Плутон (СИ) [sladdkova] (fb2) читать онлайн

========== • ==========

играя в незнакомую

игру,

никогда не делай

первого хода

Чайлду девятнадцать и это крах всему, что было создано ранее.

Когда мужчина смотрит на своего «сына», Чжунли начинает понимать, что все кардинально поменялось. Почти всю свою жизнь он проводил на работе и в поездках, за рыжим и бесстыжим же чаще всего присматривали Венти и Сяо, его партнёр, пока Чжунли был в разъездах. Он пропустил много моментов в жизни парня. И пропустил момент, когда из нескладного мальчишки тот превратился в человека, которого хотелось не только оберегать, но и попробовать на вкус.

И да, Моракс, правда, жалел о том, что пропустил моменты из детства Чайлда.

И дети действительно быстро растут.

Чжунли сорок шесть. Аяксу девятнадцать. И это пиздец.

Это, блядь, невозможно выносить.

Раньше, когда Тарталья поднимал вопрос об их отношениях два года назад, он был ещё совсем малышом, глупым подростком, который хотел то, что ему дать не могли.

Сейчас же, когда Чжунли возвращается из поездки, Тарталья уже заканчивает первый курс колледжа и выглядит совсем не так, как Чжунли себе представлял.

Его встречают крепким рукопожатием, а цепкие голубые глаза осматривают с ног до головы, будто сканируют. Внутри все переворачивается от этой теплоты в зрачках.

— Признавайся, ты вампир? — смеётся Чайлд, пока они идут по торговому центру в поисках кафе.

Чжунли на самом деле смешно. Чайлд все тот же.

— Ты мне льстишь. Я старею так же, как все люди, — Чжунли прячет улыбку в кулаке, наблюдая за «сыном».

Но на Чжунли до сих пор оборачиваются, он знает, что выглядит хорошо, на десять из десяти, и сегодня ему хотелось быть особенным для Тартальи, поэтому он надел один из своих лучших костюмов. Они так долго не виделись. Так долго не общались, но Чжунли даже рад, что так вышло.

Сейчас Чайлд самостоятельная единица в обществе; он рассказывает ему, что подрабатывает в кафе баристой, что уже влился в студенческий совет и играет в команде по футболу за университет.

Чайлд говорит и говорит, а Чжунли не может думать ни о чем другом, кроме как дотронуться до этого красивого тела, попробовать языком ароматную сладость.

Так хочется прикусить его мягкую кожу на бедрах зубами и трахнуть до потери сознания. И он медленно сжимает лежащую на столике руку Тартальи, пока тот не замолкает и — о, Господи — мило краснеет самыми кончиками ушей.

Его рыжие волосы топорщатся в разные стороны, как огненные всполохи, и Чжунли представил, как трахает Чайлда на белоснежном покрывале кровати и держит его отросшие пряди в кулаке, будто усмирил огонь собственными руками.

Это было бы отлично. Паршивец давно напрашивался на это.

Хотя Чайлда не хочется просто трахнуть, как было раньше, Чайлда хочется изнасиловать, привязать к кровати и не выпускать в светлый мир никогда.

Он же его.

Его ведь? Да.

Буквы врать не станут никогда.

Чжунли сглатывает, костяшкой поглаживая запястье, почти у самого своего имени, и сжимает руку сильнее.

— Я… скучал, пап, — шепчет Чайлд и краснеет ещё сильнее.

Чжунли переставляет ногу на ногу, ощущая, как головка больно упирается в ширинку.

— Давай уйдем отсюда? — прямо говорит Чжунли, потому что сил терпеть уже нет.

Их просто не осталось, потому что невыразимо хочется прижаться к Чайлду и не отпускать больше никогда. Аякс краснеет еще сильнее, и кивает.

Они в итоге не доходят даже до гостиной. Аякс садится на колени перед Мораксом, стоит ему закрыть дверь на замок. Его рот горячий, а язык непозволительно умелый, но Чжунли знает, что тот бы не посмел быть с кем-то, кроме него.

Он так сладко и тихо стонет, посылая импульсы по телу, пока Чжунли быстро трахает его горло, но не хочет спускать так быстро, отталкивая от себя разомлевшего парня.

Они ложатся на ароматные простыни, и у Чжунли срывает крышу, когда пальцы юноши начинают разрабатывать собственное отверстие.

— Я так долго ждал, — шепчет Чайлд, костяшками упираясь в тугую дырку, пока Чжунли облизывает его шею и помогает его члену рукой.

И после, собирая чужую сперму с живота и облизывая пальцы, пока другая рука двигается внутри Тартальи, он не может не думать о том, что было до…

/

Чжунли видит, как быстро меняется тело и характер Чайлда, как тот из улыбающегося и общительного мальчика превращается в пока что нескладного шестнадцатилетнего подростка с цыплячьей шеей и ломающимся голосом. Как Чайлд начинает с ним пререкаться, хочет гулять до полуночи, прогуливать школу со своим другом Томой и перестать посещать занятия по фортепиано.

А ещё смотрит так ненавидяще, что у Чжунли дыбом волоски встают на всём теле.

— Я могу пойти погулять, па-па? — с хрипом, издевательски.

Раньше Аякс никогда не звал его папой, они вообще не заостряли на этом внимание, они просто были друг у друга и Чжунли о нем заботился.

Он же, блять, ребёнок, сын твой, ты помнил, каким мерзким был в свой переходный возраст, это просто нужно перетерпеть.

Когда Аякс впервые приходит домой под утро пьяный с опухшими губами и засосами на шее, Чжунли молча смотрит на него, пока тот неуклюже разувается и откидывает кеды в середину комнаты.

— Нагулялся? На стол кладёшь телефон, ноутбук и кредитку. Домашний арест на месяц. Ты понял?

— Ты мне вообще не отец, так что ты права не имеешь мне указывать! — шипит, как змея, спасибо, что ядом не брызжет. — Мне семнадцать! Могу делать, что хочу!

— Тебе шестнадцать, идиот, и семнадцать будет только через полгода, а теперь уйди с глаз моих, пока я тебя не прибил.

Чжунли спокоен, насколько может быть спокоен родитель в такой ситуации, когда от его… его Чайлда разит травой, спиртным и чем-то сладким.

Ему ужасно хочется схватить Чайлда за рыжие волосы и пару раз шандарахнуть об стену, отнести в ванну и собственноручно смыть мочалкой чужие прикосновения, вымыть ему рот с мылом. Он же пиздюк ещё совсем… куда ему, хотя Чжунли в его годы уже вовсю постигал удовольствия с противоположным полом, но ведь… у Аякса есть Чжунли.

— Надеюсь, ты предохранялся, — кидает Чжунли без эмоций и идёт на кухню; ему срочно нужен кофе и здравый смысл.

— Эй, дядя, так тебя только это заботит?

— Я твой опекун, меня заботит вся твоя жизнь, — Чжунли скрывает дрожащие руки за мытьем чистой кружки в раковине.

— Ха-а? Так это теперь так называется?

Тарталья подходит вплотную, как наглый рыжий кот, и Чжунли видит все эти свежие следы чужих губ и рук на шее и абрисе челюсти.

Подросток задирает рукав толстовки вверх, показывая собственное имя Чжунли.

— Думал, я никогда, блять, не спрошу тебя об этом?

— Аякс…

— Ты меня растишь, называешь сыном, обеспечиваешь, чтобы потом выкинуть, да? Тебе же нахрен я не сдался? Тупая малолетка? Так ты да, думаешь обо мне? Или я не прав? Если бы мама с папой не умерли, ты бы так и остался в своей Японии!

Тарталья трясётся, царапая пальцами кожу, но глазами впивается в каменное лицо Чжунли.

— Малыш, я…

— Я тебе не малыш, — но Чжунли плевать, он подхватывает дрожащее тело и обнимает собой, будто покрывалом, поглаживая пальцами чуть влажные рыжие волосы. — Сяньшен, я так люблю тебя, люблю, — шмыгает носом, — а ты плевать на меня хотел… и я попросил подругу мне оставить это все, я же никогда… — и плачет-плачет-плачет, сжимая пальцами футболку Чжунли.

Жмётся ближе, как котёнок, и Чжунли зарывается носом в мягкие волосы, прижимая ближе и ощущая не возбуждение, нет, а счастье. Его любят, так сильно любят…

— Поцелуй меня, — шепчет Чайлд и тычется губами в чужой гладкий подбородок.

Как маленькая обезьянка пытается подлезть ближе, но языком лишь касается кожи на шее, и Чжунли прошибает током по всему телу.

Он молча отталкивает парня от себя.

— Ты ещё слишком мал, Чайлд. Обещай, что такого больше не повторится.

Аякс пристыженно смотрит в пол, но все равно кивает.

На следующий день Чжунли предлагают снова отправиться в командировку, на этот раз в Копенгаген. И он соглашается.

Так будет лучше.

/

Тарталье десять, Чжунли тридцать семь, и маленький Аякс действительно маленький. Он очень хилый ребёнок, и Чжунли действительно переживает за него, посылает нахуй работу и сидит всю ночь, держа тонкую руку в своей широкой ладони, пока температура не спадёт.

Проверяет лоб, ставит прохладные компрессы и заставляет пить невкусное молоко с мёдом по расписанию, пока Аякс в истерике плачет.

Когда приходит Сяо, а Чжунли с синяками под глазами спустя три дня бессонных ночей готовит улыбающемуся, но ещё не совсем здоровому Аяксу кашу, друг в голос смеётся, молча хлопая его по плечу.

— Молодец, — беззвучное одобрение. — Я в тебе не сомневался…

В какой-то момент Чжунли понимает, что Тарталья — самое дорогое, что у него есть…

/

Когда Аяксу исполняется восемь, его родители попадают в аварию. Отец погибает на месте, а мать… Мать уже три месяца в коме, и скоро ее уже отключат от аппарата жизнеобеспечения.

— Ты должен забрать его!

Венти орет на него прямо в клубе Осаки, пока Чжунли нанюханный в сопли уже облизывал шею очередного вечернего подарка: то ли Хару, то ли Нару.

И уже через неделю в Нью-Йорке, в чёрных очках, с гудящей головой, он, сложив руки на груди, сидел в органах опеки и подписывал все необходимые документы.

— Вы будете воспитывать мальчика один? Без партнёра? — уточняет женщина, поглядывая за дверь, где сидит Аякс. — Ему нужны оба родителя.

— Ему нужен я, — хрипит Чжунли, поднимаясь и выходя за дверь.

Аякс сидит на стуле, болтая ногами. У него смешной лейкопластырь на коленке с динозавриками и маленький плюшевый ТиРекс в руках. Он испуганно смотрит на высокого мужчину с длинными волосами, но после скромно улыбается, узнавая дядю Чжунли, сяньшена, который на каждый праздник… даже день Святого Валентина звонил ему по видеосвязи и дарил подарки.

Его дядя Чжунли.

— Малыш, идём.

И это на самом деле легко. Чжунли снова делает выбор в пользу Чайлда. И в его большой квартире на Манхеттене будто становится теплее.

/

Это оказывается труднее, чем он предполагал. И вот он проводит свои вечера не в клубе, где был завсегдатаем, а у детской кроватки.

Он, наверное, весь детский магазин бы скупил для Аякса, но тот маленький, ему лишь семь месяцев, но малыш так весело смеётся и улыбается, когда приходит дядя Чжунли, что у того сердце начинает работать на полную. Ощущение будто он не жил все эти годы.

Чжунли правда старается не появляться в чужом доме так часто, но ему хочется, чтобы Аякс жил в достатке, а он может это обеспечить.

И когда Чжунли нужно улететь в Японию на постоянное место жительства в интересах фирмы, он с содроганием сердца понимает, как ему больно, но соглашается. Это же не навсегда, верно?

/

Чжунли двадцать семь, и самое время умирать. Хотя, он не рок-звезда, чтобы попадать в такой скандально известный клуб мертвецов, но бля… звучит же, не?

Он хочет пошутить об этом своему секретарю по телефону, но замирает, задирая вверх белоснежный рукав.

На его руке тонкой резьбой, как татуировка, появляется чужое имя.

Имя.

Чжунли поражено смотрит на тоненькие «Аякс Тарталья» и не может прийти в себя.

Тарталья очень знакомая фамилия, и, кажется, у подруги его матери такая, а она как раз беременна… и он слышал о том, что имя пары появляется при ее рождении, но не в таком же позднем возрасте.

На следующий день Чжунли стоит на выписке из роддома и смотрит на маленький комочек жизни, это совсем пиздец, это даже не человек ещё, но на нем уже есть метка — «Чжунли Моракс» и двадцать семь лет разницы в придачу.

Его назвали Аяксом, хотя Чжунли знал об этом с самого его первого вздоха.

Он его, но…

Чжунли считает, что все ещё может выбирать.

И что имя ещё ничего не значит.

/

Чжунли шестнадцать и он решает забить на весь этот бред с судьбой, именами и возрастом, поэтому, когда его одноклассница на выпускном поднимает юбку и жестом приглашает его насладиться окончанием школы вместе, Чжунли не отказывается.

Это просто секс.

Просто секс.

Так он говорит себе каждый день, месяц, год, трахаясь каждые выходные, так он говорит себе, когда видит чужие имена на запястьях — со шрамами, следами кислоты, выжженные и испорченные, покрытые кровью и потом, перекрытые чёрными татуировками, но реальные, которые не выжечь с кожи и не содрать, которые навсегда.

Он смеётся и стискивает чужие руки сильнее, давит пальцами до синяков, чтобы очередной партнёр стонал под ним, а не под своим истинным.

Чжунли кажется, что он просто плохо старается «забивать», что судьба над ним потешается, поэтому он со временем, устав от секса с женщинами, переключается на мужчин; и сжимать их запястья, входя до упора в какого-нибудь Джимми, когда у него на руке красуется женское имя, пиздец как смешно.

До одурения.

Чжунли смешно от них всех: убогих, клейменных именем, что они не выбирали. Чжунли же считает себя избранным — он может выбирать, и он будет.

Будет жить без чертового имени до конца своих дней. И ему совершенно точно не больно.

/

Чжунли девять. Он вместе с другими детьми лежит на траве и смотрит в звездное небо, пальцами будто касаясь комет и серпа луны.

Он знает каждое созвездие на небе, знает, что самой быстрой кошкой на земле является гепард, знает полное число Пи, знает, что в солнечной системе восемь планет, а ещё знает, что у каждого человека на земле есть своя половина, соулмейт идеально ему подходящий. Имя пары появляется на теле при ее или его рождении, и не меняется никогда.

Мальчик смотрит на свою руку, где на месте метки сияет прекрасное ничего: тонкая белая кожа с голубыми венами, и чувствует себя забытой всеми планетой, когда-то девятой по счету в солнечной системе — Плутоном.

У его друга Венти с рождения на всю руку имя Сяо размашистым почерком вырезано, и тот старается лишний раз Чжунли руку не показывать, чтобы не было так больно.

Родители разводят руками, мол, прости, родной, но помочь ничем не можем. Врачи напряжённо молчат или говорят — ждите. У отца метка появилась в пять лет, когда родилась мама, и Чжунли надеется, что осталось чуть-чуть…

Чжунли улыбается и машет рукой пролетающей в небе комете. Нет имени и ему все равно.

Это же не навечно, верно?..