Ёлка Митрича [Николай Дмитриевич Телешов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (8) »
Николай Телешов Ёлка Митрича
Рисунки С. Бродского
Ёлка Митрича
1
Был канун рождества… Сторож переселенческого барака[1], отставной солдат с серою, как мышиная шерсть, бородою, по имени Семён Дмитриевич, или попросту Митрич, подошёл к жене и весело проговорил, попыхивая трубочкой: — Ну, баба, какую я штуку надумал! Аграфене было некогда; с засученными рукавами и расстёгнутым воротом, она хлопотала в кухне, готовясь к празднику. — Слышь, баба, — повторил Митрич, — говорю, какую я штуку надумал! — Чем штуки-то выдумывать, взял бы метёлку да вон паутину бы снял! — ответила жена, указывая на углы. — Вишь, пауков развели. Пошёл бы да смёл! Митрич, не переставая улыбаться, поглядел на потолок, куда указывала Аграфена, и весело сказал: — Паутина не уйдёт, смету… А ты слышь-ка, баба, что я надумал-то! — Ну? — Вот те и ну! Ты слушай. Митрич пустил из трубки клуб дыма и, погладив бороду, присел на лавку. — Я говорю, баба, вот что… — начал он бойко, но сейчас же запнулся. — Я говорю, праздник подходит. И для всех он праздник, все ему радуются… Правильно, баба? — Ну? — Ну, вот я и говорю: все, мол, радуются, у всякого есть своё: у кого обновка к празднику, у кого пиры пойдут… У тебя, к примеру, комната будет чистая, у меня тоже своё удовольствие: винца куплю себе да колбаски!.. У всякого своё удовольствие будет — правильно? — Так что ж? — равнодушно сказала старуха. — А то, — вздохнул снова Митрич, — что всем будет праздник как праздник, а вот, говорю, ребятишкам-то, выходит, и нет настоящего праздника… Поняла?.. Оно праздник-то есть, а удовольствия никакого. Гляжу я на них, да и думаю — эх, думаю, неправильно! Известно, сироты… ни матери, ни отца, ни родных… Думаю себе, баба: нескладно! Почему такое — всякому человеку радость, а сироте — ничего? — Тебя, видно, не переслушаешь! — махнула рукой Аграфена и принялась мыть скамейки. Но Митрич не умолкал. — Надумал я, баба, вот что, — говорил он улыбаясь: — надо, баба, ребятишек потешить! Потому видал я много народу, и наших и всяких людей видал… И видал, как они к празднику детей забавляют. Принесут, это, ёлку, уберут её свечками да гостинцами, а ребятки-то ихние просто даже скачут от радости!.. Думаю себе, баба: лес у нас близко… срублю себе ёлочку, да такую потеху ребятишкам устрою, что весь век будут Митрича поминать! Вот, баба, какой умысел, а? — Митрич весело подмигнул и чмокнул губами: — Каков я-то? Аграфена молчала. Ей хотелось поскорее прибрать и вычистить комнату. Она торопилась, и Митрич с своим разговором ей только мешал. — Нет, каков, баба, умысел, а? — А ну те с твоим умыслом! — крикнула она на мужа. — Пусти с лавки-то, чего засел! Пусти, некогда с тобой сказки рассказывать! Митрич встал, потому что Аграфена, окунув в ведро мочалку, перенесла её на скамью, прямо к тому месту, где сидел муж, и начала тереть. На пол полились струи грязной воды, и Митрич смекнул, что пришёл невпопад. — Ладно, баба! — проговорил он загадочно. — Вот устрою потеху, так, небось, сама скажешь спасибо!.. Говорю, сделаю — и сделаю! Весь век поминать будут Митрича ребятишки! — Видно, делать-то тебе нечего. — Нет, баба, есть что делать, а сказано, устрою — и устрою! Даром что сироты, а Митрича всю жизнь не забудут. И, сунув в карман потухшую трубку, Митрич вышел во двор.2
По двору там и сям были разбросаны деревянные домики, занесённые снегом, забитые досками; за домиками раскидывалось широкое снежное поле, а дальше виднелись верхушки городской заставы. С ранней весны и до глубокой осени через город проходили переселенцы. Их бывало так много и так они были бедны, что добрые люди выстроили им эти домики, которые сторожил Митрич. Домики бывали все переполнены, а переселенцы между тем всё приходили и приходили. Деваться им было некуда, и вот они раскидывали в поле шалаши, куда и прятались с семьёй и детьми в холод и непогоду. Иные жили здесь неделю, две, а иные больше месяца, дожидаясь очереди на пароходы. В половине лета здесь набиралось народу такое множество, что всё поле было покрыто шалашами. Но к осени поле мало-помалу пустело, дома освобождались и тоже пустели, а к зиме не оставалось уже никого, кроме Митрича и Аграфены да ещё нескольких детей, неизвестно чьих. На эту зиму у Митрича осталось восемь таких сирот. — Вот уж непорядок так непорядок! — рассуждал Митрич, пожимая плечами. — Куда теперь с этим народом деваться? Кто они такие? Откуда явились? Вздыхая, он подходил к ребёнку, одиноко стоявшему у ворот: — Ты чей такой? Ребёнок, худой и бледный, глядел на него робкими глазами и молчал. — Как тебя звать? — Фомка. — Откуда? Как деревню- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (8) »
Последние комментарии
23 минут 43 секунд назад
15 часов 24 минут назад
17 часов 58 минут назад
18 часов 27 минут назад
18 часов 33 минут назад
12 часов 49 минут назад