Техасский сын (СИ) [takost] (fb2) читать онлайн

========== Дожить до рассвета ==========

В Премонте в Техасе в одной из пыльных фастфуд-кафешек с запатентованными резиновыми бифштексами они попадают на ковбойский день рождения. Беззубому парнишке-имениннику стукнуло шесть. Он ест торт с шапкой из взбитых сливок на скорость с друзьями, пока его отец ловит момент в объектив своей старенькой камеры-мыльницы, а мама поддерживает круглый живот и фасует бургеры по пакетам. Образцовая американская семья - такие улыбаются с рекламных плакатов моющих средств и подгузников в отделах бытовой химии и детских товаров.

- Скотт, - Малия оборачивается через плечо, чтобы проследить его взгляд. - Пойдем отсюда.

Его мать без занудной рефлексии отмечает, что они и есть семья: за пять лет дойдешь до этого и без клятв в церкви. Но обычные семьи не разыскивают подмятых под себя охотников по меткам на карте западного полушария, не хрустят костями под прикладами винтовок и не занимаются сексом в мотелях в перерывах между порцией китайской еды в коробке и очередным размолоченным трупом волка-одиночки. Они как минимум покупают еще один бесполезный комбайн в дом и как максимум заводят ребенка.

Но Малия кутается в дутую куртку и диктует ему координаты следующего сколоченного оборотнями лагеря, которые скинул ей Питер.

- Там целая стая, - говорит она, а затем Скотт глушит мотор в трейлерном парке с перевернутыми пластмассовыми стульями, залитыми кровью подножками, поваленной коляской и вонью тлеющей кожи горелых тел, которые без разбора и особой брезгливости скинуты в одну кучу.

У ног Малии обугленный ребенок: сморщенная младенческая голова и опаленные черные губы. Ее тошнит. Она успевает отбежать в сторону и выблевать остатки завтрака прежде, чем Скотт стискивает ее тощие плечи и гладит по слипшимся коротким волосам.

- Не говори ничего, - Малия оттирает рот рукавом грязной куртки от еле угадываемой пены блевоты и вжимается в его грудь, хорошо, Скотт держит себя в руках.

Они оба плохо спят этой ночью, сняв комнату в ленте картонных квартир в пяти милях отсюда, но Скотт за главного и будит ее, когда она беспокойно мечется по железной кровати, сбивая матрац с просунутыми в него пружинами, которые до ощутимого дискомфорта трутся о кости.

- Я рядом, родная, - он обхватывает ее так крепко, что ей удается заснуть еще на пару часов, а в подернутое дымкой техасское утро сбегает от него в душ и ревет в слипшиеся голые коленки. Скотт не лезет с расспросами за завтраком (апельсиновый сок и вчерашние тосты в салфетке), он сам выглядит не лучше с каймой шелушащихся губ и вспухшими зрачками, но стаскивает с Малии джинсовые шорты с подсунутыми под них тонким капроном колготками и входит сзади, попутно проталкивая в нее два пальца.

- Останемся здесь на пару дней.

У них, по большому счету, и этого нет, но им нужен отдых и еще неплохо было бы съесть хоть что-нибудь белковое, чтобы дотянуть до завтра. Скотт целует Малию, которая в его рубашке сидит на кровати, и заправляет прядь волос за ухо.

- Я люблю тебя, ты знаешь.

- Знаю.

В маркете он складывает на ленту все, что сгодится для сносной яичницы на ржавых конфорках, пачку мармелада для Малии и «Марвел» - для себя. Скотт начал курить три года назад на пару с Рэйкеном и своим бетой. Не бросил.

Он паркуется на вымазанной известкой площадке возле квартир на обратном пути и долго идет вдоль одинаково-картонных дверей, пока в спину по закону жанра девчачьего кино не прилетает мяч - сдутый, баскетбольный и добитый, подстать их с Малией байку. Владелец - смуглый парнишка в бейсболке «Атланта Хоукс» - боязливо застывает, и худые, впихнутые под цветные джинсы коленки забавно дрожат.

Ему лет восемь, и он, как и его ровесники, не рвется почесать языком с первым встречным. Даже если у встречного до нелепого простодушная улыбка и ямочка на правой щеке излишком к набухшим венам.

- Лови, Майкл Джордан, - Скотт бросает с легкой руки, и коробки с готовой едой трясутся на растянутых рюкзачных лямках. Он стискивает между пальцами и поворачивает уже к двери, когда топот ног в скрипучих кроссовках порывает обернуться из-за предсказуемого волнения за мальчишку.

- Знаешь, засранец, я менял тебе подгузник, когда ты делал большие дела. Все твое сосуночное детство, Иззи. И вот она благодарность дяде Бену спустя столько лет!

Незнакомый парень с пакетами из бургерной, пивными банками и свежим фингалом тычет в очевидно заплывший глаз.

- Я вижу охотников в обычных людях, - Скотт размыкает кулак уже в комнате. Звук разлепляемой, размесенной кожи отвратителен в своей натуральности, но ладонь приходится взять, чтобы затянуть бинт. У Скотта ни один мускул не передергивает, он только вжимается в худое плечо. Устал и регенерирует плохо. И снова паршиво спят ночью, и губами сухими ведет по вспотевшему лбу, и рука проходится вверх и вниз вдоль обнаженной спины. Пособничают односпальная койка и открытое окно.

- Малия.

- Я не хочу оставаться здесь больше, - она нервно выдыхает и освобождается от его объятий. На вскидку чувствует себя отвратительно вот уже третью неделю. - Ты не спасешь их всех. Пора остановиться.

- Не после того, как началась война.

Она игнорирует его, нашаривает в дорассветном сумраке свою рубашку и натягивает поверх отяжелевшей, налившейся груди.

- Мы справимся с этим вместе, - Скотт утыкается лбом куда-то между ее лопаток, оглаживает слабо плечи замарлеванной ладонью. Кожа лопнувшая пропитала бинт до заметной сырости.

- Ты знаешь, что нужен мне.

А потом стреляют в тишине пыльных голубых квартир. Через семь картонных стен направо выстреленный из рыжей головы дяди Бена мозг стекает по хрустящей корке бумажных обоев. А что до Скотта МакКолла: он бы лег и загнулся тут, прямо на дороге, которая ведет в Даллас, и уже никогда бы не встал.

========== Стрелок и пес ==========

У них никогда не оставалось выбора.

Скотт выталкивает дверь в соседнем крыле (здесь на весь гипсокартонный блок от силы квартир пять не пустуют), моргает. Запах сырных чипсов и карри в носу дулом не пластикового ствола мешается с кровью. Глаза человека к темноте только привыкают, когда Малия уже вдавливает пальцы в шею парнишки - тот в хватке бьется, вены взбухают, надуваются на не внезапно синюшном лице. И тогда уже размыкается у него потная ладошка, пистолет выскальзывает, а потом Скотт - кажется, больно - стискивает живот и тянет ее извивающееся тело на себя.

За секунду до заминки Малия вспарывает предплечье точно по контору забитой кожи. Затем уже тухнут зрачки, губы стягиваются, но удар неуклюже спавшего на кусок шифера детского тела с предсказуемым хрустом молочных костей тут же и напрочь выбивает вину: болоньевые спины малолетних охотников теряются из вида уже на третьей заводской крыше. Всех пятерых, и даже этого, почти трупа, которого дотащили на спине с вывернутой на девяносто ногой.

- Зачем ты сделал это? Почему позволил им уйти? - Малия разочарована, и это хуже, чем если бы она обвиняла его.

- Они всего лишь дети.

- Всего лишь дети? - усмешка слетает с пересохших губ едко. У нее ноет живот от его хватки, и она морально устала. Устала опаздывать и оправдывать ради Скотта тех, кого четвертовала бы и распихала по мешкам. - В следующий раз возьми с собой пачку «Ризес». Глядишь, они споют тебе «Крошку Вилли Винки» до того, как прострелят голову.

- Малия, - у Скотта нет аргументов в свою пользу. У него, кроме нее, ничего нет. А потом щелчок выключателя, и желтый свет прорезает глаза четкостью и натуральностью подтекающего мозга вместе со сгустившейся кровью под рыжей головой человека, хорошо, до Скотта доходит раньше, чем вчерашний мальчик-сосед ускользает через окно. Он был целью. Верткой для охотников с необсохшими молочными ртами.

- Иззи. Иззи, ты в безопасности, - Скотт хватает его за тощие плечи. У того заеденная, с заусеницами темная кайма губ и взмокшие, вспухшие от слез черные зрачки.

Скотт альфа, волчонку - больше щенку - впору бы поджать хвост, но он по-детски, присуще человеческому ребенку, выворачивается из-под руки и бежит к брату - у того прошитая грудина и лопнувшие белки. Песий заупокойный скулеж дает ответ: у мальчика не осталось никого, к кому они могли бы его отвезти.

- Мы должны похоронить их. Потом уедем.

Скоро у Иззи не остается сил, чтобы брыкаться. Он выскребает сгрызенным до мяса ногтем имя брата и плачет на песочной могиле в розовое пустынное утро. Мальчику восемь, и Скотт говорит ему об охоте и о том, что он родился в рубашке, раз все еще жив. Малия замечает, что это не счастливое стечение обстоятельств. И не смотрит в сторону Скотта.

А дальше они едут. До ближайшего мотеля на окраине города с не своим ребенком, на которого у них волчьих прав, и тех нет. Скотт просит Иззи надеть его куртку и снимает номер на втором этаже в конце коридора. Там мальчик тут же отшатывается, забиваясь в угол дивана с пробитой обшивкой.

- Оставь его в покое, - Малия тянется к бутылке с водой, пока Иззи следит за ней. Она бросает ее рядом с ним. - Не пей слишком быстро, иначе тебя стошнит.

Он делает, как она говорит, но после его выворачивает на пол чем-то, похожим на пиццу. Скотт отводит его в ванную и моет, стирает одежду и развешивает ее на балке для занавески.

- Ты в безопасности, - повторяет он, но Иззи, очевидно, не верит, хотя ложится под шерстяное одеяло и не противится, когда Скотт стирает слезы с его щек. Он сидит возле, пока тот не засыпает, а после находит Малию, когда она рассматривает синяки от его пальцев на своем животе, но опускает рубашку, как только он закрывает за собой дверь.

- Лия.

- Я исцелюсь, не раздувай из мухи слона, - она оборачивается к нему лицом. - Он не говорит.

- А еще напуган и выбился из сил.

- Что будем делать? Возьмем его с собой, купим для него детский мотошлем и люминесцентные наклейки инопланетян?

- Я не знаю, - Скотт запускает пятерню в волосы, и Малия замечает, что его предплечье все еще кровоточит. Все это не нормально. Ничего из этого. - Иди ко мне.

Она разрешает ему поднять свою рубашку, и он долго целует ее живот, а после стягивает шорты с узких бедер и ведет губами к поросли жестких волосков, пока она старательно давит в себе это навязчивое желание разреветься.

- Я хочу ребенка. Давай попробуем снова.

- У тебя запястий свободных нет для еще одной даты смерти, - Малия говорит об этом сухо. И слышит, как прохрустывают кости, когда он стискивает руку в кулак. Скотту, наверное, всегда было больнее, чем ей.

- Сегодня первый и последний день рождения нашего сына, кстати. Поздравил?

========== Одноэтажная Америка ==========

Их первый ребенок умер на седьмой неделе. Второй родился на двадцать восьмой два года спустя. Они похоронили его на заднем дворе дома матери Скотта возле облупившегося белого штакетника. И вернулись к делу.

Они скоро привыкают молчать. Слова забирают кислород на зачастую потребный вдох. А потом живут. Вроде привычно.

Скотт пролезает под ее одеяло позже и вжимается носом в венку на шее. Он пахнет табаком, потом и этим до болезненного душным октябрем. Он вымотался. Затаскался по вытертым меткам на выгоревшей карте Техаса с поддельным титулом Стива Роджерса. Вдобавок приписал к себе вину за убитых. И ее первый выкидыш. И недоношенного Митча с провисающей, сквозной кожей и не поднявшимся пупком.

- Мы завтра едем домой.

Он не дает ей возразить. Даже если она не собиралась. Разворачивает к себе и целует, скользит языком по соленой губе, толкается в рот на почти брачных правах.

Малия отрывается от него через пару минут с предсказуемым в своей естественности звуком разлепляемых губ. Скотт жмет к себе, ласкает ее набухшую грудь с шершавыми, торчащими сосками в темноте зашторенного номера, пока она не выдыхает его имя скорее нервно. Ей неприятно, но он стандартно списывает вздох на приходящие месячные: Скотт знает ее тело, будучи волчицей, Малия никогда не скрывала от него биологию. Потому странно, когда отрывает его загрубелую ладонь. Ко всему прочему, не позволяет оставить ее на животе и сбегает через пару часов.

Солнце почти зашло. Закат сегодня - распузырившееся, ожоговое пятно, как и две недели назад. Вода из крана стабильно ржавая и текущая в пятьдесят три по Фаренгейту. Непривычностью мозолят глаза разве что детские тряпки на супергеройскую тематику.

Скотт собирается отвезти ребенка в Бикон-Хиллс. С мятым свидетельством о рождении на двухместном байке без страховки. Но Иззи, очевидно, в курсе, что план заведомо провальный, потому стаскивает их карту и под шумок линяет.

- Эта - штата Монтана. Тебе нужен Техас, - Малия находит его возле снек-автомата в паре миль от их суженного до одноэтажности мотеля, когда Иззи сбивается с пути с картой северного штата. - Я не собираюсь тащить тебя обратно, выдохни. Это Скотту есть дело, но если пытаешься что-то стащить - посмотри сперва, что взял. Хочешь выжить - не волочи с собой всякое дерьмо.

Она смотрит недолго на торчащую из его рюкзака одноглазую голову Майка Вазовски, прежде чем бросает ему под ноги карту Техаса и уходит. Иззи - натурально щенок, а здесь бродячих отстреливают против закона.

Он все-таки догоняет ее позже: прячет зеленого уродца в полупустом рюкзаке. Выбросил большую часть вещей, даже зубную щетку. Оставил толстовку с «Атланта Хоукс», свидетельство о рождении и пару фоток. Малия провалилась в методах воспитания, хорошо, мусорные мешки увозят утром. Она достает его одежду, пихает обратно в рюкзак и надеется, что ее не вывернет туда же от вида тухлых рыбьих голов.

- Заставишь своего одноглазого стирать.

Потом они возвращаются. Аккурат к обоснованной, но выбившейся из графика отношений взволнованности Скотта. У него тремор рук, которыми он с силой впивается в ее тонкие венозные запястья.

- Это правило - говорить, когда уходишь. Мы вместе придумали.

Она отрывает его пальцы от себя с нескрываемым раздражением. А потом они ругаются. Это сошло бы за бытовуху, если каждому третьему с жизнью на пособие по безработице не отваливали почти даровые баксы за голову оборотня. Они могли бы спорить тогда из-за денег на Большой каньон и высшее в Дейвисе, имени их ребенка в ее утробе, второго, третьего.

Им тогда не хватило времени. Их мальчик мог закричать на пару недель позже.

Они бы раньше остановились в трейлером парке в Бен Болт, он учуял бы запах Иззи еще на лестнице.

Скотт любит ее, но он уходит, закрытием двери надрывая защитную упаковку в виде очередной колкой фразы. Ее не волнует цена своей жизни для него, она бы ни за что не подняла ее на вершину пирамиды Маслоу. Малия выживала одна девять лет, но их детям потребовалось больше, чем она могла им дать.

Она давно усвоила жизнь в одиночку, но Скотт не учился жить без нее.

Малия смотрит на дверь. Со стороны этого убогого номера ключом соскоблена краска. У Скотта в груди так же. Плюс никотиновый осадок и сила за нее.

Она вскрывает пиццу с чеком из «Папа Джонс», которую Скотт принес для них еще днем, с характерным хрустом картона больше рефлекторно.

- Будешь? - и двигает коробку к Иззи. У того вид плюшевого щенка с этими слезными пуговичными глазами. Они со Скоттом никогда не тянули на родителей.

Гавайская пицца вдруг становится тошнотворной от одного вида подпекшихся, подпаленных ананасов. Малия успевает сбросить начиненный пласт обратно и в ванной откинуть унитазную крышку, прежде чем ее рвет слизистой массой вчерашней еды.

Иззи брезгливо не морщится, сцепляет ее волосы резинкой на затылке и стоит рядом. Было бы странно, если не молча.

У нее не остается сил, чтобы вдавить заедающую кнопку слива в бачок. Или сказать Иззи, что ему не обязательно торчать здесь до ночи.

Но когда Скотт опускается напротив нее в этой своей прокуренной мягкой рубашке, ей до постыдного необходимо, чтобы он был рядом.

========== Все собаки попадают в рай ==========

Тео подгоняет им свой покоцанный красный порш с косыми номерами Калифорнии и Лиамом в придачу через пару дней в Нью-Мексико. Это соседний штат, и им повезло, что местный патруль не влепил штраф за семьдесят миль в час при допустимых на этой трассе пятидесяти и перевозку ребенка без шлема.

Иззи восемь, и его никто не будет искать - с этим они доезжают до Розуэлла и глушат мотор на парковке с вывесочной головой инопланетянина вместо стандартно гигантского пончика с розовой глазурью и башки Гомера. Рэйкен сосет коктейль из трубочки до противного медленно, пока Лиам со скучающим видом долбит по шинам. Воняют друг другом, и это отвратнее, чем если бы они со смаком заглотили собачье дерьмо.

- Следующему в стае впихнете соску в рот, или грудь свою дашь?

Малии не нужно разрешение, чтобы собрать силы и въехать в его морду до хруста недавно сросшейся перегородки, а после без стеснения вытащить ключи из его джинсов и вырулить со стоянки с ласкающим слух визгом шин.

- Я с ней поеду. Ну, и его тогда возьмем.

- На челюсть не наступи, - Тео сплевывает кровь и уезжает с задолбанным Скоттом. Данбар забил бронь на один из коттеджей в туристической зоне. Они спят там, а утром Лиам тащит Иззи и Тео в национальный музей НЛО, пока байка о розуэлльском инциденте и маринованные уродцы не набивают Рэйкенку оскомину. Он посылает Данбара к черту с его ярмаркой, жаренным арахисом и чили-соусом и вечером остается с Малией, вскрывая пивную банку на соседней половине дивана.

- Дерьмово выглядишь.

- Странно, это же не я мешу говно в заднице Лиама.

Данбар возвращается позже и притаскивает с собой начос с гуакамоле, вонь жженой сахарной ваты, довольного Иззи и Скотта, который выглядит еще более уставшим, чем вчера.

- Ты горячая, - он справляется о ее самочувствии первым делом, и это уже вошло в скверную привычку, но он отвлекается, когда они занимаются любовью, а утром будит заснувшего с Лиамом Иззи и несет его в машину.

- Не отдавайте его, он крутой, - Данбар зевает, пока Тео рядом скуривает сигарету до фильтра и тушит ее подошвой.

- Серьезно? Пиздец, ты еще такой ребенок, - поражается он, и Малия в кои-то веке готова с ним согласиться.

Они оставляют Розуэлл через пару часов и тормозят на заправке в соседнем городке. Скотт перелезает на заднее сиденье против желания позволять ей вести, когда она ставит его перед фактом и уводит Иззи к фургону с мороженым. Они берут фисташковое, и он так счастливо улыбается, слизывая сливочную массу, что Малия лопается в накопленной сухости своей защитной упаковки и плачет. Как-то совсем по-детски даже, не в пробивном характере ее семейки и моложавого отца.

Она сбивает Иззи с толку, а потом он обнимает ее, пачкает сладкими, липнущими к выгоревшим прядям пальцами, жмется своей холодной щекой. И тогда она обнимает его в ответ. И она думает, что могла бы так же обнимать их годовалого Митча, вытягивая его из ремней автокресла и облизывая шоколадные, выпачканные растаявшим мороженым ладошки, которыми он тянулся бы к Скотту, шатко стоя даже с поддержкой ее рук.

Она хочет ребенка, но у нее нет сил, чтобы доносить его до конца срока.

Иззи стирает слезы с ее щек. У него коротко остриженные волосы, белесые на смуглом лбу, и обтянутые кожей торчащие, колючие ребра с сиротско-острыми височными долями. Он весь нескладный, даже в этом комбинезоне, ребенок дома и пыльного Техаса.

- Теперь возьмем сливочное?

Они застают Скотта дремлющим на подушках заднего сиденья позже, и это не тот сон, который каждый из них заслужил, но он не просыпается, когда рэйкеновский низкопосадочный порш подбрасывает на выбоине в трассе.

Усталость сменяется тошнотой через пару сотен миль по бесконечной ленте с азбукой Морзе дорожной разметки и очередным номерным знаком другого штата, которые Иззи считает на пальцах, превращая дорогу в огромный географический атлас.

Солнце садится в Нью-Мексико, а через три дня восходит над калифорнийской границей.

Напротив мини-маркета в предрассветных сумерках Скотт опускает двадцать центов в проржавелый аттракцион-качалку, пока Иззи забирается в кабину.

- Две коробки пончиков по случаю того, что мы скоро будем дома, - Малия щелкает его по носу и зачем-то оборачивается на входе. Потом уже они со Скоттом набивают корзину, кладут на ленту шуршащие пакеты, и вместо привычной пачки «Марвел» он берет пластикового робота в коробке.

И они наконец-то не забиваются о причинно-следственных, пока их третий ребенок не обагривает кровью железные стенки детского самолета.

У него заеденная, с заусеницами темная кайма губ и взмокшие, вспухшие от слез черные зрачки. Прошитая грудь через глаз зеленого уродца на его футболке и рука, которой он цепляется за ее лицо.

- Ма-ма.

Техасский сын уходит на рассвете в штат одинокой звезды - полторы тысячи миль по затертым меткам, чтобы начать с начала: Иззи в бейсболке «Атланта Хоукс», тряпки на супергеройскую тематику на балке для занавески и фисташковое мороженое в рожке.

Скотт целует ее округлившийся живот, поднимая рубашку и оглаживая его руками, спустя пару месяцев. Они в Премонте, в Техасе. Одноглазый Майк Вазовски все еще воняет тухлой рыбой.

Комментарий к Все собаки попадают в рай

Беременная Малия - мой идеальный хэдканон. Смерть второстепенного персонажа - явный спойлер, ыы. Тяжелая для меня работа, много безобоснуя, сюжет в голове перелепляла стопицот раз, но буду рада, если найдете в этом хоть что-нибудь.

========== В 3 утра ==========

Комментарий к В 3 утра

Это могло бы стать отдельным безобоснуйным фиком, а тут все вроде как к месту?) Спонтанный вброс под видом прямого продолжения через два с половиной месяца после трех вечеров нетфликсовского карателя, но я хотела дать понять, что с их ребенком все в порядке. Дайте мне знать, что вы думаете, если вы все еще со мной :))

В подвале ресторанчика в районе Маленькой Италии трое в облепляющих синтетических масках столпились вокруг забитого строительной кувалдой тела. Вытряхнутые водительские права и соцстраховка на имя Скотта МакКолла скинуты в черные полиэтиленовые мешки вместе с документами на ребенка. Пластиковые стулья у двери в подсобку гнутся под весом еще двоих в защитных ветровках. Электропила воткнута в коротящую сквозную розетку.

Ее сточенные ржавые зубцы просвистывают в воздухе и спиливают проводок лампы накаливания в скрошившейся голубой потолочной штукатурке, когда Скотт приходит в себя.

\

Жизнь прокладывает себе путь через ее тело, выбирается через боль, кровь и пот, лезет вперед, обгоняя смерть.

Жизнь рождается в белой творожистой слизи в сельской больнице Лон Пайн в семь утра по тем электронным часам из приемной, где с ночи с незерновым черным кофе из автомата дежурят Тео и Лиам.

У него собранная в складки, раскрасневшаяся от хлопка кожа, слипшиеся темные волоски на мягком родничке и скрюченные кулачки. Врачи перерезают пуповину и оставляют его голое, еще не обтертое тельце на груди Малии, пока она обводит подушечкой большого пальца его головку и думает о совсем маленьком - еще меньше, чем Кэл - Митче, завернутом в белую пеленку, Иззи в выкопанной могильной яме в Паркер Стрип и о том, где сейчас Скотт.

Через две недели в мотеле в Лон Пайн Лиам неуклюже придерживает головку младенцу. Он весь вспотевший от контакта с кряхтящим комочком, затянутым в комбинезон с роботами, и все ноет, что сейчас сломает ему игрушечный позвоночник или уронит. Потом Тео с видом папаши пятерых детей перекладывает Кэла на свое плечо. Тот шевелит ногами и руками.

- Ты всего этого поднабрался на курсах для будущих родаков?

- Кому-то из нас троих же стоило сделать хоть что-нибудь. Эй, матерь года, в этих твоих колонках о массовом убийстве в Маленькой Италии наверняка есть парочка сводок о том, почему не стоит давать ребенку это разводимое клейкое дерьмо из банки?

- А ты отдай за это дерьмо семьдесят шесть баксов, тогда откроешь свой рот, - Малия забирает у него Кэла. Проходит еще неделя.

\

- Нам нужно купить детские вещи, - говорил Скотт за пару дней до того, как ушел.

- У нас есть то, что отдала Мелисса. И вчера мы взяли две пачки подгузников в «Таргет».

- Нет, я имею в виду… Комната с деревянной кроваткой из «Икеа», три банки светлой краски, столик для кормления среди нераспакованных коробок в кухне, самодельные качели на заднем дворе…

- У нас нет денег на свой дом.

- Я откладывал на колледж всю старшую школу, этого хватит для первоначального взноса по ипотеке.

- Наш ребенок скоро родится, и, поверь, ему будет все равно, есть ли у него электронная качалка за двести баксов и гриль во дворе или нет.

- Так, маленький, скажи маме, что ты хочешь ту качалку с вкладышем со львятами, - Скотт облеплял ладонями ее круглый живот и встречал очередной пинок.

- Он становится слишком подвижным, когда ты рядом, но ему там теперь тесно, и он не может ворочаться, как раньше.

- Где он сейчас?

- Его голова внизу, он уже перевернулся, - она опускала худые руки под свой огромный живот, и Скотт примыкал губами к тем местам, где их сын реагировал на них. - У нас есть время до празднования Дня памяти.

- Я вернусь к концу этой недели, обещаю.

Но Скотт МакКолл так и не возвращается.

Кэл громко плачет, его лицо раскраснелось, он взмахивает сжатыми ручками и ножками и кажется еще меньше в желтом свете мотельного ретро-номера, в котором к липким лентам на потолке поприлипали мошки. Они в одном из поселков Калифорнии, к предрассветным часам духота так и не спала. От немытых стекол течет жар, за ними на пустом паркинге разворачивается газетный фургон.

Малия отрывает в себе способность различать по плачу, чего хочет Кэл, и в одну руку справляется с подогревом бутылочки, но она не перестает спрашивать себя, что сделал бы Скотт на ее месте и достаточно ли делает она. Кэл не берет смесь, ему жарко, его горячее тельце в одном подгузнике извивается возле ее груди, вспотевшие волоски на головке слиплись. Маргариновый кусок растет над горами Съерра Невада с отметкой на уличном электронном термометре, три билборда по автодороге отсвечивают с металлика поверхности густое солнце в зеркале над теликом.

Полуголый Лиам в своих обрезанных лакросских трениках развалился в пластиковом стуле с расколотым арбузом, выплевывает арбузные семечки в керамическую пепельницу и без звука листает каналы, пока вымотанный Кэл сопит на сухой выбритой груди Тео.

- Может, дать ей воды? - спрашивает Данбар, когда Малию в четвертый раз за последние шестьдесят минут рвет мучительно и долго над пожелтевшим унитазным ободком от ржавого запаха песков Калифорнии, сердца в железе и того, что врачи сплошь и рядом зовут послеродовой депрессией.

- Дай ей Скотта и то семейное гнездо, которое он ей наобещал. Все пустой треп. Если он хоть как-то причастен к той резне в Маленькой Италии, он уже мертв, - Тео обхватывает губами горлышко бутылки «Хайнекен», и у Лиама не в утайку от него дергается кадык. - С Днем отца, пустозвон Скотт.

К концу первого месяца они уже в штате Невада, в Элко среди сухих озер с белой соленой коркой, пустых салунов времен Гражданской войны и кантри из допотопного радио в очередном придорожном мотеле.

- Прекрати это есть, у тебя будет ботулизм, - говорит Тео, когда Лиам собирается вскрыть рыбные консервы. - А ее снова стошнит.

Кэл лежит в переноске и шевелит ртом, обсасывая силиконовую соску бутылочки, которую держит Малия. Его черные волоски вьются на смуглом лбу, как у Скотта. Потом ей приходится достать его, чтобы он отрыгнул смесь.

- Тебе плохо, потому что ты не спишь, - не унимается Тео.

- Ты сегодня закончишь трепаться? Запрись в туалете и возьми с собой Лиама, может быть, там вы придумаете, как закрыть твой фонтан.

Спустя еще неделю Малия собирает рюкзак, бросает сверху силиконовый прорезыватель и подгузники, берет карту из выдвижного ящика с Библией на дне и уезжает на покоцанном красном порше Тео с почти полным баком, головной болью и Кэлом в автолюльке в сторону поднимающегося над пустыней, исколотого о колкие кактусы солнца.

========== Сто тысяч баксов за карателя ==========

Табачный дым выел воздух, въелся под корку сухих обоев на дешевом клее в номере из малобюджеток девяностых. В уродливой ванной Скотт крепко обхватывает раковину, спуская кровь с заскорузлых фаланг в слив. Лавандовое мыло в банке от предыдущих постояльцев пахнет домом в Бикон-Хиллс, ночевками со Стайлзом в восемь и коробкой с солдатиками.

Скотту еще двадцать четыре, но лицо обросло щетиной под стать тем бежавшим от федералов айтишникам из экстренных выпусков новостей. У него потное грязное тело, пленка густой человеческой крови не счищается с его ладоней даже металлической щеткой, тогда Скотт завинчивает кран и выходит в комнату. Фотокарточка с Малией из автомата быстрой печати со времен Техаса, вынутая из водительских прав, скользит между пальцев, под весом с опорой на согнутые в колени ноги гнется полосатый матрац на пружинах.

- Я бы не хранил фото в документах, которые лапают дорожные патрульные после очередной порции пустых калорий, - советует Питер и брезгливо отодвигает стакан с коробочным молоком и тараканом в скисшей пенке. - Ты ведь не собираешься это пить? Здесь же явное свидетельство кишечной палочки.

- Зачем ты пришел?

- Естественно, не для того, чтобы тут за бесплатно побыть санэпидемстанцией. Тебя ищут все федеральные агенты, сотрудники нацбезопасности, толстые копы с собачками из наркоконтроля. С какой это стати такая слава?

- Ты ведь знаешь ответ.

- Разумеется, знаю. Скотт МакКолл обвиняется за предумышленное тяжкое убийство второй степени. Массовое убийство. А еще на тебе три нью-йоркских полицейских с бесформенной кровавой кашей вместо лица, их тела были найдены в Маленькой Италии. Ресторанчик латиноамериканской кухни с застывшим жиром на тарелках и простой парень из Калифорнии по всем федеральным каналам. Кто помог тебе? Я не верю, что ты все это в одиночку сделал и выжил.

- Я выжил по той же причине, что и ты. Потому что я это умею.

- Слушай сюда, говенный ты каратель. Думаешь, хоть одного сноба из правительства волнуют выходцы из одноэтажной Америки, их сопливые отпрыски, попытки перебиться сезонной работой в поисках лучшей доли? Тебя объявили в розыск не потому, что ты сократил численность Соединенных Штатов на пару десятков нелегалов, натянув им язык на жопу. Ты в розыске, потому что Монро предала это огласке. Если бы ты хоть раз заставил себя пошевелить мозгами, а не выкаблучивался с этим своим сраным долгом всех униженных и оскорбленных, то знал бы, что твоя подружка из Бикон-Хиллс вот уже шестой год работает на федералов. И, поверь мне на слово, сенатору плевать, что ты оборотень. Ты убийца, который заплатит за жизни, которые отнял.

Питер сгребает стопку местных газет с цветным фото Скотта на первой полосе.

- Монро сама прекрасно знает, что ходит по очень тонкому льду, потому что не все из ее правительственных дружков в курсе незаконной резни гражданских, какими бы цирковыми уродами они ни были. Ты мог закончить колледж, завести хоть десять спиногрызов и душа в душеньку жить с Малией до конца своих дней, была твоя моченька даже слепить свой сверхъестественный приют, подбирая всяких по Америке, пока тебе в яйца не вцепилось это неразумное желание отомстить за убитого мальчишку. Вот только я не за этим здесь.

Питер расправляет свежий выпуск «Нью-Йорк Таймс» по сгибу и бросает на кровать перед Скоттом.

- Какое бы дерьмо ты не совершил, думая, что оно не завоняет, Малия уже в нем. А залечь на дно с орущим из-за голода и мокрых пеленок младенцем не так просто, как неделю не бриться и все наивно полагать, что ты оставил их, чтобы не подвергать опасности.

В Саутпорте, в Северной Каролине, десятки вспученных от обойного клея объявлений отсвечивают фотороботной печатью на мотив снимка под арестом с табличкой и ростомерной стеной. Трехмесячный ребенок в списке примет и обвинение в пособничестве серийному убийце на территории штатов Нью-Йорк, Род-Айленд и Коннектикут.

- Дерьмо.

Шестьдесят дней назад Малия оставила честную голубую компанию Данбара и Рэйкена, чтобы найти Скотта. Позавчера ей все-таки пришлось выбросить автолюльку, бросить перекрашенный порш без номеров на паркинге возле зеленой заброшки бывшего поставщика дисконтных инструментов и идти сорок миль пешком до Саутпорта. Она обрезала волосы и купила черную толстовку на два размера больше, чтобы прятать под ней Кэла, привязанного к ее телу в слинге, но не взяла бесплатный одноразовый дождевик из коробки на входе. Малии иной раз думается, что она всегда была непутевой.

На Саутпорт обрушивается выдохшийся тропический ураган, Кэла пару раз выташнивает ей на грудь, его плач переходит в икоту со всхлипываниями, но когда она снимает комнату в фермерском доме на полоске мокрого асфальта, стиснутого монотонными цепочками сосен, Кэл уже весь синий и влажный под сырым комбинезоном. Он шевелит ртом, складочки на его лбу застыли в напряжении.

В комнате сквозняк из-за размокшей монтажной пены в щелях обшивочных половых досок, вода из-под крана холодная из-за аварии на водоколонке, электрический чайник в общей кухне за дополнительную плату. Она вынимает из рюкзака самую сухую одежду и раздевает Кэла догола, когда в дверь стучат. С секунду Малия думает, что конопатый мужик в зеленой кепке за стойкой уже вызвал копов, но он так и не оторвался от бейсбола по телеку, пока называл комнату и говорил, что платить надо после.

- У нас своя ферма, молоко стоит доллар и семнадцать центов, - добавил он, уже когда Малия вышла к лестнице. Потом он громко чертыхнулся в сторону неудачного броска «Чикаго Уайт Сокс».

Очередной стук, и следом наглое открытие двери. Малия хватает Кэла, и он ерзает в ее руках из-за тесности с мокрой толстовкой. Он совсем холодный, вдобавок страх передается и ему, потому что Кэл тут уже заливается плачем.

- Это всего лишь теплая вода, чтобы ты могла искупать его. У него обмен веществ не такой, как у тебя, он не согреется, даже если он не совсем обычный малыш.

Это женщина с семейной фотографии над стойкой, у нее засаленные от долгой работы за плитой черные волосы, она приносит с собой запах рыбной запеканки и таз с водой.

- Вы знаете, что я в розыске?

- Я знаю, кто такой Скотт МакКолл. Искупай сына, пока я согрею воду и для тебя, - она ставит таз в ванну и плотнее закрывает окно, подставив табуретку. Малия не сводит с нее глаз, тогда она оборачивается и натягивает рукав. - Не все из стаи Сатоми были убиты. Ты можешь доверять мне и звать меня Джой.

Не следующее утро она заворачивает ей долгохранящиеся продукты в дорогу, складывает выстиранное одеяло и вязаные детские вещи ее давно выросшего сына и не берет с Малии ни одного цента. Ее брат Джил - тот в зеленой кепке - везет фермерское молоко и козий сыр на молочную ярмарку в Миссури. За поднятым стеклом мелькают рекламные щиты и разбухшие глинистые съезды с шоссе. Его грузовичок с эмблемой фермы петляет, прицеп заносит на соседние полосы, но он только просит Малию достать из бардачка кассету с песнями Хэнка Уильямса-младшего и прибавляет звук на приемнике. Он чешет свою рыжую бороду, его огромный живот едва умещается между рулем и водительским креслом.

Кэл спит всю дорогу и вечер после, когда Малия крутит в руках кассету, сплавленную ей Джилом в накидку к бизоньим котлеткам, и ей становится непривычно тоскливо. На потолке желтые пятна и прилипшие к штукатурке раздавленные жуки.

Когда они со Скоттом были в Техасе, они сняли сильно проржавевший для дорожных вылазок трейлер со стертыми колодками и изношенными амортизаторами рядом с Масперо-лейк за полцены. Скотт готовил спагетти с фирменным сырным соусом, застегивал на ее округлившемся теле свои гавайские рубашки и просил Кэла не делать маме больно.

- Выходи за меня, Малия, - сказал он как-то, когда их сын не активничал в ее животе, и они лежали на нагретом в полуденный зной расстеленном покрывале, пока луна над озером тащила за собой звездный полог.

- Нет, - она нагибалась к его губам, но не целовала. Возможно, это было бы слишком просто. Возможно, все, что ей тогда стоило сделать, - это сказать, что она тоже любит его. Возможно, теперь уже поздно. Возможно, Скотт МакКолл давно мертв.

Комментарий к Сто тысяч баксов за карателя

Не претендую на обоснуйный экшн и нетфликсовские боевики и не думала, что растяну это больше, чем на одну главу, но я верю, что вы еще здесь)

За спагетти и фирменный сырный соус спасибо DanaSolt, гыг.

========== Дорогой, я потеряла тебя ==========

Комментарий к Дорогой, я потеряла тебя

Выставить главу в свой др - выполнено, гыг. Помните, что я обещала хэппи энд, так вот он будет )))) Кто читает “Хейл-Стилински-Арджент”, там Малия уже осознала, что Скотт ей нужен, но в бытовуху это еще не скатилось. Не все же ей бегать, а МакКоллу ее любить, ну) Чуть-чуть дарковый (читайте: сухой) Скотт. Название главы - малюсенькая отсылка к “Свинцу со вкусом меда”.

И съешьте тортик за меня!))

- Просыпайся, соня, - у него сухие губы с пленкой дымного бразильского кофе, прилипшие к ее губам, от смуглой шеи тянется сладкий мускусный запах его лосьона после бритья, волосы на затылке влажные.

- Сколько сейчас времени?

- Почти одиннадцать.

За стенкой кто-то выключает пикающий таймерной бомбой будильник. Малия трет глаза. Короткое чувство тревоги уходит, когда она понимает, что Кэл все еще с ней. На День труда они были в Миссури, сегодня октябрь и они в Туэнтинайн-Палмс в сто сорока трех милях от калифорнийской границы.

За решетчатым окном рассвет стащил ночь, как одеяло с неубранной постели. На столе все еще вчерашние пакеты с лапшой быстрого приготовления и рассыпавшиеся остатки их содержимого, похожие на мороженые личинки.

- Еще пару лет на сухих пайках, и желудочный сок польется из твоих ушей, - говорил Тео.

- Хорошо, хоть не придется запихивать выпавшую прямую кишку себе обратно в задницу, - отвечала она.

Возле кровати ровно двенадцать банок «Ред Булла», которые Малия выпила, чтобы не спать и не видеть Скотта. Не сработало. Она сыплет побольше кофе в чашку и заливает кипятком. Красная жестянка напоминает банку с прахом из бабушкиного дома в Райли, куда они ездили с мамой каждое Рождество.

- Хот-доги с горчицей всего за доллар и тридцать центов.

К полудню в Туэнтинайн-Палмс перекрыты все дороги из-за сельского праздника. Густо пахнет бургерами, попкорном и сахарной ватой. Зазывают на забеги в мешках, растянули баннер с объявлением о конкурсе поедания арбузов. Малия огибает очередь за билетами на турбокарусель, стараясь не сворачивать на забитые паркинги, где с коробками пончиков дежурят полицейские. Кэл под ее толстовкой кряхтит, капюшон плотно натянут на лоб, волосы сопрели и лезут в рот. Все закусочные заполнены, от них у пластиковых столиков тянутся цепочки туристов. На сбитой сцене играет местная бичбойзовская группа. Головная боль стягивает кожу на лбу. Кэл вспотел и хочет есть, но первая на очереди малолюдная закусочная по прикидке не меньше, чем в десяти милях. Она снимет номер в Джошуа-три, если доберется туда до заката.

Возле фургончика с корейской едой в районе-пародии Маленького Сеула толпа расслаивается, как слоеный сырный пирог, каждый с потными подмышками и сдутым кошельком. Китайские фонарики шуршат, когда Малия впечатывает в них свой пухлый рюкзак, останавливаясь рядом с повозкой с шариками, чтобы достать карту.

- Мама здесь, - говорит она Кэлу, облепляя свободной рукой его раздутый подгузник в боди под своей толстовкой, когда он начинает жалобно хныкать.

Уже дальше она замечает копа в форме полиции Туэнтинайн-Палмс, покупающего тако в соседнем фургоне. Он забирает сдачу, надкусывает поджаренный лаваш в белом бумажном пакете и смотрит на Малию. А она на него. Она вынуждена стараться, чтобы сиюминутно не сорваться на бег.

Возможно, он узнал ее. Возможно, он уже звонит всем свободным патрулям. На ходу Малия рефлекторно заслоняет Кэла, хотя под толстовкой его все равно не видно. Рюкзак оттягивает плечи, наспех сунутая в карман карта тычется в ребра. В Северной Каролине она прошла сорок миль до Саутпорта, До Джошуа-три же от силы двенадцать - рукой подать.

А потом она налетает на неместного в знакомо мешковатой одежде туриста, пахнущей к тому же мексиканскими специями и бензином. Малия не утруждает себя извинениями и быстро срывается вперед, пока байкер не влепляется в ее предплечье, чтобы остановить. С заросшим лицом, крупными темными очками из ряда тех, что лениво крутят на стойке у кассы, но никогда не берут, и плотно надвинутым на лоб капюшоном, вытянутым из-под кожаной куртки. Это толстовка «DVS», которую Стайлз прислал ему на прошлое Рождество. Скейтерская фирма.

- За мной.

Скотт спешно оборачивается от них, но оназнает, что он заметил Кэла. В горле встает сухой колтун пустынного перекати-поле, когда его рука быстро тонет в кармане его же куртки. Это не та жизнь, которую в восемь показывало ей американское телевидение. Нет ни романтических свадебных комедий девяностых, ни университетских клубов, пластиковых стаканчиков для шампанского и шапок выпускников. Есть просто пара тысяч под процент на кредитке и роль мамы с круглосуточной ответственностью за их ребенка. «Он родился двадцать первого мая, если ты хочешь знать».

- Ты в порядке? - только и спрашивает Скотт, когда они проползают по пожарной лестнице в комнату. Под капюшоном у него лысый косоватый череп, его неровности лезут из-под натянутой с затылка, будто вторично, желтой кожи. Все колото-резаные на свежак стянуты швейными нитками из одноразового набора в подарок с кокосовым мылом от гостиницы.

- Дерек зашил меня. Потом уехал.

- Кэлу недавно исполнилось четыре месяца.

- Ты знаешь, я должен был.

Она плотно стягивает губы. Вообще, все это не важно, потому что если бы она и могла тут разреветься, она все равно бы не сделала этого.

- Дай мне его, - просит Скотт. Наверное, это первый раз за шесть лет и без того не конфетно-букетного периода, когда он не пытается быть мягче. Голос сухой, как несмоченная желтая губка. Близость прошедших лет вымылась вместе с краской для волос.

- Папа здесь, маленький, - он упирается в него лбом, желваки тяжело дергаются. Добавьте к этому военную форму и сто двадцать четыре дня в Афгане с оговоркой на труповозку и ребенка дома. Он сосал грудь, вернулся - ребенок уже ходит. - Мама и я так долго тебя ждали, родной.

Слизистая болезненно раздражается. Вообще, и это тоже не важно, потому что дальше Скотт обхватывает ее худое тело в его застиранной футболке для лакросса, фаланги следуют вверх по хребту до третьего шейного позвонка, носы соприкасаются, покряхтывающий между ними Кэл хватается за цепочку на шее мамы ручкой с растопыренными пальчиками.

За стенкой кто-то выключает пикающий таймерной бомбой будильник. Малия трет глаза. На День труда они были в Миссури, сегодня октябрь и они в Туэнтинайн-Палмс в сто сорока трех милях от калифорнийской границы.

Скотта нет. Кэла тоже.

========== Мир обещал быть ==========

Комментарий к Мир обещал быть

“Она давно усвоила жизнь в одиночку, но Скотт не учился жить без нее”, - от перемены мест слагаемых сумма не меняется? Скотт, которого нагнули обстоятельства, - еще один хэдканон, не обессудьте :))) Жду, что вы скажете об этом.

+ https://www.stihi.ru/2017/05/06/8775

но опоздал.

eminem ft. x ambassadors - bad husband

Тело ломит от ночи в одной позе, но острее запомнило Скотта, когда он грубо брал ее в затхлой от влажности и забитого окна мотельной ванной с не вкрученной сантехником лампочкой и горелой проводкой в щитке, пока их сынишка сопел на чистой односпалке. Она скоблилась о сколотую белую эмаль под толчками, потом до того, как густое розовое солнце разлилось на парковки, кровь с ее белья проступила на замызганные простыни.

Скотт вернулся, но вернулся другим. С пленкой садизма в полиэтиленовых мясистых белках и нестянувшимся клеймом на подгрудной коже. Он тогда оставил ее в ванне, стянул использованную резинку в пластмассовое ведро без пакета и скурил половину пачки синего «кэмел» у отеля. Потом лег к Кэлу.

- Не стал будить тебя.

Когда она видит, как Скотт купает сына в заткнутой пробкой керамической раковине, перечная боль за ширинкой становится тупой, хотя и это тоже не важно, потому что она его не боится. Скотт ополаскивает головку Кэла с загустевшими темными волосками, обтирает пальцами его мокрое, разрумянившееся от парной воды тельце. Мышцы перекатываются под смуглой, крепко сбитой спиной, пока он снова и снова двигает рукой.

- Как мы будем растить сына, если наш мир разваливается на части? - через пару тягучих недель, проведенных в дороге - не модном роад-трипе, который у них сходил за образ жизни, - они уже в Канзасе, и Малия привыкла к тому, что ласки Скотта хватает только на Кэла, но не привыкла к нему.

- Сделаем это вместе.

- И мне надо тебе верить? - она нервно обкусывает нижнюю губу до мокрой пленочной кожи, попутно шарит в рюкзаке, гоняя крестик по золотой цепочке.

- Чего ты хочешь от меня, Малия? Разве я даю тебе повод думать иначе?

Кэл агукает на его груди, обсасывая силиконовый прорезыватель для зубов - у него набухшие десны и температура. Скотт любит его, и этого достаточно, чтобы Малия глотала обезболивающие в общественных туалетах и не говорила ему об этом.

- Можно приспособиться к боли. Можно приспособиться ко всему вообще, - (если бы он знал, что Кэл забрал все ее силы, когда с мылом выбирался из ее тела, он бы молчал).

За триста сорок миль на покосившемся ржавом указателе до Мус-Лейка у нее идет кровь. Скотт кончил в нее, быстро подтянул штаны по голым небритым коленкам и уже на выходе чиркнул дешевой зажигалкой. Газа не осталось.

- Бензин почти на нуле. Доеду до заправки, чтобы утром не маячить там втроем.

Мотор перекрашенного накануне байка с номерами Миннесоты и треснувшим спидометром завелся через пару плевков выхлопной трубы в прелый ночной воздух южной окраины, до этого в номере Скотт нагнулся, чтобы поцеловать Кэла в лоб.

Малия сдвигает костлявые ноги. Стаскивает рулон туалетной бумаги с держателя под металлик и оттирает кровь и липкую жирную воду с кожи. Обезболивающие кончились вчера, и она скучает по Тео. И по Лиаму с сигаретой за ухом, его сухой лапшой под видом пасты на ужин и пустым трепом за просмотром бокса по телику.

Она смывает с плитки кровь, опускает на плечи затасканную потную футболку, натягивает трусы и ложится к Кэлу. От его вспотевшей родной головки тянется естественный запах молочной смеси, Малия утыкается в него хлюпающим носом, обхватывая его и двигая ближе к себе.

Может быть, их проблема в том, что они любили друг друга слишком сильно.

- Просыпайся, - от него пахнет газом, кофе и ненатуральной кожей пыльной куртки, и ей приходится сдвинуть Кэла, чтобы встать.

- Сколько сейчас времени?

- Пять.

У Скотта натертые красные глаза от бессонных ночей, отросшие жесткие волосы под ноль-пять, прямые мышцы и вид контуженного морпеха, который способен задушить человека телефонным проводом или забить насмерть пылесосом из магазина списанной техники двухтысячных.

- Если мы позвоним Стайлзу, его спихнут с поста агента CID-отдела под следствие за пособничество, и у ФБР есть прослушка. Лидия беременна, сейчас они в Вашингтоне, и нам не стоит соваться туда. Чем меньше человек знают, что мы живы, тем лучше.

- Это для кого, Скотт? Для Стайлза и Лидии, которые предусмотрительно съебались из мясорубки, пока их до онемения счастливая жизнь еще не стала собачьим дерьмом, как наша? У нас тоже есть ребенок, но мы перебиваемся по съемному жилью уже шесть лет. Я поддержала тебя, когда ты решил таскаться по Америке, чтобы спасти всех. Я была с тобой все это время.

- Иззи умер из-за нас, мы чуть не потеряли Стайлза во время Призрачной охоты, кто бы ни был рядом с нами, почти все мертвы. Я не разрушу то, что они построили. Пусть считают меня мертвым, но будут в безопасности.

- Да. Тебе лучше не губить их картинную жизнь на банковские счета Лидии, а сломать то малое, что есть у нас, - боль подступает к горлу слезоточивой волной из перцового баллончика, потому что он любил ее. Скотт давно усвоил жизнь в одиночку, но Малия не училась жить без него.

- У тебя всегда был выбор.

- Но ты не до конца понял, что из всего я выбрала не тебя. Я выбрала быть твоей. Твоей женщиной, твоей девушкой и твоей женой. Потому что я, мать твою, люблю тебя, МакКолл.

И тут соленую плотину прорывает, хотя ей позорно мазать слезы по его груди в без малого двадцать четыре.

- Знаю, - забытая мягкость выходит слабой, но она выходит. Скотт целует ее, но не так, как под толчками в узкой ванне. Этими губами он водил по ее губам, когда она говорила ему, что счастлива. Когда все, что он хотел, - это электронную качалку с вкладышем со львятами и кучу детских вещей с ибэй. Когда он занимался с ней любовью, а не трахал.

- Ты наденешь кольцо, и это не вопрос.

========== Законопослушный гражданин ==========

machine gun kelly - home

Торцевая стена сельского дома горит, желтые панели обшивки плавятся с вонью дешевого горелого пластика, как в сковородке вспенившееся подслащенное масло. Чистенькая американская мечта с обшарпанных билбордов риэлторских контор выгорает дотла на окраине Парсонса в пять утра.

Позже новость о возгорании из-за короткого замыкания электропроводки помещают на последнюю полосу рядом с рекламой средства от облысения, тогда он умывается проточной водой, вытирается футболкой и прочно прячет взгляд тонкой полосой под бейсболкой. В закусочной «Парсонский цыпленок» с переделанной эмблемой KFC на коробках низкокалорийных салатов и двойных чизбургеров продолжают усиленно обсасывать безработицу при Трампе, российских чиновников и разорение американского автопрома, но не отмечают, как истошно вопил утром заживо горящий четырехмесячный ребенок той молодой семьи, о которой никто ничего не знал.

Когда-то Скотт был бывшим капитаном команды по лакроссу и просто хорошим парнем с полной суммой на колледж в обувной коробке и Малией, которая имела смелость довериться любви еще раз. Когда-то они заполнили бензобак до предела и проехали по пустынной дороге мимо указателя на съезд в Дейвис, думая, что поступают правильно. И что бы там ни говорили, они занимались любовью, объехали страну вдоль пустых автострад Южной Калифорнии и платных дорог с автоматическими шлагбаумами в Кони-Айленд и не раз делили холодильник в хостелах с семьями из зарубежья, которые играли в твистер, тянули неместное пиво на пластиковых раскладных стульях и много говорили. В Монголии люди живут в шатрах, каждые три месяца собирают свои пожитки, грузят на верблюдов и отправляются куда-то еще. Девятнадцатилетнему Скотту тогда пришлась по неприхотливому вкусу мысль о том, что можно всегда двигаться дальше.

А потом она - Малия - забеременела в первый раз. Они сидели в джипе между двумя мексиканскими пограничниками, она держала руку на животе, дорога мотала их взад и вперед, а вокруг была пустота. Мили и мили пустоты. И страх от этого и того, что он не слышал ребенка.

Кэл из тех детей, которых не нужно мучить тестами на ДНК, - настолько он похож на отца. Скотт знал, что несмотря на боль, предвещавшую рождение ребенка, ей не нужны были слова ободрения патронажных сестер или акушеров. Он знал, что она сможет родить их сына. Даже если никого не было бы рядом. И сейчас, когда она смотрит на него сухими глазами над расплывшимися синяками, мутнеющими до цвета сырого мяса, пока загрубевшая подушечка его пальца скоблится о колесико зажигалки, он знает, что она будет сильной, с ним или без него.

- Будешь?

- Кэл. Патронажная сестра сказала, что мне нужно пытаться кормить его грудью. У него недобор в весе, даже несмотря на то, что я даю ему смесь. Но, по-моему, она просто связала это с отсутствием отца, хотя я сказала, что он у него есть.

Скотт подносит зажигалку к сигарете, которую держит во рту. Они в захолустье между Южной Дакотой и Небраской, соленый бриз западного побережья сменился сухими штормовыми ветрами, принесшими раздражение кожи и холод, в котором они никогда не жили. Малия продрогла в сырой толстовке, но Скотт этого не замечает. От его голого тела течет жар, он сидит, навалившись локтями на широко расставленные татуированные ноги и уперев безынтересный взгляд туда, где в сухой траве все еще звенят цикады.

- Пора прекращать столько спать, или будем в Миннесоте только к заморозкам, - в его голосе нет упрека, но он от этого не становится мягче. Скотт тушит окурок голой ступней и заправляет зажигалку, гоняя во рту очередную сигарету без фильтра.

- Они что-то значат?

- Что?

- Татуировки, которые ты набил. Те новые.

Он продолжает мусолить газовый баллон и будто не слышит. Потом она встает, и ее резиновые шлепанцы натужно скрипят. На толстовке выступило молоко, образовав мокрые полукружия, соски снова нещадно разболелись.

- Брак не для таких, как мы.

И пока она без сна мозолит пустой безымянный палец, назойливо гудящая лампочка накаливания в потолочной скважине над пластиковым стулом все-таки лопается, температурящий Кэл обсасывает ее мизинец, который она сунула ему в рот, а Скотт возится с байком на сухой площадке перед мотелем и не хуже нее знает, что не будет у них того, чего он хотел: «красного бархата» с глазурью на свадьбе, нормального супружества и дома с плиточным бассейном, «Нутеллой» и тремя детьми.

- По-моему, 102.7. Температура с ночи поднялась, у него режутся верхние зубы, - Малия вынимает палец изо рта сына, перекладывая его на другую руку. - Хоть сделай вид, что тебя это волнует, - рявкает она на Скотта. Он натягивает толстовку, его пересохшие локти, вымазанные мазутом и жидкостью для стеклоомывания, все растрескались. Он - это сухое печенье и пачка вонючего синего «кэмел».

- Едем дальше. Сделаем остановку через пару миль, если сильно надо.

- Вали. Проваливай отсюда, - орет она. Кэл расхныкался, его лоб потный, комбинезончик отсырел от нагретого тела, и ее не предупредили, что выносить боль своего ребенка - от ночных колик до выползающих со стабильно высокой температурой молочных зубов - будет сложно. Ее не предупредили, что она полюбит его сильнее, чем того, с кем он был зачат в поту и постельной пыли.

- С ним все будет в порядке.

И правда, его температура падает до 98.6, когда голубой рассвет сползает по немытым стеклам супермаркета на окраине Южной Дакоты. Кэл спит на ней под старой мешковатой толстовкой Скотта для лакросса, она осторожно поправляет на нем шапку, пока Скотт осматривает стариков, играющих в «уно» на пластиковом столе у холодильников и посасывающих ломтики салями беззубыми ртами.

- Русские разместили ракеты на Кубе, - орет один из них.

- Что? Громче, Фил.

- В шестьдесят втором.

- Будь рядом со мной, - говорит Скотт Малии прежде, чем зайти, не желая оставлять ее снаружи, как в свое время сделал с Иззи. Ее рука совсем холодная, думает он.

Супермаркет обшарпанный, на грязных полках все: от комиссионных товаров и подгузников в больших упаковках до импортных оливок. Картонка ароматизатора болтается над кассой, кондиционер подтекает прямо на прилавок.

- Завернуть вам чеддер? Свежий, только из Висконсина. Два и семьдесят за подложку, - продавец невысокий, пухлый, выпирающий из комбинезона, словно колбаса в вязанке. И все идет даже гладко, пока он не оборачивается. Сырая вискозная тряпка для уборки застывает в его руках, когда Скотт упирает пистолет ему в лоб и с ходу спускает курок. Малия непроизвольно зажимает рот рукой, когда из ее груди вырывается утробный стон и гулко разносится по пустому супермаркету.

- Слышал это?

- Что-что?

- Мой пердеж, когда я отдрючил тебя в задницу. Уно, старый хрен.

Продолговатый мозг стекает с пластиковой панели за прилавком и падает в коробку с жвачкой.

- Проблема окраин - никто и никогда не держит язык за зубами.

Скотт сдирает со стекла липкую листовку о розыске с отксеренной фоткой из его выпускного альбома. И Малия тогда отчетливо понимает, что будет дальше.

- Пошли отсюда. Не делай то, о чем пожалеешь. Они ничего нам не сделали.

- Но сделают. Они обязательно сделают.

И слышно еще, как следом седые головы одна за другой валятся на пластиковый стол.

У них не будет того, чего он хотел: «красного бархата» с глазурью на свадьбе, попыток зачать второго ребенка и детской с люминесцентными наклейками, ибеевской качалкой и Доком Хадсоном.

- Мне все равно, - говорит ему Малия. Как минимум для того, чтобы самой в это поверить, думает Скотт. Они на западной окраине Миннесоты, в мотеле, где выбило пробки из-за дождей и его байк сдох.

- Малия.

У него новые татуировки, и она теперь не спрашивает, что значат желтая тройка, девятка и Висконсин.

- Займись со мной сексом.

Она закидывает его руку на себя, словно утверждая его право собственности и предлагая ему себя в качестве платы за полную семью для Кэла, хотя раньше она не воспринимала всерьез вероятность остаться одной с ребенком на руках. Они занимаются любовью, и акт этот полон смирения и печали. И когда Скотт выскальзывает из ее потного тела и следом за этим изголовье тяжело ударяется о стену, он падает на нее, и она встречает его вес с лаской, на которую способна только с ним и их маленьким сынишкой.

- Кэлу нужен отец.

- Я подвел тебя.

- Нет. Если бы я не была в тебе уверена, я бы не подпустила тебя к нему.

- Ты могла бы быть матерью детей Стайлза. Все тогда было бы по-другому.

- Да. Но я мать твоего сына, и если бы меня заставили выбирать, я снова выбрала бы мятные лепешки в бардачке порше Тео, спать с тобой и рожать детей-мексиканцев. Потому что ты любишь меня. А Стайлз не любил. Потому что рано или поздно мы развелись бы из-за глупости вроде ароматических свечек, которые я терпеть не могу. Или резиновой орущей курицы. Он забрал бы приставку и свою служебную собаку и ушел к Лидии, а я к тебе, потому что мы были друзьями, но страдал бы от всего этого ребенок.

- Я никогда бы не отдал тебя ему, даже если он мой лучший друг.

- У тебя была Кира.

- Но если бы меня заставили выбирать, я снова выбрал бы тебя. Потому что ты мать моего ребенка. Потому что о большем я и просить не мог.

- Любая бы родила тебе ребенка.

- Но не любая была бы со мной в горе. И в бедности.

- Пока смерть не разлучила бы вас.

- Нас. Пока смерть не разлучит нас.

========== В Гаване ждут снега ==========

Бобби и его девочка ничего не имели, они были беглецами,

Которые так любили друг друга, что все, чего они хотели, была боль, и они нашли ее.

В свой двадцать четвертый день рождения Малия поняла, что у нее задержка. Они были в Миннесоте уже месяц, она вертела в липких после детской фруктовой каши руках упаковку «тампакс», сидя на бортике обклеенной резиновыми осьминогами ванны, и думала о том, что знает о детях-погодках, материнстве и Скотте. Тогда вышло, что о Скотте она не знала больше ничего.

В двадцать они были на побережье Атлантики, Скотт держал ее за руку, пока они лениво плелись по желтому пляжу с оставленными на песке детскими лопатками и забитыми пустыми упаковками крабовых чипсов мусорными баками.

- Хочу уехать, - сказала она ему, когда Скотт остановился у повозки с сушеными кальмарами, чтобы взять пиво.

- Мы не можем. Мы нужны им, - он ободряюще гладил указательным пальцем ее ладонь. - Ни одна война не длится вечно. Кто-нибудь должен победить, и это будем мы. Главное, что мы вместе. Все остальное не важно.

«Нет, важно», - хотелось добавить ей, но она промолчала. Они были в типичном южном хостеле с мокрыми пластиковыми стульями и пересушенными пальмами на заднем дворе в паре миль от мексиканской границы, когда она сказала ему, что беременна. Они ничего не знали о том, как быть родителями. Они работали на полставки в сетевом общепите, выжимали сцепление на полосе «без декларируемых предметов» на американской стороне пропускного пункта таможни США между Сан-Диего и Тихуаной и снимали жилье в латинских кондоминиумах с каучсерферами и миссионерами-баптистами из Панамы. Это не были условия для ребенка. Они взяли перерыв и собирались перебраться в Ривербэнк, в Калифорнию. Сейчас Малия думает, что уже тогда все началось.

Сегодня Рождество: заваленный снегом Мус-Лейк пахнет мандаринами, вишневым глинтвейном и распродажными рождественскими елками.

- Здесь мы в безопасности, - сказал Скотт, когда они заехали на территорию округа и свернули за указателем «добро пожаловать в Миннесоту», обогнав «фольксваген» с вымазанными молочным шоколадом детьми на заднем сидении. В округе их прикрывает армейский друг Брэйден - коп-янки, которого все зовут по фамилии и который ненавидит младенцев и женщин, не воевавших в Афгане. Он торчит у них пятничными вечерами за жаренными крыльями с горчицей и бейсболом и дает ей советы относительно прожарки и положения жены в семье.

- Он помогает нам, мы должны быть благодарны. Ты привыкнешь.

Кэл в толстом зимнем комбинезоне засыпает в рюкзаке-кенгуру, пока Малия вталкивает обмороженные руки в карманы и вспоминает семью, забивающую минивэн лыжами и рождественской едой в контейнерах у дома с надувными пингвинами, мигающей гирляндой и омелой над крыльцом. На них были санта-клауссные шапки и одинаковые свитера с оленями. Они обсуждали каникулы во Франции, поющего о приключениях Мэкки-Ножа Фрэнка Синатру и игры в дороге.

Малия заходит под горящий неоном козырек автомастерской и ныряет в желтую полоску света между дверью и косяком с метриками. Внутри пахнет сыростью, пенорезиной и эспрессо, по висящему в углу телеку транслируют бокс. Кроме Скотта, никого нет. Он стоит спиной у грузовика под откинутым вверх капотом, копаясь в движке, на футболке под влажной смуглой шеей расплылось мокрое пятно. Он оборачивается, когда Малия останавливается возле него.

- Я ждала тебя, - говорит она, попутно обнимая Кэла и стараясь найти в себе силы, чтобы выдержать взгляд Скотта. В лучшие дни они втроем собираются за завтраком: Скотт, пододвинув ногой складной табурет к стульчику для кормления и опустившись на него, самолетиком ведет ложку с морковным пюре в рот хохочущему Кэлу. Тогда на его покрытой щетиной и несмываемым южным загаром щеке ненадолго выступает ямочка того мужчины, которому она отдала все, что у нее было.

- Я должен закончить с ремонтом. Амортизаторы сильно износились, нужно больше времени.

- Прямо в Рождество? Тут работы еще на пару часов.

- Мне не приходится выбирать, Малия, - раздраженно обрывает он. - Нам нужны деньги, и я не могу пренебрегать любой лишней работой. Только не сейчас.

- Потом может быть уже поздно, - она разворачивается на пятках отсыревших от снега демисезонных ботинок и бросает на сабвуфер упакованный в бумагу подарок. Это магнитола в его новый-старый пикап с авторынка машин с пробегом. Малия спиной ощущает, что он на нее смотрит. - С Рождеством. Подумала, тебе понравится.

Утром у нее поднимается температура. В Мус-Лейке буря из разряда тех, что показывают в новостях, когда из снега торчат крыши автомобилей с застывшими стеклоочистителями, а дети катаются на санках прямо посреди проезжей части с обмотанными вокруг лиц шарфами. Электронный градусник показывает 104.1, Кэл на хрустящем коврике с Симбой пытается одновременно запихнуть в рот кулак и пластмассовый кубик. Скотта нет: у дома расчищенная подъездная дорожка, в кухне нетронутая яичница с горчицей и запах его тела. Малия опирается на столешницу с рассыпанными по ней шоколадными шариками «Коко попс» для Кэла и скользит ладонью к животу.

- Мы справимся, - говорит она и заставляет себя в это поверить.

Она решается через пару недель, когда живот начинает округляться и майки натягиваются над маленьким бугорком снизу, оголяя полоску бледной кожи. Малия оттягивает вниз один из свитеров Питера для гольфа и наклоняется к Кэлу, чтобы вытереть ему рот.

- Нам пора взять паузу, - она достает Кэла из стульчика и облизывает его ладошки, когда Скотт отрывается от тарелки с жареной фасолью и поднимает на нее глаза. Они все покраснели от сварки, концентрации бензина в помещении автомастерской и ночной внеурочной работы.

- Хочешь уйти?

- По-моему, это ты хочешь, чтобы я ушла.

- У меня нет времени на ссоры, Малия, - Скотт устало трет переносицу и поднимается со стула, проскоблив пластиковой ножкой по полу. От него пахнет мускусом, сигаретами «Голливуд» и чем-то таким, от чего Малии хочется разреветься. Чем-то вроде соленого запаха его волос или нагретого под термобельем тела.

- К чему все это? Мус-Лейк, попытки сделать вид, что мы можем жить нормально после всего, что с нами было? Типа мы среднестатистическая американская семья, такие же, как сотни других. Но это полная херня, Скотт, ты сам в это веришь? Здесь мы не то что не семья, мы даже не можем быть собой!

- Здесь есть те, кто сможет защитить тебя и нашего сына, если меня не будет рядом. Это то, что меня волнует.

- Мне не нужна чья-либо защита, ясно? Хватит все время говорить мне об этом. Мне не нужны безопасность и водительские права на новое имя. Мне нужен ты.

Кэл на ее руках начинает хныкать, и Скотт берет его к себе. Малия отворачивается, складывая руки под грудью.

- Посмотри на меня. Малия, - зовет он, прижимаясь ладонью к ее боку и разворачивая ее к себе. - Это все еще я. Ты можешь рассказать мне.

Она качает головой и следом ощущает, как его сухие пальцы ложатся на ее щеку. Она не сразу осознает, что он стирает слезы. Потом он находит двойку на сгибе ее среднего пальца и сплетает ладони, поглаживая вытатуированную цифру подушечкой большого и делая то же самое с надписью «Митчелл» на указательном.

- А ты? Ты можешь мне рассказать?

Он не отвечает, тогда Малия выворачивается из-под его руки и предплечьем вытирает мокрую щеку.

- Не такое будущее я представляла для нас четверых, - выпаливает она и уже после понимает, что сказала это вслух.

- Четверых? Как давно? - спрашивает Скотт, опуская Кэла на детский коврик и снова поворачиваясь к ней. Одному богу известно, что он об этом думает.

- Где-то четыре месяца. Я думаю, в том мотеле в Канзасе, - говорит она и вспоминает холодную душевую кабину с забитым чужими крашенными волосами сливом и то, как проревела всю ночь, прижимаясь к теплому тельцу Кэла и ненавидя Скотта за то, что сделал ее слабой.

Он подходит к ней и сгребает в объятия, прижимаясь губами к ее влажному лицу. Если бы они могли стать одним целым, Малия бы этого хотела. Тогда она не позволила бы ему снова уйти.

- Я устала, - говорит она ему в грудь. - Я устала все время думать о том, что случится, если нас найдут и здесь. Я устала думать о тех сводках про убийства в Маленькой Италии, деле в суде и насколько далеко все это зашло. Я устала думать, что кто-то может отнять у меня Кэла или я потеряю его так же, как мы потеряли Иззи. Просто потому, что мы всем перешли дорогу. Я устала думать о том, что не знаю тебя. Я устала от этого дерьма, - Малия всхлипывает, стискивая его футболку со спины. - Скажи мне, что ты знаешь, что делать. Ребенок скоро родится, и тогда все станет еще труднее. Не делай того, что сделал Стайлз. Скажи, что я могу доверять тебе.

Скотт обхватывает ее лицо ладонями и прижимается лбом к ее лбу.

- Я не Стайлз, слышишь? В те несколько минут, когда Митчелл был жив, я думал о том, как мы смогли его таким сделать. И сколько еще нам придется пройти, прежде чем мы сумеем принять то, что с нами случилось, чтобы снова увидеть кого-то похожего, с маленькими ручками и ножками. Я знаю, что последние месяцы были нелегкими. Мне… мне тяжело прийти в себя. И есть много ужасных вещей, о которых я должен был тебе рассказать, но что так и не смог сделать и не могу до сих пор. Мне нужно время, Малия. Мне нужно больше времени, потому что это оказалось сложнее. Я бывал в автомастерской всю ночь, чтобы не думать о том, что я могу причинить тебе боль. Как было в Канзасе. Как было до этого и после. Ты знаешь, что я люблю тебя, Малия, - говорит Скотт и облепляет руками ее живот, опускаясь на колени. - Прости, что напугал тебя и заставил маму волноваться. Прости, маленький.

Малия накрывает его ладони своими и замечает ползущего к ним Кэла. Скотт подхватывает его на руки, и он оказывается зажатым между ними. Мягкие темные волоски закручиваются на его затылке, и Малия проводит по ним рукой.

- Мне кажется, будет девочка. Назовем ее Иззи.

\

Люди живут на островах, потому что им нравится сама мысль, что можно выйти из дома и улыбнуться тому, что видишь.

Они селятся в пределах досягаемости запахов с пляжа и кубинского рынка на побережье Атлантики, где бесплатно дают уроки сальсы и жарят квангу в банановых листьях. Кэл, в ситцевой белой майке, с болтающимся на смуглой шее ожерельем из ракушек, выбегает из их одноэтажной блочной хижины с протянутыми над верандой бумажными фонариками, и его голые ножки вязнут в песке. Скотт идет вдоль берега в сомбреро, под расстегнутой рубашкой блестит его поджарое вспотевшее тело. Ближе к их дому он что-то говорит Кэлу, потрепав его по взлохмаченной кудрявой макушке, потом подходит к Малии и нагибается, чтобы поцеловать ее. От него тянет маслом и жареными лепешками. Она облизывает губы.

- Привет, - говорит Скотт, стирая пот со лба и приоткрывая лицо их дочери, спящей у груди Малии с зажатым в крошечном кулачке грызунком. Возле у комариной сетки покачивается бамбуковая люлька и сохнут серфы, мокрые купальники болтаются на пластиковых стульях.

- Привет, - отвечает она, и ее голос тонет в шуме ползущих на песок волн. У вспенившейся кромки Кэл собирает ракушки, его майка намокла в соленой воде, на плечах размазан крем от загара. В соседнем доме на углях жарят свинину и фахитас, и запахи ананасов и папайи тянутся по всему побережью под Боба Марли с пластинки.

- Мы дома, - говорит Малия, опираясь головой с повязанной на ней банданой на плечо своего мужа и поудобнее перехватывая двухмесячную Иззи на руках. «Nada, nada», - бормочет кто-то под помехи в эфире радиоприемника, присев перед ним на корточки на левой веранде, закрытой засушенными листьями пальмы и клеенкой от тропических ливней.

– Adajo del pueblos!

Рука Малии проскальзывает между горячими ладонями Скотта, и она ощущает, как он сжимает ее.

- Мы дома, - соглашается он.

Комментарий к В Гаване ждут снега

Кто читает “Хейл-Стилински-Арджент”, мб вы заметили, что хэдканоны в этих фиках чуть-чуть перекрестились. Это я люблю все продумывать, а писать как-нибудь потом :))

Предугадывая вопросы о логике: температура у Малии как результат того, что она не регенерирует после рождение детей. Иззи она выносила, будучи на 99.9 человеком.

Почему острова - потому что на них жизнь неспешная, с океаном в пределах видимости, температурой 90+ по Фаренгейту и крутыми островными штучками вроде гавайских рубашек, гавайской музыки и деревянных богов)) Почему Куба - потому что на отпуск меня занесло в это местечко в Атлантике посреди Латинской Америки. Жаль, не могу прикрепить фотки, поэтому кто хочет увидеть кубинский колорит в хэдканоне концовки этого фика - ищите меня в инсте takost_ )))

Тут только о Скалии, ничего не вырезано и не выкадировано, как я писала бы, составляя репак комп. игр, но если кому интересно знать о будущем упомянутой пару глав назад Стидии - в таймлайне концовки их дочке Леви около года. А Лиам с Тео где-то на пути на Кубу в ретрокаре, ага-ага))

+ эстетики глав:

https://vk.com/wall-128924855_87

https://vk.com/wall-128924855_96

https://vk.com/wall-128924855_99

https://vk.com/wall-128924855_105

https://vk.com/wall-128924855_146

========== Пропущенная сцена. Бог продает облепиховый чай и просит его не искать ==========

Дождь хлещет в лобовое стекло с напором лопнувшего садового шланга, позабытого на прямоугольнике суховатой травы под кустом гибискуса. Они все едут и едут, на этом потрепанном облепиховом «шевроле», рассекают водянистый туман в пустых и покинутых городках, с обеих сторон стиснутых железнодорожными переездами, объезжают супермаркеты – «Хлопья “Куэйкер оутс” – питательно, воспитательно, предпринимательно!» – и безымянные мотели, где для постояльцев утром варят овсяную кашу.

Они проводят жизнь в дороге, месяц за месяцем расходуя деньги на бензин, кока-колу и одноразовые мобильники. Бывает, остановятся на обочине, на заднем сиденье Малия ляжет к нему на колени, а он до рассвета будет рассказывать ей о доме, где их ребенок станет есть ложкой домашнее черничное варенье прямо из банки и в грозу забираться к ним в кровать, главное бегом-бегом в объятия мамы и папы.

Им по девятнадцать, Скотту и Малии, они еще хотят когда-нибудь закончить колледж и, в сандалиях на босу ногу, перебирая струны гитары петь рождественские песни или снимать друг друга на видеокамеру, чтобы пересматривать пленку долгими осенними вечерами с миской горячих тамале, медовым чаем в любимых кружках.

В ту зиму по утрам было дождливо, хлябисто, они тогда частенько оставались дома. Скотт любил наблюдать за Малией, лежа на матрасе в блеклой, неприветливой комнате мотеля, за тем, как славно, как безыскусно она изучает в зеркале свое голое тело, которое совсем скоро изменится, округлится. В такие минуты тело это делалось простеньким, даже детским. Скоро будет бегать малыш, сновать между их ногами. Потом Скотт подумает, каким простым, естественным ему это казалось – что Малия родит ребенка.

– Оставим его? – она натягивает вязаную безрукавку на свою наготу, растягивается на кровати, находит его руку. Ребенок – это такая вещь, которая может произойти с тобой, а может и нет.

– Ты думаешь, я буду хорошим папой?

– Я не знаю. Разве ты хотел становиться отцом в девятнадцать?

– Наверное… я об этом как-то не думал. Но, по-твоему, это не удивительно, что мы, ну, зачали ребенка? И в нем уже есть что-то от тебя, а что-то – от меня. Тебе не интересно узнать, какой он будет?

– Ну, Нобелевскую премию он точно не получит, - Малия опускает ладонь Скотта на свой живот. – Волосы у него будут закрученные, как макароны. Это потому что твои гены сильнее моих. И челюсть. Она будет чуть-чуть, ну, косить влево. Как у тебя. Совсем немного, знаешь, никто и не заметит.

– Значит, косить влево? – интересуется Скотт. Малия улыбается. Потом Скотт будет часто вспоминать эту ее улыбку – широкую и счастливую, как у ребенка из рекламы «Киндер сюрприз».

\

Скотт останавливает машину на бензоколонке уже под утро – серое, как дешевый одноразовый мобильник, который не смолкает вот уже четыре месяца – это Стайлз хочет знать, все ли у них в порядке. Скотт поворачивает голову, кладет руку на колено Малии, скрытое под шерстяным маминым пледом, и целует ее, хотя она спит и этого не чувствует. После тех случаев, ну, с детьми, она похудела на фунтов пятнадцать, совсем перестала улыбаться и засыпает только в машине, когда он всю ночь катит на запад, изредка останавливаясь на круглосуточных заправках, чтобы купить молока и сигарет и узнать, где лучше свернуть на Техас.

Малия просыпается, когда Скотт приносит облепиховый чай в картонных стаканчиках и набирает смс-ку Стайлзу. Он не знает о ребенке, поэтому Скотт пишет ему что-то про выходные у мамы, и плевать, что сообщение из пяти слов в другой штат будет стоить ему целое состояние, равное бензину до крайней точки Калифорнии или недельному пребыванию в каком-нибудь придорожном мотеле. Честно, Скотту все равно, что он не выходил на связь почти полгода. Его больше волнует Малия и очередная попытка заставить ее что-нибудь съесть – да хотя бы ложку апельсинового джема.

– У них там два завтрака по цене одного, почти задаром.

– Возьми себе, ладно? Пожалуйста. Я поем на следующей заправке.

– Малия. – Скотт берет ее лицо в ладони.

– Не говори об этом. Не надо, – обрывает его она. Отворачивается к окну, сгибает ноги в коленях. Тело ее снова простенькое, детское. Скотт кладет руку ей на плечо. Только вот толку.

В их жизни осталось огромное белое пятно, которое они так и не заполнили – мнимая ячейка семьи, чистота домашнего, привычного, где свой дом на юге Калифорнии, какой обычно собирают в пазлах на тысячу элементов, и живой малютка-сын.