Пауки на чердаке (СИ) [Dayrin] (fb2) читать онлайн

Что есть страх? Это… слабость. Непонимание себя, словно есть некая брешь в душе, за гранью событий которой спрятана пугающая неизвестность. Шагнешь — и сойдёшь с ума, потеряешься, безвозвратно или утратишь нечто важное, а потом и не вспомнишь даже, что именно исчезло, было убито, стёрто или уничтожено… Страхи бывают самыми разными: от поверхностных и мелких, до глубоких, саднящих незаживающими, рваными ранами. И их обладатель никогда наверняка и сам не ответит — каким обладает. Кросс знал лишь одно — тишина была подобна смерти, невыносима. Жгучая до боли в душе, сжимавшейся, стоило лишь остаться одному. А потому он не знал точно, боится ли молчания или одиночества. Уточнять было ещё страшнее. Возможно, именно поэтому Кросс всегда старался держаться строго определенной компании одного контактного монстра. Киллера всегда было очень много: болтлив, буквально не затыкался, как чёртово радио, бесконечно рассказывая любую ерунду, все, что могло взбрести в немного дурную голову. От него фонило шумом, и он успокаивал.

Кросс любил слушать, Киллер — говорить.

И в этом негласном союзе, компании, дружбе сложилась особая традиция встреч после работы, и плевать было, что трудились вместе. Этого было мало. Кому? Кажется… им обоим… Кроссу казалось, что этот темноглазый скелет ничего не мог бояться, был для страхов попросту неприступен и недосягаем, отбрасывая их липкую чернь, подобную линиям агатовых полос, шрамировавших скулы мягкой смолой. По крайней мере, ему казалось, что она мягкая… Теплая… Как так вышло, что с недавнего времени хотелось коснуться? И снова это пугало, заставило отстраниться, ища уединения, которое загоняло в проклятый круг колеса сансары, где страхи грызли душу острыми пиками беспощадных зубов. В попытках уйти от тишины Кросс слонялся по городу, ускользая с работы мрачной, погрустневшей тенью, провожаемый пустой, клубящийся тьмой до странного пристального взгляда. Словно его обладатель следил за каждым шагом монохромного, за каждым вдохом и выдохом, сделанным без аккомпанемента его речи. Киллер протестовал всем своим нутром. Лишь потеряв эту возможность делить компанию с чёрно-белым монстром, начавшим его избегать, он в полной мере прочувствовал все хлесткие удары одиночества, которого боялся до дрожи в костях, давно утративших способность чувствовать боль. Ее заменила душевная. И чем дальше был Кросс, тем сильнее была эта мука.

Монохромный искал спасения на крыше дома, где слышно было дыхание мегаполиса: грохотали поезда близкого вокзала, шумели трущиеся об асфальт сотни покрышек, звенели голоса многих сотен монстров и людей… Голоса, в которых он мечтал вычленить один конкретный, и когда казалось, что вот он, тот самый, как мираж расплывался пониманием обманного чувства. Чужой… Устало прикрыл гетерохромные глаза, потерев фалангами шрам под правым, словно тот зудел от его постоянного волнения, недосыпа и усталости, забив и без того тихую натуру парня в угол тотального отстранения. И он почти задремал, прямо здесь, притулившись о стену вытяжной вентиляции, закутавшись по самый нос в куртку и шарф, пока чужая рука вдруг не сжалась на плече, пугая до тихого восклицания.

— Тише, дружище, это я, — до боли знакомый голос, чей обладатель невозмутимо сел рядом, глядя на монохромного с неподдельным огорчением, — я конечно не мастак в тонкой душевной организации, но ты меня явно избегаешь. Но это хрен бы с ним… На крыше то чего спишь? Заболеешь, — Киллер осмотрел окружение, надолго задержав слитый с наступившей ночью взгляд на змеистом свечении уходящего вдаль поезда, шедшего по мосту.

— Просто здесь… слышно город, — уклончиво ответил Кросс, ещё не до конца осознавший из-за свинцом налитой в костях неутоленной усталости факт того, что Киллер искал его. Действительно искал, желая уже узнать, наконец, отчего вдруг все изменилось в одночасье.

— М? По-моему в тишине и тепле спать куда удобнее, разве нет? — монстр искренне удивился, выгибая надбровную дугу в вопрошающем жесте, вперив густую черноту глазниц в растерянность того, кого считал близким другом, но встретил лишь молчание и отведенный, сердитый взгляд, — Кросс?

Тот лишь вздохнул, вновь закрывая глаза, а носом утыкаясь в обнятые колени, будто ища подсознательной защиты, не в силах подобрать ответ, даже мысль о котором пустила по скулам налет лилового румянца. Киллер взволнованно смотрел на сжавшегося рядом монстра, анализируя все возможные пути сгладить чужое напряжение, граничащее с явным страданием и невозможностью сказать ему правду, а потому он начал делать то, что умел лучше всего.

Говорить.

Без остановки, заведя тихий, случайный монолог о сущей чепухе, приправляя этот тягучий поток слов многочисленными шутками, иногда уходящими в недра черного юмора, который Кросса никогда не раздражал. Монохром, вновь услышав эту знакомую трель его жизни, прогоняющий мрак фобии, понемногу расслаблялся, с течением ночи откровенно засыпая, и плевать он хотел на прохладу весеннего сезона, сморенный усталостью под дых. Киллер, заметив, что парень уснул без сил лишь улыбнулся, но говорить не перестал, сбавив голос на тихий тембр ласкового журчания. И продолжил это делать, бережно забрав этот комочек тепла на руки, унося прочь с крыши. И говорил о все такой же ерунде, когда перетащил его в машину, увозя под ровное урчание мотора к своему дому. И замолк только когда Кросс, аккуратно раздетый до футболки и шорт, оказался под пуховым одеялом в его спальне, отогревая промерзшие кости в плену чужого уюта.

Проснувшись, монохром сперва замер напряжённой струной, ощущая, как липкий холод страха пополз по позвонкам, забираясь в разум острыми, тонкими иглами льда, заставляя каждую кость мелко исходить дрожью. Темно и дьявольски тихо, и пугала эта тишина, а не понимание, что находился не дома. Словно факт последнего до него доходил далеко не сразу, замороженный его личной фобией. И ни намека на шум города, машины, гул вентиляции или голос, а его собственный на попытку его подать встрял комом на языке не в силах разорвать барьер панической атаки, начавшей сбивать дыхание. Последним шансом стала попытка вырваться из плена темноты незнакомой комнаты, найти источник любого звука: радио, телевизора или гудящего холодильника. Любая ерунда, способна дать спасательный круг, не позволивший бы потонуть в ужасе с головой.

Неудачный рывок — Кросс со значительным грохотом повалился на ламинат, зацепившись лодыжкой за край одеяла, больно ударившись головой обо что-то угловатое, да так сильно, что на миг слабостью придавило разум, ясно намекая, что ушиб нешуточный. Но страх подгонял, побуждая встать и заметаться в поисках выхода, плохо различимого в тени спальни. Дверь открылась, но не его усилием, и потеряв толику рассудка, Кросс метнулся в проем, врезаясь в кого-то, кто захотел узнать причину столь ощутимого шума и чужих метаний. Кросс лишь хныкал что-то неразборчивое пытаясь перебраться через мешавшего ему монстра, отчаянно толкаясь и пытаясь вырваться, пока в его гетерохромных глазах метались всполохи паники. И лишь чужой голос и крепко спеленавшие руки, наконец, дозвались до сознания.

— Кросс, дьявол бы тебя побрал, ты не слышишь меня? Хей, что случилось? — это был Киллер, крепко скрутивший его в своих руках, не давая вывернуться, но более мелкий скелет от его слов как-то расслабился, прижимаясь ближе и отчаянно дрожа.

— Только не молчи… Только не молчи, — сбивчиво повторял он, снова начав дергаться, но Киллер лишь притянул ближе, и плевать он в тот момент хотел, что они сидят на неудобном пороге между комнатой и коридором, спинами ощущая ползущий над ним сквозняк. Коснувшись головы Кросса он фалангами ощутил что-то противно-липкое и горячее, отчего его душа, до этого витавшая перед ним растерянным прицелом теперь сжалась в комочек почти болезненно, словно пытаясь втиснуться в грудную клетку обратно, но, не имея такой возможности, лишь в волнении дрожала.

— Кросс, да ты что? Черт… Ну-ка, вставай, посмотрю, что за дрянь случилась, — скелет, чьи глаза ночью не давали света, утянул Креста в темноту дома, где зажегшийся свет отразился в темноте мраморных плит ванной, непривычного, черного цвета, но от того действительно делавшей помещение красивым, со вкусом обставленным. Киллеру тут же открылась картина катящейся по сожмуренному лицу перепуганного насмерть скелета лиловой струйки крови, берущей начало из трещинки на черепе, потемневшей от сильного удара об угол шкафа.

— Ого, вот это ты приложился, приятель, — он осторожно стер пальцами эту черту, в то время как его собственные скулы перечеркнуло несколько новых линий дегтя, выдавая в нем явное волнение за вид и самочувствие полюбившегося душе монстра, — Кросс… Ты меня слышишь? Ну же, что случилось, ей богу, твое молчание ещё никогда так не пугало, — темноглазый криво ухмыльнулся, пряча за улыбкой смятение, кувыркнувшееся клубящийся внутри магией, из-за того что его пальцы как-то сами собой огладили зигзаг бордового шрама под правым глазом друга. Тот вздрогнул, словно слова Киллера оказались подобными так и не включенной холодной воде, вынув из омута панического ужаса. И понимание, как он выглядел и что делал заставило руками прикрыть лицо и согнуться, сползая спиной по холоду кафеля темной ванной комнаты, обессиленно и устало.

Он больше не мог.

Не мог молчать… Не мог скрывать правду, сколь позорной бы она ни была. Не мог держать в себе эмоции, крепко запертые за дверью, что сегодня пошла изломами сухих трещин.

Киллер опустился перед ним на колени, терпеливо ожидая ответа, попутно сняв с крючка над ними полотенце, начав бережно промакивать им рану, не торопя измученного чем-то ему неизвестным монстра, о котором беспокоился нешуточно.

— Прости, Киллер… Просто прости. За то, что не сказал раньше о том, как боюсь тишины, — начал он тихо, отняв от лица ладони, но закрыв глаза, не в силах видеть чужого взгляда, — боюсь до потери рассудка, а потому… Так полюбил твое общество. Неумолкающее… Прогоняющее этот страх нескончаемым потоком слов, и не важно, о чем ты говорил. Я едва ли вспомню хоть одну тему, но… Мне так это нравилось. И отчего-то стал нравиться и ты, черт… Прости… — последние слова монстр прошептал, ощущая, как касание махровой ткани исчезло, и снова тишина, от которой начало ощутимо дрожать тело, будто сводило мелкой судорогой до самого позвоночника, скрытого тканью чёрно-белой футболки. Неловкость от того, что он был самым наглым образом утащен на чужую территорию подкосила его окончательно.

Киллер затаил дыхание. Видел теперь то, что ранее было скрыто от его довольно рассеянного внимания, но сейчас… Сейчас все заиграло совершенно иными красками, отозвавшись в принявшей форму перевёрнутого сердца душе жгучим жаром взаимности, на которую он не смел и надеяться.

— Оу… Ты извиняешься за то, что влюбился? — провокационно спросил скелет, решив, что перед десертом имел право растормошить забитого монстра, так удачно оказавшегося в его доме, — ну же, крестик, скажи прямо, к чему эта высокопарность. И посмотри мне в глаза~, — протянул он, касаясь подбородка монохромного, поднимая к себе его расплывшийся дрожью взгляд.

— Да, влюбился! Доволен? — рыкнул он в раздражении, буквально ощущая, как за ним горят мосты. Он, наконец, сказал это. Признал, но в первую очередь для себя, и от этого стало ощутимо легче, будто груз тяготы невысказанных чувств тянул его ко дну.

— Доволен? Нет, — хитро растягивал слова Киллер, тем временем придвинувшись ближе, упираясь в стену предплечьями, отчего теснота и жар его дыхания пугали не меньше убитой ими тишины, — я счастлив, Кросс, — прошептал он и тут же толкнулся ртом в его зубы, целуя со всей страстью, скрытой в нем темнотой огня. Чёрно-белый лишь что-то слабо промычал, не в силах держать оборону, все ещё дрожа, не смея коснуться, хотя Киллер уже нагло изучал его рот, покрывая бархатом влажного языка самые чувствительные уголки расжавшего челюсти рта. Несмело, но он ответил темноглазому, порывисто выдыхая, когда монстр схватил его за грудки, рывком поднимая на ноги и впечатывая в стену с мягкими полотенцами, вжимая собой в пахнущую хвойным мылом ткань, руками нажимая на тонкий разлет ребер под хло́пком одежды, ощущая их веер собственными сквозь тонкую майку, словно этой тесноты было слишком много… От нее хотелось избавиться… Но он оторвался, все ещё чувствуя, как зажатое им тело била мелкая дрожь, и теперь, получив кусочек счастья, стоило позаботиться о явно неладном состоянии уже не совсем друга, требовавшего внимания к явной проблеме.

— Дрожишь до сих пор… Черт, если бы не ситуация, то счёл бы это знаком к продолжению, — мурлыкнул он, пустив налет румянца в тон его крови растекаться на мраморно-белом черепе Креста, особенно хорошо видимый, когда монстр зажимал его собой, провокационно втиснув колено между чужих бедер.

— Кил… Что ты творишь? — прошипел Кросс, цепляясь за чужие запястья, нагло легшие на его таз, чуть пощипывая кости сквозь ткань съехавших шорт.

— Отвлекаю от неприятного. А ещё ты головой треснулся, надо обработать, — он уже совсем ненаигранно нахмурился, бросив взгляд на гематому черепа, — не судьба тебе одному спать больше, крестик.

Киллер потянулся к шкафчику над темным акрилом раковины, выуживая кусочек ваты и антисептик, тут же возвращаясь к смущенному его словами и действиями парню, бережно обрабатывая неудачное последствие его падения. Тот морщился, но терпел, обиженно дуясь и ощущая, как липкий страх покидает его измученное тело от близости того, кто просто одним своим присутствием отгонял его прочь.

— Вот так, малыш. Болеть будет конечно, но у меня должны быть обезболивающие. У тебя голова не кружится? — спросил он, скептически осматривая результат работы и тонкую, но чистую от магической крови трещинку.

— Нет, — буркнул монохром, выпрямляясь и возвращая себе былой, несколько горделивый, статный вид, чем порадовал Киллера, решившего ещё немного поизводить его.

— Так что, значит ты любишь погромче, да? — Кросс от такого вопроса поперхнулся воздухом, недовольно ловя хитрую улыбку счастливого парня, которого буквально распирало желанием затеять одному ему известную игру с очень двусмысленными правилами. И Кросс решил, что раз уж горит все синим пламенем, то можно было попробовать отплатить ему той же монетой.

— Уж точно могу сделать так, чтобы твой голос звучал громче, — фыркнул в ответ, пусть и расцветая гиацинтом смущения, но ответная дымка макового оттенка, перечеркнутая темнотой смолы была лучшей наградой.

— С лету ловишь, крестик. Умница, — мурлыкнул он, осторожно прижимаясь носом к его щеке со вздохом, невесомо погладив чужие бока и пригрев ладони на его предплечьях после, ощущая, как костей касаются неуверенные пальцы парня, — мммфр, я и надеяться не смел, думал бешу тебя бесконечным трепом. Прости, что не заметил раньше. Я просто… боялся остаться совсем один, — искренне сказал он, ощущая сладковатый запах дыхания монохромного на своей скуле. И когда его тонкие фаланги коснулись черных полос на щеках, тот замер, задержал дыхание и прикрыл глаза, ощущая, как волной кроет собственная неуверенность.

— Всегда мечтал коснуться, — ответил Кросс, ощущая мягкость этой нефтяной смазки, тушью стекавшей почти до уголков рта, которого несмело коснулся поцелуем сам, убегая пальцами к чуть сероватому лордозу{?}[Физиологический изгиб позвоночника] шейных позвонков. Тот податливо отозвался, позволяя Кроссу делать эти долгожданные обоими шаги смелее, подталкивая ответной, неспешной лаской, смывавшей с костей все остатки былого страха. Страха, перечеркнутого их увлечением друг другом.

Они стали лекарством от терзавших их фобий.

Киллер млел от того, с какой напускной уверенностью действовал Кросс: она плавилась маслом, стоило черноглазому проявить чуть больше дерзости, куснув за шею во внезапном порыве или скользнув руками под футболку, чтобы чуть царапнуть фалангами внутреннюю поверхность грудины в опасной близости от души, чей испуганный им ритм вторил его собственному — волнующемуся. Сердце его жизни с ободом белизны доверчиво жалось в близости их тел к чужим костям, грея и успокаивая, но не переходя черту, едва намеченную пунктиром новой ступени отношений. И Киллер это понимал, отстраняясь и ловя взглядом чужую, разнеженную им и пережитым усталость.

— Идём спать, крестик. Ты на ногах едва держишься, а храбришься, — тихо усмехнулся скелет, приобнимая парня за спиной и оттягивая его от прохлады темного кафеля, чтобы увести досыпать.

— Мне нужно что-то… типо радио, чтобы уснуть, — взволнованно выпалил тот, снова напрягаясь от предчувствия ненавистной тишины, однако ему не дали пустить корни ужаса в самую душу.

— Тссс, все путем, малыш. Я, конечно, не радио, но могу побыть рядом, если ты, разумеется, не против, мне ведь всегда есть, что рассказать, — Кил невозмутимо вышел из ванной, напрявляя парня к проему темной спальни, освещенной слабым отблеском уличных фонарей снаружи, отчего все окружение казалось покрытым лёгкой сатиновой дымкой, видимой тем больше, чем сильнее привыкали к темноте глаза. Кросс замер у постели, словно скованный смятением, но Киллер толкнул его уверенно, не давая времени одуматься, а кружащаяся голова лишь помогла легко завалить парня на мягкую простынь. Кросс с трудом подлез под одеяло, прикрывая глаза, пока Киллер устраивался рядом, с волнением уложив на его грудь теплую ладонь.

— Тебе точно не плохо? — он погладил его, подперев второй рукой щеку и глядя на родного монстра сверху вниз.

— Я просто… Действительно устал, после всего. Страх не давал спать нормально, — Кросс широко зевнул, устраиваясь поудобнее и сонно утыкаясь носом в подключичную выемку костей Киллера, который от такого милого проявления доверия буквально плыл, не имея раньше возможности ощутить, что значит быть нужным. Быть важным. Быть…

Любимым…

И уж точно не быть одиноким. Это так приятно кололо иголочками все его тело, что хотелось нестерпимо источник такого ощущения прижать собой, укрыв от любого посягательства абсолютно любой мелочи, что могла вновь заставить его дрожать от страха. Киллер завел монолог, такой привычный, нескончаемый поток слов, сложенных в предложения и текст, имеющий весьма простой, почти незначимый смысл. Пустяк, но такой нужный тому, кто клубочком ютился у живота и груди, грея последнюю ровным, постепенно углубляющимся дыханием. И от того, наверное, Киллер не сдержал довольного урчания, приобняв уснувшее тело, устроив подбородок на затылке Кросса, избегая касаться и бередить рану на нем, но даря возможность ее обладателю слышать гул его души, ритмично толкавшей жизнь теперь и ради него… Защищая от страха тишины этим рокотом чужого счастья, рожденного смертью его долгого одиночества, в котором только Кросс принял его таким, какой он есть. Пугающего, болтливого, любящего странные и, порой, пошлые шутки.

Настоящего.

И просьба Кросса навсегда отпечаталась в его мыслях четкой необходимостью, без которой его возлюбленный не мог жить и дышать ни дня.

“Только не молчи…”

Комментарий к Только не молчи [Кросс/Киллер]

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора ^_^

========== Смотри на меня [Эфир/Кэнди] ==========

Комментарий к Смотри на меня [Эфир/Кэнди]

Про Эфира можно прочитать тут https://vk.com/wall-204608839_476

Арт с ним есть в моей группе https://vk.com/wall-212422204_164

Приятное во всех смыслах место и не могло намекнуть на какие-то страхи: мягкие волны широкого озера, песчаный пляж, покрытый сумерками наступающей ночи, лес и музыка где-то поодаль, приятно журчавшая затихающим ритмом отдыха. Но не все шло гладко для одного конкретного монстра.

Стоило застрять на чёртовом горнолыжном подъёмнике, как душу лизнуло ветром страха. Эфир клял себя на чем свет стоит, радуясь, что поехали они с Тэфи хотя бы не зимой, а в разгар летнего вечера, просто решив развеяться и не тащиться в дом в гору после веселой игры на пляже, да только механизм заклинило, а взволнованные сотрудники где-то значительно ниже успели докричаться до парней, сообщив, что починка займет пару часов.

Кругом разливался сочный августовский вечер, повиснув рыжей дымкой над холмами, рассеченными зеркальной жилой далёкой реки, уходящей по их покатым склонам вниз. Но монстру с пергаментным цветом костей было не до красоты вида: хотелось поскорее ощутить под ногами надёжную почву, не грозящую с высоты его роста расколоть очень хрупкие кости, ведь крепостью оных мог похвастать разве что невозмутимо сидевший рядом Кэнди, что рассматривал вечернюю дымку с философским спокойствием. Но повернув к притихшему другу заинтересованный мятный взгляд успел подцепить беспокойство в побледневшем персиковом, сузившимся до черноты сердечек зрачков в глазницах и замедлившихся веснушках, что обычно шустро плавали по костям россыпью абрикосовых звёзд.

— Хей, все нормально? Как-то замолчал резко, — поинтересовался старший монстр, тряхнув глазурной челкой, чтобы сбросить навязчивую мастику, загораживавшую вид на друга.

— Угу, в полном порядке все… Устал просто, — почти идеальная ложь, но голос предательски дрогнул, на что Кэнди лишь прищурился, словно чуткий хищник, но ничего не сказал, снова рассматривая темнеющие в сумерках луга под ними. А сам монстр размышлял, спокойно улыбаясь и изредка что-то мурлыча под нос, пока вдруг не качнул их открытую кабинку, с деланным интересом всматриваясь в полумрак под ними, где ветром качало разнотравье разгара лета.

— О, гляди, что это там, внизу? Похоже на зайца, да? — Кэнди толкнул Эфира локтем, призывая посмотреть вниз. Но скелету едва ли плохо не стало, стоило лишь мимолетно скользнуть взглядом по земле, отчего тут же в глазах потемнело, а сам он судорожно зажмурился, пытаясь начать дышать и коря себя тем, что выдал себя безвозвратно.

— Ээ… там темно, я не буду смотреть, Тэфи, все равно не видно, — топлено-молочный череп Эфира отвернулся в сторону, скрывая темный ужас в его глазах, пока Кэнди удовлетворенно вздохнул, потирая пальцами переносицу и поворачиваясь к зажатому скелету всем корпусом.

— Эфи-и-ир, — позвал он тягуче, чем пустил по чужой душе дрожь, почти рефлекторно заставив этим развернуться, встречаясь с ментоловым омутами почти вплотную, — почему скрываешь, что боишься высоты?

— Да я не то чтобы боюсь, скорее… мои кости не выдерживают даже лёгкой нагрузки, что уж говорить о чертовой открытой кабинке, где нет никакой защиты, — стал оправдываться потомок сильфов, отчаянно цепляясь за страховочный ограничитель, почти до боли сжимая на нем пальцы. Кэнди скептически смотрел на его оправдания и невозмутимо отодрал его руки от металла. Но стоило подуть ветру, ощутимо качнув сидение, как Эфир, за неимением ближайшей альтернативы, вцепился в сахарного монстра, дав тому понять, как сильно был напуган. Старший скелет был терпелив и, отняв одну свою руку из его цепкого плена, перекинул ее на хрупкие плечи Эфира, поднимая его голову и разрывая зрительный контакт с поверхностью.

— Посмотри наверх, — уверенно и спокойно попросил он, пристальным ментолом глаз глядя за реакцией монстра, который на удивление легко подчинялся, загнанный лёгкой паникой. Эфир, сам того не зная, в поисках опоры рукой схватился за чужое бедро, сжав его внутреннюю сторону, но даже не понял этого, в попытках мыслить адекватно. Тэфи, мимолетно оценивший жест, лишь хмыкнул довольно, прижимая бедренную кость ближе к соседу, даря возможность большей площади соприкосновения успокоить хрупкого монстра, начавшего отвлекаться на россыпь точек в потемневшем небосводе.

— Звёзды… Так много, — прошептал он удивлённо, ощущая, как страх слегка ослабил хватку в плену опоры друга, настойчиво прижавшему к своему тёплому боку, ощущавшему чужую лёгкую дрожь всей поверхностью крепких ребер.

— Вот так, дыши… Смотри ещё выше, вон там, гляди, какая туманность. Ее видно, если смотреть долго, дай глазам привыкнуть. Будто мы с тобой лежим в траве и смотрим на небо, — тихо провибрировал его тягучий голос, чей обладатель неприкрыто рассматривал профиль младшего скелета, в котором точки светлых, люминесцентных веснушек стали шевелиться на костях, отмирая после перепуганного застывания. И теперь любоваться этим танцем было приятнее, ведь он в какой-то степени выдавал состояние симпатичного ему монстра. От ощущения его тонкокостной ладони на бедре Кэнди нестерпимо хотелось утащить его из кабинки в угол да потемнее, зажав собой в требовательном стремлении и поиске большего, но пока было рано… Он подступался неторопливо, со знанием дела, решив, что о чувствах узнает непременно. А в текущей ситуации это было сделать до смешного легко: напуганный скелет легко поддавался провокациям и терял былую остроту фраз и двусмысленных подколов. От этой беззащитности сахарного монстра просто вело дымкой жадности, и от него взгляда было не отвести. Эфир же и не догадывался, замерев взглядом на куполе ночного неба, усыпанного бесчисленным количеством звезд, которые своим перемигиванием отвлекали его от страха, который хоть и не ушел окончательно, но хватку действительно ослабил. Вместе с тем пришло и понимание, что холод его ладони пригрелся на чем-то теплом, и чуть поведя ладонью скелет опустил взгляд, глядя, как его же пальцы вцеплены в чужое бедро только что непозволительно нагло, пусть и случайно, его огладив.

— Черт, извини! — скелет отдернул руку, но ментоловый взгляд цепко уловил лёгкое расширение персиковых глаз, стоило тому увидеть эту непростительную, спонтанную близость. Кэнди улыбнулся, но все же решил разобраться с этим позже, не позволяя монстру снова смотреть по сторонам, руками подняв его череп к небу.

— Не отвлекайся, Эфир, смотри наверх, — монстр опустил ладонь к его боку, а сам нагло уложил голову на плечо парня, глядя в небо вместе с потомком сильфов, слыша, как его душа взволнованно гудела под съехавшей набок рубашкой, и эта симфония в нем самом отзывалась ласковой щекоткой, от которой хотелось урчать в удовольствии. Теперь он был весьма рад тому, как все сложилось. Застрявший подъемник дал ему драгоценное время и шанс. Возможность немного посвоевольничать и прощупать почву, казавшуюся прежде зыбкой, но теперь… Эфир выдавал себя так легко, потеряв возможность ставить надёжные щиты и прятать эмоции, избегать близости, а здесь ему деваться было некуда. И вся поднаготная с упоением вытягивалась наружу вниманием и лёгкими провокациями старшего скелета. Ветер гудел в тросах, снова качнув кабинку, и Эфир судорожно сглотнул, жмурясь, веснушки снова побледнели, а душа заходилась в дрожи, которую Кэнди безошибочно слышал. Желая отвлечь симпатичного парня монстр чуть повернул голову, носом поведя по позвонкам, заставив потомка сильфов вздрогнуть и повернуться, ловя потемневший ментол взгляда севшего ровнее скелета, чья посыпка на глазури в темноте ночи, подсвеченной звёздами и луной, блестела искрами сахарных бриллиантов.

— Смотри на меня, — тихо сказал он, слабо улыбаясь и стреляя взглядом к его приоткрытому в изумлении рту. И он хотел было что-то ответить, даже ощутил, как слова щекочут язык, да только раздался щелчок, и кабинка пришла в движение. Починили куда раньше обещанного, но резкое движение напугало монстра ещё сильнее, и он снова вцепился руками в чужие предплечья, словно специально подставленные ему страховочным тросом. Но взгляда он не отвел, утопая в мятных, мягких омутах, державших его внимание, не позволяя смотреть куда-то ещё. Одобрительная улыбка Кэнди и молчание, тепло рук на прохладе пястных косточек, все перемешалось в невообразимый коктейль эмоций и сбитого дыхания. И стоило кабинке медленно доплыть до устойчивой поверхности, как Эфир шустро выскочил из нее и на ватных ногах ускользнул в темноту, даже не став слушать извинений сотрудников, беспокоящихся о том, что парни пробыли на высоте так долго. Кэнди вздохнул с улыбкой, неторопливо выйдя следом, сунув руки в карманы мятных шорт. Он знал, что спешить некуда: слишком хорошо он видел его взгляд, медленно расширяющихся персиковых огней при их долгом зрительном контакте. А гулявшее по костям чувство его судорожной хватки оставляло терпкое послевкусие и желание ощутить это вновь, но при несколько других обстоятельствах. Теперь предстояло самое приятное: поймать хрупкого монстра и призвать ответу на незаданные вопросы, а это было для монстра слаще глазури, заменившей ему кровоток.

Их дом, что приятели сняли для совместного отдыха, чтобы сэкономить, встретил темнотой окон: словно пустотой глазниц он таращился в прохладу летней улицы. Никого не было рядом, а сомнение, что домой Эфир мог и не вернуться, толкнуло душу неприятным волнением. Кэнди, сохраняя самообладание, невозмутимо вошёл внутрь, ощущая запах сосновой вагонки и чистоты, тут же чутко уловив шорох в глубине жилища, что отозвался радостным предвкушением в его душе, отразившись в глазах монстра витками гипнотических хвойных спиралей. Не включая света, сахарный монстр шагнул в эту темноту, ориентируясь на звук и стоило ему точно определить местоположение своей цели, как он просто переместился к ней, пугая внезапным появлением и способностью, о которой он молчал до последнего.

— Аэ! Черт! Тэфи… О, звёзды, ты можешь перемещаться? И ты молчал, хотя мог нас обоих вытащить? — Эфир, до этого копошившийся в вещах у шкафа, унимал краткий испуг, заменявшийся обидой в голосе, но Кэнди просто улыбнулся, подходя поближе, неторопливо, рассматривая персиковый взгляд, смотревший так доверчиво и немного огорчённо.

Слишком мило…

— Я хотел быть с тобой, — тихо, на грани шёпота, ответил старший скелет, опираясь о дверцы шкафа ладонями, закрыв не только их, но и пути к отступлению. Эфир неверяще нахмурился… Не смел и надеяться на то, что мог быть интересен этому несомненно многое видевшему и знавшему монстру, который часто сбивал с толку молчанием и ленивым вниманием, на самом деле как никогда пристальным.

— Но… — хотел было что-то сказать, но чужой палец осторожно перечеркнул зубы, призывая молчать.

— Тшш… Если бы я знал, что открытая высота тебя пугает, то не утянул бы туда. Прости, Эфир, — он виновато улыбнулся, потупив мятный взгляд, неловко уперевшись им в танец веснушек на открытых съехавшим воротом рубашки ключицах, заманчиво блестевших цветом топлёного молока, покрытого россыпью этих кадмиевых звездочек, — ты такой… хрупкий. Хочется беречь.

— Тэфи~, — смутился монстр, пойманный им в плен, покрываясь голубоватой, почти морозной дымкой смущения, закрыв рот и нос ладонью, прекрасно осознав, что Кэнди с ним не шутил — слишком серьёзен был взгляд, да и играть на чувствах этот монстр не был способен. Но вот вытянуть то, что было ему интересно — запросто. А потому ответные чувства он должен был так или иначе озвучить, иначе сахарный скелет заставил бы это сделать, превратив все в сладкое мучение. Да только вот слова теперь давались плохо, застряв где-то в груди рваным выдохом, предавая его этим и доставляя Кэнди явное удовлетворение произведенным эффектом.

— Ну, что же ты? Даже не пошутишь, как любим мы оба? Не скажешь что-то двусмысленное? — проурчал скелет, хитро сверкая мятными огнями глаз, в глубине которых клубились вихри юпитерианского гипнотического шторма.

— Ты за нас двоих неплохо справляешься, — фыркнул хрупкий скелет, постепенно успокаивая вихрь эмоций, понимая, что Кэнди не собирался делать что-то грубое и напористое, как могло показаться при взгляде на потемневшие омуты мяты, сверкавшие в темноте фосфорным отблеском, падавшим на белесые скулы.

— Было у кого поучиться, сладкий, — фыркнул тот, но отстраняться явно не хотел. Вместо этого он целомудренно, отняв от шкафа одну руку, уложил ее на плечо под шелковистой тканью рубашки, поглаживая и чуть сжимая, ощущая, что кости его ещё были прохладными после улицы, а опустившись к ладони и вовсе обжёгся холодом, который его рук не покидал никогда, но сейчас те совсем заледенели, впитав в кости дыхание ночи.

— Может, чаю попьем? — предложил Эфир, зябко поежившись, на что Кэнди одобрительно промычал.

— Давай. А что есть к чаю вкусного? — поинтересовался старший, нехотя выпуская Эфира из плена, решив, что ещё успеет насладиться его попытками озвучить чувства.

— Ты~, — лукаво протянул Эфир, ловко ускользая из раскрытого капкана, сверкая хитрым взглядом горящей мякоти персикового оттенка.

Он его только что перехитрил.

Кэнди до того был удивлен такой внезапной смелостью и игривым настроем парня, что с минуту недоуменно смотрел в опустевший дверной проем, темнеющий незажженным электричеством. Но промедление было недолгим. Хищная улыбка, и Кэнди растворился, телепортируясь в поисках собственного десерта и дурмана, да только о чае уже не шло и речи. Эфир же пусть по-детски, но спрятался под кроватью, переводя там дыхание, сбитое азартом игры, от которой душу жгло приятным огнем предвкушения. Чужие шаги совсем рядом добавляли остроту всей ситуации, сбивая ритм биения его жизни до частых толчков лёгкого страха. Усилившегося в десятки раз, когда его силой чужой магии, от которой душу окатило волной чужого, тянущего тепла, вытянуло из убежища, скинув его на мягкий диван с бархатной обивкой под изумлённый выдох, когда сверху прижало чужим телом, подмяв под себя без шанса на вероломный побег.

— Попался! Так значит я, да? — Кэнди сверлил его взглядом, ненавязчиво скрутив его руки, заводя над головой и любуясь открытой беззащитностью часто вздымающейся грудной клетки.

— Тэфи, пусти, я же пошутил, — попытался оправдаться он, все ещё сопротивляясь, чем лишь подзадоривал разгоревшийся в нем огонь азарта и интереса, разлитого в их крепко сцепленном обоюдном взгляде.

— Так уж и пошутил? Черт… Ты явно замёрз, — Кэнди опустился к младшему скелету, осторожно лизнув горячим языком тепло пергаментных позвонков, в темноте сверкавших суматохой вспугнутых веснушек.

— Мгх, боже, Тэфи. Я ведь… — монстр прогнулся в спине, беспомощный перед чужой лаской, срываясь на хныканье, когда свободная рука сахарного монстра стала пересчитывать ребра, мягко нажимая на каждое, оглаживая и надавливая, едва не царапая сквозь шелковистую ткань.

— Ты мне скажешь или нет? Ну же, меня так тянет к тебе. Или… я тебе не нравлюсь? — Кэнди отстранился, прекратив ласку, чем вызвал чужой выдох не то опасения, не то разочарования.

— Ч… что? Нет, Тэфи… Нравишься. Чертовски нравишься, но… Я не уверен, имею ли право, — робко ответил он, отводя взгляд в темноту комнаты, ощущая на себе сладковатый, ягодный выдох старшего монстра, ткнувшегося в позвонки снова, мягко лаская каждый чередой бережных укусов, ведя дорожку до рта, который тут же наполнил своим языком, вторгаясь в его неуверенность привкусом мятной карамели.

Эфир потерял способность сопротивления.

Чужая ласка оказалась столь аккуратной и чувственной, что все барьеры оплавились топленым сахаром, а дыхание наполнилось приятным сладким привкусом, витавшем на его языке, пока с ним играл его, такой мягкий и юркий, что кружило голову. Тэфи отстранился, ловя туман, расплывшийся увеличенными огнями глаз, и улыбнулся, отпуская чужие руки из плена своей силы, огладив кости от его запястий до предплечья и плеча, обнимая и притягивая ближе, чтобы греть своим телом, что было значительно горячее и крепче, даря надёжную опору и защиту от любого его страха.

— А я сперва думал, что ты боишься меня, — поделился тот, отбрасывая со лба прядь глазури характерным жестом головы.

— Поехал бы я с тобой сюда, если бы боялся, — фыркнул младший, расслабляясь и перехватывая чужую руку, чтобы сплести вместе пальцы.

— Эфир?

— М?

— Когда тебе страшно… смотри на меня, — прошептал он, ловя полный благодарности взгляд хрупкого монстра, выдохнувшего с облегчением. Все недомолвки остались где-то там, в открытой кабинке подъемника, где вопреки его испугу, Кэнди показал ему свое терпение, звёзды и то, что на него всегда можно было положиться. И теперь не только лишь как на друга. Время, упущенное в неловкости и страхе сделать первый шаг, теперь будет доверху восполняться новым открытием горизонта. Кэнди сделает все, чтобы не дать Эфиру упасть или даже подумать об этом, надёжно укрыв от опасений своей уверенностью и желанием быть рядом.

Комментарий к Смотри на меня [Эфир/Кэнди]

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора ^_^

========== Я голоден до касаний [Хоррор/Фарм] ==========

Много ли странного виделось ему за долгую жизнь в этом месте? Всего уже и не вспомнить за, в основном, одинокое времяпрепровождение. Но стоило этому положению измениться, как разительные перемены расчертили небо его жизни алыми всполохами новых событий, подобно тому, как небо рождало зарю над полем…

Фарм давно заметил, что монстр, которому он дал приют, весьма странен. Пуглив, вопреки грозному виду и размерам. Молчалив, хотя явно любил слушать. Созерцателен, подолгу разглядывая разлитый над полями фермы океан звёзд по ночам. Бесспорно эксцентричный… Но это не мешало ему заботиться о новом жильце, которого нашел израненным и уставшим смертельно на краю своего обиталища. Пройти мимо просто не смог, выходив монстра с пробитым черепом и предложив остаться жить в этих краях под своим крылом, дав кров и безопасную жизнь. Тот молча покорился воле обстоятельств, но ни о чем не рассказывал, предпочитая долгое безмолвие и такие же длительные взгляды цветущего маком огромного глаза, в котором иногда расплывался темный ареол зрачка, стоило ему посмотреть на Фарма. Тот, что это означало, едва ли знал, но относился терпеливо и добродушно, ища подход к его доброжелательности и доверию, подбадривая, готовя ему действительно бесподобные блюда и составляя компанию по вечерам, рассматривая ночное небо, по которому расплескался туман их галактики. Раз за разом, день за днём и месяц за месяцем…

Но в один из вечеров отчего-то Хоррор, а именно так звали его невольного сожителя, на привычное место вечернего отдыха не вышел, и Фарм неплохо озадачился его поисками, потратив добрую пару часов и взволновавшись не на шутку о том, к кому успел немыслимым образом привязаться. Монстр нашелся ночью, выдав свое присутствие ализариновым светом глаза, выдимым издали, посреди поля, уже убранного к осени. Тот сидел сгорбленной фигурой на смятой, скошенной траве, уставившись в пустоту, а померкший глаз выдавал в нем явную грусть. На лбу проступила испарина, красноречиво намекая, что у скелета снова болела голова — это часто случалось, но вот признавался он в этом слишком редко, и Фарму пришлось в первые разы играть в “угадайку” в попытке выведать, что стряслось. Но сейчас, по прошествии столь длительного времени, фермер безошибочно знал, что тому было плохо, а потому лишь покачал головой, осторожно беря монстра под руки, ощущая, как тот был напряжен, и уводя к дому, пригрев ладонь между острых лопаток ссутулившейся спины.

— Почему ты домой не пришел, Хор? — тихо спросил его Фарм, скидывая шляпу за плечи, что позволяла сделать тонкая тесьма под ее соломенными полями. Тот бросил на говорившего забитый взгляд и пожал плечами, пряча его в землю тропинки, вившейся к бревенчатому уюту жилища.

Это никуда не годилось.

Фарм, не зная, чем ещё мог помочь, остановился и просто обнял Хоррора, бережно поглаживая по ершистой от остистых отростков спине под тканью клетчатой рубашки, которую сам ему купил на рынке в городе. Он не говорил ничего в этот момент, опасаясь, что оттолкнет его, но одноглазый на удивление расслабился и вдруг стиснул Фарма в ответ, зарываясь носом в ворот его рубашки, напитанный запахом соломы и солнца. Фарм удивлённо выдохнул, но в конце концов улыбнулся, жмуря в удовольствии глаза с морозными огнями его магии.

Долгие объятия.

Хоррор отстранился далеко не сразу, но Фарм был совсем не против, с каждым чужим, глубоким вдохом понимая, насколько ему было жаль, что он не сделал так раньше. И не только потому, что хотел поддержать, но и потому что это было… приятно. Хоррор был теплым, от него пахло чем-то сладким, вроде винограда, который тот полюбил есть и за раз мог употребить ужасающее количество ягод. А ещё… его душа. Она клокотала внутри до удивительного мягко, будто зажатая в руках маленькая рыбка, и это отзывалось уже в душе Фарма созвучным трепетом, который очень не хотелось прерывать… До странного необычно, но Хоррор отстранился первым, и теперь его взгляд горел намного, значительно ярче, отбрасывая алую тень на белизну черепа, все ещё блестевшего капельками влаги.

— Болит снова? Что ж, давай поправим? — Фарм вопрошающе поднял к его голове ладони, но не уложил их на череп, ожидая позволения, которое скелет дал, кратко кивнув и опасливо жмурясь, стоило чужим костям соприкоснуться с гудевшим мигренью черепом, пуская салатовое свечение от кончиков чужих фаланг до магии, светящейся алым заревом в проломе затылочной кости. Это унимало боль приятным, прохладным покалыванием, вырвав из монстра почти жалобный стон и непроизвольно заставило прильнуть к рукам ближе, почти ластясь не то к магии, не то к шероховатым ладоням, натруженным работой в полях. Фарм несколько смутился такому проявлению доверия, покрывшись лёгкой дымкой в тон его силы, но больше ничем себя не выдал, лишь довольно улыбаясь и глядя на подопечного монстра во все глаза. Лечение было закончено быстрее, чем того желали, пожалуй, что оба, ипарочка спокойно ушла в дом, где Фарм проследил за тем, чтобы Хоррор поел и лег отдыхать, но сам фермер ещё полночи провел в раздумьях, сидя в маленькой, обитой деревом кухне и попивая соус из спелых томатов, не в силах уснуть, стоило вспомнить их такие долгие, но крайне важные объятия…

Холод осени и собранный урожай плавно подвёл их жизнь ко времени, когда большую его часть монстры проводили в тепле и уюте дома, то делая заготовки, то просто наслаждаясь минутами покоя и отдыха, попросту засыпая на диване после сытного обеда. И в такие моменты сквозь дремоту Фарм замечал, как к нему несмело придвигался Хоррор, невесомо касаясь и засыпая, ненавязчиво прижимаясь плечом или ногой. Со временем фермер понял, что монстру очень тяжело без тактильного контакта, но он даже представить не мог — насколько.

До одного особенного дня.

Так уж вышло, что Фарм самую малость простыл, вынужденный накануне долгое время заниматься наружным утеплением амбара, а поскольку в нем хранилось зерно, которому влага противопоказана, скелет потратил на ремонт под дождем добрую половину дня. Утро следующего выдалось не самым приятным, и монстр был вынужден остаться в постели, ощущая звенящую в голове боль и лёгкую тяжесть в груди, отзывавшуюся слабостью. Сморенный новой волной сна, скелет к завтраку так и не вышел, чем посеял в чуткой душе ждавшего его Хоррора семя сомнений. Но когда тот не вышел ни спустя час, ни два, то одноглазый, глухо что-то промычав, сам пошел в его комнату, где обнаружил хозяина дома лежащим на спине, крепко спящим под гнетом небольшой температуры. Скелет подкрался, словно ловя чуткую лань, заглядывая в лицо спавшему, который на его наглое вторжение никак не реагировал. Заинтересованный причиной его столь позднего сна, Хоррор коснулся черепа, тут же удивлённо замирая, ощутив эту разницу температур их костей. Не нужно было и спрашивать, чтобы понять причину теперь, и Хоррор, за неимением лучшего, просто влез на кровать, словно огромный кот, устраиваясь рядом и чуть приобнимая спящего. Фарм, ощущая незначительный, но противнейший озноб, в поисках тепла с течением времени прижался к скелету, позволив тому тихо млеть от возможности касаться безнаказанно и без всяких опасений. Когда фермер проснулся, часы, тикавшие на раскидистом трюмо неподалёку, показывали, что время перевалило за полдень, а ему самому стало куда лучше. А вот чужое тело, крепко державшее в руках стало новостью, заставившей что-то недоуменно промычать, покрываясь значительным туманом смятения, хотя нарушитель его спокойствия буравил его весьма спокойным, удовлетворённым взглядом брусничного цвета.

— Хоррор? Все… все в порядке? — неловко спросил он, смущённо потерев кулаком глазницу, пытаясь согнать морок сна.

— Это я должен спрашивать, — хрипло ответил скелет, ладонью накрыв его лоб, но довольный тем, что следов лёгкого жара не осталось, спокойно вздохнул, нехотя выпуская из объятий и садясь, чтобы оставить монстра в покое. Фарм, слишком растерянный, чтобы что-то спросить вновь, промолчал, провожая фигуру в клетчатой, красной рубашке и темных штанах белоснежным взглядом живого интереса. Посетовав на сбитый режим, фермер встал, ощущая, что осталась лишь легкая слабость, но зато появился весомый аппетит, требовавший утоления, и ведомый им Фарм отправился в кухню, где нос к носу столкнулся с фигурой сожителя, чей взгляд ввинчивался в его собственный за доли секунды, не пугая, но привлекая интерес тем, что он сделал бы дальше.

— Хей, Хор. Будем чего кушать? Ты завтракал? — Фарм все же прошел дальше, заинтересованно открывая холодильник, в поисках съестного. Но тут же охнул, когда чужие руки, схватив под ребрами, оттащили от техники, поставив перед столешницей гарнитура, на которой парила прекрасным ароматом аппетитная глазунья с зеленью, которую он не приметил прежде.

— Хо~, ты сделал? Для… для меня? — Фарм неловко развернулся, не ожидая, что Хоррор не отступит, стоя вплотную с чуть померкшим взглядом, будто чего-то ждал, — м? Что такое? Я же вижу, что тебя что-то терзает…

— Я… — он чуть помолчал, уже желая отступить, но Фарм требовательно взял его руку в свою, и, поняв, что его не оттолкнут, осторожно переплел пальцы, ожидая ответа, последовавшего спустя долгие десятки секунд, — голоден до касаний… мне без них… плохо.

Его хриплый голос и виноватый вид скелета с угловатым разломом черепа создавали композицию весьма трогательную из-за того, как этот внешне грозный и опасный монстр вел себя, словно забитый и изломанный жизнью, потерявший многое, но нашедший это место, где его не только не прогнали, но и не оттолкнули, увлекая за собой в тепло заботы и небезразличия. Такого же, что разлилось пониманием в морозно-белых зрачках Фарма, улыбнувшегося от облегчения, что причина оказалась не столь удручающей, как он уже успел себе надумать.

— Ох, и всего-то? И ты молчал? Хей, друг, ты можешь утолять этот голод в любое время, поверь, я против точно не буду, хорошо? — он вопросительно сжал его руку, на что монстр лишь пожал плечами, но улыбнулся так широко, как только он один умел, резко вжимая фермера собой в стол, напористо обняв, выдавив едва ли не весь воздух из грудной клетки пискнувшего Фарма, — воу… Полегче, Хор… Больно, ай.

На его просьбу тот ослабил хватку и извиняющимся касанием носа к шее провел по ребристым позвонкам, наслаждаясь тем, что теперь мог не бояться так делать. Фарм опешил от такого несдержанного напора, но душа предательски расплылась где-то под ребрами, заставив от его прикосновений ощущать, как подгибаются ноги. Уже и не намек, а явное указание на то, что Фарм бы не возражал и против большего, не в силах больше прятать симпатию за стеной обычной опеки или дружбы. Его руки поползли по острым вершинам остистых отростков сцепляясь там ответным объятием, отчего Хоррор с трудом поборол в себе внезапное желание укусить Фарма, и оно его отпугнуло, заставив отпрянуть, спрятав размытый багряный взгляд, отведя его в сторону, пока его обладатель капитулировал за стол. Фарм порывисто выдохнул, чувствуя, как горит череп, знатно залившийся оттенками нежной зелени, но поделать с этим ничего не мог, лишь отвернулся к приготовленному для него завтраку, не сдержав счастливой улыбки.

Фарм больше не чувствовал одиночества, живя на отшибе фермы в ощутимой изоляции.

Ему, если подумать, теперь и вовсе никто не был нужен, а все необходимое общество сгустилось в лице вполне конкретного монстра, к которому тот сам стал тянуться, набравшись достаточной смелости и проверяя на прочность чужую.

В один из дней, когда за окнами зарядил холод нескончаемого дождя, Хоррор сидел на полу в гостиной, спиной подпирая мягкий, клетчатый диван, хоть и видавший виды, но не растерявший удобства и уюта нежной обивки, так и манившей прилечь. Монстр снова ощущал сосущую пустоту тактильного голода, но Фарм только-только вернулся из города, брякнув в прихожей ключами и зашуршав пакетами, добыв там одно лакомство, которым надумал угостить своего подопечного. Тот весьма оживился, бросая долгий взгляд на дверной проем, ожидая появления хозяина дома, не заставившее себя ждать: скелет разулся и с веселой улыбкой потопал по деревянному полу в комнату, победоносно внося в налитое сумерками помещение пакет, наполненный разными угощениями и нужными для обихода вещами.

— Хей, прости, я задержался, Хор. Погода такая, что я даже под зонтом умудрился намокнуть, — он подмигнул, расставив руки, демонстрируя влажный подол рубашки и штаны, на которых блестела дождевая вода. Сев рядом с Хоррором, он вытащил коробочку с палочками Поки в шоколадной глазури, задорно погремев ее содержимым под заинтересованный взгляд монстра рядом.

— Что это? — сипло спросил он наклоняясь ближе, чтобы получше рассмотреть название, пока Фарм вскрывал упаковку, тут же вынув одну палочку, зажав ее в зубах.

— Что-то вроде печенья, в Японии делают, но теперь везде продается. Это сладко, попробуешь? — скелет положил коробочку к нему на колени, глядя на плавную смену эмоций на его черепе.

— Попробую, — ответил тот, но к полному шоку Фарма потянулся к нему, обронив упаковку и откусывая угощение до основания, сталкиваясь с ним ртами, да так и не отпрянув продолжил напирать, завалив на пушистый, бежевый ковёр, оторвавшись лишь на мгновение, чтобы проглотить сладкое печенье и снова продолжить начатое, вдохом поглощая чужой тихий выдох с обрывком восклицания. Хоррор был действительно голоден, и руками вцепился в чужие запястья, наслаждаясь дурманом от того, что не встречал никакого сопротивления. Совсем наоборот.

Ему отвечали.

Разжав плен челюстей, дали добро на углубление действий, поплывших вместе с мыслями Фарма, потерявшего возможность концентрации на чем-то конкретном кроме приятного тепла тяжести массива костей Хоррора на нем, его дыхания, почти жадного и весьма сладкого, и его языка, плавно оглаживающего внутренние изгибы зубов и ребристого костяного нёба. Тот в свою очередь не преминул возможностью ответной ласки, ощутив, как в нем самом клокотало какое-то жгучее нетерпение, порыв, поддавшись которому чужой, бордовый язык был прикушен, рождая в его обладателе грохот довольного урчания.

Голоден до касаний… Разве это относилось лишь к Хоррору?

Фарм вдруг подумал, что никогда ещё не ощущал эту разницу, “до” и “после”, столь явственно. Не понимал, как ему не хватало подобного, и это родило объяснение смутной тяги к такой созвучной, родной, душе… Хоррор разорвал их спонтанный поцелуй, опускаясь к шее, несдержанно ее лизнув и кусая до пятен темной зелени, рождённой болью, спутанной томным удовольствием, но Фарм все же просяще попытался высвободиться из плена рук, все ещё вжимавших его собственные в ковер у головы.

— Ох, Хоррор, легче, легче, тшшш, ммм, — монстр сжал зубы, но его просьба была услышана, и язык жаром лизнул эту метку, унимая боль нечаянного повреждения, а его выдох прошёлся мурашками, пересчитавшими каждый позвонок, убегая в пролет отверстий где-то в крестце, замирая там приятным покалыванием.

— Прости… Ты такой… Сладкий, — тягучая вибрация с хрипотцой рвала крышу не хуже смерча однажды снесшего почти всю черепицу его дома. Хоррор отпустил его руки, ложась рядом, прислоняясь лбом ко лбу, рассматривая жаром огня в левой глазнице ледяные, мягкие снежинки взгляда того, кто позволил быть рядом без лишних объяснений, просто желая его одного видеть рядом. Каждый из них этого желал…

— Не зря купил сладости, да? — улыбнулся разомлевший Фарм, ощущая, что от действий этого молчаливого, большого монстра превращался в растаявшее на солнце масло, податливое и мягкое. Дыша его выдохами, глубокими и долгими, воображение невольно рисовало что-то абсолютно неприличное, спирая этим его собственное дыхание. И плевать было совершенно, насколько это все выглядело правильно или неправильно. Какая, к черту, разница, когда вам вдвоем просто хорошо? Приятно, сладко и тепло…

— Не зря, — прогудел его голос, и фермер точно не знал, был ли это ответ на вопрос озвученный или на что-то, о чем они оба размышляли, тихо нежась в теплоте близких друг к другу тел. Уютом ласковой неги шелестел по окнам дождь, ускоряя приход ночи, в которой скрывалось нечто новое. Что-то неподвластное описанию простыми словами, но вполне ощутимое на подсознании.

Чем рисовались эти эмоции? Ливнем, затихшим к утру мягкой моросью тумана… Дыханием, таким близким, что одно от другого невозможно было отделить… Птицами, улетавшими на юг тонким клином множеств силуэтов, ронявших размытые пасмурностью едва видимые тени на крышу дома, под которой две души и два существа друг без друга себя больше не мыслили…

Проснувшись почти одновременно, они столкнули друг с другом теплые и сонные взгляды, тут же улыбаясь в неге воспоминаний ушедшей, но очень долгой ночи, чтобы снова обняться и долго-долго чувствовать, как вздымалась клетка ребер в ритме неторопливого дыхания, снова погружая в утреннюю дрёму, рожденную доверием, скрепленным такой связью, которую ничто разорвать не было способно.

Этот голод был утолен на длину их жизни. Жизни, которую они обрели лишь друг в друге.

========== Дыши [ПаперДжем/Фреш] ==========

Комментарий к Дыши [ПаперДжем/Фреш]

По просьбам трудящихся <3 Аж несколько человек захотели, так что наслаждайтесь.

Блики преломлялись сотнями искривлённых кусочков зеркал, отражая солнце в причудливых лепестках озёрной глади. Лес подступался ближе, но робко вставал хвойными породами чуть поодаль, будто не решаясь достигнуть берега, укрытого мягким покрывалом песка, у границы которого сидел монстр, недовольно щуря цветные глаза, один из которых уже давно держал форму злого алмаза, выдавая в обладателе необычного взгляда явное недовольство. Он иногда что-то бурчал раздражённо, срывая несчастные пучки травинок рядом с собой и бросая их в сторону, а если попадался камушек, то он прицельно летел в кромку ненавистной ему воды. И дело было не в им самим придуманном мифе, что тот, якобы, растает, стоит ему в нее попасть, а в самом обычном страхе, который парень прятал за этой легендой.

Он просто не умел плавать.

А если ты чего-то не умеешь, то ты автоматически считаешься на этом поприще слабаком, чего ПиДжи совсем не хотел. Его это злило. Бессильно, а оттого настолько жгуче, что стоило только подумать об этом, как золотистые зубы стискивались до скрежета, вырывая из недр спрятанной за тканью худи тела нечто, напоминавшее рычание. Но и отказаться сюда приехать тоже не смог, ведь когда его просил он… ПаперДжем терял остатки здравомыслия, словно оно вытекало из его дымно-черного черепа подобно вихрам клякс, от него отделяющихся. Не мог монстр устоять, когда это большое, разноцветное существо спокойно предлагало составить ему компанию на летнем отдыхе. Фреш был старше него, значительно старше, и, возможно, видел намного больше, чем ПиДжи, а потому умудрялся утянуть его с собой, даже когда темный скелетоподобный монстр был в состоянии, где в нем оставалась лишь склонность к уничтожению всего, чего касался разозленный взгляд. Фреш был единственным, кто, оказавшись рядом, умудрялся успокоить парой фраз или касанием, до которых был до странного жаден, туша пожар его вспыльчивой натуры взглядом, брошенным через слегка опущенные очки. Но сейчас это напряжение не уходило: монстр возле собственного потаенного страха чувствовал себя неуютно, и это его бесило…

— Йо, малыш, чего грустишь? — нараспев протянул голос высокого скелета, бодро шагавшего к ПиДжи с пляжа, попутно натягивая на череп бейсболку и лучезарно улыбаясь.

— Я не грущу, отвянь. Жарко просто, — буркнул монстр, продолжая сердито рвать травинки цветными пальцами, путавшимися в зелени покрова пятнами маджентового, шафранового и дымчатого оттенка, которые до странного любил Фреш, часто и подолгу залипая на их созерцание. И сейчас он едва устоял перед этим соблазном и все же продолжил разговор, прилипчиво желая узнать, что так огорчало его маленького друга, которого он знал с детства.

— Если жарко, иди в воде охладись, за одно окунание точно не растаешь, — предложил он, расстилая полотенце на пятнах солнечного света, чтобы то просохло, подставляя натянутую на тело футболку его теплу, столь приятному и уместному после купания.

— Ага, ещё чего предложишь, кислота? — прошипел тот, злобно щурясь, но Фреша его резкость нисколько не обижала. Скорее тревожила, служа верным признаком его явного дискомфорта.

— Хей, бро, что стряслось? Я думал, мы пришли освежиться, жарко ведь, — он по панибратски закинул на хрупкие плечи руку, ощущая плисовую нежность в местах соприкосновения их костей. Тело ПиДжи отличалось от простых монстров-скелетов, и для Фреша это было практически триггером, мимо которого пройти было выше его сил.

— Ты постоянно мне про воду втираешь, что, так хочешь, чтобы я туда лез? На слабо взять вздумал? — кипятился чернильный, вызвав у старшего явное замешательство, ведь сам он воду весьма любил и плавать мог не хуже мастеров спорта, но такая вспыльчивость на ровном месте удивила даже его. ПаперДжем стряхнул с себя его руку, решив, что с него довольно этой тайны. И желая ее раскрыть, он упрямо поднялся и поплелся к кромке волнующейся глади весьма крупного водоема, попутно глуша свой ужас судорожными вдохами и злостью, провожаемый недоуменным взглядом старшего монстра, которому происходящее все меньше нравилось. Он поднялся следом, желая что-то сказать, но прежде, чем он успел это сделать, как раздался плеск воды, в которую со злым разбегом нырнул его младший друг. Фреш фыркнул и подошел к береговой линии, лениво пиная босыми ногами песок, в ожидании, когда вынырнет монстр. Волны в месте его ухода под воду шли кругами и пузырями, да только вот парень не вынырнул, оставляя за собой странную полосу темной синевы чернил, расплывшуюся шлейфом в течении темной глади, от которой душа Фреша едва не покинула тела в полном ужасе.

— Черт, Джем, — прошипел Фреш, бросаясь за ним в воду, тут же ныряя и стремительной торпедой уходя по следу чернильного облака, ставшего на дне совсем тонким, сочась из бессознательного, наглотавшегося воды монстра, которого Фреш тут же обхватил руками, утаскивая к поверхности. Дно здесь уходило под откос крутым обрывом ледникового происхождения, а потому весь путь до самого берега приходилось плыть, таща безвольного монстра над волнами, что было не так уж просто. Тяжесть тянула вниз, и Фреш едва и сам не нахлебался водой, но, наконец, вожделенная песчаная суша встретила их теплом, напитавшим ее солнцем. Фреш свалил ношу на песок, тут же прислоняя к груди череп и прислушиваясь. Не дышит. Ругнулся, чего за собой никогда не замечал, и стал ритмично нажимать на чужую грудину, выталкивая набившуюся в душу и магию тела воду, а затем, кое-как заткнув нос ПаперДжема, вдохнул рот в рот, наполняя его согретым дыханием и повторяя все вновь. К счастью парень тут же крупно вздрогнул и начал кашлять водой, с трудом ложась на бок и сотрясаясь крупной дрожью. По телу растекались дымные чернила, обжигая холодом, смешанным с озёрной водой, и не сразу пришло понимание, что вообще происходило.

— Ох, Джемми, ну ты даёшь, — Фреш сгреб дезориентированный, дрожавший комок едва не утонувшего монстра в охапку, прижимая к груди и не давая отстраниться, пока тот все ещё откашливался и потерянно таращился на плен глубины, из которого его только что вытянул старший скелет, даже потеряв свои очки где-то там, в пучине его личного страха.

— Т..т…ты с-спас-с м-мен-я, — стуча зубами пролепетал монстр, в левой глазнице которого расплылась янтарно-аквамариновым ромбом растерянность.

— И сделал бы так сколько угодно раз, глупый. Не умеешь плавать, я понял, но не таким же способом показывать? Клянусь, я чуть сам не умер только что, — голос Фреша гудел за его грудиной лёгкой обидой и самым настоящим беспокойством, а руки проходились по мокрой спине Джема, осторожно стряхивая полчища прилипших к мокрой одежде песчинок, что особенно не приносило успеха, но зато успокаивало младшего, отогревающегося в лучах солнца и объятиях того, кто был рядом всю сознательную жизнь. Внезапно чужие руки ошарашили наглым проникновением под кофту, опаляя жаром фаланг и ладоней охлажденное водой тело.

— Ааэээ, т-ты ч.. чего? — ПаперДжем начал паниковать, ощущая с какой небывалой скоростью раскрашенные цветными кляксами щеки перекрывает перламутр выдающего с головой смущения, которое Фреш с присущей ему наглостью проигнорировал.

— Спокойно, малыш, просто сниму мокрое, так быстрее согреешься, — хмыкнул старший, гипнотизируя его неприкрытым очками взглядом лиловых глаз, один из которых являл собой до странного яркую душу, но монстр плевать хотел на то, что она выдает его поднаготную не хуже, чем весь сжавшийся и странно замерший в его руках скелет. Он продолжил начатое, мягко стягивая насквозь мокрую вещь, отбрасывая ее в сторону травы холодным комком, глядя на темно-оливковый разлет тонких костей рядом с собой, смутно понимая, что одна рука все ещё лежит на голом изгибе муаровых на ощупь позвонков. ПиДжи даже дыхание задержал, не зная, что в омутах яркого пурпура глазниц изменение ромба на мягкий изгиб янтарного сердечка не остался незамеченным тем, чья душа в ответ на этот его взгляд чуть качнулась ближе, впечатленная таким милым, нежным зрелищем.

— Джемми~, дыши~, — певуче и тихо протянул Фреш, улыбаясь обезоруживающе ласково, отчего монстр сердито выдохнул, смаргивая наваждение и нехотя отводя взгляд к стволам прогретых летним дыханием сосен. Но его собственная душа упрямо светилась остроконечной звездой-кристаллом, подмигивая Фрешу, заметившему этот признак явной симпатии, которую тот подозревал как минимум последние полгода, и этот знак, который ПиДжи всеми силами прятал за колючим характером, высокий монстр воспринял неплохим намеком, чтобы начать вести себя смелее.

— Скажешь кому-нибудь, я тебя убью, — проворчал успокаивающийся темный скелет, собираясь отправиться домой, что стоял на холме прямо над ними, чтобы переодеться и, возможно, самую малость сбежать от того, как Фреш до странного приятно поглаживал мягкие сочленения его позвонков.

— Скажу о чем именно, не уточнишь? Об этом? — хитро спросил лиловоглазый, нажимая на особо чувствительное пятно на пояснице, — или об этом? — проурчал он довольно, быстро наклоняясь и коротко целуя в уголок рта, полностью выбив этим из ПиДжи способность воспроизводить речь. Ожидаемо, но он вырвался, встав на негнущихся ногах и спешно убежал домой, оставив сидящего на коленях в песке пляжа Фреша одного, провожавшего его пристальным взглядом странных глаз.

В безопасном окружении комнаты, в которой ПиДжи жил, останавливаясь погостить у Фреша, парень перевел дыхание, касаясь черепа в месте касания поцелуя, плавно стекая по закрытой двери спиной, беспомощно вытягивая ноги на ровном полу, покрытом мягким ворсом ковра всех оттенков радуги. Душа вращалась юлой, отблескивая солнечными искрами на темный бархат тонких ребер, не желая останавливать бурливший внутри водоворот эмоций, среди которых явственно кололась горячими иглами не просто привязанность, корнями уходящая в детство, где Фреш был сильным и впечатляющим для него авторитетом. О, нет, это былое чувство обросло новыми, крепкими стеблями уже совсем других чувств, основным стержнем которого была преданная любовь, которую монстр боялся показывать ничуть не меньше, чем боязнь воды…

Впервые он не знал, как себя вести дальше.

Зато прекрасно знал Фреш, спокойно вернувшийся в дом, предусмотрительно закинув в стирку все мокрые и запачканные вещи, невозмутимо доставая из холодильника, неприлично обросшего магнитиками, курицу и газировку, планируя как следует пообедать. На аппетитный запах разогретой в микроволновке пищи несмело высунулся чуть успокоившийся и подгоняемый голодом ПиДжи, но вместо ожидаемых реплик Фреш бросил на него безразличный взгляд и снова отвлекся на телевизор, что включил только что, больше интересуясь вкусным крылышком, чем парнем. Тот, в свою очередь, несколько удивился такому равнодушию, но ничего не сказал. Но когда Фреш даже никак не прокомментировал его выбор обеда, над чем не упускал ни единого случая подшутить, то и вовсе ощутил резкий толчок страха, отразившийся в глазнице опасливым кругом колец жёлтого и сапфирового. Фреш доел свою порцию неспешно и долго, с наслаждением напившись колы и, пожелав парню приятного аппетита, покинул его удивлённое общество, пряча свою хитрую улыбку понимания, что Джем попался, и ждать осталось совсем немного.

Старший монстр оказался до небывалого проницателен: слишком хорошо он знал маленького монстра, не зря возился с ним в детстве. И когда тот вырос на его глазах, то душа Фреша стала отзываться на его колючее присутствие тяжестью и зудящим чувством желания быть ближе, чем просто друг.

Быть частью его жизни и его самого…

Вечером Фреш прогуливался возле дома, наслаждаясь теплом сумерек, в которых его глаза сверкали дымкой, что медленно текла из глазниц едва видимым королевским пурпуром его магии, выдавая в нем эту особенность, становившуюся чуть заметнее в полумраке. Лёгкая досада, что любимые очки утонули тут же заикнулась, не достигнув конца, когда другая мысль заняла в нем все остальное. Он спас ПиДжи от верной смерти, и теперь не хотелось терять его из виду. Вся эта милая провокация ему вдруг показалась глупостью: захотелось вернуться в дом, поговорить, как раньше, поизводить безобидными шутками, дотронуться, смотреть неотрывно, как он ест что-то странное, вроде морепродуктов, вперемешку с мясом в каком-то несочетаемо сладком соусе… Быть рядом… И, когда с тяжёлым вздохом, скелет уже хотел идти обратно, как, развернувшись, столкнулся с влетевшим в него темным комком меньшего монстра, явно бежавшего от дома.

— Воу, Джемми, ты чего? — он изумлённо расставил руки, не веря, что тот вцепился в него с объятиями, отчаянно жмурясь и пряча глаза. И судя по тому, что в одном он заметил форму капли, парень был очень расстроен.

— Прости, Фреш… Я идиот, — сердито проворчал монстр, отстраняясь и делая шаг назад, ближе к дереву, глядя куда угодно, но не в его глаза, — я… не хотел обидеть, прости. Но я не… не понимаю, шутил ты или… серьезно. Хотя, если обиделся, значит, шутил…

Монстр в лиловом жилете поверх голубой водолазки смотрел на парня во все глаза, но удержать довольную улыбку не смог, несмотря на всю свою выдержку. Он шагнул ближе, радуясь, что ПиДжи так удачно стоял у огромного, раскидистого клёна, не заметив, как в предвкушении блеснул насыщенный цветом жвачки, которую он так любил, взгляд. Стоило парню повернуться снова, оторвавшись от рассматривания почвы, как было слишком поздно. Гипноз чужих глаз пригвоздил к месту, заставляя слушать подошедшего вплотную монстра, чей бархат ровного голоса лишал способности думать и искать причину снова отступить.

— Конечно шутил, Джем, — с наслаждением протянул он, ловя во взгляде явное непонимание, такое сладкое и наивное, что невольно на языках старшего заиграл привкус чего-то сладкого, — ведь я хотел сделать кое-что посерьёзнее.

ПиДжи успел лишь набрать побольше воздуха, так кстати открыв рот.

Его тут же смяли поцелуем, вжав в древесную шероховатость коры чужим, большим телом, отрезавшим все пути к бегству, крепко притянув к себе за затылок, не давая отстраниться, побуждая открыть рот шире, что парень сделал в полной растерянности, ощущая, как его собственные три языка осторожно раздвинули чужие, проникая в их теплое основание, чем моментально свели с ума. Он только и мог, что тихо, отрывисто простонать что-то невнятное, когда Фреш ещё и руками начал гладить лопатки, скрытые под рубашкой, скользя к стержню позвоночника, на котором чуть пощипывал остистые отростки, заставляя его дрожать и цепляться руками за ворот чужого жилета, заводя свою игру, которой желал слишком долго. Чуть смелее, ПиДжи прикусил особо наглый язык, щекотавший небо, пуская свои, трехцветные, в плен рта старшего монстра, одобрительно промычавшего в ответ, что больше походило на урчание, отозвавшегося в душе ПаперДжема явным утяжелением магии, тянущей, будто нитями одного из его создателей, куда-то под низ ребер.

Обоим, наперекор сгущающимся темнотой краскам позднего вечера, становилось жарко.

Фреш с трудом оторвался от младшего монстра, уложив руку на тонкий изгиб его позвонков, на ощупь таких нежных, будто бархатная бумага. Тепло…

— Дыши, — прошептал он, заметив, что чернильный забыл, как это делается, — хотя, я не против снова сделать тебе искусственное дыхание, Джемми.

— Ты… Делал… Что?! Почему я только сейчас узнаю о таком? — начал сердиться монстр, которого тут же прижали плотнее к дереву, а Фреш, пользуясь открытостью ещё немного растерянного парня, коварно лизнул его шею, игриво куснув за покатый бок позвонка.

— Потому что ты от меня убежал, наглец. Всегда я был слишком добр, словно папочка, но я и наказать могу с неменьшей охотой, если речь о тебе, малыш, — весьма пошло пошутил монстр, чья душа в глазнице начала провокационно капать нежно-розовым медом куда-то вниз, из-за чего ПаперДжем пошел цветными пятнами полнейшей растерянности от того, что видел и что сам чувствовал, когда его тело в местах касаний Фреша начинало отчаянно тлеть горячим углем.

— Я растерялся, ведь… едва не утонул, хотя просто хотел показать, что не та́ю от воды, — огорчённо поделился тот, сожалея о своей опрометчивой глупости, мешая в глазах кляксы желтизны и лазури, отчего те иногда сливались в оттенки малахита, очаровывающие старшего такими мягкими наплывами эмоций, чуть сбавив оборот давно сдерживаемой страсти, уступив место более мягким чувствам, так же требовавшим выражения.

— Оу, да, это было страшно… Раньше я всегда только за свою жизнь боялся, ещё до тебя, но потом и… сейчас особенно, я всегда за тебя волнуюсь, если не вижу, хах. Поэтому и заманиваю к себе, чтобы… быть с тобой рядом, смотреть, как ты вечно сердишься, успокаивать, касаться, — с улыбкой поделился Фреш, и впервые ПиДжи увидел, как скулы того, кого он любил так долго, затмило лиловой тенью смущения своим словам. И сам он счастливо улыбнулся, сцепляя руки за спиной Фреша и прижимаясь к нему всем телом, до того доверчиво, с надеждой и отчаянным стремлением тоже быть ближе, что тот невольно подумал, почти преждевременно, что своего любимого вредину и вовсе от себя не отпустит больше.

— Кстати, я тебя обманул, — весело фыркнул старший, от которого тут же отцепился взволнованный его словами темный монстр, — я не обиделся, просто специально тебя взял на игноре, чтобы ты признался, — Фреш деланно застенчиво сцепил за своей спиной руки и обезоруживающе улыбнулся, но сверкнувший во взгляде напротив солнечный огонь злого алмаза дал четкую команду: “беги!”.

— Чего?! Да я тебя сейчас, мать твою… — зарычал ПиДжи, бросаясь вслед за убегающим рослым монстром, что коварно хихикал, не гнушаясь быстро перемещаться в темнеющем сквере перед домом, чем сбивал с толку чернильного, за черепом которого стлался шлейф облачков темной взвеси магии, из которой тот был соткан. Да только, не имея такого же резерва, каким обладал Фреш, тот выдохся настолько сильно, что с сердитым рыком досады из-за непойманной добычи, повалился в траву, пытаясь вернуть дыхание и ощущая слабость в каждой косточке после продолжительной, но явно ставшей веселой, беготни.

— Ну как, спустил пар? — заинтересованная моська Фреша, склонившаяся над парнем, выглядела совсем неуставшей, свежей, под стать имени ее очаровательного обладателя, чей взгляд на фоне черноты неба казался демоническим.

— Пффрр, — отмахнулся тот, глубоко дыша, хотя в его левой глазнице мерцало мягкими боками сердечко.

— Окей, значит, теперь моя очередь, — лукаво хмыкнул он, и прежде, чем сломленный усталостью монстр успел что-то вяло возразить, его накрыло теплой тяжестью чужого тела, взявшего в плен поцелуя, медленного и тягучего, какой обещала стать и вся их ночь. ПиДжи тут же успокоился, уняв запал вспыльчивого нрава чужой, опытной лаской, чей обладатель точно знал, где надавить сильнее, а где огладить мягче, чем вырывал из ведомого им любимого тихие, прерывистые выдохи наслаждения.

Полог ночи бережно укрыл их от любых поползновений любопытствующего света, чьим остаточным вниманием начинали светиться звёзды. Одна, другая, десятки, а затем и сотни тысяч, пронзая точечными искрами очень высокий купол, распростершийся наш двумя занятыми друг другом существами. О страхах они поговорят, но явно не сейчас и не здесь, забывшись друг в друге, где не важна была ни разница в возрасте, ни в мировоззрении, а любые опасения отбрасывались в сторону почти так же небрежно и нетерпеливо, как и одежда, ещё хранящая теплоту их тел, тесно сплетённых в единое целое. Мягкостью чувств, заполонивших сознание, любая фобия сходила на нет, а стоило позже повторить то же самое, но в плену бархатных волн озера, как страх распался тысячей искр удовольствия, о которых оба не имели прежде такого представления, будто каждый из них открыл друг другу ранее запертую дверь, навсегда поломав замки́, раскрошив их в осколки дурманящих воспоминаний о том сладком дне.

Комментарий к Дыши [ПаперДжем/Фреш]

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора

========== Это просто кетчуп [Рэд/Санс] ==========

Что может быть лучше, чем посмотреть неплохой фильм в отличной компании в тепле домашнего уюта и окружении вкусностей? Санс полагал, что это его личный рай, отпивая кетчуп, развалившись на диване расслабленной грудой костей. К слову, компания сидела тут же, рядом, то и дело ворча что-то сердитое, периодически отвлекаясь на процесс размазывания по чипсам горчицы. Рэд был в своем репертуаре: казался недовольным, ершился, слал к черту друга, пришедшего к нему домой на ночь глядя, сославшегося на то, что одному ему скучно, но в целом был относительно спокоен, пока фильм не принял другие обороты. Ужастики тот особенно не любил, но от предложения Санса на свою голову не отказался, а очень даже зря. Сюжет неминуемо подвёл к красочным видам крови, которой Рэд боялся до потери пульса, но любого, кто бы об этом узнал, он пообещал себе стереть в пыль. А потому героически молчал, пряча взгляд в еду и чаще обычного комментируя что угодно, но не фильм. То ноги Санса ему мешали, иногда толкавшие его бедром. То свет напротив книжного шкафа, набитого журналами, светил слишком ярко. То кончилась горчица, и пришлось лениво и медлительно плестись за новой партией на кухню. Санс за его постоянными метаниями смотрел с вальяжным, но достаточно цепким вниманием, которое не провести было такими нелепыми отмазками: каждый его кипиш начинался синхронно с появлением на экране кровавой сцены, такое не заметить он просто не мог. Но проверить — точны ли его догадки хитрый монстр ох как желал, искренне полюбив за время знакомства не только всячески провоцировать Рэда, но и его самого, в чем признаться пока не хватало смелости. Но наслаждаться лёгкими подколами никто не запрещал, и Санса это устраивало. Синица в руках разительно сильнее ему импонировала, нежели журавль, которого, возможно, даже не существовало.

— Хей, Рэд. Я что-то в сюжете запутался, как этот маньяк его убить умудрился? — скелет потянулся за почти пустой бутылкой кетчупа, хитро кося жемчужно-белый взгляд на нервозного монстра рядом.

— Эм… Я не ебу, пропустил, — фыркнул тот, с явным интересом поглощая снэки.

— Вот черт, ладно, давай перемотаем, — ехидно протянул тот, потянувшись за пультом, лежавшим между ними.

— Нет! — Рэд внезапно накрыл его руку своей, прижав к обивке потертого, бурого дивана, не позволяя включить перемотку, вынудившую бы его смотреть на пугающие подтёки, хоть бутафорской, но всё-таки крови, — я хочу дальше смотреть, иначе вообще не пойму, что за херня происходит. Ей богу, герои ебланят везде, где можно, — реабилитировался было растерявшийся красноглазый монстр, сверкнув в полумраке золотом острого зуба.

— Да, согласен, не самым разумным было лезть в подвал, — голос Санса предательски дрогнул, стоило ему подумать о темноте. Собственные “скелеты в шкафу” этому монстру были так же свойственны, и он так же не хотел показывать эту довольно уязвимую слабость тому, кого считал привлекательной кандидатурой в качестве пары. Точнее, других он вообще не рассматривал…

Зациклился и ничего не мог с этим поделать, считая везением, что позволяют быть рядом и приходить, когда вздумается.

Рэд просто был рад, что от провокации он увернулся, да ещё и с завидной грацией, но вот нечаянное прикосновение отвлекло от вихря неприятного, липкого до испарины на черепе страха, отзываясь эфемерным чувством желания опять ощутить чужое тепло и матовую гладкость костей, чистого цвета ландышей, более светлого тона, чем у него, как тому казалось, а потому очень хотелось сравнить. До того сильно, что стеклянная бутылка, покрытая бликами отражения фильма, с налитой в нее горчицей, что он держал в руках, раскололась со звуком взрыва десятков осколков, заляпав окружение её остатками и кусками сосуда, не сохранившего соус.

— Блядство, — мрачно вынес свой вердикт Рэд, рассматривая учиненный одним движением бардак и тут же замирая, увидев на пальцах проступившие капли магической крови, медленно побежавшие от ладони до запястья, затекая брусничным оттенком на линию лучевой кости, убегавшую чистотой гладкой текстуры за рукав бордового свитера. Затылок неприятно закололо иголочками, а зрачки против воли сузились до маковых точек, делая его вид пугающим, если бы только Санс его не знал, живо уловив в чужом напряжении нотки страха.

— Воу, взрывной характер в деле, да? Где у тебя аптечка? При условии, что она есть, — последний комментарий Санс был вынужден добавить, не дождавшись никакого отклика, и, пожав плечами, просто уверенно схватил Рэда за руку, утаскивая в ванную, где под струю воды подставил изрядно дрожавшую руку. Для этого пришлось буквально стоять позади, прижимаясь всем телом и управляя его конечностью, чтобы смыть мелкие крошки стекла с пораненных фаланг. Удостоверившись, что скелет покладисто молчал и терпел, Санс быстренько вернулся в комнату, прибрав небольшой бардак погрома с осколками, оттерев, насколько мог, пятна горчицы с видавшей виды обивки и выключив безнадежно утерянный для внимания фильм. За это время Рэд вернул былое здравомыслие, вытянув с белого шкафчика с зеркалом над раковиной несколько пластырей, тут же разместив их на местах порезов с недовольным рычанием на проявленную слабость, которую больше всего не хотел показывать именно этому размеренно-ленивому монстру, что вальяжно снова зашёл в ванную, опираясь плечом о дверной косяк и жмуря один глаз, будто подмигивая.

— Чё как? Не больно? — поинтересовался он, пытаясь ненавязчиво заглянуть через плечо недовольного скелета, что развернулся, нос к носу туша пожар огня своего взгляда морозными огнями чужого.

— Хуёльно! Чего лезешь? — рыкнул Рэд, предупредительно тыкая пальцем в грудь Санса. Тот спокойно улыбался, всегда оставаясь невозмутимым к вспыльчивости родственной души, больше похожей на кипящую кальдеру.

— Представь, что это просто кетчуп, Рэд. Кетчупа же ты не боишься? — белоглазый монстр смело пошел напрямик, догадавшись о причинах такого слома поведения, особенно ставшего видимым при просмотре ужастика, которые Санс и сам любил не особо и включил почти наугад, а после заинтересовался поведением того, кто привлекал львиную долю внимания все чаще, уже и вовсе дав понимание, что от него не хотелось уходить вообще.

— А поебаться тебе не завернуть? — Рэд продолжил вымещать на друге зло за собственную слабость, но тот переносил подобное играючи легко.

— Это предложение? — тот подмигнул, ловя багряный туман результата своих слов, а затем ощутив, как его грубо оттолкнули, приложив к кафель затылком, вырываясь из ванной рассерженным вихрем куда-то в кухню, пока Санс потирал ушибленный череп, тихо шипя от такой резкой реакции. Рэд, смутно слыша результат такого действия, почувствовал жгучую вину, охладившую его пыл в мгновение ока. Обернулся, наблюдая, как наглый друг ковылял вслед за Рэдом, надеясь если не извиниться за пошлую шутку, то хотя бы сгладить ситуацию новыми. Да только вот неожиданно извинения получил именно Санс.

— Прости. Я не хотел так сильно, — он виновато подошел ближе, нерешительно, но касаясь ударенной головы, чтобы удостовериться: не перегнул ли, но к счастью ничего кроме лёгкой потёртости чуть стесанной белоснежной кожицы, покрывавшей кости, не заметил.

— Фигня, Рэд. Так что на счёт кетчупа? — довольный тем, что ворчливый, темпераментный монстр чуть подостыл, он смог довершить начатый, но важный разговор, сбавив тембр до ласкового участия в его проблеме. На удивление, но тот, помолчав почти с минуту в попытке взвесить все за и против, ответил.

— Крови боюсь, ясно? Кетчуп не люблю. Доволен теперь, что я признался? — буркнул тот, и увидев в чужих глаз рождение искр веселья, поспешил его стереть, прижав Санса к стене кухни около обеденного стола и предупредительно рыча, — хоть кому-то ляпнешь об этом, я тебе все кости перемою, понял?

— Рэд, спокойно, дружище. Хотя, признаться, чувство чужой силы на мне весьма приятно, так что продолжай, если хочешь, — фыркнул тот, нисколько не теряясь от того, что Рэд постоянно взрывался по причине нелюбви своих слабостей, но красноглазый снова был сбит с толку намеками этого скелета, — раз уж ты сказал, то будет честным, если я скажу, что… боюсь темноты? — Санс смутился, но посчитал правду за правду честной оплатой. Рэд от его слов опешил, сильно ослабив хватку, но напрочь позабыв, что прижимал его собой к прохладе стены с панелями, имитирующими вагонку из темной древесины вишни.

— Что… правда? — удивился он, но и не думал насмехаться, ощутив в душе мягкие толчки сочувствия и понимая того, что значило обладать, казалось бы, постыдным страхом для кого-то вроде них.

— Как-то так, дружище. Не без слабостей, — вздохнул он, уложив руку на плечо отпустившего его скелета, — но по поводу кетчупа ты все же подумай, просто представь. О, ну, скажем, вот, гляди, — Санс с энтузиазмом подскочил к кухонному столику, на котором стояла пара бутылок соусов, что Рэд предусмотрительно держал дома на случай всегда неожиданного визита друга, который тем временем старательно обмазал густым соусом руки, — видишь? Как кровь, но это всего лишь кетчуп.

Парень продемонстрировал багряные линии на запястьях, текущие дорожкамипряной влаги по предплечьям. Рэд как-то странно потерял нить мыслей, подойдя ближе и беря его за руку, поднося к лицу, желая лучше рассмотреть. Санс хотел что-то ещё сказать, однако мысль разбилась похлеще чем бутылка с горчицей совсем недавно, когда Рэд облизал его фаланги, ведя языком горячую мягкость касания до середины его лучевой кости, открытой закатанными рукавами синей толстовки. Вся былая уверенность скелета разлетелась вдребезги, стоило увидеть после этого выпрямившегося монстра: вблизи он был на пару сантиметров выше и шире в плечах, но и этого хватало, чтобы Санс ощутил в воздухе флюиды его силы. И ему до постыдного сильно хотелось эту силу ощутить на себе.

— Н…ну как? — заикаясь спросил он, но руки отнимать не спешил, слишком приятно Рэд перебирал пальцы, сплетя их и действительно сравнивая цвет косточек. И прежде, чем он сформировал ответ в вечернем, уже почти ночном, доме отключился свет, оставляя в темноте гореть глаза парочки, попавшей в двузначное положение. Душа Санса ухнулась вниз, сдавленная тем, что было его собственной слабостью, и от этого напряжения парень стиснул чужую руку почти инстинктивно, потянув Рэда к себе. Тот в долгу не остался, обхватив его поперек, грубовато, но не умел по-другому, вжав его в себя так, что ребрами ощущал его страх темноты, вибрировавший под клеткой грудины, зажатой теплом. Рэд понимал его теперь как никто другой, но он осознал и ещё одну вещь. Санса он отпускать никуда не хотел. Этот кусок ходячей, но цепкой до внимания лени укоренился в душе, и приходя домой, он ждал его визита больше, чем наступления нового дня.

— Что, уже не такой смелый, Санс? — фыркнул Рэд, осторожно притянув его ещё ближе, опустив руки на чужую поясницу, а голову устраивая на плече.

— Ну, полагаю, тебе можно довериться. Ты ведь мне доверяешь? — Санс и сам не знал почему, но ощущал себя едва ли не наркоманом, которому хотелось больше вдыхать запутавшегося в чужом свитере запаха, куда он уткнулся носом, согревая ворот одежды глубокими выдохами после не менее долгих вдохов. Чего-то терпкого, оседающего внутри приятным послевкусием, подобно бергамоту или бадьяну.

— Доверяю, — проворчал тот довольно, жмурясь в темноте, где едва-едва виделись очертания кухни.

Скачок напряжения, и это касалось не только электричества, был улажен, и свет вновь включился, приятным отблеском неяркой лампы над плитой осветив сплетённых в объятиях монстров. Рэд будто опомнился, кашлянул глухо и неловко и отпустил Санса, неловко отняв от себя его руки, невесть как устроенные на его лопатках, развернулся и ушел в гостиную, старательно пряча пунцовеющее лицо, и не видя, что Санс весь цветет васильковым оттенком взаимной неловкости, которую они едва ли не осязали на кончиках пальцев.

Вернуться в его компанию снова оказалось до странного трудновыполнимой задачей, но белоглазый решил, что стоит просто попытаться и вести себя непринужденно, а об остальном он подумает позже. Все так же размеренно он вернулся в гостиную, расслабленно падая на диване, где в одну точку таращился Рэд, явно не сильно вникая в суть случайным образом включенного комедийного шоу, которое раньше смотрел взахлёб вместе с Сансом. Тот довольно фыркнул, узнав один из любимых выпусков передачи, стараясь больше не беспокоить хозяина дома неуместными комментариями, за что тот был благодарен, изредка бросая взгляды. Те шли по касательной, волнуя души, будто бесшумная перестрелка, нарочно мажущая мимо мишени. Санс, не будь дураком, все замечал прекрасно, и от этого душу щекотало паучьими лапками, заставляя самую малость нервничать и терять нить воспринимаемого ток-шоу, вынуждая тоже метнуть быстрый, заинтересованный взгляд ответным выстрелом. Но вместо встречного огня он угодил в капкан. Силки перехлестнувшегося взора цвета спелого граната, такого же обманчиво сладкого, хранящего привкус вяжущей рот лёгкой горечи. И от него он уже не мог отвернуться, теряя силы, припрятанные для стен, хранивших самообладание. Они рухнули с одним ударом души, когда фаланги едва заметно, самыми кончиками, коснулись его руки, лежавшей на мягкой обивке.

Касание-вопрос.

Санс ответил, двинув руку ближе, не разрывая зрительного контакта, в котором зрачки чуть дрожали и расплывались яркостью сильнее. Рэд нервничал, не мог поверить, что все взаправду, что над ним не смеются, воспринимая всерьез и предлагая взаимность таким простым, но ощутимым действием. И когда он уже хотел спросить вполне прямо, собрав в кулак волю и наплевав на рубиновый налет, уже опередивший его слова, как снова погас свет, накрыв пологом черноты задернутую блэкаут шторами комнату, в которой не разглядеть было даже собственных рук. Только глаза горели путеводными звёздами, даря понимание, что ты не один. Теперь уже очередь Санса была нервничать: душа начала метаться, ища источник света, но расчета на это не было — раз отключили второй раз, значит это надолго.

— Иди сюда, — хрипло фыркнул Рэд, мысленно гнобя себя за радость такому стечению обстоятельств. Рядом зашуршало чужое движение: парень, неловко смущаясь, устроился ближе, проверяя степень дозволения, но когда чужая рука потянула резче, монстр преспокойно прижался теснее, ещё и ноги перекинув через оголенные шортами колени, чувствуя на костях тепло его тела. Рэд вслепую ладонью коснулся берцовых костей, пытаясь понять, что именно трогает, а вышло в итоге самое наглое ощупывание чужого тела. Рука ползла до колена и ушла на бедро, вызвав у Санса слабую усмешку, рожденную спокойствием от ощущения защиты.

— Решил меня приласкать? — смешливо и тихо поддел его Санс, случайно ли, а может и не очень, утыкаясь ртом в слуховое отверстие чужого черепа. Рэд вздрогнул, и за его наглость повернулся к нему лицом к лицу, почти столкнувшись ртами, между которых остались жалкие миллиметры и спутанность общего дыхания.

— А ты разве против? — гулко и непривычно проурчал красноглазый, поняв окончательно, что сопротивления не последует.

— Против, если мне не позволят сделать того же, — Санс скользнул ладонями под ворот свитера, ощущая греющий жар позвонков, явно более массивных, чем таковые у него самого. Парня повело от понимания, что Рэд физически его превосходил в силе, мог легко прижать, заломать его и не дать шевелиться, пока не позволят. Черт, даже мысли об этом вызвали прерывистый и жадный выдох, который Рэд поглотил собой, досадную преграду между ними преодолев столкновением в поцелуе. Таком страстном, что темнота теперь воспринималась не как страх, а как благо, глотавшее постыдность позы и движений.

Санс сделал то, о чем долгое время мечтал, лишь оставаясь наедине с собой: во всех подробностях языком изучил золотистую гладкость острого зуба Рэда, который от его смелости сперва опешил, а после сбросил с коленей на диван, подмяв под себя поудобнее и не давая больше путей к отступлению. Стоило парню под ним чуть двинуться или изогнуться, как его живо наказывали, кусая или давя сильнее руками, пересчитывавшими каждую дугу ребра под мягкой тканью толстовки, насквозь пропахшей чем-то домашним и, как ни странно, самим Рэдом, ведь парень у него в гостях в последнее время бывал едва ли не чаще, чем в собственном доме. Санс и тут не упускал возможности что-то выкинуть, обманным маневром умудряясь согнуть ногу, тесно прижав бедренную кость к разлету подвздошной кости Рэда, на что тот с рычанием отстранился, хищно сверкая багряным пламенем страстного чувства, опьянившего его настолько, что он едва не забылся окончательно.

— Блять, Санс… Я же тебя сейчас прямо здесь раскатаю, — его голос звучал несколько расстроенно, — мы с тобой уже явно не будем друзьями.

— А ты разве против? — хитро повторил тот его же недавнюю фразу, плавно заливая левую глазницу янтарно-лазурным цветом просыпающейся в нем кипящей магмы.

— Я не против, но ты от меня не отделаешься после этого. Я собственник, знаешь ли. Тем более, владеть чем-то таким сладким — слишком приятно, чтобы отпустить, — объяснил он, руками забираясь под чужую спину, где неустойчивыми волнами бежал позвоночник, который он притянул к себе ещё теснее, носом поводя по бархатистой на ощупь щеке.

— Черт, Рэд… Если мной будешь владеть ты, то прошу… не отпускай, — протянул он, наглея настолько, что его руки заползли под чуть колючий свитер Рэда, фалангами слегка царапая ребра, от которых веяло жаром и чувством чужих выдохов и вдохов.

— Малыш, как же я этого, черт побери, хотел, — с облегчением выдохнул тот, наслаждаясь лаской того, кто так терпеливо ждал возможности ее дарить.

— Я тоже, Рэд. Дьявольски… — ответный голос, чуть дрогнувший, когда скелет над ним нашел очень чувствительное пятно на пояснице, ощутимо и с нажимом его погладив, полностью снося крышу пониманием, что они ходили вокруг да около слишком долго.

Даже когда свет снова включился, монстры, кажется, не замечали ничего вокруг, слишком увлечённые друг другом, срываясь на грубость и следом утопая в нежности, будто заглаживая вину, а может просто восстанавливали силы перед новым погружением в океан темпераментности, которой обладали оба. Нравилось, кружило голову, дурманило. Им было так хорошо вместе, что прожитое до того момента время показалось до смешного потраченным впустую. И они наверстывали. Всеми силами. То просто находясь вместе, в обнимку глядя передачу, над которой хохотали до слез. То едва ли не с порога после долгих провокаций на улице, бросаясь в омут страстной и пылкой пламенности чувства, глубоко взаимного и крепкого настолько, что ни один страх и рядом не стоял, вырываясь с корнем желанием любить.

Комментарий к Это просто кетчуп [Рэд/Санс]

Если что, вы все ещё можете предлагать слэш-пейринги в этот сборник, и если мне приглянется, то я с удовольствием напишу ^_^

https://vk.com/fantasmasofyoursoul — группа автора.

========== Простор — это твоя свобода [Инк/Найтмер] ==========

Создавать шедевр, имея страх, в котором могло бы родиться самое прекрасное вдохновение и произведение искусства, едва ли возможно. Но так хотелось… Влекло, томило… Терзало тем, как близко было это счастье и одновременно недосягаемо. Будто стеклом отделяя носителя этой боязни от заветной цели, на корню рубя все попытки достичь её. На полпути… На расстоянии одного шага, перед порталом в мир, где ветром крылся бесконечный простор огромного, открытого пространства. Такого обнаженного и бесконечно уязвляющего, что у монстра, стоявшего около него в нерешительности, предательски дрожали колени, а в глазах расплывались кобальтовые фигурки боязни пересечь этот барьер.

— Ладно, Инк… Ты сможешь, — подбадривал он себя, заминая в руках альбом и карандаш, словно они были не инструментами для написания шедевра его мечты, а талисманами, призванными избавить от агорафобии{?}[Боязнь открытых пространств], скребшей линованные узорами кости коготками паники. И не избавиться от ее хватки ничем: защищать вселенные нужда отпала многие годы назад, когда всем просто наскучило вести борьбу за то, что регулировало себя и самостоятельно, а потому, постепенно, пусть и не сразу, все каверзы конфликтов улеглись мягкими волнами. Кто-то нашел родственную душу, кто-то восстановил былые кровные связи, кто-то нашел себя, осев в новых мирах. И лишь Инк, как он сам думал, остался один одинешенек, путешествуя по мирам в поисках своего места, да так ничего и не отыскал, начав забывать, чего вообще стремился достичь, и стоило ли оно того. Может… Ему и не нужно было продолжать, дав страху загубить его никому больше ненужный талант?

Шаг.

Инк, оставив кисть, с которой до того не расставался, сделал его, окунув себя в пучину собственного ужаса, от которого тут же сжало все его существо и душу, чье существование он упорно и успешно скрывал от всех, не дав никому повода думать об уязвимости и усомниться в его силе. Пальцы задрожали так сильно, что выронили бумагу и карандаш — последний исчез в траве, куда на колени рухнул Инк, сдавливаемый простором купола неба, тяжесть которого прижимала его к земле, ниже и ниже, заставляя сжаться в густом поле дикого вереска комочком жалкой слабости, едва не теряя от нее же сознания.

В таком виде, привлеченный таким отчаянием, его нашел Найтмер, озадаченный тем, что тот, кого, как он думал, неплохо успел узнать, мог испытывать настолько гнетущие эмоции, не присущие обыкновенно его неуемному энтузиазму и любознательности, которую Негатив втайне лелеял, как нечто особенно приятное, что было странным для того, кто больше походил на роль извечного страдания. Хотя по факту, от других монстров мало чем отличался, особенно теперь, закопав топор вражды многие годы тому назад. И жалкий вид Художника тронул его чувством жмущей тоской сочувствия. Сколько раз он сам испытывал подобное, ощущая отвращение к себе настолько сильное, что не мог смотреть в зеркало, разбив все до единого и больше никогда ни в одно не посмотревшись.

Инк затих слишком подозрительно, и Найтмер шагнул, сокращая расстояние к обмякшему телу и не ощущая больше ничего. Оборвалась нить эмоций, пустив по векторам холодом неприятное чувство собственного страха, невесть откуда взявшегося, и это подстегнуло опуститься рядом, в заросли жёстких отцветающих стеблей, тронув тепло скрытых одеждой костей. Живой, но лишился чувств от переизбытка такого потока пожиравшего его ужаса. Хотелось узнать, в чем была причина, и Кошмар, подхватив монстра под коленями и лопатками векторами, поколебался, прежде, чем поднять и притянуть к себе, унося неожиданную ношу в дом мира, где обосновался давно, отыскав до странного понравившийся, в котором царил баланс эмоций, выбрав и обжив дом на берегу стлавшегося тихой ночью океана.

Бесчувственный скелетик был значительно меньше него, лёгкий и сейчас такой беззащитный, что Кошмар не сразу уложил его на диване, всматриваясь в лицо, которое вблизи видел давно. Хотя наблюдать издали ему никто не запрещал, чем тот безнаказанно и бесстыдно пользовался. Почему? Он и сам толком не знал, да и не задавался вопросом — наблюдал и всё тут. Хрупкие плечи за жизнь перенесли многое, и Найтмер видел это как никто другой. Чувствовал то, чего не мог даже Дрим, а потому…

Знал, что у Инка есть душа, которую тот прятал от остальных.

Инк быстро начал приходить в себя, что-то сдавленно пробормотав, а затем, вспомнив ужас давящего простора, испуганно распахнул глаза, но вместо бесконечных, открытых полей увидел над собой нефтяные изгибы щупалец и темную, океаническую бирюзу глаза, пристально смотревшего в упор с лёгкой тенью интереса на лице.

— Н… Найтмер? А… Э… Как? — Художник потерянно заозирался, пытаясь встать, отпрянуть или хотя бы взглядом найти, где можно было бы спрятаться, все ещё опасаясь Кошмара, хотя тот за все время былой вражды единственный, кто никогда не тронул Инка, и осознавать подобное было не только необычно, но и самую чуточку страшно.

— Спокойно, мелкий, — монстр лозой толкнул скелетика обратно на диван, не позволяя вставать раньше времени, будучи не совсем уверенным, что с монстром все было хорошо, — ты почему там лежал подбитой птицей? — взгляд чуть сузился, пригвоздив к месту и требуя ответа. Кошмар попутно перебирал эмоции Художника, будто пластинки, собранные в коллекцию пересматривал. Медленно и бережно, каждую осязая смутным вкусом, каждый из которых ему несомненно понравился.

— Ам… Я рисовать пришел, — неловко улыбнулся монстр, незаметно отодвигаясь подальше, наивно полагая, что Кошмар мог узнать о его душе и за обман наказать весьма жестоко, хотя на самом деле Хранитель Вселенных отчаянно хотел бы не иметь больше никаких тайн.

— Ты меня за дурака держишь? — вектор сургучной змеёй скользнул на тело Инка, закрутившись петлями весьма грозно и красноречиво, отчего беззащитному скелету едва ли не поплохело: отвык от боли, сражений и мук совести, даже зажмурился в страхе, ожидая переломов, но вместо этого Кошмар лишь хмыкнул, спокойно оглаживая бока Инка лозой, не причиняя никаких страданий, — ну же, отвечай, Инк. Мне просто интересно.

— Мм… Ну… Я просто хотел сделать набросок места, которого… больше всего боюсь, — голос Художника надломился, а свой стыдливый взгляд темно-лиловых клякс, смешанных с синевой печали он отвёл, ощущая, как с головой пожирает чувство стыда и позора. Но вместо насмешек его лишь снисходительно и сочувственно сжали лозами, почти обнимая, чем Инка несомненно удалось удивить и пустить по костям странное чувство удовольствия и уюта от такого жеста участливости.

— А ты смелый – пойти на встречу с собственным страхом лицом к лицу. Маленький, но храбрый, — тягуче улыбнулся Кошмар, обнажив белоснежный оскал улыбки и жмуря бирюзу глаза, — мог бы меня попросить пойти с тобой, чтобы поглотить твой страх, а ты бы сделал, что желал.

— Вряд ли, Найтмер. Это получилось бы нечестно. Свой страх я должен победить в одиночку, как делал всегда… Всегда один, понимаешь? — Инк вздохнул, рассматривая бревенчатый свод потолка чужого дома, с которого свисали раскидистые люстры в обрамлении оленьих рогов, под стать стилю всего дома в целом, где царил загородный, больше присущий охотникам, уклад окружения.

— Всегда один… Это я понимаю, Инк. Как никто другой, — огорченно Кошмар убрал векторы за спину, отводя застекленевший взгляд к окнам с тонкой органзой золотистых занавесок, пронзенных стрелами лучей лунного света. Художник удивлённо встрепенулся, садясь рядом и спуская на укрытый махровым ковром пол босые ноги. Найтмер всегда был таким же одиноким, как и Инк. Сильным, но непонятым в своих целях. Никто не хотел и не умел видеть в нем того, кем он был на самом деле.

Никто кроме Инка.

— Я давно тебя не видел. У тебя все хорошо? — тихо спросил меньший монстр, снимая с шеи шарф, который давно не использовал для записей мыслей. Потерял к этому интерес, да и жарко здесь было, словно Найтмер любил тепло сильнее прочих существ, и температуру в жилище держал соответствующую.

— Я скучаю, — просто ответил он, кося на монстра рядом большой, заинтересованный глаз, — из всех Вселенных ты единственный, с кем я всегда мог поговорить без риска быть невыслушанным. Скучаю по нашим былым разговорам. По тебе, Инк. И по твоей душе, — при последних словах он повернулся к Художнику, который пораженно открыл рот, инстинктивно хватаясь за рубашку в районе груди, ощущая, как внутри зашлась дрожью его жизнь. Дрожью не страха, но удивления тому, как это было ему знакомо. И тому, откуда Найтмер знал о нем так много.

— Ты знаешь? — он спросил совсем тихо и почти обиженно, рождая у Найтмера этим чувством приятное тепло глубоко внутри от этой вибрации эмоций маленького монстра.

— Я много что знаю, просто ты меня об этом никогда не спрашивал, — Найт пожал плечами, чему вторила волна движения щупалец, поползших по дивану подобно перламутрово-черным питонам.

— И даже зная, ты не делал мне зла, — Инк улыбнулся, рождая в глазах всполохи звёзд радости, предательски скруглявших лучи до изгибов сердец. И прежде, чем Найтмер ответил, Художник обнял его, благодарно жмясь ближе к большому телу монстра, что и сегодня поступил поразительно участливо, выкрав из лап страха и принеся к себе. Кошмар опешил ненадолго, но приятная пульсация чужих эмоций растопила его ледяную выдержку, и Найт обнял в ответ, пряча в своем ответе лазурный малахит смущения. Инк совсем расслабился в большом кольце надёжных рук, и даже помыслить не мог, что способен так соскучиться по объятиям и по Кошмару, о котором, в чем признаться отчего-то было весьма постыдно, думал и которого вспоминал множество раз, по памяти рисуя его на бумаге угольной сангиной.

Только вот Найтмер об этом тоже знал.

С той памятной ночи Инк понял, что перешагнув через тот портал, оставил позади нечто совершенно иное, чем обычный день и попытку побороть страх. Он оставил там одиночество… Встречи с Найтмером стали нормой, и инициатором стал сам Кошмар, просто заявляясь к нему и утаскивая в свой мир, постепенно приучая к открытому простору океана, где надёжной опорой был его дом за их спинами и его общество, теплым, большим боком согревающее под пенный шелест волн поодаль. В очередной такой вечер Художник даже не успел довершить картину, как Найтмер неслышно навис позади крупной, бархатной тенью, наслаждаясь тем, что не выдал себя, пока монстр, стоявший к нему спиной, дописывал кистями ночной пейзаж, ставший фоном для парочки, в которой угадывался он сам и Кошмар в отнюдь не дружеском объятии. Довольная улыбка расчертила нефтяную черноту черепа, вторя теплу расплывшемуся медом по душе, согревая ее пьянящим чувством и азартом того, что поймал маленького скелета с поличным. Прежде, чем слова выдали очевидное, лозы Найтмера опутали испугавшегося и вскрикнувшего Инка, оттягивая от холста, отчего тот выронил кисть, мазнувшую его по щеке темным кобальтом краски, которую Кошмар с интересом рассмотрел, развернув к себе взбудораженного скелета.

— Ох, звёзды, ты испугал меня! — обиженно проворчал монстр, оказавшийся в плену мягких щупалец, чей обладатель неприкрыто наслаждался послевкусием произведенного впечатления, разбавленного смущением тем, что именно тот рисовал. Найтмер нарочито медленно и с доскональным вниманием рассмотрел получившуюся картину под аккомпанемент протестующего писка Инка, покрывшегося ярким туманом жуткого стыда всех цветов радуги.

— О, нет… Нет-нет-нет, Найт, это не то… Я… — монстр попытался вырваться, но Мар слишком хорошо знал – сбежит. Как пить дать, спрячется, и ищи его потом по всей мультивселенной, идя подобно ищейке по следу его чувств. Найт смерил его грозным взглядом, но Инк не замолкал, превратив поток мыслей в какой-то жалобный лепет, в котором явственно угадывались отрывки фраз: “только не бросай…. не уходи”. Вектора потянули Художника к порталу, утащив в привычный простор океана, что теперь давил на сознание ещё сильнее, забивая остатки пространства под клеткой ребер влагой морского воздуха… Смешанного с поцелуем, в который тут же втянули Художника, прерывая течение его извинений сладким движением, которым инициатор наслаждался искусно, будто шедевра коснулся, который до того стоял в недосягаемости стеклянных рамок, где можешь смотреть, но не касаться. Вектора оплелись ещё теснее, убегая теплотой лианы до голени, приподнимая ногу, чтобы закинуть ее на свое бедро, с глухим урчанием, подхватывая потерявшего часть опоры маленького в сравнении с ним монстра под поясницей и разрывая настойчивый контакт. Тишина ночи… Инк растерялся: в глазах замерла озадаченность и вопросы, изгибаясь переливами, таявшими в мягких линиях клякс.

— Право слово, малыш, долго ты собирался скрывать, зная, что я чувствую твою душу? Я думал, ты умнее, — беззлобно фыркнул Найтмер, осторожно отпуская Инка, чтобы тот обеими ногами стоял на песке, но руки предпочел не убирать, чуть пощипывая позвонки его хрупкой спины, мешая думать и отвечать.

— Я тоже так думал… Так глупо проколоться и выдать свои чувства, — Инк улыбнулся, уловив во взгляде темнеющей в ночи лазури явное наслаждение давно позабытыми эмоциями.

— Зато ты не боишься так, как было прежде. Научился чувствовать и понимать, что простор – это твоя свобода, Инк. Свобода, которую никто не сможет отнять никогда, — Найтмер притянул Инка к себе, устроив на его затылке ладонь и наслаждаясь доверчивостью дыхания переосмыслившего, как и он сам, жизнь существа.

— Если бы не ты, то у меня бы не получилось, Найт. Я смотрел на тебя, восхищался тобой и хотел быть… похожим. Таким же смелым, каким ты всегда был, — тихо поделился Художник, утыкаясь носом в темную куртку монстра, гладившего его по спине, уперевшись невидящим взглядом в волнение океанической глади, стлавшейся покрывалом отраженного ночного неба до линии горизонта.

— Поверь мне, ты смелее, чем думаешь. Иначе я бы не заинтересовался тобой, маленький авантюрист, — он поднял к себе его лицо, все ещё запачканное голубой краской, несдержанно лизнув лазурным языком эти шальные кляксы на щеке, под изумлённый выдох Инка, в котором поднаготной линией пробежалось восхищение.

— Мар… Боже, — меньший монстр невольно выпустил всех тех демонов, что долгое время держал взаперти, хватая Найтмера за воротник и целуя, встав на цыпочки, но вопреки маленькому росту весьма напористо, чем раззадорил его в полоборота. С довольным, утробным ворчанием Найтмер тут же обхватил Инка лозами, спуская все поводки и позволяя им своевольничать, моментально найдя подол рубашки, за которой принялись мягко ощупывать витиеватые узоры угольных линий на бледном, лунном перламутре косточек, настолько тонких, что Мар плыл лишь от одного прикосновения к такой хрупкой, филигранной жизни, доверенной лишь ему одному за многие сотни лет. Художник оторвался с тяжёлым дыханием, ощущая, как весь идёт дрожью, а чувство чужого языка во рту до сих пор гуляло по нёбу, отзываясь в душе тяжёлой поступью щекотки.

— Я же говорил. Маленький смельчак, — довольно проворчал Найтмер, отпуская монстра и опускаясь на нежный песок берега, теплый, с забившимися в песчинках веточками подсохших водорослей.

— Я не маленький! Это ты большой, — обиженно проворчал Инк, скрестив на груди руки, бросив было взгляд к волнам, призывно лизнувших изгиб берега, но за это его дёрнули за шарф. Тело упало на колени, а душа — под ребра. Теплое дыхание опалило череп, освещая чернильную кляксу бирюзой взгляда, хищного и весьма властного, каким он был всегда. Десятки и сотни лет.

— Маленький Инк… Мой… — голос странно множился низким гулом, пуская табуны мурашек по всем остистым отросткам позвонков, трепеща застрявшим в горле ответом. Он лишь цеплялся руками за велюр темной ткани одежды, чувствуя и видя в отражении омута чужого взгляда, как его собственный расплылся нежной лавандой сердец — красноречивее некуда. Найтмеру и не нужны были его слова. Ни раньше, ни тем более теперь. Лишь собственной силой он надавил на душу чуть сильнее, вызвав взволнованный вздох очевидного наслаждения, и теперь больший монстр чувствовал это мягкое ворочание чужой жизни под аурой, щекотливое и мягкое. Устоять невозможно. Ни одному из них — на кон поставлено доверие, чувства и тайны, обнаженные друг перед другом давно, но понятые лишь в моменте настоящего.

Настоящего, в котором шорох волн глотал чужое счастье.

Комментарий к Простор — это твоя свобода [Инк/Найтмер]

Заявки больше не принимаются, всем, кто отписался — спасибо. Будет исполнено потихоньку ^_^

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора.

========== Огонь страшен рождением душ [Инк/Эррор] ==========

Когда огни костра путаются искрами в звёздном небе, уже не разобрать, где кончается пламя этих горячих точек и начинаются вкрапления созвездий. Лишь тепло и треск пламени будет напоминать о том, что ты ещё на земле и всего лишь смотришь в ночное небо, а не потонул в нем полностью. Эррор любил это смешение красок. До сумасшествия, которым прикрывал истинное отношение к миру. Ко всем мирам. Для него не было ни преград, ни стен тем более… Стены давили, шатали разум, и без того подверженный излишней и весьма проблематичной тревожности, заставлявшей из каждого действия строить одному ему ясные ритуалы. Мелочи, но стоило их повторить, как душа успокаивалась, теряя фантомность и обретая четкие очертания. И важным условием стало посещение этого особого места, где ничто не загораживало его свободы, сбрасывало оковы давления замкнутого пространства, которого Эррор боялся до судорог, полностью лишив себя его подобия. Даже миры разрушал по причине этой эфемерности их простора. Казалось, что давят даже границы отдельно взятой вселенной, но только не здесь… Под небом, где его купол упирался в бесконечность. Границ не было. И от этого его настроение шло ровной волной умиротворения, а треск попавших в костер сосновых шишек приятно отдавался где-то глубоко внутри чувством того, что так и должно быть… Пахло росой, дымом, путавшимся в можжевельнике позади, пели десятки сверчков и цикад, занявших бастионы лесного массива поодаль. И чувство того, что при всем при этом нет одиночества: слышно скрип пастельного карандаша позади, где Инк сидел спиной к спине Разрушителя, тихо запечатлевая ночной пейзаж и греясь теплом чужого спокойствия. Эррор это позволял, сперва неохотно, даже едва не рассорился окончательно с тем, кого давно не считал врагом, заинтересовавшись смыслом его действий более детально, хоть и с опаской, подобно чуткому зверю, вышедшему на новые места неосвоенных никем территорий. А затем все спокойнее относясь к обществу, к которому привык так сильно, что вписал его в подобие ритуалов жизни, где равноценно важным было ставить дома пряжу строго по коробкам с цветами нитей и посиделки у костра с Художником в определенные дни и никакие другие иначе. Перфекционизм или просто мания, он уже не хотел знать, предпочитая размышлениям и самокопаниям пустоту в мыслях в такие моменты. И Эррор был бы не он, если бы не отметил любопытную деталь своего нового прилипчивого приятеля, чья дружба была хоть и навязана, но не менее желанна, чем костер перед ним. Инк не садился у огня.

Никогда.

Бросал опасливые взгляды, рисуя в зрачках предательские восклицательные знаки. Но не более того, предпочитая теплу пламени холод глубокой ночи, где ветром лизало босые ноги до дрожи в костях. Эррор ощущал ее спиной, к которой с течением времени меньший монстр неосознанно жался сильнее, расписавшись под догадками подписью явного их подтверждения весьма проницательного Дестроя. И в эту тихую ночь внутри зазудело любопытством и желанием нарушить чужую зону комфорта. Не одному же ему терпеть подобное?

— Слышь, мелкий, а давно ты огня боишься? — вопрос напролом, и звук сломавшегося грифеля позади. Попал в цель, метко и бесцеремонно.

— С чего ты взял, Эррор? — голос Художника сфальшивил так сильно, что тот невольно прикрыл рот рукой, поражаясь, как глупо прозвучала его реплика, надломившись высокой нотой.

— Ты ответишь на вопрос? Не увиливай, о и не думай сбегать, знаю я твои штучки, — Эррор предусмотрительно, почти небрежно мазнул пальцами по исчерченным дорожками магии скулам, пропуская сквозь трехцветный веер фаланг серебристо-лазурные нити, тут же спеленавшие ноги Инка, отрезав любые попытки уйти от ответа, косвенно или в прямом смысле этого слова.

— Ну Эррор… Черт, откуда ты узнал? Я что ляпнул об этом во сне? — монстр задумчиво почесал кляксу на щеке, вспоминая, когда оставался у Эррора ночевать, нагло притащив кучу вкусных угощений в качестве аргументов для совместного вечера, чему тот на удивление не воспротивился, но заставил так делать каждую неделю. Снова ритуал, без которых тот не мыслил комфорта.

— Я не идиот, чтобы не заметить, как ты его избегаешь в ущерб удобству. Да к черту тебя, не отвечай, если тебе это так в тягость, — глючно пробурчал триколор, на чьем дымчатом черепе мерцали отблески костра. И его маленькая провокация сработала, как нельзя лучше — Инк, пересилив себя, неуверенно пересел лицом к пламени, нервно теребя в пальцах пастель, которой писал пейзаж. Нервный глоток и вдох, чтобы попытаться с собой совладать, но дрожь бежала по телу теперь совсем не от холода. Эррор заинтересованно перевел на него блестящий взгляд, рассматривая эту внутреннюю борьбу, с которой тот справлялся неплохо, чем вызвал невольное уважение стремлением показать свою решительность.

— Мм… Я боюсь его с момента, как потерял душу, а потом… обрел её. Ее даровал огонь, поглотив один из миров, и… она будто из пепла родилась, вобрав в себя все то, что пожрала эта странная стихия. Огонь страшен рождением душ, Эррор. Это, знаешь ли, больно, — Инк опасливо взрогнул, когда особенно длинный язык костра взметнулся от упавшего и частично прогоревшего полена ввысь. Разрушитель, тем временем, подчиняясь тому, что сам позже объяснял себе желанием чувствовать себя сопричастным, нерешительно коснулся чужого плеча кончиками пальцев. На пробу. Осторожно. Помнил, что в давлении замкнутого пространства это причиняло дискомфорт, но не сейчас, когда ему было так спокойно. И внезапно родился важный вопрос.

“Мне спокойно… рядом с ним?”

Желая это проверить, движение пошло увереннее, и Разрушитель притянул меньшего монстра, полного удивления и замершего благоговения, к себе под бок, перекинув руку через плечи и делясь теплом нагретого костром тела, разошедшимся по темным, винного цвета костям. Инк снова взрогнул, когда огонь расщепил шишку с громким хлопком, выплюнувшим сноп искр, но уверенно жмущая к себе рука успокаивала, а нити, все ещё висевшие атласным шелком на ногах, казались теперь не угрозой, а защитой.

— Так вот как ты получил душу. Ха, я думал, что ты украл ее, — чуть заедая, его голос вблизи множился эхом баритона, приятно резонируя через соприкосновение тел.

— Что? Да как ты мог подумать, эй! — начал сердиться Инк, протестующе заерзав, на что Эррор смешливо фыркнул, и вторую руку уложив на плечо, поймав меньшего монстра в кольцо опасной с собой близости, заставив его замереть, а прицелы в зрачках таять темным пурпуром размытых клякс.

— Да пошутил я, дурень мелкий, тише ты, — взгляд пересекся лобовым столкновением, заставив обоих замереть. Эррор и сам не понял, как погладил Инка, отводя взгляд и множась мурашками глюков, вторивших дымчато-синему смущению, разлитым поперек меток рек магии под глазницами. Инк вторил его смятению всецело, смущённо жмурясь и отводя взгляд в землю, не в силах смотреть на огонь ни в чужом взгляде, ни в окружении поленьев перед собой. Но Эррор оказался смелее, не разрывая объятий, отчаянно вкладывая в себя мысль, что просто хотел согреть мелкого непоседу, смутно понимая, насколько сильно себе лгал. А Художник пытался всеми силами держать в руках свое желание от его касаний, редких, но таких ожидаемых, расплыться в беспамятстве. Ах, как хотелось сделать что-то аналогичное…

А разве нельзя?

Этот вопрос озарил его так внезапно, что монстр озадаченно вскинул череп, посмотрев в темную сердцевину пламени напрямую, уверенно, отчего показалось, что огонь даже просел самую малость под напором чужого стремления. Инк повернулся к Эррору, все ещё изучающего собственные колени, пока неожиданно не прервал поток мысли от касания к себе Художника, осторожно тронувшего его щеку кончиками фаланг, щекоча поверхность дымчатой кости опасливой осторожностью. И вопреки ожиданиям Эррор не ощерился, не пустил иглы язвительных комментариев, не подвесил нитями, как делал великое множество раз прежде. Он улыбнулся. Тепло и искренне, озарив мрачное раздумье лица изгибом вермейской{?}[Вермей — это серебро, которое обрабатывают огнем, в результате чего оно приобретает золотой цвет.] улыбки. И пусть оба были смущены, но это не отталкивало, а давало понять, что их мысли созвучны, а души в унисон дрогнули в смутном предвкушении будущего, которое могло бы родиться от их первого шага навстречу друг другу. Но отчего-то сегодня на большее они не решились… Было неловко, боязно, странно. Оба хотели подумать, и Эррор первым покинул общество меньшего монстра в тот день, неловко попрощавшись и исчезнув в портале его дома, не имевшего границ все по тем же причинам фобии. А Инк предпочел остаться у потушенного Разрушителем костра, пока окончательно не замерз без теплого бока того, кто открывался каждый раз с новых граней его взглядов на мир. Взглядов, которыми Художник восхищался, отметив в былом враге нестандартность мышления и способов решения проблем, если таковые рисковали вставать на его пути.

Все свободное время Эррор посвятил размышлениям, при этом занимая свою нервозность вещами, которые его успокаивали. Вязание — яркий тому пример. И уже доделав длинный, мягкий шарф, тот понял, что он был бежевым, почти таким же оттенком пергамента, что носил Инк, но с тонкими вкраплениями дымно-мятных нитей в нем. Лучший ответ, что дало подсознания: от выбора пряжи до предмета одежды.

— Черт, — фыркнул он, отложив вещь и прикрывая глаза, откидывая голову на кресле мешке в полном утомлении: монстр вязал без перерывов на сон и еду больше чем два дня точно, и теперь мысли путались клубком нитей, подобно тем, что выпали из рук, укатившись по белому полу пустого пространства. Он даже стал пропускать каждодневные ритуалы, чувствуя внутри дрожь раздраженности и тревожности, пустившей нити в душу, стягивая ее до почти осязаемой боли в каждой кости, отчего идентифицировать конкретную точку дискомфорта не представлялось возможным. В таком состоянии его и нашел Инк, забеспокоившись отсутствием Разрушителя в привычном для этого времени месте.

Их месте, где они привыкли скоротать ночи.

И увидев Эррора в таком беззащитном виде, Художник всполошился, решив, что с ним что-то случилось, торопливо подбегая, оставив за собой портал, падая на колени и укладывая руку на лоб чуть придремавшего скелета. Вздрогнул и открыл глаза, фокусируясь плохим зрением на плывущем пятне маленького живого волнения над собой.

— Инк, — утвердительное и усталое удивление, перебитое близким теплом беспокойства меньшего монстра.

— Ох, звёзды, Руру, тебе плохо? Почему не позвал? Хочешь чего-нибудь? Пить? Может, тебе лучше в постель? Болит что-нибудь? — суета Художника отозвалась в фантомной душе ощущением ее стабильности. Да, это то, чего не хватало… То, что уняло смутную болезненность сомнений, вырвав ответ, который он сотни раз не произносил вслух.

— Хочу… Тебя, Инк. Хочу тебя рядом с собой, — подвисая в лагах ответил монстр, накинув связанный им шарф на шею Хранителя вселенных, притянув и уронив на свою грудь в объятия, успокоившие его самого тем, что он в этом признался, наконец. И даже ласковое прозвище не раздражало его колючий нрав, сгладив в нем былую неуверенность в том, ответят ли взаимностью.

— Уф… Эррор? Ты… Точно? — неловко упавший на него скелет заволновался, ерзая в шарфе, на который перевел удивленный взгляд, — ох, это мне? Такая красота… — Художник таки смог сесть, хоть и шокировал самого себя тем, что фактически оседлал Разрушителя, спокойно смотревшего на чужую наглость с пристальным и цепким вниманием, разглядывая, как скелет, оказавшийся на удивление лёгким, любуется связанной им вещью, счастливо теребя ее пальцами. Такими тонкими, что порыв желания сравнить осознался лишь после того, как Эррор коснулся его кисти, медленно соединив фаланги с его и разведя их веером. Белокостный монстр подавился восторгом, а Эррор сел, никуда не отпуская скелета, сидевшего на нем теперь лицом к лицу, ощущая как от Разрушителя веяло шоколадом дыхания, а кости горели от переплетшихся вместе пальцев.

— Попался~, — голос расщеплялся, оседая в костях Художника дрожью, сбитой касанием второй руки к его прямой как струна спине, — теперь тебе придется ответить, нехорошо получается, мелкий. Я признался, а ты съехал с темы. Но не могу не отметить, как мило ты ведёшься на мои провокации.

— Чего? Эррор, нечестно, я думал тебе плохо… И где же тогда кончаются грани твоих шуток, и начинается правда? — обиженно парировал пойманный монстр, старательно пытаясь игнорировать оглаживание плавных изгибов своих лопаток сквозь одежду.

— Плохо, Инк. Очень плохо… было, пока ты не пришел, — довольно прорычал он, нагло оттянув шарф и любуясь растушеванными линиями угольного мрамора на белесых позвонках шеи, обжигая ее дыханием, — так что скажешь? Или мне помучить тебя? — в качестве демонстрации шейный изгиб бесстыдно опорочили его языки, слизывая с них тепло тела.

— Руру~, что же ты вытворяешь… — он попытался оттолкнуть Эррора рукой, да та сама остановилась, нарушив волю хозяина и огладив грудину, просяще ускользая на спину, прижав его к себе теснее.

— Ответ не принят, чернильная бестия, — проворчал триколор, прикусил позвонки в наказание, обласкивая упругие стенки межпозвоночных дисков языками, неторопливо и со знанием – никуда не денется. Скажет. А рано или поздно – и вовсе неважно, торопиться им некуда, можно и поиграть на этом поле вдвоем, подобно тому, как прежде те делали это в сражениях.

— Мххх… Ох… Черт. Я люблю тебя, Эррор, — выдохнул Инк, полностью теряя контроль и ответно утыкаясь носом в гранатовые изгибы шеи любимого, осыпая мелкими поцелуями, дорожкой бегущими до рта, который тут же выловил его в поцелуе, прижав за затылок ближе и сбавляя темп до нерасторопного исследования нового пространства, каждому из языков позволяя примерить новые роли в изучении рта Художника, который, впрочем, не отставал, настойчиво давя напором мягкости собственного, пусть и одного, но не менее наглого. Это так понравилось Эррору, что тихое урчание, дрожащее лагами, походившее на вибрацию инфразвука, родилось в глубинах тела, согревая душу Инка трепетом испытываемой нежности и счастья. Разрушитель был откровенно удивлен, что хоть и в непоседливом, но довольно застенчивом прежде Художнике неожиданно открылся омут с многообещающими чертями, каждого из которых он хотел бы познакомить со своими собственными. Руки трёх мастей жали на тонкие ребра с ощутимой силой, выдавливая выдохи и сбивая дыхание меньшего монстра, цеплявшегося пальцами за ости позвонков Дестроя. Царапался даже через ткань водолазки, за что ее владелец чуть куснул за язык, улыбаясь в поцелуй сатанинским коварством. Схватил меньшего монстра покрепче и переместился внезапно, через водоворот глюков уронив их обоих на кровать, будто через осколки крутанув душу Инка таким перемещением, от которого монстр, теперь подмятый под Эррора, потерянно обмяк, что-то простонав, пока Разрушитель чуть рассеянно рассматривал свою сладкую добычу.

— Хей, ты в норме? Не перемещалведь тебя с собой ни разу, — Эррор нахмурился, осторожно погладив чернильное пятно жмурившегося белокостного под собой.

— Руру~… Ты беспокоишься обо мне, это так мило, — хитро протянул он, распахивая глаза, в которых горело пурпурное пламя зрачков взгляда, предназначенного лишь для него одного.

— Дебил. Я делал это с первого дня перемирия, неужели ты не заметил? — заедающий голос Разрушителя звенел возмущением, но не успел он продолжить, как Художник обнял его, притянув на свою грудь, будто успокаивая большого, уставшего зверя.

— Заметил, мой хороший. Заметил, когда ты вытянул меня из той пропасти. Когда я заболел, съев не те ягоды, тоже… И когда позволил себя касаться, Эррор, и ещё сотни других раз, каждый из которых помню, будто они были вчера, — тихо и ровно прогудел голос монстра под ним, укрытый телом Разрушителя, начавшего млеть от ласковых почесываний где-то между лопаток, устало прикрывая глаза. Волна спокойствия и умиротворения. Мягкая, как одежда Художника, о которую триколор потерся носом, глубоко вдыхая кисло-сладкий аромат красок и книжной пыли, смакуя его, как величайшее из совершенств. Утомленный долгими раздумьями, работой над вещью, что неожиданно стала подарком, запутавшимся теперь на их шеях, и отсутствием отдыха, Эррор незаметно для себя начал засыпать, иногда вздрагивая, будто вспоминая, что мог упустить нечто важное или что Инк выскользнет из его хватки и покинет теплое и уютное общество, но этого не происходило, а ласка продолжалась, смаривая его покрывалом дремоты, через которую он разобрал довольный шепот своей половины.

— Спи, Руру, я буду рядом, — меньший монстр чуть извернулся под ним, укладываясь поудобнее, прижимаясь спиной к теплым рёбрам и рукам, обнявшим позади и тоже собираясь отдохнуть. Ведь Инк провел не меньше времени в разборках собственных чувств и эмоций, переживая, что понял что-то неправильно. И пришел сюда, чтобы признаться, набравшись смелости и решительности, что была снесена беспокойством немного обхитрившего его Разрушителя, будто тот поймал его в капкан и теперь не отпустит никогда. Втянул в отношения, но уже не так важно, кто сделал это первым. Кто придал им вкус шоколада с перцем — тоже.

Важна была лишь искренность чувств двух существ, доверчиво уснувших в объятиях друг друга, чтобы завтра проснуться в новом дне, навсегда оставившим жизнь порознь в прошлом. Будто огнем то было сожжено, из пепла родив взаимность, крепче любой нити, которую только мог создать Эррор.

Комментарий к Огонь страшен рождением душ [Инк/Эррор]

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора.

Напоминаю, что заказы больше не принимаются, у меня передоз милоты и классных парочек впереди.

========== Засыпай [Найтмер/Кошмар] ==========

Комментарий к Засыпай [Найтмер/Кошмар]

На всякий случай уточню, что пейринг:

Non-corrupted!Nightmare/Nightmare

Для тебя, дорогая Рия~

Музыка в баре шла мерным ритмом позднего вечера буднего дня, разносясь волной из залов с приглушённым светом до улиц, приоткрытой дверью не только пуская лёгкий сквозняк, но и зазывая в заманчивую обитель алкоголя и отдыха новых посетителей. Саксофон игриво переливал мелодию, сливаясь со звоном бокалов, наполняемых компанией. Монстр, сидевший поодаль, изредка косил на них равнодушный взгляд темно-фиалкового оттенка, попивая яблочный сидр с чувством какой-то потерянности в этом вечере. И не сказать, что он приходил впервые, вовсе нет. Все окружение: от вентиляторов над головой, душистого дыма кальянов до тусклого света заурядного заведения было знакомо ему до тошноты, но… Он не мог перестать приходить в это место по двум причинам. Во-первых, склонен привыкать к чему-то. Это место попалось ему случайно, и с тех пор менять его было бы некомфортно. А во-вторых, здесь меньше клонило в сон, который превращал каждую ночь в мучение. Долгое и отвратительное, до испарины на лбу, пока утомление не настигнет апогея, отключив принудительно. Жизнь превратилась в слипшийся ком теста, совсем стерев понятие радости фантомами прошлого, где мир едва не уничтожил его самого безразличием и эгоизмом. Спасло лишь одно случайное событие. Встреча. И имя его свободы звучало иронично — Кошмар. Это существо, пришедшее вне времени по зову эмоций подтолкнуло начать жизнь сначала. И у Найтмера получилось это сделать, но следы незаживающих ран отдавались этими нежелательными последствиями уже многие годы, особенно остро поставив вопрос относительно недавно, полностью лишив его способности нормально высыпаться. Алкоголь помогал весьма слабо, но за неимением лучшей альтернативы скелет вынужден был использовать все возможности, не решаясь на последний шаг — просьбу о помощи.

Гордость?

Черта с два… Найт давно понял, что это чувство далеко от подобного проявления эгоизма. Дело было куда проще, и одновременно, сложнее все по той же причине. Он был влюблен в этого монстра без оглядки на прошлое, покрытое той же чернотой, что и его тело, вызывавшее в нем лишь восхищение и уважение того, что Кошмар не растерял своей манеры себя подавать, статности, величия и способностей проницательно вникать в суть всего, о чем бы не шла речь вопреки тому, кем стал. Это вызывало как минимум чувство почтительности. Заставляло слушать и слышать, не перебивая и выучивая каждое сказанное им слово, чтобы потом десятки раз прокручивать их в мыслях, пытаясь отвлечься и уснуть.

Найтмер утомленно фыркнул, уткнув голову в безвольно лежащую на барной стойке руку, рассматривая, как пузырьки газа в напитке лопаются темным янтарем искр в свете лампочек над барменом, безразлично занятым своим делом. По рукавам темно-лиловой куртки ползли тени бликов от проходивших мимо посетителей, и даже несмотря на музыку, достаточно громкую и резкую, клонило в сон, что пугало до редких, едва заметных вздрагиваний. Голос рядом прервал поток его ленивых размышлений наглым вопросом:

— Эй парень. Чего грустишь один? Ай-да к нам, веселиться? — паренёк с хитрой лисьей улыбкой и пушистыми ушами задорно подмигнул монстру янтарным глазом, оценивающе рассматривая недовольного его обществом скелета.

— Я похож на того, кто хочет веселиться? — устало протянул скелет, не удосуживаясь более смотреть на лиса, явно заинтересованного в общении.

— Ты похож на того, кому не хватает тепла, — заискивающе ответил незнакомец, но прежде, чем Найт раздражённо послал его к черту, другой, до дрожи знакомый голос сделал это за него.

— Парень, ты не на того монстра глаз положил, — низкий, рокочущий голос прозвучал настолько плотоядно, что лис сглотнул нервно и, лепеча извинения, поспешил ретироваться, трусливо поджав пушистый хвост. Найт довольно усмехнулся и хотел отпить ещё сидра, но руку со стаканом перехватила чернота крупного отростка с капающим с него темным сгустком налета, напоминавшего черный вар{?}[Чёрный вар — продукт переработки древесной или каменноугольной смолы.].

— Тебя все легче отыскать, Найт. Оставляешь след, будто кокаиновую дорожку за собой ведёшь для меня, — протянул Кошмар, щупальцем достаточно нагло оплетя руку скелета с белым жемчугом костей до самого локтя, кончиком щекотливо задевая кость плеча под рукавом куртки.

— Говоришь так, будто зависим от меня, — фыркнул тот в ответ, несколько опешив от наглости чужих действий, предательски сбивавших с мыслей и вытягивая из него эмоции с таким напором, что накатила слабость. Он поднял на стоявшего рядом Кошмара фиалковое удивление глаз, выдавая во взгляде чрезмерное переутомление, залегшее тенями в побледневшей магии. Кошмар тут же хищно улыбнулся, недвижимым взглядом единственного глаза жадно считывая всю поднаготную монстра перед собой, который, будто Василиска увидев, теперь не мог сопротивляться.

— А я и не отрицал этого. И всё-таки… Что же случилось? Ты больше похож на тень, — черные вектора качнулись предупредительно, когда мимо посмел кто-то пройти, будто отпугивая от себя, чтобы никто не дерзнул не то что мешать — даже лишний выдох сделать в сторону Найтмера. Кошмар с собой был прямолинеен: его собственничество раскрылось в полную силу именно с этим небольшим скелетом, и делить его даже со случайными собеседниками он не желал и не позволил бы.

— Устал… Смертельно, — буркнул тот, бросив жалостливый взгляд на недопитый алкоголь, который Кошмар взял и бесцеремонно осушил до дна.

— И вместо отдыха ты сидишь здесь… Не сходится, малыш, — сердито прищурился Мар, выжидательно сверля взглядом Найта и при этом не прекращая держать щупальцем его руку, словно к детектору лжи подключив к себе абсолютно все его эмоции, которые больше походили на слипшиеся макароны, чем на что-то оформленное. Жалкое зрелище, однако Кошмара это действительно волновало. Настолько, что лозы качались медленными спиралями, бросая тени на сидевшего у барной стойки скелета, в некоем стремлении укрыть от посторонних глаз и выведать источник такого мучения с единственной целью — уничтожить причину самым безжалостным образом.

— Я… Не могу отдыхать, — решил больше не держаться за призрачные нити опасений Найтмер, прыгая в атолл взгляда пристальной Атлантиды с головой. Будь, что будет, и гореть всем сомнениям синим пламенем.

— А поточнее? Кто мешает? — Мар наклонился ближе, расширив зрачок, наполнивший сиянием всю глазницу, словно только и ждал адреса, пароля и явки повинного в его мучениях существа.

— Да я сам и мешаю, Мар… Сон превратился в ад. Снится такое, что невозможно сомкнуть глаза, сразу вижу смерть. Свою. Брата. Мира… и… тебя. Жестокую смерть, я уже не могу на это смотреть, — монстр сожмурил глаза, прикрывая лицо ладонью и вздыхая, пока Кошмар тихо стоял рядом, но мысли его были скрыты от любого, даже по лицу сложно было понять примерное направление размышлений. Но вот взгляд выдавал как минимум понимание и даже толику облегчения, поскольку монстр знал пути избавления, которые, как нельзя кстати, ему весьма нравились, раз дело касалось Найтмера, которого он отпускать от себя не хотел. И дело не только в эмоциях, на вкус не уступавших лучшим винам всей мультивселенной, а в самом скелете, которого Мар хотел бы связать со своей жизнью навечно, показать свободу, в которой жил и подарить надёжность своим постоянным присутствием, на которую Найт мог бы положиться всецело.

И Кошмар почувствовал, что Найтмер к этому готов…

— Идём, — просто сказал он, потянув его за собой вектором, небрежно бросив невесть откуда взявшиеся деньги на барную стойку, звоном монет привлекая внимание бармена, проводившего парочку опасливым вниманием. Найтмер и оглянуться не успел, как через портал был втянут в авантюру и чужое жилище, в котором, вопреки долгому знакомству с Маром, бывал всего пару раз. Но он хорошо его помнил: камин с горящим теплом живого огня, ковер рядом с ним и пышный диван было сложно не запечатлеть в мыслях. Ряды стеллажа с книгами у стены напротив окна остались неизменными с прошлого визита сюда, разве что изданий поприбавилось. Да и вид за готичными изгибами рам сменил былую осень на лето. Времени минуло немало…

— Зачем мы здесь? Мар, я…

— Тшшш, — темный палец коснулся его рта, прервав вялое возмущение, и мысли толкнув в пропасть одним лишь взглядом, как его самого уронили на мягкость обивки: слабостью на окончание дня. Кошмар вальяжно сел рядом, лозами склонив скелета на свои колени и руку, державшую под плечами, пока изумлением сверкали фиалковые зрачки, растерянные, но доверчивые, отчего монстра теснило чувством удовольствия. Лозы ловкостью запятнанных парафиновым негативом усиков прямолинейно полезли под распахнутую куртку, каждую пуговицу рубашки нещадно лишая плена ткани, степенно оголяя лунный жемчуг ребер.

— Мар, что ты делаешь? — занервничал скелет, отчаянно заливаясь гиацинтовым смущением, вспугивая душу чувством бесконечной уязвимости. Попытка дергаться, закрыть грудину руками или отстраниться лишь раздражали, и Кошмар терпеливо фыркнул собственным недовольством, отводя его ладони в стороны и обхватывая щупальцами удобнее.

— Избавляю от проблемы, не трепыхайся, — низкий гул голоса вибрировал через кости, но отчего-то все равно было страшно. Не Кошмара он боялся, но сна, в который тот мог его погрузить, нос к носу столкнув с ужасающей фобией, от одной мысли о которой бросало в холодную дрожь.

— Это… больно? — вопрос белого скелета удивил Кошмара, заставив остановиться, касаясь ладонью тепла нижних ребер и ощущая смесь поверхностного дыхания с дрожью его жизни.

— Я никогда не сделаю тебе больно, Найт, — тот погладил белесые кости, ощущая на некоторых потёртости щербинок старых шрамов, оставляя на них мягкий воск своего тела, будто пунктирными метками расчерчивая его тело. Бережно, ценя доверие и наслаждаясь открытостью, от которой тот смутился так, что потерял дар речи, неосознанно руками вцепившись в мягкую лозу, отчего та тут же завилась лианой вокруг костей, потираясь маслянистым боком, унимая беспокойство. Такое тягучее и сладкое, что Мар понял по вкусу, что вызвано оно теперь было не страхом боли или сна, а именно близостью с ним.

Найтмер выдал себя, сам того не ведая.

— О, как интересно и вкусно… Неужели я нашел, наконец, что искал? Найтмер, — его имя Кошмар протянул рычаще, блеснув бирюзой взгляда, в котором отражалась паника чужого. Осознание того, как наивно раскрылся перед тем, кто легко мог читать чувства, особенно касаясь так тесно и провокационно.

— Несправедливо, ты насильно вытащил наружу все то, что я прятал столько лет, — сердито рыкнул в ответ скелет, ставя защиту, ершась, как только мог и хватаясь за запястья Кошмара, пытаясь от себя отстранить. Эта попытка смело дать отпор и сбежать очень понравилась Кошмару, что тут же спеленал его векторами, разведя ослабшие руки и склоняясь к опешившему скелету близко, нос к носу, обдавая выдохом низкого голоса, отчего все внутри Найта наполнилось запахом яблочного сидра с нотками чего-то хвойного и цитрусового разом.

— Тебя иначе не заставить было признаться, знаешь ли. Я и так был слишком терпелив: прочитать… попробовать на вкус оказалось проще, чем я думал. И я не разочарован, ты прекрасен, Найт, — Кошмар с наслаждением впился в шейные позвонки ошарашенного Найтмера, не обделяя томным вниманием каждый, лазурным языком чертя линии, повторявшие контуры нежных симфизов в просветах костей. Тот даже выгнулся от безумного спектра ощущений, пока Кошмар незаметно рукой вторгся под ребра, теплом ладони накрывая дрожавшую душу измученного монстра, которым теперь дорожил ещё больше. Немного давления магией, и скелет под ним начал обмякать, пугливо вздрогнув от понимания, что Мар его отвлек, но голос огладил сознание обещанием и надеждой на то, что не будет больше мучений.

— Засыпай… На моих руках, Найт, — Кошмар оставил печать поцелуя на щеке засыпающего скелета, чья податливая слабость и уплывающий в сон разум вызывали трепет предвкушения и ожидания завтрашнего дня, до которого его подопечный теперь доспит без ужасающих снов, отдохнёт, наконец, полной грудью вдыхая свободу ночи и утопая в приятной неге долгожданного, чертовски желанного отдыха.

Ночь без сновидений.

Найт просыпался странными рывками, все ещё по памяти пережитого, словно мысли толчками тормошили сознание пониманием, что он, черт возьми, выспался. Вздрогнул, открыв глаза с глубоким вдохом удивления, пытаясь понять, где находился, с кем и почему так сильно пахнет чем-то столь знакомым, отчего под ребрами предательски скручивался комок приятного волнения. Чужое касание. Одно, два — по всему телу поползли змеистые изгибы плавленного бархата. Стоило скелету попытаться сесть, как тут же навалилась темнота живого тепла, вжимая в обивку мягкой мебели, над которой стлался сатин рассветных сумерек, пробившийся сквозь окна, стекла которых тенями пересекали шпросы{?}[Шпросы — элементы фасада здания, с помощью которых собирается переплёт в оконной конструкции для укрепления или декорирования окон в доме.].

— Тише-тише. Проснулся~. Ах, вкус твоей растерянности и симпатии, такой явной, что кружится голова, — голос Кошмара крыл все мысли козырем своего присутствия, и Найтмер лишь мог недоуменно выдохнуть в его щеку, прижавшуюся к его в необычном для такого грозного существа стремлении дарить и получать ласку.

— Мар… Я… Больше не было этих снов… Спасибо, — Найт, едва ли не плача, обхватил Кошмара, до того нависавшего над ним, роняя на себя полностью и обнимая, утыкаясь носом в сгиб шеи и ворот кофты, напитанной маслянистыми каплями темноты, будто сам он состоял из теней и ночи, которой можно было коснуться. Прочувствовать на себе и в себе тоже, стоило лишь попросить, открыться и… довериться.

— Не было и не будет, — спокойно ответил он, голосом вибрируя тихо и умиротворяюще в самое ушное отверстие, рукой крепко прижимая к себе.

— Моя слабость так мала для твоей силы… Незначительна… Я должен был сразу это сделать, попросить, — Найт ощущал, как по костям растекалось тепло, то ли связанное с местами стекающего с них темного вара чужого негатива, то ли с тем, что он в этот момент ощущал, стоило Кошмару ненароком задеть чувствительную точку под слуховым отверстием, мазнув по этому пятнышку слабого места поцелуем.

— Думаешь, у меня нет слабостей? Ха, ошибаешься, маленький упрямец. Ты и есть моя слабость, Найт, — проурчал голос, ощутив на языке привкус его смешка, который он поймал ртом, сплетая в долгом поцелуе, сделав его глубже, стоило тому ответить тем же. Найтмер надавил пальцами в нежное основание разлета векторов, особенно податливое, вызвав тем самым наплыв лоз на свое тело, словно площади соприкосновения было столь же недостаточно, как и воздуха, горячевшего с каждым циклом вдох-выдох. Томительно, крепко, не хуже чем прекрасно сваренный молотый кофе, с тем же оттенком горечи, который оба ощущали на языках, где один блудил под другим, а затем они менялись, пока руки ласкали друг друга медленно, особенно давя на горячие точки чувственности, теряя опору и сплетаясь фалангами друг с другом. Кошмар довольно урчал, резонируя басовитым тембром с редкими и короткими стонами Найтмера, чей разум буквально размазало от того, как было приятно. Мар отстранился, порывисто опустившись к шее, прикусывая позвонки до крохотных вмятин лунок от клыков, оставляя маленькую роспись владения этой территорией и обещанием освоить новые на этом же теле, что податливо прогнулось в пояснице от его действия, царапая основания лоз в порыве несдержанного удовольствия.

— Думаю, этого достаточно, чтобы больше ничего не объяснять? — спросил Кошмар, всматриваясь яркой бирюзой зрачка в расплывшийся пурпуром взгляд, вновь живой и свежий, даже ещё более сверкающий, чем когда бы то ни было. Благодарный и уверенный, пышущий силой, созвучной с таковой у черномастного монстра.

— Нет. Мне тебя никогда не было достаточно, Кошмар, — ответил тот, сверкая глазами и улыбкой, настолько многообещающей, что Мар не мог устоять против соблазна стереть ее переливом смущения цвета пышущих жизнью соцветий гиацинтов.

— Как бы ты не кричал потом, что меня слишком много, — черный монстр красноречиво провел ладонью от груди до низа тазовых костей, поведя круговым движением по горячему пятну чужого тела, в ответ на это задрожавшему и уцепившемуся пальцами крепче, сгибая и сводя вместе колени. Ожидаемо, но белизна черепа действительно перекрылась румянцем, но вместо ответа Найт неожиданно укусил Кошмара в шею, слизнув затем налет негатива, привкус которого отдавался на нёбе горечью плодов грейпфрута.

— Мар… Твое покровительство всего мне было дороже, — признался он, отпустив кремниевый блеск позвонков из плена челюстей и утыкаясь в щеку, вновь уходя в размеренную, неспешную ласку, пока тот его слушал, причудливо оплетая тело лозами щупалец, грея собой каждый изгиб и стык суставов, — я и подумать не смел, утопая в собственной тьме, ни о чем таком. Хотя желал этого, как ничего другого… Мне кажется… Я бы умер.

— Не говори так, Найт. Я бы этого не допустил, малыш. И не допущу ещё как минимум одну вечность, — тот ощутил приятное тепло выдоха доверившегося ему скелета, ложась на бок и долго глядя в фиалковые глаза, где ни одна реплика уже не стоила того, чтобы ее произнести. Важен был лишь тактильный контакт, не прервавшийся ни на секунду, теплый, ласковый и теперь такой родной…

Как минимум на одну вечность на двоих.

Комментарий к Засыпай [Найтмер/Кошмар]

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора

========== Твой шепот [Даст/Хоррор] ==========

Даст любил по вечерам после изнурительных трудовых часов надолго засесть перед телевизором или ноутбуком за просмотром полюбившихся передач и фильмов. Тихо, уютно и без лишней суетности будничного распорядка. Иногда и просто мог проводить время в тишине и спокойствии, и до странного необычным было, что у него в такие моменты была компания. Ещё один монстр-скелет, чей череп был проломлен, а глаз горел единственным зрачком, цвета красной гвоздики, расплываясь им во всю глазницу. Он приходил спонтанно, его стук в дверь чужого дома звучал как скрежет когтей скребущейся о доски кошки, и Даст, впервые увидев на пороге незванного гостя, был весьма озадачен, но войти позволил, все-таки знал его много лет — работали вместе. С тех пор событие вошло в привычку и воспринималось как должное, привычное и вполне занятное дополнение к свободному времени. Скраденное этим существом одиночество, давившее на голову обручем тягостности мыслей, было как нельзя кстати, и Пыльный был достаточно благосклонен к Хоррору, что стал его частым товарищем в часы досуга.

В этот раз последний не просто явился, но ещё и принес охапку снеков, падающих из рук от излишнего количества и выбора всевозможных угощений: от орехов и чипсов, до леденцов и драже. Даст, открыв дверь монстру, озадаченно смерил его гетерохромным взглядом, чуть фосфоресцирующим в полумраке, который он любил больше, чем яркий свет.

— Нахрена так много? Ты на неделю ко мне? — удивлённо спросил он вместо приветствия, впуская в дом Хоррора и опасливо косясь за его спину, подозревая, что такого количества еды могло бы хватить на целую ораву гостей. Но никого там не оказалось, а монстр опасливо покосился единственным глазом на горсть пачек с угощением, снова поднимая виноватый взгляд на Даста, отвечая тихо и сипло, как только он один мог говорить:

— Не знал, что ты любишь. Поэтому взял сразу всё, — это объяснение позабавило разноглазого монстра, и он кивнул на вход в гостиную, приглашая к обычному времяпрепровождению вместе. Тот счастливо оскалился в улыбке, скинул кроссовки и проследовал в знакомом направлении, светя во тьме прихожей алым заревом взгляда. Даст устало вздохнул, закрывая входную дверь, и поплелся следом, отмечая, что, возможно, самую малость, но был бы рад сегодня побыть один и поразмыслить кое о чем. Точнее… о ком…

О Хорроре.

Странные мысли посещали все чаще, отнюдь не дружеского толка, особенно обострявшиеся с его приходом. Монстр заявлялся всегда неожиданно: то с утра, то вечером, в случайные дни без явного алгоритма и совпадений дат или дней недели. Сперва Даст никак на это внимания не акцентировал, но позднее поймал себя с позорной мыслью, что ждал его прихода каждый день. Строил догадки, даже монетку бросал, а затем и вовсе обнаружил в голове постыдный глас мысли-предложения, стоило монстру не прийти в день ожидания: “А не сходить ли к нему домой самому?”. Стоило ей прозвенеть среди прочих, как тот стал постоянно себя одергивать, больше отстраняться и меньше говорить, хотя до того мог часами вести тихий монолог, открыв в Хорроре внимательного слушателя. Он действительно слушал его, не теряя нити рассказа, подтверждая это редкими, но очень уместными вопросами, разрезавшими чужую речь мягкой тишиной голоса, идущего на грани шёпота. И теперь висело неловкое молчание, а угощения, принесенные монстром, лежали нетронутой горсткой между ними на темно-болотной обивке дивана небольшой гостиной, в которой единственным светом помимо их глаз горел настольный светильник, пуская по помещению длинные, мрачные тени, убегавшие частоколом острых пик очертаний предметов органайзера на его поверхности до самого потолка. А свет телевизора заставлял другие — дрожать синхронно с переменами картинок идущей новостной передачи, которую оба смотрели, не вникая в суть, каждый думая о своем. И если Хоррор сидел и размышлял о том, что сделать ещё, чтобы оказать Дасту, который ему так сильно нравился, знак внимания и привлечь, строя весьма милые догадки и предположения, то Пыльный злился. На себя в первую очередь. День выдался и без того крайне неудачный, изнурительный и довольно безуспешный, и неуместная симпатия, которую отрицать уже получалось из рук вон плохо, лишь подливала в кипящее масло лишнего топлива, взметывая в душе обжигающие брызги маленьких взрывов его терпения.

Даст опасался, что шаг к Хоррору оборвет их встречи чужим отказом… И от того он совершил ошибку.

Ошибку, которая повлекла череду важных событий, без которых они бы не обрели конечной цели счастья. Но для этого пришлось пройти через неприятную ступень этого дня.

— Какого хрена ты на меня смотришь постоянно?! Задолбал уже, — громко рыкнул Пыльный, резко повернувшись к крупно вздрогнувшему Хоррору, что просто не понимал, что сделал не так, а голос, столь сильно повышенный, пробудил его боязнь громких звуков, отозвавшуюся смутной болью в проломленной голове и липким налетом холода на позвоночнике.

— М… Ты выглядишь грустным… Что не так, Даст? — ещё более сипло, чем обычно спросил одноглазый скелет, пытаясь угадать и придумать, чем мог бы помочь или быть полезным. Но взгляд лишь беспорядочно цеплялся за все подряд, кроме самого Даста, упрямо избегая смотреть в его разгневанный буран эмоций, кипевший лавой в зрачках цвета ализарина и сапфира.

— Да всё не так! — рявкнул тот, хватаясь за голову и отчаянно жалея, что ведёт себя так грубо, но его сердитый вскрик подействовал абсолютно неожиданно для Даста. Хоррор что-то сдавленно проскулил и тихо выскользнул сперва из комнаты, а следом и из дома. Лишь входная дверь слабо щёлкнула, заставив Даста простонать и откинуться на спинку дивана, запрокинув к потолку голову.

Вздох. Один. И ещё раз.

Снова и снова, успокаивая расшатанные неизвестностью нервы, оголенные подобно тетиве лука, готовой натянуться и пустить стрелу прямо в душу… Монстр медленно перевел взгляд к оставшейся на обивке блестящей упаковками кучке вкусностей, оставленных ему словно подношение. Он бросил взгляд в коридор, темнеющий пустым провалом дверного проема и огорченно вздохнул, разочарованно в самом себе и своих словах. Смутные опасения, что перегнул, повел себя грубо, резко и несправедливо терзали изнутри. Скребли когтями чувства вины и сожаления, но вернуть ни слов, ни монстра он уже не мог.

Даст твердо был намерен исправить ситуацию, вернуть ту зону комфорта, которую оба обрели друг в друге, но дни ожидания шли впустую. Хоррор не пришел ни на следующий день, ни через, ни даже спустя неделю. Это волновало монстра куда сильнее тех чувств, что он к нему испытывал. А ещё… дало возможность их принять как должное и неизбежное, осознать, что в конце концов не так уж и плохо это, и счастье стоило того, чтобы попытаться его достичь, ведь… не попробуешь — не узнаешь. На работе монстр тоже не появлялся, а значит, единственное место, где его стоило искать — дом Хоррора. Даст знал адрес, и первым делом, получив заслуженный отгул, отправился на поиски пропавшей души.

Там где жил Хоррор было до чёртиков тихо: огромный лесопарк полукругом обступал небольшое строение из неприглядного серого кирпича, двухэтажного с провалами лишенных света окон, будто никого там и не было… Поляна перед домом блестела пятнами света, бившего сквозь мозаику крон высоких деревьев, заслоняющих собой от грохота города, наталкивая на первые мысли и догадки о том, что одноглазый не любил шума ни в каком его виде. Шепот разносился ветром в листве, путаясь им же в скрипучих стеблях травы вокруг фундамента, на котором пятнами мелькал изумрудный мох. Даст осмотрелся, даже вокруг дома прошёлся, заглядывая в темноту окон в надежде увидеть знакомый отблеск гвоздичного зрачка, но результатов это не дало, он словно хищник кружил вокруг убежища затаившегося зверька, в попытке найти возможность его оттуда выцарапать. Но неожиданно прилетевший в макушку жёлудь заставил не только раздражённо взрыкнуть, но и голову задрать наверх, видя то, что искал. Хоррор сидел на крыше, один из салонов которой менял угол, делая там площадку, где вполне можно было сидеть, рассматривая окружение с высоты. Он сверкал на Даста недоумением и испугом, нервно царапая фалангами шиферный настил. Монстра его страх озадачил и снова окатил чувством вины за то, что он наехал на него без видимых причин да ещё и когда Хоррор просто искренне хотел помочь и явно беспокоился о причине его дискомфорта.

— Хоррор? Может, спустишься? Я поговорить пришел, — Даст позвал его громко, на что скелет на крыше сжался и отчаянно обхватил руками проломленную голову, — эй?

На каждое его слово тот вздрагивал, и Даст хмуро фыркнул, лихорадочно соображая, какой вывод из этого можно было сделать. Самое первое, что приходило на ум — монстр по какой-то причине его боялся… Разноглазый скелет не собирался отступать, и вновь осмотрелся, придирчиво рассматривая ствол вившегося над домом дуба. Неловко на него, но все же забрался, опасно качаясь на ветке, по которой подбирался к замершему изваянием Хоррору, но та надломилась старой древесиной, качнув монстра, отчего тот на площадку к другу упал, больно ударившись коленом. Сдавленный стон и лежащее рядом тело вернули Хоррору былое чувство переживания за полюбившегося монстра, и он почти инстинктивно коснулся ушибленной кости Даста, который шипел тихо и протяжно, пытаясь вернуть круговерть картинки после падения на жёсткую крышу. Лёгкое поглаживание по ноге быстро вернуло его в чувство и привлекло внимание к Хоррору, что косился с опаской, хоть и трогал его осторожно, боясь спугнуть то ли Даста, то ли себя самого. Пыльный перехватил его руку и сел, подгибая под себя здоровую конечность, но ушиб волновал в последнюю очередь. Куда больнее было видеть во взгляде Хоррора такой неподдельный страх.

— Хей, привет… — тихо прошептал он, и это было верным шагом: Хоррор чуть более спокойно повернулся к нему, готовый слушать, — ты как?

Даст осторожно подсел ближе, морщась и занимая более удобное положение, стараясь при этом не пугать напряжённого монстра, который на его вопрос неуверенно повел плечами, теряясь с ответом.

— Хорри, прости~. Я не хотел тебя обижать, просто… Знаешь, я не из-за того, что ты на меня смотрел разозлился. Я был зол на себя, — тихо начал объяснять Даст, отпустив руку монстра и начав теребить подол толстовки, чей капюшон частично скрывал лёгкий чароитовый{?}[Оттенок фиолетового] румянец его неловкости и сложности с тем, чтобы оформить мысли в слова, — за то, что испытываю к тебе то, что не вписывается в… Я, признаться, вообще не знаю, кто мы друг для друга, — Даст закрыл ладонью лицо и вздохнул, ощущая на языке привкус провала. Но Хоррор вопреки его ожиданиям не ушел, не отвернулся и не сказал что-то, что перечеркнуло бы их отношения. Монстр просто робко тронул его кисть пальцем, привлекая внимание к своей притихшей фигуре, обнимающей собственные колени. На его выбеленных скулах маячил лёгкий тон смятения, цвета разбавленной молоком малины, а взгляд расплылся темнотой увеличенного в центре глаза зрачка, горевшего нерешительной робостью. Ему тяжело было говорить так же много, как это умел делать Даст, но он ощущал острую необходимость выдавить хоть что-нибудь.

— Я… боюсь… — сипло ответил, не договорил, но собирался это сделать, судорожно вздыхая, что расценено было совсем не так.

— Меня? — огорченно уточнил Даст, повысив голос в изумлении, отчего Хоррор отпрянул, будто обжигаясь и забывая сделать выдох…

— Громких звуков… — выдохнул тот, хватаясь за голову, стоило вспомнить тот звон, что гудит в голове болью каждый раз, стоило чьему-то голосу разрезать тишину его зоны комфорта. Он и на работе чаще всего сидел в наушниках, что-то сосредоточенно печатая, медленно, но целеустремлённо, и его никогда никто не отвлекал от процесса. И теперь многое в его поведении становилось яснее, понятнее и логичнее, чем было прежде. Даст тут же осознал, что своей резкостью не раз мог причинять ему страдания, но тот отчего-то все равно летел к нему одному, словно бабочка на огонь, знающая, что сгорит дотла.

— Ох… Прости, — прошептал Пыльный, чувствуя теперь, что в руках обрёл ключ к общению с ним, который не хотел терять, — я ведь не знал… Не знал, чего боишься и что любишь. А должен был знать.

Хоррор расслабился, слушая шелест его слов рядом с собой, от которого кости ощутили волну теплых мурашек. Он снова осторожно коснулся руки Даста, на этот раз поймавшую ее в свою клеткой фаланг, щекоча осторожными касаниями пястные кости, совершенно белоснежные на контрасте со светло-пепельным оттенком его собственных.

— Твой шёпот… люблю, — буркнул тот, смущаясь словам и прикосновениям, против которых явно не возражал, словно Даст приручал его чуткую натуру, едва не потеряв по незнанию. Гетерохромный взгляд поднялся к профилю с острыми краями разлома на черепе, очерчивая каждый оскольчатый краешек, по которому скользили тени крон, и сам скелет осторожно сел ещё ближе, бережно коснувшись головы, будто проверяя остроту сломленной кости, на что тот повернулся, сталкиваясь так близко с сосредоточенным взглядом разномастных глаз.

— А меня любишь? — его шепот глотал шелест листьев, ветром относя в сторону и охлаждая тела летним утренним выдохом, будто стихия толкала их друг к другу, отзываясь в пышных шапках зелени отзвуком несказанного согласия.

— Да, — ответный шёпот, отголоском которого заря взгляда поползла по черепу ализариновыми тенями. Даст с облегчением выдохнул, будто не дышал все время, что был здесь с ним, на крыше, и от радости признания неудачно поменял позу, отчего нога ужасно заныла, роняя его на спину без сил с прикрытыми глазами.

— Чертова крыша, — выдохнул он с тихим стоном, — я бы лучше на земле тебе ответил взаимностью, чем здесь.

Не успел тот договорить, как чужая рука накрыла ушибленное колено, расплывшееся королевским пурпуром темного ушиба, заставив вздрогнуть и напрячься, но Хоррор навис над ним, ловя визуальный контакт.

— Я могу помочь, Даст, — сиплый голос приятно сливался с окружением, а его предложение заинтересовало монстра, который подумал совсем не о магии, постыдно жмурясь, в попытке скрыть неоднозначность мыслей, убегавших совсем не в то русло.

— Помоги, — попросил он, с интересом ожидая реакции, в которой сквозила радость от его позволения это сделать, будто Хоррор боялся вторгаться в личное пространство понравившегося существа, а получив на это добро, не мог сдержать счастья, разлитое в увеличенной яркости глаза и остром серпе улыбки, за которой свечением проглядывался язык, на который Даст бесстыдно засмотрелся, проглатывая комок слюны. Будто голодом по костям растекалось неуемное желание его утоления… И единственным антидотом к отравлению любовью был именно Хоррор, прочно засевший в душе привязанностью, корни которой без летального исхода выдрать оттуда было невозможно.

И когда монстр уже подумал было, что одноглазый скелет действительно использует магию, забив чувство боли своей способностью, тот склонился ближе и осторожно поцеловал в самый уголок рта, немного задержавшись в этом месте, будто спрашивая, и Даст понял…

Помощь в отвлечении…

Правила игры были охотно приняты: Пыльный поймал его руками, ладонью мягко надавив на основание затылка и ловя его поцелуем куда менее целомудренным, чем тот просил без всяких слов. Почти уронив на себя, готов был утолить эту долгую жажду, мучительную обоим, наслаждаясь тем, как тишина разливается кровотоком магии по телам, соприкасая теплом друг с другом и доверием в душах, чье биение они чувствовали как дрожь в унисон двух жизней. Они целовались неумело, но оба наслаждались этим, каждый по-своему, но так созвучно, что хотелось мурчать от удовольствия. Хоррор действовал осторожно, почти пугливо, иногда вздрагивая, когда Даст гладил по волнам позвонков, идущих под велюром спортивной куртки, тут же расслабляясь от этой успокаивающей ласки. Второй же ловил момент, чтобы углубиться, надавить, где тело отзывалось лёгкой дрожью и сам замирал и выдыхал прерывисто, когда неожиданно ловко находил слабые места Даста, оглаживая пальцами шейные позвонки и давя ниже, на разлет теплых ключиц чуть прохладными костями, подбросив догадку, что сидел на крыше уже долгое время. Даст нехотя оторвался от сладкого наслаждения, чувствуя, что между ними нечаянно протянулся мостик слюны, тут же разорвавшийся. Взгляд Хоррора над ним расплывался растерянным удовольствием и смущением, которое в Пыльном отзывалось щекоткой игривого предвкушения вызвать такое выражение вновь, но совсем при других обстоятельствах.

— Отлично помогаешь, Хорри. Мне нравится, — довольно и тихо фыркнул Даст, погладив монстра по щеке и осторожно принимая сидячее положение, — спустимся? Холодновато здесь, ты замерз уже.

Монстр согласно кивнул и с интересом посмотрел вниз, будто прицениваясь, клоня голову к плечу, пока Даст соображал, как ему слезть и не выглядеть при этом слабаком вопреки поврежденному колену. Особенно много опасений по этому поводу возникло, когда одноглазый избранник ловко перелез на ветви раскидистого дуба и спрыгнул вниз, своей кошачьей ловкостью заставив челюсть Даста невольно раскрыться в изумлении способностям монстра-тихони.

— Дьявол… Ладно, попробуем, — прошептал он сам себе, поднимаясь и сильно хромая. Ветки дали неплохую опору, стоило за них схватиться, но переносить вес было тяжело и больно, а потому спуск получился совсем не изящным, а у земли монстр и вовсе едва не свалился, если бы его под боком не подхватил ожидающий Хоррор. Он перекинул через плечо его руку, дав опору и помог добраться до дома, чья темнота оказалась такой обманчивой… Внутри царила чистота, блестел деревом пол, мебель, темнело мягким пятном клетчатое кресло, куда Даст устремился, нагло утянув за собой и Хоррора, которого настойчиво утянул на себя, бережно устроив на здоровой ноге под его возмущенное пыхтение.

— Тебе же больно, — протестующе дернулся скелет, но Пыльный лишь шикнул в ответ, притягивая ближе и утыкаясь ртом в такую теплую шею с чувствительным боком матовых позвонков, чуть более тонких, чем у него самого.

— Больно без тебя. Давай посидим вместе вот так, м? — прошептал он, словно обезоруживая этим. Хоррор чуть толкнул Даста, устраиваясь в тесноте кресла, перекинув ноги через его бедро и улыбаясь в ответ, провоцируя тем, как начал гладить плечо, обнимая рукой через всю грудную клетку, под жердями ребер которой душа жалась ближе, подсвечивая одежду полосами багряного зарева чувств.

За окнами пускал блики зайчиков летний день, освещая тишину, поделенную между ними сладким моментом настоящего. Снова вместе. Снова рядом… Но в совсем другом качестве, новом и несомненно очень приятном. Даст пальцами путался в остистых отростках шейного отдела позвоночника, ощущая размеренное и глубокое дыхание умиротворенного монстра, отогревающегося в тепле тела Пыльного, что иногда поворачивался в поисках более уверенной ласки, срывавшейся на долгие поцелуи, то глубокие, утягивающие на дно пылающей страстью кальдеры, то поверхностные и лёгкие, щекочущие одуванчиковым пухом души каждого из них, заставляя их трепетать и скручиваться в радостном удовольствии и наслаждении обществом друг друга. Тихим, как и их голоса, что никто из них больше не повысил. Шепотом глотая признания вновь и вновь. Они повторяли их не раз, словно слышать важным было лишь эти слова и собственные имена, срывающиеся в просящем желании большего и его же предвкушении. Остальные утратили значимость. Кроме них — лишь действия, забота и участие, где каждый был опорой друг для друга, подобно милому отрывку в жизни, где опорой для Даста стал Хоррор, бережно залечивая его ушиб позже, глухим вечером, тихим до звона в ушах, заматывая кости эластичным бинтом и оглаживая ногу в стремлении прогнать любую боль, недостойную внимания любимого монстра, будто ревнуя к ней. Его личное обезболивающее, как назвал его Даст. А позже окрестил его наркотиком, зажав где-то в кухне в порыве теплого томления, требовавшего обрушения на тихого монстра здесь и сейчас, в чем тот не только не отказал, но и поддался провокации, ответив взаимностью.

И свою дозу личной зависимости они получили ещё не раз, более не расставаясь и наслаждаясь тем, как хорошо было любить друг друга в скрывающей их от посторонних глаз тишине.

Комментарий к Твой шепот [Даст/Хоррор]

https://vk.com/fantasmasofyoursoul

Группа автора

========== Лазурный страх гасится вереском ночи [Найтмер/Ласт] ==========

Комментарий к Лазурный страх гасится вереском ночи [Найтмер/Ласт]

Необычный, но очень любопытный пейринг по заказу любимого читателя ^_^

Ночью всё выглядит совсем иначе. Будто негативом отраженный день, она искажает всё: очертания предметов, их внешний вид, цвет, что весь глотается монохромностью темноты, размеры и расстояние. Абсолютно всё… Но и прячет в себе многое, что не увидишь и не услышишьсамым ясным днём. Голоса цикад в высоких кронах тополей, далёкий шелест ветра и пение рек, разлитых за лесом, скрежетание ворчливого голоса коростеля, спрятавшегося невидимой тенью где-то в поле. Много красоты в этом времени. От белесого и тихого тумана до далёких зарниц грозы, которую не слышно совершенно, но яркость вспышек молний видна за сотни километров от ее эпицентра.

Найтмер любил ночь, во всех ее проявлениях любил за исключением лишь одной детали. Монстр, вопреки своему грозному виду имел почти обидную для себя фобию. Боялся гроз. И теперь сидя на крыльце маленького дачного домика, куда приезжал в отпуск, он, сливаясь чернотой тела с мраком ночи, смотрел на далёкие всполохи с раздражительной неприязнью… И даже друг, который приехал в это заповедное место, чтобы составить Кошмару компанию, заметил эти перемены в обычно язвительном и гордом существе, что теперь сидел каменным изваянием, щупальца опустив к ступеням, словно раздумывая, не убрать ли их вовсе. Взгляд был тусклым, подобно слабой, выдохшейся люминесценции, едва подсвечивая черненый обсидиан его черепа, а вся фигура словно чуть сгорбилась, непрерывно глядя на дальние вспышки мощи. Ласт, что в это время во дворе рассматривал, как стлался по полю туман, изредка бросал на монстра заинтересованный взгляд, прозорливо размышляя над произошедшими переменами с тем, кого, как он думал, неплохо знал, но… Судя по всему, эта загадка разительного изменения вот-вот пополнит список того, что ещё только предстояло открыть в его загадочной, но притягательной для него личности. Проследив за взглядом Найтмера, Ласт удивлённо моргнул глазами цвета вереска, подходя ближе и рассматривая черноту профиля напряжённой фигуры, к которой страшно хотелось подступиться ближе. Вектора при его приближении настороженно вздыбились выше, хотя их владелец даже головы не повернул, просто зная, что меньший монстр вошёл в зону его личного пространства по тонкому шлейфу его эмоционального фона. Он всегда удивлял Найтмера тем, каким ровным тот был, будто идеальная гладь штильной поверхности идеально чистого озера, в глубинах которого сияла нежным бликом его жизнь. И в ней клубилась дымка интереса и тяги к Найту, которую тот старательно игнорировал, но не по причине невзаимности, а скорее лёгкого неверия в серьезность таких чувств к существу, подобному ему. Воплощению Негатива…

Ласт приблизился и опустился на колени рядом со ступенью, на которой сидел Найтмер, заглядывая в бирюзу глаза со спокойным интересом, раздражающим того, кто предпочел бы держать свои страхи при себе.

— Найт, уже поздно. Может, пойдем спать? — меньший скелет не стал напрямую озвучивать какие-либо догадки, начав издалека, желая мягко увести монстра в дом, где тому было бы, по его логике, спокойнее.

— Спать? С каких пор ты так рано ложишься, Ласт? — ехидно фыркнул низкий голос, куда более глубокий, нежели относительно высокий тембр меньшего монстра, что звучал мягко и учтиво, что бы его обладатель ни говорил.

— С таких, что мы оба устали за день, друг мой. Идём, уже слишком темно и прохладно. Если хочешь, выпьем что-нибудь или фильм посмотрим, — обезоруживающе улыбнулся собеседник, намереваясь идти внутрь и слыша, как со вздохом обречённости Найтмер последовал за ним. Веранда приятно грела теплым светом и ароматом смолистой вагонки, которой были обшиты стены. Маленький стол с электрическим чайником, корзинка с печеньем, плетёный абажур светильника над столешницей. Занавески с темными узорами лилейных лепестков, оттенявшие ночь, в которой отблески грозы мерцали чаще и ярче, и даже сквозь их темную и плотную ткань Найт видел эти всполохи, опасливо цепляясь взглядом за привлекающие внимание перемены ночного неба. Хотелось бросить все и уехать обратно в город, но черномастный монстр не мог так поступить, памятуя, с каким удовольствием Ласт поехал с ним, согласившись на предложение погостить. Предложение, которое Мар сделал не из-за скуки, но по причине действительно искренней к нему привязанности, которую прятал ещё глубже, чем страхи. Чайник был шустро включен Ластом, пока Найт сел спиной к окнам, посчитав, что отвернувшись от далёкой грозы, сможет сбавить напряжение, настолько сильное, что вектора за спиной пришлось убрать — слишком нервно те дергались и пытались прижаться к телу, выдавая страх, который не хотелось делать настолько очевидным. Забурлила подогревом вода, Ласт ставил чашки и добавлял себе сахар, учтиво обойдя вниманием кружку друга: тот не любил сладкий чай, предпочитая вместо этого есть с напитком что-то подслащенное, будь то печенье или бутерброд с вареньем.

— Что будем завтра делать? — поинтересовался монстр с жемчужно-розовыми зрачками, разливая по кружкам кипяток, что тут же красился оттенками завариваемого чая.

— Понятия не имею. Что ты хотел бы? — спросил Кошмар, забирая напиток и старательно придавливая в себе желание обернуться и посмотреть в окно, лишь смутно догадываясь и опасаясь, что буря могла приблизиться.

— Я бы с удовольствием половину дня просто валялся бы дома и ничего не делал, Найт, — усмехнулся тот, сев напротив и беря из корзинки печенье с шоколадной крошкой в нем, — а у тебя есть идеи?

Найтмер покачал головой, отвлекаясь на чай и старательно избегая прямого визуального контакта, но делал это до того филигранно, что казался в действительности весьма спокойным, естественным и размеренным, да только на самом деле нервничал весьма. А чувство внимания и чужого на себе взгляда спокойствия не прибавляло. Ласт же был жаден до рассматривания, и это касалось практически всего. Он был настоящим любителем видеть прекрасное во всем, искать его, а потому долго мог всматриваться во всевозможное окружение: капли дождя на оконных стеклах, звёздное небо, зарницы ночных гроз, шумящие и сверкающие искрами автострады, поезда, море и волны. Что угодно… Но из всех живых существ вопреки любви к прекрасному, он отчего-то полюбил именно Найтмера. Видел в нем то, чего не могли другие. И с тех пор на других монстров и людей больше никогда не смотрел… Но одно дело смотреть, и совсем другое — касаться. Ласт был все же скорее кинестетиком{?}[Кинестетики более ярко воспринимают ощущения, касания, переживания. Визуалы — зрительное восприятие.], чем просто визуалом, а потому в некоторой степени ощущал дискомфорт от желания касаться Мара чаще, чем он себе и без того разрешал, будто дозволенного было мало, а не ведая границ, двигаться дальше было самую малость боязно.

Так и думали бы каждый о своем в тишине, где каждому было по-своему удобно, если бы стихия не решила иначе, развернув паруса облачности к дому парочки, далёким гулом ударов молний отмеряя шаги, словно великан топал над куполом неба, степенно приближаясь к невидимой цели. Найтмер вздрогнул, скорее спиной ощутив инфразвук далёкого рокота, но когда он повторился совсем отчётливо, то рука предательски дрогнула, разлив чай на ворот черной жаккардовой рубашки, ошпарив кости даже через восковой покров мягкого негатива.

— Оу, Найт, как же ты так? — взволнованный Ласт птицей подлетел к монстру, оттянув ткань от тела, участливо дуя в открывшийся разрез ткани, чтобы остудить ожог под тихое, досадливое шипение монстра, который, будто обиженная ламия, издавал звук ворчливого, свистящего недовольства. Гул грома повторился снова, далеко, но ощутимо, разбегался вибрацией свирепой погоды на подступах полей за линиями витиеватого леса, где-то там, прибивая к земле вспугнутый туман. Найтмер опять вздрогнул, вперившись взглядом полыхающей искрами бирюзы в спокойный поток света вересковых глаз, глядевших на него так близко и так доверительно.

— Все хорошо, — тихо, но уверенно произнес Ласт, и не ясно было, о чем точно говорил монстр. Разлитый чай или страх Найтмера? А может и все это разом, но от простых двух слов ему действительно стало легче, даже рокот повторившегося грома вдалеке воспринимался рядом с ним совсем иначе. Кошмар выпустил вектора, будто почувствовав волну своей силы, но они все равно клонились ниже и сами собой, будто ища защиты, кольцами скрутились возле Ласта, не смея касаться, но прячась в его тени, нервно подрагивая изгибами и чувствительными кончиками, на которые лиловоглазый посмотрел с ласковым снисхождением, игнорируя вызов, брошенный взглядом их обладателя.

Ждал насмешки и был готов дать отпор.

Но вместо этого, робкий, но ровный вопрос…

— Можно коснуться, Найт? — ни тени шутки, лишь искреннее желание и даже не интерес вовсе, а стремление к контакту, без которого оба мучились, но о котором стоически молчали до абсурдного долгое время. Безмолвие и согласный кивок Мара выглядел… охотным. Ободряющая улыбка в ответ и высота ощущений в одно лишь касание. Фалангами к темной плоти: бережно и мягко погладив изгиб, что призывно прижался к костям в ответ, словно заинтересованный в нем. Нуждающийся так же сильно, как Найтмер теперь нуждался в воздухе, которого внезапно стало слишком мало.

Катастрофически.

Новое дрожание грома за холмами налившихся тьмой полей, и лоза инстинктивно завилась до чужого локтя, жмясь к теплу костей, не скрытых из-за того, что Ласт почти всегда носил майку, не стесняясь оголять жемчуг матовых костей, особенно перед Маром, рядом с которым ощущал безопасность, надёжность и отсутствие необходимости вообще что-то от него прятать, и дело было не только лишь в том, что тот мог прочесть книгу его эмоций за одно развертывание купола ауры. Он просто этого не хотел, мог быть собой, довериться и не думать о том, что это неуместно или глупо звучит, выглядит, ощущается.

— И всё же… пора спать, даже я уже устал за день, — зевнул Ласт, осторожно поглаживая вектор, который, ощутив, что его не отталкивают, стал путаться и пытаться влезть в просвет между локтевой и лучевой костью, щекоча этим до улыбки и короткого, довольного фырка розовоглазого.

— Ты прав… — коротко ответил Найтмер, радуясь возможности ничего не объяснять и поднимаясь с места. На столе остался недопитый чай, все ещё теплый, но никому больше не интересный, стоило двум монстрам выключить на веранде свет и удалиться в темноту прогретого печью дома, что делилась ей же на две комнаты. Минималистично, но крайне удобно и уютно, а заставленные стеллажами с книгами и журналами стены не смотрелись пустыми. Пахло чистым постельным бельем, деревом и немного дымом, напитавшим кирпич печной трубы, уходящей на чердак и крышу. По шиферу зашелестели капли дождя, приглушая собой далёкие звуки, тревожащие душу Кошмара, и он даже вздохнул с облегчением, действительно почувствовав, как клонит ко сну. Краткое пожелание спокойной ночи — каждый разошелся по комнатам. Ласт с наслаждением потянулся и завалился на разложенный диван, не в силах стереть с лица блаженную улыбку даже когда начал засыпать. Найтмер же долго сверлил взглядом занавешенные пятна мутных очертаний окон, ожидая, что там сверкнёт яркий всполох, но дождь размеренно крыл волнами белого шума, смывая сознание с берега в море снов. Ему даже казалось сквозь пелену сновидения, что действительно качает на волнах, мягко толкая водой теплой ночи, путавшейся с одеялом его деревянной кровати, с которой темными змеями расслабленно свисали лозы векторов.

Яркая вспышка рассекла тьму змеистой стрелой миллиона градусов, разрывая полотно воздуха и смешанного с ним ливня грохотом ударившей молнии. Найтмер широко распахнул глаз, побледневший до оттенков океанической глубины, заторможенно глядя на окна, за которыми изредка вспыхивали менее яркие и более далёкие зарницы пришедшей сюда бури. Новый глухой раскат, и лозы пугливо заползли под одеяло, прижимаясь к телу, которое инстинктивно сжалось калачиком, но стоило вновь громогласно ударить близкому разряду, до звона в ушах оглушительному, как Найтмер самым позорным образом закрыл ладонями лицо и сдавленно захныкал, теряя все нити мыслей и памяти от сковавшего холодом ужаса. И он бы совершенно точно разозлился бы, если бы знал, что Ласт этот стыдливый звук прекрасно слышал, будучи разбуженный грозой, но боясь не ее, а за Найта, что явно не мог терпеть ее до беспомощной дрожи. Хватило пары секунд, чтобы принять решение, и, услышав новый раскат небесной мощи, Ласт уверенно скинул с себя одеяло и отправился нарушать чужую территорию, в мгновение ока подойдя к кровати Кошмара в соседней комнате, ступая тихо и мягко. Опустившись на краешек постели, скелет осторожно коснулся плеча монстра, тут же отдергивая руку, словно боясь обжечь, когда тот взрогнул, отнял руки от лица и умоляюще вперился взглядом в потемневший вереск чужого. Лозы взметнулись над ним сердито извиваясь: это почти защита…

Трещавшая по швам капитуляция…

Ласт просто лег с ним рядом, безапелляционно и спокойно, глядя на него с бархатным спокойствием и накрывая его ладонь своей. В глазах — ни сомнений, ни сожалений, ни упрека. Очередной раскат грома после всполоха белизны, и Найтмер сдался, двигаясь назад, чтобы дать больше места, и стоило Ласту устроиться, как Мар просто уткнулся лицом в его грудь, сжался комочком, сдаваясь полностью и опуская вектора, которые, его волей или своей собственной, обняли более хрупкое тело, будто игрушку, ища защиты и тепла, способного прогнать все страхи. Так было легче. Так было проще. И шум дождя путался теперь с мерным стуком чужой души, таким спокойным и размеренным, но чуть учащенным из-за близости того, кого обладатель действительно любил и хотел защищать, даже если в любой другой момент, день или месяц был его слабее.

— Не бойся, Найти, я рядом, — Ласт обнял его в ответ, утыкаясь ртом в макушку и кутая их обоих в тепло одного на двоих одеяла, под которым чувствовал чужие кости на своих, такие теплые, что хотелось каждую расцеловать благодарностью за такое доверие и честность. И было стыдно за мысли о том, что Ласт был рад грозе, подарившей им мгновения близости, явно не дружеского толка, когда он, в порыве чувств, коротко поцеловал Кошмара в щеку, стоило тому поднять к нему голову. И никакого сопротивления… Лишь ответное движение, но уже для поимки более уверенного поцелуя, медленно-вопрошающего, будто во сне. Оттолкнет — не страшно, все растает вместе с искрами бриллиантов дождевых капель, как только выглянет солнце, но…

Не оттолкнул.

Прижался ближе, довольно промычал, запустив руки к основаниям векторов, чтобы мягко царапнуть эту живую тьму, которая от удовольствия складывалась дугами размашистых петель. А грохот новой стрелы небесной силы лишь пустил дрожь по черным костям, унимаемую тут же огладившей ладонью и более глубоким движением поцелуя, почти танцующим, на манер движения всего тела Ласта, каким был он весь. Гибким, податливым и немного хлестким, но с Найтмером даже терялся, ощущая сдержанный напор, невольно подбросивший шальную мысль: оборвись сейчас буря — Ласта бы подмяли под себя без всякого промедления. Лишь гроза держала на краю обрыва, позволяя наслаждаться неспешной лаской долго. Она отвлекала. Втягивала в калейдоскоп спокойных и тягучих мыслей, словно соприкасаясь ими. Найтмер буквально тёрся аурой о чужой разум, с жадностью впитывая каждую эмоцию и настойчиво вталкивал свои собственные, от которых самообладание Ласта покачнулось. С мягким рычанием он вмял собой Найтмера в мягкость матраса, накрыв собой и толкая темный череп, чтобы обнажить для себя шею, которую в темноте нашел на ощупь, сладко прикусывая под сдавленный стон того, кто уже почти не вспоминал о грозе, словно вся стихия переместилась внутрь него самого и теперь грохотала гулом души и собственного одобрительного рычания. Лозы не отказали себе в удовольствии проверить на чувствительность чужой позвоночник, чья белизна даже в темноте маячила изящным стержнем, и Найт не прогадал, ртом поймав звук чужого удовольствия, которое хотелось пить до дна. Переводя дыхание и чуть сбавляя обороты, Ласт остранился, глядя в омут большого глаза и улыбаясь тому, как мягко отражение его собственных мешалось внутри него.

— Лазурный страх гасится вереском ночи, — поэтично мурлыкнул тот, хитро жмурясь, на что тут же был с себя сброшен и подмят сильным телом Кошмара на узкой постели, от чего сам не сдержался, промычав от блаженства ощущения этой мощи на костях. Новый раскат грома, и уверенности поубавилось: Мар покорно опустил голову на плечо Ласта, лёжа на нем и опаляя выдохом разлет обнажённых ключиц, понимая, что с ним рядом не так уж и страшно… А вот то, что было так дьявольски хорошо — куда важнее. Значимее и нужнее, чем избавление от любой самой жуткой фобии.

— Ласт… — тихо прогудел он в самый череп монстра, разомлевшего под тяжестью теплого тела, чьи вектора гладили бока и нечаянно забирались на скрытые домашними штанами бедра.

— Мм? — Ласт потерся щекой о скулы Кошмара, пальцами лаская и ощупывая не видимые в темноте позвонки шеи, отмечая, что гул грозы становится тише, превращаясь в сплошной шум ровного ливня.

— Это ведь не ошибка, которая растает с рассветом? — вопрос, в вибрации которого звенели басовитым нотами оттенки неверия в возможность существования подобного исхода событий.

— Единственное, что может растаять, это я, Найти, — смешливо ответил скелет под ним, срывая слова на мурчащие тональности и манерность растягивать окончания, — сперва ты расплавил мою душу… А теперь плавишь и тело воском своего. Можешь ли ты пообещать мне кое-что, если я попрошу?

— Если просишь ты, то я не откажу. Никогда не отказывал лишь тебе одному, — ответил он, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть в потемневшие горячим пеплом роз глаза.

— Ты только не прекращай меня любить, Найтмер… Во всех смыслах, — он действительно просил, гладя щеку и слабо улыбаясь, видя ответ во взгляде прежде, чем его озвучили. Полумесяц хитрой усмешки на темном черепе было видно от бликов свечения их зрачков, мешавшихся в причудливые тени тонов их чувств.

— Как насчёт “никогда”? — хитринки разрастались искрами хвойной темноты, рождая лёгкий привкус беспокойства и волнения, на которое вывел такой вопрос Найтмера

— “Никогда” что?

— Никто не перестану любить тебя, глупыш, — довольно усмехнулся монстр снова накрывая поцелуем, долгим, как эта дождливая ночь.

Ночь, в которой напоенный дождем цветущий вереск поглотил своим цветом пугливую бирюзу ночи. Отныне и вовек соединив то, что, вопреки домыслам, сошлось словно два потерянных кусочка одной прекрасной мозаики двух теплых жизней.