Делай то, зачем пришел (СИ) [Mariadeni] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Из пепла ==========

Церемония не требовала слов. И хорошо. Один из них непременно бы солгал, другой сказал бы правду. Вопрос времени понять, кто был бы первым, а кто вторым?

Короля и королеву повенчали под зловещую тишину беломраморного храма. С улиц и в домах ещё не смыли кровь и пепел. Во дворце распахнули окна, впустили свет, чтобы прогнать с серых камней тени.

Капельки святой воды с кисти Верховного Жреца брызнули на королевскую чету, на пол под их ногами, на лордов, что свидетельствовали за этот союз, на белоснежные статуи богов-покровителей у алтаря. На Богиню милосердия капель не попало.

Коронованные монархи медленно повернулись к своим подданным. Ни у кого из них по отдельности нет прав на престол, и их соединили. Разбавленная кровь станет сильнее в их потомках. Благословенная кровь.

Именно её без счёту сгинуло в недавнюю ночь.

Город полнился слухами о перевороте, погубившем в одночасье королевскую семью и все благородные дома, чьи семьи состояли в родстве с королями. В ту ночь всех потомков извели под корень. Кроме этих двоих, что стоят ныне в коронах спиной к алтарю, а боги смотрят им вослед.

Никто из них не имел прав на престол, но больше не осталось никого. И столица рыдала. Недолго.

Церемония коронации закончилась. Шумно и торжественно запели трубы. Возрадовались вместо плача. Но кого они должны оплакивать: мертвых или живых? По всей столице трубы слушали со смешанными чувствами. Лишь один человек ощущал в душе явное торжество. Вопрос времени понять — кто?

***

Три года спустя

Ивор шагал по главной улице, увлекаемый нарядной толпой. Стук множества шагов по мощёным камням, скрип ставен, шумная болтовня взволнованных прохожих, долетавшие издалека звуки музыки. На сегодняшний день возлагали большие надежды. Его заранее объявили переломным — днём конца траура, конца испытаний и тревог.

«Как будто можно закончить траур там, где его не начинали», — проворчал про себя Ивор.

Три года положено оплакивать умершего короля. Не проводить пышных празднеств, не устраивать пиров. Дозволено только короновать наследника. Но с королём умерли все его дети, племянники, дальние родственники. Никто в Адаманте больше не носил королевскую фамилию Канвальд. В одну ночь не стало даже их дочерей, ушедших в другие семейства, — погибли в пожарах.

Никогда ещё Адамант не видел столько крови и огня. Так и назвали: День Крови, Ночь Пепла.

Преступников нашли быстро. Говорят, всему виной какой-то мелкий лорд или рыцарь, оскорблённый на пиру погибшим королём. На его казнь тогда собрался посмотреть весь город.

«Какая чушь!» — подумал Ивор. Мелкий лорд или рыцарь имел столько влияния, что утопил столицу в крови? Извёл под корень королевский род? Бросьте! Те, у кого есть голова на плечах, всё понимали, только вслух боялись произносить. Остальным… остальным сошло любое объяснение.

Пусть о прежнем короле Асвальде народ не говорил ни очень хорошо, ни очень плохо, но смерти ему не желал. А вот о тех, кто так быстро взошёл на трон по кровавым ступенькам, ходило много слухов. И слишком уж убедительно слухи звучали.

Толпа стала кучнее. К шествию присоединялись всё новые горожане. Выходили из тесно построенных двухэтажных домов с вытянутыми чердаками, что с высоты, наверное, выглядели как опята на корнях дерева. Из окон высовывались дети, женщины махали платками с балкончиков, между которыми через улицу протянуты верёвки с цветными флажками.

Все надели свои лучшие наряды, и по ним легко угадывался достаток. Кто побогаче, сверкали брошками на шляпках и шаперонах, хвалились идеально белыми воротниками. Кто победнее, хвастался цветными накидками, чепцами и шапками, дешёвой вышивкой на платьях и жилетах.

Несколько раз сквозь толпу на главной улице протискивались кареты. Увязали как листья в речной тине. Возница щёлкал кнутом то ли лошадей, то ли мешавших прохожих. И всем приходилось прижиматься к обочине, чтобы пропустить очередную знатную шишку вперёд. Многие девушки пытались заглянуть в окна кареты, но оставались разочарованы, увидев лишь занавески или неясные силуэты, которые, конечно, не обращали внимания на любопытствующих и строящих глазки горожанок.

А дорога постепенно уходила вверх к горе, на которой высился королевский дворец. Народу сегодня обещали празднество — конец трауру… в котором не скорбели.

Ивор дошёл до площади с общим «течением». Там было не протолкнуться, а нагретый солнцем воздух, несмотря на весну, припекал непокрытую голову. Сверху площадь, должно быть, напоминала цветную мозаику, а люди — её неподвижный узор, так плотно они стояли. Радостно шумели, как прибой.

Над башнями дворца колыхались знамёна с изображением трёх снежных гор — герб страны и королевского рода. Над самой высокой горой парила золотая корона. Говорят, сначала это были просто горы из легенды, а корону добавил позже какой-то честолюбивый монарх.

Трубы торжественно запели. Над людной площадью пролетела стая голубей и скрылась в слепящем солнце. Люди подняли головы вверх к большому балкону. К перилам вышел король Адаманта — их король.

Издалека его можно было разглядеть лишь смутно. Ярко выделялся только лазурный камзол и светлые короткие волосы. Ивор достал из внутреннего кармана увеличительное стекло и сквозь царапины на линзе присмотрелся внимательнее. На лице молодого короля играла довольная улыбка. Он махал толпе рукой, наслаждаясь её шумом, словно это был не обычный городской гвалт, а хвалебные песни лично ему.

На солнце блеснуло серебро, и Ивор увидел чуть позади короля женщину, которую не заметил сразу. Тонкая и миниатюрная, она стояла с безупречной осанкой. Зелёное платье было настолько тёмным, что сошло бы и за траурное, вот только сегодня траур официально окончен.

Король воспользовался этим всецело и издалека напоминал экзотическую птицу, королева же походила на тонкую юркую змею, что прячется в траве. Если бы не серебряная диадема в её туго стянутых в причёске тёмных волосах, то Ивор вовсе не признал бы в женщине монаршую особу.

Затем они скрылись с балкона, и народ отправился к турнирной площади по другую сторону замка. Там уже расставили цветные шатры для поединщиков, музыкантов и танцоров, трибуны и пиршественные столы для знати. Простой люд мог лишь поглазеть на действо издалека и всё же стремился туда попасть, словно там раздавали бесплатные пироги. Не раздавали. Да и попасть смогли не все — слишком много людей пришло сегодня ко дворцу и продолжало прибывать из города внизу.

Ивора зажали с трёх сторон, а впереди маячила чья-то потная шея. Солнце сегодня палило, и липкие капли стекали за шиворот. Ивор уже жалел, что решил прийти. Что он ожидал увидеть? Короля с королевой? Сидят на своих высоких трибунах. Не видел бы их до скончания веков. Довольную толпу? И чему они так радуются? Три года назад все охали, а сейчас забыли. Никто не напомнил о трёхлетней трагедии.

Все предпочли забыть. Но только не те, кто потерял в Ночь Пепла родных. Ведь вместе с благородными семьями сгорели все, кто им служил — стражники, слуги, кухарки, гувернёры, прачки — все. Гости тоже не выжили. А огонь всё жёг. С ветром он перекинулся на соседние дома. Жадно поглотил и их. Треть столицы обратилась в пепел.

Сейчас все празднуют так, словно ничего не было. Но Ивор помнит.

Он высвободил прижатую в толпе руку и снова посмотрел через увеличительное стекло. В просветах между головами, шляпами и чепцами виднелись фигурки пляшущих танцовщиц в ярких нарядах. Из них особенно выделялась одна: в расшитой голубыми цветами юбке она танцевала словно порхающая бабочка. Её движения и жесты подчёркивали достоинства фигуры: вот танцовщица скользнула рукой по тонкой талии, очертила ладонью пышную грудь, опустила руку к покачивающимся в такт музыке бёдрам. Чёрные до пят волосы отливали на солнце синевой. На загорелом до бронзы лице игриво подмигивали зрителям тёмные глаза-угольки.

Любой бы засмотрелся на такую красавицу. Король так вообще не отрывал от неё взгляда. Следил за каждым движением, как зверь за добычей. Королева смотрела на это, поджав тонкие губы.

Но Ивору безразличны и танцы красавиц, и разлады в королевской семье.

«Ирика. Если б ты была жива, то танцевала бы краше. Спи спокойно, любовь моя. Я отомщу за тебя».

Ивор вернулся домой поздним вечером. Как бы ни хотелось уйти с площади раньше, густая, как кисель, толпа не собиралась выпускать его так просто. Пришлось смотреть и на награждение поединщиков, и на цветные огоньки фокусников и слушать бесконечные тосты короля и лордов. Впрочем, всё равно их слова было не расслышать.

— Ну что, развлёкся? Мог бы и меня с собой взять.

На пороге Ивора встретила девушка с озорными глазами, вздёрнутым носом и россыпью веснушек на лице. Она держала в руке поварёшку, словно собиралась кого-нибудь ей огреть, но Ивор понял, что она просто мыла посуду и вышла навстречу, увидев его в окне.

— Талия, я не развлекался там. Ты же знаешь.

— Да ну? А зачем тогда туда пошёл?

— Увидеть… что-нибудь. Понять.

— Ага, — со знанием дела прищурилась Талия. — И много ты там важного увидел в экзотических танцах прелестниц?

Ивор с улыбкой хмыкнул. Талии до совершеннолетия в семнадцать оставался ещё год, но любой посчитал бы её младше. Она любила принимать вредный вид и с пристрастием допрашивать парней. Талия стала обожаемой младшей сестрёнкой для всех, кто здесь бывал. Тем более, родных старших братьев у неё три года как не было.

— Витарр здесь?

— Недавно вернулся, — кивнула через плечо Талия. — Твоя еда на кухне. Холодная, но сам виноват.

Ивор кивнул и ушёл вглубь дома. Это жилище было просторным, но не таким простым, как казалось на первый взгляд. Оно могло вместить куда больше людей, благодаря подземным комнатам. Три года ушло на то, чтобы тайно прорыть такое, и только самые доверенные люди бывали здесь лично.

«И самые невысокие, — шутила Талия, — с такими-то низкими потолками».

Витарр нашёлся в одной из этих тайных комнат. С жёсткой щетиной на квадратной челюсти, широкий в плечах и крупный он создавал впечатление, что смог бы побороть медведя, но всё это видимость. За тёмно-каштановыми кудрями, свисавшими сальными локонами на лоб, прятались невероятно добрые и чуткие глаза.

Рядом с Витарром Ивор выглядел ивовым прутиком — тонким и гибким. С вечно взлохмаченной русой чёлкой и таким взглядом, будто что-то задумал. «Как белка, которая собирается сорвать шишку с самой высокой ветки и продумывает план полёта. Правда без плана приземления», — смеялся над ним Витарр.

В маленьком полутёмном помещении с огромным столом он держал свечу и заучивал карту города. Можно подумать, он и так не знал эти извилистые улочки наизусть.

Никто не знал город так, как Витарр. Большинство помнило только дорогу от дома к месту работы, рынку у площади и ближайшим лавкам, иногда знали свой квартал. В столице от главных дорог вилось и разветвлялось столько запутанных переулков, что любой бы мог заплутать не хуже, чем в дремучем лесу.

А ведь три года назад Этерна была ещё на треть больше. Квартал знати и прилегающие к нему дома и мастерские… теперь там только пепел.

— Вернулся. — Витарр бросил быстрый взгляд на Ивора и снова всмотрелся в карту, выводя толстыми пальцами одному ему видимые линии. — Узнал чего?

— Нет. Прости.

— Ничего, хоть огляделся. Какие они сейчас — наши враги?

— Спокойные. Сытые. Самоуверенные. Вокруг них стражники с щитами. К ним пропускают только личных слуг и сановников. На помостах лучники. Добраться до врагов не проще, чем когда они во дворце, а может, и сложнее.

— Понятно, — коротко изрёк Витарр. — Тогда прежний план — продолжаем наращивать силы.

— Три года прошло… Враги состарятся быстрее, чем мы их победим.

— Обычно ты более терпелив, Ивор. — Витарр поднял на него глаза. — Что-то случилось?

Витарру сейчас около тридцати. Он унаследовал от отца мастерскую на окраине столицы, и его дело процветало. «Ты даже не представляешь, скольким людям надо починить колесо, вырезать полку или игрушку из дерева», — как-то смеялся Витарр.

Он никогда не говорил, кого потерял в пожаре. Всегда становился серьёзным и отмалчивался, когда речь об этом заходила. Только хмурил густые тёмные брови и вцеплялся большими ладонями в край стола.

Три года назад Витарр был первым, кто начал заходить к семьям погибших горожан и предлагать утешение. Где монетами, где сочувствием, и люди за ним тянулись. Многие остались одни, и они объединялись. Так выросла большая подпольная община, где каждый мечтал о справедливости. Не показных казнях козлов отпущения, а наказании реальных виновников. И неважно, как называется стул, на котором они сидят, или какие титулы они ныне носят.

Витарр ждал ответа. Его мягкий голос всегда располагал к беседе. Он снова предлагал утешение.

— Ничего. Просто… Ирику там вспомнил. Она тоже любила танцевать. Ей бы понравился праздник.

Витарр понимающе кивнул. Удивительно, но он помнил имена не только каждого из своей подпольной общины, но и их погибших друзей и родных.

— Они заплатят, — заверил Витарр.

— Заплатят, — грустным эхом отозвался Ивор.

========== Глава 2. Шпионы ==========

«Меньше говори, больше слушай».

Линн повторяла это про себя, пока шла по коридору замка. Это придавало ей уверенности, пусть и немного. Благодетель, что устроил её сюда на работу, дал такой наказ и велел не бояться. Но Линн боялась всё равно.

«Королева вежлива с власть держащими, но со слугами у неё крутой нрав. Не попадайся ей лишний раз на глаза, когда королева в дурном расположении духа. Но будь внимательна и узнавай причину. Меньше говори с ней, больше слушай, с кем говорит она».

Линн постаралась расправить плечи и занять мысли коридорными гобеленами. Среди сюжетов много сцен охоты, один с донжоном на фоне леса, а ещё с рыцарем на турнире. Без сомнения, в этом дворце правили мужчины.

Но даже так Линн представляла его более красочным, с роскошными коврами, витражными стёклами в стрельчатых окнах, увитыми растениями балконами. Однако крыло с покоями королевы выглядело почти аскетично, словно с тех времён, когда дворец был массивной крепостью для обороны, здесь ничего не поменялось.

Линн уточнила у стражника, в правильном ли направлении она идёт, и он указал ей на одинокую дверь в конце коридора. Странно, что стражник стоял не у самых покоев, а чуть поодаль. «Королева не любит людей вокруг себя», — вспомнила Линн слова благодетеля.

Она остановилась у тяжёлых деревянных дверей с двумя створками и железными кольцами. Несколько раз заносила руку, чтобы постучать.

Ух, а может, королевы там нет? Может, подождать её в другом месте? Линн было боязно. Говорили, что предыдущую служанку королева обвинила в воровстве и чуть не убила на месте. Что стало потом с бедняжкой, неизвестно.

Благодетель выбрал Линн и дал ей много монет за эту работу. Она должна.

Тихий неуверенный стук, миг тишины, и за дверью раздалось властное «Войди!»

Линн потянула за кольцо, и створка легко приоткрылась. Без скрипа: здешние петли хорошо смазывали. Линн осторожно скользнула в щёлку и очутилась в просторных покоях, в которых… никого не было. Разве она не слышала за дверью голос? Линн так и застыла посреди комнаты и продолжала вертеть головой, с восхищением рассматривая всё до узоров на тканях.

Покои выглядели намного ярче коридорных интерьеров. Мрачное ощущение здесь рассеивалось. Огромное окно впускало много света, а насыщенно синие портьеры с серебристыми подхватами и пришитыми бусинами напоминали звёздное небо. Над огромной кроватью с резной спинкой высился зелёный бархатный балдахин. У подножия покоился продолговатый сундук с коваными узорами на крышке. На столике у изголовья стояла резная шкатулка.

В узкую разрисованную вазу поставлены ветки дуба с листьями и вокруг них красные маки. Необычный букет. Дубовая ветка нарисована на родовом гербе королевы, но что значат маки? Её любимые цветы?

В середине комнаты стоял письменный стол с деревянными завитушками на ножках. Он был повёрнут так, чтобы на бумаги падал свет из окна. На полу лежал ворсистый ковёр с кромкой серебряно-золотистой вышивки. Одна стена занавешена плотным ковром с замысловатым цветочным узором. Потолок побелён известью.

Увесистый гардеробный шкаф стоял в дальнем конце комнаты, перед ним — шёлковая ширма. Рядом камин и мягкое кресло со столиком и канделябром. В углу в серебряной раме стояло большое прямоугольное зеркало.

Линн подошла к нему и перекинула на плечо светлые локоны, перевязанные в хвост ситцевой лентой. Так долго она сегодня расчёсывала их, чтобы непослушные волосы не походили на птичий пух! Линн покрутилась у зеркала, поправила передник, разгладила складки на плечах. Улыбнулась и подмигнула самой себе в зеркале. В богатой серебряной раме своё отражение нравилось ей больше, чем в маленькой деревянной, но и она казалась себе в нём меньше и незначительнее. Особенно в простом серо-голубом платье служанки.

И тут Линн вскрикнула.

В зеркале прямо на неё смотрели глаза цвета оникса. И то был не морок. У противоположной стены неподвижно, как на шахматной доске перед ходом, стояла королева.

— Кто ты? — два обрывистых слова и холодные глаза.

Линн обуял ужас. Она тут же бросилась госпоже в ноги и схватилась за край её платья.

— Простите меня! Я не заметила вас. Я… я Линн. Ваша личная служанка. С сегодняшнего дня я в вашем распоряжении. Располагайте мной, как вам угодно, королева.

Слова приветствия заучены заранее, и королева это явно поняла. Коротким жестом она освободила подол и продолжала строго смотреть на нерадивую служанку.

В тёмно-синем закрытом платье на фоне книжного стеллажа королева казалась почти незаметной. Слуги поговаривали: «В покоях королевы только одно тёмное пятно — сама королева». Её Величество предпочитала тёмные цвета в одежде и сдержанные фасоны платьев. Пока длился траур это не бросалось в глаза, но по истечении срока королева, в отличие от короля, не изменила гардероб и больше напоминала скорбную старую вдову, чем правящую особу.

Единственное, что разбавляло её нынешний наряд, это широкий пояс из металлических колец и пластинок — будто доспехи с кольчугой — слишком тяжёлый и громоздкий для такой миниатюрной женщины.

Среди служанок и вхожих во дворец дворянок ходили пересуды, что у королевы попросту нет вкуса в одежде, и она надевает все самые странные фасоны платьев и украшений. Разумеется, говорили об этом только шёпотом и далеко от крыла с её покоями.

— Я не знаю тебя. Тем более, не нанимала как личную служанку, — ровный голос, лишённый эмоций, холодный, как река подо льдом.

Линн предупреждали. Линн готовилась к вопросам и ответам:

— Главный слуга прислал меня. Он сказал, что кто-то должен прислуживать королеве. Я попросилась на эту должность… госпожа.

Вот только эта ложь. Первая среди многих.

— Водишь дружбу с главным слугой?

— Он был знаком с моими родителями. Я хотела работать во дворце, потому и обратилась к нему. Мы на рынке встретились.

— Кто твои родители?

— Они… они умерли, королева.

— Другая родня?

— Другой нет, королева.

Снова ложь. Линн ужасно боялась, что это вскроется. Но если королева такая, как о ней говорят, лучше ей не знать слабости своих слуг. Кто знает, что стало с предыдущей служанкой и её семьёй. Кухарки шептались, что она не могла украсть, и королева обвинила её либо по мнительности, либо… просто так. Её Величество вполне могла быть мстительна.

— Почему ты хочешь работать во дворце?

— Здесь хорошее жалование…

— И умирают временами.

Линн вздрогнула. Королева сказала это так небрежно.

— Я… почту за честь служить вам, Ваше Величество.

Королева прищурилась. Словно не верила. Пыталась разглядеть за формальными словами истинный смысл. Но не могла увидеть. Мысли в безопасности, пока не облечены в слова.

В комнате повисло молчание. Линн чувствовала, как сердце беспокойно бьётся, и снова проговаривала про себя всевозможные ответы на возражения королевы. Остаться при ней любой ценой. Линн не могла подвести благодетеля.

Но королева молчала. Больше ни о чём не спрашивала. И на миг Линн показалось, что всё пропало.

— Вставай — приказала госпожа, и Линн тут же вскочила на ноги. — Спроси у главного слуги мой распорядок дня и с завтрашнего дня соблюдай. Никогда не входи в мою дверь без стука и в моё отсутствие, не касайся моих книг и бумаг. Только платьев. Ошибёшься — будешь наказана. Станешь лгать — пожалеешь.

Линн кивнула. «Меньше говори, больше слушай».

Она изо всех сил старалась быть спокойной, но ладони дрожали. Слишком много она слышала про королеву, слишком мало в слухах было хорошего. Но остаться. Остаться любой ценой.

Когда королева шагнула к ней, Линн отпрянула, как заяц от лисы, но королева цепкими пальцами удержала её за плечо. Шёпот возле уха звучал громче набата:

— Запомни главное: будь верной мне, и ничего с тобой не случится.

Тонкая, миниатюрная молодая королева. В тёмных закрытых платьях. Белая, почти бледная кожа и глаза цвета ониксов. Волнистые волосы спрятаны в тугом узле. Округлые скулы, точёный нос и природная худоба придавали ей схожесть с птицей. В зрачках стреляли блики.

«Меньше говори, больше слушай» утонуло в её шёпоте.

«Будь верной мне, и ничего с тобой не случится» звенело в памяти колокольным звоном.

Такой Линн увидела Её Величество королеву Адаманта — Микаю Валдис.

*

О массивный стол ударил кулак, и миска полетела вниз вместе с остатками жидкого супа.

— Розалин, не вздумай! — в который раз воскликнул Шин, словно громкость возгласа могла придать ему убедительности.

Но в случае с Шином всё наоборот. Горячая голова не раз приводила его к проблемам. И чем громче он возмущался, тем меньше разума участвовало в словах. Его сестра отлично это знала и не раз вытаскивала младшего братишку из неприятностей.

Сейчас к ним в ответ на шум мог постучать, разве что, пропахший пивом владелец дешёвого трактира, в котором Розалин и Шин уже некоторое время жили и изнывали по ночам от гвалта пьянок за тонкой обшарпанной стеной. Самым крепким предметом в комнате выглядел стол, и им не придётся расплачиваться за порчу имущества из-за гнева Шина, но вряд ли он об этом думал.

Сейчас он смотрел на сестру с такой злостью в чёрных глазах и частым дыханием, как будто бежал через весь город, чтобы высказать ей это в лицо. Его кожа, как и у самой Розалин, имела смуглый, почти бронзовый оттенок — обычный для жаркого Элидара. Правильными чертами лица и чуть пухлыми губами Шин так же походил на сестру — это им досталось от матери. И пусть в его чертах ещё присутствовала детскость, со временем Шин, без сомнения, вырастет в привлекательного мужчину. Только ему это безразлично. Куда больше Шина беспокоила привлекательность в глазах других Розалин.

— Всё уже решено, и мне заплатили. Тебе не придётся работать за еду. Я договорилась с торговцем, он отвезёт тебя к маме. Ты ей сейчас нужен.

— И за меня тоже всё решила.

Шин проклял всё на свете. Всех королей и королев, из-за которых простые люди прозябают в нищете. Болезнь матери, что забирает её силы с каждым днём. И свою дату рождения. Кабы он не родился так поздно, то сейчас уже был бы совершеннолетним и мог поискать в столице нормальную работу, и сестре не пришлось бы…

— А как же ты? Ты ведь в змеиное гнездо собралась! Ты ведь уже не сможешь выйти замуж и… мало ли чего там!

Шин готов был вырвать свои чёрные грязные вихры, если бы Розалин не пришлось идти во дворец продавать своё тело. Как же так? Она ведь просто потанцевала на празднике! Почему всё сложилось… так?!

— Роза, ну пожалуйста… — попытался он в последний раз.

Розалин подняла упавшую миску на стол и поцеловала брата в макушку.

— Всё будет хорошо. Вряд ли я задержусь там надолго. Даже если мне придётся… у нас будут монеты. Много монет. Настолько много, что мне и не понадобится выходить замуж. Мы отлично заживём. Если нужно, даже маму привезём сюда или переедем в Валенс… как только она поправится.

— Лучше бы ты не танцевала, и тебя никогда не заметили. Лучше бы ты родилась уродиной, — пробурчал на прощание Шин, выскочил через открытое окно на улицу и убежал прочь.

Розалин шумно вздохнула. Ну как тут объяснишь.

Она начала медленно укладывать вещи в мешок. Всё уже решено. Роза по очереди приложила к себе три танцевальных наряда — всё что имела — и покружилась в них в комнатке трактира. На ноге звенькнул браслет с крохотным колокольчиком.

В детстве Шин был самым преданным её зрителем и всегда хлопал в ладоши, когда сестра танцевала. Это искусство кормило их, когда погиб путешествовавший с караванами отец и слегла мать. И сейчас оно будет содержать их на долгие годы вперёд… если Розалин преуспеет.

Их родина Элидар была не самым простым местом для жизни. Ночи холодили до дрожи, а днём солнце раскаляло камни словно в печи. Вся жизнь сосредоточилась в больших городах у озёр или в рощах, что питали свои корни из подземных вод. Кое-где удавалось наладить орошение, и вырастить большие сады финиковых деревьев и плодовые кусты.

Розалин как-то увидела на рынке Этерны, сколько стоит масло из этих плодов, и удивилась, как это Элидар ещё не купается в золоте вместо песков. Они с братом привезли из дома по горшочку и продали масло в Адаманте. Несмотря на то, что их явно обманули с ценой, как Розалин поняла позже, они всё равно на эти монеты жили по сей день. Только и они кончались, а домой отправлять уже нечего.

Их мать Джалин — элидарка лишь наполовину и родилась в Валенсе. Она всегда рассказывала о быстрых реках и зелёных лугах по их берегам, стаях птиц, летающих над домами и щебечущих в окна, и как приходилось защищать от их вездесущих клювиков яблоки, а ещё о садах пышных роз.

Адамант и вовсе представлялся ей страной сказочных богатств и возможностей, но Джалин никогда здесь не бывала. Наверняка бы разочаровалась. Адамант отличался лишь более мягким климатом. Однако столица впечатлила бы — столько людей, жизни, суеты и разных заведений. Хотя… несомненно, тесновата, и запах нечистот был обязательной частью петляющих переулков, в которых можно заплутать не хуже, чем в бескрайней пустыне.

Вот только мать уже не может путешествовать, чтобы увидеть всё своими глазами. С каждым месяцем она слабела, и Розалин взяла содержание семьи на себя и добывала монеты теми талантами, какими умела.

Шин не знал, что невинной его сестра уже не была. Нищета и голод толкают на разные поступки, порой необдуманные. Тот, кто выглядел воплощением добродетели, оказывался подлецом. То был жестокий урок, и Розалин больше не ждала на своём пути ни порядочных мужчин, ни счастья. Она всё брала в свои руки.

Напрасно Розалин весь день и ночь ждала возвращения брата. Свеча уронила весь жир и потухла, но Шин не вернулся. Когда брат серьёзно обижался, он мог пропадать по нескольку дней. Возвращался он всегда голодный и растрёпанный, словно воробушек. Вот только уже светает, и ей пора идти. Не хотелось уходить без прощания, но Шин…

«Глупый воробушек», — снова вздохнула Розалин.

Она спрятала заплаченное ей серебро в его мешок под кроватью, перекинула через плечо свой и закрыла за собой дверь. Когда Розалин доберётся до дворца, солнце уже взойдёт над Адамантом.

========== Глава 3. Праздность и молитвы ==========

Канцлер Генрих закончил собрание Совета и шёл по коридору в сторону покоев короля. Собрание, на которое король обязан был явиться, потому что канцлер снова поднимал вопрос о его наследнике. Вот и думай теперь: король знал об этом и нарочно не пришёл или попросту валяет дурака. Снова.

Завидев канцлера, стражники в красных мундирах у двери вытянулись в струнку. Личная гвардия короля. Генрих подбирал её сам, и для каждого из них было честью надеть красное. Обычная дворцовая стража носила синие мундиры, а городская — зелёные. Каждый горожанин знал, что синим мундирам надо тотчас освободить дорогу, а при виде красных ещё и склонить голову.

Генрих остановился в шаге от стражников и кивнул на дверь. Её створки соединялись в рельефную деревянную розу, а крупные лепестки служили и дверными ручками. Красиво, а вот стучаться неудобно.

Стражник вытянул руку и постучал вверху. Никто не отозвался. Не прозвучал ответ и на второй стук, и на третий. Стражники обменялись растерянными взглядами. Хотели постучать снова, но канцлер поднял руку и сам потянул за ручку незапертую дверь. На белой перчатке не осталось ни пылинки.

Яркий свет резанул глаза. В комнате горели все свечи, хотя на улице ещё не стемнело. Король Арчивальд сидел за огромным столом и с азартным блеском в глазах рисовал что-то на бумаге. Вокруг были раскиданы скомканные обрывки: под столом и стулом, на краю золочёной вазы, в углах под гобеленами, на гардеробе и широкой кровати. Невысохшие чернила оставили след на бежевом покрывале из шёлка.

Канцлер захлопнул за собой дверь, но король даже не повернул головы в его сторону.

Генрих поднял скомканный обрывок у себя под ногами. Это оказался кусок карты города и на нём что-то нарисовано. Похоже, король снова лелеет планы перестроить на свой лад столицу и поставить статую в свою честь. А ведь даже сгоревшие кварталы ещё не восстановили. Не говоря уже о том, что использовать добротные карты как черновик — святотатство.

— Вас недоставало на собрании, Ваше Величество, — откашлялся канцлер и по-деловому заложил руки за спину.

— А, оно закончилось? Я был занят, — небрежно ответил король, не отрываясь от своего занятия. — Было что-то интересное?

— Помимо всего прочего… Совет лордов заметил, что вы стали редко посещать свою королеву.

Арчивальд скривился в лице, выпустил из рук перо и тщательно вытер руки платком с таким видом, словно не чернила его беспокоили, а упоминание жены.

— И что с того?

— Ваше положение на троне не так крепко, пока у вас нет наследника с долей Благословенной крови.

— Старые сказки, — махнул платком король.

— Пусть так, но народ в них верит.

— Какое мне дело до того, кто во что там верит. Народ решает, кто на троне? Нет ведь.

Канцлер терпеливо на это смолчал. Нет, конечно, не народ вручил этому мальчишке корону на бархатной подушке. Останься в живых хоть кто-то из королевской семьи и её ближайшей родни, не видать ему трон. Но что случилось, то случилось.

Люди до сих пор шепчутся, что для Арчивальда всё слишком удачно сложилось. Коронован в шестнадцать лет, но умом за три года не повзрослел. Проводил шумные застолья в период траура. Не скорбел ни по отцу, ни по братьям. Некоторые до сих пор называют его за глаза «король-мальчишка»… и Арчивальд устроил бы массовые казни, если бы узнал об этом.

Впрочем… Генрих держал ситуацию под контролем. Арчивальд на троне — это не самый худший из вариантов развития событий. Страна чуть не скатилась в анархию после Дня Крови и Ночи Пепла. Если бы не удалось обуздать хаос, нашлись бы другие, кто бы это сделал на свой манер.

— Арчи.

— Не смей! — король вскочил со стула и пригрозил канцлеру пальцем, как делал с младых ногтей. — Никогда не смей называть меня этим детским именем… дядя.

— Тогда вы, Ваше Величество, перестаньте называть свою королеву старой кобылой и навестите её ночью, — чопорно ответил Генрих.

— Вот ещё! Она старая кобыла и есть.

Генрих неслышно вздохнул. Королева старше Арчивальда всего на три года, но король упорно не желает видеть в ней молодую женщину.

— Чем же вас так рассердила ваша супруга?

— Она уродливая. И тощая. Ухватиться не за что.

«Вот оно что», — кивнул про себя канцлер. Король любил пышные женские формы и познал их прелести довольно рано. Королева же далека от его идеала. Генрих даже не уверен, что король провёл с супругой хотя бы ещё какую-то ночь после обязательной брачной. Это проблема.

Раньше они оба жили своими жизнями, пока не остались единственными, в чьей родословной значились прежние короли. Род Канвальда столетиями правил Адамантом, и Адамант всё ещё за него держался.

После коронации Арчивальд тут же отказался от своего рода и взял королевскую фамилию, хотя последней Канвальд в его роду была прапрабабка по отцовской линии. Но Арчивальду это безразлично. Совпадение, что его назвали в честь предыдущего короля Асвальда. Мать назвала.

Младшая единоутробная сестра Генриха вышла замуж за главу рода Холденов после смерти его первой супруги. Недолгий брак. Скорая смерть от родовой горячки. Печально и предсказуемо. Генриетта всегда была слабой.

Арчивальд не был любимцем в семье, часто на него не обращали внимания, но давали всё, что он просил. Иногда он получал своё обманом. И всё же Арчи всегда предупреждали, что четвёртому сыну наследства не достанется. Он ненавидел за это своих братьев, отца, всех вокруг, бегал за юбками и всячески делал всё, чтобы на него обратили внимание. Прислушивался лишь к дяде.

«Видели бы его теперь», — кивнул самому себе Генрих. Слава богам, что в день переворота Арчи гостил у него. Из другой ветви родственных Канвальдам семей уцелела лишь Микая из рода Валдис. Их союз был предрешён.

— Я хочу другую женщину, — обиженно бросил король.

— Развод вам может дать только Верховный Жрец при единогласном решении Совета. А он не даст. И Совет не согласится. Потому что другой супруги с Благословенной кровью Канвальдов у вас нет, — напомнил Генрих.

— Вы все сговорились.

«Разумеется».

— Что за Благословенная кровь, если не уберегла от смерти весь род? Мне такая не нужна.

— Она нужна народу.

— Вздор. Народу нужны хлеб и зрелища. Им хватит.

«Это он усвоил», — вздохнул Генрих.

В первый год правления нового короля так некстати случился неурожай. Сколько пересудов это породило. За пределами столицы даже пришлось подавлять короткое восстание.

Несколько мелких лордов решили, что неурожай — дурной знак, и новый король не достоин занимать трон. Мелкие интриганы. Надеялись в хаосе откусить свой кусок власти. Напрасно. Генрих обо всём позаботился, а король даже не заметил, что в глубине его владений что-то случилось.

Арчивальду нравилось царствовать и раздавать приказы. Благодаря этому, он терпел придворные церемонии, мог делать вид, что слушает, и играть простые роли. Арчивальд умел лгать. Но только не своему дяде.

Король назначил его на пост канцлера и скинул всё, чем не желал заниматься сам, а Генрих умело держал баланс между тем, чтобы контролировать неразумного племянника, и позволять ему делать то, что тот хочет.

Оставалось найти ключик к королеве. Тень кроваво-огненного переворота до сих пор витала над всеми ними.

***

Храм потрясал своими размерами. По традиции он являлся самым большим зданием в городе. Его серебряные шпили тянулись так высоко, словно могли коснуться призрачной вершины, на которой жили боги.

Когда по небу плыли облака — густые и пушистые, как морская пена — это было подножие Божественной горы. Означало, что боги близко к земле. Так, по крайней мере, говорили жрецы.

Никто никогда не смог даже коснуться холодных снегов этой горы, как бы высоко ни забирался. Куда чаще несчастные искатели божьей истины расшибались насмерть. Жрецы говорили, это кара недостойным.

Лишь одного человека боги впустили к себе. Они узрели его добродетели, благословили его кровь и смешали со своей. Человека звали Канвальд, он основал Адамант и стал его первым королём. С тех пор страной всегда правили его потомки — люди, унаследовавшие Благословенную кровь.

Жители всего Адаманта верили, что пока королевство под защитой Благословенной крови, оно и под защитой богов.

Главный храм в столице, посвящённый им, был огромен и великолепен. Столько света и воздуха, что кружилась голова. Узкие высокие витражные окна расцвечивали косые солнечные лучи. Белый начищенный до блеска пол отражал их и играл цветными солнечными зайчиками — голубыми, красными, зелёными и жёлтыми.

Потолок украшали симметричные серо-белые узоры, сверху свисал большой кристалл, который тоже ловил лучи и преломлял их по стенам. Из-за этого главный зал со всей игрой света казался местом не от мира сего. Особенно во время церемоний, когда к освещению прибавлялись нежный запах благовоний и величавый хор одетых во всё белое и золотое жрецов.

Самым внушительным предметом в зале и во всём храме был алтарь со статуями богов. Всего их шестеро: Богиня любви и милосердия, Бог плодородия, Богиня смерти и памяти, Бог возмездия, Бог отваги, Богиня мудрости и знаний. Их белые мраморные изваяния стояли на изображении трёх гор, выложенном цветными камнями: подножия — ляпис-лазурью под цвет ночного неба, склоны — чёрными ониксами, снежные короны — светлым перламутром.

Круглое окно, расположенное высоко на дальней стене, было единственным без цветных стёкол. Оно пропускало естественный солнечный свет, чтобы он падал точно на статуи, из-за чего белый мрамор их тел искрился.

Каждый — от короля до последнего нищего — был вхож в этот храм и мог насладиться красотой места и вознести молитву покровителям.

Но король Арчивальд не отличался набожностью и посещал храм только на обязательных церемониях. Зато королева приходила молиться каждую неделю. Неизменно. Правда в разные дни и разное время. Линн приходилось быть всегда готовой к тому, что Её Величество пожелает выехать из дворца.

Сегодня для визита в храм королева надела бархатное платье цвета вина. Только вот беда: это платье пошло бы ей, будь королева старше лет на двадцать. С её молодым маленьким лицом такое платье теряло всю красоту и скорее уродовало. Разумеется, никто не решится сказать об этом королеве лично, и Линн тоже не собиралась.

Она наблюдала, как Микая медленно шагала по просторному залу, и стук её каблуков гулко раздавался в тишине. Удлинённый сзади подол шуршал по белым мраморным плитам. И на миг… Линн показалось, что за королевой струится шлейф крови.

Она вздрогнула и проморгалась. Это просто платье. Всего лишь ткань. Красная, будто чужеродная для белой чистоты храма, ткань.

Микая на миг остановилась у алтаря, подняла взгляд на статуи, но быстро отвернулась и снова зашагала в сторону молельни. Со спины Линн не могла понять, о чём королева подумала.

Служанке надлежало ждать свою госпожу в общих залах, не заходя к ней, чтобы не нарушить таинство молитвы. Но Линн устроилась на эту должность не только для того, чтобы исполнять прихоти королевы.

В зале почти никого не было. Только трое младших жриц увлечённо шептались в стороне. Приезд королевы их не взволновал, они давно привыкли к её визитам. Микая даже не требовала, чтобы её встречали. Она всегда просто входила и направлялась в боковой коридор в молельню, которую держали для неё незанятой.

Иногда королева обменивалась несколькими словами с Верховным Жрецом, но это был просто вежливый разговор — даже заядлые сплетницы не смогли бы раздуть из него новость.

Линн удивлялась, как женщина такого положения и власти может вести себя настолько неприметно, что даже служанкам не о чем посплетничать. Но откуда тогда взялось столько неприятных слухов? Даже в городе болтают и порой такие нелепицы, что впору смеяться или сжалиться над королевой.

«Нет у неё никакой чешуи на коже, которую она скрывает под закрытыми платьями» — хихикнула про себя Линн. Уж она-то лично проверила, когда помогала своей госпоже одеваться.

И всё же благодетель велел Линн присматривать за королевой, а значит, на это должна быть причина. Может, она проводит колдовские ритуалы в самом храме и наводит на других порчу? Про это тоже болтают.

Линн прокралась мимо увлечённых разговором жриц и шмыгнула в дверь, за которой скрылась королева. Линн боялась потеряться, но в молельню вёл прямой коридор.

Статуи в нишах смотрели на неё белыми глазницами, и Линн стало не по себе. Не совершает ли она бесстыдно грех прямо на глазах богов? Но она должна. Должна нарушить правила. Вдруг узнает что-то важное?

Дверь в молельню была прикрыта. Линн зажмурилась и потянула за железное кольцо. Она со страхом ожидала протяжного скрипа, но двери в храме хорошо смазывали. Через узенькую щёлку был виден бордовый шлейф королевы на белом полу. Линнприслушалась и… не услышала ничего.

Королева молилась молча. Ни с кем не разговаривала. Не проклинала своих врагов. Не называла имён. Даже не размыкала губ.

Храм — это место, где молящийся может открыто обращаться к богам, но королева Микая не просила вслух у богов ничего. Не пела ни одной молитвы. Молилась ли она вообще? Или же просто использовала храм, чтобы удалиться в свои мысли?

Когда шлейф зашуршал и зашевелился, Линн кинулась прочь. Она успела вернуться в главный зал, прежде чем её госпожа вышла из коридора и кивнула ей, давая понять, что можно идти.

— Три серебряных? В прошлом году обряд памяти стоил одну, — послышалось в стороне.

— С этого года обряд стоит три. Мне очень жаль, — понимающе ответила кому-то жрица.

— Но у меня… — парень расстроенно пошарил у себя в котомке и по карманам. К его серебряному нашлось только несколько медяков. — Это для умершей в Ночь Пепла. Я заказываю этот обряд каждый год, и что б три серебра… у меня с собой только…

— Мне жаль, — повторила жрица.

— Я оплачу его обряд, — внезапно сказала королева, и все удивлённо повернулись к ней. — Произошедшее тогда — трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет.

Королева Микая не глядя достала из кошеля на поясе целую горсть серебра. Попался даже золотой. Она небрежно бросила монеты в чашу в руках жрицы, словно это был пустяк.

— Это плата за все обряды памяти, что у вас попросят.

После этих слов Микая, ни на кого не взглянув, направилась к выходу, и Линн засеменила следом. Только краем уха услышала конец разговора парня и жрицы.

— Теперь обряд можно провести. Какое имя нам донести до богов?

— Ирика. Восемнадцать лет.

========== Глава 4. Память пепелища ==========

Ласточка вспорхнула над Этерной. Облетела круглые дворцовые башни, переполошив гнездившихся в проёмах голубей. Нырнула вниз к серому кругу дворцовой площади, чуть-чуть до столкновения поймала потоки воздуха и снова взлетела ввысь.

По городским улицам сновали разноцветные фигурки людей. И каждый был подчинён своему ритму. От главных дорог ручейками расходились переулки, исчезали под арками, снова появлялись под небом, чтобы затеряться в глубине городских кварталов. Вытянутые домики тесно грудились на их берегах и некоторые могли дотянуться друг до друга балкончиками.

На северо-востоке же чернело пятно. Вопреки нарядному городу, домики в той его части рассыпались на угли, а улочки завалены сгоревшими обломками. Северо-восток укрывала от остального города высокая деревянная стена, и никто не мог за неё заглянуть. Кроме ласточки. Она парила на потоках ветра меж печальных скелетов прежде обитаемых домов. Если там и оставались призраки, невинная птица не слышала их плача.

Только охотничий крик дикого ястреба спугнул её полёт, и ласточка кинулась в покосившиеся обломки спасать свою жизнь.

Ивор разбежался и перемахнул на соседнюю крышу, пролетев над узким переулком. Потрескавшаяся черепица хрустнула у него под ногой. Ещё пара улиц, и он попадёт к деревянной стене, что опоясывала сгоревшие кварталы. Скрывала неприглядную правду от остального города. Словно можно просто закрыть глаза и забыть, что здесь погибли сотни людей. Хороших людей. Ни в чём не виноватых.

Ивор спустился по кованой решётке на чужой балкон, чтобы перепрыгнуть на соседний через улицу. Он старался не попадаться никому на глаза, чтобы люди не приняли его за вора. Доказывай потом, что просто шёл навестить пепелище… как и всегда.

Когда он добрался по крышам до стены, солнце уже сияло высоко. Центр столицы сейчас полон людей, но здесь всегда тише… может быть, люди боялись потревожить призраков. Но Ивор не боялся. Призраки будут ему рады. Хотя бы один.

Узкий лаз. Заранее сброшенная вниз верёвка. Ивор очутился среди пепельного кладбища. Пылевое облачко поднялось от его сапог и осело. Три года. Дождь и ветер давно смыли погребённый под обломками прах. Три года…

Жрецы приходили сюда лишь раз, побрызгали водой и ушли. После кварталы заколотили.

Боги. Здесь был кошмар.

В сломанных чёрных остовах Ивор видел дома. Слышал былые голоса. Вспоминал лица местных жителей. Он часто ходил этой дорогой и не забыл её даже теперь. Помнил, как она выглядела, когда всё пожирало пламя. Как ветер распалял огненные языки, разносил жар. Как лопалась краска на стенах. Сгорали цветы в висячих горшках. Трескались опоры. Обваливались крыши. Люди бежали прочь, а им на головы летели горящие обломки и угли.

Ивор тоже бежал. Но не прочь, а к самому кварталу. Он уже шёл туда, когда издали увидел зарево. Огонь взвился вверх, венчал целый квартал жёлтой короной. Пламенные языки лизали потемневшее небо и не могли насытиться.

Ивор кинулся туда со всех ног. Расталкивал тех, кто смотрел, и тех, кто пытался отойти подальше. Спотыкался, падал, снова вставал и бежал, бежал! Когда он добрался, огонь уже, пожрав всё, шёл на спад, но плотный дым забивал горло и слепил глаза.

Ивор собирался прийти сюда к ночи. Ирика ждала его. Она работала садовницей в поместье семьи Уэзерби, и они договорились встретиться под окном, когда все в доме уснут. Она бы спустилась по лозе со второго этажа, и Ивор бы поймал её за талию. Как всегда.

Ивор хотел отвести её к лесу и показать поляну. Там росло много цветов и обитали светлячки, которые так красиво светились по ночам. Ирика бы танцевала среди них как фея. Боги, как она танцевала…

Но Ивор не успел. Он продирался сквозь толпу слишком долго. Его не пускали. Тащили назад. Он кричал им пропустить его. Его ждала Ирика. Она ждала его.

Очнулся Ивор посреди пустой улицы с разбитой головой. Дорога посерела от золы, и его одежда тоже. Огонь уже заканчивал свою страшную жатву и не взял его жизнь.

Ивор тогда с трудом поднялся и смёл с себя серую пыль, скинул лежавшую поперёк груди доску. Кажется, прежде это был кусок ставни. Голова болела и кровоточила, грудь сжималась от кашля, но Ивор шёл, упрямо волоча ноги. Ирика ждала его.

Путь был такой долгий, что глубокую ночь скоро должен был рассеять рассвет. Ясную ночь. Боги были далеко на своей горе и не увидели, что сотворили люди.

Ивор дошёл до места и сразу узнал дом. У этой деревянной подпорки он всегда ждал Ирику днём. Владелец лавки сладостей устал гонять его, ведь Ивор заслонял витрину, но в конце концов оставил в покое. Даже улыбался при виде молодых голубков. За это Ивор однажды купил у него сладость для Ирики, как она ни сопротивлялась здешним ценам.

Теперь эта подпорка разломилась надвое, а второй этаж лавки обвалился на первый. Красивая витрина разбилась и смотрела на Ивора пустым провалом.

Но хуже всего был дом напротив.

Некогда красивый особняк одного из самых видных родов Адаманта. Светлые стены с лепниной и вьющейся вдоль окон декоративной лозой. Над дверью герб — белый лебедь на чёрном фоне. С той стороны дома у них внутренний сад и беседка, но там Ивор никогда не был, его бы не пустили. Так что он всегда ждал снаружи и со своего места часто видел, как на втором этаже шевелятся белые занавески, а за ними мелькают кокетливые лица маленьких девочек в смешных чепчиках.

Все в доме привыкли, что Ивор приходил за Ирикой. Лорды не обращали на него внимания. Дамы плели свои пересуды, как рукоделие нитками. Ирика говорила, что старая госпожа даже подтрунивала над ней, заговаривала про детишек, на что Ирика так мило смущалась.

Ивор и сам однажды заговорил об этом. Сказал, что научит сыновей или дочек так же ловко лазать по деревьям, как он. Покрасневшая Ирика ткнула его в бок локтем, но её губы улыбались.

Сейчас дом Уэзерби превратился в торчащие из земли балки и чёрные покосившиеся опоры. Обломки, в которых не узнать прежние предметы.

Но тогда сухая дверь ещё не обвалилась, и Ивор видел… видел, что она была заперта снаружи. Под дверь подложили клин. Ивор тогда отбросил помеху и распахнул створки. Душный дым дохнул на него, заставил снова закашлять, а глаза прослезиться. Чадил как потухший факел. Но никто не выбежал навстречу. Ивор даже не смог войти — на первом же шаге споткнулся и обжёгся рукой о горячие доски.

Он звал её. Звал Ирику. Но в доме была тишина. Сад! Вдруг она убежала в сад?

Слепая надежда в тот день искрой пронеслась в сознании. Ивор сам не помнил, как пробрался во внутреннюю часть поместья, но последняя решётка остановила его прямо у сада. Он снова звал Ирику. Смотря на древесные скелеты и сгоревшие цветы, которые она так любила, он звал её до хрипа.

Но сад был пуст и мёртв. Мертва была Ирика.

Сейчас Ивор мог пройти дом насквозь через остывшие обломки и попасть в сад. От убранства там остались только каменные тропинки. Лишь они.

Ирика ходила по ним. Таскала с колодца вёдра для поливки. Пачкала руки в земле, полола клумбы. Танцевала под музыку из верхнего окна. Там юных леди учили играть на инструментах. А Ирика танцевала среди цветов. Как фея.

«Я тоскую по тебе».

Сегодня Ивор снова заказал в храме обряд памяти. Чтобы боги не забыли её имя и отыскали среди душ. Пусть её возьмёт под крыло Богиня любви и милосердия.

А у Ивора на земле остались дела.

«Я оплачу его обряд».

Что, во имя света, это было?

Ивор не понял, кто перед ним. Никто не назвал её по имени или титулу. Да и какая разница? Память о любимой важнее. Но потом, когда Ивор задумчиво выходил из храма, его осенило: богатое платье, служанка рядом, карета и стражники в дворцовых мундирах у ворот.

Теперь он вспомнил, что видел эту женщину однажды. На казни обвинённого в пожаре рыцаря. Она сидела в кресле рядом с тем, кого накануне назвали новым королём. Это была…

Микая Валдис. Та, что заняла неостывший трон королевы Ивайн. Одна из тех, кто пировал в честь обретённой власти, пока неурожайный год чуть не уморил всё королевство голодом.

«Произошедшее тогда — трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет».

Это что? Признание вины? Попытка оправдаться? Замолить грех перед богами? Такие грехи не смываются. Или же она попросту издевалась, так легко выложив в чашу целое состояние в то время, как у простого оборванца даже трёх серебряных не нашлось?

Ивор сжал кулаки. Если бы только он узнал её раньше… и что бы он сделал? У него не было оружия, чтобы нанести один удар наверняка. А без этого… вокруг стояло так много людей, его бы остановили, задержали! И стражники через миг оказались бы рядом. Ивор не покинул бы то место живым. Мог ли он что-то сделать?

Мог ли пролить Благословенную кровь в священном храме… Если душа Ирики смотрела на него с вершины Божественной горы… что бы она сказала на это?

***

— Ивор! — Талия снова встречала его на пороге, Ивор тепло улыбнулся ей. — Замёрз? Ты забыл свой плащ утром.

— Нет, не забыл. Просто… я бы его порвал и испачкал.

— А-а. Снова ходил туда, — кивнула Талия, даже не спрашивая.

Она тоже потеряла родных в Ночь Пепла. Её мать и двое братьев жили в доме, на который перекинулся огонь из знатного квартала. Талию тогда отправили помочь по хозяйству знакомой старушке. Если бы только в тот вечер не было ветрено… Талия рассказала про семью лишь однажды, выплакала всё на плече у Ивора. А после предпочитала не бередить раны и всегда встречать его с озорной ухмылкой.

— Смотри, что я тебе сделала. Та-дам!

Талия вывернула шерстяной плащ Ивора и показала вышитый белыми нитками цветок с пятью лепестками — негласный символ их подпольного сопротивления. Его носили на внутренней стороне одежды и показывали только самым доверенным соратникам. Это было доказательством того, что перед тобой товарищ. Красивый символ, который объединяет их, пока находится в тайне. Раскрытый же врагом он их погубит.

— Спасибо. Я тоже кое-что тебе принёс.

Ивор аккуратно снял с плеча котомку, запустил туда руку и вынул живую трепыхавшуюся птицу.

— Ласточка! — ахнула Талия.

— Нашёл в развалинах. У неё крыло ранено. Хочешь её выходить?

— Конечно, хочу! Спасибо, Ивор!

Талия подошла к нему и игриво чмокнула в щёку. Конечно, это ничего не значило. Но видеть улыбку Талии было приятно. Она прижала к себе птицу и направилась к лестнице, но обернулась, словно что-то вспомнила:

— Ах да. Тебя Витарр звал. Кажется, что-то важное.

Ивор спустился в подпольные комнаты со свечой. Свет горел только в дальней, где Витарр обычно изучал карты. Но что могло случиться? Витарр знал, куда отправился сегодня Ивор, и всё равно зовёт его?

Дверь оказалась открыта, поэтому стучаться не было нужды. Витарр заслышал его шаги с конца коридора и ждал. Не один. Рядом с ним стояла широкоплечая фигура в тёмном плаще, лишь капюшон был откинут, показывая зачёсанные назад чёрные с маслянистым блеском волосы. Когда гость повернулся к свету, Ивор тотчас его узнал.

Робер. Работает бондарем в паре кварталов отсюда. И один из подпольного сопротивления, что поклялся восстановить справедливость. Робер налаживал контакты, узнавал новости, присматривался к тем, кто мог бы пополнить их ряды. Он поставлял бочки и для дворца и часто отвозил их туда сам. Пытался высмотреть что-нибудь полезное. Неужели нашёл чего?

— Ивор, беда, — сказал без предисловий Витарр. — Похоже, враги узнали о нас.

— Как это? — опешил он.

Несмотря на то, что сопротивление действует неполных три года, они ни разу не давали повода для подозрений, что в городе существует такая сила. Среди народа могли ходить слухи, но не каждый слух оказывался правдой. Пока сопротивление только наращивало силы, устанавливало связи, искало союзников. Да, они спасли нескольких людей от стражи. Пару раз отобрали припасы, которые везли во дворец с Золотых полей, и раздали еду нищим. Один раз удалось напасть на телегу с копьями — лишь потому, что враги везли их тайно, но сплоховали пьяными языками. Но это никак не могли связать с организованной силой — лишь с одиночным разбоем.

— Стражники поймали одного мальчишку, который хотел к нам вступить, — пояснил Робер.

— С каких пор к нам мальчишки вступают? Ты кого нанимаешь? — нахмурился Ивор. Он был против, чтобы дети лезли под мечи, Витарр тоже не одобрял.

— Его зовут Деш. Ему четырнадцать. Побирается по углам с восьми. Зато самомнения хоть отбавляй. Он чуть не вляпался в крупные неприятности, когда решил поиграть в справедливость. Попёр на вооружённого стражника. Если б я того не отвлёк и не утащил мальчишку за угол, мало ли чего случилось бы. Я решил направить его пыл в нужное русло и предложил поработать на нас, а то Деш не угомонился бы.

— И что же?

— Не угомонился, — вздохнул Робер и прикрыл мозолистой ладонью глаза. — Не знаю точно, что произошло, но сегодня мой дом и мастерскую кверху дном перевернули. Я спрятался снаружи у стены и подслушал разговоры стражников. Они арестовали Деша, и он под пытками рассказал им обо мне и сопротивлении.

— Что он такого сделал, раз его пытать взялись? — в ужасе выдохнул Ивор.

— Не знаю! — всплеснул руками Робер. На его лице явственно читалось чувство вины.

— Что он знал о нас?

— Только то, что мы существуем. Больше ничего.

— Уже это много. Что теперь будет с мальчишкой?

— Наверняка казнят.

— Помочь можно?

— Потому я и пришёл, — начал Робер. — Завтра во дворце пир — королевская чета опять развлекается. Мне нужно, чтобы дверь в кухню была открыта. Витарр, ты же знаешь кого-то из тамошних?

— Предупредить могу. Но что ты будешь делать во дворце?

— Вызволять засранца! Погибнет же, дуралей!

— Не вся стража будет праздновать с королём. Что ты там сделаешь? — качнул головой Витарр.

— А что ещё делать? Меня и так уже ищут. Пользы делу от меня теперь никакой.

— Причём тут дело? Мы про твою жизнь говорим, Робер.

— Витарр, я не могу. Чувствую, что сам втянул мальчишку в это. Не подходи я к нему, может, он просто палками или позорным столбом бы отделался. В общем… пойду. Ты только внутрь попасть помоги. Если поймают… клянусь, они ничего от меня не узнают.

========== Глава 5. Проникновение ==========

Тронный зал светился изнутри. Канделябры освещали каждый уголок и сквозь щёлки занавешенных тяжёлыми портьерами окон игриво дразнили тёмный облачный вечер, что опустился на город внизу. Украшенные цветными тканями и гобеленами стены выглядели нарядно, словно к большому празднику.

На длинных столах рядом с подсвечниками невесомо пахли в вазах цветы, и вокруг них ставили всё новые и новые кушанья. У голодного бы голова закружилась от насыщенных ароматов запечённых с грушами и пряностями уток, медовых настоек с ягодами, пышного белого хлеба, щедро посыпанного специями. Потекли бы слюнки от запаха румяного пирога с персиками, от приготовленной в сливках с чесноком свинины, с которой обильно стекал жир. А губы непременно стали бы липкими от пирожных с воздушных кремом и фруктового щербета с измельчёнными орехами.

И, конечно, вино! Наполненные ещё предыдущими правителями погреба хранили в своих недрах вина самых удачных урожаев с заморских островов.

Всё это великолепие завораживало. Приглашённые на пир дворяне пользовались щедростью короля и поднимали кубки за его здоровье. Дамы шептались за столом, прикрывая улыбки ладошками в шёлковых перчатках, то и дело расправляли свои пышные цветные юбки, поигрывали чуть открытыми плечиками.

За спинами приглашённых играли музыканты. Звуки лютни, флейты, арфы, колокольцев и шеврета складывались в изысканные мелодии.

В центре зала под музыку танцевала девушка с бронзовой кожей и чёрными, как ночь, волосами до пят. Она кружилась, позвякивая маленькими колокольчиками на своих браслетах. Её руки вились в танце как заколдованные дудочкой змеи. Воздушная юбка развевалась, открывая обнажённые лодыжки. Бёдра и открытые плечики покачивались в такт, пышная грудь подпрыгивала. Чёрные большие глаза, обрамлённые густыми ресницами, бесстыдно постреливали в сторону сидящего во главе стола мужчины.

Король Арчивальд не отрывал взгляда от молодой танцовщицы. Он щедро утолял жажду прохладным вином и под столом постукивал ногой в такт движениям экзотической прелестницы. А когда она начала под музыку что-то напевать, то и вовсе чуть не уронил кубок — заслушался.

Рядом с ним сидела королева и смотрела на это с непробиваемым, как доспехи, терпением. На фоне моря ярких тканей Микая выглядела почти чуждо в чёрном платье. Придворные дамы шептались, что она даже не подобрала украшения в тон: на золотистой ленте, затянутой перекрестием у горла, приколота маленькая агатовая брошь в серебре. Зато у короля на грудь свисала тяжёлая золотая цепь с квадратными рубинами и идеально подходила к его камзолу — алому с охрой и расшитому драгоценными камнями.

Микая со скучающим видом обводила нарядный зал глазами и делала вид, что не замечает, как роскошно одетые дамы замолкают при её взгляде. Её серебряный кубок с вином не пустел, и слуга подходил доливать только королю. Микая же водила тонким пальцем по кайме, изредка поглядывая то на Арчивальда, то на танцовщицу. На другом конце стола она заметила канцлера, и он смотрел прямо на неё, словно ожидал от неё действий.

— Что ж, — деланно вздохнула королева. — Я вижу Ваше Величество очень рады окончанию траура, раз устроили грандиозный пир так скоро после недавних праздников. Подобная… щедрость, несомненно, всех впечатлит. Ведь раньше вам приходилось её таить от народа.

Король посмотрел на жену и скривился в лице. Меньше всего ему хотелось сейчас разговаривать с ней. Он ненавидел в этой женщине всё — её внешность, голос, поведение, высокомерный тон, само её присутствие возле него. Арчивальд до сих пор злился, что ему её навязали. И злился тем сильнее, чем дольше был на ней женат.

— Молчи, женщина. Я король, и я решаю, когда и что все будут праздновать. Захочу устроить пир по время чумы — устрою, и никто мне не помешает.

— Не приведи боги нам испытать чуму. Она ведь слепа и не разглядит на голове корону. С нищими может случайно забрать и короля.

Арчивальд тихо выругался. Дядя просил быть с королевой вежливым, навещать её и приглашать на прогулки. Да Арчивальд скорее подарит корону безродной служанке, чем!.. Одно лишь утешение король находил в своём браке — ему нравилось испытывать терпение жены и напоминать о своём более высоком положении.

— Я разрешал тебе отвечать? Женщина должна молчать. Так я приказываю.

— Если бы все женщины замолчали, Вашему Величеству стало бы невероятно тоскливо. Ведь щебетанием одной вы явно наслаждаетесь, несмотря на присутствие законной жены.

Арчивальд внутренне возликовал. Микая сама показала свою слабость.

— Есть женщины, могущие стать королевой на вечер. А есть те, кому и каждый день корона не поможет.

Микая дёрнула головой, качнулись агатовые серьги. И чем дольше она молчала, тем счастливее становился Арчивальд.

— Леди, вы занимаете место.

— Прошу прощения?

— Вам следует уйти и сменить платье.

С этими словами король опрокинул стоящий на краю стола кубок королевы ей на колени. Микая с возмущением нахмурилась, а Арчивальд продолжал улыбаться и смотреть вперёд. Потом резко поднялся — музыка тут же стихла — и подозвал танцовщицу к себе.

— Король желает познакомиться с твоим искусством ближе, — сказал он.

Королева в тот же миг встала из-за стола и вышла. Все присутствующие проводили её взглядом.

***

Линн кралась со свечой и деревянной кружкой по уже знакомому коридору. Она привыкла идти в ту сторону то с охапкой выглаженных платьев, то с подносом еды или кувшином вина, то с метлой и тряпкой. Несмотря на то, что мыло и влажная пыль пахли отвратно для изнеженных дворян, королева никогда не выходила во время уборки и не разрешала Линн заходить в покои одной. Даже страже приказывала стоять не возле дверей, а чуть поодаль.

Это было верным знаком, что Микая могла там что-то прятать. Заходить туда в обычный день было слишком опасным, но сейчас королева веселилась на пиру, и Линн надеялась вернуться до того, как её хватятся. Если не вернётся… ух, даже думать не хотелось. Королева и так ругала служанку за каждую малость. Несколько раз доводила до слёз. Если бы благодетель не обещал защиты, то Линн бы не выдержала.

Покои королевы стерёг только один стражник. У него был скучающий вид. Всем, кому выпало нести караул в этот вечер, чувствовали досаду, ведь, остальные отдыхали и даже перехватывали между делом остатки королевских кушаний. Когда стражник увидел служанку, то придал лицу более строгое выражение.

Линн уговорила себя не бояться.

— Сир, — польстила она ему, ведь так обращались только к рыцарям. — Я принесла вам вина из тронного зала. Там всё равно его много. Хотите?

Стражник удивился и заглянул в кружку. Там и впрямь плескалось вино. Он благодарно принял и залпом выпил всё до капли и даже облизал остатки на губах. Вино и впрямь великолепное — из тех, что подают на королевский стол.

— Неужели леди подумала обо мне, — ухмыльнулся он в ответ и прижал служанку к себе. Она вскрикнула.

— Сир, я не имела в виду ничего такого, только принесла вам вино, — задрожала в его руках Линн, но стражник её как будто не услышал и начал целовать.

— Да ладно тебе изображать недотрогу. Ты же за этим пришла, — приговаривал он, целуя с той жаждой, с какой только что выпил вино… а через несколько долгих мгновений осел на пол.

Линн вырвалась из его рук, тяжело дыша. Щёки алели. Кружка с вином и сон-травой выпала из ладони стражника и прокатилась по полу.

Линн обхватила себя руками и с трудом заставила успокоиться. Нужно сделать дело и забыть этот вечер как страшный сон.

В покоях было почти ничего не видно. Свеча едва выхватывала из тьмы контуры крупной мебели. Линн от страха казалось, что в любом тёмном углу могла стоять королева и молчаливо следить за ней. В чёрном платье Её Величество легко сливалась с ночью, становилась подобно тени. Серые камни стен скрывали её присутствие, делали незаметной среди пестроты королевского великолепия.

«Словно привидение», — подумала Линн. Она хлопнула себя по щеке и мысленно приказала забыть о глупостях. Сначала дело. К счастью, Линн уже очень хорошо знала покои королевы и не споткнулась бы даже с закрытыми глазами.

Однако она не знала, что искать. Благодетель велел обращать внимание на всё необычное. Но королева не делала ничего. В город выезжала только в храм или к портному на примерку новых платьев, хотя от старых ломился шкаф. Один раз по пути она приказала остановиться и купила себе сладость в лавке. Но как ни погляди, то была просто сладость, которую королева съела тут же в карете на глазах у голодной служанки.

Линн оставила свечу на столе и открыла сундук у кровати. Обнаружила там только ткани. «Глупость какая», — поругала себя Линн и отправилась к гардеробу. «Нет, платья мне трогать разрешено, значит, королева не стала бы прятать что-то здесь». Повернула к книжному шкафу — эта идея показалась ей лучше.

Книги не были особенными — легенды о древних королях, божьи заповеди, несколько рыцарских романов, религии и законы других стран, сочинения первого Верховного жреца, военная летопись Канвальдов, генеалогические древа дворянства Адаманта — обычный набор для библиотеки знатной особы.

Линн не собиралась это читать, а просто перетряхнула каждую книгу. Из последней что-то выпало. Сердце забилось чаще. Линн торопливо поднесла бумагу к свету… и ничего не нашла. Просто клочок. Линн с обидой скомкала пустышку.

Оставался стол. Он был чист и прибран. В одном ящике нашлись принадлежности для письма и бумага. Второй заперт. Линн дёргала его изо всех сил, но тщетно. Готова была расплакаться от досады. Неужели королева носит ключ с собой? Нет, Линн всегда помогала ей одеваться, и никакой постоянной цепочки на шее не было. Ключ должен быть где-то в комнате.

Линн посмотрела везде, даже под ковёр заглянула! Она всплеснула руками и задела на краю прикроватного столика шкатулку с украшениями. Этот звук показался ей громче грома. Брошки и бусины рассыпались по полу. У Линн всё внутри заледенело. Она кинулась собирать всё, чтобы ни одна бусинка не выдала её присутствие! И нашла. Маленький ключ, что в первый раз остался незаметен среди горы брошек и серёг, выпал наружу.

Линн благодарила всех богов за удачу и тихонько вставила ключ в замок. Ящик отворился. Там оказался бархатный мешочек с серебряным кольцом внутри: большой многогранный алмаз ловил блики от свечи, по кругу его обрамляли тёмные маленькие камешки — ониксы или аметисты, неразличимые в темноте. Кольцо было настолько маленьким, что точно принадлежало тонкой руке королевы. Линн примерила его на средний палец и едва сумела снять, успев покрыться испариной от страха.

Ещё в ящике ровной стопкой лежали исписанные бумаги. В основном какие-то цифры и пометки. Королева интересуется экономикой. Знает количество замковой стражи и сколько кухарок каждый день трудится на кухне. Есть список всех слуг, их имена, семьи, срок службы и величина жалования. Линн нашла и своё имя, а рядом с ним жирный знак вопроса. Имя же над ней было зачёркнуто рваными линиями, но всё ещё читалось.

«Кэти». Девушка, что служила королеве до Линн. Пометку напротив её имени было не разобрать.

От этого стало жутко. На миг представилось, как и этот злополучный знак вопроса становится нещадным росчерком пера, превращая «Линн» в чернильную кляксу, а саму девушку в изрубленное тело.

Линн стряхнула с себя наваждение и торопливо засобиралась. Она больше не могла здесь находиться. Королева наверняка уже хватилась её. Линн положила бумаги на место, закрыла ящик, вернула ключ. И когда уже хотела броситься вон из комнаты, услышала близкий стук каблуков.

Тук-тук. Словно набат.

Отсюда не уйти! Коридор прямой! Её заметят!

Тук-тук.

И тишина. Каблуки остановились совсем близко, наверное, у спящего стражника. Хоть бы королева ушла звать другую стражу! Но два шага раздались в сторону двери.

В панике и не зная, что делать, Линн задула свечу и спряталась за тяжёлой портьерой за миг до того, как дверь отворилась. Вошла королева.

Линн сжалась всем телом и зажмурилась от страха. Сердце гулко стучало. В горле застрял комок. Ладонь прикрыла рот, чтобы заглушить дыхание.

Зачёркнутое жёсткой рукой имя мрачно лезло в мысли.

Свет из-за приоткрытой двери резанул глаза яркой полосой. Микая медленно прошла по комнате, не зажигая свеч. Остановилась. Линн не могла определить, что та делает и куда смотрит, и от этого становилось только страшнее. Почему королева стоит в темноте?

Одна минута. Две.

Ох, боги. Окружающее плыло под глазами. Лицо раскраснелось. Линн готова была громко всхлипнуть и погубить себя.

Три минуты.

Это всё сон. Просто сон!

Четыре.

О, Богиня милосердия. Помоги. Если королева решит выглянуть в окно…

***

Дверь тихо скрипнула. Ночной сквозняк порхнул внутрь и иссяк. Робер прикрыл за собой и проскользнул мимо бочек и мешков с провизией. Кто бы ни помогал сопротивлению отсюда, он сдержал слово, и дверь в назначенный час была отворена, и на кухне, к счастью, никого не оказалось. Робер не стал просить, чтобы человек Витарра его проводил. Нет, Робер виноват во всём сам и будет рисковать один.

Нужно только найти путь вниз. Деш должен быть там.

Робер не пытался красться. Напротив, он бесшумным вихрем проносился по пустым коридорам и останавливался лишь тогда, когда слышал шаги за углом, и нырял в тёмную нишу или за дверь, благо их здесь без счёту, а стража всегда ходит шумно.

Одного пришлось убить. Прятаться было негде, он был готов поднять тревогу! Но Робер оказался быстрее и свернул ему шею крепкими руками. Спрятал тело в подвернувшейся пустой комнате. Всё так… быстро, словно в трансе. Робер не чувствовал ничего. Ни в чём не сомневался. Не думал о чужой смерти и том, что никогда раньше не убивал. Просто шёл вперёд, как заведённый.

Он снял с покойника мундир и надел на себя. Синий. Такие носит рядовая дворцовая стража, в городе иногда их видно. Может, стоило разжиться заранее? Эта тесновата в плечах. Нет времени! Если не разглядывать пристально, то не видно, что мундир ему мал. Зато если Робер встретит ещё кого-нибудь, то хоть выиграет пару мгновений. Надо торопиться. Мертвеца найдут, и тогда дворец превратится в гудящий улей и смертельную ловушку.

Витарр сказал, что спуск в подземелья должен быть где-то под восточной башней. Кто бы ни добывал ему информацию прямо из змеиного гнезда, ходить везде не мог. Ещё одна причина сделать всё самому и больше никого не подставлять.

Ах, Деш. Если бы они только не встретились. «Что же ты сказал им, что тебя уволокли сюда?» Робер не винил мальчика ни в чём. Мальчишкам можно бояться за свою жизнь и выживать всеми способами. Мужчинам нельзя.

Мужчинам… Деви хвастался, что он мужчина. Улыбался без одного зуба — в драке выбили. А до чего заливисто смеялся, словно колокольчик звенел. Глупый отважный сын.

Робер пришёл слишком поздно. Обещал погулять с Деви по рынку, но задержался на работе, потому что получил большой заказ. Хотел доделать. Всё отмахивался. Тогда сын обиделся и ушёл гулять сам, и после этого Робер не видел его живым.

Тогда было уже поздно, вечер сменился безлунной ночью. По городу кричали о большом пожаре. Ветер доносил едкий дым. А Робер не знал, куда ему бежать, где искать потерявшегося сына. Не мог же любопытный Деви пойти туда? Да от огня бежать надо подальше! Но Деви был там. Прибежал посмотреть. Как Роберу сказали, увидел девочку возле горящего дома, бросился помочь… и упавшими обломками придавило обоих.

Робер не верил. Пустота развезлась внутри, но он не верил. Рыдал, но не верил. Его утешали, говорили, что сынишка — герой. Ещё юный, а такой храбрый! Но чего стоили все эти похвалы, когда вот он лежит мёртвый у отца на руках? Роберу не нужен герой. Роберу нужен был живой сын.

Деви больше нет. Но Деш ещё жив. На этот раз Робер придёт. Он будет рядом.

Коридоры выглядели одинаково. Сплошной серый шершавый камень. Когда попадалось окно, Робер по расположению города определял направление. Нужна восточная башня. На развилке один проход вёл не прямо, а огибая, и Робер выбрал его. Он не знал, сколько времени прошло, казалось, что слишком много, и пир наверху вот-вот закончится. Робер не боялся за себя. Он боялся снова не успеть и не прийти. Единственное, что в его жизни сейчас важно — это успеть.

Робер слишком поздно остановился и уже сделал шаг за угол. Служанки ходят тише. Две девушки вздрогнули, когда увидели его. Готовы были закричать и броситься наутёк. Но Робер натянуто улыбнулся и картинно поклонился им:

— Леди. Сегодня мой первый день здесь, и я заблудился. Стыдно признать. Если вы меня не спасёте, начальник стражи меня убьёт. Скажите, где я могу найти восточную башню?

Девушки продолжали удивлённо на него смотреть, хлопая ресницами, но всё же показали пальцем направление. Ворованный мундир пригодился.

Робер нашёл винтовую лестницу вниз. Узкой змеёй она вела в подземелье, и ещё на подходе Робер уловил запах гнилого сена, нечистот и крови. Только бы это не была кровь Деша.

— Стой! Кто идёт? — встрепенулся стражник.

Ему понадобилось пара мгновений, чтобы снять закинутые на стол ноги, и Робер успел подойти достаточно близко. Не получится миром — убьёт.

— Смена караула.

— Чего? Не ко времени совсем, — стражник кивнул на песочные часы, с которых песчинки осыпались на три четверти.

— Мне приказали. Я пришёл.

— Кто приказал?

— Командир.

Стражник внимательно присмотрелся к собеседнику. В маленькой караульной висел лишь один фонарь с маленькой свечкой внутри и освещал только левую часть лица стоящего у входа.

— Погоди, я тебя не знаю. Ты кто?

Стражник медленно тянул руку к оружию. Робер неотрывно следил за ним. У него внутри всё сжалось, как у хищника перед прыжком. И прежде чем враг коснулся меча, Робер рванул вперёд и взял его в захват. Хрустнула шея.

Тело мешком повалилось на пол. Робер взял связку ключей со стола и бросился во внутренние помещения темницы, откуда запах крови и нечистот бил в ноздри сильнее всего.

— Деш! Деш, ты где?

Все узники переполошились. В дворцовую темницу отправляли только самых опасных или важных преступников. Остальные быстро получали своё наказание у городской стражи: побои, штраф, позорный столб или смерть. Здесь же людей допрашивали всеми известными палачу способами, прежде чем отправить на плаху. Узники стонали и тянули к Роберу грязные исхудавшие руки сквозь прутья решётки, словно это бы что-то изменило.

Робер не знал, кого именно тут держат, да и было всё равно. Он подходил к каждой камере и шёпотом звал:

— Деш! Где Деш? Вы видели его? Совсем мальчишка.

— Я скажу тебе, — просипел один голос, — но освободи меня.

— Освобожу. Где он?

Костлявая рука с отросшим жёлтым ногтем указала налево. Робер кинулся туда. В конце узкого коридора было несколько пустых камер и одна запертая, а вместо прутьев тяжёлая дверь с маленьким решётчатым окошком.

— Деш, ты здесь? Скажи что-нибудь!

— Р-Робер? — слабый тонкий голосок из-за двери.

Робер начал лихорадочно подбирать ключи к замку. Ладони вспотели, в горле першило, а сердце бешено колотилось о рёбра. К концу связки Робер уже был готов голыми руками сорвать дверь с петель, но ключ нашёлся и с тяжёлым скрежетом повернулся в скважине.

В камере была темнота и спёртый вонючий воздух. Сено на полу сгнило, а из угла доносился крысиный писк. Слабый свет факела из коридора чуть разгонял мрак и ужас тюремной камеры, но даже этого хватило, чтобы рассмотреть тело мальчика. Его запястья превратились в кровавую кашу, один глаз заплыл и не видел, на ключице ожог от клейма, светлые почти белые волосы слиплись от пота и крови, а тело — сплошное синее и фиолетовое пятно.

«Они заплатят» — негласный девиз сопротивления. Он вспыхнул в мыслях Робера во всём своём страшном смысле и заполнил его всего до кончиков пальцев, которые Робер ныне сжимал в кулаке. «Они заплатят». До скрежета в зубах. Заплатят.

— Робер? Это ты?

Тонкий голосок вывел его из мрака ненависти, словно окатил холодной водой. Да, Робер здесь не за этим. Он пришёл не убивать, а спасать. Как Деви выбрал своим последним поступком спасение.

— Я здесь, малыш. Я вытащу тебя.

Робер хотел вынести мальчика наружу, но остановила цепь на его ноге. И снова эта связка ключей. Без конца и без края.

— Мне так больно.

— Знаю, маленький. Потерпи.

— Я не маленький, — попытался возмутиться Деш.

— Ну да. Ты большой и смелый.

— Они знают про тебя. Прости.

— Ничего. Они меня не поймают. Убежим отсюда далеко и заживём вместе. Построим большой дом с верандой, у тебя будет своя комната. И мы будем много-много гулять.

Деш хотел что-то ответить, но в этот миг кандалы с шумом рухнули на пол, а свет факела позади накрыла тень.

Робер успел обернуться, прежде чем его ткнули коротким копьём. Наконечник царапнул левый бок. Он схватился за древко и дёрнул на себя. Стражник подался вперёд, и Робер взял того в захват. Но не сломал ему шею, а использовал как щит. Это помогло лишь на несколько ударов. Ещё трое врагов накинулись на него, ударили по голове. Робер рвался, как дикий волк в капкане, рычал, бил, свирепел.

Но не смог. Его прижали к полу и заломили руки. Резанули сухожилие на ноге. И колотили лбом о камень, пропахший кровью и мочой.

— Так вот где нарушитель. За своим пришёл, — изрёк за спиной незнакомый голос. — Может, этот и побольше знает. В карцер его. Не захочет говорить, пытайте мальчишку. Он теперь не нужен.

Робер вырывался и рычал со всей своей яростью. Из глаз катились слёзы. Он снова не успел. Не уберёг и не спас.

«Прости меня, Деш. Прости меня, Деви».

Комментарий к Глава 5. Проникновение

Фикбук стал глючить с уведомлениями и не показывать выход главы. Поэтому за работой можно следить в моей группе https://vk.com/akili_books, там я анонсирую все главы. Либо добавьте работу в свой сборник, чтобы посматривать там.

========== Глава 6. Выбирай ==========

Канцлер Генрих смотрел в большое зеркало и поправлял зелёный камзол перед тем, как пойти на собрание Совета. Одежда, как и всегда, сидела идеально. Брошь и запонки подобраны в тон. А вот волосы на висках поредели и уже начинали выдавать увядание.

Впрочем, внешне канцлеру всегда можно было дать на несколько лет меньше, и он всё ещё считался привлекательным мужчиной, по крайней мере, по меркам молодых вдов. Его как-то спросили, отчего Генрих до сих пор не женился, но тот лишь улыбнулся и сказал, что он весь в делах страны, и нет времени на семью.

«Дела страны…» Между бровями вдруг появилась глубокая складка. Что вчера произошло?

Арчивальд при всех посадил себе на колени танцовщицу, любезничал с ней весь вечер, а потом увлёк в спальню. Оскорблённая королева ушла с пира и чуть не застала Линн, когда та шарилась в её вещах.

Служанка была едва жива от страха, когда прибежала вчера к Генриху. Даже разрыдалась, просила защитить. Микая сильно её пугала. Неудивительно, учитывая, что королева сделала с Кэти. Слухами полнится весь дворец. Если бы Линн предупредила, что хочет порыться в вещах Микаи, нет ничего проще.

Но все они решили сделать по-своему.

Линн пересказала, что увидела в бумагах. Расходные книги? Список работающих во дворце? Количество провизии и перепись оружейной? Интересной была только бумага с именами членов Совета и их взглядами. Королева следила не только за экономикой, но и за политикой внутри Совета. Вот бы такие бумаги нашлись у короля. Кто же ей рассказывает такие подробности? Наверняка Сильвестр.

Интерес королевы к происходящему во дворце и в стране мог значить многое. А мог и не значить ничего, и Микая лишь пытается соответствовать титулу. Короля Генрих хорошо знал, но королева с самого начала была малоизвестной фигурой. Интересно, какие у неё тайны? Что на самом деле Микая думает про Ночь Пепла и свой трон?

Однако более важно, что вчера поймали преступника. Пришёл за мальчишкой и пробрался так далеко в подземелья. Убил двоих стражников. Как такое могло случиться прямо во дворце? Кто ему помог? Выходит, мальчишка сказал правду: в городе зреет восстание?

И вот это уже значило многое.

Генрих пришёл на собрание Совета последним. Четверо лордов уже сидели в мягких креслах за дубовымстолом и тихо переговаривались. Перед каждым стоял кубок с вином, чей-то уже пустой. Когда канцлер вошёл, они встали и поприветствовали его вежливыми кивками. Генрих обвёл их взглядом и остановил его на пустом кресле во главе стола.

Арчивальд не пришёл, как и всегда. «Наверное, снова развлекается с танцовщицей». Генрих беззвучно вздохнул и сел на своё место. Писарь начал зачитывать бумагу, которую передал ему канцлер:

— Сегодня на повестке: Норсленд отправил…

— Забудьте про Норсленд. У нас в своих границах беда, — перебили члены Совета.

— Это правда, канцлер? В Адаманте восстание?

— В столице? Прямо у нас под носом!

— Говорят, убийца проник во дворец…

«Все уже всё знают». Генрих бы отдал половину своего состояния, чтобы выследить и взять под контроль все нити, по которым просачиваются сведения в Этерне. Может, он зря столько внимания уделяет королеве? Её дело — соблазнить короля и родить наследника. Она женщина. Она одинока. Она не займёт место канцлера, а вот любой из сидящих рядом мог бы это возжелать.

Три года назад они вместе оседлали хаос. Не дали случиться анархии. Спасли страну от междоусобицы. Теперь, когда всё успокоилось, недавние союзники могли обратиться врагами.

— Уважаемые лорды Совета, — Генрих примирительно поднял руку. — Убийца схвачен. Сейчас его допрашивают. Скоро мы всё узнаем. А если боитесь призраков, то посмотрите в окно.

Трое из четверых и один писарь повернули головы в сторону окна, словно и впрямь могли там что-то разглядеть, но лишь зажмурились от приятного солнечного света.

— Пока не разгорится пожар, не стоит беспокоиться? Вы об этом, лорд Генрих? — ответил за всех лорд Герберт Аргриф, который продолжал смотреть на канцлера.

Обладатель внушительной доли городского имущества и один из самых богатых людей в стране. После смерти родственников прежнего короля все кресла в Совете оказались пустыми, и Герберт потратил немало монет, чтобы получить своё вместе с титулом. Пышная королевская свадьба и многие развлечения короля были оплачены из его кармана.

Герберт выбрал себе гербом горсть золота на коричневом фоне. «Этот вид передо мной всегда, когда я заглядываю в свой кошель», — смеялся он. Все и так прекрасно знали, что титул он получил не за многолетнюю службу. А теперь об этом не забудут и через сто поколений, пока этот герб будет висеть на их доме. Несчастные потомки Аргрифы.

Однако Герберт был не единственным, кто возвысился после Дня Крови и Ночи Пепла. Теперь в Адаманте правит новая знать. Старой осталась лишь королевская Благословенная кровь — пережиток, с которым приходилось считаться.

— Может, стоит обыскать столицу? — неуверенно предложил лорд Поуль.

Мелкий дворянин. Самый младший по знатности род из присутствующих. А всё из-за эксцентричного отца Поуля, который разругался с тогдашним главой семейства Касселей — своим дедом — и объявил, что он основывает собственный род Касселроев. Иронично, что гербом Касселей был четырёхлистный клевер, а Касселрой выбрал чёрного барана, который этот клевер жуёт — всё, чтобы насолить деду, который звал чудаковатого внука паршивой овцой.

Этерна знала Касселей, но не знала Касселроев. Удивительно, что король Асвальд вообще узаконил новое семейство. Правда, как младшую знать, у которой после откола от Касселей не осталось никаких богатств. Зато Кассели жили рядом с кварталом знати и ныне мертвы, а Касселрои живы. По крайней мере один, потому что отец Поуля решил погулять пьяным по крышам и с одной упал насмерть.

Тихий лорд Поуль, который провёл жизнь за извинениями за поведение отца, хорошо подошёл на опустевшее место советника. Канцлер лично одобрил его кандидатуру.

— Обыскать столицу, говорите… Лорд Поуль, как вы себе это представляете? Не думаете же вы, что на мятежниках написано, будто они таковы?

— А было бы удобно, носи они знаки, — улыбнулся своей шутке Герберт.

— Я согласен с канцлером, — взял слово лорд Ларгель Гийом. — Что это за восстание, про которое никто не слышал, которое никого не свергает, ничего не требует и не наносит никому ни малейшего ущерба? Призрак — не более. Вполне возможно, детская игра. Забавно, что россказни одного мальчишки ввергли в страх столь уважаемых и дальновидных членов королевского Совета.

— Если то играют дети, то кто явился вчера во дворец за схваченным мальчишкой? — подался вперёд лорд Сильвестр Гарден, бока которого едва помещались в деревянное кресло.

— Кто явился? Отец. Друг. Сообщник, — пожал плечами Ларгель. — Словом, такой же преступник. Мальчишка угрожал ножом командиру патруля. Наказание за это известно, и его сообщник решил помешать правосудию.

— Благословенны те, у кого есть столь преданные друзья, — усмехнулся Сильвестр и откинулся на спинку. Вернее, попытался, потому что его раздобревшее тело и без того приняло форму кресла.

Сильвестр — сторонник идеи «сытый народ платит больше налогов». Безвреден, хотя и слишком уж похвально отзывается о скромности королевы, «достойно соблюдавшей траур вместе с народом». Занял место по праву особой знатности фамилии.

Его род имеет самую длинную историю и тянется ещё с тех времён, когда начали появляться первые семейства Благословенной крови. Пусть Гардены никогда не роднились ни с одним из них, они всегда были рядом. Их герб: зелёное дерево на жёлтом фоне, потому что первым, кто удостоился титула в семье, был садовник. Гардены рассказывают, что он вырастил тысячи деревьев, чтобы король построил из них флот и отвоевал Красную гавань у пиратов. Правда ли это, свидетельств не осталось.

— Будьте аккуратны с тем, кого благословляете, лорд Сильвестр. Это может бросить на вас тень. Люди подумают, будто вы одобряете преступников.

— Что вы, лорд Ларгель. Я могу даже оплатить верёвку для их виселицы. А вы?

Ларгель скривился и почти успешно это скрыл. Гийомы получили дворянство лишь три поколения назад, зато всегда были богаты. Его семья разводила породистых лошадей и владела несколькими конюшнями, поставлявшими скакунов королевскому двору и семействам Благословенной крови. Только вот беда: в Ночь Пепла дул сильный ветер, и огонь добрался до всех конюшен Гийомов.

Ларгель разорился бы полностью, если бы Генрих не пожаловал ему доход с несколько ферм. Но, сравнивая с былым богатством и прибыльным делом, Ларгель чувствовал только уязвлённую гордость. Любого, кто упоминал при нём деньги, Ларгель ненавидел. Самой оскорбительной шуткой было предложение поменять серебряную подкову на гербе на плуг. Через несколько дней у несчастного шутника померли все лошади. Впрочем, вдруг это совпадение?

Одно Генрих знал точно: Ларгель — надёжный союзник, пока рассчитывает на больший куш от короля.

Они спорили и перебрасывались бесполезными словами. Канцлер пребывал в задумчивости и воспринимал разговоры лордов как городской шум.

«Восстание в Этерне… — палец вычерчивал на столе невидимые линии дворцовых башен, — именно сейчас? Три года назад оно имело бы смысл: полная смена власти, бунт дворян на окраинах, неурожай. Чернь могла взять вилы и потребовать еды, но было тихо. Жрецы — хорошие увещеватели. Особенно если им платят. Почему сейчас?»

— Это просто один мальчишка!

— Который заявил, что он такой не один.

— Под пытками, прошу заметить.

— Лорды! — наконец поднял ладонь Генрих, и все примолкли. — Есть весьма эффективный способ проверить, стоит ли кто-то за мальчишкой и вчерашним нарушителем.

Его пальцы в перстнях в предвкушении забарабанили по столу. Все лорды посмотрели на канцлера в ожидании.

***

Несколько дней спустя.

Королева выбрала тёмно-зелёный наряд и оделась. Квадратный вырез на груди был таким высоким, что не распалил бы даже самое жадное воображение, а отсутствие украшений, кроме маленьких серёг, придавало королеве простоватый вид. Сейчас она ничем не отличалась от зажиточных горожанок, а стянутые в тугой узел вьющиеся волосы и вовсе добавляли ей годы. Как и чересчур густые белила.

Вчера король прислал письменное приглашение на прогулку. Настолько вежливое, что, Микая была уверена, сочинял не он. Весь свет видел её унижение на пиру, когда король предпочёл молодую танцовщицу, а королеву практически выставил вон. Вероятно, эта прогулка должна была стать извинением, которого на самом деле не будет.

Говорят, эта Розалин проводит в королевской спальне дни и ночи. О да, Микая знала её имя. Весь дворец сплетничал, что король пишет ей любовные стихи. И что же?

Микая покинула покои и направилась в сторону крыла короля. Все по пути склоняли перед ней головы, но, Микая знала, за спиной шептались и обсуждали события на пиру.

Конечно, ведь других новостей не случилось. Ни убийцы, проникшего во дворец, ни готовящегося восстания против короля. Впрочем, последнее было попросту смешно и грустно одновременно. Несчастные мятежники умрут ни за что.

Арчивальд уже ждал королеву в коридоре, где сходились два дворцовых крыла. Завидев её, он закатил глаза и просто пошёл вперёд к воротам. Микая тоже не стала его приветствовать, но всё же заговорила:

— Полагаю, Ваше Величество были заняты эти дни и не могли прислать королеве новостей. — Арчивальд остановился и Микая вслед за ним, отставая на полшага. — Иначе бы вы непременно успокоили свою супругу и заверили её в безопасности и своём уважении.

Нет, королева не собиралась говорить о танцовщице. Эта шпилька была в руках короля, и Микая не намеревалась устраивать сцен ревности.

Они сели в закрытую карету, окружённую многочисленной стражей в синих и красных мундирах. Окна закрыты плотными бархатными занавесками, и Микая хотела впустить в карету свет, но Арчивальд перехватил её за запястье и отбросил его от окна.

— Куда же мы едем, Ваше Величество? — чопорно спросила Микая.

— Это сюрприз, — улыбнулся король, и от этой самодовольной усмешки королеве стало не по себе.

За всю дорогу она успела передумать все мысли, и одна была мрачнее другой. Несомненно, на «приглашение на прогулку» повлиял канцлер, но что придумал король?

Постепенно к мерному стуку копыт лошадей прибавился городской гул. Вокруг ходило много людей, и стражники криками прогоняли их с дороги. Карета ехала всё медленней, как если бы пробиралась через густую толпу. Гомон прохожих уже преследовал их позади, гудел вокруг и далеко впереди.

Когда карета остановилась, Микая напряглась. Перед ней открыли дверь, и свет ударил по глазам. В следующий же миг она отчётливо увидела городскую площадь и деревянный помост с двумя виселицами, окружённый толпой народа.

— Вот и прогулка, — усмехнулся Арчивальд и вышел из кареты.

Микая замешкалась. Но король не спрашивал, чего она хочет. Он даже протянул ей руку, чтобы якобы помочь сойти со ступеньки. Микая подчинилась и прошла рядом с ним по коридору из строя стражников. Толпу оттеснили от них на несколько шагов.

Королева шла, высоко подняв голову, как подобает ходить знатной леди, но сердце гулко стучало. Путь до другого помоста с двумя креслами казался вечностью. Толпа шумела, и Микае думалось, что она вернулась в прошлое.

На этой же площади три года назад состоялась другая казнь. Горожане тогда собирались ещё затемно, чтобы занять места. Буднично рассуждали о том, а применит ли пытки палач, растянет ли страдания приговорённого или оборвёт его жизнь одним точным ударом?

Всем хотелось зрелища… и все жаждали крови и отмщенья.

Микая тогда сидела рядом с Арчивальдом уже его невестой и будущей королевой Адаманта и смотрела, как осуждённого вели к палачу. Он был весь избит, белая рубашка пропиталась кровью. Из толпы в него бросали камни, проклинали всеми словами, готовы были разорвать, и страже стоило больших усилий довести его живым до места казни.

Его поставили на колени. Объявили, что отныне в глазах людей и богов его имя «Убийца» и «Предатель» за то, что посмел пролить Благословенную кровь. Осуждённому дали время лишь на одну молитву, но он не молился.

Он смотрел на Микаю. И не было во взгляде ни ненависти, ни вины — лишь пустота. Микаю приковал этот взгляд, она не могла сдвинуться с места. Не могла опустить свой взгляд. Он что-то говорил ей, пытался докричаться осипшим горлом. До последнего мига, прежде чем палач отрубил ему голову.

Тогда Микая впервые так испугалась крови. Она закрыла лицо ладонями, почти вскрикнула. Никто не осудил бы её. Она же слабая женщина. Но тихий смешок справа от неё заставил её голос пропасть.

Арчивальд наслаждался. Он не смотрел на свою невесту, а продолжал с интересом следить и хлопать в ладоши тому, как палач поднимал голову казнённого и показывал толпе.

Тело не хоронили. Позже Микая узнала, что его бросили глубоко в чаще на съедение диким животным. Человек, что смотрел только на неё перед своей смертью, больше не существовал.

И сейчас король снова привёл её на казнь. Только теперь вместо меча палач готов взяться за рычаг люка. И Микая догадывалась, кого сегодня будут вешать.

Их привезли в закрытой чёрной повозке. Первым вывели мужчину. От пыток на нём живого места не осталось. Чёрные грязные патлы свисали на опухшее лицо. Обрывки рубашки алели от крови, а сухожилия на ногах перерезаны. Стражникам приходилось почти тащить его на себе.

«Значит, это он проник во дворец…»

А следом из повозки вывели второго, и Микая не сдержала вздох. Совсем ребёнок. Бледный, худой, такой же замученный. Но ребёнок. Когда их привели на помост, он льнул к мужчине, словно сын к отцу, пытался заглянуть ему в глаза, что-то сказать еле ворочавшимся языком. Мужчина ответить не мог. Его язык был вырван… а может, и откушен намеренно.

Над помостом высились две петли. Две. И одна опущена чуть ниже.

Микая вопросительно посмотрела на Арчивальда, а он лишь самодовольно улыбнулся ей и снова повернул голову к виселице. Он будет наслаждаться видом смерти. Как тогда.

Королева отвернулась. Она ничего не сделает с этим. Несчастные глупые мятежники умрут ни за что.

— Смотри. — Король накрыл её запястье ладонью. — Смотри. Ты же хотела на прогулку.

Любой бы не увидел в этом жесте ничего особенного — король взял свою жену за руку. И лишь Микая чувствовала, что не взял, а до боли придавил к ручке кресла.

Она снова взглянула на осуждённых. Мальчик плакал. Он старался держаться, но не мог.

— Прости, Робер, — донёс ветер его слова. — Прости меня.

Мужчина не мог ему ответить, но пытался улыбнуться, ободрить, когда ему на шее затягивали петлю. Его рубаха разорвана на груди и висела клоком, и на мешковатой тёмной ткани на изнанке вышито что-то белое.

Возле палача на помосте возник распорядитель и развернул короткую бумагу.

— Осуждённые Деш и Робер повинны в убийствах стражи и попытке убийства королевской семьи. От имени Его Королевского Величества Арчивальда Канвальда приказ повесить их, а имущество забрать в пользу короны. К казни приступить немедленно. Подпись короля.

Короткое обвинение, и палач готов взяться за левый рычаг. Но Арчивальд махнул рукой и указал на мальчика.

— Сначала его.

Палач подошёл к правому, и мальчишка с петлёй на шее сжался все телом, рвался назад, но верёвка держала крепко.

— Робер… — только успел он проговорить жалобно, прежде чем пол ушёл у него из-под ног.

Толпа охнула и замолчала. Микая напряглась. Она ожидала, что сейчас что-то случится. Но не произошло ничего. Никто из толпы вокруг не шевельнулся. Лишь смотрели, затаив дыхание.

Мальчик барахтался недолго и вскоре сам затих под гробовую тишину городской площади. Мужчина смотрел на это со слезами и бросил в сторону королевской четы взгляд, полный ненависти и презрения. Трудно сказать, кому из монарших особ он предназначался. Возможно, обоим.

Но Арчивальд и не моргнул.

— Вот что будет с теми, кто думает нарушить порядок в стране. Моё правление нерушимо, — объявил он громко.

И на это толпа ответила тишиной.

«Умные мятежники», — подумала Микая.

Палач взялся за правый рычаг.

***

Ивор пробирался сквозь толпу. Ему мешали, на него ругались, но он не обращал внимания.

О готовящейся казни объявили ещё день назад. У всех на глазах сооружали виселицу. Вчера прохожие старались обходить её стороной, словно каждый опасался сам на ней оказаться, а сегодня пришли, чтобы посмотреть, как повесят других.

И Витарр, и Ивор, и все из сопротивления знали, кого будут казнить. Вчера в тайных комнатах разразился спор. Почти все, кто был вхож туда, присутствовали, и маленькая комнатка для встреч была забита людьми.

— Мы должны что-то сделать! — Дейн в сердцах ударил кулаком по столу. — Если мы не будем спасать наших, то на что мы годимся?

Ивор ещё при первой встрече с ним быстро понял, что молодой Дейн слишком порывистый, часто делает, а потом думает. Пару раз его чуть не ловили за подглядыванием стражники, и только очень быстрые и крепкие ноги спасали его от темницы, только и мелькала за углом его взлохмаченная копна. Зато вынослив — привык таскать тяжёлые вёдра с водой.

Ивор редко соглашался с Дейном, но сегодня был особый случай. Однако Витарр возражал.

— Их будут хорошо охранять, — обречённо ответил он Дейну. — Они же «опасные мятежники». А сколько воинов у нас? — Дейн хотел что-то сказать, но Витарр ответил на свой вопрос сам. — Ни одного.

И это была горькая правда. Они собирались биться. Собирались воевать. Но среди них не было обученных солдат. Да, некоторые парни очень крепкие, но им ни разу не приходилось сражаться и убивать.

— Так, может, пора уже?

Все обернулись на голос.

— Ивор? — удивился Витарр.

— Сам подумай. Для чего мы вообще тут собираемся? Что планируем делать? До старости будем смотреть на наших врагов из-за угла и бояться? Мы не станем воинами, если не начнём сражаться. Нас уже не так мало, как раньше. Мы не бессильны.

— Ивор. Я собирался найти и привлечь в наши ряды учителя по фехтованию и обучать людей вдали от города.

— Да, но ты его не нашёл. И это было бы долго.

— Зато надёжней, чем бросать наших на мечи стражников, — нахмурился Витарр.

— Знаю, но мы же можем взять числом. Ради Робера. И Деша.

— Ради Деша Робер сам отправился к ним в лапы. Он явно торопился если не спасти мальчишку, то хоть воссоединиться с сыном. Ты сам видел его, Ивор. Ему уже тем вечером было не помочь.

— Но ты одобрил это.

— Я бы его не остановил.

— Ты мог не просить открыть ему дверь в кухню.

— Он бы пошёл через главные ворота!

Витарр редко повышал голос. И сейчас горячился, потому что жестокая истина разрывала изнутри и его. Он нёс ответственность за всё сопротивление. В нём состояли не только мужчины, но и беззащитные женщины, которые тоже делали своё маленькое дело, даже если это, как у Талии, была просто готовка ужина для уставших ребят. Он хотел спасти Робера и Деша, но роль лидера требовала от него безжалостного расчёта в том, что бросить двоих и сохранить остальных — это лучшее решение.

— Умрёт гораздо больше наших, если вмешаемся, — со вздохом заключил Витарр. — Не говоря уж, что мы окончательно раскроем себя.

— Так, может, спросить наших, а не решать за них, а? — вмешался, поглаживая косматую бороду, Торн — старик-извозчик с жилистыми руками. — Если что, могу одолжить телегу для пряток.

— Верно! — поддержал Дейн. — Пусть каждый решает сам, готов он рисковать ради Робера или нет.

— Ивор… — Витарр глянул на него с надеждой.

Ивор всегда во всём поддерживал его. Он был Витарру другом, почти братом. Но сегодня он хотел иного. Ивор хотел перестать прятаться.

— Я согласен рискнуть.

Витарр бессильно уронил голову на грудь. Он мог быть лидером, когда это нужно ребятам. Когда к нему прибегали за помощью и утешением, он мог взять на себя все проблемы мира. Но это нужно не всегда. Когда большинство решало иначе, Витарр не мог ничего сделать, не мог открыто осудить. Это бы только раскололо их ряды. В таких ситуациях Витарр мог лишь настоять на условиях:

— Ладно. Ивор, если наберёшь хотя бы пятнадцать человек, действуйте. Доверяю это дело тебе. Сам всё распланируй. Но если почувствуешь, что ничего не выйдет, отступайте.

Ивор кивнул, и все подпольщики разошлись в ночь. К восходу солнца собрали двадцать человек. Все были воодушевлены. Наконец настоящее дело. Наконец закончилось ожидание. Спасение Робера и Деша стало для всех первым актом войны против тех, кто ради власти утопил город в крови и огне.

Ивор лично сопровождал и оценивал каждый этап плана. Лучше всего было остановить и отбить повозку с пленниками на пути к площади. Один парень из сопротивления работал в шахтах и умел делать из селитры и угля какую-то взрывную штуку. Бросить её под копыта лошадей, и повозка остановится. Тогда можно неожиданно напасть на стражников со спины.

Все затаились в засаде. Натянули на головы капюшоны, на носы платки или шарфы. Многие нервно подёргивали из ножен ножи и кинжалы. Оружие… у них не было даже хорошего оружия на всех. Сам Ивор тоже имел только кинжал. Но всё получится, если не упустить момент.

Улица на удачу почти пустая, многие ушли на площадь. Чем меньше случайных прохожих, тем лучше. Вот она повозка. Едет, громыхая колёсами. Не считая кучера, её охраняли на лошадях восьмеро стражников в шлемах с гребнями и металлических панцирях. Восьмеро… А мятежников было двадцать. Они смогут.

Ивор свистнул условный сигнал. На дорогу выкатилось круглое нечто и громыхнуло с искрами и дымом. Лошади перепугались. Одного ездока сбросило. Пара случайных зевак высунулись из окон. Новый сигнал, и ватага мятежников бросилась на стражу.

В первые мгновения им удалось стянуть с лошадей четверых, в том числе кучера. Ивор предупреждал, чтоб каждый нанёс по одному удару в уязвимое место и нападал на следующего, но уже сразу всё пошло не так. Люди били и кололи снова и снова. С остервенением втыкали в одного и того же врага свои ножи и выплёскивали на него всю накопившуюся за годы ненависть. За всех погибших родных и друзей. За всё.

Это оказалось достаточно долго, чтобы остальные стражники пришли в себя и вынули оружие. Двоих подпольщиков проткнули мечами сразу. Ещё троих ранили, когда те валили стражников на землю.

Ивор не мог на них отвлечься. Он сам схватился с одним усатым в синем мундире, и тот почти дотянулся до него мечом, когда стражника отвлекли ударом сзади, и Ивор с кровавой яростью воткнул в шею последнего кинжал.

И только тогда, когда все враги были мертвы, и пустыми глазами смотрели в облачное небо, Ивор кинулся к повозке.

— Робер! — платок на лице заглушил голос. — Робер, ты здесь? Я сейчас.

Ивор начал шарить глазами по поясам убитых в поисках ключей. Нашёл. Замок щёлкнул и отвалился. Ивор распахнул дверь.

— Робер!

Но пустота смотрела на него. В повозке никого не было.

«Уловка» — мрачное осознание, от которого мир размылся перед глазами.

С тяжёлым дыханием Ивор вытер потное лицо тыльной стороной ладони и посмотрел на кровавое зрелище перед собой. Двое товарищей убиты, среди них Дейн. Четверо ещё истекали кровью и стонали. А повозка пуста.

— Наверное, их повезли в другой и по другой дороге, — сказал позади Дани. Его лицо всё ещё выражало решимость. — Ивор, нас всё ещё много. Мы можем успеть.

— Нам нужно позаботиться о раненых и убитых. Дели число наполовину.

— Я с-смогу дойти сам, — сказал раненый Ховар.

— И я. Спасите Робера и Деша. Иначе всё было зря.

Ивор мрачно посмотрел на запад, где лежала городская площадь. Убитых нужно унести и похоронить. Раненым выделить сопровождение. Десять. С ним смогут пойти только десять человек. Меньше, чем условился Витарр.

Ивор неуверенно кивнул.

— Ладно… Попытаемся ещё раз.

Мёртвых уложили на пойманных лошадей и повели под уздцы. Захватили и оружие стражников. Раненые зажали порезы одеждой, чтобы кровь не капала, и тяжёлой походкой скрылись в переулках. Ивор приставил к ним самого зоркого из товарищей, чтобы он следил, нет ли слежки за ними. На всяких случай наказал идти не в подпольные комнаты, а схорониться в одном из их домов и вызвать травника. Помогал им один за хорошую плату.

Ивор огляделся вокруг. В доме на втором этаже дёрнулась льняная занавеска. Конечно, их видели. Хорошо, если это просто горожане, а не соглядатаи дворца или доносчики.

Ивор с товарищами побежали во всю прыть к площади. Не все вместе, не прямыми дорогами, а разделились и петляли переулками. Выбились из сил окончательно, зато оторвались от возможного преследования. Когда они добрались до места казни, Роберу и Дешу уже надели на шеи петли.

Но они ещё были живы.

— Что будем делать? — спросил Дани. — У нас ещё осталась одна дымная штука. Можно бросить её на край помоста и под шум увести Робера и Деша.

— Да… только если так. Давай её сюда, — рассеянно кивнул Ивор, оглядывая многочисленную стражу и…

Король и королева. Они тоже были здесь. Важно наблюдали за казнью, как тогда три года назад! Если бросить последнюю бомбу на их помост и резко запрыгнуть следом, то… возмездие…

«Либо король, либо Робер, — упрямо твердил внутренний голос. — Выбирай».

«Нет, не только. Король, Робер и ещё твои товарищи. Вот теперь выбирай», — добавил разум.

— Сначала его, — раздалось со стороны помоста, и через несколько мгновений был повешен Деш.

— Ивор, скорее! Может, хоть Робера вытащим! — трясли его за плечи товарищи.

— Я понял. Ничего не делайте, пока я не дам сигнал. Никакой самодеятельности на этот раз, ясно?! — шёпотом прикрикнул на своих Ивор.

Подпольщики кивнули, и Ивор с бомбой в руке начал пробираться сквозь толпу поближе к помостам. Его пихали, ругали за отдавленные ноги, но обращали на него внимание не более мгновения. Все смотрели только на виселицу.

И вот Ивор подошёл на расстояние, с которого мог бросить бомбу на один из помостов. Палач уже держал руку на рычаге рядом с Робером.

«Выбирай».

Ивор занёс руку.

«Выбирай».

На ближайшем чердаке мелькнул солнечный блик. Ивор пригляделся. Лучник! И на крышах тоже. Не меньше дюжины! Держали на прицеле виселицу и площадь. Им же будет всё равно, кого заденет стрелами в толпе!

Ладони вспотели. Кровь товарищей ещё не стёрлась с них. Один бросок. Один свист. И здесь разразится буря. «Выбирай». «Выбирай». «Выбирай»…

В этот миг скрипнул рычаг, и Робер повис, задыхаясь.

Ивор опустил руку. Ивор не свистнул.

========== Глава 7. Золотой кубок ==========

Ивор сидел в своей комнатке на чердаке и пил. Пустые бутылки валялись вокруг него, и он то и дело отпинывал их подальше, чтобы освободить место для новых.

На столе перед ним горел огарок свечи. Жир растёкся по столешнице и застыл. Снаружи тарабанил крупный дождь. Сквозь щели заколоченного слухового окна внутрь стекали крошечные ручейки. Здесь, на чердаке, буря громыхала особенно ощутимо.

Талия всегда боялась сильного грома, но всё равно зашла на чердак, чтобы проведать Ивора. Однако он не взглянул на неё, а продолжал раскачиваться на стуле и выхлёбывать все запасы алкоголя, какие находились в доме. Когда Ивор в очередной раз запрокинул голову, чтобы отпить, его руку остановила другая — большая и крепкая.

— Ну хватит, — сказал ему Витарр и отобрал бутылку. — Талия за тебя уже волнуется.

— Зачем? Я же сижу здесь. В бепоз… в бе-зо-пасности!

Витарр вздохнул и присел напротив.

— Надо было мне пойти с вами. Был бы ещё один человек.

— Был бы ещё один мертвец! Сколько их там уже?

— Пятеро. Уильям умер сегодня.

— Значится… — Ивор начал считать на пальцах. — Двое сразу. Двое с ранами потом. И ещё один сегодня. И впрямь пятеро.

Лишь двое из раненых сумели выжить. Остальных сожгла агония, и даже подоспевший травник не помог.

— Ах, да! Ещё Робер с Дешем. Семеро! — снова качнулся на стуле Ивор. — Семеро прекрасных людей!

— Есть новости, — продолжил Витарр, не обращая внимания на возгласы пьяного друга. — В дом, куда раненые пришли после боя, ворвались стражники. К счастью, всех… живых мы успели увести оттуда ещё ночью. Ты был прав. За вашей засадой наблюдали и узнали, куда пошли Уильям и остальные. Хорошо, что ты предупредил их не ходить сюда.

— Говоришь так, словно я всё сделал правильно…

— Ты уберёг остальных.

— Но я их туда повёл. Это ты был прав. Ох, во имя света, хорошо, что ты тут главный, а не я!

— Будь я главным, туда бы не пошёл никто, — вздохнул Витарр, рассматривая на бутылке блики от свечного огонька. — И ещё… кое-что. Деш и Робер. Их тела оставили висеть на площади.

— Дай угадаю: ловушка?

— Наверняка. Я просил предупредить всех, чтобы не подходили к ним. Хватит нам трупов за последние три дня.

— И теперь они там висят. Что, и ворон кормят?

— Их снимут, когда они… начнут разлагаться.

— И скормят воронам. Или волкам, — пожал плечами в пьяной апатии Ивор.

— Наверняка, — снова вздохнул Витарр и сам отпил из бутылки.

Так они и сидели весь вечер, пока Ивора не сморил сон. Витарр уложил его на кровать и снял с него сапоги.

***

Розалин тихо ступала по тёмному коридору. Лёгкий от природы шаг и мягкие ночные туфли — и она стала бесшумной как мышка.

Подумать только: ночные туфли! В её доме про такую роскошь не слыхивали. Здесь же король одевал Розалин в шелка и вставлял в её густые волосы золотые шпильки с драгоценными камнями. Вот бы продать одну такую и передать монеты Шину. Да их бы семье на год хватило! А то и больше. Жаль, что с Шином не удалось попрощаться.

«Надеюсь, этот воробушек послушался и вернулся к маме. Он ведь такой упрямый!»

Но сейчас Розалин нужно было думать о себе и отработать те деньги, что ей дали. Ведь обещали ещё. Всё складывалось не так плохо. Король очарован ей и почти каждую ночь приглашал в спальню. Правда в постели чересчур жаден и порывист, но можно стерпеть. В первую ночь пришлось изловчиться и порезать коленку, чтобы сымитировать первую кровь на простынях.

«Если бы ты была порченой, я бы отправил тебя на конюшню развлекать лошадей», — ухмыльнулся на утро довольный король.

К счастью, Розалин предупредили, что надо делать. Иногда короля удавалось напоить, и тогда даже спать с ним не приходилось. Только раздеться и утром предстать перед ним обнажённой на шёлковых подушках, словно всё так и было.

Боги, кто-то очень хорошо знает, как вести себя с Арчивальдом, и выдал Розалин все секреты.

Король ненавидит, когда его называют коротким именем и даже дяде запрещает. Ему льстит, когда признают его власть. Ради это Розалин в спальне мурлычет ему на ухо «король Арчивальд», и он расплывается в улыбке как кот, которого погладили по животу. И в этот миг готов сделать для Розалин что угодно, выболтать любую тайну.

Вот вам и простая танцовщица. «Имя как у принцессы, а сама — подстилка под мужчин!» — говорили про неё на родине. Сейчас эта «подстилка» вертела правителем Адаманта и узнавала сокровенные секреты королевства.

Розалин остановилась у винтовой лестницы и опасливо заглянула вниз. Под тёмный плащ она надела только нижнее платье из чёрного шёлка — так она сливалась с темнотой. А если какой стражник её всё же увидит, то Розалин заявит, что её вызвал король. В каком ещё виде она может идти в королевскую спальню? Убедительный ответ. Вот только шла она нынче не к нему.

Внизу лестницы слышались голоса. Кажется, стражники жаловались, что из-за убийцы во дворце стало больше работы. Теперь с них строго спрашивали за безопасность король, королева, канцлер, все лорды и командир стражи. Королевские покои всегда были под присмотром. Хотя Арчивальд смеялся, что иногда отсылает стражу от комнаты королевы, оставляя её одну. Кажется, он хочет её так напугать.

Королева… Само присутствие Розалин во дворце, её изысканные шёлковые наряды и роскошные украшения от короля являлись для Микаи насмешкой в лицо. Об этом судачили на всех уровнях власти: от служанок до знатных леди. И Розалин было жаль эту женщину. Впрочем, Розу просили об этом не беспокоиться.

Фигура в плаще стояла в галерее под светом молний из окна и наблюдала за бурей снаружи. Она повернула голову в капюшоне, когда Розалин появилась на том конце вытянутого помещения с картинами. Мелькнувшая вспышка ярко осветила силуэт танцовщицы. Фигура чуть кивнула в знак приветствия и осталась стоять на месте. Розалин должна подойти сама. Она видела лицо под капюшоном, но другим его видеть не стоило.

— Что ты узнала? — начала без предисловий фигура.

— В том доме нашли только мёртвых. Король раздосадован, но не сильно. Больше смеялся, что «дядя провалился». Канцлер, кажется, расстроен провалом.

— Так мятежников потеряли?

— Я поняла, что да — потеряли.

— Кто они такие, известно?

— Нет, известны только имена казнённых. Они из простых. Остальные, похоже, тоже. Король смеялся, что его стражи — неумехи, которые «не смогли отбиться от простаков с кухонными ножами».

— Может ли за мятежниками стоять кто-то из знати?

— Король ничего про это не говорил. Он чувствует себя в своей власти и безопасности. Больше беспокоится канцлер, чем сам Арчивальд.

— Да уж, будь в его дяде хоть капля Благословенной крови, очевидно у нас был бы другой король, — безрадостно отозвалась фигура.

Розалин впервые услышала легенду про Благословенную кровь, когда приехала в эту страну. На её родине верили в божеств природы, и верования Адаманта казались Розалин чуждыми. И всё же здесь вера в шестерых богов и первого короля с Благословенной кровью была очень сильна и влияла на умы людей так же значительно, как боги дождя и земли на урожай в Элидаре.

Адаматскую легенду рассказывали на площадях и в храмах на каждой большой церемонии и по праздникам, проповедники-жрецы ездили по глухим деревням, и каждый раз люди собирались, чтобы ещё раз услышать историю об основании своего королевства.

Однажды человек добрался до высоких снежных гор и молил богов даровать его народу землю. Его люди скитались в поисках дома, где смогли бы жить с семьями, разводить скот, выращивать пшеницу, но один за другим умирали, находя лишь бесплодные пустоши.

Первым внял молитве Бог плодородия. Но чтобы земля отдавала дары, нужно дать ей что-то взамен. Тогда Бог возмездия предложил человеку отдать земле всю свою кровь, и тогда она расцветёт. Человек согласился, порезал запястье, и его кровь потекла в огромную ледяную чашу. Чем больше он отдавал, тем слабее становился, но отступать не желал.

И тогда вмешалась Богиня любви и милосердия. Она убедила богов, что человек доказал свои намерения и распорядится землёй во благо всем. Боги согласились. Каждый из них добавил в ледяную чашу по капле своей крови, и призвали человека испить.

Его порез тотчас исцелился. И в следующий миг человек оказался среди своих людей на зелёной равнине с чистой рекой и лесом, полном ягод и дичи. Человека звали Канвальд, и он основал на том месте королевство. У него родилось пятеро детей, и в каждом текла доля крови, благословлённой самими богами и принадлежащей им самим.

Пока потомки Канвальда правят Адамантом, народ верит, что в каждом короле цветут добродетели всех богов, и земля продолжит жить. А если все потомки умрут, и добродетели покинут сердце последнего короля, то земля снова превратится в пустошь.

Все коренные жители знали эту легенду и отчего-то до сих пор в неё верили, несмотря на то, что Адамантом правили очень разные короли. Может, верили потому, что простой люд почти не видит своих правителей? Если бы они ближе узнали Арчивальда, то усомнились бы, что в нём добродетели всех богов.

— Хочешь что-то спросить? — фигура в капюшоне наклонила голову, не упустив задумчивость Розалин.

— Эта Благословенная кровь в королях так много значит?

Фигура вздохнула и повернулась к окну. Сквозь мокрое стекло виднелись редкие городские огни.

— Вера в это многое значит. Вот почему убить члена королевской семьи — страшнейших грех… по крайней мере, для жителя нашей страны.

Розалин с пониманием кивнула, но тут осознание пронзило её как молния небо.

— Вы хотите… чтобы я…

— Что? Убить Арчивальда? Нет. Твоё дело — только добывать у него сведения.

Розалин облегчённо выдохнула. Она не убийца. Да и кому она сможет навредить этими тонкими руками? Её оружие в другом, и оно не ранит плоть.

Фигура внимательно наблюдала за её реакцией.

— Тебе нравится король, Роза? Он хорошо с тобой обращается? Тебе льстят его подарки?

— Это…

— Говори правду. Я плачу тебе за неё.

— Король, как и многие мужчины, любит обладать красивыми игрушками. Пока игрушка ему нравится, он будет сдувать с неё пыль. Когда надоест — выбросит. Я… повидала.

— Вместо этого игрушка решила сама стать кукловодом? — заключила фигура.

Розалин поняла, к чему был вопрос, и ответила прямо:

— Не беспокойтесь. Пока вы помогаете моей семье, я не подведу вас…

***

Линн было не по себе. Она уже сто раз пожалела, что решила обыскать комнату королевы: чуть не попалась, не нашла ничего важного, канцлер разозлился из-за того, что не предупредила, а королева… Микая не сказала ей за неделю ни слова.

Линн продолжала прислуживать ей. Каждый раз тряслась, заходя в комнату, и не решалась посмотреть королеве в глаза. И та не глядела на неё. Лишь пальцем указывала, что нужно сделать и прибрать.

«Она знает! Она знает!» — каждый раз боялась Линн, но канцлер сказал, что тогда королева бы не оставила её при себе.

Прошла неделя, и Линн постепенно начинала в это верить и успокаиваться. Однако знак вопроса напротив её имени в списке продолжал вертеться у неё в голове. Что королева о ней думает? Что знает?

— Ульфа, ты дружила с Кэти? — спросила Линн служанку, которая отвечала за порядок в гостевых комнатах. Они встречали друг друга на кухне и обычно обменивались жалобами на свою работу.

— Да не то чтоб дружила, — пожала полненькими плечиками Ульфа. — Кэти такая скрытная была. Вся себе на уме. Да вы с ней похожи!

Линн это сравнение не обрадовало.

— Что она рассказывала про королеву?

— А ты до сих пор сама не знаешь? Ты же у неё служишь.

— Мне трудно её понять.

— А зачем тебе её понимать? Леди нужно одевать и раздевать, набирать ванну, когда попросит, стирать её бельё, следить за порядком в покоях. Неужто ещё не разобралась? Тогда удивительно, что тебя не прогнали.

— За что прогнали Кэти? Она что-то не так сделала?

— Не знаю. Я ж её и увидеть-то тогда не успела. Королева как шум подняла. Все сбежались. Говорят, на Кэти живого места не было, вся побитая. А потом её стража уволокла. Больше её и не видел никто.

— Я слышала, Кэти что-то украла.

— Это и я слышала. Только непонятно, как Кэти такой дурой оказалась. Вроде, смышлёная девчонка была, только туман вечно на себя наводила. Вся из себя такая загадочная. Пф. Может, королеве это надоело. Терпение-то у неё короткое. Если кончится — да помогут тебе боги.

— И что? Совсем ничего неизвестно?

— Ну, если и впрямь украла, то руку у неё точно отняли. Хотя за кражу у королевы могли и сразу на виселицу. Но никто ничего не видел. Пропала и всё.

Ульфа говорила об этом так непринуждённо, словно обсуждала наряды леди или роман кухарки с конюхом. Все сплетни сливались для неё в единый поток новостей лишь с двумя оттенками — «интересно» и «не очень».

Линн задумчиво шла по коридору. Вечер выдался тёмный, и все факелы и свечи зажгли раньше обычного. Окна превратились в зеркала.

Линн остановилась у одного из них и пригладила длинные светлые волосы. Поправила плечики и белые рукава-фонарики. Как у личной служанки королевы её платья отличались от обычных у слуг. Она могла одеться наряднее, чтобы радовать глаз своей госпожи. Хотя чистить ковры в покоях и стирать пыль приходилось в любом случае и любом наряде. И всё же Линн выглядела симпатично.

— Вот ты где! Прихорашиваешься?

Линн вздрогнула от возникшего в отражении человека. Он схватил её за локоть и развернул к себе.

— Стражник, — ахнула она, глядя на его мундир, и рука на локте сжалась ещё сильнее.

— Не просто стражник. Помнишь меня? — он почти выплюнул эти словаЛинн в лицо.

Она вгляделась в его белёсые брови, большой прямой нос и раздвоенный подбородок и ахнула. Карие глаза смотрели на неё со злостью.

— Ты напоила меня! Меня побили палками и разжаловали, а затем ещё и на неделю в темницу бросили. И всё из-за тебя! Я шёл на повышение!

Стражник тряс её за плечи, словно хотел вытряхнуть душу. По лицу Линн потекли слёзы.

— Я не хотела. Я только…

— Раз я из-за тебя пострадал, придётся тебе отработать.

Линн вскрикнула, когда стражник прижал её к стене. Она плакала и пыталась сопротивляться, когда он начал распутывать шнуровку на её груди, стягивать с плеч платье.

Пока не раздался властный голос:

— Что здесь происходит? — тихий, но холодный и тяжёлый как металл.

Взгляд королевы был ледяным. Её руки медленно палец за пальцем стягивали белые перчатки, словно она собиралась швырнуть их и вызвать кого-нибудь на дуэль. А глаза из-под нахмуренных бровей неотрывно смотрели на сцену перед собой.

Стражник тут же отступил от Линн, и развязанные наполовину шнурки у той на груди тут же сказали королеве всё.

— Ваше Величество, она соблазнила меня. Простите, — забормотал стражник и не смел поднять головы.

— Неправда! — крикнула в слезах Линн и бросилась перед Микаей на колени. — Госпожа, он набросился на меня.

— Она врёт! — ткнул в Линн пальцем стражник.

— Поль из Визарда, — медленно проговорила королева, и стражник тут же в удивлении замолк. Её Величество знала его имя и родину. — Когда я видела тебя в последний раз, ты выпил на посту вместо того, чтобы охранять мои покои.

— Это она опоила меня! Принесла мне вино. Где бы я его взял на посту?.. Ваше Величество, — склонил голову Поль.

Микая же продолжала неотрывно с прищуром смотреть на него.

— Опоила? Разве ты не сам взял вино и выпил до дна? Тебя заставили? — Поль хотел ответить, но королева подняла руку. — Тебя могли за это с позором вышвырнуть из дворца, но я проявила милость. Тебя лишь наказали палками и коротким заключением за то, что ты пил на посту. Эту провинность совершил именно ты и не перекладывай её на других, Поль… — короткий взгляд на Линн. — А вот то, что ты собирался сделать с моей служанкой, может и на плаху потянуть.

Поль побледнел и оттянул от горла воротник.

— Ваше Величество, я потерял голову от гнева. Во имя Богини милосердия, прошу о прощении и помиловании.

— Сейчас ты пойдёшь к своему командиру, Поль. Доложишь, что прогневал королеву, и она велит рассчитать тебя и уволить со службы. Выбери любую причину на своё усмотрение. Не доложишь ты, я скажу ему сама, только причина уже будет моей. Приступай к исполнению немедленно. А если я снова увижу тебя или узнаю, что ты тянул руки к чужим платьям, наказание не будет мягким.

Перед Полем разрушился весь мир. Ещё неделю назад он грезил о высокой должности, а теперь… На негнущихся ногах стражник поплёлся прочь, но его глаза были полны гнева.

— Моя госпожа… — пролепетала Линн всё ещё сидя на полу.

На её лице застыли влажные дорожки от слёз. Линн взглянула мокрыми благодарными глазами на королеву… и тут же вздрогнула. Взгляд Микаи был ледяным.

— За мной, — коротко бросила королева и зашагала по коридору. Край платья зашуршал по серому камню.

Линн мелкими шажками бежала следом и боялась поднять голову. Перед глазами мелькали только пол и подол королевы. Тёмно-красный, словно шлейф из крови. Время казалось летящим с огромной скоростью. Коридор — слишком коротким. Сердце билось, и Линн держала ладонь на груди, чтобы успокоиться. Ей хотелось, чтобы коридор не кончался никогда, но они уже пришли к покоям королевы. Стражники у дверей склонили головы и открыли перед госпожой дверь.

В комнате было светло, а чёрный вечер в окне выглядел провалом в пропасть. Стоит только шагнуть за грань и…

Дверь захлопнулась за Линн, и она снова вздрогнула. Когда подняла глаза, то увидела, что королева у разожжённого камина наливала себе что-то в маленький серебряный кубок. Взгляд тут же привлёк другой кубок на столе — из золота, с узорами на чаше, а на кайме линия крупных прямоугольных рубинов — невероятно красивый. Линн никогда не видела такого у королевы.

— Нравится? — холодно кивнула на кубок Микая, но не стала дожидаться ответа. — А теперь ответь мне: ты знаешь, о чём говорил Поль?

«Она опоила меня!» Линн объял ужас. Если она признается в этом, то королева выведает и всё остальное, и тогда конец! А значит, придётся лгать до конца, уповая на защиту канцлера.

— Н-нет, Ваше Величество.

— Нет?

— Нет, моя королева.

— Значит, тебе нечего мне рассказать?

— Нечего, моя королева.

Пальцы Линн сжимали подол платья и дрожали. Из глаз снова готовы хлынуть слёзы. Боги, пусть королева ей поверит.

— Пей, — вдруг сказала Микая и кивнула на роскошный кубок на столе.

— Ваше Величество? — непонимающе смотрела Линн.

— Тебе же он понравился? Любишь богатство? Пей.

Тон и взгляд Микаи были ледяными. Она держала свой серебряный без узоров кубок и приказывала служанке выпить из золотого.

Линн на негнущихся ногах подошла к столу и взяла кубок в ладони. Вино плескалось с одного края до другого, почти пролилось из-за дрожащих рук. Слёзы всё-таки брызнули. Линн ещё раз вопросительно посмотрела на королеву, словно ждала, что та передумает, но Микая лишь повторила:

— Пей. До дна.

Линн подчинилась. Когда губ коснулся сладкий вкус дорогого вина, Линн удивилась. Пить стало легче. Глоток за глотком в ней расцветала надежда, что ничего не случится. И когда Линн почти допила, её остановила резкая боль внутри. Она подбиралась из глубины и царапала горло, мешала дышать. Линн выронила кубок, и последний недопитый глоток расплылся на светлом ковре красным пятном. Шлейф из крови.

Линн упала на колени и закашлялась. Пыталась выплюнуть из себя эту гадость. Но боль скручивала, заставляла хрипеть, хвататься за всё, царапаться. Линн бросила умоляющий взгляд на королеву, но та не дрогнула. Не улыбалась. Лишь смотрела. И только под конец произнесла:

— Не сон-трава, верно?

Было что-то ещё, но Линн не разобрала. Слух пропал. Она только успела увидеть, что Микая прошла мимо неё, открыла дверь и кого-то позвала. После этого сознание потухло в темноте.

========== Глава 8. Охота ==========

Череду дождливых дней сменило солнечное утро и обещало прекрасную охоту. Король собирался на неё неделю, выжидая подходящего дня. Несколько раз он приказывал проверить его одежду, коня, снаряжение, и мальчишка-оруженосец носился эти дни как ветер, осматривая каждый шнурок и крючок. Если бы что-то пошло не так, король бы высек мальчишку хлыстом, и положение младшего сына мелкого лорда того бы не спасло.

Арчи всегда любил охоту. Это было одно из немногих достойных развлечений, которыми он мог заняться. Будь его воля, он бы ещё занимался попойками и сажал на колени девок, но те привычки пришлось оставить в прошлом, когда он стал королём.

…Во всяком случае Генрих надеялся, что они в прошлом. Ещё несколько лет назад стоило спустить с племянника глаз, как он тут же оказывался в трактире если не для своего удовольствия, то хотя бы просто назло своему отцу. Теперь же Арчи может приказать доставить весь трактир прямо к себе в комнату.

Сейчас он искренне радовался охоте и созвал на неё всех лордов, дабы обскакать их в стрельбе и количестве дичи. Даже Сильвестру пришлось согласиться, хотя подобные занятия доставляли муки его раздобревшему телу. Все ещё только собирались у дворца, а Сильвестр уже нервно обтирал лысину на макушке белым платком. Несомненно, женское внимание сегодня достанется не ему.

Многие знатные леди собрались у ворот или смотрели из окон дворца, как собирается на охоту большая процессия. Они щебетали как пичужки и игриво улыбались молодым аристократам, которых немало было в свите лордов и короля. Даже стражникам перепадало внимания.

Лорд Ларгель щеголял перед леди и лордами на породистом скакуне — подарке канцлера — и демонстрировал чудеса верховой езды под предлогом разминки. Очевидно, мстил Сильвестру за шпильку в его адрес на собрании Совета.

Лорд Поуль без лишних движений ожидал начала со своей маленькой свитой и не привлекал внимания. Его скромная и непривлекательная внешне персона к этому располагала. Бледная тень. Под стать поведению в Совете.

Богатый лорд Герберт же демонстрировал всем лучшее охотничье снаряжение, какое можно купить за деньги, и хвалился своими гончими. К счастью, ему хватило ума выглядеть скромнее короля.

Арчивальд вышел к собравшимся в оливковом дублете, сияющем драгоценными камнями и обшитом золотыми нитями. Вокруг головы блестел золотой обруч — походный вариант короны. На груди сияла золотая цепь с рубинами. Сапоги начищены до блеска. Несомненно, Арчивальд вырос привлекательным мужчиной… если бы только ещё подправить его характер.

Генрих посмотрел за спину короля и ожидал увидеть выходящую за ним королеву, но вместо Микаи за ним важно выхаживала танцовщица и светилась от счастья. Канцлер тяжело вздохнул. Этого следовало ожидать. Не только весь дворец, весь Адамант, наверное, уже знал о романе короля с экзотической простолюдинкой. Возможно, некоторые простаки нашли бы это романтичным, но королевской семье и её репутации оно не сулило ничего благоприятного.

Когда уже король наиграется этой Розалин? Даже иные знатные леди уже начали поглядывать на неё с обидой и завистью. Вот и сейчас, стоило ей появиться, как выражения их лиц скисли как молоко на жаре.

Но более всех них унижение чувствовала сама королева. О её уродстве тоже сложили легенды — в основном те, кто никогда не видел её воочию. Хотя Генрих признавал, что после пожаров и последующей коронации Микая определённо исхудала и утратила былое очарование. А ведь раньше умела так мило улыбаться, и прядки на её висках вились в смешные кудряшки. Генриху доводилось видеть её до пожара несколько раз, и он помнил каждый.

Сейчас Микая словно другой человек — холодный и неприступный.

Королева вышла последней. Король уже собирался приказать всем ехать, как появилась она. Лорды и леди склонили перед ней головы. Хотя последние едва сдержали смех, завидев её наряд: коричневое верхнее платье с шнуровкой по бокам, под которым виднелось нижнее чёрное. На груди и бёдрах платье «украшала» такая же чёрная вышивка с несуразными завитушками. Ну словно кухарка наряжала.

Стоило королеве отвернуться, как дамы начинали оправлять несуществующие складки на своих ярких бархатных и парчовых нарядах, щеголять обнажёнными ключицами и всячески подмигивать кавалерам. Намекали, что для любования красотой нужно смотреть в их сторону.

Неудивительно, что Микая не желала себе фрейлин из благородных леди, как давно принято у королев в соседних странах, а предпочитала одну личную служанку. Даже у королевы Ивайн в услужении были кастелянша, одевальщица и пара фрейлин, что скрашивали её досуг во время чтения и вышивки. Когда на престол взошла Микая, многие дочери знатных семейств переехали во дворец в надежде стать ближе к королеве… и к королю. Но Микая быстро смела их планы, заявив, что ей не нужны «собеседницы».

Микая видела их насквозь, слышала все их сплетни. И не верила никому. Её ум, наблюдательность и осторожность очень интересовали канцлера.

Правда одевалась Микая хуже, чем раньше. Не будь она уже королевой, ни один знатный жених не обратил бы на неё своё благородное внимание. Генрих бы обвинил в криворукости портного, но королева сама заказывала такие платья. Волосы сейчас были туго стянуты в высокой причёске. Никаких вьющихся прядок.

Арчивальд, когда увидел её, даже не столько по-обычному скривился, сколько удивился. Это странно. Арчи наотрез отказывался приглашать супругу, и Генрих сам при нём написал ей вежливое приглашение от его имени. Надо будет выяснить.

Если бы канцлер не подмечал такие детали, он бы недолго удержался на должности.

Король скомандовал ехать, и все, кто был с лошадьми, тотчас запрыгнули в сёдла. Оруженосцы и слуги отправлялись пешком. Процессия пройдёт через всю главную дорогу к воротам города, и жители сполна полюбуются на событие. Уж чем король их балует, так это зрелищами. Впрочем, он старается не для народа.

Командир стражи тоже ехал с ними и предусмотрительно приказал окружить короля и королеву охраной. Мятежники всё ещё на свободе. Ловушка для них была хороша, но она захлопнулась лишь отчасти. Неизвестно, где они, сколько их по городу, а главное, что собираются делать. Если бы только удалось взять нескольких живыми. В этот раз им бы не удалось откусить себе языки.

Горожане собрались по обочинам дороги и охали на красоту процессии, улыбались, махали платками. Кто бы сказал, что где-то в глубине переулков затаились мятежники?

Король пытался выехать из кольца стражников вперёд, но они поспевали за ним и снова окружали. Арчи явно был недоволен, но хотя бы не стал разводить скандал на глазах у всех. Нужно ему втолковать, что в городе скрываются люди, которые не прочь увидеть его голову на пике.

Себя канцлер тоже окружил стражей, велел обступить и королеву, чтобы ни один стрелок не смог прицелиться. Генрих не смотрел на любопытную толпу, он рыскал глазами по входам в переулки, переводил взгляд на крыши и окна чердаков. Он чувствовал, что мятежники рядом, наблюдают за ними, но сегодня не покажутся.

Процессия выехала в лес без происшествий. Едва Арчивальд оказался за воротами, как помчался вперёд галопом, словно выпущенный на прогулку пёс. Личная стража едва поспевала за ним, только и шуршали впереди листья да хрустели под копытами ветки.

Королева ехала позади и разговаривала с Сильвестром, который с трудом держал равновесие на лошади в рыси.

— …озвучу эту идею на следующем собрании. Мой казначей посчитал, что строительство можно начать уже этой весной.

— Вы очень благородны, лорд Сильвестр. Мы до сих пор ощущаем последствия того страшного пожара, а многие горожане лишились всего. Ваш дом для бедняков принесёт короне славу, — говорила ему королева, но на лице не проявилось ни единой эмоции. Словно застывшая маска в белилах.

Сильвестр того словно не заметил и расфуфырился от гордости как индюк.

— Всё ваша идея, Ваше Величество.

— Моя? — удивилась королева. — Вы что-то путаете, лорд Сильвестр, идея была вашей. Я лишь выразила одобрение.

— Хм, — глубоко задумался Сильвестр, но не стал настаивать. — Надеюсь, вы, Ваше Величество, поможете скромному слуге осуществить сей замысел?

— Вы переоцениваете мои способности, лорд Сильвестр. В моём ведении лишь королевские покои. И даже они мне неподвластны. — Микая скользнула взглядом по спине ехавшей впереди танцовщицы. Та была облачена в песочный шёлк поверх чёрного нижнего платья и парчовый плащ цвета охры с меховым воротником. — Что я могу сделать для столь большого дела?

— Ваше Величество может дать своё благословение. Оно, несомненно, воодушевит всех причастных и принесёт народу добрые вести.

Генрих смотрел на картину перед собой и подумал, насколько та нелепа: полный лысоватый мужчина с толстой потной шеей в белом накрахмаленном воротнике и бархатном берете и тонкая миниатюрная женщина в закрытом платье и со строгой причёской. Трудно было найти более неподходящих друг другу людей. Разве что… нынешние король с королевой.

Белая лошадь Сильвестра вдруг испугалась чего-то в траве, заржала и рванула вперёд, а толстый индюк наклонился назад и едва удержался одной рукой за седло.

— Лорд Сильвестр, у вас всё благополучно? — бросила ему вслед Микая и поскакала за ним. Она в седле держалась безупречно.

В это время вернулся Арчивальд и гордо показал подстреленную куропатку. Вся свита одобрительно закивала. Никто не сомневался, что первым трофей добудет король. После этого все разъехались на поиски дичи. Собаки убежали вперёд. Пара соколов взлетела ввысь.

Танцовщицу король повёл за собой. Вручил ей в руки арбалет и с важным видом рассказывал, как им пользоваться. Она хихикала и смущалась. На жену король демонстративно не обращал внимания.

Микая не любила короля. Это было ясно с первого дня их брака. Но её уязвлённая женская гордость, несомненно, была удобным предметом манипуляций. И даже такой дурак как Арчивальд углядел это и использует.

Охотники зашли далеко в чащу. Королевское сопровождение поредело. Каждый намеревался добыть свою дичь. Арчивальд велел оруженосцу тревожить каждые кусты на случай птицы или зайца, но не везло.

Лес отвечал охотникам величавым спокойствием, бросал ажурные тени на их лица, накрывал холодной весенней свежестью. С листьев ещё не сошла влага дождливых дней, земля пахла сыростью, отпечатывала следы копыт и сапог. В вышине среди шорохов раздавался тихий щебет.

Как вдруг за деревьями раздался крик. Все бросились туда, сминая на пути ветки и траву, пока звуки не вывели их на поляну. На земле с задранным камзолом сидел лорд Сильвестр и кряхтел от боли. Рядом с ним гарцевал на коне и смеялся лорд Ларгель.

— Лорд Сильвестр не справился с конём и изволил упасть, — пояснил сквозь смех Ларгель.

— Ах ты, змей. Ты же нарочно припугнул мою лошадь!

— Вам стоило взять менее пугливого коня. Или вы купили настолько дорогого коня, что не проверили его качество?

Король и его свита вторили веселью. Генрих смолчал. Микая из вежливости пожурила Ларгеля:

— Недостойно смеяться над человеком, который ранен. Даже если он ваш соперник… на охоте.

— Я бы пожал ему руку, Ваше Величество, если бы он был ранен в бою, а так могу только смеяться, — смело заявил Ларгель.

А Сильвестр продолжал кряхтеть над ушибленной ногой и ругаться себе под нос, когда ему помогали встать слуги из его свиты.

— Боюсь, я не в силах продолжать соревнование, Ваше Величество, — обратился лорд к королю. — Вы разрешите мне удалиться?

— От тебя на охоте был один толк — повеселить меня. Считай, что дело сделано. Иди, — рассмеялся король, и униженного Сильвестра увели с поляны под руки.

В этот момент впереди что-то зашуршало, и король тут же крикнул собакам:

— Ату! Ату!

И те бросились в кусты.

— А Ваше Величество добудет мне мех на муфту? Я буду беречь её больше жизни, — прощебетала танцовщица. Она успела спешиться и сорвать белый цветок.

— Смотри. Я добуду столько мехов, что хватит на плащ, — усмехнулся Арчивальд и помчался на коне сквозь ветки за собаками.

— Ах, Его Величество так умел и благороден. И так заботится обо мне. В спальне я отплачу ему своей преданностью и любовью, — проговорила мечтательно танцовщица, словно ни к кому не обращаясь, словно, кроме неё, тут никого не было, но её слышал каждый из свиты и в особенности…

Резкий хлопок привлёк внимание всех людей поблизости. Розалин с несчастным видом прижала ладонь к ушибленной щеке, цветок упал на землю, а Микая стояла над ней с занесённой рукой, и во взгляде горели угли.

Король очень скоро вернулся с пустыми руками и сразу заметил заплаканное и покрасневшее лицо своей любимицы.

— Кто посмел коснуться тебя? Испортить твоё лицо? — требовательно спросил Арчивальд.

— Ваша… гостья неподобающе себя вела, Ваше Величество, — первой ответила королева, и именно её Арчивальд меньше всего хотел сейчас услышать.

— Да как ты посмела коснуться моей собственности!

Услышав о собственности, танцовщица тихо ахнула, но ничего не сказала. Только продолжала изображать несчастный вид. Неужели эта девчонка и впрямь думала, что король в неё влюблён? Глупая. Король Арчивальд не любит никого. И королева Микая это отлично знала.

— Ваша «собственность» находится там, где ей не надлежит, и говорит слова, которые ей не надлежит произносить, — холодно сказала она. — За подобное непотребство королева имеет право отрезать ей язык, но не желает расстраивать Ваше Величество.

При этих словах Арчивальд вскинул со своего плеча заряженный арбалет и направил на Микаю. От этого жеста все потеряли дар речи, в том числе и королева. Стрела смотрела прямо ей в грудь, а палец короля лежал на спусковом крючке.

— Я решаю, кому говорить, кому молчать, а кому отрезать язык. И тот, кто посягает на моё право, заслуживает смерти. Выбирайте, леди: стрела или кинжал?

Над поляной повисла зловещая тишина, только ветер шелестел ветками. Глаза Микаи были полны возмущения. Генрих быстро спешился и опустил арбалет в руках племянника.

— Ваше Величество, похоже, много выпили и не вполне осознают, что делают, — ровно произнёс канцлер, но глаза были строги.

— Пф, — только фыркнул Арчивальд и закинул арбалет обратно на плечо. — Ты иногда такой же скучный, как твоя королева. Вам стоило пожениться, — бросил он, вскочил на коня, подсадил к себе в седло танцовщицу и ускакал.

Королева осталась стоять на месте, не опуская головы.

— Ваше Величество… — канцлер хотел подать ей руку, но она резко вскинула свою, подозвала лошадь, вскочила в седло и поехала вперёд.

***

Ивор нёс в котомке гору овощей, а в руках внушительный мешок муки. Талия нагрузила его как вьючную лошадь и настаивала запастись ещё. Ивор пытался остановить её, но Талия по-детски закатила глаза:

— Что? Вас такая орава иногда может нагрянуть — и всех накорми! Пора брать плату за обед.

Иногда Ивор забывал, насколько много она для всех делает: и покормит, и одежду заштопает, и воду с колодца принесёт, и постирает. Подпольщики увлечены большими планами о мести и справедливости, но без этой бытовой заботы вряд ли далеко бы ушли голодные и грязные, в рваных штанах и рубахах.

Конечно, Талия не обслуживала всё сопротивление, только тех, кто жил в основном убежище, как Ивор и Витарр, или часто туда захаживал… некоторых уже нет в живых, и Талия всегда тяжело это переживала.

В последний раз Ивор был слишком пьян, чтобы заметить, с какими слезами на глазах Талия стирала окровавленную одежду, как натёрла о неё руки. Нет, конечно, он был слишком занят собой и своими переживаниями! Заставил её волноваться.

— Прости, что мы взвалили всё это на тебя, — сказал он, и Талия сначала удивилась таким словам, а потом пожала плечами.

— А что мне ещё делать? Я только это умею. Вот бы мне помогать вам в остальных… делах.

— Не надо. Ты делаешь достаточно. Благодаря тебе, у нас есть тёплое место с горячей едой, и мы можем возвращаться домой со спокойной душой.

Ивор пришёл бы в ужас, если бы Талия отправилась на задание. Он не видел её ни в качестве осведомительницы, ни шпионки, ни, упаси свет, в бою. Бойкой она была лишь на язык с друзьями. Её беззащитность всегда напоминала подпольщикам о том, кого они защищают — не только прошлое, но и настоящее, и будущее.

— В последний раз я не смогла тебе помочь. Ты выглядел таким несчастным и… из-за тебя в доме кончился алкоголь!

— Прости. Со мной всё в порядке, правда… и я куплю новый.

Они миновали рынок и шли домой главными дорогами через площадь. Короче было пробежать переулками, но Талия так редко выбиралась в город погулять, что Ивор не смел отнять у неё эту возможность.

С какими горящими глазами она рассматривала наряды горожанок, выпечку и сладости на прилавках, узорные платки. Постоянными спутниками Талии были только кастрюли, щётки да передник.

— Хочешь новое платье?

— Чего? — у Талии округлились глаза.

— Я подумал, что ты заслужила подарок за всё, что делаешь для нас.

Она глянула на идущих мимо девушек — обе в красивых цветных платьях, щебечущие беззаботно о своём — и опустила глаза.

— Н-нет, Ивор. Не надо.

— Почему?

— Я знаю, что вам нужны деньги. Всё, что вы делаете… даже просто приютить кого-то из наших и накормить — на это всё нужны монеты, — Ивор хотел возразить, но Талия угадала его мысли. — Я знаю, что у многих из вас есть обычная работа, но… Ивор, я тоже хочу помогать вам!

— Ты уже помогаешь.

— Но не так! Я каждый день сижу над грязной посудой и думаю, а в безопасности ли ты, Витарр и другие. Что вы делаете? Как сильно рискуете? Может, пока я мою тарелки, и мыло стекает в бадью, вы где-то так же истекаете кровью.

— Талия…

— Ничего! Неважно, Ивор. Мне не нужны новые платья.

Они продолжали идти молча, обходя суетных прохожих. Талия смотрела в землю и больше не наслаждалась прогулкой.

«Молодец, Ивор. Хотел развеселить, а сам расстроил», — поругал себя он и заметил, что Талия остановилась. Она смотрела через на толпу, которая собралась вокруг жрицы из храма, и слушала её.

— …И тогда человек испил крови своей и богов и получил их благословение. Человека того звали Канвальд, он стал первым королём Адаманта, и с тех пор Благословенная кровь течёт во всех его потомках…

Ивор сто раз слышал эту историю. Жрецы всегда повторяли её на службах, важных церемониях и площадях с незапамятных времён. Правда, сейчас стали вещать чаще, чем раньше.

— Сплотитесь, дети света, вокруг потомков Канвальда, ибо его кровь даровала нам родину и защищает нас от несчастий! — жрица вскинула руки в широких белоснежных рукавах.

«Конечно, а то, что это потомки Канвальда поубивали друг друга и сожгли треть столицы, пустяк», — проворчал Ивор. В детстве он, может, и верил в подобные истории, но сейчас научился смотреть на мир своими глазами и думать своим умом.

Даже когда жрица закончила проповедь, и люди начинали расходиться, Талия всё ещё смотрела в её сторону.

— Что-то не так?

— Ивор… Нынешние король с королевой. Они же последние с Благословенной кровью, правильно?

— Так говорят.

— А что случится, если вы… если их не станет? Боги разгневаются?

Ивор тихо вздохнул и посмотрел на высокие шпили храма вдалеке.

— Если эта кровь и имела хоть какое-то значение, то утратила его три года назад. Если боги не ответили тогда, то и теперь не отзовутся.

***

Арчивальд вернулся в свои покои и скинул пропахший лесом и землёй дублет. Потная рубашка неприятно липла к телу, но расторопные слуги уже приготовили на кровати свежую, а рядом стояла ванна с нагретой водой.

Арчивальд кивнул самому себе. Всё так, как и должно быть. Роза обещала прийти к нему, когда переоденется. Арчивальду нравилось, когда она касалась его мягкими руками, подставляла для поцелуев пахнущую цветочными духами шею, а её движения и без музыки кружили голову. Иногда Арчивальд не дожидался конца танца и хватал её за талию, привлекал к себе. Она игриво смеялась, позволяла схватить себя за груди, целовать ключицы и спускаться ниже.

С Розой Арчивальд мог забыть обо всём. В особенности о постоянных нравоучениях от дяди, который так и старается подсунуть к нему на ложе старую уродливую кобылу.

Иногда Роза спрашивала Арчивальда о том, что происходит за важными дверями собрания и вместе с ним смеялась над лордами-подхалимами канцлера. С ней политику обсуждать куда веселее, чем с ними. Для женщины все эти подковёрные интриги и планы — просто милые глупости, в которых она ничего не смыслит.

Микая была другой. Статуи в саду и то теплее. И привлекательней. Микая Валдис с первой встречи выглядела тощей как стручок. Арчивальд помнил, какое разочарование испытал при знакомстве, какой крошечной оказалась её грудь, какими худыми бёдра и бледным лицо.

Высокомерная. Безразличная. Одним своим присутствием она напоминала, что их на троне двое, во главе стола всегда ставили два кресла, короны носили они оба. Арчивальд не признавал этого. Старался забыть, не обращать внимания, что кто-то ещё в его дворце раздаёт приказы и именуется «Ваше Величество».

Он выше, чем она. Иногда приходится напоминать об этом ей и всем остальным.

Взгляд упал на стол. Глаза округлились. Руки сжались в кулаки, с губ сорвался короткий вскрик. В груди с каждым вдохом зрел неистовый гнев.

На столе на самом видном месте стоял золотой кубок с рубинами на кайме и узорами на чаше. Кубок, что вчера был отправлен в покои королевы. Кубок, что должен быть ей испит. Кубок, наполненный вином. Кубок, наполненный ядом.

«Да как она посмела».

Король рывком пересёк комнату, с грохотом открыл двери покоев и бросил страже.

— Ко мне эту старую кобылу!

— Ваше Величество?

— Микаю сюда!

Ждать пришлось долго. Слишком долго! Перед ней открыли двери. Она вошла в том же нелепом коричневом платье, но с гордо поднятой головой, словно была здесь хозяйкой. И приподняла бровь.

Король ходил по комнате с раскрасневшимся от гнева лицом. Рубашка распахнута. Он хотел убить эту женщину, свернуть её тонкую лебединую шею. Но не стал. Вместо этого он указал на кубок и сказал единственное слово, в которое вложил всю ненависть и неприязнь к ней:

— Пей.

При взгляде на кубок она растерялась и неуверенно посмотрела на короля. Прижалась к двери, словно хотела сбежать. Арчивальд одним движением снял меч со стены и направил ей в грудь.

— Я сказал: пей. До дна.

========== Глава 9. Последствия ==========

— Что случилось со служанкой королевы? — требовательно спросил канцлер.

Он только успел переодеться после охоты, как ему доложили об отравлении в покоях Её Величества. Сейчас Генрих сидел в кабинете за столом, скрестив пальцы, а перед ним стояли стражник, другая служанка и лекарь.

— Служанка королевы зашла в покои. Вскоре Её Величество открыла дверь и велела позвать лекаря и прислать кого-нибудь прибраться. Я пошёл выполнять поручение, — отчеканил стражник. Заранее приготовился к ответу.

— Кто первым вошёл в покои королевы? — спросил канцлер.

— Мы вошли одновременно с лекарем, лорд Генрих, — начала служанка, глядя в пол. — Линн… служанка Её Величества лежала на полу. Королева стояла недалеко. Между ними на ковре валялся золотой кубок с пролитым вином.

— Какой золотой кубок? — встрепенулся Генрих. Он знал, что королева предпочитает серебро. Золото же любит…

— Да крупный такой… с большими красными камнями по краю, — служанка изобразила руками круглую кайму.

«Арчивальд…» — вздохнул Генрих. Одно это имя уже объясняло всё.

— У Линн сильное отравление, лорд Генрих, — сказал лекарь.

«Значит, Арчивальд прислал королеве отравленное вино, и она заставила выпить служанку? Умная птичка».

— Где сейчас золотой кубок?

В дверь настойчиво постучали. На пороге оказался один из гвардейцев, стороживших покои короля. Канцлер лично отбирал людей, которые находятся так близко к Арчивальду и охраняют его… а также докладывают обо всех посетителях королевской спальни.

Гвардеец даже не дождался, пока канцлер выставит всех из комнаты, а тут же выпалил:

— Лорд Генрих, король вызвал к себе королеву…

— Да ты издеваешься! — послышался крик Арчивальда и звук удара чего-то металлического о стену.

Дверь в королевские покои была приоткрыта, и происходящее там слышалось на весь коридор. Канцлер остановился на пути к комнате и жестом велел всей страже уйти. Ни к чему им это слышать.

— Как я и сказала, Ваше Величество, это отменное вино. Зря вы тоже не попробовали, — голос Микаи был ледяным.

После этого она вскрикнула. Генрих рывком распахнул двери. Королева сидела на полу и держалась за раскрасневшуюся щёку. Сам Арчивальд напоминал взъерошенного мальчишку с красным от злости лицом и поджатыми губами. Злополучный кубок лежал опрокинутым на полу, а красный след от вина растекался по гобелену с изображением дворца. Словно кровь.

Генрих бросил короткий взгляд на племянника, повернулся к Микае и подал ей руку.

— Леди Микая, прошу прощения за инцидент. Мне прислать стражу, чтобы вас проводили в покои и позвали для вас лекаря?

Королева приняла руку только для того, чтобы встать. После этого она, не взглянув ни на кого, молча вышла из покоев. Стук её каблуков затих вдалеке.

— Тц. Каждый раз, когда эта женщина выводит меня из себя, появляешься ты и защищаешь её. Ты на чьей стороне, дядя? — взъелся Арчивальд.

Генрих поплотнее закрыл дверь комнаты, а потом развернулся и дал нерадивому племяннику сильную оплеуху.

Арчивальд от неожиданности начал оседать на пол, но вовремя схватился за стол. Провёл ладонью от виска к подбородку, словно не верил в произошедшее.

— Ты… — наконец проскрежетал он зубами. — Да как ты!..

Новый удар по щеке — и Арчивальд отшатнулся. На этот раз сел на пол. Снова короткая растерянность и гнев. Генрих же сохранял каменное лицо.

— Я смею, дорогой племянник. Может, тогда вобью в твою голову немного ума, — канцлер сел на стул и строго посмотрел на короля сверху вниз. — Ты хочешь, чтобы тебя прозвали Безумный Арчивальд? Или «король-придурок»?

— Не смей, дядя…

— Если не я, то кто? Я день и ночь собираю по осколкам твою репутацию. А что ты делаешь? Спишь с иноземной танцовщицей. Унижаешь у всех на глазах королеву. Направляешь на неё оружие.

— Она сама виновата. Эта женщина меня оскорбила, — надул губы Арчивальд, ну точь-в-точь как в детстве.

— Ударила на охоте твою танцовщицу? Или ты про отраву, которую ей прислал? А она тебе в ответ — чистое вино. Я бы даже похвалил Микаю за терпение, ведь с тобой так трудно иметь дело!

Арчивальд злился, был в ярости, не скрывал этого. Но не поднимался. Смотрел снизу-вверх. Всё как в детстве. Он мог закатить истерику, но всегда был бессилен против человека по имени Генрих Уриен.

— Слушай меня внимательно, Арчивальд. Ты думаешь, что твой трон крепок? О нет, дорогой племянник. Не будь тебя и Микаи, сюда бы уже слетелись стервятники занимать опустевшие гнёзда. Тебе невдомёк, что, чтобы удержать власть, нужны вы оба?

— Пф. Опять Благословенная кровь? Детские сказки.

— Сказки, в которые верят от Прибрежных земель до восточной границы. Союз вас обоих — вот условие, на котором сейчас держится монархия. Держится на волоске, должен заметить, — канцлер назидательно поднял палец. — Запомни, Арчивальд, чтобы мне не пришлось вбивать эту мысль в тебя подзатыльниками: если рядом с тобой не будет Микаи, твой трон зашатается.

— Я убью всех, кто не подчинится, — король сжал руки в кулаки.

— В самом деле? Поставишь свой трон на пепелище? Будешь раздавать приказы углям? Ты оглянись чуть дальше, чем юбка твоей танцовщицы. Посмотри, кто живёт во дворце, в городе. Множество отпрысков лордов со всех земель наблюдают за тобой. И надо ли говорить, что в письмах домой они строчат вовсе не похвалы в твой адрес? Чернь в твоей собственной столице точит кухонные ножи по твою шею! И единственный, кто стоит между тобой и всем этим, это я.

Генрих тяжело вздохнул. Всегда, всегда он защищал неразумного племянника от его родни, от неприятностей, которые тот творил своими руками. Прошли годы, а племянник так и не поумнел.

— Слушай внимательно, Арчивальд, — продолжил Генрих уже спокойнее, но в его голосе сквозила усталость. — Думай над тем, что ты делаешь. Думай о том, кто это может узнать и использовать. Этот дворец полон ушей и глаз, которые способны раскачать твой трон. Ты можешь доверять лишь мне. Я всегда защищал тебя, Арчи. Слушай, что я говорю, и больше никого.

— Что, не верить даже твоей Микае, про которую ты всё время твердишь? — проворчал Арчивальд.

— Особенно ей. Тебе не нужно ей доверять. Всего лишь будь обходительным и сделай ей детей. Лучше нескольких. Новая знать уже три года строит планы на ваших будущих наследников. Возрождение Благословенной крови в новых семействах. Это укрепит твой трон, свяжет Адамант новыми клятвами. Это твоя единственная надежда состариться королём. Иначе найдутся те, кто напишет на твоём гробу «Арчивальд Холден».

Король резко вскинулся. Ненависть к своему отцу, к своей семье с годами не угасла в нём.

— Ни за что! Я Арчивальд Канвальд.

— Так и веди себя как Канвальд! И в первую очередь… королева.

— А-а, во имя света! Я не выстрелил в неё сегодня! Всего лишь припугнул. Да и от того яда она бы не померла. Вот ты заладил. Я хотел, чтобы эта старая кобыла не ездила на охоту. Повалялась бы в постели, и ничего бы не случилось.

В это Генрих поверить мог. Если бы яд был смертельным, Линн бы не выжила. Но она настолько плоха, что подобную отраву едва ли можно счесть невинным развлечением.

— Думай, Арчивальд. Думай, — сказал последнее слово канцлер, и его лицо напоминало зловещую маску. После этого он встал и молча вышел, оставив короля сидеть на полу.

Арчивальд передёрнул плечами. Холодок пробежал через всё тело. В последний раз дядя так злился несколько лет назад, и в тот день Арчи нашёл мёртвой любимую собаку. Когда Генрих злился, его уроки могли быть жестокими. Но Арчивальд больше не ребёнок.

«Я вижу больше, чем тебе кажется, дядя. Ты защищаешь вовсе не меня. Я тебе ещё покажу».

Вино из золотого кубка впиталось в гобелен бордовыми пятнами.

*

Розалин шла в покои короля в свежем золотистом платье, и что-то было не так. Стража, что обычно стояла у самых дверей, караулила в дальнем конце коридора.

Когда Розалин повернула за угол, то чуть не столкнулась с канцлером. Она присела в поклоне. Генрих на миг остановился и взглянул на неё так, что Розалин вздрогнула, а душа ушла в пятки. После этого канцлер ушёл.

Розалин оглянулась на дверь покоев. Та была не по обыкновению приоткрыта. Деревянная роза, что соединялась в рисунок при закрытых створках, казалась разбитой.

«Канцлер не закрыл дверь, когда выходил. Он не беспечен. Нарочно? Или хлопнул так сильно, что приоткрылась?» — думала Розалин. Мелочи. Ей велели подмечать их, читать как книгу. Мелочи могли сказать о ситуации больше, чем слова. Мелочи могли предостеречь.

Они подсказывали Розалин не заходить в эту дверь, словно там ей грозит опасность. Но король звал её. Если она не придёт, он разозлится. Канцлер только что был там, это шанс узнать зачем, пока повод для разговора свеж. Если Розалин узнает что-то ценное, то заработает много монет и отправит их матери с братом.

В комнате царил погром. Подушки валялись на полу, покрывало наполовину скинуто с кровати. Одежда скомкана. Перья и книги разбросаны. Канделябры опрокинуты. В разбитое окно поддувало. Ваза лежала у стены осколками, а цветы увядали на ковре. На упавшей подушке застыло маслянистое пятно от чернил, на гобелене — красное от… вина?

Король ходил по комнате и продолжал скидывать всё, что попадалось ему под руку. Если бы свечи сейчас горели, то не мудрено было бы случиться пожару. Арчивальда это не волновало. Он не боялся огня. Он находил его завораживающим. Но не сейчас. Сейчас он готов был разнести весь дворец.

— Ваше Величество? — проговорила Розалин.

Король замер от её голоса. Он стоял спиной, и Розалин подошла. Коснулась его плеча. Как вдруг он схватил её и повалил на пол. Не как обычно. Вместо поцелуев и жадных ласк, он сомкнул ладони на её шее и сильно сдавил.

Розалин забилась, как птица в силках. Король не останавливался. Его лицо было красным от гнева, во взгляде плескалась ненависть. Он не видел перед собой никого.

— Ваше Величество? — прохрипела Розалин. Он убьёт её. Он действительно может её убить.

И когда перед глазами уже начало темнеть, давление исчезло. Розалин резко вдохнула и закашлялась. Кашляла долго, пока наконец не смогла поднять голову. Арчивальд сидел на полу рядом, прислонившись спиной к кровати. Он посмотрел на Розалин, словно только что увидел её.

— Ваше Величество…

— Уходи… — бросил он. — Убирайся, я сказал!

Розалин подскочила с места и кинулась прочь. Сердце всё ещё глухо стучало. Шея болела. Страшно. Впервые Розалин стало так страшно! Она больше не хотела входить в эту дверь никогда, но…

«Что теперь будет?»

*

Ульфа вернулась из города и пережила очередной допрос сначала от стражника насчёт её отлучки, потом от самого канцлера о Линн. После того как во дворец пробрался убийца, командир стражи велел обыскивать всех, кто выходил и заходил.

Да порой так обыскивали, что девушкам приходилось оставаться чуть ли не в нижнем платье, чтобы господа стражники убедились, что служанки не пронесли на себе ничего подозрительного.

«Тьфу! Наверняка они просто пользуются поводом, чтобы раздеть девушек», — топнула ногой от негодования Ульфа.

А вот Линн… говорят, совсем плоха. Королева заставила её выпить яд. Это сразу стало понятно. Ульфа подоспела туда вместе с лекарем, и бедняжка Линн ужебыла еле жива, а на полу валялся злополучный кубок.

Микая как ни в чём не бывало сидела в кресле. В свете свечей её лицо напоминало восковую маску. Она, не поворачивая головы, лишь небрежно махнула рукой в сторону Линн и не сказала ни слова. Лекарь с помощью стражника унёс Линн, а Ульфе выпало прибираться в покоях. Красное пятно от вина въелось в светлый ковёр. Ульфа стёрла все руки, чтобы его свести.

Золотой кубок коварно поблёскивал и слишком выделялся среди всех предметов комнаты. Ульфа осмотрелась как следует и не нашла в покоях королевы больше ничего золотого — только серебро.

«Заканчивай уборку и помоги мне приготовиться к охоте», — заговорила королева, и Ульфа подчинилась. Затем королева наполнила золотой кубок вином со своего стола и велела на утро отнести… в покои короля? Что здесь творится?

Ульфа сделала и это. И пока вся знать и их свита веселились на охоте, Ульфа аккуратно осмотрела королевские комнаты. Когда ещё выпадет случай заглянуть в обе? Ульфу пускали только в крыло с гостевыми покоями. Окажись она без повода в другой части дворца, у вездесущей стражи возникли бы вопросы.

Ульфа не надеялась что-то найти. Свои самые сокровенные секреты монаршие особы не оставляли бы на виду, а ломиться в запертые ящики и простукивать стены на предмет потайных ниш… Такое поведение нельзя было бы прикрыть уборкой.

Если бы её застала королева, то Ульфу постигла бы судьба Кэти и Линн. Если король… то судьба Робера.

И всё же Ульфа нашла кое-что полезное. В одной из книг королевы была старая схема дворца. Ещё времён его строительства. Все лестницы, коридоры и повороты. Башни, комнаты и тупики.

Каждый слуга знал хорошо только свою часть коридоров и комнат. Чтобы составить полную карту, пришлось бы сложить кусочки знаний по меньшей мере нескольких людей. Но в этом дворце никому нельзя доверять.

Ульфа лишь могла примерно нарисовать свою часть. И каждый из сопротивления уже давно изучил по рисунку путь от кухни вглубь дворцовых коридоров до гостевых покоев, но не дальше. Потому страница с полной схемой казалась сокровищем, от которого у Ульфы загорелись глаза.

Страницу пришлось вырвать.

«Хоть бы королева не зачитывалась по вечерам именно этой книгой…»

Ульфа поскорее покинула покои, прижав к себе ведро с щётками, а под платьем на груди бумагу. Если бы только не обыски, она могла бы сразу вынести карту и передать её Витарру! Но пока пришлось спрятать в библиотеке в одной из самых непримечательных книг.

Вовремя. Если бы она взяла с собой страницу, то стража на выходе нашла бы на ней даже такой клочок бумаги, и тогда конец! Меры безопасности усилили чересчур. Даже вход через кухню теперь сторожили!

Ульфа всё объяснила Витарру, и он понял. Напротив, похвалил, что не стала рисковать тайком, а открыто вышла с пустыми руками. Тень от смерти Робера всё ещё витала над всеми ими зловещим предупреждением. А карту можно вынести, когда всё поутихнет.

Витарр не торопился действовать. Многих из сопротивления это начинало злить, но его авторитет удерживал их от глупости. Судьба Деша и Робера, а затем и смерти Дейна и остальных в день казни поумерили пыл у многих.

Ульфа не торопилась. Когда после переворота во дворец активно нанимали новых людей, она вызвалась одной из первых. Конечно, её расспросили, проверили, но не нашли ничего подозрительного. Она была просто девушкой, которая искала работу, после того как старая хозяйка умерла от старости, а новая привела в дом своих слуг, и прежним места не осталось.

Во дворце в День Крови зарезали не только королевскую семью, но и многих слуг и стражников. Говорят, по коридорам текли алые реки. Комнаты короля и королевы, принца и принцессы пропитались Благословенной кровью, и ничто не могло смыть с пола и шёлковых простыней этот грех. Их покои до сих пор закрыты. Словно стёрты из памяти.

Из-за того, что дворец подобно столице наполовину опустел, оставшимся у власти пришлось нанимать новых людей в услужение. Всех проверяли, допрашивали, а потом снова проверяли. Нынешние правители не доверяли никому.

У Ульфы хорошие рекомендации и живые родители — никакой связи с Ночью Пепла. Отец ещё работал плотником на руднике, хотя возраст уже ослабил его руки. Ульфа была абсолютно чиста перед всеми, кто искал подвоха в новых слугах. Вот только…

Витарр увидел её, когда Ульфа молилась на пепелище. На обряд памяти в храме у неё не было серебра, потому она могла только приходить к сгоревшему кварталу и шептать имя близкой подруги, что не выбралась оттуда в злополучный день.

Витарр заговорил с Ульфой. Он сочувствовал, предлагал выговориться. Но ей было безразлично сочувствие окружающих. Ульфа просто хотела жить дальше. Витарр не стал настаивать. Он никогда ни к чему не принуждал.

Но чем больше Ульфа служила во дворце, тем больше грязи видела во всём и всех, кого окружала власть. И сколь ничтожны для этих людей все остальные.

Она умела слушать и говорить с равными себе. Собирала новости, отделяла правду от сплетен. Это стало для неё тем важным делом, в котором Ульфа чувствовала, что хоть что-то значит. И этим мстила всем властолюбивым слепцам, что считали слуг пустым местом и инструментом без ума и собственной воли.

Однажды Ульфа снова встретила Витарра в городе и в порыве грусти пересказала ему то, что выведала во дворце. Витарр так располагал к разговору, что Ульфа неожиданно для себя выложила ему всё! Он молча выслушал, ушёл. А при следующей встрече сказал, что Ульфа спасла этими сведениями одну невинную жизнь.

И она тогда подумала: «Если бы и тогда кто-то спас одну жизнь, это могла оказаться жизнь моей подруги».

С тех пор Ульфа постоянно рассказывала Витарру всё, что удавалось узнать. А он спустя время доверил ей тайну, что их в городе большое подполье, и она не одинока в жажде справедливости. Витарр ни о чём её не просил. Лишь уговаривал быть осторожней, не рисковать понапрасну. Он заботился о каждом, кто был под его крылом. Это притягивало людей к нему.

Только раз он попросил оставить дверь в кухню открытой и уйти. В тот вечер во дворец пробрался Робер. Ульфа не знала его близко. Она вообще почти не знала никого из подполья — только Витарра, Ивора и ещё несколько имён.

И всё же ей стало грустно от того, какая судьба постигла Робера и того мальчика Деша.

Порой Ульфа чувствовала бессилие, но общее с подпольщиками дело помогало ей не унывать. Быть бодрой. Улыбаться. Не просто чистить ночные горшки и менять бельё в комнатах, снося нотации от всех вышестоящих, а делать что-то важное, из-за чего и её жизнь казалась ей важной.

Сейчас Ульфа гордилась, что смогла добыть карту. Почти добыть. Вынести её и передать Витарру оказалось не проще, чем попасть в королевские покои. Ульфа рассказала ему, где спрятала этот клочок бумаги, и ждала, что от кухни стражу уберут, но всё напрасно. Нельзя было ни выйти, ни оставить дверь открытой.

Стражник уже начинал косо поглядывать на частые заходы Ульфы на кухню. И та каждый раз делала вид, что пришла за мучным. К счастью, пухленькое тело Ульфы внушало веру, что так оно и есть.

Наступил вечер. В тёмных восточных окнах мерцали городские огни. По сравнению со светлыми улицами столицы дворцовые коридоры были темнее. Если какому дворянину захочется пройтись, то рядом всегда будет слуга со свечой. В одиночку же слугам не давали слишком тратить свечи. Главный слуга ругался.

«Пф. Да этот скупердяй наверняка кладёт себе часть выделенных на освещение монет в карман».

Ульфа продолжала ворчать про себя и не заметила, как коридоры стали ещё темнее, что уже казалось странным. Экономия экономией, но в этой части дворца живёт член Совета лорд Ларгель. Для него никто не стал бы жалеть самые изысканные восковые свечи, и главному слуге досталось бы первому за нерасторопность.

Но чем дальше заходила Ульфа, тем темнее становилось. Уже не встречалось ни единой зажжённой свечки, а тусклый свет проникал только через окна от городских огней.

Ульфа остановилась. Что-то было не так. Что-то происходило. Что-то важное. Ульфа сделала полшага вперёд, но тут же застыла. Желание всё разузнать боролось со страхом.

Она мельком глянула на правую дверь, что находилась в нескольких ярдах впереди. Как вдруг та открылась, и из неё вышло четверо людей, чьи лица до самых глаз закрывала чёрная ткань. Один держал окровавленный кинжал. Они выскользнули из комнаты тихими тенями. Но городской свет из окна было не обмануть, замершая в испуге Ульфа увидела их… и они увидели Ульфу.

Комментарий к Глава 9. Последствия

Напоминаю, что в моей группе можно следить за новостями о работе и интересных фактах о ней. Приходите: https://vk.com/akili_books

========== Глава 10. Виновные и невинные ==========

Член Совета лорд Ларгель мёртв. Эта новость разлетелась по дворцу в мгновение ока.

Генриху доложили утром, едва он встал. Он одевался и завтракал в глубоких размышлениях о том, что же случилось. Одна за другой нити событий выскальзывали из рук, поражали непредсказуемостью. Генрих был уверен, что знает об этом дворце всё.

Единственной неизвестной картой оставалась королева. Генрих не мог понять, знает ли её настоящую или маска с белилами настолько приросла к коже, что за ней ничего не осталось.

Мог ли Генрих в погоне за тайнами королевы проглядеть что-то более очевидное? Что находится рядом…

Ларгель был самым преданным сторонником. Пока он надеялся на милости в будущем, канцлер мог рассчитывать на него в любом деле. Ларгель не отличался большим умом, но он был послушен и грел кресло в Совете. Теперь стройная картина мира разрушена. Нужно поскорее найти ему замену.

«У Эверсов в прошлом месяце родилась дочь. Можно намекнуть на возможность союза с будущим принцем… если король с королевой соизволят такого наконец заделать», — размышлял Генрих весь путь по коридору к спальне Ларгеля.

Там ничего не убирали с ночи, хотя побывали многие. Ларгель лежал в кровати на спине. К нему ворвались и закололи во сне. Багровое пятно растеклось по белой ночной рубашке на груди, впиталось в простынь и перину. Ларгель смотрел вверх с широко открытыми глазами. Возможно, последней его мыслью было удивление.

— Где тела стражников? — спросил Генрих за спину.

— Их нет, лорд канцлер.

— Что значит «нет»? — обернулся Генрих, и командир стражи вытянулся в струнку.

— Возле комнаты никого не было, мой лорд.

— Кто должен был стоять в карауле возле комнаты Ларгеля и в этом коридоре? — строго спросил канцлер.

— Король велел собрать всю стражу и провести ночные тренировки. От комнат других лордов и королевы тоже были все отозваны и… от вашей. Я узнал об этом только утром, — поспешил заверить в своей невиновности… или некомпетентности командир стражи.

— Если тебе не докладывают, что весь дворец на целую ночь остался без защиты, то зачем ты здесь нужен? — нахмурился Генрих и внутренне содрогнулся. Ситуация была так похожа на ту, когда в одну ночь не стало всех из королевской семьи и их родни. — А что король? С чего ему вдруг это понадобилось?

— Он просто отдал приказ, мой лорд. Велел вас и меня не будить, а просто прошёл по коридорам и всей страже приказал следовать за ним. Его Величество вывел их на площадь и всю ночь наблюдал за их тренировками, даже сам фехтовал.

«Арчи…»

— Лорд канцлер! Мне сказали, вы здесь. Срочное донесение!

В комнату ворвался молодой безусый стражник, и канцлер узнал в нём заместителя командира и по совместительству его кузена. Родственные связи на должностях процветали не только среди дворян, но это лишь укрепляло связи между людьми. Главное — держать за ниточки основных.

— В чём дело?

— Нашли убийцу!

— Кто он?

— Лорд Сильвестр.

— Что-что? — брови Генриха взлетели вверх.

— Это лорд Сильвестр, лорд канцлер. Мы обыскали его комнату и нашли кинжал в крови. Ещё свежей.

В мыслях тут же всплыли все стычки этих двоих на собраниях и последняя ссора на охоте, но чтобы надутый индюк вдруг решил…

Генрих редко спускался в темницы — лишь в случаях, когда допрашивали важных узников. Свои глаза и уши надёжней докладов. Но всякий раз он чувствовал неприязнь к этому ржавому, смешанному с каменной пылью и мочой запаху. Надушенный платок всегда лежал в кармане камзола, но не смог бы защитить от вони.

Ни один уважающий себя дворянин без веской причины не станет пачкать себя пребыванием здесь. И теперь тут был заперт один из них. После гибели дворян с Благословенной кровью, Сильвестр Гарден сразу стал представителем одной из самых знатных семей Адаманта, что обеспечило ему место в Совете.

И теперь он здесь среди рвани и вони. Высоким больно падать.

— Дядя, долго ты. Я уже всё узнал.

Арчивальд довольный собой шагал по коридору темницы в сопровождении личной гвардии, камзол распахнут. Из окошка дальней камеры слышались стоны.

— Ваше Величество? Что вы делаете в таком месте? — Генрих явно удивился.

— Я могу ходить по всем местам, канцлер. Я король, — пожал плечами Арчивальд.

— Несомненно, Ваше Величество. Однако увидеть вас в казематах — исключительное явление.

— Я допрашивал Сильвестра, — махнул рукой король. — К слову, он под пинками всё признал. Почти.

Это удивило Генриха ещё больше. Эта ночь, это утро — всё происходящее не укладывалось в голове, уплывало из рук как вода. Когда события успели так выйти из-под контроля?

Арчивальд смотрел ему в глаза и явно наслаждался замешательством дяди. Вот уж поистине исключительное явление. Несносный мальчишка.

— Очень быстро вы во всём разобрались, Ваше Величество. Слишком быстро.

— Да ясно всё было с самого начала. Мне как сказали про Ларгеля, я так и подумал, что это толстяк Сильвестр. Ну кто ещё на него зуб точил после охоты?

— Сомневаюсь, что всё так просто, Ваше Величество.

«Это ты за маленькую обиду можешь закатить скандал с убийством, а Сильвестр хоть и дурак, но не настолько».

— Всё просто, дядя! — развёл руками Арчивальд. — Это ты зарылся в своих интригах и не видишь ничего у себя под носом. Ищешь заговоры и сложные планы, когда их нет. Хватит уже об этом. Пойдём. Я устал тут стоять.

— А фехтовать ночью не устали?

— Мне надо было выпустить пар, — снова пожал плечами король. — Я ж не знал, что на утро такое развлечение выпадет.

— Ваше Величество, — вздохнул Генрих, меж бровей залегла глубокая складка. Но он быстро взял себя в руки и расправил плечи. С племянником насчёт его ночной и утренней оживлённости он поговорит потом, сейчас следовало понять, что произошло на самом деле.

— Я должен сам услышать всё от Сильвестра.

Генрих прошёл мимо короля в сторону темницы.

— Хм-м, нет. Не выйдет, — вдруг заявил Арчивальд.

Генрих остановился на полушаге и обернулся.

— Это почему же?

— Я велел отрезать ему язык. Уже отрезали.

Генрих нахмурился и посмотрел в дальний конец коридора. Вот чьи это приглушённые стоны.

— Как же он теперь всё расскажет?

— Он уже рассказал. Мне. Слова короля достаточно для правосудия. Завтра Сильвестра казнят. Хоть какое-то зрелище. И моей жене должно понравиться. Он ведь был её собачкой. Можешь отослать ей официальное приглашение на «прогулку».

«Арчи!..»

***

«Быстро», — так подумал бы любой, кто хоть немного знал положение дел. Сильвестр со своим телосложением не убил бы и гуся, не то что прокрасться и убить человека. Прятать орудие убийства в своих покоях? Что за нонсенс! Что происходит в этом дворце?

Микая размышляла об этом весь вчерашний день и сегодняшнее утро. Ещё и пропала её временная служанка Ульфа. Королева велела её позвать, но вернулся совсем другой слуга. Ульфы нигде нет. Пропала в ту же ночь, что убили Ларгеля.

Королева отворила запертый ящик и принялась перебирать бумаги со списками слуг. Ульфа из Рудных гор. Семья живёт там. Уехала к ним? Если она виновна, то пропажа объяснима. Если нет, то может быть мертва. Случайная жертва или закономерный итог?

В дверь постучали.

— Ваше Величество. Король приглашает вас на прогулку и будет ожидать у ворот, — сообщил слуга.

Микая кивнула ему.

— Передай, что я приду.

«Прогулка»! Он приглашает её на казнь Сильвестра. И он не позволит ей отказаться.

Снова тёмная карета. Цоканье копыт по брусчатке. Бормотание прохожих, идущих на площадь. Снова эшафот и два кресла на соседнем помосте. Арчивальд ездил на казнь, как на представление артистов на ярмарке. Радовался словно ребёнок.

— Ваше правосудие было скоропалительным, Ваше Величество, — тихо сказала Микая.

Король глянул на неё с кислым выражением лица.

— Вечно ты портишь всё веселье. Надо было тебе видеть, как этот боров Сильвестр корчится на полу и лижет сапоги.

— Разумеется, корчился, его же пытали.

— К слову, он и про тебя говорил. Что-то блеял про «королева меня знает, я бы никогда». Так что я мог отправить палачу и тебя. За соучастие. Будь благодарна, что не стал, и молчи.

— Ваше Величество. Это по вашему приказу убили Ларгеля?

Вопрос был направлен прямо, подобно стреле. Глаза смотрели в глаза. Но король не дрогнул. Просто ответил:

— Да.

Карета продолжала качаться. Лошади цокать копытами. Люди переговариваться вокруг. Они шли смотреть на казнь.

— И вы обвинили Сильвестра. Приказали подкинуть ему кинжал.

— Да.

— Зачем?

— Дядя меня разозлил, и я убил его «собаку». И обвинил твою. Всё просто. Никаких запутанных заговоров.

— …Что сказал об этом канцлер?

— А что он скажет? Даже не понял ничего. Дядя видит далеко, но не видит того, что у него под носом.

— И вы…

— Хватит, женщина, — Арчивальд раздражённо махнул рукой. — Дядя разозлил меня из-за тебя. Поэтому ты тоже будешь наказана. Ты не любишь казни, вот и будешь смотреть на неё до конца. Трёх зайцев одним выстрелом. Ну не молодец ли я?

Король улыбался до ушей. И смотрел на Микаю с той наглостью, с какой любил на людях показывать свою власть.

— Да… это было остроумно, — проговорила наконец королева и перевела взгляд на город за окном.

«Мерзавец».

***

Когда Ивор пришёл на площадь, та уже была полна людей. Кто-то тихо переговаривался, что король зачастил с казнями. Другие гадали, кого на этот раз повесят. Третьи призывали разуть глаза и увидеть, что нет виселицы — есть плаха и пенёк, а палач поджидает с огромным мечом.

«Обезглавливают только дворян», — подумал Ивор, и происходящее заинтересовало его ещё больше. Что могло произойти в этом дворце? Неужели наконец-то змеи пожирают друг друга?

Ивор вытянул шею и огляделся поверх голов. Витарр тоже был где-то здесь и попросил высматривать, не мелькнёт ли где белый чепчик служанки, который всегда носила Ульфа.

Недавно она заверила, что достала подробную карту замка, а после этого ни разу не показывалась из дворца. Но на такие зрелища выходят посмотреть и слуги, и дворяне… насладиться чужой смертью.

Ивор оглядел крыши. Нигде не стояло ни единого стрелка, стражи собралось гораздо меньше, чем при казни Робера. Сегодня мятежников не ждали. За нынешнего приговорённого не вступится никто.

Тюремная повозка подъехала к краю площади. Преступника должны провести через всю толпу, чтобы каждый мог в него плюнуть или бросить камень. Если он и впрямь дворянин, то его преступление должно быть серьёзным… или напротив, лёгким. Разве нынешним монархам нужен весомый повод для казни?

Они сидели в креслах на соседнем помосте напротив плахи. Ивор достал из внутреннего кармана увеличительное стекло и посмотрел в сторону короля. Тот расслабленно облокотился на ручку кресла, а на губах играла улыбка. Король наслаждался предстоящим зрелищем.

В противовес ему королева сидела с прямой осанкой, почти не касаясь спинки кресла. На лице в белилах как будто застыла маска. Губы поджаты. Это могло значить что угодно.

Приговорённого вывели из повозки. Полный лысоватый человек с несчастным видом. Он еле стоял на ногах, и стражники почти тащили его под локти. Белоснежная рубашка посерела, а на груди и вокруг рта виднелись алые подтёки. Из глаз текли слёзы. Ивор не знал этого человека и что тот сделал, но его вид вызывал жалость.

«Все, кто побывал в дворцовых темницах, выглядят так, — был уверен Ивор. — Бедные Робер и Деш»…

Приговорённого привели на помост, поставили на колени перед пнём. Распорядитель зачитал приговор:

— Осуждённый бывший член Совета лорд Сильвестр Гарден повинен в убийстве члена Совета лорда Ларгеля Гийома.

«Член Совета?» По всей площади прокатились удивлённые охи. Они казнят такого важного человека?

— Убийство члена Совета! — переговаривались люди.

— От имени Его Королевского Величества Арчивальда Канвальда, — продолжал распорядитель, — приказываю обезглавить осуждённого и конфисковать из его имущества в пользу короны тридцать тысяч золотых монет. К казни приступить немедленно. Подпись короля.

Жрец позволил Сильвестру прочитать молитву, но тот лишь поднял голову и бросил умоляющий взгляд на королеву. Она не шелохнулась.

После этого взметнулся меч палача, толпа ахнула и затихла. На плаху упала тяжёлая голова. Кровь растеклась по дереву.

***

«Арчивальд, что ты наделал?»

Генрих стоял у окна и наблюдал, как королевская карета подъезжает к воротам. Представление на площади закончилось.

Быстро. Слишком быстро всё случилось. Арчивальд подписал указ о казни так скоро, что Генрих ничего не успел сделать. Когда бумага с королевской печатью попала к хранителю канцелярии, а затем и к глашатаю, всё уже было решено.

И эти тридцать тысяч золота. Даже для Гарденов сумма велика.

Бессилие гневило и возмущало Генриха до глубины души. Три года… нет, больше… он выстраивал картину власти, поддерживал равновесие, оберегал племянника. А теперь этот племянник просто плюёт ему и всем его стараниям в лицо. Показывает зубы и делает вид, что ни при чём.

Из окна было видно, как король соскочил с подножки кареты и даже не обернулся, чтобы подать руку своей жене. Ей помог выйти слуга.

На следующее утро из этого же окна Генрих увидел, как на площадь прискакал всадник. Дорожная одежда, но стать дворянина. В ремнях седла заложен меч. Он спрыгнул с коня ещё до того, как тот остановился, и взбежал по ступенькам крыльца. Стража должна была остановить его и узнать личность. Генриху не было видно, что происходит под самым окном, но через короткое время к нему постучали.

— Лорд канцлер. Прибыл Седрик Гарден и требует аудиенции у короля.

«Вот. Началось».

Колесо событий ускорило оборот.

========== Глава 11. В последний раз ==========

— Я требую объяснений, по какому праву был казнён мой отец? — Слова, брошенные в гневе. Упрёк, не взирая на статус.

Седрик Гарден был единственным сыном лорда Сильвестра, но унаследовал гордую стать и упрямый характер от матери, как и её большие глаза цвета стали и волевой подбородок. В отца больше пошла его сестра Сесилия, которую любили за мягкость и доброе сердце. Когда оставшаяся в столице Сесилия написала брату, что их отца вот-вот казнят, Седрик прискакал домой как ветер, но всё равно опоздал на день.

Никто не ждал подобных событий. Лорд Сильвестр Гарден — член королевского Совета, видный аристократ одним днём обвинён в убийстве без шанса на обжалование приговора и казнён без последнего слова. Никто по законам Адаманта не мог так поступить с дворянином.

— Он казнён по праву короля за убийство, — лениво ответил Арчивальд, сидя на троне, словно растолковывал очевидные вещи.

— Мой отец не убийца. И никто не смеет его так называть без расследования.

Во взгляде Седрика горели гнев и возмущение. Арчивальд ответил ему тем же.

— Никто не смеет возражать решению короля и так разговаривать с ним. Одно моё слово — и ты последуешь за свои отцом!

— Его Величество хотел сказать, чтобы вы усмирили свой гнев и взглянули на ситуацию целиком, — перевёл слова короля Генрих.

Канцлер всегда стоял за троном, но вовсе не тенью. Напротив, Генрих Уриен сиял ярче своего монарха. Во всех вопросах люди прислушивались именно к канцлеру. Король на его фоне выглядел капризным мальчишкой. Приближённые гадали, нарочно ли Генрих так выделяется, или на фоне неблагоразумного племянника у него попросту нет выбора.

— И какова же была ситуация, что моего отца бросили в темницу, изувечили там и отказали в королевском суде? Он бы доказал свою невиновность.

— В его покоях было орудие убийства, — поспешил ответить Генрих, пока Арчивальд не наломал ещё больше дров. — После лорд Сильвестр, будучи человеком чести, признал своё преступление и что гнев от ссоры с лордом Ларгелем затмил его разум.

— Не верю!

— Я сам слышал, — махнул рукой король.

Канцлер откашлялся.

— Я признаю, что приговор был скоротечным и способ казни… недостойным вашего в прошлом добродетельного отца. По закону стоило дать ему выбор и возможность умереть с достоинством и без шума. В знак извинения за… оскорбление имени вашей семьи король, — канцлер кивнул в сторону трона, — назначает вас членом Совета на место вашего покойного отца. Разумеется, вопрос про тридцать тысяч золотых также закрыт.

Генрих надеялся, что этого будет достаточно. Гардены — влиятельная и богатая семья, и Сильвестр идеально занимал своё кресло. Но Седрик не отличался податливостью и гибкостью своего отца. Он предпочитал рубить с плеча и никогда об этом не жалеть.

— Вы убили моего отца, оскорбили наше имя позорной казнью, а теперь пытаетесь купить моё прощение должностью? Не будет этого, канцлер. Три года назад моя семья поддержала вас и нового короля. Мы были верными союзниками, склоняли остальных дворян верить вам и Благословенной крови. Во имя мира, в котором Адамант так нуждался, потому что Норсленд уже точил зубы по наши границы. Теперь вы лишились этого союза. Сожалею, но отныне семья Гарден не станет помогать вам своим влиянием. Мы сами очистим своё имя, своими делами. Только дела будут от имени Гарден — не Совета и не короля.

Седрик сделал короткий поклон, развернулся на каблуках и зашагал прочь, не давая никому шанса его переубедить.

— Зачем он нужен был в Совете, дядя? Не хватало ещё такого наглеца рядом. Хорошо, хоть отказался. Пусть проваливает подальше, — небрежно бросил Арчивальд.

Канцлер резко развернулся к нему и подошёл так близко, что король почти поднял руку, чтобы защититься. Казалось, Генрих ударит его. Но тот лишь стукнул по подлокотнику трона. Арчивальд дёрнулся.

— Если бы ты был прилежен в учёбе, дорогой племянник, то понимал бы, почему Гарден вошёл в Совет. Их влияние ничуть не меньше, чем было у Холденов. — При упоминании своей прежней семьи король снова дёрнулся, а Генрих продолжал: Ты до сих пор не понял, что натворил? Во власти царил мир. Ларгель служил мне. Сильвестр был удобен. А теперь за свободные кресла разразится буря.

— Так пусть пустуют, — напряжённо пожал плечами Арчивальд. Его напрягало, что дядя так нависает над ним. — Отныне Совет состоит из троих, а не пятерых. Одно моё слово — и так и будет.

— Ты ничего не понял, — канцлер вздохнул и отошёл на шаг. — Если бы Седрик принял пост, вопрос бы удалось замять. Теперь он будет против нас.

— Так защищай нас, дядя. Для этого я назначил тебя канцлером. Ты обещал защитить меня.

Сколько раз. Сколько раз Генрих защищал его. С самого детства Арчи прибегал к дяде, когда на него падал гнев отца и братьев. Сколько раз он наживал себе проблем из-за собственных капризов. Всегда. Всегда Генрих его защищал.

«Арчи, что ты делаешь?»

Шорох в саду Холденов и блеск свечи в руках. Слёзы обиды и гнева на щеках мальчика. Огонёк приближается к промасленной тряпке под дверью поместья.

«Арчи, остановись!»

Генрих вышел от короля и остановился в коридоре. Догонять Седрика смысла не было. Он, вероятно, уже на пути домой, полный праведного гнева. Генрих не был близко с ним знаком, но наслышан, что молодой Гарден упрям как осёл. И не в пример решительнее своего отца. Канцлер подозвал стражника у двери.

— Командира стражи ко мне.

«В последний раз, Арчи…»

***

Седрик ветром пролетал по коридорам. Не замечал никого вокруг. Даже столкнулся на углу со служанкой и уронил из её рук белые простыни, но не остановился. Две знатные дамы в галерее проводили его настороженными взглядами и что-то прошептали друг другу на ухо. Какой-то лакей, которого Седрик задел плечом, хотел возмутиться, но лорд Гарден и тут не замедлил ход и не стал представляться.

Лорд… теперь этот титул принадлежит ему. Седрик не думал, что так скоро. Теперь ему управлять поместьями, семейным состоянием, заботиться о матери и устраивать судьбу младшей сестры. Он готовился к этому, но всё случилось не так.

Седрик думал, что попрощается с отцом, когда тот уйдёт от них немощным стариком в постели в окружении детей и внуков. И оставит ему уважаемое имя Гарден — второе по значимости после королевского Канвальд. Отец даже рассчитывал, что дочь Седрика выйдет замуж за принца и породнит их с Благословенной кровью. Но Седрик ещё даже не выбрал себе невесту, а отца уже нет.

— Лорд Седрик Гарден, — окликнули его полным именем, когда он уже добрался до конюшен во дворе, куда увели его коня.

Это вывело его из размышлений, и Седрик обернулся. К нему шла миниатюрная женщина в чёрном платье и с серебряной диадемой в волосах. Позади неё, отставая на несколько шагов, шли двое стражников.

«Теперь они и меня арестовать хотят?» — мелькнула гневная мысль. Но как только Седрик понял, кто перед ним, то склонил голову как подобает.

— Ваше Величество. Зачем вы здесь? Лошади — неподходящая компания для королевы.

Микая жестом отослала стражу подальше, а затем снова повернулась к Седрику.

— Напротив. Компания лошадей бывает иногда приятней людской, — не смутилась она. — Но я рассчитывала встретиться с вами, лорд Седрик. Сочувствую вашей потере.

— Учитывая обстоятельства, в которых казнён мой отец, ваше сочувствие могут неправильно понять.

— Полно вам. Я, как и вы, не верю в вину лорда Сильвестра. Но что значит моё слово? Оборванную жизнь не вернуть.

— Мой отец почитал вас, Ваше Величество. Жаль, вы не смогли ему помочь.

«Или не стали». Слова прозвучали как упрёк, но королева и бровью не повела.

— Да, жаль. Среди многих дворян в этом дворце он был примером добродетели.

— Я принял ваши соболезнования, королева. Вам угодно что-либо ещё?

Седрик не мог и не хотел больше находиться в этом месте. Он не хотел больше любезных расшаркиваний с этими людьми. Просто уехать отсюда.

— Вы человек дела. Мне это по нраву. Скажите, могу ли я поздравить вас с должностью в Совете?

— Вы с кем-то путаете меня, королева, — нахмурился Седрик. — Как и канцлер, думаете, что я проглочу смерть отца и позволю себя купить?

— Тогда вы глупее, чем я слышала о вас.

— В этом дворце меня уже достаточно оскорбили. Ваши выпады не заденут меня больше, чем есть.

— Я не оскорбляю вас, лорд Седрик. Я прошу: вернитесь к королю и скажите, что вы согласны на должность.

— Никогда.

— Вы открыто высказали неповиновение. Ни король, ни канцлер, ни другие лорды этого не оставят. Войдите в Совет и мстите им там. Аккуратно. Только так вы спасётесь.

— Вы угрожаете мне?

— Я спасаю вам жизнь.

Над собеседниками повисла тишина. В соседнем стойле фыркнула лошадь. Далеко раздался голос конюха и стук копыт. Солнце припекало и блестело на лоснящихся шеях коней. Ветер шелестел знамёнами. А от стёкол отражались блики. Тишина и растерянный взгляд.

— Вы говорите, что…

— Скорее всего.

Седрик посмотрел в сторону дворца: из любого окна за ним могли наблюдать, возле любой двери поджидать, у любого выхода остановить. Всё это казалось абсурдом. Но разве казнь Сильвестра Гардена менее абсурдна?

— Леди Микая, — вздохнул наконец Седрик. — Я благодарен вам за совет, но я не сяду среди предателей, погубивших моего отца.

***

Два дня дворец кипел как котёл. Когда солнце село, это принесло облегчение, словно новое утро исправит всё сотворённое предыдущими днями.

Ночь выдалась спокойной и прохладной для весны. Ясное небо сияло алмазами, как полотно тёмного бархата. Половинка луны заглядывала во все окна, отражала на пол клетчатый рисунок рам — даже там, где никто не ходил очень давно.

— Жаль… что с тобой такое случилось, — произнесла наконец фигура в капюшоне.

Розалин поведала обо всех злоключениях в спальне короля. Синяки на шее отчётливо виднелись в бледном лунном свете. Но отчего-то ей казалось, что собеседник ей вовсе не сочувствует. Так равнодушно прозвучало это «жаль».

— Что ты узнала? Король говорил о Седрике Гардене и Совете?

— Я не… — Розалин замялась. Впервые ей нечего было ответить этой властной фигуре.

— Ты не ходила к нему. — Это был не вопрос. — Ты боишься.

— У меня был сон, — вдруг сказала Розалин.

— Сон?

— Я снова была в комнате короля, но одна. Лежала на его кровати, и вдруг мои волосы обратились змеями, стали душить меня, — Роза принялась нервно теребить чёрную прядку на плече.

Этот сон ощущался как настоящий, синяки на шее всё ещё саднили. Роза два дня не покидала комнату и молилась, чтобы король её не вызывал. Ей хотелось поделиться этим сном хоть с кем-нибудь. Но в этом дворце она не могла доверять никому, кроме этой фигуры, что вертела Розой как шахматной пешкой. Можно ли было ожидать от такого человека сочувствия?

— Ты боишься, — снова сказала фигура. — Ты увидела истинное лицо короля и испугалась его.

— Позвольте спросить? — проговорила Розалин с опущенной головой.

— Спрашивай.

— Если я больше не смогу делать свою работу, как раньше. Вы избавитесь от меня?

Фигура удивилась. Правда удивилась. А затем шумно вздохнула и развела рукой.

— Ты знаешь, где мы находимся?

Розалин огляделась вокруг. Обычно они встречались в галерее, но после убийства Ларгеля повсюду сновала стража. Говорят, лично канцлер строго проверил все караулы, и теперь сложно найти уединённое место и поговорить без лишних ушей. Розалин думала, что её собеседник выждет, но получила приглашение явиться сегодня ночью в эти комнаты.

И теперь поняла почему. Фигуру очень интересовало, что теперь будет с Советом. А эта комната…

Они стояли у огромного окна, а вокруг находилась накрытая белой тканью мебель. Когда-то это была довольно роскошная гостиная с диваном, чайным столиком и креслами у камина. С краёв виднелась дорогая обивка и тёмное дерево. На стенах остались следы от картин и ковров. Сейчас вся в безликом белом и при лунном свете комната казалась призрачной и мёртвой. За двустворчатыми резными дверями виднелась пустая кровать.

— Это покои предыдущего короля, — пояснила фигура.

— Того, что убили? — удивилась Роза.

— Да. На той самой кровати. Во сне. Совсем как лорда Ларгеля.

Розалин снова оглянулась на пустую кровать, от которой осталось только основание. Даже перину убрали. Наверняка в ту ночь она пропиталась кровью, и перину сожгли вместе с простынями и испачканной одеждой. Там, где лежат тела мёртвых королей и королев, не нужны постели. Там только камень.

После смерти всей королевской семьи их покои не стали трогать, а надёжно закрыли. Запечатали. Постарались забыть. Говорят, по ночам здесь можно услышать завывание призраков, но Роза слышала только мёртвую тишину.

— В этом дворце произошло много плохих вещей. И продолжает происходить.

— Вы пытаетесь остановить их?

— Нет. Я пытаюсь узнать, кто в ответе за них, а кто невинен. Без этого знания останавливать колесо судьбы всё равно что бороться с ветряными мельницами.

— Колесо?

— Я поверну его в обратную сторону.

— И в этом вам должна помочь я?

— Отчасти. Но тебе не должно быть до этого никакого дела, правда? Ты иноземка. Проблемы Адаманта тебя волновать не должны. У тебя свои мотивы быть здесь.

— Моя семья. Моей матери нужны монеты.

— Когда мотив ясен, легче иметь дело.

— Вы меня не отпустите, да? — голос Розалин дрогнул. Она уже представила, как её душат её же волосами, и по телу пробежала дрожь. И это не укрылось от зорких глаз фигуры.

— Отчего же? Иди.

Это было сказано так легко, что Розалин тут же почуяла подвох.

— Вы лжёте.

— Говорить мне подобное у тебя смелости хватает, а короля отчего-то боишься, — фигура почти рассмеялась. — Если ты хочешь уйти, Роза, уходи. Нет прока от шпиона, если он тебе не верен. Я отпускаю тебя. Но отпустит ли тебя король, это другой вопрос.

— И вы знали об этом.

Розалин почувствовала возмущение, как будто её обманули. Её пригласили в этот дворец и захлопнули за ней двери. Без возврата. На миг она подумала, что главная опасность таилась вовсе не в короле, а в фигуре перед ней. Той, что позвала её сюда — в это мир лжи и шелков.

— Я думаю, ты и сама не станешь уходить. Вот. Мне передали письмо для тебя из Элидара.

Белая ладонь вытащила из-под плаща бумагу, которую Розалин тут же выхватила. Сверху написано её имя.

Роза читала с трудом, по слогам. Она научилась этому уже в Адаманте, где почти все жители крупных городов ещё в детстве учились грамоте в школах — наследие просвещённых королей.

Розалин хотела подать пример брату. Грамотным он мог бы выбрать профессию получше, но этот упрямый воробушек никак не собирался работать на своё будущее. Розалин же могла отсылать письма на родину лекарю, чтобы справляться о здоровье матери. Сейчас на бумаге был, без сомнения, его почерк.

Руки задрожали. С каждым письмом Розалин боялась узнать самое худшее. Но не теперь. Она заработала и отправила в Элидар много серебра. Фигура перед ней обещала ей это ещё в первую встречу. И серебро приходило. Маме покупались лучшие лекарства. Лекарь писал об этом. Неужели…

Роза развернула бумагу и медленно прочла. Затем перечитала ещё раз и взглянула на фигуру, что смотрела в это время в окно на яркую луну. Она права. Розалин не может уйти сейчас.

— Если я останусь, — проговорила она, — если продолжу шпионить для вас… вы отошлёте моей матери ещё серебра и лекарства? Прямо завтра. — Фигура в капюшоне кивнула. — Тогда я остаюсь. И не предам вас, пока вы заботитесь о моей семье. Всё честно.

— Всё честно, — отрешённо повторила фигура, а затем повернулась к ней и неожиданно положила руку на плечо Розалин. В тёмных глазах мелькнул блик от луны. — Будь смелой, но и осторожной, Роза. В этом дворце много врагов. Но пока ты нравишься королю, он не причинит тебе вреда. К тому же… — фигура снова отвернулась к окну, и Розалин не могла разглядеть выражение её лица, — есть вещи хуже, чем быть любовницей короля. Например… быть его королевой.

Розалин возвращалась в свою комнату в задумчивости. Дворцовый коридор всё ещё казался ей тёмным и таящим опасности даже при свете свечи. «Он был таким всегда, — пыталась убедить себя Роза. — Ничего не изменилось».

Завтра она пойдёт к королю. Станцует для него. Предложит утешение. Заведёт разговор. Направит в нужное русло. Усыпит бдительность ласками. Как всегда. А в это время мешок с серебром поедет в сторону Элидара.

Фигура права. В спальне короля сейчас для Розалин безопасней всего. Пока ему нравится «игрушка», с неё будут сдувать пылинки. Интересно, что пешка подобралась к королю так близко. Находится на соседней клетке. Ладьи и ферзи вокруг думают, что она того же цвета и не опасаются, а на деле…

В углу дёрнулась тень. Комната утопала во мраке. Окно зашторено тяжёлым бархатом и лишь через щель проникал бледный луч луны. Но ведь Розалин оставляла на столе свечу. Она оставляла в комнате свет…

***

Арчивальд проснулся в прекрасном настроении и не у себя в покоях. В его объятиях нежилась обнажённая девушка, и её пышная грудь прижималась к его. Он провёл рукой по мягким бёдрам, и девушка замурлыкала. Не так, как умела Роза, но сойдёт на одну ночь.

Арчивальд несколько раз видел эту девушку щебечущей с другими знатными дамами на пирах и во время прогулок,и она более других строила ему глазки. Надеялась, что король вышвырнет с трона старую кобылу и посадит её? Первому Арчивальд был бы рад — да никак, а второе… все прелестницы, что требовали от него «ответственности» потом оказывались в дурах.

Вчера Арчивальд позволил себя соблазнить и увести в чужие покои лишь потому, что хотел на время спрятаться от дяди. В королевских покоях Генрих быстро его нашёл бы и осыпал очередной порцией нравоучений по поводу казней, Совета и снова припомнил бы этого Седрика.

Иногда дядя переходит границы, но Арчивальд ловко утёр ему нос, лишив любимой «собаки», и сам остался ни при чём.

Король выскользнул из чужой постели и оделся, пока его однодневная любовница ещё сладко спала. Когда он её встретит в следующий раз, то будет делать вид, что не знаком. Женщины всегда приходили от этого в бешенство.

Только Розалин могла каждую ночь придумывать что-то интересное. По-разному двигаться, танцевать, знала множество историй и заливисто смеялась над всем, что ей рассказывал Арчивальд. Ещё ни одна женщина не нравилась ему так долго. И она останется в его покоях, пока её живительный источник не иссякнет. К тому же это изрядно злило одну старую кобылу.

Король шёл по коридору с распахнутым камзолом и довольный собой. Улыбался как утреннее солнце. Ну кто бы подумал, что этот лучезарный молодой человек может нести кому-то смерть?

Лишь Розалин видела его гнев, но это ничего не меняло. «Надеюсь, у неё хватит ума забыть обо всём и продолжать ублажать, как раньше».

Арчивальд вошёл в покои, глянул в сторону кровати… и отпрянул в испуге. Стул и кувшин со стола с грохотом полетели на пол. Арчивальд осел на ослабевших ногах, вскрик вырвался из горла. Вино растеклось по светлому ковру.

На короля стеклянными глазами смотрела Розалин. Её босые стопы не касались поверхности. Её тело на собственных волосах висело над кроватью. С ночи.

========== Глава 12. Две смерти ==========

Воздух в лесу был влажным и свежим. Тихий шёпот листвы отличался от гомона городских улиц. Сулил покой и умиротворение…

Свист тетивы. Стрела с глухим звуком воткнулась в мешок, наполненный соломой. До чёрного нарисованного в центре кружка оставалось не более ногтя, но Витарр всё равно воспринял это как промах.

Если бы подпольщики научились метко стрелять, может, им бы не пришлось подходить с кинжалами к вооружённой до зубов страже.

Отец Витарра, бывало, выпивал с мастером-лучником, а потому прийти в лучную мастерскую и купить лук «для своего увлечения» не составило труда. Иногда в столице проводились турниры, и даже простолюдины могли испытать свои силы в состязаниях. Правда нынешний король, говорят, зевает от зрелища стрельбы по мишеням и предпочитает более подвижные состязания рыцарей.

Но одного лука мало для всего подполья. Людей много. Если они все начнут покупать луки, это может привлечь ненужное внимание. О существовании мятежа узнали, один дом раскрыли. Ивор до сих пор не может себе простить неудачу со спасением Робера и смерти товарищей.

Витарр мог бы сам делать луки для друзей, но это не его ремесло. Витарр привык строгать мебель, детали для телег, даже простые деревянные статуэтки, но луки требовали иного мастерства. Когда он поинтересовался на этот счёт у мастера, тот заподозрил, что Витарр хочет увести его покупателей. Впрочем, хотя бы простенький лук Витарр осилит. Нужно только подобрать гибкую и сухую породу.

Ещё один быстрый выстрел — и снова не в центр.

Витарр имел широкие плечи и сильные руки. Мог натянуть даже тугой лук, но меткости это ему не прибавляло, а тетива набила на руке такие синяки, что Талия перепугалась, как увидела.

Им нужно научиться защищать себя. Все подпольщики по-прежнему оставались мирными жителями без воинских умений. Когда придёт черёд постоять за справедливость, что они сделают против вооружённых солдат? Кого смогут защитить?

Витарр почти каждый день ходил на рынок, высматривал слуг из дворца, чтобы спросить про Ульфу. Если с ней что-то случилось… Ульфа даже не из подпольщиков, никогда не была в их убежище. Просто помогала, соглашалась с их целями.

Витарр признавал её своей. Он считал себя ответственным за судьбу каждого, кого втянул в эту борьбу. Ивор считает, что Витарр берёт на себя слишком много и забывает, что все сами добровольно пошли на это. Но Витарр не согласен. Он ответственен за всё.

Когда солнце уже поднялось высоко, Витарр закончил тренировку и пошёл прятать лук. Нести оружие по городу у всех на виду — значило привлечь внимание стражи. Было нелегко найти подходящее место, которое бы не намочил дождь и никто случайно не нашёл. Таковое нашлось под корнями огромного дуба. Нужно только свернуть с тропинки и пройти мимо болота с зелёной жижей…

Витарр встал как вкопанный. Протёр глаза, но увиденное не исчезало. В воде плавало тело, одетое в серое платье дворцовой служанки и белый чепец.

«Ульфа…» — пронеслось в голове, и эта мысль застыла ледяной коркой. Витарр передёрнул плечами, вытащил из кустов огромную палку и попытался приблизить тело к берегу. Она лежала лицом в воде, и влажность исказила её черты, но это была Ульфа. А на её груди расплылось кровавое пятно. Ульфа…

***

В центре города собралась толпа. Несмотря на то, что сегодня не было ярмарки, люди повысыпали с ближайших улиц и окружили столб на окраине площади. Кто приходил позже, не понимал причины, но протиснувшись в первые ряды тут же ахал.

Средь бела дня на столбе висело тело девушки в нижнем белом платье с босыми ногами. Черты лица, смуглая кожа и чёрные, как смоль, волосы выдавали в ней иноземку и очень красивую женщину. Но в смерти все равны.

Кто жил и работал поближе, видели, что уже мёртвое тело принесли завёрнутым в мешковину стражники и сами повесили. Зачитали бумагу, что умершая — танцовщица из дворца. Она прогневала королевскую семью и была казнена.

В мгновение ока по всем уголкам столицы разнеслись сплетни: «Убита танцовщица!», «Та самая, у которой с королём роман был?», «Видать, у королевы терпение лопнуло», «Говорят, королева повесила бедняжку на её собственных волосах! Видели, какие синяки на шее?»

— Розалин! — крикнул из толпы мальчишка лет тринадцати.

Хотел кинуться в столбу, перерезать верёвку. Спасти. Оживить! Как угодно! Он рвался сквозь густую толпу, расталкивал людей. Достал нож — от него шарахались. Стражники на краю площади заметили движение, положили ладони на рукояти оружия. Вытянули шеи, чтобы рассмотреть нарушителя.

Мальчишке было всё равно. В мокрых глазах горели горе и ненависть. Он бы убил любого, кто встал между ним и сестрой — горожанина, солдата, хоть самого короля! И когда уже стражник направился в его сторону, мальчишку сзади кто-то схватил и вывернул руку за спиной. Он вскрикнул, выронил нож. Брыкался и ругался изо всех сил. Но держали крепко.

— Извините нас, — проговорил голос за спиной и повёл его в противоположную сторону. Всё дальше от Розалин.

В пустом узком переулке его отпустили. Мальчишка тут же развернулся и бросился на обидчика с кулаками, но его так легко опрокинули, что в следующий миг он уже видел голубое небо, а затылок саднило.

— Помереть там захотел? — строго спросили его.

Над мальчиком склонился незнакомец. Волосы цвета перезрелой пшеницы свисали над глазами. Большие руки со стёртыми костяшками упирались в колени. Кожаный жилет распахнут и не скрывал худобу, а мешковатая не заправленная рубашка прилипла к телу. От неё пахло потом. Незнакомец поставил ногу на грудь мальчишке и слегка надавил.

— Пусти, — прорычал мальчик.

— Нет, если опять начнёшь драться.

Мальчик расслабился и попытался принять самое невинное выражение лица.

— Не буду.

— Значит, хитрить ты умеешь. А чего там полез на рожон?

— Бесчувственный чурбан! — перестал притворяться мальчик. — Там моя сестра! Мою сестру убили! Пусти!

Вопреки ожиданию давление от сапога ослабло. Мальчик вскочил и приготовился драться, но незнакомец не собирался нападать.

— Ты хотел снять её, да? — тихо спросил тот.

— Вы звери! Я не позволю вам издеваться над Розой, над её…

«Шин, глупый воробушек», — звучал в голове её ласковый голос. Из глаз потекли злые горячие слёзы.

Незнакомец сделал шаг к нему, но Шин отпрянул, как от врага.

— Убью… всех вас убью, — рычал он и плакал, вытирал грязным рукавом лицо, слёзы не останавливались.

«Роза, я же говорил… я предупреждал. Почему ты меня не послушала?»

Незнакомец заглянул Шину в лицо.

— Слушай, мне жаль. Правда жаль. Но ты не сможешь забрать свою сестру сейчас.

— И что мне? Воронам её оставить?!

— Нет. Мы снимем её и похороним. Ночью. Когда стемнеет, и нас не увидят. Я помогу тебе. Даю слово.

— Ты кто вообще?

— Меня зовут Ивор. Я тот, кому не всё равно.

За весь день горожане насмотрелись на смерть, и перед телом Розалин больше не собирались. На площади дежурили двое стражников и зевали от скуки. Когда стемнело, их сменили, и новый караул отправился вдоль рынка. Никто не следил за телом несчастной девушки.

Ивор опасался, что за местом могут наблюдать из окна, но Шин бы не выдержал дольше. Ивору стоило большого труда удержать его от того, чтобы не кинуться на людей с кулаками. Придётся идти.

«Ну вот, Робер. А я ещё на тебя ругался», — невесело подумал Ивор.

Когда они подошли к Розалин, он ещё раз оглянулся, но вокруг никого не было. Просто пустая улица. Сегодня повесили не мятежницу. Может, и впрямь за простой танцовщицей наблюдать не станут и никого возле неё не ждут. Убили и выкинули как мусор. Мерзкие гнилые короли.

Всё сделали быстро. Шин перерезал верёвку, а Ивор поймал тело и унёс с площади. Недалеко он оставил телегу, которую одолжил у бородача Торна, и положил Розалин туда среди грубых тканей и парусины. Шин запрыгнул следом. Ивор сел на место извозчика и дёрнул поводья.

Путь прошёл в темноте и безмолвии сквозь цокот копыт и поскрипывание телеги. Западные ворота всегда закрывали последними, и Ивор еле успел выехать из города, прежде чем тяжёлые створки сомкнулись за его спиной. Стражники не обратили на него внимания. Тут многие приходят в город днём на рынок, а вечерами возвращаются домой. Досматривать телегу тоже никто не стал, обычно осторожничают с тем, что привозят в столицу, а не увозят.

Ивор спиной чувстовал напряжение. Позади не доносилось ни звука, но мальчик сейчас точно раздавлен, несчастен и зол. Ивор сам помнил, каково это. Тогда его утешил Витарр и чувство общей потери со всеми, кто лишился друзей и родных. Но как утешить ребёнка, который сейчас смотрит на тело дорогого человека и борется с тем, чтобы зарыдать и прямо сейчас пойти убивать всех, кто встанет на пути?

— У вас такие же обычаи похорон, как у нас? — тихо спросил Ивор, когда они выехали на тропинку, ведущую к кладбищу.

Мальчик не отвечал. Только сидел возле сестры тихий как мышь, понурый как само кладбище.

Ивор не настаивал на немедленном ответе. Сколько он повидал людей, раздавленных горем? Скольких из них они с Витарром сплотили, дали новую цель? Теперь этот мальчик… Может, это Робер даёт шанс спасти одну жизнь? На этот раз правильно спасти, чтобы мальчика не постигла судьба Деша?

Кладбище представляло собой поле разномастных камней-надгробий. Мрачное и печальное в траурной вуали ночи. У некоторых могил иногда можно встретить зажжённую свечу — так люди давали богам знать, что к ним идёт ещё одна душа… или ушла давным-давно. Конечно, ни мёртвые, ни боги живым не отвечали.

Кладбище разрасталось без чьего-либо контроля и разрешения, и за ним не следили. Возможно, через несколько десятков лет оно разрастётся настолько, что упрётся в лесные болота. Уже сейчас воздух тут ощущался влажным и тяжёлым.

Склепы для знати располагались ближе к городу. Их окружала кованая ограда, а садовники не давали камням зарасти плющом и сорняками. За пределами ухоженных стен мир живых и мёртвых предоставлен сам себе.

Ивор положил тело Розалин на землю и начал копать взятой с собой лопатой. Мальчик шептал имя сестры. Словно молил её очнуться, встать, вернуться к нему. Не желал опускать её тело в сырую землю. Чем глубже Ивор копал могилу, тем сильнее молился мальчик, словно мог успеть оживить сестру до того, как ляжет последняя горсть земли. Но так не бывает.

— Парень. Ей уже не помочь. Давай помолимся вместе за Розалин? Если хочешь, закажем у жрецов обряд памяти, чтобы боги не забывали её имя? Или что у вас там положено?

— Что ты знаешь про неё? — зло проговорил мальчик и снова сжал руки в кулаки.

Однако не стал мешать, когда Ивор положил тело в могилу. Всхлипнув в последний раз, он прижал к себе тонкий браслет с колокольчиком и сам столкнул гору земли в яму. Засыпал тело любимой сестры. Попрощался. Выбрал камень и прикатил к могиле. Под тоскливый завывающий ветер искал по всему кладбищу синие розы, ну хоть просто цветы, но не нашёл ни одного.

Ивор достал из кармана огарок свечи, зажёг и поставил у камня.

— Ты прав, я не знал её. Может, ты расскажешь? Розалин мы не вернём, но, может, хоть для тебя что-то сделаем.

Мальчик вдруг схватил с земли камень и замахнулся на Ивора.

— Да что б вас!..

И опустил руку. Только вытер ладонью слёзы, но лишь размазал грязь по лицу.

— Я убью их всех. Особенно эту королеву, которая…

— Погибнешь раньше, чем подойдёшь к дверям дворца. Так уже погиб один из нас, а следом другой, когда попытался его спасти. Их тел теперь нет даже на этом кладбище. И даже обряд памяти не провести, потому что их называют преступниками.

— Это тех, кого повесили недавно? — впервые спокойно спросил мальчик.

— Да. Они не были виновны.

— Как и моя сестра.

— Как и твоя сестра…

— Слушай. В городе ходят слухи. Ты часом не из этих, что короля хотят убить?

— Ты только по городу не ходи с таким вопросом, — невесело усмехнулся Ивор.

Они были одни среди могильных камней. Мертвецы не выдадут их тайны. Мальчишку же не волновало, слышал ли их кто-нибудь. Он ещё раз вытер щёки, глаза и нос и серьёзно посмотрел на Ивора.

— Меня зовут Шин. И я хочу вступить к вам.

***

Микая никогда не была в дворцовой темнице. Особенно по ту сторону закрытой двери. За ней бесцеремонно повернули ключ и оставили наедине с тесными стенами и резким тошнотворным запахом от сенной подстилки. На полу стояла крохотная лучина. В углу слышались зловещие шорохи и попискивание.

Несколько минут она стояла подобно каменному изваянию, и лишь грудь под тёмным платьем вздымалась от возмущения.

Жизнь в этом дворце с самого начала была похожа на шторм. Куда бы ни качнулась лодка, не находилось безопасного места. Микаю постоянно склоняли над сердитыми волнами и заставляли смотреть и бояться, пока пенные брызги лизали щёки.

Её сделали королевой, но обращаются как с пешкой. Она ходит как пешка. Притворяется пешкой. Но в её праве пересекать всё шахматное поле и подходить вплотную к врагу. Оставалось держать это в тайне, чтобы её не удалили с доски.

Арчивальд ворвался в её покои в распахнутой рубахе и с раскрасневшимся лицом. Микая только успела встать с кресла, как Арчивальд схватил её за плечи и швырнул на пол так, что перехватило дыхание.

— Ты убила её! — орал он, и его крик слышал весь коридор.

— Ваше Вел… — только успела сказать Микая, когда по губам ударили.

На языке появился металлический привкус, а на шее крепкая хватка. Он готов был убить её. Хотел этого. Только голоса прибежавших гвардейцев заставили короля остановиться, осознать. Но он не собирался успокаиваться.

— Бросьте её в темницу. Проведите расследование. И, клянусь всеми богами, если это она убила Розалин, я скажу палачу перерубить её тонкую шею.

Королю пришлось повторить трижды и пригрозить гвардейцам казнью, прежде чем они решились исполнить такой приказ.

Три года на троне. К ней подсылали соглядатаев. Она терпела насмешки и побои от человека, чья ненависть к ней взаимна. О королеве и ныне шепчется весь дворец, болтают в народе разные глупости. Чем ещё можно задеть Микаю Валдис?

И всё же она не могла унять дрожь в руках. Её гордость тоже кое-что значила.

Когда в двери повернули ключ, стояла уже глубокая ночь. Но в темницах её не различают, тут всегда темнота. Королева встретила посетителя с гордо поднятой головой. Но помятое платье, растрёпанная причёска и разбитая губа в свете факела ясно говорили о том, как с ней обошлись.

— Вы пришли разделить мою участь, канцлер? — голос Микаи звучал холоднее каменных стен.

— Я пришёл избавить вас от неё, Ваше Величество.

Генрих Уриен прошёл в камеру и сморщил нос. Не смог скрыть этого.

— Вы могли прислать слугу, — заметила королева.

— Не мог. После того, что сотворил мой племянник, я хотел лично извиниться перед вами и проводить вас в ваши покои. Прошу вас.

Он галантно подал руку и пропустил королеву выйти первой. Её это не удивило. Всегда, когда с Микаей обходились дурно, появлялся Генрих Уриен. Всегда в точно выверенное время и место.

— Ваши извинения не станут извинениями Его Величества, лорд канцлер. Подобное поведение недопустимо. Я не какая-нибудь служанка и не стану терпеть подобное обращение.

— Не служанка. Это верно, — глубокомысленно произнёс канцлер, словно припомнил что-то… или кого-то.

— Кроме того, меня беспокоит безопасность дворца, — продолжала по-деловому королева, словно она только что сидела не в темнице, а в тронном зале. — Какое это по счёту убийство за последнее время? Лорд канцлер, вам следует выгнать командира стражи и назначить на эту должность более компетентное лицо.

— Командир стражи непременно получит свой выговор. Уверяю вас.

Весь путь до комнаты королева шла на шаг впереди канцлера с гордой осанкой как хозяйка положения. Произнесла «недопустимо» бессчётное число раз, отругала всех и вся. Напрасно Генрих рассчитывал на благодарность, и что спасённая дева чуть ли не кинется ему на шею.

Гордость этой женщины непоколебима.

***

Наутро Генрих только успел одеться, когда к нему в покои влетел взбешённый Арчивальд.

— Это ты её выпустил!

Генрих и бровью не повёл. Лишь махнул слугам удалиться, а сам продолжал смотреть в большое зеркало и поправлять изумрудную брошь на шейном платке.

— Дядя!

— Тише, Арчивальд. Хочешь опозориться на весь дворец снова?

— Опо… что ты вообще несёшь? Розалин убили! Повесили прямо над моей кроватью. Это просто…

«…недопустимо. Да», — мысленно закончил Генрих и чуть улыбнулся своей шутке, которую племянник, без сомнения, не понял.

— Что ты стоишь и красуешься? С тобой разговаривает твой король!

«А теперь он почувствовал себя королём. Только что орал как дитя малое».

— Почему ты выпустил эту кобылу, хотя я запретил? Она убила мою Розалин.

Генрих неторопливо оттянул манжеты на рукавах и только после этого повернулся к Арчивальду.

— Я выпустил королеву, Ваше Величество, потому что не она убила Розалин.

— Как не она? Да кто бы ещё?..

— Я.

Одно слово, и в комнате воцарилась тишина. Густая и вязкая, от которой могло запершить в горле и пропасть дар речи. Но лишь у того, кто не был готов. Кто вошёл сюда и попал в сети истинного хозяина положения.

Король от неожиданности отшатнулся. Генрих любезно улыбался ему, но глаза были холодны как камни склепа, безжалостны как старый грех.

— И я же приказал повесить её тело у вас, а затем и на площади.

— Ты… да как ты!..

— Все мы лишились своих «любимых собак», Ваше Величество. Так давайте вместе начнём всё сначала и будем ладить. Ради блага страны.

========== Глава 13. Дар ==========

— Седрик Гарден и вся его семья покинули столицу, лорд канцлер. В поместье никого не осталось. Дозорные видели, как они направлялись на север.

Генрих стоял лицом к окну и слушал доклад. Серую брусчатку перед дворцом золотило вечернее солнце. Недавно на том месте спрыгнул с коня разгневанный Седрик. Теперь он ускользнул из лап тени и отправился одни боги знают куда, держа в мыслях обиду на королевский дом.

— Полагаю, это к лучшему, — заключил командир стражи.

— Полагаешь? — обернулся к нему канцлер. — Румель, полагать буду я. А твоей задачей было исполнить всё, как приказано.

Командир напрягся. Канцлер редко звал его по имени — обычно, когда зол.

— Иди к хранителю канцелярии, — продолжал Генрих, — найди документы со списком имущества Гарденов и проверь каждый дом в стране. Найди Седрика.

— В каждом устроить пожар? — осторожно спросил Румель, но канцлер так сверкнул на него глазами, что он больше не стал уточнять.

Румель занял эту должность после смерти прежнего командира стражи. Тот, как и многие, погиб вместе с королевской семьёй, и во дворце стало пусто. На многие посты нанимали новых людей.

Ликованию Румеля не было предела, ведь он много лет добивался повышения, выслуживался перед командирами, но у них всегда находились кандидаты получше. Румель и мечтать не мог, что его старания заметит лорд Генрих.

Румель помнил свою первую встречу с ним. Сначала он даже решил, что перед ним сам король и назвал его «Величеством» — такая аура власти исходила от этого человека. Лорд Генрих только откашлялся, ничем не выдав свои чувства. Они поговорили, Румель отвечал уверенно и как по уставу. Всё шло хорошо, как вдруг напоследок Генрих загадал ему загадку:

«Люди собрались на торжество. Один притворится, что торжество настоящее. Другой сказал бы правду. И лишь для одного торжество воистину радость. Кто есть кто?»

Румеля поставило это в тупик. Чего он не ожидал, так это загадок и шарад.

«Полагаю… радоваться ненастоящему торжеству будет слепец… или глупец. Лгать — притворщик и плут. А правду скажет… смелый?» — пролепетал в ответ Румель.

Генрих тогда скривил губы и больше не спрашивал. Румеля всё равно назначили командиром стражи «за многолетнюю верность», но ответ на загадку он так и не узнал. И позабыл про неё. Может, ответ всё же был правильный?

Официально Румель управлял только местной стражей и ведал безопасностью дворца. Даже у городских стражников формально значился свой командир. На деле же Румель командовал каждым солдатом в столице и ближайших областях и получал на свой стол доклады со всех мест. Собственная внутренняя армия. Только внешней управлял не он, а военный генерал.

Отец Румеля всегда считал его никудышным сыном. Поглядел бы он теперь! Теперь к нему — Румелю — ластились все ближайшие родственники, а раньше воротили носы. С лёгкой руки он рекомендовал на должности кузенов, приближал к себе их сыновей, устроил придворной дамой племянницу. Своего давнего приятеля продвинул на должность городского судьи. Теперь они все обязаны ему.

И всё это с молчаливого согласия канцлера. Румель не боялся за себя, пока не вставал на пути и верно служил лорду Генриху. О, такой человек как канцлер ценил верность превыше всего: превыше золота, превыше чести, превыше справедливости.

— Отправь генералу Брейгону послание, чтобы внимательней следил за северной границей. Свободен, — закончил канцлер и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

«Седрик… он всё так не оставит. Непременно причинит ушерб. Не в пример умнее и настойчивее своего отца», — подумал Генрих.

Докладывали, что перед отъездом Седрика с ним говорила королева. «Я пыталась убедить его принять должность в Совете. Но лорд Седрик не внял моим словам» , — ответила она. И Генрих ей верил. Микая могла как угодно относиться к королю, но открытой войны не желала. Она всегда боялась крови и смертей.

Микая последние дни почти не выходила из комнаты, так как не желала «показывать увечье на губе, дабы не порочить репутацию Его Величества».

Арчивальд тоже сидел у себя тише мыши. Снова ударился в пачкание бумаги и грандиозные строительные планы. Несколько дней покоя…

Что ж, вероятно, король пока больше ничего не выкинет, и стражу можно вернуть к обычному расписанию. Генрих тяжело опустился в кресло и оттянул от шеи платок.

Власть сладка издалека, но вблизи видно больше оттенков. Прикоснёшься — и затянет. И всё же вот она — в этих руках. Вовсе не в коронах.

***

Ивор затаился за углом и ждал. К вечеру воздух похолодел, и шерстяной плащ с капюшоном не только скрывал его личность, но и приятно согревал.

То же чувствовали и остальные, кто присел за мешками, прятался на балкончике или растянулся на крыше с луком. Все они сейчас походили на шайку грабителей, что караулят свою жертву, вот только нужны им вовсе не монеты.

— Витарр, кто-то спрашивает о нас!

Дани прибежал в убежище со всех ног. Ручейки пота стекали с висков, рубашка прилипла к телу, словно кто-то гнался за ним через всю столицу. Дани несколько раз тяжело вдохнул и выдохнул, прежде чем смог сказать хоть слово.

— Кто спрашивает? — нахмурился Витарр.

— Я не знаю его. Одет добротно. На поясе кинжал. Видно, что не из простых. Ума не приложу, кто такой.

— И что он спрашивает?

— Открыто подходит к разному люду и вызнаёт о «мятежниках»! И к Элиашу сегодня подходил, но тот ничего не сказал. Я сам его заметил только что у рынка. Кто-то указал на него страже, так этому дознавателю улепётывать пришлось. Я тайком за ним и узнал, где он живёт — в трактире рядом с пекарней.

— Значит, нас ищет кто-то, и это не стража? — задумался Витарр.

— Поговорим с ним?

— Определённо поговорим. Только я ему не верю.

Ивор, Дани, Ховар и Торн караулили в переулке рядом с пекарней. Даже вечером она дразнила голодные животы запахом выпечки. Подпольщики стояли на месте уже не один час, и Ховар просился «на мгновение» отлучиться за ватрушкой с мёдом, но Ивор запретил.

В любое такое «мгновение» в переулке мог появиться их любопытствующий дознаватель, и что тогда? У каждого была своя роль. Все действия распределены. Поэтому…

— Никаких ватрушек с мёдом, — прошептал Ивор и для себя тоже, так как и его живот готов пробурчать свою голодную песнь.

Впрочем, в последнее время цены так взлетели, что скоро простолюдины смогут позволить себе ватрушки только по праздникам. «Никак к войне готовятся… или просто карманы набивают» — подумал Ивор.

Недалеко отсюда была ещё одна пекарня, но год назад закрылась. Пекаря обвинили, будто он что-то в муку подмешивал и обвешивал покупателей. Донос пришёл от его недруга, который хотел прибрать к рукам заведение.

Это все в округе знали… кроме судьи. Ходят слухи, что он тот ещё взяточник, но имеет покровительство из дворца. Что б его. Если попасть к нему на суд, считай, пропало дело. Что до пекаря, то Ивор с подпольщиками спасли его по дороге в Рудные горы и отпустили к его родным в деревню. Хорошие у него были ватрушки. Жаль, что не всем в этом городе так везёт.

Ивор поправил плащ и спрятал вышитый белый цветок внутрь. На одежде всех остальных вышивка тоже выделялась светлыми нитками. Витарр запретил показывать свои знаки отличия незнакомцу, пусть он и не окажется врагом.

Витарр прав. Вот только Шин… уже успел познакомиться с несколькими подпольщиками и приметить эти цветы у всех. Вот глазастый. И догадливый. Обижался, что Ивор не спешит показывать ему главное убежище. Клялся, что никому не скажет, заглядывал в глаза. Тьфу. Тринадцать лет, а ведёт себя как пятилетний. Талия смеялась, что «папаша» из Ивора никакой.

Вот только глаза у Шина всегда полны ненависти, стоит только завести речь о дворце, дворянах и королях. Ивор рассказал ему про судьбу Деша и надеялся, что мальчик поймёт. Тот только глубокомысленно кивнул.

Серый голубь вспорхнул с ближайшего флюгера. Ивор вернулся к настоящему. Уже темнело, и на улицах стали появляться люди с фонарями — свечами накрытыми бумажными колпаками. Кто был побогаче, использовали стеклянные коробки. В общественных заведениях у входа тоже зажгли лучины и свечки — означали, что открыто. С высоты полный огней город всегда выглядел красиво.

Вход в трактир смотрел на переулок, где прятались подпольщики. А дознавателя всё не было.

— Дани, ты точно уверен, что… — начал Ховар, уже подрагивая от холода.

— Да уверен!.. — терял терпение Дани. — Видел, как он выходил в зелёном дублете и коричневом плаще. Выхаживал почти как дворянин.

В этот миг, словно по воле богов, точно такой человек показался на главной дороге. Ивор бы никак не разглядел цвет его одежды в полутьме, если бы тот не нёс яркий фонарь. Огонёк мерно покачивался, освещая ему путь. Будничной походкой мужчина направился к переулку.

Дани вынырнул из своего угла, выглянул на дорогу и перебежал в другое укрытие. Ивор вопросительно глянул на него и смог увидеть только потому, что знал, что Дани там. Дани же на немой вопрос пожал плечами. Это не значило ни «да», ни «нет».

«Одежда похожа, но лицо не видно, — догадался Ивор. — Придётся рискнуть. Если он подойдёт к трактиру, то начинаем».

Несколько шагов. Короткий свист. Три тени метнулись к человеку в коричневом плаще. Четвёртая осталась стоять на стрёме. Фонарь упал, загорелась бумага. Ховар отпустил незнакомца и кинулся тушить. Из-за этого незнакомец смог вытащить кинжал с пояса, но Ивор успел перехватить его руку.

«Отругать бы Ховара, но избежать пожара — это святое».

— Отвечайте, кто такие и чего надо? — строго спросил незнакомец. Так разговаривают те, кто привык приказывать.

Ивор снова глянул на Дани, а тот в лицо их жертве, и кивнул.

— Это ты нас искал? — тихо спросил Ивор и почувствовал, как чужая рука с кинжалом расслабилась. Незнакомец перестал сопротивляться.

— Вас искал не я, а мой господин, — услышал Ивор спокойный голос, за которым слышалось отточенное годами опыта хладнокровие.

— Кто и зачем?

— Мой господин лорд Седрик Гарден, и он считает, что у нас общие враги.

— Гарден? — переспросил Ховар.

— Его члена семьи казнил недавно король, — подсказал Ивор.

— Не просто члена семьи — отца, — уточнил незнакомец, — И мой лорд его очень любил.

— С чего твой лорд решил, что у нас что-то общее. Кажется, мы не составляли манифестов, кто наш враг.

— Это довольно очевидно, — усмехнулся незнакомец. — Вы не любите короля, который любит казнить других людей. Ваши люди уже попадались и сказали, что вас целое подполье в столице. Значит, вы готовите нечто грандиозное.

— И что же? Гарден хочет присоединиться к нам?

Эта мысль казалась Ивору абсурдной. Он не доверял знати. Но если на их стороне будет кто-то богатый и могущественный, если они будут не одни в этой войне… Однако, незнакомец поспешил заверить:

— Нет. У лорда Сердрика свой путь, он уже далеко за пределами столицы. Но лорд не будет возражать, если вы встряхнёте этот самодовольный дворец. Для этого он шлёт вам дар.

— Какой ещё дар?

— Семья Гарден владеет несколькими оружейными мастерскими по всему королевству. Одну из них я по приказу лорда недавно опустошил и спрятал оружие в лесу в условленном месте. Оно ваше.

— Я не верю тебе.

— Твоё дело. Моей целью было предложить вам дар лорда Седрика. Поступайте с этим, как хотите. А теперь я был бы признателен, если б вы меня отпустили. Я передал вам его слова, и меня в этом городе больше ничто не держит.

Ивор сильнее сжал запястье с кинжалом. Он сомневался. Не мог поверить дворянину, пусть даже его слуге. Незнакомец почуял миг сомнений и тут же применил свою силу и навыки. Дани оказался на земле. Ивор отшатнулся на два шага и приготовился защищаться.

Но слуга Гардена только поправил дублет, вынул из рукава белый платок и бросил на землю. Затем просто прошёл мимо по направлению к трактиру, в котором снял комнату. Ивор не остановил его. Так и застыл посреди дороги, ожидая подвоха. Но ничего не было.

Когда незнакомец скрылся за дверьми, Ивор расслабился и поднял платок. На нём чернилами была нарисована карта лесных тропинок и ориентиры. Ивор затолкал платок в рукав и быстро скомандовал:

— Уходим.

Четыре тени метнулись в соседний переулок.

В окнах жилых домов горел свет, от них веяло домашним уютом. Тёплым очагом. Снаружи же было холодно, остыли мощёные дороги и земля. Изо рта шёл пар. Но подпольщиков не волновал холод. Все они глубоко задумались о событиях вечера. Только Ховар потеплее укутался в плащ.

— Этот Гарден верит в нас? — неуверенно спросил он.

— Этот Гарден использует нас, — отозвался Ивор.

— На кой ему надо? Если он собирается воевать против короля, то чего не побить спящего зверя? Зачем Гарден хочет, чтоб мы встряхнули дворец?

— Дворяне любят показушничать, — проворчал своим басом молчавший всю дорогу Торн. — Мол, «ничто не кончено, это только начало». Правда, нашими руками, а сам он где-то далеко спрячется.

— Мы ничего не обещали ему. Мы примем дар, но воспользуемся им так и когда посчитаем нужным, — уверенно заявил Ивор.

Оружие и впрямь оказалось там, где им указал на платке слуга Гарденов. Прикрыто парусиной и засыпано землёй. Ни ловушек, ни засад. Зато пара дюжин мечей, столько же луков, копья, металлические дубины и булавы.

Большую часть перепрятали там же в лесу, остальное погрузили в телегу Торна и на следующее утро провезли под стогом сена. Остальные подпольщики присвистнули, когда увидели такой арсенал. Воодушевились, сразу начали грезить о победе.

Витарр покачал головой, посоветовал начать с луков и упражняться за пределами города. Он спрашивал про слугу лорда Гардена, но никто больше в городе его не видел.

— Похоже, он и впрямь сделал всё, что хотел, — заключил Витарр.

— Не верю я этому Гардену. Если у него такой арсенал, то зачем ему мы?

Ивор стоял со скрещенными руками у стены и смотрел, как товарищи радуются приобретению. В главном убежище сегодня было многолюдно. Тени от свечей мелькали по стенам, словно в праздничной пляске.

Кто бы подумал, что их так воодушевит оружие. Ивор знал, что многих подпольщиков злило бездействие. Они верили, что если убить причину всех несчастий — короля, — то жизнь сразу станет другой: на площади перестанут вешать невиновных, нищих не будут арестовывать за неуплату налогов и отправлять на горные работы за долги, суд станет справедливым.

Они верили, что всё пошло наперекосяк, потому что Благословенная кровь себя запятнала. Те, кто постарше, пеняли на молодёжь, что и раньше трава была ненамного зеленее. А потом всё-таки вздыхали, что детей раньше не пытали, да и казни так часто не случались.

Из-за этого некоторые подпольщики готовы пойти штурмовать дворец хоть завтра, чтобы требовать ответа за всю несправедливость жизни. Осторожность Витарра они принимали за трусость. Витарр же не хотел никого потерять в этой борьбе, но так не бывает.

Ивор смирился с тем, что произошло в день казни Робера. Это показало, насколько они не готовы — то, о чём предупреждал Витарр. Но терпения хватало не всем. Они жаждали мести за погибших друзей и родных, знали, что виновные люди пируют во дворце. И единственное, что сдерживало подпольщиков, это вера в то, что у Витарра есть план.

— У Гардена может быть арсенал, но не быть людей. Я уверен, он нас просто использует и выбросит, — продолжил рассуждать Ивор.

— Для дворян это не впервой, — ответил Витарр, и его взгляд устремился далеко за пределы маленькой подпольной комнаты.

— Да уж. И пока что ни один дворянин не спешит меня в этом переубеждать. Нам никто не поможет.

Ивор всплеснул руками. Будь у подпольщиков знания, навыки, ресурсы аристократов, возможно, их борьба уже бы завершилась победой. Или смертью.

— Как Шин? — спросил Витарр.

Ивор глубоко вздохнул. А стоит ли поднимать эту тему? Витарр только недавно нашёл и похоронил Ульфу. Хотел отправить её домой к родителям, но не нашёл того, кто бы отвёз мёртвое тело так далеко. Наверняка оно бы начало разлагаться ещё в пути. Пришлось хоронить на местном кладбище. Недалеко от Розалин.

Ивор знал, что его друг ходил в храм и заказывал для Ульфы обряд памяти. И всё же Витарр держался. Не ныл и был готов выслушать других. Как всегда.

— Когда Шин не занят делом, он рвёт и мечет, что всех перебьёт и начнёт с королевы.

Витарр покачал головой.

— Не к добру.

— Да, ровно то, что нам рассказывал Робер про Деша, только ещё злее. Шин очень любил свою сестру.

— Надеюсь, я не повторю судьбу Робера, — вздохнул Витарр, словно на что-то решился.

— О чём это ты? — прищурился Ивор.

— Помнишь, Ульфа рассказывала, что добыла из комнаты королевы карту дворца и спрятала в библиотеке? Наверняка карта ещё там.

— Ты… — Ивор напрягся всем телом. Витарр смотрел на него спокойно и мрачно. — Нет, даже не смей!

На крик Ивора обернулись все остальные.

— Не ты ли сам говорил, что пора что-то делать? — возразил Витарр уже громче. — Сколькие из нас уже не выдерживают ожидания и бросаются в пекло? Меня не станут слушать, если я не готов рисковать собой. Им нужен план, и я добуду хотя бы его часть. Это их успокоит.

— Витарр, если кто скажет, что наш лидер не ты, я выбью ему зубы. И отделаю так, что толпа бешеных белок не справится лучше.

— Ивор, дело не в этом. Я тоже не собираюсь состариться в этом подполе. Но если мы выступим сейчас, то все поляжем. Нам нужно преимущество. Хотя бы такое маленькое как карта. К тому же… это был последний дар нам от Ульфы. Возможно, из-за него она и погибла.

— Значит, дело в Ульфе.

— Нет. Дело в карте.

— Ты сейчас похож на Робера.

— Я не умирать иду.

— Тебя могут не спросить.

— Хватит, Ивор. Ты и остальные уже много раз рисковали. Теперь мой черёд. Я пойду во дворец завтра ночью.

Витарр упрямо стоял на своём. Близкие товарищи замечали, что эти двое могли легко меняться ролями и обратно, когда доходило до опасного дела. Витарр оберегал Ивора. Ивор не давал рисковать Витарру.

По мнению Ивора, Витарр был их вожаком и не должен рисковать своей жизнью. У него куда более значимая роль, чем все эти сражения. Витарр объединял их. Он дарил им утешение после смерти близких. Он был душой их сопротивления. А Ивор… ну, просто помогает.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь… — хмуро пробормотал он и отвернулся.

***

Ивор крался в ночи вверх по каменной тропинке, ведущей к дворцовому входу для слуг. И ни о чём не жалел.

Да, Витарр будет злиться, поворчит как котелок, но быстро остынет. Каким бы сильным он не казался, Витарр никогда не мог и мухи обидеть. Несмотря на внушительную внешность, что даже медведь бы поостерегся нападать, Витарр — добряк с самым большим сердцем из всех, кого Ивор знал. Он не мог позволить другу пойти в змеиное гнездо, поэтому… не придумал ничего лучше, как пойти туда самому на день раньше.

Однажды Элиаш — подмастерье в сапожной мастерской — шепнул Ивору, что хотел бы видеть лидером его. Ивор тогда наорал на него так крепко, что Элиаш больше не заикался об этом. И всё же так думал не он один.

Витарр наверняка всё знает. Он читает в сердцах людей, словно бог проницательности, но ни разу не возразил. И Ивору каждый раз за него обидно. Витарр не был ни трусом, ни глупцом. Он был разумом, носителем здравого смысла среди людей, ослеплённых жаждой мести и самоубийственной отвагой.

Воплощением последних Ивор считал себя. А значит, и все рисковые задания должны быть на нём, а Витарр продолжит удерживать от смерти всех отчаянных и отчаявшихся.

Ивор добрался до последней ступеньки и отдышался. Позади него раскинулась прекрасная Этерна в золотых огоньках. Вот только Ивора больше волновала каменная тёмная громада прямо перед ним. Короли прошлого нарочно построили дворец на горе?

Ивор глубоко вдохнул холодный ночной воздух, с готовностью выдохнул и дёрнул железное кольцо двери. Заперто. Ульфы нет, никто в этом месте больше не поможет… но также Ульфа говорила, что эту дверь теперь стерегут.

Ивор начал часто стучаться. Да так настойчиво и по-хозяйски, что скоро услышал за дверью движение. Стражник озадаченно сдвинул засов и приоткрыл дверь, чтобы узнать, в чём дело, и в этот миг Ивор ткнул в него кинжалом.

Это был глупейший план… и он сработал. Стражник коротко вскрикнул и мешком повалился на пол, свечаупала и погасла. Ивор попал ему прямо в шею. Тёплая кровь скользнула по рукоятке кинжала и испачкала рукав. Ивор распахнул дверь и приготовился к драке, но пустая кухня смотрела на него темнотой и едва ощутимым теплом. Повезло.

Ивор оставил тело снаружи и брезгливо вытер кинжал и руки о его мундир. В темноте капли крови на полу не должны заметить.

Ивор едва видел очертания предметов. Тут же задел локтем что-то тяжёлое, и оно чуть не грохнулось на пол. Еле поймал. Сердце на миг остановилось, локоть саднило. Ивор замер, прислушиваясь к тишине, но никто не прибежал, и он смог невидимой тенью скользнуть дальше — в глубину смертельного логова, что зовётся дворцом.

Каменные коридоры с большими закруглёнными окнами и массивными арками раскинулись перед ним один за другим. И все абсолютно одинаковые. Ивор знал обычное место службы Ульфы по её рисункам, но вот найти библиотеку… Ульфа говорила лишь, что нужно двигаться к южной башне и всегда держаться левого коридора. Она и сама была там всего пару раз. Карта спрятана в книге с красной обложкой и названием «Тайны розового сада».

«Тьфу. Наверное, какой-то дамский романчик, — подумал Ивор. — И вряд ли примечательный».

Из окон виднелись малочисленные огни ночной столицы. В позднее время мало кто ходит по улице с фонарями. И только вид города позволял Ивору немного понимать направление. Пока ещё.

Говорят, древняя крепость строилась, чтобы держать осады и даже пережила одну. Ивор смутно помнил историю королевства только по устным рассказам и песням. Ходили разговоры, что огромные окна продолбили потом и превратили хмурую крепость в удобный для жизни дворец. Хотя некоторые коридоры до сих пор выглядят как те, по которым бродил сам Канвальд — первый король.

«Сейчас тут бродит полно стражи…» — нервно подумал Ивор.

Несколько раз он слышал их. Отработанный строевой шаг солдата всегда легко узнать, а оружие у них на поясе побрякивало. Едва Ивор слышал впереди знакомые звуки, как быстро нырял за ближайшую дверь, тяжёлую штору или тёмную нишу. Ещё одно преимущество, что пошёл он, а не широкоплечий Витарр. А если прятаться было негде, приходилось отбегать назад или скрываться в другом коридоре. Хорошо, что он обмотал подошвы тряпками и издавал меньше шума.

Каждый раз с приближением шагов сердце бешено колотилось, но успокаивалось, когда те затихали. Ивор чувствовал, будто за краткое время нахождения здесь успел изрядно поседеть и превратиться в старика.

В воздухе пахло пылью и древними камнями. Левый коридор. Всегда держаться левого коридора. Ивор взмок от волнения и успел пожалеть, что не оставил шерстяной плащ дома. А когда пришёл в тупик, то и вовсе встал как вкопанный. Он же всегда шёл налево! Да, встречались коридоры, где лево не было, но…

Ивор чуть не взвыл от досады. Походил взад-вперёд. Вернулся назад и не узнал место. Свернул направо. Откуда здесь взялся этот канделябр? Боги, это не дворец, а лабиринт! Ивор сгоряча ударил кулаком в стену и тут же пожалел об этом. Только хотел уйти, как за ближайшей дверью послышались движение и голоса.

Ивор кинулся прочь, сделал несколько поворотов. Споткнулся. Да сколько же здесь коридоров!

Он остановился перевести дух. Отчаяние нарастало. Синяк от тяжёлого падения саднило. Ивор оглянулся в одну сторону, в другую. Он не знал, где находится. В полутьме гобелены выглядели одинаково. Свет от свечей и факелов казался ему злейшим врагом. И ещё эти преследующие шаги и бряцание мечей.

Когда они послышались снова, то уже не звучали степенно, а выдавали бег. Стража подняла тревогу. Двое, четверо, а затем ещё столько же солдат пробежали мимо вжавшегося в стену за тяжёлой шторой Ивора. Из окна больше не видно города. Прыгать вниз только на острые скалы.

Ивор чувствовал себя в ловушке. Возможно, стражники бежали к кухне. Обнаружили пустой пост, открытую дверь, тело на улице. Что он сможет сделать им с одним кинжалом? Не стоило сюда соваться ни ему, ни Витарру. Если Робер не смог, то что смогут они?

От окна сквозило в шею. Ивор надел капюшон. Нащупал ладонью заботливо вышитый Талией белый цветок на плаще. Ивор должен отсюда выбраться. И ни за что не пустит сюда Витарра.

Он прислушивался несколько минут, и было тихо. Покинул укрытие и пошёл наугад. Старался ступать осторожно, останавливаться и слушать, держаться укрытий. Но окна закончились, и коридор превратился в тёмный каменный мешок.

Ни королевского великолепия, ни величия в старых усталых от крови камнях.

«Словно внутри у змеи», — поёжился Ивор. Он даже не мог теперь сказать, далеко ли рассвет. Куда ему идти? Что делать? Нужно убраться отсюда до утра.

Ивор замер, когда услышал вдалеке голоса — женский и мужской. Они обменялись несколькими словами и затихли. Тяжёлые шаги начали удаляться. Снова удача — стражник шёл в другую сторону.

Ивор отсчитал тридцать ударов сердца и завернул за угол… как тут же остановился.

На него во все глаза смотрела женщина с глазами цвета оникса. Свеча со стены очерчивала светом её румяное лицо и тонкую фигуру, завитки волос на висках. Это был не призрак. Стражник ушёл в другую сторону, но она пошла сюда, и её тихие в мягких туфлях шаги Ивор не расслышал. Теперь поздно.

Она испуганно выдохнула, шерстяная шаль слетела с плеч. Глаза метнулись на тот конец коридора, где исчез стражник. Она не успела закричать. Ивор кинулся к ней и зажал рот. Прижал к стене. И лишь оказавшись к ней так близко, понял.

Перед ним стояла не просто женщина. Он встретил в коридоре королеву Микаю. Одну. Без стражи и сопровождения.

«Тьма раздери! Какого!..»

Ивор не знал, что делать. Его собственное сердце стучало так же громко, как и у его пленницы. Их тени слились и подрагивали от света огня.

Перед Ивором стояла королева… Билась, как птица в клетке, но напрасно. Она в его руках. Та, кто занял золочёный трон, построенный на пепелище, о чьём уродстве и жестокости ходили легенды. Перед глазами встала картина повешенной Розалин, рассказ Витарра о ранах Ульфы, ненависть Шина.

Кинжал у её шеи. Пусть будет быстрая смерть взамен за страдания многих. За боль в огне и гибель Ирики.

Микая дрожала всем телом. Но вместе с ней дрожала рука и самого Ивора. Он посмотрел в её чёрные, как ночное небо, глаза и вдруг подумал: «Правда ли она виновна?» Почему этот вопрос всплыл в мыслях так некстати?!

Всё, что Ивор знал о ней, это слухи. Никакой чешуи на коже и змеиного языка. И никакого льда вместо сердца. Что за чепуха? Ивор чувствовал сквозь одежду, как её сердце бьётся — из плоти и крови. Перед ним стояла живая тёплая женщина. Столь маленькая и хрупкая, как и его Ирика. Так похожая на ласточку.

Микая Валдис… она точно виновна в убийствах? Она виновна в смерти Ирики?

«Произошедшее тогда — трагедия для всех нас», — говорила королева в храме. Ивор не верил ей тогда.

Он без зазрения совести убивал стражников, так почему теперь медлил? Потому что перед ним женщина? Потому что она с распущенными волосами, в простом платье самую малость похожа на Ирику?

Ивор понял, что Микая смотрит ему в плечо. Там задрался край плаща и виднелся вышитый цветок. Королева посмотрела на него, на кровь на рукаве, а затем взглянула в глаза Ивору. И он сразу понял: она знает про них. И она узнала его. Видела все его сомнения.

Ивор хотел с ней заговорить. Узнать, почему в тот день Микая оплатила его обряд памяти. И на самом ли деле она убийца?

Рука с кинжалом дрогнула. Чуть опустилась. И в этот миг королева ударила его ногой. По случайности попала точно в свежий синяк. Ивор от боли ослабил хватку, и Микая вырвалась, кинулась прочь по коридору и криком «Стража!»

— Стой! Подожди! — шёпотом крикнул ей в ответ Ивор.

Хотел догнать, поймать, попросить не кричать… Попросить?

Но не успевал за ней. Ногу саднило, он почти хромал. Королева увидела свет за углом и тени.

— Стража!

Она выбежала к ним и остановилась, словно не знала, что сказать дальше. Ивор замер недалеко. Спрятаться было негде. Вот и всё. Плата за сомнения.

Солдаты удивились появлению королевы. Замешкались на миг, а потом вытянулись перед ней по стойке смирно. Микая расправила плечи и заговорила как госпожа.

— Где вас носит? Почему я никого не могу найти? — строго спросила она, и стражники в замешательстве переглянулись. Впрочем, королева не ждала от них ответа. — Мне не спалось, и я решила пройтись, как вдруг услышала шум. Кто-то посторонний мог пробраться в замок. Ты, — ткнула она в одного, — Подними всех и проверьте восточное крыло. Под башней есть места, где преступник мог затаиться и сбежать. Завтра утром доложишь мне. А ты, — ткнула во второго, — проводи меня в мои покои. Я боюсь возвращаться одна.

Стражники поклонились королеве и отправились исполнять приказы. Один ушёл в противоположном от Ивора направлении. Другой повёл королеву в правое ответвление. А Ивор остался стоять у стены в замешательстве. Один. Более не замеченный никем.

«Она… отпустила меня?»

Ивор подождал, когда утихнет боль в ноге. Сделал два шага в одну сторону, потом в другую. Пропустил отросшие волосы сквозь пальцы. Думал.

«Восточное крыло. Башня. Там будет много стражи. Нужно идти в западное? Она так странно произнесла то слово…»

Ивор окончательно перестал понимать, что происходит. Только сердце стучало в груди как скаковая лошадь. Рубашка взмокла.

Западная башня. Что ему терять?

Ивор, чуть хромая, отправился в противоположное от происшествия направление. И правда нашёл винтовую лестницу. Пришлось снять со стены факел, чтобы не расшибиться в темноте. В каждой ступеньке Ивор подозревал подвох. На каждом шаге готовился к худшему.

Внизу оказалось тесное помещение с ящиками и мешками. За одним из них виднелась дверца. Ивор бы не заметил её без света. Закрыта на плотный засов изнутри. Ивор едва раскачал его и сдвинул. Кажется, этой дверью давно не пользовались. Пахло пылью. Ивор взялся за железное кольцо.

Ну… или он сейчас выберется наружу, или войдёт прямо в казармы к стражникам в гости.

Ивор на миг зажмурился и распахнул дверь. На него дохнуло ночной прохладой, а утро уже занималось у горизонта.

========== Глава 14. Праздник ==========

К Празднику сеяния готовились тщательно. Последние три года его не проводили из-за траура по королю Асвальду и теперь хотели отметить со всем размахом. В пекарнях витали ароматные запахи хлеба из всевозможных зёрен, какие сеют в полях королевства. Гирлянды из весенних цветов протянулись между улицами и переулками, на балконах и у дверей развесили венки из ветвей с молодыми листьями. В трактирах из подвалов выкатывали пряное вино и поднимали тосты за будущий урожай.

В храме вместо мерного тяжёлого колокола звонили серебряные колокольчики. Жрецы зажигали благовония и ароматными палочками выводили в воздухе знаки. Пускали в воду головки белых цветов и осыпали их щепоткой зёрен.

В деревнях на высоких холмах зажигали высокий костёр, но в городах обходились жаровней на площади. Принято было съесть хлеб, а оставшиеся на руках крошки бросить в огонь — вернуть Богу плодородия вместе с молитвами о хорошем урожае.

Наиболее древней традицией было провести по селению быка и окропить его кровью священный огонь праздника, но этот обычай до сих пор соблюдали только в самых глухих деревнях.

Правда, в этом году король Арчивальд повелел традицию возобновить и даже сам приехал взглянуть на то, как быка принесут в жертву на городской площади. Потому в самый разгар веселья толпу от главной жаровни — символа праздника — оттеснили, и площадь заполнила вооружённая стража.

Поговаривали, что король устроил этот праздник для себя одного. Он нарядился в красный камзол с вышитыми золотой ниткой львами на плечах. Сидя в кресле король с восторгом наблюдал, как вокруг быка сначала вьётся тонкий дымок благовоний, а потом под пение Верховного Жреца животному перерезали горло. Глаза быка на миг расширились и закрылись, от туши по мощёной улице потекла струйка крови, заполнила все борозды и трещины.

Король вскочил с кресла и вытащил из ножен меч. Затем подошёл к мёртвому быку и потрогал его остриём.

«Словно ребёнок», — подумала Микая.

— Жена, иди сюда, — кивнул на быка Арчивальд. — Посмотри.

— Я вижу мёртвое животное, Ваше Величество.

— А глаза его видела? Похожи на твои. Поэтому я его и выбрал.

Король сам рассмеялся своей шутке. Королева передёрнула плечами и коснулась шеи. Арчивальд внутри возликовал тому, что снова поддел ненавистную старую кобылу. Но королева подумала вовсе не о том, и её мысли не знал никто.

— Я возвращаюсь. Во дворце скоро пир, и я не хочу там тебя видеть. Канцлеру скажу, что королева предпочла остаться на празднике в городе. Ты поняла меня?

— Я останусь.

— Славно.

Король сел в карету и приказал ехать, забрав с собой практически всю стражу. И его вовсе не заботило, что королева осталась пешком в городе. Рядом с ней были только двое стражников, которые по приказу канцлера всегда сопровождали королеву вне дворца.

Микая как ни в чём не бывало поправила подол тёмно-зеленого платья. Ветер подхватил широкие манжеты из белого кружева, и выбил из причёски короткую прядку.

— Что ж, — обернулась к страже королева, — полагаю, надо дать народу насладиться праздником. Скажите им, пусть продолжают танцы.

Когда снова начали играть музыканты, опустевшая от визита короля площадь постепенно снова заполнилась людьми, но лишь наполовину. Горожане танцевали и кружили парами под задорную мелодию только по левую сторону от жаровни.

По правую же было пусто, словно за невидимой стеной. Там стояла королева и смотрела на мёртвого быка. Его глаза невидяще глядели вверх. В них отражался купол неба. Дело шло к вечеру, и костёр в жаровне горел всё ярче, а кровь быка темнела на камнях.

«Как это похоже на Арчивальда: сделать и бросить».

Микая достала из кошеля серебряный и протянула своему стражнику:

— Дерек, найди телегу и распорядись отвести тушу к мяснику. Пусть приготовит и раздаст беднякам в честь праздника. Приказ королевы. — Стражник засомневался и неуверенно переглянулся с товарищем. — Я буду здесь с Фриденом, — добавила Микая. — Скорее исполни приказ и возвращайся. Потом найдём лошадей и вернёмся во дворец.

Королева осталась на месте и посмотрела на другую половину площади, где в танце мелькали цветные пятна нарядных горожан. С её стороны был только мёртвый бык и кровь на камнях.

***

Подмастерье сапожника Элиаш бродил среди людей и поедал на ходу сладкий рогалик. Вслушивался в музыку и с удовольствием втягивал носом прекрасные съестные запахи. Жаль, что в этом году цены взлетели, и удавалось купить уже не так много, как хотелось. Но люди радовались любой малости.

Сапожник сейчас где-то пил и наконец-то отпустил своего подмастерье погулять, и Элиаш собирался насладиться каждой минутой отдыха. Вот только идущий рядом Шин пинал все встречные камни и не слишком наслаждался праздником. И зачем Ивор попросил погулять с мальчишкой? Тот сам не веселится и другим не даёт своим кислым лицом.

Кроме того, Ивор предупредил, что Шин начнёт расспрашивать про убежище и ресурсы подпольщиков, и запретил отвечать. «Чем меньше знает, тем в большей он безопасности», — сказал Ивор. Когда Шин понял, что его до сих пор не принимают как полноценного подпольщика, то страшно обиделся. Элиаш лишь похлопал его по плечу.

— Да брось. Ивор просто заботится о тебе. Меньше знаешь — лучше спишь.

— А ты знаешь, где убежище?

— Тихо ты. Знаю. И именно благодаря тому, что не болтаю о нём посреди улицы. Поумнеешь, и тебе доверят.

Шин коротко фыркнул. По его мнению, и Элиаш, и Ивор слишком задирали нос и считали Шина ребёнком. А Ивор так вообще носился с ним как нянька: то нельзя, это опасно.

У Шина существовало всего одно желание — отомстить за сестру. Неужели так трудно понять и помочь? Сестра…

Пара воробьёв приметили возле пекарни стол, где пекарь выкладывал праздничную выпечку на продажу. Они спикировали вниз и каждый успел выклепать по кусочку, прежде чем пекарь прогнал их, пригрозив выщипать как кур.

«Глупый воробушек» называла Шина Розалин.

Их родная деревня стояла под кроной огромного дерева, и у них сроду не водилось воробьёв, разве что пустынные жаворонки мимо пролетали. Но однажды торговец, который владел практически всем в деревне, привёз из Валенса клетку с воробьями… и упустил их. Птиц через некоторое время обнаруживали у себя в тени крыш то одни соседи, то другие, и вскоре по деревне летали целые стаи этих воробьёв.

Ценность в глазах торговца птицы тут же потеряли и превратились в неугомонных обитателей деревни, клевавшими все плоды, до которых дотягивались. Из-за этого многие не стеснялись гонять их, в том числе и дети… и Шин тоже для развлечения.

Однажды он даже попал палкой в одного. Воробей упал и оттопырил крыло, чирикал и пыталась сбежать. Шин схватил птицу и победно принёс домой. Розалин покачала головой.

«Глупый воробушек, — сказала она. — Ему больно». После этого она выходила воробья и отпустила на волю, а Шина попросила никогда не бить их. Всё равно от плодов так не отвадить.

Шин закатил глаза и забыл бы про это, но тот воробей начал иногда возвращаться. Розалин всегда собирала для него крошки и кормила. А вот от Шина все окрестные птицы разлетались в испуге. Он перестал гонять их палками и другим мальчишкам не давал. Вдруг среди птиц окажется любимый воробей Розалин?

У сестры всегда было доброе сердце. Это её погубило. Она продала себя, позволила использовать, чтобы Шин и мать имели монеты. Глупая сестра. Шину это было не нужно, он бы позаботился о себе сам, заработал бы как-нибудь и для мамы. Зачем? Зачем Роза пошла во дворец?

Элиаш доел рогалик, поискал глазами ближайший огонёк, но не нашёл, а потому стряхнул крошки с пальцев прямо на землю.

— Кто у тебя умер? — вдруг спросил его Шин.

— Чего?

— Ивор сказал, что у всех, кто… общем, у всех кто-то умер.

— Отец и мать, — глухо отозвался Элиаш. Доставать из узелка последний рогалик тут же расхотелось. Сладость стала на вкус как пепел. — У нас сапожная мастерская была в том квартале. Маленькая. Родители рано ложились и рано вставали, а я в тот вечер убежал погулять с друзьями и…

Элиаш вздохнул. Умеет же Шин испортить другим праздник. Хотелось забыть обо всём хотя бы сегодня. Не вспоминать вид сгоревшей мастерской и почерневшие тела под обломками. Родители лежали в обугленных постелях. Элиаш надеялся, что к тому моменту, как огонь добрался до них, они уже не чувствовали боли.

— Ты хочешь отомстить за них? — не унимался мальчишка.

— Хочу.

— А если бы мог сделать это прям сегодня? Сейчас?

— Ну тебя, Шин. Ты чего удумал?

— Хочу знать. Если бы к вам в руки попал убийца родных, каждый из вас бы захотел отомстить?

— Каждый.

— И Ивор тоже?

— Особенно Ивор.

— Он не даёт мне ничего сделать.

— Как и Витарр нам всем.

— Они точно не предатели? Вдруг в ваши ряды проникли…

— Эй, — одёрнул мальчишку Элиаш и увлёк за локоть в пустой переулок. — Слушай внимательно. Витарр и Ивор собрали нас. Если бы не они, ничего б не было. Никакой цели. Правда… — Элиаш замялся и Шин тут же ухватился за его сомнение.

— Что «правда»?

— Лучше б нас вёл Ивор. Он хоть что-то делает. Витарр только разговоры ведёт.

— Видишь!

— Что вижу?

— Не все из вас всё делают правильно. А значит и слушать их необязательно. Элиаш… я тут услышал… король с королевой будут на площади.

Да многие об этом слышали! Проблема в том, что рядом с ними всегда ходило с пару дюжин, а то и больше стражников, а на крышах караулили лучники. Но Шин не унимался, и Элиаш решил сводить его на площадь, чтобы тот сам посмотрел, на что его подбивает. Если мальчишка не сошёл с ума, то присмиреет.

Элиаш и сам присмирел после казни Робера. Он был с Ивором, когда они хотели его спасти. Элиаш боялся смерти, но всё равно вызвался пойти. Он верил, что раз дело правое, то боги будут благосклонны. Но не были. Позволили умереть Дейну, Уильяму и другим. Элиаш сам едва уцелел в той стычке и долго не мог забыть смерть товарищей и покрасневшие от крови белые цветы на их одежде — символ их сопротивления. Умершие уже не смогут отомстить.

В конце Ивор отступил, позволил Роберу умереть. Элиаш не знал, что тогда чувствовал: разочарование, что всё было напрасно, или облегчение, что не нарвался на чей-то меч или стрелу.

Если бы только они могли победить наверняка. Не бросаться на мечи, а действительно иметь хороший шанс на победу. Если бы им повезло.

Когда Элиаш и Шин пришли на площадь, быка уже зарезали, а королевская карета в сопровождения стражи ехала вдалеке ко дворцу.

— Ну вот, мы опоздали! — топнул от досады Шин.

— И хорошо, — похлопал его по плечу Элиаш. — Боги дают нам знак, что не сегодня. Есть разница между, — Элиаш понизил голос, — «умереть по имя справедливости» и «умереть по дурости».

«Боги, я говорю, как Витарр! Это из-за него же мы потеряли столько времени!» мысленно щёлкнул себя по лбу Элиаш.

Он хотел добавить ещё что-то, но заметил, как Шин смотрит куда-то вперёд. На той стороне площади было пусто. Стояла лишь одна женщина с серебряным украшением в волосах, а рядом с ней двое стражников в красных мундирах. Ветер донёс слова.

— Дерек, найди телегу и распорядись отвести тушу к мяснику. Пусть приготовит и раздаст беднякам в честь праздника. Приказ королевы.

— Нет, не может быть, — шепнул Элиаш.

— Может, — Шин сжал руки в кулаки. — Боги дают нам знак. Элиаш… с тобой или без тебя… Я отомщу за сестру.

Его тёмные глаза вспыхнули ненавистью.

***

Микая смотрела потухшими глазами на яркий огонь жаровни и веселье горожан. Они прыгали и плясали, кидали хлебные крошки и призывали Бога плодородия. Сегодня как раз было облачно — подножие божественной горы близко. Боги близко. Наблюдают.

Вокруг королевы было пусто и мертво как в пустыне. Никто так и не подошёл к той половине площади, где стояла она. Только с опаской поглядывали, а потом и вовсе забыли. А ведь ей тоже доводилось однажды танцевать среди них.

Тогда она впервые надела простое платье и тайком ускользнула из дома, попросив служанку прикрыть её отсутствие. В назначенном месте её ждали, и они также кружили в танце на площади, не жалея ног. Микая не помнила дня счастливее.

Сейчас она жила среди драгоценностей и шелков, и её жизни и чести постоянно угрожал тот, кого она ныне называла мужем.

— На помощь! Кто-нибудь!

Из переулка выбежал мальчик лет тринадцати и бросился к ней. Стражник преградил ему путь.

— Помогите! Там в переулке!..

— Что случилось? — нахмурилась Микая и тут же сморгнула.

Мальчик кое-кого напоминал своими тёмными глазами и смуглой кожей, округлым лицом и аккуратной линией немного пухлых губ. Впрочем, это просто совпадение.

— Да там… идёмте! Мой друг умирает! — мальчик нырнул обратно в один из многочисленных отходящих от площади переулков и поманил за собой.

— Фриден, разберись, что там. Я буду за тобой, — приказала королева.

Они быстро шагали по узкой улочке. Громады двухэтажных домов высились над ними и почти закрывали серое небо. Дорогу им перебежала крыса, и Микая на миг остановилась. Стражник вместе с ней.

— Ваше?.. — начал Фриден, но осёкся при посторонних, — Моя леди?

— Ничего, — покачала головой она и огляделась.

Переулок выглядел совсем недружелюбным и грязным. С запахом помоев и опорожнённых горшков. Бродячая кошка пила из лужи сточных вод. Прохожих не было, все они сейчас гуляли на главных улицах, где раскинулся праздник.

Пока Микая и её стражник шли за мальчиком, они уже четыре раза свернули на развилках. Как горожане ориентируются в них? Микая знала только главные улицы и небольшой кусочек ныне сгоревшего квартала. И то из тех времён, когда она свободно могла гулять по городу.

Микая оглянулась назад. Если бы её сейчас оставили одну, то вряд ли она бы легко вернулась на площадь, а может, и вовсе бы потерялась.

— Мальчик, мы уже далеко зашли. Ты не обманываешь нас? — строго спросила она.

— Вон там. Последний поворот.

— Если тебе нужны монеты, я могу поделиться, — настороженно сказала королева и остановилась, чтобы внимательно оценить реакцию мальчика.

Он тоже остановился и, казалось, искренне удивился.

— Монеты? Клянусь богами, мне не нужны ваши монеты. Пожалуйста, мой друг вон там.

Микая пристально посмотрела в глаза мальчику, но его глаза были пусты и непроницаемы. Стражник ждал её распоряжения.

— Хорошо, идём. Фриден… — кивнула она ему, словно давала добро, но и призывала быть осторожным.

Микая не чувствовала ничего к своему охраннику, потому что он служил вовсе не ей, а канцлеру, и докладывал ему обо всех её передвижениях. Но сейчас Фриден был её единственной защитой. Дерек, возможно, уже вернулся на площадь и ищет их.

За следующим поворотом путь и впрямь кончился. На земле, прислонившись к стене, сидел человек и прижимал ладонь к красному пятну на мешковатой рубашке.

— Элиаш, я привёл помощь! — воскликнул мальчик.

Микая кивнула стражнику, и тот склонился над раненым.

В следующий миг Элиаш занёс руку, и Фриден повалился на землю от удара камнем в голову. Разбойник вскочил на ноги. Микая вскрикнула и хотела убежать, но мальчик врезался в неё и повалил на землю.

— Прочь! Я…

Микая попыталась скинуть мальчишку с себя, но он оказался на удивление силён и ударил её по лицу.

— Молчи, змея, пока не придушил тебя прямо тут! — прошипел он и сомкнул ладони на её шее, начал давить. — Я знаю, кто ты, и я убью тебя. Прикончу за всё. За мою сестру!

Микая тщетно хватала ртом воздух, задыхалась. Не могла ни о чём думать. А мальчик… всего лишь тринадцатилетний мальчик ударял её головой о землю и душил с той ненавистью, что способна превратить человека в чудовище.

Когда перед глазами уже почти стемнело, его остановили.

— Погоди. Мы же договорились. Сначала она всё скажет. Я хочу знать, кто поджёг мастерскую моих родителей. Потом убьёшь её, — сказал Элиаш.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Давление ослабло, и Микая начала давиться кашлем, хвататься руками за воздух, искать опору. Но опоры не было. Уже через миг королеву ударили по голове, и сознание оставило её.

Следующее, что она запомнила, как не могла ни говорить, ни двигаться. Голова свисала вниз, и на ней мешок. Тело крепко держали. Микая лишь различала шаги по мощёным дорогам города.

— Талия, Витарр здесь? — услышала она рядом, видимо, от человека, который её нёс.

— Что вы… — ответил удивлённо молодой женский голос.

— Объясню. Ты скажи, Витарр здесь?

— Н-нет. У него много работы, и он заночует в мастерской. Завтра вернётся.

— А Ивор?

— Ивора тоже нет. Он сказал, не ждать его сегодня.

— Хм. Ладно. Придётся отнести в подвал. Один день ничего не изменит.

— Элиаш, кто это? Что вы задумали? И Шин!.. — восклицала девушка.

— Талия, не лезь в это. Я со всем разберусь. Ивор обрадуется подарку.

После этого Микая слышала, как они скрипнули дверцей, а потом спускались вниз. Затем её как мешок с зерном бросили вниз, и боль в голове стрельнула невыносимой вспышкой. Путы врезались в руки. Ноздри наполнил запах пыли. Тело ощущало ледяной шершавый пол.

И спасения не было.

========== Глава 15. Не враг ==========

Кресло королевы пустовало весь пир. Арчивальд беззаботно пил и подмигивал знатным дамам за столом, совсем не беспокоясь, где его жена. Генрих посылал слугу в покои королевы, но тот вернулся ни с чем: «Её Величества нет».

После пира Генрих вызвал к себе капитана личной гвардии короля, которая сопровождала монаршую чету в город, и потребовал отчёта. Услышанное канцлера разгневало.

— Ты должен был сразу доложить мне, — нахмурился он. — Ещё одна такая ошибка, и я найду другого на твоё место. А сейчас оставь у дверей короля необходимую стражу, а с остальными поезжай в город. Найдите королеву и проводите её во дворец.

На улице уже стемнело. Окна превратились в чёрные провалы, в которых отражался свет свечей. Генрих опустил тяжёлые шторы, чтобы с окна не поддувало. Ночь обещает быть холодной.

И при всех этих обстоятельствах супруга короля всё ещё не вернулась во дворец.

«Арчивальд, дуралей! Когда ты научишься себя вести?»

Оставалось только надеяться, что двое стражников обеспечат её безопасность. Им следовало найти лошадей и сразу сопроводить королеву назад. В городе у неё не самая лучшая репутация. Могут возникнуть беспорядки.

Придётся увеличить её охрану. Но верные люди — товар штучный. Все, в ком Генрих был уверен, уже занимают определённые посты.

За этими размышлениями канцлер приготовился ко сну, лёг и долго смотрел в бордовый балдахин. Чтобы уснуть, понадобился отвар из трав.

Когда Генрих сможет засыпать со спокойным сердцем? Когда племянник-дуралей повзрослеет умом. То есть никогда?

Рано утром в дверь покоев постучали, и канцлер надеялся, что с добрыми вестями.

— Лорд Генрих, с королевской гвардией вернулся один из стражников Её Величества — Дерек.

— Что значит «один»? Где королева?

— Мне об этом неизвестно, лорд. Пригласить его к вам?

— Немедленно!

Дерек стоял перед канцлером, опустив голову, и Генрих не знал, просто выгнать его со службы или же казнить.

— Я искал их всю ночь, лорд канцлер, но… от площади уходит слишком много улиц. Я… не нашёл, — лепетал Дерек в своё оправдание.

Генрих взял меч и замахнулся. От смерти Дерека спас только очередной стук в дверь.

— Войди! Нашли королеву?

Капитан гвардии поклонился по всем церемониям, а терпение Генриха уже иссякало.

— Лорд канцлер. Мы нашли в одном из переулков стражника Её Величества. Он мёртв. Королева… пропала.

— Что значит «пропала»?!

— Мы допросили всех жителей в округе, но… все вчера гуляли на празднике, и никто ничего не видел.

Комнату сотряс удар кулака об стол. Лицо канцлера исказилось в гневе. Никогда ещё Генрих Уриен не злился так в присутствии своих подчинённых. И стражник, и капитан гвардии готовы были поверить, что не покинут эту комнату живыми.

Канцлер указал на каждого из них остриём меча. В голосе сквозила ледяная сталь.

— Найдите королеву. И не возвращайтесь, пока не вернёте её живой и невредимой. Вернётесь без неё, лишу головы.

«Тьма поглоти всё на свете. Арчивальд и Микая. Адаманту нужны вы оба. Мне нужны вы оба. А я получаю, что хочу».

***

Витарр возвращался домой под вечер. На Праздник сеяния удалось взглянуть лишь одним глазком, зато прибыль от заказов была, как за три месяца. Горожане покупали к празднику статуэтки Бога плодородия, фигуры из ароматного дерева для сожжения. Да ещё один дворянин заказал у него набор мебели в столовую.

Пришлось усердно поработать, и к концу второго дня Витарр уже еле держал в руках нож и рубанок, чихал от запаха лака, ненавидел все эти декоративные завитушки, которые так любили дворяне. Наверное, пора взять себе помощника. Может, кто из подпольщиков ищет работу?

Мимо пробежал отряд солдат. Ровным строем и с копьями. Витарру пришлось вжаться в стену, чтобы пропустить их. В переулке он тоже встретил стражников, и те заглядывали за каждый угол. Стучались в дома. Бегали с одной улицы на другую так резво, словно у них в штанах кусались муравьи.

«Интересно, что случилось…»

По пути домой Витарр успел заметить пять разных патрулей, которых в этих местах сроду не было. Теперь они повсюду. Витарр покачал головой, изо всех сил надеясь, что его подпольщики ничего не натворили, и вся эта чехарда не из-за них.

Он так глубоко задумался, что на повороте почти столкнулся с Ивором. Они всегда ходили домой этой дорогой.

Ивор был таким взъерошенным, словно спал у кого-то на сеновале… или вовсе не спал. После того как он пошёл во дворец вместо Витарра и вернулся, то был сам не свой. Сказал лишь, чтобы Витарр ни за что и никогда туда не ходил. Друг выглядел таким потерянным, что Витарр даже не смог на него разозлиться.

— Надеюсь, твой вид говорит о том, что ты насладился праздником, — заметил он.

Ивор покачал головой и пригладил русые вихры.

— Я ходил в сожжённый квартал. Потом… просто гулял.

— Что случилось, Ивор?

— Да ничего. Просто хотел подумать. Не бери в голову. Я бегаю туда чаще, чем ты думаешь. Вспоминаю Ирику.

Витарр не стал лезть в душу. Если бы Ивор захотел, то сам бы всё рассказал. Может, позже. Вместо этого Витарр оглянулся за спину.

— Ты заметил, сколько стражи?

— Странно это, — глубокомысленно кивнул Ивор. Пока речь не шла о нём, он вёл себя как обычно. — Надеюсь, это не из-за моей вылазки в змеиное гнездо.

— Это не твоя вина.

— Ты это всё время говоришь.

— А ты не веришь.

Талия ждала их у порога приоткрытой двери и мяла в руках передник. Её обеспокоенный вид сразу насторожили обоих друзей.

— Талия, что-то не так?

— Как хорошо, что вы оба здесь! Тут такое! Элиаш вернулся. С ним Шин.

— Тц, мальчишка всё-таки уломал его показать дом, — цокнул языком Ивор.

— Да нет же, не в этом дело! Идёмте. Они вас ждут. Другие тоже здесь.

Витарр забеспокоился не на шутку. Не связано ли происшествие в убежище с тем, что по городу бегает столько стражи?

Они сразу спустились в подпол. Торн, Дани, Ховар, Элиаш (и Шин тут же) и другие уже были здесь и ждали его. Когда маленькая комнатка со столом наполнялась столькими людьми, обычно происходило нечто судьбоносное. И вот они поведали.

Элиаш говорил с торжеством, словно один захватил столицу, и теперь все беды позади. Шин угрюмо молчал и лишь раз спросил, когда ему отдадут королеву. Он сам хотел прикончить её. Остальные глядели в пол и не перебивали, только следили за реакцией Витарра.

— В общем, мы ждали вас, чтобы допросить её, — заключил Элиаш и взглянул на Витарра и Ивора, ожидая похвалы.

— Вы… что… сделали? — только выдавил из себя Ивор.

Витарр тяжело вздохнул и обречённо упёрся руками в стол.

— Вот почему на улице так много стражников. Они ищут королеву. И найдут рано или поздно, если будут обыскивать все дома. Пока начали с ближайших к площади.

— Я вывешу на площади её тело до того. Долго им искать не придётся! — самоуверенно заявил Шин.

— Молчи, дурак, — слегка треснул его Ивор, и Шин обиженно схватился за ушибленную макушку.

— Мы же хотели убить короля и королеву. Разве нет? — вступился Элиаш. — Они убили Робера и остальных. И моих родителей, и ваших родных!

— Это верно, — кивнул Витарр. — Но королева — не король.

Рыжий Джек демонстративно фыркнул и одарил Витарра гневным взглядом. Вообще-то его имя Джун, но «Рыжий Джек» прижилось лучше. Из-за огненной копны волос и короткого терпения. Уж Джек-то всегда скор на суд:

— И что с того? Вы же слышали, о чём люди говорят. Она чудовище! Может, и Ульфу вашу убила тоже она! Все знают, что королева — жестокая тварь. Избавимся от неё.

— А если это всё слухи? Вряд ли у неё чешуя под одеждой. Что, замучим девчонку? Просто потому что у неё корона на голове? Раз уж у нас такая важная птица, то можно получить за неё королевский выкуп. Вот будет польза восстанию, — рассудил бородач Торн.

— Выкуп?! Да за всё серебро мира я не позволю убийце моих родных уйти!

Комната наполнилась шумом и спорами. Гневные тени плясали по стенам, словно в сражении. Подпольщики размахивали друг перед другом руками и каждый доказывал свою правоту. Их, должно быть, на весь дом слышно… в том числе и там, где сейчас сидела их пленница и ждала своей участи.

Витарр взглянул на Ивора — тот стоял молча, уставившись перед собой.

— Друзья. Друзья! — Все наконец замолчали. — Давайте сначала поговорим с ней, а там решим. — Витарр потёр переносицу.

Всё это свалилось слишком неожиданно. Он хотел постепенно наращивать влияние, помогать тем, кто пострадал от произвола короля, получать поддержку людей. И в конце концов сила их бунта смела бы эту власть с их тронов.

А ему сейчас предлагают публично совершить казнь? Как это сделал король с Робером и Дешем, и с другими?

«Мне стать таким как король?»

Ивор наблюдал за Витарром, и у того на лице промелькнуло множество эмоций. Сам Ивор не знал, что думать и делать. И, конечно, не был готов встретиться с королевой так скоро. Боги дают ему второй шанс? Или предостерегают? Ивор ещё не успел найти ответ.

Погасили почти все свечи, оставили лишь одну, чтобы королева в полутьме не могла разглядеть лица подпольщиков. Её привели в комнату и сняли с неё мешок.

Ивор увидел измученную бледную женщину. На лице и шее синяки. Волосы в причёске растрепались. Губы пересохли от кляпа во рту. Руки связаны за спиной. Она едва держалась на ногах, но всё же это была та же женщина, которую Ивор встретил в коридорах дворца.

Узнает ли она его? Что Ивору делать, если она попросит вернуть долг? Будет умолять? Жизнь за жизнь.

Но когда с неё сняли кляп, Микая Валдис не умоляла. Она плюнула на них через весь стол так, что двоим подпольщикам пришлось увернуться.

— Вы идиоты. Глупцы, — изрекла она. — Так орёте между собой, что вас весь квартал слышал. И как ваше убежище ещё не нашли? Бóльшие идиоты, чем вы, наверное, только стражники.

— Пф, а она явно считает себя самой умной. Даже в таком положении. Король небось уже заметил, что его жены рядом нет. То-то расстроился, — тихо усмехнулся Дани, но его услышали.

— Чушь! Король праздник устроит в честь того, что избавили его от меня. Ещё и медалями вас наградит. Думаете, я ваша помеха? Вы ввязались в политику, но ничего не знаете о том, как обстоят дела, и кто принимает решения!

Взгляд королевы был суров, словно она отчитывала своих слуг.

— Так расскажите, — спокойно ответил Витарр. Уж он-то мог сохранить спокойствие в любой ситуации.

— Король — просто жестокий мальчишка. Один он из себя ничего не представляет. Свернуть бы ему шею, да только этим всё не кончится. Смерти не прекратятся, лишь станут незаметней. Правит вовсе не он. И тем более не я.

— Змея, это ты убила Розалин! — кинулся вперёд Шин, и Ивору пришлось удержать его за шиворот, чтобы он не набросился на королеву с кулаками.

— Ложь! — выпрямилась она. — Роза была моей самой доверенной шпионкой. Зачем мне было её убивать?

В комнате повисла тишина. Даже сам Шин потерял дар речи.

— Розалин была вашей шпионкой? — переспросил Витарр.

— Я привела её во дворец. Я свела с королём. Я отправляла серебро в Элидар её семье как плату, — Микая строго глянула на Шина. — И её брат тоже должен был вернуться туда — заботиться о больной матери. Но, как я вижу, ты и впрямь глупый воробушек.

Шин остолбенел от таких новостей. Он мотал головой и повторял:

— Нет, нет, нет. Только сестра меня так называла. Как ты узнала?! Что с ней сделала?! — он снова кинулся вперёд, но Ивор держал крепко.

Микая тяжело вздохнула, и впервые за маской королевы стал виден человек:

— Мне жаль, что умерла твоя сестра. Она была одной из немногих, кому я могла доверять. Скорее всего, её убил канцлер.

— Зачем? — спросил Витарр.

— Арчивальд обиделся на дядю и убил его «любимую собаку», — невесело пожала плечами Микая.

— Собаку?

— Лорда Ларгеля — цепного пса канцлера в Совете.

— А за что казнили тогда этого… как-его-там на площади? — неуверенно спросил в никуда Ховар, но королева ответила.

— Лорда Сильвестра. Король обвинил в убийстве его, потому что Сильвестр хорошо относился ко мне. Он мог стать мне союзником, но был так же убит. Арчивальд крайне гордился собой и напрасно думал, что его дядя об этом не узнает. У канцлера повсюду глаза и уши. Наверняка он убил Розалин, чтобы проучить племянника. Она очень нравилась королю.

Шин при этих словах с отвращением дёрнулся, а Торн посетовал вслух:

— У вас там дворец или… о, даже не отвечайте.

— Неужели доблестные мятежники, незнали, куда ввязались? — поддразнила королева, словно чувствовала себя хозяйкой положения, но из груди вырвался короткий кашель.

— А Ульфа? Эта девушка служила… — начал Витарр.

— Я знаю, кто такая Ульфа. Она убиралась в гостевых покоях, потом прислуживала мне. Исчезла в ночь смерти Ларгеля. Возможно, она случайно видела что-то, чего не должна была, и от неё избавились. Я не знаю, что с ней стало.

— Её убили и выбросили в лесу.

— Печально, — сказала Микая, но ни капли сочувствия в её голосе не было, перед ними снова стояла королева. — Значит, Ульфа из ваших. Понятно теперь, кто копался в моих вещах и вырывал страницы из книг.

«Она знает», — мелькнула мысль у Ивора, и от неё стало боязно. Как много ещё она знает?

— А не вы ли её убили? Все знают, что королева жестока со своими слугами, — снова подал голос Дани.

— А ещё говорят, что у меня чешуя под платьем, а по ночам я купаюсь в крови младенцев, — выгнула бровь королева. — Но на моих руках нет крови. Ни одной капли. Боги мне свидетели.

— Врёшь! Змея! Лгунья! — не унимался Шин.

— Вы хотели об этом меня спросить? Виновна ли я в пожаре три года назад? Нет, не виновна. Что дальше? Выкуп за меня вы не получите. Король платить не захочет, а канцлер устроит вам ловушку — напрасно умрёте. Убьёте меня — сделаете только хуже.

— Это почему?

— Я заботилась о народе куда больше, чем вы думаете. Я строила союзы. Я через Сильвестра протаскивала в Совет благие решения. Я все эти годы выясняла, кто устроил переворот. Думаете, вы одни кого-то потеряли в огне? Мой отец, мать и брат сгорели заживо. Я потеряла всю семью в ту ночь… и после неё тоже. Не смейте меня обвинять. Не смейте…

На этих словах королева вдруг сильно закашляла, каждый вдох давался ей с трудом. Потом её лицо сделалось белым, как мел, и Микая упала на пол без чувств. Ивор отпустил Шина и бросился к ней. Взял за плечи. И даже сквозь её платье чувствовал жар от тела.

— Витарр, она заболела.

— Вы держали её в подвале со вчерашнего дня? — повернулся он к Элиашу. — Здесь же холодно. Постойте, а еды давали? Воды?

Элиаш отвёл взгляд, и Витарр всё понял.

— Зачем её кормить? Элиаш обещал мне, что после допроса я смогу её убить, — заявил Шин. — Так дайте. Где мой нож?

— Тише, Шин. Элиаш не имел права давать такое обещание, — строго глянул на них обоих Витарр.

— И что же? Ты решил её отпустить? После всех наших трудов? — Элиаш посмотрел на него с обидой.

— Отпусти её и погубишь нас! Убей — и отомстим за Робера, — кивнул Рыжий Джек.

— Я ещё ничего не решил. Это надо хорошо обдумать, — отозвался Витарр.

— Ты сомневаешься, потому что она сказала, что невиновна? А может, ты просто трус? Шин — мальчишка, а смелости у него поболее.

— Хватит, Элиаш! — крикнул на него Витарр. — Это не смелость, а гнев и безрассудство.

— Я не верю ей. Эти дворяшки — настоящие змеи. Слышали, как она назвала человека собакой? Мы для них ничто — животные, которых можно убить! Наверняка она врёт, чтобы выкрутится, — закивал Джек.

— Не врёт… — тихо отозвался Ивор.

Все уставились на него. Микая сгорала от жара в его руках, и он крепче сжал её за плечи. Слабая и заболевшая. Что бы она ни сделала, Ивор бы никогда не стал мучить женщину. Он бы убил её быстро и безболезненно, но что-то в тот день его остановило, и только сейчас Ивор начал понимать что.

— Я… не всё сказал тебе, Витарр, — начал он. — На самом деле во дворце меня чуть не поймали. Вернее, поймали бы и убили, если бы не она.

— О чём ты говоришь?

— Она видела меня. Поняла, кто я. Не знаю как, но поняла и могла выдать. Но не выдала. Отпустила. Подсказала, как выбраться из дворца. Я жив, благодаря ей. Я понять не мог почему. А теперь думаю… Витарр, она нам не враг. Ещё тогда я увидел это в её глазах, но не сразу понял.

— Сейчас понимаешь?

— Сейчас понимаю, что у нас общая цель. Вот почему.

Все подпольщики притихли. Элиаш раскрыл и захлопнул рот как выброшенная на берег рыба. Он бесконечно уважал Ивора, его ум и воинственность. Элиаш думал, что они с ним одинаковые, только Ивор смелее и сильнее. А теперь Ивор защищал женщину, которую Элиаш хотел отдать на казнь… и кто же прав?

— Нет! — рявкнул на весь дом Шин. По щекам текли злые слёзы. — Я думал, что мы с вами заодно! Элиаш сказал, что каждый из вас отомстит, когда будет шанс, а вы!.. Перед вами королева! Вы хотели её убить, можете её убить, а теперь трусите! Что с вами такое? Я думал, что вы сопротивление. Отважные подпольщики, что сметут этих тиранов. А вы!.. Ивор!

Шин с надеждой глянул на него. На того, кто помог похоронить Розалин, кто говорил, что ему не всё равно.

Но сейчас Ивор сидел рядом с королевой. Не с Шином. И не взглянул на того, о ком заботился все эти дни. В кого Шин успел поверить.

— Предатели! Ненавижу вас всех!

Мальчишка бросился прочь. Только хлопнула дверь.

— Будьте с ним, а то натворит бед, — кивнул в сторону выхода Витарр, и Элиаш с Дани поспешили вдогонку.

Больше никто ничего не сказал. Все погрузились в размышления.

Королева подослала к королю любовницу, чтобы та шпионила. Королева ищет виновных в пожаре. Королева не против смерти короля. Королева спасла Ивора.

Никто не знал, что с этим делать.

— Я отнесу её наверх. Там потеплей, и окна заколочены, — сказал Ивор Витарру, и тот кивнул.

— Я скажу Талии, чтобы протопила дом и… сам схожу к аптекарю за лекарствами. Присмотри за нашей гостьей, Ивор. А вы, — обратился Витарр к остальным, — будьте внимательней. Пока не болтайте о том, что тут случилось. Даже своим. Пореже выходите из домов. Повсюду стража.

========== Глава 16. Гостья ==========

Всё было как в тумане. Цветные пятна нарядных платьев. Праздничные танцы и смех. Задорная музыка и венок белых весенних цветов. Рядом надёжная рука. Поцелуи в губы и в ладонь. Микая помнила, как потеряла туфлю в танце, а он поднял и надел. И не было дня счастливее.

Туман сменился кровавой дымкой. Кто-то убивает у неё на глазах. Преследует. Микая не смогла убежать. Затем тёмная повозка без окон. Долгая дорога по ухабам и липкий страх. Микая стучала по двери и отбила руки. Приказывала, требовала, просила, умоляла отпустить её. Но снаружи не слышалось ни голоса, только ржание лошадей и обречённый стук колёс.

Когда повозка остановилась, Микая была чуть жива от страха. Она успела представить все самые страшные исходы и вздрогнула, когда настала тишина. Потом дверь сотряс грохот, будто кто-то ударился. Звуки сражения. Звон стали и стоны, которые тоже вскоре стихли.

Микая дрожала, когда дверца распахнулась. Свет раннего вечера ударил в глаза.

— Леди Микая, вы не ранены?

Мужчина подал ей руку. Но вовсе не тот, кого она ждала.

В этот же день столица полыхала. Огонь поглотил несколько кварталов один за другим и более всего тот, где жила её семья. Микая не могла поверить, что это зарево пожара идёт от её дома, что всё прямо сейчас обращается в мёртвые угли.

Окно, в которое любила смотреть на лимонное дерево мать. Гостиная, где отец учил дочь играть в шахматы. Библиотека, где брат читал книги и свитки о военной истории и экономике. Кухня, где шептались девушки-служанки, что всегда прикрывали отлучки Микаи от гувернантки. Комната, где в клетке щебетали по утрам певчие птицы.

Всё обращется в мёртые угли. В мёртвые тела.

Микаю не пустили туда. Спаситель привёз Микаю к себе домой и оставил там. Её не выпускали из комнаты. Когда же он снова появился, то коротко сказал: «Никто не выжил». Он говорил что-то ещё, какие-то слова соболезнования. Микая помнила, что спросила ещё про одно имя. Спаситель лишь покачал головой. Больше Микая не помнила ничего.

Через несколько дней она уже сидела в кресле королевской невестой. На площади поставили эшафот. Она должна была увидеть, как виновного в пожаре и убийствах казнят. Она хотела увидеть лицо того чудовища, что отнял счастье у стольких людей. У неё.

Но когда его привели, Микая ахнула. Не могла поверить глазам. А он увидел её, бросился к ней, но ему не позволили. Только кричал:

— Кая, беги от них! Они опасны. Убегай!

— Тиан…

Ему зачитали обвинения и приговор, а он не стал слушать. Не стал мириться. И последние слова он потратил на то, чтобы сказать ей:

— Кая, я не делал этого! Не делал! Я клянусь тебе, Кая! Убега…

Меч палача оборвал его жизнь.

Микая чуть не закричала. Закричала бы, но услышала смешок, и ей на запястье легла ладонь и надавила.

— Тише, леди. Не нужно так себя вести, иначе люди подумают, что вы с ним заодно. А вы заодно с преступником?

— Нет… нет…

— Тогда молчи, женщина. И наслаждайся зрелищем, а то окажешься там же.

«Арчивальд Холден… я не прощу тебя».

Микая открыла глаза и увидела косой деревянный потолок. Воздух пах лекарствами и сухой пылью. Было темно, на столике горела всего одна жировая свеча. Однако через щели в заколоченном окне проникал тусклый свет, и Микая решила, что сейчас утро.

Она села на кровати и поёжилась. Одеяло было шерстяным и колючим, зато тёплым. На жёсткую подушку упало мокрое полотенце, что лежало на лбу. Микая огляделась. Очертания комнаты тонули в темноте, но та явно была совсем крохотной.

У стола показалось движение, и Микая вздрогнула, когда поняла, что она в комнате не одна.

— Что ты тут делаешь? — спросила она строго, взгляд ухватил блик от стекла.

Ивор поймал увеличительную линзу, которую вертел на столе как волчок, и пожал плечами.

— Это моя комната. А вы заняли мою постель. Что я могу тут делать?

— Не мой выбор — оказаться в твоей постели.

Ивор хохотнул. Королева умела шутить с серьёзным лицом… если это вообще была шутка.

Она осмотрела свои запястья. Королева стёрла кожу в кровь, пока пыталась освободиться от пут. Талия положила под повязки листы целебных растений, чтобы ускорить заживление.

Сейчас по всей комнате витал запах лекарственных отваров, но выздороветь за одну ночь Микая не могла. Её всё ещё бил озноб, а жар не прошёл полностью. Королева поняла, что одета только в нижнее платье и поспешила прикрыть грудь одеялом.

— Вас никто не обижал, пока вы спали, — заверил Ивор. — Мы же не разбойники какие.

— Ты издеваешься?

Королева махнула рукой, демонстрируя перевязанное запястье.

«Это она ещё своё лицо не видела», — подумал Ивор.

— Жаль, что с вами так обошлись. Но мы тут не любим тех, кто… после Ночи Пепла внезапно стал богаче и знатнее.

— Ах, вот как вы определяли виновность. Долго думали?

— Наш лидер поговорит с вами об этом. Пока отдыхайте.

Ивор убрал линзу в карман, встал изо стола и собирался уйти, но королева окликнула его:

— Ивор. Тебя зовут Ивор, да?

Он обернулся.

— Как много имён вы успели услышать?

— Несколько.

Ивор откашлялся и отвёл глаза.

— Никогда не найму вас шпионами. В этом деле вы никудышны, — поддела королева.

Ивор закатил глаза и вышел из комнаты. Фыркал и передразнивал голос Микаи, пока спускался по лестнице. Нет уж, эта женщина даже близко не стоит с его кроткой и доброй Ирикой.

— Она проснулась? Я слышала, вы разговаривали. Как тебе наша гостья?

Талия стояла внизу лестницы и вытирала руки о передник.

— Очаровательна. По-прежнему обзывается, — пробурчал Ивор.

— За то, как с ней обошлись Шин и Элиаш, удивительно, что эта женщина не грозится нас всех линчевать, — усмехнулся Торн.

— А она симпатичней, чем о ней говорят, — подумала вслух Талия.

— Пожалуй, если распустит волосы и смоет белила.

— Ивор, а ты часом в неё не влюбился? — пихнула его локтем она.

— Нет уж. Со знатью предпочитаю не связываться. Как там Шин?

Торн глубоко вздохнул и развёл руками.

— А как он может быть? Чуть не повторил судьбу Деша. Бросил камень в патруль. Элиаш и Дани едва успели оттащить и сбежать. Пришлось запереть. Теперь караулят Шина по очереди, и никто этому не рад. Ивор, непорядок это.

— Знаю. — Ивор со вздохом уронил голову на руки.

— Поговори с ним. Парень только тебя послушает. Не можем же мы его всю жизнь взаперти держать, чтобы не убился по дури. Не такой уж он и маленький, пора бы ум-разум иметь.

— Я поговорю, — заверил Ивор, вот только понятия не имел, какие слова могли бы умалить гнев Шина. А тут ещё королева живёт прямо в комнате Ивора. Боги, как это вообще получилось?

***

Генрих сидел в своём кабинете и раздумывал, поставить ли подпись на бумаге. С помощью писаря он написал красноречивое объявление о том, что городские преступники злостно похитили королеву. Далее следовали нелицеприятные характеристики упомянутых преступников и в конце призыв жителям «оказать содействие страже».

Написано красиво. Вот только Генрих рассчитывал найти королеву как можно скорее и не распространяться о случившемся, но поиски затянулись, а судьба Микаи оставалась неизвестной.

Плохо, если её убили. Арчивальду не найти другой супруги с Благословенной кровью, а Генриху нужна именно Микая Валдис.

Но хуже всего, если она убежала сама и объединилась с мятежниками. Подобное развитие не имело оснований, ведь королева с первого дня на троне всегда вела себя тихо, но и не исключалось.

Проблема в том, что в городе у королевы плохая репутация. Не без подачи самого канцлера о ней рассказывали страшные небылицы. Особенно живучим оказался слух о том, как она жестока со слугами, что доходит и до убийств — нет ничего убедительней полуправды.

Генриху абсолютно не доставляло удовольствия порочить её в глазах людей, но королева не должна блистать ярче короля, иначе ей может вздуматься поднять бунт. Генрих прекрасно осознавал, насколько Микая ненавидит Арчивальда. Кто знает, что будет, если эта женщина получит власть над сердцами народа.

Сейчас её в этом народе ненавидят, избегают и боятся, несмотря на некоторые её старания быть благодетельной.

И всё же сейчас эта дурная репутация мешала. Если бы королеву любили, то ненавидели бы мятежников, которые похитили её. Если королеву ненавидят, то мятежники могут стать для народа избавителями. Этого Генрих никак не мог допустить.

Если бы только Арчи блистал теми добродетелями, каких ждут от Благословенной крови, то королева была бы бессильна. К несчастью, чтобы держать политический баланс, Генриху приходилось уравнивать их дела в глазах подданных.

Арчивальд ненавидел свою супругу. Сейчас этот несносный мальчишка напивается и празднует в своих покоях её отсутствие. Надеется, что Микая никогда не вернётся. Дуралей! Ещё бы праздник объявил.

Это было бы неважно, если бы он её хоть иногда навещал по ночам. Но король совсем не имеет желания прикасаться к королеве.

Неважно, будет ли её ребёнок от короля. Главное, чтобы Арчивальд не смог возразить и объявить его чужим — мало чего взбредёт в голову этому мальчишке. Ему нужно только и всего — провести с ней ночь, и тогда Генрих бы не выпустил эту девчонку из своих покоев, пока она не сумеет зачать.

Если бы канцлер знал, что за три года Арчивальд больше не подойдёт к её спальне, то забыл бы про свою учтивость и всё сделал бы ещё после их брачной ночи.

Королевству нужен младенец с Благословенной кровью. И неважно, как это будет сделано.

Генрих встал из-за стола и прошёл к комоду. В глубине ящика лежал маленький портрет в овальной деревянной раме. Генрих редко его доставал, но всё же хранил все эти годы. На портрете была изображена девушка с глазами-ониксами, смешными завитками волос на висках и миловидной улыбкой. В красивом платье из голубого шёлка.

Микая Валдис. Такой она была в семнадцать лет.

И если сейчас она умерла, то все планы канцлера пойдут прахом. Генрих снова посмотрел на бумагу и поставил на ней печать с подписью.

***

Талия с опаской поднималась по скрипучей лестнице. Легче было, когда королева спала. А теперь как вести себя с ней? Витарр сказал, что она вынужденная гостья. И что это подразумевало?

Ивор несколько раз разговаривал с Микаей и, похоже, вовсе не стеснялся королевского присутствия. Вёл себя так свободно, словно давно водил дружбу с этой леди.

Талия слегка надула губы. Ей-то хотелось, чтобы Ивор сказал, что она симпатичней королевы. Ничего-то он не видит. Если бы только Талия смогла сделать что-то важное для их дела, то Ивор наверняка бы заметил её.

Однако сейчас нужно было лишь поговорить, извиниться за платье и всё такое. Талия никогда не разговаривала с дворянками, но ей всегда нравилось, как красиво они выглядят, как утончённо себя ведут. Талия не удержалась и одолжила посмотреть платье королевы, пока та спала. Она прикладывала его к себе и кружилась по комнате, воображая себя на балу. Оно казалось Талии невероятно красивым, особенно белое кружево на рукавах.

Теперь платье нужно было вернуть.

«Слишком протянула с этим».

Талия постучала в дверь, и ей приказали войти. Королева сидела на кровати с одеялом на плечах и смотрела в заколоченное окно, в котором, конечно, ничего не могла увидеть. Талия сразу подумала, как бы она хотела такую же осанку.

— Я почистила ваше платье, — извиняющимся голосом сказала она. — Простите, что без спроса.

Королева выгнула бровь.

— Очень любезно с твоей стороны. А ведь ты даже не моя служанка, — сказала Микая и снова отвернулась к окну.

— У вас очень красивое платье. И почему люди говорят, что вы уродливо одеваетесь? — сказала Талия и тут же осеклась. Что она только сказала королеве целой страны?..

Микая глянула на неё и краем губ улыбнулась.

— Нравится платье?

— Да, оно роскошное.

— Не роскошное. По меркам светских дам оно почти нищее. Потому они и распускают слухи, будто у меня нет вкуса.

— А какие платья у светских дам?

— Роскошные, — пожала плечами Микая. — С золотой парчой, тяжёлым бархатом всех оттенков, жемчугами и драгоценными камнями.

Голос Микаи был равнодушным, но у Талии при этих словах загорелись глаза. Она так и представила всё это великолепие, но её фантазии разбились о смех королевы:

— Забудь, тебе такое не пойдёт. Но не переживай об этом. Некоторые дамы и впрямь утончённые и изящные, но иные наряжаются в роскошные наряды как куры перед петухами. — Талия в ответ прыснула в ладонь. — Тебе бы пошло как раз такое платье, как у меня. Я бы подарила, но других у меня здесь нет.

— Что вы, я не напрашивалась, — поспешила заверить Талия. — А… ну…

— Спрашивай. Я же не кусаюсь.

— Почему вы наряжаетесь в простые платья, а не в парчу и бархат?

Королева поманила Талию пальцем и наклонилась вперед, чтобы сказать это на ухо как величайшую тайну.

— Чтобы отпугнуть петуха.

Талия с удивлением отшатнулась, а королева рассмеялась. Так звонко и заливисто. Разговор с простодушной Талией её явно забавлял. Простой разговор без интриг и притворства.

— П-петуха?

— Короля.

— Ох.

— Видишь ли, мы с Арчивальдом друг друга ненавидим. Он распускает руки и унижает меня, а я могу только заботиться о том, чтобы это хотя бы все видели. Арчивальду нравится быть любимым, нравятся лесть и красивые вещи. И он никогда не прикоснётся к тому, к чему испытывает отвращение. Потому я ношу только тёмные закрытые платья, иногда и вовсе нелепые, густо мажусь белилами и убираю волосы так, чтобы прибавить себе лет и выглядеть уродливей. Так король не пожелает делить со мной общество. По крайней мере, я на это надеюсь. Конечно, неприятно быть посмешищем для всей столицы, но что поделать. Эти нелепые наряды — мои доспехи.

— Но разве король уже не прикасался к вам, когда вы… ну…

— Поженились? Талия, хочешь, я раскрою тебе величайший секрет королевства?

— Хочу, — как-то очень быстро согласилась Талия.

— В первую брачную ночь Арчивальд изрядно напился. Он даже не заметил, как я добавила в его вино сон-травы. Мне оставалось только раздеться и подделать следы на утро. Он ничего не вспомнил.

— Ох!

— Не болтай об этом никому, хорошо?

— Л-ладно. Только если специально врать не придётся. Особенно Ивору.

— Ах, Ивор. Он тебе нравится?

Талия покраснела как помидор. Микая всё поняла и без слов.

— И ты хочешь понравиться ему красивыми платьями?

Талия не успела ответить, как в приоткрытую дверь влетела ласточка — та самая, которую Ивор принёс раненой из сгоревшего квартала. Талия вы́ходила её, и с тех пор птица иногда возвращается и залетает в открытые окна.

Королева удивлённо смотрела, как птица облетела круг по комнате, села на спинку стула и издала короткий клёкот.

— Ой, это моя. Она порой прилетает. Наверное, есть хочет.

Талия хотела забрать пернатую гостью, но королева жестом остановила. Микая завороженно смотрела на птицу и чуть улыбалась. Талия подумала, что королева сама похожа на ласточку. Такая же тонкая и чёрно-белая.

Глядя на неё сейчас, Талия решила, что все слухи о королеве — глупые небылицы. Если бы только люди увидели её настоящую. Может, Ивор тоже увидел и поэтому не дал другим её убить? Как эту ласточку?

Ивор… «Ты хочешь понравиться ему красивыми платьями?» — спросила её Микая. Нет. Талия хотела для него…

— Я… я хочу сделать что-нибудь для всех. Что-нибудь важное, — вдруг решительно заявила Талия и присела перед Микаей в неуклюжем реверансе. — Поэтому, королева! Ваше Величество. Если вы и вправду нам не враг и вернётесь во дворец, пожалуйста, возьмите меня в услужение!

Талия чувствовала себя ужасно глупо, но не поднимала головы. Боялась увидеть лицо королевы, её эмоции. Талия услышала, как Микая молча поднялась с места, и зажмурилась от стыда и досады. А потом вдруг услышала у самого уха тихий голос:

— Талия, если я доверю тебе одну тайну, ты сохранишь её?

Девушка хотела тут же выкрикнуть «Конечно!», но тонкая рука предупреждающе легла ей на плечо.

— За эту тайну канцлер отдал бы много. Если он или кто-то из его людей узнает, погибнут хорошие люди. Ты сможет выдержать вес этой тайны, Талия?

***

Витарр вернулся из мастерской в задумчивости. Ясное дело, ситуация не выходила у него из головы весь день. Учудили Элиаш и Шин, надо теперь разгребать. И окончательное решение за Витарром.

Ивор тоже не знал, что теперь будет. Они разворошили змеиное гнездо так, что даже Седрику Гардену не снилось.

Королева ждала, что они придут. Она сидела за столом одетой и даже причёсанной, хотя болезненный вид говорил, что Микая далека от выздоровления. И всё же ждала их с прямой осанкой и высоко поднятой головой, словно приглашала сыграть партию.

Вокруг горело много свечей (Талия принесла?), и в комнате было светло.

Витарр не стал распинаться в любезностях и спрашивать про самочувствие. Талия ему уже всё рассказала. Он сразу сел на второй стул и прямо посмотрел в глаза королеве. Ивор остался стоять, прислонившись к двери.

— Я рада, что ты пришёл, — сказала королева Витарру. — Я и сама хотела с тобой побеседовать. Как твоё имя?

Ивор подозревал, что она уже давно сопоставила услышанное и ответ знала.

— Робер, — невозмутимо соврал Витарр.

— В честь казнённого? Путь так. И какова ваша цель… Робер?

— Справедливость, — быстро ответил он.

— Вы не найдёте её. Не здесь.

— Мы не собираемся её искать, леди Микая. Мы добьёмся справедливости своими руками.

— Оу? А у вашей справедливости есть форма? Что конкретно вы хотите сделать?

— Мы хотим, чтобы все виновные в сотнях смертей заплатили за это. Не сидели на тронах и не пировали во дворце на пепле погибших.

— Так ваша цель — месть.

— Справедливость, — поправил Витарр.

— Зависит от точки зрения. Предположим, вы верите в свои благие цели и что справедливость возможна. Как вы её добьётесь? Возьмёте штурмом дворец, прольёте кровь в каждой комнате, прикончите всех, кто встанет на пути? Так выглядит ваша справедливость? Вам ведь уже приходилось убивать, не так ли? Стражников. Того, кто охранял меня, звали Фриден. У него остались жена и дочь. Возможно, он причастен к трагедии трёхлетней давности, а может, просто состоял на службе как обычный солдат. Это не задевает вашу совесть и стремление к справедливости?

Микая говорила спокойно, словно она не была пленницей, словно всё происходящее под её контролем, словно в уме уже продуманы ходы. Витарр на это молчал. Наблюдал. Он пытался понять эту женщину. Выяснить, говорит ли она искренне или попросту играет с ними. Ивор хорошо знал своего друга: Витарр не причинит вреда королеве, если не будет уверен, что она виновна. Ивор и сам не смог. Но Витарр и не отпустит её, если не будет доверять. Слишком опасно.

Микая не дожидалась ответа. Он как будто и не был ей нужен. Она тоже смотрела. Тоже наблюдала. За выражением лица, за жестами. Лишь кашляла иногда от болезни. Витарр не собирался отвечать на её ходы, потому Микая вела партию сама.

— Те, над кем вы хотите совершить справедливость… может, они тоже прикрывались такими словами? А может, и нет. Во всяком случае кинжалы в грудь короля и его семьи не втыкаются сами. Пожары сами по себе не возникают — не те, что уносят жизни конкретных людей. Тут вы правы. Виновники есть. Вы их знаете? Всех поимённо?

— К чему вы клоните, леди Микая?

— По-вашему, кто должен ответить за всё? Король? Может быть, он поднёс первый факел. А может, его просто выбрали такой же марионеткой как меня. Возможно, этот больной замысел пришёл в голову его дяде. А может, он просто убирал беспорядок за племянником и лишь использовал опустевший кабинет Совета, чтобы возвыситься. Сколько сообщников у них было? Убить в огне всех родственников Канвальдов до единого — сложное дело. А кто этим же днём проник в покои короля и пролил его кровь? Личные слуги? Стражники? Кто убивал, кто руководил? Они на службе? Заседают в Совете? Они живы и получили награду, или от них избавились, как дело было сделано? Вы знаете ответы на эти вопросы, Робер?

Витарр не шевельнулся, но выражение его лица дрогнуло.

— Нет. Я не знаю, — признал он.

Королева чуть наклонилась вперёд.

— Тогда о какой справедливости вы говорите? Над кем? Всё, что вы сейчас делаете, это гоняетесь за призраками. Идёте на ощупь, сметая всех, кто оказался на пути. Чем вы тогда лучше своих врагов?

Чего бы ни хотела добиться этими словами королева, Витарр не повёлся.

— Так, может, вы нам расскажете больше, леди Микая?

Королева посмотрела в глаза Витарру, затем Ивору. В них была только прямолинейность и уверенность в собственной правоте. За годы во дворце и высшем обществе она и забыла, что кто-то может так смотреть. Просто и без тайных умыслов. Говорить прямо, что на уме. Таких легко обыграть в шахматы. Но человеческие жизнь и сердца — не шахматы.

Микая вздохнула и сплела на коленях пальцы. Словно остановила игру, предложила ничью. Без хитроумных ходов и обманных манёвров. И Витарр, и Ивор были честны с ней. Настал её черёд.

— Я пыталась найти ответы. Изучала списки слуг, стражников, пыталась понять, мог ли кто-то быть причастным, — продолжила Микая, уже расслабив спину.

— Розалин помогала вам в этом?

— Да. У неё было два дела: узнавать политический расклад у Арчивальда и отвлекать его от меня.

— Отвлекать? — не понял Витарр.

— Арчивальд ненавидит меня, но канцлер на него давит. Требует наследников.

— Благословенная кровь, — кивнул Витарр.

— Верите в неё?

— Возможно.

— Всей Благословенной крови Адаманта не хватило, чтобы спасти от гибели сотни людей. И эта не спасёт, — Микая взяла со стола чистое перо и уколола себе палец. — Не голубая, правда? — горько усмехнулась она, показывая. — Я не желаю продолжать род предателей и готовить своим детям участь таких же марионеток. Поэтому Роза занимала спальню короля вместо меня. Мне оставалось лишь играть роль оскорблённой жены. Арчивальду это нравилось. Унизительно, но такова цена.

Ивор неловко отвёл глаза. Ох, уж эти хитрые женские игры. Но Витарр был спокоен как камень:

— Вы смогли узнать, кто виновен в перевороте?

— Нет. Я не нашла доказательств. Во дворце нет ни одного свидетеля, который бы поведал мне эти тайны. Ни единого, кому бы я могла доверять. Однако я точно знаю, что и я, и Арчивальд были выбраны заранее. Он в тот день гостил у дяди, а меня похитили.

Витарр и Ивор переглянулись.

— Вас похитили?

— Посреди улицы, представьте себе. Примерно как в этот раз. Заперли в повозке без окон и куда-то везли. Долго везли. Потом я услышала шум снаружи. А когда дверь открылась, там стоял Генрих Уриен. Он сказал, что разбойники хотели получить за меня выкуп, но его человек всё видел и доложил ему. Генрих и его люди догнали их и перебили.

— И это правда?

— Он так сказал, — развела руками Микая. — В этот же день столица горела, а я выжила лишь потому, что «разбойники» меня похитили. Но я уверена, что их наняли как раз для того, чтобы они увезли меня в безопасное место, чтобы, когда всё кончилось, мы с Арчивальдом остались единственными наследниками Благословенной крови. Слишком быстро всё случилось. Слишком быстро нас поженили и короновали. Такие дела всегда тщательно планируются.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Витарр и Ивор обдумывали услышанное, когда королева заговорила снова.

— Люди, против которых вы боретесь, имён которых вы не знаете… Они готовы сжечь полстолицы, чтобы достичь своих целей. А вы готовы?

— Нет.

— Тогда вы проиграете.

— Мы выиграем, — решительно сказал Ивор.

— А так ли нужно вам выигрывать?

Ивор нахмурился.

— О чём это вы?

— Хотели мы того или нет, переворот свершился. У власти встали другие люди, и мир от этого не развалился. Многим людям всё равно, кто правит, пока это не заденет их лично. Как вас. У вас зияет рана от потери близких, но и она в конце концов заживёт, вы живы и будете жить.

— С таким-то королём? Не чувствуем мы жизнь в безопасности! — возмутился Ивор.

— Если начать новую войну, то в безопасности не будет никто, смерти неизбежны.

— Значит, по-вашему нам стоит смириться и забыть о справедливости?

— Мести, — поправила Микая. — Может, и стоит. А может, от смерти некоторых людей мир и впрямь станет чище. Я только вижу, что вы — люди, застрявшие в своём прошлом. Не можете его отпустить и держитесь за свои раны, оправдываете ими свои поступки. Но на самом деле не можете изменить ничего. Боретесь впустую, потому что вам больше не за что держаться.

— Значит, вы осуждаете нас, — кивнул Витарр, словно подтверждения этой мысли и ждал весь разговор.

— Не осуждаю, — возразила Микая и печально улыбнулась. — Потому что я такая же.

Витарр удивлённо посмотрел на неё. Ивор подумал, что они, наверное, оказались теми редкими людьми, кто видел улыбку королевы. Но её печаль, смысл её слов.

«Я такая же», — это значило много.

— Витарр. — Королева назвала его настоящим именем и заглянула в лицо. Огоньки свечей отражались в её чёрных, как колодец, глазах. — Дворянство уже крепко держится за нынешнюю власть. Чтобы победить убийц и предателей, нужна поддержка армии и народа. У вас этого нет… даже у меня нет.

— А если будет?

— Тогда встанет два пути. Первый: придётся снова утопить дворец и столицу в крови. Второй: узнать имена всех, кто был причастен и пролить только их кровь. Я выбрала второй путь. Быть может, ошиблась. Но выбрала. Каким путём пойдёте вы, и какой из них ведёт к справедливости, решайте за себя сами.

Она перевела дыхание и снова спрятала ладони под стол. Кажется, она теребила рукав. Подпольщики опустили глаза и каждый ушёл в свои мысли. Витарр вдруг что-то припомнил.

— Вы говорили, — начал он, — что потеряли кого-то не только во время пожаров, но и после. Кого?

Микая печально прикрыла глаза.

— Помните, кого во всём обвинили?

— Какого-то рыцаря или лорда, — пожал плечами Ивор. — Его имя заменили в рассказах на Предателя и Убийцу.

— У него было имя. Его звали Кристиан Ваэль… — Микая с горечью сжала ладони. — Он был моим возлюбленным женихом.

========== Глава 17. Договор ==========

Ивор ждал у двери своей комнаты. Оттуда доносились шорохи и тихие голоса. Он чувствовал внутренний подъём, словно мог свернуть горы. Будто боги, равнодушно взиравшие на них с вершины горы, наконец, откликнулись и дали помощь, откуда никто не чаял. Надежду в виде одной хрупкой ласточки.

Не все это поддержали. Витарру ещё долго предстоит справляться со всеобщим ворчанием и доказывать, что он не сошёл с ума. Ничего. Ивор возьмёт всю вину на себя. Ведь это он первым поверил, он сделал первый шаг, и во дворце этот шаг обернулся для него спасением. Его друзья не правы. Подобное доверие не призрачно, оно крепче железа. Острее меча. И веет надеждой на будущее.

Утром Ивор зашёл к Шину, который теперь жил с Элиашем, и рассказал им всё. Мальчишка был в ярости. Готов был всё крушить и ломать. Ивор чувствовал себя перед его гневом наковальней, но позволил себя ударить.

— Вы предатели! Как вы могли такое решить?! Ты предал меня, Ивор!

Глаза Шина снова стали влажными. Ивор хотел обнять его за плечи, но Шин дёрнулся как от чумного.

— Хватит, Шин. Ты не прав.

— Она убедила вас. Вы поверили ей, а не мне! Не Розе.

— Тебе лучше уехать домой, Шин. Ради Розалин и твоей матери. Она умирает.

Шин неожиданно замолк и недоверчиво уставился на Ивора.

— Что ты сказал?

— Королеве передавали письма для Розалин. В последнем было сказано, что твоя мать совсем плоха. Поезжай к ней. Ты уже упустил шанс попрощаться с сестрой. Неужели простишь себе, если не увидишь и мать?

Ивор просто повторил ему слова Микаи, хоть и не сказал об этом. Королева говорила: «На то серебро, что я отправила в Элидар, можно построить небольшое хозяйство. Если у Шина есть голова на плечах, он выстоит. А здесь его ждёт только смерть. Не уедет — винить будет некого».

Шин после этого долго плакал. Сжимал в ладони браслет с колокольчиком, стучал покрасневшим кулаком об пол. Но не позволил Ивору его утешить. Считал, что его все предали. Но по-другому было никак.

Ивор попросил Элиаша проследить, чтобы Шин сел в повозку и уехал из города. Если же мальчишка после этого не поедет домой и всё же вернётся… Ивору хотелось думать, что он сделал для Шина всё, что смог.

За дверью в комнату послышался голос Талии.

— Ваши украшения…

— Оставь себе. Вряд ли «мятежники» были столь добры, что вернули мне драгоценности. Открыто носить ты их не сможешь, но, может, в будущем продашь. В любом случае они теперь твои.

Ивор неслышно усмехнулся. Наверняка Талия будет хранить их как сокровище. Королева за недолгие беседы успела её очаровать. «Вот уж не подумал бы».

Дверь широко открылась. Талия под локоть вывела Микаю. На королеве были её прежнее платье, плащ с капюшоном и тёмная повязка на глазах. Витарр запретил показывать ей убежище подпольщиков, и королева согласилась с его условием.

— Не повезло нам, снаружи зарядил ливень, — Ивор показал большим пальцем за спину, хотя королева не могла увидеть его жест.

— Значит, ты будешь меня провожать? — спросила она.

— Ага. И пешком. Уж простите, что ваш эскорт такой нищий.

Талия за королевой тихо прыснула. Королева приподняла бровь и промолчала. Ивор ступил на первую ступеньку и предупредил:

— Мне придётся вас понести, чтобы спустить.

Королева замерла на полушаге.

— Ты издеваешься.

— Ничуть. Здесь крутая лестница. С закрытыми глазами расшибётесь. Сильно мне надо собирать по полу королевские кости.

— Нахал.

— Какой есть.

Ивор поднял королеву одной рукой за бёдра. Она была такой лёгкой и худой. Микая вздрогнула и напряглась. Не расслаблялась, пока Ивор не спустил её по узкому пролёту и не поставил на ноги уже у подножия лестницы.

Когда он распахнул перед ней дверь, шум дождя стал ещё громче, а в проходе повеяло сквозняком. Но Микая стояла перед улицей, словно ощущала чудо. Ещё бы. Несколько дней сидела взаперти.

Ивор взял её за локоть и вывел наружу. Край кружевного рукава был оторван.

«Оставьте клочок где-нибудь в лесу, — сказала Микая, — это собьёт их со следа».

Глухой дождь прибивал капюшоны к голове, отяжелял плащи, бил крупными каплями по плечам. Ни единой молнии не прорывалось сквозь небо, и темнота предрассветной улицы почти ослепляла. Чёрно-серые силуэты спящих домов нависали над головой, сливались с тучами, сплетались в темноте в причудливых существ.

Но эти переулки Ивор знал слишком хорошо, чтобы заблудиться. По форме выступающих труб и балкончиков, он мог сказать, в какой части города находится. По звуку шагов мог определить, куда свернул. Сейчас под ногами хлюпала жидкая серо-бурая грязь, ближе к центральной улице она сменится на хрустящую крошку, чтобы на главной дороге окончательно перейти в чуть шершавый мощёный камень. Эти мелочи замечали только те, кто здесь живёт. Лордам из высоких дворцов и поместий они не ведомы.

Микая позволяла вести себя и то и дело старалась подавить пробивавшийся кашель. Свозь её платье Ивор ещё чувствовал жар, а на шее, лице и запястье синяки только пожелтели, но не зажили.

— Точно торопитесь вернуться?

— Если я останусь здесь, не случится ничего хорошего. Ни со мной, ни с вами.

— Вы будете сообщать нам сведения из дворца?

— Нет. За мной всегда следят. Если меня заподозрят в связи с вами, я погибла. И не думайте, будто меня спасёт Благословенная кровь. Если нужно передать что-то важное, я найду способ. Оставьте это мне.

— Значит, под честное слово…

— Отчего же? Кое-что я могу предложить прямо сейчас. Дайте мне чернила и большую бумагу.

— Что вы делаете?

— Плачу выкуп за своё освобождение.

Ивор всё принёс и внимательно следил, как Микая выводила линии на бумаге. Вскоре с удивлением обнаружил, что она чертила карту. Во имя света, королева дарила им полную карту дворца, которую Ивор так и не смог тогда добыть. Теперь они будут знать коридоры, комнаты, патрули — всё!

Ивор остановил королеву и увлёк в соседний переулок. Сквозь плотное шуршание дождя слышались хлюпающие шаги. Они мерно приближались вместе с качающимся кругом света и поскрипыванием цепи фонаря. Вот показался зелёный мундир, тёмная шляпа и тяжёлые сапоги. Они проплыли мимо, ни на миг не задержавшись.

Ивор облегчённо выдохнул и вдруг подумал, подняла бы королева тревогу, если бы видела, кто идёт? Ответ пришёл сам собой: «Нет. Во дворце не подняла. И сейчас не стала бы».

Ивор смотрел на её спокойное лицо в полутьме, но Микая, даже если и почувствовала взгляд, не повернулась в нему. Она молча стояла с гордо поднятой головой и прямой осанкой. Такая далёкая от всего, что представлял собой Ивор.

— Если мы выиграем войну… что вы будете делать?

— Править. По праву и долгу Благословенной крови. Злодеи возложили на мою голову корону, так пусть пожалеют об этом.

Она будет править. В этом Ивор не сомневался. А найдётся ли место в её правлении таким как он? Или все её слова окажутся сном, хитростью, обманом — и народу не останется надежды ни на справедливость, ни на счастье?

— Ивор, ты ей веришь? — спросили его друзья.

— Я хочу ей верить.

Они шли тесными переулками в ночи. Мимо домов-исполинов с треугольными крышами. Ивор избегал проходить там, где в окнах горели свечи, и приходилось несколько раз идти окружным путём. Тем лучше. Микая никогда не найдёт дорогу к их убежищу сама. Витарр не хотел искушать судьбу, и Ивор не станет.

Они вышли на одну из главных дорог. Микая почувствовала под ногами мощёный камень и пошла быстрее.

— Далеко ещё? — спросила она.

— Не очень.

— Тогда забери плащ и найди грязную лужу.

— Чего? — оторопел Ивор, и королева повернулась к нему, хотя и не видела глазами.

— Я же «по лесу» бежала. Я должна промокнуть и испачкаться. В земляной грязи, — объяснила она как ребёнку.

— О, верно.

— И как выещё живы с такой предусмотрительностью?

Ивор закатил глаза, красноречиво цокнув языком. Куда им до женщины, которая в одиночку выживает в змеином гнезде и дурачит весь дворец и столицу.

Микая первой подумала, что нужно что-то сделать со стражей у городских ворот. Если по её сказке, она «сбежала в лесу от мятежников», то у ворот в город её должны были заметить. Пришлось просить ребят погонять обоих стражников за «нарушителями», чтобы те ненадолго покинули свой пост.

— Ваша лужа, королева. — Ивор торжественно поклонился перед ямкой с грязью и мутной водой. У входа в один из переулков дорога как раз шла по наклонной, и вода стекала в небольшую земляную канавку на обочине.

Микая осторожно сделала шаг и вздрогнула. Вода была ледяная и скрыла её щиколотки. Подол платья намок.

— Эй, свалитесь с болезнью ещё похуже, — предупредил Ивор. — Хоть плащ наденьте.

— Моё тело вылечат. Оно им ещё нужно.

От этих слов Ивору вдруг стало горько.

Микая тщательно испачкала туфли, платье и руки. Только залилась таким кашлем, что чуть не согнулась. Ивор поспешил поддержать её за локти, но от него отстранились. Он пожал плечами. Заметил на ближайшей двери венок из веток и отломил одну, затем сунул королеве в волосы. Она вздрогнула.

«Всегда вздрагивает, когда её касаются?»

— Просто ветка из «леса», — объяснил Ивор.

Когда они ускорили шаг, то Микая начала спотыкаться. Они шли уже долго, она устала. А ведь ей ещё на гору взбираться.

— Стойте. Я сниму повязку, — сказал Ивор. Была ещё пара поворотов до прямой дороги к дворцу, но какая разница, если она уже продрогла, а вслепую еле идёт.

Микая огляделась вокруг, остановила взгляд на трактирной вывеске, на которую попадал свет от висящего фонаря, и кивнула.

— Дальше я знаю дорогу. Можешь идти.

«Будто одолжение делает», — закатил глаза Ивор. И всё же пошёл за ней следом. Если королева упадёт без сил так же, как тогда в их подполье, то ничего хорошего не будет.

Микая слышала позади его шаги, но не оборачивалась. Она съёжилась под холодным дождём, словно тот пригибал её к земле, как тонкое деревце. Медленно брела. Несколько раз качнулась так сильно, что Ивор хотел к ней броситься, но каждый раз Микая выпрямлялась и останавливала его рукой.

Обернулась лишь у дороги в гору, которая напрямую вела к воротам дворца… к месту, которое Микая всем сердцем ненавидела, но должна была вернуться.

— Дальше тебе нельзя. Возвращайся домой, Ивор. И спасибо, что проводил, — сказала она на прощание и, сгорбившись от холода, побрела вперёд.

«”Спасибо”, ха. Не знал, что королевам ведомо это слово».

Ласточка надежды.

*

Генриха разбудили среди ночи и обо всём доложили. Через несколько минут он уже быстро шагал одетым по коридорам дворца и на ходу расправлял манжеты. В крыле королевы ярко горели все свечи, а в покоях собралось много людей.

Микая Валдис лежала в постели и словно невидящими глазами блуждала по комнате. Лицо выглядело ещё болезненнее обычного, на щеке расплылся жёлтый синяк. Её била крупная дрожь, словно Микая не могла согреться.

Служанка возилась с камином, раздувая пламя. У изголовья кровати стоял главный лекарь, в одной руке держал часы, а в другой запястье королевы. Его помощники рядом растирали в ступках пахучие травы. Здесь же стояли двое стражников, которые словно не знали, что делать. Другая служанка хотела унести платье.

— Стой, — бросил ей Генрих и цепким взглядом окинул скомканное одеяние королевы, которое несомненно видел на ней в день исчезновения.

— Оно мокрое… и грязное, — попыталась объяснить служанка, но Генрих всё равно остановил.

Он осмотрел мокрые разводы на тёмно-зелёной ткани и поднял двумя пальцами порванный рукав.

Возле кровати он заметил туфли в обильной грязи. Рядом с гребнем на столике лежала маленькая ветка. На полу грязные полотенца. Когда лекарь отпустил запястье королевы, Генрих увидел, что оно натёрто верёвками, а на шее следы от удушья.

Ум канцлера начал быстро соображать, складывать детали в цельную картину.

— Лес… они в лесу. Выкуп, — шептала королева словно в бреду.

— Где в лесу, Ваше Величество? — ухватился за слова Генрих.

Присел к ней, взял в свои руки маленькую озябшую ладонь.

— Я не знаю… — королева измученно покачала головой и высвободила руку, спрятала под пуховым одеялом.

— Её привели стражники городских ворот? — строго спросил канцлер уже у гвардейцев.

— Нет, лорд канцлер. Дворцовых ворот. Королева пришла к ним и сразу упала.

— Дворцовых? Как вышло, что стража у города не заметила её? Королева должна была пройти через любые ворота…

»…если только не покидала город». Генрих снова погрузился в раздумья, переводил взгляд с грязных туфель на платье, с порванного рукава на ветку и полотенца, с синяков на запястьях к шее.

— Не было, — снова простонала Микая. — Там никого не было. Я просто… шла вперёд.

И закрыла глаза. Дрожь не оставила её, хотя камин уже жарко разгорелся, и по комнате начало медленно распространяться тепло. Служанка нагрела у огня ещё одно одеяло и хотела накрыть им королеву, но лекарь не дал:

— Убери, дурёха. Её нельзя укутывать. Лорд канцлер, королева очень больна. Нужно сбить жар и дать ей лекарство.

— Другие раны есть? Любые…

— Только синяки. Ничего, что могло бы опорочить нашу королеву.

— Сделайте для неё всё, что полагается, — кивнул Генрих лекарю и обратился к стражнику. — Передай своему командиру, чтобы обыскал лес. Немедленно. Пусть возьмёт столько людей, сколько нужно. Найдите преступников и их лагерь. А городских привратников утром ко мне.

Канцлер так и не ложился остаток ночи. Свечи в канделябре успели истаять на три четверти. Мысли то и дело прокручивали события шаг за шагом: королеву похитили мятежники, увезли в лес и держали в плену, чтобы получить выкуп, королева сбежала, нашла дорогу через лес, но стража у ворот её не видела.

Если бы не синяки на запястьях и на шее, были бы все основания сомневаться в рассказе Микаи. И что оказалось бы хуже: что королева лжёт или что она говорит правду, и мятежники осмелились на такое? Почему сразу не потребовали выкуп, зачем ждали несколько дней?

Утром Генрих получил ответ на два из своих сомнений: в лесу нашли обрывок белых кружев точно с платья королевы, а городские привратники… под давлением признали, что отлучались в погоне за воришками. Генрих в ту же минуту велел высечь их и разжаловать.

Королева спасена. Она снова во дворце. Со временем выздоровеет. Всё будет как раньше. Ничто в этом тесном каменном мире не поменялось. Только Арчивальд устроил показательные причитания из-за возвращения «старой кобылы».

Жаль, что королева сбежала сама. Мятежникам бы пришлось высунуться из норы, чтобы получить свой выкуп, и тогда можно было бы отсечь им голову. Сейчас они снова затаятся, как крысы. Ещё и Седрик Гарден сбежал из страны.

До спокойствия далеко.

*

Ивор помнил, как он бежал по тесным переулкам и держал маленькую ладонь. Слышал игривый смех за спиной и сам смеялся. Тень высоких домов укрывала их от палящего солнца. Кто-то выплеснул из окна мыльную воду после стирки, и Ивор с Ирикой уворачивались от грязных брызг. Её туфли хлюпнули по луже и продолжали бежать за ним. И всему миру было их не догнать.

— Старая хозяйка узнает, что я ушла. Она всегда идёт в сад после дневного сна.

— А я скажу, что это я украл тебя.

Они целовались в тени свисающих с балконов лоз. Руки Ирики пахли землёй и цветами.

— Я не смогу остаться с тобой, — вдруг сказала она, и Ивор почувствовал, словно его ударили хлыстом.

Он взглянул на любимую, но это была словно не она. Ивор хотел что-то ответить, но внезапно её лицо стало обгоревшим, а глаза почернели. Вместо солнца всё вокруг заволокло красно-оранжевой дымкой. Заревом пожара.

Ирика смотрела на Ивора невидящим взглядом и, отпустив его руку, медленно отходила назад — в огонь.

Ивор бросился за ней, но оказался в другом месте. Красная дымка не исчезла, но теперь всё было на площади. Ивор стоял рядом с эшафотом и видел казни. Одну за другой. Он не различал лица казнённых. Они сливались одно в другое. Мужчины и женщины.

Ивору показалось, что среди них он увидел Ирику, но и её лицо тут же исчезло. Ивор увидел другое — Микаю Валдис. Он хотел остановить палача, но не успел.

Ивор лежал у себя в комнате на влажном от пота одеяле. Сквозь щели в окне просачивалось дневное солнце и подсвечивало пылинки. Ивор втянул носом воздух и понял, что запах стоит необычный. Он не шёл с кухни, не поддувал снаружи, а был прямо в комнате.

Долго принюхиваться не пришлось. Непривычно пахла подушка — дубовой корой и какими-то цветами. Конечно. Волосы королевы. Наверняка у неё стойкие духи. Даже сейчас Микая напоминала о своём присутствии.

— Кто такая Ирика?

Ивор вздрогнул от неожиданности и уставился на Микаю большими глазами.

— Для неё ты заказывал обряд памяти в храме.

Ивор кивнул сам себе. Напрасно он надеялся, что королева его не вспомнит. Она помнила всё.

— Моя невеста, — честно ответил он.

— Тогда у нас есть кое-что общее, Ивор.

Он встряхнул подушку и перевернул её другой стороной. Нечего тут всяким запахам витать. Полежал так немного… и перевернул обратно.

Витарр вернулся вечером. На пороге тряхнул головой, сбрызгивая редкие дождевые капли. Увидев дома Ивора, он спросил:

— Был на площади сегодня?

— Нет, а что?

— Нас объявили опасными преступниками.

— Да ничего нового.

— Вещали на всю площадь, как мы «похитили и собирались пытать королеву», но «Его Величество нашёл её прежде и спас», а «все виновники казнены на месте». Это если коротко. По словам глашатая, там в лесу вообще состоялось грандиозное сражение.

— Пф, серьёзно? — Ивор чуть не подавился от смеха.

— История должна была быть другой, — задумался Витарр.

— Да ладно тебе. Наверняка это они всё переврали, чтобы выставить нас злодеями, а короля прям благородным рыцарем.

— Нас не станут поддерживать, если будут считать, что мы пытаем женщин.

— А, вот что тебя волнует. Не переживай. Уверен, этим крикунам из дворца давно никто не верит.

— Найдутся те, кто поверит… Знать бы, к чему последние события приведут.

*

Пару недель спустя.

Собрание Совета проходило спокойно, не считая того, что пустовало три кресла из шести. Одно во главе стола прямо напротив канцлера принадлежало королю, но Арчивальд давно дал понять, что все проблемы предоставляет решать своему дяде, а пожинает только успехи.

По праву и левую руку от канцлера некогда сидели лорды Ларгель и Сильвестр. Один вторил предложениям Генриха и защищал его позицию, второй иногда лениво спорил, но в основном не препятствовал.

Сейчас два пустующих кресла создавали неопределённость. В силах короля сократить число участников Совета, но всё не так просто. Меньше людей — меньше возражений, с одной стороны. С другой же, место в Совете или хотя бы обещание приблизить к нему всегда служило хорошей морковкой для знати. Если просто взять и уменьшить Совет наполовину, другие семьи углядят в этом ущемление своих прав и попытку захватить власть нынешними лордами.

Прошло меньше четырёх лет с убийства короля, новая власть ещё не так устойчиво держится на троне. Генрих много раз предупреждал об этом нерадивого племянника, но тот уверен, что власть не может уплыть из рук, если однажды удалось схватить её за хвост.

Генрих предпочитал вести себя осторожнее. Лучше он будет опасаться каждого шороха, чем оступится в темноте и рухнет в пропасть. Для единоличного властвования в Совете время ещё не настало. Генрих не станет торопиться. Он использует пустые кресла, чтобы получить поддержку новой знати, у которой достаточно амбиций, чтобы возвыситься, и верности, чтобы быть за это благодарной.

Генрих составил списки возможных кандидатов, но пока все были слабы и незначительны. Гардены имели много влияния. Будь в их жилах хоть капля Благословенной крови, история повернулась бы в другую сторону. Сейчас они враги. Гийомы… К сожалению, лорд Ларгель оставил после себя лишь супругу с двумя дочерьми, и никого, кто мог бы заменить его на посту.

Приходилось искать новых кандидатов среди мелкой рыбёшки.

— Лорды Совета. — Герберт и Поуль кивнули канцлеру. — Нам уже не в первый раз приходится заседать малым числом, и всё же каждому креслу должен найтись хозяин.

Приготовленную речь прервал стук в дверь. Генрих нахмурился. Он не любил, когда что-то шло не по плану. Он предпочитал предсказуемость, которую можно контролировать. И даже такая мелочь могла вызвать внезапное раздражение.

— Прошу прощения, лорды.

Вошедший оказался командиром стражи. Обычно Румель отправляет с сообщениями подчинённых, а сам приносит только хорошие или важные вести. И Генрих искренне надеялся на первые.

— В чём дело? — обернулся он, всем видом показывая, как Румель не вовремя.

Командир стражи всегда боялся канцлера, когда тот находился в плохом настроении. Впрочем, он боялся канцлера и в хорошем. Однако сейчас Румель набрался храбрости, прошёл в зал Совета и отсалютовал.

— Лорды Совета, лорд канцлер. У меня дурные вести.

«Началось».

— У восточных границ проявила себя неожиданная сила, — начал Румель, аккуратно подбирая слова, но в такие моменты Генрих не любил бесполезных расшаркиваний.

— Восстание? — нахмурился он, уже припоминая одно имя.

— Н-нет, не похоже. Поступают донесения о больших отрядах наёмников. Они парализовали всю торговлю, обозы не доходят до столицы. Поставки зерна под угрозой.

— Отправить туда армию и пресечь безобразие. Главаря взять живым, — отчеканил Генрих.

Три года назад решительные действия помогли подавить в зародыше зарождающееся восстание среди дальней знати. Если бы не молниеносная реакция канцлера, Арчивальд мог и потерять трон.

Генрих уже планировал тактику действий на востоке, как заметил, что Румель не спешит исполнять его приказ, а мнётся и неуверенно поглядывает на него.

— В чём дело?

— Боюсь, армия понадобится на севере, лорд канцлер… Норсленд развязал войну. Золотые поля захвачены.

*

Линн шла по коридору, и каждый шаг давался ей с трудом. Она только вытирала слёзы, как новые грозили пролиться из глаз. Проходящие слуги и стражники оглядывались на неё, бредущую бледной тенью.

Линн не хотела идти. Она мечтала, чтобы даже этот серый бездушный коридор никогда не кончался. Никогда не приводил её к этой двери. И вот снова Линн перед ней как целую жизнь назад. Снова занесённая для стука рука.

— Войди, — такое же холодное и властное как в первый раз.

Линн словно вошла на эшафот.

— Ваша служанка вернулась. Располагайте мной, как вам угодно, королева, — тихий безжизненный голос.

Линн присела в глубоком поклоне и застыла. Смотрела вниз. До разрешения госпожи она не могла встать. Но королева не дозволяла. Она возвышалась над Линн подобно ледяному изваянию, и не было в её глазах ни мягкости, ни сочувствия.

У Линн дрожали колени и руки, она не поднимала головы и смотрела в ковёр. Тот самый, по которому растёкся последний глоток отравленного вина. Казалось, оно всё ещё было там. Въелось в ворс. Напоминало.

Линн была уверена, что умирает. «Не бойся. Яд не смертелен… я полагаю», — слова королевы, которые она не сразу вспомнила, которым Линн не верила. Слишком велики были муки. Слишком велик страх.

Страх убивает не менее мучительно, чем яд. Её благодетель так говорил. Давно. В то время Линн казалось, что нет на свете человека добрее и благороднее, и хотела служить ему всем сердцем. И как горько теперь было увидеть, что благодетелю наплевать на чувства и на жизнь Линн. Она расплакалась прямо у него на глазах, умоляла дать ей другую работу. Но всё тщетно. Холодные змеиные глаза было не растопить ничем.

— Королева знает, что ты работала на меня?

— Нет… нет…

— Тогда возвращайся к ней. Делай, что хочешь, придумай любую историю, но останься при ней. Любой ценой.

«Помни, кому ты обязана жизнью, — напоминал ей «благодетель». — Не только своей».

Не только своей…

— Мне угодно, чтобы ты призналась во всём, что ты здесь делала, — холодно сказала служанке королева.

— Я лишь честно служила вам, госпожа… — голос дрогнул.

«Я не могу, не могу!»

Линн сжала губы, чтобы не выдать всхлип. Спина устала от поклона, но ей не разрешали вставать. Никто из них не разрешал.

— Хватит. Ты служила вовсе не мне. Мы обе это знаем. Главный слуга подтвердил твой рассказ, но это ложь. Он не подготовился к вопросам так хорошо, как ты. Не он привёл тебя во дворец. И сон-траву у лекаря ты брала вовсе не для меня, а чтобы усыпить стражника и войти в мои покои. Тебе есть что сказать?

Линн задрожала всем телом. В прошлый раз после этого вопроса её заставили выпить яд. Линн бросила взгляд на стол и тихо ахнула. Вместо вина там лежал кинжал.

— Госпожа… ваша служанка ошиблась. Молю о милосердии…

— Те, в ком нет ни честности, ни чести, не дождутся от меня ни уважения, ни милосердия, — продолжала Микая. — Ты испытала это на себе. Так почему ты ещё здесь, Линн? Тебе жить надоело?

Королева ждала ответа, но Линн не могла ей ничего ответить. Только тихо всхлипывала. Глотала свои рыдания, давилась ими, словно добровольно принимала новый яд.

Микая подошла к столу и вынула изящный кинжал из ножен.

— Я знаю, кто ты. Если продолжишь шпионить за мной, я убью тебя. Почему же ты снова пришла?

— Я… ваша служанка. Располагайте мной, как вам угодно, королева, — пролепетала Линн заученную фразу.

Она дрожала как цыплёнок перед лисой. Слёзы катились из глаз. Из последних сил Линн держалась, чтобы не разрыдаться в голос. Мила. Всё ради Милы.

— Значит, есть вещи, которые тебе дороже собственной жизни. Не монеты. Что это? Преданность благодетелю? Или… семья?

Плечи Линн вздрогнули, и это сказало королеве всё.

— Ты делаешь это ради семьи. Мать? Отец? Сестра? — продолжала давить Микая, и каждое движение Линн выдавало всё, что та боялась сказать. — Значит, сестра. Что с ней? Ей угрожают?

Линн поджала губы. Это было слишком для неё. Она упала на колени и разрыдалась. Громко и горько. А королева лишь смотрела, оценивала, думала.

Линн не видела ничего, слёзы застилали глаза, горло надрывалось от плача. От боли, от страха, от несправедливости. Пальцы царапали ненавистный ковёр. Мысли проклинали тот день, когда она пришла в этот дворец. Когда решила, что спасший её человек желает добра.

Сквозь слепящие слёзы и рыдания Линн слышала тихое шуршание платья королевы. И когда перед её лицом оказался платок, она затихла и осторожно подняла глаза.

— Вытри лицо.

Платок. Белый с синей вышивкой по краю. Платок. Не кинжал.

Линн осторожно взяла его и промокнула щёки.

— Встань, — приказала королева, и служанка подчинилась.

Подняла взгляд. Комната выглядела так же, как в тот день, когда Линн впервые сюда вошла. Взгляд ухватил ту же вазу с букетом маков и дубовых веток. Тогда Линн была полна решимости послужить своему благодетелю. Стояла на этом же месте и лгала королеве. Думала, что совершает благо.

Кажется, с того дня ничего не изменилось …

«Будь мне верна, и ничего с тобой не случится».

«Помни, кому ты обязана жизнью. Не только своей, но и жизнью твоей сестры. Ты ведь любишь её и хочешь, чтобы с ней всё было в порядке? Тогда исполняй приказ. И не смей меня предавать».

…но на самом деле изменилось всё.

— Посмотри мне в глаза, — велели ей.

Линн вытерла платком слёзы и посмотрела на королеву. Во взгляде служанки было пусто. Глаза-ониксы Микаи смотрели в ответ спокойно, изучающе, брови не хмурились, и одни боги знают, что таилось в её мыслях.

— А теперь слушай меня внимательно, Линн, — начала королева. — У тебя сейчас последняя возможность рассказать мне всё: как тебя нашёл канцлер, что поручил, что ты уже успела сделать и рассказать ему?.. И что с твоей сестрой? Если ты расскажешь мне всю правду, я помогу. Слышишь? Я помогу твоей сестре и тебе. Даю слово. Если же продолжишь лгать… да помогут тебе боги, если ещё хоть раз явишься передо мной.

Комментарий к Глава 17. Договор

Поздравляю, мы торжественно добрались до середины истории. Сделаем двухнедельный перерыв — и отправимся в новую сюжетную арку.

========== Глава 18. Истории о прошлом и настоящем ==========

Шарлотта с любовью вешала постиранные занавески на окно портняжной мастерской. Её муж с крошечными очками на носу высчитывал измерительной лентой размер ткани, необходимой на новое платье. Его жена могла быть невероятно изобретательной в своих полётах фантазии, и Геррон каждый раз прикидывал, можно ли воплотить её задумку в жизнь.

Среди их покупателей много дворян, и роскошные и уникальные наряды всегда пользовались спросом. Шарлотта славилась на всю Этерну как законодательница мод. Их портняжная мастерская хорошо зарабатывала, и Геррон не мог представить себе большего счастья, чем процветающее дело и любимая женщина рядом.

С годами его тело немного обрюзгло, глаза уже подводили, но стройная жена не стала любить его меньше. А Геррон продолжал рассыпаться в комплиментах её красоте и каштановым локонам, пусть годы и прикоснулись к Шарлотте увяданием.

— Лотти, здесь точно нужны жемчужные рукава? Недёшево обойдётся, — почесал лысеющую макушку Геррон.

Только он мог звать её «Лотти». Для остальных она была леди Шарлотта Теафред — дочь небогатого дворянина из младшей знати. Упрямая и непослушная она в молодости отвергла выгодную партию и вышла замуж за простого портного. В своё время об этом шепталась вся столица, а семья Теафред оборвала с Шарлоттой все связи и возложила надежды на младшую дочь. Сейчас эта история давно поросла былью, а сестра Лотти даже заходит иногда в мастерскую заказать новое платье.

— Конечно, нужны, Герро. Вот увидишь, это платье купят за золото.

— Для кого оно? Для леди Каи?

— Нет… нет, — вздохнула Лотти. — Ты же знаешь, что заказывает леди Кая.

— Знаю. Но вдруг она передумает?

Шарлотта и Геррон уже много лет шили наряды для леди Каи. Впервые она пришла к ним в мастерскую ещё ребёнком вместе со своей матерью. «Шарли», как называла её Кая, приходила в восторг, наряжая юную леди в красивые платья.

Кая росла на их глазах и постепенно превратилась в прекрасную девушку и невесту. С какой радостью в глазах она просила Лотти придумать для неё свадебное платье. Только пока это был секрет.

А потом случился страшный пожар.

Прошло много времени, прежде чем леди Кая появилась на их пороге вновь, но перед ними стоял словно другой человек. Платье для свадьбы с другим так и не было закончено. А от кроткой девушки с тёплой улыбкой не осталось следа. Она превратилась в Её Величество королеву Микаю.

Шарлотта до сих пор вздыхает по её судьбе и тому платью, которое леди Кае уже не суждено надеть.

Зазвенел дверной колокольчик. В мастерскую вошла тонкая девушка с веснушками и тугими русыми косами. Одета в невзрачное серое платье без украшений. На вид из простых. Такие редкость в мастерской, обычно Шарлотта и Геррон встречают более обеспеченных покупателей.

Девчушка и впрямь чувствовала себя не в своей тарелке среди разложенных дамаска и парчи, катушек золотых и серебряных нитей, бусин и жемчужин в коробочках, шёлковых лент. Она осматривалась по сторонам и кралась как мышонок, словно боялась коснуться чего-то дорогого.

Геррон оторвался от своих замеров и направил взгляд через очки на входную дверь. Шарлотта по-дворянски оправила складки на юбке и встала встречать посетительницу.

— Чем помочь, милая? — добродушно улыбнулась хозяйка мастерской.

— А… я… меня прислали, — сбивчиво начала девушка.

— И кто же?

Девушка выпрямилась, словно набралась храбрости, и выпалила на одном дыхании:

— Это вы Шарли? Меня прислала «леди Кая».

Портные переглянулись, и в следующий миг Шарлотта улыбнулась, прикрывая дверь и задёргивая занавеску на окне.

— Понимаю. Ты очень вовремя, милая. Как тебя зовут?

— Талия.

Шарлотта кивнула. Секретный пароль совпал.

— Проходи, Талия. «Подберём для тебя платье».

«У леди Каи сообщение для твоих друзей».

*

Дорожная пыль поднималась непроглядным облаком и медленно оседала. На плечах, ладонях, волосах, грязной одежде. Всякий раз, когда проезжала повозка, Линн зажимала нос, чтобы не чихнуть. Она представляла это игрой.

«Если чихнёшь, то ты проиграла. Если удержишься, то проиграла повозка», — подбадривала Линн себя и сестру, что прижималась к ней сзади.

У неё были такие же большие серые глаза, как у самой Линн. На чумазом лице они сияли как две луны и особенно ярко, когда Линн рассказывала что-нибудь интересное или приносила краюху хлеба.

Сколько они уже скитаются так? Неделю? Месяц? Как давно они жили с бабушкой и мамой в маленькой деревне? Чем прогневали богов, что неведомая болезнь вошла в их дом, проникла сквозь закрытые ставни?

Первой не стало бабушки. Мать Линн и Милы постоянно была с ней и велела сёстрам не подходить. Они играли на улице. Рассказали обо всём соседским детям, а те своим родителям. Вскоре Линн и Милу тоже стали сторониться, обходить их дом, запрещали детям играть с ними.

Вскоре слегла и мама, но запретила Линн приближаться. Прогоняла дочерей от себя. И однажды просто не проснулась.

Вся деревня слышала надрывный плач двух сестёр. Линн хотела похоронить мать и бабушку, но была слаба, чтобы вынести их и выкопать могилы. Попросила соседей. Но соседи вместо лопаты принесли к дому факел.

Мила плакала, умоляла не убивать их дом и маму, и бабушку. Линн обнимала, держала её, чтобы Мила не бросилась за мёртвыми в огонь. Дом сгорел, развалились почерневшие сваи, оранжевые искры тлели на углях и вскоре погасли под холодным дождём.

Никто не пустил сестёр к себе. Боялись, что девочки принесут заразу в их дома. Одна добрая душа оставила сёстрам на пороге узелок с хлебом и водой в дорогу. Только дорога была в никуда.

Они шли и шли, и шли. Ни одна повозка не остановилась перед ними. Ни одного дома на пути не встретилось. Может, Линн шла не в ту сторону? Она никогда не покидала пределов родной деревни. Мила уставала всё больше. Еда и вода быстро закончились. Но нужно было идти. Это всё, что Линн знала. Утонуть в тяжёлых мыслях ей не давала маленькая ладонь в её руке.

Когда кто-то ехал навстречу, то Линн падала ниц и вытягивала руки для милостыни. Никто не остановился.

Сёстры не были больны. Мать уберегла их, но голод убивал не хуже болезни.

— Сестра, я хочу есть, — стонала Мила.

Она слабела с каждым часом, больше не могла идти. Теребила маленькими ладонями подол платья, на котором мама когда-то вышила цветы. Сейчас платье, её руки, лицо покрывала грязь и пыль. Только глаза смотрели чисто и жалобно, как доверчивый щенок. Сердце Линн разрывалось, а боль скручивала голодный живот.

Но однажды всё изменилось. Дорожная пыль снова поднялась облаком. Линн закашлялась, а Мила заплакала, и кто-то остановился.

То была не повозка. Карета! Такая красивая! В окне мужская ладонь в перчатке отодвинула шторку. Линн набралась храбрости и подошла.

— Господин, у вас не найдётся еды? Моя сестра голодна.

Зелёные глаза пристально смотрели на неё. Линн однажды видела в траве змею такого же оттенка. Они пугали и манили. Линн изобразила неуклюжий реверанс и протянула вперёд сложенные ладошки.

— Пожалуйста, господин. Моей сестре нужна еда. Я для вас всё сделаю. Всё…

Мужчина в карете что-то сказал в другую сторону. Линн запомнила только, как он махнул рукой, и красивую ткань его камзола — изумрудную, как его глаза.

Их с сестрой посадили на лошадей позади стражников в одинаковых мундирах. Привезли в красивый дом, вымыли и накормили. За это Линн покорно ждала, что у неё попросят. Но попросили вовсе не того, что она ожидала. Ей приказали учиться, а затем спустя четыре года работать не где-нибудь, а во дворце!

В тот миг Линн готова была ради своего благодетеля на всё.

«Я вернусь, сестра. Заработаю много монет, и мы построим свой большой и красивый дом. Или останемся здесь, если нам разрешат. Наш благодетель очень хороший. Он не заставил меня платить. Я только помогу ему и вернусь».

Лишь одного Линн боялась. Смерти. Смерть не позволит ей вернуться. Смерть заберёт всё, как бабушку и маму. Смерть оставит Милу одну. Но ведь Линн тогда набралась храбрости подойти к карете? Она должна быть смелой, чтобы помогать благодетелю, и тогда он защитит её от смерти снова.

— Молю, господин! Я не хочу возвращаться туда.

— Не хочешь? Знаешь, почему я подобрал вас с сестрой?

Линн помотала головой. Раньше она думала, что Генрих Уриен был всего лишь добр и спас от смерти двух сирот. Но всё добро разбилось, как осколки зеркала, от одного его слова:

— Дворняжки.

— А?

— Проще подобрать голодающую дворняжку и бросить ей кость, тогда она будет верна до гроба. Чем взять породистую суку, кормить её деликатесами, а она всё равно может укусить твою руку. Только вот беда: дворняжка, отъевшись, может вообразить себя породистой и начать воротить нос. Не начинай Линн. Помни, кому ты обязана жизнью. Не только своей, но и сестры. Одно моё слово — и она снова окажется на улице голодающей дворняжкой, а ты её больше не увидишь. Ты хочешь этого?

— Нет!

— Тогда исполняй приказ. Я дал тебе право на жизнь и взамен требую преданности. Ты была дитём, но согласилась со всеми условиями. Так не смей предавать меня сейчас. Мне нужны твои глаза и уши, и нет времени учить для этого кого-то другого. Иди к королеве и останься при ней любой ценой. Говори ей, что хочешь. Сочини любую историю. И никогда не смей возражать мне».

Колесо наехало на камень, и карету тряхануло. Линн проснулась. Свет тусклого дня проникал через окно. Напротив Линн сидела, расправив широкую юбку, королева и отрешённо смотрела на пролетающие на скорости виды.

— Плохой сон? — спросила она, не глядя на Линн.

Служанка хотела что-то ответить, но королева подняла ладонь и указала на прикрытое окошко позади Линн, за которым сидел кучер.

Вот оно что. За королевой всегда следят, всегда слушают, что она говорит и с кем.

— Нет-нет, королева. Простите, — сказала Линн погромче.

«Меньше говори, больше слушай», — велел когда-то канцлер. Сколько ещё людей, подобно Линн, он держит в своих руках, и сколькие служат ему добровольно?

Если бы канцлер не угрожал Миле, Линн продолжала бы считать его самым благородным человеком в мире. Как же легко приручить «дворняжку».

Карета остановилась. Стражник королевы открыл дверцу и сообщил, что король пожелал устроить привал.

— Пойдём. Разомнём ноги. Путь неблизкий, — сказала деловито Микая.

Линн покорно последовала за ней. Они встали посреди широкой дороги. По левую сторону скрипела ветками роща, по правую виднелись далёкие домики и дым печных труб. Ветер доносил слабый запах домашнего скота: то ли со стороны деревни и пастбищ с овцами и коровами, то ли с конца процессии, где за обозами гнали быков. Позади виднелась длинная вереница людей, лошадей, телег и повозок.

Слуги короля начали расставлять шатры, раскладывать столы и стулья, разводить костры для готовки.

Королева проходила мимо, и все оставляли дела, чтобы поприветствовать её поклоном. К королю она не пошла, а просто гуляла по разворачивавшемуся лагерю. Даже свою стражу отпустила отдыхать. Одна Линн покорно шла за ней как хвостик.

— Так что тебе снилось? — спросила Микая, когда вокруг не осталось любопытных ушей.

— Семья.

— Мне тоже иногда моя снится, — заметила королева, и это был первый раз, когда она заговорила со служанкой о личном.

Линн поджала губы и смотрела на простор перед собой, как вольный ветер колышет зелёное море травы и шуршит в кронах деревьев. Шумная столица осталась далеко позади.

— Не бойся. Я сдержу слово, — словно угадала её мысли королева. — Но за пределами Этерны я мало что могу. Смешно, да? Королева целой страны без власти.

— Это… грустно.

— Я успела послать весть. Возможно, когда мы вернёмся, твоя проблема будет решена. Не спеши благодарить. Возможно, ничего не получится. Такое тоже может произойти.

— Когда мы вернёмся… Ваше Величество?

— Не знаю. Неожиданно соседний Норсленд развязал войну. Неожиданно король решил сам в ней поучаствовать. Неожиданно он взял с собой королеву. Слишком много неожиданностей, чтобы строить планы.

Линн видела, что Её Величество не рада приказу короля, но его не смог остановить даже канцлер. В конце концов, королеве пришлось подчиниться и последовать к линии фронта вместе с войсками и самим королём, где его уже ожидал главнокомандующий генерал. И всё же Микая не теряла присутствия духа.

«Пока канцлер стережёт столицу, словно коршун своё гнездо, воспользуемся ситуацией по-своему», — обронила она перед отъездом.

После признания Линн и своего обещания королева вдруг начала говорить намного откровеннее. Если бы Линн была преданна канцлеру как прежде, то непременно бы передала ему этот разговор. Он всё ещё ждёт от служанки повиновения. Велел по-прежнему докладывать обо всём, даже указал человека, через которого нужно слать ему письма.

Ещё можно… ещё можно вернуться к канцлеру. Забыть о разговоре с королевой. Предать её. Она не простит. Убьёт. Но что если Линн просто поменяла одно чудовище на другое? Что если Мила снова окажется заложницей, но уже другой стороны? Ещё можно вернуться…

Королева вопросительно посмотрела на служанку. Внезапное молчание её удивило.

— А… в Золотых полях правда есть золото? — глупо спросила Линн, чтобы нарушить тишину.

Микая даже рассмеялась.

— Нет там золота. Географии тебя не учили, да?

Линн в ответ виновато пожала плечами, раньше её мир не был так велик.

— Золотыми их назвали из-за пшеницы. По осени это бескрайние поля колосков.

— Я видела одну карту, но…

— На некоторых старых картах эта местность называется Черноречье. Из-за реки с чёрной галькой. Хах, неважно. Зачем тебе это знать?

— Но зачем-то её же захватили? — замявшись, спросила Линн, вспоминая уроки в поместье канцлера и истории о древних королях и войнах.

Странно, но время учёбы Линн помнила как вполне счастливое, и Мила была рядом с ней. О, сколько вопросов задавали сёстры. Смотритель библиотеки вздыхал, что им это не надо, но всё же терпеливо рассказывал и ворчал, что юным оруженосцам бы такое рвение. Линн на миг будто снова оказалась в том времени. И вопрос сам сорвался с губ. На удивление королева так же терпеливо ответила:

— Из-за полей захватили. Половина зерна в Адаманте оттуда. Солёные острова поставляют нам морепродукты, соль и жемчуг в обмен на хлеб. Тебе это что, интересно?

— Да.

Королева искренне удивилась и усмехнулась вдаль.

— Поистине любопытно.

— Моя госпожа… — замялась Линн и оглянулась назад.

Все слуги и стражники по-прежнему суетились позади, каждый занятый своим делом. Воины, что шли вместе с ними из столицы и пополняли ряды по мере продвижения на север, расположились вокруг дымящихся костров. Никто не слышал одинокую королеву и её служанку.

Других женщин в их процессии не было. На войне утехи запрещены. Королеву защитит её стража и статус. Линн может не защитить никто, и потому она решила держаться как можно ближе к госпоже. Так было безопаснее… и опаснее всего.

— В чём дело?

— Я хотела спросить… простите, если случайно оскорблю вас по незнанию…

— Говори.

— Что случилось с Кэти?

Этот вопрос волновал Линн с первого дня её службы. Она не могла забыть тот список и кляксу рядом с именем бывшей служанки королевы. Если королева начала быть с Линн искренней, то должна сказать правду и об этом.

— Кэти? Не имению представления, что с ней.

— Как? Разве вы её не…

— Убила? И такие слухи ходят. Их распускаю не я, но иногда использую, чтобы отваживать соглядатаев. А ты всему веришь, да?

— Нет, простите…

— Кэти, как и ты, шпионила за мной для канцлера. Не ты первая, кого он использует таким образом. Кэти хоть и из простых, но была неплохо обучена, писала красивым почерком, словно дворянка. Очень способная… и хитрая. Могла улыбаться в лицо, а за спиной доносить. Я даже не подозревала её, пока не услышала всё своими ушами.

— Что с ней случилось?

— Я не терплю предательств и предателей рядом с собой. Избила ли я её, как говорят слухи? Да, дала несколько пощёчин. Обвинила в воровстве? Да, мне нужен был повод, чтобы выставить её вон. Убила? Нет. Лишь прогнала и больше не видела. Не представляю, что с ней стало за «воровство» у королевы, и как Кэти объяснила свой провал канцлеру. Да мне и безразлично. Таков был урок для неё и для всех, кто находится рядом со мной.

Линн, сглотнув, кивнула. Урок. Её уроком стал яд. Говорят, королева жестока и безжалостна, и это не было полностью ложью. Своих врагов она не щадила. Но Линн пожалела. За правду. Правда стала ключом к состраданию женщины по имени Микая Валдис. Но истинно ли оно?

«Оставайся со мной, Линн. Я научу тебя выживать. Взамен… я прошу лишь преданности. Никогда не лги мне».

========== Глава 19. Лагерь ==========

Окончание пути встретило пением труб. Музыканты в свите короля возвещали всем вокруг: прибыл монарх. Процессия с резвой рыси перешла на размеренный шаг, лошади важно выхаживали, подчёркивая стать своих ездоков. Пешие солдаты выстроились ровными линиями и шагали в ногу. Повозки с припасами и предметами быта спрятались в конце процессии.

Король Арчивальд прибыл в военный лагерь верхом на белом длинногривом коне. Привёл одну пятую всех солдат армии генерала Брейгона и чувствовал себя победителем.

И лагерь ему вторил. Солдаты выстроились в длинные шеренги, тянущиеся вдаль, и отдавали честь по мере приближения короля. Их тёмные стёганые куртки и серые кольчуги издалека почти сливались с землёй и, казалось, что в лагере неведомой силой шумят и двигаются сами земляные насыпи.

Рыцари к прибытию процессии облачились в доспехи и сели на коней, чтобы продемонстрировать королю его армию. Они выстроились серо-серебряной рекой вдоль дороги и ударяли кулаками в металлические нагрудники, поднимали вверх копья. Цветные знамёна на древках трепетали, как волны моря.

Оруженосцы стояли за своими рыцарями, их яркие капюшоны расцвечивали общую мозаику одеяний. Среди них было много мальчишек из простых — единственная доступная им возможность подняться в сословие повыше и со временем стать рыцарями… если оценят.

Хотя оруженосцами служили и те, кто уже принадлежал к знатному роду, но не имел прав на наследство. Младшие сыновья и племянники лордов нередко стремились обрести богатство самостоятельно через дела военные. И таких людей сразу можно было признать по одежде: они носили кожаные приталенные жилеты поверх дублетов и добротное оружие — нередко подарок младшему сыну от отца. Сейчас они все задрали головы и с восхищением смотрели на проезжающих всадников и, возможно, представляли своё будущее.

Слуги в серых и коричневых рубахах теснились позади воинов. Все они преклонили колени и опустили головы, хотя кто-то любопытный порой и поднимал свою, чтобы хоть краем глаза увидеть в просветах между людьми и лошадьми потрясающую процессию.

Поле расцвело шатрами разных форм и размеров, знамёнами и гербами, дымными струйками сотни костров. За цепью выстроенных по окружности обозов виднелись особенно большие палатки. Там устроили командную ставку, жили генерал и командиры отрядов с оруженосцами, хранились стратегические ресурсы.

Остальной лагерь раскинулся за пределами этого кольца, словно выплеснулся наружу из тесноты. Кое-где возвели деревянные дозорные башни, хотя в округе не росло ни одного деревца. Всё это приходилосьдоставлять из ближайших лесов. Порой после военного конфликта от красивейших рощ Адаманта оставались голые пеньки.

Сейчас война только началась, и ветер доносил запахи реки, земли, дыма, лошадей и… крови.

Вчера ночью генерал предпринял вылазку на тот берег. Неудачно. Солдаты Норсленда хорошо стерегли единственный мост и берега Чёрной реки. Вчера вода в ней окрасилась в алый, а течение понесло к морю тела. Оставшиеся в живых стонали в лекарских шатрах и вокруг них, пока им перевязывали раны.

Прибытие подмоги солдаты восприняли как знак надежды, но она сама и подмога оказались не очень-то велики. Сюда уже стянули большую часть той армии, что стерегла северо-восточные рубежи на границе с Валенсом. Столица и земли вокруг неё прислали не так много солдат.

Гонец сообщил, что с подмогой приедет сам король, и для его огромного шатра заранее освободили место в сердце лагеря, даже пришлось раздвигать цепь обозов и выстраивать её шире.

Там возвели тряпичный дворец с шестью опорными шестами, где была входная зона и маленькое пространство для личных слуг. Наружные стены вытканы серыми и чёрными нитками под рисунок каменных зубчатых стен и башен с красной черепицей, в изображениях амбразур — настоящие прорези, чтобы впустить в шатёр немного света.

Внутри разложили всё убранство, к какому король привык в дворцовый покоях. В главной комнате обложенный подушками стоял диван в окружении трёх пуфов. Рядом шахматный столик с фигурами искусной работы, но это скорее для вида, потому что куда чаще король любил играть в кости. Письменный стол с деревянными розами и лилиями на ножках представлял собой произведение искусства и украшал убранство. На столешнице чернильница из горного хрусталя, перья и ровная стопка бумаг и географических карт. К столу приставили мягкое кресло с узорной спинкой и подушкой.

За плотным пологом большая кровать, где бы поместилось по меньшей мере три человека. На маленьком столике у кровати вазочка со сладким миндалём и серебряный кувшин с вином. По шатру расставлены несколько жаровен, у одной из них поставили ванну из меди. Возле тряпичных стен деревянные и кованые сундуки с одеждой. На полу ковёр из медвежьей шкуры.

Единственное, что намекало в этом убранстве на военное время, это доспехи на стойке. Покрытые гладкой жёлто-голубой эмалью они отражали свет свечей. Застёжки на ремнях отсвечивали золотом. На латном воротнике отчеканены коронованные горы Канвальдов. Со шлема свисал длинный синий плюмаж.

Арчивальд был всем этим доволен и так раскидывался словами о величии армии Адаманта, словно бросал в толпу нищих монеты. Несомненно, он имел в виду, что привёл это величие с собой, а до того его тут не водилось.

Впрочем, некоторые ему верили. Не каждый день удаётся так близко увидеть короля Адаманта. Для приграничных земель смена власти прошла практически незаметно. Простые солдаты равнодушно восприняли весть о новом правителе. Волновало только, что в нём мало Благословенной крови, но всё же лучше, чем ничего. Именно в эту легенду простой люд верил больше, чем в конкретного короля на троне.

Иные солдаты поверили, что раз король прибыл проливать свою Благословенную кровь вместе с ними, то боги встанут на их сторону.

Только в Норсленде верили в других богов. Их светочами в небе были боги-близнецы, которые слились воедино и породили мир. В честь них названы два озера, меж которых стоит столица Ифана. В норслендских легендах эти озёра олицетворяют божьи глаза. Когда вода в сезон дождей выходит из берегов, их боги плачут. От этих преданий произошло и название самого большого озера на границе земель Адаманта, Норсленда и Валенса — Сердце мира.

Впрочем, признание этого имени всеми остальными королевствами не означало признание веры в Близнецов. У Адаманта существовали свои легенды, а Валенс и Элидар признавали богов природы. Реки, деревья и земли вокруг — у каждого природного явления у них имелся свой бог: будь то бог дождя, урожая, лесов, огня или ветра.

Сколько случилось войн в попытках доказать, чьи боги сильнее. Сейчас для того, чтобы начать убивать друг друга, годились и менее возвышенные причины.

Микая ступила с каретной подножки на притоптанную траву. Ветер тут же ударил ей в лицо запахом реки и влагой.

На далёком противоположном берегу, если напрячь зрение, виднелись крохотные цветные пятна норслендских шатров и частокол. Лагеря двух армий разделяли река и поля, что по осени должны стать золотыми.

«Наверняка крестьяне из-за войны даже засеять всё не успели. Солдаты вытопчут их поля, и тогда жди голода», — грустно подумала Микая. Кто ещё об этом станет беспокоиться? Точно не король, который приехал поиграть в солдатики.

Микая видела, как к нему подошёл человек со статью бывалого воина и склонил голову. Затем что-то говорил, но Арчивальд отмахнулся и отправился объезжать лагерь на коне.

Подойдя к воину ближе, королева разглядела на тёмно-зелёной гербовой накидке поверх доспехов вышивку — золотой сокол. Дворянин и генерал Брейгон Ретигерн. Он оказался не таким гигантом, как представляла по слухам Микая, но довольно широким в груди и плечах. Коротко стриженные волосы на голове поредели, на квадратной челюсти седели прежде чёрные усы и маленькая борода с короткими бакенбардами. Кожа на обветренном лице местами обвисла, щёки впали, но синие глаза смотрели по-прежнему живо и молодо. Он стоял в доспехах, готовый встречать и короля, и неприятеля. За пояс заткнута булава с четырьмя гранями и заострённой шишкой.

Микая знала, что Брейгон — последний в знатном роду Ретигернов по мужской линии. Его младшая сестра вышла замуж за наследника рода Флорент и живёт далеко за пределами столицы.

Сам Брейгон посвятил себя солдатской жизни и так и не женился. Хотя в молодости был помолвлен. Семья подыскала ему хорошую партию из видного рода в столице, чему, как говорят, сам Брейгон был не очень рад. Тогда внезапно вспыхнула война с Норслендом, и Брейгон будучи недавно посвящённым в рыцари отправился с армией. И пока он воевал, семье невесты надоело ждать. В солдатских кругах болтают, что Брейгон любит смеяться за кружкой пива, что надо было отправить Норсленду послание с благодарностью.

Таким его и знали подчинённые. Дворяне же признавали его благородное происхождение и отзывались о нём уважительно, хотя вряд ли бы предложили породниться.

— Лорд Брейгон.

Генерал передёрнул плечами и обернулся. При виде идущей к нему королевы недовольный взгляд сменился на церемониально почтительный. Брейгон вежливо склонил голову.

— Ваше Величество. Мне докладывали, что с королём приедете и вы.

Он явно хотел добавить: «Непонятно зачем», — но промолчал.

— Таково было желание короля. Постараюсь не слишком отвлекать вас и ваших солдат, лорд Брейгон, — ответила Микая, но генерал снова дёрнул плечом. — Что-то не так?

— Нечасто меня величают лордом, Ваше Величество, — признался он.

— Но ведь это ваш титул.

— Мне хватит генерала, если позволите.

Микая ответила только: «Хм». И кивнула. Незаносчивость командиру армии к лицу. Наверняка и накидку с гербом он носит не как принадлежность к знатному роду, а как личный символ… и чтобы быть узнаваемым среди всех разномастных доспехов в армии.

— Я видела, вы разговаривали с королём. Какая обстановка, генерал?

— Не считая того, что мы проморгали армию Норсленда у себя под носом и потеряли самый плодородный край? Да ещё и позволили им разрушить западный мост и прервать сообщение с торговым Колосом? Дела вполне сносно.

— И как же так вышло? — глубокомысленно заметила королева.

Её знаний в географии и экономике хватало, чтобы понять, что ситуация скверная. А король думал о том же, когда отмахнулся от генерала?

— Пока мы были сосредоточены на границе с Валенсом, Норсленд тихо захватил охранную башню, и никто в Адаманте ни о чём не узнал, пока они не подошли к реке. Поразительно, как Норсленду это удалось без шума.

— Разве Валенс нам угрожал?

— Внешне нет, но поверьте моему опыту, королева, эти лисы неспроста до сих пор не отдали и пяди земли ни Норсленду, ни Элидару. С ними нужно ухо востро. Мне пришлось оставить часть армии у северо-восточных границ и прийти сюда. Меньше всего я ожидал прыти от Норсленда.

— Сто лет назад это была их земля. Очевидно, они хотят вернуть богатый край.

— Двадцать пять лет назад пытались. Видать, забыли, чем это кончилось.

— Вы участвовали в той битве?

— Участвовал. Эх, «Золотые поля»… впору называть их Алыми. Колосья растут на красной от крови земле, а человечьи кишки — их удобрение.

Микая шумно выдохнула, представив эти вещи воочию. Брейгон извинился:

— Просите, королева. С солдатской жизнью растерял чувство такта и правила этикета с леди.

— Генерал Брейгон, я бы хотела осмотреть лагерь. Выделите мне в сопровождение человека, достойного доверия.

Брейгон кивнул и крикнул кому-то вдалеке.

— Лиай! Подойди.

К ним обернулся молодой воин в тонкой рубашке с закатанными рукавами. Он передал тренировочное копьё товарищу, надел на ходу кожаную куртку, не запахнув её, и подошёл на зов.

Он имел удивительно честный и простодушный вид. На раздвоенном подбородке начинала отрастать щетина, на высокий лоб сосульками падала неровная тёмно-русая чёлка. На овальном загорелом лице светились ореховые почти по-щенячьи преданные глаза, но лишь когда Лиай смотрел на Брейгона. На всех других этот взгляд потухал и делался молчаливым.

— Ваше Величество, это сир Адам Лиай — командует сотней. Лиай, покажи леди Микае лагерь.

Рыцарь без вопросов поклонился и жестом пригласил королеву проследовать вместе с ним. Стёганка не скрыла запаха пота после тренировки. Лицо лоснилось от влаги. Вероятно, Брейгон так привык к местным ароматам и позабыл этикет, что совсем не обратил внимания, в каком виде предоставил провожатого для королевы.

Впрочем, Микая узнала, что хотела: этому человеку Брейгон доверяет. Адам Лиай — рыцарь, сотник. Возрастом он был не старше Микаи, а может, и чуть младше. Если он дослужился до сотника, то должен был воевать ещё с юных лет.

До семнадцатилетнего возраста мальчишек не берут в солдаты или на другую полноценную работу, но с пятнадцати они могут официально помогать как оруженосцы или подмастерья и получать за это плату.

— Как давно вы в армии, сир Адам?

Он удивлённо повернулся к Микае, явно не ожидая вопроса о себе. Взгляд больше не горел, а сделался сосредоточенным и серьёзным.

— В пятнадцать лет мне посчастливилось стать оруженосцем генерала Брейгона, — сдержанно ответил Адам.

«Так и думала».

— А потом?

— Генерал отметил мои успехи в сражении и повысил.

— Брейгон всегда называет вас по фамилии?

— Это генерал дал мне фамилию, когда посвятил в рыцари, Ваше Величество. Как раз перед этой войной. С тех пор и зовёт. До этого я был просто «Адам из Бри». Это деревенька в лесу недалеко от границ с Валенсом. Для меня большая честь, что генерал оказал мне доверие. Смотрите, вон там у нас стрельбище и тренируются лучники.

Микая услышала множественный свист тетивы раньше, чем увидела. С десяток стрел воткнулось в соломенные чучела с нарисованной на мешках мишенью вместо головы. Выстрелившие отступили, их место заняла следующая линия лучников, а затем и третья. Обстрел проходил непрерывно, стрелы утыкали чучела как иголки — дикобраза, пока стрелять стало уже некуда. Часть стрел торчало из частокола позади — промахи.

— Сколько в армии лучников?

— Четыре отряда. В каждом по пятьдесят лучников и командир над ними.

— А у вас?

— Сотня пеших мечников и копейщиков.

Железный ответ, как по уставу. Для деревенского паренька Адам совсем не испытывал неловкости в присутствии королевы. Сколь искреннее выражение лица у него читалось при взгляде на Брейгона, столь подчёркнуто официальное было сейчас. Словно надел маску. Аристократкам при дворе он бы понравился… и наверняка какая-нибудь ловкая «лисица» затащила бы простодушного молодого человека к себе в спальню.

В Адаманте рыцарем мог стать любой воин, если его сочтут достойным, но рыцарство не передавалось по наследству. Посвящённый в рыцари получал доспехи, хорошее оружие, отряд в подчинение, если необходимо, дом, но не мог передать титул сыновьям. Если несколько поколений семьи заслуживали рыцарство, то могли обратиться к королю и Совету с просьбой закрепить наследственное дворянство.

Многие семьи в Этерне так и возвысились. А после гибели всей Благословенной крови стали основным цветом аристократии.

Микая наблюдала, смотрела, оценивала всех, кто перед ней. Она бросала фразы и подмечала, как люди реагируют, что отвечают, как меняется их настроение. Вовсе не сам лагерь был ей нужен. Микая видела в этом шанс узнать больше об армии… и чтобы армия узнала её.

Адам провёл её мимо складов с провиантом. Кроме сотни быков, которых уже определили в загон к остальному скоту, двух сотен кур, гусей и кроликов, сюда привезли ещё тысячу мер зерна, сотни бочек с солониной, горохом, солёной рыбой и бобами, кувшины с маслом, ящики с дикими яблоками, репой, луком, морковью и капустой, горшки с мёдом, мешки с мукой, ржаным хлебом и солью, сушёные грибы, каштаны и орехи, а ещё сотню голов сыра.

Если война не затянется на месяцы, то пропитания хватит на сытую жизнь. Но если Адамант в ближайшие недели не вернёт себе Золотые поля, то через год он не увидит столько зерна.

Микая и Адам прошли мимо генеральского шатра из некрашеного сукна. Если бы не караул возле него и пояснения провожатого, то Микая не догадалась бы искать там титулованного человека.

В противовес этому жилища рыцарей из знатных семейств пестрили яркими красками. На цветных шатрах и возле них виднелось несколько семейных гербов. Мало кто из наследственных дворян служил в регулярной армии, обычно они приводили отряды со своих земель по указу короля. На регулярной же службе состояли пасынки, бастарды или младшие сыновья. Они поступали в распоряжение более знатного господина, заслуживали свой титул и только затем получали отряд.

— Кто живёт там?

Микая указала на шатёр, возле которого караулил солдат. Рядом был воткнут шест с бордовым знаменем, на котором в волнистых складках угадывался белый конь, взвившийся на дыбы.

— Сир Стефан Риир. Второй сын лорда — простите, забыл его имя — Риира, — без эмоций отозвался Адам, и Микая многозначительно кивнула.

Не всем дворянам нравилось, что дослужиться до рыцарей и встать с ними в один ряд могут простолюдины. Младшая знать или нет, но не каждый дворянин признает равным вчерашнего деревенщину. Таким рыцарям приходилось проходить через множество испытаний не только на поле боя, но и среди своих.

— Как ваше повышение восприняли другие, сир Адам?

И снова вопрос, которого он не ожидал. Леди хотела посмотреть лагерь, но спрашивает о рыцаре.

— Мои товарищи поздравили меня. Сейчас они в моём отряде.

— А остальные?

— Не мне судить об их чувствах. Я никому дорогу не переходил.

«Для этого не всегда нужно что-то делать», — хотела ответить Микая, но умолчала. Они вышли за пределы огороженного обозами пространства и вернулись в основной лагерь, но уже с другой стороны. Прошли мимо конюшен с фыркающими лошадьми, возле которых суетились конюхи.

В армии было не очень много конников. Основную часть составляла пехота. Они ночевали в палатках по пять-десять человек, тренировались и были готовы вскочить и броситься в бой в любой момент по пению трубы.

Микая вгляделась в просветы между шатров и увидела плетёную куполообразную конструкцию.

— Это что там? Клетка?

— Арена в яме. Мы… солдаты там иногда бьются.

— Неужели вам не хватает сражений?

— Мы бьёмся с врагом не каждый день, как может показаться. Обычно мы просто охраняем границы и играем в гляделки… я хотел сказать, наблюдаем за приграничными войсками другой стороны. От такого занятия солдаты иногда скучают.

— И вы тоже?

— Я… признаться, тоже пару раз дрался на арене.

— Это как турнир?

— Это не похоже на красивые на рыцарские турниры, Ваше Величество… я полагаю. Мне не доводилось на них бывать, но я про них слышал. Здесь же и рыцари, и солдаты сражаются на равных.

— Валяются в одной грязи? — невинно пошутила королева.

— Да, в той же самой. Не для дам зрелище, должен заметить. Особенно не для королев.

— А ваша дама знает о вашем развлечении?

— У меня её нет, Ваше Величество.

— Какое упущение…

Сир Адам отвёл глаза и деликатно сменил тему, начал в подробностях рассказывать про каждый шатёр и его назначение. Случись ему ставить собственный лагерь, сделал бы всё точно по военной науке. Учился у мастера.

Когда обход был закончен, Адам проводил королеву до места, где разворачивали её шатёр, и удалился.

Некоторых удивило, что для королевы ставили отдельный от королевского. Другие одобрительно кивали: если военные советы теперь будут проходить в шатре короля, а не генерала, то королевам там делать нечего.

Вокруг шатра Арчивальда быстро выросло с дюжину прочих палаток. Выезд короля требовал присутствия рядом всей свиты: от оруженосцев и личной стражи до кастеляна и наливальщика.

У Микаи была всего одна личная служанка, которая делала всё. Как королева Микая имела право на несколько фрейлин и целую гвардию служанок по всем вопросам, но не любила много людей вокруг себя. Легче присматривать за одной служанкой, чем следить и подозревать в шпионаже каждую — вот и весь секрет, который Микая прикрывала изящными отговорками о древних традициях и скромности. Зато за ней теперь присматривали полдюжины стражников, которых, несомненно, отобрал лично канцлер.

«Гвардия королевы», как он их назвал.

Королева тщательно расспросила гвардейцев и занесла в свой список в запертом ящике. Микая сказала, что они тоже будут участвовать в предстоящих сражениях, ведь каждый солдат на счету. Королева же будет наблюдать за всем с холма с малой охраной.

— Но, Ваше Величество, у нас приказ защищать вас, а не участвовать в битве, — попытался возразить один.

— Этот приказ отдал король?

Стражник замялся и признал:

— Нет, Ваше Величество.

— Тогда вряд ли он по положению выше меня. Стало быть, мой приказ имеет большую силу. Вы не будете ходить за мной по пятам. В лагере я в полной безопасности. Ваша защита мне понадобится во время сражения на случай, если враг вдруг прорвётся в тыл. И для этого мне хватит лишь двоих из вас, как раньше. Остальные поступят в распоряжение генерала. Вы меня поняли?

— Да, Ваше Величество.

Конечно, они нажалуются канцлеру, но Генрих остался в столице. Вдали от дворца Микая могла вздохнуть свободней. Разве что мотив Арчивальда взять её на войну вызывал вопросы.

Шатёр королевы был из зелёного полотна с двумя опорными шестами. На пологе, закрывающем вход, вышита дубовая ветка с листьями. Вечером в озарении свечей шатёр издалека выглядел сияющим изумрудом.

Внутри расстелили ковры из козьих шкур. Положили пуховую перину, обложили шёлковыми подушками и меховым покрывалом. Рядом поставили жаровню и ещё одну на другом конце, где должна спать служанка.

Для Микаи тоже принесли стул и письменный стол. Два тяжёлых сундука с одеждой и ларец с украшениями заняли место возле ложа. Кувшин для воды и таз для умывания стояли у стены напротив входа, а медная, как у короля, ванна заняла место, с входа невидимое.

В этом месте Микае предстояло жить ближайшие недели, а может и, месяцы.

— Кажется, теперь тут вполне уютно, — сказала самой себе Линн, оглядываясь по сторонам, и не сразу заметила у входа королеву. Только ойкнула и присела в поклоне.

— Всегда не замечаешь никого вокруг, когда увлечена?

— Ваше Величество, простите…

— Неважно, — королева махнула рукой. — Тут и впрямь уютно. Найди мне ещё бумаг и перо с чернилами. Возможно, мне захочется заняться поэзией.

«Или списками».

Микая посмотрела на Линн долгим взглядом. Та опустила глаза и стойко выдержала испытание, хотя пальцы сжали подол.

«Она всё ещё боится. Быть может, сомневается… но меня не предала», — размышляла королева.

За несколько дней до отъезда из дворца Микая обронила, что под башней есть дверь, из которой могут «приходить новости». Будь Линн на стороне канцлера, то тут же бы доложила. Но на утро и даже на следующий день на рассыпанной в башне муке не обнаружилось ни отпечатка тяжёлых сапог или мягких туфель, только дорожки мышиных следов. В башню никто не приходил и не устраивал засад. Линн никому не сказала.

— Я ещё… госпожа, я взяла для вас фигурки богов. Вы сможете молиться здесь, как привыкли, — тихо сказала она.

— Поставь их у спального места, — указала королева, и Линн поспешила всё исполнить. — Кажется, ты становишься хорошей служанкой. За это я вознагражу тебя правдой. Молюсь я не так много, как кажется. Визиты в храм — это ещё и способ побыть наедине с собой. Как ты заметила, вокруг меня даже у кустов есть уши.

Линн застыла на месте с удивлёнными глазами.

— Почему… вы мне рассказываете это?

— Чтобы тебе было труднее меня предать, — ответила королева, и в её голосе снова сквозила та пустота, что и при первой встрече. — Не предавай меня, Линн. А если очень захочется, то хотя бы предупреди. Думаю, хоть это я заслужила за всю ложь вокруг себя.

Линн сдержанно кивнула и попросила разрешения выйти за чернилами с бумагой. Микая небрежным жестом отпустила и осталась одна в шатре, в чьи стены стучался ветер. На одной было вырезано окно, но даже так внутри всё равно стоял полумрак.

Фигурки из светлого дерева выделялись среди тёмных вещей. Безмолвные изображения богов.

Всего их шестеро. Богиня любви и милосердия. Бог плодородия. Богиня смерти и памяти. Бог возмездия. Бог отваги. Богиня мудрости и знаний.

Все боги равновелики, однако в храмах всегда стоят парами. Богиня любви рядом с Богом Плодородия. Они несут жизнь. Интересно, что дар плодородия имеет мужское обличье. А все женские — двойную ипостась.

Так Богиня смерти и памяти стоит рядом с Богом возмездия, и она заберёт всех, кого возмездие настигнет. А затем запомнит его имя. К ней обращены все обряды памяти за умерших.

Смелость без мудрости глупа и губительна. Потому рядом с Богом отваги всегда мудрая Богиня — покровительница знаний.

Так трактуют их расположение жрецы. Но Бог возмездия не зря олицетворяет кару. К нему обращаются в молитвах за справедливостью, а справедливость не знает пощады. Его половина и противоположность — это вовсе не смерть, а милосердие.

Микая взяла фигурку Богини милосердия и поставила между Богом возмездия и Богиней смерти.

Милосердие отделяет возмездие от смерти. Милосердие, которого не будет. Однажды все виновные почувствуют во рту вкус крови и пепла, и в этот миг, когда возмездие опустит свой меч и смерть спустится за ними, милосердие не проронит ни слова.

Микая вышла из шатра и сразу уловила взглядом быстрое движение. Солдат торопился куда-то почти до бега, его товарищи оглядывались на него и вытягивали шеи, чтобы увидеть, куда он так спешит. Тёмную стёганку покрывала серая пыль, на плечах скинутый капюшон цвета земли, а на лице грязные разводы — он явно был за пределами лагеря.

Солдат скрылся в генеральском шатре. Королева пошла за ним следом. Стража у входа не смела препятствовать ей. Микая остановилась у полога и прислушалась.

— Что там, Гай? Не томи, — сказал Брейгон солдату.

Тот отставил кружку с водой, которую ему дали, чтобы восстановить силы, и тут же выпрямился для официального доклада.

— Генерал. Я разведал охранную башню. Она не тронута.

— Говори яснее, — нахмурился генерал.

— Охранную башню не захватывали. Она сдалась сама. А возле неё и норслендские, и адамантские солдаты. Вместе.

— Что ты несёшь, Гай? — лицо Брейгона потемнело, а ладонь сжалась в кулак. — Хочешь сказать, что нас предали?

— Не могу судить, генерал, но я видел там ещё одно знамя. Чей-то семейный герб — зелёное дерево на жёлтом фоне.

Микая не сдержала шумного вздоха и прижала ладони к губам.

«Седрик Гарден»…

========== Глава 20. Столкновение ==========

На утро лагерь шумел, как улей. На противоположном берегу начали собираться войска, и армия Адаманта им вторила. Ни одна сторона не пыталась скрыть приготовления.

Линии выстраивались одна за другой. Серебристыми бликами на начищенных кирасах и высокими копьями всадников. Звенели латы, загонялись в ножны мечи. Тёмные стёганки пехоты Адаманта напротив бежевых у Норсленда. Вытянутые бацинеты одних и колоколообразные капеллины других. Кольчуги и горжеты.

И знамёна. Лес гербов на копьях и штандартах. Больше всего выделялись флаги королевств. Знаменосцы Адаманта поднимали вверх снеговые горы, где одна увенчана короной — герб королей Канвальдов. У Норсленда — золотые боги-близнецы, облачённые в латы, на синем водянистом фоне.

Среди знамён королевств чуть ниже колыхались уже гербы знатных семейств, чьи мужи участвовали в битве. И среди близнецов Норсленда отчётливо виднелось и колыхалось на ветру зелёное дерево на ярком солнечном шёлке.

— Он и впрямь там. И не таится, — коротко изрёк Брейгон, приложив к глазу короткую зрительную трубу.

Две армии разделяла бегущая река и широкий каменный мост, построенный ещё сто лет назад, когда Адамант завоевал этот край и протянул своё влияние за реку. Этот мост являлся чудом строительства, могучей твердыней, памятником мощи своего королевства…и скоро даже его крепкое основание содрогнётся от конских копыт и тяжёлых шагов.

Генерал Брейгон сидел верхом на гнедом коне в окружении верных рыцарей и наблюдал за другим берегом. Арчивальд на белом жеребце встал рядом в эмалированных доспехах с мечом на боку.

— Что взять с предателя. У них вся семейка такая, — кивнул он на герб с деревом вдалеке.

Брейгон бросил на короля молчаливый взгляд. Никто не смог бы предугадать, о чём он подумал.

Микая сидела верхом на своей серой в яблоках кобыле, одетая в платье из плотной тёмно-серой шерсти и кожаный приталенный жилет. Для неё не было доспехов, и даже кинжал на поясе выглядел нелепой шуткой — Микая не умела сражаться. Кольчужный воротник, который она надела как будто для защиты шеи и груди, вряд ли на самом деле её защитит, только придавал военный вид наряду.

Когда битва начнётся, королева уйдёт на холм позади — наблюдать за боем издалека. Что будет делать король, пока не знал никто.

«Что он будет делать с предателем, которого сотворил своими руками?» — сжала поводья Микая

— Кто ими командует? — спросила она.

— Никого не видно, но быть такого не может, — ответил Брейгон.

— Может быть, сам лорд Седрик?

— Норсленд хитёр, но и упрям как осёл. Их армия никогда бы не стала слушать чужака из другой страны. Даже если Гарден рассказывает им наши тактики, кого-то из генералов Норсленда к нему всё равно приставили.

От вражеской армии отделился один всадник и поскакал навстречу. Он держал белый флаг и остановился на мосту в ожидании. Достаточно далеко, чтобы ни одна стрела его не достигла.

— Переговорщик, — сказал рыцарь, судя по гербу на щите, сир Стефан.

Микая пригляделась к всаднику на мосту и увидела на жёлтой накидке поверх доспехов что-то тёмное.

— Позвольте ваш инструмент, генерал, — быстро сказала она и прильнула к зрительной трубе.

Через увеличительное стекло всадник словно находился в нескольких ярдах от неё, и Микая смогла его рассмотреть. И предчувствие не обмануло: на гербовой накидке вышито цветущее зелёное дерево, а сам переговорщик никто иной как…

— Лорд Седрик.

— Собственной персоной? Интересно, — проговорил генерал. — Кто пойдёт на переговоры?

— Королева пойдёт, — неожиданно сказал Арчивальд, и все удивлённо обернулись.

— Ваше Величество, для королевы это небезопасно. Предатель вооружён, — ответил ему Брейгон. — Я пошлю одного из своих рыцарей.

— А я сказал, что пойдёт королева, — упорствовал Арчивальд. — Она была близко знакома с его отцом-убийцей. Пусть поговорят о прошлом.

Взгляд Брейгона явно выражал несогласие. И не только он. Все вокруг переглядывались, за спиной шептались. Королева сидела неподвижно, поджав губы.

— Это приказ твоего короля, — обратился Арчивальд к ней. — Вперёд.

Микая внутренне закатила глаза и без единого слова ударила кобылку по бокам. Приближаясь к мосту, Микая спиной чувствовала напряжение всей армии. Взгляды тысяч людей устремлены на неё.

Как Норсленд воспримет то, что на встречу с воином отправили слабую женщину? Что будет чувствовать Адамант, если на их глазах что-то случится с их королевой?

Но Микая не боялась. Внутренне она была уверена, что лорд Седрик не причинил бы вреда переговорщику. И не причинил бы вреда женщине. Если он сам отправился на встречу с Адамантом, значит, ему есть что сказать.

Они встретились на мосту под шелест ветра и журчание реки, и не было иных свидетелей их разговора.

— На переговоры прислали королеву, — удивился Седрик. — Ваш муж вас совсем не бережёт. Моё почтение, Ваше Величество, — вежливо склонил голову он.

— Лорд Седрик, — кивнула в ответ королева. — Вы хотите что-то сказать своей родине? Я вас слушаю.

— Леди Микая, я знаю, как это выглядит. Однако Норсленд не получит Адамант. Они помогут мне покарать убийц моего отца, а взамен возьмут лишь Золотые поля. Богатый край, из-за которого было и будет столько войн. Отдать предмет раздора за свободу от тиранов — справедливая цена.

— А если Норсленд не сдержит слово? Вы откроете в свою страну путь завоевателям?

— Если они нарушат слово, то весь Адамант обратится против них. Соберёт армии со всех границ и ударит. Норсленд вдали от своей природной крепости падёт. Они это знают.

— То, что от Адаманта останется, вы хотите сказать. Ведь сейчас вы готовы убивать тех, на кого надеетесь в будущем. Наш народ такого не забудет. И не простит. Он не пойдёт за вами.

— Разве народ не простил День Крови и Ночь Пепла? Разве не забыл, как стенали в огне их друзья и близкие? Они приняли новую власть.

— Как и семья Гарден.

— Мой отец сделал это ради мира.

— А вы развязали войну.

— Я не жду, что вы поймёте сейчас. Возможно, в будущем.

— Лорд Седрик, вы избрали страшный путь. В итоге он приведёт к тому, что вы станете подобны своим врагам.

— А ваш путь не приведёт ни к чему, леди Микая. Вы можете потратить на борьбу годы, положить на эту свою молодость, но, умирая в постели, поймёте, что ничего не добились.

— Тогда к чему эти переговоры? Чего вы хотите?

— Справедливости.

— Не вы один. Я не зря предлагала вам принять пост и бороться с тиранами изнутри.

— Возможно, у нас общая цель, но пути к ней разные. Вы спасли жизнь мне и моей семье, Ваше Величество. Когда я одержу победу и сброшу с трона убийц, я не причиню вам вреда. Даю слово. А потому подумайте, на чьей стороне ваши молитвы.

— За моей спиной моя страна. За вашей чужая. Боюсь, я не могу выбирать.

— И даже это делает вам честь. Прощайте, леди Микая. Дадут боги, мы свидимся в других обстоятельствах.

Седрик почтительно поклонился и умчался прочь. Обратно на сторону Норсленда. Микая несколько мгновений смотрела ему в спину, а затем развернула коня и направилась к армии Адаманта.

— Итак, вы вернулись, леди, — констатировал Арчивальд без особой радости. — Что сказал этот предатель?

— Что желает покарать убийцу своего отца. Он не нашёл справедливости в своей стране и призвал на помощь другую. Цена: Золотые поля.

— Пф, такой же преступник, как его отец, — отмахнулся Арчивальд.

«Лжец».

— Королева, вам лучше нас покинуть. Битва скоро начнётся, — сказал генерал тоном, который не подразумевал возражений.

Микая медленно кивнула и в сопровождении двух стражников уехала в тыл.

Лорд Седрик Гарден… Разве привести иноземного врага на земли родной страны — верное решение? Разве не лучше было справиться с внутренним врагом хитростью, мнимым смирением?

Он не хотел ждать. Не хотел притворяться. Прямолинейный как стрела.

Микая выбрала другой путь. Но много ли врагов за три года настигло возмездие? Если Микая назовёт Седрика предателем, то чем докажет, что сама не предала собственные цели? Враги у власти. Враги на троне. Она не добилась ничего.

Армии медленно двинулись вперёд. Впереди шли солдаты с длинными щитами. Между ними шагали лучники. Потом снова щиты. Конница отступила назад. Среди них и Арчивальд. Ярко-голубая попона его лошади выделялась среди остальных.

Командиры прикидывали расстановку сил, просчитывали действия. Микая не понимала всех деталей, ей доводилось лишь читать книги, но не поле боя. У неё перед глазами стояли другие поля, на которых этой осенью не расцветёт золото.

Она видела, как две армии сошлись у реки. Сначала они осыпали друг друга стрелами. Ряд за рядом непрерывно, затем отступали за щиты, чтобы выждать и начать снова. Пехота сошлась на единственном мосту. Иные пытались переплыть реку и укрыться от стрел. Кому-то удавалось, но их оттесняли назад и сбрасывали в ледяную воду.

Норсленд не прорывался вперёд. Он защищал береговую линию, хотел удержать поля. Он ясно дал понять, что теперь Чёрная река — их граница, как было сто лет назад. Но Адамант не отпустит так просто то, что забрал, успел освоить, считает своим. Он будет бороться.

Микая заметила, что люди Седрика не сражаются — не было видно ни его знамени, ни его самого в жёлтой накидке. Он не убивал своих. Роль Седрика кончилась, когда он бескровно захватил охранную башню и впустил Норсленд в Золотые поля. Но останутся ли они верны слову или пойдут дальше в земли Адаманта?

Вскоре всё поле боя превратилось в зудящий улей. До холма королевы доносились только крики и беспорядочный шум. Она уже не различала в толпе, кто есть кто. Видела только серебряную полосу рыцарей Брейгона, что прорвались за мост и пронеслись ураганом по берегу, оттесняя норслендцев от края. Адамантцы смогли переплыть и закрепиться на том берегу.

Но тут в бой вступили и рыцари Норсленда. Две серебряных линии столкнулись как волны, всколыхнулись и закачались, создавая течение битвы. Пехота Адаманта начала уступать на мосту. Враги прорывались в тыл.

В этот момент Микая увидела, как белый конь в синей попоне скачет к ней вместе с четырьмя защитниками. Арчивальд описал круг и остановился по правую руку от королевы. Его меч и доспехи не познали крови.

— Вы уже закончили битву, Ваше Величество? — деловито спросила Микая.

— Да мы тут застряли. Мне это надоело. Я лучше посмотрю отсюда.

— Я думала, король поскачет в первых рядах, чтобы воодушевить своих подданных, — деланно вздохнула королева.

— Что ты понимаешь в тактике, женщина?

— В шахматы я бы вас обыграла, мой король.

— Игры для детей. Вот мои шахматы, — он указал на поле боя, а затем на войско. — А это мои фигуры.

— Король тоже фигура.

«И притом близорукая».

— Задача остальных фигур — защищать короля. Вот пусть и занимаются.

Сражение длилось до заката. Перевес склонялся то в одну сторону, то в другую. Армии то накатывали на берега подобно приливной волне, то отступали. Когда верхний край солнца уплыл за горизонт, оба предводителя скомандовали возвращаться. В темноте не хотелось воевать никому.

Воины вернулись на свои стороны и крадучись отступали от реки. Сегодня кровь — её приток, и она достаточно впитала. Сегодня исход войны не решён.

***

Микая проснулась от грохота. Вокруг ещё стояла темнота, тонкая полоска рассвета ещё только зажигалась у горизонта. Снаружи поднялся шум, все забегали, что-то кричали друг другу. За пологом шатра сновали факельные огни.

— Госпожа?

Линн подняла голову и протёрла сонные глаза. Она спала на другом конце шатра и тоже должна была всё слышать.

— Иди узнай, что там случилось, — велела Микая.

— Я? А… мне ответят?

— По приказу королевы ответят.

По Линн было видно, что она не очень-то хочет выходить из-под тёплого одеяла, но покорно надела верхнее платье и, не завязывая шнуровку на груди, сверху накинула плащ. Снаружи веяло холодом весенней ночи. Линн скрылась за пологом, и в шатре наступила тишина.

Микая зажгла свечу и оделась в то же платье, которое носила вчера. Причесала и заколола волосы. Укуталась в шаль. Линн всё не возвращалась. Микая начала ходить из стороны в сторону, прикидывать возможные события и их последствия. Снаружи по-прежнему суетились солдаты. Если Норсленд напал на них среди ночи, то…

— Госпожа! — Линн вбежала взволнованной, но не настолько, как если бы враги уже были у порога.

— Долго. Что там?

— Огонь на мосту. Кажется, враги его разрушили.

— Что?

— Сейчас все собираются у генерала…

— Я тоже иду. Будь здесь.

Микая расправила плечи и вышла из шатра как королева. Пара её гвардейцев увязались за ней, но сейчас Микае не было до них дела. В шатре генерала собирался военный совет, и если уж королева оказалась здесь, то она будет участвовать в событиях. Традиции дворца на войне не властны.

Как и прежде, ей не помешали войти. Вокруг стола со свечой и картой уже собрались командиры. Среди них Микая увидела и сира Адама. Генерал Брейгон стоял во главе, уже успев одеться в штаны, рубашку и кожаный колет. Иные стояли в распахнутых рубахах под плащами. Другие, напротив, одетые с иголочки, они явно пришли последними.

Микая встала в тёмном углу, её не увидели. Все смотрели на генерала.

— И никто не заметил, как они притащили туда порох! — Это был не вопрос, Брейгон посмотрел поверх собравшихся. — Не только наши горняки балуются взрывами.

«Очевидно. Ведь основной доход Норсленда — продажа металлов. Они хороши в горном деле», — подумала Микая. Когда недалеко от Этерны обнаружили соляные пещеры, богачи разрыли всю гору в поисках ценного. До города постоянно долетал гром и приходили вести о смертях горняков. Огонь этой смеси неуправляем. Так все думали… до сегодняшнего дня.

— Они себе же отрезали путь для вторжения в Адамант, — сказал дворянин в чёрном бархатном дублете.

Адам говорил, что это сир Стефан Риир — человек с острым лицом, тонкими усами и тяжёлым взглядом. И он второй человек в армии после Брейгона. Сам генерал, хоть и сетовал на его заносчивость, признавал военный талант.

— Возможно, они не торопятся. Пока мы здесь, никакого Адаманта они не получат. А по мосту можно ходить не только в эту сторону, но и в другую. Они отрезали нам путь в Золотые поля.

После этого пошли долгие споры и предложения. Каждый из собравшихся высказался о том, что следует делать. Промолчал лишь Адам Лиай. Одни предлагали форсировать берег всеми силами. Другие уговаривали на скрытное проникновение под покровом ночи. Третьи убеждали, что нужно ждать реакции Норсленда хотя бы до времени.

Брейгон не мешал своим людям, даже когда они громко спорили. Он выслушал их всех, а потом, когда их пыл осел как дорожная пыль, решил сам:

— Придётся осушать реку. Они могут долго стеречь границы и ждать, когда мы уйдём, но мы должны вернуть край до конца сеяния. Поэтому придётся завалить реку выше по течению и прорываться. Понадобится много дерева. Риир, распорядись.

— Норсленд не сможет долго воевать. В Адаманте больше продовольствия, — попытался возразить воин, чьего имени Микая не знала.

— Было. Пока они не отрезали нас от Колоса. В тамошних амбарах еда со всех Золотых полей и свежие поставки с Островов. У них под боком продовольствия сейчас как на весь Адамант. А теперь ещё и второй мост разломали. Будем сушить реку.

Брейгон хлопнул по столу ладонью в знак окончательного решения. Все командиры разошлись.

До утра Микая не уснула. Она бродила невидимой тенью меж палаток и костров.

Все знали, что королева в лагере, но не все знали, как она выглядит. Увидев на ней простое платье без украшений, некоторые принимали её за служанку. И Микая не собиралась спускать это. Все должны знать, кто королева. Вседолжны видеть, что она делает.

Стоило ей заговорить властным тоном, как их удивление сменялось пониманием и страхом. Солдаты тут же кланялись и молили о прощении, как умели. Но королеве нужно не это. Королевой женщину делает не одежда. И глупец тот, кто не разглядит в гордой осанке королевскую стать.

— Я прощаю тебя на этот раз. В следующий помни, кто перед тобой.

Получив клятвенное заверение, она продолжала свой путь.

Лагерь жил своей жизнью. Запахи лошадей, пота и помоев больше не врезались в нос и не вызывали отвращение. Кажется, Микая начинала к ним привыкать. До края лагеря с ветром долетал ещё запах реки… и крови.

Течение унесло много тел. Их находили далеко от лагеря, выброшенными, как мёртвая рыба, на берег в покрасневшей воде. Здесь не хоронили. Укладывали с другими мертвецами за пределами лагеря, чтобы отправить их в родные города и деревни.

Но были и приятные запахи. Например, аромат похлёбки. Микая даже нашла вкус вполне сносным, несмотря на неаппетитный жижеобразный вид варева. Она, как и король, могла есть мясо, овощи и свежий хлеб, но королева предпочитала иногда у всех на виду поесть из общего котла. Солдаты за это провожали её уважительными взглядами, а Микая незаметно ухмылялась краем губ.

Расчётливая хитрая королева. Если бы королю было дело до того, что о нём думают, он бы, может, и пересмотрел своё поведение. Всё-таки в трезвом виде он не круглый дурак.

Но Арчивальд привык жить для себя, и трон лишь расширил для него эти возможности. Самодур и тиран. Убийца ради собственной прихоти.

«Арчивальд, если это ты поднёс факел к домам, я тебя не просто низложу. Ты почувствуешь вкус собственной крови». Маленькая ладонь сжалась в кулак, серебряный перстень обжёг металлическим холодом. «Пусть даже это будет Благословенная кровь».

После взрыва моста армии собрались снова и выстроились вдоль берегов, но без переправ лишь перекидывались стрелами и посылали друг другу проклятья, пока к ночи не разошлись.

Арчивальд посетовал, что это самая скучная война в истории.

Рядовые солдаты гадали, чего ждёт генерал и зачем нужно шить здоровые мешки и наполнять их землёй и камнями. Микае лишь стоило спросить, далеко ли до леса с крепкими деревьями, и она легко высчитала день наступления.

Иногда она видела в лагере Стефана Риира или Адама Лиая. Однажды даже обоих сразу, и с первого взгляда стало ясно, что они не ладили. Стефан метил на место Брейгона, Адам был всецело за своего наставника. А может, дворянина Стефана просто злило, что деревенский парень тоже теперь имеет обращение «сир»?

— Сир Стефан к вам излишне суров. Что между вами? — прямо спросила Микая у Адама, когда Стефан ушёл.

Адам удивлённо посмотрел на неё. Снова. Этот парень всегда будет удивляться, когда его спросят о личном?

— Сир Стефан суров ко всем, Ваше Величество. Мне жаль, что вы стали тому свидетельницей.

Микая покачала головой. Когда она замечала Адама со стороны с его солдатами, то видела открытого и улыбчивого молодого человека. Стоило ей подойти, и он превращался в рыцаря в восковой маске.

Микая предполагала, что Адам старался следовать общепринятым представлениям о рыцарстве. Наверняка грезил о них ребёнком. Брейгон явно берёг его от всей грязи, потому что взгляд Адама ещё не был похож на взгляд человека с сокрушёнными идеалами.

Он не видел, что те же самые рыцари, которые на турнирах целуют ленты и платки прекрасных дам, в захваченном городе мародёрствуют и насильничают. Как, голодая, они могут убить крестьянина ради корки хлеба, словно обычные разбойники.

Если бы они сейчас воевали не за пустые поля, а за вражескую крепость или город, то идеалы рыцарства треснули бы, как тонкий лёд по весне, едва бы армия вошла в ворота.

Кристиан рассказывал, отец упоминал. От насилия солдата могла удержать только совесть. Но в азарте боя многие про неё забывали.

Адам был не таким, но его задумчивый взгляд всё же намекал, что догадывается. Просто ещё не видел воочию. Ему повезло сражаться только в чистом поле и против воинов.

«Он со мной любезен как со знатной леди. Интересно, заметил ли он, что некоторые провожают меня похотливыми взглядами в спину? Мужчины есть мужчины».

— Не беспокойтесь о чужих словах, сир Адам. Вы похожи на рыцаря больше, чем иные рыцари от рождения.

И снова удивление. Пристальный взгляд исподлобья, словно Адам подозревал, что леди Благословенной крови над ним подтрунивает. Однако Микая говорила серьёзно и пояснила свою мысль:

— Вы имеете любовь подчинённых, словно всегда жили с ними на равных. В высшем обществе вы держите лицо, словно всегда жили среди знати. Редкое сочетание.

— «Не спорь со знатью, — сказал мне Брейгон. — Не спорь со знатью — целее будешь», — вдруг заговорил Адам, и Микая победно ощутила, как треснула восковая маска. К лучшему.

Адам тут же осёкся, но королева не дала ему испортить момент искренности пустыми извинениями.

— Мудрый совет, — ответила она. — Однако я бы уточнила: «Не спорь со знатью открыто. Будь умнее».

Адам посмотрел на королеву долгим взглядом, но ответил в своей привычной манере:

— Благодарю за совет, Ваше Величество.

Вечером Микая заметила, как часть прислуги и легко раненых солдат ушли из лагеря вверх по течению. Значит, она не ошиблась в расчётах. Завтра будет битва. Но сегодня можно было сделать ещё одно дело.

Королева строго велела страже охранять её шатёр, словно там было что-то важное. Микая взяла с собой только Линн. Несомненно, канцлер сказал своим людям, что Линн тоже служит ему, а потому гвардейцы возражали приказу не слишком упорно. Все они не только защищали, но и следили за каждым шагом королевы. Раз отослана стража, это сделает служанка, но королева умнее: служанку Микая отпустила от себя на полпути к генеральскому шатру.

В этот раз королева велела о себе доложить. Наверняка генерал предпочёл бы, чтобы оба монарха вели себя тише воды и не создавали ему головную боль на и без того трудной войне. Микая понимала его и не осуждала.

Он не любитель официальный церемоний. Он человек другого склада. Он видит цель и действует. Он солдат и всегда будет стремиться к полю боя. После этой войны их пути разойдутся. Но, возможно, и нет…

— Добрый вечер, генерал.

— Добрый. Не ожидал… такой чести. Чем обязан вашему вниманию?

— Надеялась, что вы развеете мои сомнения.

— Королева, вас беспокоит битва?

— Конечно, она меня беспокоит. Но я бы не хотела показывать свои страхи подданным.

Микая красноречиво указала на вход, где за тряпичным пологом стояла стража. Некоторые власть имущие не принимают во внимание, что даже у самых маленьких людей есть глаза, уши и языки. И порой власть имущие за это дорого платят.

Генерал подумал немного и бросил солдатам снаружи, чтобы недолго погуляли. Когда их тени исчезли с тряпичных стен шатра, Микая присела за столом. Брейгон сел по другую сторону, не спрашивая дозволения. Не привык.

Он пододвинул карту к королеве и начал показывать, раз уж Её Величество увлекается военной тактикой. Король так сразу сказал, что ему неинтересно. Но Микая остановила его руку и заговорила сама:

— Генерал, прежде чем вы поделитесь своими тактическими выкладками с женщиной, которая ничего не смыслит в военных сражениях, позвольте спросить вас о другом. Надеюсь на вашу честность и даю слово, что этот разговор нигде и никогда не навредит вам.

Генерал сразу ощутил смену ветра и заметно напрягся. Он свободно чувствовал себя в открытой войне, но женские и политические игры воспринимал как липкую паутину и предпочитал не впутываться. Брейгон до последнего надеялся, что королева и впрямь пришла спросить про битву от скуки. Но она заговорила о другом.

— Вы были генералом ещё при короле Асвальде и так же служили на границе, когда Его Величество погиб.

— Верно. Был.

— Уже через несколько дней в столице провозгласили нового до того никому неизвестного короля. Как вы это восприняли?

— При моей жизни сменилось трое королей. Никто не вечен. Как я должен был это воспринимать, Ваше Величество?

— Это верно, но не все короли сменяются посредством переворота. А убийство королевской семьи и родных Благословенной крови иначе не назвать.

— В чём ваш вопрос, королева? Я старый солдат и туго понимаю намёки.

— Если бы вы могли тогда вмешаться, если бы могли привести свою армию в столицу… вы бы вмешались?

Брейгон ненадолго задумался — лишь самую малость, — а затем сдержанно ответил:

— Королева, мы солдаты. А солдаты умеют сражаться только с видимым врагом. Против огня и кинжалов в ночи мы бессильны. Наше дело — служба стране, её защита от внешних врагов, а не от внутренних. Внутренними занимается стража и гвардия.

— Вы служите власти.

— Я служу стране, — поправил Брейгон.

— Если страну будут губить внутренние враги, вы ничего не сделаете?

— Королева Микая, я снова вас не понимаю.

Брейгон откинулся на спинку кресла, давая понять, что не будет отвечать.

— В столице может бушевать пожар. Троны может заливать кровь. Власть может переходить в разные руки — хорошие и не слишком. Вас это не тронет. Я верно поняла?

— Я служу своей стране так, как велит мне долг и позволяет моя маленькая власть. Стараюсь сохранить как можно больше жизней тех, кто вверен мне. Если кто-то отдаст приказ, который навредит моей стране и моим людям, я приму казнь, но не выполню его. Такой ответ вас устроит, Ваше Величество?

— Что ж, — улыбнулась королева и поднялась. — Хорошо, что на войне распоряжаетесь вы, а не король. Как вы сказали, он может отдать приказ и, не понимая ситуации, навредить стране.

Микая сделала вид, будто говорила о нынешней войне с Норслендом, хотя не ждала, что генерал в это поверит. Впрочем, она говорила слишком завуалированно, чтобы собеседник мог понять, каков истинный предмет речи — прошлое или будущее, на троне ли враги или в подполье? Королева перевела тему и вернула беседу в русло предстоящей битвы.

В мыслях горело осознание: «Брейгон не поможет свершить справедливость. Но хотя бы не станет мешать».

========== Глава 21. Визард ==========

— Это точно оно? — в раздражении спросил Торн, разглядывая из-под ладони-козырька недалёкие домики.

Товарищи качались в его телеге и вместе с ним изнывали от долгой дороги. Даже старая кобылка начала спотыкаться от усталости и дорожных камней.

— Это Визард, да, — кивнул Витарр.

Он несколько раз спрашивал дорогу у проезжих. Когда подпольщики добрались до места, вечерело уже в третий раз.

— Стоило познакомиться с королевой, а она уже командует нами. Да ещё и Талию втянула! — закатил глаза Дани.

— Вы злы, потому что нас использует королева или потому что мы несколько раз заблудились? — хмыкнул Ивор.

— Как мы могли заблудиться, если всё время ехали прямо?!

Дорога перед ними то петляла меж залитых солнцем холмов и деревьев, то уходила вниз и обрастала кочками, то стремилась вверх и раздваивалась. Пару раз колесо застревало в колее, и приходилось толкать, пока бородач Торн подгонял свою гнедую кобылку, то заводя задорную походную песню, то ворча как старый дед.

«Ему пришлось оставить очередную «любовь всей своей жизни», чтобы помочь нам», — объяснил всем по секрету Витарр. Уж он-то знал старого товарища давно. Впрочем, любовь Торн всегда находил новую месяца через три, а вот других друзей у него не было.

Несколько раз вдалеке показывались домики, и Торн радостно сворачивал к ним, но это были фермы или лагеря лесорубов, и приходилось возвращаться и искать другую развилку. Да ещё так, чтобы не угодить в болота.

Все хитрости пути на телеге знали только те, кто регулярно перемещался между гаванью и столицей с товарами. Остальные путешествовали пешком.

— Я думал, Визард гораздо ближе. Ну и в глушь же нас отправили.

— Хотя бы одна хорошая новость в этой затее есть: Талии понравилось платье. Никогда не видел её такой довольной, — глубокомысленно заметил Ивор.

— Что б эту королеву. Завербовала нашу девчонку прямо у нас под носом. Во даёт! — посетовал Дани, которому было попросту обидно, что он об этом не знал.

— Ха! Смотрите, молодёжь, как бы она не подмяла под себя всё сопротивление, — рассмеялся Торн.

— За услугу ей придётся с нами расплатиться.

— Если мы найдём что-то стоящее, это и будет плата, — отозвался Ивор.

— Но Дани прав. Мне тоже не нравится, что в это впутали Талию, — сказал Витарр.

Когда Талия явилась перед ними в кружевном зелёном платье причёсанная по дворянской моде с ниспадающими локонами, все в убежище потеряли дар речи. Они привыкли видеть её с поникшими плечами в сером платьице и переднике, но в тот момент перед ними стояла гордая молодая леди, которая знала себе цену и уж точно не собиралась сегодня мыть за всеми посуду.

«У королевы для вас сообщение», — сказала она деловито. Ни Ивор, ни Витарр не могли поверить, что перед ними та самая Талия. Как одно платье могло её так изменить? Или нет? Может, её изменило то, что она наконец-то почувствовала себя значимой в сопротивлении, а не только кухаркой и уборщицей?

Ивор вспомнил, как она говорила об этом, как хотела сделать для ребят большее. Но разве ей отказывали не потому, что хотели уберечь?

Ивор так и не решил, злиться на королеву или нет. Как сияло лицо Талии, когда она передавала сообщение, кружилась по комнате, показывая ему новое платье… разве он сам смог дать Талии такую радость?

Сообщение было простым: вызволить сестру королевской служанки, через которую канцлер этой служанкой управляет и следит за королевой. Место назначения — городок Визард, поместье канцлера. Легко сказать!

Кроме самого сообщения королева написала длинную бумагу, явно не надеясь на память Талии.

«Если вы собрались делать то, что задумали, то доблестным защитникам справедливости и угнетённых это дело должно быть по нраву», — начиналось послание. Да она издевается!

«Визард стоит на пути между Красной Гаванью и Этерной и славен своими перекупщиками, из-за чего многие заморские товары прибывают в столицу подорожавшими. На этом разбогател отчим канцлера — Эгмонд Орбург. Он Благословенной крови. Мать Генриха Уриена вышла за него замуж после смерти первого мужа. Родила дочь Благословенной крови и скончалась.

Генриху ничего не полагалось из имущества Орбурга, но его престарелый лорд-отчим сгорел вместе с единственным родным сыном в Ночь Пепла, а дочь умерла задолго до того от послеродовой горячки. Богатое поместье в Визарде было первым, что Генрих забрал себе.

Я думаю, Генрих Уриен всегда был обижен, что родился не с Благословенной кровью подобно своей единоутробной сестре и племяннику. Он любит зелёный цвет и изумруды, порой надевает брошь с серебряной змеёй и изумрудным глазом — герб Орбургов. Хотя официально носит символы своего законного отца Уриена — круг с коричневым лосем.

Будь в Генрихе хоть капля Благословенной крови, история повернулась бы по-другому.

Поступайте с этими сведениями, как считаете нужным. Знайте только, что канцлер вырос в том поместье, и там могут быть спрятаны тайны, которые он предпочитает держать подальше от столицы. Займитесь ими и девочкой. А я добуду армию».

— Интересно, как она её добудет, — фыркнул Дани.

— Это заботы королевы, а мы и впрямь можем что-нибудь узнать. Если девочка все эти годы жила в поместье, то могла что-то слышать и про Ночь Пепла. Слуг не замечают и не прячут от них тайн. Особенно от маленьких девочек, — размышлял Витарр.

— Я ничего не запомнил, — скривился Дани. — Все эти фамилии и гербы. Зачем это всё?

— Запомнить нужно только то, что в поместье может что-то храниться. Надеюсь, нам повезёт… — ответил Витарр и устремил взгляд к медовому закату.

— А я-то думал, ты будешь нас отговаривать, — заметил Ивор.

— Не в этот раз.

— И с нами пошёл. Обычно это я на рожон лезу, а ты меня отчитываешь.

Ивор по-дружески пихнул локтем Витарра, но тот не отреагировал, просто смотрел задумчиво на горизонт. Всех очень удивило, что Витарр решил отправиться вместе с остальными. Но может, в этом был смысл? Дело могло обернуться опасностью, а самая светлая голова в их подполье у Витарра.

— Думаешь, это канцлер устроил Ночь Пепла? — уже серьёзно спросил Ивор, понизив голос.

— А чё нет? — громко отозвался на козлах Торн. — Сразу и поместье получил, и титул, и племяшу в короли отправил.

— Кроме Ночи Пепла, был и День крови. Узнать бы наверняка, одни люди их устроили или нет, — ответил Витарр.

— И как мы это узнаем? — устало потянулся Дани. — Думаешь, канцлер ведёт дневник, куда записывает все злодейства? Будь так, это бы намного облегчало дело.

— Тихо, мы подъезжаем, — поднял ладонь Витарр, когда шум маленького города уже долетал до них с ветром.

Главное правило подполья: не говорить на людях о подполье. Больше слушать.

Витарр в своё время даже наорал на Ховара за то, что тот чуть не проболтался про сопротивление посреди рынка. У дверей, окон и стен всегда найдутся глаза и уши.

Визард встретил путников вечерней суетой и шумом рынков. На главной улице, по которой можно было проехать через всё поселение, летали головокружительные запахи пряностей и заморских благовоний. Они здорово пробуждали аппетит, а также непреодолимое желание потратить весь кошель на всевозможную ерунду.

Возле мешков с порошками всех расцветок и ароматов выстраивались очереди. Запахи специй щекотали ноздри. Воздушные шелка — тонкие как крылышко стрекозы — взлетали в руках продавцов на показ покупателям. В деревянной бадье ползали ещё живые крабы, не подозревая о своей грядущей участи. Сладко пахло какое-то желе, которое торговец отрезал кусочками и насаживал на палочки.

В бочках плавала радужная форель с искрящейся в вечернем солнце чешуёй. Солёная и вяленая рыба с пустыми глазницами висела на верёвках рядом. Под ней горкой лежали какие-то красные стручки с зелёными хвостиками.

В палатке напротив продавцы зазывали купить заморскую икру и причмокивали, всем видом демонстрируя её божественный вкус, а ногами в это время отгоняли наглых котов.

— А я-то думал, на столичном рынке есть всё. — У Дани потекли слюнки, взгляд жадно скакал от одного прилавка с едой к другому.

— Если хочешь разориться, вот тебе подходящее место, — почесал бороду Торн.

Другие улицы выглядели пустыми, словно вся вечерняя жизнь Визарда крутилась вокруг рынка. Постройки все одноэтажные, и вокруг них было много свободного места — не как в тесной столице. Открытием оказалось, что жилых домов в городе совсем мало — весь городок состоял из лавок и мастерских.

Жили же люди в небольших общинах из нескольких домиков в полях по ту и другую сторону от тракта, а сюда приходили покупать товары. В самом Визарде жили только торговцы и ремесленники в своих мастерских.

Когда Золотые поля принадлежали Норсленду, все товары с Солёных островов и дальше свозились сразу в Красную Гавань. Потом с получением Колоса и плодородных земель на обмен стало больше зерна, а торговля выгодней.

Правда с восшествием на престол короля Арчивальда существенно увеличились торговые пошлины и взлетели цены. Если при его правлении Адамант ещё и потеряет Золотые поля, ему долго будут припоминать… если королю-мальчишке вообще есть до этого дело. Уже сейчас не только в столице, но и по другим городам пошла молва, что король не заботится ни о ком, кроме себя.

Но даже это народ бы простил. Каких только королей Адамант не видал. Но вот короля-убийцу сотен невинных люди не стерпят. Им нужно только поверить и объединиться…

Витарр и Ивор сделали большую работу, собрали десятки людей, потерявших родных в Ночь Пепла. Но как же этого оказалось мало. Им нужен был сильный союзник, честный союзник… и впервые они такого нашли.

«Ивор, ты веришь королеве?»

«Хочу верить».

Вот только и она сама нуждалась в сильном союзе.

— Смотрите, это то поместье?

За пределами Визарда вдали от шума рыночных улиц, но достаточно близко, чтобы пользоваться его благами, стояла роскошная каменная усадьба. Стену, увитую декоративным плющом, венчали квадратные башенки и выступающие треугольные скаты на крыше, из-за чего были похожи на каменную корону. Третий этаж каждого крыла украшали балкончики с парапетом. К восточной стене пристроен деревянный флигель и конюшня. У западной стоял амбар. Стены поместья выложены гладкими бурыми и серыми камнями. Вокруг подстриженные кусты и деревья, изящные каменные чаши и статуи. Колонны подпирали балкон над главным входом.

Всё это за высокой кованной оградой, у которой ходили стражники в зелёных мундирах, а ворота венчал каменный фигурный щит со змеёй.

Дани присвистнул.

— Вот к кому в карман течёт всё, что на рынке зарабатывают.

— И что мы собрались тут делать? Вход охраняют, — бородач Торн скрестил руки и красноречиво посмотрел на Витарра.

— Прямо спрашивать кого-то про Милу опасно, — задумался тот и посмотрел на ветви плюща, уходящие к верхним окнам. — Ивор… если б я мог сам…

— Положись на меня. У тебя грация как у медведя.

— А ты скачешь как белка. Если б ещё летягой себя не воображал.

Действовать решили утром. Нужно было не только найти девочку, но и убедить её пойти с ними. К счастью, королева оказалась очень предусмотрительной, и у Ивора в кармане лежала ситцевая лента Линн. А ещё в письме была бегло нарисована карта коридоров поместья и описана пара общих воспоминаний сестёр, если Мила попросит доказательств.

Подпольщики сняли в трактире Визарда комнату. Кроватей было только две, но Ивору дали выспаться на одной из них, чтобы боль в спине или шее не помешала ему карабкаться и разведывать.

Дани как самый младший на вид должен был прикинуться любопытным мальчишкой и заговорить стражу. «До смерти», — как всегда шутил сам Дани.

Торн стоял в стороне с телегой наготове на случай, если придётся быстро удирать. Его старая кобылка могла являть чудеса скорости, когда на неё бежали кричащие люди с оружием.

Витарр спрятался в роще с луком.

Когда горизонт посветлел, а факелы и фонари снаружи поместья погасили, четвёрка подпольщиков уже готовилась к вылазке. Утро встретило их серым светом и пробирающим холодом.

— Попробуй сначала найти девочку. Если она тебя не увидит, то не подходи сразу. Не пугай её. Присмотрись, — напутствовал Витарр.

— Я справлюсь.

— Как в прошлый раз во дворце?

— Тихо! — шепнул стоявший на стрёме Дани, и все пригнулись.

Роща с дороги уходила резко вниз, и там оказалось удобно прятаться от глаз привратников. Даже молодая трава могла спрятать их головы из вида.

Ивор накинул тёмный капюшон плаща и чуть приподнялся на локтях. Из ворот вышел мужчина в тёмном камзоле и вёл по уздцы коня, нагруженного седельными сумками. Рыжие волосы незнакомца были туго стянуты в хвост, открывая высокий лоб и придавая ему тем самым сходство с куницей. Мужчина остановился перекинуться парой слов со стражниками и готовился отъезжать.

— Кого-то уже несёт из дома в такую рань. Ну хоть народа меньше будет, — неунывающе рассудил Ивор, как вдруг почувствовал, что его напряжённо дёргают за рукав.

— Ивор, твоё стекло. Дай. Быстро.

Витарр раскрыл ладонь, не отрывая взгляда от ворот. Он сцепил зубы и смотрел вперёд с таким видом, будто готов в тот же миг броситься туда как хищный зверь на жертву. Ивор насторожился, но не стал спорить и вложил увеличительное стекло другу в ладонь. Витарр прильнул к нему глазом. Даже Дани притих и вопросительно посмотрел на Ивора, но тот пожал плечами.

— Витарр, что…

— Это он! — чуть ли не в полный голос воскликнул Витарр.

В это время незнакомец закончил разговор, вскочил на коня и умчался прочь.

— За ним, Ивор!

— Что? Подожди, а…

— Живо все к телеге Торна! За ним!

Витарр сорвался с места со скоростью охотничьего пса, не заботясь о том, что его увидят или услышат. Ивор и Дани бросились следом. Удивлённому Торну Витарр только бросил: «Едем!», — сам вскочил на место извозчика и дёрнул поводья. Ивор и Дани едва успели запрыгнуть в телегу.

Гнедая кобылка от неожиданности вздрогнула, но тут же помчалась вперёд с такой скоростью, словно за ней гонятся волки. Телегу трясло и качало. Колёса с плеском проносились по лужам, подскакивали на кочках. Ивору казалось, что телега вот-вот перевернётся или развалится на ходу.

Витарр подстёгивал лошадь с невероятной одержимостью, и Ивор впервые не узнавал своего друга.

Они гнали и гнали, но впереди никого не было. Возможно, тот незнакомец тоже торопился и пустился в галоп. Перед ними показалась развилка и, Витарр поколебавшись, свернул налево. Скачка продолжилась. Телега тряслась и качалась. Ивор вцепился в бортик. Дани начинало мутить. Торн бросал фразы в духе «Да что ж ты делаешь?!», но Витарр никого не слушал.

Солнце уже поднялось над горизонтом, когда кобыла замедлила ход и встала, потряхивая головой и фыркая. Витарр замахнулся на неё плетью, но Торн перехватил его запястье своей ручищей и примирительно сказал:

— Хватит, парень. Ты загнал скотинку. Она больше никуда не поедет, хоть убей её.

Витарр в раздражении кинул поводья, спрыгнул с телеги и пнул её по колесу.

— Проклятье!

— Витарр…

Ивор подошёл и положил руку ему на плечо. Витарр дёрнулся, но Ивор только сжал крепче.

— А теперь, пока мы не подумали, что ты спятил, давай вернёмся в Визард и поговорим, хм?

========== Глава 22. Правда ==========

Витарр ускользнул из дома, пока отец ещё спал. Стоило опоздать, и тот продержит сына в мастерской до тёмного вечера. Витарр не знал, как ему сказать, что не хочет продолжать семейное дело. Вся эта возня с деревом с рассвета до заката и любезности с богатыми покупателями. Их редкие заказы приносили деньги, но за это надо было стелиться перед ними как коврик.

Витарру хотелось ни от кого не зависеть. Он тайком брал телегу, которую отец держал на случай доставки крупной мебели, запрягал старую лошадь и катал по городу людей, развозил грузы — всё, что другие хотели. За звонкую монету, конечно.

Получалось мало, но это было только начало. Витарр отлично знал город: каждый закоулок, заведение и квартал. Мало кто в тесной и запутанной столице мог этим похвастаться. А он знал, где какая видная семья живёт, сколько в городе пекарен, где можно починить обувь или купить гвоздей.

Всё это он рассказывал и предлагал за плату отвезти прямо к месту. Некоторые соглашались. Знатные господа, конечно, не сели бы в телегу, в которой до них возили мебель, но простой люд был неприхотлив. Уж Витарр понимал, сколько времени и терпения порой уходит, чтобы найти что-то в незнакомом квартале. Большинство людей знало только свой.

Постепенно день за днём монет в кармане прибавлялось. Витарр всё чаще увиливал от работы в мастерской. Он знал, что расстраивал этим отца и хотел вот-вот рассказать о своём деле.

Пока однажды его телегу не остановил тростью человек в добротном камзоле. Он имел вытянутое худое лицо с впалыми щеками и острым подбородком, чем-то напоминал куницу. Прямые рыжие бакенбарды до челюсти аккуратно подстрижены, а волосы собраны сзади в короткий хвост. Если он сам не был дворянином, то определённо служил одному из них.

— Ты Штибор? Говорят, ты знаешь город.

«Штибор» — фальшивое имя, которым Витарр назывался, чтобы отец случайно не прослышал о его деле раньше времени. Даже красную шляпу носил для образа, и по ней Витарра всегда узнавали среди других возничих с телегами.

— Знаю. Кого нужно отвезти?

— Не «кого». Что.

Витарру на колени прилетел мешочек с серебряными монетами. Да он столько за полгода не заработает!

— Приезжай завтра утром к складу у восточных ворот. Груз будет там. Тебе всё объяснят. Выполнишь — получишь столько же.

Ничего подозрительного в словах незнакомца не было. Некоторые поручали забрать груз из одного места и перевезти в другое. Ящики, бочонки, тяжёлые ковры — Витарр не спрашивал, что везёт. Это было дело хозяев этих вещей. Преступлений не совершал и ладно. Пошлины за товары уплачивают в местах высадки, и стража у ворот столицы всегда досматривает крупные грузы, поэтому Витарру не нужно было волноваться, что он везёт что-то незаконное.

Он явился с телегой в назначенное место, и его там встретили люди. Без лишних слов погрузили на его телегу два десятка небольших бочонков и указали, куда их отвезти, чтобы на каждом месте выгрузить по одному. Всё на глазах прохожих и не таясь, потому Витарр окончательно расслабился.

Он проехал через весь город от восточных ворот к кварталу знати. Все места выгрузки были там возле конкретных домов. Список ему не дали, а заставили запомнить и не отпустили, пока Витарр чётко не назвал им все места: четвёртый переулок от дома Холденов, окраина сада Уэзерби, через улицу от дома Валдисов — и так двадцать мест, двадцать бочонков.

Понятно, почему они наняли именно Витарра, ведь он знал город и местоположение домов. Другой бы заплутал, а Витарр ехал и бережно вёз свой груз. В какой-то момент он принюхался и почувствовал от бочонков знакомый запах, но не мог вспомнить, что это. Тем более его всегда перебивали запахи из мастерских и лавок с едой.

На каждом месте его ждал человек в плаще с капюшоном, забирал бочонок, платил за него и исчезал. Некоторые прохожие останавливались и провожали Витарра любопытными взглядами, шептались о нём. А что он? Доставляет груз по заказу.

Чем меньше оставалось бочонков, тем богаче становился Витарр. Когда он отдал последний и уже выехал за пределы квартала, в голове пронеслась быстрая мысль: «Масло. Так пахнет масло».

Он быстро забыл об этом. В карманах звенело столько серебра, сколько его отец заработал бы только за огромный сложный заказ. Вот прямо завтра Витарр придёт к нему, позвенит монетами и скажет, что нашёл более интересное и прибыльное дело.

Сегодня он не пошёл домой. Только вернул телегу с лошадью и отправился в трактир выпивать за отличную работу. Там было многолюдно, пахло травяной настойкой, которую льют на угли для аромата. На кухне запекали мясо и готовились к празднествам, ведь завтра день рождения принцессы.

Все знатные семейства Благословенной крови отправятся во дворец, а простой люд просто выпьет в трактирах за любое веселье, которое устроит для них король. Многие сегодня уйдут спать пораньше, чтобы завтра праздновать ночь напролёт.

Витарр заказал баранину и даже разорился на кружку хорошего вина и острый сыр. Щедро заплатил сверх стоимости служанке, отчего та в благодарность построила ему глазки, хотя привлекательным полноватый Витарр не выглядел.

Уже темнело, а Витарр всё ещё сидел и пил, порядком захмелевший, когда через открытые ставни ветер стал доносить запах дыма. Сначала незаметно, потом всё явственней. Люди начали вставать со своих мест, выглядывать в окна, выходить на улицу.

Витарр тоже вышел, когда запах гари стал невыносим. У него сегодня прекрасное настроение, почему его кто-то портит? Но весь хмель как рукой сняло, когда он увидел яркое зарево на фоне темнеющего неба.

Горел квартал знати.

Люди охали. Смотрели. Молились. Некоторые плакали.

Пламя бушевало почти всю ночь. Никто не мог его погасить. Оно зловеще мерцало как преисподняя, пожирало все дома — один за другим. И спасения не было. Словно боги в гневе решили низвергнуть город в бездну.

Под утро тучи набухли и пролили на измученную Этерну дождь. Но было поздно. Квартал знати выгорел дотла, а вместе с ним двенадцать семейств Благословенной крови, их слуги и окружение, владельцы лавок и мастерских, прохожие, что гуляли там в позднее время. Все.

Эту ночь прозвали Ночью Пепла. Но и это не конец, потому что на утро было объявлено об убийстве королевской семьи. Короля и королеву, принца и принцессу нашли в их покоях заколотыми во сне, и вместе с ними в крови был вымазан и весь дворец… ещё в то утро, когда Витарр развозил бочонки. День Крови.

О смерти короля не объявили сразу. Пытались понять, что случилось. И едва ли кто-то в городе заметил, как всю стражу стянули ко дворцу. Но когда вслед за королём к богам отправилась вся их родня, это уже нельзя было скрыть.

Витарр не знал, что об этом думать, пока собственными ушами не услышал, как стража спрашивает прохожих о некоем Штиборе, что подвозил в квартал масло для поджога. Слышал, как его называют соучастником убийства короля и семей Благословенной крови.

В тот момент его ноги подкосились, и он устоял, только удержавшись за стену. Перед глазами поплыло, дыхание перехватило.

Масло! Он возил масло для…

Люди в капюшонах. Незнакомец с худым лицом и рыжими бакенбардами…

Витарр не помнил, как добрался до мастерской отца. Тот уже готовился разразиться на нерадивого сына праведным гневом за то, что тот долго пропадал. Но увидев его лицо, отец замолчал на полуслове.

— Папа… я… я, — только бормотал Витарр.

В тот вечер он рассказал отцу всё. Про своё дело, про заказ, про масло. Слёзы лились из глаз, голос срывался, но отец терпеливо слушал и не перебивал.

После этого он ушёл, и Витарр был готов поверить во что угодно. Даже в то, что отец сейчас приведёт стражу. Тот вернулся под ночь, бросил сыну на колени плащ и велел собираться.

Они пришли в дом дяди, и отец оставил Витарра там. «Мой кузен за тобой присмотрит. Не выходи на улицу».

Витарр не выходил. От происходящего он сильно похудел, отпустил бороду и стал почти неузнаваем. Дядя рассказывал ему новости о том, что виновника трагедии нашли, что «Штибор» — слуга Предателя и действовал по его приказу, на троне новые король и королева, а в Совете — новые лорды.

За несколько дней многие из тех, кто был внизу своей иерархии, взлетели как стая стервятников в опустевшие гнёзда.

— Странно. Очень странно, — всё повторял дядя. — Обычно столько обсуждают и грызутся за власть, а тут за считанные дни нашли и убийцу, и нового короля. Откопали кого-то последнего с Благословенной кровью. Что за дела у них? А люди стольких родных потеряли! Кормильцев. Им как теперь?

«Ты прав, дядя. Штибора обвинили неслучайные люди».

Когда Витарр наконец вышел на улицу обросшим и переодетым, что никто из случайных знакомых не смог бы его узнать, Витарр первым делом пошёл в сгоревший квартал… Пепельный, как теперь называют.

И не мог поверить своим глазам. Он словно оказался в каком-то другом месте. Не там, где проезжал мимо богатых поместий с коваными балкончиками, садами на заднем дворе и лепниной. Не там, где ходили нарядные люди, стучали колёса карет по мощёной дороге. Не там, где продавали сладости и пахло шоколадом и свежей выпечкой с кремом.

Квартал выглядел мёртвым, как были мертвы его обитатели. И всё это случилось руками Витарра… Когда он увидел вдалеке живого человека, то сначала даже не поверил. Вдруг это призрак? Ждёт его, чтобы отомстить?

Но нет. Паренёк был из плоти и крови. Помладше Витарра, может, чуть больше двадцати лет. Он стоял и смотрел на пепелище пустыми глазами.

Витарр не сразу определил место. Сгорев, оно изменилось до неузнаваемости, но по мелким уцелевшим деталям понял, что здесь стояло поместье семьи Уэзербри. У них над дверями раньше был вырезан лебедь — их герб.

«Окраина сада Уэзерби… тьма их раздери!»

Витарр сжал ладони в кулаки, и в этот момент парень пробормотал тихо и горестно: «Ирика». Кулаки тут же разжались. Это всё он, это Витарр привёз сюда злосчастный бочонок! Всё сделали его руками…

Витарр подошёл к парню и со скорбью и сочувствием сказал:

— Здравствуй. Ты молишься здесь? Давай помолимся за погибших вместе. Может, вдвоём мы лучше докричимся до богов.

Витарр сидел на кровати в трактире Визарда, наклонившись и спрятав лицо в ладонях. Дани присматривал за поместьем, Торн сидел внизу и следил за лестницей, чтобы ничьё ухо не приближалось к двери их комнаты. Ивор сидел напротив Витарра и поражённо его слушал.

Когда стало понятно, что друг закончил, Ивор хотел что-то сказать. Хоть что-нибудь!

«Вот, значит, в чём дело, — подумал он. — Вот почему ты подошёл тогда ко мне. Подошёл ко всем. Ты чувствуешь вину… Глупость!»

— Ты не виноват! — сказал Ивор чуть громче, чем следовало.

— Виноват, — тихо ответил Витарр.

— Ты не знал.

— Я не узнал. Я чуял, что там масло, и ничего не заподозрил! Совсем! Ты спрашивал, кто у меня погиб, Ивор. Так вот теперь ты знаешь — никто! Моя трагедия в том, что я своими руками…тц, и не заподозрил!

— А что бы сделал, если бы заподозрил?

— Что угодно.

— Тебя бы убили. Нашли бы кого-нибудь другого. Что бы это изменило? Ты не виноват в пожаре, и ты не смог бы его остановить. — Ивор поднялся и принялся ходить по комнате. — Во имя света! Хорошо, что они не знали твоего настоящего имени. Но как же так… я не понял.

— Чего?

— Зачем им был нужен ты? Разве не проще было выставить пожар случайностью, чем обвинять кого-то?

— Ивор… им не нужна была случайность. Им нужен был виновник. Королевскую семью уже к тому времени убили, и на кого-то это нужно было свалить.

— Ох, теперь понимаю. И Микая сказала, что во всём обвинили её жениха. Как его там?

— Кристиан Ваэль.

— Точно. Она говорила, что семья Ваэлей — рыцари в трёх или скольки там поколениях и добивались потомственного дворянства. Вот-вот уже должны были получить. Король на приёме отпустил по этому поводу шутку, и из-за этого Ваэль устроил резню и пепелище? Там что, совсем идиоты?

— Напротив. Там сидят очень умные люди, и они всё просчитали. Устроили переворот, устранили претендентов, выставили козла отпущения. И заняли трон.

— Микая невиновна. Её просто выдали замуж за короля из-за крови, — продолжал рассуждать Ивор, меряя шаги по комнате. — Виновен ли сам король? Может, это его дядя всё устроил, а потом посадил племянника на трон и выпросил у него место канцлера?

— Не знаю насчёт причастности короля, но канцлер виновен наверняка. Теперь я уверен, — Витарр сжал руки в кулаки.

— Из-за… того рыжего парня?

— «Рыжий парень» и есть тот, кто меня нанял на развозку. Были ещё грузчики, потом люди в капюшонах. Я не запомнил всех — не думал, что важно — какие-то лица забылись со временем, но его я помню. Ивор, у меня хорошая память. Это он меня нанял.

— И если он обнаружился спокойно выходящим из поместья канцлера, то…

— То канцлер стоит за Ночью Пепла.

— И Днём Крови, скорее всего, — почесал голову Ивор.

Сейчас он старался мыслить трезво, держать чувства на отдалении. Ивор оплакал Ирику, Ивор отомстит за неё, но сейчас нужно поддержать друга, а не метать молнии в жажде мести. Как ни странно, у Ивора получилось остаться спокойным после новостей.

Витарр же напротив суетился, что-то обдумывал, соображал.

— Три года, — бормотал он, — три года я всматривался в лица на улицах, пытался узнать тех людей. И никого не увидел, потому что они были здесь.

— Они уже замяли всё, но канцлер на всякий случай спрятал всех причастных подальше от столицы, — кивнул Ивор.

— Но не учли, что остался свидетель. Я.

— Жаль, что тебе не поверит весь Адамант, но мы можем рассказать обо всём королеве. Вдруг она что-нибудь придумает?

— Она сама беспомощна.

— А вдруг? И насчёт поместья…

— Ивор… подождём несколько дней. Если этот наниматель появится, я вытрясу из него всё. Если нет… то спасаем девочку, и — ладони снова сжались в кулаки, в глазах стреляли молнии, — я хочу, чтобы это поместье сгорело дотла.

***

Нож мягко вошёл в головку сыра и отрезал ломоть. Ещё несколько движений, и по тарелке рассыпались ровные кусочки. Генрих насаживал их на вилку и прикусывал к ароматному вину.

Вот как выглядят мир и покой.

С отъездом короля во дворце стало намного тише. Исчезла суета, которую Арчивальд всегда вокруг себя создавал. Вокруг Генриха не было хаоса. Все слуги отлично знали его распорядок и предпочтения, приказы и поручения исполнялись неукоснительно. Всё было идеально выверено и предсказуемо, как маятник.

Может, идея короля самому поехать на войну не так уж плоха? Генрих возражал, но Арчивальдупрямый, как баран.

«Ни один король не прославился, сидя в замке и заседая на собраниях. Зато сколько королей обессмертили себя в битве», — упорствовал он.

«И погубили», — заметил Генрих.

«Дядя, там куда интересней, чем здесь! Я еду!»

Генриху оставалось смириться и положиться на генерала Брейгона. Он своё дело знает и не даст мальчишке бросаться на мечи. Да и сам Арчивальд не склонен к показному геройству. Он из тех, кто подстроит действо и будет хихикать над ним из-за угла. Если замысел удастся, объявит себя героем. Если провалится, то обвинит других. Такой Арчивальд человек.

Однако кое-что беспокоило канцлера: зачем король взял с собой жену? Арчивальд бы скорее воспринял это как отдых от ненавистной супруги. Может, Генрих всё-таки его убедил?

«Ты же сам хотел, чтобы я больше времени проводил с королевой», — заявил ему перед отъездом племянник и закатил глаза. Пусть так. Даже любопытно, к чему это приведёт.

Но сама война… Генрих утром получил донесение, что на стороне Норсленда видели Седрика Гардена — ещё одно эхо идиотских действий короля. Если бы ему тогда не вздумалось поиграть в палача с Ларгелем и Сильвестром, Адамант бы не пожинал теперь кровавые плоды.

К счастью, с грабителями на востоке королевства уже почти покончено. Если Седрик думал, что Генрих разделит армию и ослабит столицу и границы, то он дурак. Вместо этого канцлер послал против наёмников других наёмников. Это стоило королевской казне внушительных трат, но результат того стоил. Один из схваченных главарей признался, что их наняли сеять хаос на востоке. Имени он не назвал, упомянул лишь о посреднике, но донесения с северных границ ясно дали понять, кто дёргал за ниточки.

Королевство понесло убытки. Быть может, понесёт ещё. После войны придётся восстанавливать армию, экономику, разбираться с Норслендом… и всё это из-за нелепой выходки одного человека.

Вино качнулось в кубке от одной каймы к другой. С губ сорвался вздох.

«Глупый Арчи… никогда не думал о последствиях».

В день двадцатилетия своего старшего брата Осуина Арчивальд явился на празднество пьяным и с таким видом, словно только что развлекался на сеновале с девками. И это в четырнадцать лет!

Всё высшее общество за столом смотрело на него, как на таракана посреди белоснежной скатерти. Генрих тоже там был. Наверняка его пригласили, чтобы сдерживать Арчи, но младший из Холденов так и не явился на праздник вовремя, а когда пришёл…

Невеста Осуина с роднёй смотрели на это «явление» во все глаза. Северин Холден как глава семьи готов был сгореть со стыда. Он велел бесстыжему сыну убираться, но Арчи пожал плечами, схватил со стола бутылку с дорогим вином и отпил из горла. Только после этого удалился, выкрикивая что-то несуразное.

Лицо Холдена-старшего сделалось пунцовым, и Арчи явно не ждало ничего хорошего после торжества. Генрих не пошёл за ним, только тихо вздохнул. Привлекать внимание ещё и к себе значило поставить себя в один ряд с выходкой Арчивальда. Но весь оставшийся вечер вино казалось кислым, а еда безвкусной. Мягкий стул будто набит иголками.

Северин вышел из-за стола раньше и явно направился наверх к комнате младшего сына. Распоряжаться за столом продолжил Осуин и усиленно делал вид, что ничего не произошло.

Генрих предчувствовал недоброе. Он старательно вслушивался в звуки наверху, но слышал только стук вилок и ножей о тарелки и тосты за здоровье и счастье именинника. Казалось, прошла вечность. Северин Холден вернулся к столу, пряча руки в кружевных манжетах.

Когда этикет позволил уйти, Генрих со всеми любезностями распрощался с хозяевами вечера и отправился искать нерадивого племянника. Вот только его нигде не было. Ни в комнате, ни на кухне, ни у служанок, которых тот любил лапать. Слуга у входной двери сказал, что Арчивальд не покидал поместья. Тогда где же он?

Генрих обошёл снаружи южную стену и вышел в сад. Свечи из окон бросали золотой свет в темноту и очерчивали листья персиковых деревьев. Если пройти по вымощенной камнем тропинке, то Генрих выйдет к калитке, за которой его ждёт карета, чтобы доставить домой. Но он не мог уйти, не увидев племянника.

В дальней стороне сада Генрих наконец-то нашёл его. Сначала услышал всхлипы. Затем невнятное бормотание. Из-за куста показался огонёк свечи.

— Арчи, что ты делаешь? — спросил Генрих, но племянник его не услышал.

Мальчик подложил тряпку под заднюю деревянную дверь поместья, перекрывая луч света из-под порога, и поднёс к ней свечу. В воздухе витал запах масла.

— Арчи, остановись!

Генрих кинулся к нему и обнял сзади. Успел оттащить. Свеча выпала из руки Арчи и погасла во влажной траве. Его ладони пахли разлитым маслом. Всё лицо в синяках, под носом засохшая кровь.

— Пусти! Я убью их. Убью всех!

— Арчи…

— Я ненавижу их!

— Знаю.

— Он сказал, что вышвырнет! Откажется от меня! Лишит всего! — Арчивальд начал хохотать как безумный, а из глаз текли слёзы. — Чего он может меня лишить? У меня ничего нет. Мне ничего не останется! Осуин заберёт всё, потом Салазар, а последние крохи возьмёт Джорано. А что мне?!

Генрих держал его в объятиях, опасливо поглядывая на верхние окна. Как бы никто не услышал, но Арчи всё продолжал орать:

— Зачем мне эти правила? Зачем слушать его, если мне ничего не достанется? Меня просто вышвырнут как паршивую собачонку, когда старикан сдохнет, а эти трое всё поделят!

— Тише, Арчи. Я знаю.

— Убью их. И получу всё, — Арчивальд попытался вырваться, но Генрих держал крепко. — Не остановишь. Я получу.

— Получишь, Арчи. Ты получишь больше этого. Намного больше, — увещевал Генрих, гладил племянника по голове, и Арчивальд впервые его услышал:

— Что? Что ты сказал, дядя?

— Ты получишь абсолютно всё. Поместье покажется тебе пустяком. Но не сейчас. Дай мне два года, Арчи, и я всё устрою.

— Я получу всё? Ты сделаешь это для меня? — зелёные глаза смотрели с детской доверчивостью.

Такие же глаза цвета изумруда имел сам Генрих и его сестра.

— Сделаю. Потерпи два года. Не вытворяй ничего. Помирись с отцом. Сделай вид, что ты его услышал. А сам жди. Я всё устрою.

Племянник расслабился в его руках, и Генрих его отпустил. Арчивальд смотрел на него сухими и решительными глазами, обрамлёнными синяками.

— Обещаешь? Не заставляй меня ждать слишком долго.

— Не заставлю, мой Арчивальд. Не заставлю.

Люди собрались на торжество. Один притворится, что торжество настоящее. Другой сказал бы правду. И лишь для одного торжество воистину радость. Кто есть кто?

========== Глава 23. Поражение ==========

Норсленд знал цену плодородной земле. Его владения покрывали густые леса с топкими болотами и вересковые пустоши. В горах добывали железо, медь и серебро. Но даже из самого драгоценного металла не испечь хлеба.

Золотые поля на протяжении веков переходили из одних рук в другие. Без них Норсленд вынужден закупать зерно у других королевств в обмен на серебро, мёд, краситель из вереска. В частности, у Адаманта, который без жалости выставлял сопернику высокие цены. Торговля — тоже в своём роде война.

Мимо Седрика вразвалку прошестовали пехотинцы Норсленда и смеялись каким-то своим шуткам. Никто не обратил на него внимания. Здесь он не был лордом. Седрик находился среди чужих. Все знали, кто он и что здесь делает, но относились к нему как к вынужденному обстоятельству.

Седрик прекрасно осознавал, что делал. Если б только можно было обойтись без этого.

После его поспешного отъезда из Этерны, в городе остался верный слуга и друг Хантер. И он подтвердил: королевские стражники приходили в дом Гарден с оружием и факелами, разыскивали Седрика повсюду. Королева не ошиблась, и её совет спас Седрику и его семье жизнь.

Ничтожные изменники, предавшие в первую очередь свою же Благословенную кровь. Где те добродетели, что короли Адаманта получали от богов вместе с их кровью?

Седрик не оставит убитого отца без отмщенья. Но власть и двор оказались глухи к его призывам. Всех дворян уже прибрал к рукам Генрих Уриен, и они не желали вступать с ним в войну. Даже те, кто ещё недавно называл себя преданными друзьями Сильвестра, не откликнулись на призыв его сына. Лишь вызвались приютить его семью. Но Седрику это не нужно. Он сам позаботится о матери и сестре. Но чтобы добиться справедливости, пришлось бы привести к стенам дворца собственную армию.

Король Норсленда Хедвинг был чрезвычайно рад его принять. После смерти своего брата Хедвинг единолично воцарился на троне. Правление в Норсленде всегда подразумевает двух королей, двух братьев в честь их великих Близнецов. Но две головы под одной короной всегда будут бороться за неё.

Каждый из братьев-королей назначал своего сына наследником, но если у кого-то рождались близнецы, то это считали знаком богов. И при любом раскладе близнецы одного брата занимали впоследствие оба трона. Семья второго теряла власть… и мало кто из королей с этим смирялся.

«Что за запутанные законы!» — всегда думал про Норсленд Седрик, но и представить не мог, что придётся к нему обращаться. Хедвинг приобрёл дурную славу, когда его брат-соправитель со своими сыновьями-близнецами внезапно скончались. Внутренняя армия истощена интригами. Неудивительно, что норслендцы так и не смогли реализовать преимущество три года назад, когда Адамант внезапно потрясли перемены. Но если Хедвинг вернёт своей стране желанные Золотые поля, расклад внутри страны поменяется. И Седрик предложил ему это.

Он всё рассчитал. На состояние отца Седрик нанял несколько отрядов наёмников, чтобы наводить шум на южных и восточных границах Адаманта: грабить обозы, устраивать поджоги, нападать на патрули. Чем громче наёмники это делали и чем меньше крови проливали, тем больше Седрик им платил. Они должны были оттянуть на противоположные границы часть адамантской армии.

Другая часть должна была остаться в столице из-за угрозы мятежников. Седрик не питал надежд, что оружие сделает из простолюдинов воинов, но преступный король должен был опасаться нависшего меча и оставить возле себя столичные регулярные войска. Ещё часть охраняла границы от Валенса. Северо-восточный сосед всегда был хитёр, и Адамант никогда не оставлял его без присмотра.

Армия Адаманта велика, но все эти меры должны были разделить её. Когда Седрик сдал Золотые поля Норсленду, Адамант не должен был собрать и половину тех войск, что стояли на другом берегу сейчас. Если бы их было мало, то Седрик малой кровью убедил бы их сдаться, разбил, взял в плен. Он прошёл бы вглубь страны до того, как опомнятся войска на границах.

По договору с Норслендом Седрик бы быстро провёл их солдат в столицу под видом адамантской армии и взял бы в осаду не город, а только дворец. Столичные солдаты малым числом ничего бы не смогли сделать. Седрик раскрыл бы всему народу преступления их короля и не увёл войска, пока этот мальчишка не вышел бы с ним на честную дуэль. Если бы пришлось, Седрик вытащил бы его из каменного укрытия за шкирку, и все увидели бы своего «короля».

Договор с Норслендом держался отнюдь не на благородстве Хедвинга, а на том, что он не оставит в тылу своей армии врага. Если бы их генерал нарушил слово и начал разорять Адамант, приграничные адамантские войска ударили бы его в спину в полную силу. Нет, Норсленду куда выгоднее оставить Адамант целым с подконтрольным королём… и роль этого короля должен был сыграть Седрик.

Чушь. Хедвинг и весь Норсленд могли думать, что Седрик женится на королеве Микае и будет блюсти интересы северного соседа из чувства благодарности, но Седрика не волновал трон. Он лишь хотел справедливости для своей семьи. Когда бы всё закончилось, а армия Норсленда отступила, он бы ушёл из дворца добровольно и предоставил королеве и Совету самим решать свои дела. Седрик бы смог увернуться от обвинений Норсленда тем, что Адамант его не принял.

Но всё пошло не так. План быстрой войны провалился. Перед ним на другом берегу стояли внушительные войска, и Норсленд вместо продвижения ушёл в оборону Золотых полей.

Лишь одно давало Седрику надежду: король Адаманта прибыл сюда сам. Седрик и надеяться не мог на такую удачу. А значит, ещё ничто не кончено.

Грузный шум позади вывел его из размышлений. Седрик обернулся, и взгляд ухватил внушительные накрытые тканью повозки, которые по мягкой земле толкали солдаты.

Печальный вздох. Видят боги, Седрик этого не хотел.

***

Генерал Брейгон велел разбудить лагерь ещё до рассвета. Солдаты наскоро выпивали из зачерствевших ковриг вчерашнюю похлёбку и облачались в снаряжение, загоняли оружие в ножны, затыкали за пояс тяжёлые булавы, надевали шлемы, разминали пальцы в перчатках. Молодые оруженосцы крутились вокруг своих рыцарей, дочищали до зеркального блеска их оружие, затягивали ремешки на кирасах.

— Лошадей оставляем. Они там все ноги переломают. Первые ряды пусть возьмут по охапке веток — понадобятся, — отдавал распоряжения генерал.

Королеву, конечно, никто на военный совет не звал и ни о чём не докладывал, но генерал в её последний визит объяснил свой замысел.

Подойдя к берегу, многие солдаты с удивлением обнаружили, что воды там стало не более, чем до икр. Плотина. Выше по течению реку на изгибе закидали мешками с землёй и брёвнами. Работали с вечера и всю ночь под прикрытием темноты, и на утро река обмельчала, течение почти встало.

Кто-то даже спрыгнул проверить и чуть не поскользнулся на мхе. Местами чёрные гладкие камни густо поросли им — теперь это было видно — ворсинки неприятно колыхались, как зелёные черви. И всё же вода ушла, и берег теперь возвышался над головой мокрым скатом и травяным гребнем. Войско могло переправиться.

— Вы разве не идёте сопровождать короля?

Королевские гвардейцы в алых мундирах вскочили с мест вокруг костра и обернулись. На лицах выступило смятение. Один попытался спрятать за спиной мех с вином.

— Королева, — склонил голову самый старший, но даже ему было не больше двадцати пяти, остальные и того младше.

Все подчинённые. Не командиры. Канцлер бы не поставил мальчишек на защиту короля, но их растили для этого. Обучали и воспитывали быть верными. Пока они только охраняли двери в дневное время, несли караул в коридорах и служили лишь видимостью того, что гвардия многочисленна и вездесуща. Однако в случае опасности их выставят перед врагом первыми, пока более опытные уведут короля и приготовятся к бою.

— Король не пожелал участвовать в сегодняшней битве, Ваше Величество, — объяснили гвардейцы. — Мы позже последуем за ним на холм.

— Хм. А моя гвардия участвует. Со мной остаются лишь двое.

Все гвардейцы почувствовали шпильку и стыдливо опустили взгляды. Они идут, куда им скажут, делают, что им скажут. Молодые люди с честными лицами. Самому младшему около семнадцати лет. Издалека они были так веселы и беззаботны. Смеялись и напевали песню, отстукивали мелодию пальцами на коленях и насвистывали.

Микая смотрела им в глаза и пыталась понять, погрязли ли они в паутине лжи и расчётливости или же просто служат там, где оказались. Без интриг и тайных заговоров.

— Что ж. В таком случае могу я тоже рассчитывать на вашу защиту? Если враг подойдёт близко, уверена, вы продемонстрируете всю свою доблесть, — мягко заключила Микая и даже улыбнулась гвардейцам.

Мало кто видел улыбку королевы. Во дворце она ходила подобно каменной статуе со сжатыми губами и ледяным молчаливым взглядом. И мало кто вообще с ней разговаривал. Сейчас она бродила по лагерю среди обычных солдат, обращалась к ним, и любой бы смог коснуться её плеча, если бы посмел. Никаких слухов и домыслов, впервые все видели её своими глазами.

— Конечно, Ваше Величество! Мы в вашем распоряжении! — заговорили все разом.

«В моём или канцлера?»

Микая бросила красноречивый взгляд на торчащий из-за спин мех с вином и удалилась. Молодые гвардейцы готовы были провалиться сквозь землю.

Когда серое утро немного посветлело, войско тут же двинулось в наступление. На другом берегу в отдалении их уже ждали лучники. Пехота Норсленда готовилась ринуться навстречу врагам сразу, как прекратится обстрел, и сбросить неприятеля в реку.

Вот только реки уже не было, вода ушла, а скользкую гальку на дне закидали ветками. Солдаты Адаманта спрыгнули вниз и пробирались к другому берегу большим числом. Свистнули спущенные тетивы. На пехоту спикировали стрелы. Команда «Щиты!». Затишье и снова вперёд. Шаг за шагом, хлюпая в ледяной воде.

Солдаты в этот раз не обременяли себя знамёнами. Только на длинных копьях развевалось цветное сукно. Снова стрелы. В кого-то попали. Несколько тел завалились назад и уставились в бледное небо невидящими глазами. Кровь расплылась по воде алыми пятнами и ручейком утекла прочь по течению.

На середине реки ноги тяжело двигались. Скользили на камнях и мхе, некоторые ветки унесло. Кому-то из солдат вода затекла в сапоги и неприятно хлюпала. Но мечи и луки сухи. И вот уже до берега осталось немного — преодолеть косой склон.

Стрелять перестали. Когда первые адамантцы выбрались на берег, к ним уже неслись враги.

— Скорее! Плацдарм! — кричали товарищи.

И свои торопились. Выше поднимали ноги, перепрыгивали преграды.

— Не успеют. Всё зря, — с досадой махнул рукой Арчивальд.

Он стоял на холме в окружении личной стражи. Ветер трепал его алый плащ и светлые волосы чёлки.

— Вы бы смогли лучше, Ваше Величество? — деловито осведомилась королева, и Арчивальд посмотрел на её таким взглядом, словно хотел удавить в тот же миг.

«Сегодня не в духе», — рассудила Микая. Когда Арчивальд таков, то раздражается просто от её присутствия. Но он не посмеет навредить ей своими руками. Дядя накрепко втолковал племяннику эту истину.

— Чтобы я валялся в той грязи, как свинья? Может, лучше вы там искупаетесь, леди? Уродливее не станете.

«Иронично, учитывая, что герб Холденов — это вепрь, та же свинья», — подумала Микая, но промолчала. Пусть Арчивальд упивается словесными «победами». Молодые гвардейцы его слышат и вовсе не смеются.

Тем временем битва за клочок суши разгорелась как пламя. Солдаты, что переправились, держали позиции, позволяя товарищам забираться на берег. И вот уже треть войска на другой стороне. Теснит пехоту врага. Обагряет мечи и копья. Воодушевлённо пробивается вперёд.

Микая глянула на серебряную полосу норслендцев. Их рыцари на конях стояли неподвижно.

«Чего они ждут?»

Половина адамантцев переправились. Заняли весь берег. Атаковали и отходили. Держали позиции. Защищали свой «островок». Всё больше товарищей прибывало к ним на подмогу. Длинные копья встали колючей стеной.

Две трети переправились.

Рог Норсленда огласил на всю округу. Глухой и протяжный. Каждый в пределах лиги услышал, внял его зову. Солдаты Норсленда в бежевых стёганых куртках стали пятиться, отступать, отдавать всё больше земли. Тёмные куртки адамантцев продвигались вперёд плотным строем, командиры удерживали от опрометчивой погони. Стрелы снова осыпали их, в ответ щиты вырастали стеной.

— Ха! Я так и знал, что они слабаки, — ударил в ладоши Арчивальд.

Генерал Брейгон поднялся во весь рост и вытянул руку вверх. Даже издалека он выделялся среди солдат своей уверенностью и статью. Вот он начал опускать её и…

Его «Вперёд!» потонуло в грохоте. Земля перед ними взорвалась, поднялась в воздух сыпучим фонтаном, как расплескалась бы вода от огромного камня. Тела подбросило будто тряпичные. Снова грохот, снова взрыв! Ветер разнёс по полю крики. Солдатам отрывало руки и ноги. Сносило головы. Валило на землю как игрушечных.

Что случилось? Что происходит? Растерянные воины метались в разные стороны. Командиры кричали им рассредоточиться, но их голоса не пересиливали свист чёрных шаров и смерти, что они несли.

Армию Норсленда заволокло дымом. А когда туман рассеялся, все увидели, что конница расступилась и открыла взору толстые чугунные трубы на колёсах. Полые внутри шириной они могли потягаться со статными лошадьми. В трубы заталкивали тяжёлые каменные шары величиной с человеческую голову, подносили огонь, и смерть вырывалась из их пастей.

— Это ещё что за порождение тени? — подался вперёд Арчивальд.

В это время зазвучал боевой рог Адаманта, пропел три раза, и солдаты потянулись, ведомые им, обратно к реке. Они беспорядочно бежали, спрыгивали в реку, призывая уже не Бога отваги, а Богиню милосердия, чтобы уберегла их от каменной смерти.

— Стой! Куда? Я не приму поражения! — возмущался Арчивальд.

И тут снаряд пролетел мимо рядов солдат и ударил по другому берегу у подножия холма. Лошади встали на дыбы и заволновались. Норовили пуститься в галоп, испуганно трясли головами. Даже Арчивальд вздрогнул и округлил глаза, словно смерть пролетела над его ухом.

— Сегодня мы проиграли, Ваше Величество. Не заставляйте своих солдат умирать напрасно, — тихо сказала Микая, но Арчивальд её не услышал.

Он развернул коня и умчался обратно к лагерю. Королева ещё некоторое время смотрела, как последние солдаты Адаманта в страхе убегают прочь. Даже когда в них перестали палить, кинувшаяся в атаку конница Норсленда добила всех, кто выжил и не успел уйти.

У реки норслендцы остановились. Давали понять, что защищают свои границы. Золотые поля вновь стали их владениями, и Норсленд не позволит Адаманту их забрать. Лорд Седрик говорил, что таков был уговор: Золотые поля в обмен на помощь в убийстве короля. Седрик отдал им поля, бескровно захватив дозорную башню и открыв армии путь. И пока Норсленд не пытался взять больше условленного.

«Но, во имя тени, здесь не король погибает! Лорд Седрик, что вы натворили?»

На солдат в лагере было страшно смотреть. Раненые лежали повсюду, в воздухе ржавел запах крови и плоти. Стоны достигали небес, но боги не отвечали на молитвы, не облегчали их муки.

Сир Адам тащил на себе генерала Брейгона, стопа которого превратилась в кровавое месиво.

Сир Стефан устало откинулся на мешки и небрежно бросил в сторону пыльный шлем; его шестнадцатилетний оруженосец остался сегодня на том поле. Латная рыцарская перчатка с горечью сжала маленькую кожаную.

Слуги и здоровые солдаты суетились вокруг раненых, войсковые лекари метались и раздавали указания, их помощники таскали за ними ящички с инструментами, снадобьями и травами.

— Линн, иди к лекарю и предложи свою помощь, — сказала ей королева и обратились к красным теням, что везде следовали за нею. — Вы тоже не стойте. Все помогайте. Ну в чём дело?

— Простите, королева. Ганс и Хенсон не вернулись и… — сказал один, и Микая поняла. Двое из четверых, кого она отправляла сражаться, погибли.

— Вот как. И вы сейчас думаете, что они бы остались живы, если бы я не приказала им присоединиться к армии? Посмотрите вокруг. Кто останется жив, если мы проиграем?

— Простите, Ваше Величество. Я имел в виду, что осталось меньше людей, чтобы вас защищать.

— Сейчас меня не нужно защищать. Я среди своих подданных, они не причинят мне вреда. Я тоже буду помогать, а вы предложите свою помощь в переноске раненых. Может, Ганс и Хенсон тоже ещё среди живых.

После это Микая закатала на ходу рукава и подошла к лекарю. Он тут же начал раздавать указания, не оборачиваясь, а когда увидел, кем только что командовал, то потерял дар речи. Впрочем, королева дала понять, что сейчас не до этого.

Солнце начало клониться к закату, хотя за серыми облаками его почти не видно. За бледной пеленой сияла тяжёлая от запаха крови заря. Микаю мутило. Она уже не различала, что делает и чьи раны промывает. Негнущимися пальцами отжимала чистую тряпку, промакивала кровь и снова опускала в глубокую миску с уже алой водой.

«Река сейчас имеет тот же цвет?»

Рядом положили носилки, и Микая не сразу увидела, кто на них. Брейгон кряхтел и морщился. Адам снова и снова предлагал ему выпить больше макового молока, но генерал отмахивался и держался за раненую ногу.

Микая бросила на неё взгляд и ахнула. От стопы ничего не осталось, клочья плоти были замотаны в повязки и пропитали их кровью. Когда Адам медленными движениями слой за слоем снял ткань, стало ясно, сколь всё плохо.

Микая резко встала и отвернулась, прикрыла рот рукой. К горлу подступила тошнота. Руки трясло, они все были в чужой крови.

— Ланс, — тихо обратился к кому-то Адам. — Проводи королеву в её шатёр.

— Я… могу ещё, — сказала она. Кровь… Микая ненавидела кровь со дня казни Кристиана…

— Почти обо всех раненых уже позаботились… о ком можно, — ответил Адам. — Да ниспошлёт Богиня милосердия на вас благодать за ваши труды, королева. Солдаты этого не забудут.

И снова этот официальный тон. Снова пустые слова, что ничего не значили. Словно всё, что сделала она, ничего значило. «Король сделал ещё меньше. Это запомнят», — утешала мысль, и Микая позволила себя увести.

Её провожал совсем юный паренёк. Пятнадцать лет, может, шестнадцать. Ржаво-каштановые кудри слиплись от грязи, бежевый удлинённый дублет подсох разводами. Но шагал он бодро. Видимо, даже он не в первый раз видел ужасы войны. Хотя выражение лица по-прежнему невинное, чуть оттопыренные уши подчёркивали детскость. Только синие глаза смотрели сосредоточенно и печально.

— Быть может, мой провожатый назовёт своё имя, чтобы я знала, кого благодарить? — попыталась завязать разговор Микая.

Паренёк спохватился. Резко встал и отвесил глубокий поклон.

— Ваше Величество. Лансельм Флорент к вашим услугам. Я оруженосец сира Адама. О, и младший племянник генерала Брейгона. Мне говорили, что мы похожи.

Не похожи. Разве что цветом глаз. Впрочем, Ланс говорил искренне и, кажется, вовсе не хвастался высоким родством. Если Брейгон определил родного племянника в оруженосцы не себе, а Адаму, то он и впрямь всецело доверяет рыцарю. Они расстались у шатра, и Ланс учтиво удалился.

Вскоре вернулась с поникшими плечами и Линн. На лице бледностью застыло потрясение, в глазах страшные воспоминания, которые не сотрёт даже время.

— Это было слишком для тебя? — с сочувствием спросила королева, и Линн странно на неё посмотрела.

— А для вас?

Микая опустила глаза.

— Я думала: я сильнее.

Остаток вечера прошёл в молчании. Линн налила в таз воды, и королева долго умывалась и тёрла руки.

Ещё долго снаружи горели костры и бегали люди. Давно стемнело. Микая почти заснула, как услышала громкий голос со стороны королевского шатра.

Арчивальд стоял как на картине в свете факелов с высоко поднятой головой. Алый плащ всё ещё лежал на плечах, но вместо доспехов нарядный песочный камзол. Голову венчал золотой обруч с рубином — походный вариант короны.

Напротив него стоял генерал Брейгон в кожаном колете поверх рубашки. Левая нога туго затянута в лубок. Рука опиралась на костыль. Из-за раны он слегка сгорбился, но по-прежнему выглядел куда внушительнее, чем Арчивальд. Синие глаза сверкали в свете костров.

— Ваше Величество хочет оставить армию без генерала в разгар войны? — осведомился Брейгон так спокойно, словно спрашивал пустяк.

— Ты проиграл. Зачем моей армии такой генерал?

— Сегодняшнюю битву нельзя было выиграть.

— Мало ли кому там чего нельзя. Ты обязан был победить, но подвёл своего короля.

Высокомерный мальчишка перед могучим воином. На эту картину смотрели многие вокруг и не смели вмешаться.

— Но я милосерден, — продолжал король. — Учитывая твои прошлые заслуги, я не убью тебя. С завтрашнего дня ты отправляешься в отставку, — он кивнул на лубок. — Вовремя, учитывая обстоятельства. Отныне вашим генералом я назначаю себя. Я сам приведу свою армию к победе.

Все ждали слова генерала. Что он скажет? Что сделает? Брейгон уже прославился как герой, когда Арчивальд ещё был в утробе матери. И теперь этот мальчишка так просто перечеркнёт всё?

— Значит мальчик, который ни разу не обагрил свой меч в настоящем бою, поведёт войско на войну? — неожиданно сказал Брейгон.

Лицо Арчивальда посерело и налилось гневом. Даже в свете факелов все увидели, что король, ранее гордо стоявший как на портрете в золочёной раме, вмиг сделался уродливее и меньше перед расправившим плечи воином.

Микая ощутила внутреннее торжество. Ради этого мига стоило сюда приехать.

— Да как ты смеешь так говорить со мной?! — разъярился Арчивальд. — Одно моё слово, и тебе отрубят голову!

— Лучше пусть это сделает Норсленд, Ваше Величество. Будет больше пользы. Так я хотя бы прихвачу с собой несколько их солдат.

— Значит, ты хочешь умереть в бою?

— Это было бы полезней, чем просто рубить мне голову здесь, Ваше Величество, — кивнул Брейгон.

Микая с досадой прикрыла глаза. Арчивальд всегда заставлял других делать именно то, чего они желали меньше всего. Единственным выходом было не дать ему узнать, обмануть. Но поздно.

— Не будет этого! Я с позором изгоняю тебя из армии без земель и без единого медяка в кармане. Отныне будешь просить милостыню на дороге. И во всём королевстве узнают, что последнюю битву в своей жизни ты проиграл, старик!

Микая и солдаты вокруг с надеждой посмотрели на генерала. Брейгон шумно вздохнул и… склонил голову.

— Как прикажет мой король.

Вокруг словно поднялись громкие шепотки, хотя никто не произнёс ни звука. Но мысли каждого легко угадывались, если захотеть их угадать. Но Арчивальд не хотел слушать, как всегда. Только удовлетворённо улыбнулся.

Высокомерный. Дерзкий. И капризный. Почему он может больше, чем могучий генерал в кругу своих воинов. Власть? Одни говорят, она строится на Благословенной крови. Другие, что власть даёт закон. Меж тем в День Крови власть забрали не божественным благословением и не законом. А силой. Так почему ныне сила склоняется перед властью без закона и благословения? На чём она строится, если даже сильные не могут отстоять перед ней справедливость?

Никто не мог возразить королю. Сила не смогла. Вдруг сможет Благословенная кровь…

— Нет.

Король, собравшийся удалиться в шатёр, растерянно обернулся на голос. Микая встала рядом с Брейгоном.

— Нельзя прогонять генерала, король Арчивальд.

— Это мне нельзя? — сузил зелёные глаза он.

— Даже с этой раной… на коне генерал по-прежнему силён. Его руки разят врагов без промаха. Но самое могучее его оружие — ум. Его ум по-прежнему остёр и выиграл многие битвы. Прогоните генерала — и война проиграна.

— Хватит, женщина! Я не для того тебя взял, чтобы ты докучала мне. Как я сказал, так и будет. Моё слово — закон перед людьми и богами, благословившими мою кровь. И я не потерплю неподчинения ни от кого. Особенно от тебя!

Арчивальд схватил кнут и замахнулся на Микаю. Все вокруг затаили дыхание. Но прежде чем королева успела отпрянуть, её заслонили. Хлёсткий щелчок. Брейгон принял удар кнута на кожаный наруч.

Арчивальд хотел разразиться гневом, но Брейгон заговорил первым.

— Я отправляюсь собирать вещи, Ваше Величество. Когда мне следует отбыть?

Король проглотил слова, которые намеревался высказать, и бросил только:

— Сегодня же.

И быстро зашагал прочь.

— Напрасно, он не в первый раз поднимает на меня руку, — обернулась Микая, но Брейгон уже ковылял на костыле в другом направлении. — Генерал!

Он остановился и взглянул на неё усталыми глазами:

— Королева, вернитесь в свой шатёр.

Вслед за Брейгоном стали расходиться и остальные. Наутро они останутся с множеством раненых против страшного оружия врага, и с ними не будет их генерала. Боевой дух рассыпался пеплом как перегоревший уголь.

Микая не хотела мириться с поражением. Закон Благословенной крови? В ней она тоже течёт. Неужели настолько бессильна?

Королева шла по затихшему лагерю. Раненые лежали во всех свободных палатках и даже под открытым небом. Если бы Норсленд напал сейчас, возможно, всё было бы кончено, но караулы, выставленные Брейгоном у берега, молчали. Норсленд не нападал или, может, это Седрик Гарден сдерживает их? Что бы там ни было, эту ночь больше ничто не потревожит.

Микая вошла в генеральский шатёр без церемоний. В этот раз возле него даже не стояло стражи. Брейгон склонил перед королевой голову, как положено по её титулу, но не более. Оруженосец лет восемнадцати собирал в узелки его вещи.

— Оставь нас, — велела ему Микая, но тот бросил немой вопрос своему господину.

Брейгон кивнул, и оруженосец скрылся за пологом.

— Вы собираетесь уехать? — без предисловий начала Микая.

— Король отдал ясный приказ.

— Я думала, вы не станете выполнять приказ, который навредит стране и вашим людям. Ведь речь не только о вас. Король — никудышный генерал. Он погубит и армию, и Адамант.

— Публично вы такие речи не произносите, да? — заметил Брейгон и поморщился от боли в ноге. — Однако меньше, чем никудышный генерал, армии нужны разлад и гражданская война в стране. Если я не подчинюсь приказу, это будет открытый мятеж. Что, по-вашему, случится?

— Солдаты встанут на вашу сторону. Это ваши люди.

— Только их часть. И даже для них это будет нелегко: они все давали присягу королю.

— Королевству.

— Леди Микая. Чего вы хотите?

— Не уезжайте. Продолжайте командовать из тени. Давайте распоряжения своим рыцарям и капитанам. Король не обратит внимания, если не увидит вас на поля боя.

— Я дам им последние наставления и уеду. Не думайте, королева, будто этим я признал себя дряхлым стариком. Я и сейчас верхом справлюсь с дюжиной юнцов из гвардии, которой окружил себя король. Но не стану. Разругаемся на глазах у Норсленда — и они, потешаясь, сметут нас своими железками. Хороший генерал знает, когда ради победы нужно отойти в сторону. Многие из здешних без меня вздохнут свободнее. Моя тень широка, кое-кому полезно выйти из неё. Сейчас моим людям нужно, чтобы кто-то сдерживал честолюбие короля. И я не тот человек, кто вам для этого нужен.

Брейгон красноречиво посмотрел на Микаю, и она внутренне вздохнула: «И моей власти на это не хватит. Брейгон… если бы вы только выбрали мятеж, вы были бы не одиноки. Всё могло обернуться иначе: Седрик Гарден, столичные подпольщики, армия — всё. Если бы вы только встали на мою сторону».

Микая чувствовала себя проигравшей больше, чем все солдаты в сегодняшней битве.

В руках Брейгона было закончить войну. Лорд Седрик обратился к Норсленду, потому что не чаял получить справедливость внутри Адаманта. Если бы мятеж против короля начала армия, он бы вернулся. Все вместе они бы разбили Норсленд, а Арчивальда пленили. Королева встала бы на их сторону, объявила бы всем о преступлениях короля. С армией они могли пойти на столицу, подпольщики бы примкнули к ним. А дальше… Микая бы раскалёнными клещами вытянула из канцлера всю правду о Кровавом Дне и Пепельной Ночи.

Однако всё это рассыпалось в прах. Микая не обвиняла Брейгона. Как можно обвинять того, кто бережёт страну от внутренней войны? Но он никого не терял, не был в столице в день переворота, не жил эти годы в окружении змей и волков. Ему не понять. А Микае не хватило сил его убедить. Она проиграла эту битву.

========== Глава 24. Истинное лицо ==========

Наутро генерала уже никто не видел. Как и обещал, он уехал до рассвета, взяв с собой только коня, доспехи и оружие. Несмотря на указ короля не оставлять Брейгону никакого имущества, караул у ворот не посмел ничего у него отобрать. Тем более руки у Брейгона были здоровы, и на коне он мог сражаться копьём не хуже, чем пешим булавой, и снёс бы шлем с любого, кто бы ему возразил, а может, и голову.

Его оруженосец Крайс тоже отправился с ним, пряча за щитом узелок с пожитками. Солдаты были опечалены уходом обожаемого командира, но утешались мыслью, что он хотя бы не останется в дороге один с покалеченной ногой.

Микая была разочарована. Раздосадована. Зла. Она видела в Брейгоне воина, способного сотрясти королевство, если бы тот захотел. Не захотел. Предпочёл подчиниться. Не искать выход, а просто уйти.

Что ж… если даже такой могучий воин отступил перед наглым мальчишкой, который нацепил на себя корону, то она не отступит. У Микаи нет ни оружия, ни доспехов, ни солдат, что были бы верны ей. Она добьётся цели и в день своего единоличного воцарения, когда все предатели будут казнены и восторжествует справедливость, королева вызовет к себе Брейгона и вновь назначит его управлять армией Адаманта как стратега. Без слов, но с красноречивым взглядом.

Брейгон не хочет разжигать войну? Он никого не терял. Ему не понять. Даже Седрик понял бы её лучше, но он предпочёл развязать войну со своей страной. Микая… нет, она хочет крови лишь виновных.

Даже в отсутствие генерала лагерь жил привычным ритмом. Микая узнала, что прямо перед отъездом Брейгон призвал к себе несколько командиров и распределил между ними обязанности, отдал последние распоряжения.

Час назад в лагерь прискакал посланник и доложил сиру Стефану Рииру, что они отбили атаку норслендского отряда, который на рассвете нашёл их плотину и попытался разобрать. Брейгон предвидел и это.

Теперь часовые внимательно наблюдали за другим берегом, не направится ли вверх по течению пылевое облако железных сапог. Несмотря на разгромное поражение, Адамант всё ещё мог сражаться. Не все силы были истощены вчера, и Норсленд это видел. Он не мог послать тысячу воинов к плотине и не открыть брешь в собственной обороне. Брейгон хорошо проредил их ряды в предыдущих битвах.

Плотина стояла, но воды на следующее утро уже было на ладонь выше. Впрочем, сегодня никто не нападал. Норсленд по-прежнему стерёг свой берег и тянул время. Они сто лет ждали возвращения Золотых полей, сейчас могли сидеть там до зимы, пока Адамант не отступит.

Уже сейчас по всему королевству подскочили цены на зерно. Если Адамант не вернёт Золотые поля до конца сеяния, то урожай на будущий год сократится вдвое. Если не вернёт совсем, то недостающее зерно им придётся закупать у соседей, а уж Норсленд своего не упустит.

Весь день две армии стояли на своих берегах и перебрасывались стрелами. Арчивальд был недоволен и приказал на следующий день выступать и… и всё. Микая деловито заметила, что генерал, если уж король им себя назначил, обсуждает стратегию боя с командирами, но Арчивальд снова отмахнулся.

Стефан Риир попытался взять эту роль на себя. Не всем это понравилось. Сир Стефан никогда не скрывал, что метил на место Брейгона. В числе прочих. Как ненаследный сын он стремился добыть славу, почести и богатство на поле боя.

С остальными солдатами он держался подчёркнуто аристократично: не обижал, но всем своим видом показывал, что он родился в знатной образованной семье, а они нет. Хотя поговаривали, что Стефан отправил человека в столицу сообщить семье своего погибшего оруженосца о трагедии и даже дал серебра на обряд памяти.

Брейгон так и не назначил Стефана преемником. Он никого не назначил. Намеренно или попросту не мог в обход короля-генерала, а может, и то, и другое.

Адам Лиай держался молчаливо, не принимал ничью сторону и не выступал против сира Стефана. Возможно, ставил общее благо выше собственных чувств к его персоне. По крайней мере, Стефан имеет хороший боевой опыт, храбр в бою, и его отряд насчитывал почти пять сотен, хотя сейчас понёс большие потери.

У Адама была его сотня, и он всё время проводил со своими людьми. После поражения из его отряда в живых осталось семьдесят три человека. Учитывая потери, можно сказать, что отряд Адама более других сохранил свою численность.

Но Адам не спешил вставать под знамя Стефана или объединяться с другими командирами. С таким настроем они смогут реализовать лишь хаотичное наступление. Но хватит ли одной грубой силы там, где не помогла стратегия?

Король не видел в ситуации ничего необычного. Он её вообще не видел. Даже Микая кое-что читала о сражениях в книгах по истории, а Арчивальд ни разу не проявлял академических знаний в каком-либо разговоре.

Вот и сейчас он не появился на военном совете, а на утро собрался снова отсидеться на холме как зритель.

— Я удивлена, Ваше Величество, — обронила Микая. — Разве вы не назначили себя генералом?

— И что?

— Как армия будет исполнять ваши приказы, если не услышит их? Этак они победят без вашего участия.

Арчивальд внимательно посмотрел на жену и прищурился. Наверняка подозревал, что она над ним издевается. Но Микая сохраняла на лицестрогую маску из белил, и король поверил.

— Хн, да эти овцы без пастуха ни на что не годны! Я думал, будет интересней, а они то в грязи валяются, то стоят и смотрят.

— Фигурами правит игрок. Без него они будут стоять на доске без единого хода. Но доска там, а игрок здесь.

Король ненадолго задумался, а затем пнул в бока лошади и помчался к армии. Его гвардейцы и мальчик-оруженосец последовали за ним. Арчивальд объехал строй и начал важно выхаживать перед ним, что-то говорить, а потом, когда с соседнего берега раздался гром боевых кличей, велел выступать.

Наконец-то фигура короля сдвинулась с места. «Шах», — уверенно подумала Микая, но когда увидела, как молодые гвардейцы выстроились перед королём, защищая его своими телами, ликование внутри угасло. Вырвался горький вздох.

Не выйдет. Не выйдет покарать лишь виновных. Седрик наверняка думает так же, и их замыслы отличало лишь количество жертв.

Король в этот раз последовал за войсками, когда они начали вновь форсировать реку. Только не спешивался, и его белый конь то и дело спотыкался о камни и ветки на дне. А когда раздались первые выстрелы чудовищных орудий, и земля снова загрохотала, конь дёрнулся, и ездок не удержался.

Арчивальд приземлился на колени в грязную воду. Алый плащ намок, в перчатке остался клочок мха со дна. Мимо него шагали солдаты, оруженосец тянул короля за локоть, чтобы поднять на ноги. Личная стража растянулась при переходе.

Микая не слышала слов, но видела, как Арчивальд отдернул свою руку у оруженосца, страшно ругался и собирался повернуть обратно, но увяз в толпе солдат, которые рвались в другую сторону.

Когда на них обрушились стрелы, короля прикрыли щитом верные защитники, но двум солдатам рядом так не повезло. Арчивальд своими глазами увидел, как близко ходит смерть, и на один миг вздрогнул.

Течение битвы несло его вперёд. Коня ранило стрелой, и тот в испуге умчался прочь, сминая копытами всех, кто не успел отскочить, кому некуда было отскакивать.

«Это тоже сделала ты», — шептал Микае внутренний голос.

«Я не отвечаю за глупого короля».

«Ты подстрекла его идти туда. Брошенный камень всегда порождает волны».

Земля на том берегу вздымалась под грохот орудий. Дым укрывал туманом норслендское войско. Адамантцы разбегались в разные стороны. Они не могли атаковать отрядом, в них тотчас целились и разбивали каменными шарами, раскидывали как игрушечных солдатиков.

Адамант выбрал рассредоточенный строй, где каждый отвечал лишь за свою жизнь и сражался изо всех сил. Но грохот пугал их. Казалось, каменная смерть пролетает рядом, и никакой щит от неё не спрячет. Разум кричал убегать, падать от боли, даже когда боли не было. Страх заставлял видеть больше, чем есть, чувствовать острее, чем есть, и бояться больше, чем нужно.

Наступление остановилось. Основные войска Норсленда не двигались с места. Достаточно было лишь обстреливать из орудий берег, и страх делал всё остальное. Те немногие, кто прорвался, попадали под стрелы.

И тут запел боевой рог. На правом фланге высоко взметнулось знамя. Всадник на коне мчался по другому берегу вдали от шума орудий. Тёмно-зелёная накидка с золотым соколом прикрывала серебристые доспехи. В латной перчатке копьё, а нога затянута в лубок. И даже под опущенным забралом угадывалось знакомое лицо.

Брейгон Ретигерн. Он не выполнил приказ и явился на поле боя. Как и обещал.

Солдаты Адаманта тут же оживились. Раньше, чем Норсленд смог развернуть орудия, Брейгон на коне промчался через всё поле боя и раздал указы. Подбадривал своих, высоко поднимал над головой копьё и под пение рога был прекрасен как Бог отваги.

Мало. Орудий слишком мало, чтобы задавить их всех — вот какая истина пряталась за страхом. Солдаты Адаманта начали прорываться. Где в одном месте их теснили, в другом открывали брешь. Обстрел прекратили, норслендцы пошли в атаку. Дым рассеялся.

Две армии сошлись на равных в открытом поле, и грознее всех разил генерал Брейгон. На коне он как сокол пролетал сквозь бегущих врагов, его копьё кололо без промаха. Адамантцы следовали за ним, добивали мечами тех, кто остался.

В битву вступила тяжёлая конница Норсленда. Она сметала всех, кто попадался на пути. Пехота не могла её остановить, плотный строй пик «ранил» лишь остриё «клина», и его «осколок» врезался дальше и топтал ряды.

Брейгон развернул лошадь и направил его конному строю во фланг. Нацелился на их командира в чёрном плаще с красной молнией. Верные солдаты последовали за генералом. Битва раздувалась как пламя. Конники били копытами пеших, вонзали в них длинные копья. Раненые лошади падали, давили своих всадников. Хрустели сломанные кости. Крики долетали до небес.

Истоптанная земля впитала много крови. Не золото пожинают на этой земле, а жизни, и пшеница растёт на алых берегах.

Микая не могла увидеть, как идёт битва Брейгона с командиром конников. Слишком плотной стала толпа, знаки отличия посерели от грязи, поалели от крови. Серебро доспехов тоже потускнело. Серые облака заслонили небо.

Но грохот должны были услышать даже боги. Сердце Микаи на миг остановилось. Казалось, чугунные орудия вернулись, снова стали сеять смерть. Но земля вздыбилась вдали. Подлетели кверху сами орудия, огонь блеснул яркой вспышкой и задымил. И на миг остановилась даже битва.

Норслендцы замерли в удивлении. Смотрели, как с тыла на них несётся сотня воинов, чуть меньше, и вёл их рыцарь, а орудия с той стороны замолчали навеки.

Отступление. Даже не понимая военные сигналы, Микая знала, что это оно. Норсленд собрал остатки сил и ушёл за холмы. Адамантцы смертельно устали и уже не могли преследовать. Но сегодня они отстояли этот берег, и в том была заслуга одного человека.

Микая настояла перебраться через реку. Ей на пути накидали побольше веток и провели под уздцы её лошадь, но даже так край платья касался воды. Пешим же воинам река доставала до середины бёдер. Плотина слабела. С каждым днём вода пересиливала, но сегодня они смогли отстоять другой берег.

Это не конец. Норсленд ещё не проиграл. Они соберутся за холмами вновь и ударят. Генерал наверняка сейчас говорит солдатам то же самое. Велит расставить шатры на этом берегу, перенести часть лагеря и воткнуть в землю колья, связать друг с другом рогатки.

Микая видела, как собрались в круг солдаты и направила лошадь туда. Вот только не слышала голоса генерала, не заметила его поседевшей макушки и тёмно-зелёной накидки. Увидела, лишь подойдя ближе. На земле.

Королева спешилась и, ударяясь о тяжёлые плечи воинов, протиснулась в центр круга. Перед ней расступились. Брейгон лежал на спине. Изорванный сокол алел на груди, повреждённая нога кровоточила. Кажется, по ней ударили вновь, но рана больше не беспокоила генерала. Ничто в этом мире больше не потревожит его покой.

Руки Брегойна уже были сложены на груди и держали булаву. По левую сторону с опущенной головой сидел его молодой оруженосец, по правую на коленях сир Адам и не отпускал плечо генерала.

Микая присела к ним и положила ладонь на его второе плечо.

— Вы достойно послужили своей стране, генерал. Да воспоёт о ваших делах Бог отваги. Да примет вас в свои объятья Богиня смерти и памяти, — в конце голос дрогнул.

Тишину разрушила шаркающая походка. Гвардейцы в красных мундирах велели расступиться. Арчивальд весь грязный, помятый, но невредимый, вышел вперёд с таким видом, словно был в нарядном камзоле с короной на голове. Он бросил быстрый взгляд на Брейгона и скривился.

— Я бы казнил его за нарушение приказа короля. Жаль, что он уже мёртв. Итак, кто уничтожил оружие врага?

— Это был я, Ваше Величество.

Сир Адам встал с колен и приготовился к любому слову. Даже если король захочет казнить за ослушание и его, Адам ни о чём не жалел и даже посчитал бы честью отправиться к богам вслед за генералом. Однако Арчивальд неожиданно сказал:

— Хорошо. Гремели они знатно, но лучше бы на нашей стороне, а так не жалко. Ты хорошо понял мой замысел.

Все вокруг удивлённо посмотрели на короля, как и сам Адам. Он обернулся на мёртвого генерала, хотел возразить, что исполнял его последний приказ, но не решился перечить королю. А Арчивальд продолжил объяснять:

— Я это задумал с самого начала. Все эти орудия точно целились в меня. Пока я их отвлекал, ты пробрался к ним в тыл. Бог отваги помянёт моё имя в своём круге, но для этого победу нужно отпраздновать хорошим вином. Возвращаемся. Ты… как тебя там?

— Сир Адам Лиай.

— Будешь присутствовать на пиру в награду за вклад в сегодняшнюю битву. У тебя есть оруженосец?

— Да, Ваше Величество.

Адам оглянулся на Ланса, который сидел возле Брейгона.

— Значит, будет прислуживать мне на пиру.

Король ждал ответа на свои слова, и Адам толкнул локтем Ланса. Тот вскочил с колен и пролепетал:

— Э-это честь, Ваше Величество.

Арчивальд удовлетворённо кивнул, сел на коня и уехал обратно в лагерь.

Солдаты ещё долго прощались с Брейгоном, и каждый пропел про себя молитву у его тела. Ланс взял себе клочок гербовой накидки с золотым крылом сокола и обещал, что когда-нибудь станет рыцарем и прославит этот герб. Оруженосец генерала Крайс дал клятву, что довезёт тело господина до столицы и сообщит его сестре. Брейгон упокоится в склепе Ретигернов рядом со своей семьёй. Сир Адам не произнёс вслух ни слова.

— Сегодняшняя победа — заслуга генерала Брейгона, — сказала ему Микая. — Все это знают, и не важно, какие слова произнесут вслух. Берегите себя, Адам, и будьте осторожны рядом с королём.

— Король Арчивальд — наш господин. Я дал клятву и честно служу ему и Адаманту, — официально ответил рыцарь, но с печалью в голосе.

«Иногда служить стране и служить королю — это не одно и то же», — подумала Микая, но не решилась сказать это прилюдно, а только обернулась на свою стражу. Даже здесь цепкий взгляд канцлера мог дотянуться до неё.

Часть лагеря перенесли на другой берег. Вогнали в землю колья по кругу. Часть частокола использовали, чтобы организовать более удобную переправу через реку, в которой продолжал прибывать уровень воды. К вечеру в ней уже ходили по пояс и дрожали от холода.

— Река уже совсем разлилась, скоро от плотины ничего не останется, — ворчал сир Стефан. — Хорошо, что мы отбили берег. В следующий раз наступать придётся оттуда.

— И это всё, о чём вы думаете, сир? — спросил его Адам. — Генерал Брейгон погиб. Если бы не он, мы бы здесь не стояли, а вы даже не взглянули на него в последний раз.

Стефан Риир медленно развернулся к нему.

— Слушай сюда, рыцарь из деревни. Можешь сколь угодно лить слёзы, как плакальщица на похоронах, но если мы не победим врага, то Брейгон убился зря, давая тебе шанс уничтожить орудия. Об этом сейчас нужно думать, а не о мёртвых героях. Слишком рано Брейгон сделал тебя рыцарем, а может, и попросту зря. Может, оставшись оруженосцем, ты бы принёс генералу больше пользы.

«Умер бы вместо него», — повисли в воздухе непроизнесённые слова.

— Я думаю о победе, сир Стефан, — сдержанно ответил Адам.

— Так выполняй приказы без лишних сантиментов, — Стефан собрался уходить, но напоследок обернулся и произнёс тихо. — Когда командир погибает, твой долг подхватить его знамя, а не падать на колени в слезах. Ты не рыцарь. Ты даже не воин. Можешь притворяться, но в душе так и остался простаком из деревни. Не знаю, что Брейгон в тебе увидел.

Боеспособная часть войска осталась ночевать на другом берегу. Все командиры вернулись в основной лагерь, где слуги уже накрыли длинный стол на помосте под красным навесом, какие делают для зрителей на турнирах. Остальные столы стояли внизу. С помоста хорошо просматривалась клетка-арена, но в последние дни в ней не сражались.

Солдатам на том берегу достались лишь похлёбка и по куску жирной солонины. Всё лучшее поднесли к столу короля. Зажарили со специями и чесноком гуся и несколько кур, достали из горшков сберегаемые для особого случая фрукты в сахаре, потушили на огне овощи с луком, сварили густой суп из засушенных грибов со сливками и сладким укропом. Налили в серебряные вазочки душистый мёд и миндальное молоко, чтобы макать сухари. Расставили в кувшинах забористое вино с пряностями.

Слуги играли на двух лютнях и барабане, чирикала одна свистулька и дудочка — не то, что играют в помпезных дворцовых залах, но для военного лагеря музыка должна быть весёлой и вдохновляющей, и ей здесь наслаждались.

Арчивальд вымылся и переоделся, вышел к солдатам свежим и довольным в расшитом драгоценными камнями камзоле и идеально белой рубашке. Рубины сияли на его цепи и в короне, отражали огонь факелов и костров, переливались всеми оттенками крови от тёмно-красного до ярко-алого.

Когда начали праздновать, уже стемнело. Впрочем, не все считали этот пир праздничным. Один сотник поднял кубок и помянул Брейгона, и Арчивальд так разозлился, что велел избить нерадивого сотника палками и впредь запретил поминать имя «опозоренного старика». После этого настроение на пире стало натянутым. Но не у всех. А после нескольких кубков даже недовольные расслабились и стали наслаждаться вечером и вкусной едой.

Сир Адам тоже присутствовал. Он сидел у дальнего конца стола, одетый в скромную тёмную тунику и кожаный колет, вопреки нарядным камзолам других командиров. Адам ел мало и с неохотой, а вина и вовсе не пил. Просто смотрел перед собой с каменным лицом.

Сир Стефан сидел точно напротив короля, в бордовом бархате с вышитым на груди конём. Он не поддерживал скорбь и громче других произносил тосты во славу Адаманта и короля, чем только радовал и раззадоривал Арчивальда.

Король повелел устроить на арене драку собак, но таких не нашли в лагере. Тогда он приказал сразиться людям и ткнул пальцев в двух случайных. Те подчинились и сражались на кулаках так серьёзно, словно король обещал в награду полкоролевства. В конце концов они оставили друг на друге столько синяков, что на завтра их лица и тела должны будут опухнуть, а верх так никто и не одержал. Впрочем, король был доволен. И не только этим.

Он прислал слугу с настоятельным приглашением, чтобы королева явилась на пир, а сам усадил себе на колени какую-то девку и бесстыдно лапал её округлости весь вечер на глазах у рыцарей и законной жены. И Ланс, который, как и было приказано, находился подле короля и прислуживал ему, смущался и отводил взгляд при виде пышной обнажённой груди женщины и задранной почти до верха бедра юбки.

Арчивальда не смущало ничего. Он даже заставил Ланса взять в руку грудь куртизанки, отчего мальчишка исполнил приказ, но тут же сделался красным как помидор. Арчивальд громко захохотал, и ему вторили остальные — кто искренне, а кто из чувства сохранения. Кроме сира Адама. Но на него король не обращал внимания.

Несомненно, Арчивальд задумал это не час назад, так как ближайший бордель находился далековато от лагеря. Женщины в военном лагере были под запретом, но королю Арчивальду подобные законы не писаны. То ли ему просто захотелось себе девку, то ли досадить королеве, а, скорее всего, и то, и другое. Арчивальд не забыл, как она возразила ему при всех и защищала Брейгона. Он никогда не забывал обиды и рано или поздно мстил, да так, как от него не ожидаешь.

Микая оделась в тёмно-зелёное платье с длинными рукавами и высоким квадратным вырезом на груди. Такое могла надеть любая обеспеченная горожанка, и только диадема и серебряные шпильки, что держали строгую причёску в порядке придавали простоватому наряду хоть какой-то статус.

Микая по-прежнему придерживалась стратегии «королевы с дурным вкусом», чтобы самой не оказаться на коленях у короля. Учитывая его ненависть к жене, возможно, это было излишним, но Микая привыкла ступать осторожно среди голодных львов.

Королева пила вино, разбавленное мёдом и корицей, чтобы оно стало не таким крепким, пока Арчивальд опустошал один кубок за другим. Микая сидела весь вечер с непроницаемым лицом и не реагировала на неприличные шутки короля, которые он явно направлял в её сторону. Смотрела на пирующих командиров и боялась, что будет, если завтра на них нападут.

Слишком крепкое вино подали сегодня, слишком часто произносят тосты, слишком много пьют. У некоторых уже покраснели лица.

«Глупый король даже в победе может погубить армию, — качнула головой Микая и посмотрела в сторону Адама. — Хоть один из них будет в состоянии вести войска».

Микая вздрогнула, когда захмелевший король ударил ладонью по столу. Снова смялся над своей же шуткой и запускал руку под юбку куртизанке. Та хихикала и облизывала губы, трясла своими жидкими кудрями, прижималась голой грудью к золотой цепи, проводила пальцем по огромным рубинам.

— Мой король, а мне полагается награда за службу? — вкрадчиво спросила она.

— Конечно, — заверил Арчивальд и повернул голову к Микае — Жена, отдай-ка ей… что там у тебя на голове?

Микая напрягла плечи и спину.

— На моей голове диадема, Ваше Величество. Её может носить только королева, — сухо ответила она.

— Так вот она, — кивнул Арчивальд на женщину у себя на коленях. — Чем не королева на один вечер? Уж получше тебя будет.

Все замолчали и, кто напряжённо, а кто с любопытством, смотрели, что сделает королева.

— Неужели великий король Арчивальд настолько беден, что расплачивается за свои развлечения украшениями жены? — ответила Микая, глядя вперёд и не опуская головы.

— Я не беден! — возразил Арчивальд. — Так что дам ей… как там тебя?

— Мальвена, мой король, — промурлыкала куртизанка.

— Дам Мальвене сто золотых монет!

Все вокруг удивлённо выдохнули, а женщина ахнула. Напрасно. Когда Арчивальд протрезвеет, то поймёт, какую цену имеют сто золотых, и не даст этой девке и медяка. Но этого хватило, чтобы он оставил Микаю в покое. На некоторое время.

Стояла уже поздняя ночь, и Микая начинала замерзать. Хоть от факелов и жаровен исходило тепло, но весенние ночи были ещё холодны. Король уже совсем опьянел, и его поведение с куртизанкой становилось всё более вызывающим.

Королева кивнула Линн позади и тихо встала из-за стола. Ей удалось пройти незамеченной всего несколько шагов, как её остановил Арчивальд.

— А ну стой. Куда это ты собралась?

— Почивать, Ваше Величество. Время позднее и холодное.

— Я не разрешал тебе уходить. Ты задумала ослушаться меня?

Микая обернулась, и её лицо было подобно побелённой маске. Арчивальд смотрел на неё, сузив красные от алкоголя глаза.

— Упаси боги, Ваше Величество. Я лишь считаю, что необходимо выспаться, так как завтра может настать новая битва. И было бы печально, если бы «генерал» и всего его командиры оказались застигнуты врасплох, потому что слишком долго праздновали и… развлекались.

Арчивальд согнал с коленей куртизанку и медленно поднялся. В руках у него был столовый нож, измазанный в жире, которым он указал на Микаю.

— Ты указываешь мне, что делать? — проговорил Арчивальд голосом на тон ближе к визгу.

Микая не указывала, но любые слова король мог понять так, как ему угодно. Особенно если их произнесла она.

— Старая кобыла сегодня строптива, — нахмурился король. — Ты! Лиай, да? Возьми повод моего коня и привяжи её. Она не хочет смотреть, как я развлекаюсь? Она будет смотреть!

— Да вы пьяны, Ваше Величество! — с возмущением отметила Микая.

Адам Лиай сидел как громом поражённый и не шевелился.

— Лиай! Выполняй приказ, иначе я казню тебя за неподчинение. Тебя и весь твой отряд. И начну с него.

Король приставил нож к горлу Ланса, и тот выронил кувшин. Красное вино разлилось по дереву на помосте и протекло сквозь щели. Ланс открыл рот и тут же закрыл, словно рыба, которую выбросили на берег. Он с мольбой смотрел то на королеву, то на Адама и не знал, что ему делать. Нож больно резанул кожу.

В воздухе повисло ощутимое напряжение. Замолкли все. Некоторые протрезвели. Иные, возможно, не верили, что король выполнит свою угрозу, но он мог. Микая знала это.

— Ваше Величество! — быстро ответила она. — Ваши солдаты сегодня доблестно сражались, и было бы воистину несправедливо им погибнуть от руки своего короля. Я присяду.

Она вернулась за стол и села с напряжённо прямой спиной, надеясь, что этого хватит, чтобы угомонить короля, но Арчивальд уже распалился, а крепкое вино только подстёгивало его.

— Лиай! Я отдал тебе приказ. Ты что, оглох? Возьми повод моего коня и привяжи эту старую кобылу!

Ланс ахнул от нового пореза. Адам метнул к нему испуганный взгляд и посмотрел на королеву. В его глазах была мольба. Ему придётся, придётся это сделать. Ради своих людей, ради Ланса. Но совесть отчаянно просила разрешения. И Микая дала его. Чуть кивнула и тут же увидела в глазах Адама еле заметное облегчение и… благодарность.

И всё же он не мог сделать это с лёгкой душой. Так оскорбить женщину. Королеву. Возможно, он бы дал себя убить, но не мог пожертвовать и своим отрядом. Этим простолюдины отличались от знати. Дворянин может умереть за свою честь и гордость, но простой человек позволит унизить себя на весь свет, если это спасёт друзей.

Каждый шаг давался Адаму с трудом, и за каждым его медленным движением следили. Вот он подошёл к стойлу и снял с белого королевского коня повод. На негнущихся ногах взошёл на помост и встал за стулом королевы.

— Леди Микая… — тихий извиняющийся голос.

Микая позволила заложить свои руки за спинку стула и перетянуть их узлом. Адам хотел сделать это как можно слабее, но Арчивальд увидел и снова пригрозил Лансу, и Адам подчинился. Как подчинился два дня назад Брейгон. У Микаи дрожали руки. Она держалась, когда кожаный повод перетянул ей живот и локти, крест на крест лёг под грудью и сомкнулся сзади на кольцах. Она дрожала, и только рыцарь, сгорающий от стыда и сочувствия, видел её слабость.

Адам хотел тут же уйти, но Арчивальд не угомонился.

— Кляп не забудь.

Он бросил на стол белую салфетку в жирных пятнах. Микая поджала губы, когда повязка легла ей на рот. Адам попытался сложить чистой стороной, но та всё равно пахла курицей.

— Прекрасно, — протянул король и наконец отпустил бедного Ланса, который уже стоял белый, как известь. — Пододвинь её сюда. Да, такой она мне нравится больше. Когда молчит! Женщина должна молчать! Хочешь её потрогать? Разрешаю.

Но Адам отшатнулся, как от чумы.

— Не хочешь? Ну и ладно. Я тоже никогда не хочу. Бревно и то краше, — Арчивальд рассмеялся одному ему смешной шутке и нахмурился, когда в ответ последовала тишина. — В чём дело? Почему все замолчали? Где музыка? Продолжаем праздновать! Предлагаю тост: пусть каждый… и каждая знают своё место. Выпьем!

После этого пространство снова наполнилось громкими звуками, но настолько натянутыми и фальшивыми, что верил им один Арчивальд.

На торжество собрались люди. Один притворится, что торжество настоящее. Другой сказал бы правду. И лишь для одного торжество воистину радость. Кто есть кто?

Когда алкоголь начал клонить ко сну даже Арчивальда, все уже клевали носами и держались из последних сил. Никто не позволил себе заснуть на пиру у короля, но удивлялись, что мальчишка, который был ровесником иных их оруженосцев, мог столько выпить. Пусть даже этот мальчишка — привыкший к винопитию король.

Лишь у Микаи сон сняло как рукой. Она так и просидела каменным изваянием не в силах ни двинуться, ни сказать слово в свою защиту, пока король на её глазах бесстыдно забавлялся с продажной девкой. Он хохотал и был необычайно весел, когда вылил вино жене на грудь «попробовать» и туда же швырнул куриную кость.

Микае показалось, что даже в глазах куртизанки мелькнула жалость, но королю это чувство не знакомо.

«Арчивальд Холден. Твоя ошибка в том, что ты не таишься. Всё твоё нутро увидит каждый. Ты воспринимаешь власть как данную тебе богами, но власть можно отобрать».

Глазами королева пыталась найти в праздной толпе сира Адама, но его нигде не было. Скрылся от стыда. «Не спорь со знатью», — предупреждал его Брейгон. И это оказался тяжёлый урок для того, кто слишком старался быть идеальным рыцарем. И не смог. Потому что мир не идеален. Правители не идеальны. И даже от идеального рыцаря будут требовать неидеальный поступков.

Арчивальд поднялся и залпом допил остатки вина.

— Теперь я иду спать! — объявил он заплетающимся языком.

Микая вздохнула с облегчением. Наконец этот кошмар закончился. Её руки и спина затекли, кожаные путы врезались в запасться, и те болели. Линн позади уже хотела подойти к госпоже, помочь, но король остановил.

— Королева остаётся праздновать! — строго велел он и обвёл пальцем солдат. — В назидание. Если кто нарушит приказ — казню. Потушите огни и жаровни и идите спать. Завтра ещё повоюем!

Линн застыла в нерешительности и даже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Арчивальд схватил её за локоть.

— Ты её служанка? Как видишь, королеве ты сейчас не понадобишься. Она не будет ни пить, ни есть, ни спать. Так что послужи своему королю. Худая, но хоть симпатичная.

Линн охнула, в глазах появились влажные блики. Арчивальд увёл её в свой шатёр вместе с куртизанкой.

Королева осталась одна в темноте под раскаты грома вдалеке. И теперь, когда никто не мог её увидеть, Микая, дрожа от холода, отпустила все свои слёзы. До единой. За всё, что она пережила в эти годы. За всё…

Наверное, она немного задремала, потому что проснулась и увидела дождь, а на горизонте занималась полоса света. Под навесом Микая не намокла, но холод проникал во всё тело, студил влажное платье на груди, вызывал кашель, который было не выпустить. Пятно от вина так и застыло и до жути напоминало кровь.

Возможно, Арчивальд тоже так думал. В мыслях он убивал её много раз. Но и она его тоже.

Микая вздрогнула, когда её кто-то коснулся. Затем плечи накрыл согретый над огнём плащ, а с губ сняли повязку.

— Леди Микая, — услышала она голос. — Попейте.

Ей поднесли горячее молоко с мёдом, и тепло приятно разлилось по телу, хотя и не могло полностью согреть.

— Сир Адам? — сказала она измученным почти осипшим голосом.

— Я не смогу вас освободить… приказ короля…

— Я знаю.

— Простите.

— Вы хороший рыцарь, сир Адам. Лучший из всех, что я видела.

— Не уверен… Если я ещё могу что-то сделать для вас. Хоть что-то…

«Он чувствует вину».

— Лишь одно. Запомните этот день, сир Адам. Вчера ваш король показал своё истинное лицо — и в войне, и в мире. Запомните этот день.

«Вчера рассыпались ваши идеалы».

========== Глава 25. Неожиданная встреча ==========

Арчивальд обладал удивительной памятью после пьянства. Он помнил всё, что делал, пока вино горячило его голову. А может, он был не так уж пьян и лишь притворялся, чтобы оправдать вином свои безумства. Или делал вид, что помнил, и просто ничему не удивлялся.

В чём бы ни была истина, он не задался вопросом, где повод его коня, и точно знал, где его искать. Микая говорила сиру Адаму, чтобы он забрал плащ с её плеч до того, как король проснётся, но рыцарь так и не сделал этого.

Солнце полностью поднялось над горизонтом. Лагерь просыпался. На той стороне реки уже вовсю слышались переклички, на этой же было гораздо тише и малолюдней. Утренний туман ещё не до конца сошёл и оседал на одежде и траве каплями.

Микае казалось, что она осталась одна на всём берегу, но дымка рассеивалась и сквозь морок усталости отчётливо слышались тяжёлые сапоги и голос:

— Эй, кто-нибудь! Верните повод моего коня на место, — король бросил взгляд на всё ещё сидящую в заточении жену и нахмурился. — В чём дело? Откуда плащ? Кто подходил к ней?

Микая бы не назвала имя, даже если бы король пригрозил её ударить, но ему не пришлось. Адам сам вышел вперёд.

— Я, Ваше Величество.

— Зачем?

— Ночью было холодно. Королева могла серьёзно заболеть.

— И что с того? — бросил Арчивальд, и Адам не скрыл удивления. — Тридцать ударов палками ему… и всему его отряду. Затем заприте их всех в клетке.

Адам встал как вкопанный и позволил королевской страже себя схватить, но как схватить ещё семьдесят человек?

— Ваше Величество, — вышел вперёд сир Стефан. — Пусть сир Адам понесёт наказание, но его отряд нужен армии.

Адам удивился и этому. На пиру Стефан пуще других старался заслужить расположение короля, но когда речь зашла про снижение боеготовности армии, то не стал ему потворствовать. Может, и он в чём-то следует пути Брейгона. Впрочем, Арчивальда переубеждали лишь умелые манипуляции, но не разум.

— Я сказал: запереть весь его отряд. Ты возражаешь мне? Как там тебя?

— Сир Стефан Риир, Ваше Величество. Я служу вам, — склонил голову он.

— Вот и займись этим, Риир. Лично всех отлупи палкой и начни с этого Лиая.

Взгляды двух рыцарей встретились.

Микая не смогла угадать их мысли, она слишком устала, чтобы что-то увидеть. Король с неприязнью глянул на неё и велел вернуть его повод на место. Когда Микаю освободили от пут, она чуть не упала вперёд. Ноги не держали, и её под руку увела Линн и один из её стражников.

Лагерь и воспоминания о вчерашней ночи скрылись за пологом изумрудного шатра. Микая закрыла глаза и позволила Линн себя переодеть, распустить волосы и освободить их от серебряных шпилек и диадемы, которую королева так и не отдала куртизанке.

Но что толку в короне? Безделушка без власти. Сколько ещё побоев и унижений она должна стерпеть?

Когда тело оказалось под тёплым одеялом, Микая приоткрыла глаза и заметила на лице Линн свежий синяк.

— Тебе тоже досталось?

— Не так сильно, как вам. Я… всё говорила о вас, потому что королю это не нравилось. Он ударил меня и выгнал. Я всё ещё невинна.

— Ты становишься хитрее, Линн. Ты молодец.

Микая похлопала её по ладони, и Линн смутилась.

— Ж-желаете что-то ещё, королева? Позвать лекаря?

— Нет. Следи за тем, что снаружи, и докладывай мне. Сегодня я не покину шатёр.

Вопреки ожиданиям, Норсленд так и не напал на них сегодня. Их вообще нигде не было, вражеский лагерь разобран и пуст. Стефан отправил разведчиков, и двое до сих пор не вернулись.

Арчивальд ликовал. Объявил победу своей. Хвалился, что при Брейгоне долго стояли, а при генерале-короле победили за один день. Со дня на день Арчивальд собирался отводить войско и возвращаться в столицу с триумфом. Сир Стефан просил повременить, чем только заработал обвинение во мнительности.

В войсках шепчутся, что Стефан предлагал людям Адама скрыть свою принадлежность к отряду Лиая, присоединиться к своему и остаться на свободе. Не согласился ни один. И Стефану пришлось взмахнуть палкой бессчётное число раз и обрушить её на голые спины.

Вот только король не следил за наказанием, и ударов следовало не больше пяти. Даже Адама, которого Стефан презирал за низкое происхождение, за привязанность и покровительство Брейгона… даже ему Стефан отвесил лишь десять ударов вопреки приказанным тридцати.

Линн слышала, как переговаривались оруженосцы. У сира Стефана удар, что кувалда. И он не бил сегодня изо всех сил. «Он беспокоится о боеготовности армии. Ставит дело выше личных обид. Может, он и впрямь заменит на границах Брейгона».

На второй день пропавшие разведчики так и не вернулись.

— Они ездили на северо-восток к дозорной башне. Возможно, Норсленд затаился там или ждёт подкреплений, — докладывал Стефан королю.

— Или они просто сбежали как трусливые собаки.

— Позвольте заметить, я прочёл про все битвы с Норслендом в нашей истории. Они никогда не сбегали по трусости и всегда были расчётливы в бою.

— А сейчас мы в бою? Нет ведь. Но я не хочу, чтобы по моим землям шастали трусливые собаки. Если они где-то здесь, надо их добить. А после этого можно и домой.

Выступление было объявлено на следующий день. Вечером король опять устроил шумное застолье, хотя и не такое пышное. Велел королеве явиться, но она всем своим видом сказалась больной. В ответ стражник с извиняющимся лицом принёс королеве «дар для выздоровления» — повод коня Его Величества.

Микае всем сердцем хотелось отправить ему серебряную диадему. Пусть наденет сам, а она придушит его этим поводом. Но Микая ничего не сделала и не сказала.

Утром всё командование переправилось через реку к основному войску на тот берег. Вода поднялась уже до груди, и пришлось использовать много дерева, чтобы перейти через неё и протащить лошадей. По последним донесениям река на изгибе залила поля, дерева уже стало не хватать, чтобы сдержать её порывы. Плотина простоит ещё два или три дня.

Арчивальд убеждён, что хватит. Он намеревался закончить войну сегодня и прослыть великим победителем. Но сир Стефан и другие командиры волновались, и это настораживало больше, чем глупая самоуверенность короля.

Армия медленно выстраивалась в атакующей формации. Лучников выставили впереди. Как только они обстреляют авангард врага, из-за их спин выйдут копейщики, а по флангам мечники с щитами. Конница окружила короля в центре строя. Последние конники ещё переправлялись с того берега и занимали свои места.

Войска осталось всего половина от прежней численности, а может, и того меньше. Многие ранены. Но у врага больше не было тех страшных орудий, и это поднимало настрой. Осталось врагу появиться.

— Вижу знамя! — крикнул кто-то в первом ряду, и все посмотрели на север.

Были те, кто ожидал белое полотно переговоров и капитуляции, но Норсленд нёс своё знамя. Золотистые боги-близнецы на синем фоне хранили его боевой дух, и их ряды шагали в строю, готовом к обороне.

— Так и знал, что высунутся, — довольно хлопнул в ладоши Арчивальд.

— Они не могли позволить, чтобы мы углубились в земли Норсленда, — тихо сказал Стефан и заложил руку за свою исцарапанную бригантину, проверял там спрятанную перчатку.

— Безразлично, чего они там хотели. В атаку! Перебейте их! — выкрикнул король.

Сир Стефан не успел предупредить, что строй не закончен, как передние ряды уже, повинуясь приказу, пришли в движение. Конный арьергард ещё переправлялся по брёвнам узким ручейком.

Лошади то и дело спотыкались и фыркали, их аккуратно вели под уздцы. Никому не хотелось лезть в ледяную воду. Когда первые ряды стройными отрядами медленно шагали вперёд, последние ещё хрустели латными сапогами по веткам… пока ручейки воды не начали лизать их стопы, подниматься всё выше, а шум и плеск приближались с востока.

Река неслась. Пеной стелилась по дну и поднималась к берегам. Первой она смела тех, кто не успел перебраться. Разнесла брёвна как горстку веточек. Лошади завалились на бок и пытались всплыть, люди кричали и тонули, увлекаемые на дно потоком.

Слишком быстро прорвало плотину. Она бы сдерживала воду два, хоть один день!.. Если бы кто-то не помог реке освободиться.

Арчивальд вздрогнул, когда брызги долетели до его шеи. Глаза расширились от вида того, как часть его армии тонет, и позади остаётся лишь сердитая река, готовая поглотить тех, кто столько дней держал её в заточении. Он посмотрел вперёд и увидел, как первые ряды Норсленда раскрылись подобно вееру и явили врагу новые орудия.

Мгновение осознания, пропустившее удар сердца. Каменная смерть снова ударила по плотным рядам сквозь грохот и огонь. И в исчезающем дыму мелькнула гербовая накидка с зелёным деревом.

***

Седрик видел его. Когда дым пушек рассеивался, в строю адамантцев мелькал алый плащ. На попоне белого коня крупно вышиты коронованные горы Канвальда, а на шлеме золотой обруч-корона с таким же алым, как плащ, рубином.

Мальчишка ввязался в бой, хотя до того отсиживался в безопасности? Почуял лёгкую победу. Но найдёт могилу.

Плотина разрушена. Им отрезан путь назад. Их солдаты в ужасе разбегаются, кидаются на землю, прикрывают головы, но каменная смерть неумолима ко всем, кого достанет. Среди них ещё остались командиры, они пытались собрать своих людей, приказывали следовать за ними. Старались обратить всеобщий страх в гнев.

Один из командиров понёсся вперёд на коне, но взрыв дотянулся, ранил коня. Тот сбросил ездока и упал следом. Рыцарь не поднялся. Но не испугались его люди. Внезапно они поняли, что им нечего терять. Они погибнут здесь. И, осознав это, адамантцы свирепели один за другим. Гибель их генерала стала ударом, и теперь они сами превратились в безумный молот.

Брейгон… Седрик знал его. Однажды охотился вместе с ним ещё юнцом. Наверняка знает и кого-то из тех, кто сейчас в слепой ярости несётся на него, чтобы прикончить. Седрик не желает им смерти и будет скорбеть о тех, кто падёт.

Каменный снаряд ударил прямо в толпу. Взметнулась земля, осыпалась на мёртвых и раненых комьями, присыпала кровь, но не тела. На них было страшно смотреть. Ради чего? Ради какого короля стоит так умирать? Того, что прячется за спинами? Для кого казнь невинных — развлечение? Если эта война избавит Адамант от подобного правителя, Седрик отдаст хоть сотню Золотых полей.

«Отец… твоя гибель раскрыла мне глаза, кому мы три года служили».

Норсленд прекратил пальбу, откатил пушки в тыл. На мягкой пахотной земле остались глубокие колеи. По осени здесь не соберут урожай.

Конные рыцари Норсленда построились в авангарде. Среди них три дворянских герба. Тяжёлые копыта вдавили в землю серую траву. Пофыркивали животные, смотрели тёмными глазами на хаос, уши шевелились от грохота. И вот коней ударили в бока. Они двинулись вперёд приливом — медленным и неотвратимым. Через двадцать ярдов ускорили бег — затряслась земля — длинные мечи покинули ножны. Ещё через двадцать рыцари выстроились полукругом. Чтобы окружить, уничтожить, как серп косит траву. Забили свой гром барабаны.

С той стороны пропел боевой рог. Седрик знал военные сигналы: оборона. Адамант подчинился звучанию и собрался в плотное кольцо. Застыл посреди поля, выставил щиты по внешнему краю и сверху, а в пробелах копья. В войсках Брейгона не было построения надёжней. Он хорошо их обучил.

Конники кружили вокруг как стервятники. Копья отгоняли их лошадей. Из сердца адамантского «круга» поднимались лучники и пускали стрелы во врагов. Кого-то доставали. Раненая лошадь взвилась на дыбы, сбросила ездока, и он покатился под копыта. Хрустнули кости. Хлынула кровь из разбитой головы. Лошадь споткнулась и повалила за собой другую. Строй рыцарей смешался, но вскоре вновь восстановил своё течение, приближался к «кругу» как водоворот, но их редили. Адамант не сдался.

Пехота Норсленда выступила на подмогу своим. В тылу почти никого не осталось, обе стороны потеряли столь многих за эту войну. Седрик не приказывал своим людям быть здесь. Он не мог и не хотел заставлять их сражаться против своих. Даже верного Хантера отослал прочь — защищать сестру Сесилию и мать.

Сейчас лишь один был с Седриком рядом — тот, с кем в Норсленде его свела судьба.

— Где король Арчивальд? — спросил у течения битвы Седрик.

Белый конь в голубой попоне лежал мёртвым среди земли и крови. Если боги милосердны, то и Арчивальд не пережил бой.

— Он не король. Он убийца, — ответил ему друг и сжал кулаки. — Если он не сдох, если покажется, я не буду ждать Норсленд. Я доберусь до него сам.

— Мы вместе доберёмся.

И как ответ на их мысли строй Адаманта раскрылся подобно розе с шипами, ринулся в атаку, и среди них мелькнул алый плащ и испуганное лицо, потерявшее шлем и корону.

***

Микая всё видела. Как только прорвалась река и загремели орудия, она всё поняла. Норсленд не собирался сдаваться. Он ждал новую чугунную смерть. Ждал, когда плотину можно снести, слишком мала стала её защита. Теперь всех, кто на том берегу, перебьют, и отступать им некуда.

Арчивальд тоже там. Он умрёт за свои ошибки вместе с сотнями, тысячами солдат. Норсленду нужны только Золотые поля. Но он будет безжалостен. Столько ненависти у него к Адаманту. Сможет ли Седрик смягчить этот удар? А если нет?

«Но Арчивальд умрёт наверняка» — сладко запел внутри голос.

Тревога внутри внезапно сменилась тёмным удовлетворением. Вязким как мёд, но горьким как пепел.

«Нет человека, кто желал бы Арчивальду смерти сильнее, чем я. Но вместе с ним умрут и те, кто его защищает. Это печально», — ответил собственный голос Микаи. Что будет? Седрик обещал, что Микаю не тронут. Но что будет с остальными?

Глядя из своего шатра на тусклое утро и битву вдалеке, Микая вспомнила вид пленных, что возвращались в лагерь после обмена. Воспоминание имело запах крови игнойных ран. Сейчас на том берегу умирают, получают увечья и попадают в плен тысячи человек — её подданных.

«Зато Арчивальд умрёт».

Умрёт. Но разве Микая хотела этого? Раньше она не собиралась убивать короля так скоро. Он стоял между ней и канцлером, держал равновесие. Но что будет без Арчивальда? Куда качнётся чаша весов? И что сделает тогда Генрих Уриен? Нет, Адамант ещё не готов. Микая ещё не готова.

Перед глазами возник полутёмный чердак и глаза подпольщиков, что горели жаждой мести и разрушения. И слова, что она им сказала тогда:

«Чтобы победить убийц и предателей, придётся снова утопить дворец и столицу в крови. Либо же… узнать имена всех, кто был причастен и пролить только их кровь. Я выбрала второй путь».

Второй путь. Она выбрала второй.

Микая сделала короткий вдох, быстро открыла сундук и достала чёрный наряд. Похожий на военный мундир с серебряными петлями на пуговицах, только длиннополый как платье, с разрезами на юбке, сквозь которые виднелись штаны и длинные походные сапоги. Наряд облегал фигуру и вместо обычной аскетичной строгости придавал гордую торжественность. Королевскую торжественность. Микая бросила взгляд на украшения на столе и, миг подумав, надела серебряную обод-корону. Никогда раньше она так не одевалась, но случай был подходящий. Если успеет. Если они успеют.

Она шла широкими шагами по лагерю. Тени в красных мундирах следовали за ней по пятам, но некогда думать о них. Пусть смотрят и слушают. На кону судьба Адаманта. Пусть Микая не умеет сражаться, но кое-что королева сделать способна.

Микая зашагала ещё быстрее, почти перешла на бег. Ладонь сжала рукоятку кинжала на поясе. Путь был недалёк.

Они всё томились там — изнывающие от тесноты воины. Клетка была слишком мала для семидесяти человек, и они сидели спина к спине, локоть к локтю без права на свободу и отдых. Их тела покрывали бордовые синяки. Таким количеством отряд мог бы вырвать из земли всю клеть, а потому их сторожил стражник с длинным копьём.

Микая подошла к нему без церемоний.

— Открывай, — велела она.

Стражник растерялся. Королева выглядела необычно без белил и высокой причёски, в мундире вместо платья. Поначалу стражник её даже не признал, но не сопоставить два и два не мог.

— Ваше Величество, король отдал приказ… — проговорил он с опущенной головой.

— Его здесь нет. Есть я. Поэтому исполняй мой приказ. Открывай сейчас же.

— Король казнит меня, если я нарушу…

Микая сверкнула глазами.

— Значит, короля ты боишься, а меня нет? Думаешь, я тебя не казню прямо здесь?!

Она вынула кинжал, и в тот миг стражник действительно поверил, что сейчас будет убит. Она бы убила. На Золотых полях сейчас погибают тысячи. Что по сравнению с ними одна жизнь?

— Я королева Адаманта, а ты мой подданный! Чьей крови ты обязан родиной? — Микая сняла замшевую перчатку и сжала остриё копья. Алые капли упали и окрасили песочную пыль.

Издревле Канвальды так напоминали вассалам о том, что их кровью у богов куплена жизнь и дом для всех адамантцев. Благословенная кровь. И она текла не только в Арчивальде. Микая тоже в своём праве. Последний шанс она дала солдату спасти свою жизнь, и этот шанс утекал вместе с её кровью.

Никто никогда не видел мрачную печальную королеву такой. Сейчас она сияла как алмаз в своей короне — твёрдый, властный и прекрасный.

Стражник был в ужасе: пролить Благословенную кровь — тягчайшее преступление. Намеренно или нет, но эта кровь на его оружии. Он склонил голову и смиренно пробормотал:

— Благословенной крови я обязан родиной.

А затем неуверенно вынул из-за пазухи ключ на верёвке и словно не знал, что с ним дальше делать. Микая потеряла терпение и сама выхватила ключ из его рук.

— Вон, — коротко бросила она.

Прошло не более двух выдохов, и железный замок упал в пыль.

— Леди Микая?

Сир Адам, его помятый оруженосец и солдаты выходили из клетки и удивлённо на неё смотрели.

— Вы нужны своей стране, и её благо выше приказов королей. Вы пойдёте за мной?

Все до одного приклонили колено.

— Да, Ваше Величество.

***

Конь беспокойно заржал и встал на дыбы, железные копья тянулись к его животу и бокам. Седрик удержался в седле и пустил своего гнедого в обход, сбивая те копья, до которых мог дотянуться.

Не пройти. Мальчишку-короля окружили со всех сторон. Даже если ударить туда из орудия, оставшиеся в живых успеют перегруппироваться и увести его. Поток реки выровнял своё течение, и короля смогут переправить на тот берег вплавь, даже если ради этого умрёт вся армия.

Ради чего, ради чего? Если бы они знали, кому служат, если бы все отринули страх и взяли справедливость в свои руки, власть узурпатора рухнула бы за день. Но мечи верны власти, что их кормит. Они могут называть это клятвами и закрывать глаза, но лорд Седрик не закроет. Благословенная кровь ничего не стоит.

Он оглянулся в поисках своего товарища, но не увидел. Должно быть, тот другим путём прорывается к королю-убийце. У каждого из них был веский мотив убить Арчивальда, посмотрим, кто первый доберётся.

Седрика попытались стянуть с седла, но его длинное копьё вонзилось в шею пешего адамантца. Гардена узнают по зелёному дереву на жёлтом фоне, хотя накидка уже посерела от грязи, а на дереве вместо плодов растекались алые брызги крови его земляков.

«Прости, — шептал он каждому убитому. — Прости». Седрик искал глазами своего настоящего врага, и красный плащ в толпе пьянил неистовой жаждой мести. Он нашёл Арчивальда в окружении верных рыцарей и гвардейцев, его уводили всё ближе к реке.

Нет. Седрик не позволит мальчишке ускользнуть. Он перехватил копьё и послал коня в галоп через всё поле. Комья грязи взметнулись из-под копыт, ветер ударил в щель забрала. Седрик не видел вокруг ничего, кроме своей цели. Ни крики, ни кровь адамантцев его больше не отвлекали. Он рвался вперёд с неистовой яростью, словно сам Бог Возмездия.

Пехота Норсленда давила на малочисленных рыцарей и гвардейцев, что окружали своего короля. Его защита редела, таяла как лёд у печи. Отступала к реке. Остальные силы рассеяны по полю. Седрик прорвётся. Он должен. Серые и коричневые пятна пролетали мимо, лязг и крики заполнили уши и слились в однотонный шум. Скользящие удары не беспокоили. Он должен.

Арчивальд заметил его, увидел, что железное копьё нацелено в сердце, и ужас отразился на лице. Настал час расплаты.

Седрик не сразу услышал грохот позади. Весь бой был сплошной какофонией звуков. Только когда снаряд упал совсем недалеко в беспорядочный строй норслендцев, Седрик на миг успел подумать, что что-то не так.

В следующий же земля вздыбилась перед ним, поменялась местами с небом, мир перевернулся. Ноги более не чувствовали коня. Ладонь потеряла копьё и сжимала воздух. Грудь стала влажной, горела болью. Мощный удар об землю.

И больше ничего.

***

Норслендцы не сразу поняли, почему их орудия стреляют по ним. Кто понял, уже не могли обернуться и падали замертво изувеченными телами. Другие в замешательстве останавливались, переставали атаковать, и миг промедления стоил им жизни.

Обстрел быстро прекратился. Сир Адам смог захватить орудия, но выстрелили лишь те, что уже были заряжены. Никто из его отряда не умел обращаться с чугунной смертью. Но этого хватило, чтобы переломить бой.

Норслендцы растерялись, и командиры Адаманта послали своих людей в атаку. С тыла на вражескую пехоту уже налетели семьдесят пеших воинов из отряда Адама — стремительная атака и эффект неожиданности сыграли как по струнам.

Микая наблюдала за всем так близко, как никогда раньше. Она тоже переплыла на коне реку, и полы её одеяния тяжелели от влаги. Отряд сира Адама смог перебраться на другой берег с фланга и вступить в бой в самый неожиданный миг. Адамант был на грани поражения, орудия почти никто не охранял. Кто бы подумал, что рыцарь с небольшим отрядом повторит тот же трюк, что и несколько дней назад?

И теперь он решил исход победы и поражения. Норсленд бежал. Его армия дезориентирована, в панике бросалась врассыпную. Они, должно быть думали, что в них стреляют свои. Оставшаяся конница Адаманта теперь давила на них, добивала бегущих.

Некоторые бежали в сторону Микаи, но гвардейцы заслонили её от врагов. Тогда она приказала двигаться, обогнуть поле боя и воссоединиться со своими. Пару раз пришлось неуклюже взмахнуть кинжалом, левая ладонь болела от пореза. Микая никого не убила, это сделали за неё. Впервые она была благодарна своим надзирателям, что красными тенями ходили за ней повсюду.

Сражение кончилось ещё до заката. Небо расплылось цветом запекшейся крови и синевы. Холодный влажный ветер остужал разгорячённые тела. Землю усеяли мёртвые, но Адамант ликовал. Знамя коронованных гор взметнулось над полем боя. Знаменосец с радостью на лице махал высоким древком и вокруг него собирались люди, поднимали вверх оружие и радостно кричали. Боевой рог возвестил о победе.

Микая спешилась и шла медленным шагом по полю. Оглядывалась на изуродованные тела, старалась не отворачиваться, не закрывать нос от смеси ужасных запахов.

Среди живых она увидела сира Стефана, что сжимал в руке перчатку погибшего оруженосца. Бархат его одежд был во многих местах порезан. Сира Адама окружала толпа. Его были рады видеть, его поздравляли, иные благодарили, хлопали по плечам. Ланс стоял рядом — грязный и бледный, как морская пена, казалось, его сейчас вырвет, но он пытался улыбаться.

И тут Микая услышала голос, который предпочла бы не слышать больше никогда.

— Что здесь делает этот арестованный? Я же велел ему сидеть в клетке! Почему вы его благодарите, а?!

Арчивальд жив. Его ножны на поясе пусты, плащ и доспехи в пыли, лицо в грязи, но вёл он себя по-прежнему так, словно восседал на троне.

— Как ты посмел испортить мою битву? — распалялся король. — Я велю казнить всех, кто нарушил приказ.

Арчивальд вынул из ножен ближайшего воина меч. Адам выступил вперёд, заслоняя Ланса. Король замахнулся, и впрямь собирался зарубить, как над полем раздался голос:

— Сир Адам действовал согласно приказу. Моему. Это я его выпустила и приказала помочь вам в битве, — медленно и громко произнесла Микая.

Арчивальд обернулся на неё, и в глазах отразилась растерянность, удивление. Он ещё раз глянул на Адама и приметил у того за поясом маленькую замшевую перчатку — знак особого поручения от господина… госпожи.

Гнев вспыхнул в глазах Арчивальда неистовым огнём. Он выпустил из руки меч и неожиданном рывком схватил королеву за шею. Она даже не успела отойти, только почувствовала на коже холод металла, и как бьётся на шее жилка.

— Ты украла у меня победу.

Каждое слово выплюнуто со злостью. Хватка сомкнулась сильнее.

— Я вам её подарила, — прохрипел в ответ голос. В глазах стреляли недобрые блики.

Арчивальд дёрнул Микаю в сторону и отпустил, цокнув языком. Все смотрели на него. Все видели, что Адам спас армию от поражения. Лишь один Арчивальд стоял на своём.

— Ваше Величество! — позвал кто-то вдалеке.

Двое солдат тащили под руки тело. Мокрые тёмные волосы свисали на лицо, на груди темнело красное пятно, но даже пыль не скрыла жёлтый цвет накидки и рисунок дерева на нём.

«Лорд Седрик…» — печально подумала Микая и опустила голову. Как жаль. Она не желала ему смерти.

— Предатель мёртв. В него попал этот треклятый шар. Боги покарали его тем орудием, которое он привёл на наши земли.

— Жаль, что я не убил его своими руками, — плюнул на него король.

«Да это он убил бы тебя».

— Но хотя бы возьму его голову и насажу на пику. Выставлю перед воротами дворца. В назидание, — кивнул король сам себе.

Микая хотела возразить ему. Высказать, что всё это из-за него, что Арчивальд ради собственной прихоти убил отца Седрика, который верно служил короне, и собирался убить его самого со всей семьёй. Так кто же в глазах богов настоящий предатель? Но это знает она. А остальные?

«Покойтесь с миром, лорд Седрик. Да воспоёт о ваших делах Бог отваги. Да примет вас в объятья Богиня смерти и памяти. Да отзовётся Бог возмездия на ваши молитвы по ту сторону. Я позабочусь, чтобы ваша голова недолго пробыла на пике и вернулась в семейный склеп к вашему отцу».

— Ваше Величество! — снова зов в стороне, солдаты тащили рыцаря в красной кирасе, а руки у него связаны за спиной — Этот ещё жив. Его видели рядом с Седриком Гарденом в бою. Похоже, тоже командир. Только ругается по-нашему. Не норслендский говор.

Микая оглянулась. Рыцарь был почти без сознания, только из последних сил перебирал ногами. Волосы, бывшие когда-то тёмно-песочными, свисали грязными сосульками на лицо, виден был лишь орлиный нос с ручейком крови и плотно сжатые губы.

Его бросили перед королём на колени и дёрнули сзади за волосы. Рыцарь открыл водянистые глаза и с презрением обвёл взглядом окружающих. Остановил его лишь на королеве, и глаза тут же наполнились великим гневом. И она узнала их. Узнала.

«Нет… не может этого быть…»

Комментарий к Глава 25. Неожиданная встреча

Этой главой я завершаю военную арку. Осталась последняя треть истории, в которой будут раскрыты последние тайны. Но о них мы узнаем уже в следующем году. Всех с наступающим!

========== Глава 26. Красные маки ==========

Этерна ликовала. Вдоль главной улицы выстроились толпы, махали руками и радостно шумели. Кто-то бросал цветы под копыта лошадей. Давно у народа не было хороших новостей, но теперь война окончена, Золотые поля спасены от захватчиков, а король впервые за трёхлетнее правление купается в лучах славы.

«Если бы только он их заслужил», — коротко вздохнул Генрих. На протяжении всего конфликта он получал донесения с фронта, и одно другого хуже. Невиданное оружие врага. Поражение. Отстранение и смерть Брейгона. Поведение короля. Арчивальд чудом избежал гибели, и заслуга в этом вовсе не его.

Гвардия королевы, Линн, и шпион среди слуг короля присылали одинаковые вести. Стало быть, никто из них не предал своего благодетеля, а сведения были точны. И то, что творил у всех на глазах этот придурок Арчивальд…

Удивительно, что королева после этого не бросила его умирать. Король окончательно уронил свою репутацию в глазах солдат, а королеву сделал мученицей, которая томится в руках мужа-тирана. Ну не идиот ли? После всех стараний Генриха держать баланс в отношении к ним народа. Если королева почувствует поддержку, кто знает, что может случиться. Арчивальд никогда не задумывался, что сильная королева может свергнуть глупого короля?

«Благо страны выше приказов королей», — сказала солдатам Микая Валдис. Генриху доложили всё до единого её слова. У птички появился голос, и она запела. А ведь в каменной клетке была молчалива.

К счастью, все войска после церемонии награждения и краткого отпуска возвращаются на границы. Микая не сможет использовать их в своих целях, если в её светлой голове такие зародятся. Столица — город Генриха, здесь он правит, и эта каменная клетка снова заглушит все прочие голоса.

Однако за королевой теперь нужно наблюдать особенно внимательно. Её служанка должна стать её тенью. Линн…

Генрих не собирался ей говорить, что её сестра погибла. Этот рычаг канцлер всё ещё намеревался держать в своих руках. Больше всего его тревожило, что поместье в Визарде выгорело почти дотла. Наверняка девчонка обратилась в пепел вместе с его дорогим имуществом.

Генрих любил это поместье. Ещё при жизни отчима мечтал его получить. Там был его тихий уголок, его королевство. Сгорело. Боги смеются над ним.

Когда Генрих получил эту весть, то в гневе и досаде перевернул стол в кабинете. Бумаги и перья разлетелись, чернила пролились на ковёр. Перепуганный слуга поспешил скрыться за дверью, и никто в тот день не рисковал беспокоить канцлера.

«Я всё восстановлю», — сказал он себе, стряхнул свой гнев, как воду с рук, и тут же составил в Визард распоряжение разобраться и наказать виновных. Но сначала… сначала нужно устроить праздник и встретить «дорогого» короля.

Путь до дворцовых ворот был усеян розами. Вся свита выстроилась поприветствовать короля-победителя, и Генрих первым встречал его на коне.

Арчивальд ехал впереди процессии и с таким видом, словно выиграл войну он один. Начищенная корона сияла в свете солнца под стать медовым волосам короля. Алый дублет расшит жемчугом и россыпью драгоценных камней на плечах и манжетах. На груди лежала массивная золотая цепь с рубинами. От левого плеча к правому бедру спускалась широкая голубая перевязь.

На белого коня надета такая же голубая попона с коронованными горами Канвальдов, в гриву вплетены мелкие колокольчики, а длинный расчёсанный до блеска хвост лошади напоминал жидкое серебро.

Генрих сам отправил этого коня Арчивальду как «награду за победу» и велел возвращаться в столицу и наградить на официальной церемонии отличившихся рыцарей и солдат. Их список Генрих тоже приложил, иначе Арчи бы не вспомнил, что кого-то нужно наградить за службу.

Толпа шумела и приветствовала процессию по обочинам дороги до самого дворца, и король искренне наслаждался вниманием, улыбался людям и махал рукой. Его царственный вид этому располагал. Если бы ещё его дела соответствовали его честолюбию.

Прямо за ним медленно ехала украшенная лентами и цветами карета, запряжённая двойкой белых лошадей. Карету, как и короля, окружали гвардейцы в красных мундирах. Четверо, вместо шести. Генриху докладывали, что двое погибли в бою, где быть вообще не должны были. Королева…

Она сидела в карете скрытая от глаз. В столице не объявлялось об её участии в битве. Разве что от самих солдат могли поползти слухи, но слухи могут быть противоречивы. Иногда требуется всего лишь толкнуть их в нужном направлении.

И всё же многие своими глазами увидели, что королева сияет ярче короля — то, чего не случалось во дворце, то, что она все эти годы скрывала. Умная птичка.

Чуть позади кареты гвардеец нёс пику с насаженной посеревшей головой. Седрик Гарден… какой печальный и неприглядный конец. Ему стоило принять предложение канцлера и войти в Совет, теперь его запомнят как предателя.

Люди затихали при виде его головы и перешёптывались. Народу уже объявили, кто сговорился с врагом и вероломно напал на земли Адаманта. Отныне семья Гарден опозорена, и её последняя дочь никогда не сможет вернуться на родные земли. Генрих подумывал, стоит ли послать в Норсленд шпионов и найти сестру Седрика. Может после всех событий кроткая лань превратиться в львицу и представлять опасность?

От размышлений его отвлёк новый возглас толпы. Люди увидели идущего за каретой человека в цепях. Он выглядел жалким и сломленным, весь в запекшейся крови и порванной одежде, еле волочил ноги. Когда был готов упасть, его подстёгивал кнутом надзиратель на коне, и пленник вставал. Стискивал зубы и шёл.

Генриху доложили, кто это. Он сам назвался. Не скрывал ни своё имя, ни ненависть к королю. Вот уж поистине неожиданное появление. Арчивальд радовался как ребёнок, что сможет хоть из чьей-то казни устроить представление. Но прежде Генрих приказал доставить пленника на допрос.

Семена Ночи Пепла разлетелись далеко. Тень вернулась из прошлого, чтобы найти здесь свою смерть. Генрих мельком глянул на карету. «Интересно, что обо всём этом подумала Микая Валдис?»

***

Тронный зал сиял и светился. Уже стемнело, но все свечи до одной зажжены и освещали каждый уголок. Столы ломились от яств. От одного взгляда на брызгающее жиром мясо текли слюнки, губы приятно слипались от заварных пирожных и выпечки с мёдом. Пахли горячие пироги с элидарскими апельсинами и рулеты со сладкими бобами. Мясной паштет отдавал пряностями. На тарелках утопала в зелени и специях рыба, румяные крабы обложены чесноком и сбрызнуты лимонным соком. Главным украшением стола был запечённый кабан с яблоком во рту на огромном блюде. Из его разрезания устроили целое представление с аплодисментами.

Кувшины с вином быстро пустели, и слуги торопились наполнять их вновь. Гости и постоянные обитатели дворца, кто был ещё потрезвее, различали винные оттенки и смаковали нотки вкуса, нахваливая знаменитые винные погреба короля Асвальда. Другие, уже навеселе, запивали свои кушанья без разбора. Зато наевшись, и те, и другие танцевали в центре зала под задорную музыку лютней и нескольких флейт.

Церемония награждения прошла быстро и торжественно. Король под пристальным взглядом канцлера играл свою роль и говорил заученные слова. Вручал награды одну за другой и повторял эти слова снова. Выслушивал формальные заверения в верности и чести служить королю. Может же, когда захочет.

Королева сидела рядом с гордой осанкой. В чёрном платье с серебряными узорами на задней стороне тяжёлого подола и маленьким бантиком на поясе. Она была единственным тёмным «пятном» во всём сияющем великолепием зале и сидела безмолвно. Ей на этой церемонии слова не давали.

Стефан Риир, Адам Лиай и ещё несколько командиров приняли свои награды. Больше всех ликовал сир Стефан. Он принял от короля меч в украшенных ножнах и официально стал генералом. Говорят, ради этого он задействовал все свои связи. Генрих позволил задействовать.

Сейчас Стефан пил, рассказывал знатным леди истории о своих подвигах и во всех отношениях наслаждался праздником. Должно быть, назначение смыло все его горести последней войны. Хотя Микая слышала разговоры солдат, что Стефан встречался с семьёй своего погибшего оруженосца.

Тело Брейгона привёз в Этерну его оруженосец Крайс, когда армия ещё сражалась за Золотые поля. Микая слышала, что канцлер позаботился о пышных похоронах. Брейгон упокоился в семейном склепе Ретигернов, хотя до конца жизни считал себя причастным больше к простым солдатам, нежели к знати.

Микая заметила, что сир Адам стоит в стороне и апатично смотрит на танцующих военных, которые сегодня всецело купались во внимании и улыбках дам.

Арчивальд сидел уже в другом наряде, пировал и пробовал одно блюдо за другим. На королеву он не обращал внимания и вовсе не заметил, когда она вышла из-за стола и направилась к Адаму. Хотя, несомненно, её заметили другие глаза.

— Этот приём всецело принадлежит генералу Брейгону. Он не дожил до победы, но он её заслужил. Для всех нас. Я сочувствую вашей утрате, сир Адам, — сказала ему Микая.

— Ему бы не понравился приём, Ваше Величество. Брейгон бы быстро разобрался с формальностями и ушёл обратно в казармы, — ответил рыцарь.

Когда перед армией стояла цель, он спрятал свою горечь. Теперь, когда всё кончено, боль потери накрыла его многократно.

— Мне правда жаль, Адам. Очень.

Он взглянул на Микаю пустыми глазами и кивнул.

— Вы возвращаетесь к северной границе? — спросила она.

— Приказ короля и нового генерала. Теперь под моим командованием пять сотен.

— Вы не рады повышению?

— Я был счастлив оруженосцем.

«У Брейгона».

— Брейгон… берёг меня от этого. Он говорил мне, что можно безупречно овладеть финтами и выпадами по правилам честной дуэли, а потом кто-нибудь достанет из-за пазухи нож и ударит тебя исподтишка. Он говорил мне не связываться со знатью. Сказал, что все рыцари так мечтают получить потомственное дворянство, а он бы с радостью снял своё, если б мог.

— Из-за истории с женитьбой?

— Наверное, тогда он понял, что дети для знати — разменная монета… Простите, Ваше Величество.

Микая покачала головой.

— Генералу повезло, что рядом всегда были вы, чтобы защитить его. Его война кончилась. Ваша на какое-то время тоже. Моя закончится лишь с моей смертью. Я разменная монета, и меня некому защищать, — тихо проговорила Микая, взглянув в сторону короля.

Адам удивлённо посмотрел на неё, а потом взгляд сменился горьким пониманием. Он сунул руку в карман и протянул Микае знакомый предмет.

— Ваша перчатка, Ваше Величество. Вы не забрали её.

Микая улыбнулась ему.

— Оставьте на память обо мне. Вы стали первым, кто за меня заступился. Благодарю вас. Вы рыцарь и вы хороший человек.

— Заступился ли…

Адам опустил глаза, вспоминая, что всё-таки выполнил приказ короля. Замарал свою честь и совесть пусть и ради защиты юного Ланса.

— Заступились, — заверила Микая. — Генерал Брейгон бы гордился вашей отвагой. Если вам будет нужна помощь, обращайтесь ко мне. А пока прощайте. Надеюсь, мы ещё встретимся, Адам Лиай. Будьте осторожны на границе. Я буду осторожна здесь.

— Надеюсь, вы выиграете свою войну, Ваше Величество.

— В одиночку… не выиграю.

***

От темниц бросало в дрожь ещё на узкой лестнице. Затхлый запах встречал обречённостью. Сквозь решётки на любой огонёк всегда тянулись руки обречённых. Кашель и стоны раздавались из-за дверей. Смерть витала в воздухе, а липкий страх касался шеи и сжимал, как удавка.

Никто из стражников не любил нести караул здесь. Особенно новички, не привыкшие к неприглядной стороне своей службы. Тут одни делали вид, что не слышат творящегося в застенках кошмара, другие отсчитывали время по песочным часам, молясь о скорой смене.

Микая тоже никогда не хотела бы сюда приходить, но спускалась вниз твёрдым шагом. Её уже били, унижали, запирали в этих темницах. Что ещё может её испугать? Нет. Страх и отвращение не помешают ей выполнить последний долг.

— Кто идёт?

Стражник в караулке встрепенулся, едва Микая сошла с последней ступеньки. Он бы приметил её ещё на повороте лестницы, но королева сегодня надела чёрное платье, словно в трауре. Она и была в трауре — по ушедшему Брейгону и по другу, что скоро тоже покинет сей мир, но ни одна живая душа не знала о мыслях королевы.

— Тише, солдат. Не направляй оружие на тех, кому служишь, — спокойно сказала Микая. Стражник от неожиданности даже выронил меч, но не узнать королеву не мог. — Как тебя зовут?

— Финн из Манира, Ваше Величество.

Микая кивнула. Она помнила это имя по своим спискам, и ей не повезло. Этот стражник — соглядатай командира стражи, а значит, и канцлера. Генрих узнает, что королева здесь была, но отступать уже поздно. Она и без того незаметно ушла с праздника, и её отсутствие канцлер рано или поздно заметит.

Финн был явно растерян видеть её в подобном месте, и Микая не собиралась давать ему время на раздумья.

— Так вот, Финн из Манира, я желаю допросить пленника. Лично.

Конечно, он понял, кого Микая имеет в виду.

— Ваше Величество… он опасен.

— Через дверь? Сомневаюсь.

— Канцлер велел никого…

— Ты служишь власти канцлера или королевской?

Микая знала ответ, но никто из людей канцлера не мог сказать этой правды вслух.

— Королевской, Ваше Величество…

— Я желаю допросить пленника наедине. Поэтому сходи на кухню и поешь, Финн. Наверху идёт праздник, и ты многое упускаешь. Хотя бы на кухне выпей за короля и отпразднуй победу. Это, — на стол перед стражником со звоном прилетел мешочек серебра, — её плоды.

Стражник замялся, несколько раз взглянул на королеву, словно надеялся, что она передумает и уйдёт, но Микая стояла на своём. В конце концов Финн взял монеты и вышел.

Он доложит канцлеру. Это несомненно. Генрих знает имя пленника и следит, что сделает Микая. Пока она сидела в тронном зале, чего только ни передумала, но не нашла ни единого выхода. Она не сможет спасти друга. Не успеет попросить подпольщиков. Не сможет скрыть своей помощи. Едва она сделает шаг, как её обвинят в измене, и Микая погибнет вместе с тем, кого не смогла спасти. Оставалось только…

Микая взяла свечу и пошла по тёмному коридору. Наверху в ярко освещённом зале всё ещё играла музыка, гости ублажали себя яствами, вином и танцами. Здесь был словно другой мир — тихий и мрачный, подёрнутый паутиной и пропитанный запахом крыс, нечистот и крови.

Мир, где умерла надежда.

Узники оглядывались на огонёк и льнули к решёткам в маленьких окошках. Разглядывали обезумевшими глазами. Микая старалась не смотреть на них и быстрее проходить мимо. Она предполагала, какая камера ей нужна. Самая дальняя, где наиболее силён запах крови. Куда бросают узников перед тем, как пытать.

Микая остановилась перед тяжёлой дверью, выдохнула и тихо позвала:

— Сир Михаэль Ваэль.

Внутри послышалось движение и скрежет тяжёлых цепей. У решётчатого окошка показалось грязное лицо с водянистыми глазами.

— Леди Кая…

— Сир Михаэль…

Воин, что служил Адаманту, охранял его покой и в третьем поколении заслужил титул рыцаря. Человек, что до Ночи Пепла должен был стать родоначальником нового дворянского рода Ваэль и исполнить мечту брата и… её мечту.

— Вот уж кого не ждал здесь увидеть, — сказал он с нескрываемой неприязнью.

Микая прикрыла глаза. Братья Ваэль всегда были удивительно похожи, только глаза Тиана более синие, как вечернее небо. Глаза Михаэля же очень светлые, как вода в роднике, и сейчас они смотрели на Микаю с великой ненавистью.

У Михаэля была семья, и Микая не знала, что с ней стало. Всех оставшихся Ваэлей официально изгнали из страны. Неофициально — убили. Именем короля и королевы. Её именем. Её именем погубили тех, кто готов был принять её в семью. А теперь конец.

Если бы только она знала раньше, что Михаэль жив. Если бы знала, что он там — на другой стороне реки, то… то что? Пошла бы за лордом Седриком к Норсленду? Дала бы согласие на убийство своих людей? Боги незнанием избавили её от такого выбора, но это… всё это не кажется победой. Только бесконечной болью.

Шорох в стороне заставил Микаю опасливо оглянуться.

— У нас не так много времени, сир Михаэль. Скоро вернётся стражник. Я не смогу вывести вас. Моя власть здесь меньше, чем кажется. Но я могу подарить вам быструю смерть.

Она вынула из рукава пузырёк с прозрачной жидкостью — яд без вкуса, цвета и следов — и протянула сквозь решётчатое окошко. Но Михаэль не шелохнулся.

— Значит, пришли убить меня? — горько усмехнулся он и сплюнул.

— Мишель…

— Не смейте. Это имя только для семьи.

— Сир Михаэль, они будут пытать вас! Унижать на потеху всем, как… как Кристиана…

— Вы предали его.

— Я любила его! Мне сказали, что он мёртв, и я оплакивала его, как и свою семью. А через несколько дней увидела на эшафоте. Но я ничего не могла сделать… и до сих пор вижу его последний взгляд во снах.

— Он так мечтал о свадьбе с вами.

— То была и моя мечта. Кольцо, что он подарил мне, всё ещё при мне.

— И вот вы замужем за его убийцей. Уходите. Мне противно, леди Кая, с вами разговаривать. Лучше с палачом.

Микая шумно выдохнула. Слова ранили её в самое сердце. Ей хотелось убежать и оплакать все свои потери. Но она должна попытаться что-то сделать.

— Прошу, возьмите яд. Вы здесь всё равно погибнете, так хоть без страданий. И, клянусь вам, я отомщу за вас и Тиана.

— Зачем вы мне это говорите. Ждёте, что я вам поверю?

— Можете не верить. Можете проклинать. Но я говорю правду.

— Вы ждёте, что я поверю. Чтобы облегчить свой груз. Но я не могу, леди Кая… Нет… Ваше Величество Микая. Вы будете смотреть на мою казнь?

— Меня заставят.

— Так смотрите. И не отводите взгляд. Прощайте, Ваше Величество.

Михаэль отошёл от решётки и снова стал невидим в темноте затхлой камеры. Микая ещё спросила, может ли она хоть что-то сделать него? Спросила про его семью. Но больше из камеры не раздалось ни звука, только скрежет массивных цепей.

Он не верит ей. Он её ненавидит.

***

На следующее утро, после того как Микая спускалась к Михаэлю, её окликнул канцлер. Они находились в крыле королевы, значит, он намеренно шёл к ней.

— Ваше Величество, стражник сказал, что вы приходили вчера в темницу. Это очень неожиданно. Что вы там делали?

Вопрос на грани допроса. Но Микая была готова.

— Вы пытаетесь меня подловить, лорд канцлер? Вам прекрасно известно, что там сидит знакомый мне пленник. Я ходила к нему, — холод её голоса можно было ощутить кожей.

Генрих удивился и даже растерялся от неожиданно честного ответа.

— Какая же нужда королеве Адаманта ходить к столь отъявленному преступнику?

— Хотела знать, почему он предал короля Асвальда. Почему пошёл на страшные убийства. Почему предал свою страну.

Плечи Генриха заметно опустились. Напрасно он думал, что Микая и здесь скажет правду. Но ему не в чем её уличить. Оставалось только им обоим доиграть свои роли.

— Вам не следовало допрашивать его самой. Это могло быть опасно для вас. Палач уже работает с ним в карцере, и мы так или иначе узнали бы всё.

Микая не дрогнула.

— Палач мог задать не те вопросы.

— И что же вам ответил пленник?

— Увы, ничего. Лишь выплеснул на меня свою ненависть. Поэтому вы правы, я зря к нему ходила. Собственно, и так всё ясно. Его схватили, когда он сражался за Норсленд. Полагаю, в этом и есть причина: Норсленд заплатил ему за анархию внутри Адаманта, но не предполагал, что доблестные лорды и новый король так быстро приведут дела в порядок. Доброго вам дня, канцлер.

Микая важно прошла мимо, а Генрих смотрел ей вслед. Трудно сказать, насколько он поверил ей. Наверняка нет. Но обвинить королеву было не в чем.

На следующее утро назначили казнь пленника. Микая не могла уснуть ни в ту ночь, ни в эту. Ей всё время казалось, что она слышит крики из тёмного подземелья карцера, но это была лишь иллюзия растревоженного разума. Завтра Михаэля убьют, и она ничего не сможет сделать. Снова.

Микая вспоминала Тиана, знакомство с его братом, как они делились с Михаэлем своими планами на брак.

— Кая, всё получится. Мишель сказал, что на приёме объявят о его дворянстве.

— А что будет потом?

— Известно «что», — рассмеялся Тиан. — В тот же миг, как объявят, я при всех подойду к твоему отцу и попрошу твоей руки.

— Отец на тебя разозлится…

— Не разозлится. Уговор есть уговор.

— Ты уговорился с моим отцом? Когда?

— Давно уже. Он сказал, что отдаст свою дочь только потомственному дворянину. А раз на приёме я буду уже две минуты как дворянин, то уговор будет выполнен.

Микая счастливо засмеялась.

Всё это было в другой жизни.

Она сидела на кровати, пока не рассвело. Смотрела на букет красных маков с дубовыми ветками в вазе. Всему этому не суждено сбыться. Тиан мёртв. Сегодня убьют Михаэля.

Снова тёмная карета и залитая солнцем площадь. Толпа людей вокруг эшафота. Помост с двумя креслами. Палач точил меч. Ваэли не успели получить дворянство, но Михаэль был рыцарем, как и Тиан. По закону им отрубали голову.

Король вышел из кареты, сияя в песочном камзоле как само солнце. Знал ли он, кого именно сегодня приговорил?

Распорядитель не зачитает имя осуждённого. Его решили предать забвению, как и брата, обвинить в вечном предательстве, сделать его фигурой зла из поучительных сказок. Сказки наивны. В них всегда понятно, кто злодей. Жизнь же любит менять добро и зло местами.

Михаэля, страшно изувеченного, вывели из тюремной повозки. На груди разорванной рубашки засохли бордовые пятна. Михаэль почти не мог идти сам, ноги подкашивались. Руки безвольно болтались, как тряпичные, на них недоставало нескольких пальцев. Губы опухли, в уголках кровоподтёки, а лицо превратилось в сплошной лиловый синяк. Только взгляд узнаваем. Глаза Михаэля по-прежнему смотрели на мир и людей с горечью и презрением.

А ведь раньше у него было доброе и чуткое сердце. Он стал бы Микае прекрасным братом. Предательство и смерть убили его раньше. Убили человека по имени Михаэль Ваэль.

Его поставили на эшафоте на колени. Распорядитель зачитывал своё слово. Михаэль не слушал его. Он поднял глаза на Микаю и… удивился, растерялся, был растроган. Множество эмоций пролетели на опухшем лице, и Микая считала их все.

— Знаешь, какой у нас будет герб?

— Мишель уже придумал?

— Он давно придумал. Вот, смотри.

Шорох разворачиваемого листка. Схематичный рисунок со смазанными линиями. Кажется, набросок сделали углём где-то в пути.

— Это мак? Почему мак?

— Древняя традиция. Многие наши предки были воинами. Тогда войны постоянно случались, и умереть в бою было очень почётно. Потом жизнь стала более мирной, и многие стали доживать до старости. И тогда могилу всех, кто умер своей смертью, обкладывали красными маками, словно кровь на поле боя.

— Тогда это зловещий символ…

— Сейчас другое время, Кая, — мягко улыбнулся Тиан. — Это Мишель всё ещё верит во всё это воинское. Для меня это просто красивый цветок. Тебе бы он очень пошёл.

— Значит, это будет и мой герб?

— Когда мы поженимся, я сорву для тебя все маки мира.

— И разогнёшь спину седым стариком, — улыбнулась Микая.

— Я постараюсь пораньше, — рассмеялся Тиан. — Только пока никому не говори про герб. Это секрет Мишеля.

Маки. Микая надела чёрное платье с красными маками. И никто не мог обвинить её в трауре по осуждённому, ведь королева всегда носит тёмное. Никто не понял этот знак.

Лишь Михаэль смотрел ей в глаза, полные горечи, и в его взгляде мелькнула благодарность. Вера. Михаэль ей поверил. И на глазах у всей толпы и врагов одними лишь взглядами они обменялись клятвами, ведомыми только им.

Пока меч палача не сделал своё дело. Одним отточенным движением. Микая хотела зажмуриться, но Михаэль просил смотреть. И она смотрела.

Сквозь вязкое течение времени смотрела, как лезвие рассекает шею, и голова падает на эшафот, как кровь растекается по дереву и капает с края, как голову показывают притихшей толпе и кидают в ящик. Как яркое солнце блестит на обагрённом мече.

Микая смотрела и на всю жизнь запоминала, что она сделает с тем, кто виновен в этом. Представляла, как натянет лук ярости и выпустит стрелу прямо в сердце своих врагов. Её милосердие сгорело в Ночь Пепла. И не осталось милости к тем, кто сеет семена смерти и взращивает месть.

— Леди желает взглянуть на отрубленную голову? — усмехнулся Арчивальд.

«Да».

— Вы будете настаивать?

— Буду. Идём.

Король схватил её за локоть, и в сопровождении стражи повёл к другому помосту, от которого уже начинала расходиться толпа. Отрубленная голова лежала в ящике с закрытыми глазами. Кровь сочилась сквозь щели и капала на камни.

Арчивальд гордо поставил Микаю смотреть на это, и она смотрела. Спокойно и грустно.

— Так тебе что, не страшно больше? — глянув на её выражение лица, удивился король.

— Больше нет. Вы слишком часто казните людей. Я привыкла.

Арчивальд цокнул языком от досады и зашагал обратно к карете. Микая в последний раз оглянулась на Михаэля и бросила в ящик головку расцветшего мака.

========== Глава 27. Открытие ==========

За окном проплывали одинаковые дома с рыжими крышами. Они стояли плотным строем, как солдаты в остроконечных шлемах, с балкончиками и без, с треугольными или округлыми надстройками на косых крышах, слуховыми окнами.

А вот их первые этажи различались. В одном доме была пекарня, в другом мясная лавка, через три дома продавали глиняные горшки, ещё через четыре располагалась мастерская резчика, дальше за углом изготавливали бумагу, рядом всегда торговала цветочница, а через три дома от неё жил и работал ювелир. Были дома и полностью непохожие на остальные, как, например, кузницы, оружейные, склады и амбары.

Линн изучила их все на этой улице и могла угадать место даже без вывески. Столько раз проезжала здесь в карете вместе с королевой. Вот и сейчас она сидела напротив своей госпожи и теребила пальцами юбку на коленях.

С тех пор, как они вернулись из похода, королева снова стала молчалива и избегала чьего-либо общества. Микая Валдис действительно открылась своей служанке или это просто была игра? Линн не могла до сих пор решить. Вдруг эта женщина просто использует Линн в своих целях, как и все вокруг?

В походе королева рассказала Линн о себе намного больше, чем за всё время их знакомства во дворце. Если бы Линн передала это канцлеру, возможно, сейчас он вернул бы ей сестру. Но Линн писала в письмах лишь то, что видели другие.

Теперь, что бы она ни сделала, кто-то окажется обманут — либо королева, либо канцлер. Так кого же Линн обманывать? Неправильный ответ будет стоить жизни ей и любимойсестре.

Линн мельком глянула на королеву. Та апатично смотрела в окно на дома и проходящих людей, а мысли её витали далеко.

Два дня назад, когда Линн зашла к ней, у Микаи были красные глаза, словно та плакала всю ночь. Линн не успела ни удивиться, ни спросить, как королева выставила её вон. А сегодня призвала к себе и велела сопровождать её в поездке к портному.

Линн хотела спросить про обещание королевы, но Микая прервала её властным жестом. Линн оставалось только следовать за ней в своих сомнениях.

Они остановились у знакомой портняжной мастерской. Королева всегда заказывала здесь платья, приезжала на примерку и сама забирала их, хотя иногда просила и слуг. Эта мастерская была таким же обычном местом пребывания Её Величества, как и храм, в котором она по-прежнему молилась… то есть «оставалась наедине со своими мыслями», как поведала Микая откровенно.

Линн всегда ждала королеву в карете, пока та разговаривала с портными. У двери мастерской всегда караулили стражники, и никто из посетителей не смел войти, пока там находилась Её Величество. У портных Микая не нуждалась в служанке, и Линн готовилась провести в карете час-другой за ничегонеделанием, но королева неожиданно сказала:

— Идём со мной.

Линн вошла в помещение за ней и с восхищением огляделась. Все стены были увешаны самыми разными тканями, на проволочных манекенах надеты уже готовые наряды. Настолько красивые, что у Линн загорелись глаза. Удивительно, что королева проходит мимо всей этой роскоши и заказывает платья абсолютно невзрачные. На длинном столе в лёгком беспорядке с ножницами и нитками вились атласные ленты, в коробочке лежали цветные блестящие бусины, рядом ткань, на которой помечены границы будущей вышивки.

Линн так засмотрелась на всё это, что упустила момент, когда королева ушла во внутренние помещения. Только услышала её настойчивый голос.

— Линн? Сюда.

Когда Линн прошла по путанному коридору и свернула в единственную находящуюся здесь комнату, то растерянно остановилась. В помещении с диваном и парой кресел стояли сама портниха — Линн знала, что её зовут Шарлотта — королева и незнакомый молодой мужчина. Очень худой. Судя по одежде, из простых горожан. Он стоял, облокотившись на стену, и настороженно смотрел на Линн из-под нависшей над глазами русой чёлки.

— Госпожа? — растерянно оглянулась на королеву Линн.

Но в этот момент из-за спины портнихи выпрыгнула девочка с длинными светлыми косами и серыми, как две жемчужинки, глазами. Она чуть не наступила на длинный подол новенького платья, когда бросилась в объятия Линн.

— Сестра!

— Мила! — выдохнула Линн и обвила руками тоненькие плечи.

Затем следовали слова. Много слов. Слёзы радости. Потом снова объятия. Мила что-то рассказывала, тараторила как дятел. Шарлотта смотрела на них с умилением. Микая отошла поговорить с незнакомцем. А Линн всё не могла перестать плакать и любовалась счастливым личиком Милы, которое боялась никогда больше не увидеть.

Её сестра, её малютка, её единственная семья и человек, ради которого Линн выживала, ради которого бросалась к каретам, выпрашивая крошки еды, ради которого готова на всё.

Когда Микая снова появилась в комнате, Линн бросилась к ней в ноги. Схватила край подола и благодарила, благодарила, вытирая рукавом мокроту с щёк и под носом.

— Я лишь попросила. Он всё сделал.

Микая кивнула в сторону незнакомца, и Линн принялась благодарить и его, из-за чего мужчина явно чувствовал себя неудобно и словно хотел провалиться под землю. Но потом Микая качнула головой в сторону коридора.

— Линн. На пару слов.

Это насторожило, сердце Линн на миг замерло. Она с опаской посмотрела на сестру, и та ответила ей доверчивым вопросительным взглядом. Но Линн всё же послушно последовала за королевой и готовилась услышать от неё… что угодно.

— Итак, твоя сестра в безопасности. Что ты теперь будешь делать?

Линн не знала, что ответить. Она об этом не думала. Но сказала то, что наверняка хотела услышать королева.

— Мне больше не придётся служить канцлеру, благодаря вам, госпожа.

— Ошибаешься.

— А?

— Канцлер больше не властен над жизнью твоей сестры, но твою он сможет забрать, когда пожелает. Поэтому у тебя есть два пути, Линн. Внимательно подумай над каждым и реши, — королева сделала паузу и посмотрела Линн в глаза. — Ты можешь вернуться со мной во дворец и продолжить служить мне. Канцлеру тебе тоже придётся отвечать, чтобы он не догадался о твоём предательстве. Во дворце твоя жизнь всегда будет в опасности, как и раньше, но если решишь остаться, я позабочусь о тебе и твоей сестре в меру своих сил.

— А… второй путь? — тихо спросила Линн.

— Второй путь и прост, и сложен: забирай сестру и уезжайте. Я дам вам серебра на первое время. Сама решай, куда вы поедете и что будете делать. Наверняка ты сможешь устроиться в чьё-нибудь поместье в услужение. Этикет и потребности знатных дам тебе известны. Но в этом случае лучше смените имена. У канцлера длинные руки, если он решит вас отыскать. Если не знаешь, куда ехать, спроси Шарлотту. Она знает многих и, может, подскажет.

— И вы отпустите меня? — удивилась Линн. — Позволите забрать сестру и уехать?

Микая тихо вздохнула.

— А ты думала, я поступлю как канцлер? Я не беру в заложники маленьких девочек. Или что, в городе и такое болтают? — Линн хотела что-то сказать, но королева жестом остановила её. — Не отвечай сейчас. Подумай обо всём. Вот серебро. Когда решишь, возвращайся ко мне… или не возвращайся вовсе.

На этом Микая развернулась и ушла, не обернувшись. Без лишних слов и прощаний. Линн заглянула в брошенный ей мешок и ахнула — этих денег хватит на год жизни. Она снова посмотрела в окно и увидела только, как отъехала королевская карета. А Линн стояла посреди мастерской с жмущейся к ней сестрой и серебром в руках… и была свободна.

***

Микая в задумчивости смотрела в окно. Она приказала просто ехать по городу и думала над тем, что сказал Ивор. Человек, который причастен к пожару, выходил из поместья канцлера в Визарде…

Микая предполагала, что Генрих причастен. Допускала лишь варианты. Но знать это наверняка, думать, сколько раз она смотрела в глаза убийце — это совсем другие чувства. Ивор не стал бы ей лгать. Генрих Уриен виновен.

Осталось понять, что с этим делать, как заставить его заплатить? Даже без короны, без единой капли Благословенной крови он стал самым могущественным человеком в королевстве. И он сделал это чужой кровью.

Микая качнула головой. Она знала, каким человеком стал Генрих Уриен сейчас, устранив все препятствия. Но каким он был тогда? Лорд очень скромного по происхождению рода. Он не мог сотворить переворот в одиночку. Кто ему помог? Какие цели преследовал, что ради них пролил столько Благословенной крови? Совершил страшнейший грех.

Королева постучала по стене, и окошко к кучеру тут же приоткрылось.

— Ваше Величество?

— В главную библиотеку. Я хочу взять книги.

Когда-то все ценные книги хранились прямо во дворце, но со временем там перестало хватать места. Один из королей был просто одержим обладанием книгами и тратил на них огромные средства, едва не опустошая казну. Можно было бы назвать его просвещённым, но тот король не прочитал ни одну из них. Его привлекало лишь чувство собственности. И редкие знания в кожаных переплётах и свитках текли в Этерну со всего мира.

Так возникла необходимость построить для них отдельное строение. Большое и массивное, как крепость. Полностью из камня. С широким золотистым куполом и четырьмя круглыми башенками. При желании в одной библиотеке можно было бы держать осаду, потому как, чтобы избежать возможных пожаров, её отгородили от с деревянных домов каменной стеной. Внутри раскинулся сад с цветами и колодцем.

Лишь главный храм стоял рядом и затмевал величие соседа. В храме творились религиозные таинства. В библиотеке — таинства знаний. Главная библиотека по праву являлась достоянием Адаманта, а её смотритель был уважаемым при дворе человеком и именовался хранителем знаний.

Когда-то. Сейчас хранителей знаний не приглашают на церемонии и праздники во дворец. И вообще вспоминают о них только по мере необходимости. Кажется, нынешний хранитель Амбер Тарт ничего не имел против. Он служил на своём посту уж много лет и проводил всё время в полутёмных залах библиотеки. Происходящее за её стенами его мало беспокоило — только книги.

Микая никогда с ним не встречалась, но наслышала. Пройдя мимо массивных высоких шкафов и увидев дряхлого старика, сразу поняла, что это Амбер Тарт.

Худой как древко от копья, что даже сквозь балахон хранителя виднелись острые углы на локтях и бёдрах. Через круглые очки на орлином носу он изучал книгу на пюпитре, бормотал что-то бумажными губами. Старческими крючковатыми пальцами с длинными ногтями водил по чернильным строчкам.

Когда Микая подошла он не сразу её услышал, а потом несколько мгновений вглядывался через очки, пока наконец не разглядел на её голове диадему и склонил голову. Когда-то Амбер так же склонялся перед королевой Ивайн и королём Асвальдом и даже его отцом и матерью. Настолько стар он был.

Королева оставила гвардейцев у дверей. В этом месте у них не было повода идти за ней, и Микая этим воспользовалась. Она хотела расспросить хранителя, и ни к чему канцлеру знать про её интерес.

— Ваше Величество? Чем скромная обитель обязана вашим присутствием? — вежливо осведомился Амбер голосом скрипучим, как старая калитка.

— Если ваша обитель скромна, то дворец — просто кладовая, — улыбнулась Микая, указывая на стены, теряющиеся за стеллажами и лестницами, и высокий, тёмный куполообразный потолок.

Здесь никогда не было слишком светло. Все свечи запирали в стеклянных фонарях и никогда не подносили открытый огонь к книгам. По старому закону за это даже грозила казнь, если хранитель сочтёт уместным.

— Для знаний любые стены будут тесны. За какими пришли вы, Ваше Величество?

— За историей, но недавней. Меня интересуют ушедшие от нас король Асвальд и его семья, да обрели они покой под крылом Богини смерти и памяти.

Хранитель Амбер потёр свой костлявый подбородок. Микая ожидала, что он вспоминал книгу, в которой могли быть записаны хроники, но Амбер заговорил своими словами. Уж он-то был свидетелем многих дел и помнил не столь отдалённые события.

— Король Асвальд не был выдающимся правителем, да простят меня за эти слова его душа и боги, но при нём царил мир. Нам, простому народу, большего и не надо — лишь сытость и безопасность. От принца Вальдера в его время, ждали таких же сытых времён, хотя он был молодым человеком куда более импульсивным, чем его спокойный отец. Но народ любил и его, и утончённую принцессу Илэйн. О, в семействах Благословенной крови кипели страсти с тех пор, как она родилась. Всем хотелось породниться со свежей ветвью Канвальдов.

— А что же принц? Я слышала, ему так и не выбрали невесту.

— Король Асвальд не спешил женить его, да и сам принц Вальдер не торопился. Но, конечно, это была бы невеста Благословенной крови. Канвальды никогда не отступали от этой традиции с тех пор, как возникли их благородные семейства.

— Вы не знаете, кого прочили на будущий трон рядом с принцем? А также в мужья принцессе?

Микая действовала наугад, но не могла полностью исключить и такие причины. Вдруг убийство королевской семьи и Ночь Пепла имели корни в предстоящих династических браках? Если нашлись те, кому будущие союзы были не по нраву, они могли сговориться с Генрихом.

— Если король и принял решение о браках, то мне о нём неизвестно. В конце концов, судьба сложилась так, что на троне оказались совсем другие люди… при всём уважении, Ваше Величество.

Микая разочарованно кивнула. Что она надеялась тут найти? Ответ на то, кто ещё повинен в Ночи Пепла? Наверняка единственный, кто знает все имена, это Генрих Уриен. А он эту тайну будет беречь до смерти.

Взгляд Микаи случайно упал на внушительных размеров книгу, которая была раскрыта на столе возле пюпитра — «Генеалогия знатных семей Адаманта».

Пожелтевшие хрупкие страницы пахли стариной, хранили сведения обо всех рождениях и браках аристократов на протяжении веков. Кое-где были вставлены страницы новее, потому что кончалось место.

Особо богато расписаны страницы с фамилиями семей Благословенной крови. Над именем родоначальников в искусно нарисованных завитушках красовались гербы. И сквозь строки и абзацы тянулись имена их потомков. Вот только не будет больше новых. Страницы, приготовленные для записи долгой жизни фамилий Благословенной крови, вырваны и вставлены в другие разделы.

Отныне в Адаманте правит новая знать.

— Вы знаете всех представителей дворянства? — кивнула Микая на книгу.

— О, многих. Я постоянно сверяю экземпляры. В Этерне есть всего три копии «Генеалогии». Одна, насколько я знаю, у вас — перешла из библиотеки королевы Ивайн, и её обновляли за год до трагедии Крови и Пепла. Самая древняя — вот она на столе. Эту копию, — он указал скрюченным пальцем на пюпитр, — сделали не так давно. Вот и проверяю, нет ли несовпадений. Это было бы вопиющим нарушением истории.

— А кто переписывает книги?

— Мои помощники. Я уже стар для этого, Ваше Величество, — Амбер поднял морщинистую ладонь на уровень глаз, она слегка дрожала. — У Тимма красивый почерк, но он вечно летает в облаках. Так, гляди, и ошибку сделает. Нашёл я одну такую. Заставил растяпу переписывать всю книгу.

— Оу? Он так серьёзно ошибся?

— Конечно. Записал Генриха Уриена как сына Эгмонда Орбурга. «Болван! — говорю я ему. — Лорд Генрих не сын ему, а пасынок! Он из рода Уриена, а не Орбурга!» Вот такие дела у нас происходят. Охранять историю тоже нелегко.

Микая резко вскинула голову. Да так, что даже Амбер встрепенулся и приготовился заверять, что больше таких серьёзных ошибок не случалось сроду. Но Микая подумала вовсе не о том.

— А кто ещё видел эту ошибку? — осторожно спросила она.

— Никто не видел. Лорд Генрих приходил изучать исконную книгу. Вот эту на столе. Он хотел взять её с собой, но я как хранитель библиотеки не разрешил. Этот экземпляр всегда должен быть здесь. Тогда лорд Генрих попросил сделать копию, и я согласился, что подобной книге это действительно необходимо. В его же присутствии приказал Тимму заняться переписыванием.

— Когда это случилось?

— Пять лет уж прошло, Ваше Величество. Но лорд Генрих приходил и после. Кажется, последний раз перед коронацией Арчивальда Холдена… нет, чуть раньше, до пожара. Он всё ещё спрашивал про копию, но я сказал, что та не готова. Я ведь заставил Тимма переделать.

— Почему он интересовался именно этой книгой?

— Я не спрашивал, Ваше Величество, — развёл руками Амбер.

— Значит, пять лет и перед пожаром… а что книга из библиотеки королевы Ивайн? Лорд Генрих не смотрел её?

— Та книга всегда была в распоряжении королевской семьи. Её никогда не отдавали в частные руки, поэтому я даже не говорил лорду Генриху о её существовании.

— И та книга написана без ошибок?

— Конечно, Ваше Величество. За год до ужасной трагедии я сам сверил с оригиналом всё до строчки. Не успели только записать смерти в Ночь Пепла и ваш последующий брак с Арчивальдом Холденом… простите Канвальдом. Если желаете, я посещу вас с помощником, и мы обновим экземпляр.

Микая глубоко задумалась. Чувство озарения, которое витало совсем рядом, вдруг затрепетало внутри, дразнило разгадкой.

— Благодарю вас, хранитель Амбер, — быстро попрощалась она. — Вы достойно служите Адаманту. Видят боги, встреча с вами принесёт королевству благо.

Карета с шумом проносилась по мощёным дорогам, подпрыгивала на маленьких ямках. Уже вечерело. Микая приказала прибавить ходу. Она держала на коленях бесполезные книги, которые взяла как предлог, но не собиралась тратить на них время. Всю дорогу до дворца она старалась ухватить ускользающие мысли и чувствовала, что близка к чему-то.

Сразу после коронации она приказала перенести к себе в покои книги покойной королевы Ивайн. Это был лишь формальный жест без какого-либо умысла, ведь отныне именно Микае предстояло играть роль королевы. За три года она добавила на полки и книги по экономике и даже военному делу. Некоторые открыто брала из дворцовой библиотеки.

Это были просто книги для чтения. За ними не было никакой угрозы, как бы внимательно враги не присматривались. Конечно, Микая пыталась вникнуть в дела государства и оправдывала это своим нынешним статусом. Никто не догадался бы, что королева планирует рано или поздно править одна.

Но «Генеалогия знатных семей»… Микая никогда особо не обращала внимания на эту книгу. Лишь однажды уже после коронации она увидела её на полке и пролистала. Наивно надеялась, что найдёт ещё кого-нибудь из Благословенной крови, кроме себя и Арчивальда, что всё случившееся — ошибка. Но пожар уничтожил их всех… тот, кто его устроил, убил всех до единого.

В исконной книге строки «погиб в пожаре в Ночь Пепла» написаны множество раз, под каждым именем Благословенной крови. Больше сотни абзацев завершали одинаковые слова.

Книга же королевы словно переносила в прошлое… когда все ещё были живы, потому Микая больше никогда её не открывала. Но сейчас Микая думала, что там мог затаиться ключ к пониманию всего.

Королева медленно вышла из кареты у ворот дворца, передала книги одному из гвардейцев и в их сопровождении спокойным размеренным шагом направилась в свои покои — притворство, отточенное за три года. Когда Микая держала лицо, никто не мог понять, о чём она думает.

У двери комнаты она отослала сопровождение, кроме тех, что сторожили двери — всегда чуть в стороне по её желанию.

— Я устала от поездок. Не беспокойте меня за отдыхом. Все, кто захочет видеть меня сегодня, пусть приходят завтра, — вальяжно махнула рукой королева.

Никто бы не понял, что мысли Микаи далеки от отдыха. Её замыслы в безопасности.

Как только дверь за ней прикрыли, и шаги стражника затихли в отдалении, Микая положила бесполезные книги на кровать и бросилась к книжному шкафу. «Генеалогия знатных семей Адаманта» всё ещё стояла там, никому ненужная и непримечательная.

Это был самый внушительный фолиант на полке, и Микае стоило усилий донести его до стола и тихо опустить. На улице темнело. Королева не стала никого звать, и сама зажгла свечи. Поставила канделябр на край стола, раскрыла книгу на середине и нетерпеливо принялась листать.

Канвальд, Алланис, Уэзерби, Холден, Валдис — фамилии и имена проносились перед глазами. Микая видела запись о собственном рождении, такую же об Арчивальде. Оба они имели длинную родословную, идущую от королей, наследовали имена и внешность своих предков.

Не унаследовавшие престол Канвальды всегда давали детям фамилию благородных супруги или супруга и становились частью старшей знати Благословенной крови. Так прапрадед Арчивальда по мужской линии был младшим принцем и женился на Аллии Холден. Прадед Микаи по женской линии стал мужем сестры короля Мербранта Лариолы Канвальд. Это были последние пересечения их семей с правящей династией.

В Этерне жили люди, куда более близкие по родству к трону… но все они сгорели в Ночь Пепла. Все до единого. Когда эту книгу допишут, то раздел Благословенной крови будет выглядеть печально.

Но всё же Микая искала не это. Она долистала до фамилии Орбург и углубилась в чтение последних записей.

Лорд Эгмонд Орбург Благословенной крови имел сына от первой жены. После её смерти женился снова на вдове лорда Уриена — Яне. Необычный выбор. Яна не принадлежала к старшей знати, и такие союзы встречались редко. Родственники Канвальда предпочитали блюсти чистоту крови.

Микая помнила, как почти отчаялась, что отец не одобрит её брак с Кристианом Ваэлем — всего лишь рыцарь, даже потомственного дворянства не имел. Родители подозревали, что Ваэли используют Микаю — хотят привнести в свою семью Благословенную кровь, возвыситься. Кристиан сделал всё, чтобы убедить их в своей порядочности и искренней любви к Микае.

Родители слишком сильно любили дочь и не смогли долго смотреть на её страдания, в конце концов они уступили. Микая не являлась наследницей рода, у неё был старший брат. Потому отец лишь выставил условие — Ваэли должны стать потомственными дворянами, тогда Микая войдёт в их семью.

Это должно было произойти во дворце на приёме в честь дня рождения принцессы. Там бы объявили о дворянстве семьи Ваэль. Там бы Кристиан прилюдно попросил у отца руку Микаи… но за день до этого огонь и кровь погубили всё.

Микая качнула головой. Всё это словно было в другой жизни. Михаэль Ваэль — последний призрак той жизни — мёртв. Микая снова оказалась бессильна. Но она ещё жива и может действовать.

Эгмонд Орбург женился на вдове Яне Уриен и взял её сына от первого брака на воспитание. Генриху тогда было всего семь лет, он должен лучше помнить своего отчима, чем родного отца. Неудивительно, что Генрих предпочитает цвета Орбургов, хотя не имеет на них прав.

У Эгмонда и Яны родилась дочь Благословенной крови — Генриетта Орбург, роды стоили Яне жизни… Королева в задумчивости повертела в пальцах чистое перо. Если бы Генрих ненавидел своего отчима и сестру за смерть матери, то не носил бы их цвет. Арчивальд — законный сын Холдена, но отказался от его имени и герба с первого же дня на троне.

Генрих не отказывался. Микая всегда думала, что его любовь к изумрудам и гербу Орбургов кроется в зависти. Его сестра родилась с Благословенной кровью по отцу. Генрих — нет. И всё же он любит и оберегает Арчивальда — сына Генриетты…

Что здесь может крыться? Микая пролистала ещё несколько страниц, пока не нашла родословную семьи Уриен. Последняя запись была о рождении Генриха, он так и не женился, чтобы продолжить род.

«Мендон Уриен. Карие глаза, пепельные волосы. Женился на Яне Сиин. Скончался от болезни сердца».

«Генрих Уриен. Зелёные глаза, тёмно-русые волосы», — прочитала Микая и, заложив палец, пролистала книгу на сотню страниц назад.

«Яна Сиин. Янтарные глаза, медно-каштановые волосы. Вышла замуж за Мендона Уриена. После смерти супруга вышла замуж за Эгмонда Орбурга. Скончалась при родах».

«Эгмонд Орбург. Зелёные глаза, русые волосы. Женился на Ванессе Алланис. После смерти супруги женился на Яне Уриен, урождённой Сиин».

«Генриетта Орбург. Зелёные глаза, медно-русые волосы. Вышла замуж за Северина Холдена. Скончалась при родах».

Снова на сотню страниц назад.

«Генрих Уриен. Зелёные глаза…»

Микая медленно откинулась на спинку стула. Понимание расцвело ядовитым цветком. «Если бы в Генрихе Уриене была хоть капля Благословенной крови, у нас был бы другой король».

«Генрих Уриен… Генрих Орбург». Сердце беспокойно забилось в груди.

В этот миг в дверь постучали. Микая вздрогнула и быстро перелистнула книгу на случайную фамилию. Вышла из-за стола, разгладила платье и приняла самый строгий вид.

— Я велела не беспокоить меня! — крикнула она.

Однако дверь всё равно приоткрылась, и в комнату проскользнула Линн. В новом платье и с совершенно спокойным лицом. Микая удивлённо посмотрела на неё.

— Линн, что ты здесь делаешь?

— Я ваша личная служанка, госпожа, — как ни в чём не бывало ответила та и сделала реверанс. — Располагайте мной, как вам угодно, королева. Я во всём помогу вам.

========== Глава 28. На лезвии ножа ==========

Ивор успешно уклонился от прямого выпада, но к последующему оказался не готов. Деревянный меч ударил по плечу, и даже сквозь тренировочную рваную стёганку Ивор почувствовал боль. Он размял плечо и снова принял боевую стойку.

— Ещё.

— Ты слишком усердствуешь, — сказал ему учитель с таким каменным лицом, словно носил маску. — Никто быстро не научится. Ты так рвёшься в армию, словно боишься, что все войны пройдут без тебя.

— А что? В армии платят хорошо, — пожал плечами Ивор.

Не раскрывать же было, что он тренируется ради мятежа и учит этому друзей в тесном подвале убежища. Если бы толпа горожан вдруг вознамерилась учиться сражаться, это бы привлекло ненужное внимание. А один человек непримечателен. Если ещё и Витарр поднатаскает ребят стрелять из лука, то, можно сказать, у них получится своя маленькая армия.

Ивору невероятно повезло найти учителя. Он увидел его случайно, когда тот упражнялся с мечом на заднем дворе трактира. Молод — может, чуть-чуть за двадцать — и крайне сдержан, на грани осторожности, будто находится в бегах. Но Ивору всё равно, кто научит его драться. Мало ли, дезертир из армии или наёмник прячется от прежних союзников.

Йорен, так он назвался, не создавал впечатление головореза с большой дороги. Напротив, иногда он разговаривал как дворяне, словно нахватался у них словечек, но говор деревенского парня всё равно проскальзывал.

Йорен согласился учить Ивора и брал какие-то жалкие несколько медяков за урок — ровно столько, сколько бы хватило на комнату в трактире и ужин. Странно это. По движениям Йорена видно, что навыки оттачивались не один год. Странно, что подобный ему не захотел срубить на этом побольше монет.

Впрочем, Ивор был только рад малой цене, хотя в поместье канцлера в Визарде подпольщики немного поживились, прежде чем спалить дом дотла. Конечно, они позаботились, чтобы обитатели поместья учуяли пожар раньше, чем бы он их настиг, и успели выбежать на улицу. Мила подробно рассказала подпольщикам обо всех уголках дома.

Ивор не знал, чувствовать ли ему удовлетворение от вида горящего поместья. Ивор помнил Ночь Пепла, помнил, как разрушительный огонь пожирал дома, в которых ещё каких-то полдня назад жило столько людей со своими надеждами и планами на будущее. С тех пор Ивор не любил огонь.

Но Витарр удовлетворение чувствовал. Огонь поместья отражался в его глазах, что горели местью. И это пламя как будто наконец сожгло тяготящее его чувство вины. Если Витарру это помогает, Ивор готов отвечать убийцам их же оружием.

Правда сейчас ему следовало научиться обращаться с оружием не горячим, а холодным, чтобы в следующей стычке со стражниками у всех было больше шансов выжить. Ивор не забыл провал со спасением Робера.

Он снова принял боевую стойку, которую ему показал Йорен, и сказал:

— Ещё.

— А не хватит на сегодня? Напоминаю, что в армию можно записаться и без навыков. Натаскают на месте. У границ всегда стычки.

— И будут держать меня за мальчика на побегушках. Я лучше пойду туда подготовленным.

— Сразу в рыцари не прыгнешь, — апатично заметил учитель.

— А тебе почём знать? — хорохорился Ивор.

Не то чтобы он стремился в рыцари, но легенду нужно было поддерживать… хотя бы затем, чтобы одна королева снова не подняла на смех всё их подполье за отсутствие — как она сказала? — конспирации.

Недавно закончилась война, и победа воодушевила многих записаться в войска. И это приветствовалось, обещалось хорошее жалование. Даже Ховар смекнул, что это неспроста. Победа обошлась дорого. Потому легенда Ивора прекрасно вписывалась в события.

Йорен тренировал его ещё час и объявил конец. Ивор хотел напроситься завтра, но Йорен сказал, что завтра Ивор с трудом встанет с постели, и ушёл. Такой сдержанный и официальный.

«Он точно был в армии. В наёмничьих бандах народ развязнее». Ивор даже проследил за тем, куда Йорен пойдёт, но тот просто вернулся в трактир, в котором снимал комнату.

— …казалось бы всё — конец! И тут появляется королева на белой лошади! Сама чёрная как ночь, в волосах серебро и алмазы. И ведёт за собой войско! — услышал Ивор из окна и хмыкнул.

В трактирах с самого возвращения королевской четы болтают о битве на Золотых полях, и один слух другого краше. Были даже те, что восхваляли отвагу короля, что лично отправился в бой, но чаще было слышно, что король извалялся в грязи и помер бы, кабы королева не привела на поле боя отряд и не обратила чугунную смерть против Норсленда.

Ивор поверить не мог. Зачем Микае спасать этого тирана и убийцу? Слухи наверняка преувеличивают её роль. Но когда он спросил её в портняжной мастерской, всё встало на свои места. Королева лишь ответила: «Я спасала не короля, а множество хороших людей, что были рядом с ним. И страну».

В тот момент, признаться, Ивор был восхищён. Обойти приказ, отравиться прямо в бой — для слабой женщины это было смело.

— Ивор, у меня просьба, — ещё сказала она.

— Зачастили вы с просьбами, — проворчал он в ответ.

— На площади выставили головы Седрика Гардена и Михаэля Ваэля.

— Ваэля? Погодите, а не Ваэлем ли звали вашего?..

— Это его брат. Я не знала, что он… Ивор, вы можете снять их головы и похоронить? Седрика в склепе рядом отцом. Михаэля… где-нибудь ещё на кладбище. То, что они оказались врагами, вина всецело тех, кто устроил День Крови и Ночь Пепла. Они не заслужили такой участи. Прошу.

— Будете должны, — закатил глаза Ивор и удивился, когда королева ответила:

— Буду.

Просьба оказалась не такой простой, как выглядела. Всё было не как с телом Розалин: Торн уехал по работе в другой город, а значит на прятки с его телегой не приходилось рассчитывать, головы же на площади охраняли двое стражников.

«Заняться им нечем, как сторожить мертвецов. Жаль, Седрик Гарден не помог подполью. Если бы он со всеми своими людьми и богатствами присоединился к нам, а не к Норсленду, всё было бы по-другому. Но он дал нам кучу оружия. Хоть так долг отдадим», — сказал всем Ивор и попросил помощи.

К ночи они подобрались к площади переулками. Подпольщики столько раз отвлекали стражников для того или иного дела, что с этим справлялись на ура.

Несколько силуэтов в капюшонах пробежали по обочине. В темноте переулков раздались звон и шепотки. Луна сегодня ярко светила, и со стороны было видно, как оба стражника переглянулись и начали медленно двигаться на шум, положив ладони на рукояти оружия. Только раз оглянулись на пики.

Сторожи́ они живых пленников, может и, не отошли бы, а мертвецы не убегут. Наверное, так подумали, а потому по возвращению удивились, застав пики пустыми.

Ивор в это время уже бежал переулками прочь со своей добычей. Головы пахли отвратительно и сквозь мешки, даже хуже обычных нечистот, которые выливали на улицы. У городских ворот Ивор бы наверняка привлёк внимание с таким запашком. Потому Витарр велел ему выходить другим путём — и правильно. Несмотря на то, что Ивор скрылся в тени нависающего балкона, запах, всё же привлёк внимание проходящего патруля. К счастью, проверять не стали.

Ивор забрался по балкону на крышу и скакал по скатам, доскам и рыжей черепице, как по кочкам в лесу. Не впервой. Каменная городская стена постепенно вырастала перед ним чёрной громадой. По ней двигались огоньки факелов — часовые.

Ивор зачем-то плюнул на ладони, растёр их и прыгнул на стену в наскоке. Проскользил вниз на фут, но в конце концов упёрся ногами в выступающий шершавый камень. Хорошо, что вся стена была такой. Замершее на миг сердце снова размеренно забилось, а щека прижалась к холодной поверхности. Головы в мешках Ивор привязал к ремню и взял в одну руку нож. Тот хоть и с трудом, но входил в щели между камней и помогал карабкаться.

Один раз пришлось замереть и выждать, когда пройдёт часовой. Удачно, что они не глядят вниз. В ярком лунном свете весь в чёрном Ивор прекрасно виднелся на фоне стены, как таракан на светлой скатерти.

Но всё же путь наверх пройден, а для спуска Ивор повязал на зубец парапета верёвку. Уильям научил так плести узлы, чтобы их можно было дёрнуть снизу и развязать. Жаль, что Уильям не выжил после сражения в день казни Робера. Эти узлы — единственная память, что осталась от него сопротивлению. И сегодня это пригодилось. Сегодня Уильям помог.

Когда под ногами оказалась твёрдая земля, Ивор облегчённо выдохнул. Наверху никто не поднял тревогу, значит впереди предстояла спокойная лунная прогулка к кладбищу. Но сначала Ивор присел в тени дерева и встряхнул болевшие руки.

«Ох, боги, если Микая за это не озолотит сопротивление и не подарит большое поместье для сборищ, то я не знаю».

Когда он передохнул и поднялся идти, сзади хрустнула ветка. Ивор замешкался всего на миг, но дёрнуться не успел. К горлу приставили нож.

Ивор попытался вырваться, но нож больно скользнул по шее. По коже потекла липкая кровь. Его руку заломили сзади и держали крепко. Он чувствовал на запястье большую ладонь в кожаной перчатке.

— Кто?..

Ивор выдохнул сквозь стиснутые зубы и не ждал ответа, но сзади прозвучал голос:

— Я помню тебя. Ты из мятежников. — Это был не вопрос, и Ивор напрягся. — Что ты собирался делать с головой моего господина? Отвечай!

— Кого?

— Седрика Гардена.

И тут Ивор понял, кто перед ним. Узнал не столько голос, сколько манеру говорить. Такую вышколенную дисциплиной и верностью лорду. Этого же человека подпольщики выслеживали у трактира, он дал им оружие, и он служил Гардену.

— Я собирался похоронить его. В склепе рядом с его отцом. Убери свой нож!

Ивор снова попытался вывернуться, и на этот раз ему позволили, вот только прижали спиной к дереву и приставили нож к горлу уже спереди.

— Зачем мятежнику об этом заботиться? — строго спросил слуга… нет, воин Гардена.

— Не оставлять же было всё так. Решил королю насолить и хорошее дело сделать. Мы про оружие не забыли. Считай, благодарность, — сочинил на ходу Ивор.

— Лжёшь.

Нож подобрался ближе. Лезвие с алой кромкой блеснуло в свете луны. Ивор зажмурился, но его пока не убили.

— Отвечай правду, — настаивал собеседник.

Ивор мгновение помедлил. Мог ли он рассказать?

— Меня попросили, — наконец выдохнул он.

Ивор поднимал голову как можно выше, но острое лезвие поднималось за ним. Сглотнуть удалось с трудом.

— Кто?

Ивор не хотел отвечать. Ну и попал он в переплёт! Лезвие больно кольнуло шею.

— Если ты говоришь правду, то твой проситель — друг моему лорду. Я хочу знать кто? — настаивал воин. Пока ещё деликатно.

Его тёмные глаза неотрывно смотрели на Ивора. Ивор мог бы поклясться, что этому человеку приходилось допрашивать и убивать. Но разве Ивор ему враг? Или королева? Может, если сказать правду, объяснить, то нож этого человека обернётся в другую сторону — против их общего врага?

Ивор не знал, правильно ли делает, но всё же решился ответить:

— Микая Валдис попросила…

— Королева? — удивился воин.

— Она только попросила похоронить этих несчастных, — поспешил заверить Ивор.

— «Несчастных»? Я слышал, это по её милости мой господин и погиб.

— А по её ли милости он оказался на поле с врагами? Микая спасала свою страну и своих людей!

Нож рывком подобрался ближе. Ивор чувствовал, как струйка крови на горле потекла обильней.

— «Микая», значит… — подумал вслух воин. — Если она попросила тебя, значит, может связаться. Кто бы подумал, что тихая королева заодно с мятежниками. Найдутся те, кого очень заинтересует такой расклад.

Ивор невольно дёрнулся.

— Разве вы сами не стали с «мятежниками», когда отдали нам оружие? — прошипел он, как обозлённый кот. Если по его милости пострадает Микая… — Королева вовсе не желала смерти лорду Гардену. Ни тому, ни другому. Она сама мне об этом сказала, если хочешь знать. Вместо того, чтоб других винить, на себя посмотри. Где ты сам был, когда твой обожаемый господин умирал?

Ивор приготовился к тому, что его ударят, а может, и вовсе перережут горло, но нож вдруг опустился.

— Я по приказу лорда Седрика оберегал в Норсленде его сестру и мать, как бы мне ни хотелось быть рядом с ним. Я забираю его голову. Я сам отдам ему последний долг.

— Забирай, — проворчал Ивор, вытирая кровь с пореза. — Мне меньше хлопот. Всё равно вторую хоронить…

Так они и шли вместе к кладбищу. Воин, так и не назвавший имя, впереди, а Ивор на несколько шагов сзади, сверля ему спину. И не боится же, что Ивор захочет расквитаться и напасть со спины.

«Справедливо не боится. Тогда он нас троих раскидал».

Когда они дошли, то Ивор задержался у внешнего кладбища в поисках подходящего места. Воин со вторым мешком скрипнул калиткой и направился дальше.

— Стой, — позвал его Ивор. — Что ты потом будешь делать?

Воин повернулся в пол-оборота.

— Исполнять последний приказ лорда Седрика — защищать его семью.

— А королева? Ты же не будешь ей мстить? — осторожно спросил Ивор. — Она не виновата.

— Лорд Седрик относился к ней с уважением. Королева предупредила его об опасности. Этот долг возвращён. Я не буду ей мстить. Мы виделись в последний раз, «королевский защитник».

Последние слова были сказаны с явной насмешкой, и воин растворился в темноте кладбища. Ивор ещё долго прислушивался к звукам с той стороны калитки, но было тихо. После этого он ещё раз потёр царапину на горле и принялся искать место для могилы Михаэля.

«За королевой огромный долг за все мои мучения».

***

Много лет назад в местных лесах завёлся крупный и агрессивный вепрь. Асвальд ещё будучи принцем устроил грандиозную охоту и пообещал исполнить желание того, кто сразит крупную дичь.

Среди дворян пошли шепотки, и все обсуждали, что попросят у принца в случае победы. О слишком дерзких просьбах не было и речи, принц говорил лишь о пустяковом капризе, но эта тема была главной во всех светских беседах до самого дня охоты.

Десятки охотников всех уровней знати ворвались в лес, как стая голодных волков. Лай гончих раздавался со всех сторон, мелкая дичь пускалась наутёк, и много в тот день было подстрелено кроликов, куропаток и оленей. Но где же вепрь?

Когда охотники во главе с принцем собрались в месте встречи, то обнаружили, что не повезло никому. Раздосадованные они уже собирались уезжать, но тут из-за кустов выехал молодой дворянин непримечательного рода. Его рука была наспех перевязана, а за лошадью на верёвке тянулась туша огромного вепря.

— Кажется, я выиграл, Ваше Высочество, — сказал дворянин.

Это был Генрих Уриен.

В качестве награды он попросил партию в шахматы с принцем. Асвальд сдержал слово, и уже через три дня они в дворцовых покоях переставляли фигуры на доске, попивая сладкое вино.

Несколько ничего не значащих вежливых фраз, простые рокировки, пока слуги сновали вокруг. И лишь когда они остались наедине, Генрих сделал то, ради чего рисковал жизнью на охоте. Он рассказал принцу о своём настоящем отце и фамилии Орбург. Мимоходом, вскользь, как будто случайно. Но Асвальд тут же всё понял и… расхохотался Генриху в лицо:

— У вас потрясающие амбиции, лорд Уриен! Жаль, они не сделают простую кровь Благословенной. Кстати, мой отец интересуется, придут ли ваш отчим и сводный брат на пир. Кажется, в ваш дом уже отослали два приглашения?

На этот пир король созывал лишь знать Благословенной крови. Именно там заключались союзы, договоривались о браках, устанавливали связи. И Генриху там места не было.

— …Уверен, они придут, Ваше Высочество — глухо отозвался он.

Ту партию с принцем Генрих проиграл. Был разбит и растоптан. Каждый раз видел это в глазах принца, а затем и короля. Асвальд не забывал тот разговор… и Генрих тоже.

Молодость глупа и наивна, и Генрих с того дня поклялся себе быть умнее. Больше он не поднимал эту тему открыто. Лишь раз в сердцах воскликнул отцу: «Но ведь и я твой сын!» На что получил сухой ответ: «Ты Генрих Уриен».

Генрих стоял перед зеркалом в золочёной оправе и поправлял идеально белые кружевные манжеты. Затем провёл рукой по серебряным застёжкам и смахнул невидимую пыль с зелёного парчового камзола. На белом платке у горла пристёгнута серебряная брошь в виде змеи с изумрудным глазом.

Его настоящий герб и цвета. Если бы только родной отец признал его, то сейчас в глазах всего Адаманта Генрих был бы Благословенной крови. И уже это поменяло бы всё. К несчастью, по всем свидетельствам и документам Генриха породил мелкий род Уриен.

Нетрудно догадаться, что случилось. У лорда Орбурга уже была беременная супруга, когда его потянуло на роман с юной и красивой леди из непримечательного рода. А когда последствия стали ясны, Орбург выдал леди за своего давнего вассала Уриена, и Генрих родился под этим именем. Возможно, чувство вины или долг всё-таки заставили Эгмонда Орбурга после смерти супруги взять под крылолюбовницу. А может, он и впрямь любил её больше первой жены. Вот только сына он так и не признал.

«Проклятый отец. Ты заслужил всё, что с тобой случилось», — хмурился своему отражению Генрих и резким движением застегнул брошь. Иголка впилась в палец. На белой перчатке выступила капля крови. Пришлось сменить.

«Это не конец. Даже эту преграду можно преодолеть», — размышлял Генрих, надевая новую идеально белую перчатку без единого изъяна.

Он ждал слишком долго. Пусть Арчивальд царствует в своё удовольствие. Несносный мальчишка, но всё же единственный и любимый племянник.

Арчи так похож на своего дядю: внешне лишь глазами деда, но Арчивальд, как и Генрих, никогда не был нужен своему отцу. Генрих всегда понимал одиночество Арчи, обиду, которую тот демонстрировал своими выходками — одна хуже другой. Кто виноват, что он вырос таким испорченным?

Теперь Арчи счастлив. Генрих дал ему всё, что при иных обстоятельствах мог бы забрать сам. Так пусть радуется, власть не только в короне. Генрих возьмёт своё иным путём… и для этого сейчас нужно выглядеть идеально.

Канцлер провёл рукой по ухоженным волосам и гладко выбритому подбородку. Снова взглянул на отражение в зеркале, оценивая результат. Внешне он выглядел куда моложе своих сорока семи. Молодые дамы всё ещё подмигивали ему на приёмах в надежде привлечь внимание влиятельного придворного. Глупые гусыни.

Лишь одна не смотрела на него с теплотой.

Генрих в последний раз оправил манжеты и вышел из комнаты. За дверью его ждали слуги с большим сундуком, и Генрих жестом велел следовать за собой.

Вечер за окнами почернел, и дворец уже засыпал под тихое потрескивание огоньков свечей и дрожащие тени. В коридорах встречались только стражники, которые при виде канцлера салютовали.

Но королева никогда не спала в это время. Она всегда читала или вышивала перед сном. Генрих знал все её привычки. Шпионы приносили по крупицам самые разные сведения. Канцлер всегда искал в них признаки измены, как подозревал дурной умысел в любом, кто обладал умом в этом дворце.

Но королева вела себя примерно. Каменная и неприступная, но всё же смирившаяся. Генрих уже был готов в это поверить. До похода на Золотые поля. Арчивальд сам виноват — так уронил свою репутацию, что на его фоне королева сияла как птица в рассветных лучах. Смышлёная птичка.

Король напрасно взял её с собой. Генрих, лишь чуть надавив, добился ответа: Арчивальд вовсе не собирался налаживать с ней отношения. Он взял жену в надежде, что на войне с ней что-то случится, что её убьют или похитят, и это избавит Арчи от ненавистной супруги окольным и, главное, законным путём.

«Сам вырыл себе яму. Я больше не буду это исправлять», — строго подумал Генрих. Однако ситуация вышла далеко за пределы дворца. Слухи о роли королевы в последней битве уже просочились и пустили корни, и даже старые байки о ней — чем безумней, тем охотней в них верили — перестали вспоминать.

Королева вдруг стала любима. Хотя бы на какое-то время. Если это нельзя исправить, то нужно использовать трону на благо. Сейчас.

Генрих остановился перед королевскими покоями и велел стражнику постучать. Дверь открыла Линн и испугалась, завидев самого канцлера. Жертвенная овечка, но ещё держится возле королевы. Не зря Генрих потратил время, чтобы обучить её.

— Лорд канцлер, королева… — пролепетала она как мышь.

— Я не задержу Её Величество надолго.

Канцлер посмотрел поверх плеча служанки прямо на Микаю. Она сидела в кресле с книгой. Как и ожидалось. Королева выдержала взгляд с ледяным спокойствием, а затем устало кивнула.

— Пусть проходит, Линн.

«Если она устала, тем легче».

— Выйди, — строго велел Генрих служанке.

Та повиновалась, даже не спросив разрешения у госпожи. Верный признак, что Линн всё ещё верна ему, но плохо, если королева догадается. Впрочем, Микая, даже если что-то и подумала, не подала виду.

— Чем обязана в столь поздний час?

«Холодна, как и всегда».

— Крайне важным государственным делом, Ваше Величество.

Канцлер махнул слугам в коридоре, и те занесли в комнату тяжёлый продолговатый сундук и открыли его. Внутри лежали роскошные платья из узорной лазурной парчи, блестящего золотистого шёлка, красного бархата и воздушного батиста. Все ткани высшего качества, покупались за золото, а платья сшиты не у тех портных, у которых королева заказывает свои уродства, а у личного портного самого канцлера.

Генрих заметил, как Микая настороженно подалась вперёд. Слуги вытащили из сундука и разложили наряды на кровати. Особенно к лицу королеве пришёлся бы изумрудный атлас с серебряными застёжками на плечах. Особенно если украсить тонкую шею ожерельем с изумрудами.

Микая поднялась с кресла, забыв, что на коленях лежала книга, та с шумом упала обложкой вверх.

«Рыцарский роман, — снисходительно усмехнулся про себя Генрих. — Возможно, когда никто не видит, королева увлечена другими книгами». И всё же её краткая рассеянность ясно сказала, что начало партии Генрих выиграл.

Микая быстро взяла себя в руки и приняла на лице то нечитаемое выражение, какое демонстрировала всегда. Она дождалась, когда слуги удалятся, и в комнате останутся только она и Генрих, и деловито сказала:

— Не понимаю вашего дела, лорд канцлер. Мой день рождения отнюдь не сегодня.

— Крайне важное государственное дело, — заверил Генрих, выдержал драматичную паузу, а после не стал тянуть. — Оно касается королевских наследников, Ваше Величество. Прошло более трёх лет, и долг королевы — продолжить династию.

Микая даже не моргнула.

— Никогда бы не подумала, что у канцлера так много свободного времени, чтобы лично приходить и сообщать королеве о её долге.

— Ваше Величество, мой пост требует сохранять в королевстве мир. А его залог — это продолжение королевского рода.

— И что же вы хотите от меня, лорд канцлер? Вам лучше других известно, что король держит свою спальню открытой, словно проходной двор. По-вашему, я должна уподобиться безродным танцовщицам и войти тем же путём?

— Увлечения Его Величества другими женщинами могут смутить порядочную леди, — согласился канцлер, — но долг королевы важнее, чем краткосрочные интрижки короля.

— Интрижки, — фыркнула королева. — Я называю это не иначе как оскорбления в свой адрес.

— Леди Микая, — вежливо продолжил Генрих. — Давайте будем честны друг с другом. Вы испытываете к королю не больше любви, чем он к вам, однако линия Благословенной крови должна быть продолжена. Это ваш долг перед предками. И королевством.

— Почему же вы говорите об этом со мной, а не с королём? Любое моё времяпровождение с ним оборачивается… новыми оскорблениями. Не делайте вид, будто вам о них неизвестно, лорд Генрих. Не вы ли всегда пресекали подобные… безобразия со стороны племянника? Так обуздайте его.

— Леди Микая, я согласен, что поведение… моего племянника крайне недостойное в последнее время. Однако это, как и прочие его недостатки, должны быть забыты ради блага королевства. Именно в этом всегда был героизм королевы… а не на поле боя, позвольте заметить.

— Не позволю. Если бы не я, король бы не вернулся с Золотых полей. В сражении я оказалась ему куда полезнее, чем в спальне.

— Несомненно, ваш подвиг я бы не посмел умалить. И всё же сейчас от вас требуется подвиг иного рода.

— Подвиг. Это вы верно заметили. Учитывая отношение ко мне короля, это будет подвиг.

— Так измените это отношение. — Настойчивый шаг вперёд. Генрих подошёл так близко, что королеве пришлось отойти. — Соблазните Арчивальда. Такой женщине, как вы, это под силу. И если он навестит вас ночью хоть раз, это будет победа, стоящая сотни Золотых полей.

— Вы меня удивляете, лорд канцлер, — невозмутимо ответила королева, но невольно передёрнула плечами. Генрих нарочно стоял слишком близко. Ещё шаг, и Микае пришлось бы упасть обратно в кресло. — Неужто вам неведомо, что для наследника может быть недостаточно одной ночи. Боги решают, когда в мир пора явиться Благословенной крови.

— С королём будет достаточно провести всего одну ночь. Благословенную кровь можно зачать в другие. Главное, она выйдет из Благословенного чрева. Проявите гибкость, Ваше Величество, и все ваши беды кончатся. Используйте мой дар.

Генрих учтиво склонил голову и вышел. Линн всё ещё стояла за дверью и успела отскочить, когда та открылась. Подслушивала. Генрих схватил её за локоть и тихо сказал так, что в голосе чувствовалась угроза:

— Забери все прежние платья королевы и сожги их.

Затем отпустил и удалился походкой победителя.

«Используйте мой дар», — сказал королеве Генрих. В её глазах на миг отразился страх. Она всё поняла. Не про сундук он говорил. Не про сундук.

========== Глава 29. Ловушка ==========

Карета мерно покачивалась в такт стуку копыт. Вокруг слышался городской шум: то тише, когда карета сворачивала на узкую улицу, то громче, когда снова выезжала на одну из главных дорог. Микая слушала эти звуки, прикрыв веки, и чувствовала, что вдали от дворца стало легче дышать.

— …леди Сюзанна, леди Лидия, леди Марианна и леди Элина шлют вам «сердечную благодарность за подарки» и «поминают вас в своих молитвах», — закончила Линн и замолчала в ожидании.

Микая открыла глаза.

— «Поминают в молитвах»… — задумчиво протянула она. — Интересно, с каких пор? Разве что содержание молитв несёт… неположительный посыл.

— Мне об этом неизвестно, госпожа. Я могу судить, что подаркам они удивились и обрадовались.

— И наверняка оказались в замешательстве. Впрочем, они ещё три года назад набивались мне в фрейлины. Я слишком долго томила их своим равнодушием.

— Вы хотите взять фрейлин, Ваше Величество?

— Может, позже. Сейчас меня устраивает, как с обязанностями справляешься ты.

— Ваша похвала — честь для меня, госпожа.

Было видно, что Линн хотела сказать что-то ещё, но покосилась на окошко, за которым сидел кучер. Микая покачала пальцем. Она хорошо обучила Линн. Это был её первый подробный отчёт, потому что раньше королева не посылала её по делам. И Линн запомнила все имена и сообщения, словно читала по бумаге. Проявила чудесное прилежание.

— Госпожа, а куда мы едем?

А вот любопытство осталось прежним.

— К мастеру оптики. Я давно хотела заглянуть к нему. Он единственный мастер в своём ремесле на весь Адамант. Может, ты видела, у генерала Брейгона был инструмент, который показывал далёкие вещи близко.

— Я… не видела.

— Неважно. Я хочу заказать у него такой инструмент. Любопытная вещь. Запоминай дорогу, Линн. Вероятно, готовый инструмент придётся забирать тебе.

Служанка встрепенулась и тут же уставилась в окно, ловя взглядом проплывающие вывески.

Дом мастера оптики было не спутать ни с каким другим. Он стоял обособленно от тесно жавшихся друг к другу соседей, словно требовал для себя больше места и воздуха. На вывеске изображён необычный рисунок из пересекающихся кругов, через которые проходила косая линия.

Над входом на металлической нити висело устройство из стёклышек. Они ловили солнечные лучи с зеркала на фасаде и отражали их, расцвечивая радугой. Витражи на окнах складывались в строгий геометрический узор. Балкон с кованой оградой нависал над узкой улицей по всей длине второго этажа. Но самым примечательным было огромное слуховое окно на рыжей черепичной крыше, и через него в небо глядела большая расширяющаяся вверх труба с круглым окошком-стеклом.

Линн смотрела на всё это с детским любопытством и восхищением и была разочарована, когда королева оставила её в карете. Поговорить с мастером нужно было с глазу на глаз.

При открывании двери прозвенел колокольчик, и Микая вошла в помещение, явно принадлежащее необычному человеку. На полу и столах стояли приборы, которые вертелись и качались. Некоторые зеркалами перенаправляли солнечные лучи на линзы разных толщины и размеров. Одна линза ловила в себя широкую полосу света, а выпускала тоненький лучик, который прожигал деревянную дощечку.

На стенах повсюду висели рисунки со схемами, некоторые даже валялись на полу. Обычно увлечённые ремеслом мастера не обращают на беспорядок внимания, и забота о мелочах ложится на плечи помощников. Если такой здесь и работал, то давно не навещал своего мастера.

Микая подняла с пола один листок, но не поняла значение всех этих кругов и пунктирных линий. С тихим шорохом рисунок лёг на стол.

Впереди за деревянной витриной зашевелилась согнутая спина, но не поднялась. Из-под стола слышалось бубнение. Кажется, этот человек что-то искал. Колокольчик у двери должен был привлечь его внимание, но остался не услышан.

Микая тронула оправу круглого зеркала на полу, из-за чего угол наклона изменился, и стройный рисунок света сменил направление. Уловив краем глаза, что возле него стало темнее, мастер поднялся в полный рост и поправил крошечные очки на носу.

Он некоторое время вглядывался, кто перед ним, а когда разглядел в причёске серебряную диадему, оказался в замешательстве:

— Ваше… Ваше Величество?

— Это вы верно подметили. Роджер Десмер — мастер оптики, я полагаю?

— О, всего лишь скромный слуга науки. В мою лавку ещё никогда не ступала нога монаршей особы. Очень рад, Ваше Величество.

Роджер производил впечатление человека суетливого и любопытного. Маленькие глаза, казалось, могли углядеть всё… если наденут очки. Двойной подбородок переходил в толстую шею, и сам Роджер был немного пухловат, хотя перемещался между своих устройств на полу с удивительной проворностью, не задевая свои линзы и краем. Макушка полностью облысела и седеющие волосы ровными прядями спускались на уши.

В Этерне Роджер прославился тем, что «ходил с протянутой рукой» и пытался найти финансирование для своих экспериментов. Однако никто из дворян не хотел выделять обширные средства на «чудаковатые эксперименты». Военная отрасль всегда была у Адаманта в приоритете.

— Я давно собиралась навестить вас, мастер Роджер. Ваши устройства привлекли моё внимание. Особенно те, что позволяют приблизить дальние объекты.

— Ох, вы про увеличительные линзы? Признаюсь, мне удалось скомпоновать их таким образом, что взгляд смотрящего человека стал куда длиннее… но не настолько, как хотелось бы. Представьте, если бы мы смогли дотянуться до звёзд!

— Ваше устройство на крыше…

— Всего лишь прототип. Никак его не доработаю. Но я польщён вашим интересом, Ваше Величество.

Казалось, о своих линзах Роджер мог говорить бесконечно, и ничто в этом мире его больше не интересует. Однако Микая подозревала, что это не так, и была намерена выяснить.

— Ваши устройства очень популярны в Этерне?

— Популярны? Нет, что вы. Как бы мне хотелось, чтобы наукой интересовались больше. Однако ко мне приходят только старики-аристократы, которых уже подводит зрение, или любители почитать при тусклой свече. Кроме очков, едва ли кого-то интересуют мои работы. И даже очки редкость. Хотя генерал Брейгон, да примет его Бог отваги, заказывал у меня подзорную трубу.

— И мне довелось в неё поглядеть на Золотых полях. Прекрасное устройство.

— Ох, наслышан о вашей храбрости на поле боя.

— Вы помните всех, кто заказывал у вас линзы?

— Конечно. Покупателей не так много. Дело в том, что изготовление линз — недешёвый процесс. Нужно отборное сырьё, идеальная прозрачность и чистота, строго нормированное преломление. Только дворяне и жрецы могут оплатить затраты или очень богатые горожане.

— В самом деле? — Микая внимательно посмотрела на мастера. — А вот я видела, как один очень небогатый горожанин пользовался вашей линзой. Не заходил к вам такой?

Роджер резко замолчал и поджал тонкие губы. Микая цепким взглядом следила за его реакцией. «Так и думала».

— Мастер Роджер, я не стану терзать вас сомнениями и спрошу прямо: на вашей одежде тоже вышит белый цветок?

***

Генрих прошёл по коридору мимо щебечущих дам и подумал, что что-то не так. Он обернулся, чтобы внимательнее их разглядеть и тут же понял, в чём дело. На одной было платье из золотистого шёлка, которое Генрих недавно подарил Микае. И эта мысль ему не понравилась.

Дамы почувствовали его взгляд, обернулись и кокетливо улыбнулись. Генрих учтиво склонил голову, слово хотел только поздороваться. Но наверняка эти клуши будут ещё неделю обсуждать, что своей красотой привлекли внимание самого канцлера.

Хуже было на пиру. И даже не то, что Арчивальд снова устроил праздник без повода, а то, что ничего не изменилось. Королева по-прежнему сидела по правую руку от короля одетая в чёрное с зализанной причёской и густыми белилами, которые никогда её не красили. А король по-прежнему делал вид, что не женат.

Хотя нет. Одно поменялось. Генрих теперь узнавал наряды всех светских дам. Леди Лидия облачилась в песочную тафту с солнечными камнями в ожерелье, хотя такие оттенки только подчёркивали нездоровую желтизну её волос. Утончённая леди Сюзанна сверкала рубинами на запястьях и богатым красным бархатом рукавов. Даже изумрудный атлас — цвет настоящего рода Генриха — носила с серебряными застёжками не сама Микая, а леди Элина.

Все они ненавязчиво демонстрировали роскошь своих нарядов и драгоценностей, а когда ловили взгляд королевы, то поднимали кубки в её честь, показывая симпатию.

В этом бы не было ничего особенного, но эти наряды подарил Микае Генрих вместе со своим предложением, а сама королева продолжала одеваться как простая горожанка в трауре. И сегодня она весь вечер смотрела мимо него.

Вся еда сделалась безвкусной, пряные вина кислыми. Те же запахи и звуки начинали надоедать, и один приём походил на другой. Удивительно, что Арчи они ещё не наскучили. Впрочем, к лучшему. Скучающий Арчи — это катастрофа. Но Генриха сегодня занимал не он.

Узорная серебряная застёжка отражала свет десятков свечей. Гладкий изумрудный атлас лоснился и подчёркивал тонкую фигуру. Это платье Генрих заказывал с особой внимательностью… и надела его другая.

Так ему ещё не отказывали. А женщины не отказывали никогда.

Он подозвал слугу и тихо велел прислать в его кабинет Линн. Птичка сама напросилась.

***

— Как-то это подозрительно, — протянул Витарр.

С десяток пар глаз смотрели на него в ожидании. Свет свечей мерцал мутными пятнами на лицах. Глиняная миска придавливала верхний край карты города, второй край Витарр придерживал сам.

Он знал этот рисунок наизусть и часто водил пальцем по узким улочкам, размышляя о своём. Только Ивор теперь знал о чём. Витарр снова и снова повторял в голове названия мест, где он получил заказ на перевозку масла, свой маршрут в Ночь Пепла и места выгрузки. Так Витарр пытался понять, не упустил ли он чего, не затаилась ли на этом бумажном полотне какая подсказка.

Но сегодня они говорили о другом. Элиаш примчался с вестью, что против «мятежников» готовится облава. И сегодня ночью в казармы будет отправлен приказ о нападении со временем и местами.

— Подозрительно, — снова повторил Витарр, в задумчивости наклонив голову.

— Я сам слышал это от стражников! Они болтали за углом, думая, что рядом никого. Мне повезло подслушать! — упорствовал Элиаш.

После истории с похищением королевы он вёл себя тише мыши. Витарр отругал его за самодеятельность, и Элиаш ходил с несчастным видом. Он ведь так хотел помочь! И с Шином нехорошо получилось. Только Ивор смог утешить его и заверить, что родители Элиаша получат отмщение. И королева им в этом поможет.

В последнее Элиаш верил слабо, но в первом был уверен, раз это говорит Ивор. Ведь Ивора Элиаш всегда уважал больше Витарра.

— Облавы начнутся уже с утра! Если мы не будем знать, куда они вломятся, то как спасёмся? А вдруг это не случайные места? Вдруг им правда известно про убежище, да хоть про это!

— И этот приказ с таким удобным списком повезёт один человек в узнаваемом мундире и в точно известное место?

— Ну, сначала же в главную казарму, а оттуда по остальным. Может, им надо придать приказу официальности. Может, он там зачитывает его с помоста, и ему нужен красивый мундир. Мне почём знать, как это у них делается?

— Подозрительно…

— Хватит это повторять, Витарр! — Элиаш уже терял терпение. Он со всех ног мчался сюда, чтобы предупредить, а ему не верят.

— Элиаш, остынь, — строго глянул на него Ивор.

Ивор часто во время обсуждений до последнего молчал в сторонке, вертел в руках то шнурок, то свою увеличительную линзу. Но когда Ивор вставлял слово, оно значило многое.

— Но почему?

— Элиаш, я согласен с Витарром. Это слишком подозрительно.

— Ну вот, опять ты стал говорить как он, — надулся Элиаш.

— Но если это правда? — вмешался Джек. — Может, эта королева нас выдала. Она была здесь. Она могла решить, что мы ей больше не нужны, и избавиться.

— Не может такого быть, — подался вперёд Ивор. — Она не могла запомнить сюда дорогу, я вёл её путаными путями с завязанными глазами. Она не знает про нас ничего, кроме нескольких имён, и все они — то есть мы — живы-здоровы и на свободе… К тому же она просила нас о помощи. Вскройся это, и ей тоже достанется.

— Вот и захотела избавиться от свидетелей, — буркнул Джек.

— Да не знает она всех свидетелей! Я не давал ей списка наших сторонников. Она же, напротив, показала своих связных в портняжной мастерской.

— Хватит, — махнул рукой Витарр, и все замолкли. — Я не одобряю эту затею. Вдруг получится как с повозкой Робера?

Все опустили головы. Та авантюра не принесла им победы и забрала жизни нескольких хороших людей.

— Ты прав, — ответил Ивор. — Не должно получиться как с Робером. Поэтому все будут сидеть смирно, а действовать я один.

— Ивор!

— Витарр, все же будут на иголках, если мы просто пропустим это. Лучше проверить, но рисковать буду я один. Если засада, тут же убегу. Если будет туго, то пусть несколько ребят засядут в переулках с луками. Ты ведь уже хорошо натаскал их стрелять.

Подпольщики припустили по тёмным переулкам. Элиаш только слышал, что официальный приказ доставят ночью, а когда ночью — неизвестно. Потому следовало прибыть на место как можно раньше.

Перед главной казармой городской стражи открытое место, выложенное брусчаткой. Здесь они выстраиваются каждый день перед патрулированием и расходятся — кто в караульные башенки, кто по городу. Однако ходят они лишь по главным дорогам и многолюдным местам вроде рынка. В переулках же могло происходить любое беззаконие. Само здание казармы тоже внушительных размеров и имело два крыла: спальни и огромную тренировочную комнату. В разных частях столицы были казармы и поменьше.

То, что приказ сначала доставят сюда — командованию городской стражи, имело смысл. Но в то же время командира могли вызвать во дворец и всё отдать там. Опять этот канцлер что-то затевает?

На этот раз Ивор был согласен с Витарром. Что-то тут нечисто.

«Да наверняка ловушка», — подумал Ивор, но лучше он проверит её сам, чем какой-нибудь Элиаш решит погеройствовать и погибнет.

В фехтовании Ивор уже делал успехи. Даже Йорен его похвалил, хотя и с каменным лицом. За короткое время их знакомства они успели стать хорошими приятелями. Только Йорен по-прежнему отмалчивался, когда речь заходила о нём. Впрочем, Ивор в подробности тоже не вдавался.

Ночь звучала тихим шелестом деревьев и птичьей трелью, шаркающими шагами редких прохожих. Светилась фонарями в их руках и свечками в окнах. Над Ивором одна погасла, и уголок, в котором он притаился, погрузился во тьму. Тёмно-серый плащ с капюшоном скрывал его на фоне деревянной стены, длинный шарф закрывал половину лица.

Площадь перед казармой хорошо просматривалась из-за угла, но вход был далеко. Ивор достал из кармана увеличительную линзу и всмотрелся: в тёмных окнах ничего не шевельнулось.

Напряжение можно было резать ножом. Кожа покрылась мурашками, а сердце гулко стучало. Сверху скрипнула черепица. Ивор вздрогнул, но потом выдохнул. Это наверняка Дани с луком. Вот ведь пугает!

К середине ночи Ивор немного расслабился. Вокруг не раздавалось ни звука. В глубине души Ивор хотел, чтобы никто сегодня не появился, чтобы всё это оказалось ерундой, и подполье было в безопасности, но его надежды рассыпались под торопливый стук копыт в тишине.

Позади по-птичьему свистнули — Элиаш дал сигнал. Это цель. Сердце забилось чаще. Вскоре Ивор и сам увидел всадника, и в свете его фонаря разглядел на груди официальную перевязь посланника поверх мундира.

Ивор тихо свистнул Дани и приготовился к рывку. Стрела слетела с тетивы. Мимо! «Дани, проклятье, ты ведь лучше всех стреляешь после Витарра!» Всадник что-то услышал и настороженно приостановил коня. «Дани, давай, пока он не ушёл!» Вторая стрела! Воткнулась лошади в круп, и та с громким ржанием встала на дыбы. Всадник не удержался и упал. Ивор кинулся к нему.

На этот раз всё будет иначе, на этот раз никто не погибнет.

Расстояние казалось слишком длинным, время коротким. Ивор на всей скорости подскочил к приходящему в себя всаднику и ударил его рукояткой кинжала в лицо. Из носа посланника потекла кровь, но он всё ещё оставался в сознании. Ивор и опомниться не успел, как сам оказался на земле, а грудь болела от удара сапогом.

Посланник поднялся, неторопливо вытер кровь рукавом и плюнул на Ивора.

— Вот и выползли крысы на зерно.

«Ловушка! Так и знал!» Перед Ивором стоял вовсе не посланник, а тренированный воин. Стрела вылетела из темноты. Дани! Только воин поймал её на излёте.

— Вас тут много, — это был не вопрос.

И он издал свой свист. Двери казармы распахнулись, и на площадь хлынули стражники в броне! Ивор вскочил с места и бросился бежать, но его быстро догнали и подножкой повалили на твёрдую брусчатку. Ивор дотянулся до кинжала и резанул держащую его ладонь… и ничего! Под перчаткой оказалась кольчуга.

Стрелы с разных крыш полетели в стражников. Одна соскользнула с кирасы, другая воткнулась выше сквозь кольчужный воротник, но не смертельно. Это заставило солдат на миг остановиться. Страх мешал разглядеть, что мятежников мало. А Ивор всё боролся с единственным противником, и к нему приближалось всё больше!

«Бегите, идиоты!» — мысленно кричал подпольщикам Ивор. Он барахтался на спине, пытался сбросить с себя врага, но тот был тяжёл и силён как бык.

Ещё одна стрела прилетела откуда-то с другой стороны, мелькнуло белое оперение. Воткнулась в посланника у плеча. Тот отшатнулся, и этого хватило, чтобы Ивор его сбросил. Он проворно вскочил и бросился бежать что есть мочи, врезался в преградивших ему путь двух стражников и повалил их. Вырвался из кольца! Свернул в переулок и бежал, бежал, бежал!

Позади слышался топот окованных сапог. Ивор не знал, где его друзья и надеялся, что они убежали по крышам и нырнули в лабиринт улочек. Главное, чтобы не гнались за ними. Главное, чтобы не поймали!

Ивор не знал замедлять ли ему ход, позволить ли себя преследовать. Может, так он уведёт их подальше от друзей. Главное, чтобы не поймали их!

Ивор сам не знал, куда нёсся. Углы и тени мелькали перед глазами, под ногами иногда слышался плеск, в нос ударял запах помоев и опорожнённых горшков. Ивору мерещился скрип черепицы за спиной, но если бы это был Дани или Элиаш, или кто-то другой, они бы подали голос. Ивор остановился, и скрип тоже затих. Позади ещё слышались перекликивания, но далеко. Он сбежал.

Ивор глубоко вдохнул и схватился за грудь в попытке успокоить разогнавшееся сердце. Пыхтел как кузнечные мехи. Он перевёл дух и свистнул по-птичьему. Если ребята рядом, они отзовутся. Но в этот миг кто-то напрыгнул на него сверху, повалил на землю. Ивор вскрикнул, тут же сбросил его, но неведомый враг поймал его за плащ и прижал к стене, приставив к горлу нож.

В окне над ними зажглась свеча. Шум разбудил обитателей дома. Ивор разглядел лицо напавшего.

— Йорен?! Во имя света, ты…

Но Йорен только ближе приставил к его шее лезвие.

«В меня теперь все ножами будут тыкать?! Ещё тот порез не зажил!» — глупо подумал Ивор и взглянул на своего… наставника?.. приятеля?.. Кем тот теперь был? Лицо Йорена исказил гнев и… разочарование?

— Я учил тебя фехтованию и вот, оказывается, для чего? Чтобы устраивать ночные разбои? — прошептал он.

— Это не разбой! — так же шёпотом возмутился Ивор. — Ты ничего не знаешь!

— Я видел, как ты и твои невидимые друзья с крыш напали на человека при исполнении.

— Он всё равно нас ждал. Это была ловушка.

— Ловушка для кого? — не понял Йорен.

— Я же сказал, ты ничего не знаешь.

— Я тебя спас, так изволь объяснить.

— Как это спас?..

Ивор заметил за спиной Йорена колчан со стрелами с белым оперением. Точно такая же стрела воткнулась в воина-посланника. Именно она позволила Ивору освободиться из смертельной хватки. Йорен его спас, хотя ни о чём не знал?

Ивор тяжело вздохнул.

— Йорен, что для тебя важнее: закон или справедливость?

— Причём тут?..

— Для нас — справедливость. И не смей меня осуждать. Ты ничего не знаешь обо мне.

— Я думал, ты хороший человек. Может, я ошибся. Решу, когда объяснишь всё.

— Ты и в самом деле не понял? — терял терпение Ивор.

— Ты… — Йорен на миг опустил нож и уставился на Ивора большими ореховыми глазами. — Ты из мятежников, да? Вы хотите убить короля и королеву…

— Только тех, кто виновен в Ночи Пепла. Невинным я бы никогда не причинил вред. Я не такой, как эти шакалы у власти.

— Ты хотел убить посланника. В чём же он оказался виноват перед тобой? Он тоже мог быть невинным человеком, чьим-то отцом и сыном.

— Тьфу, говоришь, как королева, — еле слышно проворчал Ивор.

— Что ты сказал?

— Я не собирался его убивать. Только оглушить. И явно сглупил. Во имя света, Йорен, я уже на войне! Я уже видел жертвы! Не смей меня осуждать. Не ты. Я ведь вижу, что ты был в армии. Небось прислуживал какому аристократу. Дезертировал, да? Наверное, у тебя были причины. Я не допытывался до них, а ты не смей принижать мои. Если ты никого не терял, то тебе не понять, насколько велика моя жажда справедливости.

Йорен хотел ответить, но тут его в затылок тронул наконечник стрелы с серым оперением, другой был нацелен в лицо справа.

— Отпусти его, — прошипел Элиаш.

Йорен понял, что больше не властен над положением и опустил нож.

— Вчерашний урок был последним, Ивор. Если мы снова встретимся, я сделаю вид, что не знаю тебя. Если я снова увижу, что ты замышляешь убийство, я не позволю тебе. Сегодня я увидел вас случайно, в другой раз это может быть кто-то другой. — Йорен развернулся, чтобы уйти. — И ты тоже, Ивор, ничего не знаешь про меня.

Его шаги затихли в темноте. Стрелы целились в пустоту и в конце концов опустились.

— Кто это был? — спросил Дани.

В этот момент окно над ними распахнулось, и рука со свечой высунулась наружу.

— Разбегаемся! — шёпотом крикнул Ивор.

И они скрылись в ночи, прежде чем разбуженный старик разглядел подслеповатыми глазами, что внизу.

***

Микая возвращалась в свои покои поздно вечером. Канцлер исчез с пира задолго до окончания, что было совсем на него не похоже. Обычно его глаза рыскают по залу, высматривают изнанку происходящего и заодно следят за племянником. Но король сегодня вёл себя мирно, а дамы, которых Микая одарила платьями, надели их на пир и пили за щедрость королевы.

Несомненно, Генрих заметил и доволен не был. Однако Микая — королева и не позволит делать из себя подстилку под чьи-либо интересы. Никакое притворство того не стоило. По этой же причине она до сих пор девственна. Брак с королём не консуммирован. Он ей не муж. Она не станет рожать детей предателю и убийце.

И его дядя даже хуже. Микая никогда не позволит коснуться себя тому, на чьих руках пепел и кровь её семьи, любимого и сотен людей.

В комнате уже горели свечи. Должно быть, Линн позаботилась. А потому Микая сразу заметила свёрток изумрудной ткани на кровати. Она осторожно его развернула и вздрогнула. Внутри была дубовая ветвь — герб её рода — в цепях.

— Стражник! — громко крикнула Микая. Он тут же вошёл. — Кто оставил свёрток в моей комнате? Ты не охранял мои покои?

Её взгляд был строг, но стражник и не подумал испугаться, словно не был удивлён.

— Это принесли по приказу канцлера. Он хотел, чтобы вы об этом знали, и просил передать, что навестит вас сегодня. Возможно.

— Что?

Стражник тут же захлопнул дверь, не успела Микая опомниться. В дверных кольцах снаружи заскрежетали цепи.

========== Глава 30. Не конец ==========

Микая дёргала запертую дверь, звала стражу и быстро поняла, что бесполезно. Стражник, если он всё ещё стоял там, не отвечал ей.

«Конечно, они же все люди канцлера!»

Микая ходила от одной стены к другой и нервно заламывала пальцы. Она хотела выпить ягодную настойку из кувшина, но резко остановилась. Яда не было, иначе бы серебро его обнаружило, но туда могли подлить и что-то другое.

Микая больше не верила ни единому предмету в своей комнате. Скованная цепью дубовая ветвь зловеще поглядывала с кровати. Предупреждение. Ветвь завернули именно в изумрудный атлас неслучайно.

Все платья из шкафа пропали, осталось лишь то, что на самой Микае — с маками. Линн должна была сказать канцлеру, что не смогла избавиться от тёмных нарядов, что королева её поймала и едва не избила. Теперь Генрих решил заняться всем сам.

«Канцлер просил передать, что навестит вас сегодня. Возможно», — сказали ей, и Микаю била нервная дрожь. Он не может, не посмеет… а запирать её посмел? Присылать угрозу посмел?

Микая давно заметила, каким взглядом этот человек смотрит на трон. Но никогда не могла понять, что это значит. Не могла угадать его мысли. Только теперь поняла… и дрожь пробрала всё тело.

Микая не могла уснуть и всю ночь не выпускала из ладони рукоятку кинжала, хотя и сама не знала, что может им сделать. Она слабая женщина и не питала по этому поводу иллюзий. Но она не сдастся без боя. Не покорится! Она леди Благословенной крови и королева Адаманта.

Рука с кинжалом дрожала…

Свечи за ночь истаяли и погасли. Комната погрузилась в серый предрассветный сумрак. Скоро взойдёт солнце. Микае казалось, что с рассветом исчезнет и её страх. Слепая надежда измученного разума.

Страх… Генрих не пришёл и не придёт сегодня. Микая вдруг ясно это осознала. Его возмездием был страх. Он заставил её мучиться всю ночь и заставит ещё, если захочет. Если бы у королевы была «любимая собака», он бы убил её, чтобы Микая больше не могла спать спокойно, чтобы боялась его.

Линн… Нет, Линн стала куда умнее, чем при их первой встрече. Она не выдаст себя. Канцлер всё ещё думает, что держит служанку на поводке. Линн в порядке… должна быть в порядке.

Когда у дверей послышался шум снимаемых цепей, уже давно рассвело. Дело было к полудню, но солнце скрывали безжизненно серые облака.

Королева ожидала, что кто-нибудь войдёт, но дверь осталась закрытой. Тогда Микая сама распахнула её и вышла, глаза метали гневные молнии.

Стражник стоял на своём месте, как и положено. Не тот, что был здесь вчера, но, несомненно, дверь отпер он, цепь лежала у его ног. Микая собиралась обратить свой гнев на него, но всмотрелась в его лицо, в большое родимое пятно на щеке и с удивлением выдохнула:

— Ты…

— Поль из Визарда, к вашим услугам, Ваше Величество, — сказал он, не скрывая усмешки.

Тот самый, которого когда-то опоила Линн, который собирался вернуть обиду насилием, который покинул дворец с чувством глубокого гнева и ненависти.

— Я велела тебе убираться из дворца, — холодно сказала королева.

— Не понимаю, о чём вы, Ваше Величество. Меня лично нанял лорд канцлер и назначил вашим гвардейцем. Я буду заботиться о вашей безопасности.

В Микае вспыхнул гнев, загорелся огнём от кончиков пальцев до макушки. Ещё одна месть от Генриха. Ещё одно предупреждение. Он вернул во дворец и приставил к королеве человека, который ненавидел её, человека, который хотел изнасиловать её служанку. И он будет заботиться о безопасности? Он отойдёт в сторону, если Генрих прикажет, запрёт королеву в клетку, если тот захочет.

— Убирайся вон с моих глаз. Я не желаю видеть тебя в этом дворце, — слова холоднее снегов на Божественной горе, взгляд горячее пламени судьбоносной ночи.

— Прошу прощения, Ваше Величество. Этот приказ я не могу выполнить. Моё назначение одобрил король, и только он может меня прогнать.

Поль неприкрыто улыбался. Король! Король подписывает не глядя всё, что ему приносит дядя.

— У вас будут ещё пожелания, королева? — в каждом слове сквозило нахальство.

— Будут. Линн ко мне, живо. Ей придётся ответить, где мои платья. Если, конечно, канцлер не собирается примерить их сам или выдать в качестве мундира своим новым назначенцам.

Улыбка на миг сошла с лица Поля, но он постарался не показать это и расслабленной походкой, посвистывая, отправился исполнять поручение.

Линн явилась нескоро, и Микая всерьёз начинала опасаться за её жизнь, но служанка вошла как ни в чём не бывало с подносом запоздавшего завтрака.

— Где ты была?! — строго спросила королева, и Линн съёжилась. Госпожа никогда не повышала на неё голос, даже когда подозревала в предательстве.

— Простите, госпожа, — тихо ответила Линн и покосилась взглядом на дверь. — Меня вечером вызывал канцлер, сказал, что сегодня, то есть вчера я вам больше не нужна.

Позже Линн расскажет, что канцлер потребовал ответа за невыполненный приказ. Линн пролила слёзы, что королева грозилась её избить и выгнать. «Это была проверка Её Величества, иначе бы я не смогла остаться при ней, простите!» — причитала служанка. Тогда канцлер устроил свою проверку. Лишь после, когда Линн проявила всю свою покорность, канцлер отпустил её из-под надзора и велел возвращаться.

— Уже полдень, Линн, ты давно должна была явиться, — произнесла Микая, но на этот раз строгость была напускной для посторонних ушей за дверью.

— Я исполняла ваше недавнее поручение.

— Что? Какое поручение?

Линн поставила большой поднос на стол, и Микая только сейчас заметила рядом с вазочкой мёда дорогую прямоугольную коробку, перевязанную коричневой лентой.

— Мастер оптики прислал ваш заказ с наилучшими пожеланиями.

Микая сняла крышку и увидела на синем бархате изящный миниатюрный бинокль, а рядом лежал белый полевой цветок — подлинное сообщение. Красноречивее всех даров.

Лицо королевы разгладилось, словно она получила весть от доброго друга. Ещё ничто не кончено. Она не одна.

Генрих думает, что захватил власть безраздельно и полностью. Пусть тешится своей иллюзией, пока может. Он думает, что получил королеву, и от него будет продолжен королевский род? Он горько пожалеет о своих желаниях.

В этом королевстве есть лишь один человек, чья власть хотя бы номинально выше кацлеровской. И если Микае, чтобы спастись и победить одного врага, придётся использовать другого… быть по сему.

***

Талия аккуратно затянула края повязки в узелок и полюбовалась на свою лекарскую работу.

— Из тебя вышла бы отличная ученица аптекаря, — похвалил её Ивор, трогая на своей шее свежую перевязь.

— Тогда мне пришлось бы переехать к аптекарю, и кто же будет латать тебя? — проворчала она.

В своём обычном сером платье без подарков королевы она снова выглядела как привычная им Талия — младшая сестрёнка всего сопротивления.

— Ну, я же не собираюсь раниться каждый день, — пожал плечами Ивор.

— Пока что ты только этим и занимаешься.

Весь дом, а скорее всего, и всё сопротивление уже знало, что случилось у казарм. И про Йорена Дани тоже всем рассказал. Один Элиаш опять замолчал как рыба, поглядывая на Ивора с чувством вины. Хотя они все легко отделались.

В открытую дверь влетела ласточка — та самая, которую Ивор подобрал раненой в Пепельном квартале. В этом доме заботливыми руками Талии она поправилась, и с тех пор птица постоянно сюда возвращается.

— Ласточка так часто прилетает, что тебе стоило бы уже дать ей имя как члену семьи.

— Если бы это был дятел, я бы назвала его «Ивор».

— Пф, почему сразу «Ивор»? — хохотнул он, но ответатак и не дождался.

Талия, надув губы, ушла вниз, захватив старые повязки в пятнах крови.

— Она волновалась о тебе, — подсказал стоявший в дверях Витарр. — Когда ты уже прекратишь соваться под мечи?

Ивор цокнул языком и потёр перевязанную шею. При Талии он не подавал виду, но два пореза — один над другим — ещё пощипывали, или это было лекарство? Грудь болела, как будто её придавили булыжником. Линза в кармане сломалась от удара и пошла сетью широких трещин.

Мастер-старик не обрадовался. Это был его подарок. Ивор однажды спас его внука — любителя прыгать по крышам… а заодно и с них падать. Ивор тогда не осознал ценность награды, но потом увидел, какую кучу серебра отвалили этому старику за пару маленьких линз в оправе, и стал куда бережнее относиться к подарку. К тому же это была не безделушка, а вполне полезная вещь.

Теперь сломана. Жаль было расстраивать Роджера. Всё-таки он отличный старик. Знает про сопротивление, симпатизирует ему, хотя и не во всём соглашается. Он не любит, когда льётся кровь, но разве вооружённого врага остановишь объятиями? Зато, когда надо спрятаться от стражников, если вдруг припечёт, его дверь всегда открыта. Старик ещё и пирогом угостит.

Ивор узнал, что в Ночь Пепла у мастера погибла дочь — мать того неугомонного внука. Когда Роджер вспоминал о ней, у него всегда были грустные глаза. Глядя на разбитую линзу, Ивор ещё раз вздохнул.

И всё же визит оказался не напрасным. Королева приходила к мастеру. Роджер рассказал Ивору обо всём и страшно волновался, переживал за судьбу внука, если что-то случится.

«Королеве можно верить. Она с нами, — ответил на это Ивор и поспешил успокоить старика: Доверьтесь ей. Она знает, что делает».

— Ивор? — вывел его из размышлений Витарр.

— Да. Зато мы проверили сведения Элиаша. Ничего они про нас не знают, иначе бы не пытались выманить. Чем не облегчение?

— Знать, что это ловушка, и всё равно сунуться. Это только ты так можешь, Ивор.

— А было бы лучше, если бы туда пошёл один Элиаш?! — вскинулся он.

— Он бы не пошёл, хотя и волновался бы, — спокойно ответил Витарр. — Случай с королевой всё-таки кое-чему его научил. Я надеюсь.

— Вот именно, ты не знаешь точно. Если бы он пошёл и погиб, я бы никогда себе простил.

— Ивор, я собирался оставить Элиаша тут и приглядеть за ним этой ночью. Если бы ты не решил…

— Я решил, что ребятам нужно спокойствие. Иначе они бы боялись каждого шороха, за каждым углом ждали бы облаву! И наверняка совершили бы где-нибудь глупость!

Ивор смотрел на друга, нахмурившись. У Витарра со вздохом опустились плечи.

— Ты говоришь, что считаешь меня лидером, Ивор, однако продолжаешь всё делать по-своему. Как в день казни Робера, как в ночь во дворце. И как долго тебе будет везти? Можешь считать меня трусом, но я лишь хочу, чтобы мы все… как можно больше из нас увидели то будущее, за которое сражаемся.

Гнев Ивора мгновенно потух, как свечной огонёк под ветром. Это же Витарр. Он может внешне оставаться спокойным, даже порой равнодушным, но всегда заботится обо всех в сопротивлении. Он переживает смерть любого подпольщика острее, чем остальные. Он всё ещё чувствует, что приложил руку к Ночи Пепла и винит себя за последствия.

Ивор знает это, потому что в эти дни Витарр надолго пропадает в лесу и молча дырявит стрелами несчастный мешок с соломой.

Если бы Ивор не решил всё сам, если бы не взбаламутил всех, а призвал их послушать Витарра, их лидер нашёл бы слова, чтобы всех переубедить. Но когда сказано слово, когда единодушно возразили… Витарр не воюет со своими, лишь помогает по мере сил. Ивор считает его своим другом, даже братом. Но когда Ивор в последний раз был Витарру союзником?

— Прости, — понуро сказал Ивор.

Витарр оглянулся на лестницу, не идёт ли там Талия.

— Я хотел поговорить с Элиашем. У него та же беда, что и у Талии. Они хотят совершить великое и полезное, думая, что без этого они ничего не значат.

— Вздор какой.

— Верно. Великие дела могут состоять из сотни маленьких. Можешь сказать это Элиашу? Тебя он послушает лучше, чем меня.

«Сказать Элиашу и сказать это самому себе. Ты об этом, Витарр?»

— Я не умею говорить так красиво, — усмехнулся Ивор.

***

Линн ехала в закрытой повозке в окружении коробок. На коленях лежала самая большая и белая, которую ей поручили особенно беречь. Вывеска портняжной мастерской скрылась вдали, и Линн грустно вздохнула, всё ещё ощущая на языке вкус чая и сладостей. Ей нравилось ездить к Шарлотте.

Как-то Линн заговорила о ней с королевой.

Микая тогда сидела в кресле и читала. Вернее, делала вид, что читала. За несколько минут она так и не перевернула страницу, а глаза не бегали по строчкам. Королева снова о чём-то задумалась.

— Госпожа, вам что-то угодно? — спросила Линн, нарушив тишину.

Микая подняла взгляд.

— Твоя служба стала куда лучше с тех пор, как ты вернулась, — заметила она. — И ты больше не смотришь на меня так, словно ожидаешь своей смерти.

Линн вздрогнула. На губах Микаи Валдис играла лёгкая беззлобная усмешка.

— Я лучше узнала вас и поняла, что была неправа. Простите меня, госпожа.

«Ты совсем не знаешь нашу леди Каю. До пожара она была самой мягкой и великодушной во всей Этерне. Ночь Пепла и этот дворец разбили её доброе сердце. Сейчас она одна среди волков. Но искренние друзья рядом способны вновь разбудить в ней доброту и мягкость. Стань ей таким другом, и сама удивишься, какую женщину перед собой увидишь», — эти слова сказала Шарлотта. Линн тогда случайно проговорилась о своих страхах и сомнениях о королеве и не ожидала услышать такого ответа.

Портниха Шарлотта всегда очень располагала к беседе. Линн и не заметила, как выложила ей всю свою историю, пока та заплетала замысловатые косы Миле. Шарлотта же поделилась, что знала королеву с детства. Вот почему Микая так часто ездила в портняжную мастерскую — чтобы поговорить с единственным на свете другом. Платья — лишь предлог. Уродливые платья — тонкий расчёт.

Линн была польщена таким доверием. Вот они тайны, ради которых Генрих отправил её сюда, ради которых угрожал жизнью Милы. Теперь в руках Линн были ключи от многих замков.

— Шарлотта предложила удочерить Милу и меня, — внезапно сказала королеве Линн.

— Ш-ш! — Микая тут же напряглась и подняла руку. Продолжила уже шёпотом: Никогда не упоминай её имя в этом дворце. Ты хочешь, чтобы её взяли в заложники или убили?

— Простите, Ваше Величество. Я не специально.

Линн вовсе не хотелось вредить портнихе. Она была так добра к ней и Миле. Линн всё ещё не могла привыкнуть к той осторожности, которой королева держалась уже больше трёх лет. Ни с кем не поговорить, не выдавать имён своих друзей, не чувствовать безопасности даже в собственной комнате. Как вообще так можно жить и сохранять рассудок?

— И что ты ответила? — уже обычным голосом осведомилась королева, не называя ни имён, ни конкретного предмета разговора.

— Я… не уверена, Ваше Величество.

— Для тебя это был бы хороший вариант.

— Вы хотите, чтобы я ушла?

— Откровенно говоря, я удивлена, что ты этого не сделала.

Линн этого не сделала. Она сама не знала, что заставило её остаться, снова прийти во дворец и в комнату, где она едва не умерла, служить женщине, которая заставила её выпить яд, лгать мужчине, который угрожал жизни Милы?

Неужели Линн начала нравиться игра, где она хоть что-то значит? Ведь раньше она была бессильной, была никем. Теперь же она могла выбирать, и сама вероятность этого согревала.

Когда Линн увидела, кто теперь сторожит дверь королевы, то испуганно ахнула. Поль прожёг её взглядом и хмуро отвернулся.

«Не бойся, — сказала ей Микая. — Он здесь по приказу канцлера, и канцлер вышвырнет его как бездомную собаку, если Поль снова допустит ту же ошибку. Он не такой дурак».

Скорее всего, канцлер запретил Полю трогать Линн, так как уверен, что она ему служит. Наверняка именно это имела в виду королева, но не могла сказать вслух. Стражник стоял теперь точно за дверью и всё слышал.

— Он меня запер, — изрекла королева, не уточняя, кто этот «он». — Ты знала?

— Нет! Что вы! Да кто мог осмелиться? Я бы пришла раньше, но лорд канцлер сказал, что вы велели не беспокоить себя вечером и утром, и я…

— Твоё счастье, что не знала.

Линн тогда не могла понять, играет ли королева на чужие уши или говорит серьёзно.

— А платья? — строго спросила она.

— Мне ничего неизвестно, королева, — сказала Линн чуть громче, чем было бы естественно, а сама виновато кивнула.

Канцлер приказал ей забрать все платья до единого и принести ему. Увильнуть было нельзя, королева сидела на пиру, и никто не мог помешать. Пришлось выполнить.

— Понятно, — изрекла Микая и больше ничего не сказала… громко. Вместо этого шепнула несколько поручений Линн на ухо.

Сейчас Линн снова везла платья. Шарлотта перерыла мастерскую, кое-что быстро перешила, чтобы найти для «леди Каи» необходимые ей наряды — скучные и невзрачные.

Кто бы знал, что Микая использует уродство как щит, чтобы король никогда ей не интересовался? Когда канцлер строго приказал сжечь все её наряды, Линн не понимала причины. Теперь в окружении платьев она чувствовала себя значимой особой, потому что в её власти было решить, во что их превратить: в «щит» королевы или «оружие» канцлера?

Линн снова посмотрела на белую коробку на коленях.

***

Арчивальд спустил стрелу с тетивы и промахнулся мимо центра на палец. Со стороны раздались восторженные аплодисменты и похвалы придворных дам, но сегодня они больше раздражали, чем радовали, а тёплое солнце казалось нестерпимо ярким и обжигающим.

Король даже снял короткий дублет и расстегнул верхние пуговицы на рубашке, но лучше себя не почувствовал. Дело не в жаре. Просто Арчивальд был не в духе. Дядя снова приходил и произнёс длинную речь о благе королевства и наследниках. Что б его.

Следующая стрела воткнулась от центра ещё дальше, но выстрелу всё равно хлопали и восхищались мастерством короля. Идиотки. Любая из них сгодится на ночь, но Микая… ни за что на свете!

Арчивальд так злился из-за канцлера, что за обедом избил кочергой слугу, что посмел пролить каплю соуса мимо тарелки. Растяпа! Генрих узнал и об этом.

«Подобное поведение не прибавляет вам любви народа, Ваше Величество», — сказал он.

«Мне не нужна их любовь. Пусть боятся!»

Любой, кто знал Арчивальда, сказал бы, что это неправда. Арчи нравилась лесть и восхищение. Отец никогда не хвалился им, никогда не был горд. Он хвастался перед другими успехами Осуина, Салазара, хвалил даже этого борова Джорано, но не Арчивальда. Словно на третьем сыне гордость всегда заканчивалась, и четвёртому доставалось одно брюзжание.

И Арчивальд добывал свою порцию любви везде, где приходилось. В основном покупал за деньги женщин, угощал в трактирах всех незнакомцев, кто радовал его интересной историей, и ему улыбались, поднимали кружки и кубки за его здоровье. Но вся их любовь забывалась, когда Арчи выходил за дверь.

Даже дядя не любил его безвозмездно, постоянно требовал послушания, напоминал о своих заслугах. Вот и Арчивальд напоминал всем вокруг, что он король. Все обязаны быть с ним любезны. Раз таков этот мир, Арчивальд принял его правила и будет использовать для себя.

Стрела на тетиве резко сменила направление и была направлена уже не в соломенную мишень, а в группку щебечущих дам. Они тут же с визгом бросились в стороны в своих пышных юбках, и тогда Арчивальд выстрелил в пустоту и усмехнулся. Подобные шалости всегда поднимали ему настроение.

Не дав эффекту пропасть, король ткнул пальцем в незнакомую девушку с белокурыми локонами и в жёлтом платье:

— Ты. Найди стрелу. Если принесёшь, то получишь сегодня королевское благословение.

Девушка сначала растерялась, а потом её взгляд оживился, и она кинулась по направлению, куда улетела стрела. Но Арчивальд не остановился.

— Почему вы стоите, леди? — развёл он руками перед остальными. — Разве я сказал, что принести мне стрелу должна непременно та, кто её найдёт? Вам не нужно королевское благословение?

Девушки переглянулись и тут же бросились наперегонки догонять подругу.

«Интересно, которая окажется шустрее», — усмехнулся король.

— Ваше Величество…

Один звук этого голоса, и вся радость улетучилась. Растаяла как снег на солнцепёке.

Король с недовольством обернулся. К сожалению, слух не обманул, перед ним стояла она. В своём неизменном чёрном платье, в котором только вино подавать да полы мыть. Насколько же нелепо величать эту женщину королевой.

— Что тебе нужно? — проговорил Арчивальд сквозь зубы, изо всех сил сдерживая себя.

Если бы только дядя разрешил придушить её или хотя бы вышвырнуть из дворца…

— Один разговор, Ваше Величество.

— Я не хочу с тобой разговаривать. И слышать тоже. Тебя дядя прислал?

Микая вместо ответа велела слуге удалиться. Это насторожило. Она совсем не боится, что Арчивальд заставит её подбирать стрелы? А если вдруг у короля «случайно» сорвётся на тетиве рука, пока Микая будет у мишеней…

Арчивальд усмехнулся, предвкушая.

— Ваш дядя не знает, что я здесь. А если бы узнал тему нашей беседы, был бы не рад. Один разговор, Ваше Величество. Если вам это будет не интересно, то я больше не приду… и вы полгода не услышите мой голос.

Арчивальд оказался заинтригован. Настолько, что позабыл о недавних планах. Что эта женщина задумала?

— Говори.

Она убрала в причёску выбившуюся от ветра прядку и посмотрела королю в лицо.

— Давайте на чистоту, Ваше Величество. Чего вы желаете больше всего?

— Ах, леди хочет на чистоту? — невесело усмехнулся он. — Я скажу. Я хочу, чтобы одна старая кобыла убралась с моих глаз. Навсегда.

На её лице ничего не дрогнуло. Ну точно, маска из белил.

— Вы хотите развестись со мной.

Микая не спрашивала.

— Да. Хочу. Неужели это только теперь стало понятно? Долго же леди соображала! — громко заявил Арчивальд, надеясь, что хоть это её проймёт.

Ведь раньше так легко удавалось поддеть её гордость. Но сегодня что-то было не так.

— Признаться, это и моё желание, — вдруг сказала Микая, потупив взгляд. — Мне не нужен титул королевы, и мне не по нраву дворцовая жизнь. Я была счастлива у себя дома и хочу туда вернуться.

— К чему ты клонишь? — с подозрением просил король.

Микая резко вскинула голову и посмотрела прямо в зелёные глаза Арчивальда, словно гипнотизировала.

— У нас общая цель, Ваше Величество. Вопреки всему, мы вовсе не враги и хотим одного и того же: я — законно уйти из дворца, вы — развестись со мной и жениться на ком захотите, если захотите, — она бросила взгляд в сторону, куда убежали девушки.

— Дядя не позволит этого, — цокнул языком король и отвернулся.

Микая вдруг подошла к нему вплотную и поднесла ладонь к его щеке, но не коснулась. В её глазах не было ни капли нежности. Каменные как у статуй в саду. Хотя издалека это не виделось, и для наблюдателя-слуги эта сцена имела совсем другой оттенок.

— Не канцлер решает этот вопрос, а Совет, — проговорила она, чётко выведя последнее слово.

— Дядя управляет Советом.

— Раньше это, несомненно, было так. Но сейчас там пустуют два кресла. Ваше Величество могли бы посадить в них тех людей, которые бы отвечали вашим желаниям, а не канцлера.

Арчивальд с подозрением прищурил взгляд и оттолкнул её руку.

— Ты кого-то предлагаешь?

— Нет. Лишь рассматриваю возможные варианты, как нам получить развод, — Микая беспечно пожала плечами. — Законно, заметьте. Безопасно. Если всё не будет по закону, это может плохо закончиться.

— Тц, говоришь как дядя.

— Ваш дядя — умный человек. В этом нет сомнений. Он властвует над всем, даже Совет прибрал к рукам. Однако не он здесь король. Вы сами отдали ему большую власть. Так заберите обратно в той степени, в какой вам нужно. И в первую очередь Совет. Назначьте туда своих людей.

— Да кого? Дядя прибрал к рукам и всю знать!

— Тогда не берите знать.

— Что? Ты предлагаешь приблизить чернь? Ты в своём уме, женщина? Я король, я никогда не сяду за один стол с холопами.

— Что вы, Ваше Величество, — вкрадчиво ответила Микая. — Чернь не умеет управлять страной. Я имела в виду людей куда более образованных и учёных. Такие есть в Адаманте и даже в самой Этерне. Пусть Ваше Величество даст им титул. Тогда они будут обязаны вам, как ныне обязаны канцлеру лорд Герберт и лорд Поуль.

— Хах, дядины подхалимы.

— Ваш дядя — умный человек, — повторила Микая, — и его методы действуют. Вы можете поступить так же. Учёные люди смогут позаботиться о стране, если вы не желаете вникать в эти дела сами. И они будут верны вам. А народ скажет, что их король — просвещённый человек и судит людей по их талантам. Мятежники окажутся в меньшинстве и скоро задохнутся, потому что народ будет поддерживать вас.

Арчивальд любил внимание. Любил восхищение. Он уже представил, каково будет зваться Арчивальдом Просвещённым, Арчивальдом Великим. Представил на главной площади свою статую, и эта картина ему понравилась. Но быстро рассыпалась, а взгляд снова стал хмур.

— Даже если будут такие люди. Два против троих.

Микая улыбнулась, словно лиса.

— Ваше Величество, вы забыли про свой голос. Он громче всех в Совете. Преимущество канцлера в том, что вы не посещаете собрания. Поэтому лорд Генрих за счёт большинства продвигает угодные ему решения. Придите на Совет и соотношение сторон будет три против троих. Пока что… Возможно, в будущем лорд Поуль и лорд Герберт захотят присоединиться к вам, а не к канцлеру. Ведь они идут за властью. Покажите свою и, быть может, мы сумеем с ними договориться. Достаточно перетянуть одного, и большинство в Совете будет на вашей стороне.

— Для развода нужно единогласное решение, — напомнил Арчивальд, — но дядя…

— Канцлер увидит, что его власть уже не абсолютна, и король умеет вести партию так же умело, как он. Он захочет вернуть утраченное любой ценой. И тогда Ваше Величество сможет дать ему кроху власти на своих условиях.

— Чтобы он поддержал развод, — кивнул Арчивальд.

— Верно.

— Дядя будет зол.

— Разумеется, будет. Но разве у Вашего Величества остались собаки, которых он может убить?

Король глубоко задумался. Ему предлагали исполнение всех его желаний. Свободу от навязанной королевы, восхищение народа, а главное дядя больше не посмеет говорить свысока и поднимать на Арчивальда руку. Вот только предлагала это та, кого он никогда в своей жизни не стал бы слушать.

— Вернуться домой — это всё, что тебе нужно?

— Абсолютно. Вы можете меня ненавидеть, Ваше Величество, но канцлер отнял свободу не только у вас. Я желаю её вернуть. А вы будете свободны от меня. Если нас в этом поддержит Совет, то и храм не помешает. Об этом я позабочусь.

— Обыграть канцлера на его поле, значит… — Арчивальд бросил взгляд на стоявший неподалёку шахматный столик с каменными фигурами, и всмотрелся в ферзя.

— Не его. Вашем поле. Оно должно стать вашим.

Король задумался. Его зрачки метались из стороны в сторону, взгляд блуждал. Выражение лица менялось от удовлетворённой улыбки до страха.

Наконец, он поднял глаза и посмотрел на женщину, которую эти годы ненавидел. Женщину, с которой его вынуждали играть на публику. Женщину, что сейчас предлагала ему победу.

— Кого мне назначить в Совет?

========== Глава 31. Решительные меры ==========

Солнце яркой вспышкой вырвалось из власти облаков и брызнуло в окна тронного зала. Блики заиграли на золотых украшениях и драгоценных камнях, отразились на рукоятях церемониальных мечей на бархатных подушках. Свет очертил силуэты нарядно одетых людей и бросил на пол их длинные тени.

Особенно выделялись из толпы двое пожилых мужчин, что стояли коленопреклонёнными перед ступеньками с троном.

— Мастер оптики Роджер Десмер, хранитель библиотеки Амбер Тарт, за ваш вклад в культуру королевства и просвещение во тьме невежества я дарую вам титулы лордов младшей знати и места в моём Совете. Да принесёт ваша новая служба благо Адаманту.

Арчивальд нарочито торжественно растягивал слова, как учил его Генрих для церемоний. Вот только что это была за церемония? Генрих с великим удивлением обнаружил, что пока был занят, король тайком подписал указы о возведении в дворянство двух случайных людей, чьи имена никогда не звучали во властных кругах.

Это его очередная шутка? Прихоть? Где король вообще мог узнать этих людей, если ни разу не заглядывал ни в главную библиотеку, ни в городские магазины? Увидел их случайно на улице и решил пошутить? Или досадить своему дяде?

«Я король. Король может делать, что захочет. Почему я должен был спрашивать у тебя разрешения?» — так Арчивальд это объяснил. Пожал плечами, как детстве, когда увиливал от ответа за проделки.

Генрих мирился со многими капризами племянника, но только если они не касались власти. Теперь лодка опасно закачалась, и понадобится время, чтобы вновь привести её в ровное положение и направить носом в нужную сторону.

Канцлер с досадой смотрел, как двое стариков принимали из рук короля по церемониальному мечу — символу знати. И сами они, похоже, не вполне осознавали, что здесь делали. Значит, решение было спонтанным.

Генрих неслышно вздохнул. Он уже успел пообещать места в Совете другим дворянам, лояльным и удобным. Как теперь им это объяснить?

В толпе среди знати раздавались перешёптывания. Для всех них приказ короля тоже стал неожиданностью. Пренебрежение и неприязнь Арчивальда к людям низкого сословия известна.

Королева сидела на троне с таким же непроницаемым лицом, как и всегда, и невозможно прочесть, о чём она думала. Слуга доложил, что Микая приходила к королю на разговор. Издалека было неслышно, но, по словам слуги, королева попыталась «проявить нежность». Похоже, усилия Генриха всё-таки дали плоды, и она испугалась. Правда ничего не вышло, и король прогнал её. Но начало положено. Одна ночь. Они должны провести вместе всего одну ночь, и тогда Генрих возьмёт своё.

Вот только своей моде королева не изменила. Сейчас на ней было новое платье из чёрного бархата, обшитого жемчугом. По-прежнему мрачное и закрытое, как у скорбящей от горя вдовы. Волосы собраны в высокую причёску, напоминавшую тюрбан. Какая нелепица и, без сомнения, большая потеря для женщины, которая на самом деле была вполне миловидна.

Раздались аплодисменты. Церемония закончилась, а солнце вновь спряталось за облака. Дворяне хлопали натянуто, и их улыбки как маски скрывали их обескураженность. Генрих не позаботился изобразить и это, а лишь стоял и без эмоций смотрел на это поистине странное действо.

Зато музыканты, художники, поэты и незнатные рыцари хлопали от всей души. Наверняка каждый из них размечтался, как будет так же получать меч и дворянство из рук короля. Теперь они возьмутся за службу со всем усердием, что, без сомнения, хорошо, вот только Арчивальд не настолько умён, чтобы действовать из подобных расчётов.

Праздник перешёл к неформальной части, заиграла музыка, начались танцы. Арчивальд что-то сказал двум новоявленным дворянам и сбежал веселиться с остальными, а те старики так и остались стоять на месте, как двое баранов перед новыми воротами.

«Это не их ворота. Им ещё предстоит это осознать».

Королева тоже спустилась с трона и завела с ними разговор. Генрих подошёл и успел услышать только конец.

— …примите мои поздравления. Ваши знания, несомненно, принесут благо королевству.

Простой вежливый разговор. Микая им даже не улыбалась. В той же манере она говорила со всеми здешними аристократами. Вот только этих встречала лично и до того. Её стража и Линн добросовестно отчитывались перед канцлером обо всех визитах и разговорах королевы.

Генрих бы поверил, что назначение в Совет — её работа. Вот только Арчивальд никогда в жизни не сделал бы того, что нужно Микае. И это противоречие никак не складывалось в голове Генриха в стройное объяснение происходящего.

Когда старики ушли в сторону, а скрюченный Амбер Тарт и того едва не наступил на подол собственной мантии хранителя библиотеки, канцлер подошёл к королеве.

— Вы знакомы с новыми членами Совета, Ваше Величество? — Генрих изобразил незнание.

— Лишь одной встречей, лорд канцлер. Я недавно брала книги из библиотеки, и познакомилась там с хранителем. А мастер… лорд Роджер продал мне любопытное устройство — бинокль — когда я посещала его магазин.

Всё, как и докладывали.

— Правда, король увидел бинокль и забрал себе, — продолжила беспечно Микая. — Что ж, куплю новый. Поистине, прекрасный образец развития науки. Его Величество, похоже, тоже оценил.

Она посмотрела в сторону Роджера Десмера, намекая на его новоявленный титул. Чушь только всё это. Арчивальд никогда не ценил ни людей, ни вещи, что они создают. И, конечно, не стал бы по этой причине раздавать титулы.

— Ваше Величество, вы говорили с королём о назначениях в Совет? — спросил Генрих прямо.

— Лорд канцлер, — словно ребёнку пояснила Микая, — вы переоцениваете моё влияние на короля. Я говорила с ним о своих визитах к разным людям, чтобы поддержать разговор. Даже посетовала на этих дряхлых стариков, ведь королю нравится подтрунивать над своими подданными. Однако Его Величество не изъявил желания поддержать беседу и, похоже, понял мои жалобы… поистине странным образом.

Вот в чём дело. Королева слегка пожаловалась на людей, и король притащил их к ней во дворец. Что за ребячество! Но даже если так, Арчивальд мог сделать это и без возведения их в дворянство и в Совет. Племянник-дуралей.

— Вы знали о решении Его Величества? — в свою очередь спросила королева.

— Он поставил меня в известность, — солгал Генрих.

— И вы не остановили его? Я удивлена. Обычно вам удаётся отговорить короля от сомнительных решений.

— Нынешнее его решение довольно безобидное. Может, эти учёные мужи и впрямь внесут свежую струю в управление королевством.

«Никогда».

Генрих взглянул на веселящегося в танце Арчивальда. Сейчас он думал о чём угодно, только не о королевстве. Действительно ли всё так, как кажется, или канцлер упускает из вида что-то очень важное? Королева и впрямь приняла его правила игры ли же ведёт свою?

— Ваше Величество, окажете мне честь потанцевать со мной? — спросил он.

Микая приподняла бровь. Она удивилась, но губы не дрогнули ни малейшей улыбкой. У неё талант скрывать эмоции.

— Я польщена вашим предложением, лорд канцлер. Однако я уже обещала первый танец Его Величеству, — Микая бросила взгляд на танцующего с другой леди Арчивальда, — даже если он не пожелает этим обещанием воспользоваться.

Маленькая ладонь королевы сжалась в кулак.

***

Микая искала возможность встретиться с новыми лордами. Теперь они живут во дворце, а свои прежние места работы поручили помощникам. За три дня, прошедшие после церемонии, королева так и не смогла увидеть их с глазу на глаз, чтобы пояснить свой замысел или хотя бы объясниться за столь внезапные перемены в их жизнях.

Гвардейцы канцлера… его соглядатаи. Раньше Микая могла избавиться от них хотя бы во дворце, но теперь они стали ходить за ней практически повсюду. Канцлер желал знать каждый её шаг.

Королева сделала ход, и ставки взлетели высоко. Теперь Генрих высматривал возможность, чтобы понять её замысел и сделать свой ход. Но у Микаи оставалась ещё одна фигура — Линн. За ней никто не следил. Её считали шпионкой канцлера. В её сопровождении королева могла идти куда угодно. И Линн говорила канцлеру то, что Микае нужно — полувымысел, полуправду. И даже сам Генрих Уриен не смог бы отделить одно от другого.

Сейчас Линн несла стопку книг и всем видом показывала, что она с госпожой направляется в дальнее крыло библиотеки… чтобы встретиться с нужным человеком.

— Ваше Величество, признаться я озадачен. Почему король назначил меня на такую видную должность? — не понимал хранитель библиотеки Амбер.

— Ваши таланты пригодятся в Совете. Вы не просто хранитель библиотеки, у вас широчайшие познания в истории. А она может многому научить своих потомков.

— Это правда, Ваше Величество, но какой же толк от истории в Совете лордов?

— Самый большой, лорд Амбер. Каждый раз, когда канцлер ставит на обсуждение вопрос, его не обсуждают, просто принимают единогласно и не глядя. В Совете не хватает мудрого мнения, в распоряжении которого весь опыт прошлого, в том числе о многочисленных законах Адаманта. Я слышала вы вполне компетентны в этой области.

— Но как же библиотека?

— Ваша должность осталась при вас. Если вы захотите навестить библиотеку, то вас доставят туда по первому вашему слову. Но молю, не отказывайтесь от Совета. Учёный муж куда более зряч, чем закостенелые аристократы.

На эти слова Амбер неожиданно засмеялся тем кряхтящим звуком, на которые способны только люди его возраста.

— Аристократы, верно, не носят очки, — улыбнулся он, указывая на оправу на своём носу. — А поскольку мастер оптики теперь тоже здесь, мы оба будем более зрячи.

— Именно так, — кивнула с улыбкой Микая.

Роджер тоже был обескуражен, когда ему прислали приказ короля. Он не знал, как на это реагировать. Недавно он мирно трудился в своей мастерской и редко видел посетителей, а теперь к нему обращались «лорд» и склоняли головы, а его озорной внук вдруг стал наследником титула.

— Простите за эту внезапность, лорд Роджер. Мне пришлось действовать быстро. Я обещала вам другое положение, но всё сложилось даже лучше.

— Ваше Величество, но я ведь человек простой…

— И лучше всех знаете чаяния нашего народа. Белые цветы не расцветут, если не удобрить почву.

Роджер нахмурил брови и задумался.

— Ваше Величество, что же вы от меня хотите на этой должности?

— Не допускать беззакония по мере ваших сил, защищать интересы народа и справедливость…

Микая сделала акцент, и Роджер точно понял, о чём она говорит: «справедливость» — цель подпольщиков, «они заплатят» — их девиз.

— И кроме того, — продолжила с хитрой улыбкой королева, — так вы сможете добиться финансирования на исследования и помочь другим учёным мужам Адаманта. Нашему королевству не хватает научного развития. Вы ведь этого добивались годы? У вас появился шанс. Прошу, воспользуйтесь им.

Микая закончила беседы без свидетелей и облегчённо выдохнула. Двое новых лордов станут столпами её будущего правления. Сейчас они отвлекут канцлера, будут его задерживать, мешать ему в Совете. Генрих не посмеет причинить им вред сейчас — так скоро. Иначе поползут слухи. Канцлер, в отличие от короля, заботится о своей репутации. А у сопротивления теперь появился свой человек в правящем Совете. Вряд ли они могли о таком мечтать.

Микая разыграла первую часть партии, теперь нужно сохранить преимущество и распространить своё влияние на всю доску. А для этого…

— Куда это ты собралась? — голос короля остановил её в коридоре у ворот.

Арчивальд вышагивал в охотничьем наряде в сопровождении нескольких дам и молодых дворян. Один слуга нёс его лук и колчан со стрелами. В руках у другого — кубок и кувшин.

«Снова будет целиться в толпу во дворе?»

— Я еду в храм, Вашем Величество.

— В храм? — Арчивальд на миг задумался, а потом усмехнулся краем губ. — Ну иди.

И ушёл. Конечно, он подумал, что Микая налаживает связи с Верховным Жрецом, чтобы подготовить почву для развода. Напрасно.

«Ты не доживёшь до развода, — подумала Микая, глядя Арчивальду в спину. — Я обещала… обещала в день смерти Тиана. Скоро настанет час расплаты за всё. Но сначала черёд твоего дяди». Птичка выпустила когти.

В облачную погоду храм терял своё великолепие игры света, но всё же оставался самым внушительным строением в столице. И был единственным местом, куда Микая могла войти одна, без стражи, потому что любое оружие считалось здесь чужеродным. Её гвардейцы не могли расстаться с мечами на службе и обязаны ждать госпожу снаружи. Только служанка сопровождала её везде.

Микая входила в эти ворота множество раз. Оглядывала алтарь с великолепными исполинскими статуями богов. Хмурилась, когда вспоминала свою свадьбу с Арчивальдом на этом самом месте.

Их венчал Верховный Жрец Файлен Аленс — ещё один старик, кто застал правление двух других королей, кто всецело подчинялся лишь своему долгу и не вмешивался в тёмные лабиринты политики. Если бы канцлеру понадобились здесь глаза и уши, вряд ли он бы выбрал Верховного Жреца. Говорят, тот на одно ухо уже полностью глух, а вторым едва слышит.

Нет, канцлер скорее выбрал бы его более честолюбивого помощника, который хотел получить должность Верховного после его смерти, но всё никак не мог дождаться. Микая знала это, потому что жрицы любят сплетничать не хуже придворных дам.

И сейчас ей везло. Помощника Асториса не было видно в белых коридорах, зато жрицы по обыкновению собирались в кружки и тихо беседовали. Даже их шёпот громко отдавался в просторных залах, как шелест древесных крон над головой, и предмет их разговора всегда можно услышать без труда. Как и голос того, кто стоит поодаль.

— Уважаемые, может ли меня принять Верховный Жрец? Я хочу выразить ему своё почтение и обсудить одно… деликатное дело, — невзначай обронила королева.

Одна жрица — та, что постарше — кивнула и повела Микаю вглубь храма к высокой башне, где находились покои Верховного.

— Линн, действуй, — успела сказать одними губами королева, прежде чем скрылась за белыми стенами.

Служанка мельком огляделась, нет ли поблизости этого Асториса и демонстративно вздохнула. Молодые жрицы навострили ушки. К визитам королевы все привыкли, только она обычно не просит встреч и ни с кем не разговаривает, потому упоминание «деликатного дела» живо вызвало у них интерес.

«Большую часть времени они проводят в храме, и разговоры и сплетни — это всё, чем они могут себя развлечь, — сказала Микая Линн. — Тебе нужно лишь бросить им новость, и они разнесут её повсюду в тот же час».

***

— Вот такие новости… — сам удивлялся Дани, когда рассказывал подпольщикам о назначении мастера оптики в Совет. На площади объявили об этом во всеуслышанье.

— Так это ж хорошо! Наш человек и в самом Совете! — Джек энергично ударил кулаком по ладони.

— Роджер не совсем наш, но и не против нас, — заметил Ивор.

— Это работа королевы?

— Наверняка. Роджер упоминал, что она спрашивала его про белые цветы.

— И откуда ж королева знает про наш тайный символ? — Джек с прищуром глянул на Ивора.

— Я не говорил. Да ей и говорить не надо. Она догадливая. Наверняка заметила.

— Если мы сможем узнавать, что происходит в самом Совете, это и впрямь хорошо, — задумчиво произнёс Витарр. — Только теперь я волнуюсь за старика. Он не хотел участвовать в войне, а теперь оказался там, где уже столько людей погибло. У самых змей под носом.

— Ты прав, — вздохнул Ивор. — Со стороны королевы было нечестно решить всё за всех и устроить. Хоть бы предупредила.

— Она же королева. Все эти венценосные только и делают, что решают всё за всех, не спрашивая, — заметил Дани. — Зря ты на неё так надеешься, Ивор.

— Много ты знаешь о королевах, — пихнул его локтем Ивор.

— А Торн где? Он просил позаниматься с ним фехтованием и пропал, — спросил Витарр.

— Торн просил передать, что наконец-то нашёл женщину своей мечты…

— Опять?

— …и сказал не ждать его два дня. А вернее, все четыре.

Все знали, что, когда бородач Торн увлечётся какой-нибудь женщиной с округлыми формами, на собрания его можно не звать. Правда, однажды, когда одно убежище подпольщиков оказалось в опасности, он выпрыгнул из постели так, что взметнулось одеяло, на ходу натянул штаны и помчался выручать товарищей, оставив свою бабёнку в полном непонимании. Больше она его к себе не пускала.

— Так, ладно. А Талию не видел? Она давно ушла.

— Талия ушла к портным, — ответил за Дани Ивор. — Сегодня же четвёртый день. Она всегда ходит туда на случай, если королева что-то передаст.

— Верно, забыл, — кивнул Витарр.

— И уже пришла, — раздался деловой голос в дверях.

Талия стояла в изящном голубом платье с цветочной вышивкой на груди и рукавах. Крайне довольная собой.

— Королева шлёт вам весть, — продолжила она, важно входя в комнату.

— Да неужели? — пробурчал Рыжий Джек. — Опять просит сделать грязную работу? А платить за это она собирается?

— Она платит нарядами для Талии, — отмахнулся от него Ивор. — Что сказала Микая?

— Нужно разнести слух. Канцлер принуждает королеву возлечь с ним, чтобы выдать своих наследников за королевских. Королева дала ему от ворот поворот, а он её преследует, — отчеканила Талия.

— Ч-чего? — чуть не поперхнулся Ивор.

— Сразу видно — женщина придумала, — усмехнулся Джек.

— Не смешно! — вдруг воскликнула Талия. — Это всё правда. Канцлер сжёг её платья и запер королеву в комнате на много часов. Он угрожал её… можете себе представить?!

На несколько мгновений в комнате повисла тишина. Негодование Талии передалось и Ивору. Он чувствовал, как сжался его кулак. Если канцлер и впрямь решит это сделать, кто защитит Микаю там? Она беззащитная хрупкая женщина. Если бы кто-нибудь посмел тронуть его Ирику… Ивор мотнул головой. Нет, Микая не Ирика… но и она нуждается в защите.

«”Королевский защитник”, ха», — безрадостно усмехнулся про себя Ивор.

— Но зачем она хочет, чтобы об этом все знали? Разве это не бросит тень на её честь, или как это у них работает? — спросил Дани.

— Нет, план отличный, — заметил Витарр. — Если все об этом узнают, то канцлер уже не сможет творить, что захочет. Ведь если у королевы появятся дети, то начнутся подозрения. Это лучшее, что она смогла сделать, чтобы защитить себя. Ведь главное в этих слухах, что королева против этого, и канцлер попросту домогается.

— Его репутации конец, — с наслаждением представил Дани.

Теперь, когда подполье знало, что Ночь Пепла устроил Генрих Уриен, его имя вызывало ненависть и большое желание ему напакостить всеми способами, пока не придёт час настоящей справедливости.

— Ну что, Витарр, действуем?

Ивор выжидательно посмотрел на друга. Он хотел победить канцлера, хотел защитить Микаю. Даже такая малость как слух может помочь делу.

— Да. Только аккуратно. Помните, что вы это тоже «где-то слышали» или «какие-то дворцовые служанки на рынке болтали». Ивор, зайди в магазин Роджера, может, он вернётся туда и чего интересного про Совет скажет.

— Я пойду на рынок и посею слух там, — сказала Талия, и все на неё обернулись. — Вы не поняли ещё? Роджер в Совете. Приказ королевы. Всё уже началось. Наша борьба… я тоже буду помогать по мере сил. Вместе мы со всем справимся.

========== Глава 32. Тревоги ==========

Столица кипела как котёл на медленном огне. Повсюду шептались о канцлере и королеве, и история с каждым рассказчиком обрастала всё новыми подробностями. Но одно сохранялось во всех рассказах — канцлер представал чудовищем, способным на жестокость.

Некоторые вспоминали, как больше трёх лет назад Генрих Уриен подавил восстание дворян в провинциях. Четыре рода, что выступили против нового короля, были уничтожены под корень. Говорили, что они сторонники Предателя, который устроил Ночь Пепла. Когда королевские войска окружили поместье, где собрались заговорщики, те сами себя подожгли и сгорели вместе с семьями и детьми.

Так говорили. Но где правда? Слишком свежа ещё память о Пепельной Ночи. Слишком свеж шрам от огня в Этерне.

Генрих сидел на собрании Совета, но мысли его были далеко. Ему доложили о слухах. Это Микая. Кто же ещё? Генрих понял бы это и без доклада Линн. Своё «деликатное дело» королева превратила во всеобщее обсуждение. Она воспользовалась его же оружием. Генрих и сам три года поддерживал нелепые слухи о королеве, чтобы она не полюбилась народу больше короля. И теперь…

Слухи гуляют по всему городу. По словам Линн, Микая ездила только в храм. Но каксплетни распространились так быстро и широко? У Микаи сообщники в столице?

Генрих вспомнил историю с мятежниками и похищение, но состояние королевы в то время говорило, что похитители обошлись с ней жестоко. Он ошибся?

— С кем королева встречалась в городе? — строго спрашивал Генрих.

Линн сжалась, как напуганный заяц. Такой же вид у неё был и после отравления — она умоляла не отправлять её назад к королеве. Только упоминание сестры её проняло.

— Королева ездила к мастеру оптики. Я потом забирала у него заказ и ещё новые платья у портных. И она была в библиотеке, но без меня.

— Это я и так знаю. С кем она встречалась ещё?

— При мне ни с кем, лорд канцлер. Её Величество стала часто отправлять меня по делам. Если она и встречалась с кем-то, то я этого не видела, — осторожно заметила Линн.

— Ты бесполезна!

— Лорд канцлер… если я узнаю что-то важное… вы позволите мне увидеть Милу?

Милы больше нет. Генрих не мог давать таких обещаний. Но Линн об этом знать не следовало.

— Ты должна стать тенью королевы. Про любое её слово, любую встречу, любое поручения я должен знать. Если снова себя выдашь, пеняй на себя.

Не было смысла угрожать Линн. Пока она думает, что её сестра в поместье, Линн не предаст. Лгать эта простушка не умеет, у неё же всегда всё на лице написано. Скорее, это Микая стала куда осторожней. Королева не сдалась. О чём же тогда она говорила с королём? Генрих спросил об этом у Арчивальда, но он отмахнулся и снова начал жаловаться, как ему надоела «старая кобыла».

…И сейчас король сидел, развалившись в кресле напротив, и зевал.

— Ты ещё не закончил? — лениво спросил он Поуля, когда тот говорил о налоговых сборах с окраин.

Появление короля на собрании Совета — событие исключительное. Даже если бы Микая пришла нагой в спальню канцлера, Генрих и то не удивился бы так сильно. Арчивальд же явно наслаждался его замешательством. Возможно, и это он сделал, чтобы досадить дяде.

«Совсем отбился от рук».

— Ваше Величество, я… — попытался оправдаться Поуль, но бесполезно.

— Ты скучный. Если б я знал, что тут так всегда, то почаще приходил бы — поспать, — Арчивальд небрежно махнул рукой в сторону хранителя библиотеки Амбера. — Ты. Расскажи что-нибудь поинтересней.

Амбер подчинился и завёл какую-то длинную поучительную историю пятисотлетней давности.

«В какой фарс превратился Совет…»

— Это всё неинтересно, — снова перебил Арчивальд. — Ты мне скажи. Короли могут делать, что захотят?

— В рамках закона, Ваше Величество, — ответил, смутившись, Амбер.

— Но ведь король может поменять закон, — упорствовал Арчивальд.

— Если его в этом поддержит Совет…

— Пф, я так и знал.

Король подпёр ладонью щёку. Генрих выдерживал его выходки стоически. В следующий миг Арчивальд вдруг вскочил с места и обвёл рукой всех.

— Тогда я обращаюсь ко всем вам. Вы! Мои лорды и преданные советники! Вы бы поддержали своего короля, если бы он захотел что-то сделать?

— Вы имеете в виду что-то конкретное, Ваше Величество? — вздохнул Генрих.

Арчивальд заговорщицки ухмыльнулся.

***

Комната лорда Поуля Касселроя находилась в самом дальнем и старом крыле. Даже окна там по-прежнему были узкими прорезями, как в крепостном замке, которым этот дворец являлся века назад до своей перестройки.

Каменщики хорошо постарались, превращая суровый негостеприимный каменный мешок в комфортный для жизни королей дом. Однако старое крыло осталось неудобным для привыкших к теплу и роскоши дворян. Там было всегда холодно и мало света, камины имелись лишь в некоторых комнатах. Зато камни помнили события, о которых люди давно позабыли.

Микая гулко постукивала каблуками по шершавому полу. Линн семенила на несколько шагов позади. Микая бы предпочла, чтобы канцлер не узнал об этом визите, но он узнает. И если ему доложит не Линн, Генрих её заподозрит.

«Забочусь о её безопасности больше, чем о своей», — вздыхала Микая. Все эти игры изрядно её измотали. Каждый ход, каждый вздох приходилось оценивать на опасность. Словно она играла в шахматы над пропастью. Микая давно не чувствовала себя отдохнувшей. Линн, Ивор, Роджер полагаются на неё. Но на кого положиться Микае?

Со дня своего возвращения Линн вела себя примерно, и всё же Микая чувствовала напряжение оттого, что складывала все тайны в одну корзину. Иногда это развивалось в паранойю. Микае казалось, что Линн научилась лгать слишком хорошо и лжёт даже ей. Если только служанка захочет её предать, даже из страха перед Генрихом… всё будет кончено.

Сейчас Микае предстояло сделать ещё один опасный шаг, но без него будет трудно влиять на Совет. Необходимо построить отношения с лордом Поулем. Он обязан канцлеру своим высоким положением, богатством, выгодным браком, но обречён быть тихой мышью и поддакивать любому слову Генриха. Словно даже в этом крыле Поуль поселился только для того, чтобы быть как можно незаметнее и не отбрасывать тени.

Стражники у дверей узнали королеву и склонили головы.

— Лорд Поуль принимает посетителей? Я слышала, что он болен, и пришла его навестить. Лекарь по моему настоянию приготовил лекарство.

Микая кивнула на Линн, которая держала поднос с вазочкой подслащенного щербетом снадобья. Стражник скрылся за тяжёлой дверью, но вскоре вернулся и распахнул её перед королевой.

Микая попала в комнату, обставленную в строгой красоте. Не было видно ни одного лишнего предмета или украшения, даже картин. Деревянная кровать с прямыми столбиками стояла ближе к камину. Ковры с геометрическими узорами закрывали каменные стены, чтобы сохранить тепло.

Когда Микая вошла, лорд Поуль встал с кресла, закутанный в шаль. Его нос покраснел от насморка, а лицо побледнело от простуды. Его обычная округлая короткая бородка отросла и потеряла форму.

— Приветствую, Ваше Величество. Удивлён вашим визитом, — тихо сказал он.

— А я удивлена, что вы здесь, лорд Поуль. Разве вам не следовало вернуться в своё поместье, где бы о вас позаботилась жена?

Поуль почти закатил глаза, но сдержался. Весь дворец знал, что у его супруги крутой нрав, и Поуль счастлив пропадать во дворце подальше от неё.

— Я распорядилась приготовить вам лекарство. Лекарь сказал, что это хорошее средство.

Микая кивнула Линн, и та поставила вазочку на столик.

— Ваша забота трогает, Ваше Величество, — сухо, но вежливо склонил голову Поуль и снова замолчал, как будто боялся сказать хоть одно лишнее слово.

— Говорите так, словно моё присутствие вам в тягость. Лорд Герберт не преминул бы завести дружбу с королевой и показать всем, что пользуется её расположением.

Герберта перетянуть на свою сторону будет куда сложнее. Он довольно независим и богат настолько, что любые награды — для него безделица. Генрих уже дал ему то, что Герберт при прежнем короле не мог получить за деньги– титул и место в Совете, и Микае нечего было ему предложить сверх этого. Пока что. Но чего хотел Поуль?

— Я бы не осмелился использовать доброту Вашего Величества, чтобы выгадать себе выгоду.

— Вы начисто лишены честолюбия, лорд Поуль? Редкое качество для аристократа и члена Совета.

— Честолюбие в этом дворце приводит людей на плаху.

— Только если они доверились не тому человеку.

— Предлагаете довериться вам?

— Мне? Что вы. Всем управляет король.

— Это верно. Не далее, как сегодня король предлагал убрать из тронного зала второй трон.

— Что, простите?

Брови Микаи взлетели вверх, и Поуль осёкся.

— Прошу прощения, мне не следовало…

— Нет, лорд Поуль, напротив. Раз это касается меня, пожалуйста, расскажите мне всё. Окажите услугу леди, которая находится в непростом положении.

— Король… хотел изменить закон, по которому должен получать одобрение Совета по некоторым вопросам.

— Каким вопросам?

«Арчивальд, идиот, если ты выдал план…»

— Ничего конкретного. Лишь хотел всё решать единолично. Только канцлеру такой расклад не пришёлся по нраву. Даже возник спор. А потом король невзначай заметил, что предпочёл бы, чтобы в зале стоял один трон.

Микая почувствовала, как напряглась её спина.

— И… что же вы ему ответили?

— Лорд Генрих предложил королю обсудить это наедине в другое время.

— А каково ваше мнение, лорд Поуль?

Поуль, казалось, удивился такому вопросу. Его мнение нечасто спрашивали в этом дворце.

— Я бы предпочёл не раскачивать лодку, в которой мы все сидим, чтобы никто случайно не упал за борт.

***

В камине щёлкнул сноп искр. Линн отдёрнула обожжённую руку и подула на угли. Крошечное пламя обволокло сухую стружку и перешло на новое полено.

— Сколько тебе лет? — вдруг раздался голос позади.

Микая по обыкновению сидела вечером с книгой и размышляла, редко переворачивая желтоватые страницы. Сегодня она провела несколько серьёзных разговоров и смертельно устала от словесных интриг.

— Шестнадцать, госпожа.

— Ты даже не вступила в возраст.

— Нет, госпожа, — Линн отряхнула руки от древесной пыли и поднялась. — Вам ещё что-то угодно?

— Сядь рядом со мной.

Линн удивилась и покорно присела на ковёр перед королевой. Микая смотрела на неё так внимательно, как при первой встрече, и Линн чувствовала себя от этого неуютно.

— Вы не доверяете мне, Ваше Величество? — быстро поняла она.

Даже не было нужды спрашивать. Микая Валдис не доверяла никому в этом дворце. Это ожидаемо, это естественно в условиях её жизни. Но Линн казалось, что после истории с Милой всё изменилось. Она ошиблась?

Линн почувствовала внутри обиду и возмущение. Разве после своего возвращения она дала повод сомневаться в себе? И всё же…

— Ты либо спасёшь меня… либо погубишь, — прошептала королева одними губами.

Даже стоявший за дверью стражник не смог бы услышать её, но Линн сидела рядом и слышала. Она всё поняла. Королева боится. Линн сейчас знала то, что могло погубить её и многих людей, попади эти сведения к канцлеру. Микая думает, не совершила ли ошибку, доверив сведения Линн?

Доверие для королевы — это риск. Поражение будет означать её смерть. В руках Линн находилась судьба королевства, и это… было приятно.

— Вы хотите, чтобы я ушла? — спросила служанка.

— Мне нужна твоя помощь, — качнула головой королева.

— Располагайте мной, — без эмоций отозвалась Линн.

Но вместо ответа ей на голову внезапно легла маленькая рука и принялась гладить по волосам.

— Линн, — устало прошептала королева. — Я бы хотела относиться к тебе хорошо. Я бы хотела безоговорочно тебе верить. Но не могу. Я жду удара в спину отовсюду. Тебе было бы лучше с Шарлоттой, чем здесь. Она умеет любить. Ты права, я не доверяю тебе.

«Боюсь доверять», — повисли в воздухе несказанные слова. Ласковая рука пропала, королевская белая ладонь снова легла на сухие страницы книги.

— Ты слишком жарко натопила, — внезапно сказала королева в полный голос. — Возьми свечу, я хочу пройтись.

Линн поднялась и потянулась к столу. Она не знала, куда собирается королева. Но это точно ещё одна тайна, способная погубить.

***

Арчивальд с ухмылкой стянул с рук перчатки и отбросил в сторону. Туда же полетел и нарядный алый плащ, чей край посерел от дорожной пыли и грязных пятен. Затем пришла очередь кремового камзола, пальцы лениво скользили по золотистым петлям. На светлом ковре остались грязные следы от сапог.

Стоял поздний вечер, и все свечи в его спальне потрескивали маленькими стройными огоньками, роняя восковые слёзы. Арчивальд увидел в большом зеркале свою улыбку, и она ему понравилась. Он улыбался так всю охоту, представляя, как дядя старается его застать и прочитать свою знаменитую мораль, но уже несколько дней опаздывал и находил пустые покои.

Когда надо кому-то досадить, Арчивальд мог стать и ранней пташкой, и деятельным королём. Теперь знаменитый канцлер Генрих наверняка вне себя от злости, потому что король так заставил себя ждать.

Ну что дядя ему скажет? Очередные «нельзя, нельзя, нельзя»? Арчивальд — король, и все должны об этом помнить… даже канцлер. Арчивальд примет его, но когда сочтёт нужным и выставит вон, когда устанет слушать.

В одном старая кобыла права: Арчивальд находится куда выше по положению, чем канцлер, и сам позволял дяде унижать себя. Пора это прекратить.

На последнем собрании Совета все смотрели на короля, как на диковинную вазу. Им всем тоже стоит напомнить, кто сидит на троне. Если король захочет, чтобы трон был один, то будет так. Дядя может беситься, но если Арчивальда поддержат остальные, даже всесильный канцлер ничего не сможет сделать.

«Надеюсь, эта старая кобыла договорится с жрецом, и наконец-то уйдёт отсюда? Если ей это удастся, пусть катится на все четыре стороны».

Дверь позади приоткрылась. Странно, Арчивальд не слышал стука. Он обернулся.

***

Мелкие камни выскользнули из-под сапога и прокатились по склону. Ивор замер, прислушиваясь, но вокруг в ночной тиши больше не раздалось ни звука.

Вот ведь. Спускаться отсюда было куда проще, чем забираться. Ещё и Витарру ничего не сказал, уж он-то всыпал бы за такую выходку. Ивор и сам не верил, что делает это.

«Я полный идиот», — повторял он про себя всю дорогу.

Рука ухватилась за скалистый выступ, и можно было закинуть ногу на ровную поверхность. Вот и дверь. Ивор не знал, заперли ли здесь после его последнего визита, но надеялся, что с другой стороны уберут засов.

Королевский дворец высился каменной громадой. Если бы не свет в некоторых окнах, то дворец ночью напоминал бы громоздкую вытянутую гору. Не хватало лишь снеговых вершин и богов. Только здесь жили люди, и они были очень далеки от тех добродетелей, что принесли в этой мир боги своей кровью.

Может быть, кроме одной женщины.

Ивор весь день не находил себе места. Даже Талия выставила его из комнаты веником, чтобы не метался перед глазами. Ивор слушал на улице посеянные слухи, которые разрастались невероятными… и страшными подробностями, и чувствовал не удовлетворение, а беспокойство.

«Слыхали? Канцлер теперь каждую ночь запирает королеву в комнате и морит её голодом, пока она не покорится», — шушукались торговки на рынке.

«Да нет же! Я слышал, что король неспособен, а канцлер хочет это скрыть и сам занял его место на королевском ложе».

«Ты всё перепутал! Король сам разрешил канцлеру взять королеву. Королевская чета же не ладила, вот король и наказал жену. Кажется, лорды тоже все по очереди…»

Ну всё. Ивор больше не мог это слушать. Эти люди так увлечённо обсуждали насилие над женщиной, и никто даже не задумался о том, насколько это ужасно. Для них королева — что абстрактная фигура, а вовсе не живая женщина из плоти и крови.

Ивор ходил к мастеру оптики Роджеру, но тот сегодня не появлялся в мастерской. Теперь он занят в Совете. Добивается отчислений из казны на благо науки и строительства приюта для бедных — пока что самая безопасная роль.

Но Ивор стремился увидеть вовсе не Роджера. Его тянуло во дворец, чтобы услышать одно слово. Всего одно — убедиться, что всё в порядке, что все эти раздутые слухи — просто хорошо работающая уловка. А потому в условленный вечер, отправился к ходу, который в прошлый раз спас ему жизнь. Ивор дёрнул ржавое кольцо, и дверь в тесную кладовую распахнулась.

На бочке стояла свеча и очерчивала стройный силуэт в тёмном платье. Если бы не светлая бахрома шали, то Микаю можно было бы не заметить в полумраке. Но она пришла и на вид была в порядке.

— Я не могу долго отсутствовать. Что случилось? Шарлотта сказала, что тебе надо срочно увидеть меня, — быстро заговорила она.

Плечи были поникшие, и даже в голосе слышались нотки усталости. Ивор запнулся, не зная, что ответить. Ну и для чего он сюда явился? Герой, королевский защитник! Тьфу.

— Задание выполнено. Теперь ваши новости обсуждают во всех трактирах, а на рынке гуляет уже несколько версий, — просто сказал он самое очевидное.

— Хорошо, благодарю за помощь. Что ещё? Ты же не пробрался во дворец, чтобы сказать только это?

Её голос звучал без раздражения, ровно, даже хладнокровно. Как у королевы.

— По правде… — Ивор замялся. — Хотел узнать, как вы. То, что этот канцлер задумал сделать, а вы тут одна…

Микая удивилась. Ивор не мог в полутьме точно разобрать выражение её лица и взгляд чёрных глаз, но она удивилась, а после коротко вздохнула.

— Ивор, ты рассудка лишился? Ты сильно рискуешь, появляясь здесь. Я рискую, встречаясь с тобой. Если нас увидят, мы оба погибли. Не делай так, — она вздохнула ещё раз и смягчилась. — Со мной всё хорошо… пока ещё. Когда всё получится, я буду вне опасности. Я обещала вам справедливость, как только взойду на трон, и сдержу слово. Можешь передать это своим.

— Я знаю, но… если вдруг на вас нападут, и нужно будет бежать… я всегда могу потесниться и освободить свою комнату на чердаке.

Ивор почувствовал себя круглым идиотом. Даже чуть покраснел. Хорошо, что это можно спихнуть на мерцание свечного огонька на лице. Однако Микая вдруг тихо рассмеялась.

— Очень любезно с твоей стороны, Ивор, — сказала она с улыбкой, но вдруг добавила серьёзно. — Однако я не Ирика.

— Знаю, — отвёл глаза Ивор. — Я и не жду. Я всегда будут любить только её.

— А я только Тиана. Я ценю твою помощь и сочувствие, Ивор. Правда. Спасибо. Не приходи сюда больше.

Слово «прощай» едва не сорвалось с её губ, но Микая решила его пока придержать. Они ещё встретятся. Когда все враги будут повержены, а королева с добродетелями Благословенной крови истинно взойдёт на трон, они встретятся ещё один раз. И тогда попрощаются навечно.

Королева поднялась по винтовой лестнице. На верхней ступеньке караулила Линн и делала вид, что смотрит в сторону коридора.

— Ты всё слышала.

— Нет, госпожа.

— Лжёшь.

— Ну… немного слышала. Некоторые ваши слова долетали…

— Никогда не лги мне, Линн. Иначе сразу уходи. Что ты скажешь канцлеру?

— Вы ходили в галерею. Нарочно медлили и бродили кругами, как будто подозревали слежку.

— Прекрасно. Значит, идём в галерею.

Их шаги затихли вдалеке.

***

Вокруг бушевало зарево пламени. Огненные искры стреляли со всех сторон. Сыпались с неба горячим пеплом. Траурное облако дыма заслонило город от его богов. Накрыло плотным туманом. Ныряло в открытые окна, просачивалось под дверьми, стелилось по земле. Ослепляло. Душило. Убивало.

Пламенные языки лизали подоконники, обхватывали балки, подтачивали опоры. Обращали в мёртвый пепел цветы. С треском ломали вторые этажи. Обваливали крыши. Лопали на окнах стекло. Сгорающие в агонии дома смотрели пустыми глазницами.

Микая бежала по дымным горячим улицам. Даже сквозь туфли она чувствовала, как раскалились камни мощёных дорог. Сажа осела на её плечах и ладонях, искра тронула ожогом лицо.

Микая продолжала бежать. Вокруг никого не было — только она. Но она знала, что впереди ждёт дорогой человек. Огонь перед ней разгорался всё пуще, словно преследовал, пытался обогнать. Не дать ей увидеть… его.

Микая споткнулась и больно ударилась ладонями. Белое кружево на рукавах почернело. Она тяжело поднялась и побежала ещё быстрее, стремясь обогнать огненную смерть, которая стелилась по краям дороги и вздымалась до небес оранжево-красным покрывалом. Дыхание перехватывало от горячего воздуха. Глаза слезились, и водяные дорожки рассекали испачканные в саже щёки.

Путь привёл Микаю на площадь. Та была объята пламенем. Горели даже серые камни. Под ногами хрустнули осколки цветочного горшка. Красные лепестки мака обратились чёрным пеплом.

Но огонь пожрал ещё не всё. На площади стояли два помоста. Во время казней на одном обычно сидели король с королевой, а на втором палач вершил над приговорёным смерть. Но сейчас один помост пуст, а на втором стояла единственная фигура.

— Тиан… — шепнула Микая.

Она нашла его, но Тиан не уходил. Лишь обречённо смотрел, как огонь жадно подбирается всё ближе. Микая позвала любимого по имени, но он не откликнулся. Только посмотрел печально.

— Я сейчас. Подожди!

Никак не подойти. Огонь её не пускал, опалял ладони. Микая с трудом забралась на второй помост. Они стояли близко. Если она сможет допрыгнуть…

Но Тиан посмотрел на неё и покачал головой.

— Нет, я не оставлю тебя. Я спасу… — шептала Микая.

Тиан посмотрел ей за спину. Микая обернулась и с удивлением увидела там двух мужчин. Ей протягивали руку Генрих и… Ивор? Они звали её за собой. А впереди стоял Тиан. И ждал своей смерти.

Микая посмотрела ему в глаза и увидела мольбу. Тиан умолял её уйти, умолял спасаться. А Микая хотела спасти его. Она в последний раз обернулась на Ивора и Генриха, которые предлагали ей каждый свой путь, и, зажмурившись, изо всех сил прыгнула через огонь.

Микая проснулась с кашлем в темноте. Она всё ещё чувствовала едкий дым в горле и жар огня на своих ступнях. Она потянулась к кувшину и наполнила кубок. Вода смочила измученное горло, принесла облегчение. Остатки сна ускользали. Микая уже не помнила, что видела. Наверное, снова Ночь Пепла. Микая смахнула эту мысль как паутину. Скоро. Скоро отмщение придёт.

Королева просидела в кресле остаток ночи. Раз за разом она повторяла в голове последние разговоры с королём, Поулем, Роджером и Амбером. Планировала дальнейшие шаги.

Свалить власть канцлера — трудная задача, он слишком высоко забрался, слишком многое прибрал к рукам за каких-то три года. Он планировал своё восхождение давно, постепенно, и, где нужно, выстраивал опоры.

Микая будет делать то же самое. Справится ли она за три года? У Арчивальда терпения никакого. Если он так скоро выступил против Совета, то своей поспешностью может всё погубить. Микая должна его остановить. Убедить дать ей время, заставить сыграть смирение. Арчивальд — хороший актёр, когда ему нужно.

Только бы не выдал. Микае и без того почти каждую ночь виделось, как король обо всём проговаривается Генриху, как её предаёт Линн, рассказывая обо всех встречах, словах и людях, как у неё на глазах казнят Шарли, Ивора, Роджера, а затем и её саму, и королева просыпалась с дрожью.

Когда Микая таилась и жила затворницей, то была в безопасности при всех глазах и ушах вокруг неё. Сейчас она предприняла слишком много шагов. Срочные обстоятельства требовали действовать. Теперь же следовало затаиться. Если Генрих обо всём догадается, то помешает замыслу, и последствия для себя Микая не могла представить.

Послышался осторожный стук в дверь. Рассвет только расцветал розовыми пятнами, и было ещё рано для подъёма и посетителей. Это насторожило. Микая накинула халат и разрешила войти.

— Ваше Величество, король требует вас к себе.

— В столь ранний час?

— Не могу знать. Мне велели передать.

— Где Линн? Она мне нужна, чтобы одеться.

— Не могу знать.

— Найди её и пришли ко мне.

Стражник скрылся за дверью. Сегодня её караулил не Поль из Визарда, и хотя бы этому Микая была рада. На самом деле в свои простые платья королева могла одеться и сама, но каждая пропажа Линн всегда вызывала волну беспокойства за её жизнь и свои тайны.

Королева ногой почувствовала под кроватью большую коробку. Линн привезла её вместе с другими из портняжной мастерской.

«- Ша… портниха прислала это вам. Сказала, ваш давний заказ. Наденете?

Микая погладила белую коробку. Даже не открывая, она знала, что там. Много раз Шарли предлагала взять с остальными платьями, и каждый раз Микая с грустью просила придержать это ещё немного. Для неё.

— Нет… пока нет. Ещё рано».

Микая качнула головой. Сейчас не время. Она сбросила с себя халат и оделась в чёрное платье с вышитыми маками — единственное, что осталось из прежнего гардероба.

Стражник ушёл искать Линн, как Микая и приказала. Наверняка думал, что неодетая королева никуда не денется. Напрасно.

Микая намеревалась увидеться с Арчивальдом ещё после разговора с лордом Поулем, однако король постоянно пропадал на своих прогулках вне дворца. И каждый день промедления навевал всё большую тревогу. Арчивальда следовало осадить от опрометчивых действий как можно скорее, иначе он погубит их всех.

Ещё нужно узнать, какова ситуация на границе. Угроза Норсленда никуда не делась, и ничто не помешает им сделать ещё десятки тех страшных орудий и двинуть их на Адамант. Сейчас военные инженеры разбираются с теми, что удалось захватить. Но успеют ли?

Вряд ли король даже думает о подобных вопросах, но обязана будет думать Микая, когда возьмёт престол. В юности она о таком и помыслить не могла, но после восстановления справедливости, когда будут наказаны все, кто причастен ко Дню Крови и Ночи Пепла, она останется единственной с Благословенной кровью.

Они сами сделали её королевой. Так пусть смотрят, как она ей становится.

Ивор и Витарр помогут получить поддержку народа. Роджер станет их представителем в Совете. Амбер поможет знаниями — его образованность дорогого стоит. Сир Адам продвинется по службе и станет опорой Микаи в армии. Король сам уничтожил свою репутацию, и сердца солдат будут на стороне более здравомыслящей и справедливой королевы.

Генрих опирается на знать, которая хочет взлететь так же высоко, как лорды Благословенной крови. Микае не стоит забывать про них. Для начала она возьмёт себе фрейлин. Дворяне тут же углядят в этом шанс стать ближе к королеве. После смерти Генриха им некуда будет пойти, они будут искать себе пастыря.

К тому же после смерти Арчивальда Микае придётся снова выйти замуж, чтобы родить наследника Благословенной крови… когда-нибудь придётся. Даже без любви. Об этом она подумает позже, но использовать честолюбие знатных семей можно и сейчас.

Три года… Три года — и Микая будет готова. Взрастут семена, что она посеяла в армии, народе и Совете. Сейчас главное — не затоптать почву. Продержаться.

«Ивор, Адам, Роджер, Амбер… не подведите меня».

«Ты используешь их, — внезапно царапнул внутренний голос, и Микая остановилась посреди коридора. — Ты действуешь как канцлер».

«Использую… но это не значит, что мне безразлична их судьба. Я добьюсь своего справедливостью и милосердием, а не угрозами».

«Страх безопаснее любви».

«Линн выбрала меня, потому что я отнеслась к ней с добротой».

«Ты не знаешь этого. Ты ей не веришь».

«Мне придётся рискнуть».

«Одна ошибка — и ты проиграешь».

«Прочь».

Микая отбросила все тревоги и уверенно зашагала по пустым утренним коридорам. Не встретился ни один слуга. Оно и к лучшему. Микая устала от теней за своей спиной. Вот только когда она свернула в коридор, ведущий к покоям короля, заметила, что у дверей нет и стражи.

Арчивальд куда-то ушёл? Возможно, она не так поняла указание «к себе»? А может, король нарочно всех отослал, чтобы обсудить их общую тайну? У Микаи более не было такой роскоши, но Арчивальда гвардейцы слушали.

Королева постучала в дверь и обнаружила, что та приоткрыта.

— Ваше Величество? — позвала она, но комната ответила тишиной.

Свечи потушены, и только тусклый рассвет очерчивал предметы. На несмятой кровати валялся небрежно кинутый плащ. Бордовые пятна растеклись и высохли на светлом ковре. Короткий меч с золочёной рукоятью, который раньше висел на стене, брошен на полу. Его покрывали тёмные разводы. В большом зеркале отражалось лежащее за кроватью тело.

Микая отшатнулась и прикрыла ладонями рот. Арчивальд лежал на спине в распахнутом камзоле. Глаза широко раскрыты и невидяще уставились вверх. На белой рубашке расцвела алым кровь.

У Микаи всё окаменело внутри. Она сделала шаг назад и оглянулась на коридор. Оттуда приближался торопливый топот ног.

***

— …остальные свыклись с новой властью. Им что один король, что другой. Они не хотят новых потрясений. И я их не виню за это. Не все готовы рисковать своей жизнью. У многих семьи. Больше привлекать некого.

— И не надо. Нас уже довольно много.

Ивор в который раз убеждал в этом друга, но Витарр всё равно беспокоился. Если грядёт прямое столкновение, то они не выстоят против тренированных воинов таким количеством.

— Как идут тренировки? — сменил тему Витарр.

— Отлично. Дани и Джек подрались, но так умело, что даже я оценил. Похвалил за навыки и рассадил по углам. Скоро будут совсем готовы.

— Мы всё равно не солдаты, Ивор, — покачал головой Витарр.

— Зато теперь у нас больше шансов.

Не успел Ивор договорить, как дверь подпольной комнаты распахнулась. На пороге стояла Талия. Вся в слезах.

— Ивор!

— Что случилось? — встревожился он.

Талия развернула тряпицу в ладонях и показала мёртвую птицу. Крыло растерзано, перья небрежно торчали в стороны, а на грудке кровавые пятна. Это была…

— Ласточка вернулась раненой и умерла у меня в руках.

— Наверное, ястреб напал. Мне очень жаль.

«Бедная Талия, она так любила эту ласточку».

— Я видела это вчера во сне. Подножие Божественной горы потемнело. Небо плакало, а птицы падали мёртвыми! А затем и люди…

Талия, рыдая, прижалась к груди Ивора. Он приобнял её и погладил по спине, приговаривая:

— Это был только сон.

— Но ласточка не сон.

Наверху грохнул люк подпола. Кто-то торопливо спускался по лестнице, перескакивая через ступеньки.

— Витарр! Ивор! Вы здесь?

— Да что стряслось? — нахмурился Витарр.

В комнату влетел запыхавшийся Дани.

— Король мёртв!

— Как это «мёртв»?

— Говорят, его убила королева! Её арестовали и будут судить завтра прилюдно!

Талия прижала ладони к губам. Витарр нахмурился ещё больше. Ивор поражённо замер.

Взгляд упал на убитую ласточку.

========== Глава 33. Разгадка ==========

В Этерне всегда был нежный рассвет. Солнечный луч осторожно выглядывал из-за занавески, прежде чем упасть на подушку и остановиться у макушки, не разбудив.

Микая помнила эти годы как счастливые. Она родилась довольно поздно. Её старшему брату было двенадцать, когда она появилась на свет, а волосы отца уже тогда тронула первая седина. Когда Микая выросла, Дегмонд Валдис уже был совсем седым, а у его носа залегли глубокие складки.

Микая любила его. Отец всегда был добр к ней, баловал сладостями и куклами. Гордился её успехами в учёбе. Говорил, что Микая похожа на маму, которую он невероятно любил.

Мелена Валдис была солнцем в их доме, словно излучала свет. Тонкая, хрупкая и нежная, как цветок. Она находила ласковое слово для всех, кто у них работал. Когда Дегмонд, бывало, сердился на кого-нибудь, жена всегда смягчала его гнев.

Брата Домарда Микая видела редко. Он вырос намного раньше неё, являлся наследником. Отец с ним всегда вёл себя строже, часто отправлял по делам. Валдисы владели тремя старинными поместьями за пределами столицы, и Домард подолгу разъезжал между ними, учился управлению, ко всему подходил основательно и ответственно. Но всё же, когда он появлялся дома, то, проходя, гладил младшую сестру по голове. Пару раз даже улыбнулся ей. Микая хорошо это запомнила.

Однажды они все вместе поехали на верховую прогулку в лес. Микая уже сидела на собственном гнедом пони, крайне гордая собой и своей первой лошадью. В детстве она часто склонялась набок, чтобы рассмотреть следы подков на земле и похлопать пони по мягким мохнатым бокам.

Лес оживал после дождя и пробуждался палитрой красок и запахов. Земля пахла терпко. Свет сквозь влажные кроны источал жизнь, искрился в каплях на паутинке, как россыпь алмазов в мамином ожерелье. Тёмные ягоды свешивались на тонких стебельках, как колокольчики на уздечке, кланялись могучим дубам. Их листья тянулись к солнцу, а мощные корни глубоко уходили в тень земли.

Дубовая ветвь — символ их рода, и у отца на шейном платке всегда была приколота брошка в форме дубового листочка из зелёного алмаза, окружённого хризолитами. Когда-нибудь такую унаследовал бы Домард. Микае же на совершеннолетие подарили мамину алмазную брошь, окаймлённую серебром.

Но в день счастливой прогулки все мысли и разговоры о долге и наследстве ушли за вуаль грядущего. В тот день они катались верхом, смеялись, и даже серьёзный Домард выглядел необычайно расслабленным и весёлым. Он сорвал с дуба влажный лист и провёл по щеке сестры, отчего стало щекотно.

Через несколько лет после того дня Микая встретила Кристиана. Он служил оруженосцем при рыцаре и так смешно передразнивал его деловитый тон, когда рыцарь не слышал. Микая услышала и, не сдержавшись, засмеялась. Тиан заметил её и заговорил. Так они познакомились.

Отец многое дозволял Микае, но традиции Благословенной крови соблюдал. Он настороженно отнёсся к тому, что незнатный рыцарь вертелся около его дочери. А потом и вовсе посоветовал им попрощаться и больше никогда не видеться. И быть влюблённым несчастными, если бы не вмешалась мама.

Её когда-то хотели обручить с другим, но молодой Дегмонд Валдис оказался так упорен и красноречив, что семья Мелены уступила.

Кристиан был настойчив куда больше. Он подкарауливал лорда Валдиса у дверей, чтобы вырвать минуту на разговор. Когда Валдис спешил скрыться от назойливого мальчишки в карете, Тиан цеплялся за неё сзади, чтобы опять предстать перед выходящим лордом, словно так и должно быть.

В конце концов после всех усилий Кристиана, Микаи и её матери отец уступил. Домард — наследник, и ему продолжать род Валдис. Микая же могла просто обрести счастье… если Кристиан Ваэль получит потомственное дворянство.

Это должно было произойти на празднике в честь дня рождения принцессы. Все семьи Благословенной крови в полном составе собрались в своих поместьях в столице, чтобы пойти завтра во дворец как родня королевской семьи — ещё одна важная традиция.

Но огонь, кровь и пепел стёрли судьбы, события, людей. Остались лишь боль, печаль и темнота.

Скрип железной двери царапнул слух, и Микая, вздрогнув, проснулась. Запахи леса и дома исчезли, уступив смраду гниения и крови. Сквозь соломенную подстилку чувствовался холодный пол, в чьи камни въелось отчание и ужас. У стены одиноко горела лучина.

«Это камера, где держали Михаэля», — вспомнила Микая. Её нарочно заперли именно здесь. Ещё одно ухищрение канцлера, он любит пытать страхом.

Это всё он. Генрих убил Арчивальда. Такого не могла представить даже Микая. Казалось, племянник — единственный, кого Генрих не тронет, кого будет защищать, несмотря ни на что, его плоть и кровь. Нет, Генрих Уриен… Генрих Орбург выбрал защищать свою власть.

Однажды он пролил Благословенную кровь. Теперь он пролил кровь родную. И это самый большой просчёт, который допустила Микая. Смертельный просчёт.

***

Она стояла со своей обычной гордой осанкой. Наверное, услышала, как он зашёл в коридор. Её волосы заплетены в небрежную косу, платье измято, на щеке остался след от соломы.

Она королева, и Генрих мог приказать обустроить её темницу с комфортом, словно гостевую комнату, но не стал. Все должны платить за свои ошибки. Пусть благодарит, что прогнали крыс, поменяли солому и оставили глиняный кувшин с водой и ковригу белого хлеба.

Линн приходила опорожнить ночной горшок и даже принесла шерстяное одеяло. Если королева захочет что-то сказать, что-то кому-то передать, то она обратится с этим не к стражнику. Однако Линн выходила с пустыми руками. Микая ей так и не верила. Осторожность королевы достойна величайшей интриганки. Но она просчиталась, и поздно строить планы.

Арчивальд сказал всё. Стоило надавить, подзадорить, вывести на эмоции, и он выдал все планы. И удивила Генриха вовсе не причастность королевы, а участие короля. Как он мог настолько забыть про уважение, про всё, что Генрих для него сделал, начать грозить, обещать вышвырнуть, словно Генрих ему не дядя и опора, а паршивый пёс! Глупый мальчишка. Он мог иметь всё, что хотел, но сам всё испортил.

Генрих печально вздохнул. Вид остекленевших глаз племянника всё ещё мерещился ему в каждом подрагивании свечного пламени. С каким удивлением Арчивальд смотрел на меч, на кровь на своём животе и ладонях. Как поднял растерянный взгляд на дядю, прежде чем упасть ему на руки.

В последние мгновенья Арчи пытался что-то сказать, но не смог. А Генрих положил его голову себе на колени и гладил. Гладил как в детстве. Гладил, пока в зелёных глазах не погас свет жизни.

Бедный глупый Арчи. Всегда хотел внимания, хотел власти ради удовольствия. Сердился, когда не получал. Как легко им управляли. Как легко он поддавался, когда ему обещали исполнение желаний. Бедный глупый племянник.

Генрих подошёл со свечой вплотную к решётчатому окошку, но Микая не повернула головы в его сторону. Такая же неприступная и холодная, как всегда. Но оттого не менее необходимая.

— Печально видеть вас здесь, — сказал Генрих, и Микая взглянула на него.

— Хватит ваших игр. Это вы убили Арчивальда.

— Нет. Это сделали вы своими действиями. Вы сбили его с пути.

— Но меч в него вонзили вы.

— Вам не понять, что я чувствую. Никогда не понимали. Я любил его.

— И всё же вы убили его.

— Я любил вас.

— И всё же вы убьёте меня.

— Это зависит от вас.

У Микаи дёрнулась бровь, и королева наконец развернулась к Генриху всем корпусом.

«Она заинтересована. Она не хочет умирать… отлично».

— Завтра вас будут судить на площади, — сказал Генрих. — Там вы перед всеми поклянётесь, что беззаветно любили Его Величество и поддерживали по всех его делах, а потому не убивали его. Это несложно доказать. Оружие женщин — яд, а Арчивальд убит длинным мечом — слишком тяжёлым для вас. Да и вы своими тонкими руками никак не смогли бы справиться с гвардейцами. Их тела тоже представим. Дворцовый лекарь подтвердит, что король умер за несколько часов до того, как вас нашли рядом с телом. И всё: смерть короля — дело рук мятежников. Совет проголосует за вашу невиновность, — Микая хотела что-то ответить, но Генрих продолжил. — Затем, там же на площади, вы поблагодарите Совет за мудрость и проклянёте мятежников. И скажете, что носите дитя Его Величества — наследника Благословенной крови.

— Что?

— Не беспокойтесь, служанка подтвердит, что вы с королём были вместе. Младенца я вам обеспечу, будьте уверены.

— Вы не в своём уме. Вы хотите только власти. — Микая качнула головой, голос почти дрогнул.

— А вы хотите выжить, не правда ли? У вас есть шанс прожить долгую жизнь в богатстве и роскоши как королева Адаманта. Чего ещё вам надо?

— Справедливости.

— Справедливости нет. Иначе наши с вами судьбы потекли бы совсем в другом направлении. Подумайте о своей.

Генрих не дал ей ответить. Просто ушёл. Пусть призраки этих темниц сами натолкнут её на верное решение. Микая проиграла.

Линн неуверенно жалась у двери в коридоре. Она всё слышала. Генрих прошёл мимо неё и мельком обернулся. Линн съёжилась под его взглядом.

— Принеси королеве хороший ужин и крепкого вина. Её ночь будет долгой.

«Не справедливость и не мечты делают людей королями. А кровь».

***

Ивор прибежал домой глубокой ночью и вихрем распахнул дверь. Свет в окнах уже не горел, но он знал, что Витарр ждёт от него новостей. Ивор бегом спустился в подпол, влетел в комнату и с досадой ударил кулаками по столу.

Талия вздрогнула. Витарр всё понял:

— Ничего не вышло, да?

Ивор сокрушённо помотал головой.

— Даже войти не смог. Кто-то закрыл дверь на засов изнутри. Так невовремя!

— Оно к лучшему, Ивор. Наверняка её стерегут куда лучше, чем Деша и Робера. Мы бы ничего не смогли.

— К лучшему?! Витарр, ты что? Они убьют её, запытают, изна… — Ивор мельком глянул на Талию, — …одни боги знают, что там с ней сделают.

— Наоборот. Пока не состоялся суд, она всё ещё королева. Её не тронут.

Ивор умыл лицо ладонями и попытался успокоиться. Витарр прав. Хоть понимание этого и далось нелегко. Ивор всегда прежде думал эмоциями, чемголовой. Пора уже это прекратить.

— Значит, будем просто ждать суда?

— Меня беспокоит, как бы королева не рассказала им о нас. Она знает наши лица и имена. Вдруг она предпочтёт пожертвовать нами, чтобы спасти свою жизнь? — задумался Витарр.

— Не верю. После всего, что она говорила…

— Я тоже не хочу верить. Но мы должны быть готовы ко всему. Ивор, я знаю, она тебе нравится, но королева не похожа на нас. Мы ей не друзья. Каждый из нас готов умереть за другого. А королева? Думаешь, она умрёт за кого-то из нас?

— Я тоже не верю! — вмешалась Талия, и её голос бывал так строг только тогда, когда она отчитывала провинившихся парней. — Шарлотта сказала, что леди Кая очень добрая и всегда уважительно относилась к слугам в доме и людям вокруг.

— Хорошо, если так. — Витарр устало сложил ладони на переносице. — Не злись, Ивор. Я пытаюсь предусмотреть всё, даже самое невероятное.

— Самое невероятное, это если она поклянётся в вечной любви королю и этому змею канцлеру, — пробурчал в ответ Ивор, и идея вдруг осветила его лицо. — Слушай, её ведь должны будут ещё привезти на площадь…

— Нет.

— Витарр!

— Я против. Охраны там будет на целый легион. Её не зря решили судить публично на площади, а не во дворце. Они что-то хотят. Возможно, заманить в ловушку её союзников — нас. Тогда мы не только не поможем, но и навредим, ведь её обвинят в связях с «мятежниками», а мы все поляжем прямо там. Мы должны узнать, что они планируют, прежде чем что-то воротить.

Ивор не подумал об этом. Канцлер хитёр как лис, коварен как змей. Он смог перебить столько важных людей и остаться незамеченным. Пролить Благословенную кровь — страшный грех, а Генрих Уриен уже пролил её реки.

— А если Микаю признают виновной? — Ивор посмотрел несчастными глазами на друга.

— Вот тогда и будем думать. Пока посмотрим, что будут делать враги и что скажет сама королева. Может, у неё есть план. Если повезёт, она сама вывернется из петли. Если ей будет нужна помощь… завтра мы всё увидим.

Ивор ворочался всю ночь. Сон не шёл.

После назначения Роджера и порчи репутации канцлера Ивор начинал верить, что подпольщики близки к победе. Он не питал иллюзий насчёт Микаи. Как бы ему ни нравилась эта женщина, глупо было рассчитывать на что-то… и она прямо ему об этом сказала. Не играла его чувствами. Не пыталась использовать. Ивор не был ни дураком, ни влюблённым мальчишкой. Он не собирался горевать по этому поводу.

Но позволить убить её Ивор не мог. Он не спас Ирику, но спасёт Микаю.

Она обещала им королевство справедливости. Если не за неё саму, то за это Ивор и подпольщики должны побороться. Без неё их шансы снова обратятся в пыль. Витарр должен это понимать, пусть он и не верит знати.

Ивор громко вздохнул в тёмный потолок. Ивор обещал, что не будет выступать против Витарра. Витарр их лидер, он умён, осторожен и предусмотрителен, его планы всегда срабатывали… в отличие от планов Ивора. Вот они вечно шли наперекосяк.

«Ты как белка, которая собирается сорвать шишку с самой высокой ветки и продумывает план полёта. Правда без плана приземления», — всегда шутил над ним Витарр.

«Везучая белка», — кивнул темноте Ивор. Иначе никак не назвать, как он выбрался живым из всех передряг.

Горизонт вдалеке посветлел. Мрак спящего города начинало разгонять утро. С первым лучом солнца Ивор хлопнул входной дверью и направился к площади.

***

Закрытая повозка тряслась по ухабинам и камням. Микая столько раз ездила этим путём в карете, что узнавала мощёную дорогу и без окон.

Линн сказала, что одновременно с её повозкой выедут ещё три разными путями. Ловушка. Для кого? Неужели Генрих всё же подозревал её в связях с подпольщиками, несмотря на все убедительные следы похищения?

«Если Ивор бросится меня спасать, он погибнет», — печально подумала Микая, но не могла решить, хочет ли она, чтобы он бросался. Если бы у него был хоть шанс освободить её…

Но шансов нет. В перестуке колёс она отчётливо слышала множественные копыта лошадей. Когда Микаю вели по внешнему двору, она видела несколько десятков стражников. Скорее всего, они разделятся и между пустыми повозками, но даже так Микаю должны сторожить не менее двух или трёх дюжин воинов.

Подпольщики бы не смогли так разделиться и одержать победу. Они горожане и не умеют сражаться, они могут взять лишь количеством, но даже так их не может быть целая армия. Впрочем, с чего Микая взяла, что они захотят появиться. Они не помешали казни даже своего — Робера. А она им никто.

Армия тоже не придёт. Она далеко, щиплет границы Норсленда. Армия получит вести, когда всё будет кончено. Но даже так надежды на её бунт немного. Если бы только Микая смогла убедить тогда Брейгона, если бы он не погиб.

Жалкое зрелище. Всех мер, что она предприняла за это время, не хватило даже на то, чтобы спасти её.

Микая ощутила, как её клонит влево. Поворот. Другой стук колёс. Они свернули с главной дороги. Конечно, по самому прямому пути поедет пустышка. Это напомнило день похищения перед Ночью Пепла. Тогда Микаю тоже везли в тёмной повозке в неизвестном направлении. Не отвечали ни на её крики, ни на мольбы, и она могла только вслушиваться в стук колёс.

И устроил всё это человек, который столько времени был рядом. Притворялся обходительным. Вовремя вытаскивал из кармана заботу и преподносил на золотом блюде как драгоценный дар. Теперь конец лжи.

«Люди собрались на торжество. Один притворится, что торжество настоящее. Другой сказал бы правду. И лишь для одного торжество воистину радость. Кто есть кто?»

Теперь Микая знала ответ.

***

Ивор стоял на площади, зажатый толпой. Люди с самого утра торопились занять место, чтобы лучше видеть действо. Действо… словно представление в ярмарочный день. Знали бы они, что в этом действе решается судьба их королевства.

Трибуны для аристократов и большой помост собрали ещё с вечера. За деревянной стойкой место подсудимой. В нескольких больших шагах от неё длинный стол для членов Совета. Они будут допрашивать и судить.

«Интересно, мастер оптики, тоже тут будет? Микая протащила его в Совет, а теперь без неё Роджер и сам окажется в опасности. И если канцлер угрожал его внуку, то…»

Ивора тронули за плечо. Дани почти протиснулся к нему сквозь толпу, но последний мужик с толстым пузом крепко держал оборону. Тогда Ивор освободил ему своё место и оказался нос к носу с товарищем.

— Ну что? — тихо спросил Ивор, не называя конкретного предмета. Вокруг них слишком много ушей.

— Четыре… — выдохнул Дани.

— Витарр был прав.

— А сколько?..

— Я видел только одну, и там насчитал тридцать шесть. Элиаш следит за второй, но и там наверняка не меньше.

— Итого… больше ста? Они что, всех собрали, кто был?

У Ивора поникли плечи. Даже если подполье призовёт всех мужчин… не все готовы и смогут открыто драться с вооружёнными стражниками. В прошлый раз подпольщиков было двадцать против восьмерых стражников, и это всё равно стоило жизни пятерым друзьям. Нельзя делить силы.

«Мерзкий канцлер! Словно знал!»

Если им и придётся вступить в битву, то здесь — единым отрядом и у всех на виду. Витарр настоял подготовиться. Он снова прав. Если будет бой… не все уйдут с этой площади живыми.

Первыми приехали лорды Совета. Ивор видел среди них растерянного Роджера. Бедный старик. Недавно он просто сидел в своей мастерской, занимался любимым делом и воспитывал непоседливого внука, а теперь его словно по голове бухнули всей этой грязной политикой. С другой стороны, от него тоже сегодня зависит судьба Микаи, если только этот мерзкий канцлер не пригрозил ему.

Следом медленными шагами шёл престарелый хранитель библиотеки в светлом шёлковом балахоне, и тоже выглядел обеспокоенным. За ним, расхаживая как павлин, шёл этот лорд-богач-как-его-там. На всё происходящее он смотрел как на занимательную шутку. За его спиной терялся четвёртый лорд, который, казалось, нарочно хотел превратиться в невидимку.

Зато канцлер затмил их всех. В бархатном траурном камзоле, обшитом золотыми украшениями и изумрудами, в белых перчатках и начищенных туфлях, с прилизанной волосок к волоску причёске, словно чувствовал себя королём. Женщина в толпе рядом с Ивором издала мечтательный вздох. Дура.

«Это всё устроил Генрих Уриен. Убийства, пожар, а теперь и этот суд — всё. Если бы только я мог прикончить его прямо здесь…»

Ивор оглянулся вокруг. На всех ближайших крышах стояли лучники. Стража оттеснила толпу от помоста на десять шагов и окружила всех лордов — особенно канцлера. Даже умелый стрелок не подберётся. Ивор с досадой и отчаянием цокнул языком.

«Если дойдёт до битвы, как им сражаться с такой силой?»

А потом привезли её. Закрытая повозка шумно прикатилась по улице, окружённая стражниками в красных и синих мундирах, словно почётный караул.

«Издевательство».

Когда открыли дверцу, Микае подали руку, но она не приняла. Зажмурилась и заслонилась рукой от яркого света. Ну хоть кандалы не надели.

В толпе послышался вздох удивления. Они впервые видели королеву такой — без её странных попыток скрыть свою красоту. Кто-то даже не узнал её. Но Ивор узнал.

Волосы были распущены, на лице нет белил — такой Ивор запомнил её в убежище сопротивления. Только сейчас она выглядела бледнее даже на солнце, с тёмными кругами под глазами. Один день в дворцовых темницах способен изменить человека до неузнаваемости.

Она не позволила к себе прикоснуться, предпочла идти сама, и стражник с немым вопросом посмотрел на канцлера. Тот разрешил. Сволочь. Вся стража у него в рукаве. Микая была там одна среди змей и волков. Она встала за стойкой подсудимой, и распорядитель начал зачитывать обвинение:

— Королева Микая Валдис, вы обвиняетесь в убийстве своего мужа Его Величества Арчивальда Канвальда и в том, что пролили Благословенную кровь. Суд по главе с Советом лордов призван разобраться, виновны ли вы. Будет проведён допрос, и после этого Совет вынесет решение большинством.

«Большинством… Канцлеру даже не надо добиваться единогласия. Хватит его и двух подхалимов, чтобы погубить её». Ивор стиснул зубы и сжал ладони в кулаки с тем напряжением, какое бывает у зверя перед прыжком. Но он ничего не мог сделать. Бессилие причиняло боль и гнев.

— Леди Микая. Вы когда-нибудь желали Его Величеству Арчивальду смерти? — спросил распорядитель по заготовленному листу таким тоном, словно интересовался, что на обед.

— Каждую минуту, — прозвучал ответ.

Над площадью повисла тишина. На трибунах и даже за столом лордов чувствовалось замешательство. Распорядитель растерянно уткнулся в свой листок, а потом осторожно уточнил:

— Вы признаёте, что убили его?

Микая вскинула подбородок.

— Нет. Его убила не я. Но смерть он, безусловно, заслужил. Арчивальд не был ни хорошим человеком, ни хорошим королём. Жестокий, испорченный мальчишка, который ради удовольствия избивал людей, пытал их, казнил. За его прихоти погибли многие. Больше, чем вы знаете, — сказала Микая народу. — Мне за возражения доставались лишь побои, меня запирали в темнице, угрожали насилием. За то, что я призывала следовать законам. За то, что пыталась защитить невиновных. Не вам осуждать меня за то, что я желала Арчивальду смерти.

— Вы дали клятву верности мужу. Не только на ложе, но и в служении, и в помыслах, — заметил «лорд-богач» со своего места, вертя между пальцев перо.

— Церемония брака проходит в тишине. Она не требует клятв, — ответила Микая.

— Она проходит перед богами. Вы встали под алтарь, а значит связаны обетом.

— А как же другой обет? Обет Благословенной крови и короны. Жить добродетельно, заботиться о подданных, защищать невинных. Что если мужу-королю плевать на невинных? Что если он казнит их по собственной прихоти? Радуется крови? Убивает ради власти? Какой обет я была должна соблюдать? Я выбрала обет Благословенной крови.

«Молодец. Благословенная кровь много значит для народа. Он пойдёт за ней… пойдёт же?»

— Вы были жестоки со слугами? — спросил «лорд-богач», сложив ногу на ногу.

«Играет на слухах. Хочет очернить её перед всеми. Гад».

— Я прогнала от себя предателей, которых подсылали шпионить за мной. В обиде легко распустить громкие слухи, и всё же их распускают живые. Будь я жестока, некому было бы болтать.

— И вы считаете, что соблюдали все добродетели Благословенной крови, и богам не в чем вас упрекнуть?

«Это что, ловушка? Идеальных людей ведь не существует»

— Если я в чём-то повинна, то прошу прощения и у богов, и у людей. Если же они довольны мной, то пусть их благословение меня не покинет. Однако вы ушли от темы, лорды. Я ответила на ваш вопрос: короля убила не я. Это сделал канцлер Генрих Уриен.

В толпе снова раздались шепотки удивления. Дамы на трибунах прикрывали лица веерами и шептались. Мужчины склонялись ухом друг к другу, тихо переговаривались. Стражники начали переглядываться друг с другом. Лорды мельком посмотрели на канцлера. Он хмурился.

— Неуместно, Ваше Величество, обвинять в столь тяжком грехе меня. Это выставляет вас не в лучшем свете. Король был не только Благословенной крови, но и моей родной. Его мать — моя единоутробная сестра. Я любил своего короля-племянника, — сказал он, сцепив пальцы у подбородка.

Ничто на его лице не дрогнуло, но глаза говорили красноречивей.

— Правда всегда была для вас неуместна, лорд Генрих. Вы подстроили так, чтобы я оказалась возле тела короля точно в момент, когда прибежала стража. Вы приходили ко мне вчера в темницу и велели, чтобы я поклялась в вечной любви королю и заявила, что беременна. Однако это ложь. Вы собирались взять меня силой и выдать своих детей за наследников короля. А что потом? Убить и меня? Стать при них регентом?

— Ваши слова громки. Вероятно, от отчаяния, потому я прощаю вам этот выпад, — держал лицо Генрих.

— Мне не нужно ваше прощение. Я Микая Валдис Благословенной крови, я всю жизнь соблюдала добродетели, положенные мне по крови богами. И сейчас боги знают, что я говорю правду.

Вокруг зашептались, припоминая все последние слухи о канцлере. Не зря. Всё было не зря. Ивор на миг ощутил внутренний подъём. Хоть бы сработало, хоть бы все люди увидели, какое чудовище стояло у власти всё это время, а боги… Ивор глянул на ясное солнечное небо — подножия Божественной горы не было. Боги не смотрели. Богам наплевать.

— Сейчас мы судим не лорда Генриха. Все мы знаем, как он заботился о восстановлении государства после смерти короля Асвальда. Он бы никогда не пролил Благословенной крови, — снова гнул своё «лорд-богач».

«Естественно он так поёт! Кто ещё посадил этот мешок с деньгами за стол Совета?»

— Он уже её пролил. Три года назад, — заявила Микая.

Над площадью снова повисла зловещая тишина. Люди переглядывались, переводить взгляды с королевы на канцлера.

— Лорд Генрих давно готовился к заговору и добился своего. После Ночи Пепла в живых остался только его племянник, который сделал его канцлером, и я. Столь скорая свадьба, так быстро новые люди на местах. Как можно было им поверить? — Микая задала этот вопрос народу. — В Ночь Пепла лорд Генрих нанял ничего не подозревающего извозчика, чтобы тот развёз масло по кварталу знати. А после пожара здесь, на этом месте, лорд Генрих казнил невиновного человека. И он, и Арчивальд — радовались этому убийству. А потом предали забвению. Запретили произносить даже имя, насильно стёрли из памяти, словно с именем забудется та ночь и их грех. Но я помню Ночь. И я помню имя! — Микая посмотрела Генриху в глаза. — Кристиан Ваэль.

Запретное имя, брошенное прямо в лицо. Гнев в холодных глазах. Но Микаю было уже не остановить:

— Кристиан Ваэль был невиновен. Настоящий убийца жив, и он здесь.

Толпа уже не шепталась. Она бурлила, как бульон в котле. Генрих Уриен сидел мрачнее тучи. Когда Микая сказала про масло и извозчика, у него всё-таки дёрнулось лицо. Он не знал, что ей известны такие подробности, он не думал, что кто-то знает правду.

— Это правда! Извозчик всё ещё жив. Ему пришлось прятаться, — скоро послышался позади множественный шёпот, и Ивор удивлённо обернулся.

Далеко позади он узнал крупную фигуру и капюшон Витарра. Тот кивнул ему.

«Витарр пустил слух о своей истории. Когда успел? Молодчина! Как жаль, что он не может выйти прямо на помост и всё рассказать. Ему, скорее всего, снимут голову ещё до того, как заговорит. Но Микая могла. Генрих совершил большую глупость, устроив показательный суд перед народом. Он заплатит за всё».

— Народ Адаманта! — объявила Микая. — Я обвиняю Генриха Уриена в убийстве короля Асвальда и его семьи. В убийстве семей Благословенной крови и сотен людей, что были рядом с ними в Ночь Пепла — ваших соседей, родных и друзей.

Раскрылось лживое торжество трёхлетней давности. Притворщик мёртв. Королева сказала правду. А ликовавший убийца получит по заслугам.

— Довольно! — Стол сотряс стук кулака в белой перчатке. — Я думаю, королева уже сказала всё в свою защиту, и нам следует вынести приговор.

— Виновна! — первым провозгласил «лорд-богач».

— Не виновна, — тихо проговорил Роджер.

— Молчу, — покачал головой хранитель библиотеки, он обескураженно смотрел вокруг и не мог осознать то, что сегодня услышал.

— Виновна, — опустил голову «лорд-тень». Он не пошёл против канцлера.

Последнее слово оставалось за Генрихом. Все притихли и смотрели на него… кроме королевы. Она смотрела только перед собой. Не просила его ни о чём. Не умоляла. Волнистые волосы колыхались от лёгкого ветра. Подол чёрного в красных маках платья шелестел складками. Грудь вздымалась от дыхания, а тонкие ладони напряжённо вцепились в стойку.

— Виновна, — произнёс канцлер, и распорядитель тут же подхватил свой листок.

— Королева Микая Валдис, Совет большинством признал вас виновной в убийстве короля Арчивальда. Вы приговариваетесь к казни. Завтра приговор будет приведён в исполнение на этой площади. Уведите арестованную.

К Микае подошли гвардейцы в красном и схватили её за локти. Толпа шумела. Микая в последний раз обвела взглядом людей, на миг задержала его на Иворе, прежде чем её увели.

«Нет!» Ивор сорвался вперёд и протискивался как сквозь кисель — густой и горячий. Его отталкивали. «Нет!» Микаю затолкали в повозку и сомкнули на петлях замок. Тронули поводья. «Не позволю!» Он уже почти пробился к передней линии стражи перед помостом, когда повозка уехала, а Ивор всё рвался.

Внезапно его схватили за шиворот и начали волочить в другую сторону. В толпе было трудно сопротивляться, люди зажали со всех сторон, кричали. Потом Ивора вывели из толпы в сторону и прижали к стене в ответвлённом переулке.

— Что ты собирался сделать? — тихо спросили его.

Ивор узнал голос раньше, чем разглядел лицо под капюшоном.

— Йорен? Что ты здесь забыл? Катись в пекло!

Ивор злился, пытался вырваться, но его держали крепко.

— Я тебя сразу приметил. Видел, как ты смотришь туда. Ивор… ты собирался спасти королеву?

— А тебе какое дело? — огрызнулся Ивор.

Толпа на площади всё ещё шумела, стражники оттесняли людей, велели им расходиться. Кого-то даже ударили. И люди уходили. Вопрошали, не получали ответов и уходили. Но вернутся сюда завтра.

— Я помогу.

— Что?..

Ивор на миг опешил. Ореховые глаза Йорена смотрели прямо на него.

— Если ты хочешь спасти королеву, я помогу.

— Тебе-то что за дело? Ты ведь дал понять, что против нас, Йорен!

— Я не Йорен, — опустил глаза он. — Я выдумал это имя. Меня зовут Адам Лиай. Я обязан королеве своей жизнью и честью. И верну этот долг. Я помогу вам спасти её.

Комментарий к Глава 33. Разгадка

Если наберутся ждуны, то финал опубликую пораньше

========== Глава 34. Стихия ==========

Ужин показался на вкус как пепел, лучшее вино — безнадёжно кислым. Генрих с шумом отодвинул от себя тарелки с изысканными яствами и потребовал унести их. Слуги торопливо загремели посудой и скрылись с глаз. Когда лорд Генрих в плохом настроении, всегда кому-то доставалось.

Этот день должен был стать его триумфом, а Микая всё испортила. Бросила свою жизнь в огонь, только чтобы отомстить Генриху. Глупая гордая птичка. Её слова разлетятся по столице, но в конце концов забудутся. Она не изменила ничего и умрёт напрасно.

И всё же гордость Генриха уязвлена. Он предложил ей великий дар, а она швырнула его под ноги, как оплёванную кость. Микая сделала выбор. Если бы она прилюдно поклялась в вечной любви королю, то стала бы соучастницей его деяний и всего, что о нём знали и говорили. Глупый Арчи никогда не заботился о своей репутации, и ей пришлось бы принять на себя презрение народа, стать объектом ненависти мятежников. Но Микая была бы жива, на троне, и воспитывала бы наследников Благословенной крови. Чем эта мысль ей так претила? Глупая гордая птичка.

Генрих в последний раз спустился в темницы. Он ненавидел их давящие стены, их вонь. Надушенный платок не помогал. Генрих выставил вон всех часовых из коридора. Ныне среди пустоты и холодной тьмы обитаемой была лишь одна темница. И узница в ней стояла гордо, точно в тронном зале, и не смотрела на Генриха. Как и всегда.

— Что вы наделали… — заговорил он.

— То, что считала справедливым, — отозвался холодный, как эти камни, голос.

— Справедливости нет. Я же вам говорил.

— Несправедливость порождают люди, облечённые властью. Вы совершили страшный грех, но обвинили во всём Кристиана. Его род должен был войти в младшую знать. Теперь его имя не произносят. Я должна была напомнить о нём.

— Чем он вам так полюбился? — внезапно вышел из себя Генрих, он ненавидел это имя с тех пор, как узнал. — Безродный мальчишка думал, что может жениться на вас. Сразу стать отцом Благословенной крови! Если бы я знал, что ваш отец отдаст вас человеку ниже происхождением, я бы не тратил время, доказывая свой род. Вы бы уже были моей женой.

— А вы королём? — качнула головой Микая. — А что же Арчивальд?

Даже перед лицом смерти в её взгляде всё ещё горел огонь. Но вовсе не страсти и жизни, а ненависти. Милой девушки с портрета больше нет. Генрих разговаривал лишь с тенью женщины, которую когда-то любил.

— Арчивальд с самого начала хотел получить всего лишь семейное поместье Холденов. На троне я дал бы ему хоть десять. Но мою кровь всё ещё нужно было доказать, а времени не было. Мой отец оставался непреклонен, а вас отдавали этому мальчишке Ваэлю.

— Я сама к нему шла.

Генрих продолжал, словно не услышал:

— Даже после всего вы могли стать моей королевой, леди Микая. Должны были ей стать! Пусть бы Арчивальд жил в богатстве и удовольствии, как всегда хотел. А вы бы воспитывали моих детей Благословенной крови. Они бы унаследовали трон. Я был терпелив. Ждал, что вы ко мне привыкните, может, полюбите. Сколько раз я вытаскивал вас из огня, но не слышал даже слова благодарности. Только этот вечно ледяной взгляд. И ни одной улыбки.

— Вы отняли у меня всё — и хотели, чтобы я вам улыбалась? Полно вам, Генрих. Не считайте меня глупой. Вы сами бросали меня в этот огонь. Из раза в раз позволяли Арчивальду делать всё, что тот захочет. А потом выжидали, чтобы явиться в нужный миг героем. Вы убили всех, кого я любила. Какой благодарности вы после этого ждали?

— Вы не знали этого. Вы бы жили в блаженном неведении, в богатстве и почитании до конца своих дней. Но вы с Арчивальдом решили сделать по-своему. Вам обоим надоело покровительство доброго и терпеливого канцлера. Теперь расплачивайтесь за последствия, леди Микая. В этот раз я не могу вас спасти. И не стану.

Канцлер собирался уйти, навсегда попрощаться с этой женщиной. Но она вдруг окликнула его, и он не смог не обернуться.

— У меня есть желание, которое вы в силах выполнить.

— Последнее, я полагаю? — осведомился Генрих и почувствовал внутри удовлетворение. Даже в посмертии она будет ему обязана.

— Я хочу знать, как вы сотворили День Крови и Ночь Пепла, — чётко выговорила Микая каждое слово. — С самого начала. Как человек без прав Благословенной крови — чужой в своей семье — смог перевернуть основы королевства.

— Вы не успеете рассказать всё перед казнью. У вас будет время лишь на одну молитву.

— Всё, что хотела, я уже сказала на суде. Сейчас я хочу знать лишь правду. Кто всё это время был рядом со мной, смотрел мне в глаза, хотя был врагом? Кто получал от вас повышение за пепел на месте столицы? Кто сотворил это с моей семьёй? Все до единого. Я хочу знать, кто помогал и подчинялся вам.

— Значит это ваше последнее желание?

— Да.

— Что же… Я уважаю вас, леди Микая. Всегда уважал. Это желание я выполнить могу. А вы унесёте с собой и расскажете богам, как неприметный человек, которого даже отец не признал законным сыном, смог встать во главе королевства Благословенной крови.

***

Подпольные комнаты забились людьми до отказа. Даже те, кто раньше не знал, где находится главное Убежище, сегодня были здесь, и в комнатах стояла духота. Некоторые ждали вестей в своих домах. Их подполье разрослось, набирало силу три года. И завтра утром должна решиться судьба королевства… по крайней мере, Ивор надеялся на это.

— Мы что, серьёзно собираемся это сделать? Зачем её спасать? — возмущался Рыжий Джек.

Ховар ему возражал:

— Она обещала нам королевство справедливости. Так Ивор говорит.

— Какое теперь королевство? Её низложили. Зачем она теперь нужна?

— Я думал, у вас большее единодушие, и мы будем обсуждать план, а не спорить, — тихо отозвался из угла Йорен, но его всё равно услышали.

— А это ещё кто? — нахмурились другие.

— Это Йорен… то есть Адам. Он хорошо сражается и поможет нам, — пояснил Ивор.

— Ты привёл чужака в убежище? — Торн в сомнениях почесал каштановую бородищу. — Ну даёшь, парень.

— Королева ему доверяет. И я.

— Если Ивор ему верит, поверю и я, — ответил Витарр. — Только от одного человека наш расклад не слишком поменялся.

— Витарр, что ты предлагаешь? Я сделаю то, что ты скажешь.

На эти слова Ивора Витарр удивился. Ясное дело, ведь в последнее время Ивор только и творил, что вздумает сам. Виновато опустив взгляд, Ивор пояснил:

— Во все разы, что я лез в пекло по своим разумениям, оказывался прав ты, а не я. Всегда. Ты убережёшь больше наших жизней, чем я. И при этом добьёшься цели. Я не сомневаюсь в тебе.

«Помоги спасти Микаю. Пожалуйста…» — говорили глаза Ивора.

Витарр откинул свои жидкие кудри с глаз и серьёзно задумался.

— Слушайте все, — наконец сказал он, и все притихли. — Будет тяжело. Наверняка кто-то погибнет. Решать вам, пойдёте ли вы. Но мы все были готовы к риску, когда выпадет шанс что-то изменить. Королева Микая и есть наш шанс. Вспомните, как все вы обрадовались такому союзнику, как праздновали назначение Роджера, какой решимостью загорелись, когда узнали о виновности в пожаре канцлера. Мы готовились больше трёх лет. Если всё получится, мы наконец отомстим. Виновные заплатят за все жизни, что у нас отняли. И наши родные смогут наконец спать под крылом богов спокойно.

— Наконец-то! — хлопнул в ладоши Дани, и все дружно зашумели.

Ивор почувствовал облегчение, словно снял с плеч гору, но взгляд Витарра был по-прежнему хмур. Пока все радовались предстоящему делу, он всматривался в карту — думал. Призвав всех на бой, он взял на себя их жизни и будущие смерти.

— Если идти в бой, то надо бросать все силы, — проговорил он уже больше для себя, чем для других. — Если проиграем, то подполье уничтожат. Если отсидимся, то ничего не изменим. Тяжёлый выбор. Я всегда старался быть осторожным. Беречь наши жизни… Я согласен с тобой насчёт королевы, Ивор. Она нужна нам. Не знаю, выполнит ли она свои обещания, когда взойдёт на трон, но если погибнет, то нам рассчитывать не на что. Роджер не продержится долго в Совете один. Он тоже в опасности.

Витарр начал водить пальцем по разложенной карте, думать, планировать, прикидывать все варианты. В этом он всегда был мастер.

— Сколькие из вас могут сражаться? — подался вперёд Адам.

— Среди нас много женщин, их я не пущу под мечи. Но наших парней хватит, чтобы сравнятся с дворцовой стражей, — проговорил Витарр, прикидывая план.

— Я могу привести своих людей.

— У тебя есть люди, Адам? — удивился Ивор.

— Я рыцарь, у меня свой отряд.

На этих словах Ивор воодушевлённо присвистнул.

— Не настолько много, — спустил его на землю Адам. — Я сейчас не в армии. Новый генерал был рад от меня избавиться и принял мой отпуск, но большинство моих солдат всё ещё на границе. Они бы не успели, даже если бы попытались. Но кое-кто отправился в увольнение со мной. Некоторые из них — в столице. Я смогу отыскать их. Их немного, но я знаю их несколько лет, они надёжные парни.

— Да это великая подмога! — воодушевился Ивор.

— Я не знаю, все ли они захотят ввязываться в это дело. Всё-таки теперь мы не с Норслендом воюем, а против своих. Но королеву они уважают и помнят, что она сделала в последнюю войну. Сколько-то да согласится.

— Большая часть дворцовой стражи будет охранять пустые повозки, как сегодня. Они поедут широкими дорогами, но в той части города их много. Возможно, они поедут теми же путями, что и сегодня, а может и, нет, — Витарр провёл пальцем по нескольким из них. Никто не знал город так, как он.

«Вот почему Витарр только наблюдал сегодня, — подумал Ивор. — Он уже тогда начал строить план — с разведки. Молодчина».

— Сегодня они все ехали окольными путями, — неуверенно вмешался в разговор Ховар. Он следил за одной из повозок.

— Однако настоящая повозка приехала на площадь первой.

— Когда станет ясно, которая настоящая, нападать на неё будет поздно.

— Зато, когда настоящая подъезжает на площадь, остальные ещё петляют. Они дают достаточно времени настоящей, чтобы приехать, а потом отгоняют пустые, и их охрана присоединяется к караулу на площади. Вот их-то и надо будет задержать, — сказал Витарр.

— Зачем задерживать пустые повозки? — не понял Ховар.

— Не сами повозки, а их стражу. Если они доберутся до площади, нас задавят числом.

— Нас не хватит на все повозки, иначе бы мы спасли королеву ещё до площади. Помните, как было с Робером? Один их солдат стоит троих наших!

— Поэтому слишком делиться не будем. Стражу повозок надо будет только отвлечь, а не сражаться с ними. Это надо сделать малыми силами, которые хорошо знают те улицы, а основные приберечь для площади.

Витарр ткнул пальцем в середину карты, где среди плотных домиков пустело светлое пятно городской площади.

— Там повсюду лучники. Их надо снять, — Ивор потыкал на верхушки нескольких крыш.

— И заменить своими, — кивнул Адам. — В моём отряде есть несколько умелых. Они обстреляют стражу, когда вы начнёте. Но если стража смешается с толпой, то лучники больше не смогут вам помочь. Стрелять по толпе я им не прикажу.

— Лишь бы хватило сил прорваться к помосту, — задумался Ивор. — Если начать слишком рано, Микаю могут увезти обратно и казнят уже во дворце.

— А может, уже казнили, — проворчал Джек.

— Нет. Им нужно показать народу её смерть, чтобы избежать восстаний и лжекоролев, — не глядя на Джека, отозвался Виттар. И Ивор в очередной раз восхитился, боги, какой же Витарр умный!

— Значит, с тыла повозки тоже атакуем. У вас оружие-то есть? — спросил Адам.

Витарр кивнул:

— Один недруг короля присылал нам «дар».

— Не забудьте про канцера и его подхалимов, — снова вмешался Джек. — А то в погоне за королевой упустим их.

— Это будет трудно. Их всегда окружает стража. Даже стрелой с высоты ничего не сделать.

— Мы будем давить со всех сторон с земли.

— Тогда за дело. Витарр… давай-ка ещё раз план для этих крикунов, которые всё прослушали.

***

Микая умылась водой из таза и коснулась тела духами. Они пахли свежим лесом и весенними цветами. Микая надеялась, что это отобьёт запах темниц.

Линн принесла всё, что она просила. Платье из белой коробки дождалось своего часа, пусть и не того, для которого шилось. Кольцо надето на безымянный палец. Гребень мягко вошёл в волну тёмных волос, а косы заколоты на затылке серебряными шпильками. Последние приготовления. За приговорённой пришли.

На этот раз караульные спрашивали, дозволяет ли королева себя касаться. Гвардейцы в красных мундирах с каменными лицами вели её по дворцовым коридорам, и все, кто встречался на пути, завороженно смотрели на приговорённую к смерти королеву и отдавали последний поклон.

Весь двор ждал её у ворот. Кто-то поедет следом на площадь, другие останутся здесь. Иные поглядывали на неё с сочувствием, другие с подозрением, третьи с удивлением, потому что на солнце королева сияла как алмаз.

В день собственной казни она предстала в платье цвета горного снега. Серебряная вышивка на кайме юбки и плечах сияла, как искры снеговых пиков на солнце. Овальный обшитый серебряной парчой вырез аккуратно открывал тонкие ключицы. Воздушные кружева крыльями спускались с плеч к подолу. Длинные узкие рукава треугольником заканчивались у пальцев. На груди переливался гранями старинный алмаз в серебряной оправе — фамильное украшение матери. Волнистые волосы в красивой причёске струились от ветра по спине и плечам, сзади вставлен цветок красного мака.

Микая была прекрасна как невеста. В этом платье она собиралась выйти замуж за Тиана. И сейчас надела его на свою казнь, что воссоединит её с любимым на вершине Божественной горы.

Микаю задушат. Проливать Благословенную кровь — грех даже для палача, а потому её ждала шёлковая петля. Поэтому на шее не было украшений. Лишь на пальце серебряное кольцо с алмазом и ониксами — подарок возлюбленного на будущую… несостоявшуюся помолвку.

Долгие минуты, может, часы в закрытой повозке. Бесчисленные повороты. Случайные голоса стражников и прохожих. Стук копыт в такт биению сердца. Микая не чувствовала ни волнения, ни тревог. Впервые на три года на сердце было легко. Сегодня всё кончится.

Открытая дверь и бьющее в глаза утреннее солнце. Микая лёгким шагом спустилась с подножки. Тёплые лучи лизнули кожу на ключицах. Ветер коснулся волос и ресниц. Каблуки стукнули по мощёной дороге, ещё прохладной с ночи.

Вокруг люди. Так много разных лиц и глаз. Загорелые работяги с натруженными руками. Зажиточно одетые торговцы с цепкими взглядами. Женщины в белых чепцах и платках. Ремесленники с мозолистыми ладонями. Даже дети с невинными глазами. Все они смотрели на неё. Только стражники, что в несколько рядов выстроились между Микаей и толпой, отводили взгляды и поджимали губы.

На эшафоте в чёрном капюшоне её ждал палач, сжимал в руках шёлковую петлю. Поодаль на стульях расселись аристократы. На соседнем помосте в нескольких от эшафота ярдах сидел в креслах Совет лордов. Генрих в центральном. Великий и ужасный канцлер пришёл посмотреть на её смерть — убедиться, что Микая не воскреснет и не выдаст его тайны.

И она шла. Сколько раз Микая проходила этой дорогой к креслу, чтобы увидеть очередную смерть приговорённых. Теперь она посмотрит их глазами. Сколько раз она молчала, когда очередную невинную душу лишали жизни. Теперь закончилось молчание. Вчера её голос звенел перед народом. Сегодня будет шептать одним лишь богам.

«Тиан, ты тоже это видел? Ты тоже шептал?»

Её поставили перед всеми на колени. Палач встал за спиной. Распорядитель зачитал пустые слова и объявил время последней молитвы. Микая заметила, что в толпе и впрямь кто-то начал молиться. Но за неё ли?

Микая в последний раз взглянула на ясное небо, когда под мёртвую тишину петля обвила её шею и сдавила.

«Сегодня во сне я видела смерть. И вот ты здесь…»

***

Рвануло так, что даже издалека заложило уши. Джек — дурак, это надо было сделать тише! Ивор с крыши опасливо оглянулся в сторону площади, не услышали ли тревогу там, но синие и зелёные точки стражников не сдвинулись в своём кольце ни на шаг. Только последние ряды горожан на краю площади растерянно оглянулись назад.

На месте казни собрались, наверное, тысячи людей. Все ближайшие переулки тоже забиты, из слуховых окон на чердаках свешивались любопытные головы. Вот бы они все поддержали сопротивление, тогда дни канцлера мигом бы оказались сочтены.

Сейчас в толпе находилось всё боеспособное сопротивление. Они разделились на маленькие группки и готовились кинуться в атаку по сигналу. С собой они взяли только короткое оружие, которое можно спрятать под одеждой. Длинные мечи и копья только бы привлекли внимание, да и не умеют они с ними обращаться. Ивор натаскивал их драться кинжалами и короткими мечами. Адам провёл короткую ночную тренировку, но разве один раз прибавит мастерства?

Ивор приложил ладонь ко лбу козырьком и прищурился на ярком солнце. По серой мощёной дороге к площади подъезжала чёрная повозка в окружении красных и синих мундиров. Вот она — настоящая.

Ивор мигом спрыгнул на деревянную балку с фонарём, спустился на чужой балкон, перепрыгнул на соседний и помчался верхними путями в сторону площади. Времени мало.

«Надеюсь, меня тут не подстрелят. Люди Адама уже должны были снять лучников и надеть их мундиры».

Ивор против солнца не мог разглядеть, состоялась ли подмена, но лучники тёмными силуэтами стояли на крышах. Стражники в синих и зелёных мундирах окружили эшафот и помост Совета плотным кольцом. Ивор скрипнул зубами. Их больше, чем вчера. Тонкая линия зелёных мундиров так же стояла по краям площади. Они хорошо виднелись среди разноцветной толпы.

Ивор нырнул в неё с головой. На него сердились, ругались, толкали, но Ивор не обращал внимания и пробирался поближе к помостам.

Наконец Витарр вдалеке свистнул условленный сигнал.

— Канцлер убил короля и сжёг столицу. Бей его! — громогласно крикнул на всю площадь Торн. В строе стражников громко хлопнул брошенный снаряд.

В этот миг толпа встрепенулась. Раскачалась. Начались крики. Толкотня. Подпольщики ринулись вперёд первыми, горожане вторили им. Отзывались как эхо.

На линию стражников перед помостом надавили, и они едва сдержали удар неуправляемой стихии. На помост с лордами полетели камни и цветочные горшки. Один задел плечо «лорда-тени», и он вздрогнул.

Стражники окружили Совет и аристократов, обнажили мечи. Внешнее кольцо выставило вперёд длинные копья, их дёргали за древки, пытались вырвать из рук. Одного стражника вытащили из строя — люди тут же сдавили его, били кулаками, ногами. При виде этого остальные дрогнули, попятились. Задние ряды плотно прижались спинами к помосту, словно площадь стала морем, а помост превратился в спасительный островок, неприступную скалу среди рокота и шторма.

«Хоть бы Роджер был в порядке», — быстро подумал Ивор, пока пробирался сквозь этот хаос, как пловец сквозь сердитое море. Они не смогли предупредить старика не приходить сюда, он всё время был во дворце. «Нужно как можно скорее закончить это. Микая!»

Широкое кольцо городской стражи наконец не выдержало и в узком месте поддалось. Людской поток ринулся в эту брешь как морская вода в пробоину корабля. Течение несло их дальше к второму помосту, и Ивора с ними.

Он не различал, есть ли кто-то рядом из своих. Просто двигался вперёд. Шум оглушал. Со всех сторон пихались. Где-то схлестнулась сталь. Некогда смотреть, что происходит с Советом. Туда пойдёт Витарр. Просто вперёд! Уже близко. Вот Ивор видит огромного палача в чёрном капюшоне. Он возвышается над всеми. Растерянно оглядывается вокруг. Он своё получит.

Но где же Микая?

В спину мужчины рядом с Ивором воткнулась стрела, и тот с криком рухнул. Затем над ухом свистнула ещё одна. Сверху полетели десятки стрел, люди начали падать как подкошенные. И тогда толпа перестала наседать, остановилась, стала пятится, охать, оглядываться… и с тем же рвением, с каким недавно штурмовала ряды стражников, начала в страхе разбегаться.

«Нет, не может быть!» Ивор бросил быстрый взгляд на крыши. Стражники обстреливали толпу, их оказалось куда больше, чем дюжина. Другие боролись с солдатами Адама. «Он должен был прийти раньше! — в панике подумал Ивор. — Почему его людей так мало?!»

Люди на площади смешались, толкались, падали и спотыкались о тела. Кого-то убивали стрелы, других затаптывали. Ивору показалось, что он видел искажённое от боли лицо Торна. Течение повернуло вдругую сторону, превратилось в водоворот. Ивора уносило всё дальше.

«Нет! Не туда! Мне нужно…»

Ивор сопротивлялся. Его пихали локтями, толкали. Он в ответ кого-то ударил, чуть не упал. Он продвигался. Медленно, но продвигался вперёд с сумасшедшей решимостью и отчаянием.

«Микая!»

Стражников у эшафота уже не было. Одна часть собралась вокруг членов Совета и аристократов, другая давила на толпу, всаживала в неё длинные копья, окропляла красным камни. Подпольщики пытались сломить врагов — напрыгивали на стражу и разили короткими мечами и кинжалами, но изменить ситуацию уже не могли. Их отбрасывали воодушевлённые солдаты и убивали всех, до кого дотягивались.

Ивор прорвался. Он рывком запрыгнул на эшафот в тот момент, когда палач снимал петлю с шеи лежащей Микаи. Ивор в ярости столкнул его вниз, палач скрылся под ногами паникующей толпы. Напуганный распорядитель упал на колени и закрылся руками, но его схватил за ногу кто-то снизу и стянул с помоста.

— Микая! — крикнул Ивор, но она ему не ответила.

Микая лежала на грубых досках в белом красивом платье, как невеста… и не шевелилась.

— Микая! — Ивор потряс её за плечи, но ониксовые глаза так и не открылись. — Нет. Нет, вставай. Ты не можешь сейчас уйти. Ты обещала нам. Мы здесь, мы пришли спасти тебя. Мы не могли опоздать. Прошу… они не могли убить и тебя. Пожалуйста…

Бесполезно. Она лежала у него на руках без дыхания. Слёзы брызнули из глаз вместе с осознанием: «Мертва». Шум площади заглох, превратился в ничто. Ивор будто смотрел на всё сверху. Глазами безучастной птицы видел себя среди шевелящегося роя толпы внизу — сломленным и одиноким. Ивор не успел. Не смог. Не справился. Снова не спас. Он обнял Микаю за хрупкие плечи и, не сдерживаясь, заплакал.

— Ивор! — возглас вытянул его из темноты горя и вернул к настоящему, в своё тело.

Стрела прилетела совсем рядом с его ногой. На помост выскочил Витарр и прикрыл друга щитом.

— Витарр, она…

Витарр бросил быстрый взгляд на королеву и всё понял.

— Нужно уходить. Сейчас же!

Ещё одна стрела свистнула рядом и убила бы Ивора, но отскочила от щита, вторая царапнула Витарра по плечу, третья попала ему в ногу, и он со вскриком присел на колено.

— Витарр!

— Уходи!

Толпу с площади почти вытеснили. Богатая карета канцлера уезжала прочь в сторону дворца. Трое стражников забрались на помост и устремились к раненому Витарру. Ивор вскочил на ноги и хотел броситься на помощь, но Витарр оттолкнул его прочь.

Ивор упал с помоста и покатился по горячим камням. Колени больно ударило. Плечи болели. Ладонь угодила в пятно крови. Ивор тяжело поднялся и успел увидеть, как Витарр отбивался щитом от стражников, как схватил одного из них медвежьей хваткой, но другие уже занесли над ним мечи.

Время замедлилось, увязло в паутине. Каждое движение, каждый взмах казались долгими и растянутыми. Витарр выгнулся всем телом, а лицо исказила гримаса боли. Ивор оглох. Он не слышал ни шума толпы, ни своего окрика, ни голоса Витарра. Только его губы еле шевелились, и Ивор смог разобрать единственное «Беги», прежде чем его друг завалился на бок и прикрыл глаза.

— Витарр! — смог прокричать Ивор, и время возобновило свой бег. Приглушённые краски и свет ударили в глаза. Громкие звуки ворвались в уши.

Двое стражников направились к Ивору. Рядом просвистела стрела.

Ивор с рвущимся на части сердцем оставил друга на растерзание врагам и кинулся прочь. Остатки горожан метались из стороны в сторону, не зная, куда бежать. Ивор несколько раз отчаянно свистнул сигнал отступления, не зная, слышит ли его хоть кто-нибудь из друзей.

Королева мертва. Витарр мёртв. На площади тела сотен людей. Битва проиграна.

Комментарий к Глава 34. Стихия

Следующая глава последняя

========== Глава 35. Завещание королевы ==========

В подполье чугунным грузом давило уныние. Ещё вчера все горели боевым духом, а сегодня отчаялись настолько, что сидели в коридоре, на полу, по углам и плакали без стеснения.

Королева мертва. Витарр мёртв. Торн мёртв. Мертвы ещё тридцать семь товарищей. Тридцать, включая Ховара и Дани ранены. Талия плачет, перевязывая их раны. Вода в бадье алая от окровавленных бинтов.

Ивор сидел на косой крыше, свесив ноги, и смотрел на огоньки Этерны. Ночь принесла прохладу близкой осени. Плащ лежал на коленях. Пальцы непроизвольно гладили вышитый на изнанке белый цветок.

Позади шаркнули шаги. Адам присел рядом.

— Ты не виноват. Вы всё сделали правильно… но они оказались сильнее.

— С чего ты решил, что я считаю себя виноватым? — буркнул Ивор.

— Потому что мне это знакомо — потерять наставника и друга. И когда мне сказали, что я не виноват, стало легче. Королева сказала это мне, — Адам сжал в ладони женскую замшевую перчатку.

— Почему ты ввязался в это?

— Хотел постоять за справедливость. Ради этого я стремился стать рыцарем, и у меня был перед глазами хороший пример. Когда его не стало, вся изнанка сразу показала себя.

— Поэтому ты ушёл?

— Да. Мне нужно было подумать.

— А королева? — Ивор кивнул на перчатку.

— Я не защитил её. Тогда в первый раз. Я выбрал подчиниться приказу короля… и, наверное, спасти свою жизнь. Я не считаю рыцарями людей, которые творят бесчинства и ведут себя как разбойники. Мне казалось, что я замарал себя. А королева дала мне шанс смыть свой позор в бою и спасти Адамант.

— У тебя слишком идеальное представление о мире и рыцарях. По мне так они просто парни в железе. Такие же придурки, как все.

— Моя вина, что не хотел взрослеть. До последнего надеялся, что прожить свою жизнь праведно возможно. Может, и сейчас надеюсь. Поэтому я ушёл.

— А здесь решил предаться мечтам?

— Поэтому я пришёл.

— И мы провалились…

— Ты не виноват, — снова повторил Адам. — Противников было больше, засад было больше, а королева… Когда начался хаос, казнь остановилась. У тебя почти получилось. Но потом я видел, как канцлер крикнул палачу закончить дело. Ты просто не успел.

— И Витарр погиб, спасая меня. Он мне… был как брат. По-хорошему, при всём моём поведении это меня должны были пристрелить и прирезать уже сколько раз. Но мертва моя невеста, мертвы мои друзья, мертва Микая и мёртв Витарр, а я почему-то ещё жив. Канцлер на троне, сопротивление разгромлено.

Ивор продолжал говорить. Нести чепуху. Задавать бессмысленные вопросы. Ему нужно было с кем-то говорить. Слышать чей-то голос — чей угодно… чтобы земля не манила внизу.

— А тут ты не прав, — заметил Адам.

— Как это?

— Когда командир погибает, твой долг — подхватить его знамя, а не падать на колени в слезах, — сказал Адам, и Ивор с удивлением посмотрел на него. — Ивор, кто, по-твоему, сейчас сидит внизу, плачет, но зализывает раны? Сейчас ты не должен сидеть тут и жалеть себя. Я с вами недолго, но успел понять, что у сопротивления был не только Витарр. У них был ты. И ты ещё жив. Они ещё живы. Как лидер ты должен воодушевить их.

— На что?

— Не сдаваться, — прозвучал сзади голос.

В чердачном люке показалось решительное лицо Талии. Она опёрлась на деревянные бортики и неуклюже забралась на крышу. Затем достала из-под платья на груди две бумаги и протянула их Ивору.

***

За окном зияла непроглядная ночная бездна без единой звезды. К вечеру ясное небо заслонили тяжёлые тучи и полили разгорячённую столицу мелким дождём. Кто-то говорил, что боги прилетели взять под крыло душу Микаи Валдис и оплакать её.

«Не слишком и велик плач», — подумал Генрих и устало повалился в мягкое кресло. Белые шёлковые перчатки полетели на стол. Брошка с золотой змеёй бережно скрылась в шкатулке. Шейный платок ослабил свою хватку. Некстати возникла мысль о шёлковой петле.

Похороны уже должны были закончится. Больше Микая Валдис не вернётся в этот дворец. Её внесли в склеп её предков и намертво запечатали дверь. Больше там некого хоронить… так же как в склепе Канвальдов, Холденов, Уэзерби, Алланисов и других.

Дворец сделался невероятно тих, словно сам был склепом. Только здесь, в отличие от кладбища, ещё заиграет музыка. Свет сотен свечей засияет в тронном зале среди шелков и бархата, когда будут короновать нового монарха.

Осталось только вписать имя Генриха в родословную его настоящего отца. Оригинал книги в библиотеке можно и утерять. Богам не на что гневаться. Генрих ведь напишет правду. И тогда Адамант, не успев оплакать потерю Благословенной крови, вновь обретёт её представителя.

«Слухи», — царапнула Генриха мысль. Микая успела уколоть его в последний миг. Мятежники воспользовались её речью на суде и устроили побоище. Глупцы. Чего они добились, кроме сотен смертей? Городская площадь выглядит как поле боя. После такого легко убедить, что мятежники — обычные преступники. Может, их Норсленд нанял, чтобы раскачать обстановку в стране? Такая история вполне сгодится для черни.

Стройные свечные огоньки в канделябрах тянулись вверх и разгоняли мрак комнаты. В горле пересохло, и Генрих позвал слугу, но никто не отозвался. Он нахмурился, крикнул ещё раз, и явилась Линн.

— Кроме тебя, никого?

— Нет, лорд канцлер.

— Принеси мне лучшего вина. Сегодня великий день.

Линн ничего не ответила и вышла, только глаза метнулись в сторону.

Сегодня не осталось преград. Не осталось врагов. Арчи не будет будоражить дворец своими выходками и портить репутацию. Микая не будет плести интриги и втаптывать в грязь его дары.

Генрих чувствовал странную лёгкость. Прежде он так желал эту женщину, а теперь словно снял с сердца груз. Отказался — и стало всё просто. Никаких окольных путей. Дорога к трону пряма и устлана ковровой дорожкой и цветами.

Генрих станет хорошим королём. Будет раздавать великодушие и светиться добродетелями Благословенной крови. После дурного примера Арчивальда это нетрудно. Все жестокости Генриха порождены противодействием. Не останется врагов — не будет и давления.

Завтра Этерна проснётся по обыкновению. Люди займутся своими делами. Обсудят вчерашнюю давку, но и это забудут. Примут.

Кровь и пепел можно смыть.

Линн протиснулась в приоткрытую дверь с серебряным подносом в руках. На нём стоял золотой с рубинами кубок. Кубок, который так любил Арчивальд. Иронично.

Генрих, должно быть, нахмурился, потому что Линн испугалась:

— Если х-хотите, я сменю кубок, если вы предпочитаете другой. Просто вы сказали «великий день», и я…

— Нет. Этот подойдёт как нельзя лучше.

Генрих ни о чём не жалел и не станет. Линн хотела уйти, но канцлер окликнул.

— Я доволен твоей службой, Линн. Ты получишь награду и останешься подле меня.

— Это честь для меня, лорд канцлер.

Генрих повертел в руках свёртнутую в трубку бумагу. Когда он уже не надеялся на глупую девчонку, она принесла ему такой дар. Последний секрет, который Микая хотела утаить. «Завещание королевы с её печатью, ха», — безрадостно усмехнулся он. Даже с того света Микая хотела помешать ему и написала длинный манифест для народа о добродетелях Благословенной крови и как жить без неё. Наставление монарху, что даст начало новой династии.

Не понадобится.

Генрих поднёс бумагу к свечному огоньку и внимательно смотрел, как последние слова Микаи сгорают и превращаются в пепел. Затем Генрих взял кубок и в тосте поднял его со своим отражением в зеркале. Вино и впрямь превосходное: пряное, сочное, прохладное — с лучших виноградников заморских островов… только жажду не утоляло.

Генрих выпил его до дна, но в горле всё равно першило. Канцлер оттянул шейный платок и откашлялся. Не помогло. Комок застрял в горле и мешал вдохнуть полной грудью. Генрих начал сильно кашлять и хрипеть, словно ему на шею накинули шёлковую петлю. Кубок упал на пол и выплеснул на ковёр последние красные капли. Такие же Генрих увидел на своих пальцах, коснувшись носа.

Линн стояла перед ним и спокойно смотрела.

— Ты…

Коридорная дверь темницы с надрывом закрылась, шаги удалились, и темнота снова прикоснулась к тишине, оставив приговорённую королеву одну — до утра её смерти.

Нет. Прикрытая дверь соседней пустой камеры скрипнула, и Линн выскользнула из неё, как юркая куница.

— Ты всё слышала? — спросила Микая.

— Всё до единого слова.

— Ты знаешь, что делать. Принеси мне чернил, бумагу и печать. И… Линн, у меня будет к тебе ещё просьба. Последняя. Решай сама, выполнять ли её. Это будет твой выбор. Я уже ни на над чем не властна.

— Располагайте мной, как вам угодно, королева.

— Линн… — Королева внезапно обняла её. Линн настолько удивилась, что замерла и не знала, что делать. — Помню, как ты впервые пришла ко мне. Так боялась. Теперь мне впору бояться. Ты стала очень храброй девушкой. И теперь тебе хватит отваги самой выбирать свою судьбу.

— Я… не вполне понимаю, но исполню вашу просьбу… королева.

Линн сделала реверанс. Всегда его делала, когда не знала, что сказать этой женщине. Вместо жестокой госпожи Микая вдруг стала заботливой наставницей. Учила её, остерегала, дарила подарки… и она спасла Милу, не требуя ничего взамен.

Микая вдохнула. В её глазах не было надежды. И всё же она сказала:

— Передай кое-что канцлеру.

Генрих шагнул к Линн, но тут же рухнул. Перед глазами всё качало, темнело. Смерть холодила кожу. Цепкими пальцами касалась сердца, прежде чем сжать его в тиски. Страх… Генрих ощутил его всем существом от висков в холодном поту до кончиков пальцев. Тот страх, который он всегда использовал как оружие против врагов, пронзил его самого острой иглой. Но Генрих ещё не сдался… Он ещё…

Слух уловил последние слова, холодный голос, словно эхом прилетевший с того света:

— Послание от королевы Микаи: «Справедливость есть».

Последний взгляд ухватил удаляющиеся шаги и прикрытую дверь. Огонёк упавшей свечи перекинулся на шёлковый балдахин. Подобно своему племяннику, Генрих Уриен будет похоронен под тем именем, под которым родился. И никто не узнает его ни как представителя Благословенной крови, ни как короля.

***

Ивор стоял в подпольной комнате, уперев ладони в стол с картой. На том же месте, на котором всегда стоял Витарр, где он ещё недавно продумывал план.

Несмотря на раннее предрассветное время, никто не спал. Подпольщики плотно обступили стол и набились в коридор перед комнатой. Все ждали слова Ивора и с интересом поглядывали на два длинных письма, что лежали перед ним на карте. Талия стояла позади на обычном месте Ивора.

— Ещё ничто не кончено, — сказал наконец он. — Мы потеряли Витарра, мы потеряли королеву и много хороших людей, но мы ещё живы. А вот наш враг, который принёс нам, нашим друзьям и семьям столько горя, наверняка уже отправился в тень Божественной горы. Скоро всем объявят о его гибели.

— Канцлер м-мёртв? — неуверенно спросил Ховар, голову которого покрывал тюрбан бинтов.

— Королева обо всё позаботилась, — кивнула Талия. — Мне передали вести от её служанки. Всё было не напрасно.

Воздух в комнате тут же взорвался радостным шумом, смешанным со слезами. Но Ивор не дал всем забыться. Он похлопал по столу, и все снова затихли, приготовились внимать.

— Мы многое сделали, однако наше дело не закончено. Кроме канцлера, есть ещё много людей, которые намеренно выполнили этот греховный приказ, которые получили за сотни смертей тысячи серебра и пируют. Они тоже должны поплатиться.

— Но мы же толком не знаем, как канцлер всё сделал, и кто ему помогал…

— Знаем, — Ивор поднял перед собой первую бумагу. — Здесь подробный рассказ обо всём, как планировались День Крови и Ночь Пепла. Со всеми именами. Списано служанкой королевы с рассказа самого канцлера. Теперь мы знаем всех своих врагов. А это, — Ивор показал на вторую бумагу, написанную как дубликат, — обращение королевы к народу с её печатью. Благословенной крови больше нет. После смерти канцлера здесь будет хаос, аристократы начнут рвать власть на куски, чтобы занять трон.

— Представляю… — закатил глаза Дани.

— Нужно распространить это обращение по всему Адаманту, пусть его выучат наизусть, как молитву — последнее слово Благословенной крови. Пусть те аристократы, что вцепятся друг другу в глотки в борьбе, не забывают, что королевская власть изначально давалась богами за добродетели. Кто бы ни стал королём, пусть он знает, что если он, как Арчивальд или Генрих, будет использовать власть только для себя и забудет о народе и справедливости, народ ему напомнит. Восстанет из пепла и напомнит.

Подпольщики дружно зашумели. Начали обниматься и смеяться, словно не было вчера кошмара. Конечно, они не забудут его. Конечно, оплачут все жертвы. Конечно, будут помнить Витарра. Но дух справедливости, которым он три года назад сплотил этих людей, не погас.

— Отличная речь.

Адам хлопнул Ивора по правому плечу.

— Витарр бы тобой гордился.

Талия встала у левого.

— Осталось выполнить, что я тут наобещал, и посмотреть, что грядущий день нам готовит, — почесал затылок Ивор.

— Пока у нас есть глаза, мы смотрим. Пока есть руки, мы делаем. Пока есть голоса, мы говорим, — почти пропела Талия.

— Новый девиз? Мне нравится, — кивнул Ивор и положил завещание королевы на стол рядом с её замшевой перчаткой.