательно, и она выступила вперед. В чернильной темноте проявилась белизна ее лица, ее гладкий лоб, опущенные нежно веки, безвольно опущенные руки, словно у жертвы, идущей на закланье, и Берт, облизнув пересохшие мигом губы, хищно улыбнулся, и уже увереннее, тверже велел, прикасаясь к океану безграничного обожания, бушующего в душе женщины:

— Иди сюда.

Его окровавленная рука ухватилась за пояс, обнимающий стянутую жестким корсетом талию женщины, отыскивая сайбер, и София пошатывалась от каждого требовательного грубого прикосновения, от рывков этой бесцеремонной руки, отыскавшей ее оружие в алых складках шелка.

— Моя хорошая, — произнес Берт дрожащим от прилива возбуждения голосом, тихо посмеиваясь, увереннее сжимая в ладони сайбер Софии, которая, казалось, замерла, застыла, уснула в странной прострации, приманенная как мотылек на свет.

Где-то далеко их догонял Инквизитор, пылая гневом и отчаянием, но это было ничего. Ничего.

Против его сметающей все на своем пути Силы Берт выставит Софию, и Инквизитор не устоит против них двоих.

Не устоит.

Софию нужно будет заставить применить всю свою Силу против Инквизитора, накинуться на него, обнять и разорвать его в клочья, если повезет. Если нет — ее сайбер, отобранный Бертом, довершит начатое ею дело.

Берт еще раз коснулся разума Софии и ощутил волны безмятежной мечты, кажется, даже немного нежной, эротичной. Отлично. Как же просто она поддалась на его призыв!

— Посмотри на меня, — обхватив Софию за талию, прижав ее к себе и грубо встряхивая, словно тряпичную куклу, прошептал Берт, и его голос стал ласкающим и вкрадчивым. — Ну, посмотри же на меня, открой глаза! Я хочу увидеть, как ты меня жаждешь. Покажи мне. Я хочу. Покажи.

Веки Софии дрогнули, и зеленые глаза робко глянули в лицо Берта. Затуманенные, истекающие наполняющими их слезами, они словно смотрели в недостижимые, нереальные дали, разглядывая там… свою любовь? Непостижимую мечту?

И София, осмелившаяся себе самой признаться в собственных чувствах, плакала, освобождаясь от сковывающей ее брони притворства.

Берт вдохнул глубоко, удовлетворенно, по-хозяйски лаская ее безжизненное лицо, насыщаясь ее обожанием, подстегивая и раздувая его настолько, что женщина закрыла глаза и, откинувшись на удерживающую ее руку, простонала, погружаясь в водоворот образов и смелых желаний, рисовавшихся в ее воображении, перемежающихся с воспоминаниями о нежном, легком прикосновении к ее губам и о стирающем воображаемую капельку сока с ее губ языке…

— Хорошо, — удовлетворено прошептал Берт, отирая кровавой ладонью скатившуюся с ее ресниц слезу. — Хорошо, моя крошка… а теперь покажи мне, на что ты готова ради меня. Скорее. Времени нет.

Страдающие, истекающие прозрачными теплыми каплями глаза Софии вмиг распахнулись и налились алым светом, на губах вспыхнула циничная, страшная усмешка, когда ее взгляд стал осмысленным и пронзил Берта, вызвав у него невольную дрожь, и обнимающий женщину Берт еле успел подумать, что того, кто встанет на пути Софии, ждет ужасная участь.

Словно луч холодного лунного света, из ее широкого черного рукава в ладонь скользнул тонкий стилет, близнец того самого, который в ярости разломал, разбил своим каблуком раненный Инквизитор, и тонкие пальцы женщины уверенно ухватили, намертво оплели удобную рукоять.

Почти не замахиваясь, одним четким и сильным, точным ударом кинжал, оплетенный Силой, вошел в тело Берта справа, пробив пыльные старые нелепые одежды, слой мышц и разрывая печень маленьким взрывом, ударом Силы, дробя клетки в его теле в кровавый порошок.

Берт ахнул, и в его ничего непонимающих глазах сверкнула огромная, рвущая боль, не дающая даже вдохнуть.

От толчка его скованного этой жгучей болью тела Софию откинуло почти на два шага, но она, злобно рыча, в один прыжок преодолела это расстояние, не давая раненному опомниться, и, перехватив обратным хватом кинжал, страшно сверкнув глазами, одним жутким и коротким ударом всадила оружие в глаз Повелителя Ужаса, все так же направляя его Силой, вбивая лезвие в его мозг почти до половины и устроив взрыв в пораженной черепной коробке.

Свет померк в лице Берта, и София почувствовала, как путаются его мысли и сбивается поток Силы, который теперь ничто не могло направить в верном направлении. Берт пробовал бороться, лихорадочно направляя все свои силы на исцеление, но крошево мелких костей, крови и разорванного мозга едва ли может мыслить.

Коротким рывком София вырвала стилет из разбитой, плещущей кровью глазницы, и металл омерзительно скрежетнул о раздробленные мелкие косточки.

Почти не размахиваясь, так же жестко и сильно женщина полоснула по горлу Берта, рисуя алую глубокую рану от уха доуха, и мужчина, хрипнув, плеснул кровью, харкнул наполненным алой жидкостью ртом и разошедшейся раной.

Его руки, скользя по коже, пытались зажать, закрыть эту рану, через которую утекала его жизнь, но София, хладнокровно отступив, холодно наблюдая за нелепо пошатывающимся мужчиной, вернула стилет в исходное положение, крутанув его в окровавленной ладони, и в следующем выпаде, в который вложила всю свою силу, весь вес своего маленького тела, шагнув вперед, она коротко и сильно ударила Берта в грудь, метя в сердце.

Стилет коварно скользнул между ребер, скрежетнув о трещащую кость, и пробил сердце Берта насквозь, отчего Повелитель Ужаса, встретившись прощальным взглядом своего уцелевшего, ничего не понимающего, растерянного глаза с жестокими, беспощадными холодными глазами Софии, обмяк и повис на кинжале, ухватив мертвыми окровавленными руками ситх леди за плечи.

Все было кончено.

Опустив подрагивающее оружие, переводя дух, София шумно дышала, ощущая, как его тело медленно сползает с ее опущенного клинка, как льется горячая еще кровь на ее руки и как расходятся ткани на острие ее кинжала…

На ее щеке дрожали капли его крови, и она смахнула их, размазав по белизне своей кожи, прислушиваясь к приближающимся шагам за дверями.

Ужас, наполняющий коридоры липкими щупальцами, отступил, и они наполнились криками и топотом несущихся сюда, в зал.

Двери распахнулись, впуская свет, и Леди София зажмурила глаза, отворачивая окровавленное лицо.

Тело Берта соскользнуло с ее рук и мешком свалилось к ее ногам, и она отступила прочь, зачем-то вытирая кинжал о рукав, хотя пропитанная кровью ткань вряд ли смогла бы оттереть хоть что-то.

Инквизитор, ворвавшийся впереди всех, чуть замедлил шаг и взмахнул рукой, отчего гвалт и воли за его спиной мгновенно стихли.

— Но как, — произнес Инквизитор охрипшим от напряжения голосом. Его изумленные серые глаза ожили, потемнели, прекратили притворяться, отринули свое обычное ледяное спокойствие и рассматривали мертвое тело, из-под которого густой темной лужей растекалась по блестящему полу кровь. — Я же слышал… я же чувствовал!

Изумление не дало ему закончить мысль, не дало высказать те ревнивые слова, вертящиеся на кончике языка — много горячечных слов о том, что он ощущал растворяющее все мысли и чувства обожание и желание прикоснуться к своему Божеству…

Он в изумлении прикасался Силой к лежащему на полу у ног Софии человеку и не мог поверить, что он действительно мертв. Вспоминая свою схватку с Анексус, свой ужас и боль, он не мог поверить, что Повелителя Ужаса, этого владыку над разумами, можно убить вот так — быстро и коварно, зарезав, как свинью.

Невероятно…

Как, как же он подпустил ее так близко?!

Как она смогла обмануть его бдительность?!

София смерила Инквизитора насмешливым взглядом и криво усмехнулась. Губы ее мелко дрожали, и в расширенных зрачках читалось удивление. Она словно сама не ожидала от себя такого.

— Можно подумать, — язвительно ответила она, хотя в ее голосе все еще звучали нотки страха, дрожь от пережитого сражения, — вы один умеете притворяться.

— Притворяться? — ошеломленно произнес Фрес, оборачиваясь к Софии.

— Ну да, — холодно подтвердила она. — В свое время мне удалось обмануть Дарта Акса, и самого Владыку тоже, и это — не прибегая к помощи Силы. Вы думаете, теперь мне труднее это сделать?

— Но ведь вы должны были испытывать настоящее чувство, чтобы он поверил вам, — Инквизитор склонился над телом, заглядывая в мертвое обезображенное лицо. Теперь, когда Берт был мертв и лишен своей Силы, когда его воля не насаждала в умы окружающих мысль о его неземной красоте, очарование растаяло, и он оказался совсем обычным, блеклым, словно вылинявший лоскут. — О ком вы думали?

Инквизитор выпрямился и снова глянул в перепачканное лицо Софии, и ее губы исказила едкая усмешка.

— А это не ваше дело, — тоненьким ангельским голоском пропела женщина, щуря опасные глаза, выдерживая его внимательный пронизывающий взгляд. — Главное — он поверил мне, не так ли? Приказ Владыки выполнен. Берт мертв. Чего ж еще?

Лицо Фреса покраснело, ноздри гневно дрогнули, и он вздернул подбородок, за гордостью скрывая очередной укол ревности.

— Отличный удар, миледи, — сухо похвалил он, уничтожающе глядя в ее смеющиеся глаза. — Отличный. Беру свои слова обратно. На вас можно положиться.

Глава 20. Ответ Империи. Повелитель Ужаса

Берта, накрыв простынями, унесли имперские гвардейцы куда-то в глубины имперских лабораторий, где позже им займется София — снова безжалостная София! — распотрошив его тело на бесчисленные образцы и пробы и оценив всю сокрушительную точность и мощь своих великолепных ударов.

Белая ткань быстро напиталась его кровью, и это яркое свидетельство смерти потрясло людей больше, чем обычные ситхские разборки, которые обычно завершались хоть и смертью, но совсем бескровно.

В дуэлях форсъюзеров все было элегантно, быстро и абсолютно бескровно; эта чистота, эти опаляющие прикосновения сайберов словно бы отрицали смерть, делая ее ненастоящей. Побежденные дуэлянты просто ломались, как игрушки, и их останки потом собирали и уносили…

Но не так, Великая Сила, не так!

Не затирали кровавых луж, не накрывали изуродованное, изрезанное лицо, и не ощущали этот тошнотворный, сладковатый запах…

Смерть Берта, грязная и страшная, потрясла до глубины души всех, кто видел его раздробленную глазницу и залитую кровью грудь.

Так, словно он был обычным человеком. Лишенным Силы, лишенным своего нечеловеческого обаяния, которое сводило с ума всех, так, словно он был одним из многих людей, которые ежесекундно гибнут в удушающих объятиях смерти.

И вдвойне страшнее становилось, когда его убийца, Леди София, спокойная и даже расслабленная, неспешно подходила к телу и заглядывала в его раны, словно что-то изучая, так, словно делала это каждый день, так, словно разодранное тело не вызывало у нее никаких чувств, только холодный ленивый интерес. Казалось, эта подчеркнутая деловитость леди-ситх напугала всех кругом, и гвардейцы, унося тело, избегали смотреть на женщину, чьи одежды еще блестели от крови.

Мороз по коже…

Она хладнокровно оттирала перепачканные руки предложенным куском ткани, но кровь все равно оставалась на ней.

Кровь въелась во все линии на ладонях, в сгибы пальцев, обвела красными тонкими линиями ногти, и София, перепачкав всю тряпку, рассматривая в очередной раз свои ладони, заключила, что лучше всего ей принять ванну.

Лорд Фрес, наблюдая за тем, как помещение приводится в порядок, молчал.

Напряжение, владевшее им, медленно затухало, исчезало, покидало плечи, и рука, стиснувшая сайбер, разжала пальцы и скользнула вдоль тела, словно не зная, что делать.

— Однако, — насмешливо произнес он, — я глубоко ошибался относительно вас!

— Что? — безотчетно произнесла София, не поднимая головы. Казалось, все ее внимание приковано к ее окровавленным рукам, но Инквизитор видел, как замедлились ее движения и как вздрогнула грудь, сбившись с дыхания.

— Я сказал — я ошибся, — мягко произнес Инквизитор, — и вас можно взять с собою… Это было трудно — противостоять Берту? Намного проще было поддаться на его соблазны и умереть.

— Умереть? — переспросила София. — То есть, умереть потому, что мне так повелел бы этот мерзавец? Да ранкор ему в седалище, ни за что! Я не настолько низко себя ценю, чтобы…

Договорить София не успела — раздался страшный вой, от которого невольно вздрогнул офицер охраны, и Инквизитор оглянулся, рассматривая возникшую в коридоре возню.

— Нет! — дробясь на многоголосое эхо, выл истеричный сорванный женский голос голос. — Кто это?! Кто это?! Любимый, мой любимый!

— Этого еще не хватало, — злобно рявкнула София, откидывая прочь тряпку, которую тотчас же подхватил кто-то из имперской гвардии, словно боясь, что беспорядок на натертом заново полу приведет ситх-леди в ярость.

Леди София стремительно выскочила в коридор, откуда раздавались звуки непонятной возни. Напряжение схватки еще не покинуло ее, и она готова была накинуться на любого, кто вызвал бы у нее раздражение.

Взору ее открылась безобразная и простая картина, приведшая ситх-леди в еще большую ярость. София даже зарычала, стиснув кулаки, ее алые ситхские глаза стали страшными.

На полу длинного коридора билась в истерическом припадке Алария, извиваясь, как лишенная разума, вырывая свои крепко схваченные руки у удерживающих ее гвардейцев. Пара крепких мужчин, видимо, умудрились сбить ее с ног, когда она, не разбирая дороги, неслась к месту, пропитанному бедой, где пролилась кровь Повелителя Ужаса. Лорд Фрес отдал приказ никого не подпускать к месту расправы над Бертом, но обезумевшая Алария умудрилась прорвать оцепление и ее остановили, выцепили у самого входа в темный, пропахший кровью и смертью зал.

Но даже когда ее сбили с ног, остановили и подхватили под руки, стараясь уволочь прочь, она продолжала голосить и бороться, вырываться, отчаянно лягаясь и выдираясь из ухвативших ее рук, продолжала ползти туда, в темноту, отчаянно цепляясь руками с упорством маньяка, и вопить так, что кровь стыла в жилах.

— Любимый, мой любимый! — хрипло голосила она, заливаясь слезами. — Вы убили его! Вы его убили!

Казалось, она готова была выскочить из платья, да что там из платья, из кожи, и доползти, дотянуться до места, все еще влажно поблескивающего, чтобы притронуться к отполированной поверхности, все еще хранящим ускользающее тепло его тела.

Ее волосы перепутались, платье сползло с хрупких плеч, и даже грудь едва не вываливалась из глубокого выреза, но это не останавливало ее, и мужчины не могли никак с нею справиться, не могли укротить ее, словно взбесившегося зверя.

Казалось, этот вой и яростное сопротивление никогда не кончатся, но вдруг все прекратилось.

Алария ощутила, что удерживающие ее руки вдруг отпустили ее, и она, извиваясь, словно скользкая ящерица, поползла туда, в темноту, всхлипывая и завывая, пока у нее на пути не встали ноги Софии.

Черные щеголеватые сапожки на высоком каблучке нетерпеливо постукивали носком о пол, и на их глянцевой коже замершая Алария рассмотрела капли крови, а подошва оставляла на зеркальной поверхности красный след.

Алария, трясясь всем своим телом в бессильной злобе, медленно подняла красные от слез глаза, и встретилась взглядом с глазами Софии.

— Ну, — спокойно произнесла Леди София, безмятежно рассматривая раскрасневшееся лицо распростертой у ее ног девушки, — и к чему этот балаган?

— Ты убила его, — сквозь стиснутые зубы прорычала Алария, трясясь от бессильной злобы. Ее лицо побагровело, словно ее вот-вот хватит удар. — Ты убила его!

— Я не понимаю, — все так же безмятежно продолжила София, и в ее голосе послышалась нотка деликатного удивления, — вы сейчас хотите присоединиться к Берту?

Эти спокойные и тихие слова возымели прямо-таки волшебное действие, Алария тихо ахнула и лихорадочно ухватилась за полуобнаженную грудь, словно до нее вдруг дошло, чем ее выходка может для нее кончиться. Она словно попыталась спрятаться, скрыться, натягивая одежду и прячась под нею.

— Берт, — ахнула Алария, и ее глаза растерянно заметались.

Ситх-леди скользнула спокойным недобрым взглядом по замершим в растерянности гвардейцам и коротко кивнула головой, указывая на скорчившуюся у ее ног девушку. Солдаты словно ожили и тотчас же подхватили Аларию под руки, поднимая ее с пола.

На сей раз она не сопротивлялась и, неловко оправляя свое растрепанное платье, выглядела растерянной и напуганной.

Леди София молчала, некоторое время рассматривая покрасневшее от слез мокрое лицо девушки, ее растрепанные волосы, ее сжавшееся в комочек тело, худенькие вздрагивающие плечи.

— Прекратите это представление, — с ненавистью выдохнула ситх-леди. — Вы никого не обманете своими слезами.

— Вы ничего не знаете! — выкрикнула Алария, и по ее лицу вновь потекли слезы. — Ничего!

Вынырнувший из пропахшей кровью темноты Лорд Фрес так же презрительно и насмешливо смерил рыдающую Аларию взглядом, и его крепко сжатые губы разжались, выпустив одно только слово:

— Достаточно.

Ситхи неторопливо прошли мимо всхлипывающей девушки, и их шаги стихли, растворились в тишине коридора.

— Ничего вы не знаете, — прошептала Алария, содрогаясь от рвущих ее тельце рыданий, закрывая лицо ладонями и размазывая по горячим щекам слезы.

Чья-то крепкая рука вновь подхватила ее под локоть, отводя в сторону, заставляя покинуть это страшное место, и теперь Алария повиновалась без слов. Страх, выгнавший ее вон, заставивший ее бежать сквозь лабиринты переходов, ловко уворачиваясь от охраны, отступал, затихал, выходя с рыданиями и бессвязными выкриками, и чья-то настойчивая рука поднесла к ее дрожащим губам бокал с плещущейся красной жидкостью. Ее зубы тонко зацокали о край стеклянного бокала, сладковатая терпкая жидкость плеснулась в ее рот, Алария закашлялась, глотнув вина.

После второго глотка в голову ударил теплый поток опьянения, по плечам разлилось облегчение, Алария жадно ухватилась за бокал, осушая его до дна. Дрожь медленно покидала ее тело, и алый отблеск затухал в медленно гаснущих глазах.

Когда в глубине дворца вспыхнула яростная схватка, и драка, пульсируя, как огромное сильное сердце, расплескивая по лабиринтам дворцовых переходов Темную Силу, заставила вздрогнуть стены, Алария проснулась, сев торчком на своей смятой постели.

На миг, на краткий, на самый крошечный миг ей показалось, что она узнала…

… что она услышала Его присутствие…

… почувствовала его дыхание, наполненное мраком и ужасом, пронизывающим до костей…

… уловила его тяжелый, яростный взгляд, горящий в темноте…

… и почувствовала легкое прикосновение руки к своей щеке.

Ужас, запятнывая все кругом своими липкими прикосновениями, наполнял все закутки дворца, с ревом и шумом мощного водопада сшибался с яростным огнем ситхов Триумвирата, и все кругом тонуло в отчаянии и страхе, от которых, казалось, не было спасения.

Лихорадочно одеваясь, путаясь в одежде, не попадая руками в рукава, Алария натягивала платье на худенькое голое тельце, подвывая от страха, и в ее сонной голове смешивались безысходность, дурные предчувствия и тонкие воспоминания, полустертые, почти позабытые…

Он нарочно лишал ее памяти, оставив ей только самые драгоценные, самые красивые и сияющие крупицы, вспыхивающие алмазной крошкой в сером потоке песка.

"…ты любишь меня? Скажи, что любишь".

Ощущение прикосновения таяло, проходило вместе с забывающимся сном, но Аларию трясло, словно Он и в самом деле коснулся ее…

… ласковые прикосновения руки к щеке, отводящей кудрявые волосы от смущенного личика…

… нежные теплые прикосновения рук к ее обнаженным плечам и осторожные поцелуи — такие, какими они должны быть, когда двое влюблены…

… светлое свежее утро и шуршащая чистая постель, взбитые, как облака, простыни…

"…скажи, что любишь меня. Я хочу это слышать. Я хочу это знать".

Она не помнила всего; она не помнила и большинства из того, что связывало ее с тем, кого она называла Повелителем, и его лицо казалось ей выдуманным ею самой, сотканным из тысяч черт, которые она когда-либо видела в своей жизни.

Его темные волосы и темные глаза, пожалуй, были единственным, что она запомнила ясно, но и они таяли, растворялись при настойчивом прикосновении к памяти.

Он говорил, что любил.

Даже после оргий, после изматывающих тело извращенных безумных сексуальных игр, когда она кончала, растрепанная и истерзанная, затраханная до беспамятства, не соображающая, кто и в какой момент ее бытия жадно прижимается горячим ртом к ее губам, зажимая ее вопли — он говорил что любит.

Ей, содрогающейся от горячего развратного наслаждения, перемешанного с болью и беспомощностью, растянутой и выставленной на всеобщее обозрение — он говорил, что любит.

И после того, как ею жадно и жестко овладевали сразу трое, и она кричала, ощущая их напряженную плоть в себе, чувствуя, как их грубые руки лапают, хватают, мнут, тискают, сжимают, щипают ее тело всюду, всюду залазят своими грубыми пальцами — после всего этого он говорил, что любит.

Вся эта разнузданная вакханалия вдруг кончалась, и словно стирался из памяти задыхающийся крик, и жестокие руки, растягивающие ее колени пошире. Забывались, исчезали вонзающиеся в ее тело, доводящие ее до истерики рукояти сайберов, которые распаленные извращенцы использовали вместо секс-игрушек, растягивая и терзая оба ее отверстия одновременно.

Исчезало все — боль, пот, животный экстаз, крик, грубые мужские тела и их раскаленные члены, погружающиеся в ее задыхающееся горло, страшные руки, бесцеремонно проникающие с болью в ее тело, изуверски терзая его.

Она вдруг обнаруживала себя вновь и вновь в чистой белоснежной постели, и ночная темная потная грязь казалась ей ужасным сном.

А правда была вот она — спящий рядом в этих белых шуршащих облаках мужчина, чья теплая ладонь лежала на ее бедре.

"… ты любишь меня? Мне это нужно. Скажи, что ты меня любишь."

"Люблю…"

"Скажи, что принадлежишь только мне. Скажи, что никогда и никого не любила так, как любишь меня."

Его темные глаза смотрели на нее со страстью, с непонятной для нее одержимостью, и его рука прикасалась к ней осторожно, словно боясь разбить этот хрупкий светлый миг.

"Никогда и никого…"

"И ты сможешь умереть за меня?"

Его темные глаза смотрели требовательно и испытующе, и Алария смеялась, рассыпая по плечам волосы.

Смерть.

Какая малость.

"Это все? — смеялась она. — Это ведь такая малость из того, что я могу для тебя сделать."

"Тогда живи для меня."

И она снова смеялась, вспыхивая счастьем, зарываясь лицом в пахнущее свежестью белье.

Его Сила была самая ужасная из всех адептов Ордена Малакора, самая одержимая, беспощадная, самая безумная, налитая непроглядной густой тьмой. Она ужасала не своей мощью, а чудовищной, невероятной целеустремленностью и яростью таких высот, что казалось, если ее направить, она способна расколоть и планету.

Он был удивительно цельным, без надколов и надломов в душе; не было в нем тщеславия, как у Берта, жаждущего безмерного поклонения своей красоте.

Не было в нем безумия Малакора, ведущего его дорогой смерти к саморазрушению и в неизвестное неизведанное никуда.

Не было в нем и заносчивости чисса Дайтера, который посматривал на людей свысока, усмехаясь, возомнив себя умнее всех.

Он был словно отлит из самого прочного в мире металла, остр, как наконечник стрелы, и так же устремлен к своей никому невидимой, непонятной мечте.

В нем не было ни сожалений, ни мелких комплексов, колющих душу булавочными уколами. Для этого черного отшлифованного наконечника не существовало ничего вокруг, кроме его цели, и даже зловещий Малакор, угнетающий все живое одним только взглядом, не мог заставить его свернуть с выбранного им пути.

Этот разящий наконечник пробил бы насквозь Строга, не колеблясь и не раздумывая, наверняка, точно и безжалостно, без малейших сомнений, вздумай тот встать между ним и его целью.

Алария пыталась вспомнить его имя, но никак не могла этого сделать.

Отправив ее сюда, в сердце Империи, он поцелуями стер его из ее памяти, как и многое другое.

"Я люблю тебя…"

И вот сегодня, сейчас, вдруг ощутив присутствие Повелителя Ужаса во дворце, услышав страх, она вдруг вспомнила его имя.

Пробус.

Странное, словно выдуманное кем-то наспех и подаренное темноглазому упрямому человеку, твердо идущему своей дорогой.

Бокал Аларии вновь наполнился вином, кто-то накрыл ее дрожащие плечи толстой теплой тканью, и она, глотнув еще красной густой сладкой жидкости, вдруг ощутила, как замерзли ее босые ноги.

Чьи-то настойчивые руки увлекали ее подальше от места, где умер Берт, и Алария, давясь слезами и все чаще приникая губами к бокалу, покорно брела, перебирая в памяти осколки воспоминаний.

Иногда Пробус говорил о Вейдере с такой страстью, что сердце Аларии начинала покалывать ревность, и в ее затуманенной голове рождались мысли о том, что странная, одержимая любовь Пробуса к ней — это ничто иное, как соперничество с Императором, запоздалая месть. Призывая на голову Императора все мыслимые и немыслимые кары и проклятья, Пробус сквозь зубы ругался, вспоминал и молился на лаву Мустафара, не завершившую свое дело тогда, давно, в тот самый день, когда судьба надломилась и круто поменяла жизни многих.

Пробус призывал ее поглотить ненавистного ситха, а затем, словно одержимый, находил тело Аларии и любил ее, словно утверждая свою власть над нею и доказывая Вейдеру что-то…

… что он обладает его женщиной…

Его страсть всегда была одержимой и какой-то отстраненной, он наслаждался ею, рассматривая Аларию, как произведение искусства, и в его движениях не было резкости, не было даже намека на тот ужас, что творился под покровом ночи.

Пожалуй, это были те немногие минуты молчаливого счастья и умиротворения, когда его душа не пылала ненавистью и всесжигающим желанием смерти.

Мир останавливался и замирал, и наступал покой, такой хрустящий и ломкий, неверный, словно он уже взошел на свою вершину, добившись своей угнетающей цели, и, стоя на вершине мира, вдыхал обжигающий воздух такой желанной свободы.

Да, он был не свободен.

Каждый миг его бытия словно был пронизан этой несвободой и осознанием того, что он призван в этот мир для того, чтобы снова пройти тот путь, который ему однажды не удалось завершить.

Никто и ничто не посмели бы приказывать ему сделать это. Этот выбор он сделал сам, да он и родился с ним, наверное, с ним сделал первый вздох, осознал себя, неотделимым от этой поглощающей его разум идеи.

А после… после хоть снова черная пустоты небытия…

Но когда они оставались вдвоем с Аларией, и когда пахло свежестью и не было слышно ни звука войны — ни тяжелых шагов ассасинов и повелителей Ужаса, ни шелеста их тяжелых одежд и бряцания тяжелой брони, когда сайберы не рвали воздух своими алыми лезвиями, — тогда эта занимающая все его естество мысль о мести отступала и тонкая, робкая любовь пробивалась, словно слабый росток сквозь камни.

Странно; странно.

Алария думала, что он не умеет любить, но она ошибалась.

Никто в целом мире не мог так одержимо и так верно пылать этим чувством, как он.

Но стоило ему сойти с чистого ложа и облачиться в старинные доспехи, как тень кровавого безумия зажигалась в его глазах, и вместе со шлемом он надевал лицо убийцы, одержимого только жаждой мести и кровью.

Вспыхивали алым его глаза, наливаясь гневом, и Алария сбивалась в комок, молясь, чтобы он не видел ее, чтобы не смотрел так страшно, и чтобы его мысли, наполненные кровавыми мечтами, не касались ее.

Ведь вместе с этим мыслями в нем зажигалось и то самое страстное пламя, которое воспламеняло всех, перепрыгивая с разума на разум, и которое потом, ночью, выходило из истерзанных душ криками и стонами и самой разнузданнейшей оргией.

Но даже все это не в состоянии было погасить пожара, мучающего Пробуса, и он сгорал на костре своей ненависти дальше, без остатка, заражая своей ненавистью, страданиями и страстью остальных…

И Аларии, оставшейся одной в ее остывающих белых облаках, оставалось только плакать, чувствуя, как ее душу наполняет предчувствие неминуемой беды, неизбежная обреченность и пустота, наваливающаяся и завоевывающая все больше места в ее маленькой, еле теплящейся душе.

В мире много историй; счастливых, трагичных и обычных, серых, ничем не примечательных. Все они звучат по-разному, и разные мелодии наполняет их любовь.

И ее счастливая история была рассказана кем-то уже давным-давно, а эта, начавшаяся, обязательно кончится ужасно, несмотря на то, что Алария чувствовала к этому страшному и чудовищно жестокому человеку сильное чувство, в сравнении с которым ее полудетская давняя влюбленность в Энакина Скайуокера ни шла ни в какое сравнение.

Но нет, нет, не думать об этом, даже не думать об этом…

Он захотел, чтобы Алария выманила Императора в академию, где фанатики Малакора растерзали бы его.

Целуя ее на прощание, он заклинал ее только об одном — Вейдер должен был явиться в академию.

Пробус знал, что Малакору эта затея едва ли понравится — вот так, дерзко и нахально, дразнить Императора. Малакор уж точно не пришел бы в восторг от того, что имперские войска разоряют его гнездо.

И Аларию, послушавшуюся Пробуса и поддержавшую эту опасную игру, выманившую Триумвират из его логова, наверняка ждало бы суровое наказание — пара-тройка ужасных изощренных казней, в которых Малакор был умел и искушен.

— Но всего этого не будет, — шептал Пробус, стискивая ее дрожащее в ужасе тело, и его одержимые глаза вспыхивали алыми отблесками над ее плечом. — Я уже увез один клон подальше и спрятал его там, на Ориконе. Упроси Вейдера прийти и уничтожить все твои тела, принадлежащие Малакору… и ты будешь свободна.

Алария знала, что Вейдер убьет ее. Рано или поздно, но его рука вновь сожмется на ее горле, и на этот раз он не остановится, как тогда, на Мустафаре, он доведет свое дело до конца. Слишком многое теперь разделяет их, и в череде этих бесконечных барьеров и преград стал еще один — ненависть. Теперь он ненавидел ее. Ненавидел за то, что у нее оказался второй шанс, и она, воспользовавшись им, стала другой, предав саму себя.

То, за что он казнил себя долгие двадцать пять лет, он не простил и ей.

И когда его металлическая рука завершит начатое двадцать пять лет назад и Алария умрет в очередной раз, у нее будет только один шанс вернуться.

Только один шанс.

Это обещал ей Пробус.

И она согласилась на это.

Она согласилась умереть для него еще раз, какой бы жуткой ее смерть ни была.

Нужно было только собрать и доставить с Орикона армию.

Но они не успели.

Алария не успела дать знака, Триумвират следил за каждым ее шагом, и Леди София, недобро ухмыляясь, глядя, как мается девушка, изолированная ото всех, ходила кругами, словно хищник вокруг загнанной на узкий уступ жертвы, высматривая возможного тайного посланника, шпиона, в содействии с которым Вейдер подозревал Аларию.

Но посредник оказался слишком умным, осторожным или трусливым, что, впрочем, не отменяло его хитрости.

Он не явился.

Не было ни единого подозрительного, лишнего лица, которое вызвало бы подозрения у Леди Софии, разглядывающей всех, кто приближался к дверям, за которыми долгие часы ожидания томилась Алария, словно привязанный ягненок при охоте на тигра.

… Алария, зажав в руке порядком опустевшую бутылку вина, пошатываясь, брела по коридорам дворца, и никто ее не останавливал, не задерживал, да и, казалось, не обращал внимания.

К чему лишнее подтверждение того, что и так ясно — с нее круглыми сутками не сводят глаз, и каждый гвардеец, каждый солдат из охранки под руководством Люка Скайуокера следит за всеми ее передвижениями?

Алария глотнула еще разок из горлышка, и злость накатилась на нее.

— Что-о-о, — пьяно выкрикнула она, кривя мокрые красные губы и утирая лицо тыльной стороной руки, — бои-и-итесь?

Ее разбитной, хриплый крик на миг приковал к себе внимание — из-за угла выглянул гвардеец, выдав свое незримое присутствие, но тотчас спрятался обратно, удостоверившись, что в темноте пронизанного ночным тонким светом коридора, расчерченного ажурными тенями, Алария буянит в одиночестве.

— Бои-и-итесь, — прошипела Алария, нелепо пошатываясь и ухмыляясь. — Бойтесь меня, бойтесь…

Она глотнула еще, и красная жидкость потекла из угла ее рта по шее, на грудь, Алария сморщилась, неловко отирая рукой мокрую кожу и закашлялась, поперхнувшись, обдавая все кругом красными брызгами.

— Вы все ничтожества, — яростно выпалила она, прокашлявшись, и взмахнув так, что вино плеснулось из бутылки красной лужицей. — Вы все прячетесь и боитесь! А я не боюсь ничего… Я сильнее вас всех! Когда-то меня звали королевой Амидалой, а затем я была сенатором! А сейчас — она обвела нетрезвым взглядом молчаливо выслушивающий ее коридор, — я Повелитель Ужаса! Вы не представляете, какая мощь заключена в моем теле, как я могу отомстить… как я могу отомстить…

Ей ответила абсолютная тишина. Ее хвастливые слова, отразившись от стен, эхом порхнули по длинному переходу и смолкли, растворившись, и она вновь осталась наедине с темнотой.

Алария пошатнулась, и, чтобы не упасть, ухватилась рукой за стену. Ее мутило, слюни вязкой массой наполняли рот.

Ей казалось, что темная тишина наблюдает за ней жадными глазами и дышит тяжелым хриплым дыханием в ее затылок, но ее замутненные глаза не могли отыскать никого в густых ночных тенях.

Однако, чувство опасности кольнуло где-то в глубине души, и она, насколько это было возможно, поспешила к себе, шлепая босыми ногами по холодному полу и бормоча какие-то проклятья и угрозы, заметая пол длинным платьем, и не слыша, как некто, перебегая от одной тени к другой, преследует ее в темноте и тишине, словно вор или разбойник, словно хищник, выслеживающий свою жертву.

Двери в ее покои были открыты; впрочем, нужды запирать их не было — кто бы осмелился войти в комнаты охраняемой Императором женщины?

Алария, уронив у порога бутылку, с грохотом запнувшись обо что-то, упала на ковер и подняться уже не смогла. В ее голове раскачивался мир, наполненный страхом и мертвым накатывающим безразличием, и потому чьи-то крепкие руки, ухватившие и перевернувшие ее бесчувственное тело, она восприняла как нечто непонятное, какую-то стихийную силу, мягкие толчки стремительного потока, уносящего ее в небытие.

— Моя красавица, вот ты и попалась мне, — шептал в темноте гнусный, захлебывающийся похотливый голос. — Достаточно же ты издевалась надо мной, красавица…

Алария попыталась поднять голову и открыть глаза, чтобы рассмотреть мужчину, лапающего ее. От его грубых тычков, от рук, поднимающих ее тоненькое тело и задирающих ее юбки, обнажающих ее ноги и живот, растаскивающих грубо колени, ее возило по полу, словно она была неживой, оброненной кем-то куклой.

— Пошел вон, мерзавец, — заплетающимся языком пробормотала она, но короткая сильная пощечина откинула ее бледное лицо, отвернуло его от насильника, и жестокая рука, добравшись до обнаженного тела, больно впилась между ее ног, щипая за нежную чувствительную кожу.

— Замолчи, дура, — прошипел негодяй, и его жесткая ладонь накрыла ее рот, намертво зажимая каждое слово, готовое вырваться из губ Аларии. Зашуршала одежда, звонко брякнули какие-то пряжки, освобождающие ремни, и тяжелая туша навалилась на распростертое тело девушки.

Она практически ничего не чувствовала, но в ее мозгу тотчас всплыло понимание того, что сейчас произойдет.

Из глаз ее брызнули слезы, и под жесткой ладонью, стискивающей ее лицо, взорвался крик. Ее ладони хлестали лицо, склоненную над нею голову пыхтящего насильника, овладевающего ее телом, но лишь в ее воспаленном, воспламенившемся воображении. На самом деле ее слабые руки лишь слегка коснулись, шлепнули по его голове, поранившись о корону из небольших рожек, и задыхающийся, трясущийся от похоти Аугрусс жестоко сломил и эту вялую попытку к сопротивлению, зажав еле дрыгающиеся руки.

— Мне, — шептал Аугрусс, дергаясь на безвольном тонком теле поломанной женщины, — Владыка обещал тебя мне…

* * *

Леди София ворвалась в свои лаборатории как смерч, с отвращением срывая с плеч накидку с длинными рукавами, пропитанными кровью.

Если бы не следующий за нею по пятам Фрес, она бы сорвала со своего тела всю окровавленную одежду еще на пороге, расшвыряв ее по полу, и забралась бы в ванну, оттирая и смывая пропитавшую ее тело кровь.

Но мужчина безмолвной тенью прошел за нею и сам опустил защитный экран на террариум с заметавшейся ящерицей, позволяя себе слушать охватившие женщину эмоции.

— Браво, миледи, — произнес Инквизитор, и его серые глаза сверкнули страшно и ярко. — Отличный удар, отличный.

Он нарочно повторил свою похвалу, на которую София не отреагировала там, стоя над телом убитого ею Повелителя Ужаса, чтобы еще раз насладиться бурей ярости, сжигающей все на своем пути, поднимающейся и закипающей в душе Софии при воспоминании об убийстве.

— Который из них? — холодно поинтересовалась София, потирая руки безотчетным движением. Лорд Фрес проследил за этим судорожным, мучительным движением и чуть улыбнулся, его ноздри чуть дрогнули, словно он принюхивался к какому-то невыразимо приятному аромату. — Какой вы выделяете особо?

— В сердце, — со страстью произнес он. — В сердце. Чистая работа. Женщина, наносящая такой прекрасный, точный и безжалостный удар в сердце — это прекрасно и ужасно символично, Сила вас подери. Браво.

— Благодарю, — холодно произнесла София, склоняя черноволосую голову. — А теперь могла бы я остаться одна? Мне необходимо привести себя в порядок.

Инквизитор вновь глянул на мучительно сцепленные руки женщины, и глаза его засмеялись, но то был страшный смех.

— Да, конечно, — произнес он, чуть поклонившись почтительно. — Я оставлю вас ненадолго. Но вам следует поторопиться, если вы хотите успеть.

— Успеть куда?

Брови Инквизитора удивленно взлетели вверх, на его лице выписалось вежливое изумление, слово Леди София ляпнула несусветную глупость.

— Кажется, вы предлагали мне свою помощь при решении… ммм… некоторых проблем. Так вот, я решил прибегнуть к ней. Я хотел бы с вами посетить академию Малакора еще разок и поискать там еще одного спрятавшегося Повелителя Ужаса. Его нужно изловить, и, боюсь, нашим солдатам эта миссия не по зубам. У вас получается разделываться с ними удачнее, чем у меня. Или вы уже передумали?

София еще ниже склонила черноволосую голову, скрывая свое лицо от Инквизитора, и ответила — тихо, но твердо:

— Хорошо. Я буду готова. Я буду сопровождать вас.

* * *

Основной удар по Орикону должен был нанести Император лично.

Флагман "Затмение" под командованием Лоры Фетт, кое-как оправившейся после встречи с Повелителем Ужаса, с Дартом Вейдером на борту выдвинулся к планете, притаившей в своих глубинах военную мощь некроманта, и СИД-истребители расчерчивали космос, несясь впереди стрел ИЗР-ов, сопровождающих флагман к месту предстоящего сражения.

В общем-то, эта операция была не сложна; предстояло зачистить всю орбиту планеты от возможных транспортных средств, какими располагал Орден, и нанести удар по имеющемуся флоту — по тому самому, который потрепал оборону Аугрусса.

О целесообразности наземной операции можно было подумать только после разведки. Что касается Императора, то Дарт Вейдер склонялся к тому, чтобы просто-напросто выжечь базы армии Малакора, выстрелив по ним из суперлазерной пушки, уменьшив мощность выстрела до минимальной.

Но даже в этом случае существовала угроза того, что планета просто-напросто взорвется, и это решение еще обсуждалось.

Лорд Фрес взял на себя командование операцией в академии.

Почему именно он?

На этот вопрос был целый ряд ответов.

Во-первых, длинный нос Инквизитора чуял какой-то подвох.

Тень какой-то непонятной угрозы, опасности витала над этим странным местом, над грудой этих камней, затерянных в серой бесконечной пустыне.

Но сколько бы он ни всматривался в Силу, она не открывала ему своих секретов и тайн, мутной темной пеленой скрывая предстоящие события, словно желая проверить ситхов на прочность.

Император тоже молчал относительно своих видений; вероятно, он видел больше, но тоже не все, и то, что он видел, так же не нравилось ему, а кроме того… у Вейдера, кажется, были какие-то свои планы, которыми он не спешил делиться даже с Триумвиратом.

Академия ждала именно его — Инквизитора, жаждала именно его смерти и его души, и ситхи сходились во мнении, что она не должна была получить то, чего так желала.

Во-вторых, несмотря на все предостережения, несмотря на смердящий запах опасности и страха, Фреса тянуло туда, так, словно там оставалось незаконченное дело — и закончить его должен был именно он сам.

Его не оставляло ощущение, что он что-то упустил, что-то важное, начал, но не завершил, и эта колючая, как песчинка в глазу, мысль царапала и тревожила его, заставляя снова и снова возвращаться к себе и попытаться убрать ее, исправить.

А еще…

Глубоко-глубоко на дне этих пугающих и тревожных видений, Инквизитор раз за разом рассматривал пылающий пожар, поглощающий его, манящий, обещающий множество соблазнов, и Лорд Фрес не мог не поддаться искушению пойти и узнать, что же там такое.

И София тоже была в этих его видениях, и ее оранжевый невероятный клинок раз за разом отражал удары, метящие ему в спину…

Ожидая высадки на отполированную дыханием двигателей площадку, Лорд Фрес искоса поглядывал на спокойный точеный профиль ситх-леди.

Ради вылазки с Инквизитором она оставила свои научные работы, и останки Берта были надежно законсервированы в крио-камере.

Ее роскошный алый наряд, так похожий на одеяние Инквизитора, вновь сменили какие-то унылые серые тряпки, штаны, тупоносые сапоги и теплая туника, так похожие на одежды мужчин-джедаев, с той лишь разницей, что поверх нижней рубашки, сотканной из серой тонкой шерсти, вместо положенного джедаям таббарда тело Софии стягивал жесткий черный корсет — надо полагать, с броней, подумал с усмешкой Инквизитор, — поверх которого, немного осев на бедра, был застегнут пояс с сайбером.

София заметила внимание Фреса к своей персоне, его взгляд, осматривающий ее приподнятую корсетом грудь и обтянутые брюками бедра, и поплотнее запахнулась в длинный плотный плащ, скрывая от его любопытного взора свою фигуру.

Инквизитор в который раз усмехнулся и отвел взгляд, рассматривая теперь готовящихся к десантированию штурмовиков.

Академия подействовала на Софию тотчас же, как только ее ноги ступили на двор, заметенный сухими здешним ветрами. Злобное дыхание пустыни трепало, рвало одежду Инквизитора, перемешивая черный и алый цвета, делая его похожим на неряшливый чадящий огонь, и София, подняв голову, с толикой страха взглянула вверх, в серое небо, в котором терялись древние башни.

— Чувствуете? — спросил Фрес, хотя вопросы были излишни. Он ощутил, он почувствовал, как в сердце женщины проник страх, так же ясно, как если бы это произошло с ним.

— Да, — благоговея, перед необъяснимой и жуткой мощью, прошептала София.

Штурмовики привычно рассредотачивались по объекту, и Инквизитор, в последний раз взглянув на небо над академией так, словно существовала вероятность не увидеть его больше, снова заглянул в лицо женщины.

— Вы готовы? — спросил он, и она лишь коротко кивнула головой.

— Вполне.

Фрес, обернувшись к солдатам, ожидающим его приказа, поднял руку и чуть махнул, дав знак к наступлению.

— Вперед.

Древние переходы вновь наполнились светом и шумом, топотом ног и краткими приказами, солдаты бежали впереди ситхов, проверяя каждый уголок.

Мрак отступал, и шаги Фреса и Софии гремели эхом в каменном чреве.

На месте, где Виро ранила Повелителя Ужаса и где ассасины всеобщими усилиями отодвигали пирамиду, раскрывая вход в подземелье, им пришлось ненадолго задержаться, пока инженеры смогут открыт им поход.

Но эта заминка длилась совсем недолго; из подземелья пахнуло лютой стужей, так, словно и там производились какие-то опыты и располагалось какое-то замораживающее устройство, и Лорд Фрес, свысока глядя на раскрывающееся перед ним темное пространство, лишь вновь махнул рукой, жестом посылая вниз солдат.

— Уничтожать любого, кто встанет на пути, — холодно велел он. — Без разбора.

Дарт Вейдер, вероятно, хотел бы лично встретиться с очередным адептом этого странного Ордена, но Лорду Фресу надоели эти небезопасные игры. Он отдавал должное смелости и дерзости Императора, отваживающегося принимать врагов в сердце своей Империи, но риск должен быть разумным, считал Инквизитор.

А потому он принял решение и взял на себя смелость отдать приказ об уничтожении Повелителя Ужаса. В идеале он желал бы встретить негодяя сам — и убить его с предельной жестокостью, если повезет.

Возможно, он хотел, сам того не осознавая, снова ощутить ледяное дыхание ужаса на своей коже, встретиться с той силой, которая раскаленными иглами впивается в разум, лишая воли, оставляя лишь самые низменные инстинкты… встретиться с этой силой и победить ее.

Снова.

Дорога в сердце подземелий словно сама ложилась ему под ноги, и, чувствуя возбуждение, лихорадочное и нетерпеливое, охватывающее все его тело, поглощающее все его существо, до кончиков пальцев, которые начали привычно покалывать, прося прикосновений рукояти сайбера.

Он уже ощущал, что где-то совсем близко пульсацию чужой страшной жадной Силы, тянущей к нему свои мертвенные щупальца, и его рука привычно откинула плащ, пальцы как бы невзначай погладили оружие.

— Кажется, мы ловим самую крупную рыбу, — пробормотал Инквизитор, ускоряя шаг, и маленькая Леди София, не поспевая за ним, перешла почти на бег.

Штурмовики, обгоняя ситхов, стремительно шагающих по подземелью, белыми поблескивающими призраками пробегали мимо и исчезали за поворотом, откуда нестерпимо дышало холодом, и бой, расцветив тьму, навалился тут же, сразу, мгновенно, вспышками и яростным лаем выстрелов, гудением и взвизгиванием дрожащих лучей, криками ярости и строгими короткими приказами.

Откуда-то сверху прогремел крик — несколько голосов, слившихся воедино, спешащих, обгоняющих друг друга, дрожащих от ярости, от ненависти, от упрятанного страха, от обреченности:

— Ситхи!!!

И дыхание боя рвануло одежды двоих людей, чьего появления ожидали и страшились с такой страстью.

Два алых луча, прорезав тьму, вырвались на свободу, и с первым же шагом в зал Лорд Фрес, крутя оружие в руках, образовав практически непроницаемый алый дрожащий купол, отгораживающий его и следующую за ним Софию, отбил направленные на них выстрелы, с визгом разорвавшиеся небольшими взрывами и разлетевшиеся в разные стороны.

София на бегу активировала оранжевый луч, и они с размаха врубились в черную шевелящуюся массу, круша и разрывая яростно вибрирующим оружием пыльные тела.

Зал, куда вывело их чутье Инквизитора, был просто набит ассасинами, он шевелился их многочисленными черными телами, они, словно муравьи, были повсюду — на опоясывающих зал галереях, на большой террассе посередине зала, вылезали из переходов и изо всех темных углов и щелей. Штурмовики расстреливали их десятками и наступали, скользя и спотыкаясь об ихмертвые тела, и сайберы ассасинов раскидывали взвизгивающие выстрелы императорской гвардии сотнями, как фейерверки.

В навалившемся на нее бое София едва ли могла ориентироваться. Единственное, что ей удалось сделать — это закрепиться за спиной Лорда Фреса и просто отбивать направленные на нее атаки, яростно, остервенело, сцепив зубы.

Смерть оказалась близка как никогда, она смотрела в лицо, дышала своим поганым дыханием, прикасалась своими холодными мертвыми руками, словно оценивая, ощупывая, и София в панике поняла, а какова же она на самом деле — так желаемая ею ранее черная пустота.

Она была ужасна; она не манила к себе, как прежде, не пела ласковую колыбельную. Она прекратила притворяться. Она затягивала словно жадные зыбучие пески, она преследовала и хватала, она разевала зубастую страшную пасть, и ее клацающие, рвущиеся к горлу зубы грызли воздух в опасной близости…

Она была страшна.

И все существо Софии взбунтовалось, ощутив себя вдруг словно затягиваемым в эту воронку, куда с шумом неизбежно обрушивается водоворот песка, увлекая ее за собой.

Нет, нет, только не смерть! Нет!

Проклятый Инквизитор!

Ненавистный садист, пропади ты пропадом со своими изуверскими уроками!

Это ведь очередной урок от тебя, да ведь!?

И от ярости глаза Софии разгорались так, что пылали ярче гудящих сайберов, и она оплетала Силой свое оружие, расшвыривая ударами наступающих так, будто они были легкими щепками под ударами топора лесоруба.

— Ненавижу, — рычала она взахлеб, уже не понимая, на кого направлена ее ярость — на ее безжалостного циничного учителя или на наступающее бескрайнее море врагов, чьи наплывающие, возникающие снова и снова черные тела просто доводили ее до исступления, отгоняя на периферию сознания подкатившее было отчаяние.

Ситхи прорубились, прогрызлись в самое сердце зала, и озверевший Фрес, вкинув руку, послал Толчок Силы такой несокрушимой мощи и ярости, что попавшие под него ассасины подлетали, словно кегли, и, падая на пол, замолкали навсегда, переломанные и разбившиеся. В этот коридор, пробитый им в море врагов, тотчас хлынул белый поток штурмовиков, стреляя и разбивая ряды защитников академии изнутри их строя, и атака растерзала, разбила, разредила черное полотно их построения.

— Туда, — скомандовал Инквизитор коротко, кивнув на террасу посередине зала. В отличие от Софии, он успел еще и сориентироваться в этом аду, понять, где тот, кто им нужен, и даже расчистить им путь наверх, к вожделенной цели.

Прикрываемые штурмовиками, отмахиваясь от единичных нападений этих призрачных защитников, ситхи бежали по лестнице наверх, преодолевая пролет за пролетом, к огораживающей площадку балюстраде, к жадно зовущему их сгустку темной Силы, пульсирующему животной ненавистью и всепоглощающим желанием убить, и София заметила, как на бегу Инквизитор терзает, рвет застежки своего плаща, освобождаясь от его мягких тяжелых крыльев.

Чтобы ничто не мешало.

Не сковывало движений.

Содрав с себя плащ, он запустил его куда-то вперед, мимо ожидающего его золотолицего монстра, неподвижно стоящего на вершине, куда с таким рвением и страстью восходил лорд Фрес.

Тот, за кем они пришли, тот, кого называли Повелителем Ужаса и кого с такой ненавистью вспомнил перед своей смертью Берт, назвав Пробусом, был высок, широк в плечах, его тело укрывали темные фиолетово-черные одежды, лицо было скрыто за привычной уже золотой маской. Его алый клинок гудел, чуть приподнятый вверх, и подрагивал, словно в страшной злобе, ожидая атаки Инквизитора.

Лорд Фрес нанес в темноту, в шевелящиеся дымные щупальца Силы, обвивающиеся своего хозяина, сокрушительный по своей мощи и неимоверный по своей тяжести и ярости удар, и его сайбер встретился с таким же тяжеловесным и непобедимым, страстным ударом. Молнии Силы двух соперников, оплетающие их оружие, сшиблись и растрескались, взрываясь, противоборствуя и сплетаясь, и пара ситхов, сцепившись страшно и яростно, словно два железных тяжелых шара покатились по каменному полу, мелькая алыми вспышками, одевая темноту в прозрачный красный туман.

Такого ужаса София еще ни разу не видела; она ни разу не видела, как Инквизитор дерется всерьез, и зрелище потрясло ее до глубины души, до ступора, до благоговейного ужаса, от которого вдруг захотелось сжаться в комок и забиться под широкие перила на балюстраде, укрывшись от этого жестокого, страшного и слишком громкого мира.

Техника боя Повелителя Ужаса была страшной, грубой и рваной, без замахов, без плавных переходов, без игры и притворства, прямой и четкой, такой, словно он всеми путями, любыми способами рвался к глотке противника, жаждая отведать его крови, впиться клыками и вырвать кусок мяса, перегрызть тонкие хрящи, перекусить кости и отломить, оторвать голову.

И элегантному Инквизитору можно было бы только поучиться целеустремленности и накалу страсти в этой беспощадной и жуткой рубке.

Но он не стал.

Он уже умел.

Оскалившись точно так же, вмиг отбросив красоту и плавность движений, став грубым, резким и жестким, Инквизитор стал отражением своего соперника, зеркальным близнецом, таким же уродливым и беспощадным. Навалившись, придвинувшись как можно ближе, сократив дистанцию до минимума, подтягивая врага к себе, вожделея его горящими безумными глазами, так же маниакально и фанатично желая его крови и смерти, он прорубал, выгрызал, вырезал себе дорогу своим алым оружием к телу врага, и, казалось, его лицо все ближе и ближе придвигалось к укрытому черными тканями горлу Повелителя Ужаса, чтобы люто и намертво вцепиться в него зубами.

Выстрелы и вопли привлекли внимание Софии, и она, словно в полусне, обернувшись к лестнице, увидела какие-то неповоротливо, медленно взбирающиеся к ним, наверх, черные тени, размахивающие сайберами. Мир замедлился, почти встал; даже сама София вдруг стала медленной-медленной, неповоротливой, ее пальцы, нащупывающие застежку плаща, были медленны, и лишь дерущаяся пара ситхов двигалась быстро, очень быстро, невероятно быстро и яростно.

Рванув плащ, София откинула его и одним мощным ударом Силы, который она успела выкинуть в самый последний момент — занесенный над нею гудящий луч лишь чуть мазнул воздух над ее головой, — вышибла защитников академии с лестницы, раскидав их как кегли. Вертясь волчком, отбивая выстрелы, она вдруг догнала дерущихся, и медленный мир вдруг выпустил ее из своих вязких объятий.

Вот зачем он ее с собой взял.

Впрочем, он говорил об этом с самого начала.

"Если вы будете прикрывать мне спину, вдруг вы захотите умереть?"

Мужчины, все больше отдаляясь от лестницы, рубились страшно и яростно, разгоняя яростно гудящий воздух мельканием алых и черно-фиолетовых одежд.

Разумеется, он не подпустил бы ее к Повелителю Ужаса и не позволил бы с ним драться. Это блюдо он берег для себя, им он хотел насытить жажду своей мести,

Но устранять помехи и никому не позволять к себе приближаться, покуда он проверяет, а так ли крепки кости у Повелителей Ужаса — это запросто.

И она с удвоенным пылом налетела на ассасинов, спешащих на помощь к своему Повелителю в золотом шлеме, скрывающем его лицо.

Золотолиций был силен; он дрался так, словно прошел обучение у хорошего, самого лучшего учителя; словно он уже однажды выдерживал самые тяжелые удары в галактике, какие только можно нанести, и вышел из этой схватки победителем. Дрался яростно и страшно, безмолвно, так, словно ничто не сковывало его движений, словно не было недавнего ранения, сбившего его с ног, хотя под его одеждой обострившееся обоняние Инквизитора ощущало открывшуюся и кровоточащую рану, напитывающую грубые одежды утекающей жизнью.

Это ранение, эта боль и запах крови, казалось, только придавали ему сил, разжигали ненависть и ярость, и он усиливал натиск с каждым вздохом, с каждым ударом пульса, с каждым болевым ощущением, мчащимся по нервам в мозг.

Удары Фреса были сильны и быстры, но и за мельканием инквизиторского сайбера Повелитель Ужаса тоже поспевал, хотя эта скорость, вероятно, давалось ему с трудом. Противники были примерно равны, но кое-какое преимущество у Инквизитора все же было: его опыт.

Тот, кто теперь красиво и грациозно присаживался изредка на императорский трон, изящно откидывая алый шелковый шлейф, был все же удачливым наемным убийцей еще совсем недавно, и руки, теперь затянутые в алые высокие шелковые манжеты, еще недавно носили грубые перчатки и слишком хорошо помнили, как это — убивать много, очень много…

И среди противников Лорда Фреса слабых и ничтожных не было…

Эта незамысловатая формула легко легла в разум, прячущийся за золотой маской.

Силой Инквизитора было не одолеть; слишком умел, слишком привычен к бою и слишком одержим идеей мести.

Пожалуй, последнее обстоятельство было даже основным. Лорд Фрес так жадно жаждал смерти Повелителя, что тот своими неживыми черными провалами-глазами на золотом лице рассмотрел какую-то тонкую, но прочную связь между Инквизитором и Лорой Фетт.

Себе дороже связываться с тем, кто тридцать лет оставался невредим, выполняя самые страшные и трудные императорские приказы, и Повелитель Ужаса решил отступить.

Возможно, он просто не хотел драться.

Возможно, у него не было на это времени.

Или, скорее всего, это были просто не те люди, которых он хотел повстречать здесь, не те, на которых он пожелал бы израсходовать свою силу, свою страсть, свою жизнь.

Он глубоко и шумно вздохнул, впервые издав какой-то живой звук за весь поединок, выказав, что под темной броней и непроницаемым золотым лицом прячется живой человек, и на террасу опустился ужас, густой, всепоглощающий и живой, настолько могучий, жгучий, сдирающий с щек кожу, что Инквизитор оступился, прервав свою короткую страшную атаку, и отскочил в сторону, словно наткнувшись на непробиваемую стену, и замер, сверкая глазами, полными страха, а Леди София упала на колени, уронив сайбер и зажав голов руками, крича и не слыша своего голоса.

И черное море ассасинов схлынуло, и люди бежали прочь — черные фигуры вперемежку с белыми, — поглощенные, уничтоженные этим жутким, тоскливым, безысходным страхом, который пронизал, казалось, все…

Софии казалось, что время вдруг повернулось вспять. Что Сила ушла, утекла сквозь пальцы и оставила ее один на один с жестоким миром и за спиной ее слышится тяжелое дыхание Дарта Акса.

"Он мертв, он умер!" — в панике повторяла София, трясясь от животного ужаса, с которым совладать была не в силах, пытаясь обуздать эмоции доводами разума, но это не помогало.

Эти шаги она узнала бы из тысячи, этот силуэт, словно затянутый в хитиновый страшный костюм, и взгляд.

Дарт Акс, восстав из ее воспоминаний, из ее кошмарных снов, из ушедшего навсегда прошлого, надвигался на нее, и адская усмешка на его красных, искривленных нервным тиком губах не предвещала ничего, кроме унижения, боли, и безумия.

— Нет, не касайся меня! — взвыла София, подскочив и отступив, оставив лежать сайбер на полу. В этот момент она была не ситх-леди, и не имперским советом, и не одна из Триумвирата. Это была испуганная девчонка, которой показали целый набор тошнотворных инструментов, которые сейчас разорвут и растерзают на куски ее живое тело.

Неотвратимость и обреченность.

Вот что дарил Пробус, этот молчаливый Повелитель Ужаса, своим жертвам.

Все самое страшное, говорили его пустые глаза, все самое ужасное, о чем ты и подумать боишься, свершится с тобой все равно…

Незаметно, неотвратимо, бесшумно он приблизился к Леди Софии, держась подальше от Инквизитора, чей ужас мог продиктовать ему напасть на любого, кто подойдет чересчур близко, и его черная рука, затянутая в чешуйчатую перчатку, казалось, обласкала ее искаженное тошнотворным ужасом лицо с выкатившимися глазами.

Пальцы медленно двигались в воздухе в паре сантиметров от ее подрагивающего лба, и пустые глаза безразлично смотрели в ее глаза — слепые от переживаемого кошмара.

— Ты все еще боишься его, — прошептал он глухо. — Все еще помнишь и боишься…

— Не тронь ее, падаль, — зашипел Фрес, по бледному лицу которого градом катился холодный липкий пот, и который переживал какое-то свое видение, тошнотворное настолько, что ситх припал на одно колено, словно жесточайшая боль терзала его тело, и дрожал мелкой дрожью при каждой попытке подняться, словно с него заживо спустили кожу. Его рука настырно удерживала сайбер, алые лучи которого все еще воинственно смотрели в разные стороны, и, кажется, ситх уговаривал себя, что его наваждение, его потери, его боль и кровавые картинки, рисующиеся в мозгу — это всего лишь бред, видения, вызванные воздействием Пробуса. — Не смей касаться ее, падаль! Сопротивляйся ему, Ирис!

Перед глазами Софии вставали образы прошедших дней; жуткий бой Вейдера с Аксом и ее предстоящий выбор — влить ли себе Силу, или же бежать…

И если влить, то придется драться; встать с сайбером против одного из ситхов, против которых у нее ни малейшего шанса.

А если не влить… что ж, шансов еще меньше.

Тогда ее ждет смерть.

Тошнотворная, больная и долгая, целая вечность смерти и боли, такой боли, словно тебя неторопливо пережевывают и перемалывают каждую твою косточку, такой боли, которую она прочувствует каждым своим угасающим нервным окончанием…

И Дарт Акса все ближе…

Возможно, в своих изуверских играх он просто запустит свою руку в ее тело, и вырвет все ее внутренности, вывернув ее наружу как вещь, заставив харкать кровью и разорвав ткани на бесформенные ошметки…

Таково было ее будущее в этих жутких видениях.

София с рычанием поднырнула под протянутую к ней руку, добираясь до сайбера, и оранжевое пламя осветило ее перекошенное от ужаса и решимости лицо.

— Я ненавижу тебя больше, чем боюсь! — прорычала она, сверкая красными от ужаса и слез глазами, замахнувшись сайбером, но ее удар пришелся в пустоту.

Повелитель Ужаса, одурманив ее разум, просто сбежал легко по ступеням лестницы, и Инквизитор, ужас которого стал не таким всепоглощающим, нашел в себе силы подняться и ринуться вслед за убегающим Пробусом.

Но это было еще не все.

Едва золотолиций прекратил свое воздействие на разумы людей, как ассасины вновь окружили его, повылезав из каждой щели, из каждого уголка, где отсиживались до этого, вопя от страха.

— Выпустите ящериц, — глухо велел Пробус, не сбавляя шага. Он слышал, что Инквизитор спешит за ним, и если догонит… второй раз ускользнуть от его разящего меча не удастся. — И взорвите плотину. Утопить этих двоих, к мертвым джедаям…

Позади него вновь разгорелась драка, ситхи, пришедшие в себя, с остервенением прорубали себе путь к ускользающей цели, и Пробус перешел на бег, задыхаясь. Поединок с Инквизитором вымотал его больше, чем это могло показаться, и Сила его, так щедро потраченная на сильнейшее воздействие, чтобы переломать сознание ситхов, утекла, оставив после себя только глухую пустоту, которая наполнится не скоро.

Пришедшие в себя имперские штурмовики начали перекликаться, кое-где завязывался бой, но поздно, все это было поздно.

Повелитель Ужаса скользнул в раскрывшийся перед ним лаз, и тяжелая каменная плита со скрежетом закрыла за ним проход.

Ассасины бросились врассыпную, штурмовики беспорядочно преследовали их, разбегаясь по тоннелям и коридорам.

Фрес, налетев всем телом на задвинувшуюся за Пробусом каменную плиту, со злобой полоснул по камню сайбером, но этого усилия было мало, чтобы открыть себе проход.

Где-то в глубине строения раздался мощный взрыв, от которого дрогнул пол, и стены завибрировали, запели под напором рванувшей по узкими переходам воды.

Инквизитор резко поднял голову, прислушиваясь. Глаза его пылали.

— Живо наверх! — скомандовал он, отскочив от закрывшегося за Пробусом прохода с такой прытью, словно каменная плита была раскалена. — На галереи!

Но все было не так просто.

Ассасины, эти фанатики, выбранные из числа самых верных Малакором, преградили им путь, и Инквизитор понял, что они умрут тут, вместе с ним, но не допустят, чтобы ситхи ушли, спаслись от ревущей, вот-вот ворвущейся в зал воды.

— Наверх! — зверея, рявкнул он, выбрасывая вперед волну Силы, разметав черные тела перед собой, но вот незадача: мощный удар, сорвавшийся с кончиков его подрагивающих хищных пальцев, словно выжал его досуха, выпил всю Силу, и Инквизитор с ужасом ощутил пугающую тишину и пустоту, ту самую, которая однажды коснулась его, там, в лаборатории Софии, и его рука отдернулась, когда он ощутил ее… холодной и мертвой.

Толстые ящерицы исаламири, которых так ненавидел и которыми до дрожи брезговал Инквизитор, казавшиеся ему огромными, как бревна, окружили людей со всех сторон, угрожающе тряся раздвоенными языками, выпивая досуха Силу, лишая всяких способностей, ставя всех на одну доску, уравнивая и ассасинов, и пару ситхов, ставших вдруг просто людьми.

От отвращения и ярости Фрес даже побледнел; толстые скользкие тела мерещились ему повсюду, ему казалось, что длинные блестящие чешуйчатые хвосты и мохнатые бока трутся у его ног, ползают по его ступням, и он не удержался, глянул вниз, чтобы удостовериться, что это не так.

София, казалось, легче пережила этот подлый удар. Она привыкла к такому соседству, много времени проводя в своей лаборатории вместе с точно таким же животным, и ее внезапной слепотой в Силе было не напугать.

— Ну, — произнес Фрес, склоняясь к прижавшейся к нему Софии, крепче сжимая сайбер и изучая приближающихся врагов, — сейчас у вас есть реальный шанс отправиться по ту сторону Силы. Ваша мечта почти осуществилась.

— А я передумала! — злобно рявкнула София, оскалившись, и первой бросилась на наступающих.

Асассины накинулись на ситхов, словно свора голодных злобных бродячих псов, сошлись в последней отчаянной схватке, надеясь не столько убить, сколько задержать, вцепившись в этом последнем бою, дожидаясь ревущей уже где-то близко воды.

Падая, сраженные сайбером Иинквизитора, сверкая безумными фанатичными глазами, раненные, покалеченные, они продолжали подниматься, ползти, стараясь слабеющими руками ухватить хотя бы за краешек одежд, хотя бы за кончик его порядком истрепанного алого шлейфа, чтобы хоть на миг, хоть на половину мига задержать его.

У Леди Софии сил было явно меньше, чем у Фреса, и она с трудом отбивалась от обступающих ее людей, которые оттесняли ее от лестницы наверх, к которой почти пробился Инквизитор, расчистив себе путь сайбером.

Он уже вскочил не первые ступени, когда ее резкий крик, сливающийся с ревом ворвавшейся воды, достиг его ушей.

Асассинов унесло течением, и лишь один, ухватив леди Софию за косу, был здесь. Балансируя, изгибаясь под потоками бьющей его воды, он тянул ее за собой, и она яростно кричала, дрожа от напряжения, прогибаясь назад все больше и больше.

Фрес, сорвавшись с лестницы, одним прыжком подскочил к ней, по пояс оказавшись в ледяной бурлящей воде.

Взмахнув сайбером, он одним ударом отсек ее угольно-черную косу, за которую удерживался ассасин, примерно посередине и остриженные опаленные волосы взлетели, смешиваясь с холодной водяной пылью.

Еще было время, еще можно было взобраться по лестнице наверх, и Фрес, выкинув вперед, подтолкнул ее к заливаемым ледяной водой ступеням.

Но и этим путем им не суждено было спастись; где-то наверху мелькнули черные одежды, и красный взрыв разнес лестницу, обдав вскрикнувшую Софию острыми осколками, иссеча ее выставленные вперед руки в кровь.

— Да чтоб хатт тебе в желудок нагадил! — яростно проорал Фрес, багровея от злости. — Живо, вниз!

Вода все пребывала.

Ухватив своими ледяными объятьями людей, она понесла их прямо на террасу, и там Инквизитору удалось уцепиться за лестницу и выловить Софию, безо всякого почтения ухватив ее за шиворот.

Она лишь тонко постанывала; ее грубая рубашка быстро напитывалась кровью, и он лишь порадовался, что женщина успела прикрыть руками лицо, глаза, а ее грудь защитил ее бронированный корсет.

Кое-как, хлюпая ногами в полных воды сапогах, они взобрались наверх, и мимо них несся поток, дышащий холодом.

— Шелудивый сарлакк, — выругался Фрес, тонко дрожа всем телом, насквозь промокшим в ледяной воде. — Эта вода теперь будет течь и течь, пока не спадет уровень подземной реки. Только после этого мы, возможно, сможем вброд, по одному из тоннелей, выйти отсюда. Ящериц, слава Силе, тоже унесло, — Фрес прислушался к своим ощущениям и кивнул на один из входов, наполовину залитый кипящей пенящейся водой. — Пойдем туда. Спасение только там.

— Хорошо, — произнесла София. — Значит, пойдем.

Глава 21. Первый шаг

Изломанный берег угольно-черной холодной реки ослепительно блестел битым крошевом льда, прозрачного и тонкого, как тонкое прозрачное стекло, и крохотные пластинки его звонко лопались под сапогами бредущих прочь от мертвой реки людей.

Казалось, эта черная река уносила вместе со своими быстро бегущими, перекатывающимися на камнях водами силу и высасывала саму жизнь своим холодным дыханием.

Воздух в подземных пещерах был не очень холодный, но мокрая одежда, облепившая тело, сковывала, сжимала ледяными железными нитями кожу, ранила при каждом движении, разрывала, резала, и боль пронзала до костей.

София недовольно морщилась, ее колотило так, что она не могла попасть рукой и убрать прилипшую к щеке мокрую прядь. Ее руки замерзли и пальцы не разгибались, туго обтянутые замерзшей кожей, и ногти ломило и покалывало, наверное, перед тем, как они перестанут чувствовать что-либо вообще.

Инквизитор шагал впереди, практически не оборачиваясь.

Вероятно, не мог — обледеневший плащ тогда впился бы ему в шею, в горло.

Или, что еще вероятнее, просто берег силы и тепло. При каждом движении воздух проникал под одежду и сжимал ледяными тисками тело, сковывал дыхание, вычерпывая тепло из живых тканей.

— Или мы сейчас остановимся и попытаемся отогреться, — глухо промолвил Инквизитор, оборачиваясь к Софии всем телом, — или умрем. Иного не дано.

От ледяного дыхания пещер на его бровях застыл иней, губы посинели и дрожали, лицо превратилось в неживую бледную маску, на которой холод острым резцом обострил черты, соскреб плавные и мягкие линии, оставив после себя множество угловатых заломов.

— Как мы это сделаем, — прошептала Леди София, отгоняя тяжелую дрему, наваливающуюся на ее лоб, сдавливающую виски и морозящую веки. Вот если их закрыть…

— Откройте глаза, — резкий голос Инквизитора всплыл в ее сознании, ледяной иглой больно взрывая мозг. — Не спите. Идемте. Вон там устроим себе лежанку.

София с трудом разлепила смерзшиеся ресницы и побрела вслед за Инквизитором.

Сейчас нужно было только одно — двигаться, хоть немного двигаться.

И не спать.

Подальше от черных вод, у подножия наполовину срытой скалы, или замерзшего в камень песчаного холма, Инквизитор разрешил леди Софии остановиться.

— Не спать, — выдохнул он, и из его губ вырвалось совсем крошечное облачко пара. Силы и тепло покидали и его тело. — Собирайте мох. Вот эти длинные ленты. Складывайте сюда, в это углубление.

София молча повиновалась, хотя ее скрюченные руки уже не слушались ее совершенно.

Сам Инквизитор обошел холм кругом и приволок какой-то обрубок дерева, сухого, мерзлого, вымороженного до волокон, тонких, как бумага.

"Огонь, — подумала София. — Если бы можно было развести огонь, это спасло бы нас".

— Больше нет, — произнес Инквизитор, снимая с пояса сайбер. Кажется, его бесчувственные окоченевшие пальцы не сразу нашли кнопку активации, и луч его оружия зажегся с некоторой задержкой.

— Идите сюда, — велел он, пару раз полоснув по дереву, высекая огонь из его высохшего нутра. — Встаньте ближе.

София сделала несколько шагов в каком-то оцепенении и присела над разгорающимся пламенем, протянув к его играющим языкам ничего не ощущающие руки.

— Я согрею вас, — произнес Инквизитор сипнущим голосом, — а вы согреете меня.

Он говорил это тихо, почти без выражения, но на миг в его словах промелькнула такая угроза, такая свирепая жестокость, что София поняла: если она посмеет сказать "нет", он убьет ее и напялит ее еще теплую кожу.

Рывком он содрал с себя плащ и накрыл ее, отчего распространяющееся от костра тепло стало гуще и отходящую кожу начало остро и невыносимо покалывать болью.

Дрожь усилилась, и София застонала от ломоты, наполнившей сведенные судорогой мышцы. Иссеченные осколками плечи, чуть отогревшись, начали нестерпимо болеть, и София еле сдержала рыдания, рыча и разжимая над огнем руки.

Инквизитор, дрожа всем телом, меж тем начал раздеваться, с трудом справляясь окоченевшими пальцами с застежками и пуговицами.

— Что вы делаете? — произнесла София. Ее лицо налилось румянцем, и подсохшие волосы отстали от щек.

— Раздевайтесь, — велел он, игнорируя ее вопрос. — Совсем. Освобождайтесь от мокрой одежды. Или умрете.

Стащив мокрый алый шелк, Инквизитор швырнул одежду поближе к костру, на оттаивающую землю, и рывком поднял Софию на ноги. От его обнаженных плеч поднимался тонкий пар, на груди мелко-мелко сокращались мышцы, и его руки, срывающие с нее одежду, были ледяными, словно неживыми.

Ее отогревшиеся пальцы попытались было распустить шнурки корсета, но она не успела сделать это полностью. Он вцепился в края ее одежды на груди и рывком разодрал декоративную шнуровку, освобождая от сковывающего ее ледяного куска кожи. Быстро, рывками, он сдирал с нее мокрые вещи, иссеченную рубашку и швырял на землю, рядом с огнем, и ее начавшую отходить от холода кожу снова начал колоть мороз.

Ее босые ступни, освобожденные от сапог, ступили на подтаявшую землю, и мелкие камешки впились в подошвы.

Без церемоний, абсолютно не смущаясь, он сорвал с ее бедер штаны вместе с бельем, нетерпеливо подцепляя мокрые холодные трусики ледяными пальцами, проводя белые полосы по ее коже. Обнажив ее абсолютно, он отправил ее одежду вслед за своей, к огню.

— Ложитесь, — скомандовал он, кивнув на ворох мха. — Живо.

Сбившись в комочек, она, стуча зубами, легла на колкий мох, и он сверху завалил ее длинными серыми лентами и накрыл их плащами.

На Софию навалилась плотная тяжесть, и тепло начало разливаться в ее замерзшей груди. Даже боль в ранах не шла ни в какое сравнение с тем наслаждением, которое она испытывала, ощущая, как ее тело прекращает бить судорожная дрожь.

Разглядывая меж волокнами мха и краем тяжелого плаща движущийся силуэт Инквизитора, она увидела, как он поспешно избавился от сапог и скинул штаны, оставшись абсолютно обнаженным, как и она.

В неверном, ломающемся свете костра, сквозь опущенные ресницы София разглядывала мужчину, краснея и смущаясь оттого, что так беззастенчиво рассматривает его наготу.

Лишенный своих черных доспехов, зрительно делающих его стройнее и тоньше, Инквизитор оказался не таким уж хрупким, напротив, он был хорошо и крепко сложен и по-своему притягательно красив. У него были широкие, хорошо развитые плечи, сильная спина, сильные руки с хорошо развитыми запястьями, сильные ноги, узкие бедра, в какой-то мере он был даже изящен и строг.

Он был высок, почти так же высок, как Дарт Вейдер, но в его фигуре не было той массивной угрожающей тяжести, что отличала фигуру Вейдера, напротив, он был строен и подтянут. В каждом повороте его головы, в порывистых рваных движениях, в торопливых жестах чувствовалось какое-то отстраненное внутреннее достоинство. Даже находясь в такой незавидной ситуации, Инквизитор оставался собой.

Мороз жестко очертил мышцы на его теле, от его прикосновений подрагивал живот с дорожкой темных курчавых волос.

Разложив одежду вокруг горящего костра, он обернулся к притихшей под ворохом одежды женщине, мелькнув мертвенно-бледным телом, и уже через миг его ледяные ладони скользнули по ее боку, в медленно нагревающемся коконе. София застонала от прикосновений его замерзших рук, когда дрожащий Инквизитор жадно прижался к ее согревающейся груди, часто дыша, словно сковавший его мороз не позволял ему вдохнуть полной грудью.

— Так себе способ, — пропыхтела она сквозь сжатые зубы, через силу терпя его ледяные прикосновения, когда он придвинул ее вплотную к себе и прижался своим ледяным жестким животом к ее теплому животику, обнимая ее ножки своими ногами.

— Наоборот, — огрызнулся он. — Это самый лучший способ. На минутку забудьте, что мы греемся, а просто подумайте о том, что мы лежим, тесно обнявшись, обнаженные. Ничего не чувствуете?

Неприкрытая ирония в его голосе, казалось, немного разозлила Софию, и на миг ей показалось, что вся эта затея ничто иное, как месть Инквизитора за ее побег, однако другого способа согреться прямо сейчас она придумать не могла — в этом странном месте Сила была доступна лишь иногда, яркими вспышками, остальное время ситхи были ее лишены; и если София отчасти к такому положению дел была привычна — проводя много времени в лаборатории в обществе ящерицы исаламири, она чувствовала себя обычным человеком, — то Инквизитора подобная ситуация доводила до крайней степени бешенства. В такие моменты, даже будучи лишенным своей Силы, он был… очень опасен и… непредсказуем. И София была вынуждена признать, что испытывает что-то сродни страху, когда он таков.

Когда Инквизитор прижался еще плотнее и бесцеремонно накрыл ее крохотное теплое тело своим, все еще дрожащим мелкой дрожью, а холодная рука Фреса бесцеремонно влезла меж ее согревшихся бедер, София ахнула, чуть не задохнувшись от прилившей к щекам горячей крови.

"Да как он смеет!" — возмущенно подумала леди-ситх, пытаясь хоть немного отстраниться от Фреса, выскользнуть из его цепких объятий. Но то ли Инквизитор был слишком тяжел, то ли в ее израненном замерзшем теле не осталось столько сил, но она так и осталась под ним, прижатой к нему обнаженной грудью, а его рука, только удобнее устроилась между ее мягких бедер, наполняясь желанным теплом.

— Был бы признателен, — произнес он, выталкивая слова вместе с короткими рваными выдохами, прижимая свое лицо к ее шее, зарываясь холодными губами и носом в ее волосы, — если бы вы растерли мне плечи и спину. Я почти ничего не чувствую.

Пылая от стыда и злости одновременно, София все же несмело провела рукой по ледяной спине Инквизитора; он тихо простонал, прижимаясь к ней, пряча лицо в ее длинных шелковистых волосах, словно пытаясь согреться в них. В этот миг Софии показалось, что он вымотан, выжат досуха дракой и иссушающим морозом; непобедимый Инквизитор, не знающий ни усталости, ни страха, словно огромный фелинкс, прижимался сейчас к ней, прося, требуя, чтобы его обогрели, погладили. Эта мысль показалась Софии забавной — она снова провела руками по его вздрагивающей спине, уже плотнее, мягко растирая ее своими уже теплыми ладошками, от самой шеи до поясницы.

Ее ладони, трущие его спину, были жесткими и сильными, и все же это были руки женщины. От этих смелых прикосновений, угадывающихся на пояснице, на плечах, на мелко дрожащих боках, Инквизитора бросало в жар, и он тщательнее прятал лицо, чтобы она не заметила его вспыхнувших глаз. Тонкий аромат ее отогревающегося тела приятно ласкал его обоняние, и он еле сдержался от того, чтобы не застонать от удовольствия, незаметно сжимая руку на ее бедре.

Как давно он желал этого, как сильно!

Уже давно все его мысли были заняты одной только навязчивой идеей — обладать этой женщиной, прижаться к ее беззащитному телу, прикасаться к ней, не встречая сопротивления!

Стоило смерти отступить, отогнанной разгоревшимся костром и пожаром в его груди, и он тотчас вспомнил о своем желании, так долго лелеянном в мыслях.

Казалось, даже принимая сенаторов и тех немногих чиновников, которые еще что-то решали в Империи, хмуря брови и наказывая провинившихся или одаривая благосклонным кивком головы верных слуг Империи, он все равно краешком мысли прикасался к соблазнительной мечте о черных волосах Софии, в которых утонули бы его пальцы…

И вдруг такая удача…

Бой, ранения и выживание на грани смерти — все это было ему знакомо и обыденно. Даже занимая высокий пост, он в первую очередь ощущал себя тем, кем являлся до недавних пор — наемником, чья жизнь может быть непредсказуема и может повернуть в любую сторону. Эта переделка, куда они попали, была всего лишь одной из многих, подобных ей, из которых он выходил без потерь.

Но то, что сейчас с ним была София…

То, что эта заварушка, изрядно их потрепавшая, позволила им вдвоем оказаться на одном ложе…

Инквизитор вновь вспыхивал, его тело вздрагивало, и он глубже зарывался в ее волосы, наслаждаясь мимолетной властью над ее ослабевшим телом.

Пусть так, пусть не во дворце, не в роскошном наряде, а измотанная и израненная, со спутанными волосами, в которых запутался мох, с серым от усталости лицом и прозрачная от изнеможения, да хоть бы и полумертвая, бесчувственная, но в этот момент она была с ним.

Руки Софии бродили по спине Инквизитора, плотно прижимаясь, сильными движениями растирая его кожу до ледяного покалывания; согреваясь, приходя в себя, он заметил, что остальное тело женщины, кроме ладоней, было не намного теплее его собственного, и, словно оказывая ей ответную услугу, Фрес несколько раз быстро и сильно провел холодной ладонью по ее плечу, растирая, и она вскрикнула, ощущая, как наливаются болью порезы.

— Т-ш-ш-шшш, — змеиным шепотом раздался его голос возле ушка Софии, а его губы, казалось, уже согрелись и касаются ее щеки. — Потерпи немного… сейчас все пройдет…

Леди ситх ощутила, как ее израненные руки буквально начали гореть, наливаться раскаленным огнем, а многочисленные раны на плечах ощутились все одновременно, словно тысячи иголок вонзались в них, раздирая кожу на мелкие части. Так бывало, когда раны заживают… слишком быстро.

Инквизитор.

Мерзкие холодные чудовища, эти толстые драконы-ящерицы, напуганные светом и огнем, вероятно, проснулись в своей норе и предпочти убраться подальше, отодвинув границы аномалии, и Сила вновь нашла их, двоих людей, затерявшихся в подземных катакомбах.

К нему, очевидно, к первому вернулась его Сила, и сейчас он водил рукой по плечам Софии, едва касаясь пальцами ее ран, заставляя измученное тело стягивать края порезов, покрывая их новой нежной тонкой кожей.

Одновременно с этим он торопливо наполнял свое тело энергией, и уже через несколько секунд ей показалось, что на ней лежит раскаленная плита, и в их небольшом коконе стало жарко.

Ей захотелось отстраниться, самой попробовать согреться, подобно Инквизитору, казалось, теперь нет надобности в таком тесном контакте, но она была слишком вымотана. Сила вернулась, она теплым маревом маячила на границе сознания, но София была слишком слаба, чтобы дотянуться до нее, чтобы наполниться ее целительным жаром.

— Обнимайте меня смелее, — безо всякого выражения произнес Фрес, расслабляясь. Его ставшее теплым, живым тело словно сделалось еще тяжелее, и его жесткие сухие руки вдруг стали странно мягкими. — Ваша кожа холодна, как лед. Нравится вам это или нет, а нам придется провести эту ночь вместе, вот так. Одежда приведена в негодность. Вероятно, к утру немного просохнет. Ящерицы вернутся, и Сила уйдет вновь. Поэтому нам придется вот так согревать друг друга.

София что-то жалобно пробормотала, что-то похожее на отборные ругательства, но Инквизитор не расслышал какие. Нехотя, она прижалась к Фресу плотнее, пряча багровеющее лицо на его шее, положив ладони на его спину; ее ноги, до того целомудренно сжатые, сплетенные плотно, расслабились и, раскрывшись, несмело обняли горячие бедра ситха. В таком положении она была открыта, беззащитна, но стоило признать, что так, прильнув к нему всем телом, было… теплее.

Тепло от его раскаленной, обжигающей кожи; тепло от пробегающей по телу редкими вспышками затухающей дрожи; и тепло, даже горячо, до пожара в груди, от накатившего понимания, что сейчас она лежит в объятьях обнаженного мужчины, чья рука покоится меж ее бедер, чуть вздрагивая.

Того самого мужчины, от которого она так стремительно сбежала, страшась, а еще больше — не желая близости с ним.

Того самого коварного искусителя, который не знает слова "нет".

Того самого ситха, который берет то, чего хочет. Всегда, любыми путями.

Ее сердце билось слишком быстро, выдавая ее мысли. Она лежала неподвижно, словно боясь, что неосторожное движение выдаст ее напряжение, сделает еще более уязвимой. Жар в груди, казалось, сжигал ее изнутри, но тело по-прежнему хранило могильный холод реки, который, казалось, достал до самых костей и теперь очень медленно покидал ее нежное тело. Очевидно, первое ощущение было обманчивым — чтобы по-настоящему отогреться, требовалось гораздо больше времени.

Постепенно ее дыхание стало глубоким и медленным, так, словно она надеялась вдохнуть тепло через тонкие ноздри и блаженная полудрема разливалась по телу; на миг ей показалось, что Инквизитор тоже уснул; его дыхание, которым он наполнял ее волосы, выровнялось, а глаза были закрыты.

Время замедлило своей ход или наоборот, текло слишком быстро. Нельзя было сказать с точностью, сколько времени они провели так — в тесных объятиях, лаская друг друга теплым мерным дыханием.

— Черт! Как же нас так угораздило?! — гневно прошептала София сквозь полудрему. От пережитого кружилась голова, и ей казалось, что это все происходит не с ними, что это лишь сон — страшный, странный, нереальный. Безумная фантазия ее воспаленного сознания. Или его видение, посланное Силой.

Но не реальность, нет.

Этого не может быть.

Вместе с желанным теплом приходило так же и сладостное расслабление и, кажется, София, устраиваясь поудобнее, нечаянно губами прикоснулась к плечу Инквизитора.

Это было неожиданно. Для него.

От этого случайного… нет, даже не поцелуя — всего лишь невинного шелкового прикосновения прохладных губ Софии он вздрогнул, и по его телу прокатилась волна жара, его рука, до того неподвижно и спокойно лежащая на ее плече, спустилась ниже, и, коварно обняв ее талию, проскользнув под поясницу, прижимая леди-ситх к себе, Инквизитор хрипло прошептал:

— Да… если так делать, то скоро будет очень жарко.

Его рука, лежавшая на ее бедре, на внутренней мягкой стороне, тоже ожила, двинулась чуть выше, и ладонь осторожно накрыла гладкий треугольничек и раскрытое лоно, отчего Софии показалось, что ее окатили кипятком, и жар, мгновенно вспыхнувший внутри ее дрогнувшего живота, разлился по ее телу.

Нет, это был не сон.

От этого бесстыдного вкрадчивого касания она интуитивно попыталась сжать колени, но лишь сильнее обняла Инквизитора, задыхаясь от обжигающего ее щеки стыда с доброй толикой злости.

— Сию минуту уберите руку, — прошипела она, вонзая ногти в его спину, но он только сильнее сжал пальцы, отогревая ее прохладную кожу и вызывая следующую удушливую волну горячего стыда, от которого, казалось, запылали даже ее губы и горящие огнем пальцы.

— Чем больше вы сердитесь, — все тем же глухим голосом произнес он, все так же ровно дыша в ее просыхающие волосы, — или стыдитесь, тем лучше. У вас даже уши горячие, — он приподнял голову и чуть коснулся красной мочки губами, словно возвращая Софии ее нечаянное прикосновение.

Прикосновение Инквизитора было невыносимым для леди-ситх, и хотя его рука всего лишь лежала неподвижно, лишь слегка прижимаясь к нежной коже, ей хотелось провалиться сквозь землю, сделать что угодно, лишь бы разорвать это странное приятное прикосновение. Делая усилие над собой, она опустила ноги, обнимавшие Инквизитора, и попыталась их сжать снова, закрыться.

— Уберите руку, — тихо, с угрозой прошипела она. На самом же деле она боялась.

— А то что ты сделаешь, девочка моя? Отомстишь мне? — прошептал Фрес, и его пальцы вкрадчиво пошевелились, скользнув между мягкими, слегка припухшими от его касаний теплыми складочками, осторожно проникая в ее влажное теплое лоно. — Или выберешься вон? На мороз? Наденешь мокрые вещи и пойдешь дальше?

Ирония в его тихом бархатном голосе обжигала, но его пальцы были нежными и ласковыми, как и тогда, той бессовестной ночью; их прикосновение, разжигающее невозможное желание и наслаждение, живо напомнило Софии, как они могут толкаться внутри ее тела, вырывая гортанные крики из ее губ, и от этого головокружительного воспоминания сладкой судорогой обожгло живот, запульсировало обласканное лоно.

Впрочем, его рука словно нехотя медленно покинула ее тело, проведя влажный след на ее дрожащем бедре, и Инквизитор, с нескрываемым удовольствием потеревшись носом о ее напряженную шею, все так же спокойно произнес:

— Я не трону вас, миледи. Да, я помню ваше непробиваемое "нет", — его тело осторожно сдвинулось с нее, освобождая. — Повернитесь ко мне спиной, если желаете, и прижмитесь поплотнее… — София так и лежала неподвижно, прислушиваясь к взбесившемуся сердцу, выбивающему дробь в ее груди. Казалось, она боялась пошевелиться, лишний раз прикоснуться к Инквизитору, случайным прикосновением разбудить в нем ту страсть, с которой она совладать будет не в силах. Словно читая ее нерешительность, он добавил:

— Не волнуйся, я не буду делать ничего… чего ты сама не захочешь. Но все-таки та позиция, которую ты занимаешь, более выгодна. Для обоих.

София поежилась от холода, проникшего холодной струйкой между их разгоряченными телами, стоило только Инквизитору отодвинуться даже на такое небольшое расстояние. Она вынуждена была признать, что быть в непосредственной близости рядом с ним… прижиматься нему так, чтобы не оставалось ни миллиметра между ними — это жизненная необходимость. Ей вдруг снова захотелось ощутить то обжигающее тепло, которое прогоняло ледяной холод из ее тела, и его руки, крепко сжимающие ее в объятиях. Леди ситх осторожно перевернулась, поворачиваясь спиной к Инквизитору, и его горячая ладонь, вкрадчиво скользнув по ее боку, обхватила ее за животик и притянула к себе, прижимая крепче. Его грудь прижалась к ее обнаженным плечам, он прижался лицом — губами, носом, — к ее шее так, словно делал это тысячи раз, и София жалобно зашипела, когда ее израненное плечо соприкоснулось с его горячей кожей.

— Таааак. Что тут у нас? — серьезно произнес Инквизитор, слегка отклоняясь, чтобы иметь возможность взглянуть на то, что так потревожило Софию. Его взору открылся огромный багровеющий порез — глубокий, с рваными краями, потому так и не затянувшийся от его манипуляций, а рядом с ним темнела уродливая нить шрама.

Его шрама.

Его след был совсем рядом со свежей раной, из которой до сих пор сочилась мелкими капелькамикровь.

Инквизитор хищно вдохнул щекочущий ноздри волнующий запах крови.

— Здорово вам досталось, миледи, — произнес он спокойно, но стальная нотка ярости прозвенела в его голосе, смешанная с какой-то странной грустью, сожалением.

— Заживет, — глухо ответила она, стараясь не шевелиться под его рукой, которая сжимала ее животик и, казалось, едва заметно поглаживала его.

— Останется грубый рубец, — заметил Инквизитор, приподнявшись на локте, чтобы внимательнее рассмотреть ее ранение.

— Ничего страшного, — простонала она, уткнувшись пылающим лицом в жесткий сухой мох.

Это было невыносимо: острая ноющая боль в плече, холодной дрожью разливающаяся по телу, и его рука, которая вкрадчиво пробиралась все глубже под ее живот, словно питон, обнимающий своими кольцами жертву, рождая сладкие спазмы в ее животе.

"Сила всемогущая, да я же хочу его".

Эта странная мысль молнией оплела ее мозг, и она вцепилась зубами в собственную руку, стараясь то ли унять волнение от этой странной близости, то ли сдержать стон наслаждения от простого прикосновения.

Хочет оттого, что он рядом; хочет оттого, что он обнимает ее так бережно и нежно, словно свою возлюбленную.

Хочет оттого, что им удалось вдвоем переступить границу, за которой осталась их смерть, и оттого, что вновь ощутила себя живой, отогревшись под его телом.

Он спас ее; он мог кинуть ее, но он спас.

Как может он… ситх, убийца, Инквизитор, не знающий жалости, прикасаться так, словно желает не только тело… но и саму душу?

Так, словно им руководит что-то иное, а не похоть или страсть, сжигающая дотла?

Рассматривая в ней союзника, воина, он предлагал подлатать ее раны, так, как сделал бы, скажем, приближенным офицерам, вливая в их раненные тела свою Силу через разламывающее болью прикосновение.

Ощутив щекочущие нос слезы — боль от пережитого или смятение настоящего, София отвернула лицо, уткнувшись в мох как можно глубже, чтобы ни вздохом, ни всхлипом не выдать своих рыданий.

— Ничего страшного? — насмешливо переспросил Инквизитор. — Да бросьте. Ткани срастутся и стянут кожу и мышцы грубым толстым рубцом, и голову набок скосит. Вы этого хотите?

Скрывая душащие ее слезы, София вдруг подумала о том, как близко сегодня смерть подобралась к ним, и всего несколько метких ударов Фреса, высеченных на последнем издыхании, направленных самой Силой, спасли их от верной гибели. Никогда, никогда раньше леди ситх не думала о том, что Инквизитор может умереть… Он рисковал жизнью постоянно, но, казалось, у него свой собственный уговор со смертью, и она милостиво обходит его стороной, как верного слугу, приносящему ей щедрые дары. Это казалось таким естественным… Лорд Фрес может убить кого угодно, но разве можно было предположить, что разъяренный клинок врага может пронзить его самого?

Невозможно.

Но сегодня он был так близок к этому.

Сегодня Триумвират мог навсегда закончить свое существование.

На фоне этого полученные ранения были мелочью, какими бы болезненными и уродливыми они ни казались.

Шумно выдохнув, София лишь дернула плечом, не смея оторвать мокрого лица от шуршащей колкой подстилки.

— Так вы позволите? — настаивал Инквизитор, разглядывая рану слегка раздраженно, кривя губы, хмурясь. Его тонкие, изящно вырезанные ноздри гневно вздрагивали, словно эта алая полоса несказанно его бесила, как шлепок грязи на фарфоровой белизне ее кожи. — Будет немного больно, но зато…

— Делайте что хотите, — прошептала она еле слышно, думая о чем-то своем, и он вздохнул с удовлетворением. Его рука выбралась из-под ее живота и скользнула по ее вздрагивающей спине, чуткие пальцы чуть коснулись застарелого шрама, словно здороваясь со старинным знакомым, запоминая подушечками его грубую неровность, и откинули с ее плеча рассыпавшиеся волосы.

— Будет больно, — повторил он. Его рука вновь скользнула по ее телу, обхватывая ее под живот жестко, цепко, и Инквизитор, став вдруг грубым, тяжелым, быстро навалился на нее всем телом, словно подавляя сопротивление, и припал к ране губами…

Его Сила впилась в ее кожу яростными раскаленными иглами, с каждым его вздохом сшивающими кожу воедино тонкими, самыми прочными во вселенной нитями, и София взбрыкнулась, вскрикнув и зарычав, ощущая, как жжет огнем ее тело этот яростный поцелуй, как безжалостно его язык вылизывает ее кровь и боль.

— Терпите, — прорычал Инквизитор, и его острые зубы, словно выкусывая грубые рубцы, впились в мгновенно бледнеющую рваную полосу на ее коже.

От гнева глаза Софии раскалились до алого отблеска в зрачках, она рвалась из рук Инквизитора, стараясь скинуть с себя терзающего ее человека.

— Достаточно, — прорычала она, сходя с ума от боли. Из ее глаз катились слезы, лицо побагровело, и, собрав все остатки своей Силы, София направила ее в свое горящее плечо, стараясь скорее залечить его самой, чтобы избавиться от болезненных укусов Инквизитора.

Ей показалось, что вдруг под кожей лопнула какая-то струна, давно уже стягивающая ее мышцы, и внезапно стало свободнее, а горящая боль уходит, хоть Инквизитор и прижимается все еще к ее плечу губами. Успокаиваясь под его навалившимся телом, отходя от ярости и напряжения, расслабляя мышцы и покорно укладываясь в ставший колким от ее пота мох, содрогаясь от бешеных ударов сердца, София ощутила, что теперь текущий через ее тело поток Силы был теплым и ласкающим, и прикосновения Инквизитора к ее горящей, истерзанной коже напоминают скорее ласки и долгие неторопливые поцелуи, перемежающиеся с укусами, словно он и впрямь разглаживал грубо сросшиеся и выкусывает огрубевшие мертвые ткани…

Вот только теперь Сила, словно холодный горный родник, струей проливалась совсем в другом месте.

Не там, где было уродливое длинное рассечение.

— Что вы делаете? — прошептала София. От его прикосновений в ее ушах звенело звездное небо, и хотелось, чтобы эти поцелуи взобрались вверх по шее, чтобы его пальцы зарылись в ее волосы, лаская затылок, и осторожно повернули бы лицо женщины навстречу его жадным губам.

— Исправляю свои огрехи, — прошептал он, языком стирая последнюю боль. — Ваш старый шрам. Его больше нет. Почти.

Странное воздействие оказал на него вкус ее крови. Она сводила с ума своим запахом, и на вкус была солона и полна ярости, как капля войны, но затерев ее, проглотив железный привкус, разгладив шрам Силой и касаясь губами к нежному тонкому шелку кожи Софии, Инквизитор вдруг ощутил непреодолимое желание поцеловать ее. Не направлять потоки исцеляющей боли, не велеть клеткам быстрее выстраивать цепочки белков, а поцеловать, вызвав приятную истому.

И он сделал это, хотя только что обещал не касаться Софии, поцеловал страстно и жадно, стиснув ее округлое плечико и лаская губами подрагивающую спину, избавившуюся навсегда от напоминания о его ударе.

Опасность отступила, причудливо трансформировавшись в жгучее желание жить, ощутить жизнь каждой клеткой своего тела… и ее тело хотелось ощутить по-новому.

Хотелось жаркой страстной возни и сладкой истомы, хотелось услышать ее голос, полный глубокого настоящего чувства, хотелось раскрыть ее, как бутон цветка — вероятно, неправильно и насильно, — чтобы увидеть недоступную, запретную еще красоту…

Страсть и желание разгорелись в нем так же неумолимо и быстро, как пожирающий сухое древнее дерево огонь. Такая вожделенная и недосягаемая женщина лежала сейчас в его объятьях, слабая, уставшая, податливая, и можно было развернуть ее к себе лицом и поговорить с ней с позиции силы, поговорить о ее упрямстве и о той ночи, когда она оставила его ни с чем, убежав. Власть над нею, строптивой, яростной, сопротивляющейся, вырывающейся, была бы сладка, но… от его неторопливой страстной ласки она и сама вдруг расслабилась, словно жаждала этих поцелуев; ее выравнивающееся дыхание снова дрогнуло, и тонкий полувздох, полустон слетел с ее губ; ему показалось, что она, доверчиво уткнувшись головой в жесткие серые волокна их подстилки, выгибает спину навстречу его жадным устам…

Такая открытая.

Такая…

Его губы снова припали к ее тонко подрагивающей, абсолютно чистой и белой коже, и долгий головокружительный бессовестный поцелуй повторился, София могла поклясться в том, что Инквизитор больше не лечит ее рану, а просто ласкается, делая вид, что занят ее шрамами.

Это было очень странные, тайные ласки. Он словно боялся вспугнуть ее, и время от времени его Сила все же касалась ее, проливаясь в ее тело, словно он, опомнившись, старался сделать вид, что занят ее ранениями.

— Мне кажется, там больше ничего нет, — смущенно произнесла София и попыталась приподняться, но Инквизитор настойчиво уложил ее обратно, навалившись еще полнее, подминая ее под себя, и опять бесстыдно припадая к ее подрагивающей коже горячими жадными губами, целуя и гладя языком то место, где еще недавно были раны… и выше, выше, тонкими нежными прикосновениями опаляя шею, и снова вниз, к плечу, выводя языком причудливый узор, покусывая, заставляя женщину тонко постанывать.

После этих нежных прерывистых вздохов, после рук, скользящих по приподнявшейся из мха груди, после пальцев, нащупавших сосок и осторожно поглаживающих его быстро твердеющую вершинку, оба уже не могли притворяться, и их игра становилась все более прозрачной, а ласки — все более смелыми.

Он откинул волосы с ее спины, обнажил ее шею, и чуть куснул кожу под самым затылком, вызвав шумное "ах!" у женщины, затрепетавшей от этой хищной, агрессивной, откровенной ласки.

— Нет… нет. Еще немного… Мне виднее, дорогая, — пробормотал он, лаская ямочку у нее на шее у ключицы языком, и его рука вкрадчиво легла на грудь разомлевшей от его жарких поцелуев женщины, чуть сжавшись. — Но еще спереди остался. Да, остался, — скользнув ладонью по острому соску, рука Инквизитора поднялась вверх, до ключицы, и нащупала круглое жесткое пятно ожога. — Вы позволите?

Не отдавая себе отчета, в полубессознательном состоянии, София обернулась к нему, и его рука властно легла на ее колено, раскрывая перед собой ее бедра, когда он снова опустился на ее тело, снова лицом к лицу.

Глаза в глаза.

Почти касаясь раскрытыми губами губ друг друга и слыша напротив своей груди быстро бьющееся сердце.

Этот взгляд длился всего мгновение, и никто из них не сказал ни слова, но слов и не было нужно.

Ее бедра осторожно двинулись, обнимая его, ее ладони чуть сжали его тело, нависшее над ее замершим телом, и этот осторожный, несмелый жест был понятнее и громче самого откровенного "да". Раздвинув ее ноги, ложась на нее и глядя ей в глаза, он задал этот молчаливый вопрос, и безошибочно угадал ответ на него.

Да.

Хочу.

"Я хочу тебя", — говорили ее глаза.

Лорд Фрес с едва слышным стоном припал губами к ее груди, залечивая и этот шрам, стирая с ее тела свой удар и всякое воспоминание о нем.

Потоки Силы, перемежаясь поцелуями, лились в ее тело, лаская грудь, заставляя соски гореть и покалывать от острого удовольствия, и София извивалась, ее дыхание рассыпалось на горячие частые стоны, а руки, словно выдавая свою хозяйку, жадно обнимали и хищно вцеплялись в плечи мужчины, оставляя красные полосы на его коже.

Страсть ослепила его, растворяя разум в своем красном потоке, и он, уже не помня себя, жадно и яростно вылизывал шею женщины, запустив руку в ее волосы и открыв перед собой ее беззащитное горло, раскаиваясь и тщательно затирая горячими поцелуями черные пятна синяков, оставленных его пальцами.

Его Сила тонкими плетями обвивавшая тело женщины, ласкала ее, стирая следы недавнего сражения, затягивая, словно заполняя сладким теплым нектаром, старые раны. На миг София ощутила себя так, словно не было ничего этого — ни колючего ложа из мха, ни пронзающего до костей холода за пределами их теплого убежища, ни выматывающей безумно долгой погони; все события последних месяцев словно слились в единый поток, в котором не было ни страха, ни хождения по тонкой грани жизни и смерти, не было ни тяжелого одиночества, от которого леди-ситх пряталась за стенами своей лаборатории, даже ее цель — избавиться от этой проклятой Силы, — словно размылась… перестала быть такой значимой.

Она отдавалась его ласкающим рукам и тысячам прикосновений его Силы, растворяясь в них, но когда теплый поток скользнул по ее животу вниз, тысячами искр касаясь самого чувствительного места, София вся сжалась, напряглась словно струна — в ее голове черной болью вспыхнули страшные картины прошлого, отчего ее блаженно закрытые глаза распахнулись и заалели, наливаясь страхом и яростью.

— Нет, — почти выкрикнула она, вцепившись ногтями в напряженную спину Инквизитора, ласкающего ее шею губами. — Нет! Только не Силой!

Ее вскрик и боль донесли до его сознания ее просьбу, и он, подрагивая всем своим телом, шумно дыша в ее ушко, прикусил горячую мочку острыми зубами, и ей показалось, что он смеется, тихо и озорно.

Без Силы; как простые мужчина и женщина; не зная наверняка желаний друг друга, не читая, не предвидя накатывающего или отступающего удовольствия, не усиливая ощущений до звезд, взрывающих мозг. Только два тела.

Таким пресным блюдом Фреса было не соблазнить; для него удовольствие всегда граничило с безумием, но не на этот раз.

Он на миг представил, как это — в глубине его памяти еще хранились воспоминания о том, как это бывает, — и ощутил, что все равно хочет эту женщину.

Даже так.

Без Силы.

Потому что хочет именно ее.

— Согласен, — хрипло выдохнул он, целуя ее напряженную шею, и его Сила вкрадчиво отступила, откатилась подобно волне, оставив их на пустынном берегу небытия и пустоты.

Он мягко коснулся ладонью ее напряженных бедер, разводя их пошире, потому что София, испугавшись, попыталась сжать их, вывернуться из-под его тела.

Его горячая плоть коснулась ее там, где давно никто не прикасался, раздвигая нежные складочки, и она вздрогнула и непроизвольно сжалась, спрятав лицо на его груди.

Можно было бы войти одним толчком в ее узкое, сжавшееся лоно, причинив боль. Пожалуй, после этого первого сопротивления она ярче чувствовала бы последующие его ласки; но панический ужас накрыл ее с головой, он был силен настолько, что Инквизитор чувствовал его практически физически, не прикасаясь Силой к ее мыслям.

Силой можно было бы легко расслабить женщину, заставить ее забыть свой страх, вселив в нее легкую эйфорию, но он принял условия ее игры, пожалуй, с чересчур горячим азартом, и отступать от них был не намерен.

— Расслабь бедра, — прошептал он, чуть поглаживая напряженную ножку женщины, обнимающую его. Мышцы на ее ноге дрогнули, но это помогло мало. Жесткое колечко на входе ее лона не желало пускать его. Словно лишившись этих вкрадчивых блаженных прикосновений Силы, она так же потеряла и то сладостное опьянение, то невыносимое желание, которое сжигало ее изнутри, оно словно рассеялось, уступая место лишь суровой реальности.

Сухой мох неожиданно больно впивался в поясницу, а тело Инквизитора вновь казалось тяжелым.

Чуть приподнявшись на локте, он просунул руку между их телами и погладил чувствительную точечку между разведенных ножек Софии.

От этой откровенной ласки женщина вздрогнула и сжалась еще сильнее, а он, скользнув пальцами по ее раскрытому лону, снова вернулся к этому чувствительному бугорку и, зажав его пальцами, стал осторожно гладить, снова склонившись к подрагивающей шее женщины.

Чувствительная ласка заставила Софию извиваться и дрожать под его рукой, она даже попыталась вывернуться, закрыться, но он лишь сильнее надавил, удерживая ее тело соединенным со своим, и его пальцы все равно продолжали свою жестокую игру, заставляя ее живот и бедра дрожать мелкой тонкой дрожью, а дыхание разбиваться на быстрые хриплые вдохи.

Стоны женщины стали громкими и умоляющими, ее руки цапали, хватали его спину, и он почувствовал, какой она стала влажной, горячей.

Казалось, что ощущения ее стали невыносимыми, граничащими с мучением, она уже вскрикивала от его настойчивых прикосновений. Его пальцы внезапно отдернулись, оборвав эту острую сладкую пытку, и тело женщины, до того изгибающееся под ним дугой, внезапно опало, мгновенно расслабилось, лишившись этого острого раздражителя.

И Фрес тотчас вошел в ее расслабленное тело, одним коварным сильным движением, выбив из ее губ шумный вздох.

София вскрикнула, широко раскрыв глаза, в которых плавал страх, ощущая это проникновение, наполняющее ее тело забытым чувством удовлетворения, и ее ногти в который раз оставили красные следы на его коже.

— Я уже в тебе, — шепнул он, медленно накрывая ее всем телом, зарываясь лицом ее волосы, стирая поцелуями ее затихающие страх и дрожь. — В тебе…

Страх отступил внезапно, словно оттесненный этим властным проникновением; осталось лишь чувство сладкой заполненности и обжигающий жар желания, который с новой силой разгорелся в груди Софии.

Он чуть приподнялся над нею, заглядывая в ее глаза, желая рассмотреть в них подсказку, но она закрыла их, словно желая скрыть свои истинные чувства, желая привыкнуть, распробовать это сладостное, почти забытое ощущение абсолютной заполненности; при первом же его движении, при первом же толчке в ее узкой бархатной трепещущей глубине она прикусила губу, и он, склонившись, чуть коснулся губами ее уст, словно спрашивая ее согласия или одобрения.

Это было так странно…

Инквизитор обычно был сосредоточен на своих ощущениях, удовольствие его любовниц было словно побочной ветвью его собственного, естественной закономерностью того, что он брал то, что хотел, и делал то, что нравилось ему. Сейчас же он вынужден был прислушиваться к ощущениям другого человека, будучи почти лишенным Силы, довольствоваться одним лишь языком тела, его тихим, едва слышным шепотом.

И он хотел это слышать; он хотел разобраться в подсказках.

Он хотел не только эту женщину; он хотел попробовать ее неги, ее наслаждения, ее любовного беспамятства, хотел, чтобы при воспоминании о нем или при случайном взгляде в зале заседаний она краснела и прятала взгляд от него.

"Только ты и я; только двое; без Силы.

Я сделаю тебе хорошо, моя девочка.

Я еще помню, как это — заниматься любовью…"

Его рука скользнула по ее мягкому телу, и пальцы чуть сжались на бедре, приподнимая его и делая женщину более открытой для проникновений. Он хотел ее всю. Без остатка.

Осторожно, вкрадчиво, медленно, входя в нее глубоко, до самого бархатного чувствительного донышка, он мягко и гибко двигался над расслабленным, податливым телом Софии, нежно толкаясь в ее лоно, словно боясь вспугнуть; он прижимался к ней все теснее и теснее, ласково прикасаясь животом к ее животику, вжимался в ее раскрытые бедра, просунув руку под ее мягкую круглую попочку.

Его неторопливые, какие-то бережные движения были осторожны, словно на периферии сознания все еще маячила мысль о том, что в любой момент это хрупкое нежное прикосновение может быть разрушено — к ней снова вернуться ее страхи, и она оттолкнет его, забьется в истерике, и все кончится криком и яростной дракой…

А ему этого не хотелось бы.

Странные ощущения — слишком тонкие, слишком невесомые, — внезапно понравились ему, как и тот короткий нечаянный поцелуй в лабораториях, приятно кольнувший его самолюбие. Прерывистое дыхание обласканной женщины с каждым толчком в ее тело становилось все громче, то и дело сбивалось на стоны, и ее искреннее наслаждение приятно щекотало нервы и заставляло шуметь кровь в висках, когда возбуждение накатывало с новой силой и приятной судорогой сводило живот.

Склонившись к запрокинутому лицу Софии, целуя ее раскрытые губы, дыша ее горячим дыханием, ощущая несмелые касания в ответ, он толкнулся сильнее, смелее, вжавшись в ее мягкое тело, и еще, и еще, быстрее, глубже, почти на грани боли, погружаясь в так долго сдерживаемую страсть, и удовольствие от страстного свидания не заставило себя долго ждать. Оно накатило вдруг, обняв его тело, и стремительно понесло его ввысь, к приближающемуся удовлетворению, подстегиваемое ее ласками, ее криками, руками, то царапающими его спину в кровь, то ласковыми ладонями сглаживающими боль.

Он, забывшись, целовал и кусал ее плечи, шею и грудь, зарываясь руками в ее волосы, властно запрокидывая голову назад, находил ее подрагивающие губы, и снова осторожно припадал к ним, замедляя этот безумный, безжалостный ритм, чуть приостанавливая свою яростную атаку, и ответом ему был ее голос, рассыпавшийся на хриплые нетерпеливые стоны, глубокие гортанные крики, частое горячее дыхание. Ее горячая атласная кожа стала влажной, ее ногти впивались в его спину и безжалостно чертили на ней красные полосы, и женщина, извиваясь, стала прижиматься к нему все сильнее, словно стараясь вобрать его в себя еще больше, еще полнее, до пресыщения, его страсть словно передалась ей.

Он вызвал ее, разбудил, растрепал, заставив вылиться багровым вином из сердца, прорезаться алыми лепестками мака.

Кажется, в какой-то момент, совсем забывшись, София особенно остро провела ногтями по спине Инквизитора, ничуть не щадя, царапая до крови, так словно это была не живая гладкая кожа, а прохладная обивка бархатного дивана в его покоях.

Того самого, на котором до сих пор хранились следы той ночи — отметины ее острых ноготков, следы безумного, пьянящего удовольствия.

От такого безжалостного касания Инквизитору стало не по себе.

Признаться, подобное выражение страсти ему даже понравилось поначалу, ведь никто из рабынь не смел прикасаться к нему так — все они с величайшим почтением относились к его телу. А обычные женщины… даже испытывая невыносимое удовольствие, все же не решались проявлять свою страсть так… Или он попросту не позволял им? Его Сила контролировала каждый миллиметр их тела, и да… они делали то — только то, — чего хотел он.

Должно быть… если бы Сила была, он бы даже не заметил это яростное прикосновение леди-ситх, но лишенный ее, он чувствовал, как покалывает и наливается болью оцарапанное плечо, и не сказать, что эти ощущения были ему приятны. Но еще более его задело другое…

София.

Беззащитная и открытая, трепещущая от каждого его касания, нежная, теперь казалась совсем иной.

— Не смей, — прошипел он, перехватывая ее ручку, переплетая пальцы, жестко сжимая ее своей ладонью. Он замедлился, остановился, прижимая Софию к себе сильнее, а затем сделал несколько быстрых резких глубоких толчков, пронзая ее тело таким же острым удовольствием. — Никогда.

Что ж, стоило признать — Лорд Фрес умел быть убедительным.

Это маленькое наказание София вынесла, закусив губу и вздрагивая от каждого его проникновения. Но стоило ему вновь замедлиться, перестать терзать ее, как ее зажмуренные глаза раскрылись, и пламя желания горело в них нестерпимым светом.

— А то что? — хриплым голосом прошептала она, вызывающе усмехаясь, чуть облизывая покрасневшие искусанные губы; открыто и с вызовом глядя ему в глаза она, обвивая его ногами, обнимая горячими руками его шею, приникла к нему всем дрожащим телом, низом живота, не в состоянии больше сдерживаться и скрывать свои чувства, она со страстью прижалась к его губам сама, целуя его яростно и жадно, прикусывая его ласковые губы, лаская укушенную атласную гладкость языком, словно сойдя с ума.

В ее поцелуе было столько страсти, столько откровенного желания и искреннего наслаждения близости с ним, что на миг он замер, потрясенный, опираясь на локоть и практически на весу удерживая прижавшееся к нему тело, осторожно, по глотку, выпивая это бушующее пламя в раскаленной тишине, ласково прикасаясь к ней губами.

Это было намного слаще, чем высекать вопли экстатического, нереального наслаждения у твиллечек Силой; это было намного вкуснее, чем ужас и сладкое предвкушение соблазнительных рабынь, купленных Лордом Фресом на долгую ночь.

Это не имело ничего общего с его Силой, это принадлежало только ему.

Это было его.

Это был долгий поцелуй, слишком долгий, слишком сладкий, слишком возбуждающий и трепетный, слишком нежный и изощренный, чтобы можно было объяснить его одной страстью.

Желая продолжить, послушать еще ее сходящее с ума сердце, ее сладкие стоны, он снова двинулся вперед, не отрывая губ, словно хотел попробовать ее дрожащий голос на вкус.

Она вскрикнула голосом, полным удовлетворения и какого-то ликования, безудержного, почти безумного, и откинула голову, рассыпав спутанные волосы по серой подстилке.

"Это стоило того, чтобы подойти к смерти так близко… чтобы ощутить твой вкус на своих устах, Инквизитор… тот, кто несет смерть", — думала София, сходя с ума от близкого и столь желанного удовольствия.

Два слитых воедино тела, тесно прижавшись друг к другу, двигаясь в одном ритме, неторопливыми плавными движениями, дышали одним дыханием, передавая из губ в губы и перемешивая свои стоны, крики, так, словно были одним целым.

Наслаждение подкрадывалось как взбирающаяся вверх по волокнам ткани вода. София в изнеможении в который раз откинула голову назад, задыхаясь от поглотившего ее удовольствия, и вновь прижалась к Фресу, со стоном припав в страсти губами к напряженному плечу мужчины. Там, на разгоряченной коже, тонкой белой нитью виднелся шрам, след от ее язвительного укола, поцелуй ее кинжала.

Наполненная ласками, растворившаяся в наплывающем удовольствии, она прильнула к нему губами, даря ему прощение и откровенную ласку, смешанную с обожанием.

"Ты, безжалостный любовник, нежный и яростный, я так боялась и желала тебя, ужасного, недосягаемого, холодного и высокомерного, с твоими прозрачными глазами, глядящими свысока, с твоими строгими губами, которые часто становятся твердыми и злыми, с твоими прекрасными руками, которые одинаково щедро дарят смерть и ласку!"

Она покрывала его плечо страстными поцелуями, затирая языком отметину на его теле, как до этого делал он, ощущая сильные безжалостные толчки в своем теле и зажигающиеся в мозгу ослепительно-белые вспышки наслаждения, от которых хотелось кричать. Она впилась зубами в уже гладкую, лишенную тонкой отметины кожу, кусая его плечо хищно и нежно, словно мстя за удовольствие, которое он дарил ей.

"Как можно не желать тебя, такого опасного и острого, как кинжал, отметивший тебя? Как же можно не пожелать тебя, такого яркого и зловещего? Как же можно не пожелать тебя, когда ты заглядываешь в глаза, и твой горячий взгляд касается души?"

Словно в подтверждение своих мыслей, она откинулась назад, на его сильные руки, и взглянула в его пепельные глаза, утопая в них, растворяясь в их обжигающем океане.

"Проклятый властный повелитель, как же ты прекрасен в своей недосягаемой высоте и жестокости… как самый соблазнительный смертный грех.

Ты и есть самый сладкий смертный грех," — она коснулась пальчиком его губ, откровенно, блаженно, развратно улыбаясь; волна крупной дрожи прокатилась по ее телу, разливая острое сладостное удовольствие до самых кончиков пальцев.

Миг спустя к ее наслаждению присоединился и он, стиснув ее маленькое шелковое тело почти до боли, вжимаясь в него, выдохнув удовольствие, разрывающее его изнутри; лаская жесткими пальцами ее затылок и волосы, он простонал в ее горячую шею, что-то, от чего София смутилась и разозлилась одновременно и чувствительно укусила мочку его уха. Бешено бьющееся сердце сотрясало его, любовники вздрагивали, не торопясь расплетать объятия, сжимая друг друга в плотных змеиных объятиях и самые последние, самые нежные и ленивые ласки были уже не обязательны — они наполнились ими изнутри.

Страсть, найдя выход, реализовавшись, все равно не отпускала их, хотя уставшие тела молили о пощаде и уже не хотели двигаться. Любовно переплетая отогревшиеся пальцы, лаская руки друг друга, продолжая касаться губами друг друга, уже почти засыпая, они в полудреме шептали слова, которые были тише звездной ночи, ласковее теплой реки.

— Маленькая девочка моя, — шептал Фрес забывшись, целуя волосы Софии, засыпающей на его груди, — маленький хищный зверек с атласной шкуркой… ты бархатная там, внизу, просто бархатная… Не бойся меня; я ведь и сам тебя боюсь… твоей странной власти надо мной…

Склонившись над ее грудью, он осторожно прикоснулся к подрагивающей ямке на ее шее, и на это горячее, невыносимо нежное прикосновения ее тело откликнулось каждой клеточкой, наполняясь радостью и теплом.

"Там живет душа", — подумала София перед тем, как сон сморил ее.

Глава 22. Расстановка сил

Сон был недолгим и чутким.

Изредка Софии казалось, что она слышит, как проползает, волоча длинный хвост, поблизости ящерица, отыскивая убежище потеплее, и как злобно шипит на нее Инквизитор, отгоняя ненавистное животное прочь.

А затем его руки крепче обнимали ее расслабленное теплое тело, сжимая и тиская ее, прижимая к себе плотнее, словно она была обычным атрибутом в его постели, чем-то незаменимым, уютным и необходимым, его горячее дыхание вновь согревало ее волосы и он затихал, словно бы задремав вновь.

Тогда она снова проваливалась в сон, глубокий и освобождающий, словно кто-то велел ей делать это, заставлял, погружая нарочно, увлекая за собой, и мир переставал существовать.

Последнее пробуждение было внезапным и острым, как чувство опасности, и София вздрогнула, мгновенно выныривая из дремы, зажигаясь чувством ярости и готовности сражаться.

— Сэр, — бубнил над головой механический голос штурмовика, — слушаюсь, сэр!

Инквизитор, отогнув край накрывающих их плащей, на мгновение еще крепче сжал маленькое тело Софии и с ненавистью в голосе прошипел, словно боясь, что она проснется:

— Пошел вон, болван! Какого трахнутого ранкором джедая ты приперся просто так? Иди обратно и принеси нам одежду! Сделай хоть что-то полезное!

Штурмовик вытянулся по стойке "смирно", и почти тотчас же сорвался с места, унесся прочь, громыхая доспехами.

Сверху дохнуло холодом, и где-то рядом София ощутила присутствие накаленного на морозе предмета.

Сайберы.

Они лежали в головах, и Лорд Фрес касался их рукой.

Черта с два он спал этой ночью.

Он умеет, кажется, совсем не спать.

Он или дремал, или медитировал, балансируя на грани бытия, чутко охраняя их покой, дыша ее запахом.

Эта ночь принадлежала ему, и он выжал из нее по максимуму, налившись Силой, которая теперь бушевала в нем, сверкая во мраке космоса, как звезда.

Желание, страсть, секс, обладание, удовлетворение, достижение своей цели, и…

… и что-то еще.

София не могла рассмотреть, а сам он упрятывал, скрывал, защищал, что именно так яростно разжигало пожирающее его слабость и усталость темное бушующее пламя, но одно прикосновение к этому, к самой мысли об этом потаенном, сокровенном ощущении наполняло тело Инквизитора такой мощью, что, казалось, вместо крови по его венам течет темная Сила.

И теперь, окончательно проснувшись, ощущая обнимающие ее руки мужчины, София чувствовала, как напряжено его тело, как он сосредоточен на звуках, на движении воздуха, на любых изменения, окружающих их. Тот нежный и жадный любовник, что был с нею вчера, исчез, растворился, уступив место сосредоточенному, холодному внимательному Инквизитору, которого ситх-леди привыкла видеть всегда, и ей стало неуютно в его объятьях.

Так, словно он удовлетворил свое желание и уже позабыл о ней, и о том, как растворялся в нежности и тихих словах, что ласкали так же, как его руки. Она попыталась отодвинуться от него, закрыв обнаженную грудь скрещенными руками, и он не стал препятствовать этому осторожному стыдливому движению, легко отпустив ее.

Кажется, на морозе передохли все ящерицы. Или разыскивающие их по подземелью штурмовики распугали животных окончательно по дальним углам лабиринта, но Сила была рядом, доступна, и вся Вселенная была слышна через нее.

София слышала нетерпение Инквизитора, поджидающего, когда он, наконец, сможет одеться и идти — к утру стал виден скудный свет, слабо льющийся откуда-то с высоты, оттуда, где был выход. Лорд Фрес просто горел жаждой действия, полыхал желанием выбраться и осмотреться кругом, оценивая обстановку.

Но было еще кое-что.

Ярость.

Нечеловеческая тяжелая ярость, грохочущая громче выстрелов ИЗР-ов и взрывов бомбардировщиков и погибающих истребителей.

Дарт Вейдер, обратив свое пристальное внимание на Орикон, увидел там много такого, что привело его в бешенство.

София, ощущая жгучие вспышки его багровой ярости, слышала отдельные мысли, наполненные таким бранными словами, что невозможно было поверить, что Император способен их вворачивать в свою речь, и, более того — что он вообще их знает.

Слышал эту грязную ругань и Инквизитор, и она вместе со сосредоточенностью, напряжением и жаждой скорейшего действия рождала еще и усмешку в его душе.

Инквизитор смеялся; его глаза были холодны и губы спокойны, но все его естество дрожало от сдерживаемого смеха, и в уголках глаз собрались тонкие, еле заметные морщинки.

— Император будет недоволен, — сухо произнесла София. Смысла скрывать тот факт, что она проснулась, давно уже не было, и она, подняв лицо, встретилась взглядом с глазами Инквизитора, ожидая там увидеть…

Что?

Наверное, ей хотелось заметить что-то отталкивающее и циничное.

Так было бы проще.

Так было бы легче.

Но его внимательные глаза смеялись, и на губах играла тонкая, еле заметная улыбка.

— Отчего же? — вполне искренне удивился Инквизитор. Его горячая ладонь все так же лежала на ее боку, и София вспыхнула, припомнив, как могут сжиматься эти пальцы, доставляя такое обжигающее удовольствие.

— Мы упустили Повелителя Ужаса, — сухо произнесла она.

— Мы получили намного больше, чем его голову и маску, — жестко перебил ее Инквизитор. — Мы получили ответы.

— Какие же?

— Разве это не очевидно? Повелитель Ужаса растратил всю свою Силу на нас. Он не смог нас атаковать, потому что ослаб. Мы узнали его предел. Это важно. Значит, у них есть предел. Значит, их можно победить, выдержав до этого предела.

— Выдержав?!

— Выдержав. Я не сопротивлялся его наваждению… хотя это было сложно. Очень хотелось, чтобы это прекратилось. Я готов был отгрызть себе руку, чтобы…

Инквизитор не договорил; послышались торопливые шаги, шуршание осыпающихся под ногами камней, и Инквизитор вновь напрягся, поднимая голову и разглядывая приближающихся людей.

Это были штурмовики; нашедший их счастливчик сориентировался быстро. Он сообразил и где раздобыть офицерскую форму, и даже угадал с размером.

По крайней мере, Инквизитору.

— Молодец, — сухо похвалил Лорд Фрес, нехотя поднимаясь со своего ложа. — Освобождаешься от службы на неделю. Набирайся сил; скоро они тебе понадобятся!

— Слушаюсь, сэр!

— Отвернитесь, — сухо велел Лорд Фрес, бросив взгляд через плечо на сжавшуюся в комок женщину и поднимаясь в полный рост.

Леди София в очередной раз вспыхнула, отводя взгляд от его наготы, хотя он, казалось, не испытывал ни малейшего смущения от того, что она его видела. Впрочем, он быстро исправил это положение, разобравшись, что к чему, и натянув серые брюки.

Форма офицера Альянса, которую он носил когда-то и которая ему так шла…

— Это вам, — произнес он, оборачиваясь к Софии, прячущейся в их теплом коконе, и подкладывая под плащ ее комплект формы. — Одевайтесь прямо там. Здесь очень холодно.

София молча повиновалась ему.

Да разговоры сейчас были не нужны и бессмысленны.

Она оделась быстро, намного быстрее, чем он.

Казалось, она спешит покинуть это место, ставшее таким… таким значимым для них обоих, а он напротив — хочет задержаться, чтобы дать ей уйти первой.

Поспешно застегивая последние пуговицы на френче, сидящем на ней чересчур свободно, София еще раз глянула на Инквизитора, который нарочито неторопливо возился с сапогами, заправляя в них брюки — словно приглаживал свой образ, доводя его до гладкого совершенства, так, как будто одевался не в ледяном подземелье, а в своей спальне поутру, и глядя на него в этот момент, на ум приходила только одна мысль — блестящий офицер.

Все должно быть идеально.

Своеобразный вид брони, еще более непробиваемый, чем его черная куртка.

Ему предстояла аудиенция у Императора, который был раздражен и разгневан, но, кажется, все гневные слова, вся ярость Дарта Вейдера просто разобьется об этот цельнолитой гладкий образ.

У Софии же все было не так хорошо; отсеченные в бою Инквизитором волосы были слишком коротки, чтобы можно было их заплести в косы и убрать, толстый пучок волос рассыпался и не желал держаться, и София яростно и раздраженно сопела, кроя почем зря и ассасина, который вцепился в ее волосы, и Инквизитора, который отрубил ее волосы, а не руку этому засранцу.

— Я готова, — произнесла Леди София, кое-как зачесав пряди за уши и встряхивая свой плащ, сбивая с его складок сухие ломкие стебли мха. Инквизитор, неторопливо застегивая пуговицы на воротничке сорочки, обернулся к ней, и в его глазах промелькнул алый отблеск.

— Что такое? — насмешливо произнес он, оправляя воротничок. — Вы же толковали мне о том, что психологически справитесь и с переселением в мужское тело, а сейчас не можете пережить и потерю волос?!

— Кажется, я не высказывала вам претензий, — сухо заметила София. — Наоборот, хотела бы поблагодарить вас. Вы спасли меня.

— Не за что, — бесстрастно произнес Инквизитор, но его серые глаза, казалось, просверливали женщину насквозь своим острым взглядом. — Мы же единое целое. Забыли?

Его намек был очень двусмыслен, хотя, казалось, он говорил очень серьезно, и София вновь вспыхнула до корней волос, поспешно натягивая на плечи плащ, все еще хранящий остатки их тепла.

— Идемте, — велела она одному из штурмовиков. — Укажете мне путь.

Шаги Софии и солдата стихли за его спиной, а Инквизитор продолжил неторопливый утренний туалет, совсем не испытывая холода. Тот словно отступил, отпугнутый кипящей Силой, одевшей тело Фреса непроницаемой для мороза оболочкой.

Застегивая последние пуговицы и разглаживая какие-то невидимые складки на груди, оправляя ладно сидящий на нем френч, Инквизитор слегка улыбался собственным мыслям, прокручивая в голове прошедшую ночь, и глаза его странно поблескивали.

Со стороны казалось, что он обдумывает что-то совершенно обыденное и спокойное, но в его голове крутилась одна и та же мысль, и иногда его левая бровь в изумлении изгибалась, и на лице появлялось выражение удивления и оторопи.

Что это было?

Как это вообще произошло?!

Он хотел эту женщину, в этом сомнений не было. Хотел так же, как всех остальных, всех, что были до нее. Он хотел переспать с ней, попробовать ее.

А вышло, что он занимался с ней любовью.

Любил ее, касаясь трепетно и нежно, так, как давно никого не касался.

Вспоминая свои поцелуи, свои ласки, он снова впадал в ступор, и все произошедшее казалось ему нереальным, произошедшим не с ним.

Он думал, что все будет так же легко и просто, как прежде, как с Виро.

В некотором роде, он рассчитывал на ответный цинизм со стороны Софии, душа которой отторгала даже саму мысль о зарождении нежных чувств или… гхм… желание ласкаться с мужчиной.

Просто удовольствие; просто секс.

Просто страсть и желание, без уступок и условий, без ласковых слов и переплетенных рук, без поцелуев после, которыми он пылко и щедро отплатил за тронувшую его ледяную душу нежную летнюю жару, без этой странной власти над ним…

Чтобы больше не тянуло.

Но они занимались любовью, чтоб их ситхи взяли.

Не терзали друг друга до крика и судорог невероятно приятными, обжигающими, острыми прикосновениями Силы, а ласкали друг друга.

И он это делал… в большей мере, чем она.

И его тянуло снова сделать это, хотя с поры их страстного свидания прошло всего несколько часов.

Он усмехнулся, чуть прикусив губу, и покачал головой, словно удивляясь, как он мог дойти до того, что будет вспоминать в подробностях проведенную с женщиной ночь, смакуя каждую острую деталь, каждый вздох, каждый стон.

Мечтая о своем хищном зверьке с атласной шкуркой… мечтая еще раз прижать ее к себе, пригнуть ее голову к своему плечу, до боли вжать пальцы в ее мягкое бедро и выдохнуть свое удовольствие…

Инквизитор прикрывал глаза и чуть улыбался, вспоминая ее нежные стоны, и его губы чуть вздрагивали.

— Вы целы! Лорд Фрес, вы целы!

Кажется, погруженный в свои мечты, он даже не сразу услышал голос Лоры Фетт, срывающийся на предательские рыдания, и встретил ее отсутствующей полуулыбкой, все так же неторопливо приглаживая ворот одежды.

Вероятно, он взглянул на девушку слишком холодно, или свысока, а возможно, этот неторопливый, какой-то сытый жест, каким он застегивал свою одежду, был чересчур красноречив, но Лора, до того бежавшая к нему, не разбирая дороги, вдруг словно запнулась, и выражение невероятного, невысказанного счастья погасло на ее лице враз, сменившись гримасой больной ревности и жгучего стыда, так внезапно, словно она получила с разбегу от него пощечину, и она, споткнувшись, замедлила шаг.

У остатков костра, прогоревшего до черной сажи, опушенные серым инеем, потерявшие свою яркость и цвет, лежали вещи, еще вчера одевающие обоих ситхов.

Вперемежку, его и ее одежда.

Скованная морозом, похожая на кучку грязного драного тряпья…

Эту ночь они провели вместе, в этом сомнений не оставалось.

Обнаженные, рядом друг с другом.

И Лора, медленно приближаясь к Лорду Фресу, неторопливо застегивающему на талии пояс с сайбером, ступала так осторожно, словно под ее ногами был не каменистый берег, а стальные пики, вонзающиеся в ее ступни с каждым шагом.

— Лорд Фрес, — когда она подошла к ситху, ее голос был сух и официален, лицо — каменно-непроницаемое, а глаза упрямо опущены, так, словно она не хотела смотреть на ситха. — Рада приветствовать вас.

Лорд Фрес, чуть усмехнувшись, вздернул голову. Ее упрямство словно передалось ему, и мягкие теплые мечты моментально погасли в его глазах, уступив место привычной ледяной жестокости.

"Таких, как я, нельзя ревновать…"

Нарочно неторопливо он прошел к опустевшему ложу из смятого мха и поднял свой плащ. Иссеченный, истрепанный по подолу, он был все же цел, и еще хранил тонкий запах женщины, согревшейся под его плотной тяжелой тканью.

Инквизитор неторопливо накинул его на себя и так же неторопливо застегнул на шее застежку, с какой-то высокомерной жестокостью разглядывая лицо Лоры, склоняющееся все ниже и ниже, и ее глаза под припухшими, налившимися слезами веками.

— Давайте не станем выносить наши разногласия на всеобщее обозрение, — очень тихо произнес Лорд Фрес, когдапредательские слезы защекотали нос Лоры, и она громко шмыгнула, быстро отерев лицо ладонью. — Мне казалось, я разъяснил вам степень нашего родства, и так же доступно дал понять, что этого не изменит ничто. Ничто. Я воспитал вас; долгое время вы считали меня едва ли не отцом. Что же случилось теперь?

— Я выросла! — громко выкрикнула Лора, ничуть не смущаясь присутствующих рядом штурмовиков, яростно сжимая кулаки и поднимая на ситха упрямые гневные глаза, утопающие в слезах. — Я выросла настолько, чтобы разучиться верить в вашу ложь о нашем родстве! Я знаю… знаю, что сенатор Джейкоб не был мне отцом, и вы… вы взяли на себя заботу обо мне потому, что убили его! Какая трогательная милость! Или это раскаяние?! Сострадание? Угрызения совести?! Так вот, они мне не нужны! Я не нуждаюсь в жалости. Я живой человек, у меня есть чувства, и жалость — это последнее, что мне нужно!

Ситх молча выслушал эту гневную тираду, поблескивая внимательными серыми холодными глазами, и ни один мускул не шевелился на его лице.

— Я дал вам все, — отчеканил он и его голос зазвенел, как накаленная на морозе сталь. — Образование. Обучение военному делу. Должность при дворе Императора. Положение в обществе. Власть. Деньги. Но я не могу дать вам то, о чем вы просите. Не просите невозможного; и разочарований в жизни будет меньше. Лучше жить без надежд; когда надеешься, а твои мечты день за днем не исполняются, накапливается озлобленность, и наступает боль. Вам она на пользу не пойдет.

Раздраженно запахнувшись в свой плащ, он поспешно обогнул взъерошенную Лору и зашагал к выходу по хрустящему под ногами песку.

Глава 23. Ситхи

Несмотря на то, что Инквизитор оказал весьма своеобразную медицинскую помощь, София чувствовала себя разбитой и опустошенной.

Заживленные рассечения и порезы нудно ныли, слишком тонкая кожа, казалось, тянула и готова была лопнуть от любого, самого легкого движения, к плечам было больно прикоснуться, и лихорадочный жар разливался по груди, словно ее телом овладевала болезнь…

Больше всего хотелось погрузиться в бакту и пролежать там без сознания лет сто, но, шагая к своим лабораториям, София ощущала, как Император требовательно и беспощадно внедряется в ее разум, вороша ее мысли, знания, и от этих неласковых бесцеремонных прикосновений к ее разуму хотелось выть.

Шагая по коридора вдоль шеренги встречающих ее гвардейцев Люка, ситх-леди морщилась и опускала лицо, скрывая гримасы боли и пряча страх, накатывающий на нее волнами, когда ярость Вейдера касалась ее души, и София слышала отзвук разъяренного полукрика, полурычания, с которыми Император Силой разрушал, крушил все кругом.

С трудом добралась она до своих лабораторий и поспешно закрыла за собой двери, навалившись на них всем телом, уже не скрывая рвущегося из груди жуткого воя. Голова разламывалась, словно Владыка сжал на ее висках свои металлические пальцы и выдавливал то, что ему нужно, по капле, с хрустом раздавливая, дробя кости, выжимая досуха мозг.

— Подожди, подожди, — словно в беспамятстве шептала София, пробираясь наощупь в свое тайное убежище, в затемненный угол, где она обычно медитировала, но Вейдер словно не желал ждать — или же нарочно причинял ей боль, в ярости круша и ломая любые запреты и барьеры.

Упав в кресло, выгибаясь дугой от ломающей боли, София кое-как устроилась удобнее и, глубоко вдохнув, зажмурив глаза, склонила голову, раскрывая разум как можно шире перед рыщущим в ярости Императором, ожидая, что станет легче, но облегчения не наступило.

Вейдер был груб и жесток, и от его нещадных прикосновений по бледному лицу ситх-леди градом катился пот, а обезумевшие слепые глаза загорались алым кровавым блеском.

Он полосовал сознание Софии как книгу, с треском вырывая нужные ему страницы, и руки женщины, судорожно вцепившиеся в обивку кресла, тряслись, как в лихорадке, а ногти проделывали дыры в плотном материале, разрывая в муке плотную обивку, когда из ее напряженного горла рвался хриплый страшный крик.

— Бери, что тебе нужно, и катись к джедаям! — взвыла София, когда он в очередной раз рванул ее сознание, едва не сведя ее с ума, но Император словно не слышал ее. Не желал слышать. Не желал щадить.

Вейдер слой за слоем снимал с ее кровоточащего мозга оболочки, и скальпель его внимания был острым и безжалостным, проникая в самые беззащитные и чувствительные глубины, впуская свет туда, где таились самые жуткие страхи.

— Да бери же что тебе нужно, и уходи!

Весь его интерес сводился к клонированию и Силе, вселенной в тела искусственно, и София слышала яростное желание Императора наделать множество клонов, сильных и послушных, беспощадных и безмолвных, несущих его волю на кончиках оружия, чтобы они были в состоянии потопить всю Галактику в крови и ужасе.

Но она не знала, как это можно было сделать; невзирая на то, какие муки приносили ей его поиски, она не могла дать ответа на интересующий его вопрос, и Вейдер проникал в ее разум все полнее, перерывая в поисках ответа самые потаенные уголки, он словно нарочно пытал ее, принуждая выдать секрет, и она, дрожа всем телом, наверняка выдала бы его, чтобы избавиться от ужасного тяжелого чужого присутствия в своей голове.

Но она не знала ответа; и Дарт Вейдер впадал в еще большую ярость, а его поиски становились больше похожи на мучительную пытку, на месть, на наказание. Выпотрошив ее память, разорвав, распустив ее сознание на долгие трепещущие ленты, он отступил, отбросив прочь истерзанный разум, оставив ее, измученную, затихать после его страшного присутствия, бросив злой приказ — узнать и изготовить.

Не то его следующий визит в ее разум будет последним.

Когда все стихло и погас сжирающий разум грохочущий черный огонь, София, медленно приходя в себя, изломанной игрушкой лежала в кресле, тяжело дыша.

Разговор с ней был окончен; Император честно разделил с ней свою ярость и свою досаду, но все самое темное, страшное и тяжелое, рвущее живое мясо и нервы, он оставил для того, кто неторопливым уверенным твердым шагом сейчас только приближался к тренировочному залу, слегка поигрывая рукоятью двустороннего инквизиторского сайбера…

Лорд Фрес неторопливо закрыл за собой двери, и тяжелая рукоять сайбера в очередной раз звонко шлепнула о его раскрытую ладонь, словно отсчитывая тяжелые секунды.

Спокойные серые глаза оглядели темные стены зала, расписанные оплавленными черными полосами, изгрызенные и разбитые бешеным неистовством Вейдера и выплескивающейся, ничем не сдерживаемой темной Силой Императора. Инквизитор чуть ухмыльнулся, ощущая ранящую ауру бессильной злобы, витающую в воздухе, и ступил вперед, погружаясь в кипящую ярость, обнимающую все кругом.

— Вы желали поговорить со мной? — поинтересовался Лорд Фрес, бесшумно ступая по натертому до блеска полу, уверенно подходя ближе к черной тени, укрытой императорским длинным плащом, пульсирующей лютой злобой.

Сайбер Вейдера алым лучом отражался на бликующем полу, плечи Императора тяжело поднимались, и горячее шумное дыхание Императора говорило только о том, что, глуша первую, самую жгучую вспышку гнева, ситх только что ломал и крушил все кругом, не сдерживаясь.

— Да… да, — глухо ответил Вейдер, чуть шевельнувшись, и алые лучи оружия Фреса пронзили гудящий от напряжения воздух.

Вейдер медленно обернулся к Инквизитору, и его суровые губы чуть тронула усмешка. Переодеться Инквизитор не успел, на нем все еще была серая форма офицера Альянса, в которой он смотрелся менее экзотично и зловеще, чем в ало-черном наряде Инквизитора, но более строго, остро, опасно.

Блестящий строгий подтянутый офицер, гладкий опасный сильный гибкий зверь, искусный обманщик, прячущий свою огромную мощь под личиной дисциплинированного безвольного исполнителя, настолько безупречного и точного, что даже черным пальцам Вейдера не за что было бы сомкнуться на его горле…

И одновременно с этим Лорд Фрес всем своим видом угнетал, живо напоминая о тех временах, когда под ничем не примечательной имперской формой офицера средней руки прятался безжалостный, беспощадный, самый страшный и самый удачливый убийца, преданный слуга Императора Палпатина.

Его длинные ноги в начищенных до блеска сапогах неторопливо и свободно отмеряли расстояние, он обходил распаленного, разъяренного Вейдера, чей гнев дремал, таился под маской деланного спокойствия, на почтительном расстоянии, однако, это было данью благоразумию, а не боязнью.

Чувствительные пальцы неспешно распустили пару пуговиц на вороте, как бы между прочим, чтобы ничто не мешало, не сковывало движений.

— Не жалеешь, что поменял ее на инквизиторский плащ? — поинтересовался Вейдер, поднимая сайбер, кладущий кровавые блики на его темное лицо.

— Отчасти, — вежливо ответил Фрес, привычно салютуя Императору, и его раскрытая свободная ладонь, словно презрев всякое почтение, сделала этот вкрадчивый, издевательский мягкий приглашающий жест.

Иди сюда.

Нападай.

Опасно было так, беззастенчиво и нахально, дразнить Императора, подзывая его оружие к себе, предлагая ему нанести первый удар, который вполне мог бы оказаться последним, но иначе как было оценить степень готовности Императора? Как узнать, как далеко готов он зайти в своей ненависти и ярости? Как вычислить максимум его разрушительной силы? И как узнать, возможно ли вынести всю его тяжесть?

Словно взбесившийся ураган, Вейдер налетел на Инквизитора, обрушивая на него мощь, сравнимую со стихией, и его быстрый меч оплел Фреса алой сетью, не выпускающей свою жертву наружу, не позволяя и шевельнуться лишний раз, не разрешая отступит ни на шаг.

Раскаленные до яростного золотого цвета глаза Императора оказались слишком близко, практически напротив лица Инквизитора, и в них отчетливо читалось желание убить, упиться чужой болью.

Все было очень серьезно.

Лорд Фрес встретил первый сокрушительный удар всем своим телом, дрожа от напряжения, словно натянутая струна, и в его плечах достало силы даже на то, чтобы оттолкнуть навалившегося Императора, огромного и тяжкого, как гранитная бесформенная глыба, и еще отплатить ему таким же тяжелым мощным ударом, разменивая его ярость на мысли о собственной безопасности, и серые ледяные глаза мгновенно вспыхнули злобным золотом, не менее лютым, чем взгляд Вейдера, отчего лицо Инквизитора превратилось в порочную демоническую маску, ужасную и уродливую.

Его огромный сайбер, мелькая расставленными длинными лучами, разорвал, растерзал искусно накинутую на него алую сеть, хотя, казалось, это было невозможно, и Инквизитор, волчком откатившись, вырвавшись из-под контроля Императора, сверкая внимательными опасными глазами, хищным зверем закружил вокруг старшего ситха, словно обжегшись, словно вдруг обнаружив, что его жертва, выбранная для охоты, слишком опасна.

И эта обоюдная опасность, эти снятые, растоптанные маски взаимного уважения и дружбы, миг откровенности и ненависти вызвали на губах Вейдера усмешку не менее откровенную и наполненную радостью от освобождения, от отринутого притворства.

— Как давно я не пробовал достойного соперника, — жарким страстным шепотом произнес Дарт Вейдер, кровожадно оскалившись, щуря запылавшие безумные глаза, и Лорд Фрес вернул ему эту хищную усмешку, напряженно вглядываясь в глаза Императора, ловя каждое его мельчайшее движение, каждый жест, чуть слышно смеясь и все так же кружась вокруг соперника.

— Так что же вы увидели там, на Ориконе? — вежливо поинтересовался Инквизитор, хотя его тихий голос не вязался с тонкой злобной дрожью его страшно улыбающегося лица. — Что вас так расстроило, мой Император? Расскажите мне.

Вместо ответа Дарт Вейдер вновь коротко и страшно взмахнул сайбером, и жуткая алая режущая плоскость, размазывая кровавый отблеск по блеснувшим стенам, рванула вперед, стремясь рассечь надвое обтянутое серой формой ладное крепкое тело.

Удар был так силен и так внезапен, что вряд ли какая сила смогла бы остановить его — и Фрес не смог бы, и не успел бы.

А потому его тело мягко и умело ушло из-под обрушившегося на него урагана, заставив Императора вложить всю свою мощь в удар в пустоту, в ничто, и стараясь достать старшего ситха ударом вослед, расчерчивая быстрыми четкими движениями воздух.

Промах, казалось, разозлил Вейдера еще больше, и его ярость придала стремительности его движениям. Наращивая темп, становясь неуловимым, быстрым настолько, что ему, громадному и тяжелому, сейчас позавидовали бы и более ловкие соперники, Император теснил Инквизитора, нанося множество ударов, каждый из которых был тяжек и сокрушителен настолько, что не каждые руки выдержали бы и половину из них.

Но Инквизитор выдержал; уходя из-под атаки Вейдера, отступая и защищаясь, он встречал и отбивал каждый удар, и дерзкая страшная ухмылка не сходила с его лица, расцвеченного вспышками встречающихся сайберов, а раскаленные глаза рдели как угли.

Желая сломать оборону Инквизитора, Вейдер навалился всем телом, скрестив свое заискрившее горячим водопадом огней оружие с оружием Лорда Фреса, стараясь раздавить менее габаритного противника, сломить его сопротивление, и их лица — возбужденные в предвкушении крови, с трепещущими ноздрями, одинаково страшно смеющиеся, ненавидящие, яростные, — оказались друг напротив друга, и, казалось, из них исчезло все человеческое, и лишь бледная тень здравого смысла, последние отблески разума, еще не захлестнутого окончательно сметающей все злобой, не позволяют им тотчас же вцепиться друг в друга зубами и грызть, терзать, подобно лютому голодному зверью.

— Я видел мощь, — ответил Вейдер ласково и страшно, внимательно рассматривая лицо союзника, стараясь увидеть хоть тень страха или замешательства, — сопоставимую с имперской. Орикон — это мощная военная база, хорошо укрепленная, укрытая мощным планетарным щитом, и с огромным флотом на орбите. Император Палпатин оставил нам поганое наследство в виде крошащихся границ и чересчур сильных врагов.

Яростно взревев — то ли от досады, то ли от боли в плечах, которые горели огнем от труда, который пришлось приложить, сдерживая натиск Императора, — Инквизитор отпихнул Вейдера и, яростно размахнувшись, налетел на старшего ситха. Теперь пришел черед Императора смеяться, и он не преминул воспользоваться этим шансом, наслаждаясь раздражением Инквизитора.

— А ты, кажется, видел вблизи Повелителя Ужаса, — напомнил Вейдер, издеваясь.

— И что же, — бухнул Лорд Фрес, и его сайбер, мелькая алыми лучами, рвал и кромсал свободное пространство, загоняя Императора в угол, сжимая сияющую алую клетку вокруг его бронированной огромной фигуры, так, словно Инквизитору вздумалось бы сжать свои тонкие жесткие пальцы, сминая в комок тело старшего ситха.

Кажется, упоминание о чужой мощи заставило его рассвирепеть, Вейдер словно притронулся к самой чувствительной части души Инквизитора — к его чудовищному тщеславию, — и этого обжигающего прикосновения тот перенести спокойно не смог.

Теперь и в его золотых глазах растворилась, выкипела последняя частичка улыбки, и осталось лишь лютое желание причинить боль и смерть, которое мучило до того Императора, и Инквизитор нападал, ничуть не стесняясь, всерьез, страшно и люто, так, словно желая еще разок устроить Вейдеру экскурсию на Мустафар.

— Чем он смог напугать тебя так, что ты не смог убить его? — безжалостно полоснул по самолюбию Лорда Фреса Император, но тот, вопреки ожиданиям Вейдера, расхохотался, издевательски сверкая глазами.

— Хотите знать, как пугает Повелитель Ужаса?

Откинутые в разные стороны самым неистовым ударом, сшибаясь грудью и оглушенные этим жестким, безжалостным столкновением, ситхи, переводя дух, все так же страшно кружили вокруг себя, жадно вдыхая горячий воздух.

Фрес коротко рассмеялся, каким-то неопределенным жестом указывая на свое тело, подчеркивая плавность движений, гармоничную игру мышц.

— Я боюсь боли, — очень просто и откровенно произнес он. — Точнее, я не знаю, что это такое. Никто и никогда не ранил меня, и я даже не представляю, каково это — выползать из пожирающего тебя пламени, оставляя куски плоти в лаве, — эти слова, произнесенные вкрадчивым, полным почтения голосом, на самом деле были налиты смертельного яда, смакования чужих страданий, издевкой, безжалостным напоминанием о пережитом ужасе. — А Повелитель Ужаса дарит самый сокровенный, самый жуткий страх, проникающий так глубоко в душу, что можно сойти с ума. И вот, стоя на коленях, я видел себя лишенным одежды… да что там одежды — я видел, как моя плоть свисала лоскутами с костей, — Фрес обаятельно улыбнулся, словно само воспоминание об этом ужасе приводило его в восторг. — Разлохмаченные, иссеченные мышцы, оголенные нервы, выщербленные кости… Рука, сжимающая сайбер, была словно засунута в печь, и я насилу смог его удержать. Легче перегрызть себе кости, перекусить сухожилия, чем прикасаться ладонью к этому жару. Мне казалось, что, отгорая, отваливаются черные пальцы, и смириться с тем, что оружие все равно выпадет из рассыпавшейся кисти, было так просто… Даже дышать трудно; думаю, вам бы Повелитель Ужаса напомнил бы Мустафар. Хотя что я знаю о ваших страхах.

И истинный смысл этой страшной, беспощадной дуэли вскрылся и стал ясен: оба они мстили друг другу за то, что кто-то осмелился оспаривать их власть в этой Галактике.

Значит, недостаточно сильны.

Значит, приложили недостаточно усилий, чтобы ни у кого не возникло и мысли о том, что можно поднять голову и возразить, оспорить их превосходство.

Значит, нужно напомнить о том, что они стоят, и что они должны значить друг для друга.

И если нет… если не сможет, или не захочет… то стоит ли ему жить?

Или он, названный союзник, ослаб настолько, что им можно пренебречь?

И, перечеркнув, выбросить его прочь?

— Кто-то слишком увлекся женщинами, — яростно рявкнул Вейдер, и его выпад был страшнее удара лесоруба по подрубленному дереву.

— Кто бы это мог быть! — взревел яростно Фрес, и от его сдерживаемого рычащего крика задрожали стены, а в ненавидящих глазах промелькнули уютные видения императорской спальни.

— Я мог бы оказать тебе услугу, — прошипел Вейдер уничтожающе, когда их злобные глаза, лица, расцвеченные алыми скрещенными лучами вновь оказались близко, настолько, что упрямые лбы могли бы столкнуться, — и освободить тебя от предмета твоего пристального внимания.

Фрес усмехнулся, прочтя во взгляде Императора знание о страстной жаркой ночи, проведенной на берегу ледяной реки.

— На данном этапе, — прошипел он, улыбаясь своей жуткой острозубой сияющей улыбкой, — я был бы даже благодарен!

Вейдер уничижительно глянул сверху вниз в издевающиеся, хохочущие раскаленные глаза Инквизитора, и его губы тронула такая же издевательская усмешка, словно он вдруг сумел рассмотреть в безупречной стальной душе Лорда Фреса совсем крошечное уязвимое пятнышко.

— Не-ет, — протянул Император, внимательно вглядываясь в дрожащие ситхские зрачки. — Думаю, уже нет.

Это тонкое прикосновение к нежному живому пятнышку на безупречной легированной черной броне в душе ситха возымели волшебное действие. Эти слова раскалили, разъярили Инквизитора еще сильнее, до неистовства, до безумия, до одержимости, и он с ревом отпихнул Императора, а его выкинутая вперед рука мощным выбросом страшной Силы ударила в черную фигуру Вейдера, разрывая в клочья взметнувшийся плащ, корежа дюрасталевые пластины на груди, заставляя кровь закипать в жилах Императора, а клетки — лопаться под натиском Темной мощи.

Однако, металлическая рука Вейдера, выставленная вперед, дрожа от напряжения, так же неистово рвалась к живому сердцу Инквизитора, и тот, пытаясь вдохнуть, почувствовал, что это невозможно, что это никогда больше не будет возможно, потому что эти хищно скрюченные подрагивающие острые пальцы острыми иглами проткнули, прошили его защиту и впились в его глотку, и разжаться их заставит только смерть.

Значит, все.

Значит, конец.

Но, ситхи тебя возьми, ты уйдешь вместе со мной!!!

Ненавижу!

Несмотря на то, что одного стальная хватка изломала и заставила припасть на колено, багровея от удушья, а второго струящаяся Сила словно вновь обожгла всепожирающим пламенем и заставила отшатнуться, распирая изнутри, оба ситха не отступили, не опустили разъяренных рук, продолжая разрывать друг друга, глядя с ненавистью друг другу в налитые кровью и злостью глаза, и еще вопрос, кто из них ушел бы первым.

Смертельный захват прекратился одновременно, разом, словно по команде, и Фрес, уронив бритую голову, ткнувшись ладонью в пол, мучительно закашлялся, багровея всем своим лицом, а Вейдер, сгорбившись, пошатываясь на внезапно ослабевших ногах, держал руки так, словно боялся коснуться ими тела, словно они раскалены и налиты пламенем.

Его суровое лицо медленно светлело, сдвинутые брови, изломавшие высокий гладкий лоб морщинами, расходились, и страшные нечеловеческие горящие глаза вновь становились светло-голубыми, уставшими и погасшими.

Схватка с Инквизитором выжала его злобу, высушила ее, испила до дна, исчерпала, оставив усталость…

— Я знаю, — хрипнул он непослушным голосом, — ты не отступишь…

— Вы не отпустите, — в тон ему прошептал с ненавистью Фрес, поднимая лицо, с которого медленно исчезало выражение боевого безумия, заменяясь привычным ледяным лживым спокойствием.

Дарт Вейдер шагнул к Инквизитору, и алый луч погас в его руке. Он протянул руку, обтянутую черной перчаткой, младшему ситху, и тот принял помощь Императора, поднявшись на ноги, пожалуй, преувеличенно легко, тоже гася смертоносные лучи своего сайбера.

— Нам не стоит забывать об этом, — с напором произнес Вейдер, наблюдая, как Инквизитор, как ни в чем не бывало, приводит в порядок свою одежду, хотя в его поврежденном горле хрипело и клокотало.

— Согласен, — быстро произнес Инквизитор, пряча глаза от внимательного взгляда Императора.

— Леди София, я полагаю, так же сильна, ммм? — протянул Император, все так же испытующе вглядываясь в бесстрастное лицо Инквизитора, и серые глаза того вновь вспыхнули раскаленным золотым светом.

— Не советовал бы это проверять, — отчеканил Лорд Фрес, прямо глянув в глаза Вейдеру, и его губы изогнулись в злобном оскале. — Если вы тронете ее, эта тварь вцепится вам в глотку, и уже не отпустит. Никогда. Даже умерев.

Это горячее страшное уверение Инквизитора и его взъерошенный вид почему-то насмешили Императора, и тот расхохотался странным теплым тихим смехом, сверкая какой-то молодой, озорной улыбкой.

— Тварь — это она или ты? — спросил он, хитро прищурившись, и, хлопнув Инквизитора по плечу, не дожидаясь ответа, устало двинулся к выходу.

Аудиенция была окончена.

* * *

Всплески Темной Силы обнимали дворец, и София, зябко обхватив горящие иссеченные плечи ладонями, прислушивалась к яростной грызне, которую устроили ситхи в самом сердце Империи.

Если один из них окажется слабее… если…

Женщина мучительно сжимала виски ладонями, слушая страшные удары, которые, казалось, крошили в мелкий щебень стены, и ее сходящий с ума мозг не мог выбрать, вычленить, за кого из них она боялась.

И боялась ли?

Неужто Вейдер был близок к тому, чтобы уничтожить Триумвират, неужто Фрес осмелился оспорить у Владыки его место на троне?

Тщеславный, он не захотел больше вставать с императорского кресла в зале аудиенций?

София кусала губы, припоминая жаркие поцелуи Инквизитора, его настойчивые откровенные ласки, и размышляла, а сможет ли она… сумеет ли… если после того, как он разделается с Вейдером, он придет за ней…

И захочет ли…

Внезапно все стихло.

Так, словно и не было этой щедро расплескивающейся ненависти, словно эта кружащаяся над дворцом смерть была всего лишь горячечным бредом, и София, охнув, широко раскрыла зажмуренные глаза, в которых отражалось недоумение и страх.

Что, все?!

Все?!

Кто?!

Но две звезды, налитые темной багровой Силой, никуда не делись с небосклона, и София выдохнула, выпуская удерживающую ее тело силу, и практически упала в свое кресло, закрыв лицо ладонями, содрогаясь от бешеных ударов сердца.

Триумвират продолжил свое существование, хрупкое равновесие, подобие мира, было восстановлено и скреплено рукопожатием, которое один предложил, а второй — принял…

Только так.

Но вместе со схлынувшим напряжением наступило еще кое-что.

София, замершая в кресле, ощутила это непонятное чувство, как горячее желание, как жажду, разливающуюся по ее телу, как бессовестное прикосновение руки, которой, стиснув пальцы, провели от ее колена и вверх, вверх, до самого живота, так ненасытно и жадно, что она застонала, извиваясь и стискивая колени, прекрасно понимая, что сейчас будет.

Кто сейчас явится.

Близкая опасность, смерть, заглянувшая в глаза, заточила чувства Инквизитора еще сильнее, и он хотел — нет, жаждал, — еще жаднее, чем на берегу ледяной реки.

Хотел так яростно, что не мог скрывать этого тяжелого властного чувства.

Хотел так, что женщина не могла подняться, и едва смогла шевельнуться, заслышав его шаги за дверями своих лабораторий.

Встав, через силу сделав несколько шагов ему навстречу, она ощутила его горячие ладони, стиснувшие ее тело, ласкающие ее бока и спину так жадно, словно не было этой ночи, которой они насытились друг другом до пьяна.

— Что это было? — горячо шепнула она, и ей казалось, что весь мир заключен в серых ледяных зрачках, когда его длинные пальцы осторожно и вкрадчиво коснулись ее щеки, скользнули по виску и зарылись в волосы, сжав черные пряди.

— А что это было? — переспросил он чуть хрипло, жадно всматриваясь в ее лицо, лаская затылок женщины, пока ее руки несмело скользнули по серой приглаженной форме, обтягивающей его грудь.

— Император был в гневе, — шепнула София, невольно прикрывая глаза, пока его ладонь любовно ласкала ее шею.

— Императору необходимо было поговорить и немного размяться, — с хриплым смешком произнес Лорд Фрес, с удовольствием рассматривая запрокинутое лицо женщины, ее розовые подрагивающие губы. — Я немного развлек его…

София через силу раскрыла глаза, ее затуманенный взгляд оглядел серую форму, и губы чуть дрогнули грустно, женщина припомнила что-то свое, давнее, и Фрес, уже было склонившийся над нею, отстранился, внимательно изучая ее черты.

— Что? — спросил он, и она прихватила губку белыми зубками, чуть слышно засмеялась.

— Я помню нашу первую встречу, — произнесла она, смеясь все сильнее. Кажется, это был нервный, истерический смех, ее тело содрогалось от крупной дрожи. — Там, на Коррибане. Ты был одет точно так же, в эту же форму, которая тебе так идет, как и сейчас, и так же спокоен и самоуверен… как много дала бы я тогда, чтобы раздавить тебя в этом сером песке!

Лорд Фрес тихо рассмеялся, чуть покашливая, и его ладони крепче сжали ее талию.

— Ну, — протянул он задумчиво, — давай представим, что ничего не было. Что мы не встречались тогда. Что не было этого удара, — его пальцы скользнули по грубой одежде, скрывающей ее тело от его взгляда, — и что мы познакомились только что. Ты не против, если наше знакомства начнется с этого?

Он, зарывшись пальцами в ее шелковистые волосы, откинул ее голову себе на плечо и его губы коснулись ее раскрытых губ, встретивших его поцелуй с нетерпением и жадностью.

"Женщина, женщина, — билось в его висках, и он прижимался к ней с еще большей страстью, тиская ее податливое тело, лаская языком ее сладкий ротик. — Что же ты делаешь со мной, женщина?!"

Ее тонкие руки обвивали его шею, несмело ласкали его грудь, и он покорялся этой немудреной ласке, вспыхивая еще ярче, властно заставляя ее подставлять под его требовательные поцелуи шею.

"Какая же ты сладкая, женщина, какая желанная, какая неповторимая…

Только что, несколько минут назад, в этом иссеченном сайберами зале, я дрался с Дартом Вейдером, и он коснулся твоего имени, обратил свой пристальный взгляд на берег ледяной реки.

И мой сайбер поставил точку в этих вопросах.

Я отвоевал свое право целовать тебя.

Металлический палец Императора перебирая железную чешую, подцепил одну и обнаружил под нею уязвимое место — да неужто же я с этим согласился?!

Желтые глаза Императора следят за нами из мрака, и он, несомненно, видел весь мой путь, который я проделал, спеша в твое тайное убежище, торопясь еще раз вдохнуть твое ароматное дыхание…

Я сам подтвердил его догадку, его слова, его находку, даже не стараясь скрыться, спрятаться, переждать.

Заглянув в мои глаза, он безошибочно угадал там природу твоей странной власти надо мной, ту, которую я сам не распознал, потому что уже забыл, как это…

Ты — моя сладость, моя страсть, мое слабое, уязвимое пятно на стальной шкуре…

Моя.

Моя…"

Глава 24. Аугрусс

Аугрусс был противен Аларии до тошноты.

Его огромное тело, залитое ровным слоем подкожного плотного жира, казалось ей отвратительной, воняющей диким животным тушей.

Она не удивилась бы, найдя поутру где-нибудь в углу кучу навоза, или обнаружив на своих ладонях, прикасающихся к его яркой шкуре, жесткие волосы, похожие на шерсть с круглых раздутых боков лошади.

Ей и казалось, когда она, задыхаясь, отталкивала его, упираясь в его гладкие круглые плечи руками, что он весь порос этой гладкой шерстью, такой твердой, такой жесткой от набившейся в нее грязи и дорожной пыли, что так царапает ладонь, оставаясь колючей серой грязной пленкой на коже.

Первый раз он таился и, кончив, наскоро подобрав штаны, оставив лежащую в беспамятстве женщину на полу, трусливо удрал, одновременно умирая от страха и задыхаясь от острого удовлетворения.

Но наказания не последовало, ни через день, ни через неделю.

То, что воображение Аугрусса рисовало забраку в бесконечных бессонных ночах, наполненных липким страхом, не исполнилось, не сбылось.

Никто не ворвался к нему, и удушье не сковало ему грудь.

Это могло означать, что либо Алария не осмелилась жаловаться, либо она ничего не помнила, либо всем было безразлично то, что с ней происходит.

Аугрусс долго прятался по темным углам, высматривая оттуда опасность, пока однажды нос к носу не столкнулся с Инквизитором. Но ситх, что-то обсуждая с Лорой Фетт, прошел мимо, игнорируя подобострастно скрючившегося перед ним забрака, и Аугрусс едва не умер от облегчения.

А затем, уже осмелев, он выбрался из своего укрытия и уже с большей смелостью прогулялся по одной из галерей Императорского дворца, где и повстречал Аларию, наградившую его ненавидящим, прямо-таки уничтожающим взглядом, и Аугрусс понял, что все она помнит.

Помнит, но ничего не может поделать.

Для Аларии убить Аугрусса было бы легко; сжать Силой его сердце, превратив его в разорванный бесформенный кусок мяса, или придушить этого жирного ублюдка, едва он только снимет свои вонючие штаны с толстой задницы, но…

Такие решительные действия тотчас разрушили бы образ невинности и беспомощности, которым так умело оперировала Алария, умоляя Дарта Вейдера о помощи.

И, что еще страшнее, это лишило бы ее последней ниточки, связывающей ее с тем, кто назывался Повелителем и ее настоящей любовью…

Ее ложь давно уже стала всем очевидна, и Алария, скрежеща зубами от досады после каждого поражения, нанесенного Вейдером Повелителям Ужаса, которые вскрывали все больше нестыковок между ее словами и действительностью, умирала от ужаса, ожидая, что Император в гневе явится к ней и просто растерзает ее на мелкие кусочки, но он не приходил.

И она продолжала жить, умирая от страха и сгорая от злости одновременно. И продолжала настырно играть роль изворотливой жертвы, цепляющейся за свою жалкую жизнь всеми доступными ей способами, погрязая во лжи.

Вейдер жаждал, вожделел Фобис. Этот артефакт, казалось, завладел всеми его помыслами, и ситх придерживал Аларию, то ли как разменную монету, то ли как часть головоломки, подсказывающей ему ответ, то ли как козырную карту. Кто знает, как именно он хотел использовать Аларию потом…

В глубине души Алария твердо была уверена, что рано или поздно Вейдер ее убьет. Эта развязка читалась в его взглядах, в его жестах, в его словах, обращенных к ней. Нет, в нем не было ни лютой ярости, ни отчаяния, которое он хотел бы залечить, погасив биение мыслей в ее голове, да только целая жизнь стояла между ними, и теперь их существование больше походило на противостояние и, наверное, напоминание о взаимном предательстве.

Алария каждый раз задыхалась от ужаса, вспоминая, как невидимая сила стискивает ее горло и как горят жестокостью глаза Вейдера, когда он желает сломать, уничтожить то, что мешает ему на его пути, но последние слова, те, которыми Пробус утешал и поддерживал ее, помогали ей унять нервную дрожь, терзающую ее мышцы больными судорогами.

И она затихала, закрыв глаза и успокаивая дыхание.

"Я припрячу один твой клон, самый лучший. Самый юный; самый сильный. Если что-то случится… Я вызову тебя из небытия и Тьмы. И после завершения дела мы навсегда будем вместе".

Вспоминая прощальный поцелуй Пробуса и его слова, Алария ощущала в себе пронзительно-щемящую любовь, побеждающую любые колебания и страхи, и была готова на все, на любые муки и смерть ради своего Повелителя. Она открывала глаза, в которых разгоралась решимость, смелее встречала тяжелые взгляды Дарта Вейдера. И тогда его раздражение и ненависть отступали, прятались, уходили глубоко в его душу…

Теперь у нее не оставалось никаких сомнений насчет того, какую ценность она представляет для Императора — никакой, если точнее, — если он придерживает ее как какую-то вещь, которая сгодится, может быть, при случае, а может и не пригодится вовсе, и которую он не отдает Малакору только из упрямства. Но это вовсе не означало, что Императору интересно, что происходит с ней, и кто осмеливается вытирать об нее ноги, пусть даже это и опальный губернатор.

И осознание этой безнаказанности вселило в душу забрака еще большую циничную наглость, и уже тем же вечером, сразу после нечаянной встречи, он постучал в ее двери, а когда она открыла, просто повалил ее на пол, покрывая жадными поцелуями ее искаженно отвращением лицо, и торопливо овладел ею, кое-как задрав подол ее платья.

Второй его визит к Аларии так же остался безнаказанным, и Аугрусс, охмелевший от чувства обладания, совсем потерял голову и приходил еще и еще, практически не таясь.

Алария не сопротивлялась его неуклюжим тошнотворным ласкам, покоряясь неизбежному, но все же после мстила забраку за его дерзость, за его жадность, за его смелость.

Всякий раз, когда его отчаянно дергающееся тело затихало, расчерченное блестящими змеящимися дорожками пота, Алария, выдохнув, сталкивала его с себя, и брезгливо отряхивалась, оттиралась, словно стараясь изничтожить чужой мужской грубый горячий запах, прилипший к ее коже.

— Я ничего не почувствовала, — злорадно говорила она, звонко шлепая забрака по волосатой мокрой заднице, но, похоже, ему на это было плевать. Обладание этой женщиной — принадлежащей не кому-нибудь, а самому Повелителю, — приводило его в экстаз, в эйфорию.

— Ой, да брось, — ленивым, каким-то жирным, сальным голосом говорил он, переворачиваясь на спину и с видом победителя глядя на взбешенную женщину. Его толстое пузо колыхалось от утробного смеха. — Где уж мне сравниться с Повелителем.

Алария торопливо натягивала платье, нервно дергая ткань, пряча от похотливого взгляда забрака ноги под подолом, и брезгливо откидывала его руку, которой он пытался сжать ее острую коленку.

— Убирайся, — злобно рычала она, оскаливая зубы, а он, хохоча, сжимал толстыми пальцами ее острый подбородок и оставлял слюнявый поцелуй на ее губах, от которого она потом оттиралась и яростно отплевывалась.

Аугрусс самодовольно усмехался и растягивался во весь рост на ее истерзанной, смятой постели, а Алария, кусая губы, оправляя взлохмаченные волосы, лихорадочно соображала, что же ей делать.

Из императорского дворца ее перевели в небольшую резиденцию, где охрана была не такой усиленной, и где вопросами безопасности занимался уже не Люк Скайуокер, и Аугрусс последовал за Аларией, не в силах справиться со своим влечением.

Она теперь ничего не спрашивала у Аугрусса, и ничего не говорила ему; теперь доверять ему какую-либо информацию было просто опасно. Алария злобно смотрела на него покрасневшими от ярости глазами, он все так же самодовольно ухмылялся, цинично чмокая губами, и до него, кажется, так и не доходило истинная природа ее ярости.

Она ничего никому не говорила о тайных визитах Аугрусса, никому не жаловалась, но это, разумеется, не означало, что никто не знал и не видел, как он под покровом ночи воровато крадется к заветной двери. За нею по-прежнему следили десятки внимательных глаз, и иногда, выходя на внешние галереи полюбоваться видами мегаполиса, простирающегося внизу, она встречалась с Инквизитором, который — вот ведь совпадение! — прогуливался тут же, конечно же совершенно случайно.

Он раскланивался с ней чопорно и холодно, подчеркнуто вежливо, и исчезал, сделав вид, что спешит по какому-то делу, оставляя ее в одиночестве, но тяжелый страх накатывал на нее волнами и холодный ветер здесь, наверху, становился удушающим, Алария захлебывалась его струями, бьющими ей в лицо. Инквизитор взял ее на личный контроль, вот что означала его внезапно объявившаяся любовь к загородным прогулкам.

Ее связь с Аугруссом, разумеется, не осталась тайной для Инквизитора; его работой было знать все немного лучше всех остальных, и он, несомненно, хорошо справлялся со своим обязанностями, иначе как было объяснить их участившиеся встречи.

С ненавистью Алария припоминала внимательные взгляды ситха, и ее трясло от желания вцепиться ногтями в его лицо, раздирая в кровь кожу, срывая это подчеркнуто-вежливое выражение.

Теперь за Аугруссом, трущимся подле нее, ситх тоже будет приглядывать одним глазом, да его штатные ищейки наверняка приносили ему ежедневные доклады обо всех передвижениях забрака, и обо всех его визитах к Аларии. Женщину от злобы трясло до судорог, до кровавой пены на губах, до безумия в расширившихся зрачках, когда ей представлялось, как Инквизитор бесстрастно пролистывает принесенный ему доклад с подробным описанием того, когда и сколько раз похотливый рогатый скот наведывался в ее покои, и к этой ненависти горькой каплей примешивалось отчаяние.

Ниточка, связывающая ее с Повелителем, оборвалась. Похотливый тупой болван, забрак просто не понял, что он натворил, не устояв перед искушением и перебравшись за ней из центра на такое отдаление. Теперь, под пристальным вниманием Инквизитора, она ни за что не осмелилась бы передать с Аугруссом ни послание, ни назначить встречу тому, кого любила больше жизни…

И за одно это Алария, едва не воя от отчаяния, хотела изничтожить этого мерзавца, у которого, наверное, даже мозг заплыл жиром. Теперь за Аугруссом наверняка следят еще больше, чем за нею; пока он бегает по канцеляриям и обивает пороги чиновников, кто-то ходит за ним, и слушает все его разговоры, подмечает все его делишки, устанавливает все деловые и личные связи, которыми Аугрусс обзаводится в столице.

Все вокруг него были словно помечены яркими метками, связаны между собой тонкими линиями, прочерченными ситхом, перечитывающим доклады, и Алария с отчаянием понимала, что ей не вырваться из этой сети, что любой, кто просто пожмет в приветствии руку Аугруссу, автоматически попадает под колпак.

Алария бросала очередной злобный взгляд на развалившегося в ее постели Аугрусса и поспешно отворачивалась, чтобы он не увидел разгорающейся решимости на ее лице.

От него нужно было избавляться. Рано или поздно, а он направится туда, где скрывался Повелитель, и раскроет его тайное убежище, приведет к нему инквизиторских ищеек по следу.

И вместе с этим нужно было обзавестись другим посланником, не таким тупым и похотливым, как забрак. Алария нервно стискивала пальцы, стараясь унять яростную дрожь в руках, понимая, что у нее нет ничего, кроме ее тела, что бы она могла предложить в обмен на верное служение, но этот вариант уже привел к тому, что повелитель оказался в опасности из-за неверного выбора слуги.

Кого же выбрать, кого же подманить?

И, главное, на что?

Это она обдумывала каждый раз после его посещения, каждый раз после того, как за его спиной закрывалась дверь, и она оставалась в тишине и темноте, в комнате, пропахшей его горячим душным запахом.

И ответ нашелся.

— Я слышала, — небрежно заметила Алария, когда ее дыхание выровнялось настолько, что она смогла говорить, не задыхаясь от отвращения, — что Инквизитор затаил злобу на господина моффа, на Гриуса.

Тяжело пыхтящий за спиной Аларии Аугрусс даже дышать перестал, и она склонила голову, скрывая язвительную усмешку. Забрак заглотил наживку тотчас же, жадно ухватился за нее всем своим сознанием, и Алария усмехнулась еще раз, удивляясь, как же просто управлять этим ходячим мешком сала.

— Вот как? — с деланным удивлением произнес забрак, приподнимаясь на локтях. — За что же это?

— А вы сами не догадываетесь? — язвительно произнесла Алария, оборачиваясь к Аугруссу и уже не скрывая своей издевки. В глазах ее горели злые огоньки, и она, даже слегка кокетничая, повела плечом, с удовольствием наблюдая, как Аугрусс пожирает ее глазами. Но его интерес теперь не имел ничего общего с желанием, и ее красота на этот раз не волновала Аугрусса.

— Так за что же? — забрак уселся, прикрывая наготу игнорируя попытки Аларии перевести внимание на ее персону. Алария расхохоталась, уже не таясь, глядя, как эта скандальная информация захватила все внимание забрака.

— Гриус был причиной того, что Инквизитору пришлось драться на Мустафаре, — промурлыкала Алария, хитро щуря глаза.

— Мне всегда казалось, что Инквизитор сам искал этой встречи, — с сомнением в голосе произнес Аугрусс, — и, кажется, он не пострадал в этом поединке?

— Да-а, — протянула Алария, все так же победно улыбаясь, — сам. Но Гриус повсюду раструбил, что он заплатил Инквизитору за это, и знаете что? Лорду Фресу не понравилось напоминание о том, что когда-то он убивал за деньги… Вся эта история теперь в глазах многих выглядит так, будто мофф и Лорда Фреса нанял, понимаете? Да еще и похвалился этим. И это неприкрытое бравирование Гриуса своими богатствами Лорда Фреса тоже задело. Кажется, мофф забывается, что Риггель не его собственность, а планета, принадлежащая Империи. Как вы думаете, какое наказание последует за этойдерзостью?

— Наказание? — переспросил Аугрусс, даже задрожав от злобной радости. Алария попала в точку, в самое яблочко, такой расчетливый проходимец, как Аугрусс, просто не мог игнорировать завязывающуюся рядом с ним интригу, не оценив ее на предмет выгоды для себя.

— Наказание, — сладенько подтвердила Алария. — Вы сомневаетесь в злопамятности Инквизитора? Думаю, на Гриуса уже собирают какую-то нелицеприятную информацию. Надо быть с ним поосторожнее, не приближаться лишний раз, не то инквизиторские ищейки вместе с ним доставят массу неприятностей и тому, кто окажется рядом…

Аугрусс, торопливо отыскивая одежду, брошенную куда-то на пол, казалось, лихорадочно высчитывает в уме все выгоды, которые можно получить из складывающейся ситуации.

— Вам-то что? — быстро произнес он, натягивая штаны и отыскивая свою сорочку.

— Как это что? — усмехнулась Алария, прислоняясь спиной к стене и наблюдая за тем, как Аугрусс лихорадочно одевается. — Вчера Гриус был здесь и даже пытался со мной заговорить. Я постаралась избежать общения с ним. Я под защитой Дарта Вейдера; но один неловкий шаг, и Владыка не пощадит, особенно если Лорд Фрес захочет уничтожить меня… А вам что? Рассчитываете получить вознаграждение от Гриуса, предупредив его об опасности?

— А если и так, то тебе-то что? — огрызнулся Аугрусс. Алария едко хихикнула.

— А с чем вы придете к нему? — промурлыкала она.

Мгновенно перестав суетиться, Аугрусс, засопев, как жирный бык, упрямо опустил голову и ступил к женщине.

— Я приду к нему с тем, — просопел он сурово, шумно дыша, стискивая ее лицо толстыми пальцами, — что мне скажешь ты.

— А если я ничего не скажу? — яростно вскрикнула Алария, отталкивая его руки, до боли стиснувшие ее подбородок.

— Ска-ажешь, — зло пыхтел он, зловеще надвигаясь на женщину, и она, стремительно прыгнув к двери, широко распахнула ее и босиком выскочила в коридор. Аугрусс встал, как вкопанный, по лицу его пробежала тень страха, и Алария, заметив ее, злобно оскалившись, радостно зашипела:

— Если вы попробуете хоть пальцем меня тронуть, я закричу! Я заору так, что сюда сбежится половина дворца, и сам Инквизитор — вы этого хотите? Вот у него и спросите!

— Ты не посмеешь, — слабо вякнул он, и Алария адски усмехнулась, скалясь, как дикий зверь. От злобной радости ее колотило, и даже эта небольшая месть, всего лишь возможность ответить отказом противному ей забраку доставляла ей огромное удовольствие.

— О, я посмею! — зашипела она, и ее красивое лицо исказилось настолько, что стало почти уродливым. — Посмею!

— До сих пор молчала, — осторожно напомнил ей Аугрусс, осторожно, как-то трусливо, на полусогнутых ногах подбираясь к распахнутой двери. Казалось, что выходка Аларии вдруг сорвала пелену безумия с его глаз, и он опомнился, действительность догнала его и безжалостно нашептала ему в уши обо всех последствиях, что могут последовать.

— До сих пор, — зарычала Алария, дрожа всем телом, багровея от сдерживаемого гнева и желания вцепиться ногтями и зубами в ненавистное потное похотливое животное и рвать, безумно грызть его, разбрызгивая кровь, — я боялась, что мое неверное слово или действие вызовет гнев у Триумвирата. Я боялась смерти. Но всякое терпение имеет границы; и если вы посмеете еще хоть один раз!..

Казалось, бушующая в женщине кипящая ярость, искажающая уродливыми полубезумными гримасами ее лицо, ломающая корчами тонкое тело, сейчас разорвет Аларию в клочья, и Аугрусс, глядя в налитые кровью покрасневшие глаза, утопающие в слезах бессильной злобы, поверил ей.

— Хорошо, хорошо, — торопливо уверил он, выставляя вперед огромные пухлые ладони. — Я уйду, не надо так злиться.

— Вон! — рыкнула Алария, истерично топнув босой ногой. — Вы не получите никаких денег, ни самой крошечной монетки! И не рассчитывайте даже, что с моей помощью вам удастся стряхнуть с толстосума-Гриуса хоть кредит!

Но идея заставить Гриуса раскошелиться еще разок завладела разумом Аугрусса очень плотно. Такая информация стоила дороже, намного дороже, чем убийство пары асассинов, и Аугрусс, в карман которого Империя залезла очень глубоко, покрывая те убытки, которые нанесло нападение на территорию, находящуюся у него в подчинении, очень хотел поживиться хоть чем-то.

— Послушайте, — стараясь придать своему голосу максимально серьезное, уважительное выражение. — Не нужно криков. Давайте поговорим спокойно!

— Вон!

— Я же не говорю, что я за вашей спиной буду торговать такими сведениями, нет, конечно. Мы разделим вознаграждение от Гриуса пополам.

— Вон!!

— … или мне треть, вам две трети, — продолжал Аугрусс, втягивая пузо и протискиваясь в дверном проеме мимо Аларии даже не дыша, опасаясь задеть ее хотя бы пальцем. — Неужто вам не нужны деньги? Ну, скажите же мне, что вы там слышали?

— Я скажу это только Гриусу, если на то пошло! — рявкнула Алария.

— Хорошо, хорошо! — оживился Аугрусс, довольный тем, что ему удалось заручиться хотя бы таки крохотным согласием. — Так вы поможете мне?

— Пошел вон!

Забрак торопливо и практически бесшумно исчез в темноте коридора, и Алария чуть слышно рассмеялась, прислушиваясь к спокойной темноте.

— Скоро, мой дружочек, — злобно прошептала она, — твою толстую тушу поджарят, как свиную, воткнув тебе в рот яблоко!

* * *

Все то, что касалось денег и интриг, Аугрусс любил.

Нельзя было сказать, что он был глуп, наоборот — в его маленькой голове, приляпанной на неповоротливое жирное тело, мысли ворочались очень быстро, и что-что, а интриговать он умел, и вынести для себя выгоду из любой складывающейся ситуации — тоже.

Больше всего на свете Аугрусс любил деньги и власть, и любое, даже самое небольшое преимущество над кем-то приятно грело его душу.

Вот на эту-то удочку его и поймал Пробус, предложив губернатору Зиоста позволить силам Повелителей Ужаса безнаказанно вторгнуться на его планету.

Настоящей операции Пробус проводить и не пытался; ему было нужно посмотреть, как быстро среагирует Империя, и какой силы ответ она может дать.

Разумеется, Повелителю Ужаса было безразлично, что станет с губернатором Аугруссом после налета на Зиост; и сам Аугрусс прекрасно понимал, что за эту пощечину, нанесенную Империи, за якобы досаднейшую ошибку Дарт Вейдер просто свернет ему шею, особо не церемонясь.

И поначалу не помогали никакие уговоры, осторожный Аугрусс даже вернул те деньги, которые Пробус выплатил ему за обещание сотрудничества. Но потом в качестве посланца на тайную встречу явилась Алария… и Аугрусс словно обезумел, потерял себя, разглядев в тени капюшона глаза бывшей жены Императора.

К женщинам Аугрусс был равнодушен. Ни одна из них не могла его смутить своей красотой и заставить его потерять голову, ни ради одной он не позволил бы себе каких-то необдуманных шагов и поступков, ни одной он не дарил сказочных подарков и ни для одной не делал широких жестов. Он был слишком осторожен и расчетлив для этого.

С Аларией же все пошло не так; обычно такой предусмотрительный, отчасти трусливый Аугрусс вдруг потерял голову и просто не справился с тягой к этой женщине, с желанием обладать ею.

О чем был тот разговор с Аларией, Аугрусс не помнил. Все было как во сне. Он очнулся от наваждения лишь тогда, когда женщина оставила его, и тряхнув головой, выйдя из странного оцепенения, успел лишь заметить, как почти растворившаяся в темноте грязного безлюдного переулка посланница всем телом прильнула к некоему человеку, со страстью прижимаясь к его темным одеждам.

Это был Пробус; напрягая зрения, рассматривая темную фигуру таящегося мужчины, обнимающего Аларию, Аугрусс безошибочно узнал своего тайного посетителя, врага Дарта Вейдера, жаждущего побольнее уязвить Императора.

И Алария, ласкающаяся к нему, с удовольствием подставляющая свое прекрасное лицо под прикосновения его руки…

Она принадлежала теперь ему; она была его. Его женщиной, его собственностью, его вещью. Она принадлежала им, сильным мира.

И тогда Аугрусс почувствовал, как сходит с ума.

И назначил свою цену.

Для того, чтобы отдать своему флоту приказ не расстреливать нападающих, требовалось мужество; и чтобы затем явится на Бисс и предстать перед Триумвиратом, тоже требовалось мужество, и немалое.

Аугрусс, упрямо сцепив зубы, смотрел, как в огне гибнет станция на орбите Зиоста, и в его сосредоточенных глазах мелькало все то ужасное, что мог с ним сделать Император. К тому времени командующий флотом, обороняющим планету, уже понял, что совершено нападение, и не нуждался в приказах начать оборону, но было уже поздно. Потери были чудовищны, и Аугрусс с каменным лицом смотрел, как в темноте космоса гибнет и горит его карьера, его будущее, его благополучие, но не мог отступить и отказаться от мечты прикоснуться к прекрасной Аларии, от мечты обладать ею.

Не мог.

Он пережил все — и нападение ассасинов, которые, казалось, словно задались целью уничтожить во время боя и самого Аугрусса и произвели дичайшую бомбежку административных зданий, и затем жуткий прием у Инквизитора, и страшно прикасающееся к нему злобное желание ситха растерзать, измучить, убить его, — ради того, чтобы хоть на шаг приблизиться к предмету своего вожделения, его одержимость вела его и придавала ему сил.

Сейчас же, когда Алария вдруг заговорила об огромных деньгах, который Гриус готов был выложить за информацию о гневе Инквизитора, это наваждение, это болезненная, ненормальная страсть, не дающая ему покоя, не позволяющая спать и есть без мыслей о такой вожделенной женщине вдруг растаяла, исчезла.

Аугрусс, торопливо шагая прочь, передергивая плечами, ощущал себя так, словно медленно приходил в сознание то ли после длительной болезни, то ли отходил от безумия. И горький вкус досады отравлял все — даже осознание того, что свою всепоглощающую страсть он все же утолил.

Аугрусс тряхнул головой, прогоняя и досаду, и все мысли об Аларии, и свои сладостные воспоминания о ее теле, корчащемся под его тяжелой тушей, и сосредоточился на предстоящей интриге, в которую он рассчитывал погрузится с головой.

Итак, задача.

Что мы имеем? Мы имеем моффа Гриуса, достаточно состоятельного господина, и Инквизитора, который затаил на него злобу.

Какую выгоду мы хотим получит из этой ситуации, которая, казалось бы, никак не касается нас? Вознаграждение, разумеется, но не только его, не только. Деньги уйдут, а вот полезные знакомства — это вряд ли. Значит, Гриуса нужно либо расположить к себе, либо…

Аугрусс даже застыл на миг, соображая, что играть-то можно на две стороны.

Если Гриус заартачится, то провокационные разговоры с ним можно извратить и продать тому же Инквизитору.

Ситх, разумеется, не заплатит; как бы еще пинка не отвесил на прощание. Но зарекомендовать себя верным слугой Империи, готовым на все, в глазах Инквизитора можно.

Выловить Гриуса было не так-то просто; во-первых, высокомерный и удачливый управленец, крепко стоящий на ногах, не желал встречаться с с опальным губернатором, который метался среди сильных мира сего и которого отбрасывали прочь едва ли не ногами, как надоевшую мелкую собачонку.

Дважды Аугруссу было отказано в приеме, и он скрежетал зубами от злости, поливая последними словами гордеца Гриуса, ощущая беспомощность. Ему казалось, что время неумолимо утекает, и надежда немного подзаработать на моффе, над которым нависла тень опасности, тоже тает с каждой секундой, истончается, превращается в ничто.

— Идиот, высокомерный идиот, — бормотал Аугрусс. — Тебя же просто разотрут в порошок! И поделом тебе, скотина!

На третий раз Аугруссу повезло; секретарь Гриуса, чересчур занятый навалившимися на него делами, не ответил как обычно, что мофф принять Аугрусса не может, а просто назвал забраку место, где Гриус в данный момент находился — копи на востоке Риггеля, — и вдохновленный этой удачей Аугрусс рванул туда.

День клонился к закату, и над коричневой яркой землей плавился горячий летний воздух. Гриус инспектировал свои владения, и, разумеется, в зону инспекции Аугрусса не пустили, велели подождать в здании охраны, и даже любезно предложили легкий ужин, но забрак отказался.

Вежливый офицер охраны осведомился у него о цели визита, и в мозгу забрака тотчас вспыхнул сигнал опасности.

Как жаль, что до этого он заглушался всепожирающей страстью, как жаль!

Аугрусс едва не застонал от досады, на его лице отразились отчаяние и страх, и он, облизнув мгновенно пересохшие губы, просипел внезапно севшим голосом:

— Личное… личное… получение кредита.

Он, разумеется, солгал, но эта ложь выглядела более чем правдоподобной.

Все знали о проблемах губернатора Зиоста, и ищейки Лорда Фреса, даже если они были тут, не заподозрили бы ничего дурного… Аугрусс искренне надеялся на это.

Нервно расхаживая у зеркальных стекол, отделяющих от него душное риггельское лето, Аугрусс с тревогой вглядывался в дрожащее марево, и от нетерпения его так и подмывало выскочить наружу, в душный жаркий вечер, под алый отблеск садящегося за горизонт раскаленного светила.

Что он скажет Гриусу? Как заставит его выслушать себя? Вспоминая моффа, отставного вояку с безупречно-ровной спиной, не привыкшей сгибаться в поклонах, глядящего высокомерно, немного отстраненно, забрак понимал, что тот в любой момент может велеть своей охране просто выкинуть нежелательного посетителя прочь.

Значит, нужно было сказать что-то такое, отчего Гриус не смог бы укрыться, уйти.

Отчасти ожидания забрака оправдались; Гриус, прибывший с инспекторами на пропускной пункт, где дожидался его Аугрусс, попытался тотчас уйти, избежав встречи с забраком, и Аугрусс, поспешив ему наперерез, едва не сшиб с ног тщедушного охранника, смело сунувшегося удерживать грузного посетителя.

— Господин Гриус, да выслушайте же меня! — взвизгнул Аугрусс тонким, полным истерики голосом, ощущая, как на его запястьях смыкаются крепкие руки охраны моффа.

Гриус, склонив голову, отвернув тонкое желчное длинноносое лицо от возни, поспешил к лестнице, ведущей наверх, в его кабинеты, даже не колеблясь. Похожий на старую хищную тощую птицу в блестящем оперении, он даже не обернулся, когда забрак громко позвал его по имени.

Аугрусс, извиваясь в руках удерживающих его людей словно огромный жирный слизень, почти потерял из вида подчеркнуто-ровную спину удаляющегося моффа, его безупречно сидящую на худом теле форму, и потому выкрикнул первое, что отчаяние нашептало ему в уши:

— Глупец, да скоро ты сам приползешь ко мне на брюхе! У меня уже все позади, а тебе это только предстоит!

Последнее слово Аугрусс практически провизжал, отчаянно цепляясь ногтями за гладкий пол, покуда охрана силой тащила его к выходу, практически за ноги, и реакция на его отчаянный вопль не заставила себя ждать.

— Что вы сказали?

Забрак внезапно ощутил, что удерживающие его руки ослабли и нерешительно разжимаются, отпуская его одежду, а подняв голову, он увидел прямо у своего лица ноги моффа, его начищенные сапоги.

Мофф, несмотря на свой солидный возраст, сбежал со ступеней лестницы легко и быстро, едва только услышав какую-то невнятную, не до конца оформленную угрозу, и отчего-то поверил в нее, что еще больше утвердило забрака в мысли в том, что над седовласой головой этого высокомерного худощавого человека с нервным, желчным лицом сгущаются тучи.

Значит, Алария не наврала; старый пройдоха-мофф наверняка и сам чуял неладное, и выкрик забрака только подтвердил его мрачные предчувствия.

Сердито сопя, Аугрусс подскочил на ноги и нервно отряхнул свое пузо, которым он только что протер половину холла от красноватой колючей риггельской пыли. Мофф, бесстрастно взирая на посетителя какими-то неживыми черепашьими глазами под кожистыми сухими веками, нервно сжал тонкие губы и ожидал, когда его странный гость приведет себя в порядок.

— Что вы сказали? — скрипучим неприятным голосом повторил Гриус, когда, наконец, Аугрусс кое-как оттерся от грязи и поднял на моффа глаза, полные стыда и злости.

— Не здесь же, — сердито буркнул Аугрусс, затравленно озираясь кругом. Мофф сделал какой-то знак своей тощей, высушенной временем рукой, и охрана мгновенно испарилась, люди разошлись, оставив Гриуса и Аугрусса наедине.

— Ну?

— Вы глубоко пожалеете, что так много времени бегали от меня, не желая встретиться, — совершенно искренне выдохнул Аугрусс, и его плечи опустились, словно забрак наконец-то сбросил со спины тяжкий груз и позволил себе расслабиться.

Тонкие губы моффа брезгливо искривились, старые черепашьи глаза мигнули, скрывая усталость и раздражение.

— Давайте без театральных эффектов, — проскрипел мофф презрительно, — вам далеко до звезд театра, а смотреть безыскусное шоу у меня желания нет. Итак?

Теперь настала очередь Аугрусса смеяться, и его толстые губы просто-таки разъехались в самодовольной ухмылке.

— Господин мофф, наверное, не думает же, что я выложу ему важную и ценную информацию бесплатно, — совершенно бесцеремонно подхватывая Гриуса под локоток, вкрадчиво произнес Аугрусс. Мофф вспыхнул от гнева всем своим тонким желчным лицом, смерив презрительным взглядом развязного толстяка, однако ж промолчал, и позволил себя увлечь в темный угол, хотя прятаться ото всех ему совершенно не хотелось.

Аугрусс же, напротив, оказавшись в относительно замкнутом пространстве почувствовал себя увереннее, и, еще раз стрельнув трусливыми глазенками по сторонам, горячо зашептал, придвинувшись к Гриусу поближе:

— Я из достоверного источника знаю, что вы впали в немилость, — совершенно омерзительным голосом произнес он, и Гриус в ужасе отшатнулся от забрака, но тот удержал моффа рядом с собой практически насильно и интимно прошептал, склонившись к самому уху Гриуса: — У Лорда Фреса. Поговаривают, вы здорово унизили Инквизитора, выплатив ему оговоренное заранее вознаграждение. Не нужно было этого делать.

Гриус нервно вздрогнул, его старые тусклые глаза ярко вспыхнули, морщинистые веки задрожали, а на острых скулах, обтянутых сухой желтоватой кожей, расцвели пунцовые пятна.

— Проклятье, — задыхаясь, прохрипел мофф, стискивая узловатые пальцы в кулаки. На его висках выступил пот, и он поспешно промокнул коротко остриженные волосы белоснежным платком, словно стараясь стереть разрывающие голову тревожные мысли. — Я знал, что все так и будет!

Гриус обмяк и словно мгновенно постарел, силы его покинули.

Из его худого, прямого тела словно выдернули удерживающий его стержень, и его спина как-то неприятно сгорбилась, исчезла гордая осанка, мужчина обмяк и вынужден был прислониться плечом к стене, чтобы удержаться на ногах.

Аугрусс наблюдал это краткое проявление слабости с ухмылкой на толстых губах; впрочем, Гриус очень скоро сумел взять себя в руки, своим платком вытерев со лба выступивший крупными каплями пот.

— Что вам известно и откуда, — сухо произнес он, и забрак пожал плечами.

— Я же сказал вам, — небрежно произнес он. — Я не делюсь такого рода информацией бесплатно!

— Сколько?

Забрак склонился к уху моффа и шепнул что-то, отчего тонкое лицо Гриуса вспыхнуло еще ярче, рот нервно задергался, но мофф смолчал. Казалось, визит Аугрусса и привезенная им весть выбили Гриуса из колеи, и он абсолютно подавлен, хоть и пытается сделать вид, что ему удалось справиться с этим ударом.

— И вдвое больше источнику информации, — пропел рогатый шантажист, горделиво выпрямляясь и наслаждаясь произведенным на моффа эффектом. — Леди Аларии. Знаете вы такую? Да, да, та самая Алария, не делайте таких страшных глаз. Вы же знаете, что она под особым контролем у Владыки Вейдера. Недавно ее поместили в одну из удаленных императорских резиденций, и Инквизитор лично присматривает за ней. И она в курсе некоторых его разговоров… знаете, как это бывает… нечаянно выплескиваются эмоции, неосторожно произносятся всякие слова…

— Это она вам сказала?

— Да.

— А если это все ложь? От первого до последнего слова? Если вы просто хотите поживится?

— А если нет? — быстро произнес Аугрусс. — А если правда? Вы знаете, каково это — стоять перед Инквизитором и ждать приговора? Знаете, каково это — когда он разыгрывает вашу жизнь в орлянку? Я знаю; и поверьте, это неприятно! Что вам дороже, эти деньги, которых у вас итак море, или собственная жизнь? Я ведь не ставлю вас в жесткие рамки, и не выдвигаю требований, которые вам было бы трудно выполнить, — Аугрусс снова гадко усмехнулся, и мофф снова побагровел от гнева, сдерживая все те ругательства, что хотелось бы вывалить на голову этого наглого вымогателя. — Я делаю вам одолжение, оказываю услугу, предупреждая об опасности.

— Предупредили? — сухо осведомился мофф желчным голосом, сверля ненавидящими глазами забрака. — Теперь вы можете идти, я вас не задерживаю. С леди Аларией я встречусь сам. В посредниках не нуждаюсь. Я не вижу причины, по которой я должен был бы вам платить.

— Это да, это конечно, — согласно закивал Аугрусс, ничуть не смущенный отказом моффа. — Только Алария вам не поможет. Она, на минуточку, не гостья Императора, — глаза забрака сузились, взгляд стал циничен. — Она его… вещь. И если Инквизитор решит уничтожить вас, он сделает это. Алария никак не помешает ему.

— А вы, стало быть, помешаете?

— Да, да, — самодовольно ответил забрак, усмехаясь. — Вы же знаете о моем положении.

— О нем вся Империя знает, — злорадно заметил мофф, но Аугрусс пропустил мимо ушей это колкое замечание.

— Да, Инквизитор очень гневался на меня, — беспечно продолжил забрак. — И если бы не вмешательство Лоры Фетт, мне пришел бы конец. Вы знаете, кто такая Лора Фетт? Я очень хорошо с нею знаком. Я мог бы попросить у нее заступится за вас. По дружбе.

— По дружбе! — с сарказмом выплюнул разъяренный мофф, но забрак игнорировал и это оскорбляющее его замечание. Его брови вопросительно изогнулись, глаза смотрели на разъяренного моффа внимательно и выжидающе.

— Так каков будет ваш ответ? — с нажимом произнес Аугрусс, и мофф поспешно отер лицо платком еще раз, кое-как справляясь с накатившей на него паникой.

— Я дам вам его после того, как поговорю с Леди Аларией, — сухо, безо всякого выражения произнес он.

— Хорошо! — вежливо произнес Аугрусс. — И я даже помогу вам с нею встретиться — совершенно бесплатно, не беспокойтесь! Видите, какой я добрый? Я действительно хочу стать вам добрым другом, не думайте обо мне дурного.

Гриус чуть отступил от забрака и смерил его презрительным взглядом.

— За те деньги, которые вы просите, — очень тихо и очень зло произнес мофф, — вы должны очень хорошо потрудится.

— Разумеется, — елейным голосом пропел Аугрусс, угодливо поклонившись. — Не сомневайтесь, я не ем своего хлеба даром. Я очень хорошо отрабатываю свое жалование, кто бы его не платил.

Глава 25. Аугрусс — 2

Вернувшись на Бисс, Аугрусс тотчас же почуял опасность. Она накатилась на него мгновенно, как только его нога ступила на зеркальный отполированный пол Имперского исполнительного здания. Люди, увлеченно обсуждающие что-то, при его приближении замолкали и как-то незаметно растворялись, смерив его насмешливыми взглядами, в полутьме коридоров и галерей, освещенных приглушенных мягким светом.

Аугрусс склонял рогатую голову, закипая от злости от этих неприкрытых насмешек, от откровенного издевательского любопытства. Шагая по галерее, опоясывающей этаж с кабинетами чиновников высокого ранга, вздрагивая от каждого громкого звука, от любого вспорхнувшего где-то смешка, ярясь от каждого нескромного, любопытного взгляда, унижающего больше откровенного плевка в лицо, Аугрусс просто умирал от желания тут же, посреди этого перемывающего ему кости муравейника встать и заорать так, чтобы все испуганно разбежались по своим темным уголкам и прекратили на него пялиться, как на экспонат в музее уродцев.

— Сколько уже можно перетирать эту заезженную тему, — с ненавистью шептал забрак, и ему казалось, что от стыда и злобы яркая красная кожа у него на щеках раскаляется и трескается. — Что, ничего новее нет?

Однако, был и один приятный момент во всех этих колючих шепотках, осторожных вкрадчивых словах, оборванных на полуслове разговорах.

Изо всей этой отравленной издевательствами словесной каши Аугрусс расслышал, понял, что Инквизитора на Биссе не было, и аудиенция ему предстояла у Леди Софии, ради такого случая занявшей инквизиторский кабинет.

Кажется, Император обратил свое пристальное внимание на Орикон и близлежащий сектор, и там начинали разворачиваться самые горячие события, туда стягивались имперские силы, и Лора Фетт, разумеется, как главком присутствовала в эпицентре событий, раздавая команды.

Лорд Фрес просто не мог не поддержать свою протеже, не мог не убедится, что юный главком все делает правильно, не мог не подсказать, не помочь. Но Лора, оказавшись на капитанском мостике, чувствовала себя как рыба в воде, и, очутившись в родной ей стихии, мгновенно позабыла о своей неуверенности, о своих сомнениях и о терзающих ее ревности и боли.

Она мгновенно собралась, и ее команды были четкие, верные. Ситху было не о чем переживать, здесь Лора Фетт была на своем месте и полностью справлялась, не давая никому не малейшего повода усомнится в ее компетентности.

Так что в скором времени Инквизитор наверняка вернется на Бисс, к своим обязанностям, а пока…

Краем уха забрак уловил слова «София» и «любовники», но при его приближении разговаривающие поспешили разойтись, вызвав у Аугрусса новый приступ ярости и досады, но, кажется, и без дальнейших пояснений он понял, о ком велась речь.

Сплетничали, разумеется, о Софии и Фресе. Одной только Силе известно, кто первый обмолвился, но эта весть тотчас расползлась, проникла в умы, и ее передавали из уст в уста осторожно, с оглядкой.

— Вот как, — промурлыкал забрак, немного воспрянув духом. Его настроение, основательно подпорченное презрительным отношением, немного исправилось в лучшую сторону, стоило ему только подумать, что вместо злющего Инквизитора, острого, как лезвие самой хорошей старинной антикварной бритвы, порезаться которой можно было одним-единственным касанием, ему предстояло разговаривать с Леди Софией, стервозной, но скучной теткой.

В воображении Аугрусса она рисовалась какой-то серой мелкой злобной тварью, припорошенной книжной пылью, такой противной и зубастой, но скучной и слабенькой, как мышь. Смакуя пикантную подробность о ее якобы связи с Инквизитором, Аугрусс искренне недоумевал, что могло привлечь ситха к этой фригидной тетке.

Она же кажется деревянной даже на взгляд стороннего наблюдателя, и даже ее ярость не могла, по мнению Аугрусса, ни напугать, ни завести.

Однако, осторожные шепотки говорили об обратном, и забрак только поражался этой внезапной связи.

— На какие жертвы идет, — бормотал Аугрусс, самого себя убеждая, что Инквизитор сделал это лишь для того, чтобы привязать к себе, приручить ситх-леди, а значит, и достоин некоторого сочувствия и уважения.

«Однако, раз Инквизитор обратил на нее свое пристальное внимание в этом плане, — размышлял Аугрусс дальше, — то, вероятно, трахал ее. А раз трахал, то, наверняка хорошо, о нем говорят всякое, гхм. А раз в этом он преуспел, гхм, значит, эта замороженная тетка слегка оттает и, удовлетворенная, будет помягче, потеплее, да!»

Все эти раздумья так увлекли забрака, что он ввалился в нужную ему дверь не дождавшись, когда на его небрежный стук ответят, и пришел в себя только нос к носу столкнувшись с Леди Софией, неподвижно стоящей посередине кабинета и нервно постукивающей ножкой об пол, застеленный толстым дорогим ковром.

На женщине было надето то красно-черное платье, что привело в такой восторг Инквизитора, и на миг этот зловещий образ вверг забрака в панический ужас, страх кипятком пробежал по нервам.

На мгновение забраку даже показалось, что это сам Инквизитор встретил его, насмешливо усмехаясь и закладывая в свою папку сведения обо всех мыслях, промелькнувших в голове Аугрусса.

— Леди София, — под взглядом ее злющих глаз забрак стушевался, низко кланяясь и не смея поднять взгляда на женщину, которая, против ожиданий, казалось ему разъяренной больше чем когда-либо. — Я… мне было назначено…

— Я знаю, зачем вы тут, — рявкнула София, скрещивая на груди руки, и Аугрусс с ужасом заметил, что ее просто трясет от злобы. Сердце его ёкнуло, и он склонился еще подобострастнее, еще ниже, видя перед своим лицом лишь эту нервно отстукивающую глухую дробь на ковре ножку. — Присядьте!

На полусогнутых ногах Аугрусс скользнул к столу ситха и плюхнулся в кресло для посетителей, нервно заерзав в нем. Леди София яркой тенью метнулась к своему месту, ее порывистые движения были полны еле сдерживаемого гнева, а от вспыхивающих на кончиках пальцев микроразрядов молний чуть слышно потрескивал воздух. От этой свирепости Аугрусс и вовсе струхнул, не понимая, что могло привести в такое бешенство Леди Софию, до того относившуюся к его оплошности с редким равнодушием.

Впрочем, ответ нашелся быстро, очень быстро.

Зло отпыхиваясь, будто ей было нестерпимо тяжело, невыносимо, женщина упала в кресло за столом напротив скорчившегося в ужасе забрака, и ее белая тонкая ладонь, звонко шлепнув по красивой светло-коричневой папке, украшенной тиснением, прошитой изящной декоративной сточкой. Женщина решительно придвинула эту самую папку Аугруссу так резко, словно это была не изящная вещица, предмет роскоши, а остро отточенное лезвие, приговор.

— Знаете, что это? — рыкнула София, исподлобья глядя в перепуганные насмерть глаза забрака. Тот быстро-быстро отрицательно потряс головой, часто мигая, прогоняя рождающееся в глазах щиплющее ощущение, предвестник слез страха.

— Это все ваши забавы! — прошипела София таким голосом, что Аугрусс тотчас вспомнил все свои презрительные мысли о ее холодности и совершенно искренне раскаиваясь в том, что думал о Софии так уничижительно.

Перед Леди Софией лежала информация, собранная Лордом Фресом и оставленная ей для рассмотрения и дальнейшего ведения дела губернатора Аугрусса. В изящном сплетении завитков на коричневой коже обострившееся зрение забрака угадало вензель Инквизитора, начальную букву его имени.

Ситх леди яростно рванула застежку на коричневой красивой коже, едва не разодрав папку, и на ее стол выскользнула, рассыпавшись, небольшая кипа белой бумаги отличного качества, исписанной чьим-то мелким, ровным, красивым почерком.

Кто-то перечитывал эти бумаги, делал пометки — это Аугрусс успел заметить, вглядываясь в вязь букв, которые под его взглядом расплывались, начинали плясать и расплываться, не желая связываться в понятные слова и фразы.

— Что это такое, я вас спрашиваю, — шипела София, и ее рука, впившаяся в бумаги, в которые забрак близоруко тыкался носом, медленно сминала, тискала хрустящий лист в кулаке, словно пытаясь пальцами раздавить написанную там мерзость. — Что это такое, а?

— Что это? — повторил вслед за нею Аугрусс, словно певец в плохой опере.

Яростный взгляд женщины заставил его подскочить так, словно ему в грудь летел выстрел бластера, и отпрянуть назад, сшибая кресло для посетителей и падая кверху ногами на ковер.

Разъяренная женщина наскочила на него, материализовавшись из ничего, соткавшись из воздуха, как это обычно делал Инквизитор. София словно позаимствовала у него это умение и тем напугала забрака еще больше. Ужас, охвативший Аугрусса, был настолько всеобъемлющим, что он не почувствовал боли, когда сапог леди Софии врезался ему в бок, и от этого удара хрустнуло ребро, вероятно, не слабо зашибленное этим ударом.

— Кто позволил тебе, мразь, — взревела она, обрушившись на него и вцепляясь в его лицо ногтями до крови, заставляя его разинуть в крике ужаса рот, — кто позволил тебе прикасаться к гостям Императора, мерзавец!

Разумеется, Леди София говорила об Аларии и об инциденте в ее комнате тогда, в первый раз. То, что не тронуло Инквизитора, бесстрастно прочитавшего донесение о том, что Аугрусс просто воспользовался беспомощностью женщины, на ситх-леди возымело просто-таки фантастическое действие, она словно взбесилась.

Вмиг вопящий от страха Аугрусс ощутил, как его рот наполняется бумагой, как колкие жесткие складки раздирают слизистую, как этот плотный ком забивает ему горло, не позволяя дышать, а озверевшая, впавшая в неконтролируемую ярость София все забивала и забивала бумагу еще глубже в его глотку, расцарапав и разодрав ему ногтями весь рот.

Задыхаясь, почти ничего не видя из-за застилающих его глаз слез, Аугрусс бессознательно попытался столкнуть намертво вцепившееся в него тело, и это привело Софию в еще большую ярость. Полузадушенный, почти потерявший сознание, Аугрусс вдруг ощутил, что Сила, внезапно сжавшись на его теле тисками, ухватывает его так резко и сильно, что вместе с выдавленным воздухом из его рта вылетел слюнявый бумажный ком. Яростно взревев, София обрушила подхваченное тело об пол с такой силой, что вышибла из жирного тела забрака остатки воздуха вместе с сознанием.

Второй удар, от которого в рогатой голове вспыхнули звезды всех цветов, вернул Аугруссу сознание, словно хорошая пощечина, а ужас обжег адреналином вспыхнувший мозг.

Двери кабинета распахнулись как от мощного порыва ветра, и Леди София, взревев, метнула сжатое Силой тело в темноту спокойной галереи, совершенно не заботясь о том, во что врежется этот странный снаряд, и что с ним станет.

— Скотина!

На счастье Аугрусса, в полет он отправился чересчур низко над полом, и большую часть своего пути проделал, скользя по полу, растопырив руки и ноги, как морская звезда лучи, вращаясь и вопя.

От удара о стену в глазах у забрака снова потемнело, сознание его помутилось, перехватило дыхание, и гнетущая тишина, повисшая в мгновенно опустевшем коридоре, в его ушах расцветилась каким-то стеклянным звоном.

— Тащите его сюда.

Холодный голос женщины, всплывающий откуда-то из дрожащего небытия, был спокоен и бесстрастен, и Аугрусс ощутил, как его бесцеремонно подхватывают крепкие руки, чьи-то пальцы больно впиваются в подмышечные впадины, как его избитое тело волокут куда-то, особо не заботясь о том, что, возможно, у забрака переломаны все кости.

— Сажайте его сюда.

Грузного Аугрусса буквально бросили в его кресло, долбанув задницей о сидение так, что мебель едва не развалилась под его расслабленной тушей.

— Свободны.

Погружающийся в приятное забытье Аугрусс уловил характерный шум брони на имперских гвардейцах, звук закрывающихся дверей, и жесткие пальцы с острыми ногтями вновь впились в его лицо, с ненавистью сминая толстые расслабленные губы.

— Открой глаза! — голос Леди Софии был резким и громким. Его звук неприятно царапал слух, и в голове Аугрусса взрывались вспышки алой боли с каждым произнесенным словом. — Открой глаза, грязная скотина!

Ее рука еще крепче вцепилась ногтями в красную кожу и как следует встряхнула лицо Аугрусса, заставив его сморщиться от боли и кое-как раскрыть мутные, плавающие глаза.

— Значит, вот вы какой, губернатор Аугрусс, — прошептала София, брезгливо отталкивая слюнявое расслабленное лицо и наскоро вытерев руку о его одежду. — Вот вы какой. Мало того, что вы позволили нанести оскорбление Империи, так вы еще и являетесь в столицу и ведете себя как… как похотливая скотина.

Сзади, из-за спинки кресла, раздался едкий смешок, и Аугрусс, кое-как сосредоточившись на этом мерзком звуке, все же идентифицировал его.

Это была Виро; кажется, и гвардейцами, отскребавшими забрака с пола и втащившими его в кабинет ситха, командовала тоже она же.

С трудом приходя в себя, Аугрусс поднял болтающуюся на слабой шее голову и перед его глазами возникло какое-то размазанное бело-рыжее пятно — Виро склонилась над ним и с нехорошим любопытством заглянула в его глаза, словно желая разглядеть в них ответ на вопрос, а во что же превратились все внутренности забрака после знакомства с Силой Леди Софии.

— Прямо сиди, — рявкнула Виро жестко и холодно, когда Аугрусса замутило, и он попытался откинутся на спинку кресла. Ее крепкая ладонь ухватила его за плечо и встряхнула, словно подушку, придавая ей нужную форму.

Рыжая гадина, с неприязнью подумал Аугрусс.

Иногда ему казалось, что Виро ненормальная — настолько причудливо в ней сочетались искреннее, почти детское любопытство и садистская жестокость.

Леди София неспешно обошла стол и снова уселась в кресло напротив размякшего Аугрусса.

— На вашем месте я бы вела себя настолько тихо, — продолжила Леди София, вновь раскрывая инквизиторскую папку и брезгливо морщась, — чтобы окружающие иногда спрашивали бы вас, а живы ли вы вообще, дышите ли. Но стоило только Инквизитору сменить гнев на милость по отношению к вам, как вы тотчас принялись вести себя… самым неподобающим образом. Вместо того, чтобы быть осторожным и вежливым, вы разгуливаете по имперскому дворцу, включая те его части, где вам совершенно точно делать нечего, и насилуете приглянувшихся вам женщин, — в голосе Леди Софии вновь закипел гнев, а избитый Аугрусс задергался, хватаясь руками за грудь и захрипел в своем кресле, корчась от очередного приема Силы, при помощи которого ситх леди вымещала на нем свою злость.

Виро, по-прежнему ухмыляясь, дождалась, когда стискивающие горло забрака путы Силы ослабнут и его забившееся в муке тело не обмякнет и не осядет кулем в кресле, а затем вновь ухватила Аугрусса зашиворот, как следует встряхнув его и усадив более-менее ровно.

— И что мне с вами теперь делать, ммм?

— Леди Алария жаловалась? — прохрипел забрак. Его голова безвольно болталась, хриплое дыхание, вырывающееся из груди, было каким-то булькающим, и если бы не рука Виро, удерживающая его за ворот одежды, он бы завалился лицом вперед, прямо в разложенные перед ним бумаги.

— Нет, — нехорошим голосом произнесла Леди София, отстраняясь от стола, откидываясь на спинку кресла. — А была должна?

— Если меня обвиняют, — тяжело ворочая языком, прохрипел забрак, и Виро, ухватив его за один из рожков, украшающих костяной короной его голову, подняла его расслабленное, бессмысленное лицо, чтобы Софии была лучше слышна речь забрака. — Если меня обвиняют в чем-то, то должны быть основания…

— Основания? — ангельски терпеливо переспросила София, скрестив руки на груди. По сему было видно, что она сдерживается из последних сил, чтобы тут же не прикончить забрака, чтобы не разорвать его молниями. — "Скотина, убирайся!", "мерзкий скот", "рогатая мразь" — не похоже, чтобы Алария была рада вашим визитам.

— Возможно, я чем-то огорчил Леди Аларию, — просипел упрямо Аугрусс. Положение его было самое прескверное, терять ему было уже нечего, ничто не мешало Софии прикончить его прямо сейчас, и он решил все отрицать и сопротивляться до последнего, чтобы хотя бы попытаться ухватить за хвост ускользающую надежду на то, что ему удастся выкрутиться. — Вероятно, не смог…

Виро, стоящая у него за спиной, расхохоталась совершенно неприлично, и леди София изволила улыбнуться краешком губ.

— Мне не интересно, что вы там не смогли, — язвительно произнесла ситх леди, похлопывая по папке ладонью, — но с этого дня я вам запрещаю приближаться к Леди Аларии. Вообще. Даже нечаянно. Перепроверяйте все свои маршруты, все свои встречи, чтобы, не приведи Сила, не пересечься с ней. Если я узнаю, что вы нарушили мой запрет, я убью вас. Вам понятно?

Забрак с усилием поднял голову, резко дернувшись и вырвав из руки Виро рожок, за который она удерживала его. В его глазах, мутных от боли, промелькнуло отчаяние, и забрак заерзал, норовя сползти с сидения и плюхнуться на колени перед Софией.

В один миг в голове забрака спутанные мысли выстроились в логическую цепочку и он осознал, что приказ Софии не приближаться к Аларии ставит на грань уничтожения весь его план, он просто не сможет выполнить своих обязательств перед Гриусом. Не сможет устроить ему и Аларии встречу, и тогда вознаграждение просто уплывет мимо его кармана. Гриус сам найдет способ, как поговорит с этой шлюхой, и, вероятно, заплатит ей намного больше, в зависимости от того, что она ему расскажет, и какой совет даст, помогая избежать опасности. Эта гаденькая, жадная, меркантильная мыслишка куснула так сильно, что забрак нашел в себе силы справиться со слабостью и с болью в разбитом теле.

— Я готов искупить, — тонко выкрикнул он, ерзая на кресле так, словно оно было железным и раскалено до бела. — Миледи, дайте мне шанс, я вымолю у леди Аларии прощение!

— Нет, — отрезала София, и Аугрусс отчаянно взвыл, заливаясь неподдельными слезами.

— Миледи, поверьте мне, — рыдал забрак, — я не хотел ничего дурного! Я ведь желал только выказать свое восхищение… я же готов и жениться!

Тонкие брови Софии удивленно взлетели вверх, рассматривая эту сопливую истерику, сотрясающую жирное тело мужчины.

— Вы в своем уме? — осторожно спросила она. — Жениться? На ком?!

Аугрусс выл, размазывая толстыми пальцами слезы по лицу, и София, тяжело вздохнув, решительно захлопнула папку.

— Один раз, — сухо бросила она, поднимаясь. — Вы принесете ей свои извинения, и больше никогда не приблизитесь к ней!

Аугрусс потерянно молчал, глотая слезы. Даже тычки Виро не в состоянии были привести его в чувство, и звенящая пустота наполнила его голову.

О карьере можно было позабыть; уже давно обсуждали ту мысль, что на пост губернатора Зиоста Триумвират подбирает другого человека. Если ему больше не позволят приблизиться к Аларии, то он не сможет более выполнять своих обязательств и перед Пробусом, а значит, и этот небольшой ручеек доходов для него перекрыт.

И тогда его ожидает жалкое существование где-нибудь в богом забытых трущобах, где-нибудь подальше от Ядра, на жалкое пособие, или и того хуже — ему самому придется работать, возделывать грядки, разводить скот или, чего доброго, разбирать свалки старого оружия и разбитой техники, чтобы добыть пару-другую деталей, пригодных для продажи…

Это означало только одно: с Гриуса нужно было выжать денег по максимуму!

Настолько много, чтобы хватило и на приличный дом, и на безбедную жизнь в течение еще лет тридцати!

— Да, миледи, — прохрипел Аугрусс, опуская мокрое от слез и слюней лицо, и София поднялась, подбирая свою папку. — Я не подведу вас, миледи.

— Не сомневаюсь, — с прохладцей ответила София. — Виро, проводите потом губернатора Аугрусса.

Она легко порхнула мимо раскисшего забрака, ее легкие шагиглуховато простучали по полу, застеленному ковром, и, ставя точку в этом странном приеме, София громко хлопнула дверь, заставив Аугрусса вздрогнуть.

— Что, допрыгался?

Виро, неторопливо проделав тот самый пусть, что и Леди София, но только наоборот, к ее месту, бесцеремонно плюхнулась на ее сидение и выдвинула ящик стола, что-то там отыскивая.

Аугрусс поднял на нее жалобный взгляд, и его толстые губы вновь задергались, забрак еле сдерживал рыдания.

— Не ной, — произнесла Виро, отыскав то, что ей было нужно — пачку сигарет, оставленную, наверное, Софией, — лихо закусывая тонкую душистую палочку, поднося к ней лепесток пламени. — Сам нарвался. Надо было думать, что за Аларией следят. Какого… хатта ты полез на нее?

Виро выпустила тонкую серую струйку дыма, доброжелательно улыбаясь забраку, глядя в его растерянное, совершенно измученное лицо своими яркими бесстыжими глазами настолько наивно и весело, что в голове у Аугрусса просто не укладывалась мысль о том, что она только что добровольно и с нескрываемым удовольствием присутствовала при пытках.

— Виро, — прошептал он отчаянно, цепляясь, вероятно, за свою последнюю надежду. — Помоги мне! Мне нужна Лора Фетт и ее влияние на Лорда Фреса!

— Вот оно, влияние на Лорда Фреса, — Виро, ничуть не смущаясь, кивнула на дверь, выпуская еще одну тонкую струю дыма. — Ушло только что. Хочешь догнать?

— Я знаю, я знаю, — застонал мужчина и сжал дрожащими руками голову. Страх и отчаяние, ничем не сдерживаемые, вырвались наружу. Мужчину заколотило, и он жалобно заскулили, закрывая лицо руками, отчего Виро лишь едко хихикнула.

— Виро, мне нужна Лора! Лора, и ее слово в мою пользу!

— С чего ты решил, что я стану помогать тебе? — хохотнула Виро. — Пара веселых вечеров с выпивкой еще ничего не значат.

— Виро, умоляю! Тебе ведь не трудно?

— Что тебе нужно от Лоры? — тон Виро стал деловым, в ее веселых глазах промелькнуло какое-то беспощадное и даже злобное выражение, такое холодное и сосредоточенное, так несвойственное для нее.

Ничего внятного на этот вопрос Аугрусс сказать не мог. Он и сам еще не придумал, как и о чем он будет говорит с Лорой, скорее всего ему просто хотелось ухватиться за все рычаги влияния, до каких только возможно дотянуться.

Поэтому Виро вместо объяснений услышала только всхлипывания и невнятное горькое бормотание.

— Собирай свои сопли, — жестоко произнесла Виро, делая последнюю затяжку и небрежно разгоняя дым ладонью, — и иди отсюда. Но куда бы ты не пошел, — Виро сделала многозначительную паузу, — помни: к Аларии ты можешь приблизиться всего один раз, и в твоих интересах не снимать при этом штаны. Я передам Лоре, что ты хочешь с ней встретиться.

— Благодарю, благодарю!

Забрак упал на колени и буквально прополз в Виро, ухватил ее руки и начал покрывать их торопливыми поцелуями, несмотря на то, что лицо девушки исказилось от отвращения, и она практически силой отняла свою свою руку у задыхающегося от благодарности Аугрусса.

— Пошел вон, дурак!

Забрак подскочил на ноги так резво, как только ему позволил его солидный вес и перенесенные побои.

— Да, да, — бормотал он, пятясь задом к выходу. Его жалкая, униженная поза, частые поклоны вывели Виро из равновесия, и ее веселые обычно глаза полыхнули нестерпимой яростью, она схватила со стола какую-то безделушку, и запустила ею в забрака, попав ему точно в колышущееся пузо.

— Пошел вон!

Глава 26. Аугрусс. Путь к финалу

Прихрамывая, Аугрусс решительно шагал по длинной дорожке, мощеной камешками, вьющейся меж декоративных кустов. Райский сад с яркими цветами и экзотическими растениями, каждое из которых было экранировано от внешних воздействий и помещено в условия, максимально приближенные к привычным для него…

Алария нарочно выбрала это место; там она проводила практически все время, предпочитая и ночевать в беседке посередине этого экзотического сада, устроившись на широком мягком диване. В саду было тепло, время от времени оросительные системы поливали растения водой совершенно особенной температуры. Капли стучали по куполу над беседкой, похожему на полупрозрачную скорлупу гигантского яйца, украшенную искусной резьбой, и Алария, прислушиваясь к шепоту этого искусственного дождя, засыпала, успокоенная и умиротворенная, а на ее прекрасном лице застывало выражение безмятежного и абсолютного счастья.

Она ждала; она все же рассчитывала, что рано или поздно Вейдер лично придет, что его тяжелые шаги измерят светлую дорожку, густо опушенную зеленой, словно лакированной травой, его огромный силуэт вынырнет из серой дождливой пелены, и он вступит в сумрак беседки, где еле слышно дыхание спящей женщины…

Но время шло, а этого не происходило.

Капли воды скатывались по округлым камешкам, выбивали круги на глади искусственного пруда, и искусственные сумерки спускались на сад, а Вейдер так и не приходил. Алария в опускающейся темноте слушала темноту и стискивала свои плечи до боли, до синяков, гася охватывающую все ее существо злость, свет играл в ее золотых зрачках, и Темная Сила чернильной грязной лужей растекалась над белым куполом.

Когда пришел Аугрусс, Алария… нет, нет, она ни на миг не ошиблась, не спутала его шаркающую, неверную походку с тяжелой поступью императора, но все же, где-то в глубине ее души теплилась робкая надежда на то, что это он…

Забрак, которого сопровождала пара гвардейцев Люка Скайуокера, выглядел ужасно, очень ужасно. Его красная кожа на лице была иссечена чем-то острым и потускнела, залапанная неопрятными пятнами синяков. Побледневшие губы были разбиты и раздулись, испуганные глаза, обведенные темными кругами, воровато бегали, и все тело забрака просто вопило о бесконечной боли, которую мужчина испытывал при каждом своем движении.

Он отчаянно хромал, хромал так, будто одна его нога была или сломана, или заменена протезом, и с его лица исчезло обычное хитрое выражение.

На миг Аларии даже показалось, что его пытали, и что он выдал их общую тайну, и сейчас просто идет… идет для того, чтобы взять ее, Аларию, под стражу.

Она отшатнулась от этого видения, от этих страшных безмолвных людей.

Из тонкого нежного тумана вынырнула фигура Виро, и Алария безотчетно отступила назад, еще и еще, словно сама смерть пришла за нею.

Что бы это ни значило, а присутствие личного ординарца Вейдера было совсем не кстати. Яркие бессовестные глаза Виро смотрели прямо и, казалось, бесхитростно. Девушка переступила порог, сняла фуражку с рыжих кудрей и тряхнула волосами, стряхивая меленькие капельки воды, тумана, осевшего на блестящих крупных завитках.

— Доброго дня, — прощебетала Виро веселым и нежным голоском. Надев фуражку, она плечом оттеснила с дороги вставшую столбом Аларию и бесцеремонно, не дожидаясь приглашения, прошла дальше. — Миленько тут у вас!

В абсолютной тишине, которую не смели нарушить ни Алария, выглядевшая испуганной и отчасти разозленной, ни Аугрусс, неловко мнущийся на пороге, она неторопливо обошла беседку, заглядывая во все более-менее темные углы, поднимая пледы с кресел, зачем-то переворошив подушки на низкой широкой софе, заменяющей Аларии постель. Это бессовестное перетряхивание вещей было ничем иным, как обыском, и Алария вновь вспыхнула от гнева и стыда, когда Виро бесцеремонно копалась в ее тряпках, но самой Виро было плевать.

— Губернатор Аугрусс, — четко произнесла Виро, откидывая прочь какую-то роскошную накидку, — хочет кое-что сказать вам. Боюсь, больше у него не будет возможности с вами увидеться, чтобы… эээ… принести свои извинения и выразить вам свое почтение. Вы ведь не против?

Алария глянула на пол. Накидка, неловко кинутая Виро, не долетела до кресла, упала на пол, и Виро преспокойно наступила на нее, не особо заботясь о том, что своей обувью пачкает чужие вещи.

Она говорила очень вежливые вещи, очень дружелюбным и уважительным тоном, но все ее слова не стоили ровным счетом ничего, и Алария едва сумела справиться со своим лицом, которое вдруг начало складываться в жестокую безумную гримасу.

— Не против, — прохрипела она, и Виро просто издевательски усмехнулась, опустив глаза и отступив от взбешенной женщины.

Нет, Виро не ушла, и даже не отвернулась. Она всего лишь отступила на шаг в сторону и встала, заложив руки за спину и беззастенчиво рассматривая Аларию любопытным чистым взглядом, в котором непонятным образом читалось ее знание о том, что Аугрусс сотворил с Аларией, издевка и полнейшее неуважение. Казалось, что Виро вообще не рассматривает Аларию как живого человека, и что она испытывает по отношению к ней чувств и сожалений не больше, чем к кукле, к резиновому пупсу, которого чьи-то безжалостные руки истыкали острой спицей.

И мнущийся Аугрусс… Алария вдруг распробовала, поняла слова Виро — "никогда больше не сможет приблизится к вам", — и сердце ее замерло на миг и ухнуло вниз, в какую-то пустую черную бездну.

Это означало, что все ее планы рушились, и Гриуса она теперь вряд ли сможет увидеть, а это означало, что никогда и никто ей не принесет весточку от Повелителя…

Ее глаза моментально наполнились слезами, из груди вырвался какой-то звериный яростный рык, и Виро, бросившаяся к озверевшей Аларии, с трудом удержала ее руки с хищно согнутыми пальцами, рванувшие к перекошенному от страха лицу забрака.

— Тише, тише, милочка, — женщина скрутила тонкое тело Аларии, бьющейся в истерике, и бесцеремонно отшвырнула ее в ее постель, в груду подушек. — Раньше надо было брыкаться. Аугрусс, извиняйтесь побыстрее, и пошли отсюда! У меня эти кошачьи концерты вот где сидят!

Аугрусс, нервно вздрогнув, судорожно глотнул воздуха и шагнул вперед, словно все это время ожидал от Виро разрешения заговорить.

— Миледи, — дрожащим голосом произнес он, и Алария, ворочающаяся на постели, услышала в нем нотки страха. — Миледи, я хотел бы принести вам свои искренние извинения за свое поведение, и за то, что произошло между нами. Поверьте, в моих действиях не было неуважения, — он, казалось, немного оживился и нерешительно двинулся, как будто хотел приблизиться к разъяренной женщине, но Виро заступила ему путь и чуть качнула головой, недобро глядя в его перепуганные глаза, запрещая даже пальцем прикоснуться к краю одежд Аларии. — Я готов был бы даже предложить вам свою руку и дать вам положение в обществе… знаете, в столице есть чудесное место, "Спираль галактики"… там по вторникам играет совершенно чудесный оркестр, и такие маленькие столики прямо у сцены…

— Что ты несешь? — прошептала Алария, оторопев, вжимаясь в свою постель и бессознательно отгораживаясь от мужчины подушкой. Ей вдруг показалось, что Аугрусс сошел с ума, что он бредит, и ее воспаленное сознание рисует ему какие-то яркие картинки несуществующей реальности. То ли его так сильно шибанули, то ли пережитый им страх был так чудовищен, что забрак тронулся, но только в его маленьких глазках читалась самая натуральная одержимость, он готов был наброситься на Аларию, схватить ее за плечи и, задыхаясь, шептать, бубнить, бормотать что-то срывающимся голосом о вкусных напитках, которые подают в его любимой забегаловке, и о том, как это было бы мило — сидеть вдвоем за облюбованным им столиком… вдвоем. взявшись за руки.

— Да ты романтик, — Виро издевательски хохотнула, прервав эту странную безумную речь о слащавом семейном счастье, и Алария, мигнув, словно вывалилась из нарисованной ненормальным шепотом забрака реальности. — Ну, все, достаточно. Надеюсь, извинения приняты?

— Леди Алария, я очень хотел бы, чтобы вы пошли туда со мной, я бы жизнь за это отдал, я люблю вас, — истерично выкрикнул Аугрусс и, припадая на больную ногу, кинулся к взвизгнувшей от испуга Аларии. На миг его руки до боли стиснули ее ноги, сжали жесткими пальцами ее бедра как тогда, когда он насиловал ее, и Алария вскрикнула, ощутив, как он прячет, просовывает какой-то плоский остроконечный предмет под ее тело.

— Присосался, как хатт к выпивке, — сквозь зубы прорычала раздраженная Виро, рывком стаскивая забрака с Аларии, обомлевшей от абсурдности этой ситуации и напуганной до онемения. Поверить в нечаянно нахлынувшие на похотливого скота нежные возвышенные чувства она никак не могла, а значит…

— Всего доброго, леди Алария, — зло буркнула Виро, тычком отправив что-то вопящего Аугрусса в утренний туман, в руки поджидающих его гвардейцев. — Будьте осторожны впредь.

Аугрусс еще что-то пытался выкрикнуть, всхлипывая, вертясь, как угорь на сковороде, когда гвардейцы подталкивали его прикладами оружия, вынуждая бодрее шагать прочь, когда Алария запустила руку под складки своего смятого платья и трясущейся рукой нащупала там пластиковую карточку на коротенькой цепочке, составленной из слепленных между собой меленьких шариков.

Это не могло быть совпадением или случайностью.

Путаясь в тряпках, Алария выудила свою находку и поднесла ее к глазам, вчиталась в прыгающую вязь буковок.

Это был стандартный пропуск, совершенно обычный, возможно, Аугрусс стянул его где-то, о с его помощью можно выйти отсюда, не привлекая ничье внимания!

Сердце Аларии забилось сильно, так сильно, что она ощутила приступ удушья и зажала рот руками, чтобы заглушить свое хриплое, тяжело, перемешанное с истеричными рыданиями дыхание.

Что он там бормотал?!

Что говорил?!

— "Спираль галактики", вторник, — выдохнула Алария, когда ее дыхание немного выровнялось. — Столики у сцены… хотел бы, чтобы я туда пришла…

За Аугруссом теперь установлено наблюдение, даже сюда, выяснять отношения, он пришел под конвоем, и Виро помогла ему копаться в грязном белье в прямом и переносном смысле этого слова.

Он не мог лично свести ее с Гриусом, он ужасно рисковал, но перспектива получить солидное вознаграждение, его алчность были сильнее страха, и он рискнул. Одной только Силе известно, как он уговорил этого старого хитреца высунуть нос из его норы, но этот пропуск и вся та ахинея, которую он нес, могла означать только одно — он назначил время и место.

— Хитрый жирный ублюдок, — прошептала Алария, крепко сжимая карточку в ладони и на ее лице расцветала хищная ухмылка. — Жадный мешок сала! Неужто твой страх можно вот так запросто заглушить подачкой?

Времени оставалось совсем мало, и Аларии, надежно припрятавшей пропуск, нужно было не только собраться, выбрав из своего гардероба самые неприметные вещи, но еще и придумать, каким образом можно совратить Гриуса.

И тот вариант, который сработал с Аугруссом, теперь надо было напрочь исключить. Алария скрежетала от злости зубами, припоминая жадные грубые ласки забрака, его тошнотворные поцелуи, его потные, трясущиеся от нетерпения руки, и понимала, что больше не выдержит такого.

Прикосновения старого Гриуса могли оказаться еще более отвратительны, и старый вояка мог оказаться жестоким извращенцем, любящим причинять боль.

Позволить снова кому-то помыкать собой, распоряжаться своим телом, стать чьей-то вещью, разменной монетой, оплатой за услуги? Нет, ни за что!

На этот раз Алария решила все взять в свои руки.

А это значит, что Гриуса надо было поймать очень точно, чтобы он сел на наживку намертво, и уже не сорвался бы с нее.

Глупец Аугрусс!

Жадный жирный идиот, ослепленный блеском призрачного золотого миража!

Если бы целью Аларии было убежать, ей ничто не помешало бы, ведь практически он подкинул ей ключ от ее темницы. Разумеется, потом по ее следам бросились бы инквизиторские ищейки, и они обязательно дознались бы, кто помог ей ускользнуть, и тогда… Что было бы тогда, Аугрусс либо плохо себе представлял, либо надеялся, что этого не произойдет, идя ва-банк.

— Ты либо идиот, либо очень смелый и отчаянный, мой краснокожий дружок, — шептала Алария, лихорадочно отыскивая серые, неприметные одеяния среди своих ярких нарядов.

Она по-прежнему улыбалась, и теперь ее улыбка была ошарашенной, отчасти сумасшедше-счастливой, ведь пропуск за пределы дворца давал ей возможность встретиться с тем, кого она называла Повелителем.

Самой.

Без посредников.

Только за одно это, за тень призрачной надежды увидеть свое божество, прикоснуться к нему, Алария готова была пощадить Аугрусса, но затем оставленные его толстыми пальцами на ее бедрах синяки наливались болью и начинали пульсировать, и возвращалась сжигающая душу ненависть.

И она понимала, что просто не сможет жить, если он будет находиться рядом, если он просто будет существовать.

Дело было не в ложной стыдливости — Алария давно не помнила, что это такое.

Дело было в разжигаемой силой жажде мести, которая испепелила бы женщину, если бы та не дала ей свершиться.

И к тому же…

Если Гриуса каким-либо образом удастся привязать к смерти Аугрусса, то никуда он не денется.

— Нет, милый мой забрак, — посмеивалась гадко Алария, и ее безумный хохот тонул в мягком шелесте искусственного дождя. — Ты заплатишь, ты за все заплатишь.

* * *

Гриусу не нравилось заведение, выбранное забраком. Слишком шумно, слишком тесно, кто-то постоянно задевал Гриуса, проходя мимо, и губернатор то и дело поправлял сползающий капюшон, укрывая в его тени лицо и брезгливо морщась, осматривая свои белоснежные манжеты. Ему казалось, что своими рукавами он уже отполировал грязноватый стол до блеска, но унять дрожь в руках он не мог, так же как не мог заставить себя сидеть неподвижно и спокойно.

Вести из столицы распространялись быстро, и Гриус уже знал, что забрак впал просто в чудовищную немилость. Поговаривают, что Леди София, добравшись до него, отделала его так, что несчастный еле ходил. Инквизитор, узнав о ее жестокости, только многозначительно промолчал.

И самое главное — причина гнева ситх-леди.

Дело было уже не в том, что Зиост подвергся атаке, которую губернатор не смог отразить, а именно в Аларии.

Леди София наказала Аугрусса именно за связь с Аларией, наказала жестоко и беспощадно, и поговаривают, что история там была самая некрасивая.

А теперь с этой самой Аларией должен будет повидаться сам Гриус…

Так-с…

От мысли об этой встрече Гриусу становилось дурно, он оттягивал удушающий его жесткий воротничок формы и распускал пуговицы на воротнике сорочки, но в его горле все равно словно колкий ком застрял. Он не давал Гриусу вздохнуть свободнее, и его виски покрывались тонким потом, седые аккуратно остриженные волосы намокали и влажно блестели, и Гриус то и дело нервно отирал их платком.

— Добрый день, господин губернатор.

От звука этого приятного женского голоса Гриус едва не подскочил, но все же усилием воли взял себя в руки, и лишь почтительно поднялся, как и подобает поступать при появлении женщины.

— Не нужно церемоний, — прохладно заметила Алария, скользнув за столик, оглядывая помещение быстрым взглядом. На ней было надето какое-то бесформенное, странное платье, накручены какие-то серые и коричневые тряпки, и она походила на кокон, на куколку какой-то бабочки, на жителя пустыни, прервавшего свой путь и заскочившего в кантину промочить горло и передохнуть.

Так можно было подумать, но ровно до того момента, как женщина, обаятельно улыбаясь, переводила свой взгляд на лицо собеседника.

У нее были удивительные глаза.

Красивые и глубокие, бархатные и волнующие, необычайной красоты.

Но если смотреть в них долго, можно было увидеть кое-что еще — смерть и пустоту, ничего, мертвые берега ледяной реки…

От этого странного, мимолетного сходства с Инквизитором, который, так же вот обаятельно смеясь, взял обещанное вознаграждение, Гриусу стало не по себе, и он взгляд отвел, ощущая, как струйка пота змеится по его щеке.

Инквизитор деньги взял.

Взял.

А в его смеющихся серых глазах была пустота и смерть.

— Что ты хотите рассказать мне? — сухо произнес он, и Алария цинично усмехнулась.

— Смотря что вы хотите услышать, — промурлыкала она, и Гриус брезгливо поморщился.

— Я не хочу играть в ваши странные игры, миледи, — сурово произнес он. — Просто говорите, что вам нужно, и я оплачу вам ваши услуги.

— Оплатите? — равнодушно и отчасти брезгливо ответила Алария. — Да мне не нужна ваша оплата. Я живу в императорском дворце, личная гостья Императора. Вы думаете, я в чем-то нуждаюсь?

— Так чего вы хотите за вашу… информацию?

— Самую малость, — ответила Алария, и ее безжизненные глаза ярко вспыхнули. — Самую малость. Чтобы вы кое-что кое-кому передали.

— Та-ак, — протянул Гриус, откидываясь назад. Его внимательные черепашьи глаза на миг ярко вспыхнули, на скулах, туго обтянутых желтоватой пергаментно-тонкой кожей, расцвели пятна нездорового румянца. Дело пахло государственной изменой, а это уже посерьезнее, чем гнев уязвленного Инквизитора. — Вы себе представляете, с кем вы сейчас разговариваете и о чем просите?

— А вы? — холодно поинтересовалась Алария, опуская взгляд и неторопливо помешивая коктейльной трубочкой напиток, принесенный ей расторопным служащим заведения.

— Разумеется, — с нехорошим скрипучим стариковским смешком произнес Гриус. — Леди Алария, кажется, в далеком прошлом Падме Амидала Наберрие, так? Бывшая супруга Императора, если не ошибаюсь? И одна из так называемых Повелителей Ужаса?

Вмиг безмятежное лицо Аларии исказилось адским оскалом, блеснули острые зубы, и Гриус харкнул, хватаясь за грудь, на которую словно кто-то обрушил огромный груз, сдавливая ребра.

— Почаще себе повторяйте это, — зло шипела Алария, с нескрываемым садистким удовольствием наблюдая, как наливаются кровью глаза ее собеседника, как синеют тонкие сухие губы губернатора, и ее тонкая рука со скрюченными в невидимом захвате пальцами чуть вздрагивала, лежа на столе. — Я — Повелитель Ужаса. Я могу прямо сейчас вырвать у вас сердце и уйти, бросив здесь вашу остывающую тушу. Мне не нужны ваши деньги; от вас мне нужно только одно — служба. И я ее получу, или вы покойник.

— Вам это так просто с рук не сойдет, — прохрипел Гриус, терзая на груди одежду, но легче ему от этого не стало.

— Да? Неужели? — прошипела в ответ Алария, сверкая дикими злобными глазами. Казалось, мучения ее нечаянной жертвы нравились ей, она то сжимала пальцы, причиняя корчащемуся Гриусу боль, то отпускала его, и он с хрипом втягивал воздух, кашляя. — А кто знает, что я сейчас тут? Никто не знает. Кто знает, с кем вы тут условились встретиться? Тоже никто. Я могу сделать с вами все, что захочу, — Алария брезгливо оттолкнула Силой Гриуса, и мужчина, кашляя, без сил откинулся на своем сидении, запрокинув лицо и с жадностью, хрипло, втягивая воздух.

— Вы не поняли, господин губернатор, — все так же зло и холодно продолжила Алария. Кажется, один из официантов, разносящих напитки, обратил внимание на то, что за столиком происходит что-то неладное, но Алария сверкнула на него злобным взглядом, и тот не посмел подойти и спросить. — Не было никакого гнева Инквизитора. Я все это выдумала, чтобы избавиться от этого дурака, от Аугрусса. Он ненадежный человек, он надоел мне и мешает. Но теперь, — Алария многозначительно постучала острым пальцем по столу, — после того, как мы с вами встретились, у Инквизитора, да и у самого Императора могут появиться причины преследовать вас. Вы никому не сможете доказать, что наша встреча тут была единственной и случайной.

— Стерва, — с ненавистью выдохнул Гриус, и его тонкое худое лицо вздрогнуло от еле сдерживаемой злости.

— Да, — согласилась Алария легко, даже весело, недобро усмехаясь. — Я без зазрения совести выдам вас, я скажу, что встречалась с вами, что вы выполняли мои поручения, и Инквизитор будет вас пытать, чтобы узнать правду. Возможно, вы сможете оправдаться, оттереться, опровергнуть обвинение, но перед этим вам придется как следует пострадать. Вы знаете, как Инквизитор пытает? Говорят, он прикасался к Дарт Анексус Ситх, и она не выдержала его прикосновений. А вы сможете выдержать?

— Вы не посмеете, — слабо прошептал Гриус, цепляясь за ускользающую надежду на то, что Алария всего лишь блефует. — Иначе гнев Владыки обернется и против вас.

Но женщина безразлично пожала плечами.

— Обернется, — подтвердила она, и в ее голосе звучала смерть. — Обязательно обернется, но я готова к этому. В отличие от вас, у меня есть лазейка, и я смогу вернутся. А вы — нет.

По лицу Гриуса градом катился пот, он вновь промокнул взмокшую кожу платком, но платок был мокр, хоть выжимай.

— Что, — просипел Гриус, и в его глазах было написано отчаяние и безысходность. — Что вам нужно?

Алария усмехнулась, вздернув олову с видом победителя.

— Вы же хотите отомстить Аугруссу, — произнесла она небрежно. — Это он посоветовал вас в качестве жертвы, это он предложил напугать вас Инквизитором, — Гриус вскинул гневный взгляд на женщину, и та пожала плечами. — Что? Что вы так смотрите? Все знают эту историю, и она выглядит странно. Вы сами думали, что это странно, когда Инквизитор взял эти деньги. Этим нельзя было не воспользоваться. Господину Аугруссу нужны деньги, а у меня нет достаточно средств, чтобы удовлетворить его аппетиты, и поэтому он выбрал вас. Я вынуждена была помочь ему обмануть вас, иначе он грозился раскрыть меня. Если вы не дадите ему денег, он подкинет что-нибудь вам, и тогда вы точно не ототретесь. Вам не кажется, что господин Аугрусс стал слишком назойлив? И что он непозволительно много о себе возомнил?

— Так что вы хотите? — произнес Гриус уже отчетливее, окончательно взяв себя в руки, и Алария кивнула головой.

— Вот это уже другой разговор, — ответила она небрежно. — Я хочу, чтобы Аугрусс исчез. Но при этом не должны пострадать вы. Эта толстая свинья больше всего на свете любит деньги — на них и надо выловить господина Аугрусса. Я скажу вам, где лежит одна вещь… опасная вещь, не скрою. За обладание этой вещью Триумвират заплатил бы дорого, — глаза Гриуса ярко полыхнули страхом и пониманием, — и если господина Аугрусса прихватят за руку с этой вещью… Его уничтожат без суда и следствия. Только за то, что он держит эту вещь. Из страха, что он воспользуется ею.

— И что же это? — сдержанно поинтересовался Гриус.

— Маска, — ответила Алария. — Так вы сделаете это?

— А у меня есть выбор? — нервно переспросил Гриус.

— Нет, — подтвердила Алария. — Я просто уточняю и напоминаю вам, что готова пожертвовать своей маской, чтобы вы смогли отомстить человеку, который подвел вас под удар, и меня, кстати, тоже. Хватит у вас хитрости, чтобы выманить его?

— Я попытаюсь, — сдержанно ответил Гриус, поднимаясь. — Но как вы устроите то, чтобы его поймали?..

— Устрою, — коротко ответила Алария, недобро усмехнувшись. — Просто пошлите его взять эту вещь туда, куда я прошу, — ее маленькая ладонь скользнула по столу, придвигая Гриусу небольшой конверт, под плотной бумагой которого угадывались очертания какого-то крохотного носителя информации. — Вместе мы отучим эту жирную скотину интриговать, и тогда… тогда я дам вам свободу.

Голос женщины звучал очень искренне, но Гриус вновь заглянул в ее прекрасные глаза и вновь увидел на их дне смерть и пустоту.

Он ни на миг не верил ей, но ощущение сжавшихся на его сердце когтей, которые могли бы раздавить, не покидало его, и ему ничего не оставалось делать, как покориться, смириться с тем, что Алария крепко прихватила его, и убедить самого себя, что так… гораздо безопаснее.

— Где эта вещь? — произнес Гриус, поднимаясь.

— И все? — удивилась Алария. — Вы уйдете вот так?

— Чего ж еще? — сухо спросил Гриус.

— И вы не поблагодарите меня за возможность помочь вам отомстить? — в искреннем голосе Аларии промелькнула крохотная искра обиды, и на миг Гриус поверил… Все-таки заставил себя поверить, что он в безопасности, в относительной безопасности.

Но выражение холодной, лютой ярости в глубине ее глаз отрезвляло мгновенно, и Гриус, слегка поклонившись, лишь произнес:

— В этом мы едины с вами, леди Алария, но я предпочитал бы, чтобы мне было не за что вас благодарить. Так куда направить Аугрусса?

— Весь план у вас в руках, — сухо, с недовольством промолвила Алария. — Выполните свою часть, и вы больше никогда меня не увидите.

Гриус взглянул еще раз на конверт, зажатый в его руках.

Он отчетливо понимал, что в данный момент соглашается на участие в покушении на чиновника империи, очень крупного чиновника. Но ничего сделать он не мог.

— Знаете, — внезапно поддавшись какому-то необъяснимому порыву, произнес он, — вы очень похожи на господина Инквизитора, очень. То же обаяние, та же молодость и та же стальная хватка. Право, мне не стоило так бояться его немилости. Думаю, ваша немилость ничем не будет отличаться от его.

* * *

Явившегося к Гриусу за обещанным вознаграждением Аугрусса ждал неприятный сюрприз. Губернатор Риггеля отказался принять его открыто, велев прийти в свой кабинет поздно вечером, и, как показалось Аугруссу при встрече, он был просто вне себя от ярости.

— Денег нет, — рявкнул Гриус, едва Аугрусс только заикнулся об этом. Лицо забрака вытянулось, круглые глаза сделались пустыми и безжизненными, и Гриус, нервно отирая шею платком, подскочил с места и нервно заметался вокруг стола.

— То есть как нет? — спросил ошарашенный Аугрусс.

— Вы думаете, я вот так запросто могу изъять из казны такую сумму, и никто не заметит? — возмущенно фыркнул Гриус, смерив презрительным взглядом забрака, и Аугрусс ему поверил. У этого старого скупердяя на счету каждая крошка, что уж говорить об имперский кредитах.

— Есть другой выход, — быстро произнес Гриус, дрогнувшей рукой наливая себе воды из хрустального графинчика.

Его пальцы сильно дрожали, графин громко звякнул о стакан, вода плеснулась на стол, и Гриус поспешно накрыл пятно чистым листом бумаги.

— Есть одна вещь, — веско сказал он, отпив немного воды из стакана и как будто успокоившись. — Очень ценная и очень дорогая мне вещь. Она хранится не у меня. Не здесь. Здесь очень опасно.

— Вы что… вы сперли ее, а? — Аугрусс даже охнул от неожиданности, его круглое брюхо заколыхалось от тихого смеха, и он, внезапно почувствовав себя свободнее, небрежным жестом выдвинул стул из-за стола Гриуса и уселся на него, закинув ногу на ногу.

Гриус нервно дернулся, но смолчал. Его дрожащие пальцы стиснули стакан, вода вновь плеснулась на стол, и бумажный лист потемнел от промочивших его пятен.

— Не важно, — сухо ответил он. — Я отдаю ее вам. Это очень дорогая вещь… И на нее есть покупатель. Он заплатит на нее даже больше, чем просите вы.

— И куда же я должен буду поехать? — небрежно поинтересовался Аугрусс. — Где моя вещица?

Гриус снова дернулся, словно Аугрусс смачно плюнул ему в лицо, но смолчал.

— Она здесь, на Биссе, — холодно ответил Гриус, передав забраку маленький электронный ключ. — Покупатель на Внешнем Кольце, близ… близ Орикона.

Аугрусс присвистнул, что-то вычитывая в уме.

— Кажется, — с сомнением в голове произнес он, — там сейчас горячо?

Гриус нервно дернул плечом.

— Я не посылаю вас на сам Орикон, — ответил он. — Но что я могу? Если уйдет этот покупатель, я не продам эту вещь вообще. И тогда вам придется ждать долго.

— А я могу стать очень нетерпеливым, — капризно заметил Аугрусс, и Гриус вспыхнул всем своим худым желчным лицом.

— Денег нет! — почти выкрикнул он, терзая ворот. — Если вы думаете, что от ваших угроз они появятся, то ни хрена! Ни хрена они не появятся, банта вас растопчи!

— Хорошо, хорошо, — поспешно ответил Аугрусс, поднимаясь. — Я согласен. Ладно. Думаю, я смогу продать ваше сокровище. Ваш покупатель, он?..

— Он приличный человек, — рыкнул Гриус, — мой друг, человек с безупречной репутацией! И поэтому я попросил бы вас!..

— Да успокойтесь, — небрежно протянул Аугрусс, — никто ничего не узнает! Я разве совсем дурак? Все-таки, ворованная вещица… мало ли, кто был ее прошлый хозяин… кстати, что это?

— Золото, — сухо ответил Гриус. — Это большая золотая вещь, произведение искусства. Поэтому стоит так дорого.

* * *

Гриус отправил Аугрусса в совсем уж подозрительный район, где забрак, опасаясь за свою жизнь, вынужден был озираться кругом каждую минуту.

Скудное освещение выхватывало из мрака какие-то дома, которые Аугрусс брезгливо называл про себя притонами, но нужный ему он отыскал сразу.

Он словно выделялся из общего ряда, хотя, казалось, не был ни выше, ни богаче. Аугрусс нерешительно поднялся по трем ступеням, ведущим к дверям, вылизанным до чиста, отскобленным от всякого мусора и пыли. В тусклом освещении под своими ногами он разглядел тонкий бледный рисунок на пожелтевшем от времени мраморе — извивающиеся драконы с длинными усами.

Открыла ему молчаливая женщина. Забрак толком толком не разглядел ее, она исчезла в полумраке, только лишь услышав о цели его визита.

— Господин Строг ждет вас, — прошелестела темнота нежно и тихо, так, словно произносить имя своего господина было для прислужницы величайшей честью.

Забрака никто не стал провожать, и тот, нервно передернув плечами, просто ступил туда, где за мельтешением развевающихся тканей между тонко расписанных бумажных ширм виднелся неяркий свет.

— Бардак, — ворчал забрак, путаясь в нежных многослойных шторах. — Разве можно оставлять человека одного, без надзора? А если я сейчас отверну голову твоему господину Строгу?..

— Благодарю за заботу, — послышался из темноты медленно выговаривающий слова густой, тяжелый голос, — но, думаю, отвернуть мне голову не так-то просто.

Аугрусс, лихорадочно сдирая с головы последние слои ткани, сделал еще один шаг, и очутился в полутемной комнатке, освещенной алым рдеющим светом.

Господин Строг возлежал на низком ложе, и если не считать легкого покрывала, которым были обернутые его бедра, был абсолютно обнажен.

Рядом с ним, прижавшись лицом к его боку, тоже обнаженная, со связанными на запястьях руками, поднятыми над головой и притянутыми к спинке кровати веревкой, безмолвно лежала женщина. Ее тело, повернутое к Аугруссу спиной, прекрасное, словно выточенное из светлого, теплого оттенка камня было нащадно то ли иссечено, то ли исцарапано, тонкие кровавые полосы рассекали ее ягодицы, бедра, перечеркивали прекрасную татуировку в виде чешуйчатого дракона, вьющуюся по всей спине женщины, от самой шеи и до поясницы.

На мгновение обмершему от страха забраку показалось, что она мертва, настолько тихо она лежала, несмотря на сочащуюся из порезов кровь, и Строг небрежно ласкает рассыпавшиеся по постели волосы трупа, гладит уже неживое тело, но она чуть слышно вздохнула, когда ладонь Строга сильнее сжалась на ее затылке, и в этом тонком вздохе послышалась дрожь нечеловеческого удовольствия.

Эта откровенная, беззастенчивая картина показалась Аугруссу совершенно дикой, он почувствовал чудовищную неловкость от того, что видит все это, что стоит здесь, но самому хозяину как будто было все равно, что подумает о нем его посетитель.

Аугрусса передернуло, он едва не плюнул от омерзения, глядя в лицо странного бессовестного хозяина этого дома.

"Извращенцы проклятые", — подумал про себя Аугрусс, рассматривая Строга.

Тот лежал, вытянувшись во весь рост.

Его черные длинные волосы были рассыпаны по могучим плечам, прищуренные миндалевидные глаза сверкали каким-то странноватым блеском, а крепкая ладонь сжимала изящную трубку из слоновой кости с длинным тонким мундштуком.

Изящная дорогая вещица.

От тлеющего уголька поднималась тонкая струйка ароматного дыма, и Аугрусс закашлялся, не вынеся плотного стойкого запаха благовоний, перемешанных в воздухе.

"Такого сарлакка хрен завалишь, — подумал забрак, разглядывая Строга. — Здоровый какой. Но все же нагишом против каких-нибудь вооруженных подонков он тоже долго не продержится".

— Так у вас какое-то дело ко мне? — так же медленно произнес Строг, выпуская из губ струю серого дыма. Аугрусс, завороженный игрой света и теней и этим неторопливым, плавным течением речи странного человека с фиолетово вспыхивающими глазами, нервно сглотнул, и почтительно ступил вперед, передав тому крохотную круглую призму.

Что это был за предмет и как им было пользоваться — он не знал. Он вертел ее и так, и этак, пробовал на зуб и нажимал, но ничего не происходило. Казалось, это был просто кристалл.

Что сделал с ней Строг, Аугрусс тоже не успел заметить. Оказавшись в его огромной ладони, призма вдруг завибрировала, и он лишь чиркнул по одной из ее граней ногтем большого пальца.

— Отдай, — механическим голосом произнесла призма, и смолкла. Строг согласно кивнул головой, и из-за занавесок, из которых с таким трудом выпутывался только что забрак, выступила молчаливая прислужница, скромно опустив черноволосую голову. Ее длинные шелковые волосы покрывалом спускающиеся на грудь скрывали склоненное лицо, но Аугрусс успел рассмотреть, что она прехорошенькая.

— Принеси господину Аугруссу ларец, — пророкотал Строг, и девушка неслышно выскользнула из помещения.

Внезапно Аугруссу стало страшно и жутко; он не называл своего имени, да и Гриус его просил быть осторожнее, а незнакомец, рассматривающий его страшными странными глазами, знал как его зовут.

Гриус, подлец, подстраховался?

Аугрусс отшатнулся от ложа с лежащими на нем расслабленными телами, ему вдруг нестерпимо захотелось бежать отсюда, бежать как можно скорее, но в этот миг из тьмы, все так же неслышно ступая, выскользнула девушка с огромным деревянным ларцом, выглядящим настолько старинно, что за него один у антиквара можно было выручить очень кругленькую сумму.

Она опустилась на колени перед перепуганным Аугруссом, осторожно поставила ларец, и ее тонкие пальчики осторожно отстегнули четыре зажима и убрали прочь крышку.

Увиденное поразило Аугрусса в самое сердце и заставило бояться еще больше.

Это была не просто маска. Это был золотой шлем, зубастый, размером с человеческую голову.

Маслянисто поблескивая, он возлежал в бархатном гнезде. Его лицо было испещрено тонкими гравировками, непонятными символами, темными дорожками, обводящими кругами глаза и острозубый опасный рот.

— Это вам нужно? — уточнил Строг, и, не дожидаясь утвердительного ответа потрясенного забрака, кивком головы велел девушке закрыть ларец. — Она ваша. Забирайте.

От этого страшного и прекрасного видения у Аугрусса помутилось в голове, всяческое опасение покинуло его, и он желал только одного — обладать этой вещью, хоть на час, хоть на день. На мгновение ему показалось, что он понимает Гриуса, который украл это и хранил в тайне ото всех. От этого нельзя отказаться. Это помогает забыть все, все страхи и сомнения. Это абсолютное счастье.

С трудом он дождался, когда прислужница справится с замками, и, ухватив ларец обеими руками, бросился прочь, даже не попрощавшись со странным хранителем этой реликвии.

Дождавшись, когда торопливые шаги толстяка стихнут на ступенях его дома, Малакор Строг склонился над связанной женщиной, отводя с ее лица черные блестящие волосы, и в ее чертах отразилось какие-то неземное, почти наркотическое наслаждение, она потянулась со стоном всем телом, чтобы хоть на мгновение прикоснуться губами к ласкающим ее пальцам. Казалось, она наслаждается всем, что хоть как-то связано с ее повелителем, само то, что она дышит с ним одним воздухом, приводило ее в экстаз, и ее раны — жестокие и болезненные, — воспринимались ею как величайшее наслаждение лишь потому, что это он нанес их, это он прикасался к ее спине и ногам…

— Теперь твоя очередь, — пророкотал Строг, задержав свою руку у ее лица и позволяя женщине покрыть ее жадными горячими поцелуями. — Думаю, суток форы господину Аугруссу хватит, прежде чем имперские ищейки пойдут по его следу. Они не должны будут поймать его раньше времени, маска Повелителя Ужаса не должна достаться Триумвирату. Значит, до Внешнего Кольца ему нужно помочь добраться.

— Да, повелитель, — прошептала женщина, извиваясь, стараясь прижаться сильнее к его телу.

— Предупредишь Пробуса, — продолжил Строг, прикасаясь к ее вздрагивающим, раскрытым, ищущим ласки губам кончиками пальцев.

— Да, господин!

— А потом, — все так же медленно растягивая слова, сказал Строг, — вернешься на Бисс. Ты нужна мне около Триумвирата, и мне все равно, кого из троих ты заставишь быть разговорчивым.

Глава 27. Главком империи

Голубые сполохи медленно ползли по лицам собравшихся, по императорскому черному полированному шлему, на гребне которого покоилась металлическая ртутно поблескивающая рука, и в темноте горели внимательные глаза Императора, сидящего во главе стола с собравшимся за ним Триумвиратом и высшим военным командованием. Дарт Вейдер внимательно рассматривал голографическую звездную карту, на которой была изображена галактика.

Его галактика.

Ради этого совещания на борту имперского флагмана "Затмение" из столицы была вызвана Леди София. Флагман под командованием Лоры Фетт находился близ мест, где недавно были небольшие стычки с силами странного Ордена, противопоставившего себя Империи,

Это было сделано по нескольким причинам.

Во-первых, она должна была располагать всей информацией, как любой член Триумвирата.

Во-вторых, в ходе боев под командованием Лоры Фетт удалось захватить некоторую аппаратуру и выловить из космоса тела сбитых летчиков неприятеля. Увиденное поразило командование настолько, что на военном совете было решено обратиться непосредственно к ситх-леди, и Дарт Вейдер это решение одобрил.

Лора Фетт, начавшая это совещание, была сосредоточена и собрана как никогда. Подтянутая, спокойная, уверенная, она подступила ближе к развернувшейся над узким длинным столом голограмме и взяла в руки указку.

— Орикон, небольшая луна возле газового гиганта, — произнесла Лора, уверенно ткнув в небольшую точку где-то на окраине Внешнего кольца. — Хорошо укрепленная военная база Повелителей Ужаса, защищен мощнейшим двойным планетарным щитом, настолько сильным, что сравнить его можно разве что с щитом Звезды Смерти. Потребуется несколько — я подчеркиваю, — несколько ударов суперлазера, чтобы только лишить Орикон защиты. Лишь после этого можно будет говорить об атаке и наземной операции. Наш дроид-разведчик, прежде чем его сбили, успел показать нам укрепления, способные атаковать авиацию, наземные военные базы — это означает, что там сосредоточена армия, и хорошая армия, структурированная, дисциплинированная, подчиняющаяся по единому слову своему командующему. Сигнал длился всего несколько секунд, после чего исчез. Дроид успел атаковать цель, но что это было, и как он был подбит — неизвестно. Мы вданный момент располагаемся вдали от их баз наблюдений, вне зоны, просматриваемой их разведчиками. Если бы они засекли нас… впрочем, они нас не засекут, наши разведчики тоже не дремлют.

— Значит, — произнес Дарт Вейдер, звонко щелкая по столу металлическим пальцем, — Малакор Строг все это время собирал армию у меня под носом. Так…

Император с неудовольствием в очередной раз громко стукнул о столешницу, и наступила тишина, хрупкая и настороженная, в которой было слышно лишь дыхание людей.

— Смею заметить, Ваше Императорское Величество, — произнесла Лора сдержанно, чуть склонив голову, смело и прямо глядя в холодные синие глаза Императора, — что такую мощь не соберешь за краткое время. База на Ориконе создавалась долгие годы. И те образцы, что мы нашли, — Лора неприязненно глянула на Леди Софию, но, встретив ее прищуренный, недобрый внимательный взгляд, стушевалась, быстро опустила вмиг заалевшее лицо и зачем-то поправила кудрявый локон, — они не создаются по мановению руки. Это долгие годы экспериментов.

— Потом мы взглянем на них, — ответил Дарт Вейдер.

Леди София еще раз усмехнулась, глядя на смущение молоденькой мандолорки.

Лора мучительно ревновала; ее злость сквозила в каждом ее взгляде, в каждом жесте, обращенном к Софии, и ту отчасти смешил этот невинный юный пыл и неприкрытое желание этой отчаянной девочки подвинуть ее, ситх-леди, заступить ее, оказаться на первом плане в глазах Инквизитора.

Лора любила его; любила отчаянно и пылко, и этого теперь не видел разве что слепой. Раз за разом она дерзко напоминала ему о своих чувствах, но все ее горячечные речи разбивались о неприступный барьер, о стену ледяной отстраненности, об одно-единственное слово — "сестра".

Не больше.

И Лора впадала в отчаяние.

Она сама вызвалась встретить прибывший с Софией на борту шаттл, упрямо нахмурив брови и нацепив маску протокольной сдержанной вежливости. Она хотела собрать все свои силы в кулак и посмотреть в лицо соперницы с достоинством, твердо, и выдержать этот ее нахальный бессовестный взгляд, в котором читалось высокомерное превосходство.

Но Инквизитор разрушил и эту ее отчаянную и наивную смелую мечту, отменил этот странный молчаливый поединок. Он явился буквально в последний момент, и распустил людей Лоры — приготовленный ею эскорт из гвардейцев, — и смял, скомкал громкую протокольную встречу, полагающуюся правящей особе.

София сошла по трапу в абсолютной тишине, на красном шелке ее платья, поддетого под черные доспехи, играл белый искусственный свет, тонкие высокие каблучки звонко цокали по металлической рифленой поверхности. София вложила свои пальцы в протянутую ей Инквизитором ладонь, и Лора до боли закусила губу, роняя крупные горячие слезы, наблюдая издали, от самых шлюзов ангаров, как на миг Лорд Фрес стиснул тело своей любовницы и с жаром поцеловал ее.

Он любил ее.

Это увидела теперь и Лора.

И от вида этой недоступной ей нежности и страсти в ее сердце родилась ярость, неведомая ей ранее, ярость страшная, горькая и тяжелая, как яд, от которого горит все внутри, и от которой не избавиться, даже выблевав все кишки.

— Об этом я и говорю, — зло произнес Дарт Вейдер. Его голос ледяной струей впился в мозг Лоры, отрезвляя и возвращая к реальности. — Не забывайте, госпожа главнокомандующая, я у власти около тридцати лет. Империя, затем Альянс. И все это время я не видел собирающуюся у меня под носом новую силу! Это плохо. Это моя вина. Теперь кто знает, как глубоко проросла эта опухоль в тело Империи, как далеко расползлись щупальца этого нового врага, как много баз в любых точках галактики у него есть.

— Орикон нужно уничтожить, — подал голос Инквизитор, и Лора обернулась к нему. В ее уставших, обведенных темными кругами глазах промелькнула слабая радость, она чуть улыбнулась, несмело, словно спрашивая разрешения на это небольшое проявление симпатии, и на миг ледяные глаза Лорда Фреса смягчились. — Сколько бы ни было баз, все они подчиняются Орикону. Без него они превратятся в обычные разрозненные точки сбора разного рода сброда, который начнет разбойничать и быстро выдаст свое местоположение. По очереди, точечными ударами устранить их будет намного легче, чем если они ударят по Империи в едином порыве, все разом. Расстрелять его, — жестко подытожил Лорд Фрес. — Уничтожить выстрелом "Затмения".

— На данном этапе это невозможно, — сухо ответила Лора и движением руки увеличила изображение на карте. — Близ Орикона тоже выставлена мощнейшая защита, мощнейшая. Боевые станции, — Лора четкими жестами указала в несколько точек на карте, — пара заброшенных торговых станций, вероятно, оборудованных в боевые или в наблюдательные посты, флот, и заминированный выход из гиперпространства, замаскированный под поле астероидов. Мы потеряли несколько дроидов-разведчиков, прежде чем получить хоть какие-то данные. Чтобы флагман мог подойти к Орикону на расстояние выстрела и пробить сначала щиты, а затем уничтожить саму планету, нужно уничтожить это все, иначе вся эта мощь обернется против "Затмения", и у него просто не найдется столько времени, сколько потребуется для проведения этой операции. Не будет и получаса, — подчеркнула Лора, обведя ситхов уверенным взглядом. — Эта операция нуждается в тщательной проработке и планировании стратегии. Имперский флот, как бы многочислен он ни был, все же не стоит бросать в бой не считаясь с потерями. Если Триумвират бездумно растеряет часть своих сил на Ориконе, Повелители Ужаса могут ответить полномасштабным вторжением.

Дарт Вейдер согласно кивнул, поддерживая главкома, и его палец вновь начал выбивать звонкую раздражающую дробь о стол.

— Хорошо, — произнес Император наконец. — Я услышал вас обоих. Я соглашусь с вами. Операцию на Ориконе разрабатывать буду я лично, — при этих словах Вейдера Лора приободрилась, и победным видом взглянула на Софию.

Ситх-леди насмешливо изогнула бровь, кривя губы в ироничной усмешке. Лора заслужила похвалу Императора — что ж, это хорошо, но Леди Софии была безразлична эта маленькая победа главкома, ее небольшое самоутверждение.

"Глупенькое дитя!" — говорили смеющиеся зеленые глаза ситх-леди, и Лора вновь вспыхивала румянцем стыда и злости.

— А теперь дело за вами, — Дарт Вейдер глянул на Леди Софию, прервав ее безмолвный поединок с главкомом. — Сейчас мне нужны все знания Ирис, какими только она располагала. Я хочу знать, — голос Вейдера гневно загремел, и в его звуке послышалась еле сдерживаемая злоба, его синие глаза вспыхнули, наливаясь темнотой, — чем это пытаются меня напугать эти ряженые Повелители!

Голос Вейдера разросся до крика, до злобного рыка, и Инквизитор отвернул лицо, пережидая гнев Императора и прячась от нестерпимо покалывающей кожу Силы, плеснувшейся в воздух вместе с раздражением Дарта Вейдера. Присутствующие здесь же люди, моффы и генералы армии, втягивали головы в плечи, неловко задвигались, спеша встать и покинуть свои места.

— С удовольствием удовлетворю ваше любопытство, мой Император, — произнесла Леди София, поднимаясь вместе со всеми. — Пройдемте в лабораторию?

* * *

В отсеке, отведенном временно Софии под некое подобие то ли операционной, то ли лаборатории, было тесно от набившегося в нее народа.

Небрежно повязывая прорезиненный фартук поверх неприметной, удобной черной одежды, поддергивая рукава и натягивая на руки скользко блестящие черные хирургические перчатки, София, прищурившись, разглядывала каталку, которую ввезли пара солдат.

Выстроившиеся вдоль стены генералы, казалось, дышать перестали, когда Дарт Вейдер сам рывком откинул ткань, укрывающую лежащее на импровизированном столе тело, и непонятное, страшное, уродливое существо, тараща мутные кровяные глаза, замычало и попыталось двинуть жестко зафиксированными руками.

Это был среднего роста, приземистый, крепкий, широкоплечий мужчина, насколько это возможно было судить по его телосложению, с мощными руками и ногами, с уродливой лысой шишковатой головой, словно сквозь кожу должны были пробиться рожки, как у забрака, но так и не пробились.

Его лицо было ужасно. Отчасти это уродство можно было объяснить действием дурманящих препаратов — пленного обкололи психотропами, чтобы он не сильно дергался, и мышцы на его лице расслабились, рот был безвольно открыт, — а отчасти его физиологическими особенностями. Глаза этого существа, маленькие, но вытаращенные, выпуклые, как толстые увеличительные линзы, были мутные, какие-то желтоватые, омерзительные, как у дохлой рыбины. Короткий нос был со вдавленной переносицей и огромными ноздрями, почти лишенный губ широкий лягушачий рот безмолвно разевался, пуская пузырящуюся тягучую ленту слюны.

Но самым странным было его тело. С первого взгляда могло показаться, что воин армии Орикона одет в какое-то подобие брони, небольшими пластинами защищающей его грудь, живот, руки, ноги, спину. Но подцепив пальцем одну из них, Леди София с удивлением обнаружила, что эти металлические пластины невероятным образом сращены с телом.

С живым телом.

Лора Фетт, до того стоящая в непосредственной близости от Императора, резко отвернулась, прикрывая лицо ладонью и еле сдерживая позывы к рвоте.

Ей было омерзительно и само существо и то, что сейчас с ним произойдет, но она должна была знать, с чем придется иметь дело ее летчикам, и потому она мужественно предпочла остаться и узнать вердикт, который вынесет Леди София.

— Да он жив как будто, — с каплей удивления в голосе произнесла София, склоняясь над уродливой мордой мутанта и одним ловким движением раздвигая ему губы, осматривая оскаленные острые зубы. — Надо же, какая любопытная зубная формула…

— Жив, — подтвердил Вейдер, так же рассматривая ворочающееся чудовище. — Его выловили в открытом космосе, он летал в обгорелом комбинезоне, и все же остался жив.

— Хм, любопытно, — заинтересованно произнесла Леди София, ощупывая неровный шишковатый лоб существа, рычащего под ее руками что-то невнятное. — Одно могу сказать точно — это мутант. Но из какого существа можно было сотворить такое? Неужто из человека? Интересно, как?

— Терраморфы, — пробормотала Лора Фетт, расширенными от ужаса и отвращения глазами глядя на того, кто, вероятно, когда-то был человеком. — Шпион передавал очень нечеткие изображения, и я не могла понять, что это такое… но я слышала о таких приборах…

— Мутация всей планеты? — быстро произнес Инквизитор, кинув на главкома быстрый взгляд. Лора сглотнула и кивнула в ответ, не в силах вымолвить ни слова.

— Я думала, — произнесла она хрипло, справляясь с перехватившим ее горло спазмом, — что такие технологии давно в прошлом, что их больше нет! Эти военные… устройства… машины — они же делают вот это, и не только с людьми! Со всем живым! Это же еще хуже… хуже, чем взрыв от выстрела "Затмения"!

— Как интере-есно, — прошептала София, подтягивая к себе маленький стерильный столик с инструментами и выбирая скальпель; в ее глазах горел интерес исследователя, готового на любые жертвы, ради своей цели. Любые. — О-очень интересно.

Лора Фетт нервно дернулась, ступив вперед.

— Вы что, — почти выкрикнула она, — собираетесь резать его… живьем?!

Леди София, шевеля губами, пересчитывала зубы неведомому существу, тыча в мокрые десны пальцем. Демарш главкома сбил ее, София недовольно скривилась, на ее лице выписалось острое раздражение, она злобно глянула на девушку, так некстати вспомнившую о гуманизме; самой леди ситх, казалось, было все равно, какие муки предстоит пережить этому существу, главное, чтобы его тело помогло понять кто или что поджидает их на Ориконе.

— К концу операции, — уничижительным тоном промолвила она, глядя в расширенные от ужаса и отвращения глаза девушки своими холодными и яркими, как твердые изумруды, глазами, — он будет мертв, уверяю вас. А теперь возвращайтесь на свое место, если не хотите испачкать ваш красивый мундир, и стойте тихо!

Лора, кусая губы, ступила назад. Ее щеки горели, сжатые в кулаки руки мелко дрожали, словно девушку било током, и она не заметила даже как ладонь Императора легла на ее плечо и крепко сжалась, заставляя Лору встать рядом с прочими военными чинами и не загораживать ему обзор своим мельтешением.

Ситх леди меж тем вздохнула поглубже, сжала крепко скальпель и склонилась над телом пленного.

— Странно, что он все еще в сознании после стольких доз препарата, — пробормотала она, скользнув взглядом по руке с исколотыми венами. — Какая высокая сопротивляемость…

Сильными пальцами София прижала одну из пластин и четырьмя точными быстрыми движениями очертила ее со всех сторон, отделяя от кожи.

Почувствовав боль, существо взревело и его руки напряглись, кисти сжались в кулаки так, что из-под ногтей брызнула кровь, монстр задергался, и Леди Софии пришлось на некоторое время отступить, пережидая, когда у пленного иссякнут силы и он успокоится и затихнет, побежденный препаратом.

— Интересно, как оно крепится, — спокойно заметила София, указывая окровавленным ланцетом на дергающееся тело. — Нужно будет взять пробу глубже. Лорд Фрес, не поможете?

Брезгливо кривя губы, ситх осторожно, словно боясь испачкаться, выступил вперед, подошел к каталке, на которой корчился мутант, и с каким-то омерзением и любопытством заглянул в искаженное мукой уродливое лицо, оглядел пускающий кровавые пузыри лягушачий огромный рот.

— Что я должен делать? — отчасти безразлично произнес Инквизитор.

— Велите ему не дрыгаться, — ответила София, и Инквизитор приложил пару пальцев к виску пленного, жестко впившись острыми кончиками в грубую прыщавую кожу, пуская Силу и отделяя боль от разума мутанта.

Пленный затих, и София вновь подступила к нему, положила свою ладонь на подрезанную пластину. Ее чуткие пальцы подцепили краешек, жестко приподняли, надрывая мышцы, накрепко спаянные с металлом, и София в несколько точных и очень глубоких разрезов вырезала кусок странной брони из неподвижно лежащего тела.

Броня, казалось, проросла тонкими металлическими нитями вглубь тела неизвестного существа, которые переплелись с волокнами мяса, и София выхватила довольно приличный кусок мышц, обильно пошла кровь. Инквизитор, наблюдающий за экзекуцией, вновь брезгливо поморщился, но смолчал, даже когда кровь с добытого Софией образца при перекладывании в контейнер капнула ему на руку.

Ресницы Софии вспорхнули, она бросила быстрый взгляд в холодное брезгливое лицо Лорда Фреса, и встретившись с серыми глазами ситха, словно обменялась с ним несколькими фразами, и, хищно улыбнувшись уголками губ, снова вернулась к своим исследованиям.

Вонзив скальпель в жесткую кожу под грудью, в самый верх живота, София одним точным движением прочертила прямую полосу, тут же развернувшуюся беловато-алыми лепестками мяса и светлого подкожного жира и брызнувшую живой еще кровью. Вторым надрезом, поперечным, прямо под ребрами, София раскрыла всю брюшную полость, желтоватый слой жира, прикрывающего внутренности, и розовым шевелящимся комком полезли кишки.

Лора Фетт, вновь побледнев, резко отвернулась, пряча лицо, Виро задумчиво потирала подбородок, с интересом рассматривая обнаженное нутро человека.

Император хладнокровно молчал; в свое время он сам лежал на подобных столах в состоянии, едва ли многим лучше того, в каком находился сейчас этот уродливый человек, но Вейдера вид истерзанного, развороченного тела трогал мало.

На его суровом лице запечатлелось выражение какого-то мрачного торжества, ноздри хищно вздрагивали, и страшная улыбка трогала его губы при каждом касании лезвия, прочерчивающего алые расползающиеся полосы на плотной коже пленного.

Прочие люди, наблюдающие за этим действом, кажется, были в шоке, почти в предобморочном состоянии, и казалось, что Дарт Вейдер привел их сюда не только для того, чтобы познакомить их лицом к лицу с будущим противником.

Это была акция устрашения, своеобразная демонстрация своих намерений — и возможностей, разумеется.

"Вот что ждет врагов Империи", — словно говорил Император.

И безжалостный нож в сильных руках Софии вторил ему, вспарывая ткани, разделывая еще живое, мыслящее существо на пробы и образцы, точно вырезая все, что София сочла представляющим интерес для исследований.

Тонка струйка крови стекла с раскрытого живота мутанта и закапала на белоснежный пластиковый пол, и подошва обуви ситх-леди наступила в нее, осторожно, мягко, но сильно — таким движением обычно с удовольствием давят мерзких насекомых, прислушиваясь к хрусту их панциря под своей ногой.

Хладнокровно прижигая пульсирующие сосуды, София остановила кровотечение, и, ухватившись за края раны скользкими блестящими руками, одним сильным движением пошире растянула ткани, словно хотела выпотрошить это могучее сильное тело, как мелкую рыбешку.

— Отличная печень, — произнесла она, запуская руку в горячие внутренности, сдвигая в сторону кишечник, поблескивающими от крови пальцами безжалостно кромсая и разрывая тонкие покровные пленки. — Она огромная, но не увеличенная, как при болезни, а просто огромная, как у некоторых видов существ. Хорошая регенерация, я полагаю? Строение кишечника необычное, характерное для хищников. Не удивлюсь, если этот красавец не брезговал есть себе подобных. Потом подробнее посмотрим, что у него в желудке.

Всего несколько минут ей потребовалось, чтобы отделить, вырезать орган из тела, хладнокровно орудуя скальпелем, пережимая крупные сосуды.

София была полностью увлечена процессом, несмотря на кажущуюся жесткость и абсолютную безжалостность по отношению к пленному, ее движения были быстрыми и точными, аккуратными и легкими; от ее внимания не ускользали ни малейшие детали, отличавшие физиологию этого странного существа от человеческой, в этот момент она до кончиков пальцев была профессионалом; Инквизитор даже невольно залюбовался ею.

Деловито шлепнув в подставленный ассистентом контейнер еще горячую печень, она бросила взгляд на бессмысленное, отрешенное лицо мутанта — ей вдруг стало интересно, что чувствует пленный — даже лишенный сильных болевых ощущений, он не мог не ощущать, как разбирается на запчасти его тело; созданный идеальным воином — сильным и выносливым, сейчас он не мог противиться манипуляциям леди ситх, не мог бороться за свою жизнь, до конца, как ему и положено, но… сопротивлялось ли его сознание? Должно быть, он был уже на грани смерти, неумолимо угасая; Лорд Фрес негромко бросил, разжав стиснутые в белую узкую полоску губы:

— Жив еще.

София удовлетворенно кивнула головой, вновь склонившись над распотрошенным телом, и ее скальпель провел еще одну полосу — от места соединения ключиц до зияющего развороченного живота.

Острое лезвие скрежетнуло по ребрам, и София нарочно потыкала в них острием, прислушиваясь к звуку.

— Как будто тоже металл, — заметила она. Взяв пилу для костей, мотнула головой:

— Инквизитор, вам стоит немного отойти, и вообще держитесь подальше. Сейчас будет очень грязно, как раз так, как вы не любите.

Зажужжала пила, резко запахло паленым, из-под бешено вращающегося зубчатого диска пилы плеснулось растертое в муку костное крошево.

София быстро подпилила ребра и с несвойственной женщине силой растащила, раскрыла грудную клетку над содрогающимся ярко-розовым сердцем и вздымающимися влажными легкими; она замерла на миг, завороженно рассматривая это странное творение, ее губы изогнулись в жестокой ухмылке, а глаза лихорадочно заблестели.

За ее спиной кого-то замутило, возникла какая-то возня, почти паника. Даже Виро отвела взгляд от распластанного, изувеченного тела, деликатно прикрывая лицо надушенным платочком.

Эта спокойная, расчетливая, равнодушная жестокость Софии, в сочетании с ее хищным, нечеловеческим интересом, возымела действие больше, чем самое яростное наказание, больше, чем молчание Императора или крик Инквизитора.

Казалось, собравшиеся моффы готовы были бежать прочь, вынеся двери, продавив металлические створки, настолько ужас овладел ими. Они словно представили себя на месте пленного, находясь в сознании, но чувствуя как смерть по кусочкам отгрызает от их тела, медленно забирая к себе, последнее что они бы увидели это беспристрастное, жестокое и вместе с тем прекрасное, лицо леди Софии.

Дарт Вейдер, стоял рядом, скрестив руки на груди, и казалось, происходящее едва ли не развлекает его. На его твердых губах то и дело проскальзывала бледная тень усмешки, он упрямо опустил голову, глядя исподлобья на работу Софии, и от этого неприкрытого интереса, горящего в синих глазах Императора, страшно было пошевелиться, чтобы, не приведи Сила, не привлечь к себе внимание и не стать тем самым следующим на этот залитом кровью столе.

— Легкие тоже изменены, — не обращая внимания на перепуганных людей, произнесла София. — Поэтому он не задохнулся сразу. Отличное, сильное сердце… Прибавим к этому прочную шкуру, отличную регенерацию, — леди ситх отстранилась от распотрошенного мутанта, кровавыми черными пальцами подцепила пипетку из крохотного бутылька и по очереди капнула по капле жидкости в расширенные вытаращенные глаза. С шипением поплавились покрасневшие веки, почти лишенные ресниц, но сами глазные яблоки лишь немного помутнели, и София вернула пипетку в кислоту. — И получим вот это существо. Совершенный воин.

— У меня для вас неприятный сюрприз, — заговорил внезапно Лорд Фрес, опуская руку. Лишенный его поддержки, распотрошенный мутант задергался, захрипел, зажмурил обожженные глаза с шипящими белыми пузырями веками и выгнулся так, что из его развороченного брюха едва не вывалились все внутренности, повиснув на брыжжейках, словно вся та боль, от которой отгородил его Инквизитор, в одночасье догнала его, заставив корчиться в предсмертной агонии; чудовище испустило последний вздох в несколько секунд, пока Инквизитор брезгливо оттирал руку, испачканную кровью, белоснежным платком. — Он форсъюзер, — Лорд Фрес взглядом указал на затихшее тело. — Он чувствителен к Силе, совсем немного, но этого достаточно, чтобы быть выше и лучше любого солдата. Кто бы ни засел на Ориконе, а армия у него прекрасная. Наши солдаты, вступившие в бой с этим существами, подвергнутся воздействию Силы — скорее всего, страху, ужасу. Чему еще могут обучить Повелители Ужаса? Только этому. Думаю, вам и самому не очень просто было бы сладить с отрядом таких солдат, если бы они оседлали ваш разум и вытащили бы все ваши страхи из самых потаенных мест.

Вейдер зло нахмурился, его губы изогнулись в презрительной усмешке, и в его взгляде, обращенном на Инквизитора, промелькнула жестокая радость.

— Я не верю в страх, — коротко бросил он. — Я верю в Силу. Все, чего я хочу, находится на кончике моего лайтсайбера. Каким бы солдатом он не был, он лежит сейчас здесь, — металлический палец Императора указал на разделанную тушу, — в виде расчлененной груды мяса. Значит, и остальные тоже смертны.

Лора, еле справляясь с позывами к рвоте, оперлась на ручку дверей, отвернувшись от жуткого зрелища. Ей казалось, что от запаха крови она задыхается, пот застилал ее глаза, и она провела ладонью по лицу, размазывая соленую влагу.

Она ненавидела всех — и Императора, заставившего ее присутствовать при этой гнусной казни беззащитного существа, и Инквизитора, так спокойно ассистировавшего палачу, и Леди Софию.

Ее особенно.

Лору буквально выворачивало, когда она в вспоминала, как окровавленные черные пальцы копаются в шевелящихся кишках, как острый скальпель отхватывает кусочек от розовых, глянцево блестящих легких, и как эти чертовы руки вытягивают, вынимают из груди сердце, стиснув его как какой-то кусок фарша.

Лорд Фрес уже не хмурил брови.

Оттерев свои руки, он о чем-то беседовал с Софией, чуть склонившись над маленькой женщиной, и на его лице блуждала легкая улыбка.

Ни тени разочарования; ни тени брезгливости и ужаса — даже после того, что она сделала!

Лора качнула головой, словно прогоняя свое недоумение, растерянность, свой шок.

Да как же можно любить это… чудовище?!

Что, что в ней такого есть, чего в Лоре нет?

За что?!

— Тебе дурно? — голос Виро всплыл из небытия, рыжая адъютантша склонилась над плечом главкома. и Лора нервно дернулась, угадывая на своем рукаве прикосновения руки Виро Рокор.

— Душно, — резко ответила она, дрожащими пальцами утирая губы, на которых, казалось, угадывался мерзкий привкус крови. — Нужно выйти…

За дверями раздался грохот чьих-то поспешных шагов, и Лора, взяв себя в руки, резко повернула ручку двери и распахнула створки перед спешащим в эту камеру смерти человеком.

Это был офицер наблюдения и разведки; кажется, он очень спешил, потому что запыхался и едва не завалился вперед, когда двери перед его лицом распахнулись.

— Госпожа главнокомандующая, — выпалил он, переводя дух, и ощущение опасности, накатив, отрезвило, вытерло вкус смерти и омерзения с губ Лоры.

— Что?! — почти выкрикнула она, чувствуя, как ее неприятно расслабленное, разламывающегося от усталости и от тошнотворного страха тело снова наливается силой, наполняется жизнью.

— Черед поле астероидов движется неизвестный корабль, мэм, — выдохнул офицер, зачем-то козырнув и вытянувшись в струнку под горящим тяжелым взглядом главкома.

— Да перееби его космическая Сила! Он же выдаст нас! — взревела Лора, рванув двери и выскочив в коридор, направляясь к транспортной линии, чтобы как можно скорее добраться до капитанского мостика. Принесший дурные вести офицер насилу поспевал за ее широким шагом, и Лора лишь потом, краешком глаза заметив рядом с собою Императора, шагающего так же, как она, решительно и быстро, сообразила, что позволила себе невероятную дерзость.

Впрочем, ее никто не остановил, не пресек ее вольности. Об этикете было думать поздно.

— Кто это? — резко бросила Лора.

— Неизвестно, мэм, — отрапортовал офицер. — Корабль не отвечает ни на один сигнал, посланный ему. Он как будто прячется и от нас, и от защитников Орикона.

— Шпион?

— Наверняка, мэм. Вышел из гиперпространства немного дальше наших позиций и направляется к Орикону, точнее — в сторону А-станции.

— Торговой? — уточнила Лора. Офицер кивнул.

— Виброклинок ему в жжжопу! — раскатисто и от души выбранилась Лора, словно выплевывая раздражение и злость, накопившиеся у нее в душе. Заскочив в кабинку лифта, на готова была уже ударить кулаком по кнопке, отправляя лифт на этаж, где располагался капитанский мостик, но вовремя спохватилась, вновь увидев черный стеженый комбинезон Императора, и алый шлейф Инквизитора, следующих за ней. Ее рука с растопыренными пальцами дважды нетерпеливо шлепнула по стене, пока Лора дожидалась, когда ситхи переступят порог лифта.

— Есть вероятность, что он не пройдет через заминированное пространство? — быстро спросила Лора. Офицер покачал головой:

— Нет. Он идет уверенно, так уверенно, будто у него есть четкий план. Он знает безопасный путь наверняка, мэм.

* * *

Аугрусс нашел контрабандиста, согласившегося доставить его на станцию близ Орикона, с трудом.

Во-первых, уже ходили слухи, что там, на Ориконе, что-то не так.

Крохотная точка на звездной карте, он слишком часто упоминался в высших кругах, слишком.

Во-вторых, на этих станциях уже давно ошивался всякого рода сброд, там обтяпывались самые гнусные и темные делишки, и соваться туда было как минимум не безопасно.

Но Аугрусс был словно не в себе.

Почти половину суток он просидел над открытым ларцом, лаская золотые узоры на маске, и ему казалось, что она что-то шепчет ему голосом, полным страсти и очарования, о несметных сокровищах, которые он сможет позволить себе приобрести… потом.

Гриус помог ему с пилотом, нашел какого-то проходимца по рекомендации какого-то другого проходимца — Аугрусс был немного знаком с рекомендовавшим, и знал, что трусливого и никчемного человеке тот не рекомендует.

Гриус же дал достаточно денег, настолько много, что Аугрусс мог бы позволить себе заплатить даже имперскому летчику-асу, усадив его за штурвал, и эта огромная сумма решила все.

Окончательно контрабандиста убедило еще и то, что Аугрусс выдал ему полученный от все того же Гриуса безопасный маршрут, и контрабандист, почесав в затылке, взвесив все за и против, все же согласился.

— Но смотри, дядя, — развязно произнес он, недобро глядя черными, как угли, глазами на трясущегося от страха забрака. — Если это какая-то ловушка, я скину тебя в гипере! Деньги вперед!

Аугрусс передал ему деньги, и тот, отвернувшись, стал их пересчитывать, а Аугрусс покрепче вцепился в свой драгоценный ларец, нащупывая оружие, спрятанное под складками длинной просторной накидки с капюшоном.

Контрабандист Аугруссу не нравился; несмотря на самые лестные отзывы, он казался забраку слишком молодым и чересчур гладким.

Да, так.

Для человека его профессии он был на удивление мало потрепан дорогами и переделками, в которые обязательно должен был попадать. Его одежда была простой, но опрятной и даже щеголеватой — серо-зеленые светлые брюки, добротные сапоги, светлая рубашка и замшевая коричневая куртка, хорошо сидящие на его худощавом теле.

Он был молод и хорош собой, его за его черными блестящими волосами, казалось, ухаживал недурной стилист, и толстый забрак, снова и снова вглядываясь в лицо своего пилота-наемника, каждый раз почти с ненавистью думал одно и то же: смазливый.

Словно мальчик, сбежавший из хорошей семьи за приключениями.

Но было в этом человеке нечто, что отметало напрочь все сомнения у забрака, и он верил, безоговорочно верил, что его новый знакомый отнюдь не нежный мечтатель.

Его глаза.

Черные, непроглядные, любопытные, но маниакально-жуткие в своем любопытстве.

Казалось, контрабандист совсем не мигает, глядя на собеседника, и этот немигающий взгляд страшных, как черная дыра, глаз вкупе с приятной улыбкой казался чем-то неестественным и жутким, словно смотрел и не человек вовсе.

А нечто…

* * *

— …Прибыли! — веселый голос контрабандиста вывел Аугрусса из полудремы, и тот, громко всхрапнув, очнулся от своего тревожного неглубокого сна, интуитивно вцепившись в ручки своего ларца.

За панорамным иллюминатором перед креслами пилотов простиралось астероидное поле, меж которых корабль контрабандиста лавировал просто с ювелирной точностью. Аугрусс, зевая во всю пасть, сонно хлопал глазами и вертелся в кресле, осматриваясь.

Да, пилот-то и на самом деле хорош…

Торговая станция неряшливым нагромождением острого металла ворочалась впереди, кое-где освещенная цепочками горящих иллюминаторов. Время от времени над нею было заметно какое-то движение, и как будто бы в свете далекого серо-коричневого газового гиганта, лениво ворочающегося в черноте, мелькали крылья хищных истребителей, но пилота это как будто не волновало.

— Кто это? — насторожился Аугрусс, и пилот беспечно усмехнулся.

— Откуда же мне знать, — процедил он, выделывая просто невероятные маневры, минуя расставленные ловушки. — В таких местах постоянно кто-то либо прячется, либо торгует, либо…

Договорить пилот не успел — справа по курсу чернота космоса расцветилась яркой вспышкой взрыва, и Аугрусс мгновенно взмок, взвыв от ужаса.

Истребители, расчерчивающие ранее бархат черноты над станцией, теперь проносились где-то над кораблем контрабандиста, словно хищные голодные стервятники, привлеченные слабым шевелением на экранах своих приборов. От выстрела прямо по курсу в мелкое крошево разлетелся астероид, вспыхнув алым клубком пламени, выжигающего газы, запертые прежде в пустотах в камне, и корабль Аугрусса едва успел уйти от смертельного столкновения.

Обмирая от ужаса, забрак впился взглядом в экран, мерцающий перед контрабандистом, и перед его глазами запрыгали какие-то мигающие точки.

— Кто это?! Что им нужно?! — взвыл забрак, и контрабандист, уходя от взрывов, вспыхивающих то слева, то справа, расхохотался, но не ответил.

Словно рой ос, эти светящиеся точки слетались к одному огромному пятну справа на экране, который сначала Аугрусс принял за огромный астероид. Но когда этих точек стало вдруг много, похолодевший от ужаса Аугрусс осознал, что это вовсе не астероид.

— Что это? Что это? — сипел он, как заведенный, и контрабандист расхохотался своим жутким, неживым, каким-то металлическим смехом.

— Это имперские силы, — произнес он со странным удовлетворением в голосе, как-то неестественно, страшно вывернув голову, глядя своими непроглядными черным провалами глаз на посеревшего от ужаса забрака. — Флагман "Затмение", с Триумвиратом на борту… А это атакующие их враги. Мы с тобой прямо на линии огня, в самом эпицентре событий, дружок! — и контрабандист снова засмеялся так, что у забрака мурашки по спине побежали.

* * *

— Да трахательная ты дырка! — заорала Лора Фетт во всю глотку, когда привлеченные движением шпиона разведчики Орикона атаковали непонятный транспорт и приблизились к "Затмению" настолько, что флагман империи оказался в их зоне обнаружения. Имперский флагман был слишком крупной целью, чтобы оставаться незамеченным, или игнорировать его, и стервятники, бросив без внимания свою мелкую ускользающую цель, потянулись к дислокации имперских сил, и Лора с сильно забившимся сердцем услышала, как мгновенно отдали команду поднимать авиацию.

— Мы обнаружены, — спокойно заметил Дарт Вейдер, наблюдая за разгорающимся боем за панорамными иллюминаторами.

— Это плохо, — рявкнула Лора зло. От ярости у нее даже глаза покраснели, словно главком много часов лила слезы, но именно сейчас она была меньше всего склонна плакать. — Наша разведка не располагает точными данными, какие силы противника сосредоточены тут. Придется ориентироваться на месте, действовать по обстоятельствам. Разрешите принять командование, Ваше Императорское Величество?

— Разумеется, — ответил Дарт Вейдер, чуть качнув головой. — Приступайте.

— Эй, там! — выкрикнула Лора глубоким, сильным голосом, перекрывая гвалт и разрозненные выкрики, обернувшись к командованию флагмана. — Опустить защитные бронелисты на обзорный иллюминатор! Всю информацию вывести на экраны мониторов! Работаем строго по приборам!

Лора быстро взбежала на капитанский мостик, и ее уверенный голос громко зазвучал, перекрывая отдельные команды, отданные офицерами атакующим вражеские разведчики СИД-истребителям.

— Ты не находишь это странным, — произнес медленно Дарт Вейдер, скорее почувствовав, чем услышав, что за спиной у него стоит Инквизитор, — что нас обнаружили не раньше, не позже, чем весь Триумвират оказался в одном месте? Этот внезапный шпион сработал как катализатор хорошо спланированной операции, и атака началась при его появлении… мм?

— Мы на флагмане, — так же спокойно ответил Инквизитор, сделав шаг вперед и вставая вровень с Императором, привычным жестом закладывая руки за спину. Его серые глаза внимательно наблюдали за главкомом, раздающей приказы, и, как будто, Инквизитор был доволен тем, что он видел. — Мощнейший корабль в галактике. Что может произойти?

Дарт Вейдер усмехнулся, почти рассмеялся, и веселость Императора вовсе не вязалась с царящей атмосферой всеобщей напряженности и захватившим команду чувством настоящей боевой опасности.

— Вот сейчас и посмотрим, — снисходительно произнес Император, — что нам приготовили Повелители Ужаса.

Истребители очень быстро разделались с разведчиками Орикона, но, кажется, было поздно: на всех экранах отчетливо виднелись стремительно приближающиеся довольно крупные корабли, взявшие флагман Империи в плотное кольцо.

— А вот и сюрпризы, — произнес Дарт Вейдер, рассматривая выведенные на огромный экран данные.

— Уйти в гипер? — предложил Инквизитор, рассматривая количество противников. Вейдер отрицательно покачал головой:

— Не сумеем. Судя по всему, их ходовые качества превосходны, а у нас нет места для маневра. Они догонят нас и все равно навяжут нам бой.

Лора Фетт велела увеличить энергию, подаваемую на корпускулярные щиты "Затмения", чтобы обломками сбитой техники не пробило обшивку, и велела поднять бронелисты с обзорного иллюминатора. Алый свет полыхающего в космосе пламени залил командный мостик, бросил багровые тени на склоненные сосредоточенные лица, залил глаза, превращая их в кровавые провалы, и Лора, меряя шагами небольшое пространство, где обычно она находилась, раздавая приказы, хладнокровно глядела на растрепанные клубы огня в черном космосе.

Черные длинные тени, протянувшиеся от ее ног и ложащиеся на пол перечеркивали раскрашенный в алый цвет пол.

Стремительно приближающиеся корабли Орикона, хищно поблескивающие остро отточенные наконечники космических стрел, были видны даже невооруженным взглядом. Они словно притаились, спрятались между астероидами, слившись с самыми крупными кусками, и поджидали своего часа, словно убийцы в засаде, чтобы выстрелить в самый подходящий момент.

И он настал.

— Расстояние выстрела, три корабля, — раздался четкий голос, и Лора, кратко кивнув, сухо бросила, кивнув головой и напряженно рассматривая разверзшийся за иллюминатором кипящий ад:

— Зафиксировать цели! Плотный огонь по цели из турболазеров! Разведчикам подготовиться на вылет! Кораблям сопровождения — сосредоточиться на тех, кто заходит в плоскость ниже той, где находится "Флагман"! Не пускать никого под брюхо, рранкор их сожри!

Лазерные полосы прорвали темноту космоса, и выстрелы достигли своей цели, но лишь один вражеский корабль полыхнул лохматым шаром огненного взрыва.

Дарт Вейдер усмехнулся, обхватив руками плечи и наблюдая за разворачивающимся сражением.

— У них прекрасные дефлекторы*, — заметил Император. — Еще один сюрприз. Они способны тягаться с нами в защите, надо же.

— И что дальше? — с неуместным любопытством произнес Инквизитор. Суета и всеобщее возбуждение словно обходило стороной ситхов, и их неторопливый, спокойный разговор выпадал из бурлящей реальности.

— Вероятно, — задумчиво произнес Вейдер, — разведка укажет нам на их слабые места, но времени у нас мало, слишком мало. Остается только одно — подавить нападающим огневой мощью. Но их корабли меньше и маневреннее, чем "Затмение", так что с этим тоже проблема. Поэтому нужно принимать решения быстро, практически молниеносно.

Инквизитор, вцепившись в поручни, ограждающие их наблюдательную площадку, подался вперед и крикнул, привлекая внимание Лоры Фетт:

— Велите увеличить плотность огня!

Раскрасневшаяся, злобная, Лора, сверкая темными гневными глазами, молниеносно обернулась к Инквизитору и рявкнула так, что вздрогнули офицеры-связисты, находящиеся подле нее:

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, Сила вас перееби! Я знаю свое дело! Я знаю, что у меня на борту Триумвират!

Инквизитор выпрямился, на его губах заиграла веселая улыбка.

— Да у нас очень опасный главком, — произнес он, посмеиваясь.

— Расстояние выстрела, "Повелители Ужаса", — повторил механический голос, указывая на то, что теперь на расстояние своего выстрела подошли враги, но удара не последовало. На миг на капитанском мостике воцарила нервная тишина, люди затаили дыхание, словно ожидая боли и готовясь к ней, но вражеские корабли не стреляли.

Так же молча, зловеще, неумолимо и одержимо они приближались, словно были призраками или бессмертными. За просмотровым иллюминатором снова вспыхнул клубок огня, объяв дрожащими сполохами весь капитанский мостик — то корабли сопровождения "Затмения" атаковали и взорвали еще один вражеский корабль, но нападающие по-прежнему не стреляли.

— Да что ж это такое, — рявкнула Лора, метнувшись к связистам. Это зловещее неумолимое сближение могло доконать кого угодно, вывести из равновесия, довести до истерики, до исступления, но ее возбуждение не имело ничего общего с паникой. — Что там разведчики?

Несколько мгновений она ждала ответа, а затем ее крик, полный гнева, разнесся над склоненными головами напряженно работающих офицеров:

— Они не отвечают на обстрел наших истребителей!

— И что это означает? — с любопытством спросил Инквизитор у Императора.

Дарт Вейдер пожал плечами:

— Не стреляют, — повторил он вслед за Лорой, — приближаются с максимальной скоростью. Это означает только одно: они идут на таран. Все. Их размеров и скорости хватит для того, чтобы даже один из них, достигший цели, расколол бы "Затмение" пополам. Верная смерть. Третий сюрприз.

Брови Инквизитора в изумлении взлетели вверх.

— Камикадзе? — потрясенно повторил он и перевел взгляд на экран. — Все эти корабли?!

— Ну да, — сухо подтвердил Вейдер, рассматривая гибнущие в космосе вражеские силы. "Затмение" было окружено бурлящим пламенем, быстро затухающим в темной пустоте, вокруг него уже образовалось огромное облако обломков, но корабль упорно шел прежним курсом, двигаясь к гиперпространству. — Тысячи одержимых, преданных своему господину фанатиков. Кто бы то ни был, кто бы ни являлся их повелителем, но он приказал им умереть, и они исполнили его приказ. Их целью являемся мы. Если хотя бы один из них достигнет своей цели, их жертвы будут оправданы на сто процентов. Они не отступят. Мы не в состоянии даже отпугнуть их. Они погибнут. Все до единого. И мы тоже. У нас нет места для маневра.

На тонком лице Инквизитора на миг отразилось чудовищная, невероятно лютая злоба, его губы изогнулись в страшном оскале, и он с силой рванул поручень, на котором сжались его ладони.

— Ненавижу фанатиков, — прошипел он. — Безмозглые, ненастоящие существа, пушечное мясо, лишенное воли…

— Да, — легко подтвердил Дарт Вейдер. — Но это работает. А на войне все средства хороши.

Император задумчиво склонил голову, размышляя о чем-то своем.

— Но это же огромные потери и огромные траты, — заметил Инквизитор. Казалось, что это осознание этого самоотверженного, самоубийственного фанатизма потрясло его до глубины души, и он никак не мог постигнуть смысла этой страшной неотвратимой атаки. — Люди, техника…

— Вероятно, — небрежно заметил Вейдер, — их повелителю безразлично, сколько их погибнет.

— Его верных слуг!

— И прекрасно обученных, безукоризненно выполняющих приказы солдат, преданных своему повелителю до последнего вздоха, — добавил Вейдер.

Инквизитор некоторое время молчал, рассматривая разгорающиеся за толстым бронестеклом вспышки.

— Я не знаю, каким надо быть чудовищем, — вымолвил он наконец.

— Именно чудовищем, —подтвердил Вейдер, чуть усмехаясь. — Бездушным и абсолютно безразличным ко всему чудовищем.

Лора меж тем сохраняла удивительное спокойствие.

Она тоже поняла, разгадала намерения соперников о таране, и план спасения возник в ее голове мгновенно.

Ее команды были четкими, уверенными, быстрыми, ее собранность и максимальная концентрация внушали ее людям какую-то хрупкую иллюзию безопасности и уверенности, и одно ее властное присутствие подавляло любую предпосылку к панике.

— Связаться с кораблями сопровождения, — рявкнула она, — пусть продолжают атаку и расстреливают их, расчищая флагману пространство в низлежащей плоскости! Это первостепенная задача! Отключить дефлекторные щиты*! Всю мощность направить на корпускулярные*! Защита на максимум! Продолжать обстрел нападающих! Увеличить плотность огня!

— Что это значит? — быстро спросил Инквизитор.

— Главком готовит "Затмение" к возможному столкновению, полагаю, — невозмутимо ответил Вейдер. — Они не стреляют, нам не нужны дефлекторы.

— Курс прежний! Увеличить угол наклона! Скорость максимум!

— … а теперь Лора Фетт просто хочет выйти из плоскости обстрела, — подытожил Вейдер, и дважды негромко хлопнул в ладони. — Они набрали приличную скорость, и уже слишком близко. Не успеют сманеврировать. А мы просто поднырнем под них.

Взрывы горели уже слишком близко, и Лора, прогуливающаяся мимо просмотрового иллюминатора, заложив руки за спину, как делал это Инквизитор, хладнокровно рассматривала, как языки пламени жадно облизывают непроницаемую невидимую оболочку корпускулярного щита, не подпускающего обломки к обшивке флагмана.

Злобная сила, фанатичное животное, жаждущее крови Триумвирата, было посажено ею в крепкую клетку и не могло достичь вожделенной цели.

Оно рычало, рвалось, полыхая в темноте яростными вспышками багрового пламени, и главком без страха всматривалась в переплетение огненных языков, которые раз за разом складывались в чудовищные лики.

Багровые отсветы плясали на суровом лице главкома, окрашивали в черный цвет ее каштановые волосы, ее ладно сидящий на ней мундир и брюки, и Лора, нетерпеливо постукивая ногой об пол, смотрела, как взлетают вверх, вверх белые далекие звезды, когда "Затмение" нырнуло вниз относительно первых вспыхнувших взрывов сталкивающихся защитников Орикона.

Неуверенная, бесхитростная девочка, неловко подбирающая слова, исчезла, растворилась в накале боя, уступив место умелому и опытному солдату. Исчезло выражение растерянности в глазах, сменившись чудовищным упрямством и поразительным для женщины хладнокровием, и казалось, что беснующееся пламя утихает и сникает, подавленное жестким и даже жестоким взглядом главкома Империи.

Лоре Фетт оставалось лишь ждать.

Маневр удался; резко увеличив скорость, "Затмение" ушло от основного удара уцелевших после обстрела камикадзе, и лишь паре кораблей удалось достигнуть, дотянуться до своей цели, вскользь коснувшись мощной защитной оболочки, корпускулярного щита, своей обшивкой, жесткой, как шкура акулы. Их взрывы лавиной пламени растеклись по огромному телу флагмана, но щит все же уберег "Затмение" от крупных повреждений. Основной бой разгорелся уже без флагмана, корабли сопровождения методично и хладнокровно расстреливали безоружных самоубийц, напичканных взрывчаткой, и авиация, раз за разом заходя на цель, прошивала их щиты острыми линиями выстрелов, ослабляя их защиту.

Смерть, подобравшаяся так близко, отступила, промахнувшись. Ее огненные когти цапнули темную пустоту и растаяли в космосе без следа.

Напряжение спало, на капитанском мостике послышались радостные возгласы, но Лора пресекла всякое выражение радости одним только жестом.

— Генерал Кнаф, — крикнула она, легко сбегая по ступеням вниз со своей наблюдательной площадки и направляясь к выходу. — Берите командование на себя!

— Да, мэм.

Ее невероятно трясло, колотило от злости, которую словно кто-то вкладывал в ее разум, она искусала до кровавых пятен губы, и подошедшую поздравить главкома Виро встретило забористое нецензурное ругательство, на которые Лора была сегодня щедра.

Ситхи, кажется, покинули капитанский мостик.

Исход сражения был им не интересен, потому что слишком очевиден. Расправляясь с остатками сил Орикона, имперские корабли маневрировали, придвигаясь ближе к астероидному полю, занимая только что отвоеванную территорию.

О тайном пребывании на границах с Ориконом можно было позабыть.

Разведчики обоих сторон шныряли тут и там, разгорались небольшие драки, которые, впрочем, быстро оканчивались.

Орикон был оповещен о близости врага.

Император пожелал лично просмотреть все данные касательно понесенных в бою потерь, и Инквизитор неотступно, словно тень, последовал за Дартом Вейдером.

Лора кинула быстрый взгляд на место, где до этого были видны их темные фигуры, и от злости заскрипела зубами, из ее груди вырвалось какое-то звериное рычание.

— Да что с тобой, — с усмешкой произнесла Виро, рассматривая яркими глазами дрожащее лицо подруги. — Все прошло просто блестяще. Император доволен тобой. Чего ты яришься?

— Чего?! — проорала Лора, топая ногой. Истерика нагнала ее, но это был страх не за себя. — Какой-то мудак на навозной вше, мать его хуем ранкора по голове, вылез и подверг опасности… подверг… весь Триумвират! Это объявление полномасштабной войны, понимаешь?! Этот говнюк просто разрушил достигнутое равновесие, а у нас пока ни точных данных разведки, них… ничего!

Виро, бессовестно глядя в глаза полыхающей от гнева Лоры, растянула в хитрой улыбке свои пухлые губки.

— Испугалась за Лорда Фреса, да? — гаденько подзудила она, и это замечание, попавшее в цель, просто взбесило Лору, та даже подпрыгнула, ее сапог со злостью долбанул каблуком по полу.

— Я раздавлю эту сарлачью гниду, — шипела Лора, отпихнув плечом Виро и рванув по узкому проходу вперед.

— Эй! Ну самой-то зачем стараться! — встревоженно вскричала Виро, понимая, что дело принимает опасный оборот. С ее хорошенького личика исчезло веселое, пакостливое выражение, и промелькнуло злое тяжелое раздражение, сорвавшее шутливую паясничающую маску, обнажив ту сущность, которую Виро прятала под своими обычными восторженными улыбками.

Но Лора уже не слышала ее.

Страх накатил на нее, понимание того, что Лорд Фрес, находящийся на борту атакованного флагмана, мог погибнуть так же, как и все остальные — сгореть в объявшем корабль пламени, — разъярил Лору до истерики, до исступления, до черноты в глазах.

И ей до зуда в ладонях захотелось ухватить этого умника, этого шпиона, выдавшего "Затмение" своим неуклюжим ерзанием, за грудки и пару раз приложить его головой об стену, а потом еще отпинать, наслаждаясь тем, как носок сапога врезается в мягкий живот…

Она широко и стремительно шагала, и рядом с ней семенил командир штурмовых отрядов.

Глава 28. Аугрусс. Последний шанс

Аугрусс, сжимающий ларец, был на грани обморока.

Его толстые губы надувались, он с каким-то неприличным звуком выталкивал из себя воздух, и с лошадиным всхрапом втягивал в себя новую порцию кислорода.

Обмякнув, словно куль с тряпьем, он как-то неловко сидел в кресле, постанывая, словно у него скрутило живот, а до уборной далеко бежать, и в его маленьких глазах плавал страх.

Далеко позади гремел бой.

Аугрусс видел их — хищные страшные смертельные тени, промелькнувшие безмолвно в черноте космической ночи, — и уже через несколько минут контрабандист, наблюдающий за передвижением объектов на экране на приборной доске, захохотал, едва ли не подпрыгивая от восторга.

— Славная будет заварушка! — прокричал он, и над ними пронеслись имперские СИД-истребители, выполняя маневр перед тем, как вновь зайти на цель.

От станции, куда они направлялись, торопливо отстыковывались разного рода корабли, всякая шушара старалась как можно скорее покинуть зону боевых действий, и отчаявшемуся Аугруссу на миг показалось, что он прилетел сюда зря.

Как бы дорого ни стоила маска, а покупатель вряд ли дождется его. Кто же останется в зоне, где имперские войска ведут военные действия?

Похоже, эта мысль посетила и контрабандиста; весело и неприятно посмеиваясь, он облетал страшную станцию, высматривая место, где будет возможна стыковка.

— Все улетают, — хрипло хихикнув, произнес он, глянув на посеревшего от страха Аугрусса. — Одни мы летим в самый эпицентр событий!

Его неуместная веселость, постоянные колкие смешки и издевательские взгляды черных непроглядных глаз были просто невыносимы; каждый раз, когда странный пилот, улыбаясь, смотрел на ноющего от страха Аугрусса, забраку становилось еще хуже, и он то и дело отключался, теряя сознание от ужаса.

В последний раз он пришел в себя от нестерпимо-яркого света.

Перед ними, заслоняя собой все небо, ярко светился коричнево-песочный газовый гигант, на далекой поверхности которого кипели ало-бордовые бури.

Слева, в золотых клубах огня, разворачивался бой, и, кажется, потери были огромны. Судя по ярким огромным облакам быстро выгорающего кислорода, взрывались большие корабли, с тысячами людей на борту.

Контрабандист нашел подходящее место для стыковки, и Аугрусс ощутил легкий толчок, когда корабль состыковался со станцией.

Странный пилот больше не смеялся; кажется, увиденный мельком бой тоже напугал его, на молодом красивом лице отразилась досада и отчасти злость.

Кто атаковал имперцев, Аугрусс, конечно, не знал, но то, что имперской техники было здесь с головой, было видно невооруженным взглядом.

— Великая тьма, — выругался пилот, лихорадочно отстегиваясь, практически терзая ремни. — Что там происходит… нам же теперь ни за что не покинуть станцию!

— Это еще почему?! — в отчаянии взвыл Аугрусс, крепче прижимая к себе свое сокровище.

— Потому что вон он, флагман империи, — зло выдохнул пилот. — Его атаковали, разве ты не видел?! Атаковали неудачно, и сейчас разозленные имперцы проведут зачистку сектора! Черт, загребут всех… что же делать…

Аугрусс готов был рыдать от отчаяния.

— Этот Гриус просто скотина, скотина, — выл он злобным голосом, задирая рыло к потолку. — Надо же так подставить!

Призрачная надежда получить свои деньги испарялась, исчезала вовсе, а вот перспектива быть арестованным имперскими войсками, будучи прихваченным в зоне боевых действий за жопу, да еще и с ворованной вещью на руках вырисовывалась все четче.

Контрабандист, кое-как справившись с ремнями, отстегнулся и одним прыжком выскочил из капитанского кресла, дальше, в узкий проход между отсеками.

Аугрусс, ухватив свой драгоценный ларец, последовал за ним, совершенно не помня себя, не понимая, куда они идут и зачем.

— Что? Куда? — задыхаясь, повторял он, спеша за своим пилотом, но тот не торопился пояснять.

Открыв люк, он выпрыгнул из корабля на площадку станции и заметался по залитому светом пустому отсеку, выискивая иллюминаторы, обращенные в сторону боя. Добравшись до одного из них, пилот буквально застонал от досады и долбанул кулаком по толстому стеклу, за которым вдалеке догорали последние вспышки боя.

— Имперцы сейчас будут здесь, — хрипло пробормотал он, рывком отстраняясь от иллюминатора, словно тот был простым окном, через которое преследователи могли увидеть, обнаружить беглецов. — Черт, надо же придумать, зачем мы здесь!

Его черные глаза с ненавистью скользнули по трусливо скрюченной фигуре Аугрусса, по ларцу, чьи ручки были намертво зажаты в жирных красных пальцах, и по красивому лицу контрабандиста пробежала мучительная судорога.

— Где ты уговорился встретиться со своим покупателем? — произнес он хрипло. — Пойдем посмотрим, тут ли он. Может, нам удастся всучить ему твой груз, и тогда имперцы нас особо не станут пытать… Да не трясись ты, смотреть противно!

От ужаса Аугрусс не мог и слова вымолвить, его так трясло, что вместо слов из его губ выползала какая-то нечленораздельная каша из совершенно непонятных звуков, хрипения и мычания, словно его только что хватил удар.

Глядя на пузырящиеся слюни на губах дергающего головой забрака, контрабандист с остервенением плюнул и сам рванул обратно в корабль, чтобы посмотреть данные, записанные на маленьком носителе, переданном Аугруссу Гриусом.

Практически на себе он втащил тушу Аугрусса, пребывающего в полуобморочном состоянии, на нужный этаж станции.

Для этого им пришлось на лифте подняться практически на самую вершину станции и немного поплутать в пустынных грязноватых коридорах.

Встреча была назначена в забегаловке, которая раньше, наверное, была очень шикарным местом, просторным, с высоким потолком.

По всему периметру космического ресторана были панорамные иллюминаторы, через которые открывался захватывающий вид и на газовый гигант, медленно вращающийся в тишине, и на вторую станцию, сверкающую крупной звездой на черном бархате космоса, а теперь еще и на дислокацию имперских сил.

В забегаловке было темно и грязновато; иллюминаторы были мутны, и даже свет газового гиганта не мог разогнать полумрак в помещении.

На некоторых столиках лежала недоеденная нехитрая еда — видно было, что посетители ресторан недавно покинули, позабыв даже кое-какие свои пожитки.

Свалив тушу Аугрусса на одно из сидений, пилот закатил ему звонкую пощечину, приводя в сознание.

— Сиди тут, тварь рогатая! — с ненавистью прокричал он. — Я поищу твоего покупателя… Темная Сторона, да не может же он опоздать! Он должен, должен увезти эту хреновину с собой! Черт…

Сыпля проклятьями, пилот выскочил вон, а Аугрусс затих, словно впав в прострацию.

Пилота не было долго, так долго, что забрак успел прийти в себя и начать соображать достаточно сносно. И первым делом он отпихнул, отшвырнул от себя проклятый ларец, ручки которого даже в беспамятстве сжимали его пухлые пальцы.

Бой, так напугавший Аугрусса, стих.

Имперские СИД-истребители, сопровождая штурмовые баржи и шаттлы, кружили над отвоеванным сектором и облетали станцию, словно заглядывающие в окна призраки. Скоро вся станция будет полна штурмовиков, они перевернут тут все и всех, кого смогут обнаружить.

И самая страшная опасность для Аугрусса тут кроется в этом самом ларце. Гриус сказал, что вещь ворованная, и кто знает, у кого он ее стянул. Сам губернатор легко будет все отрицать, ведь Аугрусс не у него взял эту проклятую маску, и Гриусу с его безупречной репутацией Триумвират поверит скорее, чем Аугруссу… после двух его промахов… да еще и пойманного на продаже ворованного…

Забрак взвыл, рыдая, злобно долбанув ногой по старинному дереву, и пальцам на ноге стало больно, он неуклюже запрыгал, дрыгая зашибленной ступней и плача уже в полный голос.

Что делать, что делать?!

А что, если бежать?!

Что, если бросить здесь маску и пилота и на его корабле убраться подальше отсюда?

* * *

«Лорд Фрес, вы недооцениваете меня.

Вы не знаете, какая я».

Темный Орикон, разливая свою властную, порочную силу по космосу, кажется, дотянулся своей аурой до сознания Лоры Фетт, коснулся ее глаз своей смертельной тьмой, и она заболела, заразилась лютой злобой, ненавистью, жаждой разрушений.

Позади, за ее плечами, догорали вражеские корабли, их обломки облаками расползлись в пустоте, но Лоре было мало этих разрушений, тысяч смертей, и она хотела еще, хотела неистово и одержимо.

От этого страстного желания кровь кипятком наливала лицо и покрасневшие глаза, и Лора хотела выть, орать, кричать, расцарапывая, разрывая ногтями грудь, чтобы достать, вырвать оттуда пытающее ее, горящее огнем сердце.

Имперские шаттлы и штурмовые баржи осаждали станцию, облепляли ее, и она дрожала от состыковок, словно живое существо, атакованное кровососущими хищниками, набрасывающимися и жадно вонзающими в тело жертвы голодные острые жала.

«Вы не знаете меня, Лорд Фрес.

Вы ослеплены своей Силой, но я-то тоже знаю, что такое власть, и я тоже имею силу.

Она не такая, как ваша, она не срывается с кончиков моих пальцем пронзительными молниями, но так же повинуется движениям моей руки».

— Вперед!

Десятки штурмовиков, повинуясь одному лаконичному жесту, почти в мгновение наполнили своим белыми бронированными телами переходы и полутемные залы у посадочных площадок станции, как лавина, как волна сурового рассвирепевшего моря, сметая все на своем пути. Главком Лора Фетт, сжав зло губы, исподлобья глядя недобрым взглядом на открывшийся перед ней люк, одернув китель и гордо вздернув голову, ступила на борт станции, на мертвенно скрипнувший под ее сапогом пластиковый пол, который был словно вылизан той мощной силой, которой она повелевала.

Ее сила бежала впереди нее, опережая ее широкий твердый шаг, заполняя собой всю станцию, сметая все на своем пути, подавляя сопротивление тех немногих существ, людей, что не успели покинуть ее, спрятались, наивно полагая, что смогут отсидеться.

Их вытаскивали из хлипких укрытий, подгоняя прикладами, сопротивляющимся давали крепкого тычка по уху и швыряли лицами в пол, к ногам шествующего главкома.

А Лора шла мимо, свысока посматривая на корчащиеся у ее ног избитые тела пойманных перепуганных людей, чьи руки заламывали за спину и прижимали крепкими коленями штурмовики, и на ее лицо все больше и больше опускалось жестокое, холодное и темное безразличие, замешанное на горечи.

«Нет, я не могу приказать молнии разорвать моих врагов, но я могу послать солдат, тысячи, сотни тысяч, и они растопчут, разорвут, сметут любого, кого я прикажу.

Не один вы знаете, что такое убивать; я тоже знаю.

Вам и не снилось, сколько живых существ я убила, стоя на капитанском мостике своего флагмана.

И сегодня, Лорд Фрес, ваш меч не спас бы вас.

А я — спасла.

Я.

Сегодня».

— Обыскать тут все! — рявкнула Лора. — Перрревернуть вверх дном, разнести в щепки! Любого, кто здесь притаился, доставить ко мне! Сопротивляющихся — убить! Защитников станции, если таковые окажутся — убить!

Лицо главкома уже не пылало от бессильной ярости, на глаза то и дело не наворачивались злые слезы.

Она, крепко стиснув кулаки, стремительно шагала по коридору, по обе стороны которого в каждом отсеке станции ее штурмовики разносили все в пух и прах, расцвечивая выстрелами бластеров темные углы, простреливая старую мебель, терзая и разрывая любую тряпку-штору, колышущуюся от сквозняка и устроенной ими возни.

«Я ровня вам, Лорд Фрес.

Ровня.

Я всегда была вам ровней.

Ваш отец по очереди назвал нас своими детьми.

Каждому из нас он дал свое положение в обществе.

Каждый из нас выбрал путь силы, каждый из нас верно служит ей, и ни один не отступит со своего пути, не испугается.

Каждый из нас готов к тому, что служа ей, можно погибнуть, и по этому поводу сожалений нет.

Так почему она, эта выскочка, эта неизвестно откуда взявшаяся дерзкая чужачка?

Эта хнычущая София, отказывающаяся от Силы?

Почему она?»

Лишь на несколько секунд главком замедлила свой шаг и встала у закрытых перед нею дверей, но штурмовики, повинуясь легкому кивку ее головы, мгновенно налетели на препятствие и раздолбили, пробили ход для своего главкома, и Лора, чуть пригнувшись, чтобы не задеть головой острый металл перегородки, разорванный в клочья, не дожидаясь, когда осядет пыль от разбитой в мелкое крошево штукатурки, ступила в проем и выпрямилась во весь рост.

А ее сила, ее сметающий все на своем пути океан солдат, ринулась вслед за нею и заполнила собой все, обтекая свою госпожу. Ее верные безмолвные солдаты, по одному запрыгивая в тот же пролом, продолжили зачистку территории, и то там, то здесь слышались негромкие приказы командиров штурмовых отрядов.

Виро, недовольно ворча, протиснулась к Лоре, застывшей неподвижно недалеко от пробитого солдатами входа в довольно большое, просторное помещение.

Главком с невозмутимым видом отряхивала рукава своей безупречной формы от осевшей на них белесой пыли, и Виро, с неудовольствием осмотрев свою обувь, обычно начищенную до блеска, а теперь грязную, как и у Лоры, испачканную в мелком строительном мусоре, паутине, подцепленной носком сапога где-то в темном углу, смачно ругнулась.

— Самой-то зачем было лезть? — проворчала она, но лицо Лоры, такое неестественно спокойное и сосредоточенное, даже не дрогнуло. Казалось, главком пребывает в каком-то трансе, ее темные глаза медленно осматривали все кругом, и Виро показалось, что Лора сканирует помещение, как дроид, как неживая машина, фиксируя каждое шевеление, каждую разгоревшуюся возню, каждый вскрик.

Это тяжелое, настырное насилие, эта суетная грязная возня, эти тискающие предметы быстрые и неосторожные руки штурмовиков, эти рывки, удары прикладов, дробящих все в кашу, превращающих все кругом в ничто — все это, кажется, доставляло Лоре странное удовольствие. Разруха и хаос как будто бежали вокруг нее, распространяясь все шире, захватывая все больше пространства и перемалывая все кругом своими зубастыми пастями, а Лора, словно королева разрушения, лишь направляла своих верных слуг одним лишь взглядом своих темных, наполненных странной решимостью глаз.

— Я не звала тебя с собой, — упрямо огрызнулась Лора. — Ты можешь вернуться хоть сейчас.

— Не могу, — так же упрямо огрызнулась Виро. С ее лица сползло выражение привычного для нее полудетского наивного восторга, и показалась самая суть, острая и хищная сосредоточенность, маниакальное упрямство, которое заставляло Виро намертво вцепляться и уже не ослаблять своей хватки. — Это моя работа и мой долг — сопровождать тебя, между прочим. Лорд Вейдер должен знать подробности военных операций в мельчайших деталях; так что где ты, там и я.

Виро привычным жестом вскинула оружие, проверяя его и переводя мощность луча на максимум, и, уничтожающе глянув на главкома, демонстративно прошла мимо, направляясь туда же, куда Лора мановением руки заслала своих солдат.

Лора упрямо склонила голову, недобрым взглядом проследив за Виро, но промолчала.

Да, все верно. Так и должно быть.

Словно огромный бур, штурмовики вгрызались в нутро станции, разнося все кругом, то и дело подтаскивая к Лоре все новых и новых задержанных, но она, лишь глянув на перепуганных оборванцев, только качала головой — не тот, — и шла дальше, заложив руки за спину, как-то напряженно сведя плечи, ступая на битые куски пластика, содранного со стен, абсолютно не разбирая дороги.

Виро, наблюдая за этим бессловесным дознанием, лишь пожимала плечами; она не знала, что ищет Лора и по каким критериям она определяет, виновен ли человек, но не спорила с главкомом. Все равно всех арестованных отсюда заберут, а разбираться будут позже.

Лора же знала наверняка, что искала.

В глазах людей, которых штурмовики за шиворот подтаскивали к ней, был страх, ужас, отчаяние, но не было одного — понимания.

Понимания того, что происходит, и понимания того, отчего сама главком ищет кого-то. Вся эта мелкая шваль жила и кормилась тут годами, обтяпывая свои мелкие грязные делишки, и до них никому дела не было вообще.

Тот же, кто прибыл сюда сегодня…

Он отлично знал, что натворил.

Лора даже зарычала злобно, снова ощущая накатывающую на нее удушливую ярость, вспоминая, как языки пламени застилали черноту космоса и клали алые блики на лицо Инквизитора.

— Ищите лучше, этот выблядок ранкора должен быть где-то здесь! — рявкнула Лора, и ее глаза в который раз обвели взглядом все обозримое пространство, разрушаемое и растерзываемое солдатами.

* * *

Когда Аугрусс услышал штурмовиков, громящих станцию, его расслабленность словно рукой сняло, и он очнулся от своих мучительно долгих горячечных размышлений.

Рыдать и вопить некогда было, инстинкты подсказывали забраку, что настало такое время, когда нужно было бежать, спасаться, забиваться в щель, в любую крохотную щель, чтобы спасти свою любимую шкуру.

Он ухватил было свой ларец, но ослабевшие руки дрожали, и, проделав несколько метров пути, Аугрусс выронил свое сокровище.

Крышка отскочила, коробка раскрылась, и золотая маска вывалилась на пол, тяжело звякнув. Аугрусс взвизгнул от досады, отчаяния и злости и ухватил ее руками, но почему-то ноша теперь казалась ему слишком тяжелой, и он выронил ее вновь. За спиной уже все громче и громче раздавались голоса штурмовиков и слышались их громкие шаги. Аугрусс, путаясь в своем длинном балахоне, который, как казалось забраку, должен был сделать его неузнаваемым, рванул прочь, к выходу, на сей раз почувствовав какое-то облегчение от расставания с этой драгоценной вещью.

Ужас гнал его прочь, ужас заставлял его спасать свою жизнь, и ужас не позволял ему понять, поверить, что это — бесполезно.

Ворвавшиеся в зал штурмовики не застали его — только тень убегающего мелькнула, да раздался топоток быстрых ног, — но Лора, подняв голову, снова своим страшным, словно сканирующим взглядом обведя зал, хищно принюхиваясь к застоявшемуся воздуху, словно пытаясь уловить запах спасающейся от нее жертвы. — Он был тут, — негромко произнесла Лора, замерев, и вместе с нею замерли, даже дыхание затаили практически все вокруг. — Тихо!

Сделав пару шагов, Лора тотчас заметила этот яркий предмет на полу — масляно поблескивающее золотое лицо, глядящее в потолок невидящими темными провалами глаз. Подойдя к маске Повелителя Ужаса вплотную, Лора остановилась подле нее, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стискивая кулаки, словно опасаясь, что не вынесет, что ударит в это неживое ухмыляющееся лицо.

— Ах, вон оно что, — протянула она, и на ее обычно таком бесхитростном и чистом лице заиграла циничная ухмылка. — Прихвостень Повелителей Ужаса… Он совсем ненормальный, раз решил, что сможет обтяпать свои делишки у Империи под носом?! Рядом со мной?!

Свысока рассматривая этот золотозубый рот, испещренное древними символами драгоценное украшение, она в мельчайших деталях припомнила свою встречу с носителем такой маски, его подрагивающие окровавленные пальцы, направляющие на нее смертельный поток Силы, тянущую, давящую боль во всем теле и свое испуганное недоумение — что, все?! Неужели все?!

Лорд Фрес ни словом, ни жестом не выдал своих намерений.

Он не говорил, что хочет отомстить за нее, за Лору, но она поняла это, когда узнала, что он отправился снова в эту треклятую академию.

Эти золотые твари приманивали его.

Он всего лишь хотел убить того, кто посмел покуситься на ее, Лоры, жизнь.

Они хотели устроить ему ловушку и убить его, а уничтожили ее, Лору.

Это они заперли его там, в холодном подземелье с этой высокомерной шлюхой.

Это они не сумели убить Леди Софию.

И он позволил ей подойти так близко к себе, что она змеей скользнула ему на грудь и ужалила в самое сердце!

Взревев от ярости, Лора пинком откинула маску прочь, и ушибленной ноге стало больно, очень больно, но намного больнее было глубоко в душе, там, где так яростно и безжалостно глодала острозубая ревность.

— Я сама убью эту скользкую крысу! — заорала она, одним прыжком оказавшись подле офицера, командующего штурмовым отрядом.

В следующий момент в ее руках загудел, запел виброклинок, который она сорвала с пояса мужчины, и все кругом словно взорвалось движением, шумом и криками.

— Подобрать эту дрянь и доставить Императору, немедленно! Обыскать тут все! Виро — за мной!

…Аугрусс убегал с воем и криками, ничуть уже не заботясь о том, чтобы производить как можно меньше шума.

Он спотыкался и падал, полз на четвереньках, скакал, как животное, путаясь в своих длинных одеждах, а затем снова поднимался и бежал вперед, задыхаясь, трясясь всем своим обрюзгшим телом. Его жирные щеки тряслись, как холодец, его ладони колотили в запертые двери и прозрачные перегородки, но на все его отчаянные вопли станция отвечала равнодушным молчанием.

Она словно не желала давать ему убежища.

Некому было помочь Аугруссу, спасти его.

Убегая, он задыхался, словно сила, настигающая его, уже захлестнула, затопила его, не давая вздохнуть, и он отчаянно барахтался, стараясь выплыть, выкарабкаться, отчаянно цепляясь руками за все подряд, но его смерть настигала его, и впереди спасения тоже не было.

Не менее грозная, мощная волна Силы шла впереди, навстречу беглецу, и тот, замерев как в дурном сне, где нет ни звуков, ни запахов, медленно-медленно шевеля руками и ногами, рванул обратно, словно отталкиваясь от возникшего перед ним образа, вставшей во весь рост жуткой фигуры в темных длинных одеждах, с таким странно знакомым золотым острозубым лицом.

На мгновение Аугруссу, обмершему от ужаса, показалось, что это брошенная им маска каким-то непостижимым образом догнала его и мстит за то, что он бросил ее там, на грязном полу, среди мусора, в пустом полутемном зале.

Но протянутая в страшной звенящей тишине когтистая рука золотолицего существа и острая вибрация воздуха, прокатившаяся над головой упавшего на задницу забрака, сметающая все за спиной Аугрусса, громче всяких слов прокричала, кто стоял перед онемевшим от страха мужчиной.

— Повелители Ужаса! — проорал Аугрусс, возя ногами по полу, и стараясь уползти, отодвинуться от чудовища, смотрящего черными провалами пустых глаз.

Что-то горячее обожгло ляжки Аугрусса, на штанах стало быстро расползаться темное пятно, и забрак взвыл еще громче, размазывая кулаком сопли и слезы по перекошенной страхом роже.

Реальность накатила на него грохотом и шумом, клацаньем затворов и вонью сожженного выстрелами пластика, звоном и хрустом растоптанного стекла, треском разрушающихся колонн, поддерживающих высокий потолок в этом странном зале, когда эти две силы столкнулись между собой, сшиблись, как две волны, и напряжение взлетело до небес.

Стараясь удержать на безопасном расстоянии Повелителя Ужаса, штурмовики, сопровождающие Лору Фетт, открыли огонь, и ситх толчком Силы расшвырял их, ударив в самую середину их строя.

Пространство зала наполнилось криками и грохотом, выстрелы сверкали над забраком, ворочающемся в луже собственной мочи, и страшный молчаливый Повелитель Ужаса быстро и четко отбивал яркие смертоносные вспышки алым длинным лучом, внезапно выросшим из его когтистой жуткой руки.

— Стоять, тварь! — заорала Лора яростно, перекрывая грохот боя и вопли раненных. Странно, но в этом адском грохоте, в мешанине криков и пальбы ее услышали, и штурмовики вмиг перестали стрелять, а ситх застыл, словно неживой. Виброклинок в руке Лоры, направленный в золотое лицо, вздрагивал от охватившей девушку злобы. — Еще одно движение, и я!..

Виро, стоящая плечом к плечу с главкомом, с готовностью вскинула бластер и хладнокровно прицелилась в грудь золотолицего существа. Тот с хриплым смешком зацокал языком и чуть поводил в воздухе пальцем, украшенным металлическим сияющим когтем, словно грозя девушка так, как будто она озорничает, а не направляет на него оружие.

Но этого легкого жеста было достаточно, чтобы бластер в руках Виро задрожал, словно живой, и начал выворачиваться из ее крепких ладоней, словно был сильным животным. Дуло оружия плясало, не желая смотреть в одну точку, и Виро, прилагая даже все свои силы, никак не могла с ним справиться.

— И что? — глухо и надменно произнес Повелитель Ужаса, наконец наигравшись. Его рука с металлическими когтями медленно, словно нехотя, опустилась, и Виро, тяжело отпыхиваясь, кое-как подняв уставшими руками свое оружие, выпрямилась во весь рост. — Что ты сделаешь мне, человек?

От неприкрытой издевки и пренебрежения, сквозящих в голосе золотолицего, Лора буквально зарычала, ее затрясло, и она, снова ткнув виброклинком в сторону Повелителя Ужаса, буквально выплюнула ругательства, жгущие ей язык.

— Задницу хатта тебе в тарелку! — рявкнула она, и ее лицо исказилось ужасной, отвратительной гримасой злобы и какого-то маниакального, ненормального радостного торжества. — Перед тобой, тварь, главнокомандующий Империи, Лора Фетт! Только попробуй тронуть меня, мразь, — ее голос стал похож на сдавленный шепот, на змеиное шипение, и яростно горящие глаза превратились в две узких злобных щелки, — только посмей убить меня, и тебе и твоим прихвостням конец! Флагман "Затмение" стоит достаточно близко, ты и квакнуть не успеешь, мразина, как эту станцию разнесут на молекулы, и не думай даже, что ты сумеешь или успеешь спастись!

— Главком Лора Фетт, — насмешливо произнес глуховатый голос из-под маски. — Непобедимый, железный главком железной империи… Я видел сегодняшний бой, и могу лишь преклонить колени перед твоим мастерством.

В его спокойных, казалось бы таких почтительных словах сквозила такая язвительная насмешка, что Лора вновь ощутила прилив неконтролируемой ярости, от которой у нее на миг отнялся язык, и она не могла произнести ни слова, судорожно пытаясь разжать накрепко стиснутые челюсти.

— Побольше почтения, — прохрипела она, насилу справившись с мучительной судорогой и содрогаясь всем телом от острого желания накинуться на этого насмехающегося над ней ряженого и кромсать, резать его вибрирующим в ладони лезвием. Ее глаза налились слезами и покраснели так, словно девушку кто-то ухватил за горло и душил, а она упрямо смотрела в глаза своей смерти, изо всех сил сопротивляясь ей.

— Не думай, что тебе удалось напугать меня, — прошелестел Повелитель Ужаса. — Да, наверное, твой флагман может убить меня, расстреляв станцию. Но ты умрешь раньше меня, и моей смерти не увидишь.

— Я умру за свою империю, и за своего Императора, а ты — за горстку ржавых железяк на окраине галактики! — выдохнула Лора, и золотолицый чуть усмехнулся.

— За Императора, — задумчиво повторил он. — За самозванца-мальчишку, нацепившего доспехи, которые ему слишком велики, — презрительно произнес он, и Лора снова запылала от злости, рванув на шаг вперед, отчего темная фигура золотолицего отпрянула от девушки, словно предпочитая оставаться на прежнем расстоянии от рассвирепевшего главкома. — Я слышал, что Лорд Вейдер погиб на Звезде Смерти, а вместо него Альянс пугает всех ряженым чучелом.

— В этом ты скоро убедишься сам, — рявкнула Лора, — мальчишка ли он, и хорошо ли сидят на нем доспехи!

— Вот как, — произнес золотолицый. — Главком Лора Фетт, зачем нам с тобой осложнять жизнь друг другу? Я не желаю драться с имперскими силами, и с Императором тоже, кем бы он ни был. Я здесь для того, чтобы забрать то, что принадлежит мне, — золотолиций указал на обоссавшегося от страха забрака железным когтем, и тот заскулил, суча ногами. — Он привез одну мою вещь. Только и всего. Эта вещь нужна мне. Я заберу этого посланца и ее и исчезну из твоей жизни навсегда.

— Здесь нет твоих вещей, — злорадно проклекотала Лора, заходясь каким-то зловещим скрипучим смехом, больше похожим на лай. — Здесь нет ничего, что принадлежало бы тебе! Здесь все до последнего астероида принадлежит Империи, и даже этот жирный трусливый сыкун. Если ты это еще не понял, то турболазеры объясняют это понятнее меня!

— Я слышал уже твои угрозы, — холодно произнес золотолицый, и в его высокомерном голосе промелькнуло раздражение. — Я уже сказал, что не желаю иметь никаких неприятностей с империй.

— Здесь я решаю, — рявкнула Лора, — будешь ты их иметь или нет! Взять эту толстую суку! — она коротко кивнула головой на Аугрусса, и тот, взвыв, ползком кинулся к Повелителю Ужаса, уползая от подступивших к нему штурмовиков.

— Не отдавайте меня им! — выл он, вцепляясь жирными пальцами в одежды золотолицего. — Умоляю, владыка! Я верно служил госпоже Аларии, я…

— Вот гнида, — выдохнула Виро злобно, сплюнув на пол. — Совсем забыла, он же искал встречи с тобой, хотел заручиться твоей поддержкой. Представь, если бы ты поручилась за него перед Императором?!

Повелитель Ужаса склонился над воющим и пресмыкающимся у его ног Аугруссом.

Металлические когти золотолицего ухватили трясущееся пухлое лицо забрака и сжали его щеки так, что толстые губы Аугрусса сжались в бесформенное месиво, а красная шкура, казалось. вот-вот лопнет от этого немилосердного прикосновения.

— Где то, что ты вез мне? — произнес ситх, заглядывая своими черными непроглядными глазами в испуганные, почти бессмысленные глаза забрака.

— Там, там, повелитель! — радостно зашептал забрак, указывая руками куда-то назад, туда, откуда он только что прибежал. — Я принесу, я сейчас…

Лора разразилась злобным клекотом, ее плечи задрожали, в глазах отразилось нехорошее удовлетворение.

— Маска Повелителя Ужаса, — отчеканила она, — в данный момент находится у Императора Дарта Вейдера!

Металлические когти, скрежетнув, яростно отбросили взвизгнувшего забрака прочь, и тот снова ползком бросился обнимать колени Повелителя Ужаса, заливаясь слезами и соплями.

— Не отдавайте меня им! — рыдал Аугрусс, вцепляясь вновь в одежду золотолицего, и тот молча и брезгливо отталкивал хватающиеся за него руки. — Прошу! Защиты! Повелитель! Я служил повелителю Пробусу, я на вашей стороне! Защиты!

— Я не имею ничего общего с Пробусом, — надменно ответил золотолицый.

Лора с холодным любопытством наблюдала эту сцену, нетерпеливо постукивая ногой.

— Все? — произнесла она сухо, наконец. — Вы выяснили ваши трепетные отношения? Могу я забрать этого зассанца?

— Защиты!!

— Он ваш, главком Лора Фетт, — ответил золотолицый, игнорируя ледяную издевку, сквозящую в голосе девушки. — Не смею вам мешать.

— Стойте, — пророкотал еще один голос, мертвый и тяжелый, и из густой тени выступила еще одна фигура, еще один человек, в руке которого горел алый луч, чуть подрагивающий от напряжения. — Это мой посланец. Его судьбу буду решать я.

Золотолиций обернулся, и Лоре показалось что его острые зубы заскрежетали от ярости.

— Пробус, — выдохнул он, и его надменный голос вздрогнул от отвращения. — Зачем ты тут?

— Забрать своего посланца, — так же мертвенно спокойно ответил Пробус, сделав еще шаг вперед.

В тусклом свете стали видны его длинные одежды, странный темный шлем, не такой, как маска Повелителя Ужаса. Глаза, виднеющиеся в прорезях шлема, были какие-то пустые и отрешенные, и тот, кого Повелитель Ужаса назвал Пробусом, встал неподвижно, и Аугрусс шустро переполз на четвереньках к нему, и спрятался за его ногами, трусливо выглядывая.

Шальной выстрел, выпущенный одним из штурмовиков, взвизгнул и, отраженный легко взлетевшим лучом сайбера, уложил на месте еле вскрикнувшего стрелка, и Пробус зловеще ступил еще на шаг вперед, плавно водя оружием в воздухе, словно разминая кисть руки.

От его зловещего молчаливого присутствия нерешительно попятились, отступили затихшие солдаты, и помещение словно бы наполнилось вкрадчивым шорохом песка, готового поглотить, погрести под собой все и всех.

— Этот забрак мой! — прорычала Лора, наливаясь багровым румянцем, снова поднимая свой клинок. — Если ты не отдашь его!..

— Отдай, — прогрохотал зло золотолицый. — Отдай, глупец! Я не желаю иметь неприятностей с имперцами из-за этого грязного скота! Около станции много имперских кораблей, они уничтожат, расстреляют нас!

— Нет. Мы умрем, но имперцы не заберут у меня ничего.

— Предатель! — злобно рявкнул Повелитель Ужаса, и его алый лайтсайбер прочертил дугу над его головой. — В этом споре я приму сторону имперцев. Я не желаю неприятностей из-за этого… существа.

— Трус, — безразлично пророкотал Пробус, указывая в грудь Повелителю ужаса алым лучом. — Ты трус. Ты не смеешь даже оспорить то, что принадлежит тебе, у этой девки.

Лора, услышав оскорбление, рванулась было к Пробусу, но Виро, ловко обхватившая ее за плечи, сумела силой удержать подругу на месте, не позволив ей накинуться на ситха.

— У тебя нет ни единого шанса, — рычала Виро в ухо бьющейся в ее руках Лоры, выкручивая из ее руки виброклинок и отбрасывая его в сторону. — Ни единого. Пусть они решают свои проблемы между собой сами!

— Тогда я убью и тебя, Дайтер, — пророкотал Пробус,

— Ты совершаешь ошибку, Пробус. Одному тебе не одолеть меня.

— Это мы еще посмотрим…

Словно разогнувшаяся пружина, Пробус, выкинув вперед руку, одетую в металлическую перчатку, с зажатой в ней рукоятью сайбера, и ринулся на Повелителя Ужаса, его кулак с отвратительным скрежетом врезался в яркое золотое лицо. Удар был такой силы, что Повелитель Ужаса покачнулся и едва не упал, выронив погасший лайтсайбер на истоптанный грязный пол. Золотое лицо сбило, сшибло ударом, маска перестала быть такой пугающе живой, и Повелитель Ужаса, вцепившись одной рукой в глотку противника, второй рукой сорвал, сдернул ее со своей головы.

Блеснули алые чисские глаза, взъерошенные черные волосы, на синей коже на скуле расцветало сине-красным пятном глубокое рассечение.

— Редкостный ублюдок, — прохрипел чисс, перехватывая и выворачивая руку Пробуса с зажатым в ней сайбером, не позволяя гудящему лучу прикоснуться к себе, и яростно плюнул кровью в черную маску, скрывающую лицо Пробуса.

Борьба длилась недолго — Пробус, размахнувшись, ударил чисса кулаком в грудь, вложив в свой удар столько Силы, что его противника отбросило далеко прочь, буквально сложив пополам, швырнув по полу как пыльную старую тяпку.

— Это все, на что ты способен?!

Чисс, словно упругий резиновый мяч, тотчас подскочил на ноги, рванул вперед, подлетев едва ли не до потолка, и его когтистая бронированная рука, сложившись в кулак, со всей силы обрушилась сверху на маску Пробуса, нанося беспощадные сокрушительные удары, сминая и корежа металл.

Словно пригвозжденный к полу, Пробус клонился все ниже и ниже, из-под его маски брызнула темная кровь, и чисс, уловив ее запах, словно озверел. И, взревев, нанес еще один, чудовищный по своей мощи удар, заставивший голову Пробуса мотнуться в сторону.

— Решил разобраться по-мужски?! — прокричал чисс, нанося еще один удар, пинок под колено, заставив Пробуса припасть на одно колено и склониться до самого пола.

Алый луч в руке практически поверженного Пробуса метнулся к голове чисса, из горла его вырвался жуткий рев, от которого, казалось, дрогнули стены, и пол под ногами имперцев заходил ходуном. Чисс был безоружен; лишь чудом он успел защитится, выкинув руки вперед, и алый луч со скрежетом, искрясь, встретился с металлическими наручами, защищающими скрещенные руки чисса.

— Твоя одержимость рано или поздно уничтожит тебя, Пробус, — выдохнул чисс, переводя дух.

Вероятно, наручи чисса были из кортозиса, и встреча с ним грозила сайберу Пробуса поломкой, поэтому он отскочил, отведя алый луч за спину, и резко выкинув руку вперед, Толчком Силы откинул от себя избитогопротивника, вновь повергая его на грязный затоптанный пол.

— Как и твоя неаккуратность — тебя, Дайтер, — прогудел в ответ Пробус.

Казалось, эта вязкая, грязная, некрасивая изматывающая возня может длиться вечно, и эти двое готовы долго терзать друг друга, выплескивая свою желчную ненависть. Лора с трудом стряхнула с себя оцепенение, в которое она как-то незаметно погрузилась, и, стремительно обернувшись к штурмовикам, выкрикнула:

— Огонь! Огонь!

Зал осветился вспышками выстрелов, и Пробус вынужден был отступить, раскидывая выстрелы взмахам лайтсайбера. Он уже не осмелился воспользоваться Силой против имперцев, потому что в драке с Дайтером ее было потрачено много, и просто отступал, отогнанный с места поединка стрельбой наступающих штурмовиков.

— Не дайте ему уйти!

Но Пробус исчезал, растворялся в темноте, отступая от штурмовиков, и даже последний удар Силы Дайтера пришелся уже не по нему, а по пустому проему дверей, вырвав кусок пластика и металла из косяка.

— Да сарлачья жопа!

Штурмовики, громко топоча, исчезли в коридоре, преследуя Пробуса, а распаленная, разъяренная Лора обернулась к Дайтеру, неловко отирающему кровь с разбитого лица.

— Хорошенький какой, — беззастенчиво хихикнула Виро за ее спиной, рассматривая чисса, и Лора, топнув ногой, взревела:

— Ма-а-алчать! Отставить разговоры!

Виро снова хихикнула, но замолкла, морща соблазнительные губки. Казалось, она уже позабыла о том страшном миге, когда по велению Силы Дайтера ее оружие едва не предало ее.

— Дайтер, — повторила Лора за Пробусом имя чисса, и тот, кое-как оттерев лицо и губы от крови, церемонно и излишне чопорно поклонился, что уж совсем не вязалось с его зловещим образом Повелителя Ужаса:

— Лэнн Дайтер, — представился он.

— Оставьте ваши церемонии, — рыкнула Лора раздраженно.

— Сожалею, что вам пришлось присутствовать при этой безобразной сцене, — галантно продолжил чисс, и Лора брезгливо передернула плечами.

— Как псы на гррязной помойке, — рыкнула она. — Отвратительный, гнусный морррдобой.

В коридоре, где исчез отряд штурмовиков, загрохотало, и в дверном проеме появились солдаты, волоча безвольно болтающееся в их руках тело мужчины, подхватив человека подмышки. Его длинные ноги волочились по полу, чертя носками сапог полосы в грязи и мусоре, темноволосая голова безвольно болталась, и штурмовикам не удалось поставить человека на ноги перед Лорой, как бы они не старались.

— Где Пробус? — рявкнула Лора, и командир штурмовиков вытянулся перед ней, отчасти испуганно.

— Он ускользнул от нас, мэм. Его корабль был здесь. мэм, и он…

— Сарлаччья жопа! Надеюсь, нашим разведчикам удастся сбить его! — выругалась Лора. — А это кто таков? — произнесла она, ухватив мужчину за волосы и подняв его голову так, чтобы можно было рассмотреть его лицо.

— Валялся в коридоре, мэм, — отрапортовал один из солдат. — Видимых повреждений нет. Вероятно, оглушен, мэм.

Бледное молодое лицо мужчины было испачкано пылью и ржавчиной, приличная одежда была в беспорядке. Если бы Лора спросила у Аугрусса, то забрак признал бы в этом человеке своего пилота, но забрака не спрашивали.

— В наручники его, как и прочих, — сухо распорядилась Лора, отпуская темные волосы.

Штурмовики оттащили пилота прочь, а Лора вновь повернулась к чиссу, мучительно кусая губы и вновь пряча руки за спиной, словно опасаясь, что их нервные движения, сжимающиеся и разжимающиеся пальцы выдадут ее неуверенность, вдруг напомнившую о себе в самый неподходящий момент.

Дайтер, сняв ужасную маску, вдруг обезоружил ее, развеял ее злобу, ее желание убийств, и она, глядя в абсолютно спокойное лицо чисса, совершенно не понимала, как это возможно — убить это существо…

За что?

Она не могла оправдать такой поступок перед самой собой, и с каждой секундой ее решимость испарялась, таяла, уступая место мучительному стыду.

Она припомнила свои крики, свое неистовство и снова покраснела так, что губы и уши запылали огнем, и она тронула волосы рукой, как делала это обычно в моменты наивысшего волнения. Сила великая, да она же вела себя как истеричка…

— Я отстоял ваше право вершить суд, — высокопарно продолжил Дайтер, совсем смущая и сбивая Лору с толку своей манерой говорить, — я в поединке отбил вашего забрака, и вверяю его судьбу в ваши руки. Надеюсь, его жизнь, предоставленная в ваше полнейшее распоряжение, послужит мне пропуском на свободу?

— Не слишком-то вы дорого ее оцениваете! — усмехнулась Лора. — Где эта тварь рогатая, я с него с живого шкуру спущу.

Лора обернулась кругом, и к своему удивлению, нигде забрака не увидела, а ведь он должен был быть где-то здесь.

— Где забрак? — выкрикнула она, и один из штурмовиков, возящихся с бесчувственным пилотом, обернулся, осматриваясь, и тут же выкрикнул, указывая рукой в сторону полутемного коридора:

— Вон он, мэм!

— Задержать негодяя!

Ярость снова накатила на Лору, и она, даже зарычав от лютой злобы, клокочущей в ее груди, ринулась на завопившего Аугрусса, застигнутого врасплох.

Забрак, казалось, обезумел; воспользовавшись тем, что о нем все забыли, он зачем-то подобрал оброненное Лорой оружие, и на четвереньках весьма ловко пополз к выходу. В его маленьких глазах не было ничего — только полусумасшедшая мысль о том, что ему удастся сбежать, исчезнуть, улететь, спастись так же, как и Пробусу.

Налетевшая на него Лора с каким-то звериным рыком со всего разбегу саданула его ногой в ребра, и затем еще и еще, зло пиная в живот, испытывая практически физическое удовольствие от того, как мужчина захрипел и скорчился, когда она точным ударом выбила из его груди воздух, и забрак, задыхаясь, забился на полу, беспомощно раскрывая рот, выкатив от безумного страха глаза и дрыгая ногами.

— Сволочь, — рычала Лора, пиная скрюченное тело еще и еще, уже не метя в живот, а лупя куда придется. — Сволочь, что же ты творишь, а…

Тонкий виброклинок, взлетевший от самого пола, чиркнул по ее ноге, разбившей в кровь лицо Аугрусса и перебившей ему нос. Сабля в одно касание распустила сапог Лоры, разрезала брюки и тонкой полоской содрала длинный лоскут кожи. Лора охнула и отпрыгнула, кровь залила ее рассеченную одежду, и Лора несколько мгновений с изумлением рассматривала это — еле ворочающегося на земле забрака с разбитым лицом, с распухшими веками, налитыми глянцевой багровой опухолью, слепо тычущего виброклинком во все стороны, и свою окровавленную ступню.

— Мэм, вы ранены…

— Ах ты, сарлаччья срака!

Ярость, затопившая разум Лоры, была настолько глубока, что она абсолютно не понимала, что происходит, как она оказалась подле еле ворочающейся туши Аугрусса и как выкрутила, вырвала из его ослабевших от ужаса рук оружие. Кажется, в этой борьбе она изранила себе пальцы и раскромсала, распластала до костей ладони забрака, слабо защищающегося от ее яростных ударов, прикрывающего лицо, когда она в исступлении хлестала клинком плашмя по рогатой голове мужчины.

— Скотина, мерзкая тварь, мразь, — орала Лора, трясясь от злобы, и ее колено буквально впилось в горло забрака, перекрывая ему всяческий доступ кислорода.

Ее штанина намокла и почернела от его крови, она ощущала, как под ее коленом хрипит и булькает, и Лора, сгорая от ненависти непонятно к кому, раня руки, перехватила клинок за гарду и за лезвие, и, вонзив его в жирную шею Аугрусса чуть выше своего колена, надавила что есть сил, навалилась, перерезая глотку заоравшему, захрипевшему забраку, забившемуся под ее навалившимся телом.

Мгновенно лопнула красная кожа и вывернулся наружу жир на захрипевшем горле, из-под клинка брызнула кровь, много крови, огромным густым пятном плеснулась на руки, грудь и в лицо Лоры, заставив ее испуганно мигнуть. Но этот испуг лишь сильнее разъярил ее, она навалилась еще сильнее, толчками продвигая лезвие все глубже в ткани, пересекая хрустнувшую трахеею, пищевод, плюющийся кровавыми пузырями, кромсая мышцы до самого позвоночника.

Аугрусс все еще пытался сопротивляться, хотя по сути был уже мертв. Его толстые ноги в абсолютно мокрых штанах дрыгались, пальцы, ладони — все было порублено в фарш, когда он пытался оттолкнуть лезвие со своей шеи. В его маленьких глазах застыло выражение невероятной муки, которую он не мог ни постичь, ни перенести, и Лора, методично отпиливая ему голову, словно пила его боль, наслаждаясь его страданиями, садистски разглядывая его медленно умирающие глаза…

Когда все было кончено, она резко поднялась, тяжело отпыхиваясь. Вся ее одежда, руки по локоть были черными от напитавшей их густой липкой жидкости, и трудно было сказать, где ее кровь, а где кровь убитого ею забрака. Голова Аугрусса валялась в темной, быстро расползающейся по полу луже, рядом с еле дрыгающимся телом. Лора, переступив через мертвую тушу, небрежно наподдала посеревшую голову с вывалившимся вялым языком ногой, подкинув ее ближе к штурмовикам, замершим в благоговейном ужасе.

Стояла гробовая тишина.

Молчал даже Дайтер, и по его лицу трудно было угадать, что он думает о главкоме Железной Империи.

— Трофей, — мрачно бросила Лора, указав глазами на голову забрака. — Взять с собой.

— Есть, мэм.

— Вы летите с нами, — бросила Лора чиссу устало. Ярость, вычерпав все ее силы до дна, покидала истерзанный разум, и на смену ей вновь приходила пустота и чернота. Дайтер смолчал, и это было очень благоразумное молчание.

Сделав несколько шагов Лора вдруг ощутила невероятную боль, боль во всем теле, и виброклинок выпал из ее израненных задрожавших пальцев, она припала на раненную ногу, и упала бы, если б чьи-то сильные руки не подхватили ее под локоть.

Какое странное проявление заботы, подумала она, глядя на крепкую мужскую ладонь, сжимающую ее пропитанный кровью рукав.

Забота по отношению к тому, кто только что убил.

Убил страшно и безжалостно.

Убил.

Убила.

Руки, поддерживающие ее, были почему-то скованы наручниками, и она, подняв глаза выше, скользнув взглядом по добротной замшевой куртке, заглянула в лицо поддерживающему ее мужчине и увидела его глаза.

Черные-черные, словно угли.

Пришедший в себя пилот, подобранный штурмовиками, был единственным человеком, кто не впал в ступор и посмел приблизиться к главкому.

— Мэм, — почтительно произнес он и вдруг улыбнулся ей. — Осторожнее, мэм.

Лора крепче встала на ослабевшие ноги и, хотя ее колени тряслись, все же отняла свою руку у арестованного, упрямо мазнула по лицу, стирая жирный шлепок крови, и глухо промолвила:

— Благодарю.

* * *

Выходка Лоры с головой забрака вывела Инквизитора из себя.

Он не выказал своего неудовольствия на флагмане, куда доставили и Лору, и останки злополучного губернатора, и позже, транспортируя главкома на Бисс, он молчал тоже.

Но уже в медицинском корпусе, после того, как главкома осмотрела лично Леди София, и ушла, деликатно оставив их вдвоем, Лорд Фрес дал волю своим чувствам.

— Что это за выходки?! — шипел он зло, стискивая кулаки до такой степени, что белели костяшки пальцев. — Что это было?!

Лора упрямо, с вызовом, молчала, отвернув от Инквизитора лицо.

— Эта кровь, эти убийства — это все не для вас, не для вас, слышите, вы!

Глаза Лоры ярко сверкнули, она молниеносно обернулась к Инквизитору, так, что волосы рассыпались по подушке.

— А для кого? — резко, с вызовом бросила она, всматриваясь в его узкие, как булавочные уколы зрачки. Казалось. что от ярости глаза Инквизитора стали совершенно белыми, и Лора знала, что не будь она вся изранена, он непременно влепил бы ей пощечину. — Для нее?

Губы Инквизитора сжались в тонкую белую полосу, он вспыхнул от гнева, но румянец тотчас погас на его щеках, словно замерз.

— Это для того, — веско произнес он, прямо глядя в упрямые глаза девушки, — кто в состоянии это вынести и не пожалеть потом. Кто не потеряет головы при виде крови, кто не утонет в безумии. Для тех, кто способен на поступок.

— По-вашему, — с нажимом произнесла Лора, — я не способна?

Лорд Фрес помолчал немного, а затем, склонившись над больной, почти касаясь ее лица, он произнес тихо-тихо, так, что и Лора едва расслышала его слова:

— Вы ведете себя словно маленькое дитя. Вы стараетесь что-то доказать мне, но я не нуждаюсь в ваших доказательствах. Эти соревнования, что вы затеяли — они нелепы, видит Сила, нелепы! Я знаю вам цену; я знаю, какая вы.

Отпрянув так быстро, словно этот краткий миг странной, неприязненной близости мог причинить ему вред, Инквизитор поспешно вышел из палаты Лоры, и дверь закрылась за ним пожалуй чересчур громко.

За дверями палаты главкома его ожидала Леди София.

— Что она? — небрежно спросила женщина, хотя вряд ли такой вопрос был уместен из уст медика.

Инквизитор как-то неопределенно пожал плечами, раздумывая о чем-то своем.

— Она сожалеет о случившемся, — лаконично ответил он, и София лишь многозначительно промолчала. Повисла неловкая пауза, говорить о состоянии пациентки обоим явно не хотелось, и все же Инквизитор не уходил, словно было что-то еще, о чем он хотел сказать Софии.

— Что-то еще, Инквизитор?

Их глаза встретились, и некоторое время он молчал, рассматривая красивое лицо женщины.

— Да, — ответил он, наконец, — пожалуй, да. Вечером я хотел бы видеть вас у себя.

— Какое-то дело? — удивилась София, и ее брови удивленно взлетели вверх.

— В спальне, — ответил Инквизитор. — Я распоряжусь, охрана вас пропустит.

Глава 29. День, ночь

София, беспокойно повернувшись, вздохнула, и проснулась.

Под ее рукой, под горячей щекой был чувственный шелк — черный, припомнила она, просто роскошный, исчерченный вспыхивающим белыми складками, — и рядом с собой она слышала мерное дыхание.

Его.

Мужчины.

Лорда Фреса.

Она пришла к нему, когда было совсем темно. В его покоях, обставленных с известным изяществом, его застеленная шелковым бельем огромная постель была похожа на алтарь, выточенный из черного камня.

Торопливо избавившись от одежды, мучительно кусая губы, София приподняла краешек одеяла и поспешно скользнула на шелковую простынь, пряча пылающее лицо в прохладной гладкой ткани. Ей было немного не по себе в обители Инквизитора в отсутствие его самого; так, словно она прикасается к самому сокровенному и одно неосторожное движение может разрушить хрупкую идиллию.

Фрес сказал ей, что будет ждать, что хочет видеть ее сегодня у себя. В своей постели. Сказал так, словно был уверен, что София согласна, так, словно она уже не одну ночь провела рядом с ним.

Его вкрадчивый шепот звучал, словно приказ, и у леди ситх почему-то не было желания оспаривать его.

Сейчас, задумчиво поглаживая кончиками пальцев гладкий шелк, она была напряжена и не находила себе места в этой роскошной кровати, в этом темном логове хищника.

Сам Лорд Фрес пришел позже… много позже. К тому времени нервная дрожь покинула ее, Софию, она согрелась и задремала, и смутно помнила, как он появился в спальне.

Она слышала, как он не спеша избавляется от одежды, сквозь опущенные ресницы видела, как он бросает в кресло свою бронированную куртку, и ложится — так же неторопливо и спокойно, как и все его движения.

София сжалась в комочек, и ощущение того, что она вновь находится на берегу ледяной реки, накатило на нее, заставив шуметь кровь в висках, но рука, коснувшаяся ее, была горячей. Ее смущение, ее стыд настигли ее, и она в который раз пожалела о том, что приняла это смелое приглашение Инквизитора, и не сказала "нет", глядя в его светлые бессовестные глаза, и все же пришла в его постель.

Сама.

Инквизитор прижался к ее телу, притянув ее к себе, и очень привычно, как-то по-особенному поцеловал ее в шею, во вздрагивающую от ударов пульса жилку. Его рука мягко обняла Софию за животик, и скользнув немного ниже, удобно устроившись между ножек, остановилась.

— Спи… — шепнул он ей, не давая проснуться и отстраниться от его откровенного касания. — Спи, моя сладкая девочка…

Проснувшись, София лежала неподвижно, не решаясь пошевелиться. Сложно было поверить, что это не сон: она лежала на плече Инквизитора, а его рука, словно змея, обнимала ее тело, плотно прижимая к себе, вторая ладонь скользнула ниже и длинные пальцы теперь покоились между теплых влажных складочек, скрывающих ее лоно, так естественно и привычно, словно они засыпали так всегда.

Вместе.

Смущения ночи не было, оно словно растворилось в нежном свете утра, пробивающемся между плотных штор.

Это было так естественно, так сладко, просыпаться рядом с кем-то.

Рядом с ним.

Чувствовать себя принадлежащей ему.

Это пьянящее ощущение сладкой волной возбуждения прокатилось по телу; она закусила губку, пытаясь скрыть дрожь в теле, и желание, чтобы эти пальцы вкрадчиво скользили внутри.

И, словно коварно подслушав мольбы ее тела, Инквизитор и сам проснулся, а его рука, та, что покоилась между бедер, чуть сильнее сжалась, вызвав у Софии приглушенный стон.

Ее тело было мягким, сонным, и София осторожно потянулась и перевернувшись на бок, лицом к Фресу, встретилась взглядом с его глазами.

Они были ясные, чистые, внимательные, словно он только что закрыл их и не спал ни мгновения.

— Это что, правда, что ты вообще не спишь? — отчего-то шепотом произнесла она, и он чуть усмехнулся, притягивая ее к себе и обнимая крепче.

— Нет, конечно, — ответил он. — Но такую роскошь я могу себе позволить, лишь ненадолго, — он усмехнулся; его руки беззастенчиво бродили по спине Софии, мягко поглаживая, словно рисуя только ему одному ведомые символы. — Ты выспалась? Я вернулся довольно поздно и не хотел тревожить твой сон, хотя… признаться, очень хотелось.

София невольно улыбнулась, пряча лицо в волосах. Его голос, бархатный, немного хриплый ото сна, гипнотизировал.

— Так сейчас я не сплю, — промурлыкала она, прижимаясь к его животу своим и чуть поддразнивая его, — сейчас можно потревожить.

— Правда? — так же вкрадчиво произнес он, одним толчком опрокинув ее на спину и оказавшись на ней. — Можно?

Склонившись над ее лицом, он осторожно прикоснулся губами к ее губам, чуть припухшим ото сна, и ее горячие руки обвили его плечи; София прильнула к нему, отвечая на его поцелуй с той смелостью и страстью, которые позволяла себе только в моменты наивысшей откровенности.

С каждым поцелуем он становился все более жадным, нетерпеливым, его руки, ласкающие ее тело, сжались на ее ягодицах, сминая нежную кожу.

Запустив руку в ее волосы, такие же черные и блестящие, как и его простыни, он властно откинул ее голову, покрывая жадными горячими поцелуями шею, нетерпеливо покусывая ее, словно эта женщина, такая вожделенная, такая податливая, была его добычей, его трофеем.

— Моя девочка… — прошептал он, раздвигая коленом ее ножки. Ее бедра с готовностью раскрылись, принимая его, обнимая его талию, и София ощутила, что Инквизитор уже сильно возбужден. Его вставший член упирался во влажные мягкие складочки, скрывающие ее лоно, медленно, но неотвратимо проникая внутрь. Бессовестно глядя ей в глаза, находясь уже внутри, в узкой влажной глубине, не двигаясь, давай женщине привыкнуть к ощущениям, он снова склонился к ее губам, но София, явно дразнясь, чувствительно укусила его, и еще — уже в плечо, словно опасный маленький зверек.

— Нет, — с вызовом произнесла она.

— Нет? — переспросил он, осторожно толкнувшись в ее теле.

— Я хочу не так, — ответила она, закусывая губу, справляясь с удовольствием, разгорающимся в ее теле.

— И чего же ты хочешь… ммм?

— Никакой Силы… — словно заклинание, выдохнула она.

— Я помню, — немного раздраженно ответил Фрес; казалось, он был немного раздосадован этим напоминанием, возможно он надеялся, что здесь, где нет и духа этих чертовых ящериц, где нет ни малейшего шанса почувствовать себя обычным человеком, София сменит, отбросит свои глупые убеждения… но нет. Кажется, она по-прежнему не могла довериться ему полностью, и это осознание горько кольнуло самолюбие Инквизитора. — Но чего же ты… хочешь?

— Я? Я хочу тебя, — шепнула она ему на ухо, и ее губы прихватили мочку. — Тебя…

Теперь уже он одним толчком был повержен на спину, и София, соскользнув с его тела, так же бессовестно глядя в его глаза, лаская его грудь руками, прошептала:

— Я тоже хочу ласкать тебя.

Она склонилась над его телом, и на миг замерла, жадно рассматривая каждую черточку его лица, словно пытаясь запечатлеть его в памяти. Медленно, гибкой змеей она скользнула вниз, и ее губы прижались к его груди, еще и еще, то трепетно и осторожно, то жадно, горячо. Эти неторопливые, нежные касания ее мягких влажных губ огненными цветами распускались на его коже, дразня и лаская одновременно. Покрывая его тело поцелуями, опускаясь все ниже и ниже, к напряженному животу, проведя белые полосы своими острыми ноготками на его теле, прикасаясь губами к его коже вдоль дорожки курчавых волос, она достигла своей цели, и ее ладонь легла на его твердый подрагивающий член, а губы осторожно коснулись чуть влажной головки.

От этого то ли поцелуя, то ли несмелой ласки Инквизитор вздрогнул.

Никто и никогда не прикасался к его телу настолько трепетно, с такой странной смесью страсти и нежности. Она хотела этого, желала его сама, без сладкого дурмана его Силы, без властной мощи, которой невозможно сопротивляться, не следуя очередному приказу, не из страха или оттого, что "время куплено" — это был собственный выбор Софии.

Она могла не прийти, но пришла.

Она могла лишь принимать его поцелуи и ласки, но отвечала с такой страстью, словно это она иссыхала от желания обладать им, а не наоборот. Осознание этого отчего-то понравилось Инквизитору — совершенно новый "вкус". Никому и никогда он не позволял обращаться с собой так, не позволял взять над собой абсолютную власть, не выказывал свою беззащитность.

Предугадывая желания любовниц, зная, как привести их к высшей точке удовольствия — порой слишком острого, невыносимого, — предельно четко зная, чего хочет сам, он полностью контролировал процесс. Даже если его любовницы были активны, они делали исключительно то, чего хотел он… никаких неожиданностей.

С Софией все было не так. Она словно нарочно дразнила его, подчиняясь, но не отдаваясь полностью; она казалась такой беззащитной, почти невинной, когда спала в его объятиях, сейчас же в ее глазах горел огонь страсти — она хотела, не меньше, чем он.

Но по-своему, не желая играть по его правилам.

"Моя дерзкая девочка…"

Его рука осторожно легла на ее плечо, словно прося продолжить, и София, прикрыв глаза, плотнее обхватила губами горячую головку, а ее язык пощекотал натянутую уздечку, вызвав вздох удовольствия у мужчины.

Откинув на спину черные локоны, София повторила свою ласку, уже смелее, ее губы скользили все ниже и ниже, член Инквизитора проникал все глубже и глубже, до самого горлышка женщины, пока, наконец, ее нос не коснулся его вздрагивающего живота, жестких волос, и он не ощутил нежных мягких сокращений ее горла на головке своего члена.

Эта откровенная жадная ласка, движения умелого горячего языка и губ заставили его застонать, податься вперед безотчетным движением. Его пальцы крепко сжались на ее плече, и София повторила свою коварную ласку, чувствуя, как он дрожит под ее руками.

Губы леди ситх скользнули вверх, теперь она круговыми движениями жадно целовала и гладила головку его члена, обводя острым язычком ее контур. Ее движения, плавные и гибкие, завораживали Инквизитора, он откровенно любовался ею из под полуприкрытых век: черные локоны прикрывали ее лицо, тело плавно двигалось и он, запустив пальцы в волосы Софии также начал двигаться — неторопливо, подстраиваясь под заданный ею ритм, под движения ее развратного языка, умело ласкающего самые чувствительные места с таким обожанием и нежностью, словно она сама получала от этого удовольствие не меньшее, чем он.

Покорность Инквизитора, его напряженность и такая сладостная беспомощность, эти осторожные, вкрадчивые, мягкие движения странным образом возбудили ее. Прижималась к нему, вдыхая запах его возбуждения, София ноготками прочерчивала красные полосы на его бедрах, ягодицах, так, словно она хотела растерзать этого мужчину, сделать его удовольствие невыносимым. Ее губы хищно скользили то вверх, то вниз, мягко сжимая его член; двигаясь то нарочито медленно, словно дразнясь, то ускоряя темп, подводя к самым сладким вершинам, то снова делая движения медленными и плавными, леди ситх словно хотела отомстить Фресу за тот вечер после приема, за ту сладостную откровенную ласку, за вкрадчивые движения пальцев внутри себя, за стоны, которые невозможно было сдержать, несмотря на искусанные губы; или напротив… так, словно хотела загладить вину, за свой побег?

— Иди-ка сюда!

Он не выдержал.

Ее извивающееся белоснежное тело на черном шелке, хоть и доставляющее ему удовольствие, было чересчур соблазнительно, слишком желанно. Ему мало было прикасаться к ее плечам, ласкать ее волосы, сжимая затылок — ему хотелось, чтобы она вся принадлежала ему.

Хотелось ощутить ее жар, ее дрожь под своими руками, выступивший на гибкой спине сладкий пот. Хотелось довести ее до изнеможения, до исступления, до беспамятства, чтобы сладкие судороги теплыми волнами пронзали все ее тело.

Хотелось разделить ее желание, вернуть ей дерзкие движения ее язычка, заставить просить, умолять… остановиться или продолжить?

Руки Инквизитора вынудили ее на миг оторваться от его тела, поставили на колени, и теперь уже он сам жадно целовал ее живот и ниже, ниже, между почти насильно широко разведенных ног, горящее желанием мокрое лоно.

Его язык настойчиво коснулся возбужденной точки, пальцы скользнули вглубь ее тела. София вскрикнула от чересчур острого ощущения, и, словно мстя за обжигающее наслаждение, сладкой истомой растекающееся между ножек, она склонилась над мужчиной, снова поймала губами его член, продолжила свою откровенную ласку, полную обожания и нежности, принимая его глубоко, до самого горлышка.

Стон Инквизитора, хриплый, похожий на рык, сорвался с его губ; его ладонь скользнула вдоль извивающейся спины Софии и легла на поясницу, прижимая женщину к себе, к своему жадному рту, сильнее насаживая ее на пальцы, глубоко проникающие в ее лоно, не давая ей ни отстраниться, ни выскользнуть.

Моя женщина, моя самка.

Только моя.

Ее тело извивалось и дрожало, глухие стоны слетали из ее губ; она сжималась, словно пытаясь отдалить накатывающее удовольствие, но его пальцы, ласкающие ее изнутри, словно нарочно находили такие чувствительные места, при прикосновении к которым сладкая дрожь пронзала тело женщины, а ее бедра начинали инстинктивно двигаться, приближая подступающий оргазм. Ее губы скользили вдоль напряженной плоти Инквизитора, ласково сжимая самую вершину, обводя язычком уздечку.

Он прижался губами к возбужденному бугорку, ощутив тонкую дрожь живота Софии и принялся жадно вылизывать раскрытое перед ним горячее мокрое лоно, крепко удерживая женщину на месте уже обоими руками, обхватив ее за бедра; ее удовольствие было уже совсем близко, сладкой дрожью прокатываясь по телу; она не могла сдерживать стонов удовольствия, и почти кричала, бессовестно двигаясь, ласкаясь сама.

— Вместе… я хочу, чтобы мы вместе… — просила она, но его язык снова остро щекотал ее возбужденный клитор, а ее хриплый голос рассыпался на вскрики.

Наслаждение было совсем близко, но ласкающие губы отстранились, и София, вздрагивая, тяжело дыша, обнаружила, что лежит на черной измятой простыне, приходя в себя.

— Вместе? — коварно переспросил Фрес, целуя ее влажное бедро. — Хорошо. Значит, вместе.

Он поднял ее расслабленное тело и устроил ее полулежа, полусидя у изголовья постели, накидав подушек.

Разведя шире ее колени, подняв их повыше, жестко удерживая ноги Софии в таком положении и делая женщину бессовестно и абсолютно раскрытой перед собой, он склонился к ее розовому лону и лизнул — от мокрого входа до горящего от его прикосновений клитора, медленно, жадно. Хриплое дыхание женщины сбилось, она застонала, вздрагивая от этой вкрадчивой, почти невинной, но такой чувствительной ласки.

Подхватив ее под круглую попочку, он устроился удобнее меж ее разведенных ног, и вошел в нее — раскрытую, доступную, — одним сильным движением, прижавшись к ней всем телом, максимально вжимаясь в ее послушно разведенные перед ним бедра. Их губы снова встретились и слились в поцелуе, жарком, страстном, а ее ноготки чертили красные полоски на его напряженной спине, и его первые движения в ее теле были жесткие, отрывистые, проникающие глубоко.

— Открой глаза, — шептал он, покрывая жадными поцелуями напряженную шею женщины, извивающейся от любовной пытки, — открой глаза. Я хочу видеть, когда тебе станет хорошо.

София, постанывая, повиновалась, и ее затуманенные глаза встретились с его горящим внимательным взглядом.

Казалось, то, что он увидел в ее взгляде — смесь беспомощности и наслаждения, — возбудило его еще больше. Его горячее влажное тело двигалось жестко и сильно между ее бесстыдно расставленных ног; он словно терзал изнемогающую, стонущую женщину, чье тело вот-вот готово было задрожать в сладкой волне оргазма, то и дело повторяя приказ:

— Открой глаза.

Не смея сопротивляться его бархатному голосу, София повиновалась, и ей казалось, что взгляд Инквизитора прожигает ее насквозь; подступающее наслаждение откатывалось назад — от серых глаз лорда Фреса невозможно было спрятаться, это смущало и возбуждало одновременно. Ощущение его внутри, сильные движения, заполняющие полностью, сводили Софию с ума, блаженство — острое, яркое, как острие ее клинка, — было так близко, но его бесстыдные глаза глядящие в самую душу, словно говорили: "Нет-нет, не так быстро… Я хочу тебя всю. Ты моя вся… Моя."

Его руки, поддерживающие женщину под ягодицы, хищно сжались, растягивая и делая Софию еще более открытой, его длинные пальцы проникли между ее ягодиц, ощупывая, надавливая на жесткое, влажное колечко ануса и осторожно поглаживая его.

София вскрикнула, чувствуя эти настойчивые бессовестные прикосновения, но он грубоватым, жадным поцелуем заглушил ее крик, продолжая свою ласку, дразня, разглаживая мокрую кожу снаружи и настойчиво проникая в тело женщины.

— Открой глаза, — шептал он, наполняя ее тело удовольствием, прикасаясь так, что от блаженства София откидывала голову, и почти проваливалась в беспамятство, отдаваясь вся, раскрываясь перед ним еще шире, безвольно подставляя под его ласки самые чувствительные места, покоряясь его настойчивым проникновениям, его жадным рукам, ощущая только эти откровенные прикосновения и разливающуюся по телу приятную тяжелую слабость.

— Я не могу, не могу, — жалобно шептала она, чувствуя, как из-под опущенных ресниц катятся слезы. Его движения сделались еще жестче и сильнее, и от первой волны удовольствия София застонала жалобно и тонко, вцепляясь в его мокрые, скользкие от пота плечи ногтями, двигаясь сама на его напряженном члене, откровенно и сильно.

Ощущая мягкие сокращения ее содрогающегося тела, вслушиваясь в резкие выдохи, переходящие в стоны, Фрес ускорил темп, продолжая движения в ее лоне, продлевая ее оргазм и приближая свой, доводя женщину до исступления.

От накатившего наслаждения у него перехватило дыхание, он на миг замер, тиская, сжимая тело Софии до боли, вжимаясь в ее раскрытые бедра, со стоном переживая самое первое, самое острое ощущение, слушая ее хриплые, полные удовлетворения крики.

Его последние, мягкие, уже лишенные настойчивости толчки внутри ее мягко сокращающегося лона совпадали с обжигающе-приятной пульсацией его собственного тела, продлевая его наслаждение.

Извивающееся тело Софии обмякло, расслабилось в его руках, и Фрес навалился всем своим весом на Софию, прижавшись лицом к ее мокрой шее, вздрагивал от бешеных ударов сердца, наполняя горячим дыханием влажные волосы женщины.

Ее горячая рука, обвивающая его шею, слабо царапала, прихватывала ноготками его расслабленную мокрую спину, словно успокаивая, усмиряя любовника, или благодаря его за подаренное наслаждение, и его губы нежно прижимались к ее шее, лаская, говоря то, что было не высказано словами…

* * *

После, немного позже, запахнувшись в шелковый халат Фреса, приглаживая мокрые после душа волосы у огромного зеркала, София всматривалась в отражение, и видела там женщину с чуть припухшими, красными от поцелуев губами и горящими глазами, в которых сияло выражение невероятного изумления и невозможного счастья.

Она опускала взгляд и встряхивала головой, прогоняя подкатывающее к горлу ликование — да, такого с ней не было давно, — но ее щеки снова наливались жарким румянцем, и губы дрожали и снова начинали улыбаться, а руки, расчесывающие волосы, вздрагивали.

Фрес подошел сзади очень тихо, и она вздрогнула от неожиданности, ощутив его ладони на своих плечах, и легкое прикосновение губ к своим волосам.

Он был абсолютно обнажен, и София еще сильнее покраснела, но сам он не испытывал стеснения, напротив — подойдя к ней вплотную, он словно нарочно покрепче прижился к ней бедрами.

— Ты очень красивая, — произнес он, рассматривая ее отражение в зеркале. Кажется, он говорил это очень искренне, его серые глаза, отражающиеся напротив, были серьезны и спокойны, и его ладони, скользнувшие по чувственному черному шелку, раздвинули халат, освобождая грудь женщины, чтобы полюбоваться ее совершенной красотой в отражении. Его пальцы осторожно гладили и сжимали белоснежную кожу, щекоча пальцами соски до тех пор, пока из расслабленных розовых окружностей они не превратились в жесткие сморщенные остренькие комочки. София шумно вздохнула, не в силах отвести взгляда от этой странной, завораживающей сцены, и блаженно откинулась ему на грудь, забываясь в этой вкрадчивой ласке. Фрес осторожно, словно боясь разрушить хрупкое равновесие, волшебный тихий миг, склонил голову и осторожно поцеловал женщину в шею, слушая ее горячее дыхание.

— Однако, кое-чего не хватает.

Его темные ладони словно нехотя соскользнули с ее атласного тела, и он отступил, исчез, но почти тотчас же вернулся, и София ощутила, как что-то холодное, металлическое скользнуло по ее шее и опустилось на грудь.

В отражении она увидела, как Фрес застегивает на ее шее цепочку, а между ее белоснежных грудей сверкало украшение, подвеска треугольной формы.

Это была достаточно большая вещица, в половину ладони, и вместе с тем изящная.

Остроугольная, вычурно сплетенная из тонких лент матово поблескивающего белого драгоценного металла, местами вычерненного временем, в самой середине она была украшена темно-красным камнем, то вспыхивающим ярко-алым блеском, то наливающийся зловещей чернотой.

— Это принадлежало моей матери, — пояснил он, поправляя украшение на груди женщины и мягко целуя ее в шею. — Тебе очень идет.

Глава 30. Раскол. Алария

Люку, как начальнику охраны, нельзя было сидеть за императорским столом, и совершенно нечего было делать в кабинете Императора. Но иногда, когда Дарта Вейдера не было, он приходил сюда и опускался в глубокое кресло, словно погружаясь в темноту, а его рука, затянутая в черную перчатку, ложилась на полированную поверхность стола.

Расслабляясь на удобном сидении, Люк прикрывал глаза, погружался в задумчивость, и металлические пальцы вдруг начинали выбивать неторопливую звонкую дробь так же, как это делал Император.

Это было сердце Империи, самое охраняемое место во всей Галактике, и здесь Люк мог себе позволить забыть хоть на миг обо всем на свете и немного побыть в тишине, покое и одиночестве.

На этот раз эту медитативную дремоту развеял Инквизитор, неслышно вынырнув из полутьмы, проступив кроваво-черным пятном.

Его светлые глаза ярко блеснули, Инквизитор, бесшумно ступая, подошел к рабочему столу Дарта Вейдера, и Люк, почувствовав присутствие опасности в последний момент, рывком подскочил, мгновенно изготовившись драться, уже ощущая ладонью знакомый рельеф рукояти сайбера.

Но это был всего лишь Инквизитор…

— Нравится? — с обаятельной улыбкой произнес Дарт Фрес, внимательно разглядывая выписавшиеся на лице молодого человека чувства — смятение, досаду и каплю гнева. Да, если бы опасность была настоящей, Люк не успел бы среагировать, и длинный инквизиторский сайбер пригвоздил бы его к спинке кресла раньше, чем Люк успел раскрыть глаза.

Даже с учетом того, что это императорский дворец и повсюду расставлена охрана, расслабляться нельзя.

Особенно с учетом этого…

Инквизитор любил преподносить подобные уроки, и Люк, с досадой скрипнув зубами, опустил взгляд, в котором начал разгораться гнев.

— Вы позволите? — так же обаятельно улыбаясь, спросил Инквизитор, указывая взглядом на рабочее место и снова взглянув в лицо Люка.

В уголках его глаз собрались смешливые морщинки, но серые глаза были холодны и страшны. Люк, на миг смутившись от этого внимательного, немигающего взгляда, в котором в равных долях перемешивались вежливость и издевка, молча отступил в сторону, уступая место Дарту Фресу, и Инквизитор, все еще улыбаясь, прошел за стол и с видимым удовольствием уселся в кресло, придвигая к себе комлинк.

Императорская семья не любила Инквизитора.

Еву и Лею раздражали слухи о его похождениях, и его приторная вежливость по отношению к ним казалась Императрице и принцессе неискренней, какой-то высокомерной издевкой, а его взгляды воспринимались ими как оценивающие и бессовестные.

Люк же не любил Инквизитора за его манеру подкрадываться неслышно, притом во всех смыслах этого слова.

Дарт Фрес ступал мягко и тихо, не производя ни малейшего, ни самого тонкого звука, как будто даже его шелковый шлейф не шелестел по натертому до блеска полу. Скрывая Силу, Инквизитор всякий раз заставал Люка врасплох, заставляя начальника охраны испытывать мучительный стыд, и словно говорил ему, что следующим на троне будет не Люк, отнюдь.

Однако, сегодня Инквизитор был как будто в прекрасном расположении духа и не собирался мучить Люка долгими укоризненными взглядами. Вычерчивая что-то своими длинными пальцами на экране комлинка, хмуря брови, Инквизитор все так же мягко улыбался, и Люк, не дождавшись обычных вежливых колкостей, отступил к дверям.

— С вашего позволения, — сухо произнес он, и Инквизитор вновь поднял на молодого человека свой взгляд.

— Разыщите мне, пожалуйста, принцессу Лею, — игнорируя фамилию приемных родителей Леи, произнес Инквизитор. — Владыке нужна ее помощь, я должен проинструктировать ее прежде, чем она отправится к нему.

На щеках Люка заходили желваки, он гневно, по-скайуокеровски сжал губы, и Инквизитор, наблюдая его гнев, снова обаятельно улыбнулся.

— Лея будет помогать отцу в военной операции? — уточнил Люк, и Инквизитор кивнул головой.

— Точно так.

— Но почему не я?!

Инквизитор чуть склонил голову, задумчиво разглаживая брови, и на его шее, почти у уха, Люк заметил очень характерный след, как будто маленький синячок от чересчур крепкого поцелуя.

— А ваше дело, — медленно ответил Дарт Фрес, — охранять самое дорогое, что есть у Владыки — его семью. Кто, как не вы?

— Вы, — запальчиво выкрикнул Люк, и на его щеках проступил предательский румянец.

— У меня немного другие обязанности, — произнес Инквизитор, внимательно всматриваясь в глаза Люка, в которых закипали обида и гнев. — И кто защитит их от меня?

Эта внезапная, опасная и откровенная фраза, произнесенная Инквизитором, была ничем иным, как чудовищной лестью. Только что обманув начальника охраны, он говорил, что лишь Люк может противостоять ему, и фактически приравнивал его к себе.

Инквизитор смотрел прямо, не тушуясь, не пряча взгляда, и Люк от этой бессовестной и грубой лести вдруг остыл, а Инквизитор, поднявшись, оставив свой комлинк, ступил к упрямо молчащему молодому человеку.

— Послушайте меня, мастер Скайуокер, — произнес Инквизитор, — в столице становится небезопасно. Одна Алария… гхм… уже представляет угрозу, и Владыка не трогает ее по одному только ему ведомым причинам. А есть еще Малакор Строг и пленный главкома, Лэнн Дайтер.

— Куда его отправили? — быстро спросил Люк, и Инквизитор чуть качнул головой:

— Он на Набу, — ответил Дарт Фрес. — Пока о нем не стоит беспокоиться, за ним присмотрит Леди София, она как раз собирается туда. А вы, — Инквизитор указал на Люка, — должны обеспечить охрану миледи Евы и Энии, не забываясь ни на миг, — Инквизитор небрежно качнул головой на императорское кресло, и на щеках Люка вновь расцвел румянец стыда и досады. — Нет сейчас безопасных мест в Империи, нет. Их не было никогда, и вряд ли они когда-либо появятся.

Люк задумчиво покачал головой, его гнев и обида медленно отступали, и Инквизитор, убедившись, что начальник охраны взял себя в руки, вернулся на свое место и снова устроился в кресле Императора.

— Есть данные о Малакоре Строге? — будничным тоном спросил Дарт Фрес, снова утыкаясь в комлинк. Люк чуть заметно кинул:

— Конечно. Агентам службы безопасности удалось отыскать, где он скрывается, это самые нижние ярусы города.

Инквизитор с неудовольствием потер лоб, словно эта информация колола его разум, как-то не укладывалась, была неудобной и дикой.

— Его навещал кто-нибудь? — спросил Дарт Фрес, и Люк снова кивнул.

— Бывший губернатор Аугрусс, — ответил молодой человек, и Инквизитор раздраженно шлепнул ладонью по столу.

Его хорошее настроение улетучилось, он брезгливо поморщился, но смолчал.

* * *

Аугрусс был мертв; само по себе это было неплохо, и смерть шпиона и врага Империи, тем более такая страшная, могла бы быть очень хорошим назиданием всем, кто решился бы на предательство, если бы не одно "но".

Его убила Лора.

Не допросив, не узнав ничего о том, какие именно сведения он передавал Пробусу, и одному ли Пробусу.

И от кого…

От Малакора?

От Аларии?

У кого из них он раздобыл маску, которая теперь украшала императорскую каюту на "Затмении"?

И почему перед тем, как отправиться к Орикону, Аугрусс просил аудиенции у Лоры Фетт?

На этот вопрос отвечать лично перед Императором, несмотря на ранение. Адъютант Виро не стала скрывать перед Вейдером ни того, что Аугрусс просил защиты у Лоры, ни того, что Лора убила его, хотя могла бы заключить его под стражу, и это тоже было подозрительно.

Каким-то шестым чувством Виро ощущала какую-то опасность, грязную подковерную возню и совершенно игнорировала тот факт, что Аугрусс совершил насилие над Аларией. Ееслово, беспощадное и жесткое, было о том, что притворщица и забрак действовали заодно, а личные недоразумения… что же, они случаются. Это всего лишь секс, сказала Виро.

И Лора, несмотря на свое ранение, вынуждена была предстать перед Императором, и, говорят, он был взбешен и суров с ней.

От смерти ее спас лишь тот факт, что до своей вопиющей оплошности она блестяще провела военную операцию и вывела из-под удара камикадзе флагман с Триумвиратом. Но когда Лора покидала кабинет, лицо ее было красным, как после удушья, волосы растрепаны, а руки заметно тряслись, словно ей довелось пережить самый большой ужас в ее жизни.

За свою ошибку она отвечала сама, и Лорда Фреса рядом с ней не было. Некому было защитить ее и заступиться перед разгневанным Дартом Вейдером, и, вероятно, Император не особо сдерживался, выражая свое недовольство. Но что произошло там, никто не знал; Виро, трясущимися руками приведя в порядок растерзанную одежду и растрепанные волосы, глубоко выдохнула, и словно стерла с лица выражение ужаса и беспомощности.

А сам Император вряд ли с кем-то делился своими переживаниями.

Но был еще один человек, который был свидетелем унижения Лоры, который видел, как от рывков Силы проштрафившийся главком словно безвольная игрушка подлетела в воздух и, крутанувшись как от сильной оплеухи, упала к ногам Дарта Вейдера.

— Помните о долге, — прогудел Вейдер, опуская свою страшную руку, минуту назад давившую и рвавшую горло Лоры, беспомощно хватающей слабыми пальцами воздух. — Ваши личные счеты и эмоции потом, долг и Империя прежде всего.

Доносчица, безжалостная Виро, наблюдала эту сцену расправы и унижения, и на ее бесстрастном лице не выражалось ничего.

Долг и Империя, прочла в ее злых глазах Лора, бросив ненавидящий взгляд на бывшую подругу.

Виро вынесла этот взгляд молча, не стушевавшись.

О ней говорили многое, но ее истинное, настоящее "я" под слоем веселенького и напускного было крепким как сталь.

— Я запомню это, — зло прошипела Лора, испепеляя Виро взглядом.

— Долг и Империя, — настырно повторила Виро слова Императора, сжимая красивые губки и исподлобья глядя на бывшую подругу. — Это тебе не шашни с Лордом Фресом. Это был шпион, и он унес все свои тайны в Силу.

— Я запомню, — повторила Лора злобно, шипя, словно ее до сих пор душили страшные железные пальцы. Виро, холодно глядя в глаза главкому, лишь чуть вздернула брови, на ее красивом лице выписалось вежливое удивление.

— И что ты сделаешь, — произнесла она, — оттаскаешь меня за косички?

Лора, сердито сопя, проглотила и это оскорбление, сверля бесстрастное лицо адъютантши Вейдера яростным взглядом, и выскочила прочь.

Однако, несмотря на полученную нахлобучку, ей удалось отвоевать то немногое, что вообще было возможно взять в этой ситуации.

Жизнь пилота, доставившего Аугрусса к Орикону.

Виро, делая доклад, бесстрастно описывая ситуацию, подметила перед Императором, что пилот чересчур подозрителен. Несмотря на то, что его корабль зарегистрирован как транспортный и мелькал постоянно в поле зрения контролирующих органов, пилот произвел на Виро впечатление человека чересчур хладнокровного для гражданского.

Виро настаивала на том, что арестованного стоит подвергнуть допросу с пристрастием, и увлеклась в своих фантазиях настолько, что Лора вспылила и выступила вперед.

— Владыка! — выкрикнула она, яростно стискивая кулаки. Вейдер медленно перевел на нее тяжелый взгляд и девушка, словно ободренная этим взглядом, сделала еще шаг вперед, отодвигая Виро на второй план. — Владыка, смею напомнить, что это мои пленные! Я их взяла, и я хотела бы просить у вас разрешения самой распоряжаться их судьбой! И все допросы, Владыка, я тоже хотела бы провести сама. Обещая — на этот раз я не подведу вас. Гарантом этого будет моя жизнь, и я отнесусь к оказанному мне доверию со всей серьезностью.

На этот раз Виро смолчала, и Вейдер разрешил Лоре заняться пленными самой.

Но эта победа не принесла Лоре удовлетворения. Она смогла отодвинуть Виро с занятой ей лидирующей позиции, смогла все же утвердиться, но…

Какой интерес в допросах и пытках, если это не вернет прежнего доверия Императора? И уж точно не заставит Инквизитора быть ближе к ней…

* * *

Лорд Фрес сделал свой выбор; оставив Лору одну, предоставив ей право самой разбираться со своими проблемами, лишив ее своей защиты и своего покровительства, он уже открыто переключил все свое внимание на Леди Софию, и разговоры об их странном, скоротечном романе теперь опасливыми шепотками разгорались во всех укромных местах дворца, да и за его пределами тоже.

Впрочем, самому Инквизитору было безразлично то, что о нем говорят.

— Я попросил бы вас, — подчеркнув слово "вас", внушительно произнес Инквизитор, все так же прямо и откровенно глядя в глаза Люку, — заострить свое внимание на леди Аларии. Несмотря на то, что она называет вас сыном, мастер Люк, я бы не обольщался. Я знаю ее; я видел ее. Она способна на многое, и в том числе, — голос Инквизитора стал вкрадчивым, — она способна причинить вам вред. Это очень, очень коварное существо, мастер Люк, и к ее словам стоит относиться с осторожностью.

— Ее сделали такой, — в запальчивости бросил Люк, и инквизитор поморщился, вновь потирая лоб рукой.

— Да, — согласился он. — Сделали. Я этого не отрицаю. Я понимаю ваши чувства — вы можете мне не верить, но я действительно их понимаю. Но, мастер Люк, вы прежде всего доверенное лицо Императора, вы должны быть сильнее… и для себя решить, что для вас важнее: Империя или женщина, пытающаяся назвать вас сыном, и которая не вполне честна с вами. Поэтому я просил бы вас лично приглядывать за ней. Я этого делать сейчас не могу; пока Владыка возглавляет наш флот у Орикона, я занимаю это место, — Инквизитор указал на императорский стол. — Леди София занята ее исследованиями. Так что на данный момент все в Империи зависит от вас. Вам предстоит принимать важные и ответственные решения, и я хочу, чтобы вы были готовы к этому. Принцесса Лея… она ничего не будет решать, она будет всего лишь посланником, исполнителем воли Владыки, а вам, Люк, предстоит решать самостоятельно, как лучше всего поступить, и как будет лучше… исходя из интересов Империи. Правильные решения не так просто даются.

— Чтобы их принимать, — резко заметил Люк, — я должен понимать… понимать причины.

— Какие же причины вам не ясны? — вежливо поинтересовался Инквизитор. — Назовите их, и я отвечу вам со всей откровенностью.

— Почему отец не велит просто… избавиться от всех, кто представляет опасность, — резко произнес Люк.

— Понимаю, — протянул Инквизитор. — Вы спрашиваете, отчего мы велим вам следить за Малакором Строгом и не трогаем его?

— Да.

— Хорошо, я отвечу, раз уж обещал. Владыка одержим идеей заполучить Фобис. Эта вещь… вероятно, Владыка что-то слышал о ней, или знает, но так или иначе, а он жаждет ее заполучить. Она бесценна; ради нее все эти жертвы, эта слежка, — в светлых глазах Инквизитора заплясали смешливые искорки, он обаятельно улыбнулся, как улыбался всякий раз, когда говорил невероятные гадости. — В ваши планы ведь не входят пытки, не так ли? Вот и Владыка для начала просто хочет сориентироваться, узнать, существует ли эта вещь вообще и у кого она. Мы обыскали и разорили Академию Берта, но не нашли Фобис там. Вероятно, она у Малакора, и если его убить, можно потерять Фобис навсегда, а может… может, он убьет любого, кто попытается напасть на него, призвав мощь этого артефакта. В любом случае, нужно быть осторожным. Поэтому, мастер Люк, я взываю прежде всего к вашей мудрости, которой обычно славятся джедаи — будьте хладнокровны, внимательны, осторожны и мудры.

От Инквизитора Люк вышел в равной степени успокоенным и настороженным одновременно. Слова Инквизитора взволновали его, Люку казалось, что Лорд Фрес хитрит, недоговаривает чего-то, что наверняка ему принесли его собственные соглядатаи, и это могло быть как простой осторожностью, так и очередным обидным уроком от Инквизитора.

Почему Инквизитор особенно упомянул Аларию?

Он предвидел что-то, видел ее в своих медитациях, или хотел отвлечь Люка от чего-то другого, более важного?

Что делать?

Ответы на все эти вопросы Люк мог получить, только проверив все сам. Его наблюдатели ежедневно говорили ему, что все идет отлично, и никаких сюрпризов от объектов наблюдения ждать не приходится, но, видимо, у Инквизитора на этот счет какое-то другое мнение.

Шагая по коридору дворца, коротко раздавая команды и проверяя посты, Люк велел усилить охрану Императрицы.

— Мне нужно отлучиться, — сказал молодой человек начальнику смены. — Думаю, мне нужно будет навестить леди Аларию, а вы распорядитесь чтобы было усилено наблюдение за Малакором.

— Малакор Строг недавно покинул свое логово, мастер Скайуокер!

От этой неожиданной новости Люк даже остановился и гневно воззрился на онемевшего от испуга офицера.

— И почему я узнаю об этом только сейчас?!

— Данные пришли недавно, мастер Скайуокер! Вы как раз беседовали с Лордом Фресом. Я подумал, это может подождать… тем более, наблюдение не снято, наши агенты следуют за ним…

— Вот оно что, — гневно проговорил Люк. Судя по всему, Инквизитор все же что-то чуял, но не сказал, предоставив Люку самому барахтаться в завязывающейся интриге… или же он, как и Люк, ничего не знал, не понял всей сути своих видений…

Быть хладнокровным и мудрым.

Если острый ум у Лорда Фреса было не отнять, то вряд ли его можно было назвать человеком хладнокровным. Он легко впадал в ярость, а ярость застила глаза.

Может, Инквизитор просто не доверял себе?..

Стараясь унять закипающий в груди гнев, стараясь убедить себя, что это не очередная издевка Инквизитора, Люк поспешил на верхние этажи здания. Там его ждал личный корабль, а впереди вырисовывалось какое-то опасное дело.

Загородная императорская резиденция встретила Люка шепотом искусственного дождя и тишиной. Раньше тут любила бывать Ева, но с тех пор, как Дарт Вейдер поселил тут Аларию, императрица ни разу не посетила этот роскошные зеленый дворец. Разумеется, возможность встречи этих двух женщин была минимальной, Аларии не позволили бы и носа показать из ее обители, вздумай Ева появиться, но…

Люк скрипнул зубами, снова ощущая зарождающуюся в его груди ярость. Он не понимал, почему отец не разрешил это дело быстро и легко, почему не изгнал странное эхо прошлого из своей жизни навсегда, и тем самым накалил обстановку.

К Аларии Люк не питал сыновних чувств. Эта красивая женщина казалась ему… мертвой, и он никак не мог отделаться от этого липкого, холодного ощущения.

— Леди Алария у себя? — поинтересовался джедай у начальника охраны.

— Так точно, — ответил тот. — С утра гуляла по верхнему саду.

— Сейчас?

— Сейчас у себя.

— Отлично.

Люк не знал, зачем он идет к этой страшной женщине, что он хочет увидеть, что хочет услышать из ее уст.

Уверенно шагая по увитым зеленью ходам, вглядываясь в Силу, он тоже видел какие-то неясные отрывки видений, какие-то лица, будоражащие его воображение сцены. Он ощущал опасность, настоящую опасность, и непохоже было, чтобы Инквизитор на этот раз собирался с ним поиграть. Кажется, Лорд Фрес сам не понимал сути того, что надвигалось, но видел лишь Люка и Аларию, и предоставил им самим возможность разрешить все, наблюдая со стороны. Или же он на самом деле хотел устроить испытание молодому джедаю, попробовать, а чего же стоит сын Дарта Вейдера.

Люк упрямо склонял голову и ускорял шаг, представляя себе внимательный, холодный, любопытный взгляд Лорда Фреса. Вы не разочаруетесь, Инквизитор, обещаю вам. Я смогу разрешить эту задачку, даже если вам она не по зубам.

Аларию Люк застал, кажется, в самый неподходящий момент.

В своем зеленом убежище посередине искусственного пруда женщина лихорадочно разбирала свои вещи, терзала какие-то тряпки, словно отыскивая что-то, и Люк, замедлив шаг, некоторое время наблюдал за этой яростной лихорадочной возней. Услышав шаги молодого человека, Алария вздрогнула и обернулась. На миг на ее красивом лице отобразилось напряженное, яростное выражение, почти звериная лютая ненависть, тотчас же сгладившаяся жалкой улыбкой.

— Люк, — прошептала женщина, оставляя свои поиски и поднимаясь во весь рост. Ее темные глаза увлажнились быстро набежавшими слезами. — Люк, ты пришел ко мне!

На мгновение Люку показалось, что Алария в самом деле рада ему, и отступили страх и опасность, невольная улыбка тронула его губы. Люк ступил к обрадованной женщине, она обняла его, с жаром прижалась к его груди, тихонько всхлипывая.

— Люк, Люк, — шептала Алария. Ее темные глаза, тающие крупными каплями слез, жадно всматривались в лицо молодого джедая, словно хотели запечатлеть в памяти каждую его черточку, или, может, найти сходство со своими чертами. — Мой дорогой мальчик, мой Люк!

Ее руки тискали его темную одежду, ощупывали его плечи, пальцы зарывались в соломенного цвета волосы, но Люку вдруг стало не по себе от этого неистового желания разглядеть его, и злое торжество проглядывало из глубины ее обрадованных глаз. Словно сама тьма приникла к нему и присасывалась своими жадными присосками, обманом выпивающими свет и жизнь…

Ты все-таки пришел ко мне, Люк…

— Ты хочешь поговорить со мной? Ты за этим пришел?

Этот невинный вопрос окончательно развеял наваждение. В этих словах проскользнуло нетерпение и нотка раздражения, хорошо замаскированная под сладкую приветливость — так встречают нежданных и нежеланных гостей. Алария, улыбаясь ему, как-то нетерпеливо поглядывала на зеленый полумрак, из которого появился молодой человек так, словно ожидала кого-то другого… или сама торопилась уйти.

Скорее второе, подумал Люк, рассматривая беспорядок — на постели, на полу, на креслах лежали какие-то скомканные тряпки, словно их разбрасывали в нетерпении. Что-то искала?..

Люк, поймав ладони Аларии, гладящие его щеки, отнял их от своего лица, и улыбка погасла на ее лице.

— Нет, — медленно произнес он, всматриваясь в темные глаза обманщицы. — Я случайно… просто по делам здесь. Зашел узнать, все ли у вас хорошо и не нужно ли чего. Вы куда-то собирались?

Алария словно смутилась, отдернула руки, которым дала столько свободы, и опустила смущенный взгляд.

— Да, да, — быстро пробормотала она. — Я собиралась немного пройтись наверху, подышать перед сном… Конечно, мой мальчик, я все понимаю. Твой отец…

— Мой отец, — перебил ее Люк, — здесь не причем. Это было моим решением — навестить вас. Так что вам нужно? Говорите, и я попытаюсь исполнить.

— Нет, нет, — бормотала Алария, — у меня все есть, мне ничего не нужно! Но то, что ты зашел, это так хорошо, я так рада!.. Я просто думала… я хотела… ведь может быть, тебя мог он послать ко мне?..

На Аларии было надето какое-то серое бесформенное одеяние, ее голову покрывал странный головной убор, словно скрученный из нескольких слоев ткани. Люк припомнил, как Алария разгуливала по имперскому дворцу — даже сопровождаемая всего лишь солдат охраны, она надевала роскошные наряды и украшала себя изящными безделушками.

Сейчас же она походила на гусеницу, наполовину замотавшуюся в кокон перед превращением в бабочку, нелепое и толстое существо.

— Наверху сегодня прохладно, — пояснила Алария, указывая на свое одеяние, и Люк сухо кивнул.

— Так… не он тебя послал?

Алария смотрела так умоляюще, с такой надеждой, ее пальцы, стискивающие ладонь молодого человека, сжались так сильно, что ему стало больно, и Люк с трудом нашел в себе силы, чтобы отрицательно покачать головой.

— Нет, — избегая называть эту женщину хоть как-нибудь, хоть по имени, хоть таким теплым и желанным словом "мама", ответил он.

На лице Аларии отразились разочарование и горечь, она опустила налившиеся быстрыми слезами глаза и неловко засмеялась, словно устыдившись своей наивности.

— Присядь, Люк, пожалуйста, — прошептала она еле слышно, и первая опустилась на свою растерзанную постель. Люк молча повиновался, хотя чувство какой-то неправильности, лжи не отпускало его ни на миг.

"Хладнокровие и мудрость", — звучал злой голос Инквизитора ледяным колким грохотом в голове молодого джедая, и Люк всеми силами цеплялся за эти два слова.

— Я хотела поговорить с кем-нибудь, — прошептала Алария, стирая набегающие слезы с покрасневших щек. — Я хотела, чтобы кто-нибудь знал… особенно ты, Люк. Я надеялась на твоего отца. Да, я пришла с расчетом на его память обо мне. И я надеялась на то, что его чувства ко мне… еще хоть сколько-нибудь ценны ему. Я и сейчас на это надеюсь. В моей жизни не было мужчин, которые бы значили для меня так много, кроме него, я никого не любила так, как его, и ни с кем больше меня не связывает так много, как с ним. Я пронесла память и любовь к нему через смерть. Так может…

Люк, глядя на ее стыдливо склоненное заплаканное лицо, лишь качнул головой.

— Не может. Я не хочу обманывать тебя, и не хочу давать тебе ложных надежд, — ответил он. — Отец ничего не говорит о тебе и не спрашивает ничего.

— И нет ни малейшей надежды на то, что он… он захочет меня… увидеть?

Плаксивый голос Аларии, ее красный, распухший от слез нос, цепляющиеся за его одежду руки стали стали неприятны Люку, он ощутил стыд, словно нечаянно увидел что-то интимное, касающееся Дарта Вейдера и этой женщины.

Словно нечаянно вошел в спальню к отцу в самый неподходящий момент.

И отвратительнее всего было то, что существовала Ева.

Люк уважал императрицу, его чувства к ней можно было бы даже назвать благоговением. Он смотрел на эту женщину, сумевшую удержаться рядом с его отцом и вставшую с ним вровень, с изумлением, она казалась ему непогрешимым идеалом, чем-то чистым и строгим, тем, чего никогда не коснется скверна.

Таким же священным, как… мать.

А Алария, это странное изломанное существо, этот поток слез, животного дикого страха, комок нервов и истерик, с ее неуемной жаждой пролезть в постель к Дарту Вейдеру, казалась ему чем-то невероятно отвратительным и настолько низменным, что одна мысль о том, что ее можно застать в комнате отца, была Люку невыносимо.

Это было словно уличить Дарта Вейдера в чем-то стыдном, извращенном и грязном.

И при всем при этом Люк понимал, что все же перед ним — его мать… Какая жестокая насмешка судьбы!

Хладнокровие и мудрость, маленький Люк.

Тебе пора взрослеть и учиться управлять своими эмоциями.

Только тот, кто может совладать с собой, силен.

— Тебе на на что надеяться, — холодно заметил Люк. — Отец не лжет, когда говорит, что ты пришла поздно. Вероятно, лучшим решением для тебя сейчас будет уйти. Я распоряжусь, тебя отпустят, я дам тебе транспорт, все, что тебе может понадобиться. Ты уйдешь и исчезнешь навсегда, и в твоих интересах держаться подальше от столицы, и никому не говорить о своей связи с отцом, — в синих глазах молодого человека промелькнуло упрямое выражение, он глянул исподлобья, и в его чертах на мгновение появилось выражение, делающее его похожим на Энакина как две капли воды. — Я лично прослежу, чтобы тебе не причинили вреда. Но и за тем, чтобы ты не смела приближаться к столице, я прослежу тоже. Соглашайся; это все, что я могу сделать для тебя, и, поверь, это немало.

Алария снова глянула в глаза джедая, и по ее щекам, чертя блестящие полосы, вновь потекли слезы.

— Мне некуда идти, — прошептала она жалобно, и ее плечи вздрогнули от рыданий. — Некуда, Люк! Меня никто не защитит, я никому не нужна, и мои враги… А мне нужна защита, Люк! Мне нужен ты, и Лея! И мой Энакин, Люк! Да я же люблю его, неужели это нужно произнести вслух, чтобы ты поверил и понял?! Почему ты не хочешь мне поверить, почему тебе все равно, чего хочу я?! Почему ты не хочешь мне помочь? Я всего лишь хочу вернуть себе то, что было моим, то, что я потеряла! Ты ведь можешь мне помочь, мой Люк?

Люк тяжело вздохнул, отводя взгляд от плаксивого зареванного личика Аларии, отворачиваясь от ее истерического крика сквозь плач, и мучительно потер лоб.

Ему были невыносимы эти слезы, эти умоляющие глаза, это нытье и назойливо цепляющаяся за него Алария, чьи повадки походили на уловки дешевой женщины, привыкшей расплачиваться своим телом, но и оттолкнуть ее просто так он не мог.

— Хорошо, — выдавил он, наконец. — Оставайся здесь. Это твое право, твой выбор. Но помочь тебе я не могу. Я не стану… не стану говорить о тебе с отцом. Не проси.

Он поднялся, и Алария подскочила вслед за ним, удерживая его за руку и пожирая его безумными глазами, словно надеясь, что он сдастся, сломается и скажет то, что ей так хотелось от него услышать.

Хладнокровие и мудрость, маленький Люк.

Но Люк не произнес таких нужных ей слов, и в глубине ее темных глаз сверкнули разочарование и ненависть.

— Уже уходишь? — поспешно произнесла она. В ее голосе послышалось странное нетерпение, так, словно она припомнила о чем-то важно, и теперь спешит отделаться от Люка.

— Да, мне пора.

— Так ты совсем-совсем не хочешь задержаться? — продолжила щебетать Алария. Люк поморщился от этого почти неприкрытого острого желания женщины чтобы он тотчас убрался, но смолчал. — Ты же не просто так зашел… ох, какой же ты вырос, Люк! Может, Владыка все же что-то велел тебе передать? Что нового в столице? Я здесь совсем отрезана от мира…

— Да ничего особенного, — сухо ответил Люк, все так же пристально всматриваясь в лицо Аларии. — Все спокойно. Все настолько тихо, что я нашел время немного прогуляться и зайти к вам.

Люку стало невыносимо это вынужденное притворное радушие улыбающейся женщины, ему захотелось сию же минуту убежать. Ее желание избавиться от него словно передалось, влилось в разум Люка.

Аларию колотило от нетерпения, ее сцепленные тонкие пальцы вздрагивали, и Люк понял, что угадал — Алария куда-то собиралась. Но как она могла покинуть охраняемое здание?

— Я пойду, пожалуй, если вам ничего не нужно, — произнес Люк, отступая от женщины, словно отталкивая от себя ее, и она бросилась за ним, играя свою роль до конца.

— Куда же ты?! Люк, постой, Люк!

В ее голосе прорезалась металлическая яростная хриплая нота, всего одна, но и ее был достаточно, чтобы Люк тряхнул светловолосой головой, прогоняя наваждение окончательно и поспешно покидая беседку на искусственном пруду.

Хладнокровие и мудрость, Люк.

Глава 31. Раскол. Пробус

Хладнокровие и мудрость, Люк.

Припоминая Инквизитора, его неслышный шаг, его притаившуюся Силу, Люк сокрылся в Силе сам, чтобы Алария потеряла его из виду, и почувствовал себя практически слепым и глухим.

Какое гнетущее чувство беспомощности!

От неповоротливости мира, лишенного четких штрихов Силы, Люку казалось, что он плывет в каком-то густом потоке, затягивающем его, и все кругом ненастоящее, неживое, медлительное и жуткое, как в ночном кошмаре.

А Инквизитор так делает часто…

Сколько же нужно терпения и смелости — надолго лишать себя того, что так привычно и так естественно! Это все равно что выкалывать себе глаза и двигаться в абсолютной темноте, все равно что нырять в ночные кошмары, переходить на другой берег реки мертвых и бродить между умерших.

Но Люк упрямо сцепил зубы и глубоко вдохнул, погружаясь в покой и ощущая, как сердце замедляет ритм и успокаивается.

Он сможет проделать и этот трюк, ему достанет и мужества, и умения.

Устроившись неподалеку от сада, Люк погружался все глубже в свое оцепенение, поджидая развязки странного разговора с Аларией, и он ее дождался.

Не ощущая его силы рядом с собой, Алария высунула нос из своего логова.

Ее серая фигура мелькнула на фоне зеленой стены, образованной вьющимися побегами, женщина воровато огляделась, но притаившегося в тени Люка не заметила, и потому продолжила свой путь.

"Куда же ты собралась?"

Проклиная свою вынужденную маскировку, Люк вынырнул из защищающей его тени и двинулся за Аларией.

Женщина неторопливо уходила вглубь сада.

Если бы не ее вороватые движения, если бы не ее опасливые взгляды, брошенные исподтишка, Люк мог бы подумать, что она просто гуляет перед сном, как и говорила ему. Но для прогулки она была слишком нервна, и Люк упрямо следовал за Аларией, несмотря на то, что как будто ничего подозрительного она не делала.

Женщина уходила все дальше, растворяясь в тени и шепоте искусственного дождя, и Люк, ориентируясь, поглядывая по сторонам, понял, что она двигается прямиком к пропускному пункту.

Значит, собирается покинуть дворец! Но каким образом? И, главное, зачем?

Оставаясь неузнанной, Алария уже совсем не таилась, в ее движениях было больше уверенности, она даже оттолкнула кого-то, оказавшегося на ее пути, то ли мелкого служащего, то ли кого-то из охраны. Ее цель, неизвестная Люку, словно жгла, подгоняла ее вперед, и женщина бежала, летела к ней, окрыленная и воодушевленная, горя от нетерпения.

"Значит, она уже не раз покидала дворец!"

Люк выругался, почем свет кроя патруль, которая на его глазах никак не отреагировала на то, что женщина выходит за пределы охраняемой территории, и со всех ног бросился к пункту охраны. Он помнил, как сам яростно критиковал службы безопасности Альянса, когда под носом у всех военных чинов Дарт Акс и Леди София устраивали свои разборки на Риггеле.

Теперь же безопасность зависела от него, и он не хотел повторять ошибок Альянса.

"Я пресеку все ваши заговоры, я не допущу ничего, что могло бы пошатнуть порядок…"

Установить связь с Инквизитором удалось буквально сразу же, тот словно ждал вестей от Люка, и его лицо, чуть искаженное от помех в связи, было напряженным.

— Алария вышла из дворца, — игнорируя полагающиеся по этикету вежливые приветствия и прочую ненужную чушь, произнес Люк.

Инквизитор оценил его краткость, и на миг задумался, словно оцепенел.

— Преследуйте ее, — произнес, наконец он, словно озвучивая собственное решение Люка, — незаметно. Информируйте меня обо всех ее передвижениях, я постараюсь вам помочь.

Не дослушав Инквизитора, Люк оттолкнул передатчик и рванул туда, вслед за исчезающим серым силуэтом.

"Я отвечаю за безопасность в этой Империи! И я не позволю кому-либо творить здесь что попало!" — по-скайуокеровски упрямо и самоуверенно подумал Люк, ощущая некоторую злость.

Желание пресечь то, что затевала эта стерва, это чудовище в теле его матери, обострило все его чувства, Люк отмечал каждого, кто шел ей навстречу, оценивал эмоции, взгляды людей, выискивая в их чертах какой-то намек на подвох.

Алария направлялась к транспортному отсеку, и Люк лишь покачал головой, одновременно изумляясь и злясь оттого, что у него под носом арестованная отцом женщина разгуливает так свободно, как ей вздумается. Более того, у нее, кажется, есть свои люди, помогающие ей в ее недобрых делах, снабдившие ее пропуском и транспортом, а это было уже слишком, слишком дурно.

На площадку с транспортом опускалась ночная синева, и черная фигура джедая была практически не видна в надвигающихся сумерках.

А вот Аларию было видно хорошо. Ее серые одежды светлым пятном мелькали впереди, свежий ветер трепал и рвал многочисленные слои ее балахона.

Люк, таясь, пригибаясь к полу, неслышно следовал за нею.

Первым его порывом было запрыгнуть вслед за нею в ее корабль, поймать ее на месте преступления, увидеть ее ярость и вскрыть ее ложь — не так, как это делал Инквизитор, не всматриваясь в ее Силу, а прочесть ее ярость и ненависть, написанную в глазах, в исказившихся чертах.

Люк хотел… да, он хотел увидеть, удостоверится на все сто процентов, что все слова Аларии — это ложь и искусная игра, чтобы задушить в своей душе все ростки теплых чувств и доверия к этой женщине.

Но это означало бы, что он не узнает конечную цель ее поездки. Можно, конечно, схватить ее и доставить к Инквизитору. Инквизитор сумеет вытрясти из нее все. Люк поморщился, вспоминая льдисто-серые глаза Лорда Фреса и его зловещую фигуру, его холеную руку, так спокойно лежащую на столе, и которой он так искусно причиняет невыносимые страдания — при необходимости.

Мысль о пытках была омерзительна, и Люк отмел ее тут же. Нет, он все узнает сам! Увидит, проследит и пресечет. На миг краешек его сознания кольнуло опасение, что он не сумеет, упустит что-то, но он тотчас же упрямо тряхнул головой, избавляясь от этого страха.

Он должен, должен суметь.

Если не он, то кто?

Снова вездесущий, всемогущий Инквизитор?

Он, несомненно, может все, но и Люк — не пустое место.

Он должен.

— Все получится, — произнес Люк, — все получится…

Хладнокровие и мудрость, мастер Люк.

Люк подождал, пока Алария втащит все свои развевающиеся от порывов ветра тряпки по трапу, и сам бросился к имперскому шаттлу, доставившему его сюда.

Искушение преследовать Аларию самому было велико, но чутье подсказывало ему, что такая опрометчивая самонадеянность может быть наказана, и потому он вновь связался с Инквизитором. Хмурясь, не в силах скрыть своей досады оттого, что вынужден отчитываться о каждом своем шаге перед этим словно замороженным господином, Люк кратко доложил Лорду Фресу о том, на каком именно транспорте и куда, по его расчетам, направляется Алария.

Инквизитор снова смолчал, лишь качнув удовлетворенно головой.

— Отлично, — произнес он после некоторой паузы. На голограмме его глаза казались абсолютно мертвыми, и Люк, всматриваясь в голубоватую рябь, снова недовольно поморщился. — Я пошлю вам подмогу.

— Думаю, я сам справлюсь, — немного поспешно и достаточно резко ответил Люк, но Инквизитор отрицательно качнул головой.

— Не нужно напрасного риска, — произнес он серьезно, против обыкновения не пускаясь в колкие замечания. Люк вспыхнул совершенно по-скайуокеровски, и Инквизитор, словно вступая в немое противоборство, опустил голову, сверля упрямца холодным взглядом исподлобья.

— Не нужно, — с нажимом повторил Лорд Фрес. — Я не сомневаюсь в вашей силе, мастер Люк, но, думаю, руки, ноги и голова вам не лишние. Потери должны быть минимальны.

Голограмма погасла, и Люк нахмурился.

Ему припомнились слова Леи, сказанные, как теперь казалось, очень давно.

"Он словно натаскивает тебя".

Тогда Лея говорила о Вейдере и была очень напугана как ранением брата, так и яростью отца. Тогда эти слова не имели ничего общего с действительностью.

Но сейчас?

Люку ощутил себя щенком, пусть не беспомощным, пусть полным сил, но все же щенком, которого матерый зверь выводит на опасное дело, обучая премудростям охоты.

Натаскивает.

Да, теперь это слово подходит к ситуации как нельзя лучше.

Вейдер при всей своей каменной тяжести характера был деликатнее; Инквизитор — нет. Он просто хватал за шиворот и тыкал носом, последовательно и четко. Но, даже осознавая правильность уроков Инквизитора, Люк не мог отделаться от ощущения униженности.

— Если такой умный, — зло шептал Люк, устраиваясь в кресле пилота и пробегая пальцами по панели управления, оживляя приборную доску десятками вспыхивающих огоньков, — то чего сам не погнался за ней, а?

Но Инквизитор словно избегал столкновений с Аларией. Боялся? Нарочно подставлял под пока не видимый, непонятный удар Люка?

Нет, не думать об этом.

Зачем это Инквизитору.

Нет.

Хладнокровие и мудрость, Люк.

Следуя за Аларией, Люк все сильнее хмурился и с неохотой признавал правоту Лорда Фреса, настаивающего на подкреплении. Корабль ситх-леди покидал центр Бисса, улетая дальше от имперских дворцов, а значит, женщина не собиралась возвращаться обратно, ведь ее длительное отсутствие вряд ли возможно было скрыть, а оправдаться потом — просто невозможно.

Люк перекинул Инквизитору координаты места, куда корабль Аларии направлялся и где, по-видимому, женщине и была назначена встреча, и, все еще стараясь оставаться незамеченным, пошел на посадку вслед за кораблем Аларии.

Временная слепота из-за сокрытия Силы стала Люку совсем уж невыносима, он раскрылся, впуская в разум свет космоса и дыхание жизни, и сразу же увидел, куда так спешила Алария. Впереди, словно багровая страшная звезда, сверкала Сила, налитая темнотой и страхом, сила Повелителя Ужаса.

— Вот оно что, — зло процедил Люк, — заговор! Но, Великая Сила, да кто же им помогает, они же не могли все это самостоятельно провернуть!

Это было очень плохо; теперь Люк понимал, что Аларию придется отдать Инквизитору — и что бы он там с ней не делал, это будет суровой необходимостью. Из нее придется вытрясти все секреты.

К черту сантименты, Империя и безопасность превыше всего.

Корабль Аларии совершил очередной вираж и зашел на посадку, сверкнув плоскостью крыльев в ночном свете Бисса.

Где-то внизу Люк скорее угадал, чем разглядел какие-то постройки, какие-то здания, и тоже пошел на посадку.

Когда Люк выбрался из кабины пилота и ступил на посадочную площадку, Аларии уже не было видно. Люк уже не таясь потянулся за нею Силой, стараясь определить, где она скрылась, но она, казалось, была не в состоянии заметить его прикосновений.

Ее цель, да нет — жажда, иссушающая ее душу, — вела ее вперед, и Люк, несмотря на свое превосходство в росте, еле поспевал за маленькой женщиной.

Ее путь вел к небольшой постройке — то ли наблюдательный пункт, то ли какое-то административное здание на краю летного поля.

Люк, стараясь как можно меньше шуметь и перепрыгивая через захламляющие заброшенную площадку обломки старого металла, бывшего когда-то машинами, дроидами, темной тенью следовал за ней, его правая рука, затянутая в черную перчатку, привычно нащупывала сайбер, прикрепленный к поясу. Как бы ни было отвратительно, а Люку пришлось вновь скрыть Силу, ступив в тот же неподвижный неживой мир. Иначе он рисковал быть обнаруженным, а этого ему не хотелось.

В полутемном захламленном помещении, где каждый шаг в тишине звучал, как оглушительный выстрел, Люк, прячась в тени, минуя светлые квадраты света на полу, ступая по хрустящему под ногами мелкому мусору, осторожно скользнул к стене и прислушался. Его сердце билось ровно и сильно, и казалось, что это был самый громкий звук, наполняющий тихое старое здание.

Где-то в глубине его, за стеной, к которой прислонился джедай, слышалась какая-то странная возня, до обострившегося слуха Люка доносились неясные обрывки слов, вскрики и жаркий шепот.

— Подожди! — холодновато говорил мужчина, но его слова тотчас перебивались каким-то ненормальным, полубезумным то ли воем, то ли писком, и Люк с содроганием узнал голос Аларии, которая одержимо, фанатично, не слыша ничего поскуливала, повизгивала, стонала всего несколько слов.

— Милый, милый, милый, — в этом истовом, полном обожания и безумия шепоте было силы и любви намного больше, чем во всех пылких речах, которые Алария до того говорила в адрес Дарта Вейдера и Люка вместе взятых. Слыша это жалкое приниженное нытье, шорох одежды и звуки частых торопливых поцелуев, Люк побагровел от стыда и отвращения, словно увидел Аларию голышом.

— Подожди, — уже немного громче произнес мужчина, и в голосе его послышалась злость.

— Милый, любимый!

— Любимый, говоришь? — на миг безумный, жаждущий голос Аларии стих, словно кто-то грубо заткнул ей рот, и было слышно лишь ее томное постанывание, которое могло означать все, что угодно. Неизвестный мог как целовать изнывающую от страсти женщину, так и заткнуть ее рот кляпом, грубо затолкать в него скомканную тряпку.

И эта снисходительная жестокая властность против ее рабской, безвольной покорности были настолько отвратительны и извращенны, что Люку показалось, что его лицо воспламеняется от стыда. Став невольным свидетелем этого странного свидания, он готов был провалиться сквозь землю, и не только оттого, что прикоснулся к чьей-то интимной тайне.

Его выворачивало от отвращения, потому что эта женщина, пресмыкающаяся сейчас перед тем, кто, несомненно, был врагом, до этого улыбалась и говорила о своих чувствах к его отцу.

К нему самому.

И, самое отвратительное, он ей почти верил.

Хотел верить!

Эта жестокая, порочная, хитрая стерва, цинично и смело разыгрывающая комедию перед Императором и перед Люком, готовая вонзить нож в сердце Империи, сейчас позволяла вытирать о себя ноги, и вся ее воля была уничтожена и растоптана.

…Хладнокровие и мудрость, мастер Люк.

— Любимый, любимый, — слабый голос Аларии стал тише, словно неизвестный немного притушил ее жажду лаской или выпил все ее силы чудовищной болью, может, стиснув ее горло до синяков, вцепившись зубами в плечо, оставляя багровый кровоподтек, а может, запустив руку в волосы и, заставив ее откинуть голову назад, целуя ее губы. Казалось, это было ей совершенно безразлично; женщины касалось ее божество, и она снесла бы и прикосновение раскаленного тавра, выжигающего на ее коже клеймо, если бы это сделал он.

— Так ты со мной?

— О, да! Да! Я сделаю все, любимый, милый!

Ее голос вновь сорвался на ненормальный визг, и неизвестный вновь заткнул ей рот. На несколько секунд стало тихо, так тихо, что джедай затаил дыхание, опасаясь быть услышанным.

Отерев ладонью мокрое лицо, сжав зубы, он слушая эту гнусную возню; ему даже думать не хотелось, что происходит там, в темноте.

— Любимы-ый, — вновь пищала Алария, извиваясь. В тишине шуршали ее одежды, так, словно неизвестный прижал ее к стене, торопливо и грязно лапая ее тело. — Когда, ну, когда же мы будем вместе?!

— Когда я вырву Вейдеру сердце, а его имератрицу протащу за волосы по всему дворцу, когда сверну шеи его выродкам и напьюсь его ужаса и боли, — глухо ответил мужчина, и внезапно все стихло.

Смолкли звуки поцелуев, которыми Алария покрывала лицо своего божества.

— Зачем тебе это? — резко произнесла женщина. Ее голос перестал быть ноющим, в нем промелькнули опасные жесткие нотки и исчезла блаженная расслабленность. — Почему ты так часто говоришь о них?

Люк напрягся, затаил дыхание, ожидая ответа.

Это было и в самом деле странно.

Повелитель Ужаса был нацелен именно на его отца, на уничтожение императорской семьи, а значит, он знал Вейдера, встречался с ним. Кто же это такой?

Мужчина в темноте негромко рассмеялся, его смех был колким, ужасным, злобным.

— Они убили меня, — с чувством произнес он, — я побывал там, во тьме — по-твоему, этого мало, чтобы возненавидеть кого-то? Напомни-ка мне, нравилось ли тебе возвращаться сюда? Мне — нет. И еще больше мне не нравится то, что они не знают, каково это — побывать там…

На миг вновь воцарилась тишина, такая глубокая, что Люк отчетливо слышал, как бьется его сердце и шумит в висках кровь.

— Малакор, — промурлыкала Алария, разрывая напряжение затянувшейся паузы, — может избавить тебя от неприятных тебе людей. От Вейдера и Евы. Если ты поможешь ему, он…

— Нет, — зло и резко выдохнул мужчина, и Люку показалось, что неизвестный оттолкнул, практически отбросил от себя ласкающуюся к нему Аларию, отчего она отлетела к стене, ударившись затылком. — Малакор хочет превратить все в безжизненную пустыню, убить всех, а я хочу жить.

— Но можно, — вновь замурлыкала Алария, — можно помочь ему… до какого-то момента ему можно помогать, и когда он умертвит Вейдера, его самого…

— Нет! — выкрикнул мужчина с такой яростью, что, казалось, она острыми осколками сечет кожу на лице. — Я сказал — нет!

— Да почему?! — взвилась Алария, и в ее голосе послышалась ревность.

— Потому что это слишком простая смерть для него, — прохрипел неизвестный с яростью. — Очень простая… я хочу, чтобы он мучился. Я хочу, чтобы он видел растерзанное тело своей дочери и мечтал о смерти. Я хочу, чтобы мой смертельный удар ему благом казался!

Люк едва смог удержать себя от того, чтобы тотчас, с криком, вы выскочить из спасительной тени и не наброситься на мерзавцев, с таким ужасающим цинизмом размышляющих о мучениях, которые они собираются причинить ребенку — Энии, черт, его маленькой сестренке, беловолосой крохе с хитрыми синими глазками!

От одной мысли о том, что кто-то из них хоть на шаг приблизится к девочке, у Люка, казалось, мозг воспламенялся, и он, дрожа всем телом, старался погасить вспышки гнева и ужаса, уговаривая себя стерпеть и подслушать все, о чем заговорщики собираются говорить.

— А Ева?

В тонкой тишине имя императрицы прозвучало как щелчок бича, остро и хлестко.

— Что Ева?

— Дочь Вейдера ты хочешь разорвать, чтобы его позлить, — цинично заметила Алария. — А что ты хочешь сделать с Евой?

— Не знаю, — сухо ответил незнакомец, и, как показалось Люку, чересчур поспешно, словно отсекая саму возможность разговора на эту тему. — Я не думал об этом.

— Не думал? — ворковала Алария. Повисла неловкая пауза, не заполненная ничем, кроме тяжелого напряженного дыхания. — Так может, об этом подумаю я?

В тишине и темноте резкое движение показалось Люку броском хищного животного, Алария громко вскрикнула и придушенно захрипела, послышались хлесткие удары, словно она из всех сил лупила ладонями по щекам напавшего на нее мужчины, но скоро смолкли и они, сломленные, смятые его жестокими руками.

— С-слушай сюда, — выдохнул он, подавляя совершенно ее сопротивление. Ее частое горячее дыхание стало срываться на какой-то свистящий звук, словно он, придушив женщину, склонялся и выпивал из ее беспомощно разевающегося рта последние капли живительного кислорода. Его дрожащий, срывающийся на истерический визг голос был искажен до такой степени, что Люк с трудом разобрал слова. — Сам. Я должен сделать все сам. Убить Вейдера и надругаться над его женщиной. Иначе мне просто не для чего жить. Я и тебя убью, если ты помешаешь мне, поняла?

— Люби-и-и-мый, — хрипела Алария жалко, вновь цепляя маску беззащитности и доверчивости, и Люка едва не вывернуло от отвращения.

Даже сейчас, даже с человеком, которого она любила, она продолжала лгать!

Ее ложь струилась в поддельной покорности и поддельном страхе, выплескиваясь самой настоящей ненавистью.

— Ты слышала меня? Не смей делать ничего, что я тебе не приказывал! Ты поняла меня?

— Так прикажи мне сделать хоть что-нибудь! — просипела Алария. — Прикажи мне!

— Я сам решу! — рявкнул мужчина, отпихивая от себя ноющую и притворно скулящую женщину. — Сам…

Глава 32. Раскол. Повелители Ужаса

Притаившийся в темноте Люк услышал чьи-то шаги. Снаружи, по захламленному полю кто-то шел, вероятно даже не один, и Люк неслышно скользнул глубже в темноту, стараясь производить как можно меньше шума и даже не дышать.

Рукоять сайбера под его металлической ладонью, казалось, гудела от вибрирующего от прикосновений чужой, темной Силы, кристалла, и Люк уже раскаивался втом, что не послушался Инквизитора сразу и не подождал штурмового отряда прежде, чем сунуться в это странное место, где ситхи устроили себе встречу.

Люк не боялся вступить в бой; в конце концов, он прекрасно понимал, что так оно и будет, для этого он сюда и пришел. Но врагов было больше, и погибнуть вот так, ничего не изменив, не исправив, не предотвратив? Люк упрямо качнул головой и отступил еще, отходя как можно дальше от раскрывающихся дверей.

Одного из пришедших он узнал мгновенно, едва его огромный силуэт заслонил собой прямоугольник входа, чуть освещенный ночным светом.

Малакор!

В темноте фиолетовым светом вспыхнули его глаза, блеснули черные гладкие волосы, зачесанные со лба назад. Трепещущая холодная тьма, которую Люк ощущал даже в таком состоянии, проползла мимо, обдав молодого джедая мертвой тоской.

Второго Люк не видел ни разу; его походка, фигура, движения — все это было Люку незнакомо. Неизвестный, скрывающий лицо в тени капюшона, был ниже Малакора, держался подчеркнуто прямо, даже чопорно. Но Люк безошибочно угадал, что это — очередной то ли пленник, то ли гость Императора, чисс Дайтер, которого арестовала Лора Фетт.

Это свидание в самом сердце империи было практически пощечиной Люку и всей его отлаженной системе безопасности, ярость и стыд душили молодого джедая, он ощущал себя просто идиотом. Но на краешке сознания все же плавала здравая мысль — им кто-то помогает, кто-то очень могущественный и достаточно влиятельный, коль скоро все они без труда смогли выбраться из-под охраны.

Если бы был жив Аугрусс, то можно было бы думать, что губернатор-предатель снабжает их транспортом и помогает незамеченными покинуть места их пребывания, но Аугрусс был мертв. Заранее организовать такую отлаженную работу помощников заговорщикам он едва ли мог; Люк с презрением вспомнил униженно кланяющегося толстяка с бегающими глазками, в которых застыли страх и какая-то непонятная жадность, и молодого человека передернуло от отвращения.

Нет, все помыслы Аугрусса были выписаны на его бесхитростном лице — нажива. Деньги. Выгода. Он готов был подчиняться, бегать и выполнять работу, но сам организовать четкую систему? Вряд ли… тут чувствовалась совсем другая рука, острый ум и организаторские недюжинные способности.

Это тебе не Аугрусс, да…

Алария и ее собеседник прекратили свою гнусную тошнотворную возню в тишине. Через несколько секунд, когда тяжелые шаги Малакора пересекли длинный коридор и гулко отдались от голых стен зала, в котором Алария лизалась со своим любовником, неизвестный, словно позабыв о боли, которая грызла его и заставляла трепетать от радости в предвкушении страшной мести Вейдеру, преувеличенно громко хохотнул.

— Малакор Строг, — произнес он с язвительной ядовитой усмешкой, словно к нему явился враг, а не союзник. — Как же, наверное, не уважает тебя Дарт Вейдер, раз позволяет тебе разгуливать по Биссу просто так!

— Да, — ответил Малакор совершенно безжизненным, бесстрастным голосом. — Тебе он не позволил сделать и шагу, Пробус… или, точнее, Дарт Акс? Да он однажды и познакомил тебя с Темной стороной, не так ли?

Люк с трудом сдержал крик изумления, стискивая сайбер так, что его механические пальцы едва не сминали отполированный металл рукояти.

Дарт Акс!

Вот какое зло Малакор вернул к жизни, вот кого он вызвал из небытия вместе с его одержимостью, безумием и жаждой мести! Тьма, коснувшаяся души покойного Императора, сделала его еще страшнее, еще фанатичнее и безумнее, и одной только Силе ведомо, какие ужасы сотворить нашептывало ему его сумасшествие.

Люк очень много слышал о целеустремленности и воле Дарта Акса, и, признаться, испытывал к нему некоторое уважение и отчасти благоговейный ужас, пытаясь постичь всю мощь духа этого человека, совершившего почти невозможное и отдавшего свою жизнь в битве за императрицу Еву.

Эта дикая страсть, это бессмертное желание пугали и поражали джедая; и тем более странен был выбор Малакора в его поиске там, во Тьме, в качестве союзника себе.

Вайенс, даже будучи лишенным Силы, не останавливался ни перед какой преградой. Каким образом Малакор собирался держать в узде Дарта Акса?

Чем он собирался укрощать горячий нрав ситха, если тот впадет в неконтролируемую ярость? Как сможет остановить, направить его удар в другую сторону, если Акс нацелен только на Вейдера и Еву?

"Малакор сам или безумец, или слишком самоуверен, или силен настолько, что мне и не представить", — подумал Люк.

— Ева, — прошипел меж тем Акс, злобно сопя, — меня убила Ева, но не Дарт Вейдер! Он не смог меня победить, не смог!

В его голосе разрослось, загрохотало безумие, Люк буквально почувствовал, как Дарта Акса-Пробуса накрывает злобная истерика, которая грозилась перерасти в дикую грызню, и Малакор чуть слышно хмыкнул.

Должно быть, этот негромкий серый звук должен был означать высшую степень издевки, которую себе могло позволить это странное, отстраненное существо, потому что в темноте вновь послышалась непонятная возня и тонкий женский вскрик, какое-то неясное "нет!", как будто озверевший Пробус, словно загнанное, измученное, израненное животное, сходящее с ума от боли и кровопотери, сражающееся за свою жизнь, кинулся на Малакора, а Алария повисла у него на руках, сдерживая его дикий бросок.

— Хватит бесполезных слов, — прогудел Малакор, игнорируя рычащего и едва ли не воющего в темноте Пробуса, насладившись его исступлением. — Прибереги свои силы для дела, щенок. Давайте вернемся к моему плану. Сегодня. Мы нанесем удар сегодня, и твой враг превратится в пыль.

— Нет! — яростно проорал Пробус, вырываясь из цепких объятий Аларии. Казалось, он горит, полыхает в огне, и его корежит и ломает лижущее нервы пламя. — Я хочу не его смерти, я хочу мести! Я хочу заставить его страдать!

Малакор вновь хмыкнул, но теперь эта еле заметная усмешка должна была означать, вероятно, презрение.

— Страдания, — мертвым голосом произнес он. — Это какие-то цепочки химических соединений, выстраивающихся в железах, в мозгу. Они впитываются в кровь, разносятся по телу и воспламеняют разум, отравляя мысли. Если не будет тела, то не будет ничего. Страдания — это ложь, это всего лишь выдумка живого мозга. Их не существует. Так стоит ли уделять им столько внимания и усилий? Конечный итог — смерть.

— Ты не страдал, когда умерла Анексус?! — горячась, выкрикнул Пробус.

— Анексус была последним звеном, связывающим меня с жизнью, — бесстрастно ответил Малакор. — Теперь ее нет. Значит, нет жизни и нет страданий.

— А я — живой, — злобно выдохнул Пробус, — и Дарт Вейдер тоже. Он чувствует, и его мозг все еще строит эти ядовитые цепочки. И я хочу, — от злобы Пробус начал даже захлебываться собственным голосом, словно слова были густой и колкой кашей, застревающей у него в горле и режущей язык в кровь каждым своим звуком, — чтобы он захлебнулся этим ядом!

— Мальчишка, — раздраженно прорычал Малакор; казалось, что одержимая горячность Пробуса растопила его мертвую оболочку и прожгла то, что когда-то было душой этого чудовища, заставив Малакора испытать тень какого-то неприятного чувства. Досады, раздражения? — Не забывай, кто дал тебе второй шанс. Хочешь ты или нет, а я погружу этот мир во Мрак. С тобой или без тебя.

— А ты не забывай, — прорычал Пробус, и Люк услышал призывное пение алого энерголуча, — кому ты дал второй шанс. Ты хочешь всеобщего уничтожения, а я, — Пробус гнусно усмехнулся, — хочу, чтобы Алария пошла во дворец Императора, нашла там его дочь и выпустила ей кишки, пока он сам воюет около Орикона. Ты слышала меня? Я хочу этого, я приказываю тебе — сделай это!

— Не смей, — зашипел Малакор, и застоявшийся воздух над головой Люка вздрогнул. — Разменять власть разума, чистоту познания на мелкую грязную месть?! Убить девчонку, чтобы вспугнуть Вейдера, растревожить весь Триумвират, чтобы они открыли охоту на нас?!

— Нет больше твоего познания, — явно издеваясь, произнес Пробус, игнорируя все доводы здравого смысла. Он был ослеплен своей целью, и уже не видел, не хотел замечать ничего кругом. — Палпатин больше не снабжает тебя ни ресурсами, ни кредитами. Никому больше не нужны твои клоны.

— Любимый! — взвизгнула Алария, когда в темноте пропел второй луч, опасно тревожа тишину.

— Я тоже не с тобой, Малакор, — внезапно подал голос тот, кого Люк для себя обозначил как Дайтера, и третий алый луч разрезал мрак. Чисс говорил высокомерно и немного театрально, словно красуясь перед остальными. — Одно дело — познавать, и совсем другое — слепо все уничтожить просто потому, что тебе любопытно, а что там, в той точке, что соединят начало и конец. Я тоже прожил много, но я не пресытился жизнью. Я не хочу умирать. Я хочу вытравить твоих уродов и мутантов на Бастионе и править там. Я не хочу идти против Вейдера, — добавил он, адресуя свое несогласие теперь и Пробусу. — Я хочу быть с ним в союзниках. Он не разбрасывается своими учениками, как ты, и его Триумвират оказался крепче твоего Ордена, да ты сам его и пожрал, не уберег.

— Предатель, — с презрением бросил Пробус, хохотнув, но чисс высокомерно смолчал в ответ на это оскорбление.

— У каждого свой путь, — произнес он, озвучивая какие-то свои мысли.

Казалось, Сила, оплетающая черными щупальцами четверых ситхов словно спрут, затопила все кругом, захлестнула Люка, раня его микроразрядами жгучих, раскаленных до бела молний, а за стеной тысячами мертвых глоток шипела и стенала Тьма.

— Глупцы-ы, — голос Малакора распадался на шепот и вой, невыносимо давя на виски, — жалкие ничтожества. Что ты возомнил о себе, Пробус? Кто ты такой, Лэнн Дайтер? Или, может быть, эта шлюха что-то из себя представляет?! Я уничтожу вас одним пальцем.

— Попробуй, — выдохнул Пробус, и в его голосе не было страха и неуверенности. — И ты отведаешь мощь Дарта Акса.

— Стой где стоишь, женщина.

— Это моя женщина, и только я смею ей приказывать. Беги, Алария! Делай, что должно!

— Алария, нет! — почти выкрикнул Малакор. — Ты погибнешь; дворец набит охраной, и тебе не пройти.

— Я верну ее так, как это делал ты, — с ненавистью выдохнул Пробус. — В самое крепкое и самое юное тело ее клона. И мы будем вместе, Алария. Слышишь? Вместе. Помоги мне уничтожить Дарта Вейдера, и я буду любить тебя.

Эти слова возымели просто невероятное действие; казалось, весь мир взорвался криком, визгом небывалой высоты и одержимости, и оглушенный Люк не мог понять, кто это вопит — Алария, сошедшая с ума от счастья, Малакор, в ярости и отчаянии, или Пробус, хохоча от злорадства.

От яростного столкновения троих ситхов дрогнул пол под ногами Люка, и раскаленная плазма яркими исками расчертила, расцветила темноту. Алым прямоугольником вспыхнул дверной проем, и из зала, наполненного яростным жужжанием сшибающихся сайберов вывалилась Алария, словно выкинутая прочь ударной волной Силы, которой ситхи щедро угощали друг друга, стараясь сокрушить, изломать тела.

Оглушенная и ослепленная этим мощным толчком, она кое-как поднялась, путаясь в своих тряпках, практически наощупь пробежала несколько шагов и вновь упала, когда пол вздрогнул и заколебался от направленного в него удара.

Кажется, она всхлипывала, ее плечи содрогались от плача.

Удивляясь тому, что способен думать о чем-то отвлеченном, Люк с какой-то жалостью отметил, что это полубезумное, ослепленное своей фанатичной любовью существо полагает, что Пробус остался там прикрывать ее побег, и это наверняка выглядит романтично и прекрасно, но вот только ведь это было не так.

Да, Пробус готов был умереть, дав Аларии возможность уйти, но его грела не любовь к ней и не мысль о ее безопасности.

Он подпитывался лютой злобой и горячей надеждой на то, что Алария совершит ту гнусь, на которую он ее подбивал, он пил отравленный напиток, ударяющий в голову и придающий ему сил, и назывался он — месть.

Оставив ситхов выяснять отношения друг с другом, Люк рванул за женщиной, которая уползала на четвереньках от места схватки, цепляясь ладонями за танцующий под нею замусоренный пол.

Он догнал и перехватил ее уже на улице, когда она, рыдая и захлебываясь воем, вывалилась из дверей на землю, размазывая по лицу грязными ладонями слезы, попыталась подняться на ноги.

— Стой, — у Люка не повернулся язык добавить к своему приказу фривольное словцо "красавица", хотя очень хотелось. Он крепко ухватил ее за локоть, совершенно забывая, что его металлические пальцы способны переломать, раздробить ее кости, и Алария громко вскрикнула от боли и гнева. — Куда же ты так спешишь?

Тяжелейший толчок Силы, оглушая, сминая, ударил Люка в грудь, и джедай отлетел, оглушенный этим злым, отчаянным ударом, зажав в металлических пальцах кусок ткани, еще недавно бывший рукавом платья Аларии.

Женщина не скрывала своей темноты никогда; но своим постоянным нытьем, слезами, показной беспомощностью она настолько заморочила головы всем, что Люк и не ожидал от нее ничего подобного.

Всеми силами цепляясь за ускользающее сознание, одурев, ослепнув, Люк рывком раскрылся Силе, оживляя мир и ощущая угрозу намного острее, чем ранее, он скорее интуитивно вбросил руку с зажатым в ней сайбером вперед, и голубой луч его оружия встретился с алым лучом оружия Аларии, подлетевшей в тот же миг к поверженному джедаю.

Разыгравшийся к ночи ветер рвал и трепал изодранное в лоскуты серое одеяние женщины, на ее обнаженном плече, с которого Люк сорвал рукав, наливалась кровью большая ссадина, а искры, сыплющиеся от скрещенных, подрагивающих сайберов, освещали ненормальное, уродливо искаженное лицо Аларии с оскаленными зубами.

Навалившись всем телом, пыхтя, она пригибала, приближала смертоносные лучи к голове Люка, и в диких глазах ее, покрасневших от слез, не читалось ни капли жалости.

— Умри, умри, — взахлеб рычала женщина, багровея от усилий, рыдая, но эти слезы были вовсе не по тому, кого она так ласково называла сыном. Так вырывались из ее души отчаяние и ярость оттого, что он задержал ее на пути к ее цели.

Удар Силы Люка, как хорошая оплеуха, заставил Аларию перекувырнуться и шлепнуться о землю плашмя, словно пыльная тряпка. Алый сайбер, отлетев, погас в темноте, и Люк, уже зло встряхивая головой, прогоняя остатки головокружения, поднялся на ноги, упрямо сжав губы.

Казалось, одержимость подпитывает Аларию просто неимоверной энергией; даже получив сокрушительный удар, она не потерялась ни на минуту, ни на секунду ее разум не помутился.

Почти тотчас же она вновь вскочила на ноги, как мяч, но ее следующая атака была предупреждена вторым ударом Силы, от которого она вновь со звонким шлепком отлетела далеко от грозно наступающего на нее Люка и рухнула на землю, даже не успев отыскать и призвать в свою ладонь оброненный сайбер.

— Маленький мерзавец, — зло и потрясенно прошипела Алария. Это было поразительно — то, как быстро она справляется с шоком после таких серьезных ударов, но, казалось, она сохраняет свое сознание абсолютно кристально-чистым. — Видит Сила, не надо было тебя…

— Ты мне не мать, — презрительно выплюнул Люк, сверкая гневными глазами. — Не мать. Так что закрой свой рот, монстр.

Алария, этот неугомонный сгусток абсолютного зла, вновь оказалась на ногах, так, словно и не было этих страшных ударов. Она уже не притворялась; ее налитые темной силой глаза смотрели исподлобья зло и страшно. Сверкнув в ночном свете, сайбер скользнул в ее ладонь, и Алария, злобно рыкнув, вышибла прикосновением Силы смертоносное алое жало из крепко сжатой рукояти.

— Ну, иди же сюда, — прошептала она, — иди ко мне…

Наверное, подспудно Алария надеялась на то, что Люк не осмелится поднять на нее руку, что его мягкая натура возьмет вверх над решимостью, и он предпочтет уговорить, воззвать к здравому смыслу, стушуется, и это даст ей несколько секунд преимущества, которые она использует… использует для…

Но Люк не испытывал ни тени сомнения. Не произнеся ни слова, в один прыжок настигнув отброшенную его толчками Силы женщину, он нанес стремительный удар сайбером по растрепанной ветром фигуре, и оружие джедая и ситх-леди скрестилось, гудя.

Алария, скрежеща зубами от ярости, бешено рыча, удержала первое нападение Люка, хотя все ее тело напряглось и вытянулось в струну, и сайберы замелькали, терзая сумерки, так легко и яростно, словно никогда не было между двумя дерущимися слов "мать" и "сын".

Хладнокровие и мудрость, мастер Люк.

Молодой джедай был сильнее Аларии, но и ее рука была тверда и скора, и теперь, сбросив маску беспомощности и жалкости, женщина предстала перед Люком в своем истинном облике. Яростная и беспощадная убийца, ситх, такая же беспощадная, как те, кто сейчас боролся там, в темноте, за стенами здания, каждый за свое право идти своим путем, такая же опытная, как Лорд Фрес, такой же умелый воин, как сам Люк, закаленный в многочисленных боях.

Как же долго ты шагала темным путем, как долго?

Хладнокровие и мудрость, мастер Люк.

Порывы горячего сухого ветра рвали и трепали иссеченный серый балахон женщины, имперские шаттлы со штурмовиками, освещая посадочную площадку, заходили на посадку, белыми громадами зависая над головами дерущихся, и даже за гулом двигателей были слышны четкие сухие команды командиров штурмовых отрядов.

Это означало лишь одно — бой Аларии проигран.

Еще несколько минут, и ее окружат, возьмут в кольцо, направят на нее оружие, ее просто расстреляют, если она вздумает шевельнуть хотя бы пальцем, но…

Но женщина продолжала сражаться, как одержимая, оружие мелькало в ее умелых руках, отражая атаки джедая, и казалось, для нее не существует ни шаттлов, опаляющих землю своим огненным дыханием, ни всего мира вообще.

"Мы будем вместе!"

Эти слова звучали в ее голове, стирая все остальное, превращаясь в смысл ее существования, и Алария видела лишь одну цель — ее корабль, который доставит ее к императорскому дворцу, где она сделает то, после чего ее настигнут пустота и смерть.

А потом не будет ничего, потом будет покой и похрустывающее свежее белье и пробуждение светлым-светлым утром.

Потом они будут вместе…

Одним ударом Люк вышиб из руки женщины яростно взвизгнувший и потухший навсегда сайбер, и она отшатнулась, лишенная оружия, тяжело дыша и отступая от джедая, медленно приближающегося к ней.

— Как же я ненавижу вас, — прошипела Алария, усмехаясь каким-то своим мыслям. Но Люк понял, о чем она говорит, насилу справляясь с накатывающим на него приступом ярости. В неверном свете, в мелькании огней, растрепанный ветром, он на мгновение стал похож на Вейдера так, что Алария могла поклясться, что это его пальцы тянулись к горлу Амидалы там, на Мустафаре.

— Я ненавижу вас, Скайуокеры, — повторила Алария, отступая еще на шаг, вглядываясь в эти суровые глаза, в упрямый рот, в сдвинутые брови.

— Сдавайся, — хрипло произнес Люк, — и я оставлю тебе жизнь.

— Никогда, — яростно произнесла Алария, и ее глаза заалели на перекошенном от злобы лице.

Вся мощь Повелителя Ужаса, что только помещалась в ее хрупком теле, опустилась на голову Люка, ввергая его разум в кошмар, взрывая мир перед его глазами.

Это был жестокий и продуманный удар, от которого Люк на мгновение потерялся, и перед ним возникла не сражающаяся яростная леди-ситх, а испуганная жалкая женщина, отступающая от страшного мужчины, собирающегося ее убить.

Затравленная и маленькая, она рыдала, не стесняясь своих слез и слабости, мотала головой, выкрикивая — нет, нет, не надо! — и в ее голове мелькали какие-то неуместно яркие цветные воспоминания, в которых она улыбалась и подкидывала к небу светловолосого хохочущего малыша.

"Монстр, чудовище, убийца матери", — мерзкими скользкими голосами кричал ему этот ненастоящий мир, и страшные видения, от которых не сошел бы с ума только безумный кровосос, наслаждающийся мучениями живых существ, смешивались с сознанием Люка. Он погружался в них так глубоко, что почти верил, что уже сделал это, ощущая на губах привкус крови и вдыхая отвратительный запах паленой плоти.

В ушах его звенели отчаянные страшные надсадные вопли истязаемой женщины — кажется, его отравленный разум рисовал ему картину того, как он своими руками сдирал, срезал с нее лоскуты кожи, и пылающее пламя тут же присушивало освежеванное алое мясо на ее спине.

Она звала его по имени, умоляя прекратить, а он — наслаждаясь ее агонией, погружаясь во мрак так стремительно, что, казалось, это падение выпивало, стирало с его лица краски жизни, — вминал в ее освежеванный бок раскаленное тавро, пропаливая плоть до костей и ломая на ее забившемся теле ребра…

И он практически поверил, что он — такой, а вся его прошлая жизнь давно изменилась, и все забыто… все…

— Давай же, — кричала и хохотала Алария наяву, наблюдая, как черты молодого джедая искажаются, наполняясь выражением садистского удовольствия, как дрожат в ненормальной ухмылке его губы, как вспыхивают жаждой чужой боли светлые глаза, — убей свою мать! Убей, изуродуй, изувечь! Вырви глаза, разорви рот, налей раскаленного металла в глотку! Переломай все кости! Ты увидишь — это легко! Это так легко и так приятно! Это власть, абсолютная власть над другим человеком! — ноздри джедая хищно дрогнули, словно он жадно принюхивался к вони потного окровавленного тела, испачканного собственными испражнениями. — А если убить императора? Если сесть на его трон самому, то будет больше людей, больше жизней, и больше смертей… Возьми свой сайбер и убей меня. Насладись моей агонией. А ее — ее можно убить голыми руками… даже оружия не надо, она такая маленькая и хрупкая. Дети страдают и кричат слаще, чем взрослые. Они кричат и плачут от одного вида мучителя, они верещат от самого незначительного повреждения, они полны ужаса настолько, что в нем можно утонуть, захлебнуться, пресытиться сполна, до пьяна, досыта… Они такие вкусные, Люк… Убей, Люк. Убей меня. А потом ее. Убей свою мать. А потом ее. А потом все и всё станет твоим.

Голубой луч, направленный на Аларию, чуть подрагивал, Люк смотрел на женщину, но не видел ее.

До его сознания, переполненного мраком и призрачными криками мучимых людей, не сразу дошло, на что уговаривает его Алария, кого она уговаривает убить, чье имя в его мозгу она пытается слить, спаять со своим, чье убийство она пытается приравнять к собственному.

Убей мать, убей Энию.

— Она будет кричать, она наполнит тебя властью…

Люк почти верил, что все это уже позади, что крики и писк маленькой девочки, растерзанной на куски, уже стих, и погасло пламя, облизывающее маленькое тельце…

Убей мать, убей Энию…

Люк, покачиваясь, как пьяный, припомнил светлые кудряшки на маленькой головенке, вспомнил заливистый смех маленькой принцессы, и отер дрожащее лицо рукой, на которой обман разума рисовал ему запекшуюся, темную кровь.

Он слишком хорошо знал, как плачет Эния.

Малышка росла шумной, бойкой, и иногда поднимала ужасный рев, споткнувшись и ткнувшись пухлыми ладошками в пол.

Эния громко и самозабвенно ревела, задрав круглое личико кверху и разинув ротик, по кругленьким щечкам тогда ползли крупные прозрачные капли самых чистых, детских слез, а маленький носик краснел и блестел.

Этот образ, настоящий, пережитый, много раз повторившийся в его жизни, внезапно встряхнул сознание Люка, и он словно проснулся, вынырнул из кошмарного сна, выплыл из засасывающей его тьмы.

Его безумные глаза приобрели осмысленное выражение, и голубой луч качнулся в опасной близости от головы Аларии.

— Ты, — сурово сопя, выдохнул Люк, окончательно приходя в себя и наблюдая, как злоба и разочарование искажают лицо Аларии, превращая его в уродливую маску, — не моя мать.

— Паршивец! — рявкнула Алария, понимая, что джедаю каким-то образом удалось сбросить с себя ее власть. Но в его глазах все еще оставался отблеск кровавого безумия, тлеющая искра Темной стороны, и Алария всем сердцем хотела раздуть ее. — Трусливый мозгляк, ты всегда будешь мальчиком на побегушках! Ты ни на что не способен!

Рука Люка дрогнула, и его дрожащие пальцы, затянутые в черную перчатку, против его воли потянулись к женщине, насмехающейся над ним, и ее голос захлебнулся, когда путы Силы обвили ее горло.

Этот мощный захват, казалось, подхватил и вздернул Аларию в воздух, и ее ноги беспомощно заскребли по земле, касаясь ее лишь кончиками пальцев, а руки раздирали задыхающееся горло в кровь.

— Щенок, — шипела Алария, извиваясь. Ее глаза покраснели и наливались слезами, и так же стремительно Люк вновь погружался во тьму, чувствуя под своими пальцами биение ее жизни. — Ты не сможешь… не посмеешь…

В синих глазах Люка промелькнуло страшное, жестокое выражение, его пальцы хищно дрогнули, словно пронзая жертву. Но чья-то крепкая ладонь, до боли сжав запястье, раздирая кожу там, где живые ткани соединялись с металлом протеза, рывком отвела нацеленную на Аларию руку, и женщина, освобожденная от пут Силы, кулем свалилась на землю, надсадно кашляя.

Чтобы справиться с озверевшим Скайуокером, Инквизитору пришлось приложить немалые усилия, его тело вытянулось в струну, а в пальцы, обхватившие запястье джедая, до боли впился металл. Настырно отводя подрагивающую от напряжения руку Люка прочь от его цели, Инквизитор прямо и с каким-то холодным любопытством смотрел в глаза молодому человеку, в которых медленно растворялось, исчезало темное безумие.

— Хладнокровие и мудрость, мастер Люк, — произнес Инквизитор, все еще удерживая кисть, которая уже не сопротивлялась ему.

— Ваши уроки бесценны, Инквизитор, — почему-то выдохнул Люк, и Инквизитор отпустил, практически отбросил его руку, словно она жгла его ладонь.

Инквизитор боялся Аларии; этот осторожный страх Люк прочел в его изучающем взгляде, и едва удержался от того, чтобы запустить руку в волосы, терзая их в муке.

Он ненавидел Лорда Фреса за всю ту мерзость, что коснулась его души, и не мог отрицать, что тот был в очередной раз прав.

Все то, что нашептывала Алария Люку и от чего джедай был отгорожен Светлой стороной Силы, могло соблазнить Инквизитора так легко, словно подспудно он сам этого хотел, да нет, не могло — соблазнило бы наверняка, ему даже не нужно было делать этого шага — из света в тень.

Он точно это знал; он чувствовал это, он предвидел это в своих медитациях и потому вместо себя против Аларии выставил Люка.

Часть души джедая была опалена, искалечена, отсечена ужасами Темной стороны, как его рука — алым сайбером, но эта жертва, которую принес — нет, не Люк, а расчетливый негодяй-Инквизитор, намеренно подставив джедая под удар! — помогла спасти и Триумвират, и жизни императорской семье.

Это было хорошо, но ужасно и отвратительно одновременно.

Ты справился, Люк, ты молодец. Ты сделал даже то, что не под силу Инквизитору, но только отчего же так паршиво на душе?

Инквизитор, нервно встряхиваясь, словно избавляясь от дождевой воды на его плаще, поспешно отвернулся от обмякшего, расслабившегося джедая.

Казалось, что наваждения, соблазняющие Люка, каким-то образом передались и ему, и он торопливо, чтобы не поддаться искушению, избавляется от них, прогоняя прочь мысль о власти.

— Что там? — глухо спросил он, кинув на здание, которое штурмовики брали в плотное кольцо.

— Там Малакор, Пробус и Дайтер, — выдохнул Люк.

Глава 33. Раскол. Повелители Ужаса (2)

Опасность, переговаривающаяся за стенами места поединка разными голосами, грохочущая множеством ног и взвизгивающая рассвирепевшими сайберами о ночной прохладный воздух, заставила троих дерущихся отпрянуть, оставить друг друга.

Малакор, кажется, прибыл не один. Вместе с ним были его солдаты — те самые твари, одну из которых Леди София расчленила на своем операционном столе.

Солдат было не очень много, но они сумели задержать имперских штурмовиков, не дав им тотчас же ворваться и расстрелять ситхов.

Рисунок боя, вычерченный пылающими алыми лучами, вдруг погас, и три темных фигуры замерли на почтительном расстоянии друг от друга, прислушиваясь к шуму окружающей их армии штурмовиков.

— Вот об этом я и говорил, — произнес Малакор так спокойно, словно не было яростной рубки и звериной грызни, словно удары Силы противников не терзали его тело. — Если бы вы слушали меня, нас бы не застали тут, не уничтожили бы, как загнанных в крысоловку крыс. Аларию наверняка поймали; твой план провалился, Пробус. Ты растратил свою силу впустую, ты отказываешься от мощи Повелителей Ужаса, и сейчас один из тех, кто выследил нас, нанижет тебя на свой сайбер.

От разочарования и злости Пробус даже зарычал, топая ногами. Дайтер замер, словно каменное изваяние, его алый луч, нерешительно дрогнув, погас.

— Я не стану сопротивляться имперцам, — упрямо повторил он, еще раз подчеркивая свое решение.

Пробус заметался, зарычал в отчаянии так, словно его заставили проглотить активированный сайбер, и совершенно одержимое выражение отразилось на его лице.

— Предатель! Трус! — взвыл он, кидаясь к Дайтеру, но тот вновь выпустил алое жало, опасно выставив его впереди себя, предупреждающе покачивая им, и Пробус, едва ли не роняя слезы бессилия, отступил.

Малакор молчал.

Казалось, перспектива смерти его не пугала совсем, но сдаваться он не собирался точно.

— Я пойду с тобой! — выкрикнул исступленно Пробус, оборачиваясь к Малакору. Решение пришло мгновенно, и Малакор, блеснув своими неживыми глазами, высокомерно приподнял подбородок, бесстрастно выслушивая эту горячечную истерику. — Я сделаю все, что ты мне велишь, я буду служить тебе и стану твоим рабом, если сейчас ты поможешь мне!

— Тебе? — безразлично уточнил Малакор; казалось, он принял жертву Пробуса абсолютно равнодушно, словно тот предложил ему не самого себя и не свою жизнь, а какую-то никчемную безделушку.

— Аларии, — прорычал Пробус, яростно стискивая кулаки. Его одержимость никуда не делась, не растворилась и не ушла, и Малакор лишь покачал головой, осуждая его пыл. — Помоги ей добраться до дворца Императора и убить дочь Вейдера, и я твой. Навечно. До последнего вздоха. Я буду делать лишь то, что ты мне велишь. Лишь одна месть. Небольшая. Я этого хочу, — видя, что Малакор никак не реагирует, Пробус не стерпел, и его крик, полный муки, гулко отдался от стен темного зала. — Сделай это, Сила тебя разорви, или мне просто незачем больше жить! Клянусь! Клянусь чем пожелаешь, клянусь жизнью своей!

— Хорошо, — кратко ответил Малакор, чуть кивнув, поднимая привычно меч.

Двое, объединенные одной целью, безмолвно скользнули вперед и растворились в темноте растревоженной ночи.

* * *

От первого удара Силы Малакора штурмовики разлетелись, как кегли, их белые тела в темноте подпрыгивали на пляшущей земле как мячи.

Малакор не щадил ни своих, ни чужих; кажется, пара его солдат, разорванных выбросом волны Силы, подлетела в воздух вместе со штурмовиками и умолкла навсегда.

От коснувшейся его чужой тьмы, неумолимой и бесчувственной, Люк на миг замер, пораженный, и Инквизитор молниеносно обернулся к нему.

Обычно такие светлые, сейчас глаза Инквизитора были просто черны от расширившихся зрачков, и одна Сила ведает, что было тому причиной — страх или нечто иное. Решение созрело в голове Лорда Фреса молниеносно, при одном только намеке на серьезную опасность.

— Я помогу тебе, — выдохнул он. — А ты — мне. Пусти меня!

Отходя от оцепенения, Люк, подрагивая, увидел руку Инквизитора.

Его белые страшные пальцы, протянутые к голове джедая, словно не решались коснуться лица Скайуокера, и Люк в панике понял, что раздумывать некогда, что Инквизитор все равно проникнет в его разум, чтобы реализовать свой план, как бы ужасен он ни был, чтобы победить.

— Пусти меня, — повторил Инквизитор уже настойчивее, и его пальцы коснулись лба Люка. — Скорее.

Люк глубоко вздохнул, прикрывая глаза и стараясь усмирить взбесившееся от кольнувшего его страха сердце, и уверенно раскрыл сознание перед Инквизитором.

Прикосновение разума Фреса было тяжелое, голова Люка словно наполнилась горячей кровью, разрывающей мозг болью, но уже через миг все исчезло.

Отдернулись пальцы Фреса, и вместе с ними ушла тяжесть, словно он выхватил иголку, до того пронзавшую висок джедая.

Но было еще кое-что.

Это было странно и необычно, но Люк ощутил, как вместе со схлынувшей тяжестью его истерзанный, изувеченный мерзостью Аларии разум покидают страх и тошнотворное ощущение крови и грязи на руках.

Ушли прочь сомнения и недоверие, скользкие мысли зависти и неприязни, погас гнев, направленный на Инквизитора, ужас от пережитого наваждения и самые гнусные, самые черные, самые потаенные мечты о власти… о власти над беззащитным человеком…

Люк ощутил свет невероятной чистоты и ясности, так, словно Инквизитор забрал все человеческие пороки и слабости себе, и дыхание джедая выровнялось. Равновесие и покой пришли сами, они практически граничили со счастьем, и даже осознание предстоящие бойни не могло поколебать его все возрастающей Силы.

Зато сам Инквизитор словно потемнел, налившись, переполнившись тем, что отнял у Люка. Джедай на мгновение изумился, отчего Лорд Фрес не оставляет комья грязи или черной смолы в своих следах — настолько чужие, украденные пороки стремительно увлекали его глубоко на Темную Сторону.

Этот трюк Люку был неизвестен и нов; Инквизитор словно подпитывался его, Люка, страхами и болью, выпивая их из сознания джедая, чтобы возрасти в мощи, оставляя тому лишь абсолютный свет, одновременно с собой усиливая и Люка.

Не только ситхи все возводят в абсолют, оказывается…

— Пользуйся, — прохрипел Инквизитор безо всякого уважения, с неприятной злобной дрожью в голосе. Он отвернулся от Скайуокера, словно смотреть на джедая было выше его сил, и активировал сайбер, хотя Люку отчего-то казалось, что далеко не силой решится исход поединка.

"Хладнокровие и мудрость, мастер Люк".

Теперь это давалось без труда.

Люку показалось, что он впал в медитативный транс, который приглушил даже звуки вокруг джедая. Вопли раненных, гибнущих, стрельба, гудение яростных сайберов — всего этого не было, как и темноты ночи, пропахшей гарью и раскаленными двигателями шаттлов. Был только Свет, Покой и дыхание. Люк не ощущал даже силы своих ударов, раскраивающих тела врагов напополам.

В какой-то момент, получив яростный отпор и ощутив вскользь обжегший плечо шальной выстрел, Люк с изумлением понял, что ранение должно было вызвать гнев и досаду, но тут же эта мысль была торопливо и жадно вытянута, пожрана, и распаленный, страшный Инквизитор впал в ярость, с ревом нападая на защитников Малакора, словно ранение досталось ему, а не Люку, а его сайбер превратился в огненное колесо, сминающее сопротивление.

Даже сейчас он увеличивал свою темноту, в бою подпитываясь болью, страхом и гневом Люка, пожирая их, и его огромный двусторонний сайбер открыто разговаривал с неприятелем на языке Джуйо-Ваапада, черпая для Инквизитора силу в упоении битвой.

Очень скоро защитники Малакора были разбиты, расстреляны, растерзаны голубым и алыми лучами сайберов.

Врубившись в строй солдат-мутантов, защищающих собой Малакора, Люк не ощутил даже привычного азарта. Его движения были отточены и скоры, но сердце ни на миг не ускорило свой ритм, даже когда он толчками Силы раскидывал их вперед себя, и когда от его удара, как подкошенный, рухнул Пробус.

Повелитель Ужаса отчаянно сопротивлялся; он попытался завладеть разумом Люка, наслав какое-то тошнотворное видение, Люк даже уловил тень его, сознание неприятно резануло ощущение безысходности и какой-то постыдной, отвратительной мерзости. Но кто-то невидимый одним взмахом стер это наваждение, и Люк, словно в оцепенении, вытянул вперед руку, посылая малую толику своей все возрастающей мощи на Пробуса. Словно невидимая плита упала на плечи ситха, заставив его ноги дрогнуть и подломиться. Он еще пытался сопротивляться, но одно только движение пальцев Люка заставило Пробуса вскрикнуть от боли и выронить сайбер из изломанной захватом Силы руки.

— Я уничтожу тебя, щенок! — прорычал ситх, яростно скрежеща зубами. Даже стоя на коленях, раздавленный и обезоруженный, он продолжал сопротивляться. По его багровому от усилий лицу текли потоки горячего пота, темные волосы прилипли к взмокшему лбу и черные глаза, казалось прожигали Люка ненавистью.

На вид Пробус был едва ли старше самого Скайуокера, но разве у одержимости может быть возраст? Он все еще пытался оседлать разум Люка, наслав самые гнусные ужасы, самые отвратительные видения, по сравнению с которыми приказ 66 казался серым, ничего не значащим происшествием. От извращенных, жестоких мыслей, внушаемых ему Пробусом, джедай наверняка сошел бы с ума, всего лишь допустив на миг, что все это — настоящее.

Но секунду спустя все разгорающиеся кровавым безумием видения в мозгу Люка потухали, и он чувствовал лишь как затачивается лезвие его Силы, рассекающее ткань реальности.

Он был един с плавным током Силы Светлой Стороны.

Странные то ли видения, то ли галлюцинации мелькали у него перед глазами, и то, что раньше казалось ему непонятным, теперь стало доступным и открытым, словно Сила вдруг решила раскрыть перед ним свои тайны.

И откуда-то из Силы на Люка и на его корчащуюся жертву смотрели мудрые глаза Йоды. Грандмастер Ордена, задумчиво положив голову на руки, сжимающие отполированную ручку суковатой палки, и его речь, сливающаяся с мыслями Люка, как всегда, была странной и задумчивой.

"Сила, — произнес Йода, — подобна твоему мечу. Это луч; она начинается в тебе и только ты ограничиваешь ее, как и длину своего клинка. Поэтому, сражаясь своим лучом, ты побеждаешь и убиваешь всего лишь одного противника. А если луч не ограничить, он будет бесконечен. И тогда одним ударом ты уничтожишь и своего противника, и еще сотни тысяч людей по всей галактике, попавших под его разящую мощь. Фехтуя неограниченной Силой, ты разрежешь, покрушишь весь мир вокруг себя в осколки, и невредим может остаться только твой враг…"

Яростный пинок Инквизитора, неистово рвущегося вперед, откинул Пробуса к ногам Малакора, погасив видения Люка, и обессиленный ситх выкатился из-под пресса воздействия джедая.

Ощерившийся, озверевший Инквизитор со спокойным Люком встали напротив трепещущей тьмы Малакора и больным безумием Пробуса.

— Третий где? — от кровавой ярости, застилающей взгляд, Лорд Фрес говорил сиплым, словно сорванным голосом. Его ситхские глаза горели в темноте торжеством, и когда Пробус попробовал прикоснуться к его разуму ужасом, Инквизитор хрипло и страшно расхохотался, словно обезумев.

— Не надо, — бросил Малакор союзнику, и тот опустил руку, ослабляя воздействие на разум Инквизитора. — Теперь это ему только в пользу. Хитрый…

Малакоров меч смотрел в грудь Фреса, распаленного схавткой, но тот, словно опьяненный Тьмой, поглотившей его разум, ступил вперед, усмехаясь, и обороняющиеся ситхи отступили.

— О, да, — издеваясь, протянул Лорд Фрес, и на его лице отразилось совершенно ненормальное, одержимое выражение. — Не один ты с секретом…

Малакор попытался шевельнуться, но Люк предупредил его жест, его полувздох, и его нога ступила на ступень, на которую до того поднялся Инквизитор, синий луч его сайбера дрогнул в опасной близости от замерших ситхов. Его Свет был настолько силен, что Люк скорее увидел, чем осознал, отчего отступают ситхи: Сила, обнимающая его тело, сама обняла его защитным куполом тутаминиса, и, наступая, он теснил врагов ею.

— Я все равно уйду, — бесцветным голосом произнес Малакор, разглядывая страшное лицо наступающего Инквизитора, налитого Силой.

— Не уйде-ешь, — насмешливо протянул Инквизитор, приближаясь еще на шаг к Малакору. Его ситхские глаза вглядывались в сияющие фиолетовые, он издевался, смеялся, словно тьма увлекла его на дно безумия. Кто знает, что на этот раз нашептывала ему его соблазнительница — Сила, какие видения приносила ему Темная Сторона, и кто являлся ему в этих видениях, но он торжествовал победу, не скрывая своего ликования, так, словно его сайбер уже прикоснулся к сердцу врага. Малакор, чуть обернувшись к Пробусу, негромко бросил:

— Помни — ты мой.

Мгновенно огромная фигура Малакора растворилась, исчезла, и Лорд Фрес молниеносно обернулся назад, к шаттлам, оставив без внимания ослабевшего Пробуса.

— Телепортировался!

Этой крохотной неосторожности хватило, чтобы сайбер Пробуса, разорвав мрак алым темным лучом, яростно рванул к груди Лорда Фреса. И он достиг бы, если бы почти у самой бронированной куртки, взвизгнув о раскаленный воздух, не возник голубой луч оружия Люка.

Хладнокровие и мудрость, мастер Люк.

Сайберы скрестились, и ало-голубые блики легли на лицо Инквизитора, обернувшегося к опасности.

Люк не стал смотреть на изумление и отблеск страха в глазах Инквизитора, которого оружие джедая только что спасло от смерти. Тщеславный Скайуокер глянул бы обязательно, ища одобрения и похвалы, но Люк словно отделился от всего того, что когда-то таким ярким, узнаваемыми чертами выписывало его личность.

Инквизитор остался невредим, и этого было достаточно. Остальное было неважно. Упрямо удерживая Пробуса, Люк хладнокровно смотрел на дрожащее, багровое от усилий, мокрое от болезненного пота лицо Пробуса, и его голубой сайбер отклонял багровый клинок от тела замершего Фреса.

— Беги, — выдохнул Люк. Скрещенные сайберы искрили и гудели, сжимающие их руки дрожали от напряжения, и Люк хладнокровно пригибал алый клинок Пробуса к земле, побеждая в этом странном молчаливом противоборстве.

Можно было бы даже не сомневаться в том, куда перенесся Малакор. Там сейчас слышалась беспорядочная стрельба, крики, и туда теперь длинные ноги несли Инквизитора.

Малакор, этот спрут, испускающий чернильные волны ужаса, появился рядом с шаттлом, куда штурмовики вели Аларию. Его тело материализовалось, Силой продавив, покорежив трап, по которому солдаты тащили внутрь упирающуюся женщину, и сломав одну из опор. Шаттл, лишившись равновесия, с тяжелым скрежетом накренился, дрогнув, и штурмовики не успели даже понять ничего, когда возникшая из потрескивающей темноты высокая фигура ступила к ним и парой взмахов сайберов перечеркнула их белоснежную броню.

— Руки.

Алария, подрагивая, нерешительно протянула вперед руки, скованные энергетическими браслетами, и отвернулась, в ужасе зажмурившись. Сайбер Малакора, безжалостно взлетев над его головой, молниеносно опустился, точно ударил между скованными запястьями женщины, и та громко ахнула, едва не завалившись вперед, растопырив освобожденные руки вразные стороны.

— Ты идешь со мной.

— А Пробус, Пробус?!

— Тоже.

— Никуда вы не пойдете…

Голос Инквизитора был похож на змеиное шипение.

Малакор обернулся — Фрес наступал на них, зловеще опустив сайбер. Один алый острый луч коснулся покореженного трапа и рассекал его вдоль, отмечая путь Лорда Фреса, но тот словно не замечал этого.

Металл с шипением плавился и искрился, шаг инквизитора был мягок и неслышен, словно он подкрадывался к жертве, а на потемневшем лице играла самая безобразная ухмылка, которую только можно было вообразить.

— Я не отпущу вас, — повторил Фрес, улыбаясь совершенно издевательски, ужасно, показывая ровные красивые зубы. Казалось, Сила опьянила его как хорошее вино, как отравленный наркотический дым, и он ждет нападения Малакора с нетерпеливой злобной дрожью. — Ты не получишь транспорта.

— Мальчишка, — высокомерно и отчасти с презрением произнес Строг, все же отступив, однако, от похохатывающего Инквизитора, которого просто разрывало от вливающейся в его кровь мощи. — Ты возомнил, что сможешь помешать мне?

— Не один ты с секретом, — протянул Инквизитор, не отрывая взгляда жадных горящих глаз от своих жертв. Следующие его действия были молниеносны, и даже готовый к нападению Строг ничего не успел предпринять.

Выбросив вперед руку, Инквизитор мощным выбросом Силы призвал Аларию, так, словно она была предметом, мелким камешком, и женщина с криком полетела куда-то в темноту, за спину Фреса, куда он швырнул ее, направив поток Силы. Она даже не смогла сопротивляться, словно и в самом деле была неживой вещью.

— Попробуй, возьми ее у меня, — прошипел Инквизитор совершенно змеиным голосом.

Стремительным броском он напал на Строга, так яростно и сильно, словно уже не мог сдерживать своего желания убить, и его двусторонний сайбер без труда отогнал Малакора от шаттлов.

Явно проигрывающий Фресу в бою на мечах, Малакор мощным толчком Силы попытался сбить, откинуть от себя Инквизитора, неистово рвущегося к его глотке. От этого сильного удара дрогнула под ногам земля, застонал, заскрипел искореженный шаттл, по которому вскользь пришелся этот страшный удар, и Фрес покатился по земле, чуть не выронив оружие.

Однако, это поражение лишь сильнее распалило его.

Казалось, удар и боль, стыд от полученной от Малакора оплеухи влили в него еще больше Силы, и он, взревев, подскочил на ноги.

Теперь и он видел бесконечные лучи сайберов, перекрещенных в мировом пространстве, пронзающие глубину космоса и крушащие миры при каждом неверном движении.

Глаза его раскалились, налились золотым светом настолько, что казалось, эта кровавая ярость выплескивается из глазниц и растекается, подобно лаве, заполняя алым отблеском каждую морщину, каждую складку на обезображенном злобой лице.

Безумие словно ослепило его, превратив в неуправляемого монстра.

Собрав всю Силу, что наполняла его, направив ее в руку, так, что начали потрескивать молниями кончики напряженных пальцев, Фрес, упав на колени, с ревом впечатал ладонь в треснувшую под его растопыренными пальцами землю, направляя чудовищной силы удар себе под ноги, раскрашивая камни в щебень.

От этого вздрогнула вся взлетная площадка, штурмовики попадали, словно их сбило с ног ураганом. Алария, вопя от боли и ярости, подскакивала, словно мяч, и Малакор был откинут взбрыкнувшим, вздыбившимися под его ногами раскрошившимся каменными плитами и уплотнившимся воздухом, рванувшим тугим потоком от эпицентра взрыва в разные стороны.

— Ты что, старый пень, — прошипел Фрес, — думаешь, я шучу?

Откуда-то из темноты мощным броском был вышвырнут Пробус, которого, казалось, бросили как тряпку. Распластавшись на переломанных каменных плитах, он тяжело дышал, не в силах даже подняться, и следом за ним выступили Люк и Дайтер, опустив горячие лучи своего оружия к земле.

Инквизитор еще раз коснулся разума спокойного Люка, опаляя его бушующим пламенем, и снова увидел эти перекрещенные в пространстве лучи.

Тщеславный, он терпеть не мог нравоучений, но с Силой не поспоришь, и Йода, обернув свои глубокие печальные глаза на разъяренного ситха, все так же задумчиво бубнил что-то о контроле, и огрызающийся Фрес вынужден был его слушать, хотя слова старого джедая, казалось, сгорали в его воспламенившемся разуме.

"Ограничение", — бубнил Йода нудно, и Фрес, наконец, понял, о чем он твердит.

В бесконечном пространстве его и Люка сайберы скрещивались, отрезая Малакору всякую возможность к отступлению, и третьим лучом, закрывая наглухо треугольник, ложился сайбер Дайтера.

— Попался, — прошептал Фрес, облизывая пересохшие губы.

Похоже, понял это и сам Малакор.

Алария, избитая, истерзанная, не представляла почти никакой опасности, Пробуса схватка с Люком, казалось, вымотала до предела.

Поединок с Дайтером Малакор выиграл бы без труда, но пара Люк и Фрес…

Их ментальная связь помогала им становиться все сильнее, на кого бы ни было направлено воздействие. Если Фрес опустился в самое сердце Тьмы, так же глубоко, как когда-то Вейдер, вернувший себе здоровье одним только прикосновением к этой абсолютной темноте, то Люк сверкал звездой, наполненный ослепительным Светом. Никогда прежде Малакору не доводилось видеть столь совершенного слияния с Силой, и эта хитрость Фреса — подлая, подлая! — приводила его в бешенство.

Этот дерзец, издевающийся сопляк, скалящий теперь зубы, припрятал козырь в рукаве, умудрился получить преимущества даже из своей слабости, осмелился подарить — пусть ненадолго, но все же! — силу космического масштаба джедаю!..

Всем своим видом, высокомерно хохоча и издеваясь, дразнясь, он показывал свое превосходство. Он знал что-то, чего не знал Малакор — вот был самый точный и больной удар по самолюбию Строга, — и это сработало.

— Ты напрасно возомнил о себе так много, — произнес Малакор тяжелым голосом, и его отзвуки наполнили собою все пространство вокруг, как рвущие воздух раскаты грома. — Зря. Я уничтожу вас.

Тьма стремительно заклубилась и рванула вместе с ураганным порывом к своему повелителю, на ладонях которого, потрескивая темными фиолетовыми молниями, образовались две черных сферы.

От рывка воздуха, который с ревом устремлялся к Малакору и, казалось, с оглушительным свистом всасывался в его темные ладони, Инквизитор едва устоял, прикрывая сощуренные глаза от мелкого мусора, наполнившего гудящее пространство вокруг него. Его алый шлейф трепало и рвало по ветру, и, казалось, это Малакор пытается высосать из Инквизитора саму жизнь и кровь.

Люк стоял ровно, так, будто кипящие потоки воздуха не в состоянии были его сдвинуть ни на миллиметр, а Дайтера рвануло и подтащило к образовывающейся вокруг Малакора воронке. Чисс отклонился, уперся в оседающее под ногами каменное крошево ногами, его одежду рвало и трепало, в склоненное лицо бросало пригоршни щебенки, и чтобы хоть как-то дышать, он прикрыл лицо рукавом.

— Шторм Силы, — отчасти восхищенно произнес Фрес, но его голос был не слышан за все возрастающим гулом. Странная веселость Инквизитора никак не вязалась с развертывающейся неконтролируемой стихией, захватывающей все больше пространства, ломающей и крушащей все вокруг и грозившей разнести половину планеты.

Малакор решил одним броском, вложив в него практически всю свою силу, перенести себя, Аларию и Пробуса в имперский дворец. То, что призванная им стихия может уничтожить практически все, его волновало мало. Жгучая капля мстительности протекла в его душу и прожгла болезненную рану в его мертвом сердце, Малакор вспомнил, как это — желать отомстить, и это его желание было сильнее порожденной им бури и такое же неуправляемое.

И в надвигающемся мраке и грохоте Инквизитор, едва держась на ногах, оглушительно и злобно хохотал, торжествуя какую-то свою победу.

Хладнокровие и мудрость, мастер Люк.

Наверное, раньше Люк Скайуокер яростно потребовал бы от Инквизитора объяснить причину его неуместно веселости, но не сегодня.

Шторм Силы, на который решился Малакор, искажал и ломал пространство, вытачивая уродливые аномалии, куда затягивало трупы погибших в бою и живых штурмовиков. Кто знает, в какой ад и на каком конце вселенной их вышвырнет? Ситхи, противостоя этому губительному воздействию, искажению пространства и времени, защищая себя от падения в бездну, удерживали Шторм в одной, сравнительно небольшой точке, но когда Малакор исчезнет из той точки, стихию не удержит никто.

Люку ничто не помешало ступить прямо в кипящий, все усиливающийся смерч, отодвигая аномалии внутрь темного столба вращающегося с ревом воздуха.

Где-то с другой стороны то же сделал Инквизитор — его сумасшедший, издевательский смех теперь все время звучал у Люка в голове, но даже он не в состоянии был вывести молодого человека из равновесия и лишить покоя.

Рука джедая, подрагивая под терзающими ее тугими струями воздуха, подрагивала, но он все же сумел ее удержать так, что Сила, стекающая с его затянутых в перчатку пальцев, устремилась к Малакору и обвила горло чародея таким простым и таким жестким захватом.

Люк не ощутил ничего — ни злорадства, ни радости, ничего абсолютно, — когда почувствовал, что под его пальцами Строг вздрогнул и попытался вдохнуть полной грудью, но не смог.

Люк просто прекращал все это.

Своей Силой он залечивал рвущиеся аномалии, одновременно с этим гася причину их появления, лишая жизни… да, лишая.

Ураган все набирал силу; теперь в его все сметающем потоке ввысь устремлялось грязное облако, а реве потонули все звуки.

Раскаленные фиолетовые глаза за черной грязной пеленой с ненавистью всматривались в синие спокойные глаза джедая, вены на побагровевшем лбу Строга вздулись и Малакор сопротивлялся, как мог, удушающей хватке Скайуокера, которая только нарастала, стискивая горло ситха до хруста, до кровавого кашля, до темной крови, наливающей слизистые оболочки в задыхающемся рту.

От зверского ухвата Инквизитора Строг вздрогнул, как от жгучего удара хлыстом по обнаженной спине, и рухнул на колено, хрипя и пуская кровавые пузыри разевающимся в безмолвном крике ртом. Инквизитор схватил Строга Силой зло и с наслаждением, скрюченные пальцы Фреса подрагивали в воздухе, словно они ими пересчитывал, перемалывал кости в теле противника, и его ситхские глаза горели над головой содрогающегося от боли Малакора садистским наслаждением.

Аномалии затягивались; у Строга не доставало сил, чтобы расширить и укрепить свой Шторм и успешно противостоять сразу двоим мощным противникам.

Алария давно уже была втянута во вращающуюся воронку, и ветер унес ее куда-то выше места этого страшного безмолвного поединка.

У ног Малакора зашевелился Пробус, и тот перевел взгляд своих истекающих от удушья слезами глаз, призывая на помощь. Время стремительно утекало; Малакор почти завершил свою подготовку к перебросу, но и его жизнь почти была погашена сразу двумя безжалостными, бесстрастным и яростным убийцами.

Пробус, пошатываясь, приподнялся. Его качало, словно в его молодом силе, в руках совсем не было сил для того, чтобы сопротивляться Шторму.

"Быстрее!"

Казалось, даже в сознании ситха голос Малакора Строга хрипит и срывается.

По губам Пробуса проскользнула усмешка, тонкая и лютая, и он вдруг с неожиданной прытью для такого, казалось бы, измотанного создания рванул прочь из круга вращающегося ревущего воздуха с силой зверя, выждавшего добычу в засаде.

Его руки цепко ухватили сопротивляющегося стихии чисса за плечи и рывком отправили его в кипящий круговорот, а сам Пробус силой этого толчка был вышвырнут за пределы воронки и покатился по истерзанной земле.

Аномалии зарастали; Шторм Силы, подавленный, усмиренный и направленный Люком и Инквизитором, утихал, унося заключенных в нем людей…

* * *

Если бы не боль, можно было бы подумать, что он уже мертв.

Малакор, ослепленный, оглушенный, не чувствовал даже собственного дыхания и холодных ступеней императорского дворца под своими ладонями. Ему казалось, что все его тело изломано и искорежено, перемолото и выкинуто куда-то в темноту, в небытие.

Если бы не боль, он был бы уже мертв.

Он смог; он сделал то, что еще никому не удавалось — перенес себя и четверых человек Штормом Силы.

В тот миг, когда Сила обняла их плотными ладонями и утянула в раскрывшийся портал, он ощутил, как ослабевает зверская хватка Скайуокера — наследственное это у них, что ли, ха-кха-кха, — и осторожно отпускают силовые путы Инквизитора, до того раскаленными тросами стягивающие, корежащие изломанное тело.

Этот мерзавец давил и мучил намеренно, вымещал свою злобу, утолял жажду мести, до дрожи в пальцах желал самоутвердиться и возвыситься. Настырный и тщеславный, во время переброса он бесцеремонно влез в разум Малакора, пользуясь тем, что враг ослаблен и не способен сопротивляться, и торопливо и жадно похищал те секреты, которые Малакор изучал десятилетиями. Все попытки сопротивления он подавлял жестоко и ужасно, отчего в мозгу вспыхивали черные вспышки нечеловеческой боли.

А Скайуокер в это время все так же молча и бесстрастно держал Строга за горло…

Банда мародеров, словно головорезы в третьесортной прокуренной и провонявшей дешевым пойлом кантине, ха-кха-ха…

Но отвратительнее всего было то, что Пробус…

Нет, не предательство. Это не было предательством, Строг просто не разглядел под одержимостью Пробуса его неумолимую целеустремленность. Пробус лгал. С самого начала он лгал, он готов был сказать все, что угодно, поклясться чем угодно, лишь бы получить желаемое.

Он дал бы себе руку отрубить, если бы это помогло ему добиться своей цели.

Одержимый идеей мести, он заставил его, Малакора Строга, делать то, что нужно ему, Пробусу.

Вынудил.

Заставил.

Вымучил.

Алария достигла своей цели — императорского дворца, и, возможно, совершит месть, такую сладкую, такую желанную — до экстатической дрожи, — и Пробус, ощущая ярость и жгучую, невыносимую боль Вейдера, уязвленного в самое сердце, упьется ею до наркотической невменяемости, до оргазма.

А Малакор…

Ха-кха-кха…

Он, ослепленный, оглушенный, выпитый досуха, с вывернутым наизнанку, обшаренным до самых темных уголков сознанием, выпотрошенный этими погаными грязными мародерами, валяется у подножия имперского дворца, словно отработавший свое, сломанный механизм.

Негодная, послужившая, сделавшая свое дело вещь, отброшенная прочь Пробусом. Как унизительно — ощущать себя вещью этого куска плазмы, в который подсадил душу и разум собственными руками…

Кто-то когда-то говорил, что Дарт Акс неуправляем и использует всех, кого сможет коснуться, и что крайне самонадеянно было вызывать его из небытия, и еще более самонадеянно рассчитывать, что Пробус-Акс покорится и будет союзником. Кто это был? Или это всего лишь издевательские мысли Инквизитора, перетекшие в истерзанный пытками разум Строга?

— Добро пожаловать в императорский дворец.

Кажется, слух и зрение начали возвращаться, ранкор вас всех сожри, и первое, что оглушенный Малакор услышал — это мерзкий, издевающийся голос этого говнюка.

Строг поднял голову, и увидел, что лежит на ступенях, куда вынес его Шторм. Инквизитор стоял над ним, закрывая собой солнечный свет, оглядываясь по сторонам. Выглядел он не блестяще; его шелковый шлейф был оторван и висел грязными лоскутами, вся одежда была серой от грязи и мусора, и грязное от пыли лицо, на котором расплавленным золотом горели яростные глаза, иссечено в кровь.

Но его темная Сила, подпитываемая страхами, чужой болью, самым гнусными мыслями, оставалась при нем, и от этого он выглядел еще более зловеще и грозно. Казалось, она сочится из всех его пор и густыми тенями, черными ручейками, дымным туманом стекает по ступенях, на которых Инквизитор расположился с присущим ему изяществом.

"Даже сейчас рисуется", — с брезгливой неприязнью подумал Строг, жадно глотая воздух.

Люк тоже был рядом. Молодой джедай был потрепан меньше Инквизитора, кажется, его тутаминис уберег его от большинства повреждений, у него даже одежда не запылилась, когда он входил в своем защитном коконе в кипящий поток Шторма.

Все так же безмолвно, словно отрешенно, он ступил ближе к Строгу, и тот со стоном уронил голову, кляня себя в очередной ошибке.

Нужно было бросать всех и тотчас уходит самому, как только он понял, что именно провернул Инквизитор. Два абсолюта… это даже постичь трудно. И невозможно — победить.

— Твое время прошло, старик, — сиплым, словно сорванным голосом прохрипел Фрес, ступив еще на одну ступеньку вверх, свысока глядя на поверженного врага. Мысль об Аларии, которая рыщет где-то по дворцу, влекла его прочь, но Инквизитор не мог не насытиться унижением и отчаянием соперника, не мог уйти, не причинив ему еще большую боль. — Ты ставил на единство Повелителей, но тебя все предали, и ты остался один, а один ты не соперник мне. Повелители Ужаса могли только обманывать и пугать, но они всегда были слабы! Есть только Сила; и я ставлю знак равно между Силой и властью. Поэтому империя и галактика мои, а не твои. Ты слаб.

"Тщеславный щенок!! Да мы же и не бились один на один!! Ха-кха-кха…"

Фрес словно прочитал эти мысли Строга и зло оскалился, но смолчал. Он перевел взгляд своих злобных ситхских глаз на Люка и коротко кивнул на Строга:

— Начальник охраны, — произнес он, — займитесь нашим… гостем. Думаю, Император вскоре пожелает поговорить с ним.

Глава 34. Раскол. Белые облака Аларии

Бисс славился своей пышной растительностью.

Темная зелень, напитанная влагой, даже на вид была сочной, свежей. Имперские сады были предметом отельной гордости сначала Палпатина, а затем и императрицы Евы.

Безупречно расчерченные дорожки, искусственные тихие пруды, окутанные туманом, лепестки цветущих деревьев, падающих на водную гладь, белоснежные изящные беседки, прекрасные цветы, мокро поблескивающая, словно лакированная трава, и деревья, тянущие свои развесистые кроны к небу.

Их крепкие ветви переплетались высоко над землей, сочная зеленая листва разрасталась пышными шапками, и под пологом этих гигантов всегда царил тихий зеленый полумрак.

Эния очень любила играть в саду; казалось, выбравшись из пустых гулких залов дворца, именно здесь, среди огромных старых деревьев, уходящих в небо, среди душистых ярких цветов и широких пушистых кустиков она чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Больше всего привлекал малышку ручей, где на дне лежали круглые камешки, обточенные водой до абсолютной гладкости. Эния иногда усыпляла нянек, и пока они спали, она влезала в холодную воду и, сопя от усердия, вылавливала из прозрачных струй самые интересные экземпляры.

Ее красивые платьица намокали, кружевные манжеты раскисали и плыли в холодной воде, и когда являлись воспитатели и с криками ужаса вылавливали ее из воды, одна из туфелек, как правило, уже уплывала вниз по течению…

Каждый раз, когда Эния выходила на прогулку, охрана оцепляла территорию сада. Внутри же маленькая принцесса могла гулять свободно, все равно уследить ежеминутно за ней не мог никто.

…Алария притаилась в тени одного из пышных зеленых кустов с яркими лиловыми цветами и наблюдала за ребенком Императора, хищно улыбаясь.

Шторм Силы откинул ее чуть дальше от Малакора и Люка с Инквизитором, которые, казалось, просто вцепились друг в друга в последней смертельной схватке.

Странно, хихикнув, подумала Алария.

Из всех троих никто не думал о смерти. Люк был готов к ней в своей светлой безупречности, он принял бы смерть, если бы ему удалось навсегда утянуть с собой Малакора. Инквизитор не думал о ней потому что его ярость и одержимость стали намного больше страха, и его наслаждение властью над соперником просто не допускало и тени мысли о том, что он может погибнуть.

А Малакор сопротивлялся, стараясь вывернуться из их чудовищного захвата, и умирать не собирался.

И в этой борьбе все трое позабыли о ней и о Дайтере…

Дайтера, кажется, откинуло вниз по лестнице, и он катился еще долго, хе-хе…

Сама Алария, хоть и крепко ушиблась, но нашла в себе силы подняться и уползти в тень галереи и пересидеть там за колонной, глуша панику, ужас и зажимая грязными, исцарапанными и окровавленными руками рот, чтобы пробегавшая мимо охрана не услышала ее дыхания, едва не срывающегося на вопль.

Пробус сказал, что они будут вместе! Он будет любить ее, он всегда будет с нею, и его ладонь будет ласкать ее лицо, отводя вьющиеся волосы от заалевшей щеки…

Нужно только прикончить эту девчонку, дочь Вейдера.

Алария, утирая шмыгающий нос ладонью, — черт, кажется, разбит! — растрепанной тенью метнулась под высокие своды, и ее быстрые шажки эхом торопливой дроби отразились от холодных стен.

После, наверное, ее поймает дворцовая охрана, Люк или Инквизитор.

Если Люк, то, вероятно, они поздороваются уже на темной стороне…

Инквизитор, вероятнее всего, изобьет; в мозгу Аларии ярко вспыхнули видения, где Лорд Фрес в ярости наотмашь бьет ее по лицу, и его ноги жестко и сильно бьют ее в живот, в спину. Алария даже ощутила вкус страха озверевшего Инквизитора — прозевать императорскую дочь не шутка.

Но в любом случае, они ее оставят на потом. Они оставят ее Дарту Вейдеру.

Это будет правильно.

…Не думать о том, что потом с ней сделает Вейдер…

Его ярость будет горяча и разрушительна, а ее смерть — молниеносна. Да, так. Энакин всегда был порывист, и та, далекая позабытая резня в поселке тускенов показывает, что он не способен на изощренную месть. Он не способен мучить, глядя в обезумевшие от боли глаза жертвы, и задавать один-единственный вопрос, — зачем? — ответ на который уже получен, но он не устраивает, а значит, пытки продолжатся…

Нет, Энакин не способен на такое хладнокровие и выдержку.

Он просто пронзит ее алым лучом своего меча. Рассечет надвое.

Убьет.

А новое пробуждение…

От одной мысли об этом у Аларии сладко сводило живот и она ощущала запах свежего постельного белья. Пробус обещал ей это. Он шептал ей это всякий раз, когда обнимал и долгими звездными ночами говорил о свободе. О том дне, когда оба они будут свободны.

Она поможет ему свершить его месть, а затем они будут вместе.

Она проснется уже в белых облаках, чистая, свободная от грязи, крови на руках и войны.

И он будет рядом.

Тогда он уже насытится своей местью и будет рядом. Всегда.

И Алария буквально постанывала, жаждя смертельного удара от рассвирепевшего Вейдера, за которым последует свет и покой… Ради этого она выпустила бы кишки и Лее, подвернись та под руку Аларии. Но коридоры, по которым металась обезумевшая ситх-леди, прислушиваясь к Силе, отыскивая маленькую принцессу, были тихи и пустынны, словно в дурном сне, и Алария едва не выла от нетерпения и страха, что не успеет, что попадется.

Только однажды какой-то незадачливый охранник попался ей на дороге, и она всадила в его тело сайбер с разбегу, не останавливаясь ни на миг, ни на поединок, ни на то, чтобы посмотреть, что стало с осевшим на пол человеком.

Ранен, убит?

Не все ли равно, думала Алария, быстро шагая по полутемному коридору, в конце которого маячил выход во внутренний двор и в сады дворца. Из глаз ее лились слезы, женщина жалобно всхлипывала и отирала мокрые щеки, размазывая грязь, и ее плечи содрогались от подкатывающей истерики.

Где же эта маленькая тварь?

Отсечь ей руки и ноги, и после этого все будут свободны, все.

Нет, Лея и Люк — это мелко. Они давно выросли, и Вейдер не видел, как они растут и взрослеют, с ними у него не связано никаких воспоминаний. Он по-своему любил их, но это скорее был зов крови и долг, а маленькая Эния…

Он увидел ее тотчас, как она родилась.

Дочь ему родила любимая женщина.

Он видел, как принцесса растет, слышал, как та называет его отцом. Дитя смотрело веселыми глазенками в его суровое, обезображенное шрамом лицо, и на круглой мордашке ребенка отражались такие настоящие восторг и любовь.

Если Эния умрет… если она умрет ужасной смертью… он обязательно поймет, что дочь перед смертью мучилась и кричала, вопила детским невинным голоском, он почувствует это.

За это Вейдер в ярости уничтожит всех и вся, но не сможет всеми этими смертями залить разрывающую его сердце боль.

И Аларию он тоже убьет. Даже если ее не настигнет разозленный Инквизитор, и не поймает убитый горем Люк, Вейдер сам найдет ее и убьет.

Он должен убить ее непременно! Очистить от мира, от лжи, от встречи с ним и от тех слов, которые она произнесла, клянясь ему в любви… Эти слова она должна говорить только одному человеку.

Алария буквально физически ощущала омерзение при одной мысли, что этого ее тела коснется ее возлюбленный. После похотливого жирного Аугрусса, ерзающего между ее безвольно расставленных ног, после драки с Люком, после многочисленных ударов и падений, разукрасивших ее колени и локти багровыми синякам и ссадинами как у какой-то дешевой портовой шлюхи, которую берут сзади, особо не церемонясь…

"Прах меня побери, дура! — выругалась про себя Алария. — А как же я такая покажусь девчонке? Она же напугается… не пойдет ко мне…"

Светлый, слепящий дневным светом выход в сад был уже совсем рядом, и Алария, замедлив шаг, почти остановившись, жмуря привыкшие к полумраку глаза, поднесла к лицу грязные исцарапанные ладони и с изумлением, словно впервые увидев, посмотрела на них.

Ногти ее были обломаны, с траурной каймой из набившейся гари, видимо, когда она цеплялась за вздыбившиеся каменные плиты там, у ангаров, где дрались ситхи. На ободранных в кровь запястьях красовались браслеты от разрубленных Малакором наручников. Платье ее было изодрано, одного рукава вообще не было, на обнаженном плече огромный синяк наливался багровой кровью. Алария не видела своего лица, но чувствовала, как на лбу саднит содранная кожа, а на зубах скрипит песок. Сейчас она, скорее всего, походила на выкопавшегося мертвеца и выглядит жутко.

— Вот же черт…

Алария, оглянувшись по сторонам, щурясь от яркого дневного света, выскользнула в сад, поспешно сдирая второй рукав.

У искусственного пруда она присела в траву и опустила ткань в воду.

Нужно было привести себя в порядок, отмыть с лица кровь, чтобы не напугать ребенка.

Если девчонка поднимет крик и не подойдет…

Впрочем, об этом лучше не думать.

Нет, все получится.

Алария тщательно умылась, протерла оторванным рукавом шею, плечи, мокрыми пальцами пригладила волосы, постаравшись оттряхнуть с кудрявых прядей всю пыль и мелкий мусор. Смех ребенка слышался где-то неподалеку. Эния была тут, и от белых облаков и обещанного рая Аларию отделяло всего несколько минут… Главное — подманить девчонку к себе.

"Моя маленькая прелесть… — тягучим слащавым голосом бормотала женщина себе под нос, огибая водную гладь. — Иди сюда, Эния… Подойти ко мне.."

Главное, приманить. Чтобы подошла.

Если с принцессой кто-то будет — им же хуже. Они отведают на своем разуме мощь Повелительницы Ужаса и угостятся ее сайбером.

После…

После даже хорошо, что девчонка будет кричать. Убить ее будет просто, быстро, но вопить она будет громко и ужасно.

"Эния, солнышко… иди сюда, иди ко мне, — шептала Алария. — Я что-то тебе покажу…"

И девочка, до этого увлеченная роем бабочек, сидящем на ярких цветах на берегу реки, обернулась и с любопытством осмотрелась по сторонам. Голос, который который девочка слышала, звучал у нее в голове; до этого она общалась таким образом только с папой, а сейчас… ее звала женщина, и это была не София. Энии стало безумно любопытно — кто же она?

Босыми мокрыми ножками потопала она по мягкой зеленой травке к укрытию Аларии, в густую темную тень под вековыми деревьями.

"Иди… иди ко мне", — ласково звал ее голос; Эния, казалось, слышала смех незнакомки, и на ее нежном личике расцветала улыбка, а на пухленьких щечках появились ямочки. Ее нарядное платьице цеплялось за веточки кустов, через которые она шла на зов Аларии; так, словно сама природа хотела остановить маленькую принцессу, не дать ей попасть в ловушку Повелительницы Ужаса, но упрямая Скайуокер шла, шаг за шагом, к тому, что было так интересно ей.

Алария, намеренно отворачивая от девочки поврежденную часть лица, скрывая ссадину на лбу, широко улыбалась топающей к ней девочке. Она была красива… когда-то. Дети падки на красоту, красивые незнакомцы не вызывают у них опасений.

Алария присела на корточки и протянула руки к ребенку, подманивая ее пальчиками, добавляя в свой зов совсем немного Силы, чтобы внимание ребенка не ускользнуло от нее.

Интересно, с кем принцесса тут, на берегу? Не одна же она гуляет у воды.

— Иди скорей сюда! Иди ко мне, хорошая моя, — шептала приторно Алария, протягивая к Энии свои тонкие руки, но девочка не спешила подходить ближе; она нахмурилась, внимательно рассматривая незнакомку, на миг могло показаться, что Эния потеряла всякий интерес с Повелительнице Ужаса, она ведь видела ее однажды — тогда, в кабинете отца. Она-то думала, что здесь будет кто-то по-настоящему интересный, а не эта тетя-плакса с испуганным лицом.

Глядя в светлые глаза дочери Вейдера, Алария словно видела его самого, многими годами раньше: Энакин когда-то точно так же кривил губы, когда был недоволен чем-то, когда ему становилось скучно.

"Как похожа", — думала Алария.

Внезапно где-то не периферии ее сознания мелькнула шальная мысль — а что, если не убить, а украсть Энию, уйти и забрать с собой… воспитать как свое дитя, как детей, которых она родила, но не видела, как они растут… Эта маленькая красивая девочка будет принадлежать только ей, Аларии. С ней можно будет играть, ее можно будет наряжать или наоборот… наказывать…

— Я покажу тебе кое-что… смотри… — миловидное лицо Аларии изменилось, исказилось в уродливую, но отчего-то смешную гримасу, глаза съехались к носу, язык свернулся трубочкой. Хотела ли она развеселить императорскую дочь или напугать — не ясно, впрочем, Энию это не пугало ни капельки.

— Еще! Хочу еще! Покажи, — с восторгом выкрикнула она, заливаясь смехом и колотя в ладошки.

Алария, кривляясь и крутя глазами в разные стороны, медленно подбиралась к смеющемуся ребенку, от нетерпения ее руки нервно вздрагивали, и женщину так и подмывало подскочить, налететь на крошку, навалиться на нее всем телом и рвать, терзать, упиваясь ее криками. Останавливало одно — с кем тут Эния? Они могут прибежать… отнять… защитить. И тогда все будет напрасно, все.

А если действительно украсть ее?

Вывести из дворца?

На мгновение Алария даже поверила, что ей удастся это сделать. Обмануть Люка и его охрану, как-нибудь обойти шныряющего повсюду и во все сующего свой нос Инквизитора.

Увести девочку и оставить ее себе. Вдвоем они затеряются где-нибудь далеко, на самой пустынной из планет, и станут там тихо жить. Эния… она так похожа на Энакина… На маленького Энакина, когда-то залюбовавшегося спустившимся с небес Татуина ангелом.

Можно же будет начать все сначала, внезапно подумала Алария и даже засмеялась от облегчения, которое пришло с этой шальной, дерзкой мыслью.

Можно все исправить. Вместо Энакина, вместо ее с ним детей у нее будет Эния, его маленькая копия. Она будет смотреть на Аларию его, Энакина, синим глазами и любить ее, любить просто так. Девочка совсем мала; она еще позабудет и свою мать, и Вейдера, она будет считать своею матерью ее, Аларию.

Рука Аларии легла на светлые кудряшки Энии, под иссеченной, изодранной ладонью крепенькое тельце ребенка было теплым и прикосновения ее неуклюжих теплых детских ладошек — ласковыми. Захотелось выть в голос, орать от страха и накатившего вдруг понимания, зачем она здесь, и что сейчас будет, и женщина спрятала свое лицо в светлых волосах девочки, скрывая свой ужас и отчаяние. Алария притянула ребенка к себе, наслаждаясь сладким детским запахом, и обняла малышку, испытывая давно позабытое удовольствие от этой нехитрый ласки.

И тепло.

Тепло, усыпляющее безумие, возвращающее блаженный покой, расслабляющее сведенные до судороги, напряженные до каменной твердости мышцы.

Лютое желание тут же вцепиться пальцами в светлые кудряшки девочки и едва ли не зубами перекусить, перегрызть ее нежное горлышко куда-то вдруг испарилось, и Алария, растерянно поглаживая девочку по кругленькой головенке, почти уговаривала себя — ну же! Сейчас! Сделай это!

— Ударилась? — серьезно спросила Эния, пальчиком трогая рассеченный лоб Аларии.

Детские светлые глаза смотрели прямо и даже сурово, так странно по-взрослому, и Алария, мигнув, уронила пару слез с ресниц, так внезапно наполнивших глаза.

— Да, — прошептала она, улыбаясь совершенно счастливо и сумасшедше. — Ничего, пройдет!

— Не реви, — строго сказала Эния, грозя Аларии пухленьким пальчиком. — Тебе говорили не носиться и смотреть под ноги!

В интонациях детского трогательного голоска проскользнуло что-то металлическое, твердое, и Алария снова рассмеялась, глядя, как девочка копирует отца, осознанно или нет. Даже этот жест пальцем, это размеренное покачивание — даже в этом был он, Энакин. Вейдер. Теперь Дарт Вейдер.

Вот зачем ей нужна Эния.

"Эния — это Энакин, Эния — это Энакин", — твердила про себя, как заведенная, Алария, прислушиваясь к частому пульсу в своих висках, и почти верила этому горячечному бреду, этим вертевшимся в ее разуме без конца словам.

Убить Энию — этого хотел Пробус, это была его идея, его смысл жизни, его месть. А она, Алария, — женщина поняла это вдруг, только что, и осознала с изумлением, — она ведь не Пробус. Она даже не его часть. Она отдельное существо, и у нее в сердце рождаются совсем другие чувства. Свои.

Когда она сказала, что ее не трогает обретенное Вейдером счастье, она лгала. Это Пробус ей так сказал, и она поверила. А самой Аларии было невыносимо даже смотреть на то, как он живет после нее… без нее.

Энакин разлюбил свой Душистый Лотос, свою Падмэ. Волшебная сказка кончилась, прошла бесследно, а быль так и не началась. Какая-то другая женщина теперь была дорога ему, и с ней он делил свою жизнь.

Острее всего Алария ощущала стыд, ее уязвленное самолюбие нашептывало ей всегда — ты не можешь ничего исправить, ты не можешь заставить его полюбить тебя вновь, ты потеряла свою ценность, ты ничто, всего лишь красивая игрушка. А красоты так мало, чтобы полюбить и принять; красота — это ничто, она непрочна и недолговечна.

А если взять Энию… ее можно заставить себя любить, она еще ребенок… и тогда гложущие ее стыд и ревность утихнут. И будет хорошо.

Можно ведь не убивать ее, правда?

А если убить…

Глаза Аларии мгновенно высохли, словно налившее их раскаленное золото было горячо, на самом деле горячо, и адская злоба снова затопила ее разум, смывая нежные образы и радужные картинки, нарисованные мечтами.

Если убить ее, будет доволен Пробус.

И будет долгожданное пробуждение. А Дарт Вейдер… он будет страдать! Возможно, даже оттолкнет свою Еву. Да и она — сможет ли она с ним жить после того, как он не уберег их дочь?! Убить! Разрушить все, запятнать его чистенькое, уютненькое счастье кровью!

— Эния! Ты куда убежала?

Алария не помнила, как встала, выпрямившись во весь рост, и как ее руки отпустили малышку. Ее лицо, до того приветливо улыбающееся ребенку, исказилось так, что Эния напугалась и заревела, громко и обиженно, скорее от досады, что ее так подло обманула незнакомка, притворяясь хорошей.

— Какая удача… — прошептала Алария, и по губам ее скользнула адская усмешка.

В высокой траве, среди качающихся цветов, стояла сама императрица.

Ева смотрела на (соперницу?) Аларию, истерзанную, грязную, люто ухмыляющуюся, рядом с которой заливался плачем ее, Евы, ребенок, и светлые глаза императрицы были словно ледяные.

— Здравствуй, — приторным голоском протянула Алария, ступая вперед и нарочно отрезая Еве путь к ревущей девчонке.

Императрица, одетая, по обыкновению, в черное с серебром платье, стояла неподвижно, словно ферзь на шахматной доске. На ее щеках пунцовыми пятнами расцветал румянец, но и одного взгляда на ее замершее тело было достаточно, чтобы понять, почувствовать ее напряжение. Одно неправильное движение — и она кинется, выхватит дочь, закроет собой… Не так быстро, дорогая, не так быстро!

— Очень, очень давно хотела с тобой познакомиться, — пропела сладким голосом Алария, ступая вперед.

— Эния обязательно должна присутствовать при этом разговоре? — произнесла Ева.

Она очень хотела быть хладнокровной и не терять лица, но ее голос предательски дрогнул, и Алария тихо и страшно расхохоталась, наслаждаясь проскользнувшим в нем ужасом.

— Обязательно, — прошептала она горячо и одержимо, поблескивая ненормальными глазами. На ее лице выписалось мрачное торжество, и Алария, все глубже погружаясь в безумие и теряя собственное "я" в потоке хлынувшей в ее разум мерзости, теряя всяческий человеческий облик, который был просто маской, натянутой на чудовище, погрозила Еве пальцем.

— Не пытайся меня запутать, — бормотала Алария, все так же сверкая глазами. Ее желто-красные зрачки расширились, она таращила глаза так, будто некая непонятная сила выдавливала их наружу из черепа. — Не пытайся меня запутать… Я здесь для того, чтобы отомстить. То, что вы обе здесь — удача, большая удача!

— Эния, беги! — пронзительно выкрикнула Ева, набросившись на Аларию.

От толчка Алария не устояла, упала, и Ева перехватила ее руку, выпустившую алое раскаленное жало, с гудением оставившее несколько черных полос на коре старого дерева.

— Беги, Эния!

Яростно сжав руку Аларии за запястье, чуть выше браслета наручников, Ева несколько раз ударила ею о красивый декоративный камешек, разбивая в кровь сжимающие оружие пальцы. Алария завопила от боли, вцепляясь свободной в одежду Евы, но та продолжала безжалостно разбивать ее руку, стараясь обезоружить ситх-леди.

Напуганный этой возней, дракой и яростными выкриками ребенок громко рыдал, не решаясь оставить мать одну с этим рыкающим животным. Сайбер, еще пару раз с гудением разрезав воздух, вылетел из руки Аларии, потерявшись в траве, и Ева, отброшенная мощным толчком Силы, отлетела на мощеную красивой плиткой дорожку, тяжело дыша.

— Ты что, подумала, что сможешь меня остановить?!

Алария налетела на нее и, ухватив за льняную косу, пачкая кровью волосы императрицы, заставила подняться, но не на ноги, нет. Сжимая светлые пряди в кулаке, она оттянула, откинула голову Евы назад, и женщина, вскрикнув яростно и болезненно, упала на колени. Ухватываясь за руку мучающей ее Аларии, с наслаждением наблюдающей за унижением императрицы, ловя каждый вскрик, каждую гримасу боли, Ева постаралась высвободится, но тщетно.

Все мысли о том, что можно обойтись без убийств, из головы Аларии испарились, выкипели на разгоревшейся ярости. Пришла лютая жестокость, желание крови и чужих страданий, захотелось разбить, изуродовать строгий возвышенный образ, захотелось истаскать, истрепать, извозить черное бархатное платье в грязи, чтобы оно стало таким же серым, как ее собственное, захотелось лишить Еву ее чистой кожи и светлых аккуратных волос, захотелось отведать чужого стыда и отчаяния.

— Что, не нравится? — мстительно шипела Алария, нарочно таская Еву за волосы так, что ее тело выгибалось и корчилось. — Ты забрала моего Энакина, сучка…

Алария вдруг с изумлением поняла, что только что сказала правду, и из ее глаз, туша их яркое пламя, брызнули слезы, из демонической маски ее лицо вновь превратилось в обычное женское — страдающее, плачущее, — и из раскрытых губ вырвался невольный стон или всхлип.

— Моего Энакина, — повторила Алария. Ее голос сорвался на крик, она рванула Еву за волосы, заглядывая в ее светлые злые глаза, и слезы, сорвавшиеся с ресниц Аларии, потекли по лицу императрицы.

Ева упрямо молчала, тяжко дыша. В ее светлых глазах перемешивались страх и злость, и эта непокоренность, это желание сопротивления разозлили Аларию еще больше.

— Ты была мертва, — пропыхтела Ева сквозь сжатые зубы. Алария слишком низко пригнула ее голову к земле, заставив тело женщины выгнуться дугой и дрожать от напряжения каждой мышцей, но Ева упрямо молчала, не вопила от страха, как того желала бы Алария.

— Я? Мертва? — переспросила Алария, жадно вглядываясь безумными горящими глазами в искаженное гримасой боли лицо императрицы. — Не-ет, я уже не была мертва, когда ты забралась ему в койку! Да и не все ли равно, была или нет? Энакин был мой! — голос Аларии превратился в злобное рычание, она встряхнула Еву крепче, вызвав у нее болезненный крик, и приступ новых рыданий — у Энии. — Он любил меня; он долго любил меня! Если бы не ты, то сегодня он был бы моим.

— Но он не твой! — рявкнула Ева, багровея.

— Правда, — согласилась Алария на удивление легко. — Он не мой. Теперь он не мой. Он твой, — она приблизила свое лицо к лицу Евы и прижалась к ее виску своим виском, словно прислушиваясь к току крови соперницы под тонкой кожей. — Ты ведь такая молодая. Такая чистая. Такая красивая, — Алария внезапно, одним крепким тычком бросила коротко вскрикнувшую Еву лицом на землю и мгновенно перехватила ее руку, выкрутив ее кисть.

— А давай проверим, — предложила Алария небрежно, даже холодно и равнодушно, призывая в свою ладонь оброненный сайбер, — будет ли он любить тебя по-прежнему, если ты станешь не такая совершенная? Как думаешь, м? — Алария чуть встряхнула ладонью, выпуская алый луч, и в глазах Евы загорелся такой ужас, что Алария расхохоталась от наслаждения. — Чтобы соответствовать семейству Скайуокеров, тебе надо бы потерять руку, дорогуша, — Алария крепче рванула Еву, заламывая ей руку за спину и примериваясь, куда б ударить.

Боль в вывихнутом плече и ужас заставили Еву завопить, и маленькая Эния закатилась в истерике.

— Как у Люка — только кисть, или как у Энакина — по локоть? — не обращая внимания на рыдания женщины, бормотала Алария, и ее алый сайбер покачивался над белой вывернутой ладонью.

Ее сайбер коротко взлетел, и — нет, не опустился на закричавшую от ужаса женщину, — а внезапно заискрив, словно повстречавшись с невидимым препятствием, вылетел из руки Аларии, мазнув ситх-леди по лицу, а сама женщина с громким воем отлетела прочь от Евы, словно кто-то со всего размаху ударил ее в грудь.

Эния, хныча, кривя в испуге губки, опускала маленькую ручку.

Она еще не умела толкать, как папа, но ей очень хотелось, чтобы злая тетка-плакса, умеющая притворяться слабой, не трогала и не обижала маму.

Удар Энии, несомненно, не самый сокрушительный, пришелся по руке Аларии с занесенный над Евоймечом, но, кажется, и этого достаточно было, чтобы переломать женщине запястье.

Она с воем ползала в траве, волоча сломанную посиневшую кисть, безумными глазами отыскивая потерянное оружие, и ее губы шептали какие-то проклятья.

Черная полоса, отметина от сайбера, сожгла ей левую половину лица, обуглив ноздрю, чудом не задев глаз опалила лоб, но Алария словно не ощущала ожога.

"Он будет недоволен… он будет недоволен!!"

Кажется, трезвый рассудок вернулся к Аларии, она уже была в состоянии адекватно оценивать ситуацию, и посему выходило — она потеряла много времени и сил на то, чего делать было не нужно. Ева и Эния были здесь обе, а она дала волю чувствам, позабыв о том, что просил у нее Пробус. Он был бы счастлив, если бы ей удалось убить обоих. Просто счастлив.

"Сейчас… убить сейчас… придется быстро… зато обоих…"

— Что-то ищешь?

Голос говорившего не сразу дошел до ее сознания; ей казалось, что она все еще ползает по траве, раздвигая ярко-зеленые пучки израненными руками, а она уже была поднята на ноги.

Внезапно ей стало трудно дышать, так трудно, будто невидимая огромная рука схватила ее поперек тела, грубо вздернула в воздух, и Алария, подняв, наконец, голову, оторвав взгляд от мелькающей под ногами травы, встретилась взглядом с яростными глазами Вейдера.

Они были выцветшего голубого цвета, так, словно Вейдер не принадлежал Темной Стороне. Крылья его носа вздрагивали, губы были плотно сжаты, словно Вейдер из последних сил сдерживался чтобы не выругаться грязно и страшно, и Алария почувствовала, как ее сердце словно проваливается в бездну, и одна только страшная мысль отчаянно колотится в ее голове пойманной птицей — не успела. Не смогла.

Она подвела своего Пробуса.

Там, на белых облаках. в чистой постели, он обнимет ее, когда она проснется, но он не будет свободным.

Он прижмется к ее груди, спрячет лицо, обнимая ее и целуя в острый сосок, но она все равно почувствует, как на ее обнаженную кожу капнут его слезы — от злости и бессилия.

И разочарования.

Она не заметила, когда Вейдер пришел.

Она не почувствовала его, не услышала его шагов, не ощутила его грозно и яростной Силы, наполнившей сад, словно предгрозовая темнота.

В сплетении чувств ситхов, наполнявших дворец, его голос был равен всем остальным и полон такой же ярости, как голос плененного Малакора, как голос Люка, отдающего четкие, короткие приказы, как сорванный голос Инквизитора, мечущегося по коридорам в поисках ее, Аларии.

Но нашел ее — Дарт Вейдер. Наверное, это судьба.

И она всхлипнула, ощущая пустоту и разочарование, разочарование в самой себе.

Солнечный свет, пробиваясь тонкими лучами сквозь плотную зеленую листву, падал на металлическую ладонь Дарта Вейдера и вспыхивал яркими, ослепительно белыми бликами на его отполированных до блеска пальцах.

Было видно, что ситх сдерживается из последних сил, чтобы не сжать эти хищные острые пальцы, и не раздавить Аларию в последнем захвате. Он очень хотел этого; раскрошить ее ребра, заставить ее выплюнуть кровавой кашей и пузырями собственные легкие, но он справился с этим желанием, и его хватка ослабела. Алария зацепила носком ноги колышущуюся траву и тут же едва не упала, придавленная собственным весом к земле.

— Поговорим? — тяжело произнес Император.

Алария, словно затравленный зверек, завертелась по сторонам, выискивая лазейку, хотя бы малейшую возможность ускользнуть. Глаз на обожженной стороне лица слезился, щека распухла и наплывала на нижнее веко, мешая осматриваться, но даже в этом состоянии Алария сумела рассмотреть вокруг себя все.

И всех.

Рядом сдавленно рыдала Ева, прижимая к груди Энию. Вейдер не подошел к ней, чтобы утешить, обнять — он не успел. Вместо него императрицу, ослабевшую от пережитого ужаса утешал Люк, обнимая за плечи. Он пытался поднять Еву на ноги, но она горько плакала, мотая головой, и не позволяла к себе прикасаться.

Со стороны темной аллеи появился Инквизитор, напряженный, злой; Алария даже сейчас ощущала его страх, тот самый, пришедший ей в видениях. Чуть не прохлопали дочь императора… шутка и дело…

Алария, облизнув потрескавшиеся, чуть припаленные губы, улыбнулась, затем засмеялась — громко, истерично.

— Не много ли вас на одну меня? — еле смогла вымолвить она, задыхаясь от душащего ее хохота.

— В самый раз, — зло прохрипел Инквизитор, но Император жестом велел ему замолчать.

Он снова перевел тяжелый взгляд на Аларию, и той снова показалось, что приступ удушья сковывает ее грудь.

— Ты хотела убить мою жену и мою дочь, — словно напоминая Аларии, произнес Дарт Вейдер, и она вскрикнув от тяжелой тянущей боли в животе, рухнула на землю и каталась, дрыгая ногами и изгибаясь, словно выпотрошенная, но еще живая рыба.

Вейдер опустил руку, потоки его Силы, терзающие тело женщины, исчезли, и она затихла, тяжело отдуваясь, глотая воздух.

— А ты изменился, мой маленький Энакин, — выдавила она через силу, и Вейдер вновь безжалостно ухватил ее, и она снова вопила, когда боль была такая, как будто его скрюченные пальцы вырывали ее кишечник из разорванного живота.

— Ты хотела убить мою жену и мою дочь, — повторил Вейдер, вновь отпуская свою жертву на истерзанную, истоптанную траву и дождавшись, когда вопли Аларии стихнут.

— Да, — прошептала женщина, обезумевшими глазами глядя в качающиеся над ее запрокинутым лицом темные кроны деревьев.

— Кто тебя надоумил сделать это?

— Ты знаешь, кто, — ответила Алария еле слышно. — Пробус. Я служу ему, только ему.

— Ты лгала мне, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес Дарт Вейдер. Ответом ему была тишина, но ему и не требовалось подтверждения.

— Кстати, — до слуха Аларии, почти впавшей в забытье, донесся ледяной голос Инквизитора. — Рад передать вам привет от Дарта Акса. Это он — Пробус.

На сей раз Алария ощутила ярость Дарта Вейдера. Она горячим огнем обожгла изуродованное лицо женщины, жесткими пальцами стиснула ее горло, заставляя ее, обессилившую, подняться из мягкой травы и встать во весь рост перед Дартом Вейдером вновь.

— Ты знала? — зло прохрипел он, встряхивая Аларию. — Знала?

— Мне все равно, — хрипнула женщина зло, пожирая Императора взглядом. — Я люблю его. Люблю так, как тебя не любила никогда. И я верна ему так, как никогда не была верна тебе.

Это было намеренное оскорбление, и запекшиеся губы Аларии тронула еще одна гнусная, некрасивая улыбка. Она заметила, как нервно дернулось лицо Императора, которого она унизила при его людях, и снова засмеялась.

— Не переживай, уничтожающе глядя на кривляющуюся женщину, холодно произнес Вейдер. — У меня есть та, которая мне верна больше тебя.

— Да? — прошептала вкрадчиво Алария. — Правда?

В ярости Дарт Вейдер позабыл, с кем имеет дело, и Алария, Повелительница Ужаса, как-то незаметно и вкрадчиво прикоснулась к его разуму, крепко оседлав его.

Мир в глазах Императора остался все тем же, но только теперь акценты были расставлены иначе, а вкрадчивый и подлый голос Аларии звучал у самого его уха, так, как если бы женщина вздумала склониться над его плечом и поцеловать Дарта Вейдера в шею, коварно и страстно.

— Правда? — шептала она, и его виски словно сжали нежные. но сильные ладони женщины.

Словно послушная марионетка, повернул он голову за ведущими его руками, и взгляд его упал на плачущую Еву. Люк суетился вокруг нее, утешая, отирая ее щеки, и бессовестный, вкрадчивый голос Аларии, смеясь и шаля, снова горячо зашептал ему в ухо:

— Верна тебе? Ты уверен? Посмотри на нее, на них. Она моложе тебя, намного моложе. Она красивая… как и наш сын. Посмотри, как он смотрит на нее, с каким сочувствием, с какой нежностью. Это еще не любовь, но уже симпатия и привязанность. Посмотри, как он касается ее, как бережно гладит ее плечи. Он касается ее, разве ты не видишь? Сколько времени пройдет прежде, чем он поймет, что Ева может разделить свою верность с ним, а не с тобой?

Люк на миг поднял глаза, и самые темные краски очертили его взгляд, добавив в них жадности и зависти и затерев такие присущие молодому человеку мягкость и честность. Соперник, говорил этот взгляд, я тебе соперник.

И от этих лживых слов губы Вейдера зло изогнулись.

— Или этот, — ладони, сжимающие его виски, заставили Дарта Вейдера повернуть голову к Фресу, нетерпеливо постукивающего по каменой дорожке носком щеголеватого сапога. Его Сила Аларии очертила в глазах Вейдера, все больше свирепеющего от грызущей его сердце ревности, самыми черными красками. — Посмотри на него. Он красив; на нем нет ни единой серьезной отметины. Он силен. Не о нем ли говорят, что он чрезмерно любит женщин? И многие ли отказывали ему? Ни одна. Ты уверен, что однажды он не обернет свой взгляд на твою жену, ты уверен, что он не придет в ее спальню, и уверен ли ты, что она откажет ему, когда он склонится над ней и прикоснется Силой к ее телу?

Дарт Вейдер зажмурился, стараясь прогнать страшное видение — Фреса, склоняющегося над удивленным лицом Евы, его ладонь, бессовестно скользнувшую по ее плечу, груди и чуть сжавшуюся на тонкой талии женщины.

— Ева знает, что ты слаб, — яростно и ласково шептала ему Алария, прижавшись всем телом к Вейдеру, обвив его шею руками, чуть касаясь его шеи губами. Этот шепот завораживал Императора, заставляя дрожать, словно раненное животное, и не давая ему шевельнуть и пальцем. — Вспомни, ну, вспомни ваш с Дартом Аксом поединок тогда, на Риггеле? разве ты победил? Нет; ты проиграл. Дарт Акс похоронил тебя в храме, и если бы не Фрес, ты бы не выбрался, нет. Акса убила Ева; она знает это. Это знает Фрес. Что, если он нашепчет ей, что сам… сильнее тебя? Что, если они, сговорившись после ночи любви, убьют тебя?

Вейдер вздрогнул; в мозгу его быстро вспыхнула яркая картинка — обнаженная Ева с рассыпанными по белоснежным простыням золотыми волосами и склоняющийся над ней Фрес, жадно целующий ее раскрасневшееся лицо, ее горящие губы, ее покрытый мелкими капельками пота лоб, мучающий ее своими прикосновениями до стонов, до изнеможения…

— Я убью их, — прохрипел Дарт Вейдер, и Алария хрипло захихикала, чувствуя, как его разум тонет в обжигающей огненно-красной волне ярости и ревности.

— А самое страшное знаешь что, — интимно зашептала Алария, еще крепче прижимаясь к Вейдеру. Ее руки словно впивались в его тело сквозь броню и прорастали в него, женщина как будто сливалась с ним воедино, стараясь продлиться в его кровь, проникнуть в его воспламенившийся разум. — Ты теперь будешь думать об этом всегда. Ты будешь оглядываться на Еву и не перестанешь верить ей. И однажды, твердо уверенный в ее неверности, ты протянешь руку и сомкнешь пальцы на ее горле, испытывая при этом только радость и счастье, наслаждение от свершившейся мести за твою поруганную честь… да, ты сделаешь это. И лишь потом узнаешь… поймешь… что Ева была невиновна. Страшно? Страшно потерять самого близкого и дорогого человека, который принимает тебя таким, какой ты есть? Мне было так страшно, мой Энакин, когда ты решил убить меня… очень страшно…

Глаза Вейдера широко раскрылись, он упрямо тряхнул головой, прогоняя наваждение, и бессовестные образы, пугающие тени по углам дворца разорвало в клочья, и перед Вейдером вновь возникла Алария, изломанная, искалеченная, озлобленная.

Ее переломанная рука со скрюченными пальцами подрагивала, и Вейдер, глядя на эту бессильную дрожь, усмехнулся яростно и весело.

— Это я уже проходил, — отчеканил он, и его безжалостный захват снова стиснул маленькое тело женщины.

— Опять, — прошипела Алария, глядя на императора наливающимися кровью глазами. — Ты снова убиваешь меня… мой Энакин…

— Я не твой, — зло отчеканил Дарт Вейдер. — Ты не Падмэ, и никогда ею не была.

Алария громко выкрикнула, забившись в муке, понимая, что сейчас произойдет. Фрес, запахнувшись в плащ, опустил лицо и глубже отступил в тень деревьев, Люк, кое-как справившись с Евой, почти силой уволок ее подальше.

Вейдер, глубоко вдохнув, с выдохом словно пустил всю свою Силу вперед, наполняя ею тело Аларии до краев, дробя каждую клетку ее существа, раздавливая нервы, мышцы, кости.

Она испустила страшный крик, забившись, и в голосе ее в равных долях перемешались мука и нечеловеческий, нереальной высоты экстаз.

— Пробу-у-ус! Я иду-у! — провыла она, и ее тело разорвало, разнесло в мельчайшую кровяную пыль, залив все лужайку у пруда и часть тропинки.

— Кончено, — произнес Инквизитор, выступая и-за дерева. Этот хитрец умудрился не испачкать даже кончика своего плаща, и теперь обходил место казни стороной.

Император, ни слова не говоря, отвернулся от багровой от крови травы и двинул по направлению к пруду. Там, в беседке, Люк оставил Еву, устроив ее поудобнее на скамейке.

Оскальзываясь на мокрой от крови траве, Люк взобрался вверх, под деревья, к Инквизитору, и, отчасти с ужасом оглядываясь на то, что всего несколько минут назад было живым человеком, выпалил:

— Вы видели это?! Видели?! Мне кажется, она нарочно злила и дразнила отца, она хотела, чтобы он убил ее!

Инквизитор сухо кивнул, подтверждая слова джедая. Люк разволновался:

— Но вы понимаете, что это означает?! — выкрикнул он. Инквизитор поднял на молодого человека светлые внимательные глаза, и Люк, нервничая еще больше, выпалил: — Это означает, что у нее где-то есть клон! Этот Пробус-Акс… черт! Мы же упустили его! А он теперь снова вернет ее, понимаете?! И они…

— Нет никаких клонов, мастер Люк, — неожиданно мягко произнес Инквизитор, все так же прямо глядя в глаза джедая. — Да, я знаю, я тоже это понял — Пробус наверняка ей это обещал. Это трудно было не заметить, она жаждала смерти, и не боялась ее. Но нет никаких тел. Я сжег их, все до единого.

— Но он мог спрятать — упорствовал Люк, но Инквизитор перебил его горячечную речь, покачав головой:

— Вы думаете, я не проверил бы? Я, Инквизитор? Я находился в медитации долго; я искал хотя бы слабую тень Аларии, но я не нашел ничего. Сейчас придут садовники, помоют эту дорожку, и Алария исчезнет навсегда.

Некоторое время потрясенный Люк молча всматривался в бесстрастное лицо Инквизитора, и в голове его один за другим вставали образы Аларии — такой, какой она была, какой он ее запомнил.

— Но она говорила с такой уверенностью, — промямлил, наконец, Люк, и Инквизитор безразлично пожал плечами.

— И что же? — произнес он будничным тоном. — Вы забыли, кто ей это обещал? Дарт Акс; а этот господин цинично использует всех и вся. Ему нельзя доверять — запомните это хорошенько на будущее. Он просто обманул ее.

Глава 35. Последний штрих

Лора слышала о том, что Инквизитор и Люк Скайуокер окончательно расправились с Орденом Повелителей Ужаса. Кажется, потом Люк посещал медицинский центр — у него было какое-то незначительное ранение, — и Инквизитор как будто бы приходил позже, его потрепало сильнее, и он вынужден был провести серию процедур в бакте, но…

Никто ничего конкретно не говорил, и Лора изнывала, маялась в неведении.

Лора ждала.

Она думала, что потом, после, он вспомнит о ней и заглянет узнать, как у нее дела, как продвигается заживление ее раны, но он не пришел.

Наверное, наскоро зализав раны, он снова пошел к ней, к этой Софии, чтобы…

Не думать об этом, не думать!

Находиться дальше в четырех стенах было невозможно, невыносимо, и Лора решила уйти.

— К саррлаку, — тихо ругалась она, отыскивая свой комлинк. — На капитанский мостик!

Это было хорошим решением, действительно самым лучшим. Забить голову чем-то другим, почувствовать рядом разъяренного Дарта Вейдера, ощутить страх за свою жизнь, вычерчивать рисунок боя, смотреть на огненные шары, загорающиеся в космосе… Лора велела принести ей комплект новой формы и обувь; бегло просмотрела данные о перегруппировке войск, успела отдать несколько команд об усилении линии фронта… и тут явилась Виро.

Ее Лора ждала меньше всего, ее визит был еще одной пощечиной, болезненным уколом, вызвавшим целый каскад неприятных воспоминаний. Золотой ночной свет и движущиеся переплетенные бессовестные тела…

То, что рыжая осмелилась раздвинуть ноги под Фресом, означало только одно — предательство.

И подлый доклад Виро Лора тоже помнила, а как же. Заработанную от Вейдера выволочку, и молчание Инквизитора, отступившего в тень, не пожелавшего, как обычно, вступаться за нее, за Лору… Виро была словно средоточением всех неприятных, оскорбляющих, унизительных воспоминаний, которое каждое было как пощечина. Да прах ее побери!

Лора почувствовала, как ее тело сжимается, словно стараясь истончится, исчезнуть, чтобы только не быть рядом с этой… с этой… Ненавистнее человека, наверное, на всем свете не было, ну, разве что София.

Виро, как обычно выглядела безупречно; идеально сидящая на тонком теле форма, вычищенные до блеска сапоги, тщательно завитые рыжие кудри под фуражкой тонко пахли хорошими духами, кукольное чистое личико казалось фарфоровым от чуть заметного розового румянца. Рыжая с хрустом грызла большое сочное яблоко, брызжущее белыми каплями при каждом укусе, и Виро с удовольствием слизывала сладкие капли со своих пальцев.

— Хочешь? — второй плод, такой же глянцевый и аппетитный на вид, она держала в другой руке. Не дожидаясь ответа Лоры, она просто кинула яблоко насупившейся девушке, и Лора поймала его, сжав ладонями яркие красные бока, нагретые чужой рукой.

— Что, никого больше не было, кто мог бы принести мне одежду? — грубовато поинтересовалась она, поглаживая блестящую кожицу яблока.

Виро проигнорировала ее вопрос, молча рассматривая стены и убранство палаты Лоры, как будто ничего интереснее в мире не существовало.

— Я подумала, — как-то отстраненно произнесла Лора, — что тебе может понадобиться какая-нибудь информация… кто, лучше меня, осведомлен обо всем?..

Ее светлые, прозрачные глаза, не мигая, уставились на Лору, и девушка нервно сглотнула, почувствовав, как пересыхают ее губы под этим странным взглядом.

— Что-нибудь с Лордом Фресом? — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос не срывался.

Виро некоторое время все так же неподвижно смотрела на Лору, в темные глаза, на дне которых притаился страх, и хорошенькое свежее личико рыжей адъютантши абсолютно ничего не выражало. Ничего. На миг Лора даже напугалась этого мертвенного покоя, этой бледной копии прежней Виро, этой отстраненности и неестественной тишины, и громко ахнула, зажав рот рукой.

Вот почему он не пришел! Вот почему!.. Страшная мысль раскаленным гвоздем впилась в мозг, Лора не услышала своего крика, и не поняла, как Виро оказалась рядом, стараясь отнять ладони подруги, зажимающие уши, от ее головы и докричаться — нет, нет, да все с ним нормально, не вой! — но истерику не могло уже остановить ничто.

Этот странный, неживой, страдающий взгляд Виро, этот испуг, вызванный угаданной болью на дне прозрачных немигающих глаз адъютантши — они словно смели какой-то внутренний барьер, мощным потоком смели плотину, удерживающую до сих пор чувства и эмоции Лоры, и она разрыдалась неудержимо и бурно, вздрагивая на плече Виро, прижимающей подругу к себе.

— Да что ты, милая, — растерянно шептала Виро, обняв и укачивая всхлипывающую девушку, и ее губы заметно дрожали. Похоже, она сама напугалась такой реакции, она совсем не этого ожидала, и совсем не для этого пришла, черт! — Да что ему сделается, твоему Фресу… всего пара царапин, только злее станет…

— Я думала, никогда не увижу его, — выла Лора, закрывая ладонями лицо, размазывая по щекам слезы. — Я ненавижу тебя, убирайся! Тебе все равно, ты его не любишь, а я… я никогда даже не прикасалась к нему… я думала, что никогда не смогу даже поцеловать его…

— А хочешь, я покажу тебе, как он целует?

— Что?!

До сознания Лоры не сразу дошло, о чем говорит Виро, и зачем она снова смотрит так странно и страшно своими светлыми внимательными глазами, прямо и не мигая. И она, потрясенная, затихла, хлопая мокрыми ресницами, вглядываясь в кукольное личико адъютантши Императора, снова рассматривая на дне ее странных глаз какую-то потаенную боль, которой до сих пор не замечала.

— Что ты сказала?

— Не одна ты не знаешь, как целует любимый, — тихо и серьезно произнесла Виро, поправляя кудрявый локон у виска Лоры. — Так хочешь, я покажу тебе, как он любит?

Губы Виро были мягкими, очень мягкими и сладкими от яблочного сока. Ее жесткая ладонь зарылась в кудрявые волосы Лоры, удерживая потрясенную девушку за затылок, пока бессовестная рыжая жадно и страстно целовала ее, лаская горячим языком такие желанные губы подруги, и Лора, потрясенная, на долю секунду покорилась этой ласке, несмело приоткрыв рот и позволил языку Виро коснуться ее языка.

— Виро! — задохнувшись от стыда, Лора оттолкнула ласкающуюся к ней девушку и с остервенением провела ладонью по губам, стирая вкус и приятные воспоминания о мягкости. Жесткая рука рыжей соскользнула с волос Лоры, и Виро, сидящая на постели прямо, словно палку проглотила, снова смотрела своим немигающим совиным взглядом на пылающую от смущения Лору.

Вот в чем дело!

Вот почему Виро всегда терлась рядом! И вот почему у этой блестящей, такой привлекательной дерзкой адъютантши никого не было.

Она не любила мужчин; ей не нужны были их грубоватые ласки, их тяжелые тела.

Она хотела другого — других прикосновений, других запахов, иной мягкости.

Лорд Фрес… связь с ним была мимолетной. Он просто захотел ее, приказал, и она пришла, не смогла отказать, как и многие до нее, но даже их страстное свидание не заставило Виро полюбить его.

Она любила Лору.

И, видимо, давно.

— Что? — отчасти насмешливо произнесла Виро, внимательно наблюдая за тем, как краска стыда заливает щеки подруги, как прячутся от ее взгляда глаза Лоры, и уголок ее губ печально дрогнул.

— Я не…

— Я предложила показать, как любит он. Я могу. Я знаю; это не сложно. Просто представь, что я — это он. Я буду делать то, что делал он, точно так же.

Ее рука вновь легла на плечо Лоры, ласково провела по рассыпавшимся волосам, и девушка зажмурила глаза, сжала губы, сгорая от стыда, но отчего-то не отталкивая бессовестную рыжую…

Маленькая жесткая ладонь уверенно, по-хозяйски, ласкаясь, скользнула по шее Лоры и вновь оказалась на ее затылке, тонкие пальцы сжались, привлекая Лору ближе, и девушка вновь ощутила на своих губах горячее дыхание и яблочный привкус.

Виро осторожно поцеловала подрагивающую нижнюю губку Лоры и чуть прикусила тонкую гладкую кожицу, отчего Лора охнула.

— Так он все же целовал тебя? — прошептала Виро, усмехаясь, и властно толкнула Лору в постель.

Она целовала подругу долго, лаская языком ее податливые губы, покуда Лора не начала отвечать на ее поцелуи и не обняла за шею, постанывая от каждого прикосновения, от каждого остренького укуса, оставляющего розовый след на ее тонкой коже.

— Подожди, — шепнула Виро, отстраняясь. Зашуршала одежда, ее быстрые пальца пробежали по застежкам, освобождая тело от форменного кителя, а бессовестные губы все никак не могли оторваться от губ Лоры, и все так же пили ее дыхание.

Оставшись обнаженной, Виро словно обрела уверенность. Усевшись на Лору, испуганную, смущенную, крепко обхватив ее бедра своими, рыжая ухватила тонкую ткань сорочки подруги и одним рывком разодрала ее, обнажив грудь Лоры.

Девушка вскрикнула и попыталась прикрыться, но Виро, гибко скользнув гладким животиком по животу Лоры, навалилась на нее всем телом, прижалась, перехватила ее руки и с силой завела их за голову испуганной подруги.

— Он сделал бы именно так, — прошептала она совершенно бессовестно, склоняясь над Лорой, любуясь ее обнаженным телом, которого так долго и так жадно хотела.

Эта волшебная фраза словно усыпляла смущение Лоры и действовала как наркотик.

Она снова зажмуривала глаза и старалась забыть, что вместо мужского тяжелого тела на ней сейчас гладкое женское, и что вместо твердых мужских ее целуют нежные, мягкие женские губы.

Грудь у Лоры была высокая, упругая, с темными острыми сосками, такая соблазнительная, так приятно наполняющая ладонь. Все еще удерживая слабо сопротивляющиеся руки подруги, Виро жадно припала к ним губами, щекоча языком остренькую чувствительную вершинку, и Лора под ней вздрогнула, изогнулась, стараясь сбросить с себя. Но такое тонкое, бледное, как лунный свет тело Виро оказалось очень сильным, и вместо того, чтобы отстраниться, отступить, она крепче сжала сопротивляющуюся подругу и чуть прикусила второй ее сосок, вызвав шумное "ах!".

— Не смей мне противиться, — прошептала она, чуть посмеиваясь, а Лора, крепко зажмурившись, изо всех сил старалась убедить себя, что слышит его голос — смеющийся, коварный.

"Он любит власть, да, он любит власть!" — твердила Лора себе, покоряясь ладони Виро, жадно сжимающей ее груди и убеждая себя, нет — бессовестно обманывая, — что это Лорд Фрес гладит и целует ее полыхающую шелковистую кожу, оставляя приятные ощущения от прикосновений от груди и ниже, ниже, на подрагивающем животе.

Виро уже не могла сдерживать свою страсть; опьяненная податливостью Лоры, ее несмелыми стыдливыми поцелуями, вкусом ее нежного языка, она постанывала, извиваясь, словно змея, ласкаясь всем телом.

— Ну, что же ты такая жестокая?! Что же ты такая холодная?!

Приподнявшись над Лорой, Виро устроилась так, чтобы соски Лоры и ее — крохотные, светло-розовые на маленькой лилейно-белой груди, — соприкасались и щекотали друг друга. Мягкие округлости женских тел томно прикасались, ласкались, и это ощущение для Лоры было ново и странно.

Снова припав губами к губам Лоры, Виро опустила руку ниже, прикоснулась к бедру девушки, чуть сжала пальцы на гладкой коже, и та, вздрогнув, стыдливо сжала колени.

— Не бойся, — прошептала Виро. — Не бойся.

Ее бессовестная рука скользнула по белым плавочкам Лоры, меж ее сжатых бедер, и пальцы нащупали на ткани маленькое мокрое пятнышко.

Нежно целуя Лору, терпеливо, неторопливо она поглаживала это пятнышко, чувствуя, как под ее рукой оно становится все больше, как Лора нетерпеливо подрагивает, как ее колени трутся друг о друга, когда ласка становится все более чувствительной, и как напряженные бедра расслабляются и осторожно раздвигаются, пуская ласкающую руку все дальше.

— Иди ко мне…

Рука Виро, осторожно погладив животик Лоры, вздрагивающий от ударов пульса, осторожно подцепила трусики и стащила их прочь. Отчасти силой Виро развела в разные стороны вновь стыдливо сжатые колени девушки, и ее губы коснулись там, где Лору никогда не целовала женщина.

— Ты так приятно пахнешь…

Виро со страстью прижалась лицом к животу Лоры, покрыла торопливыми горячими поцелуями ее бедра, гладкий лобок с оставленной на нем полоской жестких волос и жадно лизнула чуть припухшие мягкие складочки, скрывающие лоно подруги.

— Ты такая вкусная…

Лора, пылая от смущения, кусала губы. Обманывать себя она уже не могла; это не его — это руки Виро удерживали ее, это ее жесткие пальчики крепко удерживали ее бедра, это ее губи целовали, и ее язык щекотал ее клитор, вызывая то острое, то мягкое удовольствие, наполняющее живот приятной тяжестью.

— Не надо, прошу, не надо, — шептала Лора, пытаясь отнять ладони, обнимающие ее за бедра.

Умелый язык Виро несколько раз лизнул ее, то нащупывая чувствительное место, то чуть погружаясь внутрь, в сжавшееся лоно, и Лора ощутила удовольствие, которое даже стыд не смог победить.

От этого нарастающего удовольствия она бессовестно развела ноги и прогнулась, раскрываясь навстречу Виро, как цветок.

— Хорошая моя, — хрипло пробормотала Виро, и их пальцы их рук, которые до того боролись, отталкивая друг друга, любовно переплелись.

Жесткие пальцы Виро раздвинули мягкие складки, уверенно погрузились в узкое лоно Лоры, и та застонала, нетерпеливо двигаясь на них, словно желая, чтобы они проникали глубже и толкались в ее теле сильнее. На ее коже выступил тонкий, едва заметный пот, бедра напряглись, словно отсрочивая накатывающее на девушку удовольствие.

Прижимаясь губами к мокрому разгоряченному телу, лаская подругу языком, впервые пробуя ее на вкус, Виро сама постанывала, сгорая от страсти. Вторая ее рука скользнула меж ее же бедер, девушка, лаская себя, жадно вылизывала стонущую Лору.

Наслаждение пришло скоро, — от движений ли пальцев внутри ее тела, или от настойчивых прикосновений языка Виро, наполняющих подрагивающее тело Лоры острым удовольствием.

Оно заставило Лору протяжно и долго застонать, замерев на несколько секунд, пока не затихла пульсация внутри ее тела, пока не кончился сумасшедший вихрь перед глазами и не схлынула горячая волна.

Виро была рядом.

Она обнимала вздрагивающую Лору и целовала ее горячие губы, жадно хватающие воздух. От губ Виро пахло ею, ее, Лоры, запахом — нежным ореховым ароматом.

— Я люблю тебя, — прошептала Виро. — Люблю.

Глава 36. Малакор

Ева долго не могла успокоиться, и к ней пришлось приглашать врачей. Только после хорошей дозы успокоительного она замолкла и заснула, обняв мирно сопящую Энию.

Вейдер сидел рядом, в изголовье, чуть касаясь волос императрицы, как в ту давнюю ночь, ночь рождения их дочери.

Вот это как — быть уязвимым… вот как…

Эта женщина, Алария, которую он не брал в расчет, почти достигла своей цели. От одной мысли о том, что ее оружие могло искалечить Еву и унести жизнь Энии, приводила Вейдера в ярость, и он ощущал, как гнев обжигает кипятком его легкие, не давая вздохнуть.

За свою уязвимость приходится платить. За возможность любить — тоже. И как же это невыносимо и нестерпимо больно! Почти так же, как купание в лаве, и куда более страшно.

Ева уснула; Вейдер осторожно встал, и, стараясь производить как можно меньше шума, вышел прочь из спальни. Ему хотелось еще немного побыть с Евой и Энией, словно охраняя их, как сокровища, посмотреть на них, ощутить их близость, но его ожидали — Триумвират собирался на Совет, несмотря на поздний час. И желание все разузнать до мельчайших деталей и найти выход, решение всех проблем, чтобы скомкать все опасности в железном кулаке, пересилило щемящую нежность к спящим.

Свое уязвимое пятно надо прикрыть…

Хуже всего было то, что Алария посмела озвучить потаенные, сокровенные мысли, и без нее рождающиеся время от времени на периферии сознания Вейдера, и он хмурил брови, шагая к кабинету, где дожидались его София, Дайтер, внезапно ставший союзником, и Фрес.

Фрес…

Прикасаясь к его мыслям, Вейдер раз за разом нащупывал там уязвимое пятно самого Инквизитора. Его одержимость Софией — как странно, что Инквизитор так легко поддался чувствам и позволил им настолько полно овладеть им. Нет, все грязные намеки Аларии относительно Евы и Фреса были невозможны; Ева любила Вейдера, и для Фреса не существовало ни единой женщины, кроме Софии, но…

Но все же Фрес был опасен. Что, если он пожелает власти? Он сможет расправиться и с Евой, и с Энией не колеблясь. С Люком ему придется повозиться, это верно, и еще непонятно, кто кого победит в той схватке, но…

Нет, не думать об этом. Пока — не думать.

У дверей кабинета Вейдера встретил Люк и молча открыл перед Императором двери. Сам, собственноручно. Вейдер не видел постов, расставленных по дворцу, но, казалось, физически ощущал их незримое присутствие вокруг себя. Люк расставил их четко, абсолютно верно, как пешки в выигрышной партии, словно опутав дворец сетью, в которой мог увязнуть любой, замысливший недоброе, и теперь, мельком глянув на сына, Вейдер испытал некоторое подобие благодарности Инквизитору.

Да, за Люка.

За его собранность, сухую четкость и слаженность всех служб, подчиненных ему. Люка словно до сих пор не отпустило ощущение идеального абсолюта, он упрямо цеплялся за воспоминания кристальной ясности ума и действовал быстро и точно.

"Вот еще неприятная новость", — подумал Вейдер отчасти зло. Абсолюты, козырной туз в рукаве Инквизитора, неожиданность, способность, о которой никто не знал и даже не подозревал. В любой момент он может усилить себя, всего лишь создав связь с Люком… или с Леей…

Не думать об этом, не думать. Пока — не думать.

В полутьме кабинета Инквизитор, сидящий в кресле, словно нарочно отодвигался в тень, прятал иссеченное лицо. Время от времени он с неудовольствием прикасался к кровоподтеку в уголке рта и морщился — скорее, от досады, чем от боли. В его ладони был зажат маленький белый платок, изрядно уже попачканный кровью и пылью, которые он отер со своего лица. Платок, вероятно, принадлежал Софии — ее силуэт тоже тонул во мраке комнаты, она неторопливо ходила вдоль стены, безмолвная и опасная, как глубоководная рыба.

Да, опасная. Вейдер ощутил эту опасность, исходящую от союзников, и лишь покачал головой. Очень опасны. Оба. И вдвоем — особенно.

Люк зашел следом за отцом и прикрыл двери за собой. Думал ли он о том же, о чем и Вейдер? Кто знает. Молодой человек тщательно укрывал свои мысли от ситхов, и на его лице не отражалось ни единой эмоции. Но одну опасность он все же не мог отрицать — Дайтер, которого Инквизитор усадил напротив себя, на обычное место Софии. Он мог выкинуть все, что угодно, и начальнику охраны стоило проявить больше бдительности.

— Начнем, пожалуй.

Вейдер неторопливо прошел на свое место и уселся за стол, ближе подвинув кресло.

Люк остался стоять у двери, скрестив на груди руки. Он не произнес ни звука, словно весь обратившись в слух и зрение, и Вейдер ощутил некоторую дополнительную, такую прочную и надежную уверенность. На Люка можно было положиться.

Инквизитор поморщился в очередной раз, но согласно кинул головой.

— Итак, — тяжело произнес Вейдер. — Малакор собрал армию.

Дайтер наклонил голову в знак согласия.

— Точно так, — подтвердил он, поблескивая спокойными алыми глазами. — Он наплодил своей заразы, и она расползлась повсюду. Тайных баз слишком много, они разбросаны повсюду. Есть они и на Ориконе.

— Так отчего вы решили переметнуться на нашу сторону? — небрежно спросил Фрес, перебив Дайтера. — Вы могли бы бежать с Пробусом и возглавить это скопище мутантов. Война — не говорите мне, что вас напугала перспектива войны с Империей?

Дайтер снисходительно глянул на Инквизитора и чуть усмехнулся.

— Разумеется, меня этим не напугать, — высокомерно ответил он. — Но есть две проблемы, Лорд Фрес. Вся эта орда мутантов — она противна мне. Малакор проводил весьма занятные опыты, и в его лабораториях были выращены поистине чудовищные образцы. Омерзительные, противные. Ни на кого не похожие. У Малокора весьма извращенный вкус. А я не желаю провести остаток своей жизни в окружении тошнотворных уродов.

Вейдер чуть усмехнулся. Напыщенная речь высокомерного чисса казалось ему ненастоящей, фальшивой.

— А вторая причина? — мягко поинтересовался Фрес, в вежливом удивлении вскинув брови. Чисс неприязненно глянул на Инквизитора:

— Вся эта армия, — чуть насмешливо произнес он, — подчиняется только Малакору. Я для них ничто; ни один командир не пойдет за мной и не станет выполнять моих приказов без него.

— Вот это уже больше похоже на правду, — заметил Вейдер. — Значит, нам нужно уничтожить эти базы. И всю армию Малакора. Кстати, она велика?

— Очень, — холодно подтвердил Дайтер. — Очень.

— Когда же он успел ее создать? — задумчиво протянул Вейдер.

— У него было много времени, — резко ответил Дайтер. — Его тайную работу оплачивал Император, Малакор десять лет растил свои клоны — а у него, в отличие от каминоанских клонов штурмовиков, продукция зреет намного быстрее. Намного.

— Они еще и Силой наделены, — задумчиво протянул Инквизитор.

— Именно, — подтвердил Дайтер.

— Значит, — так же задумчиво произнес Фрес, — нам тоже нужна такая армия. Нам нужны знания Малакора, без них мы не сможем быстро вытравить его заразу.

— Он не станет с нами сотрудничать, — подал голос Люк. — Я велел учинить допрос, но Малакор молчит.

Вейдер снова взглянул на сына. Говоря о пытках, примененных к пленному — а Малакора, без сомнения, пытали, — Люк остался бесстрастен и холоден. Он действовал в рамках необходимости, и жестокость, примененная к пленному, не нашла никакого отклика в его душе. Вейдер в очередной раз ощутил уверенность и надежность. Хорошо… это было очень хорошо.

— Утром я сам навещу его, — прохладно произнес Инквизитор. — У меня он заговорит.

Люк покачал головой.

— Вряд ли, — заметил он.

— Я придумаю что-нибудь, — уже отчасти раздраженно заметил Инквизитор. — Заговорит.

— Думаешь, сможешь заставить его работать на нас? — спросил Вейдер.

Инквизитор наклонил голову в знак согласия.

— Попробовать стоит, — туманно ответил он. — В бою с его солдатами наши штурмовики проигрывают. Только наше с Люком вмешательство помогло их разбить, иначе Малакор мог уйти. Нам нужна такая армия — армия абсолютов, послушных исполнителей, абсолютно лишенных собственных желаний и предназначенных только для служения нам. Воины, достигающие полного слияния с Силой благодаря своей полярности. Пары, скрепленные ментальной связью.

— Ты сейчас предлагаешь вырастить армию форсъюзеров-джедаев? — насмешливо произнес Вейдер.

— Именно, — отрезал Фрес. — Малакор вел работу с мидихлореанами, он мог вливать в новое, им созданное тело Силы столько, сколько ему хотелось. Относительно слабый форсъюзер-джедай может увеличить свой потенциал бесконечно только путем ментальной связи с форсъюзером-ситхом. Когда связь распадается, Сила исчезает. Мы ничем не рискуем.

— Но у нас есть клоны императора, — выступила из темноты София. — И ваши. Зачем искусственно создавать слабых форсъюзеров?

Инквизитор перевел на нее насмешливый взгляд.

— Рискнешь воспитать джедая из клона Императора? — вкрадчиво поинтересовался он. — Из здорового клона Императора? Не побоишься? А если их будут тысячи? Нам ведь нужны тысячи клонов, не так ли? Один-два джедая погоды не сделают, одного-двух можно найти и так, если сильно постараться. Что мы противопоставим этим клонированным джедаям, подобиям Энакина Скайуокера, если что-то пойдет не так? Нет, нам нужно держать светлую Сторону на коротком поводке. К тому же, твои клоны будут зреть долго, а нам надо максимально быстро.

— Вы уверены, что в галактике еще есть джедаи? — с насмешкой произнес Дайтер. инквизитор неприятно улыбнулся ему.

— Уверен. У меня такая работа — знать больше всех, раньше всех и быть уверенным. Но эти джедаи нам точно не помогут. Их слишком мало.

* * *

Поутру в пыточную камеру, где Люк разместил Малакора, явился Инквизитор.

Начальник охраны потрудился на славу, для особенного арестованного подобрал особенное помещение. Толстые стены, тяжелая бронированная дверь, отрезающая все живые звуки, закрываясь за спиной входящего. Наверное, даже Инквизитору было не по себе, когда она закрылась за его спиной, и он оказался заперт с Малокором в этой металлической толстостенной капсуле.

Несмотря на то, что лицо Инквизитора все еще хранило следы боя — рассечения, темные пятна синяков, — выглядел он подчеркнуто опрятно, словно пытался компенсировать эти неряшливые мелкие ранения идеальностью одежды.

Малакор, напротив, не блистал.

Схватка с двумя абсолютами здорово потрепала его, в груди ситха при каждом выдохе и вздохе что-то клокотало и булькало, словно вчера один из атакующих раздавил ему грудную клетку и повредил легкие.

Вдобавок Люк вчера велел учинить первый допрос. На Малакора нацепили ошейник, блокирующий его Силу, и пристегнули в вертикальном положении к пыточному креслу. Сам Люк, разумеется, мараться не стал, поручил это дело более сведущим людям, но у него было два совершенно конкретных вопроса: как много баз адептов малакорова ордена разбросано по галактике, и где точно они находятся. Именно эти сведения он поручил выбить из пленного и ушел, закрыв за собой тяжелую дверь.

Судя по протоколу допроса — Инквизитор мельком пробежал его глазами, подняв со стола дознавателя документы, — к пленному были применены стандартные меры и приемы. Но, даже испытывая чудовищную боль, лишенный Силы Малакор молчал.

Вообще молчал, словно находясь в медитативном трансе.

Над его бесчувственным телом потом пришлось поколдовать имперским медикам, приводя его в чувства, а палачам пришлось добавить немного ремней для фиксации, чтобы удержать огромное тело ситха в вертикальном положении притянутым к пыточному креслу, и это были все итоги долгой беседы с пленным.

Н-да, положение, однако…

Инквизитор аккуратно положил документы на стол и заложил руки за спину, задумчиво покачиваясь на носках, словно раздумывая, что же ему делать со строптивцем. Наблюдающему за ним Малакору этот жест, полный фальши, был абсолютно понятен — Инквизитор явился сюда лично затем, чтобы сломать его, Малакора, сопротивление, и, разумеется, у него был четкий план, но Инквизитор предпочитал делать вид, что он растерян и обескуражен сопротивлением пленного. Что ж, играй в свои игры, пока играется…

Инквизитор тем временем трижды обошел Малакора, проверяя надежность удерживающих его креплений и рассматривая рисунок, написанный на языке боли на коже пленного. Он удивленно покачивал головой, словно пораженный упрямством и силой пытаемого, но промолчал. Особое внимание Инквизитор уделил ошейнику и наручникам, толстыми металлическими кольцами стискивающими шею и запястья Малакора — проверил, работает ли блокировка Силы. Убедившись в их исправности, Инквизитор удовлетворенно кивнул и продолжил свое неторопливое кружение вокруг жертвы, заложив руки за спину. Его светящийся шлейф струился за ним, словно змеиный хвост, и в полутьме камеры это яркое мелькание перед глазами пленного было раздражающим и неприятным.

Когда пауза слишком затянулась, повисла в воздухе и измучила настолько, что уже трудно было дышать, а мерный звук шагов Инквизитора стал невыносим, словно долбящие череп капли воды, Малакор заговорил.

— Будешь пытать меня? — спросил он безразлично. Инквизитор как-то неопределенно, невыразительно пожал плечами, так, словно ему не хотелось бы пачкать свои руки в чьей-то крови с утра, и Малакор ему почти поверил. — Это бесполезно. Я не боюсь боли.

— Я знаю, — мягко произнес Инквизитор, не меняя ритма своих неспешных шагов.

— И смерти я не боюсь, — продолжил Малакор. — Смерть так же естественна, как жизнь. Для меня она станет свободой. Мой дух сольется с Темнотой, с безграничным Мраком, я сам стану им и познаю всю мощь Темной Стороны Силы. Я стремлюсь к этому. Поэтому тебе нечем меня напугать, мальчишка. Ты не заставишьменя работать на твоего хозяина, раб.

В голосе Малакора послышалось желание уязвить, унизить собеседника, но Инквизитор остался глух к нанесенному ему оскорблению, не обиделся. Напротив, оно словно развеселило его. По губам его скользнула озорная обаятельная улыбка, он ниже склонил голову, лишая Малакора возможности ее увидеть, а заодно и еще раз обозвать Инквизитора мальчишкой.

— Я не раб, — машинально возразил Инквизитор, — я принимаю решения. И так было всегда.

— И какое же решение ты примешь сейчас? — насмешливо поинтересовался Малакор. — Твой хозяин велел тебе пытать меня и узнать, где находятся мои базы. Но если я не подчинюсь тебе, ты вернешься к Вейдеру ни с чем; а если ты появишься ни с чем, он побьет тебя, как поганого пса — а ты придешь к нему без результата. И это будет повторяться раз за разом; ты будешь мучить меня, а Вейдер — тебя. И первым сломаешься ты, раб. Ты слишком тщеславен — ты не перенесешь унижения.

Инквизитор уже смеялся в голос, качая обритой головой. На его щеках играли обаятельные ямочки, его заразительный смех совершенно не вязался с тем, что злобно шипел пленный.

— А ты много обо мне знаешь, — весело заметил Инквизитор, останавливаясь, наконец, напротив Малакора и глядя ему прямо в глаза. — Но и я знаю о тебе не меньше. Мастер Люк мог бы и не спрашивать о базах, я знаю, где они — я же заглядывал в твой разум, помнишь? Кое-что я рассмотреть и запомнить сумел; если найдем одну базу, то найдем и разговорчивого человека на ней, так что это вовсе даже не проблема. Проблема в ином — нам нужны твои знания и твои умения. В клонировании, разумеется. Я пришел говорить с тобой об этом.

— Никогда, — брезгливо ответил Малакор. — Я уже говорил — я не стану работать на твоего хозяина.

Взгляд улыбающегося Инквизитора стал прежним — стылым, безжизненным, старым-старым.

— Ты будешь работать на моего хозяина, — почти ласково произнес Фрес, ступая ближе к пленнику. — Или я уничтожу тебя.

— Ты не слушал меня, щенок? Я сказал…

— Это ты не слушаешь меня, старик, — почти зарычал Фрес, сцепив крепкие зубы и удерживая себя от того, чтобы не влепить Малакору, постоянно оскорбляющему его, пощечину. Он рывком приблизил свое лицо к лицу пленного, настолько близко, что можно было ощутить дыхание ситха, и его рука легла на висок Малакора. — В нашем деле решает все не возраст, нет. Ты живешь в своей пыльной древности и все еще рвешь и калечишь тела как мясник — ножом. А я делаю иначе. Я уничтожу твою личность. Тебя. То, что делает тебя — тобой. Я сотру все твои воспоминания, все знания, я разрушу твой разум, и слюнявым животным, рабом, годным разве что мусор убирать, станешь ты. Ну-ка, попробуй, вспомни свое детство!

Ледяные глаза с крохотными точками-зрачками внимательно изучали каждое дрожание мускулов на лице Малакора, каждое изменение его черт, выражение глаз, и Малакор, вдруг вспыхнув до корней волос, рванулся всем телом, стараясь оттолкнуть палача, кромсающего его разум.

— Ты не посмеешь!.. — выдохнул Малакор в склоненное над ним лицо.

— Да отчего же, — медленно произнес Инквизитор, словно нехотя отвлекаясь от наблюдения интереснейшего эксперимента. — Я принимаю решения. И если ты будешь сопротивляться и своими знаниями с нами не поделишься, ты станешь нам абсолютно бесполезен, а мое решение будет таково — я уничтожу все, чего ты добивался десятилетиями. Все твои знания. Все.

— Мои знания нужны вам! Ты не посмеешь!

— Нужны, — согласился Инквизитор, отнимая руку от содрогающегося лица Малакора. — Но ты же не хочешь ими делиться? Я мог бы сейчас взять их сам, но мне недостает опыта и понимания того, что нужно делать. Поэтому я сохранил тебе жизнь. Но если ты и дальше будешь упорствовать, — Инквизитор прошел за стол дознавателя, брезгливо отряхивая руку, и уселся там в кресло, небрежно закинув ногу на ногу, — ты будешь просто бесполезен. Пытки? Мне лень возиться с этим, это скучное занятие. Поэтому я и предлагаю тебе обмен: ты нам даешь свои знания, а я сохраняю для тебя возможность завершить твой путь так, как ты задумал. Сейчас ты в моих руках. Я могу сделать с тобой все, что пожелаю.

— Ты не посмеешь…

— Хочешь проверить? — безразлично произнес Инквизитор.

По лицу Малакора скользнула мучительная судорога. Изменения, сделанные в его беззащитном разуме Инквизитором, были чудовищны. Вместо воспоминаний была рваная черная дыра, в которую продолжали крошиться по цветным крупинкам картины из его прошлого.

— Я согласен, — произнес Малакор своим обычным безжизненным голосом. Инквизитор удовлетворенно кивнул и поспешно встал, словно даже недолгое пребывание в кресле могло попортить, измять его одежду.

— Хорошо, — в тон Малакору произнес Инквизитор, так же холодно и спокойно. Он никоим образом не выказал своей радости от этой победы, и это-то было всего унизительней, словно сломать этого сильного, жестокого, упрямого человека для него ничего не стоило. Но это было далеко не так; вероятнее всего, протоколы допроса и первые результаты были на его столе еще вчера, ближе к ночи, и всю ночь он провел в размышлениях о том, чем же пронять строптивца.

И нашел этот способ — как всегда, точно попав в цель. Иначе он не пришел бы сюда с утра.

"До чего же хитрый, гад!" — подумал Малакор, и в его мозгу внезапно промелькнуло чувство сродни ненависти по отношению к Инквизитору.

— Только за каждый демарш, — словно угадав его мысли, как бы невзначай произнес Фрес, — я буду наказывать тебя. Лишать части твоей личности. И начать я могу не с детства, а с того самого места, где ты перестал бояться боли и смерти, — он многозначительно посмотрел на Малакора. — Понимаешь? Такие выборочные чистки потребуют от меня много усилий, ювелирной работы и займут много, много времени, но это возможно. Я могу это сделать. Так что…

Малакор заскрипел зубами от ярости и гневно выплюнул:

— Я припомню тебе это!

— Я знаю, — холодно ответил Фрес. Тяжелая дверь открылась перед ним, и он неспешно вышел вон, оставив разъяренного Малакора в одиночестве.

Оглавление

Глава 1. Триумвират

Глава 2. Призрак мертвого прошлого

Глава 3. Призрак мертвого прошлого (2)

Глава 4. Скажи "нет"

Глава 5. Как будто не было меня и не надо

Глава 6. Лорд Фрес и Лора Фетт

Глава 7. Лорд Фрес и Лора Фетт — 2

Глава 8. Лорд Фрес и Лора Фетт — 3

Глава 9. Заговор Теней

Глава 10. Заговор Теней — 2

Глава 11. Заговро Теней. Лора

Глава 12. Заговор теней. Пришлые

Глава 13. Заговор теней. Триумврат

Глава 14. Первая попытка

Глава 15.Обещание Императора

Глава 16. Обещание Императора. Ответ Империи

Глава 17. Обещание Императора. Триумф Императора

Глава 18. Ответ Империи

Глава 19. Ответ Империи. Четыре удара

Глава 20. Ответ Империи. Повелитель Ужаса

Глава 21. Первый шаг

Глава 22. Расстановка сил

Глава 23. Ситхи

Глава 24. Аугрусс

Глава 25. Аугрусс — 2

Глава 26. Аугрусс. Путь к финалу

Глава 27. Главком империи

Глава 28. Аугрусс. Последний шанс

Глава 29. День, ночь

Глава 30. Раскол. Алария

Глава 31. Раскол. Пробус

Глава 32. Раскол. Повелители Ужаса

Глава 33. Раскол. Повелители Ужаса (2)

Глава 34. Раскол. Белые облака Аларии

Глава 35. Последний штрих

Глава 36. Малакор