Эд Макбейн
ДИТЯ-УБИЙЦА
Это был совершенно обычный вызов.
Помню, когда Марелли вошел с бумажкой в руке, мы с Эдом сидели и болтали о фильме, который оба видели по телику.
— Хочешь заняться этим, Арт? — спросил он. Я поднял глаза, скорчил гримасу и осведомился:
— И кто кого пырнул ножом на этот раз?
— Случай пустяковый, — улыбнулся Марелли. Он привычным жестом пригладил усы и добавил:
— Случайный выстрел.
— Тогда почему его спихнули на отдел по расследованию убийств?
— Случайный выстрел, повлекший за собой смерть. Я встал, поддернул брюки и вздохнул:
— И почему это они всегда выбирают самый что ни на есть холодный день в году, чтобы поиграться с военными сувенирами! — Я посмотрел на заиндевевшее от мороза окно, а потом обратился к Марелли:
— Ведь это был военный сувенир, верно?
– «Люгер», — подтвердил Марелли. — Девятимиллиметровый с дулом в тридцать восемь дюймов. Дежурный полицейский проверил.
— Он был зарегистрирован?
— Скажешь тоже!
— Глупый сукин сын! — заметил я. — Думает, законы придумали не для него! — Я снова вздохнул и посмотрел туда, где Эд изо всех сил старался уменьшиться, чтобы его не заметили. — Пошли, Эд, настало время поработать!
Эд с трудом поднялся на ноги. Большой мужчина с ярко-рыжими волосами и с переносицей, сломанной сбежавшим заключенным — еще в 1945-м. Так получилось, что этот самый сбежавший оказался коротышкой около пяти футов, и Эду с тех пор приходилось выслушивать многочисленные подтрунивания насчет его сломанного носа, хотя все мы знали, что зек воспользовался свинцовой трубой.
— Беда с тобой, Марелли, — сказал он глубоким басом, — ты слишком близко к сердцу принимаешь свою работу. Марелли изумился:
— Разве я виноват, что какой-то мальчишка случайно пристрелил своего брата?
— Что? — переспросил я, беря пальто с вешалки и напяливая его. — Что ты сказал, Марелли?
— Это был ребенок, — повторил тот. — Десятилетний мальчишка. Он показывал «люгер» своему младшему брату, а револьвер выстрелил. Ну и… Черт! Сам знаешь, как это бывает!..
Я старательно обернул шею шарфом, а потом застегнул пальто.
— Напрасная трата времени, — сказал я. — И почему полиции всегда приходится вмешиваться в личные драмы?
Марелли остановился у стола и бросил на него листок с вызовом.
— Каждое убийство для кого-то личная драма, — буркнул он. Я вытаращил на него глаза и проводил взглядом до двери. Он махнул нам рукой и вышел.
— Перлы полицейской мысли, — заметил Эд. — Ладно, давай покончим с этим!
* * *
Было жутко холодно, так холодно, что мороз кусал за уши и за руки, и возникало непреодолимое желание прижаться к пузатой печке. Эд поставил «меркурий» позади патрульной машины с белым верхом, и мы выбрались наружу, тут же растеряв тепло автомобильного салона. Патрульный полицейский стоял у выкрашенного белой краской штакетного заборчика, огораживающего маленький домик. Воротник его форменной куртки был поднят, а из глаз и носа текло. Весь его вид красноречиво свидетельствовал о том холоде, который и мы тут же почувствовали.
Мы с Эдом подошли к патрульному, и он приветственно отсалютовал, а потом принялся хлопать руками в перчатках, стараясь согреться.
— Я ждал вас, сэр, — сказал он. — Мое имя Коннерли, это я приехал по вызову.
— Старший детектив Уиллис, — представился я. — А это — мой напарник, Эд Дейли.
— Приветик! — сказал Эд.
— Это Бог знает что, не так ли, сэр?
— Мне это дело не кажется очень уж из ряда вон выходящим, — вставил Эд. — Мальчик просто показывал трофей своего старшего брата. И «бах!» Его младший братишка мертв. Такое случается семь раз в неделю.
— Конечно, сэр, я только хотел сказать…
— Вся семья в доме? — спросил я.
— Только мать, сэр. Это осложняет положение, видите ли.
— И почему же? — уточнил я.
— Ну, сэр, она вдова. Трое сыновей. Старший убит на войне. Тот самый, что прислал домой «люгер». А теперь еще и это. Сэр, вы понимаете, что я хочу сказать.
— Естественно, — сказал я. — Давайте войдем в дом, пока я не превратился в сосульку.
Коннерли проводил нас до двери и постучал в нее. Эд посмотрел на меня украдкой, и я понял, что этот пикник на свежем воздухе радует его не больше, чем меня.
Дверь сразу же отворилась, и перед нами предстала женщина небольшого роста с быстрыми голубыми глазами. В молодости она, наверно, была красавицей, но это было очень давно, теперь ее красота бесследно исчезла, оставив взамен лишь иссушенную, морщинистую оболочку. Остались только глаза, которые свидетельствовали о том, что было когда-то. Глаза, затуманенные сдерживаемыми слезами.
— Это старый детектив Уиллис со своим напарником, миссис Оуэнс, — сказал Коннерли.
Миссис Оуэнс слегка кивнула и сильнее запахнулась в шаль от ветра, который проникал в открытую дверь.
— Можно нам войти, мэм? — спросил я.
Похоже, вдова тут же вспомнила о правилах приличия.
— Ну конечно же! — сказала она. — Пожалуйста, входите. Голос ее оказался значительно сильнее, чем можно было ожидать, и я подумал, что она не так уж и стара, как кажется на первый взгляд. Вдова, один сын которой убит на войне. Известия о смерти еще и не такое делают с людьми! Живые становятся страшнее мертвецов.
— Извините за беспокойство, — сказал я, чувствуя жуткую неловкость, как всегда в подобных ситуациях. — Тем не менее закон требует от нас проведения расследования, и…
— Все в порядке, мистер Уиллис. — Она быстро подошла к дивану и поправила салфеточки. — Присаживайтесь, пожалуйста.
— Спасибо.
Я уселся, и Эд сел справа от меня. Коннерли встал около батареи, заложив руки за спину.
Эд вытащил свой блокнот и деликатно откашлялся. Я принял это за сигнал к действиям и попросил:
— Не могли бы вы нам рассказать, что же здесь произошло? Ее нижняя губа задрожала, и я увидел, что у нее из глаз вот-вот покатятся слезы. Она закусила губу, нагнула голову, и когда снова подняла ее, ей удалось-таки их сдержать.
— Ну, я… я в действительности не знаю точно, как это произошло. Видите ли, я была в кухне, пекла пирог. Сегодня среда, а я обычно пеку пироги по средам. Мальчики… — Она запнулась и снова закусила губу. — Мальчики любят пироги, и я стараюсь печь хотя бы раз в неделю.
— Да, мэм.
— Я… я ставила пирог в духовку, когда услышала… какой-то шум на чердаке. Я знала, что мальчики там играют, и мне и в голову не пришло ничего такого.
— Как зовут мальчиков, миссис Оуэнс?
— Джеффри. Он мой старший. И… и…
— Да, мэм?
— Рональд, — выдохнула она и снова опустила голову. — Рональд — тот, который… Рональд…
— Был застрелен, верно?
Она не ответила. Она просто кивнула, и тут не сдерживаемые больше слезы потекли у нее из глаз. Потом она начала раскачиваться, крепко сцепив руки. Я встал, потому что был чертовски смущен, и принялся расхаживать по комнате. С пианино, стоящего справа, мне улыбались лица с четырех фотографий. Мужчина постарше, очевидно, был покойным мистером Оуэнсом. На второй был запечатлен молодой человек в армейской форме со значками скрещенных ружей на лацканах. С других фотографий улыбались два младших мальчика.
Миссис Оуэнс перестала плакать. Она высморкалась в маленький носовой платочек и подняла глаза.
— Который из них Джеффри? — спросил я.
— Светловолосый.
Я еще раз посмотрел на фото. Джеффри мне показался приятным мальчиком с милой улыбкой и со светлыми, как у матери, глазами.
— А он сейчас дома?
— Да. Он наверху, в своей комнате.
— Мне бы хотелось переговорить с ним.
— Хорошо.
— Но если вы не возражаете, я сначала взгляну на чердак. Похоже, она готова была отказаться, но потом кивнула:
— Конечно.
— Вам не стоит подниматься с нами, миссис Оуэнс, — сказал Эд. — Патрульный нас проводит.
— Спасибо, — отозвалась она.
Мы пошли вверх по лестнице за Коннерли, и он нам шепнул:
— Поняли, что я имел в виду? Господи, какое мерзкое дело!
— А что поделаешь! — философски заметил Эд. Чердак с оштукатуренными стенами и потолком был приспособлен под игровую. Игрушечная железная дорога занимала половину комнаты. В другой половине лежал, прикрытый простыней, юный Рональд Оуэнс. Я подошел, отогнул край простыни и посмотрел на мальчика. Он был очень похож на старшего, Джеффри, вот только волосы у него были темными. У него были такие же светлые глаза, хотя теперь они смотрели на меня ничего не видящим взглядом. Между глазами виднелось аккуратное отверстие, а все лицо превратилось в безобразную массу из смеси крови и пороха. Я снова закрыл его простыней.
— Где оружие? — спросил я у Коннерли.
— Здесь, сэр.
Он выудил из своего кармана аккуратно завернутый в носовой платок «люгер». Я развернул платок и принялся внимательно рассматривать немецкое оружие.
— Ты открывал его, Коннерли?
— Зачем же, сэр? Дежурному патрульному не положено…
— Да брось ты! — сказал я. — Если ты заглядывал в него, то только избавил меня от лишнего беспокойства. Коннерли засмущался:
— Да, сэр, я его открывал.
— Есть другие патроны?
— Нет, сэр.
— Даже в патроннике?
— Да.
— Значит, был всего один патрон. Это странно.
— А что в этом странного? — осведомился Эд.
— Просто у «люгера» патроны вставляются сразу в обойме, — объяснил я. — По восемь штук. Странно, что там был только один-единственный патрон.
Я пожал плечами, возвращая револьвер Коннерли.
— Давайте еще тут посмотрим.
Мы стали обыскивать чердак, сами не зная, что ищем. Думаю, я просто хотел отсрочить разговор с мальчиком, который застрелил собственного братишку.
— Связка книг, — сказал Эд.
— Да ну?
— Угу. Несколько альбомов для наклеивания вырезок. Из старых газет.
— Тут тоже есть кое-что, — вставил Коннерли.
— И что тут у тебя?
— Похоже на обойму с патронами, сэр.
— Да ну? Для «люгера»?
— Похоже, сэр.
Я подошел к тому месту, где стоял Коннерли, и взял с полки коробку. Патрульный не прикасался к ней. Коробка была покрыта тонким слоем пыли. В открытой коробке находилось две обоймы, и они тоже были покрыты тонким слоем пыли. Я вынул одну обойму и посчитал патроны. Восемь. Во второй обойме их было семь.
— В этой только семь, — сказал я.
— Ага, — подтвердил Коннерли. — Вот откуда был взят тот самый патрон, точно.
— Один из этих альбомов посвящен старшему брату, — сказал Эд, сидя на корточках.
— Какой еще альбом? — не понял я.
— С вырезками, Арт. Все о солдате. Он был настоящим героем.
— Неужели?
— Масса подробностей о его смерти. Милая коллекция.
— Что-нибудь еще, Эд?
— Еще несколько неподклеенных газетных вырезок. Ничего особенного… Однако!
— Ну, что еще?
— Черт, это довольно странно! — сказал Эд.
— Что? В чем дело-то?
Он поднялся и подошел ко мне, протягивая вырезку.
— Вот посмотри-ка, Арт!
Это была статья, вырезанная ножницами из одной бульварной газеты. Рассказ о мальчике и девочке, которые играли на заднем дворе с военным сувениром — кольтом 45-го калибра. Сорок пятый выстрелил, снеся девочке половину головы. Там была фотография мальчика в слезах и душераздирающая история о фатальном несчастном случае.
— Какое совпадение! А, Арт?
— Угу, — подтвердил я, — совпадение! — Я вернул коробку с обоймами на полку. — Полагаю, пора поговорить с мальчиком.
Мы спустились с чердака, а Коннерли прошептал что-то о том, что бывают в жизни совпадения. Он позвал миссис Оуэнс. Та пришла и проводила меня в комнату сына на втором этаже дома.
Она легонько постучалась в дверь и тихо позвала:
— Джеффри?
Я услышал рыдания за дверью, а потом мальчик сквозь слезы ответил:
— Да!
— Тут джентльмены хотят с тобой поговорить. Рыдания прекратились, и я услышал шлепанье босых ног по полу. Дверь открыл Джеффри, вытирая слезы с лица. Он был худее, чем на фотографии, с ярко-голубыми глазами и узкими губами. Взлохмаченные волосы падали на лоб, а под глазами и на щеках остались дорожки от слез.
— Вы полицейские, верно? — спросил он.
— Да, сынок.
— Мы просто хотим задать тебе несколько вопросов, — сказал Эд.
— Входите.
Мы вошли в комнату. В ней стояло две кровати, по одной с каждой стороны от большого окна. Шкаф только один, и я подумал, что мальчики делили его между собой. Игрушки были аккуратно сложены в картонную коробку в углу. Стены украшали школьные награды и несколько вымпелов колледжа, а с потолка свисала модель самолета.
Миссис Оуэнс хотела было войти в комнату, но Эд вежливо попросил:
— Не могли бы мы переговорить с ним наедине? Она прижала руку ко рту и невнятно сказала:
— О да. Да, конечно.
Джеффри подошел к своей кровати и уселся на нее, подобрав под себя одну ногу. Он уставился в окно, словно игнорируя нас.
— Не хочешь рассказать, как это случилось, сынок?
— Это был несчастный случай, — сказал он. — Я не хотел, честно.
— Мы знаем, — сказал Эд. — Мы просто хотим выяснить, как это произошло.
— Ну, мы были наверху, играли в железную дорогу, а потом нам надоело. Мы начали баловаться, и тогда я нашел «люгер» Перри. Перри — это мой другой брат, убитый на войне. Я нашел «люгер» Перри, и мы начали с ним баловаться.
— Ты в первый раз увидел оружие, сынок?
— Нет-нет! — Он повернулся к нам лицом. — Перри давно прислал его домой. Еще до того, как его убили.
— Понятно. Продолжай, сынок.
— Ну, потом мы нашли патроны в коробке. Я…
— Значит, ты не знал, где они?
— Нет. — Джеффри снова посмотрел на меня. — Нет, мы нашли их только сегодня.
— А ты знал, где был револьвер?
— Ну… да.
— А ты сказал, что ты его нашел. Разве ты оговорился, сынок?
— Ну, я знал, что он где-то на чердаке, потому что мама его туда положила. Но где точно, я не знал, пока не нашел его сегодня.
— Ага, понятно. Продолжай, пожалуйста. Эд бросил на меня удивленный взгляд, но потом сосредоточил свое внимание на мальчике.
— Мы нашли патроны, я взял один из обоймы, просто поиграть. Я засунул его в револьвер, но тут он выстрелил и… и… Ронни… Ронни…
Малыш отвернулся, а потом упал лицом в подушку.
— Я не хотел! Я не хотел этого, честно! Честно! Револьвер сам выстрелил. Я не знал, что он выстрелит. Если бы я только знал! Я любил своего брата. Я любил его. Теперь мы с мамой остались одни, только вдвоем. Я не хотел, чтобы это случилось! Не хотел! Не хотел!
— Конечно, сынок, — сказал я, подошел к кровати и сел рядом с мальчиком. — Ты сильно любил своего братишку. У меня и у самого есть брат.
Эд снова бросил на меня удивленный взгляд, но я в это время похлопывал мальчика по плечу.
— Да, — всхлипнул Джеффри. — Я его любил. И Перри я тоже любил, но его убили. А теперь, а теперь… это! Теперь мы с мамой остались одни. Все нас оставили. Отец, и Перри, и… и… Ронни. Мы теперь совсем одни. — Он принялся реветь снова. — Это я во всем виноват. Если бы мне не захотелось поиграть с этим старым револьвером…
— Ты не виноват, — сказал я. — Произошел несчастный случай. Такое случается. Никто не сможет тебя обвинить в этом.
Он постепенно прекратил лить слезы и, в конце концов, снова уселся на кровати.
— Вы же понимаете, что я не виноват, верно? — печально спросил он.
— Да, — ответил я, — мы понимаем.
Он попробовал улыбнуться, но безуспешно.
— Это был несчастный случай, — повторил он.
— Конечно, — подтвердил я, поднялся с кровати и сказал:
— Пошли, Эд. Тут нам больше нечего делать.
У двери я оглянулся и еще раз посмотрел на Джеффри. Казалось, он почувствовал огромное облегчение и улыбнулся, когда я подмигнул ему. Когда мы выходили, улыбка все еще была на его лице.
* * *
В «меркурии» было холодно, несмотря на то, что печка работала вовсю. Мы долго ехали в молчании, но Эд, в конце концов, не выдержал:
— Ладно, выкладывай, зачем ты так?
— Что зачем?
— Во-первых, вся эта чепуха о брате. Ты же прекрасно знаешь, черт тебя подери, что ты — единственный, никчемный, испорченный ребенок!
— Конечно, — сказал я. — Просто я хотел услышать из его уст, как сильно он любил своих братьев.
— А во-вторых, какого дьявола ты подвергал малыша перекрестному допросу? Господи помилуй, ему и без тебя досталось!
— Просто мне любопытно было выяснить кое-что, — ответил я. — Только и всего.
— Что еще?
— Во-первых, альбом с вырезками о его старшем брате. Все эти его фотографии и рассказы о его смерти. Почти как собрание критических статей о пьесе или о книге.
— О чем это ты, черт побери?
— Ни о чем! Но эта статья о том, как маленький мальчик случайно убил свою сестренку… Как ты думаешь, почему ребенок хранил такую вырезку?
— Черт, — буркнул Эд. — Ты же знаешь, какие дети. Возможно, она ему просто приглянулась, только и всего.
— Возможно. Может быть, обоймы от «люгера» ему тоже приглянулись.
— Что ты имеешь в виду?
— Мальчишка сказал, что нашел обоймы в первый раз сегодня. Сказал, что вынул патрон из одной обоймы и затолкал его в револьвер. Скажи мне, как ему удалось взять из покрытой пылью коробки патрон, не оставив следов?
— Ну, он…
— Он его не брал — вот ответ. Он взял патрон из обоймы уже давно, Эд. Достаточно давно, чтобы и коробка, и обоймы успели покрыться новым слоем пыли. Это был не минутный порыв. Нет, сэр, вовсе нет.
— Эй, — до Эда вдруг дошло, — к чему, черт тебя подери, ты клонишь? Хочешь сказать, малыш сделал это намеренно? Думаешь, что он и в самом деле совершил убийство собственного брата? Убил его намеренно?
— Они теперь с мамой остались одни, Эд. Только вдвоем. Отца больше нет, нет старшего брата, а теперь нет и младшего братишки. — Я покачал головой и уставился на пар от своего дыхания, туманивший ветровое стекло. — Но попробуй только передать это дело судье, — добавил я. — Попробуй отнести эти домыслы судье, и посмотрим, как быстро он вышвырнет тебя из здания суда.
Больше я ничего не сказал. Пока мы ехали в участок, было чертовски холодно. Просто чертовски холодно.
Оглавление
ДИТЯ-УБИЙЦА
Последние комментарии
13 часов 22 минут назад
13 часов 22 минут назад
18 часов 41 минут назад
22 часов 23 минут назад
22 часов 43 минут назад
23 часов 38 минут назад