Диссоциация (СИ) [Альма_] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Звон в ушах, кисловатый привкус железа во рту и затуманенное иллюзорным дымом пространство… Кьеко несколько раз моргает и пелена начинает рассеиваться, а вместо нее прорисовывается силуэт человека. Телосложение слишком хрупкое для мужчины, но и на ребенка не похоже, разве что подросток… Кьеко невольно сглатывает, на лбу выступают капельки пота. Как же душно. Сердце колотится в неистовом бешенстве и подпрыгивает до самого подбородка, встает комом в горле, и не проглотишь его. Наконец получается сфокусировать взгляд, и картинка перед глазами становится более различимой.

Огромные переполненные ужасом глаза. Сжавшееся на полу существо смотрит на нее этими глазами, и Могами кажется, что она узнает в нем саму себя. Кьеко увязает в омутах расширенных зрачков, и в глубине этого странного взгляда встречает собственное отражение: лицо выражает недоумение, фигура напряжена, а в руке зажат какой-то предмет. Могами приближает руки к глазам, и от этого движения запуганное создание забивается в дальний угол и роняет приглушенный всхлип. Это всего лишь девочка лет пятнадцати, теперь Кьеко получается ее разглядеть, и все же происходящее все еще слишком напоминает кошмар, искаженный в кривых зеркалах.

Актриса смотрит на свои руки, в одной из ее ладоней зажат нож. В его лезвии Кьеко ловит свое новое отражение и на этот раз смотрит долго, внимательно, словно пытается разгадать тайну, скрытую под тысячью замков. Отраженное лицо несомненно принадлежит ей, Могами Кьеко, и все же что-то не так. Как будто не она сейчас рассматривает свою точную копию, а девушка из зазеркального мира изучает ее, стараясь не подать вида, что на самом деле является подменой.

Могами поднимает взгляд, и ей в лицо ударяют яркие вспышки. Она не щурится, только шире раскрывает глаза, позволяя сверкнувшим огням проникнуть в самое сердце.

Вдруг замечает стеклянную поверхность камеры, и линза, похожая на механический глаз, заглядывает в самую душу. На секунду в глубине механического взгляда мелькнет еще одно отражение, и в ту же секунду Кьеко передается отчетливое ощущение, что она больше не принадлежит самой себе и смотрит не собственными глазами, а чужими. Нож выскальзывает из рук и звонко ударяется лезвием об пол.

«Кто я?..» — изображает лицо актрисы. Как вдруг…

— Стоп! Снято!

Голоса людей эхом рассыпаются по павильону и окончательно прогоняют туман, минутой ранее всецело владевший мыслями.

Девочка вдруг вскакивает с пола и, смахнув с глаз слезы, бросается к Могами с объятиями.

— Кьеко-семпай, вы так здорово сыграли, вот это да! Да у меня даже дыхание перехватило, и правда подумала, что сейчас умру! Нет, вы, конечно, всегда круто играете, но в этот раз это было нечто! Правда!

— Д-да… — еле выдавливает Кьеко, сраженная этой тирадой.

Одзава Эри всегда казалась Могами милой девочкой, но сейчас она была не в состоянии разобрать хоть что-нибудь из ее слов.

— Кьеко-семпай, а с вами все в порядке? Что-то вы сегодня выглядите не очень…

— Оставь ее в покое, Эри-чан, — к ним приближается режиссер, и девочка, недовольно надувшись, отходит в сторону. — Вы действительно хорошо постарались, Могами-сан. Уверен, финальная сцена выигрышно сыграет на рейтингах «Паучьей лилии».

Он говорит что-то еще, но Кьеко лишь поддакивает, благодарит по привычке и старается улыбнуться. Но происходящее все еще кажется слишком нереальным, словно она шла за каким-то важным поручением, но ошиблась комнатой, а люди, которых она встретила, вдруг взяли и приняли ее за кого-то другого… но кого?

Могами не замечает, как они с режиссером вдруг оказываются у мониторов с отснятой записью только что отыгранной сцены. Мелькнувшее на экране изображение заставляет желудок сжаться в тугой ком.

Девушка, которую отыгрывала Кьеко, действует точно по сценарию. Так же насмехается над сводной сестрой, так же заставляет ее упасть, так же забавляется и вертит в руках нож. Виртуозно отыгрывает непрописанный сценаристом момент и облизывает языком лезвие ножа, а затем как расхохочется, заглядывая в пораженное лицо «сестренки».

Как вдруг крупным планом на экране высвечивается лицо актрисы. Ее торжествующий взгляд сквозь время смотрит настоящей Могами Кьеко прямо в глаза. И эта насмешка обращена не к зрителю, нет, к ней самой.

Кьеко достаточно натренировалась, чтобы отличить безумие сценарного персонажа от реальной угрозы под маской роли. Вот только кому принадлежит эта угроза? Кто смотрит на нее с экрана ее же глазами? Кто так криво усмехается ее губами? И почему, черт возьми, она ничего помнит?!

***

Весь день Могами проводит как во сне. Прокручивает в голове произошедшее утром снова и снова, но так и не может воскресить в памяти сцену финального эпизода. Вот — режиссер говорит: «Мотор!», камеры обращаются в ее сторону, загорается свет ламп… и все. Больше ничего. Провал, пустота, а потом этот туман и испуганные глаза Эри-чан. А ведь такого с ней раньше никогда не случалось. Только в этом эпизоде дело? И не повторится ли это вновь?

Нет, нужно отогнать эти мысли. Могами мотает головой.

В честь окончания съемок Такарада дает ей выходной. Может, стоило рассказать ему о том, что произошло? Но ведь по сути ничего плохого не случилось, никаких нареканий от режиссера, никаких жалоб от других актеров. Что она ему скажет? «Такарада-сан, мне кажется, что у меня поехала крыша». Ну уж нет, не сейчас. Не сейчас, когда ее мечта стать лучшей актрисой Японии была так близко.

Просто нужно отдохнуть. Да, верно, нужно просто отвлечься и все пройдет.

Повезло, что разговор с президентом был не очень-то долгим, и тот ничего такого не заподозрил.

Но все же Кьеко необходимо с кем-нибудь об этом поговорить.

— Слушай, Моко-сан…

— Ну чего? — ворчит подруга, складывая одежду в сумку.

— Ты когда-нибудь смотрела записи со своих съемок?

— Ну было пару раз, а что?

— Ты когда смотрела… у тебя не было такого чувства, словно видишь на записи не себя, а другого человека? Ну или что это все выглядит как-то странно?

— Ну, конечно, я вижу на записи не себя, — глаза у Могами тут же любопытно загораются, но секундой позже снова потухают. — Не себя, а персонажа, которого играю. Ты какая-то странная сегодня, Кьеко.

— Мне сегодня все это говорят, — Могами понуро опускает взгляд.

— Правда?

— Ага, президент даже выделил мне отпуск на пару дней.

— По-моему, ты слишком на всем этом зацикливаешься. — Котонами достает расческу и смотрит на себя в зеркальце. — Это всегда немного странно выглядит, когда смотришь себя на записи. Ты же когда играешь, не задумываешься о том, что тебя снимают или о том, как выглядишь со стороны. Просто вживаешься в роль.

— Точно.

— Да в принципе и не нужно об этом слишком задумываться, это может отразиться на игре. Поэтому я не люблю пересматривать проекты, в которых снялась… — Котонами озадаченно осматривает подругу с ног до головы, и кажется, увиденное ее не особо воодушевляет. — Тебе бы и правда сделать перерыв, Кьеко.

«Интересно, испытывал ли Тсуруга-сан когда-нибудь нечто подобное?» — вот, о чем думает Кьеко, когда сталкивается в коридоре с семпаем и его менеджером. Может, зря она себя накручивает, и такое бывает у многих актеров?

Все-таки неприятное чувство не отпускает. Словно зло, притаившееся на дне души, оно готово взорваться яркой вспышкой в любой момент.

— Кьеко-чан, раз уж вы свободны, не хотели бы прийти завтра на съемки нового фильма Рена? — голос Яширо-сана выводит Могами из круговорота собственных мыслей. — Наверняка это будет неплохим опытом для вас.

— Боюсь, Кьеко завтра не… — начинает Канаэ.

— Я согласна! — тут же выпаливает Кьеко на одном дыхании, и ее глаза загораются в ажиотаже. Какой шанс! Пропустить репетицию великого семпая? Ну уж нет! Костьми ляжет, а придет.

Котонами лишь вздыхает, прочитав мысли подруги, которые было совсем несложно расшифровать в подобные моменты. Ну вот что за характер? Только ведь недавно у этой дурехи было такое подавленное выражение лица, а теперь она снова полна энтузиазма. Что ж, пора бы Котонами к этому уже привыкнуть.

— Тогда увидимся завтра, — улыбается Тсуруга-сан, и сегодня его улыбка сияет даже лучистее прежнего.

Кьеко работает в агенстве уже около пяти лет, но из Дарумая все еще не переехала, хотя ей и предлагали. Но здесь было как-то роднее, что ли.

От ужина Могами вежливо отказывается. Больше всего ей сейчас хочется переодеться, умыться и лечь спать. Расчесывая волосы перед зеркалом в ванной, у Кьеко промелькает мысль, что за сегодняшний день ей попадается на глаза слишком много зеркальных отражений. Хотя зеркало ведь достаточно обыденная вещь. Может, просто она сама слишком часто стала обращать на них внимание? С чего бы вдруг…

Но вот день подходит к концу и вроде бы уже не кажется каким-то необычным. Будто бы ничего и не случилось. А может так и есть? Может, нужно просто выбросить все это из головы и притвориться, что ничего не случилось?

Как вдруг расческа выскальзывает из рук и звонко падает на пол. Дежавю?

Могами вздрагивает, встречаясь с чьим-то взглядом. Пронзительные, насмешливые глаза. И Кьеко не сразу понимает, что смотрит на саму себя в отражении зеркала. Нет, это не может быть она. Кто-то другой, чужой, незнакомый человек смотрит на нее сейчас.

Могами приближает дрожащую ладонь к поверхности зеркала, но тут же одергивает руку. Девушка по ту сторону не повторяет ее движения, она вдруг запрокидывает голову и звонко хохочет.

— Испугалась?

Нет, этого не может быть. Это какое-то безумие. Это…

— К-кто ты? — голос у Могами дрожит, а ноги едва не подкашиваются.

— Я — это ты.

— Господи, я схожу с ума!.. — Кьеко хватает себя за волосы, но даже боль не может вытащить ее из этого кошмара. Затем снова поднимает взгляд на своего близнеца и ее осеняет мысль… ужасная отвратительнейшая мысль. — Ты. Сегодня на съемках — это была ты!

Девушка широко улыбается и протягивает руки сквозь стекло — так, что ее пальцы почти касаются лица Могами.

— Нет! Не подходи!

Но незнакомка уже слишком близко, она наклоняется и шепчет в самое ухо:

— Не хочешь… местами поменяться?

Комментарий к Часть 1

В общем, как-то так: https://pp.userapi.com/c849532/v849532154/9e51/SVqAjxxrdz8.jpg

========== Часть 2 ==========

— Не хочешь… местами поменяться?

Кьеко резко втягивает в легкие воздух и просыпается. Она лежит на полу в своей комнате, и каждая клеточка ее тела дрожит от напряжения. Неужели она провела вот так всю ночь? Могами поднимается, и ее сердце стучит так, словно за ней только что гналась стая гончих. Волосы растрепанные, дыхание неровное, а на часах пять утра. Кьеко делает глубокий вдох, а затем выдох. Да, вот так. Кажется, сейчас ей уже лучше.

Как она могла не заметить, как заснула? Может, это был обморок?

Могами тяжело выдыхает и садится снова на пол. Пошарив рукой в темноте, находит на тумбочке камушек Корна. Она сжимает его в руке, прислоняет ко лбу и закрывает глаза.

Снова выдох. Кьеко ощущает, как успокаивающие импульсы исходят от камня и опутывают с ног до головы. Сейчас она чувствует себя защищенной.

Просто сон. Это всего лишь сон… правда?

***

— Нет, нет и снова нет! Стоп! — в ярости кричит режиссер, когда Кьеко тихонько открывает в дверь и проскальзывает на съемочную площадку. Как бы там ни было, она все-таки решила прийти сегодня. И не потому что набралась смелости, о нет. Просто находиться дома после того кошмара было невыносимо.

— Ну что опять не так?! — раздосадовано встает в позу актриса, и Могами с удивлением узнает Эри-чан, девочку, с которой она снималась в прошлом сериале. Неужели она играет в том же фильме, что и Тсуруга-сан? И, кажется, у нее одна из главных ролей.

— Я в сотый раз тебе повторяю: всё не так. Я не верю, что пистолет у тебя в руке заряжен.

— Но он же и правда не заряжен… — буркает девочка.

— Вот! Вот в этом и вся проблема. Ты должна заставить зрителя поверить, что этот пистолет может выстрелить. Но как ты собираешься это сделать, если сама не веришь в свою игру?

Обстановка напряженная и, похоже, у Эри-чан неприятности. Надо будет обязательно подойти к ней, может, она сможет ей чем-то помочь. Но едва у Кьеко промелькнет эта мысль, как все снова переворачивается с ног на голову.

— Все, с меня хватит! Даже уборщица сыграет эту роль лучше тебя. Да даже… — он обводит взглядом зал, но как раз сейчас в зале почти никого, кроме… — Да вот она!

Все оборачиваются, и Могами не сразу понимает, что смотрят все на нее. Девушка нервно сглатывает и бледнеет. Да-а, влипла она.

Кто-то нашептывает режиссеру пару слов на ухо, но настрой у того не изменяется и на йоту. Наоборот, мужчина еще больше воодушевляется.

— Аа, так она актриса. Тем лучше! Клянусь, я отдам вам роль, если у вас получится лучше, чем у этой несносной девчонки!

Что ж, до сих пор многие режиссеры принимают ее за новичка поначалу. Но, черт возьми, почему именно сегодня? Почему именно сейчас, когда ей хотелось просто посмотреть на чужую игру со стороны и разобраться в себе?

И вот Могами Кьеко уже понуро сидит в углу со сценарием в руках и все еще не верит, что вляпалась в эту историю. Наверное, ей все же стоило сегодня остаться дома, вместо того, чтобы испытывать судьбу. Но кто же мог предположить, что все обернется таким вот образом? Могами роняет очередной вздох, перелистывая страницу.

— Похоже, Тсуруга-сан многое пропустил, Кьеко-чан?

Могами тут же встречается с добродушным взглядом Яширо-сана.

— Да-а, верно.

— Вы с ним разминулись, и его вызвали на интервью. Скоро придет. — Яширо осматривает Кьеко, и сегодня она кажется ему тише и молчаливее, чем обычно. Даже ее лицо выглядит слишком бледным. — Но вы, кажется, сегодня не в духе, Кьеко-чан?

— Нет! Нет, нет, я в порядке! — она улыбается, немного нервно, что не может не вызвать подозрения.

— Просто вы обычно так воодушевлены, когда вам подворачивается случай сыграть нового персонажа.

— Да дело не в этом, просто… — В голове снова мелькает воспоминание о том отвратительном сне. Могами едва заметно качает головой, чтобы отогнать назойливый образ.

— Кьеко-чан?..

— Могами-семпа-ай!

К счастью, Эри-чан поспевает вовремя и набрасывается на Могами с крепкими объятиями. Этого достаточно, чтобы Кьеко успела отогнать от себя мрачные домыслы.

— Вы знакомы? — недоумевает Яширо.

— Да, мы знакомы по моему прошлому проекту.

— О, вот оно что, — мужчина мельком поглядывает на время и, кажется, ему уже пора встречать Рена. — Тогда вам есть, о чем поговорить, а мне пора.

— Да, конечно, — улыбается Кьеко, а Эри так и продолжает висеть на ее шее, словно ребенок.

— Могами-семпай, какой же у нас противный режиссер, да?

— Ну как сказать. По-моему, он искренне желает увидеть, как ты преподнесешь эту роль.

— А что если у меня не получится… или если ты понравишься режиссеру больше?

— О чем ты, Эри? Ты не должна о таком волноваться, эта роль твоя и ничья больше. — Что-то промелькает во взгляде Одзавы Эри, и Могами только сейчас осознает, что съемки «Паучьей лилии» закончились, и теперь они с этой девочкой будут видеться не так часто. А ведь она уже успела привязаться к этой бесцеремонной девчонке. — А я даже не подозревала, что ты тоже снимаешься в этом фильме, Эри-чан. Я пришла просто посмотреть на…

— …Тсуруга-сана, я знаю! — она снова широко улыбается. — Знаете, Могами-семпай, даже как-то странно осознавать, что у твоего кумира тоже есть наставник.

— Кумира?

— Конечно! Вы мой кумир, Могами-семпай! Или мне лучше называть вас сенсей? Я смотрела все фильмы и сериалы с вами, даже те, где вы играете лишь эпизодические роли. Поэтому, пожалуйста, покажите мне, как нужно сыграть эту роль! Урок от вас для меня бесценен.

Глаза у Эри взволнованно блестят, и в этот момент эта девочка чем-то напоминает Кьеко саму себя в самом начале пути. Неужели Эри действительно видит в ней человека, с которого хочется брать пример? Разве раньше могла Кьеко хотя бы задуматься о том, что станет для кого-то примером подражания?

Но этот момент приходится прервать раньше, чем следовало. Режиссер пересекается взглядом с Кьеко и кивком подзывает к себе. Могами поднимается и смотрит на кохай, как бы уверяя ее: «Не переживай, ты со всем справишься». А затем отворачивается и направляется в противоположную сторону. Одзава провожает свою семпай взглядом и добродушно улыбается, но когда та уходит, улыбка медленно сползает с ее лица.

И почему-то для Эри время чудовищно замедляется в этот момент. Одзава видит, как режиссер разговаривает о чем-то с Могами, а та ему оживленно кивает. К ним присоединяется женщина средних лет, актриса, играющая в сцене с Эри, а вернее теперь уже с Кьеко, и кажется, знакомство проходит вполне удачно. Они стоят достаточно близко, чтобы Одзава смогла рассмотреть их позы и лица, но слишком далеко, чтобы расслышать, как Кьеко настаивает на том, что Эри «хорошо показала себя на съемках прошлого проекта и обязательно покажет себя с лучшей стороны в будущем». Эри видит только милые улыбки.

У Одзавы обостряется зрение, но закладывает уши. Она замечает каждую мелочь, все цвета становятся такими яркими и броскими, что слепит глаза, а звуки, наоборот, рассеиваются эхом и смешиваются в неразличимое бормотание.

Эри замечает в конце зала молодого парня, отвечающего за реквизит. Он суетится вокруг и, кажется, ищет что-то очень важное. Мутный взгляд Одзавы соскальзывает на столик, заваленный небольшими коробочками, вещами… Все внимание Эри внезапно сосредотачивается на самозарядном пистолете, который она еще совсем недавно сжимала в руках. И почему-то у нее никак не получается отвести от него взгляд.

Девушка чувствует, как на лбу проступают капельки пота, как затекают конечности и становится трудно дышать. Эри осторожно прячет правую руку в карман куртки и нащупывает пальцами холодный металлический ключ.

***

Направляясь обратно к съемочной площадке, Тсуруга Рен идет вдоль коридора чуть быстрее обычного и слушает рассказ Яширо о том, что успело приключиться за время его отсутствия, тоже чуть более внимательно, чем обычно. По крайней мере, так кажется со стороны.

— …Мне она показалась чем-то озабоченной сегодня. Хотя, думаю, это из-за того, что ей дали роль ее подруги Одзавы.

— Говоришь, она неважно выглядела?

— Да… думаешь, дело в чем-то другом?

Но чей-то внезапный возглас заставляет прерывать этот разговор. Остановившись на месте, Рен замечает, что крики доносятся из полуоткрытой двери какого-то кабинета.

— Что значит ты потерял ключ от хранилища?! Ты вообще в своем уме?

— Простите, я был слишком невнимателен! Я сейчас же проверю, не пропало ли еще что-нибудь.

На первый взгляд, обычная рядовая ситуация — начальница отчитывает сотрудника. Но в этот раз что-то было не так. Уж слишком взвинченной кажется женщина, а обстановка слишком напряженной.

— Черт возьми, там же реквизит для боевых сцен: лезвия, оружие, патроны, черт возьми! Ты хоть понимаешь, что это значит? Кто тебя вообще сюда допустил?

Парень, запинаясь, начинает что-то объяснять, обещать, что такого больше не повторится и просить, не увольнять его. Но все это Тсуруга уже не слышит. Его пронзает странная и в то же время очень правдоподобная мысль.

— Рен, ты куда? — восклицает Яширо Тсуруге вслед, но тот уже скрывается за ближайшим поворотом.

***

Стоя на сцене, в искусственно воссозданном кабинете, Кьеко уже держит в руке кольт сорок пятого калибра и думает о том, что еще не поздно отказаться. Что, если ее рассудок снова преподнесет какую-нибудь неприятную шутку? Все-таки она только вчера закончила сьемки в психологическом триллере, так может, не стоит снова бросаться в то же полымя? Конечно, подобный поступок разочарует Эри-чан, но в конце концов, Кьеко бы никто не осудил, если бы в этот раз она осталась в стороне. Уже не один раз она наглядно доказывала свою профессиональную состоятельность в качестве актрисы.

Могами вздыхает. И все же ее профессия — это не забег на определенную дистанцию, в конце которого обязательно висит табличка «Финиш». Нет, ее работа — это непрерывный процесс взбирания на гору, вершина которой постоянно растет. Стоит только попытаться возомнить себе, что достиг крайней точки, как тут же заметишь силуэты соперников, что сумели взобраться гораздо выше. И все же она добровольно выбрала этот путь. Поэтому не стоит забывать, что достаточно оступиться всего раз, и навсегда сорвешься в пропасть.

Да и быть может, отыграв эту сцену, эти странные сны и видения отпустят ее? Может быть, ей просто нужна встряска и тогда все закончится? Клин клином.

Режиссер отдает команду всем приготовиться, и все расходятся по своим рабочим местам.

Могами Кьеко стоит спиной к камерам и уже через секунду она станет Нисидой Айяно.

Нет, нет, нет! — непрерывно стучит в голове у Рена. Это просто совпадение, просто недоразумение. Мысль, звенящая в голове, железными иглами впивающаяся в череп; мысль, от которой туго сдавливает горло и мелкой дрожью сковывает движения, — пожалуйста, пусть это будет просто неудачная догадка, просто разыгравшееся воображение…

Могами Кьеко крепче обхватывает рукоять кольта, закрывает глаза и делает глубокий вдох, ожидая сигнала.

Едва Рен врывается на съемочную площадку, как режиссер уже отдает команду — «Мотор!» и Кьеко оборачивается.

Поздно, она уже в игре. Рен понимает это по ее осанке, потемневшему взгляду и легкой усмешке на губах. Это Айяно, та самая Айяно, которую прописал в своем романе Огава Минору. Он скончался два года назад и перед смертью сказал: «Это все Айяно… Айяно высосала из меня жизнь». А теперь эта Айяно насмешливо смотрит в камеру глазами Кьеко и вертит в руке пистолет, словно игрушку. Она достает из кармана упаковку жвачки, забрасывает в рот сразу несколько подушечек и с наслаждением начинает шевелить нижней челюстью.

Секундой позже в комнату врывается мачеха Айяно, вторая жена ее покойного отца.

— Вот где ты, негодница! Я тебя повсю…— она останавливается на полуслове, когда замечает в руке у падчерицы оружие. Не раз она ловила названную дочь с поличным. Какие только проступки не совершал этот ребенок. Но женщина никогда не думала, что однажды эта сумасбродная девчонка представит настоящую угрозу. — Айяно, это же…

Многогранный механизм запущен, и его шестеренки завертелись с бешеной скоростью. Рен еще не понимает почему, но каким-то внутренним ощущением предчувствует: этот поезд не остановить так легко, а попробуешь вклинить трость меж шестеренок и те, заискрившись, разломят любую преграду и продолжат свой бег с удвоенной скоростью.

— Этот кабинет всегда принадлежал отцу… и этот пистолет тоже, — Нисида Айяно игриво рисует им дугу в воздухе, и металлическая отделка ярко переливается на свету. — Нисида усмехается, наблюдая за реакцией мачехи. — Отец научил меня обращаться с подобными штуками, а тебя, похоже, нет? Какая жалость. А впрочем, хочешь, развлеку тебя? Не пугайся, это не опасно, ну почти. Как думаешь, заряжен этот пистолет или нет? Только учти, у тебя всего одна попытка.

Она направляет ствол на мачеху и оружие как будто бы становится продолжением руки Айяно, неразрывной частью ее сущности. В этот же момент Рен приближается к режиссеру, стоящему у самой сцены, и коротко рассказывает ему все о своих подозрениях.

— Стоп, остановитесь! — тут же командует режиссер. В конце концов, актер такого уровня, как Тсуруга Рен, не стал бы отвлекать его от работы из-за какой-нибудь ерунды. А значит, перестраховаться лишним не будет.

Но Могами, словно замершая во времени статуя, продолжает держать пистолет по направлению к мачехе. Актриса в недоумении переводит взгляд с Кьеко на режиссера и наоборот, но в итоге останавливается на Могами, замирая под гипнотизирующим взглядом этой девочки. Она много лет работает в сфере киноиндустрии, но уже очень давно не испытывала такого леденящего кровь ощущения, словно все ее тело опутали демонические щупальца. А ведь эта девочка еще совсем юная. Всего парой минут назад и вообразить было сложно, что столь милый ребенок может в секунду превратиться в сущего дьявола. Пораженная такой переменой актриса никак не может выйти из роли и вернуться к реальной действительности. Глаза этой девочки заглядывают ей в самую душу и, кажется, еще мгновение и всадят нож в самое сердце. Айяно не отпускает ее.

В помещении кроме режиссера, состава съемочной группы и еще пары незадействованных в данный момент актеров больше никого нет. Удивленное перешептывание нарастает, становясь все громче.

— Могами-сан, спускайтесь, нам необходимо кое-что проверить. — Режиссер обращается уже непосредственно к Кьеко, но та словно не слышит его. — Возможно, есть проблема с реквизитом…

Резко развернувшись, она вдруг направляет оружие на режиссера, и тот почти физически чувствует прожигающую точку между глаз. Чей-то испуганный вздох из конца зала эхом рассыпается по помещению, хотя о грозящей опасности сейчас в курсе только два человека… или три?

Могами поднимает подбородок и смотрит так, словно в ее силах испепелить человека при помощи одного взгляда. Переполненная ненавистью и злобой она произносит сквозь зубы:

— Меня зовут… Айяно.

И даже если ей скажут, что через минуту это здание взорвется, она не уйдет, пока не закончит. Эта решимость предельно ясно читается в ее взгляде.

Айяно снова переводит взгляд на мачеху.

— Что, матушка, язык проглотила?

— Что… что с тобой происходит, я не понимаю?! — отвечает женщина, невольно продолжая ей подыгрывать. Она забыла все слова в мгновение ока, но каким-то образом этой девчонке удается вытягивать из нее все необходимые реплики.

Режиссер неровно выдыхает, и его ноги подкашиваются, но к счастью, стул оказывается как раз рядом. Шепот затихает и, кажется, все решают, что это была всего лишь очередная размолвка между актером и режиссером. Каждый продолжает свою работу, хотя осадок недопонимания все же остается.

Рен наклоняется и что-то шепчет режиссеру, а тот, все еще находясь в странном оцепенении, кивает.

— О, да сегодня у нас вечер встреч старых знакомых, — криво улыбается Айяно, когда на сцене появляется Тсуруга-сан. — Не ожидала и тебя сегодня встретить, Джун.

Рен смотрит в глаза Айяно, заглядывает в самую сердцевину бушующего шторма, но никак не может отыскать в этой буре Могами Кьеко. «Где же ты?»

Она никогда не пренебрегла бы распоряжением режиссера лишь ради забавы, лишь ради того, чтобы показать другим свое превосходство. Так почему же она продолжает играть? Или… просто не может остановиться? При мысли об этом Рен чувствует, как пересыхает во рту и появляется въедливый привкус горечи.

— Она здесь не при чем, отпусти ее, — говорит Тсуруга, кивнув в сторону «мачехи».

Встретившись лицом к лицу с человеком, достойным дать ей отпор, у Айяно ярче прежнего загораются глаза. Что ж, так будет даже интереснее, думает она.

— Пфф, да подумаешь. Все равно она скучная. — Айяно отводит от нее взгляд, и женщина как будто приходит в себя, хотя в голове все равно какая-то каша. Боже, что с ней сегодня происходит? Может, она не здорова? У нее еще будет время поразмыслить о том, что случилось, но не сейчас. Заметив режиссера, активно махающего ей рукой, она на нетвердых ногах выходит из павильона, оставляя Рена и Кьеко один на один.

Айяно тем временем легко запрыгивает на стол, начинает по-детски болтать ногами и надувает пузырь из жвачки, но оружие из руки и не думает выпускать. Она держит в руках настоящую бомбу, чей фитиль уже, вероятно, подожжен, но в ее глазах нет и капли тревоги.

— Отец постоянно нахваливал тебя, говорил, что ты лучший его ученик. — Реплика из заключительного эпизода, Рен сразу ее узнал. — Как-то даже проговорился, что хотел бы иметь такого сына, как ты. И знаешь, мне кажется, будь у него выбор, он бы выбрал тебя в качестве своего ребенка, а не меня.

Слишком рано она раскрывает образ Нисиды, слишком быстро. Чего она добивается? К какому финалу она собирается привести этот диалог? И кто на самом деле стоит сейчас перед ним?

— …Ты был так близок с моим отцом, даже слишком. Ловил каждое его слово, сопровождал повсюду, словно тень. — Она играючи вертит в руке пистолет, приковывая всеобщее внимание к механизму, несущему смерть. Всего одна неосторожность и эта штука изменит мир до неузнаваемости. — Отец не просто хотел сделать тебя своим преемником, он был готов передать тебе все свои навыки и раскрыть все тайны своей профессии. Так скажи мне, — она смотрит исподлобья прямо в глаза, — как же так получилось, что в самый ответственный момент ты не смог защитить его?

— Ты ведь знаешь, я желаю найти убийцу Нисида-сенсея не меньше тебя.

Она недоверчиво хмыкает, опускает взгляд на свою «игрушку» и, повернув ствол к своему лицу, обводит пальчиком дуло по кругу. Рен перестает дышать в этот момент. Все вопросы потом, сейчас необходимо как можно скорее вытащить ее из этой роли, ведь дальше по сценарию… Нет, нет, она же изменила порядок следования сцен, а значит, и финал тоже может измениться, верно?

— Хочешь сказать, что желаешь этого даже больше чем я? Пфф…

Айяно поднимается и направляет ствол Рену прямо в голову. И целится она достаточно метко.

— Можешь выстрелить в меня, если так этого хочешь, — Тсуруга произносит это, вполне осознавая, что за этим последует и как на эти слова отреагирует Нисида.

«Только, умоляю, — оглушающе стучит в голове мысль, — не направляй его на себя!»

— Неплохая идея, — усмехнувшись, она спускает курок. В один щелчок все переворачивается с ног на голову. Отдача отбрасывает Айяно назад и та ударяется о край стола.

Режиссер резко вскакивает, ближе к сцене пробирается и ничего не понимающий Яширо. Где-то позади Одзава Эри зажимает ладонями рот, чтобы не закричать.

Вспышка, оглушающий звон, а за ней парализующая тишина.

Вот и все? Как же легко все может закончиться — лишь одно нажатие изящного женского пальчика на спусковой крючок, и в ту же секунду все вокруг исчезнет.

Но секунды ускользают одна за одной, а Тсуруга все еще стоит на месте, не шелохнувшись. Все еще дышит и не ощущает пули в голове. Патроны… холостые?

— Ну вот, опять обманули, — Айяно пожимает плечами, как ни в чем не бывало. — Какое разочарование, а ведь я все же надеялась, что это не просто хлопушка.

Что?

Это не реплика Нисиды. Это вообще не реплика из сценария, но и не Кьеко. Так что же тут происходит в конце концов?! Тсуруге хочется вырвать этот чертов пистолет у нее из рук, хочется схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока эта Айяно наконец не исчезнет.

Но Нисида, словно поняв намерения актера, направляет ствол в конец зала, игнорируя взволнованный возглас, разлетевшийся по залу.

— Эта девчонка… — и сейчас Рен понимает, что указывает она на Одзаву. Эри-чан сжимает ладонями рот до побеления кончиков пальцев, и, всхлипывая, подавляет нарастающую истерику. «Зачем… зачем она это делает?! — мысленно кричит Эри. — Она знает, что это я все устроила? Поэтому… поэтому разыграла весь этот спектакль? Чтобы уничтожить меня?» Еще секунда и Одзаве кажется, что Могами собирается прилюдно очернить ее, рассказать всем о том, кто украл холостые пули из хранилища и подверг жизнь каждого присутствующего в зале опасности. Всего несколько слов и она растопчет ее карьеру, репутацию, жизнь… всё.

Но Кьеко все еще лениво жует жвачку, все еще смотрит мутным взглядом, она все еще во власти Айяно. Нисида лишь хмыкает и опускает ствол, вот только то, что она говорит, поражает сильнее, чем выстрел.

— Эта девчонка не способна показать меня такой, какая я есть на самом деле. А я не хочу существовать, будучи подделкой.

«О чем она говорит? Это какой-то эксперимент, а не репетиция?» — проносится в голове у каждого, и только Тсуруга в ужасе ощущает, как с гулким шумом трескается “четвертая стена”.

— Только эта девушка, — она тычет дулом себе в грудь и горько улыбается, — может подарить мне настоящую жизнь.

Возможно, Тсуруга сошел с ума, но неужели она сейчас говорит… о Кьеко? Она как персонаж желает быть отыгранной Могами-сан?

— Я никогда не просилась на свет, а этот идиот, Огава, просто взял и обвинил меня во всех своих несчастьях. Сам ушел, а меня выбросил на суд этим людям, сделал меня безвольной марионеткой в руках чужаков. Конечно, так намного проще, и все же… если я не нужна ему, то какой смысл в моем существовании? Если я так ему ненавистна, нужно было просто сжечь рукопись в самом начале… — Айяно смотрит на Рена с горечью и как будто желает отыскать в его взгляде сочувствие, но встречает лишь недоумение. Она снова хмыкает. — Ты ведь не понимаешь, о чем я говорю, не так ли? Знаешь, из тебя получился отличный Джун, но… Не волнуйся, я знаю, что не смогу слишком долго удерживать контроль, а значит, скоро ваша дорогая Могами Кьеко вернется. — Нисида смотрит на пистолет и в тот самый момент, когда все готовы облегченно выдохнуть, она вдруг резко поднимает взгляд и улыбается. Всего пары слов достаточно, чтобы вновь вернуться к изначальному финалу: — Вот только и отдать свою жизнь в чужие неумелые руки тоже не могу. Поэтому единственный выход для меня… — она поднимает кольт выше.

— Нет!..

— Знаешь, холостыми пулями тоже можно убить, если выстрелить… — Айяно прикладывает дуло к виску Кьеко. — …вот так.

Рен мгновенно срывается с места, но какими бы идеально точными ни были его рефлексы, как бы молниеносно быстро он ни бросился вперед, считанные миллисекунды решают финал этой сцены. Последнее, что видит Рен, находясь в шаге от Могами, — безмятежный и невероятно счастливый взгляд Айяно. Теперь она свободна.

Бах?..

========== Часть 3 ==========

Щелк — глухо звякает кольт, но магазин пуст.

Первое, что видит Кьеко, испуганные пораженные лица Тсуруга-сана, режиссера и других актеров. Все так же как тогда, когда она очнулась на съемках «Паучьей лилии» с ножом в руке и встретилась с невероятно напуганными глазами Эри, но теперь все иначе. Что она натворила? Чью жизнь подвергла опасности? В какое чудовище она превращается? И что случилось с…

Внезапная мысль впивается в грудь пронзающей болью, кольт выскальзывает из ладони и очень медленно падает на землю. Каждая микросекунда растягивается до необъятной долготы.

«Айяно… я убила тебя». — И в ту же секунду, как рождается эта мысль, Кьеко рассыпается на миллионы частиц, а ее характер разделяется на десятки составляющих.

Пистолет все же выстрелил, вот только вместо тела уничтожил ее «я».

Мир искажается, скрючивается, сжимается до крохотной точки, а затем совсем исчезает. И Могами теряет связь с реальностью. Она уже не может услышать, резкий звон, с которым кольт ударяется об пол, не может почувствовать, как Тсуруга-сан подхватывает ее на руки, и совершенно не слышит перепуганные суетливые крики.

«Теперь ты наша…» — Кьеко слышит женский смех, чувствует подразнивающие прикосновения, оборачивается снова и снова, но вокруг лишь темнота. «…Наша игрушка!» Уже в следующее мгновение перед ней лица. Яркие смеющиеся и такие разные лица, они мелькают, сменяют друг друга, они завораживают своим сияющим многообразием и заводят все дальше, в ловушку, из которой не выбраться.

Могами опускается на черную гладкую, словно стекло, землю. Стучит, бьется изо всех сил, но здесь некому ее услышать. Она кричит, но не может издать и звука; плачет, но не в силах проронить и слезинки; нервно смеется, но из горла не доносится и малейшего хрипа. Ураган из мыслей, слов и не высвобожденных чувств хаосом настигает ее отовсюду, тяжким весом оседает на плечи, туманной пленкой облепляет кожу и острыми иглами просачивается в кровь.

Все сломалось, спуталось, завертелось смерчем и распалось на миллиарды мельчайших осколков. Человеческие силуэты бросаются друг на друга, хватают, кусают, рвут друг друга на части… и один из этих призраков побеждает.

Чужие руки хватают Кьеко за шиворот и выбрасывают куда-то за пределы неведомого «нечто»: туда, где не существует и капельки света; туда, где время навечно замерло, обратившись дымчатой мглой. Падая в бездонное небытие, Кьеко чувствует, как последние частицы ее души рассыпаются и улетают к той, что выбила у нее почву из-под ног. Она свысока смотрит на Могами, что все больше теряется в темной бесконечности, и усмехается. Она была… это была…

Мио открывает глаза. Запах лекарств и больничной хлорки — первое, что она ощущает, очнувшись. Девушка лежит неподвижно, но внутри она напряжена, все равно, что струна. Смотрит в белоснежный потолок, как будто пытается отыскать какой-нибудь подвох. Чуть шевельнет пальцами и замечает неприятное покалывание в запястье — капельница. Медленно садится на постели и аккуратно отсоединяет ее, даже не поморщившись, когда игла выскальзывает из-под кожи.

Палата небольшая, но стерильно чистая и даже уютная. Вокруг никого. Мио поднимается и ступает так тихо, что специально не прислушавшись, не услышишь. Хоть и босиком, но она совершенно не чувствует холодного пола, только краем глаз поглядывает на стены, но скрытых камер не замечает и все же, только оказавшись в ванной и захлопнув за собой дверь, может выдохнуть.

В голове рой вопросов. Почему она здесь? Неужто мать постаралась?

Как вдруг ловит свое отражение в зеркале над раковиной и замирает. Холодно, теперь ей действительно стало холодно. Пронзающий лед потек по венам, стоило только заметить рыжий цвет, в который теперь окрашены ее волосы. Мио брезгливо рассматривает свое отражение. А это что такое? Какая-то шутка? Небрежно зачесывает рукой упавшие на глаза локоны… и снова замирает. Подходит к зеркалу ближе, почти впритык. Сильнее отодвигает волосы, осматривая лоб и висок. Ее глаза бегают из стороны в сторону, пальцы дрожат, а в груди все сильнее возрастает волна ярости, готовая вырваться в любой миг.

Где шрам? Где, черт возьми, ее шрам?!

Мио чувствует, как резко пересыхает во рту, и даже воздух становится каким-то терпким, мерзким. Девушка проводит пальцами вдоль виска, но не нащупывает даже шва после операции. В голове пульсирует одна единственная мысль: «Они свели ее шрам без ее на то согласия?» Шрам — память, которую невозможно стереть, этот шрам ее слабость и ее оружие. Все это время он был обязательной составляющей ее личности. Этот шрам создал ее, Мио! А они решили избавиться от него?

Мио чувствует, как тлеют от ярости легкие, как сжимается в тугой узел желудок. Дышит тяжело, хрипловато. Снова опускает взгляд на раковину и берет в руки пустой стеклянный стакан.

Отходит назад, устало облокачивается спиной о холодную плитку, но взгляда от собственного отражения не отводит. В ее глазах внезапно потух огонек и пожаром разгорелся в сердце. Мио прижимает холодный стакан к горячей щеке и смотрит в зеркало пустым безразличным взглядом. А потом внезапно чуть приподнимает уголок губ.

С оглушающим звоном стакан ударяется о стекло, и в ту же секунду отражение Мио рассыпается. Осколки разлетаются по ванной, мелкими осколками впиваются в ноги, но девушке это безразлично. Она чуть наклоняется, и десятки ее отражений торжествующе приветствуют взглядом. Плавным движением девушка подбирает один из осколков, чей край достаточно острый. Мио опускается на ледяной кафель и прислоняет осколок к виску. Она почти не чувствует боли, когда острие осколка впивается в кожу, и начинает прорисовывать новый рисунок. Струйка бурой крови скатывается по щеке, стекает по подбородку, а затем падает на колени.

Кто я? Что случилось с моим телом? — слышится где-то меж вымыслом и реальностью. — И откуда это отвратительное чувство, словно множество иных личностей скребутся в голове и силятся вырваться наружу?

Нет же, нет. Нет никаких других, есть только она. Она — Мио Хонго, и больше никого нет. Так ведь? Так?

Чужие голоса врываются в узкий мирок ванной — люди в белых халатах, чужие руки пытаются вырвать из спутанного тоннеля мыслей, но Мио не дастся им так легко. Она сопротивляется, рычит, кусается, словно дикое животное. Слишком рано, нет, она еще не успела закончить свой рисунок, не успела вернуть метку, что сделает ее тем, кто она есть. Вот только осколок все равно выпадает из рук.

Укол успокоительно действует мгновенно, и Мио уже оседает на пол, постепенно теряет власть над телом. И последнее, что она видит затуманенным взглядом… начищенные до блеска туфли… Катсуки?

***

— Рану зашивал лучшийхирург, как вы и просили. Так что шрама остаться не должно, — голос врача слышится, словно через толщею воды.

За тонированным стеклом просвечивает палата, в которой Кьеко сидит рядом с врачом в окружении мягких игрушек. Он что-то говорит ей, спрашивает, а попутно записывает в блокнот свои наблюдения. Кьеко перебирает в руках игрушки, иногда отвечает на вопросы доктора, но чаще просто капризничает, жалуется на то, что больничные палаты в Японии слишком маленького размера и досадует на то, что скучно сидеть взаперти. Сейчас она ведет себя как ребенок, даже улыбается, а в глазах нет и тени той всепоглощающей ненависти, которой совсем недавно был переполнен ее взгляд.

— Слава богу! Вы же понимаете, она актриса… — голос Такарады тоже какой-то глухой. Все вокруг смешивается в монотонную шелуху из помех…

Доктор лишь качает головой.

— Сейчас Могами-сан думает, что она десятилетний мальчик, да к тому же иностранец. Говорит то по-английски, то по-японски…

Президент что-то бубнит себе под нос, а потом оборачивается к Рену:

— …Ты уверен, что в прошлый раз она была Мио? Рен?..

Тот не сразу понимает, что обращаются к нему, но затем кивает.

— Уверен.

— Возможно, она начала слишком сильно ассоциировать свое «я» с персонажами, роли которых исполняла, — снова голос доктора, — что и спровоцировало диссоциативное расстройство¹.

— Доктор, сколько времени займет лечение?

— Сложно дать какой-нибудь точный прогноз, психика человека мало изучена и, признаюсь честно, подобный случай в моей практике впервые. Мы можем снять некоторые симптомы, но вы должны быть готовы к тому, что процесс интеграции всех личностей в единое целое не всегда является возможным и в первую очередь требует согласия Могами-сан… Часто пациенты сами отказываются расставаться с субличностями. В любом случае, нам необходимо как можно скорее установить связь с истинной личностью Могами Кьеко, поэтому крайне не советую покидать больницу в ближайшее время.

— Постойте, постойте. Вы что, хотите сказать… она может остаться такой навсегда?

Рен облокачивается лбом о ледяное стекло, за которым Кьеко сталкивает на полу несколько игрушечных машинок, имитируя аварию. Сейчас она не может видеть его… но он ее может.

— …Пока что мы не определили точное количество личностей. — Почему она там, а он здесь? В этой коробке изо льда должен был застрять он, а не она. — Их может быть больше пяти… или даже десяти…

Как вдруг голос врача начинает выделяться на фоне непрерывного шороха из звуков.

— Мне жаль это говорить, но вы должны понять, что подобное может повториться. Мы не можем ручаться, что она не попробует снова причинить себе вред. Поэтому… при всем уважении… было бы разумнее оформить перевод в…

— Она не сумасшедшая.

И Рен произносит это твердо — тоном, не подразумевающим и малейших возражений.

Комментарий к Часть 3

1. Диссоциати́вное расстро́йство иденти́чности (непрофессионалами называется раздвоением личности) — очень редкое психическое расстройство из группы диссоциативных расстройств, при котором личность человека разделяется, и складывается впечатление, что в теле одного человека существует несколько разных личностей (с).

========== Часть 4 ==========

Нисида Айяно… Кьеко ощутила ее сразу же, как только прикоснулась к страницам сценария. Сквозь многочисленные строчки, Могами уже видела истинное лицо Айяно. Слышала ее мысли, затерявшиеся среди бесцветных слов; подмечала ее привычки и манеру держаться. Кьеко дополняла ее образ через реплики других персонажей, и портрет Нисиды становился все ярче, все притягательней, становился все более объемным и многогранным.

У Кьеко на руках была всего лишь единственная сцена, отталкиваясь от которой навряд ли получится уловить истинный характер героини. Всего лишь избалованный подросток, совершающий эгоистичные поступки и не обращающий никакого внимания на чувства других людей, — вот какое первое впечатление производит Айяно. Но Могами увидела в ней что-то еще. У каждого персонажа есть свое неповторимое сияние, своя аура, сотканная из помыслов, надежд и подавляемых желаний. Нужно только приглядеться, и обязательно получится разглядеть между строк то, что спрятано за обыденным смыслом заурядных символов.

С каждой новой страницей Могами узнавала Айяно все лучше. Имея при себе всего один осколок, она воссоздавала всю картину целиком. И пока Кьеко изучала Нисиду, покалывающее подозрение твердило ей: «Берегись, ведь она сейчас тоже изучает тебя!» Но Могами никак не могла заставить себя остановиться и, всецело погрузившись в мир Нисиды, она оставила свой собственный без защиты. А Айяно только это и нужно было — войти в незапертую дверь.

И вот, всего один щелчок, и этот едва явившийся на свет человек со всеми своими мыслями, стремлениями (и пусть не всегда чистыми, пусть эгоцентричными и мстительными) — все это разрушилось по велению одного единственного нажатия на спусковой крючок. И неважно, что Нисида сама пожелала уйти, едва расправив крылья; неважно, что принудительно заставила Кьеко спустить курок. Важно лишь то, что случилось. А случилось то, чего не изменишь. Айяно, вспыхнувшая в руках Могами так ярко, сгорела, едва соприкоснувшись с небом. Другие актрисы могут изучить оригинал вдоль и поперек, но их Айяно уже не будет той, что родилась в голове Кьеко.

Вот, о чем думала Могами, теряя последние осколки своего существа.

Котонами Канаэ резко распахивает дверь и входит в палату, садится в кресло прямо напротив Кьеко, лицом к лицу. Канаэ поставили в известность о том, что случилось, и предупредили о том, чего можно ожидать при этой встрече. Но вот она здесь, а Могами ничем не отличается от обычной себя, за исключением больничной одежды и повязки на голове, от вида которой пробирает мелкая дрожь.

Котонами словно в тумане и еще не понимает, не хочет признавать, что все, о чем говорил доктор, случилось именно с этой девчонкой, а не с кем-то другим. Всего пару дней назад она видела ее такой воодушевленной возможностью побывать на репетиции Тсуруга-сана, а теперь они здесь, в этой больнице? Кажется, что вот, еще секунда и Кьеко улыбнется, восклицая: «Моко-сан, что у тебя за выражение лица? Эй, со мной все порядке! Смотри, просто царапина, ничего такого. Прости, что заставила волноваться. Только не злись, ничего же такого не случилось!»

Но проходит целая минута, а Кьеко продолжает смотреть на нее как на первого встречного, разве что с долей любопытства.

— Можете начинать, — говорит врач, разворачивая тетрадь.

— Кьеко… — наконец произносит Котонами. — Ты узнаешь меня?

«Ну же, Кьеко, это ведь все какой-то розыгрыш, и ты сейчас просто посмеешься надо мной, верно? Ты бы никогда…»

— М? Вы это мне? — Могами удивленно приподнимает брови. — Кье-е-ко… какое-то девчачье имя. Или у вас, японцев, все имена такие странные? В любом случае, меня зовут Куон. Понятия не имею, кто вы такая, дамочка.

— Эта девушка никого вам не напоминает? — говорит доктор, попутно делая какие-то записи. — Ее имя Котонами Канаэ.

— Впервые слышу, — фыркает Куон, скрещивая руки на груди.

Канаэ собирается что-то сказать, но слова застревают в горле. Ей хочется задать миллионы вопросов, но сейчас все заготовленные заранее фразы разом вылетают из головы.

Куон останавливает внимательный взгляд на сидящей напротив девушке. Похоже, она не настолько разговорчива, как предыдущие посетители.

— Моко… — произносит дрожащим голосом. — Ты всегда называла меня этим дурацким прозвищем «Моко-сан»! Неужели совсем не помнишь?

А ведь Канаэ сама не заметила, как привязалась к этому имени. Никогда она не думала, что однажды будет готова отдать все, что у нее есть, лишь бы вновь услышать его из уст этой рыжей неугомонной девчонки.

Но Куон лишь презрительно сощуривает глаза.

— Прошу, доктор, не могли бы вы оставить нас наедине? — Внезапно обращается с просьбой Канаэ, чуть склоняется в поклоне, и ее волосы ширмой заслоняют лицо.

Доктор, имеющий полное право ответить решительным отказом, колеблется, взвешивая «за» и «против». Есть в этой девушке что-то, вызывающее доверие. В конце концов он поднимается и, подозвав медсестру следовать за ним, направляется к выходу. Очная ставка с хозяевами ресторана, в котором живет Могами-сан, ни к чему не привела, да и встреча с президентом агентства, в котором она работала, тоже. Возможно, такой способ и правда поможет сдвинуться с мертвой точки. Доктор напоследок бросает взгляд на камеру, спрятанную в углу на одном из стеллажей, и уходит.

И вот они одни. Во взгляде Куона мелькают огоньки озорства и заинтересованности в происходящем. Если это был вызов, то он принимает его. И по крайней мере, эта девушка не рыдает, как те надоедливые старик со старухой, что приходили сегодня.

Канаэ делает глубокий вдох

— Ты… действительно не узнаешь меня?

— Слушайте, Котонами-сан, вы уже четвертая за сегодняшний день задаете мне этот вопрос. Придумайте что-нибудь пооригинальнее, вы же вроде актриса, нет? Мда, все-таки в актерском мастерстве моему папе никто не может составить конкуренцию.

«Она действительно говорит как мальчишка, — проносится в мыслях Канаэ. — Действительно верит в то, что говорит». Котонами сжимает пальцы в кулаки, ее плечи начинают мелко дрожать.

— Проклятье… Я должна была сразу что-нибудь заподозрить, когда ты начала тот странный разговор. Я же понимала, что ты никогда не начала бы задавать такие вопросы без веской причины, но вместо того, чтобы обратить на это внимание, я предпочла отвернуться и отложить этот вопрос на потом…

Куон смотрит сосредоточенно. Странные вещи говорит эта дамочка.

Котонами поднимает взгляд, полный решимости.

— Но в этот раз я не уйду так просто, — она вдруг поднимается, в два шага приближается к подруге и, наклонившись, резко сжимает ее плечи, заглядывая прямо в глаза. — Кьеко, послушай, ты ведь сейчас слышишь меня? После всего, через что ты прошла, просто так возьмешь и исчезнешь? — с каждым словом ее голос звучит все громче. — Будешь прятаться за этими масками как слабая ничтожная трусиха? Такой ты хочешь быть?! — и вот она уже кричит, впивается пальцами в плечи Кьеко, пытаясь проломить возведенную подругой стену. — Да ты просто убегаешь!

Продолжая погружаться в бесконечный мрак, Кьеко уже не в силах различить падает она или, наоборот, летит вверх, а может, просто замерла, балансируя где-то на грани?

Здесь так тихо и спокойно. Впервые ей настолько хорошо, впервые она может избавиться от оков собственных мыслей. Незачем терпеть боль, незачем пытаться снова и снова создавать себя, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, — можно просто распасться на сотни элементов и исчезнуть в этой темноте. Возможно, такой конец был предрешен изначально, а может, и начинаться ничего не должно было? Всего лишь ошибка, которую наконец получится исправить.

И Могами уже готова отдать последние частицы, если бы не слова, что яркой вспышкой врываются в ее мирок: «Ты убегаешь».

Куон резко вскакивает, сбрасывая с себя руки Котонами.

— Почему я должен выслушивать от тебя эти слова? Кто ты вообще такая? Думаешь, что знаешь меня? Ни черта ты не знаешь! Мое имя имя — Куон! Я Куон! — и он в ярости ударяет себя в грудь. — Сколько раз мне это повторить, чтобы вы наконец запомнили?.. И где мой папа? Почему он до сих пор не пришел за мной, почему оставил в этом ужасном месте с чужими людьми? Поче…

Пощечина пронзительным эхом рассыпается по помещению, и Куон замолкает, едва устояв на ногах. Папа его никогда не бил.

По щекам Канаэ скатываются слезы, словно ударили сейчас ее, а не Куона. Она смотрит в глаза Кьеко, но все равно видит лишь Куона.

— Про… сти… — всхлипнув проговаривает она и тут же уходит.

Дверь за Канаэ захлопывается, отдаваясь гулким откликом в сердце, и Куон остается один в пустой палате. Он еще долго вот так стоит, не в силах шевельнуться, словно над ним нависают невидимые лезвия и достаточно одного случайного движения, чтобы оказаться распятым, разорванным на куски. Сквозь опутавшее голову марево Куон слышит громкие голоса за дверью. Наверное, из-за него спорят? А впрочем, какая теперь разница?

Нестерпимо больно жжет щеку… и Куон ускользает.

С оглушительным всплеском Кьеко падает в черный океан. Закладывает уши, леденящая кости вода тут же сводит мышцы, просачивается под кожу и норовит заползти в легкие. Могами неумело барахтается в воде, силится ухватиться за что-нибудь, но вокруг лишь пустота. Поздно цепляться, когда уже решила отступить. Почему тогда она не может принять такой конец, почему не бросит тщетные попытки?..

Как вдруг в палату врывается какая-то девушка и тут же запирает за собой дверь, со вздохом прижимается спиной к стене, за которой все еще слышны возмущенные крики и неистовый стук в дверь. Девушка поднимает взгляд на Кьеко. «Кем или чем сейчас является человек, стоящий перед ней? — думает незнакомка, рассматривая Могами. — Куон или… не разобрать». Взгляд у Кьеко пустой, не отыщешь в нем и мельчайшего огонька.

— Прости, что ворвалась вот так. Я… — наконец произносит девушка. — Я Амамия Чиори, но тебе ведь это ни о чем не говорит, верно?

Кьеко продолжает стоять неподвижно, и не шелохнется.

Тогда Амамия подходит ближе и заглядывает подруге в глаза.

— Кьеко… Ты ведь… — она делает глубокий вдох и, набравшись решимости, начинает говорить то, ради чего пришла: — Неважно помнишь ты или нет. Ты все еще тот человек, благодаря которому я смогла избавиться от оков первой роли, ты заставила меня двигаться вперед и… Кьеко, ты же бессмертная бабочка. И ты так легко сдашься?

Все глубже на дно утягивает течение, все сильнее на грудь давит давление воды, как вдруг… Могами замечает какой-то блеск, слабый, едва уловимый, но настоящий. Единственный огонек в этом сплетенном из темноты мире. Из последних сил Кьеко плывет к нему, тянется руками, неумолимо быстро теряя запасы воздуха. Что если не успеет? Что если до него невозможно добраться?

Но вот огонек становится все больше, все четче прорисовываются контуры в толщее воды. И вот наконец Могами добирается к цели, на достижение которой истратила последние силы. Это… сундук? Разукрашенный золотыми завитками и даже не запертый на замок, он словно только и просит: «Открой меня!»

Вот только…

Взгляд Могами переполняется страхом, изумлением, полнится внутренними противоречиями и кажется, что там внутри этих глаз разверзлась целая буря, рушащая все живое на своем пути.

На мгновение Амамии кажется, что сейчас Кьеко вернется, нужна всего лишь секунда, всего лишь миг, и все это забудется, словно страшный сон. Ведь не может же бессмертная бабочка исчезнуть?..

Вода душит Кьеко, обвиваясь вокруг шеи петлей. Одним резким движением Могами распахивает сундук, и свечение ослепляющим фейерверком озаряет собой все вокруг… но затем снова потухает.

Могами не сразу замечает чужие руки, обхватившие ее плечи. Едва осмеливается открыть глаза, как тут же вздыхает от испуга, разом теряя последние глотки воздуха.

Длинные черные волосы, развевающиеся в мглистой воде, ярко сверкающие и расплывшиеся в хитрой усмешке губы. Кьеко уже знает это лицо, она видела его… в зеркале.

Темнеет в глазах. Ускользая в смертоносную воронку забытья, Могами слышит чудовищный смех и слова: «А ведь ты сама выпустила меня!»

Взгляд у Кьеко снова холодный, с ее лица окончательно стираются черты Куона, а уголок губ ползет вверх.

— Кье.. ко? — едва слышно произносит Чиори, и она совершенно не готова к тому, что сейчас случится.

Все еще заливисто хохоча, чудище заталкивает Могами в сундук. Верхняя крышка с глухим стуком захлопывается…

— Юмика… — сладко протягивает Натсу, пробуя это слово на вкус.

— Ты… — выдыхает Амамия, отшатываясь назад. Нет, только не это, нет! Ведь она хотела не этого! Совсем не этого.

— Ты подала голос, Юмика? Как интересно… — Натсу делает шаг вперед, плавным движением приподнимает подбородок Чиори, и та сразу же теряет всякую возможность пошевелиться. — Знаешь, а я скучала по тебе. Стоит признать, достаточно сложно обходиться без того, кто бы выполнял за тебя всю грязную работу. Но ради меня ты ведь не против замарать свои прелестные ручки?..

Взломанная дверь резко распахивается. Медсестры тут же выводят Амамию из палаты и окружают Китазаву.

— Какие вы тут все грозные! Боюсь, боюсь! — иронизирует Натсу и поднимает руки, словно заключенная тюрьмы, пойманная с поличным. Медсестры тут же усаживают ее, стерилизуют руку для укола, а Китазава насмешливо наблюдает за тем, как переполошились вокруг нее окружающие и, кажется, ей нравится весь этот хаос.

Чья-то широкая тень растягивается на полу и падает прямо к ногам Натсу. Встречаясь взглядом с Реном, Натсу, конечно же, не узнает его, но все равно усмехается.

Кого бы не пускали на встречу с Могами, каждый неизбежно выходит из ее палаты совершенно другим. Но Такарада и не многим позволяет навещать Кьеко, только самым близким, кому уж точно можно доверять. Репортеры у больницы дежурят уже практически круглосуточно, а желтая пресса все чаще выпускает малоправдоподобные версии случившегося с актрисой.

В кабинете доктора расположились четверо человек, двое из которых — Такарада и Тсуруга Рен, а третья — сама пациентка, сидящая в кресле. Ни одного лишнего слова, ни одного случайного шороха. Кьеко видит перед собой только один небольшой металлический шарик, он успокаивающе поблескивает, завораживает своим магическим сиянием, и весь мирок Могами, все ее внимание сосредотачивается и замыкается на этом небольшом предмете. Совершенно не хочется отрывать взгляд, да и зачем? По венам распространяется волна приятного тепла, веки тяжелеют, все вокруг расплывается и невыносимо хочется погрузиться в спасительные волны дремоты…

— …сон — спокойный, безмятежный… Вы желаете забыться в глубоком сне, — голос доктора едва слышен, словно бы доносится из потустороннего измерения. — Ваш сон исцеляющий и освежающий… — Мелькающие образы обволакивают сознание легким одеялом и утягивают туда, где можно вздохнуть достаточно глубоко, не опасаясь задохнуться. — Вы крепко… спите.

И в тот же миг странная сеть из образов вуалью спутывает мысли.

— Как тебя зовут?

— Куон Хизури.

— Хорошо. Сколько тебе лет, Куон?

— Почти… одиннадцать.

— Я буду называть тебе имена, а ты останови меня, как только услышишь знакомое. Все ясно?

— Да.

— Котонами Канаэ, Амамия Чиори… — Доктор выдерживает паузу, но Куон никак не реагирует. — Такарада Лори, Фува Шотаро… — Снова молчание. Рен облокачивается о колени и, подавшись вперед, смотрит прожигающим взглядом на Могами, будто с помощью одного лишь этого действия можно что-нибудь изменить. Даже иронично, что она предпочитает быть Куоном, быть тем, кем он сам уже никогда не станет.

— Тсуруга Рен…

— Стоп. — Куон внезапно прерывает врача, и в ту же секунду воздух в комнате становится таким тяжелым и грузным, что хоть режь его.

— Тебе знаком этот человек?

— Он сыграл Катсуки в новой «Темной луне». Первым Катсуки был мой отец.

Вздох разочарования рассыпается в воздухе мелкой пылью.

— Скажи мне, Куон… где ты сейчас находишься?

— В больнице.

— А как ты попал сюда?..

Молчание. Слишком затянувшееся молчание. Растянувшаяся резинка, что вот-вот лопнет.

На лице у Могами появляется ухмылка.

— Хм, что за глупые вопросы вы задаете, доктор?

— Куон?.. — опешивает доктор.

— Нет.

— Кто ты?

— Китазава Натсу.

— Китазава-сан, не против поговорить со мной?

— Почему бы и нет? — она хитро растягивает губы в предвкушении.

— Я буду называть имена, а ты останови меня, если узнаешь какое-нибудь из них.

— Хорошо.

— Котонами Канаэ, Амамия Чиори, Такарада Лори, Тсуруга Рен… — Доктор останавливается, но Натсу это имя не интересует. Тогда он перечисляет имена режиссеров и актеров, с которыми Кьеко доводилось играть, но Китазава остается равнодушной. Внезапно у врача появляется идея, смутная догадка и вряд ли сработает… Но почему бы не попробовать? — Могами Кьеко.

— Стоп.

В точку. И это слово огорошивает всех присутствующих, заставив забыть о необходимости дышать.

— Могами Кьеко? — снова повторяет врач.

— Да.

— Ты знаешь ее?

Снова хмыкает, посмеиваясь.

— Понятия не имею, почему все так всполошились вокруг этой девчонки. В конечном итоге она оказалась слишком слабой.

— Что… ты имеешь в виду?

— Кьеко не вернется. Вы можете продолжать искать ее черты в нас, но целиком вы ее уже не найдете.

Ее слова звучат, словно приговор. Но ведь это произносит она, Могами Кьеко. Пусть и говорит через призму характеров субличностей, это ведь все еще она, пусть и запрятавшаяся за многослойностью образов. Значит ли это, что она сама не хочет возвращаться?

— Ты говоришь, что…

— Думаю, меня привез сюда отец, — голос у Могами резко изменяется, становясь выше и ребячливее.

— Что?

— Ответ на ваш вопрос, доктор.

— Куон?

— Да.

— Скажи мне, Куон… — начинает врач, сделав глубокий вдох, — ты знаешь такого человека, как Могами Кьеко?

Снова вопрос без какой-либо надежды на ответ. И все же тихо, еле слышно, но Куон отзывается.

— …да.

Рен чувствует, как на лбу выступает испарина. Такарада то сжимает, то разжимает пальцы, стараясь подмечать любую мелочь, происходящую во время сеанса.

— Кем она тебе приходится?

Куон не произносит ни слова. Услышал ли он вопрос?

— Ты можешь связаться с ней? Можешь передать сообщение?

Мальчик хмурится, и на лбу появляется морщинка.

— Н-не знаю… Я не знаю точно… — он начинает неуверенно, глотая слова и слегка заикаясь. — Я все еще чувствую ее присутствие, но я не могу говорить с ней. Она далеко… очень далеко. Мне туда нельзя.

— Куда «туда»?

Снова молчит. Врач пытается узнать что-нибудь еще, но Куон больше не откликается, и на лице Могами снова отражается безмятежность. Тогда доктор решает обратиться к самой Кьеко. До сих пор у них не получалось ее вызвать, но может, на этот раз что-нибудь изменится?

— Могами Кьеко… — зовет ее доктор, но та не отвечает, не шелохнется. — Могами Кьеко… вы слышите мой голос?

Каждая микрочастица, каждый атом дрожит от напряжения, и в кабинете становится душно, тесно. Кажется, что вот еще секунда, и стены сдвинутся, задавят своей тяжестью. Каждый неотрывно наблюдает за девушкой, сидящей в кресле, каждый надеется отыскать хотя бы мельчайшие изменения в выражении ее лица, но ничего не происходит…

Как вдруг пальцы у Кьеко чуть дергаются, веки едва заметно вздрагивают.

Подавшись вперед, Тсуруга заглядывает Могами в лицо. Хотя бы на мгновение пусть она вернется. Хотя бы на секунду.

Резко дернувшись, Кьеко сжимает подлокотники кресла и распахивает глаза. Огромные янтарные глаза с расширенными зрачками, внутри которых разверзлась бездна. Она смотрит, но ничего не видит или видит то, что другие увидеть не могут. Она выгибается и кричит от невыразимой боли, словно в ту же секунду в нее вонзают миллионы лезвий.

Медсестры, вбегающие в кабинет, новая доза успокоительного в вену, слова доктора, выводящие из транса, закатывающиеся глаза…

— Боже… — Такарада поднимается и выходит из кабинета.

Тсуруга продолжает смотреть. За свою жизнь Рен видел множество кошмаров, его преследовали самые ужасающие призраки, и все же то, что он видит сейчас, оказалось самым худшим из всех. Тсуруга смотрит и не понимает, как его сердце может продолжать биться, когда она утопает во мраке темноты. Тсуруга смотрит… и ему кажется, что душой он уже мертв.

Могами дышит. В этой замкнутой коробке, как ни странно, есть воздух. Она неистово колотит кулаками по стенкам, царапает ногтями, силясь выбраться, но крышка не поддается и на миллиметр, а пальцы зудят и кровоточат. Болит спина от неудобной позы. Кьеко кричит, но из ее горла по-прежнему доносится лишь хрип. Этот сундук… станет ли он теперь ее гробом? Могами замирает, переводя дух.

«Помнишь меня?» — шепчет дразнящий голос по ту сторону.

«Кто ты?» — мысленно произносит Кьеко.

«Уже забыла? Я — это ты, — Могами уверена, что слышит голос той, что завладела ее телом на съемках «Паучьей лилии»; той, что тянулась к ней через зеркало в ванной; той, которую отныне Кьеко видит в каждом своем отражении. — Вот ты и заняла мое место. Как тебе? Нравится?»

«Значит… ты всегда пряталась здесь?» — Кьеко снова обводит взглядом сундук, и отчего-то вместо ненависти она ощущает… жалость?

«Я не пряталась… Ты заперла меня. А теперь моя очередь запереть тебя».

— То, что Могами-сан отказывается выходить на связь, может быть своеобразным проявлением механизма самозащиты… — доктор произносит еще много слов и медицинских терминов, а президент продолжает о чем-то настойчиво расспрашивать, но Рен не слушает.

Все закончилось. Она сейчас спит, и как ему сказали, припадок позади… но черт возьми, ничего не позади! Она все еще там, в этой темноте и никто не в силах ее вытащить.

— Нужно время, и мы обязательно добьемся результата. Но вы должны понять, что процесс это длительный, лечение часто занимает годы…

«Но если сейчас оставить ее вот так… — проскальзывает в мыслях у Рена. — один на один с этой тьмой… Что если он больше никогда ее не увидит?»

========== Часть 5 ==========

Вспышки фотокамер, моментально сменяющиеся лица, толпы людей и вопросы… миллионы вопросов, что сыпятся на голову снежными гроздьями. «Можете прокомментировать сложившуюся ситуацию? Вы же снимались с ней в нескольких проектах, знаете ли вы хоть что-нибудь? Прошу, ответьте хоть на один вопрос! Неужели восходящая актриса при смерти? Или вы что-то скрываете? В этой истории есть криминальный подтекст? Вы знаете, что случилось с Могами Кьеко?»

Могами Кьеко… Это имя стали повторять практически ежесекундно. По всем каналам, на радио и даже случайные прохожие на улицах только и говорили о «странном происшествии на съемочной площадке, после которого актрису Могами увезли в больницу». А тот факт, что после инцидента ни режиссер, ни другие актеры, ни сама Кьеко не дали ни одного интервью, невероятно взволновал умы любопытных. Такарада позаботился о том, чтобы правда об этом случае не просочилась в СМИ, однако неизвестность будоражила всех лишь еще больше. И как назло, на экранах состоялась премьера «Паучьей лилии» с Могами в главной роли, из-за чего неуемные фанаты закричали громче. Они круглосуточно караулили больницы, сочиняли всевозможные теории, они обвиняли и восхваляли, любили и ненавидели ее. Даже фильмы, в которых Кьеко появлялась лишь мельком, начали раскупаться огромными тиражами. Добрый персонаж или злой, разбитый жизнью или счастливый, обычный человек или безумец — всех этих людей Могами успела сыграть всего за пять лет, и эту невероятную вариативность начали обсуждать, анализировать все кому не лень. Сцены с ее участием разбирали покадрово, и имя Могами Кьеко начало обрастать ореолом магической загадочности.

Но время шло, а из больницы актриса все не выходила, она исчезла, словно призрак. А может, ее уже давно увезли за границу? Или на самом деле имя «Могами Кьеко» — всего лишь псевдоним, под которым начинают свою карьеру начинающие актрисы? А почему нет? Тщательно проработанный пиар-ход!

Эту тему начали раздувать до необъятных размеров. Любому идиоту было достаточно произнести на телевидении имя «Могами Кьеко», чтобы у него в ту же секунду зашкалил счетчик просмотров. Зритель неистово желал правды и искал ее повсюду, но получал лишь домыслы и сплетни. И сколько бы Такарада не подбрасывал «наживок», клевали только на Кьеко, и никакая другая сплетня не волновала общественность так неистово, как внезапно исчезнувшая актриса.

Это был самый пик развернувшегося шторма, самый разгар шумихи. И рано или поздно монстр, яростно желающий дотянуться до настоящей Кьеко, сможет сделать это.

— Нужно увозить ее отсюда, — наконец говорит президент, нервно прохаживаясь по палате.

Тсуруга Рен, уставившийся в одну точку, ничего не отвечает, и его молчание, как очередная стена, которую Такарада никак не может пробить.

— Рен, так больше не может продолжаться! Оставаться в Японии становится опасно. Эта больница не подпольный бункер, я не могу гарантировать ее безопасность, пока она здесь.

— А что насчет Саэны? Она…

— Подписала согласие вчера… Слушай, я понимаю, что ты чувствуешь, но там лучшие врачи, ей там помогут.

— Я поеду с ней.

Такарада собирается что-то на это возразить, но едва набирает в легкие воздуха, как тут же встречается с взглядом Рена, и в тот же миг все возможные «Но» безжалостно рвутся в клочья. Президент еще долго смотрит Тсуруге в глаза и борется с этим взглядом, но в конце концов выдыхает и отворачивается.

— Хорошо.

***

Сидя в коридоре давно заснувшей больницы, Рен не отрывает взгляда от двери, запертой на три оборота ключа. Он сидит здесь достаточно долго, чтобы до тошноты изучить пожелтевшую от времени отделку двери, мелкие трещины на наличнике и эту нелепую новую дверную ручку с блестящим замком. Он поблескивает в полумраке и как будто даже усмехается. Самый дорогой ему человек заперт за этой стеной, словно дикое животное, а все что он может делать, так это сидеть в отделении травматологии и прожигать взглядом дверь бывшей кладовой. Ее держат здесь, словно животное в клетке.

Где-то там, прячась за узкой щелью замочной скважины, она из последних сил сражается с темнотой, а он просто сидит здесь?

Прошел уже почти месяц. Месяц неизвестности, бессилия, ненависти, ярости, ужаса, месяц бесплотных попыток достучаться, но она словно бы и не желает быть спасенной, лишь ускользает, рассыпается на глазах и даже в этих псевдообличиях с каждым днем отыскать ее становится все сложнее. Она будто бы натягивает на себя разноцветные плащи, прячется за яркими красками, но те слишком плотно застегиваются, впитываются в кожу и пожирают ее истинную личность.

«Просто нужно найти к ней подход, — говорят они. — Она обязательно вернется, только нужно время, наблюдения, сеансы и снова время… — снова говорят они. — Не говори ерунды, Рен. В конце концов она же не дьяволом одержима, просто подожди».

Они говорят, говорят, говорят, но от этого ничего не меняется. И он ждет.

Все, что им удалось выяснить, так это то, что субличности вспоминают о существовании Могами Кьеко только в состоянии транса и вроде как даже осознают в этот момент, что не являются истинными личностями. Но стоит выйти из-под гипноза, как сразу же забывают обо всем и снова искренне верят в то, что являются настоящими. Вот только где отыскать Кьеко за всеми этими разговорами и многократными погружениями в бессознательное?..

Рен облокачивается головой о холодную стену, и ему кажется, что все это просто сон. Весь месяц — всего лишь кошмар, из которого никак не получается проснуться. Может, на самом деле это он сейчас заперт в этой палате и рассыпается на части где-то на краешке своего сознания, а с Кьеко все в порядке. Кохай изредка приходит его навещать и сидит напротив двери с блестящим замком так же, как он сейчас.

Если бы это было так…

В тот день, когда Рен видел ее в последний раз, в тот самый момент, когда образ Айяно исчез, а Кьеко еще не успела исчезнуть… в тот раз, всего на мгновение, но она вернулась. Рен сразу заметил эту перемену. А еще увидел невероятный ужас, чудовищное отчаянье и скорбь. У нее было то же выражение лица, что и у него самого, когда потерял Рика.

Все это неправильно, все не так, все ведь должно было случиться наоборот! Это только его безумие, не ее. И это он, одержимый Куоном, скованный воспоминаниями о чудовищном прошлом, в конце концов должен был оказаться в этой больнице и погрязнуть в пучине собственного безумия. Но эта девочка… сколько раз она спасала его от падения в бездонную темноту отчаянья? Несомненно, она догадывалась о его личных демонах, но не отвернулась в отвращении, не убежала, нет. Она протянула ему руку. И он ухватился за нее, и возможно именно с этого мгновения все и началось. Он не должен был принимать ее помощь, не должен был цепляться за нее, черт, он не имел права даже смотреть на нее! Потому что его темнота ветреная и заразная тварь, достаточно одного мгновения, чтобы она сменила объект интереса. Все это время, борясь с собственным внутренним «я», он не заметил, как скверна уже поселилась в сердце Могами-сан и все больше разрасталась с каждым днем, а затем поглотила ее с головы до ног. Как он мог не заметить?..

Нет, возможно, зерна этой болезни появились в ней еще раньше, еще когда она будучи ребенком плакала из-за безразличия матери. Он же мог предвидеть, во что эти семена прорастут, но вместо того, чтобы вырвать с корнем, лишь подтолкнул эту девушку к миру, в котором они приобрели благодатную почву, он поощрил ее желание стать бабочкой, летящей на огонь. Да, она расцветала так быстро и завораживала своим сиянием всех вокруг, но цветок, что быстро распускает лепестки, так же скоро и увядает.

Она, словно наивный ребенок, забрела в храм, заполненный тысячью масок. Научившись примерять их на себя, у нее получилось сбежать от своих мыслей и тревог, и она спряталась в этом священном месте, подобно призраку. Вот только слишком опасно прятать под чужими лицами свои раны и боль. Нужно сначала очистить свою душу от горестей, разрешить внутренний конфликт, лишь потом можно окунаться в этот магический мир. Потому что в обратном случае, эти маски однажды воспользуются твоей слабостью и сожрут твое собственное лицо.

Но никто не сказал ей об этом. А кому было говорить? Ведь и он тоже играет с огнем.

— Тсуруга-сан? Президент просил вам передать…

Рен не сразу замечает медсестру, протягивающую ему что-то блестящее. Тсуруга не успевает ничего толком спросить, как девушка уже кланяется и быстро удаляется из вида. А в руке остается… ключ?

Рен долго смотрит на переливающийся новехонький металлический ключик, затем переводит взгляд на дверной замок… и снова на ключ.

Недолго думая, поднимается, вставляет ключ в замок, поворачивает… и тот сразу же щелкает. Поворачивает еще и еще раз, и дверь открыта. Нужно только опустить ручку, и он увидит… Он не знает, кого увидит. Но все равно распахивает дверь, перешагивает порог и оказывается словно бы в совершенно ином мире. Дверь сквозняком запирается за спиной.

Свет не включен, темно. Только через крохотное окошко под самым потолком в комнату проскальзывают лунные лучи и мягко освещают пространство призрачным светом.

Тсуруга сразу замечает Кьеко. Впервые за долгое время он видит ее без врачей и медсестер, здесь только он и она.

Могами сидит в кресле, забросив обе ноги на левый подлокотник и облокотившись спиной о правый. У нее в руке яблоко, оно переливается и мягко сияет в темноте.

— Я заждалась тебя… — говорит, не оборачиваясь. — Братик.

Жадно откусывает, впиваясь зубами в спелый плод, жует, сладко причмокивая, и облизывает влажные от сока губы.

— Ммм… сладкое, как мед, — наконец поднимает на него янтарные глаза, искрящиеся хитрецой. — Это ты передал мне, бра-атик?

Сейчас, держа в руке ярко-красное яблоко, она словно вампирша, с наслаждением пожирающая его сердце. Что ж, пусть угощается, если нравится.

Рен со вздохом опускается на койку и опирается локтями о колени.

— Да… Сецу.

Сецука Хилл поднимается и плавной походкой приближается к Тсуруге, останавливаясь буквально в нескольких сантиметрах. На ней легкая ночная рубашка, едва дотягивающая до колена, одна из тонких бретелек небрежно съезжает с плеча. Магический свет ночного светила очерчивает плавные изгибы тела, и, кажется, что кожа у Сецу тоже излучает сияние. Словно бы эта девушка нимфа из страны грез, призрачное существо, что исчезает сразу, как отводишь взгляд. Но Рен не отводит.

— Какой-то ты хмурый, братик. — Она едва ощутимо проводит пальцами по щеке Тсуруги, и прикосновение обжигает его. — Почему так редко приходишь ко мне?

— Я… — голос звучит хрипло, — …приходил… много раз.

«Нет, ты приходил не ко мне», — лукаво усмехаются ее глаза.

— Вот как? — она вдруг усаживается к нему на колени, легко обвивает шею и кажется, что это самая естественная вещь на свете. Что так и должно быть. Словно бы и не было этого месяца, словно вообще ничего не было. А были только близнецы Хилл, что не разлучаются друг с другом и на день.

Сладковатый аромат проникает в легкие и опутывает сознание мутной пеленой. Она так неуловимо утонченно пахнет… пахнет яблоками.

Обвивая ее острые плечи, Рен сминает тонкую хлопковую ткань ее ночнушки и зарывается лицом в изгиб шеи. Она такая маленькая и хрупкая в его руках. Кажется, она похудела. Хорошо ли ее здесь кормят? Хорошо ли она спит? Каждую ли ночь вот так сидит в этой крохотной комнатке с выключенным светом?

— Братик?.. — роняет Сецу на выдохе, ощущая прикосновение теплых губ к своему виску. Там, где заживающий порез превратился в едва заметную линию.

Если бы он только мог упасть в эту темноту вместе с ней. Если бы мог вытащить ее на свет, и сам занять ее место, раз уж кому-то и необходимо томиться в темнице отчаянья. Вот только у каждого в сердце существует собственный личный ад, куда нет места посторонним.

Он целовал ее щеки, шею, ключицы, неистово желая вытащить из темноты, выдернуть из бесконечного хаоса образов, в котором она рассыпалась на сотни ярких звезд.

А ведь в этом ярком мире масок есть и другая, светлая сторона. И именно эту его часть Рен хотел показать Кьеко, вот только яркие огни слишком сильно вскружили ее голову, затуманили сознание и в конце концов она заблудилась среди них. И потеряла себя.

— Кьеко… Я знаю, ты же здесь… — говорит, зарываясь в рыжие волосы.

Сецука восхитительно прекрасна, но ему нужна не она. И Сецу чувствует то же самое, ведь и ей нужен другой. В глубине сердца она уже понимает, что Рен не ее братик. Однако он единственный, в ком она может попытаться отыскать Каина. И что за ирония, он точно также ищет в ней другую. Они отчаянно цепляются друг за друга, силясь собрать частицы тех, кого желают увидеть больше всего.

Рен неровно выдыхает и, кажется, что внутри у него что-то с хрустом надламывается:

— Вернись ко мне.

Так тепло и уютно. Невесомое облачко окутывает сердце Кьеко, согревая последний осколочек ее существа. Кажется, что она в этом странном мире уже вечность, и уже почти успела забыть, что кроме черноты и холода где-то существует что-то еще. Что-то нежное и светлое, что-то, не желающее ей зла.

Мелкими трещинами покрывается крышка сундука. Лучи света просачиваются через прорези и щели, разрушая стенки изнутри. Наконец Могами выбирается из ловушки и плывет вверх, туда, где виднеется размытая полоса побережья.

Резко вынырнув из воды, Кьеко делает глубокий вдох. Тяжело перебирая ногами по морскому дну, она наконец выбирается на берег и устало падает на черный песок. Могами кряхтит и кашляет, жадно вбирая в легкие спасительный воздух. Вот только спасение это обманчиво, ведь она по-прежнему в мире, сотканном из темноты.

«Выплыла, значит? Какая неожиданность».

Могами замирает. Этот голос знакомый, такой же, как у нее самой. И Кьеко не удивляется, когда, поднявшись на колени, встречает взгляд девушки, точь-в-точь похожей на русалку из мрачных старинных легенд. Долгие черные волосы обвивают все ее тело, волочась по земле, и сливаются с чернильной мглой этого мира, словно бы эта девушка его неотъемлемая часть. Незнакомка усмехается, и ее лицо — точная копия Кьеко.

Могами Кьеко поднимается на нетвердых ногах и, все еще хрипло дыша, смотрит на ту, что бросила ей вызов. Глупо было верить, что всему придет конец, как только она выплывет на сушу. Как-никак Могами по-прежнему находится на самом нижнем этаже своего подсознания, а перед ней та, что нажала на злополучную кнопку «Пуск». Что ж, настоящая битва только начинается.

«Мне нравится твой настрой», — улыбается поддельная Кьеко и протягивает руку вперед. Ее пальцы сжимают прозрачный мешочек, тускло сияющий в темноте. Внутри мелкие стеклышки, поблескивающие причудливым цветом.

«Забавно, что твоя душа может легко уместиться у меня в ладони, не так ли? — она хитро улыбается. — Все, что тебе нужно, здесь. Хочешь забрать?»

Вярости метнувшись вперед, Кьеко почти касается пальцами осколков, но соперница ловко уворачивается и прячет драгоценность за спиной.

«Не так быстро! Хочешь забрать, тогда отбери в честном бою».

И в руке у нее уже меч, такой же появляется и у Кьеко.

«Зачем ты это делаешь? Зачем устроила все это?»

Но темная копия Кьеко лишь пожимает плечами:

«Все хотят жить».

С напором львицы противница набрасывается на Кьеко, и эхо от столкновения мечей рассыпается по безразмерному пространству.

Изо всех сил обхватывая рукоять, Могами едва удается стоять на ногах. Слишком свежо воспоминание о заточении в крохотном сундуке под давлением мглистого моря.

«Мио, Куон, Натсу, Сецука… зачем ты разбудила их?»

Но девушка в ответ лишь слегка приподнимает уголки губ. Мечи с противным лязгом скрещиваются снова и снова, и напор фальшивой Кьеко заставляет настоящую Могами пятиться назад.

«Хм, было забавно наблюдать за тем, как они, примеряя твою личину, воображали себя настоящими. Но пока они состязались и играли в эту игру, я могла беспрепятственно собрать все осколки. Они и сами не поняли, как помогли мне».

Звон стали пронзает воздух в опасной близости, лезвия ранят, царапают кожу. И Могами Кьеко приходит в голову мысль: что случится, если она проиграет? Станет последним осколком в коллекции? А может, она и так уже мертва?..

«В тебе последний осколок. — Соперница налегает сильнее, ее глаза загораются чудовищной яростью. Блокируя удар, Кьеко чувствует, как ступни промокают в морской воде. Только не это, только не снова в ящик! — Отдашь его, и все закончится. Я смогу…»

«Никогда!..» — Могами в гневе замахивается мечом, и сражение разгорается с новой силой, с большим жаром, большей неистовством. Два антипода, равных по силам и способностям, они готовы разорвать друг другу горло при первой же возможности. Хватит малейшей неосторожности, секундной заминки, чтобы другая воспользовалась моментом и нанесла удар. Но ни одна, ни вторая не желают сдаваться. Ни одна не отступается от заветной цели. Однако, Могами Кьеко, едва вырвавшаяся из плена, не может позволить кому-то вновь отнять свободу. Даже тигр, претерпевающий пытки долгие годы напролет, однажды взорвется от бешенства, и эта переполняющая сердце ненависть поможет разорвать цепи и наброситься на надзирателя, заточившего в клетку. Возможно, именно это и стало той каплей, что перевесила чашу весов.

Внезапно все прекращается. Тигрица и пантера замирают, словно само время останавливает их бой. Тишина звенит так громко, что закладывает уши.

У темной копии Кьеко впервые в удивлении округляются глаза. И она, покачнувшись, летит на землю. Падает. Черный песок взвивается вокруг нее причудливым ореолом, песчинки кружатся в воздухе несколько секунд, а затем снова опускаются на землю. Мечи выскальзывают и рассыпаются на мельчайшие крупицы, сливаясь с прибережным песком. Вот и все?

Могами не может пошевелить и пальцем, каждый нерв в ее теле натянут так крепко, что вот-вот порвется от натяжения. Кьеко опускается на колени. Глухо кашлянув, она чувствует, как вязкая жидкость стекает из уголка рта. В странном непонимании она осматривает себя.

Ее живот… но почему? Она пронзила мечом своего двойника, так почему же кровь течет и у нее самой. Как… зачем…

Темная копия Могами Кьеко лежит на спине посреди черного песка и тоже держится руками за живот. Она тяжело дышит, кровь прилипает к ее черным волосам. Настоящая Кьеко смотрит на ту, что совсем недавно желала ей смерти, и чувствует пронизывающий холод, чувствует, как тепло постепенно покидает тело. У Могами кружится голова… в конце концов… все должно было закончиться вот так?.. Как же глупо…

«Мы — то, во что сами верим», да? Вот только, во что веришь ты, Кьеко?

Как вдруг вспышка осознания озаряет мысли кристальной чистотой. Всего лишь догадка, но может быть…

Собрав последние силы, Кьеко на дрожащих ногах приближается к своей темной сущности. Спотыкается, хрипло кашляет, но все же добирается, падая около девушки, и кладет ей руку на плечо. В эту секунду Могами ощущает крепкую связь с бывшей соперницей: «Ты ведь знала, что не сможешь победить меня… как и я тебя…»

Девушка со спутавшимися черными волосами смотрит на нее не так, как раньше… иначе. По ее щеке скатывается слеза, а губы складываются в едва заметную улыбку, и Кьеко наконец понимает: «Ты это я».

Сколько раз ей об этом кричали, как долго молили и звали на помощь, но Кьеко предпочитала не слышать. Сколько сундуков она успела создать и спрятать на дне моря? Сколько чувств и желаний упорно запирала на замки? Могами всецело осознает это только сейчас, когда последние частицы жизни покидают ее тело.

Кьеко нежно обнимает свое второе «я» и та устало вздыхает, но улыбка не стирается с ее лица: «Спасибо», — шепчет она, когда ее кожа начинает излучать свет. Девушка вспыхивает и неспешно растворяется, проникая в тело настоящей Могами. В ту же секунду Кьеко становится очень тепло, рана на животе затягивается. Эта девушка была той частью Могами, что она прятала и отвергала все это время. Она была воплощением всех самых темных, самых ненавистных чувств, которые Кьеко желала отвергнуть, но в конечном итоге эти эмоции приняли живую, осознанную оболочку. И тогда она заперла ту часть себя, которую не желала признавать. Не смогла растоптать в себе, но заперла.

Вот только невозможно им существовать порознь, иначе обречены на гибель обе. И единственное, чего желала ее сестра-близнец, так это быть принятой.

Могами неровно выдыхает. Сердце у нее болит и колется, но отчего-то кажется, что так лучше и правильней. Они снова вместе, снова одно целое, и мысли двойника теперь ее мысли.

Осколки души, высыпаются из мешочка, а затем, будто намагниченные, тянутся к Могами, впиваются в спину, больно колясь, и проникают под кожу. Ноги подкашиваются, Кьеко сжимает руками свои дрожащие плечи, подавляя крик, рвущийся из груди.

Болит? Ничего… это хорошо, что болит. Потому что принимать всегда больно.

Мерцающие силуэты спускаются к черному побережью. Их игра окончена. Вспыхивая, призраки налетают на Кьеко и растворяются, сливаясь с ее существом. Их воспоминания, несбывшиеся мечты и свершившиеся горести, их непреодолимое желание жить — все это наваливается на Кьеко с той же силой, с которой небеса обрушиваются на землю. Все эти личности — Могами создала их, потому что они были ей нужны, необходимы, чтобы выжить. Однако пришло время вернуть все на свои места. Заново переживая все события, эмоции и мысли своих второстепенных «я», Кьеко чувствует, как ее сердце становится таким тяжелым от этих знаний, что клонит к земле с невероятной силой.

Без смирения невозможно начать двигаться дальше. Потому что в противном случае, каждую секунду своего существования ты будешь заново переживать момент того события, которое с тобой приключилось, будешь слышать эхо тех мыслей, с которыми никак не можешь примириться. Это отвратительное, мерзкое мгновение не останется в прошлом, нет, оно растянется до невероятной величины и станет твоим настоящим. Пока все остальные стремятся вперед, меняются, преображаются, падают, спотыкаются, рассыпаются и снова возрождаются, ты стоишь на месте. Ты врастаешь в землю и усыхаешь. И такому как ты нет жалости… верно, Кьеко?

Могами сжимает в пальцах черный песок и безмолвно плачет, принимая боль каждого кусочка своего «я». Только в ее сердце все они обретут покой. Только смирившись с самыми темными и эгоистичными помыслами, получится сделать шаг вперед.

Порыв ветра подхватывает Кьеко и поднимает вверх на призрачных крыльях. В ту же секунду мир вокруг теряет свою черноту. Чем выше поднимается Могами, тем он ярче, и окрашивается в светлые оттенки. И Кьеко уже почти настигает долгожданный выход, но прежде чем вырваться на свободу, она замирает. Кажется, осталось что-то еще.

Блеклый едва заметный образ Нисиды Айяно возникает перед Могами. Пусть Нисиды здесь уже нет, но тусклый отпечаток ее души еще сохранился. Айяно улыбается, ее лицо выражает безмятежность, и эта умиротворяющая нега настигает Кьеко, нежно опутывает витиеватыми сетями. Перед глазами у Могами все уже покрывается белоснежной пеленой, когда она слышит тихое: «Всё хорошо».

Кьеко выдыхает и ощущает чьи-то крепкие объятия, но не спешит открывать глаза. Выжидает момент.

— Пожалуйста… вернись.

Ей невероятно сильно хочется вернуться. Но сейчас у нее нет сил даже на то, чтобы открыть глаза, невмоготу даже шевельнуть пальцем. Слишком тяжелым стало ее сердце. Слишком многое Могами натворила, с чем еще не успела свыкнуться.

Тяжело выдыхая, она погружается в сон. Теплый, нежный сон, несущий покой и умиротворение…

Комментарий к Часть 5

Какой-то психодел уже :0

========== Часть 6 ==========

Глубоко вдыхая, Кьеко медленно разлепляет веки. Тело кажется таким тяжелым, словно налитое жидким металлом, а перед глазами все расплывается, будто в тумане… Могами моргает несколько раз, и пелена постепенно исчезает, все вокруг обретает более четкие контуры. Кьеко осматривает капельницу в руке, затем поднимает взгляд и замечает силуэт единственного человека в палате. У этого человека хрупкая фигура и острый профиль.

— Да… неважные у вас тут условия, Могами-сэмпай, — Девушка в белом халате тоже осматривает обстановку. Она неспешно оборачивается, и Кьеко узнает в ней свою кохай, Одзаву Эри. — Значит, вы очнулись?

— Эри… чан? — Могами не узнает свой голос, слишком хрипло и невнятно он звучит, но, похоже, Одзава все равно понимает ее.

— Да, это я, сэмпай.

Воспоминания, ранее принадлежавшие Айяно, вспыхивают в голове Кьеко. Съемки, пистолет, выстрел… Невероятно сильно начинает болеть голова, и кажется, что еще секунда, как она расколется на две половины.

— А где… он…

— Ушел. Тсуруга испугался, что вы потеряли сознание и позвал медсестер. Но так как время посещений давно закончилось, ему пришлось уйти. Хотя наверняка все еще слоняется где-то по больнице, он тут уже живет практически.

— А… ты?..

— А я… — Эри вздыхает и опускает взгляд, рассматривая свой белый медицинский халат. В одном из кармашков лежат вычищенные до блеска ножницы. Одзава как будто только сейчас их у себя замечает, достает из кармана и непринужденно рассматривает предмет в руках. — Я не должна быть здесь. Но мой отец работает в этой больнице, так что мне удалось пробраться к вам, Могами-сэмпай. Это было достаточно сложно, ведь вашего имени нигде в документах не упоминается.

— За… чем?..

— Вы ведь уже все знаете, верно?

Кьеко смотрит непонимающе. Слишком много событий перемешалось в ее голове, она еще не успела уложить их в логической последовательности.

— Я… я была тем, кто сделал это. — Эри крепко сжимает пальцами ножницы, — так, что у нее немеют пальцы. — Когда вы читали сценарий, я… пробралась в кладовую и…

— Эри… — выдыхает Кьеко.

Одзава загнанным зверем ходит по узкой палате туда-сюда и нервно перебирает в руках ножницы. Лезвия щелкают: то открываются, то закрываются.

— И все же в тот день я вам не лгала. Вы действительно были моим кумиром, Могами-сан. Я так долго мечтала достичь вашей высоты и встретиться с вами лицом к лицу, и вот мое желание исполнилось… Но одного я не учла. Я тогда еще не знала, чем чревато, когда твой идеал спускается с пьедестала и оказывается вровень с тобой…

— О чем ты гово… — начинает Кьеко, приподнимаясь на локтях, но тут же замолкает, когда встречается взглядом со своей кохай. Глаза этой девочки переполнены противоречивыми чувствами. Такую Эри Кьеко еще не знает.

— …он прекращает казаться таким уж недостижимым. Ангел, которого ты боготворила, вдруг оказывается таким же смертным человеком как и ты. Ты начинаешь замечать слабости и всяческие несовершенства, которые до этого слепо отрицала. Этот человек может даже в чем-то быть хуже тебя, но ведь это все еще твой бывший идеал. Все еще тот самый человек, который достиг несравненно больше тебя, несмотря на все его многочисленные изъяны. И тогда приходит в голову мысль… — Лезвия у ножниц достаточно острые, они ярко поблескивают при каждом движении. — …Как же так получилось, что ей, не обладающей какими-то божественными сверхспособностями, удалось достичь несравненно большей высоты? Если она смогла, то почему же ты не можешь? Почему у тебя, черт тебя дери, не получается?! Почему то, на что у тебя уходят годы, у нее получается за считанные месяцы, а то и дни? Почему?!

Кьеко смотрит на Эри и осознает, что и понятия не имела, что у этой девочки на душе. Одзава всхлипывает.

— Когда узнаешь человека ближе, становится намного проще сравнивать его с собой… — Одзава раскрывает ножницы на все сто восемьдесят градусов — так, что они превращаются в одно сплошное лезвие. Эри проводит пальцами по острому краю, и на коже проступает порез. — Играя с вами в «Паучьей лилии», я была счастлива, но вместе с тем, каждую секунду рядом с вами, я ощущала ваше превосходство.

«Мое… пре-вос-ходство?..» — это слово кажется Кьеко слишком нелепым, слишком неуместным по отношению к ней.

Могами тяжело дышит, покрывается холодным потом и, заглядывая в глаза бывшей кохай, ей приходит мысль, от которой желудок скручивается в узел. Превосходство, да? Вот, значит, как Одзава это восприняла.

— Вы помогали мне, вели за собой и благодаря вам, моя игра становилась все лучше, но… все это была не моя заслуга, а ваша.

Почему-то именно сейчас Кьеко вспомнились люди, которые когда-то давно испытывали ненависть по отношению к ней: одноклассницы, коллеги по съемкам, мама… а теперь и Эри. Быть может, все это было не просто так? Быть может, все эти люди подсознательно чувствовали черную сторону ее «я»? Ту сторону, которую она не в состоянии подавить в себе, с которой может лишь примириться. Быть может, каким-то образом тьма внутри сердца Кьеко распространяется на других людей и способна возрождать в их сердцах самые гнусные желания и мысли? По своей сути никто из этих людей никогда не был плох, нет… Лишь рядом с ней они теряли возможность удерживаться на светлой стороне.

— …и вот, едва у меня появляется шанс проявить себя, шанс создать образ без вашего участия, как снова… снова ВЫ. — Эри в ярости взмахивает рукой с ножницами и лезвия глубоко впиваются в ее ладонь. — Мы не должны сближаться со своими кумирами, Могами-сан. Потому что только издалека мы способны ими искренне восхищаться. Но стоит звездам спуститься с неба и встать рядом, как в ту же секунду их сияние перестает казаться таким уж великолепным, как раньше. Чистое невинное обожание рассыпается… — Одзава нервно усмехается. — Вы очень лихо проучили меня в тот день, Могами-сэмпай.

Кьеко снова видит, как направляет ствол пистолета в сторону своей кохай, снова видит ее потерянный, перепуганный взгляд…

— Нет! Нет же, Эри, я этого не хот…

— Но на самом деле я не желала вашей смерти, Могами-сан. Те патроны… они ведь были холостыми! Я не думала… не знала, что все равно… Не знала, не понимала, как это работает, но все равно… — Одзава плачет, и ее голос срывается. — Я всего лишь хотела проучить вас… напугать… чтобы вы наконец исчезли…

Могами смотрит как-то отрешенно, мыслями она не в больничной палате, она где-то далеко… Кьеко вдруг едва заметно усмехается уголком губ и у нее проскальзывает мысль: «В чем-то ты права, Эри… Возможно, Могами Кьеко и правда следует исчезнуть?»

— В тот момент, когда вы приложили пистолет к голове, я на самом деле забыла о том, что магазин уже должен быть пуст… В итоге тем, кто испугался и получил урок, была я, а не вы.

«Ошибаешься, Эри», — качает головой Могами.

— И даже сейчас, несмотря на то, как сильно ненавижу, я все равно… — рука у Эри дрожит. Одзава рассматривает свое отражение в лезвиях ножниц, но затем выранивает их на пол и безвольно оседает на край койки Кьеко. — …все равно не могу не признать, что вы были великолепны и по-прежнему остаетесь моим идеалом. — Одзава устало опускает голову, и горячие капли падают ей на колени. — Мне никогда и вполовину не стать такой, как вы.

Приподнявшись в постели, Кьеко нежно обнимает свою кохай. У этой девочки еще долгий путь впереди.

— И не нужно, — тихо шепчет ей Могами. — Никогда не становись такой, как я.

— Что?

— Стань Одзавой Эри. И однажды сама не заметишь, как станешь для кого-то совершенством.

— Могами… сэмпай… — расплакавшись, словно дитя, Эри утыкается в плечо Кьеко.

***

— Простите, что вот так пришла к вам сегодня… и вывалила все это, — произносит наконец Одзава, успокоившись.

— Ничего страшного, Эри-чан. Я была рада тебя увидеть.

«К тому же, ты помогла мне осознать кое-что».

— Вы ведь еще не здоровы? Кстати, я ведь все еще не знаю, что с вами случилось. Вы сильно поранились при падении, поэтому лежите здесь так долго?

Могами внимательно смотрит на Эри и понимает, что она не в курсе, с каким именно диагнозом ее сюда положили. К тому же, она ведь лежит в травматологии, кому придет в голову, что она… У Кьеко проносятся перед глазами разноцветные картинки. Она помнит все, что делала и говорила, но как все это выглядело со стороны? Скольких людей она напугала своим поведением?..

Лица, искривленные испугом и потрясением, мгновенно вспыхивают в сознании Кьеко. Моко-сан, Амамия-сан, хозяева ресторана, президент, актеры, режиссер… и Тсуруга-сан. Все они в ужасе от того, какое чудовище видят перед собой. Сколько боли она причинила близким ей людям за все это время… И кто тогда здесь настоящий монстр? Юная девочка, поддавшаяся эмоциям, или она сама, Могами Кьеко? Без сомнения, ответ очевиден.

— Могами-сэмпай… после всего, что случилось… что я могу сделать для вас?

Могами нежно касается щеки Одзавы.

— Полюбить себя и пойти собственным путем. — Эри улыбается этим словам и кивает.

— Но сейчас? Что я могу сделать для вас прямо сейчас?

Могами грустно улыбается, а ее глаза потухают. Но затем ей приходит в голову одна мысль.

— А знаешь… есть кое-что, с чем ты можешь помочь.

Глаза у Эри тут же загораются.

— Все, что угодно, Могами-сэмпай!

— Ты же хорошо знаешь эту больницу?

— Да.

— И расположение камер тоже?

— Угу.

— А ключи от черного хода найдутся?

Одзава задумывается и медленно кивает.

— Через него и вошла, но… что вы задумали, сэмпай? Вы же не…

— Скажем так, твоя сэмпай собирается совершить очередной безрассудный поступок.

— Но Могами-сан! Там же целая толпа ваших фанатов! Они дежурят день и ночь. Я сама еле вошла в больницу. Они же набрасываются на каждую девушку, даже на медсестер, им везде чудится Могами Кьеко.

— Есть у меня одна мысль.

***

— Как она могла исчезнуть? Я вас спрашиваю, как это могло произойти?! Это же больница, в конце концов! Чем занимается ваша охрана?!

— Вот именно, Такарада-сан. Это больница, а не тюрьма! И, вы уж извините, но то, во что вы превратили наше отделение…

Тсуруга садится рядом с охранником и снова перематывает записи с камер, он почти не слышит разговоров за спиной. Дотошно всматриваясь в черно-белые картинки на экранах, Рен пытается уловить малейшие детали: край одежды, локоны волос или угол плеча, едва попавший в кадр, — всё, что может дать подсказку. Но кадр за кадром обеим девушкам слишком ловко удается избегать механических глаз камер.

Вот, Одзава наконец показывается на экране. Она уже стоит у выхода и на ней больничная рубашка Кьеко. А это значит, что Могами-сан переодета в одежду Эри.

— Простите… простите меня… Но я всего лишь сделала так, как она попросила меня… я должна была…

— Ты в своем уме?! Куда она пойдет ночью одна и без денег?..

Не важно, что Одзава совсем не похожа внешне на Могами Кьеко. Не важно, какой у нее возраст, рост и цвет волос. В конце концов, сколько раз Кьеко до неузнаваемости меняла свой внешний облик? Только очень ограниченный круг людей знает ее настоящую. Вот и толпе достаточно увидеть девушку в больничной пижаме, выходящую на улицу через черный ход, чтобы сойти с ума от восторга.

— Я не могла… я же… я же так виновата перед ней! Я не могла проигнорировать единственную ее просьбу!

— Виновата? В чем ты виновата, Эри-чан?..

— Я… я…

Толпа фанаток сбегается на черный вход, словно годами голодающие коршуны, завидевшие добычу. Всей охране, дежурящей у главного хода, приходится покинуть пост и утихомирить разбушевавшуюся толпу людей. Во всей этой суматохе никому нет дела до настоящей пациентки, покинувшей палату.

Прямо сейчас… В этот самый момент она должна быть здесь. Должна появиться. Тсуруга всматривается в экраны так, что начинают слезиться глаза.

Едва ему удалось приблизиться к ней, как она снова ускользнула. Если бы он тогда не ушел, если бы настоял и остался, если бы они не разминулись…

Стоп! Тсуруга резко останавливает картинку. Увеличивает изображение на зеркале в главном вестибюле. Женский силуэт становится все четче, а родные черты все узнаваемей. Пусть изображение и распадается на пиксели, настоящая картина, наоборот, собирается воедино. Ее взгляд. Рен очень долго рассматривает его. Ни одна из субличностей не обладает таким взглядом. Она будто бы специально посмотрела и оставила это послание, словно уже тогда знала, что он отыщет этот взгляд даже в ворохе бесконечных помех. В этих глазах нежная грусть, благодарность и чувство вины.

— Ну что, Рен, нашел что-нибудь?

Однако она все еще актриса, все еще та, у которой так ловко получалось примерять на себя совершенно не похожие друг на друга маски. А это значит…

— Она может быть где угодно… и кем угодно.

Несколько дней спустя…

Вечерний Токио по-особенному красив. Есть что-то особенное в этих разноцветных огнях, тускло отражающихся в мутном асфальте. И даже в это время по улицам снуют сотни прохожих, и все спешат, суетятся, о чем-то говорят, смеются, перебивают друг друга. Каждый из этих людей личность, у каждого свой характер и своя неповторимая история. Их так много, и так легко среди них затеряться.

Могами вдыхает терпкий ночной воздух и поднимает голову вверх. На ней чужая одежда, волосы снова выкрашены в черный цвет, а в кармане — билет в город, выбранный наугад.

На фасаде одного из небоскребов транслируются новости, мелькают кадры из фильмов и картин, в которых снималась Кьеко. Ее лицо крупным планом появляется на экране, а затем следует сообщение: «Многоликая актриса нашлась и снова исчезла! Просьба всем, кто владеет какой-либо информацией звонить по телефону…»

«Многоликая?» — Уж скорее она безликая.

Могами усмехается уголком губ, а ее взгляд мрачнеет. Выйти незамеченной через главный вход? Было в этом даже что-то ироничное.

Кьеко смотрит на экран, и ей кажется, будто видит она не себя, а совершенно чужого человека. Словно и не было ничего. Она всего лишь очередной прохожий, затерявшийся среди многолюдной улицы Токио, всего лишь очередная девчонка, приехавшая в большой город в надежде что-то изменить в своей жизни. И все-таки кто же она теперь?

Бегущая строка мчится вперед все быстрее, а Кьеко думает о том, что скоро вся эта шумиха утихнет. В конце концов, именно так устроен этот мир, и на смену одному неизбежно приходит что-то другое. Гаснет один огонек, а где-то на другом конце света загорается новый.

Нет, она не убегает. Лишь меняет курс. Если подумать, необязательно иметь на руках сценарий, чтобы играть. Ведь вокруг столько разных людей, столько масок, которые можно примерить… Теперь реальная жизнь станет ее сценой. Она сможет стать кем угодно, уехать куда угодно и сделать все, что только пожелает. Теперь она хамелеон, за которым не угнаться. Вот, что она поняла, когда все субличности, стали неотъемлемой частью ее «я»: она способна выражать свои мысли и желания через призму чужого восприятия мира, способна прожить множество жизней, перепрыгивая из одного мира в другой. И пусть никому не удастся узнать настоящую Могами Кьеко, пусть никто не встретится с ней взглядом, когда она будет тенью скользить меж людей, — главное, что она больше никому не причинит вред.

Кьеко смотрит на светодиодный экран небоскреба, на котором одно за другим проносятся не просто кадры, а ее воспоминания, записанные на пленку: агентство, павильоны, режиссеры, актеры, президент, отказывающийся комментировать ситуацию, Моко-сан, отворачивающаяся от камеры, Тсуруга-сан… Этот яркий необыкновенный мир успел стать ее домом. Домом, которого по сути у нее никогда и не было. Вот только Могами не может позволить, чтобы кто-нибудь из этих людей однажды спустился в тот же ад, в котором побывала она.

Кьеко достает из кармана билет и осторожно сжимает пальцами глянцевую бумагу. Разноцветные огни витрин окрашивают кожу и одежду в причудливые цвета. Но самой Кьеко кажется, что она, наоборот, выгорает, становится призраком, растворяющимся в суете большого города.

И, возможно, она бы снова рассыпалась, снова разлетелась на миллиарды хрупких частиц и осколков, если бы не теплая рука, коснувшаяся ее плеча и голос, от которого все внутри снова переворачивается и вспыхивает ярчайшей зарницей.

— Думаешь, я так просто отпущу тебя?

И едва Кьеко удается выдохнуть, как билет, подхваченный порывом ветра, выскальзывает из пальцев и улетает вверх, к ярким вывескам и звездному небу.