Хроники некромантских будней (СИ) [love and good] (fb2) читать онлайн

========== Хроника первая. О ламассу и маленьких детях ==========

Жизнь в Аль-Бетиле кипела. Как это ни было парадоксально, но города Дома Этерна были одними из самых густонаселённых и многолюдных среди всех городов государства магов. В определённой мере это было странно, потому что Дом Этерна занимал не самое выгодное стратегическое положение, расположившись на юге континента. Окружённый со всех сторон морем и ближайшей сушей в виде полуострова Эриш, он был лишён всех прелестей торговли или контактов с другими государствами. А потому единственным более ли менее приемлемым объяснением, почему, в итоге, Аль-Бетиль и другие города некромантов вмещали в себя столько народу, живого и неживого, было лишь всё возрастающая популярность некромантии как одной из школ магии и те перспективы, которые она открывала перед своими последователями.

Желающие посвятить себя мрачному искусству прибывают каждый день со всех уголков Асхана. Старцы, посвятившие свою жизнь познанию метафизических истин, и юнцы, только-только покинувшие отчий дом — все они желали так или иначе прикоснуться к вечности и получить долгожданный покой, если это понятие в принципе применимо к некромантам, под сенью Королевы Пауков. Именно потому резкий демографический подъём в том числе и в Аль-Бетиле не был явлением столь уж удивительным: о подобных миграциях не понаслышке знал и Аль-Имраль, который располагался на самой границе со Священной Империей Сокола и был одним из главных центров торговли Семи Городов, и Аль-Сафир, что был столицей государства, а потому также ежедневно принимал к себе желающих посвятить себя наукам и магии.

Анастасия тяжело вздохнула, из окна наблюдая за снующими по улице повозками, разговаривающими людьми, проезжающими всадниками. То, что Дом Этерна расширялся, выпуская всё больше и больше своих последователей, с одной стороны, конечно, радовало: постепенно некроманты становились той силой, с которой приходилось считаться не только магам других Домов, но и всему Асхану. С другой стороны, были в этом и минусы, в частности куча дополнительной и не всегда интересной, но, безусловно, крайне необходимой работы, которой Анастасии как иерофанту приходилось заниматься. Да, она была лишь духовным наставником всех братьев-во-смерти и тех, кто желал к ним присоединиться, но сейчас, когда Великий Архонт отправился в своё странствие, большая часть его забот плавно перекочевала на её обманчиво хрупкие плечи.

«Мастер знал, когда следует уйти», — крайне недовольно подумала бывшая герцогиня Грифона, отворачиваясь от окна и возвращаясь за свой письменный стол, где её ждала целая гора свитков-отчётов об успешно выполненных заданиях, основании новой колонии в Эрише, о результатах экспедиции, посланной в район руин Шантири, о новых заклинаниях и методах их применения и, конечно, о делах в Академии и успехах юных адептов, в поте лица грызущих нелёгкий гранит некромантской науки. Анастасия разочаровано вздохнула.

За всеми этими бумагами, постоянными встречами с алхимиками, изобретателями, учителями, разведчиками и прочими-прочими-прочими, а также за периодичными беседами с Матерью Намтару у неё совершенно не оставалось времени на семью. И если Вейн, входящий в её положение, ещё мог понять и поддержать свою супругу, то Закира, их девочка, нет. Она была ещё слишком мала для осознания всего масштаба катастрофы значимости материнского положения, кроме того она была как раз в том возрасте, когда больше всего нуждалась в присутствии своих родителей — Анастасия, несмотря на то, что времени с тех пор утекло уже немало, прекрасно помнила себя в её годы. И ладно, у неё-то был брат-близнец, с которым она была неразлучна, да старшая сестра с ещё двумя братьями, а также отец, что хоть и был герцогом, и был занят постоянно, всё равно души не чаял в своих детях и старался уделять им как можно больше своего свободного времени. У Закиры же всего этого нет, её отец, как бы сильно он её ни любил, просто не предназначен для подобной роли, а Анастасия…

Анастасия лишь тяжело вздохнула, печально признавая, что для собственного ребёнка была почти что чужим человеком, оставляя заботу о нём в большей мере ещё живым служанкам да зомби-прислужникам, использующимися для разного рода грязной работы.

За такими мыслями отчёты о проделанной работе читаться не хотят, белый мир и вовсе теряет последние краски, а дверь в её кабинет с грохотом распахивается.

— Госпожа, беда! — служанка, белая, как ненасытные упыри в свои лучшие годы, влетела к Анастасии неожиданно, нарушая тяжёлую угнетающую тишину и такие же мысли иерофанта.

Бывшая герцогиня, что до этого пыталась вникнуть в смысл рапорта Виктории, занимающейся практическими тренировками с молодыми адептами, подняла голову, слегка хмуря брови.

Служанка, при более детальном осмотре, оказалась не только бледной, как ненасытный упырь, но и невероятно напуганной и взволнованной. Тонкие светлые волосы, заплетённые в косу, топорщились во все стороны, а в ярких зелёных глазах стояли слёзы. Руки девушки, как и плечи, и всё тело целиком, дрожали, и сама она грозилась вот-вот упасть в обморок. Анастасии не надо было быть пророком, чтобы понять, что произошло что-то, из ряда вон выходящее.

— Что случилось? — выработанное за полтора века чутьё подсказывало, что хрупкий покой в Аль-Бетиле вот-вот полетит ламассу под хвост.

— Леди Закира, — тут служанка сглотнула и явно приготовилась к худшему. Глубоко вдохнула, затем выдохнула и загробным голосом произнесла: — Пропала…

… Цитадель Великого Архонта Белкета ещё никогда не видела такого хаоса. Вся многочисленная прислуга, живая и неживая, носилась по замку туда-сюда.

— Как, как ты могла потерять её у себя под носом?! — бушевала Анастасия, с трудом подавляя в себе желание в то же мгновение превратить несчастную служанку в какого-нибудь гниющего зомби или упыря. Вместо этого лишь сверкала глазами, пылающими огнём яда Матери Намтару, разнося тревожный клич по всему Аль-Бетилю. — Ищите мою дочь, где хотите, но верните её живой и невредимой! — рявкнула особенно яростно замешкавшимся вампирам, которые тут же поспешили от греха подальше отправиться выполнять приказ своей госпожи.

Таким образом, город был мобилизован и поднят на уши со скоростью, с которой он никогда не поднимался во время войны или какого-либо другого несчастья.

До Академии «радостная» весть долетает вместе с десятком вампиров, и адепты, хваля Асху и всех Богов-Драконов, со слезами счастья на глазах смотрят на прервавшую тренировку наставницу.

— Ладно, бездари, можете считать, что сегодня вам повезло, — Виктория одарила вздохнувших с облегчением еле живых адептов раздражённым взглядом. И послала же ей Богиня на голову таких бездарей и хиляков, что не могут с полусотней упырей справиться! А ещё выпускники младшего отделения называется!

Адептам второй раз повторять вольную не пришлось, и уже в то же мгновение их словно ветром сдуло. Рыцарь смерти неопределённо хмыкнула, призывая за собой подопытных жертв, которые так и не смогли стать жертвами, и вместе с ними двинулась на поиски, готовясь, так, на всякий случай, к возможному сражению.

«Уж лучше бы это было сражение», — мрачно подумала седьмая внебрачная дочь любвеобильного герцога Быка спустя несколько минут, когда на одной из улиц, ведущих из тюрьмы, её нагнал Валерио — бывший соотечественник и боевой товарищ, который, к несчастью Виктории, решил вместе с ней разделить все прелести нежизни.

— О, свет очей моих, отрада сердца моего! — басистый голос Валерио рокотом прокатился по мрачному переулку. — Мы снова вместе, как в те далёкие дни войн, что мы прошли плечом к плечу! — костяной страж, который всегда мог в удачные сравнения и не менее удачные комплименты, прожигал рыцаря смерти полным обожания взглядом. Виктория же тихо простонала про себя от безысходности.

«О Мать, за что?!» — прискорбно вопрошала она, возведя очи к затянутому тучами небу, прочёсывая квартал алхимиков в поисках пропавшей пятилетней дочери иерофанта.

За кварталом алхимиков последовали и другие, но всё было бесполезно. Докладывающие патрули, которые Виктория и Валерио встречали по ходу, тоже ничего вразумительного сообщить так и не смогли. Таким образом, поиски в городе особых успехов не принесли, а потому отряд Виктории во главе с самой Викторией поспешил вернуться в цитадель, где и повстречал не находящую себе места Анастасию.

— Вы хорошо осмотрели замок? — доложив обо всём иерофанту, как всегда серьёзно спросила у неё Виктория.

— Мы прочесали его весь до последней комнаты, спустились даже в подвал, в морг, в святилище Матери Намтару и в склепы, — вместо Анастасии ответил вышедший из коридора Вейн. — Закиры нигде нет.

— Не могла же она просто так взять и исчезнуть, — рыцарь смерти нахмурилась. — Давайте ещё раз всё осмотрим.

Оставив упырей и вампиров дежурить у выходов, Виктория, Валерио и присоединившиеся к ним Вейн с Анастасией ещё раз прочесали всю цитадель Архонта. Закиры в замке действительно не оказалось.

— Всё это очень и очень странно, — бормотал себе под нос Вейн, приобнимая Анастасию за плечи, следуя за Викторией и Валерио, которые вышли в один из внутренних дворов.

В это время здесь, как в самом просторном месте города, обычно тренировал своих ламассу Яшер. После того, как он смог вывести этих, бесспорно, полезных существ из неудавшихся экспериментов магов Дома Химера, он переехал в Аль-Бетиль для их дальнейшего изучения, усовершенствования и тренировок.

Лича, однако, в этот момент во дворе не наблюдалось, зато четверо ламассу грелись на солнышке, выглядывающем из-за тяжёлых туч, лениво развалившись на траве. Но не эта идиллическая картина впечатлила суровых некромантов. Нет.

Картина, которая открылась седьмой внебрачной дочери герцога Быка, заставила оную выпасть в лёгкий осадок: пятилетняя дочь иерофанта, живая, слабая, маленькая человеческая девочка, заливисто смеялась, абсолютно в искреннем восторге и любви обнимая разлагающуюся шею одной из ламассу. Сама полумантикора-получеловек при этом смотрела на ребёнка подле себя с явным недоумением, и Виктория, на самом деле, не была уверена точно, чем это недоумение было вызвано больше: проявлением любви от странного человеческого живого существа или тем, что на это проявление любви сама ламассу довольно урчала, словно кошка, и нетерпеливо елозила костяным хвостом по земле. Закира же, совершенно не обращая ни на кого и ни на что своего внимания, пищала и гладила немёртвую тварь, обнимая её сильнее.

«Либо я чего-то не понимаю, либо я безбожно отстала от жизни, — флегматично подумала рыцарь смерти. — Но, по-моему, маленькие дети не так должны реагировать на подобных существ». Мысли её, судя по выражению лиц, целиком и полностью разделяли Валерио и Вейн, в то время как Анастасия, до окончательной смерти напуганная пропажей ребёнка, этого самого ребёнка прижимала к себе.

— Ты напугала меня и всех нас тем, что сбежала! — иерофант смотрит укоризненно, и под её взглядом Закира тушуется.

— Я не хотела, честно, — девочка всё ещё стоит слишком близко к ламассу, а потому может коснуться её рукой. — Я просто увидела эту кицю в окно, и мне показалось, что ей было одиноко. А я не хотела, чтобы ей было одиноко, — маленькие ручонки вновь обвиваются вокруг разлагающейся шеи, и наблюдающая за разговором Виктория с трудом может сдержать умиление. Потому что статусом сурового рыцаря смерти ей не положено.

«Асха всемогущая, насколько же дети всё-таки непредсказуемые», — она беззвучно смеётся одними глазами, наблюдая за тем, как сияет лицо Закиры, когда Анастасия всё-таки разрешает ей каждый день ненадолго приходить к ламассу.

— Но только под моим чётким контролем! — добавляет сурово, а улыбка на лице девочки становится шире. Ламассу на это издаёт странные звуки, и Виктория думает, что это одобрение.

А ещё она думает о том, что даже мёртвые иногда нуждаются в ласке.

========== Хроника вторая (часть первая). Воздыхателей не выбирают ==========

Некроманты Дома Этерна разительно отличались от всех других магов Семи Городов. Мрачные, нелюдимые, сами себе на уме — наслаждающиеся жизнью и берущие от неё всё колдуны остальных Домов смотрели на них искоса, считая странными даже больше, чем чародеев Дома Анима. Сами же некроманты лишь пожимали плечами, не обращая на это особого внимания — со всеми превратностями их занятий эмоциональность и жизнелюбие были явно не приоритетными качествами.

Но, как говорится, из любого правила всегда есть какое-то досадное исключение.

Валерио де ла Плачеццо был единственным сыном мелкого идальго, живущего на самой границе герцогства Быка и недавно колонизированного некромантами полуострова Эриш. Мать его умерла от холеры, ещё когда Валерио был совсем ребёнком, и воспитанием сына целиком и полностью занимался отец. Дон Андреас, суровый и консервативный человек, едва сводил концы с концами — некогда богатый род переживал, мягко говоря, не самые лучшие свои времена — и мечтал, чтобы его единственный сын пошёл в духовную семинарию под крыло самого (правда, тогда ещё всего лишь архиепископа) Сальваторе, который приходился дону Андреасу каким-то очень далёким родственником по линии двоюродной бабушки его давно покойной тётушки.

«Учись хорошо, сын мой, — говорил дон Андреас. — Только молитвами и верной службой Эльрату ты сможешь чего-то добиться в этой жизни и вместе с этим улучшить благосостояние нашего скромного рода», — Валерио, как покорный сын, с почтением выслушал все наставления отца, отправляясь в герцогство Волка, в священный город Фламмшрайн.

И день, когда он прибыл в город и предстал пред высокопочтенной принимающей комиссией, определил всю дальнейшую судьбу Валерио де ла Плачеццо.

С треском провалив всю теоретико-магическую часть экзамена, Валерио оказался на улице чужого города чужого герцогства. Не зная, куда себя деть (возвращаться домой к отцу было абсолютно гиблым делом), он решил попробовать вступить в ряды имперской армии. И практически полностью лишённому склонности к магии, но очень талантливому в плане тактических вопросов юноше всё-таки удалось добиться этой цели.

А за два года до окончания Военной Школы случилась и первая война. И именно там он встретил её.

Виктория, как и Валерио, в те далёкие годы была простым рядовым солдатом. Незаконнорожденная седьмая дочь любвеобильного герцога Быка мало того, что оказалась соотечественницей Валерио, так ещё и ровесницей, буквально на пару месяцев младше него. Суровая, требовательная и к себе, и к окружающим, она, к своему горькому сожалению, с первого взгляда покорила сердце молодого страстного идальго. И Валерио, набравшись смелости, первым завёл с ней разговор.

Так и завязалось их знакомство, переросшее в итоге в странную смесь дружбы и безответной любви. Пока в один прекрасный день Виктория, спустя несколько лет после того судьбоносного, знаменательного дня, не поставила Валерио перед фактом.

— Я ухожу в Семь Городов, — чётко и лаконично, как всегда, произнесла она и действительно ушла к магам Дома Этерна, среди адептов которого стремительной волной распространялось новое учение, имя которому было некромантия.

Виктория, в отличие от Валерио не обделённая магическим даром и искренне презирающая слепой фанатизм церковников Света, за которым они цинично скрывали свои прегрешения, не раздумывала ни минуты, когда узнала больше о новом течении, захватившем поселенцев Эриша, с которым граничило герцогство Быка. Она, как человек, которому претила чрезмерность во всех сферах жизни, а особенно в удовлетворении плотских утех и вмешательстве в личностный выбор веры, быстро прониклась мрачной аскетичной философией некромантов, с радостью и, чего уж греха таить, облегчением бросая родину и перебираясь в Аль-Бетиль.

И Валерио, как безнадёжно влюблённому в строптивую воительницу молодому мужчине, не оставалось ничего другого, как пойти следом.

Некромантия, как и ожидалось, давалась ему с трудом, но всё же легче, чем магия Света. Виктория же, наоборот, с лёгкостью постигала азы мрачной науки и впитывала в себя, как губка, всю новую информацию. Впрочем, к вящей радости Валерио, безграничным возможностям магии она всё же, в итоге, предпочла старый верный меч и очень скоро вместе со своим старым другом вступила в ряды тёмных рыцарей.

— Нам самой судьбой предписано всю жизнь быть рядом, — взирая на напарницу, подругу и любовь всей своей жизни — а теперь уже и нежизни, — восторженно говорил Валерио.

— Я бы не была в этом так уверена, — Виктория отвечала ему хмурым взглядом, но костяного стража, впереди у которого была целая вечность, было уже не остановить.

Таким образом, среди всех нелюдимых, мрачных, молчаливых и замкнутых некромантов именно Валерио был тем самым пресловутым редким исключением, что по пылу своей страсти и чувств мог дать фору многим живым. Виктория, по крайней мере, убедилась в этом практически мгновенно.

Нет, Валерио всегда, ещё с самого начала их знакомства, предпринимал робкие попытки показать свои чувства и добиться ответных, но строгая девушка всегда пресекала их на корню. Она не была заинтересована в отношениях (по крайней мере, не с Валерио уж точно), предпочитая томным охам и ахам изнурительные тренировки и самосовершенствование. И свою нежизнь она тоже планировала посвятить именно этому: защищать братьев-во-смерти, постигать и дальше тайны некромантии, готовить новые поколения, умирать и возрождаться за Асху, Великого Архонта и Дом Этерна в тысячах боях…

— А на деле ты пытаешься отвязаться от своего бывшего соотечественника, — Алехандро ухмыляется, скрещивая руки на груди, и на лице Виктории нервно дёргается щека.

Да, свою нежизнь она определённо представляла не такой.

— Он такой же мой соотечественник, как и твой, — цедит сквозь плотно стиснутые зубы, сжимая в руках новую монографию Белкета. Алехандро ухмыляется шире и гаже и непринуждённо ведёт плечом:

— За мной он, по крайней мере, не ухлёстывает.

«А жаль, — в ответ думает Виктория. — Я бы посмотрела на тебя, если бы это недоразумение попыталось сделать тебе комплимент», — добавляет мстительно, опуская глаза на строчку.

— А знаешь, — жнец, тем временем, и не думает отставать. Тянет задумчиво и стреляет глазами в сторону собеседницы. — Я слышал, что многие проблемы во взрослой жизни берут своё начало ещё в детстве. Скажи, ты так презираешь Валерио и всех мужчин, которые пытаются проявить к тебе симпатию, из-за своего отца, который никак не мог усмирить собственное либидо? Считаешь и их такими же? — следом за щекой у Виктории дёргается ещё и глаз, и Алехандро едва успевает уклониться от резкого удара локтем, нацеленного в бок собеседника.

— Не твоё дело, — рыцарь смерти стреляет испепеляющим взглядом на вполне себе довольного собой жнеца и громко захлопывает книгу, поднимаясь на ноги и размашистым шагом направляясь в сторону замка.

Алехандро провожает её насмешливым взглядом, а Виктория в очередной раз убеждается, что все мужчины одинаково отвратительные создания. «И мой отец возглавляет их список», — добавляет мрачно.

Подобные умозаключения, однако, совершенно не влияют на настойчивого Валерио, и он с упорством орка, рвущегося в драку, снова и снова наступает на одни и те же грабли.

— Виктория, душа моя, любовь моя, жизнь и нежизнь моя! Ты не поверишь, что со мной случилось этой ночью! Мне снилось, как ты прижимала меня к своей необъятной груди, и я тонул в ней и твоих объятиях. Ты покрывала меня страстными поцелуями, и мы были на пике блаженства… — договорить воодушевлённый костяной страж не успел: кулак рыцаря смерти отправил его в долгий полёт, а яростный крик разнёсся по людной улице как гром среди ясного неба:

— Мы мертвы, идиот!!! Мы не можем спать и видеть сны!!! Поэтому держи свои извращённые фантазии при себе и подальше от меня!!! — сверкая глазами от гнева, навеки молодая женщина скрестила руки на своей отнюдь не необъятной груди. Фыркнула уязвлённо, разворачиваясь и уходя, оставляя нерадивого ухажёра, скорее по привычке потирающего щёку, куда прилетел удар.

«Ну ничего», — Валерио явно не был намерен сдаваться просто так. И предпринял новую попытку поразить объект своей страсти. А затем ещё одну и ещё.

— И дала же Асха воздыхателя на мою голову! — Виктория хлопнула себя по лбу, даже не пытаясь сдерживать нервный тик, с которым дёргался её левый глаз, и обречённо закатила глаза.

Она, рыцарь смерти, уважаемая дама, член личной гвардии Архонта, тренер в Академии, служительница Асхи, одно имя которой бросало в дрожь непосвящённых дилетантов из Империи или какого другого уголка Асхана, была вынуждена самым позорным образом прятаться, затерявшись в уличной толпе Аль-Бетиля, пытаясь сбежать от одной конкретной личности. Бывший товарищ и соотечественник достал её своим вниманием настолько, что просто хотелось выть.

После того знаменательного монолога про сон Валерио не сделал выводов, нет. Талантливый тактик и самоотверженный воин, не обделённый, между прочим, и красотой, был полным нулём не только в магии, но и в отношениях с людьми. Особенно с женщинами. Особенно с женщинами, к которым он питал высокие чувства. При этом объяснять ему что-то и говорить было абсолютно бесполезно, равно как и пытаться сбежать — что в Империи нагов, что в Империи людей, что в подземельях тёмных эльфов — назойливый поклонник находил Викторию везде, куда бы она ни отправилась.

Потому импровизированная попытка бегства под самым его носом с очень большой вероятностью грозилась провалиться.

— Виктория, любовь моя, свет очей моих, благословение Асхи, где ты? — раскатистый бас Валерио прокатился по улице, заставляя мурашки неспокойным табуном пробежать по немёртвой спине Виктории.

«Да чтоб тебе в Шио век гореть, прости Прядущая!» — мрачно подумала рыцарь смерти, ловко заворачивая в ближайший переулок и не веря своему счастью, но крайне благополучно добираясь до цитадели: костяной страж её так и не заметил.

«Хвала Асхе!» — Виктория выдохнула с облегчением, быстрым шагом направляясь в сторону кабинета Архонта с чётким намерением выпросить у него самую долгую и секретную миссию где-нибудь подальше от Семи Городов и Эриша.

У двери она наткнулась на беседующих друг с другом Вейна и Алехандро, ждущих своей очереди на аудиенцию с Ангелом Смерти. Увидев эту неразлучную парочку друзей, Виктория невольно позавидовала им — те только-только вернулись с экспедиции в очередные руины Шантири и, судя по довольным лицам, явно весело и плодотворно провели там время. Чего нельзя было сказать о ней.

— Виктория?.. — заметив рыцаря смерти, удивлённо вскинул бровь Вейн, и голос его утонул в долгом протяжном эхе:

— Виктория-а-а-а…

— Мне кажется, или я слышу голос Валерио? — он одарил воительницу скептичным взглядом. Ту перекосило.

— Кажется, он снова безрезультатно пытается пригласить тебя на свидание, — на премерзкую ухмылку Алехандро хотелось ответить хорошим ударом в челюсть, но Виктория, как истинная седьмая внебрачная дочь любвеобильного герцога Быка, промолчала, до скрипа сжимая зубы.

— Парни, будьте людьми, пропустите меня к Архонту вне очереди, — процедила, не сдерживая нервного тика и с хрустом разминая кулаки. — Иначе, боюсь, в его личной гвардии сейчас станет одним тактиком меньше, — Виктория по очереди посмотрела сначала на Вейна, затем на Алехандро.

И то ли человеколюбие так внезапно сыграло в обоих, то ли инстинкт самосохранения (разделить участь Валерио, на самом деле, не хотелось никому), но и жнец, и рыцарь смерти сделали шаг назад, пропуская, что называется, даму вперёд.

— Я ваша должница, — только и успела облегчённо бросить она, проворно забегая внутрь кабинета Белкета тогда, когда из него вышел какой-то седовласый старец.

— Всем здравствовать, — Валерио, как по волшебству, материализовался перед друзьями ровно в тот момент, когда Виктория скрылась за дверью. — Вы случайно, не видели здесь самую прекрасную из всех прекрасных дам, что озаряет этот бренный мир своим существованием? — Алехандро едва смог подавить рвущийся наружу смех; Вейн оказался менее удачлив в этом, а потому старательно имитировал кашель, так некстати сразивший его немёртвый организм.

— Я слышал, Архонт отправил её в далёкое путешествие, — туманно отозвался бывший граф де ла Сегадора. — В Мир-Гатал, — на округлившиеся глаза Вейна Алехандро не обратил никакого внимания.

— О, это место сопряжено с тысячей опасностей! — в глазах Валерио вспыхнул Огонь Энтузиазма. — Я иду к тебе, любовь моя! Вместе мы одолеем их все! — и костяной страж, более не обращая ни на кого внимания, умчался на крыльях любви готовиться к длительному путешествию.

— Да это же верная смерть, — ошарашено пробормотал Вейн, глядя вслед гремящему доспехами Валерио, на что Алехандро флегматично пожал плечами:

— Зато мы все хоть несколько месяцев отдохнём от этого горе-любовника, — и тут же хитро добавил: — А Виктория, между тем, ещё и останется должна мне в двойном размере.

— Ну ты и засранец, конечно, — Вейн весело хмыкнул, на что жнец лишь самодовольно ухмыльнулся.

Да, воздыхателей себе, определённо, не выбирают.

========== Хроника вторая (часть вторая). Воздыхательниц тоже ==========

Как же порой бывает обманчива внешность! Ведь все, слыша имя гордого Аль-Бетиля, столицы могущественного Дома Этерна, центра мрачной науки некромантии, сразу же думают о смерти, её покое, бесстрастности и сдержанности. На ум таким людям сразу приходит холод и мрак, тьма и бесчувственность, равнодушие и хладнокровие. В общем, всё то, что так характерно смерти и её служителям… Ну, по крайней мере, должно быть характерно, да.

На деле же не было у таких людей большего диссонанса и разочарования в жизни, чем та правда, которая открывалась им, стоило им чуть ближе познакомиться с обитателями Аль-Бетиля. Их беспокойности и страстности (да-да, вам не послышалось!) на деле мог позавидовать любой живой. Да что там живой! — маги других Домов на фоне Дома Этерна казались скучными и унылыми книжниками, ничего не понимающими в жизни.

Всемогущие Драконы, как же парадоксально это было!..

Парадоксальней всего же было то, что, похоже, у принявших нежизнь некромантов жизнь только начиналась. Даже не столько жизнь, сколько просыпались волнения сердца и любовь била ключом и всё по голове. И подчас эти любовные переживания перерастали в настоящие эпопеи, за которыми простые жители Аль-Бетиля следили с пристальным интересом и азартным любопытством.

История любви лорда Валерио к неприступной леди Виктории, которая, в свою очередь, отдала своё сердце не кому-то там, а самому Великому Архонту, уже давно стала притчей во языцех среди местных, а также их любимым зрелищем. Ведь Валерио был до крайности упорным костяным стражем, до последнего не теряющим надежду растопить ледяное сердце своей возлюбленной.

Не менее популярной была также пара уже немолодой жрицы Зенды и её юной помощницы Чарны, которая с фанатизмом и рвением имперского инквизитора отстаивала интересы, честь и звание «прекраснейшей из прекраснейших» своей наставницы, которую она, похоже, тайно и того вовсе боготворила. На этой почве Чарна нередко сходилась в словесных баталиях с Валерио, которые пару раз даже едва не дошли до дуэли.

Короче говоря, скучать некромантам не приходилось, а простой люд всегда был обеспечен зрелищами и свежей партией слухов.

Конечно, были среди некромантов и те, кого подобная активность «коллег» в большей мере раздражала. Они, правда, выражали свой протест молчаливо, либо покидая Аль-Бетиль, либо молча терпя происходящее. Глядя на беспокойных влюблённых как на идиотов и тихо радуясь, что их Асха избавила от такого дерьма.

До поры до времени к такой категории относился и Вейн. Один из самых флегматичных и бесстрастных рыцарей смерти, он наблюдал за тем, как сходит с ума Валерио, с пофигизмом и иронией размышляя про себя в духе «жизни ему было мало, что ли». Сам Вейн лишними чувствами обременён не был… хотя его недвусмысленные поглядывания на Сандро, закадычного друга и спутника во всех начинаниях, красноречиво говорили об обратном.

В любом случае, даже если у Вейна и остались какие-то чувства и привязанности, он их профессионально скрывал, держа внутри себя и оставляя любопытным широкое поле для полёта фантазии.

Так вот. Вейн гордился тем, что был сильным и независимым рыцарем смерти. Этой самой независимостью и необременённостью лишними привязанностями он немало дорожил. И в этом плане даже считал себя счастливцем. До того во всех смыслах судного дня.

Приграничные конфликты с Империей Сокола были почти будничностью. Каньон Нельшама был для императоров как красная тряпка для быка. Даже не столько сам каньон, сколько расположившийся на той стороне Нельшам-Надин, так не дающий покоя доблестным Соколам. Так что когда архонт отправил Вейна уладить очередной конфликт, он даже не удивился полученному заданию.

Нельшам-Надин был небольшим, но хорошо укреплённым, достаточно провинциальным городом, из интересных событий в котором была только перманентно вспыхивающая война между Империей и некромантами. Делать в нём было решительно нечего, поэтому Вейн хотел как можно скорее уладить все дела архонта и вернуться в Аль-Бетиль. Ну или хотя бы в Нар-Эриш или в Нар-Анкар — мало ли куда воля Ангела Смерти ещё закинет его.

Впрочем, не только из-за вечной скуки в Нельшам-Надине Вейн хотел как можно скорее сбежать из него…

Юная Эухения была одной из жительниц Нельшам-Надина. Родом она была из семьи переселенцев из герцогства Быка, осевших, в итоге, в некромантском городе. Скромная и тихая девушка, она не знала ничего, кроме своего города да мечт о прекрасном будущем, в котором она обязательно найдёт своего прекрасного принца, который заберёт её из этой дыры и покажет весь мир.

Кто ж знал, что в итоге таким принцем станет холодный, хладнокровный некромант на чёрной мёртвой лошади?!

Лорда Вейна Эухения встретила совершенно случайно и до романтичности банально: суровый рыцарь смерти заступился за девушку, когда она была в беде, когда двое пьяных головорезов попытались зажать её в углу прям посреди бела дня. Вейн разогнал их, кажется, одним своим суровым видом, и Эухения могла любоваться его волевым профилем, на котором застыла решимость и благородство.

Тогда, глядя в лицо этого прекрасного рыцаря, Эухения поняла, что это именно Он. Ну и что, что не совсем классический рыцарь. Ну и что, что умерший и воскрешённый рыцарь. Ну и что, что некромант. Всё это было неважно перед ликом чёткого и твёрдого осознания.

Лорд Вейн — её судьба. Хочет он сам того или нет.

Сам Вейн при этом даже толком не понял, что произошло. Он просто вышел из таверны, направляясь в сторону городского гарнизона, сворачивая тем самым в один из переулков. Он даже не особо глядел по сторонам, слишком погрузившись в свои мысли, как вдруг мимо него промчалось две тени, улепётывающие так, что аж пятки сверкали. Ну Вейн и остановился, увидев это. Ну и насторожился — мало ли какие твари обитают в тёмных переулках некромантского города, готовым надо быть ко всему. Ну и застыл в благородном спокойствии, медленно оглядываясь по сторонам.

— О прекрасный некромант, ты спас меня от бесчестья! — тонкий высокий девичий голос заставил Вейна в изумлении приподнять бровь, оборачиваясь.

С трудом во мраке около стены одного из домов он увидел хрупкую очаровательную девушку, широко распахнутыми глазами глядящую на него. Девушка эта сделала широкий шаг Вейну навстречу, и тот смог разглядеть в её глазах блеск.

Тот Самый Блеск, если быть точнее.

Уже тогда, в ту самую минуту Вейн заподозрил неладное. По-хорошему, стоило вежливо и ненавязчиво отделаться от девицы и продолжить свой путь к гарнизону, но то ли у Асхи в тот день было плохое настроение, то ли просто звёзды так сошлись, то ли это действительно была судьба, и Вейн, вместо того, чтобы продолжить путь, сделал шаг к девушке навстречу.

— Не припоминаю я, чтобы кого-то спасал от бесчестья, — хмыкнув, он одарил её оценивающим взглядом, от которого бедняжка, кажется, вовсе перестала дышать.

— Ну как же, — тоненько пискнула она, и весь её вид так и кричал, что ещё немного, и она свалится от переизбытка чувств в обморок. — Ведь только что…

«Ага, значит, те двое посчитали меня охранником чести невинной девы», — криво ухмыльнувшись, подумал Вейн, но стоящая перед ним девушка растолковала его гримасу иначе.

В её влюблённых глазах кривая ухмылка преобразовалась в обаятельную улыбку, которую прекрасный тёмный рыцарь посвятил ей, даме своего сердца, которая покорила его с первого взгляда.

— Меня зовут Эухения, — опустив глаза в землю, девушка смущённо порозовела, чувствуя, как громко-громко и быстро-быстро колотится сердце в её груди.

— Очень приятно, — не совсем понимая, зачем ему эта информация, отозвался Вейн. — Простите, юная леди, но раз уж я отогнал бандитов, то теперь вынужден откланяться. Я очень спешу, — и только он развернулся, намереваясь наконец-то возобновить свой путь, как Эухения с прытью подскочила к нему.

— А куда вы направляетесь? — сверкая глазами, восторженно спросила она.

— В гарнизон, — лаконично откликнулся Вейн, всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать разговор.

— Тогда я вас проведу, — решительно резюмировала Эухения.

Вейн только хотел ответить что-то в духе «я и без вас знаю дорогу», как девушка хваткой, которой позавидует любой мертвец, вцепилась в руку рыцаря смерти, одаривая его при этом полным любви взглядом.

Асха знает каким чувством Вейн почувствовал, что он в том ещё дерьме. Внутренний голос, почему-то голосом Виктории, вдруг отчаянно завопил «беги, глупец!», но было уже поздно.

Эухения не выпускала его из своей хватки до самого гарнизона. Когда же Вейн прибыл в пункт назначения, ему с большим трудом удалось отлепить её от себя, чтобы войти внутрь. Когда же все дела с комендантом города были улажены, Вейн с удивлением увидел, что Эухения преданно ждёт его на лестнице, не двигаясь с места.

Голос голосом Виктории завопил громче и отчаяннее, но зоркий глаз влюблённой девушки оказался острее и быстрее реакции опешившего рыцаря смерти. Более того, он оказался настолько зорким, что во все последующие дни пребывания Вейна в Нельшам-Надине, куда бы он ни пошёл, Эухения всё равно его находила.

Она везде следовала за ним хвостиком, и уже спустя пару дней Вейн всерьёз начал прятаться и убегать от внезапной настойчивой поклонницы. Которая, впрочем, кажется, чувствовала его каким-то непонятным шестым чувством и могла найти, похоже, даже в Шио.

Поэтому когда пришло отозвание от архонта, срочно вызывающего Вейна в Аль-Бетиль, Вейн едва ли не в прямом смысле прыгал от счастья и, наверно, впервые в жизни искренне воздавал хвалу Асхе. Тогда он ещё даже не подозревал, насколько сильно упорство юной Эухении и велика её любовь к прекрасному рыцарю смерти на мёртвом коне.

Наивный.

Комментарий к Хроника вторая (часть вторая). Воздыхательниц тоже

Эту часть я хочу посвятить одному замечательному человеку, у которого сегодня день рождения. Это меньший подарок, который я могу для тебя сделать, но я надеюсь, хоть немного он тебе понравится и заставит улыбнуться. Или коротко о том, что мы обсуждали ещё когда-то, чёрт знает, как давно. Надеюсь, хоть немного, но угодила ^^

========== Хроника третья (часть первая). Сокрушая забвение ==========

Вейн не знает точно, какая сила движет им в тот момент. Воля Богини, в которую он не верит и которой смеётся в лицо? Или, быть может, похороненное сотни лет назад в промёрзлой земле милосердие? Давно остывшее ледяное сердце, которому никогда более не суждено быть согретым — вечный удел равнодушных служителей Смерти.

Вейн не знает.

Однако его давно закованная в льды нежизни душа леденеет ещё сильнее, когда Жнец Душ преследует Тень Смерти и ловит вместо неё молчаливое забытие, гробовой тишиной зависающее в воздухе.

Некогда преисполненная жизни деревня превращается в безмолвное кладбище, жуткую тишину которого не нарушает даже крик птицы — такая картина вполне привычна для повелителей Смерти, а оттого не она заставляет волосы шевелиться на затылке Вейна, нет.

Могильный ветер, что гонит тучи над местом, поглощённым Пустотой. Местом, в одночасье стёртым с лика Асхана, вычеркнутым из памяти, погружённым в ледяные чёрные пучины забвения — всё это вызывает ужас куда более сильный, чем горы трупов и реки крови, которые по себе так любил оставлять Вейн.

Изящный Алехандро даже в этом умудряется обойти старого друга. И Вейн чувствует, как он смеётся скрипучим смехом сквозь забытие — жуткость изощрённости жестокой расправы Сандро пронимает даже хладнокровного Вейна.

«Берегись, старый друг, будь начеку», — так и слышит он чужое предупреждение, пока наваждение рассеивают тихие детские всхлипы единственной живой души на пиру забвения и пустоты.

Маленькая чумазая девочка в ободранном платьице сидит прямо посреди погружённого в безмолвное оцепенение вечного забытия села. Она плачет горько, растирая слёзы по покрасневшим щёчкам, и что-то давно забытое внутри Вейна сжимается со скрипом, словно заржавевшие шестерёнки вставших часов.

Он подходит к бедному ребёнку, оставшемуся совсем одному, прошедшему сквозь проклятие и умудрившемуся сохранить себя. Понятия не имеет, зачем это делает и что движет им — воля Провидения, из которой Прядущая ткёт нить Судьбы, или что-то, что было давно выброшено, выжжено изнутри как ненужный балласт, обременяющий равнодушного рыцаря Смерти. Но он просто подходит ближе, смутно понимая, что же будет делать дальше, и поддаётся упрямому порыву утешить слабое живое существо.

Он присаживается рядом на корточки и осторожно касается пальцами растрёпанных волос. Прикрывает на мгновение глаза лишь для того, чтобы в следующий миг открыть их и встретиться взглядом с большими болотно-зелёными глазами девочки.

— Папа? — голос её дрожит от слёз и страха, и Вейн улыбается неожиданно ласково, и правильные слова сами складываются в предложение, соскальзывая с языка:

— Да, милая, я здесь.

Малышка икает, моргает, а после бросается вперёд, обвивая худыми ручками мужскую шею. Прижимается доверчиво, пряча личико, и крепче смыкает руки вокруг немёртвой плоти.

— Папа, мне было так страшно. Не оставляй меня больше, пожалуйста.

Вейн аккуратно обнимает ребёнка в ответ, поднимаясь на ноги, и ласково гладит девочку по спине. Прячет удивление и горькое ликование, когда в полной мере осознаёт произошедшее: слабый ребёнок проходит сквозь Ад забытия, и Пустота так же стирает его из Паутины Мироздания, как и всю деревню, но…

Жажда и сила жизни берёт верх над мраком забвения, и девочка возвращается в Подлунный мир, выпадая при этом из Вечного Цикла и теряя воспоминания за исключением лишь смутных образов, слишком дорогих и ценных, чтобы утратить их навсегда.

Она доверчиво жмётся к холодной щеке отца, которому никогда не судилось познать радость отцовства, и губы Вейна кривит усмешка. Он кутает озябшее тельце в свой плащ и легко касается холодными губами детского виска, выдыхая ответ, что священной клятвой выжигается на замёрзшем жестоком сердце.

— Я никогда не оставлю тебя, Закира. Никогда.

========== Хроника третья (часть вторая). Сокрушая тьму ==========

Комментарий к Хроника третья (часть вторая). Сокрушая тьму

Итс сложных аллегорий и тонких намёков тайм!

Я просто не могу писать нормально, да.

На самом деле, Вейн понятия не имеет, как вести себя с живыми. Он так давно оставил их ряды, перейдя на другую сторону и отрешившись от всего, что когда-то делало его живым, что совершенно не помнил, каково это. Что же делать с маленькими живыми детьми, он не знал и подавно. Однако прежде чем он доберётся из долгого путешествия до Аль-Бетиля, где сможет к кому-нибудь обратиться за помощью, о девочке ему придётся позаботиться самому.

Закира — имя, которым он сам одаривает потерянное дитя — не отступает от него ни на шаг, следует хвостиком — она всё ещё боится теней из забытия, сквозь которое ей пришлось пройти. Вейн же, который занял место отца в повреждённой детской памяти, дарит покой и уверенность. И Жнец Душ, вопреки желанию здравого смысла, вовсе не против такого расклада.

Маленькая человеческая девочка, почему-то, совершенно не вызывает в нём никаких противоречий, и холодная рука крепко сжимает горячую тонкую детскую ладошку.

— Куда мы идём, папа? — Закира забавно наклоняет голову вбок, смотрит с любопытством большими болотно-зелёными глазами.

— Домой, — Вейн медлит мгновение, и в голосе его слышна твёрдая уверенность. Лицо ребёнка же озаряется улыбкой, а в полных безграничного доверия глазах загорается огонёк.

— И там будет мама? — от этих слов внутри Вейна всё застывает, однако разрушить хрупкую детскую надежду не хватает сил.

— Да, — ложь легко слетает с языка, и Закира широко улыбается, крепче сжимая тонкими пальчиками руку родителя, которая всё никак не может согреться.

В то время как Вейн понятия не имеет, что делать с тем приговором, который сам себе же и подписал.

Он смотрит на спящего у костра ребёнка, накрытого его плащом, и думает о том, как расчётливый и педантичный Сандро, просчитывающий партии на много ходов вперёд, умудрился допустить столь грубую ошибку. Оплошность, которая когда-нибудь выйдет ему боком.

Не учёл такой вероятности?

Или, быть может, в своём высокомерии посчитал, что слабый ребёнок не сможет стать для него реальной угрозой?

Или же всё и сразу?

«На тебя это не похоже, Алехандро», — Вейн прячет в уголках губ горечь.

«Когда-нибудь ты пожалеешь об этом», — мужская рука осторожно гладит тонкие волосы девочки.

«Или ты специально сделал нам такой подарок? Жест великодушия, хилая возможность попытаться противостоять тебе? На что же ты в итоге рассчитываешь? И не боишься ли, что твоя игра, в конце концов, закончится твоим же поражением?» — в глазах Жнеца Душ мелькает стальной холод.

Пока ветер доносит до него призрачные отголоски скрипучего смеха.

Вейн качает головой, гонит прочь наваждение, когда Закира в страхе крепче прижимается к нему, пряча личико на его плече и сжимая тонкими пальчиками отогнутую пластину доспехов — она слышит намного больше того, что улавливает слух Вейна, и Жнец Душ, бессердечный и жестокий, одаривает её родительской заботой и защитой.

— Не бойся, дитя, пока я рядом с тобой, Тень Смерти не посмеет коснуться тебя, — он легко целует ребёнка в макушку, и мрачный отряд немёртвых продолжает свой путь. — Никто не посмеет, — решение, слишком простое и одновременно сложное, окончательно принимает свои очертания.

А податливая детская память возводит на чистом холсте старые-новые, утраченные и забытые образы. С которыми сам Вейн прощается навсегда.

Он открывает глаза, отгоняя задумчивость, и крепче сжимает руку на худом детском плече. Закира прячется за его ногой, со страхом и опаской глядя на величественную тёмную фигуру, к которой отец приводит её в самую первую очередь.

Ангел Смерти, парящий над землёй, отбрасывающий чёрную тень, пугает и вызывает любопытство. Мрачный, он словно палач, что несёт лишь безысходность, от него веет мертвенным холодом и застывшим во льдах безразличным смирением.

Диаметральная противоположность пугающей пустоте и молчанию того, чей облик является Закире в кошмарах.

Девочка улыбается робко, а её отец ждёт с иссякающим терпением чужую реакцию.

Архонт смотрит на Вейна долгим тяжёлым взглядом — он не видит лица падшего ангела за глубоким капюшоном, но чувствует на коже чужие вопросы и неодобрение.

— Зачем ты привёл сюда этого ребёнка? — спрашивает спокойно, и голос его плавно растекается по помещению, тревожа робкие язычки свечей.

— Эта девочка единственная, кто смог пройти сквозь проклятие Сандро, — Вейн знает, что лукавить с Архонтом не имеет смысла, а потому говорит прямо. — Она осталась там, где побывала Пустота, обращая жизнь в забвение.

— И что же ты будешь с ней делать? — голос Белкета всё также спокоен, в нём слышится вежливый интерес. — Для чего ты забрал её? Покинул Мечи Ветра и привёл сюда? — он повторяет свой вопрос и, прежде чем Вейн успевает ответить, спрашивает снова: — Какую цель ты преследуешь? Хочешь превратить её в оружие? Идеальное оружие против Сандро, способное противостоять ему и Пустоте, пожирающей всё на своём пути?

Вейн хмурится в ответ — к бывшему наставнику он приходит за помощью, а не ссорой.

— Эта девочка не оружие, — отвечает также спокойно, но плохо скрываемое раздражение всё же мелькает в голосе Жнеца Душ.

— Тогда почему ты привёл её ко мне? — Белкет подаётся вперёд, и пламя свечей жалобно дрожит.

— Мне нужна помощь, — Вейн отступает, проявляя смирение. — Эта девочка — моя дочь, и я хочу подарить ей нормальное детство. Я хочу защитить её, уберечь от Сандро, и ты единственный, кто может эту защиту гарантировать — он всё ещё боится тебя — ты ведь знаешь это, — Жнец Душ щурится, внимательно вглядываясь в скрытое капюшоном лицо.

Белкет замирает, и Вейн чувствует, что своими словами попадает в то самое уязвимое место, от которого даже Великому Архонту не удалось избавиться.

— Мёртвое дерево не даёт своих плодов, — Белкет усмехается невесело, нарушая долгую тишину; разворачивается медленно, и чёрные перья мягко колышутся на могучих крыльях. Вейн же вторит ему, прикрывая глаза:

— Но плоды может дать ветвь, привитая к этому дереву. Она может дать жизнь, если приживётся, и мёртвая плоть станет для неё лучшим и желанным удобрением, — Архонт оборачивается, и Вейн чувствует на себе долгий задумчивый взгляд.

— Поговори с Анастасией, — произносит негромко, и внутри Жнеца поднимается волна ликования. — Девочке ведь нужна мать, не правда ли? — в голосе ангела мелькает усталая усмешка, и Вейн прикрывает глаза.

— Спасибо, — он кивает легко и ловит ответный кивок Архонта, отвернувшегося к окну.

Забирает с любопытством наблюдающую за всем Закиру на руки и вместе с ней уходит, оставляя Ангела Смерти в тяжёлом одиночестве собственных мыслей.

— Идём, найдём твою маму, Закира, — Вейн улыбается девочке и ловит её ответную улыбку. Усмехается криво, прижимаясь бескровными губами к детскому лбу, и тихо бормочет: — Надеюсь, она достаточно соскучилась по нам и будет рада после долгого отсутствия видеть нас.

========== Хроника третья (часть третья). Сокрушая пустоту ==========

По тёмным коридорам крепости Аль-Бетиля гуляет холодный ветер. Закира зябко кутается в плащ Вейна, и Жнец Душ чувствует, как дрожит в его руках хрупкое тельце. Он крепче прижимает ребёнка к себе не в тщетной попытке поделиться теплом, которого у него уже давно нет, но в попытке оградить свою дочь от ледяного холода крепостных переходов.

Тяжёлые шаги отбиваются от стен гулким эхом. Чёрные тени, отбрасываемые в оранжевом зареве факелов, пляшут на тёмном камне. Дрожат следом за колыхающимся пламенем, бешеным танцем преследуют Вейна, смеются зловещим предостережением, и смех этот то затихает, то наоборот звучит громче.

Пока Закира в страхе прячет лицо на отцовском плече — она по-прежнему видит и слышит больше того, что способны уловить глаза и уши Жнеца Душ. Он успокаивающе гладит худую детскую спину и мучительно думает о том, как же ему рассказать всё Анастасии.

Самое главное — как убедить её помочь.

В кабинете иерофанта оказывается пусто. Лишь на жёрдочке сидит Синеклюв, спрятав голову за крылом, но когда дверь тихо отворяется, пропуская в кабинет гостя, он чуть опускает крыло, лениво поглядывая на Вейна блестящим чёрным глазом-бусиной.

— Кар! — каркнул пронзительно и едва ли приветственно, и Вейн поморщился.

— Чего тебе, птица? — Жнец недовольно обратился к ворону. — Где твоя хозяйка?

— Кар! — отозвался ворон и сорвался с места, делая круг над головой посетителя.

«Мать Намтару зовёт иерофанта к себе»

— Когда она вернётся, передай, что я жду встречи с ней, — Вейн произнёс слова устало, а после развернулся, покидая помещение.

До встречи с Анастасией он намеревался побыть один. Ему многое нужно было обдумать и следовало принять много решений.

Загробный Владыка, за тенью которого он гонялся больше столетия, вернулся. Оставил маленького ребёнка на чумном пиру забвения и пустоты и сам того не ведая снова свёл две разные дороги — Вейна и Анастасии — в одну.

Жнец Душ слабо улыбается уголками губ, осторожно поглаживая уснувшую на его руках Закиру по светлым волосам. Сможет ли после всего случившегося Анастасия простить его? И согласится ли она помочь ему?

Нестройный поток тяжёлых мыслей нарушает тихое шуршание. Сильные чёрные крылья разгоняют безмолвную тишину внутреннего двора цитадели, где Вейн уединяется, ограждаясь от всех. Жнец Душ долгим взглядом смотрит на парящего над землёй ангела, и во взгляде его мелькает досадное разочарование.

Ещё более — горькое понимание.

Белкет опускается на ноги и делает несколько шагов вперёд, подходя к ученику. Тот не видит лица мастера, но ему это и не надо, чтобы понять, какие мысли одолевают им.

Загробный Владыка вернулся, и слабость, которую архонт позволил себе, оборачивается против него. Страшная ошибка, за которую придётся заплатить слишком высокую цену.

Сделать это руками Закиры Вейн, конечно же, не позволит.

Белкет, задумчивый и мрачный, молчит, по мнению Вейна, слишком долго. А после как-то неестественно устало выдыхает.

— Я вижу его лицо, — мастер говорит тихо, и в его голосе Вейну чудится затаённая печаль. — Лицо Сандро. Это её единственное воспоминание. Но более того, она вырвана из паутины судеб. У неё больше нет судьбы, — взгляд Ангела Смерти плавно скользит по щуплой детской фигурке, и Жнец с трудом подавляет порыв укрыть дитя на своих руках от чужих глаз.

Он слишком хорошо знаете, к чему Ангел Смерти пытается его подвести.

— Она не умрёт, я позабочусь, — Вейн говорит спокойно, но решительно, и архонт качает головой:

— Я не об этом. Пустота коснулась её, и нити, связывавшие её с миром, перерезаны.

— Мастер Белкет! Ты ведь понимаешь, что это значит, — Вейн щурится предостерегающе. — Я охотился за ним сотню лет… Теперь у меня есть доказательство, которое даже тебе трудно будет проигнорировать, — в голосе его звучит обвинение, и лишь Асхе одной известно, как сильно слова бьют по чужому сердцу, ещё при жизни окутанному в корку вечных льдов.

— Ты нашёл нечто большее, нежели отметину Сандро на бедном ребёнке, Вейн, — архонт, правда, возражает, на удивление, мягко, будто поясняя ученику непонятную тему, которую он сам не в состоянии постичь без помощи учителя. Скрывает умело себя, вместо этого прямо поднимая волнующую тему. — Ты нашёл оружие. Никто больше не видит это дитя — ни Драконы, ни демоны, ни Сандро… Особенно Сандро. Она вне паутины. Она способна на невозможное и сумеет противостоять всем замыслам Загробного Владыки, — слова Белкета будто подводят невидимую линию, и Вейн невесело усмехается.

Можно подумать, он и сам всего этого не знал.

— Я знаю, чего ты хочешь, мастер, — он говорит тихо, спокойно глядя в чужое, спрятанное капюшоном лицо. — Однако я не тот, кто вправе принимать подобное решение.

— Ты не сможешь вечно скрывать от этого ребёнка его суть, Вейн, — архонт настойчив, и в голосе его слышится отголосок нетерпения. — Судьба этой девочки в её руках.

— Я знаю, — Вейн тоже начинает терять самообладание. Напрягается всем телом и крепче прижимает Закиру к себе. — Именно поэтому я не позволю, чтобы она платила за наши ошибки.

Напряжение осязаемой преградой зависает пред ними. Невысказанными словами ложится на холодную кожу — назревающую ссору весьма кстати прерывает Анастасия с Синеклювом на плече.

— Архонт Белкет, — она чуть склоняет голову в почтении, обращаясь к ангелу. — Вейн, — взглядом скользит по фигуре Жнеца, а после долго всматривается в его лицо. — Мне сказали, ты хотел видеть меня?

— Не буду вам мешать, — Ангел Смерти всё-таки отступает и удаляется, парой взмахов чёрных крыльев поднимая себя в воздух. Анастасия провожает его, а после вопросительно смотрит на Вейна.

— Мне нужна твоя помощь, — скрываться от иерофанта смысла не было, поэтому Вейн решил быть честен с ней.

Анастасия в ответ кивнула, подходя ближе, и посмотрела на ребёнка на мужских руках.

— Я ждала тебя, — обманчиво молодая и хрупкая, она прятала за вечно юным ликом мудрость и понимание десятков поколений. — Мать Намтару говорила со мной. Она сказала, что ты придёшь ко мне с ребёнком, — подошла ещё ближе, и напряжение на молодом лице сменилось нежностью.

Жнец Душ же если и удивился словам иерофанта, то виду не подал. Лишь осторожно передал ей Закиру, когда Анастасия лишь одним взглядом попросила его об этом.

По смягчившемуся лицу и в то же время по горькой радости, вспыхнувшей в пылающих зелёным ядом Матери Намтару глазах Анастасии, Вейн понял, что она уж точно не откажет ему.

Пусть даже не простит ему годы расставания и одиночества, на которые он обрёк её против её же воли. Она не откажет ему, ведь во взгляде, которым Анастасия смотрит на дитя на своих руках, он видит безграничную ласку. И сожаление, что своему собственному ребёнку она никогда не сможет подарить её. И благодарность, что хотя бы так, но Вейн даёт ей возможность стать той, кем ей никогда не суждено было стать.

Ведь мёртвое дерево никогда не даст своих плодов.

— Мать Намтару говорила, что ты придёшь ко мне с ребёнком, — Анастасия задумчиво повторяет свои слова, глядя на Закиру. После же поднимает на чужое лицо слишком проницательный взгляд. — Но право, Вейн, я не ожидала, что всё зайдёт так далеко. Что на самом деле произошло?

Жнец Душ в ответ лишь криво усмехается — он прекрасно понимает, о чём на самом деле его спрашивает иерофант. И откровенно говоря, он не знает, что должен ей ответить. Потому что ответа у него нет вовсе. Анастасия, обманчиво юная и не менее обманчиво наивная, понимает всё без слов. Улыбается печально — похоже, подобные чувства терзают и её немёртвое сердце. На дне чужих глаз Жнец Душ видит нечто похожее на надежду, прежде чем Анастасия отводит взгляд и снова смотрит на дитя на своих руках.

— Пути Асхи воистину неисповедимы, — улыбается горько, осторожно убирая с детского лица упавшие на него волосы. — Но она прекрасна, — в голосе её слышится материнская нежность и тепло, а во взгляде, снова обращённом на Вейна, — лёгкая тревожность и обеспокоенность. — Но как мы сможем сохранить её?

Жнец Душ понимает супругу, с которой не был обручён, без слов — и также без слов он безмерно благодарен ей.

— Сандро оставил её умирать, стёр всю её память. А она не захотела умирать, — он подошёл к Анастасии ближе, осторожно дотрагиваясь до худых острых плеч ребёнка на её руках. — Я дал ей кое-какие воспоминания из своего детства… До того, как был обращён, — произнёс задумчиво, не желая таиться от Анастасии. — Но ей нужно большее, ей нужна мать. Воспоминания, которые я не в силах дать, — тревога в чужих глазах стала заметней, в то время как иерофант едва заметно нахмурилась.

— Но Вейн… Ты отдал ей свои воспоминания?.. Ты использовал силу Пустоты? — неподдельное беспокойство в женском голосе не из страха перед Пустотой, но от страха за самого Вейна заставили его приподнять уголки губ в лёгкой улыбке.

А почти забытому теплу согревающей волной растечься по замёрзших во льдах нежизни внутренностях.

— Пустота — не зло, Анастасия, — Жнец Душ прикрыл глаза, свободной рукой легко проводя по щеке женщины. — Это просто средство завершения… Оно может также исцелять, — Анастасия прикрыла глаза от такого простого и одновременно с этим интимного жеста, так же, как и Вейн, вспоминая нечто давно забытое и утраченное.

— В таком случае, есть воспоминание, которое я хочу отдать… — не открывая глаз, тихо прошептала она, и горечь кривой линией изломала её бескровные губы. — Моя мать… Она когда-то пела мне, если я плохо засыпала…

«И я надеюсь, когда-нибудь и я сама так же смогу спеть нашей дочери», — окончание фразы тонет в объятиях жестокого Жнеца Душ, что с искренней любовью прижимает женщину с ребёнком к своему небьющемуся сердцу.

И проклятие Загробного Владыки обретает себе самого страшного врага.

Комментарий к Хроника третья (часть третья). Сокрушая пустоту

Я тут переиграла кампанию Вейна и поняла, что не всё ещё сказала в этой истории, и дилогия, на самом деле, вовсе не дилогия, а трилогия.

========== Хроника четвёртая (часть первая). Асха примет всех ==========

Их вероломство застигает Дом Этерна врасплох. Неподготовленные, они вынуждены спешно бежать и отступать, униженные и гонимые. Вейн отдаёт за них свою жизнь, и жертва его не должна быть напрасной — они жаждут мести, жаждут отмщения, и души убитых братьев-во-смерти взывают к ним сквозь пространство и время.

Загонишь виверну в угол — и она укусит тебя — орочья мудрость оказывается красноречивей множества слов и сотен речей демагогов, и разгромленный колосс вновь собирается с разрозненными силами.

Тем более что к нему снова возвращается создатель.

Надежда переполняет немёртвое сердце, и Виктория крепче сжимает в руке рукоять верного меча. Идти бок-о-бок с Великим Архонтом оказывается для неё великой честью, и рыцарь смерти, в случае необходимости, без колебаний готова отдать за него свою жизнь.

— Ты поведёшь тёмных рыцарей, вампиров во главе с Людмилой и упырей с зомби во главе с Валерио, — Архонт говорит спокойно и неспешно, пронзая свою защитницу взглядом насквозь. — Зайдите с фланга, там самое слабое место противника.

— Но мастер, как же ты? — Виктория отвечает с тревогой и сомнением, и ей чудится, что Ангел Смерти улыбается.

— Обо мне не беспокойся, — он отзывается легко, но голос его тут же твердеет. — Асха примет всех. Иди.

— Асха примет всех, — Виктория прячет тяжесть глубоко внутри, и стальная решимость холодом отливает в глазах. — Валерио, Людмила, за мной! — она сворачивает вправо и гонит призрачного жеребца навстречу бою.

Не замечая, каким восхищением пылают глаза её старого друга.

Они врезаются в отряд противника чёрной стрелой отмщения — битва начинается, и отовсюду слышится лязг оружия и читающиеся заклинания. Виктория издаёт боевой клич, как когда-то давно при жизни, и кровь почти также кипит в её жилах.

Смерть собирает свой щедрый урожай, однако огонь жизни потушить оказывается не так легко.

Мёртвые не знают усталости, мёртвые могут стоять бесконечно долго — почему же тогда они обращаются в бегство? Почему меч кажется неподъёмно тяжёлым, а усталость сковывает мышцы?

Виктория щурит глаза, вытирая кровь из разбитого носа. Уклоняется от удара ракшаса и чётким ударом сносит ему голову. Страшная война между вчерашними братьями и союзниками всё никак не закончится, и некроманты, гонимые и теснимые, отступают, терпя поражение за поражением.

Виктория скрипит зубами, и тёмные рыцари вновь устремляются в бой.

Магия Тьмы косит живого противника, и повелители смерти мгновенно пополняют ряды своих войск. Противостоящие им маги выставляют щиты Изначальной Магии, а стоящие за их спинами адепты сжигают гниющую плоть зомби в огне. Ледяные щиты трещат по швам, и отголоски пламени опаляют чёрные доспехи Виктории.

Она яростно сверкает глазами и бросается в бой.

Ракшасы и джинны отрезают её от отряда, обступают со всех сторон, желая урвать свой клочок победы и славы. Принести своему эмиру голову непокорной воительницы — рыцарь смерти кривит губы в усмешке.

Как будто она им это позволит.

Магическая защита джиннов и боевое мастерство ракшас нивелируют былое преимущество, и Виктория, теснимая сужающимся кольцом, пятится назад. Она готова стоять до конца, отвлекая внимание на себя, пока её братья-во-смерти, возглавляемые самим Архонтом, борются за победу на других флангах.

Меч вылетает из немёртвых пальцев, и гордая отчаянная воительница бросается в бой врукопашную. Кривые ятаганы врезаются в металл доспехов, вспарывают открытую кожу, но Виктория не замечает этого — мёртвые не знают боли, и кровопотеря им не страшна.

Вампир скалит зубы и отточенным движением сворачивает кошке шею.

Пока джинн сзади не заканчивает копить энергию для магической стрелы, способной сразить могущественного повелителя смерти.

Ракшасы-камикадзе держат Викторию в оцеплении крепко, и она понимает, что шансов вырваться у неё нет. Пылающие зелёным светом яда Матери Намтару глаза бросают последний взгляд на могучую крылатую фигуру, сражающуюся в отдалении, готовясь закрыться навсегда.

В конце концов, Асха примет всех.

Виктория замирает в изумлении, когда тёмная вспышка бросается к ней в тот самый миг, когда джинн выпускает стрелу. Магия врезается в широкую спину, а перед рыцарем смерти замирает счастливая улыбка и полный преданной невысказанной любви взгляд.

— Виктория, свет очей моих, благословение Асхи, ты должна жить, — костяной страж улыбается своей фирменной улыбкой, прежде чем безжизненной грудой упасть к её ногам, истлевая от проникающей под кожу магии.

Выполняя последнюю волю Валерио де ла Плачеццо.

— Асха примет всех, мой дорогой друг, — Виктория, слишком поражённая поступком Валерио, на мгновение замирает в кольце изумлённых ракшас.

Лишь для того, чтобы с новым неистовством раскидать их в стороны, как назойливых котят. И броситься в новый бой, отправляя всех врагов к праотцам.

Печаль заполняет её изнутри, и Виктория не гонит её прочь. Наоборот позволяет ей наполнить себя до краёв — это дивным образом придаёт сил. Глупый Валерио, слишком сильно и безответно влюблённый в неё даже после смерти, по такой же глупости теряет собственную жизнь — едва ли жизнь Виктории была ценнее её.

Рыцарь смерти улыбается горько и на мгновение прикрывает глаза.

Лишь для того, чтобы распахнуть их и продолжить двигаться дальше.

Ей с трудом и большими потерями удаётся вырваться из оцепления и уничтожить вражеский отряд. Очистить фланг, прорвавшись через него, и вместе с кучкой выживших вампиров во главе с Людмилой и несколькими тёмными рыцарями направиться к основным силам, спеша соединиться с армией Великого Архонта и раз и навсегда дать отпор лицемерным предателям, но…

Архимаг Маахир, Первый в Круге, вор и убийца Золтана, вскидывает руки вверх и в стороны. Сверкает алым посох Сар-Иссы, и розовое зарево пронзает чёрные тучи. Виктория замирает, зная, что это за волшебство, и думает о том, что жертва Валерио всё же действительно была напрасна.

Древняя забытая магия, несущая очищение, что унесёт жизни всех сражающихся повелителей смерти, и Асха с радостью примет их под своё крыло — идеальное завершение верной и долгой службы. Ведь побороть магию ещё времён древней Империи Шантири ни у кого из них нет возможности.

Кроме…

Глаза Виктории округляются, когда она видит, как взмахивают тяжёлые сильные крылья. Величественная могучая фигура Архонта стеной закрывает своих последователей — Ангелу Смерти, видевшему древнейшие войны, конечно, известны многие тайны.

Как и плата, которую за них следует отдать.

— Нет! — Виктория вскрикивает и в отчаянии бежит вперёд, и на мгновение вновь превращается в неразумную безбашенную живую девчонку, по горячности своей и неопытности готовую подставиться под прямой удар врага.

Сильный громкий голос оглушает её своей силой, и розовое зарево поглощается мягкой живительной зеленью. Магическая вспышка сбивает Викторию с ног, отбрасывая назад, от поднятого ветра гнутся деревья и поднимается песок, и рыцарь смерти теряет драгоценные мгновения, что утекают в океан Вечности.

Когда пыль оседает, а Виктория схватывается на ноги, Первый в Круге тряпичной куклой падает наземь — смертное тело не выдерживает той силы, что собиралось обернуть против вечных служителей смерти.

Впрочем, тело немёртвого эта сила тоже не сильно щадит — плата за защиту оказывается слишком высокой, и яркая вспышка света восходящей зарёй освещает небосвод, разгоняя мрак.

И Асха принимает под своё крыло ещё одного своего верного сына.

Пока мягкие чёрные перья медленно опускаются на окроплённую кровью и испещрённую магией землю.

А по щекам Виктории текут неожиданно горячие слёзы.

Комментарий к Хроника четвёртая (часть первая). Асха примет всех

Шото меня немного потянуло на ангст. Но я не могла не описать этот момент. Мне до сих пор слишком больно за некромантов, и я до сих пор воспринимаю события шестёрки и пятёрки как два совершенно разных для некромантов мира, словно это всё происходит не в одной вселенной ;_;

И да, по теме войны это будет не единственный текст, это точно.

========== Хроника четвёртая (часть вторая). Асха всё обращает на пользу ==========

Ритуал требует очищения; ритуал требует кровавой жертвы, и только они, немёртвые, могут принести её. Виктория улыбается отстранённо и закрывает глаза.

— Я слышала, лорд Арантир, ты ищешь добровольцев, — голос Виктории звучит приглушённо и совершенно спокойно. Она смотрит прямо на избранника Асхи, не утаивая от него своего желания.

— Всё верно, миледи, — Арантир чуть склоняет голову в почтении.

А после прожигает женщину невыносимо проницательным взглядом.

— Для Эриша это будет страшной потерей.

Виктория улыбается уголками губ и прикрывает глаза.

— Асха всё обращает на пользу, — в голосе её слышится облегчение. — Я стану четвёртой жертвой, и демоническая скверна смоется нашей кровью. А ты, любимец Богини, заверши начатое дело, — Арантир вновь в почтении чуть склоняет голову, пока Виктория уходит в сторону.

Она отдаляется от лагеря, желая побыть наедине. Ритуал будет проведён на рассвете, и до того времени рыцарь смерти желала подготовиться. Усмирить собственные мысли и очистить собственную душу.

Облегчение отзывается давно забытым нетерпением, покалывающим на кончиках пальцев — на какой-то краткий миг Виктория будто снова чувствует себя живой, и чужая горячая рука хлопает её по спине.

Виктория улыбается.

Долгая дорога подходит к своему завершению, и тоска одиночества отступает, давая место покою и смиренному принятию.

Асха всё обращает на пользу.

Она дарует Виктории жизнь, драгоценное время, что растягивается на долгие-долгие десятилетия холода одиночества и мрака забвения. Она по-прежнему одна из наиболее влиятельных фигур Эриша, но это совершенно не волнует её немёртвое сердце.

Ведь она осталась одна.

В этом новом мире она осталась совсем одна, потеряв всех, кого знала и кем дорожила. Из той старой жизни не осталось ни одного знакомого лица, ни одного знакомого голоса — не осталось ничего, кроме неё самой. И тяжёлого бремени существования, ознаменованного памятью и вечной горестью сожаления.

Виктория смотрит долгим взглядом на чёрное беззвёздное небо и закрывает глаза.

Она не смогла помочь своему возлюбленному.

Она никому не смогла помочь.

Она видит лица тех, кем когда-то дорожила — сейчас рядом нет никого из них.

Ведь Алехандро сам добровольно оставляет их, переходя на другую сторону Завесы и в конце концов оказываясь ею же и поглощённым.

Ведь Вейна, храбро защищающего тех, кого он любил, предают жестокой участи маги, вчерашние братья и союзники.

Ведь Анастасию забирает в свои вечные тоскливые объятия Мать Намтару.

Ведь Закира погибает в бою, отдавая свою жизнь на вечное служение Асхе.

Тоска снедает немёртвое сердце — кто сказал, что мрачные служители Прядущей не умеют чувствовать? Виктория усмехается горько и вновь смотрит в чернь ночного небосвода.

Пока фантомная горячая рука крепко сжимает её плечо.

Верный до последнего мгновения Валерио отдаёт за неё свою жизнь с улыбкой на губах — Виктории почему-то кажется, что о такой смерти он мечтал больше всего. И она не плачет о его смерти, нет, лишь принимает отход лучшего друга как данность.

Ведь Асха всё обращает на пользу.

Она впервые за четыре с половиной сотни лет не может сдержать неестественно горячие слёзы, когда опадают могучие чёрные крылья. Архонта настигает его судьба, и Асха призывает своего верного сына к себе. В то время как последняя надежда разбивается о землю вместе с безжизненным телом Ангела Смерти.

По крайней мере, для Виктории уж точно.

И долгая-долгая жизнь превращается в нестерпимое бессмысленное существование, скованное льдами вечного одиночества и печали.

В конце концов, из той, другой, старой жизни в новом, разорванном на клочья и ослабленном Эрише остаётся лишь она одна.

— Асха примет всех, — пустой взгляд скользит по безымянным могилам преданных земле воинов, и Виктория искренне сожалеет, что не может пойти следом за ними.

Вместо этого она продолжает свой путь вперёд, деля его на двоих со своей памятью и растерзанным сердцем.

«Пожалуйста, Госпожа, прими меня в свои объятия»

«Я верой и правдой служу тебе много веков, молю, подари мне долгожданный покой, ведь я так устала»

«Подари мне долгожданный покой под сенью твоих крыльев, в том месте, где я снова смогу встретиться с ними. В том месте, где я снова смогу встретить его»

Виктория улыбается горько — милосердная и жестокая Богиня, наконец-то, внимает её молитвам. И долгая дорога обретает своё завершение.

Горизонт занимается рассветом, и радость и надежда впервые за полтора века тьмы и холода безучастного равнодушия освещают уставшую душу. Виктория идёт на смерть без страха и сожалений, лишь с благодарностью — скоро её страдания закончатся.

Скоро она снова встретит своих друзей и своего возлюбленного, с которым ей никогда не было суждено быть вместе. И пусть они вновь расстанутся, затерявшись в вечном цикле перерождений, Виктория улыбается — пусть даже в последний раз, но она увидит его.

Крик боли заглушает читающееся заклинание; он разрезает звенящий магией воздух и устремляется ввысь, теряясь где-то среди облаков. Немёртвое тело недвижимо замирает в воздухе, и жилы его наливаются багряно-алым пульсирующим жаром, плавящим доспехи и сжигающим кожу. Тёмные волосы, словно змеи, развеваются на ветру, а горящие зелёным ядом Матери Намтару глаза закатываются.

Пока Ургаш сцепляется в очередной схватке с Асхой, и Паук плетёт свою паутину.

Виктория добровольно отдаёт себя до последней капли, и тело безвольной куклой падает наземь. Бездыханное, безжизненное — лишь оболочка, более ни на что не годная. Мертвенно-бледная кожа, местами прожжённая магией ритуала, и счастливая умиротворённая улыбка — всё, что остаётся от некогда могущественного рыцаря смерти.

В конце концов, Асха всё обращает на пользу.

========== Хроника пятая. О влюблённости ==========

Первой изменения в Закире замечает Виктория. Всегда собранная и готовая на каждое занятие девушка выглядит рассеянной и будто бы витает в облаках, совершенно не слушая боевой инструктаж инструктора, готовящего выпускников младшего отделения к грядущему экзамену.

— Адепт Закира! — девушка вздрагивает, подскакивая на месте, когда строгий звучный голос, произносящий её имя, раздаётся над ухом. Поднимает глаза на Викторию и съёживается под её тяжёлым, пригвождающим к месту взглядом.

— Да, мастер Виктория? — Закира неуютно ведёт плечами, чувствуя, что находится в шаге от неприятностей.

— О каких мерах предосторожности во время упокоения духов я только что говорила? — рыцарь смерти изящно вскидывает бровь, терпеливо ожидая ответ, пока Закира пытается лихорадочно вспомнить хоть что-то с лекций по теории некромантии.

— Ну… эм… — она водит глазами по замершим в оцепенении однокурсникам, но те стоят по струнке, бледные и напуганные, и с сочувствием смотрят на неё.

И лишь одна Равенна по доброте душевной пытается что-то подсказать подруге, но…

— Всё ясно, — голос Виктории заставляет Закиру вздрогнуть. — Свой ответ следовало начать с того, что только что я рассказывала о различиях между вестниками смерти и баньши и об опасностях, которые они несут. Адепт Закира, к тренировочному бою вы не допускаетесь, и после занятия я жду внятное и детальное объяснение вашему поведению, — инструктор вмиг теряет весь интерес к студентке, не замечая, как та густо краснеет, отходя в сторону, и призывает в центр площадки двух исполинских духов.

После занятия Закире едва удаётся выкрутиться и убедить неприступную Викторию, что «я нынче ночью слишком зачиталась «Основными методами управления нежитью» и потому не выспалась. Клянусь восьмью ипостасями Асхи, такого больше не повторится». Инструктор, кажется, не очень-то и верит оправданию адептки, но всё же сжаливается над ней, назначая в качестве наказания две дополнительные тренировки после занятий. Закира, как только Виктория заканчивает говорить, срывается с места и думает о том, что отделалась малой кровью.

Следом за наставницей изменения в поведении девушки замечают её однокурсники, а после и семья. Анастасия тревожно переглядывается с Вейном, когда раскрасневшаяся Закира мечтательно улыбается, вяло колупаясь вилкой в ужине, и осторожно интересуется у дочери:

— Закира, милая, ты себя хорошо чувствуешь? — девушка вздрагивает и недоумённо смотрит на мать, краснея ещё сильнее, отчего та подходит к ней ближе и с тревогой касается её лба. — Ты выглядишь нездоровой, может, стоит попросить Каспара осмотреть тебя?

— Нет, мама, всё хорошо, — Закира резко вскакивает со своего места, так и не притронувшись к еде. — Спасибо, всё было очень вкусно, я пойду, э-э, почитаю «Основные методы управления нежитью», — тараторит на одном дыхании и быстро убегает, оставляя родителей в полном недоумении.

Странное, нехарактерное поведение Закиры, меж тем, никуда не девается, и сама девушка стыдливо и отчаянно прячет внутри себя простую правду — она влюбилась.

Ладислав, красавец-имперец, родом из благородного герцогства Грифона, в этом году куратор её курса. Статный, привлекательный, талантливый юноша, учащийся на бальзамировщика и проходящий практику у самого Каспара, покорил сердце Закиры практически с самой первой их встречи. Постепенно, со временем их сближения и более близкого знакомства, он понравился девушке ещё больше. А сейчас, после почти целого года общения и совместных тренировок под его началом, она и вовсе поняла, что влюбилась. Вот только…

— Ну как, ну вот как я скажу Ладу, что он мне нравится?! — Закира тяжело вздыхает, подпирая руками подбородок и смотрит куда-то вдаль грустным взглядом. Стоящий рядом с ней только что поднятый зомби что-то невнятно булькает — кладбище, кажется, не самое подходящее место для любовных терзаний, но Закиру это не сильно смущает. Вместо этого она снова вздыхает. — А как мне рассказать родителям? Как они отреагируют? Мама, наверно, будет рада, а отец? Он же Ладислава на корм ламассу пустит! — зомби согласно пророкотал, а девушка, сидящая на мраморной ступеньке какого-то богатого склепа, обречённо опустила голову, упираясь лбом в многострадальные «Основные методы управления нежитью».

— Я вижу, юная леди, тебя терзают сердечные переживания, — басистый голос Валерио раздаётся над головой Закиры неожиданно, и она вздрагивает всем телом, отчего «Основные методы управления нежитью» с глухим стуком падают на каменную плитку.

— Лорд Валерио? — Закира тушуется, глядя на костяного стража из-подо лба, чувствуя, как предательски горят щёки. В голове, меж тем, проносится сотня ругательств — мало того, что она разговаривала сама с собой (ничего не понимающий зомби, сиротливо стоящий в сторонке, не в счёт) на кладбище, так ещё и засекли её на невольном признании!

«Мне конец», — обречённо подумала Закира — конечно, костяной страж, близкий друг и соратник Вейна, наверняка расскажет обо всём её отцу.

— Не беспокойся, дитя, — Валерио, словно прочитав невесёлые мысли девушки, присел рядом с ней, попутно поднимая упавшую книгу и возвращая её хозяйке. — Поверь, мне как никому другому известны все тяготы сердечных мук, — он улыбается, а после от души хлопает Закиру по спине, отчего та чуть не падает вперёд и тихо шипит от боли. — Но ты не беспокойся, ведь я знаю, как с ними бороться и что делать!

— Правда? — девушка с сомнением посмотрела на своего собеседника, и тот ответил ей ослепительной вампирской улыбкой.

— Расскажи мне для начала, что тебя тревожит, — он впился пристальным взглядом в лицо Закиры, придвигаясь к ней слишком близко и едва не сталкиваясь с девушкой лбом.

— Э-э, ладно, — эта затея казалась Закире всё более и более неудачной, но она всё же решила рискнуть и довериться Валерио.

В конце концов, он же взрослый мужчина, опытный некромант, за плечами которого немалый жизненный опыт — что могло пойти не так?

Рассказав костяному стражу всё то же самое, что до этого призванному зомби, Закира замолчала, почти что с мольбой глядя на своего собеседника.

— Твоя проблема мне ясна, дитя, — твёрдо произнёс он. — Ты должна набраться мужества и при первой же возможности известить своего возлюбленного о том, что он твой возлюбленный. Ты должна обнять его и крепко прижать к груди, а после одарить крепким поцелуем, наполненным огнём страсти Истинной Любви. Ты должна сделать это так, чтобы все вокруг знали об этом — никто не должен остаться в неведении, ведь твоя любовь, эти непорочные, чистые, светлые чувства, это так прекрасно! Она должна окрылять не только тебя, она должна вдохновлять других, быть им примером и путеводной звездой в стремлении их сердец! — Валерио с каждым словом распалялся всё больше и, похоже, искренне верил в то, что говорил.

Закира предпочла отодвинуться от него в сторону.

К своему несчастью, задев костяного стража наболевшей темой, Закира была вынуждена слушать его пламенную речь ещё минимум два часа — она бы слушала её ещё дольше, если бы не придумала правдоподобный предлог, чтобы сбежать подальше от страстного идальго.

— Хорошо, прекрасная дева, иди и помни: мужество и признание, и страстный поцелуй — вот залог успеха и самая искренняя демонстрация чувств! — последние слова Валерио ударили Закире в спину, и она передёрнула плечами.

Это была определённо отвратительная идея. Ведь вдохновлённого костяного стража было уже не остановить — Валерио, всерьёз переживающий о любовном благополучии Закиры, решил помочь ей решить проблему кардинальным способом.

— Помни, прекрасная дева, ты должна продемонстрировать ему всю полноту своих чувств! — костяной страж преследовал теперь несчастную Закиру в каждый свободный миг, и девушка успела сто раз пожалеть о том, что вообще открыла рот в его присутствии. — Когда я завоёвывал прекраснейшую из ныне живущих женщин, благословение Асхи, свет моих очей, освещающий путь в самую тёмную ночь, я сочинял ей серенады и пел под её окном. Я дарил ей плотоядные цветы и свежих военнопленных, из которых она могла пить кровь и поднимать костяных воинов. Ты должна следовать этому примеру — твой избранник должен точно знать, что ты к нему чувствуешь! — страсти Валерио в такие моменты мог позавидовать любой живой, в то время как Закира страдальчески закатывала глаза.

«Бедная мастер Виктория, — с прискорбием думала она. — Кажется, теперь я понимаю, почему она бегает от лорда Валерио»

Впрочем, если бы костяной страж только на этом и остановился, то это было бы ещё полбеды. Однако так увлёкшись «прекрасной, нежной, непорочной любовью двух юных сердец», он решил во что бы то ни стало свести их вместе. Даже если сами «влюблённые сердца» его об этом не просили.

Закира готова провалиться под землю, когда она каким-то абсолютно невероятным образом оказывается заперта в склепе один на один с Ладиславом.

Практическое занятие по упокоению вставших скелетов, которым руководит их куратор, заканчивается, и все адепты спешат как можно скорее выбежать из затхлого сырого помещения наружу. Ладислав идёт в конце — как старшекурсник он несёт ответственность за младших, а потому, в случае чего, именно он должен принять на себя первый удар возможной затаившейся нежити. Закира идёт чуть впереди него, и стоит ей подняться на первую ступеньку полуобвалившейся лестницы, как тяжёлая гранитная дверь с грохотом захлопывается. В повисшей буквально гробовой тишине слышится подозрительный грохот удаляющихся доспехов одного неловкого костяного стража.

— Лорд Валерио! — Закира чуть не плачет от злости и стыда и обессиленно опускается прямо на сырую землю.

— Он и тебя достал? — Ладислав зажёг небольшой магический огонёк, рассеивая мрак склепа, и с сочувствующим пониманием присел рядом.

— Что значит «и тебя»? — Закира мгновенно встрепенулась, и Ладислав неловко почесал затылок.

— Ну, он за мной уже неделю ходит и говорит, какая мы с тобой прекрасная пара и как я «должен сжать тебя в смертельной хватке вестника смерти и одарить поцелуями, ещё более цепенящими, чем взгляд самых старых вампирских князей».

— О Асха! — Закира покраснела едва ли не до корней волос и пожалела, что не призрак, способный просочиться сквозь стену и сбежать куда подальше. — И что ты? — она украдкой посмотрела на юношу. Спохватилась мгновенно и прибавила: — Ну, думаешь по этому поводу?

— Вообще, я не против, — Ладислав весело улыбнулся. — Но, думаю, вряд ли я смогу повторить подвиг самых старых князей вампиров. А вот у тебя есть все шансы! — когда счастливаяЗакира бросилась ему на шею, стискивая в крепких объятиях, рассмеялся он.

Таким образом, Валерио всё же удалось добиться желаемого результата. Правда, он едва не стоил молодым людям жизни — просидев несколько часов в тесном склепе совсем без воздуха, Закира лишилась чувств, а Ладиславу с трудом удалось докричаться до ищущих их шерифов, которые, в итоге, и вытащили несчастных пленников наружу.

С таким же трудом бедному парню удалось убедить Вейна, прожигающего его очень подозрительным взглядом в том, что это призраки баловались, закрыв их, и что они всё время, пока не пришла помощь, сидели на ступеньке у входа.

В общем, знакомство с отцом своей уже девушки у бедолаги не сложилось с первой же встречи.

Когда же Закира решает представить их официально, новость о романтическом интересе дочери уже оба родителя воспринимают неоднозначно. Вернее, очень даже однозначно, трогательно единодушно сходясь во мнениях, — их дорогая, ещё живая кровиночка слишком мала и хрупка для подобных потрясений.

Сама Закира настроения родителей не разделяла совершенно.

— Мама, папа, я уже взрослая! Тем более, мы ничем таким не занимаемся! — она упрямо поджимает губы, скрещивая руки на груди, и Вейн недобро щурится.

— «Ничем таким»? — он прожигает растерянного Ладислава уничижительным взглядом, и юноша откровенно теряется под ним.

— Папа! — Закира закрывает парня собой и возмущённо смотрит на родителя, который мысленно, наверняка, уже выпотрошил и расчленил несчастного, что покусился на его дочь, а после из его костей поднял костяного воина.

— Вейн, дорогой, успокойся, — Анастасия легко улыбнулась мужу, и Закира выдохнула с облегчением — хоть один адекватный человек в их семье всё же есть. — Проверить чувства и намерения этого молодого человека можно и другим способом, — глаза иерофанта сверкают недобро, и Закира едва подавляет страдальческий стон.

— Я совсем забыла, мастер Виктория просила нас явиться на дополнительное занятие. Группа наверняка уже собралась, так что мы тоже пойдём, — она хватает совсем растерявшегося юношу за руку и быстро утаскивает за собой, выбегая на улицу прежде, чем родители успевают опомниться.

Нет, в её семье адекватных личностей нет.

— Ты извини меня за это, — она неловко смеётся, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.

— Да ничего, — Ладислав хмыкает и лукаво прищуривается. — Хотя ты могла меня предупредить, что твои родители — госпожа иерофант и великий Жнец Душ, я бы тогда хоть подготовился.

Закира отводит в сторону смущённый взгляд и тихо фыркает.

В принципе, её отношения с Ладиславом худо-бедно, но развиваются. В те редкие моменты, когда им удаётся сбежать от всевидящего ока родителей Закиры и Валерио, по-прежнему выступающего в качестве группы поддержки и кладезя бесконечных советов, молодые люди чувствуют себя счастливо. Они гуляют вместе и проводят друг с другом время, беседуя на разные темы и время от времени заглядывая на рынок. Купцы из других городов Семи Городов привозят самые разные диковинки, начиная от пряностей и заканчивая артефактами. Один из таких, красивую серебряную заколку, Ладислав однажды и подарил Закире.

— Кажется, она понравилась тебе, когда ты увидела её в прошлый раз, — он улыбается, протягивая растерянной девушке подарок, и она крепко прижимает его к груди.

— Спасибо! — благодарит искренне, обнимая юношу, и тут же спешит отстраниться, когда видит силуэт отца, стоящего недалеко от их дома.

Ладислав тоже его видит и, ухмыляясь, изворачивается поцеловать Закиру в щёку, прежде чем проворно скрыться за поворотом, уходя от метко пущенного в него проклятия. Закира лишь тихо хихикает и даже не злится на родителя — оба они, и она, и Лада, воспринимают родительскую гиперопеку как повод для беззлобного веселья.

— Это что? — когда Закира вошла в дом, Анастасия подошла к ней, встречая её, и, заметив в её руках красивое серебряное украшение для волос, которое та всё ещё держала у сердца, с подозрением посмотрела на него.

— Это мне Ладислав подарил, — Закира улыбнулась. — Эй! — она возмущённо вскрикнула, когда мать вырвала его из её руки.

— Надо показать его тёте Светлане… И Золтану… И Каспару… На всякий случай, — не слушая возмущений дочери, под нос пробормотала иерофант, недоверчиво глядя на украшение в своих руках.

— Мама! — Закира на это лишь обречённо закатила глаза.

Похоже, о подарке Ладислава можно было благополучно забыть.

Настроение, таким образом, было испорчено, и оставаться дома Закире совершенно перехотелось. Сбежав наружу, она бесцельно бродила по улицам, с сомнением и беспокойством размышляя о том, как долго Ладислав ещё захочет всё это терпеть. Что если ему всё это надоест и он её бросит? Девушка тяжело вздохнула и сама не заметила, как пришла к дому Виктории.

В силу того, что леди Виктория (так же, как и лорд Валерио) была в хороших отношениях с её родителями, Закира знала её ещё с детства. А потому в доме наставницы она бывала достаточно часто и была в нём желанным гостем.

«Вот к кому мне надо было в первую очередь идти за советом», — сокрушённо подумала девушка, стучась в деревянную дверь и надеясь, что хозяйка дома.

К Виктории, хоть она и была внешне строгой и холодной, всегда можно было прийти за советом. И если она не могла помочь им, то всегда готова была выслушать и утешить, а если надо, наоборот, наругать и мотивировать.

Поэтому неудивительно, что когда рыцарь смерти открыла и впустила гостью внутрь, та, начав говорить, почувствовала облегчение и уверенность.

— Мастер, что мне делать? Родители совсем с ума посходили! — когда Закира закончила говорить, она страдальчески спрятала лицо в сложенных на столе руках.

Виктория понимающе похлопала её по спине. Сама она не понаслышке знала, что такое излишнее проявление любви. Пусть не родительской, но всё же…

— А всё из-за лорда Валерио, если бы не его вмешательство, ничего этого не было! — Закира упрямо поджала губу и едва смогла подавить слёзы обиды, наворачивающиеся на глаза.

— Лорда Валерио? — Виктория переспросила её и опасливо прищурилась. В голосе рыцаря смерти послышались угрожающие нотки, и Закира моментально поняла, что сболтнула лишнего.

Впрочем, другого выбора, как рассказать всё с самого начала, у неё уже не было.

Кажется, личная гвардия Архонта таки лишится своего талантливого тактика.

Который, к своему несчастью, так некстати решил заглянуть в гости к боевой подруге.

— Валерио, цербер тебя раздери, ты что натворил?! — Виктория разъярённой фурией вылетела на улицу следом за пытающимся сбежать идальго. Рявкнула гневно, когда костяной страж, приветливо махнувший рукой и начавший было проходить внутрь скромного жилища любви всей своей жизни, подскочил на месте и нервно рассмеялся, видя наступающую на него Викторию.

Рыцарь смерти, источая максимально убийственную ауру, разминала кулаки, медленно приближаясь к своему нерадивому ухажёру.

— Я тебя сейчас собственными руками упокою, сводник ты недоделанный! — Валерио, зная, насколько его пассия страшна в гневе, посчитал за лучшее как можно скорее сделать ноги. — А ну стоять, ты бесполезная груда костей! — Виктория метнула в него заклинание замедления, но, к счастью Валерио, промахнулась, позволяя идальго успешно убегать от своего праведного гнева.

Большие гонки накрывают почти половину Аль-Бетиля и заканчиваются явно не в пользу Валерио — Виктория всё-таки догоняет его и точным выверенным ударом отправляет в долгий нокаут, заставляя костяного стража пропахать носом половину переулка.

Вернее, она бы отправила его в нокаут, если бы Валерио не был уже как два с половиной века мёртв.

— Любовь моя, за что испиваю я чашу твоего гнева? — он попытался задобрить Викторию, но своими словами сделал только хуже.

— Ты ещё и спрашиваешь?! — негодующе взревела рыцарь смерти, хватая нерадивого ухажёра за грудки и намереваясь как следует поколотить его.

От расправы и окончательной смерти несчастного костяного стража спасает лишь чудо. Воплощающееся в лице Великого Архонта.

— Что у вас происходит? Весь Аль-Бетиль на ушах стоит, — Белкет обратился к Виктории, и та нервно вздохнула, выпуская Валерио, и, как бы ненароком пнув его, подошла к ангелу.

— Любовные драмы, Архонт, — хрипло произнёс костяной страж, но его голос заглушил голос Виктории:

— Справедливое возмездие, Архонт. Справедливое возмездие, — Виктория предостерегающе сверкнула глазами в сторону Валерио и поймала на себе удивлённый взгляд Ангела Смерти. — Ну, и любовные драмы, да, — призналась, разводя руки в стороны. — Ведь живые они, знаете ли, сами по себе странный народ. А что уже говорить про адептов, — и отвлекая Белкета от почти добитого Валерио, поспешила перевести тему в совершенно другое русло.

Комментарий к Хроника пятая. О влюблённости

Ладно, это должно было быть смешно.

Я пытался.

Спасибо за идею и её раскручивание Zakera и AliceRoseJensen - без вас этой части могло бы не быть вовсе ХD

========== Хроника шестая. Избранники Асхи ==========

Когда Мать Намтару возвращает Анастасию обратно в подлунный мир, она едва ли может узнать его. Все, кто был ей дорог, все, кого она любила, всех их призвала к себе Прядущая, оставляя пустоту и горькие, словно пепел, сожаления в душе иерофанта, что уже не была иерофантом.

Ведь от культа остаётся лишь одно название.

Некроманты, сломленные и униженные, бегут кто куда может. Прячутся и скрываются, и от некогда могущественного Дома Этерна остаётся лишь отзвук, тающий на ветру, рассеивающийся как дым. Эриш, оплот и надежда, превращается в разодранное на лоскуты одеяло, где каждый пытается оттянуть на себя кусок побольше. Служение теряет свой смысл, свою суть, а старые нормы и догматы порастают паутиной.

Этот мир — не мир Анастасии. Чужой и холодный, враждебный и пустынный, в нём Анастасия чувствует себя лишней. Чувствует себя той, кого не должно было в нём существовать.

Но она есть. И теперь ей нужно начинать всё сначала. Сил на это, правда, как и желания, нет вовсе. Есть лишь долгая дорога без завершения, на которой нет никого, кроме неё. Анастасия качает головой, вздыхая тяжело, и прикрывает глаза. Удаляется в добровольное изгнание, превращаясь в отшельницу, одинокую аскетку, запертую в чёрном холодном замке в самом тёмном и непроходимом уголке Эриша.

Пока в один прекрасный день к ней не приходит необычный проситель.

Она смотрит долгим задумчивым взглядом на своего гостя. Он не то чтобы молод, но и умудрённым жизнью, вернее нежизнью, его назвать сложно. От него веет силой и мудростью, и глубоким почтением, с которым он склоняет голову, когда видит перед собой величественную статную женскую фигуру хозяйки здешних окраин.

Лоб его венчает гордое алое изображение Паука, раскинувшего лапки, — смелое и претенциозное заявление сейчас, когда некромантия теряет сама себя и много где встречает неприкрытую вражду и ненависть. Мало кто теперь решается увенчать своё чело гордым и почётным символом, и старая боль против воли колышется в женском сердце, вставая перед глазами родными, незабытыми чертами павшего супруга.

Анастасия прикрывает глаза, отводя взгляд от своего внезапного гостя, и первая нарушает застоявшуюся тишину.

— Кто ты, странник? И зачем прибыл ко мне? — от её тихого голоса едва заметно колышутся язычки горящих свечей, а шорох тяжёлых тканей чёрных одеяний разгоняет мимолётное молчание, повисающее между собеседниками.

— Моё имя Арантир, госпожа, — мужчина перед ней вновь склоняется в почтении, отвечая с размеренным спокойствием и уважением. — И пришёл я к тебе с просьбой, если не откажешь мне и выслушаешь её.

— Отчего же мне отказывать? — Анастасия ведёт плечами, жестом приглашая Арантира присесть. — Я долгие годы живу в одиночестве, редко кто приходит ко мне побеседовать со мной да развеять мою скуку. Итак, о чём хочешь меня попросить, избранник Асхи? — её губы слегка дёргаются вверх, когда она видит тень легчайшего удивления, мелькающую в глазах её случайного — нет, далеко не случайного — гостя.

Арантир… Мать Намтару говорила с ней в Мире Духов. Она говорила о судьбе мира, о том, что ждёт его в его завершении, и нередко упоминала она имя того, кого Богиня отметила своим любимцем. Одарила благословением и благосклонностью. И вот теперь он пришёл к Анастасии, и старая иерофант, конечно, уже знала, о чём он попросит её.

— Легенды о твоей мудрости не лгут, госпожа, — Арантир держится всё с тем же вежливым почтением, на мгновение прикрывая глаза. — Ты, что знает и толкует волю Асхи… Прошу об одном тебя, госпожа: позволь мне, её покорному слуге, стать твоим учеником. Много дней, много лет я провёл, постигая мудрость мудрейших, исследовал бесчисленное множество библиотек и перечитал бесчисленное множество книг. Но мало этого для того, чтобы понять и постичь замысел Асхи. Её волю и желания. Но ты, госпожа, ты та, кто застала ещё Великого Архонта Белкета. Лишь ты можешь научить меня тому, что не написано в книгах.

Анастасия улыбается уголками губ, внимательно глядя в спокойное лицо своего собеседника. Вглядывается в острые худые черты, впалые скулы, источающие мудрость и спокойствие тёмные глаза… Любимец Богини действительно отличался от своих нынешних братьев-во-смерти. Он словно, как и сама Анастасия, был не из этого времени, не из этой эпохи, был чужим и лишним там, где всё давным-давно изменилось. Однако…

В отличие от Анастасии, он горел силой и искренним желанием служить Госпоже. Он горел энергией и он действительно мог сделать то, на что у иерофанта уже не было сил и желания. Более того — он был единственным, у кого бы это получилось.

Анастасия усмехается уголками губ, прикрывая глаза. Как и говорила Мать Намтару, в избраннике Асхи найдёт она себе достойного преемника. Того, кому можно будет доверить и культ, и служение. Того, кто сбережёт Священный Цикл и не даст знаниям окончательно кануть в Пустоту.

Того, чей окончательный отход, в конечном счёте станет началом конца всего мира для того, чтобы он снова, как феникс, возродился из пепла, крови и слёз.

— Хорошо, лорд Арантир, — Анастасия кивает медленно, размеренно вытягивая слова. — Я возьму тебя в свои ученики. Не жди, что обучение будет лёгким, и будь готов к тому, что в его завершении тебя будет ждать суровая проверка. Единственное задание, которое ты должен будешь выполнить, даже если твоё сердце не будет желать этого.

— Готов я ко всему, госпожа, — Арантир отвечает также неспешно, но решительно, прямо глядя в глаза иерофанта, что до сих пор пылают зеленью священного яда. — Тяготы не страшат меня, и свою верность Асхе я готов доказать любыми испытаниями. Я — её верный слуга, и не сбить меня с пути ни мелким соблазнам, ни великим сомнениям.

— Очень хорошо, — Анастасия приподнимает уголки губ, с затаённым теплом и надеждой глядя на просителя перед собой. Просителя, что отныне становится её последним учеником.

Любимец Богини и вправду оказывается щедро одарён её милостью. Одарён ею и собственной усидчивостью и терпением, с которыми он постигал сложную науку. Вникал в тайны и пытался понять сам, своим разумом структуру мироздания. Великий замысел, как и для чего всё создавалось? Из чего и зачем был возрождён этот мир?

Великая сила течёт по жилам Избранника Асхи, которую он учится контролировать и управлять, направляя её на благо и служение Прядущей. Он — тот, кто хранит её баланс и равновесие, и тот, кто карает своей рукой всех нечестивцев и врагов Богини.

В конце концов, он тот, кто обращает всё во благо Асхи, и бесконечный цикл переживает последний на своём закате подъём — Анастасия, на самом деле, мало чему может его научить.

Разве что передать ему самое важное и ответственное задание. Свою последнюю волю и последнюю мудрость из теней прошлого, что покрывается пылью, припорашиваясь серым налётом забвения.

— Сила в общности, лорд Арантир, — ученик внимает с почтением и смирением словам своего учителя, и Анастасия смотрит на него с затаённой печалью. — Разрозненные, мы слабы и немощны. Нет единства в наших рядах и согласия, и превращаемся мы в гонимых униженных псов, прячущихся по своим конурам. Трясущимся и рдеющим за собственные шкуры, безразличные к судьбе мира и порядка. Теряем своё истинное предназначение, и служение превращается в фикцию. Помни, лорд Арантир, Асха всё обращает во благо, и карает она нечестивцев, неся очищение от лжи и скверны.

— Ведом мне этот путь Прядущей, моя госпожа, — ученик отвечает спокойно и размерено, пытаясь уловить затаившийся смысл чужих слов. — Много думал я о том, что мы, хранители её порядка и равновесия, уже давно потеряли себя. Асха давно явила мне моё предназначение. Я должен до конца своих дней уничтожать демонов и поклоняющихся им. Но Эриш, былой оплот порядка, погрузился в летаргический сон, и князья мелких уделов совсем забыли о служении Богине. Я должен забрать их города и легионы, собрать все силы Эриша в единый мощный кулак.

— Верно, лорд Арантир, — Анастасия улыбается уголками губ, согласно кивая. — Ты должен объединить Эриш и вернуть ему былое могущество, более того, ты единственный, кому удастся сделать это. Дремлющие вампиры и личи пойдут за тобой, как и пойдут рыцари смерти. Те, в чьих душах осталась благодать Асхи, признают тебя своим владыкой.

— Идём со мной, госпожа, — Арантир протягивает иерофанту руку — не в прямом смысле, разумеется, но в метафоричном. — Ты — та, кто помнит Великого Архонта. Супруга Жнеца Душ, верховный иерофант — твоя сила и авторитет послужат на благо Богине.

Анастасия в ответ улыбается горько, качая головой. Устремляет долгий взгляд в небо, а после переводит его обратно на лицо своего ученика. Она знает, что в этом, новом, мире, переживающем свой закатный подъём, для неё нет места.

— Нет, лорд Арантир, — она говорит легко и на мгновение будто снова превращается в легкомысленную восемнадцатилетнюю девчонку. — Асха спряла для меня свою паутину. Моя дорога заканчивается, господин, и ты, любимец Богини, должен подарить мне её благословение, — Арантир с лёгким непониманием сводит брови на переносице, в то время как взгляд Анастасии тяжелеет, и холодные металлические нотки звучат в её голосе: — Настало время твоего последнего испытания, мой ученик. Докажи, что ты достоин высокого доверия и чести, оказанной тебе. Убей меня, предай окончательной смерти, или пади сам, уйдя в зыбучие пески забвения.

Арантир колеблется меньше мгновения. Прикрывает глаза, а когда открывает их вновь, проклятие иерофанта разбивается о мощный щит, стекая с него словно капли дождя с молодого листка. Анастасия нападает снова, но Арантир отражает её атаку ещё на подходе, без колебаний и сожалений контратакуя в ответ.

Она улыбается с умиротворённым спокойствием, когда её противник превосходит её по силам. Служители смерти не могут умереть просто так и сами себя лишить жизни не могут. Лишь самая могущественная магия да гибель в бою могут даровать им окончательный уход к Прядущей. Смерть — обратная сторона жизни, и невежественные глупцы те, кто думают, будто её заслужить и получить легко и просто. Не-е-ет, как и жизнь, смерть не приходит легко, и умерщвлённой оболочки для неё всегда мало — как жаль, что лишь служители Асхи в истинной мере понимают и осознают это.

Анастасия улыбается с умиротворённым спокойствием, когда сражаясь неистово, изо всех сил, она терпит поражение. В тёмных глазах её ученика горит равнодушный приговор, и рука его не дрожит, когда он приводит его в действие. Долгожданный покой и завершение, о которых Анастасия так долго грезила, встречают её ледяными объятиями Смерти, и последняя женщина рода Грифона навеки закрывает свои глаза.

Оставляя судьбу Асхана и Эриша в руках достойнейшего из их числа. Верховного Лорда, что сокрушит ложь демонов, и собственной кровью, когда придёт время, омоет руины вновь разрушенного мира.

Комментарий к Хроника шестая. Избранники Асхи

Окей да. У меня есть хэд, что определённое время Анастасия обучала Арантира. Так как в пятёрке её уже нет, значит, для меня, по умолчанию, она мертва. Так как у меня странный и непонятный хэд на то, что некроманты не могут просто взять и самоубиться или просто взять и подставиться, чтоб их убили. Они должны либо быть убитыми в бою, либо от воздействия какой-либо мощной магии, которая как ритуал Зенды или ритуал перед проходом во Фламмшрайн убивает их нахрен с физическим телом, или же как в случае с Вейном порабощает душу при условии умертвлённого в плену тела, то таким образом Анастасия должна была умереть в бою. И исходя из этого, я люто хэдканоню, что она попросила Арантира оказать ей такую услугу и упокоить её окончательной.

========== Хроника седьмая. О «пернатых» проблемах ==========

С пернатой фауной отношения у Вейна не складывались никак от слова совсем. Он не знал точно, чем это было обусловлено: его хронической непереносимостью птиц, или же скверным характером некогда воскрешённого домашнего любимца Алехандро, который верой и правдой служил своему хозяину до своей глубокой птичьей старости, а после — и вовсе после смерти. Птица эта, кстати говоря, обладала на редкость пакостным и мерзким нравом, весьма под стать хозяину, конечно. Но если с последним Вейну поначалу худо-бедно удавалось найти общий язык, то с его питомцем — не особо.

А после того, как Сандро и вовсе покинул культ и обратился в главную угрозу всего Асхана и личную головную боль Вейна, отношения Жнеца Душ с птицами испортились окончательно и бесповоротно.

— Заберите от меня эту чёртову птицу, — у Вейна едва ли не глаз дёргается от раздражения, когда Синеклюв в очередной раз пролетает мимо, пронзительно каркая Жнецу в лицо. — Потому что я давно хочу повырывать ей перья! — привычная угроза, срывающаяся с мужских губ, вызывает лишь как обычно возмущённое клокотание Синеклюва.

И всё бы ничего — угроза так и осталась бы угрозой, пустыми словами, если бы её случайно не услышала Закира. Ребёнок, ещё слишком чистый и наивный, воспринимающий сказанные слова буквально, проникается искренним сочувствием к любимому папе, когда видит, какое грустное у того лицо. То, что оно на самом деле раздражённое и немного злое, успешно игнорируется девочкой, и причинно-следственная связь чётко рисуется в юной голове.

Папа грустный, потому что хочет зачем-то получить перья Синеклюва, но не может этого сделать. Значит, чтобы он снова стал счастливым, ей просто самой нужно раздобыть их! Закира широко улыбается и тут же начинает соображать, как это лучше всего сделать.

Решение задачи кажется ей абсолютно очевидным, и девочка тихо входит в материнский кабинет. Мамы в нём нет, но зато есть Синеклюв, дремлющий на жёрдочке и ничего не подозревающий, и Закира бесшумно подходит к нему, чтобы не спугнуть. Внимательно рассматривает волшебного птаха и думает, какие же перья нужны её папе — ведь самого главного-то он и не сказал!

Наткнувшись, однако, взглядом на три длинных красивых пера в хвосте птицы, Закира довольно кивнула себе, посчитав их идеальным вариантом, и аккуратно приблизив пальчики, резко дёрнула на себя.

Пронзительное «Каррррр!» эхом прокатилось по пустым коридорам Аль-Бетиля, пока Закира шустро выскочила из кабинета, со всех ног несясь к отцу и заодно подальше от гнева покалеченного Синеклюва.

— Папа! Папа! Я достала тебе перья, как ты и хотел! — Закира улыбается широко, махая рукой со своим трофеем, подбегая к отцу, беседующему с Людмилой и Анастасией.

Женщины удивлённо переглянулись друг с другом, когда девочка подбежала ближе и протянула три пера недоумённому отцу.

— Спасибо, дорогая, — сбитый с толку Вейн принял подарок дочери и переглянулся с собеседницами. — Но что это за перья и зачем они мне?

— Ну как же, папа! — Закира в искреннем изумлении распахнула глаза. — Ты же сам говорил, что давно хотел вырвать перья у Синеклюва! Я только не знала, какие именно тебе были нужны, поэтому вырвала их из хвоста, — широко улыбнувшись, девочка даже не представляла, какую подлянку только что устроила своему отцу.

Людмила тихо прыснула, отворачиваясь в сторону и пряча смешок, а Анастасия обманчиво милым голосом обратилась к дочери:

— Закира, милая, не хочешь проверить, как там поживают ламассу? — та тут же с энтузиазмом закивала головой. — Яшер будет рад видеть тебя, да и ламассу тоже, — Закира радостно запищала и маленьким ураганчиком унеслась прочь к своим любимым четвероногим немёртвым друзьям, пока мама не передумала.

— Вейн, ты ничего не хочешь мне объяснить? — как только дочь скрылась в крепостном переходе, иерофант, источая убийственную ауру, посмотрела на супруга, который всё ещё сжимал в руке перья несчастного Синеклюва.

Не предчувствуя для себя ничего хорошего, Жнец Душ лишь нервно сглотнул.

С пернатого инцидента проходит несколько дней. Анастасия очень мягко объясняет дочери, что больше у Синеклюва вырывать перья не надо, даже если папе очень будет хотеться это сделать. Она убеждает девочку, что бедному ворону было очень больно, и он теперь не может летать, на что Синеклюв жалобно каркает и демонстративно хромает.

Закира, расстроенная последствием своего, как ей казалось, доброго дела, едва не плачет, и Синеклюву приходится ласково клюнуть её в руку на знак примирения. Девочка, в свою очередь, целый день, к неудовольствию Вейна, таскает пострадавшую птичку на своём плече. Однако Синеклюв, в конце концов, волшебный ворон, поэтому он достаточно быстро «исцеляется», вечером, когда Закира приносит его обратно в кабинет матери, вспархивая с детского плеча на свою любимую жёрдочку, и ребёнок клятвенно обещает больше не калечить его.

Впрочем, «пернатая» проблема всё равно не оставляет детский разум, кроме того папа ходит совсем поникший и грустный, и девочка решает, что ему в этой жизни, а точнее, нежизни, для полного счастья явно не хватает парочки волшебных перьев.

Закира смешно морщит носик, серьёзно и крайне сосредоточенно смотрит впереди себя. Величественная и могучая фигура архонта, чёрная и мрачная, стоит прямо перед девочкой, которая находится в тени между своими родителями. Ей не интересны сложные и занудные разговоры взрослых, а потому в низкий глубокий голос Ангела Смерти она совершенно не вслушивается. Её внимание целиком и полностью занято другим, более важным вопросом.

Чёрными мягкими перьями, тихо колышущимися на сильных ангельских крыльях.

И детская логика, лишённая нелицеприятных подробностей о головомойке, устроенной Анастасией Вейну, построила вполне себе стройную цепь.

Если папа был так счастлив получить перья Синеклюва, то против перьев архонта он точно не будет. Тем более они-то даже по виду намного мягче и ценнее перьев пусть и волшебного, но всё же ворона.

На девичьем личике расплылась довольная улыбка, и сложные схемы плана по добыче чужих перьев быстро сменяют друг друга. Совершенно при этом исключая из себя вариант подойти и просто попросить архонта.

Выследить и подловить Ангела Смерти так же, как до этого Синеклюва, который был, хоть и волшебным, но всё же вороном, было гораздо сложнее. Но Закира не была бы Закирой, если бы не смогла решить такую незначительную проблему.

Архонт спокойно сидел в своём кабинете. Бегло просматривал свитки-отчёты из далёких земель. Закира, затаившись, сидела под его столом, ожидая благоприятный момент, когда можно было начинать действовать.

Белкет, чьё лицо было скрыто глубоким капюшоном, незаметно улыбнулся уголками губ. Он был несколько удивлён, когда понял, что в своём кабинете он не один — кто-то умудрился прошмыгнуть в него незаметно от самого хозяина, и этим «кем-то» оказалась пятилетняя дочь Вейна и Анастасии. Архонт, заинтригованный, делал вид, что не замечает её, продолжая заниматься своими делами и гадая, для чего он мог понадобиться маленькому ребёнку.

Закира, меж тем, бесшумно закопошилась под столом. Аккуратно поглядывая на сосредоточенного архонта, она чуть высунулась вперёд. Пристально глядя на расслабленные сложенные крылья ангела, девочка медленно потянула к одному из них руку, и стоило маленьким пальчикам дотронуться до мягких чёрных перьев, как над её головой раздался спокойный голос:

— И что тебе нужно от моих крыльев, дитя?

Закира, которую застали врасплох, тихо ойкнула и подскочила на месте, грозясь удариться затылком о край стола, но Белкет предусмотрительно подставил руку, не позволяя ребёнку травмироваться.

Девочка залилась краской, стыдливо поглядывая на своего разоблачителя. Она вылезла из-под стола и тяжело вздохнула, низко опустив голову. Белкет на это беззвучно усмехнулся, не боясь собственного разоблачения.

— Так, что привлекло тебя в моих крыльях, дитя? — когда пауза начала затягиваться, повторил свой вопрос архонт.

Закира шумно засопела, а после несмело подняла глаза на ангела.

— Ваши перья, — буркнула, сгорая от стыда, и Белкет удивлённо переспросил:

— Перья?

— Понимаете, папа собирает перья, — тут Закира затараторила, резко подаваясь вперёд и сжимая в маленьких пальчиках чёрные одежды архонта. — Я не знаю, зачем они нужны ему, но он был очень расстроен, когда говорил, что у него нет перьев Синеклюва и что он хочет вырвать их у него. Я принесла ему несколько, и он был очень счастлив. И я подумала, что трёх перьев Синеклюва мало, но снова вырывать их у него я не хочу, он и так на меня обиделся за это. Поэтому я решила, что несколько ваших перьев ему не помешает… — пыл девочки поугас к концу тирады, и она снова потупила взгляд, не видя, как Белкет спрятал лицо в руке, а его могучие плечи едва заметно затряслись в беззвучном смехе.

«О Асха, как же дети всё-таки наивны и непредсказуемы!» — мысленно воскликнул архонт, без тени злости глядя на провинившегося ребёнка перед собой. Зная о непростых отношениях Вейна с воронами и другими представителями пернатых, он не сомневался, что Жнец в порыве чувств всего лишь воскликнул ругательства в сторону Синеклюва. Которые впечатлительная Закира восприняла слишком буквально.

— Иди сюда, дитя, — архонт наклонился вперёд, и мягкие перья едва слышно зашуршали, привлекая к себе внимание Закиры. Она несмело подошла ближе, и Белкет подхватил её подмышки, усаживая себе на колено. — Твой отец едва ли нуждается в перьях, что Синеклюва, что моих, — слова архонта заметно расстроили Закиру, гордую тем, что она сделала полезное для любимого папочки дело. — Однако, — видя искреннюю грусть на детском личике, Белкет тепло улыбнулся, чего ребёнок, конечно же, не увидел, — это не значит, что я не согласен поделиться своими перьями с тобой.

— Но зачем они мне? — чуть оживившись, девочка непонимающе посмотрела на архонта своими большими болотно-зелёными глазами.

— У ангельских перьев много свойств, — загадочно отозвался тот. — Некоторым они даруют удачу, некоторым уверенность в себе; от некоторых отгоняют страхи, а некоторых охраняют в беде, даруя защиту в трудную минуту. Кто знает, какую службу они сослужат тебе, — он потрепал девочку по светлым волосам, и та расплылась в широкой улыбке.

— Значит, я могу вырвать одно из вашего крыла? — со всей своей непосредственностью и искренностью спросила Закира, и Белкет тихо хмыкнул в ответ.

— Это вовсе необязательно, — спокойно произнёс он. — Кроме того, вырывать перья — не самое достойное занятие для юной леди, вроде тебя, Закира, — девочка на этих словах стушевалась, а ангел продолжил: — Это только кажется, что перьев много, и утрата одного ничего не значит. Но на самом деле для органичного функционирования важно каждое перо, каким бы маленьким оно ни казалось.

— Простите, мастер Белкет, я не знала, — Закира, искренне впечатлённая чужими словами, снова посмотрела на скрытое капюшоном лицо архонта. Тот улыбнулся.

— Не беспокойся об этом. Перья, как и всё живое, имеют свойство со временем отмирать, выпадая, давая возможность молодым и здоровым вырасти на их месте. Тебе повезло, что одно из таких выпало буквально только что, — ангел протянул Закире руку и раскрыл кулак, показывая чёрное гладкое перо, лежащее на ней.

Глаза ребёнка засияли неподдельной радостью, и девочка осторожно забрала с чужой ладони свой странный подарок. Тот час прижала его к груди, а после посмотрев восторженным взглядом на архонта, резко подалась вперёд, тоненькими ручонками обнимая его за шею.

— Спасибо, мастер Белкет! Я обещаю, что обязательно сохраню его! — в счастливом детском голосе он услышал искреннее и твёрдое обещание, и мягкая улыбка снова легла на его губы.

Ангел Смерти осторожно обнял дитя в ответ. Думая о том, что у него, на самом деле, последний раз перья выпадали двести лет назад.

Комментарий к Хроника седьмая. О «пернатых» проблемах

Разбавим немного мрачность и серьёзность жизнеописания Загробного Владыки чем-то лёгким и весёлым :)

За идею спасибо D R A K A R I S ;)

========== Хроника восьмая (часть первая). Око за око ==========

Комментарий к Хроника восьмая (часть первая). Око за око

Предупреждение: дарк!Анастасия. За основу взята прокачка в кровь и моё представление об идеальном варианте данного героя.

Холод поглощает её изнутри. Сковывает льдами, что невозможно пробить, невозможно растопить. Анастасия зябко кутается в мантии — сколько бы она не набросила на свои тонкие плечи, холод всё равно не отступает. Не даёт место даже мимолётному теплу, и Анастасия дрожит, ледяными руками пытаясь разогнать по телу застывшую в жилах кровь.

Авангард немёртвых медленно продвигается вперёд, и Анастасия щурит глаза, глядя на слепящее солнце. На её бледном лице царит отстранённое равнодушие, а в глазах сверкает зелень яда Матери Намтару.

Идущая рядом с новообращённой девчонкой Людмила с опаской поглядывает на неё. Ей необязательно знать о том, что Аватар Богини признала Анастасию Грифон спустя меньше месяца после её обращения, — достаточно лишь взглянуть в ещё совсем юное лицо, чтобы всё понять. Чтобы ощутить всю мощь, скрывающуюся в обманчиво хрупком теле, чтобы ощутить всю ярость в звенящем металлическим холодом высоком голосе.

Анастасия, с виду глупая, скучная и абсолютно бесполезная, поначалу вызывает у Людмилы отвращение. Презрение и высокомерие — и с этим неоперившимся птенцом я должна иметь дело? Людмила смотрит на неё с насмешкой и каплей раздражения, в то время как Анастасия отвечает лишь убийственным спокойствием и равнодушием.

Ей, по правде говоря, нет никакого дела до мыслей внезапной союзницы. По крайней мере до тех пор, пока она не мешает ей идти вперёд и воплощать в жизнь свою цель.

Когда Людмила видит, с каким хладнокровием и бесстрастностью девчонка вырезает лагерь мятежных орков, её глаза вспыхивают интересом и тревожащим душу любопытством. Похоже, первое впечатление оказалось весьма обманчивым, и за маской неоперившегося птенца скрывается безжалостный хищник, способный лёгким движением разорвать свою жертву в клочья.

— Жаль тебя разочаровывать, маг Каспар, но души у орков всё-таки нет, — Анастасия равнодушно ведёт плечом, и павшие орки пополняют ряды идущих за ней костяных воителей.

Людмила облизывает сухим языком холодные бескровные губы и растягивает их в улыбке. Кажется, нежеланное поначалу союзничество окажется куда более выгодным делом, чем казалось изначально.

Анастасия сжимает руки в кулаках и скрипит зубами. Низко опускает голову, напрягаясь всем телом. Людмила не видит её слёз, и лишь влажные капли, разбивающиеся о сухую землю, выдают юную жрицу с потрохами. Животный яростный рык клокочет в груди, а после вырывается наружу неистовым криком, ломающим рёбра. Воем раненного зверя, поражённого охотником в самое уязвимое место.

Людмила фыркает, скрещивая руки на груди. Она стоит чуть позади и смотрит на низко опущенные, едва подрагивающие тонкие плечи девчонки. Та всё же оказывается такой же, как все, уязвимой и слабой — куда ей до бесстрастных и бесчувственных повелителей смерти.

— Я любила его, — голос Анастасии тихий и глухой, но что-то в нём всё же заставляет Людмилу отказаться от собственных мыслей и насторожиться. — Я отдала ему всё, всё без остатка, не требуя ничего взамен. Я отдала ему своё сердце и душу, своё доверие и верность, свою невинность — всё, что он только мог пожелать, я всё отдала ему! — каждое слово, звучащее всё также тихо и приглушённо, словно отрубается острым мечом, и голос Анастасии твердеет. — А он воспользовался мной, словно игрушкой. Он убил моими руками моего отца, разрушил моими руками мою семью, отнял моими руками моё будущее и мою жизнь! Он заплатит за это. И плата эта будет жестокой.

Людмила невольно делает шаг назад, замирая в оцепенении. Анастасия, обернувшаяся к ней, была далека от убитой горем простушки. В её глазах горела ярость и жажда мести, а на бледном лице застыла маска ледяной решимости и несокрушимости. Жестокого возмездия, справедливости, несущей единственное действенное очищение.

Смерть.

Анастасия, обращённая меньше месяца назад, ещё и не по своей воле, подгоняемая ненавистью и кипящей в жилах яростью, понимает суть служения намного лучше многих повелителей смерти, умудрённых нежизнью, обращённых ещё Асха знает когда. Она — что тот серп, что пожинает богатый урожай с беспристрастностью и равнодушием. Подносит Богине кровавую дань, и Паук ткёт свою Паутину.

И Вечный Цикл продолжает своё течение.

Людмила смотрит на свою спутницу с нескрываемым восхищением и уважением. Первое впечатление оказывается совершенно обманчивым — настоящая Анастасия стоит прямо перед ней. Холодная, равнодушная, жестокая в мрачной справедливости, безжалостная в пылающей правде, что сжигает в своём огне всех нечестивцев. В одной руке она сжимает посох, а в другой — обагрённый кровью меч. Она — идеальное оружие Смерти. Идеальное оружие Очищения.

Она вырезает всех, кто стоит на её пути. Не жалеет ни одного нечестивца — ни орков-рабовладельцев, предавших собственных братьев, ни продажных некромантов, предавших священные заветы и обративших служение в предмет спекуляции, ни демонов, сеющих Хаос и оскверняющих землю своей тяжёлой смрадной поступью — всех их настигает возмездие и торжество справедливости.

Ведь больше положенного холодная и жестокая Анастасия не берёт. Продолжает идти к своей цели, и когда доходит, предстаёт перед глазами злейшего врага совершенно иным человеком, нежели та, кого он успел запомнить.

Уриэль смотрит на Анастасию изнутри и будто бы снаружи. Он знает, что физически они разделены сотней километров, но он видит перед собой тот утёс, на котором она стоит. За спиной её — легионы нежити, безвольной, бездушной, бесчувственной; в руках её — разящий нечестивцев меч и посох, сверкающий потусторонней силой; на лице её — холодное равнодушие и бесстрастность судьи, выносящей приговор; в глазах её — жажда отмщения.

Час расплаты пришёл. Суд, которого никому не избежать, идёт. Приговор, вынесенный судьёй, от чьего всевидящего взора не скрыться, оглашён преступнику. И судья охотно примеряет на себя и роль палача.

Уриэль смотрит на Анастасию изнутри и будто бы снаружи. Он смотрит на неё и не узнаёт её. Не узнаёт ту весёлую, добрую, открытую, наивную девочку, подарившую ему свою чистоту и отдавшую ему во власть всю себя. Он смотрит на неё и видит перед собой не слабую доверчивую девочку, но бесчувственного повелителя смерти, закалённого сотней боёв и постигнувшего тяготы бытия.

— Нравится? — Анастасия кривит губы в усмешке, и от неё по спине Уриэля проходит холодок. — Это ты сделал меня такой.

Она говорит рассекающую бичом плоть правду.

— Тебе следовало как следует позаботиться о моей смерти. Просчитать все варианты и не упустить самый главный. Но ты этого не сделал.

Она говорит пригвождающий к полу приговор.

— Я Анастасия Грифон! Я твой худший кошмар, твоё возмездие и твоя погибель. И я пришла, чтобы забрать то, что принадлежит мне по праву.

Она подносит к его шее меч палача.

— Ну же, Уриэль, ты знаешь. За всё в этой жизни надо платить.

Металл касается кожи могильным холодом.

— И я, на самом деле, не против, чтобы к моим многочисленным прозвищам добавилось ещё и «убийца собственного возлюбленного». Ведь ты же против этого не был, не правда ли?

Кровь пятнает белые крылья, окрашивая перья в алый. Меч не дрожит в обманчиво хрупкой тонкой девичьей ладони. Пылающие ядом Матери Намтару глаза прожигают холодом — уж лучше бы это была ненависть или презрение, но не ледяное равнодушие, с каким жнец собирает свой богатый урожай.

Уриэль падает, сражённый, прямо к ногам Анастасии. Она смотрит на тело ангела перед собой, и ни одна струна не дрожит в её душе. Нет ни сожаления, ни горечи, ни боли — лишь выполненный долг и торжествующая справедливость.

— Будь покоен, отец, — она лишь прикрывает глаза. — Я отомстила за твою смерть. Теперь ты можешь уйти.

Анастасия смотрит долгимзадумчивым взглядом в небо. Мимолётная пустота внутри заполняется новой целью — цикл не прекращает своего движения, и служение Анастасии обретает смысл.

Пока жница резкими выверенными ударами натачивает свою косу.

========== Хроника восьмая (часть вторая). Зуб за зуб ==========

Комментарий к Хроника восьмая (часть вторая). Зуб за зуб

Предупреждение: дарк!Анастасия, кровавая и жестокая, совсем не такая, что в каноне, а также ау касательно судьбы некромантов.

Гспд, как же я тащусь от такой Анастасии!

Да, это та Анастасия, которая в моей голове. Которая мелькает, на самом деле, во всех частях (где она есть) этого сборника. Флегматичная мудрость с каплей усталости и понимания многих вещей, но вместе с тем и несокрушимость, и могущество истинного повелителя смерти, истинного иерофанта. Не бессмысленная постоянная жестокость, но в час необходимости кровавое возмездие.

Я люблю такую Анастасию, достойную супругу Жнеца Душ, а не ту, что нам показали в каноне. Поэтому я надеюсь, я обязательно смогу раскрыть её образ в полной мере и дальше.

У этой хроники ещё планируется небольшое заключение в духе кампании седьмых героев.

Маги наносят свой удар внезапно. Неожиданно, из тени — лучшим ассасинам Игг-Шайла стоит поучиться мастерству у безбожников. Бьют в спины и гонят прочь, словно бешеных псов, участь у которых лишь одна — бойня и неминуемая гибель.

Некроманты, могущественные повелители смерти, хранители Цикла, те, над кем время не властно — они превращаются в жертву, и это лишь вопрос времени, когда охотник настигнет её.

Аль-Бетиль принимает беженцев, и Анастасия, глава и защитник культа, утешает каждого из них, следя за тем, чтобы все нуждающиеся были в безопасности. Рядом стоит Вейн, мрачный и решительный, и Анастасия украдкой поглядывает на него.

— Город не выстоит, — он констатирует факт, и иерофант сжимает кулаки.

— Я знаю, — отвечает быстро и чётко. — Нам нужно придумать план. Отступить и перегруппироваться… Решить, как лучше нанести удар…

— Нет, — Вейн обрывает её слишком резко и качает головой. — У нас нет на это времени, Анастасия. Ни времени, ни возможности. Мы в ловушке, и всё, что мы можем, — бежать.

Единственно верное решение — и она знает это. Однако оно не имеет никакого смысла, ведь маги знают о их слабости. Они специально подгадывают момент, когда некроманты будут наиболее открыты, и бьют неожиданно, бьют в самое уязвимое место, выбивая почву из-под ног. И зная наверняка, какой следующий шаг сделает загнанный в ловушку зверь.

— Кто-то всё равно должен остаться в городе, — взгляд иерофанта тяжелеет. — Иначе от всего этого не будет никакого толку. Безбожники знают, куда мы пойдём: если не отвлечь их внимание, они нанесут упреждающий удар.

— Верно, — Вейн кивает. Почему-то он улыбается и устремляет взгляд вдаль.

Анастасия, к своему стыду, слишком поздно понимает, что же именно вызывает у её супруга улыбку.

Они говорят, ей нельзя рисковать, потому что она — иерофант, глава и защитник культа, по крайней мере, до тех пор, пока покинувший своих последователей архонт не вернётся. Она согласна с ними ровно наполовину, и горькая усмешка кривит её холодные губы. Глава и защитник культа, которого уводят в тайное укрытие первым, когда войско магов только пробивает магический купол вокруг Аль-Бетиля. В этот момент Анастасии противно от самой себя.

На самом деле, это был вопрос времени, когда Круг, в котором каждый его член спит и видит, как побольнее укусить конкурента, ослабить его да возвысить себя или свой Дом, поставит проблему, что называется, ребром. Анастасия, правда, не ожидает, что это будет сделано так подло и низко, но с другой стороны ей нечего удивляться — маги никогда не гнушались использовать самые низкие способы для достижения собственных целей.

Эвакуация города проходит в спешке — жители отступают в Эриш, мрачную, но плодородную долину, и шанс на выживание у них всё-таки есть. Дом Химера, первый высылающий войска, штурмует город, и старые личи бок о бок сражаются с рыцарями смерти. Штурм отбит, однако каждый понимает, что это лишь лёгкая подготовка перед страшной бурей. Город не устоит, но его жителям не хватает времени.

— Я задержу их, — голос Вейна всё так же холоден и спокоен, как и в самую первую их встречу.

— Это самоубийство, — Анастасия качает головой, в отчаянии сжимая ладонь супруга.

— Но это единственный способ, — в его глазах мелькает нечто похожее на нежность, он подносит к губам тонкие пальцы супруги, невесомо касаясь их. — Вы с Закирой должны жить.

— Но не ценой твоей жизни! — Анастасия пытается возражать, хотя заведомо знает, что это обречено на провал.

Вейн молчит, долгим взглядом глядя на горизонт, и Анастасия знает, что это последние мгновения, которые она проводит со своим мужем. Последний закат, который отражается в его горящих ядом Матери Намтару глазах.

Жгучая давно забытая ненависть вместе с болью разгорается внутри.

Она отомстит. Отомстит им всем. Проклятым безбожникам, возомнившим, будто в их руках само мироздание. Проклятым безбожникам, возомнившим, будто в их руках право распоряжаться чужими жизнями и нежизнями. Проклятым безбожникам, что сейчас отбирают у неё самое дорогое.

Да, она отомстит. Отомстит им всем. И месть её будет страшна. Потому что глупцы те, кто считают, что некроманты не умеют чувствовать. Что некроманты не умеют любить.

Вести о падении Аль-Бетиля отчаянной болью разъедают Анастасию изнутри. И она, на самом деле, не хочет видеть, как умирает её возлюбленный тогда, когда она сама ничем не может ему помочь. С другой стороны, она не может не выказать ему всё своё безграничное уважение и не менее безграничную любовь и оставить его в этот тяжёлый час одного.

Она не может не разделить с ним торжественный миг ухода.

Вейн бросает долгий взгляд на трибуну, где стоят его жена и дочь — он знает, что они рядом даже несмотря на опасность, что грозит им; он чувствует их поддержку. Это облегчает принятие и должно облегчить переход, но…

Проклятие навечно сковывает его душу, а внутри Анастасии демоны раздирают в клочья всё её естество.

Она уже давно не восемнадцатилетняя новообращённая девчонка. Слепая ярость и жажда крови давно остаются позади, уступая место равнодушному спокойствию и флегматичной житейской мудрости. Однако это вовсе не значит, что они уходят в небытие, забирая с собой Анастасию Грифон, что не знает жалости и пощады для своих врагов.

Зелёные глаза сверкают жестокостью, на бледном лице застывает твёрдая решимость, холодная безжалостность. Кровь кипит в жилах так, будто Анастасии снова восемнадцать лет. Будто она только-только обращённая в нежизнь против своей воли девчонка, пылающая ненавистью и желанием мести. Разница и вправду невелика — она лишь в том, что в отличие от юношеской слепой ярости сейчас руку Анастасии ведёт холодный расчёт.

Проклятые безбожники даже не представляют, какой приговор сами себе подписали.

Она иерофант, и в её руках вся полнота власти. Она иерофант, и за её спиной легионы бездушной нежити. Она иерофант, и её армии ведут униженные, жаждущие мести братья-во-смерти. За все вероломно отобранные жизни, за уничтоженный Дом Этерна, за разрушенный Аль-Бетиль гнусные предатели заплатят собственной грязной кровью.

Самое главное — они заплатят за жизнь и осквернённую душу супруга Анастасии — вот где Жница соберёт свой самый щедрый урожай.

— Выдвигаемся, — голос иерофанта звенит приговором. — Никто не должен остаться в живых. Помните, Асха всё обращает на пользу.

Маги, ослеплённые собственной жадностью и гордыней, не ждут, что вчерашние братья смогут нанести ответный удар. Гордые своим предательством, они плавятся в яде собственной зависти, что пожирает их чёрные трусливые душонки. Не ждут, что получат размен собственной монетой и почувствуют на себе всю ярость обращённых в беглецов повелителей смерти.

Ведь они совершенно забывают главный закон магии и всей жизни — на любое действие всегда найдётся равноценная ему отплата.

Проклятые безбожники, беспечные и наивные в своём высокомерии, затаились в своих норах, не ожидая увидеть на их порогах мрачную армию немёртвых.

— Никакой пощады, — приказ иерофанта — закон, и вампиры скалятся, предвкушая богатый пир. — Тех, кого можно, поднимайте, остальных отпускайте к Асхе.

Солнце всходит в зените, налитые колосья тяжело оттягиваются к земле, и на косе жнеца играют золотые блики — крепостные стены пограничного городка падают, и по его улицам стекают реки крови, окрашивая песок пустыни в багряно-алый.

Первым гнев Анастасии на себе чувствует Дом Химера. Зажравшиеся жирные маги, привыкшие к роскоши и разнеженности, становятся лёгкой добычей для армии немёртвых. И богатым пополнением, занимающим своё место в рядах упырей и костяных воинов.

Ведь кто сказал, что супруга Жнеца Душ не знает, что такое жестокость? Кто сказал, что она не стоит своего мужа так же, как и он её?

Глаза Анастасии пылают яростью и гневом, она без колебаний ведёт свои войска в бой. Один город падает к её ногам за другим, и всё, что за собой оставляет безжалостная Жница, — реки крови да безжизненные руины. Запах и дух Смерти, перебить который более никто и никогда не решится.

Магию могущественного опытного повелителя смерти не способно остановить никакое колдовство, и она собирает богатый урожай. Пожинает души, словно спелые колосья во время жатвы, сеет ужас и страх в рядах противника и оставляет после себя лишь пепел и прах некогда процветающих городов.

Пока легионы немёртвых продолжают свой безостановочный марш вперёд.

Под стенами столицы их встречает объединённое страхом и спешкой войско. В его главе стоит Первый в Круге, и в его глазах Анастасия отчётливо видит страх. На её же бесстрастном холодном лице губы кривятся в ухмылку, а ледяной вкрадчивый голос острым клинком прорезает раскалённый безжалостным солнцем воздух.

— Я Анастасия Грифон! Я иерофант Культа Паука! Я Жница Асхи! Я супруга Вейна, Жнеца Душ! Я ваш приговор и я ваша смерть! Я ваша безысходность! Я ваша вечность! — пылающие зелёным ядом Матери Намтару глаза сверкают предзнаменованием, мрачной неизбежностью, и нежить несокрушимыми легионами идёт в бой.

Войско безбожников истлевает на глазах — кто сказал, что за годы нежизни и спокойного управления Культом Анастасия растеряла все свои способности? Кто сказал, что перестала быть несокрушимым полководцем, не знающим ни пощады, ни сострадания, а только лишь долг и священную отплату? В конце концов, кто сказал, что за все эти годы, она перестала быть Жницей Асхи, достойной супругой Жнеца Душ, наравне с ним идущей в бой?

Анастасия сверкает глазами и растягивает губы в оскале — разбитые остатки гадких безбожников бегут, и несокрушимые легионы немёртвых берут в осаду процветающую столицу некогда великих Семи Городов.

— Мы — нежить, — её голос мистическим эхом разносится по всему городу. — И нам не страшны голод и болезни; мы не знаем усталости и лишений. Мы можем стоять здесь бесконечно долго, пока вы не удовлетворите все наши требования, ведь впереди у нас — вечность! — холодный жёсткий голос звучит словно приговор. Он заглушает завывание ветров пустыни, и пылающие зеленью яда Матери Намтару глаза на долгие годы становятся самым страшным ночным кошмаром для выживших безбожников.

Жутким назиданием и кровавым напоминанием — никогда не бери больше того, что можешь унести.

Жутким назиданием и кровавым напоминанием — служители Асхи всегда возьмут взамен столько, сколько было взято у них самих.

Жутким назиданием и кровавым напоминанием — справедливость всегда будет торжествовать.

И неважно, что пьедесталом её станут чужие кости и кровь.

========== Хроника восьмая (аутро). Неизбежность последствий ==========

В зале Совета Теней было темно. За окном уже давно опустилась ночь, и лишь редкие ещё не оплавившиеся свечи освещали мрачное пустое помещение. Статная величественная фигура, облачённая в тёмные одежды, стояла напротив широкого витражного окна, которое было настежь распахнуто, пропуская внутрь ещё тёплый ночной воздух ранней осени. Обманчиво молодая и вечно юная девушка вглядывалась во мрак пристальным взглядом прищуренных ярко-зелёных глаз. На её красивом бледном лице застыло жёсткое равнодушие и хладнокровное спокойствие. Безучастное безразличие и холодный покой — маска отнюдь не восемнадцатилетнего подростка, коим юная дева казалась на первый взгляд, но умудрённой жизнью и закалённой боями женщины, повидавшей на своём веку слишком много.

Карканье ворона отвлекло Анастасию от тяжёлых дум, в которые она погрузилась против воли. Прикрыв глаза, иерофант отвернулась от окна и посмотрела на птицу, сидящую на стеллаже и склонившую голову набок, взирая на хозяйку.

— Я не знаю, Синеклюв, — Анастасия слабо улыбнулась уголками бескровных губ. Покачала головой, вытягивая перед собой руку, и ворон, мягко вспорхнув, приземлился на предплечье. — Разговоры об этом до сих пор в тягость и до сих пор вызывают боль, но… Мы ведь должны помочь славному правнуку Антона, не правда ли? В конце концов, я ведь так и не отблагодарила брата за то, что он сделал… — Синеклюв карканьем возмущённо возразил хозяйке, и улыбка на женских губах стала горше. — Ты как всегда прав, — она вздохнула и вновь повернулась к окну. — Это действительно спорный вопрос спас ли меня Антон, или же обрёк на вечные муки…

Язычок пламени тревожно всколыхнулся и затрепетал, а после погас, серым дымом устремляясь к открытому окну, в высь ночи. Последняя свеча догорела до конца, и Анастасия следила за её ускользающей душой, провожая её в последний путь.

Совет Теней собрался на четвёртый день в то же время, что и во все предыдущие дни. Шесть советников и герцог во главе — все были готовы слушать следующую историю. Которую по жребию выпало рассказывать Анастасии.

— Я слушаю тебя, тётя, — Иван смотрел на Анастасию суровым решительным взглядом, как всегда устремив всё своё внимание на рассказчика.

Вглядываясь в черты герцога, женщина невольно угадывала в них черты своего брата — Иван был похож на своего далёкого родственника куда больше, чем казалось изначально. Анастасия улыбнулась, однако улыбка тут же сошла с её холодного бесстрастного лица.

— Значит, пришёл мой черёд рассказывать истории, — тихо и задумчиво протянула она и замолчала. — Что ж, я расскажу. Я расскажу тебе свою историю, Иван, — холодный жёсткий голос прорезал мимолётную тишину властностью и металлом. — Историю о предательстве и отплате за него. Когда-то мы, Дом Этерна, были частью Семи Городов, а некромантия — одной из школ магии. А потом мы обрели Аватар Богини, и наши традиции стали верой. Мы не заметили, как стали вызывать отвращение у магов других Домов. Они боялись нашей силы, завидовали бессмертию, — глаза Анастасии сверкнули яростью, которая тут же погасла; голос её стал твёрже металла. Она окинула присутствующих холодным взглядом и вздохнула, прикрыв веки. — В те тёмные дни маги Семи Городов решили запретить Магию Смерти. А потом и вовсе задумали уничтожить всех нас.

— Путь Смерти извилист и опасен. Ступив на него, можно разучиться различать добро и зло, — Муразель, сидящая слева от Анастасии, одарила её недовольным осуждающим взглядом.

— Их преступлений не оправдать! — в голосе иерофанта не было ни тени отступления и раскаяния, на которую рассчитывала ангел. Лишь жёсткость и уверенность в собственной правоте. — Шерифы истребляли нас как зверей, преследовали по пятам, вырезая, словно скот на убой, не жалея никого: ни живых, ни мёртвых, ни женщин, ни детей. Беглые некроманты укрылись в Аль-Бетиле — непреступной крепости Белкета. Мы надеялись, что сила архонта защитит нас, но… Защита не устояла, — ярость в глазах Анастасии сменилась печальной тоской, а звенящий голос впервые за долгие годы дрогнул. — Мой супруг Вейн, Жнец Душ, остался и принял бой, дав нам время бежать. Он пожертвовал вечной жизнью, чтобы спасти тех, кого любил…

На несколько долгих мгновений Анастасия замолчала, пытаясь усмирить всколыхнувшуюся в душе бурю. Никто не перебивал её, уважая чужое горе и давая успокоить боль. Взяв себя в руки, Анастасия продолжила ровным отстранённым голосом:

— Нас несправедливо обвинили и изгнали, заступника казнили, осквернив его душу. Разбитые и униженные, мы превратились в беженцев, лишившихся родины и всего, что было нам дорого. Вчерашние братья подло ударили в спину, и мы остались один на один с целым миром, который всегда боялся и не признавал нас. И тогда у нас не осталось другого выбора.

— Вы стёрли с лика Асхана почти весь Дом Химера! Разрушили часть городов Дома Анима! Осадили столицу, вызвали в ней чуму и голод, от которых полегло две трети населения! — Танис, сидящая по правую руку от Ивана, с гневом и яростью смотрела в спокойное лицо некроманта.

— Маги заплатили свою цену, — холодным жёстким голосом отрезала она. — Они получили ровно то, что заслужили. Мы не взяли ничего сверх того, что имели право взять. Маги уничтожили Дом Этерна, стёрли его, как ты выразилась, с лика Асхана. В конце концов, они разрушили Аль-Бетиль, ограбили его и осквернили, превратили в руины, населённые лишь призраками и неупокоенными духами. Они надругались над душой моего мужа, павшего в неравной битве, защищающего свой дом и свою семью. Что бы ты делала на моём месте?

Вопрос, не требующий ответа, тяжестью завис в воздухе. Анастасия хмыкнула с мрачной иронией, скрещивая руки на груди.

— Тебя возмущают мои действия, потому что они забрали так много жизней и превратили некогда цветущие оазисы в долины смерти. Но почему тебя не возмущает предательство, от которого полегло не меньшее количество невинных жертв? — Анастасия скривила губы в горькой усмешке. — Не мы начали эту войну, Танис. Мы просто не хотели умирать. А для этого нам самим пришлось пойти в бой, — иерофант замолчала, а после перевела взгляд с хмурой магини на родственника и посмотрела ему прямо в глаза: — Герцог Иван, ни один выбор не обходится без последствий, но не стоит бояться его делать лишь из-за страха перед тем, какими они могут быть. Сомнения не должны помешать тебе — лишь ты один способен творить свою судьбу. И лишь тебе одному решать, какой она в итоге будет.

Комментарий к Хроника восьмая (аутро). Неизбежность последствий

Аутро - в музыке: завершающие аккорды композиции и/или финальный короткий трек альбома.

В части использованы некоторые оригинальные диалоги из кампании некромантов в седьмых героях.

========== Хроника девятая. О трудностях научных изысканий ==========

Творческое вдохновение — штука коварная. Но самое главное — наднациональная. Ей совершенно всё равно, кто ты — человек, орк, демон или ещё какая мыслящая тварь, она приходит всегда внезапно и напоминает капризную даму, которая тут же требует всё внимание к себе.

К своему несчастью, Белкет пал её жертвой.

Погружённый в себя и в глубины философского метафизического устройства этого мира, он внезапно почувствовал Ту Самую волну, теплом омывшую душу. Мысли в голове из разрозненного хаоса обратились в стройный порядок и потекли рекой, требуя своего выхода.

Белкет задумчивым взглядом окинул письменный стол в поиске пергамента и чернил.

Новые черновики пополнили старые запасы, и архонт, перебирая исписанные свитки, решил, что пришло время что-то с ними делать. Идея написать новую монографию показалась ему крайне удачной, тем более что он уже достаточно давно не писал никаких фундаментальных трудов, сквозь которые, словно сквозь густые заросли Мир-Гатала, следовало продираться юным, ещё живым адептам, а также его верным последователям, разделившим с Ангелом Смерти его учение.

То, что всё не могло быть так просто, стало ясно в тот же миг, когда рука архонта замерла над чистым листом.

Вообще, Белкет давно должен был привыкнуть к тому, что неживой народ весьма неспокоен и часто может дать фору своим энтузиазмом любым живым. То, что это его неспокойствие обычно проявлялось в самый неподходящий момент, и вовсе должно было стать для архонта аксиомой.

Первые слова не успевают сложиться в предложение, как Белкет чувствует, что земля под его ногами мелко дрожит. Из старой каменной кладки потолка и стен сыпется пыль, штукатурка и несколько возмущённых пауков, и архонт вскидывает бровь в немом вопросе.

Что его подопечные уже успели натворить на этот раз?

На самом деле, Ангел Смерти считал, что за несколько тысячелетий его долгой и нелёгкой жизни его уже трудно было чем-то удивить. Нет, ну серьёзно, он застал рассвет и падение великой цивилизации, пережил древнейшие войны, за годы странствий изучил едва ли не все тайны мира — пронять его закалённый флегматичный ум было практически невозможно.

Созданному им Ордену это удавалось просто на раз-два.

Нехотя оторвавшись от своего занятия, бросив тоскливый взгляд на ещё практически девственно чистый свиток, Белкет встал из-за стола. Земля под его ногами задрожала угрожающе, и старые камни неприступной цитадели жалобно заскрипели. Что бы там ни произошло, ситуация определённо требовала его решительного и немедленного вмешательства.

Эпицентром беспорядка, как это ни странно, стала Академия. Несколько непутёвых адептов на занятии Магией Призыва вместо элементалей как-то умудрились призвать пещерных владык. Демоны разрушения, почувствовав себя на свободе, немедленно принялись громить всё на своём пути, призывая мощный метеоритный дождь, накрывший Академию, студенческий городок и прилегающий к нему квартал алхимиков, и эхом землетрясения проносясь по всему Аль-Бетилю.

К моменту прихода Ангела Смерти профессорам удалось упокоить одну из демонических тварей. Вторая отчаянно сопротивлялась, продолжая сеять хаос, не только окончательно разрушая северное крыло Академии, но и серьёзно ранив нескольких адептов и живых магов, прибежавших с алхимических лабораторий на помощь.

— До Затмения ещё как до Луны Асхи пешком, а у нас уже словно орда демонов прошлась, — недовольно ворчала Виктория вместе с профессором Магии Призыва пытаясь уничтожить порождение Шио.

Пещерный владыка, однако, ни в какую не хотел даваться некромантам и сражался до последнего. И лишь вовремя подоспевшему архонту удалось-таки упокоить демоническую тварь и предотвратить дальнейшие разрушения и жертвы.

А дальше суровый ангельский взор впился в двух бледных, как ненасытные упыри, адептов, вызвавших всё это безобразие.

— Нужно быть или совсем идиотом, обделённым малейшим благословением Богов-Драконов, или отчаянным самоубийцей, чтобы вместо элементалей огня и земли призвать тварей из Шио, — выслушав бесстрастный рассказ учителя, мрачно произнёс Белкет, тяжёлым взглядом пригвождая адептов к земле.

Те от ужаса не могли проронить ни слова, и только после допроса с пристрастием, проведённого Викторией, архонту открылась истина. Оказалось, один из мальчишек, уроженец Дома Химера, нашёл в отчем доме описание «занятного ритуала призыва». Досконально изучив его вместе со своим другом, талантливым мастером призыва из Дома Анима, он решил вместе с ним провести ритуал на зачёте, чтобы поразить всех своим мастерством.

— С таким тщеславием этим паршивцам место в Аль-Сафире, а не здесь, — разгневанная Виктория хмурила брови и скрещивала руки на груди, прямо глядя на архонта. Которому оставалось лишь исключить нарушителей и без того хрупкого спокойствия в Аль-Бетиле из Академии и согнать приговорённых на смерть преступников с тюрем на общественные работы по восстановлению разрушенной архитектуры города.

Тревожные хлопоты, разумеется, отвлекли Ангела Смерти от философского труда, в котором нынче было написано лишь первое предложение. Глядя на него, Белкет пытался вспомнить, что же он хотел написать дальше. Мысль ловиться никак не хотела, упорно сопротивляясь под натиском других, более насущных проблем вроде расчёта количества необходимого стройматериала, платы имперцам и гномам за руду и древесину, комиссионных меркантильному Дому Материа и не менее меркантильным Дому Химера и Дому Анима (который ещё и стянет втридорога пошлину за перевозку импортных товаров). Также архонт усердно размышлял, сколько нужно нежити на восстановление одного квадратного километра повреждённого города и одного конкретного класса северного крыла Академии с учётом того, что в соседнем корпусе проходят практические тренировки по поднятию и упокоению скелетов и зомби. Ну и разумеется, кого, в конце концов, из магов следует позвать на работы по восстановлению защитных заклинаний и какую сумму сверхурочных им требовалось заплатить.

В общей сумме получалось как-то уж слишком много расходов, и Белкет с унынием подумал о том, что год был неудачным, казна города почти пуста, и расплатиться со всеми он может разве что натурой. Главное, лишь бы не своей.

«Асха Всемогущая, дай мне сил пережить всё это», — мрачно подумал Ангел Смерти и, решив немного отдохнуть и отвлечься, углубился в глубины философских дебрей, окуная перо в чернильницу.

Поймав всё-таки нужную мысль, он с вдохновением и энтузиазмом принялся записывать свои глубокомысленные выводы.

Блаженная тишина и покой усердной работы, и следующие за ним тяжёлые философские раздумья, конечно же, не могли длиться дольше часа. По крайней мере не в том месте, которое носит гордое название Аль-Бетиль. Так что они нарушаются внезапным шумом, от которого Белкет недовольно хмурится, поднимая на него глаза, и…

Тяжёлый книжный шкаф опасно кренится, книги выпадают на пол, раскрываясь и мня страницы, и массивная деревянная мебель с грохотом валится на пол, поднимая клубы пыли и мелких щепок. Архонт едва успевает магией призвать к себе особенно ценные свитки «О природе Магии» авторства самого Сар-Шаззара, прижимая старинные рукописи к груди как родные, и в его глазах, скрытых глубоким капюшоном, явно читается недоумение. Которое лишь усиливается, когда ангел даже сквозь не осевшее облако видит растекающуюся по полу и пачкающую и без того попорченные книги тёмно-алую кровь. Он откладывает свитки, встаёт из-за стола и щёлкает пальцами, развеивая пыль, и видит, как среди деревянных обломков безвольной тушкой лежит чьё-то бессознательное тело.

При более детальном осмотре «телом» оказывается Алехандро.

— Вот тебе и раз, — под нос бормочет архонт, присаживаясь рядом с другом и переворачивая его на спину, тут же натыкаясь взглядом на изувеченное окровавленное лицо, искажённое мукой, на котором белеют кости черепа, а кожа стремительно слазит и будто бы растворяется прямо в воздухе.

Мало было Белкету в этот день тварей из Шио, так теперь ещё и лучший друг и ученик тлел прямо на глазах без видимой на то причины. Как говорится в сельских кругах герцогства Грифона: сгорел сарай, гори и хата.

— Мастер! — в кабинет без стука ворвался взмыленный встревоженный Вейн. Он явно хотел что-то сказать, но увидев ангела, склонившегося над Алехандро, быстрым шагом приблизился к нему.

— Ты знаешь, что с ним? — Белкет обратился к Жнецу Душ, и он нахмурился.

— Лишь то, что он призвал силу Пустоты, — ответил тот, тяжело вздохнув, и ангел напрягся.

О философском труде можно было благополучно забыть — к хлопотам по восстановлению города присоединились хлопоты по восстановлению Алехандро.

Белкету, который всего лишь хотел написать монографию, лишь прибавилось головной боли в поисках хороших (и желательно недорогих) лекарей, способных помочь пострадавшему Сандро. Такие, к счастью, нашлись и…

Ну, в общем, Сандро они помогли не сильно, но зато унесли с собой остатки казны Аль-Бетиля.

Белкет печально и горестно вздохнул, с тоской глядя на несчастный черновик. Мысль из высокой сферы метафизических размышлений плавно и незаметно скатилась до оплакивания жалкого материального положения казны столицы Дома Этерна.

Перечитав на следующее утро свой ночной крик души, архонт искренне ужаснулся, а потому вот уже более часа стоял у камина, методично вбрасывая в огонь пергаментные листы и наблюдая как они догорают до тла.

— С мастером всё в порядке? — между тем шептались друг с другом служанки, поглядывая на унывающего Ангела Смерти, наглядную демонстрацию заклинания Скорбь.

— Это уже пятая сотня листов пошла, — пожала плечами одна из них, и девушки переглянулись друг с другом.

Это была шестая тщетная попытка Белкета одолеть-таки неприступную гору собственных мыслей и идей. Он специально выбрал самое спокойное время и место, ненавязчиво свалив свои обязанности на иерофанта и своё ближайшее окружение, настроился на нужный лад, поймал, как говорится, волну, занёс руку над пергаментом и…

— Великий архонт, мастер Белкет, Совет Паучьих Стражей взывает к тебе! — Мерих, беспристрастный шериф, вырос посреди кабинета ангела Смерти словно из-под земли. Белкет с трудом подавил желание застонать и обречённо удариться лбом о стол.

— Я ведь сказал, чтобы меня не тревожили, — сурово отозвался он, прожигая невозмутимого, аки наг во время медитации, Мериха гневным взглядом.

— Это дело первостепенной важности, — откликнулся тот. — Оно касается отступника Сандро…

«Асха Всемогущая, ну почему именно сейчас?!» — мысленно возопил архонт. Но делать было нечего — пришлось отложить очередной черновик и пойти следом за шерифом.

Для того чтобы навсегда изгнать из Ордена своего лучшего и, пожалуй, единственного друга.

— Мастер точно в порядке? — когда следом за очередными неудавшимися черновиками архонт начал жечь и прочие свои труды, следом за служанками состоянием Ангела Смерти начало всерьёз беспокоиться и его ближайшее окружение.

«Похоже, если я действительно хочу закончить этот проклятый во всех смыслах труд, мне следует покинуть Аль-Бетиль», — глядя на жизнерадостную пустоту пергамента, меж тем флегматично подумал Ангел Смерти.

И воплотил свою мысль в реальность.

— Архонт Белкет? Неожиданно встретить тебя здесь. Какое дело привело тебя ко мне? — в голосе Йоргена слышатся нотки вежливого удивления, и ангел, на самом деле, не уверен в искренности слов безликого.

По правде говоря, сейчас он ни в чём не уверен в принципе.

— Я просто хочу дописать, наконец, свой труд, — Йорген понимающе и даже, кажется, сочувствующе кивает — если Белкет пришёл к нему, значит, ситуация действительно плачевная.

— Ты желанный гость Невидимой Библиотеки, здесь тебе никто не помешает, — и безликий, пожалуй, впервые в жизни действительно преисполнен самых искренних побуждений, но…

Маласса, как же он заблуждается!

В Невидимой Библиотеке было ещё более неспокойно, чем в Аль-Бетиле. То тут, то там вылазили демоны, за ними то и дело гонялся Раилаг. Толпы тёмных эльфов, снующие туда-сюда, не давали сосредоточиться, ещё и безликие, флегматично наблюдающие за всем из теней, гаденько похихикивали.

Очередное перо с хрустом сломалось напополам в руках архонта.

«В Шио, в Шио всё!» — глаз Ангела Смерти нервно подёргивался, пока он спешно собирал вещи, покидая пристанище Детей Малассы под недоумённый взгляд Йоргена. Его довели до такой степени, что побег казался самым оптимальным решением. «Отправлюсь в странствие на пару десятков лет, а ещё лучше — на столетие-другое. В конце концов, я уже слишком стар для всего этого», — Белкет кивнул сам себе, поудобней перехватывая наполовину исписанный свиток.

А весь остальной мир и без него как-нибудь справится.

Комментарий к Хроника девятая. О трудностях научных изысканий

Данная часть целиком и полностью посвящается замечательной Евгении, у которой в этот знаменательный день день рождения! Дорогая, я, автор в глубоком творческом кризисе, смог выползти из него и написать эту часть (я пытался сделать это почти год (!)) и теперь с чистым сердцем вручаю её тебе. Искренне надеюсь, что текст сможет порадовать тебя и поднять настроение :)

И таки да, я им не намекаю, но намекаю, что некие читатели (стартовый пакет 2 штуки) также ждут твоих трудов ;)

Кароч, вдохновения тебе, уверенности в себе и благоприятствующих обстоятельств на тернистой и нелёгком творческом пути :*

========== Хроника десятая. Спи спокойно ==========

Мало что меняется в Священной Империи Сокола за годы отсутствия Анастасии. Сколько её не видели эти земли? Двадцать лет? Тридцать? Или, быть может, ещё больше? Вечно юная девушка, навсегда застрявшая в теле восемнадцатилетней девы, улыбается уголками губ со странной горечью. На самом деле, была бы её воля, она бы ещё столько же не появлялась в этом месте.

Гнездо Сокола, величественная столица, впечатляет массивностью и монументальностью центральной цитадели. Огромный императорский дворец, вырезанный из светлого камня, стоит словно главная твердыня, главный оплот всей Империи Эльрата. Словно маяк, главный флагман, несущий свет, на который все равняются и за которым все идут.

Странным образом он навевает на Анастасию тоску и уныние.

Улицы встречают немёртвую женщину торжеством жизни и кипящей деятельностью. На них как всегда не протолкнуться, как всегда не развернуться, и Анастасии, за столько лет отвыкшей от чрезмерной оживлённости за мрачными укреплениями Аль-Бетиля, первое время некомфортно от излишка шума и света вокруг. Она морщится, с трудом пробираясь мимо торговцев и мещан, и отводит взгляд, если он случайно падает на золотые блестящие купола церквей Эльрата.

Магия Света теперь для неё равносильна смерти.

Анастасия минует улицы и переулки, выходя из нижнего города, трущоб, в верхний, где квартал знати и церковников, где стоит сам императорский дворец.

— Стой! Кто идёт? — гвардейцы-стражники преграждают Анастасии путь, как только она приближается слишком близко. Женщина откидывает с лица скрывающий его капюшон и отвечает ровным спокойным голосом:

— Я Анастасия Грифон, жрица Культа Паука и младшая сестра принца. Он желал видеть меня в эти дни, и я прибыла так скоро, как смогла.

— Да, миледи, — один из гвардейцев в почтении склоняет голову, но в его голосе Анастасия слышит отголоски затаённой печали. — Принц уже давно ждёт тебя…

Просторные коридоры императорского дворца тоже мало меняются с тех дней, когда Анастасия ступала по ним в последний раз. Она вздрагивает против воли, глядя себе под ноги, не желая оглядываться по сторонам — старые воспоминания вдруг оказываются всё ещё слишком свежими и яркими картинками встают перед глазами.

Здесь её рукой был убит её отец; этими коридорами её вели как преступницу и отцеубийцу на верное заклание; здесь её брат, нынешний принц, принял самое тяжёлое, но в то же время самое необходимое решение; здесь…

— Анастасия? Это ты? — лакей кланяется низко вечно юной жрице, открывая перед ней дверь.

Анастасия колеблется несколько мгновений, с болью и печалью глядя на больного старика, лежащего на широкой кровати. Лакей, меж тем, закрывает всё-таки двери, и гостья делает несколько шагов вперёд.

На старческом, покрытом морщинами лице её брата расцветает почти по-детски искренняя улыбка.

— Я знал, что ты придёшь ко мне, — голос Антона слаб и почти неслышим; он смотрит из-под полуприкрытых век глазами, потерявшими остроту зрения, и протягивает к своей вечно юной гостье старческие иссохшие руки, обтянутые морщинистой дряблой кожей.

Анастасия смотрит на своего брата и не узнаёт его; не узнаёт того пышущего жизнью и силой решительного юношу, которым он был. Острая боль пронзает всё её естество, но она всё же заставляет себя подойти ближе и опуститься на стул рядом с кроватью.

— Я здесь, Антон, — голос её горчит сожалением и тоской, и её старший брат улыбается с безмятежным пониманием. Ловит слабыми руками ледяную руку сестры и с дрожащей в сухих ладонях силой сжимает её.

— Не печалься, сестра моя, — смотрит прямо на неё, но не видит её подёрнутыми дымкой глазами. — Кто, как не ты, знает цену и красоту жизни и смерти.

Антон тяжело, судорожно выдыхает и замолкает надолго. Анастасия с болью и принятием смотрит в лицо своего брата. Некогда молодое, красивое и волевое, теперь оно теряет свой цвет, черты сглаживаются, а кожу прорезают глубокие впадины морщин. Старость не щадит никого, даже сияющего принца, и Старуха накладывает на него свою печать, потихоньку укорачивая нить.

Она же, навсегда молодая и юная, действительно как никто чувствует это. И в то же время ей самой никогда не дано будет познать это на собственном опыте.

Вся её семья, все кого она знала и любила, рано или поздно уйдут. Отправятся к Асхе, оставив после себя лишь прах да кости, в то время как Анастасия будет продолжать жить.

— Я прожил долгую и счастливую жизнь, — в тяжёлые мысли внезапно вновь врывается слабый тихий голос угасающего принца. — У меня была прекрасная любимая жена и трое детей. Они уже давно выросли и стали прекрасными молодыми людьми… Мне хочется верить, что мы правили достойно и поступали по чести Эльрата, следуя его заветам… Мне хочется верить, что я прожил хорошую жизнь…

— Так и есть, — Анастасия улыбается слабо, сжимая в своей холодной руке ладонь Антона и накрывая её сверху своей второй рукой. — Ты принял много верных решений, брат мой, и благодаря тебе Империя Сокола процветает.

— Но я не смог уберечь тебя, — старческий голос надламывается. — Я не смог уберечь Ирину. Я не смог уберечь Кирилла. Вся наша семья рассыпалась на осколки, словно витраж, и вы, мои младшие, прошли через боль и страдания. Я никому из вас не смог помочь… — тихо текли по дряблым щекам жгучие слёзы сожаления и раскаяния, и губы Анастасии дрогнули.

— Не печалься, мой брат, — с ласковостью матери отозвалась младшая дочь Грифонов. Чуть подалась вперёд, ледяными пальцами вытирая горячие влажные дорожки. — Никто из нас никогда не держал на тебя за это зла. Наши дороги определило предательство, и каждый из нас вынужден был сам взять в свои руки свою судьбу. Мне хочется верить, что все мы достойно справились с этой задачей… Как и подобает истинным Грифонам.

Анастасия улыбается слабо, с пониманием и принятием глядя на то, как просветлело лицо её брата. Немощный старик на смертном одре — лишь одно сожаление больше всего терзало его.

— Я бы так хотел когда-нибудь снова увидеть вас всех… — с мечтательностью ребёнка протянул он, выдыхая так, словно с его груди свалился огромный камень. — Чтобы как в детстве… В нашем саду пели бы птицы, Ирина о чём-то спорила с Кириллом, мы с Сандором упражнялись на деревянных мечах под чутким руководством отца… А ты плела бы вместе с мамой венки, а после вплетала в волосы Ирины цветы… Ты помнишь?.. Она всегда так смешно возмущалась, но с особым трепетом берегла заплетённую мамиными руками косу… Ты помнишь те дни, Анастасия? Те дни, когда мы были одной семьёй…

— Конечно, я их помню, — печаль подступающими слезами отражается на вечно молодом лице немёртвой жрицы, когда она смотрит в чужое безмятежное лицо.

Антон улыбается отстранённо, и взгляд его ослепших глаз устремляется куда-то лишь в ему одному видимую и известную даль.

— Хотел бы я когда-нибудь снова вас всех увидеть… — голос его слабеет с каждым словом всё сильнее и сильнее, пока не замолкает, на этот раз навсегда.

— Ты увидишь, — жгучие слёзы тихо катятся по холодным щекам Анастасии, когда она подаётся вперёд, отпуская ослабевшую руку. Протягивает свою ладонь, прикрывая остекленевшие глаза, и опускается обратно, глядя на спокойное лицо улыбающегося брата. — И мы опять соберёмся в нашем саду, и я опять буду плести венки, а Ирина будет спорить с Кириллом, а ты — упражняться с Сандором на деревянных мечах. И в нашем саду опять будут петь птицы, и будет светить солнце, и будет ветер мягко колыхать траву…

Анастасия глотает слёзы, такие живые и по-человечески жгучие слёзы, падая на колени, сжимая безжизненную руку брата. Прячет свою боль и печаль на его смертном одре — спокойно и смиренно принять и осознать уход родного человека оказывается не под силу умудрённой годами повелительнице смерти.

— Это будет твой самый лучший и счастливый сон, мой брат, — она выдыхает судорожно, всё-таки беря эмоции под контроль.

Усмиряя боль в давно не бьющемся, пробитом сердце, она смотрит с горькой печалью на умиротворённое лицо принца и улыбается, провожая его в последнюю дорогу.

— Спи спокойно, Антон из рода Грифона…

========== Хроника одиннадцатая. Отверженные ==========

Он всегда был одиночкой. Среди собственных собратьев он всегда был белой вороной. Они поглядывали на него косо и старались держаться подальше, за глаза и не только клеймя странным.

Не то чтобы Белкета это действительно смущало или напрягало.

Он уже давно привыкает к своему одиночеству. Не считает его чем-то дурным и необычным — скучная серая обыденность, такая же, как у любого другого народа необъятной Империи. В концеконцов это даже превращается в определённый стиль жизни, который во многом делает из Белкета… Белкета.

Пока в один прекрасный момент в устоявшуюся систему не врывается, словно свежий весенний ветер, одна золотая вспышка.

Мелисса — дитя третьего поколения детей Эльрата. Она — ровесница Уриэля и Сары, что вместе с ними постигала тайны Света во служении ему. Она младше Белкета на несколько веков, что кажутся ему целой пропастью, когда он заглядывает в небесно-голубые глаза напротив.

Мелисса — не то чтобы тоже была неправильным ангелом. Но она была слишком легкомысленна и жизнерадостна по меркам своих величественных собратьев. Она постигала мир вокруг себя с почти детским любопытством и разглядывала его широко распахнутыми глазами, не желая пропустить никого и ничего. Её любознательность и ветреность вызывали осуждение даже у её ровесников — старшее же поколение и вовсе порицало её.

«Такое поведение характерно смертным детям Илата, а не хранителям Истины и Света, Мелисса»

«Больше усердия и меньше вопросов, Мелисса. Эльрат не потерпит халатность и сомнения»

«Свету не характерны любопытство и непоседливость, Мелисса! Это верные спутники Тьмы, рождающей в душах семена сомнений!»

Чужое осуждение, впрочем, едва ли действительно может погасить юношеский жгучий пыл, и на все придирки в свой адрес Мелисса отвечает легкомысленной ветреностью. Уж если её обвиняют в этом — почему бы такой и не стать?

Другие ангелы, их собственные собратья, погрязшие в догматах и жёстких рамках, всегда любое отклонение от общего шаблона воспринимают резко. Так, словно это и вправду происки Тьмы и, упаси Асха, Хаоса, и тут же стремятся заклеймить, откреститься, сделать изгоем того, кого они презирают.

В своё время эта участь настигает Белкета. Теперь она настигает ещё и Мелиссу, хотя Белкет знает и видит, что более самоотверженную и любящую их общего отца дочь даже среди его фанатиков-братьев ещё поискать надо.

Мелисса верна Эльрату. Она всегда была ему верна. И её показное легкомыслие моментально сменялось жёсткостью и льдами в небесно-голубых глазах, когда кто-либо пытался поставить её веру под сомнение. Она была Послушницей Света, исцеляла раненых и утешала отчаявшихся, но это вовсе не значило, что в её нежных, прохладных руках не было силы.

Магия Света танцует в изящных пальцах, а облегчённый, но оттого не менее смертоносный клинок Ангельского Пера служит будто продолжением женской руки. Мелисса быстрый и смертоносный боец, и возможно это единственная причина, почему остальные со снисхождением терпят её чудаковатость.

Ведь каждый воин в ангельском сонме ценится на вес золота.

Отчасти это даже ожидаемо и закономерно, что их дороги в конце концов сходятся. Мелисса с интересом рассматривает Белкета, который с удивительным терпением выдерживает на себе чужой взгляд. Она улыбается широко и смеётся чему-то, что известно и понятно лишь ей одной.

Она врывается в его одиночество и покой бесцеремонно и неожиданно. Врывается — и не собирается уходить. С упрямой настойчивостью снова и снова приходит в места его уединения, это самое уединение нарушая. Библиотека, пустынные сады, случайные встречи на улицах — кажется, будто собой Мелисса заполняет всю жизнь Белкета. А он…

Странным образом он вовсе не противится подобному посягательству, а наоборот сдаётся ему на милость, и когда Мелисса в очередной раз настигает его, лишь вздыхает, прямо глядя в небесно-голубые любопытные глаза.

— Правда, что ты участвовал в Войнах Созидания? — она всегда заваливает его кучей вопросов так, словно они — давние друзья, прошедшие друг с другом и горе, и радости. — Расскажи о них, — она всегда смотрит с мольбой и, кажется, единственная, кому действительно интересно его слушать.

И он странным образом всегда поддаётся. Всегда рассказывает и отвечает на вопросы. Не чувствует ни отторжения, ни раздражения, а лишь покой и странное тепло в груди.

Быть может, все эти годы одиночество не было для него таким уж и желанным?.. Быть может, где-то в глубине души, на дне своего сердца, он всё же лелеял надежду быть нужным и ценным для собственных собратьев?..

А быть может, он просто был очарован одной такой же неправильной женщиной как сам?..

Белкет не хочет искать ответ на этот вопрос. Но Мелисса настолько прочно врастает в его жизнь и будничность, что ему кажется, что без неё дни вмиг потеряют свои краски и хоть какой-то смысл. Мелисса становится неотъемлемой частью, и Белкет с опозданием ловит себя на мысли, что просто банально влюбился.

Вернее не так: влюблённость никогда не была характерна ангелам, но чувство, которое испытывал он, было глубокой привязанностью и чистейшей любовью, на которую, как ему казалось, он никогда не был особенно способен.

— Глупости всё это, — Мелисса фыркает забавно, крепко сжимая его руку. — Наши братья много клеймят еретиками, но это не значит, что все они ими являются. А ты — ты один стоишь многих ангелов и как никто из них заслуживаешь любви. И можешь действительно любить в ответ.

— Ты молода и категорична, — Белкет качает головой, со странной тоской глядя на неё. Правильно ли он вообще поступает?.. — Союз со мной принесёт тебе лишь проблемы…

— Проблемы мне принесёт отказ от этого союза, — она снова фыркает, на этот раз категорично, как и сказал Белкет. — Я согласна разделить с тобой любую судьбу. И пойти за тобой хоть в лапы Ургаша.

Мелисса решительна и непоколебима в своих убеждениях. Истинный ангел — и Белкет тяжело вздыхает. На что обрекает себя девочка перед ним, и всё же, правильно ли поступает он сам? Он, отверженный и презираемый собственными собратьями, ещё и, в общем-то, годящийся своей невесте в отцы?..

— Ты слишком много думаешь, — Мелисса усмехается лукаво, смотрит с беззлобной насмешкой. Держит прохладными тонкими ладонями его лицо и смотрит прямо в глаза. — Всё, на что я обрекаю себя в браке с тобой, — взаимная любовь и уважение. Ну и, я надеюсь, конечно, любимые дети, — и прежде чем Белкет успевает ей что-то возразить, упрямая несносная девчонка целует его.

Мелисса смеётся счастливо. Она словно с самого начала знает, что этим всё и завершится. И играючи, она добивается своей цели, сражая неприступную крепость. Белкет лишь молча усмехается, качая головой, глядя на свою молодую супругу, и даже тяготы и сомнения в правильности поступка покидают его голову.

Им и по отдельности уже давно смотрели в спины с непониманием и осуждением. Теперь же, по крайней мере, они могли вдвоём сносить чужое пренебрежение.

Их дом располагается на отшибе, у самых крепостных врат. Редко кто добровольно заходит в этот квартал, а потому супруги наслаждаются тихой и спокойной жизнью в уединении. Какая им разница до того, что думают другие и какие слухи бродят по городу? Ведь самое главное, что они сами есть друг друга.

А после, Мелисса, счастливо улыбаясь и заглядывая Белкету в глаза, признаётся, что ждёт ребёнка.

Пожалуй, если признаться честно, он никогда не думал о том, что у него будут дети. Он никогда не думал о том, что появится женщина, что будет готова подарить их ему. Ведь все братья и сёстры смотрят на Белкета с немым укором и осуждением и добровольно обрекают на одинокое затворничество. Но Мелисса…

Он скользит широкой ладонью по её округлившемуся животу. Дитя в утробе матери приветственно толкается в ответ на прикосновения отца. Хрупкая, словно цветок, нежность и тепло заполняют Белкета до краёв, и любовь, для описания которой ему просто не найти слов, растекается по венам. Мелисса тихо смеётся, умиротворённо улыбаясь, и ласково перебирает мягкие волосы супруга.

Они оба с нетерпением ждут появления этого ребёнка и хранят своё счастье в тихой радости их дома.

Пока в один прекрасный момент не приходит война.

Срок Мелиссы слишком велик, а потому бесполезно призывать её в лавы воинов. Но Белкет, следуя долгу, уходит, хоть и претит ему сама мысль об этом бесполезном побоище, в которое ангелов втянула слепая гордыня и ненависть.

— Береги себя, — Мелисса выдыхает своё наставление ему в губы, прикрывая глаза и упираясь лбом в его лоб. — Мы будем ждать тебя, — она улыбается легко уголками губ, накрывая одной рукой живот, и с молчаливым подбадриванием смотрит в глаза супруга.

На их дне таится печаль, и странное тянущее чувство сдавливает сердце Белкета невидимыми тисками.

Почему-то ему кажется, что это последний раз, когда он видит свою беременную супругу живой.

Он гонит прочь тяжёлые мысли и раз за разом идёт в ненавистный бой. Сражается с неистовством и с каждой новой битвой всё больше и больше погружается в пучину отчаяния и разочарования. Эта война абсолютно бессмысленна и всё, что она несёт, — лишь горечь, боль, кровь и разрушения.

Белкет стремительной стрелой срывается с места. Весть о том, что очередное сражение проходит где-то совсем рядом с их одиноким домом, стоящим на отшибе, заставляет его сердце раз за разом пропускать удар. Мелисса, его милая Мелисса, носящая под сердцем их дитя, может случайно попасть под раздачу — никто, ни безликие, ни тем более собственные собратья не будут осторожничать и беспокоиться о том, что могут навредить ей, супруге самого ненавистного и отверженного из них.

Тем более сейчас, когда Белкет собственными глазами видит, как безжалостен и слеп их Свет, уничтожающий всё на своём пути. Убивающий тысячи невинных, что становятся случайными жертвами этой бессмысленной войны.

Когда Белкет прибывает на место недавнего сражения, всё затихает. Нет ни лязга мечей, ни стонов умирающих. Есть лишь тишина и бескрайняя равнина там, где ещё недавно возвышались крепостные стены.

Холод сковывает основания крыльев, когда он двигается вперёд, желая и не желая увидеть то, что осталось от его дома. Вопль, отчаянный, преисполненный боли, словно вой дикого раненного зверя, вырывается из его могучей груди, когда на обломках он видит разбитое распростёртое тело — ему хватает меньше мгновения, чтобы узнать его.

Белкет тотчас подлетает ближе и падает на колени, не чувствуя, как острые камни врезаются в кожу. Дрожащими руками он проводит по остывающей щеке своей возлюбленной, отбрасывая в сторону упавшие на неё золотистые локоны. Дрожащими руками он приподнимает отныне бездыханное тело, и воздух застревает в его груди, в то время как слёзы выедают глаза.

На груди Мелиссы, растекаясь уродливым пятном, алеет смертельная кровавая рана. Она лежит в луже собственной крови, разбитая, изломанная под неестественным углом — она пыталась уйти, пыталась спастись, чтобы защитить себя и дитя в своей утробе, но…

Тонкая бледная ладонь покоится на вершине круглого живота — Мелиссе не хватило буквально месяца, чтобы разрешиться от бремени, — а взгляд чистых, небесно-голубых глаз, навсегда остекленев, устремлён ввысь, туда, где глухой к мольбам своих детей отец-Эльрат. Белкет давится всхлипом, скрипя зубами, что грозятся стереться в мелкую крошку, и дрожащими руками прижимает возлюбленную к своей груди. Скользит одной рукой по её животу и не чувствует более под прикосновением биение новой жизни.

Он опоздал. Он пришёл слишком поздно.

Он не смог защитить свою семью.

Крик, неистовый, яростный, преисполненный боли, эхом отбивается от безжизненных руин. Белкет плачет, плачет впервые в жизни, плачет как ребёнок, спрятав лицо на груди Мелиссы. Он плачет, не в силах успокоиться, и горе затапливает его с головой. Бессмысленная война, начатая его гордецами-братьями, несёт лишь несчастья и разрушения, и Белкет теперь сам ощущает на себе её безжалостное дыхание.

— Твоё горе велико, брат, — за его спиной раздаётся сильный голос Эриона, в котором Белкет отчётливо слышит притворное участие. — Мы все его разделяем и уважаем. Твой гнев праведен и справедлив — так направь же его против наших врагов-безликих, что лишили тебя твоей семьи! — он патетично повышает голос, вздымая вверх окровавленный клинок, и Белкету отчётливо видится в этой крови кровь его мёртвой жены.

— Они убили её? — хриплым голосом он обращается к Эриону, отстраняясь от бездыханного тела, но не отпуская его. Ангелы не умеют лгать, а Белкету как никогда нужно услышать правду.

— Её настиг предательский удар, — ангел отвечаёт твёрдо, но почему-то уходит от прямого ответа. Разумеется он считает вопрос идиотским и глупым, ведь кто, кроме безликих, мог убить ангельскую женщину, носящую дитя? — Безликие коварно и вероломно напали на это место. Они — истинный враг и зло во плоти. Теперь даже ты сам убедился в этом, Белкет, — Эрион резким движением рассекает клинком воздух, отчего капли крови пятнают раскрошенный камень. — Я видел своими глазами, как их клинки рассекали плоть наших братьев и сестёр…

Он говорит прописными догматами, что, кажется, с кровью въедаются под кожу каждому из их рода. Но не говорит ничего конкретного по этой ситуации. Считает, что всё и без того слишком очевидно? Верит в то, что горе и гнев затопили Белкета до краёв, лишая твёрдого разума? Или…

Мрачная, жуткая истина молнией бьёт в спину, отзываясь болью в основании крыльев. Ангелы всегда отличались невероятным терпением, но ещё более — жгучей ненавистью ко всему, что не вписывалось в их догматы и понимание святости и Света. Они всегда косо и с презрением смотрели на тех, кого считали неправильными, и Белкет с Мелиссой были первыми, кого они ненавидели в собственных рядах. А ещё…

Ангелы совершенно не могут лгать, и потому все ответы Эриона туманны и расплывчаты.

Он говорит, что безликие вероломно напали на беззащитную беременную женщину. Но Мелисса никогда не была беззащитной, а коварство безликих странным образом никогда не опускалось до подобной низости. Он говорит, что своими глазами видел, как клинок из чистейшей тьмы пронзил её грудь, но рана на ней была совершенно иного толку. Страшное осознание заставляет внутренности Белкета похолодеть, когда истинная правда настигает его.

Его собственные братья убили его беременную супругу.

Они использовали шумиху и прикрылись войной, спихивая все грехи на безликих, но сами… Ненависть их была настолько сильна, а иной удачный момент мог более и вовсе не подвернуться. А потому ангельский клинок без сожалений пронзает женскую грудь той, кто никогда и помыслить не могла о вероломстве и предательстве собственного народа, и глаза ангела смотрят на погибающее тело без сочувствия. Лишь с холодом и праведным гневом — расплата настигнет любого.

И Белкет не мог предъявить ни одному из них дерзкое обвинение. И вовсе не потому, что боялся обвинений в клевете, а потому, что знал, что сделано это было с молчаливого одобрения каждого — их воля, на самом деле, и они бы с радостью вонзили свои клинки и в его спину. Но первой жертвой их мнимого правосудия становится всё же не он, а женщина, которую он поклялся защищать.

Белкет смеётся глухо и горько, прикрывая глаза. Боль заполняет его изнутри — не только боль утраты, но и боль осознания. Он с последним отчаянием крепче прижимает к своей груди холодное тело возлюбленной и в печальной усталости закрывает её остекленевшие глаза. Смерть и предательство отбирают у него последний смысл двигаться дальше, но Белкет знает, что он должен делать это.

Хотя бы для того, чтобы смерть его милой подруги не была совсем уж напрасной.

Комментарий к Хроника одиннадцатая. Отверженные

Уф, сумбурно и по-левому, да, знаю. Спонтанная и внезапная идея из серии “а почему бы и нет”. На самом деле, считаю это всё же больше ау, так как в моём “канонном” восприятии Белкет всё же и вправду был одинок. Возможно когда-нибудь я ещё что-нибудь напишу с этими двумя, но это не точно.

========== Хроника двенадцатая (часть первая). Освобождение ==========

Комментарий к Хроника двенадцатая (часть первая). Освобождение

Максимально спонтанное ау, основанное на таком же спонтанном хедканоне. Прочитала тут, значит, описание серафимов (искусные юниты людей из шестёрки) и понеслась. «Серафимы несколько меньше ростом и больше похожи на людей. Они стали появляться после создания империи Сокола. Никто не знает точно их происхождения» — из официального описания юнита, и на основе этого родился хедканон, что серафимы были первыми попытками эпичных экспериментов Сары и Уриэля. Это полуангелы, которые, в отличие от небесных воителей, создавались сначала естественным способом, то есть они рождались. Но по понятным (а если нет, то в дальнейших частях это тоже ещё будет) причинам этот эксперимент во многом оказался неудачным. На основе этого и родилось это ау, и нет, мне не стыдно. Я слишком люблю папу Белкета, и мне всё ещё не стыдно. И да, я глубоко уверена и глубоко хедканоню, что по крайней мере до падения Дома Этерна среди некромантов а) было много живых, так что Дом Этерна не был слишком оторван в плане повседневности от любого другого Дома; б) далеко не все некроманты были религиозными фанатиками, типичными труЪ некромантами по типу Зенды и Арантира (к Арантиру совершенно никаких претензий не имею, люблю этого персонажа); в) Белкет тоже был гораздо более «живым», чем казался. Так что да, рожаем аухи и радуемся жизни

Аль-Бетиль стоял на ушах: с недавних пор хрупкий покой и спокойствие столицы некромантов был нарушен и покинул стены чёрной крепости если не навсегда, то на многие десятилетия уж точно. Впрочем, не только Дом Этерна был потрясён — Священную Империю Сокола тоже всё ещё трясло от событий, к которым приложили руку ангелы.

Ложь Уриэля оказалась не просто изощрённой интригой по развязанию новых Войн Древних. Её масштабы заставляли волосы шевелиться на затылке, а корни проросли так глубоко, что понадобится не одно столетие, чтобы справиться со всеми последствиями чужих действий. Имперская знать вполне справедливо было возмущена тем, что её высшие круги растили как скотину на убой только ради тел и оболочек души для ангелов, павших полтысячелетия назад в войнах с безликими. Однако это была лишь верхушка айсберга.

Небесные воители были далеко не первым экспериментом ангелов и не единственным. Предтечей и параллельными разработками были серафимы — полуангелы, рождённые от людей. Больше похожие на детей Илата, менее совершенные, однако такие же потенциальные сосуды, в которые можно вселять души. Ведь достойных герцогов и баронов мало для создания небесных воителей, а погибших на полях сражений ангелов много…

Анастасия обличает ангелов в их интригах, в том числе и абсолютно безжалостных экспериментах. Из серафимов лишь единицы удовлетворяют детей Эльрата; лишь единицы оказываются жемчужинами, в то время как все остальные — уголь и прах. Разочарование. Вот только…

Серафимы — не небесные воители. Это не души, помещённые в тела взрослых умерших людей. Серафимы, прежде чем становятся таковыми, проходят полноценный цикл, рождаясь как любые дети и развиваясь аналогичным образом. Бедные, ни в чём не повинные дети, которых хладнокровно используют и именуют экспериментами. Браком, если быть точнее.

Когда разъярённая Анастасия совершает налёт на приют, в нём находится чуть меньше двух десятков детей самого разного возраста. Двое самых старших уже и не дети, но глядя на немёртвую девушку, они склоняют перед ней головы и просят разрешения уйти вместе с ней. Пусть они выросли, но они по-прежнему остались разочарованием и неудачей, и в Империи для них не было места.

Собственно, именно так Аль-Бетиль пополнился своей головной болью (неважно, что у мёртвых голова не болит), а Белкет в одночасье стал многодетным отцом для пятнадцати детей самого широкого спектра возраста и двух, юноши и девушки, что хоть уже не были детьми, всё ещё были молоды и неопытны.

Белкет вздохнул, отгоняя мимолётную задумчивость прочь. Кончиками пальцев потёр веки, хмурясь под капюшоном и отстранённо вертя во второй руке перо. Он по себе знал, как ангелы бывают жестоки и безжалостны в своей требовательности, как и знал, насколько тяжело и больно ребёнку перенести подобное пренебрежение. Тем более… таким детям.

Ангелы экспериментировали, в своих экспериментах заходя слишком далеко. А ведь он когда-то предупреждал Уриэля, что игры со Смертью опасны и не доведут его ни до чего хорошего. Но кто он такой, падший и порочный, чтобы указывать любимцам сияющего отца? Белкет усмехнулся иронично и покачал головой.

Идея создания серафимов была предельно проста. Два ангела неизменно порождали ангела, существо совершенное и сильное, уже наделённое искрой Эльрата, а оттого не способное, даже в утробе матери, вместить в себе какую угодно душу, кроме собственной. Но человеческие гены несколько ослабляли ангельскую суть, делали её априори несовершенной. Да, телом, оболочкой, рождался ангел, но человеческая суть делала его податливым и подходящим для вмешательства. Идеальным сосудом, в который, при правильном подходе, можно было влить подходящую душу. Но при этом они напрочь игнорировали, что полукровки, как и ангелы, как и любые другие дети, получали дар Асхи вместе с телом, и когда дитя рождалось, в нём была и его собственная душа тоже.

Лишь в редких случаях чужая душа уничтожала собственную или находила с ней гармонию, сливаясь воедино. Таких серафимов, собственно, и именовали серафимами. Но они были огромной редкостью, и из десяти детей истинным серафимом становился лишь один. Другие погибали в младенчестве, а те, кому посчастливилось выжить, становились браком. Неудачей и разочарованием. И про них желали как можно скорее забыть, не беспокоясь о том, с какой болью эти дети остаются на всю оставшуюся бесконечность своей жизни.

И нет, дело не только в сердечной боли отвергнутых и брошенных детей, но и во вполне реальной и осязаемой, проявляющейся, например, в конфликте двух душ, запертых в одном теле.

Равелю десять, если брать по человеческим меркам, ибо ангельское восприятие и ощущение времени значительно отличается от совсем короткого человеческого, отчего взросление их и рост затягивается, опять же по человеческим меркам, очень надолго. Что, кстати, стало ещё одним неприятным сюрпризом и потенциальной почвой для экспериментов для ангелов. Ведь они были так нетерпеливы, и результаты им нужны были здесь и сейчас. Собственно, ещё один плюс в пользу разработки идеи небесных воителей: их создают из готовых взрослых тел и не нужно ждать десятилетия, пока они вырастут и окрепнут.

Так вот, Равелю десять по человеческим меркам. И все эти годы его душа ведёт жестокий кровавый внутренний бой за собственное тело и собственное существование. Как и другим детям, в его якобы пустой сосуд ещё в утробе матери, когда он достаточно сформировался, вселили душу одного из павших бойцов. Но по каким-то причинам родившийся мальчик не понравился наблюдавшим за ним ангелам, и они отсеяли его как брак, бросив на произвол судьбы. А Равель не захотел сдаваться так просто.

Однако чем старше он становился, чем больше крепла его душа, тем агрессивней становился чужак. Он не хотел так просто уходить из чужого тела, не хотел отдавать контроль. Он был силён и яростен, безумен от долгого заточения и того, что когда он погиб, ему не позволили соединиться с отцом-Эльратом. Он был ослеплён болью агонии дня собственной смерти и отравлял жизнь ни в чём не повинному ребёнку своим безумием.

Равель был самым сложным случаем среди всех детей, которых Анастасия, Мириам и Ниал, те самые молодые взрослые, привели к Белкету. Страдающий ребёнок, чья боль длится всё его существование, — он был тихим, стеснительным, испуганным мальчиком. Действительно, отнюдь не прекрасный ангел и слепой воин Эльрата, которого в нём надеялись увидеть породившие его дети Света. И Белкет в бессилии скрипит зубами.

Он действительно оказывается бессилен. Границы его возможностей в магии оказываются ничтожно малы, и ему не под силу изгнать озлобленный дух из тела ребёнка. Слишком плотно две души были сращены, и эта близость во многом и порождала ту невыносимую боль, которую испытывал Равель. Белкет мог лишь немного приглушить её и ослабить, но не убрать совсем. Возможно, безликие могли бы справиться с этим, но Белкет не знал, где их искать сейчас.

Холодные пальцы аккуратно касаются висков ребёнка. Равель хнычет, совсем уставший и измождённый, и в отчаянии льнёт к несущим хотя бы мимолётное облегчение прикосновениям. Белкет усаживает ребёнка на своих коленях и заботливо прижимает к груди, мягко баюкая и утешая. Боль немного отступает, и Равель жмётся ближе, цепляясь тонкими пальцами за тёмные одежды Ангела Смерти.

— Он говорит, что ты плохой, — мальчик шепчет тихо, но Белкет его внимательно слушает. Смотрит внимательным взглядом, наблюдая за лицом. Ребёнок держит глаза закрытыми, прижимается виском к крепкому телу взрослого, и страдания снова и снова кривят его красивое лицо. — Тебе нельзя верить, потому что ты тёмный. Это плохо, это неугодно Эльрату. Он очень злится из-за этого, — Равель всхлипывает и снова плачет от боли и бессилия, и Белкет мрачнеет, тем не менее не отпуская его.

Он взял ответственность за каждого ребёнка, которого Анастасия привела к нему, и он намерен нести её до самого конца. Но его знания исчерпаны, его способности граничны — что же он, в таком случае, может сделать?!

Решение приходит внезапно. Снисхождение и милосердие Богини, которая едва ли была в восторге и поощряла действия детей своего сиятельного сына. Пусть Белкет уже столетие как мёртв, это вовсе не значит, что он не чувствует усталости. Особенно сейчас, когда на нём лежит двойная ответственность не только за Дом Этерна, но и внезапно приобретённых детей. Собственно, именно поэтому приходящий к архонту паучий страж застаёт его в весьма расстроенных чувствах.

— Владыка, Мать Намтару говорила с нами и призывала тебя, — жрец поклонился архонту, и Белкет, расправив крылья, последовал за ним.

Аватар Богини, воплощение её кошмаров, Мать Намтару — это существо было гораздо более могущественным, чем любой ангел и тем более смертный. Неудивительно, что у неё были ответы и было решение, и Белкет действительно был впечатлён и благодарен, что обычно невозмутимая и нейтральная Владычица решила вмешаться и сказать своё слово. В конце концов, кому, как не ей, знать всё о боли? И кому, как не ей, справляться с призраками и отправлять их к Асхе, вплетая их нити в общую паутину судеб?

— Потерпи ещё немного, — Белкет мягко погладил мальчика на своих руках по светлым волосам. — Завтра на рассвете твои страдания закончатся.

— Я умру? — хрипло спросил ребёнок. Он как и всегда жался ближе к могучей груди Ангела Смерти, пытаясь найти в нём утешение и избавление.

— Нет, Равель, — Белкет покачал головой, в ответ прижав ребёнка за плечи. Тот судорожно вздохнул, укладываясь виском на его руку. — Мать Намтару поможет тебе. Мертвая душа, что давно должна была покинуть этот мир, уйдёт к Эльрату, и в своём теле останешься только ты один.

— Она тоже сделает мне больно? — съёжившись и всхлипнув, испугался Равель, и Белкет с искренним сочувствием снова погладил его по волосам. Он не мог осудить ребёнка на своих руках за его страх и боль, и отчаяние, а потому позволял проявлять их, принимая и утешая.

Даже если «настоящие ангелы так себя не ведут» и «он слишком взрослый, чтобы вести себя как маленький ребёнок».

— Я не могу тебе обещать, что боли совсем не будет, — мягко ответил Белкет. — Но Мать Намтару исцелит тебя. Даже если боль будет, она всё равно заберёт всю остальную твою боль, и она больше никогда не вернётся к тебе.

— Обещаешь? — отстранившись, мальчик с надеждой заглянул в скрытое капюшоном лицо, и Белкет улыбнулся ему.

— Разве я когда-нибудь тебя подводил? — Равель ощутимо расслабился в его руках, снова прильнув к груди Ангела Смерти, и Белкет беззвучно вздохнул.

На рассвете на ритуал он сам принёс Равеля. Состояние мальчика ухудшалось с каждым днём всё сильнее, и последние недели он не мог ходить, фактически прикованный к постели. Увидев Мать Намтару, тот поначалу испуганно прижался к несущему его Ангелу Смерти, но в следующее мгновение расслабился, и взгляд его помутился, и Белкет понял: Мать говорит с ним.

Она осторожно забрала ребёнка из рук Ангела Смерти и укрыла в коконе своих объятий. Белкет мог лишь догадываться, что происходит и как рвутся нити спаянных чужой слепотой душ, но он искренне надеялся, что опыт Равеля окажется удачным. Возможно, тогда Мать Намтару согласится помочь и остальным детям? Пусть их страдания не столь сильны, но всё же, как и Равель, каждый из них делит своё тело с давно умершим духом, насильно удерживаемым в мире живых. Ну, или хотя бы она научит самого Белкета, как разорвать ненужную связь и подарить облегчение как живым, так и мёртвым.

Равеля она вернула Белкету спящим, и Ангел Смерти с удивлением заметил, что мальчик был погружен не в волшебный сон, а вполне себе естественный и глубокий. Из-за чужой души и постоянной боли он почти не мог спать сам, но Мать Намтару сказала, что дитя слишком утомилось и уснуло. Доблестный сын Эльрата, погибший почти шесть веков назад, покинул тело этого ребёнка, и получив избавление, в спокойствии и радости ушёл к своему отцу.

В теле Равеля теперь была только душа Равеля, а значит, он скоро должен был исцелиться и стать обычным здоровым ребёнком. Здоровым в первую очередь физически, но о здоровье иного толка Белкету придётся позаботиться так же, как и о здоровье невольных братьев и сестёр этого мальчика.

И относя Равеля обратно, Белкет думает о том, что он непременно справится.

========== Хроника двенадцатая (антракт). Часть от целого ==========

Рождение ребёнка — знаковое ответственное событие. Но Мириам изначально необычный ребёнок, так что к её появлению готовились особенно тщательно. Конечно, она этого не помнит, да и не знает в принципе, но та, вторая, иногда рассказывает, хотя Мириам не просит её. Лишь шипит, приказывая заткнуться, и запирает её в темнице собственного сознания — отчасти это одна из причин, по которой ей бросали презрительно в спину «брак» и «неудача».

Так вот, к её рождению готовились тщательно. Потенциальный серафим, сосуд для павшего ангела, томящегося в заточении долгие годы, ожидающего возвращения или избавления. Матерью её потому стала сильная и прекрасная ангелица, чьё имя Мириам вычеркнула из своей памяти и жизни. Лучистая дочь Эльрата, такая вся правильная, чистая, светлая — на деле оказавшаяся такой же равнодушной и лицемерной, как и все остальные ангелы.

Отцом же был выбран доблестный паладин, отмеченный самим Эльратом. Верный свету, преданный долгу и Империи, идеальный рыцарь и мужчина — усмехаясь, о нём Мириам вспоминает с теплом и грустью. Его звали Андреас, и конечно, он, не колеблясь, с честью и благодарностью принял предложение ангелов и свой священный долг. Подарить ангелице дитя — какой смертный мужчина мог мечтать о таком? Такая великая ответственность и акт высочайшего признания… И Мириам горько усмехается сама себе под нос.

Ту, вторую, зовут Авгу́ста. Две спаянные души, они жили в одном теле ещё до того, как Мириам родилась. Ей хватило сил и упрямства подавить чужачку и изгнать куда подальше в глубины собственного разума. Но Августа часто любила повторять, что ангелы не могут лгать, когда рассказывала Мириам истории, о которых её никто не просил. Лгать-то, может, ангелы и действительно не могли, но вот недоговаривать и искажать эту недосказанность умели с мастерством, которому иной раз мог позавидовать любой безликий.

Отец, что не мог даже помыслить о коварстве и вероломстве прекрасных детей Света, легко попался в эту ловушку. И вот, теперь у него была Мириам.

Она знала, что её рождение было не более, чем хладнокровны расчётом. Единственная цель, с которой она была рождена, — стать новым сосудом для Августы, погибшей, по её же словам, во время штурма одного из городов безликих. «Нечего было лезть, куда не просят», — ядовито шипела в ответ на эту историю Мириам, и оскорблённая ангелица замолкала надолго, а Мириам снова оставалась в своём теле и сознании одна… Насколько она вообще могла быть одна в таком состоянии.

Сама Асха, не иначе, оказалась благосклонна к новорожденной девочке: к неудовольствию ангелов, Мириам родилась больше человеком, чем ангелом, хотя для неё до сих пор было загадкой, как эти пернатые ублюдки понимали это с первых трёх криков едва увидевшего свет младенца.

Конечно, она стала разочарованием для матери, которая даже отказалась взять её на руки в первые мгновения жизни. Лишь посмотрела недовольно, поджав губы. Кажется, не такой уж и святой и чистой она оказалась, раз не смогла справиться со столь элементарной задачей, да? — и Мириам не может сдержать злобное торжество, разливающееся внутри.

Мать отказалась от неё. Ни любовью, ни материнскими чувствами там никогда и не пахло. Она лишь выполняла свой долг: приняла семя смертного, как было предписано, выносила целый срок ребёнка в своей утробе да родила, когда время пришло. Возможно, если бы Мириам уродилась «правильной», мать проявила бы к ней больше снисхождения. Но Мириам рада, что этого не случилось. А что до отца…

Он не сразу узнал, что произошло. По человеческим меркам, прошло несколько десятилетий, прежде чем Эльрат или случай открыл перед ним тайну существования его дочери. По ангельскому же восприятию прошло лишь несколько лет, и Мириам рада, что почти не помнит те дни.

Она оказалась в приюте, том самом, куда отправляли в пожизненное заточение всех неудачных, как она. Тогда там был только один мальчик, и Мириам гораздо позже узнала, кем он был на самом деле. Первый среди них, вдохновивший на другие опыты. И — какая ирония! — первая же неудача. Он играл с Мириам и развлекал её, и кажется, ему самому стало немного веселее и легче, ведь теперь он не был один в этом заточении. А потом к ней пришёл отец.

Сэр Андреас был уважаемым человеком. Могущественным паладином, отмеченным самим Эльратом — с ним даже ангелы, очень нехотя, скрипя сердцем, но считались. Благородный и ответственный дух — едва узнав, что его дочь растёт в приюте, где нет матери и нет семьи, он сделал всё для того, чтобы забрать её. Даже говорил с императором, надеясь, что его просьба будет услышана.

Впрочем, забрать Мириам ему всё равно не позволили. Однако он добился возможности видеться с ней как можно чаще. И мгновения, проведённые с отцом, стали лучшими и ценнейшими жемчужинами, которые она хранила в своём сердце. Отец всегда был так добр и ласков, и он был настоящим человеком, научившим Мириам, а заодно и сироту-Ниала, что значит быть человеком.

Ангелов это предсказуемо не радовало. Они шипели и возмущались, Августа и тот, с кем делил тело Ниал, тоже были недовольны, но хотя бы им назло Мириам хотела быть человеком. Как можно больше человеком — хотя бы внутри, если снаружи всё показательно вопило о том, что она ангел.

Однако человеческий век краток — даже век паладина, разделившего судьбу с ангелом. Отец прожил долгую жизнь, намного более долгую, чем полагается человеку, но для его дочери эти годы были лишь кратким мгновением. И было так странно наблюдать со стороны…

Маленькая девочка, которая, кажется, застряла в детском теле, и седовласый старец, чьё лицо испещрено морщинами — для иных Мириам могла ему в правнучки сгодиться, а никак не дочери. Тогда она ещё не знала о смерти и хрупкости жизни, но предчувствовала, что с любимым родителем должна случиться какая-то беда. Взрослый Ниал лишь качал головой, тяжело вздыхая, и его крылья скорбно поникали, в то время как Мириам жалась ближе к сухопарой старческой груди, не желая больше никогда и никуда отпускать папу. Но он всё равно ушёл.

Сэр Андреас ушёл тихо и спокойно, во сне отдав Эльрату душу. Его хоронили в родном герцогстве Быка, где он когда-то был рождён, и Ниал тайно провёл Мириам на похороны. Скромное отпевание, а после закапывание в землю — Мириам не было ещё и десяти, когда она внимательно наблюдала за этим. И чувствовала, что туда, вместе с папой, закапывают и очень важную и большую часть её самой.

С тех пор прошло много человеческих лет. Мириам тоже выросла и больше не была ребёнком. В приюте, где она провела всю свою жизнь, появились новые дети, и глядя на них, она с горечью думала о том, что была самой счастливой из них. Ведь у неё по крайней мере был хотя бы маленький кусочек семьи, в то время как все эти несчастные дети были брошены и никому не нужны. Пока однажды сюда не ворвалась Смерть.

Глаза леди Анастасии горели решимостью и состраданием, и — чу́дным образом — пониманием. Мириам потом узнала, что эта странная немёртвая девушка, по человеческим меркам, лишь на год младше самой Мириам, тоже была неудачной жертвой ангельского эксперимента. Она искренне хотела положить край всем подобным бесчинствам, а потому она сделала всё, чтобы разоблачить их перед как можно большим количеством людей. Но что, в таком случае, было делать отвергнутым полуангелам, «неудачам» и «бракам»? Не нужным ни ангелам, ни людям?..

«Идём со мной», — так она сказала тогда. Ещё она сказала, что знает место, где им будут рады. Где им смогут помочь и где их смогут принять. Место, которым управляет ангел с чёрными крыльями скорби, такой же отвергнутый своими сородичами, как и все эти бедные дети. Мириам переглянулась с Ниалом, и оба они приняли своё решение.

В Империи для них не было места; в Империи их ничто не держало. Но если их судьбы уже были сломаны, у остальных детей ещё был шанс стать кем-то более счастливым. Стоит ли говорить, как Мириам ошибалась?..

Она улыбнулась, и тепло омыло её — и только её — душу. Она всегда вспоминала своего отца, как бы грустно и тяжело ни было. Считала его единственным родным и близким существом во всей её жизни. Но леди Анастасия не обманула их и привела в то место, где даже Ниал и Мириам могли начать всё сначала и быть принятыми.

Ни у одного существа не может быть два отца, но Мириам была готова поспорить с этим утверждением. И глядя в тёмную широкую спину Ангела Смерти, она чувствует безграничную благодарность и то, что появился кое-кто ещё, кого она снова может назвать «отцом». Мириам не сомневается, что папа Андреас всецело одобрил бы это решение.

========== Хроника двенадцатая (часть вторая). Папа ==========

Белкет не собирался становиться отцом. Хотя бы потому, что не было ни одной женщины, которая согласилась бы разделить с ним судьбу и создать семью. Среди ангелов он был презираем и отвергнут, и неудивительно, что все они одинаково косо смотрели на него. И Белкет сам вынужден был держаться в стороне. Естественно, у него не было даже мыслей о создании собственной семьи.

А потом случилось падение. А потом он ушёл в общину Сар-Шаззара. Возглавил Дом Этерна, открыл некромантию, принял нежизнь. Да, подле него появилась Виктория, отдавшая ему буквально всё, что имела, — но было поздно, да и неуместно.

А потом решительная Анастасия привела в Аль-Бетиль семнадцать отверженных детей. И Белкет не хотел становиться отцом, но по иронии судьбы, именно им он и стал.

Справедливости ради — сам себя, по крайней мере первоначально, Белкет считал скорее более наставником. «Неудачные» серафимы хоть и были ангелам всего лишь наполовину, физиологически пошли именно в своих пресветлых родителей. Поэтому помочь овладеть искусством полётов или совладать с чисто ангельскими вспышками магии мог разве что другой ангел, но никак не человек. Так что Белкет взял на себя ответственность за этих юных полукровок.

Впрочем, он слишком быстро понял, что одной физической заботой и обучением он не обойдётся. Эти несчастные дети, часть из которых уже не была особо детьми, как и он сам, были отвергнутыми и выброшенными. Одинокими, потерянными детьми, которые нуждались в любви и заботе — сердце Белкета, холодное и небьющееся, покрывшееся ледяной коркой, вдруг сжалось в искреннем сострадании и понимании. Он прошёл тот же путь и во многом продолжал оставаться таким. Слепо искал своё место и самого себя и до конца не был уверен, что двигается в правильном направлении. И ему так не хотелось, чтобы эти бедные дети повторили его судьбу; ему вдруг так захотелось помочь им, исцелить их и уберечь. И наверно, когда это желание возникло, он сделал первый шаг на пути, по которому никогда и не думал идти.

Дети привязываются к нему, а он привязывается к ним. Уделяет им даже больше внимания, чем должен был, затмевая собой фигуры других своих последователей, согласившихся помочь ему в этом нелёгком деле. У более старших он вызывает безоговорочное уважение; более младшие дарят ему искреннюю любовь. Впрочем, они также любят и других, кто проявляют к ним терпение, заботу и участие, но Белкет чувствует, что его фигуру они выделяют особенно.

Он усмехается под капюшоном: он никогда этого не понимал, но почему-то дети всегда тянулись к нему. Всегда проявляли к нему свой интерес и расположение, и Белкет, пусть и считал, что не умеет вести себя с ними, удивительно находил с каждым ребёнком общий язык. Так что вовсе неудивительно, что эти дети тоже особенно прикипели именно к нему.

— Папа? — тоненький девичий голосок вырвал Ангела Смерти из задумчивости. Он слабо нахмурился, не сразу осознавая, что обращение относится к нему, а когда понял, то удивлённо вскинул брови, опустив взгляд на замершую подле него девочку.

Рамоне было шесть, и она была одной из самых юных жительниц приюта, из которого их вытащилаАнастасия. Вместе с Тришей, Риной и Йоуном была отдельной головной болью Мериха и, в чуть меньшей степени, Виктории, но вместе с тем была очаровательным любознательным ребёнком. Она смотрела на Белкета широко распахнутыми лазурными глазами, и это поворотный пункт, от которого у Ангела Смерти не было дороги назад.

Рамона первой называет его «папой». За ней так, словно это вполне естественно, подобным образом к нему обращаются Рина, Триша и Йоун, и Белкет, откровенно говоря, теряется. Осторожно уточняет у Виктории, Анастасии и — на всякий случай — Мериха, которые проводят с серафимами едва ли меньше времени, помогая им адаптироваться в новой среде и занимаясь их обучением, не проскакивают ли подобные слова в обращениях к ним.

Мерих удивлённо фыркает; Анастасия и, что удивительно, Виктория тоже тонко и загадочно улыбаются. К ним и младшие, и старшие обращаются исключительно по именам, и это приводит Белкета в ещё большее замешательство. Внезапно, почему-то, очень приятное.

— Папа, — Рамона прижалась к твёрдому боку Ангела Смерти, ткнувшись в него, словно котёнок.

— Леди Анастасия рассказывала о душах, которые живут в наших телах, — с другой стороны к Белкету подтянулась Рина.

— Но госпожа Виктория говорила, что души умерших остаются неизменными только в том случае, если проходят специальный ритуал, — к Рамоне прижалась Триша, тулясь поближе к взрослому.

— Но этот ритуал позволяет живым становиться немёртвыми, как ты и леди Анастасия, и госпожа Виктория, и Мерих, — присоединился к обсуждению Йоун, прижимаясь к Белкету рядом с Риной. — Как тогда они уживаются в наших телах? Они же должны стать злобными призраками? — он завершил мысль, и четыре пары глаз уставились на Ангела Смерти, ожидая ответ.

Это была своеобразная традиция. Ночи, когда контроль родных душ над телами ослабевал, всегда были как для младших, так и для старших тяжёлым временем. И Белкет перед сном приходил к ним ко всем, укрепляя дух и прогоняя страх. Он вёл с ними разговоры, иногда что-нибудь рассказывая, иногда отвечая на вопросы. Ещё совсем младенцев, несмышлёных и тихих, брал на руки и прижимал к себе, баюкая и утешая. Давал понять, что никто из детей, сколько бы лет им ни было, не был одинок и забыт.

— Я не ведаю, как именно ангелы сохранили их, — Белкет вздохнул, отозвавшись негромко, и приобнял всех четверых, прижимая их к себе. — Но не всегда неушедшие души умерших превращаются в озлобленных духов или призраков. Однако различия эфирной нежити не самая удачная тема на ночь. Если вам будет интересно, мы поговорим об этом днём, — он мягко отказал детям в их любопытстве.

Рамона надулась, а бойкая Рина недовольно протянула:

— Ну па-апа-а!..

— Почему вы обращаетесь ко мне так? — переводя тему разговора, осторожно спросил Белкет, и девочка от неожиданности растерянно захлопала глазами, глядя на взрослого.

— Ты ангел, — загибая пальчики, деловито, словно это само собой разумеется, вместо неё ответила Триша. — Ты взрослый. Ты добрый. Ты о нас заботишься. Ты нас любишь. А мы любим тебя — конечно, ты наш папа! — она широко улыбнулась и обняла его тоненькими ручонками там, куда смогла дотянуться.

Остальные дети мгновенно последовали её примеру, облепив Белкета четырьмя маленькими комочками любви. Что-то внутри него дрогнуло, и замешательство сменилось искренней растроганностью, и Белкет осторожно обнял детей в ответ.

Он не собирался становиться отцом, но в конце концов, кроме самых младших, так стали именовать его и старшие. Даже совсем взрослые Мириам и Ниал, то ли в шутку, то ли всерьёз, теперь обращались к нему «отец». И Белкет оказался вовсе не против.

========== Хроника двенадцатая (антракт). Воплощение ==========

Отстранённая задумчивость, несколько рассеянный взгляд, молчаливое дистанцирование. Тихо шуршат белые перья на изящных крыльях, и Ниал будто бежит, прячется ото всех во внутреннем дворе цитадели Аль-Бетиля. Он всегда был таким, тихим и скорбным, и добровольно выбирал одиночество, уходя от других. Бежал не столько от них, сколько от самого себя — Белкету слишком хорошо знакомо это чувство.

— От чего ты пытаешься скрыться? — его голос негромко раздаётся из-за спины, и юноша вздрагивает от неожиданности. Страдание отражается на его красивом лице, и он опускает голову, а следом за ней поникают его плечи и крылья.

Белкет делает шаг вперёд, и его холодная рука в жесте поддержки сжимает крепкое плечо. Ниал отводит взгляд — пусть он самый старший среди всех, в глубине души он продолжает оставаться растерянным одиноким ребёнком. Белкет слишком хорошо понимает его и в этом.

Он молчит долго, собираясь с мыслями. Страдания и вина когтями раздирают полотно его души, и Ниал не знает, как говорить об этом. Тот, второй, холоден и отстранён, сам, добровольно, закрылся в чужом разуме и молчит. Даже он разочарован им. Что уже и говорить о тех ангелах, что нарекли его ошибкой.

— Я первый, — Ниал нарушает застоявшуюся тишину хриплым от долгого молчания голосом. — И если бы не я, всех этих загубленных душ и сломленных судеб не было.

Длинный взгляд из-под капюшона в изучающей задумчивости скользнул по юноше. Взрослый молодой полуангельский мужчина — но в глубине души он действительно был травмированным ребёнком. Неудивительно, впрочем, ведь в том месте, откуда Анастасия забрала их всех, не было ни заботы, ни сострадания. Дети были предоставлены сами себе, и от своих воспитателей, а лучше сказать надзирателей, они получали только презрение и напоминание о том, какие они все разочарования.

Белкет горько хмыкнул, прикрыв глаза: он понимал Ниала даже лучше, чем ему хотелось бы. Прежде чем появилась Мириам, он был один. Одинокий запертый ребёнок, чьим преступление являлось само его рождение. А потом… А потом ангелы не брезговали напоминать, что именно с него всё началось, и Ниал не был ни слепым, ни глухим, ни глупым для того, чтобы не замечать и не понимать, через какие страдания проходят его невольные братья и сёстры. Он ведь и сам жил также.

И тогда вина начала пожирать юное сердце, и чтобы хоть немного уменьшить её, Ниал решил закрыться и отдалиться от других. Ведь если бы не он, ангелы не ставили бы такой жестокий эксперимент.

— Это не твоя вина, — холодные пальцы в жесте поддержки крепче сжали юношеское плечо. — Поверь моему опыту, парень. Рано или поздно им бы всё равно пришла в голову эта идея, и тогда первый ребёнок, подобный вам всем, родился бы не от большой любви, а из хладнокровного расчёта. И он был бы ещё более несчастен, чем ты, — глаза Ниала чуть округлились от удивления, и он вопросительно наклонил голову, глядя на Белкета.

История, которую ангелы хотели бы забыть — таких историй много, на самом деле. Белкет знает на собственном опыте, каково быть одной из таких историй. Теперь, помимо него, такой историей стал Галаэль, сияющий сын Эльрата с сердцем сына Илата — Ниал похож на него даже больше, чем думает. Если думает об этом вообще.

Белкет помнил своего собрата. Он до сих пор помнил многих, и ушедших безвозвратно, и ещё живых, и даже тех, кого пытались вернуть. Они не были близко знакомы, но Белкет помнил, что Галаэля любили многие и считали примером для подражания. Он служил под началом самого Михаэля, был доблестным ветераном Войн Древних, блистательный, сиятельный ангел, несущий свет.

Он был одним из тех, кто спустился в новообразованную Священную Империю и остался среди людей, наставляя их на путь праведный. Блестящий оратор, прекрасный ликом и могучий статью — он не мог не вызывать восхищение и трепет в хрупких детях Илата. Но и они прочно поселились в его сердце, и Галаэль узрел свой долг в защите и заботе о них. И таковой стала его судьба.

Элеонора была жрицей Света. Набожная, чистая, светлая, верная Эльрату всей душой — идеал послушницы, верующей женщины Священной Империи. Она искренне верила в Свет и Святость, и постулаты церкви были для неё неоспоримы. Ангелы тем более были недосягаемыми идеалами, наместниками божества на грешной земле. Они же, люди, едва ли были достойный смотреть на прекрасных детей Эльрата и поднимать склонённые в покорности головы, когда они были рядом. И это тоже стало судьбой.

Удивительны дороги Асхи, сплетающие друг с другом судьбы. Нетрудно было бы предугадать восторг, восхищение и любовь, которыми полнилось трепетное сердце Элеоноры по отношению к прекрасному Галаэлю. Но то, что в сердце ангела взойдёт росток искренней любви к смертной женщине, предвидеть не мог никто. Но именно так всё и случилось, и Галаэль сделал шаг, протягивая Элеоноре руку.

Несмело, затаив дыхание, до последнего не веря своему счастью, она касалась тёплой мягкой кожи. Обнимала возлюбленного и целовала, тонкими ладонями оглаживая его лицо и перебирая золотые волосы. Сердце в груди Галаэля трепетало, и он был готов отдать всё этой хрупкой изящной женщине; и он нежно и аккуратно прижимал её к себе, не желая отпускать. И казалось, сам Эльрат соединил их души, презрев тела и запретность вспыхнувших чувств.

Ангелы — совершенные высшие создания. Даже друг с другом они редко когда заключают союзы. Что уже и говорить о связи со смертными, порочными и низшими по самой своей природе. Их разумы слабы, их воля неверна, любая связь с ними, кроме священного наставления и бдения, неизменно приведёт к падению и осквернению. Эльрат не одобряет подобное; Эльрат говорит, что полюбить смертного ангел не может, ведь жизнь его — всего лишь искра. Может лишь возжелать, но похоть есть порождение тьмы, и поддавшийся ей одновременно поддаётся и тьме — так говорит Эльрат.

Наверно. Ведь ангелы уже много столетий не слышат его голос.

Однако это была судьба, и любовь принесла свои плоды. Дитя росло под сердцем Элеоноры, но никто не захотел слушать ни её, ни Галаэля. Из любимца и примера для подражания он превратился в проклятого и презираемого собратьями. Осквернённого, поддавшегося тьме — о какой любви ты можешь говорить, предатель, презревший Свет! И ослеплённые собственным невежеством и завистью, собратья жестоко казнили того, кого ещё недавно называли другом и братом.

Остаток срока, что Элеонора носила дитя ангела, превратился для неё в заточение. Галаэль ни разу не пришёл больше, и бедная женщина не ведала, какая судьба постигла его. Всё, что у неё осталось, — её ребёнок, и более всего мать хотела ощутить его тяжесть на своих руках. Но ослеплённые Светом, ангелы могли быть действительно безжалостными — Элеонора поняла это лишь тогда, когда её сын покинул её утробу.

Голосистого крепкого мальчика, зачатого ангелом в чреве смертной, забрали у матери, едва он увидел свет. Тревожное предчувствие мучило несчастную несколько дней до родов и во время них же, и не зря: рыдая и плача, она умоляла дать ей ребёнка, хотя бы раз коснуться его, тянула руки, глядя затуманенным взором на ангела, отнявшего у неё самое ценное. Но они были глухи и слепы к страданиям женщины, и от ужасного горя Элеонора умерла той же ночью. Возможно, она встретила своего возлюбленного в Мире Духов, и Асха оказалась к ним более благосклонной, но судьба мальчика более не была во власти ни одного из родителей.

Полуангел — невиданная диковинка. Полукровка, которого не должно было существовать. Уриэль и Сара долго смотрели на тихого младенца, и решение медленно, но верно зрело в их сердцах. Глупцы, ведь это дитя — благословение Эльрата! И бедные родители его без вины отдали свои жизни. А между тем, Эльрат направил их друг к другу, чтобы показать естественный способ, как найти ответ и решение мучительной загадки. Как вернуть павших и дать им тела — вот ключ, который сможет открыть эту дверь. И искренняя любовь не по собственной воле обернулась трагедией.

Ниал и сам знал историю своего рождения — она оставляла на его сердце ещё более глубокие раны. Он тихо вздохнул, вновь в стыде и вине отвернувшись от Белкета, и Ангел Смерти притянул юношу к себе, обнимая за плечи: ты не один.

— Никто из них не винит тебя, — он покачал головой. — Любовь — не то, что заслуживает порицания и обвинения. Твоей вины в твоём рождении и существовании нет, как нет и в том, что ангелы оказались ослеплены настолько, что разучились различать, где проходит грань между нравственностью и безнравственностью, между допустимыми морально-этическими нормами и безразличием. Поверь мне, дитя, Уриэль всё равно повёл бы их за собой, и если не ты, то другой ребёнок стал бы первым в этой цепи страдания и разочарования.

Ниал вздохнул — уставший ребёнок, запертый в теле взрослого. Осторожно коснулся виском чужого плеча, вслушиваясь в несущий утешение и покой голос.

— Лишь ты один решаешь, как тебе поступить с тем, что ты имеешь, — не отвергая, с мягким наставлением продолжил Белкет. — Можешь утонуть в вине и сожалениях, которые не можешь изменить. А можешь посмотреть своему страху в глаза и сразиться с ним. Можешь продолжать бежать, а можешь вернуться обратно. Можешь выбрать одиночество и быть одним, а можешь стать старшим братом для тех, кто разделили с тобой схожую судьбу. Это лишь твой выбор, дитя, но я обещаю тебе, я приму его любым, каким бы он ни был.

Белкет продолжал обнимать его одной рукой за плечи, прижимая к себе, и Ниал слушал его и размышлял. Долго смотрел куда-то вдаль, ведя тяжёлый бой с самим собой — ему предстояло очень много работы. Но улыбнулся — впервые за долгое время с облегчением. И в благодарности закрыл глаза.

— Спасибо.