Акация (СИ) [satanoffskayaa] (fb2) читать онлайн

========== I. Рефлексия ==========

Летнее солнце нежно освещало лесную поляну сквозь кроны деревьев. Трава приятно шелестела под ногами и казалась мягкой, как шёлковая ткань: хотелось скинуть тяжёлые сапоги и с весёлым смехом побежать вперёд, забыв о возрасте, статусе и нормах приличия.

Впрочем, Каспиан этого не сделал, но улыбка продолжала сиять на его лице, пока он шёл вперёд, иногда оглядываясь, чтобы рассмотреть какой-нибудь робкий цветок вдалеке. Лес становился всё гуще, но темнота никак не наступала. В этом заключалась особенность нарнийской природы, и Каспиан наслаждался ею, позволив себе отпустить мысли о политике, советах и сражениях. Это потом; сейчас у него есть возможность отдохнуть, чем он с упоением пользовался.

Устав от ходьбы, Каспиан присел под одним из раскидистых деревьев и позволил себе совсем не по-королевски откинуться спиной на мощный ствол и блаженно прикрыть глаза. Ветви бросали тень на то место, где он сидел, но сквозь сомкнутые веки всё ещё удавалось усмотреть солнечные лучи. Именно поэтому, несмотря на то, что шагов не было слышно, Каспиан уловил чьё-то присутствие: стало на несколько тонов темнее. Кто-то стоял прямо над ним, но Каспиан не спешил хвататься за меч: удовлетворение, нахлынувшее на него ещё в начале пути, только усилилось, а значит, бояться нечего. Каспиан улыбнулся, чувствуя, с каким безумным предвкушением забилось его сердце.

Он знал, кто пришёл, и, в общем-то, совсем не возражал.

— Эд, — прошептал Каспиан, так и не открыв глаза. Ему не нужно было видеть, чтобы уловить эфемерное ощущение близости. Ответа не последовало, и улыбка Каспиана стала ещё шире.

Чья-то слегка шершавая ладонь дотронулась до его плеча, и прикосновение отозвалось вспышкой тепла внутри. Каспиан почти заурчал, как довольный котёнок, желая, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Впрочем, не такой уж и таинственный визитёр, кажется, замер, не спеша продолжать действия. Каспиан нетерпеливо потянулся к собственному плечу…

…его ладонь коснулась грубой ткани рубашки, а тёплая рука исчезла, не оставив после себя и капли того всепоглощающего блаженства. Даже солнце, казалось, перестало светить, окутав лес тьмой, и Каспиан в страхе и непонимании распахнул глаза.

Под спиной ощущалась влажная простынь, а над головой в полумраке можно было заметить украшенный барельефами высокий потолок. От сказочного леса не осталось и следа: Каспиан лежал в своей спальне, очнувшись от очередного издевательского порождения собственного сознания, и пытался прийти в себя, разделить сон и реальность.

К сожалению, это оказалось не так-то просто.

— Каспиан? — Сонно-обеспокоенный женский голос заставил Каспиана вздрогнуть, а когда он повернул голову на звук, и вовсе подпрыгнул от неожиданности, прежде чем сфокусировал взгляд. Лилиандиль, укутанная в тонкую белую простынь, смотрела на него со смесью переживания и смирения, и он глубоко выдохнул, пытаясь подавить горечь. Прошло уже четыре года, а он так и не привык делить ложе с блондинкой; просыпаясь раньше, кажется, в прошлой, лучшей жизни, Каспиан всегда видел рядом растрёпанную тёмную макушку, и это воспоминание всё никак не желало его покидать. — С тобой всё хорошо?

— Не знаю, — честно признался Каспиан, упираясь руками в колени. Он понятия не имел, как себя чувствует; не знал, как идентифицировать щемящее ощущение в груди; вовсе не был уверен, стоит ли рассказывать обо всём жене.

— Тебе приснился дурной сон, да? — Лилиандиль смотрела участливо, но приближаться не спешила. И правильно: после такой желанной, пусть и ненастоящей близости прикосновения тонких женских рук не могли не показаться чем-то диким и чужеродным.

Каспиан покачал головой. Лучше бы ему снова привиделся отец, упрекающий его во всех существующих грехах; лучше бы ему явилась Джадис, приглашающая его присоединиться к ней; лучше бы он ещё раз пережил миг, когда ему пришлось бежать из собственного дворца. Но идиллический лес ранил его больнее, чем настоящие кошмары, и справляться с этим становилось всё сложнее.

— Снова? — Лилиандиль, конечно, всё поняла. Каспиан вздохнул и отвернулся, глядя на луну сквозь окно. Позади раздался вздох, но продолжать разговор не было никакого желания. — Каспиан…

— Я навещу Рилиана, — отстранённо ответил Каспиан, поднявшись с кровати. Находиться здесь было невыносимо — хотя бы из-за лежащей за его спиной женщины. Он не ненавидел её и ни в чём не винил, но сейчас она служила живым напоминанием о том, насколько жестоко обошёлся с ним Аслан.

И Лилиандиль снова не стала перечить. Пока он натягивал тунику и брюки, она не сказала ему и слова, но он ощущал на спине её мягкий взгляд. Каспиан быстро застегнул пуговицы и широким шагом подошёл к двери; это тихое сожаление добивало его ещё больше.

— Каспиан, постой, — на этот раз голос Лилиандиль звучал напористее — не так, как она, бывало, разговаривала с послами из Тархистана, но всё-таки. Рука Каспиана замерла на дверной ручке. Он повернулся и столкнулся с решительным светлым взглядом, в глубине которого плескалось… Сочувствие? Сожаление? Боль? Каспиан уже не знал.

Он не ответил, продолжая отстранённо смотреть на Лилиандиль. Он понимал, что её слова ему не помогут, но остался.

— Ты не хочешь поговорить об этом? — Лилиандиль тут же отвела взгляд. Она ведь дочь Звезды — значит, она знала, что он ответит. Но не могла не предложить. Ещё хуже. — Возможно, это тебе поможет…

— Ты знаешь, кто может мне помочь, — Каспиан покачал головой. — Как и то, что помогать мне с этим он не будет ни при каких условиях, — глухо закончил он, отворачиваясь к двери. Ему как никогда хотелось взвыть, но он держался изо всех сил. Даже когда дверь захлопнулась за его спиной, Каспиану удалось не поддаться желанию упасть на колени и в отчаянии проклясть свою жизнь.

Дорога в покои принца заняла менее двух минут, и вскоре Каспиан стоял в тёмной комнате, не менее просторной, чем его собственная, и задумчиво смотрел на расположенную у окна детскую кроватку. Мягкий лунный свет освещал белые простыни, и Каспиан со странной смесью тепла и горечи смотрел на умиротворённое лицо собственного сына. Ещё три года назад Каспиан твёрдо был уверен, что детей у него никогда не будет, а теперь Рилиану уже два, и его присутствие в Кэр-Паравале стало невероятно привычным. Каспиан не представлял жизни без сына, но воспоминания о том, какой ценой он появился на свет, до сих пор ранило больнее, чем Риндон.

Каспиан присел в кресло, которое обычно занимала Лилиандиль или няня, когда королеве нужно было отлучиться. Рилиан, на удивление, всегда спал очень крепко, поэтому Каспиан мог не бояться, что разбудит сына. Откинув голову на мягкую спинку, он сцепил руки, прокручивая в голове день, когда его жизнь, кажется, разбилась вдребезги.

***

Каспиан безжизненно смотрел, как портал закрывается нахлынувшей волной.

«Это конец?» — вопрос крутился на устах, но задать его Каспиан не решался. Надежда, что теперь всё будет хорошо, умирала с каждой секундой, а в душе начала расползаться отвратительная чёрная пустота.

Аслан стоял рядом, мягко глядя на волны, и Каспиан не понимал, как Великий Лев может быть таким спокойным, когда у него самого сердце будто разорвали на мелкие кусочки. Впрочем, Аслан никогда не был особо милосерден, когда дело доходило до Пэвенси и их пребывания в Нарнии. Каспиан считал несправедливым, что Аслан отправлял их туда-обратно тогда, когда ему заблагорассудится, и хотя Эдмунд, рассказывая, пытался скрыть свою боль, Каспиан оставался при своём мнении.

— Ты ведь всё понял, сын мой? — вдруг поинтересовался Аслан. Каспиан чувствовал пытливый взгляд мудрых глаз, но не нашёл в себе силы повернуться.

— Почему? — тихим задушенным голосом спросил он, чудом удерживаясь на ногах. В этом «Почему?» было столько надрывного опустошения, что прочие слова казались излишними.

— Ты поймёшь, — таким же глубоким спокойным голосом ответил Аслан. — Рано или поздно ты это поймёшь, Каспиан, — как то, почему я велел Эдмунду вернуться домой, так и то, что я не желаю зла ни тебе, ни ему.

— Я так не думаю, — выпалил Каспиан, чувствуя, что краснеет. Винить Аслана он не хотел — так было просто… нельзя. Это как винить судьбу или собственную жизнь.

— Я не виню тебя за эти мысли, — в тоне Аслана появились лёгкие грустные нотки. — Если ты хочешь быть достойным королём, тебе нужно научиться двум вещам: смирению и терпению, — Лев снова посмотрел на Каспиана, и на этот раз он нашёл в себе силы на ответный взгляд. — Не всегда всё складывается так, как тебе хочется, и не всегда получается поступать так, как тебе угодно. В этом сила — уметь бороться с трудностями. Они закаляют нас.

— Я понимаю это, Аслан, — Каспиан склонил голову. — И стану достойным твоего доверия королём.

— Знаю. Поэтому я и передал Нарнию в твои руки три года назад, — величественно кивнул Аслан. — Как бы там ни было, сейчас тебе нужно вернуться в Кэр-Параваль. Твоё путешествие подошло к концу.

— Конечно.

— Помни о том, что я тебе сказал, — напоследок молвил Аслан, прежде чем развернуться и удалиться в сторону волн. Смотреть на него Каспиан больше не мог, поэтому быстрым шагом пошёл к лодке.

Команда выглядела удивлённой, когда он вернулся на «Покоритель Зари»: он уплывал с четырьмя спутниками, а прибыл обратно в полном одиночестве. Тем не менее, глядя на состояние своего правителя, они не лезли с расспросами и позволили ему в одиночестве подняться на нос корабля. Каспиан сложил руки на борт и задумчиво наблюдал за волнами, когда кто-то подошёл сзади и деликатно покашлял. Обернувшись, Каспиан увидел Дриниана; тот выглядел так, будто бы ему было очень неловко тревожить короля, но дело не терпит отлагательств.

— Да? — Каспиан постарался придать своему голосу жизни, но получилось плохо.

— Вы не уточнили курс, ваше величество, — всё с такой же неловкостью спросил Дриниан. — Мы возвращаемся в Нарнию?

— Возвращаемся, — подтвердил Каспиан. — Пора нам всем на сушу, не так ли?

— Я люблю море, как и вся команда, вы знаете, — Дриниан слегка улыбнулся, — однако мы действительно давно не были дома. Плывём прямо по курсу, или вы желаете где-нибудь остановиться?

Каспиан сжал руками борт; если бы «Покоритель» строили менее умелые плотники, он бы загнал себе в ладонь сотни заноз. Он хотел поскорее вернуться в Нарнию, в живые леса и зелёные луга, но слова Аслана не выходили у него из головы, совмещаясь с сентенциями советников и лордов. Король должен научиться смирению — но что делать, если для этого приходится переступать через собственное сердце? Каспиан знал, что у него нет выхода, что он дал Аслану обещание, которое не имеет право нарушить, поэтому, стиснув зубы, произнёс:

— Сперва остановимся на острове Раманду.

Дриниан молча кивнул, но что-то в его взгляде ясно давало понять: он всё знает о замысле Каспиана. Скорее всего, эта безумная затея понравится нарнийцам, так что Каспиану оставалось только смириться с этим. Он всем сердцем надеялся, что корабль собьётся с пути, но Дриниан был чудесным капитаном, поэтому остров Раманду появился на горизонте уже к вечеру. Команда сошла на землю, моряки метнулись к столу, где ещё оставались богатые яства, но Каспиану кусок в горло не лез. Он приказал Дриниану присмотреть за командой и отправился на пустынный берег. Сюда не доносились радостные голоса и смех, и он мог в тишине наблюдать за тем, как заходит солнце.

Когда на небе зажглись первые звёзды, Каспиан решил, что тянуть больше нет смысла. Если он не решится на это сейчас, то так и не сможет выполнить данное Аслану слово. Поднявшись, он прикрыл глаза и более-менее уверенно позвал:

— Лилиандиль.

— Да? — Каспиан испугался: он не ожидал услышать ответ так скоро. Обернувшись, он увидел уже знакомую ему красавицу, Звезду, дочь Раманду. Лилиандиль доброжелательно смотрела на него, и открыть рот в её присутствии было сложнее, чем он думал.

— Нам нужно поговорить, — выдавил он, избегая прямого взгляда светлых глаз. Впрочем, увидеть плавный кивок он всё равно успел.

— Конечно, — Лилиандиль легко улыбнулась. — О чём, Каспиан?

— Прогуляемся? — Каспиан снова поднял взгляд, и Лилиандиль опять мягко кивнула.

Некоторое время они молча шли по берегу, глядя то на небо, то на море. Каспиан пытался собраться с мыслями, Лилиандиль его не торопила, и он был ей благодарен. Если так, то, возможно, его идея не такая и провальная?

Наконец, когда молчание слишком уж затянулось, Каспиан решительно поднял глаза.

— Они ушли, — почти прошептал он. Этот разговор следовало начать не так, но он не мог не поделиться своей болью. Почему-то ему показалось, что Лилиандиль поймёт.

— Я знаю, — спокойно ответила Лилиандиль. — Рано или поздно это должно было случиться. Они… не нарнийцы, им место у себя дома.

— Разве от этого мне должно стать менее больно? — сокрушённо спросил Каспиан.

— Нет. Я понимаю, Каспиан, особенно если учесть… — Лилиандиль замялась и впервые отвела взгляд, как будто чувствовала, что сказала что-то не то. Каспиан почувствовал ледяную волну, окатившую его с ног до головы.

— Ты знаешь? — Вопрос прозвучал глупо, если учесть, что он разговаривает со Звездой. — Ну… про нас с Эдмундом.

— Это сложно не понять, — Лилиандиль грустно вздохнула. — Я знаю, как вы любили друг друга. Иногда достаточно всего лишь взгляда…

— Наверное, — бесстрастно ответил Каспиан. Собственное предложение показалось ему до ужаса абсурдным, если учесть, что Лилиандиль всё известно.

— Ты хотел поговорить со мной об Эдмунде? — мягко поинтересовалась Лилиандиль. И снова Каспиану показалось, что она догадывается о его цели, но не довести дело до конца он не мог.

— Не совсем, — Каспиан покачал головой. Слова отчаянно не хотели покидать горло. — После того, как они ушли, у меня был разговор с Асланом. Он сказал, что, если я хочу быть хорошим королём, мне нужно научиться терпению и смирению.

— Правильные слова, — заметила Лилиандиль.

— Да. И я вспомнил одну вещь… Точнее, об одной своей обязанности… — Язык откровенно заплетался, принятое решение больше не казалось правильным. — Я старался делать всё, что подобает королю, но одно… Кое-что я сделать так и не смог, хотя все настаивали. И теперь, когда это всё закончилось, думаю, пора, — Каспиан чувствовал себя полным дураком и предателем. — Но для этого мне нужна помощь. Твоя помощь.

— Чем я могу помочь тебе, Каспиан? — Лилиандиль вопросительно склонила голову. Каспиан сделал глубокий вдох и выпалил:

— Выходи за меня.

Он ожидал чего угодно — удивления, восклицаний, отговоров, — но не смирения в глазах Лилиандиль. Она смотрела на него без жалости, но Каспиан почти что кожей чувствовал её печаль.

— Я понимаю, почему ты это делаешь, — наконец прошептала она. — И ждала этого предложения. Однако…

— Прости, — Каспиан отвернулся, не в силах больше смотреть. Это было самое идиотское его решение, и теперь он понял это. Но он не ожидал ощутить мягкое прикосновение женской руки к плечу и услышать тихий голос:

— Дело не во мне, Каспиан. — Он повернулся. Лилиандиль сделала шаг назад и продолжила: — Дело в тебе и твоих чувствах. Ты король, тебе нужны королева и наследник, но… сможешь ли ты… теперь? — она упустила многое, но Каспиану всё было ясно и без того.

— Я обдумал, Лилиандаль, — произнёс он. — Я буду с тобой честен: я люблю Эдмунда, и эта любовь убивает меня всё больше. Но… Аслан прав: мне стоит смириться с тем, что я больше его не увижу. В чём прок любви, если она до конца моей жизни окажется невзаимной? Я никогда не смогу отпустить, но попробовать… стоит. Однако я не должен был тебя об этом просить.

— Я согласна, — Лилиандиль вдруг ласково улыбнулась.

— Правда? — Каспиан удивлённо на неё посмотрел.

— Да, — Лилиандиль грациозно пожала плечами. — Потому что… я нужна тебе, Каспиан. Как королева, как друг. Я обещаю, что помогу тебе всем, чем смогу, и не буду лезть в душу, если ты не захочешь.

Каспиан с огромной благодарностью посмотрел на Лилиандиль, но в его груди всё ещё пульсировала боль. Лилиандиль была прекрасна, но её красота не отзывалась в его душе так же, как один-единственный случайный взгляд тёмных глаз Эдмунда. Однако Аслан наверняка сказал бы, что Каспиан всё делает правильно, поэтому ему оставалось только с достоинством принять свою судьбу.

***

Каспиан горько улыбнулся. Они с Лилиандиль поженились сразу же, как только «Покоритель Зари» вернулся в Нарнию. Народ был безмерно счастлив, что их королевой будет не просто красивая образованная девушка, а сама Звезда, и это ещё больше убедило Каспиана в правильности такого решения. Несмотря на душевный раздрай, по крайней мере, одного из молодожёнов, торжество было невероятно пышным. Каспиан вытерпел застолья и поздравления, и к тому моменту, когда Лилиандиль впервые перешагнула порог его спальни, почти смирился с происходящим.

Проснувшись на следующий день рядом с женой, Каспиан снова почувствовал горечь; ему казалось, что этим он предал Эдмунда, свою первую и единственную любовь. Однако он старался откидывать эти мысли каждый раз, когда Лилиандиль приходила к нему. Она сама настояла на том, чтобы для неё открыли отдельные покои, где она проводила почти каждую ночь, приходя к Каспиану только изредка, когда он сам был к этому готов.

А через несколько месяцев над Кэр-Паравалем запустили салют: королева была беременна. Наверное, Каспиан не осознавал ситуацию до того момента, когда впервые взял сына на руки. По всем традициям он должен был назвать его Каспианом Одиннадцатым, однако делать это, потакая традициям кровожадных предков, хотелось меньше всего. Он позволил Лилиандиль самой выбрать имя, и она нарекла его Рилианом. Каспиан не думал, что так сильно привяжется к сыну, но… Наверное, у этого брака всё же был весомый плюс, который, впрочем, терялся в бесконечной боли.

Каспиан вздохнул и сжал руки. Он любил сына, ценил жену и обожал Нарнию, но один факт оставался неизменным. Он до одури и сумасшествия нуждался в Эдмунде, и это не давало ему наслаждаться тем, что у него есть. А если учесть, что на Нарнию снова наступали проблемы, Каспиан не представлял, как справится без своего справедливого Короля. Осознание собственной беспомощности нахлынуло с новой силой, и Каспиан мог только прикрыть глаза и позволить вине унести себя.

Так он и заснул, сидя в кресле в комнате сына, обуреваемый чувствами, мыслями и рассуждениями.

========== II. Зачем, Аслан? ==========

Во дворе Кембриджской школы было многолюдно. Оно и неудивительно — уроки закончились, и ученики вовсю выбегали из здания, спеша на ещё тёплый осенний воздух. Вопреки достаточно высокой температуре, небо было затянуто тучами, что, кстати, очень даже радовало Эдмунда: солнце совершенно не вписалось бы в его хмурое настроение.

— Ну где же они? — то и дело восклицала Люси, чуть ли не прижимаясь лицом к кольям в заборе. В отличие от Эдмунда, она чувствовала себя просто восхитительно и то и дело подпрыгивала от нетерпения. Со стороны могло показаться, будто старший взрослый брат привёл маленькую сестрёнку поглазеть на школу; впрочем, возрастной разрыв между Эдмундом и Люси составлял всего-навсего два года, и причиной такой разницы в настроении крылась вовсе не в этом.

Люси, верно, уже вся извелась, когда из ворот, о чём-то переговариваясь, вышли Юстас и Джил. Оба сверкали, как яркие новенькие монетки, и Эдмунд почувствовал себя ещё более понуро. Увидев кузена и его подругу, Люси отчаянно замахала рукой, и её тут же заметили.

— Лу! — Юстас крепко обнял её, будто бы они и не жили бок о бок в доме семьи Вред. — Эдмунд, здравствуй, — Юстас протянул руку, которую Эдмунд тут же пожал. Он не считал, что полдня достаточно, чтобы соскучиться, но обижать кузена не хотелось — особенно теперь, когда отношения между ними наконец перестали напоминать прогулку по минному полю: оступишься на полшага — тут же рванёт.

— Давайте прогуляемся? — предложила Джил, кивнув обоим Пэвенси. Люси радостно заулыбалась, будто бы для неё не было большего счастья, чем шататься по улицам промозглого осеннего Кембриджа. — Я могла бы показать вам нашу с Юстасом любимую площадку. Уверена, будет весело!

— Зря ты это сказала, — пробурчал Эдмунд. Джил непонимающе на него уставилась, и он объяснил: — Зря ты выдала, что Юстас любит проводить время на детской площадке. Ему это ой как не понравится.

Эдмунд ожидал обид и тычков в бок, но Джил вместо этого звонко рассмеялась. Ему порой казалось, что эту девчонку в принципе невозможно было задеть и оскорбить, вот и сейчас она вела себя абсолютно непринуждённо, будто бы и не видела его состояние. От Люси и Юстаса мрачный тон Эдмунда не укрылся, и он ощутил на себе два сочувствующих взгляда. Отвратительно. Нет ничего хуже, чем когда тебя жалеют.

Идея отправиться на площадку понравилась всем (молчание Эдмунда, видимо, расценили как знак согласия), и вскоре они вчетвером шли по мощёной улочке вслед за Джил. Эдмунд шагал рядом с сестрой и делал вид, что слушает разговор, но слова родственников и Джил совершенно не задерживались у него в голове. Вороша ногами осенние листья, Эдмунд думал о том, как складывается его жизнь теперь, после того, как всё закончилось. Опасность в стране затянулась, и Эдмунд с Люси остались с Альбертой и Гарольдом; они не успели и обернуться, как прошёл год и настала осень. За время путешествия на «Покорителе Зари» Юстас здорово изменился, и теперь терпеть его стало гораздо легче — Эдмунд в принципе уже не был уверен, что слово «терпеть» здесь уместно. В начале осени к их компании присоединилась Джил — одноклассница Юстаса и его новая подруга, которую он, по её же рассказам, как-то раз защитил от злобных старшеклассников. Тогда Эдмунд даже зауважал кузена, однако… Он не имел ничего против Джил: она легко подружилась с Люси и в целом являлась вполне нормальной девчонкой, да только вот взгляды, которые она порой на него кидала, были крайне заинтересованными и более чем недвусмысленными. Эдмунд всё прекрасно замечал и понимал, но упорно делал вид, что это не так. Порой и правда лучше прикинуться идиотом, чем разрушить чью-то мечту, особенно если эта самая мечта принадлежит пятнадцатилетней девочке, которую Эдмунд вовсе не хотел обидеть.

На площадке оказалось пусто, и Люси с Джил тут же метнулись к качелям. Юстас устроился на перекладине рядом с Джил, периодически помогая ей раскачиваться, а Эдмунд встал чуть поодаль, глядя в серое заполненное тучами небо. Эта пасмурная британская осень наводила на него тоску, потому что он отчаянно привык к другому. В Нарнии деревья сбрасывали красные, жёлтые и рыжие яркие листья, устраивая целые представления, а солнце не прекращало светить даже в середине октября. Эдмунд помнил, как они с Питером ездили на охоту одной такой осенью: им так и не удалось никого подстрелить (возможно, они просто были чересчур милосердными?), и они просто бродили по лесу, наслаждаясь буйством красок. Здесь же у Эдмунда даже мысли не возникало радоваться октябрю: в такую погоду хотелось сидеть дома, завернувшись в тёплый плед (или в шерстяное колючее одеяло — зависит от того, чем решит порадовать племянников Альберта), и предаваться самым уничтожающим и печальным мыслям. Чем, в общем-то, Эдмунд и занимался всё это время.

Эдмунд перевёл взгляд на хохочущую Люси. Странное дело — Аслан вынес им одинаковый приговор, но страдает от него… неужели только Эдмунд? Конечно, он не хотел, чтобы сестрёнка подобно ему убивалась и терзала своё маленькое светлое сердечко, однако Эдмунд просто не понимал. Из их четвёрки именно Люси больше всех была привязана к Аслану, а теперь она так просто отпустила Нарнию и свои счастливые годы в ней, променяла её на реальный серый мир. Эдмунд тяжело вздохнул. Конечно, он знал, в чём дело: Люси любила свою страну, Кэр-Параваль, дриад и говорящих животных, а он…

Да, чёрт побери, он всем сердцем любил Каспиана, и хотя прошёл год, образ нового короля Нарнии не желал покидать его мысли. Если бы не он, возможно, и Эдмунд сейчас весело смеялся бы вместе с сестрой, но его угораздило влюбиться в того, с кем у него никогда не будет общего будущего. И если бы Каспиан отверг его тогда, было бы не так больно, но он… Он искренне любил Эдмунда в ответ, и воспоминания о совместных прогулках, разговорах и ночах не давали покоя ни днём, ни во сне. Эдмунд отдал бы всё на свете, чтобы это счастье длилось вечно, однако у Аслана было другое мнение. Великий Лев велел им навсегда покинуть Нарнию, наплевав на то, какие последствия это будет иметь для и без того израненного сердца Эдмунда, и нарушить его приказ не вышло бы ни у кого.

Это настолько сильно терзало Эдмунда, что он и не заметил, как кто-то коснулся его руки.

— Эд, поговорим? — осторожно спросил Юстас. Углубившись в себя, Эдмунд не заметил, как кузен подошёл к нему. — Это важно.

— Да, разумеется, — Эдмунд кивнул и позволил Юстасу увести себя в сторону старой ржавой горки. Они расположились за ней, так далеко от девочек, что они явно не смогут их услышать. Что же, чудесно. Беспокоить Лу не хотелось ни при каких обстоятельствах.

— Ты всё ещё думаешь о нём? — поинтересовался Юстас. Эдмунд кивнул: в отрицании очевидного не было никакого смысла. Во-первых, Юстас прекрасно обо всём знал, так как сам был тому свидетелем, во-вторых, путешествие настолько изменило противного кузена, что разговаривать с ним о личном больше не казалось чем-то глупым и из ряда вон выходящим.

— Всегда, Юстас, — Эдмунд покачал головой, чувствуя, как отчаянно бьётся раненое сердце. — Другого выхода у меня нет.

— Я знаю, — Юстас сочувственно улыбнулся. — Эд, Аслан обещал мне, что я вернусь…

— Если так оно и случится, не рассказывай мне, — вдруг ответил Эдмунд. Реплика была не такой уж и спонтанной, но эту мысль, крутящуюся в голове всё время, он озвучил впервые.

— Но… почему? — Юстас удивлённо посмотрел на Эдмунда. — Разве ты не хотел бы… ну… вернуться? Хотя бы на миг?

— В том-то и дело, — Эдмунд вздохнул и отвернулся. — Я мечтаю о Нарнии, поверь. Каждый чёртов день я хочу вновь там оказаться, оказаться рядом с ним. Но ты ведь уже знаешь Аслана. Что бы я ни делал для Нарнии, сколько бы там ни пробыл, рано или поздно мне придётся вернуться домой, — Эдмунд горько усмехнулся. — Первая разлука с Каспианом не была для меня такой болезненной, потому что я знал: я вернусь, рано или поздно. Мне, по крайней мере, было, на что надеяться. А теперь… Даже если Аслан и призовёт меня, и если предположить, что Каспиан ещё будет жив, это сделает только хуже. Представь: тебе показали самую вкусную конфету, которую ты видел, а затем забрали, не дав тебе даже снять обёртку. Это то же самое, только гораздо больнее, понимаешь? — Эдмунд вновь повернулся к Юстасу; тот смотрел на него обескураженно, будто бы кузен был ошеломлён от такой исповеди. Эдмунд и сам не ожидал, что поделится своими мыслями хоть с кем-то, но, с другой стороны, Юстас — далеко не худший вариант. Даже лучший, если посмотреть с определённой стороны. Почему бы и нет?

— Обещаю, что ничего тебе не скажу, — тихо, но решительно сказал Юстас. — Но могу ли я сделать для тебя что-то ещё? Мне больно смотреть, как ты терзаешь себя, Эдмунд, — Юстас аккуратно коснулся его плеча. — Нарния многому меня научила, возможно…

— Прости, но нет, — Эдмунд покачал головой. — Я ценю то, что ты пытаешься мне помочь, однако…

— Понимаю, — Юстас вздохнул. — Мне жаль, Эд. Правда.

Некоторое время они молча стояли рядом, не глядя друг на друга, и Эдмунду это нравилось больше, чем их неловкий диалог. «Выговорись, и станет легче», — любила повторять Люси. Да что толку? Кажется, осознание сделало только хуже, и Эдмунду как никогда хотелось сбежать куда-нибудь подальше.

Шум деревьев вывел его из раздумий, и поначалу Эдмунд даже не понял, почему: что в этом звуке такого удивительного? Однако вскоре он осознал: шелестели листья, которые уже давным-давно опали в Кембридже, и этот звук так сильно напоминал ему весенний лес…

Стоп.

Весенний лес осенью?

О нет.

— Юстас, ты это слышишь? — Эдмунд резко дёрнул кузена за руку, но не потому что хотел причинить ему боль, а из-за того, что желал удостовериться в том, что сознание не играет с ним злую шутку.

— Что именно, Эд? — Юстас посмотрел на него с таким недоумением, что Эдмунд сразу понял: кузен ничего не слышит, кроме смеха девчонок и хруста листьев под ногами.

— Деревья шумят, будто в лесу. Ты не слышишь? — Шелест становился всё громче, и Эдмунд неосознанно сжал рукой железный столб основы горки. Если это то, о чём он думает… Что же, Эдмунд впервые в жизни не хотел, чтобы Нарния его звала.

— Да нет же… Эд, с тобой всё в порядке? — Юстас обеспокоенно разглядывал его побелевшие от напряжения ладони и сжатые зубы, а лес тем временем всё шумел и шумел. Нет. Пожалуйста, нет.

Аслан, если ты меня слышишь, сжалься.

Но уже через мгновение Эдмунд увидел, как перед глазами мутнеет, а затем куда-то провалился, отцепившись от спасительной горки.

***

Под коленями чувствовалась влажная трава, а глаза слепило яркое и совсем не осеннее солнце. Было тепло, и кожа под пальто быстро взмокла от пота.

Эдмунд поднял глаза, пытаясь сориентироваться. Буквально минуту назад он стоял на детской площадке рядом с Юстасом, а сейчас… Место, где он очутился, явно не было ни Кембриджем, ни Англией в принципе. И, кажется, Эдмунд определённо знал, куда попал. Зелёные деревья, приятный лёгкий ветерок, далёкий запах моря и голубое безоблачное небо — сомнений не было, он оказался в Нарнии.

Вот только это впервые его не радовало.

Эдмунд упёрся ладонями в траву, пытаясь совладать с эмоциями и давящими чувствами. Аслан снова сыграл с ним злую шутку, отправив сюда, чтобы… а, собственно, зачем? Задумчивость на несколько минут вытеснила злость. Сперва Аслан пообещал, что Эдмунд больше не вернётся, а теперь он сидит на коленях на траве где-то в лесу и думает о том, что произошло. Не мог же Лев перепутать Эдмунда с Юстасом, в конце-то концов? Значит, Нарния снова нуждается в помощи Золотого короля, только почему-то лишь одного, и этот один по непонятной причине именно Эдмунд. Что приключилось с Нарнией, что Аслан решил изменить своему слову, было страшно представить, но Эдмунду сейчас было не до того.

Он оглянулся, пытаясь понять, где находится, и тут же увидел знакомую тропинку. Если его не подводит память, буквально через километр располагались берег Восточного моря и Кэр-Параваль. Сердце забилось с тревожным предвкушением, чувствуя близость дома, но Эдмунд одёрнул себя. Судя по тому, что деревья всё ещё живы, Нарния не переживает вторую Тёмную эпоху, но кто находится на престоле? Эдмунд сжал кулаки. Он не знал, какая весть уничтожит его больше: о том, что Каспиан давно скончался, или о том, что он ещё жив и успешно правит страной. И то, и то причинило бы Эдмунду бесконечную боль, особенно если учесть, что даже теперь ему наверняка придётся вернуться в чёртову Англию. Аслан изменил решение, но это не повод надеяться на милосердие: это Эдмунд понял уже давно.

Он поднялся на ноги и скинул пальто; дышать сразу стало легче. Судя по всему, в Нарнии царила поздняя весна или раннее лето. Эдмунд спрятал пальто под куст: всё равно оно вряд ли тут ему пригодится. Теперь следовало определиться, что ему делать дальше. То, что Нарнии нужно помочь, Эдмунд уже понял; оставалось только выяснить, в чём именно проблема, и тогда… Отказывать стране, в которой он вырос, Эдмунд не стал, однако принял твёрдое решение не выдавать себя. Он не пойдёт в замок, не будет называть своё имя и, что главное, ни при каких обстоятельствах не станет искать встречи с Каспианом, если тот, конечно, ещё жив. Только так он сможет уберечь и себя, и своего любимого короля от бессмысленных волнений, максимально продуктивно помочь Нарнии и вернуться домой, постаравшись забыть обо всём, как о мимолётном сновидении.

В последний раз взглянув на дорожку к Кэр-Паравалю, Эдмунд отвернулся и пошёл в противоположную сторону. Нарния не изменилась: когда он в последний раз здесь был (а именно — перед коронацией Каспиана), деревья всё так же пели, а солнце светило ярко и тепло. Говорящих животных и прочих обитателей Нарнии Эдмунд, правда, пока не видел, но всему своё время. Он надеялся, что не встретит своих союзников в битве у Каменного Стола, ведь они могли узнать его и невольно испортить весь план. Эдмунд, конечно, скучал по своим друзьям из того путешествия, но маскировка была куда важнее.

Когда Эдмунд только оказался в Нарнии, было утро; теперь же солнце окончательно воцарилось на небосводе. Эдмунд шёл уже достаточно долго, время от времени останавливаясь и делая привал (в Англии он знатно подрастерял былую выносливость). Он не знал, сколько точно времени прошло, когда впереди наконец послышались голоса. Эдмунд затих и подошёл ближе, спрятавшись за деревом. Показаться нарнийцам ему рано или поздно придётся, но следовало разведать обстановку.

На небольшой полянке, кажется, был разбит самый настоящий лагерь, по которому сновали говорящие звери, кентавры и парочка гномов. Эдмунд осмотрел тех, кого смог увидеть из своего наблюдательного пункта, и на первый взгляд не заметил никого знакомого. Неподалёку от него расположились ярко-рыжий лис и красный гном; они и вели беседу, которую услышал Эдмунд.

— Это немыслимо, — гном выглядел настолько подавленным, что Эдмунд даже испугался: какая же беда приключилась с Нарнией? — Как такое могло произойти?

— Нам не время об этом думать, — заявил лис, разгорячённо размахивая пушистым хвостом. — Важнее помочь его величеству разобраться с этой проблемой.

— Да вот только как? — сокрушённо поинтересовался гном.

— Мы найдём выход, — лис погладил гнома по плечу кончиком хвоста, а затем вдруг шумно втянул воздух: — Однако погоди-ка с разговорами, Брим. Я чую запах человека.

Эдмунд мысленно ударил себя по лбу: как он мог забыть о чутком обонянии зверей? Скрываться стало бессмысленно, и он вышел из-за дерева, надеясь, что его не узнают. Руки он выставил вперёд, демонстрируя, что безоружен. Взгляды почти всех в лагере устремились на него, и Эдмунд поспешил первым начать разговор.

— Мир вам, жители Нарнии, — он почтительно поклонился. «Ты, вообще-то, их король», — настырно шепнуло глубокое подсознание, но он постарался засунуть эту мысль куда подальше. Королём он был более тысячи лет назад, а теперь…

— И тебе, сын Адама, — первым поздоровался один из кентавров. — Кто ты и что тебя сюда привело?

— Моё имя Франциск Орландский, — брякнул Эдмунд первое, что пришло ему в голову. Имя принадлежало первому королю Нарнии, о котором рассказывал профессор Кёрк, а Орландия находилась слишком далеко отсюда, поэтому Эдмунд мог не бояться, что его неведение текущих дел разрушит легенду. Судя по выражениям лиц, ему поверили; Эдмунд впервые поблагодарил тётку Альберту за то, что одевала их с Люси в откровенно старомодное тряпьё. Что же, рубашка и брюки, заставшие, кажется, ещё прошлый земной век, вполне могли сойти за местную одежду. Эдмунд вспомнил, как они со Сьюзан учили орландский диалект перед своим первым дипломатическим визитом в Анвард; в подтверждение своих слов он мог даже что-то на нём сказать, но звери, кажется, и без того приняли всё за чистую монету.

— Что же, Орландия — наш добрый друг, так что мы рады тебе, — кивнул кентавр. — Моё имя Реввус. Однако вынужден сказать, что ты выбрал не лучшее время для визита в Нарнию, Франциск.

— Что произошло? — Эдмунд постарался изобразить удивление. Он уже знал, что в Нарнии неспокойно, и теперь у него появился отличный шанс выведать, что именно не так и в чём заключается его миссия. — Я бы очень хотел это узнать.

— Мы как раз собирались обедать, — сообщила одна из бобрих, выглянув из-за спины Реввуса. — Если никто не против, ты мог бы разделить с нами трапезу, там и обсудим, что случилось.

— Как же мы можем быть против сына Адама в нашем кругу? — вопросил уже знакомый лис. Он приветливо махнул Эдмунду хвостом. — Проходи к костру и бери еду, а то у тебя ни провизии, ни вещей.

Эдмунд благодарно улыбнулся и устроился около костра, от которого пахло ароматными травами; вскоре бобриха вручила ему кружку наваристого супа. Эдмунд действительно был голоден, поэтому начал задавать вопросы только после того, как немного насытился.

— Так что у вас случилось?

— Удивительно, что ты об этом не слышал, — Реввус посмотрел на него с лёгкой печалью.

— Я долго путешествовал; вы первые, кого я здесь встретил, — соврал Эдмунд. — Вся моя провизия и все мои вещи были утеряны, когда я перебирался через горы. Я и правда не знаю, что произошло.

— Легенды возвращаются, — пасмурно ответил лис, усевшись по правую руку от Эдмунда. — То, чего мы не ждали.

— Легенды? Какие же? — Эдмунд удивлённо осмотрелся. Он знал много нарнийских преданий, причём половина из них была связана либо с ним, либо с его сёстрами и братом. Только вот, судя по настроению в лагере, легенда эта рассказывала явно не о Золотых королях и королевах и их торжественном возвращении в Нарнию.

— О Белой Колдунье, — Реввус стал мрачнее тучи, а Эдмунд чуть не выронил тарелку.

— О Джадис? — Он с таким удивлением уставился на Реввуса, что тот недоверчиво вскинул бровь. Эдмунд не мог поверить в эти слова; он ожидал чего угодно, но никак не встречи с самой тёмной страницей своей жизни. Джадис мертва: Аслан ведь сам прикончил её, а затем Эдмунд ещё раз самолично пронзил её мечом, защищая Питера и Каспиана. Он сам видел, как лицо Колдуньи разбивается на мелкие осколки; так что же происходит?

— Тебе известно её имя? — вступил в разговор гном Брим.

— Моя мама — нарнийка, — выкрутился Эдмунд. — Она многое мне рассказывала.

— Стоило догадаться. Ты ведь назван именем первого нашего короля, — заметил Брим.

— Да, именно о ней, — продолжил Реввус. — Нам известно не больше твоего, Франциск. Белая Колдунья вместе со своей армией была разгромлена в битве при Беруне армией Верховного короля Питера Великолепного под предводительством Аслана, это так. Долгие столетия о ней не было ничего известно, но теперь…

— Вы видели её? — Эдмунд почувствовал дрожь, предательски пробегающую по спине.

— Нет. Однако… нам докладывают, что север Нарнии уже покрывается льдом, — Реввус покачал головой. — И волки воют всё чаще. Что ещё это может быть?

Одно имя Белой Колдуньи заставило Эдмунда ощутить холодок, и он поскорее сделал глоток супа, чтобы прогнать его. Конечно, это звучало как полный бред, но… Если Джадис действительно вернулась, понятно, почему Аслан позвал именно его. Проверка это или признание доблести, Эдмунд не знал, но одно ему было известно точно: он победит Джадис снова, чего бы ему это ни стоило.

Однако оставался ещё один вопрос, крутящийся на языке всё это время, и Эдмунд наконец решился его озвучить.

— А что по этому поводу думает король? — осторожно поинтересовался он, чувствуя, как сердце проваливается к нижним рёбрам.

— Его величество делает всё возможное, и мы активно ему помогаем, — Реввус мягко улыбнулся. — Наш король отважен и умён, мы верим, что он найдёт решение.

— Я прошу простить мою невежественность… — Эдмунд замялся. Кентавр не сказал ничего конкретного, и главное так и осталось упущенным. — Я слишком долго путешествовал и совершенно ничего не знаю. Кто сейчас правит Нарнией?

— Его величество Каспиан Десятый, — спокойно ответил Реввус, и Эдмунд ощутил себя так, словно его столкнули с обрыва, и он медленно летит в пропасть. Он не успел и рта открыть, как лис решил дополнить сказанное:

— Верно. Мы все уважаем наших короля и королеву.

— Королеву? — У Эдмунда пересохло в горле.

— Ты разве не слышал? После возвращения из своего великого плавания к Краю Света три года назад король Каспиан сразу же женился на нашей королеве Лилиандиль Пресветлой, — с благоговением в голосе сообщил лис. — И вскоре после этого у них родился сын, наследник трона Нарнии, молодой лорд Кэр-Параваля его высочество принц Рилиан Очарованный, — закончил он.

Эдмунд уткнулся в миску с супом, пытаясь скрыть горькую улыбку.

Итак, с момента их с Люси и Юстасом возвращения в Англию здесь прошло три года, и за это время Каспиан успел не только жениться, но и обзавестись наследником. О, Эдмунд помнил Лилиандиль, эту красавицу с острова Раманду; не забыл и то, с каким скрытым, но восхищением смотрел на неё Каспиан, когда она предстала перед ними в первый раз. Стоит ли удивляться, что он женился на ней? Вот только… Лис сказал, что Каспиан и Лилиандиль сыграли свадьбу сразу после возвращения в Нарнию, а это значит, что у Каспиана получилось то, чего Эдмунд так и не смог — выбросить чувства из головы и окунуться в счастливую правильную жизнь в своём мире. Но как он сумел так быстро забыть всё, что между ними происходило? Неужели только Эдмунд страдал от этих чувств? Ещё и сын… Мысль о том, что Каспиан был по-особенному близок с кем-то другим, резала больнее ножа, и это обижало больше всего.

С другой стороны, обзавестись наследником— прямая обязанность любого правителя. Пэвенси этого не сумели — быть может, именно эта оплошность стала причиной Тёмных времён? Каспиан же обеспечил страну будущим правителем, а для такого поступка просто необходимо иметь супругу. Лилиандиль умна и красива: лучшей королевы Каспиану не найти. Так что, возможно, браки по расчёту существуют и в Нарнии…

Стоп. Какая, собственно, разница, если Эдмунд уже принял решение не встречаться с Каспианом? Особенно теперь, когда тот женился, это было ни к чему. Эдмунд отставил миску и решительно посмотрел на нарнийцев.

— Я хотел бы помочь вам в борьбе с Джадис, — заявил он, глядя на удивлённые лица вокруг. Да, если бы это сказал Эдмунд Справедливый, ни у кого не возникло бы и мысли возразить, но теперь…

— А какой тебе в этом прок, Франциск из Орландии? — Реввус глядел спокойно и без враждебности, но в его голосе слышалось откровенное сомнение. Действительно: сейчас Эдмунд был для них чужаком.

— Во-первых, Джадис может добраться и до Орландии. — Причины пришлось придумывать на ходу, но Эдмунд всегда легко с подобным справлялся. — Во-вторых, моя мама родом из Нарнии, и я не хочу, чтобы земли, где она провела детство, захватила такая напасть. В-третьих, в Орландии я был воином, а воин всегда поднимет свой меч, чтобы защитить страждущих.

— Твои слова звучат благородно, Франциск, — заметил лис. — Если ты желаешь помочь нам, мы с радостью сопроводим тебя в Кэр-Параваль. Думаю, его величество Каспиан выслушает тебя…

— Нет! — не сдержавшись, воскликнул Эдмунд; лис, которого оборвали на полуслове, выглядел удивлённым, и он поспешил объясниться: — Я хочу сражаться здесь, с вами, без королевских почестей и наград. Пусть все лавры достанутся вам, ведь все вы храбрые защитники своей страны. — Толпа одобрительно загудела, и Эдмунд почувствовал, что всё делает правильно, — всё же он не растерял королевских навыков.

— Ты хороший человек, — лис кивнул. — Что вы скажете, нарнийцы? Позволим Франциску из Орландии сражаться рядом с нами?

— Почему бы и нет? — Реввус склонил голову. — Нам нужны такие отважные воины, особенно в нелёгкое время.

— И я за! — прозвучало ещё много голосов; Эдмунд уже не различал, где чей, но был бесконечно признателен.

— В конце концов, дети Адама всегда правили Нарнией, — вставил незнакомый Эдмунду мышь.

— Я не хочу быть вашим правителем, — поспешил уточнить Эдмунд. — Я желаю сражаться наравне с вами, и пусть так оно и будет. Я лишь надеюсь, что мой опыт поможет вам в этой битве.

Звери вновь зашумели, приветствуя его, и Эдмунд мимоходом улыбнулся: всё шло более чем по плану. Ещё бы найти способ победить Джадис без Аслана, но пока… Нарнийцы разместили его в одном из свободных шатров, выдали меч (не такой острый и красивый, как Риндон или тот подаренный Каспианом в путешествии, но всё же крепкий и прочный), и Эдмунд, расспросив всех, кто что-то знал, о ситуации, скрылся за пологом.

Всё складывалось очень хорошо: его приняли в ряды солдат и, кажется, не узнали. Это в принципе казалось чудом — он ожидал встретить толпу старых друзей, а эти звери были ему незнакомы. Эдмунд опустился на мягкое одеяло и принялся задумчиво водить мечом по земле. Как одолеть Джадис? На этот счёт у Эдмунда не было никаких идей. Он ещё ни разу не сталкивался с Белой Колдуньей один на один и понятия не имел, как пройдёт эта встреча. Если земли Севера покрылись льдом, значит, Джадис набирает силу, и её больше не получится сразить мечом, как это было во время второго путешествия. В таком случае, нужен более сложный и продуманный план. Но какой?

От размышлений Эдмунда отвлёк тонкий голосок, звучащий из-за полога шатра.

— Лорд Франциск, я могу войти? — пропищал он. Эдмунд вздохнул. Почему-то большинство нарнийцев начало называть его лордом, и, хоть это не вписывалось в его планы, этот титул звучал всяко лучше, чем опостылевшее «ваше величество». Осталось только самому привыкнуть к новому имени, а там дело за малым.

— Заходи, — громко ответил Эдмунд. Полог почти не шевельнулся, но в шатёр вошёл посетитель, оказавшийся говорящей мышью. — Что ты хотел?

— Простите за беспокойство, лорд Франциск, — мышь выглядел решительно, — однако я не могу не задать вам один очень важный вопрос. Позволите?

— Конечно, задавай, — Эдмунд удивлённо вскинул бровь. Звери, хоть и называли его лордом, обращались к нему более панибратски, и он был только за, а этот мышь…

— Вы напомнили мне сына Адама, которого я давно знал. Я не могу быть уверен, это было давно, но я должен знать, прав я или же ошибаюсь. Вы ведь не лорд Франциск, правда? Ваше настоящее имя — Эдмунд Справедливый.

Эдмунда бросило в жар. Он сжал рукоять меча — не чтобы убить мышь, конечно, а чтобы совладать с эмоциями. Его раскрыли, причём гораздо раньше, чем он рассчитывал. Что же теперь делать?

— Кто ты? — Эдмунд понял, что задал неправильный вопрос, когда мышь опустился на одно колено и склонил голову. Этими словами он сам себя выдал!

— Вы не помните меня, ваше величество? Моё имя Пипайсик, — сообщил мышь. — После того, как отважный Рипичип попал в страну Аслана, я возглавляю всех мышей Нарнии. Я сражался в битве у Каменного Стола плечом к плечу с вами, Верховным королём Питером Великолепным, королевой Сьюзан Великодушной и его величеством Каспианом Десятым.

— Я помню тебя, — выдохнул Эдмунд. Он и правда знал Пипайсика, только мысли несколько усыпили его бдительность. — Кто ещё знает?

— Только я, ваше величество, — с почтением ответил Пипайсик. — Скрывать имя — ваше право, и я клянусь своей честью, что не выдам вас, хотя уверен, что народ Нарнии обрадовался бы вашему возвращению.

Эдмунд с облегчением выдохнул. Конечно, он не хотел и этого, но Пипайсик — всяко лучше, чем вся Нарния. С ним хотя бы можно было договориться.

— Поднимись, Пипайсик, — попросил Эдмунд, и мышь тут же встал на обе лапы. — Я не буду скрывать: ты прав, я действительно король Эдмунд Справедливый. И, раз уж моя тайна тебе известна, я попрошу тебя быть рядом со мной и охранять её, как зеницу ока. — Всё сложилось вполне неплохо: Пипайсик мог стать надёжным союзником и помочь Эдмунду остаться инкогнито для остальных и в особенности для Каспиана.

— Конечно, ваше величество, — Пипайсик снова поклонился. — Обещаю быть вашими глазами и ушами в лагере и помогать вам всем, на что я способен.

— Спасибо, — Эдмунд благожелательно улыбнулся. — Ты можешь идти, я не хочу тебя задерживать.

— Как пожелаете, ваше величество, — Пипайсик направился к выходу из шатра. Эдмунд отвернулся от полога, но потом, вспомнив что-то, обернулся и окликнул:

— Пипайсик?

— Да? — мышь снова с почтением посмотрел на Эдмунда. Постаравшись придать глазам весёлый блеск, тот произнёс:

— Твоё первое задание — называй меня Франциском.

========== III. Акация ==========

— Ты уверен в своих словах? Лёд уже подбирается к Великим лесам? — Каспиан проницательно посмотрел на докладывающего ему фавна.

— Всё верно, ваше величество. Мне так жаль вам это сообщать! — фавн сокрушённо склонил голову. — Однако я вынужден это сделать. Звери из окраины леса сообщают, что их норы уже покрываются льдом.

— Сообщи им, что те, чьи дома были разрушены, могут найти приют здесь, в Кэр-Паравале и его окрестностях, — Каспиан вздохнул, изо всех сил стараясь остаться спокойным. — И, конечно, пусть войско будет начеку. Нам вот-вот предстоит сражение.

— Конечно, — фавн почтительно поклонился. — Мне больше нечего доложить. Я могу идти?

— Да, разумеется. Удачи тебе и доброго пути.

Когда фавн покинул помещение, Каспиан позволил себе уронить голову на руки. Как же ему не хотелось, чтобы это всё происходило! Но в этот раз он никак не мог помочь своим подданным, и это было самое худшее в ситуации.

— У тебя есть план? — мягко поинтересовалась сидящая на соседнем троне Лилиандиль. Каспиан вздрогнул: голос жены вывел его из замешательства, он и забыл, что находится в тронном зале не один.

— Ты знаешь, что нет, — Каспиан сокрушённо посмотрел на Лилиандиль. — Я бы сказал тебе, изменись хоть что-то.

— Тебе не стоит так себя корить, Каспиан, — ласково произнесла она, аккуратно кладя руку ему на плечо. — Даже твои лучшие военачальники не знают, как бороться с Белой Колдуньей…

— Но я король, Лилиандиль! — Каспиан подскочил с трона, сбросив ладонь Лилиандиль с плеча, и принялся взад-вперёд расхаживать по залу. — Я должен знать, что делать в любой ситуации, а сейчас я не могу ничего противопоставить Джадис!

— Нельзя знать всё, — попыталась образумить его Лилиандиль. — Только Аслан может найти выход из любого положения…

— Он бы смог, — глухо ответил Каспиан, и, судя по выражению лица Лилиандиль, она поняла, что он имел в виду вовсе не Великого Льва.

— Но его здесь нет, — Лилиандиль протянула к нему руку, снова пытаясь коснуться. — Каспиан, прошу…

— К Таш это всё, — Каспиан устало упал на трон и горько усмехнулся. — Знала бы ты, как я устал.

Всего дважды в жизни Каспиан чувствовал себя абсолютно безнадёжно: когда Эдмунд покинул Нарнию и теперь. Ведь ему и правда нечего противопоставить Джадис, сколько бы воинов за ним ни стояло. Он не был Питером, кидающимся в любой, даже самый сложный бой, зная, что победа за ним; он не был Сьюзан, чьи стрелы могли поразить даже самую недоступную цель; он не был Люси, излучающую столько добра и света, что всё зло склонялось перед ней на колени; и, конечно, он не был Эдмундом, чей гибкий и пытливый ум был способен найти выход даже из самой неочевидной ситуации. Да, Каспиан владел Риндоном и его когда-то короновал Аслан — ну и что с того? Чего стоят титулы и звания, если он даже не способен защитить вверенную ему страну?

Двери тронного зала распахнулись, и появление нового посетителя заставило Каспиана вынырнуть из внутренних терзаний, собраться с мыслями и поднять глаза. К ним, почтительно кланяясь, направлялся молодой барсук, которого Каспиан хорошо знал и давно ждал.

— Боровик! — Он постарался улыбнуться. — Надеюсь, твоя дорога была доброй?

— Доброй, ваше величество, — Боровик кивнул сначала Каспиану, а потом Лилиандиль. — Я принёс вам некоторые вести.

— Что же, говори, — Каспиан наклонился вперёд, чтобы лучше слышать. — Я хочу знать все подробности.

— На Танцевальном лугу пока всё спокойно, но некоторые нарнийцы волнуются, — начал рассказ Боровик. — Они уже слышали о возвращении Белой Колдуньи, но, несмотря на страх, они готовы сражаться с ней.

— Хорошо, — Каспиан кивнул. — Что насчёт Зеркального залива?

— Морские обитатели согласны оказать любую посильную помощь, но я не думаю, ваше величество, что это будет сильно полезно, — продолжил Боровик. — Если Джадис нападёт, водоёмы первыми покроются льдом. Нам нужно подумать, как обезопасить всех.

— Этот вопрос мы решим, — кивнул Каспиан, хотя, если честно, понятия не имел, как. — А что жители прибрежного леса?

— Всё так же, как и на Танцевальном лугу. Они рвутся в бой под вашим знаменем. Но, ваше величество, я хотел рассказать вам не только это, — голос Боровика задрожал от нетерпения. — По вашему приказу я посетил военный лагерь недалеко от Беруны…

— Там какое-то происшествие? — напрягся Каспиан.

— Да. Но вам не следует волноваться, ваше величество, ничего дурного не случилось, — поспешил успокоить Боровик. — Просто… в ваш лагерь прибыл сын Адама.

— Что? — ровным голосом переспросил Каспиан, в то время как в груди пылало настоящее пламя. Он не смотрел на Лилиандиль, но чувствовал, что она ещё внимательнее начала слушать Боровика. — Кто же он?

— Я, если честно, его не видел, но ваши подданные, с которыми я говорил, называли его Франциском Орландским, — доложил Боровик, переминаясь с лапы на лапу.

— Как же ты его не видел? — почти срывающимся от нетерпения голосом надавил Каспиан.

— Звери говорят, что он почти не выходит из шатра, — объяснил Боровик. — Лишь иногда он отправляется в лес, но разговаривает только с определённым кругом лиц. Судачат, что он не самого высокого роста, темноволосый, превосходно владеет мечом, отличный стратег и очень умный. Встретиться со мной он отказался.

— Что нужно этому Франциску? — спросила Лилиандиль. Каспиан был ей признателен: сам он был слишком взволнован, чтобы продолжать допрос.

— Он говорит, что хочет помочь нарнийцам одолеть Джадис и не претендует ни на какие лавры, — с лёгким благоговением в голосе сообщил Боровик. — Ваше величество, я не знаю, кто этот человек, но если судить по его словам, он выглядит очень благородным.

— Я хочу его видеть, — не дав Лилиандиль и рта открыть, выпалил Каспиан. Надежда, почти угасшая за эти годы, засияла в нём с новой силой, и он не желал отступать.

— Боюсь, из этого вряд ли что-то получится, ваше величество, — покачал головой Боровик. — Звери говорят, что лорд Франциск не желает направляться в Кэр-Параваль.

— И почему же?

— Наверное, потому что он не хочет от вас никаких наград, ваше величество, — предположил Боровик.

— Это звучит очень резонно, — сказала Лилиандиль, с еле уловимой мольбой во взгляде смотря на Каспиана. — Если он не хочет, так зачем же принуждать?

Каспиан выдохнул, сжимая ладонями подлокотники трона. Да, Лиландиль была тысячу раз права, но…

Он бы не простил себя, если бы не проверил.

— Сегодня ты можешь быть свободен, Боровик, — сообщил он. — Повидайся с отцом, отдохни с дороги. Но завтра… Я хочу, чтобы ты снова отправился в лагерь и поговорил с этим Франциском Орландским лично.

— Конечно, ваше величество, но будет ли в этом прок? — усомнился Боровик. — Никто из ваших подданных не смог заставить его прийти в Кэр-Параваль…

— Я доверяю тебе, — Каспиан постарался улыбнуться. — Твой отец когда-то первым поверил в меня и в то, что этот трон должен быть моим, и ты пользуешься не меньшим моим уважением. Ты уже год самый талантливый и дипломатичный посол Нарнии. Постарайся найти способ уговорить Франциска явиться сюда.

— Сделаю всё возможное, — Боровик поклонился. — А что же, если у меня этого не выйдет?

— Тогда возвращайся и сообщи мне. Раз уж у тебя не получится, я не буду никого заставлять и неволить. Помощь нам в любом случае нужна, — Каспиан откинулся на спинку трона. — Ты понял?

— Разумеется. Завтра с восходом солнца я отправлюсь в лагерь. А теперь… с вашего позволения.

Когда двери за Боровиком закрылись, Каспиан прикрыл глаза, но абстрагироваться не получилось.

— Ты думаешь, что это он? — Голос Лилиандиль звучал очень ласково, и Каспиан молниеносно развернулся к ней.

— А что я ещё должен думать? — он во все глаза уставился на неё, будто бы Лилиандиль могла дать ему ответ. — Ты слышала, что сказал Боровик? Всё сходится…

— Кроме одного. Эдмунду сюда дороги нет, — Лилиандиль сочувственно улыбнулась. — Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь…

— Не понимаешь, — горько ответил Каспиан. — Ты не знаешь, каково это — потерять того, кого любишь больше всего на свете, а затем ощутить проблеск надежды, внутренне осознавая, что на деле ничего никогда не изменится.

— Нет, Каспиан, знаю, — взгляд Лилиандиль стал совсем грустным. — И поэтому прошу тебя… Скорее всего, этот Франциск и правда прибыл из Орландии, иначе он бы так себя не называл. Да и если бы это был Эдмунд, стал бы он от тебя скрываться?

— Я знаю его, — Каспиан упрямо уставился на Лилиандиль. — Как и то, что подобное целиком и полностью в его духе. — Она продолжала выглядеть недоверчиво, и он вздохнул: — Я расскажу тебе кое-что.

***

Сегодня Восточное море бушевало, и «Покоритель зари» невероятно трясло. Каспиан ужасно устал убирать воду с палубы, но закрыть глаза и уснуть у него всё никак не получалось. Мысли о том, что всей команде угрожает опасность, не давали ему покоя даже теперь, когда натруженные руки и ноги буквально жгло.

Дверь в каюту решительно распахнулась, и на пороге показался мокрый и взъерошенный, как воробей после дождя, Эдмунд. Каспиан выдохнул с облегчением: по крайней мере, его король жив. Эдмунд был тем самым человеком, который после долгих часов работы решительно спровадил Каспиана в трюм, захлопнув люк прямо у него перед носом; он же являлся единственным, кому за подобное не досталось бы.

— Ну и ужас там, — Эдмунд по-щенячьи стряхнул с волос воду и уселся на соседний гамак, не заботясь о том, что тот тут же намок. — Надеюсь, Аслан защитит нас, и уже завтра это закончится.

— И я. — Каспиан привстал и посмотрел на Эдмунда. Тот выглядел пасмурно: обыватель мог бы предположить, что дело в неблагоприятной погоде, но Каспиан знал его достаточно хорошо, чтобы понять: проблема в ином. — Что-то произошло в моё отсутствие?

— То же, что и всегда. Я тебе говорил, — Эдмунд поморщился. — «Ваше величество», «слушаюсь», «приказывайте, пожалуйста»…

— И что такого?

— Я устал, Кас, — Эдмунд вздохнул. — Один Дриниан обращается ко мне как к равному. Остальные же… Знаешь, не думал, что когда-нибудь это скажу, однако я чувствую себя лучше всего, когда общаюсь с Юстасом. Кто-кто, а он точно не будет мне кланяться, — усмехнулся он.

— Но ты ведь король, — Каспиан недоуменно склонил голову. — Разве это всё не логично?

— Их король — ты. Единственный король, — цокнул языком Эдмунд. — Я правил Нарнией тысячу лет назад. Сколько можно?

— Однажды король Нарнии — навсегда король Нарнии, — процитировал Каспиан. — Разве Аслан вам сказал не так?

— Так. Но… — Эдмунд поднялся и пересел на гамак Каспиана, сокращая расстояние между ними. — Знаешь, мне кажется, что это конец, но если Аслан позволит мне ещё раз оказаться здесь, я хотел бы… чтобы никто не знал о том, что когда-то я был Эдмундом Справедливым, — почти с отчаянием проговорил Эдмунд. — Я хочу быть рыцарем Нарнии, её защитником и верным слугой, но не королём. Моё время давно прошло: тогда Нарния нуждалась в том, чтобы ею правил я, сейчас же ей нужен ты. И я бы многое отдал, чтобы твои подданные это поняли, — закончил он, делая явный акцент на слове «твои».

— Эдмунд…

— Это нормально, что ты не понимаешь. Ты пока не пресытился властью, — Эдмунд посмотрел прямо в глаза Каспиану. — Но я уже третий раз в Нарнии, и в последние два склоняться должны вовсе не передо мной.

— Эд, — зачем-то позвал Каспиан, хотя тот и без того глядел прямо на него. — Я могу поговорить с командой и объяснить им твоё желание, однако…

— Однако что? — пытливо поинтересовался Эдмунд.

— Однако даже так ты навсегда останешься моим королём, — прошептал Каспиан, наклоняясь ближе. Ухмылка на лице Эдмунда, сменившая задумчивость, явно показала, что всё происходит своим чередом. — И это ничто не изменит.

— Что же, — довольно протянул Эдмунд, — твоим королём я быть вовсе не против. — Когда Каспиан поцеловал его, губы Эдмунда всё ещё были растянуты в улыбке.

***

— Теперь ты понимаешь? Эдмунд никогда больше не вошёл бы в Нарнию как её король, — Каспиан отчаянно посмотрел на Лилиандиль. Он ранее не делился с женой настолько сокровенными деталями, поэтому теперь чувствовал себя очень странно.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Просто… не хочу, чтобы ты зря надеялся, Каспиан, — Лилиандиль покачала головой. — Падать с горы собственных надежд гораздо больнее.

— Больнее уже некуда, — Каспиан поднялся с трона. — Я прогуляюсь в саду. Если будет что-то важное, я надеюсь, ты это решишь.

Уверенный в том, что Лилиандиль справится с политическими проблемами и без него, Каспиан вышел из тронного зала, а затем покинул и Кэр-Параваль. В Нарнии царила весна; это была прекрасная пора цветущих деревьев и тёплого, но совсем не обжигающего солнца. Впрочем, могли ли такие мелочи радовать Каспиана? Раскинувшийся перед Кэр-Паравалем сад, созданный с подачи Лилиандиль, буйствовал, но Каспиан почти не обращал внимание на природу. Он бесцельно шёл вперёд, даже не разбирая дороги, и остановился только тогда, когда увидел низкорослую фигуру возле одного из деревьев.

— Ваше величество! — Трам (а это оказался именно он) повернулся к Каспиану и склонил голову. — Я рад вас видеть.

— И я тебя, — почти искренне ответил Каспиан. — Что ты тут делаешь?

— Просто гуляю и наслаждаюсь весной. У вас какой-то приказ? Я слушаю, — тут же собрался Трам. Каспиан улыбнулся. С их первой встречи прошло шесть лет, и с тех пор Трам очень сильно изменился: почти избавился от просторечий, обучился управлению государством и заслуженно стал правой рукой Каспиана. Во время плавания на «Покорителе Зари» Трам был назначен регентом Нарнии, и Каспиан доверял ему, как никому другому.

— Прогуляешься со мной? — Каспиан понял, что одиночество только его уничтожит, поэтому решил, что компания близкого друга ему точно не повредит. По крайней мере, Трам не напоминал ему о собственном предательстве, как это невольно делала Лилиандиль.

— Разумеется, с удовольствием, — Трам с готовностью шагнул к Каспиану. — Сад её величества прекрасен весной, не так ли?

Каспиан не ответил. Некоторое время они молча шли по тропинке, думая каждый о своём, прежде чем Каспиан решил нарушить тишину.

— Ты не встречался с Боровиком? — спросил он, решив начать издалека.

— Со старшим или с младшим, ваше величество?

— С младшим. Старший в порядке, я знаю, — мягко улыбнулся Каспиан.

— В таком случае, я ещё его не видел. Он уже вернулся? — Трам поднял глаза.

— Да, не так давно. Мы уже успели поговорить, — Каспиан поймал взгляд Трама. Прошло немало лет, прежде чем он сумел привыкнуть к настолько низкорослым собеседникам. — Предполагаю, новость ты тоже не слышал?

— К сожалению или к счастью, о новостях я не осведомлён, — Трам явно насторожился. — Что-то серьёзное?

— Наше положение в принципе серьёзно, но я не о том, — Каспиан покачал головой. — В наш лагерь при Беруне прибыл какой-то человек… Звери называют его Франциском Орландским.

— Это имя мне неизвестно, — недоуменно сообщил Трам. — Что ему угодно в Нарнии?

— Судя по тому, что сказал мне Боровик, зла он нам не желает — напротив, хочет помочь одолеть Джадис, — задумчиво произнёс Каспиан. Пока он говорил, в его голове роились мысли, и он старался ухватиться за них, пока они вновь не разбежались. — Орландия всегда была нашим добрым другом, поэтому гостю оттуда мы рады всем сердцем, однако… Стал бы человек, которому нечего скрывать, прятаться в шатре и отказываться приезжать в Кэр-Параваль? Мне интересно твоё мнение.

— Вы правы, ваше величество, — пожал плечами Трам. — Может, этот Франциск и не представляет угрозы, но вот так вот позволить ему скрываться…

— Я попросил Боровика вернуться, переговорить с ним и настоять на аудиенции. Впрочем, я не очень-то на это рассчитываю. Боровик талантливый дипломат, но что-то мне подсказывает, что переубедить этого самого Франциска будет не так-то просто, — цокнул языком Каспиан.

— И что же, вы хотите сами туда поехать? Я мог бы организовать это…

— Было бы неплохо. Но сперва… — Каспиан замер так резко, что Трам чуть не упал, пытаясь поспеть за ним. Идея пришла неожиданно, и Каспиан впервые за последнее время был в себе уверен. — Трам, ты отлично знаешь здешние места. Где я могу найти дерево акации?

— Недалеко отсюда как раз есть одно, — Трам выглядел удивлённо, будто бы Каспиан на его глазах превратился в дракона. — Я покажу вам, ваше величество. Сюда.

Пока они шагали к выходу из сада в сторону леса, Каспиан чувствовал на себе любопытный взгляд. Трам молчал, но явно ждал объяснений, которых Каспиан давать не собирался. Это касалось только его и Эдмунда, если надеждам стоит верить.

Наконец они вышли к одному из деревьев, такому тонкому и хрупкому на фоне могучих дубов и клёнов. Каспиан с лёгкой горечью ухмыльнулся: акация цвела так же, как и шесть лет назад около Каменного стола, вот только тогда её белые соцветия принесли ему бесконечное счастье, а теперь… Но не время раскисать: оставив недоумевающего Трама за спиной, Каспиан шагнул к дереву и мягко погладил шершавый ствол.

— Мне нужна только одна веточка, — прошептал он. — Всего одна, если ты можешь мне её дать. Я не обижу тебя.

Акация закачалась, будто на ветру, и через мгновение к Каспиану опустилась одна из цветущих веток, похожая на руку. Ему даже не пришлось доставать нож: часть дерева сама легла ему в ладони. Каспиан вдохнул мягкий бередящий сердце аромат и, тихо произнеся «спасибо», снова повернулся к Траму.

— У меня есть поручение, — заявил он. — Это, — Каспиан осторожно потряс веткой акации, — нужно доставить Франциску Орландскому лично в руки.

— Конечно, ваше величество…

— Я не закончил. Ветка должна оказаться у него после разговора с Боровиком. И самое главное… — Каспиан понизил голос, — он не должен узнать, от кого она.

— Провернуть подобное будет не так-то просто, ваше величество, — заметил Трам.

— Именно поэтому я поручаю это дело тебе. Я доверяю тебе и верю, что ты сможешь это организовать, — Каспиан наклонился, вручил Траму ветку и похлопал его по плечу. — Это не приказ, а дружеская просьба, но, надеюсь, ты её выполнишь.

— Конечно, как иначе? — с уважением поклонился Трам. — Я сделаю всё в лучшем виде.

— Спасибо, — Каспиан кивнул. — Ты можешь идти, я останусь ещё ненадолго.

Когда шаги Трама стихли, Каспиан снова посмотрел на акацию. Белые цветы напоминали ему о самом счастливом дне в жизни, и он невольно улыбнулся. Лилиандиль не раз говорила ему, что радостные события прошлого нужно вспоминать с теплом, но это не сочеталось с осознанием, что ни один из тех былых моментов, скорее всего, больше не повторится. Последняя надежда Каспиана содержалась в веточке акации, которую унёс Трам, и если она разрушится… Что же, ему не впервые терять.

Напоследок проведя рукой по стволу акации, Каспиан развернулся и покинул лес.

========== IV. Карты раскрыты ==========

Первое, что почувствовал Эдмунд при пробуждении, — холод. Зубы непроизвольно стучали друг о друга, тело колотило, а внутри, казалось, всё покрылось толстой коркой льда. Ощущение было настолько непривычным, что Эдмунд тут же подскочил, стряхивая с плеч сонливость.

Всё-таки большую часть своей жизни он прожил под одной крышей с Люси, после возвращения мечтающей стать врачом, поэтому сперва подумал, что заболел: озноб являлся первым симптомом поднимающейся температуры. Эдмунд потрогал лоб, но тот вовсе не горел, да и в целом самоощущение было в порядке, если не считать этого странного, не поддающегося никаким объяснениям холода. Весна в Нарнии всегда отличалась теплом, поэтому откуда взялся этот оцепивший кости мороз, Эдмунд не имел ни малейшего понятия.

Он накинул на плечи одеяло, лежащее на полу шатра, но это не помогло: холод шёл изнутри, а не извне. И, что самое странное, с каждой секундой Эдмунд чувствовал, что привыкает, будто бы этот холод был частью его самого, такой же неотъемлемой, как сердце или лёгкие. Это пугало и вызывало множество вопросов одновременно.

— Лорд Франциск, можно? — голос Пипайсика вывел Эдмунда из копаний в своих самоощущениях. Он сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Делиться с кем-либо этой проблемой он не планировал, значит, следует не выдавать себя и своё смятение.

— Конечно, заходи, — крикнул Эдмунд; его голос прозвучал вполне решительно. Полог колыхнулся, и через мгновение Пипайсик стоял перед ним.

— Я бы не стал тревожить вас, но к вам гость, — мышь словно бы виновато отвёл глаза. — Он очень настаивает на встрече.

— Ну и кто же он? — Эдмунд склонил голову. Те, с кем он поддерживал контакт, могли входить к нему без предупреждения; значит, это кто-то чужой.

— Посланник его величества Каспиана Десятого, — сообщил Пипайсик. Эдмунд уже почти примирился с холодом, но теперь снова почувствовал, как по спине бегут противные мурашки.

— Что ему нужно? — настойчиво вопросил он.

— Встречи с вами. Большего он не сообщил, — покачал головой Пипайсик. — Говорит, что дурных намерений у него нет. Его зовут Боровик.

— Боровик? — пересохшими губами уточнил Эдмунд. Барсука, обладающего таким именем, он прекрасно знал, и если это действительно он… План рисковал провалиться.

Уже неделю Эдмунд жил в Нарнии, и этот его визит кардинально отличался от трёх предыдущих. Вставая чуть ли не на рассвете, он завтракал и шёл в лес вместе с несколькими доверенными лицами, где они обсуждали план и докладывали о военной подготовке нарнийцев. В их число входили Пипайсик, кентавр Реввус, гном Брим, рыжий лис и ещё несколько зверей, которых Эдмунд не знал ранее. Он старался не попадаться на глаза всем остальным, опасаясь, что встретит среди них старых друзей; по словам Реввуса, это вызывало кое-какие подозрения, но ничего поделать Эдмунд не мог. Возможно, узнай они правду, они бы сохранили его тайну, как это сделал Пипайсик, но где гарантия, что эта информация из лучших побуждений не будет передана Каспиану? От одной мысли о своём короле Эдмунда бросало в дрожь, но он, сцепив зубы, раз за разом убеждал себя, что поступил правильно, а когда становилось туго, просил Реввуса или Пипайсика рассказать о королеве Лилиандиль и принце Рилиане. Не сказать, что осознание того, что у Каспиана теперь своя жизнь, как-то помогало, но Эдмунд пытался воспринять это как главную причину не являться в Кэр-Параваль.

И, что самое обидное, у него так и не появилось никакого плана касательно Джадис. Эдмунд был лучшим стратегом из четвёрки Золотых королей и королев, но одно дело — сражаться с тархистанской армией или великанами, а другое — с существом, на целое столетие пленившим Нарнию, той, кого долгое время не мог одолеть даже Аслан. Да, Эдмунд побеждал Джадис целых два раза, но в первом случае она была слаба и скована своим же льдом, во втором же являлась видением, просто его личным кошмаром, не имеющим ничего общего с реальностью. Теперь же Белая Колдунья набралась сил, а это значило, что Эдмунду абсолютно нечего ей противопоставить. Да, он был Золотым королём, героем легенд и обладателем множества титулов, в которых и сам теперь уже путался, но имел ли он какие-то особые таланты, с помощью которых можно одолеть настолько могущественное зло? Вопрос с очевидным ответом.

Выходит, что, по сравнению с Каспианом, Эдмунд являлся полным неудачником, и это стало ещё одной причиной, из-за которой он упрямо отказывался встречаться со своим королём.

— Да, Боровик, — вывел его из мыслей Пипайсик. — Вообще-то, если учесть, сколько он сделал для Нарнии, его стоило бы называть лорд Боровик, но он отказывается. Он очень близок к нашему королю, его величество Каспиан…

— Встречи не будет, — прошептал Эдмунд, неосознанно вцепившись рукой в одеяло. Что-то внутри умоляло его одуматься, но он был непреклонен. — Передай ему.

— Хорошо, — Пипайсик поклонился и вышел из шатра. Эдмунд услышал негромкие голоса, и через минуту мышь вернулся. — Пожалуйста, ваш… лорд Франциск, Боровик очень настаивает на встрече. Ему нужно просто с вами увидеться. Он пообещал, что не будет ни к чему вас принуждать.

Эдмунд задумался. Возможно, ему не стоит отказывать Боровику? В конце концов, если это действительно тот барсук, которого он хорошо знал, с ним можно будет договориться о неразглашении так же, как с Пипайсиком; куда больше подозрений вызовет категорическое несогласие встречаться с послом короля. Да и Пипайсик, который явно был в курсе о знакомстве Боровика и Эдмунда, тоже не высказывал никаких подозрений. В конце концов, кто не рискует, тот не может называть себя королём, и Эдмунд, который когда-то им был, не мог не сделать решительный шаг.

— Хорошо, зови его, — выпалил он. — Надеюсь, он и правда не будет ни на чём настаивать.

Пипайсик кивнул, и через мгновение в шатёр вошёл барсук, который был Эдмунду абсолютно не знаком. Он выглядел гораздо младше, чем Боровик, и это вызывало кое-какие сомнения.

— Так ты Боровик? — осторожно поинтересовался Эдмунд.

— Да, верно. Меня назвали так в честь моего знаменитого отца, — с гордостью, но без пафоса ответил барсук. Что же, это многое объясняло. — Здравствуйте, лорд Франциск.

— Просто Франциск, — мотнул головой Эдмунд. — Пипайсик сказал, что ты прибыл из Кэр-Параваля. Он не ошибся?

— Верно, я посланник короля Каспиана Десятого Мореплавателя, — поспешно подтвердил Боровик. Благоговение, с которым он произнёс имя Каспиана, было заметно невооружённым глазом, и Эдмунд мысленно горько улыбнулся: о да, он понимал. — Его величество услышал о том, что вы посетили наш лагерь, и хотел бы пригласить вас в замок.

— При всём уважении к Кас… его величеству Каспиану, я вынужден отказать, — стараясь говорить непринуждённо, сообщил Эдмунд. — Если ты слышал обо мне, должен был знать и о моей позиции.

— Она мне известна, однако я настаиваю, — не сдавался Боровик. Весь в отца. — Как официальный представитель его величества я заявляю, что никто не желает вам ничего дурного. Орландия испокон веков друг и союзник Нарнии, и путникам оттуда всегда рады в Кэр-Паравале.

— Я не сомневаюсь в добрых намерениях правящей четы, но всё же у меня есть свои причины отказывать. — Боровик выжидающе на него уставился, и Эдмунд объяснил: — Победа над Джадис должна быть заслугой нарнийского народа, а не моей. Я не хочу, чтобы моё имя было вписано в истории и легенды. По определённым причинам Нарния мне дорога не меньше, чем моя родина, и я помогу ей, но не более того. Почести мне не нужны.

— Ваша позиция мне понятна, — заметно погрустнев, сказал Боровик. — Но всё же…

— Какой приказ король отдал на случай, если я не пойду с тобой? — из азартного интереса спросил Эдмунд.

— Никакого. Его величество был бы рад встречать вас в своём замке, но принуждать вас к чему-либо он не желает, — ответил Боровик. Эдмунд еле удержался от того, чтобы хмыкнуть. Ну конечно, это было вполне в духе Каспиана: давать свободу выбора и никого ни к чему не обязывать. «А если бы он любил тебя, примчался бы сюда первым же делом», — ехидно сообщил голос разума. Эдмунд мысленно его задушил. Если Каспиан не приехал, он либо не догадывается, что за маской Франциска Орландского скрывается Эдмунд Справедливый, либо же ему всё равно. Второе, конечно, больнее, но обе ситуации были бы Эдмунду на руку.

— Тогда передай его величеству мои искренние заверения в преданности и почтении. Сам я не приеду в Кэр-Параваль, — отрезал Эдмунд. Если Боровик продолжит его уговаривать, сердце, до сих пор отчаянно рвущееся к Каспиану, могло его предать, и тогда…

— Мне жаль, однако, как я и говорил, я не буду вас заставлять, — печально улыбнулся Боровик. — Всего наилучшего, лорд Франциск. Да пребудет с вами Аслан.

— И с тобой, — кивнул Эдмунд, даже не замечая, что его вновь назвали лордом. Когда полог закрылся, он позволил себе шумно выдохнуть. Всё прошло удачнее, чем ожидалось: Боровик оказался совсем молодым, и если он и знал Эдмунда, то только по легендам и рассказам отца; он умный, но вряд ли догадается всё это сопоставить. Оно и к лучшему. С другой стороны… Каспиан узнал о Франциске, а значит, если учесть его любознательную натуру, вполне может и не удовлетвориться отказом. В таком случае, в интересах Эдмунда как можно скорее победить Джадис и вернуться в Англию, чтобы избежать встречи с тем, к кому всё ещё рвались и душа, и сердце.

Вот только разум говорил не терять контроль, и Эдмунд предпочитал прислушиваться именно к нему.

— Пипайсик! — громко позвал он. Мышь появился в шатре за считанные секунды. — Собери доверенный круг. Нам срочно нужно что-то придумать.

— А как же завтрак, ваш… лорд Франциск? — озадаченно спросил Пипайсик.

— К Таш завтрак, у нас дела поважнее, — Эдмунд поднялся на ноги: высокий шатёр позволял. — Приступаем к делу, слышишь?

— Конечно, — Пипайсик тут же скрылся, и Эдмунд на свой страх и риск покинул шатёр.

Весь день он посвятил тому, что предпринимал все меры для победы над Джадис: тренировался, рисовал схемы потенциальной расстановки отрядов, прикидывал, сколько у них всего будет врагов, и думал, думал, думал. Мысли отвлекали Эдмунда не только от Каспиана, но и от холода: за это время он почти сросся с ним, и хотя ему это не особо и нравилось, выбора не оставалось. По крайней мере, он не мешал Эдмунду заниматься делом, и это главное; остальное можно и потерпеть. Он настолько остервенело рвался в бой, что только под вечер Пипайсику и Реввусу удалось уговорить его вернуться в шатёр, отдохнуть и поесть.

Сидя на одеяле с чашкой тёплого супа в руках, Эдмунд понял, что почти не голоден. Усталость едва ли чувствовалась, а вот еда не только не грела, но и не приносила такого удовлетворения, как раньше. Только из-за аппетитного пряного аромата трав, которого так не хватало в Англии, Эдмунд закончил трапезу и принялся бесцельно перекидывать меч из одной руки в другую, параллельно размышляя о тех деталях ещё не готового плана, разработанного вместе с Реввусом. Именно в таком состоянии Эдмунда и застал Пипайсик.

— Прошу прощения, но у меня кое-что важное, — сообщил он, когда Эдмунд выжидающе на него посмотрел. — Вам просили кое-что передать.

— Кто? — насторожился Эдмунд.

— Этого я, к сожалению, не знаю. Отправитель пожелал остаться неназванным, — обескураженно ответил Пипайсик. — Там какой-то свёрток. Я понятия не имею, что там… может, что-то опасное?

— Как это ты не знаешь, кто передал? — настаивал Эдмунд.

— Этот свёрток мне отдал Брим, ему бобёр, а дальше… Я спрашивал. Внятного ответа мне не дал никто, к сожалению, — Пипайсик склонил голову. — Лорд Франциск, вы хотите это видеть?

— Да, — кивнул Эдмунд. — Хочу. Принеси, пожалуйста.

— Конечно, — Пипайсик покинул шатёр, а вернулся со свёртком в два раза больше его самого. Внутри находилось что-то бесформенное: по крайней мере, Эдмунд не смог по очертаниям угадать, что там внутри. — Я буду рядом на случай опасности.

— Хорошо, — Эдмунд подвинулся ближе. Если бы внутри было что-то живое, оно давно бы вылезло оттуда; значит, там нечто другое. Конечно, в Нарнии могли находиться любые артефакты, но какой из него рыцарь и (экс) король, если он не может решиться даже на такую малость? Протянув руку, Эдмунд снял ткань с предмета…

…через мгновение он, не сдержав вскрик, отдёрнул ладонь, будто бы его ошпарили.

— Что случилось? — Пипайсик удивлённо переводил взгляд с Эдмунда на предмет под тканью, не понимая, что могло вызвать такую реакцию.

— Оставь меня, — хриплым, почти безумным тоном прошептал Эдмунд. — Оставь меня, Пипайсик.

Он не слышал, как мышь покинул шатёр: всё внимание принадлежало цветущей ветке акации, лежавшей посреди одеяла. Конечно, кому-то другому предмет мог показаться вполне безобидным, но Эдмунду… Чёрт побери, только не ему.

Пипайсик сказал, что никто не знает имя отправителя; что же, а Эдмунду точно было это известно. Глядя на ветку, будто бы она являлась его смертным врагом, он вспоминал событие, сделавшее его когда-то самым счастливым человеком во всех мирах.

***

— Никогда не видел такого в Нарнии, — восторженно выдохнул Каспиан, рассматривая пробуждающиеся от тысячелетнего сна деревья. Эдмунд усмехнулся: наблюдать за восхищённым принцем было крайне занятно.

— Скажем так: ты в принципе ещё не видел Нарнию, — с лёгкой иронией ответил он. — Тебе хотя бы раз доводилось выходить из дворца?

— Да. Я бывал в нашем саду. Но, впрочем, ты прав: в истинной Нарнии я не был никогда, — Каспиан совсем по-детски просто улыбнулся. — И, знаешь, не жалею, что сбежал.

— Ещё бы ты жалел: твой дядя прикончил бы тебя, останься ты ещё хоть на час, — хмыкнул Эдмунд, хотя внутри у него разливалось мягкое тепло, когда он видел такого радостного Каспиана. — И, в общем-то, главное, чтобы ты не жалел о том, что позвал нас.

— Да что ты? Я ни в коем случае не жалею об этом, — пылко произнёс Каспиан, и что-то в его тоне заставило Эдмунда отвернуться и ощутить прилив жара к щекам.

Он и сам не знал, как так вышло, но они с Каспианом проводили очень много времени вместе. Питер на это мог лишь презрительно фыркать, но Эдмунду было всё равно. Просто в какой-то миг их отношения с наследным принцем Тельмара стали чуть ли не дружественными, и никто из них не имел ровным счётом ничего против. Эдмунд долго думал об этом и пришёл к выводу, что ему просто нравится общаться с Каспианом; проблема лишь в том, что такого ощущения у него никто и никогда ранее не вызывал.

Тем не менее, сейчас они гуляли неподалёку от лагеря, пользуясь свободной минутой, и Эдмунд показывал Каспиану Нарнию такой, как помнил её сам: с живыми деревьями, зелёной травой и кружащими в танце дриадами. Конечно, до Золотого века ещё было далеко, но всё же… Будто бы предвкушая освобождение, Нарния пробуждалась ото сна, и это не могло не радовать Эдмунда. Впервые за последний год он почувствовал себя дома, и идущий рядом с ним Каспиантолько в хорошем смысле усугублял это состояние.

Вскоре они вышли на невысокий холм, с которого можно было увидеть их лагерь. Некоторое время Эдмунд задумчиво рассматривал крохотные фигурки, суетящиеся вокруг: с такой высоты казалось невозможным разобрать, кто есть кто, и это было довольно забавно. Только через несколько минут Эдмунд понял, что Каспиана нет рядом; с недоумением обернувшись, он увидел, что тот стоит чуть поодаль и изучает прекрасное цветущее дерево.

— Оно великолепно, — прошептал Каспиан, услышав, видимо, что Эдмунд подошёл к нему. — Как оно называется?

— Акация, — ответил Эдмунд. — Такое же дерево есть и в моём мире.

— Там оно тоже так красиво цветёт? — Каспиан пытливо посмотрел на Эдмунда. — Я никогда не видел ничего прекраснее.

— Тоже красиво, но не думаю, что так, как в Нарнии, — уклончиво сообщил Эдмунд. В какой-то мере ему было стыдно признавать, что в Англии он не очень-то интересовался растениями, считая это чем-то крайней глупым. — А ещё… На нашем языке цветов соцветие акации означает скрытую любовь.

Почувствовав удивлённый взгляд Каспиана, Эдмунд отвернулся. Зачем, чёрт бы его побрал, он сообщил такую идиотскую подробность, достойную разве что любовных романов Сьюзан? Он уже не в первый раз нёс подобный бред в присутствии Каспиана, обещал себе следить за языком, а затем это повторялось вновь. Эдмунд и сам не понимал, что происходит, однако факт оставался фактом: рядом с Каспианом было не только хорошо, но и странно.

— Эдмунд, — вдруг негромко позвал Каспиан. Эдмунд обернулся и обомлел: в руках у принца была небольшая веточка акации, которую он несмело протягивал ему. Судя по тому, что дерево продолжало беззаботно качать ветками, Каспиан не обидел его и не порезал неосторожно мечом, но… Эдмунд недоуменно вскинул бровь, но что-то в глубоких карих глазах напротив заставило его понять.

— Ты хочешь сказать… — Эдмунду вдруг захотелось рассмеяться. Собственные несдержанность и смущение в присутствии Каспиана вмиг стали такими простыми и очевидными, что даже осознание происходящего — очень нестандартное осознание — не выбило его из колеи. Эдмунд протянул руку и взял душистую ветку; ему как никогда захотелось зарыться лицом в мягкие соцветия и вечно наслаждаться ласковым ароматом весны.

— Я не мог упустить возможность, — Каспиан неловко отвёл взгляд. — Ты сказал, что в твоём мире акация означает тайные чувства… Но теперь мой подарок неактуален, если ты догадался.

Не пряча улыбку, Эдмунд осторожно опустил ветку на траву, затем распрямился и шагнул к Каспиану. Счастье, бьющееся в груди, требовало выхода, и отказывать он больше не мог. Каспиан смотрел на него с настороженностью, будто бы не знал, чего ожидать. Во имя Аслана, неужели он ничего не понял?

В первый раз Эдмунд коснулся губ Каспиана мягко и быстро, будто на пробу, чутко следя за реакцией на свой решительный шаг; впрочем, глядя на алеющую гладкую кожу, сдерживаться он больше не мог. Ещё никогда Эдмунд не целовался с такой отчаянной нежностью, и, определённо, никогда ранее ему на голову в процессе не падали маленькие белые цветы. Оторвавшись от Каспиана, он осмотрелся вокруг. Они, кажется, попали под белый дождь из цветов акации: Эдмунд мог слышать мягкий тонкий смех, раздающийся вокруг, но это великолепие, будто бы сошедшее со страниц самого ванильного романа на книжной полке старшей сестрицы, не могло затмить блеска тёмных карих глаз напротив.

— Ты и правда это чувствуешь? — с придыханием спросил Каспиан. Он улыбался — так счастливо, как, наверное, никогда до этого, — и Эдмунд неосознанно скопировал его улыбку.

— Конечно. И даже больше.

И когда Каспиан вновь шагнул к нему, чтобы ещё раз поцеловать, Эдмунду меньше всего хотелось покидать этот холм и снежно-белую акацию.

***

Эдмунд сжал зубы. Тогда он ощущал лишь счастье, а теперь… В том, что ветку отправил Каспиан, он ни разу не сомневался — слишком уж это было очевидно. Значит, Каспиан всё-таки догадался. Что же, вполне в его стиле — гибкостью ума он всегда мог посоперничать даже с самим Эдмундом. Выслушать свидетелей, сопоставить факты и сделать вывод — пожалуй, даже слишком просто как для Каспиана. Впрочем, от этого Эдмунду было не легче.

Первая мысль, посетившая его сознание, — сбежать. Но как ему объяснить это зверям, которые на него рассчитывают? Что сказать Пипайсику, которому определённо интересно, почему Эдмунд так бурно реагирует на цветущую ветку акации? Нет, это не вариант. Пусть Эдмунд не был больше королём, но он оставался воином и рыцарем, а сбегать от проблем — вовсе не по-рыцарски, особенно если учесть, что из себя представляет эта самая проблема. Что же, оставалось только надеяться, что, не получив ответа, Каспиан не станет соваться в лагерь, и их встреча не состоится. Сейчас Эдмунду больше всего на свете хотелось схватить меч и метнуться навстречу Джадис, чтобы поскорее одолеть её и покинуть этот причиняющий боль мир, но разум удерживал его от этого опрометчивого поступка.

Вместо этого Эдмунд резко отдёрнул полог и вышел в сумерки.

— Куда вы? — тут же поинтересовался Пипайсик, как и обычно, несущий стражу около шатра Эдмунда.

— Прогуляться, — немного резко ответил Эдмунд. Обижать Пипайсика, конечно, не хотелось, но сейчас ему было не до сантиментов и вежливости.

— Но ваше величество, уже темнеет, это очень опасно! — В порыве Пипайсик даже забыл о том, что Эдмунд теперь лорд Франциск. Что же, сейчас Эдмунду было на это плевать. — Я пойду с вами.

— Ты останешься в лагере, — Эдмунд так посмотрел на Пипайсика, что тот больше не стал спорить. Пригвоздить взглядом он всегда мог на высшем уровне, и навыки, видимо, вернулись. — Со мной ничего не случится. Я ненадолго.

— Берегите себя, — напоследок произнёс Пипайсик, осознав, что уже ничего не сможет сделать. Эдмунд закрепил ножны на поясе и направился к выходу из лагеря. Сегодня стражу нёс Реввус; к счастью для Эдмунда, он лишь кивнул, но спрашивать ничего не стал, видимо, понимая, что слова не будут иметь никакого смысла. Оно и к лучшему.

Ночной лес встретил Эдмунда прохладой, но он почти её не почувствовал: слишком сильным был внутренний холод. Деревья не пели, солнце давно зашло, поэтому всё выглядело безжизненным и каким-то жутким. Впрочем, Эдмунду было всё равно. Он решительно шёл вперёд, не разбирая дороги, пока в голове крутились самые разные мысли.

Он почти не ощущал усталость, но вскоре у него перехватило дыхание, и Эдмунд схватился рукой за ближайшее к нему дерево. Будто бы чувствуя его состояние, холод пустил свои корни ещё глубже, обдавая его ледяной волной. Эдмунд сжал зубы. Ему казалось, что за день он с этим смирился, но, как оказалось, холоду ещё осталось, чем его удивить. Занятно. Может, его тело так реагирует на близость Джадис? Нет, бред. Раньше такого не было, так почему должно произойти теперь?

Эдмунд отлепился от дерева и вздохнул. Что же, один плюс у этого всего точно был: мысли о холоде отвлекали его от раздумий о Каспиане. Он хмыкнул и осмотрелся. Уже совсем стемнело, и только луна еле-еле пробивалась сквозь густые зелёные кроны. Пипайсик был прав: разгуливать в такое время и правда очень опасно; к тому же, своим побегом Эдмунд ровным счётом ничего не решил. Сделав вывод, что шататься тут смысла больше нет и пришло время вернуться в лагерь, Эдмунд сделал решительный шаг назад, как тут замер, заметив кое-что необычное.

В том месте, где он касался дерева, ствол был покрыт тонкой ледяной коркой. Она будто бы расползалась вверх и вниз от точки, где находилась его ладонь, желая охватить всю кору и убить зародившуюся в дереве жизнь. Эдмунд отшатнулся. Неужели Джадис добралась уже и сюда? Может, холод усилился из-за того, что он дотронулся до льда? Он осмотрелся, но остальные деревья стояли, как и прежде, без единого намёка на приближающуюся вечную зиму. Вокруг всё так же царила весна, и догадка буквально ошпарила Эдмунда, если так можно выразиться, учитывая его состояние.

Этот лёд призвал он сам.

Колени подогнулись, и Эдмунд упал на мягкую траву. Он успел принять решение отказаться от собственных чувств, узнал, что его любимый король женился, и готовился к встрече со своим злейшим врагом, но ничто из этого не выбило его из колеи так, как это страшное осознание. Перед глазами Эдмунда замелькали воспоминания: мёртвые деревья, гнущиеся под тяжёлым слоем льда, сотни каменных изваяний, когда-то являющиеся живыми беззаботными нарнийцами, лис, на его глазах превращающийся в камень и смотрящий на него так, будто бы его предали. И самое главное — перекошенное от злобы лицо Джадис, её звонкие пощёчины и протянутая к нему рука в кургане Аслана спустя тысячу нарнийских лет. Вот какие ассоциации вызывала ледяная магия у каждого нарнийца, особенно если это древний король, имеющий к тем событиям прямое и непосредственное отношение.

И сейчас Эдмунд по какой-то непонятной причине завладел частью этой силы — как иначе объяснить то, что он сумел создать лёд? Он невидяще уставился в землю, не желая верить в произошедшее. Может, это вовсе не Аслан призвал его в Нарнию? Возможно, на этот раз его миссия — не спасти, а погубить? Эдмунд прикусил губу, остановившись, только когда почувствовал на языке кровь.

А что, если ему просто показалось? Эдмунд на свой страх и риск коснулся рукой травы. Ничего не произошло — она так и осталась зелёной, насколько он мог видеть это в свете луны. Но, подняв глаза, он снова заметил покрытый льдом ствол. Значит, магия работала не от всякого прикосновения. А как тогда? Эдмунд попытался вспомнить, что он делал в прошлый раз, а затем, сконцентрировавшись на внутреннем холоде, вновь прижал ладони к траве. На этот раз у него получилось, вот только теперь он успел убрать руки, прежде чем ледяная корка расползлась по всей поляне.

Осторожно поднявшись, Эдмунд подошёл к невольно покалеченному дереву. Касаться его он боялся — мало ли, как решит повести себя страшная магия? — поэтому просто прижался к нему ухом и прислушался. Дерево определённо не погибло, и Эдмунд с облегчением выдохнул.

— Прости, — прошептал он, с сожалением глядя на лёд. Оставалось надеяться, что дневное солнце растопит его, и дерево вновь сможет жить, как прежде.

Буквально десять минут назад Эдмунд был полон решимости вернуться в лагерь, а теперь толком не знал, стоит ли это делать. Что, если магия навредит нарнийцам? Как они вообще к подобному отнесутся? Даже если он назовёт им своё настоящее имя, это нисколько не поможет: кто-то обязательно припомнит почти забытую легенду о предательстве короля Эдмунда и жертвоприношении Аслана, и тогда… Меньше всего на свете Эдмунд хотел, чтобы его боялись. Холод плескался в нём, но он не желал ему подчиняться. Причинить боль стране, в которой он вырос, — о таком Эдмунд не мог даже помыслить. Шестерёнки в голове вновь яростно закрутились, пытаясь принять решение, но теперь даже Справедливый король понятия не имел, что ему делать и куда идти. Ещё никогда со времён плена у Джадис он не чувствовал себя таким беспомощным в Нарнии, и это убивало весь настрой.

Был бы тут Аслан… Хотя теперь Эдмунд вообще не был уверен, что Лев в принципе ещё хоть раз к нему явится. Это раньше он был Золотым королём и отважным героем, а кто он теперь? Белый Колдун? Звучит отвратительно. Если это наказание за прошлые проступки, то Эдмунд теперь получил его сполна.

Он мог и дальше ненавидеть себя и терзаться, но вдруг послышались шаги. Идущий явно хотел остаться незамеченным, да только не на того напал: Эдмунд обладал достаточно чутким слухом, который не давал ему упустить появление врага. Наверное, это кто-то из лагеря решил проверить, где он. Эдмунд напрягся: попадаться на глаза нарнийцам он пока не был готов. Он сделал несколько широких шагов назад, как вдруг понял: он отступает в сторону лагеря, а шаги доносятся из противоположной стороны.

Чёрт возьми.

Эдмунд вытащил меч из ножен и приготовился отбиваться. Да, это мог быть и друг, но в положении, в котором оказалась Нарния, следовало готовиться к худшему. Не сказать, чтобы Эдмунд испугался: в Золотой век он был лучшим мечником Нарнии, и сейчас, когда он тренировался с Реввусом, навыки молниеносно вернулись к нему, хотя в Англии он сомневался, что ещё когда-нибудь сможет взять в руки холодное оружие. Но врагов могло быть и больше, и тогда…

Шаги на несколько секунд стихли; Эдмунд напряжённо сжал меч, прислушиваясь. Из-за деревьев на той стороне поляны показалась высокая фигура с огромным мечом наперевес. Заметив Эдмунда, она тут же рванула к нему. Что же, сомневаться больше не приходилось: это определённо враг. В темноте Эдмунд не мог разглядеть лицо, ну да какая разница?

Странное чувство: когда мечи впервые с лязгом встретились, Эдмунд почувствовал себя в своей стихии. Битва уже давно не являлась для него чем-то страшным; напротив, он ощущал азарт всякий раз, когда уклонялся от выпадов соперника. Пальцы крепко сжимали рукоять, глаза горели, а в сердце впервые за день вспыхнул огонь: Эдмунд не боялся, он знал, что одного противника точно одолеет, поэтому позволил себе отдаться эмоциям и забыть о том, что тревожило его мысли.

Соперник оказался не таким уж и слабым и почти не уступал Эдмунду в навыках, но так было даже интереснее: он не мог пробить оборону, но так же ловко и умело уклонялся от выпадов Эдмунда. Пожалуй, это было даже весело; извращённо весело, самое то для Эдмунда теперь. Он отпрыгнул вправо, не позволяя вражескому мечу коснуться его, а затем поднырнул вниз, пытаясь нанести удар в живот. Тщетно. Снова.

Наконец Эдмунду улыбнулась удача: ему удалось зацепить противника. Он схватился за пораненную руку, и Эдмунд воспользовался этим, приставив меч к горлу. Вот только он просчитался — рана оказалась не такой уж и критичной, раз враг сделал резкий выпад, и в следующую же секунду Эдмунд ощутил кончик лезвия на собственной шее. Чёрт. Ситуация была идиотской: они стояли, держа мечи у глоток друг друга и не предпринимая никаких попыток прикончить соперника.

Лунный свет неожиданно осветил поляну, и хотя лицо противника Эдмунд разглядеть так и не смог, лезвие его клинка засияло, и что-то на нём заставило его опустить взгляд и присмотреться. Конечно, разглядывать приставленный тебе к горлу меч — последнее, что нужно делать в таком положении, но Эдмунду показалось, что вязь, покрывающая его от верхушки и до рукояти, ему знакома. Света было достаточно, чтобы разобрать слова:

Оскалит Аслан зубы — зима пойдёт на убыль…

Пожалуй, Эдмунд знал только один такой меч.

— Каспиан?! — вопрос вырвался неосознанно, просто потому, что именно он был хозяином Риндона: сперва меч передал ему Питер, а затем и сам Эдмунд. И если он оказался у кого-то другого… В тот же миг луна, будто издеваясь, осветила тёмные длинные волосы, тёмные глаза и лицо, повзрослевшее и возмужавшее, хотя особого значения это не имело: Эдмунд узнал бы его даже спустя тысячи лет.

— Эд? — Голос тоже не изменился: он звучал с такими же щемящей нежностью и удивлением, как в тот день, когда Эдмунда, Люси и Юстаса выловила из Восточного мора команда «Покорителя Зари». Тогда Каспиан тоже не ожидал его увидеть, а что было потом, когда он повёл его смотреть каюту, Эдмунд до сих пор вспоминал с несвойственной ему дрожью.

Меч, такой теперь ненужный, выпал из безжизненных рук. Эдмунд практически услышал, как рушится его план, а вместе с ним — и внутренний блок, мешающий ему сделать шаг. Всего один шаг — разве в этом есть что-то плохое?

Пожалуй, всё же нет.

Губы Каспиана были такими же шершавыми, как и тогда, разве что сейчас на них не чувствовался привычный за время путешествия на «Покорителе Зари» привкус соли, но какая к чёрту разница? За годы Каспиан не растратил той напористости, с которой он сейчас целовал Эдмунда. Его руки, теперь уже без меча, обхватывали талию, беспорядочно скользили по спине и зарывались в волосы, и всё, что мог Эдмунд в ответ, — сдаться, насладиться тем, о чём он, кусая губы, мечтал весь этот год. Ему даже начало казаться, что спящие деревья активнее зашелестели листьями, будто бы радуясь воссоединению, и поверить в то, что какие-то десять минут назад он был готов отказаться от этого, он уже не мог.

Или мог?

«Какого чёрта ты делаешь, Эдмунд Пэвенси?» — поинтересовалось подсознание. Оно уже не вальяжно сидело, скрестив руки на груди, а яростно скакало внутри, бессильно пытаясь докричаться до здравого смысла. Эдмунд вздрогнул, и на этот раз причиной были вовсе не прикосновения Каспиана. Действительно, что он творит? Не он ли давал себе клятву больше никогда не поддаваться этим эмоциям? Собравшись с силами, Эдмунд отстранился. Пора понять, что так больше продолжаться не может.

— Что ты тут делаешь? — беспристрастно поинтересовался он, стараясь не выдать происходившую внутри бурю. Чёртов Каспиан. Он не виноват, конечно, но всё же. Какого дьявола он сунулся в ночной лес в такое опасное время?

— Уверен, что этот вопрос должен задавать ты? — Каспиан склонил голову набок, а его глаза всё ещё блестели. Не понял. Видимо, Эдмунд был недостаточно убедителен.

— Я уверен в том, что тебе решительно не следует здесь находиться, — Эдмунд подобрал меч с земли и максимально равнодушно посмотрел на Каспиана, отмечая, что его лицо начало меняться. Кажется, теперь до него дошло, да только Каспиан не был из тех, кто мог так просто отступить.

— Что происходит? — Он ощутимо напрягся, а на красивом лице заиграли желваки. Эдмунд знал, что не сможет отвернуться, поэтому просто надеялся, что холод, исчезнувший с появлением Каспиана, вернётся и отрешит его от этих неуместных эмоций.

— Ты подвергаешь свою жизнь опасности, разгуливая здесь без охраны, — продолжил гнуть своё Эдмунд, делая вид, что не понимает истинного смысла слов Каспиана. Признаться, хоть он и был экспертом в области лжи, в этот раз обманывать получалось из ряда вон паршиво. — Как бы там ни было, я не хочу, чтобы тебя порвали на клочки прислужники Джадис, поэтому…

— Тебе известно о Джадис, — Каспиан сделал шаг вперёд, а его голос стал звучать вкрадчиво. — Значит, ты успел разузнать обстановку в Нарнии, но за всё это время ни разу не додумался найти меня? — Он стиснул зубы. — Я не узнаю тебя, Эдмунд.

— Если я чего-то не сделал, значит, причины у меня были, — парировал Эдмунд. Ему бы стало куда легче, если бы Каспиан сейчас развернулся и оставил его; всяко лучше, чем убеждаться в том, что не один он не спал ночами, мечтая оказаться не здесь и не с теми.

— Ты хоть понимаешь меня?! — вдруг совершенно несвойственно рявкнул Каспиан; Эдмунд не помнил его таким злым даже когда он чуть не прикончил своего тирана-дядюшку. — То есть… К Таш, Эд, — тон успокоился, и Эдмунд неожиданно для себя самого мысленно хмыкнул. Всё же на какую-то долю Каспиан остался тем мальчишкой, которым был в их первую встречу, поэтому не мог долго злиться. — Сперва я полюбил тебя так искренне, как никого другого, потом Аслан — я своими ушами это слышал! — сказал, что ты никогда не вернёшься, и я каждый день этих трёх лет грезил о том, что однажды окажусь в стране Аслана и встречу там тебя. И теперь ты здесь, в Нарнии, стоишь передо мной и… Ты ведь даже не искал встречи, правда?

— Поэтому ты женился на Лилиандиль? — выпалил Эдмунд, тут же пожалев о своих словах. Это сорвалось с языка абсолютно бессознательно, будто бы реплика принадлежала не ему, а внутреннему ревнивому собственнику, который всё ещё не отпустил и исступлённо орал «Моё!» всякий раз, когда Каспиан оказывался рядом. В данный момент Эдмунд его ненавидел.

— Так дело в Лилиандиль? — Эдмунду показалось, что в глазах Каспиана снова промелькнуло что-то весёлое. Зря. — Эд, если проблема в ней, я могу объяснить…

— Проблема не в ней. Точнее, и в ней тоже, но далеко не только, — Эдмунд не выдержал и отвернулся. Где эти чёртовы холод и безразличие, когда они так нужны?

— Тогда объясни мне, — Каспиан решительно уставился на Эдмунда, и в этом взгляде было всё, что Эдмунд так боялся там увидеть: непонимание, злость и бесконечная боль. Последнее явно хуже всего. Лучше бы Каспиан забыл и наслаждался новой жизнью, чем это. Эдмунд сжал кулаки.

Он многое мог бы сказать — о том, что они принадлежат разным мирам и поэтому не могут быть вместе. О том, что у Каспиана новая жизнь, и ему следовало бы заняться ею, а не жить прошлым. О том, что любит его настолько, что не хочет ещё раз разбить ему сердце. О том, что сам не выдержит очередной разлуки.

О том, что он чёртов Белый Колдун.

Пожалуй, ледяная магия оттеснила все предыдущие причины на ступень ниже, возглавив список «Почему мне нельзя остаться с Каспианом». Больше всего на свете Эдмунд боялся навредить тому, кого любил больше всего на свете, а кто знает, как поведёт себя холод? Вдруг однажды Каспиан станет жертвой этой тёмной силы? Нет, этого Эдмунд допустить не мог, равно как и рассказать обо всём Каспиану. Он победит Джадис, вернётся домой и об этом никто никогда не узнает — вопрос решённый.

Теперь следовало донести это Каспиану.

— Нет. — Такое простое слово.

«Это на всё, что ты способен?»

— Эдмунд.

— Кас.

Некоторое время они просто смотрели друг на друга: умоляющий взгляд скрестился с непреклонным, и защита Эдмунда не смогла выстоять в этой схватке. Он ненавидел сам себя, однако… Возможно, так будет и лучше. Если Каспиан знает, смысла в маскараде нет: он признается нарнийцам в том, кем является, и будь что будет. А Каспиан… Возможно, узнав, кто на самом деле теперь его любимый Эдмунд, он наконец поймёт, что нет смысла гоняться за прошлым. Эдмунд отчаянно не хотел, чтобы Каспиан его боялся, но… Холод резко вернулся вместе с лёгким цинизмом, и это было очень кстати.

— Хорошо, но у меня есть условие, — Эдмунд скрестил руки на груди и испытующе уставился на Каспиана; тот выдержал его взгляд. Неплохо. — Сейчас мы вернёмся в лагерь, а завтра я расскажу тебе, в чём дело. Идёт?

— Объяснишь мне, почему называешь себя Франциском Орландским и бегаешь от меня, будто я тебе враг? — поинтересовался Каспиан, стараясь звучать безразлично; впрочем, Эдмунд чувствовал, сколько в его голосе боли, и это ранило хуже клинка. Может, стоило поддаться Каспиану в битве? Это решило бы столько проблем…

— Объясню. Я ведь пообещал, — Эдмунд развернулся, не в силах больше смотреть на Каспиана. — А теперь идём со мной. Я смогу себя защитить даже в тёмном лесу, а вот ты…

— Теперь ты считаешь, что я слабак? — хмыкнул Каспиан где-то за его спиной. Эдмунд покачал головой. Он имел в виду свои силы, но пока об этом говорить было рано.

В лагерь они вошли вместе; глаза Реввуса и ещё пары стражников расширились в удивлении, когда они увидели, что Эдмунд вернулся не один.

— Ваше величество, какая честь, — Реввус склонил голову в поклоне; остальные звери последовали его примеру. — Мы не ждали вас, просим прощения…

— Король Каспиан проведёт эту ночь в нашем лагере, — по привычке распорядился Эдмунд, скользя взглядом по нарнийцам. — Подготовьте шатёр и усильте его охрану.

— Лорд Франциск… — Реввус вдруг потупился. Причина даже развеселила Эдмунда: кентавр сейчас оказался меж двух огней. С одной стороны, выполнять приказы Эдмунда стало уже привычным делом, но теперь, когда в лагере присутствовал король…

— Не стоит колебаться, Реввус. Делай всё так, как велит… лорд Франциск, — Каспиан буквально выплюнул это имя, но эта спесь уже не удивляла Эдмунда. В конце концов, у Каспиана был веский повод злиться.

— Как будет угодно, — Реввус снова поклонился.

Эдмунд не смотрел, куда отвели Каспиана; он вернулся в свой шатёр, где его уже ждали. Впрочем, разговаривать с Пипайсиком хотелось меньше всего. Пожелав мышу спокойной ночи, он задвинул полог и только теперь, оказавшись в одиночестве, позволил себе приглушённо застонать в одеяло.

========== V. Нам будет лучше забыть ==========

Ещё никогда у Каспиана не было такого паршивого утра.

Солнечный свет пробивался сквозь неплотную ткань шатра, шумела листва и пели птицы — происходящее там, за пологом, напоминало самые светлые и радостные сны, но кое-что омрачало эту идиллию. В мечтах Каспиан не раз представлял себе встречу с Эдмундом, но то, что она произойдёт именно так, он и помыслить не мог. Холодный взгляд, равнодушный голос, сжатые губы — не этого Каспиан ожидал, когда всем сердцем желал снова увидеть своего короля. И причина явно крылась не в Лилиандиль — это было что-то внутри самого Эдмунда, то, что удерживало его, то, что у него у самого не до конца получилось обуздать. Каспиан коснулся рта: ночной поцелуй всё ещё чувствовался, будто бы его губы опалили калёным железом. Эдмунд прижимался к нему совсем как раньше, но затем у него внутри что-то ощутимо щёлкнуло, и он отстранился, превратившись в холодного и незнакомого Каспиану человека. Оставалось надеяться на то, что Эдмунд сегодня всё объяснит; по крайней мере, именно это он и обещал.

«А ещё он клялся помнить и любить тебя вечно, но, как видишь», — вальяжно произнёс голос внутри. В такие моменты Каспиану казалось, что у него в голове говорит сама Таш, поэтому спешил отодвинуть неудобные мысли как можно дальше.

— Ваше величество, вы не спите? — Полог открылся, и в шатёр вошёл главный мышь Пипайсик. Пожалуй, теперь даже встреча со старым другом не могла порадовать Каспиана. — Прошу прощения за беспокойство, но лорд Франциск желает сделать какое-то объявление и просит вас прийти, если вы, конечно, не против…

— Ты же знаешь, кто он. — Осознание вылилось на Каспиана ведром ледяной воды. Пипайсик ведь сражался с тельмаринами вместе с ними! — Почему ты продолжаешь называть его этим именем?

— Прошу прощения, ваше величество, — потупился Пипайсик, — но его величество Эдмунд велел мне скрывать это, особенно…

— Особенно что? — Каспиан внимательно посмотрел на Пипайсика. — Говори как есть.

— Особенно от вас, — смущённо закончил мышь. — Мне и правда жаль, но… такой приказ.

— Я тебя не обвиняю, — Каспиан устало мотнул головой. Он ожидал это услышать, поэтому признание Пипайсика не задело его так, как должно было. — Я сейчас выйду, так и передай.

Кивнув, Пипайсик молниеносно покинул шатёр; не задержался там и Каспиан. Выйдя, он увидел, что звери постепенно собирались в центре лагеря; заметив его, некоторые поклонились, но Каспиан махнул рукой, приказывая им подняться. Он подошёл ближе и присел на камень рядом с огненно-рыжим лисом.

— Ваше величество, это для нас честь, — тот быстро склонил голову. — У вас будут какие-то поручения, быть может?

— Всё потом. Сперва послушаем, что скажет лорд Франциск, — равнодушно ответил Каспиан. Впервые за последние дни его занимала вовсе не проблема Джадис.

— Кстати, вот и он, — лис мотнул хвостом, указывая куда-то, и Каспиан повернул голову. Он и не заметил огромный шатёр, откуда в сопровождении Пипайсика вышел Эдмунд. Он чеканил шаг, смотрел точно перед собой и как будто бы игнорировал тот факт, что он не единственный человек в лагере. Каспиан сжал зубы, пытаясь держать эмоции при себе. В лагере зашептались: как подозревал Каспиан, исходя из рассказа Боровика, многие звери в принципе впервые видят лицо загадочного «лорда Франциска». А вдруг кто-то из них уже его узнал? Впрочем, Эдмунд не обращал ни на что внимание: он тихо, но чётко шепнул пару слов стоящему за его спиной Реввусу, повернулся к толпе и заговорил.

— Народ Нарнии! — зычно крикнул он. Каспиана передёрнуло: что-то в этом тоне ему не понравилось. Так, быть может, мог говорить древний король Эдмунд Справедливый, но не тот мальчишка с искрящимися глазами, которого он знал. — Я собрал вас здесь, чтобы сделать важное объявление. Всю эту неделю я вынужденно не говорил вам правду, но теперь время пришло. Меня зовут не Франциск, и я прибыл сюда вовсе не из Орландии.

— И кто ты тогда такой? — воскликнул кто-то. Шум стал ещё громче; Каспиан чувствовал на себе взгляды, и, видимо, только его спокойствие мешало нарнийцам зарубить лжеца мечами.

— Тихо! — несвойственно агрессивно рявкнул Эдмунд. Толпа приутихла, автоматически повинуясь чисто королевскому тону. — Моё имя — Эдмунд Пэвенси, но вы, скорее всего, знаете меня как Эдмунда Справедливого, третьего из Золотых королей древности.

Голоса вмиг утихли; звенящая тишина ударила Каспиана по ушам. Все удивлённо переглядывались, не зная, верить или нет, и только самому Эдмунду, кажется, было абсолютно плевать на происходящее. Наконец кто-то всё же решился на встречный вопрос:

— И чем же ты это докажешь?

— Я имел честь сражаться бок о бок с Золотыми королями и королевами против тельмаринов шесть лет назад, — Пипайсик сделал шаг вперёд, и его голос звучал очень внушительно, несмотря на размеры своего владельца. — И я клянусь своей честью, что услышанное вами — чистая правда.

— Если вы не верите мне и благородному Пипайсику, — снова заговорил Эдмунд, — вспомните, что в лагере присутствует ваш истинный король. Возможно, он сможет подтвердить мои слова. — Холодные тёмные глаза уставились на Каспиана, и он почти физически ощутил сотню растерянных взглядов своих подданных. Каспиан почувствовал странный холод и желание закутаться в тёплый плащ, но переборол это и ответил:

— Я всё подтверждаю. Перед вами действительно его величество Эдмунд Справедливый. — Слова с трудом вырвались из горла, потому что перед ним стоял совсем не Эдмунд — точнее, не тот Эдмунд, которого он знал. Впрочем, этого оказалось более чем достаточно: нарнийцы все как один низко склонились, приветствуя Золотого короля, и Каспиан показался себе неуместно высоким.

— Довольно. Я давно не правлю Нарнией, нет нужды мне кланяться, — отрезал Эдмунд, равнодушно оглядывая лагерь. — Немедленно поднимитесь. Несмотря на то, что я вам рассказал, ваше отношение ко мне не должно поменяться. Я помогу вам победить Джадис, но вашего короля зовут Каспиан, и подчиняться вы обязаны исключительно ему. Ясно? — Казалось, что ледяные глаза остановились по очереди на каждом, а температура в лагере упала на несколько градусов.

— Но почему вы скрывали своё имя? — осмелев, спросил сидящий рядом с Каспианом лис.

— На то были причины, — резко ответил Эдмунд; лис дёрнулся, будто от пощёчины, не ожидая такого от Справедливого правителя. — Если вы всё поняли, можете расходиться. Дела обсудим немного позже, — с этими словами Эдмунд шагнул прямо в толпу и принялся прокладывать себе путь к выходу из лагеря. Проходя мимо Каспиана, он почти незаметно качнул головой; в свете изменений в характере это можно было расценить как приглашающий жест. Вздохнув, Каспиан направился следом. Он предполагал, что, возможно, должен как-то объясниться перед нарнийцами и что-то предпринять, но не мог: Эдмунд и его странное поведение были важнее.

Эдмунд не обернулся на него, и Каспиан просто продолжал молча идти следом. Они углублялись в лес в противоположной стороне от Кэр-Параваля, и Каспиан рефлекторно сжал рукоять висящего на бедре Риндона: здесь могла таиться абсолютно любая опасность. Но Эдмунду, кажется, было всё равно, ведь сколько бы они ни прошли, он продолжал упорно двигаться вперёд.

— Ночью ты говорил мне, что ходить в лесах одному теперь небезопасно, — заметил Каспиан, стремясь разрушить повисшее между ними молчание.

— Ты не один. Или сомневаешься, что я смогу тебя защитить? Не доверяешь? — не глядя на него, ответил Эдмунд, но шаг всё же замедлил.

— Это ты, кажется, больше не доверяешь мне, — горько произнёс Каспиан, и теперь Эдмунд наконец остановился. — Почему ты решил раскрыться?

— А какой теперь смысл скрываться? Ты здесь, — Эдмунд равнодушно пожал плечами. Он всё ещё стоял впереди, и Каспиан мог видеть только его идеально ровную спину.

— Спасибо, что признал это откровенно.

— Признал что? — Каспиан не видел лица Эдмунда, но был уверен, что тот вскинул бровь.

— Что ты прятался исключительно от меня, — выпалил Каспиан. — Ты обещал мне объясниться, и я жду этого, Эд. Что случилось? В чём причина твоего равнодушия?

— Причин много, — ровно ответил Эдмунд, запрокинув голову на кроны деревьев. — И мне казалось, что они очевидны.

— Я бы не спрашивал, если бы знал ответ. — Каспиан чувствовал, что будто бы бьётся головой об каменную стену. — Три года я ждал тебя и верил, что наша встреча состоится, пытался начать новую жизнь, но…

— В этом и дело, Каспиан, — Эдмунд вдруг резко повернулся, и впервые за это время Каспиан увидел, что его глаза загорелись. — Ты пытался начать новую жизнь, но никогда не жил ею по-настоящему. Посмотри, что с тобой происходит. Ты любишь свою жену? А сына? Ты смог отпустить прошлое, Кас?

Каспиан невольно сделал шаг назад. Это было не то, что он ожидал услышать, и каждое слово Эдмунда ранило его в самое сердце.

— Как ты можешь так говорить? — прошептал он. — Ты что же… смог?

— Я больше не король, — Эдмунд медленно покачал головой. — Кому есть дело до того, что я чувствую? На тебе же огромная ответственность, Каспиан. За страну, за семью, за народ. И у тебя нет права…

— Ответь на мой вопрос, — резко перебил Каспиан.

— Ты не понял? Посмотри, что происходит, — Эдмунд картинно развёл руками в стороны. — Случилось бы это, если бы мы не встретились?

— Этого не произошло бы, если бы ты сам пришёл в Кэр-Параваль!

— Всё же тебе ещё многому нужно научиться, — Эдмунд с лёгкой горечью отвёл взгляд. — Если бы я пришёл, то подарил бы тебе, да и себе надежду, а потом Аслан забрал бы меня, и стало бы только хуже. А так через несколько лет ты смог бы отпустить…

— Не смог бы! — рявкнул Каспиан, вкладывая в эту простую реплику всю свою боль. — Я никогда не смог бы тебя забыть, не смогу и сейчас, потому что, разрази меня Таш, люблю тебя. Люблю больше жизни, понимаешь? И теперь ты… тебе всё равно, верно? — Запал Каспиана исчез так же резко, как и возник.

— Любишь, да? — тихо спросил Эдмунд; его голос звучал вкрадчиво, будто бы он задумал что-то недоброе.

— Люблю. — Каспиан вопреки всему выдержал тяжёлый прямой взгляд.

— Что же, — Эдмунд с какой-то печальной злостью ухмыльнулся, — в таком случае, я кое-что тебе покажу. Ты должен увидеть, кого ты на самом деле любишь.

— Что ты имеешь в виду? — недоумённо спросил Каспиан.

— Терпение. — Эдмунд мягко опустился на колени и уставился на зелёную траву под ногами; Каспиан с удивлением наблюдал, как он поставил ладони на землю, прикрыл глаза, и лицо стало сосредоточенным. Сперва он не понял, что всё это значит, но потом…

Трава под руками Эдмунда стала покрываться ледяной коркой; лёд распространялся так быстро, что Каспиану пришлось отпрыгнуть назад, чтобы его не зацепило. Он со смесью страха и какого-то извращённого восхищения смотрел, как Эдмунд поднял руки, и лёд послушно, как ручная змея, последовал за ним, беспрекословно повинуясь своему хозяину.

Хозяину.

Эдмунд убрал ладони, и лёд остановился; вместе с ним отмерло и гулко застучало сердце Каспиана. Только теперь, когда Эдмунд плавно поднял на него глаза, он понял, что только что произошло. Эдмунд колдовал, управлял льдом, по его приказу существенная часть поляны покрылась белой коркой. Он владел силой, доступной, как было известно Каспиану, всего лишь одному существу во всех мирах, той, кто как никогда угрожала Нарнии что тысячи лет назад, что сейчас. Возможно, теперь Каспиан мог бы понять холодность Эдмунда, но образ тёмного волшебника, повелителя льда и мрака, никак не вязался с его любимым королём даже теперь, когда он видел всё воочию.

— Впечатляет? — ухмыльнулся Эдмунд, поднимаясь на ноги.

— Что… это? — с придыханием прошептал Каспиан. Он достал Риндон и потрогал ледяную корку его кончиком: она была твёрдой, несмотря на палящее почти полуденное солнце.

— Магия, — мрачно ответил Эдмунд. — Сила Белой Колдуньи. Знаешь, я чувствую, как она плещется во мне, каждую секунду, — он понизил голос, так что Каспиану пришлось подойти. — Этот холод всего за день стал неотъемлемой частью меня. Я не хотел, чтобы кто-то это знал, но ты… Ты должен понимать, — Эдмунд снова странно улыбнулся, — что человека, которого ты любишь, больше нет.

— Но ты же стоишь передо мной, — Каспиан попытался приблизиться ещё немного, но Эдмунд отшатнулся от него, как от прокажённого.

— Ты не понял? Это не я! — Карие глаза снова маниакально зажглись. — Великого короля Эдмунда Справедливого больше нет. В этот раз в Нарнию вернулся Эдмунд-предатель. Белый Колдун, если тебе так угодно.

— Это не имеет значения, — вдруг выпалил Каспиан. Слова вырвались легко и неосознанно, но он знал, что говорит со всей искренностью.

— Имеет, — Эдмунд снова покачал головой. — Ты хотел знать, что я к тебе чувствую, но это уже неважно. Я не знаю, откуда у меня эти силы, но уверен в одном: они опасны. И меньше всего на свете я хотел бы, чтобы они причинили тебе вред. А добиться этого можно только одним способом, — Эдмунд снова сделал шаг назад и закончил: — Держись от меня подальше, Каспиан. Возвращайся в Кэр-Параваль. Так будет лучше для всех.

— Не для меня. Эдмунд, пожалуйста, — Каспиан протянул руки, но Эдмунд ожидаемо не позволил ему к себе прикоснуться. — Мне всё равно, какая магия живёт у тебя внутри. Я люблю тебя, своего Эдмунда, и я верю, что ты не изменился, что ты… возможно, где-то в глубине души, но всё ещё прежний Эд, которого я знал. Прошу…

— Я всё сказал, — резко оборвал его Эдмунд. — Вернись в замок. Чем быстрее ты это сделаешь…

— Ты не можешь мне указывать, — вдруг в таком же тоне ответил Каспиан. Ситуация начинала его раздражать. — Я тоже всё сказал. Как бы там ни было, я останусь в лагере, и это не обсуждается.

— Кас…

— Я не твой подданный, не смей так со мной говорить! — сорвался Каспиан; впрочем, по лицу Эдмунда не было заметно, что его это как-то трогает. — Я сохраню твою тайну и ещё раз повторю, что мне плевать, и мои чувства останутся прежними, даже если тебе всё равно. — Он развернулся. — Возвращайся в лагерь, здесь небезопасно. — С этими словами он покинул поляну.

Каспиан не знал, что подумали нарнийцы, когда он широким шагом вылетел из леса в одиночестве, прошёл через весь лагерь и остановился напротив Реввуса, но ему не было до этого дела.

— Ваше величество? — Кентавр удивлённо на него посмотрел. — Вы одни?

— Эд… его величество Эдмунд вернётся позже, — Каспиан мотнул головой. — Я хочу поговорить с тобой о положении дел. У вас уже есть какой-то план?

— На самом деле, мы не успели сделать многого, ваше величество, — с лёгким стыдом ответил Реввус. — Мы владеем только информацией от разведки, а её не так уж и много. Однако его величество Эдмунд отлично справляется с организационными моментами. Мы сформировали несколько отрядов и прикинули, где их необходимо расположить в случае нападения.

— Это неплохо, — кивнул Каспиан. — Не посвятишь меня в детали?

— Конечно, ваше величество. Но, быть может, желаете сперва позавтракать? Вы сегодня ещё ничего не ели…

— У нас мало времени. Если еда осталась, принесите, я поем в процессе.

Реввус позвал крутящуюся у костра бобриху, и вскоре Каспиану вручили миску какой-то рыбной юшки и высказали тысячи извинений по поводу того, что такое простое блюдо вряд ли достойно короля. Заверив бобриху, что всё в полном порядке, Каспиан разместился на высоком камне напротив Реввуса и собрался завязать диалог, как тут увидел выходящего из леса Эдмунда. Не обращая ни на кого внимание, он вошёл в лагерь, сказал пару слов Пипайсику и ещё нескольким зверям, а затем сел прямо на траву в нескольких метрах. Каспиан постарался взять себя в руки: сердце умоляло его хотя бы позвать Эдмунда к ним, но гордость, задетая сказанными в лесу словами, оказалась сильнее, поэтому Каспиан на это просто промолчал, делая вид, что и вовсе ничего не заметил.

Они с Реввусом вели достаточно долгую беседу; кентавр принёс карту и позвал ещё нескольких причастных ко всему нарнийцев, и вместе они пересматривали, изучали и в чём-то дорабатывали составленный ранее план. Глядя на небрежно сделанные рукой Эдмунда пометки на карте, Каспиан со смесью гордости и горечи осознавал, насколько тот гениален в военной области: даже Каспиан не смог бы придумать что-то лучше, хотя правил уже шесть лет. Это говорило о многом, но он старался отбрасывать подобные мысли и заниматься тем, что действительно важно.

Прошло несколько часов, и только теперь Каспиан обнаружил, что Эдмунда на поляне больше нет. Желание в очередной раз победило здравый смысл, и он поскорее поднялся на ноги.

— Ситуация мне ясна, — кивнул Каспиан, складывая карты. — Завтра должна прийти новая информация от разведки, тогда и дополним существующий план. Вопросы?

— Всё понятно, ваше величество, — Реввус склонил голову. — И… простите меня, но этим визитом вы подвергаете себя опасности. Вы уверены, что это целесообразно?

— Как бы там ни было, я уже всё решил, — ответил Каспиан. — К тому же, пока здесь король Эдмунд, я тоже останусь.

— Ваша воля, — будто бы нехотя согласился Реввус, но Каспиан уже не обращал на него внимание. Ноги сами принесли его к шатру Эдмунда, возле которого нёс стражу верный Пипайсик.

— Ваше величество, — мышьпочтительно поклонился. — Что я могу для вас сделать?

— Скажи королю Эдмунду, что я хочу его видеть, — немного резким от нетерпения голосом приказал Каспиан, но Пипайсик остался на месте.

— Сожалею, но я не смогу выполнить этот приказ. Его величества в шатре нет.

— И где же он?

— Он отправился прогуляться, так он мне сказал, — слегка виновато ответил Пипайсик.

— Куда он пошёл?

— Кажется, туда, — Пипайсик махнул лапкой на северо-запад. — Но, ваше величество… Король Эдмунд сказал, что хочет побыть один.

— Хорошо, спасибо тебе. Я учту это, — попрощавшись с мышем, Каспиан, забыв о предупреждении, пошёл туда, куда ему указали. Он надеялся, что Эдмунд уже хоть немного оттаял и согласится спокойно с ним поговорить.

Сперва Каспиан думал, что Пипайсик случайно сообщил ему не то направление, так как, сколько бы он ни шёл, Эдмунда найти не удавалось. Солнце уже клонилось к закату, постепенно становилось всё темнее, но Каспиан вовсе не собирался возвращаться в лагерь. На этот раз он не планировал сдаваться: прошлый разговор прошёл совсем не так, как он думал, и теперь он просто обязан это исправить. Каспиан решительно шагал вперёд, собирая в кучу мысли и слова, которые он хотел высказать Эдмунду, но они все вмиг забылись, стоило ему увидеть своего короля.

Эдмунд обнаружился на одной из небольших полян: он сидел на земле, скрестив ноги, и издалека было не очень-то понятно, что он делает. Пользуясь тем, что солнце уже почти закатилось, Каспиан подошёл ближе и теперь увидел: Эдмунд колдовал. Между его ладоней мерцал лёд, и, медленно разводя их в стороны, Эдмунд формировал длинный блестящий стержень, и Каспиан замер: зрелище оказалось столь же завораживающим, сколько непривычным. Эдмунд управлялся со льдом так, будто бы эта сила была с ним всю жизнь; он перехватил стержень одной рукой, а второй провёл по нему, придавая ему форму, смутно напоминающую меч. Когда подобие клинка было готово, Эдмунд оценивающе осмотрел его, а потом вдруг с силой ударил им по земле. Каспиан ожидал, что ледяной меч расколется, но он остался практически целым: на траву упало только несколько мельчайших кристаллов льда.

— В этом его главная опасность: он очень прочный и не поддаётся физическим законам, — вдруг сказал Эдмунд, и Каспиан будто бы отмер; он ощутил себя так, будто бы его застукали с поличным на месте преступления. — Я напугал тебя?

— Как ты узнал, что я здесь? — Каспиан задал совсем не тот вопрос, который мог бы стать уместным в данной ситуации.

— Я прожил в Нарнии лишь немного меньше твоего, — Эдмунд поднялся на ноги и повернулся, и Каспиан заметил странную усмешку у него на губах. — Король, пусть и бывший, никогда не должен терять бдительность. Я давно знаю, что ты тут.

— Это меня и удивляет, — вздохнул Каспиан. — Ты знал, что я здесь, и не прогнал меня вон.

— А в этом есть смысл? — вскинул бровь Эдмунд; Каспиан покачал головой. — Вот и я о том. Ты до чёртиков упрямый, Кас. Напрасно.

— Ты всё ещё не настроен на разговор? — Каспиан продолжил смотреть на Эдмунда, хотя, ощущая отголоски утреннего холода, он всё больше хотел отвести взгляд. — С утра прошло достаточно много времени.

— Всё, что я хотел тебе сообщить, уже было сказано, — Эдмунд вдруг закрыл глаза и сжал руками свой самодельный меч; под поражённым взглядом Каспиана тот начал исчезать, будто бы впитываясь в руки Эдмунда, пока совсем не пропал. Каспиану показалось, что после этого Эдмунд слегка пошатнулся, но не успел даже ничего сообразить, как тот снова пришёл в норму. — Ты уже дважды видел, на что я способен. Что мне ещё тебе сказать и продемонстрировать, чтобы ты наконец понял меня?

— А мне как доказать тебе свою любовь? — Каспиан сжал руки. — Или то, что мне неважно…

— А мне важно! — прорычал Эдмунд, но потом уже спокойнее добавил: — Рано или поздно ты всё-таки поймёшь меня, Кас, то, что я делаю это ради тебя.

Каспиан открыл рот, чтобы ответить, но в следующую секунду передумал: был ли смысл в его словах, если Эдмунд упрямо продолжал твердить одно и то же? Ощущение, что его загнали в глухой угол, становилось всё сильнее, а надежда, озарившая его ещё несколько дней назад, начала постепенно гаснуть, оставляя после себя лишь тлеющие угли. Сдаваться и отступать было совсем не в правилах Каспиана, но что он мог сделать? Когда-то Эдмунд являлся для него надёжным плечом и опорой, и когда это рухнуло, Каспиан чувствовал себя беспомощным ребёнком.

— Давай вернёмся в лагерь, — вдруг предложил Эдмунд, нарушая установившуюся между ними тишину. Его голос звучал бесстрастно, как и раньше, словно бы из него выкачали все эмоции. — Уже совсем темно.

— Пошли, — тихо ответил Каспиан, и они направились обратно. — Я видел план, который ты составил, — как бы невзначай произнёс он, не в силах нести на плечах эту дурацкую тишину между ними.

— Знаю. Что скажешь? — Эдмунд даже не посмотрел на Каспиана в ответ.

— Тебе известно, что я думаю о твоих стратегических способностях. Отлично сработано, — Каспиан постарался сделать вид, что его вовсе не волнует этот холод; иными словами, он цеплялся за возможность разговора, который со стороны мог бы показаться нормальным.

— Во многом это заслуга Реввуса и остальных. Разведчики тоже сыграли огромную роль, — заметил Эдмунд, и, кажется, Каспиану удалось уловить в его тоне нотку того былого энтузиазма, с которым Эд когда-то говорил о военных планах и стратегиях. — Однако для такой миссии солдат у нас чересчур мало. Если вспомнить численность армии Джадис в прошлый раз, можно предположить, что сейчас она собрала не меньше.

— Это не проблема: я пришлю столько солдат, сколько, по твоему мнению, нам нужно. Я бы мог привлечь и свой личный гарнизон.

— Было бы неплохо. Я не хочу подвергать все эти жизни опасности, но… Нарния не выстоит без войны, — Эдмунд вдруг посмотрел на Каспиана, и от его пронзительного взгляда внутри что-то сжалось. — Раз уж так получилось, нам нужно сражаться и бросить на это все возможные силы.

— Конечно. Я пошлю гонцов на Танцевальный Луг, в дальние леса и в Кэр-Параваль. Думаю, этих людей и зверей должно хватить.

— Завтра придёт разведка, обсудим этот вопрос с ними и остальными, — кивнул Эдмунд; по его замедлившемуся шагу Каспиан понял, что они уже на подходе к лагерю. Он резко остановился, и Эдмунд замер рядом с ним, вопросительно заглянув в глаза.

— Когда ты так спокойно со мной разговариваешь и не пытаешься убедить меня в том, что мне стоит держаться от тебя подальше, мне кажется, что всё как раньше, а случившееся утром — дурной сон, — прошептал Каспиан, мысленно ударив себя несколько раз за эти слова. Этой фразой он мог испортить более-менее мирное отношение Эдмунда к нему этим вечером, но тот вдруг сделал шаг ближе. Каспиан замер, боясь спугнуть момент; Эдмунд же протянул руку и мягко сжал предплечье Каспиана. Даже сквозь ткань рубашки Каспиан ощутил, какая холодная — нет, ледяная — держащая его ладонь, но желания отстраниться не появилось.

— Я бы больше всего на свете хотел, чтобы всё было как раньше, — голос Эдмунда сквозил такой болью, что Каспиан широко распахнул глаза. Это не вязалось со всеми произнесёнными им ранее словами, и Каспиану на миг показалось, что он видит перед собой своего Эдмунда, того мальчишку, с которым они гуляли по нарнийским лесам, сражались на мечах на борту корабля и провели тысячи бессонных ночей в королевской каюте «Покорителя Зари». — Но это теперь невозможно, — он резко отпустил Каспиана и отошёл. Искры боли в тёмных глазах погасли, будто бы их и не было. — Нас уже наверняка ищут, вернёмся в лагерь.

Каспиан не помнил, как добрался до своего шатра и лёг на холодный пол, бессильно рассматривая потолок. Одно он знал наверняка: швы на его раненом сердце вновь разошлись, и ему потребуется непозволительно много времени, чтобы собрать себя заново.

========== VI. Навечно? ==========

— Вчера ты говорил, что разведка придёт на рассвете, — Эдмунд сцепил руки за спиной. — Уже почти полдень. Где же она?

— Право, ваше величество, я и сам в замешательстве, — Реввус слегка виновато посмотрел на Эдмунда. — Однако мне известно не больше вашего. Как только разведчики прибудут в лагерь, вы узнаете об этом первым.

— Хорошо. Доложишь, — кивнул Эдмунд и отошёл от кентавра.

Как и всегда, он занял уже излюбленный высокий камень в стороне: здесь никогда никто без причины не ходил, а ещё отсюда можно было разглядеть почти весь лагерь. Подтянув колени к груди, Эдмунд принялся осматриваться: нарнийцы суетились, занимались своими делами, кто-то тренировался на мечах, кто-то сидел у костра, а кто-то стоял в одиночестве вдалеке ото всех и дрожащими руками точил меч.

Нетрудно догадаться, о ком речь в последнем случае.

Увидев Каспиана, Эдмунд быстро отвёл взгляд, пока его не поймали с поличным. Ну вот почему Каспиан такой упрямый? Сколько нервов сохранили бы они оба, не покидай он Кэр-Параваль? Но Эдмунд знал, что, сколько бы лет ни прошло, Каспиан так и останется дотошным и любознательным. В случае с морскими путешествиями эти качества даже играли ему на руку, но вот сейчас…

Эдмунд прикрыл глаза и сосредоточился; холод, уже такой привычный, отчётливо ощутился в груди, собираясь где-то рядом с сердцем, и потёк по телу, как кровь, заполняя каждую клетку и каждую крупицу сознания. Ладони зачесались от желания сотворить магию, но Эдмунд сдержался: он сейчас стремился не к этому. Игры с собственной силой стали для него сродни медитации: концентрируясь на холоде, он учился подчинять его, а вместе с тем выбрасывать из головы всё лишнее. Хоть в чём-то чёртова магия была ему полезна, и за проведённую в Нарнии неделю, если не больше, Эдмунд почти научился её контролировать.

Но все его ледяные барьеры рушились, стоило Каспиану на него посмотреть. Под взглядом тёмных глаз, в котором смешались боль, страсть и надежда, Эдмунд почти физически ощущал, как тает сковавший его лёд, как отступает холод и пробуждается сердце. Вся рациональность, только увеличившаяся после обретения магии, катилась к чёрту, и виной тому один-единственный Каспиан. Тот, кого Эдмунд продолжал любить, хоть и запрещал себе даже думать и вспоминать о проведённых вместе днях. С их разговора прошло семь дней, и с тех пор они больше не беседовали по душам: все их диалоги состояли из мимолётно брошенных друг другу реплик во время обсуждения военной кампании. Со стороны они могли бы выглядеть, как просто два правителя-коллеги, если бы не витающие между ними невысказанные чувства, которые, как казалось Эдмунду, ощущались буквально кожей, будто электрический ток.

И Эдмунд, возможно, даже выдержал бы свою борьбу, если бы не упрямство Каспиана. Он до сих пор помнил услышанные тогда в лесу слова. Каспиан единственный знал его тайну, видел, как Эдмунд управляется со льдом, но продолжал тянуться к нему, будто бы и не осознавал исходящую от такой магии опасность. Каспиан не желал отказываться от своих чувств; не хотел этого и Эдмунд, но разве могло быть иначе? Ему оставалось лишь уповать на то, что рано или поздно Каспиан поймёт. По-другому и быть не может, когда речь о короле Нарнии, ведь так?

Из транса Эдмунда вывел шум, и, распахнув глаза, он увидел, что в лагерь из последних сил вошёл смутно знакомый ему фавн. На боку у него зияла рваная рана, и кровь из неё заливала траву. Эдмунд тут же подскочил и метнулся к пострадавшему, расталкивая остальных нарнийцев.

— Что случилось? Кто это с тобой сделал? — пожалуй, излишне требовательно спросил Эдмунд. Глаза фавна округлились: кажется, он узнал, кто перед ним, но сил на удивление уже не оставалось.

— Армия Колдуньи… здесь… Она пришла… — прохрипел он, прежде чем безжизненно повалиться на траву; Эдмунд хотел его поймать и подстраховать, но не успел. Слова фавна набатом стучали в голове: значит, они просчитались, упустили возможность. Джадис настигла их. Остальные тоже засуетились: Эдмунд слышал голоса, крики и судорожные молитвы Аслану. Никто не знал, что делать. Он пока тоже.

— Сохраняйте спокойствие! — властный голос заставил всех замолчать, и, подняв голову, Эдмунд увидел Каспиана. В глазах явно читались опасение и нерешительность, но в голосе этих эмоций не было: сейчас он и правда выглядел, как истинный король Нарнии. — Срочно помогите ему. Принесите целебные травы и наложите повязку. Этот фавн должен жить.

— Да, ваше величество, — учтиво ответила какая-то белка, прежде чем метнуться куда-то — видимо, за этими самыми травами. Каспиан тем временем продолжил отдавать приказы.

— Раз армия Джадис уже здесь, нам нужно действовать незамедлительно, — вещал он. — Мы будем придерживаться нашего плана. Пипайсик, ты ведёшь свой отряд на запад, Брим, вы с гномами отправитесь на восток. Северный отряд возглавит Эдмунд…

— Его возглавит Реввус, — вдруг перебил Эдмунд, поднимаясь на ноги. Прежде, чем Каспиан успел что-то сказать, он закончил: — Я отправляюсь к Джадис.

— Что? — Каспиан распахнул глаза так широко, будто бы Эдмунд сообщил что-то удивительное. — Что ты сказал?

— Я иду на Джадис, — спокойно повторил Эдмунд, чувствуя, как холод отрезвляет сознание — очень кстати. — На вас её армия. Если будете придерживаться плана, сумеете одолеть их, — он круто развернулся и, никого не слушая, вышел из толпы.

Его провожали молчанием: кажется, все в лагере одновременно замерли, услышав его слова. Эдмунд цинично ухмыльнулся себе под нос: неужели не ожидали от него такого героизма? Хотя это, наверное, со стороны выглядело скорее безрассудством: в конце концов, никто, кроме Каспиана, не знал о его новом проклятии — или всё же в данной ситуации козыре?

Эдмунд уже зашёл в лес, когда услышал за спиной быстрые шаги. Он обернулся, хотя прекрасно знал, кому они принадлежат.

Каспиан. Лёгок на помине.

— Эдмунд, стой, — выдохнул он, выглядя при этом так, будто бы до этого за ним час гнались голодные волки. — Ты… ты и правда собираешься… один…

— Да, — кивнул Эдмунд, спокойно глядя на Каспиана. Это решение он принял давно: армия армией, но с Джадис ему предстоит дуэль, и деваться от этого некуда. Раз уж он теперь носит в себе часть её силы, пусть это будет не зря: в конце концов, не за этим ли Аслан призвал его в Нарнию в обход собственных обещаний?

— Ты не можешь, — Каспиан недоверчиво замотал головой. — Эд, это же Белая Колдунья! Одному против неё… Да даже Аслан…

— Мне это известно, Кас, — стараясь держаться ровно, ответил Эдмунд, хотя в сердце уже что-то предательски ломалось. — Если ты не забыл, я был там и видел битву Аслана и Джадис собственными глазами. Мне известно, насколько она опасна даже после своей смерти. Из чего следует, что я прекрасно знаю, на что иду.

— Почему? — Каспиан шагнул ближе, и Эдмунд даже не стал этому препятствовать — ему помешало что-то в глазах короля. — Неужели тебе обязательно идти на верную смерть?

— Знаешь, в моём мире существует одна интересная поговорка: клин клином вышибается{?}[в английском аналог данной поговорки — fight fire with fire, т.е. борись с огнём огнём, но это, во-первых, слишком иронично для данной ситуации, а во-вторых, звучит непривычно, потому я адаптировала её на русский лад], — терпеливо объяснил Эдмунд, несмотря на то, что время безжалостно утекало с каждым его словом. — Ни Аслан, ни мой меч не смогли одолеть Джадис, а я… Поскольку я теперь с ней на равных, у меня есть, что ей противопоставить. Если кто и может с ней справиться, то это буду я. Я готов к этому.

— Но ты не Белый Колдун, — умоляюще прошептал Каспиан. — Твоя сила… Ты ведь ещё не до конца умеешь ею управлять. Позволь мне пойти с тобой, взять с собой армию. Вместе мы точно одолеем эту напасть.

— Исключено, — покачал головой Эдмунд. В его груди творилось что-то невообразимое, и усмирять это становилось всё труднее. — Я не могу рисковать жизнью подданных, а твоей — в особенности. Ты должен выжить, Каспиан. Ты нужен Нарнии и народу.

— А ты нужен мне, — Каспиан сделал ещё один шаг, и теперь они стояли практически вплотную. Эдмунд буквально физически ощущал, как рушится в очередной раз возведённая им ледяная стена; ему вдруг отчаянно захотелось забыть обо всём и поцеловать Каспиана, но он сдержался. Эдмунд был реалистом и прекрасно осознавал, что мог не пережить битву с Джадис, и в таком случае дарить безнадёжно влюблённому Каспиану такое последнее воспоминание о себе было бы кощунственно. Вместо этого он впервые за несколько дней улыбнулся.

— Я всегда буду с тобой. — Эдмунд понимал, что даже эти слова прошлись ножом по сердцу Каспиана, но он должен был сказать хоть что-то, чтобы сделать их прощание не таким сухим и отстранённым. — А теперь возвращайся в лагерь и, ради Аслана, постарайся выжить.

Каспиан не ответил, и Эдмунд воспринял это, как отмашку к действиям, и, как бы ему ни было больно, он развернулся и направился дальше в лес, оставив Каспиана далеко позади. Он призвал холод — тот послушно скользнул к пальцам, и Эдмунд мысленно усмехнулся. Возвращать силы всегда было непросто, но теперь он, кажется, справился. Что же, обнадёживает.

Он понятия не имел, где расположилась Джадис, но вскоре он заметил иней, а затем и полноценный лёд на траве и принялся следовать за ним, надеясь, что тёмная магия рано или поздно приведёт его в своей хозяйке. Пока он шёл, в кустах что-то зашевелилось, и прямо на него выпрыгнул волк; Эдмунд сперва дрогнул (уж больно этот зверь напомнил ему Могрима), но затем резко вытащил меч, готовясь обороняться. Впрочем, это было лишним: сперва волк действительно кинулся к нему, но затем, будто бы узнав его, пробежал мимо и скрылся между деревьев. Эдмунд мог бы погнаться за ним и собственноручно убить хотя бы одного предателя, но сдержался и продолжил путь вперёд: главный враг ждал его впереди, и медлить он не желал.

Вокруг становилось всё холоднее, но Эдмунд почти этого не ощущал. Ещё несколько раз ему попадались прислужники Джадис, иногда и группами, но никто из них на него не напал, из чего Эдмунд сделал лишь один простой вывод: его ждали. Было бы наивно предполагать, что Джадис неизвестно о его силе, но о том, что она собирается с ним сделать при встрече, Эдмунд всё ещё раздумывал. Снова будет предлагать союз? Его ответ давно ей известен, и ни одна дьявольская магия не сможет его изменить. Захочет сама прикончить потенциального соперника? Что же… Эдмунд был к этому готов. С каждым днём после принятого решения он всё больше чувствовал, как ему становится всё равно на собственную жизнь — чего она стоит по сравнению с целой Нарнией? Если ему судилось сегодня погибнуть, то пусть: по крайней мере, это будет честный бой, достойная смерть для короля, пусть и бывшего. Эдмунд крепко сжал рукоять меча. Возможно, раньше мысль о скоропостижной погибели и сумела бы выбить его из колеи, но не теперь, когда его сердце и сознание покрылись толстой коркой льда.

Именно поэтому, выйдя на одну из полян, он без всякого страха и замешательства посмотрел в глаза своему главному ночному (и не только) кошмару. Джадис выглядела точно так же, как и в их первую встречу — разве что белые, как снег, волосы больше не венчала корона. Бледное лицо, льдистые глаза и радушная обольстительная улыбка, за которой скрывалось коварство самой Таш — всё это Эдмунд прекрасно знал и помнил, просто не мог забыть, как и каждое событие своей жизни (неизменно дрянное), связанное с этой женщиной.

— Эдмунд, — с привычной интонацией проговорила Джадис. Только теперь Эдмунд увидел, что на поляне они одни. Что же, в этом Джадис действительно изменила себе: раньше она всегда держала рядом кого-то из своих послушных верных рабов. — Вот мы и встретились снова, мой король.

— За тысячу лет ты так и не поняла? Я не твой король, — холодно ответил Эдмунд. Он некстати вспомнил свой первый визит в Нарнию: мог ли он, маленький завистливый идиот, тогда предположить, что однажды будет таким тоном разговаривать с этой властной женщиной, показавшейся ему настоящим идеалом правителя?

— Разумеется, я помню всё, что ты мне сказал. Но теперь ведь всё иначе, — вкрадчиво сказала Джадис. — Ты ведь уже знаешь всё, да? Почувствовал мою силу?

— Мне не нужна твоя магия, — выплюнул Эдмунд. — И я понятия не имею, как ты это провернула…

— О, но ведь за этим ты и здесь, — Джадис широко распахнула глаза, так по-детски, будто трёхлетняя Люси, которой пятилетний Эдмунд из вредности сообщил, что Санта-Клауса не существует, а красивую ленту для волос ей на рынке выбирала мама. С одной только разницей: Джадис вовсе не была невинным ребёнком. — Ты ведь пришёл, чтобы узнать, как так сложилось, я права?

«Я пришёл, чтобы наконец покончить с тобой раз и навсегда», — мысленно произнёс Эдмунд, но вслух сказал другое: он не забыл о своей истинной цели, но узнать, что происходит, хотелось, пусть от Джадис и не стоило ждать абсолютной правды.

— Говори.

— Конечно, я всё тебе расскажу, — плавно кивнула Джадис, изящно взмахнув рукой, но Эдмунд и не думал подходить ближе. — В конце концов, ты имеешь право узнать… Хотя бы теперь. Видишь ли, Эдмунд, магия — это очень непостоянное явление. Она имеет свойство перетекать от одного владельца к другому, менять преданность, как перчатки…

— Ближе к делу, — прорычал Эдмунд.

— Ну да. Каюсь, я и забыла, какой ты нетерпеливый, — масляно улыбнулась Джадис. — Так вот. Ты ведь помнишь нашу первую встречу? То, как ты провёл со мной и моей армией несколько дней? А знаешь ли ты, почему я не прикончила тебя сразу, как только ты привёл в Нарнию своих сестёр и брата? — Джадис внимательно посмотрела на Эдмунда, но, не дождавшись ответа, объяснила: — Я увидела в тебе то, чего никогда не было ни в одном известном мне сыне Адама: зависть, ложь, ненависть. Те качества, которые я так ценю в своих последователях. Черты, идеально подходящие для моего будущего наследника.

— Ты ведь блефовала тогда, — парировал Эдмунд; он будто бы наяву почувствовал тяжесть цепей на ногах. Не в таких условиях должны содержать того, на кого делают столь высокие ставки. — Ты не собиралась делать меня принцем Нарнии.

— Нет, принцем ты бы не стал, — покачала головой Джадис. — Но и убивать тебя я передумала, как только разглядела, кто ты на самом деле. Я избрала совсем другой путь — его последствия ты видишь теперь. Я не дала тебе титул, это так, но подарила тебе гораздо большее, то, что имеет куда больший вес, чем закреплённый на словах сан. Я сделала тебя своим учеником, Эдмунд.

— Что ты несёшь? — Эдмунд всеми силами старался скрывать, насколько эти слова выбили его из колеи. — И когда же ты меня хоть чему-то учила?

— Не воспринимай это так буквально, — усмехнулась Джадис. — Ученик колдуна — прежде всего, это тот, кто носит в себе его магию. Я подарила тебе часть своей силы. Помнишь ночь, которую ты провёл у меня в темнице? — Эдмунд, разумеется, помнил: тогда его руки и ноги сковывал панический холод, и он, кажется, всю ночь лежал в полузабытьи, а перед глазами мелькали странные образы. Ещё вроде бы он слышал чьи-то шаги и какие-то мотивы, нашёптанные вкрадчивым и будто бы знакомым голосом, но тогда он списал это на порождение своего больного сознания. — Я вижу, ты вспомнил. Той ночью я совершила древний обряд, который из поколения в поколение передавался в моём роду.

— И зачем тебе это было нужно? — спросил Эдмунд ровным только благодаря холоду голосом. — Хотела воспитать себе преемника? Союзника? Надеялась, что твоя сила превратит меня в такого же монстра, как и ты?

— Не совсем так. Видишь ли, Эдмунд, у магии свои порядки, — начала объяснять Джадис. «И не очень-то ты в них и разбираешься», — хмыкнул про себя Эдмунд, памятуя про то самое жертвоприношение. — Магия, которую колдун дарует своему ученику, всё ещё принадлежит ему. Он не может колдовать с её помощью или причинить вред её носителю, но магия всё ещё резонирует с ним. Она может, например, позвать колдуна. Понимаешь, к чему я клоню? — Джадис вновь улыбнулась. — Я сделала тебя своим учеником, чтобы сохранить частицу себя и не умирать до конца. Поэтому в том числе я так быстро согласилась на предложение Аслана тогда, пусть и догадывалась, что в этом часть его плана: твоя смерть была бы мне ужасно невыгодна. Своей магией ты уже второй раз призываешь меня к жизни, Эдмунд.

— Две недели назад я понятия не имел, что она у меня есть, — вновь совершил контратаку Эдмунд. — Почему она проснулась только теперь?

— Магия напрямую зависит от эмоций, в частности, негативных, ведь мы говорим о тёмном волшебстве, — пояснила Джадис, и теперь в её голосе звучали издевательские нотки. — Ты совсем неопытен, поэтому она долгое время была для тебя стихийной, проявляясь только тогда, когда ты срывался и не мог держать себя в руках. Вспомни, Эдмунд: были ли у тебя эмоциональные потрясения? То, что выбивало землю у тебя из-под ног?

Эдмунд сжал зубы: о да, Джадис оказалась права. В день, когда он вонзил ей клинок в сердце, разбив лёд, они все были на взводе из-за неудачной битвы с тельмаринами, и Эдмунд тогда действительно ощущал что-то вроде холода внутри, но не придал этому значения, думая, что это всё колдовство Джадис. Сейчас же… Ненависть, несправедливость, обида и горечь жили в нём весь этот чёртов год без Каспиана, а теперь, оказавшись меж двух огней, имея возможность, но не желая ею пользоваться, он, кажется, пробудил и катализировал то, что дремало у него внутри годами. Выходило, что вина Эдмунда больше, чем казалось раньше: он не просто встал некогда на сторону зла, а ещё и невольно подарил ему бессмертие. Значит, после этого он ещё больше обязан искупить свою вину перед Нарнией, а сделать это можно будет, только если…

— Однако теперь твоя миссия выполнена, Эдмунд. — Размышляя о том, что же он на самом деле натворил, Эдмунд даже не заметил, как Джадис приблизилась к нему. — Всё это время я как могла хранила твою жизнь, но теперь, когда я снова здесь, в этом нет никакого смысла. Но всё же… — она холодно усмехнулась. — Я ведь давно тебя знаю, мне известна самая тёмная и злая сторона твоей души. Я ведаю, какое зло таится где-то у тебя внутри. Поэтому дарю тебе последний шанс. — Джадис протянула ему ладонь, и Эдмунд ощутил настойчивое дежавю: точно так же она тянулась к нему тогда, в кургане Аслана, только теперь Джадис была абсолютно реальной. — Стань моим союзником, Эдмунд, я научу тебя пользоваться той силой, которую тебе даровала, и вместе мы наконец будем править Нарнией. Соглашайся, и я дам тебе возможность выжить.

— Да ни за что, — рявкнул Эдмунд, выхватывая меч из ножен. В чём-то Джадис была права: в нём действительно жила злоба, и немало, но вся она предназначалась ей одной, той, кто стал причиной его многократных ночных кошмаров. Эдмунд приготовился нападать, но Джадис вдруг расхохоталась, запрокинув голову назад.

— Глупый мальчишка, — сквозь смех выплюнула она. — Прошли годы, а ты так ничего и не понял. Меня невозможно одолеть, даже Аслан не справился с этим, а что можешь ты?

— Ты сама подарила мне оружие, — парировал Эдмунд, не опуская меч. — Сделала меня своим учеником.

— И что же? Ты ведь даже не осознаёшь, какой силой владеешь, — зло хмыкнула Джадис. — По сравнению со мной твоя магия — ничто. Ты слаб, Эдмунд, и бой со мной окончится для тебя смертью.

— Да уж лучше сдохнуть, чем встать на твою сторону, — Эдмунд, не в силах больше сдерживаться, сделал выпад мечом, но Джадис ловко уклонилась.

— Что же, выбор сделан. Тогда я подарю тебе смерть, как ты и хочешь, — прорычала Джадис, и улыбка окончательно соскользнула с её точёного лица. В следующий же миг в её руках оказался меч, и она резко взмахнула им; Эдмунд еле успел увернуться. Битва на смерть началась.

Уже через минуту Эдмунд обнаружил, что по большей части просто пытается уйти от атак Джадис: за прошедшие годы он совсем забыл, что она сражается с куда большей жестокостью, чем любой тельмарин. Она не знала усталости и милосердия, каждым жестом стремясь вонзить клинок Эдмунду в сердце, и ему — лучшему мечнику Нарнии в своё время! — приходилось позорно уворачиваться без возможности атаковать самостоятельно. Впрочем, некоторое время он справлялся даже неплохо, но когда, улучив момент, Эдмунд уже собирался сделать ответный выпад, что-то обожгло его в районе груди.

Эдмунд и сам не знал, что помогло ему устоять на ногах — выносливость или чудо, — но он болезненно скривился и чуть не пропустил грозящий стать смертельным удар. Подняв голову, он встретился с торжествующим взглядом ледяных глаз.

— То, что ты мой ученик, не значит, что моя магия на тебя не действует, — пояснила Джадис, не забывая при этом атаковать с прежней прытью. — Если бы твои силы хоть чего-то стоили, ты бы смог сопротивляться, но теперь я вижу, что как маг ты абсолютная бездарность. Твой конец близок, Эдмунд, ближе, чем тебе кажется.

«Я не бездарность!» — хотелось воскликнуть Эдмунду, но он сдержался: Джадис была полностью права. За пару недель просто невозможно подчинить себе такую мощную силу до конца, и он действительно был слаб, слишком слаб, чтобы блокировать магические удары. Он понимал, что рано или поздно его сломают, но не сдавался, сильнее сжимая рукоять и двигаясь быстрее. Мысль о том, что будущее Нарнии и жизнь самого дорогого ему человека зависит только от него, не позволяла ему сдаться, и Эдмунд терпел удары, надеясь, что его хватит надолго.

Не хватило: особенно гнусная ухмылка Джадис — и он упал на землю, ударившись спиной о ледяную корку. Холод защищал Эдмунда, но не настолько, чтобы спасти его от своей законной повелительницы, и Эдмунд, глядя на то, как расплываются перед глазами макушки деревьев и лицо Джадис, прокручивал в голове единственную мысль: неужели это всё? Может ли случиться, что конец Эдмунда Справедливого станет таким?

— Вот и всё, — прозвучал где-то далеко голос Джадис. — Каково умирать, зная, что твоя смерть бессмысленна, а, Эдмунд?

Умирать.

Бессмысленно.

Разве он может такое допустить?

Эдмунд закрыл глаза и попытался сделать то, что никогда не пытался провернуть раньше — подчинить себе лёд, заставить его слушаться себя, а не Джадис. В конце концов, Белый Колдун он или кто? Эдмунд стиснул зубы и позвал лёд; он пробовал это и раньше, но в таких масштабах — никогда. Он чувствовал, как холод наполняет его, морозит вены и жилы, и надеялся, что у него выйдет хотя бы это. Всего малость, всего несколько минут выигранного времени. Приказывать Эдмунд умел, но теперь сделал это иначе — мысленно, обращаясь к тому, что сидело глубоко в его сознании.

Защити меня.

Джадис любила церемонии и упиваться собственной победой — об этом Эдмунд знал далеко не понаслышке. Как-то раз, уже в Кэр-Паравале через год или полтора после коронации, он, возвращаясь ночью в свои покои, проходил мимо комнаты Люси и услышал леденящий душу крик; зайдя внутрь, чуть не выбив при этом дверь, Эдмунд увидел сестрёнку в холодном поту и с округлившимися от ужаса глазами. Тогда она рассказала ему сокровенное: её периодически мучают кошмары, в которых Джадис убивает Аслана, но Люси пугала не сколько смерть Великого Льва — в конце концов, она знала, чем обернётся история, — столько полное извращённого наслаждения лицо Колдуньи, вонзающей в сердце Аслана ритуальный клинок. «Я не думала… никогда раньше даже не догадывалась о том, что смертью можно так упиваться», — шептала Люси, пока Эдмунд гладил её по спине, пытаясь хоть как-то успокоить. Он ни на миг не забывал о том, что Джадис безумно жестока, но даже если учесть это, пауза излишне затянулась. Что-то шло не так.

И, распахнув глаза одновременно с то ли удивлённым, то ли раздражённым вскриком Джадис, Эдмунд понял, в чём дело: вокруг него появилась самая настоящая ледяная стена. С каждым мигом она становилась всё толще, лёд, как живое разумное существо, полз к барьеру, укрепляя его. Несмотря на своё всё ещё незавидное положение, Эдмунд не смог не ухмыльнуться: а он оказался не таким уж и слабаком, каким его считала Джадис, и её ещё более исказившееся от злобы лицо заставило его воспрянуть духом и выбросить из головы мысли о смерти. Короли ведь не сдаются, верно?

— Неужели ты думаешь, что для меня это преграда? — крикнула Джадис, резко ударив стену мечом, но сломать барьер у неё не вышло: на льду появились трещины, но Эдмунду удалось их залатать (благо, это он уже умел). — Долго скрываться не выйдет: ты и правда считаешь, что лёд сможет меня остановить?

Некоторое время Эдмунд, прижав руки к стене, сдерживал атаки Джадис, но время шло, и ему нужно было решиться на более радикальный шаг. Отпустить защиту было очень рискованно, но иначе бы не вышло: в конце концов, Эдмунд и рассчитывал лишь немного потянуть время, и этого должно хватить, если учесть, что кое-чему он всё же успел научиться. В последний раз укрепив стену и приказав льду не отступать (хотя он и сомневался, что это будет иметь хоть какую-то силу, когда он сосредоточится на другом), Эдмунд отпустил руки и свёл их вместе.

То, что в его силах управлять льдом, превращая его в оружие, Эдмунд понял ещё неделю назад: именно за этим занятием его тогда застал Каспиан. Представив Риндон (почему-то в голове возник образ именно этого меча), Эдмунд начал плавно разводить ладони, наблюдая за тем, как между ними появляется сперва бесформенная основа, а затем — полноценный клинок. В этот раз создавать оружие получалось проще: Эдмунд буквально ощущал, как холод окутывает его с новой силой, становится с ним единым целым и дарит ему ранее неведомую энергию; что же, это было ему только на руку. Эдмунд уже не слышал ни ударов Джадис, ни треска барьера, его интересовал только меч, вырисовывающийся из созданного им куска льда. «Ну же, быстрее», — шептал Эдмунд, и лёд повиновался ему, складываясь в нужную форму, как податливый пластилин, из которого Питер когда-то лепил для Люси поделки для школьного урока труда.

Стена обрушилась в тот самый миг, когда Эдмунд, схватив своё оружие, поднялся на ноги, готовый снова достойно встретить соперницу.

— Я недооценила тебя, — хмыкнула Джадис, с искренним, как показалось Эдмунду, интересом рассматривая его новоприобретённое оружие. — Только вот в этом нет смысла. Даже так я всё равно куда могущественнее.

— Тогда нападай, — азартно предложил Эдмунд. Циркулирующий по венам холод придавал ему не только силы, но и уверенность.

— Захотел умереть? Я устрою это, — Джадис снова атаковала его, но Эдмунд сумел парировать удар; раздался лязг мечей. На этот раз Эдмунд больше не уклонялся, смелее атакуя Колдунью. — Ты стал таким смелым… Зря.

Джадис молниеносно вскинула руку, чтобы вновь обжечь Эдмунда магией, но у неё вдруг ничего не вышло: Эдмунд не ощутил боли, будто бы и не было удара. Джадис заскрипела зубами и попробовала снова, но и теперь её сила не сработала. Подбодрённый этим, Эдмунд с новой прытью ринулся на Джадис. Кажется, лёд, который он призвал, так и продолжил беречь его от вражеских атак, а значит, Джадис потеряла своё главное оружие, и сейчас им придётся сражаться исключительно на мечах, а уж в чём-чём, а в этом Эдмунду никогда не было равных. Он в последний раз уклонился от меча рассвирепевшей Колдуньи и пошёл в наступление: он решил выйти из позиции тотальной защиты, переключившись на активный бой.

Возможно, когда-то давно, когда Эдмунд, только несколько дней назад впервые взявший в руки клинок, ринулся в свой первый бой, Джадис и была сильнее его; теперь же перевес был на стороне Эдмунда. Джадис привыкла полагаться на свою магию, и сейчас, лишившись этого оружия, знатно подрастеряла прыть. Она не была новичком или слабым противником, но Эдмунд без особых усилий теснил её к краю поляны, выжидая возможность нанести фатальный удар.

И она представилась: дезориентированная неожиданным выпадом Эдмунда, Джадис оступилась, открывшись, и Эдмунд понял: это его шанс. Когда-то он думал, что победа над Джадис принесёт ему множество противоречивых эмоций, но теперь сковавший сознание лёд не позволял ему пускаться в сантименты, и именно поэтому, схватив меч двумя руками, Эдмунд замахнулся и вонзил его туда, где у обычных людей располагается сердце.

Джадис вновь распахнула глаза, будто бы от удивления; её взгляд метнулся к торчащему из груди клинку, и Эдмунд безучастно наблюдал за тем, как меняется выражение её лица. Крови не было, но Джадис вдруг упала на одно колено и опёрлась ладонями о землю, теряя равновесие. Лишь только когда Эдмунд резко выдернул меч, она подняла глаза, заставив Эдмунда оторопеть.

Джадис торжествующе смеялась.

А в следующий миг её не стало.

Эдмунд и сам не мог объяснить, что произошло, хотя ни на миг не отводил взгляд от поверженной Колдуньи: она просто исчезла, растворилась до того, как эхо её леденящего сердце смеха стихло в кронах деревьев. Он сперва подумал, что ошибся, просчитался, и Джадис не погибла в бою, но что-то глубоко в душе подсказывало, что её действительно больше нет. Только вот предвкушение чего-то плохого всё ещё витало в воздухе, и Эдмунд отчаянно силился понять, чего именно.

Он осознал это через минуту, когда его вдруг пронзило болью, и он с криком упал на землю. Тело Эдмунда будто бы наполнялось невиданной раньше мощью, и он вдруг понял, что происходит — к нему переходила сила поверженной Джадис, вся её тёмная злая магия, и Эдмунд оказался к этому не готов. Он царапал ногтями сковавший землю лёд, кричал до хрипа, чувствуя, как сила разрывает его изнутри. Теперь Эдмунду стало ясно, почему Джадис так издевательски смеялась: она знала, что его ждёт, и подозревала, что Эдмунд не выдержит этой пытки.

Но Эдмунд держался: бросал якорьки в реальность, цеплялся за неё, отчаянно не желая умирать. Не теперь: его миссия ещё не завершена. Когда сила наконец перестала раздирать его на части, Эдмунд перестал чувствовать руки и ноги, в груди саднило, а голос, кажется, навсегда его покинул. Каждая ссадина, полученная в сражении и незамеченная в пылу боя, теперь отзывалась ноющей болью, и Эдмунду понадобилось несколько мучительно долгих минут, чтобы более-менее прийти в себя и, не обращая внимание на слабость, подтянуться на руках и открыть глаза.

Вокруг ничего не изменилось: лёд не спешил отступать, и поляна всё ещё была покрыта толстой скользкой коркой. В прошлый раз зима быстро сменилась весной, но тогда этому поспособствовал Аслан; теперь его здесь не было, а значит, это задание ложилось на плечи Эдмунда. Он сделал глубокий вдох. В теории он мог отозвать лёд — в конце концов, ему всегда удавалось растворять созданные магией клинки, — но даже тогда он чувствовал боль, когда холод возвращался к нему. А что будет теперь, когда площадь действия увеличилась в сотни раз, а тело Эдмунда уже истерзано битвой и влившейся в него чужеродной энергией? Исход был ясен, но Эдмунда он не пугал. В конце концов, разве он пришёл сюда не на верную смерть? Видимо, пора настала.

Собрав волю и последние силы в кулак, Эдмунд подтянулся и переместился на колени, прижимаясь ладонями к земле. Он вспомнил, как делал это раньше: лёд слушался его, как домашний котёнок, когда Эдмунд звал его обратно, и теперь, когда его силы возросли, проблем с этим возникнуть не должно было. Снова набрав полные лёгкие морозного воздуха, Эдмунд закрыл глаза и отдал мысленный приказ.

Иди ко мне.

Он думал, что познал настоящую боль, когда принимал силу Джадис — теперь он понял, что глубоко ошибался. Сейчас Эдмунд чувствовал, будто бы его выворачивает наизнанку, а суставы хрустят, изгибаясь под неестественным углом. Но это было не главное; приоткрыв глаза всего на миг — большего не позволяла боль, — Эдмунд успел увидеть, как ледяная корка с земли и деревьев ползёт к нему, впитываясь в тело своего нового хозяина. Пытаясь отвлечься, он считал про себя, стараясь не сбиваться с размеренного темпа; на счёт сто он упал на землю, но, как оказалось, лёд больше не нуждался в тактильном контакте. Впервые за всё проведённое в Нарнии время Эдмунду показалось, что холод заполнил его до конца, сковав не только внутренности, но и душу. Что же — видимо, этому льду суждено стать его могилой. Эдмунд попробовал приподнять руку, но у него не вышло: физическая сила окончательно его покинула, и сознание постепенно следовало за ней, отказываясь противостоять боли.

Умирать почему-то было не страшно — Эдмунд лишь жалел, что не успел попрощаться с Каспианом и своими новыми и старыми друзьями. Он так много хотел сказать и сделать, но, видимо, уже не сможет. Эдмунд вновь приоткрыл глаза, заметив яркое солнце на голубом небосводе — Нарния заново наполнялась жизнью ценой его собственной. Справедливая цена.

Именно солнце стало последним, что увидел Эдмунд, прежде чем сдаться.

***

Когда Эдмунд открыл глаза, он сперва не понял, где находится. Он сидел на поляне, покрытой зелёной травой и робкими весенними цветами; вокруг беззаботно щебетали птицы. И, что самое главное, тело Эдмунда больше не болело, и хоть он до сих пор ощущал слабость и ломоту, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Эдмунд медленно, с трудом поднялся и, привыкнув к новому положению, осмотрелся. Поляна, где он очутился, могла бы принадлежать Нарнии, но он не слышал ни голосов, ни звуков битвы, а ещё ничто вокруг не выдавало, что совсем недавно здесь царила стужа.

Тогда, может, это страна Аслана? Логичный исход, если учесть, что Эдмунд сам сдался в лапы смерти. Именно так он её себе и представлял: вечнозелёные леса, радость и счастье, которые не смогла бы искоренить отсюда ни одна злая сила. Значит, всё-таки умер. Эдмунду было легко смириться с этой мыслью, но он ожидал,что после смерти его встретят старые друзья из Золотого века и легендарные короли и королевы прошлых лет. Но он всё ещё был на поляне один, будто никому ненужный, и это напрягало.

Наконец Эдмунд ощутил спиной мягкий, но внимательный взгляд, и, обернувшись, он увидел того, кого в принципе не ожидал больше встретить, если учесть обстоятельства. На краю поляны сидел Аслан и пристально наблюдал за ним и его попытками сориентироваться. Сперва Эдмунд несколько мгновений просто пялился на Великого Льва, а затем, вспомнив о субординации, немного неуклюже опустился на одно колено.

— Здравствуй, Эдмунд, — поприветствовал его Аслан, подойдя ближе; он провёл кисточкой хвоста по спине Эдмунда, что тот расценил как позволение подняться. Не без труда он снова встал на ноги. — Я рад этой встрече.

— И я, Аслан, — искренне ответил Эдмунд. — Для меня честь встретить тебя в твоей стране.

— Но это не моя страна, — Аслан вдруг с весельем посмотрел на Эдмунда. — Оглянись внимательно: тебе разве не знакомы эти места?

Эдмунд осмотрелся; некоторое время он просто стоял, переваривая мысли, а потом его осенило. Он знал эту поляну: если пройти чуть дальше, можно выйти к одному из маленьких притоков Беруны, а дальше начинались Западные болота — его собственные владения. Как он мог не понять этого раньше?

— Я жив? — Эдмунд округлил глаза. — Мы в Нарнии?

— Да, мой друг, — величественно кивнул Аслан. — Мы в Нарнии, однако я скрыл нас от посторонних глаз. Нам многое нужно обсудить.

— Верно. У меня очень много вопросов, — Эдмунд не знал, как ему реагировать на то, что он всё-таки не умер; он настолько смирился с собственной гибелью, что это известие воспринималось не совсем должным образом, но к Аслану он повернулся с большим рвением.

— И я постараюсь дать тебе ответ на каждый из них, — Аслан махнул хвостом. — Но не здесь. Прогуляемся?

Они шли в сторону реки. Эдмунду было непросто, и Аслан взглядом велел ему держаться за свою гриву. Это очень помогло, и до Беруны они добрались почти без проблем. Только когда Эдмунд удобно расположился на камне, Аслан присел рядом.

— Я хочу начать с главного, что, наверняка, тревожит и тебя, — произнёс он, неотрывно наблюдая за Эдмундом. — Твои новые силы.

— Джадис сказала, что провела какой-то ритуал, — Эдмунд почесал саднящий затылок: как ни странно, травмы не стали причиной для амнезии, и он отчётливо помнил всё, что сообщила ему Белая Колдунья перед их битвой, как и детали сражения. — Что я теперь её ученик, и только благодаря мне она сумела теперь возродиться.

— Так и есть, — подтвердил Аслан. — Когда я впервые тебя встретил, то сразу почувствовал её силу в тебе и понял, что Джадис снова воззвала к Тайной магии.

— То есть тебе было об этом известно? Ну, о том, что Джадис вернётся не без моего участия? — Эдмунд задрожал.

— Да, разумеется, — кивнул Аслан. — Я ведь тоже маг и умею чувствовать другого колдуна, даже если он и сам не знает о своих силах.

— Но тогда… — Эдмунда осенила чудовищная мысль. — Почему ты сохранил мне жизнь и оберегал меня всё это время? Я к тому… Если бы меня не стало, Джадис бы больше никогда не сумела вернуться, и того, что случилось сейчас…

— Я знаю, что ты бы без раздумий пожертвовал собой ради общего блага, но я никогда не хотел этого, — перебил Аслан. — Я создал этот мир, и моя цель — хранить его от зла, это верно, но я не жесток. Я даровал прощение Рабадашу, служителю Таш, нарушившему множество справедливых законов. Почему я должен убивать тебя, жертву интриг и козней Джадис? Ты не принимал силу добровольно и не высказывал желания стать учеником Белой Колдуньи. Твоей вины нет, потому ты жив.

— В чём моя вина, тебе известно, — горько вздохнул Эдмунд.

— И ты сторицей её искупил. Это дела минувших дней, не их я хотел обсуждать, — Аслан покачал головой.

— Прости, — пристыженно произнёс Эдмунд. — В таком случае, я очень хотел бы знать, как я сумел победить Джадис.

— Об этом я как раз собирался рассказать, — начал Аслан. — Видишь ли, Эдмунд, ритуал передачи силы очень древний… Он относится к Тайной магии.

Эдмунд вновь вздрогнул. О Тайной магии он слышал всего один раз, но этого хватило с головой: именно по её законам его должны были убить на Каменном столе, и именно она спасла Аслана от бесславной смерти от рук глумящейся Колдуньи. Признаться честно, он надеялся, что эта магия больше никогда не войдёт в его жизнь, но судьба распорядилась иначе.

— Я знаю, о чём ты подумал, но вспомни другое: тогда Джадис стала жертвой собственной недальновидности, — Аслан резко выдернул Эдмунда из воспоминаний. — Она не изучила ритуал, а Тайная магия условностей не терпит. В этот раз она допустила ту же ошибку, и она тебе помогла.

— Что за ошибка?

— Джадис наверняка объяснила тебе, что колдун живёт, пока часть его магии живёт в его ученике, так? — Эдмунд кивнул. — В этом она права. Но она упустила самую важную деталь, ту самую причину, по которой колдуны так редко обзаводятся учениками. А она проста: ученик дарует учителю не только бессмертие, но и смерть.

— То есть ученик, как гарант бессмертия мага, единственный, кто может его убить? — догадался Эдмунд.

— Да, только павший от рук собственного ученика колдун больше никогда не сможет вернуться и возродиться, — подтвердил Аслан. — Ты не знал об этом правиле, но поступил абсолютно правильно, когда пошёл против Джадис сам. Твоя готовность отдать жизнь за Нарнию спасла всех.

— О, — выдохнул Эдмунд, не зная, что ответить. Предчувствие его не подвело: клин действительно вышибался клином, только он понятия тогда не имел, что это, оказывается, закон Тайной магии. — И теперь Джадис уже никогда не сможет возродиться?

— Не сможет: у неё попросту не осталось на это сил. Они сейчас всецело принадлежат тебе.

— Об этом я тоже хотел поговорить с тобой, Аслан. — Эдмунд прижал руку к груди и буквально физически ощутил, как внутри что-то бьётся — и это вовсе не сердце. Впервые с момента встречи с Асланом он почувствовал бурлящую внутри магию, и теперь, сосредоточившись, он мог с уверенностью сказать, что её стало больше. Холод практически шумел в нём морскими волнами, и, что самое страшное, Эдмунд почти не ощущал дискомфорта от этого, будто бы магия была с ним всегда. — Эта магия… Я знаю, что одолел Джадис только с её помощью, но она не нужна мне. Ты верно сказал: я никогда не хотел колдовать и не желал этому учиться. Ты не мог бы забрать её?

— Нет, Эдмунд, — Аслан покачал головой. — Этого я сделать не могу.

Ответ ударил Эдмунда пощёчиной; он не ожидал это услышать. Наверное, за многие годы, проведённые в Нарнии, Эдмунд привык к всемогуществу Аслана, и даже одна мысль о том, что он чего-то не может, казалась неправильной. Прежде, чем Эдмунд успел переспросить, Аслан продолжил:

— Магия Джадис мне неподвластна, потому что она не из Нарнии — Джадис принесла её сюда с собой. Ты же знаешь, как она тут очутилась?

— Профессор Кёрк нам что-то такое рассказывал, — вспомнил Эдмунд. — Вроде бы мир, из которого пришла Колдунья, назывался Чарн.

— Да, Чарн, верно. Этот мир гораздо старше Нарнии, и я не имею к нему и его устройству никакого отношения. Как бы мне ни хотелось тебе помочь, эта сила теперь твоя.

Эдмунд ощутил себя поверженным: последняя надежда на то, что всё будет как прежде, разбилась вместе с этими словами. Магия не причиняла никакого вреда ему самому, но могла навредить тем, кого он любил, а ещё Нарнии, и именно поэтому он так сильно желал от неё избавиться. Мириться с мыслью, что теперь он единственный полноценный Белый Колдун, было настолько непросто, что он, не выдержав, поник и уткнулся лицом в руки.

— Вижу, тебя это расстроило. Почему? — спросил Аслан, и Эдмунд поднял глаза. Ответ лежал на поверхности, но это было вполне в духе Аслана — заставить его произнести это вслух, чтобы позволить самому прийти к правильному выводу. Именно поэтому он сказал:

— Потому что я не хочу быть Белым Колдуном и нести зло.

— Но кто сказал, что тебе теперь обязательно стоит встать на сторону зла? — с лёгким удивлением поинтересовался Аслан.

— Но ведь…

— Ни одна сила не может определить личность её хозяина, — назидательно произнёс Аслан. — Да, ты и правда унаследовал магию, которой владела Белая Колдунья, но это не значит, что ты изберёшь её путь. Пока в твоём сердце живут преданность, дружба и любовь, его не скуёт лёд, а ты не станешь таким же, как Джадис.

— Правда? — Эдмунд недоверчиво посмотрел на Аслана.

— Разумеется. Ты контролируешь магию, а не она тебя, — покровительственно сказал Аслан. — Ты можешь никогда к ней не возвращаться, а можешь развивать её, учиться ею владеть и применять её ради добра и процветания тех, кого любишь. Это твой выбор.

— Ещё меня тревожит, что меня начнут бояться, — признался Эдмунд в своём главном опасении. Думать о том, что те, кого он любит, начнут сторониться его, когда обо всём узнают, было невыносимо, хотя до этого он сам не подпускал никого к себе.

— Ты ведь уже знаешь, что это не так, — ответил Аслан. — Тот, чьё отношение для тебя важнее всего, явно не боится тебя.

Эдмунд покраснел. Он всегда понимал, что Аслану прекрасно известно об их с Каспианом особых отношениях — в конце концов, речь о Хранителе Нарнии, — но они никогда об этом не разговаривали вот так вот прямо. Мысль о Каспиане, отозвавшись секундным приятным теплом, вскоре померкла, омрачившись ещё одним осознанием.

— Я просто хочу, чтобы в Нарнии меня запомнили не Белым Колдуном, а Эдмундом Справедливым, — тихо объяснил он. — Ведь после моего возвращения в Англию я уже не смогу объяснить им всё то, что сказал ты. Мне не хотелось бы, чтобы они…

— На этом вопросе я бы хотел остановиться, — прервал его Аслан, и его тон стал серьёзным; Эдмунд напрягся, не понимая, что сказал или сделал не так. — Дело в том, что я не могу вернуть тебя в твой мир.

— В смысле? — Эдмунд широко распахнул глаза. Слова Аслана звучали, как какой-то сюр, и ему даже показалось, что он ослышался.

— Проблема в твоей силе, — объяснил Аслан. — Магия… Дигори же рассказывал тебе, что было, когда на Землю проникла Джадис?

— Э-э, да, — несмело сказал Эдмунд; ему понадобилось несколько долгих секунд, чтобы вспомнить, что Дигори для Аслана — это профессор Кёрк. — Профессор говорил, что она чуть было не разрушила одну из улиц Лондона и навела много шума.

— Верно. И это наглядная демонстрация того, почему магию нельзя выпускать в твой мир, — вздохнул Аслан. — Конечно, я не думаю, что ты теперь захочешь поработить Землю, но скрывать свои силы будет не так-то просто, и это уже проблема. Ты боишься, что тебя не примут в Нарнии, где с древних времён процветает магия, а что уж говорить о мире, где люди давно позабыли о волшебстве? Именно поэтому я вынужден отказаться от своих слов, сказанных тебе после твоего последнего путешествия. Ты останешься в Нарнии, Эдмунд. Насовсем.

Эдмунд почувствовал, как его сердце отчаянно бьётся, готовясь выпрыгнуть из грудной клетки. Когда-то он запрещал себе думать даже о том, чтобы хоть на секундочку вернуться в Нарнию, а остаться тут навсегда и вовсе казалось ему запретной и безумной мечтой. Но Аслан говорил абсолютно серьёзно, и Эдмунд неверяще улыбнулся.

— Это правда? Я останусь здесь? — тупо переспросил он, не в силах осознать, что так оно и будет. Аслан величественно кивнул. — Но… получается, время в моём мире навсегда остановится?

— Нет, Эдмунд. Поскольку ты никогда не вернёшься, я буду вынужден запустить привычный ход времени, — покачал головой Аслан. — Жизнь там пойдёт своим чередом, только без тебя. Но я вижу, что это не станет для тебя наказанием — ты счастлив, я это ощущаю. Как и понимаю, почему. У тебя куда больше веских причин находиться в Нарнии, чем на Земле, иначе твоя обида не пробудила бы Джадис.

— Я сожалею об этом, — Эдмунд вновь сокрушённо опустил голову. — И… Аслан, если это возможно, я хотел бы попросить тебя, — к своему стыду, он только сейчас осознал кое-что важное — настолько его ослепила радость.

— Что же это за просьба?

— Верни меня, пожалуйста, домой. Всего на несколько минут, — Эдмунд умоляюще посмотрел на Аслана. — Я хочу проститься… Если можно, хотя бы только с Люси. Прошу.

— Я позволю тебе это, — наконец ответил Аслан после паузы. — То, что у тебя есть, о ком скучать в родном мире, не может меня не радовать. Я дам тебе пять минут на прощание с сестрой. Тебе этого хватит?

— С головой, — горячо заверил Эдмунд. — Спасибо.

Аслан не ответил; вместо этого он вдруг громко рыкнул, и среди деревьев появился портал. С таким способом перемещения Эдмунд был уже знаком, поэтому без сомнений похромал туда, скорее, ощущая, чем слыша, как Аслан идёт за ним. Когда до границы миров осталось несколько сантиметров, Эдмунд вопросительно обернулся к Льву.

— Иди, — мягко велел Аслан. — Я позову тебя, если ты позабудешь о времени.

Кивнув Аслану, Эдмунд решительно шагнул в портал и оказался на детской площадке, которую покинул так давно, хотя здесь не прошло и пары секунд. Только теперь время здесь, кажется, замерло: не шелестели деревья, не курлыкали голуби, а шум улицы замолк. Эдмунд осмотрелся: Юстас всё так же стоял под горкой, ошарашенно глядя в пустоту (и выглядело это весьма комично), качели Джил зависли под неправильным углом, а на весёлом лице так и застыла лукавая улыбка. Из всех посетителей площадки ход времени ощущал только один человек. Люси с недоумением оглядывалась вокруг, не понимая, что происходит, и вовсе не замечала стоящего чуть поодаль Эдмунда.

— Лу, — негромко позвал он, и она, обернувшись, тут же кинулась к нему.

— Эд! — Люси вдруг остановилась в полуметре от него; её протянутые руки замерли, а затем безвольно опустились, когда она осмотрела его внимательнее. — Что происходит, отчего всё неподвижно? И… что это на тебе? — она вопросительно склонила голову.

— У меня очень мало времени, — Эдмунд как можно скорее придумывал, что сказать и как объяснить всё сестре за пять минут; по её растерянному виду он понял, что она не видит голубоватого портала у него за спиной. — Лу, я был в Нарнии…

— О, — Люси распахнула глаза. — Но Аслан…

— Аслан изменил решение из-за кое-каких обстоятельств, — уклончиво ответил Эдмунд. Он испытывал вину из-за того, что не признался в причине прямо, но время поджимало. — Он позволил мне сейчас вернуться сюда всего на пять минут, чтобы я с тобой простился. Я не вернусь домой, Лу, мне придётся остаться в Нарнии.

Эдмунд ожидал многого, но за эти недели он, кажется, забыл, кто его сестрёнка; Люси не удивлялась и не набрасывалась с кучей вопросов, но в её глазах мелькнуло совсем не детское понимание.

— Какой бы ни была причина, я надеюсь, там ты найдёшь своё счастье, — наконец сказала она. — Твоё место всегда было рядом с Каспианом… он ведь…

— Жив, с ним всё в порядке, — быстро произнёс Эдмунд: время истекало секунда за секундой. — Лу, я…

— Не нужно, — Люси покачала головой, а затем вдруг порывисто обняла его. Зарывшись носом в рыжие волосы сестрёнки, Эдмунд понял, что решение Аслана, как и всегда, не было лишено ложки дёгтя: он осознал, как ему будет не хватать Люси, её весёлой улыбки и восхитительной способности находить положительные стороны даже в самой кромешной тьме. Эдмунд не смог найти слов для ответа и просто прижал Люси к себе, пока она быстро, но чётко шептала: — Я обещаю отыскать Аслана на Земле и позаботиться обо всех объяснениях; взамен, пожалуйста, не забывай о моём целебном бальзаме, уверена, он вам ещё понадобится.

Эдмунд так и простоял бы в этих объятиях несколько часов или дней, но громкий львиный рык вывел его из транса. Он был уверен, что Люси этого не слышала, но ощутила душой; именно поэтому она отстранилась сама, не дожидаясь, пока на это решится он.

— Мне пора, — Эдмунд невольно потупился; ему было паршиво осознавать, что в ближайшие несколько десятков лет он не увидит Люси. Конечно, меньше всего он желал их скорейшей встречи, однако…

— Конечно, — мягко ответила Люси. — Передавай привет Каспиану, и… берегите друг друга.

Эти слова были последними, что услышал Эдмунд перед тем, как шагнуть в портал: уже через секунду он вновь стоял на поляне перед рекой рядом с Асланом.

— Я доволен своей дочерью Люси, — сообщил Лев, когда портал с тихим щелчком исчез. — Она позаботится о вашей семье. Они поймут.

Эдмунд сжал руками виски: только теперь он осознал, какую ношу возложил на хрупкие плечики своей младшей сестрёнки. Он представил, как она объясняет матери, что один из её сыновей больше никогда не вернётся домой, и скованное льдом сердце облилось горячей кровью. Впрочем, Аслан выглядел невозмутимым: он провёл хвостом по спине Эдмунда, привлекая внимание, а когда тот поднял взгляд, произнёс:

— Теперь нам обоим пора, Эдмунд: мне — в свою страну, тебе же — в твою новую жизнь. Я надеюсь, что следующая наша встреча случится нескоро: хотел бы я навещать вас чаще, но, как ты мог заметить, я прихожу, только когда случается что-то дурное.

— Стой, Аслан! — выпалил Эдмунд, осознав, что Лев сейчас скроется, а он так и не узнал главного. Когда Аслан внимательно посмотрел на него, он спросил: — А что теперь делать мне?

— Жить — так, как ты сам желаешь, — мягко ответил Аслан. — Однако… Я никогда не давал тебе советов, Эдмунд, но если ты не возражаешь, я нарушу это правило.

— Конечно, — с замиранием сердца кивнул Эдмунд.

— Начни с того, что сейчас больше всего тревожит твоё сердце, — произнёс Аслан, и Эдмунд почувствовал, что краснеет, хотя Лев, конечно, не сказал ничего конкретного. — И ещё вот что: не отказывайся от счастья, пока оно не начнёт тебя мучить. Вот всё, что я могу тебе сказать.

Когда Эдмунд осознал, что Аслан имеет в виду, того уже не было; Эдмунд тоже не стал задерживаться. Разговор с хранителем Нарнии будто бы вдохнул в него новые силы, и он рванул в сторону лагеря, не думая о том, что конкретно будет делать и говорить. Потом, всё потом; сейчас Эдмунд хотел поскорее встретиться лицом к лицу с главной причиной своего бесконечного счастья, а об остальном он позаботится после.

И когда Эдмунд чуть ли не влетел в Каспиана по дороге в лагерь, он резко и молча остановился, продолжая улыбаться, как последний дурак.

— Эд? — Каспиан смотрел на него, как на фата-моргану, будто бы не веря в происходящее. — Ты… жив?

— Да, — подтвердил Эдмунд, сияя ярче весеннего солнца.

— Я… просто… армия Джадис в один момент отступила, и я сразу пошёл искать тебя, — сбивчиво начал объяснять Каспиан. — Вокруг всё таяло, снега будто бы и не бывало, но ты… Тебя я не нашёл, поэтому думал…

— Аслан говорил со мной, — ответил Эдмунд, терпеливо улыбаясь. Глупый Каспиан — имеют ли сейчас смысл воспоминания о прошлом, когда он… — Он не хотел, чтобы нас потревожили, поэтому ты не смог найти меня раньше.

— Аслан? — переспросил Каспиан, нахмурившись: Эдмунд понимал, о чём он задумался, как и то, почему его глаза зажглись осторожным недоверием. Уже дважды визит Аслана являлся предвестником предстоящей разлуки, но Эдмунд никуда не исчез, и Каспиан искал подвох.

И он действительно был, только далеко не такой мучительный, как раньше.

— Да, мы долго обсуждали произошедшее, — Эдмунд шагнул ближе, впервые за эти две недели осознанно позволяя себе слабость — только теперь он имел на неё полное право. — Но самое важное одно: я остаюсь в Нарнии. Навсегда.

— Как? — приглушённо выпалил Каспиан, неверяще изучая Эдмунда, от чего ему ещё больше захотелось звонко рассмеяться. Он и сам не до конца всё осознавал, и счастье, как тёплый чай, растекалось по его венам, растапливая лёд, когда понимание постепенно укладывалось в голове. — А твои силы… И слова Аслана…

— Это не имеет никакого значения, Кас, — Эдмунд сделал ещё один нетерпеливый шаг вперёд, а затем протянул руки и опустил ладони на подрагивающие плечи Каспиана. — Я больше никогда тебя не оставлю.

Эдмунд не мог точно сказать, что увидел раньше — ожившие блестящие глаза Каспиана или его самую радостную за всё их знакомство улыбку, — но одно знал наверняка: друг к другу они потянулись одновременно, и через мгновение их губы соприкоснулись в долгом и бесконечно нежном поцелуе. Эдмунд понимал, что ему нужно рассказать Каспиану всё, что он услышал от Джадис и Аслана, но, признаться, ему хотелось оттянуть миг объяснений: он слишком долго ждал и не планировал отпускать так рано, поэтому впервые за этот свой визит в Нарнию расслабился и позволил себе раствориться в море бесконечной любви, думая только о мягких прикосновениях Каспиана.

Потому что теперь у них точно было на это время, и ни одна сила больше не сумела бы их разлучить.

========== VII. Не король ==========

— Так ты, получается, теперь полноправный Белый Колдун? — спросил Каспиан.

— Что-то вроде того, — нехотя ответил Эдмунд, сложив руки на животе. — Но, как ты понимаешь, меня это не особо радует.

— Прости, — стушевался Каспиан, и в следующую же секунду его рука зарылась в волосы Эдмунда, а пальцы, будто бы извиняясь, начали медленно перебирать тёмные пряди. Эдмунд зажмурился, как довольный щенок: Каспиан прекрасно знал, что ему нравится, и никакие годы не могли этого изменить.

— Ничего. Знаешь, я не так остро переживаю наличие этих сил, когда понимаю, что именно они побудили Аслана оставить меня в Нарнии навсегда, — сквозь улыбку произнёс Эдмунд. — Так что… пожалуй, я даже с этим смирюсь.

— Я до сих пор не верю, — сказал Каспиан, и Эдмунд, открыв глаза, столкнулся с всё ещё озадаченным взглядом. — Неужели боли разлуки больше не будет?

— Никогда, Кас, — покачал головой Эдмунд. — Все печали позади.

Он не мог точно сказать, сколько времени они провели здесь, сидя под раскидистым деревом, но одно знал наверняка: заканчивать эту сказку у него не было никакого желания. За эти минуты — или, может, часы? — Эдмунд успел неспешно и в подробностях рассказать Каспиану всё, что произошло с ним с того момента, как он покинул лагерь, ничего не утаивая и не скрывая. Каспиан, конечно, задавал множество вопросов и то и дело удивлённо смотрел на Эдмунда, но всё же разговор проходил достаточно размеренно — возможно, потому, что всё это время голова Эдмунда лежала на коленях у привалившегося спиной к дереву Каспиана, и это дарило обоим умиротворение, которого они были лишены так долго.

— Не думай, что мне что-то не нравится, — мягко сказал Каспиан после недолгого молчания, — но как бы мне ни хотелось… Нам нужно вернуться. Нас наверняка ищут.

— Что же, ладно, — не стал спорить Эдмунд. Он медленно встал и потянулся, разминая затёкшие мышцы; от боли не осталось и следа, и Эдмунд подозревал, что в этом не последнюю роль сыграл Аслан. — Пошли, давай вернёмся в лагерь. Так или иначе, время у нас ещё будет.

Пока они шагали по лесу, Эдмунд с лёгким стыдом подумал, что почти ничего не узнал у Каспиана касательно состоянии их армии, удовлетворившись поверхностным замечанием, что все живы, и сосредоточившись вместо этого на своей собственной истории. Впрочем, он получил возможность увидеть всё своими глазами уже совсем скоро. Когда они вошли в лагерь, Эдмунд заметил происходящую там суету: нарнийцы сновали туда-сюда вокруг раненых, кто-то готовил целебные снадобья, кому-то было поручено принести воду и отпаивать тех, кто не мог сам пойти к реке. Однако, завидев королей, все более-менее здоровые обитатели лагеря дружно поклонились, а когда Каспиан поднял руку, призывая всех распрямиться, к ним подошёл Реввус.

— Ваше величество. — Эдмунд впервые видел настолько удивлённого кентавра. — Вы… живы? И Белая Колдунья, она…

— Да, Реввус, — кивнул Эдмунд. — Джадис больше нет, она никогда не потревожит Нарнию снова.

— Но как же вам это удалось? — Реввус непонимающе смотрел на Эдмунда. — То есть, разумеется, я не сомневаюсь в ваших способностях, ваше величество, но это ведь Белая Колдунья…

— Терпение, — ответил Эдмунд, — скоро все обо всём узнают.

— Каково состояние раненых? — тем временем поинтересовался Каспиан, чтобы пока увести разговор от главного.

— Они приходят в норму, ваше величество, — тут же переключился на другое Реввус. — Все, кроме того фавна, который принёс нам весть о нападении. Он жив, но всё ещё очень плох, и ни одна целебная настойка не помогает.

— Ты ещё хранишь бальзам Люси? — Эдмунд перевёл взгляд на Каспиана; тот понимающе кивнул. — Если так, то следует немедленно послать кого-нибудь в Кэр-Параваль за ним, пока не стало слишком поздно.

— Но, ваше величество… — вставил Реввус.

— Королева Люси Отважная точно была бы не против, — твёрдо парировал Эдмунд, и кентавр мигом удалился, пообещав сейчас же заняться этим вопросом. Воспользовавшись тем, что их ненадолго оставили, Эдмунд повернулся к Каспиану: — Если не возражаешь, я покончу с этим прямо сейчас.

— Конечно, — Каспиан, оглядевшись и убедившись, что на них не смотрят, на несколько мгновений сжал его руку. — Я уверен, всё будет в порядке.

— Надеюсь на это, — Эдмунд улыбнулся, после чего направился к центру лагеря. Пока он шёл, его приветствовали: кто-то издалека, кто-то, как Пипайсик (Эдмунд обрадовался, что его старый друг не только жив и здоров, но и даже сохранил свой хвост), подбегал и говорил что-то лично, но, в общем-то, Эдмунду казалось, что сегодня он услышал фразу «Да здравствует король Эдмунд!» рекордное количество раз. Тем не менее, когда он остановился и поднял руку, призывая всех обратить на него внимание, голоса замолкли, и Эдмунд сделал глубокий вдох.

Он уже думал над тем, как объяснить свою победу нарнийцам, и хотя он примерно понимал, что должен сказать, начать было очень трудно. Призывать холод не хотелось, но сейчас это казалось Эдмунду единственным выходом, поэтому он сосредоточился на пульсирующей внутри силе. С того момента, как магия Джадис перешла к нему, он ещё не тестировал свои новые способности, и теперь, когда, повинуясь его мыслям, холод медленно потёк по венам, он понял, насколько сильнее стал. Не сказать, что это осознание так уж обрадовало Эдмунда, но мороз помог ему отрешиться, чего он и желал.

— Народ Нарнии! — наконец заговорил он. — Я хотел поздравить бы вас с этой победой. Без вас армия Джадис не была бы повержена, каждый из вас внёс свою лепту в эту победу. — Эдмунд не привык к таким речам: раньше, в Золотом веке, в патетику в основном пускался Питер, Эдмунд же слыл правителем немногословным и предпочитающим дело разговорам. Тем не менее, сейчас это помогало несколько оттянуть неизбежное признание. — Однако, помимо поздравлений, я хочу рассказать вам кое-что ещё, — Эдмунд сделал паузу, — о том, как я снова оказался в Нарнии и как победил Джадис. С самого начала.

Эдмунд редко открывал кому-то свою душу, а ещё реже упоминал события минувших дней — то, о чём не писали в книгах легенд и нарнийских преданий. Сейчас же он спокойно, насколько позволял внутренний холод, говорил о том, что прятал столько лет, то, что знали считанные из ныне живущих существ, рассказывал свою историю начиная от первого визита в Нарнию, когда он, соблазнившись рахат-лукумом и призрачной властью — ну что за мелочный идиот! — встал на сторону зла. Все слушали, затаив дыхание, и гробовая тишина била по ушам, поэтому Эдмунд изредка, исключительно чтобы успокоиться, смотрел в сторону, где стоял Каспиан, заглядывал в его глаза, и становилось легче.

Дойдя до момента, где Джадис, предположительно, провела ритуал ученичества, Эдмунд в качестве доказательства поднял руку, отдал мысленный приказ — и ладонь покрылась тонкой коркой льда. Чтобы убрать её, ему понадобилось всего лишь щёлкнуть пальцами, и, мысленно отметив, что ещё неделю назад такой фокус был бы ему не под силу, Эдмунд продолжил:

— Я никогда не желал владеть магией, тем более тёмной, поэтому, чтобы окончательно искупить свою вину, сам пошёл на Джадис. Я не знал, чем всё обернётся, но чутьё меня не подвело. Я оказался единственным, кто мог окончательно изгнать её из Нарнии, и я сделал это, пусть и не чувствую себя героем. Как бы там ни было, я хотел, чтобы вы знали всю правду обо мне, потому что по велению Аслана, — на этих словах Эдмунд склонил голову, и остальные тут же последовали его примеру, — я остаюсь в Нарнии навсегда. Я не прошу вас признавать меня своим королём — лишь принять вновь. Я клянусь никогда не причинять никому зло своей магией и не идти по пути Белой Колдуньи.

Закончив, Эдмунд огляделся: ещё несколько минут все молчали. Каспиан сделал шаг вперёд, но Эдмунд взглядом остановил его: он не желал, чтобы сейчас нарнийцы действовали исключительно по приказу. И его ожидание окупилось.

— Да здравствует король Эдмунд, Победитель Белой Колдуньи! — вдруг воскликнул Пипайсик, подбежав к Эдмунду; его тоненький голосок звучал очень громко. — От имени своего народа приветствую вас дома, ваше величество.

— Да здравствует король Эдмунд, — более сдержанно, но не менее зычно объявил Брим, кланяясь вместе с группой окруживших его красных гномов. — Мы рады видеть вас в Нарнии.

— Да здравствует его величество Эдмунд Справедливый! — провозгласил Реввус, вскидывая меч, и это будто бы стало сигналом для всех остальных. Вскоре лагерь наполнился нестройными криками, и Эдмунд счастливо отметил, что большинство нарнийцев поддерживают его, и только некоторые смотрят на него с лёгким страхом в глазах. Ничего, в его силах было это исправить. Эдмунд переглянулся с Каспианом: в его взгляде плескалась такая же радость, и Эдмунд вновь ощутил, как трескается лёд на сердце.

— Обещаю не нарушить ваше доверие, — произнёс он, и толпа ответила новой волной шума. Впрочем, упиваться триумфом Эдмунд сейчас не мог: слишком много осталось несделанного, и приниматься за обязанности следовало немедленно.

Следующие несколько часов Эдмунд и Каспиан обходили лагерь, изучая масштаб предстоящей им работы. Бальзам Люси успешно доставили, но, памятуя наставления Аслана в прошлом, использовать его Эдмунд решился только на тех, чьи раны были серьёзны; остальных же лечили настоями и перевязками. Многим требовалось собраться с силами, прежде чем вернуться домой, и Каспиан принял решение оставить их в лагере под охраной нескольких добровольцев; остальная же процессия к вечеру должна была подойти к воротам Кэр-Параваля. Ухаживая за ранеными, принимая данные разведки и решая государственные вопросы, Эдмунд ощущал, как отношение к нему скептически настроенных нарнийцев постепенно меняется к лучшему, и это придавало ему сил; да и то, что Каспиан неизменно присутствовал в поле зрения, буквально вдыхало в него новую жизнь. Хотя они не могли позволить себе многого из того, чего отчаянно хотелось, теперь у них появилась возможность свободно разговаривать друг с другом или заниматься общим делом, и одного этого хватало, чтобы Эдмунду снова захотелось жить и дышать полной грудью.

Когда на Нарнию окончательно опустились сумерки, пришло время возвращаться. Эдмунду выделили красивую рыжую лошадь, и, опускаясь в седло, он почувствовал трепет: ему предстояло впервые увидеть отстроенный, целый Кэр-Параваль, и он предвкушал это всей душой. Как и полагается, они с Каспианом возглавили процессию, и Эдмунду безумно хотелось пришпорить коня и со скоростью ветра ринуться к замку, но он сдерживался, ведя лошадь в общем умеренном темпе. Каспиан тоже еле сумел совладать с собой, и Эдмунд понимал, почему: им наконец выпадет шанс остаться наедине, и он не мог не признать, что и сам ждёт момента, когда вся эта толпа останется далеко позади, а они…

Но до этого ещё следовало дожить, а пока они выехали из леса, и впереди замаячил замок. Это был не совсем тот Кэр-Параваль, который Эдмунд помнил из Золотого Века, но он впечатлял не меньше: один тот факт, что Каспиану за несколько лет удалось превратить руины в подобный архитектурный шедевр, внушал благоговение. Ещё три местных года назад на «Покорителе Зари» Каспиан рассказывал, что привлёк к восстановительным работам самых именитых историков и архитекторов и обращался к древним трудам, чтобы воссоздать Кэр-Параваль таким, каким он стоял здесь с основания времён, и Эдмунд мог сказать, что у него это почти получилось: несмотря на некоторые разительные отличия, глядя на этот величественный замок, Эдмунд впервые за последний год почувствовал себя дома.

Проехав через город (Каспиан упоминал, что хотел расстроить территорию вокруг замка, но работы всё ещё шли), они оказались у ворот, где их уже встречали: видимо, их уже предупредили об Эдмунде, потому что его имя скандировали громче всего. Поздоровавшись со всеми и объявив, что все праздники по поводу победы перенесены на завтра, Эдмунд повёл лошадь дальше, не забывая осматриваться, и, подняв голову на одну из башен, он увидел тонкую светловолосую женскую фигуру на балконе, которая печальным призраком наблюдала за ними. Сердце отозвалось болезненным уколом: Лилиандиль, конечно. В этот день случилось так много всего, и Эдмунд к своему стыду успел уже позабыть, что Каспиан женат, а ещё у него есть сын. Мысль о том, что Каспиан, по сути, изменяет своей супруге-королеве, камнем ударила по подсознанию, но когда они спешились и шагнули внутрь, думать об этом больше не получалось.

В замке их встретил низкий человечек, которого Эдмунд сперва не признал в темноте, но потом, когда тот чуть ли не упал на колено при виде его, понял, что это Трам, который теперь носил звание лорда (а в особых случаях — лорда-регента). Видимо, он до сих пор занимал не последнюю роль в дворцовой иерархии и пользовался королевским доверием, потому что именно ему Каспиан отдал приказ разместить всех прибывших в гостевом крыле Кэр-Параваля и обеспечить им комфортную ночь.

— Ваше величество Эдмунд, если желаете, я прикажу провести вас в самые лучшие покои, — предложил Трам, когда они с Каспианом обсудили все детали.

— Не стоит, Трам, — покачал головой Каспиан, прежде чем Эдмунд успел хоть что-то вставить. — Я сам позабочусь об этом.

— Но, ваше величество, прошу прощения за дерзость, однако вы ведь устали, — настаивал Трам. — Может, мне стоит…

— Его величество Эдмунд, как и полагается, будет жить в королевском крыле, — отрезал Каспиан. — Поэтому я сам проведу его. Займись лучше моими воинами, хорошо?

— Как прикажете, — Трам учтиво склонил голову. — Доброй ночи.

— Сам подготовишь для меня лучшие покои королевского крыла? — с иронией спросил Эдмунд, шагая вслед за Каспианом. Внутренняя планировка Кэр-Параваля отличалась от той, что он знал, но пока что они шли в правильном и привычном направлении.

— Определённо, это лучшие покои, — в тон ему ответил Каспиан, но когда он резко остановился и повернулся, Эдмунд заметил, что его глаза блестят вовсе не смехом. — Мои.

— Постой, а Лилиандиль? — Эдмунд замер следом. Ему ужасно не хотелось начинать этот разговор, равно как и в очередной раз вспоминать, что у Каспиана, в отличие от него, за эти годы кто-то появился, но обсудить это было необходимо. Эдмунд представил, как они вваливаются в покои Каспиана под поражённым взглядом светлых голубых глаз, и ему стало дурно: он и без того не был готов к встрече с королевой Нарнии, а в таких обстоятельствах так тем более.

— Она не живёт со мной, — Каспиан медленно покачал головой. — Эд, если ты думаешь, что я настаиваю… Нет, это не так. Я просто подумал, что… Ну, что ты тоже… — Каспиан как никогда напоминал побитого щенка; таким Эдмунд не видел его считай с их первого знакомства, и подобное выражение на уже взрослом и мужественном лице выглядело чертовски чужеродно.

И, наверное, именно тогда голос совести Эдмунда окончательно замолк.

— Если что, я могу выделить тебе какие-нибудь другие покои, — наконец предложил Каспиан, и Эдмунд, не в силах больше сдерживаться, шагнул ближе и прижался своими губами к губам Каспиана, вкладывая в этот поцелуй неозвученный ответ. Близость пьянила, но Эдмунд старался сохранять здравый смысл: досчитав про себя до десяти, он сам отстранился, понимая, что, не сделай он этого, они так и не дойдут до комнаты Каспиана, и будет очень неловко, если кому-то вдруг понадобится пройтись по этому коридору в ближайшие пару часов.

Намёк был кристально ясен, и вскоре Эдмунд уже осматривался в достаточно аскетично обставленной комнате. Теперь он понимал, что Каспиан его не обманул: этих покоев и правда не касалась женская рука. Единственным украшением был барельеф на потолке и верхних частях стены в виде абстрактных узоров, остальное выглядело просто и совсем не по-королевски. Впрочем, сейчас обстановка была последним, что интересовало их обоих.

— Эд, — негромко позвал Каспиан, и Эдмунд, без сожаления оторвавшись от разглядывания комнаты, обернулся. Каспиан так и остался стоять у плотно закрытой двери, и причина такого промедления была очевидной. В два коротких шага Эдмунд преодолел невнушительное расстояние между ними, проницательно посмотрел на Каспиана и тихо, но решительно сказал:

— Никакая магия не изменит того, что я к тебе чувствую. — Наблюдать за тем, как стремительно темнеют карие глаза напротив, было очень занимательно, особенно если учесть, что у Эдмунда внутри, как бы иронично это ни звучало теперь, тоже взрывались вулканы. — Я люблю тебя, Каспиан, и мне очень не хватало тебя.

В следующий миг Каспиан наклонился к нему, и Эдмунд привычно сдался, отвечая на яростное касание губ. В этом поцелуе почти не было нежности — лишь все те невысказанные эмоции, которые оба испытывали за годы разлуки. Судорожно водя руками по спине Каспиана, сминая рубашку и борясь с желанием порвать её к чертям, Эдмунд чувствовал, как, во-первых, лёд окончательно покидает его вены, сменяясь горячим желанием, а во-вторых, как сильно он скучал. Тогда, во время плавания на «Покорителе Зари», он подарил Каспиану не только своё сердце — он отдал ему себя, ни разу не задумавшись о том, что это может быть неправильно. И сейчас, когда всё повторялось, Эдмунд особенно остро ощутил, как сильно он всё это время нуждался в Каспиане — сильнее, чем он всегда думал.

Поэтому он позволил себе судорожно вдыхать и кусать губы, пока Каспиан трясущимися руками расстёгивал пуговицы на его рубашке — Эдмунду хотелось всего и сразу, он не был настроен на аккуратность и размеренность, но ждал, чтобы не спугнуть мгновение. Закончив, Каспиан поднял глаза, и Эдмунду показалось, что в них разыгралась настоящая буря, гораздо внушительнее и больше той, что они вместе переживали во время своего путешествия. Поэтому, уже не дожидаясь, пока Каспиан окончательно избавит его от ненужного предмета одежды, Эдмунд обвил руками его шею и впился в губы настойчивым поцелуем, одновременно подталкивая их обоих к достаточно большой кровати.

Каспиан всегда понимал его без слов, и через пару секунд Эдмунд уже лежал спиной на мягком матрасе. В другое время он уделил бы несколько мгновений, чтобы насладиться комфортом после нескольких недель сна почти что на голой земле, но не теперь, когда Каспиан практически упал на него и снова быстро поцеловал. Ощущать тяжесть чужого тела было крайне волнующе — у Эдмунда всегда по-особому дрожало сердце, когда Каспиан целовал его так, даже до того, как он впервые позволил ему спуститься ниже и зайти дальше. Но в этот раз всё случилось слишком стремительно: Каспиан отстранился и, удерживая вес на левом предплечье, принялся пристально разглядывать Эдмунда, пока его правая рука мягко скользила вниз. Эдмунд ещё сильнее прикусил губу, почти до крови: хотя Каспиан почти ничего не делал, это раззадоривало не меньше.

— Ты повзрослел, — низким хриплым голосом прошептал Каспиан, и в его тембре не осталось ничего от того властного правителя, каким он был буквально этим же утром. — Может, мне стоит уступить тебе?

Эдмунд усмехнулся, чувствуя, как внутри разливается новая волна жара. На самом деле, обычно он действительно был если не наставником, так советником Каспиана: тот всегда советовался с Эдмундом по всем значительным и не очень государственным вопросам и всегда прислушивался к его мнению, даже если оно расходилось с его собственным. Эдмунд быстро привык к этому и воспринимал подобное как само собой разумеющееся, хотя во время плавания часто напоминал Каспиану, кто тут король и кто должен принимать окончательное решение. Но когда они оставались наедине, все формальности отбрасывались: не было больше ни короля Справедливого, ни Золотого правителя — оставался просто Эдмунд, чьи сердце и душа всецело принадлежали Каспиану. И даже теперь, когда силы, кажется, прибавили Эдмунду ещё несколько лет, менять он этого не собирался.

— Я ведь уже говорил, что между нами ничего не изменилось, — вкрадчивым полушёпотом произнёс Эдмунд, а затем, чтобы добавить масла и в без того пылающий огонь, добавил: — Мой король.

В следующий миг Каспиан, будто сорвавшись, поцеловал его вновь, и последняя мысль, которую Эдмунд успел здраво обдумать, была о том, что именно этого он и желал.

***

За весь прошедший год у Эдмунда ещё не было такого доброго утра.

Живя в доме семейства Вред, где у него имелась своя комната, извечно запертая на два оборота ключа изнутри, Эдмунд уже забыл, каково это — спать не в одиночестве. Хотя спать — понятие некорректное: за всюночь он почти не сомкнул глаз. Эдмунд предполагал, что дело в силе: он уже давно заметил, что обычные человеческие потребности постепенно становятся не такими уж и важными, он больше не нуждался в трёхразовом питании и восьмичасовом сне, к которым невольно пытались приучить племянников Гарольд и Альберта. Почти всю ночь Эдмунд пролежал, не смыкая глаз, на плече у Каспиана, слушал его размеренное дыхание и думал. Сосредоточиться на важном в такой обстановке было очень сложно, но, призвав холод, Эдмунд смог сконцентрироваться на том, что им ещё предстояло обсудить. Он понимал, что его возвращение в Нарнию требует многих формальностей, и он потратил не один час, перебирая варианты и принимая важные решения одно за другим. Раньше у него бы пошла от этого кругом голова, но сейчас Эдмунд чувствовал себя как никогда бодрым, свежим и готовым заниматься делом.

Эдмунд открыл глаза и посмотрел в окно: солнце шло к зениту, из чего он сделал вывод, что сейчас часов десять-одиннадцать утра. Поздновато, но у них всё ещё оставалось полно времени. Каспиана рядом не оказалось, однако Эдмунд не волновался: за ночь он уже привык к тому, что они теперь вместе навсегда, поэтому и не запаниковал. Медленно и с наслаждением потянувшись, он сел на кровати, и в этот миг двери покоев открылись.

— Доброе утро, — с тёплой улыбкой сказал Каспиан, подходя ближе и присаживаясь на край постели. — Выспался?

— Я не спал, — ответил Эдмунд, с трудом сдерживая ответную улыбку, и он не солгал: похоже, он просто задремал на час утром, не более того. — Где ты был?

— Государственное, — отмахнулся Каспиан. — Если ты уже встал, я найду тебе какую-нибудь одежду, и мы можем пойти на завтрак. Заодно поговорим о твоей коронации…

— У нас действительно есть, что обсудить, — перебил Эдмунд. Он знал, что Каспиан затронет эту тему, и следовало остановить его, пока он не сильно размечтался. — За завтраком это будет сделать удобнее всего.

— Тогда я распоряжусь…

— Это должен быть завтрак на троих, — выпалил Эдмунд, прежде чем Каспиан ушёл. — Присутствие Лилиандиль тоже необходимо.

— О, — Каспиан уставился на него так, будто бы Эдмунд сказал, что желает его свергнуть. — Ты разве…

— Она законная королева Нарнии, Кас, — непреклонно произнёс Эдмунд. — Нам есть, о чём поговорить. Пожалуйста, сделай, как я прошу.

— Если ты так хочешь, — сдался Каспиан. — Знаешь, вот теперь я полностью узнаю тебя.

— В каком смысле? — ухмыльнулся Эдмунд.

— Ты ведёшь себя, как настоящий король, — сказал Каспиан, и Эдмунд, не в силах сдерживаться, коротко рассмеялся, а затем подался вперёд и мягко коснулся своими губами губ Каспиана. Поцелуй длился недолго, но когда они отстранились друг от друга, Эдмунд заметил, что глаза Каспиана вновь весело блестят.

Спровадив Каспиана распоряжаться насчёт завтрака и тысячу раз заверив его, что он как-нибудь сам найдёт дорогу до столовой, Эдмунд ещё несколько секунд повалялся на мягких простынях, поддавшись соблазну, а затем поднялся и прошёл к гардеробу. Каспиан был немного выше и крепче его, но вряд ли это бы как-то помешало, особенно если учесть, что на «Покорителе Зари» Эдмунд носил преимущественно его одежду: на пару раз сгодится, а потом ему сошьют что-нибудь персональное. Натягивая самые простые брюки и рубашку, которые удалось отыскать в творческом беспорядке королевского шкафа, Эдмунд вспоминал, как Каспиан отреагировал на его просьбу позвать Лилиандиль, и на его лице вновь расцвела ухмылка. Неужели думал, что они будут закатывать друг другу сцены ревности? Эдмунд никогда таким не страдал — для него взгляды, жесты и слова были достаточно красноречивы, — да и Лилиандиль, дочь Звезды, едва ли опустилась бы до подобного. Или… Каспиан боялся посмотреть в глаза жене, которой теперь уже официально изменил? Ухмылка медленно сползла с губ. Таш, а ведь Эдмунд об этом и не подумал. Он так много внимания уделял своим собственным эмоциям и чувствам, что совсем забыл о Лилиандиль. А ведь она наверняка не просто так вышла за Каспиана — Эдмунд помнил, как она смотрела на него ещё там, на острове Раманду… Чёрт. Выходит, ему придётся обсуждать с ними ещё и это. Впервые Эдмунд пожалел, что здесь нет Сьюзан: старшая сестрёнка, конечно, давно утратила свои веру и великодушие, но в вопросе чувств ей не было равных, в то время как Эдмунду все эти темы были максимально чужды. Впрочем, решив, что он придумает что-нибудь на месте, а задерживаться больше нельзя, Эдмунд захлопнул гардероб и вышел из покоев.

К счастью, вокруг комнаты Каспиана стражи не оказалось, а ниже в королевском крыле Эдмунду быстро удалось найти мрачного патрульного, который детально объяснил Эдмунду, как пройти в столовую. Когда он зашёл в достаточно просторное помещение, то увидел весьма комичную (если не знать, что происходит на самом деле) картину: Каспиан и Лилиандиль сидели за накрытым столом на соседних стульях и старательно не смотрели друг на друга, пряча глаза. Заметив присутствие Эдмунда, Каспиан рукой указал ему на свободный стул рядом с собой, а Лилиандиль тихо произнесла:

— Здравствуй, Эдмунд.

— Здравствуй, — слегка смущённо кивнул Эдмунд, но приглашением воспользовался. Мягкая обивка показалась ему твёрже камня, но он не обратил на это внимание. Слуги тут же засуетились вокруг, предлагая ему всякие блюда, но Эдмунд лишь покачал головой и приказал: — Оставьте нас, пожалуйста.

— Каспиан сказал, что ты хочешь поговорить с нами обоими, — неожиданно продолжила диалог Лилиандиль, когда последние слуги вышли из столовой. — О чём?

— Мы с Эдмундом начали обсуждать его коронацию, — быстро вставил Каспиан. — Думаю, затягивать не стоит. Мы проведём её как можно скорее, например, завтра…

— Нет, — перебил Эдмунд — уже второй раз за утро.

— Считаешь, что мы не успеем подготовиться? — удивлённо спросил Каспиан. — Может, ты и прав. Но в течение недели…

— Ты не понял, — Эдмунд в упор посмотрел на Каспиана. — Коронации не будет, Кас, потому что я от неё отказываюсь. Я не буду королём.

Следующая сцена будто бы вышла из какого-то нелепого немого фильма: глаза Каспиана расширились, Лилиандиль выглядела поражённой; не хватало только кинематографичного лязга выроненной вилки, нарушившего бы гробовое молчание, но, к счастью, этого не произошло. Эдмунд же оставался невозмутимым: принимая решение, он прекрасно знал, какую реакцию оно вызовет, и подготовил достаточное количество аргументов, которые должны были убедить обоих принять это.

— Почему? — наконец выдавил Каспиан, справившись с удивлением. — Ты ведь тоже король…

— Был им, — поправил Эдмунд. — У Нарнии уже есть король и королева, третий явно будет лишним, ты не считаешь?

— Если дело во мне, я готова… — попыталась тихо вставить Лилиандиль, но Эдмунд перебил и её:

— Нет, Лилиандиль, ты останешься полноправной правительницей Нарнии. Как и ты, Каспиан. Моё присутствие не изменит политическую ситуацию в стране, — Эдмунд покачал головой. — Я всё решил. Коронации не будет.

Пока Каспиан и Лилиандиль переваривали сказанное, Эдмунд потянулся к блюду с мягкими булочками и принялся отстранённо жевать. То, что править Нарнией он больше не станет ни при каких обстоятельствах, было для него закрытым вопросом: если во время второго путешествия у него и проскальзывали ностальгические мысли о тронном зале, приёмах, которые устраивала Сьюзан, и бессонных ночах, проведённых за изучением очередного законопроекта, и те достаточно быстро его покинули, сменившись новыми проблемами, то к моменту начала третьего путешествия Эдмунд уже не желал никаких королевских регалий и раздражался всякий раз, когда кто-то из членов команды почтительно обращался к нему «ваше величество». Да, когда-то он действительно правил Нарнией, более того, очень даже успешно, но это было больше тысячи местных лет назад; с тех пор здесь сменился не один король, и времена Золотых правителей остались далеко позади. Судя по тому, что Эдмунд сумел разузнать, Каспиан был достойным королём, и становиться с ним на одну иерархическую ступень Эдмунд совершенно не желал. И, что самое главное, Каспиану было об этом известно, и именно поэтому он наконец отмер и уже чуть решительнее произнёс:

— Ты вправе поступать, как сочтёшь нужным, но я не могу позволить, чтобы ты стал обычным простолюдином. В конце концов, когда-то ты правил Нарнией, и тебя здесь уважают. Ты можешь не быть королём, но лишать тебя почётного титула я не буду, прости.

— Я не собираюсь покидать двор, — пожал плечами Эдмунд. Он ощущал, что компромисс близок, и его не могло это не радовать. — И против титулов в принципе ничего не имею — особенно если ты настаиваешь. Лорд Эдмунд меня вполне устраивает, я уже почти привык.

— Отлично, — слегка расслабился Каспиан. — В таком случае, нужно решить, какую должность ты будешь занимать теперь.

— Например, ты можешь войти в совет, — предложила Лилиандиль, включаясь в разговор. Её бледное, как мел, лицо обрело лёгкий розовый оттенок, из чего Эдмунд сделал вывод, что её уже не так гнетёт обстановка.

— Нет, я же сказал: никакой политики. — Эдмунд и тут уже всё решил, поэтому сказал: — Если вы оба не против, я бы занял какую-нибудь военную должность — стал бы придворным стратегом или занялся бы подготовкой новобранцев. Что думаете?

В этом Эдмунд тоже ни капли не сомневался: в Золотом веке именно это было его обязанностью. Питер и Сьюзан искусно владели оружием, ну а Эдмунд брал на себя не менее важную часть — стратегическое планирование военных операций. Кроме того, будучи самым талантливым мечником Нарнии, он нередко наведывался в казармы, где обучал солдат всему, что умел сам, и сейчас ему вновь хотелось именно этого. К тому же, войско и политика неизменно находились в разных плоскостях, и Эдмунд знал, что таким образом сможет отгородиться от нежелательных дел, оставив разбор законов, дипломатию и прочие вопросы Каспиану и Лилиандиль.

— Если ты этого хочешь, я согласен, — кивнул Каспиан после недолгого молчания. — Я тут же займусь всеми документами.

— Я тоже не имею ничего против, — слабо улыбнулась Лилиандиль. — Уверена, что Нарнии это назначение пойдёт на пользу.

— Отлично, решили, — Эдмунд тоже выдавил улыбку, но она быстро потухла, когда он вспомнил, о чём ещё хотел поговорить за завтраком. Но стоило ему открыть рот, как двери столовой распахнулись, и в них вошёл знакомый Эдмунду человек — доктор Корнелиус собственной персоной. Впрочем, Эдмунд знал, что теперь к нему будет правильнее обращаться лорд-канцлер Корнелиус: об этом назначении Каспиан рассказал в один из первых дней на «Покорителе», и Эдмунд был с ним вполне согласен.

— Прошу прощения за беспокойство, — Корнелиус низко поклонился. — Я не хотел отвлекать вас от завтрака, но должен был убедиться, что… — он красноречиво посмотрел на Эдмунда, и сразу стало ясно, что именно стало причиной визита.

— Приветствую, лорд-канцлер, — вежливо поздоровался Эдмунд. — Я действительно навсегда вернулся в Нарнию, однако не собираюсь ничего менять в устоявшейся системе управления. Мы с… его величеством Каспианом и её величеством Лилиандиль как раз обсуждали моё новое назначение.

— О, — лицо Корнелиуса вытянулось, но он всё же, как и всегда, поборол любопытство и спросил только по делу: — Как мне теперь следует к вам обращаться?

— Лорд Эдмунд, — ответил он. — Я теперь буду занимать военную должность.

— Желаю вам в этом удачи, — вновь поклонился Корнелиус. — В таком случае, раз вы теперь не правитель… Ваше величество, вопрос будет касаться лишь вас, — он повернулся к Каспиану. — В зале совета возникла очень напряжённая ситуация, которая требует вашего срочного присутствия.

— Что произошло? — обеспокоенно спросил Каспиан.

— Ничего критичного, но без вас спор не решится, — покачал головой Корнелиус. — Поэтому, если это возможно…

— Разумеется, я уже иду, — Каспиан поднялся, отодвинув тарелку с почти нетронутой едой. — Я займусь твоим назначением сразу после этого, Эдмунд, — сказал он, прежде чем покинуть столовую.

Оставшись наедине с Лилиандиль, Эдмунд понял, что вопросы супружеской верности ему предстоит обсудить с ней с глазу на глаз, и ему стало слегка дурно. Он верил, что в присутствии Каспиана ему бы удалось найти нужные слова, и теперь он понятия не имел, как завязать разговор. Заметив, что на неё смотрят, Лилиандиль вернула ему вопросительный взгляд, и тогда, не в силах сдерживаться, Эдмунд выпалил тихое:

— Прости меня.

— За что ты извиняешься, Эдмунд? — с искренним недоумением поинтересовалась Лииландиль.

— За то, что у тебя отобрал, — чувствуя себя полным идиотом, ответил Эдмунд; он хотел отвести глаза, но не смог, и поэтому увидел, как Лилиандиль сокрушённо вздохнула.

— Ты ничего у меня не отнял, — заметив, что Эдмунд ничего не понял, она пояснила: — Ты не мог забрать того, чего у меня никогда не было.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил Эдмунд.

— То, что Каспиан никогда меня не любил, — на удивление, спокойным голосом начала Лилиандиль. — Он не рассказывал тебе, как мы поженились, ведь так? Когда он прибыл на остров Раманду после того, как вы вернулись в свой мир, он сделал мне предложение — но в его глазах я увидела огромную боль. И меня это не удивило. Знаешь, когда вы впервые прибыли ко мне, Каспиан мне очень понравился, — Лилиандиль на миг улыбнулась. — Он был красивым, решительным и благородным, но я не из тех, кто теряет голову, невзирая на обстоятельства. Я сразу поняла, что между вами происходит — ваши взгляды были куда красноречивее слов. И когда Каспиан вернулся, я увидела в его глазах столько боли, сколько не переживало ни одно знакомое мне существо. Тогда я и поняла, что он ищет. Каспиану нужен был друг, надёжное плечо, и я постаралась им стать. Он всегда относился ко мне с огромным уважением, позволял мне полноценно управлять Нарнией и вести его дела, но он меня никогда не любил. Даже когда мы проводили ночи вместе, он не смотрел на меня так, как на тебя во время обычных разговоров, — Лилиандиль вновь вздохнула. — Я знала, на что иду, Эдмунд, и никогда не жаловалась на свою судьбу. У меня есть сын и дело жизни, о чём я ещё могу просить? А ещё… Буду честна с тобой — я люблю и ценю Каспиана, и его счастье не может меня огорчать. Как и твоё, ведь ты тоже многое для меня значишь. Поэтому не нужно извинений, твоей вины ни в чём нет.

— Я… — Эдмунд почувствовал, как слова застревают в горле. Всё, что он мог сказать в поддержку, казалось таким неважным и мелочным на фоне прозвучавшей исповеди, поэтому он сдавленно произнёс: — Я никогда не посягну на твой статус и твои регалии… и на привилегии королевы…

— Это лишнее, — мягко перебила Лилиандиль. — С этого дня покои Каспиана для меня закрыты, можешь не переживать.

— Но твой долг…

— Я его уже выполнила, — уже твёрже парировала Лилиандиль. — Я буду беречь нашего с Каспианом сына, Рилиана, и в будущем, если такой будет воля Аслана, он займёт трон. Одного наследника более чем достаточно, да и… Ты уверен, что Каспиан теперь на меня посмотрит?

— Наверное, ты права, — пробормотал Эдмунд. Даже теперь те открытость и прямота, с которыми Лилиандиль говорила о таких… интимных вещах, заставляла его смущаться (хотя казалось бы!) — Только… что насчёт народа? То есть, я бы не хотел…

— Я знаю, что Каспиан займётся вопросом секретности, но будь готов к слухам, — кивнула Лилиандиль. — Впрочем, на мой счёт тебе не следует беспокоиться: клянусь всеми звёздами на небесах, что от меня никто ничего не узнает.

— Конечно… спасибо, — выдавил Эдмунд, прежде чем уткнуться в чашку с уже остывшим чаем. Некоторое время они молча ели; Эдмунд не хотел, чтобы их разговор оканчивался на такой тяжёлой ноте, поэтому на свой страх и риск заговорил о том, что должно было, по его мнению, немного разрядить обстановку: — Это ты назвала принца Рилианом?

— Я, — уже светлее ответила Лилиандиль, и печаль на её лице разгладилась нежностью. — Ты, верно, хочешь знать, почему не Каспиан Одиннадцатый?

— Да, — кивнул Эдмунд. — Я думал, это что-то вроде традиции…

— Ты прав, называть сына в свою честь — давняя традиция тельмаринских королей, — подтвердила Лилиандиль. — Однако Каспиан в последнюю очередь желал поддерживать связь со своими предками, которые не подарили Нарнии ничего, кроме тысячелетней раздробленности. Поэтому, когда у нас родился сын, он предложил мне придумать имя, и я назвала его Рилианом… Тебе же знакомо это имя?

— Так звали одного из королей Нарнии Старой династии, — мгновенно вспомнил Эдмунд. — Он был первым, кто повёл войско на север и придушил бунт великанов, — сделал то, чем потом занимался мой брат Питер.

— Да, верно, — улыбнулась Лилиандиль. — Я подумала, что назвать сына в честь одного из величайших правителей Нарнии будет хорошим решением — надеюсь, он станет не менее достойным королём, чем Рилиан Победоносный.

— Уверен в этом, — улыбнулся в ответ Эдмунд. — Ты сказала, что Каспиан позволил выбрать имя тебе — ему что же, было всё равно?

— Я понимала, что он не сразу свыкнется с мыслью, что у него теперь есть сын, — произнесла Лилиандиль, и хотя она вновь говорила о тяжёлых вещах, печальной она не выглядела. — Первый месяц я ухаживала за Рилианом сама. Это не доставило мне особых проблем, ведь я была к этому готова, но меня пугали мысли о том, что Каспиан может так и не принять сына, лишив его отцовской любви. Но, тем не менее, он смог полюбить Рилиана и избавиться от вины…

— Вины? — удивился Эдмунд, хотя догадывался, о чём пойдёт речь.

— Вины перед тобой, — просто сказала Лилиандиль, подтвердив его предположение. — Рилиан стал для Каспиана невольным живым напоминанием о том, что он предал тебя, когда вступил в брак со мной. Пусть и не по любви, но… Впрочем, сейчас всё хорошо, а с твоим возвращением будет ещё лучше. Каспиан замечательный отец, — Лилиандиль вновь улыбнулась. — И я тоже стараюсь подарить Рилиану всю живущую во мне любовь.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил Эдмунд, чувствуя себя немного легче. — А… мне можно увидеть Рилиана?

— Почему нет? Конечно, — кивнула Лилиандиль; убедившись, что Эдмунд не планирует продолжать трапезу, она поднялась из-за стола. — Мы можем пойти к нему прямо сейчас, если хочешь.

— Разумеется, — Эдмунд тоже отодвинул стул. — Если честно, я немного удивлён, что мы ещё не виделись.

— Он сейчас спит, — сообщила Лилиандиль, когда они, толкнув тяжёлые двери, покинули столовую. — Когда во дворец пришли гонцы, Рилиан хотел увидеть отца и не спал всю ночь, хотя я ему и говорила ждать утра, поэтому сейчас он отсыпается. И да, не извиняйся, — сказала она, когда заметила, что Эдмунд уже вновь готов пристыженно открыть рот. — Рилиан всегда во дворце, а твоё возвращение… В общем, за это я тоже тебя не виню. Идём.

Как Эдмунд и думал, Лилиандиль привела его в королевское крыло; более того, он предположил, что она сама живёт тоже где-то неподалёку. Коридор, где располагались покои наследника, оказался совсем незнакомым, из чего Эдмунд сделал вывод, что сохранившейся информации об этой части замка осталось слишком мало, чтобы восстановить её в исконном виде. Что же, тем хуже для него: придётся заново учиться ориентироваться в замке, который когда-то был ему домом. Пока он осматривался, Лилиандиль подошла к одной из дверей. Стража возле неё почтительно поклонилась, и только после этого они шагнули внутрь.

Убранство детской было явно роскошнее обстановки в покоях Каспиана: стены украшали многочисленные гобелены (некоторые из них Эдмунд помнил ещё из Золотого века; выходит, Каспиан не преминул воспользоваться его советом и заглянуть в их тайник в тронном зале), диваны были устланы яркими тканями. Посередине комнаты располагалась кроватка; повернувшись к Лилиандиль и увидев её мягкий кивок, Эдмунд подошёл ближе, стараясь не шуметь.

Когда он увидел трёхлетнего мальчика, мирно спящего на белых простынях, в груди у Эдмунда появилось странное тепло. Рилиан был очень похож на Каспиана чертами лица и пробивающимися тёмными волосами, и хотя Эдмунд не мог видеть цвет закрытых глаз, он был почти уверен, что они карие. Он прекрасно понимал, как Рилиан появился на свет, но это не вызывало неприязни — напротив, Эдмунд заметил, что неконтролируемо улыбается, наблюдая за тем, как мерно вздымается грудь принца под тонкой простынёй.

Через некоторое время дверь скрипнула, отвлекая Эдмунда, и, обернувшись, он увидел, что, во-первых, Лилиандиль оставила его, а во-вторых, в комнату вошёл Каспиан. С лёгким сожалением отойдя от кроватки, Эдмунд шагнул ближе.

— Лилиандиль сказала, что ты здесь, — прошептал Каспиан, издалека глядя на спящего сына. — Признаться, меня это удивило.

— Почему? — с интересом спросил Эдмунд.

— Рилиан — мой сын, — ответил Каспиан, будто бы это что-то само собой разумеющееся, но увидев, что Эдмунда подобное объяснение не устроило, он продолжил: — Я имею в виду… Его мать — Лилиандиль, а это значит, что я предал тебя, Эд. Поэтому… я пойму, если ты вдруг не захочешь общаться с Рилианом и не примешь его.

— Дурак, — ласково усмехнулся Эдмунд, в который раз проникновенно глядя в карие глаза. — Для меня Рилиан, прежде всего, твой сын, а ты — моё счастье и моя любовь. Как я смогу его не принять? — Эдмунд сделал ещё один шаг. — Ты уже давно часть моей семьи, и твой сын тоже ею станет. Обещаю, Кас.

Увидев счастливую улыбку на лице Каспиана, Эдмунд очень сильно захотел его поцеловать, но сдержался, помня о том, что они находятся в детской, а это явно не лучшее место для подобного. Вместо этого он подался вперёд и крепко обнял Каспиана, чувствуя, как его руки прижимают его к себе в ответ. И стоя так, уткнувшись носом в плечо Каспиана, Эдмунд точно знал: они будут счастливы.

========== VIII. Счастливо ==========

Комментарий к VIII. Счастливо

Выход этой части (финальной) приурочен ко дню рождения моего близкого друга и очень талантливого человека — Hell is real. Саша, с праздником тебя! Пусть всё сложится как можно лучше.

Девять лет спустя

— Какие меры мы, по вашему мнению, можем принять для укрепления северной границы? — спросил Каспиан, осмотрев своих советников. — У кого есть мысли по этому поводу?

— Ваше величество, я считаю, что нам необходимо построить новую дозорную башню, — предложил Трам, глядя на бумаги перед собой. — С её помощью мы сможем оперативно узнавать о грядущих опасностях и вовремя принимать нужные меры.

— Лорд-советник Трам говорит дельно, — согласился другой советник, лорд Каллидус. — Я тоже думаю, что постройка башни — самый оптимальный вариант.

— Это действительно хорошая мысль, — кивнул лорд Фид.

Слушая одним ухом комментарии, Каспиан посмотрел в окно. За ним царила середина лета: светило яркое солнце, природа веселилась и наслаждалась прекрасным погожим днём. В такое время меньше всего хотелось сидеть в четырёх стенах зала совета, но у Каспиана, к сожалению, не было выбора.

— Лорд-канцлер Корнелиус, каково ваше мнение? — наконец спросил он, когда все присутствующие высказались.

— Лорды-советники полностью правы. Если вам будет угодно, я сейчас же отдам распоряжение о как можно более скором начале работ, — сказал сидящий по правую руку от Каспиана Корнелиус.

— Хорошо, тогда так и поступите. Официальный приказ я подпишу позже, но вы уже можете приступать. — Взгляд Каспиана вновь метнулся к окну, и он уже не мог сдерживаться и не поддаться порыву. — Если у вас ещё будут какие-то предложения и вопросы, обратитесь к лорду-канцлеру Корнелиусу. Мне нужно заняться документами, — с этими словами Каспиан поднялся и, попрощавшись с советниками, вышел из зала.

Никакими документами он, разумеется, заниматься не собирался: хитро улыбнувшись себе под нос, Каспиан развернулся и направился к лестнице. В юности он порой тоже позволял себе подобные шалости, сбегая с уроков многочисленных приставленных к нему Миразом учителей (кроме Корнелиуса, занятия с которым он любил всем сердцем) и прячась в одной из башен. Сейчас такие выходки позволяли Каспиану вновь почувствовать себя молодым, хотя стариком его нельзя было назвать даже с натяжкой: ему не исполнилось ещё и сорока.

Почти что выбежав в сад, Каспиан остановился и полной грудью вдохнул свежий летний воздух. Он давно заметил, что у каждого времени года был свой уникальный аромат; так, лето пахло ягодами, солью и новыми открытиями. Последнее — главное: Каспиан уже давно бы собрал команду, снарядил какой-нибудь корабль и отправился в новое морское путешествие, если бы не был единственным официальным представителем королевской власти в Кэр-Паравале на данный момент. Конечно, присутствовал здесь и другой король, но… Тот, скорее, навсегда покинул бы замок, чем согласился бы править. Да и покорять неизведанные земли хотелось всё же вместе…

Раздумывая исключительно о хорошем, Каспиан углубился в сад и вдруг услышал негромкий лязг мечей откуда-то издалека. Как правитель он должен был испугаться, но на губах вместо этого заиграла счастливая улыбка: нет, эти звуки не имели никакого отношения к внезапному нападению. Именно поэтому Каспиан устремился туда, не думая о том, что кто-то заметит его совсем не королевскую скорость.

Он остановился возле края небольшой рукотворной лужайки, где развернулось настоящее сражение — по крайней мере, так можно было подумать, не зная его участников. По поляне, то и дело с лязгом скрещивая мечи, кружили Эдмунд и Рилиан, и тренировка проходила так мастерски, что Каспиан порой не успевал следить за их стремительными передвижениями. Эдмунд использовал обычный стальной меч из оружейни, но даже так он заметно выигрывал у орудующего Риндоном Рилиана: Каспиан в очередной раз подумал о том, что, возможно, было слишком рано отдавать принцу этот меч. Ростом Рилиан явно пошёл в отца — в свои годы он уже почти что догнал Эдмунда, — но всё ещё казался слишком хрупким для такого тяжёлого оружия. В правильности решения Каспиана всегда убеждали аргументы Эдмунда, что Рилиану так или иначе придётся учиться управляться именно с Риндоном, и лучше сейчас, чем никогда, а ещё мысль о том, что Питер когда-то сам получил этот меч, будучи ненамного старше.

Тем не менее, несмотря на опасения, Каспиан не мог не отметить, что Рилиан очень неплох: до уровня лучшего мечника Нарнии ему, конечно, было ещё далеко, но он достойно парировал выпады Эдмунда, который, хоть и сражался не в полную силу и заметно поддавался, всё же не щадил своего подопечного. Каспиан наблюдал за происходящим ещё минут пять, прежде чем Эдмунд всё же закончил бой парой быстрых выпадов.

— Неплохо, ваше высочество, — сообщил он, помогая поверженному Рилиану подняться с травы; тот тут же упёрся ладонями в колени, переводя дыхание. Сам Эдмунд оставался спокойным, будто бы и не было никакой длительной тренировки. — Продолжайте занятия, и тогда будет ещё лучше.

Только теперь Каспиан подошёл ближе, и Рилиан тут же выпрямился.

— Отец! — он склонил голову, но Каспиан успел заметить быстрый обиженный взгляд, брошенный Рилианом на Эдмунда. Его причина была понятна: Эдмунд наверняка сразу понял, что они не одни, но решил не говорить об этом принцу; по официальной версии — чтобы не прерывать тренировку, но Каспиан догадывался, что это всего лишь проявление достаточно ироничного чувства юмора Эдмунда. — Если бы я знал, что ты здесь, я бы старался ещё больше!

— Стараться нужно всегда, Рилиан, — наставническим тоном произнёс Каспиан, а затем мягко улыбнулся и потрепал сына по голове. — Как бы там ни было, ты достойно сражался, я тобой доволен.

— Ваш отец прав, ваше высочество, — подтвердил Эдмунд.

— Но я могу и лучше, правда, — Рилиан заглянул Каспиану в глаза. — Можно, мы с лордом Эдмундом потренируемся ещё?

— Позже я обязательно верну тебе твоего наставника и с удовольствием понаблюдаю за вашими занятиями, — почти что рассмеялся Каспиан. — Пока потренируйся сам. Нам с лордом Эдмундом нужно кое-что обсудить. Вы же не против, лорд-военачальник?

— Абсолютно нет, ваше величество, — иронично ответил Эдмунд, пряча меч в ножны. — Мы продолжим позже, ваше высочество, — поклонившись Рилиану, он выжидающе посмотрел на Каспиана, и тот, пожелав сыну удачи, направился в глубину сада.

— Как Рилиан? — спросил Каспиан, когда они отошли чуть дальше, и свист рассекающего воздух клинка стих.

— Он достойно сражается для своих лет, — сказал Эдмунд. — Ещё немного, и догонит тебя.

— Но не тебя? — лукаво поинтересовался Каспиан.

— Звание лучшего мечника Нарнии завоёвывается не один год, — назидательно произнёс Эдмунд. — Но я был бы только рад, если бы Рилиан однажды начал сражаться лучше меня. Как говорится, нет большей радости для учителя, чем превзошедший его ученик, слышал такое?

— Конечно. Но не забывай, что ученика у тебя было два. — Взгляд Каспиана снова стал хитрым.

— Мне бы хотелось сказать, что и второй превзошёл меня, да только… Дай угадаю: ты опять сбежал с совета? — Эдмунд укоризненно покачал головой, и Каспиан был уверен, что отчасти даже всерьёз. — Если ты думаешь, что это разочарует меня настолько, что я сам надену корону и отправлюсь выполнять твои обязанности, ты ошибаешься.

— Я ниоткуда не сбежал, — парировал Каспиан, почти не в силах сдерживать улыбку. — Между прочим, сегодня мы приняли важное решение по твоей части — будем строить дозорную башню на севере.

— А это неплохая идея, — одобрительно хмыкнул Эдмунд. — Как только строительство закончится, я лично пошлю туда гарнизон.

— Славно, — кивнул Каспиан.

— Когда Лилиандиль возвращается из Гальмы? — вдруг поинтересовался Эдмунд, и Каспиан даже вздрогнул: прошли годы, а он так и не привык к тому, что Эдмунд теперь способен резко менять тему разговора, только ощутив, что прошлая исчерпала себя.

— А ты что, соскучился? — спросил в ответ Каспиан.

— Не я, а Рилиан, — покачал головой Эдмунд. — Как бы там ни было, она его мать, и эту роль в его жизнь не сможешь занять ни ты, ни уж тем более я. Да и вообще, она королева… Тебе не кажется, что дипломатический визит подзатянулся?

Каспиан отвернулся от Эдмунда, предаваясь воспоминаниям. Когда они получили письмо от герцога Оттона, Каспиан думал, что они поедут все вместе, но Лилиандиль предложила свою кандидатуру, аргументируя это тем, что сейчас, когда существует потенциальная угроза с севера, Каспиану не стоит оставлять Нарнию, а Рилиан ещё слишком мал для морских путешествий. Обсудив это с советом, а потом, отдельно, с Эдмундом, Каспиан согласился: он понимал, что дело здесь не только в этом. Лилиандиль нужна была свобода, хотя бы глоток, и в Гальме она могла её получить, отдалившись от двора, и Каспиан отпустил её без лишних сомнений. Из её последнего письма он сделал вывод, что у неё всё в полном порядке, и был рад за наконец-то нашедшую покой супругу, но Эдмунд тоже говорил правильные вещи.

— Я отправлю корабль в Гальму, — наконец решил Каспиан. — Лилиандиль действительно пора домой.

— Не слышу энтузиазма в голосе, — усмехнулся Эдмунд. — Что случилось?

— Рилиан, — просто сказал Каспиан, сжимая руки. — Ты прав: я не подумал о том, что он может почувствовать из-за этого.

— Так, опять за своё, — вздохнул Эдмунд, после чего обошёл Каспиана и, остановившись перед ним, посмотрел прямо в глаза, не оставляя и шанса отвести взгляд. — Лилиандиль не в ссылке, и её туда отправил не ты. Ты не виноват в том, что не любишь её так, как в теории должен, и как для короля и королевы твоё отношение к ней абсолютно нормально. Рилиану больше не три, и он способен понять такие вещи и не держать на тебя зла. И, раз уж мы об этом заговорили, тебе не обязательно называть меня лордом-военачальником при сыне. Отбрось формальности, мы друг другу не чужие, и Рилиан…

— Я с ним об этом не говорил…

— Кас, я живу в Нарнии девять лет, пять из которых выполняю обязанности личного наставника его высочества, — цокнул языком Эдмунд. — О чём-то говорить уже поздно. Рилиан всегда был не в меру любопытным, я уверен, что ему давно известно, кто я для тебя, поэтому прекрати наконец усложнять эту ситуацию. И, к слову, я думал, что мы давно это решили.

— Разве это можно решить за один день? — сокрушённо поинтересовался Каспиан.

— За день, конечно, нет, но за девять лет уж можно, — Эдмунд подошёл ближе. — Скажи, Кас, ты счастлив?

— Ну… да, разумеется, — Каспиан удивлённо уставился на Эдмунда.

— Вот и хорошо. Ты счастлив, Рилиан счастлив, я счастлив, и Лилиандиль, поверь мне, тоже не на что жаловаться, — мимолётно улыбнулся Эдмунд. — Значит, всё хорошо. Отправляй гонцов в Гальму и прекрати себя накручивать. Разве для этого ты сбежал с совета?

Каспиан улыбнулся: слова Эдмунда, как всегда простые и рациональные, смогли облегчить тяжесть ноши на плечах, и он пошёл дальше, краем глаза наблюдая за шагающим рядом Эдмундом. За девять лет тот изменился: стал бледнее, черты лица заострились, а глубина в глазах только увеличилась, и Каспиан ещё больше чувствовал себя глупым мальчишкой рядом с Эдмундом, хотя тот, конечно, повода не давал. За девять лет Каспиан так и не сумел до конца привыкнуть к изменениям, привнесённым тёмной магией — в особенности к тому, как быстро Эдмунд превращался из проникновенного советчика в отстранённого и замкнутого человека, который, кажется, в принципе не был способен кому-то сопереживать. Вот и сейчас, глядя на то, как Эдмунд безразлично рассматривает деревья, Каспиан не мог смириться с ощущением, что буквально минуту назад именно он помог ему унять душевные метания.

Однако все сомнения развеивались, когда Эдмунд смотрел на него — каждый раз Каспиан видел в этом взгляде целое море нежности, которая совсем не вязалась с внешним холодом. Это всё ещё был его любимый король Эдмунд, и забывать об этом он не позволял ни на день. «Ты разрушаешь мой лёд», — любил говорить Эдмунд, и долгое время Каспиан оставался единственным, с кем тот мог быть собой настоящим. Впрочем, когда Рилиану исполнилось семь, Каспиан, обсудив всё с Лилиандиль, пришёл к выводу, что принцу пора учиться чему-то большему, чем грамоте и счёту, и решил, что лучше Эдмунда с ролью наставника никто не справится. Несмотря на все заверения Эдмунда, что против Рилиана он ничего не имеет, Каспиан немного сомневался в этом, но буквально через несколько занятий убедился: Эдмунд не блефовал. Слушая, как Рилиан с восторгом рассказывает о своём учителе, Каспиан понимал, что не допустил ошибки. Эдмунд искренне привязался к своему ученику и занял в его сердце место, которое у самого Каспиана принадлежало Корнелиусу, и на большее он не смел и рассчитывать. И, что главное, Эдмунд, кажется, был прав: если Рилиан и догадывался, что Каспиана с ним связывает не только многолетняя дружба и огромное доверие, то на его любовь к ним обоим это никак не влияло.

— Всё никак не могу привыкнуть, — вдруг нарушил тишину Эдмунд. — Наконец-то в Нарнии ничего не происходит — я имею в виду плохого. Столько лет мира здесь не было даже в Золотом веке.

— Угроза с севера, — лениво напомнил Каспиан, хотя прекрасно знал, что услышит в ответ.

— Это мелочи по сравнению с тем, что было раньше, — подтвердив догадки, заметил Эдмунд. — Такими темпами моему кузену делать тут нечего.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Каспиан.

— Забыл? Аслан обещал, что Юстас вернётся в Нарнию, — сказал Эдмунд. — Но, видимо, это случится уже не в твоё правление и, я надеюсь, не в правление Рилиана. Получается, мы встретимся только в стране Аслана…

— Ты скучаешь по ним? — быстро спросил Каспиан, пока Эдмунд снова не перевёл тему. Он был даже поражён, когда понял, что они чуть ли не впервые заговорили об этом за все эти годы: Эдмунд почти не упоминал свою семью, не считая эпизодов, когда Каспиан расспрашивал его о тех или иных ситуациях из Золотого века. Наверняка он всё же тосковал по ним, и Каспиану было важно это знать: Эдмунд сумел поддержать его, и теперь он чувствовал необходимость сделать то же самое взамен.

— Это даже не обсуждается, — просто ответил Эдмунд, пожимая плечами. — Да, я скучаю по ним, в особенности по Лу. И по Юстасу, и по Питу, и даже по Сьюзан, какой бы легкомысленной дурочкой она ни стала. Но смысл думать об этом, если можно и нужно жить здесь и сейчас? Тут, в Нарнии, с тобой, я снова почувствовал себя живым, несмотря на эту дурацкую силу, — Эдмунд остановился и вновь внимательно посмотрел на Каспиана. — Зачем мне что-то ещё? Рано или поздно я с ними увижусь и, знаешь, надеюсь, что это случится нескоро.

— Ты, наверное, прав, — Каспиан отвёл взгляд, жалея, что вообще затронул эту тему, но затем, увидев кое-что позади, попросил: — Обернись, Эд.

— Вижу, у тебя сегодня неконтролируемое желание наслаждаться природой, — беззлобно заметил Эдмунд, послушно оборачиваясь и внимательно изучая то, что хотел показать ему Каспиан. — Хотя не могу не отметить, что деревья летом здесь и правда красивы.

— Вообще-то, это не просто дерево, — деланно уязвлённо сообщил Каспиан. — С него всё началось, забыл?

— Полно тебе, — Эдмунд пихнул его в бок. — То, что я Белый Колдун, не значит, что я растерял все счастливые воспоминания. Акацию я даже спросонья узнаю. Или, эй, думаешь, что я не способен на романтику?

Каспиан, сдержав улыбку, промолчал, рассматривая дерево. Хоть акация давно отцвела, он всё равно ощущал неконтролируемые эмоции, когда стоял здесь — слишком много воспоминаний было с ней связано. Именно поэтому, углубившись в них, он только краем сознания услышал голос Эдмунда:

— Ты не ответил, — настойчиво сообщил он, снова обходя Каспиана и замирая между ним и акацией. — Хотел меня проверить?

— Может быть, — лукаво улыбнулся Каспиан, радуясь, что ему невольно удалось сгладить проглядывающие острые углы.

— Ты как всегда за своё, — вздохнул Эдмунд, но по искоркам в его глазах Каспиан понял, что тот не только не злится, но и принимает правила игры. — Если это всё было ради того, чтобы заставить меня в очередной раз сказать, как я тебя люблю, то ты победил и добился своего. Я люблю тебя, и это для меня значит больше, чем вся Нарния, и какие бы у тебя ни возникли трудности, я всегда помогу их решить, даже если они связаны с твоей женой. Доволен?

— Конечно, — Каспиан рассмеялся, а затем, не боясь, что кто-то случайно забредёт в этот уголок сада, поцеловал Эдмунда, прижимая его к себе. В такие моменты он не мог думать о проблемах и заботах — они уходили на второй план, уступая место счастью и приливу энергии. Вот и теперь Каспиан знал, что, когда он отстранится от Эдмунда, все переживания покажутся мелочными и незначительными, и он найдёт в себе силы справиться со всем, что накопилось.

И тогда у них снова — всегда — всё будет хорошо.