Христиане и мавры [Даниэль Пеннак] (fb2) читать постранично
- Христиане и мавры (пер. Нина А. Калягина) (а.с. Малоссен -5) 117 Кб, 45с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Даниэль Пеннак
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (17) »
Даниэль Пеннак Христиане и мавры
I would prefer not to[1]. Герман Мелвилл «Писец Бартлби»
1 БАРТЛБИЗМ
– Я хочу моего папу. Малыш влетел к нам в спальню, встал в ногах кровати и заявил: – Я хочу моего папу. Летнее утро. Конец июня. Половина седьмого или без четверти, где-то так. Во всяком случае, еще не было семи. Бельвиль[2] только начал просыпаться, еще не было слышно бодрящего грохота мусорных бачков, Господин Малоссен, свежеродившийся младенец племени, еще сопел себе в две дырочки в своей люльке, подвешенной над родительской кроватью, и Джулиус Превосходный пока еще не стучал в нетерпении хвостом по полу, напоминая тем самым о размерах своего мочевого пузыря. В общем, семь еще не пробило. – Я хочу моего папу. Я постарался продрать глаза и наконец в полумраке разглядел Малыша. Ростом он был не выше дверной ручки, но мне пришлось признать, что, сколько бы там ему ни было лет, он все-таки вырос, незаметно для окружающих. Месье только что открыл для себя юмор и решил поставить меня в известность. Месье изволил пошутить. Он указал на новоприбывшего в люльке у меня над головой и с хитрым видом уточнил: – Я тоже хочу моего папу. (Большой мальчик захотел поиграть в дурачка, что ж, ладно.) Я ответил: – Ладно, будет тебе твой папа, а пока спускайся накрывать на стол, я иду. И остался лежать в постели. Посмаковать последние минуты покоя перед тем, как раздадутся первые аккорды семейного ора, – это единственное удовольствие, в котором я никогда себе не отказывал. Когда я спустился, внизу уже ждал накрытый стол, горячий шоколад, тосты, апельсиновый сок, поля просыпанных на скатерть мюслей, словом, понеслось, фабрика работала вовсю. Впереди у всех был долгий день. Через пару минут Клара поведет Верден, Это-Ангела и Господина Малоссена в ясли на улицу де Буа, где она подыскала себе работу, Жереми и Малыш побегут в школу, а Тереза, убрав со стола, отправится давать астрологические консультации вислоухим бельвильцам. (Мальро был прав: двадцать первый век будет духовным; безработица этому весьма способствует.) Через пару минут наша лавочка опустеет. Я спокойно смотрел, как поднимается пена в моей турке, и с легким нетерпением ожидал того благословенного момента, когда наконец останусь один, как вдруг голос Терезы словно током пронзил меня. – Ты что не пьешь свой шоколад, Малыш? Так ведь и опоздать недолго! Малыш сидел прямо, неподвижно, в душистом облаке остывающего в его чашке шоколада. К тостам он даже не притронулся. – Я хочу моего папу.***
Пропустим этот день. Оставим за кадром часы работы, когда все мы были заняты делами, в том числе и я, в издательстве «Тальон» – заключив в скобки забвения семейные неурядицы: мы же профессионалы! – до самого вечера, когда за ужином перед нами вновь каменным изваянием предстал Малыш, застывший над тарелкой супа. – Я хочу моего папу! – Он и в столовке ничего не ел, – объявил Жереми. Новость вызвала целый ряд комментариев, где каждый добросовестно озвучил свою партию. Тереза поспешила высказать то, в чем она, как всегда, уже давно была уверена, полагая «совершенно естественным», что после рождения Господина Малоссена у Малыша появился «синдром брошенности» и он стал искать «идентификационной зацепки», отчего и воспоследовал этот «совершенно законный» запрос «собственного биологического отца». – Глупости, – отрезал Жереми. – Биологический отец, не смешите меня! Это был первый аргумент пламенной тирады, в которой Жереми (правильно ли я его понял?) вознамерился открыть всем, что отец – это просто гипотеза, без которой можно спокойно обойтись, и что в любом варианте, если наша общая мать приняла решение устранять наших производителей в самую минуту появления на свет каждого из нас, она так поступала, прекрасно сознавая, что делает, «у нее, у нашей мамы, были на то свои причины», которые не могли быть иначе как положительными, принимая во внимание, что у нашей мамы «не само так вышло», она «отлично знала, на что идет, это же мама!». – Скажешь, мама не знает, что делает? Так, Тереза? Так? Так? Ну же, скажи, так, по-твоему? Мама не знает, что делает? Воцарилась оглушающая тишина, в недрах которой я расслышал голос Клары, шепчущей на ухо Малышу: – Но это же Бенжамен, наш папа. Бенжамен, и еще Амар. И Тео тоже. Ну же, давай, кушай свой суп, Малыш. – Я предпочел бы моего папу, – ответил Малыш, не притрагиваясь к тарелке. Это условное наклонение преследовало меня всю ночь. Я предпочел бы. Да, Малыш так и сказал: «Я предпочел бы моего папу». Я и не знал, что от наклонения глагола у вас может застыть кровь в жилах. Оказалось, может. По какой-то необъяснимой для меня причине это условное наклонение загнало мой ночной покой в склеп страха. (Жалкая метафора, знаю, но я был не в состоянии найти ничего более сносного.) У меня даже не было сил перевернуться на другой
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (17) »
Последние комментарии
3 часов 6 минут назад
5 часов 24 минут назад
7 часов 14 минут назад
13 часов 2 секунд назад
13 часов 5 минут назад
13 часов 9 минут назад