Кризис (СИ) [lesana_s] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Герда стояла в просторном зале и безучастно рассматривала очередной пейзаж, украшавший безликую стену. Висящие на стенах полотна отдавали холодом настолько сильно, что хотелось плотнее закутаться в шаль и насладиться горячим крепким чаем где-то подальше от этого сборища ценителей, а не, натянув вежливую улыбку, пить ледяное шампанское, которое обычно подавали на выставках художника пейзажиста Эйнара Вегенера.

Она протяжно вздохнула и, сделав небольшой глоток из бокала, медленно направилась к следующей картине. И вновь пейзаж: три высоких дерева с длинными и сухими ветками, река, покрытая тонким слоем льда, ослепительно белый снежный покров на земле, дымчатые тучи и чуть пробивающиеся сквозь них солнца. Можно было предположить, что её муж писал эту картину во время ссоры с ней, настолько тоскливой была композиция.

Вайли Эйнар Вегенер — художник, чьей кисти принадлежали все картины в этом помещении — часто изображал меланхоличные пейзажи. Об этой склонности к меланхолизму говорили и изображение уединенных уголков без лишних рукотворных строений, и оттенки, что он использовал в работах.

В голову пришла мысль о том, насколько никчемна была она, Герда Вегенер, в мире художников-портретистов. Эта мысль значительно портила ей настроение. Герда пока не была известна широкому кругу любителей изображать на полотнах людей, их дружбу, любовь и эмоции, но это не значило, что она не стремилась к известности. Напротив, ей очень хотелось выйти из тени мужа — известного на всю Европу.

Осознав, что довольно долго разглядывает пейзаж, она сделала глубокий вдох и отошла в сторону.

Вегенер очень хотела покорить сердца людей личными идеями. Герда мечтала находиться не просто в лучах славы наравне с супругом. Хотелось быть лучше Эйнара, который только и мог писать одни и те же пейзажи, при этом меняя лишь оттенки красок. Ей хотелось показывать людям душу. Она желала быть замечена крупными арт-дилерами, чтобы больше не приходилось предлагать творчество самой. Это они должны вести борьбу за её неповторимые работы. Сейчас люди считали ее творения неинтересными, скучными и непонятными. Никто не видел той самой души, которую она вкладывала в творчество. «Герда, тебе нужна тема — индивидуальная, необыденная. Ты талантливый художник, но не можешь предложить чего-то нового. Таких, как ты тысячи. Найди себя,» — наставлял один из торгашей произведениями искусства, в который раз не взявший ни одного из предложенных ею портретов. Герда кивала, натянуто улыбалась и молча уходила, держа на всех обиду. Она чувствовала себя ненужной и униженной. Герда должна была вкладывать все силы в борьбу за известность и признание. Её мучил вопрос: «Почему мужчинам проще стать знаменитыми и добиться успеха? Просто из-за того, что она родилась женщиной?»

Вегенер отвернулась. Прошлась по периметру комнаты в надежде найти супруга, и отправиться домой. Постоянно чувствовала себя так, словно была эмоционально вымотана и истощена. Герда боялась остаться никем и уйти из бренной жизни, не оставив после себя ничего. Эйнара будут все знать и помнить, а разве ее имя будет помнить хоть кто-то? Она так и останется женой датского художника, не больше. Герда наконец отыскала мужа, оставив на щеке легкий поцелуй, взяла под руку.

— Может, пойдём домой? — Герда, всем видом демонстрировала усталость.

— Хорошо, но перед этим поговорю с Расмусом, — улыбнулся Эйнар, поцеловал кончики пальцев жены, после чего удалился, оставив опять наедине с гнетущими мыслями.

Ей не оставалось ничего, кроме как медленно выдохнуть и дожидаться его. «Всё вокруг решает сильный пол», — говорила ей мать, когда готовила девочку ко взрослой жизни. Именно поэтому ей всегда хотелось походить на отца: быть такой же волевой, сильной, стремящейся вперед, не страшащейся преград и осуждения со стороны.

Герда улыбнулась подходящему наконец-то к ней мужу. Он галантно забрал бокал из ее изящной руки, поставил на поднос и повел жену к выходу. Забрав с вешалки верхнюю одежду, помог ей надеть пальто, и оделся сам. Напоследок она бросила ещё один взгляд на приглянувшееся ранее полотно.

Герда прикусила нижнюю губу, и в голову вдруг пришло осознание: три одиноко стоящих безжизненных ствола символизируют три личности, три судьбы. Они находятся рядом, но в то же время далеко. У них нет возможности дотянуться друг до друга. Три человека, им никогда не суждено быть вместе. Изобразить бы еще одно дерево, и пускай вчетвером ожидают пробуждения природы весной. Почему именно три? Если пейзаж символизирует их пару, то кто третий? Может, это их так и не родившийся ребенок?

«Нужно докопаться как нибудь». Она искренне не понимала, почему Всевышний не подарил им возможность стать родителями. Что они делают не так? Почему Герда не заслужила права быть матерью? Со здоровьем проблем не было, как и у мужа. Может, ей просто не суждено стать ни художницей, ни матерью?

— Договорился о встрече?

— Да, он обещал еще раз изучить твои картины. Может, в этот раз удача улыбнется тебе, и мечты осуществятся, — нежно сказал Эйнар жене, искренне желая, чтобы она сумела обрести известность. Он действительно был готов сделать ради нее все. Лишь бы Герда была счастлива.

— Не стоило, Эйнар, это бессмысленно, — Герда мельком взглянула на мужа, чувствуя раздражение, но расслабилась после того, как мужская ладонь накрыло её руку и немного сжал подбадривая. Они медленно пошли по каменной дорожке под тусклым светом фонарей.

Эйнар решил нарушить тишину.

— Не унывай. Уверен, у тебя все получится, — осторожно сказал он, в который раз разглядывая красивые черты лица жены. Она оставалась такой же прекрасной, как в юности, когда он впервые встретил ее.

— Я не унываю, но все же вам, мужчинам, проще добиться успеха, чем нам, женщинам, — с грустью улыбнулась Герда, посмотрев на крепко держащего ее руку мужчину, а главное — уверенно ведущего за собой.

— Это совсем не так. Я согласен с тем, что тебе нужна определенная тема для твоих картин. Людям всегда нужно больше разнообразия, запоминающегося сюжета, — принялся успокаивать Вегенер, пряча руку с хрупкой ладонью в кармане пальто.

— Но я и так показываю откровенные моменты из жизни женщин и мужчин, это разве не что-то новое?

— Значит, этого недостаточно, — улыбнулся Эйнар. Не удержавшись, он протянул руку к лицу жены и, аккуратно взяв за подбородок, развернул к себе.

Герда не желала смотреть на мужа, она знала, что он прав, и знала, что фантазии нужно оставлять в стенах мастерской, а не выносить на всеобщее обозрение.

— Ладно, тогда буду просто понемногу писать на заказ портреты, не стремясь быть лучшей. Возможно, будет правильней, если из нас кто-то один будет добиваться успеха, — с обидой в голосе сказала Герда, подняв взгляд на Эйнара.

Он был озадачен ее словами. Если бы у него была возможность избавиться от этой известности и больше никогда не видеть печали в больших карих глазах напротив, из которых вот-вот грозились покатиться слезы, то он нашёл в себе силы отказаться, не раздумывая ни секунды.

— Нет! Ни в коем случае не опускай руки! Борись, продолжай поиски вдохновения, всегда иди вперед, несмотря ни на какие трудности! Пиши то, что хочешь ты, и, в конце концов, тебя найдет твой арт-дилер, — настаивал Эйнар, продолжая крепко держать ее за руку, тем самым выражая вселенскую любовь. — Не сдавайся. Ты же знаешь, я не ограничиваю тебя в желаниях и возможностях, не обременяю бытом, не заставляю делать то, чего ты не хочешь. Ты свободна и вольна заниматься тем, чем пожелаешь. У тебя есть возможность найти себя, понять, кто ты есть, написать картину, продать ее за огромную сумму, устроить выставку мечты и бесконечно улыбаться для меня! — на одном дыхании выпалил он, стараясь вложить всю искренность слов.

Он остановился под жёлтым светом высокого фонаря и заглянул в глаза жены, наполненные грустью.

— Пообещай, что продолжишь искать себя, — он прошелся пальцами по острым скулам, будто запоминая очертания, чтобы потом показать их в пейзаже в виде снежной бури.

Герда в его картинах порой олицетворяла четыре стихии. Представлялась порывистым ветром, ливнем с грозой или мелким дождем, после которого обычно появляется радуга, иногда она была похожа на метель, укутывающую землю снежным покрывалом.

— Обещаю, — коротко ответила она, чувствуя нежные касания губ мужа на щеке.

— Вот и отлично, — шепнул Эйнар, обнимая её за плечи.

***

Герда встала ранним утром, и подготовиться к новой встрече. Она заранее знала, что вернётся ни с чем, а затем продолжит творить хотя бы ради удовольствия. Накрасив губы алой помадой, она повернулась к мужу, все это время стоявшему за спиной. Каждое действие Герды.

— Ты великолепна, — Эйнар, подошел ближе. Он оставил невесомый поцелуй за ухом и вдохнул аромат медовый аромат её белоснежной кожи. «Чем не зимняя сказочная девочка?»

— Я знаю, — смеясь от легкой щекотки, призналась Герда и, вывернувшись из рук мужа, направилась к двери. Она готова сменить надежду на вновь подступающее разочарование.

— Удачи, — крикнул Эйнар вслед жене, когда та уже успела захлопнуть дверь.

***

— Герда, твои работы великолепны, эстетичны, но тривиальны, — с сожалением в голосе прокомментировал худощавый мужчина лет пятидесяти. Он раскинул руки в стороны, безмолвно сообщая художнице, что и в этот раз вряд ли кто-то пожелает приобрести ее картины.

— Мне очень жаль, Герда, но это слишком просто. Ты талантлива и очень молода, поэтому у тебя есть время для поиска себя, — повторил еще раз Расмус, без ума влюбленный в пейзажи Эйнара Вегенера, не в её эмоции на полотне.

«Тебе что, доставляет удовольствие унижать меня каждый раз?!» — кричал голос в голове Герды от нового провала. Она не могла найти силы поднять взгляд на лысого торговца в очках.

— Ладно. Спасибо. До свидания, — вымолвила Герда и, забрав работы, рванула к выходу. Она еле сдерживала слезы, а те последние остатки веры, что в ней были, умерли, освободив место для бесконечной пустоты и апатии.

По дороге Герду застала резкая и мучительная боль в животе. Присев на скамейку, она начала глубоко дышать. Кружилась голова, а чувство тошноты усиливалось. Ей опять плохо. Это были последствия пережитого ею эмоционального потрясения. Через несколько минут Герда почувствовала себя немного лучше, поэтому поднялась со скамьи и медленно направилась домой: быстро идти тяжело, да и не особо хотелось.

***

— Никогда больше не смей лезть в мои дела! — Крикнула Герда, как только шагнула за порог их с Эйнаром дома.

— Снова отказ? — осторожно спросил муж, наблюдая, как негодует и мечется по квартире жена, скидывая с себя верхнюю одежду и сапоги..

— Не делай вид что сильно удивлён, — сквозь зубы процедила она, вьюгой проносясь мимо супруга.

— Мне очень жаль, — произнёс он, подходя ближе и нежно обнимая Герду за плечи. — Все обязательно получится. Ты, главное, верь и не переставай работать над собой, — прошептал он, проводя кончиками пальцев по длинным вьющимся волосам.

— Забудь, — махнула она рукой и быстро скрылась в спальне. — Мне нужно закончить портрет Уллы. Она задерживается, а без натурщицы я не могу дописать его.

Герда вышла из спальни, быстро переодевшись в сорочку и халат с крупным цветочным орнаментом.

— Хорошо. Ты только скажи, что нужно делать, — улыбнулся Эйнар, сунув руки в карманы брюк и пытаясь усмирить возникшее не вовремя возбуждение. Он понимал, что сейчас Герде не до удовлетворения мужских потребностей.

— Тебе необходимо надеть чулки, туфли и платье, — она держала в руках коробочку, внутри находились капроновые чулки и бежевые атласные туфли с бантиком на узком носке.

— Я сделаю все, как ты пожелаешь, — согласился супруг, не раздумывая ни секунды.

— Тогда садись на тот стул и возьми платье.

Он исполнил прихоть жены, садясь и молча натягивая на ноги часть женского гардероба. Эйнар усмехнулся своему внешнему виду и с трудом протиснул крупные и широкие ступни в туфли. «Вот же черт, что за проклятая неудобная обувь», — пронеслось у него в голове, но Эйнар через силу улыбнулся, стараясь скрыть негодование, пока терпел настоящие пытки. Платье надевать он, не стал, а лишь приложил к себе, приобняв корсет и аккуратно расправив пышную юбку. Эйнар прикоснулся к шелку цвета шампанского, представив, насколько нелепо выглядит со стороны. Онисдержанно улыбнулся, наблюдая за тем, как Герда наносит последние штрихи на почти завершенную картину.

Их подруга — прима большого театра Улла Полсон — должна быть в восторге. Да, именно так», — подумала Герда, задержав взгляд на муже в женском одеянии. Эйнар выглядел очень милым, ему действительно шли платья и другие женские штучки. Она вдруг замерла, словно ее осенило. Женщина догадалась, чего ей не хватало все это время…

— Тебе идет, — засмеялась Герда как только очнулась от раздумий.

— Не сомневаюсь, — поддержал веселье Эйнар. Отбросив надоевшее платье и с наслаждением сняв туфли, он поднялся с места и быстрым шагом подошел к Герде, обнимая. Пока художница находилась в руках мужа, в ее голове четко вырисовывался образ Эйнара с более мягкими чертами лица. Стоит лишь убрать грубость, добавить немного красок и можно наблюдать рождение новой личности.

***

Герда не спала: её мучила бессонница. Улла приехала за портретом, а в благодарность подарила букет белых лилий Эйнару в чулках, в шутку назвав его Лили, в честь цветов. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Повертевшись с боку на бок на кровати, Герда встала, не тревожа сон супруга. Приготовив травяной чай, она достала из папки альбомный лист с карандашом, и уселась на подоконник, находящийся напротив их с Эйнаром кровати. Женщина решила набросать на бумаге линии мужского лица, при этом превращая их в женские, более утонченные и плавные.

Ей понравился результат. Герда восхитилась тем, что получилось. Она улыбнулась незнакомым чертам лица. Теперь она точно знала, в каком направлении стоит искать внутреннее «Я». Отложив эскиз и взяв чистый лист, художница вновь провела грифелем карандаша по белой поверхности…

— Вот оно! — слишком громко воскликнула она, и тут же закрыла рот рукой, боясь нарушить чуткий сон мужа, но было поздно: Эйнар проснулся.

— Не спится? — Хриплым ото сна голосом спросил супруг.

— Прости, что разбудила.

— Ничего, — зевнул он, натягивая одеяло до подбородка. — Ты лучше отдыхай, а то утром пожалеешь, что не спала.

— Не хочу. Мне больше интересно, с каких пор ты стал таким милым, — усмехнулась Герда, рассматривая женское подобие мужа на листке бумаги. В женских чертах еле-еле можно узнать художника.

— Я всегда был милашкой, ты просто не замечала, — улыбнулся он и к счастью заснул.

— Ты прав, — шепнула она тихо, отложив портреты супруга в женском образе. — Лили, — она сжала губы в тонкую линию, забираясь в постель.

***

Улла пригласила Герду на утренний кофе, чтобы обсудить дальнейшие планы. Эйнар же остался дома. Никто его не будил, не заставлял приниматься за бесконечные дела, поэтому, повалявшись полчаса в тишине, он все же потянулся и встал. Умывшись холодной водой и окончательно проснувшись, он приснился снимать с себя голубую шелковую пижаму, но вдруг его взгляд упал на наброски: на него смотрела женщина с такими же глазами, как у него.

Взяв два листка в руки, он решил сравнить их. Теперь он имел представление о том, как мог бы выглядеть, если родился бы девочкой. С тяжелым вздохом Эйнар дернул плечами и кинул бумагу обратно: ему куда больше импонировал мужской облик. Но Герда — творческая личность, она должна пробовать новые грани, даже если ему они не по вкусу. Если Герда чувствовала себя хорошо от этого эксперимента, то он совершенно не был против.

***

— Улла пригласила нас на встречу актеров, — входная дверь внезапно открылась, и по коридору вихрем пронеслась радостная Герда, активно жестикулируя во время рассказа последних новостей. Эйнар, только переодевшийся в костюм, закурил и перевел взор на жену. Ему чертовски нравилась ее искренняя улыбка.

— Ты хочешь пойти?

— Да, было бы неплохо вдохновиться атмосферой их творчества, — Герла села на кровать рядом с мужем, который все не отводил взгляда от наброска себя в женском образе.

— Ты и так вдохновлена, как я вижу, — прищурившись, он посмотрел на жену, внимательно рассматривая ее лицо, лишь слегка украшенное макияжем. — Кстати, очень красиво получилось, — похвалил он, усмехнувшись, и потушил сигарету. Эйнар встал, глядя на Герду сверху вниз. Большие карие глаза с такого ракурса казались еще больше и походили на глаза олененка, её

хотелось защищать, оберегать и бесконечно любить. Хотя сейчас он разглядел в них не ту былую беспомощность, а явный интерес, новый взгляд на происходящее и даже борьбу.

— Чувствую всем нутром: ты что-то задумала, — протянул он, вскидывая бровь вверх и прикусывая нижнюю губу.

— От тебя ничего не скроешь, — накрашенные губы растягиваются в ухмылке. Герда подскочила, вставая напротив мужа и сияя от той идеи, что пришла ей в голову сегодняшней ночью.

— Я знаю тебя достаточно, чтобы чувствовать такие вещи, — кивнул он, в ту же минуту становясь серьезным. Эйнар начал догадываться, о чем его хочет попросить Герда.

— Давай поменяемся местами? — радостно предложила Герда, загадочно разглядывая эскизы. Эйнар нервно потер напряженную шею, после чего прошёлся по комнате, раздумывая над ответом.

— Хочешь, чтобы я пошел на встречу женщиной? — остановился он в конце спальни, ожидая подтверждения.

— Да, именно! Ты станешь Лили, кузиной Эйнара. Покажешь всем вторую личность, женскую оболочку, — Герда тоже прошлась по комнате, убеждаясь в том, что наконец-то нашла зацепку для творчества.

— Но ты забываешь, что я — мужчина. И женщиной никогда не стану. Я буду выглядеть карикатурно.

— Понимаю, но прошу, сделай это для меня! Мне нужно для вдохновения, познания нового, неизвестного, необычного,— Герда приблизилась и молящим взглядом посмотрела в глаза мужа, чтобы тот сдался. Она должна одержать победу и доказать себе, Эйнару и другим, что она не ничтожна, что тоже может войти в историю. — Ты же обещал помогать, забыл?

— Не забыл, — быстро спохватился он боясь что на его голову обрудмтся та самая снежная буря. Деваться некуда. Он обещал.

— Ладно, пойду в образе этой, как её там…

Эйнар почесал лоб, вспоминая название цветка.

— Лили, — напомнила счастливая Герда, положив руки на плечи мужа и оставляя на щеке мягкий, почти невесомый поцелуй.

— Да-да, ее самой, — кивнул он, пытаясь смириться с предстоящим испытанием.

«Как он до такого докатился?» — единственное, что сейчас смог выхватить из своих мыслей Эйнар.

— Тогда давай готовиться, а я заодно изображу твою Лили, — засмеялась Герда, чувствуя прилив энергии. Надежда вернулась и теперь ходит за ней по пятам. Женщина хлопнула в ладоши.

— Герда, она не моя. Ее никогда не было и не будет во мне. Помни об этом, — крикнул он жене, убежавшей в мастерскую.

— Хорошо, — откликнулась та, все еще не веря, что вселенная подала ей долгожданный знак, новую идею! И почему она раньше не просила мужа позировать ей вместо натурщиц?

Появившись возле мужа с косметикой в руках, Герда улыбнулась. Эйнар лишь закатил глаза. Сосчитав до десяти, он шумно выдохнул и отправился краситься. Точнее, ожидать, когда Герда нанесет макияж. Герда посадила безвольного Эйнара перед зеркалом и принялась, как она сказала, «наводить красоту». Сейчас перед ней появится лицо из ее ночных фантазий! Вегенер улыбнулась, нанеся на лицо недовольного мужа тональный крем.

— В следующий раз брейся чище, — порекомендовала она, крем лег на коже возле подбородка неровно.

— Следующего раза не будет, — довольно грубо отозвался Эйнар, посмотрев на незнакомца в отражении. Было странно видеть себя с макияжем. Еще более странным было то, что ему действительно шло.

— Конечно, — согласилась Герда, лишь бы Эйнар не взвился и не лишил её права быть признанной. Нанеся помаду на мужские полные губы, Герда убежала в спальню за платьем.

Вернувшись и протянув супругу наряд, она ожидала, пока тот наденет его. После нескольких неудачных попыток влезть в платье, он хмыкнул и отбросил одежду в сторону. Герда, опустив голову от досады, вернула вещь в шкаф. Вегенер сперва обрадовался, что не придется щеголять в платье жены, но, увидев то, как она поникла, попытался исправить ситуацию.

— Мы можем отправиться в театр, там есть гардеробная и костюмы на любой размер, — Эйнар знал, о чём говорит, выходные дни готовил декорации к спектаклям. — Просто нужно пойти туда, выбрать подходящий наряд, парик и обувь, — он закрыл шкаф.

— Тогда тебе надо умыться, ты же не пойдешь с макияжем, — выдохнула Герда, сдаваясь и принимая предложение мужчины..

— Не страшно, ты же каждый день смываешь макияж и снова красишься, — Эйнар, обнял жену. Он желал уберечь её от разочарования.

— Тогда я сделаю пару рисунков Лили, а потом мы можем идти.

— Но она не моя, — напомнил он, терпеливо и уверенно вкладывая в голову жены правильные мысли.

— Прости, — она обвила руками крепкое тело, щекой прижимаясь к широкой груди.

Она отстранилась от мужа и рванула к шкафу, но искала теперь не платье, а мужской костюм для перевоплащение себя.

— Мы поменяемся местами, станем противоположностями друг друга! — Восхищенно произнесла Герда, снимая с вешалки темно-синий смокинг. Повертев его в руках, она быстро разделась, натянула брюки с ровными стрелками и широкую белую рубашку.

Ну что за досадный случай! Эйнар, наблюдая за безумством жены и погоней за индивидуальной темой, проклял всех игнорирующих ее арт-дилеров и решил, что, если так пойдет и дальше, придется ему самому скупать картины супруги и хранить где-то в укромном месте, иначе он рискует потерять Герду. Она сама рискует потерять себя и больше не найти.

Герда застегнула последнюю пуговицу, заправила рубашку за пояс брюк и посмотрела в зеркало.

— Всё свисает, — вспылила она и стала сдергивать одежду.

— Мы все поправим, не волнуйся, — простонал Эйнар, как только увидел полуобнаженную женщину. Подойдя ближе, он повалил Герду на простыни и прижал к кровати.

— Нет, Эйнар, остановись, давай сделаем это после того, как закончим с нашим экспериментом, — Эйнар послушно переместился на свободную сторону и протяжно выдохнул. Ему действительно нужно было успокоиться.

— Не с «нашим», а твоим, Герда. Я всего лишь тебе подыгрываю, — честно ответил он. — Помогаю, — исправив последнее слово, он отправился в ванную комнату.

— Пока не смывай, — Герда вскочила с места и вбежала следом, замирая на пороге и наблюдая за тем, как муж готовится избавиться от женского «Я».

— Хорошо, — он закрыл кран и, обернувшись, вышел вместе с женой.

========== Часть 2 ==========

Герда вынесла из гардеробной театра все, что только могло подойти для мужского и женского образов.

Она примерила черный смокинг и, оглядев себя в зеркале со всех сторон, поняла, что тот сидит безупречно. Небольшую грудь оказалось совсем не трудно спрятать под белой мужской сорочкой. Она вдохновлялась тем, что видела в зеркале. Хоть Герда походила на мужчину лишь внешне, это придавало ей уверенности. Внутри пробуждались мощные силы, она не ощущала их прежде.

Наклеив бороду и усы на личко, не тронутое макияжем, художница аккуратно собрала волосы и закрепила их невидимками. Герда выбрала парик с темно-русыми, короткими волосами. Оставалось только надеть его, и метаморфоза будет почти завершенной.

— Наконец-то я брюнетка. Точнее, брюнет, — усмехнулась она отражению. Вегенер решила на вечер спрятать Герду куда-то глубоко, пробуждая в себе нечто иное, и эта перспектива манила нестерпимо сильно. Но тут возник новый вопрос: как же назвать эту таинственную личность?

Чуть задумавшись, а потом её осенило.

— Густаво, — выдохнула она имя. Теперь ее будут звать именно так. «Раз Герда не смогла, Густаво точно сможет».

Она улыбнулась еще раз, предвкушая будущий успех и, конечно, шок Уллы и остальных гостей. Отойдя от зеркала, Герда присела на деревянный, поскрипывающий стул и обулась в грубые мужские ботинки. Теперь образ был завершен.

Художница отправилась в соседнюю комнату, чтобы оценить перевоплощение мужа. Эйнар отчаянно боролся с молнией на платье, ругался себе под нос и грозился порвать ткань, если та не начнет поддаваться. Он привык расстегивать платья, а не застегивать их. Заметив,как «Лили» нуждается в помощи, Герда мгновенно оказалась рядом и помогла справиться трудностью, а именно затянуть корсет.

— Ты очень красивая, Лили, — Герда расправила подол темно-синего платья и плотнее закрепила парик с рыжими вьющимися волосами, пострижеными под каре. В голове крутилась мысль о том, что ее супруг выглядел очень даже привлекательно в женском образе.

— Да, — раздраженно бросил в ответ Эйнар. Он даже не пытался скрыть недовольства, без малейшего стеснения демонстрируя истинные эмоции.

Вегенер старался удержать собственное тело в максимально естественной, прямой позе, проклиная каблуки всеми известными ему некультурными выражениями. Мысленно, разумеется. Это орудие пыток явно придумал Дьявол!

— Погоди-ка, а ты почему не в платье?

— Ну как же, ты забыл, что мы собирались поменяться местами? Тем более, Лили нужен кавалер, чтобы никто не рискнул к ней приставать, — засмеялась Герда. Ее подобная ситуация нисколько не смущала. Она встала напротив мужа, протянула ладонь, едва ощутимо касаясь щеки супруга.

Эйнар собрал волю в кулак и шумно выдохнул. Казалось, за последние несколько дней он совершенно забыл, как правильно дышать. Его действительно напрягала вся эта ситуация, но он был готов сделать все для того, чтобы супруга была счастлива.

— Лили, — протянул он, стараясь по-женски протянуть кисть незнакомому напротив «мужчины».

— Густаво, — представилась Герда, после чего с широкой улыбкой взяла его за руку и, поднеся к губам, оставила на костяшках пальцев едва ощутимый поцелуй.

— Густаво? — Эйнар скривился от услышанного имени почувствовав ком в горле.

— Тебе не нравится?

— Нравится, — проворчал Эйнар, взяв со спинки стула атласные перчатки и нервно натянул на руки. Он прошёл по коридору и, по привычке, открыл дверь перед супругой.

—Это странно и неправильно, — пробубнил Эйнар, ожидая, когда Герда, то есть Густаво, пройдет за дверь, и он, то есть Лили, сможет выйдет за ним. Как же все запутано! Ему хотелось поскорее покончить с этим театром и вернуться к нормальной жизни.

— Лили, расслабься и получай удовольствие. Я действительно нуждаюсь в этом, — немного тихо сказала девушка, закрывая дверь, ведь сегодня «мужчиной» была она.

— Ну вот, дожили… Теперь моя жена обхаживает меня, — стараясь расслабиться, невесело усмехнулся Эйнар. Он прошел немного вперед, ожидая новоиспеченного друга, брата или кем там Густаво представлялся всем остальным. Это оставалось для него загадкой.

— Вы обворожительны, Лили, — произнесла Герда, стараясь говорить баритоном.

— Я знаю, — кокетливо улыбнулся Эйнар, поправляя рыжую челку, спадающую на глаза. Это очень сильно раздражало, но онмстарался не подавать виду, так как не хотел портить представление. Нужно потерпеть.

— Ты, кстати, тоже неплохо выглядишь, — сказал Эйнар, осмотрев идущую рядом жену и в то же время не жену во все. Она лишь крепче сжала его ладонь. «Еще вчера вечером я делал то же самое,» — пронеслось у него в голове.

— Благодарю, — улыбнулась Герда, ускоряя шаг. Хотелось побыстрее добраться до театра.

***

— А кто же эта красивая пара? — воскликнула Улла, как только чета Вегенер стала подниматься по широкой лестнице. Улла, безусловно, узнала друзей и спустилась навстречу, приветствуя двух переодетых художников. У творческих людей, а сегодня их вокруг Уллы много, бывают необычные причуды.

— Герда, а тебе идет быть мужчиной, — шепнула балерина на ухо подруге и поцеловала ту в щеку. После этого она перевела взгляд на супруга Герды и продолжила, — Эйнар, или нет, Лили, ты очень красивая, — явно издеваясь над несчастным художником, сказала Улла, целуя и его. — Что ж, предлагаю пройти внутрь, мне не терпится представить вас гостям.

Взяв пару под руки, она повела их в общий зал.

Вокруг царила атмосфера непринужденного веселья. Кто-то танцевал вальс. Кто-то пил шампанское, желая с кем-нибудь познакомиться и поговорить. Кто-то уже обсуждал последние новости и самые жаркие сплетни из мира балета и кино. Кто-то вовсе стоял в стороне, молча наблюдая за всем происходящим. Герда втянула в легкие воздух, пропитанный сигаретным дымом, и нашла взглядом Эйнара, который не притворялся, что он сегодня женщина, беседовал как обычно и даже стоял как-то слишком по-мужски.

Никого смена ролей супругов особо не смущала, наоборот, люди отнеслись к этому, как к обыденному. Никто даже не спросил, зачем семья художников затеяла это представление. Напротив, многие оценили их смелость и даже были восхищены.

Герда ощущала себя уверенной, как никогда. «У на получится»,— услышала она в мыслях изменившийся внутренний голос. В ней говорил Густаво.

Улыбнувшись присутствующим, она направилась в холл. Рассматривая вечерний пейзаж через окно, женщина не смогла сопротивляться накрывшему ее вдохновению. Она представляла картину с новой темой и то, как шокируетиидеями старика Расмуса. Усмехнувшись своим фантазиям, Герда обернулась. Подняв взгляд на этаж выше, она заметила девушку, явно недовольную тем, что к ней пристает подвыпивший юнец. Смелый «мужчина» Густаво, решивший спасти несчастную от наглых рук, тут же поднялся по ступенькам и, встав за спиной мальчишки, положил тому руку на плечо, дабы отвлечь от дамы.

— Эй! Тебя не учили, что, если девушка против знакомства, то следует отпустить ее? — резко выпалил Густаво, зарядив парню коленом между ног, а после кулаком ударив в челюсть.

Простонав, пьяный юноша свалился к ногам блондинки и Герды. Они долго смотрели друг на друга. Художница никак не могла осознать, какого черта она сделала?! Зачем помогла этой девушке? Может, Густаво поглотил ее сознание? Или она сама хотела быть сильной, спасая от нежелательного внимания симпатичных особ? Отец ведь учил ее защищаться. «Нужно всегда давать отпор обидчикам,» — часто говорил он Герде.

— Вы в порядке? — спросила Вегенер, заглядывая в голубые глаза напротив.

— Да, спасибо за помощь, — неловко поблагодарила девушка и, переступив через скорчившееся тело, бросилась прочь. Герда обернулась и внимательно посмотрела вслед беглянке. Ее затрясло.

— Да что же со мной такое? — спросила Герда себя, хватаясь за голову и падая рядом с парнем, так и лежащим без сознания. Она разглядывала потолок, когда увидела перед собой обеспокоенное лицо мужа. Эйнар бережно взял жену на руки и понес на мягкий диван. Кто-то принёс холодной воды, и Герда жадно выпила жидкость, дрожащими пальцами сжимая стакан.

— Ты как? — спросил Эйнар, ласково проведя кончиками пальцев по женскому лицу, после чего содрал с головы супруги чертов парик, распуская длинные волосы, а после — снимая с ее лица бороду и усы.

— Так-то лучше, милая, — подтвердил он, после того, как дрожь отступила.

— Все в порядке, — протянула Герда, чувствуя, что ей и правда стало гораздо лучше, — Устала, — произнесла она. в качестве оправдания.

Эйнар помог жене встать, приобнял за плечи и повел к выходу.

— Точно в порядке?

— Да, — заверила Герда. Ей предстояло разобраться в своем поведении, странном и не похожем на женское и оттого пугающем.

***

Дома Эйнар позаботился о жене: приготовил теплую ванну с морской солью, заварил травяной чай. Он решил подождать, пока Герда заговорит сама о том, что происходит у нее на душе. Закурив, выпустил горькое облако дыма в открытое окно. Он бросил взгляд на костюм, в котором была Герда, на парик с усами и бородой, а потом собрал все в кучу и решил выбросить, избавляя себя и Герду от помешательства. Постороннюю личность с именем Густаво он терпеть не намеревался.

— Ты плохо влияешь на мою жену, дружище. Прощай, — проговорил он, вновь затянувшись, связал вещи в тугой узел и собирался выкинуть одежду в окно, чтобы та слетела с третьего этажа и больше никогда не присутствовала в их жизни.

— Нет, постой, — Герда вбежала в комнату, наспех укутавшись в банный халат, подошла ближе и начала вырывать вещи из цепких ру — Я сама решу, когда избавиться от Густаво! Мне нравится то, что он меняет меня, помогает справиться с творческим кризисом. Вот увидишь, он сделает меня известной прославит и поможет выкарабкаться из этой бесконечной ямы безнадежности и непонимания!

Герда сделала еще один рывок и смогла забрать вещи. Эйнар шокировано смотрел на жену, не понимая, в какой именно момент он, её муж, перестал вытягивать Герду из подобных ям. Неужели он не делает ее счастливой? Почему она считает, что этот Густаво может ей чем-то помочь? Что за чертовщина происходит?

— Герда, не могу понять, почему именно он, а не я? — Эйнар выкинул окурок в окно и ткнул пальцем в костюм, который Герда бережно прижимала к груди.

— Густаво появился благодаря тебе, — уже более спокойно сообщила она, подходя ближе. — Ты показал мне, что я могу быть совсем другой: сильной и уверенной. Благодаря твоему перевоплощению я поняла, что тоже на что-то способна. Ты же чувствовал себя иначе в женском облике?

— Нет, Герда, не чувствовал, — покачал головой Эйнар, тяжело выдыхая. Он не был раздражен, не был зол, просто хотел понять, что сейчас происходит. Закрыв окно, мужчина задвинул шторы и сделал несколько шагов назад.

— Главное, когда добьешься признания и успеха, не забудь вернуть себя, — тихо произнес мужчина, соглашаясь с тем, что будет жить не только с женщиной, но и с мужчиной, выдуманным супругой. Эйнар с угрозой дополнил ответ, — сменить пол я тебе не позволю, Герда.

«Не хватало еще пришитого члена» - раздражённо прибавил Эйнар мысленно. Он быстро вышел, чувствуя накатывающее раздражение. Не хотелось использовать супругу в качестве громоотвода.

— И не надо, — улыбнулась женщина своей маленькой победе. — Ты сделаешь меня независимой и упорной женщиной.

Расправив смокинг, она аккуратно и бережно сложила его в шкаф и отправилась вслед за мужем, чтобы внушить Эйнару, что поступает правильно.

Зайдя в спальню, она разделась и легла на разобранную постель.

— Хочешь, помогу расслабиться? — спросила женщина, наблюдая за действиями мужа. Он погасил ночную лампу, разделся и лег рядом.

— Не сегодня. Слишком много эмоций за день, да и тебе нужно отдохнуть, — Герда кивнула и накрылась одеялом, соглашаясь с тем, что сейчас неподходящее время. Ее мысли были заняты совсем другим.

— Завтра в обед у меня встреча с Расмусом, — напомнила она.

— Понесёшь Лили? — прикрыв глаза, Эйнар. Безусловно, он хотел услышать отрицательный ответ.

— И Густаво. Я доработаю картины и добавлю его к Лили, — она стала прорисовывать в голове то, что должно получиться. — Покажу семь картин, надеюсь, что этого будет достаточно.

— Уверен, — согласился мужчина и, перевернувшись на бок, моментально начал проваливаться в сон. Он надеялся на то, что Герде не придёт в голову разгуливать в мужском образе и дальше.

***

Долгожданное утро наступило. Сквозь плотные голубые шторы сочился яркий солнечный свет. Герда открыла глаза и, заметив отсутствие мужа, немедленно встала, заварила себе кофе и отправилась творить в мастерскую.

— Моя дорогая Лили, — ласково произнесла она, подписав первую работу, законченную только что.

«Густаво и Лили. Первая встреча,» — появилось на втором полотне. Герде безумно нравилось видеть свою мужскую сущность. Женщина вновь почувствовала прилив сил.

Она изобразила себя и Лили целующимися, а затем просто стоящими напротив друг друга в немой беседе. Ей уже не терпелось продемонстрировать картины.

***

— Герда, это превосходно, — Расмус рассматривал рисунки молодой художницы. Он действительно был в восторге.

— Кто же модель?

«Знаю, что превосходно,» — пронеслась в голове женщины мысль и растворилась, оставляя после приятные ощущения.

— Кузина Эйнара, — соврала художница. Она заранее предположила, какие вопросы может задать старик, поэтому продумала примерные ответы на них.

— А кто же этот молодой мужчина, который странным образом так похож на Вас?

— Он мой брат. Так вы согласны взять мои работы? — сияла Герда, до конца не веря собственному счастью. У нее было ощущение, словно все происходит во сне.

— Конечно, у тебя есть еще что-то?

— В студии осталась парочка, но это пока что наброски, — честно ответила Герда, теребя в руке шляпу и иногда косясь на портреты альтернативной себя и Эйнара. Чувство радости не покидало ее.

— Я надеюсь, что и их принесете.

— Разумеется.

— Тогда ждите письма. Как только продам картины — сразу же с вами свяжусь, — довольный Расмус наконец-то добился результата от не слишком уверенной в себе Вегенер.

— Спасибо, я буду ждать, — попрощалась Герда, и впервые вышла от Расмуса с пустыми руками. На душе было легко, как никогда.

***

Хотелось испытать новые ощущения, почувствовать себя другой. Пока муж отсутствовал, Герда снова переоделась в мужскую одежду, приклеила бороду и усы, спрятала волосы под париком. Она вышла на улицу и стала прохаживаться мимо желтых двухэтажных домов, кафе и магазинов. Зайдя в один из бутиков, прикупила несколько костюмов, идеально севших на Густаво. Выбрав обувь, носки и нижнее белье с пижамой, женщина решительно отправилась гулять дальше. Она зашла в кафе на причале и, сев за столик, стала внимательно наблюдать за мужчинами, перенимая их манеры, жесты, тон и даже эмоции. Мужской мир так сильно отличался от привычного, женского! В незнакомых лицах, кажется, не было ни малейшего намека на страх и сомнения, как и в ней не было сметений в тот момент, когда она была Густаво и спасала девушку от рук того юноши.

Нужно познакомиться с ней поближе: узнать имя и то, чем та занимается по жизни, попытаться подружиться и наяву испробовать женскую любовь во всех ее проявлениях. Герда задумалась: хотелось ли ей доминировать в отношениях? Да, определенно. А еще больше хотелось побывать в мужском теле и ощутить все то, что чувствует мужчина, входя внутрь женщины. Герда протяжно выдохнула от атаковавших ее мыслей и накатывающего возбуждения. Она решила игнорировать это и продолжила с интересом наблюдать за мужчинами.

***

— Почему ты в мужской пижаме? — поинтересовался Эйнар, увидев жену не в атласной сорочке с красивыми кружевами на лямках, а в штанах и рубашке, совсем, как у него.

— Это новая я, — спокойная Герда, забираясь в постель. — Иди же ко мне, Лили.

Эйнар отрицательно покачал головой, сел на край постели и закрыл руками глаза. Как ему выбить из жены Густаво и вернуть обратно Герду? Что, с ними не так?

— Ты не новая Герла, ты все та же женщина. Ты была у Расмуса? Что он сказал?

— Сказал, что доволен мной и моими работами. Заключил сделку. Мои картины наконец-то купят! — С гордостью пересказала Герда все, что теперь было на яву, а не в каких-то глупых мечтах.

— Отлично, у тебя получилось! Поздравляю! — Эйнар растерялся на несколько секунд. Нет, он безусловно рад тому, что его супруге наконец-то удалось добиться желаемого. Но ему не нравилось то, чем это все сопровождалось.

— А теперь, будь добра вернуться ко мне женщиной, а не этим твоим Густаво, и сними уже этот дурацкий парик! — Крикнул Эйнар, ткнув пальцем в то, что сидело перед ним и разговаривало голосом Герды. — Прекрати эти игры! — Теряя последние капли терпения, разразился Вегенер.

— Не думала, что для тебя это игра! Ты не думаешь обо мне ! Густаво вселяет в меня уверенность, делает сильнее и лучше, — Герда подскочила, своими словами больше разжигая скандал. Она не желала сдаваться и уступать супругу. Раньше Герда не замечала в себе такого, потому что как можно быстрее пыталась успокоить и усмирить пыл с виду спокойного мужа. Но сейчас все было по-другому.

— Никогда не называй меня Лили, тебе понятно? — Подошел он ближе, схватил жену за шею и прижал к стене, предварительно стащив парик с её головы. Выкидывая его за порог комнаты, он выставил третьего лишнего. Герда смотрела в зеленые глаза, теряя былую уверенность. На мгновение ей стало действительно страшно.

— Может, попробуем что-нибудь новое? — предложила Герда, проглатывая вопрос, делая голостихим. Она боялась распаленного мужа.

Она распустила волосы, расстегнула пуговицы, сняла рубашку и принялась за штаны вместе с бельем.

— Ложись, — приказала Герда, подталкивая мужа на постель, надеясь, что резких движений с его стороны больше не будет.

— Нет, Герда, никаких приказаний, — грубо ответил он и решил уйти из общей спальни. Такое случилось впервые.

— Постой, — окликнула она супруга, подчиняясь, и в этот раз сама легла на кровать, раздвинув ноги, лишь бы он остался. Эйнар обернулся и, заметив, что жена снова послушна и возвращается в нормальное состояние, быстро стянул с себя штаны. Нависая сверху, он принялся целовать любимую, одновременно лаская руками нежное тело, оставляя мелкие поцелуи на теле супруги, спустился от подбородка к груди. Герда, кажется, ничего не чувствовала.

Что же с ней происходит? Ее не возбуждали поцелуи мужа, его чувствительные пальцы. Герда закрыла глаза, надеясь расслабиться под настойчивыми ласками, но сделать это никак не получалось, пока в памяти не появилась «она» — девушка с голубыми глазами. Вегенер чувственно простонала, выгнулась и тут же перевернула мужа на спину, залезая на него сверху и улыбаясь. Это то, чего ей хотелось, чего так сильно не хватало.

Она нагнулась к мужскому лицу, но закрыв глаза, сразу представила, что целует «ее». Как же было необычно. Пока Эйнар пребывал в замешательстве, ведь в их паре он единственный был сверху и никак иначе, Герда открыла глаза и простонала от разочарования. Она незамедлительно начала опускаться на твердый, пульсирующий от желания, член. Ей так хотелось чувствовать себя главной. Это желание буквально разрывало ее на части.

— Позволь назвать тебя Лили, — хриплым от возбуждения голосом спросила разрешения Герда, начиная медленно опускаться и подыматься под свои стоны. Она будто бы дразнила его. Мужчина не мог позволить ей этого, но чертовка сводила его с ума до такой степени, что Эйнар кивнул головой и подхватил женские бедра, ускоряя темп.

— Лили, прижмись ближе, — попросила Герда с тихим стоном, и он подчинился, присев и продолжая двигаться. Увидев улыбку на лице жены, мужчина решил поговорить с ней об этом позже, а пока позволил играться.

— С тобой невероятно, — прошептала Герда, видя перед собой лицо с макияжем и в рыжем парике. Прошло буквально несколько секунд, возбуждение достигло предела, и они слились в жарком поцелуе, подарив друг другу сильный оргазм.

***

Утро было добрым… Вероятно. Ну, или не совсем. Герда встала с постели, подняла с пола халат, накинула его на себя и вышла в подъезд, чтобы забрать почту. Прошло две недели с тех пор, как она отнесла картины Расмусу. За это время ссоры с мужем превратились в ежедневный ритуал. Спустившись по лестнице и открыв почтовый ящик, Герда вытащила оттуда три письма и, как только увидела на одном из них знакомую фамилию, широко улыбнулась. Она так надеялась, что там положительный ответ, а не очередной отказ.

Сердце замерло, а руки заледенели, как только она открыла конверт и вытащила из него пожелтевший лист с аккуратно написанным текстом. После прочтения письма, Герда не выдержала и заплакала.

Она счастлива. Наверное, так она была счастлива только один раз, когда вышла замуж за любимого человека. Герда поднялась обратно по бетонным ступенькам, забежала в квартиру, заперла дверь и стала собираться. Расмус вызывал к себе. Забежав в мастерскую, она захватила с собой еще одну работу. На ней Густаво горячо прижимал к стене Лили и, задирая подол ее платья, пальцами касался нижнего белья девушки.

Вновь облачившись в мужское одеяние и собрав волосы в небрежный хвост, она вышла за дверь и направилась к мужчине

***

— Герда, я очень рад тебя видеть, — Расмус действительно обрадовался появлению художницы, поэтому поспешил обнять ее и поцеловать в щеку, сразу же сообщая хорошую новость. — Нашелся арт-дилер из Франции, он зовет тебя посетить Париж, где будет твоя первая выставка. А там, я уверен, будут еще и еще. Как же я рад, что ты, наконец, нашла то, что искала!

Он обнял Герду и заботливо погладил по спине.

— Спасибо вам. За все. За веру в меня.

— Мужа благодари, он боролся за тебя, — она кивнула головой, давая понять, что так и поступит.

— Не могу поверить, что меня ждет Париж! — Воскликнула она, кружась по огромному залу от переизбытка радостных эмоций. Она знала, что должна благодарить не только Эйнара, потому что на всё влияли и те изменения, что происходили в ее жизни с появлением Густаво.

— Это твой шанс, Герда, не задерживайся в Копенгагене, — принялся за наставления Расмус, пожимая руку Герде перед ее уходом.

— Да, мы немедленно будем выезжать! — твердо заявила женщина, забирая письма и предлагая взять у нее еще одну картину. Отдав деньги за очередное творение, мужчина проводил художницу, пожелав успехов.

— Я надеюсь, что ты вышлешь мне пригласительный билет на выставку.

— С превеликим удовольствием, — пообещала художница и вышла, снова чувствуя легкость.

***

— Эйнар, мы уезжаем! — воскликнула Герда, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы. Она стремительно вбежала в спальню, не обратив внимание на то, что муж спал. Он, наконец, закончил работу над декорациями и теперь набирался сил, ожидая очередного прихода музы. Эйнар разлепил глаза, приподнялся и сел, надеясь услышать еще какую-нибудь информацию.

— Куда?

— В Париж, — возбужденно сказала женщина, кидая вещи в открытый чемодан.

«Великолепно».

— Что мы там будем делать?

— Арт-дилер заключил сделку с Расмусом, и теперь он скупает мои картины и организовывает выставку, — радостно сообщила Герда.

— Это замечательно, — улыбнулся Эйнар, продолжая наблюдать за женой. Казалось, будто у нее за спиной выросли крылья, и, если это было бы физически возможно, она отправилась бы в Париж сию же секунду. Сглотнув проснувшееся желание, он посмотрел исподлобья на Герду, которая приступила к упаковыванию второго чемодана.

— Ты почему мне не помогаешь? Неужто не хочешь ехать со мной? — взволнованно спросила Герда, но уже не так эмоционально.

— Хочу, конечно, что за глупый вопрос? Просто не могу понять, к чему такая спешка.

— Столько всего необходимо сделать, Эйнар! Нужно подготовиться к выставке, все организовать. У нас есть всего лишь неделя, — пытаясь отдышаться, сказала Герда и умоляюще посмотрела на мужа, призывая того к действиям.

— Ладно-ладно, как скажешь, — поднимая руки в капитулирующем жесте, он вновь сдался Герде и был готов сдаться ещё очень много раз. Главное, чтобы она с таким же рвением и желанием сдавалась ему.

========== Часть 3 ==========

Выставка в столице Франции прошла с грандиозным успехом. Герда, наконец, в полной мере ощутила вкус славы, о которой так давно мечтала. Женщина светилась от счастья, ведь о ней заговорили! Она буквально жила этими приятными мгновениями, маленькими шажками двигаясь дальше и не ощущая при этом тени над собой.

Художница стала, наконец, равна известному мужу. Издания французских журналов писали о ней. Женщина украшала светские вечеринки своим присутствием и таскала Эйнара за собой в надежде на то, что пейзажиста посетит вдохновение, и он сможет взяться за что-нибудь новое, чего не случалось с момента переезда. Как говорится, надежда умирает последней.

Вопреки желаниям супруга, Герда не забывала о Густаво. Женщина выпускала его наружу, когда оставалась дома одна. Надевая классические костюмы из небольшой «коллекции», которую удалось собрать, пряча длинные волосы под парик и наклеивая бороду, она чувствовала себя комфортнее всего. В такие моменты художница искренне улыбалась своему отражению в зеркале.

«Кто ты на самом деле, Герда?» — Раздался как-то в ее голове тихий мужской голос, отчего женщина вздрогнула, а по спине пробежала тысяча мурашек. Она обернулась, в надежде, что слышит голос наяву.

Но никого не было. Повернувшись к зеркалу, Герда заметила, как на ее отражённом лице появляется улыбка, которой не могло быть в реальности. Герда испугалась. Зажмурившись на секунду, она распахнула глаза вновь, но образ не исчез, он продолжал улыбаться, смотря прямо в глаза. Художница не выдержала взгляда своего отражения и повернула зеркало к стене, после чего убежала в комнату. Взяв уголь, она быстро набросала Густаво с грубыми чертами лица, а рядом - его же, но в женском обличии.

“Кто я?” — Шепнула женщина в пустоту, разглядывая набросок. Она прошлась пальцами по колючей бороде на лице. Сердце забилось чаще.

Внезапно послышался звук открывающейся двери.

Женщина растерялась, схватилась за голову и заметалась по комнате, на ходу снимая с себя костюм.

— Герда, у тебя всё нормально? — Эйнар почти сразу нашёл жену.

— Да-да, все хорошо, — она успела снять все атрибуты другой себя, спрятав все в укромный уголок, за шторку. Герда предстала перед супругом лишь в нижнем белье.

— Если ты так будешь встречать меня каждый раз, то я готов бежать домой сломя голову, — хмыкнул мужчина.

Только вот Герде совсем не хотелось, чтобы муж приходил быстро: чем дольше он работает в студии на благо детских книжек и спектаклей, тем чаще Густаво будет приходить и разговаривать с ней, задавать вопросы, на которые они вместе будут искать ответы. Осознание того, что Эйнар перестал понимать ее и, вероятно, никогда больше не поймет, настигло женщину слишком резко.

— Нет, не подходи! Не трогай меня! — Воскликнула Герда, скрываясь в спальне.

Эйнар тяжело вздохнул. Он только сейчас обратил внимание на полотно, где была изображена жена в мужском облике. Он сильно напрягся.

— Что за чертовщина! — Процедил Вегенер сквозь зубы и сорвал бумагу. Хотел порвать, раскромсать на маленькие кусочки, но вспомнил, как это важно для Герды, поэтому лишь швырнул на пол. Направляясь вслед за женой, он намеривался раз и навсегда вытряхнуть из нее Густаво.

Эйнар дернул дверную ручку, понял, что она заперта, и забарабанил в дверь.

— Герда, если не откроешь эту чертову дверь, то я выбью ее! — Предупредил мужчина, со всей силы стукнув кулаком по дереву. Его терпение иссякало.

— Ты и так ломаешь меня, не нужно ломать что-то ещё, — фыркнула женщина, распахивая дверь перед его лицом. Она была одета в женские брюки и плотный жакет, на шее был повязан шарф, но его напрягло вовсе не это. Он заметил в ее руке чертову мужскую шляпу.

— Ты куда собралась в таком виде?

— Пойду погуляю. Я задыхаюсь, а тебе совершенно плевать на это! — Едва успела обиженно произнести женщина, но оказалась прижатой к стене. Она совсем немного испугалась. Эйнар тяжело дышал, не выпускал ее из цепкой хватки, не позволяя даже пошевелиться.

— В таком виде?

— Это такой стиль, если ты не знал, — Герда с силой отпихнула от себя супруга, вывернулась и убежала. Снова. Теперь все, что она делала — убегала от него. Он запросто мог догнать ее, вернуть обратно и силой держать рядом, но не собирался этого делать. По крайней мере, не так.

Эйнар раздраженно снял с себя пальто и швырнул в сторону двери, за которой мгновением ранее скрывалась Герда. Он не мог сдержать злость и досаду, бессилие и глубокое отчаяние. Эмоции бушевали в нём. Было необходимо выпустить пар.

— Что же ты творишь? — Выкрикнул мужчина в пустоту, после чего отправился в барный уголок за виски.

Алкоголь теперь стал его постоянным спутником в Париже. Все так стремительно поменялось. Эйнар чувствовал, что если не совладает с собой, то, вероятно, начнет применять силу по отношению к третьему члену их семьи — Густаво. Но бушующая внутри ярость пока не охватила его настолько, чтобы забыть: Густаво и Герда, черт подери, один и тот же человек!

В попытке успокоиться, Эйнар вспомнил об одной личности: известном арт-дилере, проживающем в Париже. Хансе Ацгиле — друге детства. Они оба родом из Вайли, росли в одной деревне до того, как стали старше и разъехались по разным странам.

«Кажется, пришлось время встретиться, друг,» — улыбнулся мужчина сам себе. Ханс может стать его поддержкой. В его силах помочь Герде с продвижением ее творчества и организацией новой выставки. Может, тогда она очнется и вернется к своему мужу прежней. Эйнар очень надеялся и хотел верить в то, что все еще можно исправить.

***

Герда решилась отправиться в публичный дом. Она хотела убедиться, что уже не та, кем была раньше, что той тихой, заботливой, покорной, любящей мужа Герды больше нет, на ее месте появилась другая: властная, строгая, упрямая, целеустремленная, уже привыкшая к Эйнару настолько, что, кажется, устала.

— Здравствуйте, мадам. Мне молодую симпатичную девушку, — уверенно проговорила Герда, кинув пару купюр перед старой женщиной, владелицей заведения.

— А других у нас и нет, — улыбнулась та щедрости странной посетительницы, но, как и полагается, вопросов задавать не стала.

— Комната номер семнадцать. К вам зайдут три девицы, у вас есть право выбрать ту, что больше понравится, — улыбаясь, старушка протянула ключ. — Приятного вечера, — добавила она, закрывая ширму.

«Что же ты делаешь, Герда?» — Требовал ответа уже женский голос в голове. Она молчала и продолжала медленно подниматься в комнату, которую сняла на час. Этого с лихвой должно хватить на то, чтобы разобраться с собой. Женщина сглотнула и посмотрела по сторонам, ловя на себе удивленные взгляды, краем уха улавливая перешептывания.

— До чего же я дошла, черт возьми, — произнесла на выдохе Герда и вошла в комнату. Былая уверенность медленно покидала ее, хотелось захлопнуть дверь и запереться на замок, чтобы хорошенько подумать обо всем в новой обстановке. К сожалению или к счастью, женщина не успела этого сделать.

По длинному коридору к ней шли, как и было обещано, три девушки: высокая и стройная брюнетка с соблазнительной улыбкой, рыжая, с пышными формами и худенькая блондинка с ярко-зелёными глазами. Герда схватила за бледную тонкую руку первую молодую девицу и завела в комнату, хлопнув дверью. Она здесь главная, она командует и делает все, что ей вздумается! Кто платит, тот, черт возьми, и заказывает веселье!

Молодая особа опустила взгляд в пол. На ней была лишь кружевная сорочка, едва прикрывавшая ее задницу в крошечных трусиках, чулки и туфли на высоком каблуке. Герда иногда сама надевала что-то подобное для того, чтобы соблазнить Эйнара. Было странно осознавать, что теперь кто-то оделся так, чтобы соблазнить ее.

— Как тебя зовут?

— Как захотите вы, мадам, — не раздумывая, ответила девушка тихим голосом, так и не подняв взгляд на женщину перед собой.

Подойдя ближе и встав прямо напротив своей компаньонки на ближайший час, художница по-мужски вздернула подбородок девицы. Так же резко, как это делал Эйнар, когда хотел, чтобы Герда смотрела на него. Теперь она хотела видеть большие безразличные глаза той, которой пользовался любой желающий за неплохую сумму. Вегенер приблизилась к лицу девицы и осторожно, будто пробуя на вкус, коснулась мягких губ своими. Она почувствовала себя так, словно целовала себя. «Кто целует ее прямо сейчас — я или Густаво?» - Мелькнула мысль на краю сознания художницы.

— Тогда побудешь Лили для меня, — шепнула женщина в приоткрытый рот деве, а та, в свою очередь, молча кивнула. Герда по-прежнему держала брюнетку за подбородок и, не удержавшись, вновь поцеловала. На этот раз намного смелее и настойчивее.

Ощущала ли она, что меняется, что готова завладеть таким же телом, как у нее самой?

Подтолкнув «Лили» к постели и уложив на матрас, Вегенер стянула с нее сорочку, обнажая небольшую грудь, после чего нависла над телом девушки и, ни на секунду не закрывая глаз, начала покрывать мягкими поцелуями щеки, скулы, подбородок, шею. Все это приносило новые, непривычные для Герды ощущения.

Нравится ли ей? Нравится ли Густаво?

Оторвавшись от манящих губ «Лили», Герда вдруг поняла, что хочет изменить мужу, хочет доказать: она может это сделать. Всего один порыв, и ее губы с уверенностью впиваются в податливые губы напротив гораздо сильнее, глубже, даже несколько грубее, чем следовало бы. Девушка с готовностью отвечала на ласки женщины. Герда исследовала поцелуями и горячим дыханием шею и ключицы, резко хватала за запястья и сильно сжимала, но ничего не чувствовала сама. Никакого удовлетворения не было. Закинув руки проститутки над головой, вновь Герда вновь её поцеловала.

Где же те ощущения, от которых сносит голову, от которых бегают мурашки по всему телу, от которых внизу живота связывается тугой узел возбуждения?

Прекращая терзать губы «Лили» под собой, художница резко отстраняется, тяжело дыша и пряча в ладонях лицо.

— Мадам, что-то не так? — испугалась девица.

— Нет, все хорошо, просто не то, чего я хотела, — тихо ответила Герда, встала и покинула комнату.

Она быстро преодолела коридор, а затем и узкие улицы, по пути расталкивая прохожих. Она плакала. Слезы лились сильнее только от одной мысли о том, что ее постигло новое разочарование.

На улице был ливень.

Вегенер остановилась, прижалась спиной к кирпичной стене одного из домов. Несколько секунд она отстраненно рассматривала мокрую мостовую и пыталась восстановить сбившееся дыхание, а спустя пару минут, резко вздёрнула голову вверх и закричала. Женщина вложила в этот крик много отчаяния. Ей так хотелось быть услышанной и понятой!

— Мадам, с вами все хорошо? — поинтересовалась женщина с ребенком, останавливаясь напротив Герды.

Герда посмотрела на нее всего секунду, и глаза вновь затянула пелена слез. Художница рассматривала светло-русую девочку, чем-то похожую на нее саму в детстве и заливалась слезами всё сильнее. Подойдя ближе, она опустилась на колени и обняла дитя, прижимая к груди. Женщина опешила и попыталась отогнать нахалку от дочери, а девочка испугалась странной женщины, стискивающей ее в своих крепких объятиях и, когда секундный ступор прошел, расплакалась, принялась звать маму, протягивая к той маленькие ручки.

— Простите, я не хотела, — внезапно очнулась Герда и отпустила ребенка. Яростно вытерев слезы, она вскочила на ноги и вновь бросилась бежать.

«Кто я? Женщина, не понимающая, чего хочет, или мужчина, которым никогда не стану? А может, женщина, которая все никак не может родить?Правильно! Таким, как я, вообще нельзя плодиться!» — Подытожила собственные мысли Вегенер, приземляясь на скамейку в парке. Проливной дождь всё не прекращался, но она совершенно не обращала на него внимания и смотрела в одну точку. Перед ней стояли Густаво, Эйнар и Лили, которые о чем-то спорили и осуждающе тыкали в нее пальцем.

«Оставьте меня! Пошли вон!»

Она зарылась пальцами в тяжелые, влажные от дождя волосы и сжала с такой силой, что, казалось, могла вырвать все пряди, разорвать собственную голову на несколько частей. Лишь бы все закончилось.

Видение исчезло, голоса замолкли, дождь упорно смывал с щёк слезы.

***

— Месье Ацгил, к вам посетитель.

— Пускай войдет, — мужчина откинулся на широкое кресло, ожидая гостя.

— Войдите, — раздалось приглашение.

Эйнар кивнул секретарше в знак благодарности и, встав с мягкого дивана, направился к двери.

— Ханс! Вот мы и встретились.

Ацгил удивленно посмотрел на вошедшего мужчину, затем встал с кресла и направился к знакомому.

— Эйнар? — Неуверенно спросил внушительной комплекции мужчина, судя по всему, любящий заниматься не только искусством, но и спортом. — Эйнар, это действительно ты?

Он подошёл ближе и крепко обнял художника.

— Правда я, — заверил Эйнар.

— Я так рад тебя видеть! — Вновь обнял друга Ханс, похлопав того по спине.

— Я тоже очень рад, — продолжал улыбаться Эйнар, разглядывая изменившегося с годами товарища.

— Какими судьбами? — начал расспрашивать Вегенера Ханс, подводя его к креслу. Сам он взял небольшой стул и сел напротив, принимаясь слушать о жизни датской знаменитости.

— Моя жена, Герда, выставлялась в Париже, и нам пришлось переехать. Уже шесть месяцев мы проводим наши дни среди французов, — закинув ногу за ногу, принялся откровенничать Эйнар, вдруг отчего-то делаясь серьезным.

— Да-да, точно, я наслышан об этом. Говорят, что всё прошло грандиозно, — улыбнулся Ханс, но улыбка спала с лица, как только он понял, что Эйнар не слишком-то и счастлив.

— Да, действительно грандиозно, — согласился Эйнар, кивая головой и мгновенно отводя взгляд в сторону. Он внимательно рассматривал позолоченные рамки, под стеклами которых хранились, его пейзажи. Поняв, чье искусство ценит его друг детства, мужчина усмехнулся про себя.

— Ты ведь пришел ко мне не из-за того, что соскучился, верно? — укоризненно усмехнулся Ханс.

— Нет, я и правда скучал, дружище, — вздохнул Эйнар и тоже усмехнулся. — Ты — арт-дилер, и мне бы хотелось попросить тебя поработать с Гердой, заняться ее работами и выставкой. Если ты, конечно, не против.

Спустя ещё несколько слов о работах жены, Эйнар в деталях рассказал о том, что его беспокоило. Ханс внимательно слушал.

— Если хочешь, то можем продолжить разговор в баре. Я угощаю.

— С удовольствием, мой знаменитый друг.

***

— Рассказывай дальше, — спустя двадцать минут после того, как Вегенер и Ацгил вышли из кабинета последнего, два товарища сидели за барной стойкой напротив друг друга, медленно попивая виски.

— Герду очень беспокоило то, что долгое время она не могла стать известной, догнать меня, так сказать, и вырваться вперед. Когда у нее все получилось, она словно помешалась на этом. Моя супруга всегда была необычной, поэтому я ее и полюбил, а сейчас вынужден наблюдать за тем, как она медленно, но верно слетает с катушек, — с грустью закончил Эйнар, делая большой глоток янтарного напитка.

— Хочешь сказать, что и сейчас ее дела плохи? Неужели никто не покупает картины? — Задал вопрос Ханс, чтобы понять, зачем он нужен. — Дело в том, что я не занимаюсь современной живописью.

— Боюсь, все закончиться на этой выставке. Она зациклилась и совершенно не сдвигается с мертвой точки. Ей нужен толчок вперед, порыв, а от меня, кажется, толку мало.

— Вы ссоритесь? — осторожно спросил Ханс.

— Я не принимаю ее вторую «личность», — показывая пальцами кавычки. — Это сильно подпортило наши взаимоотношения.

Ханс вздернул брови, совершенно не понимая, к чему тот клонит.

— Герда придумала какого-то Густаво и внушила себе, что она — он, и именно этот Густаво двигает ее к успеху, — Эйнар криво усмехнулся тому абсурду, который только что произнес вслух.

— Интересная у тебя жена, — Ханс выпил стакан виски и налил себе еще. — Так, ты хочешь, чтобы я избавил ее от этого Густаво?

— Именно. Встреться с ней, поговори и объясни, что людям нужно что-то новое, а то, что уже было, никому неинтересно.

Ханс недолго раздумывал над словами друга, но все же кивнул. Ему стало любопытно пообщаться с такой экстравагантной личностью, как Герда Вегенер.

— Ей нужна помощь, а от меня ей больше ничего не нужно, — сказал Эйнар, наливая еще одну порцию алкоголя. Ему хотелось забыться. Хотя бы на вечер.

— Неужели все настолько плохо?

— До сегодняшнего дня считал, что хорошо, но ошибался. Мне казалось, что Густаво покинул наш дом, но он появлялся снова и снова, когда меня не было. Сегодня Герда убежала от меня, обвинив в том, что я уничтожаю ее.

— Может, ей стоит обратиться за помощью к врачу, а не ко мне?

— На это она не согласится. Обвинит меня в том, что я хочу упрятать ее в желтый дом, — как-то обреченно засмеялся Эйнар, чувствуя при этом приятное расслабление от выпитого алкоголя и компании старого друга.

— Ладно, я предложу свои профессиональные услуги твоей жене, — согласился Ханс, и они закрепили свой договор звоном стекла.

— Спасибо тебе, дружище.

— Пока не за что.

***

Эйнар и Ханс медленно шли по темным улицам, придерживая друг друга за плечи и пошатываясь из стороны в сторону. Они со смехом вспоминали беззаботное детство в Вайли.

— Ладно, еще увидимся! — Уже стал прощаться Ханс, останавливаясь возле подъезда и не желая идти дальше, чтобы не показываться Герде на глаза в нетрезвом состоянии.

— Нет-нет, я тебя не отпущу, давай поднимемся и поговорим начистоту с Гердой, — вцепился Эйнар в пальто друга, подняв взгляд на окна, в которых не горел свет. Опьянение придавало ему смелости и толкало на решительные действия. — Наверное, она уже спит.

Не обращая внимания на слабое сопротивление друга, он взял его за локоть и потащил за собой. Ханс сдался окончательно, — интерес завладел его опьяненным разумом.

— Пойдем, но будить тогда не будем, — Ацгил начал подниматься по лестнице и, добравшись до нужного этажа, обернулся к отставшему Эйнару.

Вегенер ловко вытащил связку ключей из кармана черного пальто, но вставить в замочную скважину смог лишь с третьей попытки не без помощи друга. Дверь сдалась под их натиском, и они решительно ступили за порог.

========== Часть 4 ==========

Герда слышала чьи-то шаги. Она вернулась домой буквально час назад и прямо в одежде легла в постель. Чувства вымотаности и опустошения одолевали ее. Последнее, что ей хотелось делать прямо сейчас, это выяснять отношения с Эйнаром.

— Прошу. Пройди мимо. Не заходи сюда… — Тихо шептала женщина, зажмурив глаза и заткнув уши ладонями. — Просто зайди в другую комнату.

Мольба не была услышана: муж вошел к ней, подошел к кровати и одним рывком стянул одеяло. Эйнар внимательно смотрел на притворно спокойное лицо Герды, на её закрытые глаза с подрагивающими ресницами и покусанные губы. Он нахмурился.

— Дорогая, хватит делать вид, что ты спишь, — прошептал супруг ей на ухо, при этом обдав его теплым дыханием и очерчивая большим пальцем контур пухлых женских губ. Если бы Вегенер продолжил делать это еще пару секунд, то точно бы возбудился. Поймав себя на этой мысли, мужчина отстранился. В конце концов, в гостиной их ожидал Ханс.

— Хочу познакомить тебя кое с кем.

Он потряс ее за хрупкие плечи, замечая, что сорочка влажная.

— Может, позже? — Прохрипела Герда, открывая глаза. Уловив запах алкоголя, она поняла, что муж ни за что на свете не отстанет. Художница резко села и тут же раздраженно выпалила, - ты пил?!

— С твоими выходками только и остается пить, любимая, — улыбнулся Эйнар, хватая ее за подбородок. — Вопрос только в том, насколько часто мне теперь придется подпитывать свою сдержанность таким образом.

Мужчина быстро направился к выходу из спальни. Остановившись у двери, он обернулся и бросил выразительный взгляд на Герду, как бы намекая на то, что девушке стоит присоединиться к мужчинам как можно быстрее.

— Зачем же ты разбудил Герду? — Задал вопрос Ханс, как только увидел своего друга.

— Она не спала. Да и так ты сможешь оценишь весь масштаб катастрофы, — Вегенер невесело усмехнулся, доставая бутылку виски, красного полусладкого вина, два стакана и бокал.

***

Женщина делала медленные шаги в сторону гостиной. Она до сих пор думала о случившемся и строила предположения о том, что с ней происходит.

— Вот и моя талантливая художница, — обратив внимание на вышедшую к ним жену, с наигранной радостью выдал Эйнар. Он за несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние и, довольно грубо схватив жену за запястье, притянул к себе. Женщина шумно втянула воздух, врезаясь в грудь супруга.

— Знакомься, Ханс. Это Герда. Герда, — это Ханс Ацгил, мой давний друг.

Эйнар с интересом наблюдал за реакцией товарища. Несмотря на слегка неопрятный внешний вид Герды, Ханс разглядел за этой грязной мужской одеждой привлекательную молодую женщину. Он взял женщину за руку, аккуратно прикоснулся губами к изящным пальцам и ослепительно улыбнулся. Ацгилу явно приглянулась мадам Вегенер. Она была так беззащитна.

— Ваш супруг много рассказывал о вас и вашей работе.

— Вот как?

Неожиданно для себя Герда почувствовала какой-то новый и непонятный интерес к стоящему рядом мужчине. Ее губы невольно растянулись в смущенной улыбке. Она поймала себя на том, что утопает в темно-серых глазах напротив. Ярко выраженная мужественность нового знакомого сразу же бросилась ей в глаза.

Наваждение прошло практически сразу, стоило только Герде вспомнить о еще одном невольном свидетеле ее помутнения. Бросив осторожный взгляд на Эйнара, художница резко выдернула руку из широкой ладони.

— Что же он вам рассказывал? — Поинтересовалась Герда, принимая наполненный алой жидкостью бокал из рук мужа. Взгляд нового знакомого, вопреки всем ожиданиям, действовал на нее успокаивающе и после дня, наполненного сплошными сомнениями, разочарованиями и слезами, ощущался глотком свежего воздуха.

— То, что вы безумно талантливы, — улыбнулся Ханс, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не ляпнуть лишнего.

— Хотите посмотреть мои картины?

— С превеликим удовольствием.

— Тогда следуйте за мной, — только они собирались пойти в мастерскую, как их сложившуюся идиллию нарушил Эйнар.

— Погодите, может, для начала, выпьем за знакомство? — Остановил их Эйнар, жестом указывая на диван. Они переглянулись, кивнули каждый своим мыслям и уселись.

— Ханс, чем вы занимаетесь? — с интересом спросила художница.

— Я арт-дилер.

— Хм, как интересно, — кокетливо произнесла Герда, сама того не заметив. Эйнар не глупец, никакое опьянение не могло рассеять его внимание настолько, чтобы не заметить явный флирт со стороны супруги. Мужчина ущипнул ее за бок, привлекая к себе внимание. Герда недовольно посмотрела на мужа: на боку останется синяк.

— Вы женаты? — Не обращая внимание на недовольство мужа, произнесла Герда.

— Нет.

— Не хотите семью?

— Не думал об этом, но если попадется в мою ловушку та самая, то я с превеликой радостью женюсь, — признался Ханс, поймав себя на том, что слишком долго и изучающе смотрит в печальные глаза Герды. Ему не хотелось подлостью отвечать на гостеприимство друга детства, давать Эйнару повод для ревности, но ничего не мог поделать с собой. Эта женщина с первого взгляда бесцеремонно вторглась в его мысли, не оставляя в них места для чего-то более разумного. Он страшился и одновременно желал перейти границы приличия.

Художница упрямо смотрела на гостя, ни разу не поворачиваясь к Эйнару и старалась не обращать внимания на попытки мужа приблизиться. Вегенер придвигался все ближе и ближе, пользуясь тем, что жена не станет отталкивать его на чужих глазах. Где же он так оступился, как пропустил тот самый момент?

— Входят ли в ваши планы дети, Ханс? — Она нарочито медленно произнесла имя мужчины, с удовольствием растягивая буквы.

— Почему бы и нет, — улыбнулся он вопросу и кинул взгляд на друга, который исподлобья наблюдал и, наверное, уже несколько раз жалел, что притащил Ханса в свой дом.

— Зачем ты интересуешься детьми, если они тебе самой не нужны? — Язвительно поинтересовался Эйнар, практически залпом осушая стакан с виски.

— Ты ошибаешься, я очень хочу ребенка, — с явной обидой протянула Герда, поворачиваясь к мужу.

— Как бы не так! Ты хочешь прославиться, стать чертовым мужиком, но дело в том, что тебе никогда не быть им, — издевательски засмеялся Эйнар, понимая, что не сдержался. Ему бы заткнуться, но проклятый алкоголь развязал язык и сделал из него последнюю сволочь. Его будто окатило ледяной водой, когда он увидел подрагивающую нижнюю губу супруги и слезы, что скопились в уголках её глаз. Художница резко поднялась со своего места и быстрым шагом направилась в сторону спальни.

Лишь подойдя к нужной комнате, она обернулась и извинилась перед гостем, после чего метнула в Вегенера взгляд, полный обиды и разочарования. Громко хлопнув дверью, женщина скрылась в спальне.

— Думаю, мне стоит промолчать, — вздохнул Ханс. Он с самого начала знал, что сейчас не лучший момент для знакомства.

— Да, — мрачно кивнул Эйнар, продолжая смотреть на дверь, затем облокотился на спинку дивана и тяжело вздохнул.

— Ты все еще хочешь, чтобы я ей помогал? — Осторожно спросил Ацгил.

— Да.

— Не хочу, чтобы из-за меня у вас были проблемы.

— Не волнуйся, не будет, — заверил того мужчина, допивая виски. Чертов напиток правды.

— Ладно, тогда я пойду, — Ханс встал с места, накинул на плечи пиджак и направился в коридор. Эйнар пошел следом, провожая друга.

— До скорого.

— До скорого.

***

Закончив утром с водными процедурами, без стеснения Герда надела мужской костюм и, собрав волосы в небрежный пучок, вышла из комнаты. Больше она, а точнее Густаво, не будет сидеть в клетке, он станет полноправным членом общества. Раз уж Эйнар считает ее никчемной в облике как мужчины, так и женщины, то какая вообще разница, что на ней надето?

Она прошла к дивану, на котором несколько часов назад сидел Ханс, потрогала обивку, надеясь, что ткань все еще хранит тепло его тела. За этим занятием ее и застал Эйнар, держа в руках кружку с горячим чаем. Наблюдая за действиями жены, мужчина едва не поперхнулся.

— Герда, — тихо позвал он, чтобы ненароком не напугать.

Художница резко обернулась, выпрямилась, немного нервным движением застегивая черный пиджак. Поправила галстук и, ловко обогнув мужчину, направилась к выходу. У нее была весомая причина уйти из дома. Нужно было встретиться с Хансом и представить ему свои работы.

— Прости меня, — попросил Эйнар, останавливая супругу в нескольких шагах от ее цели, перегородив дальнейший путь ко входной двери. — Ты изо всех сил стараешься стать известной художницей, желаешь быть матерью и удачно смешиваешь в себе не только женские качества, но и мужские.

— Ты не будешь больше устраивать скандалы и гнать Густаво?

Эйнар понимал, что для получения ее прощения просто необходимо ответить «да», но внутри все кричало «нет».

— Я постараюсь… — Ответил мужчина, тяжело вздыхая и делая небольшой глоток чая.

— Ты искренне просишь прощения? — с недоверием спросила Герда.

— Да.

— Тогда пусть Лили попозирует мне. Покажи ее, мы давно с ней не виделись, — выдала с серьезным видом женщина, пряча руки за спину. Эйнар вздохнул, театрально закатывая глаза и едва сдерживаясь, чтобы не застонать в голос. Он согласно качнул головой и опустил взгляд на кружку в руках.

— Хорошо, — он нервно облизнул губы.

— Тогда я сейчас принесу платье и парик, — усмехнулась Герда. Покопавшись в вещах, она извлекла белое платье, обшитое мягкими кружевами, парик с короткими рыжими волосами и изящные бежевые туфли с острым носиком и всё это гордо вручила супругу.

— Одевайся, я жду.

Герда отправилась в мастерскую, дабы приготовиться к работе. Нужно было воскресить в своей памяти встречу с Хансом. Это бы помогло наполниться положительной энергией и вдохновением.

Эйнар показался минут через десять, будучи облаченным в уже забытый образ «Лили». После той выставки, на которой они поменялись местами, супруг загнал своё девичье «Я» подальше и благополучно о нём забыл. Но сейчас нужно было позволить этой сущности выйти. «Ради Герды, ее вдохновения, их отношений,» — успокаивал себя Эйнар.

— Ого, ты научился рисовать стрелки! — Улыбнулась Герда, как только на пороге появилась «девушка». Ей так хотелось обнять ее и даже поцеловать. Может, Густаво влюблен в Лили?

Не желая противиться внезапному порыву, она быстро оказалась рядом с Лили и с невероятной силой прижала ту к себе. Рука властно обвила талию, а губы едва ощутимо касались губ напротив. В голове мелькнула мысль о том, что необходимо раз и навсегда решить, нравится ли ей быть сверху.

Эйнар боролся со своей сущностью, позволяя этому Густаво трогать губы Лили. «Какое-то раздвоение личности,» — подумал он, ощущая острое желание подмять под себя супругу и показать, кто здесь главный.

— Я старался, — шепнул Эйнар, чувствуя легкие касания губ.

— Что ж, не будем терять времени.

Аккуратно взяв за руку «Лили», Герда повела ее к зеркалу. Взяв из вазы бордовые розы, девушка вложила их в мужские руки. Художница понимала, что сейчас ей подвластно абсолютно все. Это придавало ей уверенности. Вернувшись к своему полотну, Вегенер начала писать картину под названием «Два цветка у зеркала».

— Тебе очень идут розы, Лили, — широко улыбнулась Герда, покосившись на недовольного мужа.

— Мне все идет, но особенно мне шла жена, — не сдержался мужчина, но, опустив взгляд на нежные лепестки, продолжал позировать дальше. Художница поджала губы и хотела уже высказаться, но вместо этого глубоко вздохнула и продолжила водить углем по полотну. Стояла гробовая тишина, и никто из них не хотел ее нарушать.

На второй картине Герда изобразила себя вместе с Лили: они обнимались, будучи обнаженными, и страстно целовались. Эйнар, увидев себя в обличии женского тела с грудью, тонкой талией и округлой задницей, вздрогнул. Его глаза округлились, а сам он лишь качал головой в разные стороны. «Герда, нет, не так!» — Про себя говорил мужчина.

На третьей картине Густаво и Лили гуляли по набережной реки Сены, держась за руки и что-то увлечённо обсуждая. На следующей пара вновь целовалась. Раньше художница писала портреты, не показывая чувств и эмоций изображённых на них людей. Сейчас же все изменилось.

— Думаешь, Хансу понравится? — Нехотя прервала тишину Герда, повернувшись к мужу. Четвертая картина почти готова, женщина была довольна проделанной работой.

— Уверен, — тихо подтвердил Эйнар, ставя цветы в вазу. — Ты уже закончила? Могу ли я вновь стать мужчиной?

— Не хочет ли Лили посетить Ханса вместе с Густаво?

— Не особо горит желанием, если честно, — гораздо резче, чем следовало, выдал мужчина, пытаясь стянуть с себя платье, но тут же остановился. Вегенер глубоко вздохнул, призывая на помощь всю свою силу воли и выдержку.

— Ладно, но это в последний раз! — Грубо отрезал он, поправляя платье и парик.

— Хорошо, — Герда радостно улыбнулась и начала собираться.

***

— Мсье Ацгил, к вам пришли весьма странные люди, — тихо сообщила в трубку молодая секретарша.

— Пускай войдут, — он уже догадался, кто именно решил посетить его, и приготовился быть серьезным и непоколебимым, а, главное, понимающим. На пороге возник худощавый «мужчина» с мягкими чертами лица, больше напоминающими женщину с бородой. Ханс встал и протянул руку для приветствия, видимо, тому самому Густаво.

— Рад видеть вас, Густаво! — Подыграл он, стараясь не рассматривать художницу в мужском облике. Как оказалось, это не все. За спиной Густаво возникла фигура девушки, которая тащила под мышкой полотна. Арт-дилер поднял брови вверх. Необычная семейка. И ладно.

— А кто эта мадам вместе с вами? — Задал вопрос он, откровенно издеваясь над другом. Нельзя не признать тот факт, что Эйнар был милашкой и дал бы фору большинству настоящих женщин.

— Лили, — любезно представила Герда свою спутницу, взяв под руку мужа.

— Рад приветствовать вас, Лили, — Ханс галантно взял ладонь и хотел уже поцеловать, чтобы играть до конца.

— Это лишнее, — улыбнулся Эйнар, крепко пожав тому руку и заодно дав понять, что переигрывать не стоит.

— Простите, — Ханс оставил супругов в покое и обратил внимание на картины. В них и правда было что-то особенное, невероятно притягательное и манящее: на них хотелось смотреть, бесконечно разглядывать каждую мелочь. Взаимоотношения между парой завораживали.

— Гер… Прошу прощения, Густаво, я впечатлен. Думаю, что мне удастся продвинуть ваши творения за рубеж. Я мог бы устроить вторую выставку.

Герда улыбалась и внимательно слушала грубый голос Ханса.

Он пленял Герду. Хотелось хотя бы на миг прикоснуться к накаченным рукам, прижаться щекой к широкой груди и почувствовать себя защищенной. С ним хотелось быть женщиной. Девушка рассеянно покачала головой, отгоняя непристойные мысли. Она сейчас «мужчина», который сопровождал Лили, а они верны друг другу. Если бы только художница была одна, без Эйнара, то, возможно, попросила бы снять рубашку и разрешить потрогать желанное мужское тело.

Ханс предложил паре присесть. Герда вежливо отклонила его любезное предложение. Она сделала, что хотела, а остальное вовсе необязательно. Художнице хотелось поскорее уйти, чтобы избавиться от этого наваждения в своей голове, ведь будет не очень хорошо, если муж заметит ее новый интерес. Эйнар, уставший стоять на каблуках, с удовольствием поддержал желание супруги.

— Теперь ты понимаешь весь масштаб этого абсурда? — Вегенерпостарался незаметно шепнуть это на ухо Хансу. Тот в ответ лишь кивнул, соглашаясь с другом и провожая художницу задумчивым взглядом.

========== Часть 5 ==========

Ханс усердно помогал организовать выставку «Густаво». Он все никак не мог проникнуть в мозг этой женщины и понять, чего она хотела добиться своими переодеваниями. Что, если это всего лишь защитная реакция и она только пыталась спрятаться от женских проблем или монотонной жизни? Или думала, что обрела известность только с помощью образа мужчины, а не своего таланта. Это ему предстояло понять.

Женщина, несмотря на предстоящую выставку, по-прежнему пребывала в печали. Осознание никчемности заполняло ее нутро. Ханс как-то позвал художницу на ужин, конечно же, с разрешения Эйнара, но вместо нее пришлось общаться с «Густаво». В таком же виде Герда приходила в галерею, где они вместе готовились к открытию.

***

— Поздравляю с очередным успехом, — поднял Ханс бокал шампанского, призывая Герду, то есть Густаво, закрепить звоном хрусталя приятный момент.

— Спасибо, — улыбнулась художница. Пригубилв напиток, она заметно расслабилась.

— Жаль, что Эйнар не смог прийти, — кивнул Ханс, рассматривая красивое лицо с искусственной бородой.

— Он предпочёл побыть в тишине, — Герда усмехнулась и отвела взгляд в сторону.

— Не хотите пойти со мной на ужин? — Вежливо спросил Ханс, ненавязчиво оттесняя хрупкое тело к стене напротив.

Герда нервно сглотнула.

— Вы понимаете, что зовёте на свидание мужчину? Уж не думала, что Вы гомосексуал, — старалась как можно увереннее и твёрже произнести Герда, пятясь назад. Вот и стена. Вегенер задышала глубже.

— Я тоже не думал, — уверенно проговорил Ханс, прижав женщину своим телом к стене, закрывая художницу от посторонних глаз своей широкой спиной.

— Я всё ещё замужем.

Ханс усмехнулся.

— Давайте будем предельно честны друг с другом, мадам Вегенер. Вы не любите мужа и на самом деле не хотите постоянно быть в образе мужчины.

— Это совершенно не Ваше дело, — набравшись сил, Герда выставила руки вперёд и толкнула Ханса в грудь. Он слегка отстранился, но всё же продолжил и дальше лишать Герду личного пространства, схватив и сжав кисти её рук.

— Вы не правы. Дело моё, — Ацгил освободил художницу, позволяя ей вытащить руку из захвата. Герда, вырвавшись, поспешила спуститься вниз по лестнице. Она опасалась остаться, ведь чувствовала, что согласится на всё, если проведёт рядом с ним ещё хоть минуту.

Ханс внимательно смотрел ей вслед.

***

Придя домой, Герда скинула с себя тяжёлое мужское пальто и прошла в гостиную, из которой доносилась классическая музыка. Подойдя к граммофону, она раздражённо выключила устройство и вопросительно посмотрела на супруга, по-королевски развалившегося на диване.

— Вместо того, чтобы сидеть тут и пить, ты мог бы поддержать меня и прийти на выставку! — Громко проговорила Герда, желая вытащить из руки мужа стакан с виски. У неё ничего не получилось. Эйнар сделал небольшой глоток и продолжил наблюдать за негодующей женой. Или Густаво. Не разберёшь.

— Зачем мне идти с каким-то посторонним мужчиной?! Я хочу жену, понимаешь? Жену, а не то, что передо мной! — Зло прорычал Эйнар, уверенно вставая со своего места. Он допил виски, поставил на столик стакан и стал надвигаться на супругу. Он был зол и одним резким движением руки стащил с неё парик, содрал искусственную бороду. Герда схватилась за лицо, почувствовав дискомфорт. — Я больше не хочу участвовать в твоих представлениях!

— А я не хочу видеть тебя пьющим, потому что ты превращаешься в животное, — вымолвила она, не зная, сколько ещё раз будет прижата к стене.

— Как ты думаешь, от чего это всё происходит? Догадайся! Всё в твоих руках! — Заверил Эйнар, продолжая активно жестикулировать и громко говорить, требовать. — Ты же видишь, до чего меня довела! А ведь я спокойный и миролюбивый человек.

Он быстро перехватил женскую руку, чтобы избежать удара по лицу. Они это уже проходили.

— Не думай, что я не знаю твоих приёмов, Герда, — усмехнулся Эйнар и всем телом вдавил женщину в стену. Он сходил с ума вместе с ней, страстное желание всколыхнулось в ем, поэтому мужчина быстрыми движениями снимал с Герды одежду. — Ты вернёшь мне мою жену! Дьявол!

Он почти рычал, расстёгивая брюки на женских бедрах, спуская их вниз. Художница всеми силами отбивалась. Он знал, что не должен так поступать.

— Отпусти! — Она попыталась коленом заехать мужу между ног, но Эйнар отреагировал быстрее.

— Что, решила превратить окончательно в Лили, да? — Мерзко засмеялся он в ответ на поступок жены. — Не выйдет, дорогая.

Ещё один смешок. Эйнар толкнул женщину на пол, ставя на четвереньки, разрывая на ней бельё. На глазах Герды появились слёзы, она чувствовала, что борьба с мужем бесполезна. Неужели она не справится? Почему Густаво даже не пытается помочь?

— Ты убиваешь то последнее, что осталось между нами!

— Ты убиваешь нас, — рычал он, в ответ, подтягивая её бедра к своему напряжённому от возбуждения паху. — Но тебе ведь плевать на это, так почему мне должно быть не всё равно?

— Ненавижу тебя! — Прошипела Герда, совершая ещё одну неудачную попытку вырваться.

— А я тебя люблю так сильно, что становлюсь помешанным! — Рыкнул Эйнар, перевернув Герду на спину.

— Настолько сильно, что готов изнасиловать меня?

Этот вопрос заставил Эйнара остановиться. Он тяжело задышал, стоя на коленях и рассматривая свою непокорную супругу. Во что он, чёрт возьми, превратился?

— Нет, — мужчина вскочил на ноги, качая головой и делая глубокий вдох. Он взял бутылку с оставшимся виски, стремительно накинул на себя пальто и оставил Герду лежать на полу. Эйнар не смог удовлетворить себя и проучить «Густаво». Снова.

***

Эйнар выбежал на улицу. Ему срочно нужно было глотнуть свежего воздуха, ведь дышать рядом с женой было просто невыносимо.

— Надеюсь, ты довольна тем, во что нас превратила! — Крикнул он, яростно швыряя бутылку на землю. Стекло разлетелось по сторонам, как и его надежды на светлое будущее. Эйнар прошёл целый квартал и завернул за угол. Увидев весьма неряшливую девушку, он остановился.

— Бродяжничаешь, значит, — шепнул он и криво улыбнулся, проверяя карманы на наличие денег. Нащупав пару купюр, вытащил их и, зажав между пальцами, взглянул на девушку. — Они будут твоими, если сделаешь для меня кое-что.

Мужчина подошёл ближе. Она напомнила его жену. Девушка смотрела снизу вверх щенячьими глазами и не понимала, чего от неё хочет такой известный и солидный мужчина. Она, конечно, узнала Эйнара Вегенера.

— Встала, — скомандовал он. Незнакомка вздрогнула, но повиновалась. — Подойди к стене и назови своё имя.

— Эмилия, мисье, — едва слышно прошептала девушка, прислоняясь спиной к стене и неуверенно смотря на мужчину.

— Умница. Хоть ты побудешь послушной, — усмехнулся он и, сунув несколько франков ей в руку, резким движением развернул Эмилию к себе спиной, чтобы больше не видеть больших глаз, наполненных непониманием и печалью.

Эйнар задрал подол серого разодранного платья, резко спустил бельё и вошёл в Эмилию, издав животный рык. Он быстро двигался в юном теле, чтобы не дать возможности уйти. Схватив девушку за длинные каштановые волосы, он с силой потянул назад, заставляя ту прогнуться сильнее.

— Расслабься, — прошипел он, уверенно прижимая щекой к стене молчаливую девушку.

— Я не могу, — болезненно простонала Эмилия. Эйнар заметил, как она плачет и подумал лишь о том, что слезами девушка сможет умыть лицо.

— Можешь, ну же, давай, — рыкнул он, со всей силы шлёпнув по упругой заднице. Проникнув глубже и запрокинув голову назад, мужчина простонал, чувствуя приближающийся оргазм. — Я дам тебе ещё денег!

Он обещал, зная, насколько сильно ей они нужны. Теперь он платит за секс. Всю жизнь только об этом и мечтал.

— Ты очень милая, Эмилия, а ещё очень нежная, послушная и чистая. Расслабься, чёрт бы тебя побрал! — Эйнар быстро сменил спокойный тон на грубый и властный.

Он чувствовал, знал, что первый. У Герды тоже был первым, но она не была покорной. Снова мысли о Герде! Чтобы хоть как-то расслабиться, Эйнар вгрызся зубами в шею Эмилиии. В следующую секунду мужчина излился в замершее от боли тело, вытащил обмякший член и натянул на себя брюки. Никакого удовольствия он так и не получил. Только пустой оргазм. Вытащив из кармана оставшиеся деньги, Эйнар положил их рядом с девушкой, лежащей на земле. Ей хотелось умереть от стыда. А еще очень хотелось есть.

— Ты молодец, Эмилия, — Эйнар сел на корточки перед ней, пальцем проведя по щеке. Он хотел переложить свою вину на виски, но осознавал, что не так уж сильно был пьян.

— Зачем Вы сделали это со мной?

— Не ищи ответа на этот вопрос, — усмехнулся Эйнар. — Так нужно было, постарайся не сердиться.

Мужчина сожалел. Ему действительно было жаль, что он испортил девушке судьбу своим эгоистичным, мерзким поступком.

— Постарайся забыть о своём первом опыте, — бросил он и выпрямился, засовывая замёрзшие пальцы в карманы брюк.

Эйнар ушёл, даже не оглядываясь назад. Домой идти совершенно не хотелось. Видеть Герду после того, что хотел сделать с ней, а, в итоге, сделал с другой - тоже. Совесть пожирала изнутри.

***

— Извини, что так поздно. Ты уже спал?

— Нет, что-то случилось? — Обеспокоенно спросил Ханс, как только открыл дверь и увидел на пороге продрогшего друга.

— Много чего, — Эйнар пожал плечами и тяжело вздохнул.

— Заходи, — Ацгил пропустил художника, запирая за ним дверь.

— Если тебе не хочется принимать гостей, просто скажи.

— Нет, мне очень интересно, что случилось, — усмехнулся Ханс, похлопав друга по спине. Он редложив пройти в гостиную.

— Выпьем? — С улыбкой спросил Ацгил. Без алкоголя истории Вегенера слушать как-то неприлично.

— Разумеется, — подтвердил Эйнар, облокотившись на спинку дивана и запрокинув назад голову. Он ждал, пока перед глазами перестанут всплывать картинки с Гердой, лежащей на полу, и плачущей Эмилией.

— Что на этот раз натворила твоя жена? — Арт-дилер вернулся с двумя стаканами и бутылкой портвейна.

— Много чего, но я натворил больше.

— Герда не пострадала? — Старался как можно спокойнее спросить Ханс, не желая показывать другу волнение за жену художника. Ацгил невольно сжал кулаки, свел брови и начал внимательно слушать. Ответ был очень важен.

— В меньшей степени. Пострадала другая. — Эйнар не заметил изменившегося настроения друга, продолжая вливать в себя алкоголь. Нужно было убедить себя в том, что он сделал всё правильно.

— А можно подробнее?

— Вместо жены взял другую. Думаю, ты знаешь, как это обычно бывает, — горько усмехнулся Эйнар, пустым взглядом смотря на стену. Ханс расслабился: разжал кулак и сел свободно.

— Значит, изменил ей.

— Пришлось. Герда ведь теперь мужчина, — засмеялся Эйнар. На самом деле хотелось разрыдаться.

— А с ней ты ничего не сделал? — Стал аккуратно выяснять Ацгил, исподлобья смотря на своего друга.

— Потрепал немного… Дальше не смог, — художник отвернулся, залпом выпивая содержимое стакана.

— Бил? — Спросил арт-дилер, поджимая губы.

— Нет, ни в коем случае, — возразил Эйнар, стараясь говорить ровнее, не понимая, почему товарищ так странно себя ведёт, задаёт столько вопросов. Неужели Ханс боится за Герду?

— Она вернулась… Нет, стой, Густаво вернулся, — Эйнар поднял указательный палец вверх, поправляя себя. — Я пил, а потом увидел её с бородой, меня словно током прошибло.

Он сказал это тихо, не издеваясь, после чего поставил стакан на столик. Мозг тут же воспроизвёл картину происходящего: Герда пытается вырваться, защитить себя или Густаво, пытается убежать вновь.

— Да, — выдавил из себя Ацгил, кивая головой и соглашаясь с тем, что с этой женщиной определённо точно может снести голову. Он и сам был бы не прочь , конечно, в меру, но потрепать её.

— Герда не простит меня на этот раз, — сказал Эйнар то, что знал наверняка.

— Если любит, то обязательно простит. Она же понимает, что отчасти это и её вина тоже.

— Нет, не понимает, дружище, в том-то и дело. Она живёт в своём выдуманном мире. Ей там хорошо, а не здесь, с нами.

— Неужели ничего нельзя изменить? Ты перестанешь бороться? — Ханс хотел удостовериться в том, что препятствий нет, чтобы самому признаться в симпатии к жене друга.

— Я думаю, уже не за что бороться. У неё не осталось ко мне любви. Я ей больше не друг, не любовник - никто, — Ханс только хотел ответить, но услышал настойчивый стук в дверь. Они одновременно повернули головы ко входу. — Ты ждёшь кого-то?

Эйнар повернулся к Хансу, с сожалением понимая, что ему придётся уйти.

— Вроде нет, — мужчина встал и решил посмотреть, кто же пришёл к нему в столь поздний час. — Герда, — он тихо произнёс имя той, что стояла за дверью его квартиры.

— Прости, что тревожу, но мне нужно согреться, — сказала она и обвила крепкое тело руками, щекой прижимаясь к широкой груди. Она знала, что почувствует спокойствие рядом. Ацгил быстро закрыл дверь, пока Герда обнимала его. Он не знал, как поступить. Прогонять не хотел, но и сталкивать их с Эйнаром — тоже.

— Ты в порядке? — Мужчина немного отстранил от себя художницу, пытаясь разглядеть последствия их с супругом потасовки.

— Нет, не в порядке. Уже очень давно, — прошептала она, чувствуя острое желание заплакать. Как же ей надоело лить слёзы. Вновь прислонившись к сильному телу и приподнявшись на носочки, она приблизилась к желанным губам. Хотелось ощутить на себе силу этого уверенного мужчины. Он подался вперёд и ответил на поцелуй, совершенно забыв о друге. Проклятье!

— Впусти меня, — едва слышно шепнула женщина. Ей просто хотелось уснуть в его руках, ни о ком не думая.

— Не могу, — признался он и сам поцеловал так, как хотел: с силой, вперемешку с нежностью.

— Ты не один? — Вдруг спросила Герда, не понимая.

— Не один, — сказал Ханс тихо, пальцами перебирая пряди длинных русых волос, пропуская их между пальцами и совсем немного задевая скулы, шею и ключицы.

— Извини, — проговорила Герда с обидой, быстро отстраняясь от него и сбегая вниз по винтовой лестнице.

— Герда, постой, — Ханс ринулся за женщиной, надеясь догнать и объяснить всё.

— Нет, хватит указывать мне! — Выкрикнула она у двери подъезда, так и не выслушав. Мужчина прикрыл глаза и поднялся обратно, надеясь, что с ней всё будет в порядке, хотя было бы правильнее пойти за ней и в этом убедиться.

«Вот же чёрт!» — Прорычал он про себя от досады и со всей силы стукнул кулаком по перилам.

— Это была Герда, да? — Эйнар вышел в коридор, нервно сложив руки на груди, потому что услышал родной голос.

— Да, — просто выдохнул Ханс, облокотившись на перила и опуская голову вниз.

— Она нравится тебе? — Спросил Эйнар, заранее зная, что ответ будет положительным.

— Нравится, — честно ответил друг, повернувшись лицом к художнику, но тот лишь усмехался, качая головой от горькой правды.

— Ладно, я понял. Пойдём за ней, это не женщина - бедствие, — стараясь оставаться спокойным, Вегенер снял с вешалки своё пальто и пальто Ацгила. Разборок учинять не хотелось. Он и сам изменил, не ему осуждать свою супругу.

— Да, пойдём, — беспрекословно согласился Ханс, чувствуя облегчение от того, что признался. «Беда» сама пришла к нему, когда он совсем её не ждал.

========== Часть 6 ==========

Герда довольно быстро добежала до дома. Она быстро поднялась по лестнице, распахнула дверь, после чего вбежала внутрь и заперлась. Всё это время за ней следовали две молчаливые тени. Она чувствовала их за спиной и страх затмевал накатывающую усталость. Прислонившись к стене от бессилия и прикрыв глаза, Герда медленно соскользнула вниз, усаживаясь на холодный пол. Художница подтянула колени к груди и, приобняв их, неосознанно начала раскачиваться вперёд и назад, устремляя взгляд в стену напротив. Тьма, что скрывалась глубоко в сердце, следовала по пятам.

Ровно три недели она жила в заточении. Вегенер заперлась у себя в мастерской, не желая ни видеть, ни слышать Эйнара. Ей больше не хотелось контактировать с супругом. Густаво принял решение вместе с ней. Рядом с супругом она чувствовала постоянное беспокойство.

Эйнар не задерживался дома. Усмехался её возмущениям, приносил еду и уходил. Он признавал, что был виноват перед женщиной, но всё, чего мужчина хотел, — продолжать заботиться о ней. Он просто не мог по-другому. Хоть Вегенер и ненавидел Густаво, но, кажется, смог принять его и даже то, что Ханс претендовал на его Герду. Художник не мог отказаться от супруги, а поэтому иногда позволял себе украдкой подглядывать за ней. Для этого он сперва демонстративно хлопал дверью, словно говоря ей: «Всё, я ушёл, ты в безопасности.»

Ацгил и Эйнар часто встречались и проводили время вместе, засиживаясь допоздна в барах. Ханс даже приглашал друга посетить бои, где принимал участие и он сам.

— Как думаешь, следует ли нам взять Герду с собой?

— Не думаю, что она согласится смотреть, как два мужика в перчатках разбивают друг другу лица.

— Ей же нравится мужской мир, пусть увидит, насколько он разнообразный, — усмехнулся Ацгил, остановившись с Эйнаром возле дома художников.

Ханс засунул руки в пальто и передёрнул плечами от вечерней прохлады.

— Это может быть опасно, — добавил мужчина, задирая голову вверх и бросая взгляд на окна квартиры своеобразной семейки. Эйнар запахнул полы чёрного пальто и сложил руки на груди. Он тоже посмотрел вверх и издал тяжёлый вздох.

— С другой стороны, было бы неплохо прекратить её добровольное заточение… - начал Вегенер.

— Давай. Хочешь, сам её приглашу? Я-то ей ничего не сделал, — осторожно предложил Ханс, зная, что Герда всё ещё жена друга, а действовать так, как хочет он сам, пока нельзя.

— Ты выгнал её, друг мой, а это для неё унижение, — хмыкнул Эйнар. Он посмотрел прямо перед собой и положил руку на плечо Хансу, слегка похлопывая. В который развенегер убедился в том, что другу небезразлична художница.

— Думаешь, и со мной разговаривать не будет?

— Я не знаю, насколько ты ей нравишься, но убедился, что при первой же возможности она побежит к тебе, а не ко мне, — произнес Вегенер с грустью и поджал губы, убирая руку.

— Может, хотя бы попробуем? — Ханс аккуратно настаивал на том, чтобы рискнуть. Он жаждал увидеть волнующий его сознание объект.

— Хорошо, давай попробуем, — Эйнар тяжело выдохнул, сдаваясь. Ему стало даже интересно, как у него это у них получится. Они поднялись по винтовой лестнице, и, открыв дверь, вошли. В доме Венегеров по-прежнему было темно и тихо. Хозяин дома заметил пустой поднос под дверью мастерской и улыбнулся тому, что женщина не сидит там целыми днями голодной.

— Что ж, действуй, — Эйнар кивнул на запертую дверь и с усмешкой отошёл, скрещивая руки на груди. Он морально готовился стать свидетелем удачи или поражения самоуверенного Ацгила.

Сейчас ситуация напоминала соревнования на ринге, но Эйнар не знал, за кого ему болеть. Ханс мог быть весьма убедительным, если желал чего-то. Вегенер в полной мере испытал на себе силу убеждения подростка-Ханса, когда Ацгил настоял на французском поцелуе. Друг был в восторге от миловидной внешности веснушчатого мальчугана по имени Эйнар, напоминавшего ему девочку. Очень милую и беззащитную девочку. Венегер как-то раз решил развлечься: надел бабушкин фартук и ради смеха показался в таком виде Хансу, вот тогда и наступило помутнение в мозгу у будущего арт-дилера. Вегенер выгнал из дома друга, дав тому разок в челюсть, после чего не разговаривал с ним некоторое время. Ацгил сам пришёл с повинной, а фартук они сожгли на костре примирения.

Художник пододвинул кресло поближе к намечавшемуся представлению, уселся удобнее, закидывая ногу на ногу, сморщил лоб и посмотрел на Ханса. Он сверлил в Венегере дыру, будучи неуверенным в том, насколько правильно поступает.

— Кстати, дружище, ты гей? — Эйнар вспомнил, что очень давно хотел задать этот вопрос, учитывая то, что было между ними.

— Вроде нет, — нервно сглотнул Ханс, посмотрев на довольного друга. Он, быстро сняв пальто, кинул вещь в Вегенера, чтобы тот заткнулся и не спрашивал всякую чушь.

— Вроде — это как? — Допытывался Эйнар, снимая с головы серую драповую ткань и укладывая на подлокотник. — Ты не уверен? — Удивлённо спросил художник, настаивая на честном ответе.

— Если твоя жена предпочитает мужскую личность вместо женской, то я не прочь тесно контактировать и с Густаво. Такой ответ тебя устроит? — откровенно ответил Ханс, вспоминая, что, в принципе, особо не испытывал притяжения к мужскому полу. Если, конечно, кое-кто не переодевается в мужика, не клеит бороду на нежное лицо и не прячет алые полные губы под усами. Её хотелось целовать бесконечно. Ханс на мгновение прикрыл глаза и потёр лоб, нервно вздыхая и пытаясь избавиться от возникшей фантазии.

— Продолжай, — спокойно отреагировал Эйнар. Он с интересом ждал действий Ханса.

— Герда, открой мне, — арт-дилер подошёл вплотную к двери, активно постучал, после чего прислушался к шуму. Она наверняка слышала их интригующий диалог.

— Зачем?

— Может, сходим на одно мероприятие? Там будет бешеный адреналин, и, думаю, тебе должно понравиться, — Ханс интриговал художницу мягким голосом. Нужно было выманить эту чертовку любым способом.

С лица Эйнара не исчезала улыбка. Он был готов поставить на то, что у друга не выйдет, и несмотря на все победы на ринге, быть Хансу поверженным. Этот поединок явно не за Ацгилом.

— С вами двумя я никуда не пойду, — отрицательно покачала головой Герда, делая шаг назад.

— Ты можешь пойти не с нами, а со мной, — не соглашаясь с данным ответом, мужчина несильно стукнул кулаком по дверному косяку. Он посмотрел на довольного друга, который уже представлял повердженного Ханса.

Художница резко распахнула дверь, и Ханс тут же сделал пару шагов назад от неожиданности. Эйнар вскочил со своего места и перестал улыбаться, ведь Ацгил вышел победителем и в этот раз! Надо было бы расцеловать его за это. «Хотя, обойдётся,»— подумал он, подойдя к другу, чтобы так же, как и он, любоваться видом своей непокорной жены.

— Мне нужно переодеться, — заявила она двум мужчинам и быстро устремилась в спальню. Ацгил очнулся первый и, сообразив, что это всего лишь ловушка, рванул за ней.

— Не закрывайся от нас! — Воскликнул он, не зная, за какую часть тела схватить, чтобы не показаться слишком грубым. Тем более, рядом её муж, который может лишить его возможности видеться с ей и даже просто разговаривать. Он просто обогнал художницу и встал прямо перед ней.

— Не собиралась, — тихо огрызнулась она, обойдя мужчину. Ханс обернулся, удостоверившись, что дверь спальни осталась открытой, затем перевёл свой взгляд на порядком раскрасневшегося друга.

— У меня всё получилось, — Ханс направился к Эйнару, чтобы потрясти его и усмирить просыпавшиеся в нём животные инстинкты. Мужчина нервно сглотнул слюну и сделал пару вдохов и выдохов, пытаясь расслабиться.

— Вижу, — только и сказал Эйнар, чувствуя сильное давление на ширинку брюк. Чертовка.

— Предлагаю посмотреть на её новые творения, — предложил Вегенер, направляясь в мастерскую.

— Что ж, это достаточно оригинально, — они оба вошли в комнату и, включив свет, покрутились в разные стороны, разглядывая стены, на которых были нарисованы они втроём, будучи большими и маленькими, красивыми и уродливыми, насилующими её маленькой девочкой и уже взрослой женщиной. Чёрт бы побрал эту женщину!

— Да уж, очень захватывающе.

«Никогда бы не подумал, что насилие можно изображать так чувственно, так… эстетично,» - похожая мысль скользнула у обоих.

— Как же это мерзко, — вслух произнёс Эйнар, разглядывая самого себя и совершаемый им отвратительный поступок, осознавая, насколько сильно обидел двух женщин всего за один вечер. Особенно Эмилию, бедную юную девушку, на которую обрушил свою злость и похоть.

— Тут и мне досталось, — подал голос Ханс, внимательно разглядывая себя и то, как он грубо обошёлся с художницей на перилах. Эмоции были переданы максимально точно. Страх и боль в глазах добычи, звериное нутро охотника - рука художницы запечатлела всё. — Власть и унижение, — прошептал Ханс, смотря в свои насыщенные серые глаза на полотне.

Арт-дилер облизнул губы и обвёл контур изображённого тела Герды. Ему даже на мгновение послышалось, как она кричала и билась в его руках.

— Смотри-ка, а тут ты и Густаво, — указал пальцем Эйнар, призывая Ханса подойти к нему и полюбоваться на то, как нарисованный Ацгил издевался над бедным и совсем незрелым парнем. — Это и есть та самая страсть, о которой так любят писать в книгах, — восхитился Вегенер, разглядывая на полотне Ацгила и его стальную хватку.

— Ты вообще изображён как волк, который раздирает плоть Герды, — Эйнар медленно перевёл взгляд на следующую картину и скривился: он узнал себя в этом оборотне.

— Тёмная сущность вышла наружу. — Прокомментировал Венегер.

Дёрнув плечами и отвернувшись от страшного волка, Вегенер глянул в угол, где лев с лицом арт-дилера поедал уже мёртвое тело женщины. Мрачно.

— А ты зато изображён царём зверей, — издеваясь над впечатлённым Хансом, он слегка похлопал его по спине и начал рассматривать этот эпизод, ставя себя на место жены.

— Два хищника: лев и волк, — прокомментировал Ханс, обводя кончиком указательного пальца гриву льва. По спине пробежали мурашки.

— И одна жертва, — с придыханием произнес Эйнар. Спустя несколько минут, он спросил, потерев краску. — Интересно, это вообще отмывается?

Не очень хорошо было иметь в своём доме комнату, где была изображена похоть и жестокость.

— Думаю, Герда постаралась запечатлеть всё на века, — Ханс взял тряпку, намочил в графине, попытался стереть своё вожделение, но ничего не выходило. Серая, чёрная, белая и зелёная краски въелись в стену. Можно было приглашать любителей подобного искусства прямо сюда и устраивать оргии.

— Ну что, вам нравится? — Спросила появившаяся на пороге Герда, по-хозяйски облокачиваясь о косяк и наблюдая за двумя мужчинами.

— Герда, прости, — Эйнар кинулся к ней, приобняв хрупкую фигуру и прижив сильнее к себе. Он жаждал этого уже много дней.

— Это уже не важно, я всё вынесла наружу, — грубо ответила та, не делая никаких попыток отстраниться. Она совершенно ничего не чувствовала. — Ты чуть не убил Густаво, — горько шепнула она, сжав руки в кулаки и ожидая, когда Эйнар отпустит её.

— Не злись на меня. Я люблю тебя и готов мириться со всем, — тихо, преодолевая себя, шепнул Эйнар и посильнее стиснул жену в объятиях, после чего сразу отпустил. Если он сделает ей ещё хоть раз больно, на стене незамедлительно появится ещё какая-нибудь сцена насильственного характера, но уже в гостиной или даже в его спальне.

— Я больше не злюсь и не обижаюсь. Всё в порядке, — улыбнулась Герда, поправляя на себе мужской пиджак. Подойдя ближе к арт-дилеру, молча наблюдавшему за всем происходящим, она слегка приподняла голову и посмотрела на него умоляющим взглядом.

«Прочти мои мысли,» — тихо просила она, но он не читал. Почему Ацгил не может их прочесть? Герда тут же покосилась на мужа и немного отстранилась от того, кто излучал обычно безграничную силу и уверенность.

— Ты, кажется, куда-то меня приглашал, так что веди. Мне нужно немного взбодриться, — сообщила она, неловко теребя в руках шляпу.

— Тогда идём, — забыв обо всём, Ханс галантно пропустил её вперёд, после чего вышел сам. После них вышел и Эйнар. — Мы доберёмся до закрытого клуба минут за пятнадцать, если поторопимся, — прокомментировал арт-дилер, нарушая неуютную тишину. Он понимал, что молчание плохо сказывается на всех троих, поэтому нужно было хоть что-нибудь сказать. Вегенер не отставал от парочки, идя за ними.

— Опять она выгуливает своего Густаво, — недовольно прошипел Эйнар, нагнувшись к Хансу. Его напрягала вся эта ситуация, но обижать её не особо хотелось.

— Ничего страшного, лучше так, а то и дальше бы сидела в четырёх стенах, дыша краской. Да и кто знает, что ещё пришло бы ей в голову, — усмехнулся Ханс, свободно выдыхая.

— Да, ты прав. Главное, что она сейчас с нами, а вот кто она —

так уж и важно, — согласился Эйнар. Вечер обещает быть весёлым.

Переходя дорогу, Ханс невзначай положил ладонь на поясницу Герды, ведя ту наравне с собой. Это был непродуманный жест, но Эйнар про себя подмечал все телодвижения Ацгила в сторону жены и даже то, что супруга позволяла трогать себя. Нравилось ли ей?

Проходя мимо закрывающихся магазинов, он заметил сидящую на тротуаре плачущую девушку. Вегенер сразу же узнал её.

— Эмилия, — шепнул он знакомое имя и направился к девушке, чтобы выяснить причину ее слёз. Он не знал, почему так сильно хотел наказать обидчиков, хотя ей скорее требовалась защита от него самого. — Что с тобой? — Эйнар присел рядом на бордюр.

— Вам не стоит меня трогать, и так уже натворили дел, — она сразу поняла, кто находится рядом с ней, поэтому перевела чем-то опечаленный взгляд на мужчину. — Ступайте дальше со своими друзьями, а мы как-нибудь обойдёмся без вашей помощи.— Гордо и уверенно произнесла она, всего на долю секунды поверив в себя, но практически сразу этот эффект спал и девушка вновь заплакала.

— Расскажи, что случилось, и я попробую помочь тебе. Обещаю, что искуплю свою вину.

— Вас ждёт жена и друг. Вам наверняка некогда заниматься моими проблемами, — вымолвила Эмилия. Поднявшись на ноги, она запахнула коричневое пальто в заплатках, нервно поправила платок на голове и посмотрела в сторону знаменитой художницы и стоящего рядом с ней мужчины. Они осуждающе смотрели на неё. Как же это было невыносимо!

— Я знаю, что виноват, и поэтому сейчас я здесь. То, что мы вновь встретились… Это, вероятно, знак свыше.

— И ещё один знак растёт во мне, месье Вегенер, — злобно бросила она, разглядывая Герду. — Меня выгнали из дома, узнав, что я беременна. Моя семья не готова кормить ещё одного человека. — Она затихла, а из выразительных карих глаз вновь брызнули непрошеные слёзы. Унизительно.

— Ты беременна… — изумлённо проговорил он.

— Да, Вы были первым у меня, поэтому нет сомнений в том, кто отец. Если хотите, то можете дать мне денег, и я избавлюсь от плода, пока срок совсем маленький. Тогда нас больше ничего не будет связывать.

Герда, конечно же, слышала увлекательный рассказ этой оборванки. Злость разливалась во всём теле.

— Как она могла забеременеть от тебя всего с одного раза, когда я не могла этого сделать на протяжении трёх лет? — подскочила Герда к мужу. Её совершенно не волновало то, что он изменил ей. — Почему она, Эйнар, а не я, твоя чёртова жена? — Голос сорвался на крик, и Герда начала колотить Вегенера кулаками по груди. — Я ведь так мечтала об этом, а ты любезно сделал это для какой-то незнакомой бродяжки! — Эйнару надоело ощущать на себе удары, поэтому он поймал её руки, останавливая, и подтянул к себе женщину, чтобы успокоить, но ничего не вышло: та лишь сильнее разозлилась. Тогда вмешался Ханс. Он отвёл художницу в сторону и обнял.

— Видите, Ваша жена тоже не очень-то в восторге от этой «проблемы», — Эмилия вытерла слёзы, спрятавшись за спину Эйнара: это было для неё самым надёжным укрытием сейчас. Он обернулся на голос и почему-то искренне был рад тому, что она осталась.

— Это никакая не проблема. В тебе новая жизнь, и это чудесно, — заверил он Эмилию и, взяв за руку, повёл за собой.

— Куда Вы меня ведёте? — девушка на мгновение испугалась.

— Теперь ты будешь жить со мной и ни в чём не будешь нуждаться, — твёрдо произнёс он, продолжая тянуть девушку за руку. — А ты ещё раз прости, — обратился он к Герде. — Я люблю тебя и всегда буду любить. Это навсегда. — Он встал рядом с другом, который крепко обнимал его уже бывшую жену, а после продолжил.

— Я не могу оставить Эмилию с ребёнком одну, ей нужна помощь. Перед ней я виноват так же, как и перед тобой. Она будет жить в нашей квартире, — сообщил Эйнар о своём решении, совершенно непоколебимый и уверенный в том, что поступает правильно. Ханс ободряюще улыбнулся другу, подтверждая, что он всё делает верно.

— Ты хочешь, чтобы я жила под одной крышей с этой девкой? За что ты так меня ненавидишь, Эйнар? Я же буду видеть, чёрт возьми, как у неё растет живот, и это будет разрушать меня! — Окончательно выйдя из себя, Герда попыталась вырваться из рук Ацгила и дотянуться до Вегенера, чтобы хорошенько ему врезать, но сильные руки крепко держали женщину. Ханс хотел отвести её подальше, потому легко оторвал от земли, уменьшая возможность сопротивления.

Эйнар прикрыл глаза от понимания того, что их жизнь вновь поменялась. Герда никогда не примет Эмилию, а он не полюбит её так, как любит жену.

— Ты согласна жить со мной и родить? — Спросил он уже у Эмилии - такой потерянной, ничего не знающей девочки. Он бы вывел её в свет, научил бы всему и сделал знаменитой. — Ты не хочешь?

— Я не знаю, — честно ответила она.

========== Часть 7 ==========

— Сейчас же отпусти! — Требовала Герда, кулаками ударяя по спине Ханса, но он даже не думал её слушать. — Я покажу этой гадине, как рожать от чужих мужей! Дрянь! — Крикнула она как можно громче, надеясь, что её услышат Эйнар и эта случайная девка.

— Отпусти! — Ещё один удар по широкой спине, после чего Ханс, наконец, поставил женщину на ноги. — Не мешай мне и дальше разрушать свою жизнь! — Она попыталась выкрутиться из плотного кольца сильных рук и убежать обратно. Это было так несправедливо! Их с Эйнаром судьба теперь разрушилась, кажется, окончательно. Сегодня у каждого появилась своя дорога.

— А ты не думала, что пора прекратить это делать? — Тихо задал вопрос Ацгил, шумно вдыхая холодный воздух и пряча руки в карманы пальто. Со стороны мужчина выглядел уставшим и обречённым, ведь так и не сумел что-то сделать. Его сил едва хватило, чтобы сдержать Герду – это ходячее стихийное бедствие.

— Нет, не пора! На её месте должна была быть я! — Художница обернулась и бросила яростный взгляд на того, кто задавал ненужные вопросы. — За что, Ханс? — Герда только сейчас почувствовала горячие слёзы, которые медленно катились по щекам. Она схватилась за голову и попыталась понять, в какой момент всё могло так измениться, исчезнуть такое родное и тёплое чувство, как влюблённость. Со временем оно должно было перерасти в сильную и крепкую любовь. Когда именно всё начало угасать?

— Эй, там, наверху, почему я? Почему Ты запутал всё до такой степени, а потом просто взял и разорвал все нити, связывающие меня с мужем? — Истошно кричала она в ночное небо, усыпанное яркими звёздами.

Ханс стоял рядом и молча наблюдал за истерикой художницы. Ей необходимо было дать свободу эмоциям, наполнявшим её нутро. Вегенер хотела упасть коленями на тротуарную плитку, разбивая их в кровь, лишь бы физическая боль перебила душевную. Арт-дилер вовремя очнулся и едва успел подхватить женщину за мгновение до падения.

— Ты снова держишь меня, — безразличным голосом заметила та, обмякнув в руках Ацгила, успокаиваясь от тёплого дыхания, что приятно щекотало шею.

— Хочешь, всегда буду держать? — Неожиданный вопрос поразил её до глубины души; серые глаза заблестели, становясь на несколько оттенков светлее. Она вдруг ощутила себя мотыльком, летящим на яркую вспышку, глупым насекомым, которое даже не подозревает, что его ждёт неминуемая гибель.

— Скажи мне не отпускать тебя, — просит Ханс, приближаясь к пухлым женским губам, спрятанным под густыми наклеенными усами. — Только попроси избавить от слёз, — на выдохе произносит он, словно умоляя.

Художница замерла и даже перестала плакать.

— Ты… Правда хочешь избавить?— Шёпотом спросила она, как только потеряла ощущение чужих губ. Ей хотелось бы почувствовать их вновь, как тогда, когда она пришла к Хансу будучи Гердой, а не Густаво.

— Да, — также тихо сказал он, заглядывая в глаза расстроенной женщины.

Вегенер пальцами стёрла остаток слёз.

— Может, хотя бы сейчас забудем об Эйнаре? — Ханс упрямо продолжал закидывать художницу вопросами, неосознанно меняя оттенки взгляда, начиная умоляющим и заканчивая требовательным. «Демон какой-то,» — пронеслось в голове Герды. Через вопросы он пытался подчинить её себе.

— Хочешь пользоваться «мёртвой» женщиной?

— Неправда! Ты не «мертва», тебе просто нужно помочь пробудиться, — не просил, скорее, требовал он. Настойчивый, но мягкий баритон Ацгила будоражил. Художница чувствовала, как отзывается на его требование что-то, казалось бы, уже давно забытое, то, что она изо всех сил пыталась уничтожить или запереть где-то глубоко внутри.

— Хочешь забрать меня? — Горько усмехнулась женщина.

— Хочу, — ни секунды не раздумывая, подтвердил Ханс.

— Совсем как потерянного и бездомного котёнка?

— Как опасную львицу, сбежавшую из клетки, — с лёгкой полуулыбкой поправил он и снова поцеловал в манящие губы. Вегенер в этот раз отвечала охотнее, держась за крепкие мужские руки, как за новую соломинку, держащую её на плаву.

— Тогда приручи меня, — соглашается Герда, понимая, что всё-таки готова сгореть заживо и превратиться в пепел, но только в его объятиях: так она обретёт силу и восстанет, как Феникс.

Повторять дважды не пришлось. Не скрывая искренней радости, мужчина подхватил художницу на руки и понёс в сторону своего дома, бережно прижимая к груди. Вселенная дала ему шанс занять место Эйнара, и он его уж точно не упустит.

***

— Проходи, теперь это и твой дом, — с грустью в голосе произнёс Эйнар, широко открывая входную дверь и впуская в свои владения Эмилию.

— Вы уверены, что так будет лучше? Я совсем не хочу обременять Вас своими проблемами и неосторожностью… — Девушка нерешительно топталась у входа. События приняли неожиданный поворот, и она пока не поняла, как реагировать на происходящее.

— Во-первых, давай перейдём на «ты». Во-вторых, я уверен, что так будет лучше для нас троих. Герда… — Он запнулся. Когда-то родное имя теперь отдавалось острой болью в сердце. — Она уже давно не моя. Вдруг ты не зря появилась на моём пути? Ни о чём не думай. Я, конечно, не могу обещать любить тебя так же сильно, как Герду, но буду ценить, уважать, беречь тебя и нашего будущего ребёнка, — Эйнар замолчал и осторожно положил ладонь на пока ещё плоский живот девушки, легонько, почти что невесомо поглаживая. Девушка невольно вздрогнула от внезапного проявления нежности, но отстраняться не посмела.

«Пускай тебе будет хорошо,» — думал мужчина, целуя губы напротив. Ему нужно было заставить себя перестать думать о больших карих глазах и заразительной улыбке той, которой теперь был не нужен.

Девушка через пару секунд начала отвечать на поцелуй. Она не знала, говорит ли Вегенер правду, даже не могла понять, к чему всё это может привести. Теперь вокруг них не осталось никаких запретов, можно ли было, наконец, расслабиться? Эйнар немало сделал для неё, ведь художник мог пройти мимо, не заметив её, а ещё мог согласиться на аборт.

«Влюбляться ещё слишком рано, а вот поблагодарить – самое время».

— Вы меня совсем не знаете, — успела сказать она шёпотом, прерывая поцелуй.

— У нас на это будет вся жизнь.

— За что же я заслужила Ва… тебя? — Она чуть снова не обратилась к отцу своего ребёнка на «Вы», но тут же исправилась. Эмилия не понимала, как можно испытывать тёплые чувства к тому, кто бесцеремонно вторгся в ее жизнь, всего лишь пытаясь забыть о другой! Это было чудовищно, неправильно и очень унизительно. Но что, если всё это к лучшему?

— За терпение, наверное, — усмехнулся художник, после чего уткнулся носом в её длинные русые волосы. Он хотел почувствовать знакомый запах Герды, но вместо этого чувствовал совершенно другой. — Только не делай глупостей, — попросил он тихо. Они соприкоснулись лбами, а затем потёрлись кончиками носов. Он не закрывал глаз, боясь, что подсознание сыграет с ним злую шутку и покажет другой образ.

«Что Ханс делает с тобой сейчас?» — Подумал Эйнар и, кажется, начал злиться, не понимая, на кого именно. Венегер шумно выдохнул, посылая Герду ко всём чертям. Хотя, нет, к одному конкретному сероглазому демону.

— Ты никогда не разлюбишь её? — Неуверенный голос Эмилии вывел мужчину из раздумий.

— Никогда, — честно признался он, стягивая с себя пиджак и бросая на диван, а после принялся за подтяжки. — Тыможешь стать моей манией, если будешь честна и верна как мне, так и себе.

— Я постараюсь.

— Я знаю, — шепчет он, стягивая с хрупкого и продрогшего тела верхнюю одежду. Ему нужно было содрать прошлое и наградить будущим свою новоиспечённую невесту. — Выбрось одежду, я куплю тебе новую, более подходящую для миссис Вегенер.

— Хорошо, — коротко отвечает Эмилия, больше не испытывая страха перед этим загадочным мужчиной. Когда-нибудь она обязательно начнёт понимать его.

— Отлично, — усмехнулся Эйнар, по-прежнему не закрывая глаз при поцелуе. — Я приготовлю тебе ванную, а потом ты переоденешься, поешь и будешь моей, — Эйнар вздёрнул её подбородок вверх, оставляя мягкие поцелуи на чересчур острых скулах.

Эмилия кивнула в знак согласия: она сделает всё, что он только попросит.

Вегенер продолжал снимать одежду, оставляя её полностью обнажённой. Девушка прикрыла аккуратную небольшую грудь руками. Ей было очень неловко.

— Ты восхитительна, — с придыханием ответил он, отступив на шаг назад, чтобы детально рассмотреть то, чего не разглядел в прошлый раз. Он придаст правильную огранку этому драгоценному камню, начнёт с этой же секунды.

Эйнар подобрал её обноски и, собрав в небольшую кучу, швырнул в коридор, чтобы потом избавиться от них.

— Никого и ничего больше не бойся, — сказал он, разглядев в языке её тела скованность. Девушка понимающе кивнула его словам и убрала руки. Теперь он смог разглядеть всё, что так влекло его.

— Давай больше не будем одиноки? — Спрашивает Эйнар, подходя ближе, и, не дожидаясь ответа, настойчиво целует.

***

— Хочу, чтобы тебе было хорошо, — тихо, но уверенно и честно произнёс Ханс, пропуская Герду вперёд, закрывая за ней дверь своей квартиры.

— Мне хорошо, — призналась она, оборачиваясь к арт-диллеру и одаривая мужчину немного усталой, но всё же тёплой улыбкой. Художница прошла по коридору и попала в просторный зал, где в самом углу заметила старинное фортепиано. — Ты ещё и музыкант? — Она выгнула бровь от удивления. Хозяин дома за это время успел избавиться от серого пальто.

— Когда-то увлекался музыкой.

— А ты разносторонняя личность… — Подойдя ближе к инструменту, Вегенер начала аккуратно нажимать на них, вспоминая печальную пьесу «Французская сюита».

— Ты знаешь эту мелодию? — Кдивился Ханс, засунув руки в карманы брюк и прикусив нижнюю губу.

— Знаю. Она очень красивая. Когда поблизости есть фортепиано, я играю её. Эта мелодия помогает мне разобраться в себе и в том, что происходит вокруг, — Герда продолжала изящными пальцами перебирать клавиши, не обращая внимания на стоящего позади мужчину.

— Эту композицию я написал перед службой в армии, — признался он, погладив широкими ладонями спину женщины.

— Ты, оказывается, не арт-дилер, — заметила она с улыбкой, наслаждаясь прикосновениями.

— Да, — Ацгил наклонился к её уху и шептал в него без капли стеснения.

— А кто ещё?

— Влюблённый безумец, потерявший голову от Густаво, — он умышленно назвал её мужское имя.

Герда молчала, хотя очень хотелось кричать. Мысли путались в голове и призывали спасаться бегством, заклиная, чтобы женщина не смела даже дышать с сероглазым демоном одним воздухом. «Не смей, Густаво!» — Герда сглотнула и резко убрала пальцы с клавиш, словно обжигаясь ими. Женщина замерла и полностью отдалась власти, напору чужих губ. Ханс осторожно прошёлся по искусственной бороде кончиками пальцев, страстно желая избавить её прелестное личико от лишнего, чуждого волосяного покрова.

— Продолжай играть, — попросил он. Через несколько мучительно долгих секунд он решился снять с Герды шляпу, а после — стянуть с её головы чёртов парик и распустить волнистые волосы. Пока «жертва» не сопротивлялась, Ацгил подцепил край бороды и сорвал с нежной кожи. Герда продолжала перебирать клавиши, постоянно замедляясь и запинаясь. Почему она позволяет ему избавлять её от мужской сущности? Почему именно ему?

— Будь собой, не возвращайся к Густаво, он категорически тебе не идёт, — арт-дилер резко развернул женщину лицом к себе. Герда даже охнула от такого наглого, грубого движения.

— Ты ещё и наглец! — Усмехнулась она, пока была такая возможность, потому что уже через мгновение ее губы слоями в смелом и настойчивом поцелуе.

— Невероятный, — без стеснения признался Ханс, отстранившись лишь на миг, только чтобы вновь продолжить терзать желанные губы. Он не мог избавиться от мысли, что они вдвоём теперь полностью свободны.

Мужчина оттеснял Герду вглубь комнаты, и та отступала, продолжая с энтузиазмом отвечать на его ласки. С каждым новым вздохом и чуть слышным стоном удовольствия, женщина буквально впитывала в себя непривычный «вкус» мужчины. Ацгил осторожно подталкивал её к столу, заставляя усесться на него.

— Я не хочу, — внезапно остановилась Вегенер. Впрочем, её вялые попытки не возымели никакого действия.

— Хочешь, — Ханс был абсолютно спокоен и уверен в том, что делает, как и в том, что отпустить объект своего вожделения уже не сможет. Теперь у них был только один путь. — Всего минуту назад ты страстно отвечала на мои поцелуи, а это значит, что согласна на продолжение.

— Слишком быстро, — прошептала она, ощущая, как горит кожа на шее и на ключицах от его поцелуев. Голова кружилась, поэтому Герда откинула её назад, совершенно бесстыдно постанывая. Только редкие и вялые протесты, изредка срывающиеся с её губ, напоминали о её желании сопротивляться.

— Доверься мне, — попросил Ханс уверенно, стягивая одежду с прекрасного женского тела.

Когда он швырнул вещи Герды в сторону, взору открылась туго перевязанная грудь.

— Я разочаруюсь, — опуская голову, Герда протяжно вздохнула.

— Не разочаруешься, — облизнув и без того влажные губы, Ханс подцепил концы ткани, которой была перевязана грудь, и медленно начал разматывать. Он обещал освободить женщину.

— Не хочу уходить, — Герда произнесла это по слогам, наконец, расслабляясь. Освободив аккуратную грудь, Ацгил прильнул к ней, принялся ласкать тело женщины, пробуждая в художнице уже забытые эмоции и чувства.

— Не уйдёшь, — несколько грубее, чем следовало бы, пообещал он. Теперь очередь дошла и до мужских брюк. Приподняв Герду, он ловко стащил их вместе с бельём, наконец, добравшись до того, что ему очень хотелось испробовать.

Ханс, потянул женщину за бедра к своему напряжённому паху, несколько раз проведя головкой члена по мягким, уже намокшим половым губам, после чего медленно вошёл, облегченно вздыхая. Герда вздрогнула от забытых ощущений и непривычного для неё размера, и схватилась пальцами за широкие плечи, вонзая в них короткие ногти.

***

Прошёл месяц с той прекрасной ночи. Новоиспечённая пара в обнимку лежала на мягкой постели, обсуждая всякие глупости. В какой-то момент мужчина стал серьёзнее.

— Я должен буду уехать в Германию на некоторое время, — нехотя признался Ханс. Он достаточно давно получил телеграмму, но из-за недавних событий не решался сказать Герде о том, что должен покинуть её и отправиться служить на благо Родины.

— Я так и знала, что ты бросишь меня при первой же возможности! — Герда вскочила с кровати, разозлившись. За месяц, проведённый в нежных, но крепких объятиях Ацгила, она успела позабыть о боли, о муже и его… даме, даже о Густаво! Неужели пришла пора вспомнить?

— Я не бросаю тебя. В Германии неспокойно, и мне нужно отправиться на службу, — он тяжело вздохнул и, потянув женщину за руку, заставил опуститься на кровать. — Отец и брат — военные. Это мой долг, — он тяжело выдохнул, пытаясь убедить в этом не только женщину, но и себя.

— Ты немец? — Художница схватила простынь и, плотно завернувшись в неё, бросила взгляд на человека, которого, как оказалось, совсем не знала. Она поднялась на ноги и прошлась, босая, до окна.

— Да. Я родился в Берлине, а потом мама, будучи в ссоре с отцом, увезла меня в пригород Копенгагена, в Вайли, где я и рос с Эйнаром. Увлекся творчеством, — Ханс усмехнулся, вспомнив о том, что познавал не только пейзажи тех краёв, ведь любовь к боксу и музыке зародилась там же. — Отец забрал меня обратно в Берлин, когда я стал чуть старше. Там я учился и проходил службу. Потом мне пришлось настоять на том, чтобы он отпустил меня хотя бы на время к «простым смертным». Так я и оказался в Париже, где начал заниматься продажей творчества художников.

Встав с кровати следом за женщиной, он неспешно натянул на себя пижамные штаны и подошёл к Герде, обняв её со спины. Женщина немного расслабилась и прижалась сильнее.

— Твой отец всё ещё служит?

— Он генерал Вермахта. Недавно приказал мне явиться, чтобы дать присягу.

— Ты меняешь меня на армию! — Обиженно возмутилась Герда, вырываясь из сильных рук. Чувство, что ею воспользовались, постепенно возвращалось.

— Ни в коем случае. Просто так нужно, — Ханс не стал больше трогать женщину, лишь завёл руки за спину, выпрямил спину и поднял голову, как его и учили в военном училище. — Начинается война. Немцы оккупируют страны, уже успели захватить Польшу. Я должен заступить на службу, чтобы спасти тебя. Обещаю, ты будешь в полной безопасности, как только я стану офицером. Меня не отправят на фронт, как обычного гражданина.

— Война? — Тихо спросила Герда, слегка поникнув. Она опустилась на подоконник и зябко поёжилась, выше натягивая простынь: стало страшно.

— Да, скоро об этом станет известно всему мирному населению. Мужчины отправятся служить в разных странах, — Ацгил буквально отчеканил эти слова, всё так же стоя перед ней.

— Эйнар тоже?

— Скорее всего, но я постараюсь отгородить его от службы, — заверил Ханс, решившись присесть рядом. Она была трогательна и беззащитна с обмотанной вокруг тела белой тканью.

— Мне нет дела до этого изменщика! — Сердито прошептала она, отводя взгляд в сторону.

— Для меня важно знать, что ты меня будешь ждать, Герда, — Ханс ждал положительного ответа от любимой женщины. — Тебе дорога моя жизнь?

— Да, мне дорога твоя жизнь, — протянула она спокойно. Лишь тогда мужчина улыбнулся и кивнул головой. Герда придвинулась ближе.

Ей хотелось свернуться на его коленях и никогда не отпускать. Почему она вообще должна отпустить Ханса? Ради него она позабыла о Густаво, усыпила в себе мужскую личность, выпустила на свободу запертую в ней женщину. Месяц тишины прошёл незаметно, и, казалось, ничто не могло омрачить эти тридцать дней счастья, но так лишь казалось… Известие о надвигающейся войне поселило в её сердце страх. Женщина не желала покидать уютную квартиру любимого, ведь за всё время, проведённое здесь, она лишь пару раз спускалась в булочную за свежим багетом и быстро возвращалась, боясь, что дверь за ней закроется навсегда.

Вегенер так и не нашла в себе сил появиться в доме Эйнара и забрать вещи. Она чувствовала себя очень комфортно в шёлковой сорочке, купленной в магазине за углом. Арт-дилер приходил по вечерам после многочисленных сделок и, оставляя за дверью все проблемы и усталость, полностью отдавался в хрупкие руки любимой женщины. Они принадлежали друг другу, казалось, что никто не смел их разлучить. Будущий офицер профинансировал её третью выставку. Герде пришлось превратить гостиную Ханса в мастерскую.

— Я не смогу жить здесь без тебя.

Арт-дилер обнял её, погладив рукой волосы, после чего уткнулся носом в шелковистые пряди и вдохнул манящий запах.

— Не хочешь пожить какое-то время с Эйнаром и Эмилией? Я уверен, они не будут против, — спокойно упомянул Ацгил имя друга и его гражданской жены. Он периодически встречался с ним и рассказывал о том, как живётся Герде у него. Они долго могли говорить о ней: не осуждали, не очерняли её образ и больше не вспоминали о былых причудах. Она больше не была «бедой». «Я рад за вас, Ханс,» — заявлял Эйнар каждый раз перед тем, как попрощаться.

— Я не хочу наблюдать за тем, как у этой чертовки растёт живот, — огрызнулась Герда, но не отодвинулась, а лишь коснулась его шеи губами. Когда она ещё сможет вот так целовать Ханса?

Она уже на втором месяце, — с придыханием шепнула Герда.

— Не оставайся одна, — не став настаивать на посещении бывшего мужа и его новой возлюбленной, он лишь заботливо поцеловал художницу в лоб. — Поможешь мне собраться? Вечером нужно выдвигаться, — он встал с места и протянул руку, чтобы помочь Герде подняться.

— Так скоро?

— К сожалению, да. Чем раньше я уеду, тем быстрее вернусь, — сообщил он, переплетая её пальцы со своими и чуть сжимая хрупкую ладонь.

— Для того, чтобы захватить новую землю, да?

— Чтобы захватить тебя в мой личный плен! — Загадочно улыбнулся Ханс и, взявшись за края простыни, развёл их в стороны, скидывая ткань на пол.

— Я могу поехать с тобой.

— Там небезопасно, — уверенно проговорил он, слегка толкая её по направлению кровати.

========== Часть 8 ==========

Три месяца назад Герда вернулась в свой «старый» дом на правах хозяйки. Где-то глубоко внутри, конечно, грызло противное чувство, что она там чужая, но художница предпочитала не обращать на это внимания. В доме хозяйничала самозванка, возомнившая себя главной. Эмилия почему-то решила, что может занять её место.

Герда решительно зашла в квартиру Ацгила, открыв дверь собственным ключом. Пройдясь по комнатам, где вновь, как и прежде, царила тьма, она присела у окна и стала наблюдать, как капли дождя злостно барабанят по стеклу, спускаясь вниз и оставляя за собой мокрые дорожки. Было очень тяжело сидеть в квартире Ханса в полной тишине и знать, что больше никто её не нарушит. Дверь не откроется, впуская внутрь уставшего, но довольного арт-дилера. Он не появится перед ней, не улыбнётся и не подарит букет цветов… Одиночество стало невыносимым, удушающим, ужасно противным, поэтому Герда всё же решилась вернуться к знакомым людям.

— Герда, почему ты здесь? — спросил Эйнар, обескураженный внезапным появлением бывшей, но отнюдь не забытой любимой женщины. Вернувшись с любовницей из театра, они застали её сидящей на подоконнике, совершенно безразлично разглядывающей мрачный пейзаж за окном.

— Мне так захотелось, — тихо шепнула она, даже не взглянув в сторону пары. Эмилия не сдержала судорожный вздох, её возмущение можно было заметить невооружённым взглядом. — Прогонишь? — Ещё тише спросила художница, мысленно перебирая другие варианты жилья.

— Нет, останься. Я хочу заботиться о тебе так же, как и об Эмилии. Милая, ты же не против? — Поинтересовался Эйнар у матери его ребёнка, посмотрев на девченку так, что Герде захотелось немедленно исчезнуть. На автомате схватившись за живот, Эмилия неуверенно кивнула, проглатывая своё недовольство. Конечно же, она была против, но разве имела право перечить ему, тому, кто действительно хочет заботиться о ней и об их будущем малыше? Мадам Вегенер смирилась с тем, что она всегда будет на скамейке запасных. Её мнение и чувства никогда не будут в приоритете.

Мысленно возвращаясь в тот день, Герда чувствовала лёгкий укол совести. Она понимала чувства соперницы, но не готова была уступать.

Ханс уехал три месяца назад и никак о себе не заявлял. Так долго не получать от него известий было совершенно невыносимо! Почему он не писал?! Герда чувствовала себя разбитой. Она злилась на Ацгила из-за предательства. Возможно, имела на это полное право.

Герда дала согласие на развод и думала, что останется до конца одинокой, ведь ей никто не был нужен. Но она разучилась чувствовать одиночество за то время, что жила с Эйнаром, Хансом. Художница вновь вернулась к тому, от которого так стремительно убегала, а Эйнар, в свою очередь, воспользовался тем, что Ханс уехал служить. Он хотел обеспечить женщинам защиту, безопасность, когда придёт час столкнуться с немцами.

С Эмилией она почти не общалась, по возможности, и вовсе избегала. Герда не собиралась как-то пакостить этой девице: есть и есть, пускай будет. Но с силой зажимала уши, когда слышала за стеной стоны удовольствия. «Вот ведь ненасытные!» - Раздражённо ворчала она. Герда стала курить, надеясь, что сигаретный дым поможет забыться, ей хотелось верить, что никотин спасёт от ненужных мыслей. Пока сигарета была зажата между пальцами, всё казалось не таким паршивым. Когда ей сильно хотелось прервать своё существование, «целебный» никотин дурманил разум, и всё в тот же миг забывалось. К жизни её возвращали рисование и музыка, что сочинил для неё Ацгил в тот прекрасный месяц, что они жили вместе. «Французская сюита» была не единственным его произведением, существовали и другие. На стене её спальни красовался портрет Ханса в военной форме, который держал пистолет на расстоянии вытянутой руки и целился в неё. Он даже, вероятно, не подозревал, что своим отъездом убил женщину, вновь пробуждая Густаво. Художницы больше не существовало, она уехала вслед за любимым, на войну.

Эйнар старался в это непростое время обеспечить своих женщин всем необходимым, но это было непросто. Он делал всё возможное и даже чуточку больше, ничего не прося взамен. Видя перед собой Герду, благодарил Всевышнего за то, что она осталась и позволила любоваться ею каждый чёртов день.

— Герда, тебе что-нибудь нужно? — Он заглянул в спальню бывшей жены и застал её сидящей на бордовом пуфе с зажатой между губами сигаретой. Медленно выпуская едкий дым, отравляя воздух вокруг себя и неотрывно вглядываясь в портрет напротив, она будто ждала, что картина оживёт.

— Я не Герда, ты ошибся, — строго поправила она, даже не взглянув на хозяина дома.

— Ладно, а Густаво нуждается в чём-то?

— Привези мне пианино, — вдруг попросила она, резко меняя тон. Её словно осенило, и, кинув окурок в пепельницу, Герда обернулась к бывшему супругу. — У Ханса в квартире есть инструмент. Прошу, привези, иначе я сойду с ума, — когда женщина играла полюбившиеся пьесы, то чувствовала присутствие любимого рядом. Это придавало ей сил.

— Я всё сделаю, ты же знаешь, — Эйнар нашёл нужное время и обнял женщину в мужском одеянии. — Я немедленно привезу фортепиано, не беспокойся, — улыбнулся он и закрыл от удовольствия глаза: Герда снова в его руках. Как бы ему вновь хотелось оказаться в этом теле, таком совершенном и родном…

— Вегенер, если Эмилия увидит, как ты мурчишь от удовольствия, прикасаясь ко мне, то не придёт от этого восторг, — без эмоций произнесла она, даже не пытаясь высвободиться из объятий. Герда устала сопротивляться. Пускай ееобнимает, кто хочет, всё равно того, кого хочет обнять она, нет рядом. Женщина покосилась на сурового офицера Ханса Ацгила, и на глазах тут же навернулись слёзы. Что за проклятая сентиментальность! Пришлось прикрыть глаза, чтобы сдержаться и не выпустить рыдания наружу. С неё достаточно слабости.

— Да, ты права. Прости.

— Не у меня проси прощения, — Герда строго оглядела мужчину напротив, после чего вновь украдкой покосилась на портрет. — Просто привези мне это чёртово пианино.

— К вечеру оно будет у тебя, — Эйнар быстро спрятал руки в карманы, чтобы вновь не протянуть их к Герде, и в спешке вышел из спальни.

Женщина осела на пол от бессилия. Её мучала бессонница и тошнота по утрам, вечное недомогание и противная слабость. Когда же будет новый прилив энергии? Она так устала ждать и смотреть на то, как радуется Эмилия. Даже проходящая за их окнами война не омрачала настроения беременной девушки. Уже через четыре месяца стали проявляться признаки положения этой особы. Герда передёргивала от досады плечами, когда рассматривала её слегка округлившийся живот. «Сейчас не лучшее время для беременных!» — Ворчал внутренний голос художницы. Женщина часто скрывалась в своей комнате, чтобы не видеть довольную физиономию будущей матери, хотя та не оставляла попыток подружиться с ней, но безуспешно.

Когда к Герде приехала Улла, подруга из Дании, это стало глотком свежего воздуха. Балерина стала единственной, кто смог хоть немного избавить художницу от снедающей тоски. Совсем чуть-чуть, и на том спасибо.

— Эй, ты что с собой сделала? — Взволнованно спросила та, увидев перед собой изменившуюся подругу.

— И тебе привет,. Ничего такого. Заходи, — Герда открыла дверь перед Уллой, приглашая пройти в их уютное гнёздышко, где, кажется, могут жить все желающие. Балерина с радостью прошла внутрь, принимаясь всё разглядывать.

— Ты так и ходишь в мужском облике?

— Мне так хорошо. Я чувствую себя более уверенно и менее одиноко.

— Тебе нужна помощь, дорогая! Тебе нужно постараться разобраться в себе.

— Нет, больше не нужно, — сообщает Герда, уверенно расстегнув пуговицы на пиджаке и пройдя к бару, где взяла для себя бутылку крепкого виски и привычно быстро разлила по бокалам, после чего кинула в них по три кубика льда и медленно поднесла к губам. — Проклятый алкоголь, — поморщилась она от запаха и резко передумала пить, с самого начала зная, что почувствует тошноту.

— У меня есть знакомый женский врач, он из Германии, — проговорила Улла и заметила, как женщина вздрогнула от одного лишь упоминания о Германии. Она пристально посмотрела на художницу, пытаясь понять, почему Вегенер онемела при упоминании о немцах. — Профессор Варникрос часто приезжает в Париж и старается помочь людям, потерявшимся в себе. Он ещё во Франции, — балерина с такой печалью во взгляде смотрела на художницу, что та проглотила беззвучное «мне и так хорошо», молча кивая в знак согласия. Терять было больше нечего.

— Я отведу тебя на приём к нему? Герда, прошу, — взмолилась подруга, заглядывая в печальные глаза.

— Хорошо-хорошо, пошли к твоему замечательному профессору, — не удержавшись, съязвила художница и улыбнулась уголками губ. На большее не хватило сил.

— Я рада, что ты согласна, — удовлетворившись ответом, Улла взяла холодную руку в свою. Слишком бледное лицо с огромными синяками под глазами в полной мере демонстрировали не очень здоровый вид Герды.

***

Профессор не успел принять Герду, дела вынудили его срочно уехать в Дрезден, поэтому они смогли встретиться лишь через некоторое время. Женский врач встретил странную пациентку в небольшом ресторане на окраине Парижа. Там было спокойно, не было никакой суеты. Он сам позвонил мадам Вегенер и предложил встретиться в непринуждённой обстановке.

— Улла рассказывала мне о вас, и я прошу прощения, что не смог встретиться с вами раньше, — мужчина лет пятидесяти встал из-за столика и протянул Герде руку, слегка улыбнувшись её странному виду.

— Ничего страшного, я всё понимаю, — улыбнулась она в ответ, пожимая сильную, нежную, надёжную ладонь. Такую же, как у Ханса… — Она очень хотела прийти со мной, но гастроли, к сожалению, заставили её покинуть Францию.

— Да-да, прекрасная прима наверняка сейчас выступает в Риме, — подхватил Варникрос, отхлебнув остывший чёрный чай из чашки. — Вам заказать что-нибудь? — Герда тут же стала перебирать в голове всё, чего бы ей хотелось.

— Можно зелёный чай?

— Хорошо, — профессор жестом подозвал официанта и сделал заказ. Герда протяжно вздохнула, стараясь успокоиться.

— Что с вами происходит? — мужчина мгновенно принял серьёзный вид и принялся внимательно слушать рассказ необычной женщины.

— Думаю, что я мужчина, — это всё, что она могла сказать, потому что недостаточно хорошо знала этого человека, чтобы сразу же всё выдать.

— Чем вызвано ваше утверждение? Вы замужем?

— Была замужем.

— Простите, но развод ведь не является поводом думать, что вы не женщина.

— Всё в прошлом, — она горько улыбнулась, опуская взгляд на кружку чая перед собой. Официант незаметно для неё поставил на столик ароматный напиток. И когда он только успел?

— Вы понимаете, что говорите о смене личности? Может, дело совсем не в том, что вы ощущаете себя мужчиной? — Герда взглянула на мужчину, не зная, к чему тот клонит, и промолчала.

— Я с удовольствием вам помогу, — добавил врач, слегка прикасаясь к женской руке. — Всё дело в том, что вы не ощущаете себя женщиной? Ведь так? — Он выдохнул, видя перед собой совершенно потерянного человека. Опыт позволял ему делать определённые выводы.

— Да, абсолютно… — Герда удивлённо вздёрнула подбородок, и её брови невольно сошлись.

— Когда у вас в последний раз была менструация? — Задал он деликатный вопрос. Такие вопросы являются частью его работы. Художница сглотнула и вспомнила о женских днях, которые уже успела позабыть. Их отсутствие она списывала на стресс и присутствие Густаво. Герда машинально положила руку на живот, а Варникрос улыбнулся поведению женщины, её испугу и непониманию.

— Четыре месяца назад, — прошептала она по слогам, точно зная, когда уехал Ханс. Она не могла ошибиться.

— Если вы приедете ко мне на осмотр, то я отвечу на все вопросы о вашем здоровье, изменениях и выпишу витамины, — по-доброму усмехнулся он, отмечая слишком бледный вид женщины. Выглядела ли она счастливой? В карих глазах он видел стоявшие слёзы, которые мгновенно скатились по щекам.

— Но как?

— Я уверен, что вы знаете, как это происходит, — он ни на секунду не сводил с неё взгляда.

— М-могу ли я… прийти на приём сейчас, доктор? — Заикаясь, спросила Герда, не убирая руку с живота.

— Разумеется, — улыбнулся мужчина. Он попросил счёт, встал со своего места, после чего помог подняться Герде и, придерживая её за талию, повёл за собой. Он видел, что ей нужна помощь.

— Неужели вы не замечали никаких изменений?

— Не придавала значения, ведь живота нет, — вдруг она поняла, что он есть, просто округляется не так быстро, как у Эмилии. Но почему? «Играющие» гормоны? Доктор проведёт осмотр и поймёт, что это всё какая-то дурацкая шутка судьбы. Она и так отняла у неё Ханса, прогнала Густаво, развела с Эйнаром и поселила бродяжку в её доме, а теперь бесстыдно играется с её самой заветной мечтой.

— Это нормально. Живот может появляться на более поздних сроках, — спокойно произнёс профессор, помогая художнице выйти на свежий воздух. — Не волнуйтесь, мы сейчас всё выясним, — заверил он, подводя женщину к автомобилю.

***

«Надеюсь, отец ребёнка обрадуется такой прекрасной новости!»

Эта последняя фраза Варникроса крутилась в голове Герды. Она не помнила, как вышла из кабинета после осмотра, узнав, что действительно беременна. Четырнадцать недель.

Остановившись возле кабинета и прислонившись затылком к прохладной стене, она медленно сползла по ней на пол: ноги не держали. Обеспокоенная медсестра тут же подбежала к ней со стаканом воды, предложила посидеть в палате, подождать, чтобы кто-нибудь приехал за ней. Услышав слабый отказ, женщина в белоснежном халате помогла ей встать, доводя до стульев.

— Мадам, ответьте, с кем мне связаться, чтобы за вами приехали? — Спросила сестра, рассматривая лист рекомендаций для беременных и дату следующего приёма, который будет проведён, желательно, на немецкой земле. Герда опустила взгляд на адрес и задержала дыхание, пока солёные слёзы медленно катились вниз, к губам, увлажняя их. Хочется забыть о существовании проклятой Германии, но над ней кто-то продолжал усердно издеваться. Герда продиктовала домашний адрес и номер телефона Эйнара, после чего медсестра отправилась звонить. — Простите, не могли бы вы назвать имя вашего супруга?

— Он мне не муж, — прошептала она себе под нос. — Эйнар Вегенер, — громче проговорила она и снова перевела взгляд на уголочек белой бумаги. Герда распрямляет его и быстро пробегается глазами по тексту, запоминая, что необходимо ей и её будущему малышу. Закончив, складывает бумагу и прячет в карман пальто.

— Здравствуйте, Эйнар Вегенер, вас беспокоят из женской больницы имени профессора Варникроса. Ваша жена была на осмотре, ей стало плохо, но сейчас уже немного лучше, не волнуйтесь. Не могли бы вы забрать её? — Герда слышала, что говорит молодая отзывчивая женщина в белом халате, как кладёт трубку, отодвигает стул и возвращается к ней. — Мадам, ваш муж прибудет минут через двадцать, — медсестра улыбнулась, предлагая горячего чая.

— Он мне не муж, — повторила Герда, с трудом поднимаясь на ноги. — В любом случае, спасибо за внимание, — поблагодарила художница и постаралась уйти как можно скорее. Она спустилась по лестнице вниз. На улице лил дождь, поэтому бежать было больше некуда. Как сообщить об этом Хансу? Он ведь не знает, что оставил её не одну.

— Герда! — снаружи, в окне показался промокший насквозь Эйнар. Мужчина забежал внутрь, присел рядом и обнял её, пропитывая одежду влагой. — Что случилось? Хотя стой, так ты беременна? — На эмоциях спросил тот.

— Да.

— Я так рад за тебя! — Открыто заявил он и лучезарно улыбнулся, но Герда не поняла его радости. Это ведь не его ребёнок.

— Правда?

— Конечно, милая. Ты хоть и не замечала, но я всегда радовался твоим сбывшимся мечтам.

— Простишь?

— Тебе не за что просить прощения. Главное, что ты снова со мной, и что я вновь могу видеть тебя, блеск в твоих глазах, — от его искренности художница даже поёжилась.

— У тебя ведь скоро свой будет.

— Я знаю, но твой тоже никогда не станет для меня помехой. Я озабочусь о нём, хоть и, к сожалению, ни коим образом не причастен к зачатию, — Герда тяжело вздохнула от этих слов. — Ни о чём больше не думай, — уверенно проговорил Эйнар, обхватывая лицо Герды, слегка сжимая, и едва заметно потянулся к её губам, желая поцеловать.

— Эйнар, остановись, — попросила она, чувствуя уже забытые губы. Он медленно отстранился, не желая давить на неё.

— Поедем домой?

— Да, я устала, — согласилась она и поднялась со стула, направляясь к выходу, пока рука Эйнара заботливо поддерживает её за талию. — Ты можешь связаться с Хансом?

— Он уехал, Герда, его полк может оказаться где угодно, — с грустью сообщил Эйнар.

— Он не вернётся, ведь так? — Неожиданно громко даже для самой себя, крикнула Герда, отталкивая того, кто причинял ей боль, топя все её надежды и оставляя на дне. Не хотелось допускать даже мимолётную мысль о том, что Ханс может не вернуться, може никогда не увидеть их ребёнка.

— Нет, вовсе нет! Он вернётся, — поспешил успокоить Герду мужчина, аккуратно кладя руки за плечи бывшей жены и останавливая ееначинающуюся истерику. — Вот увидишь! — Вегенер крепко обнял любимую. У него был шанс сделать её матерью своих детей, но не получилось. Зато вышло у лучшего друга. Ревновал ли он? Да, до помутнения рассудка. У него есть Эмилия, и она беременна, а та, кого он любил больше жизни, ушла после известия о случайной беременности. Эйнар прижал Герду ещё крепче к себе, а большая ладонь прошлась по спине к пояснице и начала медленно опускаться ниже.

— Эйнар!

— Прости.

***

«Хочу к тебе», — прошептала Герда портрету, на котором был изображён её бывший арт-дилер, после чего повернулась к своему отражению в зеркале и принялась снимать мужской костюм. Оставшись в одном лишь нижнем белье, Герда тяжело задышала через раз, разглядывая себя в отражении. Пальцы проходятся по едва видным очертаниям живота.

— Эйнар! — Воскликнула Эмилия, наблюдая за тем, как Герда любуется своим новым отражением. Она догадалась, что его бывшая жена также ждёт ребёнка, да и срок у них почти одинаковый. За мешковатой одеждой она не заметила никаких изменений. Художница была скрытной, ничем не делилась. Герда и так делила с ней дом и Эйнара. Художница вздрогнула и обернулась на бесцеремонно вторгшуюся в комнату нахалку, тут же направиляясь к ней, чтобы вышвырнуть за дверь. — Скажи, что это не он! — Взмолилась девушка, придерживая свой живот.

— Считаешь, что кроме Эйнара других мужиков не существует? Больше не от кого забеременеть? Так вот, ты ошибаешься. Выйди сейчас же и не заходи сюда никогда! — Герда почувствовала, как раздражение и злость поглотили её. Теперь она собственноручно готова была выкинуть малолетнюю соблазнительницу чужих мужей за дверь.

Вытолкав Эмилию за порог и закрыв за ней дверь на замок, женщина вернулась к изучению себя в зеркале, после чего надела лёгкую сорочку и халат с выбитыми на нём бордовыми цветами, решаясь всё же выйти из зоны комфорта. Внезапно захотелось показать на полотне своё новое положение. Вдохновение посетило её, и она непременно этим воспользуется. Это заставит хотя бы ненадолго забыть о Хансе.

***

Месяцы стали стремительно сменять друг на друга. Эйнар, не желая подвергать свою молодую жену лишней опасности, увёз её в Данию, где она и родила ему девочку. Вегенер назвал дочь Лили, думая, что тем самым порадует художницу, ведь она желала бы рождения «цветка» в реальности. Эмилия была не против. Герду, находящуюся на на восьмом месяце, он так же потащил за собой в Копенгаген, еле уговорив вернуться домой. Правящие круги Дании кое-как балансировали между Великобританией и Германией, а в тридцать девятом году был подписан датско-германский договор о ненападении. Впрочем, многие в Дании понимали его иллюзорность, что подтвердили последующие события. Утром девятого апреля силы Рейха вторглись на территорию Дании и в течение шести часов оккупировали королевство.

Уже в десять часов правительство Дании обратилось к народу с призывом сохранять спокойствие и не сопротивляться оккупации.

— Герда, ты поедешь с нами и это не обсуждается, — строго сообщил Эйнар о своём решении, сведя брови, мгновенно делаясь слишком грозным и совершенно непоколебимым. — В Копенгагене больше не спокойно!

— Я не могу уехать! Если именно сюда вторгся Ханс?! — Вопила Герда, чувствуя, как крохотный Ацгил в ней начинает слишком активно шевелиться от её переживаний. В данной ситуации командовала не она. — Весь в отца!

— Герда, с тобой всё в порядке? — нервно спрашивал Эйнар, пытаясь помочь женщине.

— Всё нормально, — отдышавшись, успокаивала она. — Кто-то вырастет футболистом.

В итоге она сдалась, уехав с Венегерами. Эйнар выбрал страну, где можно было какое-то время побыть в безопасности. Мест, не тронутых фашистами, практически не осталось. Был ли Ханс прежним, или жажда крови покорила его, как и остальных немцев? Норвегия, Бельгия, Нидерланды… Следующая страной для убежища стала Аргентина.

Через месяц Герда родила мальчика, которого назвала Густаво. Теперь она могла видеть своего внутреннего мужчину воочию. Они улыбались друг другу, и женщина чувствовала к нему безграничную любовь, как и к его отцу. Какой Ханс сейчас? Никто не мог этого знать.

— Я вернусь в Париж, хочешь ты этого или нет, — шёпотом угрожала Герда Эйнару, бегая за ним по светлым коридорам съёмного дома, пока он укачивал Лили.

— Хорошо, я понял. Только подожди, пока Густаво подрастёт, — спокойно просил он, останавливаясь рядом с беспокойной женщиной, уставшей от бесконечных ожиданий и пустых иллюзий.

— Может, мне ещё и подождать его совершеннолетия? — Шикнула она, после чего умчалась к сыну, которого надо было переодеть, покормить и уложить спать, а ещё успеть познакомить с отцом. Герда аккуратно взяла ребёнка на руки, поцеловала в крошечный лобик. Ей нужен был план побега, в котором Париж был бы целью. О сыне она сможет позаботиться, у неё остались накопления с продажи картин.

— Мы сможем с тобой выжить даже в такое опасное время, — уверенно проговорила она, вновь целуя сына, унаследовавшего от отца ярко-серые глаза. — Остальное всё образуется.

***

За окном шёл снег, что в солнечной Аргентине было явлением редким. Вот-вот должен был наступить тысяча девятьсот сорок первый год. Здесь было вполне спокойно в силу того, что страна соблюдала нейтралитет и почти не участвовала в боевых действиях.

Герда стояла возле окна и, усадив годовалого сына на подоконник, показывала тому белые, медленно опускающиеся на землю, снежинки. Густаво искренне радовался неизвестному для него ранее явлению природы. Зима в Копенгагене была без снега. А когда родилась Лили, было тепло и пасмурно. Мальчик родился в солнечный день.

Всего месяц назад они были среди датчан, а сейчас мимо художницы расхаживает совершенно другой народ. Женщина не очень была напугана, наоборот, с неимоверным любопытством наблюдала за военными, которые изредка проходили мимо домов, держа в руках оружие. Нельзя было расслабляться под предлогом нейтралитета: всё могло измениться в любую секунду, как это произошло в Копенгагене. Её не пугала даже эта нестабильность. В глубине души Герда надеялась увидеть среди мужчин Ханса Ацгила, которого любила и ждала каждую секунду.

— Беги за ним, — настойчивые мысли не давали ей покоя, каждый день заставляя срываться с места и бежать с сыном на вокзал. Но Эйнар каждый раз успешно останавливал Герду и твердил, что так нельзя, что она пропадёт на улицах Парижа вместе с ребёнком. В конце концов, Франция принимала участие в войне с самых первых её дней, но потерпела поражение, в результате чего в июне тысяча девятьсот сорокового года была оккупирована. Эйнар не хотел, чтобы Герда с сыном пострадали.

— Будь ты проклят, — психовала она, садясь обратно в машину и прижимая Густаво к груди.

— Густаво уже год, может, пора вернуться?

— Можно, — устало усмехнулся он, зная, как её обрадует его одобрение. Ему не хотелось оставлять Герду с Густаво одних, хоть он и знал, что сильная девочка Герда выживет в любых условиях, сумеет заработать искусством и себе, и сыну на пропитание. Квартира осталась на месте, и без крыши она уж точно не останется, но вот поддержки не было бы ни от кого, а он обязательно поддержит, спасёт, защитит и спрячет. Эйнар устал удерживать художницу, но никогда не устанет защищать от неприятностей. Герда улыбнулась и кивнула в знак того, что всегда будет ему благодарна.

Эмилия всегда принимала решения мужа и следовала за ним без лишних слов, ничего и никого не боясь рядом с ним. Однажды он сам попросил её оставить страх там, на том самом бордюре, где она сидела босая и проклинала себя за неосторожность. Он надёжен. Девушка слепо верила тому, что Эйнар всё делал правильно, а поддержка, которую он всячески оказывал бывшей жене — всего лишь привычка.

Они обе собиралась в дорогу, оставляя за спиной ещё одну страну, сумевшую сохранить нейтралитет. Сколько раз они сменят место проживания? Где окажутся в итоге? Есть ли ещё место, где безопасно? Герда отчаянно рвалась туда, где жить нельзя. У Ханса вернуться, не захватывая при этом очередной город, не получилось бы. Так почему бы Герде не появиться у него на пути?

========== Часть 9 ==========

Сердце замирало от звука спокойного голоса с немецким акцентом, звучавшего из динамика старенького радио. Герда дышала через раз, вслушиваясь в призыв мужчины из «чёрного ящика». Он просил отнестись к солдатам немецкой армии с гостеприимством и дружелюбием, быть доброжелательными и сохранять спокойствие, обеспечить офицера или же простого рядового всем необходимым. Художница машинально кусала нижнюю губу и чувствовала, как холодеют руки от одной лишь мысли, что сейчас и в их квартиру постучится офицер в серой нацистской форме, а затем захватит её родные стены. Даже в этой ситуации она чувствовала страх не за жизнь, а за то, что могла встретить любимого, который мог бы не узнать её.

Эмилия ещё утром ушла проведать родных, оставив дочь на попечение Герде. Она очень жалобно просила присмотреть за ребенком, пообещав, что вернётся быстро, до прихода Эйнара. Девушка хотела убедиться в том, что её семье ничего не угрожает.

Таким образом, на руках у художницы оказались двое детей, впрочем, лишних хлопот они не причиняли, мирно играя за ограждением манежа. Герда, посмотрев в их сторону, тяжело вздохнула и отправилась к окну. Раздвинув достаточно тяжёлые бордовые шторы, распахнула ставни, впуская в комнату свет и будто желая убедиться в том, что диктор не лжет. Война добралась сюда. Нервно сглотнув и высунувшись в окно по пояс, художница стала с интересом рассматривать мирных граждан, которые стремились сбежать из столицы. У многих из них даже не было вещей с собой. Они не желали находиться под властью проклятых немцев. Как, впрочем, и Герда. С другой стороны, художница была бы не против попасть в «плен» одного конкретного немецкого офицера.

Солдаты вот-вот должны были нагрянуть.

Герда подняла голову, услышав звук приближающихся истребителей. Немецкие самолёты стремительно двигались прямо к её дому, но даже это не заставляло женщину испугаться.

— Вот как ты решил появиться, чёртов Ханс Ацгил! — Рыкнула она и, быстро закрыв окно, ринулась к детям. Подхватив их на руки и покрепче прижав к себе, художница стремительно побежала в укрытие; Лили плакала, а Густаво с любопытством наблюдал за действиями матери и собственным перемещением в пространстве. Впопыхах спустившись в подвал и усадив детей на узкую кровать, Герда всучила каждому в ручки по игрушке, в то время как её собственные руки тряслись: она боялась, что сейчас на их головы и крыши домов полетят снаряды из «железных птиц смерти», и у неё не получится спасти миниатюрную копию любимого и случайно родившуюсядочь Эйнара. Они провели в убежище не больше десяти минут, показавшихся перепуганной женщине целой вечностью, но ничего не происходило. Не раздалось ни единого взрыва. Переборов собственный страх, она всё же решилась проверить, чем всё-таки закончился полёт военных истребителей.

— Сидите тихо, — шепнула Герда, вытерев слёзы с щёк Лили и потрепав сына по светлым волосам. — Я скоро вернусь за вами, — попытавшись привести в норму сбившееся дыхание, художница поднялась на ноги и, оставив дверь открытой, вернулась в гостиную. Никаких разрушений не наблюдалось, да и отчаянных криков слышно не было, поэтому Герда осторожно приоткрыла шторы. Немцы уже захватили пригороды Парижа, скинув при этом несколько снарядов, теперь же они захватили столицу. С неба сыпались листовки. Поймав лист и открыв лишь одну створку, Вегенер пробежалась взглядом по бумаге, на которой большими красными буквами красовалось следующее: «Граждане, сохраняйте спокойствие, будьте добры к гостям, и тогда вы не пострадаете!» Прочитав предупреждение, она тут же смяла листок и выкинула его обратно в окно. На глаза навернулись слёзы, а злость, в свою очередь, волной прошлась по телу.

— Дьяволы в погонах! — Крикнула она на улицу и тут же закрыла окно. Герда тяжело задышала, прикрыв глаза и пытаясь унять внутреннюю бурю. Надеялась, что, по крайней мере, её захватит Ханс. Вспомнив о детях, она тут же побежала за ними, опасаясь, что сейчас там нарастает настоящая истерика.

— Герда! Герда, ты где? — громко позвал её Эйнар, наконец, вернувшийся из театра, где доделывал последние декорации к спектаклю. — Эмилия! — Не услышав ответ, он, на всякий случай, прокричал имя жены.

— Да здесь я, не ори так громко, и так отовсюду кричат, только тебя не хватало в этой куче, — недовольно отозвалась появившаяся с детьми на руках художница. Страх отступил.

— Это хорошо, что вы дома, а не на улице. Там творится ужасный беспорядок, — заверил он, забирая Лили на руки и целуя дочь в щёку.

— Ничего страшного, скоро немцы придут и наведут порядок! — Огрызнулась Герда, чувствуя вновь накатывающее волнение. Чёрт, а если Ханс уже не тот, что был раньше? Могли ли его чувства угаснуть? Он наверняка не тот добрый арт-дилер, который изменил её, а жестокий нацист.

— Они уже здесь, поэтому я и примчался как можно скорее, чтобы убедиться в вашей безопасности, — тихо проговорил Эйнар, любуясь своей дочерью. — Кстати, а где твоя мама? — Тут же сменил он тон в голосе, строго посмотрев на Герду.

— Пошла к родственникам, но обещала, что скоро вернётся.

— Вот ведь чертовка. После девяти нельзя выходить из дома, если она не успеет вернуться, то её схватят и накажут за нарушения новых правил.

— Тогда иди и скажи ей об этом, — бросила через плечо Герда, уходя с Густаво на кухню: надо было накормить и уложить сына спать, а потом снова беспрекословно ждать, вашу мать, появления главного нациста в её жизни.

— Ты же побудешь с Лили ещё немного? — Спросил Эйнар, ступая за бывшей женой и надеясь на положительный ответ, ведь они — семья, а, значит, должны держаться вместе и помогать друг другу, тем более, в столь тяжёлое время.

— Побуду, — рявкнула она от того, что её планы немного меняются. Художница собиралась погулять с Густаво, надеясь встретить его отца, вот уже два бесконечно долгих года рассекающего в военной форме по разным странам! Проклятье! Пускай она будет наказана и даже уничтожена этим немцем, уже давно захватившим её сердце и разум. Герда покосилась на сына, с каждым разом всё сильнее убеждаясь в их сходстве.

— Спасибо, я люблю тебя, — сообщил Эйнар, после чего поцеловал дочь в лоб и опустил на пол. — Мы очень скоро, — пообещал он Герде и исчез, а та, от досады, обожгла руку, необдуманно схватившись за железную ручку ковша с едой для детей.

— Вот ведь проклятье! — Воскликнула Герда, старательно дуя на пальцы. Поставив тарелки и наложив кашу для малышей, женщина усадила Густаво и Лили за столики и принялась по очереди их кормить. Расслабиться не получалось: она каждый раз прислушивалась к шуму и громким голосам на улице, которые доносились из открытой ею форточки.

— Пришла весна, птички поют, и немцы в гости к нам идут, — невесело усмехнувшись, пропела Герда, привлекая внимание Густаво и Лили. Как хорошо, что они не поняли смысла этих слов.

***

— Эмилия, немедленно открой дверь! — Крикнул Эйнар, яростно и без перерыва стуча по дереву. Он просто обязан собрать своих женщин вместе, пока ещё не поздно.

— Эйнар, что случилось? — Та поспешно отворила дверь, пытаясь понять, чем именно вызвано беспокойство супруга: появлением немцев или же неуважением по отношению к её родным? Безусловно, он оказывал им материальную помощь, но вовсе не из тайной симпатии или жажды альтруизма, а только лишь по просьбе супруги. Её семья и правда жила очень бедно, но это ни в коей мере не оправдывало в его глазах их мерзкий поступок. Вегенер просто отказывался понимать, как можно было вышвырнуть на улицу беременную дочь, словно какой-то мусор! Мужчина, конечно, поступил не лучше, но пытался исправить это.

— Тебя нет дома, и мне это не нравится. Давай, собирайся. Мы возвращаемся, — художник старательно не обращал внимания на стоящих позади родителей и младшую сестру супруги.

— Может, ты всё-таки познакомишься с бабушкой и дедушкой нашей Лили? — Предложила Эмилия. Пытаясь сгладить напряжённую атмосферу, она нежно улыбалась мужу, медленно отходя в сторону, чтобы он лучше рассмотрел их, а они – его. Ведь нужно показать того, кто спас её и сделал такой неожиданный подарок.

— Рад приветствовать вас, — он покосился на жену, после чего кинул взгляд на остальных и поочерёдно кивнув новым родственникам, заведя руки за спину. Взгляд остановился на молодой девушке. — Здравствуй, Люсиль, надеюсь, что ты не попадешь в такую же ужасную историю, что и твоя сестра, — мягким тоном прокомментировал Эйнар, вглядываясь в черты лица младшей сестры. Она была ещё так невинна, как бы ему не хотелось, чтобы та попала в руки фашисту, который немедленно бы присвоил это милое создание себе.

— Будь осторожна, — попросил он. — Всё, Эмилия, теперь нам пора, — отчеканил он более строго и, грубо схватив Эмилию за локоть, поволок за собой.

— Эйнар, моей семье будет угрожать опасность! Я это точно знаю, им никто не поможет, немцы наведаются и сюда! — Эмилия чуть ли не плакала, едва успевая за мужем, запинаясь на каждом шагу и практически падая.

— Что ты предлагаешь? Забрать их с собой? — Возмутился Эйнар, останавливаясь у самого порога и поворачиваясь к ней лицом, по-прежнему крепко сжимая её руку.

— Хотя бы найти место, где они могли бы укрыться. Мне страшно за Люсиль, а если её сделают пленницей?

— Эмилия, послушай меня, нам сейчас надо вернуться домой, иначе пленниками будем мы, а у нас растёт совсем маленькая Лили! Подумай ты, наконец, о дочери! — Вспылил мужчина, но тут же осёкся и уже мягче продолжил говорить. — К тому же, не думаю, что к бедным будут заселять солдат, что с них взять-то? — Высказал Эйнар свою точку зрения, после накинул на плечи жены пальто и, натянуто улыбаясь на прощание родственникам, вышел, утаскивая за собой молящую о помощи Эмилию.

— А если всё же заселят?

— Тогда и придумаем что-нибудь, — заверил он, уводя Эмилию за собой. Он сможет вздохнуть с облегчением только в том случае, если они вернутся домой целыми и невредимыми.

***

Когда в дверь постучались, Герда вздрогнула и замерла. Голова вновь закружилась от волнения. Пора бы уже потихоньку брать себя в руки!

Художница усадила сытых детей в манеж, где валялись игрушки и подушки, после чего отправилась открывать дверь. Она надеялась, что к ним стучится не угроза, а вполне мирный гость. Герда поспешила открыть дверь и, поворачивая ключ в замке, надеялась, что пришёл Ханс, и это именно он хочет овладеть стенами дома знаменитых художников.

— Мадам, добрый день, рад приветствовать Вас, — учтиво поклонился перед женщиной высокий мужчина в серой военной форме. — Я постараюсь не стеснять своим присутствием и не доставлять неприятности, — всем своим видом он старался убедить хозяйку в том, что от него не будет никаких хлопот.

— Не думала, что немецкие солдаты такие вежливые, — одобрительно улыбнулась Герда, протяжно выдыхая. Она чувствовала разочарование, а паника никуда не ушла при том, что она всё ещё сомневалась в положительном поведении нациста.

— Не все, мадам, но я за то, чтобы сохранять человеческие качества. В конце концов, мы люди, а не звери, — вежливо и добродушно продолжал солдат, выкладывая всё, что думал о стереотипах про немецких солдат, вероятно, пытаясь произвести на женщину положительное впечатление. Мужчина терпеливо ждал, когда его впустят.

— Вот как, — заметив, что ему уже не терпелось оставить свои следы на полу её квартиры. Она отошла в сторону, пропуская немца и двух рядовых, несущих за ним чемоданы. — Вы надолго у нас?

— Наш полк может сорваться с места в любой момент, так что не могу сказать точно, мадам, — услышав ответ, но не слишком им удовлетворившись, она неуверенно кивнула головой. Он почему-то напоминал ей Ханса. Что за чёрт? «Наваждение какое-то!» — Мелькнула в голове мысль, но Герда так и не смогла отвести взгляд от светловолосого и подтянутого солдата. — Разрешите представиться, мадам, Бруно фон Фальк, — он снимая фуражку, он протянул руку для знакомства.

— Герда Вегенер, — отчеканила она, внутренне продолжая поражаться такому невероятному сходству. Вдруг это всего лишь галлюцинации? Она точно помешалась, вот и видит теперь знакомое лицо.

— С Вами всё в порядке? — Спросил Бруно, аккуратно пожимая хрупкую женскую ладонь.

— Нет… То есть да! Простите, всё хорошо, всего лишь секундное помешательство, — усмехнулась она, потому что прикосновение немного привело её в чувства. Это были не его руки. Не он. — Я покажу Вам вашу комнату.

«Спроси его о Хансе, вдруг он знает о нём что-нибудь,» — настаивал внутренний голос Герды. Когда она вернулась, Бруно, улыбаясь, наблюдал за тем, как играют дети.

— У Вас очаровательные малыши, — отметил он, заостряя внимание на мальчике.

— Да, не могу с Вами не согласиться, — подтвердила Герда, улыбнувшись и сложив руки на груди. Художница всё ещё не верила в то, что фашист и правда может быть таким безобидным. А как же кровь тысячу битых, которая наверняка есть на его руках? Вдруг он только приказывает? Это, собственно говоря, ещё хуже и ни коим образом не оправдывает мужчину.

— Вы замужем?

— Нет, — машинально ответила она, переставая улыбаться. Возможно, она погорячилась. Гораздо безопаснее было бы назваться замужней женщиной.

Она вспомнила о родителях Лили и снова заволновалась. «Куда же вы делись, чёрт побери?» – Вопил внутренний голос.

— Ваша фамилия кажется мне знакомой. Мой друг детства носил такую же, — поведал Бруно. Что ж, интересное совпадение.

— Хм, как неожиданно. Моего бывшего мужа зовут Эйнар Вегенер, — открыто сообщает она, подымая брови вверх. Художница предпочла отвернуться от мужчины, чтобы не дать себе ни единого шанса открыто рассматривать такие знакомые черты лица.

— Эйнар? Надо же, моего друга зовут так же! Он случайно не художник?

— Художник, который даже сейчас не перестаёт зарабатывать искусством, создавая декорации и иллюстрируя детские сказки, повести.

— Удачно я зашёл, — улыбнулся Бруно, не понимая, почему та перестала смотреть на него. Неужели он успел её обидеть?

— Вы тоже из Вайли? — Поинтересовалась она, мельком взглянув на собеседника, чтобы убедиться в том, что перед ней стоит двойник Ханса. Так и сходят с ума?

— Мы с братом жили там какое-то время, а потом отец забрал нас обратно на родину и заставил вступить в армию, — вспомнил Бруно момент из детства и усмехнулся, снова уставившись на мальчика, явно похожего на…

— С братом? — Настороженно спросила Герда, округлив глаза. Теперь можно было найти оправдание сходству. Она задышала чаще и почувствовала облегчение. Её рассудок, к счастью, был в полном порядке. С ума она не сходила, и это успокаивало.

— Да, Ханс и я не особо горели желанием служить, больше предпочитали мирную жизнь. Однако, когда отец настаивает, то приходится подчиняться, так как он умеет приводить нужные аргументы. Теперь мы отдаём долг нашей великой Германии, — подмигнул Бруно Герде, прохаживаясь по гостиной. Его внимание привлекли картины в позолоченной рамке. «Ханс,» — в голове всплывало лишь его имя, и Герда, пока тот не видел, медленно опустилась на диван, спрятав лицо в ладонях. Где же он сейчас?

— У вас разные фамилии, — вдруг осознала она, и тут же вскочила на ноги, перегородив дорогу Бруно, чтобы он перестал рассматривать портреты и обратил внимание на неё.

— У Ханса фамилия матери, а у меня отца, и почему вас вообще так волнует мой брат? — Удивился он, посмотрев на беспокойную хозяйку дома.

— Он же всё-таки близкий друг моего бывшего мужа, мне стало любопытно, — попыталась как можно спокойнее ответить Герда и слегка улыбнулась. — Налить вам чаю или чего-то покрепче?

— Пить на службе нельзя, поэтому только чай. Спасибо, — строго ответил Бруно, и Герда, кивнув, отлучилась на кухню, чтоб поставить чайник на плиту. «Почему Ханс не говорил о нём?» - мучал ее вопрос.

— А Ваш брат вместе с вами во Франции, или он продвигается другим маршрутом? — Слишком резко спросила Герда, выходя из кухни с подносом, после чего поставила на столик перед солдатом. Это неправильно.

— Вместе со мной, конечно, ведь мы оба офицеры. Командуем разными взводами, но достаточно часто пересекаемся, по долгу службы.

— А Вы не знаете, в каком именно доме заселился офицер Ацгил?

— В Ваш, мадам Вегенер! — Строго, громко и чётко ответил на её вопрос другой голос из-за спины. — Вещи оставьте здесь, я сам их донесу до комнаты, а сейчас — свободны, — Ханс отпустил солдат и стал уверенным шагом измерять знакомую гостиную. За два года квартира немного видоизменилась. Он знал, что на этих стенах была и его тень тоже, помнил всё до мелочей: например, их первое знакомство с Гердой, которая сейчас замерла и, кажется, вообще перестала дышать при виде него. Она пыталась сдержать слёзы и желание кинуться ему на шею, впиться в желанные губы лишь на миг, чтобы вспомнить их вкус, а потом вырвать эти проклятые глазные яблоки за такое долгое отсутствие!

— Ещё один офицер в одном доме, не многовато ли?

— Нет, мадам, Ваш дом находится на площади, а для утренних построений солдат очень важно не опаздывать, поэтому двоих лейтенантов поселили в этом месте, — терпеливо объяснил Ханс, расстёгивая китель: он душил его, впрочем, как и взгляд Герды.

Мельком посмотрев на брата, мужчина обратил внимание на детей и улыбнулся им. Сердце неприятно сжалось, а затем забилось в два, даже в три раза быстрее от осознания того, что любимая не дождалась его. Он сжал кулаки. Неужели это её дети? Мальчик, возможно, а вот девочка — вылитая Эмилия. Кстати, где она сама? Неужели Эйнар с Гердой помирились, и художник отобрал ребенка у родной матери, чтобы воспитывать дочь вместе с женой? Сукин сын.

— У Вас, мадам, очень красивые дети, — произнёс Ханс, разглядывая мальчика со знакомыми глазами. И вообще, черты его лица были подозрительно похожими на его собственные в детстве… Неужели глаза Ацгила настолько застилала обида и слепая ярость, что он даже не заметил очевидного сходства?

— Да, офицер, я тоже так думаю. Вырастут и будут разбивать сердца несчастных девушек и юношей, правда? — Спросила она укоризненно, разглядывая любимого и такого родного человека перед собой. Он подарил ей шанс на мечту, разве может она злиться на него?

— Надеюсь, они будут верны себе и своим избранникам, — ответил Ханс, почувствовав укол совести от обиженного тона художницы. Какого эффекта хотела добиться Герда? Бруно сидел на диване и пил остывающий чай, молча наблюдая за словесной перепалкой женщины и брата, который, видимо, был знаком с хозяйкой их временного пристанища, причём достаточно близко.

— Вы правы, товарищ… как Вас там по званию? — Сложив руки на груди, Герда стала подходить ближе к объекту вожделения, к своему помешательству, с каждым маленьким шагом – всё ближе к безумию.

— Не сомневайтесь в этом. Я верен не только своей армии, но и женщине, — Ханс старался с достоинством отвечать на вопросы. — Только, боюсь, не Вам судить о верности, мадам Вегенер, — пришла очередь удара Ханса, и он не упустил возможности хорошенько съязвить, лишний раз напоминая ей и, прежде всего, самому себе, кому на самом деле она принадлежит. Слёзы почти сразу покатились по её щекам.

Он вовсе не хотел обижать Герду, говорить о её неверности. Она обещала ждать, но так и не сдержала своего обещания. Где-то в глубине своего сознания он даже радовался, что её мечта осуществилась. Ханс завёл руки за спину. Герда не верила в его слова и, приблизившись ещё на шаг, подняла руку в воздух, намереваясь ответить этой наглой физиономии звонкой пощёчиной, но не успела.

Его пальцы перехватили тонкое бледное запястье, смыкаясь и сильно сдавливая его. Герда почти шипела от боли. Взгляд Ацгила блуждал по растерянному, ещё более обиженному лицу женщины, после чего медленно переместился чуть ниже, без стеснения разглядывая изгибы её тела под платьем, которое так выгодно подчёркивало фигуру. Стальная хватка не стала мягче, но ощущение того, что ей хотят сломать руку, исчезло. На глазах появилась пелена из слёз от испытываемых ею чувств.

— Отпусти, — тихо прошипела она, не предпринимая, впрочем, ничего, чтобы вырвать руку, потому что это бесполезно. Так было всегда, а сейчас – тем более.

— Никто не смеет поднимать руку на офицера, — процедил сквозь зубы Ханс, позволяя тонкому запястью выскользнуть из пальцев.

Герда резко и рвано вздохнула, приходя в себя. Она в ту же секунду схватила детей и убежала прочь от двух негодяев, поселившихся у неё. Заперевшись в спальне и опустившись на пол вместе с детьми, художница взглянула на то место, где обязательно проявится синяк. Прижав Лили и Густаво к себе, она задумалась над тем, почему всё же позволила понять себя таким образом. Хотя, может, так оно и лучше? Зато теперь она знает, какого Ханс на самом деле мнения о женщине, которую когда-то называл любимой… Вот только почему же он ей не доверяет и причиняет боль? Разве давала она хоть какой-то повод для этого?

***

— Оу, какая страсть! — Усмехнулся Бруно, поднявшись с места и направившись к Хансу, пряча руки в карманы брюк. Его брат посмотрел на свою ладонь и крепко сжал в кулак, пытаясь как можно дольше сохранить ощущение мягкой кожи на ней. Покосившись на запертую дверь, он медленно прошёл к бару и достал бутылку виски, откупорил, принимаясь большими глотками пить содержимое прямо из горла. Так было легче принимать правду.

— Эй, стой, мы же на службе, — Бруно попытался остановить младшего брата, потому что последствия могли быть серьёзными.

— Я, к сожалению, помню это слишком хорошо, и поэтому мне просто необходимо забыться хотя бы на несколько минут, — ответил он, крепко сжимая бутылку в руке. Бросив очередной безнадёжный взгляд на запертую дверь, Ацгил вновь припал к горлышку.

— Ладно, но только не переборщи, нам ещё на вечернее построение, — напомнил ему Бруно. Облокотившись на столешницу, он присмотрелся к брату, пытаясь отыскать ответы на странные вопросы, возникающие в его голове. — Ты чем-то обидел Герду? — спросил он, не сдержавшись.

— Пообещал кое-что, но не сдержал своё слово, — хмыкнул Ханс.

— Ах, вон оно как. Прости, конечно, за любопытство, но что именно ты пообещал?

— Быстро вернуться из армии.

— Это та самая, из-за которой ты с отцом поругался?

— Да, — подтвердил Ханс, делая ещё пару глотков. Как же ему хотелось найти этого проходимца, что заделал ей ребенка, а после свернуть этому подонку шею.

— И ты оставил её одну? Беременную? — По слогам произнёс Бруно, подозрительно сощурив глаза.

— О чём ты? — Ацгил вдруг замер, напрягаясь всем телом. — На что ты намекаешь?

— На то, что у меня, возможно, растёт племянник, а я об этом не знаю, — пожал он плечами, так просто и обыденно, что Ханс почувствовал, как в висках оглушительно громко стучит кровь. Вот это он сейчас поспешил с выводами, да?

— Мальчик очень похож на тебя в детстве, Ханс, ты разве не заметил? Да и если вспомнить маленького Эйнара, то от него у мальчугана явно ничего нет, — пустился в рассуждения Бруно, наблюдая за эмоциями брата, которых было не так уж и много. Он превратился в огромную глыбу льда. Только один его взгляд мог сейчас убить и воскресить, любить и ненавидеть, а потом раздирать до кишок и приносить этим удовольствие.

— Давай, брат, выясни всё спокойно и тихо, без лишних ссор, — улыбнулся Бруно, отходя в сторону и намереваясь уйти в свою комнату, чтобы отдохнуть пару часов.

Ханс медленно допил алкоголь. Слова брата заставили задуматься, ведь сын Герды действительно был похож на Ацгила. Это не могло быть простым совпадением. Ханс протяжно выдохнул и облизнул нижнюю губу. Лучше выяснить это сейчас.

Ацгил подошёл к двери и тихо постучал, потому что немедленно хотел получить ответ! Ещё он должен попросить прощение за то, что назвать её неверной. Мужчина чувствовал свою вину, но нужно было ещё отучить Герду распускать при брате руки. Это не дозволено, всё-таки служба в армии сделала его грубее.

— Герда, открой.

— Зачем? Недостаточно грязи на меня вылил или не все кости передавил? Не обо всём предупредил? — Послышался из-за двери обиженный голос. По тому, как он звучал, Ханс мог сделать вывод, что женщина мечется по комнате. Художница то подходила почти вплотную, то тут же отходила от двери. «Он и правда стал другим!» - досадовала Герда. Арт-дилер исчез, теперь за дверью стоит самый настоящий нацист: тот, кого все боятся, и она — не исключение, она тоже испытывает страх. Этого он добивался?

— Нет, я хочу извиниться. Мне не стоило обвинять тебя в чём-либо, ты стала матерью — это чудесно. Я рад за тебя, честно, — высказался Ханс и снова стукнул по двери: вышло сильнее и агрессивнее, чем он планировал.

— Рад? То есть ты уверен, что я не дождалась тебя? Ты мне не доверяешь? — Крикнула Герда, от отчаяния ударив раскрытой ладонью по двери, а проклятые слёзы вновь покатились по её щекам. Как он может так думать о ней?

Она открыла дверь. Ханс стоял перед ней без кителя и с виноватым видом. Сердце сжалось.

— Твои чувства ко мне изменились? — Тихо спросил он, заглядывая через её плечо и пытаясь ещё раз рассмотреть улыбающегося ему мальчика.

— Нет, не изменились, но Ваше недоверие убивает меня. Если хотите знать, офицер Ацгил, это, — она кивком указала в направлении его взгляда, — мой сын, он только мой и больше ничей! — Высказала Герда преувеличено громко, резко и обиженно, после чего со всей силой хлопнула дверью прямо перед носом сурового немца.

========== Часть 10 ==========

Дверь открылась, и Эмилия бодро вбежала в гостиную: ей не терпелось обнять дочь. Заметив Ханса, девушка ахнула от неожиданности, прикрыла рот рукой и замерла на месте. Из-за угла показался ещё один солдат в нацистской форме. Оба офицера практически синхронно поприветствовали женщину учтивым кивком.

— Эмилия, что ты замерла, будто бы в нашей гостиной фрицев увидела? — С нескрываемым весельем произнёс Эйнар.

Повесив пальто на крючок и быстро подойдя к жене, художник невольно повернул голову. Улыбка моментально сползла с его лица, потому что из глубины гостиной на него с нескрываемым интересом смотрели два суровых нациста, их гости, по всей видимости. Вегенер сглотнул. Неплохо было бы прикусить язык, чтобы в следующий раз не смел так шутить, а то ведь сбывается.

Он внимательно разглядывал двух братьев, а они его. Сколько не пытаясь, он так и не смог понять по их лицам, являлись ли они всё ещё его давними друзьями? Это те самые Ханс и Бруно, с которыми он в детстве гонял мяч и дурачился? Неловкое молчание стало затягиваться.

«Знать бы ещё, что Герда с детьми в порядке!» - паниковал Эйнар.

Художник оглянулся по сторонам и тяжело вздохнул от досады. Как ему теперь общаться с этими фрицами? Да ещё и Эмилия стоит рядом белая, почти сливаясь со стеной сзади.

— Месье Вегенер, не затруднитесь объяснить Ваше отсутствие дома? — грубо поинтересовался Ханс и уверенно зашагал по гостиной, чинно заведя руки за спину и насупив брови. Он ждал ответа. Бруно лишь молчал, предпочитая оставаться спокойным, но также медленно направлялся в сторону пары.

— Ещё не вечер, вот мы и ходили навестить родственников, — прочистив горло, чётко ответил Эйнар, не до конца понимая, как реагировать на грубое обращение.

Всё-таки раньше Ханс был мягче. Вегенер потряс головой, отгоняя непрошенные воспоминания о ласковом мальчишке, и после слегка встряхнул жену за плечи, чтобы та хотя бы моргнула. Вот только приближение Бруно с одной стороны и Ханса с другой не позволяло расслабиться ни на секунду. Эмилия напряглась ещё больше и, казалось, была готова разрыдаться в любой момент. Эйнар, заметив, что Эмилия погибнет от разрыва сердца, если не успокоится, осторожным и медленным движением левой руки завёл девушку за свою спину.

Братья продолжали наступать, уверенно направляясь к своей цели. В общем-то, как и всегда. Даже их суровый отец иной раз сдавался под таким натиском и шёл у сыновей на поводу. Они оба были в свою мать. Такие же своенравные и упёртые.

— И как они поживают? Солдаты не докучают? — участливо задал вопрос Бруно, выразительно приподняв брови вверх.

Этот жест не остался незамеченным, Эйнар помнил его с самого детства. Еще тогда он отмечал поразительную схожесть мимики братьев. Это вызывало в нём живой интерес. Хоть он и не был портретистом, потому что с самого начала отдавал предпочтение пейзажам, но подмечать различные эмоции ему нравилось. Чёрт! Кто же знал, что он будет наблюдать за этим и сейчас, спустя столько лет, но при этом испытывать совершенно противоположные эмоции.

Вегенер насторожился и приготовился защищаться. Эмилия не издавала ни единого звука.

— Пока нет, — уверенно ответил Эйнар, не двигаясь с места.

— Ай, ладно, уже можно! — Ханс усмехнулся. Он мельком посмотрел на Бруно, и тот понял всё без слов. Они улыбнулись и заключили в объятия обаятельного конопатого друга. Эйнар замер в замешательстве всего на несколько секунд, но потом крепко обнял братьев в ответ, наконец узнав в этих устрашающих офицерах тех ненормальных подростков, один из которых целовал его, а другой пытался вызвать на дуэль. И натерпелся же он от этих несносных немцев!

— Ханс, ты почему не писал, не пытался связаться? — Эйнар принялся засыпать друга вопросами, как только они отстранились друг друга. Все трое искренне улыбались друг другу, отбросив напускную строгость. Все, кроме Эмилии, боязливо забившейся в угол и ожидающий финала этой непонятной сцены. Девушка ушла в себя, закрыв уши руками и сильно зажмурившись.

— Отец запретил всякую связь с внешним миром, — Ацгил тяжело выдохнул и устало прикрыл глаза, борясь с желанием потереть переносицу от усталости, но расслабляться пока не имел права, поэтому офицер мгновенно взял себя в руки. — Не думай, что я забыл о вас. Пусть и незаметно, но я всё же участвовал в твоих побегах. Кто, по-твоему, помогал вам покинуть страны? Границы для свободного перемещения закрыты, — гордо произнёс он, не скрывая легкого самодовольства. С самого начала мужчина следил за перемещениями семьи Вегенер, и только благодаря нему художник без препятствий покидал города один за другим.

— Ах, так это был ты, а я уж думал, что моя харизма мне во всем помогала! — рассмеялся Эйнар и снова обнял друга. Он правда был рад видеть их. Вагенер обнял и Бруно, желая, чтобы братья почувствовали его немую благодарность. Он надеялся, что они поймут всё по взгляду. Так было всегда. Должно же хоть что-то остаться неизменным?!

Ханс взглянул на Эмилию, и его сердце сжалось от жалости. Бруно, проследив за взглядом брата, едва подавил в себе порыв обнять бедняжку, сказать, что они не причинят вреда ей и её близким. Ну, по крайней мере, в этих стенах, если она не будет делать глупостей. Эйнар мягко улыбнулся беззащитности супруги, расправил плечи и отправился героически спасать её ото всех, хотя начать стоило бы с извергов, коими Эмилия считала его старых друзей.

— Иди сюда, детка, познакомлю тебя с Бруно. Ханса же ты знаешь, ведь так? — сказал Эйнар, медленно подходя ближе. Он взял жену за тонкие запястья и отнял ладони от ушей. Эмилия открыла глаза и тяжело задышала, ее тело прошибала крупная дрожь.

— Нам конец? — едва слышно прошептала девушка. По её лицу катились слёзы, она судорожно всхлипнула и кинулась на шею супруга, зажмурив глаза и обняв его.

— Эмилия, возьми себя в руки. Всё не так плохо, не преувеличивай, — тихо попросил он, успокаивающе поглаживая девушку по спине. Когда объятия затянулись, мужчина немного отстранился и, аккуратно приподняв её голову за подбородок, посмотрел ей в глаза, пытаясь передать чуточку собственной уверенности. Потом он осторожно вытер большими пальцами дорожки слёз и повёл к фон Фальку. — Офицер, разрешите представить Вам мою супругу и мать моей дочери, — любезно поклонился он, давая возможность ещё раз поприветствовать хозяйку. Бруно приветливо улыбнулся, аккуратно взяв её за хрупкую руку.

— Мадам, мне очень приятно, — офицер галантно коснулся губами женских пальцев. Он чувствовал их дрожь. Эмилия беззвучно ахнула, но продолжала стоять ради супруга.

— Мне тоже… Приятно, — запинаясь, произнесла она.

Все понимали, что это откровенное враньё, но предпочли лишний раз не заострять на этом внимание.

«Их двое! Двое немцев в моём доме! Боже! Кто знает, что от них можно ожидать? Почему Эйнар так спокоен? Почему он ничего не предпринимает? Куда бы спрятаться? Где моя девочка?» - судорожно соображала Эмилия.

Она сглотнула и резко выдернула руку из хватки нациста. Ей казалось, что они расстреляют её прямо здесь, ведь не могут фрицы быть дружелюбными, по определению не могут! Поспешно кивнув в сторону Ханса, беззвучно поздоровавшись и с ним.

— Можно я пойду? — шепотом спросила девушка у Эйнара, и тот жестом отпустил её. Ничего страшного, она успокоится и обязательно примет его друзей. Они сумеют найти общий язык, просто ей нужно время.

Эмилия попятилась назад, натянуто улыбнулась гостям, после чего быстро рванула за угол, к двери спальни Герды.

— Впусти меня, Герда, пожалуйста, — молила она, стуча в дверь.

— Наконец-то! Я уже подумывала отдать Лили солдатам, — жестоко и неуместно пошутила Герда, открывая дверь. Даже увидев перед собой бледное и испуганное лицо нежеланной соседки, женщина не попыталась смягчить свое высказывание. Она не могла по-другому относиться к этой проходимке, да и не хотела.

— Герда, ты не представляешь, что я только что пережила! — Эмилия, казалось, даже внимания не обратила на очередной выпад художницы, всё-таки не первый год вместе живут, наверное, давно уже привыкла и научилась пропускать подобные комментарии мимо ушей. Девушка прошлась по комнате беглым взглядом и, заметив дочь, тут же подскочила к ней, попутно запнувшись о порог и едва не растянувшись вдоль кровати. Она взяла малышку на руки и прижала к себе.

— Моё сокровище, — ласково проворковала она на ушко ничего не подозревавшей девочке с ярко-зелёными глазами.

— Пережила же, — равнодушно пожала плечами Герда, складывая руки на груди и облокачиваясь спиной о стену. Дверь не стала запирать намеренно. Художница, прислушиваясь к голосам из соседней комнаты, покосилась на Эмилию, которая, казалось, уже забыла о пережитом и увлечённо играла с детьми.

«Интересно, а Эйнар уверен в том, что у него всего один ребёнок?»

— Давайте выпьем за встречу, — предложил художник и, взяв из шкафчика бутылку виски, открыл её и налил содержимое в три стакана.

— Хоть кто-то нам радуется! — усмехнулся Бруно, хватая свой стакан.

— Может всё-таки позовёшь своих женщин? А то мы здесь пируем, а они, как затворницы, в комнате сидят, — предложил Ханс. Он кинул недовольный взгляд на Бруно, заметив, что брат, не дождавшись его и Эйнара, залпом осушил свой бокал. Ацгил нервничал и хотел как можно скорее разобраться в вопросе о детях.

— Разумеется, но только одна из них не моя, к сожалению, — печально усмехнулся Эйнар, подняв стакан вверх. Он не видел никакого смысла в том, чтобы скрывать свои истинные чувства, потому что приятель и так видел его насквозь. Ханс как раз успел обновить содержимое бокалов, вместе с Эйнаром и Бруно закрепляя встречу звоном стекла. — Если ты, конечно, за два года не забыл об этом, — скрывая горечь за напускным весельем, выдал мужчина.

— Никак нет, ведь такую женщину не так просто забыть, да, Вегенер? — с ухмылкой спросил Ханс, снова наполняя бокалы.

— Ханс, остановись, — вмешался Бруно, отбирая у братца стакан и бутылку. Он боялся, что дружеская перебранка под воздействием градуса может плохо закончиться. Ах, сколько войн развязали из-за этих прекрасных созданий - женщин! Но вслух мужчина решил озвучить более благовидный предлог:

— Нам на построение ещё, а если кто-то доложит отцу, что командир был в нетрезвом виде, он тебя отправит на фронт в Россию, — с волнением в голосе сказал Бруно, пытаясь образумить брата и убедить оставить эмоции на потом. Ханс подчинился и поджал губы. Брат был прав, ему нужно было оставаться где-нибудь поблизости, а не в холодной Сибири.

— О чём это ты? — Эйнар с прищуром уставился на друга. Он с громким стуком опустил стакан на ближайший столик. — Всё это время я оберегал её для тебя и заботился о твоём сыне! — слова вылетали слишком быстро. Вегенер не хотел больше сдерживаться. Художник только собирался обрушить на офицеров новый поток возмущения, но Ацгил бесцеремонно перебил его.

— Он всё-таки мой, — чуть слышно произнёс Ханс, кусая нижнюю губу от досады. Это было сказано слишком тихо и одновременно слишком громко, даже оглушительно. Эйнар мгновенно забыл, о чём хотел поведать. Как он мог усомниться в верности своей женщины? Опустив голову, Ханс сосредоточенно рассматривал деревянный пол, а тяжёлые мысли грузом легли на его плечи.

— Что значит «всё-таки»? Ты вообще видел мальчика, или Герда спрятала? — Эйнар пришёл в себя первым, решив, что лучше всё же один раз увидеть, чем сто раз услышать. Он решительно направился за женщинами и детьми, чтобы одна их общая беда, наконец, перестала морочить голову другу и сама во всём призналась.

— Эйнар, не надо, — крикнул Ханс, останавливая друга на полпути. Офицер пока был не готов вновь заглянуть в такие любимые глаза. Для начала ему необходимо привести свои мысли в порядок. — Я уже видел Герду и мальчика.

— Неужели ты ничего не заметил? — руки Эйнара взметнулись вверх, выражая крайнюю степень возмущения и непонимания. Как можно быть таким слепым? Только слепой не увидит знакомые черты Ханса в его маленькой копии. Ацгил покосился на брата. Губы Бруно были растянуты в самодовольной улыбке, потому что все его догадки подтвердились, а значит, он с абсолютно чистой совестью может сказать: «Я же говорил! Старших надо слушаться!»

— Разглядеть не получилось, потому что Герда быстро убежала с ним, — пытаясь оправдаться, признался Ханс и медленно выдохнул.

— Тогда сейчас убедишься! — рявкнул Вегенер и с воодушевлением отправился в сторону спальни, скрывающей объект его вожделения. Хорошо, что она пудрит мозги уже не ему. Хотя, стоило признаться, иногда он скучал по этому слишком сильно.

— Герда, Эмилия, присоединяйтесь к нам, — Эйнар беспрепятственно зашёл внутрь и ни капли не удивился, увидев на пороге бывшую жену. Такую прекрасную…

Герда, безусловно, слышала каждое слово и прекрасно знала, зачем явился художник, но сдаваться так просто не хотела. Женщина буквально прожигала дыру в мужчине. Она была готова защищать своего ребёнка до последнего.

— Ты зачем рассказал ему о сыне? — выпалила она, но намного громче, чем хотела.

— Тихо! — скомандовал Эйнар, затыкая ей рот ладонью и толкая вглубь комнаты. Заметив удивлённый взгляд жены, он тут же убрал руку от лица Герды и отступил на полшага. Покосившись на Эмилию и детей, художник сразу пожалел о том, что они находятся рядом.

— Нам невероятно повезло, что в нашем доме поселились два моих давних друга, а не случайные тираны в форме! — принялся объяснять Вагенер. Боже, ну почему она не понимает? — Над нами никто издеваться не будет, ты только задумайся, сколько ещё таких везунчиков? Правильно, единицы! Поверь мне, немцы очень изобретательны в своих извращениях! Ты сыта, одета и почти ни в чём не нуждаешься, что ещё тебе нужно? — Вегенер едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. Он высказал всё в довольно грубой форме, пытаясь вбить в её светлую бестолковую голову каждое слово. В этот момент мужчина очень сильно напоминал жёсткого фрица, а не утончённого художника-пейзажиста, но как ещё достучаться до неё? Она должна научиться опасаться немцев и соблюдать правила, а не убегать и хлопать дверью перед их лицами!

— Ты сейчас выйдешь отсюда и пойдёшь со мной, — мужчина активно жестикулировал, сопровождая каждое слово тычком в указанном направлении. — К Хансу! И ты признаешься в том, что Густаво — это его сын, расскажешь, как рвалась к нему в надежде увидеть снова. О том, что я, последний гестаповец, как ты называла меня, останавливал тот самый ураган по имени Независимая Герда! Ты меня поняла? — шипел угрожающе он, желая сжать эту женщину в руках и хоть немного помять, пока ещё было можно, ведь никто из присутствующих в этом доме не знает, каких титанических усилий ему стоит самоконтроль. Особенно сейчас, когда она так близко. Подумать только, он собственными руками передает её другому, сам же толкает её в объятия Ацгила! Хорошо, что Эмилия рядом. Её присутствие раздражает, но действует отрезвляюще. Он снова посмотрел на жену и, стремительно подойдя к ней, одним рывком поднял на ноги, поставил перед собой и толкнул к Герде. Эйнар выпрямился и завёл руки за спину, невольно усиливая сходство с офицером немецкой армии.

— Он обвинил меня в неверности! — Герда буквально ожила. — Ханс разгуливал по всей Европе и неизвестно, куда захаживал, с какой девицей забавлялся! — прорычала обиженно Герда. — А ещё так легко решил, что я ему изменила… Неужели это первое, что пришло в его голову? — уже тише добавила художница, низко опустив голову, будто боясь показывать свою слабость. Глаза жгло от подступающих слёз, но она отчаянно пыталась успокоиться.

— Герда, его могут убить в любой момент, а ты обижаешься на него. Ты совсем не боишься потерять любимого? Ханс должен знать о том, что ты его любишь и ждёшь. Пусть думает себе, что хочет, главное, что тебе известна правда. Вспомни, как одиноко тебе было без него, а если он сейчас уйдёт и никогда больше не вернется? Разве это то, чего ты хочешь? — Эйнар поймал испуганный взгляд женщины и обрадовался тому, что ему удалось до неё достучаться. — Нужно ему всё рассказать, — уже несколько мягче говорил Эйнар, нежно сжимая её руку. — Твоя правда и преданность ему необходимы сейчас.

— Его же не убьют? — смиренно спросила она, чувствуя, что обижаться и упрямиться больше нет ни сил, ни желания. Эйнар абсолютно прав: сейчас нет времени на обиды.

— Ну, если кое-кто не вынудит его подставиться под пули, то нет, — лукаво улыбнувшись, уверенно покачал Вегенер головой, тем самым разрядив обстановку. Он намеренно не стал уточнять, что под дуло Ацгила может загнать не только Герда, но и строгий отец, уставший от капризов отпрыска. — А сейчас взяли деток в руки и за мной! — подойдя к дочери, он взял её на руки, поцеловал в щёку и передал в руки матери, то же самое проделав и с Густаво. Галантно распахнув дверь, Эйнар пропустил женщин вперёд и только потом вышел.

— Эмилия, будь немного поприветливее и расслабься, всё будет хорошо, — предупредил он жену, поравнявшись с ней, пока они входили в гостиную, где скучали братья. — Давай, Герда, заставь гордость замолчать и иди к Хансу, — мягко, но настойчиво подтолкнул её художник, слегка ущипнув за бок.

Художница, поцеловав сына в лобик, осторожно опустила его на пол. Мальчик, почувствовав свободу, тут же пополз к столику. Уцепившись сначала за ножки, а потом и за саму столешницу, и чуть не перевернув его на себя, встал на ноги и нетвердой, слегка переваливающейся походкой направился к незнакомому дяде. Задрав голову и улыбнувшись, Густаво с гордостью продемонстрировал четыре зуба и потянул ручки. У малыша блестели глаза, он с интересом рассматривал мужчину и его китель, после чего в нетерпении переступил коротенькими ножками.

Ханс улыбнулся малышу и взял свою маленькую копию на руки. Все присутствующие в зале умилялись тому, как маленькие пальчики ухватились за погоны, а сам мальчуган тихо сопел и пускал слюни, прикладывая всё больше усилий для того, чтобы отодрать новую игрушку. Эмилия едва сдерживала слёзы. Бруно встал позади брата и тоже тепло улыбнулся, слегка потрепав светловолосого мальчика за волосы. Первая встреча отца и сына не оставила равнодушным никого.

Ацгил испытывал смешанные чувства: одновременно радость и досаду от того, что не присутствовал в его жизни с первых дней, не видел Герду беременной. Он участвовал только в его зачатии, как какой-то донор. Ханс не слышал первый плач и первый смех, первый зуб, у него не было возможности помочь сыну подняться, когда он падал, отчаянно пытаясь сделать свои первые самостоятельные шаги.

Он очень жалел, что ему пришлось родиться именно в военное время. Почему не на пять лет позже или раньше? Зато теперь он точно знал, кого нужно защищать и оберегать в сто крат сильнее. Да, однажды офицер уже обещал защищать Герду и её семью и, видит Бог, он делал для них всё, что только мог, но тогда Ханс не знал, что оставил любимой часть себя.

Ханс посмотрел на Герду и заметил, как она кусает губы, едва сдерживая эмоции. Мысленно он ещё раз попросил у неё прощения за свои обвинения, хотя на самом деле верил в её верность, не желал верить ни во что другое, ведь и сам не поддавался искушению, не подчинялся своим животным инстинктам. Каждую ночь, думая о вспыльчивой художнице, удовлетворял себя сам, ведь никто, кроме неё, ему не был нужен. Хотя в любой момент Ацгил мог взять силой какую-нибудь пленную еврейку и сделать своей шлюхой. Одна лишь мысль о том, что под ним окажется не Герда, вызывала отвращение.

— Герда, Эмилия, не пора ли нам поужинать? А то так можно и не дождаться окончания войны, — подал голос Эйнар, разрывая тишину и пытаясь снять напряжение, как ему показалось, удачной шуткой. — К тому же, у нас такие важные гости, — с иронией добавил он.

— Да, конечно, минут через тридцать всё будет готово, — уверенно ответила Герда, после чего столкнулась с осторожным взглядом Ханса, который сидел с ребёнком на диване. — Его зовут Густаво, — улыбнулась художница, останавливаясь в дверном проёме. Она с удовольствием отметила для себя, как расширились глаза Ханса, а в их серой глубине зародился лихорадочный блеск.

«Неожиданно, правда?» — усмехнулась женщина своим мыслям и реакции немца. Она дерзко смотрела в глаза мужчины, смакуя его растерянность. Это имя явно ассоциировалось у Ацгила с чем-то другим, например, со страстью и одержимостью, но уж никак не с крохотным созданием, так нагло покусившимся на блестящие металлические пуговицы его кителя. Пусть привыкает, ведь его сын очень требовательный, весь в мать.

Взмахнув копной длинных волнистых волос, художница скрылась на кухне, довольная собой. Ей стоило заняться готовкой, но мысли остались в соседней комнате, поэтому Герда достаточно быстро оставила бесполезные попытки сосредоточиться на ужине и поддалась искушению. Тихо подкравшись к дверному проёму, она осторожно выглянула из-за угла, пытаясь разглядеть, что могли сделать всего за несколько минут два безжалостных фашиста с милыми беззащитными карапузами.

— Герда, ты больше не любишь Ханса? — осторожно спросила Эмилия, останавливаясь рядом, и, сложив руки на груди, с улыбкой смотрела на то, как Эйнар играл с дочерью.

— С чего ты взяла? — вздрогнула Герда, подавляя волну раздражения. Какого чёрта эта девка лезет в её жизнь? Художница не удостоила собеседницу даже взглядом.

— Ты так холодна с ним. Его так долго не было, мало ли, что могло случиться за это время. Хорошо, что он вообще вернулся, — Эмилия высказала всё на одном дыхании, боясь, что своенравная Герда в любой момент может заткнуть её. Она долго собиралась с духом, а когда дело было сделано, сделала пару шагов назад. На всякий случай.

— Давай ты ещё поучи меня! — выплюнула женщина, одаривая Эмилию свирепым взглядом, полным презрения. С чего она решила, что может учить её? Обычно Герда игнорировала само существование девушки, ограничиваясь лишь скупыми фразами, касающимися детей или быта. — Это не твоё дело, ясно? И вообще, тебе было поручено приготовить ужин, вот иди и готовь! — раздражённая женщина ткнула пальцем в сторону плиты, указывая на её место. — И я люблю его, понятно тебе? — крикнула Герда. Что она хотела доказать этой наивной дурочке? Что не успела превратиться в камень? Что всё еще способна на тёплые чувства?

Заметив, что голоса стихли, Герда заметно напряглась. Оказалось, все внимательно слушали перепалку двух хозяек. Её признание они тоже могли услышать? Он слышал?

— Понятно, — улыбнулась Эмилия, немного расслабляясь, после чего ретировалась в указанном направлении.

Из ручек Густаво выпала фуражка, так как он внимательно прислушивался к голосу матери. Мальчик не понимал причин, но чувствовал, что она нервничала. Он обвёл взглядом присутствующих, остановив его на сестрёнке, после чего принялся плакать. Загадочная улыбка сползла с лица Ханса, он вздрогнул и перевёл удивлённый взгляд на сына, пытаясь разгадать причины такой внезапной смены настроения. Ацгил осторожно подкидывал Густаво вверх, думая, что тот переключит внимание и успокоится, но ребёнок лишь больше распалялся.

— Давай его мне, неопытный папаша, — опустив дочь на пол, Эйнар взял мальчика на руки и начал ходить с ним по гостиной, успокаивающе поглаживая по спине.

— А девочку случайно не Лили зовут? — спросил Ханс, намереваясь подколоть друга. Ацгил поднялся следом, засунул руки в карманы и принялся ходить за Эйнаром, показывая смешные рожицы Густаво, который сначала продолжал дуть губы и смешно морщить носик, но потом всё же сдался и начал тихо смеяться.

— Лили, конечно, — подтвердил Эйнар, улыбнувшись ещё шире. Бруно в это время помогал девочке раздевать и заново одевать куклу. Стоит заметить, офицер с успехом справлялся с поставленной задачей.

Спустя минут двадцать в гостиной появилась Герда, направляясь к Эйнару, чтобы забрать сына.

— Я побуду с ним, а вам нужно поговорить, — как можно мягче произнёс Эйнар, не отдавая мальчика. — Ну что ж, офицер фон Фальк, прошу пройти за мной, — демонстративно громко обратился к другу художник. — Не будете ли Вы так любезны сопроводить Лили? — продолжал поясничать Вегенер, но Бруно с готовностью поддержал его затею.

— Почту за честь, — улыбнулся немец, легко подхватил малышку на руки и скрылся на кухне.

Ханс и Герда остались вдвоём. Между ними повисло неловкое молчание. Герде понадобилось несколько минут, чтобы решиться сделать первый шаг. Она подошла к Хансу, аккуратно положила руки на его плечи, приподнялась на носках и поцеловала в уголок губ.

— Я правда рада, — прошептала она, низко опустив голову, потому что боялась разрыдаться. Её пальцы подрагивали, поэтому она крепко уцепилась ими в плотную ткань кителя на его груди. — Но я так злюсь на тебя за то, что ты пропал на два года, что не писал. Но ты жив и здоров, находишься сейчас в этом доме и можешь обнимать сына, а это и есть самое главное для меня. Прости, что сразу не сказала тебе о нём, но твои подозрения в моей неверности и недоверие ко мне просто ужасны! Ты так легко заклеймил меня изменницей, это заставляет и меня усомниться в твоей верности… — почувствовав, что злость может накатить с новой силой, она поцеловала его ещё раз, после чего убежала. Снова. Ханс сглотнул остатки привкуса алкоголя и проводил любимую долгим взглядом. Эйнар, вернувшийся за забытой Густаво игрушкой и заставший сцену примирения друзей, понял, что его усилия не пропали.

«Я не изменял…», — пронеслось в голове Ацгила. Только сейчас он понял, насколько это больно, когда любимый человек не доверяет тебе, подозревает в чём-то, упорно не верит в твою невиновность. Теперь нужно как-то попытаться доказать ей обратное.

— Видишь, она исправляется, — усмехнулся Эйнар, подмигнув Хансу. — Если ты всё-таки захочешь её наказать за несдержанность и непокорность, то я буду рад поучаствовать, — заговорщическим шёпотом произнёс художник, отчего Густаво, почувствовав неладное, заёрзал на руках дяди и засобирался к другому, который с лёгкой полуулыбкой смотрел на друга, прекрасно понимая, о чём тот говорит. Офицер взял сына, и тот немедленно принялся теребить и тянуть вверх большие металлические пуговицы на мундире, пытаясь оторвать хотя бы одну.

— Я приму к сведению твоё пожелание, — усмехнулся Ханс, решив предложить ему заступить на службу в немецкие войска.

Мужчины направились в кухню.

— Бруно, может, и тебе жениться? А то у нас лишь ты остался не одурманенный женским обаянием, — засмеялся Эйнар, возвращаясь к дочери, чтобы уделить внимание и ей.

— Ну, мне бы для начала найти этот самый «дурман», — Бруно не стал отрицать, что совсем не против стать отцом и мужем. — Есть кто на примете? — он поднялся с дивана, искренне жалея о том, что нельзя выпить. Раньше он был категорически против алкоголя, но сейчас всё так сильно изменилось, что порой хотелось напиться и забыть весь этот ужас.

— У Эмилии есть сестра, её зовут Люсиль. Совсем ещё юная девочка, красивая и послушная, но немного пугливая. Ну, ничего, меня же это не остановило, — усмехнулся Эйнар. — Если хочешь, могу познакомить.

«Если получится пристроить Люсиль к офицеру, это обеспечит ей безопасность,» — Эйнар мысленно потёр руки. Он хотел верить, что с Бруно она будет как за каменной стеной. Вегенер достал из кармана пачку сигарет и предложил Бруно пойти за ним на балкон, обсудить его предложение. Тем более Ханс был полностью поглощён общением с сыном.

Бруно заглотил наживку и зашагал следом за художником.

— И что, она действительно такая очаровательная и беспрекословно выполняет всё, что скажешь? — удивился он, прикуривая сигарету.

— Абсолютно всё, а ещё быстро учится, — Эйнар не мог знать этого наверняка, но решил помочь Люсиль.

— Какие все послушные… И только Герда выбивается из этой стаи, да?

— Ну, Герда — ходячая катастрофа, когда-нибудь за свой язык онаа серьёзно пострадает, — улыбнулся Эйнар, тяжело вздохнув. Он стряхнул пепел и покрутил головой, прислушиваясь к выстрелам. Опасаясь своих фантазий, художник немного тряхнул головой, отгоняя любые мысли о бывшей жене.

— Я вижу, ты был бы не прочь сам её наказать, — улыбнулся Бруно, затянувшись и кивнув мимо проходящим солдатам, которые с готовностью поприветствовали своего командира, выкинув руку вперёд и задрав голову вверх.

— Была возможность, но я не смог, — Эйнар по-дружески похлопал по спине Бруно, бросая окурок вниз. — Думаю, у Ханса получится лучше, — медленно протянул он, рассматривая столпившихся внизу солдат.

— Разошлись! — рявкнул Бруно и выкинул бычок. Солдаты молча разбежались в разные стороны, как тараканы. — Надо им задание дать, а то шляются без дела по улицам, да оружием размахивают направо и налево, — проворчал фон Фальк, после чего перевёл взгляд на Эйнара. — А ты не хочешь присоединиться к немецкой армии? И вообще, почему не служишь?

— Вербуешь? Ханс тоже пытался, — усмехнулся Эйнар, тяжело вздыхая. Он понимал, что кроме него о его большой и неугомонной семье никто не позаботится. Если Эмилия просто не способна себя защитить, то Герда будто бы специально ищет приключения на свою аппетитную задницу. С её неуместной дерзостью она быстро окажется в плену.

— Так что, хотел бы?

— Почему бы и нет, — Вегенер пожал плечами.

— Хорошо, тогда вернёмся к этому разговору чуть позже, а сейчас нам пора на построение, — уже громче добавил Бруно, чтобы Ханс, развлекающий в гостиной детей, услышал его.

— Конечно, мой давний друг, — усмехнулся Эйнар, пропуская офицера вперёд. Бруно тут же застегнул китель и надел фуражку, как положено по уставу.

— Лейтенант Ацгил, нам пора, — официально обратился он к брату, отвлекая от игры.

— Иду-иду, — недовольный Ханс поднялся с пола, принимаясь так же поправлять на себе форму.

========== Часть 11 ==========

— Ханс! — в зал вбежала взволнованная Герда, как только услышала стук входной двери.

«Он ушёл! Нет, ну нет же! Как он посмел?» - возмущённо думала Герда.

— Эйнар, куда он ушёл? Я ведь всё сделала правильно! — художница металась по гостиной, бросая мимолётные взгляды в сторону сына, мирно сидящего на диване и играющего с Лили.

— Герда, эй, остановись на минуту, — Эйнар поймал женщину за локоть и, развернув к себе лицом, заметил, как часто та дышит от негодования. — Он просто пошёл на построение, скоро вернётся. Вместо того, чтобы разносить гостиную, лучше подумала бы, как окончательно умертвить свою гордость.

— Не дождёшься, Эйнар Вегенер. И вообще, это не твоё дело! — она вырвала руку из сильного захвата и, подбежав к окну, резко распахнула его. Взгляд без труда остановился на объекте воздыхания. Женщина внимательно наблюдала за тем, как солдаты выстраиваются в шеренгу. Когда напротив них встал офицер, подчинённые слаженно поприветствовали командира.

— Отставить разговоры в строю, вы не на базаре!

До Герды доносился грубый, громкий, чёткий голос офицера. Её губы невольно растянулись в улыбке, а внутри стало так спокойно. Тепло растекалось по венам. Художнице так нравилось, как он командует и держит под своим контролем целый взвод. Она видела, как он уверенной походкой проходит мимо солдат, а они слушают его, затаив дыхание и, кажется, даже не моргают без разрешения. Герда восхищалась тем, что происходило внизу. Для неё было непостижимо то, как один и тоо же человек может быть настолько разным: нежным и грубым, властным и дружелюбным, любящим и ненавидящим.

— Ты прекрасен, — прошептала она и, ещё раз улыбнувшись происходящему, отошла от окна и направилась в подвал за красками и полотном. Впервые за последний год её посетило вдохновение. Художница пробежала мимо Эйнара, чтобы он не успел её остановить, ведь муза не будет ждать! Пускай готовкой занимается Эмилия, а за сыном присмотрит Вегенер! А Герда будет творить!

— Герда, куда это ты направилась? — беспрепятственно ретироваться не удалось. Мужчина не мог промолчать, понимая, что его бывшая жена не торопится помогать Эмилии.

— Мне надо, отстань! — рявкнула Герда, даже не взглянув на него, устремляясь в укрытие. Её мастерскую давно переделали под детскую, украсив стены пейзажами и избавившись от наглядного пособия по занимательной эротике. Комната преобразилась, стала совершенно другой. Герда зажгла свет в кладовой, достала мольберт и взяла уголь. — Власть! — выкрикнула она, и чёрные линии сами появились на бумаге, проявляя лица нескольких солдат с неизвестными ни для кого эмоциями. Только она знала, что на их лицах запечатлён страх и неуверенность в завтрашнем дне. Будут ли они жить? Это решать Ацгилу. Она улыбнулась и быстро набросила силуэт в форме перед безмолвными манекенами. Герда прорисовывала черты лица офицера и понимала, что он пугает её не меньше, чем тех солдат, однако этот страх настолько возбуждал, что ей становилось не по себе. Художница отложила уголь в сторону, сорвала бумагу и стремительно вышла на свет, чтобы лучше рассмотреть свою работу.

— Не хватает красок, — она прищурилась и принялась подбирать подходящие оттенки. — Серый и красный, больше и не нужно, — женщина усмехнулась своей идее окрасить картину в мрачные серые тона. Именно они были основополагающими формы нацистов, и именно серый точнее всего передавал настроение французского народа. Красный, конечно же, означал страсть и кровь.

— Небосвод будет светиться алым над головами немецких солдат, — рассуждала художница, вновь ощущая прилив жизненной энергии и неимоверной силы.

— Герда, офицеры скоро вернутся! — крикнул Эйнар. Мужчина оставил детей на попечение молодой жены и отправился посмотреть, чем же там занимается Герда.

— Твоя жена настолько безрукая, что ужин не в состоянии приготовить? — художница появилась неожиданно, выскочив из-за угла, при этом держа лист бумаги в руке. Спрятав творение за спину, она уверенно вздёрнула подбородок и посмотрела на бывшего мужа.

— Эмилия нуждается в помощи, — спокойно ответил он, после чего медленно выдохнул. Ещё немного, и он почувствует очередные неприятные уколы в области сердца и почек, да и вообще во всех органах. — Ты рисовала? — он сразу заметил то, что женщина так старалась спрятать.

— Да, а что? Нельзя? — с вызовом бросила художница и отошла от Вегенера на пару шагов. Нужно было успеть спрятать работу у себя в спальне.

— Можно, конечно, но не могла бы ты заняться этим позже, а не сейчас? — не выдержал Эйнар и прикрикнул. Он беспокоился, ведь знал, что к приходу гостей ничего ещё не было готово, а времени с каждой минутой оставалось всё меньше и меньше.

— Нет! — ответила Герда и опять убежала, на этот раз шумно хлопнув дверью комнаты.

— У тебя десять минут, Герда Вегенер, ты меня услышала? — Эйнар опёрся плечом о дверной косяк и, посмотрев на часы, засёк время. Услышав приглушённое и порядком раздражённое «да», мужчина, засунув руки в карманы, отправился к Эмилии.

— Эйнар, всё в порядке? — спохватилась Эмилия, как только увидела мужа. Он нервничал, она знала это. Эмилия видела и чувствовала мужа всего полностью, как саму себя. — Что мне сделать? — девушка обняла его и нежно провела рукой по каштановым волосам. Художник обнял в ответ и, посмотрев на детей, протяжно выдохнул.

— Не молчи. Мне плохо, когда я не слышу тебя, — проговорила Эмилия, целуя супруга в гладко выбритую щёку.

— Хоть ты у меня послушная и нежная, — улыбнулся он и, подтянув к себе стройную фигуру, оставил на уголке губ поцелуй. — Ладно, пока накрывай на стол, а Герда присоединится к тебе через десять минут, — уверенно сказал он, выпуская жену из рук. — И принеси кашу детям. Я покормлю их, а то им давно уже пора купаться и спать, — Эйнар недовольно покосился в сторону запертой двери и принялся рассаживать детей за столики. Эмилия в ту же минуту отправилась выполнять просьбу мужа и вскоре вернулась с двумя тарелками овсянки с молоком. Явно проголодавшиеся Лили и Густаво тянули ручки к каше.

— Давай я попрошу Герду выйти быстрее? — предложила Эмилия. Не то, чтобы она горела желанием принять на себя гнев тревожной, раздражённой художницы, но подставлять под удар любимого мужа хотелось ещё меньше. Эмилии было очень больно смотреть на то, как он переживает за эту неугомонную женщину. Что в ней такого находят мужчины?

— Нет, не надо. У неё есть ещё пять минут, — взглянув на часы, Вегенер, улыбнувшись детям, принялся кормить их.

***

Герда увлечённо смотрела на строгого офицера, изображённого в профиль и стоящего лицом к подчинённым. Как только его форма приобрела светло-серый цвет, художница остановилась и, склонив голову набок, словно испытала всю суровость его взгляда на себе. То, что нужно! Отложив кисть, она посмотрела на руку, на то самое место, где сжимались пальцы лейтенанта, да так сильно, что хотелось кричать и одновременно стонать.

— Вот чёрт! — выдохнула она и прошлась подушечками пальцев по еле заметным следам. — Как же ты меня волнуешь, нацист хренов! — выругалась она и часто задышала. Посмотрев на картину, Герда решила дописать её позже. Стоило признать, что Эйнар прав. Время истекало, и художник снова мог появится на пороге с угрозами. Как бы ей хотелось, чтобы ей угрожал Ханс. Чтобы Ацгил демонстрировал свою силу и власть над ней. Облизнув губы, женщина подошла к зеркалу и принялась заплетать волосы в косу, оставляя её висеть на плече. Переодевшись в платье, она стремительно вышла из спальни.

— Оу, у тебя в запасе есть ещё две минуты, — заметил Эйнар.

— Дай, я сама докормлю сына, — опустившись на ковёр рядом с бывшим и отобрав у него ложку, Герда стала привлекать внимание Густаво придуманным военным самолётом, конечно же, немецким… Вот проклятье, о чём она только думает? За окном война, немцев надо опасаться, а она желает быть подвергнута испытаниям одного из них.

Вегенер с интересом наблюдал за тем, как преобразилась бывшая жена. Он заметил, что та стала намного женственнее после рождения сына. Как же ему хочется завалить её на пол прямо здесь и сейчас! Почувствовать те самые мягкие, нежные ткани, что так давно не сжимали его орган! Эйнар не сдержал стон, мысленно утопая в своих желаниях, и лишь неодобрительный взгляд Герды заставил его отвернуться и хоть попытаться сделать вид, что ей всего лишь показалось. Это вовсе не он возбуждается от одного лишь её присутствия и собственных непристойных мыслей, как подросток, нет! В конце концов, ему некогда! Он кормит дочь!

— Эйнар, прекрати заниматься со мной сексом в своей голове, — потребовала она тихо, едва сдерживая своё недовольство.

— Тебе показалось, — прокашлялся он, упрямо отрицая очевидное и пытаясь, впрочем, ещё плотнее подвинуться к ней. Не будет же она драться при детях.

— Да? Твой вставший член говорит об обратном, — она мимолётным взглядом указала на оттопыренные брюки и снова посмотрела в его неподвижные глаза. Эйнар облизнул пересохшие губы, передумав её касаться. К тому же, в зал так не вовремя вошла Эмилия.

— Кто встал? — к счастью, она услышала лишь обрывок фразы и усмехнулась тому, как Лили размазывала остатки еды по поверхности стола. Густаво же собирал в кулачок кашу и кидал на пол, весело смеясь, пока мама и дядя выясняли отношения.

— Никто не встал, — раздражённо проворчал Эйнар, стараясь усмирить животное внутри себя и отправить его в спячку. — Ты уже накрыла на стол?

— Да, — Эмилия, конечно же, почувствовала, что её мужу некомфортно, да и выглядит он каким-то… возбуждённым! Она тут же посмотрела на Герду, которая с преувеличенным усердием вытирала лицо своего маленького поросёнка. Не преуспев в этом деле, художница встала и пошла умывать Густаво.

— Убери здесь, — Герда кивком указала на грязный пол. — А то твоя дочь может поскользнуться, — добавила она для убедительности.

— Ладно, — кивнула Эмилия, потянувшись за тряпкой, после чего отправилась к сидящему мужу.

В дверь постучали, и Эйнар, вздохнув с облегчением, первый раз в жизни обрадовался приходу немцев. Хоть среди друзей он сможет расслабиться и избавиться от такого неуместного сейчас возбуждения. Мужчина отправился открывать дверь. Перед тем, как открыть, художник пару раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Ну что, солдаты получили задание? — тут же спросил художник, приветствуя на пороге двух братьев. Они были какие-то подозрительные. Или ему кажется?

— Эйнар, если у тебя есть оружие, то вынужден попросить сдать его завтра утром в наш главный штаб, — строго и слишком резко отчеканил Ханс, сняв фуражку и пригладив светлые волосы назад.

— Это вынужденная мера, все граждане Парижа будут строго контролироваться, — пояснил Бруно, стараясь официальный тон оставить за порогом. Он не спешил заходить, потому что знал: в стенах дома он не станет приказывать.

— Как скажете, офицеры, — улыбнулся Эйнар, предлагая братьям всё же зайти. — Ещё что-то? — он с непониманием посмотрел на слишком нерешительных немцев и, сложив руки на груди, принялся дальше слушать требования.

— Нет, пока нет, — с напускной уверенностью произнёс Ханс, заходя первым и расстёгивая китель, успевший надоесть за всё это время. Хотелось привычного костюма арт-диллера, а не строгой формы. Бруно прошёл следом за братом.

— А где хозяйки?

— Детей купают, им спать пора, — быстро ответил Вегенер, вставая напротив солдат. — Сейчас они уже должны выйти, — добавил он, посмотрев на время. Стрелки стремительно двигались к девяти часам. «Ужин будет поздним», — подумал он про себя, почесав лоб. — Как ваши родители поживают? — поинтересовался вдруг художник, не спеша прохаживаясь по гостиной и окончательно расслабляясь.

— Отдельно хорошо, а вместе как-то у них не очень складывается, — горько усмехнулся Бруно, ответив на вопрос друга, и, подойдя к окну, задвинул шторы. Ему не хотелось смотреть на то, что творится на улицах города. Ханс покосился на брата, а затем и на Эйнара.

— Они давно не вместе? — продолжал задавать вопросы художник, направляясь к бару. Взяв бутылку бренди, он открыл её, быстро налил в стакан и выпил залпом. Ханс, облизнув губы, жадно следил за действиями смазливого друга. Во взгляде Ацгила читалась мольба: он и сам очень хотел выпить. Эйнар понял его без лишних слов, проделал всё то же самое и протянул стакан.

— Уже два года. Отец сказал, что война продлится до тех пор, пока она не вернётся к нему, — Бруно было тяжело говорить о родителях и об их ненормальных, в его понимании, отношениях. Нормальный мужчина не станет держать любящую его женщину, мать двоих его детей в подвале! Это не нормально. Вздохнув, фон Фальк снял китель, расстегнул верхние пуговицы форменной рубашки и, обернувшись, застукал двух друзей за распитием алкоголя. Вот что значит отвернуться всего на пару мгновений. Ханс и Эйнар синхронно спрятали за спину стаканы. — Я всё видел. Как подростки, ей-богу, — проворчал Бруно, будучи на десять лет старше этих двоих.

— Мы немного, товарищ лейтенант, — пообещал Вегенер, предлагая и ему выпить, забыться, потеряться в своём сознании.

— Ладно, и мне наливай, а то как-то тяжело в последнее время, — Бруно устало сел на диван и, откинувшись на мягкую спинку, прикрыл глаза. — Хочу женщину, — офицер без лишней скромности высказал своё желание вслух.

— А в чём дело? Давай познакомлю тебя с Люсиль, к тому же, помнится мне, ты хотел вернуться к этому вопросу, — напомнил Эйнар дневной разговор с Бруно и подсел к нему, отдавая порцию бренди.

— Давай, — согласно кивнул Бруно, подмигнув художнику.

— Вы уже здесь, — заметив двух мужчин в зале, Эмилия остановилась, кутая дочь в банное полотенце и торопясь поскорее уложить её спать. — Буквально десять минут, и мы отправимся ужинать. Извините, что так долго, — с придыханием произнесла женщина, срываясь с места и буквально убегая в детскую комнату.

— Люсиль красивая? — хмыкнул Бруно, развалившись на диване. Алкоголь делал его похожим на отца, к сожалению. Он чувствовал своё поганое превосходство над простыми смертными, а особенно над примитивным женским родом.

— Красивая, младше сестры, и навряд ли у неё кто-то был, — предположил Эйнар, так же расслабленно восседая рядом с другом, закинув ногу на ногу.

— Чистая непорочная дева. Проверим, — хищно усмехнулся Бруно и облизнулся. Уловив неодобрительный взгляд брата, он тут же стёр похотливую ухмылку со своего лица и встал. Когда двигаешься, легче не думать о покорных девичьих телах.

— Ханс, Бруно, Эйнар, проходите к столу, — показалась Герда, державшая на руках засыпающего на её плече Густаво. В таком простом костюмчике — в белой рубашке и простых штанишках — мальчик походил на маленького плюшевого медвежонка. Трое мужчин отправились за женщиной. Мальчик спросонья поднял голову и, увидев знакомого дядю перед собой, заёрзал на руках матери, стремясь оказаться у него на руках. Герда поняла требование сына и резко остановилась, почувствовав за спиной дыхание и лёгкое касание Ханса. Она знала, что это он, чувствовала нутром. Обернувшись и заметив, что взгляд серых глаз был уже не такой суровый и требовательный, она сглотнула ком желания в горле, ощущая, как он прокатился к низу живота и сразу же растворился, устремляясь всё ниже и ниже. — Возьмёшь сына?

— Возьму, — согласился он, забирая ребёнка и укладывая уже на своё плечо.

Тот тут же уснул, почувствовав, что находится там, где нужно. Герда, чтобы не поддаться порыву, решила снова убежать. Она всё-таки ещё злится.

— Герда, мне нужно знать, что мы будем вместе сейчас и потом, когда я не буду солдатом, — проговорил шёпотом Ханс, пытаясь остановить и удержать мать своего сына. Это подействовало. Она обернулась и в два маленьких, неуверенных шага оказалась рядом.

— Теперь мы связаны навсегда, у нас ведь общий ребёнок. Я должна сказать тебе спасибо за него и за то, что сделал меня той, кем мне так хотелось быть: только рядом с тобой я почувствовала себя настоящей женщиной, — Герда сглотнула ком в горле и завела руки за спину, как делал это Ханс перед солдатами. — Мы будем вместе, только вот я хочу увидеть и твою тёмную сторону, испытать всё то, что испытывают люди и солдаты при виде тебя, — озвучив свое истинное желание, женщина начала приближаться к нему, теперь её губы почти касались его.

— Всели в меня уверенность в том, что ты не был ни с кем больше. Ты только мой, ведь так? — со странной улыбкой прошептала она, касаясь пальцами его паха и слегка сжимая возбуждённую плоть. Ханс напрягся и сильнее прижал сына к себе. — Хочу новых эмоций и ощущений. Дай мне их, как давал всегда, — она продолжает говорить соблазнительным голосом, словно играя, дразня. Пользуясь тем, что руки Ханса заняты драгоценной ношей, художница продолжала поглаживать уже затвердевающий орган. Нарочно медленно приблизившись, она тронула мужские губы лёгким, самым нежным поцелуем, после чего отстранилась, тут же попятившись назад. Он увидел, как в её глазах за долю секунды вспыхивает и затухает пламя.

«И кто из нас теперь демон?» — он улыбнулся собственным мыслям и погладил Густаво по спине, всё так же не отрывая взгляда от его матери, которая уже вовсю, совершенно без стыда, вертела бёдрами, удаляясь всё дальше. Стоило ей скрыться, как Ацгил протяжно выдохнул, все-таки эта «беда» навсегда оставила на нём невидимые ранения, и они были намного хуже реальных. Последние могли со временем зажить, в напоминание оставив лишь небольшие шрамы, а вот первые кровоточат всегда и заживать даже не собираются. Герда раз за разом продолжала наносить новые, при этом не забывая бередить старые.

— Ханс, если хотите, уложите Густаво в кроватку, — предложила Эмилия, появившись за спиной мужчины. Он вздрогнул от её тихого голоса и повернул голову.

— Да, хорошо, — согласился он и отправился в детскую. На стенах бывшей мастерской были пейзажи с ярким солнцем и ясным небом и, главное, зелёная трава со множеством разных бабочек. Ацгил хорошо помнил, что под ними находится. Ханс уложил мальчика в постель, укрыл одеяльцем и, поцеловав в щёку, принялся рассматривать сына, погружаясь в воспоминания о том, какой он сам бывает сволочью. Улыбнувшись и ещё раз посмотрев на спящих детей, Ханс погасил лампу и, засунув руки в карманы брюк, вышел, не запирая, а лишь прикрывая дверь.

Ужин прошёл за оживленным разговором, хотя больше, конечно, разговаривали мужчины. Герда и Эмилия лишь слушали и обслуживали их: наливали выпивку и накладывали ещё еды. Немного позже все встали из-за стола, отправляясь в зал и продолжая обсуждать действия главного генерала и зачинщика военных действий. Мужчины пришли к выводу, что он имел кучу комплексов и лишь пытался выделиться. Как ни странно, офицеры и художник были абсолютно солидарны. Девушки пили вино, не пытаясь встревать в разговор. Художница наблюдала за стремительно изменяющимся Хансом.

«Он изменяет тебе!» — снова раздался ехидный внутренний голос, и она тут же скривилась от отвращения. Почему всё так? Герда снова разозлилась и, резко вскочив на ноги, направилась с бокалом вина в детскую.

Когда градус уже слегка превысил норму, офицеры решили разойтись по комнатам. Эйнар уволок жену за собой и вдоволь наслаждился телом, которое принадлежало лишь ему, а Герда всё ходила вокруг двери Ханса, не решаясь постучаться.

«Наверняка спит», — подумала она, нервно покусывая губу.

— Не спится? — тихо произнёс он, резко открывая дверь и облокачиваясь плечом о косяк. — Зайдёшь? — предложил Ханс кивком головы, протягивая руку, чтобы ухватить женщину и затащить её в своё уютное логово.

— А ты заставь меня тебе подчиниться, — пятясь немного назад, с вызовом произнесла женщина. Он не успел сделать и шага в её направлении, как женщина сорвалась с места, спасаясь бегством и скрываясь в своей комнате.

— Не боишься, что можешь пожалеть? — спросил он, подойдя к двери и дёргая за ручку.

— Не боюсь. Страшнее, чем сейчас, навряд ли когда-то будет, — в тон ему ответила художница через закрытую дверь, дыша с ним в унисон.

— Тогда жди, я подарю тебе невероятные впечатления, Герда Вегенер, ты запомнишь их надолго, — чуть слышно прошептал Ханс, ударив кулаком по дереву так, чтобы художница ощутила, как пробуждает в нём далеко не человеческие качества. — Спокойной ночи, — уже спокойнее пожелал он и отправился к себе.

========== Часть 12 ==========

Ровно в семь утра офицеры собрались на построение. Герде также пришлось встать рано, чтобы приготовить гостям завтрак. Босиком, в одной белой ночной сорочке и с распущенными волосами, она в первую очередь заглянула в детскую. Убедившись, что Густаво сопит и сладко причмокивает во сне, улыбнулась ему, осторожно пройдясь ладонью по спине. Лили в комнате не оказалось, художница не заострила на этом внимание, решив, что девочка с родителями. Да и, по большому счету, ей было как-то всё равно. Не немцы же съели, в конце концов.

Герда отправилась на кухню, где за столом сидели посвежевшие братья; по ним и не скажешь, что они пили накануне и легли поздно. Так вот что значит немецкий офицер? Фиг поймёшь, что у них на уме, и какие они на самом деле. Герда посмотрела на Бруно, а затем на Ханса, но, поймав себя на мысли о том, что разглядывает их неприлично долго, смутилась. Стараясь отогнать навязчивые и непристойные мысли, она собрала волосы в хвост и занялась готовкой; достала сковородку, поставила на плиту и почувствовала, как горело тело от пристальных взглядов, бесстыдно блуждающих по её телу. Дьявол! Кинув два кусочка масла на раскалённую сталь, женщина резко обернулась.

— Прекратите! — мужчины тут же перевели взгляды друг на друга и принялись увлечённо обсуждать предстоящий день. — Так-то лучше, — шепнула она себе под нос и тоже отвернулась, больше не ощущая на себе откровенные, даже раздевающие взгляды, будто от них тонкая шёлковая ткань могла раствориться, исчезнуть.

«Хотя, должна признать, это было даже… приятно», — с лёгкой досадой отметила Герда.

Она разбила яйца, добавила к ним помидоры и зелень, а затем нарезала тонкими ломтиками сыр. Благодаря прибытию братьев они могли питаться полноценно, ведь всё лучшее отдавалось им, но вдруг женщина вспомнила, что свежего багета нет — за ним нужно идти в пекарню.

— Я спущусь за свежим хлебом, вернуться максимум через минут десять, — Герда уже сделала несколько шагов к выходу.

Нужно было спешить, пока завтрак совсем не остыл. Она не могла допустить, чтобы её мужчина остался голодным.

— Не стоит, достаточно и вчерашнего. К тому же, опаздывать нам нельзя, ведь каждая минута дорога, — фон Фальк остановил убегающую женщину у самой двери.

«Конечно, а как иначе», — подумалось Герде, поэтому она послушно кивнула и молча отправилась обратно. Без лишних слов, не пытаясь доказать свою правоту.

— Ладно, схожу позже, — проходя мимо, она легонько коснулась ладонью плеча Ханса; нестерпимо хотелось почувствовать под серой драповой тканью сильные мышцы. Ацгил слегка повернул голову в её сторону, и кончики его губ на пару миллиметров приподнялись, совсем незаметно, потому что внешне он выглядел совершенно спокойным, сосредоточенным и серьёзным, держался изо всех сил. У него был мощный стимул: напротив сидел брат и следил за ним исподлобья.

— Она всегда ходила перед тобой полуголая? — тихонько спросил Бруно, пока Герда отвлеклась, сосредоточенно выкладывая яичницу по тарелкам. Фон Фальк надеялся, что она не услышит. Герда навострила слух и выпрямилась, словно натянутая напряжённая струна; даже дыхание сбилось. Теперь она дышала через раз.

— Да, — откровенно признался и кивнул Ханс, замечая и то, что белья под сорочкой не было. Он прекрасно знал, что сняла она его специально! Теперь мужчина был уверен, что дьявол имеет женское обличье и стоит сейчас прямо перед ним.

— Думаю, свою женщину я вообще одевать не буду, — усмехнулся Бруно, и тут же сделался серьёзным, потому что Вегенер оказалась рядом. Она поставила перед мужчинами тарелки и вручила им орудие труда.

— Приятного аппетита, офицеры, — пожелала она и, нагнувшись к Хансу, поцеловала в гладко выбритую щеку.

Как же ей нравился его запах: мужской, терпкий, брутальный. Всегда нравился. Всегда влекло. Но сейчас, когда он не простой гражданин, а нечто опасное и жестокое, влечение усилилось в разы. Герда еле сдержалась, чтобы не впиться в его губы, издав подобие сдавленного стона, так что она выпрямилась и убежала.

Ханс наконец-то задышал свободнее, прикрыл глаза всего на мгновение, сдаваясь окончательно и понимая, что расслабиться ему не удастся. Не может же он погрузиться в сладкие мечты-воспоминания об изнасиловании ненормальной художницы с её чертями в голове. А почему бы и нет? Он же сволочь в погонах, так надо соответствовать. Пускай он и пытается сохранить в себе подобие человека, но внешняя оболочка слишком суровая, а внутренний монстр всё чаще берёт верх над ним. Бруно понимающе посмотрел на брата и, не произнеся ни слова, принялся за еду. Пока его братец разглядывал грудь, он украдкой любовался упругой задницей, прикрытой лишь тонкой шёлковой тканью. Чёрт!

— Давай уже уйдём скорее, а то ещё немного и «страшный нацист» выйдет из меня, — раздражённо бросил Ханс, поднимаясь с места и решительной походкой направляясь к выходу. Бруно всё понял и поспешил за братом, на ходу дожёвывая остатки завтрака.

Он тоже не считал себя плохим. Служил потому, что надо, и убивал поэтому же. Он старался подавить в себе любые эмоции, но жалость и сострадание были для него особенно опасны. К сожалению, война не оставляет особого выбора: либо ты, либо тебя. Истина стара, как мир. Когда начинаешь испытываешь жалость к жертве, только себе хуже делаешь, ведь человек умирает, и ему абсолютно всё равно на то, что будет после, а вот офицеру приходится как-то с этим жить.

Герда услышала негромкий стук входной двери, практически сразу же сменившийся голосом сына, планирующего совершить побег из кроватки. Он встал, задрав короткую ножку, и уже перекинул её через спинку, при этом крепко держась за изгородь.

— Маленький проказник! — художница улыбнулась, успев поймать мальчика. — Нельзя так делать! А если бы ты упал и ударился? — ласково отчитала она сына, поражаясь тому, насколько чётко гены Ханса отпечатались на лице сына.

Женщина погладила по голове недовольного мальчугана, пытавшегося вырваться из рук матери и найти уже приключения, ну, или этого дядю со страшной птицей на одежде. Герда не стала сдерживать Густаво, тут же отпуская. Тот тут же пополз к выходу, Герда протяжно выдохнула, на секунду прикрыв глаза, после чего поспешила за ним. Эмилия вышла из комнаты и чуть не споткнулась о Густаво. Извинившись перед ним, она обошла мальчика и кивнула Герде. Настроение было, как ни странно, хорошим.

Подойдя к окну, девушка раздвинула шторы, чтобы поприветствовать новый солнечный и прекрасный день. Увидев, что на самом деле творится на улице, Эмилия заметно поникла; за окном показались серое небо с тяжёлыми грозовыми тучами и несчастные люди. Сотни чёрных берцев вышагивали по брусчатке с оружием наперевес. Она от досады сомкнула шторы обратно. Настроение испортилось. Лили так же выползла наружу и заторопилась за Густаво, и только в этот момент улыбка вновь появилась на лице Эмилии.

Тем временем Эйнар, одевшись и позавтракав, поспешил на занятия. В этот раз он преподавал детям изобразительное искусство; учил через краски понимать и передавать настроение природы. Ученикам нравилось слушать его и рисовать. В его группе были по-настоящему талантливые дети, в некоторых он даже с удивлением узнавал самого себя, жадно впитывающего все возможные грани искусства. Когда они находились в классе, весь остальной мир будто бы переставал существовать, а всё остальное было уже не так уж и важно. А ещё, чего уж скрывать, ему за это неплохо платили.

Женщины остались одни, и каждая занималась своим ребенком, пока они не услышали тревожный стук в дверь.

— Кто бы это мог быть? — испуганно спросила Эмилия, хватая дочь и уже готовая спрятаться. Герда, посмотрев на метание проходимки, закатила глаза. Кажется, эта глупышка боится даже собственной тени. Схватив её за плечи, она остановила девушку.

— Хватит! Если не успокоишься, то я сама лично приглашу солдат, чтобы они развлеклись с тобой прямо здесь, — раздражённо рыкнула Герда, слегка оттолкнув испуганную Эмилию. Как показалось художнице, она всё же смогла отрезвить её. Эмилия кивнула в знак того, что будет спокойна. — Так-то лучше. И вообще, лучше совсем не подавай голоса, — приказала она, словно маленькому ребёнку, при этом пригрозив ей пальцем. Выдохнув и усадив сына за ограждение детского манежа, Герда отправилась открывать дверь.

— Мадам, что с вами случилось? — как только художница открыла дверь, к ней в руки упала обессиленная старушка, чуть полноватая, меньше её ростом. Её чёрное платье было в грязи. Художница знала, что не сможет долго удерживать вес женщины. — Эмилия, помоги мне! — крикнула Герда через плечо, и девушка тут же появилась перед ней, понимая, что нужно сделать. Они аккуратно подхватили женщину под руки и довели до дивана.

— Мадам Перрен, что произошло? — едва успокоившаяся Эмилия снова разволновалась и, как только старушка опустилась на диван, принялась засыпать знакомую вопросами. Эта состоятельная мадам, живущая по соседству, часто помогала её семье, отдавая вещи, посуду и даже еду.

— Эмилия, случилось очень страшное! — Мадам Перен захлёбывалась слезами, её руки тряслись, даже удивительно, что в таком состоянии она достаточно ясно выражалась. — Этиизверги убили моего сына и ограбили мой дом! Они оставили меня на улице ни с чем, а теперь хозяйничают там. Мне едва удалось спрятаться в сарае, иначе бы и меня уже не было в живых. Хотя, может, так было бы лучше…

— Ну что вы, мадам Перрен! — Эмилия принялась утешать женщину, пока Герда метнулась в сторону кухни, чтобы принести стакан воды. Вернувшись, художница села с другой стороны.

— Что мы можем сделать? — как можно мягче спросила Герда, пока женщина судорожно пила воду с успокаивающими каплями.

— Помочь.

— Но как мы можем Вам помочь? — осторожно спрашивает Вегенер, принимая из трясущихся рук женщины стакан обратно и ставя его на столик.

— У вас поселились офицеры. Я слышала, что они не такие, они хорошие, они смогут помочь… — женщина перевела испуганный, затравленный взгляд на девушку, почти шёпотом добавляя, — они смогут спасти твою сестру. Эти животные схватили бедняжку Люсиль и издеваются над ней! — Эмилия замерла, услышав имя сестры. Что ей делать? Она не может остаться безучастной. Её сестренка не заслуживает такого. Она не переживет, если с ней что-то… Мадам Вегенер вскочила на ноги и уже приготовилась нестись к ней на выручку.

— Люсиль у них! — Эмилия схватилась за голову, не осознавая до конца, что это в самом деле произошло. Да, угроза существовала всегда, причём довольно реальная. Сейчас даже кажется, что рано или поздно это должно было произойти, но думать об этом заранее не хотелось. Девушка хотела наивно верить в добро, в то, что её семью подобное несчастье обойдёт стороной. Что же так влечёт насильников к её семье? То несдержанный художник, то проклятые нацисты.

«Как быть?» — девушка металась из стороны в сторону, продолжая мысленно повторять один и тот же вопрос. Однако вслух она произнесла нечто другое.

— Давайте пойдём в Ваш дом и попытаемся вернуть ваше имущество, и главное, помочь Люсиль! — Эмилия, наконец, осознала все масштабы своей внутренней тревоги и начала кружить по комнате с удвоенной скоростью. Нельзя просто сидеть и ждать! Да и чего ждать? Герда перешла через свои принципы, и, встав, подошла к Эмилии, стараясь посмотреть на неё по-другому, но не получалось, чёрт побери!

— Ты совсем дурная, если хочешь отправится туда без поддержки. — Герда пыталась говорить как можно спокойнее, переводя взгляд с взведённой девушки на рыдающую мадам. Похоже, трезвый рассудок и холодный ум остались только у неё.

— Мы не можем ждать, когда вернутся офицеры! Они могут явиться только вечером, а моя сестра нуждается в помощи прямо сейчас! — крикнула Эмилия, решительно направляясь к выходу. — Позаботьтесь о Лили, пожалуйста, — просит она, посмотрев на Герду и поцеловав дочь, как ей показалось, в последний раз. Художница в очередной раз тяжело вздохнула, и, уперев руки в бока, наблюдала за спектаклем. Что самое важное — бесплатно, и с такой потрясающей игрой! Прикрыв глаза, Герда попыталась быстро, буквально на ходу, придумать план действий, и поспешила за этой актрисой. Переигрывает ведь, зараза!

— Я скоро вернусь. Ждите меня здесь, ясно выражаюсь? — обернувшись на мгновение, спросила Герда, отчетливо видя, что Эмилия не слышит её. Девушка мысленно уже в том доме и помогает Люсиль. — Эй, Эмилия! — Герда требует сфокусировать на ней взгляд, довольно грубо схватив девушку за предплечья и как следует встряхнув её. Это, наконец, подействовало. — Только, ради всего святого, не реви, — принялась умолять уже Герда, зная, что слёзы — это самое жалкое оружие, которое только может быть. Она и сама не прочь порой поплакать, но сейчас самое неподходящее время. Тот самый случай, когда слезами делу точно не поможешь. — Возьми себя и дочь в руки, завари себе и мадам чай с ромашкой. Я скоро.

— А Густаво?

— Что Густаво? — не поняла Герда, и, посмотрев на абсолютно спокойного и вполне довольного жизнью сына, опять взглянула на Эмилию.

— Его в руки брать?

— Бери, — немного растерянно усмехнувшись, разрешила Герда.

Буквально содрав с крючка пальто, она быстро выбежала за дверь, на всякий случай закрывая все замки на ключ. Не должна же, в самом деле, Эмилия из окна выпрыгнуть? В конце концов, на ней ответственность за детей. Герда накинула на себя пальто и, втянув носом свежий воздух, буквально наполняя лёгкие до отказа, она устремилась к площади, куда со всех концов города стягивались солдаты, подгоняемые офицерами.

Почему она не чувствует опасности? Она же должна, а как иначе? Герда, ловко маневрируя в фашистском потоке, быстро пробиралась в самую глубь толпы немцев. Они плотным кольцом окружили её со всех сторон, но женщина с удивлением поймала себя на мысли, что подобный факт вызывает в ней волнение и теперь, казалось, она понимала Эмилию с её страхами, мадам и неопытную Люсиль, которую наверняка трясёт от страха. Но всё же, эти фашисты кружили ей голову. Хотя нет, голова кружилась лишь от одного из многочисленных нацистов, а от этих исходили непонятные ощущения. Вегенер, как творческая личность, хотела испытать все эмоции, даже такие странные, противоречивые, совсем непонятные. Солдаты улыбались ей и делали комплименты на немецком, а кто-то и на французском языках.

Гордо подняв голову, она прошлась перед этими «зверями» в форме, и, услышав свист в свою сторону, улыбнулась ещё шире, ведь она была красивой женщиной и хорошо знала себе цену. Давно она не чувствовала себя так. Мужское и женское снова боролись в ней, как и двумя годами ранее. Ей хотелось защищаться самой? А если «защищал», то где её главный «зверь»? Она недовольно вздохнула и, посмотрев по сторонам, увидела, что к ней направляются два солдата. Не он. Они курили, громко смеялись, обсуждая, в каких позах хотели бы взять эту бесстрашную женщину, разгуливающую без позволения.

— Почему такая восхитительно красивая мадам ничем не занята?

— Не всем же быть занятыми, — уверенно произнесла Герда, усмехнувшись двум подошедшим рядовым. Мгновенно художница оказалась между ними. Женщина напряглась, но виду не показала. Мысленно она уже представляла, как будет разделываться с ними.

— Может, тогда займётесь нами, а? Мы так тоскуем по женской ласке! — отметил один из молодых юнцов, прижавшись к ней вплотную.

«А если ласка не придёт вам по душе?»

— А если главный узнает, что будет? — Герда выставила вперёд руки, удерживая мужские тела, чтобы не дать им ещё сильнее сдавить себя. Сейчас она готовилась напасть, будь что будет. Её внутренний «мужчина» пытался помочь.

— Мы здесь главные, — уверенно произнёс солдат, растягивая губы в похабной ухмылке и смело проводя рукой по шелковистым волосам, не обращая никакого внимания на сопротивление. Они все сопротивляются, но не очень долго, как правило.

— Ты будешь нам подчиняться, — шепнул на ухо другой, положив руки ей на талию и убрав женскую руку, заводя за спину. Второй сделал то же самое, и теперь Герда оказалась в полноценной ловушке. Дыхание участилось, а глаза испуганно заметались в разные стороны, смотря на двух рыжих и усатых немцев. Заметив в толпе знакомую фигуру лейтенанта, она про себя усмехнулась и расслабилась, передумав защищаться и отбивать яйца этим самоуверенным моральным уродам. Её защитит он, а внутренний «мужчина» снова спрятался.

— Неужели! — громкий, словно рык льва, голос оглушил художницу. Весь мир разом отошёл на второй план, будто и вовсе перестал существовать. Двух рядовых словно ветром сдуло, они, тут же отстранившись, встали по стойке смирно и замерли.

«Наконец-то», — широко улыбнулась Герда, отмечая для себя на будущее, как привлечь его внимание и сберечь при этом свои силы, чтобы он быстро появился рядом, словно материализовался из ниоткуда.

— Что ты здесь устроила? — рыкнул Ханс, поджимая губы и желая вбить в эту красивую голову, что происходящее здесь — это не игра, а реальность.

— Ты такой свирепый, одним своим голосом заставляешь подчиняться, — завороженно прошептала Герда. Подойдя ближе и коснувшись кончиком носа его шеи, она вдохнула такой манящий запах. — Такой опасный, — дополнила она, не отрывая взгляда от немца, слегка улыбнувшись своим ощущениям.

— Пошли вон отсюда, и чтобы я не видел больше, как вы пристаёте к горожанам! — прикрикнул на подчиненных Ханс, стараясь не смотреть на то, как Герда буквально ластится к нему, совсем как кошка.

— Так точно! — отчеканили солдаты и зашагали прочь, понимая, что здесь им ничего не перепадёт. Впрочем, другую игрушку они себе ещё найдут, а вот «инструмент», которого может лишить их разъярённый командир, терять не хотелось, поэтому солдаты предпочли спешно ретироваться, пока Ацгил сменил гнев на милость. — А ты у меня довыделываешься! — процедил мужчина громко и чётко, схватив художницу за руку и потащив за собой. Герда вновь улыбнулась этому безумию внутри себя и уже забыла, зачем, собственно, вышла.

— Как прикажете, офицер Ацгил, — не вырываясь и никак не выказывая сопротивления, художница лишь прильнула к нему ещё сильнее, чувствуя, как сильные пальцы впились в её ладонь.

— Ты хоть понимаешь, что творишь? Они сильнее тебя. Я не собираюсь терять мать своего сына в этом дерме, — как можно спокойнее он начал отчитывать художницу.

— А ты не теряй, — игриво заявила она и, вырвав руку, остановилась. — Скажи, что я только твоя! — потребовала она, пряча руки за спину, чтобы не дать схватить себя. Ханс замер и обернулся, посмотрев на прохожих, которые тут же прибавили шаг.

— Моя! Только ты даже не представляешь, на что подписываешься, — подтвердил он, произнёс, наконец, именно то, что и хотела услышать Герда, затем снова схватил её за локоть и поволок за собой.

— И на что же? — с любопытством спросила она, цепляясь каблуками о неровную поверхность асфальта, пытаясь успеть за ним. Её брови изогнулись в ожидании ответа.

— Ты развязываешь мне руки, позволяя делать с собой всё, что угодно. — Поперхнулся Ханс, выдав ответ и чуть замедлив шаг, но тащить за собой не перестал. И почему все так старательно пытаются сделать из него грубого нациста, а не покладистого дружелюбного немца, а?

— Оу, угроза от офицера, — подтвердила Герда, стараясь успокоиться и больше не провоцировать Ацгила. Тем более он доставил её прямо к подъезду дома. — Поднимешься? — поинтересовалась она, чувствуя, как грубые пальцы ослабили хватку.

— Нет, много дел. До вечера, — ответил он резко и кивнул на прощание.

— Нам нужна твоя помощь. — Окликнула его Герда, внезапно вспомнившая истинную причину, по которой и кинулась искать мужчину.

— Что-то с Густаво? — встрепенулся офицер, вернувшись обратно и посмотрев с волнением на художницу. Словно не заметив ничего подозрительного, он открыл перед ней дверь, пропуская женщину вперёд.

— Нет, с ним всё в порядке. К нам пришла одна мадам, в дом которой пробрались солдаты и заодно прихватили с собой Люсиль, сестру Эмилии. Нужно помочь девушке, а ещё вернуть имущество хозяйке, — начала быстро вводить в курс дела Герда, поднимаясь по лестнице вместе с Хансом. — Если ты занят, то, может, Бруно отправится туда? — вспомнила она ещё об одном вполне себе спокойном лейтенанте.

Ханс думал, как лучше поступить, пока Герда возилась с замками. Офицер прошёл по коридору и зашёл в зал. За ним поспешила Герда, на ходу снимая пальто. Заметив Эмилию и мадам Перрен, она одобрительно им улыбнулась. Ацгил встал смирно перед женщинами, и, поздоровавшись, принялся выслушивать жалобы.

— Товарищ лейтенант, вся надежда только на Вас! — принялась причитать старушка, чуть ли не падая на колени перед ним. Ханс подхватил женщину и усадил обратно на место. Эмилия готова была ползать у ног офицера, чистить ему сапоги каждое утро, готовить завтрак и целовать руки, лишь бы он спас сестру.

— Я понял. Герда рассказала мне о проблеме, и, думаю, я смогу в этом разобраться, — обещает он, отвернувшись от дам. Он хотел уже подойти к сыну и потискать его, раз уж появилась лишняя возможность, но колкий взгляд Герды просил его явно о другом.

— Ханс, прямо сейчас, — настойчиво шепнула она для убедительности, медлить нельзя ни минуты. Одному лишь Богу известно, что успели натворить солдаты, а если и не успели пока, давать им фору не хотелось. Ацгил посмотрел на детей, и, поправив китель, пригласил женщин пройти за ним, чтобы он точно пришёл по адресу и расхреначил намечающийся бордель вдребезги. Мадам Перрен тут же засеменила следом, а за ней и Эмилия, но её притормозила Герда. — Нет, ты останешься с детьми, а я приведу Люсиль сюда, прямо к тебе. Не волнуйся. — Смягчилась Герда на последнем слове. Хотелось надеяться, что у Эмилии хватит ума не спорить с ней. Ей нужно было увидеть ещё раз, как Ханс одним только голосом держит в страхе буквально всех. А его взгляд…

— Но, Герда, мне нужно позаботиться о ней! — надежда не оправдалась.

— Придёт и позаботишься, — отрезала Герда, подойдя к сыну и поцеловав в щёку. Художница пообещала скоро вернуться и помахала рукой, в очередной раз пригрозив пальцем Эмилии. Это, как всегда, означало: «давай без глупостей». Та лишь послушно кивнула, смирившись со своей участью, и надеясь на лучшее.

— Мадам Вегенер, я думаю, Вам лучше остаться дома.

— Товарищ лейтенант, а я думаю, что мадам Перрен нужна поддержка того, кого она не боится, а то её ещё парализует от вашего сурового вида. — Последнюю фразу Герда произнесла с особой интонацией, стоя очень близко к офицеру. Ей невыносимо хотелось сделать что-то из разряда «непозволительно и неуместно» прямо здесь и сейчас, не затягивая ни на секунду. Ханс переступил через все свои убеждения и покосился на побледневшую Перрен. Услышав грубый и настойчивый голос немца, старушка напряглась еще больше; она и без того была очень напугана, а сейчас это всё усилилось. Она всё равно была готова кинуться на этого злодея, пускай и хорошего, как ей говорили, ведь это он командовал этими варварами.

— Молодец, — ободряюще шепнула старушка, показывая, что так и надо с этими псами, подчиняющимися своему фюреру.

— Хорошо, мадам, как Вам будет угодно, — кивнул уже более спокойно Ханс Герде, отворачиваясь от старушки. Он, несомненно, услышал произнесённое хвалебное слово из её сухих уст и успел прочесть в глазах проклятье. — Я настоятельно рекомендую Вам успокоиться, иначе мы можем не дойди до вашего дома. — Офицер снова обратил внимание на опустившийся вниз взгляд женщины.

Мадам Перрен незаметно кивнула в знак согласия. Ханс вышел первый, и, придержав дверь, протянул руку мадам Перрен. Та не стала принимать помощь и только лишь покосилась на галантного мужчину, иногда такого ласкового. «Волк в овечьей шкуре», — подумала она, хватаясь за Герду; они вместе переступили порог. Офицер закрыл дверь и, спускаясь по лестнице, наблюдал, как впереди него медленно, ступенька за ступенькой, Герда помогает старушке преодолеть препятствия.

— Мадам, как Вы так боитесь солдат, что не можете идти? — тихо спросила Герда, не понимая, как в таком состоянии она вообще дошла до её дома и вскарабкалась по лестнице. Ханс всё слышал и в этот раз. Ему хотелось сделать хорошо и помочь женщине идти быстрее, но понимал, что будет только хуже, поэтому завёл руки за спину. Тем более все эти слова и взгляды направлены в его сторону.

— Просто волнение. Я сейчас постараюсь успокоиться, — улыбнулась старушка, стараясь показаться искренней. Она посмотрела на строгого офицера, и, пересилив себя, а затем нервно сглотнув, улыбнулась и ему. Как только лестничный пролет закончился, Ацгил вновь придержал дверь для женщин. Герда как раз проскользнула мимо, задевая его пах бедром, а плечом — крепкую грудь.

— Без глупостей, — прошипел он очень тихо, но достаточно чётко и жёстко. — Поняла меня? — добавил он, аккуратно схватив её за локоть и придержав на месте.

— Зависит от того, насколько Вы будете убедительным, — проворчала она, немного скривившись от болевых ощущений.

— Герда! — уже громче и требовательней прикрикнул он, как только она вырвалась и устремилась вперёд, больше не смотря его сторону.

— Да поняла я! — улыбнулась она и подмигнула тому, кто был полон гнева и милосердия. Эта женщина сводила его с ума, во всех смыслах! Ханс направился следом, надеясь, что так и будет.

***

— Лейтенант фон Фальк, будет лучше, если Вы пройдёте с нами, — официально поздоровался Ханс с коллегой по несчастью. Бруно, занимающийся проверкой лошадей, поручил всё другому товарищу и последовал за братом.

— Ладно Герду наказать, а старушка-то тебе чем не угодила? — в недоумении поинтересовался Бруно, посмотрев на женщин. Герда и пожилая дама о чём-то тихо шептались за их спинами.

— Дом мадам разгромили наши солдаты и взяли в плен Люсиль, — теперь уже Ханс вводил в курс дела Бруно, у которого от озвученной информации округлились глаза, а ухмылка сползла с лица.

— Та самая непорочная девушка?

— Да, та самая. Если сейчас поторопимся, может такой она и останется, — не удержался и подразнил брата Ханс, легко похлопав по спине.

— Тогда давай быстрее, — нетерпеливо стал поторапливать женщин Бруно, выяснив адрес дома и зашагав в нужном направлении. Ацгил еле успевал за ним, зная, что старший решил быть первым во всём.

Выбив дверь, Бруно без малейшего стеснения и разрешения вошёл во внутрь.

— Что вы здесь устроили? — крикнул фон Фальк, оглядев каждую комнату, где хозяйничали солдаты. Увидев офицера, все тут же притихли и встали.

— Ведёте себя, как свиньи! — подал голос уже Ханс, прохаживаясь мимо солдат. — Возмутительная наглость! Прибраться здесь и оставить мадам в покое. Вы меня поняли? — прорычал он, пройдясь вдоль шеренги, снова наткнувшись на эту чертовку Герду, которая слушала его едва ли не внимательнее солдат. Только вот они замерли и ждали приговора или помилования, а художница представляла, как бы она подчинялась этому демону. — Мадам, Вы простите, если они вдруг что-то повредили, я обязательно накажу солдат за их поведение, — подошёл он к женщине, пытаясь отвлечь от просмотра беспорядка в доме. Мадам Перрен лишь кивнула и принялась осматривать своё ещё недавно уютное жилище. Теперь здесь царил хаос.

Бруно прошёлся по задымлённым от сигарет комнатам. Открыв дверь очередной спальни, он заметил девушку, забившуюся в угол. Она обнимала колени и прятала в них лицо. Возле неё смирно стоял солдат без формы, боясь даже посмотреть по сторонам, ведь он слышал, кто к ним нагрянул.

— Удавлю паршивца! — Бруно схватил солдата за горло и, не сдержав волну ярости, начал душить. Тот отчаянно боролся за жизнь, хоть и понимая в глубине души, что это бесполезно. Они все знают: если не придушит, то пристрелит. К тому же, офицер физически сильнее, но инстинкт самосохранения, в конце концов, взял верх над ним, поэтому солдат схватил руку лейтенанта, пытаясь освободиться от стального захвата. — Ни с одной женщиной непозволительно вести себя таким ничтожным образом, слышишь меня? — пальцы фон Фалька сжались сильнее. Лишь услышав хриплое «да», он разжал их. Рядовой закашлялся и попытался сбежать, но наткнулся на ещё одного главного. Братья хорошо помнили, как отец издевался над матерью, поэтому поклялись никогда так не вести себя со слабым полом.

— Что ты успел с ней сделать? Отвечай! — приказал Ханс, пока Бруно пытался поднять девушку на ноги и определить масштабы повреждений.

— Ничего такого. Тем более это мы здесь хозяева, эти нелюди лишь занимают наши земли. Они должны подчиняться нам! — нагло ответил на вопрос юноша. В каждом его слове сквозила фашистская пропаганда.

— Нелюди? — возмущённо переспросил Ханс. Схватив гадёныша за шкирку, он вывел его на улицу, при этом протаскивая мимо всех. Офицер поставил рядового на колени, выдернул из кобуры пистолет и уже готов был нажать на курок, дабы проучить остальных солдат и научить их уважительно относиться к женщинам. — Я же не показательное выступление устраиваю, — прошипел Ханс и выстрелил в плечо. Это всего лишь предупреждение.

Герда и Бруно выбежали на улицу, услышав выстрел. Фон Фальк тут же подбежал к офицеру, пытаясь уловить его состояние. Кажется, всё было в относительном порядке. Ханс, как и он, давно привык распоряжаться судьбами других. Он позвал всех солдат и отдал распоряжение отнести раненного в медпункт, заодно пригрозив, что уже сам пристрелит каждого за непослушание. Герда вернулась за Люсиль. Девушка смотрела на неё мертвым взглядом, в её душе теперь была огромная бездонная яма. Художница повела девушку за собой, накинув ей на плечи собственное пальто и укутав ту, которой было уже не так важно, за кем идти и кому подчиняться. Вегенер лишь тяжело вздохнула, и, попрощавшись с хозяйкой, вышла на улицу. Люсиль послушно шла следом и не доставляла проблем никому.

— Ханс, всё хорошо? — ласково спрашивает Герда, отдавая испуганную и немую Люсиль в руки Бруно. Взяв его под руку, она попыталась рассмотреть его эмоции, однако прекрасно знала, что внутри него кипит вулкан негодования.

— Ненавидишь меня? — тихо спросил он, покосившись на художницу, которая ещё сильнее прижалась к нему.

— Нет.

— А я ненавижу, — ответил он, посмотрев на то, как брат ведёт девушку за собой, пытаясь хоть немного согреть её и оживить.

— Я люблю тебя! И мне не важно, какой ты и что делаешь, — проговорила уверенно она, зная, что сейчас он как никогда нуждается в её поддержке. Потянувшись, Герда оставила мимолетный поцелуй на его скулах. — И тем более, ты же не убил… — Герда попыталась хоть как-то взбодрить своего слишком уж неправильного фашиста.

— Да, но каждый раз, нажимая на курок, я раню себя, — мужчина не хотел притворяться.

Хотелось хоть кому-то открыться, откровенно рассказать, что творится за маской безразличия. Он доверял Герде, знал, что она правильно поймёт его слова. Ханс выдохнул и посмотрев на стремительно темнеющее небо. Неужели день уже закончился?

Ей так нравилось видеть, как сочетаются противоречивые стороны в одном человеке: светлое и тёмное идеально переплетаются, превращаясь в серый цвет его глаз.

— Ханс, тебе надо забыться. Займись мной, — просит она с придыханием, проводя по мужским скулам пальцем.

— Предлагаешь?

— Настаиваю, — мягко усмехнулась Герда, отойдя от него в сторону и заставляя ловить себя.

========== Часть 13 ==========

Зайдя в квартиру первой, Герда услышала голос Эйнара. Дождавшись, пока все войдут, она заперла дверь. Эмилия, оставив детей с мужем, выбежала в коридор. Вегенер заметила в объятиях Бруно слишком тихую Люсиль. Её большие синие глаза были застывшими, а губы — бледными и неподвижными. На лице и шее красовались многочисленные засосы.

— Моя бедная девочка! — кинулась Эмилия к младшей сестре, крепко обняв. Она всячески пыталась привести её в чувства, но все было тщетно. Люсиль не реагировала. — Ей нужен доктор, — заявила девушка, не отстраняясь от сестры.

В её душе теперь навсегда останутся глубокие и незаживающие раны. Сможет ли кто-нибудь исцелить её? Эйнар появился следом за супругой и, увидев, что Люсиль всё же пострадала, судорожно выдохнул. От досады мужчина стукнул кулаком по косяку. Он же предупреждал, что надо было прятаться.

— Можно и доктора, но тут скорее психологический фактор. Ей просто нужно почувствовать себя в безопасности, — выдал Бруно, мягко отстраняя Эмилию от сестры. Ловко подхватив девушку, офицер понёс её в гостиную, проходя мимо всех остальных. Усадив Люсиль на мягкую обивку кресла, он опустился на корточки рядом с ней, и, взяв за подбородок, повернул её голову к себе так, чтобы их взгляды встретились. — Ну же, посмотри на меня, — тихо просит он, но его просьба не заставляет девушку вернуться в реальность. Эмилия села рядом. Бруно выпрямился и перевёл взгляд с женщин на Эйнара. — Мы правда старались успеть. — он искренне сожалел, что не успел помочь той, о которой так много слышал.

— Я знаю, — кивнул головой художник, попросив Герду приготовить для всех чай и чего-нибудь перекусить. Художница тяжело вздохнула и, взяв сына на руки, унесла с собой. Всё-таки она скучала по своему карапузу, хватило даже такой короткой разлуки, чтобы это понять.

Лили, узнав тётю, пришедшую в гости, тут же неуклюже потопала к ней. Эмилия помогла девочке забраться на колени сестры, и та крепко обняла её, оставляя слюнявый след на щеке. Голубые глаза тут же наполнились слезами, солёные дорожки покатились по щекам.

«Ну хоть что-то», — с некой удовлетворенностью подумал Бруно. Необходимо было отвлечься, и поэтому он решил пройти на балкон, выкурить пару сигарет, чтобы дым выжег всё, что ещё оставалось живым и разумным.

Ханс шёл следом за братом и другом, посматривая в сторону кухни. Ему хотелось обнять сына, помочь Герде пропитаться страхом и почувствовать его разного, как она и хотела, как просила.

— Моя самая опасная беда, — произнёс он одними лишь губами, после чего вышел на балкон шестого этажа.

Услышав выстрелы и дикий смех солдат, Бруно пожалел, что не отобрал оружие и у них.

— Как всё прошло, успешно? Спасли дом от разгрома? — поинтересовался Эйнар, вдыхая дым и после выпуская густой клубок, тем самым отправляя его ввысь.

— Почти, — печально усмехнулся Ханс.

***

— Как вы здесь? — в гостиную вернулась Герда, неся поднос с чашками и чайником. Свежезаваренный чай источал приятный аромат. Ставя поднос на столик возле сестёр, она взглянула на немного ожившую Люсиль. Конечно, в компании невероятно обаятельной и милой Лили любой оживёт. Она ухмыльнулась, перешагнув через Густаво, который отчаянно ползал за лентой с маленьким плюшевым мишкой, привязанной к её ноге. Как же ему хотелось поймать эту убегающую от него игрушку и проверить на вкус! Женщина села в кресло и, отвязав ленту с щиколотки, отдала мальчику, чтобы он оставался на месте и больше не следовал за ней. Она собралась отправиться за мужчинами, чтобы пригласить их на чай, а заодно и подслушать разговор.

— Герда? — Эмилия не позволила художнице незаметно выскользнуть на балкон.

— Что ещё?

— Больше ведь ничего не произойдёт?

— Мне-то откуда знать? — рявкнула девушка и устремилась к двери. Она наблюдала за смеющимися друзьями, но вот только глаза их были печальными. У каждого из них хватало причин для грусти. Ханс почувствовал её взгляд через стекло и, повернувшись, дерзко выпустил дым прямо в неё.

— Подслушиваете, мадам Вегенер? — грубо прохрипел он, открывая дверь. Толкая её, он зашёл сам и стал наступать на художницу. «Что же творится в твоей голове, а?»

— Приглашаю вас к чаю, пока он ещё горячий, — немного растерявшись, проговаривает она, указывая в сторону гостиной.

Эйнар давно не видел женщину такой завораживающей. Как бы ему хотелось её приворожить к себе снова.

— Давай, Герда, иди вперёд. Ну же! — резко развернул он бывшую жену к себе спиной и слегка подтолкнул вперёд. — Очень медленно, а мы пока полюбуемся тобой.

— Да идите вы сами! — огрызнулась она и гордо зашагала, но так, как хотелось ей, а не так, как этого хотели бывший муж и нынешний возлюбленный.

— Не слушается, да? — усмехнулся Ханс, затушив сигарету о стенку пепельницы. Проходя мимо друга, он легко похлопал его по плечу в знак поддержки и сочувствия. — Ничего, исправим. — Уверенно проговорил мужчина и устремился за Гердой.

— Идём, а то трезвый Ханс даже опаснее, чем пьяный, — улыбнулся Эйнар другу. Бруно выглядел молчаливым и отстранённым, но всё же из реальности не выпадал. Он подмечал всё, что происходит вокруг.

Они вернулись в комнату и заняли места вокруг маленького кофейного столика. Густаво, как только заметил знакомого дядю, отшвырнул игрушку в угол и подполз к Хансу. Ухватившись за форменную штанину, мальчик подтянулся, встал и взвизгнул, чтобы на него обратили, наконец-то, внимание. Ацгил послушался и взял малыша на руки, улыбнувшись тому, что руководящие должности в будущем стезя сына. Скромным и застенчивым мальчиком Густаво явно не был, раз в первый же день предложил взять его на руки. А может он чувствует, кто перед ним? Чувствует родное. Ведь он не тянется так к Бруно, хотя тот не менее интересный объект: рост, ширина плеч, форма, погоны, значки.

Герда разливала чай и прекрасно слышала, как сын командует. «Сын своего отца!», — подумала она с усмешкой. Ей было спокойно и, кажется, хорошо. Правда, в их квартире становилось всё больше и больше народу, но её это особо не напрягало, было даже интересно наблюдать за каждым жильцом.

Эйнар общался с Бруно, иногда посматривающим в сторону сестер. Он надеялся, что всё же успел, не дал опорочить честь и достоинство этой белокурой несчастной девицы.

Эмилия и Лили пытались растормошить и разговорить Люсиль.

Ханс решил, что сегодняшний вечер посвятит сыну и попробует восполнить некоторые пробелы в его воспитании. Покормив и искупав его, он немного поиграл с Густаво в бумажные самодельные самолётики, и, прочитав несколько сказок перед сном, заснул вместе с ним в детской.

Герда, улучив момент, отправилась заниматься творчеством. Это было восхитительно. Она выплеснула новые эмоции на бумагу. Разукрасив холст в бордовые оттенки, художница добавила тёмно-серого, и её персонажи ожили. Она видела печальный взгляд Люсиль среди злых солдат, пока та стояла перед ними на коленях и покорно ждала; Эмилия и Эйнар были изображены как два тёмных ангела с ярко-красными глазами, порхающими в небе; Бруно олицетворял две половинки со своим братом. Они сиамские близнецы, удачно дополняющие друг друга.

Как всё-таки было хорошо, когда никто не отвлекал, не тревожил и не пытался спугнуть вдохновение!

***

Люсиль ворочалась в постели и не могла уснуть. В голове всё ещё слышались голоса и противный смех солдат. Они пытались напоить её, больно стукнув стаканом прямо по зубам, заставляя выпить всё до последней капли. Она беспокойно крутилась на простынях, и, резко распахнув глаза, села, пытаясь привести дыхание в норму. Не потрудившись накинуть халат, девушка подошла к двери, осторожно приоткрыла её и вышла.

«Где теперь искать покой?», — отчаянная мысль проскочила в голове Люсиль. Убрав русые волосы с лица, она стала прислушиваться к голосам за закрытыми дверями. Вокруг было тихо и только громкий смех в её голове нарушал тишину. Было холодно. Зайдя в детскую и поцеловав племянницу, девушка вышла и отправилась на кухню, не обратив внимание на спящих в обнимку отца и сына. Выдвинув ящик и найдя нож для разделки мяса, вытащила орудие для будущего самоубийства. Люсиль покрутила его перед глазами и пообещала себе, что через несколько секунд голоса в её голове замолкнут навсегда.

«Посмотри на меня», — в какофонию противного смеха вдруг вклинился другой голос. Сильный, уверенный, бархатистый. Люсиль вспомнила его обладателя. Немца, который не был похож на тех извергов, разительно отличался от тех, с кем ей «посчастливилось» познакомиться. Почему он защищал её? Не воспользовался, как они, а помог, не ломился в её дверь и не утаскивал за собой?

— Что с ним не так? — едва слышно произнесла она, обращаясь к своему отражению в блестящей начищенной стали. Очень острой и серебристой, как его глаза.

— Рассказать? — она вздрогнула, услышав за своей спиной спокойный голос, уже точно зная, кому он принадлежит. Опять этот офицер с непонятными намерениями. Она не испугалась, в этом больше не было нужды. Люсиль обернулась и сильнее сжала рукоять ножа, не позволяя ему выпасть из руки. Пятясь назад, она покрутила головой в знак того, что не хочет больше ничего слушать. Уже не было смысла, она всё для себя решила. Бруно не стал включать свет, а лишь зажёг несколько свечей и поставил на стол, чтобы мягкий жёлтый свет помогал ему рассмотреть глаза девушки и прочесть все её мысли.

— Может, выпьем? — предложил он, демонстрируя бутылку вина, которую только что достал из шкафчика. — Просто выпьем и всё, для хорошего сна и приятного разговора. — Бруно еще днём разгадал намерения девушки. Он слишком отчётливо видел в глубине её глаз эту мрачную решимость, неспособность принять случившееся, смириться и жить дальше. К несчастью, он прекрасно знал, как общаться с самоубийцами, ведь его мать не раз пыталась покончить с собой, а он, будучи совсем маленьким мальчиком, отговаривал её, плакал, умолял. Каждый раз, оставляя мать наедине с самой собой, он боялся найти её остывающее безжизненное тело. Со временем, он, конечно, научился с этим справляться, это стало чем-то привычным, частью его обыденной жизни, до тех пор, пока он не уехал и его место не занял Ханс. Фон Фальк держался уверенно и спокойно, и, незаметно для Люсиль, достал два бокала. — Я ни к чему не принуждаю. Мы просто выпьем и всё, — обещает он, слегка улыбнувшись, чтобы расположить к себе юную особу.

— Они тоже так говорили! — выкрикнула она, выкидывая дрожащую руку с ножом перед собой. — Не делайте этого. Только не Вы. Прошу.

— Тише. Ты своими криками перебудишь весь дом и тогда точно не сможешь покончить с собой. Здесь очень много народу, — Бруно старался убедить её не шуметь, после чего сел на стул, предлагая ей место напротив. Наполнив бокалы вином, он пододвинул к ней один из них. Алая жидкость в тусклом свете свечи казалась практически чёрной. Люсиль послушно села, положив нож рядом собой, чтобы можно было в любой момент схватить его, после чего настороженно посмотрела на офицера. Мужчина понял угрозу и поднял руки вверх, сдаваясь и демонстрируя, что даже не коснётся лезвия. Бруно сделал глоток, и, выдохнув, посмотрел на слишком худую девушку с опасным взглядом, снова улыбаясь. — Поговорим?

Люсиль в два огромных глотка выпила свою порцию.

— О чём? — второй раз за последние минуты он с удовольствием слышал приятный голос девушки, а если точнее, то тихий шёпот, сдержанный, боязливый.

— Абсолютно всё равно. Расскажи обо всём, что хочешь. Что внутри тебя, тем и поделись со мной, — продолжал он говорить ровным, монотонным голосом, не увеличивая громкость. Он снова наполнил бокалы. Заметив, что Люсиль не торопится откровенничать с ним, офицер выдохнул и, облизнув губы, сел поудобнее, при этом не прерывая зрительный контакт. — Ладно, тогда начну я, хорошо? — спросил он, понимая, что выхода у девочки всё равно нет: ей придётся либо ответить, либо располосовать себе вены. Люсиль кивнула и выпила ещё. Смех в её сознание смолк — это не могло не радовать, и теперь она слышала лишь голос офицера.

— Сколько тебе лет? — спросил он первое, что пришло в голову, чтобы оценить, насколько старше этой девочки.

— Девятнадцать.

— Чем занимаешься? — ещё один вопрос, интересующий Бруно не меньше. Мужчина снова наполнил бокалы алкоголем.

— Я и Эмилия занимаемся бижутерией, продаем её на базаре, — спокойно ответила Люсиль, выпивая ещё и и параллельно косясь на лезвие. На языке девушка отчётливо ощущала вкус спирта и винограда.

— Ты хочешь продолжить заниматься украшениями или тебе нравится что-то ещё?

— Мне нравится играть на пианино и писать детские рассказы.

— Отлично, — улыбнулся Бруно, одобрительно кивая, и, подавшись вперёд, положил руки на стол, раскрывая ладони и предлагая вложить свои руки в его и перестать трястись от холода, страха и неизвестности; попробовать убежать от отчаяния. — Помни, я ни к чему не принуждаю, а лишь предлагаю, и буду терпеливо ждать твоего одобрения.

«Подчинения».

— Остальное решаешь ты, — офицер специально сделал ударение на последние слова, гипнотизируя её. Люсиль подняла руки и медленно протянула вперёд, осторожно коснувшись кончиками пальцев мозолистых ладоней, при этом ощущая приятное покалывание в местах касания. Его руки такие широкие, такие теплые. Её движения были аккуратными, осторожными, боязливыми. Опасаясь того, что он сейчас схватит её, а потом прямо здесь, на столе, надругается, посмеявшись над её доверчивостью, после чего убьёт и продолжит издеваться уже над бездыханным телом, девушка зажмурилась. Минуты шли, а ничего подобного не происходило. Почему? Она смелее вложила руки в его ладони, слегка расслабляясь. Послышался металлический звон упавшего на кафельный пол ножа. Открыв глаза, она заметила, что Бруно, как ни в чём не бывало, легонько пнул орудие несостоявшегося самоубийства куда-то под шкаф. Он осторожно сомкнул пальцы на её запястьях, отмечая их хрупкость. — Хочешь ещё поговорить? Спросить о чём-то?

— Почему Вы не такой? — смогла выдавить из себя Люсиль, понимая, что от касаний есть и противоположный эффект. В этот раз было приятно. Он словно передавал ей частичку собственного тепла. Она сглотнула, слегка склонив голову.

— Моя мать встретила моего отца в тринадцать лет. Она была его пленницей, а у него со временем развилась к ней больная, очень специфическая любовь. Можно сказать, разрушительная для неё и меня. Когда родился я, она по-прежнему оставалась маленькой девочкой, только глаза смотрелись неестественно взрослыми на детском личике. Ей пришлось спасаться самой и спасать меня, пряча от своего истязателя. Она держалась из последних сил, пыталась не сходить с ума до конца, сохранить трезвый рассудок. Когда я стал старше, начал пытаться спасти её от отца — нашего общего врага. Правда, он наказывал меня и даже грозился отдать собакам, чтобы они меня воспитывали, но я не прекращал. — Бруно рассказывал все начистоту о своем нелёгком детстве и наблюдал за тем, как голова Люсиль ложится на другое плечо. — Тогда я пообещал себе, отцу, а главное, матери, что не буду таким, как он, буквально убью в себе гены папы, если понадобится, — натянуто улыбнулся офицер, поставив точку. Больше углубляться в подробности не хотелось, ему было неприятно вспоминать, но приходилось. Кошмары ещё долго мучили его в военном училище, изредка навещают и по сей день.

— Вы не любите отца? — спросила вдруг Люсиль, выпрямившись. Ей вдруг стало жалко несчастную девочку.

— Не знаю, вероятно, как-то по-своему. Так, как и он: через боль и унижение. Также ненормально и неправильно.

— А где сейчас Ваша мама?

— Не знаю. Она каждый раз меняет место жительства, не желая возвращаться к отцу. Она до сих пор убегает, но он каждый раз находит её, поэтому ей приходится сбегать снова.

— Это тоже любовь?

— Да, наверное. По крайней мере, так думает отец.

— Почему она не сбежала от него раньше?

— Она сбежала, как только моему брату исполнилось пять. Наверное, посчитала, что с неё хватит, — улыбнулся Бруно и тут же погрустнел. Всё-таки, весёлого в их истории мало. — Может, пойдём спать?

Люсиль среагировала мгновенно: глаза испуганно округлились, зрачки расширились. Руки вырвались из его хватки и взметнулись к вискам. Голоса снова оглушили её, воспоминания вернулись. От них не избавиться… А этот холод, пронизывающий до самых костей! Бруно понял, что поспешил.

— Нет, ты не поняла, я не трону тебя. Мы просто будем спать. Научись доверять мне. Поверь, есть и другое отношение мужчины и женщины. Хочешь, докажу? — спрашивает он и снова раскрывает ладони для неё, чтобы почувствовать нежные тоненькие руки в своих и продолжить греть их. Он хотел бы, чтобы это мгновение продлилось как можно дольше. Хоть навсегда. Фон Фальк терпеливо ждал и не торопил девушку с ответом; она должна чувствовать, что решает сама. Под его чутким руководством, конечно же, но сама.

— А почему Вы не женаты? — неуверенно спросила она, положив руки на стол и касаясь кончиками пальцев мужских пальцев.

— В разводе.

— Мне очень жаль.

— А мне — нет.

— А если Вы окажетесь не тем, кем хотите казаться? Может, Вы искусно притворяетесь?

— Тогда, можешь пристрелить меня, — ответил он вполне серьёзно, всматриваясь в голубизну глаз. Зрачки сузились, и она вернулась к нему. Это уже было хорошо. Люсиль попыталась забыть свои обиды, оставить позади это неприятное происшествие. Выдохнув и прикрыв глаза, она снова вложила руки в его.

«Будь что будет», — решила она. Одинокой молодой женщине очень сложно выжить в такое опасное время, а этому странному молодому человеку почему-то хотелось довериться. Не ощутив никаких рывков и резких действий, она открыла глаза. Перед ней всё так же сидел Бруно. Поднявшись с места, офицер потянул её на себя, поднял девушку на ноги. — Пойдём?

— Да, — неуверенно кивнув, ответила Люсиль. «Научись доверять», — повторял голос в её голове. Офицер, не выпуская её руки, уверенно вёл по тёмному коридору. Она разглядывала того, за кем шла добровольно. Мужчина был слишком высоким, явно занимался спортом — тело подтянутое, без излишеств. Рубашка расстегнута, а белая майка облегала мускулистую грудь и накачанный торс.

«Кажется, он очень сильный», — всё тот же внутренний голос отмечал приятную внешность её спутника.

Заметив выходящего из детской Ханса, Бруно прижал к губам палец, чтобы тот молчал и не пугал девушку, не сводил все его усилия на нет. Ацгил понял всё и решил подождать.

— Мы будем просто спать?

— Да, — повторил спокойно Бруно, проводя Люсиль в глубь комнаты. Офицер запер дверь на ключ и, посмотрев на патефон, решил, что нужно расположить к себе напряжённую, все ещё неуверенную в нём особу. — Потанцуем? Забудем, кто мы есть, хотя бы на несколько минут. Музыка поможет тебе забыться, а я помогу тебе не вспоминать о том, что было.

— Но остальные могут проснуться…

class="book">— Мы тихо. Не думай о них, представь, что сейчас никого не существует, кроме нас двоих, — он мягко улыбнулся, загружая пластинку Люсьен Буайе с композицией «Жду я нежных слов». Мужчина направил и установил остриё иглы на чёрную виниловую пластинку. Тихая мелодия, льющаяся из-под клавиш фортепиано, наполнила комнату офицера. Спокойный женский голос на языке любви нараспев воспроизводил лирический мотив. — Прошу. Только один танец, — протянул он открытую ладонь, в которую Люсиль и вложила свою, аккуратно касаясь его пальцами и прикрыв от удовольствия глаза. Было так непривычно спокойно. Бруно мягко притянул к себе хрупкое женское тело и сжал её пальцы чуть сильнее, чем было до этого. Другой рукой обнял за талию и задвигался в такт, кружа её в медленном, спокойном и умиротворённом танце.

Название песни было очень символичным. В первую очередь для неё, ведь нежных слов так не хватало! Неужели она услышит их… от него? Девушка вглядывалась в глаза напротив, не до конца понимая, что же хочет в них разглядеть. Мужчина смотрел на неё и касался её так естественно, будто так и должно быть. Он ненавязчиво обнимает девушку и проходится кончиком носа по её, задевая губами её висок, а затем спускаясь к щеке и оставляя на ней теплый след.

— Зачем Вы делаете это для меня?

— Мне так хочется, — тихим, хриплым голосом отвечает он, понимая, что она напоминает ему его мать. Такую же забитую судьбой и мужем, сжавшуюся в углу, обнимающую колени и прячущую разбитое лицо. В её глазах давно не было ни слёз, ни опустошения, ни жизни. Иногда казалось, что она и своих сыновей не любила, лишь потому, что они были рождены от такого дьявола.

— А когда наиграетесь, что мне делать потом? — тихо, не перекрикивая нежного голоса певицы, спросила Люсиль, немного отстранившись. Освободиться от сильных рук она даже не попыталась.

— Я не играю, — натянуто улыбается он и снова притягивает ближе, чтобы прижать к себе сильнее.

— Уверены?

— Слово офицера. — Тихо шепчет он на ушко.

Кажется, весь окружающий мир, и правда, перестал существовать. Бруно хотелось поверить, довериться. Люсиль не знала почему, но главное, что больше не было той гнетущей тревоги внутри, а громкий и противный смех не нарушал её умиротворения.

— Я должна бояться Вас.

— Не должна. Все остальные должны, но не ты. Не сейчас и никогда, — уверенно проговаривает Бруно, касаясь её щеки своей. Песня закончилась. Пластинка остановилась. Он как и обещал, прервал танец, но не отпустил её руки. Офицер подвел её к кровати, помог залезть под одеяло и, сняв рубашку, лёг рядом. Как будто так было всегда, словно она всегда была в его руках. Мужчина крепко обнял её, но Люсиль не смогла улыбнуться новым, непонятным ощущениям, потому что напряжение вернулось новой волной, но она всё же закрыла глаза, а убирать мужские руки с себя не стала. Кажется, она опять без боя сдавалась чему-то новому и неизвестному. Хоть и приятному, но от того более опасному.

***

Бруно знал, что ему нужно уходить рано. Проснулся он вовремя, но будить спящую Люсиль не хотелось. Её голова лежала на его плече, а сама она лежала на боку так, что её задница упиралась о головку возбуждённого члена.

«Что делать? Спастись самому или продолжать спасать её и смиренно ждать?», — офицер прикрыл глаза, надеясь, что его «животное» более сговорчивое. Как же было сложно держать слово и не трогать её; не сорвать ночное одеяние, под которым укрывались соблазнительные изгибы девичьего тела.

«Почему ты не просыпаешься?», — Бруно двумя пальцами подхватил край сорочки и потянул его вверх. Тонкая ткань эротично поползла по бедру, открывая жадному взору мягкое и округлое полушарие ягодицы. Он сглотнул, понимая, что она без белья. Теперь член, сдерживаемый лишь тканью ночных штанов, бесстыдно касался уже её голой задницы. Лейтенант мог достигнуть кульминации от одного лишь взгляда. Он еле сдержал рык и подавил в себе желание схватить за волосы и насадить эту чертовку на себя, полностью заполнив собой; заткнуть рот жёстким, властным поцелуем и глотать вместе с ней всхлипы и слёзы, ненависть ко всему. Он уткнулся носом её мягкие волосы, полной грудью вдыхая дурманящий аромат роз. Ещё немного, и его просто разорвет, как от снаряда. Не торопясь, он приспустил штаны, выпуская на волю своего «зверя». Мужчина немного приподнял бедра и потёрся влажной пульсирующей головкой о её вагину, которая, потеряй он контроль, наверняка была бы уже разодрана, как и душа Люсиль.

Будто почувствовав неладное, она пошевелилась, резко поднимая голову. Бруно замер и убрал руки, только вот пробудившийся орган он спрятать не успел бы при всём желании. Бруно натянуто улыбнулся испуганной Люсиль. С приоткрывшимися пухлыми розовыми губами она выглядела невероятно сексуально. Как же они его к себе тянули!

— С добрым утром, — он пытался поприветствовать девушку как можно нежнее, чтобы не пугать ещё больше, вцепившись руками в простынь. Если та не отстранится, то мужчина войдёт в неё. — Тебе хорошо спалось?

— Да, — кивнула она, и, осознав, что именно упирается в неё, тут же вскочила, чуть ли не упав с кровати. Бруно ловким движением поймал девушку и уронил обратно на матрас. Реакция…

— Вы хотели воспользоваться мной, как и те солдаты, — шепнула Люсиль, но скорее для себя, чем для него. Она была уверена, что совершила очередную ошибку, позволяя одурманить себя вином, красивыми словами, танцем и уверенными действиями. «Да что же это такое! Когда же я поумнею?» — она снова заткнула руками уши, думая, что громкие мысли от этого заткнутся.

— Не как они, — офицер встал и расправил трусы, придерживая член, чтобы он не сильно оттопыривал ткань и не пугал её ещё больше. Лейтенант быстро скрылся в ванной. Люсиль наблюдала за его действиями исподлобья, виня во всём себя. Зачем поддалась на его уговоры? Зачем нужно было спать рядом с ним? Почему так быстро сдалась солдатам и не боролась за себя? Неужели она настолько слабая, что не смогла?

Шум воды в ванной комнате заглушил треск дерева. Замок, оказывается, был повёрнут на ключ, и Эйнар, поддавшись на мольбы супруги, беспокоящейся о благополучии сестры, мощным ударом сломал хлипкую преграду.

— Люсиль! Что он с тобой делал? — влетела в комнату Эмилия.

— Ничего, — ответила Люсиль, по очереди осмотрев ворвавшихся родственников, от неожиданности упав с кровати. Эмилия схватила плед и, помогая ей подняться, укутала сестру и повела за собой. На грохот вышел и сам офицер, уже полностью усыпивший инстинкты и почти одетый в форму.

— Зачем дверь-то сломали? Попросили бы, мы бы и так открыли, — уставился он на смущённого Эйнара, сохраняя спокойствие. Тем более, Люсиль сама призналась, что «ничего не произошло», так что панику подымать? Ну спали они в одной постели, и что? Вегенер пропустил мимо себя Эмилию, крепко придерживающую сестру за плечи.

— Спасибо Вам, Бруно. Вы правда держите слово, даже тогда, когда вам нелегко, — обернулась Люсиль, перед тем, как потеряться из поля зрения офицера.

— За что ты его благодаришь? Он же зверь! — горячо шептала Эмилия на ухо сестре, все ещё не принимая того, что немцы могут быть другими. Тем более, следы на коже Люсиль красноречиво показывают, на что они на самом деле способны.

— Нет, он не такой. Он спас меня… дважды. Один раз от солдат, а второй от ошибки, — ляпнула она, заходя в спальню сестры, где на деревянной лошадке раскачивалась Лили. — Мне хочется верить, что он не такой, — подтвердила она, усмехнувшись, после чего погладила Эмилию по руке, давая понять, что ей лучше.

— Тогда пойдём, тебе надо привести себя в порядок, — Эмилия не стала больше допытывать сестру, зная, что она расскажет обо всём позже. Сейчас нужно радоваться, что настало утро, и вовсе не такое плохое, как показалось изначально.

***

— Ты тоже не веришь мне, как и твоя жена, да? — спросил Бруно у художника, пытающегося поставить дверь на положенное место. Сам он вернулся обратно в ванную комнату.

— Я верю тебе. Просто как я мог не помочь своей женщине? — усмехнулся он, проверяя выбитый замок. — Нужно поменять, — понял он, и, оставив дверь открытой, пошёл собираться на занятия. Лейтенант фон Фальк вышел, через несколько минут присоединяясь к Хансу и племяннику за обеденным столом.

— Ну как, ты добрался до Герды? — вспомнил Бруно, что видел брата, крадущегося к запертой двери, словно хищник на охоте.

— Да, только вот Густаво заплакал, и она забрала его к себе, — вздохнул Ханс, потрепав мальчика по волосам.

— Ну, ты же с ними спал?

— Да, и сын посередине в позе звёздочки, — улыбнулся он ещё шире, наверняка думая о том, что мальчик чувствовал, что с его мамой хотят сделать что-то очень непонятное.

— Защитник растёт, — Бруно так же улыбнулся, рассматривая Густаво, сидящего рядом на детском стульчике.

— Что у тебя с Люсиль? — поинтересовался Ханс, всё так же говоря тихо, чтобы всё осталось между ними двумя. Они не скрывались, нет, но братьям так было привычней. За долгие годы они привыкли к тихому общению между собой.

— Пока только проходим стадию доверия. Но, чувствую, если не пройдём её в ближайшее время, то конец войны я не увижу, — открыто ответил Бруно, посмотрев по сторонам. Надеялся перед уходом ещё раз убедиться в том, что ему не показалось, и Люсиль готова довериться ему.

— С добрым утром, офицеры! — появился возле них Эйнар. Он торопился, перемещаясь с нечеловеческой скоростью и ставя турку с водой на газ, чтобы сварить себе кофе. — Герда вам завтрак не готовит? — удивился художник, посмотрев на чистые тарелки братьев.

— Не надо, Эйнар, она спит. Густаво капризничал ночью и заснул только под утро, — услышав ответ, Эйнар поднял брови от удивления и передумал идти будить эту «беду».

— Тебе открыли доступ в спальню? — вопросительно посмотрел на друга художник.

— Ну, я вероломно вломился, конечно, но дальше дело не зашло, — усмехнулся ему Ханс, давая Густаву кусок хлеба, пока никто ему не приготовит полноценный завтрак.

— Тогда я попрошу Эмилию и Люсиль. Зря что ли целую операцию по спасению развернули, — высказался Эйнар, разливая кофе по трём чашкам. — Я сейчас, — художник уверенно оправился за сёстрами.

— Не хочешь походить на отца и жалеешь мать своего сына?

— Жалею. Ей многое придётся вынести, пусть отсыпается, — загадочно произнёс Ханс, поставив две кружки ароматного напитка с корицей для себя и брата.

— К чему это ты? — удивился Бруно, взяв кусок багета и намазав его маслом. Откусив, он также намазал ещё один и сунул в ручку тянущегося к хлебу Густаво. Ханс проделал то же самое и со своим куском, и, не обделяя сына вниманием, пододвинул второй бутерброд. Густаво выбирать не стал, а постарался запихать в рот сразу два. Братья засмеялись находчивости малыша.

— К тому, что Герде придётся какое-то время провести взаперти, не в очень комфортных условиях, — выдал Ханс свою задумку, снова вставая, чтобы налить сыну компота.

— Я, видимо, поторопился, сказав, что ты не хочешь походить на отца, да? — печально усмехнулся Бруно, понимая, что всё-таки от ген им никуда не деться.

— Не совсем так. Мама не хотела испытывать тех ощущений, а Герда сама попросила показать ей их, мол хочет испытать подобные эмоции, ощутить то, чего так боятся более скромные женщины, — улыбнулся Ацгил, но Бруно узнал в ней улыбку отца. От такого сходства он передёрнул плечами.

— Хочешь лишить сына матери? — спросил он, так как знал, что сидел с матерью в подвале слишком долго. Ему повезло, что сумел вырваться, ведь нужно было учиться и отправляться на службу, как и хотел их отец.

— Конечно, нет. Я думаю, дня два-три ей хватит для насыщения эмоциями, — прикинул он. Главное, не войти в кураж и не увлечься. — Надо поговорить с Эйнаром, чтобы присмотрел за Густаво.

— Разлука с ребёнком — для женщины большое испытание. Ты же знаешь, что отец и тебя забирал, подолгу не возвращал, чтобы держать мать под контролем. Он мечтал вырастить из младшего брата бездушного солдата, с детства приучая к спорту, особенное внимание уделяя рукопашным боям и боксу. Но ты был совсем маленький и не понимал, что от тебя требуют, — проговорил Бруно, насупив брови и, тяжело вздохнув, посмотрел на Густаво.

— Вернул же.

— Вернул, когда ты в пятилетнем возрасте выпустил всех пленников. У него просто лопнуло терпение от твоих проделок, — усмехнулся Бруно, вспоминая этот казус, после чего стал постукивать пальцами по деревянной поверхности стола. Как отец ещё не убил младшего? Ханс тоже улыбнулся своей находчивости и тому, что уже тогда стремился помогать людям. Тогда он ещё хотел вернуться к матери и помочь ей тоже сбежать. Что, в итоге, тоже получилось. Мечта отца осуществилась, и сейчас Ханс не спасает, а казнит и забирает в плен граждан.

— Да, было «весело», — выдохнул Ацгил протяжно.

«Ты упрямый и непослушный, как твоя мать!»,— кричал отец, когда Ханс собрался на гражданку и решил оставить службу в армии. Он последовал за Бруно, который просто хотел заниматься написанием музыки. — «Ты и твой брат взяли от этой непокорной «демоницы» всё самое худшее! Весь «мусор» собрали!», — продолжал свирепствовать он, широким росчерком подписывая рапорт об отставке Ханса. Ацгил ушёл, а вот отец остался, не зная о том, что настоящим «демоном» на самом деле был он.

— Герда будет знать, что это всё подстроено?

— Разумеется, нет. Так будет неинтересно. Все должно быть максимально правдоподобно, — честно высказал свои мысли мужчина. Фон Фальк сглотнул и потряс головой, видя перед собой молодого отца.

— Она всегда может вернуться назад, стоит только захотеть. Но, что-то мне подсказывает, что она не захочет, — усмехнулся Ацгил, вспомнив, как в последние дни она только и делает, что говорит ему о своих желаниях.

— Ты собираешься пропускать службу?

— Ни в коем случае.

— Давай уже пойдём, нам пора. Опоздаем ведь, — Бруно встал из-за стола, поцеловал Густаво в макушку и, надев фуражку, отправился на выход, напоследок ещё раз настороженно покосившись на брата. Он надеялся, что Ханс знает, что делает, и всё это только ради своей женщины, а не из-за врождённой жестокости, как у их «создателя».

— Товарищ лейтенант, Вы уже уходите? — Эмилия вышла из комнаты, столкнувшись с офицером.

— Да, мадам, нам пора, но мы вернёмся на обед, — натянуто улыбнувшись, сообщил Бруно, посмотрев на подошедшую Люсиль. Платье слишком сильно подчёркивало фигуру девушки, отчего он невольно представил обнаженной. Не удержавшись, мужчина взял её руку, поднёс к губам и легко поцеловал, после чего кивнул на прощание и поспешил уйти, стараясь отогнать наваждение.

Ханс поспешил за братом, неся на руках сына, которого быстро передал Эмилии и, кивнув дамам, вышел за дверь.

— Прости, Эйнар. Больше такого не повторится, — миссис Вегенер принялась извиняться перед мужем за немного скомканное утро. Переживания за вновь исчезнувшую сестру и её якобы спасение выбили хозяйку дома из привычной колеи.

— Отнеси мальчика к Герде и приготовь обед, а мне пора, — чмокнув жену и дочку в щёчку, он ушёл, оставляя женщин одних.

========== Часть 14 ==========

Ханс с Бруно отправились в главный штаб.

Двухэтажный особняк находился, как ни странно, не в центре, а на окраине, в пригороде Парижа под названием Бюсси-Сен-Жорж. Немецкие войска начали своё стремительное наступление с малых побед, первым пал именно этот спокойный тихий городок. Как только здание было оккупировано новым правительством, две мраморные массивные колонны у центрального входа украсили красной тканью с изображением креста с загнутыми концами из четырёх прутьев, обозначающие создание, солнце и благополучие. Это же «солнышко» воткнули и на самый вверх здания, чтобы освещало своим благим сиянием французов, заставляя тех принимать новые правила и устои. Результат такой пропаганды, конечно же, не был однозначным, ведь кто-то свыкся с новыми требованиями нацистской армии, а кто-то так и не смог перебороть себя и сдаться под опеку.

Теперь в этом здании регулярно собирался весь офицерский состав, обсуждая дальнейшие действия и выстраивая стратегию продвижения. Они обдумывали как бы побыстрее захватить то, что им не принадлежит.

Штаб делился на несколько секторов: кабинеты командующих, бытовые комнаты, кладовые с оружием и боеприпасами, несколько столовых, в которых строго соблюдалась субординация, и камеры для заключённых, которые, как правило, долго в них не задерживались. Несчастных либо казнили (в том случае, если пленник не представлял особой ценности), либо отправляли в услужение офицеру (если он, конечно, не вызывал опасений). По приказу руководства (история умалчивает, кто именно отдал приказ) одна из комнат была выделена для поощрения избранных, ведь офицерам нужно было как-то отдыхать от военных действий и черпать жизненную энергию для поддержания боевого духа, зачастую высасывая её из какого-нибудь молодого крепкого тела с соблазнительными формами. Комната была чудесна, наполнена интересными приспособлениями, в наличии имелась даже гильотина. Механизм приведения в исполнение смертельной казни служил скорее для остроты ощущений в любовных играх, чем для того, чтобы немедленно отсечь голову понравившейся француженки. В этом не было необходимости; можно было расстрелять их и на улице, у стены. Зачем пачкать пол? Хотя руководство настояло, чтобы комнаты были выкрашены в красный цвет. Так, на всякий случай, в процессе ведь так легко увлечься, а этот цвет отлично скроет «нечаянно» пролитую кровь. Железные цепи свисали с потолка и торчали из стен, ошейники, наручники, в общем, всё, что так грело душу «хорошего» немца. Каждый молодой солдат мечтал попасть в пыточную и использовать её по назначению, только в качестве кого именно — пассива или доминанта — тщательно умалчивалось.

Ханс добрался до штаба на мотоцикле, «прихватив» с собой несколько солдат, которые, запинаясь и задыхаясь, бежали за ним. Офицер лишь бросал презрительные взгляды через плечо. Они хотят служить и за войну готовы отдавать себя целиком и полностью, пожертвовав собой ради победы. «Фанатики хреновы!»,— пробурчал Ханс, как только завёл своего железного коня и умчался вдаль, наблюдая в зеркало за стремительно уменьшающимися фигурами. Солдаты глотали пыль, но его приказы устало выполняли. Да куда уж им угнаться за двухколёсным командиром? Ацгил усмехнулся и сбавил скорость. Всё-таки издеваться над людьми он не хотел, потому что считал, что фашисты, большей своей частью, тоже люди с запудренными мозгами и имеют право на существование, но никому не позволительно переходить черту, ведь забирать жизни у простых граждан было категорически запрещено. Пускай он периодически делал то же самое, как служащий армии и своего отца, держа слово офицера и выполняя условия, пока выполняются его. Ханс не скрывает, что очень хотелось отучить всех от самовольства и неподчинения, особенно это касалось не в меру наглых солдат, которые от чего-то решили, что им все дозволено по одному лишь праву рождения. Мучить тех беженцев, что искали новый дом, он не соглашался, потому что это не вписывалось в его личные нормы морали. Он не был грёбаным фанатиком.

Зайдя в кабинет, он наконец-то опустился в чёрное кожаное кресло. Сейчас его пристанище порядком отличалось от его бытности арт-дилера; белый позолоченный декор сменился на тёмные цвета: серый, чёрный, коричневый. Строгость, чёткость и никаких излишек. Больше ничего не выдавало любовь к искусству, скорее наоборот — лишь страх и уныние, строгость и лаконичность. Ханс тяжело вздохнул и потёр глаза, посмотрев по сторонам.

Возможно, он несколько увлёкся своеобразной медитацией и потерял счет времени; вернуться в реальность его заставили громкие стоны и дикий смех из приоткрытого окна. Различив среди этой какофонии мольбы о пощаде, он тут же встал и, подойдя к окну, заметил, как рядовые выгуливали одного пленного на заднем дворе. Солдаты издевались над хромым бедолагой, заставляя его идти ровно. Не нужно было иметь медицинского образования, чтобы понять, что у мужчины свежий перелом, но его мучителей, откровенно говоря, это не волновало совершено. Они пытались заставить его идти прямо и не хромать, наказывая за неповиновение звонким ударом плети. Несчастный по началу пытался сдерживаться, но когда грязная рубашка на спине пропиталась его потом вперемешку с кровью, сочащейся из рваных ран от хлыста, мужчина послал собственную гордость ко всем чертям. Важнее было сохранить жизнь, поэтому после каждого удара он снова и снова начинал свои жалобные мольбы о помиловании. Каждый раз солдаты закатывались от смеха, находя в этом что-то весёлое и упиваясь собственной властью и вседозволенностью.

Ханс с трудом подавил волну отвращения. Калека выглядел таким жалким, и от этого его мучители окончательно теряли человеческий облик. В голову против воли закрались неприятные воспоминания. Когда он только вступил в ряды немецкой армии, о его родстве с высокопоставленным генералом фон Фальком знали лишь единицы. Не то, чтобы Ацгил намерено скрывал данный факт, но и лишний раз упоминать об этом даже в собственных мыслях не хотелось. Однако, стремясь доказать свою силу и заработать авторитет у собственных подчинённых, мужчина невольно переступал ту самую запретную черту. В такие моменты он становился слишком похожим на своего создателя: таким же деспотичным, жёстким, жестоким, невыносимым диктатором. Сам офицер за собой этого не замечал, пока однажды не стал случайным свидетелем разговора солдат. Даже не подозревая о родстве Ханса и его отца, парни сравнивали их, приходя к неутешительному для офицера выводу — они одного поля ягоды, а лейтенант Ацгил через какое-то время сможет составить достойную конкуренцию генералу фон Фальку.

Никто и никогда ещё так не оскорблял его. Меньше всего он хотел быть похожим на собственного отца, больше всего страшился именно этого, поэтому с того дня старался сделать абсолютно всё, чтобы больше никому не пришло в голову приводить такие ужасающие параллели.

— Вот ведь выродки, — протяжно выдохнул Ацгил, прикусив нижнюю губу. Поправив китель и фуражку, он решил проучить этих зарвавшихся инвалидов на голову.

— Товарищ лейтенант, а мы… гуляем, — заикаясь, принялся оправдываться молодой изверг, как только увидел офицера. Рядовые при появлении командира тут же вытянулись по стойке смирно.

— Я вижу, что вы гуляете. Надо делом заниматься, а вы, идиоты, только и делаете, что издеваетесь над гражданами, — прикрикнул Ханс, заведя руки за спину и окатив каждого стоящего напротив него солдата строгим взглядом, словно ледяной волной.

— Мы лишь хотели его исцелить, — один не в меру разговорчивый рядовой решил пошутить и ответил за своих товарищей. Остальные не решились засмеяться открыто, тщательно подавляя смешки, еле сдерживаясь. Каждый раз, когда они ловили на себе суровый взгляд офицера, ухмылки исчезали с лиц.

— Исцелить, значит. Я вас сейчас сам исцелю, черти! — процедил он сквозь зубы и одним отточенным движением вытащил пистолет из кобуры, открыв стрельбу по ногам рядовых. — Ну же, веселитесь, смейтесь! — приказывал он. Пули, сопровождаемые громким хлопком затвора, звонко ударялись о твёрдую поверхность брусчатки возле замерших ног. После первого выстрела молодые люди, конечно, отскочили, но продолжать движение и дальше побоялись, не хотелось бы схватить шальную пулю. — Что, уже не смешно? — Ханс, наконец, спрятал оружие обратно, так никого и не задев, потом подошёл ближе, заглядывая в испуганные глаза. — Так-то лучше. За что вы схватили этого гражданина? — задал вопрос лейтенант, посмотрев на побледневшего фермера. Понимая, что он испуган не меньше, чем его подчинённые, он подошёл к нему и, взяв за наручники, отомкнул замки. — Не слышу ответа! — гаркнул Ханс, даже не посмотрев в сторону солдат, а всё так же с интересом разглядывая мужчину. Интересно, а что бы чувствовал он, если бы оказался на его месте? В его одежде, положении, не в форме с оружием и с противоречивым нравом помиловать и наказать, а именно подчинённым во всем, без возможности выбора.

— Он подрался с одним из солдат, — сглотнув, ответил один из самых смелых провокаторов. Ханс незаметно усмехнулся и, кажется, остался доволен тем, что не все ещё согласны с вторжением новой власти.

— Убил его?

— Никак нет, но хотел утопить в речке.

— Почему не утопил? — в недоумении вздёрнул бровь Ханс, не понимая благородства мужчины. Он задал вопрос спокойно и тихо. Только для него. Фермер абсолютно не понимал двуличного офицера перед собой.

— Помешали, — предельно честно ответил он, опуская взгляд и убирая руки за спину, чтобы не дать себя сковать снова. Тот по-прежнему не знал, что ожидать от этого непонятного фашиста. Кто он? Что задумал? В самом ли деле мужчина так добр, или просто хочет таким казаться, чтобы втереться к нему в доверие?

— У тебя жена есть? — поинтересовался Ацгил.

— Да, и маленькие дети.

— Хорошо, — усмехнулся офицер и встал напротив своих солдат, рядом с пострадавшим. — Слушать внимательно мой приказ! Только я узнаю, что вы его не выполнили, я вам точно по ноге отстрелю и будете мне на одной маршировать. — Предупредил он угрожающе.

— Так точно, товарищ лейтенант! — синхронно ответили рядовые.

— Прекрасно. А теперь вы сопроводите гражданина… — запнулся Ханс, не зная как зовут несчастного, и повернулся к нему, что бы тот назвал своё имя.

— Бенуа, — шепнул он, покосившись на офицера, все ещё не понимая намерений этого фашиста.

— …месье Бенуа до медпункта. После того, как о нём позаботится доктор, вы возьмёте коробку со склада, наполните её крупой, мукой, консервами и сладостями, после чего доставите месье до его дома целого и невредимого. Прямо до постели, если потребуется. И без фокусов! — закончил Ханс и снова глянул на пострадавшего. — Если возникнут проблемы — обращайтесь напрямую ко мне.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — шокировано прошептал мужчина и поднял взгляд. — Зачем Вы это делаете? Вам что-то нужно от меня? — подозрительно прищурившись, спросил Бенуа, думая о том, что наверное, всё-таки лейтенант преследовал какие-то свои цели.

— Считайте, что это моя личная прихоть. Это никак не касается лично вас, — спокойно произносит офицер, вздёрнув острый подбородок. Если он и тварь, то хотя бы делает вид, что благороднее некоторых. — Выполнять! — это было последним, что выкрикнул Ацгил, с удовольствием наблюдая за тем, как недовольные солдаты, подхватив фермера под руки, отправились выполнять указания. Во власти было что-то такое особенное, что грело самолюбие. Кажется, он стал понимать отца. А ещё был рад, что отличается от него, и в очередной раз это доказал.

«Ладно, нужно заняться не менее важными делами, а точнее делом, имеющим женское имя и очень притягательную наружность», — напомнил себе мужчина и зашагал со двора, направляясь обратно в кабинет, чтобы тщательно всё обдумать.

Ханс поднялся по лестнице и посмотрел на трёх солдат, которые о чём-то увлечённо беседовали. Заметив офицера, они поприветствовали его, синхронно выкинув руку вперёд. Среди них Ацгил не без удовольствия заметил знакомое лицо. Для него никогда не составляло особого труда завести новые знакомства, подружиться с кем-то, но война и на это накладывает свой отпечаток — невольно начинаешь сторониться близких отношений. Сержанта Генри он почти готов был назвать своим другом, ведь молодой человек имел одно очень полезное качество: умел держать язык за зубами.

Солдаты отвлеклись от разговора и уже собирались ретироваться по-тихому, чтобы ненароком не схлопотать за безделье.

— Стоять! За мной! — рыкнул Ханс, вдруг решив, что для его плана нужна некая помощь со стороны. Солдаты переглянулись и уже направились за офицером, но сержант остановил их одним движением руки, самому направляясь за приятелем. Войдя в кабинет и быстро подойдя к столу, Ханс вытащил чистый лист и быстро завозил по белой поверхности ручкой, записывая адрес и после протягивая его Генри.

— По этому адресу живёт женщина. Возьми парочку своих лоботрясов и приведи её ко мне вместе с сыном, — Ханс инструктировал предельно быстро и чётко, надеясь, что правильно поступает, что этому человеку он может довериться. Пусть не так, как брату, но с доставкой тот однозначно справится. Мужчина надеялся и на то, что Герда без боя не сдастся, и после он с садистским удовольствием будет созерцать исцарапанные физиономии солдат. — Сразу предупреждаю, доставить её без увечий и царапин. Понял? Увижу хоть одну!.. — на этих словах Ацгил подошёл ближе и выразительно посмотрел на сержанта, при этом демонстрируя свои плотно сжатые в оскале зубы.

— Так точно, товарищ лейтенант, — с готовностью кивнул Генри, рассматривая неровный почерк Ханса. — Как убедить женщину пройти с нами? Ведь мало кто хочет следовать за нами добровольно, — уточнил сержант, потому что не совсем понимал, как им действовать, если нельзя применять физическую силу. И вообще, почему именно к этой женщине? Она так важна для офицера? Почему? Тогда зачем отправляет их, а не идёт и не собирает сам? Вопросы сменяли друг друга со скоростью света, но задавать их вслух мужчина благоразумно не стал.

— Разрешаю напугать. Не сильно, но настойчиво, — более спокойно продолжил инструктировать Ханс. — Мне нужно, чтобы она боялась, но при этом была не повреждена и мальчик тоже не пострадал. — Ацгил облизнул губы и, отходя к столу, сел на край, скрещивая руки на груди.

«Герда, Герда, на что же ты меня толкаешь, а?», — офицер закусил губу, обдумывая детали и опасаясь того, что всё же может сорваться и правда навредить ей. А если ему понравится быть тираном? Тогда она не сможет уйти, ведь гены отца возьмут верх. Он потеряет контроль, и тогда даже Эйнар ей не поможет, ведь и сам не прочь наказать художницу. Вместо того, чтобы защищать — станет его союзником. Вот ведь дьявол!

— Привести её сразу к Вам? — вопрос вывел Ханса из разных мышления.

— Нет, отведите в камеру и доложите мне, а дальше … В общем, не ваше дело. — Высказался Ханс, поглядывая на Генри. Сержант был в замешательстве: то запрещают похищать и издеваться над людьми, то разрешают и сами дают адреса, по которым живут будущие заключённые. Однако внешне казался спокойно-сосредоточенным.

— Разрешите идти? — спросил он. Дружба-дружбой, а субординацию никто не отменял.

— Иди, — проворчал Ханс, надеясь, что всё пройдет хорошо, а психическое здоровье Герды не пострадает. Мужчина готов сделать всё, что она попросит. Это чертовка слишком быстро проникла в его сознание и залезла под кожу, убивая в нём всё хорошее и светлое, заставляя пробуждаться самое чудовищное, что досталось ему от отца. «Главное, не пожалей», — предостерёг он самого себя.

Вовремя вспомнив, что не назвал имя «жертвы», он окликнул сержанта и вернул его обратно, а то приведут ещё одну из трёх блондинок и доказывай потом, что ничего дурного не планировал. Точнее планировал, конечно, но не с теми.

— Зовут Герда Вегенер, — четко произнёс он имя художницы, с трудом подавив дрожь в голосе и чувствуя, что сойдёт с ума от её опасных желаний.

— Так точно, будет сделано! — Генри по-новой отдал честь офицеру и ушел прочь, хлопнув дверью.

— По голове себе стукни, идиот, — устало выругался Ханс, принявшись нервно вышагивать по кабинету и расстегнув, наконец, чёртову китель.

Дышать легче не стало, да и расслабления он не почувствовал. Стоило закрыть глаза, как перед ним тут же возникал образ отца, яростно избивающего мать. Ханс отчетливо слышал душераздирающие крики, громкие всхлипы и звонкие шлепки по исхудавшему телу. Память против воли услужливо подкинула яркие, но отнюдь не самые приятные моменты из далёкого детства.

Он вспомнил, как вернувшись однажды из школы, нашёл собственную мать, лежащей на полу, всю в крови. Тогда мужчина только познакомился с Эйнаром; они учились в местной школе, а после занятий задержались, чтобы погонять с мальчишками мяч. Ему было семь лет, в тот день закончилась его безоблачная жизнь.

Он помнил, как ужас сковывал его. Мама лежала в позе эмбриона и тихо поскуливала от боли, зажимая обеими ладонями рот; всё её тело мелко подрагивало. Её тонкое платье было разорвано в клочья; тёмно-алая кровь насквозь пропитала каждый кусочек белоснежной ткани. Контраст был ужасающе прекрасный. Не замечая ничего вокруг, он кинулся к матери прежде, чем сам успел это осознать. Он боялся прикоснуться к ней, мог лишь всхлипывать и утирать крупные капли слёз, растирая по лицу солёную влагу. Голос отца заставил его обернуться. Мужчина в военное форме вальяжно откинулся на стуле, облокотившись локтем о стол и подперев кулаком голову. Они не были готовы к тому, что он найдёт их так быстро и нагрянет в их новый дом в маленькой деревушке Вайли. Отец имел большие планы на младшего сына, он хотел сделать из него идеального солдата: жестокого, беспощадного, но мать вмешалась и всё испортила. Это привело его в бешенство! Он решил наказать её за непослушание и, конечно же, за побег.

Ханс подошёл к окну и, открыв его, глубоко вздохнул полной грудью, после чего посмотрел на ясное небо. Оглядевшись по сторонам, Ацгил вытащил пачку сигарет и закурил.

Заметив сына, женщина судорожно вздохнула и с трудом поднялась. Тонкая рука, испачканная в собственной крови, неожиданно сильно ухватила его запястье. Мама дёрнула его на себя, и он упал в её объятья. Женщина надрывно рыдала, обнимая мальчика и прижимая к себе сильнее, сидя на холодном полу и повторяя всего одну фразу: «Только не его! Не трогай Ханса!». В тот момент он впервые почувствовал отвращение к самому себе. Он не мог сделать ровным счётом ничего, и лишь жалел, что рядом нет брата. Он винил себя за то, что слишком мал и слаб. В памяти всё ещё звенел стальной, холодный голос отца: «Это мой сын, женщина!».

Тогда отец просто ушёл. Он не появился ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Они попытались сбежать снова, но при первой же попытке их мягко, но настойчиво развернули на выезде из города. Они были в ловушке, словно звери в клетке. Вроде бы и есть все условия для существования, но самого главного — свободы — нет. Отец периодически навещал их, напоминал о своём существовании и демонстрировал собственную власть. Тогда он и стал заниматься боксом, чтобы стать сильнее, чтобы однажды суметь защитить то самое дорогое, что было в его жизни. Но все его усилия могли оказаться напрасными…

Однажды, вернувшись с очередной тренировки, он застал маму на подоконнике. Она уже приготовилась лететь вниз и прервать, наконец, своё жалкое существование. «Не оставляй меня!» — на удивление спокойно просил подросток, останавливаясь позади неё. Он больше не плакал, не пускал сопли, не давил на жалость, потому что учился добиваться желаемого другими методами. Однако сама его просьба прозвучала как приказ. Женщина почти машинально подчинилась, и только после это с ужасом осознала, насколько её мальчик, этот добрый, милый и ласковый Ханс, начинает напоминать своего властного отца. Она пошатнулась, едва удержавшись на ослабевших и подгибающихся ногах. Подросток подошёл и взял женское запястье, но в ответ лишь услышал: «Отпусти… Я больше не нужна тебе! Ты уже взрослый и справишься сам!», — отмечая, как маленькая ручка её сына выросла в почти уверенный капкан тринадцатилетнего подростка. «Отпущу, но не так. Я избавлю тебя от отца!», — уверенно заявил Ханс. Это его обещание. Его цель. Его предназначение.

Ацгил в очередной раз затянулся. Дым не помогал ему забыть наполненные слезами глаза и дрожащий голос матери в тот момент.

«Я становлюсь сильнее и совсем скоро он не справится со мной!», — убеждал себя Ханс. К тому же, скоро должен был приехать Бруно, а вместе они обязательно что-нибудь придумают. Отец, конечно же, до определенного момента не должен был ни о чём знать. По его мнению, сыновья не могут пойти против своего родителя. Это было удобно для всех.

«Нет, ты можешь пострадать!», — выкрикнула женщина, слезая с окна и крепко обнимая сына. В глубине души она понимала, что всегда будет нужна ему, хотя бы для того, чтобы зашить раны, которые нанесёт мальчику этот изверг.

«Нет, мам, он меня не убьет. Я ведь нужен ему, он хочет воспитать себе подобного. А раны от его… методов — это пустяки, заживут. Пусть он учит меня кусаться, причинять боль, но в один день поймёт, что сам же может пострадать от своего воспитания», — усмехнулся Ханс, обнимая женщину, как совсем взрослый мужчина.

Теперь он точно решил идти до конца.

Отец приезжал в Вайли, привозил деньги, еду, одежду, в общем-то, всё самое необходимое для учёбы и развития сына. Пока Ханс учился, просто играл с Эйнаром в футбол или сидел с ним на берегу и смотрел, как его друг изображает закаты, родитель занимался любимым делом — издевался над женщиной: насиловал, унижал, бил и подчинял себе. В очередной раз отец заявился вне своего расписания. Целый день Ацгил не мог найти себе места, нервничал и чувствовал, что с самой важной для него женщиной что-то не так. Матери было плохо и, скорее всего, уже не страшно. Он спешил вернуться домой вовремя, почти бежал по направлению к трёхэтажному дому грязно-синего цвета. Кинув сумку на пороге, мальчик вошёл в дом. Подросток бросался по комнатам, боясь увидеть то, чего бы не хотел видеть никогда. Ханс боялся застукать отца, насилующего его мать, ведь он жил и развивался в этом теле целых девять месяцев.

Зайдя в гостиную, Ацгил заметил отца, вальяжно развалившегося на диване, словно тот был хозяином всего мира, а уж этой семейки и подавно. Он неторопливо курил сигару, а его мать стояла перед ним на коленях и делала глубокий минет (хотя тогда он не знал ни этого слова, ни его значения). Её голова медленно опускалась и подымалась. Глаза были открыты, она, не отрываясь, смотрела на мужчину, а отец — на неё, лениво направляя, чуть поглаживая женщину по волосам, всем своим видом демонстрируя собственное превосходство.

Чувство превосходства посещает и его самого. Буквально час назад он отправил за Гердой троих солдат, прекрасно понимая, что всё может пойти не по плану, а тогда ему придётся ещё раз выпустить свою тёмную сущность. Кто сдержит его самого, если что-то пойдёт не так? Густаво?

Ханс докурил, затушив сигарету о дно пепельницы. Вытащив очередную, он зажал фильтр зубами и снова затянулся. Закрыл глаза. Память услужливо подсунула новую порцию воспоминаний о том, как тёмные силы вышли из него в первый раз. Ацгил устало опустился в кресло и выпустил струю дыма в образ отца перед собой. Он с нескрываемым презрением смотрел на того, от кого, будь у него хоть малейшая возможность, родиться не хотел бы никогда. Офицер затянулся вновь и, оперевшись на подлокотник кресла рукой, пока между пальцев тлела сигарета, а другой взял фуражку и стал рассматривать железный символ нацисткой армии, расположенный прямо над козырьком. Мужчина скривился, потрогал железный череп пальцем, а затем воткнул дымящую сигарету в лоб «смерти», покрутил пару раз и швырнул его обратно на стол вместе с окурком.

— Товарищ лейтенант, разрешите войти! — стук в дверь, показавшийся в тишине кабинета оглушительно громким, вырвал Ханса из воспоминаний.

— Разрешаю, — крикнул он в ответ, усмехнувшись. Правду говорят, что существует братская связь, более того, она очень сильна: если тревожится один, то и второй не спокоен. Дверь открылась, и в неё тут же вошёл не менее строгий, чем хозяин этого кабинета, лейтенант фон Фальк.

— Ты чего такой? Всё хорошо? — поинтересовался он, мгновенно заметив на лице младшего брата какое-то замешательство и сомнение. — Вновь пришлось пристрелить кого-то? — предположил Бруно, подойдя ближе и небрежно пряча руки в карманы форменных брюк. Его взгляд зацепился за пепел на полу, но уточнять он не стал. Мало ли, может, Ханс просто пепельницу уронил.

— Нет, ни в кого не стрелял. Хотя… не важно, — поправился он, вспомнив о горожанине. Ацгил отвечал резко и коротко, не желая вдаваться в подробности и, как следствие, выслушивать нотации от старшего брата о том, какой он кретин. Ханс и так это знал, зачем об этом постоянно напоминать?

— Тогда что? — не сдавался Бруно. Он методично продолжил выпытывать ответ, смотря на него сверху вниз. Ещё с детства повелось, что он всегда нависал над братом, чтобы вывести его на на чистую воду, как правило, под страхом получить лещей за молчание. Но это было тогда, а сейчас Ханс вырос и ни в чём особо не уступает: ни в росте, ни в силе, ни в других физических данных. Ацгил встал, желая быть с ним наравне.

— Просто борюсь со своими демонами, а ещё приказал солдатам притащить сюда Герду с сыном, — открыто сообщил он, не отходя, впрочем, от брата ни на шаг. Даже зная, что тот против, и сейчас начнётся поучительная лекция о том, как он похож на отца и всё такое. Но это не так, хотя, кого это волнует? Ханс терпеливо ждал реакции Бруно, который лишь тяжело вздохнул и, отойдя от младшего, принялся измерять комнату широкими и неторопливыми шагами.

— Ты уверен, что именно этого она хочет? — тихо спросил Бруно, останавливаясь возле окна и закрывая его; стало слишком зябко.

— Может и нет, но какая, нахрен, уже разница, — грубо ответил Ханс, чувствуя, что начинает злиться.

Он в два шага оказался возле портрета фюрера. Изображение перед его глазами начало расплываться, через минуту кристаллизуясь в новую форму. Хансувидел вместо национального диктатора другого, их с братом персонального. Не сдержавшись, мужчина схватил рамку и со всего размаху швырнул её об пол, разбивая стекло и деревянную раму. Бруно невольно пришлось забиться в угол, чтобы наблюдать за тем, как брат на полной скорости слетал с катушек.

— Ханс, ты ещё можешь вернуть их обратно.

— Могу, но не хочу! Она придёт сюда и получит сполна всё, что так сильно хочет! Я приучу её к другим эмоциям, — громко обещает Ханс, озлобленно пиная стекло в стороны и расчищая себе путь по направлению к брату. — Не смей меня сравнивать с отцом, — прочитал он во взгляде брата. — Я — не он, — на выдохе произнес Ацгил, стараясь успокоиться, посмотрев в точно такие же, как и у него самого, глаза напротив.

— Я надеюсь, ты помнишь, что мы сделали с отцом, когда он в последний раз переборщил?

— Помню, — произнёс Ханс, облизнув губы. — Это другое!

— Не другое, брат! Она просто не понимает, чем рискует, а ты можешь потерять контроль и навредить ей.

— Хочешь сказать, что я такой же больной ублюдок, да? — возмущённо спросил он, после ядовито усмехаясь и толкая брата от себя. Подойдя к столу, он опёрся руками на столешницу и низко опустил голову.

— Не ты один, — согласился Бруно. Он ничем не лучше, однако научился со временем с этим справляться, ведь смог отпустить с миром женщину, которая не любила его. Мужчина не пытался любыми способами удержать её возле себя, а просто подписал бумаги о разводе. — Но мы можем быть и другими, — ободряюще попытался улыбнуться Бруно, подходя ближе и положив ладонь на плечо младшего, надеясь успокоить, как и тогда, в детстве. Когда его, ещё совсем маленького, просто так наказывал отец. — Не заставляй меня останавливать это безумие и защищать твою женщину, мать твоего сына, от тебя же. Густаво вырастет ещё не скоро и не сможет заступиться за неё, а я смогу, — терпеливо, с легко читаемой угрозой в голосе шепнул Бруно, по-дружески похлопав брата по спине, после направляясь к выходу. — Надейся на то, что Герда останется довольна, — усмехнулся он и, подмигнув напоследок, вышел.

— Что же ты свою жену не защищал от самого себя, а? — выплюнул Ханс в уже закрытую дверь. — Сука! — рыкнул он, сметая всё со стола: канцелярские принадлежности тут же посыпались на пол вместе с папками и картами. Ацгил заметался по кабинету, сжимая и разжимая кулаки. Хотелось разбить чьё-нибудь лицо, прямо в мясо! Отдышавшись и повернув голову в сторону зеркала, Ханс увидел собственное отражение, но он уже не был похож на самого себя, скорее на своего внутреннего демона. Мужчина закрыл глаза, глубоко вздыхая и всеми силами стараясь уверить самого себя в том, что вовсе не похож на отца.

Ацгил застегнул китель и, схватил фуражку, быстрым шагом направился прочь из комнаты. Стремительно преодолев коридор, практически выбежал на улицу.

— Товарищ лейтенант, всё хорошо? — Бруно снова подошёл к брату. В отличии от Ханса, он был совершенно спокоен. Мужчина раньше, чем Ханс, привык сдерживать себя, держать все эмоции внутри.

— Да, всё просто замечательно. Разве может быть по-другому, лейтенант фон Фальк? — по буквам протянул фамилию их отца. — Почему ты не поменял фамилию? — вдруг опомнился он, вглядываясь в строгое лицо.

— А зачем? Мне и так хорошо, ведь я — сын генерала, у меня есть определённое преимущество, поблажки всякие, — улыбнулся тот, перечисляя то немногое положительное, что было в их родстве с собственным отцом. — А ты не хочешь поменять? Мне было бы спокойнее, если бы я знал, что ты тоже под некой защитой столь громкой фамилии.

— Нет, хоть чем-то же я должен отличаться от этого «демона», — более расслабленно ответил Ханс, кивнув тому головой в сторону и предложив пойти с ним. — Погоняем солдат? — предлагает офицер, и брат с готовностью идёт за ним, соглашаясь с тем, что рядовым действительно нужна неплохая встряска.

========== Часть 15 ==========

Герда очнулась на бетонном полу. Было очень холодно. Всё её тело сотрясалось мелкой дрожью, оно будто налилось свинцом, создавая неприятную тяжесть. Художница упёрлась ладонями в бетон и, превозмогая слабость, приподнялась, впопыхах оглядывая свою скромную обитель. Составить полную картину не давал слишком тусклый свет. Комнату освещала лишь одинокая лампочка, сиротливо свисающая с потолка. В крохотной комнатке с серыми стенами, в полумраке казавшимися практически чёрными, стояли лишь стол и стул, а в углу валялся старый, потрёпанный жизнью, матрац. Художница на четвереньках подползла к нему и, не скрывая удовольствия, примостилась на мягкой поверхности. Подтянув колени к подбородку, она обняла себя руками и попыталась вспомнить, что же всё-таки могло произойти.

Хотелось пить и избавиться от адской головной боли. Босые ноги и руки окоченели. Художница спрятала лицо в коленях, пытаясь сжаться в комок и согреться. Ей нужно было вспомнить, как она сюда попала. Вспомнить всё! Герда потрогала затылок, нащупала небольшую шишку и скривилась. Застонав от боли, женщина попыталась встать, но тут же упала обратно; сил не было даже на то, чтобы просто разглядеть своё новое жилье. Только головокружение усиливалось. Она задышала медленно и глубоко, легла на бок и зажмурилась.

Пустота.

Открыв глаза и облизнув пересохшие губы, художница снова сделала попытку встать. Цепляясь за шершавую стену, Герда кое-как добрела до стола и, облокотившись на неё, принялась рассматривать деревянную лакированную поверхность, покрытую множеством мелких царапин.

Внезапно тишину комнаты нарушил детский плач. От неожиданности художница вздрогнула и зажала ладонями уши. Этот крик, такой оглушительный и непонятный для неё, чуждый для такого места. Упав на колени, она задышала ещё чаще и приготовилась закричать, чтобы перекрыть жалобный звук. Кто мог так поступить с ней? Зачем? Вегенер подняла глаза и посмотрела на железную дверь напротив себя: она не имела ни малейшего окошка, тем самым не давая и шанса увидеть, что происходит за ней. Кому понадобилось держать её в этом месте? Ухватившись за стол, она поднялась и, шатаясь из стороны в стороны, словно при опьянении, медленно пошла к её сторону. Если ей не дано увидеть, то вдруг удастся хотя бы услышать то, что происходит по ту сторону железной преграды. Герда попробовала толкнуть дверь и опять скривилась — в этот раз от досады, потому что та была слишком толстой и тяжёлой, а сил не хватало даже на то, чтобы просто её толкнуть. Что за чертовщина?

— Воды! — сиплым голосом попыталась попросить она. Самое простое и нужное ей сейчас. — Кто-нибудь слышит меня? — облизнув пересохшие губы и нанеся новый удар, только чуть сильнее, женщина прислонилась ухом к поверхности двери и начала прислушиваться к голосам. Герда слышала их: как минимум, два мужских и совсем тихих голоса. Художница тут же насторожилась, делая пару шагов назад. — Кто вы? Почему я здесь?

Неизвестность. Непонимание.

Герда снова прильнула к двери и в этот раз услышала шаги: стремительные, чёткие, явно приближающиеся к её темнице. Замерев, она надеялась, что сейчас обо всём узнает. Что если это всего лишь чья-то глупая шутка? Кто вообще додумался до того, чтобы держать невиновного человека в четырёх стенах? Женщина заметалась по периметру — хотелось спрятаться, а потом уже из укрытия наблюдать за тем, кто войдёт. Или уже не войдёт? Шаги стихли, художница снова подошла к двери.

— Вы не можете уйти! Вернитесь! — она изо всех сил стукнула ладонью по двери и тут же прижалась к стене, забившись в самый угол. Женщина услышала, как ключ поворачивается в замке, а дверь стремительно открывается, поэтому та еле успевает подставить руку, чтобы железо не ударило по ней.

— Где она? — прикрикнул грубый мужской голос.

— Товарищ лейтенант, она была здесь, мы выполнили приказ. В конце концов, мальчик у Вас, — отчитался кто-то более спокойным голосом, в котором можно было уловить страх перед собеседником. Герда рассматривала его в щель. Она пыталась даже не дышать, чтобы ненароком не выдать себя.

Главный, судя по голосу, мужчина в форме резко развернулся к подчинённому и дал тому звонкую пощёчину. Весь его вид говорил о том, что на этом дело не закончится. Вегенер сглотнула и, чтобы хоть как-то помочь несчастному, вышла из-за двери и встала напротив жестокого лейтенанта. Женщина запомнила его звание и, кажется, знала уже раньше. Его серые глаза, словно бетонные стены, такие же холодные и агрессивные, вонзились теперь и в неё. Он отпустил солдата, толкая к выходу и, закрыв дверь, вернулся к ней.

— Герда, ты в порядке? — вряд ли она могла найти ответ на его вопрос.

— Я не знаю, — честно призналась та, обходя лейтенанта и без стыда рассматривая его с ног до головы. — У меня болит голова, и я хочу пить, — добавила она и нахмурилась, когда почему-то внезапно захотелось подойти к нему и обнять. Художница понимала, что человек перед ней опасен, видела это, слышала, что именно по его приказу её заперли здесь, но отчего-то так не хотелось его бояться!

— Сейчас, — он быстро идёт к двери, распахивает её и создаётся ощущение, что железная дверь для него — это не препятствие. — Приведите ко мне сержанта, а потом принесите воды и еды.

— Так точно! — ответил кто-то и тут же убежал. Лейтенант вернулся обратно. Герда стала отходить назад и, наткнувшись на край стола, остановилась.

— Кто Вы? — задала она один из самых простых вопросов, крутящихся в её голове. Хотелось понять, как он настроен к ней, почему выполняет её прихоти? Разве «жертва» может просить о чём-то?

— Ты не помнишь? — спросил Ханс, проглатывая окончания вопроса. Случилось ровно то, чего он и боялся. Всё пошло не по плану.

— Не-ет, — запинаясь, выдохнула она, отойдя ещё назад и неловко толкая своим телом стол. Ножки жалобно скрипнули, царапая грубый бетонный пол. Ханс сделал ещё один шаг к ней и осторожно положил руки на плечи. Затем его ладонь поднялась вверх, обхватила тонкую шею, стала ощупывать её, но когда пальцы добрались до больного места, он заметил, как художница скривилась от болевых ощущений. Ацгил протяжно выдохнул, стараясь успокоиться. Он подавил в себе вспышку гнева и принялся предельно нежно, даже аккуратно, массировать место сильного ушиба, при этом осторожно приподнимая длинные светлые пряди и накручивая себе на пальцы. Она была настолько беспомощна! Как маленькая девочка. Как его мать, попавшая в руки отца. Офицер перестал массировать голову Герды, подтянул к себе и обнял. Ему придётся повесить этих безмозглых солдат на площади за то, что посмели навредить той, которую мужчина пытался уберечь даже от самого себя. Женщина от неожиданного порыва лейтенанта запуталась в собственных ногах и прильнула к нему, буквально падая в объятия.

— Всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо. Я обещаю тебе, — закрыл он глаза, обнимая её крепко и буквально окутывая собой. Герда задрала голову так, чтобы ей хватало воздуха.

— Откуда я Вас знаю? — задала она вопрос, как только смогла глубоко вздохнуть и, пройдясь кончиком носа по основанию его шеи, убедилась, что делала это раньше. Та снова сглотнула. Запах был таким знакомым.

— К сожалению, ты меня совсем не знаешь, — шепчет он ей на ухо и понимает, что сходит с ума от всей ситуации и от абсолютной беспомощности той, которую когда-то отнял у друга. Той, которая родила ему сына и сама пожелала испытать страх. Демон всё-таки проснулся в нём. Ей удалось разбудить в нём то самое существо, что так тщательно пряталось в обычной жизни и появлялось лишь тогда, когда он был на «свободе» и не был связан крепкими узами с армией. Сейчас всё по-другому: его юная художница потеряла память. Есть в этом и что-то хорошее… Теперь он сможет проверить, что она чувствует к нему на самом деле; сможет ли вновь влюбиться или, может, разочаруется в нём настолько, что больше не захочет никогда видеть? Ханс как-то горько усмехнулся. — Прости за всё, что я сейчас сделаю, надеюсь, ты забудешь меня таким и вспомнишь прежним. — Ацгил уверенно опустил руки на тонкую талию и сжал намного сильнее, чем требовалось. Одна ладонь спешно спустилась по бедру и поползла вверх, комкая испачканную ткань. Зацепив пальцем резинку трусов, он одним резким движением сорвал их с неё, чем заставил вздрогнуть.

— Товарищ лейтенант, Ваш приказ выполнен, — послышался голос за спиной, и только тогда осознал, что дверь не заперта. Твою мать! Ханс легко оттолкнул женщину к стене, но та не удержалась на ногах и упала, больно ударившись спиной и тихо застонав. Как же ему нравились эти звуки, срывающиеся с её губ! Он не хотел понимать отца и его извращения, но почти признал, что они были превосходны. Ацгил подошёл к солдату, взял графин с водой и, налив в стакан, опустился перед Гердой на колено и протянул ей.

— Пей, ты же хотела, — она протянула трясущуюся руку и, взяв стакан, начало жадно пить. Он наблюдал за тем, как тоненькая струйка воды спускается по её подбородку, падая на ключицы и после исчезая где-то между грудей, скрытых неплотной тканью. Ему хотелось, чтобы она была вся во влаге! Ханс сглотнул и посмотрел на лишнюю публику перед ним. — Я обещал казнить вас, если навредите ей, помните? — поинтересовался он, подымая бровь и ожидая ответа, пока Герда утоляла жажду. Она украдкой смотрела за тем, как лейтенант жёстко обращается к рядовым. А если бы он стоял возле них, а не сидел рядом, вытирая капли прохладной воды с её кожи и пробуя на вкус, то казнил бы их?

— Так точно, товарищ лейтенант, но по-другому исполнить приказ не получалось. Вы бы видели, что она устроила! Посмотрите, — сержант начал оправдываться, параллельно показывая на себе увечья, полученные от этой ненормальной: царапины на лице и шее, покрасневшее ухо с едва заметными следами от недавнего укуса. Генри старался не обращать внимания на абсолютное безразличие командира, казалось, его совершенно не интересовало, что эта дрянь хотела покалечить его подчиненных, зато отчётливо видел, как у командира зарождается безумный блеск в глазах каждый раз, когда он смотрит на строптивую чертовку. Рука Ханса ловит её лодыжку и подтягивает к себе как раз в тот момент, когда художница пытается незаметно отползти от него. Герда боялась, что лейтенант накажет её за своих подчинённых. Вегенер нисколько не сомневалась в том, что могла это сотворить, будто знала, что виновата. — Она слишком непослушная!

— Непослушная, говоришь?! Смотри, какая она смиренная, такая вся тихая и спокойная… — Ацгил схватил художницу за скулы и притянул к себе поближе. Стакан выскользнул из её руки и упал рядом, не разбившись, а лишь укатившись к ногам солдат. — Какого хрена она ничего не помнит? — прикрикнул он. Его громкий и грубый голос теперь долго будет эхом разгуливать по коридору. Солдаты, как и художница, вздрогнули. Она посмотрела на него и не поняла, что с ней происходит. Почему даже сейчас Герда не боится? Может, всё же боялась раньше?

— Простите, товарищ лейтенант, но пришлось применить силу после того, как она набросилась на нас, словно бешеная кошка. К тому же, мы не хотели так сильно, — вновь попытался оправдаться сержант и отступил на пару шагов назад. Разумно, ведь Ханс не выдержал подобной наглости. Он резко выпрямился, подтягивая Герду за собой и чуть подталкивая её вперед.

— На! Полюбуйся! — сцедил он сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не ударить рядового. Один вид искалеченных солдат заставил Ханса, наконец-то, впервые за всё время искренне засмеяться. От его острого взгляда не укрылся и второй пострадавший, потому что его так же украшали царапины и выдранный клок волос. — Ты же моя львица, — повернулся Ханс к Герде и поцеловал в щёку, словно поощряя её за отчаянную борьбу за свободу и жизнь сына.

Радость тут же исчезла с его лица, как только раздался детский плач. Герда насторожилась. Совсем забыв о том, что находится в заточении, женщина хотела выбежать и посмотреть на того, кто зовёт её. Ацгил также услышал голос сына и покосился на художницу, в глазах у которой застыли слёзы. Она ничего не понимала. Вот ведь дьявол! — Вы понесёте заслуженное наказание. Позже. Теперь в камеру напротив шагом марш! — приказал он солдатам, и те, молча развернувшись, зашагали к выходу и остановились у камеры. Ханс отпустил Герду, понимая, что та вот-вот начнёт плакать. Он никогда не видел её слёз. Ему они были не нужны. — Я скоро вернусь, — пообещал он, напоследок поцеловав в щёку. Крик ребёнка не смолкал, начал волноваться сам.

— Кто он? — крикнула она вдогонку, пока мужчина не успел скрыться за дверью.

— Наш сын. Не волнуйся, с ним всё будет хорошо, — улыбнулся Ханс, посмотрев на застывшую Герду. По её лицу было отчётливо видно, что та пребывала в замешательстве.

— Сын? Наш? — прошептала она и уже направилась к выходу, желая увидеть мальчика, забрать к себе и успокоить. Она нужна ему. Путь ей преградил офицер. — Пусти меня! — потребовала Герда, пытаясь обойти лейтенанта сначала с одной, а потом с другой стороны.

— Нет! Сейчас ты будешь только со мной.

Герда отстранилась, не до конца понимая намерений офицера, и только новый плач ребёнка пробудил в ней силы. Осмелившись оттолкнуть офицера, она уже хотела выбежать, но одно движение руки Ханса остановило её, прижав к стене. Он сдавил ей горло, почти перекрывая доступ кислороду, и, приподняв над полом, слегка встряхнул.

— Ты же хотела прочувствовать на себе всю мою силу? Хотела испугаться? Вот теперь бойся, моя «беда», — зловеще усмехнулся он, также держа навесу и сжимая пальцы на её шее, после властно впиваясь в податливые губы, сминая своими и уверенно проникая языком в рот, будто теряя последние крупицы самоконтроля от каждого неуверенного, робкого столкновения их языков. Как же офицер изголодался по этой невероятной женщине! Ради неё тот был готов пойти на всё, исполнить любую прихоть. Как только поцелуй был прерван, он отпустил художницу, и та тут же осела на пол.

— Покажи мне сына, — просит она.

— Позже, — усмехается он в ответ, нависая над ней и опираясь одной рукой на стену, а большим пальцем второй стирая несколько алых капель с её припухшей нижней губы. Ацгил провёл пальцем по выделявшимся скулам и вздёрнул подбородок женщины, чтобы лучше видеть затуманенный взор. — А сейчас посиди тихо, — шепчет он и выходит, закрывая дверь на все замки.

Художница судорожно выдыхает. Она любила его раньше? Каким он был? Почему так сильно пытается напугать её? Где же память, когда она так нужна?

***

— Почему два взрослых солдата не могут справится с одним годовалым мальчиком, а? — раздражённо выдохнул Ханс, зайдя в комнату. Он постарался сдерживать свой гнев, чтобы не пугать сына ещё сильнее. Мальчик тем временем сидел прямо на столе, плакал, закидывал деревянными кубиками несчастных солдат. А малыш в обиду себя не даст, весь в мать, вот тебе и гены!

— Наказывать-то мальчугана запрещено, а на руки он не даётся, — пояснил кто-то из «жертв».

— Иди сюда, — ласково произнёс Ханс, подойдя к Густаво и взяв того на руки, обнимая намного нежнее, чем его мать пятью минутами ранее. Мальчик моментально успокоился, пряча личико на широкой груди отца.

— Товарищ лейтенант, мы не могли ничего сделать. Он кричал, когда мы подходили, отказывался есть и вывалил на нас кашу, — снова подал голос мужчина.

— Ладно, принесите в мой кабинет порцию еды, и узнайте, не вернулся ли лейтенант Фон Фальк, — отдал Ханс приказ и отпустил рядовых нянек, уходя к себе.

Изначально предполагалось, что сын побудет с Бруно, пока его отец будет развлекаться с матерью. Ацгил предполагал, что Густаво не останется с чужими людьми, испугается и будет капризничать. Когда Герду с сыном доставили в штаб, брата всё же поблизости не оказалось. Он так и не смог его найти. Оставалось надеяться, что в скором времени брат сам объявится.

Он сел в кресло, посадил Густаво к себе на колени и заботливо погладил по спине.

— Ты когда вырастишь и увидишь, что твоей маме плохо из-за меня, то незамедлительно останови, ладно? — попросил он и поцеловал сына в светлый завиток. Густаво поднял голову и улыбнулся ему так, будто и правда понял, о чём его просят в далёком будущем. Ханс усмехнулся и посадил его перед собой, достал лист бумаги и карандаш и подтянул мальчика. Тот быстро завозил серым грифелем по белой поверхности, изображая какие-то узоры, понятные только ему.

— Товарищ лейтенант, разрешите доложить? — в кабинет вошёл солдат, предварительно постучав.

— Докладывай, — спокойно отвечает Ацгил, показывая сыну, как изобразить солнце, в глубине души боясь так и не показать, насколько оно может быть тёплым и ярким.

— Товарищ фон Фальк уехал в Париж пару часов назад — вернётся только вечером.

— Что ему нужно в городе? — спросил офицер, поднимая взгляд на запыхавшегося солдата.

— Не могу знать.

— Он уехал один?

— Так точно, без сопровождения.

— Проклятье! — выругался он и от досады стукнул кулаком рядом с рисунком и мальчиком. Тот от неожиданности подпрыгнул и чуть не упал с колен отца. Успев поймать ребенка, затем посмотрел в напуганные глаза и, чмокнув в щёчку, извинился за несдержанность. — Придется тебе побыть со мной, — хмыкнул он одновременно и радуясь, и огорчаясь этому моменту. — Где каша?

— Товарищ лейтенант, вот, как и приказывали, овсянка и теплое молоко, — в кабинет вошёл ещё один солдат, неся поднос. Поставив на стол еду, замер, ожидая дальнейших распоряжений.

— Свободны! — кивнул Ханс солдатам и, надев на сына слюнявчик, принялся кормить. — Сейчас пойдём гулять по саду, а потом ты немного отдохнёшь, — Густаво охотно слушал голос отца и улыбался его смешным гримасам.

***

— Вернулись, чтобы вновь помучить меня? — Герда поднялась на ноги, как только услышала открывающиеся замки. Она сразу отошла в угол, чтобы свет не попадал в её сторону, и тот не смог сразу заметить силуэт.

— Почему сразу мучить? Хотя… не буду врать, и это тоже, — добавил быстро Ханс, усмехаясь и на этот раз плотно закрывая дверь, повернув в замке ключ. Увидев её, он начал медленно измерять комнату шагами, заодно расстёгивая китель. Выдернув ремень из брюк, мужчина швырнул его в сторону. Герда всё это время наблюдала за всеми движениями.

— Мой сын? — осторожно, с придыханием спрашивает она, пытаясь вжаться в стену сильнее.

— Он и мой тоже — это первое, а второе — он спит, — женщина прищурилась, с недоверием рассматривая собеседника. Она не верила ни одному его слову, всем своим видом это демонстрируя.

— Ты убил его, чтобы он не мешал тебе?! — вдруг вскрикнула Герда и уже собиралась кинуться на лейтенанта с кулаками, как вдруг её запястье захватили, а руки подняли над головой, прижимая к грубой поверхности стены.

— Ты совсем дурная, раз такого мнения обо мне, — спокойным голосом проговаривает он. Перехватил одной рукой её руки, всё также прижимая к стене. Бывший арт-дилер уткнулся носом в основание её шеи, вдыхая такой родной, но немного забытый аромат. Его губы коснулись пульсирующей венки под тонкой кожей. Ханс прихватил её зубами, натянул нежную кожу, оставляя на своей женщине метку. Она только его! Художница судорожно вздохнула и с тихим стоном выгнулась дугой, упираясь низом живота в пах мужчины. Ацгил рыкнул и наградил Герду глубоким, чувственным поцелуем. Он всё ещё удерживал её одной рукой, а другая в это время дерзко забралась под подол платья. Его длинные грубые пальцы пробрались к нежным половым губам, поглаживая их, а после проскальзывая внутрь, тем самым срывая стоны с женских губ. Офицер плотоядно улыбнулся тому, что чертовка готова. Быстрым движением офицер расстегнул пуговицы на брюках, спустил их вниз. Теперь возбуждённый член касался её влагалища, дразнил. — Наконец-то, — хрипло шепчет он ей на ухо, цепляя мочку зубами. Подхватив Герду за бедра, приподнял её, чтобы лица оказались на одном уровне. Мужчина покрывал поцелуями её скулы, спускаясь влажной дорожкой от губ до шеи. — Ты хочешь меня?

«Да!»

— Нет, — упрямо выдохнула Герда, лишившись возможности хоть как-то двигаться. — Но какое это имеет значение? — её ладони слабо уперлись в мужскую грудь. Она могла бы сопротивляться, но был ли в этом смысл? Признаться честно, женщина не была уверена, чего хочет вырваться. Но почему не хочет? Тугой узел внизу живота с каждым его прикосновением затягивался всё сильнее.

— Ты права, никакого, — усмехнувшись, подтверждает Ханс, закрывая ей рот поцелуем, но уже не таким грубым и настойчивым. Ещё раз подтянув её выше, он, наконец-то, оказался внутри. Герда выгнулась с протяжным стоном, пытаясь запрокинуть голову назад. Её аккуратные ногти больно впились в его плечи. Ацгил снова добрался до распухших от поцелуев губ и одним плавным движением опустил её на себя до самого основания, при этом стараясь сделать первое движение в ней не таким резким. — Ты же не боишься меня? — шепчет он на ухо, продолжая двигаться то медленно, то ускоряя темп, каждый раз всё глубже и глубже насаживая её на себя.

«Боюсь, что это лишь… сладкий сон».

— Нет, — продолжает упрямиться та, чувствуя, как невыносимую жару и странное головокружение. Чувствуя каждое движение в себе, она обхватила ногами его талию, чтобы не упасть, и после закусила губу, старалась не разрывать с ним зрительный контакт. Художница тонула в глубине его глаз, не желая быть спасённой. В этот момент женщина полностью зависима от него, и ей это нравится. Она желает, чтобы этот миг никогда не заканчивался; чтобы он был с ней; чтобы продолжал терзать её губы. Однако мужчина продолжал вколачиваться в податливое тело, блуждая взглядом по родному лицу. Руки скользнули вверх, погладили широкую линию плеч и после поползли вверх, обхватывая его скулы. Решительно приблизившись к его губам, Вегенер замерла всего в миллиметре, при этом не закрывая глаз. Секундная заминка сменилась жарким движением, та впилась в его губы своими, сминая их и впитывая вкус.

***

— Зачем ваши солдаты забрали Герду? — стоило Бруно появиться на пороге квартиры, взволнованная Люсиль накинулась на него с расспросами. Офицер хотел лично убедиться, что эти бестолочи оставили квартиру Вегенера в первозданном виде, но, как и предполагал, надежда была пустой. Жить здесь больше нельзя было, тем более с ребенком.

— Я прошу прощения за этот поступок моего брата, но он решил, что так будет лучше, — ответил офицер, провожая взглядом молодую особу, беспокойно мечущуюся по руинам их некогда уютного пристанища.

Квартира была в самом настоящем смысле разгромлена: картины, ранее украшавшие стены гостиной, были разбросаны по полу и растоптаны; деревянные рамы разломаны в щепки; вся мебель — перевернута; осколки люстры и ваз устилали пол вперемешку с гильзами; гардина с тяжёлыми шторами едва держалась на положенном месте, готовясь сорваться в любой момент; стекла в окнах отсутствовали; везде — на стенах, на потолке и в мебели зияли дыры от пуль.

— Да зачем теперь нам ваши извинения?! Вы сами уничтожили дом, в котором проживали, спали, ели, а теперь предлагаете нам жить в этих развалинах? — голос Люсиль то и дело срывался на крик. Она с ужасом оглядывала все и вздрагивала, вспоминая, как пронзительно кричала Герда и как в ту же минуту замолчала, получив прикладом по голове.

— Никак нет, мадам. Я потому и приехал за вами, чтобы предложить условия лучше этих. Мне очень жаль, что игры моего брата доставляют вам такие неудобства, поэтому я хотел бы забрать вас с собой, — отчитался Бруно, надеясь, что достаточно убедителен. Он чувствовал свою вину и видел её отчаяние. Выходка Ханса не должна отрицательно отразится и на нём тоже. Фон Фальк усмехнулся про себя, но тут же сделался серьёзным, натыкаясь на испуганный девичий взгляд.

— Забрать с собой? Так отчего же Вы солдатам своим не приказали? — выкрикнула Люсиль, не сдерживаясь. Нужно было высказать всё начистоту и ничего не оставлять внутри своей головы, чтобы не мучиться потом от убийственных мыслей. Для убедительности она ткнула пальцем в него, касаясь плеча.

— Я не мог поступить так с вами, поэтому и приехал сам, так как хочу попытаться всё исправить.

— Не исправите, лейтенант Фон Фальк, не получится, — Люсиль раскинула руки, пожимая плечами и тут же прикусывая губу, чтобы замолчать. Так трудно держать язык за зубами! — Сейчас вернётся Эйнар с Эмилией и Лили, и что они увидят? Вот это? — показала она и присела на то, что раньше называлось диваном; ткань разорвана, спинка сломана, поролон вывернут наружу. — Если бы Герде всё объяснили, она бы и сама побежала к вашему брату, — проворчала Люсиль, надеясь, что её новая знакомая всё-таки в порядке.

— Тут немного другая задумка была, — выдохнул Бруно, подбирая нужные слова. Он понимал, что давить и приказывать не может. Ему не нужно было, чтобы та боялась его. Мужчина же не его полоумный братец с повадками отца-тирана. Не зря говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. — Люсиль, если у Вас ещё сохранилась ко мне симпатия, прошу, не рубите всё на корню и не поддавайтесь страху.

— Но я всё равно не могу уехать с Вами, не дождавшись возвращения сестры, она будет волноваться, — уже гораздо тише отозвалась девушка, поднимаясь с неудобного сидения.

— Тогда не прогоняйте меня, а позвольте дождаться супругов Вегенер вместе, — сдержанно просит Бруно, приближаясь к девушке на пару шагов.

— Я вас не гоню. Мне вовсе не хочется оставаться здесь одной, просто я не понимаю, зачем это всё происходит… Почему нельзя всё решить мирно? — выдохнула Люсиль, сложив руки на груди и отойдя к разбитому окну, окидывая печальным взглядом пустующую улицу. Фон Фальк снял фуражку, расстегнул китель и подошёл к девушке. Она была такой ранимой и слабой, и в тоже время в ней была сила убеждения и вера в добро, в светлое будущее и, главное, в офицеров.

— Мне бы так хотелось иметь с Вами больше общего, — произносит Бруно, осторожно прикасаясь к предплечьям Люсиль. Она вздрагивает от неожиданности, но не отстраняется, а наоборот, подаётся назад и плотнее прижимается спиной к его груди. Рядом с ним ей так хорошо и спокойно.

— Я тоже хочу, но разве это возможно в такое время, когда солдаты по приказу вламываются и похищают женщину с ребенком? Вы и меня так схватите, — печально вздохнула Люсиль, относительно спокойно рассуждая об этих обстоятельствах, тем самым показывая Бруно свою честность и наивность. Он слегка улыбнулся, зарываясь носом в её волосы.

— Нет, — тихо, но твёрдо говорит он, стараясь уверить её в том, что не собирается никого утаскивать за собой против воли. Зачем? Бруно отрицательно покачал головой, чтобы убедить её, что всё будет совершенно по-другому.

— Куда Вы хотите нас отвезти? Или только меня? — тихо задала она вопрос, невесомо касаясь его пальцев своими, сплетая их вместе и рассматривая, как её тонкая рука полностью исчезает в его широкой ладони. Девушку беспокоили собственные противоречивые чувства. С одной стороны, её пугала та сила, что волнами исходила от мужчины, а с другой, она же её и привлекала.

— В Бюсси-Сен-Жорж находится наш штаб. Там рядом есть несколько гостевых домиков, где обычно заселяются офицеры более высокого звания или просто товарищи фюрера, проездом посещающие наши края. Там очень красиво и тихо. Думаю, даже Эйнар с его художественным пристрастием захочет вновь заняться творчеством.

— А если нет? Свалишь другой потолок мне на голову, да? — громкий и возмущённый голос заставил их обернуться. Художник стоял посреди зала, судорожно сжимая в руке чёрное пальто и отказываясь верить в то, что видит.

— О Боже, — всхлипнула Эмилия, крепче прижимая дочь к себе и не давая ей спуститься на пол. — Люсиль, ты была здесь?! — встрепенулись та, заметив, что её сестру обнимает этот «добрый» увалень Бруно, но решив до поры до времени не заострять на этом внимания.

— Да, я была здесь, когда пришли солдаты и утащили Герду с Густаво. — Бруно почувствовал, как девушка в его руках сжалась и задрожала. — Они ворвались внезапно, были так грубы, начали хватать её за руки, пытались скрутить и увести. Один из них схватил Густаво, и в этот момент Герда как озверела: кинулась на одного из солдат, крепко вцепившись в его волосы, чуть ухо ему не откусила, а второй попытался её оттащить, но и ему досталось, наверняка глубокие царапины на его лице ещё долго не сойдут. Я пыталась забрать Густаво, но мне не тягаться в силе даже с одним из них… — Люсиль стыдливо опустила голову, а Бруно лишь сильнее сжал её в своих объятьях, убеждая, что он рядом, а этот ужас больше не повторится. — Они ударили её прикладом и куда-то унесли вместе с Густаво. Я думала, что всё кончилось, но через несколько минут они вернулись и начали громить тут всё, громко выкрикивая что-то на немецком… Я не Герда, поэтому смогла лишь спрятаться и переждать, пока всё стихнет…

— Герда? — оценив хозяйским взором масштаб разрушений, включился в беседу Эйнар. Услышав до боли знакомое имя из уст Люсиль, он подошёл ближе, чтобы у Бруно не было ни малейшего шанса отмолчаться и не признаться во всем. — Какого хрена здесь происходит?! — прикрикнул недовольный Эйнар на офицера.

— Да это всё Ханс, он просто решил поиграть в фашиста с Гердой… Решил показать ей, что может быть по-настоящему страшно.

— Я вижу, вполне удачно показал, — проворчал Вегенер и ещё раз осмотрел бардак вокруг себя. Не заметить разбитую посуду и зеркала было невозможно, но изюминкой всей этой композиции была свастика на стене. — Охренеть вы развлекаетесь! А отчего сразу на лбу мне свой знак не выжечь, а, как клеймо? Или Герде и сёстрам? Послал же мне Бог или Дьявол двух озабоченных братьев! — художник схватился за голову, потом резко выпрямился и схватил со стола нож, с силой вонзая его в спинку единственного нетронутого стула, разрезая обивку и выпуская наружу поролоновые внутренности. — Вот теперь хоть полная картина, а то как-то смотрелось не очень, да? Всюду стекло, разбитый фарфор, а тут девственно целый стул, — стал ёрничать Эйнар, указывая на осколки. Озлобленно пнув их ногой, отправился в бар, чтобы проверить свой коллекционный алкоголь.

Эмилия и Люсиль притихли и спрятались за штору. Точнее Бруно сам туда их задвинул и, сунув руки в карманы, отправился на переговоры с художником. Вскоре он услышал, как обвалился карниз с бархатными шторами. Сёстры только и успели отскочить. Эмилия прижала голову Лили к груди, чтобы ничего не попало по ней.

— О, я смотрю, разрушения продолжаются, — съязвил появившийся художник, державший в руке стакан с виски. Он осушил всё залпом.

Как же его злила вся эта неразбериха! И почему под удар попадает именно он? В какой момент он так разозлил Всевышнего, за что теперь святой его наказывает? Он же ведь старался быть добрым и открытым, никого не обижал, а если и обижал, то старался обязательно извиниться и исправить ситуацию. Эйнар даже помог тому же Хансу спастись от наказания отца, когда тот узнал, что его чистокровный сынок, оказывается, имеет задатки гомосексуализма.

Художник тогда носил длинные волосы, любил свободную одежду и имел утончённые черты лица. Вегенер старший, узнав, чем закончился очередной визит немца в их дом, тут же помчался жаловаться его отцу — уже тогда одному из высокопоставленных офицеру.

«Чтобы я не видел твоего гомика рядом с моим сыном, солдафон!» — кричал отец Эйнара, пока немец вникал, в чём, собственно, суть дела. Сам Эйнар бежал за отцом, боясь не успеть помочь Хансу. Он честно признался, что заступился за себя и ударил друга, а потом и вовсе вышвырнул его из дома, но главе семьи Вегенер было мало, и поэтому он не прятался за спину отца, а наблюдал со стороны и вмешался только тогда, когда Ханс стал отхватывать подзатыльники уже от своего родителя.

«Он тут не причём! Оставьте его! Это всё я!» — кричал Эйнар, пытаясь выдавить из себя слезу, чтобы показать, что и правда был похож на девочку. Слёзы не хотели выходить из детских глаз и тогда, схватив булыжник, он кинул в того «монстра», от которого страдали его друзья и их мать, которая никогда не улыбалась. Парню казалось, что она не умеет этого делать вовсе. Художник и сейчас помнил тот ужас, охвативший его в момент, когда здоровый двухметровый мужик упал на землю без сознания. Камень попал ему прямо в солнечное сплетение. Отец строго посмотрел на начинающего художника, пригрозил пальцем и отправился за местным доктором. Ханс стоял молча над бесчувственным телом отца и не шевелился. Эйнар опустил взгляд себе под ноги и, выдохнув, подошёл к нему, взял за руку и сжал её. Он не знал, как ещё объясниться и уберечь друга от жестокого обращения.

«Зачем ты всё рассказал?» — тихо спросил Ханс, впиваясь в него своим металлическим взглядом и поджимая губы, делая их ещё тоньше.

«Я не рассказывал. Отец видел в окно поцелуй, и то, как я ударил тебя. Ты убежал, и в этот момент он решил высказать всё твоему отцу», — быстро проговорил Эйнар.

«Ладно, я пойду», — ответил Ацгил, не желая больше оставаться рядом с отцом и с другом, к тому же, в их сторону спешили трое мужчин во главе с Вегенером. Через несколько дней, когда фон Фальк уже шёл на поправку, Ханс пришёл к нему, они помирились и, слава всем святым, в этот раз обошлось без поцелуев. Естественно, после этого случая он стал одеваться в мужские костюмы и постригся коротко. Отец заставил его сменить имидж и отправил в Копенгаген — учиться в королевский колледж искусства, где тот и встретил Герду.

Эйнар устало потёр глаза, зная, что алкоголь в стакане кончился, поэтому отправился за новой порцией. Художник плеснул себе в стакан ещё виски, но, немного подумав, решил, что из горла будет лучше и тут же припал к горлышку бутылки.

— Эйнар, может уже поедем в Бюси и там ты выскажешь всё, что думаешь о Хансе ему лично? — предлагает Бруно, встав рядом с ним.

— Я только и делаю, что высказываю, а он слушает? Он делает всё, что хочет! Хочет целовать меня? Пожалуйста! Хотел отнять у меня Герду? Отнял и сделал её матерью. Захотел — и разрушил мой дом! Что будет следующим? Когда Лили станет старше, то лишит её девственности, да?! — Эйнар явно перегибал палку, но остановиться уже не мог — градус в его крови повысился, и без того несдержанный художник совершенно потерял контроль над собой, своими мыслями и словами. От озвученного предположения, такого мерзкого и неправильного, все присутствующие скривились.

— Да нет же. Он, конечно, кретин, но не до такой же степени! — встал на защиту брата Бруно, пытаясь разрядить напряжение вокруг них. — И в защиту Ханса хочу ещё сказать: я вспомнил тот злополучный поцелуй, и то, что ты и правда был очарователен, теперь я даже его где-то понимаю, — решил добавить Бруно, лукаво улыбаясь. Он надеялся, что комплимент поможет задобрить художника, и они уже отправятся в дорогу.

— Ты правда так считал? — вдруг прищурился Эйнар, пристально посмотрев на Бруно.

— Да, я бы даже сам тебя расцеловал при первой возможности. Давай прямо сейчас, пока никто не видит? — горячо шепнул он, нагнувшись к уху друга.

— Нет, а то вдруг разочеруюсь, — проворчал тот, отдавая напиток офицеру. — Я правда очаровашка?

— Ещё какой! — засмеялся фон Фальк, надеясь, что всё получилось. Эйнар расслабился и попросил Эмилию и Люсиль собрать вещи.

— Если мне там не понравиться, то ты лично выпишешь мне пропуск, и я уеду из этого балагана, — обернулся он и ткнул пальцем в Бруно. Мужчина поднял руки, давая понять, что безоговорочно всё подпишет.

— Куда пожелаешь, — повторил фон Фальк свой жест словами и снова улыбнулся.

========== Часть 16 ==========

— Ударь меня! — на выдохе просит Герда, чувствуя, что её вот-вот накроет волна самого долгожданного оргазма.

За два года проживания без него она уже успела забыть каково это. Художница посмотрела на офицера, дерзко усмехнулась и сильнее сжала бёдрами его.

— Ну же, давай, что ты такой нерешительный? — продолжала она провоцировать офицера, подскакивая на члене от каждого сильного удара. Он поддавался, но шлёпнул по заднице не так сильно, как хотелось бы ей.

— Давай, Ханс, покажи, на что ты способен! — призывала та уже громче и, зацепив зубами мочку его уха, прикусила.

— Так ты всё помнишь? — понял он. К художнице вернулись её старые манеры и демонический блеск в глазах.

Она больше не притворялась, не казалась жертвой фашистов.

— Конечно, а ты думал, что я сдалась бы тебе без боя? — спросила женщина, облокотившись о стену. — Ты такой красивый, — добавляет она, запрокидывая голову назад и глубоко задышав, от чего грудь стала вздыматься гораздо чаще.

Ханс сорвал платье, опрокинул её на стол. Теперь стало понятно, для чего ещё он нужен в этой темнице.

Герда схватилась пальцами за края стола, пока он продолжал уверенно двигаться в ней.

— Ударь ещё, прошу, — с придыханием требует она и чувствует новый шлепок, от которого в этот раз кожа горела и, наверняка, там остался отчетливый ярко-розовый отпечаток его ладони.

От одной этой мысли тело художницы затряслось в приятной дрожи и, наконец-то, вот он — рык хищницы. Герда, тяжело дыша, упала на столешницу и, улыбаясь от удовлетворения, закрыла глаза. Ханс вовремя прервал акт, излившись на её поясницу.

— Зачем притворялась? — восстанавливая дыхание, спокойно спрашивает он, застёгивая брюки и садясь на стул, после чего достал пачку сигарет и закурил.

Герда приподнялась, поправила разорванное платье, оторвала подол, делая его короче, и вытерла семя. Поднеся к носу ткань, втянула запах. Забытый, настоящий, мужской… Онсводил её с ума.

Ханс курил и наблюдал за действиями художницы. Сейчас она казалась ему ещё безумней, чем он сам или даже его отец.

Он усмехнулся, глядя, как та с голой грудью и уже до неприличия короткой юбкой подходит к нему и садится прямо на пах. Облизнув свои губы и запустив пальцы в светлые мужские волосы, Герда принялась перебирать их, заправляя назад.

— Ты — моё вдохновение, помогаешь мне пропускать через себя всю гамму эмоций. Когда я якобы потеряла память, то видела тебя испуганным и злым, жалостливым и беспощадным. Ты готов был щадить и наказывать, убивать и воскрешать, — произнесла Вегенер и, поддавшись какому-то притяжению, коснулась его губ, слизывая с них сигаретный привкус.

— Прошу тебя, покажи мне ещё немного темного себя. Хочу, чтобы ты меня бил и насиловал, а ещё ран и кровоподтёков, — прервала она поцелуй и снова заговорила, пока лейтенант лениво переваривал следующие её пожелания и отвечал на поцелуй, стараясь не моргать, чтобы нечаянно не пропустить новую эмоцию в её глазах.

Кто проснется в ней в следующее мгновение?

— А ты не боишься? — спокойно спросил он, специально стряхнув пепел на её голое колено.

— А должна? — изогнув бровь, спросила женщина, делая круговые движения бедрами. Ткань, пропитанная спермой, находилась в её руке. — Засохла. Нужна свежая, — дьявольски улыбнувшись, радостно сообщила она и, соскочив с его заметно оттопыренного органа, встала на колени и расстегнула молнию.

— Как бы да, — простонал он и сделал затяжку, выпуская в потолок длинную струю едкого дыма, как только женский рот вобрал в себя член.

Ханс усмехнулся тому, что похожую сцену наблюдал со стороны, только отличались они немного больше, чем может показаться на первый взгляд. Мать была жертвой в той ситуации с отцом, а здесь ещё неизвестно, кто из них в ловушке. Герда, как и мама, опускала голову вверх и вниз, думая о том, что он — самый превосходный и лучший, большой и красивый.

— Испугай меня так, чтобы я молила о пощаде, плакала от беспомощности, — требовала художница, как только вынула член и крепко сжала в ладони, подавшись вперёд. — Если я не почувствую того, что хочу — я заберу сына и исчезну, и тогда ты никогда нас не увидишь!

Она коварно улыбалась ухмылке напротив, зная, что сейчас он только в её руках. В этом тоже было что-то интригующее. Опасный, суровый, брутальный нацист находился лишь под её контролем.

— Не исчезнешь, будь в этом уверена, — улыбнулся он ещё шире и, схватив за горло, резко поднял Герду с колен, после чего встал сам, опрокинул на спину, накрывая собой.

— Ты всё-таки ненормальная, — высказал он и сжал пальцы сильнее. — Проси, чтобы я остановился! Требуй! — рыкнул он, раздвигая её ноги.

— Не дождёшься! — прошипела она и, держась за крепкую руку, попыталась усмехнуться, зная, что ещё немного и кислорода не хватит, отчего та и задохнётся. Или от своих желаний, немного шокирующих других. А как иначе?! Она — творческая личность, поэтому хочет и должна получать всё то, что получают её персонажи на холстах.

— Ты слишком упрямая, Герда Вегенер! — произнёс Ханс, целуя в губы и кусая их до тех пор, пока женщина не застонала и не стала вырываться сильнее. Было и правда больно, но почему-то и приятно.

— Так исправь меня. Сделай такой, как Люсиль или простушка-Эмилия! — как только они оба ощутили вкус крови, их губы разъединились.

— Ты сумасшедшая.

— Ударь меня по лицу, а лучше — избей, — с интересом в глазах просит художница, облизывая свежие ранки на губах.

— Я не буду бить мать своего сына! — прорычал он, снова входя во всё ещё влагалище. Или она возбудилась? Вот ведь чертовка!

— Будешь! — разъяренно кричит она и делает попытку слезть с органа, отталкивая сильное тело и пытаясь освободиться.

Как всё-таки хорошо было, когда она притворялась. И зачем созналась? Поторопилась!

Герда продолжала сопротивляться и не давала нормально двигаться в ней. Она отползала к стене, но Ханс каждый раз подтягивал её к себе и насаживал на себя снова и снова, и как только ему надоело сопротивление, придавил тело собой, закинув её ноги себе на плечи, после чего продолжил движение.

— Ты — сволочь! — выплюнула она в лицо наглому, самоуверенному нацисту, который не сдерживал своего превосходства и продолжал буквально смеяться над её попытками управлять им.

— Я тоже очень люблю тебя, — он оставил поцелуй на лодыжке, а после вспомнил её глаза до признания и, кажется, пожалел, что взгляд изменился.

Может и правда сделать так, как хочет она? Но тогда он окажется тем самым животным, что и породил его на свет. Ханс кончил и в этот раз, но уже в неё, в разгорячённое тело, такое неподвластное ему и, кажется, никому.

Герда расслабилась. Конечности затекли, и она помотала головой в разные стороны, не желая верить в то, что любит эгоистичного придурка.

— Ты отдыхай. Набирайся сил и думай о своём поведении, а я скоро вновь приду, — с удовольствием протягивает он, накрывая собой её, при этом удерживая собственный вес руками.

— Это ты думай, — обиженно отзывается она, кривясь от боли в спине и трогая пальцами губы. — Мне нужен сын, ванная и еда, а ещё краски и бумага, — заявила художница о своих потребностях, еле поднимаясь на локтях и смотря за тем, как тот подбирает форму и поспешно натягивает на себя. Герда вновь облизнулась и поднялась, понимая, что, если не уцепится сейчас за что-нибудь, то обязательно упадёт.

— Как ты там сказала? — выдержал театральную паузу Ханс, параллельно застёгивая китель. — Обойдёшься, — злорадно усмехнулся он, подойдя ближе и, подхватив её ослабшее тело, вновь поцеловал. — Но ты была очень хороша и заслуживаешь поощрение.

— Принесёшь Густаво? — предположила она и уже готова была улыбнуться от радости предстоящей встречи. — Или ты, наоборот, решил жестоко наказать меня? — с хитрым прищуром задала второй вопрос, пытаясь угадать, что же он задумал.

— Ещё не решил, — Ханс резко отпустил Герду, и она повалилась на стол, не удержавшись на ослабших ногах. Он достал ключи и, повернув в замке один из них, отворил дверь.

— Позволь мне хотя бы принять душ.

— Если ты отсюда выйдешь сейчас, то больше не зайдёшь, и тебе придётся забыть обо всех своих извращениях, — спокойно и чётко заявляет Ацгил, при этом с вызовом задирая подбородок.

Он готов выставить свои условия, и ей придётся подчиниться. Если женщина хочет поиграть, ей необходимо следовать его правилам. Герда тяжело вздохнула и поняла, что, и правда, может не достаточно хорошо изучить слово «страх».

Сев на столе и запрокинув ногу за ногу, она погрузилась в собственные мысли, блуждая взглядом по мышцам Ханса, таким накачанным… Она невольно прикусила губу.

— Ты забыл замуж меня позвать, — художница вспомнила о том, что не носит фамилию фашиста.

— Позову, — без малейших раздумий отвечает суровый офицер. — Так ты идёшь? — спрашивает он, удивляясь тому, как же бывает сложно выгнать пленных из камеры.

— Ты правда женишься на мне? — уже не так игриво, но с не меньшим интересом спрашивает Герда, спускаясь на пол и медленно направляясь к нему, но останавливаясь на расстоянии пары шагов, ведь тот мог запросто схватить и вытолкнуть её на свободу, а ей пока этого не хотелось.

Подвал, конечно, не самое уютное место, но заставляет подумать о многом. Был бы у неё хотя бы мел — можно было и стены разрисовать.

— Правда, — также чётко отвечает Ацгил и ждёт, когда эта ведьма уже выйдет и станет нормальной.

— Тогда я подумаю, хочу ли становиться женой офицера здесь, в этих апартаментах, — она развела руки в стороны, обводя свои владения, после чего «поцеловала воздух», отправляя воздушный поцелуй.

— Без проблем, — усмехается Ханс и выходит, закрывая за собой дверь.

***

Ханс выдохнул и резко выдернул ключ из замка, не запирая, тем самым предоставляя возможность выйти своей изощрённой женщине и делать то, что ей нужно на свободе.

— Иди сюда, — спокойно подозвал к себе жестом руки солдата, и тот быстро заторопился к лейтенанту. — Если из этой камеры выйдет пленница и переступит порог, то не пускай её обратно, понял? Проводишь ко мне.

— Так точно. А если туда кто-то захочет войти? — на всякий случай уточнил рядовой, зная, какую красивую игрушку там прячет их командир.

Когда его не будет, некоторые особо безбашенные солдаты могут попытаться добраться до лакомого кусочка. Многие в его окружении даже не скрывали, что с удовольствием порезвились бы с этой живой куклой. С лица парня не исчезала подозрительная улыбка, и Ханс насторожился, даже встряхнул солдата, чтобы тот отвлёкся от своих неуместных фантазий.

— А если войдёт, то сразу определяй в медицинскую часть, — как же не нравился ему этот хищный взгляд! Мужчина сглотнул и достал ключ и, вставив в замок, повернул на два оборота для надёжности.

У Герды ещё будет не одна возможность передумать и выйти на волю, а пока, как показывают последние события, под замком ей безопаснее.

— Сдать мне все ключи от этой камеры! — гораздо грубее рявкнул он и для убедительности продемонстрировал юнцу мощный кулак. — Хоть один пропадёт!..

— Так точно, будет сделано, — солдат достал свою связку ключей и отдал офицеру.

— Товарищ лейтенант, а что делать с солдатами, которых Вы приказали арестовать?

— Расстреляй их прямо там, — отмахнулся Ханс, понимая, что ему абсолютно безразлична их судьба, к тому же — за дело жизни лишает, а не ради своего удовольствия. В конце концов, он же предупреждал.

— Товарищ лейтенант, разрешите доложить, — появился рядовой, не пуская офицера в комнату, где спал ребенок.

— Что-то случилось?! — встрепенулся офицер, отталкивая солдата. Он вломился в комнату, не находя сына в кровати. На полу, в углах, да и вообще — его не было. — Вот ведь твари! — разозлился мужчина, невольно переходя на немецкий.

Он в не литературных выражениях высказывался о том, что он обо всех них думает, что с ними сделает.

— Где он?! — рявкнул Ацгил и, схватив рядового за шкирку, потащил за собой, минуя балкон и выйдя в сад, швыряя тело на землю и нависая над ним.

— Мальчика забрал лейтенант фон Фальк, он вернулся со своими друзьями и расселил их в доме у реки, — Ханс слегка опешил, но быстро взял себя в руки и сменил гнев на милость. Он выпрямился, вернул лицу спокойное, даже строгое выражение.

— Почему без разрешения? — гаркнул он, затем развернулся и уже себе под нос добавил, — так бы сразу и сказал, — буркнул и отправился в сторону, где стоял двухэтажный дом из серого кирпича.

Под его стенами расползались красные небольшие бутоны роз, что делало дом особенно красивым, запоминающимся и уютным. Нужно было поздороваться и извиниться за причинённый ущерб другу и его семье.

Ханс неторопливо шёл вдоль тропинки. Оглядевшись по сторонам, мужчина заметил среди деревьев четыре взрослых фигуры и две детских, что бегали по свежей траве и собирали ромашки, отгоняя от них надоедливых пчёл.

Если одна оказывалась рядом с Лили, она начинала громко кричать и отчаянно звать на помощь, тогда Густаво незамедлительно подходил к ней и отмахивал цветами насекомое, случайно попадая девочке по лицу. Однако та вовсе не плакала, наоборот, молча терпела. Ханс чуть слышно засмеялся представленной сцене и, сунув руки в карманы, медленно подошёл к ним.

Они оживлённо обсуждали живописную природу этого места. Вокруг было поразительно тихо. Ещё бы: в Бюсси-то они прибыли первыми, поэтому быстренько вычистили городок для себя. Теперь остался только непокорный Париж, а потом можно будет уезжать и покорять другие страны.

— Привет, — тихо поздоровался Ханс, виновато посмотрев на них и улыбнулся пытавшемуся поймать бабочку за крылья Густаво, но стоило бедному крылатому существу сесть на кудрявую голову Лили, как мальчик тут же лупанул по ней ладонью. Тут уж терпению Лили пришёл конец, и она заплакала.

— Густаво, нельзя обижать девочек! — поучительно принялся объяснять Ханс, строго грозя указательным пальцем. Ехидный внутренний голос напомнил, что ему самому было бы неплохо последовать этому указанию.

Эмилия тут же подскочила к дочери, обняла, стала целовать и вытирать слёзы, говоря ей, что Густаво вовсе не хотел её обидеть.

— Ну, привет, — подошёл Эйнар, как только его жена кивнула офицеру и вместе с Люсиль отошла в сторону. Ханс посмотрел на сестёр и махнул брату. — Что скажешь?

— Прости, что так получилось.

— Ладно, к тому же эти хоромы мне приглянулись, да и детям здесь хорошо, — художник встал рядом с другом и стал наблюдать за рекой, держа во рту травинку. Как то даже странно выходит. Вокруг смерть, потери, разруха, отчаяние, безнадежность, и никакой веры и надежды, что война быстро ослабит свою хватку и наступит мирное время.

— Тебе не жаль?

— Мне жаль, что война с каждым днём набирает обороты, всё равно нужно было уезжать куда подальше, — с грустью произносит Эйнар, подняв небольшой камень и кинув в воду.

— Мне тоже жаль.

— Я знаю, — прищурился художник, посмотрев на друга и вдруг прокручивая в голове то, что он вполне может сделать для него. — Как Герда? Не жалуется? — усмехнулся мужчина страстям бывшей женщины.

— У неё всё отлично. Она и правда странная, — высказался, усмехнувшись, Ханс и посмотрел на мальчика, надеясь, что сын вырастет более нормальным.

— Знаешь, я не удивлён. Осмелюсь заметить, что я предупреждал тебя о её особенностях, — засмеялся художник.

— Расскажешь о её детстве? Родителях?

— В обмен на комнату, — не упустил шанса Эйнар. — Специально для тебя вся информация о жизни Герды.

— На какую комнату? — Ацгил покосился на дом, в котором было комнат шесть точно. Эйнар мог выбрать любую.

— Нет, не здесь. Когда я возвращался с уроков, то услышал разговор солдат — они обсуждали тайную комнату в штабе и то, что ключи только у офицеров, — шепнул Эйнар Хансу, чтобы слышал его только он.

А вот для кое-кого это должно оставаться сюрпризом.

— А-а, ты про эту, со всеми устройствами, — понял тот и улыбнулся коварному плану друга, однако тут же насторожился: он точно знал, кого Вегенер хочет туда пригласить.

— Да, вот видишь, какой ты понятливый. Дашь ключ?

— А с кем ты хочешь там побывать? — провокационно спросил Ханс и, вздёрнув брови, стал выжидать ответ. Хотя, знал…

— Ну, конечно, же с Герд… Эмилией, что за вопросы? — запнулся и мгновенно поправился Эйнар.

Он неловко почесал затылок и отошёл на пару шагов назад, качая головой. Самым разумным выходом из этой неловкой ситуации было попытаться выдать всё за неудачную шутку, что он вовсе не имел в виду художницу, а случайно назвал её имя.

— Уверен, что с Эмилией? — спокойно, но с нажимом, спросил Ацгил, опустив Густаво на траву.

— Да-да, уверен, — усмехнулся художник, посмотрев на жену и подмигнув ей. — А что, есть вариант? — вдруг спросил он для уточнения.

— Нет, — грубо отрезал Ханс и строго посмотрел на друга, который тут же перестал ухмыляться и вскинул руки вверх, давая понять, что он всего лишь проверил.

— Так ты дашь ключ? Тебе нужно прошлое девочки из снежной сказки?

— Ладно, я дам тебе ключ, — согласился Ханс и, взяв за маленькую ручку Густаво, повёл к дядям, тётям и уже спокойной, улыбающейся Лили.

— Эмилия, давай сюда Лили, я с ней погуляю, а ты иди с Люсиль в дом, похозяйничайте там, — предложил сёстрам Эйнар и забрал дочь, поставив рядом с Густаво. Также взяв её за руку, они с другом отправились поговорить и прогуляться с детьми перед ужином.

— Конечно, — согласилась Эмилия, подхватив под руку Люсиль. Они направились к дому, ощущая почему-то лёгкость и непринуждённость. Казалось, они совершенно забыли, что за их спинами находится главное здание немецкой армии — оно было спрятано за деревьями, за густой листвой.

Бруно же отправился командовать солдатами, раз его брату пока не до них. Посмотрев в спину удаляющимся Хансу и Эйнару, он прокашлялся и, кивнув на прощание Люсиль, зашагал прочь. Когда же и на его улице упадет истребитель со сладостями — он точно не знал, но мог запланировать.

***

— Что тебя интересует? — первым спросил Эйнар, наблюдая, как Густаво взял Лили за руку, после чего они пошли вперёд, общаясь на своём, понятном только им, языке.

— Герда еврейка? — почему-то именно с этого вопроса начал Ханс свой допрос, улыбаясь милой маленькой паре. А что? В будущем всё возможно.

— Нет, мать у неё датчанка, а отец — немец, насколько я знаю. У неё есть дом в Германии, оставшийся ей от бабушки.

— Она же родилась в Дании?

— Да.

— А как вы познакомились, и какие у неё отношения с отцом? — Ханс выжидающе посмотрел на друга.

— Мы учились вместе. Ей было семнадцать, когда я предложил выйти за меня замуж. Она согласилась, даже не думая о том, насколько это серьёзно. Для неё это была лишь возможность уехать от слишком заботливых родителей. Вырваться из-под опеки.

— Значит, родители не били, никак не ругали и не давили на дочь?

— Нет-нет, что ты, они бы себе этого не простили. Они очень любят её.

— Она не просила тебя как-то воздействовать на неё физической силой? Не просила ударить или испугать?

— Нет, со мной она вела себя предельно безразлично. Иногда даже вообще забывала, что между супругами есть секс, — грустно усмехнулся Эйнар и, оглянувшись вокруг, решил присесть на небольшом холме, что возвышался над прозрачной водой. Дети игрались рядом с ними.

— А что, попросила ударить? — Эйнар поморщился от солнца, посмотрев снизу вверх на задумчивого Ханса.

— Да, так и сказала: «Ударь меня!», — растерянно усмехнулся Ацгил и, передёрнув плечами, опустился рядом, приглядывая за сыном.

— Оу, ну, я думаю, что она проверяет тебя, насколько ты можешь стать другим. Хочет сразу узнать о тебе как можно больше, чтобы потом понять, любит она тебя со всеми твоими демонами или нет. Месяц, что вы прожили вместе, был слишком коротким, — Эйнар отвернулся от офицера, подтянул ноги и положил на колени руки.

— Ну, она мне примерно то же и сказала.

— Только почему сразу насилие?

— Может, потому что она никогда не знала, что это такое и хочет испытать себя? Проверить, сколько может выдержать; посмотреть на свою внутреннюю силу; узнать, что такое страх, что конкретно нужно бояться от мужчины. Она не знала другого отношения, ведь её отец старательно оберегал дочь и обучал защите. Всегда доставалось не ей, а потенциальным обидчикам, — пожал плечами Вегенер и выдохнул.

— Почему тебя не просила?

— Недостаточно хотела, любила и доверяла, — предложил художник три варианта, которые в общем-то, все в какой-то степени были верны. — Я был для неё просто удобным экземпляром и тем более, родителям её понравился, — без стеснения признался он и на этот раз искренне улыбнулся, помахав рукой Лили. — Ты боишься, что тебе понравится и ты не сможешь остановиться?

— Боюсь потом не простить себя за это, — ответил Ханс шёпотом, показывая Густаво большого шмеля.

— А ты попробуй схалтурить, ей много не надо. Она хоть и боевая и смелая, солдату ухо чуть не откусила, но всё же… Воздействуй на неё психически, как твой брат на Люсиль, — толкнул художник лейтенанта в бок, предлагая идею. — Ты думаешь, я не знаю, зачем Бруно нас сюда притащил? — Ханс улыбнулся, понимающе кивнув. Для того, чтобы Люсиль привыкла безоговорочно следовать за ним туда, где ему легко и просто будет владеть этим невинным созданием. — Он у тебя хороший психолог.

— Думаешь?

— Ну, он ловко обернул в свою пользу твою выходку с похищением и вновь пришёл на выручку бедняжке и предложил помощь. Он стратег, знает, когда нанести удар даже в неожиданных для него моментах.

— Вот посмотришь, ещё немного и она сама попросит тебя отдать ей Густаво, чтобы показать, какая она умница: и с племянником сидит, и все просьбы выполняет. Уверен, скоро предложит ему себя, не зная, что ко всему этому подтолкнул её он.

— Думаешь, она не догадывается?

— Не знаю, я не спрашивал, но она буквально заглядывает ему в рот и без конца улыбается, когда он рядом. Ей с ним комфортно.

— Это плохо?

— Не думаю. Главное, чтобы Бруно не захотел, чтобы в нём разочаровалась она.

— Так может тогда к Герде брата послать? — улыбнулся Ханс идее.

— Нет, боюсь, с ней это не сработает. Ей нужно именно от тебя почувствовать насилие. Она может обидеться и правда сбежать. Я её еле поймал, когда она только родила и решила уехать из Аргентины. Набрав заказов на портреты, эта сумасшедшая насобирала необходимую сумму и рванула подальше от меня, поближе к тебе, — оба усмехнулись друг другу, наблюдая за детьми.

Эйнару было достаточно просто знать, что Герда ходит перед ним и возмущённо фыркает в его сторону, шипит, язвит и грозится снова сбежать. Он в такие минуты просто радовался, что может любоваться ею, а остальное было не так уж и важно. Когда мужчина не видел её пару часов, то начинал волноваться и кидался на поиски, находил, а потом приводил обратно и вновь выслушивал, какой же он подонок, раз не даёт жить так, как хочет этого сама художница.

— Предлагаешь покалечить ей психику вместо неё самой?

— Не прямо уж покалечить, но пошатнуть немного, чтобы в её красивой голове всё уложилось в правильном порядке.

— А если всё равно не уложится? — протяжно выдохнул офицер, поджимая губы.

— Значит, пускай выбирает, что для неё важнее: семья, где ты и сын, или её безумное творчество, — вздохнул Эйнар, покосившись на друга, которому сейчас было очень нелегко. Им двоим хотелось удовлетворить желание и потребности одной конкретной женщины, а вот ей хотелось только одного из них.

— Может, ей просто рассказать о кровавых поступках моего отца? Например, о том, как он избивал мать и меня с братом; о том, что мы, его сыновья, сделали с этим уродом?

— Боюсь, что этим ты только ещё больше заинтересуешь её, а тогда точно придётся демонстрировать всю свою мощь, — не сдержался и засмеялся Вегенер. Когда к нему подбежала Лили и с размаху плюхнулась на его живот, подпрыгивая, как на батуте, мужчина не удержался и откинулся назад. — Кстати, а что вы сделали? — не скрывая любопытства, спросил художник.

— Мы… ну, это… — Ханс замешкался с ответом, не зная, как подобрать слова. Ацгил помог Густаво забраться ему на шею.

— Что? Яйца отрезали? — решил пошутить Эйнар и снова засмеялся, но заметив, что Ацгил его веселья не разделяет, а лицо его сохраняет серьезное выражение, сам мгновенно сделался таким же. Он не хотел верить в правдивость своей шутки и скривился.

— Да, — подтвердил лейтенант и кивнул головой, поднимаясь на ноги, чтобы сыну было видно всё.

— И какого это? Вы с Бруно испытывали жалость? — полюбопытствовал художник, поднявшись вместе с Лили и усаживая её на плечи. Они зашагали по направлению к дому.

— Нет, мы отомстили за себя, за нашу маму и, как и обещали ей, избавили от него.

— Он же её, насколько знаю, до сих пор ищет.

— Это скорее привычка. Он понял уже, что у неё есть два здоровых амбала, но остановиться всё равно не может. Пока мама цела и невредима, меня он не интересует, — сухо произнёс Ацгил, поддерживая сына за спину и посмотрев вверх, надеясь на то, что Густаво выберет более гуманный способ в борьбе с ним. — Держи свой ключ от загадочной комнаты, — вытащив из кармана связку ключей, Ханс отцепил один и протянул другу.

— Ты мне насколько его даёшь? — уточнил довольный Вегенер, предвкушая незабываемые ночи со своей скромной Эмилией, вот туда бы ещё… кхм.

— Пока твоя жена не позовет меня на помощь, — весело ответил Ханс, похлопав друга по спине, после чего они ускорили шаг. На вечер было ещё столько запланировано: детям нужно было поесть, принять водные процедуры, поиграть немного и послушать сказки перед тем, как уснуть до утра.

Эйнар поддержал его в ответ и толкнул легонько в плечо, зная, что не позовет, ведь рот будет залеплен.

========== Часть 17 ==========

— Люсиль, ты снова одна? — удивился Бруно. Пройдясь по пустому дому и так ни на кого и не натолкнувшись, офицер решил наведаться в спальню девушки. Она тут же оторвалась от чтения книжки двум уже почти уснувшим детям. Густаво и Лили расположились на огромной двуспальной кровати.

— Да, Эйнар попросил меня посидеть с Лили, пока он и Эмилия немного… пошалят, — смущённо улыбнулась Люсиль, а её щеки сразу заалели. Она произнесла эти слова шёпотом, как большую тайну, о которой не принято говорить вслух. Положив сборник сказок на комод, девушка накрыла детей пледом, подложив по бокам подушки, и подошла к Бруно.

— А мой брат, я вижу, тоже не упустил возможности и попросил посидеть с Густаво? — высказался он недовольным голосом. У него, может, тоже были планы? А эти два бессовестных негодяя решили ему их запороть. Только о себе и думают!

— Вовсе нет, я сама предложила лейтенанту свои услуги няни, и к тому же, мне приятно быть с Вашим племянником, — спокойно ответила Люсиль. Она странно посмотрела на офицера, медленно переводя завороженный взгляд с его глаз на губы, и, будто что-то для себя решив, прильнула к нему, неловко касаясь их легким поцелуем. Быстро, чтобы не оставалось времени на размышления, чтобы не дать себе возможности передумать. Сейчас или никогда!

— Простите. Я сама не знаю, что на меня нашло… — промямлила она, отстраняясь прежде, чем Бруно успел опомниться и ответить на такую долгожданную ласку. Девушка уже хотела вернуться в постель к детям, спрятаться под одеяло с головой и предаться самобичеванию: ругать себя и лупить по непослушным губам за то, что они не сдержались и посмели потянулись к её врагу. К её спасителю. Да просто к очень красивому мужчине! Какая вообще разница, что он немец? Не человек что-ли?

— Ничего страшного, — тут же очнулся фон Фальк и, ухватив за тонкое запястье, потянул за собой, за дверь спальни, чтобы не будить маленьких проказников.

Едва оказавшись в тёмном коридоре, он прижал Люсиль к стене и уже сам, не сдерживаясь, коснулся её мягких губ. Смакуя то одну, то другую, то обе сразу, при этом ощущая их полноту и невероятно сладкий вкус. Люсиль неумело отвечала, стараясь подстроиться под его неторопливый и спокойный темп. Она не верила, что так могут жёсткие офицеры.

— Я должна Вам признаться, — дыша через раз, произносит она, чувствуя, как большие горячие ладони приятно ласкают, сминают её задницу и пытаются добраться до ещё более приятных мест.

— Боишься меня или не хочешь? — спросил он, не переставая, впрочем, целовать её шею и скулы. Люсиль широко улыбалась и запрокидывала голову, поддаваясь ласке. Как же ей нравилось ощущать на себе тёплое дыхание, эти пальцы, нежно, но при этом настойчиво касающиеся чувствительных мест!

— Нет, я не боюсь… — она запнулась, собирая всё свою смелость и решительность в кулак, чтобы произнести вслух то, что уже не давало ей спокойно спать по ночам. — Я хочу Вас, но боюсь, что это будет больно, — признается Люсиль, зажмурившись. Она стеснялась говорить о таких вещах, но почему-то была уверена в том, что мужчина выслушает и поймёт. Ему она может признаться и рассказать обо всём.

Он так прекрасен. Ей нравилось даже просто молчать рядом с ним, стоять рядом, ощущая тепло тела, или же издалека смотреть на то, как он грубым, ровным голосом отдаёт команды младшим по званию.

— Не будет, — заверил он, не желая больше ничего слышать. Столько выждал и, если бы не её внезапный поцелуй, хрен знает, сколько бы ещё пришлось ждать.

— Уверены?

— Ещё как, — кивнул он и, обвив её талию, снова потянул за собой. Мужчина устремился в другую комнату.

— Просто… у меня ещё не было никого, — Люсиль не оставляла попыток остудить пыл мужчины. Несмотря на все его заверения, ей было немного страшно от того напора и желания, что он источал.

К тому моменту, когда Люсиль решилась заговорить снова, пока ещё ласковый лейтенант успел избавить её от белья и кинул на кровать. Он начал раздеваться сам, но, услышав признание, остановился и с недоумением посмотрел на девушку, отчаянно пытающуюся прикрыть постыдную наготу.

— Как так? А что было там в том доме, откуда мы забрали тебя? — Бруно глубоко вздохнул и лёг рядом, раздумывая над тем, как ему всё-таки везёт в жизни. Он, конечно, рад, что её не успели испортить, но ему-то хотелось трахаться, причём как следует, а теперь всё же придётся осторожничать.

— У солдата не… встал, — покрываясь пунцовой краской с головы до кончиков пальцев на ногах, призналась Люсиль. — Он пришёл в бешенство, пытался заставить меня помогать ему рукой, но я только и могла, что плакать. Моё тело словно онемело, — девушку передёрнуло от неприятных воспоминаний. — Он избил меня…

Бруно не сдержался и, прыснув от смеха, повалился на неё, придавив собой, и, заметив обиженно надутые губы девушки, остановиться не смог. Не зря рядовым в еду подсыпают бром!

— Почему Вы смеётесь? Вы находите что-то смешное? Мне было больно, — разочарованно произносит Люсиль и пытается выпутаться из крепкого кольца сильных рук. Она-то наивно полагала, что офицер поймёт, не станет издеваться. А он… Слов нет!

— Прости, — виновато улыбнулся Бруно, легко подавляя слабое сопротивление. Он ещё больше подмял под себя приятное, стройное тело и заставил ту посмотреть ему в глаза, запечатлев на покрасневшей щеке лёгкий поцелуй. — Просто я считал, что не успел тогда тебя спасти. Эта реакция — просто радость, я счастлив, что ошибался. И очень сожалею, что на твоей коже были синяки.

— Мне было плохо.

— Я знаю. Позволь мне сейчас сделать тебе хорошо, показать, что всё может быть по-другому, — улыбнулся он, стараясь приободрить её.

Люсиль скривилась, но ноги свести не вышло, потому что между ними был пристроен пах лейтенанта. Она всё чувствовала: и размер, и толщину, и его силу.

— Мне Эмилия рассказывала, как это больно и неприятно.

— Да, согласен, неприятно, но если сделать всё осторожно и нежно, то будет нормально, а потом уже хорошо, а ещё позже — замечательно, — стал убеждать её Бруно, не желая отпускать, как выяснилось, невинную девочку. — Если хочешь, то я могу остановиться и ещё подождать, — лукаво улыбнулся Бруно и пролез рукой между ног Люси, начав ласкать пальцами половые губы, словно подводя к правильному ответу.

Он чувствовал, как его пальцы увлажняются, и это придавало ему уверенности в правильности принятого решения, а его партнёрше — наслаждение и стон.

— Нет, не уходите, — переборов остатки стеснения, просит она. Люсиль полностью сосредоточена на своих ощущениях, буквально утопая в пучине наслаждения, пока огонь зарождался внизу её живота. Кажется, ей отчаянно хочется почувствовать его в себе!

— Я так и знал, — шепнул он ей на ухо и, чуть наклонившись, поцеловал косточку за ним.

Немного приподняв её за бёдра и подавшись вперёд, он как можно медленнее вошёл в столь желанное тело. Осторожно проникая всё глубже, стараясь раскрыть свою девочку полностью и без болевых ощущений. Ещё один рывок, и вот уже из горла женщины вырывается громкий стон. Бруно накрывает её рот своим, пока она продолжает стонать. Согнув ноги в коленях, она расслабляется. Он проникает дальше, расширяя для себя мышцы и увлажняя ещё больше.

— Тебе больно? — спрашивает он, как только замечает, что та зажмурилась, а её ногти впились ему в его спину.

— Да? Или нет… не уверена, — как-то неопределённо, даже рвано выдыхает девушка, продолжая царапать кожу на его спине и оставляя розовые полосы.

— Мне остановиться? — обеспокоенно интересуется он, замедлив движения. Большим пальцем мужчина надавливает на клитор, массируя его и принося неописуемое удовольствие. Этим нехитрым движением мужчина убеждает её, что ему ещё не время оставлять такое девственное тело. Опороченное, к счастью, лишь им одним.

— Нет! — вскрикнула она, и её ноги упали на постель от бессилия: этот немец издевался над её телом так искусно, без стыда манипулировал, доставляя ей непонятные, но чертовски приятные ощущения! Что это? Это и есть тот самый оргазм?

— Хорошая моя девочка, — похвалил Бруно, приподняв уголок рта, и тут же поцеловал, убирая руку.

— А можно ещё? — жарко шепчет Люсиль прямо ему в рот, после чего слегка прикусывает его нижнюю губу.

— Разумеется, — усмехается офицер, продолжая двигаться и теребить чувствительный розовый комочек нервов, приносящий его Люсиль совершенно новые ощущения.

Фон Фальк почувствовал, что уже готов заполнить юное тело собой и, сделав одно движение сильнее и медленнее, излился и расслабился, падая на Люсиль и целуя в щёку.

— Тебе понравилось? Было не больно? — заботливо спрашивает Бруно, трогая милое лицо и проводя пальцами по губам.

— Непонятно как-то: то хорошо, то нет. В общем-то, всё в порядке, — отвечает она, пытаясь прийти в себя, понять собственное тело и то, как оно на самом деле реагирует на офицера. Девушка посмотрела на него.

Сейчас мужчина вовсе не казался ей строгим, властным, бескомпромиссным командиром немецкой армии, скорее напоминал довольного, сытого домашнего кота, вольготно развалившегося на своей хозяйке. Только вот хозяйкой была явно не она.

Люсиль сглотнула и попыталась улыбнуться, поправляя его чёлку и аккуратно дотрагиваясь лба, а затем пройдясь подушечкой пальца по носу. Вдруг её снова накрыла волна нежности и она, снова поддавшись желанию, поцеловала его в губы. Да что же такое с ней происходит? Почему она делает странные вещи по отношению к такому взрослому мужчине, показывая свою наивность и неопытность?

— Вы научите меня всему?

— Обязательно, — снисходительно улыбается он, придерживая одной рукой её затылок и сминая волосы, а другой сжимая полную грудь. Люсиль улыбнулась в ответ, радуясь тому, что Бруно не оставит её.

— Нам нужно одеться, а то может кто-нибудь вернуться.

— Они не вернутся до утра, — заверил её фон Фальк и тут же сжал сосок, нежно и аккуратно, чтобы не портить своими грубыми пальцами белоснежную кожу, оставляя на ней ярко-красные следы от истязаний, прямо как эти два идиота: один — брат, а второй — озабоченный друг, пожелавший поиздеваться над своей и так уже смиренной женой. — Только прекрати называть меня на «вы», — просит офицер, целуя живот и спускаясь дорожкой поцелуев всё ниже и ниже…

— Так точно, товарищ лейтенант, — простонала Люсиль и задышала глубже, как только почувствовала ласку губ и языка в самом низу.

***

— Что, не спится? — безразлично спросила Герда, увидев на пороге знакомую фигуру с подносом в руках. Художница поднялась со своего неудобного матраса и принялась ходить кругами, не стесняясь и не прикрывая голую грудь. Она наоборот выставила её вперёд, демонстрируя то, что так любил фашист.

— Пришёл покормить тебя. Ты же у меня голодная осталась, — с усмешкой произнёс он, закрывая дверь и пройдя к столу. Мужчина поставил всё, что сумел унести. Повернувшись к своей заключённой, вытащил из кармана широкий браслет и длинную цепь. — А потом пойдём погуляем, может ещё и искупаемся в реке, — огласил он программу вечера, подходя ближе к Герде, расстегивая ошейник и быстро цепляя его на шее женщины, словно ожерелье.

— Обычно украшения более красивые и изящные, чем то, что ты нацепил на меня, — недовольно прокомментировала Герда, немного оттянув ошейник, чтобы тот не так сильно впивался в нежную кожу.

— А ты у меня необычная, а значит и аксессуары у тебя должны быть соответствующими, — усмехнулся Ханс, потянув цепь за собой, и Герда двинулась вперёд, сомкнув руки за спиной. Хотелось полного подчинения, так какого чёрта он наручники не принёс?

— Я думала, ты мне кольцо вместе с сыном принесёшь, — также спокойно продолжила она, вздёрнув подбородок, подходя вплотную и провоцирующе потираясь об его китель грудью.

— Сын спит, а кольцо могу подарить только из колючей проволоки, чтобы моей извращенке было приятно, — улыбался он во все тридцать два зуба, радуясь тому, какой он оригинальный, как и она. — Давай ты заткнёшься, поешь, и мы пойдём с тобой купаться, где я тебя изнасилую в грязи. Ты же любишь грязь и унижение, — прошипел Ацгил, наматывая цепь на свой кулак и довольно грубо потянув ту на себя, пока железо не закончилось и в его руке не оказалось кольцо, охватывающее её горло.

— У тебя не получится меня изнасиловать, — прошипела она, точно змея и, высунув язык, лизнула его щёку. Как же было приятно ощутить нежной поверхностью шероховатость пробивающейся щетины! — К сожалению, — дополнила она и ещё раз лизнула, но уже по другой небритой щеке. Ханс сглотнул и, взяв за шею, поставил чертовку на колени и спустил рядом с ней миску с супом.

— Ешь, — приказал он, и та, хитро улыбнувшись, нагнулась так сильно и вздёрнув зад так высоко, что Хансу пришлось проглотить все последующие указания.

— Боишься не удержаться? — томно спросила Герда, прикусывая нижнюю губу и продолжая выполнять приказ. Женщина стала ласкать бульон языком, подхватывая зубами картошку и овощи. Есть, и правда, очень хотелось, и художница даже немного увлеклась поеданием, а не провокацией своего хозяина.

— Изголодалась, моя дикарка, — отметил офицер, опустившись на стул и начав наблюдать за тем, как у его ног поглощают пищу. Цепь он также держал, будучи намотанной на руку, поэтому мог в любой момент оторвать женщину-кошку от еды и заставить заняться им.

Герда продолжала есть, пытаясь обойтись без рук. Ханс взял хлеб, отломил кусок, дёрнул цепь, чтобы голова женщины оказалась у его колен, после чего быстро сунул ржаную мякоть ей в рот. Она прожевала и тут же отползла есть дальше.

— Может уже как-нибудь попугаешь меня? Начнёшь перевоспитывать? — интересуется та, как только тарелка становится пустой. Справившись с посудой, женщина встала на колени и подняла брови вверх, ожидая ответа. — А может ты хочешь, чтобы я вылизала также и тебя, а? — указывает Герда взглядом на тарелку и начинает подползать к нему на четвереньках, нарочно виляя бёдрами из стороны в сторону.

Ханс решался на несвойственный ему поступок. Он этого не хотел, но желание женщины для него — закон, поэтому, взяв конец цепи, несильно хлестнул по её ягодицам, оставляя заметный, болезненный след. Герда вскрикнула от неожиданности и слегка улыбнулась ощущениям, таким необычным.

— Пойдём, на природе тебя немного понаказываю, а то тут распугаешь всех пленных, они и так со страху небылицы сочиняют, — укоризненно заметил Ханс, ощущая напряжение в паху, но он всё же встал и повёл свою «кошку» на выход.

— Тебя совсем не заботит, что я в разорванном платье, которое, впрочем, ничего не скрывает? — спросила Герда, переступая порог своего жилища.

— Абсолютно нет, — грубо отрезает офицер, потянув своего «питомца» за собой дальше.

— А вот твоих солдат очень интересуют такие показательные выступления, — проговаривает Герда, ступая за лейтенантом и подмигивая рядовым, с открытым ртом наблюдающим за её появлением.

— Вот ведь уроды! Я же сказал, чтобы вас здесь не было! — прорычал он, резко останавливаясь перед молодняком и пряча Герду за собой. Мужчина быстро снял с себя китель и укутал им художницу, застёгивая на пуговицы. — Пошли вон!

— Так точно! — солдаты кинулись в разные стороны, при этом постоянно оборачиваясь и пытаясь разглядеть женщину.

— Я же тебе говорил, что он псих? — шепнул один из них своему товарищу.

— Говорил, — согласился второй и кивнул, все ещё смотря на то, как их командир вывел «животное» погулять.

— Если хочешь в туалет, можешь в кустики забежать, — предлагает Ханс, опускаясь на корточки перед ней и давая ей лёгкую пощечину так, чтобы она смотрела только на него и перестала так улыбаться, а начала уже бояться. Он бы сейчас не отказался увидеть в её взгляде испуг, как это было днём.

— Хочу в воду, — как только Герда пришла в себя от удара, то облизала губы и прильнула к нему. — Ударь ещё? — просит та спокойно, понимая, что он поддаётся на её уговоры. — Ты такой жёсткий, — похвалила она, выдыхая и проводя губами по его мощной шее.

Женщина разорвала белую рубашку, оголяя накаченное тело. Теперь художница вырисовывала кончиком языка своё имя на его груди, оставляя влажный след от слюны.

— Теперь ты мой, — прохрипела она от досады, что он встал и оторвал её от такого увлекательного занятия.

— Идём к воде, — протянул он, ведя её рядом с собой.

— Нас никто не увидит?

— Тебе ли не всё равно?

— Всё равно, просто я всё-таки узнаваемая личность и быстро пойдут слухи о том, что я стала офицерской шлюхой, подстилкой или кем там ещё можно быть?

— Сучкой, — спокойно подсказал Ацгил. Дойдя до склона, он начал спускаться, придерживая Герду, чтобы та не скатилась кубарем по сырой земле прямо в воду.

— Да, точно, — согласилась художница, рисуя в своей голове картину, о которой должны были узнать все. Её снова накрыло вдохновение. Это будет грандиозно!

Прикусив губу, она задумалась и тут же получила шлепок по заднице.

— Давай выкинем ненужные тряпки, — офицер разделся до трусов и стал дальше разрывать платье на Герде, пока та стояла и послушно ждала, когда он закончит.

— Замечательно! И что дальше? Теперь я буду голая сидеть в камере? — возмущённо выдохнула Герда, прикрываясь от холода, за что получила по рукам, да так сильно, что взвизгнула и ещё сильнее сжалась. Он же обещал силой воздействовать на неё, вот пускай теперь терпит и не жалуется.

— Принесу тебе мешок из-под картошки, будешь сидеть в нём, раз тебя не устраивают красивые вещи и драгоценные камни, — с ухмылкой отмечает Ханс.

Подхватив на руки, мужчина кидает возлюбленную в воду и тут же сам прыгает за ней, помогая выплыть на поверхность. Герда прокашлялась, пытаясь восстановить дыхание и цепляясь за офицера. — Не страшно?

«Очень!»

— Нет, — шепчет она и дрожит в его руках. То ли от того, что вода чуть тёплая, то ли от страха, то ли в предвкушении. Теперь женщина трепещет и гадает, что будет происходить дальше. Он начинает целовать её и одновременно обмывать влагалище, смывая сперму. Взяв ту за волосы, мужчина потянул назад и опустил под воду так, чтобы его женщина была чиста с ног до головы.

— А теперь плыви к берегу и убегай, — приказывает он и отталкивает от себя.

— Будешь пытаться меня поймать? — игриво спрашивает Герда, прекрасно зная, что будет и определённо поймает.

— Почему пытаться? — спокойно спрашивает он, выходя следом из воды.

— Потому что не догонишь, — радостно сообщает она, подавив в себе детский порыв показать язык.

Художница тут же срывается с места, поскальзываясь и запинаясь, взбирается по холму и бежит вглубь деревьев. Надев брюки и сапоги, Ханс размеренным шагом отправился следом и, усмехнувшись, схватил край длинной цепи и одним лишь рывком потянул на себя.

Герда падает и больно ударяется, но сознание не теряет. Скривившись от боли, женщина попыталась встать, но тот снова дёргает цепь, отчего она вновь падает и, как только замечает рядом с собой ноги, приподнимает голову.

— Ты — сволочь, Ханс Ацгил, — комментирует Герда, чувствуя, как он берет её за волосы и тянет вверх, поднимая на ноги.

— Ты же меня такого хотела, ведь так? — интересуется он.

— Таким, — соглашается она, зная, что он может быть и противоположным. Остаётся только убедиться, что нежный и сдержанный Ханс лучше, чем вот этот волк в овечьей шкуре.

Оттолкнув его и вырвав цепь из кулака, в этот раз не дав и малейшей возможности зацепить её, она подалась в бега.

Ацгил закатил глаза, не понимая, где он оступился и свернул с верного пути на неверный. Найдя пистолет, спрятанный в кителе, и, подняв руку вверх, мужчина выстрелил в небо. Движения и даже дыхание стихли, что заставило его улыбнуться. Офицер достал из кармана фонарик и, окинув взглядом местность, выстрелил ещё раз, при этом подмечая для себя некое движение за деревом неподалёку.

— Выходи, я заметил тебя! — приказал он, быстро подойдя к одному из деревьев, за которым она и пряталась. Его беда и награда. Его боль и счастье. Его гордость и унижение.

— Ты же не убьёшь меня? — спросила она и, покосившись на оружие в его руке, протянула ему цепь, словно отдавая себя обратно.

— А ты боишься?

«Очень…»

— Нет, что за глупости? — с напускным спокойствием пожимает она плечами и обнимает себя, пытаясь спрятаться. Закрыться. Художница замёрзла. Безумно хотелось согреться и избавиться от пугающих её сознание и тело ощущений. — Мне просто хотелось убедиться в том, что я могу любить тебя любым, как хорошим, так и плохим. Ведь даже у такого идеала, как ты, должны быть изъяны, — медленно говорит та и на этот раз как-то устало, обречённо опускает голову вниз, чувствуя вину и нежелание продолжать. Кажется, ей нужен именно тот идеал. Она больше не хочет играть с огнём.

Ханс молча выслушал её монолог, а после потянул за цепь на себя. Герда по инерции подалась вперёд, не желая больше сопротивляться.

— И как, можешь? — твёрдо спросил он, хотя где-то в глубине его души точил мерзкий червячок сомнения.

— Могу, — проговаривает она, грустным взглядом посмотрев на него и, потянувшись на носочках, целует.

— Может тогда закончим с этими проверками-играми?

— Никогда, — помотала она головой, в ту же секунду меняя интонацию в голосе с тихого и неуверенного на громкую и повелительную; взгляд загорелся, сделался испепеляющим.

— Да что такое с тобой происходит? — вздохнул офицер. Подняв голову вверх, он посмотрел на полную луну и снова на художницу, которая стояла на коленях, медленно стягивая с него насквозь мокрые боксеры, ведь каким-то волшебным образом брюки были уже спущены. Она вдыхала аромат обнажённого пах. Теперь мужчина стал понимать, что луна наверняка как-то воздействует на эту невыносимую женщину-беду. Ханс выдохнул и опустился перед ней, также вставая на колени и сдавливая её запястье, тем самым удерживая от прикосновений к себе.

— Послушай меня! — резко приводит он её в нормальный вид, в котором она проводит, к счастью, большую часть времени. Встряхнув, Ацгил заставил художницу посмотреть на себя. Взгляд её светлеет, становится более осмысленным. Герда смотрит исподлобья на того, кто её не понимает. — Скажи, чего хочешь ты на самом деле?

— Хочу безумия; хочу забыть то, что происходит вокруг; хочу надеяться, что Густаво хорошо; хочу пустоты и избавиться от навязчивого прошлого, а ещё хочу изобразить что-то такое, что потрясёт не только Париж! Я желаю быть с тобой, каким бы ты ни был и кем бы ни стал, — призналась она в своих желаниях и, встав вплотную к нему, обняла. — Мне нужно эмоциональное потрясение, чтобы переродиться, понимаешь? — сбивчиво шепчет она, чувствуя, как сильные руки пытаются согреть её, но ей не нужно тепло. Ведь в тепле слишком хорошо, а когда бегают от страха и холода мурашки, становится необычно и слишком плохо. — Ты идеально подходишь на роль моего насильника, — слегка улыбнулась та и вновь поцеловала его в губы, не давая ни возмутиться, словно подавляя его желание командовать ею.

— Я хотел идеально подходить на другие роли, — ответил Ханс, также меняя характер своего настроения и меняя решение прекратить эти игры. Опрокинув женщину на землю и поставив на четвереньки, он положил руку на поясницу, сильно давя на низ. — Сопротивляйся! — командует офицер, ударив по заднице так, что Герда взвыла и подалась вперёд, совершенно забывая о том, что находится на поводке, а цепь в его руке. Ацгил засмеялся тому, как она чуть ли не задохнулась от его рывка назад. Герда упорно пыталась двигаться вперёд и, не обращая на удушение внимания, ползла к цели.

— Глупая девчонка! — рычит лейтенант, подойдя к ней и хватая быстро за бёдра. Мужчина прижал её к паху, потираясь членом о промежность и понимая, что там его ждут, тут же вошёл в любимое тело. Потянул руки к шее и расстегнул кольцо, давая возможность задышать свободней и прокашляться. Вдавив её голову в траву и взяв за руки, он сомкнул их на спине, продолжая двигаться. — Я убью в тебе старую Герду! Ты родишься у меня заново! — обещал Ханс, рыча и кусая за её шею, оставляя следы от зубов и слушая её громкие стоны, крики, и то, как она тяжело дышит.

— Вряд ли у тебя получится, — выкрикнула она и, усмехнувшись, застонала, чувствуя, как в глазах темнеет. Женщина теряла сознание и сожалела, что на этот раз всё кончится без неё. Грубые движения становятся мощнее.

***

Герда вновь очнулась на бетонном полу. Она не знала, сколько времени провела в отключке, какое вообще время суток наступило. Или, может, другой день?

Сев на матрасе и поняв, что она совсем голая, художница скривилась от недовольства и холода, при этом остро ощущая ноющую боль между ног. Заметив на столе кружку с остывшим чаем, женщина, неловко переступая на негнущихся ногах, кое-как доковыляла до стола и залпом выпила содержимое.

Что же делать дальше? Она же не может здесь находиться вечно и испытывать терпение Ханса? К тому же не хочется, чтобы Густаво вырос без её участия. Может, попросить выйти и забыть о своих попытках испугаться? Ведь её идеальный «хозяин» хочет быть с ней другим, в его жизни и так хватает жестокости.

— Проклятье, — выдохнула она и, резко поднявшись на ноги, отправилась уверенным шагом к двери, чтобы ещё раз услышать знакомые шаги. Их не было. Были другие, неизвестные, слишком торопливые.

Художница отошла, предчувствуя что-то нехорошее и даже опасное. Она ведь совершенно голая! Вот чёрт! Подбежав обратно к своему матрацу, Герда с трудом приподняла тяжёлый потрёпанный матрас, садясь прямо на холодный бетонный пол, закрываясь им, как щитом. Теперь можно было предстать перед чужими глазами. Дверь со скрипом открылась, и за порог ступил солдат, держа в руке какую-то тряпку.

— Вот, Вам было приказано одеться, — протянул рядовой, пытаясь как можно сильнее зажмуриться. Ему вовсе не хотелось по саду гулять на привязи рядом с главным. Кто знает, на что ещё способна фантазия этого изверга.

Вегенер поняла, кем было приказано и, выбравшись из своего укрытия, быстро подошла к посыльному, протянула руку и вырвала ткань, посмотрев на знакомое платье. Она точно видела его на… Эмилии?! Что за… Солдат понял, что вещь доставлена до получателя и уже хотел убежать.

— Стой! — остановил его женский голос. — Откуда у твоего командира чужое платье? — прикрывшись тем самым платьем, она принялась пытать парня, совершенно не заботясь о том, что перешла на «ты», ей-то ведь ничего не будет.

— Мне дала его женщина из гостевого дома, меня послал туда лейтенант за одеждой для Вас.

Герда услышала информацию и облизала губы, кажется, догадываясь о том, что вся семейка Вегенер проживает теперь где-то рядом. Именно они заботятся о Густаво, пока его папаша ночами напролет «насилует» её.

— А женщина эта была небольшого роста, слишком смазливая и с длинными светлыми волосами? — Герда, пока описывала внешность Эмилии, пару раз поморщилась, заставляя рядового смотреть на неё.

— Да, с ней ещё была одна девушка помладше, щуплый мужчина, двое детей и очень недовольный лейтенант Фон Фальк, — отчеканил юноша, не понимая на какой хер объясняется, но всё-таки не хотелось попасть под горячую руку одному из братьев, если эта пленница пожалуется.

— А почему он был недоволен? — поинтересовалась она, изогнув бровь.

— Не могу знать, — солдат покосился на дверь и, услышав шаги, тут же рванул к выходу, боясь того, что сейчас получит сполна. Герда в недоумении посмотрела на убегающего рядового, который не замкнул её. Вот же идиот!

— А дверь я закрывать буду?! — крикнула художница и, взяв за ручку, потянула на себя. Железяка и правда была тяжелой для неё, но, справившись со своей задачей и заперевшись, та выдохнула. Платье скользнуло по фигуре и село так, будто было её собственным. Герда стала осматривать ткань, усыпанную голубыми и белыми цветами на чёрном фоне. Поправила шифоновую юбку. Длина доходила до колен, что было очень даже комфортно, только не хватало белья. Неужели нельзя было догадаться, а? Дьявол!

Подойдя уже одетой к железному «монстру» и отперев, она посмотрела по сторонам, надеясь найти хоть одного не испугавшегося и приказать ему принести трусы, колготки и обувь. Бюстгальтер? Впрочем, и без него было вполне неплохо. Женщина уже представляла, как несчастный солдат будет бегать по штабу в поисках нужных предметов гардероба.

Художница не удержалась и отправилась изучать коридор, а заодно и подслушать бедолаг за другими дверями, но там никого не было. Герда облизала губы и, поправив волосы, посмотрела на лестницу, ведущую наверх. Как же хотелось подняться, проникнуть в кабинет офицера, украсть бумагу с карандашами, выйти в сад и набросать то, как с ней рядом играется Густаво! Хотелось дать выход своему вдохновению. Эмоций она, кажется, накопила на несколько выставок вперёд.

Вегенер мечтательно улыбнулась, но, заметив тень, тут же умчалась к себе и закрылась, надеясь, что Ханс не заметил, как та гуляет без позволения.

========== Часть 18 ==========

— Как там Герда себя чувствует? Не просится на волю? — интересуется Бруно, встретив Ханса, спускающегося по лестнице.

— Пока нет, — честно ответил он, покосившись на брата. Его плечи были напряжены, а взгляд не предвещал ничего хорошего, но фон Фальк решил, что должен поговорить с братом прямо сейчас, пока тот не наделал ещё больше глупостей.

— Солдаты обсуждают твои ночные приключения.

— Так почему же они не обсуждают то, что происходило в красной комнате? — огрызнулся лейтенант, понимая, что срывается не по адресу, но напряжение требовало дать выход злости.

Пора заткнуть рты этим сплетникам, а то ещё чего доложат майору, а тот, естественно, генералу. Нужно их чем-то основательно загрузить, чтобы не было ни времени, ни сил обмусоливать подробности личной жизни командира. Он, конечно, сам виноват, но это уже совершенно другой вопрос.

— Немного, но то, как ты таскал за собой обнажённую женщину на цепи по всему лесу, стало для них более ярким впечатлением, — добавил Бруно, продолжая следовать за братом.

Ацгил и не подумал сбавлять шаг, поэтому мужчине пришлось подстраиваться под его темп. Он хотел лично убедиться, что с Гердой всё хорошо, что она не пострадает, а его племяннику не придётся расти без матери и проклинать идиота-отца.

— Я особо и не таскал. Она убегала, а я догонял, — спокойно признаётся офицер, преодолевая ступеньки одну за другой.

— Заканчивал бы ты со своими играми. Доиграешься ведь, генерал всё узнает, и тогда тебе точно несдобровать. Он тебя казнит, — предупреждает Бруно, не скрывая беспокойства о младшем брате и преграждая ему дорогу.

— Сегодня закончу.

— Точно?

— Абсолютно точно, товарищ лейтенант, — усмехнулся Ханс, обходя фон Фалька и останавливаясь у железной двери. Он потянул за ручку и обнаружил, что дверь не заперта. — Какого чёрта? — выругался офицер и, шире распахнув тяжелую дверь, заглянул внутрь.

В его голове уже начался напряжённый мыслительный процесс. Он не знал, вышла ли Герда сама или же ей помогли. Сама она могла направиться только к сыну, но вряд ли знала, где его искать. А если её выкрал кто-то из его озабоченных болванов и сейчас развлекается с ней? А если…

Все мысли разом испарились, когда он заметил Герду, сидящую в углу, причём на том же самом матрасе. Женщина подтянула колени к груди, прикрывая оголенные ноги подолом платья. Ханс быстро взял себя в руки и подавил облегчённый вздох. Он прошёл дальше и опустился на корточки.

— Ты готова стать новой для меня? Доказать свою преданность и любовь ко мне? Готова проститься с жизнью ради сына? — спокойно спрашивает он, пальцами касаясь её икр. Герда завороженно наблюдала за странным поведением офицера. Что он задумал?

— Да, — на выдохе кивает художница. Удовлетворенно улыбнувшись, Ацгил поднимается на ноги и терпеливо ждёт, когда поднимется Вегенер.

— Ладно, — на этот раз в его руке оказались наручники. Взяв тонкие запястья в свои большие руки, он быстрым движением одел железные оковы. Из-за пазухи вытащил чёрный мешок и накинул на её голову. — Пойдём, — шепнул мужчина и, подтолкнув вперёд, пошёл за ней. Едва они покинули камеру, как офицер взял художницу под локоть и потащил за собой.

Заметив, что Бруно собирается его отговаривать, Ханс только приложил палец к губам, призывая того молчать. Ацгил знает, что делает. Он надеялся, что и брат в это поверит, доверится ему, как когда-то очень давно, казалось, в совсем другой жизни.

В глазах Бруно он успел прочесть немой вопрос: «Что ты задумал?!». Он буквально кричал ему вдогонку: об этом говорили его вмиг напрягшиеся плечи; на скулах заходили желваки, он громко и грозно дышал в затылок брату. Фон Фальк будто знал, что должен пойти за ними. И пошёл, чтобы в случае крайней необходимости успеть вмешаться и не позволить совершить страшную ошибку.

Они вышли на задний двор, где уже построился взвод с оружием на перевес. Солдаты лишь ждали команды. Ханс поставил художницу к стене и стянул с неё мешок. Женщина затаила дыхание и не сразу поняла, для чего она здесь. Что он задумал? Чего хочет? О какой новой Герде он говорил?

— Ты хочешь расстрелять меня? — испуганно спрашивает она, щурясь и жалея, что не может прикрыть глаза рукой, загородив себя от яркого света. Рядовые бесстрастно смотрели на ту, которую должны лишить жизни по приказу.

— Да, ты же готова умереть ради меня? — продолжал говорить он всё с той же холодной интонацией. Напоследок поцеловав в висок, подтолкнул к стене так, чтобы та чувствовала спиной холод, чтобы в неё вселился ужас тех убитых людей, которые стояли на том же месте и ждали своей участи.

— Я хочу жить! Я люблю тебя! — отчаянно выкрикнула она, с надеждой посмотрев в потемневшие серые глаза, но увидела в них лишь уверенность в правильности своего решения.

Он доведёт начатое до конца. Это больше не игра. Из глаз внезапно брызнули непрошеные слёзы, а тело неконтролируемо содрогалось. Она вообще едва держалась на ногах от страха.

— Знала бы ты, насколько сильно я тебя люблю, — он подошёл ближе, встал напротив и с нежностью поцеловал в подрагивающие и солёные от слёз губы. Мужчина сжал её плечи сильнее, наверняка оставляя очередные синяки, затем прислонился лбом к её лбу, собираясь с духом, после чего отошёл, оставляя одну в окружении вооружённых солдат.

— Дай мне хотя бы проститься с сыном! Увидеть его, обнять! — в отчаянии выкрикивает женщина, протягивая к садисту закованные руки.

— Нет, он ещё слишком мал для таких прощаний, тем более Густаво сейчас завтракает, — цинично рассмеялся Ханс, скрывая истинные эмоции за маской безразличия и оборачиваясь на просьбу женщины.

— Тогда передай ему, что я любила его и его отца—фашиста! — женщина истошно кричала, содрогаясь от рыданий.

Неужели это её последние мгновения? Жалела ли она о своем выборе? Нет, определённо нет! Она была верна ему, преданно ждала. Именно к нему она пыталась сбежать в эту проклятую Германию. Герда изменилась с ним. Мужчина изменил её, зародил в ней новую жизнь, сделал самый бесценный подарок — сына, помог, когда это было так необходимо, а сейчас? Сейчас Ацгил готов лишить её всего? Художница больше не нужна ему?

Мозг отказывался соображать. Сейчас она видела перед собой лишь вооруженных людей, слепо подчиняющихся любому приказу.

— Обязательно! — ответил он, улыбнувшись. — Смирно! — командует Ханс, не обращая внимания на встрепенувшегося и подлетевшего к нему брата. Солдаты вытянулись струной.

— Что ты делаешь? — Бруно прошипел это, схватив того за плечо и резко разворачивая к себе лицом.

— Показываю, что такое страх, — ответил Ханс, раздражённо сбрасывая с себя руку лейтенанта.

— Целься! — прозвучал ещё один приказ, и солдаты одновременно вскинули автоматы на испуганную женщину. Та отчаянно мотала головой из стороны в сторону, все ещё надеясь, что эта сволочь в погонах передумает, ну, или хотя бы Бруно остановит его.

— Ханс, одумайся, ты потом пожалеешь! — не сдавался фон Фальк. Даже у него при виде бледной, заплаканной, еле держащейся на тонких ногах женщины, перехватывало дыхание.

— Я пожалею, если не сделаю этого. Уж можешь мне поверить, а вообще, я думал, что ты мне доверяешь, — Ацгил преувеличенно спокойно посмотрел на брата, буквально взглядом прося не мешать ему.

— Я доверяю тебе, — стараясь успокоиться, мужчина отошёл в сторону, продолжая наблюдать за тем, как вершится судьба художницы из Дании.

Ханс благодарно кивнул ему, перевёл взгляд на солдат, а после его взгляд упал на неё. Женщина дрожала, вжавшись спиной в холодную стену, практически сливаясь цветом лица с серым камнем. Из-под пушистых ресниц лились слёзы. Художница до крови прокусила губу. Она боялась смерти, и он отчётливо это видел, чувствовал всем своим нутром.

— Герда?

— Что? — отозвалась она, распахнув глаза и увидев, что вооружённые люди никуда не делись, отчего вжалась в стену сильнее.

— Ты готова отправится в новый мир без нас?

«Нет, я хочу остаться с тобой и сыном!», — мысленно кричала она, но даже на пороге смерти гордость брала над ней верх.

— Готова, раз этого хочешь ты! — упрямо заявила она дрожащим голосом. Скоро всё закончится, и она больше никогда не почувствует этот холод. Герда остынет навечно.

— Это не моё желание, Герда Вегенер, а твоё! — серьёзно ответил он и, не разрывая с ней зрительный контакт, выкрикнул. — Огонь! — тишину тут же разорвали оглушительно громкие хлопки.

Гильзы разлетались во все стороны, с металлическим звоном рассыпаясь по земле. Холостые выстрелы, да ещё и с такого расстояния, не могли повредить стену, а уж тем более убить женщину, но от испуга и переизбытка эмоций та начала медленно оседать на землю.

Она была на грани потери сознания; в ушах шумело, глаза закатились, а сердце пропустило пару ударов. Не почувствовав боли, женщина с опаской приоткрыла глаза, осматривая себя и пытаясь найти хоть какие-то повреждения. На ней не было ни одной новой царапины. Её губы начали растягиваться в расслабленной, даже счастливой улыбке. Тело стало невероятно лёгким, отчего Вегенер почувствовала истинное расслабление — было так спокойно и хорошо, кажется, страх начал отпускать из своих ледяных объятий.

— Опустить оружие! — отдал новый приказ Ханс и уверенным шагом отправился к Герде, чтобы убедиться, что та не пострадала. Он поднял её с земли и пошёл прочь, бережно сжимая в руках её тело.

Бруно жестом распустил солдат и отправился вслед за братом.

— Что это, блять, было? — спросил он, догнав Ханса. Тот прижимал к себе всхлипывающую художницу и широко улыбался.

— Это новая Герда, — ответил он. Женщина, услышав собственное имя, подняла голову с его груди. Ацгил с нежностью смотрел на заплаканное лицо, слишком бледное. Художница была в сознании, но только мысли её были где-то очень далеко.

— Ханс, ты такой же больной ублюдок, как и наш горячо любимый папаша!

— Да, я знаю, и это никогда не было секретом, — подтвердил мужчина, заходя в дом, где остановились их друзья. Добравшись до дивана, он осторожно уложил пострадавшую, подложив под голову подушку.

— Надеюсь, когда она придёт в себя, то выцарапает тебе глаза. Я даже не буду тебя спасать! — проворчал Бруно, отправляясь на кухню за водой.

— Я тоже надеюсь, — улыбнулся он. Герда с блаженной улыбкой смотрела прямо перед собой, но ничего не видела, потому что ушла глубоко в себя. Ацгил поддался порыву и коснулся её губ поцелуем, надеясь, что именно это приведёт Вегенер в себя.

— На, держи, — Бруно появился бесшумно и протянул стакан с прозрачной жидкостью, на всякий случай захватив с собой ватку, смоченную в нашатырном спирте. Фон Фальк справедливо подумал, что женщина выглядит слишком уж невменяемой, и без крайних мер здесь не обойтись.

Ханс нехотя оторвался от губ и, взяв тампон с резко пахнущей жидкостью, медленно поднёс к носу художницы. Герда доверчиво вдохнула и поморщилась, пытаясь отвернуться. Мужчина отнял ватку, возвращая брату. В это же время та широко распахнула глаза и резко села, кидая взгляд на офицера и не понимая до конца, осталась ли жива. Женщина на автомате ощупала своё тело, пытаясь найти повреждения, а затем принялась с опаской оглядываться по сторонам. Место было ей не знакомо. Она сейчас лежала явно не на земле, да и крови не было.

Герда перевела взгляд на офицера, сильнее вжимаясь в угол дивана.

— Ты убил меня? — спросила она, чтобы понять, не сошла ли с ума. Художница смутно помнила звуки выстрелов и холодные глаза Ханса. Где они находятся сейчас? Это то самое место, куда попадают после смерти?

— Убил, — отвечает Ханс, поднимаясь на ноги. Теперь ей приходилось высоко задирать голову, чтобы смотреть на мужчину.

— Почему тогда я вижу тебя?

— Ну, я убил тебя фигурально, скажем так.

Герда поморщилась от боли в голове, вероятно, всё-таки умудрилась неплохо приложиться головой о стену.

— Ладно, если ты в порядке, то я пойду. Оставляю тебя наедине с этим извергом, — обратился Бруно к Герде, которая переводила непонимающий взгляд с него на Ханса и обратно.

— Да, — соглашается она, кивнув головой, и Бруно, удовлетворенный её ответом, покидает их. — Ты хоть понимаешь, что я пережила? — наконец, взрывается Вегенер, вскакивая на ноги.

— Понимаю, но ты же сама этого хотела, — офицер, засунув руки в карманы брюк и опустив взгляд, отступил на пару шагов от дивана и приготовился внимательно слушать то, что же ему хочет донести его хищница, побывавшая в шкуре жертвы.

— Я поверила тебе! Поверила в то, что ты можешь убить меня! — её голос звенел так громко и высоко, что, казалось, задребезжали стёкла в окнах, готовясь вот-вот рассыпаться на миллионы осколков.

— Но не смог, — перебил её Ханс. Он присел на диван, утягивая женщину за собой. Когда она опустилась рядом, тот сжал её тонкие пальцы в одной руке, а костяшками второй обвёл острые скулы. — Ты очень красивая, — отметил мужчина.

Художница завороженно наблюдала за тем, как его взгляд жадно блуждает по лицу возлюбленной и открытым участкам тела, запоминая каждый след, оставленный им же прошлой ночью. От этого его взгляда ей становилось жарко. Она моментально забыла всё, в чём хотела обвинить его ещё какую-то ничтожную минуту назад.

Сейчас было кое-что поважнее.

— Ты ещё хочешь замуж за меня? — спокойно спрашивает он, убирая волосы с лица и доставая из кармана маленькую коробочку, после чего протянул ей. Герда широко распахнутыми глазами посмотрела на него, затем на квадратное деревянное изделие, покрытое красным лаком, аккуратно взяв его в руки. Быстро раскрыв подрагивающими пальцами, женщина убедилась, что это не очередная его жестокая шутка, потому что на бархатной подложке действительно лежало кольцо из белого золота с небольшим камнем в виде крошечной капельки.

— Хочу, — захлопнула она её и встала. — Мне нужен мой сын, — тихо шепчет Герда, снова оглядываясь по сторонам, впрочем, не находя никого, кроме них двоих. — Я соскучилась по нему. Дай мне его, — жалобно просит она, облизывая пересохшие губы.

— Помни: ты не смеешь сбежать отсюда вместе с ним. Границы под мои контролем, поэтому тебя схватят и приведут обратно ко мне. Это в лучшем случае. Тебя могут расстрелять, но тогда Густаво будет воспитывать мой папаша-тиран. Уж будь уверена, он сделает из него бездушного солдата, раз уж из меня не получился. — Ханс тоже поднялся на ноги, схватил художницу за плечи и сжал их, заставляя смотреть в его глаза. Он говорил предельно серьёзно. Его приводила в ужас одна только мысль о возможном будущем, если та сделает глупость.

Она лишь улыбнулась фантазиям Ханса.

— А почему не ты будешь его воспитывать?

— Я служу в ещё действующей армии. Кто знает, где я окажусь завтра, вернусь ли обратно. Густаво — моя замена. — Герда издала нервный смешок и протянула ему украшение обратно.

— Одень, — просит она, и он тут же открывает коробочку, достаёт ювелирное изделие и, аккуратно взяв её руку, одевает на безымянный палец кольцо. Герда завороженно смотрела на украшение. — Оно кому-то принадлежит?

— Моей матери. Отец хоть и был отбитым на голову, но задаривал её всякими драгоценностями и гордился собой.

— Где она сейчас живёт?

— В Калифорнии, причём благодаря этим самым драгоценностям теперь живёт, где хочет. — улыбнулся Ханс. Продав всё, что было ей подарено мужем, она объездила всю Европу, после чего спряталась в Америке. — Это кольцо каким-то чудом сохранилось у неё, и она отдала его мне, сказав, чтобы я подарил его своей супруге.

— Когда ты видел её в последний раз?

— Перед войной, но мы часто пишем друг другу. Бруно был у неё перед приездом в Париж, — выложил Ханс всё начистоту.

— Надо хоть Густаво с бабушкой познакомить, — заметила Герда, переставая любоваться аксессуаром, вместо это притянула офицера за шею к себе и поцеловала. — Где он?

— Гуляет с Люсиль.

— Я пойду к нему тогда.

— Постой.

— Ты не обижаешься на меня?

— Я могу обидеться, если хочешь, — игриво усмехнулась Герда и вышла из дома. Ханс тенью последовал за ней, направляя в нужную сторону.

Стоило художнице услышать детский смех, как её сердце сжалось, поэтому она сразу побежала на голос. У реки в плетёных креслах сидели две сестры, а около них стоял стол с чашечками ароматного чая. Дети бегали вокруг них, пытаясь догнать друг друга.

Густаво, будто почувствовав присутствие матери, обернулся на неё и затем ринулся к той. Сколько же слёз он выплакал за эти невыносимо долгие дни разлуки! По его подсчетам, хотя на самом деле мамы не было от силы пару дней.

Даже Люсиль, которая быстро нашла подход к обоим малышам, иной раз не удавалось отвлечь мальчика. Вдали от матери он больше не казался ангелочком. Густаво был милым только тогда, когда спал или видел отца. Мальчик чувствовал что-то нехорошее и боролся с угрозой единственным известным ему способом, но иногда, конечно, мог обезвредить обидчика, обкидывая того игрушками.

Герда с готовностью подхватил мальчика, крепко обнимая и одаривая мягкими поцелуями.

— Герда! — обрадовалась Эмилия, заметив пропажу. Женщина одним глазом следила за непоседливым мальчуганом и встрепенулась, когда заметила, что он куда-то рванул. — Я так рада тебя видеть, — обняла её девушка, отмечая для себя слегка потрёпанный вид, хотя сама с утра выглядела не лучше, потому что чувствовала себя чертовски уставшей. Люсиль также поднялась и обняла художницу.

— Вы окончательно вернули её нам или только для того, чтобы повидаться? — поинтересовалась Эмилия у Ханса.

— Заберу, конечно, — усмехнулся офицер и, чмокнув сына напоследок, ушёл в штаб, чтобы закончить с делами и отдать приказ взводу собираться в дорогу.

Они отправляются в Германию.