Венец Ариадны (СИ) [FicFest] (fb2) читать онлайн

========== 1 ==========

*****

Рейсовый автобус уверенно преодолевал ухабы, пытаясь не рассыпаться. Но Ада не обращала внимания на неудобства и скрип подвески. Глядя на пробегающий за окном пейзаж, она думала о бабуле, о последней встрече, что была целых восемь месяцев назад. Письмо с известием о болезни затерялось на просторах страны «третьего мира», так и не найдя адресата. И лишь вернувшись домой, Ада узнала о случившемся, едва пригубив чай, услужливо заваренный подругой.

И даже не распаковав дорожную сумку, не выспавшись и не отдохнув, она сорвалась. Проститься с бабулей она не могла, но побывать в её доме, отдать дань уважения родной душе, пусть и запоздало – она была обязана.

Гомон пассажиров, покачивания автобуса, мелькающие за окнами выжженные солнцем поля… И мысли Ады опять убежали к последней встрече. Никто из них не знал, что она – будет последней. Они были полны надежд на будущее, строили планы…

«Вот вернёшься, прошлое отпустит, и мы спокойно ещё раз всё обсудим», – бабуля ласково погладила Аду по голове и всунула в руку чашку с травяным чаем.

Не обсудим, бабуля…

Потому что…

Больше не с кем…

Слезинка одиноко прокладывала себе дорогу по заветренной коже девичьей щеки.

Кажется, она задремала, или впала в прострацию, но когда автобус в очередной раз дёрнулся на кочке, она больно стукнулась виском о стекло, и вернулась в реальность. Сидевшие впереди пожилые женщины всё так же обсуждали преимущества одних кур перед другими, пока одна из них не произнесла:

– Смотри, Ведьмин холм. Считай, приехали.

– Почему – Ведьмин? – голова маленькой девочки пролезла между сиденьями впереди женщин и с интересом на них посмотрела. – Бабуль?

– Потому что костры раньше там полыхали. С ведьмами. Будешь себя плохо вести и доставать свою мать, она тебя там оставит и уйдет.

– Но я ж не ведьма, – девочка улыбнулась, демонстрируя отсутствие передних зубов.

– Самая настоящая ведьма! Ты зачем в парке измазала смотрителя аттракциона сладкой ватой?

– У него борода была смешная! А вата сделала его похожим на Санта-Клауса!

– Жопа твоя дома будет похожа на Санта Клауса, аккурат на его колпак, своим цветом!

– Не будет, – девчушка продолжала смеяться. – Ты ж не хочешь, чтобы меня сожгли? И потом, я костлявая и невкусная.

– Развернись, неугомонная, обувайся, вон уже и дома показались…

Девочка отвернулась, глядя в окно на холм. Ада невольно тоже повернулась. Автобус подскочил на кочке, и ей вдруг показалось, словно они проехали незримый барьер. По её лицу отчётливо прошёлся ветер, обнимая её своими крыльями, воздух немного натянулся и разошёлся, пропуская её лицо вперед, увлекаемое спешащим автобусом.

«Причудится же такое», – Ада махнула головой и потянулась к кроссовкам, которые сбросила, забравшись на сиденье с ногами. Бабулин дом. Который раньше, по её мнению, располагался в страшной глухомани. Однако, после её волонтерского прошлого – деревня казалась ей столицей цивилизации, по сравнению с поселениями в Индии.

Автобус отправился дальше, обдавая оставшихся у обочины людей клубами пыли и продуктов сгорания, заставляя закашляться и помахать руками в воздухе, пытаясь рассеять дым. Две пожилых женщины настороженно осмотрели девушку, что вышла вместе с ними. Девочка поскакала вперёд, по дороге, ведущей к домам, не обращая внимания на то, что бабушка не торопилась идти вслед за ней.

– Никак внучка Таи, – женщина прищурилась. – Ариадна, ты?

– Я, – девушка кивнула.

– Где ж тебя черти-то носили всё это время? Как жила она одна, так и померла в одиночестве…

Женщины развернулись и молча пошли по дороге, качая головами и рассуждая о нравах молодёжи. Через несколько шагов бабушка девчушки снова обернулась.

– Ну, чего застыла-то? Прошлое не воротить, бабку заново не хоронить. Пошли, заблудшая душа.

Ада сделала несколько быстрых шагов и поравнялась с женщинами, опустив голову и смахивая непрошеную слезу.

– Я волонтером была, в Индии. Я, – она осеклась, выдохнула и продолжила. – Я узнала всего десять часов назад.

– Тяжела судьба твоя, девка, раз сбежала ты от неё в места нелюдимые.

– Нормальная у меня судьба, – тихо ответила Ада.

– Оно и видно. Лицо обветренное, руки как у прачки, а волосы… Что ты сделала с волосами, Ариадна?

Ада невольно коснулась торчащих в разные стороны русых волос. Пришлось выбирать. Или гигиена и здоровье, или полотно безжалостно пересушенных солнцем волос. Она выбрала первое.

– Там где я была – вода ценнее золота. Пришлось обрезать.

– И после этого, говоришь, судьба легкая? Обрезать силу свою собственную, лишить себя поддержки…

– Что, простите? – Ада недоуменно посмотрела на пожилую женщину.

– Не бери в голову. Ладно. Зачем приехала? Столько времени уже прошло…

– Попрощаться хочу. По-человечески. Дома у неё побывать. И… наверное, договориться, кто будет следить за домом… Если я буду так часто уезжать – дом придет в запустение. А я этого не хочу. Её дом всегда дышал. Так пусть он приютит ещё кого-то, как приютил в своё время мою бабулю.

– Верная мысль, дочка. Хорошая. Ладная. Тая бы одобрила. Я – Амира. Живу через пару домов.

– Я вас помню, – Ада кивнула и робко улыбнулась. – Вы молоко приносили, когда я была здесь в…

Ада осеклась. В последний раз. Последний. Больше никогда. На глаза снова навернулись слёзы.

– Ну, будет, будет, – другая женщина, что молча шла рядом, отслеживая перемещения девчушки по дороге, мягко похлопала её по плечу. – Поплачешь дома. Ни к чему всем ветрам знать о твоих эмоциях.

– Как она… – Ада вытерла слёзы и постаралась успокоиться. Её не смущали ни манера речи, ни легкое панибратство. В этой деревеньке все были такие. Немного не от мира сего. Но бабуле здесь было хорошо. А это было главное.

– Как? – Амира, вздохнула и посмотрела на небо. – Время её пришло. Она не мучилась. Уснула. И ушла. Просто пришло её время.

– А врачи? Что написали?

– Ариадна, единственным врачом на всю округу была твоя бабка.

– Ну, хорошо, но в соседней деревне, есть же фельдшер?

– Есть. Написал – смерть от естественных причин: старость. Я так и сказала. Время её пришло, и она ушла.

Они немного помолчали, приближаясь к домам на окраине деревушки. Из-за угла вышла большая рыжая кошка, которую тут же захватили в плен маленькие детские ручки. Где-то прокричал петух.

– Иди, Ада. Иди. Если что – мой дом вон там, с петушком на флюгере. Проголодаешься – приходи. Накормим.

И женщины пошли дальше, оставляя Аду на перепутье. Она вздохнула и направилась к одинокому дому, стоящему чуть выше всех остальных, почти у самой кромки леса.

Она – вернулась.

Только вот ждать её – больше некому.

*****

Керосиновые лампы давали достаточно света, чтобы можно было разобрать что-то в полумраке старого домика. Без нововведений и изысков. Всё по старинке и руками: и печь и воду. И от каждого выверенного действия всё сильнее сжималось сердце, всё сложнее было останавливать поток слёз. И она сдалась. Забираясь на кровать бабули, всё ещё пахнувшей горькой полынью. И пряча своё лицо в пуховой подушке. Она плакала. Крича от безысходности и одиночества. От того, что уезжая отсюда она надеялась пережить и вернуться обновлённой, а по факту, лишь сейчас осознав, что все эти восемь месяцев она даже не дышала. Замерев в моменте. И лишь вернувшись сюда, ощутила, как воздух проникает в лёгкие.

Только вот обнять ей уже было некого. Отца и мать унесла эпидемия несколько лет назад. Сестра отца не стала беспокоить бабулю и дала возможность Ариадне спокойно закончить школу и поступить в университет. Ада хотела стать врачом. В память о родителях. И – стала. В начале третьего курса семья тетки переехала, оставив Аду одну, не сомневаясь, что она справится. И она справлялась. Сбегая на каникулы к бабуле и споря с ней на тему медицины и слухов. Бабуля была травницей. Своими хитрыми составами она помогала и лечила. Не всё, конечно. Но много ли надо тем, кто верит, что от простуды спасёт смесь малины и листьев смородины. А масло эвкалипта очистит дыхание. Они ругались и мирились, удивляя и доказывая. А когда Ариадна решила провести аналогии между лечебными сборами и травами бабули, то очень сильно удивилась, поняв, что народная мудрость жива и по сей день. И стала уважительнее относиться к бабуле, впитывая её рассказы, слушая её поговорки.

Но в тот раз она приехала не просто так…

– Я больше так не могу, бабуль. Не могу. Я люблю его, но это выматывает меня. Мне кажется это всё ложь, всё напускное…

Ариадна долго ходила вокруг да около, пока бабка не посадила её за стол и не заставила рассказать всё, как есть.

И Ариадна сдалась.

И рассказала…

Всё завертелось на третьем курсе. Он следил за студентами на студенческой вечеринке по случаю Хеллоуина, она – немного перебрала со спиртным. И, подначиваемая своими сокурсниками, на спор, подошла к профессору и оставила на его рубашке смачный след от красной губной помады прямо на глазах у веселящейся толпы. Половина зала завыла, половина отсалютовала ей стаканчиками, а профессор… Он молча окинул её своими пронзительными серыми глазами взял за ухо и выволок из зала под всё то же улюлюканье толпы. По факту ей грозило бы отчисление. За неподобающее поведение. Но был уже конец вечеринки. Большая часть была сильно пьяна, и на утро даже не вспомнила, в чём было дело. А профессор…

Едва выйдя из зала, он отпустил её ухо и усмехнулся, глядя на неё сверху вниз.

– Ну, и стоило так позориться из-за дурацкого спора, который из года в год один и тот же? Если ты даже не в состоянии была дотянуться до моего лица?

– С чего вы взяли, что я хотела дотянуться до лица? – Ада, насупившись, растирала ноющее ухо.

– Ну как же… Вы же каждый год подначиваете проигравшего сделать именно это. Только жертвы меняются или я или Мария. В зависимости от того, кто проиграл спор парень или девушка.

– Пффф, – фыркнула Ада, – в этом году мы стали оригинальней.

– Это как? – он сложил руки на груди и внимательно на неё посмотрел.

– Целью было не ваше лицо. Целью была – ваша рубашка. Чтобы когда вы пришли домой, Мария устроила вам выволочку.

Он расхохотался, осматривая её с ног до головы и понимая, что она не шутит.

– Что? – она обиженно на него посмотрела. – Ещё скажите, что вы тайно не живёте вместе. Все про это знают, можете уже не скрываться.

Выпитая текила совершенно лишала Аду всех тормозов и чувства самосохранения. Где-то на задворках сознания билась мысль, что завтра утро будет очень болезненным. И не только из-за текилы. Но ещё и из-за её наглости. Но сейчас – море ей было по колено.

– Придется рассказать Марии вашу шутку. Боюсь, что Анатомия в этом году для вас всех станет адски сложной дисциплиной.

– Пфф, это мелочно. Гнобить всех из-за шалости одного.

– В таком случае, придется «загнобить», как вы выразились, того, кто организовал шалость.

– И кого?

– Вас, Ариадна.

– Только попробуйте! Я буду жаловаться. Прессинг людей преследуется по закону!

– По какому?

– Конституционному! – еле выговорила Ариадна, нагло глядя в серые глаза профессора Философии.

– Тогда по общечеловеческому закону, вам следует исправить то, что вы натворили.

– Это как?

– Руками, Ариадна. И мылом. Если конечно, ваша химическая помада не пропитала мою кожу…

Отстирыванием рубашки дело не ограничилось. Казалось, в тот день в коридоре университета что-то произошло. Они иначе посмотрели друг на друга. Всё закрутилось со страшной скоростью. Они умело заметали следы. До конца обучения никто ни о чём так и не догадался. А когда их курс разошелся по специализациям дальше, всем было уже наплевать на то, кто с кем спит. И где. И как. То, что началось как «приключение под текилой на одну ночь», затянулось, плавно перебравшись в «долгие отношения».

Они провели вместе пять лет. Как один день. Между ними всё всегда было на грани. Пока они были в обществе – всё было на удивление ровно и гладко. Красиво. Со стороны. Всё как у людей. Но стоило двери спальни захлопнуться…

Они были одержимы. До боли. До одури. Друг другом. Когда поцелуй ранил до крови, а близость могла причинить боль. Они словно припадали к источнику, из которого хотели напиться, но страсть не утолялась. С каждым разом она становилась всё сильнее и сильнее. И ей бы радоваться. Её подруги о подобном лишь мечтательно вздыхали, фантазировали, и продолжали встречаться со скучными парнями. У неё всё было не так. Придраться было не к чему. Любая бы на её месте визжала бы от радости. Он никогда не оскорблял её, не принижал. Был вежлив и корректен на людях. Но в какой-то момент…

– Понимаешь, бабуля, я посмотрела на него и поняла, что меня смущало всегда в нём. Глаза.

– Глаза? Ты же только что распалялась о том, какие у него колдовские глаза, в которых ты хочешь утонуть.

– В том-то и дело. В какой-то момент я поняла, что глаза есть, а души за ними – нет… Понимаешь меня, бабуль? Скажи, что я не сумасшедшая. Что мне надо радоваться, что мне так повезло. Он и правда хорош во всем, бабуль. Он – потрясающий. Но. Я не могу жить с человеком, у которого нет души… Понимаешь? Там, за серыми завихрениями, за колдовскими спиралями, там должна быть душа… Но я её там не чувствую. И теперь я словно смотрю на всё со стороны и мне кажется, что это не со мной. Это – не я. И не он. Это – не мы, понимаешь, бабуль?

Бабуля печально усмехнулась. Посмотрела задумчивым взглядом на огонь свечи, немного помолчала.

– Словно, ты понимаешь, что это не твоё. Словно ты взяла чужое…

– Не совсем, бабуль. Он – моё. Вот только, не хватает ему чего-то. Словно искорку-душу вынули, а оболочку оставили. И живёт он по инерции, делает всё правильно, только как будто и не живёт вовсе…

– Мою бабку любил прекрасный мужчина. По человеческим меркам. Заботливый. Тактичный. В те-то, далёкие, времена относившийся к ней с трепетом и уважением. До самой своей смерти на руках её носил. Только вот… По слухам не любила его моя бабка, пользовала и вертела. И проклинали её за такое отношение. А по факту, плакала она, и говорила, что проклял их, видимо, кто-то, потому что как только почуяла бабка, что жизни нет ей без деда – всё очарование их жизни и закончилось. Моя мать была сама по себе холодная, потому не могу за неё ничего сказать. Ну, а я… Муж мне достался жесткий. Не виноват он был. Время было такое. А колдовские глаза я встретила лишь однажды. Но связанная узами, обетами нерушимыми, закрыла сама себя от него. А после смерти мужа – уехала сюда. Дочь уже давно жила в городе, своей жизнью. А я сбежала туда, где бы он меня не нашел. И видимо, удачно сбежала, потому как не нашел-таки. Не догнал…

– И что? К чему ты клонишь? – Ада пытливо всматривалась в лицо бабули.

– К тому, что права была моя бабка. Во-первых – в том, что в нашем роду дочери как клоны матерей. Поставь нас всех в ряд и не ошибешься. Те же тёмно-русые волосы, те же холодные серые глаза с зелёными колдовскими искрами, то же худощавое тело. Словно нас сохраняют для чего-то, не дают выражаться индивидуальности. Быть пухлыми хохотушками, или черноволосыми горячими цыганками. А во-вторых – счастья нет в семьях. Со стороны-то всё одно. Но внутри. Внутри мы бежим от того, что должно бы нас согреть. Вот и ты… Ты же сбегаешь. Верно? У тебя нет причин. Нет желания. Но ты – бежишь.

– С чего ты взяла? – Ада покраснела и спрятала лицо в ладонях.

– С того, что я видела и конверт и билеты. И уж точно знала, что ты прощаться приехала.

– Бабуля, – Ада подскочила со стула и бросилась обнимать бабулю. Пряча на её костлявом плече свои слёзы. – Я не могу, понимаешь, не могу с ним оставаться.

– Не сама ты бежишь, девка. Просто чувства твои к нему настоящие. А скелеты нашей семьи не дадут счастью случиться.

– Скелеты?

Бабуля замолчала. Медленно встала, заварила новых трав. Несколько раз тряхнула головой, словно решаясь на что-то. И всунув в руки внучке кружку, тихо произнесла:

– С тех пор как я тут осела, многое произошло. Но прежде… Помнишь, чего боялась твоя мать?

– Да. Кошмар о кострах. Иногда ей снилось, что она сгорает заживо.

– Снилось не только ей. И мне. И моей матери, хоть та и скрывала. И моей бабуле. И бабке бабули моей…

– Ты хочешь сказать…

– Не берусь утверждать, но думаю, в прошлом, нас было за что проклясть и было за что сжечь. Вот и маемся мы с тех пор. Вот и живём не своей жизнью.

– Ты уверена? Это как-то смахивает на сумасшествие, бабуль. Это я тебе как врач говорю.

– Это ты своим пациентам в дорогущей клинике говорить будешь. А я всё не оставляю надежды, что однажды Ведьмин холм раскроет свои секреты.

– Так ты поэтому сюда переехала? В эту глухомань? – Ада удивлённо раскрыла глаза.

– Не глухомань это вовсе. Место это древнее. Языческое. И холм… не простой, ритуальный. Рано или поздно, а он раскроет свои секреты.

– Да ну ты брось, бабуль. Нет, травы и сборы это всё интересно и весело, но проклятия и ведьмины костры – это уже перебор.

– Молода ты ещё, думаешь, что можно сбежать. Но от себя не убежишь. Мы все – бежали. А надо было остановиться и рассмотреть. Именно это я и пытаюсь сделать. Рассмотреть. Только видимо время моё – упущено. Или же смотреть надо не мне…

– Я не…

Ада осеклась. Права была её бабка. Бежала она. От всего бежала. От неосознанно поселившейся в душе пустоты. Когда любимые руки уже не разжигали страсть, а ранили ожогами кожу. Когда любовь тяготилась болью… Когда в чате клиники, где она проходила практику, мелькнуло сообщение о волонтерстве на три месяца в Индии, она уже знала, что это её шанс. Две недели она убеждала Вина отпустить её добровольно. Он был непримирим как скала. Убеждая её в том, что ей нечего делать в Индии. Что она не знает, куда лезет. Что он не готов её отпустить.

И Ада изменила тактику. Она склонила голову, приняла его точку зрения и почти месяц «пыталась загладить вину». А когда все формальности были улажены, билеты куплены и группа готова была улететь… Ада взяв всего одну лёгкую сумку с вещами, будничным голосом сообщила Вину, что отправляется навестить бабулю. Вин усмехнулся, ласково коснулся её лба губами, попросил не привозить больше подушечек для сна из лаванды и ушел в университет на пары.

А Ада… Отправилась к бабуле, и через пару дней улетела в Индию.

Она всё-таки сбежала.

Надеясь, что ей хватит три месяца, чтобы осознать, что именно ей нужно. Однако, оказавшись в поселениях Индии, она неожиданно пересмотрела не только всю свою жизнь, но и свою систему ценностей. Потому что в месте, где вода на вес золота, понятие «нет души в глазах смотрящего» обесценивается до нуля. Потому что улыбка ребенка за ласку и белый хлеб стоит дороже всех алмазов мира. А слёзы матери, у которой родился здоровый ребёнок и не умер в первые же минуты – кажутся святой водой. Три месяца прошли – она и не заметила. Её группа добралась до города, где перед отлётом, передавала дела и заметки группе новой. И Ада поняла, что она не готова. Несколько звонков – и она осталась. Сообщения же о том, что её искали, глухой болью отдались в застывшем сердце, но она упрямо продолжала своё дело…

Пока не поняла, что задыхается. То, что казалось видимым облегчением, по факту не давало ей жить. Она словно очнулась однажды утром, поняв, что это не то место где ей надо быть. Словно где-то там, в её реальной жизни происходит что-то важное, а она тут. В Богом забытой глуши. И это – неправильно.

*****

Поняв, что слёз больше нет, Ада выбралась из объятий горькой полыни. Заварила чаю, который всё также хранился в керамической банке со смешной крышкой в форме кота. Ада вдыхала аромат трав, представляла себе, что бабуля просто вышла ненадолго. Хотя понимала, что это не так. Далеко не так. Но на мгновения – ей становилось легче.

Выпив чай наполовину, Ада решила бегло осмотреть, что осталось в доме. Нет, она не думала о том, что кто-то мог что-то изъять или испортить. Просто ей хотелось найти что-то, что она могла бы взять с собой. На память. Что-то, что позволило бы бабуле незримо находиться рядом. Она осмотрела шкаф, постепенно перебралась к полкам, на которых стояли бесчисленные баночки с травами, какие-то мази, наверняка уже протухшие. Не забыть бы их выкинуть, чтобы не дай бог никто не вздумал использовать по назначению. Какие-то книги: о травах, о местах силы. Несколько журналов по медицине. Ада улыбнулась. Посмотрев оглавление, она вспомнила, как они спорили, и всё-таки бабуля решила прочесть научные доказательства в пользу теории, высказанной Адой. В этом была она вся. То, что было не понятно – требовало изучения. И бабуля не ленилась. Какие-то заметки, записки. Рецепты яблочных пирогов, которые так любила Ада. Какая-то тетрадь, исписанная красивым бабулиным почерком. Ада вернулась к столу, отпив остывшего чая, и начала листать тетрадь…

«…они всегда спорили, чей сон правдивее. Но лишь теперь и только в этом месте, я узнала истину. Правы были они обе. Сна было два. И я – видела оба…»

Ада вздрогнула. Они говорили о снах в последний их разговор. Тогда, Ада списала всё на излишнюю бабулину впечатлительность и возраст, когда желаемое всё чаще выдаётся за действительность. И вот – её уже нет, а они снова вернулись к теме сновидений.

«…я всё отчётливее понимаю с годами, что наше одиночество – сродни проклятию. Как только мы находим своё счастье – Судьба улыбается и закрывает дверь. Мы словно цепенеем. Застываем внутри себя и больше не живём. Нас больше не согревают чувства, нас больше не трогает любовь, нас больше не приводит в трепет нежность. Мы – замираем. И наблюдаем, как наше время и наша жизнь утекают сквозь пальцы. Нам настолько холодно, что никакого огня в мире не хватит, чтобы отогреть этот лёд.

Словно мы стоим посреди костра наших снов, только вот ни сгореть, ни согреться мы не можем».

Ада вздрогнула.

Костры…

Их видели всё женщины их семьи.

Но – не она.

Ей никогда не снилось ничего подобного. Может, она не женщина их рода? Ну что за чушь! Бабуля была права. Они все были похожи. Может ещё не пришло её время?

«Один из снов – легче. Психологически легче. Сложно разобрать место. Но это определенно поляна. В центре которой, деревянные фигуры богов, среди которых выше – одна. Образ Богини-Матери. Богини Земли.

По ощущению, я среди этого дыма не одна. Слышатся ещё крики женщин. Горит – деревянный забор, которым обнесено это место. Место, где поклонялись Матери-природе, где просили силы и защиты у древних богов. Огонь стоит высоко. И шансов переждать или пройти сквозь него очень мало. Земля ловит малейшие всполохи, подставляя их ласкающим языкам высохшие пучки травы. А сплетенные засохшие венки, разбросанные по всей поляне, лишь усугубляют ситуацию. И вот уже горят статуи самих богов. Полыхают ярко. Завораживающе красиво. Но от дыма – не чем дышать, и лёгкие словно разрывает. Гарь оседает везде: на горле, в трахее, в лёгких. Закупориваются пузырьки, вызывая агонию. И уже не так страшно, что к ногам подбираются ласковые огненные языки.

В первые минуты хочется раскрыться, отдаться этому огню, потому что руки нестерпимо жжет, а в груди что–то глухо бьётся, словно лёд, который сковывает сердце, начинает плавиться. И эта радость от осознания того, что ты сможешь жить, наполняет всё твоё существо. Каждую клеточку. Только вот… Подол твоего платья уже горит, и по волосам уже взобрался огонь и ты понимаешь, что момент упущен… И бежать некуда…»

Ариадна выпрямилась.

Она не ожидала столь точного описания ощущений.

Ей казалось, что она – чувствует жар от костра.

Как они это переживали?

Как такое вообще можно пережить даже во сне?

«…однако, если привыкнуть, убрать панику и внимательнее рассмотреть… Да-да, я рассматривала не единожды. Каждый раз замечая всё новые и новые детали и моменты. Иногда, мне казалось, словно мельком во снах я видела это место до. До того, как начался пожар. Конечно, не сам по себе. Это была кара. Наказание за инакомыслие, за поклонение не тем богам, приверженность не той вере. И всё-таки, кто-то из нас в далёком прошлом был ведьмой. Языческой жрицей, поклонявшейся Богине-Матери. Той, что была реальной силой, а не насаждённой. Той, что была испокон веков, питая своих дочерей, наделяя их силами и способностями, даруя им свою милость».

И всё-таки, бабуля не оставила эту дурацкую теорию.

Всё-таки думала и надеялась.

Но это же смешно.

В мире, где столько всего сделанного руками человека, разговор о каких-то ведьмах не логичен и несуразен. Жаль, что тетрадь не датирована. И невозможно понять, написано это было до или после их разговора?

«…так вот из этой огненной западни сбежать ещё можно. Именно из той, где виднеются три статуи. Богини-Матери и двух поменьше, с крыльями птиц за спиной. Из этого «костра инквизиции» можно сбежать. И даже – возможно выжить. Главное – защитить от искр волос. Ибо в волосах сила женщин. Они – хранят память миров. И чем длиннее они, тем сильнее сама женщина. Чем холенее они и богаче, тем больше возможности, больше веры. Она – как отражение. Нет внутри гармонии – и волоса не будет. Так вот, путь достаточно прост. У подножия Богини чаща с водой из дождевой воды, и если пожертвовать длиной подола – опять же ради безопасности… Ибо подол на траве горит не хуже самой травы. Намочить, обернуть, спрятав волосы и укрыв лицо, защитив себя от гари. Встать за спиной Богини, и разделив прямой угол, прямо посередине, стоит рискнуть и броситься в стену огня. Там – слабые доски, что стоят лишь для вида. Оттолкнуть их не составит труда. Но вот знать, что за ними никого нет – увы, не дано.

Но я несколько раз вылетала из огненного плена в лес, кубарем катилась под откос по траве и проваливалась в темноту. И мне так жаль, что избежав смерти, я так и не узнала, что бы ждало меня там в будущем».

И всё-таки бабуля её восхищала.

Она не боялась своих снов.

Она их проживала заново.

И её рациональный пытливый ум с учётом всех современных знаний пытался решить головоломку. Она всё же верила, что их одиночество – есть наказание. И она пыталась найти шанс всё исправить. Пусть даже во снах. И судя по тому, что описываемые детали написаны разными чернилами, на полях приписки, она дополняла картинку после каждого сна. Сколько же раз ты сгорала, бабуля? Сколько же раз ты смотрела на всё это своими серыми глазами с характерными зелёными искрами?

«Со вторым костром сложнее… слишком маленькое пространство. Меня словно заперли в маленьком ящике, пусть и вертикально стоящем. Узкая бойница, самое подходящее определение…»

Дальше прочесть Ариадна не смогла. Что-то липкое расползалось по страницам. Видимо, всё же писалось давно. Она поднесла тетрадь к носу, пытаясь уловить, чтобы это могло быть и можно ли как-то это убрать, чтобы прочесть. По запаху – напоминало черничное варенье. Но у бабули даже мази пахли приятно. Оглянувшись в поисках ковша с водой и тряпки, Ада увидела полную луну. Она смотрела прямо в окно, словно пытаясь понять, что забыла девушка в доме старой травницы. Неестественно большая луна в оконце небольшого дома. Ада поёжилась. После прочтённого везде чудились шорохи, и присутствие чего-то потустороннего. Выбросив все мысли из головы, Ада принесла ковш, намочила тряпку и постаралась слегка намочить липкий слой, чтобы попробовать удалить его с листа ножом. После долгих мучений и многократно повторённых манипуляций, она смогла разобрать ещё несколько слов.

«…аже если разодрать руки в кровь, сдирая ногти, выбраться из ….. невозможно.

И в этом костре сгорать.

Из раза в раз…

Но в момент мнимой смерти, я всё так же чувствую, что наконец-то жива и моё серд…

Иногда, нам всем надо сгореть в костре своих чувств и желаний.

Каждая найдет свой костёр.

И сгорит.

Но когда-нибудь эта нить оборвется и выведет…»

Этого было ничтожно мало. Однако, основная мысль была понятна. В этом случае, спасения нет. Но впечатлило Аду не это. А слова, что каждая найдет свой костёр. Нашла ли она его? Или нет? И стоит ли ей искать его вообще?

Пытаясь отвлечься от мыслей о кострах, Богини-Матери и проклятом одиночестве, Ада машинально сменила воду в ковше, и протерла полки, переставляя баночки с травами, продолжая рассматривать и выискивать то, что стало бы памятью о её бабуле. Уснуть бы она всё равно не смогла, и, судя по тому, что луна сдвинулось – утро не за горами. А посему, она упорно продолжала убирать пыль и успокаивать мысли. Когда полки закончились, а мысли всё ещё продолжали витать и жалить, Ада осмотрелась. На верху шкафа, над самой верхней полкой, виднелись рваные края бумаг, и какие-то вещи. Нехорошо оставлять всё в таком беспорядке.

Немного усилий, и небольшой столик у окна, на котором бабуля раскладывала травы, перед тем как собрать необходимую смесь, оказался придвинут к полкам. Уверенным движением стул – и задевая головой потолок, она добралась до этих завалов. Какие-то старые газеты, старые платки. В досках на потолке зияла небольшая дыра, которую снизу совершенно не было видно. Ариадна уверенной рукой взялась за тряпьё.

Раздалось шебуршание, тихий писк и по полке ломанулись две серых мыши, сон которых она потревожила своими резкими действиями. Ариадна закричала и отшатнулась. Скорее от неожиданности, чем от страха. Стул опасно накренился, и, понимая, что ухватиться она не успевает, Ариадна полетела на пол.

«Вот тебе и Мать-Природа, и проклятия никакого не надо…»

Пытаясь извернуться и хоть как-то сгруппироваться при падении, Ада сделала лишь хуже. Не успевая выставить руки, а, может, неосознанно попытавшись, наоборот, их защитить, Ада больно ударилась плечом и приложилась головой об пол.

«Не доживешь ты до костра, Ариадна».

Это было последнее, о чем она успела подумать, проваливаясь в темноту.

========== 2 ==========

*****

Прежде чем она успела открыть глаза и понять, что происходит, в нос ударил удушливый запах гари. Вокруг стоял гул от взметнувшегося ввысь огня. Взгляд отказывался фокусироваться. Где-то совсем рядом раздавался крик. Кричала женщина, определённо. Несколько раз моргнув и прокашлявшись, Ада попыталась подняться с коленей на ноги.

Что, чёрт возьми, происходит?

Где она?

Взгляд наткнулся на уродливую деревянную фигурку, за спиной которой были приделаны крылья. Очень смешно. Она, видимо, неплохо приложилась головой, если ей кажется что вокруг фигурки из тетради бабули. Но реальность была такова, что её кольцом окружала стена из огня, а из-за дыма ничего не было видно дальше вытянутой руки. Ариадна лихорадочно оглянулась, натыкаясь на фигуру повыше. Ей показалось, или всё же он неё исходил свет, а само вырезанное лицо словно ухмылялось, смотря на девушку своими нарисованными глазами? Она уже надышалась и это галлюцинации? Или игра воображения? Ада моргнула, и всё прекратилось.

Из дыма выскочила молодая девушка. Растрепанные тёмные волосы, и паника на лице. Она вцепилась в плечи Ады и со злостью их сжала.

– Это ты! Это всё ты виновата! Мы жили тихо и мирно, пока в нашей деревне не появилась ты! Это ведь за тобой идут «загонщики». Это ведь тебя они преследуют.

– А ну-ка отцепись, и успокойся!

Ада нашла в себе силы разорвать сжимавшие её тиски. Девушка грозила переломать ей все руки, ибо панику и состояние аффекта никто не отменял, особенно в стрессовых ситуациях. Особенно если учесть, что для неё, наверняка, всё по–настоящему. Не для Ады: она просто ударилась, сильнее, чем предполагала, и мозг просто выбрасывает последние картинки, вызвавшие сильные эмоции, трансформируя их в реальность.

– Сейчас выберемся, не паникуй!

– Выберемся? – девушка зловеще расхохоталась. – Да холм горит так, что нас видно со всех окрестных деревень! Зачем ты явилась в наши места? За что Богиня-Мать на нас так разгневалась?

– Скажи ещё, шабаш тут у нас был, когда всё загорелось.

Ада попыталась сложить руки на груди и с удивлением зацепилась взглядом за одежду. Никаких удобных спортивных брюк и майки. На ней было платье в пол, с замысловатой шнуровкой спереди. Ада замерла. Порыв ветра швырнул в лицо мелкие искры и пряди длинных волос забытым ощущением защекотали нос. Резко вскинув руки, Ада огладила свою голову и привычным движением перекинула через плечо полотно длинных волос.

Не может быть.

Этого просто не может быть!

Она обрезала их ещё полгода назад.

Нет-нет-нет!

И словно в подтверждение своей догадки, Ада почувствовала сильный жар, исходящий от горящего забора и вдруг ощутила первые сильные рваные удары. Бабуля была права. В груди нестерпимо жгло, как будто она не дышала долго-долго, и вот только сейчас сделала первый вдох и, замерев, ощутила удары своего сердца. Непроизвольно приложив руку к груди, она глубоко вдохнула, рискуя отравить себя этой гарью, и расхохоталась. От ощущения неясной свободы, от первых трещин своего внутреннего льда. Этот костёр стоил того. Стоил этих бесценных минут, когда в ушах звенело, а душа разворачивала крылья в глубине её существа.

Она хохотала до слёз, понимая, что она – живая. Впервые за много лет, она – живая. Но если она не поторопится – она сгорит. Но Ада ничего не могла поделать: ни пошевелиться, ни успокоится. Она продолжала хохотать, держа руку у бьющегося сердца.

– Ты точно Исчадие Ада, правду о тебе говорят…

Девушка отшатнулась, с ужасом глядя на Аду, сплюнула на траву, и бросилась в сизый дым. Её движение и новый порыв ветра, щедро сыпанул горячих искр в лицо и чёрным снегом осадил их на волосах. Пряди были светлее, или ей кажется?

– А вот и твой костёр, Ада…

Она закрыла руками лицо, пытаясь сделать усилие и очнуться. Истошный вопль вернул Аду в реальность. Видимо девушка попыталась пройти сквозь огонь. Не вышло. Она сыпала ругательствами в тумане и скулила от ожогов.

– Эй, ты! Иди сюда! Я помогу!

Ада стояла не двигаясь. Она боялась сойти с места. Потому что перед глазами мелькнула тетрадь бабули и слова о том, что из этого костра она выберется. Но если она сейчас кинется спасать девушку, она может потерять ориентир для спасения.

Но едва уловив, что огонь по жухлой траве уже подобрался к деревянным статуям, она поняла, что время на исходе. Ада кинулась к статуе странного существа, что ухмылялось ей ещё несколько минут назад, а сейчас скалило вырезанную улыбку на обычном полене дерева.

Чаша. Ей нужна чаша.

Ада ухватилась за подол платья, прилагая усилия, чтобы его разорвать. Это оказалось не так-то просто. Ткань была добротной, а нитки – прочными. Что ни говори, а шить они умели, чёрт возьми. Она задрала подол, вгрызаясь в него зубами, разрывая-таки ткань и укорачивая платье. С удивлением она обнаружила босые ноги. Прекрасно, бежать придется босиком.

Быстрым движением Ада умылась, смочив руки в воде, почти наощупь найдя чашу под венками из увядающих цветов и гирлянд из фруктов. Быстро-быстро провела мокрыми руками по всей длине волос и ещё раз, по лицу. Щедро намоченная ткань, завернутые волосы и небольшой кусок у носа. На мгновение стало легче дышать. Но радоваться рано. Во всем этом кошмаре пепелища ей надо найти безумную девушку. Может, воображение и сыграло с ней злую шутку, но она давала клятву. Она не имела права бросать её тут .

Подумав и решив, что в пожаре много воды не бывает, Ада вылила остатки себе на голову, заставляя ткань пропитаться ещё больше, и бросилась в сизый дым, в поисках паникующей девушки. Ей казалось, она уже раз сто обошла по кругу этот забор. С каждым разом это становилось всё труднее. Земля начала гореть даже там, где не было травы, уверенно раскатывая огненный ковер у её ног. Отчаявшись, Ада вернулась к статуе и нашла девушку там.

Преклонив колени, та – молилась. Неистово. Почти фанатично. Времени оставалось в обрез. Глупо умереть от того, что не сможешь пробежать пары метров из-за того, что время упущено и уже горит не просто забор, а вся земля.

Ада подскочила к девушке, резко схватив ту за плечи и заставив подняться.

– Я ищу тебя, а ты тут, мы потеряли столько времени…

– Будь ты проклята, – девушка со злостью отбросила руки Ады со своих плеч.

– Я уже, так что можешь не стараться…

Ада снова вцепилась в предплечье незнакомки и рывком потащила её за собой. Оказавшись за статуей, примерно прикинув направление, она ещё раз дернула за собой девушку и побежала. Рискуя всем. Прямо на огонь. Девушка заверещала, и тот момент, когда Ада выбила вставленные доски и они полетели на землю, с силой оттолкнула от себя Аду, лягнув ту в лицо. Девушка бросилась бежать, неловко поднимаясь с карачек, падая, и снова поднимаясь. Её вопль привлек к себе внимание тех, кого она назвала «загонщиками». Ада откатилась дальше под уклон, а мимо того места где только что была её голова пробежала тень, вслед за скрывшейся девушкой.

Ариадна лежала затаив дыхание. Спасти сейчас – она была уже бессильна. Раздался ещё один вскрик, порыв ветра закрутил спираль из искр над пожарищем, и Аде показалось, что вслед за огнём вверх устремилась душа…

«Надышалась–таки»

Ада тряхнула головой и на коленях проползла чуть дальше. Замерла. Прислушалась. Темнота и неизвестность были в разы лучше того, что осталось позади. Она несмело поднялась на ноги и шагнула в темноту спасительного леса.

*****

Он замер на полуслове, не закончив мысль.

В груди сильным ударом дернулось сердце, замерло, отсчитывая долгие секунды, и частыми ударами запустилось вновь. И в этот момент он ощутил почти осязаемую волну боли, которая шквалистым порывом ветра пронеслась по всей аудитории. Но, видимо, ощутил это только он один. Студенты продолжали скучающе выводить латинские изречения в конспектах, переписывая их с доски.

Вин оперся рукой о трибуну, возле которой стоял. Хорошо, что сейчас Латынь, а не Философия. Он может несколько минут помолчать. Со стороны это будет выглядеть как поблажка и возможность спокойно переписать.

Что за чертовщина творится?

Он не испытывал подобного уже больше полугода. Когда окончательно смирился и выбросил эту худую бестию с копной русых волос из своей головы и из своей жизни. Как когда–то она выбросила их отношения. Сбежав от него, вопреки всему. Он так и не понял, что произошло. Почему она уехала, так ничего и не объяснив. И он точно был не готов к тому, что его жизнь без неё окажется пустой и никчемной.

У неё было всё, что он мог ей дать. Совместный дом, крепкие отношения, уважение и принятие. И страсть. То, что он чувствовал рядом с ней… Никогда в жизни, за все свои тридцать восемь, он не чувствовал подобного ни к одной женщине. Она была его наваждением, его талисманом, его оберегом, его проклятием… Она просто была. И вдруг – в одно мгновение – исчезла. Он злился, негодовал, ненавидел, молился о том, чтобы она вернулась. Он бы принял. Тогда – принял. Её любую, со всеми отговорками и даже с молчанием. Только бы она вернулась.

Но когда она не появилась даже на похоронах своей бабушки, он окончательно уверился, что её больше нет. Нет и не будет в его жизни. В тот момент, когда он проводил её бабулю в последний путь, он похоронил и свои ожидания и надежды. Он оставил своё прошлое там, на холме.

И вот сейчас, все эти ощущения вернулись, болезненной волной разбивая его выстроенный забор. Чтобы снова напомнить о том, что она его предала. Даже не объяснив.

Но он пережил тогда и уж точно справится и сейчас. Он почти готов вернуться в нормальную жизнь. Попытаться снова почувствовать себя живым. Рискнуть. Он мотнул головой, оттолкнулся рукой от трибуны и продолжил занятие.

*****

Отчего-то, совершенно не зная пути, она на удивление недолго плутала по лесу. По ощущениям около часа, ну или чуть более. Оказавшись на берегу реки, в свете луны, она торопливо вымыла ноги, заставляя себя не пищать от ледяной прохлады воды и не выдать себя тем, кто мог её преследовать. Беглый осмотр немного обнадежил. Сильных ожогов почти нет, несколько порезов и ссадин, но это терпимо. Раны не глубокие, кровь остановилась. Стопам не позавидуешь, но всё это быстро придет в норму. Она умылась, выпила воды и осмотрелась.

Странным образом сон не заканчивался. У бабули всё заканчивалось на моменте выхода из круга огня. Она же – продолжала оставаться во власти сновидения.

Или же это не сон?

Реальность?

Да нет, ну не может быть.

Да, сны могут быть такими реальными и осязаемыми, словно ты живешь наяву. С ней тоже так было. Сколько раз поначалу, она просыпалась в поту, охваченная волнами дикого желания, в момент получения разрядки. А ейвсего-то снился Вин, который обнимал её, касаясь своими сильными руками. Она думала, что сойдет с ума от реальности тех снов. Но постепенно, они сошли на нет, и ей вообще перестало что-либо сниться.

Как сказал бы их преподаватель: «Организм вошел в состояние энергосбережения и отсек всё ненужное».

Но сейчас она вернулась. И вполне вероятно, что вернулись и её сны. Значит, ей придется протянуть в этом сне ещё немного. Ада опять осмотрелась и медленно побрела по берегу наугад. Рано или поздно излучина реки куда-то да выведет. И она неторопливо шла, думая о том, что раз она вернулась, раз она дышит, то…

Нет, конечно нет. Он её даже на порог не пустит. Да и что она ему скажет?

Прости?

В это слово не уместить всего, что она чувствовала, всего от чего она бежала. Скорее всего, он уже вернул её вещи в её квартиру, в которой жила её подруга. А она ведь даже не спросила её о нём. В тот момент, когда она узнала о бабуле, всё перестало иметь значение, и она унеслась так быстро, что Софи наверняка могло показаться, что её возвращение той привиделось. Ну да ничего. Она закончит тут, у бабули, и спокойно потом обо всём расспросит Софи, когда вернётся домой. И отчего-то в этот момент ей показалось, что вернётся окончательно. И больше уже никуда не уедет.

И всё же ей стоит увидеть Вина. Пусть издали, просто удостовериться, что с ним всё хорошо. Она сама так хотела. Она сама ушла. И если он пережил и справился, ей ни к чему бередить старые раны. Вот только слова бабули о том, что и она бежит… Вместо того, чтобы остановиться… Только вот останавливаться надо было тогда, до поездки. Сейчас – это уже ровным счетом ничего не изменит.

Ада устало выдохнула и с удивлением поняла, что стоит перед небольшим пирсом, что спускался к самой реке. Раз есть пирс, значит – здесь есть жильё. Есть жильё – есть люди. А люди – уже хорошо.

*****

Ариадна с уверенностью направилась к единственному дому, в окнах которого колебался свет, а над входом горел факел, едва освещая вывеску. Сбоку дома у деревянного бруса были привязаны лошади.

– Ну что, Ада. Добро пожаловать на постоялый двор в чёрте каком году в неизвестной цивилизации, – тихо произнесла она.

Изображенный на вывеске петух с кружкой заставил её желудок недовольно сжаться в болезненно–голодном спазме. Она не знала где она, не знала в каком мире, месте, городе. У неё не было ничего, даже серёжек в ушах, чтобы расплатиться за еду, если тут таковая водилась. Но бесцельно блуждать она уже не могла. Пережитое и навалившаяся усталость притупляли чувство страха перед неизвестным. В конце концов, умирать во сне не так уж и страшно.

И Ада уверенно дернула кольцо двери на себя.

Она не ошиблась. Грубые столы, немного людей, преимущественно мужчин, две женщины в белых передниках, и с чепцами на головах. Судя по одежде мир-то средневековый. Она сделала ещё шаг и гул голосов стих. Все, как по команде, обернулись на вход и уставились на Аду. Одна из женщин вскрикнула и уронила деревянный поднос, закрывая рот руками.

– Живая! Свят–свят–свят…

Ада сделала ещё шаг, настороженно наблюдая за всеми. Сидящий поблизости мужик с густой бородой, демонстративно отодвинул чуть в право лавку, перемещаясь от Ады подальше, и сплюнул на пол.

Ада сделала ещё шаг, замечая, как пара мужиков перекрестилась. Вот только она так и не уловила: слева направо или справа налево. К чёрту, какая разница. Они явно знали кто она. Они явно боялись. И, наверное, ей это было на руку. Потому что страх отчего-то удерживал их всех на местах. Никто не кидался на неё. Заметив у огромного очага небольшой пустой стол, она направилась именно туда. Немного согреться. Даже несмотря на то, что она пережила пожарище. Босые ноги заледенели, а пальцы рук уже почти не сгибались.

– Всегда говорил, что она из Ада, её даже огонь не взял, выплюнул обратно…

По залу прокатился смех, а мужлан, что соизволил сострить, приподнял кружку, качнув ею в сторону Ады. Она замерла. Они точно её знали. Только вот… Кто она? И почему они так спокойно говорят о том, что её не сожгли? То есть вы все тут про всё знали и никто не рискнул помочь? Кто же она такая, что её так «ценят»?

Рядом со столом остановилась вторая женщина, уверенно опустив на стол кружку, в которой что-то плескалось.

– Только не проклинай, вино ещё молодое, а из еды только хлеб.

– Сойдет и горбушка хлеба…

Женщина кивнула и отошла. Ада поймала себя на мысли, что не знает где она, однако может спокойно общаться и понимать. Вроде – язык родной. А могут ли люди спокойно говорить на других языках во сне? Ну, это же сон… Помнится в институте они долго мусолили байку о том, что под гипнозом человек может раскрыть все свои тайные грани, в том числе и способность говорить на других языках. Чем сон не гипноз?

Она понимала, что зациклилась. Что её разум усиленно твердит, что это сон. Потому что организму и ей самой было так легче воспринимать окружавшую сейчас её действительность. Иначе бы она неизбежно билась бы в панике, не хуже той девушки в горящем кругу. Воспоминание всколыхнуло пережитое, и Ада опустила глаза в кружку, подняла её, принюхалась, улавливая запах бродившего вина и рискнула выпить.

Вино было не просто молодое. Оно только-только начало «гулять»: в напитке ощущались волокна ягод и характерный острый вкус дрожжей. Вину было от силы три дня и его здорово сдобрили сахаром. Либо же сам сорт винограда был сладким сам по себе.

«Хорошо, что не уксус», – подумала Ада, делая второй глоток.

Ей принесли хлеб и она с наслаждением отправила в рот оторванный кусок тёмной корочки. Она будет сидеть тут столько, сколько потребуется для окончания сна. Ибо сил у неё катастрофически мало. И молодое вино, скорее всего, через несколько минут вообще притупит последние отголоски страха. И будь что будет. Главное – она живая. И почти чувствует ноги. И пальцы вроде как гнуться. И если они все продолжат сидеть всё также тихо, она будет просто счастлива.

Сколько прошло времени она не знала, её кружка опустела и её сменила вторая. Она всё так же понемногу отламывала хлеб, стараясь растянуть кусок и удовольствие. Ада едва не подпрыгнула, когда распахнулась дверь, ударившись о заграждение снаружи, и в помещение вошел высокий человек в плаще с капюшоном. Гул голосов снова стих, внимательно следя за незнакомцем, и наблюдая как тот, вальяжным шагом дошел до стойки, за которой скрывался хозяин этой богадельни. Рука пошарила в кармане и в воздух взлетела большая серебристая монета, прокручиваясь в воздухе и ловя своими гранями отблески от свечей.

Хозяин уверенно поймал монету и едва кивнул головой.

– Пожалуй, сразу две кружки, надо промочить горло, – незнакомец поднял руку и откинул капюшон, чуть разворачиваясь и оглядывая, куда ты ему уронить своё бренное тело. Ада поперхнулась крошками. Глядя сейчас на этого странного незнакомца она поняла, что узнала бы его из тысячи.

Вин.

Это был Вин.

Да нет. Откуда. Но чертовски похож. Его профиль она знала до мельчайших деталей. Каждую морщинку, изгиб брови. Легкие всё же требовали воздуха и она откашлялась, прикрывая рот рукой и не отрывая взгляда от незнакомца. Он повернулся на звук и замер. Его серые глаза вцепились в лицо Ады. Он настороженно следил за ней, медленно поднимая руку и стягивая с руки перчатку. Никто не произносил ни слова. Все словно следили за ней и им. Словно ожидали, что сейчас что-то произойдёт. Ада рвано и поверхностно дышала. Она не думала, что увидев похожего на Вина человека, испытает такой шквал эмоций. Она отчаянно пыталась докричаться до своего разума, но тщетно. Все её столь тщательно скрываемые чувства грозили вырваться и поглотить её с головой. Она и не осознавала, как она соскучилась по нему. По Вину, не по незнакомцу. Как она соскучилась по его рукам и грубым объятиям, как она жаждет ощутить их привычный солоноватый вкус поцелуя, от капель крови, что неизбежно появлялись на месте прокушенной губы.

Незнакомец замер. Прислушался, не веря тому, что он ощущает. Взгляд не отпускал девушку, сидящую в углу у очага. Это была она и не она одновременно. Он лично видел, как несколько часов назад мышеловка захлопнулась, обрекая мышку на смерть. Но несмотря на все его убеждения – она сидела напротив него живая и невредимая.

– Теряешь хватку, Вин? Демоны сбегают из Ада? – грубый смешок в этот раз остался одиночным, без одобряющей поддержки гомона голосов.

– Моя работа – находить ведьм и магов, да ещё вызывать шторм… Демоны не моя епархия.

– Одну ты нашёл точно. Только вот и та сбежала, – теперь же грубый смешок отразился в поддержке мужского хохота.

Доля секунды – и мимо лица балагура скользнуло лезвие ножа и вошло в поверхность стола.

– Следующий – окажется в твоей глотке, если не заткнешься, Маркас…

Ада ощутила мелкую дрожь, которая волной прошлась по её телу. И всё-таки это Вин. Неожиданно она расхохоталась, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Надо же, как чудит её подсознание. Она так соскучилась по Вину, так боялась признаться самой себе, что совершила ошибку, когда сбежала, что её подсознание услужливо материализовало его в её же собственном сне снова.

Опять.

Спустя почти полгода с момента их последнего свидания во сне.

Вин не отрываясь держал её в капкане своего цепкого взгляда, продолжая прислушиваться, слегка перебирая пальцами раскрытой ладони без перчатки.

– Ваши кружки… – тихо произнес хозяин таверны.

– Подай вон туда…

И Вин уверенно направился к столу, за которым сидела Ада. Она в момент перестала смеяться, чувствуя, как пересохло горло и предательски задрожали руки. Непроизвольно потянулась за кружкой, пытаясь сделать глоток, и с ужасом осознавая, что вина там больше нет. Вин подходил всё ближе, удивляя хищным выражением лица. Таким она никогда его не видела. Опасным. Сильным. Незнакомым. И таким возбуждающе привлекательным. Она поёрзала на стуле, понимая, что его приближение неизбежно, а бежать ей некуда, да и если быть честной – совершенно не хочется.

Если уж её воображение его явило, значит, так тому и быть.

========== 3 ==========

*****

Он прислушивался к своим ощущениям, сбитый с толку исходящими от неё эмоциями. Она должна была ненавидеть его в эту минуту сильнее, чем ненавидела до этого утра. Она должна была желать его смерти. И уж точно, она не должна была сидеть в этой богом забытой таверне и смотреть на него глазами, полными невыразимой тоски.

Сила её эмоций была такова, что у него слегка покалывали пальцы рук.

Такие сильные.

Такие чистые.

Неприкрытые и противоречивые.

Словно это был другой человек, не она. Но такое – было невозможно. Неужели костёр и страх смерти так сильно на неё повлияли, что её сознание помутилось? Он впервые уловил от неё отклик на него как на мужчину. До этого в ней не было ничего подобного. Была ярость. Непримиримость. Сопротивление. Гнев. Презрение. И ненависть. Жгучая. Обволакивающая. Бьющая наотмашь даже с далёкого расстояния. Сейчас же от этих эмоций не осталось и следа.

Безысходная тоска. Восхищение. Нежность. И ещё пара новых эмоций, в которых он сомневался. Но он распробует, главное подойти ближе. Он видел истерзанные ноги, порезы на щиколотках, где запеклись капельки крови. Измазанные волосы, утратившие свою белизну. Залегшие синие тени под колдовскими глазами. Изможденная. Уставшая. Но всё так же дьявольски красивая. Только вот силы в ней не ощущалось. Не чувствовался поток, не вихрился. Она словно растеряла всю свою силу в том костре.

Выкупила жизнь ценой дара?

Вполне правдоподобно…

Он сел напротив, замечая, как предательски дрожат её руки. Никогда. Ни единого раза он не видел, чтобы она – боялась. И даже сейчас. Это был не страх. Что-то иное. Он положил руку, лишенную перчатки, на стол, стараясь стать ближе. Вытянуть. Осознать.

Определённо.

Силы – не было.

Больше – не было.

Она была пустая.

Извернулась-таки.

Выторговала свою жизнь.

Он усмехнулся.

– Выглядишь – живее всех живых, Ада, – тихо произнес он.

– К–к–как вы меня назвали? – она с удивлением уставилась на него.

– Ада. Ариадна. Или как ты там любишь – истинная дочь Матери-Природы, – он усмехнулся.

На стол опустились две кружки с вином, принесённые хозяином. Вин подтолкнул одну из них в сторону Ады. Кивая, в знак подтверждения своего жеста. Она судорожно схватила кружку и сделала глоток, скрывая за ним всю свою неуверенность и удивление.

Ада…

Как давно она не слышала, как он произносит её имя. Всё так же растягивая первую «А», словно обволакивая её своим придыханием. И полу шепча конечное «да». Она бы всё сейчас отдала за то, чтобы он повторил.

– Ада… Моя ненавистная бестия. Мой незакрытый гештальт.

Она вздрогнула. Его слова шли в разрез с выражением его лица. Он улыбался. Едва уловимо. Только так, как мог он, одними уголками губ. Но значение его слов… Она немного подумала, сопоставила услышанное, и тихо произнесла:

– Свой гештальт ты закрыл. Запирая ворота и поджигая забор.

– Кто ж знал, что бы окажешься такой живучей?

Значит, она сделала верный вывод. Что ж. Её это даже не удивило. После всего, что она сделала, она тоже желала бы убить саму себя, если бы она оказалась на месте Вина. И нет ничего удивительного, что сейчас этот её тайный страх, мозг вытаскивал на поверхность словами Вина. Жаль, что она так невнимательно слушала подобные лекции, считая, что психология ей не очень-то пригодится. Она ошиблась. Иначе сейчас она могла хотя бы попытаться спрогнозировать свой сон, если уж её подсознание затеяло такие игры.

– Всё ради тебя. Иначе чем же ты будешь заниматься теперь? Кого ловить, если меня уже догнал.

– Одного не пойму, Ада… Какого чёрта ты сидишь здесь, а не ищешь нору поукромнее? Я ж повторю, если надо. Доведу до развязки…

– А это мы ещё посмотрим, – она усмехнулась и сделала ещё несколько глотков.

Страха не было. Вопреки всему что происходило сейчас, Ада чувствовала себя спокойно. Словно после долгих лет странствий она вернулась домой. Молодое вино заставляло кровь быстрее бежать по венам, голова слегка кружилась, а ноги отдавали долгожданным теплом. Она непроизвольно ощупала пальцы рук, понимая, что и они стали гораздо теплее. И она сделала то, о чём думала весь путь по берегу реки. Она подняла глаза и поймала взгляд его серых глаз.

Вин не понимал, что с ней происходит. В столь знакомой ему оболочке была не она. Точно не она. Не та, за кем он охотился три долгих года. За чью поимку его ожидало щедрое вознаграждение.

Он был охотником.

Загонщиком ведьм.

Искоренителем тех, чья вера пыталась возродить то, что должно было уйти безвозвратно. Он не был последователем новой веры. Он не был последователем веры старой. Ему вообще было плевать. На веру. На сторону. На жизни. Он просто хорошо делал то, что умел. Приспосабливаясь и извлекая выгоду. Он был прирожденным охотником. Главное – чтобы добыча была поинтереснее.

А она – была самой интересной из всех. Она умело скрывалась, кочуя между поселениями, умело пряталась. Да и плевать бы всем было на неё, если бы…

Однажды Ада помогла умирающей жене влиятельного герцога. Не просто помогла. Та полностью поправилась и даже родила здорового наследника. И тем, кто готов был свернуть правящей силе голову, была испорчена вся игра. Мать не просто поправилась. Родила. И стала сильнее. И ребёнка не брали никакие хвори. И герцога не могли отравить. И неудовлетворенность в своих действиях вылилась в месть. Приказ поймать и уничтожить, в надежде, что со смертью ведьмы умрет и её сила. И все деяния. И защита герцога падёт.

И Вин был тем, кому поручили загнать зверя.

Но загнанный зверь – выжил.

Но в оболочке зверя – жило что-то совсем иное…

Ада поймала его взгляд. И провалилась. Его серые глаза мягко мерцали, словно утягивая её взгляд за собой, в манящие серебристые спирали. И она упала. Добровольно. Понимая, что впервые в жизни видит то, что столь безуспешно искала все эти годы.

Она видела его душу.

Жестокую.

Испачканную кровью.

Но живую и настоящую.

Его глаза никогда не были такими глубокими. Никогда не были такими зовущими. Гипнотическими. Завораживающими. Властными. Такой – не пощадит. Наступит на горло ещё раз. Сломает всё кости. Сложит новый костёр. И без зазрения совести, швырнёт её в самое пекло.

Но она видела его душу. И осознание этого перекрывало сейчас всё остальное. Она понимала, что, скорее всего – плачет. Потому что глаза заволокло и его образ слегка поплыл. Но в данную минуту она была так счастлива. Она готова была сама, добровольно войти в любой костёр, только бы он дал ей дотронуться до него. Только бы он дал ей возможность коснуться. Ощутить напор его губ, почувствовать, как хрустят кости в его объятиях… Она любила его в эту секунду больше всего на свете. Даже больше себя самой. Потому что понимала, что она не ошиблась. Душа там была. Только вот он растерял её где-то. Оставил. Забыл…

Что же произошло?

*****

Вин впитывал всю эту смесь её странных эмоций. Из её серых глаз с искрами зелёного пламени скатилась слеза. Он проследил весь её путь по щеке, видел, как она зависла на подбородке и сорвалась, падая на её тонкие руки. Внутри него тлело странное чувство. Поддавшись её молчаливому посылу, он хотел бы коснуться её щеки, стереть эти солёные капли. Рука, лежащая на столе, дернулась, увлекаемая порывом, но он усилием воли заставил себя сжать пальцы и остаться неподвижным.

Она словно ожила. Одна эмоция сменяла другую, и этот вихрь манил его, увлекал за собой, заставляя продолжать чувствовать. Участь эмпата не завидна, но в эти минуты он был рад, что имеет возможность чувствовать без слов. Они сидели, глядя друг другу в глаза, отрешившись от всего остального мира, забыв где они, и не помня о том что они – враги.

Он так явно ощущал её молчаливый призыв. Это было ново, неожиданно и сопротивляться ему было выше его сил. С каждой минутой он всё больше проникался её эмоциями, понимая, что одно лишь слово и он…

– Вин…

Тихий шёпот прозвучал словно гром среди ясного неба. Тонкая тетива его самообладания, натянутая до предела, разорвалась и он сдался. Резким движением Вин схватил её за руку и, буквально, волоком потащил за собой, увлекая к шатким ступеням ведущим наверх. Она зацепилась за ножку стола, едва не падая, но он – удержал. В ушах глухо билось сердце, а его тёмная, насквозь пропитанная кровью, душа затрепетала в ожидании.

Они смогли сделать всего несколько шагов, когда он с силой вжал её в хлипкую стену, накрывая своим телом и ловя её губы. Небольшая ранка в уголке губ, оставшаяся на память от странной девушки, снова раскрылась, заставляя выступить капельки крови. Его губы растянули кровь тонким слоем, и она едва не захлебнулась от восторга, ощущая солоноватый привкус их поцелуя.

Такой забытый.

Такой желанный.

Он на мгновение разорвал поцелуй, пытаясь справиться с волнами её эмоций, которые сейчас накрывали их с головой. Они – обескураживали. Они – манили. Они – обещали. И он сдался окончательно, желая впитать всё, что она может ему дать. Это было сильнее его. Это было неподвластно ей. Они оба словно лишились рассудка, раскрываясь на мгновение, давая возможность душам коснуться друг друга.

Вин с трудом помнил путь до его комнаты. Все его чувства были сосредоточены лишь на ней. Она всхлипывала, отвечая на его требовательные поцелуи. Уцепившись руками за его шею, она почти повисла на нем, поддерживаемая лишь его руками. И едва дверь захлопнулась, они оба окончательно потеряли тонкую нить реальности.

Его руки ловко дернули шнуровку, заставляя края платья разойтись. Ткань не сопротивляясь упала к израненным ногам. Он разорвал поцелуй, отстранился, окидывая её взглядом. Худые плечи, торчащие ключицы, впалый живот… В иной раз он бы не удержался, и обязательно прошелся бы по её телу язвительными замечаниями. Но – не сейчас. Сейчас он хотел касаться её тела, хотел наслаждаться откликом на его руки, хотел тепла… Того, что сейчас могла дать только её душа, которая так неожиданно развернулась перед ним этой ночью.

Почувствовав, что он смотрит, Ада раскрыла глаза. Её собственное сердце отчаянно билось где-то у горла. Она так по нему скучала. Она так долго ждала его поцелуя. Она готова вымаливать у него прощение за свой побег. Лишь бы только он сейчас никуда не ушёл, не испарился, не растворился в мороке её сна. Она не переживет, если сейчас всё закончится. Просто рухнет замертво, в этой богом забытой таверне, в чёрте какой стране и времени.

Ада потянулась к нему, вкладывая в это движение всю свою душу, молясь о том, чтобы он не оттолкнул. Он замер. Волны её желания, ничем не прикрытого, накатывали одна за другой, заставляя его кожу вздыбиться. Он никогда и не думал, что она может быть такой манкой, такой желанной, такой…

Вин резко привлек её к себе, поднимая на руки и делая несколько шагов. Она что-то шептала, но он не смог разобрать ни слова. Да и не нужны были ему слова. Он – чувствовал. Всё, чтобы она ни сказала, он – чувствовал. И в какой-то момент его самого накрыло волной безудержного желания. Обладать. Сейчас. Всей ею. Без остатка.

Он взял её грубо, мгновенно проникая до основания. Но Аде было всё равно. У них редко выходило удержаться на трепетной грани нежности даже тогда, когда они засыпали и просыпались в одной постели. Чего же ожидать этого сейчас, после стольких месяцев разлуки? Её тело готово было принять его всего, каким бы сильным не был бы его напор. Она любила его за это. За его властность, за его силу, за его первобытное желание. Любила тогда. Любит сейчас. Но теперь она точно знает, что душа у него есть. И она обязательно найдёт её и вернёт. Потому что то, что она чувствовала сейчас…

Это не было похотью, это не было страстью. Это было единением. Двух разных существ. В одно целое. И понимание – что они друг без друга ничего не значат. Никто и никогда не будет целым, если второго рядом не будет.

Его руки с силой притянули её бедра. Ему было мало. Ему казалось – не достаточно близко. Ему хотелось сильнее. Она не сопротивлялась, отдаваясь его власти, подчиняясь его силе, окутывая его коконом из своих эмоций. Впервые он понимал, что желает не только его тело, впервые он ощутил, как её пожелала его душа. Ни одна женщина, никогда не разжигала в нём подобной страсти. Страсти, которая лишала контроля, отключала разум, стремясь к неизбежной разрядке. Она изогнулась и закричала, он – глухо зарычал, ловя её крик поцелуем…

Вин откатился на спину, увлекая её за собой, прижимая к себе, не давая ей возможности уйти. Она и не собиралась. Она слушала, как успокаивается его сердце, засыпая под его мерный стук.

*****

– Ада…

Она поморщилась. Ну зачем же так кричать в ухо.

– Ада! – снова раздалось у неё над головой, и она ощутила весомый удар по щеке.

От возмущения она резко открыла глаза, собираясь высказать Вину всё, что она думает по поводу его методов пробуждения, и осеклась, увидев перед собой Амиру.

– Ну, слава Праматери, живая.

Ада зажмурилась. Медленно досчитала до пяти и снова открыла глаза. В окна светило солнце, на столе стояла сумка с чем-то, от чего исходил знакомый аромат яблок, а над ней на коленях возвышалась соседка бабули.

– Ну, очухалась? Да, сильно ты приложилась. На кой чёрт тебя на верхотуру-то понесло?

– Пыль протереть хотела, – Ада медленно села, потирая ушибленное плечо, и пытаясь осознать сколько прошло времени.

– Пыль… Спать надо по ночам. Если б знала, что без сознания ты тут, раньше бы пришла, не стала бы выжидать.

– С–с–спасибо, что вообще зашли.

– За это не за что. Давай, я и чаю принесла. Поешь, и пойдем, успеешь проведать бабку, и даже на автобус обратно.

– Да я вроде как не тороплюсь, обратно-то, – Ада с удивлением следила, как ловко Амира нашла чашки, разлила чай, и достала из сумки яблочный пирог. Наверняка, если учесть кучу рецептов у бабули, каждая собака в деревне знала, что Ада любит яблочные пироги. Она поднялась и села за стол.

– Ты-то не торопишься. А вот паводок – ждать не будет.

– Паводок? Так вроде не сезон дождей, – она с удовольствием откусила восхитительно пахнущий пирог, изгоняя все мысли из головы, которые настойчивым роем кружили и жужжали в ушах, не давая ей отмахнуться.

– У нас-то да. А вот выше, по изгибу реки – там уже идут. И скоро поток наполнится настолько, что река разольется и размоет дорогу. И на ближайшую неделю ни одна машина до деревни не доберется.

– Ничего себе, у вас тут гидрометцентр работает…

– Это у вас в телевизорах тетки в костюмах про погоду вещают. А у нас птицы да животные обо всем говорят. Ешь давай, и не отвлекайся.

– Угу, – Ада кивнула и сделала глоток чая, запивая пирог.

*****

Ограниченное пространство автобуса не оставляло ей выбора. И Ада рухнула в свои мысли, отдаваясь их безжалостным жалам на растерзание. Видимо, она всё же потеряла сознание при ударе. Но стресс, и последние мысли, и задушенные чувства… Всё это рвалось на свободу, обретая чёткие формы в её сновидении. И как же ей было жаль, что всё это оказалось всего лишь сном. Потому что ощущения – были реальны. И пусть на ногах не было порезов и ссадин, на рёбрах не было синяков, и уж точно не было причин полагать, что кто-то воспользовался её бессознательным телом для проникновения. Однако, в местах порезов – болело, при прикосновении к рёбрам бежали мурашки от боли, а внутри всё ныло так, как будто она всю ночь активно занималась сексом.

И это странное ощущение забитости в лёгких.

Для собственного спокойствия, она, конечно, пройдет обследование, хотя бы первичный осмотр, но она очень сомневалась, что это всё выявит её фантомные ощущения.

Руки Вина, его губы, он весь. Она смахнула слёзы. Каким бы волшебным не был её сон, в реальности она не имела права бередить его раны. Как бы ей этого не хотелось. Всё, что она разрешит себе сделать – дойти до университета и просто издалека его увидеть. Зачем ей это было нужно – она не знала. Хотя… Кому она врала. Она надеялась, что он будет разбит, несчастен, и она бросится ему на шею и вымолит прощение. Но она понимала, как по-детски это звучит и выглядит. Он – взрослый мужчина. Красивый мужчина. Уверенный. Она бросила его. Не он. И он имел полное право начать жизнь заново. Без неё.

И все её мечтания и наивные представления, лишь жалкая попытка оправдать себя и свои поступки.

Она навестила последнее пристанище бабули. Место было очень красивое. В какой-то момент ей показалось, что это холм из её снов, потому что ей казалась знакомой кромка леса и дерево, в корнях которого она пряталась, когда скатилась с холма. Но Ада отмахнулась от этих мыслей. Это был сон и ничего более. Вернувшись в дом, она забрала банку с крышкой в форме кота и тетрадь, которая спасла её во сне.

Возможно, она вернётся сюда ещё раз.

А может и не раз.

Она пока не знала.

Амира обещала присмотреть за домом, и в течении оговоренного времени никого в него не впускать. А если по истечению срока, Ада не изменит своего решения или не примет нового, Амира вольна сделать с домом всё что пожелает. Ада просто давала самой себе отсрочку. Она знала, что полностью осознает уход бабули не скоро. Не завтра и не через неделю. Её ещё накроет удушливой волной. Но сейчас…

Она была обескуражена, сбита с толку своими мыслями и чувствами. Её кидало от необоснованной радости до безысходной тоски. Её плечи непроизвольно скручивались от замкнутых эмоций. А душа беззвучно плакала, осознавая, что она натворила.

Пожалуй, именно сон открыл ей всю правду на то, что именно она чувствовала к Вину. Кем он был для неё и что она так бездумно отбросила. Восемь месяцев. Её не было восемь месяцев. За это время успевает родиться новая жизнь, если уж сильно поторопится на выход. А её жизнь – просто замерла. Она просто перетекала из одного дня в другой. Не жила. Существовала.

– И как же мне всё теперь исправить? – прошептала Ада, отирая лицо от слёз.

Ответа у неё не было. Как минимум – выспаться. А дальше – по наитию.

Мысли продолжали крутиться и жалить. Вин, его душа, качающаяся на дне его серых глаз. Ведьмы, костры, предания, поверья. И снова Вин.

– Каждая найдёт свой костёр. Свой я, кажется, создала своими руками…

Ада откинулась на спинку сидения, несколько раз глубоко вздохнула и решительно встала, направляясь к выходу из давно уже остановившегося автобуса.

========== 4 ==========

*****

– Не забудь, что завтра сместили пары. Из-за отсутствия декана, – молодая женщина уверенным движением бросила на трибуну папку с лекциями и направилась к окну, распахивая его и запуская свежий воздух. Солнечный луч отразился от поверхности и, ломаясь, скользнул вниз, опускаясь на мягкие клубы ветоши, пропитанной растворителем, что лежали живописно грязной кучкой у деревянных лесов.

– Я помню, Мария! Удачного дня, – Вин кивнул и направился к выходу из аудитории.

– Домой? Везунчик! А мне ещё три лекции…

– Но ведь отдых на побережье того стоил, чтобы теперь наверстывать? – Вин усмехнулся, обернувшись к коллеге.

– Не завидуй! – Мария махнула рукой и раскрыла папку, выискивая материал первой лекции.

Он неторопливо вышел из стен университета. Вернувшаяся несколько дней назад боль не отпускала. Она плескалась внутри, давила и не давала дышать. Но он упрямо не пытался найти причину. Он упрямо отбрасывал её, не обращал внимания. Загружал свои дни до отказа. Вот и сейчас, едва он доберется до дома, он опять погрузится в чтение курсовых работ, которые сам же и задал. И в этот раз он не будет лишь пролистывать. Он вчитается в каждое слово, пытаясь заглушить отголоски голоса, что всполохами разрывает его воспоминания.

Вин выдохнул, поднимая голову от плиток дорожки, осматриваясь по сторонам. Ему показалось, что в этот момент из него выбили весь воздух. Эту фигуру и эти глаза он узнал бы из тысячи. Он зажмурился, пытаясь отрешиться от наваждения. Но открыв глаза понял, что это не обман зрения и не призрак.

Живая.

Настоящая.

Изменилась, но всё так же узнаваема.

Он сжал челюсть и сделал шаг. Потом ещё один и ещё. Проходя мимо неё, и даже не оглядываясь. Это тогда, месяцы назад он бы всё отдал. А сейчас… Почти отболело. В груди глухо стукнуло сердце, едва он поравнялся в ней, но он упрямо сделал новый шаг, с усилием заставляя себя двигаться.

Ада терпеливо сидела на скамье у дорожки, что вела от входа в университет. Он всегда ходил этой дорогой. И навряд ли он изменит своим привычкам сейчас. Зачем она пришла, она не знала. Но ей до одури хотелось увидеть его глаза. Почему это было так важно?

Да какая разница!

Она просто хотела знать, что не ошиблась. Что глаза её Вина пусты и безжизненны, тогда как у Вина из сна – они были живыми.

Далась ей эта чёртова душа!

Она несколько лет прожила с ним, совершенно не обращая на это внимания. Пока в один момент не поняла что любит. Любит человека, у которого нет души. Как же это смешно! Её бы подняли на смех все, кто её знал. Её подруга любит человека, который не брезгует дать ей по уху, в моменты накала. Другая подруга любит человека, впахивая на трёх работах, чтобы он ни в чём не нуждался, потому что писателю нужен комфорт. Её же любил человек, который был абсолютно адекватен, уравновешен и способен обеспечить им комфортный уровень жизни. И она бросила его. Из-за души.

Но Ада упрямо продолжала сидеть. И ждать. Потому что ей нужно было посмотреть в глаза. Она не видела, как он вышел. Почувствовала. По позвоночнику пробежала волна тепла, вызывая мурашки, и затылок слегка занемел. Она обернулась, чувствуя, как часто забилось сердце.

Он был всё тот же. Красиво уложенная волна волос, тонкая водолазка в тон глаз, пиджак, подогнанный по фигуре. Он на секунду замер, увидев её, и она задержала дыхание, словно ожидая его приговора. И… Вин прошёл мимо.

А чего именно она ждала? Что он бросится к ней с распростертыми объятиями? Словно она два дня назад уехала к бабуле, и вернулась чуть раньше, сделав ему сюрприз? Возможно и так. Только возвращение заняло чуть больше двух дней. И у него больше нет желания раскрывать ей свои объятия. Она судорожно вдохнула, глядя ему в след.

– Вин… – сорвалось непроизвольно, на выдохе, тихим голосом, полным отчаяния и тоски.

Он услышал.

Скорее – почувствовал.

Слишком тихо для улицы, где полно других звуков.

Слишком громко, чтобы его душа вздрогнула от её безмолвного крика.

Сильнее сжав ручку портфеля, в котором он нес домой курсовые, Вин остановился и медленно повернулся к ней.

– Здравствуй, Ариадна.

Она вышла на дорожку, останавливаясь напротив него. Измождённая. Худая. С обветренным лицом и руками. С торчащими в разные стороны русыми волосами. Зачем она это сделала? Он любил её волосы. Их шелковистость, их гладкость, их силу, способную выдержать натяжение его руки в момент… Он тряхнул головой, выбрасывая образы, никаких воспоминаний. Хватит.

– Здравствуй, Вин.

Она подошла ещё ближе. Опустила вспотевшие ладошки в задние карманы комбинезона, скрывая дрожь и неуверенность.

– Рад, что ты жива.

– Вин, я…

– Не надо, Ариадна. Поздно.

Она старалась поймать его взгляд. Но он упорно смотрел в сторону, обращаясь к ней. А ей был нужен его взгляд. Она хотела знать. Он чуть похудел, но в целом, выглядел неплохо. Она бы сказала – как обычно. Как во времена их отношений. Значит, смог. Пережил и отпустил. Истина болью отозвалась в душе, заставляя защипать в глазах. Но она не станет плакать сейчас. Она пришла сюда не за этим.

– Посмотри на меня, Вин.

– Зачем, Ариадна? Я и так тебя вижу прекрасно.

– Я прошу тебя, посмотри…

Он внутренне подобрался, выдохнул и пристально на неё посмотрел. В её глазах блестели слёзы. Она старалась не дышать, чтобы не спугнуть момент. Он злился, что замечает все эти мелочи, злился, что они всё ещё его волнуют. Злился, что на самом деле он безумно рад что она и правда жива. Чего он только не передумал за всё это время. Но сдаваться он не собирается. Она ушла один раз без видимых причин, и уж точно способна повторить это ещё раз. Но он не позволит.

– Прости меня, – тихо произнесла Ада и замерла. Она всматривалась в него, пытаясь уловить движение в его глазах, хоть отдаленно похожее на те завихрения, что она видела во сне. Но его глаза оставались всё такими же безжизненно серыми, выдавая полное отсутствие глубины. Она всё-таки вздохнула. Скорее – всхлипнула. От осознания того, что ничего не изменилось.

Он всё тот же Вин.

Он всё та же оболочка.

Внутри которой – ничего нет.

– Мне не за что прощать. Ты сделала выбор. Главное – прости себя сама. А мне прощать не за что.

– Ты прав, – она кивнула, вынимая руки из карманов. – Ты как всегда прав. Я рада, что с тобой всё хорошо. Спасибо тебе за всё. За бабулю…

– Ты знаешь? – он опустил взгляд, смотря ей под ноги.

– Да, мне рассказали в деревне. Спасибо, что она не была одна.

Он молчал. Боль глухо билась о рёбра, сдерживаемая его титаническими усилиями. Он ничем себя не выдал. Он почти смог продержаться. Почти…

– Если бы ты пришла тогда, – его голос сорвался, выдавая его эмоции. – У нас бы ещё был бы шанс. А теперь – поздно. Поздно и уже не нужно, Ариадна.

– Да, я понимаю, ты прав, – она отвела взгляд, скользя по постройкам возле забора университета. Они, наконец-таки отреставрировали это старое крыло, возвращая зданию целостность и прошлую красоту. Она скользила взглядом по лепнине фасада. – Всё уже догорело…

Он кивнул. Какое верное слово – догорело. Именно. Страсть, которая захватила их, в конце концов, их и сожгла. Дотла. Оставляя две одинокие головёшки.

Ей показалось? Или из деревянных лесов заструился тонкой струйкой дым? Всё-таки сон никак её не отпустит, раз ей везде мерещатся отголоски костров.

– Всё уже догорело, – медленно повторила она, глядя на строительные леса.

И всё же ей не показалось.

Дым – был.

Определённо – дым был.

– И всё же оно горит…

– Что? – Вин непонимающе на неё посмотрел.

– Господи, и правда – горит, – Ариадна обошла Вина и бросилась бежать к лесам.

Эти леса стояли там целую вечность. У забора под ними, в импровизированной беседке, сложенной из обрезков деревянных панелей, днём сидели рабочие, отдыхая и перебрасываясь шутками. Там же замешивали смеси и разбавляли краски. Там же в углу на старом кресле спала дворовая собака, которую подкармливал весь университет. И там же, как маленькие обезьянки лазили дети, когда рабочие уходили. Они пробирались туда со стороны парка, что начинался за забором. Лазая по дереву, соревнуясь, кто выше заберется. Их гоняли, их наказывали. Там даже установили огромный фонарь, чтобы ночью отслеживать нахождение там кого бы то ни было.

Откуда-то донесся крик, детский крик, и Ариадна попыталась двигаться быстрее. Она сама лично гоняла детвору, когда уходила с вечерних лекций. Потому что работая днём в клинике, на лекции по специальности попадала лишь по вечерам. Она знала все их тайные лазы и отогнутые прутья. Она не была уверена. Но если они там…

– Господи, там же и краска, и тряпки в растворах. Только бы никого… только бы никого…

Она почти добежала до лесов, когда полыхнул огонь. Тлеющая ветошь медленно плавила саму себя, пуская тонкий ручеёк по своим следам, пока не добралась до оставленной банки с растворителем и опущенными в него кистями. Огонь полыхнул, облизывая сухое дерево, несколько минут он ласково кружил, а потом… Дерево занялось. Огонь затрещал, находя всё новые лакомые кусочки для воспламенения. Сверху из окон высунулись студенты, кто-то кричал о вызове пожарных…

– Не успеют, – Ада отогнула одну из досок. Главное – попасть вовнутрь, главное понять, что там – никого. Или же – спасти тех, кто всё-таки сегодня решил там поиграть.

Она почти юркнула под доски, когда стальная хватка заставила её остановиться.

– Ты совсем рехнулась? Куда ты лезешь?

– Там могут быть дети, Вин. Отпусти.

– Сгореть решила? Дождись пожарных, – он не выпускал её плечо.

– Хочешь помочь – заставь первые этажи выкинуть огнетушители в окна. Отпусти меня, – Ада дернулась, вырываясь из хватки, и юркнула под доски.

– Вернись немедленно, Ада! Слышишь?

Но она уже не слышала. В импровизированной беседке под лесами клубился дым. Из угла послышался скулеж. Собака спала на своём кресле. Ада прислушалась. Крики с улицы очень отвлекали. Пытаясь не дышать, она двинулась к выходу из лесов. Судя по всему, маленькие разбойники ещё не посещали это место сегодня. Слава богу. Теперь дойти до другой стороны и вылезти за углом через забор, в котором отогнут прут. Собака жалась у ног, припадая на лапы, держа морду ближе к земле. Ада потрепала её по голове, хватая за загривок и направляя к спасительному выходу. Она замешкалась и сделала вдох. Удушающий кашель сложил её пополам, она еле удержала прут, выталкивая собаку.Отчётливо слышался нарастающий гул огня. Скорее всего, уже все леса горят. Надо выбираться. Ада закашлялась, выпуская прут, где-то рухнула доска, поднимая в воздух клубы дыма и гари. Ада замахала руками, пытаясь разогнать дым, повернувшись вокруг себя, задержав дыхание, она протянула руку, пытаясь нащупать спасительный прут, но рука наткнулась на кирпичную кладку.

Глаза слезились, дышать стало уже совсем невозможно, откуда-то слышались голоса. Ничего страшного, участок не такой уж и большой, главное выбраться на воздух. Ада сделала несколько шагов, держа перед собой руки. Рука наткнулась на деревянный брус, и решив сменить направление, которое уже невозможно было отследить в дыму, она резко повернула голову, и ударилась виском…

*****

Голова нещадно гудела. Пытаясь разлепить глаза, она почувствовала резкую боль. Кто-то волоком тащил её по земле, намотав на руку её волосы. Она попыталась поднять руку, чтобы притянуть волосы к голове, желая ослабить хватку, но не смогла. Руки были связаны. Она чувствовала, как спину раздирают мелкие камни и острые высохшие пучки травы…

Где она?

Что происходит?

Скосив глаза, всё, что она смогла рассмотреть – поляну и высоко стоявшее солнце. Как она здесь оказалась? Она всё-таки выбралась из горящих лесов? Это парк? Не похоже. В парке, сразу за забором не было таких пустых полянок. Там были деревья и дорожки.

И люди.

Здесь же она никого не наблюдала.

Во всяком случае, не могла увидеть.

Её опять больно дернули, и ейпоказалось, что на секунду она отключилась.

Показалось.

Что на секунду.

Когда она пришла в себя, её запихивали с плеча в какой-то ящик. Прислонив её израненную спину к стенке, её – мучитель? – отстранился, и взглянул ей в глаза.

– Очнулась? Прекрасно.

На неё смотрел Вин. Опять тот самый Вин из её снов. Потому что в его серых глазах всё клубилось и перетекало. Он – был зол. И судя по всему – очень. Ада заметила исцарапанную щеку и следы зубов от укуса.

– Вин… – выдохнула она. Не понимая, что она сейчас испытывает. Радость? Боль? Что?

– Я рад, что перед смертью ты точно увидишь, кто сжег тебя на костре…

– Сжег? Я не…

– Ой, брось! Не делай вид, что не понимаешь. Не так сильно я тебя и ударил.

Ударил? Он её – ударил? Видимо не только. Ещё и связал. Она опустила глаза, замечая опять странную шнуровку на платье. Сомнения развеялись, она опять в своём сне. Она – точно в своём сне. Что же произошло? За что он так с ней?

– За что, Вин?

– За что? Ты смеёшься? За что…

Он окинул её взглядом. И едва он собрался захлопнуть ящик, как в него ударила волна её эмоций. Потрясающая смесь. Из невероятной радости и облегчения, замешанная на страхе и непонимании. Он замер. Прислушался. Паника. Едва уловимая, только начинающая зарождаться. И снова необоснованная радость, немного нежности… Эмоции сбивались, перебивали друг друга, сливаясь в поток. Как тогда, месяц назад, когда он по глупости поддался на её безмолвные уговоры.

Он не забыл. И навряд ли он когда-то забудет эту ночь. Вихрящаяся страсть, тягучее желание, которого можно было коснуться. Светящиеся от счастья глаза. Неприкрытое наслаждение. Он испытал подобное впервые. И уж точно не ожидал того, от чего он проснулся утром.

Эта бестия проснулась чуть раньше, собираясь прирезать его перед уходом.

Его же ножом.

И уже даже оцарапала его кожу…

В то утро он отчётливо уловил, что её сила вернулась. Вернулась ненависть и жгучее желание убить. Всё остальные эмоции, которые окутывали его в ночи – со светом дня превратились в дым. Словно их и не было. Он не знал, что разозлило его больше всего. То, что эти эмоции были обманом или то, что она настолько усыпила его бдительность, что едва не прирезала его же ножом.

В то утро он выжил, а она сбежала. Опять. Но он поклялся себе, что это был последний раз, когда это произошло. Она обвела его вокруг пальца дважды. Его репутация повисла на волоске. А потерять репутацию в его деле – это лишиться всего. И её поимка стала делом всей его жизни. Он методично месяц выслеживал её. Как бы она не заметала следы – находил. Но каждый раз ей удавалось почувствовать его раньше, чем он смог приблизиться. Пока, наконец, её не сдали свои же. Уставшие от травли. От преследований. Выменяли свои жизни на её. Но он вернется – и спалит и их тоже. Чтобы наверняка.

Ада уловила момент, когда он замер, словно прислушиваясь. Как тогда, за столом в той таверне. Он слушал её. Он – чувствовал. Она не понимала как, но точно знала, что он – чувствует. И она ухватилась за эту маленькую заминку, как за тонкую соломинку, пытаясь через эмоции передать ему всё, что она чувствует.

– Вин, – прошептала она. – Вин, это же я, слышишь? Это я…

Он молчал. Перебивая панику, к нему потянулась новая эмоция.

Такая чистая.

Такая настоящая.

Любовь.

Искренняя и сильная.

Руки закололо даже через перчатки. Эмоция накатывала легкими волнами, пытаясь обнять его и успокоить. Ада не понимала, каким образом она опять видит его. Каким образом, бросившись в пожар там, в своём времени, она оказалась на костре здесь, в своём сне. Она не понимала, как это всё связано с ней. И почему это всё происходит. Но она отчаянно хотела жить. И ей было не важно в каком мире: в том или этом. Она не хотела бы умереть там, но и тут сгорать заживо не желала. И всё что она сейчас могла – поделиться собой, своими чувствами, своими эмоциями. И возможно – предотвратить свою казнь.

– Я и так вижу кто ты. Лживая тварь, способная затуманить голову и усыпить. Способная перерезать горло тому, кто пощадил. Больше я на твои уловки не поведусь.

Он захлопнул крышку, закрывая на засов. Небольшое деревянное хранилище для статуи их Богини-Матери как нельзя лучше послужит его целям. Считала себя истинной дочерью Богини? Так и сгорай в её пристанище. Он махнул рукой, подзывая помощника. Они поставили ящик, вернув ему вертикальное положение, и опуская его в заранее вырытую яму для устойчивости.

– Вин, открой, слышишь? Открой…

Ада навалилась на крышку, едва почувствовав, что её поставили.

Тщетно.

Ящик накренялся, но не падал. Ада попыталась подтащить руки к лицу, вжимаясь спиной в стенки. Места было мало. Очень мало. Едва не сломав запястья, она поднесла руки к лицу, пытаясь перегрызть верёвку.

Тщетно.

Волокна не поддавались. В бессилии она ударила по крышке. За что он её так? В чём она виновата? Да и не она это вовсе. Это та, другая, что жила в этом мире… И видимо, была её родственницей. Права была бабуля, были в роду ведьмы. Были в роду и костры.

– Бабушка, бабушка, ты слышишь меня? Помоги мне, бабуля…

Хотя, чем тут можно было помочь? Она сейчас заживо сгорит в этом ящике. Осознание прошло электрическим разрядом по позвоночнику.

Второй сон.

Второй костёр, из которого не выбраться.

Никак не выбраться, даже сдирая руки в кровь.

Ада уперлась лбом в дверцу и заплакала. Вот он, её костёр. Вот она, её судьба. Она бросила своё реальное настоящее ради чего? Быть сожженной заживо?

– Успокойся, Ада. Это всего лишь сон. В прошлый раз всё обошлось. Ты очнулась и была жива.

Но последствия того сна были слишком осязаемы. Что произойдет, если она сгорит во сне? Как это отзовется ей там? В её времени? Да к чертям, как это отзовется. Там она тоже влезла в пекло, и не смогла выбраться. Там её жизнь тоже на волоске. Она застряла между двумя жизнями, мечется между ними как призрак…

А может она и есть призрак?

Может, она вовсе не возвращалась из Индии?

Он отчетливо улавливал её эмоции. Она металась как зверь в клетке, что по факту было недалеко от истины. Он был почти счастлив, принимая из рук помощника факел, поднося его к ветвям, скинутым в яму вокруг ящика. И всё же… его душа металась, пытаясь выбраться, крича о том, что это ошибка.

– Нет, – Вин качнул головой и кинул факел в яму. – Никакой ошибки. Ведьма должна сгореть.

Она скорее услышала огонь, нежели почувствовала. За эти несколько дней она могла рассказать о звуках огня всё. Как он трещит, подбираясь к сухому дереву, как ласково облизывает его ветки своими языками, словно выискивая место. Как нагревает он своим теплом податливое дерево, и как его треск превращается в гул, когда пламя, усиленное всем, что в него попало, поднимается до небес.

И на смену стенаниям и слезам, пришла злость. В тот момент, когда она поняла, что он всё-таки поджег её. В щели начал проникать едкий дым. Такой, каким он бывает в самом начале, когда огонь только начинает свою игру с деревом. Злость заставила её слёзы высохнуть, а руки – перестать отчаянно колотить в крышку. Откуда-то из глубины её души поднялась обида, и, усилив злость, придала ей сил.

– Да будь ты проклят, Вин! Будь ты проклят, слышишь? – глаза Ады вспыхнули зелёными искрами. Дыма становилось всё больше. Ада дышала глубоко и часто. Уж лучше задохнуться, чем чувствовать, как огонь будет жечь её кожу. – Я проклинаю тебя, Вин! Всей своей душой проклинаю. Не видать твоей душе покоя, пока не вытащишь мою душу из огня. Понял? Вернись, Вин! Вытащи меня!

Едва она замолчала, как злость и обида схлынули. Ей стало легко. Страх ушел. Она словно застыла. Ничего не чувствуя, ничего не ощущая. Зависая на какой–то границе, наблюдая со стороны. Как посреди знакомого ей холма в неглубокой яме горит костёр из сухих веток. Скрывая в своём основании ящик с телом ведьмы. Стоящий рядом с костром Загонщик улыбался. Его лицо было беспристрастно. А в пустых глазах не отражалось даже пламя от пылающего костра.

– Неправда ли, красивое зрелище?

Мелодичный голос раздался совсем рядом, заставляя Аду обернуться. Рядом с ней, в прозрачном воздухе над холмом стояла красивая женщина, с покрывалом на голове. Она была бесплотна, и, вытянув руки, Ада осознала – что и она сама такой же призрак.

– Что может быть красивого в смерти?

– Смерть – это лишь повод для нового возрождения.

– Даже такая чудовищная?

– А тебе больно, Ада?

– Нет, – она уже не удивлялась что её имя известно. – Мне не может быть больно, я дух. Больно – телу, которое горит сейчас там, в том ящике. А я даже не знаю – почему.

– Потому что причину тебе знать не стоит. Она не важна. Глупа и бессмысленна.

В воздухе раздался жуткий крик, замирая на верхней ноте и рассеиваясь в тишине. Ада не отрываясь смотрела, как опадают доски, оголяя обгоревшее тело, которое когда-то было её.

– Оно не было твоим. Ты одалживала его на время. Но тело – не твоё. И предвосхищая твой вопрос – да, она умерла бы также. Но мирно. Без выражения воли.

– Кто вы? – Ада внимательно смотрела на женщину.

– Мать всего сущего.

– Богиня-Мать? Вы правда существовали?

– Я и сейчас существую. И буду существовать дальше.

– Ну, я бы на вашем месте не была так в этом уверена. В моём мире про вас не помнят.

Женщина усмехнулась. Повела рукой, слегка поправляя покрывало.

– Что ты почувствовала, когда пошёл дождь?

Ада вздрогнула и оцепенела. Она помнила этот момент. Когда они торопились, как могли, но… Приехали слишком поздно. Небольшое поселение, всего четыре дома в самом отдалённом уголке Индии. Они опоздали. Болезнь выкосила все четыре дома. Взрослые, дети… Ада выбежала тогда из последнего помещения, что они осмотрели. Её нещадно рвало. От боли. Он безысходности. От того, что помощь была так близко и… Она плакала. Впервые плакала навзрыд, ощущая, что ни одно лекарство не в состоянии соревноваться со временем. Все знания мира – бессильны.

«Прими их Боже, если можно – сразу в Рай. Они и так настрадались»

Ада чувствовала себя опустошенной. Впервые она ощутила эту безысходность. Впервые поняла, что законы природы – невозможно изменить. Слёзы всё текли и текли. И вдруг – Небеса разверзлись дождём. Она стояла под струями, чувствуя странное спокойствие. И умиротворение. И какую-то внутреннюю силу. Момент откровения. Момент единения. Момент истины.

– Это были вы?

– В тот момент я тоже поняла, что пока живы мои дочери, жива и я…

– А до этого – сомневались?

– Нет. Просто не видела будущего. До какого-то момента видела и знала всё до мелочей. А потом – ничего. Темнота. Я смирилась, понимая, что вырождение неизбежно. Что насаженная вера пустит сильные корни, что задушат новые ростки веры старой. Время шло. Всё жило и умирало. Всё проживало свои циклы. Пока однажды одна душа не пробила брешь, показав мне, что будущее есть, просто очень тернистое и туманное. Но оно есть. И подарив мне такую радость, эта Душа принесла и непоправимое горе…

– Горе? Какое горе? Меня сожгли только что, – Ада возмущенно махнула рукой, в сторону пепелища.

– Сожгли. Но что только что сделала ты?

– Я?

– Именно ты…

Ада замерла. Да что она сделала-то? Она только рот успела открыть и то… Женщина кивнула, словно прекрасно слыша её мысли. Ада оцепенела.

– Матерь божья, я прокляла… Это я прокляла весь свой род…

Ада вскинула руки, закрывая своё лицо. Не кто-то. Не мифическая родственница, не какая-то злая ведьма. Она сама. Лично. Прокляла весь свой род. И человека, которого любила.

– Но… как же…

– Кровь никуда не делась. И сила не ушла. Иначе не было бы облегчения после слов твоих. Ваши души – связаны. Ты только что прокляла обе души. Он не спас тебя сейчас. И не спасёт ни разу в будущем…

– Но как же…

– Проклятье связало твою душу, Ада. Не твоей родственницы. Твою. А ты – лишь недавно родилась на свет…

– Так значит все эти годы, они все страдали из-за меня?

– А я и сказала: подарив радость, ты принесла горе.

– Что же я наделала? Что же я сделала…

– Гнев любящей женщины страшен. Гнев влюбленной ведьмы страшен вдвойне. Но время пришло. Ты родилась. И сила проснулась. И даже – уже горит костёр…

– Но я-то тут. И он тут. Но он меня не спас…

– Залатав брешь, чтобы не допустить в разрыв силы посильнее тебя, я приложила много усилий. Сохраняя тебя. Сохраняя его. Сохраняя вас для того, чтобы ваши души узнали друг друга. Ты подарила мне надежду. Я дарю тебе возможность. И лишь от тебя будет зависеть, найдут ли обе души друг друга.

– Но…

В висках сильно заныло. В лёгкие вернулся дым. Ада едва могла вдохнуть. Пространство вдруг стало тяжелым, и её с силой потянуло к земле. Женщина улыбалась, простирая к ней руки. Последнее, что почувствовала Ада, как её лба коснулось благословение Матери всего сущего.

*****

– Ну, же, дыши. Слышишь? Дыши.

Он смотрел на её бледное лицо, перепачканное в саже, закрытое кислородной маской. Машина скорой везла её в клинику. Но одну он её уже не отпустил. Она могла быть сколь угодно глупой, порывистой и бесшабашной, но наблюдать, как она добровольно решила сгореть на тех лесах, он не мог. Как бы больно от её поступков ему не было, он не настолько бездушен, чтобы бросить её там одну. Он сомневался несколько минут, догонять или ждать. Кто-то видимо мыслил так же как и она, потому что окна аудиторий на первом этаже раскрылись и студенты, прыгая с окон, тащили огнетушители, пытаясь затушить так быстро занявшийся пожар. И он бросился за ней. Зная, что помощь уже пришла, зная, что он вытащит её из той западни, куда она загнала себя.

Но минуты его колебаний, всё же, почти стоили ей жизни. Слишком много дыма. И она – без сознания. Только бы пришла в себя. Он всю душу из неё вытрясет, он ей устроит такую лекцию по технике безопасности, что она навряд ли выживет после неё.

Только бы сейчас она открыла глаза.

Что-то мешало дышать полной грудью. Она могла делать лишь короткие, рваные вдохи. Веки долго не подчинялись, но она приложила усилия, пытаясь их разлепить. В глаза ударил искусственный свет.

– Реагирует, всё же надышалась. Но отделалась малой кровью.

Голос был незнаком. И слишком резко скрежетал в гудящей голове. Ада снова моргнула. Нестерпимо чесался нос. Она подняла руку, пытаясь его почесать, и наткнулась на маску. Глаза распахнулись сами собой. Где она? Всё вокруг не переставая крутилось, вызывая тошноту. Она попыталась снять маску.

– Убери руки, и лежи спокойно. Иначе я за себя не отвечаю.

Ада замерла. Несмотря на шум в ушах, тошноту и головокружение, этот голос она узнала. Немного подвинувшись, Ада чуть повернула голову туда, откуда раздался голос, и попыталась остановить вращение этого мира, чтобы увидеть его лицо.

– Ничего не говори, по крайне мере, пока врачи не снимут маску.

– Пусть девочка скажет, – врач усмехнулся. – Одна минута без маски её не убьет.

Ада почувствовала, как маска поднялась, а он наклонился к ней ближе.

– Ты всё-таки пошёл за мной на костёр…

– Ты очень сильно пожалеешь, что осталась жива, я тебе обещаю…

И мир вдруг остановился и замер, и она смогла рассмотреть его лицо. Но даже сейчас, слабая и едва живая, она видела то, что перекрывало всё невысказанные им угрозы.

В серых глазах клубилась Душа, заманивая её всё глубже и глубже, утягивая за собой в свои загадочные спирали. Он видел её слёзы, которые стекали с уголков глаз, прокладывая дорожки среди пятен сажи. Она молча смотрела на него, не произнося ни слова. Но слова ему были и не нужны. Потому что он чувствовал каждую её эмоцию, которая словно маленький разряд проносилась по кончикам его пальцев.

И он точно знал, что когда она поправится, он обязательно заставит её пожалеть, что она осталась жива. Но при этом, на всякий случай, на время лишит её всех документов. И желательно, запрёт её саму в их квартире.

Потому что ещё одного побега он не переживет.