Лезвие и скальпель (СИ) [DarkSugar] (fb2) читать онлайн

========== 1 ==========

— Ничего, освоишься, — ободряюще заключил пожилой мужчина, привлекая внимание Антона, который оглядывал свой новый кабинет. — После приемки «Склифа» здесь всё покажется раем. Там каждый день — лотерея. Никогда не знаешь, кого и от какого несчастья будешь спасать. А здесь всё предсказуемо: гематомы, надрывы, разрывы, переломы…

— Вывихи, растяжения, сотрясения, ушибы, — продолжил Антон, поставив кожаный портфель на подоконник, и попытался открыть окно, выходившее на парковку дворца спорта.

— Я последние несколько дней здесь почти не бывал, — виновато пояснил уже бывший главный врач сборной по фигурному катанию, наблюдая за тем, как его преемник возится с заклинившим окном. Но Берестов всё же справился с механизмом, приложив силу, без которой не мог бы совершать многочасовые операции. — Антон, — по-отечески обратился к нему он, дожидаясь, пока тот обернется, — ты знаешь, что принимать близко к сердцу происходящее с пациентами нельзя. Продолжай об этом помнить и здесь.

— Разумеется, — хладнокровно ответил Антон. Не увидев в таком совете ничего нового и трудно выполнимого. Его прежние пациенты сменялись со скоростью света, «приезжая» к нему в операционную без сознания. Антон делал свою работу, выполнял сложные операции и никогда не знал ни того, что было с этим человеком «до» случившегося, ни того, что было «после», когда Берестов успешно спасал жизнь и спустя некоторое время отпускал «на волю». Антон полагал, что не пропускать через себя — легко. И раньше оно так и было. Теперь в его жизни будут одни и те же «пациенты», причем весьма специфичные. Настолько, что в дальнейшем порой будет казаться, что все они здесь в прямом и переносном смысле отмороженные и ударенные на всю голову. Но пока Берестов этого не понимал.

***

— Колесникова Ирина Витальевна, — повторил себе под нос Антон, роясь в шкафу в поисках медицинской карты молодой фигуристки. — Простите, не могу найти вашу карту, — разочарованно произнес он и обернулся, переглянувшись с фигуристкой, нежданно нагрянувшей к нему в первую неделю работы. Его уже представили всем, но Берестов рассчитывал на то, что до первых летних восстановительных сборов успеет изучить каждого спортсмена сначала по медицинским документам, а затем при личном осмотре перед началом сезона. И это было возможно лишь в случае полного покоя.

— Я не член сборной, — с грустной улыбкой призналась Ирина, пытаясь сохранить жизнерадостный блеск в синих глазах, — я в резервном списке. Моя папка будет лежать в другом месте. Аркадий Иванович хранил её во-он там, — она приподняла подбородок, выразительно посмотрев на белый навесной шкаф.

— Спасибо, — кивнул Антон, сразу же переместившись к нему, — я ещё не до конца освоился в кабинете, — пояснил он, шурша многочисленными бумагами, — и со всеми картами ознакомиться не успел.

— Знакомиться с ней и не нужно, — качнула головой Ирина и заправила светлые пряди, выбившиеся из высокого хвоста, — меня прислал тренер. Думает, что с моим голеностопом что-то не то. На самом деле я просто не разносила новые ботинки. Напишете, что всё в порядке?

— Да, — буднично ответил Антон, отрываясь от шкафа и вынуждая Ирину перестать разглядывать его. — Но ногу все же посмотрю. Снимайте ботинок.

Ирина поджала губы, понимая, что просто так выбить заветную справку не получилось. Но можно было всё ещё попытаться. В конце концов Антон выглядит молодо. На вид ему точно не больше тридцати. Вдруг он ещё не успел стать первоклассным специалистом?

— Хорошо, — кивнула она, притворяясь «паинькой», и начала расшнуровывать правый конек. — Вы любите спорт? Поэтому стали спортивным врачом? — с напускным любопытством поинтересовалась она, рассчитывая заболтать Антона. Но Берестов был врачом, который способен принимать у скорой человека с размозженными ногами, руками или разбитой головой, и при этом мирно интересоваться у знакомых фельдшеров не принести ли им кофе из автомата перед тем как они отправятся в очередной увлекательный «вояж».

— Носок нужно снять тоже, — строго пояснил Антон, а затем, бросив оценивающий взгляд на плотные обтягивающие леггинсы, попросил избавиться и от них.

Ирина попыталась скрыть своё недовольство. Сначала этот неизвестный не дал ей справку за красивые глаза, затем проигнорировал вопрос, а теперь ещё и штаны перед ним снимать? И если перед прежним врачом такое делать было привычно, то перед Антоном отчего-то стыдно.

— Быстрее, пожалуйста, — попросил Берестов, — раздевайтесь по пояс и ложитесь на кушетку.

Колесникова сжала зубы, чтобы не выдать языком чего-нибудь язвительного. Справка была важнее гордости. А минутное унижение из-за нижнего белья с нарисованной кошечкой в окружении бантиков можно и потерпеть. Выполнив указания врача, Ира легла на кушетку, не сдержав недовольного вздоха, и демонстративно уставилась взглядом в белый потолок.

— Всякие труселя я успел повидать на своем веку, — сдерживая смех, начал Антон, подойдя к кушетке, — в гною, в крови, в осколках, но таких милых ещё не видал.

— Боюсь предположить, — с трудом нашлась Ирина и отвернула голову к стене, ощутив, как побагровели щеки, — где такую красоту вы успели лицезреть, — договорила она, мысленно пообещав себе, что сегодня же отправится в магазин и купит несколько красивых, кружевных трусиков. Таких, какие и полагается носить молодой двадцатичетырехлетней девушке с прекрасными, точеными тренировками, формами.

— В приемном покое, — улыбнулся Антон и не спешил приступать к ноге Ирины, наслаждаясь её часто вздымающейся от смущения грудью, которая была обтянута белой майкой. Взгляд невольно скользнул вниз по стройным смуглым ногам, цепляясь за небольшое родимое пятно под коленкой, по форме напоминающее сердечко. Антон едва заметно усмехнулся — такого, наравне с милым бельем, он не видел тоже. — Который, вопреки названию, спокойным бывает очень редко.— Берестов вновь отошел от кушетки и принялся тщательно мыть руки в небольшой раковине, установленной прямо в кабинете. — Я не ответил на ваш вопрос. Я не люблю спорт. Совсем, — произнес он, закрыв кран тыльной стороной ладони, а затем принялся насухо вытирать руки. Пальпировать голеностоп будет без перчаток, чтобы лучше прочувствовать связки.

— При этом вы в хорошей форме, — не смогла не отметить Ирина, продолжая смотреть в шершавую стену. Впрочем, эту самую форму она отметила почти сразу же, как вошла в кабинет. Берестова вполне можно было принять если не за спортсмена, то как минимум за человека, следившим за собой: поджарый, высокий с широкой спиной и развитой мускулатурой.

— Спасибо, — мягко, убаюкивающе отвечал Антон, возвращаясь к пациентке, — я люблю физическую культуру.

— «Физ-ра лечит — спорт калечит»? — проворчала Ирина.

— Вам ли не знать, что так оно и есть, — невозмутимо произнес он, а затем всё же решил сосредоточиться на голеностопе Колесниковой. Он аккуратно обхватил горячую ступню двумя ладонями — одной снизу, другой сверху. Ирина шумно вздохнула. То ли от очередного прилива ноющей боли, то ли от мягких, но в то же время сильных ладоней.

— Тендинит, — констатировал Берестов и, упираясь левой ладонью в свод стопы, большим пальцем правой руки принялся будто влезать в связки голеностопа. Ему и без ответа Ирины всё было предельно ясно. Даже визуально на ступне читались покраснение и отечность. При искусственных попытках согнуть прослеживалась ограниченность мобильности и слышался легкий хруст, а при пальпации и вовсе обнаружились фиброзные узлы на сухожилии.

— Меня он не беспокоит! — тут же среагировала на хорошо знакомый диагноз Ира и выдернула ногу из рук Антона, вскочив с кушетки. — Я ведь не сказала, что у меня что-то болит! — продолжила она, торопливо натягивая леггинсы. — Да и вы особо не спрашивали.

— А мне вопросы и ответы ни к чему, — мирно отвечал Антон, с едва заметной улыбкой наблюдая за фигуристкой, которая отчего-то изрядно его забавляла. Половина пациентов, попадавших к нему на стол, как правило была не в состоянии ни отвечать на вопросы, ни рассказывать, где и как болит. — Вы сегодня выходили на лёд? — уже серьезнее поинтересовался Антон, как только подтянутые ягодицы в «бантиках с кошечками» скрылись за черной плотной тканью и поводов для улыбок поубавилось.

— Выходила, — сквозь зубы процедила Ира, поправляя майку. — Антон, как вас… — требовательно начала она, бросив взгляд на врача.

— Просто Антон, — кивнул он, вновь подходя к раковине, чтобы сполоснуть руки. Ни в коем случае не брезгливость от аккуратных, но поврежденных женских ног. Профессиональная привычка, въевшаяся под «корку».

— Антон! — увереннее продолжала Колесникова. — Вы сказали, что посмотрите ногу и напишите мне справку.

— Напишу, — всё с тем же ледяным спокойствием продолжал Берестов, неспешно вытирая руки. — Вы хотите продолжать кататься? Я бы не рекомендовал этого делать, — игнорируя секундный шок Колесниковой, он прошел к окну и опустился за стол, начиная перебирать бумаги в поисках нужного бланка.

— Это пустяк, — продолжила упорствовать Ира, садясь напротив.

— Это — острое воспалительное заболевание. Дегенеративный процесс, который нуждается в регрессе, а не прогрессировании! — строго поправил её Антон, блеснув недовольным взглядом карих глаз, прекрасно видимых через линзы очков.

— Кем вы работали до того, как прийти к нам? — нахмурилась Колесникова.

— Хирургом-травматологом, — тут же ответил он, на миг погрузившись мыслями в прошлую, чисто больничную, жизнь. Берестов последние три года не видел ничего и никого. Только бесконечные реки страшных травм и удушающую концентрацию боли. Антон работал хорошо. И порой дежурил несколько суток подряд. Не замечал проходящую мимо него жизнь, игнорировал собственный организм, который больше не мог подпитываться дрянным кофе и резиновыми сэндвичами, и изрядно потрепанную нервную систему. Однако замечал Яну, которая работала фельдшером на скорой и дружба с которой в один момент переросла в нечто большее. Однако это «большее» не выдержало стремлений Яны к большим деньгам, а не к бесконечной жизни в машине неотложки и редким совместным выходным с Антоном, вечными спутниками которого стали глубокие синяки под глазами. Яна не собиралась задерживаться в медицине надолго, и не скрывала этого. Всё чаще её раздражала эта вечная нервотрёпка, перекусы на бегу, вызовы в четыре утра на пьяных бомжей в канаве и бабулек с гипертонией. Всё чаще стала заикаться о том, что тухнет здесь, и как здорово было бы открыть своё дело и работать на себя любимую. В итоге она всё-таки променяла и работу, и Антона на «прибыльный и независимый бизнес» — ноготки и наращивание ресниц. Уход Яны стал последней каплей. Пресловутым пинком под зад. Да, он всё ещё скучал по операциям, по адреналину, по крикам «дефибриллятор!», «кислород!» и «срочно в операционную!». Да, он всё ещё не умел жить вне стерильных стен. Всё ещё не привык большую часть времени смотреть в лицо относительно здоровым людям, а не разглядывать очередные рваные раны и открытые переломы. Не привык. Не умел. Но очень хотел научиться.

— Ого, — лицо Ирины вытянулось от удивления, — и людей резали?

— Иногда даже сшивал обратно, — строго отвечал Берестов, найдя нужный бланк, — если хорошо себя вели.

Однако воцарившаяся тишина вынудила Антона поднять взгляд и посмотреть на растерявшуюся фигуристку поверх очков.

— Шутка, — пояснил он, наблюдая, как Колесникова вновь начала дышать, — мне приходилось сшивать всех. Даже тех, кого очень не хотелось… — уже гораздо тише пробурчал под нос. — Ирина, — вновь начал он, — вашей ноге необходим покой. Если бы вы пришли ко мне на прием как обычный человек, я прописал бы вам кучу лекарств, процедур и выдал больничный недели на две-три как минимум, — перечислял Антон, заполняя бланк рваным почерком, за крючками которого принялась гипнотизирующе следить Колесникова. Она не теряла надежду.

— Но я не обычный человек, — попыталась парировать она. — Видно, что вы ничего не знаете о спорте. Пока что.

Берестов отвлекся, бросив заинтересованный взгляд на Ирину. И она впервые за всё время их взаимодействия заметила в его глазах что-то живое. Похоже мало кто осмеливался в чем-то его упрекнуть.

— Вы не найдете среди нас здоровых людей, — продолжила она, несколько теряясь под пристальным взглядом. Антон смотрел так, будто наперед знал всё, что она скажет. И уже имел наготове ответы. — И…

— И это не значит, что вам стоит ещё больше усугублять ситуацию. Вы ведь даже не в сборной, а всего лишь в резерве, — прошелся по больной мозоли Антон, — так ради чего всё это? У вас нет ни медалей, ни призовых, ни… Ради чего там ещё вы усердно торопитесь к патологоанатому?

— Ради любви! — воскликнула Ирина, наклонившись ближе к Берестову. — Есть такое слово — «любовь». Я люблю то, чем занимаюсь. Я возрастная фигуристка. Мне двадцать четыре. Молоденькие девочки сейчас правят балом, а я… — Колесникова на мгновение осеклась, понимая, что слишком повысила голос, и осела обратно на стул, продолжая уже тише: — а для меня то, что я просто выхожу на лёд и участвую в чемпионате России — уже высшая награда. И пока я могу — я буду.

— Вот как… Могу и буду… — задумчиво повторил Антон и вновь принялся что-то писать. Несколько секунд Ирина сидела смирно, разглядывая то Берестова, неожиданно найдя его симпатичным, то его аккуратные длинные пальцы, которые мало ассоциировались с грубыми руками хирургов, то неразборчивые каракули, которые полностью соответствовали стереотипу об уродливом почерке врачей. Но затем резко решила сменить тактику.

— Мы можем… Пообедать или поужинать сегодня, — заискивающе начала она, облокотившись о стол Антона. Но тут же ощутила, как внутри что-то обвалилось. Тот даже не поднял на неё взгляд!

— Обед в обмен на справку? — предположил он, всё же позволив себе улыбку.

— Да! — оживилась Колесникова, подобно ребенку подпрыгнув на стуле от нетерпения. Через секунду заветная бумага была у неё в руках и она, торопливо поблагодарив врача, тут же бросилась к двери.

— Я зайду, как освобожусь, — смущенно улыбнулась она, ощущая странное возбуждение, то ли от радости, то ли от того, что Антон оказался сговорчивым и «своим» человеком.

— Надеюсь, это случится скоро, — неестественно очаровательно улыбнулся Берестов, пытаясь подыграть фигуристке. Он и без всяких «надежд» знал, что увидит её скоро. Даже слишком.

***

— Вот! — на всю ледовую арену воскликнула Ирина, прибежав обратно к тренеру, и гордо вручила ему справку. — Я же говорила! Я оказалась права! А вы мне не вер…

— Это ты-то оказалась права? — с хитрой улыбкой уточнил немолодой мужчина, но тут же вновь стал серьезным. — Я вообще удивлен тому, как ты светишься, учитывая то, что здесь написано. Кубок России на носу! Я же просил тебя бер…

Но Ирина не дала тому договорить. Она выхватила справку, которую даже не удосужилась изучить сама, и ощутила, как от пары слов, выведенных до одурения неразборчивым почерком, кровь закипела в жилах, одаряя небывалой яростью.

«Медицинский отвод от тренировок сроком на три недели».

***

— Ты думаешь, ты здесь самый умный?! — закричала Колесникова и ворвалась в кабинет Антона, буквально с ноги, благо, здоровой, вышибая дверь.

— Ммм, — сладко протянул Антон и отвлекся от компьютера, одаривая гостью теплой улыбкой, — я смотрю, ты уже освободилась?

— Ты ведь сказал, что справка в обмен на обед! — делая огромные шаги навстречу, припоминала Ирина, не обращая внимания на то, как резко перешла с врачом на «ты».

— Именно, — кивал Антон, буквально упиваясь эмоциональностью и покрасневшими щеками Ирины. Он слишком давно не видел таких девушек. Обычно те, что были рядом, истерили из-за очередного неадекватного пациента, который вновь скидывал ложки и тарелки в унитаз. А Яна, как правило, в последнее время беспокоилась лишь о том, как быстрее свалить из медицины и открыть своё дело. — Я ведь не уточнил, что именно будет в справке. А ты сказала, что будешь кататься, пока можешь это делать. Но ты, объективно говоря, не можешь. Это моё профессиональное мнение.

— Ах профессиональное мнение?! — Ирина с грохотом положила ладони на стол, наклоняясь ниже, и в порыве гнева даже не заметила, как взгляд Антона на мгновение «упал» в вырез её майки. — Будет тебе и моё профессиональное мнение! И смотри, как бы тебе после него не выписали «медотвод».

— Ты мне угрожаешь? — приподнял брови Антон, а затем не сдержался и, неожиданно для собеседницы, расхохотался. Искренне, заливисто, но где-то чуть нервно. В какой-то момент он снял очки, откинув их на стол, и прикрыл ладонью глаза, продолжая смеяться. Антон успел молниеносно поймать себя на мысли, что уже давно не смеялся. Ему и раньше угрожали. Тысячи недовольных родственников, среди которых особой кастой были невменяемые мамаши. «Почему вы зашили моего ребенка вот так? Неужели нельзя было аккуратнее?! Я подам на вас жалобу! Вы знаете, кто мой муж?!». Но такие угрозы через год работы слух Антона попросту перестал воспринимать и доводить до мозга. Ему и так было чем заняться, постоянно анализируя те или иные травмы, молниеносно соображая, как лучше оперировать.

Но были и те угрозы, которые пугали. Независимо от опыта. Угрозы жизни пациентов. Угрозы, которые были вызовом самой Смерти, чье ледяное дыхание Антон, казалось, иногда ощущал собственными руками даже через резиновый слой перчаток. Но старался не замечать, концентрируясь на пострадавших. Он всегда старался победить, вырвать с того света в последний момент. Но не всегда получалось. Иногда операция для разбившего голову насильника, привезенного из следственного изолятора, сделанная «спустя рукава», всё равно была успешной, а операция для крохотной малышки, попавшей под машину, заканчивалась трагедией…

Люди, попадающие в больницы, любят истерично вопрошать у врачей «где в этом мире справедливость?!», совсем не догадываясь о том, как часто сами врачи задаются этим же вопросом, который эхом смертей проносится по всему телу, заставляя невольно вздрогнуть.

— Раз ты теперь спортивный врач, — язвительно произнесла Ирина, вырывая Антона из воспоминаний и снова вызывая на его губах улыбку, — то и в спорте нашем должен разбираться отменно. Завтра вечером будем смотреть тренировки лидеров сборной. У тебя одна ночь, чтобы выучить, чем риттбергер отличается от тулупа.

— Ритт… что? — растерялся Берестов, в мгновение выкинутый из своего профессионального лексикона в другой, абсолютно ему чуждый.

— Вот об этом мне сам завтра и расскажешь. По твоей милости у меня теперь много времени! — всплеснула руками Ирина, выпрямляясь и направляясь к выходу.

Антон проводил её взглядом, ухмыльнулся, когда дверь с грохотом захлопнулась, а затем отметил, что раньше со своими пациентами флиртовать он не имел возможности, как минимум потому, что чаще всего те были без сознания, а теперь — совсем другое дело. Осталось только вспомнить, как это делается.

И, конечно, успеть найти в своем шкафу что-нибудь красивее белого халата.

И загуглить, что такое «риттбергер»…

========== 2 ==========

— Вот! — оживилась Ирина, подпрыгнув на пластмассовом сидении трибуны так, что и сидящий рядом Антон чуть покачнулся. — Вот сейчас будет интересно!

— Ты говоришь так перед каждым новым фигуристом, — со скепсисом отметил Берестов, но всё же поправил очки, принимаясь смотреть внимательнее. Впервые за час, что он провел вместе с Ириной, на лёд вышла пара. Причем, если верить словам спутницы, одна из лучших в мире. — Кто это? — поинтересовался Антон, бросив косой взгляд на Ирину, чей нос и щеки начинали заметно краснеть от холода — они сидели слишком близко к самому льду. Берестов убедил себя, что в такой вылазке из кабинета есть немало плюсов. Он и с девушкой, наконец, пообщается вживую и соотнесет то, что узнавал о фигуристах посредством медицинских карт с тем, как они выглядят.

— Алиса Калинина и Евгений Громов, — не отрывая взгляда от озвученной ею пары, ответила Ирина.

— Громов? — нахмурился Антон, вспоминая то, что успел прочесть. «Ушиб головного мозга, четыре дня без сознания, оскольчатый перелом двух поясничных позвонков, длительная реабилитация…». — Он — один из лучших в мире? — с неверием переспросил Антон, вынудив Ирину обернуться. И, судя по взгляду фигуристки, та была совсем недовольна такими познаниями, вернее их полным отсутствием, у врача сборной.

— Слушай, ну это уже форменное свинство! — нахмурилась она, позволяя морщинкам появиться на лбу. — Я, конечно, очень уважаю твой род деятельности, спасение жизней и всё такое… — с раздражением продолжила Ирина, вызывая на губах Антона улыбку. — Но не знать ведущих фигуристов страны и мира это непростительно. Почему ты, когда согласился на эту должность, хотя бы не загуглил кого будешь лечить?

— Мне для того чтобы лечить, не нужно знать ваши регалии, — с улыбкой отвечал Антон, забавляясь от такого тона Иры. — Громов, с его букетом травм, должен быть благодарен, что вообще ходит. Я бы запретил ему кататься, будь моя воля. И я, возможно, так и сделаю.

— Ну-ну, я посмотрю, как ты попробуешь что-то ему запретить, — парировала Ирина, всплеснув рукой. — Ты заржавел в своем врачебном мышлении и думаешь о нас как об инвалидах…

— Да вы и есть инвалиды. В первую очередь на голову! — Антон на мгновение перевел взгляд на лёд. — Он не должен кататься.

— Ага, — усмехнулась Ира, с восхищением наблюдая за тем, как предмет их спора набирал скорость для двойного акселя, а затем взмыл в воздух, выполнил обороты и безошибочно приземлился на одну ногу, выставив руки в стороны. — Но при этом он не только катается. Он летает, — мечтательно вздохнула она, ощутив неприятный укол в голени и горькую зависть, вмиг разлившуюся по телу. Ступни, обтянутые мягкими зимними сапогами, изнывали при этом то ли от желания выйти на лёд, то ли от хронической боли из-за многочасовых тренировок в твердых ботинках…

— Вот это — тройной риттбергер, — продолжила Ирина, неосознанно наклонившись к плечу Антона, чтобы пояснить увиденный элемент.

— Я бы назвал иначе, — отметил Берестов, недовольно поджимая губы.

Колесникова, нахмурившись, перевела взгляд на своего собеседника и, осознав, насколько близко к нему прильнула, сконфуженно отодвинулась.

— И как же? — на мгновение дрогнувшим голосом, поинтересовалась она, а затем сдавленно кашлянула, чтобы вернуть ему былое уверенное звучание.

— О, ещё и простуду подхватила на своём льду, — мрачно вздохнул Антон, продолжая наблюдать за происходящим на катке. — Как? «Смертельный номер для опорно-двигательного аппарата» или «Привет, сменные суставы!». Тебе какое больше нравится? — Антон приподнял бровь и, наконец, повернул голову к Ирине.

— Ты неисправим! — обреченно воскликнула она, толкнув врача в плечо.

— Такого варианта не было, — заметил он. — Но можно рассмотреть и его…

***

Начало сезона — это всегда большой праздник, смешанный с бешеным волнением. Как для самих спортсменов, так и для людей, обреченных оставаться неизвестными в тени славы атлетов. Для Антона этот чемпионат страны — первый за его «спортивную» карьеру. И от того самый волнительный. Берестов судорожно оглядывался по сторонам, замечая, как «Мегаспорт» начинает заполняться самыми преданными болельщиками — именно они знают в лицо не только первых фигуристов страны, но и всех, кому сегодня выходить на лёд.

Но болельщики не интересовали его так, как фигуристы. «Упрямые, кривоногие и кривоспиные ослы!» — мысленно, а порой и вслух, ежедневно сокрушался на них Антон, совсем не замечая, как эти «парнокопытные» с лезвиями вместо подков, медленно, но верно пускали корни в его сердце. Он злился на них, ежечасно наблюдая за получением травм и ежеминутно выслушивая потоки жалоб. И каждый раз сдерживал себя, чтобы не заорать и не ткнуть правдой в лицо. Чтобы не констатировать факт — свою боль они выбрали сами. А он обязан её расхлебывать.

И незаметно, день за днём, Антон начинал привязываться ко всем фигуристам. Безошибочно мог назвать больные места каждого. Фиксировал уже существующие и только предполагаемые травмы, которые надеялся предотвратить. А благодаря Ирине и вовсе начал разбираться в этом виде спорта, который ещё буквально полгода назад даже спортом-то называть не хотел. Нет, он, конечно, до сих пор путал зубцовые прыжки, но Колесникова грозилась это исправить в ближайший отпуск сразу после чемпионата страны. Хотя отпуск этот намечался только у неё. Ввиду вероятного непопадания на пьедестал национального чемпионата, Ира не попадала и на январский чемпионат Европы. А вот Антон поедет на него в любом случае. Колесникова любила с грустной улыбкой признавать то, что всю свою жизнь фигурному катанию отдала она, а на Олимпийские игры «вне конкурса» поедет Антон. И у Берестова от этой совсем не смешной шутки что-то болезненно ныло в сердце. Чем больше он общался с Ириной — тем больше понимал её и не понимал одновременно. Понимал, что весь её мир был заключен в борты ледовой площадки. Понимал, что она не может дышать никаким, кроме как этим холодным, пробирающим до костей воздухом. Понимал, что она выкладывается на полную, ежедневно бросая хрупкое тело на твердый, неприветливый лёд, разбиваясь и калечась. И не понимал. Не понимал, почему нельзя остановиться. Почему нужно продолжать убивать себя, если нет прогресса? Нет медалей… «Зачем?» — сокрушался каждый раз Антон при их неформальных встречах за пределами ледового дворца. И именно это слово, регулярно произносимое презрительным тоном, мешало им приблизиться друг к другу максимально близко. Так, как обоим давно хотелось.

— Антон! — оглушительно громко раздалось откуда-то сзади, вынуждая врача отвлечься от наблюдения за разминкой группы одиночниц и обернуться назад. — С ума сойти! Это действительно ты! — в изумлении продолжала молодая женщина, максимально свесившись за ограждение, чтобы собеседник услышал её даже через громкую музыку.

— Яна? — приподнял бровь Берестов, вынуждая себя улыбнуться бывшей девушке. — Привет!

— Только не говори мне, что ты… — она опустила взгляд и заметила аккредитацию, висевшую на шее Антона, которая и позволяла ему находится у самой кромки.

— Главный врач сборной, — не без толики неизвестно откуда взявшейся гордости ответил Берестов, с трудом сохранив строгое выражение лица без самодовольной улыбки. Блеск в глазах Яны сменился стеклянным шоком, а затем тщательно контролируемой досадой. — А ты как поживаешь? Как… Бизнес? — невозмутимо продолжил он.

— Да ни… — собралась ответить Яна, однако была прервана. К борту резко подъехала Ирина, облаченная в черное платье для короткой программы, скрытое олимпийкой, которая помогала сохранить тепло и мышцы разогретыми во время разминки.

— Оставлю её тебе, ты не против? — демонстративно не обращая внимание на взгляд незнакомки, поинтересовалась Колесникова, начиная расстегивать олимпийку.

— Разумеется, — кивнул Антон, протянув ладонь. — Чехлы у Михайловского? — буднично поинтересовался он, упоминая её тренера.

— Ага, — усмехнулась Ира, нарочито медленно стягивая олимпийку, обнажая элегантное декольте платья, так идеально подчеркнувшего её плечи и грудь, а затем с удовольствием отметила восхищенный взгляд Антона. Он слишком часто видел её в растянутых майках и тренировочных леггинсах, а теперь пришло время утонченных и возмутительно коротких платьев. И только ради такого взгляда Берестова можно было продолжать извечную битву с его периодическими запретами на тренировки и раздражающе-угрюмым «зачем?». — Разделю два важных предмета между двумя важными для меня людьми, — улыбнулась она, вложив в большую ладонь Антона белую олимпийку с нашивками сборной и спонсоров. — Спасибо, Антон, — одними губами прошептала она, замечая, как взгляд его становится глубже и восторженнее. И это лучшее подтверждение, что с макияжем и прической всё удалось.

— Удачи, — подмигнул он, тепло улыбнувшись, а затем на мгновение накрыл её ладонь, обтянутую черной короткой перчаткой с мелкими жемчужинами и стразами, ощутив, как они чуть покалывают и щекочат кожу. Антон погладил ладонь Иры, желая вселить хоть толику силы и уверенности. Впрочем, сил ей было и так не занимать. Порой Берестов изумлялся, как она вообще заставляет себя подняться, после очередного падения. Ему казалось, что даже он уже не смог бы это сделать…

Ирина, слово завороженная, несколько секунд не сводила глаз с рук Антона, но затем услышала его бесцветный голос.

— Михайловский, — с явным недовольством произнес он, наблюдая, как пожилой тренер, находившийся по другую сторону борта, размахивал чехлами Ирины, призывая подъехать к нему. — Михайловский зовет, — громче произнес Антон, забирая олимпийку и разрывая нежный контакт.

— Прости, — сконфуженно произнесла она, неловко заправив невидимую прядь волос за ухо, боясь поднимать на врача взгляд, а затем тут же развернулась и как можно скорее поспешила очутиться возле тренера. То ли потому, что не желала его разозлить перед прокатом, то ли потому, что не могла объяснить, в первую очередь самой себе, что только что произошло. Не было ничего такого. А в душе, несмотря на окружающий её тело холод, будто распускались самые нежные и прекрасные цветы.

— Ты… Встречаешься с Ириной Колесниковой? — с трудом выдавила из себя Яна, наблюдавшая за этой сценой.

Антон вздрогнул и обернулся к бывшей девушке, с удивлением обнаружив, что и вовсе забыл о том, что она всё это время оставалась где-то рядом.

— Ты что-то сказала? — нахмурился он.

***

— У кого сегодня день рождения?! — с криком вломилась в кабинет Антона Ирина, держа в руках огромную коробку.

Антон, оторвавшись от бумаг, округлил глаза, которые, через призму очковых линз, теперь и вовсе казались просто огромными.

— Даже не знаю… — пожал плечами он, при этом не сдержав довольной улыбки.

— У самого сексуального врача в этой галактике! — подытожила Ирина, с грохотом водрузив коробку прямо поверх бумаг, недвусмысленно намекая, что в праздник работой можно и нужно пренебречь.

— Надеюсь, там не годовой запас нижнего белья с котятами? — усмехнулся Антон и оценивающим взглядом оглядел сюрприз, затем стянув с него синюю атласную ленту.

— С котятами у меня. У тебя будет со слоником. Такие, знаешь, с хоботком… — улыбнулась Ирина, обходя стол Антона, и уютно устроилась на его коленях, обнимая рукой за шею и ощущая любимый аромат парфюма, который, к слову, тоже был её подарком на Новый год.

— У тебя сегодня прокат? — нахмурился Берестов, заметив яркий макияж, который в обычной жизни Ирина не делала.

— Я просто захотела порадовать любимого мужчину, — с толикой обиды отчеканила она. — Нельзя?

— Льзя! — тут же ответил Антон, окунув ладонь в длинные светлые волосы, которые сегодня были не собраны в привычный «рабочий» хвостик, а аккуратно уложены мягкими локонами. — Очень красиво. Впрочем, как и всегда.

— Открывать будешь? — возмущенно дернув светлой бровью, поинтересовалась Ира, а затем, по-хозяйски обхватив обе ладони Антона, насильно положила на крышку коробки. Берестов тонкий намек понял и тут же открыл коробку. И если лицо Ирины просияло от счастья, то Антона увиденное смутило и шокировало. Лучше бы там были слоники с хоботами.

— Коньки? — умирающим и обреченным тоном уточнил он, приподнимая брови в надежде, что Ирина над ним сжалится.

— Мне казалось, что ты уже насмотрелся и без чьих-либо уточнений сможешь понять, что это коньки.

— Фигурные?.. — ещё мрачнее поинтересовался Антон, хотя и на этот вопрос знал ответ. К ботинкам, выполненным из черной замши, были прикручены фигурные лезвия с зубцами. — Я не простою на них и минуты.

— А ты попробуй! — с возбуждением наивного ребенка воскликнула Ирина, хлопнув Антона по ладоням. — Просто посмотри, какие они красивые!

— И дорогие, — под нос пробурчал Берестов, вспоминая, как однажды зашел с Колесниковой в магазин для фигурного катания и, признаться, был немало озадачен ценовым рядом.

— Эти — одни из самых дешманских, — отмахнулась Ирина, а затем всё же решила пояснить, вставая с колен Антона: — не, ну зачем тебе прям навороченные? Я взяла хорошие. Постоять сможешь.

— Я постоять могу и босиком на линолеуме, — продолжал сопротивляться Антон.

— Хватит! Антон! Всё! Идём на лёд! — воскликнула Ирина, вновь обхватив коробку с самым «желанным» подарком в мире. — Пошли!

— Сегодня точно мой день рождения? — утомленно поинтересовался врач, заставляя себя подняться с кресла и лишний раз отмечая, что какой упрямой и противной ни была бы Колесникова, именно с её появлением Антон ощутил себя живым человеком. Любящим и любимым мужчиной, а не машиной по залечиванию травм.

***

Антон проснулся посреди ночи от боли в горле. Перед сном он пытался её загасить, но та дала о себе знать вновь. Он аккуратно включил небольшой ночник, стараясь делать всё максимально бесшумно, бросил взгляд на распластавшуюся «звездочкой» во всю кровать Ирину, счастливо улыбнулся и, подтянув вверх чуть съехавшие вниз клетчатые штаны, направился в коридор. С досадой обнаружив в своем портфеле пустую пачку из-под лекарства для горла, Антон решил поискать что-нибудь в аптечке Ирины, которую та однажды уже доставала при нём, чтобы обработать его руку от глубокой царапины своей кошки, которая, по мнению Берестова, была послана на эту землю, чтобы нести ад и разрушения.

Достав из кухонного шкафчика небольшую пластмассовую коробку с карикатурным изображением врача, Антон поставил её на стол и, открыв, обомлел на несколько секунд. Поверх остальных лекарств лежал блистер таблеток, которые были направлены на угнетение болевого синдрома. Берестов протер глаза, а затем сощурил их, пытаясь ещё раз внимательнее вчитаться в название без очков, что остались покоиться на столике у кровати. Он надеялся, что ему показалось. Но надежды эти были разрушены. Этот агрессивный препарат, при частом употреблении плохо влиявший на весь организм, но при этом действительно убиравший всю боль, Антон никогда не прописывал. А, судя по последним двум оставшимся таблеткам из двенадцати, Ирина принимала его часто.

Берестов провел ладонью по помятому после сна лицу, а затем обессиленно опустился на стул, продолжая сжимать пальцами блистер. Боль в горле, казалось, больше не существует. Она отступила, полностью предоставляя место боли душевной, смешанной с горьким разочарованием и гадким ощущением предательства любимого человека. Ирина врала. В лицо. Каждый раз, когда отвечала «не болит». Каждый раз, когда целовала и клялась «моя ножка в безопасности, родной, всё хорошо, я прекрасно себя чувствую»…

========== 3 ==========

Ирина сидела на больничной койке, откинув мятую белую простыню на другой край кровати, и чуть покачивала в воздухе ногами. Точнее — одной. Той, что была здорова. Другой же было невозможно шевелить. Казалось, что даже легкий поток воздуха, практически неощутимый кожей, действовал на больное сухожилие пагубно и сильнее разжигал и без того жгучую боль, сеткой тянувшейся практически до середины голени.

В пустой палате кроме Ирины, к её огромному счастью и в то же время зависти, не было никого. Все, кроме неё, могли спокойно предаваться предновогодней атмосфере. И только она, будучи доставленной сюда сразу после произвольного проката на чемпионате России, была вынуждена куковать в четырех светло-зеленых стенах. И единственным атрибутом праздника, до которого осталась буквально пара дней, были крупные хлопья, отчетливо видневшиеся за окном.

Сотовый телефон, лежавший на тумбочке рядом с букетом цветов от родителей, неприятно завибрировал, уведомляя о новом сообщении. Протянув к нему руку и убедившись, что это очередное поздравление от знакомых в связи с самым высоким местом за всю карьеру, Ирина отложила его обратно и зажмурила глаза, на которых ещё виднелся яркий макияж, что она тщетно пыталась отмыть обычной водой под краном в больнице, но тот будто лишь сильнее въедался, обрамляя как никогда усталые и опустошенные голубые глаза черными разводами.

Третье место чемпионата России. Пьедестал. Она наконец-то сделала на него шаг, пусть и с посторонней помощью из-за случившегося с ногой. Она шла к этой бронзовой медали с трех лет, когда только впервые криво зашнуровала крохотными ладошками такие же крохотные, будто кукольные, коньки. Всё было ради этого дня. Вся… Жизнь. И сжимая круглый кусок металла, переживая, казалось бы, самый цельный момент, всё внутри будто рассыпалось, разлетаясь мелкими осколками в разные стороны.

Впрочем, рассыпалась Ирина ещё за несколько дней до… В то утро, в которое не обнаружила Антона рядом. В тот день, в который он не отвечал на звонки. В тот вечер после тренировки, когда увидела напротив своей фамилии имя другого врача…

— Что это значит? — Ирина, в привычной для себя манере, бесцеремонно вломилась в кабинет Антона. Тут же подошла к столу и с презрением бросила на него лист со списком необходимых обследований, назначенный совсем другим врачом.

Берестов, не поднимая взгляда на возбужденную Колесникову, с напускным безразличием посмотрел на бумагу, хотя и так знал, что там написано.

— Не этого ли ты хотела? — холодно поинтересовался Антон, наконец, встречаясь с ней взглядом.

— В… В каком смысле? — растерялась Ирина, нахмурив светлые брови. — Что происходит, Антон? Почему ты ушел, почему игнори…

— Ты знаешь, что я могу сам выбирать, каких спортсменов вести лично, — медленно начал Берестов, мысленно упрашивая себя выдержать эту пытку и наконец отпустить Ирину. Отпустить, потому что держать рядом на его условиях невозможно. Она всё равно будет следовать своим. — С остальными же работают другие врачи. А я лишь выношу окончательный вердикт на основании их бумаг.

Колесникова стояла, боясь пошевелиться, и отчетливо ощущала нотки язвительных нравоучений. И с каждым новым словом догадывалась, что произошло.

— И раз назначения главного врача сборной для тебя — пустой звук, — Антон развел ладонями в стороны, опуская на них взгляд, чтобы немного перевести дух и не видеть любимые голубые глаза, которые начинали заметно блестеть, — пожалуйста — работай с другими. Я даже могу не смотреть на их заключения и допускать тебя до тренировок и соревнований.

— Анто-он… — едва слышно произнесла Ирина, приоткрывая пересохшие за несколько часов на льду губы. — Ты… Ты не пустой зв-вук…

— Колесникова, — качнул головой он, изо всех сил пытаясь не сорваться с кресла и не прижать к себе девушку, которая совсем недавно была дороже всего. — Твои слова расходятся с твоими действиями.

— Анто-он, — вновь тихо простонала она, делая ещё один неловкий шаг. — Послушай…

— Я не хочу нести за тебя ответственность, Ирина.

— Как за спортсменку? — умоляюще приподняла брови она.

— И как за некогда близкого мне человека, — закончил Антон. — Ты безответственная лгунья, Ира. Я привык, что тебе плевать на себя. Чёрт с этим. Чёрт с тем, что ты не знаешь, зачем занимаешься тем, что тебя убивает и не приносит результатов. И, видимо, чёрт с нашими отношениями. Чёрт со мной, — выдохнул он, бросая взгляд на маленькое фото, торчавшее из подставки для канцелярских принадлежностей. Ирина сделала его практически случайно. Просто отметив, что сейчас, сидя за столиком её любимого кафе, они обязательно должны взяться за руки. А ещё лучше — никогда больше их не раскрывать, всегда оставаясь рядом…

— Антон, — вновь попыталась она, но Берестов лишь не глядя подписал лист, на котором ещё не было заключений с обследований, а затем положил поверх него маленькую фотографию.

— Удачи на чемпионате России. Ты допущена, — металлическим тоном констатировал он, а затем, начиная перебирать документы на своем столе, максимально буднично добавил: — Позови ко мне Исаеву, если вдруг увидишь. Второй день не могу дозвониться…

Ирина отчетливо помнила, как на негнущихся ногах вышла от Антона, сжимая проклятый листок и фотографию. Помнила, как коридор расплывался от слёз, застилавших глаза. Сейчас таким же образом расплывалось перед ней и окно, за которым продолжали кружиться в танце снежинки. Где-то в груди, в районе сердца, разрасталась сквозная дыра, из которой, будто с некогда обожаемого льда, жутко тянуло холодом. Ирина обняла себя за острые плечи, пытаясь хоть как-то согреться, хоть как-то создать иллюзию тепла и защищенности. Когда Антон был рядом, Ира часто ругалась с ним на почве фигурного катания. Ей казалось, что родной вид спорта для неё важнее всего на свете. Что если в один день он поставит её перед выбором — она выберет спорт. И только потеряв Берестова поняла, как сильно заблуждалась. Антон теперь мерещился везде. Во всех мужчинах в белых халатах. Во всех мужчинах, стоявших на соревнованиях у кромки льда с аккредитацией на шее.

Ирина искренне полюбила и неимоверно скучала. По его дурацкой, въевшейся под корку, привычке подолгу мыть руки. По очаровательной, но такой редкой улыбке. По очкам, которые она с трепетом любила снимать передочередным поцелуем. По большим и крепким рукам, которые, как иногда казалось, просто не могли проводить филигранные операции в недавнем прошлом…

— Ладонь не пролазит… — с трудом прохрипел Антон, «окунув» правую руку во «внутренности» машины буквально по плечо. Застрять на заснеженной трассе по пути к родителям Ирины хотелось меньше всего, но у старенького «рено», похоже, были совсем отличные от владельца планы. И теперь Берестов тщетно пытался исправить неполадку, пока Колесникова стояла рядом, пуская изо рта клубы пара.

— Как это не пролазит? — поинтересовалась она, отвлекаясь от своего крайне увлекательного занятия, и с недоверием нахмурила светлые брови. — А как ты раньше оперировал с такими ручищами?

— Ну так там можно сделать дополнительный надзрез! — прохрипел он на выдохе, вновь предпринимая попытку дотянуться до заветной детали.

Ирина грустно улыбнулась, на мгновение закрывая глаза, погружаясь в воспоминания о том дне, который закончился потрясающе — им удалось доехать до родителей и вместе отпраздновать Новый год. Но в следующую секунду Колесниковой пришлось очнуться от больно ранившей мысли — в этот Новый год она без Антона. Как и, похоже, все следующие…

Дверь в палату неприятно скрипнула. Ирина не удосужилась обернуться, предполагая, что к ней пожаловал её лечащий врач — неприятная старая женщина с абсолютно грубыми руками. Совсем не такими, какие были у Антона — уверенными, но в то же время нежными и аккуратными.

— Не думал, что застану бронзового призера чемпионата страны в таком упадничестве, — сзади раздался знакомый голос, вынудивший Ирину буквально подпрыгнуть на постели, не заметив импульс боли в ноге, а затем тут же развернуться к гостю, забыв об ужасном внешнем виде. — Я думал, у тебя тут вечеринка…

— Антон! — с облегчением простонала Ирина, предпринимая торопливую попытку встать. Пытаясь всунуть дрожащую от судороги ступню в пластмассовую тапочку, Колесникова то и дело поднимала взгляд на любимого мужчину, однако не понимала, что её улыбка обезумевшей от счастья женщины вкупе с размазанным макияжем выглядела скорее жутко, чем очаровательно… Но Антон при этом глупо улыбался ей в ответ. То ли потому, что за годы работы видел вещи и более жуткие, то ли потому, что Колесникова для него в любом виде оставалась привлекательной.

— Сиди, не дергайся, — мягко попросил он, наконец полностью заходя в палату, и закрыл за собой дверь, давая возможность Ирине увидеть красивый новогодний букет в его руках. — Не успел поздравить тебя с победой, тебя так стремительно… увезли, — добавил, протянув его Колесниковой. И та, благодарно и смущенно кивнув, опустилась с ним обратно на постель, принимаясь разглядывать позолоченные шишки и будто припорошенные снегом еловые ветки.

— Очень красивый… — шепотом признала Ирина, неловко обнимая букет. Она так мечтала увидеть Антона, что теперь, когда тот был рядом, боялась поднять глаза.

— Как себя чувствуешь? — задал давно волновавший вопрос Берестов. Перед её произвольным прокатом он демонстративно ушел в свой кабинет, потому что не мог на это смотреть. Он и раньше переживал из-за её хронических болей, но когда узнал, что всё то время они были в стадии обострения и подавлялись медикаментозно, и вовсе отказывался быть свидетелем подобных самоистязаний. «Ирина сделала свой выбор» — успокаивал собственные чувства и совесть он, шагая к заветной двери по подтрибунному помещению. Вот только усидеть долго в кабинете не получилось. Сначала к нему прибежали юниоры, взволнованные тем, что Колесникова, блестяще откатав программу, со льда выходила уже с трудом. Затем он сам бросился к площадке, когда вокруг Ирины уже столпились несколько врачей сборной, приняв коллективное решение вызвать скорую помощь, чтобы Колесникову госпитализировали.

— Уже намного лучше, — улыбнулась Ирина и заметила как Антон, нахмурив брови, рассматривал опустевший стеклянный бутылек в подставке для капельницы.

— Что тебе вливали? — недобро поинтересовался он, продолжая стоять в паре шагов от предмета, так сильно лишившего его спокойствия.

— Я уж думала, — начала Ира, ощущая прилив сил рядом с Антоном, — что ты сюда пришел как мужчина, а не как врач.

Берестов ухмыльнулся, узнавая упрямую Колесникову, и на мгновение перевел на неё требовательный взгляд.

— Понятия не имею, я не интересовалась, — вынужденно произнесла она.

Антон вздохнул, мысленно отмечая, что пациенты всегда делятся на два типа — первые гуглят каждое слово врача, читают форумы, а затем с умным видом спорят, мол «баба Клава этим лечилась и через месяц умерла, зачем вы мне это назначили?», а вторым абсолютно безразлично всё, что с ними делает медицинский персонал. А хотелось бы золотой середины.

— Хлорид натрия… — задумчиво прочел он. — Зачем?.. — поинтересовался скорее сам у себя, чем у Ирины, которую такой больной интерес Антона начинал задевать. И она совсем не догадывалась, что это лишь потому, что ему так же неловко, как и ей самой. И потому Антон предпочитал говорить о чем угодно, но не о них двоих.

— Ты ради этого пришел? — вновь попыталась поддеть его Колесникова, вынуждая взглянуть на себя. — Мог бы послать кого-то другого, ты ведь теперь мною не занимаешься… — с обидой поджала бледные и чуть потрескавшиеся губы она.

— Не понял… — ошарашенно произнес Антон, деловито уперев руки в бока. — Ты серьезно считаешь, что имеешь право сейчас кидать мне какие-то предъявы?! После того, что ты сделала?

— А что я сделала, Берестов?! — Колесникова отложила букет на постель, чтобы выразительно всплеснуть ладонями. — Ты даже не дал мне объясниться.

— Да я не вижу пользы от этих объяснений! — заводился он, недобро сверкнув линзами очков. — Ты же жутко мотивирована, ты ведь всегда будешь биться за… — Антон растерялся, отмечая её болезненный вид. — За что, Ира? Разве эта медаль, к которой ты шла годами боли и унижений, стоила того?

— Нет, — не раздумывая шепотом ответила она, — не стоила…

— Вот! Видишь! Ты неадекватна! Для тебя вот этот мазохизм — нормален. Ты продолжаешь его оправдывать…

— Антон, — глупо улыбнулась Ирина, пытаясь прервать его гневную тираду, которая в то же время её радовала. Если бы ему было плевать на неё, он так бы не заводился. — Ты вообще слышал, что я сказала?

Берестов замолчал, несколько секунд безмолвно смотря в голубые глаза. И Колесникова была готова поклясться, что ещё никогда не видела его, огромного профессионала своего дела и просто умного мужчину, таким растерянным. Казалось, что он изо всех сил пытался сложить в своей голове элементы пазла, которые критически друг другу не подходили.

— Медаль того не стоила, — повторила Ирина, счастливо улыбаясь, — я делала это всё не ради неё, но поняла только когда она оказалась на моей шее.

— Тогда… — медленно произнес Антон, продолжая веселить Колесникову своими округлившимися глазами. — Зачем? — вновь задал свой излюбленный и при этом так бесивший Иру вопрос.

— Если бы я сдалась раньше… Тогда, в любой из тех дней, когда болела нога, в любой из тех чемпионатов, на которых вновь становилась пятой, шестой, седьмой… В один прекрасный день я не встретила бы тебя. Вот зачем я продолжала. Одна любовь всей моей жизни… Вела меня к другой… — Ирина смущенно улыбнулась, чувствуя себя глупой, влюбленной девчонкой. Она никогда не говорила чего-то глубоко Антону, боясь показаться ему простой, такой как все. И сейчас, когда уже почти его потеряла, наконец, позволила говорить своему сердцу.

Антон молча опустился перед ней на корточки, взяв маленькие ладони в свои и заглядывая в её лицо снизу вверх.

— Я готова уйти, — продолжила она, чувствуя тепло любимых ладоней. — Но только ты больше никуда не уходи… — прошептала гораздо тише.

— Нет, Ирина, я такое не прощаю, — нахмурился Антон, отстраняясь и отпуская её руки. — Я не могу это вот так оставить.

— Что? — вмиг охрипла Колесникова, с ужасом наблюдая за тем, как Берестов действительно выходит из её палаты. — Антон! Пожалуйста!

— Я должен, Ира, — сурово произнес он, остановившись в дверях и замечая, как лицо Ирины вытягивается от удивления, смешанного с шоком. — Я должен узнать, какой идиот поставил тебе хлорид натрия…

Колесникова зажмурилась, облегченно выдыхая, а Антон довольно улыбнулся, наблюдая за её реакцией.

— Знал бы ты, как я порой ненавижу твое чувство юмора! — прорычала Ирина, хватая с постели подушку, и успешно попала ею в Берестова.

— А пока я буду нести возмездие, ты можешь собираться. В этот Новый год поедем к моим родителям. Ты теперь для них жуткая звезда, — с напускным недовольством закатил глаза Антон. — Мама все уши протрещала, какая ты потрясающая фигуристка, а я, оказывается, кабинетный клещ, который должен благословить небеса за то, что ты обратила на меня внимание…