Неправильный (СИ) [love and good] (fb2) читать онлайн

========== 1. ==========

Белкет всегда был неправильным ангелом. Погружённым более в себя, чем ориентированным на мир — у ангелов хоть и не было коллективного сознания, как у безликих, однако социальные связи для них всегда были чрезмерно важны. Коллективизм, в который попадаешь вне зависимости от желания, коллективная ответственность, которую несёшь вне зависимости от обстоятельств.

Белкет же всегда держался обособленно. Да и другие ангелы сами смотрели на него косо. Он был словно чужой среди своих. Всегда сам по себе, всегда один — не то чтобы у нас были к тебе какие-то претензии, Белкет, но тебе всё же лучше держаться от нас подальше.

Белкет, на самом деле, никогда не был против.

Он один из первых сыновей Эльрата. Старшее поколение, у которого только один отец — Дракон Света, жестокий и суровый, не прощающий слабость и малодушие. Он создаёт своих детей по собственному подобию, и все они — непримиримые борцы за Свет, несущие его обжигающую святость и благодать. Жестокие безжалостные воины, у которых есть лишь одна прямая проторенная дорога. И ответвления от неё неприемлемы; и ответвления от неё еретичны.

Для них есть только Свет и его Правда. А всё остальное подлежит полному уничтожению. Белкет же даже в этом оказывается неправильным ангелом.

Он чаще других своих собратьев пропадает в библиотеке. Его не привлекают битвы и бессмысленные споры, но его душа тянется к знаниям, а разум желает хотя бы попытаться понять, как в самом деле устроен весь этот сложный мир. Ведь в нём не может быть всё так просто; ведь он не может существовать только из-за постоянной борьбы противоположных начал. Он пропадает между стеллажами библиотеки, и его руки любовно и аккуратно поглаживают корешки старых книг.

Он куда охотнее проводит пальцами по шершавому пергаменту страниц, чем сжимает ими же фигурную рукоять меча. Собратья из-за этого смотрят на него с пренебрежением и недовольством, но Белкет всегда игнорирует их.

Ещё с самого своего рождения он привыкает к тому, что он — неправильный ангел.

Ветра Илата, долетающие даже до Небесных Городов Ангельского царства, мягко колышут ангельские перья. Пепельно-белые, они словно тёмное пятно на сверкающей белизне ослепительного света. Белкет усмехается иронично и прикрывает глаза.

Наверно, если бы не знание о том, что он вышел с другими собратьями из-под крыла самого Эльрата, его бы уже давно предали пыткам и очищению, дабы изгнать из него всю грязную скверну. Но ведь отец-Эльрат не мог ошибиться, верно? И сотворить случайно что-то не так?..

Неправильным ангелом, однако, от этого Белкет быть не перестаёт.

Собратья не скрывают своего пренебрежения, смотрят с насмешкой, смешанной с неодобрением. «Ты создание Света, Белкет. Ты наш брат, Белкет. Не смей пренебрегать нами и своим долгом!» — немой укор в глазах Старейшин, но Белкета он уже давно не задевает. Он осознанно выбирает отстранённость и одиночество, потому что знает, что иначе его никто не поймёт.

Он смотрит шире, он смотрит глубже. Он останавливается и оглядывается по сторонам. Он постигает тайны Света и задаёт вопрос, как это работает. Он изучает другие науки и искусства и пытается понять, какое место они занимают в грандиозном плане Асхи. Он ходит между разными царствами огромной Империи Шантири и пытается постичь, как и зачем она была создана.

В чём природа Магии, что её реки текут по жилам дракона, питая мир?

В чём природа Знания, что его постигают лишь избранные?

В чём природа Мира, как и из чего он был создан, и почему Ургаш в итоге предал свою сестру?

Вопросы, вопросы, вопросы… Их в голове намного больше, чем редких ответов, и он хочет найти недостающие звенья цепи, хотя пока ещё плохо понимает, где должен искать.

Косые, полные недовольства и презрения взгляды собратьев, и злые шепотки за его спиной преследуют и днём, и ночью. Ведь ангелы не должны спрашивать. Ангелы не должны сомневаться. Они должны нести Свет туда, где Тьма и невежество, и неважно, что никто их об этом не просит. Ангелы — воины, жестокие, безжалостные, прямолинейные, и для них не существует никаких других цветов, кроме сияющего слепящего Света.

Не существует никаких других дорог, кроме насильственной святости там, где в ней никто не нуждается. Уничтожение одного ради насаждения другого. И Свет, Свет, Свет, обжигающий и ослепляющий.

Белкет всегда считал это проклятием. Собственную ангельскую природу он ненавидел и считал худшим из зол. Он хотел сбежать от неё, избавиться от её оков, но ему было некуда пойти. Нигде он не был понятым; нигде он не был желанным; нигде он не был своим.

Его собратья всегда считали его еретиком. Безумцем, тронутым печатью Тьмы. Ошибкой, вышедшей из-под крыла Эльрата-Отца, хоть и подобные заявления тоже были своего рода ересью. Ведь Эльрат никогда ошибается, верно?..

Белкет смеётся глухо, и ветра Илата мягко колышут его пепельно-белые перья. Он смотрит в вечереющее небо долгим задумчивым взглядом и сам задаётся тем же молчаливым вопросом.

«Действительно ли я — твоя ошибка, отец мой? Действительно ли я тот, кого не должно было существовать? И коль это так, то каков мой путь? Какую судьбу ты мне уготовал?»

Эльрат предсказуемо никогда не отвечает. Быть может, теперь, когда древнейшие из войн закончились, а мир был окончательно создан, ему больше нет дела до того, что происходит в нём. Он создал своих сыновей и дочерей, дабы они охраняли порядок Великой Матери, он сделал всё, что от него требовалось. Так какое ему теперь дело до переживаний одного-единственного отверженного ребёнка?..

Белкет не ждёт ответ Дракона Света. Он знает, что тот наверняка им разочарован. Он усмехается, и горечь жжётся в уголках губ — что ж, ему ещё не раз и не два доведётся разочаровывать окружающих. Но Белкет, в конце концов, неправильный ангел, и если такова будет его судьба, он будет готов принять её.

========== 2. ==========

После войны Асхан меняется до неузнаваемости. Некогда могучая Империя Шантири превращается в руины — покинутые, безмолвные, забытые. Братские народы, долгие тысячелетия жившие в мире друг с другом, разбредаются кто куда. Забываются старые связи; вчерашние союзники становятся врагами в бесконечной борьбе за выживание.

Это то, до чего довела гордыня старших из них. Тех, кто были созданы первыми. Они должны были хранить и защищать равновесие мира, а не подводить его к краю. Вот, чем обернулось их слепящее высокомерие.

Болью, разрушением и тишиной…

Белкет уходит ещё до того, как его изгонят или, чего хуже, схватят и казнят как предателя. Повесят на ненавистного собрата самое удобное клеймо, лишь бы только не видеть и не слышать его больше. Не осознавать, что ангел-одиночка оказался прозорливей и умней их общей коллективной ответственности.

Белкет уходит ещё до этого. Он не видит, как подписывается Сумеречный Пакт, и безликие, не проигравшие, нет, всё равно бегут и прячутся в самых тёмных норах Асхана. Пока его собственные собратья взмывают выше облаков и прячутся за цитаделями своих Небесных Городов.

В конце концов, в этой войне нет победителя. И обе стороны, на самом деле, остаются в стане поверженных.

Белкет уходит. И их судьба более не заботит его. Но искреннюю печаль вызывает другая картина, та, которая открывается ему тут, внизу.

Здесь тихо. Пугающе тихо. Так тихо, как, возможно, было тогда, когда мир только создавался. Пустота и тишина, припорошенные пылью и каменной крошкой; отзвуками стенаний, криков и лязга металла о металл; страданиями и болью, страшными ранами и смертью. Здесь словно и не было никогда жизни, словно всегда были девственные пустоши, по которым Белкет бродил без цели и места, куда можно было бы прибиться.

Проходят дни, что медленно и тихо стекаются в реку месяцев, растягивающуюся целыми годами. Он ходит по миру, слоняясь усталой серой тенью без чего-либо. Мир, унылый и брошенный на произвол собственной судьбы, медленно встаёт из пепла, и жизнь начинает своё робкое торжество над смертью.

Белкет наблюдает за этим со стороны и ожидаемо не может не задаваться вопросом «почему». Почему так происходит? И откуда утраченная надежда черпает свои силы? Как младшие расы, потерявшие всё, свою родину, свои знания и свои ценности, могут восстановить всё это вновь? Почему они не отчаиваются тем отчаянием, от которого опускаются руки, но вместо этого поднимаются с колен и идут вперёд, медленно и уверенно?

«А почему идёшь вперёд ты? — Белкет сам себе задаёт вопросы. — Чего ищешь ты? Куда хочешь прийти?»

Даже перед самим собой он уходит от ответов. Но упорно продолжает двигаться дальше, устало передвигая ногами. Его время, как и время этого мира, ещё не пришло. А значит, он должен исполнить то предназначение, которым наделил его Эльрат…

Нет, не Эльрат. Не Дракон Света, отец всех ангелов, вёл своего отверженного сына. Не было ему никогда дела до них, ушёл он от них, покинул… Но Асха, Великая Мать, Та-Что-Стоит-Выше-Других, она всегда зрит и прядёт каждому его неповторимую судьбу, и по её замыслу стоит и возрождается из пепла павший мир. Зарастают травой и мхом руины, предаваясь вечному забвению, и встают на их местах новые города и поселения.

И Белкет, отверженный и одинокий, обретает смысл своего существования.

Его скитания превращаются в путешествие. Он обозревает мир, ещё до конца не обновлённый, и новые вопросы рождает в его голове развитие и восстановление. Вопросы, на которые он теперь может найти ответы, ведь более его ничто не сдерживает и не сковывает. И он сам находит тех, кто так же, как и он, мечется беспокойно, не желая довольствоваться малым.

Семь Городов — в прямом смысле семь городов. Вернее, их следовало бы назвать семь поселений или семь сёл. Они едва-едва зарождаются, и Сар-Шаззар, энергичный и полный сил мужчина, один из тех хрупких потомков детей Илата, вместе с теми, кто поверили в него и разделили с ним его учение, таскает кирпичи для внешних укреплений. Позже, намного позже на глазах Белкета на этом месте вырастет величественный Аль-Сафир, который нарекут первой и нерушимой столицей, но а пока…

Человек сначала с удивлением смотрит на молчаливого падшего ангела, в чьих чёрных перьях запутывается горячий ветер безжалостной пустыни. После удивление сменяется любопытством, на место которого тут же приходит понимание — взглядом мудреца взирает на ангела человек перед ним и коротко кивает, жестом приглашая гостя к работе.

— Ты ученик Седьмого Дракона, — голос Белкета тих и спокоен, и растворяется он в песне песка и ветра, пока чёрные глаза со смирением смотрят на человека рядом с собой. — Ты мудрец, владеющей Мудростью своего Учителя. Возьми и меня в свои ученики так же, как когда-то Он взял тебя; так же, как ты сам стал учителем для всех тех, кто пошёл за тобой. Я пойду вместе с вами — лишь позволь мне остаться.

Сар-Шаззар улыбается с молчаливым пониманием, и в его ясных синих, словно сапфиры, глазах Белкет видит доброжелательность. Он хлопает ангела по плечу и приглашает к общему столу, где ученики и их семьи делят трапезу друг с другом и своим учителем. И здесь никто не упрекает своего соседа в том, кем тот является или, наоборот, не является. Все равны между собой за этим столом и с радостью встречают они нового товарища, с которым придётся пройти нелёгкий долгий путь.

Белкет колеблется лишь мгновение, прежде чем подходит к ним. Принимает приглашение и садится рядом с костром, разожжённым между камней. И обретает то пристанище, где наконец-то может стать своим.

========== 3. ==========

Аль-Бетиль мрачен и темен. Он вроде бы не отличается от других городов магов, но в то же время всякий прибывающий сюда чувствует этот незримый налёт отличия. Здесь будто бы темнее, чем в преисполненных солнечного света пустынных оазисах других Домов. Здесь будто бы холоднее, чем в купающихся в тепле и изнывающих от жары других городах. Здесь будто бы витает прямо в воздухе удушливый запах смерти, в то время как всё остальное государство магов чрезмерно пышет жизнью.

Аль-Бетиль отличается от них от всех. И Уриэль брезгливо передёргивает плечами, ступая на земли Дома Этерна без особой охоты, но гонимый собственной безумной нуждой.

Белкет ожидаемо встречает его без радости и распростёртых объятий. Он так же мрачен, как и город-цитадель, воздвигнутая его стараниями, хмурится и смотрит тяжёлым взглядом — даже его глубокий капюшон не в силах скрыть неприязненную осторожность.

В то время как сам Уриэль с трудом может подавить собственное брезгливое пренебрежение.

— Уриэль, — глубокий голос Белкета отдаёт усталой констатацией факта, и неохотное принятие сквозит во всех движениях падшего ангела.

Пять сотен лет отрёкшиеся и презирающие его собратья не тревожили его. На пять сотен лет они забыли о его существовании, вычеркнули его из всех списков, где значилось его имя, стёрли из памяти и истории… Уриэль был среди них первым. Самым яростным и непримиримым, самым фанатичным, дольше всех не соглашавшимся с необходимостью мира и больше всех ненавидящим его.

Ненавидящим вообще всё, что так или иначе отклонялось от его собственного восприятия Света и Святости.

И вот теперь он здесь. Не скрывает своей неприязни, своего презрения, но он приходит сам, приходит к Белкету, и падший ангел находит это странным образом ироничным.

Разумеется, он знает, зачем бывший собрат находит его.

— Пять веков пролетели словно одно мгновение, не правда ли, Белкет? — в чужом голосе слышатся нотки ядовитого сарказма, но Белкет не намерен поддаваться на провокацию.

— Зачем ты здесь? — он спрашивает прямо, не желая увиливать и затягивать надолго эту неприятную им обоим встречу, и Уриэль кривит губы в надменной усмешке, пытаясь взирать свысока.

Щенок, мнящий себя великим Спасителем и Избавителем. Одержимый местью эгоистичный безумец, ослеплённый Светом и собственной гордыней.

— Ты знаешь ответ на свой вопрос, — Уриэль отрезает резко, и деланная безмятежность мгновенно вспыхивает яростью. — Ты знаешь, что это необходимо.

— В этом никогда не было необходимости, Уриэль, — Белкет вторит ему, и голос его полон твёрдой уверенности. — Было безумие, но никогда — необходимости. Как и не было её в принципе в той бессмысленной войне, павших воинов которой ты пытаешься вернуть.

Глупец! Он, как и подобные ему, не имеет понятия о нерушимости и неразрывности священного цикла. Вмешиваться в него — всё равно что вмешиваться в сам Порядок, установленный Асхой. Ценность смерти не менее велика, чем ценность жизни, и не стоит беспокоить тех, кто уже ушёл. Их судьба свершилась, и Прядущая уже уготовала им другую дорогу, которой им придётся пройти после перерождения.

Но Уриэль…

Он свято верит в правильность всех своих действий. Он истинный фанатик, такой, каких когда-то давно было много. Такой, который и начал ужасную войну, ценой которой стало уничтожение мира. И теперь он хотел её повторения. Хотел раз и навсегда искоренить «скверну», уничтожить, рассеять тьму и оставить вокруг лишь свет.

Слепящий… Обжигающий… Уничтожающий… Уходящий сам в себя и теряющий всякий смысл.

— Тьма должна быть развеяна, Белкет. Асхан не место для лжи и интриг безликих, — его голос категоричен, а убеждения ошибочны, и Уриэль натыкается на ту же ошибку, что и тогда. В собственном невежестве он не может понять одну элементарную истину, на которой базируется всё мироздание.

Свет — ничто без Тьмы, равно как и наоборот. Порядок — ничто без Хаоса, равно как и Хаоса не существует без Порядка. Но Уриэль…

Пять веков он плавится в яде собственного безумства. В горечи и боли утраты, которые он не может и не хочет отпустить. И ради мимолётного блаженства и такого же мимолётного триумфа он готов положить на заклание весь мир так же, как это случилось пять веков назад.

— Нет, — спокойный голос звучит тихо, но твёрдо и уверенно, и Белкет видит, как поджимает Уриэль губы, прожигая его скрытое капюшоном лицо чистейшей яростью и ненавистью.

Ангел Смерти знает, почему младший брат Михаэля приходит к нему. Он знает, что пять сотен лет обезумевший фанатик вынашивает в своём разуме жестокую месть, которая всё никак не может свершиться, потому что у него не получается. Технология и ритуал, которые Уриэль выбирает в качестве своего главного оружия, несовершенны, а все эксперименты проваливаются, так и не успев начаться.

Потому что тем, кто уже ушёл, незачем возвращаться обратно. И ни Магия Света, ни собственная магия ангелов не смогут заставить освободившиеся души вновь вернуться в оковы физического тела.

Ангел Смерти знает, что Уриэль не понимает этого. И отчаянно ищет любые способы, как воплотить своё желание в жизнь. И вот теперь взор его падает на некромантию. И вот теперь он вспоминает о своём падшем собрате.

— Я не прошу твоей помощи, — он пытается зайти с другой стороны, но Белкет знает, что это заведомо гиблая идея.

Он знает, что Уриэль хочет ему предложить, и знает, что он никогда бы не смог и не захотел принять это.

— Я даю тебе возможность вернуться к братьям и сёстрам, заслужив полное прощение.

Прощение… Белкет усмехается, и горечь жжётся в уголках его губ так же, как и когда-то очень, очень давно. Разве он сделал что-то, чтобы нуждаться в прощении?

— Я не верну души ангелов к жизни в украденных телах! Их судьба была исполнена в этой жизни. Они умерли, Уриэль, и ты не тот, кто вправе нарушать уставленный порядок! — он отвечает резко, не намереваясь отступать от своих слов. Некромантия, мрачное и древнее искусство, не всесильна, и её главная задача — беречь покой и равновесие священного Цикла, а не вмешиваться в него и вносить в него хаос.

Уриэль хмурится, явно недовольный результатом. Он приходит сюда с конкретной целью и желает получить на неё конкретный результат. Но Белкет… Отверженный всеми, проклятый собственными собратьями — о Эльрат, знал бы он, чего Уриэлю стоило пересилить себя, чтобы прийти к нему! — он отвергает благородное прошение и пренебрегает великодушной милостью. Он, погрузившийся во тьму и заслуживающий лишь справедливого возмездия…

— Наша война не окончена! — младший брат Михаэля шипит, и золото его глаз сверкает налётом ядовитого безумия. — Надвигается Тьма, Белкет, и ты не сможешь скрыться от неё под чёрными одеяниями и пепельными крыльями!

Зазнавшийся глупец, заблудившийся на собственном пути и не желающий слушать никого, кроме самого себя — бесполезная трата времени спорить с ним и что-то ему доказывать. Ангел Смерти расправляет могучие плечи и с резким шорохом распахивает в стороны смолянисто-чёрные крылья. Безумие и гордыня погубят этого фанатичного юнца, но Белкет не будет в числе тех, кто пойдёт за ним.

В конце концов, свой собственный путь он избрал уже очень и очень давно.

— Я предпочитаю осмысленную жизнь глупой смерти, — его голос тих и спокоен, но вместе с тем силён, будто усиливается могучим эхом. — Именно поэтому сейчас по своему пути я иду один.

Уриэль осекается, ощущая силу и предупреждение чужого могущества. Ангел перед ним, хоть и падший, всё же сильнее и старше, и одним Богам-Драконам известно, чем может закончиться для его более юного собеседника противостояние с ним.

Он хочет ответить, что-нибудь ответить на чужие слова, оставить всё-таки последнее слово и торжество за собой, но его прерывают, самым наглым образом перебивают, когда в приоткрытую дверь кабинета заглядывает чужая фигура.

— Мастер Белкет? — Вейн хмурится, настороженно глядя на горделивого величественного ангела, с которым разговаривает архонт. — Всё в порядке? Я слышал, что ты кричишь… — он переводит взгляд прямо на скрытое капюшоном лицо, и Белкет складывает обратно собственные крылья.

— Не беспокойся, юный Вейн, — Уриэль не скрывает своё разочарование и то самое надменное брезгливое пренебрежение. Мажет острым взглядом по замершей камнем чёрной фигуре Ангела Смерти, а после поворачивается к человеку в дверях, направляясь к нему. — Это просто два старинных друга спорят, в то время как судьба Асхана повисла в равновесии…

Уриэль уходит, оставляя за собой шлейф горькой неприязни и вкрадчивого предупреждения. Разумеется отказ не способен остановить его в его безумстве, и одержимый ангел найдёт способ как воплотить свою больную мечту в реальность.

Белкет выдыхает устало, на мгновение прикрывая тёмные глаза. Чувствует на своей спине чужие вопросы и поднимает голову, долгим задумчивым взглядом вглядываясь в окно.

— Так выглядит безумие ангелов, Вейн, — он отвечает тихо и в то же время не даёт ни одного ответа на застывшие в чужих глазах вопросы. — Оно ведёт лишь к одному концу.

Он провожает всё тем же долгим и задумчивым взглядом стремительно удаляющуюся ангельскую фигуру. Даже если желание Уриэля сможет воплотиться в жизнь, это не принесёт ему радости. Лишь боль и страдания тем, чьими руками он будет действовать. Ненависть и желание мести, и непременное отторжение.

Оно принесёт ему падение, что обернётся неминуемой катастрофой — так случилось в прошлый раз, так случится и в этот раз — как жаль, что ослеплённый Уриэль не понимает этого. А Белкет…

При всём своём желании он уже давно ничем не может ему помочь.

Комментарий к 3.

В части использованы диалоги из 4 миссии 2 кампании за некромантов из 6 героев

========== 4. ==========

Он помнит кровавое огненное безумие. Помнит, как сами недра земли исторгали из себя порождения Хаоса. Плавились камни, меняя форму, кровью текла в разломах горячая магма огня, что был чужд огню Арката. Он помнит первейшую из войн, когда мир едва-едва рождался.

Как и подобает всякому ребёнку — в боли, крови и муках.

Белкет вздрагивает всей своей могучей фигурой, когда случайное видение прошлого настигает его. Горячим удушьем оплетается вокруг его горла, и воздуха не хватает так же, как и тогда давно. И Белкету чудится, будто он вмиг тяжелеет и накаляется, и пропитывается серой, сжигающей лёгкие изнутри. Тело мгновенно покрывается испариной, и тяжёлые одежды неприятно липнут к пылающей коже.

Белкет задыхается и импульсивно подаётся в сторону, вырываясь на улицу, словно зверь из долгого заточения в клетке.

Ночной воздух чистым благодатным потоком очищает лёгкие, прогоняя страшное марево. Лёгкий ветерок охлаждает разгорячённое тело. Белкет выдыхает шумно, выдыхает устало и прикрывает глаза, проводя рукой по горящему лицу.

Он помнит миг своего рождения чётко и ясно: сначала не было ничего, а потом появился он. Физическая оболочка, наполненная особым смыслом, а вокруг неё — ослепительная белизна Королевства Света. Там была обитель их отца Эльрата и оттуда вышли они все — ангелы, хранители Света и защитники Порядка, святейшие и чистейшие по своей природе.

Их тогда было немного, но прошло время, и племя их преумножилось — в конце концов, даже они, дети Света, подвластны общим законам мироздания. Белкет почти не помнит те дни, ведь были они так давно, что почти стёрлись из памяти. Да и… дни эти запятнаны кровью и сгорают в огне событий, что следуют за ними.

Ургаш, чистый Хаос, не склонный к созиданию и творению, завистлив и яростен. Он пытается повторить творения Асхи, пытается как и сестра создать жизнь и наполнить её смыслом. Магия его, однако, неистовая и нестабильная, она не может облекаться в форму и быть статичной, и вместо стройного порядка она рождает хаос — такой же безумный и сокрушительный. Создания, что выходят из-под крыла Ургаша, обезображены им, и его печать накладывает свой отпечаток на их разумы.

Уничтожение, разрушение, боль, безумие, ненависть, обжорство и размножение в них — вот вся суть и цель ургашевых созданий, что бесконечным потоком исторгали из себя осквернённые недра земли и заражённые воды. Искажение и преобразование, перетекание из формы в форму — нестабильный хаос стремится к такому же хаосу вокруг, грозясь уничтожить всё то, что было создано и приведено в порядок с таким трудом.

И тогда Асха впервые издаёт свой яростный боевой клич, призывающий всех своих детей в бой.

Он был среди них. Он был в те кровавые огненные дни. Он видел триумф Богов-Драконов и видел величие их Матери. Он был одним из тех, кто держал в руках разящий меч, сокрушающий порождения Хаоса. Он был одним из тех, кто видел страшные раны Асхи; кто видел, с какой яростью её дети сражались и получали раны за свою Мать.

Он был одним из тех, кто также видел триумфы созданных Драконами рас. Он был одним из тех, кто видел триумф Михаэля, ребёнка, рождённого уже не Эльратом, как Белкет и собратья из его первого, старшего, поколения, но в браке, союзе любви и уважения. Он видел, как Михаэль, яростный воитель, лучший среди них воин, отчаянно защищающий не только Свет и Истину, но и собственную семью, собственного младшего брата-ребёнка, раз за разом бросался в бой, сокрушая орды Хаоса.

Он был там и много чего видел, много чего сделал. Но не это всё оставило на нём свой неизгладимый отпечаток, нет.

Он видел тогда, в те кровавые рыжие дни, как созидается, творится мир. Как изменяются ландшафты, как растут горы под лапами могучей Силанны, которых пытаются теснить демонические порождения; как проваливаются впадины и долины там, куда с огромной высоты порождений Бездны с силой сбрасывает Илат; как растекаются реки, наполняемые Шалассой, по тем жилам, где ещё недавно текла магма и кровь; как разгораются яростью вулканы, сжигающие в недрах священного огня Арката мелких бесов и безумцев; как…

Мир рождается в муках, боли, крови и слезах. Он рождается в страшной войне, которая может всё уничтожить, но вместо этого даёт импульс, толчок, наполняя существование смыслом и бесконечной борьбой. Белкет видит всё это собственными глазами; Белкет творит всё это собственными руками, ведь он — такой же воин, как и многие вокруг него, и он также вносит свою лепту в общую победу.

Он вносит свою лепту в общее рождение, и это осознание заставляет его взглянуть на мир вокруг него совершенно другими глазами.

Когда война заканчивается, над Асханом сгущаются сумерки. Ночь наступает, укрывая своим холодным тёмным пологом уставший разгорячённый мир. Твердь остывает, а ветра гонят прочь удушливый запах гари и жжёной серы. Мир, словно обмытый в водах младенец, успокаивается и замирает, засыпая и отдыхая. Белкет смотрит на него, на его девственно чистое полотно, и странное торжество до краёв переполняет его сердце.

Никогда в своей жизни ещё он не видел ничего прекрасней. Никогда в своей жизни ещё он не чувствовал себя так спокойно и правильно. Абсолютная гармония — вот то состояние, в котором всё пребывает, нерушимый баланс, с которого всё начинается.

Он помнит это ощущение. И помнит тот триумф, то торжество, что переполняли его сердце, заставляя его сжиматься так сильно, что из глаз против воли текли горячие слёзы.

Он помнит также, что никто из его братьев в итоге так и не смог разделить с ним это ощущение. Ведь все они были опьянёнными собственной победой и торжеством над Хаосом и демонами. Ведь все они от этого оказываются ослеплены гордыней и собственной силой, не видя за ней истинной цели собственного существования.

И после этого его, Белкета, они называют неправильным.

Он улыбается горько и долгим задумчивым взглядом вглядывается в чёрное полотно неба. На нём серебряной россыпью раскиданы белёсые точки звёзд, что светят тускло и совершенно не греют. В пустыне ночи холодные, но Белкет не чувствует, как мороз просачивается под его кожу.

За десятилетия странствий он привыкает ко всяким лишениям, и холод — ещё не худшее из них.

Он смотрит долгим задумчивым взглядом на волны песочных барханов. Где-то там, среди них, разбросаны живительные оазисы, вокруг которых скоро, совсем скоро, раскинутся величественные города. Пока что же есть лишь семь великих семей, идущих следом за Учителем, да первое укрепление, что когда-нибудь превратится в нерушимую столицу.

И есть вместе с ними Белкет, неправильный ангел, пытающийся найти себя и своё место в этом мире, созидать который он когда-то помогал. А после видел его разрушение и пугающую тишину, в которой не было ничего.

Смерть и забвение, и отчаяние — неужели действительно никто, кроме Белкета, не видел всех ужасов и разрушений войны? Неужели лишь ему одному было больно и страшно видеть как то, что он воздвигал в том числе и своими руками, разрушается под натиском слепящей гордыни и заблуждений?..

— Когда-то давно, учитель, мы были причастны к величайшему таинству, — он говорит тихо, но знает точно, что вышедший разделить чужую бессонницу человек услышит его. — В войне мы помогли создать мир. В смерти и боли мы помогли возродить жизнь и надежду. Мы стали свидетелями величайшего предательства, и лишь немногие поняли, что оно было необходимо. Без него не было бы баланса, и творение ушло бы само в себя, лишившись смысла. Другие, однако, расценили это как проявление величайшего, первейшего из зол, и ослеплённые собственным невежеством, поклялись искоренить его всё до основания. В бессмысленной войне, которой они долгие столетия искали повод, они разрушили всё то, что было создано, и теперь, учитель, те, кто остались, вынуждены по крупицам восстанавливать эти осколки.

Его голос стихает, а Сар-Шаззар долгим взглядом смотрит на могучую фигуру падшего ангела рядом с собой. Слушает внимательно его слова, а после смотрит следом за чужим взглядом в тихую песчаную даль пустыни.

— Ветер перегоняет песок в барханы, — после долгого молчания говорит человек, указывая рукой на дали перед собой. — Но чем были бы эти песчаные дюны, если бы перед этим ветер не переносил на их место маленькие незаметные песчинки? Так и мы всю свою жизнь, всё своё существование по песчинкам, по крупицам что-то создаём, а что-то разрушаем. Таков закон, и ты это знаешь, мой ученик. Ничто не вечно под Луной Асхи и всему рано или поздно приходит свой конец для того, чтобы на его месте началось что-то новое. И этот раз… он не исключение. Вопрос лишь в том, веришь ли ты в то, что сможешь создать, или отчаешься и покинешь безжизненные остатки, позволив им зарасти мхом и травой.

Долгое молчание повисает между учителем и учеником, долгая тишина. Лишь ветер, свистящий и снова и снова неустанно переносящий песок с одного места в другое. Бесконечный цикл и бесконечная работа, в которой нет места сожалениям и печалям.

И Белкет улыбается, чуть щуря тёмные глаза. Раскрывая могучее чёрное крыло, ограждая им человека рядом с собой от режущих холодных песчаных порывов. И отвечая без малейшего колебания или неуверенности на давно зависший в ночном воздухе вопрос.

— Я верю…

Комментарий к 4.

Окей, кто-то словил лютый хэдканон, обновив в памяти асханскую хронологию, что Белкет принимал участие в Войнах Творения. Хэдканон основан на том, что это единственная известная война с демонами до Войн Древних, следственно это та самая война, где Михаэль воевал с Азкаалом, т.к. в Войнах Древних он был убит Эребосом. Учитывая мой хэдканон на то, что Белкет в принципе из самого старшего и первого поколения ангелов, то, конечно, он тоже должен был принимать участи в этой войне.

========== 5. ==========

Рано или поздно это должно было случиться. Белкет, Великий Архонт, Ангел Смерти, стоящий на страже порядка Асхи, бесконечно верный ей и принимающий её волю, как никто другой понимал, что это было неизбежно. У всего был свой конец, каждый цикл должен был догореть для того, чтобы затем начаться вновь. Однако…

То, что мертво, не может умереть — так говорят невежды. Так считают глупцы, что одновременно и правы в своём заблуждении, и нет. Ведь те, кто добровольно шагнули за грань, приняв нежизнь, не мертвы в полном смысле этого слова. Они не могут умереть вновь — это правда, но это вовсе не значит, что их путь не может оборваться.

Ведь в идеальном упорядоченном Асхой мире не было ничего действительно вечного.

Так что Белкет знал, что когда-нибудь этот день придёт. Придёт время и ему покинуть подлунный мир, завершая долгую дорогу. Он и без того непозволительно задержался здесь.

Собственный уход Белкета не страшит. Он воспринимается как данность, необходимость — все рано или поздно через него проходят. Кому, как не ему, знать о нерушимости и прочности цикла; кому, как не ему, знать о том балансе, что соблюдается от самого сотворения Асхана.

Они, его хранители, далеко не всесильны. Они такая же часть цикла как и те, кого сковывают оковы смерти и бремя жизни. Они так же подвластны течению и бессильны пред ним. Воля Асхи стоит над ними, и они могут лишь принять её.

Собственная смерть для Белкета — долгожданный этап. Для того, кто ходит под Луной Великой Матери уже не одну тысячу лет, существование превращается в тяжкое бремя, не доставляющее радости и удовольствия, но отягощающее усталостью и меланхолией. Однако даже мысль сбросить его со своих плеч раньше времени — величайшее святотатство и неуважение к Асхе, отмерившей каждому его собственный срок. Да и…

Даже если бы Белкет действительно захотел, он бы всё равно не смог сделать это.

Маги нападают на них внезапно. Бьют в спину тогда, когда некроманты не ожидают. Вчерашние братья превращаются в злейших врагов, и Орден остаётся один на один с чужой завистью, злобой и ненавистью. Лишь одной Асхе, в итоге, ведомо, выстоит он или падёт окончательно.

И вот тогда Белкет возвращается к нему.

Он знает, что всё случается именно так, как и должно. Ведь даже на него, могучее существо, живущее не одну тысячу лет и постигнувшее многие тайны мира, находится своя управа, перед которой он бессилен. Перед которой он может только преклонить колени и склонить голову.

Отдать жизнь за свой народ — благородная и почётная смерть. Многие правители мечтают о ней, идут к ней и ищут её. Многие правители, но не Белкет, которого конец настигает сам. Он лишь принимает его как данность, не сопротивляясь и не отступая.

Он несёт ответственность за всех тех, кто стоят за его спиной. Униженных, сломленных и разбитых. Всех тех, кто поверил в его идею и поддержал её, даром что в конце концов из мистического учения она превратилась в религиозный культ. Белкет никогда не стремился к этому, но в час нужды он не мог покинуть тех, кто нашли приют для своих умов и душ под сенью чёрных крыльев Ангела Смерти.

Сейчас все они, как один, уповали на Великого Архонта. Видели в нём защиту и опору. И его хладнокровное мужество вселяло в них надежду и придавало сил. Белкет не мог бросить их сейчас. Да и вообще в принципе он не мог бросить их, своих детей, которые нашли в Ангеле Смерти сурового и молчаливого, но всё же заботливого отца, чья могучая фигура горой стояла за спиной каждого из них.

Какой же отец может добровольно оставить в беде своих детей?..

Белкет закрывает глаза, концентрируясь, и медленно открывает их вновь. С шорохом распахиваются за его спиной сильные чёрные крылья, и Ангел Смерти мрачной тенью взмывает вверх. Он знает, что это конец его пути, знает, что из этой войны он не выйдет победителем. Из этого сражения он не выйдет победителем. Падёт, сражённым, и так наконец завершится его путь.

Он парит над полем битвы. Некромантов теснят, заставляя отступать, тела немёртвых, ушедших к Асхе, разбросанные по полю боя, — мрачная и тоскливая дань. Плата за самоуверенность и гордыню, сломленное отчаяние и разочарование. Они оказались так слабы и их вот-вот должны были добить, перебить жалкие остатки, словно бешеных бродячих псов.

Уставшие и разбитые, они пытаются спасти хоть что-то, и Белкет замирает над полем сражения, вздымая руки вверх, будто протягивая их навстречу Асхе. Это его долг защитить их от сокрушающей мощи чужого колдовства. Его долг не позволить мрачному тёмному искусству исчезнуть так же, как оно исчезло после падения Империи Шантири. В конце концов, его долг, как заботливого родителя, любой ценой укрыть своих детей, что нашли в нём последнюю надежду и утешение.

Белкет вскидывает руки, чувствуя, как магия наполняет его и вместо застывшей крови течёт по жилам. Он вверяет всего себя Асхе, уже давно готовый уйти к ней. Таков его путь, и вот его завершение.

Он закрывает глаза и отдаёт самого себя. Принимает свою судьбу со смирением.

На самом деле он так устал.

========== 6. ==========

В старых руинах удивительно тихо. Они поросли мхом и травой, по камням ввысь вился дикий плющ. Камни, что некогда были ступенями, потрескались и местами обвалились под давлением времени и пробивающихся сквозь них растений. Ступать по ним следовало очень осторожно, ведь одно неловкое неверное движение грозилось обернуться как минимум вывихом. Белкета, впрочем, подобное не пугало.

Он парил над обвалившейся лестницей, пристально вглядываясь в скрытый зеленью камень. Когда-то здесь, очевидно, был храм или жилище жрецов — трудно было понять наверняка, ведь разрушения и время совершенно не пощадили это место. На стенах остались лишь бледные тени росписей, величественные колонны, украшенные резьбой, превратились в каменную крошку, что валялась под ногами, усеивая покрытый травяным ковром пол толстым слоем пыли. Сложно было в принципе утверждать наверняка, что это сооружение носило какой-то сакральный характер, но Белкет всё же ещё смутно помнил особенности шантирийской архитектуры.

Скорее всего, это всё же был храм, который точно не был посвящён Илату и Эльрату — основная часть помещения располагалась ниже уровня земли, что было в большей мере свойственно храмам остальных Богов-Драконов. Впрочем, это древнее святилище не было посвящено и им.

Осторожно слетев, минуя лестницу, Белкет мягко опустился на ноги, продолжая внимательным задумчивым взглядом скользить по руинам. Верхняя часть храма была разрушена, отчего солнечные лучи падали на уцелевшие стены и кое-где проглядывающиеся фрагменты пола; из-за разрушений некогда величественное и сакральное здание превратилось в жалкую разваливающуюся яму.

Белкет осторожно приблизился к стене, вглядываясь в неё. Фрески в этой части сохранились чуть лучше, отчего, если присмотреться, можно было различить силуэты фигур и даже не совсем выцветшие краски. Это было именно то, что он искал.

Возможность приблизиться к разгадке тайны, которая уже в тот самый миг знакомства с ней не давала ему покоя.

Архимаг Мусса, великий, учёный муж, посвятивший себя исследованию руин Шантири, был давним другом Белкета. Неутомимым исследователем, снаряжавшим экспедицию за экспедицией. Древняя эпоха манила его к себе, волновала его беспокойный ум, и Мусса положил всего себя на то, чтобы исследовать и расшифровать как можно больше тайн и загадок павшей цивилизации.

Именно он в одной из экспедиций наткнулся на эти руины; именно он настоятельно рекомендовал Белкету посетить их.

— Мне кажется, мастер, мы нашли нечто совершенно новое и доселе неизведанное, — поделился тогда с учителем и другом он. — Развалины старого храма, но посвящён он был совершенно точно не одному из Стихийных Драконов.

В качестве подтверждения своих слов Мусса достал из-за пазухи небольшой свёрток, завёрнутый в шёлковый платок. Развернув его, он протянул Белкету небольшую фигурку невероятно изящной и мастерской работы.

На гладком отполированном чёрном обсидиане, из которого та была вырезана, ярко горели огненные блики, отбрасываемые горящими свечами. Белкет покрутил фигурку в руке, рассматривая её с небывалым любопытством. Работа была безупречна и филигранна, но вот вопрос, что она означала?..

Задумчиво хмыкнув, Белкет едва заметно качнул головой, отгоняя нахлынувшее воспоминание. Потянулся рукой во внутренний карман своей ризы, вынимая обсидиановую фигурку. Красивая высокая худая женщина со странным головным убором, в центре которого вырезан паук, переливающийся изумрудным сиянием не иначе, как под воздействием особой магии, тут же прожгла Белкета бесстрастным взглядом, глядящим, кажется, в саму душу.

От каждого плеча женщины расходилось по две пары рук. Всего их было восемь, и в каждой из них она сжимала длинные, причудливо изогнутые кинжалы, казавшиеся их продолжением. Вместе и издалека они были похожи на паучьи лапы, из-за чего Мусса и нарёк эту фигурку «женщиной-пауком».

Белкет беззвучно хмыкнул, переводя задумчивый взгляд со статуэтки снова на стену заброшенного храма. Подошёл к ней ещё ближе, вглядываясь в чудом уцелевший рисунок, всматриваясь в него.

Фрагмент фрески явно был лишь частью большой истории, которая, очевидно, была рассказана на стенах этого храма, опоясывая его по периметру. Мусса выдвигал предположение, что, вероятно, рисунки рассказывали историю культа, почитавшегося здесь. Белкет же не мог опровергнуть его предположение, но и поддержать тоже — по сохранившемуся кусочку целостной истории сложно было что-то сказать наверняка.

На рисунке была изображена женщина. С лёгким удивлением Белкет понял, что это была та самая женщина, изображение которой было увековечено в обсидиане, что падший ангел держал в руках. Она бесстрастно смотрела впереди себя, а у её ног лежалираспростёртые тела людей, эльфов, гномов и даже нагов. Однако помимо лежащих тел были также и те, бледные и скорбные, кто стояли на коленях, протягивая к женщине руки, но она оставалась всё такой же бесстрастной и равнодушной.

— О-о, мастер, я знал, что этот фрагмент тебя заинтересует! — тишину руин нарушил бодрый голос Муссы, и Белкет нехотя перевёл на него взгляд.

Тот, кряхтя и глядя себе под ноги, держась за обломки каменных стен, медленно спускался внутрь храма. Пару раз нога его скользила, сбрасывая вниз камешки, но Мусса всё же умудрялся сохранить равновесие. Относительно спокойно спустившись, наконец, на землю, он бодрой походкой подошёл к падшему ангелу и с живым интересом посмотрел прямо на женщину-паука.

— Что думаешь об этом рисунке? — ангел, меж тем, кивнул на фреску, но Мусса не спешил с ответом.

— Я думаю, что эта женщина — основательница культа, — медленно откликнулся он, растягивая слова и почёсывая подбородок, густо заросший чёрной с проседью бородой. — Но почему именно паук не имею ни малейшего представления.

— Где ты нашёл статуэтку? — покрутив в пальцах обсидиановую фигурку, следом поинтересовался Белкет, на что Мусса махнул рукой куда-то вглубь храма, не отводя глаз от фрески:

— Там, очевидно, был алтарь, так что именно там мои ребята её нашли.

Белкет отвернулся от фрески, следуя в указанном направлении. Почти у самой дальней стены (вернее того, что от неё осталось), практически упираясь в неё, валялось несколько мраморных обломков. Сложно было сказать, чем они были раньше, так что возможно Мусса и был прав, и когда-то это был алтарь. Белкет окинул их задумчивым взглядом, а после, не говоря больше ни слова, покинул руины, возвращаясь на поверхность. Увиденное немало взволновало падшего ангела, и он посчитал более уместным вернуться в Аль-Бетиль, дабы спокойно обдумать всё и провести собственное расследование. Поэтому, не попрощавшись с Муссой, ангел взмыл ввысь, оставляя за своей спиной лагерь исследователей, проводящих раскопки на данных территориях.

Мысль о том, что у шантирийцев был ещё какой-то культ, кроме традиционного почитания Стихийных Драконов, интриговала. Что это было? Какая-то ересь или официальная религия? Кем была эта женщина? Великой пророчицей? Тогда почему о ней не сохранилось никаких сведений? И почему именно паук?..

Именно тогда Белкет и погрузился в исследования, пытаясь найти ответ на эту возникшую тайну.

Свидетельств о культуре и религии древних шантирийцев практически не сохранилось. Все они были обрывочны и разрозненны, и ничтожно малы. Порождали ещё больше вопросов, чем давали ответов, и Белкету пришлось потратить не одно столетие на то, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к пониманию сокрытой тайны.

Среди письменных источников, сохранившихся ещё с тех далёких дней, нигде не было свидетельств о странном культе, посвящённом женщине-пауку. Лишь скрупулёзное и внимательное исследование известных и доступных руин древней цивилизации дало Белкету слабую зацепку.

Найденный Муссой около века назад храм с уцелевшей фреской и обсидиановой фигуркой был не единственным в своём роде. Не только там возносилась дивная женщина-паук как та, которой поклоняются и которую боятся. Очаги культа были щедро разбросаны по полуострову Эриш, и именно в Эрише Белкету чаще всего доводилось встречаться с памятками в виде женщины-паука.

Их сохранилось не так уж и много, но разнообразие форм наталкивало Белкета на мысль, что некогда культ (или всё-таки секта?) был весьма популярен. За годы странствий и исследований на своём пути Белкет нашёл, впрочем, не так уж много артефактов с паучьей тематикой. Несколько величественных массивных статуй, частично повреждённых, но сохраняющих в себе главную идею — часть из них явно была просто изображением, воплощением центральной фигуры культа, но несколько из подобных образцов отчётливо носили на себе монументальный характер. Они были подпорками для стен или потолка — трудно было сказать наверняка, но каждая из этих стел была выполнена с мастерством и изяществом, и чувствующимся до сих пор благоговением.

На этом, впрочем, всё ещё скудный археологический материал не заканчивался. Обильней всего тематика женщины-паука была представлена именно в фигурках, особое множество которых Белкету удалось найти на юге Эриша. Некоторые из них были сделаны так же профессионально, как первая фигурка, найденная Муссой, вырезанные из обсидиана, чёрного оникса или гранита; некоторые были чуть проще, сделанные из песчаника. Встречались также в этом разнообразии и любительские, примитивные работы, вылепленные из глины.

Всё это было неспроста, и любопытство вперемешку с вопросами мучило беспокойный разум Белкета. Женщина-паук, судя по всему, особенно почиталась именно здесь, в Эрише, и культ её был широко распространён среди всех слоёв населения, о чём говорило мастерство и материалы её статуэток. Но вот кем она всё-таки была?..

Археология была в этом плане нема. Она не давала ответы на интересующие Белкета вопросы. Лишь факты, свидетельства древней эпохи, с трудом сохранившиеся и дошедшие до нынешних дней. О том же, какие тайны за ними скрывались, она предательски молчала, вынуждая задающего вопросы самостоятельно искать на них ответы.

Белкет задумчиво вертел в руках обсидиановую фигурку из экспедиции Муссы. Женщина-паук взирала на него с равнодушной бесстрастностью, всё также сжимая в своих восьми руках изогнутые кинжалы. Тайна её так и оставалась тайной, и Белкету отчаянно не хватало хоть каких-то письменных свидетельств, поясняющих, кем была эта женщина.

Долгие и упорные поиски, впрочем, несут свои плоды. Терпение ангела вознаграждается, когда в очередном из развалившихся храмов ему удаётся найти старый ветхий свиток. Лишь то, что он был спрятан в тайнике, спасло его от истления, однако разлом в камнях, обнаживших тайник, не пожалел надписи, сделанные на нём. Под влиянием косых солнечных лучей, попадающих на свёрнутый пергамент, краска во многих местах выцвела, и лишь та часть, что всё время пребывала в тени, более ли менее сохранилась.

Но это всё равно была невиданная удача, и Белкет с осторожным трепетом выудил свою находку из разрушенного тайника. Осторожно сжал в руке свёрнутый пергамент и тут же взмахнул сильными крыльями, взмывая вверх.

Раскрыть найденный свиток падший ангел смог лишь когда вернулся из странствия в Аль-Бетиль. Запершись в собственном кабинете, тщательно подготовившись, он аккуратно и медленно начал разворачивать хрупкий материал. Пергамент хрустел и трещал, и Белкет боялся даже дышать, чтобы ненароком не повредить бесценную находку.

Текст был не слишком длинным — всего пара оборотов свитка. Правая половина его была утрачена навсегда из-за безжалостного влияния природы. Левая же, впрочем, более ли менее сохранилась, и именно она послужила для Белкета ценнейшим источником информации и главной пищей для размышлений.

Текст на сохранившейся половине свитка был почти полностью утрачен. Осталось лишь несколько пиктограмм, в которых ангел не без труда смог прочитать слова «прядильщица» — склонившаяся женщина с веретеном, «распутье» — разветвляющиеся в стороны три линии дороги и «госпожа великого дома» или попросту «богиня» — женщина с высоким головным убором и длинными волосами, заворачивающимися на концах — Белкет смутно помнил, что в подобный облик облачались верховные жрицы Шалассы и Малассы во время великих праздников, посвящённых этим богиням, олицетворяя таким образом самих Драконих Воды и Тьмы.

Сохранившиеся слова ни о чём Белкету не говорили — они были вырваны из контекста и не представляли для него особой ценности. Кое-что другое привлекло внимание падшего ангела, и этим «кое-чем другим» был чудом уцелевший рисунок.

Он практически точь-в-точь повторял собой фреску из того храма, который когда-то давно обнаружил Мусса в Шепчущих Равнинах. Женщина-паук, жестокая и бесстрастная, стояла в центре рисунка, а в её ногах лежали распростёртые тела людей, гномов, эльфов и нагов.

Рисунок был выполнен очень непрофессионально и почти схематично, из чего Белкет сделал вывод, что его автор не был художником, а простым писцом. Сложно было сказать, о чём шла речь в этом документе, но то, что он хранился в храме, наталкивало всё же на мысль, что на нём был запечатлён какой-то сакральный текст.

«Возможно, молитва? — осторожно дотронувшись до рисунка, подумал Белкет. — Но тела вокруг этой женщины лежат отнюдь не в молитвенном поклоне… Ритуал? Жертвоприношение? Часть священной хроники?..» — падший ангел нахмурился, вновь вспоминая фреску на стене храма. Женщина-паук в окружении тел явно была важным образом в этом культе, но информации об этом всё ещё было ничтожно мало.

Работать, однако, следовало с тем, что было, и Белкет снова опустил задумчиво глаза на рисунок, мазнув перед этим взглядом по написанным над ним словам.

«Прядильщица», «распутье» и «госпожа великого дома»…

И снова она — женщина-паук. Грубо и схематично изображённая фигурка, в которой с трудом просматривались антропоморфные черты — неумелая рука писца и безжалостное время почти полностью скрыли её, сделали силуэт едва различимым. Но ангельское восприятие куда острее человеческого, а потому Белкету всё же удалось рассмотреть его.

Рисунок почти стёрся, но его форма не оставляла сомнений — здесь была изображена женщина. Высокая и худая, тело её очень грубо и схематично было отмечено парой рваных линий. На голове — странный убор, похожий на корону, но возможно и просто высокая причёска — понять это было сложно, да и не так уж важно. Из каждого из плеч женщины выходит по две пары рук, что в общей сумме составляет количество из восьми, и каждая рука держит выгнутые кинжалы, напоминающие лапки паука…

Женщина-паук — опять это изображение, теперь запечатлённое в свитке, текст которого оказался безвозвратно утрачен. Текст… но не кривой и неумелый рисунок, хранящий в себе великую тайну.

Всё это явно было неспроста. И Белкет должен был понять, что означает этот символ.

И почему, в конце концов, эта женщина стоит в окружении тел представителей всех младших рас?..

«Вероятно, культ был распространён не только среди людей, — продолжая рассматривать рисунок, мысленно выдвинул предположение Белкет, беря в руки перо и записывая свои умозаключения в дневник. — Эльфы, гномы и наги, находящиеся рядом с детьми Илата, могут символизировать общность верования, объединяющего между собой народы младших рас. Либо же таким образом почитатели культа хотели подчеркнуть, что перед их богиней (а богиней ли?) все одинаково равны между собой. Но эта гипотеза сомнительна, ведь тогда люди в первую очередь изобразили бы у ног этой женщины ещё и ангелов и безликих…».

Белкет задумчиво покрутил в руках перо, откладывая его в конце концов в сторону. В голове не было стройного порядка, мысли цеплялись одна за другую, путались и ускользали, не желая являть себя. Бесценная находка, что должна была дать ответы, породила лишь ещё больше вопросов, и ангел осторожно отодвинул её, откладывая её в сторону.

Из головы не шли слова: «прядильщица», «распутье» и «госпожа великого дома». И бесстрастный ледяной взгляд женщины-паука, даже с неумелого повреждённого рисунка глядящий, кажется, в саму душу…

Предаваясь собственным размышлениям и вопросам, Белкет снова задумчиво посмотрел на потёртую рукопись перед собой. Женщина-паук всё также взирала на него в ответ, и на какое-то мгновение Белкету показалось, будто во тьме ему удалось поймать тончайшую нить, за которую, впрочем, было трудно ухватиться. Будто паук прядёт свою паутину, и Белкет наблюдает за его работой как за величайшим таинством…

Он встряхивает головой — всё это лишь плод его воображения. Мысли уводят его куда-то вглубь, запутывают и отдаляют от цели. Грёзы и мечтания не тот путь, на котором он найдёт ответы, а потому ему всё же следует отбросить лишнее и сосредоточиться на цели.

Но женщина-паук, прядущая паутину, слишком прочно заседает в его беспокойном разуме.

Он откладывает работу, желая привести мысли и чувства в порядок. В раздрае и хаосе он не найдёт ничего полезного и нужного. Необходимо сосредоточиться, структурировать имеющиеся данные, проанализировать их и разложить по полочкам. Проще всего сделать это, выкладывая мысли на пергамент, и Белкет окунает перо в чернила, задумчиво выводя первые слова.

«В эпоху великой Империи Шантири существовал таинственный культ, поклоняющийся женщине-пауку. Особое распространение он имел на полуострове Эриш, о чём мы можем судить по большому скоплению руин древних храмов, посвящённых ей. Вероятней всего этот культ был межнациональным, объединяющим все народы, так как на сохранившихся рисунках присутствуют изображения не только людей, но и других младших рас. Культ практиковал жертвоприношения или особые ритуалы, погружающие жрецов и/или последователей в особый, скорее всего, гипнотический сон. К таким выводам можно прийти по анализу дошедших до нас рисунков, где главная фигура культа, женщина-паук, стоит в окружении тел людей, гномов, эльфов и нагов.

В сохранившемся документе, найденном в храме на юге Эриша, фигурируют слова «прядильщица», «распутье» и «госпожа великого дома». Сам текст утрачен, но допускается предположение, что он описывает историю создания культа или один из его ритуалов. Связь данных слов друг с другом установить невозможно, как и общий контекст, из которого они взяты. Не оставляет сомнений сакральность общей тематики текста, ибо найден он был в храмовом тайнике, а значит, представлял для верующих особую значимость».

К вящему неудовольствию Белкета, все выводы были слишком поверхностны и незначительны. Тайна фигуры женщины-паука так и оставалась тайной, что не желала поддаваться пытливому разуму падшего ангела. Сама же она, женщина-паук, прожигала его ледяным бесстрастным взглядом с храмового свитка и обсидиановой фигурки, и под её взглядом Белкет чувствовал себя незрелым глупым мальчишкой.

Что же она пыталась донести до него?..

Культура древней Империи Шантири, забытая и превращённая в руины, всегда была пронизана тончайшим мистицизмом и символизмом. Мало было просто понимать, о чём идёт речь, необходимо было чувствовать и переживать внутри себя. Ритуальность и обрядовость была пропитана великими таинствами, постичь которые могли лишь избранные. Даже письменность их — пиктограммы, смутные образы, что зиждились на ассоциациях, а не логике, и немногие владели ею и могли пользоваться.

Мало понимать, нужно чувствовать, пропускать мир через себя и только тогда находить ответы — древнейшие жители Асхана были великими мистиками, неразрывно связанными с природой и окружающим их миром. Преисполненные духовно и просветлённые — лишь такие же, как они, могли правильно толковать знания, доступные не каждому встречному. И как Белкет мог забыть об этом?..

Учитель ведь учил его: смотри на мир шире, Белкет. Уж если ты неправильный ангел, добровольно отрёкшийся от своих собратьев, то будь гибче. Тренируй свой разум и позволь ему быть пластичней. Не загоняй себя в рамки, Белкет, и познавай мир не только умом, но и сердцем.

В конце концов, им ты сможешь увидеть не меньше, а подчас даже и больше, чем холодным рациональным расчётом.

Белкет не должен был забывать об этом. Работая с наследием Шантири, он должен был помнить о тонкой филигранной работе разума и сердца, которую они создавали. А потому…

Он снова смотрит на неумелый потёртый рисунок. Женщина-паук, кажется, вновь смотрит на него в ответ. Белкет закрывает глаза и заглядывает вглубь себя, позволяя собственной памяти и ощущениям вести разум, а не наоборот.

Первые ассоциации рождают путь, по которому ему надлежит идти. Белкет делает шаг на зыбкую дорожку и следует за интуицией, ведущей его сквозь тьму. На нём ему кажется, как на него взирает три пары глаз с трёх разных и в то же время одинаковых ликов и отовсюду доносится невнятный ядовитый шёпот. Но Белкет бесстрашно идёт вперёд, и тьма коконом обволакивает его.

Пока паук, быстро перебирая лапками, опутывает своей паутиной запутавшуюся в ней жертву. Вот только… Действительно ли Белкет был его жертвой?..

Сейчас, когда разум был бессилен, падший ангел должен был довериться чутью. Снова и снова перед его глазами вставала картинка, запечатлённая на древнем пергаменте, и женский шипящий голос снова и снова повторял одни и те же слова.

«Прядильщица», «распутье», «госпожа великого дома»…

Белкет замирает, будто поражённый громом. Внезапная догадка осеняет его, и разрозненные фрагменты складываются в целостную мозаику. Понимание озаряет его, и он видит отчётливо, как в самый ясный и светлый день — всё, на самом деле, с самого начала было так просто!..

«Госпожа великого дома» — богиня. Во время праздников верховные жрицы Шалассы и Малассы облачались в специальные одежды, олицетворяя воплощения богинь. Но как мог Белкет забыть, что у каждой из них был ещё свой собственный специальный титул, который обозначал конкретно каждую из этих богинь?..

«Госпожа великого дома источников» — богиня воды, Шаласса, почитаемая нагами, эльфами и людьми, живущими у рек и на морских побережьях. «Госпожа великого дома теней» — богиня тьмы, Маласса, мать безликих и та, пред кем склоняют головы те, кто добровольно отдают себя в её власть. Но «госпожа великого дома» — богиня, Асха, Мать и Создательница всего и вся, не нуждающаяся в уточнении.

Забыть о подобном было легко. Язык Шантири не был прост и понятен каждому. Тем более теперь, когда прошло почти четыре века после падения великой Империи, и последние хранители её знаний давно отошли в вечность.

Впрочем, в упоминании Асхи в сакральном тексте не было ничего нового и удивительного. Многие молитвы и хроники вспоминали Великую Мать, воспевая её и почитая наравне с её детьми. Однако упоминалась она в них всегда мельком и почиталась тоже мельком, и не было ни одного культа, посвящённого именно ей. Или?..

Разгадка кроется в пауке. Отнюдь не случайно центральная фигура культа — женщина-паук. Паук прядёт свою паутину из тончайших и прочнейших нитей, и образ и сохранившиеся слова формируют целостную картину. «Прядильщица» — та, что прядёт нить. «Распутье» — бесконечное множество дорог. Судьба, которая предначертана, но которую можно выбрать. Так Мать заботливо и аккуратно прядёт нить судьбы каждого живущего, и лишь одной ей ведомо, когда суждено ей оборваться — и как Белкет мог быть так слеп и глуп, когда не увидел столь очевидную подсказку?..

Открывая глаза, он первым делом смотрит на рисунок перед собой. Разрозненные фрагменты становятся на свои места, и чёткое понимание воцаряется в разуме падшего ангела. Женщина-паук смотрит на него всё также холодно и бесстрастно, но чудится падшему ангелу в её взгляде тень одобрения.

Он смотрит на изображение Асхи перед собой и на мёртвые тела младших рас в её ногах, как и все, подверженных её циклам и слабыми перед ней же. Не ритуал это, не жертвоприношение и не молитва — неумолимый процесс, бесконечный вечный цикл, что не имеет своего завершения и перед которым склоняют головы даже самые дерзкие из живущих.

Смутное воспоминание, однако, тотчас всплывает в голове падшего ангела, и перед взором его встаёт вдруг сохранившаяся фреска из руин в Шепчущих Равнинах, где перед великой богиней не только лежали мёртвые тела, но и преклонили колени те, кто воздавали ей молитвы. Было что-то смутно неправильное, смутно тревожное и вместе с тем любопытное в этом рисунке, и Белкет понял, что должен был вновь увидеть его.

Чтобы окончательно понять, что именно Асха хочет, чтобы он нашёл.

========== 7. ==========

Белкет уже давно привык к тому, что собратья косо посматривали на него. Шептались за его спиной, называя странным, неправильным, не таким, как они. Очевидно, так оно и было в действительности, вот только Белкета это никогда не беспокоило и не вызывало в его сердце ни малейшего отклика. Он продолжал оставаться собой; продолжал оставаться верным себе. И не обращал внимания на пересуды остальных.

Большую часть времени он проводил в одиночестве. В тишине и покое обширной библиотеки или в аскетичном отшельничестве своего дома. За размышлениями и созерцаниями наедине с собой он чувствовал себя более чем удовлетворительно и самодостаточно, не испытывая ни стеснения, ни сомнений, ни проблем. А когда выдавалась возможность — и того вовсе старался спускаться с Небес на землю, путешествуя по землям Империи Шантири. Далеко не так, конечно, как будет ему предстоять путешествовать в далёком будущем, но всё же не задерживаясь надолго на одном месте.

Подобная любознательность и повышенный интерес среди ангелов не приветствовались. Но Белкет в их глазах был чудаком, едва не безумцем, и их косые взгляды были пропитаны снисхождением и презрением, до которых Белкету не было дела. Гнить и прорастать в догмах и добровольной зашоренности его беспокойный, мечущийся, ищущий дух не хотел, и снова и снова ангел расправлял сильные крылья, плавно опускаясь на них вниз.

Отчасти это было похож на побег. Белкет и сам чувствовал себя схожим образом. Покидая цитадель Небесного Города, он чувствовал себя легче и спокойнее. Словно и вправду вырвался на свободу после долгого заточения. Однако стоило его ногам коснуться твёрдой почвы земли, как Белкет гнал прочь тяжёлые мысли, освобождая свой разум и сердце для нового опыта.

Кто бы мог подумать, что в этот раз этот опыт будет таким… внезапным и необычным.

Очередное путешествие привело Белкета на самый север полуострова Эриш. Храм Илата, посвящённый Дракону Воздуха, как и полагается, стоял на самой высокой точке этой местности, среди невысоких холмов, едва тянущих на звание гор. Однако живущим в окрестностях людям хватило и их, чтобы поставить храм своему божественному покровителю, и судя по тому, как хорошо продувался храм ветрами, Илат благословил святыню, посвящённую ему.

Белкет вошёл в храм. Как и большинство храмов Илата, внутри он не был богато украшен. Не было ни росписей, ни фресок, лишь строгий минималистичный аскетизм, символизирующий, впрочем, не так серьёзность самого юного из всех Драконов, как, скорее, его неусидчивость и ветреность. Богатства же и массивные украшения лишь обременяют, стесняют беспокойную душу, что всё время стремится вперёд, в путешествия, а потому предпочитает она ходить налегке, босиком и без ничего. Собственно, это главная причина того, почему и жрецы Илата всегда были босы и одеты в простые потёртые одежды бродячих магов и монахов.

Белкет несколькими уверенными шагами прошёл от входа вглубь храма. Во время своих путешествий он всегда заходил во все храмы, неважно, какому Богу-Дракону они были посвящены. В каждом из них ангел искал ответы на свои вопросы; в каждом втайне надеялся найти понимание собственной природы и примирение с собственной сутью. Он знал — чувствовал, — что его связь с Эльратом мизерна, почти ничтожна, хоть и был Белкет порождён самим Драконом Света. Поэтому и искал он благословения других Драконов, тем самым желая постичь самого себя и своё место в мире. Пока что всё было безрезультатно, но Белкету нечего было отчаиваться, как и некуда было спешить.

— Необычного гостя Илат привёл в свою обитель, — негромкий ровный голос здешнего жреца, раздавшийся сбоку, вывел Белкета из мимолётной задумчивости, заставляя повернуть голову и впиться взглядом в достаточно высокую поджарую фигуру человека.

А точно ли человека?..

— Ангелы редко почитают нас своим визитом, — добродушно усмехнувшись уголками губ, по-своему тот истолковал мелькнувшее замешательство на лице Белкета. — По правде говоря, ты первый из них, кто снизошёл до посещения сей скромной обители.

Белкет чуть свёл светлые брови на переносице. Он сам толком не понял, что именно так скоро и упрямо настораживало его в расслабленной, но в то же время уверенной фигуре жреца. Был тот, вроде бы, самым обычным человеческим мужчиной — Белкету уже далеко не раз доводилось иметь дело с родом человеческим, чтобы судить о подобных вещах. И всё же было что-то смутно неправильное в жреце, и Белкет присмотрелся к нему внимательнее.

— Путешествия толкают меня на посещение самых разных мест, — сдержанно и туманно ответил Белкет, дабы заполнить тишину и поддержать беседу.

— Понимаю, — жрец кивнул головой. — Илат покровительствует таким, как ты. Но будь осторожен: я слышал, Эльрат достаточно ревнив.

— Не думаю, что он заметит моё увлечение, — Белкет скривил губы в усмешке и скрестил руки на груди. — У нас с ним трудные отношения.

— Как любопытно, — тёмные глаза жреца взблеснули живым интересом, и Белкет зацепился за эту деталь. — Ты первый ангел, которого я встречаю, что так пренебрежительно отзывается о своём отце.

— Не думаю, что тебе доводилось знать много ангелов, — Белкет впился взглядом прямо в глаза жреца. Те были чёрными, словно две бездны, и такими же безжизненными. А ещё за всё время жрец так ни разу и не моргнул. — В противном случае, вряд ли стоял бы сейчас здесь и выдавал себя за жреца, безликий.

— Йорген, — не поведя и бровью, словно не его тут только что обличили, педантично произнёс он. — Я предпочитаю, когда меня называют Йорген, — Белкет зачем-то согласно кивнул, принимая условие собеседника, а тот окинул его задумчивым взглядом. — Надо же, ты раскрыл меня даже быстрее, чем я предполагал. Придётся лучше поработать над этим, — теперь уже Йорген кивнул сам себе, отворачиваясь от ангела и делая шаг в направлении алтаря.

Странная смесь эмоций ворохом поднялась в душе Белкета. Было в ней любопытство и удивление, некая растерянность и настороженность, но, к его изумлению, ни тени праведного негодования и возмущения. От встречи с безликим кровь в его жилах не закипала от гнева и в слепой ярости не хотелось бросаться на сына Малассы с целью уничтожить его. Хотя, конечно, образ и роль, которые безликий выбрал в качестве удобной маски, несколько напрягали.

— Даже боюсь представить, чему ты, в таком случае, учишь свою паству, — всё ещё держа руки скрещенными на груди, с нотками осуждения в голосе обратился к «жрецу» Белкет. Тот остановился почти у самого алтаря и медленно обернулся.

— Так приходи на службу и послушаешь, — с лёгким азартным весельем и самую малость с насмешкой произнёс он, на что ангел ответил возмущённым фырканьем.

— Одежды жреца Илата едва ли идут сыну Малассы, — уязвлёно парировал Белкет, и тут же внутренне напрягся от собственных слов, отчётливо слыша в них эхо слепого высокомерия собратьев.

— То же самое могу сказать и о тебе, — не поведя и бровью, невозмутимо произнёс безликий. — Не престало сыну Эльрата метаться в поисках понимания того, кто он есть.

Это был достойный ответ — Белкет не мог не признать это. Более того, несмотря на то, что Белкет был ангелом, ответ был на удивление безобидным и даже почти таким же мягким, как совет — безликий держался с собеседником удивительно спокойно. Не проявлял ни неприязни, ни враждебности, даже никакого вызова не было в его словах или действиях. Он просто с внимательным спокойствием смотрел в его лицо, скользил взглядом по его фигуре, но даже не пытался никак спровоцировать или вызвать его на конфликт. Это удивляло, в некотором роде можно было даже сказать, что это интриговало, вызывало любопытство. Не то чтобы Белкет был знаком с большим количеством безликих, однако всякое взаимодействие детей Малассы с детьми Эльрата всегда было обозначено взаимным напряжением, недоверием и искрящей в воздухе враждебностью.

С безликим, назвавшимся Йоргеном, ничего подобного не было. И это действительно удивляло.

— Тьма не ведает истины, — словно (хотя не факт, что «словно») читая его мысли, флегматично произнёс Йорген. — Безликие не ведают истины. Мы лишь даём вам то, что вы ожидаете увидеть от нас.

— Необязательно было лазить в моей голове, — Белкет недовольно скрестил руки на груди.

— А с чего ты взял, что я делал это? — Йорген пожал плечами. — Вы, ангелы, слишком предсказуемы. Хотя не стану скрывать, ты меня удивил. Любой на твоём месте тут же накинулся бы на меня с клинком чистого Света, дабы изгнать, как вы там любите повторять? Вероломного слугу тьмы, совращающего разумы невинных? — и прежде чем Белкет успел открыть рот, чтобы что-то возразить, хмыкнул, слегка приподняв уголки губ вверх: — Вы даже не догадываетесь, что даже тени невинности у большей части из приходящих сюда нет вовсе. Не представляю, каким бы шоком это стало для ваших поборников Истины.

— А уж каким шоком для них бы стало, если бы они взглянули сами на себя со стороны и посмотрели, во что превратились, — не то чтобы Белкет хотел произносить это вслух, однако слова сами сорвались с его губ.

Во взгляде Йоргена мелькнуло лёгкое удивление, тут же сменившееся любопытством. Он едва заметно наклонил голову вбок и окинул собеседника заинтересованным взглядом.

— Надо же, ты и вправду отличаешься от своих собратьев, — в конце концов резюмировал безликий. — Первый раз встречаю ангела, который так еретично отзывается о других ангелах, — едва слышная насмешка мелькнула в его голосе, но она вовсе не задела Белкета.

— То же самое могу сказать и о тебе, — вместо этого парировал он, и взгляд Йоргена стал ещё чуточку заинтересованней — разговор повторял практически дословно реплики, с которых начался, вот только теперь они произносили их в зеркальном отражении. — Ты первый безликий, который говорит о себе в единственном числе и с которым можно нормально поговорить, не разгадывая ребусы бесконечных иносказаний.

Йорген негромко рассмеялся, довольно прикрыв глаза. Собеседник, пусть он и был ангелом, определённо нравился ему всё больше и больше.

— Подловил, — признал безликий, и это признание, вопреки ожиданиям, вызвало в нём волну почти азартного удовлетворения, которое с ним тотчас разделили собратья, отзываясь на него ропотом настороженности и предупреждения. — Кажется, мы провели слишком много времени среди детей Илата.

— Похоже на то, — губы Белкета и сами медленно, но верно расползались в стороны. — Маскировка хромает, стиль общения тоже не тот. Смотри, Йорген, как бы не принесло это тебе неприятностей.

— Я учту твои замечания, — чопорно отозвался безликий, поддерживая чужую игру.

Определённо, для него это был не менее странный и удивительный разговор, чем для Белкета. Ангел, который не просто не бросается на него с мечом и громкими обвинениями, а спокойно беседует как с равным, казался чем-то диковинным. Никто из его братьев ни разу не встречался с подобным, а потому слышал он их настороженный удивлённый шёпот, обсуждающий чудного собеседника. Сам же Йорген — ещё и осматривал его внимательным взглядом.

Долгим и задумчивым взглядом он провёл его спину и ещё какое-то время смотрел на то место, где ангел стоял, так и не удовлетворив цель своего визита. Впрочем, Йорген не сомневался — Белкет вернётся сюда ещё не раз. А значит, они определённо смогут встретиться снова.

Случайным знакомством их общение и вправду не ограничилось. Странным образом принадлежность к враждующим лагерям, мнящим себя кровными врагами, не прервала, а лишь сильнее начала подпитывать взаимный интерес, который они вызывали друг у друга. Неправильный ангел и необычный безликий — узнай кто-то об их встречах и долгих беседах, точно не поверил бы своим ушам и глазам (и правильно поступил бы, вообще-то). А уж если бы ангелам стало об этом известно… Что ж, Белкета точно незамедлительно прилюдно клеймили бы еретиком и предали бы пыткам очищающего Света — даже происхождение и факт создания Эльратом-отцом не спасли бы его от жестокой участи.

Собратья, впрочем, по-прежнему ничего не знают, а отцу всё также нет дела ни до одного из них. Он — не Маласса, не мать, которая даже отдалившись от своих детей, всё равно продолжала быть с ними. Ещё один камень в огород догмата о вероломности и лживости Драконихи Тьмы — и очередная «вопиющая» ересь, разумеется.

Впрочем, от общения с безликим, которое, кстати, оказалось вполне себе сносным и очень даже интересным, Белкет не чувствовал себя ни еретиком, ни предателем. В конце концов, он по-прежнему оставался ангелом, — к вящему неудовольствию собратьев — а значит, воля его и убеждения были сильны, и Йорген, даже если бы ставил себе такую цель, не смог бы сломать их, не уничтожив его.

Однако Йорген, странным образом, ни разу не попытался сделать это. Он просто не ставил себе цель как-либо навредить ангелу или хотя бы попробовать изменить его сознание. Нет, вместо этого он принимал его таким, каким тот был, словно был не заклятым врагом, а, скажем, одним из детей Илата или Силанны, к которым Йорген был так расположен.

— Мои братья говорят мне остерегаться тебя, — когда Белкет почти в шутку озвучил своё удивление, признался Йорген. — Они постоянно говорят мне избавиться от тебя. Но я не хочу делать этого. Потому что я вижу — ты — не такой же как другие ангелы. С тобой даже можно договариваться.

Белкет на это лишь хмыкнул, скрестив руки на могучей груди. До чего он дожился — договариваться с безликим! Одна только мысль должна была нести клокочущее в груди возмущение, но вместо него, почему-то, на губы лезла только глупая улыбка и хотелось смеяться. Наверно потому, что и Йорген был безликим, с которым можно было просто вести философские длинные беседы, сидя на крыше храма Илата, где он числился одним из жрецов, и глядя на звёзды. И ему не надо было ничего доказывать, не надо было ни в чём убеждать. И уж тем более его сложно было упрекнуть в еретичности, ну, хотя бы потому, что не все мнения, отличающиеся от ангельских догматов, априори были еретичны.

С Йоргеном — какой кошмар, ну! — просто было удобно. И ни с кем из собратьев Белкет не чувствовал себя так легко и спокойно, как с этим безликим. С которым можно было просто говорить. Никто из ангелов не понимал и не принимал Белкета так, как этот безликий, и иногда он на полном серьёзе ловил себя на мысли, а точно ли он должен был родиться ангелом, а не одним из сыновей Малассы? Ну, или на худой конец, кем-то из людей, просто чтобы не чувствовать этого постоянного осуждения и не считать собственный дом темницей, из которой хочется сбежать при первой же возможности.

В любом случае, общение с Йоргеном для изолированного, одинокого Белкета стало глотком воздуха, и он солгал бы — чего ангелы делать априори не умеют, — если бы сказал, что не привязался к нему. Равно как и не переосмыслил в очередной раз предубеждённость ангелов к безликим и их ненависть к ним же. Ненависть, настолько сильную, что сдерживать её стало практически невозможно. Что значило лишь одно — бессмысленная, бесполезная война, которой они так долго искали повод, готова была разгореться в любой миг, даже если повод так и не будет найден.

— Тучи сгущаются, — глядя на догорающий закат, в очередной раз встретившись с Йоргеном, задумчиво протянул Белкет, и в голосе его звучала меланхоличная печаль. — Мои братья не смогут больше терпеть — теперь это вопрос времени, когда их гордыня обернётся против них.

Возможно, в некотором роде это было предательство, но Белкет не мог молчать. И дело было даже не только в его… дружбе — мог ли он назвать периодические встречи с Йоргеном этим словом? — с безликим. Дело было в том, что Белкет был тогда, когда мир был разрушен и сотворён вновь. Он был тогда, когда безликие помогли демонам скрыться, и он знал, что это было необходимо. Без этого предательства мир уже давно ушёл бы сам в себя, и всё было бы напрасно. Но ангелы в своей гордыне и догмах были слепы, и все как один, как стадо глупых упрямых баранов, талдычили, что Тьма должна быть уничтожена и рассеяна. Тупоголовые идиоты, не понимающие, что без Тьмы и Свет потеряет всякий смысл. Но глупость и высокомерие их были так велики, что вот-вот готовы были начать они войну, и Белкет просто не хотел повторения тех дней, которые до сих пор не были забыты им.

А ещё, ладно, он просто не мог смолчать перед Йоргеном. Он не мог не предупредить хотя бы его.

— Свет никогда не будет знать покоя пока не станет единственной господствующей силой, — в ответ после долгого молчания философски изрёк Йорген. Даже если он и был удивлён порывом ангела, он никак не показал это, но Белкету почему-то почудилась проскользнувшая в его словах благодарность. — И первой его ненависть на себе всегда познаёт Тьма. Вот только почему Он так уверен, что Она слаба?

— Живущим во Тьме, рождённым из Неё, никогда не понять того, как ослепляет Свет, сжигает изнутри, не оставляя по себе ничего, — со спокойной обречённостью ответил ангел. — Лишь упрямство и гордыню, и непоколебимую уверенность в истинности только собственного мнения — единицам дано понять и осознать, к какому горю и беде ведёт это. Но разве станет большинство слушать нас?.. И без того еретики мы в их глазах, утратившие веру и благословение Эльрата.

На мгновение Белкет замолчал, продолжая в задумчивости смотреть вперёд. Светило окончательно скрылось за линией горизонта, и лишь остаточные лучи его прощальным заревом растеклись по кромке небес, выкрашивая края тонких длинных облаков в оранжево-пурпурный.

— Впрочем, — губы ангела скривились в горькой усмешке, — можно подумать, когда-нибудь оно у нас вообще было. Как и было хоть какое-то дело отцу нашему до нас.

— И что ты будешь делать дальше? — Йорген в лёгком любопытстве слегка склонил голову набок, не мигающим взглядом посмотрев на собеседника.

Тот молчал долго, и вечерний ветер печально колыхал его неправильно-, недостаточно-белые перья на сложенных за спиной крыльях. Тьма поглощающих остатки света сумерек отражалась в его глазах, прежде чем он закрыл их и сделал глубокий вдох.

— Я вынужден буду сражаться, — без охоты ответил он. — Хотя я считаю эту войну бессмысленной. Но моё призвание зовёт меня взять меч и идти в бой. И я не знаю, как скоро отчаяние поглотит меня настолько, что заглушит голос призвания и разорвёт окончательно все нити, связывающие меня с собратьями и родиной. А быть может, клинок кого-то из твоих братьев или твой собственный оборвёт мою нить ещё раньше, завершив все мои страдания — этого не ведаю я, друг мой.

Йорген лишь молча кивнул, ничего не говоря в ответ. Белкет не сомневался — он всё понимал. Сам был в схожей ситуации, вот только Белкету не было никакого дела, как и никакого сочувствия или гнева зреющей мстительности до всех его собратьев, убитых безликими. А вот Йоргену наверняка будет. Ведь все они связаны друг с другом, и ангел мог лишь представить, как, должно быть, сильна боль и тоска, когда чужая смерть ощущается как собственная. И ладно, если смерть быстрая и безболезненная относительно, но Белкет не обманывался насчёт милосердия ангелов по отношению к пленным, к примеру. Или к тем, кого добивать будут прямо на поле боя. Или…

— Я бы не хотел, чтобы всё так закончилось, — неожиданно даже для самого себя вдруг признался Белкет. — Но, кажется, разрыв неизбежен.

— Только если ты сам так считаешь, — с привычным флегматизмом пожал плечами Йорген, и ангел посмотрел на него с удивлением. — Добавляя бескомпромиссную моральную окраску, вы лишь всё усложняете, — словно он был неразумным дитём человеческим, пояснил безликий. — Но если в тебе нет ни ненависти, ни желания сражаться — почему я должен ненавидеть тебя в ответ и считать своим врагом? Всё зависит от точки зрения и от выбора, который за тебя или меня никто не сможет принять. И если ты примешь решение остаться моим другом, то даже расставшись на много веков, мы встретимся вновь теми самыми друзьями, которыми расстались — всё куда проще, чем вы пытаетесь навязать даже самим себе.

Белкет тогда ничего не ответил. А пару дней спустя, как он и предполагал, началась война. С Йоргеном дороги их разошлись — Белкет ушёл ещё до подписания Сумеречного Завета, отчаявшийся и отверженный, и судьба безликого была неизвестна ему. Однако у Асхи определённо было своеобразное чувство юмора, так что спустя пять с половиной веков пути их вновь пересеклись, когда в окрестностях Нар-Эриша появилась юная и беспокойная убитая и воскрешённая Анастасия Грифон в сопровождении одиозных беглецов из застенок имперской инквизиции.

— Меньше всего я ожидал встретить тебя здесь, — ирония ситуации, вообще-то, не укрылась от Белкета — храм Илата, в котором они когда-то познакомились, находился лишь немногим севернее этих мест. — Однако разом с тем именно отсюда всё и началось.

— История циклична, — паря на сильных перепончатых крыльях, украшенных Очами Малассы и обращая на скрытое капюшоном лицо равнодушную белую маску безликого, флегматично, как и всегда, откликнулся Йорген. — Многие вещи происходят неожиданно, но если задуматься — приходит понимание, что они вполне ожидаемы и закономерны.

Белкет усмехнулся под капюшоном, и спокойное тепло на мгновение окутало его холодное небьющееся сердце. За столько столетий всё изменилось до неузнаваемости — и только Йорген, кажется, остался неизменным — разве что только сильное тело расчерчивали теперь светлые шрамы ожогов, оставленных чистейшим Светом. Или же он просто хотел его таким видеть после столь долгой разлуки?..

— Я ведь когда-то тебе говорил, — словно читая его мысли (а точно ли «словно»?), отозвался безликий. — Всё зависит оттого, каков будет твой выбор.

— Необязательно было лазить в моей голове, — не скрывая улыбку ни в голосе, ни на губах, скорее просто для проформы фыркнул ангел, на что его собеседник откликнулся всё с тем же нагским флегматизмом:

— А с чего ты взял, что я делал это? — расслышать эмоции в голосе безликого было практически так же просто, как разглядеть эмоции на его неподвижной маске, но Белкету упорно слышалась ответная улыбка в его ответе.

Он протянул вперёд руку, и во взгляде тёмных прорезей мелькнуло — как и в самый первый раз — лёгкое любопытство. Йорген, не колеблясь, протянул руку в ответ, скрепляя предложенное рукопожатие. И вместе с этим безмолвным свидетельством неугасшей дружбы он мог поклясться, хоть Тьма, конечно, не знает истины, что слышал негромкие слова:

— Рад снова видеть тебя, друг мой.

Комментарий к 7.

Писалось - внезапно - под Einar Selvik - Til Vinskapar - To Friendship (Skaldic Version)

========== 8. ==========

Белкет не то чтобы чувствовал себя не на своём месте, но среди детей Илата действительно было несколько… непривычно. Наблюдая за ними, он, кажется, немного начал понимать, чем эти создания так заинтересовали Йоргена, который проводил свои дни среди них. Люди были непредсказуемы, и поразительным было их отличие не просто от ангелов, но и от всех других народов. Смертность и короткая, словно вспышка, жизнь толкали их к действиям, к тому, чтобы успеть сделать как можно больше, чтобы оставить по себе какой-нибудь след и память. А потому вовсе неудивительно, что Седьмой Дракон оказался именно человеком; неудивительно, что один из его учеников, что повёл за собой своих учеников на поиски знаний и реализации, тоже был человеком. Удивительным было лишь то, а что Белкет забыл среди них?..

Не то чтобы он был белой вороной, но любопытные взгляды на себе то и дело ловил. Ничего странного, впрочем — среди людей об ангелах ходило много легенд и слухов. Высокомерные и гордые, они сидели на своих небесах и даже не смотрели на мелких смертных сошек. У них были свои возвышенные проблемы, своя вражда с безликими, которая всему Асхану в итоге стоила слишком дорого. А вот теперь один из них был изгоем и путешествовал с Сар-Шаззаром, признав себя его учеником. Себя, ангела! — и учеником какого-то смертного человека! — немыслимо!

Впрочем, Белкет всегда был неправильным ангелом. Чёрные перья, чёрные волосы и глаза, чёрные одежды выдавали и подтверждали это. Вряд ли в Небесных Городах можно было найти кого-то, похожего на Белкета, так что ничего странного в том, что в итоге он оказался среди странников, ищущих своё призвание и предназначение в этом мире, очевидно, не было. По крайней мере, примерно так размышляли другие ученики Сар-Шаззара, с которыми Белкет разделил быт и общую судьбу… И тем не менее временами он всё равно продолжал ловить на себе любопытные взгляды.

В свите учителя, конечно, все равны между собой, происхождение всех совершенно неважно, но, боги, настоящий (пусть и изгой) ангел в их рядах! Это же так интересно!

Белкет едва заметно усмехался уголками губ, с истинно ангельским терпением выдерживая чужие взгляды. Во-первых, ему было не привыкать, а во-вторых, любопытство всё же было лучше, чем презрение. Так что в сложившихся обстоятельствах люди и ангел были в одинаковых условиях. Ибо так же удивительно, как для детей Илата было наблюдать за дитём Эльрата в их рядах, последнему было наблюдать за ними и их взаимоотношениями. У ангелов ведь всё совсем по-другому было, совсем не так — не странно, конечно, но почему-то оттого не менее печально.

Он качает головой, отгоняя тоскливые мысли. С самого своего появления он не принадлежал к ангельскому обществу, не был его частью, хоть физиологически он был одним из них. И жил среди них, и ковал самого себя — теперь же он был один, был сам по себе. Не стоило возвращаться в прошлое и переживать о нём. Куда лучше остановиться и осмотреться по сторонам, присмотреться к непредсказуемым детям Илата — теперь он был их частью.

— Сюда, Белкет! — с высоты строительных лесов ему махнул рукой Калим, и Белкет повернулся к нему. Взмыл на сильных крыльях, подлетая ближе, и остановился напротив.

На строительстве первого крупного города, расположившегося в обширной оазисной долине, без преувеличения были задействованы все. Мужчины и женщины трудились в поте лица, возводя общий для них всех дом, и конечно, Белкет был среди тех, кто помогали ему поскорее появиться. Более сильный и выносливый чем люди, он помогал с транспортировкой тяжёлых блоков, следил сверху за тем, чтобы камень ровно прилегал к камню — стены, оборонные и несущие, делались на совесть, так, чтобы выдерживать осады и природные колебания. Принявший на свои плечи ответственность Белкет не мог подойти к своему делу халатно, да и…

Работа определённо сближала. Чужой и абсолютно другой среди людей, Белкет поначалу держался обособлено. Он не был искушён в налаживании общения, и честно говоря, плохо понимал, как это происходит. Чувствовал себя оттого неловко и будто не на своём месте; наблюдал за другими с не меньшим любопытством, чем наблюдали за ним. Но общее занятие в конце концов втянуло в общий поток и его — и в этом обнаружилась ещё одна занятная человеческая черта.

В работе было место каждому, стирались различия между каждым. Никто не воспринимал Белкета как кого-то отличного — вот, ещё один человек, просто крылатый немного, ну, знаете, с кем ни бывает! Главное, что он свой, один из них, член общины, который наравне со всеми трудится на её благо. И Белкет поддался — впервые его считали и воспринимали «своим».

Хватает небрежного и лёгкого мановения руки, и тяжёлые блоки рыжего песчаника с земли плавно взмывают вверх. Белкет сильнее любого человеческого мужчины, а потому даже магией ему гораздо легче поднимать тяжёлые объекты. Калим, активно жестикулируя, даёт указания, куда камни должны встать — работающие с укрепляющим раствором, скрепляющим между собой блоки на века, мужчины хором шарахаются в стороны, чтобы тут же завершить работу, когда блоки занимают своё место. Калим осматривает их придирчиво, а после удовлетворённо кивает.

— Даже не знаю, что бы мы без тебя делали, — он усмехается совершенно беззлобно, и в его голосе слышится искреннее облегчение. — Вечность бы строили этот город, не меньше.

— Это вряд ли, — Белкет качает головой, скупо улыбаясь. — Вашей сплочённости могут позавидовать даже гномы.

— Да брось, — мужчина посмеивается, простодушно махнув рукой. — Все так делают. Разве ж это не очевидно? Если хочешь создать что-то не только для себя, но и других, то приложи к этому усилие наравне с другими. Так, словно стараешься для самого себя — разве ж не это жизнь?

Белкет улыбается печально и молчит. По правде говоря, он и не помнит, как создавались Небесные Города. По правде говоря, ангелы, кажется, никогда и не знали, что такое настоящая сплочённость. Пусть и говорили, что разделяет Тьма, но на самом деле нет силы эгоистичнее Света — и дети его были тому наглядным подтверждением.

— В любом случае, — Белкет снова гонит прочь печаль прошлого, — я рад быть чем-то полезен, — и он действительно рад — отдавать, оказывается, гораздо приятнее, чем брать. Калим же лишь улыбается в ответ, и работа продолжается.

Это удивительный опыт. Хрупкие дети Илата не перестают удивлять Белкета, и он сам не замечает, как оказывается втянут не только в общую работу. Жизнь берёт своё, и Белкет — её полноценная равноправная часть. Ручей, наполняющий общий поток — впервые за свою долгую жизнь он наконец-то чувствует себя именно так. Частью чего-то целого, а не отколотым куском, который никак не может вернуться на своё место.

Вечера в пустыне холодные. Даже в оазисе посреди стройки температура опускается ощутимо, и люди жмутся к кострам и друг другу, пытаясь согреться. Дети и взрослые, мужчины и женщины, некогда знатные богачи и простолюдины, мудрый Учитель и ангел-изгой — все равны в этом особенном магическом кругу, и каждый ищет поддержку в каждом, протягивая руки к огню и отдавая своё тепло.

Простые вечера и тихие. Они начинаются с молчания, пока кто-то не нарушает его неловкой шуткой или возгласом удивления, будто только что вспомнил поразительную историю. Все оказываются втянуты в это общение, в обсуждение и рассказы. Некоторые из них сопровождаются смехом, некоторые — искренней печалью, некоторые же — глубокой задумчивостью. Каждому за общим костром и общей трапезой есть о чём рассказать, и каждый, если хочет того, будет выслушан и услышан.

Белкет говорит мало, больше слушая. Но когда ему задают вопросы, он всегда отвечает на них. Учитель спрашивает его о древних войнах, о сотворении мира, о великом Отце; другие спрашивают об ангелах, о быте их и прекрасных городах. Некоторые вопросы для падшего ангела очевидны и ожидаемы, другие заставляют его удивляться их внезапностью — он не привык к вполне искреннему интересу к себе; к тому, что о нём могут беспокоиться и переживать.

— Если все ангелы — создания Света и у них белые крылья, то почему твои перья чёрные? — сидящая в этот раз рядом с ним девушка наконец-то набирается смелости и задаёт вопрос, и Белкет усмехается, ожидая его одним из первых, на самом деле.

— Свет не приемлет инакомыслия, — он вздыхает, прикрывая чёрные глаза; мысли и воспоминания отдают фантомной болью в основании крыльев. — А я всегда был неправильным. В конце концов я принял это — мои собратья назвали бы это падением. Эльрат окончательно отвернулся от меня — впрочем, он и без того никогда не отвечал на мои молитвы и воззвания.

— Должно быть, это было больно, — откуда-то напротив раздался полный понимания мужской голос, и Белкет пожал плечами:

— Мои перья сгорели и отросли вновь. Я умер и воскрес. Отринул Свет, и он отрёкся от меня. Я выбрал свой путь, и Тьма приняла меня. На своём пути я всегда был одинок — со смирением я принял одиночество и в этот раз.

— Ты не одинок, — девушка покачала головой и неловко улыбнулась: тонкие руки её вдруг обвились вокруг сильного тела, втягивая Белкета в спонтанное объятие.

Никакого подтекста не было в этом движении — лишь искреннее желание поделиться своим теплом. По-прежнему удивляющая Белкета человеческая спонтанность и бескорыстность, которую не ждёшь. И ангел улыбается в ответ, осторожно принимая хрупкий дар с благодарностью, на которую едва ли способны высокомерные бессмертные существа.

Люди не переставали удивлять его. И чем дольше он жил среди них, тем меньше не становилось это удивление. Со временем чрезмерное любопытство к его персоне утихло, и кажется, каждый и вправду воспринимал его как человека, пусть и крылатого. Но сам Белкет всё ещё открывал в детях Илата что-то новое, снова и снова изумляющее его.

Особенно то, что к нему абсолютно искренне тянулись дети. Их было пока немного, всего трое, и держались они вместе друг с другом. Успевали побывать везде — энергии им было не занимать, крутились между взрослыми, в любопытстве исследуя занятия каждого. И конечно, особенным вниманием они одаривали Белкета — ведь он был таким необычным взрослым!

Однако он был слишком мрачным и серьёзным, и видимо, это несколько отпугивало детей от него. Наблюдали они больше со стороны, но Белкет кожей ощущал их любопытство и распирающие их вопросы. Но даже самый старший из них, Тайиб, не решался просто так взять и подойти к величественному ангелу, чтобы поговорить с ним. Поэтому со своим интересом дети держались в стороне, и оттого он лишь рос с каждым днём всё больше и больше.

Белкет едва заметно улыбнулся уголками губ, прикрыв глаза. Неугомонная троица снова вилась поблизости, наблюдая за тем, как ангел украшает резьбой чёрный камень, вырезая на нём магические таинственные символы оборонных заклинаний. В конце концов, пусть Белкет и ученик Сар-Шаззара, сейчас в магии он всё же умелей многих. Одна из черт, которая немало помогает другим, в том числе и учителю, чья магия направлена на создание сложных барьеров и коммуникаций с поселениями, на местах которых великим городам только надлежит появиться.

Дети наблюдали за ним, неумело спрятавшись за укрытием из сложенных друг на друга каменных блоков. Вытянув шеи, в любопытстве они следили за тем, как ловко орудуют ангельские пальцы инструментами каменщика, вырезая аккуратные символы. Белкет в конце концов отложил их в сторону и поднял взгляд, глядя прямо в том направлении, где прятались дети.

— Идите сюда, — он негромко позвал их, поманив рукой, и смущённые, неловко улыбаясь, они покорно вышли, приблизившись к падшему ангелу.

Первым шёл Тайиб — самый старший из них, и было что-то трогательно-милое в том, как за ним семенили его младшие друзья. Белкет вновь улыбнулся, и лёгким лукавством блеснули его чёрные глаза.

— Ты будешь ругать нас, господин? — втянув голову в плечи, виновато спросил Тайиб. — Мы помешали твоему занятию.

— Едва ли я стал бы ругать детей за то, что они просто хотят у меня о чём-то спросить, — Белкет одарил мальчика снисходительным взглядом, и лицо того заметно просветлело. Он переглянулся со своими младшими друзьями, и все трое воспрянули удивительным энтузиазмом. — Не все взрослые смогли спокойно принять меня, так что могу представить, сколько удивления и любопытства я вызываю у вас, — ангел хмыкнул, устремив на своих юных собеседников терпеливый взгляд.

— Ты прав, — Тайиб смущённо улыбнулся в ответ, взлохматив тёмные волосы на затылке. — Просто… ты здесь совсем один, разве тебе не грустно? Почему ты ушёл от своих друзей? Ты не скучаешь по ним? — мальчик выпалил на одном дыхании, и вопросы его повергли Белкета в замешательство. Впрочем, он уже давно должен был прекратить удивляться людской непредсказуемости — особенно детской.

— Боюсь, чтобы скучать по кому-то, неплохо было бы иметь такое существо, — отозвался ангел. — А мои собратья… Здесь я куда больше чувствую себя на своём месте. Здесь я нашёл свой дом и товарищей, которых могу назвать друзьями, — он улыбнулся, глядя в задумчивое лицо ребёнка.

— Потому ты ушёл? — из-за спины друга раздался тоненький девичий голосок, и следом выглянуло пухленькое лицо Асийи, одарившей падшего ангела взволнованным взглядом. — Потому что тебе было одиноко? — от этого вопроса брови Белкета озадачено поднялись вверх, и он вновь опешил — на сей раз от того, как точно этот ребёнок попал в цель.

Удивительно было, как в одном простом детском вопросе вместилась вся суть и вся боль Белкета. Он никогда не был понимаемым, никогда не был принимаемым. Всегда был один, всегда был в стороне — не то чтобы его это действительно беспокоило, но в конце концов отличие толкнуло его на побег и поиск. Он был одинок — и стоило признать, ему было одиноко, иначе вряд ли сейчас всё было бы именно так, как было.

— Ты очень наблюдательна, — Белкет прикрыл глаза, принимая своё поражение, и волнение на личике девочки стало заметнее.

— Но разве у тебя совсем-совсем никого не было? — забеспокоилась она. — Там же твой дом и семья…

— К сожалению, дом — это не всегда то место, где мы рождаемся и живём, — покачав головой, терпеливо вздохнул ангел, стараясь отвечать как можно мягче. — Необходимо время, чтобы найти его. Как и найти тех, к кому хочется возвращаться.

Асийя забавно наклонила голову, и серьёзная задумчивость отразилась на её ещё по-детски пухленьком личике. Задумался над словами ангела и Тайиб, отчего между детьми и взрослым повисла тяжёлая пауза. Которую нарушил голос самого младшего члена детской троицы, Карина.

— А можно потрогать твои перья? — широко улыбаясь, простодушно спросил он, тем самым нарушая тягостное и мрачное молчание. Белкет негромко рассмеялся, прикрыв глаза, оценив невольную детскую находчивость.

— Можно, — кивнул он, с тихим шорохом немного расправив крылья, и личико Карина просветлело, а тёмные глаза заблестели.

С искренней радостью он уверенно протянул вперёд руку, тем не менее осторожно пальчиками дотронувшись до чёрных перьев. Коснувшись их, мальчик ласково погладил их, с всё тем же искренним восторгом пискнув:

— Мягкие!

Белкет улыбнулся, тепло посмотрев на ребёнка. Погладил его по тёмным густым волосам и не заметил, как к другу присоединились Тайиб с Асийей, тоже втайне желавшие на ощупь опробовать ангельские крылья.

— Действительно мягкие, — со знанием дела покивал Тайиб, — и сильные! У ангелов должны быть сильные крылья, чтобы они могли на них быстро летать и сражаться, верно?

— Очень точное наблюдение, — снисходительно откликнулся Белкет, наблюдая за искренним восторгом на детских лицах.

Короткий разговор с ними заставил ангела вновь задуматься. Сколько он себя помнил, он искал себя и своё место в мире. По-прежнему не было покоя в душе мыслителя, и мечущийся дух его всё ещё искал ответы, но став частью общего целого, Белкет словно обрёл ещё один смысл, до того скрытый в потаённых глубинах его естества. Удивительный парадокс — одиночество не тяготило его, но ему всё равно было одиноко, и душа тянулась хотя бы к слабому источнику тепла, желая просто быть рядом с ним. И тепло это неизменно крылось в других существах.

Неважно, насколько сильна была его связь с ними — главным было то, что его принимали. Не отвергали, не осмеивали, не презирали — просто принимали и позволяли остаться. Как поразительно, что с особенной ясностью и чёткостью Белкет понял это после наивных детских вопросов. После тесного существования среди людей, простых, обычных, смертных людей, что как и все люди спешат жить и оставить по себе какую-нибудь память. Как поразительно, в конце концов, что именно среди них он и нашёл такое место, нашёл источник тепла, к которому хотелось возвращаться. К которому было куда возвращаться. И закрывая глаза, Белкет с горьким весельем ощущает растекающийся внутри него покой.

Он наконец-то дома.