Тонкий лед (СИ) [Aka Undertaker] (fb2) читать онлайн

========== I. ==========

Однажды эта мерзкая зима закончится. Однажды каждый чертов день перестанет выглядеть тоскливо. Однажды придет время, когда февраля больше не будет существовать. Кому вообще может нравиться февраль? Сырой, промозглый. Омерзительно холодный и серый-серый. Ненавижу февраль, ко всему прочему у меня в этот период всегда начинается простуда. Но почему-то никто не считает февраль достаточно хорошим оправданием, чтобы не вылезать из постели. Приходилось даже посещаться универ, а скучнейшие лекции в ледяных аудиториях явно не делали ситуацию лучше.

Вот и мой любимый, всегда такой красивый парк превращался в февральское тухлое болото. Но выбора, конечно же, особо нет. Этот парк был самым быстрым способом добраться до моей квартиры. В феврале тут редко бывали люди, разве что собачники. Они всегда появлялись в темноте: либо солнце еще не встало, либо уже село. Но в только зарождающихся сумерках парк пустовал. Выглядел как картина погруженного в депрессию художника-неудачника.

Сегодня по сценарию парк снова должен был быть мертвым, но тихие гитарные аккорды нарушали весь порядок событий. Я была даже возмущена таким вторжением в привычную тишину. Мне совершенно не хотелось видеть тоскливо-зимних людей, но по звукам гитарист был как раз у меня на пути. И действительно, метров через пятьдесят его можно было заметить, сидящим на скамейке у подмерзшего пруда. Какой-то парень в отвратительной шапке что-то наигрывал и мягко напевал. Обычно такие люди вызывали у меня омерзение, но в феврале их существовать не могло. Я пришла к выводу, что этот бездомный/хипстер/романтик должно быть сломан, раз не впал в спячку, как и все остальные особи его рода.

Я даже подошла поближе, чтобы рассмотреть такого уникального представителя вида «утонченных созданий». Скамейка стояла у самого берега пруда между двумя большими дубами, спиной к дорожке. Вот за одним из этих дубов я и встала, чтобы более тщательно провести наблюдения.

На общий вид парень ничем не отличался от подобных нарушителей моего спокойствия. Одет «модно» и волосы длинные и кудрявые, пальцы в кольцах, проколото ухо. Да и в принципе главный герой влажных снов любой четырнадцатилетки.

Напевал приятно, ничего не могу возразить. Голос у него был такой необычно высокий, но очень мелодичный. В общем и целом, ничего интересного, за чем стоило бы понаблюдать, поэтому я уж было решила отправляться восвояси, но тут произошло что-то необъяснимое.

Я уже вернулась на дорожку и вообще перестала обращать всякое внимание на парня, как вдруг услышала хруст льда и плеск. С удивлением я обернулась, чтобы лицезреть треснувший лед ближе к глубокой середине пруда и исчезнувшего парня.

— Твою мать! — вот и все что я могла сказать в данной ситуации. Я бросилась к пруду как какой-то супергерой из второсортных фильмов. У берега лед был достаточно крепкий, чтобы выдержать мой вес, но вот ближе к дыре, которую проделал придурошный, он уже был покрыт трещинами. Я не хотела ему помогать. Объективно, он был идиотом. Но еще меньше мне хотелось мучаться всю жизнь чувством вины и кошмарами, если он тут на моих глазах подохнет.

Я легла на лед и аккуратно поползла к середине пруда. Уже у самой дыры произошла вторая необъяснимая вещь — над поверхностью воды появилась рука. Видимо, у парня все-таки не было в планах подыхать. Я успела схватиться за ледяную руку, проклиная все на свете. Я потянула изо всех сил, стараясь при этом не нанести дальнейших повреждений льду. Не знаю как, каким чудом мне удалось вытащить его и не провалиться самой. Не знаю как, мне даже удалось дотащить его еле шевелящегося до берега и сохранять при этом спокойствие. Но вот стоило только тяжелому телу плюхнуться на твердую землю, меня прорвало:

— Ты совсем поехавший или как?! Ты чем думал вообще?! Ледяной пруд — это тебе не прогулочная площадка! Ты что подохнуть хотел?! Мне плевать, что ты творишь со своей жизнью! Ты мог подохнуть на моих глазах! — я кричала на него, сама не заметив, как по щекам полились слезы.

Парень приоткрыл глаза и едва слышно выдохнул «не плачь» перед тем, как отключиться.

— Вот скот, блин. Еще и указывать мне вздумал, — пробурчала я злобно и лишь потом осознала, что может из воды я его и вытащила, но он все еще может откинуться тут от обморожения. — Да чтоб тебя черти драли! — провыла я и вызвала наконец-то скорую.

Ну, а до приезда неотложки мне пришлось вспомнить все курсы первой помощи и снова спасать жизнь этому недоразумению. Я стянула с него большую часть уже почти заледеневшей одежды, пожертвовала своей курткой и в принципе все. Больше ничего вспомнить я не смогла, но к счастью скорая уже подъехала. Я уж было обрадовалась, что могу наконец-то пойти домой, но этот черт придурошный и тут создал мне проблемы. Врачи сказали, что я должна поехать с ними. Зашибись, классный получился обычный февральский день. Чтоб всем этим бездомным/хипстерам/романтикам под лед провалиться.

***

Я сидела в больнице и ждала новостей из реанимации, как будто мне не было плевать на этого парня. Но у него при себе не было ни телефона, ни документов. Не знаю почему, но мне стало холодно от мысли, что этот ненормальный очнется в одиночестве в больничной палате. Не то, чтобы я была добрым или сопереживающим человеком, но холод мне никогда не нравился.

Спустя примерно полчаса появился врач с новостями, что состояние стабильное и его переводят в обычную палату. Даже сказал, что я могу к нему зайти. Ну, я в любом случае торчала в больнице не просто так.

Палата была белая, как в принципе и все в этой больнице. Белый самый ужасный цвет, от него холоднее всего.

Он лежал в белой больничной рубашке на белой подушке среди белых простыней и казался умиротворенным. Каштановые кудри разметались по подушке, веки с узорами капилляров, недлинные, но густые ресницы, две родинки под левой скулой. Ну да, красавчик.

Я уже заканчивала свой неторопливый анализ его лица, когда он очнулся. Он не выглядел удивленным, испуганным или хотя бы заинтересованным. Просто смотрел своими ореховыми глазами прямо на меня и молчал.

— И на что пялишься? — я, к слову, никогда не была любителем таинственных молчаний.

Он хмыкнул и отвел взгляд.

— Ты в курсе, что ты придурок? Жить надоело? Поплавать захотелось?

Он улыбнулся и поднял на меня глаза.

— Эй, я просто захотел прогуляться по озеру, — голос у красавчика кстати оказался почти таким же, как и когда он напевал — мелодичный и высокий.

— А думать головой, а не задницей ты не хотел? С чего ты решил вообще, что это хорошая идея ходить по тонкому льду?

— Я же не знал, что пруд недостаточно заледенел. Просто смотрел на него, а он когда покрыт льдом такой красивый. Как будто по зеркалу ходишь и словно совершенно в другом мире, — видимо предавшись воспоминаниям, парень прикрыл глаза и слегла откинул голову.

— Ты ненормальный идиот.

На мою трезвую оценку он лишь негромко засмеялся.

— Спасибо, что спасла меня, — и снова он уставился на меня своими мечтательными глазами.

— Я это не ради тебя сделала. Просто не хотела, чтобы меня потом в кошмарах мучило то, что ты ласты склеил у меня на глазах.

— И правда. Прости, надо было не только о себе думать. Хотя, я ведь даже не знал, что там кто-то еще есть. Я был уверен, что это очередной убитый февралем парк.

— Я тоже не ждала тебя там увидеть, обычно я единственный его недобровольный посетитель.

— Видишь, каким удивительным образом нас жизнь свела. И все в выигрыше, — он довольно заулыбался, как будто совершил подвиг.

— Неужели, гений? И в чем же выгода?

— Ну, смотри, я живой, а ты со мной познакомилась.

— И каким образом знакомство с поехавшим фриком должно мне помочь?

— Ты практически выиграла в лотерею. Я прелесть! — и вновь он освятил помещение своей

улыбкой.

Но я в принципе никогда не велась на красавчиков, а именно этот меня уже порядком достал, не говоря уж о том, что он изначально подпортил мне день. Вот я и наконец-то сделала то, чего давно хотела — развернулась и пошла к двери.

— Меня Гарретт зовут! — сказал мне в спину парень, когда я уже открывала дверь.

— Ага, мне плевать, — и дверь за мной закрылась, оставляя Гарретта в одиночестве с моими недружелюбными словами.

========== II. ==========

Прошла неделя после моего знакомства с Гарреттом. Февраль бушевал в самую силу, покрывая унынием все до чего мог дотянуться своими промёрзлыми щупальцами. Я обходила парк стороной все это время, несмотря на то что таким образом моя дорога домой увеличивалась на двадцать минут. Картина идущего на дно парня не выходила у меня из головы, хотя я и не позволила ему умереть. Чертов музыкантишка все равно преследовал меня в кошмарах.

Понедельник новой недели выдался особенно холодным, февраль применил тяжелую артиллерию — ледяной ветер. И, как назло, именно в этот день я забыла надеть шарф, свой главный шерстяной доспех. Идея снова огибать парк и удлинять эту пытку показалась невыносимой. Собрав все свое мужество, я шагнула на дорожку с мыслью, что в такую погоду никакие призраки не сравнятся с февралем.

Приближаясь к пруду, я ускорила шаг и опустила голову. Будто мимо места преступления проходила, ей богу. Злополучная скамейка между двух дубов уже почти осталась позади, как мои призраки внезапно обрели жизнь и мелодичный высокий голос.

— Эй, подожди!

Я еле слышно чертыхнулась и еще сильнее ускорила шаг, но придурошный не отставал.

— Ну куда ты бежишь? Притормози, пожалуйста!

Я уж было хотела броситься в бегство, но как роялем по голове ударила мысль.

«Почему я убегаю как преступница?»

Я резко затормозила и сердито развернулась, чтобы увидеть, как парень все в той же омерзительной шапке почти бегом приближается ко мне. Он остановился в метрах десяти и пристально уставился на меня.

— Ну и что тебе надо? — холодно и раздраженно спросила я. Мне вовсе не хотелось стоять на ветру и выяснять отношения с парнем, который мерещился мне тонущим в ледяной воде.

— Ты не назвала своего имени. Я приходил сюда каждый день, в надежде снова тебя увидеть. И вот ты наконец появилась, — он улыбнулся прямо как тогда в больничной палате. Ненормальный идиот.

— Что тебе от меня надо? Почему ты не можешь оставить меня в покое? — мой голос зазвучал еще раздраженнее, хотя мне казалось, что это уже невозможно.

— Ты же мне жизнь спасла! Я твой должник. Я хотел бы хотя бы имя твое узнать, — и он вновь уставился мне прямо в глаза. Какая раздражающая привычка.

— Я смотрю, ты сухой, — «И тепло одетый» — добавила я про себя, подмечая толстый шерстяной шарф крупной вязки.

— Да, после переохлаждения я подхватил простуду, и врач запретил любые водные процедуры на свежем воздухе, — он весело рассмеялся, словно его жизнь тогда не висела на волоске. — Кстати о переохлаждении… — он окинул меня внимательным взглядом и продолжил фразу: — я, кажется, знаю, с чего могу начать отдавать свой долг.

Сказав это, он начала сокращать дистанцию между нами и остановился на расстоянии вытянутой руки. Я не поняла, что он задумал и не успела среагировать прежде, чем его теплый шарф оказался на мне.

— Ты что творишь?! — только и успела, что возмутиться.

— Ты почти синяя. И ты очень не любишь холод.

— А кто вообще его любит, — это был добрый жест, поэтому хоть мне и хотелось возразить и разозлиться, я могла лишь опустить глаза и бубнить.

— Ну вот и все. А теперь, пока я не усугубил свою простуду и не заставил тебя чувствовать себя виноватой, я, пожалуй, ретируюсь.

И с этими словами он прошел мимо меня в сторону выхода из парка.

Я растерялась, не знала, что нужно сказать или сделать, но вся ситуация ощущалась как-то неправильно, не закончено. Не придумав ничего получше, я крикнула ему вдогонку:

— Меня зовут Лайла!

Гарретт поднял руку, прощаясь, и хоть я и не видела его лица, во мне жила абсолютная уверенность, что он улыбался довольно как мартовский кот, своим теплом и светом отпугивая февраль.

Дома было почти что жарко. Дымящийся черный чай с имбирем и лимоном, включенные гирлянды и задернутые занавески защищали меня изнутри от февраля.

Я уже минут десять пялилась на лежащий на кровати шарф Гарретта и не знала, что думать. Меня разрывали два равносильных желания: никогда больше не видеть парня и отдать ему злополучный шарф. Очевидно, одно противоречило другому.

Меня воспитывали вежливой, добропорядочной и благодарной. Из всего этого более-менее удалось сохранить только добропорядочность, и именно она не позволяла мне просто выбросить шерстяную вещь из окна и навсегда забыть об этой ходячей неприятности.

Пока я терзалась размышлениями, моя кошка обнаружила новый предмет и очень заинтересовалась. Я пулей соскочила со своего места, чтобы выдернуть шарф из когтей пушистого хищника. На мое счастье преступница еще не успела сотворить непоправимое. Я долго выдохнула, успокаивая бешено колотящееся сердце.

— Ну что ты творишь, Анет?! Ты что не видишь, какая тут вязка? Знаешь ведь, что его очень легко испортить. А я ведь не умею вязать, и без понятия, как можно и можно ли вообще что-то исправить в такой ситуации, — идеи лучше, чем отчитывать кошку у меня не было. Но дикарке было все равно на искусную вязку, потеряв игрушку, она лишь незаинтересованно мяукнула и спрыгнула с кровати.

— Иди-иди! Подумай над своим поведением. Мне и так тошно, что надо будет еще раз увидеть этого чокнутого, так ты еще чуть было не заставила меня придумывать оправдания, почему его собственность травмирована.

Излив свои переживания в пространство, я села на кровать и пусто уставилась на вещь в моих руках.

«Мягкий, теплый» — пронеслось у меня в голове. И следующая мысль заставила меня сделать кое-что странное и для меня необъяснимое. Я поднесла шарф к лицу и глубоко вдохнула. Шерсть пахла зимой, уличным ледяным ветром, моими духами и солнечной улыбкой Гарретта. От подобной ассоциации я густо покраснела и выбросила шарф обратно на кровать.

«Я не знаю, как пахнет этот придурок. Не могу знать и не хочу».

Раздраженная, я встала с кровати и снова вернулась за свой стол, не оборачиваясь и отгоняя мысли, что Аннет снова может на него покуситься.

«Мне все равно. Пусть хоть на шерстинки его раздерет. Сам виноват, нечего незнакомцам вещи раздавать. Ненормальный идиот. И хватит уже улыбаться так тепло и радостно!»

========== III. ==========

Со следующего дня начались мои безуспешные попытки поймать Гарретта. Я, конечно, не делала для этого ничего, кроме того, что возвращалась домой своим привычным маршрутом, но несмотря на мои ожидания, парня в парке я больше не встречала.

Я носила с собой чертов шарф каждый день на протяжении целой третьей недели февраля. Иногда даже надевала, должна признаться. Я ничего не могла поделать со своей непереносимостью холода, а шерстяная вещь грела лучше, чем все слои моей одежды.

В пятницу я снова шла через парк и на привычном месте у пруда между двумя дубами парня снова не было. Почему-то мне стало немного грустно от вида пустой скамейки, но подобные чувства мне были не свойственны, так что я решила, что просто устала и нужно немного посидеть.

Я подошла к пруду неторопливо, чтобы не воссоздавать сцену того дня. Морозы ни на день не отступали, поэтому пруд все также был покрыт довольно плотной коркой льда. Я пристально пригляделась к середине водоема и в голове зазвучал мечтательный голос Гарретта «он когда покрыт льдом такой красивый. Как будто по зеркалу ходишь и словно совершенно в другом мире». И правда, абсолютно сказочный вид. Словно я заблудившаяся принцесса и вот-вот из-за деревьев должен показаться мой друг фавн, который сопроводит меня обратно во дворец.

Картинка получилась такой завораживающей, что казалось, будто пара шажков по ледяной поверхности перенесут меня туда. Я уже ступила на поверхности пруда, когда мой друг фавн ворвался в фантазию взволнованным голосом Гарретта:

— Лайла, не надо этого делать!

От неожиданности я аж отшатнулась назад и резко повернулась к бегущему ко мне встревоженному парню.

— Ты что здесь делаешь? — растерявшись, я не знала, что еще сказать.

— Хотел бы у тебя тоже самое спросить! Ты же злилась, что у меня хватило ума ходить по льду, а теперь сама туда же? — за наше недолгое знакомство я в первый раз видела парня взволнованным и даже рассерженным.

— Во-первых, не твое дело, что я тут делаю. А во-вторых, я вовсе не планировала по пруду разгуливать, я же не сумасшедшая.

— А по-моему, ты вполне однозначно собиралась наступить на лед! — я чуть было не раскрыла рот в изумлении, когда Гарретт повысил на меня голос. Каждый раз он выглядел таким умиротворённым и расслабленным, что создавал впечатление довольного жизнью кота, а теперь этот беззаботный придурок отчитывал меня и злился. — Не делай так больше, пожалуйста. Мне очень повезло, что ты тогда оказалась рядом, но этот парк сейчас не самое оживленное место. Спасителя могло бы не оказаться поблизости.

Он успокоился и закончил свою речь так, словно очень беспокоился за меня.

— Расслабься, парень. Не надо делать вид, что тебе не плевать. Какая разница, что со мной случиться. Это вообще тебя не касается, — я никогда не любила наигранную заботу, когда на самом деле человеку плевать на тебя с высокой башни. И тем более мне хотелось принимать такую заботу от приносящего одни неприятности придурка.

Он уставился на меня с недопониманием в глазах. Потом внимательно осмотрел с ног до головы и снова уставился так, как будто я сейчас с абсолютной уверенностью заявила, что Кеннеди жив, а его «убийство» масонский заговор.

— Ты совсем глупая, да?

— Что? — теперь пришла моя очередь недоуменно пялиться.

— Ты не понимаешь, что не всем в этом мире плевать, что с тобой произойдет? Ты не понимаешь, что я отношусь к тебе не как простой прохожий к незнакомцу? Ты не понимаешь, что я на вполне сознательном уровне волнуюсь за тебя и хочу защищать? Ты мне жизнь спасла! Ты для меня как мессия!

Его слова словно резанули по сердцу. Я не верила ничему из сказанного. Подобное казалось мне самым большим бредом на земле, но парень произнес все очень искренне.

— Гарретт, ты перегибаешь палку, — только и смогла я сказать, чтобы охладить его пыл.

— Нет, это не я перегибаю палку. Это ты недооцениваешь своей значимости для человека, которого с того света вытянула. Слушай, Лайла, — с этими словами он подошел ближе и положил руки мне на плечи: — я вижу, что ты как злой орешек, закрытый в скорлупку недоверия и отчужденности, но ты моя спасительница. Я сейчас могу стоять здесь и нести весь этот, как ты считаешь «бред», только потому что ты была достаточно храброй, чтобы помчаться вытаскивать незнакомца из ледяной воды. Можешь считать, что в моей жизни нет цели важнее, чем убедить тебя в том, что мне не все равно.

Я слушала его глупые слова и все мое нутро им сопротивлялось, но проблема была в том, что эти ореховые глаза смотрели, не отрываясь, прямо в мои и убеждали все сильнее и сильнее в искренности их владельца.

Никакие даже самые медовые слова не могли полностью прогнать мой скептицизм. Так что несмотря на все попытки парня до меня что-то донести, мне было безразлично абсолютно все кроме того, что его руки находились на моих плечах.

— Все сказал? — грубо и холодно спросила я, глядя сердито прямо в растерявшиеся ореховые глаза.

— Да.

— Руки убери.

Поняв причину моего недовольства, Гарретт отдернул руки и неловко засмеялся, подняв их над головой как пойманный преступник.

— Прости, мне не следовало так фамильярно к тебе прикасаться, — он неуверенно улыбнулся. И пусть я всей душой хотела на него хорошенько позлиться за подобную беспардонность, но от этой улыбки весь мой гнев отступил.

— Я знаю тебя пару недель, но ты уже первый в списке самых раздражающих людей в мире, — я могла только ворчать, чтобы ни в коем случае не позволить парню решить, что я сменила гнев на милость.

— Мне часто говорят, что я приставучий. Прости, ничего не могу поделать — природа такая, — он развел руками, наглядно подтверждая свою беспомощность и улыбнулся уже гораздо увереннее. И черт бы побрал этого парня! Серьезно, от такой улыбки даже февраль стал теплее.

— Господь с тобой. Я домой пошла, хватит с меня ненормальных на сегодня, — я устало вздохнула и прошла мимо Гарретта подальше от пруда.

— Подожди! — парень перекрыл мне дорогу, но напрямую не прикасался. — Давай выпьем кофе. Я очень хочу узнать тебя получше.

— Нет, — коротко отрезала я и снова попыталась пройти мимо, но парень был упертым как баран.

— Пожалуйста, пожалуйста!

— Ты можешь просто отстать от меня, забыть о моем существовании и больше никогда не мозолить мне глаза?

— Нет!

Ну, а собственно какого ответа я еще могла ожидать? Я не хотела уступать, не хотела никуда с ним идти и вообще каким-либо образом с ним контактировать, но за наше недолгое вынужденное знакомство я как минимум успела понять, что Гарретт ужасно доставучий и просто так не отстанет.

— Ладно, пошли, — и это были самые вымученные слова в моей жизни, зато парень практически засиял, снова напоминая довольнейшего кота.

— Я знаю неподалеку уютное местечко. Не думаю, что тебе понравится, но в основном люди там чувствуют себя комфортно, — от радости он чуть ли не подпрыгивал, из-за чего его кудряшки забавно взлетали вверх.

Всю дорогу я стойко игнорировала восторженные абсолютно не информационные речи Гарретта, но, когда я увидела, куда он меня привел, я не смогла сдержать эмоций и издала восторженный звук.

На улице уже сгущались холодные зимние сумерки, но все горело мягким желтым светом от огромного количества тут и там развешанных гирлянд. На стеклах все еще висели ручной работы тонкие снежинки, внутри было много диванчиков и мягких кресел и просто море подушек. Я словно попала в мягкий, теплый рай, где нет места февралю.

— Я рад, что тебе понравилось, — донесся тихий веселый голос Гарретта и самое ужасное во всей ситуации было то, что в этом раю, где я бы хотела остаться навечно, этот мелодичный голос звучал так, словно он всегда был здесь, словно это главная райская музыка, словно он — прекраснейший ангел, приведший меня к счастью.

========== IV. ==========

Первым моим осознанным желанием было сбежать, пока это прекрасное, но без сомнений лживое наваждение не поглотило меня безвозвратно. Гарретт словно прочел мои мысли и, казалось бы, случайно преградил мне путь к отступлению. Делать было нечего, пришлось пройти вглубь и полностью отдаться этой мягкой и уютной фантазии.

Мы заняли два мягких кресла в углу, что словно отделило нас от всей остальной комнаты и создало подобие интимной обстановки.

— Я подозревал, но не мог себя в этом убедить, — первое что сказал парень, весело хихикнув, когда уже опустился в кресло.

— О чем ты? — несмотря на все вокруг, я пока что умудрялась сохранять свой ворчливый тон и недовольное лицо.

— Ты гораздо мягче и ранимее, чем пытаешься казаться, — он вытянул ноги под невысоким столиком, соединил руки в замок на уровне пояса и улыбнулся, глядя мне прямо в глаза.

— Ты меня совершенно не знаешь и не надо делать обо мне какие бы то ни было выводы, — он вероятно думал, что раскусил меня и я как в каком-нибудь глупом романчике сразу же растекусь розовой лужицей от счастья, что «кто-то увидел настоящую меня».

— Я вовсе не рассчитывал, что ты вот так сразу раскроешь мне все карты. Не смотри на меня как на врага народа, — самый раздражающий в мире человек по всей видимости и правда научился читать мои мысли и теперь довольно смеялся.

— Господь, о чем я вообще думала, соглашаясь с тобой куда-то идти. Я же знаю тебя по нескольким встречам. Ты же скорее всего маньяк какой-нибудь.

— Да, именно так. А ты только что попала в мое логово. Сюда я заманиваю молодых девушек, расчленяю и готовлю на гриле их внутренности, — он понизил голос, нагнетая обстановку и обвел комнату рукой, демонстрируя свое «логово» во всей его красе.

Ну да, мое заявление выглядело еще глупее на фоне обитых плюшем подушек и фонариков в форме звездочек, которые как раз висели над нашей головой.

— Ну, может ты и не сюда меня заманить хотел. Ты так пытаешься усыпить мои подозрения, чтобы я потом согласилась пойти с тобой в твое настоящее логово!

— И что, получается у меня усыпить твои подозрения? Может, ты даже в итоге согласишься пойти со мной еще куда-нибудь? — он уже не улыбался, но в его голосе так явно слышалось веселье, что я и сама была готова рассмеяться от своих претензий.

— Никуда я с тобой больше не пойду.

— Вот именно. Я, наверное, никогда не смогу опровергнуть твои подозрения, — он в бессилье развел руками, и я как по мановению волшебной палочки успокоилась.

И в этот момент к нам наконец-то подошла официантка, закладывая во мне подозрения, что она специально ждала, когда мы договорим.

— Гарретт, как приятно тебя видеть! — девушка с улыбкой поприветствовала моего придурковатого спутника.

— Эмили, как идут дела? — парень в ответ так же тепло улыбнулся девушке, при этом я почему-то почувствовала себя задетой.

— Хорошо, но без тебя тут стало пусто. Возвращайся в любое время, ты главное украшение этого заведения, — их разговор все больше ставил меня в тупик, но я терпеливо не влезала и все-таки дождалась, пока девушка не обратила на меня внимание: — Добрый вечер, вы подруга Гарретта?

К моему удивлению девушка поприветствовала меня так же радостно, как и Гарретта. Я пришла к выводу, что их должно быть не связывает ничего, кроме теплой дружбы.

— Она моя спасительница. Мой ангел хранитель. Я в вечном долгу перед ней, — несмотря на абсурдность своих слов, лицо и тон парня были предельно серьезными.

— Мы просто знакомые. Знаем друг друга пару недель, — не знаю, почему мне было так стыдно слушать его глупости и так необходимо было прояснить ситуацию, чтобы эта девушка не подумала ничего лишнего.

— Гарретт снова излишне драматизирует? — девушка с притворным осуждением посмотрела на сделавшего самый невинный вид парня. — Простите его, он иногда такой ребенок. Давайте я приму ваш заказ, вы уже долго ждете.

И вскоре, приняв наш заказ на какао и кленовый латте, Эмили удалилась.

— Ты здесь работал? — у меня наконец-то появился шанс прояснить для себя суть их разговора.

— Не совсем, — он мечтательно улыбнулся, видимо вспоминая дела минувших дней. — Было время, когда я приходил почти каждый день. Иногда играл на гитаре и пел, временами показывал фокусы. Эмили и Марк — хозяева этой кофейни — никогда меня не прогоняли и даже всегда были рады. Говорили, что среди их постоянных посетителей у меня есть фанаты.

— Подожди, так ты еще и фокусник? — удивленно спросила я, поражаясь как в одном человеке умудрилось собраться все, что я стараюсь избегать в людях.

— Немного, просто любимое хобби. Можешь даже не говорить, что я в твоих глазах опустился еще ниже, я и так это уже понял, — в третий раз за день продемонстрировав свою поразительную способность понимать все мои мысли, Гарретт снова рассмеялся. Видимо радость от одного моего согласия прийти с ним сюда будет греть его весь оставшийся февраль. И я в первый раз за все разы, когда он при мне улыбался, заметила ту самую деталь, которая делала его радость такой привлекательной и заразительной — даже при легкой улыбке на его лице появлялись очень отчетливые ямочки, делая такую простую эмоцию немного волшебной.

Это замечание так сильно меня поразило, что я сама того не замечая, просто пристально пялилась на парня. Я сразу поняла, что он очевидный красавчик, но почему-то до меня не доходило, что он гораздо больше, чем просто «красавчик». Он самый настоящий, живой и искренний человек, каждая эмоция которого так отчетливо и так красиво отражалось на его лице.

— Лайла, что-то случилось? — он наклонился над столом, чтобы поближе заглянуть мне в глаза. Его обеспокоенный голос и взволнованный взгляд моментально меня отрезвили. Я отпрянула от него назад и разозлилась на себя за подобные мысли. Он все еще оставался самой большой занозой в мягком месте и самым раздражающим человеком на планете.

— Ничего не случилось, — сердито буркнула я, и Гарретт сразу же вернулся в нормальное положение, поняв, что если что-то и произошло, то его я в это точно посвящать не стану.

Очень вовремя подошла Эмили с напитками. Заметив мое недовольное лицо, она бросила недоуменный взгляд на парня, безмолвно спрашивая, что он такого натворил. Но тот лишь пожал плечами и улыбнулся. Как минимум девушка точно не была ни в чем виновата и мне не хотелось переносить свое раздражение на нее, поэтому я благодарно ей улыбнулась и отпила горячий шоколадный напиток из огромной молочно голубой кружки.

Сладкая молочно-шоколадная жидкость обогрела меня изнутри, прогоняя последнее присутствие февраля из моего тела. Внутреннее тепло благотворно отразилось на моем настроение, и я великодушно одарила Гарретта незлобным взглядом. Он тем временем спокойно пил свой латте и даже не особо обратил внимание на мой благородный жест. Я недовольно фыркнула, привлекая наконец его внимание. Он вопросительно приподнял бровь, снова меня раздражая. Ну почему он должен всегда быть таким красивым?!

— Лайла, расскажи мне о себе, — игнорируя мой снова недовольный вид, Гарретт поставил на стол кружку, закинул ногу на ногу и сложив руки на коленях в позе интервьюера, начал лезть в мою жизнь.

— Я не хочу ничего тебе о себе сообщать. Ты все еще числишься маньяком в моем мировоззрении, — на самом деле я вовсе уже не была настроена категорично против парня, но просто так все ему раскрывать тоже не собиралась.

— В твоих же интересах тогда поведать мне всю свою жизнь в подробностях. Если бы я был маньяком, то убивал бы только незнакомых девушек, чтобы деперсонализировать их у себя в голове и не чувствовать потом вину.

— Вау. Что это за познания такие. Теперь я и правда насторожилась.

Он засмеялся своим мягким бархатным смехом, абсолютно бесстыже открывая на всеобщее обозрение свои очаровательные ямочки. Пока он не смотрел на меня, я даже слегка улыбнулась в ответ.

— Видел в какой-то серии «настоящего детектива». У меня очень большие познания о маньяках! — как только его взгляд упал на меня, я снова приняла свой самый недовольный вид. Какая-то внутренняя вредность не позволяла мне вести себя как приятный человек.

— Теперь я точно не удивлюсь, если ты и правда окажешься маньяком. Говорят, что увлечения сообщают о человеке все! — в моей голове все это звучало как шутка, но так как я разговаривала с Гарреттом, пришлось придать своему голосу максимально серьезное выражение.

— Ты такая недоверчивая! Неужели я для тебя не выгляжу достаточно надежным человеком? — он усмехнулся и, о черт! подобный жест только еще сильнее украсил его.

— Мы встретились, когда ты тонул в пруду, который вообще-то был покрыт льдом, — мой ироничный тон заставил его закашляться от осознания всей абсурдности ситуации.

— Ну ладно, я не слишком заслуживаю доверия. Но! Я абсолютно прелестен и вообще очень приятный человек. Неужели тебе этого мало?

— А ты в курсе, как отзывались знакомые о самых страшных убийцах?

— Ты такая умная! Мне даже нечем крыть, — он был очень смешливым и вот снова на его губах заиграла веселая улыбка.

— Просто мои знания о маньяках немного выходят за пределы «настоящего детектива», — я чуть слышно фыркнула, скрывая столь неподобающий мне смешок в кружке с какао.

— Ооо! Теперь мой черед настораживаться? — находясь рядом со мной он почти всегда улыбался или даже смеялся. Меня это бесконечно раздражало, потому что эта его эмоция напрочь убивала во мне все желание злиться и возмущаться. И вот вновь его чудесные ямочки просто все испортили.

— А неплохой сюжет для триллера кстати. Маньяк, который сначала вытаскивает своих жертв с того света. Играет в бога так сказать.

— Лайла, ты меня удивляешь! Я думал, что ты засохший хлебушек. А у тебя оказывается даже есть неплохое воображение, — боже, как же он надоел постоянно смеяться. Аж руки чешутся взять и … мягко и нежно погладить его по щеке.

Мои мысли уже не в первый раз за вечер подводили меня и руки уже чесались дать самой себе хорошую отрезвляющую пощечину, но в таком случае из нас двоих клеймо «чокнутой» больше бы подошло мне.

— Засохший хлебушек?! Вообще-то я настоящая сдобная булочка! Просто ты вообще меня не знаешь, вот и допускаешь такие ложные представления, — закончив свою мини речь, я спокойненько так отпила какао, но внутри испытывала непреодолимое желание прямо сейчас провалиться под землю, потому что я совершенно не контролировала себя, когда эти слова срывались с моего языка.

Гарретт был удивлен не меньше моего. Он подавился и долго откашливался, пытаясь восстановить дыхание.

— Вот это и был твой коварный план! Ты все это время претворялась злюкой и врединой, чтобы потом застать меня врасплох и заставить подавиться насмерть! Я разгадал тебя! Но ты слишком рано решила привести в жизнь свой план. Я не был достаточно уверен в твоей сути, чтобы умереть от потрясения, — придя все-таки в себя, парень предстал предо мной в образе гениального детектива, «раскрывая мой злодейский замысел».

Я решила промолчать на такое веское заявление, боясь еще раз необдуманно раскрыть рот. Поэтому Гарретт мог довольно наслаждаться видом того, как я с самым невинным видом попиваю какао.

В один момент ему стало скучно, и он снова завел свою волынку:

— Ну расскажи что-нибудь о себе! Чем ты занимаешься? — в ореховых глазах плескалось такое искреннее живое любопытство, что я решила больше не вредничать.

— Учусь.

Ну как не вредничать, лишь самую чуточку сбавить обороты.

— Где и что учишь?

— В ближайшем от парка университете на молекулярного биолога.

— Ого! Ничего себе! — поняв, о каком заведении идет речь глаза парня округлились от удивления. — Я догадывался, что ты умная, но чтоб настолько! Да еще и научное направление. Лайла, ты что звезда поколения, прирождённый гений?

Я тихо хмыкнула от его высказываний.

— Туда вовсе не так сложно поступить. И я не гений, просто хорошо учусь, — пришло время включать святую скромность, не выдавая простым смертным, каких дьявольских трудов стоил мне этот университет.

— Ну не скромничай. Ты наверняка всю себя вложила, чтобы добиться этого. Да уж, я по сравнению с тобой настоящий бездельник, — он засмеялся неловко и немного грустно. Мне даже захотелось расспросить его подробнее, но на мое счастье болтливый парень все был готов рассказать сам. — Я очень средненько закончил старшую школу и дальше никуда не пошел учиться. Родители хотели, чтобы я поступал в юридический. Но какой из меня юрист, ты согласна? — он снова рассмеялся, скрывая неприятную горечь своих слов.

— Гарретт, почему ты не пошел в музыкальную академию? Я слышала, как ты поешь. Талантом тебя природа не обделила. Да и по манерам ты тот еще артист.

Он отвел взгляд, взлохматил себе волосы на затылке и еле слышно вздохнул. Но буквально через секунду снова посмотрел мне в глаза, лучезарно улыбаясь.

— Родители были бы не в восторге от этой идеи.

========== V. ==========

Я уже хотела выразить свое мнение на этот счет, когда к нам внезапно подошла взволнованно выглядящая Эмили. Она неуверенно улыбалась, стараясь не слишком явно показывать свои переживания.

— Гарретт, можно тебя на минутку? — она взглянула на меня будто извиняясь и обратилась к парню.

Он посмотрел на нее недоуменно, встретился со мной глазами, показывая, что не имеет ни малейшего понятия, что происходит, пожал неуверенно плечами и встал, сопровождая девушку на кухню.

Их не было минут двадцать, я уже успела выпить все какао, сложить салфетки по нескольку раз в известные мне фигурки, потом порвать на мелкие кусочки, построить из них иглу, потом снеговика. Я была уже в процессе сборки кусочков салфетки обратно в полномасштабную салфетку, когда из кухни наконец-то появился Гарретт.

Он выглядел расстроенно и озабоченно, чем ясно давал понять, что случилось что-то напрямую его касающееся и что-то не очень приятное.

Я быстренько собрала кусочки бумаги в аккуратную горку и спрятала ее за кружкой. Тем временем парень уже сел за столик и проявил удивительную для себя рассеянность, не заметив мои маленькие манипуляции с бумагой.

Я пристально уставилась на него, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но он лишь смотрел перед собой невидящим взглядом.

Мы не были хорошо знакомы, но даже я понимала, что такое поведение для него ненормальное. И пусть это шло вразрез с моими принципами, да и вообще с основами моего характера, мне не нравилось видеть его таким.

— Гарретт, — тихо позвала я, но не дождалась ответа.

Я повторила чуть громче, но меня снова не услышали. Парень отозвался лишь на третий раз, когда я уже почти закричала.

— Да? Прости, я немного отвлекся, — он слабо улыбнулся, опуская взгляд на свою кружку.

— Что-то случилось? — у меня даже мурашки побежали от того, насколько непривычно звучал этот банальный вопрос из моих уст.

Гарретт тоже отдал должное тому, насколько я отошла от привычной манеры поведения и принципов. Он удивленно вскинул голову и вопросительно на меня уставился, потом немного подумал и неловко рассмеялся.

— Все в порядке, Лайла. Ничего настолько серьезного. Никто не умирает.

Хотя это и была самая ожидаемая реакция на такой вопрос с моей стороны, мне даже стало немного обидно.

— Я могу поинтересоваться не только, когда существует какая-то смертельная опасность. Не такая уж я злая и черствая.

Гарретт в который раз за вечер уставился на меня с удивлением, явно не ожидая, что я могу обидеться на его вполне обычные слова.

— Лайла, я вовсе не считаю, что ты злая и черствая. Более того, я уверен, что ты одна из самых добрых людей, которых мне приходилось встречать. Но я понимаю, что тебе непривычно проявлять внимание и заботу, и от тебя этого не жду. Тем более, мы не настолько близки, чтобы я позволил себя вообще чего-либо ждать от тебя, — он говорил таким спокойным убеждающим голосом, что я в очередной раз не на шутку поразилась тому, насколько парень все-таки проницательный и умеет находить правильные слова.

— Что произошло? — все еще обиженно буркнула я, не собираясь довольствоваться его пониманием.

— Как я уже сказал, ничего по-настоящему серьезного. Обычные семейные размолвки, в которых по несчастливой случайности приходиться участвовать моим друзьям, — он все еще сохранял спокойствие, но в голосе уже сквозило легкое раздражение и разочарование.

— Я не знаю всей ситуации и твоей семьи в целом, но, пожалуй, могу довольно точно сказать, что для твоих друзей это не проблема. Они скорее всего просто беспокоятся о тебе и желают помочь. Я тебе не друг, можешь даже не надеяться, но, если что-то нужно… — эти слова и ничего похожего я не произносила уже долгие годы, так что в конце просто запнулась, залилась краской и неловко замолчала, не желая поднимать глаза на парня.

Решилась на такой отчаянный шаг я только тогда, когда услышала тихий смешок с его стороны. Первой моей мыслью было разозлиться, накричать на него и забрать свои слова обратно, но подняв все-таки взгляд, я поняла, что это будет неправильная реакция.

Гарретт правда улыбался, но очень и очень грустно, и его глаза блестели от напрашивающихся слез. Он опустил голову и едва слышно пробормотал «А ты и правда мой ангел, да?».

Сделав вид, что такой странной эмоциональной реакции не было, где-то через минуту парень поднял голову и снова улыбнулся весело как ни в чем не бывало.

— Ух, не ожидал от тебя такой душещипательной речи!

Я не знала, как себя вести. С одной стороны, меня раздражало такое неопределенное поведение Гарретта, но с другой, я как адекватный человек понимала, что у него есть на то свои причины, насильно лезть в которые мне не хотелось.

Как раз в этот момент подошла все еще озабоченная Эмили. Гарретт расплатился за напитки и снова с грустью в голосе сказал:

— Как всегда спасибо за все. Надеюсь, скоро увидимся.

Девушка попрощалась и проводила нас тоскливым взглядом. Вся атмосфера напоминала прощание навсегда со смертельно больным или уходящим в последний бой. Опять-таки ситуация меня абсолютно не касалась и несмотря на тревожное чувство, я решила больше никаких вопросов не задавать.

Когда мы вышли на улицу, я в последний раз с любовью посмотрела на теплоеуютное заведение и со всей смелостью приняла безжалостный удар февраля.

— Мне хотелось бы проводить тебя до дома, но полагаю я еще не заслужил такого колоссального уровня доверия? — Гарретт тоже бросил последний мечтательный взгляд на кофейню, а потом мягко улыбнулся мне.

— Можешь проводить, — буркнула я, стараясь не давать ему слишком большой повод для радости. Но у меня, конечно же, не получилось, и парень просиял, практически затмевая свет от гирлянд внутри заведения.

— Сегодня Рождество? — его детский восторг от самых не внушающих радость вещей — таких как пешая прогулка со мной на морозе — меня уже порядком раздражал, но я чувствовала себя некомфортно от мысли, что он сейчас уйдет в свой последний бой, а я так ничем помочь и не смогла.

Мы шли в удивительной тишине. Мне казалось, что подобное не может существовать в одном пространстве с Гарреттом, но очевидно чудеса и правда случаются.

По какой-то причине именно в тот момент подобная тишина меня напрягала, и я сделала то, чего не делала никогда в своей жизни: постаралась оживить обстановку.

— Слушай, ты же музыкант или что-то вроде того?

Он уже даже не стал показывать своего удивления, видимо смирившись, что сегодняшний вечер был полон сюрпризов.

— Что-то вроде того. Бренчу на гитаре, иногда подвываю, времена чиркаю песенки.

— И как давно у тебя вот это вот все? — я никогда не была большой фанаткой «артистов», но мне показалось несправедливым то, в какой пренебрежительной манере он это описывал.

— Говоришь, как о заболевании, — он тихо хмыкнул, а я смутилась. — Но ты по-своему права. «Вот это вот все» у меня с детства. Петь стал раньше, чем внятно говорить.

— А ты никогда не брал какие-нибудь уроки, может в хоре состоял в школе?

— Никаких специальных занятий брать возможности не было. Мои родители никогда не поддерживали подобный вид активности, да и творчество в целом. Они считают, что подобные вещи развращают и делают людей бесполезными для общества. Но в школе нужна была какая-то внеклассная активность и я смог записаться в драматический клуб.

— Не понимаю твоих родителей, честно говоря. Я сама не поддерживаю всяких бродячих музыкантов или поэтов там каких-нибудь. Но считать, что люди искусства бесполезны для общества — это уже как-то совсем радикально, — не в моих правилах было критиковать чьи-то взгляды и убеждения, но парень и так знал меня не особо деликатной, так что я сама себе могла это позволить.

— И снова ты права. Они придерживаются слегка радикальных взглядов в том, что касается карьеры, профессии, пользы для общества. Представляешь, какое для них разочарование — иметь такого сына как я, — в голосе Гарретта снова зазвучали эти ужасные тоскливые нотки, такие же холодные как февраль.

— Не думай, что ты мне нравишься или что-то вроде того. Ты сам прекрасно знаешь, что это не так. Но мне кажется, если твои родители и правда испытывают такие чувства по отношению к тебе, что само по себе не позволительно для родителей, то они в любом случае глубоко заблуждаются и не в их силах понять, что их сын вырос хорошим и добрым человеком, — мне на физическом уровне было тяжело говорить что-то приятное этому раздражающему нарушителю моего спокойствия, но я не сожалела ни об одном слове, потому что все они были чистейшей правдой.

— Вот бы мои родители видели меня хоть чуточку таким, каким видишь меня ты. А я ведь тебе даже не нравлюсь! — он тихо засмеялся, вроде бы возвращаясь в свое обычное настроение.

Таким образом мы дошли до моего дома. Я остановилась и смущенно опустила голову, не зная, что делать дальше.

— Полагаю, свою рыцарский долг я исполнил, — я подняла взгляд, чтобы увидеть, как парень, запрокинув голову, рассматривает мой дом и возвышающееся над ним затянутое тучами и февралем ночное небо.

На его замечание я лишь неуверенно кивнула. Не знаю почему, но что-то не давало мне покоя. Я знала, что будет дальше: мы попрощаемся, он развернется и постепенно исчезнет в темноте, я еще некоторое время понаблюдаю за тем, как он отдаляется, а потом тоже развернусь и стану еще дальше от него. И что-то в этом раскладе меня не устраивало.

— Не исчезай, Гарретт. Не делай эту встречу нашей последней. Ты мне еще очень много должен. Не смей сбегать, пока полностью не выплатишь свой долг.

Пожалуй, эти слова были самым большим потрясением для парня. Он замер на мгновение, а потом сделал несколько шагов вперед, наклонился и совсем слегка, нежно как май, приобнял меня.

— Спасибо тебе. Обещаю, что не исчезну. Я всегда буду возвращаться, пока полностью не выплачу свой долг. До скорой встречи, — и с этими последними словами он отпустил меня и ушел, даже не дав мне возможности возмутиться подобной фамильярностью.

Как и в предвиденном мною раскладе, я действительно стояла и наблюдала за тем, как он постепенно исчезает в темноте. Но теперь все это уже не казалось неправильным или незаконченным. Он обещал, что вернется и почему-то я ему верила.

========== VI. ==========

Сломив нас всех, февраль наконец-то угомонился, забрал свои тучи и ледяные ветра и выпустил на свободу весну и теплое солнце.

Но я не радовалась так, как должна была бы. С того дня как Гарретт ушел, меня не покидало тревожное чувство. Я не верила, что раздражающий парень сможет исчезнуть навсегда, но прошли уже две недели, а моя дорога домой оставалась спокойной и безмятежной. Это ощущалось так неправильно, что меня непроизвольно накрывала грусть и какое-то извращенное желание слышать, как он своим таким магически мелодичным голосом несет какую-то бессмысленную для меня чушь. Было так страшно в этом признаваться, но я скучала по его действующей мне на нервы теплой улыбке, такому отвратительно успокаивающему взгляду ореховых глаз и даже по виду его самых неприятных моему сердцу особенностей: длинным кудрявым волосам, ямочкам и родинкам на лице.

Я чувствовала то, что уже думала разучилась чувствовать — одиночество. И как по злому замыслу судьбы, я так и не смогла отдать ему шарф и каждый день он лишь напоминал мне о том, что Гарретт еще не вернулся и я совершенно не знаю никаких деталей его жизни и едва ли могу надеяться, что этот чудак сдержит свое обещание и все-таки появится вновь.

Но кое-что я все-таки знала и ноги сами привели меня к этой крошечной зацепке. Минут через пятнадцать быстрой ходьбы на грани с бегом я, запыхавшись, стояла перед дверями кофейни, при свете дня уже не создававшей такого магического эффекта, но все еще очень уютной.

Я немного поколебалась. Ситуация выглядела для меня странно. Я не была Гарретту другом, мы были настолько чужими, насколько это вообще возможно, но вот она я перед дверьми единственного места, которое хоть как-то нас связывает. И зачем я пришла? Что мне было нужно?

Я одернула себя, когда поняла, что может ситуация и странная, но то, что я стою в нерешительности перед приятной кофейней с очень вкусным какао и прекрасной атмосферой показалось мне просто глупым и твердым шагом направилась внутрь.

Время медленно ползло к четырем часам дня и в заведении было занято больше половины столиков, но, по счастливому стечению обстоятельств, наш угловой столик был свободен. Я села на то же самое место, что и две недели назад и принялась ждать, с некоторой злостью отмечая вновь возникшую тревожность.

Через несколько минут мое ожидание оправдалось, и я увидела именно того, кого ожидала.

— Лайла, как приятно снова тебя видеть! — Эмили тепло мне улыбнулась и в голове у меня пронеслась мысль, что может быть Гарретт на самом деле исключительно хороший или по крайней мере везучий человек, что в его близком окружении есть такая внимательная, добрая и просто чудесная девушка.

— Привет, Эмили. Как у вас дела? — я пришла узнать, куда пропал Гарретт и все ли у него в порядке, но завести этот разговор для меня было настоящим испытанием. Поэтому как минимум стоило начать с вежливых вопросов.

— Справляемся понемножку, но не сочти за грубость, ты ведь пришла не о нашем бизнесе узнать? — она так понимающе мне улыбнулась, что несмотря на смущающие слова, я почувствовала себя спокойно и очень печально одновременно. Словно она позволила мне показать все, что я на самом деле чувствую.

— Да, прости, ты права. Я просто хотела спросить… Этот надоедливый придурок… Он уже две недели не появлялся, а до этого словно преследовал меня. Мне не интересно, я в его жизнь не лезу, но… у него же все в порядке? — слова с таким трудом выходили из меня, словно я родину предавала. В конце речи я уже почти бормотала с огненным от смущения лицом.

Эмили села в кресло напротив и утешающе накрыла мою руку своей теплой и мягкой ладонью.

— Лайла, все в порядке. Ты не должна чувствовать стыд за то, что волнуешься о нем. Я не подумаю, что вас связывает что-то кроме простого знакомства, — она снова одарила меня своей успокаивающей улыбкой, точно прочувствовав все мои личные переживания. — И насчет Гарретта… Даже не знаю, что тебе сказать. Я бы хотела успокоить тебя и сказать, что у него все хорошо. Но я не хочу врать тебе. Я не уверена, как у него дела, и боюсь, что узнать мы сможем только, когда он покажется.

Эмили выглядела не лучше меня. Пожалуй, это было даже очевидно, что она переживала и грустила гораздо сильнее, будучи его близкой подругой.

— А куда он делся? Это из-за того разговора, который у вас был тогда? Он сказал, что это обычные семейные ссоры. Я не думала, что из-за этого ему придется исчезнуть, — я недоуменно заглянула ей в глаза. Девушка в ответ чуть крепче сжала мою руку и с горечью отвернулась.

— Не думаю, что я тот человек, который должен тебе обо всем рассказывать. Скажу только, что это периодически происходит. Примерно каждые два месяца он исчезает, возвращается через месяц в не очень хорошем состоянии. Я не могу рассказать тебе больше, но у него очень тяжелые отношения с семьей, из-за чего все это и происходит. Если ты подождешь еще немного, он обязательно вернется и, возможно ему поможет, если ты будешь рада его видеть. Но просить этого от тебя я, конечно же, не могу. Любить Гарретта, быть его другом — очень сложная задача, но он такой волшебный человек, что, когда он рядом, все эти горечи и переживания меркнут на фоне его яркого света. Если можешь, пожалуйста, дождись его, Лайла. Обещаю, ты не пожалеешь об этом решении.

***

После того разговора с Эмили я чувствовала себя потерянной, словно меня втолкнули в комнату, заполненную людьми, а что делать и с какой я там целью не объяснили. Первой моей реакцией было забыть, что это недоразумение когда-либо случалось со мной, вычеркнуть кудрявого парня по имени Гарретт с двумя ямочками, россыпью родинок на лице и проницательными ореховыми глазами из своей жизни. Но, к сожалению, это оказалось невозможно. Я засыпала с его раздражающим улыбающимся лицом в голове и просыпалась с мыслью «Да куда ты пропал, черт тебя дери?!»

Каждый день после учебы ноги сами вели меня к кофейне Марка и Эмили. Мне было противно это ощущение, но, казалось, словно все это место было пропитано им. Только там я могла чувствовать его невесомое присутствие.

Я хорошо познакомилась с это прекрасной парой. И в очередной раз удивилась, какие хорошие люди окружают Гарретта. И с раздражением подумала, что этому придурку не стоит заставлять этих чудесных людей так долго ждать его и волноваться.

На улице вовсю царствовал март, мягко залечивая раны, оставленные февралем. Было уже достаточно тепло, чтобы перестать носить шарф, оставленный парнем. Но мне не хотелось расставаться с ним.

Я знала, что в этот день кофейня Марка и Эмили была закрыта, потому что пара решила сделать себе выходной по случаю их пятой годовщины свадьбы, поэтому я направлялась прямо домой, наслаждаясь при этом теплой погодой, весенним солнцем и начавшим оживать моим любимым парком.

В те дни, когда я шла домой этим путем, я по привычке останавливалась у пустой скамейки между двумя дубами и наблюдала, как постепенно начинает таять лед.

Вот и в этот раз я собиралась остановиться и может даже присесть на пару минут, но что-то было не так как обычно.

Моя скамейка не пустовала. Парень в этот раз без отвратительной шапки мягко напевал своим высоким и мелодичным голосом.

Мне показалось, что у меня остановилось сердце. На секунду я забыла, как дышать.

До меня доносились слова его песни:

I’ll dive in deeper, deeper for you

Down to the bottom, 10,000 emerald pools

Эти наглые слова вывели меня из себя, тем самым приводя в чувство.

— Не смешно, — произнесла я самым ледяным голосом, остановившись в метре от скамейки.

Он повернулся и, если бог и существует, я клянусь, в тот момент он смотрел на меня из тягучей глубины этих ореховых глаз.

Меня переполнили эмоции, и я просто не знала, как с ними правильно справиться. На глаза навернулись слезы.

— Пошел ты к черту! — злобно выкрикнула я и зашагала в обратную сторону.

Но далеко мне уйти не дали. Самый раздражающий человек на свете остановил меня и прижал к себе. Я начала вырываться.

— Отпусти меня, ты ненормальный, больной придурок! Отпусти и проваливай ко всем чертям! Я не ждала тебя! Уходи откуда пришел! Ты мне не нужен! Не нужен! Отпусти! — сначала я просто кричала, пиналась и пыталась вырваться, но в итоге беспощадные слезы оказались на свободе и мои крики утонули в рыданиях.

Он мягко развернул меня к себе лицом и заключил в объятия теплее мая, невесомо поглаживая по волосам и спине, пока я не успокоилась. Когда парень почувствовал, что мое дыхание восстановилось, он отстранился и осмотрел меня, сопливую с красными опухшими глазами и с самым злобно-смущенным лицом, с ног до головы.

— Привет, Лайла. Я так рад, что ты все еще носишь мой шарф, хотя, пожалуй, середина марта уже не самое подходящее время для вязанных вещей, — он так весело улыбнулся, словно я только что не разваливалась от сотрясающих меня рыданий в его руках.

— Не твое дело, что я ношу. И шарф твой тупой мне не нужен, можешь забрать, — сердито буркнула я, неловко отводя взгляд.

— Тебе он идет больше, — и с самой довольной улыбкой на свете он взял в руки свисающие концы шарфа и аккуратно потянул.

Первый порыв злости прошел, и я даже была готова признать себе, что видеть этого придурка спустя месяц отсутствия было даже приятно, о чем говорить вслух я, конечно, не собиралась.

— Красиво поешь, — тихо пробормотала я, все еще избегая прямого взгляда.

— Спасибо. Эту песню я написал после того, как ты меня спасла, — он неловко засмеялся, словно стыдясь своего творчества. Но я не заметила этого, потому что была слишком смущена этим признанием и еще больше смущена своим покрасневшим лицом.

— А почему не бренчишь? Какой ты музыкант без настоящей музыки? — эти слова я выдавила на последнем издыхании, не зная, как еще улучшить ситуацию лично для себя.

— Ах это… Ну, моя гитара осталась в парке и после того, как меня выписали из больницы, ее здесь уже не было, — он беспомощно пожал плечам.

— Гитару украли?! — это была такая ожидаемая новость, но я удивилась, словно не знала, в каком городе мы живем. — И как ты теперь будешь без нее? Она же и работа твоя и главная любовь.

Да, я была настолько потрясена этой новостью, что перестала замечать, о чем вообще говорю и случайно раскрыла то, что за время его отсутствия выведала у Эмили и Марка.

— Лайла, откуда такие глубокие познания о моих взаимоотношениях с гитарой? — он подозрительно сощурил глаза и хитро ухмыльнулся, уже зная ответ на свой вопрос.

— Ну, зашла пару раз к Эмили и Марку, говорить особо не о чем было, вот и пришлось о тебе речь заводить, — мне было так неловко врать, что мое лицо снова превратилось в переваренного рака.

— То есть Эмили сказала неправду, что ты заходила практический каждый день и расспрашивала ее о моей жизни?

— Эмили, черт тебя подери! — меня раскусили как подгнивший орешек, я была готова провалиться под землю и всерьез раздумывала, как это осуществить.

— Не злись, просто она моя самая лучшая подруга, — он так беззаботно рассмеялся, что мне пришлось отказаться от своего плана. Я так скучала по этим ямочкам. — А за гитару не беспокойся. Из меня все еще неплохой фокусник, я смогу накопить на новую.

— Ты еще не виделся с ребятами?

— Нет, я вернулся только сегодня. Не захотел им портить годовщину, — Гарретт взлохматил свои волосы, выглядя немного озадаченно.

— Не хочешь мне рассказать, почему и куда ты исчез? — вспомнив, что его действительно целый месяц не было ни слуху ни духу, я снова начала злиться и вопрос прозвучал как претензия, о чем я сразу же спохватилась: — Если не хочешь, можешь не говорить. Мне все равно.

— Ты так мило отрицаешь, что тоже волнуешься за меня, — он улыбнулся своей самой противной искренней улыбкой и я снова покраснела и уже собиралась возмутиться, но он продолжил: — Иногда мне приходится возвращаться домой к родителям, они живут в десяти часах езды отсюда. Не могу точно сказать почему, просто иногда это единственный возможный для меня вариант.

Я с недоумением посмотрела на него, а он опустил голову и рассматривал асфальт под ногами. В моей голове не укладывались его слова. Было понятно только то, что его отношения с родителями были гораздо сложнее, чем я предполагала.

— Но теперь-то ты вернулся, правда? И в ближайшее время больше не пропадешь? Только не начинай себе ничего придумывать, мне нет до тебя дела. Но Эмили и Марк очень переживают за тебя и это не хорошо с твой стороны так с ними поступать.

— Да, я знаю, что доставляю им много хлопот. Мне очень жаль, что со мной так тяжело, — похоже своими неосторожными словами я надавила на его больное место и словно выключила яркую лампочку по имени Гарретт. Мне стало так тошно от его поникшего вида, что я постаралась найти самые поддерживающие слова, которые только могла родить моя черствая душонка.

— Слушай, ты не думай, что им было бы лучше без тебя или что-то такое. Я знаю, что какой бы проблемной занозой ты ни был, они любят тебя именно таким и ни за что бы не променяли ни на кого другого. И вообще, вовсе ты не проблемный, а очень даже… — но мою невразумительную речь прервал звонок телефона, доносившийся из моей сумки. — Черт, я совсем забыла, что опаздываю!

— Беги, Лайла. И спасибо тебе за такие добрые слова, — своим мягким голосом парень остановил мои панические попытки найти телефон и придумать отговорку, почему я так запоздала.

Я серьезно посмотрела ему прямо в глаза и только после того, как убедилась, что лампочку я всего лишь неловким движением на мгновение погасила, а не разбила, я кивнула и сказала:

— Прости, совсем забыла, что мне сегодня надо в лабораторию сразу после учебы. И кстати перестань уже выслеживать меня в парке. Давай завтра нормально встретимся у ребят, хорошо? Завтра в пять, договорились?

Он с улыбкой кивнул, и я наконец-то смогла помчаться на всех скоростях к моему научному руководителю, который скорее всего уже был в бешенстве. Но это не играло для меня никого значения, потому что самое важное уже случилось, и такая мелочь не могла затмить теплых ореховых глаз, мелодичного голоса и самой заразительной улыбки на свете, которых мне так сильно не хватало.

========== VII. ==========

В без пятнадцати минут пять я стояла у дверей такого родного заведения, неловко переминаясь с ноги на ногу. Приходить сюда каждый день к Марку и Эмили было совершенно естественно и правильно, но сегодня главным участником был Гарретт и действительно прийти значило бы для меня окончательно и бесповоротно войти в его жизнь.

Я все никак не могла для себя решить, насколько я была готова к такому серьезному решению. По личным причинам я достаточно долго избегала любых близких отношений и этот шаг разрушил бы все мои стены, выстроенные с таким трудом и трепетом.

Время уже близилось к пяти, а я так и не сдвинулась со своего места и не знаю, что я бы сделала в итоге: осталась бы стоять или сбежала, если бы не выглянула Эмили, вытаскивая меня из болезненных сомнений.

— Дорогая, ну заходи уже. У меня сердце кровью обливается на тебя смотреть.

Если я и ждала какого-то ответа или знака, то это он и был и я, собрав все свое мужество, шагнула все-таки внутрь, наперекор всем своим страхам и убеждениям.

Внутри пустовало, что не было удивительным, так как ребята брали выходной на два дня, один из которых так великодушно согласились потратить на совместные посиделки с вернувшимся Гарреттом.

Мы прошли вглубь заведения, где я уже чувствовала себя постоянным посетителем. Главный герой вечера сидел не на привычным для меня месте в углу, а на одном из пяти кресел вокруг длинного кофейного столика в центре зала.

Он был занят дружеской беседой с Марком, поэтому не сразу заметил, как мы вошли и у меня было немного времени понаблюдать за ним со стороны.

Каждый раз, когда я смотрела на него ощущался как самый первый. Только больше меня не охватывало раздраженное недовольство его деликатными и такими гармонично красивыми чертами лица, потому что узнав его лучше, я не видела больше только их. Я начала замечать каждую крошечную деталь, которая делала его самым цепляющим человеком на свете.

То, как он убирает вьющуюся прядку с лица каждые несколько минут, сам того не замечая. То, как робкий солнечный лучик освещает его глаза, превращая глубокий цвет темного дерева в хрупкий янтарь. То, как даже самая невесомая радость являет свету две отчетливые ямочки самой светлой улыбки в мире. То, как созвездия маленьких родинок на его лице формируют целую вселенную, в которой легко увязнуть, а выбраться уже невозможно.

Рассматривать его, не проваливаясь в огромную яму смущения, было практически невозможно, потому что он никогда не отводил надолго взгляд. Вот и сейчас он слишком быстро заметил нас и все мне испортил.

Гарретт радостно заулыбался, и все мои сомнения показались такими глупыми и ребяческими, что мне даже стало стыдно.

Мы с Эмили присоединились к мужчинам за столом. Я тепло поздоровалась с Марком, самым добрым и надежным человеком на свете, единственным во всем мире мужчиной, который мог заслуживать такую волшебную жену как Эмили.

— О чем вы тут без нас болтали, мальчики? — весело начала девушка, потому что после всех приветствий нить разговора как-то затерялась.

— Да так, рассказывал нашему потеряшке, где можно пофокусничать, чтобы накопить на новую подружку, — Марк засмеялся, очень довольный тем, как построил предложении.

— Милый, давай мы одолжим тебе деньги на гитару. Тебе легче будет заработать музыкой, — обеспокоенно предложила Эмили, не разделяя веселья своего супруга.

— Нет, Эм. Я никогда не брал у вас деньги и начинать не хочу. Сам гитару потерял, сам с этим разберусь, — спокойно и мягко Гарретт отказался от беспокойства девушки.

— Не волнуйся ты так, пчелка. Гарретт талантлив во всем и проблем у него не будет, правильно? — Марк взял жену за руку и вопросительно посмотрел на друга, чтобы убедиться в своей правоте. Тот в свою очередь энергично закивал головой, подтверждая все на свете.

В этот момент я с удивлением для себя обратила внимание, что одно кресло пустовало, о чем сразу же поспешила спросить.

— А кто-то еще должен прийти?

— Точно! Лайла ведь еще не знакома с Питером! — воскликнула девушка, сразу же начав снова волноваться, как самая сердобольная мамочка на свете.

— Вот и славно. Значит сейчас познакомятся, — умиротворенно заключил Марк и я в очередной раз поразилась, насколько же гармонично сочетались эти двое и какие чудесные из них выйдут родители.

— Питер — мой лучший друг еще со школы. Мы живем вместе, — наконец объяснил Гарретт.

По какой-то причине мне стало неприятно от мысли, что о лучшем друге этого надоеды я узнала только спустя полтора месяца знакомства. Но так как причины для этого чувства я не видела, то решила и вида не подавать.

Именно в этот момент колокольчик на входной двери зазвенел, выдавая прибытие последнего гостя. Через секунду в зал вошел смущенно и немножко виновато улыбающийся мужчина.

— Простите за опоздание, задержали на работе, — неловко растрепав волосы, объяснил Питер.

Первым делом его взгляд остановился на мне, и он радостно улыбнулся, чем вызвал у меня недоумение. Я не привыкла, что мой вид автоматически вызывает у кого-то помимо Гарретта улыбку.

— Ты ведь, Лайла? Как здорово наконец-то встретиться с тобой лично. Этот мальчишка рассказал мне о тебе уже все, что знает и скорее всего не знает, — он весело засмеялся, и удивительно, но я засмеялась в ответ, прекрасно представляя, что мог наговорить обо мне этот парень-недоразумение.

Гарретт пораженно охнул, явно не ожидая подобной реакции от меня.

— Пит, это нечестно! — шутливо возмутился он.

— Что я такого сделал?

— Ты заставил Лайлу рассмеяться! Я в первый раз вижу, как ты смеешься, а между прочим, это я волшебник и фокусник! — возмущения с Питера перетекли на мою персону, чем еще сильнее меня забавляя.

Закончилось все дружным смехом каждого присутствующего. Мне было так легко на душе, словно я в первый раз за много лет оказалась там, где мне и нужно было быть. В то мгновение я наконец-то приняла тот факт, что эти люди вошли в мою жизнь окончательно и очень гармонично в ней устроились.

Когда смех уже поутих, Питер занял свое место за столиком, а Марк и Эмили удалились, чтобы на правах хозяев принести всем горячие напитки.

Я воспользовалась мгновением, чтобы немного порассматривать новоприбывшего.

Питер был молодым парнем невысокого роста, во всей компании возвышаясь только над Эмили. У него было доброе лицо с мягкими чертами лица, что довольно сильно отличало его от Гарретта, который мог похвастаться четкой линией подбородка и скульптурными скулами. Питер в принципе весь контрастировал со своим лучшим другом, демонстрируя спокойный и уравновешенный характер, аккуратный и классический стиль в одежде и идеальной стрижке.

Они выглядели как двое братьев, из которых Питер — старший примерный сын, закончивший какую-нибудь престижную академию и сейчас ведущий успешную практику, а Гарретт — младший творческий ребенок, который живет одним днем и мечтает играть в рок группе.

Пока я рассматривала парня и делала какие-то заключение, Гарретт пересказывал ему суть своего разговора с Марком.

— Гарретт, Эмили права. Ты, конечно, прекрасный фокусник, но музыкой ты заработаешь быстрее. Если не хочешь брать взаймы, то может поищем, где можно взять гитару напрокат?

— Не хочу никого утруждать. Я в любом случае не планировал бросать волшебство, но я рассмотрю этот вариант. Пит, не переживай, пожалуйста. Ты же знаешь меня, я со всем разберусь, — кудрявый парень уверенно улыбнулся своему обеспокоенному другу.

Гарретт выглядел как обычно, таким же беззаботным и веселым, но почему-то мне казалось, что что-то было не так. Он скрывал что-то, что заставило бы его друзей волноваться еще сильнее. Я не знала, откуда у меня такое чувство, но была в нем абсолютно уверена. И, как всегда, я совершенно не имела представлений, как помочь этому дураку так, чтобы он не начал придумывать себе всякие глупости. У меня была лишь одна идея, которая совершенно бы ему не понравилась, что делало ее для меня даже притягательнее.

Я слушала неторопливый, не особо информативный дружеский разговор парней, в ожидании возвращения Эмили и Марка. Долго ждать они нас не заставили, всего через несколько минут появившись снова в зале с пятью кружками на подносе.

— Так, какао для Лайлы, Гарретту — клиновый латте, Питер у нас пьет американо, а нам с Марком — имбирный чай, — расставив кружки по своим местам, Эмили довольно опустилась на свое место, что сделал и Марк.

Теперь вся компания была наконец-то в сборе и полилась теплая и успокаивающая беседа старых друзей, в которой я к собственному удивлению чувствовала себя более чем комфортно.

Ребята обсуждали, как идет бизнес, рассказывали забавные истории про клиентов, в которые я время от времени вставляла комментарии, так как присутствовала в тот момент. Парни смеялись и дополняли истории выдуманными глупыми деталями, делая все еще забавнее. Вот так вот за смехом и историями прошли три часа, за которые на улице полностью стемнело, намекая, что пора бы уже расходиться.

Не я одна заметила густой мрак за окном. Ребята с сожалением взглянули на приближающуюся ночь и начали собираться. Эмили неторопливо поставила все кружки обратно на поднос, и все встали.

- Ребята, так здорово, что мы смогли сегодня все собраться. Давайте делать так почаще, я очень по вам скучаю, - Эмили по очереди обняла всех, начиная с меня. Бедная девушка так расчувствовалась, что едва сдерживала слезы.

- Эм, ну чего ты плачешь. Все в одном городе живем. Конечно, еще не раз так соберемся, - Марк утешающе приобнял супругу за плечи и внезапно спокойнее стало всем.

- Конечно, Эми. Не переживай так. Особенно теперь, когда с нами Лайла, я уверен мы гораздо чаще будем видеть друг друга, - внес свою лепту в утешение девушки и Питер, но в итоге вызвал мою недоуменную реакцию. Я совершенно не поняла, каким образом мое присутствие должно было что-то изменить в уже устоявшейся ситуации. Но высказывать свое недопонимание значило бы расстроить Эмили, поэтому я мудро промолчала, согласно улыбнувшись.

Еще раз обнявшись с Эмили и Марком, я в компании двух лучших друзей покинула заведение, которое со временем все больше и больше ощущалось как дом.

Не дав мне даже на секунду растеряться, Гарретт сразу же распорядился касательно дальнейших передвижений.

- Пит, я провожу Лайлу. Встретимся дома?

- Договорились, - согласно кивнул парень и посмотрел на меня: - Огромным удовольствием было познакомиться с тобой, Лайла. Надеюсь, скоро встретимся.

- Да, мне тоже было очень приятно познакомиться, - я говорила абсолютно искренне и с самой честной улыбкой. После мы обнялись на прощание и Питер нас покинул.

- Питер настоящий фокусник, - с небольшой завистью протянул Гарретт, когда мы остались одни.

Я вопросительно посмотрела на него, совершенно не желая разбираться, что он имел этим ввиду.

- Он мгновенно заставляет тебя улыбаться так, как я практически ни разу не видел. Ты даже смеялась, - несмотря на слова, парень вовсе не выглядел ревниво или сердито. Он мечтательно смотрел на усыпанное звездами безоблачное небо и мягко улыбался.

- Ну ты как обычно не демонстрируешь особенных умственных способностей. Не в Питере причина моего на редкость хорошего настроения. Хотя не могу поспорить с тем, что он просто чудесный парень, - я знала, как должна была продолжить эту мысль, но произносить подобное в слух меня не могли бы заставить даже под угрозой смерти, поэтому я использовала более нейтральную отговорку: - Я провела вечер в самой приятной компании из возможных. Твои друзья, Гарретт, и ты сам – лучшие люди, которых я встречала в своей жизни. Так что, частично Питер, конечно, тоже является причиной моей радости, но я смеялась и улыбалась вам всем.

Гарретт перевел взгляд с ночного неба на меня и, кажется, в тот момент в его глазах отражалась целая вселенная, центром которой была я.

Мне стало неловко, и я отвела взгляд, смущенно кашлянув при этом.

- Пошли уже. Или ты хочешь всю ночь тут простоять? – как обычно я скрывала нежеланные эмоции за резкими и недовольными словами.

Гарретт лишь, как всегда, улыбнулся мне и пошел вперед.

В этот раз идти в молчании рядом с ним было очень даже комфортно. Я чувствовала себя спокойно и умиротворенно, словно все было на своих местах. Я смотрела парню в спину и незаметно улыбалась, наслаждаясь этим удивительным чувством легкости и уверенности в человеке передо мной.

Меня очень радовало, что он просто шел вперед и ни разу не поворачивался, потому что так я могла спокойно его разглядывать и не скрывать никаких смущающих эмоций.

Мы довольно быстро дошли до моего дома, не отвлекаясь на красоту ночного города или бессмысленные разговоры. Гарретт все так же был передо мной и дойдя до конечной точки, он несколько резко повернулся, немного меня напугав.

- Ваше Величество было доставлено в целости и сохранности, - произнес он со смешком и галантно поклонился.

Я оглядела его с ног до головы самым снисходительным взглядом, какой только могла изобразить, но в итоге не выдержала и хмыкнула, выдавая свое веселье.

- Ну, хоть что-то, - довольно заключил парень, видимо имея в виду мое подобие смеха.

- Прежде чем ты уйдешь, мне нужно от тебя кое-что узнать, - начала я предельно серьезно, оборвав все шутки.

- Мне стало страшно, но я готов рассказать тебе все на свете, - он немного опешил от такого резкого изменения моего настроения, но в итоге принял привычное для себя беззаботное выражение.

- Я хочу знать точный адрес, где вы с Питером живете.

- Я… даже не знаю, как реагировать, - он долго протянул первое слово и недоуменно уставился на меня.

- Если мне вдруг от тебя что-то понадобиться, я хочу точно знать, где тебя искать, - ему было нечего ответить на мое объяснение, плюс ко всему я задействовала свой самый деловой тон, которому отказать было практически невозможно.

- Я все еще не понимаю, что ты хочешь сделать с этой информацией, но лично я тебе с радостью расскажу и полагаю, Питер тоже не имеет ничего против, - с этими словами Гарретт попросил мой телефон, чтобы где-нибудь записать свой адрес.

В этот момент меня удивило, что он никогда не спрашивал о моей личной информации и меня как-то совершенно не интересовал его номер телефона или странички в социальных сетях. Я была озадачена осознанием этого, но быстро пришла к выводу, что лучше так все и оставить.

Парень быстро справился со своей задачей и как всегда довольный вернул мне телефон.

На прощание снова воцарилась неловкость. Я не знала, что делать, а он не знал, может ли себе что-нибудь позволить.

- Мы все всегда на прощание обнимаемся. Ты меня обнимешь? – в итоге с неуверенной улыбкой и самым просящим взглядом спросил он.

Я опешила. Да, в этот день я переобнимала кучу народа по своим меркам, но все это было как-то нормально и по-дружески, с Гарреттом же ситуация обстояла совершенно иначе. Мне хотелось его обнять, просто прикоснуться и может быть даже задержаться в таком положении, вдохнуть его запах, слегка прижаться. Мне правда хотелось, но я не могла разрешить себе этого.

Видимо, я слишком долго колебалась, и парень воспринял это как ответ.

- Я все понял, в личное пространство без спроса не лезу, - он примирительно поднял руки, показывая, что действительно не имеет никаких планов трогать меня. Мне стало еще более неловко от того, что он неправильно понял и от того, что вероятно подумал, что я могла оскорбиться или еще как-то негативно отреагировать. Мне стало очень неприятно от мысли, что все на самом деле было совершенно иначе, но Гарретт мог бы об этом никогда и не узнать, если бы я так и оставила эту ситуацию. Но делать этого я не собиралась.

- Да заткнись ты, - недовольно бросила я и сделала шаг вперед, несильно обхватывая парня.

Он на секунду застыл, но потом обнял меня в ответ. Я задержалась лишь на мгновение дольше приличного, но воспользовалась этим мгновением полностью, стараясь запомнить каждую деталь: терпкий запах с древесными нотками и капелькой корицы, теплое прикосновение его рук к моей спине и моего тела к его груди, мягкая кожа его куртки, и кудри щекочущие мне уши.

Только после того, как картинка в моей голове была завершена, я отпустила Гарретта.

Мне было слишком неловко, чтобы стоять или что-то говорить, поэтому я развернулась и пошла домой, отчетливо ощущая на себе внимательный взгляд. Я лишь надеялась, что он улыбался, ведь тогда моя картинка была бы совершенной.

========== VIII. ==========

Свой план, направленный на то, чтобы помочь и позлить Гарретта я начала незамедлительно выполнять с утра следующего дня.

Когда речь только зашла о гитаре, я сразу подумала об одном месте, с которым меня связывало множество приятных и не очень воспоминаний. И вот спустя три года мне вновь представился случай напомнить себе о прошлом и посетить небольшой магазинчик в районе моей старой школы.

Я не колеблясь зашла внутрь, содрогнувшись от приятного треньканья самодельного звоночка на двери. Все было точь-в-точь, как и три года назад. Все события минувших дней промелькнули у меня перед глазами, унося в водовороте давно умерших чувств. Я тряхнула головой, стряхивая наваждение, и пошла дальше.

За прилавком сидел хорошо знакомый мне бодрый старичок. Он по привычке протирал стойку от пыли и тихонько мурлыкал под нос знаменитые баллады рок групп восьмидесятых. У меня по коже пробежались мурашки от ощущения, что меня занесло в прошлое. Казалось невозможным, чтобы настолько ничего не изменилось.

- Здравствуйте, здравствуйте. Подождите секундочку, пожалуйста. Эта пыль все никак не дает мне покоя, - дружелюбно поздоровался старичок, услышав мои приближающиеся шаги. Но оторвав взгляд от стойки, он пристально впился в меня своими от старости почти прозрачными зелеными глазами. – Кого я вижу! – взволнованно воскликнул он, поспешно выбираясь из-за прилавка.

- Здравствуйте, мистер Лиетт, - тепло поприветствовала я его, с веселой улыбкой наблюдая, как он с недоверием оглядывает меня снизу доверху.

- Лайла, девочка моя! Целая вечность прошла с тех пор, как ты заходила в последний раз! – старичок не смог сдержать своих чувств и эмоционально обнял меня. Я прекрасно его понимала и с радостью обняла в ответ.

- Малышка моя, как ты поживаешь? Как мама? Надеюсь, все хорошо. Так давно тебя не видел. А ты уже совсем взрослая стала, такая красавица. Ну почему ты не заходила? Забыла старика? – мистер Лиетт закидывал меня вопросы и в итоге даже прослезился. Мне стало стыдно, что я заставила такого хорошего человека переживать, да еще и думать, что я могла его забыть.

- Мистер Лиетт, у меня все хорошо. Мама здорова и тоже прекрасно поживает. О вас я, конечно же, ни на секунду не забывала. Очень часто хотелось зайти, но те воспоминания долго преследовали меня, - я очень надеялась, что он поймет и не заставит озвучивать детали.

Но мой дорогой старичок меня не подвел, он взял мои руки в свои и понимающе кивнул.

- Дорогая, я так рад тебя видеть. Сама знаешь, ты мне как родная дочь. Ну ладно, хватит уже слушать сантименты старого дурака. Зная тебя, ты не просто так мимо проходила, я ведь прав?

Я смущенно улыбнулась, признавая его правоту.

- Да, мистер Лиетт, вы, как всегда, в точку. Я ищу недорогую акустику.

- Лайла, неужели ты снова играешь? – просиял мужчина, но я отрицательно покачала головой, разрушая его надежды.

— Это для друга.

Но он был вполне удовлетворен и этим моим ответом, одобрительно улыбнувшись.

- Ну раз для твоего друга, то я могу предложить только самых лучших девочек, - весело произнес он, сделав двусмысленный акцент на слове «друг». Я не собиралась подавать виду, но мое лицо смущенно запылало.

Я неловко откашлялась и тихо стала ждать, когда старик покажет мне своих «лучших девочек».

Через пару минут мистер Лиетт бережно положил передо мной на прилавок две гитары.

— Вот, выбирай. Лучше их и быть не может, они настоящее сокровище, - с гордостью произнес старик.

Я неторопливо подошла ближе, внимательно оглядела обе с головы до корпуса, легонько прошлась по струнам, чтобы примерно оценить звук. По первому взгляду инструменты и правда производили великолепное впечатление, я бы даже никогда не догадалась, что они вовсе не являются новыми. Я по очередности подержала в руках каждую, оценивая насколько удобно они лежат. После всех проверок и просмотров, я наконец-то была готова остановить свой выбор на элегантной девочке с декой из светлого дерева, и контрастными обечайкой и накладкой из темного, почти черного материала.

Мистер Лиетт одобрительно хмыкнул.

- Как и ожидалось от моей ученицы. Выбрала абсолютное золото!

За «абсолютное золото» пришлось расплатиться всеми сбережениями, оставшимися со стипендии и работы в лаборатории, но она действительно того стоила.

Тепло попрощавшись со стариком и пообещав заходить хотя бы раз в месяц, я забрала свою покупку, к которой в подарок мистер Лиетт дал мне хороший чехол, и отправилась по оставленному Гарреттом адресу.

К моему удивлению парни жили всего в трех улицах от моего университета, что в принципе должно было быть очевидно, учитывая, что первая наша случайная встреча произошла в ближайшем парке.

Без особых проблем я нашла нужный дом и после нужную квартиру.

Встав перед той самой дверью, я почувствовала себя неуверенно. В голове назойливо вился вопрос «Что я вообще здесь забыла?», но назад дороги не было, деньги были потрачены ижелание увидеть удивленное лицо кудрявого парня становилось все сильнее. Руководствуясь в основном этим желанием, я нажала на звонок.

Примерно пол минуты не было слышно никакой реакции с той стороны, но потом кто-то пошел мне открывать. И вот спустя минуту, дверь осторожно отворилась, демонстрируя мне растрепанного Питера в полу застёгнутой рубашке и кружкой кофе в руке.

- Лайла? – удивленно спросил он, оглядывая меня с головы до ног, словно убеждая себя, что я вовсе не видение. – Я, конечно, сказал вчера, что надеюсь на скорую встречу, но я даже не подозревал, что она произойдет настолько скоро.

- Привет, Питер. Я тоже очень рада тебя видеть. Скажи мне, пожалуйста, это недоразумение дома? – я абсолютно не обратила внимание на неловкую шутку парня, мои мысли занимал его раздражающий сосед.

- Ты про моего лучшего друга? Да, он на месте. Проходи, чувствуй себя как дома, - он пропустил меня внутрь, восстановив свое божественное спокойствие.

Квартира начиналась коротким, но достаточно просторным коридором, который дальше расширялся в большую и светлую кухню-студию, совмещенную с гостиной. И уже из гостиной квартира вела в три комнаты, две из которых имели стеклянные непрозрачные двери, являясь видимо спальнями и третья должно быть была ванной.

- У вас прекрасное жилье, - сделала я комплимент Питеру, шагающему за мной. Я нисколько не лукавила этими словами. Мне действительно очень понравился внутренний интерьер и планировка. Все выглядело таким просторным, аккуратным, продуманным и элегантно стильным, что я даже немного начала завидовать, вспоминая свою маленькую квартирку.

- Благодарю. Тебе в правую дверь. Он, наверное, в наушниках сидит, так что у тебя есть прекрасная возможность привести его в ужас, - парень хихикнул, видимо представив реакцию своего друга на мое внезапное появление. Я прекрасно понимала его чувства, и сама развеселилась.

Я медленно зашла в указанную дверь, попадая во что-то среднее между комнатой подростка бунтаря с мечтой стать рок-звездой и комнатой настоящей рок-звезды. На простых белых стенах повсюду были развешены постеры неизвестных мне групп, виниловые пластинки и даже висела супер винтажная кожаная куртка. Комната была такой же просторной, как и все пространства в этой квартире, но казалась пустоватой, так как в ней располагалась лишь большая кровать, вешалка с остальными винтажными вещами Гарретта и небольшой ряд обуви вдоль стены. По интерьеру было вполне очевидно, что для парня других интересов помимо музыки и видимо моды ничего не существовало.

Сам он действительно сидел в наушниках на кровати спиной к двери, лицом к огромному окну у изголовья кровати, и что-то писал.

Питер остался наблюдать в дверях, ожидая веселья. Но мне почему-то не хотелось рушить творческую идиллию парня, поэтому я бросила на Питера очень серьёзный взгляд, который он правильно понял и состроив разочарованную гримасу, удалился.

Я не знала, как правильно подойти к парню, чтобы не напугать его, поэтому за неимением других идей, просто села у двери, положив перед собой подарок.

Солнце освещало Гарретта таким волшебным образом, что он казался ангелом в ореоле божественного сияния. Я никогда не была религиозной, но именно он почему-то постоянно заставлял меня вспоминать имя бога. Вероятно было в нем что-то такое внеземное, что приводило сердце в трепет.

Спустя примерно двадцать минут моего терпеливого ожидания, парень снял наушники, но сам не повернулся, а остался сидеть в том же положении, задумчиво глядя в окно. Делать было нечего, его одинаково бы напугало и если бы он повернулся и увидел меня сам, и, если бы я сама подала знак, но ждать мне больше не хотелось, поэтому я воспользовалась вторым вариантом.

- Гарретт, - тихонько позвала я, не вставая со своего места у двери.

Парень на звук удивленно повернулся, но увидев меня почему-то вовсе не выглядел шокированным. Он мягко улыбнулся.

- Лайла, я только что думал о тебе, как здорово, что ты здесь. Выглядишь как настоящая, я так рад. Но, наверное, не хорошо, что я тебя вижу. Надо бы сказать Питеру, - вслух задумчиво размышлял чудак, не сводя с меня взгляда.

Я бросила на него недоуменный взгляд, не понимая, почему он не удивлен и зачем разговаривает сам с собой.

- Ты о чем вообще? – недовольно спросила я и тяжело поднялась, поморщившись от неприятного ощущения затекших от долгого сидения мышц.

Гарретт непонимающе моргнул несколько раз и наконец-то слез с кровати. Я стояла на месте, пока он с опаской подходил ко мне. На расстоянии примерно шага парень остановился и вытянул руку, дотрагиваясь до моей щеки прохладной ладонью. И в этот момент произошла запоздалая реакция – парень закричал, отдергивая руку и отшатнувшись.

- Мать моя! Что ты здесь делаешь?! Почему ты настоящая?! – с ужасом в глазах и истерическими нотками в голосе прокричал парень, прижимая к себе тронувшую меня руку, словно защищая.

- Ты нормальный вообще? Значит, если я выдуманная – это окей, а то, что я тут по-настоящему стою приводит тебя в ужас? Я знала, что ты придурошный, но не настолько, - в действительности меня позабавила его реакция, но мой привычный холодный тон смог сделать свое дело и привести Гарретта в чувство.

- И правда настоящая, - ошарашенно выдохнул он напоследок и снова подошел ближе, только уже без страха в глазах. – Лайла, я правда очень рад тебя видеть, но что ты здесь делаешь?

— Вот это тебе занести пришла, - с этими словами я протянула ему гитару и смущенно отвернулась.

- Что это? – он неуверенно взял гитару, но все еще продолжал вопросительно смотреть на меня.

- Ты точно музыкант? – насмешливо спросила я, все еще пряча от него глаза. – Самая обычная акустическая гитара, почти такая же, как та, которую ты потерял.

- Лайла, что это все значит? – голос Гарретт стал настолько серьезным, что мне все-таки пришлось заглянуть ему в глаза. Он не выглядел разозленным, но и радостным его тоже назвать язык не поворачивался.

— Это подарок, - просто ответила я без лишних интонаций или других особенностей моего неприятного характера.

- Я не просил, - отрезал он, протягивая мне ее обратно.

- Она твоя, потому что я так захотела. В том, что ты своей лишился, также есть моя вина. Возьми гитару и будь благодарен, - жесткими и резкими словами меня нельзя было выбить из колеи, битву упрямцев я всегда выигрывала.

- Лайла, - попытался настоять на своем парень.

Я мысленно хмыкнула, не на ту напал. Произнося мое имя даже таким голосом ничего добиться бы не получилось.

- Насколько я помню, ты мне очень многое должен. Так вот, будь так добр, не раздражай меня лишний раз и прими искренний подарок от человека, который желает тебе только самого лучшего.

Эти слова ошеломили Гарретта и он, не найдя, что ответить, прижал гитару к груди и благодарно кивнул.

После того как Гарретт принял подарок, воцарилось неловкое молчание. Я свою миссию выполнила и теперь не знала, что делать, а парень все еще был в растерянности от моих слов. И тут внезапно мне в голову пришла идея, которую скорее стоило бы назвать капризным желанием.

- Сыграй мне, - тихо попросила я.

Гарретт недоумевающе посмотрел на меня, но через мгновение сообразил, чего я от него хочу. Он очень бережно расчехлил инструмент и, увидев свою новую красавицу, восхищенно ахнул.

- Лайла, она прекрасна, - прошептал парень почти в религиозном почтении.

Я довольно хмыкнула, мысленно поблагодарив мистера Лиетта.

Гарретт тем временем взял гитару в руки нежно как новорожденного ребенка, прошелся по струнам, проверяя настроена она или нет. Гитара была настроена идеально, издавая глубокие чистые звуки.

Парень присел на край кровати и взял первый неуверенный аккорд, пробуя инструмент на вкус. Быстро привыкнув к ней, он начал наигрывать резкий и ритмичный мотив, немного сбивая меня с толку, но затем он стал напевать в такт своим высоким голосом, создавая идеальную гармонию из грубоватых звуков гитары и своего нежного и мелодичного голоса.

Потом он запел уже знакомые мне слова, демонстрируя, как песня действительно должна звучать.

I’ll dive in deeper, deeper for you

Down to the bottom, ten thousand emerald pools

Down to the bottom, ten thousand emerald pools

Under water time is standing still

You’re the treasure (на этой строчке он с лукавой ухмылкой посмотрел на меня, заставляя мое лицо залиться краской) I’ll dive down deeper still

All I need is you (дойдя до этого места на меня он больше не смотрел, смущенно уткнувшись взглядом в собственные руки)

You’re all I need to breathe

All I need is you

Закончил он совсем тихо, неловко взяв последний аккорд.

За моей спиной послышались аплодисменты. Я испуганно обернулась, чтобы лицезреть довольнейшего Питера в дверях.

- Откуда такая красивая гитара? – любопытно поинтересовался он.

- Пит, ты сам Лайлу в квартиру впустил. Неужели ты умудрился не заметить гитару у нее в руках? – немножко язвительно задал встречный вопрос Гарретт.

- И правда ведь! Я совершенно не заметил! – шокировано признал парень. – Гарретт, поздравляю, теперь у тебя есть настоящее сокровище!

— Вот именно. А он ее брать не хотел и вообще устроил тут сцену полную возмущения, - я не могла не воспользоваться случаем в шутку пожаловаться Питеру на возмутительное поведение его лучшего друга.

- О нет, Лайла! Неужели, ты упростила этому мальчишке жизнь?! Как ты могла?! – с притворным ужасом в голосе произнес Пит, состроив самую напуганную гримасу, на которую только был способен.

- Пит, замолкни, - обиженно буркнул Гарретт, но по нему было видно, что и его веселит эта сценка.

- А что я? Ладно, умываю руки, мне все равно давно уже пора на работу, - он уже развернулся и почти ушел, как вдруг снова повернулся к нам, словно что-то вспомнив. – Кстати, прекрасная песня! Я ее до этого не слышал. Когда написать успел?

- Сразу же как из больницы вернулся, - чистосердечно признался парень, все также сидя на кровати в обнимку с гитарой. А мне стало приятно на душе от мысли, что хоть и крошечную часть, но эту песню я услышала, видимо, первой.

- Погоди! После больницы, значит после того, как тебя Лайла вытащила? Значит все эти слова…они…, - но договорить свою мысль Питер уже не имел возможность, потому что я от злости и смущения захлопнула дверь прямо перед ним.

- Все ясно! – прокричал он со смехом с той стороны и все-таки удалился.

Посетовав мысленно на парня, я с пылающим лицом повернулась обратно к Гарретту, который весело улыбаясь по-прежнему сидел на кровати.

- А Питер ведь прав, - невинно заметил он.

- Замолкни, - сердито бросила я ему, смущаясь еще сильнее, парень лишь примирительно вскинул руки.

Затем бережно отложив гитару, он встал и подошел ближе ко мне.

- Я не знаю, что должен делать. Может показать тебе мою скромную обитель? – он обернулся на комнату, оценивая, что из этого заслуживает моего внимания. – Как ты видишь, я не особо обставлял комнату. Лишняя мебель отвлекает меня, и я не могу сосредоточиться на музыке.

- Поэтому оставил лишь необходимое и то, что вдохновляет? – выдвинула я предположение, логически исходящее из моих наблюдений.

- Именно так, - довольный моей догадливостью, Гарретт согласно кивнул. – Я честно не думаю, что тебе интересны мои виниловые пластинки и плакаты. Очевидно, что это мои любимые группы и любимые альбомы, а больше я, наверное, интересного для тебя сказать и не смогу. Что еще у меня есть? Вся одежда и большая часть обуви была найдена в разных комиссионках и винтажных магазинах, - задумчиво оглядывая комнату, парень слово за словом подтверждал мои первоначальные догадки.

- У тебя и комната под стать тебе. Честная и открытая, все на виду. Никакой загадки и все предельно очевидно, - в итоге вынесла я свой возможно не самый лестный вердикт.

Гарретт удивленно заглянул мне в глаза, но затем мягко улыбнулся.

- Я рад, что ты видишь меня таким. Большинство людей, с которыми я начинал близко общаться, чаще всего говорили, что я притворщик, слишком скрытный или лицемер.

- Да как вообще о тебе можно такое говорить? – с недоверием спросила я, подозревая, что парень просто шутит надо мной, но он лишь беспомощно пожал плечами с легкой грустью на лице.

- Видимо, у меня не так хорошо получается демонстрировать свою искренность.

- Ну нет. Этого просто быть не может. Люди, которые тебе подобное говорили, просто еще более чокнутые чем ты или слепые. Ты же как малолетний ребенок. У тебя все мысли на лице отображаются, - я была страшно возмущена словами незнакомых мне людей, что совершенно не вписывалось в мои принципы. Причины тому я тоже четко не видела, но мне казалось, что лишь самые последние люди могли сказать что-то подобное Гарретту, который помимо прочего был еще и исключительно чувствительным к словам окружающих. Для меня намеренно обидеть его было чем-то сродни отобрать конфетку у ребенка или ударить беззащитного щенка. В общем подобное совершить могли лишь чудовища.

Парень смущенно засмеялся и неловко взъерошил волосы на затылке.

- Лайла, я надеюсь, что ты самый проницательный человек на свете.

— Это не так. Не нужна особая проницательность, чтобы увидеть тебя настоящего. Ты всегда такой. В тебе просто нет фальши.

Только произнеся эти слова, я поняла, насколько они смущающие для меня и вновь залилась краской. Мне уже стало казаться, что мой визит начинал затягиваться и мог привести к чему-нибудь еще более неловкому.

- Я пойду, пожалуй, у меня там дела есть какие-нибудь. В общем я очень занята и мне не до тебя и твоих странных увлечений, - невнятно пробормотала я, одновременно пятясь к выходу из комнаты.

- Спасибо за подарок, Лайла. И более того спасибо, что просто зашла. Я очень счастлив видеть тебя, - на прощание сказал Гарретт и улыбнулся так, словно я и впрямь спасла его день и его жизнь. Очень ужасно улыбнулся, заставив меня абсолютно потерять нить своих мыслей и забыть о плане побыстрее сбежать. Я застыла на месте и молча пялилась на парня, пока он не начал выглядеть озадаченным. – Лайла, все в порядке?

Эти слова отрезвили меня, и я буквально сорвалась с места, прокричав на пути «Пока».

========== IX. ==========

До ужаса неловкие прощания с Гарреттом уже вошли у меня в привычку, и я даже больше не проводила вечера за нервным прокручиванием своего поведения в голове и постоянными смущенными криками. Парень к моему странному поведению вообще привык с первой встречи, так что я научила себя больше не переживать по этому поводу.

После того моего посещения мы больше не уславливались о встречах, но тем не менее практически каждый раз, когда я приходила к Эмили и Марку или еще в парке на пути туда Гарретт меня ждал. Он начал всюду таскать с собой гитару, что в принципе не было удивительным, учитывая, как сильно он был увлечен музыкой.

Иногда вечера у ребят в кофейне превращались в импровизированные концерты, которые почти всегда начинались с того, что Гарретт просто что-то напевал или внезапно захотел наиграть.

Его музыка трогала сердца всех, кому посчастливилось присутствовать на таком мероприятии. Он всегда пел и играл так, что не оставалось ни малейшего сомнения, что вся его музыка идет прямиком из сердца. Слушая его, ты словно разговаривал с близким другом или объяснялся в любви самому близкому человеку. Каждый раз я до глубины души была поражена тому, как легко и естественно у него получается творить эту магию, время от времени шутливо ссылаясь на его вторую профессиональную деятельность в качества фокусника.

Так мирно прошел мимо нас удивительно нежный март, уступая место цветущему апрелю.

Парк по-настоящему ожил. Все фруктовые и ягодные деревья вдоль главной аллеи расцвели, казалось, в едином порыве. И даже в моем черством и хмуром сердце, казалось, зацвела весна, прогоняя вечно недовольное и ворчливое настроение. На Гарретта же весна действовала так, как видимо должна действовать на чокнутых. Он стал менее болтливым чем прежде, но это не вызывало у меня беспокойств, потому что его молчаливость не сопровождалась мрачностью. Вовсе нет. Просто казалось, что он все больше витает в своих волшебных мирах, куда простым смертным хода нет. Все чаще он задумывался с мечтательным выражением лица так сильно, что практически переставал существовать в нашей реальности.

Меня это более чем устраивало. Такое его расположение духа позволяло мне даже в его присутствии концентрироваться на учебе и делать свои дела без отвлекающих факторов. И в таком случае это значило, что мы могли проводить больше времени вместе.

Он еще чаще начинал бренчать на гитаре всегда и везде. А когда не бренчал, то скорее всего что-то строчил в тетрадке. В общем, у него наступила, по-видимому, творческая весна, что меня немного успокаивало и даже радовало.

В очередной день апреля я шла через парк по-своему уже рутинному маршруту по направлению к кофейне ребят, попутно оглядывая парк на предмет наличия Гарретта. Но в этот раз парень в парке меня не выжидал, что меня никак не встревожило. Более чем очевидно было в таком случае, что он уже у Марка и Эмили.

Так оно и оказалось. Когда я зашла в заведение, которое мне стало вторым домом, Гарретт о чем-то очень оживленно беседовал с Марком. Общее настроение мне было непонятно. Вроде бы парень был взволнован, но не уверенна от радости или тревоги.

С той самой посиделки в середине марта я больше никогда не колебалась перед дверями кофейни, поэтому и в этот раз я спокойно зашла и оказалась в самой гуще обсуждений. Меня даже не сразу заметили.

— Парень, обдумай это получше. Это же просто чудесная возможность для тебя! Неужели ты не хочешь, чтобы твою музыку услышало больше людей, и чтобы все это происходило как-нибудь поорганизованнее, чем просто импровизированные концертики у нас, — я прислушалась внимательнее к Марку, который очень серьезно убеждал встревоженного Гарретта в чем-то, что звучало, как организация концерта.

— Я же не профессионал, какой мне концерт. Это звучит как мошенничество, — неуверенно ответил парень.

— Гарретт, музыка — это не профессия, а образ жизни, и ты под него более чем подходишь. И мошенничества в этом никакого нет, ты ведь исполняешь только свои собственные песни, которые люди хотят слушать, — слова мужчины звучали разумно и я, даже не зная точно сути разговора, уже была полностью с ним согласна, о чем и поспешила сообщить, заодно объявляя о своем присутствии.

— Привет, не знаю, о чем вы говорите, но с Марком я полностью согласна, — оба мужчины обернулись на меня немного удивленно, даже не подозревая, что у их разговора был свидетель, но оба были рады меня видеть.

— Привет, Лайла! Как хорошо, что ты здесь. Этот упрямый мальчишка только тебя и слушает, наверное. Скажи ему, что нет ничего плохого или постыдного в идее организовать концерт, — Марк ухватился за меня, как за единственного человека, который имеет влияние на музыканта, по его мнению. Я в это свое влияние не верила, но в высказывании мнения себя никогда не ограничивала.

— По-моему, просто замечательная идея. Я каждый раз, когда вижу, как вокруг тебя собираются посетители или даже просто прохожие, думаю, как здорово было бы устроить настоящий концерт.

Гарретт посмотрел на меня озадаченно и даже немного обиженно, словно не ожидая, что я встану на сторону Марка.

— Лайла, ну почему и ты не понимаешь, что я не тот человек, который может позволить себе такую наглость. Собственный концерт? Кто я такой, чтобы посметь сделать что-то подобное? Во мне нет ничего особенного. Я всего лишь посредственный музыкантишка, который все никак не может повзрослеть и понять, что музыка не для всех. Просить у людей деньги, чтобы они пришли посмотреть, как я бренчу на гитарке и завываю свои бездарные, никому не нужные песенки? Да мне легче будет с моста спрыгнуть, — у меня, да и у Марка на секунду словно остановилось сердце от наполненной горечью речи кудрявого мальчика. Услышав подобное от кого-угодно другого, я бы ужасно разозлилась от уверенности, что человек занимается бессмысленным самобичеванием и нарывается на комплименты, но в случае с Гарреттом, у меня сперло дыхание и болезненно сжалось сердце. Парень действительно верил в каждое произнесённое слово. Я могла отчетливо слышать за ними голоса его родителей, которые твердили ему это на протяжение всей его жизни.

Мы с Марком растерялись и не нашли, что ответить. В минуту назад оживленном разговоре воцарилась напряженная тишина.

Гарретт вопросительно нас оглядел, видимо, совершенно не осознавая, как звучали для нас его слова.

— Ребят, вы чего замерли? Не берите в голову, я не серьезно про мост, — он неловко рассмеялся, подумав, что нас напугали его суицидальные замашки.

— Гарретт, я больше настаивать не буду. Это твоя жизнь и твое творчество. Только, пожалуйста, перестань считать, что ты бездарность. Для каждого, у кого есть уши, очевидно, что это не так. Ты прекрасный музыкант и певец. Не буду говорить за других людей, но я лично, даже не будь мы знакомы, просто услышав тебя на улице, с огромной радостью посетил бы концерт. А сейчас, зная тебя как доброго, талантливого, искреннего и просто замечательного парня, я не могу представить жизнь без твоих импровизированных концертов. Наше заведение потеряет всю свою привлекательность без тебя и твоего голоса, — Гарретт всегда реагировал на добрые честные слова так, словно только они и поддерживали в нем жизнь и дарили надежду. Вот и сейчас после признаний Марка, у парня глаза были на мокром месте.

Теперь уже он не знал, что ответить, но Марку это было и не нужно. Он приобнял музыканта, потом с улыбкой потрепал его по мягким кудрям и исчез на кухне, оставляя нас наедине.

Я неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, что еще можно добавить к прекрасным словам мужчины. Я была готова подписаться под каждым, но выразить это в слух было для меня невозможно.

— Дурак ты, — вот и все, что я смогла в итоге из себя выдавить. Очень мило с моей стороны, как всегда.

— Да, ты абсолютно права. Я дурак, — Гарретт смущенно засмеялся, приглаживая неопрятные локоны. — Я знаю, что ты бы хотела сказать мне все то же, что и Марк. Я знаю это и мне достаточно, ты не должна ничего говорить. Спасибо тебе за поддержку.

Я замерла. И вот опять. В очередной раз это недоразумение продемонстрировал удивительное понимание моих тревог. Каждый чертов раз он просто умудрялся находить именно те слова, которые могли меня утешить и успокоить. А ведь это я должна была утешать его и успокаивать! В этот раз была очевидно моя очередь!

Меня так разозлило, что он опять все взял на себя и даже не позволил мне посокрушаться собственной эмоциональной глупости, что я не удержалась и вспылила.

— Не смей мне указывать, что я делать должна, а что не должна! Я сама прекрасно знаю, что это моя очередь тебя успокаивать, так что будь так добр и держи свою замечательную, понимающую и заботливую задницу в руках! Если я веду себя как последняя зачерствелая идиотка, то ты не имеешь права улучшать мне ситуацию! Хватит быть таким чудесным засранцем! И слушай теперь меня. Ты самый волшебный и потрясающий человек, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Ты настолько добрый и внимательный, что мне иногда хочется ударить тебя, потому что я не могу высказать тебе, насколько я благодарна за то, что ты каким-то образом появился в моей жизни. Я ненавижу музыку, терпеть не могу искусство и всей душой презираю артистов, но если бы мне кто-то в лицо сказал, что ты бездарность или твои песни не самое лучшее творение, на которое только способен человек, я бы подралась с этим человеком и мне было бы все равно, что после этого меня ждут исправительные работы. Я благодарна тебе, Гарретт. За то, что ты самая большая заноза в заднице, за то, что я могу видеть твое раздражающее лицо каждый день, за то, что своими «никому не нужными песенками» ты раз за разом вытаскиваешь меня из той глупой выгребной ямы, в которую я от страха загнала себя сама. Так что будь добр, не смей говорить такие вещи о себе, потому что я воспринимаю это как личное оскорбление. Не смей марать такими словами человека, которого я люблю!

Разгорячившись, я сама не поняла, что ляпнула и резко замолчала, испуганно смотря на парня перед собой. Он выглядел не менее растерянно и смотрел на меня не верящим взглядом, словно прося объяснения только что произошедшему. Я этого объяснения дать не могла даже себе.

========== X. ==========

Мы бы вероятно так и продолжили смотреть друг на друга как двое немых, но по неизвестной мне причине появился Питер. Что было довольно редким явлением и скорее всего имело весомую причину.

За время знакомства я не узнала, где и кем работает Питера. Никто эту тему не поднимал, а я особо не интересовалась. Но тем не менее я знала, что он был ужасно занятым человеком, пропадая на работе практически каждый день с утра до вечера.

— Ребятушки, что молчим, — весело начал он, увидев нас с Гарреттом застывших как истуканы друг напротив друга.

— Привет, — неловко пробормотала я, отводя взгляд.

Я видеть уже не могла, но полагала, что Гарретт в ответ на появление друга просто кивнул ему.

— Что-то произошло? Я чему-то помешал? — с хитрой ухмылкой спросил новоприбывший, чем вызвал сильнейший приток крови к моему лицу. Я хотела бы выбежать на улицу, но это бы выглядело только подозрительнее, поэтому пришлось просто смерить его злым взглядом.

Он захихикал, обратив внимание на мое красное лицо, но додумался промолчать.

— Ты что здесь забыл? — рассерженно спросила я с наездом.

— Хотел увидеть ребят! Неужели от меня это настолько неожиданно? — Питер не терял своего веселого расположения духа и все продолжал дурачиться. Меня это по-своему даже радовало, таким образом он хотя бы немного, но снял висевшее между мной и Гарреттом напряжение.

В это момент с кухни вышла Эмили и сначала радостно всем улыбнулась, но потом строго нахмурилась.

— Вы молодцы, конечно! Я всех вас рада видеть, но почему это вы встали у дверей и распугиваете посетителей? А ну быстро зашли внутрь и сели как порядочные люди! — девушка сурово нас отчитала. У меня от такого непривычного ее тона даже мурашки побежали по коже.

Никто ничего возразить не посмел, и мы как нашкодившие детишки сделали так, как велела мамочка.

Несмотря на то, что мы уже посетителей не отпугивали, стоя в дверях, они все равно как-то не торопились посетить кофейню. Марк вышел из кухни, немного огорченно оглядел пустой, за исключением нас троих, зал, развел беспомощно руками и подсел к нам.

— Эх, понедельники никогда не были днем посещений, что уж тут поделать, — сокрушенно произнес он, опускаясь в кресло.

— С самого утра никого? — озадаченно спросил Питер.

— Нет, было человек пять за весь день. Ничего страшного, такое время от времени случается. Гарретт, может сыграешь? Твоя музыка всегда посетителей притягивает, — шутливо попросил Марк, но парень немного нахмурился в ответ на просьбу.

— Я могу, конечно, но у меня нет идей насчет песен, — растерянно пробормотал он таким голосом, словно чувствовал вину за то, что не может с радостью согласиться.

— Расслабься, парень. Я просто шучу. Не очень удачно у меня сегодня получается острить, — неловко выдохнул мужчина, озабоченный, как бы Гарретт вновь не принял все на свой счет.

— Ребят, что-то случилось? Вы все сами не свои, — Питер казался встревоженным нашим странным поведением. Я его за это винить не могла, мы действительно были как в воду опущенные.

— Да нет, все в порядке. Просто немного поспорили с Гарреттом. Я слишком сильно настаивал на своей точке зрения, — объяснил все Марк, все еще чувствуя себя ответственным за реакцию музыканта.

— А о чем хоть спор был?

— Я предложил Гарретту организовать концерт. Один наш постоянный посетитель несколько раз был здесь, когда парень играл и ему так понравилось, что он предложил помощь с этим делом. А он что-то вроде организатор всяких таких мероприятий.

— Да это же прекрасно! О чем же спорили? В какой последовательности поставить песни или какое должно быть освещение? — шутливо предположил Питер, весь сияя от восторга по поводу этой новости.

— Пит, о чем ты? Никакого концерта не будет, — жестко отрезал главное лицо всего действия.

Парень озадаченно оглядел серьезного и мрачного Гарретта и задал самый простой из возможных вопросов:

— Но почему?

— Потому что я не имею на это права.

— Кто тебе это сказал?

— Никто, я знаю, что не могу этого сделать, — несмотря на вполне определенный ответ, парень внезапно начал выглядеть растерянным, словно его собственные слова не вязались с чем-то в его голове.

— Откуда ты это знаешь, Гарретт? Кто тебе это сказал? — Питер требовал от парня четкого ответа, который тот, по-видимому, дать не мог.

— Я не знаю. Мама говорила, что за мою музыку никогда не будут платить, — наконец-то неуверенно ответил он.

— Гарретт, мы с тобой это уже обсуждали. Взгляды твоей матери на твое творчество ошибочны и не являются правилом. Ты можешь делать все, что сам глубоко в душе считаешь за правильное, что не пересекается с твоими принципами, совестью и моральными установками. И ты, и я прекрасно знаем, что вознаграждение за творчество ничему из этого не перечит. Скажи мне еще раз, Гарретт, почему ты не можешь позволить себе согласиться на концерт? — я наблюдала за развивающейся сценой чуть ли не с открытым ртом. Кажется, у меня начали появляться догадки, чем именно Питер зарабатывает на жизнь.

— Я боюсь, что мои родители окажутся правы в своих убеждениях. Пока я играю, ничего не требуя взамен, люди могут быть добры ко мне и принимать мое творчество. В конце концов мы имеем склонность с радостью пользоваться тем, что получаем бесплатно. Я боюсь, что, если попрошу награду за свою музыку, окажется, что она действительно никому не нужна и я лишь бездарный, неблагодарный бездельник, каким считают меня родители, — парень пробормотал все это тихо и с болью в голосе, что не было удивительным, ведь он по сути прямо сейчас находился на сеансе с психотерапевтом, которому изливал душу.

Так как я всегда думала, что подобные встречи должны быть тет-а-тет, я чувствовала себя достаточно неловко. В то время как Марк и Эмили выглядели привыкшими и внимательно слушали.

— Я предлагаю тебе компромисс. Мы все вместе с помощью упомянутого благодетеля организуем концерт, но мы не будем устанавливать обязательную оплату за вход. Пусть каждый желающий даст столько, сколько пожелает нужным. Можем даже сбор средств организовать после концерта, чтобы они уже по факту оценили, насколько ценно для них твое творчество. Как тебе такое предложение? — Питер наклонился вперед ближе к парню, доходчиво объяснив свою идею.

Гарретт заинтересованно вскинул голову, я напряженно следила за развитием событий, в душе надеясь, что он примет предложение, потому что мне оно казалось абсолютно идеальным выходом из ситуации.

— Это я готов обдумать, — наконец вынес вердикт музыкант и мы все выдохнули с облегчением.

========== XI. ==========

После того, как в компании воцарились мир и согласие, Эмили с Марком отправились делать напитки, а Питер присоединился под предлогом узнать, каким именно образом Эмили варит американо, что он каждый раз получается таким потрясающе ароматным. Но мне, честно говоря, казалось, что его настоящая причина — это желание оставить нас с Гарреттом наедине, чтобы я для себя прояснила только что произошедшее. Оставшийся со мной наедине парень тоже, по-видимому, понял это таким образом.

— Лайла, мы тебя напугали? Прямо как в лечебнице для душевнобольных, не правда ли? — он неловко рассмеялся, собираясь с мыслями.

— Нет, я не испугалась. Просто появились некоторые вопросы, которые мне бы хотелось прояснить, — я знала о его смущении, но никак упрощать ситуацию не собиралась. Я не могла просто замять тему. Это был не тот случай, который можно было бы проигнорировать и спокойно общаться как ни в чем не бывало.

Гарретт сокрушенно кивнул, прекрасно понимая, о чем я думаю.

— Ты права. Это не та ситуация, которую можно посчитать нормальной. Думаю, ты уже догадалась, что Питер психотерапевт? Он это не скрывает, но и не особо любит говорить при первой встрече. Сама знаешь, как люди могут думать на этот счет. Он не является моим лечащем врачом, но никогда не упускает шанса провести со мной мини сессии. И у нас с ним есть официальное соглашение, что он может спрашивать у меня что угодно и как угодно в том числе в присутствии ребят. Мне от самых близких друзей скрывать нечего. Ты само собой тоже входишь в круг моих доверенных лиц. Так, что еще я могу тебе рассказать? О том, что у меня имеются некоторые проблемы с психикой ты должно быть тоже догадывалась. Не то чтобы мне ставили какой-нибудь официальный диагноз, но у меня имеются определенные страхи, тревоги и сюжеты поведения, которые не очень подходят для описания абсолютно здорового человека. Ну в принципе и все. Людей я не убивал, жестокостью не отличаюсь, с голосами в голове не разговариваю, только если слишком скучно не станет. В целом не сильно отличаюсь от среднестатистического жителя этого города, — весь свой рассказ он сохранял немного иронично-насмешливый тон, видимо в стремлении защититься от серьезного восприятия этой не самой простой темы.

Я внимательно выслушала парня, не перебивая и в итоге его повествование совершенно не изменило моего мнения. В конце концов я с первой нашей встречи знала, что он чокнутый.

— Мне все равно, о чем вы с Питером разговариваете даже в моем присутствии, если разговор не касается меня напрямую, — прозвучало довольно холодно, но так оно и было. Я не верила, что эти двое могут беседовать о чем-то, что меня шокирует или оскорбит. — Надеюсь, ты очень хорошо обдумаешь предложение. Я считаю, что это абсолютно идеальное решение.

— Лайла, иногда мне интересно, твоя незаинтересованность — это дар или проклятие?

— Гарретт сокрушенно выдохнул, но после рассмеялся.

— Если тебе интересно, мне очень комфортно не знать о тебе ровным счетом ничего.

Моя фраза озадачила его, и он вопросительно взглянул на меня.

— Таким образом я уважаю твое право на прошлое и личную жизнь. А еще это помогает не привязываться к людям и не забивать голову ненужной информацией.

— У тебя не получилось! — возмущенно отозвался парень на мое объяснение. — Ты знаешь меня и очень хорошо. Ты знаешь, как я живу, чем увлекаюсь, кто мои друзья, какой кофе я пью и что думаю о заледеневших прудах. Ты знаешь обо мне более чем достаточно, чтобы считать тебя самым близким человеком, — он пристально смотрел на меня нахмурившись, уперто готовый защищать свои слова.

Пришла моя очередь вопросительно оглядывать его.

— Я бы хотела возразить, потому что настоящие данные заключаются в фактах, цифрах, датах и адресах, но ты прав. Я знаю тебя.

Он расслабился и улыбнулся мне довольный, что не пришлось спорить.

Ребята словно почувствовали, что мы разрешили все насущные вопросы и вернулись уже с напитками. Питер выглядел не на шутку взволнованным.

— Весь секрет в обжарке! Эмили мне все показала, я даже записал! Гарретт, ты представляешь, все дело в простой обжарке! — начал восторженно восклицать Питер, как только опустился обратно в кресло.

— Ну, не такая уже и простая, — оскорбленно фыркнула девушка, расставляя кружки.

— Конечно! Обжарка безусловно не простая, но ведь дело только в ней! Одна лишь обжарка может творить такие чудеса! — парень выглядел абсолютно очарованным и, кажется, полностью погрузился в предвкушения попытки воспроизвести те самые чудеса.

— Питер, расслабься. Ты все записал, но пробовать будешь дома. Сейчас побудь со своими друзья, — Эмили сурово его отчитала, и он мигом вернулся мыслями обратно к нам, неловко посмеиваясь.

В остальном все прошло мирно и спокойно, как и каждый раз до этого. В доброй дружеской компании мы полноценно насладились теплым апрельским днем, собирая по крупицам драгоценное ощущение счастья и беззаботности.

========== XII. ==========

На следующий день Гарретт дал свое согласие на организацию концерта, и вся компания внезапно обнаружила свои блестящие административно-организационные способности.

Марк вместе с благодетелем занялись вопросом размещения, Эмили и Питер согласовали дату в начале мая и начали рекламную кампанию, я взяла на себя вопрос оборудования, воспользовавшись помощью мистера Лиетта. Узнав о намечающемся концерте моего друга, старик пришел в такое радостное возбуждение, словно его ожидал концерт родного сына. Он обеспечил нас всей необходимой техникой и даже одолжил одну из лучших электрогитар, от вида которой у Гарретта сначала случился приступ благоговейного ужаса, но затем он словно святыню взял ее и унес в комнату, где вполне возможно плакал от счастья.

Следующие две недели музыкант провел безвылазно в комнате, время от времени терзая Питера мощными звуками своей новой подружки.

Все были предельно заняты, взволнованны и радостны. Мне было необычно участвовать в чем-то подобном, но и я разделяла всеобщее возбуждение.

Неделю до намеченной даты мы провели уже непосредственно на месте будущего концерта, которым оказалось полуподвальное помещение с хорошо оборудованной сценой, специальным освещением и просторным залом на сто человек.

Увидев помещение в первый раз, Гарретта снова пустился в панику, что все в итоге провалиться, потому что во всем мире не наберется достаточно людей, желающих послушать его музыку, чтобы заполнить весь зал. Но Питер его успокоил словами, что, если даже половина не заполнится, это будет к лучшему, потому что останется достаточно места для танцев. Я тоже внесла свою лепту, попросив его не беспокоиться ни о чем, кроме самой музыки. Он воспринял мой совет удивительно серьезно и еще усерднее взялся за репетиции.

Знаменательная дата приближалась со скоростью света, превращая наше волнение в хорошо скрываемую тревогу. Мы были уверены в Гарретте и его музыке, но при этом нас не оставлял страх, что наша затея в итоге может разочаровать музыканта и еще сильнее убедить в правдивости злых слов его родителей. Мы с трепетом ожидали назначенного дня, делая все от нас зависящее, чтобы с организационной стороны все было идеально.

За день до концерта Гарретт продемонстрировал нам всю заготовленную программу. Мы слушали его с раскрытыми ртами и святым трепетом в сердцах, не в состоянии поверить, что наш всегда такой беспечный не от мира сего музыкант смог создать что-то настолько пленительное и профессиональное. Каждая песня была в крайней степени искренней и личной. Иногда настолько, что становилось физически невозможно сдержать слезы. Со сцены посредством музыки с нами говорила нежная, ранимая душа артиста, которая словно всю жизнь ждала только этого момента. Все наши сомнения и страхи исчезли с порывом теплого майская ветерка. Мы были уверены в Гарретте, он сам нас убедил.

Столь ожидаемый нами день был самим воплощением нежности, которая может существовать только в мае. Солнце ласково пригревало, теплый ветерок разносил повсюду сладкий аромат цветущих деревьев.

Мы всей компанией и еще мистер Лиетт с благодетелем были на месте, завершая последние приготовления и взволнованно бегая туда-сюда, чтобы в последний раз точно убедиться, что все было готово на высшем уровне. Мистер Лиетт проверял звучание аппаратуры, а благодетель помогал с проверкой зала. Мы расставили несколько столов и стульев, но по большей части зал был рассчитан на стоящую публику, что казалось нам вполне подходящим, учитывая, как много песен в репертуаре Гарретта были очень даже подходящими для танцев.

Я ходила по залу, все просматривая и отмечая в списке то, что уже было сделано и что нужно проверить еще раз.

— Лайла, можешь немного расслабиться, все и так уже идеально благодаря тебе, — прервал мое занятие внезапно оказавшийся рядом Питер.

— Все будет идеально, когда я закончу со своим списком, — я даже не подняла на него глаза. Мое дело казалось мне важнее бессмысленных разговоров.

— Остановись, пожалуйста, на секунду, — он остался недовольным моим ответом, поэтому мягко взял меня за плечо и заставил посмотреть на него. Когда я подняла глаза, он продолжил: — Лайла, я вижу, что ты очень сильно нервничаешь. Не стоит. Все будет прекрасно. Мы сделали все от нас зависящее, организация идеальна и выступление тоже будет идеальным, ты знаешь это. Все пройдет как нельзя лучше, потому что через пару часов на этой сцене будет петь и играть Гарретт. Все будет идеально.

Он говорил с такой уверенностью в своих словах и верой в лучшего друга, что все мои тревоги и страхи ослабли. Я и правда не могла остановиться ни на секунду, потому что меня начинало трясти от паники. Я пыталась отлечь себя таким способом, доводя до совершенство то, что уже и так было идеально.

— Питер, что мнесделать? Я в ужасе. Что я еще могу сделать? — почему-то мне казалось, что если кто-то и знает ответ на этот вопрос, то этим человеком должен быть Питер.

Он очень серьезно посмотрел на меня, раздумывая над ответом.

— Иди к Гарретту. Он за сценой в таком же ужасе. Помоги ему, Лайла, — наконец выдал он.

Я постояла секунду, смотря на него с непониманием, но в итоге решила, что, наверное, это действительно было единственным правильным решением, и, коротко кивнув, пошла за сцену.

Ситуация была именно такой, как ее описывал Питер. Кудрявый парень сидел на одном из стоявших тут и там стульев, крепко сжав в руках гитару и согнувшись головой вниз.

Я осторожно подошла к нему, боясь резкими движениями напугать. Не найдя другого способа не потревожить Гарретта, но привлечь к себе внимание, я присела на корточки у его ног и заглянула на него снизу вверх, в поисках лица.

Парень немного ожил и открыл глаза. Несколько мгновений мы молча сохраняли зрительный контакт, словно ведя немой диалог.

— Привет, — наконец тихо поздоровался он, нарушая тишину.

— Привет. Как ты?

— Готовлюсь сиять, — парень все так же тихо засмеялся.

— Там ты будешь на своем месте. Я хочу всегда видеть тебя таким как на сцене, — я не совсем понимала, о чем говорю, но при этом каждое мое слово было наполнено искренностью.

— Лайла, слушай меня очень внимательно. Я недостаточно храбрый, чтобы говорить вслух, но, когда я буду на сцене, за меня будет говорить мое сердце. Слушай его, пожалуйста, очень внимательно, — его внезапные слова, казалось, не имели смысла, но я знала, что они были очень важными для него, поэтому немного обдумав, просто кивнула.

Он очень серьезно молча смотрел мне в глаза несколько секунд, словно оценивая, насколько я поняла его просьбу. Видимо в итоге он остался доволен своими подсчетами, потому что все так же молча кивнул и со вздохом поднял голову, уставившись в потолок.

Я тоже встала, чтобы все еще не выпускать его лицо из поля зрения. Сейчас оно казалось куда более умиротворенным, чем было по началу. Я немного успокоилась, казалось, парень пришел в себя.

— Лайла, я просто в ужасе! — внезапно воскликнул он в потолок. Я даже подскочила от неожиданности.

— Зачем ты так кричишь?! Теперь я тоже в ужасе! — возмущенно накричала я на него, предчувствуя вновь накатывающую панику. Парень же весело засмеялся как ни в чем не бывало.

— Детишки, вы чего раскричались? — послышался озабоченный голос мистера Лиетта, который видимо пришел на шум.

Старичок наконец показался весь увитый проводами. Мы с Гарреттом не сдержались и издали синхронный смешок.

— Ну, конечно, смейтесь над стариком! — обиженно воскликнул дедуля, хотя лицо выдавало его шутливый настрой. — Ладно, ребятки. Я рад, что вы в хорошем расположении духа. Сегодня только так и должно быть. Эх, не думал я, что буду в таком возрасте еще участвовать в организации концерта. Вот это счастье для старика, — мистер Лиетт распутался и теперь стоял перед нами, в действительности весь сияя от удовольствия.

— Мистер Лиетт, что бы мы без вас делали! — абсолютно искренне сказала я под одобрительные кивки музыканта.

— Мистер Лиетт, это я счастлив, что познакомился с вами и что вы участвуете в этом событии. Не думаю, что сегодняшний концерт был бы возможен без вас, — парень и сам поблагодарил старика, который от таких добрых слов совсем растрогался и стоял теперь, вытирая слезы помятым носовым платком.

— Ребята, ну что вы в самом деле. Совсем захвалили старика! Эх, детвора, что бы я без вас делал. Доживал бы дни в своем пыльном магазинчике, изредка перебрасываясь словами со всякими погоревшими рокерами. А сейчас благодаря вам, я могу не только наблюдать, но и даже участвовать в рождении настоящей звезды!

— Ну, что вы. Какая же из меня звезда, — Гарретт неловко засмеялся, совсем не воспринимая старика всерьез. Но я знала мистера Лиетта слишком хорошо, чтобы проигнорировать такие слова.

Под моим вопросительным взглядом старик вытер все свои слезы и хитро улыбнулся.

— Мальчик мой, это я сейчас чувствительный старик, плачущий на романтических комедиях, но в свое время я столько звезд повидал. И уже погасших, и даже тех, кто будет святить до скончания дней. Моих по крайней мере. Поверь мне на слово, Гарретт, я талант за милю чую. И ты, мой мальчик, самый настоящий бриллиант, который сегодня засияет.

========== XIII. ==========

За полчаса до начала потихоньку стал собираться народ. С приходом людей мы все облегченно выдохнули. Как минимум у нас будет аудитория, без разницы в каком количестве. Но люди все приходили и приходили, за пять минут до старта заполонив уже все имеющееся пространство. Сначала мы ликовали, но затем пришел страх, что всем желающим не хватит места, но в итоге все обошлось. Было, конечно, тесновато, но не так, чтобы затрудняло дыхание или что-нибудь в этом роде.

Мы с ребятами с нетерпением ждали реакции музыканта на собравшуюся публику, хоть немного и переживая, что такое столпотворение может его выбить из колеи. В итоге было принято решение предупредить Гарретта. Исполнять это отправился Питер, а я с ребятами и мистером Лиеттом, который настоял на том, что будет до последнего следить за звуком, стояли у выхода со сцены так, чтобы за всем следить и при этом не мешать зрителям.

Ровно в назначенное время трясущийся от ужаса Гарретт появился рядом с нами, готовясь выйти и сиять, позади него шел взволнованный Питер.

— Парень, ты как? — обеспокоенно спросил Марк, по-отечески положив руку музыканту на плечо.

— Я все сделаю лучшим образом, но, честно говоря, мне так страшно еще никогда не было, — Гарретт оставался самим собой и это успокаивало, он неловко засмеялся, скрывая свою нервозность. Но я была уверена, что все пройдет хорошо. Он выглядел так, словно действительно сделает все лучшим образом, а я уже научилась доверять ему.

— Гарретт, все будет хорошо. Мы и все эти люди здесь для тебя, потому что твоя музыка творит чудеса. Не беспокойся, если что смотри на нас. Мы всегда тебя поддержим, — Эмили добавила свое успокаивающее материнское напутствие и приобняла парня.

У меня снова появилось ощущение, что мы провожаем его в последний бой, но на этот раз ситуация вовсе не была тревожной. Наоборот, я чувствовала неподдельную радость и предвкушение чего-то великолепного. Я стояла ближе всех к сцене, так что Гарретт направился прямо ко мне. У меня не было напутственной речи, но я точно знала, что нужно сказать.

— Я буду слушать тебя очень внимательно, — кудрявый парень посмотрел мне в глаза и задержался на несколько мгновений. Наконец, кивнув мне с яркой улыбкой, он распрямил плечи и уже уверенно вышел на сцену. Публика поприветствовала музыканта громкими криками и овациями.

— Хей, всем привет! Вас так много, — дойдя до середины сцены, парень чуть было не споткнулся о стойку с микрофоном, заставив нас всех напряженно задержать дыхание. Но в итоге все обошлось, и он поприветствовал публику, неловко засмеявшись. В любой ситуации и даже на сцене перед сотней человек Гарретт оставался самим собой и это не могло не радовать.

— Для начала, я бы хотел выразить свою благодарность каждому из вас за то, что вы решили потратить вечер такого чудесного дня на меня и то, что я называю творчеством. Надеюсь, вы насладитесь сегодняшним представлением. И конечно же, я хочу поблагодарить своих друзей, которые уговорили меня выступить перед такой большой публикой и все организовали, мистера Лиетта за то, что предоставил самые лучшие инструменты и всю остальную технику и сам лично следил и продолжает следить за качеством звука и мистера благодетеля, который так великодушно позволил мне сегодня здесь выступать. Пожалуй, на этом вступление можно закончить, давайте начнем интересную часть вечера. Electric love, — наконец весело объявил парень и полилась музыка.

Большинство песен Гарретта требует больше одного человека для полноты звука, но эту проблему нам решил мистер Лиетт, записав весь необходимый аккомпанемент. И сейчас на сцене происходила самая настоящая магия. До этого момента я и подумать не могла, насколько же все-таки этот раздражающий мальчишка артист. Но то, что он делал перед публикой было настолько пленительно и профессионально, что у меня захватывало дух. Ощущение того, что Гарретт полностью отдался музыке и сейчас по-настоящему наслаждается происходящим распространялось по всему залу, унося с собой каждого присутствующего.

Я чуть ли не наизусть знала каждую песню, которую он исполнял после всех мини концертов в кофейне, парке и непосредственно квартире парней. Они стали мне настолько родными, что я не раз просыпалась с крутящимися в голове строчками, напеваемыми высоким мелодичным голосом. Я так хорошо знала каждую из них, но в тот момент они словно звучали впервые для меня. Не знаю, было ли дело в особенной аранжировке или в самом парне, который еще никогда прежде не пел так. Внезапно меня поразила ужасно тоскливая, но при этом светлая и радостная мысль, что только теперь в первый раз за всю свою жизнь Гарретт был по-настоящему счастлив.

Парень прекрасно чувствовал, как надо взаимодействовать с аудиторией, прерываясь между песнями, чтобы поговорить, пошутить и выставить себя абсолютным чудаком. Но именно это позволяло публике чувствовать свою причастность к происходящему. Хотя бы на один вечер Гарретт стал близким другом для каждого присутствующего.

— Хей, я вижу, что вы действительно отрываетесь. Это замечательно! Вы потрясающая публика. Надеюсь, что вы такие же активные и в повседневной жизни! Серьезно, одно наслаждение играть для вас, — спустя почти полтора часа после начала, музыкант уже начал подводить к заключительной песне. — Это был прекрасный вечер. Наверное, даже лучший в моей жизни. И все благодаря вам! Но все нужно заканчивать, к сожалению. И последняя песня на сегодня — это небольшой сюрприз. Я буду играть ее сегодня впервые. Даже мои друзья ее еще не слышали! И песня эта особенная для меня. Она посвящена одному очень важному для меня человеку. Судьба свела нас совершенно особенным образом и, если бы не она, меня бы здесь сегодня не было. Буквально. Я каждый день благодарю вселенную за то, что она позволила мне узнать такого чудесного человека. Она спасла меня, и эта песня написана моим сердцем только для нее одной. Past lives, — тихо объявил парень в конце своей обескураживающей речи. Я стояла в ступоре, не в состоянии поверить, что он действительно сказал все это, но щемяще нежный голос Гарретта привел меня в чувство.

Он начал тихо напевать, заполняя своим голосом весь зал и, кажется, даже время остановилось, окутанное этими звуками. Затем появились слова.

Past lives couldn’t ever hold me down

Lost love is sweeter when it’s finally found

I’ve got the strangest feeling

This isn’t our first time around

Past lives couldn’t ever come between us

Sometimes the dreamers finally wake up

Don’t wake me I’m not dreaming

Don’t wake me I’m not dreaming

Я обещала ему слушать внимательно, и от каждого слова мое сердце учащало темп, а лицо пылало как лесной пожар. Мне хотелось провалиться под землю и заплакать одновременно. Эти слова били по мне безжалостно и неистово, заставляя обнажать собственную душу и наконец-то признаться самой себе во всех спрятанных чувствах.

Потом заиграла ритмичная музыка, в основном завязанная на ударных и бас-гитаре. Мистер Лиетт тихо рассмеялся, услышав запись.

— Вот же пройдоха! Даже от меня сумел скрыться!

Последующие слова были еще более смущающими. Мне уже казалось, что красное освещение на сцене идет не от боковых ламп, а от моего лица. Стоящий ближе всего ко мне Питер бесстыдно хихикал.

А парень на сцене пел, как ни в чем не бывало, не подавая виду, что он в курсе происходящей за сценой катастрофы.

I’ll take you way back, countless centuries

Don’t you remember that you were meant to be

My Queen of Hearts, meant to be my love

— Я убью его. Только зайди за сцену, я тебя на кусочки покрошу, — почти беззвучно ругалась я, закрывая лицо ладонями. Мое сердце неслось как сумасшедшее. Я совершенно не знала, как реагировать на все это. Мне хотелось плакать, смеяться, бить его и целовать.

So, save that heart for me

‘Cause girl you know that you’re my destiny

Swear to the moon, the stars, the sons and the daughters

Our love is deeper than the oceans of water

Откуда-то со стороны до меня донесся приглушенный всхлип. Я отняла руки от лица и обернулась. Чуть дальше от сцены стояла Эмили и плакала. Марк, обнимающий расчувствовавшуюся жену, заметил мой обеспокоенный взгляд и жестом показал, что все в порядке и даже как-то умудрился донести, что они с Эми счастливы за нас.

I need you now, I’ve waited oh so long

Парень допел последнюю строчку, музыка резко стихла, и зал заполнился громогласными аплодисментами.

Гарретт солнечно улыбнулся благодарной публике, прокричал «Спасибо! Вы потрясающие!» и повернулся к выходу со сцены. Увидев нас, у него на лице появилась некая смесь ужаса, неловкости и радостного предвкушения.

Неудивительно, что он испытал одновременно столько эмоций, глядя на нас. Картина выглядела великолепно: плачущая в объятиях Марка Эмили, хохочущие Питер и мистер Лиетт и мое полыхающее, злобное, сбитое с толку лицо.

========== XIV. ==========

Аплодисменты в зале не затихали еще несколько минут, а на сцену тем временем направился Марк.

— Спасибо вам всем за то, что разделили этот чудесный вечер с нами. Сегодняшнее выступление было абсолютно бесплатным, так как мы преследовали цель поделиться с вами творчеством Гарретта, но, если вы хотите поддержать нашего скромного музыканта, у выхода будет стоять Эмили. Она с радостью примет вашу благодарность, — освятив материальную часть вопроса, Марк еще раз поблагодарил публику и ушел за сцену.

Из зала послышался глухой шум, собирающихся уходить людей. Подождав мужчину, мы всей толпой двинулись дальше за сцену, кроме Эмили, которая, смущенно вытерев слезы и пожелав нам с Гарреттом счастья, отлучилась собирать пожертвования в то же мгновение, как и Марк отправился за сцену.

Помимо девушки только Питер прокомментировал произошедшее одобрительным смехом и фразой: «Ну это ты конечно красиво сделал!». Я на парня старалась не смотреть, а мистер Лиетт по-отечески похлопал его по плечу.

Уже за сценой вся наша компания взорвалась восторженными криками от всеобщего ощущения счастья. Даже я позволила на время забыть смущающую ситуацию и от души порадоваться за то, как все прекрасно в итоге получилось и какой замечательный вышел концерт.

Мы все обнимались и обменивались поздравлениями и благодарностями. Смех и веселье затихли лишь на мгновение, когда минут через двадцать вернулась Эмили. Но после того, как она победоносно воскликнула «Мы собрали две тысячи двести долларов!», наш восторг многократно увеличился и мы, уже не в состоянии стоять на месте, прыгали от счастья и могу сказать, что как минимум трое из нас плакали.

Общий ажиотаж продолжался еще как минимум полчаса, которые были полностью заполнены выплескиванием эмоций, радостью и весельем без каких-либо серьезных или хотя бы осмысленных разговоров.

— Так, ребята! — в конце концов серьезно воскликнул Марк, в очередной раз беря на себя роль отца нашего шумного семейства. — Наше празднование еще не закончилось, но для начала нужно решить дела насущные. Мы с мистером Лиеттом увезем все оборудование и потом вернемся и все вместе продолжил веселье у нас.

Распорядившись таким образом, двое мужчин удалились, перед этим не забыв одарить нас с Гарреттом хитрыми, подкалывающими взглядами. Оставшиеся Эмили с Питером правильно расценили обстановку и тоже деликатно удалились под предлогом «прибрать сцену и зал».

Оставшись с парнем наедине, между нами мгновенно возникло неловкое напряжение, которое висело в воздухе как вязкая затрудняющая дыхание субстанция. Я буквально чувствовала, как смущение сковывает все мое тело, не позволяя пошевелиться. Гарретт находился в похожем состоянии. Казалось, ему даже тяжелее было переносить эту атмосферу, потому как он даже не мог поднять на меня взгляд, внимательно разглядывая деревянный пол под своими конверсами.

Никто из нас не решался начать этот разговор. Я бы скорее предпочла навсегда забыть об этом неудобном обстоятельстве и продолжить общение как ни в чем ни бывало, но здравый смысл назойливо твердил, что эту тему надо было обговорить и в любом случае ничего уже не будет как прежде.

— Ладно, никуда от этого не деться. Гарретт, что это ты там учудил на сцене? Как это понимать? — деваться и правда уже было некуда, а стоять так в молчании, пока не вернутся ребята никому из нас совершенно не улыбалось.

— Я…я люблю тебя, — тихо, почти шепотом ответил парень, наконец поднимая голову. Его ореховые глаза настойчиво впились в мои, словно в попытке найти в них ответ. Я отвела взгляд, не выдержав это отчаянно искреннее выражение, плескающееся в затягивающих янтарных безднах. — Я люблю тебя с самого первого момента, как только схватил твою руку у кромки льда. Как только увидел твои слезы, лежа практически без сознания на холодной февральской земле. Сделав первый спасительный вдох, я уже знал, что буду любить тебя так сильно, насколько только способно мое слабое человеческое сердце. Лайла, я не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко в моем присутствии. Я не хочу доставлять тебе неудобства. Я никогда не сделаю ничего, что могло бы тебя расстроить. Я никогда не отберу у тебя друзей, которых ты нашла в лице ребят. Я никогда не буду для тебя препятствием или помехой. Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты самый особенный человек в моей жизни. Я хочу, чтобы ты знала, что за каждый свой вдох я обязан тебе и что я самый счастливый и благодарный человек на свете за то, что могу нести этот долг. Я люблю тебя, Лайла, и буду любить всегда. Ты спасла мою жалкую жизнь и дала мне смысл ее жить. Я самостоятельный и независимый человек и не прошу нести на себе бремя моего ангела хранителя. Я вполне уравновешенный и достаточно взрослый, чтобы с уважением принять любое твое решение по отношению к моему признанию. Я никогда не буду ставить тебя перед ультиматумом или что-то капризно требовать. Прошу только об одном: поверь, что я действительно имею в виду каждое произнесенное мною слово и что все мои чувства искренни.

— Замолчи. Господи, просто закрой рот, — я больше не могла слушать этот ужасный, невероятно раздражающий, такой трогательный и пронзительный поток слов. Меня буквально тошнило от тех чувств, которые парень вложил в каждый произнесенный звук. Меня злила и бесила собственная беспомощность и то с каким рвением мое сердце отвечало этому ненормальному придурку. — Я не хочу слушать весь этот бред. Ты хоть понимаешь, каким навязчивым и отвратительным выглядишь в моих глазах? Ты настолько глупый, что совершенно не догадываешься, как беспечно и легкомысленно произносить такие слова. Ты абсолютно не понимаешь, что нараспашку раскрывать свою душу перед кем-то таким омерзительным как я — это словно дарить человеку нож со словами «пожалуйста, убей меня». Боже милостивый, я даже слов не могу найти, чтобы выразить, насколько я презираю тебя и твои бессмысленные, бесполезные чувства. Я готова каждый день проклинать судьбу за то, что бросилась как ненормальная спасать тебя, придурка, в тот мерзкий февральский день. Насколько же все было бы легче, если бы ты тогда просто пошел ко дну как любой другой никчемный мусор. Я надеюсь, что сейчас тебе очень больно. Надеюсь, что ты чувствуешь каждое мое слово словно камень, летящий тебя в душу. Я молю тебя, Гарретт, забери назад все только что сказанное. Ты не хочешь любить меня, никто не хочет любить меня. Посмотри, что я на самом деле из себя представляю и закрой навсегда свое сердце от меня, сохрани его для кого-нибудь, кто будет тебя достоин. Не надо давать мне в руки оружие, не надо, пожалуйста.

Я не знала, что нашло на меня. У меня не было ни малейшего понятия, откуда взялись все эти ужасные слова. Я выплевывала их, разрывая себе сердце на малейшие кусочки. Я не хотела верить, что все это действительно существовало как истина в моей голове. Я не хотела верить ни единому своему слову, но мне так отчаянно было нужно, чтобы в них поверил Гарретт.

Слезы покатились по моему лицу без моего на то желания. Я бы даже и не заметила их, если бы вместе с собой они не принесли рыдания, которые перекрывали мне дыхание. Я задыхалась, глотая соленные капли. Мне стало так невыносимо больно, что я уже не могла устоять на ногах. Рыдая навзрыд, я сползла на пол, прижала руками колени к груди и спрятала в них лицо, чтобы хоть немного заглушить свой горький плач.

Через мгновение я почувствовала теплые руки, обнявшие мое сотрясающееся тело. Меня прижали к груди и нежно гладили по волосам. От этого простого человеческого жеста сочувствия я заплакала лишь сильнее, но уже обхватив утешающего меня человека поперек груди и уткнувшись ему в плечо. Мне было так страшно и больно, но присутствие этого спокойного, отзывчивого мальчика успокаивало мое бушующее сердце вопреки моей воле. Я обнимала его очень крепко, словно боясь, что он может исчезнуть в любую секунду, оставив меня вновь наедине с пожирающим одиночеством. Я цеплялась за него, как утопающий за соломинку, но в моей голове словно огнем полыхала мольба «Пожалуйста, не давай мне надежду».

========== XV. ==========

Я не знаю, сколько мы так просидели, но видимо не слишком долго, потому что никто из ребят еще не вернулся. Гарретт не перестал обнимать меня даже тогда, когда я практически взяла себя в руки, насильно прервав рыдания, что не было хорошей идеей, потому как мой барьер вскоре рухнул и я снова залилась слезами.

Не представляю, как у парня это получилось, но он очень точно почувствовал, когда я успокоилась. Я даже сама еще этого не знала, но, когда он чуть отстранился, и я поняла, что на этом все. Моя истерика сошла на нет.

Он смотрел мне в глаза. Очень внимательно, сочувствующе и с такой огромной любовью, что мое сердце, кажется, разорвалось окончательно. Я правда ненавидела его в этот момент, так сильно, как никогда прежде, но одновременно и любила так же сильно. Это стало невыносимо, и я отвела взгляд.

— Лайла, — тихо позвал парень, ласково взяв мою ладонь в свою. — Я люблю тебя.

— Не говори так, — я уже даже не злилась, мои слова были продиктованы глубокой тоской и страхом.

— Лайла, я люблю тебя, — настойчиво повторил Гарретт.

Я снова подняла на него взгляд. Он говорил так серьезно и уверенно, что я даже не смогла ему ничего ответить. Просто сердито сжала зубы и глазами дала понять, что мне это не нравится.

Он склонил голову и тихо рассмеялся.

— Я знаю все, что ты хочешь мне сказать. Я знаю, что ты недовольна. Я не слушаюсь тебя, мне очень жаль. В этот раз я не могу сделать так, как ты хочешь. Я правда люблю тебя.

— Какой же ты… — сердито процедила я.

— Отвратительный? — попытался угадать парень, резко вскинув голову.

— Глупый, — выдохнула я и сделала самую странную вещь на свете.

Я подалась вперед и оказалась на сантиметр от лица Гарретта. Он смотрел на меня своими широко раскрытыми от удивления ореховыми глазами. С такого расстояния я смогла разглядеть золотые крапинки на дне этих коньячных морей. «Смотри на меня, Господи» — подумала я в последний момент, перед тем как закрыть глаза и добраться наконец до этих раздражающих губ.

В первое мгновение парень растерялся не меньше меня, но каким-то невероятным образом он все так же знал что, как и когда нужно делать. Позволив себе лишь секунду на удивление, он не заставил меня долго ждать ответа. Он приблизился ко мне и превратил мою неловкую попытку в самый нежный, мягкий и трогательный поцелуй на свете. Мне не составило труда сразу же понять, как долго и мучительно мой бедный мальчик ждал этой возможности. Но справедливости ради надо бы признать, что и я очень сильно желала этого поцелуя, хоть сама того и не осознавая.

Этот волшебный момент, когда я наконец-то смогла усмирить свое сердце и заключить с ним какое-никакое перемирие, не продлился долго. Затягивать поцелуй было бы пошло, поэтому мы отстранились друг от друга, и я снова стала собой.

— Давай так. Я что-то к тебе испытываю. Остановимся на этом, я пока не готова пойти дальше, — осипшим от тревоги голосом сказала я, даже не удостоив Гарретта взглядом.

Он снова взял меня за руку и, ласково погладив, ответил в самом «гарреттовском» духе:

— Спасибо тебе за эту смелость. Я буду ждать сколько понадобится.

И в этот безусловно трогательный момент в помещение влетел Питер, все как обычно портя, но при этом разрежая обстановку.

— Так, голубчики, Марк с мистером Лиеттом вернулись, и сцена с залом сияют от чистоты. Надеюсь, вы готовы отправляться в дальнейшее празднование, — громогласно объявил он, встав перед нами в победоносную позу.

Мы осмотрели его с нескрываемым разочарованием и наконец-то увидев в каком мы состоянии, парень заметно сдулся и неловко пробормотал:

— Упс, я ведь ничего важного не прервал?

Гарретт с тяжелым вздохом поднялся, потом помог подняться мне и, недовольно хлопнув друга по плечу со словами «Ты как всегда вовремя, Пит», прошел мимо. Я удостоила парня самым разочарованным взглядом и безмолвно тоже прошла в зал.

При ребятах мы старались не подавать виду, что между нами что-то произошло, но по нашей молчаливости и не самому веселому настрою всем и так все было понятно, но наши друзья деликатно делали вид, что ничего не замечают.

— Ну что ж! Сегодня у нас большой праздник, поэтому мы откроем шампанское, и я даже разрешу детишкам выпить по бокальчику! — весело рассмеялся Марк, когда мы все собрались рядом с их минивэном.

— Нашим детишкам уже за двадцать лет, думаю, можно и два бокальчика, — ему в тон весело добавила Эми.

Они были такими умилительными, что радостное настроение возвращалось само собой. И вот уже мы все смеялись и шутили, сидя в машине, по пути в нашу почти семейную кофейню. Мистер Лиетт оказался прекрасным дополнением к нашей компании. Несмотря на приличный возраст, он не отставал от нас и еще всем задавал жару своими остроумными репликами. Я расслабилась и снова почувствовала себя совершенно счастливой от пребывания в таком обществе, хотя мое сердце все еще тревожили мысли о Гарретте и о наших неопределенных отношениях, но я решила оставить эти размышления до более подходящих времен.

Марк, как и обещал открыл шампанское, и мы все должным образом отпраздновали нашу общую победу.

— Гарретт, спасибо, что доверился нам, — после заслуженного бокала шампанского с самой искренней благодарностью сказал отец семейства.

— Это вам спасибо, что убедили меня. Может, моя музыка действительно нужна еще кому-нибудь помимо меня. Я никогда даже представить не мог, что у меня будет возможность играть перед такой большой аудиторией. Честно говоря, я до сих пор не уверен, не сон ли это все, — парень задумчиво вгляделся в свой бокал, немного покрутив его так что жидкость красиво заплескалась по стенкам.

— Если хочешь проверить, я в любой момент могу тебя ударить, — невинно предложила я, даже не смотря в его сторону.

— Спасибо Господу за Лайлу! Она всегда находит решение любой проблемы! — вдохновленно провозгласил Питер и все рассмеялись.

День заканчивался именно так, как и должен был. С шутками, смехом, ощущением победы и искреннего счастья.

Я хотела навсегда остаться в этот моменте без необходимости решать новые страшные вопросы, без необходимости что-то менять. Мне хотелось навечно застыть в этой картинке с бокалом шампанского в руке и веселой улыбкой на лице.

========== XVI. ==========

Целую неделю после того дня, я не ходила никуда кроме университета, лаборатории и дома, избегая парка и района рядом с кофейней. Я вовсе не планировала исчезать навсегда из жизни ребят, но мне было необходимо время, чтобы спокойно наедине с собой обдумать все происходящее и проанализировать свои чувства. Единственные, с кем я разговаривала за это время, были моя мама и мистер Лиетт, который самым милым образом молчал по поводу наших с Гарреттом отношений.

Возможно, я доставляла некоторые беспокойства своим отсутствием, но мне было за это практически не совестно. Разве что за волнение Эми, но в тот момент мое собственное спокойствие было мне важнее. Да и не хотела я снова появляться в смешанных чувствах и портить атмосферу напряжением и больше всего мне не хотелось смущать Гарретта, не давая ему определенного ответа.

Я точно знала, что мои чувства к парню нельзя было назвать простыми. Я определенно испытывала что-то и это что-то было очень сильным. Но страх, который как пленкой покрывал все эти эмоции был не слабее и именно он мне мешал точно определить, что же на самом деле происходит у меня в сердце. Я боялась очень многого и, как бы сказал Питер, все мои страхи были иррациональными, ничем не обусловленными. Я боялась, что, если дам шанс этим отношениям, Гарретт исчезнет как по мановению волшебной палочки, растворится в воздухе, оставляя меня один на один с этими удушающими чувствами. Я боялась, что если он останется, то непременно перестанет быть собой, потому что в моем присутствии, наедине с моей черствой душой, он потеряет то, что делает его таким волшебным. Я боялась, что возможно все получится и все будет хорошо, но не вечно, потому что ничего не длится вечно. Я боялась буквально любого возможного варианта развития событий.

Решение сбежать от всего этого и ничего не решать казалась бы очень даже притягательной, если бы меня при этом также не пугало то, что я просто уйду от вероятно единственно возможной для меня любви. Мне было страшно, что меня уже больше никто не полюбит и это был мой последний шанс на отношения.

В целом анализировать свои чувства и пытаться прийти к вразумительному ответу вовсе не было легко.

В этом решении мне помогло одно занимательное событие произошедшее вскоре.

Май вовсю вступил в свои права и теперь одаривал нас нежным теплом, временами переходящим в жару, но не удушающую, а словно исцеляющую. Несмотря на свои внутренние тревоги, я не прекращала наслаждаться благодатной погодой и по пути из университета в магазинчик мистера Лиетта то и дело останавливалась, чтобы подставить лицо ласковому солнцу и ощутить на себе его любящие объятия.

Компания моего добродушного старика стала в последние дни мне настоящим спасением. Он мастерски умудрялся отвлекать меня от тревог своими забавными историями и увлекательными рассказами о новых инструментах. Я знала, что и его волнует мое поведение и он, наверное, больше всех желал обсудить со мной наши с Гарреттом отношения, но зная меня слишком хорошо, он не решался завести разговор от страха меня ранить.

И в тот день я как раз шла с намерением наконец-то позволить этой теме всплыть, выслушать мнение моего давнего наставника и возможно даже попросить совет.

Остановившись перед столь знакомой дверью с свисающими колокольчиками ручной работы, я хотела уже зайти, но внезапно что-то меня дернуло заглянуть внутрь через небольшое окно в самой двери. Сделанное спасло меня от очень неловкой ситуации, потому что внутри магазина мистер Лиетт весело беседовал с надолго поселившимся в моем сердце кудрявым приставучим парнем.

Я чуть слышно выругалась и сразу же поблагодарила все стоящими над нами силы, что не дернула эту дверь, выдавая свое присутствие звонким перезвоном красивой поделки.

Стоять перед магазином тоже было плохой идеей, но на счастье я знала о существовании черного входа «только для персонала». Об этой двери не знал никто кроме мистера Лиетта и меня, что позволяло старику спокойно оставлять ее открытой на весь рабочий день. Туда я и направилась.

Неприметная дверь в узком проулке между зданиями вела в подсобное помещение магазина, где старик организовал себе зону для отдыха с диванчиком, кофейным столиком и мини холодильником. Так же эта комната служила складом для новых инструментов и оценочной, где мистер Лиетт тщательно проверял качество и подлинность некоторых коллекционных экземпляров.

Помимо остальных ее безусловных преимуществ, она так же обеспечивала прекрасную прослушку прилавочной зоны, чем я конечно же и собиралась воспользоваться.

Видимо разговор начался не так давно, так как мужчины обсуждали преимущества различных моделей электрогитар, что скорее всего плавно вытекло из обсуждений концерта и качества звука одолженных инструментов. Мне слабо верилось, что единственной целью посещения Гарретта было обсуждение гитар. В конце концов, мистер Лиетт только для меня выступал в качества практически члена семьи, к которому приходишь поговорить обо всем на свете.

Кроме своих блестящих знаний всех нюансов музыкальной индустрии, инструментов и качества звука, мой старик еще был известен проницательностью, так что не я одна подвергала сомнению истинные цели кудрявого парня.

- Ну, Гарретт, теперь, когда все правила приличия соблюдены, давай рассказывай, зачем в действительности ты пришел? – в открытую выдал нашу догадку мистер Лиетт, чем несомненно смутил парня.

- А вас не провести! – как ни в чем не бывало рассмеялся он. – Вы не подумайте, мне правда в радость общаться с вами на любые темы и в любое время, но сегодня я действительно пришел не просто так. Никто из нас не видел Лайлу с самого концерта и, честно говоря, я переживаю за нее. Я поставил ее в неудобное положение при последней встрече и сейчас боюсь, что совершил непоправимую ошибку. Я знаю, где она живет и где учиться, но своим появлением я бы в таком случае только еще сильнее ее потревожил, а я совершенно не хочу этого. Поэтому я подумал, что вероятнее всего она приходила к вам, ведь вы для нее как отец. Мне бы хотелось только узнать, в порядке ли она, - выдал Гарретт в итоге свою истинную цель с очень тоскливыми нотками в голосе.

Я не могла видеть его лицо, но полагала, что всю свою речь он скорее всего смотрел себе под ноги, а в конце пристально вгляделся в лицо мистера Лиетта. Он всегда так делал, словно рассчитывая получить ответ из мельчайших движений лица.

- Мальчик мой, - с тяжелом вздохом сочувственным тоном начал старик: - Лайла действительно мне как дочка и я желаю ей только самого лучшего, но она взрослая девочка и очень своевольная, ты знаешь. Я не имею права вмешиваться в ее жизнь и даже заводить подобные разговоры без ее разрешения и более того в целом говорить о ней в ее отсутствии кажется мне неправильным, но в этой ситуации я добрый друг и наставник не только ей. Может ты еще не согласен с этим, но я в какой-то мере ощущаю свою ответственность и за тебя, Гарретт. Ты стал мне как сын и это второе лучшее приобретение в моей жизни, я считаю. И поэтому буду с тобой настолько откровенным, насколько мне только позволит совесть. Лайла не открывала мне своих чувств по поводу вашей ситуации, но я вижу, что она в растерянности. Ты, наверное, заметил, что она в действительности не такая зануда, какой пытается казаться. Она очень ранимая и в прошлом ей уже делали больно, поэтому не удивительно, что она так отчаянно защищается. Она хочет быть как суперкомпьютер и сейчас вероятно старается просчитать все риски и вычислить самый оптимальный вариант, в котором все будут довольны, и она при этом останется в безопасности. Но, если бы она сейчас была с нами, я бы сказал ей, что такие вещи как человеческое сердце просчитать нельзя. В любой ситуации есть вероятность, что тебе причинят боль. Но если постоянно бежать от этого риска, ты никогда не узнаешь, что такое любовь и счастье, потому что они идут нога в ногу. Вот что я бы сказал ей, если бы она была сейчас с нами. А ты подожди ее, Гарретт. Лайла осторожная, но она не трусиха. Она разберется со своим сердцем, просчитает все, что сможет просчитать и даст тебе честный ответ. Пока что можешь за нее не беспокоиться, ты еще недостаточно напортачил, чтобы она исчезла навсегда.

Старик закончил свою речь с легким смешком. Я слушала его и не могла поверить своим ушам. Старый проходимец прочел меня даже не как открытую книгу, а как самый непримечательный рекламный буклет.

- Спасибо вам, мистер Лиетт. Передайте ей, Эмили очень волнуется и переживает, что Лайла перестала приходить, потому что ей не нравится какао, которое она готовит. Всю следующую неделю я буду дома, дописывать песни, так что кофейня будет местом свободным от раздражающих музыкантишек. И еще раз спасибо вам, мистер Лиетт.

После этих слов послышались удаляющиеся шаги и в итоге зазвенели колокольчики ручной работы.

- Выползай, разведчица, - внезапно громко позвал мистер Лиетт, заставив меня вздрогнуть всем телом.

«Рассекретили!» - чуть слышно сквозь зубы процедила я.

========== XVII. ==========

Я неохотно вышла из своего укрытия под насмешливым взглядом мистера Лиетта.

— Ну и что ты там делала, партизанка? — с наигранной строгостью спросил старик.

— Отдыхала. Что еще делать в комнате отдыха, — я не собиралась его веселить и выдавать то, как сработала на мне паника перед входной дверью.

— Ну да, конечно. И зачем ты от Гарретта прячешься? Ты для чего мальчика мучаешь?

— Никого я не мучаю, просто не хочу пока с ним видеться. Мне неловко, — тяжело выдохнула я в итоге, позволяя продолжить этот разговор.

— Хороший он мальчик. Ты ему больно делаешь, а он только о тебе и думает. Лучшего парня для своей ученицы я и желать не мог, — довольно ответил мистер Лиетт, по-отечески складывая руки на груди.

— Мы не встречаемся и не знаю будем ли. Мне кажется это неправильным. Он слишком хороший, куда мне на него ровняться, — я сокрушенно опустила голову, в первый раз за все время действительно признавая свои страхи.

— А кто просил тебя на него ровняться? Гарретт этого не делал. Ему не нужна копия себя, ему нужна вредная, занудная заучка с плохими манерами и добрым сердцем. Ему нужна ты, глупышка. Такая, какой ты действительно являешься. Со всеми твоими особенностями, со всеми страхами, переживаниями, болезненным прошлым и ненадежным будущим. Он любит ту, от который ты отнекиваешься. Он любит ту настоящую тебя, которую ты сама давно разучилась любить. Парня лучше него я не встречал, Лайла. Он непосредственный и искренний как ребенок, но он совсем не дурак. Более того по проницательности и внимательности даже мне с ним не тягаться. Он знает тебя так, как не знает никто. Не понимаю, как у него это получилось, — озвучив свое окончательное мнение о музыканте, мистер Лиетт беспомощно развел руками.

— Он волшебный. Зачем ему нужна я?

— Честно тебе скажу, я не имею ни малейшего представления. Ты мне как дочь, Лайла, и я люблю тебя как дочь, но при этом я не понимаю его причин. Любовь далеко не всегда имеет какие-то причины. Иногда так просто случается.

— Замечательно. И как я могу доверять такой любви? Какова вероятность, что это затмение не пройдет и он в итоге не поймет, что я не засуживаю такого чувства?

— Во-первых, ты больше всех на свете заслуживаешь такой любви, моя хорошая. И во-вторых, тебе вовсе не ей нужно доверять, а Гарретту.

Я внимательно выслушала мистера Лиетта и начала размышлять над его словами. Он заметил, что я уже не сфокусирована на внешнем мире и терпеливо ждал, когда я буду готова выдать ему свои мысли, а он тем временем занимался своим самым любимым делом — борьбой с пылью на прилавке.

Я думала над словами, что мне нужно «доверять» Гарретту. В моей голове один за другим всплывали все образы связанные с парнем, все воспоминания о нем, каждое его слово, взгляд и движение: все, что могло мне помочь как можно полнее создать образ человека, которому я хотела довериться.

Я знала Гарретта, но я никогда не подвергала его научному анализу, а по природе своей я могла доверять только тому, что имеет под собой какие-то веские основания.

Я представила его себе до самой малейшей детали: как каштановые кудри развиваются на ветру, придавая ему еще более неряшливый вид, как недовольное выражение на мгновение появляется на его лице и он заправляет особо непослушную прядь за ухо. Он смотрит в сторону, а потом переводит взгляд на безоблачное весеннее небо. Он слегка улыбается каким-то своим недоступным простым смертным мыслям, потом переводит взгляд вперед. Я знаю, что он ждет меня и ищет глазами. Следующее дуновение ветра заставляет его немного поежиться, он обхватывает себя руками. Ярко желтая укороченная футболка придает ему вид первых весенних цветов. Он весь и полностью вызывает во мне легкое ощущение счастья и тепла. Он олицетворяет собой все, что я люблю в весне. Он олицетворяет собой все, что я люблю.

Я резко распахнула глаза. В моей голове наконец-то сложились все переменные. Я наконец-то нашла необходимые доказательства столь мучавшей меня гипотезы.

— Я люблю его! — выпалила я на одном духу.

Мистер Лиетт ошарашенно уставился на меня, оставляя свое занятие без внимания.

— Я люблю Гарретт! Вот в чем все дело! Я правда люблю его! — я провозглашала это с таким же восторгом, как провозглашали свои гениальные идеи все мои кумиры-исследователи.

— Поздравляю, Лайла! До тебя дошло! — мистер Лиетт выглядел не менее взволнованным, но я не могла стоять на месте и выслушивать его радость. Мне нужно было бежать, мненужно было сообщить ему о своем открытии. Мне нужно было все ему рассказать и возможно, тогда он наградит меня единственной желанной мною наградой.

Я выскочила из магазина и быстро сравнила возможные варианты, в какую сторону направился парень. В итоге мой выбор пал на самую рациональную дорогу, которая вела в сторону кофейни.

Я бежала так, словно моей целью было выиграть забег на краткую дистанцию, что было не очень умно с моей стороны, потому что по уровню подготовки меня никак нельзя было назвать спортсменкой. Немного остудив свой пыл, я взяла себя в руки и дальше пошла просто быстрым шагом.

Я недолго разговаривала с мистером Лиеттом и часть пути пробежала, так что быстрым шагом должна была нагнать Гарретта раньше, чем он дойдет до места назначения. Мои расчеты были безукоризненными, и я знала, что в итоге все случится именно так, как я предсказала за учетом отсутствия непредсказуемых обстоятельств, конечно.

Но судьба мне благоволила и через минуты три я увидела впереди знакомую фигуру. Я была все еще до предела взволнованна, поэтому мое дальнейшие действия совершенно не вписывались в стандартную модель моего поведения. Я закричала через всю улицу его имя.

Он с удивлением обернулся и в моих глазах время на секунду застыло. Я увидела перед собой именно то, что так тщательно продумывала меньше десяти минут назад в магазине мистера Лиетта. Живое воплощение моей, казалось бы, недостижимой мечты стояло в каких-то ста метрах от меня с улыбкой светлее апрельского солнца и взглядом теплее майского вечера.

Я замерла, внимательно вглядываясь в поисках погрешности собственного разума. Я все еще не могла довериться себе, мне казалось, что где-то закралась ошибка и я в чем-то заблуждаюсь. Но все необходимые доказательства лежали передо мной как на ладони и не к чему было придраться.

Время снова пошло, и моя нежная фантазия приближалась ко мне с вопросом в глазах и доброй улыбкой, обнажающей совершенно обезоруживающие ямочки.

— Лайла, я так… — начал было он свои медовые песни, но это была моя очередь и я не могла позволить ему и в этот раз взять все на себя.

— Я люблю тебя! Я все проанализировала, собрала все данные, провела необходимые расчеты. Я люблю тебя. Я не к многим вещам испытываю любовь, но ты соединение и воплощение всего. Я люблю тебя, потому что с тобой светло и уютно, как вечерами в моей квартире, когда я включаю все гирлянды. Я люблю тебя, потому что в каждом твоем жесте и выражении глаз чувствуется весна. Я люблю тебя, потому что твои кудри мягкие и непослушные, как моя кошка. Я люблю тебя, потому что твои родинки складываются в мое любимое созвездие. Я люблю тебя, потому что целовать тебя на вкус как горячий шоколад. Я люблю тебя, потому что кажется я могу доверять тебе даже в моменты, когда не могу доверять самой себе. Я не знаю как, но я люблю тебя, — я закончила свою сбивчивую и нервную речь и посмотрела на парня в ожидании оценки моего исследования и полученных результатов.

Он смотрел на меня с глазами, горящими одновременно от счастья и недоверия, он был ошарашен не меньше меня. Но несмотря на все мои страхи, ни одна черточка на его лице не говорила о том, что моя научная работа была провальной.

Я ждала оценки или награды, я ждала критики, но Гарретт никогда не был ученым, и он не знал, как нужно правильно выражать свои мысли по поводу проведенных исследований. Он был гораздо лучше меня и только он из нас двоих знал точно, какую именно награду так страстно желало мое сердце.

Он нежно взял мое лицо в ладони и поцеловал, в очередной раз лишь доказывая безукоризненность моих результатов. Целовать его на вкус было тепло и сладко, как горячий шоколад с корицей.

========== XVIII. ==========

В тот день многое в моей жизни изменилось, хотя если рассматривать ситуацию в деталях, то не изменилось практически ничего.

Мы, как и прежде, виделись с Гарреттом как минимум три раза в неделю, только теперь он чаще встречал меня в парке, откуда мы шли почти всегда к ребятам, но иногда выбирали другое направление, чтобы просто прогуляться.

Гарретт все так же оставался занозой в мягком месте, все такой же раздражающе милый и внимательный. В его поведении не изменилось ничего, кроме того, что он стал время от времени робко брать меня за руку. Этот герой-романтик на деле оказался самым стеснительным мальчишкой на свете. По нему было очевидно, что опыта в любовных делах у него немного, но при этом он все равно каким-то совершенно волшебным образом умудрялся не скатываться в постыдную неловкость. Он знал, что, как и когда нужно делать. Просто иногда ему не хватало уверенности именно делать, но в такие моменты я брала всю инициативу на себя. В конце концов в этом странном эксперименте я ощущала себя ведущим исследователем и вполне осознанно выделяла Гарретту роль младшего ассистента, с чем он особо не спорил.

Ребята были в восторге, когда мы с Гарреттом, стыдливо смотря в пол, озвучили им то, что и так уже было очевидно. Эми снова заплакала, Марк по-отечески похлопал Гарретта по плечу, Питер не останавливал поток шуточек, а мистер Лиетт облегченно выдохнул, с радостью осознавая, что двое детей, которых он считал за родных, наконец-то перестанут трепать нервы себе и ему.

Таким образом закончился май, отдавая нас в возможно излишне пылкие руки лета.

У меня наступила самая тяжелая пора учебного года, когда нужно было второпях готовиться к сдаче экзаменов и при этом продолжать исследовательскую работу в лаборатории, где кроме меня и моего научного руководителя помощи дождаться было не от кого. Я круглые сутки проводила в университетской библиотеке и лаборатории, а в те редкие моменты, когда выбиралась наружу, ребята наблюдали меня, с головой упрятанной в учебниках.

Я кожей чувствовала их беспокойство, но на самом деле причин для этого не было. Я была одной из лучшей студенток одного из лучших университетов страны. Я привыкла работать в таком режиме, и особого дискомфорта он мне не доставлял. Но для ребят и особенно для Гарретта это конечно был совершенно особенный стресс. Единственным, кто более-менее мог их успокоить, был Питер, потому что он один имел опыт учебы с таким напряжением и он время от времени приходил и шутил что-то вроде того, что пока у меня из ушей не повалит пар причин для беспокойства нет.

В очередной жаркий июньский день я сидела за нашим с Гарреттом угловым столиком в кофейне ребят, где царила блаженная прохлада благодаря работающим на полную мощность кондиционерам. Кудрявый нарушитель спокойствия как обычно сидел напротив, вопреки своему званию, не отвлекая меня ни единым своим движением.

На самом деле парень никогда не доставлял мне неудобств, что делало его по-настоящему идеальным спутником. Он знал, как я отношусь к учебе и никогда не ставил в упрек мою занятость, даже несмотря на то, что за последние две недели я едва ли задерживала на нем взгляд дольше тридцати секунд. Более того, он настолько понимающе относился к моим занятиям, что большую часть времени выступал в роли проводника, буквально водя меня, мягко придерживая за плечи, пока я читала на ходу.

Единственное, что выдавало его присутствие это внимательный взгляд, который я ощущала на своей коже каждую секунду времени, проведенного вместе. И в этом было кое-что странное, ведь Гарретт вовсе не проявлял ко мне такого внимания. Чаще всего он был занят своими делами, вроде написания стихов, чтения нот или за какой-нибудь книгой. Но при этом у меня было ощущение, что даже будучи погруженным в свои дела, часть его всегда была направлена на меня, и это ни капли не мешало, а даже немного успокаивало.

Помимо прочего он также взял на себя обязанность охранять мой покой, не позволяя излишне обеспокоенной Эми нарушать мою сосредоточенность, не пуская ко мне Питера с его шутками и общаясь с ребятами за меня, что у него получалось удивительно хорошо, особенно учитывая тот факт, что с самим парнем я тоже практически не разговаривала, отвечая лишь рассеянными движениями головы и неразборчивым мычанием. Гарретт демонстрировал высочайшее мастерство фокусника, умудряясь это все очень точно расшифровывать. Благодаря ему, я практически всегда имела рядом кружку горячего шоколада или в особенно жаркие дни стакан клюквенного лимонада.

Когда на улице порядочно темнело, он мягко отрывал меня от книг, помогал собрать все необходимое, отбирал все чтиво, чтобы я не напрягала глаза чтением в сумерках и брал за руку, чтобы отвести домой. Мы не разговаривали по дороге, потому что моя работа не прекращалась за отсутствием учебников, и Гарретт это прекрасно понимал.

Буквально на второй день начала моей усиленной подготовки к сессии, парень как-то сам осознал, что мне возможно нужна помощь и в некоторых домашних делах. В моменты, когда у меня в голове наступало прояснение от всех вычислений, фактов и закономерностей, мне становилось стыдно, что я практически использую его в качестве сиделки, но когда я заговорила с ним об этом, он мягко мне улыбнулся и сказал, что для него счастье находиться рядом и приносить мне хоть какую-нибудь пользу. Я, конечно же, покраснела, но решила оставить все как есть, в конце концов Гарретт ребенком не был и мог вполне сам решать, что ему делать.

Поэтому он заводил меня в квартиру, отдавал учебники, проверял наличие воды и еды для Анет, играл с ней, чтобы девочка не чувствовала себя одинокой и затем уходил, всегда на прощание целуя меня в макушку и прося не засиживаться, все так же не отрывая от учебы.

Я никогда не испытывала чувство вины за свою занятость прежде, но сейчас несмотря на отсутствие любых упреков, мне действительно было неприятно относиться так к единственному значимому мужчине в моей жизни (помимо мистера Лиетта конечно). Но оставалось лишь тяжело вздыхать и молиться, чтобы все скоро закончилось и закончилось удачно.

И тем жарким июньским днем я сидела напротив Гарретта и размышляла обо всем этом, взяв пятиминутный перерыв от учебы. Задумавшись, я пристально смотрела на парня, который сидел занятый чем-то своим и видимо довольно глубоко погруженный в свое дело, раз не заметил мой взгляд. Но буквально через пару секунд я все же получила заслуженное внимание. Парень поднял голову от блокнота, где что-то зарисовывал и встретился с моим выжидающим взглядом. Он тепло улыбнулся, что заставило меня в очередной раз тяжело вздохнуть и немного расслабиться, перестав так пытливо сверлить его глазами.

— Ты устала, передохни немного, — его заботливый голос словно заключил меня в нежные объятия и укачивал как маленького ребенка. Я закрыла глаза, с наслаждением отдаваясь этому ощущению. Парень был прав, я действительно устала.

Теплая рука накрыла мою, безвольно лежавшую на столе. Он ласково погладил внешнюю часть ладони своими шершавыми от постоянной игры пальцами.

— Лайла, ты моя героиня, — с тихим смешком сказал он.

Я распахнула глаза в недоумении и уже даже готовясь сердиться, если он вздумал надо мной подшучивать.

— Ты так беззаветно предаешься своему делу и стараешься на пределе своих сил. Ты самая сильная героиня. Я тобой восхищаюсь, — он продолжил свою странную речь, каждой черточкой лица доказывая, что для него это не шутка.

— Гарретт, ты как обычно все преувеличиваешь. Я просто студентка, которой посчастливилось быть частью одной из лучших исследовательских команд в стране. Я никак не могу делать меньше, чем делаю, — я устало потерла глаза свободной ладонью.

— Именно это и делает тебя героиней. Ты невероятная, Лайла. Ты говоришь, что я преувеличиваю, но мне кажется, что я вижу тебя такой какая ты есть, а ты словно смотришь на себя через непрозрачную серую ткань.

Его слова пробудили мою затаенную тревогу, которая выползла в самый неподходящий момент и ощутимо кольнула сердце.

— Гарретт, а если это я вижу себя такой, какая я есть, а ты просто ослеплен тем образом, который появился у тебя из-за того, что я вытащила тебя тогда? Вдруг на самом деле ты ужасно заблуждаешься, и я вовсе не стою таких слов? — я вновь впилась в него глазами, требуя ответа.

Парень с понимающей улыбкой ответил на мой взгляд, но при этом молчал. Непозволительно долго молчал.

========== XIX. ==========

Я начала не на шутку волноваться. Пусть на этот свой вопрос я и хотела выслушать предельно честный ответ, но с каждой секундой тишины мне все больше казалось, что этот ответ может быть для меня вовсе и не успокаивающим. Но Гарретт лишь тихо засмеялся на мое уже физически ощущаемое напряжение.

— Лайла, ты буквально самое чудесное, что случалось в моей жизни. Я понимаю, что для тебя это все еще звучит как бред человека чуть было не отбросившего коньки, но ты для меня самый важный человек в жизни. Ты спасла меня не только от смерти, но и от участи гораздо печальнее. Ты вытащила меня из череды серых безрадостных дней. Ты подарила мне то самое волшебство, за которым я так долго и безуспешно гнался. Мои чувства к тебе действительно родились уже тогда у заледеневшего пруда, но я ведь взрослый человек и вполне допускал возможность, что они и в самом деле были порождены чудесным спасением и образом ангела-хранителя, который ты моментально приняла в моей голове. Я был благодарнее некуда и в любом случае хотел тебе как-нибудь отплатить, что к тому же дало мне шанс узнать тебя и решить вопрос своего сердца. С каждым днем, который мне посчастливилось провести с тобой, с каждой секундой, с каждым словно бы невзначай брошенным взглядом, я все тверже убеждался, что эти чувства не были наваждением. Они лишь крепчали и в итоге стали так сильны, что я не мог больше сдерживаться, даже несмотря на мое нежелание доставлять тебе неудобства. Я ведь всегда знал, что ты не обрадуешься. Я всегда знал тебя, Лайла. И сейчас я точно знаю, кого люблю и что эта любовь вовсе не временная шутка. Ты всегда будешь ее достойна. Это самое меньшее, что я могу тебе дать, — парень, как всегда, был предельно серьезен, в очередной раз доказывая мне истинность своих намерений. Слушая его слова мне становилось стыдно, что я вообще допускала сомнения.

— Прости, Гарретт. Мне так сложно тебе поверить, — я виновато потупила взгляд. Парень чуть сжал мою руку, которая все так же была накрыта его ладонью.

— Я знаю, Лайла. Все в порядке. Со временем ты убедишься, что я никогда тебе не лгу.

— Лайла, я думал, ты занимаешься в режиме нон-стоп, а на самом деле вы тут нежничаете! Ну ничего себе! И даже меня не пригласили в клуб безнадежных романтиков, — с язвительными комментариями перед нашим столиком возник второй самый раздражающий человек на земле.

— Питер, что ты здесь опять забыл? Я думала, у тебя есть работа, — несмотря на ворчливый тон, парню я все же улыбнулась. Его шутки были привычным развлечением для всей компании и было бы даже странно, если бы он тактично промолчал.

— Да, у меня есть работа. А знаешь, что у меня еще есть? Выходные! — парень говорил весело, но что-то в его глазах не давало мне покоя. В них мелькала скрытая тревога и по тому, как Гарретт сжал мою руку, для него она тоже не осталась незамеченной.

— Пит, ты хотел остаться дома и подготовиться к конференции. Что-то случилось? — ходить вокруг да около было бы невыносимо, и кудрявый парень напрямую выразил свою обеспокоенность.

— Ничего особо страшного, просто твоя мама звонила, — услышав это, у меня упало сердце. Я со страхом посмотрела на Гарретта, который оставался в целом невозмутимым, лишь чуть сильнее нахмурил брови.

— Это же был первый звонок?

— Да. Сообщения от твоих родителей я от тебя скрывать не буду.

— Значит у меня около недели, — мой мальчик устало выдохнул и задумался.

— Гарретт, может пора уже сказать им, что ты больше не вернешься, — Питер выглядел печальным, страдая за своего лучшего друга.

— Ты знаешь, что я не могу. Не по телефону.

— А лицом к лицу они не позволят тебе даже думать об этом. Хорошо, Гарретт. Я пойду с ребятами поздороваюсь, — и в последний раз бросив на парня грустный взгляд, Питер скрылся на кухне.

— Что это значит, Гарретт? Тебе снова придется уехать? — я была не на шутку встревожена и мне нужны были ответы.

Парень не очень хотел говорить, это было очевидно по его лицу. Он нахмурился и на несколько секунду опустил голову, словно собираясь с мыслями.

— Да, вероятно мне снова нужно будет вернуться домой на некоторое время, но не сейчас. Первый звонок всегда предупредительный. Можно сказать, что они разведывают обстановку, узнают, жив ли я вообще и в состоянии ли бросить все и сломя голову бежать к ним. Мне не хочется. Честное слово, я так устал подгонять под них свою жизнь. Но я не могу просто игнорировать их, они все же мои родители. Прости, я знаю, что никто не хотел бы иметь отношения с человеком, который зависим от каждого слова своей семьи, — в его голосе было столько горечи, что я резко выдохнула от острой боли, внезапно сковавшей мне сердце.

Гарретт совершенно неподдельно страдал от эгоистичных желаний своих родителей, но он был слишком добр и предан, чтобы относиться к ним так, как они того заслужили. Как многие недолюбленные дети он слишком дорожил своей семьей и теми крупицами фальшивой любви, которые они ему время от времени подкидывали, словно просящей собачке.

— Гарретт, ты ведь можешь не ехать. Ты же можешь сказать, что у тебя есть своя жизнь, с которой они обязаны считаться. Ты не щенок у них на поводке, ты взрослый и самостоятельный мужчина. Ты же можешь сказать им, чтобы они перестали так к тебе относиться, — я понимала, что мои слова звучать глупо и капризно, но я очень боялась его отъезда. Я отчаянно не хотела, чтобы он уезжал от меня.

— Прости, я должен буду поехать. Они моя единственная семья, и какими бы они ни были, я все еще люблю их и благодарен за то, что они вырастили меня. Я расскажу им про концерт, может так они примут мое «глупое и ребяческое увлечение» всерьез. Мне нужно, чтобы они приняли меня и отпустили добровольно. Я не смогу жить, если они отрекутся от меня с обидой. Это может звучать глупо, но пойми меня, пожалуйста. Я всю жизнь стремился к тому, чтобы они приняли меня таким какой я есть.

Его слова разбивали мне сердце, но возразить было нечего, и я была не вправе запрещать ему что-либо. Глупо было обижаться и карать его молчанием, я не хотела подобных отношений с этим мальчиком. С Гарреттом я всей душой желала строить здоровые, взрослые отношения и поэтому даже в этом случае, несмотря на мое крайнее несогласие с его решением, все что я могла сделать — это показать ему, что во что бы то ни стало, я всегда буду на его стороне.

— Хорошо, я не понимаю, но это не важно. Я буду ждать тебя, пожалуйста, просто будь в порядке.

Он улыбнулся мне самой мягкой и теплой улыбкой на свете, благодаря за поддержку.

— Спасибо, Лайла. Я не исчезну, не попрощавшись. И знаешь, моя дорогая, мне очень нравится то, как мы строим наше общение. Получается очень романтично, это бесспорно, но мы все-таки живем в век высоких технологий и можем даже сохранять связь на расстоянии. Думаю, пришел тот самый момент, когда нам действительно пора обменяться номерами.

Я покраснела. И правда, мы с ним так и не перевели свое общение в цифровой формат. До этого момента меня все устраивало и отсутствие звонков, сообщений и возможности договориться о встрече и отследить местоположение друг друга действительно придавали какой-то особенный шарм этим отношениям. Но я была готова без малейших колебаний пожертвовать этой бессмысленной мелочью, если у меня могла появиться возможность не терять Гарретта в неизвестности на целый месяц.

— Ты прав, пора заканчивать этот шекспировский роман. Дай мне телефон.

Я быстро вбила в протянутый аппарат свой номер и перезвонила, чтобы сразу сохранить его. Дело было сделано. Ощущалось это довольно странно, словно этой простой деталью мы привязали себя друг к другу, но это ощущение не было тяжелым, а скорее успокаивающим.

— Я обещаю звонить тебе или хотя бы писать каждый день. Ты меня не потеряешь, а я не потеряю тебя. Удивительные чудеса нынче доступны каждому, — он беззаботно улыбнулся, словно речь вовсе не шла о болезненном заточении в доме тиранов на столь длительный срок.

— Гарретт, ты всегда возвращаешься домой и всегда потом сбегаешь. Какой в этом смысл? Если ты чувствуешь необходимость быть с ними, почему уходишь? — мой вопрос не был тактичным, но я должна была знать.

— Я дурак и возможно больной, поэтому всегда возвращаюсь, но ухожу я от них, потому что кто-то должен меня защищать. Я не обманываю себя и прекрасно понимаю, что мои собственные родители медленно меня убивают и когда дело заходит слишком далеко, я должен брать себя в руки и ставить собственную жизнь превыше их желаний. И знаешь, что меня каждый раз сильнее всего тяготит в этом решении? Мои родители были бы куда довольнее, если бы я просто убил себя.

========== XX. ==========

Неделя после того звонка была моей последней экзаменационной в семестре. И каждый ее день Гарретт был рядом, тихо сопровождая меня к концу этого ада.

Когда был сдан последний экзамен мы провозгласили это трехкратным «Ура!» и по традиции собрались праздновать в родной кофейне. Все были так рады, словно я вернулась из долгой рабочей командировки, несмотря на то что, по сути, я проводила с ними так же много времени, как и прежде.

— Наша малышка наконец-то вернулась к нам! — радостно объявил Марк, поднимая бокал с шампанским.

— Вы серьезно, что ли? Я была здесь чаще чем дома! — я понимала, что они имели в виду, но не возмутиться было невозможно.

— Ты была далеко-далеко от нас. С возвращением домой, — Гарретт поддержал общее настроение, с веселой улыбкой целуя меня в макушку. Я покраснела, раньше парень никогда не показывал наши отношения при людях. Ребята это тоже заметили и соответствующе отреагировали. Эмили захлопала от умиления и восторга, Марк хохотнул, а Питер был в своем репертуаре.

— Ребята, ну вы бы уединились для начала!

Вечером продолжался в таком ключе с шутками, подколками и атмосферой семейного единения — все, за что я так любила наши празднования.

После выпитой бутылки Эми по обыкновению исчезла где-то на кухне, по-матерински хлопоча, чтобы все были сыты и довольны. Марк и Питер начали разговор на сложную и спорную тему и были полностью поглощены дискуссией, а мы с Гарретом вышли подышать воздухом на освещенную фонарями улицу.

Июньский вечер был ласковым как объятия нежного кудрявого мальчика. Я поддалась ему, несмотря на терзавшую меня весь вечер тревогу. Парень обнимал меня со спины, соединив ладони на моей талии. Я запрокинула голову, нежась в его чутких руках. Эти объятия были с оттенком горечи, и я знала, что последует за ними.

— Лайла, — прошептал он практически мне на ухо.

Я недовольно застонала. «Не надо, только сейчас. Не порть этот вечер».

— Лайла, я уеду сегодня.

Слова были произнесены. Июнь был убит выстрелом в сердце.

Я вывернулась из его рук и отошла. Было глупо обижаться, но чувства редко бывают рационально оправданными. Я ничего не могла поделать с ощущением, что он меня бросает. Разумные доводы не имели для меня смысл в тот момент, все что я знала — это то, что я останусь одна.

— Лайла, — Гарретт не решался подойти. Он знал, как я себя чувствовала. Он всегда все знал, но в этот раз не мог сделать ничего, чтобы это отравляющее чувство исчезло. — Лайла, пожалуйста, не позволяй мне уехать, не попрощавшись с тобой.

Я разозлилась на себя и на него, на его родителей и на эти отношения. Я чувствовала себя беспомощным маленьким ребенком, у которого отбирают только что подаренную долгожданную игрушку. Злые слезы брызнули из глаз, я сжала зубы и руки, чтобы не дать рыданиям вырваться из груди. Я так часто плакала на глазах Гарретта, что это уже становилось унизительным.

— Лайла, я очень скоро вернусь, и я буду звонить и писать каждый день. Ты не останешься одна, я обещаю. Я буду рядом, Лайла. На расстоянии вытянутой руки, если ты будешь носить телефон с собой. Я обещаю.

Он обошел меня, чтобы не навязывать прикосновения и видеть мое лицо. Он всегда знал, что и как нужно говорить и делать. Этот чертов мальчишка всегда знал, как я себя чувствую.

Я глотала злые слезы, не слушая его и не желая смотреть. В тот момент мне было все равно на его обещания, я чувствовала февральский холод одиночества и страха.

— Лайла, посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри, — он мягко взял меня за плечи и наклонился, чтобы заглянуть мне в лицо. Я все еще была зла, поэтому вскинула голову и вызывающе посмотрела ему в глаза. Но моей дерзости на долго не хватило, потому что теплые ореховые глаза смотрели так же как всегда: с огромной любовью и заботой. Я ощутила себя ужасно глупой и неблагодарной. У меня больше не было сил терпеть эти злые одинокие слезы, и я как маленькая девчонка бросилась ему в руки, чтобы меня приласкали, погладили по головке и еще сотню раз пообещали, что все будет хорошо и одна я больше никогда не останусь.

— Я очень скоро вернусь и всегда буду рядом. Все будет хорошо, я никогда не оставлю тебя одной. Я обещаю, Лайла. Я тебе обещаю, — он гладил меня по волосам и приговаривал одно и то же мягким успокаивающим голосом.

В его руках я действительно была ребенком, все той же маленькой девочкой, которая, надрываясь, кричала одна в квартире, звала маму и понимала, что никто не придет и никому она не нужна. Только в этот раз я действительно не была одна и только в его объятиях я почему-то начинала верить, что это невыносимое одиночество больше никогда не повторится. Один Гарретт заставлял меня поверить, что человек, которому я всегда была нужна, наконец-то нашел меня и никогда не отпустит.

— Если ты хотя бы раз в день не будешь давать о себе знать, можешь не возвращаться. Я не буду ждать тебя, если ты позволишь себе хоть на день забыть меня. Ты понял, Гарретт? Я не буду ждать тебя, если ты заставишь меня думать, что я тебе больше не нужна, — я отстранилась немного, чтобы запрокинуть голову и высказать свои капризные требования прямо ему в лицо.

Дважды повторять не надо было. Парень с очень серьезным видом кивнул и снова крепко прижал к себе, немного укачивая в объятиях.

— Лайла, ты мой ангел, единственная причина, по которой я живу. Я ни на секунду не смогу забыть тебя.

И этот чудесный момент, как и каждый до этого, мастерски разрушил тот самый человек, который по всей видимости годами оттачивал свое мастерство на других людях, чтобы потом разрушать отношения своему лучшему другу. Да-да, в этот трогательный момент на сцене появился Питер.

— Ребята, я все понимаю, любовь-морковь все дела, но мы вообще-то сегодня возвращение Лайлы празднуем, а вы от нас сбежали! Так нельзя, так не делается! — вероятно выпитое шампанское сыграло свою роль, и парень стал просто невыносимо активным и разговорчивым.

— Говорил я Марку, что ему нельзя даже безалкогольное пиво. Никто меня не слушает, — Гарретт тихо проворчал, озвучивая мои мысли. Я захихикала, несильно пихая его в бок, давая понять, что полностью поддерживаю его негодование.

А внутри под громогласное сопровождение Питера мы разрушили еще одну идиллию, но ребята по всей видимости были либо слишком долго женаты, либо уже достаточно дружили с парнями, чтобы полностью игнорировать любой шум, производимый невыносимым психотерапевтом. Они как стояли, прижавшись друг к другу, так и стояли еще несколько минут, пока неугомонный Питер открывал следующую бутылку и всем разливал. Мы с Гарреттом были умилены видом супружеской пары, которая нам всем выступала в роли родителей, но тем не менее наш озабоченный взгляд был прикован к парню, который держался совершенно трезво, если не считать хлещущей через край энергии. Но делать было нечего, отбирать у него из рук алкоголь никто не собирался, и мы с моим кудрявым мальчиком в унисон беспомощно вздохнули и в качестве поддержки друг для друга взялись за руки и переплели пальцы.

Вечер продолжался.

========== XXI. ==========

Телефон издал характерное позвякивание, и я с надеждой посмотрела на экран, но в результате лишь разочарованно выдохнула и отложила аппарат. Подперев голову рукой, я смотрела в стену и не заметила, как Эмили разбавила мое одиночество и принесла совершенно необходимый в июльской жаре домашний лимонад.

Гарретта не было уже третью неделю и ждать становилось невыносимо. Он действительно напоминал о себе каждый день, но если первую неделю это были настоящие звонки и как минимум получасовые разговоры, на второй неделе они сменились переписками в течение дня, то теперь я могла лишь надеяться на пару сообщений с практически одинаковым текстом «У меня все в порядке. Скучаю. Скоро вернусь. Люблю тебя».

Да, я требовала от него хотя бы просто посылать весточку, что он и делал, но сейчас это не сильно отличалось от первого раза, когда я могла лишь догадываться, как он и где он.

Ребята переживали не меньше моего, но к сожалению, на них еще накладывалось волнение за меня, потому что все эти три недели я либо безмолвно сидела в кофейне, либо в таком же состоянии находилась в магазине мистера Лиетта и пару раз даже составляла Питеру компанию в такой пустой без кудрявого безобразия квартире.

— Милая, не терзай себя так. Он скоро вернется и все снова будет хорошо, — Эмили присела напротив и озабоченно смотрела мне в лицо.

Они все старались меня ободрить и, честно говоря, я чувствовала себя из-за этого ужасно. Всем ребятам было так же тяжело переносить отсутствие Гарретта. Он был настоящим солнцем нашей компании и, возможно, именно он всегда держал нас вместе, одним своим присутствием создавая доверительную атмосферу любви и заботы. Марк и Эмили были прекрасными людьми и действительно любили нас, но с ними наедине я лично ощущала себя как будто один на один с родителями и это хоть и было приятно, но иногда все же становилось неловко. Питер был большую часть времени занят и лишь наличие друга как-то заставляло его временами появляться в обществе. Гарретт вытаскивал наружу лучшее из нас всех и скреплял искренней, безусловной дружбой и любовью. Без него было тяжело. Одиночество ощущалось февральским холодом и вместе с июльской жарой мне казалось, что меня постоянно бьет лихорадка.

— Я знаю, Эми. Прости, я совсем раскисла. Не надо мне, наверное, пока к вам приходить. Я сижу здесь как вдова, представляя его на привычном месте напротив. Скоро начну сума сходить, — я слабо улыбнулась девушке, понимая, что мне совсем не удалось свести все к шутке.

— Дорогая, о чем ты говоришь! Тебе сейчас не стоит оставаться одной! Нам спокойнее, когда ты здесь. Мы хотя бы можем видеть, что ты жива. Прости меня, милая. Я говорила, что ожидание Гарретта всегда стоит того, но я даже представить не могу, как тяжело тебе сейчас. И я уже не знаю, стоят ли действительно всего этого твои страдания, — я с удивлением уставилась на Эмили, не в состоянии поверить только что услышанному. Бедная девушка винила себя в моем нынешнем состоянии! Это было немыслимо.

— Эмили, ты что! Ты совсем не виновата в том, что я сейчас чувствую. Никто не виноват! И мои нынешние переживания и рядом не стоят с тем счастьем, какое я испытываю, когда он рядом и мы проводим время все вместе. Эмили, даже эта тоска — чувство гораздо светлее всего того, что было в моей жизни до вашего появления. Я благодарна, что могу испытывать это. Я счастлива, что у меня есть повод так тосковать и что я знаю, какая взамен нее придет радость, когда Гарретт вернется. Сейчас мне так грустно только потому, что я привыкла видеть его рядом, чувствовать его присутствие, даже когда его нет в поле видимости. Но чем дольше он отсутствует, тем сильнее испаряется его образ и мне снова начинает казаться, что все его существование в моей жизни было лишь чудесным сном. Я просто скучаю, но это пройдет.

— Лайла, я не буду делать никаких выводов, но ты изменилась с нашей первой встречи. Ты стала гораздо откровеннее в своих чувствах. Мне кажется, это хорошо. Ну что ж, не буду тебе докучать. К тому же появляются клиенты, значит пора возвращаться к работе, — девушка встала и на секунду зависла, задумавшись над чем-то. — Я очень счастлива, что вы с Гарреттом нашли друг друга. Похоже, некоторые союзы действительно скрепляются на небесах.

И сказав это, Эмили упорхнула за барную стойку в свое царство кофейных зерен и чайных пакетиков.

Я задумалась над ее последними словами и незаметно усмехнулась. Учитывая то единственное нежное слово, которым называет меня Гарретт и мои мысли, когда я наблюдаю за ним со стороны, складывалось впечатление, что данный союз мы собственноручно на небесах и скрепляли.

Приносящий одни лишь разочарования телефон вновь с надеждой зазвенел. Я уже не ждала, что мое желание исполнится и поэтому не торопилась брать его в руки. Но он издал звук во второй, затем в третий раз и только тогда замолк. Я заинтересовалась, никто из моих знакомых не имел привычки писать за раз больше одного сообщения. В том числе и кудрявый беспредельщик. От него так вообще приходило лишь одно в день.

Я разблокировала телефон и необходимый чат уже был открыт на главном экране.

«Лайла, прости, что не могу писать тебе чаще. В последние дни наши с родителями отношения совсем не ладятся.

Не переживай, я в порядке. Мне не привыкать к семейным размолвкам.

Я скоро вернусь. Очень скучаю. Не забывай, что я всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки. Люблю тебя».

Прочитав все, что мог мне сказать в минуту разлуки мой любимый человек, я тяжело вздохнула. Этот проходимец в очередной раз угадал все мои мысли. Даже в сотнях километрах, он все равно читал меня как открытую книгу. С повторным вздохом я положила телефон обратно на стол и подняла глаза на противоположное кресло. Мираж с улыбкой светлее апрельского солнца смотрел на меня взглядом теплее майского вечера.

— Не смотри на меня так. Я ничего тебе не прощу, пока ты не вернешься, пусть ты и одним своим приношением навсегда сделал совершенными освящаемых.

Я тихо засмеялась бредовости своего поступка. Да уж, вот только Библию мне своим галлюцинациям цитировать не приходилось.

========== XXII. ==========

Июль жег нас своей последней в этом году любовью с таким усердием, словно боясь, как бы мы не позабыли его за следующие одиннадцать месяцев. Жара стояла невыносимая, и от нее уже не спасали ни кондиционеры, ни ледяной лимонад.

Ситуация за последние полторы недели не сильно изменилась, и я все продолжала нервировать своим тоскливым видом всех окружающих. Сообщения от Гарретта с каждым днем становились все короче и короче, что я бы не удивилась, получив текст с одним словом «Здесь».

Разумом я понимала, что его немногословность является последствием видимо не самого легкого периода отношений в семье, но сердце не могло в это поверить и я начинала донимать себя истеричными мыслями, что парню я уже надоела и он просто-напросто сбежал от раздражающих его отношений. Я держала эти мысли при себе, прекрасно понимая, каким бредом они покажутся ребятам, но скрыть их от себя не получалось и они назойливо продолжали будить меня по ночам.

С другой стороны, мне не давало покоя беспокойство, потому что уже скоро должен был пройти месяц с его отъезда, а он несмотря на обещание скоро вернуться, все не появлялся в поле видимости. Вместе с укорачивающимися сообщениями все это наталкивало на не самые приятные мысли. Их я уже не скрывала, а делила с Питером, который хоть и пытался меня успокаивать, а все же судя по выражению глаз и подрагивающему временами голосу, носил в себе похожие переживания.

Эмили мы, конечно же, ничего не говорили и не показывали, потому что бедная девушка и без наших стараний становилась все мрачнее и мрачнее с каждым днем, видимо по-матерински предчувствуя неладное. Мы все сидели как на иголках и нервозно ждали возвращение кудрявой неприятности. Образ Гарретта уже начал исчезать даже из тех мест, которые, казалось, были сотканы из его каштановых кудрей, ореховых глаз, медового голоса и солнечных ямочек.

Человеческая память предавала своей недолговечностью, но мирится с этим никто из нас не соглашался и пусть негласно, но по каждому было видно, что он ведет немую войну за сохранение в своем мире мягкого голоса, добрых, уставших глаз и виртуозных движений тонких пальцев по гитарным струнам.

Именно из-за нежелания беспокоить Марка и Эмили еще и своими переживаниями, я все больше времени проводила в квартире парней, конечно же, когда там был Питер. Ему приходилось меня выслушивать и делать вид, что все в порядке.

В очередной раз я стояла перед дверьми квартиры и настойчиво давила на звонок. Я знала, что парень дома. За время отсутствия Гарретта я уже успела выучить расписание Питера, и теперь надоедала ему в каждую свободную минуту и, честно говоря, мне даже не было стыдно.

Внутри послышались торопливые шаги и через мгновение растрёпанный парень открыл мне дверь. Я рассеянно бросила приветствие и прошла в коридор.

— Прости, я не предупредила, что приду, но за последние две недели ты уже должен был привыкнуть к моим неожиданным визитам, — я не смотрела на него, а просто шла вглубь и вглубь, четко зная свое направление.

— Лайла, — Питер нерешительно позвал меня, когда я уже остановилась перед стеклянной непрозрачной дверью, ведущей в комнату, внутреннее убранство которой я знала настолько хорошо, что в каждом моем сне любое помещение выглядело именно так.

Я глубоко вдохнула, даже на пороге ощущая родной терпкий древесный запах с капелькой корицы. Насладившись моментом воскрешения кудрявого бога в моей памяти, я с готовностью развернулась к темноволосому психотерапевту.

— Да, Пит, я знаю… — я хотела повторить его заевшую пластинку, но на полпути застыла. Что-то было не так. — Питер, ты куда-то идешь? У тебя сегодня выходной, я точно знаю.

Парень действительно выглядел растрепанным, но таким образом, словно впопыхах собирался.

— Лайла, Гарретт не отвечает на мои звонки. Я никогда не звоню ему без надобности, пока он в отъезде, поэтому у нас с ним договоренность, что он никогда не игнорирует мои звонки, в каком бы тяжелом состоянии он ни был. Я звонил ему вчера и сегодня. Он не отвечает.

— Но он писал мне. Вчера точно, — я чувствовала тревогу в его словах и видела в глазах. Меня начало потряхивать.

— Я не знаю, где именно он может быть, но у меня есть догадки. Я еду его искать.

— Подожди, я с тобой! — я не могла представить ситуацию, в котором Гарретту нужно было, чтобы за ним кто-то ехал. Но я ведь совсем его не знала, а Питер по всему видимому убеждал меня в его безопасности на пустом месте.

— Нет, Лайла, ты должна остаться здесь. Скажу тебе честно, я не знаю, в каком он будет состоянии. Когда мы вернемся, ему будет нужен рядом человек, который будет знать и любить его таким, каким он сам хочет себя видеть. Вы знакомы не так давно, и ни одному из нас не хотелось бы, чтобы ваши отношения были разрушены тем, в чем он совершенно не виноват. Лайла, иди домой и жди, я обязательно позвоню тебе, когда найду его.

***

Питер уехал больше суток назад. Я обещала ему ждать и именно этим я и занималась все это время. Я была измучена усталостью и тревогами, но спать не получалось, как и есть. Я просто сидела на кровати, поглаживая время от времени приходившую Анет. Мне было плохо, но что-то подсказывало, что где-то там Гарретту было гораздо хуже и эта мысль выпивала из меня все эмоции.

Питер обещал позвонить, когда найдет его и почему-то я ему верила, но это значило, что прошли уже сутки, а он парня так и не нашел. Это не успокаивало.

Полагаю, я была похожа на ожившего мертвеца. Оставалось лишь радоваться, что в таком виде кроме кошки никому не пришлось меня наблюдать. В самые тяжелые минуты ожидания я развлекала себя мыслями, что Эмили наверное поселилась бы со мной, увидев меня в таком состоянии.

***

Я устала проверять время. Иногда казалось, что оно совсем перестало двигаться, а иногда я будто бы моргнула и попала в другое измерение, где за мгновение исчезало по несколько часов.

До 48 часов с отъезда Питера оставалось совсем ничего. Звонка все не было, Гарретт мне тоже не отвечал. Но две свои эсэмески с одним единственным словом «Здесь» я все же получила.

Я все никак не могла понять, как это у него получалось. Он вел себя по-скотски, заставляя меня не спать уже вторые сутки и выдирать волосы на голове, но при этом не давал повода для обид. Несмотря на все, он продолжал исполнять обещание.

Часы тикали невыносимо громко, а ведь в обычные дни я ни разу не обращала внимание на этот звук. Я начала отсчитывать удары. Раз, два, три…

А вдруг Питер так его и не нашел. Что если ему стало так плохо, что он потерял сознание?

Восемнадцать, девятнадцать, двадцать…

Что если это было на дороге? Посреди ночи, когда уставший водитель даже не имел бы шанса его заметить?

Сорок три, сорок четыре, сорок пять…

Что если он решил напиться, а потом его увидели злые люди с ножами? Что если им не понравилось, как он выглядит?

Девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь…

Что если Питер так его и не найдет? Его объявят в розыск, но никто ничего не сможет сделать? Что если пройдут недели, месяцы, а затем и годы, аего все так и не найдут?

Двести девятнадцать, двести двадцать, двести двадцать один…

Что если в тот день после празднования окончания моей сессии он провожал меня в последний раз? Что если его ореховые глаза больше никогда не посмотрят на меня робко, с любовью? Что я буду делать, если в моей жизни больше никогда не будет Гарретта?

Пятьсот девяносто семь, пятьсот девяносто восемь, пятьсот девяносто девять…

Что если…

Звонкая мелодия надеждой разбила в дребезги мою начинавшуюся истерику. На экране высветился номер Питера, который он оставил мне перед тем, как я ушла из их квартиры.

— Лайла, я нашел его. Мы едем домой, — голос был уставший, но уже не такой тревожный как прежде.

— Как он?

— Плохо, но ему помогут. Все будет хорошо. Я расскажу подробнее, когда мы приедем. Поспи, Лайла.

Я скинула звонок и зарыдала.

========== XXIII. ==========

После звонка Питера я действительно заснула, а когда проснулась — увидела, что со времени звонка прошло почти двенадцать часов, но ни второго звонка, ни сообщения, что они вернулись еще не было.

Пришло время снова волноваться, только в этот раз я могла позвонить Питеру и ему стоило бы мне ответить. Именно этим я и занялась.

Парень взял только после восьмого гудка, к которому я уже успела представить себе как минимум двадцать различных причин, по которым они еще не вернулись и теперь не отвечают: начиная со страшных картин аварий и заканчивая откровенным бредом, где Питера нашел Гарретта в попытках сбежать из штата от меня подальше и понял, что единственная причина его исчезновения заключалась во мне, поэтому теперь он помогает ему скрыться и начать новую жизнь.

— Лайла, как ты? Поспала? — голос парня как раз прервал мою фантазию на моменте, где парни приезжают в Вегас, чтобы отпраздновать свободу и подделать документы.

— Питер, где вы? Неужели, вы еще не вернулись?! — все бредовые идеи моментально исчезли из моей головы, освобождая место для вполне рациональных тревог.

— Вернулись, но я не отвез Гарретта домой. Лайла, я заеду за тобой через полчаса и все объясню, обещаю, — сказав это, Питер скинул звонок и оставил меня в недоумении пялиться на замолчавший аппарат в моей руке.

Парень четко исполнил свое обещание и ровно через полчаса его темно-синяя тойота появилась перед моим домом. Я уже стояла на улице и ждала его, поэтому без промедления уселась на переднее пассажирское кресло и с немым вопросом уставилась на психотерапевта.

— И тебе привет, — тяжело вздохнул он и без лишних слов выехал на дорогу.

— Где он, Питер? Как он?

— Мы как раз едем туда, где он. Я все тебе расскажу, Лайла. Скрывать уже бессмысленно, да и не справедливо по отношению к тебе. Но это требует времени. Начну с того, что, в сущности, Гарретт никогда тебе не врал. Насколько я знаю, он говорил тебе, что у него имеются некоторые проблемы. Так оно и есть. И иногда случается, что эти проблемы обостряются, ухудшая его состояние на некоторое время. Но он не сумасшедший, Лайла. Я клянусь, он не страннее моих клиентов. Просто каким бы уравновешенным и осознанным он ни был, жизненные ситуации, с которыми он сталкивается, иногда оказываются сильнее его.

— Питер, говори по существу. Если бы я боялась психов, я бы никогда не стала продолжать общение с ним.

Парень замолчал на некоторое время, словно всерьез раздумывая над моими словами, в итоге все-таки приняв решение в пользу меня.

— Хорошо. Он в больнице, в психиатрическом отделении. Это не первый раз, когда он ее посещает. Каждый раз по собственному желанию, пусть и по моему совету. В этот раз он тоже согласился, чтобы я его туда отвез, но больше он мне ничего не сказал. Гарретт всегда возвращается от родителей в плохом состоянии, до сюда он обычно доезжает уже более-менее спокойным, потому что вся дорога у него может занимать до недели. Он не едет сразу домой, потому что плохо себя чувствует, но я знаю, в каким местах он обычно останавливается, чтобы в худшем случае иметь представление, где его искать. Как ты понимаешь, этот случай как раз-таки был худшим. У Гарретта тревожно-депрессивное расстройство еще со средней школы и когда его состоянии обостряется, у него может начаться дереализация. Обычно он справляется с ней сам, не теряя ощущения собственного я, но в самых плохих ситуациях он может потеряться. Он перестает осознавать себя в пространстве и времени и, сама понимаешь, к каким последствиям это может привести. Я не знаю, что произошло в этот раз, но в таком паршивом состоянии я не видел его уже давно. Я нашел то его по счастливой случайности. Мне повезло, что на стойке регистратуры в одном из мотелей, где он всегда останавливается, уже третий год работает все тот же парень. Он видел, как Гарретт уходит и понял, что с ним что-то не так. Он, конечно же, не решил за ним последовать, но я хотя бы знал, откуда начинать искать. Он отошел от мотеля на пару миль и видимо совсем потерялся. Я нашел его сидящим под деревом вдали от дороги, он смотрел перед собой, но ничего не видел, никак не реагировал, но и не сопротивлялся. Он не ответил ни на один из моих вопросов, только уже подъезжая к городу сказал «Хорошо» на мои слова, что я везу его в больницу. И еще кое-что. Ты же получила от него сообщение?

Я молча кивнула.

— Он себя потерял, а о тебе не забыл.

***

Когда мы приехали, я была удивлена, хотя едва ли смогла бы объяснить, что именно ожидала увидеть. Но по факту лицезрела самую обыкновенную больницу. В такую же привезли Гарретта после плавания в ледяной воде и в примерно подобную меня на скорой привозили, когда я пару раз теряла сознание от переутомления на первом курсе. В целом ничего особенного, прилично, современно и очень бело. От этого здания холодом разило на километр.

Ощущение февраля заставило меня немного притормозить. Питер воспринял мою заминку по-своему.

— Лайла, все в порядке. Там не будет ничего страшного, самая обычная больница.

— Я знаю и это мне не нравится. Ненавижу больницы, — последние слова я пробурчала уже на ходу. Меня немного разозлила мысль парня, что я испугаюсь встречи с психами. Для меня самым главным чудиком всегда был Гарретт и уж его я точно совершенно не боялась.

Внутри Питер себя чувствовал вполне комфортно и уверенным шагом повел меня куда-то вглубь. Мы шли белыми коридорами, по которым в белых халатах сновали врачи и прочий мед. персонал. Наполнение этого здания тоже никак особо не отличалось от среднестатистических больниц, что, честно говоря, меня немного смутило. И это от Питера тоже не ускользнуло.

— Это на самом деле обычная больница. Отделение психиатрии дальше, но и там нет ничего страшного.

И он был прав. Не страшнее всей остальной больницы, такое же белое. Разве что тут было тише, гораздо тише.

— Он лежит в отдельной палате дальше по коридору. Сейчас должно быть спит. Он под успокоительными. Я могу пойти с тобой, если хочешь, — мы остановились в тупиковом коридоре, вдоль которого располагались пять дверей ведущих в палаты. Здесь Питер уже не звучал так уверенно. По его голосу я поняла причину его беспокойства насчет моего страха. Он тоже боялся.

— Я пойду сама.

Он внимательно на меня посмотрел, словно считывая по моему лицу, действительно ли я была готова к такому, и видимо получил утвердительный ответ.

— Хорошо, я зайду на минутку к его лечащему врачу. Скоро подойду, — он кивнул и исчез за поворотом.

В одиночестве я еще немного постояла в коридоре, не двигаясь. Наедине сама с собой я уже не была настолько уверена в своем решении. Я не боялась видеть Гарретта из-за того, что он был общепризнанным психом. Нет, я боялась своих эмоций, когда увижу его. Меня страшило сомнение, не схожу ли я сама с ума. Мои чувства и переживания никак не вписывались в границы «нормальности», которые я сама для себя установила.

В какой-то момент я испугалась, что простою там так долго, что Питер успеет вернуться и застанет меня в таком виде. Я разозлилась и это подтолкнуло меня в сторону нужной двери.

Перед ней я тоже на секунду застыла в нерешительности, но в конце концов все же зашла.

Парень лежал в белой больничной рубашке на белой подушке в белых простынях и выглядел умиротворенно. Я начала задыхаться.

На какое-то невыносимо долгое мгновение я словно оказалась в том февральском дне, когда вытащила ненормального парня из-подо льда. На какое-то мгновение я поверила, что все события последних пяти месяцев были лишь наваждением, фантазией, галлюцинацией и эта вера разучила меня дышать.

Но я не была бы собой, если бы не смогла взять себя в руки, оттолкнув иррациональное наваждение. Я была не в подходящем месте, чтобы впадать в панику. И как только это осознание дошло до меня, я увидела те моменты, которые фундаментальным образом отличали этот день от того в феврале.

Для начала за окном палило солнце и деревья были покрыты листьями, хоть и выгоревшими. Дальше палата явно отличалась от той, где он находился тогда. Тогда была общая палата, куда привозят людей из реанимации. Здесь же она явно предназначалась для длительного проживания. Ну и наконец сам Гарретт. На первый взгляд мне показалось, что он выглядел так же безмятежно как тогда, но приглядевшись внимательно, я поняла, что это было не так. Он спал, но по всей видимости сон у него был тяжелый. Он еле заметное хмурился и сам в целом выглядел гораздо хуже, чем после купания в ледяном пруду.

С болезненно сжимающимся сердцем я рассматривала его осунувшееся бледное лицо с глубокими синяками и обескровленными губами. Он выглядел как мертвец и лишь тяжело вздымающаяся грудь опровергала это предположение.

Я никогда не видела серьезно больных людей и будучи нервным ипохондриком всегда считала ангину с температурой выше 38 — смертным приговором. Все это способствовало моей иррациональной панике, что парень передо мной не выглядит как человек, который когда-нибудь очнется. Я ничего не могла поделать с этим страхом. У меня снова сперло дыхание, затряслись руки и к горлу подкатили рыдания. Но Гарретт не был бы собой, если бы волшебным образом не чувствовал все мои переживания и не знал, что именно и когда мне нужно.

Белый призрак на больничной кровати слегка пошевелился, хрипло выдохнул и едва слышно пробормотал несколько слов:

— Здесь…я…здесь… Лайла.

========== XXIV. ==========

Появившийся минут через пятнадцать Питер застал меня зареванную сидящей на стуле возле кровати Гарретта и державшей его за руку. Несмотря на усилия все еще не пришедшего в себя парня, спасти меня от слез так и не удалось. Оставалось лишь благодарить его и судьбу, что наш общий друг с психологическим образованием мог лицезреть лишь печальные последствия мирового потопа.

— Вижу, вы успели поболтать по душам, — все равно пошутил Питер, хотя, хочу отметить,

его никто об этом не просил.

— Он не просыпался, но разговаривал во сне. Боже, ну что за заноза в мягком месте.

— Абсолютно с тобой согласен. Проблем с нашим другом не оберешься, — подобное саркастично-вредное отношение к одному из самых любимых людей в нашей жизни было безусловно отвратительным, но вероятно лишь оно одно спасало нас от затяжной тоски и непрерывного потока слез.

Питер замолчал на мгновение, с горечью рассматривая друга, но после взял себя в руки и обратился ко мне:

— Я поговорил с его врачом. Он очень хороший специалист, но главная его прелесть в том, что он мой друг и наставник еще со времен университета и Гарретт находится под его крылом с момента первого попадания в это прелестное заведение. Так что, можешь не сомневаться, все будет хорошо. Все обязательно наладится. Этот мальчишка и не из таких передряг выбирался, он сильный.

— Пит, скажи мне честно, какое это по счету его посещение данного прелестного заведения и по каким причинам он сюда попадал.

Парень тяжело вздохнул, явно не радуясь моему вопросу, хоть он и не был для него сюрпризом.

— Это третий раз. Предыдущий был полтора года назад и первый за год до того. Как я уже говорил, каждый раз это было его добровольное решение. Он очень умный парень и всегда готов признать, что ему нужна профессиональная помощь. Предыдущие разы тоже были последствием его поездки к родителям. В первый раз он смог сам вернуться, но потом закрылся в комнате и не выходил двое суток. Мне пришлось взламывать дверь и… я не хочу бросаться в подробности, но он не был в хорошем состоянии. Настолько не был, что пришлось вызывать скорую. Когда он пришел в себя, дал согласие на перевод в психиатрию. Второй случай был похож на этот. Он написал, что выезжает, и когда его не уже неделю как не было, я стал ему звонить. На звонки он не отвечал, я поехал за ним и нашел на обочине дороги, по которой он всегда возвращался. Он не смог назвать ни своего имени, ни адреса. Он в целом ничего не мог сказать, просто повторял «домой» и все. Только в машине он немного очнулся, узнал меня и попросил отвести сюда.

Честное слово, Лайла, он не псих. Немного чудак, но он не опасен ни для себя, ни для общества. Просто чуткий мальчишка с тяжелым детством.

— Я знаю, Питер. Я видела плохих людей, которых по праву можно было бы назвать психами. Только вот у них не было оправдания в виде официального диагноза.

Я знаю, о чем ты переживаешь. Похоже, у Гарретта научилась мысли читать. Я не оставлю его. Никогда уже. И если его родителям так нужно будет попить родной крови, то пусть сначала справятся со мной. Я никогда не брошу его. Но ты не подумай. Мне вовсе не жаль его или что-то в этом роде. Может, ты меня еще не раскусил, но я совсем не сочувствующая мать Тереза. Он никуда от меня не денется, потому что слишком много мне должен и за всю жизнь не выплатит свой долг.

Питер выслушал меня молча и с явным облегчением кивнул. Он явно давно во мне разобрался.

Я просидела у кровати больного весь оставшийся день. Питер присутствовал набегами, он заехал еще раз ко мне домой, привез книги, чтобы я не сошла с ума от безделья. Потом съездил к ним домой и привез вещи Гарретта. После своих рейдов он немного посидел с нами, а потом отлучился работать. Как оказалось его ординация находилась в этой самой больнице.

Я читала спящему кудрявому парню «Под стеклянным куполом» Сильвии Плат. Не самое жизнеутверждающее чтиво, но не выбирать же мне специально книги под вкусы и нужды человека, который даже не соизволил очнуться.

Я успела прочесть всю книгу, а он так и не открыл глаза. Меня бы скорее всего снова охватила паника, если бы я как минимум полчаса пристально не следила за его мерно вздымающейся грудью.

Потом я проголодалась и, решив, что я вообще-то обиделась на такое возмутительное поведение, с тревожным сердцем пошла искать больничный буфет. Страх, что Гарретт проснется и окажется в одиночестве не позволил мне спокойно поесть, поэтому я, купив себе сэндвич и кофе, на всех порах помчалась обратно. Но к моему разочарованию этот бессовестный дурак даже не думал просыпаться. Свой сэндвич с курицей я съела в злой тишине, запивая карамельным латте.

Он не пришел в сознание даже когда после приемных часов к нам зашел Питер. Он пытался остаться на ночь, но был со всей строгостью выпровожен мною домой. Еще нам тут не хватало постоянного присмотра мозгоправа.

Я читала Гарретту «Избранное» Уильяма Блейка, и сама не заметила, как выключилась, опрокинув голову на больничную койку.

Разбудило меня странное ощущение, словно кто-то потянул за мою руку. И это было очень кстати. Мое ходячие безобразие наконец-то проснулся. Видимо, он не сориентировался со сна, пытался подвигать конечностями и потянул вместе с тем мою руку, которая все это время крепок сжимала его ладонь.

— Лайла, что происходит? Боже мой, где я был? Я понимаю, где я сейчас, но что произошло? — парень медленно бормотал слабым голосом, с трудом раскрывая глаза. Ему сильно повезло, что в палате горел лишь вспомогательный приглушенный свет, а шторы были плотно задернуты.

Я уже собиралась ответить, конечно же в своей язвительной манере, но он не дал мне, внезапно всполошившись и резко поднявшись на кровати.

— Подожди! Скажи, я ведь не пропустил ни одного дня?! Хотя бы сообщение каждый день — я ведь выполнил условие?! — он звучал не на шутку встревоженным, и я со стыдом и скрытым удовлетворением вспомнила свою прощальную угрозу.

— Успокойся, чудик. Передо мной ты чист и невинен.

Он с ощутим облегчением опустился обратно на подушки, издав долгий вздох.

— Значит, я имел право вернуться? Ты ведь ждала меня? — он повернул голову ко мне, разметав кудри по подушке и спросил улыбаясь мягко, но глаза выдавали лукавство. Вот же бессовестный проныра!

— Ждала. Но это было в последний раз. Я больше никогда не соглашусь ждать тебя.

Гарретт побледнел и в его глазах появилось совершенно невыносимое отчаяние. В его мыслях я ставила ему ультиматум, что-то вроде «я или твоя семья». Было невыносимо держать его в неведении моих планов, и я сразу же продолжила свою мысль:

— Если тебе понадобится уехать, один ты больше не поедешь. Хочешь или нет, но я буду с тобой. Я теперь всегда буду с тобой, как минимум в одном городе. Либо так, либо я навсегда исчезну из твоей жизни. Я не железная, Гарретт. Я не могу быть как какая-нибудь благородная жена арестанта, которая с младенчества приучена ждать не хуже Хатико. Я не такая. Я вспыльчивая и нетерпеливая и я больше никогда не буду смирно сидеть и ждать тебя. Если хочешь приносить себя в жертву семье, я не против. Но только в моем присутствии.

Я была в запале и могла наговорить еще кучу всего, но Гарретт остановил меня, мягко сжав за руку.

— Я люблю тебя, Лайла, — я посмотрела на него и в добрых ласковых глазах увидела, что меня поняли и со мной согласны. Я молча кивнула.

========== XXV. ==========

Оказалось, что Гарретт очень умно очнулся где-то за полчаса до подъема. После его лечащего врача, который пришел проверить общее состояние парня, нас навестил сияющий Питер, которому по всему видимому уже донесли о чудесном пробуждении нашего кудрявого божьего сына.

— Отоспался, я надеюсь? Нехорошо получилось, друг мой. Ты даже не представляешь, в какой тревоге Лайла просидела рядом с тобой все то время, пока ты крайне беспечно пребывал в стране грез, — ожидаемо парень начал с шутливых претензий.

— Простите меня. Я снова доставил вам кучу хлопот, — зря Питер поднял эту тему. Насколько я знала Гарретта, он всегда очень серьезно воспринимал слова, что кто-то из близких тревожился из-за него. — Боже мой, Лайла! Я же обещал, что никогда не доставлю тебе проблем. Я не исполнил свое первое обещание, — он посмотрел на меня совсем не с шутливым страхом, чем заставил меня тяжело вздохнуть.

— Согласна, не стоило тебе давать таких обещаний. Особенно учитывая, что ты весь в целом одна большая проблема. Но что уж тут поделать? Ты мой крест и мне тебя нести, — я снова тяжело вздохнула, нагнетая пущего драматизма.

Оба парня внимательно меня осматривали, не в состоянии решить, не сошла ли я с ума, проведя целые сутки в психиатрическом отделении.

Дурачить их было очень приятно, но я все-таки не каменная и поэтому сама не удержалась. Оба друга облегченно выдохнули, когда я негромко рассмеялась.

— Господь, спаси мою душу! Лайла, я уже думал, что мне придется организовывать госпитализацию еще и своей подруги! Представь, какие бы слухи поползли по больнице! Молодой, привлекательный гений психотерапии практикует зловещие процедуры на близких друзьях, отчего те совершенно теряют разум! Да я бы стал живым персонажем романа Эдгара Аллана По. Хотя, в принципе неплохая репутация для будущего светила психиатрии. Лайла, можешь спокойно терять рассудок.

Мы все рассмеялись и Питер со спокойной душой отправился проводить свои зловещие опыты над бедными пациентами.

— Лайла, если без шуток, я ведь правда обещал тебе — никогда не доставлять неприятности. Я обещал тебе не быть причиной твоих тревог. Я обещал это тебе и не сдержал обещание, — Гарретт впился в меня своими внимательными глазами цвета фундука и весь очень серьезно выглядел так, словно тема вовсе не исчерпана.

Мне оставалось лишь продолжать издавать тяжелые вздохи. Я накрыла руку глупого парня своей ладонью и ответила ему не менее серьезным взглядом.

— Гарретт, исполнение этих обещаний изначально не было тебе под силу, потому что это не в твоей власти. Только я могла решать, волноваться ли мне за тебя и считать ли одно твое существование своей персональной головной болью. Это было в моих руках, и я приняла свое решение. И чтоб ты знал, я не отступлюсь от него до конца. Ну или как минимум пока ты не сбежишь от меня или у меня не взорвется голова от постоянных мыслей, в какую передрягу ты вновь умудрился впутаться. В конце концов я ждала тебя всю жизнь и теперь моя главная ответственность — следить, чтобы ты был только моей проблемой.

— Тогда хотя бы признай, что это все того стоит. В конце концов наша любовь глубже океанов, — вот теперь разговор был исчерпан и обольстительный безобразник улыбался своей самой обезоруживающей улыбкой, тонко намекающей мне, что этого чертенка защищать придется не только от самого себя или самых близких людей, но еще и от кучи фанаток, которые незамедлительно слетятся на талант, невыносимую улыбку с ямочками и отвратительно притягательные две родинки над скулой.

Я смерила его суровым взглядом, заранее готовясь проводить долгие воспитательные беседы с целью отучить этого будущего Иисуса всех девочек от 12 лет от излишней дружелюбности.

— Если после всего этого ты сбежишь от меня с какой-нибудь девчонкой, которая едва закончила школу, я верну твое безжизненное тельце туда, откуда его изначально и достала.

Это была шутка в какой-то мере, но парень напряженно взглотнул.

— Лайла, но это ты девчонка, которая едва закончила школу. С кем еще мне сбегать?

— Гарретт, я тебя предупредила.

Парень примирительно вскинул руки и снова засмеялся своим медовым смехом. Я расслабилась и решила, что пока мы поживем в мире.

Все остальное время я пересказывала Гарретту новости, которые он пропустил в свое отсутствие. По большей части додумывая детали, учитывая, что я сама вовсе не была в состоянии полного присутствия весь этот месяц.

Всю идиллию нарушил совсем некстати нагрянувший психиатр. Это было ожидаемо, в конце концов Гарретт теперь был на стационарном лечении и вряд ли это подразумевало, что круглые сутки рядом с ним будет сидеть переживающая девушка.

Доктор сказал, что раз пациент пришел в себя, то с этого момента начинается его лечение, и это означало, что посещения теперь будут разрешены только в специально отведенные для этого часы. Он собирался наблюдать, как мы попрощаемся и видимо лично меня вывести, но под моим выразительным взглядом, врач все же догадался тактично подождать снаружи.

— Я не хочу, чтобы ты уходила. Но это ведь для моего же блага, верно? — Гарретт посмотрел на меня глазами потерянного щенка, и я на секунду подумала, что ни один охранник меня не сможет вывести отсюда.

— Да ни черта подобного. Тебе лучше со мной, но против больничных правил не пойдешь. Ты теперь настоящий арестант, а мне придется приходить к тебе на свидания, пряча в передачки ножи.

— Давай обойдемся без ножей, а то доктор Коулман вполне может продлить мое заключение, — со смехом ответил Гарретт. Милый мальчик совсем не подозревал, что это была шутка лишь наполовину.

— Мне надо идти, или твой доктор ворвется сюда и будет вытаскивать меня насильно, — от себя я подобного не ожидала, но в моем голосе слышались те же нотки потерянного щенка, что и просвечивали в глазах кудрявого заключенного.

— Возвращайся, теперь пришла моя очередь преданно тебя ждать, — он взял меня за руку и накрыл второй, заключая в нежный, теплый плен.

Да уж, никогда мне еще не было так тяжело от кого-то уходить, но за дверью раздалось весьма многозначительное покашливание.

Я склонилась над словно утонувшим в одеяле и подушках парнем и поцеловала моего брошенного мальчика на прощание в лоб.

Доктор психиатр стоял в коридоре и ожидал меня.

— Ну все, я бросила его, как вы и хотели, — это, наверное, была самая детская реакция из всех возможных, но я была искренне обижена.

— Мисс, поймите, я вовсе не пытаюсь разлучить вас с этим молодым человеком, просто порядок должен соблюдаться, особенно в моем отделении, — созданный мною образ безжалостного надзирателя таял на глаза. Доктор Коулман оказался приятным мужчиной лет пятидесяти, темноглазый и все еще темноволосый, хотя уже и с заметной благородной сединой. Он выглядел очень дружелюбным и надежным. Сама того не замечая, я проникалась все большим доверием к его персоне и была уже даже рада, что такой человек является лечащим врачом моего наивного чудака.

— Да, я понимаю. Извините, что сделала вас надзирателем концлагеря. Просто, знаете, его очень сложно оставлять, — я грустно вздохнула, в очередной раз поступая несвойственно себе, раскрывая как на ладони все мысли перед незнакомым человеком.

— Надзирателем концлагеря? Вот уж не ожидал, что могу производить такое впечатление. Мисс, вам нужно отдохнуть. Возвращайтесь завтра, хорошенько выспавшейся. Гарретта никто мучить здесь не будет, и я смею надеяться, что завтра он тоже предстанет перед вами в лучшем виде, — главврач отделения психиатрии посмеялся над моей нелестной характеристикой, но в целом он походил на заботливого отца.

— Доктор Коулман, а какое лечение ждет его? И как долго он должен будет пролежать здесь?

— Насколько я понимаю, юная леди, вы не родственница этому юноше. По всем правилам я не имею права раскрывать вам такую информацию. Но я сделаю исключение, потому что доктор Браун сообщил мне, что вы вероятнее всего будущая миссис Борнс, — я моментально вспыхнула, вовсе не ожидав подобной подлости от Питера, но довольно быстро взяла себя в руки, осознав, что это и в самом деле поможет мне занять практически семейную позицию по отношению к пациенту. Мужчина тактично не обратил внимания на мою реакцию и как ни в чем не бывало продолжил:

— Гарретта ожидает стандартное лечение для пациентов с его расстройством. Ничего страшного или жестокого, обычная терапия: индивидуальная и коллективная. Ну и медикаментозное лечение, но это вовсе не будет так как показывают в фильмах. Он не станет безэмоциональным зомби, не начнет слышать голоса или ощущать преследования, не назовет себя Иисусом и не будет заявлять, что его похищали инопланетяне, а правительство это скрывает. Я давно работаю психиатром и знаю, что люди думают о таком заведении. Ничего подобного не произойдет. Таблетки просто помогут ему успокоиться, приведут гормональный баланс в норму. Насчет срока пребывания, нынешний приступ был достаточно сильный, и реабилитация займет время. Я боюсь, что ему придется задержаться в наших стенах как минимум на месяц.

— Целый месяц?! Поверить не могу, что даже тут он умудрился все повернуть таким образом! Я говорила, что он мерзавец? — этот неблагодарный подлец снова заставлял меня ждать его и снова так долго. Он снова бросал меня.

— Мисс, не знаю, о чем вы говорите, и, пожалуй, оставлю это вам. Вы можете навещать пациента каждый день с пяти до восьми и по выходным дополнительные часы с одиннадцати до часу. В остальное время вам находиться здесь нельзя, и я не сделаю вам поблажку, даже если доктор Браун будет умолять меня на коленях. Мне очень жаль, но правила есть правила.

— Не переживайте, я не стану пробираться к нему по ночам через окно. Я буду приходить каждый чертов день в часы посещений и в дополнительные часы по выходным. Я заставлю его пожалеть, что он так накосячил. Он больше никогда не посмеет заставить меня ждать его. До завтра, доктор Коулман. Проследите, чтобы это недоразумение не сбежал от вас раньше, чем я приду.

========== XXVI. ==========

Август прошел для меня в психиатрическом отделении. Да уж, не так я собиралась провести свой второй месяц каникул. Но, честно говоря, это вовсе не было плохое времяпрепровождения. Даже совсем наоборот, каким-то образом это были веселые, легкие часы.

Я в точности исполнила свое обещание приходить каждый день. Я приносила с собой книги и читала их Гарретту вслух, а когда я уставала — читать продолжал он. Пару раз я решила повредничать и приносила свой учебник по биохимии, но чаще всего это были художественные произведения, чтение которых я постоянно отодвигала из-за непрекращающейся учебы. Иногда, когда я читала, Гарретт рисовал или писал стихи для новых песен. Временами он играл мне, а иногда устраивал концерты для других пациентов и их посетителей. С общего согласия и личного разрешения главврача, конечно же.

В выходные с утра заходили Эмили с Марком. Они очень явно волновались за парня, но все-таки это не был его первый привод, поэтому уже на втором посещении им удалось хорошо провести время с неунывающим музыкантом. Больше всего Эмили переживала, что они не могут навещать его чаще, поэтому дважды в неделю передавала ему посылки через меня. Я даже немного завидовала этому особому обращению, но так как меня тоже кормили домашней выпечкой из передачки, я не сильно возмущалась. Эмили была чрезвычайно сердобольной, поэтому передавала в таком количестве, что Гарретт даже при самом большом желании бы сам не управился. Как минимум половина посылки делилась между медсестрами и некоторыми пациентами, к которым добрый мальчишка успел уже прикипеть всем сердцем.

Питер в часы посещения не заходил, пользовался своим положением и заглядывал к другу в течение дня. Но содержимое посылок мимо него не проходило, что было слегка различимо по круглеющим щекам, это делало его просто очаровательным. Мы с Эмили не упустили подобные изменения из виду, и наш пухлый психотерапевт обиделся и целую неделю не открывал кабинет, когда мы приходили его проведать.

Но в целом дела шли очень хорошо. Предсказание доктора Коулмана сбылось и Гарретт действительно быстро шел на поправку, радуя меня своим уже гораздо более здоровым видом и неизменной любовью в ореховых глазах. Я видела, что он был мне благодарен, хотя мои поступки совершенно не стоили того.

Одним чудесным августовским днем, мы с Гарреттом в очередной раз коротали жаркие последние дни лета в его палате. Деревья за окном начинали желтеть, и в целом чувствовалось приближение осени. Лето день за днем медленно умирало, принося чувство легкой тоски. Прощаться совершенно не хотелось. Оно подарило мне столько волшебных моментов в этом году и с его уходом меня не отпускал страх, что вместе с жаром и бесконечно долгими днями из моей жизни уйдет все хорошее: вся любовь и нежность, все тепло и мягко баюкающая меня в своих объятьях надежда. Я боялась, что все светлые чувства смоет беспрерывными дождями и мое небо затянется тучами, не пропускающими ни одного ласкового лучика.

Я боялась, что, сотканный солнечным теплом и весенними цветами, Гарретт исчезнет с первым порывом пахнущего дождем ветра. Он выглядел как бог летнего солнцестояния, но я забывала, что его мне подарил февраль.

Видимо, обдумывая все это, я выглядела как-то особенно потеряно, потому что, все это время спокойно бренчащий, парень пристально уставился на меня. И дошло даже до того, что он отложил гитару на кровать и наклонился ближе ко мне, выжидающе сомкнув руки на коленях.

— Лайла, что происходит? Ты выглядишь так, словно думаешь о тех вещах, которые не являются правдивыми, но ты еще это для себя не выявила.

Настал мой черед пристально вглядываться в парня.

— Только не говори, что у меня и для такого рода мыслей есть специальный вид.

Парень мило хихикнул, словно выдавая какой-то очень забавный секрет.

— Ты даже не представляешь, насколько у тебя выразительное лицо. Мои любимые выражения — это «злюсь, но сама не понимаю на что, поэтому постараюсь не показывать» и «прекрати читать мои мысли, проклятый потомок колдовского рода». А сейчас у тебя лицо «если ты не заткнешься, то мне придется подвергнуть тебя расправе», — мысль о приближающейся кончине парня особенно порадовали, поэтому он договаривал с улыбкой невинного ребенка, за спиной сующего пальцы в розетку.

— Прекрати давать глупые названия моему выражению лица. Я серьезно, — несмотря на свои слова, я немного улыбалась. Гарретт всегда знал, как поднять мне настроение и точно выбирал момент, когда это действительно необходимо.

— Хорошо, я не буду, но взамен ты расскажешь, что же тебя беспокоит. И я тоже серьезно, Лайла. Когда ты из-за чего-нибудь волнуешься, я тоже начинаю переживать. А мне вредно, я ведь на лечении, а значит болен, — он продолжал свой шутливый тон, но слова его были серьезными, и он действительно не шутил.

— Ничего не произошло, и не произойдет. Просто очередной иррациональный страх. Я боюсь прихода осени. Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось. Чувствую себя, как ребенок, который все каникулы весело проводил время в лагере, но солнечные деньки заканчиваются и снова приходится с родителями ездить по магазинам и покупать ручки. Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось. У меня такое ощущение, что оно заберет с собой всех фей, эльфов и их волшебного короля. Я, наверное, впервые за всю свою жизнь действительно наслаждалась летом и теперь я не хочу, чтобы оно заканчивалось.

— Лайла…

Гарретт тихо и грустно произнес мое имя, встал с кровати и опустился на колени перед стулом, на котором я сидела. Я смотрела на него сверху вниз, а он на меня как любящий щеночек, пытающийся всеми силами подбодрить хозяйку. Он взял меня за руки и опустил голову на наши ладони, лежащие у меня на коленях.

— Я бы хотел сказать, что это не так. Что лето не заберет с собой ни капли волшебства из твоей жизни. Я бы хотел сказать, что осень будет такой же сказочной и все феи, эльфы и особенно их волшебный король сделают все возможное, чтобы твоя жизнь стала настолько прекрасной и чтобы это продолжалось так долго, что ты смогла бы наконец поверить в простую истину - чудо не во времени года, а в тебе самой. Я бы хотел тебе сказать, что все хорошее только начинается. Но эти слова мало что смогут сделать, потому что все добрые и правдивые слова слабее тех, которые заставляют волноваться и переживать. Все хорошее сначала должно дойти до головы, а до нее не добраться, пока сердце бродит в темноте. Поэтому я ничего не скажу. Все нормально, если ты боишься и все в порядке, если ты переживаешь о будущем, потому что настоящее такое хорошее. Это все замечательно, Лайла. Ты можешь испытывать все это сейчас, потому что эти эмоции сделают тебя только счастливее, когда твои страхи не оправдаются.

Я была благодарна, что он не смотрел на меня в этот момент, потому что ему в очередной раз удалось найти именно те слова, которые мне нужно было услышать и как это всегда случалось в последствии: глаза подставляли меня и я была не в силах сдержать слезы. Только вот проблема была в том, что Гарретт забрал себе мои руки, и я не могла остановить стремительные потоки соленной жидкости от впадения в мягкие волны каштанового океана, покоящегося у меня на коленях.

Подобное варварское вторжение не осталось в тайне от самого обладателя шелкового богатства. Он в недоумении поднял голову и уставился на мое уже зареванное лицо самым отвратительно-лукавым образом.

— Лайла, ты меня намочишь! А мне нельзя намокать — я заболею. И учитывая, что я уже болен, то от подобного я могу даже умереть!

— Гарретт, ты больной на голову, а других проблем у тебя нет. Ты уверен, что работал фокусником, а не клоуном? — да, этот парень был моим самым любимым человеком на свете, но я в любой ситуации оставалась собой и один только господь мог знать, за что этот человек полюбил меня взаимно.

— Ты, конечно, права, но все же могла бы и подыграть. Пусть проблемы у меня с головой, но лечат меня так, словно я от смертельной болезни умираю. А клоун для меня не профессия, а стиль жизни! — он трагично поднес свои руки, все еще держащие мои, к своему лбу и сделал очень драматичное лицо. Своего он в итоге добился, и я засмеялась.

— Я люблю, когда ты смеешься. Если бы я был волшебным королем, то твой смех был бы источником магии для всего королевства.

Его слова должны были быть продолжением шутки, но он смотрел так серьезно, что я смутилась. В его глазах всегда было что-то чудесное, но именно когда он смотрел на меня так, у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что в теле этого красивого мальчика живет что-то гораздо большее, чем простая человеческая душа.

— Мисс, вам пора. Часы посещения закончились. А вы, молодой человек, встаньте с пола, а то простудитесь, — глава отделения на своем примере доказывал, что все психотерапевты и психиатры профессионально обучались разрушать важные моменты.

Я глубоко вздохнула, прогоняя наваждение, в котором вокруг головы Гарретта блестел золотой ореол, формируя эльфийскую корону.

— Хорошо, я ухожу, — я встала со своего стула и помогла парню подняться на ноги. — Приду завтра ровно в назначенное время, не минутой позже. Принесу Мопассана, будешь мне читать.

Встав на цыпочки и легонько коснувшись губ парня, я попрощалась и вышла из палаты, оставив смущенного Гарретта наедине с его вторым лучшим другом.

***

— Ваша подруга верна своему слову не хуже средневековых рыцарей. Обещала приходить в любое возможное время и вот уже третью неделю ни единого пропуска. Похвальное упорство!

Парень лишь улыбнулся в знак согласия, но в его голове кружились далеко не радостные мысли, которое он бы и хотел озвучить, но это могло бы послужить лишь удлинению срока его госпитализации, поэтому со своими лечащим врачом он общался только в своих мыслях.

«Доктор Коулман, могу я вам кое-что сказать? Когда она рядом со мной, я забываю, что моя жизнь отвратительно жалкая и что я сам просто ничтожество, не заслуживающее места в этом мире. Когда она рядом, голос матери в моей голове замолкает, и я слышу лишь ее мягкие слова. Если я могу найти ее глазами, я больше не думаю о том, что когда-то сделал. И возможно, она могла бы стать моим исцелением, но, когда она уходит, я не могу найти ни одной причины не разбивать этот лед под своими ногами».

========== XXVII. ==========

Первая неделя сентября закончилась долгожданной выпиской Гарретта. Питер был занят, поэтому смог только проводить друга из стен больницы, но на улице его уже встречали Марк и Эмили. Я была рядом с самого утра, помогая собирать вещи и выслушивая наставления доктора Коулмана.

Странное, наверно, должно быть ощущение, когда забираешь своего парня из психушки, но за месяц каждодневного посещения, это заведение стало для меня практически родным и казалось, словно я просто помогаю Гарретту переезжать из старого места жительства на новое.

Изначально ребята должны были лишь подкинуть нас до квартиры парней, но Эмили разволновалась и заявила, что должна проверить, если в квартире хоть какая-нибудь еда, потому что, зная Питера, весь холодильник скорее всего окажется заставленным энергетиками и всякими полуфабрикатами.

Вот так я и узнала, что из двоих друзей кулинарным мастером являлся мой парень.

Предсказание Эмили сбылось, и вся кухня была завалена пустыми банками и коробочками от еды на вынос. Но в самом холодильнике ситуация все же обстояла получше: помимо всего вышеупомянутого, там еще лежали яйца, молоко, свежие овощи и упаковка сосисок.

Девушка тяжело вздохнула, припрягла Марка собрать и вынести мусор и прогнала нас в комнату, чтобы Гарретт с моей помощью разобрал вещи.

Оказавшись вдвоем в комнате за закрытой дверью, мы синхронно выдохнули от облегчения и, осознав такую гармоничную реакцию, рассмеялись.

— Я люблю Эми всем своим сердцем, но иногда мне кажется, что я в обществе не подруги, а своей настоящей мамы. А еще мне кажется, что Питер получит нагоняй, — парень хихикнул, видимо уже наслаждаясь будущей расправой над лучшим другом.

— Чувствует мое сердце, что если мы с тобой не поторопимся разобраться с вещами, то нагоняй будет ждать нас.

Видеть Гарретта в его собственной комнате здоровым и веселым было самым большим счастьем для меня на тот момент. Честно говоря, я все никак не могла отделаться от тяжелого ощущения, которое возникло, когда заведующий психиатрией провожал нас. В целом все было вполне ожидаемо: добрые слова о том, чтобы Гарретт больше в их стенах не появлялся, напоминания вовремя пить лекарства и все такое. Но что-то было в глазах врача: на своего пациента он смотрел с надеждой, а на меня — с тоской.

Тогда я не придала этому значения, да и сейчас тоже не видела особого смысла, но какое-то беспокойство все-таки сидело где-то в районе живота и царапало отравленными когтями изнутри. Но показывать его в день выписки было бы настоящим свинством с моей стороны, поэтому я незаметно сглатывала, не позволяя яду вытечь наружу.

Гарретт мои слова о нагоняе, который нас ожидает, всерьез не воспринял и первым делом плюхнулся на свою огромную кровать, которая была застелена свежими простынями ярко зеленого цвета. На фоне белых стен постель выглядела как весенний луг, а развалившийся в ее объятиях парень как никогдапоходил на сказочного эльфа.

— Я вообще-то серьезно. Нам стоит опасаться гнева матушки, — я с осуждением взглянула на его умиротворенное лицо, но, конечно же, я совершенно не сердилась.

— Полежи со мной. Меня хоть и выпустили, а я все еще больной и нуждаюсь в отдыхе. А ты будешь моим врачом, ты же тоже скоро станешь доктором.

— Если все, кто носит звание доктора, имели бы право лечить людей, население Земли сократилось бы вдвое.

Мое тихое бормотание не сбило Гарретта с миролюбивого настроя и в целом место рядом с ним на зеленой ткани выглядело так притягательно, что я в конце концов не сдержалась. Приняли меня в этом маленьком волшебном королевстве более чем тепло и даже сразу заключили в объятия.

— Только не долго. Тебе не только отдых полезен, но и физическая активность.

Умиротворение накрыло меня с головой, и я сразу же ощутила желание остаться в этом мягком плену навечно. Парень меня в этом полностью поддерживал и явно демонстрировал свою поддержку, уткнувшись мне носом где-то в районе шеи и нежно обвив руками за талию.

Было тепло и нежно. Я занималась своим любимым делом — перебирала руками его каштановые кудри. Их ласковый шелк струился между пальцев, переливаясь чуть ли не золотом. Я представляла, как это сияние сливается во что-то цельное и материальное и являет собой нечто наподобие короны или нимба. Эти фантазии навели меня на внутренний спор, кем же на самом деле является мальчик с ореховыми глазами — эльфийским королем, архангелом Михаилом или же самим Богом в его нежнейшем обличье.

— Гарретт, ты меня щекочешь, — мягкие, практически невесомые прикосновения кончика носа к коже отдавались приятными мурашками по всему телу, но момент был не самый подходящий, поэтому пришлось замечанием прервать парня.

Он с виноватой улыбкой вынырнул на один уровень с моим лицом.

— Прости, просто ты пахнешь как дом. Самый уютный запах на свете.

— Что в твоем понимании запах дома? Если скажешь, что от меня несет едой или чистящими средствами, я тебя ударю.

Парень тихо засмеялся.

— Не знаю, как правильно описать этот запах. В нем слишком много всего. Дом пахнет твоими сладкими духами, последними лучами сентябрьского солнца, горячим шоколадом и совсем немного химикатами. Но этот аромат, наверное, въелся тебе в кожу.

— А теперь объясни-ка. Это я пахну как дом, или твой дом имеет мой запах? — я задавала вопрос с лукавой ухмылкой, потому что знала, что он с легкостью смутит парня.

— Хм, ты права. Но я не специально, честное слово. Просто, наверное, ты для меня тот самый уютный и безопасный дом, о котором я мог всегда только мечтать.

— Не могу тебя винить. В конце концов, мой дом пахнет терпким парфюмом с древесными нотками, винтажными кожаными куртками, корицей и весенними ветрами. В моем доме всегда играет гитара и, наверное, сам Бог исполняет свои песни, сшитые каштановым шелком и первым снегом.

Гарретт издал восторженный возглас и даже похлопал сложенными у меня за спиной руками.

— Лайла, я всегда знал, что ты безгранична талантлива, но такого поэтизма от тебя не ожидал.

— У меня в этом семестре будет курс по всемирной литературе. Может ты и не заметил, но я вообще-то все лето изучала классиков.

— Сложно было не заметить, учитывая, что практически всего Мопассана тебе прочел я.

— Еще скажи, что тебе не понравилось!

— Совсем нет, в любое время готов повторить! Я готов тебе даже всю «Войну и мир» в оригинале озвучить, только бы ты не уходила никуда.

Он посмотрел мне прямо в глаза и внезапно выглядел так тоскливо, что тяжелый ком подкатил к моему горлу, не позволяя вздохнуть. Я поняла, что в тот момент это действительно имело значение: останусь ли я или уйду хоть на мгновение. Я знала, что мне нужно было сказать, но чертов ком душил все слова в их зарождении и я могла лишь хрипеть.

— Я…не…уйду, — едва слова сформировались и сорвались с моих губ, ком рассосался, и я снова смогла дышать.

— Я проигнорирую то, что ты только что чуть не задохнулась и просто скажу спасибо. Спасибо, что ты со мной.

Дверь распахнулась и на пороге возникла Эмили, которая, увидев, в каком мы с Гарреттом находимся положении, смущенно воскликнула и прикрыла дверь.

— Дорогие мои, могли бы подождать, пока мы уйдем! Идите пообедайте для начала! — Эмили разговаривала с нами из-за полуприкрытой двери, что нас рассмешило и мы едва сдерживали смех. Но нам повезло, что девушка сразу же ушла, иначе мы бы действительно задохнулись и в этот раз уже вдвоем.

Я с трудом приподнялась на локтях, что было особенно сложной задачей, учитывая, что Гарретт до последнего не хотел освобождать меня из объятий.

— Давай, неваляшка. Нам нужно поесть, чтобы мамочка могла со спокойной душой оставить нас наедине, — я произнесла это с хитрой ухмылкой, хотя стоило словам слететь с губ, как я тут же залилась краской, в полной мере осознавая, что может крыться за подобными словами.

Гарретт смущенно засмеялся, но взгляд на меня поднять не решился. Вместо это он поднялся на ноги одним резким движением и подал мне руку, все еще избегая смотреть в глаза.

Эмили приготовила французский омлет, сделала салат и сэндвичи и все за то недолгое время, пока мы с Гарреттом валялись на кровати. Мне стало немного стыдно, но это чувство отступило, когда она начала наблюдать с огромной любовью и нежностью за тем, как мы все это уплетаем.

— Кстати, Питер звонил и сказал, что сегодня он останется ночью на работе. Так что, ребятки, квартира в вашем распоряжении, — Эмили произнесла это так спокойно и ровно, словно комментировала погоду.

Мы с Гарреттом вновь отреагировали симметрично, подавившись едой.

Марк громко засмеялся, а Эмили перепугалась и сначала пыталась постучать нам обоим по спине, а потом помчалась наливать воды.

— Ну что вы смутились как подростки, ей богу. В этой комнате все взрослые люди, и мы не ваши родители, чтобы стеснительно умалчивать самое интересное, — несмотря на свои слова, Марк выглядел как типичный слишком веселый отец, для которого нет темы забавнее чем половая жизнь сына старшеклассника.

— Почему Питер остается на ночь, он же психотерапевт. Он работает по записи, — Гарретт наконец-то откашлялся и явно заподозрил что-то неладное в этой новости.

— А какая разница, почему он остается на работе. Наверное, решил потратить ночь на полезное дело и оказать помощь всем нуждающимся, — Эмили снова была сама невозмутимость.

Новость, конечно, была абсолютно ошеломительной и еще интереснее все становилось от негласного факта, известного всем, что я точно этой ночью никуда не выйду из этой квартиры.

========== XXVIII. ==========

Супружеская пара покинула нас, на прощание Эмили снова расчувствовалась, словно благословляла молодоженов, а Марк ехидно улыбался.

Выпроводив их, мы вновь вздохнули с облегчением, но неловкость ими нагнанная никуда не собиралась исчезать.

— Я ведь не ошибаюсь в своих подозрениях, что ночь в рабочем кабинете Питеру обеспечила Эми? — надо было как-то разогнать давящее молчание, а суть вопроса меня действительно интересовала.

— Я абсолютно в этом уверен. За четыре года, что Питер уже работает, он ни разу не оставался на всю ночь в больнице. Мне кажется, это было довольно жестоко по отношению к нему. Если бы мы захотели уединиться, то смогли бы найти место, не доставляя дискомфорт Питеру, — Гарретт размышлял отстранённо, словно речь вовсе не шла о первой ночи вдвоем. Но я подумала, что подобная тактика наиболее плодотворная и решила тоже еще придерживаться.

— Да, как минимум мы могли остаться у меня. Не думаю, что Анет имела бы что-нибудь против.

Мы повернулись друг к другу, размышляя словно о какой-то абстрактной ситуации и в какой-то момент это стало настолько до смешного абсурдно, что мы в унисон издали сначала сдавленный смешок, а потом засмеялись во весь голос.

Когда смех затих, Гарретт протянул ко мне руки. Я шагнула ему навстречу и оказалась в бережных объятьях. Парень, возвышающийся надо мной примерно на полголовы, уткнулся мне носом в макушку и слегка покачал в своих руках, как маленькие дети укачивают любимые игрушки.

— Мне жаль, что Питеру придется провести ночь на неудобном диване в своем кабинете, но я очень рад, что ты останешься. Мне не хотелось в этом признаваться, но ты заслуживаешь знать всю правду до мелочей. Я боялся момента, когда после выписки останусь один, — он произносил слова тихо, его едва можно было услышать, приглушенного моими волосами.

Каждый звук давался ему с трудом, я чувствовала, что признание сделало его слабее, чем он хотел бы быть передо мной. Но меня это не волновало, я просто была рада, что в такой момент могу быть рядом, чтобы словить его, если он не выстоит под тяжестью своего искалеченного сердца.

— Ничего страшного с Питером не случится. Я не хотела оставлять тебя одного. Мне кажется, мы с тобой достаточно уже были порознь и заслужили немного «вместе».

Парень прижал меня немного крепче, обрадованный моими словами.

— У нас с тобой целый день впереди. Какими безумствами займемся? Я готов на что угодно, только учти, у меня совершенно нет опыта. Можешь мне не верить, но я никогда, совсем-совсем никогда, ни с одним человеком не играл в монополию.

Я резко выдохнула, не ожидая ни начала такой фразы, ни ее конца. Парень засмеялся, выпуская меня из рук.

— Ну раз никогда-никогда и ни с одним человеком, я буду счастлива стать твоей первой…напарницей по монополии.

Озорные огоньки зажглись в ореховых глазах, создавая впечатления, словно все волшебные феи, живущие в этой коронованной древними каштанами голове, собрались вокруг сказочного костра, горящего на золотой пыльце, и устроили бал в честь своего короля.

Гарретт не шутил и следующий час я провела, вспоминая правила, какие-то придумывая сама и попутно объясняя все это совершенно не разбирающемуся в бизнесе парню, который, несмотря на всю свою неосведомленность, все же очень старался и даже делал определённые успехи.

В первом раунде я обобрала его подчистую, но при этом уверенности, что это была честная победа, испытывать не приходилось. Перед вторым раундом я сделала Гарретту строгий выговор, чтобы он не смел мне поддаваться, но ситуацию это особо не улучшило, и я все-таки пришла к выводу, что он на самом деле еще не разобрался в игре и поэтому так бездарно тратил свой капитал. Начинать третий раунд мне не позволила совесть, и мы единогласно пришли к решению объявить следующие несколько часов — свободным временем и заняться привычными делами. Я расположилась на диване, лежа на животе, и занялась чтением вслух Роберта Фроста. Гарретт сел на пол напротив дивана, опираясь спиной об угловую барную стойку, которая отделяла кухню от гостиной и, вооружившись карандашом и блокнотом, принялся рисовать меня.

— Я бы хотел, чтоб лиственная мгла

Не просто мраком для меня была,

Но чтобы мне лесное бытие

Явило в чащах таинство свое, — процитировала я с максимально возможным выражением, но в итоге лишь откинула книгу с усталым вздохом. Фрост нагонял на меня тоску. — Не то, чтобы я была настолько далека от поэзии, но именно Фрост кажется мне престарелым дедулей с вагоном и маленькой тележкой «очень поучительных» историй из молодости, которые он по пятьсот раз пересказывает на каждом семейном застолье. В общем скука смертная.

Гарретт тепло улыбнулся, поднимая на меня сочувствующий взгляд поверх блокнота с очередным шедевром.

— Я не могу разделить твоего разочарования, потому что мне очень даже нравится Роберт Фрост, но я искренне тебе сочувствую. А еще сильнее, потому что на курсе мировой литературы таких «престарелых дедулей» будет как раз-таки вагон и маленькая тележка.

— И чем же тебе так нравится этот задрипанный поэтишка?

Парень задумчиво поднес карандаш к губам.

— Мне кажется, в его стихотворениях есть что-то волшебное. Они достаточно простые, но их каждая строчка звучит ночным ветром и шорохом летней травы. А мои любимые — это те, которые пахнут сенокосом и полуденной жарой. Он не претендует на глубокий символизм, но и в его строчках есть магия.

Гарретт говорил словами студента филологического факультета и с таким же вдохновением. Во мне это вызвало определенные сомнения.

— Гарретт, ты говорил, что нигде не учился после школы. Это не совсем правда, так ведь?

У парня от удивления округлились глаза и брови выразительно взмыли вверх, но реакция была лишь мгновенной, и он почти сразу весело рассмеялся.

— Ты меня в который раз поразила! Я даже не подозревал, что это можно заметить! Но да, ты права, это была не совсем правда. Но я тебе и не врал, потому что по большей части я действительно нигде не учился. У меня есть только очень небольшой опыт посещения средненького колледжа в моем родном городе. Я изучал литературу, успел пройти только курс мировой и английской, потом пришлось закончить обучение. Предвосхищая твой вопрос, уйти пришлось, потому что мои достаточно влиятельные родители не смогли смириться, что я занимаюсь такой бесполезной глупость, и поэтому они надавили на ректора, заставляя того исключить меня. Он преподавал английскую литературу и был моим наставником, почти что другом. Он не мог просто взять и исключить меня, поэтому рассказал о происходящем и я сам забрал документы, чтобы не доставлять ему неприятности. После этого родители требовали, чтобы я подавался куда угодно на юридический, но я решил сбежать из дома. Вот так и закончилась моя академическая жизнь, — парень говорил ровно и без особой заинтересованности словно рассказывал это уже в тысячный раз и не испытывал при этом совершенно никаких эмоций. Но его тон не мог меня провести, я прекрасно понимала, что Гарретт только что раскрыл мне еще одну деталь о той боли и несправедливости, которые ему пришлось пережить по вине самых близких людей.

— Почему ты решил не продолжать учиться? У тебя была возможность подать документы в местный колледж?

— Была на самом деле, но я не стал ей пользоваться. Посчитай меня, пожалуйста, слабаком и неразумным ребенком, но в тот момент, когда профессор сообщил мне, что родители вновь отбирают у меня единственное, что хоть как-нибудь могло поддерживать мой интерес к жизни, у меня перед глазами в очередной раз разрушился мир. Мне было не привыкать к такому повороту событий, но почему-то именно тогда было невыносимо сложно собрать все обратно по кусочкам. Возможно, я просто устал. Ведь так продолжалось на протяжении всей моей жизни. Стоило мне что-то по-настоящему полюбить, как тут как тут возникали родители и говорили, что мое занятие «бессмысленное и бесполезное», что я «бездарный, эгоистичный и неблагодарный» и все, что я делаю — это только «неразумно растрачиваю ресурсы, которыми меня так щедро наградили мама и папа». Я не смог заставить себя продолжить. Я привык навсегда расставаться с тем, что было не угодно родителям. Только музыку не смог бросить. Но тут ситуация гораздо сложнее, музыка — это все, чем я живу. Это то, что течет по моим венам. То, из чего соткана моя кожа, ногти и волосы. Музыка — это не простое увлечение, которое у меня можно отобрать. Она — это весь я целиком, и разлучить нас можно только забрав у меня жизнь. Но можно сказать, что и это они пытались сделать, — в самом начале голос Гарретта был таким же ровным как и прежде, но в определенный момент воспоминания начали оживать в его памяти во всей своей красе и он стал сбиваться, голос задрожал. Ближе к концу я могла отчетливо слышать, что его нежный альт был переплетен с тонкими нитями отчаяния. Закончил он обрывисто, не позволяя себе продолжить мысль.

— Прости, — прошептала я. — Мне не стоило спрашивать. Я не хотела заставлять тебя вспоминать о больном.

Гарретт вздрогнул и резко выпрямился, немного подавшись в мою сторону. В глазах у него стояло чуть ли не возмущение.

— Не надо! Даже не смей! В моем прошлом нет никакой твоей вины и в том, что оно до сих причиняет мне боль — тоже! — он воскликнул так сердито, что я удивленно уставилась на него, раскрыв рот. Мне не было страшно, потому что его гнев не был направлен на меня, но подобные эмоции все-таки смотрелись странно в глубине всегда таких нежных глаз. Увидев мою реакцию, он опешил и смутился, продолжил гораздо мягче: — Ты спросила, потому что хотела узнать больше обо мне. Это очень приятно, и я тебе за это благодарен. Мое детство и юношество не были счастливыми и воспоминания о тех днях заставляют меня грустить и даже злиться, но я не могу от них бегать и никогда не планировал. Я буду рассказывать тебе обо всем, что покажется тебе интересным и мои чувства при этом не имеют никакого значения. Я не очень хорошо умею контролировать эмоции, поэтому, к сожалению, ты можешь заметить отголоски того, что со мной происходило. Но никогда не вини себя в этом! Для начала это всегда мое собственное желание раскопать эти воспоминания и поделиться ими. Я несу на себе так много чувства вины, что не вынесу, наверное, если еще и ты будешь несправедливо взвалить на себя всякое. И к тому же это я должен просить у тебя прощения. Готов поспорить, ты даже не подозревала, какой занозой в заднице окажется тот ненормальный, которого тебе пришлось вытаскивать из ледяной воды одним февральским днем.

Произнеся последние слова, он издал сдавленный смешок. А я слезла с дивана и подползла к нему поближе, что дать подзатыльник, который с трудом сдерживала, начиная с момента, когда этот дурак снова начал винить себя в сотворении мира.

— Эй, за что? — он поднял на меня обиженный взгляд, потирая рукой ушибленное место.

— Чтобы глупости не говорил. Ты тоже ни в чем не виноват.

Я обняла его, и он расслабился в моих руках как маленький доверчивый ребенок.

========== XXIX. ==========

После обмена нежностями я попросила Гарретта дать мне взглянуть на его рисунки. Он сначала помялся, но в итоге под моим давлением смущенно протянул мне блокнот, открытый на еще не законченном скетче. Вполне ожидаемо там была я. Но этот уже известный мне факт не уменьшил охватившее меня изумление. Да, это безусловно была я, но и совершенно не я в тот же момент. Со страницы блокнота на меня глядело божественное создание, расслабленно разлегшееся на диване. Даже несмотря на то, что это был всего лишь беглый набросок, в каждой линии чувствовалась мягкость и нежность. Девушка на листе блокнота была невесомой как парящий на весеннем ветру лепесток. Она была грациозна как стебель подснежника, но в ее уверенной позе чувствовалась сила стремительно мчащейся реки. Она была невозможно прекрасна, она была похожа на ту, кто могла бы с гордостью занимать волшебный трон рядом с каштановолосым королем. Это было создание достойное Гарретта, но это была не я.

— Кого это ты нарисовал? — да, мне был известен ответ, но он должен был прозвучать вслух, иначе я так и не смогла бы поверить в правдивость моих мыслей.

— Не узнаешь себя? Это нормально. Мы не в состоянии увидеть себя глазами других людей, и мы даже не догадываемся, насколько в действительности прекрасны. Я не считаю себя талантливым художником, но даже я своей неумелой рукой смог частично передать то ощущение, которое ты вызываешь одним своим видом.

— Ты видишь меня так? — мне все еще сложно было в это поверить, но от его слов в груди разлилось тепло смешанное с еще непонятным мне страхом.

Гарретт кивнул, помолчал еще несколько секунд, позволяя мне прийти в себя, а потом несильно потянул за руку.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Я послушно поднялась за ним, и он повел меня в свою комнату.

Оказавшись внутри, он уверенно двинулся к вешалке с вещами, рядом с которой присел на колени, отпустив мою руку. Там лежало несколько коробок, которые видимо исполняли роль столь необходимого этой комнате шкафа. Гарретт без колебаний поднял верхнюю плоскую коробку, которая видимо была предназначена для хранения бумаг. Подержав ее в руках буквально мгновение, он перевел взгляд на меня и кивком попросил опуститься рядом, что я и сделала.

— Я не уверен, что тебе понравится ее содержимое, но мне очень хочется тебе показать, — осторожно начал парень, раскачивая в руке коробку.

— Подобные слова не вызывают доверия, но показывай, раз уж привел.

Парень поколебался еще пару секунд, но в итоге задержав дыхание, одним рывком снял крышку. Внутри хранилось настоящее сокровище, немного жутковатое, с моей точки зрения. Но, несомненно, созданное огромным трудом и любовью. Это был склад уже готовых рисунков, их там набралось не меньше сотни на первый взгляд. И на каждом была я. В разных позах, с разным выражением лица, в разных местах и одежде. Многие из них по всему видимому писались с натуры. И на всех девушка с моим лицом выглядела так же прекрасно или даже лучше, чем на том наброске.

Меня охватило такое потрясение, что я невольно задержала дыхание. Кажется, я уже начинала синеть, когда Гарретт обеспокоенно потряс меня за плечо.

— Лайла, дыши! Господь мой, что случилось? Ты сильно злишься? Прости пожалуйста! Если ты хочешь, я их все выкину, — парень оглядывал меня с ног до головы, а в его глазах плескалась паника.

Эти слова сразу же привели меня в чувство и весь только начавший восстанавливаться запас кислорода я тут же потратила на возмущенный возглас:

— Не смей! О чем ты говоришь?! Даже не думай что-то сделать с этой красотой! Гарретт, я не злюсь. Я просто испытываю сейчас слишком много, чтобы описать это словами.

Парень понимающе кивнул и замолчал, за что я была ему безмерно благодарна. Воспользовавшись тишиной, я начала медленно перебирать рисунки, тщательнее вглядываясь в детали. С каждым взглядом я замечала все больше знакомых мелочей: наш столик в кофейне, мои книги по молекулярной биологии, промелькнувший хвост Анет. И несмотря на все мое неверие, сомнения таяли на глазах. Каждая работа несла в себе столько трепетного внимания и нежности, на них совершенно точно была я, но все же в каждом рисунке было так много от Гарретта, что это создавало абсолютно невероятный эффект.

Я вспомнила отвратительно слащавую фразу, сказанную моей единственной близкой знакомой в старшей школе. Она с ума сходила по одному рыжему мальчику, который был известен тем, что без какого-либо пошлого подтекста каждый день дарил кому-нибудь ромашки, которые выращивал на подоконнике своей комнаты. Именно об этом мальчике моя знакомая однажды сказала: «Знаешь, Лайла, у меня частенько спрашивают, что же такого я нашла в этом чудаке. И это совершенно несложный вопрос, все ясно как на ладони. Он ведь совершенно волшебный. Он каждого человека считает прекрасным и дело ведь совершенно не в том, как эти люди выглядят. Это все в нем. Он несет в себе так много любви и красоты, что просто не может видеть людей по-другому». Тогда я просто скептически подняла бровь и продолжила заниматься своими делами, на носу были выпускные экзамены. Но сейчас, глядя на совершенно идеальную девушку на рисунках, я более чем понимала, о чем моя знакомая говорила тогда. Но все же она была не права, потому что такой человек может существовать лишь в единственном экземпляре, и он в тот момент сидел рядом со мной, обеспокоенно оглядывая, пока еще не понимая, что же я все-таки чувствую.

— Я хотел повесить некоторые из них на стену, но был не уверен, как ты отреагируешь. Мне не хочется делать ничего, что могло бы тебя расстроить, но про выкинуть я перегнул. Я бы их просто спрятал, потому что они мне очень дороги, — объяснил Гарретт, видимо решив, что я уже готова к разговорам.

— Я знала, что ты рисуешь, но никогда не видела и даже подумать не могла, что ты делаешь это так хорошо. Я знала, что ты талантливый, но почему-то никогда не понимала насколько. Гарретт, если ты не захочешь больше играть на публике, то можешь спокойно организовывать собственные выставки, — я повернулась к нему, все еще держа рисунки в подрагивающих руках. Я говорила с улыбкой, но мои слова были абсолютно серьезными.

— Собственная выставка? — парень весело рассмеялся. — Нет, я совсем не так хорош, как ты считаешь. Более того я кроме тебя почти ничего не рисую. Какой из меня художник, я посредственность.

С каждым словом кудрявого мальчишки моя улыбка все больше выцветала. Я слышала знакомый мотив в его словах, и по спине пробежал холодок. Снова то же самое.

— Гарретт, почему ты так считаешь?

— Потому что… я «бездарность и никогда ничего не добьюсь своими глупыми фантазиями», да? Прости, я понимаю. Снова мои родители, никуда от них не деться, — музыкант грустно вздохнул, но в целом настроение испорчено не было. Он быстро пришел в норму.

— Я тебя не понимаю и никогда не смогу понять, потому что мне не приходилось переживать подобное. Но каждый раз, когда рациональные мысли в твоей голове заглушают голоса твоих родителей, говори со мной. Я постараюсь их перекричать.

Парень одарил меня долгим взглядом, обдумывая мои слова. Но потом медленно кивнул.

— Помнишь я как-то назвал тебя своим ангелом? Я действительно имел это ввиду. Ты пришла в мою жизнь как самый настоящий ангел-спаситель, и сейчас продолжаешь оберегать. Мне никогда еще не доводилось встречать таких людей, которые одним своим присутствием исцеляют все раны, которые долгие годы гнили у меня в голове. Я люблю тебя, Лайла. И, честно говоря, мне кажется, это ничтожно мало по сравнению с тем, что ты даришь мне каждый день своего присутствия в моей жизни.

========== XXX. ==========

Остаток дня не выделялся никакими трогательно-романтичными сценами, мы просто посмотрели программу про китов на дискавери, на ужин заказали китайскую еду и включили романтическую комедию, где очень занятая своей работой женщина почему-то решила, что жизнь не ладится, если в ее жизни нет мужчины. Через десять минут фильм был выключен по обоюдному согласию, и мы смотрели программу про тропических насекомых опять-таки на дискавери.

В целом вечер выдался удачным. Особенно та часть, где Гарретт откопал в морозильнике мороженое и на дискавери начался фильм про самые холодные места на земле.

И после программы про вечнозеленые деревья, которую мы по большому счету проспали, парень неохотно поднялся с дивана, где мы лежали под пледом скрученные в бублик, потянулся, зевнул и перевел сонный взгляд на еще более сонную меня, почти с головой накрытую пледом.

— Ложись в моей спальне, а я посплю на диване.

Мыслительный процесс, что такое спальня и при чем тут диван занял некоторое время, но поняв, что к чему, я в итоге недовольно нахмурилась и выразительно посмотрела на Гарретта в попытках собрать мысли в кучку.

— Почему на диване? — наконец выдавила я из себя.

Мыслительные процессы парня работали в разы лучше, и он смог не только понять, что я имею в виду, но еще и сообразить вразумительный ответ.

— Потому что мы вдвоем ночуем в одной квартире. Я хочу, чтобы ты спала в комфорте, и чтобы никак тебя не смущать буду на диване.

— Нет, подожди. Как это? Ты на диване, а я в комнате? Мне так не нравится, — голова все еще нормально не работала, но что-то похожее на слова уже получалось выдавать.

Гарретт понял, что нам нужно получше обсудить эту тему, поэтому он со вздохом опустился рядом со мной на диван.

— Лайла, мы в первый раз ночуем вместе, и несмотря на наши отношения, я не хочу никак давить на тебя и опережать события. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в полной безопасности рядом со мной, поэтому предлагаю провести ночь на разных плоскостях, чтобы ты не переживала, что я смогу как-нибудь перейти черту, — кудрявый эльф объяснял все спокойным размеренным голосом, словно перед этим несколько раз повторил речь перед зеркалом.

Сознание уже частично прояснилось, поэтому я слушала его с восторгом и уважением, но была готова оспорить каждое слово.

— Гарретт, а теперь выслушай меня. Я не для этого дважды ждала тебя из ссылки, месяц ходила к тебе в психушку и смотрела сегодня с тобой двадцать часов дискавери, чтобы сейчас ты выгонял меня в другую комнату. Если хочешь, чтобы я чувствовала себя в безопасности рядом с тобой, докажи мне, что ты этого заслуживаешь. Наберись смелости провести рядом со мною всю ночь, не переходя границы и при этом не заставляя меня чувствовать себя одинокой в квартире собственного парня. Не слишком тяжелая задача, я надеюсь?

Парень одарил меня удивленным взглядом, но потом тепло улыбнулся и обнял прямо с одеялом.

— Хорошо, моя леди. Я докажу, что достоин. Но давай все-таки поспим в кровати? А то боюсь утром я не разогнусь. И не надо делать вид, что тебе не понравился марафон дискавери.

На это наглое заявление я лишь усмехнулась. Нежные объятия этого мальчишки все-таки действовали на меня как лучшее успокоительное.

Следующие пару минут мы медленно и с неохотой перемещались в спальню. Медленно, потому что я все еще была укутана и расчехляться не собиралась, а неохотно, потому что диван хоть и маленький для двоих был идеальным оправданием для обнимашек. Но несмотря на юный возраст, все равно уже наступало время заботиться о своих костях, поэтому отказ от излишних нежностей был разумным.

Я плюхнулась на кровать как была в коконе и сразу же забыла обо всех прелестях дивана. Кровать Гарретта была действительно огромной и уютной. Дополнительной прелести добавлял разлегшийся рядом парень. Он, кстати, по какой-то причине вовсе не испытывал потребности укутываться, поэтому просто лежал, раскинув руки и глядя в потолок.

— О чем ты думаешь? — я перекатилась на бок, чтобы лучше видеть греческого бога, представшего передо мной во всей красе.

— Считаю каждый удар своего сердца, чтобы поверить в реальность происходящего. Боюсь, что если закрою глаза хоть на секунду и пропущу счет, то проснусь дома, запертый в своей детской комнате любимыми родителями.

После его слов в комнате вновь воцарилась тишина. Я обдумывала сказанное, собирая воедино все свои догадки.

— Так вот что произошло? — наконец робко спросила я.

— Да. Не то чтобы это раньше не происходило, но они ни разу не предпринимали подобных попыток с тех пор, как я закончил школу. Я надеялся, что они смогли хотя бы признать мое право на самостоятельный выбор места жительства. Не знаю, что поменялось в этот раз. Может они посчитали, что я стал более сговорчивым и мне просто не хватает стресс-фактора… Мне было так страшно. Раньше я всегда возвращался домой морально готовый остаться там навсегда, если они заставят, но не в этот раз. Я в первый раз был уверен, что вернусь. И когда они сделали это, я не смог справиться с паникой. Я так сильно боялся, что больше тебя не увижу. Так боялся, что разочарую тебя, что не исполню свое обещание. Я спрыгнул из окна. В первый раз за восемь лет. И это все благодаря тебе. Желание увидеть тебя было в миллион раз сильнее нежелания в очередной раз не оправдать ожидания родителей. Ты спасла меня от жизни, которая бы своим унынием напоминала ад. И теперь я думаю об этом и мне снова страшно. Я боюсь, что тебя нет и я все выдумал, только чтобы ощутить счастье как будто по-настоящему. Я боюсь, что такой человек как ты не может существовать в моей жизни, потому что я совершенно никак тебя не заслужил.

Я не знала, как ответить на эти пронзительно честные слова. Но просто промолчать и сделать вид, что ничего сказано не было я не могла себе позволить.

Немного подумав, я скинула с себя теплый кокон и подползла ближе к парню, выжидающему моего ответа словно смертельного приговора. Я взяла его безвольно лежащую на постели ладонь и, не медля ни секунды, приложила ее к груди, в том месте, где под кожей, скрытое клеткой из ребер бешено колотилось мое сердце.

Гарретт растерянно повернулся, переводя взгляд со своей руки на мое лицо.

— Я тут, и я самая настоящая. Пожалуйста, ничего не бойся. Я с тобой и никуда не исчезну. Ты можешь считать удары моего сердца как доказательство этих слов. И не говори, прошу, что ты меня не заслужил, ведь только твое присутствие заставляет меня считать себя особенной. Я словно в лотерею выиграла или не знаю, спасла планету в прошлой жизни. Ты самый большой подарок в моей жизни, и я хочу, чтобы ты ценил это так же сильно как ценю я.

Я смотрела парню прямо в глаза, продолжая держать его руку на своем сердце, пока через несколько секунд не заметила, что он покраснел и в смущении опустил взгляд. И только в тот момент я поняла, что натворила. Краска залила мое лицо, и я выпустила его ладонь, которую он тут же стыдливо притянул к себе.

— Лайла, я люблю тебя больше всех и всего на свете, но я все же совершенно живой человек и к тому же с официально задокументированными проблемами с головой. Не делай так, пожалуйста, если не хочешь, чтобы я окончательно спятил, — Гарретт пробормотал все это уткнувшись лицом в мое одеяло. Видимо, чтобы я дальше не лицезрела его смущение.

Не знаю почему, но меня это лишь развеселило, и я решила подразнить мальчишку.

— Боже мой, что же ты совсем как ребенок. Неужели никогда не трогал настоящую девушку? — мне почти мгновенно стало стыдно за свои слова, но забрать их обратно было уже невозможно.

— Лайла, я выгоню тебя на улицу и это не шутки.

Я засмеялась, потому что его сердитый голос, приглушенный одеялом, звучал очень мило, но при этом решила не продолжать. Что-то подсказывало мне, что угроза была вполне реальной.

— Хорошо, стесняшка, не буду тебя больше мучить. Тем не менее кто бы могу подумать, что ты в свои двадцать шесть будешь таким скромным, — с этими словами я легко погладила его по спутавшимся кудрям.

Он недовольно развернулся и обиженно посмотрел на меня.

— Я люблю тебя и очень стараюсь быть порядочным человеком, а ты усложняешь мне жизнь.

— Ладно, я больше не буду. Я обещаю.

Я легла на свое место, забрав у парня одеяло и снова укутываясь. Гарретт лежал рядом и о чем-то думал, а потом тихо запел.

— I really thought we made a sweet team, but don’t cry. Can’t you see that you’re a love of mine? Sweet dreams.

— Красивая песня, — я пробормотала, понемногу засыпая.

Под нежное мурлыканье Гаррета я провалилась в самый спокойный за последний месяц сон.

========== XXXI. ==========

Сентябрь прочно обосновался в нашем городе, выкрасив все деревья в цвета настолько яркие, что мой любимый парк своей палитрой напоминал горящий костер. Пришло время возвращаться к учебе, что в целом меня радовало, потому что «такую старательную и по-настоящему любящую учиться студентку еще надо поискать». Это точная цитата декана нашего факультета, с которой он объявил мне о повышении стипендии. В целом сентябрь пока что меня только радовал, стирая тяжелые воспоминания о пролетевшем лете.

Будни шли спокойно и размеренно, именно в таком ключе как я люблю. Все происходящее очень напоминало мне расслабленные весенние деньки, когда мы так же по полдня проводили в кофейне у ребят, разговаривая ни о чем, слушая пение Гарретта и наслаждаясь мастерством Эмили в приготовлении напитков. Но хоть в целом ситуация действительно походила на те теплые и нежные деньки, определенные отличия все же были, не позволяя совсем удариться в ностальгию. Во-первых, осень принесла свою особую романтику в наши посиделки. Уютное заведение все больше пропитывалось ароматом осенних специй и даже немного запахом тыквы, Эмили добавила новые декоративные подушки, свечи и фонарики, которые были совершенно типичными, но создавали непередаваемое настроение, из-за которого мы все так осень и любим. Ну и конечно же сентябрь забрал всю летнюю жару, заменив ее своими дождями и туманами. Я ненавижу мерзнуть, но в тот сентябрь меня в целом все устраивало. Теплые деньки еще не полностью покинули нашу обитель, но по большему счету мы уже ходили в свитерах и пальто. А я наконец-то получила возможность снова носить шарф Гарретта.

Ну а второе значительное отличие было конечно в отношениях. В мае мы были беззаботной влюбленной парой, не замечавшей вокруг никого кроме друг друга. Мы были достаточно легкомысленные и совершенно не обременены никакими тяжелыми чувствами. В сентябрь мы пришли каждый с тяжестью на сердце, пусть и не признавали этого. Лето того года хорошенько нас потрепало, заставив переоценить все происходящее между нами, но несмотря на все печальные моменты оно сделало нас еще ближе и по-настоящему заставило осознать, что мы способны вместе пережить гораздо большее.

Вместе с прохладными дождями и ярчайшей палитрой сентябрь принес нам еще кое-что очень важное: новый творческий запой у Гарретта. Волшебный эльфийский король как никто лучше вписывающийся в эту золотую картину снова утонул в музыке. Он ходил повсюду, не переставая мурлыкать нежные мелодии и каждую секунду что-то записывал в свой блокнот. И конечно же он не выпускал из рук гитару, что в принципе не было чем-то необычным. И пока наш нежный гений был где-то в другой реальности, мы в своем материальном мире понемногу начинали понимать, что предыдущий концерт был очень давно и пора бы уже поразмышлять над следующим, особенно учитывая тот факт, что безусловный успех первого привел к Эмили и Марку, которые выступали в качестве менеджеров, кучу желающих предоставить свои сцены для безумно талантливого молодого артиста.

Но учитывая нынешнее состояние Гарретта и то, из которого он только недавно выбрался, мы тактично молчали, выжидая подходящий момент. Между собой мы обсуждали возможную дату и место, но старались хранить это как можно дальше от музыканта, хотя сейчас он был настолько погружен в свои мысли, что мы могли спокойно это обсуждать прямо перед его лицом, а он бы так ничего и не заметил, но это даже звучит не очень деликатно.

Одним довольно теплым сентябрьским днем я была там же, где и всегда: пила какао с корицей, так заботливо предложенное мне добрейшей девушкой на земле. Я пришла в кофейню сразу после университета, хотя без ожидания застать здесь Гарретта. Так как теперь мы с парнем постоянно поддерживали связь благодаря величайшему изобретению двадцатого века, то я знала, что он собирался к мистеру Лиетту, чтобы посоветоваться со стариком насчет новых струн.

Несмотря на начало учебного года, я уже была по голову загружена учебой. Все-таки начался мой выпускной третий год, и я с самых первых дней была занята дипломной работой, не говоря уже о том, что мой любимый профессор очень настоял, чтобы в этом году я представила статью с первыми результатами своей работы. В общем дел было невпроворот.

Я была занята сортировкой своих распечаток для составления первоначального плана диплома, когда к моему столику тихо подошла Эмили. Я была видимо слишком сосредоточена, а она не хотела меня пугать своим внезапным появлением, но в итоге я так долго не обращала на нее внимания, что ей пришлось аккуратно постучать по столу.

— Лайла, что ты, что Гарретт. В последнее время нет задачи труднее, чем привлечь ваше внимание. Вы так похожи, хотя и совершенно разные! Видимо это и есть рецепт счастливых отношений, — девушка мягко засмеялась, присаживаясь на свободное кресло напротив моего.

— Да, прости. Я вся в учебе как обычно, — мне стало неловко, но я попыталась скрыть это смехом.

— Ну что ты, дорогая. Ты никогда не должна извиняться за свою увлеченность чем-либо. Это делает тебя такой особенной, какая ты есть. И это ужасно очаровательно наблюдать за тем, насколько ты предана своему делу. И вообще это мне стоит извиниться за то, что я отвлекаю тебя. Но я не буду, потому что ты мои извинения не примешь, — Эмили снова издала веселый смешок, и я уставилась как зачарованная на открывшуюся мне картину.

Я всегда считала, что Эми очень красивая молодая женщина, но так как мы познакомились в конце зимы, я не имела возможности оценить, насколько ей идет осень. Распущенные светло-каштановые волосы отливали золотом в теплых лучах сентябрьского солнца. Они струились янтарным водопадом на плечи, укрытые тыквенно-оранжевым свитером толстой вязки.

Мягкие ямочки на еще носившей следы летней любви коже и блестящие смехом шоколадные глаза. Девушка выглядела как живое воплощение позднего лета и ранней осени. Она выглядела так, словно ее только что соткали из золотистых лучей солнца.

— Лайла, прием! Ты снова потерялась, дорогая, — меня так впечатлило увиденное, что ясовсем перестала замечать происходящее в реальности.

— Прости, слишком много мыслей в последнее время.

— Бедная молодежь. Как вы вообще справляетесь с этой кучей дел и обязанностей. Когда я была в колледже, мы думали только о романтике и вечеринках, — Эмили сокрушенно покачала головой, выражая сочувствие. — Но, не будем о грустном. Я не стала бы отрывать тебя от дел пустой болтовней. Мы с Марком хотели с тобой обсудить кое-что. Но, как видишь, Марк предпочел взять на себя управление кофейней вместо того, чтобы вести этот разговор. К нам недавно обратился председатель главной молодежной организации, и он выразил желание увидеть Гарретта приглашенной звездой на общеуниверситетском посвящении первокурсников. Также он намекнул, что для Гарретта это не будет благотворительным выступлением. Последние два месяца мы отказывали всем предложениям до неопределённого времени, но ты сама понимаешь, что эта возможность не та, которую ты с чистым сердцем готов упустить. Я очень прошу тебяпоговорить об этом с Гарреттом. Ему будет все равно на размах мероприятия, от кого поступило предложение и сколько заплатят. Он не амбициозный и очень чувствительный. Если кто-то и может убедить его хотя бы обдумать предложение — это только ты. Мы бы поговорили с ним сами, но после всего что произошло, мы боимся его случайно задеть. Но вы с ним совершенно другое дело! Не знаю, как у вас это получается, но вы понимаете все слова друг друга именно так, как они и были задуманы. Этого даже Питер не умеет.

— Боже мой, быть того не может! Я правильно тебя понимаю, что после одного любительски устроенного концерта, Гарретту предложили спеть и сыграть на главной вечеринке года, где будут практически все студенты города?! — я не могла поверить своим ушам. Это звучало как самая смелая мечта, которая могла сбыться только во сне.

— Правда? Я и не знала, что это будет настолько большое мероприятие. Оно же вроде только для первокурсников.

— Да, оно позиционируется как приветствие первашей в студенчестве, но на эту вечеринку приходят студенты всех курсов, в том числе магистры и докторанты. Да что там студенты, туда каким-то образом умудряются проникать и старшеклассники. Это грандиозная тусовка на десять тысяч человек как минимум. Все желающие даже на стадион не вмещаются, организаторы каждый год снимают поле и устанавливаю там очень зрелищную сцену.

— Тогда еще важнее убедить Гарретта принять участие в этом событии! Лайла ты должна его убедить. Такой шанс не часто выпадает.

Это безусловно был шанс один на миллион, но я не была так уверена в своих способностях к убеждению. Я знала, что, если парень будет настроен категорически против, я разозлюсь, но не посмею его заставлять. Ни при каких условиях я не могла забрать у Гарретта это единственное утешение в виде музыки и превратить его в бизнес.

— Я попробую, но не могу ничего обещать. Эми, если он не захочет, я не буду настаивать. Пусть он хоть всю жизнь довольствуется тем, что записывает песни в блокнотик и играет в парке для уток. Я согласна с любым его решением, если он будет спокоен и счастлив.

— Конечно, ты абсолютно права. Но мне кажется, что он не хочет соглашаться, только потому что не верит в свой талант и что люди действительно любят его песни. Тут стоит попробовать. Он может стать счастливее, когда однажды увидит, как сильно люди любят его творчество.

========== XXXII. ==========

Я размышляла над словами Эмили всю неделю, перед тем как действительно попытаться завести разговор с Гарреттом. Не то, чтобы мне нужно было столько времени, чтобы решиться на это, просто так случилось, что практически всю неделю у нас не было возможности увидеться. Я почти все свободное время проводила на кафедре, обсуждая дипломную работу и статьи со своим научным руководителем. А Гарретт все еще прибывал в творческом запое, поэтому даже находясь рядом, было сложно с ним поговорить.

Но такая задержка помогла мне обдумать все возможности и вероятности, и я пришла к решению, что все же попытаюсь убедить его, потому что он точно будет отпираться. Но он ведь всегда отказывался от всего, что в итоге приносило ему радость. Поэтому моей целью, по-видимому, стало не позволять Гарретту без раздумий отметать возможности, которые его пугают.

Сентябрь уже отцветал, когда у меня наконец-то появилась возможность остаться с парнем наедине и потребовать от него внимания. Был пасмурный субботний день, и я предложила провести время вместе. А так как мы оба планировали заняться своими делами, то самым удобным местом для нас стала бы их собственная квартира, поэтому в одиннадцать утра я уже стояла у них на пороге и нетерпеливо ждала, когда кто-нибудь отреагирует на мое присутствие.

Следующая ситуация никогда не менялась. Дверь мне открыл наполовину собранный, но все же страшно растрепанный Питер. Меня кстати всегда удивлял тот факт, что парень, перманентно пребывающий в растрепанном состоянии в пределах родного жилища, всегда выглядел аккуратно и собрано, стоило ему только ступить за порог.

— Лайла, доброе утро! Как всегда жутко рад тебя видеть и, как всегда, приношу извинения за свой вид, — он дружески приобнял меня, и я почувствовала аромат крепкого свежесваренного кофе.

— Привет. Нальешь мне тоже? Спасибо, я приду через пару минут, — это повторялось так часто, что я даже не удосужилась дождаться ответа, а просто прошла мимо него и дальше вглубь квартиры до заветной комнаты.

Ситуация за непрозрачной стеклянной дверью тоже никогда не менялась. Мой кудрявый король осеннего леса сидел спиной к двери, лицом к огромному окну с гитарой в руках и наушниками на голове. У него не было ни единого шанса заметить меня, но я больше не была намерена заставлять себя ждать.

Я неторопливо подошла, забралась на кровать с ногами и, обвив Гарретта руками со спины, уткнулась лицом в его эльфийские локоны. Он даже не вздрогнул, просто отложил гитару и накрыл мои ладони своими. Мы посидели так пару мгновений, наслаждаясь тишиной, а потом парень мягко отстранил меня, чтобы полностью развернуться. И уже сидя лицом к лицу, он замер на секунду, смотря мне в глаза, и затем нежно взял мое лицо в руки и притянул к себе. Все в этом парне было волшебным, нежным и мягким. Каждый его взгляд, каждый жест, каждое проявление любви. Он состоял из самых прекрасных явлений природы, его глаза грели летним солнцем, голосом говорил осенний дождь, в волосах запутались весенние цветы, а меня он держал в своем чистом как первый зимний снег сердце.

— Я так рад тебя видеть, — прошептал он мне в губы, слегка отстраняясь.

Воспользовавшись мгновением, я стянула у него с головы наушники и недовольно поджала губы.

— Невежливо разговаривать со своей девушкой, закрывая уши, — я не была бы собой, если бы не испортила своей вредностью даже самый романтичный момент на свете.

Но характер Гарретта был легким как лепестки цветов яблочного дерева и светлым как рассвет после дождливой ночи. В общем ничего не могло испортить ему настроение в моем присутствии.

— Прости, ты права. Могу я как-нибудь исправить свою вину? — он игриво улыбнулся, обхватывая меня за талию и притягивая к себе так, что мы едва не падаем вдвоем.

Как раз в этот очаровательно неловкий момент в комнату с громким хмыканьем заявился Питер, выполняя свой святой долг.

— Не хочу вас, конечно, прерывать. Вы тут очень мило дурачитесь, но кое-кто попросил кофе и обещал через минуту подойти. Мои старания стынут.

Бессовестному парню было совершенно все равно, что и я, и Гарретт просто поджаривали его глазами. Он просто стоял в дверях, сложив руки на груди и довольно ухмыляясь.

Делать было нечего, поэтому мы просто тяжело вздохнули и вышли вслед за Питером в гостиную, соединенную с кухней. Парень не обманул и кофе действительно стоял на барной стойке, испуская в воздух ароматный пар. Этот вид моментально поднял мне настроение и стер все враждебные мысли по отношению к Питеру. Его кофе был действительно самым вкусным, что я когда-либо пробовала. Даже обучившая его мастерству Эмили больше не могла с ним сравниться. Я не самый большой любитель этого напитка, но попробовав однажды американо от Питера, я влюбилась и пути назад не было.

Мы все разместились за барной стойкой, Гарретт что-то чиркал в блокноте, пока я и второй кофе маньяк в тишине наслаждались все еще горячей терпкой жидкостью.

Спустя пару минут завязалась непринужденная беседа. Я спрашивала парня, как у него дела на работе, слушала о новых интересных пациентах, а он в свою очередь интересовался моей работой над статьями. Волшебный эльф в нашей беседе не учувствовал, что нас не обижало и уже совсем не удивляло. Но он сидел между нами и вскоре нам стало очень любопытно, над чем же сейчас работает наш музыкальный гений.

Заглянув ему через плечо, мне удалось заметить пару строчек: «shadows fill my mind up, zeros tell me my time’s up». У меня по коже побежали мурашки. Не знаю почему, но эти две простые фразы моментально заставили меня насторожиться. Я посмотрела на Питера, но тот продолжал внимательно изучать новое творение Гарретта.

— Гарретт, поделишься новой песней? — в итоге спросил Питер словно невзначай, что легко было сымитировать, так как парень все равно не обращал на нас ни капли внимания все это время.

Он удивленно вскинул голову, вспомнив, где и с кем он находится, а потом смущенно улыбнулся и взъерошил волосы на затылке.

— Да тут вот вдохновение пришло. Не знаю даже, о чем пишу. Слова как-то сами ложатся на музыку, играющую у меня в голове. Звучит немного тоскливо, но так только кажется. Наверное, песня будет про побег от чего-то, что казалось незаменимой частью жизни, но причиняло всегда одну лишь боль, — кудрявый мальчик внимательно разглядывал написанное, разгадывая свой собственный таинственный замысел.

— Звучит здорово, хочу услышать первым, — с едва слышимым облегчением в голосе радостно ответил Питер. Я тоже почувствовала это. Тревога отпустила мое сердце.

— Обойдешься. Я хочу, чтобы Лайла была первой, кто ее услышит, — он бросил на меня взгляд, полный любви и веселья. Я улыбнулась ему в ответ.

— Ну конечно, теперь у тебя все песни Лайле посвящены. А я, между прочим, твою творческую задницу уже вечность терплю и хоть бы одно посвящение! — Питер притворился обиженным, но сделал это как всегда настолько комично, что никто не выдержал давления и в следующее мгновение комнату заполнил смех.

После того, как все получили необходимую дозу кофеина и хорошего настроения, молодой специалист отпустил нас «миловаться себе на здоровье». Сам он тем временем отчалил на работу, а это значило, что у меня появилась идеальная возможность наконец-то обсудить с Гарреттом насущные вопросы.

Мы закрылись в комнате и Гарретт снова взял в руки гитару.

— Кстати о той песне, не хочешь послушать? Это, конечно, черновой вариант, но я хочу ей поделиться, — что-то странное было в его голосе. Нотки, которые я не слышала прежде. Словно он делился чем-то сокровенным, словно его сковывала робость.

Я молча кивнула, пропитываясь этим странным ощущением.

Парень присел на край кровати и осторожно заиграл. В первый раз пальцы скользили по струнам неловкими, неуверенными движениями. Полилась мягкая, нежная, но до боли тоскливая мелодия. Она звучала чистым лесным ручьем, оттаивающим, оживающим после долгой зимы. А потом он запел. Те самый строчки, которые казались такими одинокими на бумаге, прозвучав в живую, разбили мне сердце.

Shadows fill my mind up

Zeroes tell me my time’s up

I lost count so long ago; maybe my heart’s numb

Don’t hold my hands accountable; they’re young and they’re dumb

Голос звучал надрывно, еще более одиноко, чем на бумаге. Это была песня боли, огромной вины, прощения и прощания. В ней было слишком много личного, вся история одинокого мальчика, нелюбимого даже родителями, долгая история душевной болезни. В этой песне было все, что светлый и добрый мальчик скрывал глубоко в своей душе. Она разбивала сердце, но с ней пришло и исцеление. Для меня это было слишком, и я заплакала.

========== XXXIII. ==========

Парень мгновенно прервал мелодию, как только заметил мои слезы. Он отложил гитару и подскочил ко мне, стоящей в середине комнаты и тихо шмыгающей.

— Лайла, что случилось? — я не могла смотреть ему в лицо, но голос звучал серьезно обеспокоенным, что вызывало во мне злость на саму себя. Я резким движением вытерла глаза и подняла голову.

— Ничего.

— Лайла, — Гарретт действительно был взволнован, но мое привычное поведение слегка успокоило его и теперь он выглядел как терпеливая нянечка, пытающаяся выведать у гордой маленькой девочки, кто ее обидел. — Что-то точно произошло в этой чудесной головке, и я хочу узнать, что именно.

Он мягко провел рукой по моим волосам. Я была готова сдаться и высказать все, что чувствую, но в этом и заключалась проблема. Я не понимала, что чувствую.

— Я не знаю. Не могу это объяснить. Совершенно нелогичное ощущение и без видимой причины.

— Расскажи мне. Я обещаю понять. Раньше мне это неплохо удавалось, — Гарретт нежно улыбался и говорил уверенно, но мягко, с заботой.

— Я не знаю, просто эта песня. Она… Я никогда раньше этого не чувствовала, но мне очень жаль. Я могла догадаться, это не должно было быть для меня откровением. Но я действительно даже не задумывалась об этом и мне так жаль. Гарретт, мне так жаль, — я пыталась озвучить все захлестнувшие меня эмоции, но получалось из рук вон плохо. В итоге я не смогла сказать ничего вразумительного и лишь вновь погрузилась в это тревожное чувство, в это накрывающее с головой отчаяние. — Ты не должен был быть один все это время. Никто этого не заслужил. Но теперь ты никогда не будешь одинок. Гарретт, я обещаю тебе. Я никогда не позволю тебе справляться с этим в одиночку. Чья бы то ни была ошибка, я искуплю ее.

Я едва справлялась с подступившими рыданиями, проговаривая слова сквозь сдавленные всхлипы. Такая себе из меня получилась поддержка, конечно.

Но парня это видимо особо не волновало. Он притянул меня к себе и крепко сжал в своих объятиях, помогая успокоиться и почувствовать себя защищенной.

— Прости мне этот эгоистичный поступок. Я знал, что ты как никто другой поймешь эту песню, поэтому и хотел, чтобы ты первая послушала ее. Ты умеешь читать меня как открытую книгу, но эту главу не стоило показывать тебе так безрассудно. Прости. Ты ни в чем не виновата, тебе не нужно ничего искупать. Прости, что заставил тебя плакать.

Потребовалось некоторое время, чтобы я окончательно успокоилась, но в итоге минут через пятнадцать мы оба сидели на краю кровати и молчали.

— Красивая песня, но не пой ее в этом виде другим людям. Она твоя обнаженная душа и никто ее не заслуживает. И не посвящай ее мне, пожалуйста. Я ее тоже не стою.

Гарретт едва заметно усмехнулся.

— Лайла, ты стоишь гораздо большего, чем мои песенки.

Я глубоко вздохнула, прекрасно понимая, что в этом вопросе мы мнениями не сойдемся.

— Я давно не спрашивал у тебя, какие успехи с дипломом и статьями, — внезапно перевел тему парень, за что я была ему благодарна.

— Ты спрашивал вчера и это не считается за «давно». Я закончила введение и почти дописала черновик статьи. Но не в моих интересах сдавать ее так рано. Я почти уверена, что профессор настоит на еще одной, если заметит, что они много времени у меня не отнимают.

— Ты настолько ответственная, что сдашь статью, как только посчитаешь ее пригодной к публикации. И твой профессор будет под таким впечатлением, что к концу года у тебя будет как минимум три опубликованные статьи. Я чувствую свою ответственность за это. Мне стоит чаще тебя отвлекать, — он легко улыбнулся с нотками вины в голосе.

— Я тебе не позволю. К тому же сейчас ты занят не меньше моего. Кто еще кого должен отвлекать.

— Сама знаешь, я ни секунды не стану сомневаться, если придется выбирать между тобой и музыкой, — голос парень зазвучал серьезно.

Я остановила на нем взгляд, заглядывая в глубину ореховых глаз. Он всегда имел в виду именно то, что говорил. Я снова глубоко вздохнула и накрыла своей рукой его ладонь, лежащую между нами на кровати.

— Я знаю точно, но все же надеюсь, что ты без колебаний выберешь музыку.

Он оставил мои слова без ответа, лишь грустно улыбнувшись в ответ и переплетя наши пальцы.

— А теперь к делам насущным. Я вижу по твоему лицу, что ты не просто своего парня увидеть пришла. Чем я могу тебе помочь, любовь моя?

Я замялась, не зная, как начать такой разговор после всего произошедшего. Но эти слова должны были быть озвучены, иначе Гарретт мог упустить свой самый большой шанс начать настоящую карьеру.

— Я всегда прихожу ради тебя, не заставляй меня чувствовать себя плохой девушкой. Я вообще все делаю ради тебя, даже если тебе это не нравится, — последнюю фразу я пробубнила так неразборчиво, что парень вопросительно хмыкнул, но повторять я ничего не собиралась. — Я хочу с тобой кое-что обсудить. Это очень важно. Тебе это скорее всего не особенно понравится, но это важно для тебя и не менее важно для меня.

— Лайла, ты можешь говорить со мной о чем угодно. Я надеялся, что мы с тобой уже пришли к достаточному уровню доверия, — парень снова начал переживать, перехватывая мою руку двумя ладонями.

— Если бы это касалось больше меня, чем тебя, я бы начала этот разговор без единой капли сомнения. Но это не обо мне, Гарретт. Это о тебе и твоей музыке, — я глубоко выдохнула и вдохнула, чтобы набраться смелости и на одном дыхании выпалить следующее: — Тебе предложили выступить на студенческой вечеринке и не бесплатно.

Я еще раз глубоко выдохнула и в комнате повисла тишина. Мне было страшно даже переводить на парня взгляд.

— И это все? — прозвучало удивленно с той стороны, куда я не хотела смотреть. Но эти слова меня насторожили, поэтому я с недопониманием все же повернулась.

— Ну да.

— И почему ты так переживала мне об этом сказать? Я очень даже рад. Мне давно не удавалось сыграть на публике. К тому же у меня прилично новых песен. Думаю, студенческую тусовку я переживу, — парень улыбался слишком беззаботно.

— Гарретт, ты не понял. Речь идет не о простой студенческой тусовке. Я имею в виду «Посвящение».

И тогда парень все понял, это читалась в его опустевших на секунду глазах, потухшей улыбке и по тому, как он сжал мою ладонь.

— Нет.

========== XXXIV. ==========

— Нет, — пусто выдохнул парень, словно не отдавая отчет своим действиям.

— Гарретт, — его рука сдавливала мою так сильно, что костяшки на его кисти побледнели. Мне стало страшно.

— Нет. Нет. Какое-то безумие.

Он бормотал бессвязно, отрицательно качая головой из стороны в сторону. Хватка не ослабевала.

— Гарретт! — я позвала настойчивее, осторожно подтягивая к себе руку, находившуюся в цепком плену.

Бормотание прекратилось, и парень на секунду замер, а затем резко выпустил мою кисть, отталкивая ее от себя.

— Гарретт, ты в порядке? — на запястье остались четкие следы его пальцев.

— О чем ты говоришь вообще? Ты в своем уме? — парень посмотрел на меня, но словно невидящим взглядом. Словно он смотрел на кого-то позади меня. Или на кого-то внутри себя, что было даже страшнее. Его голос изменился. Он никогда не обращался ко мне такими резкими словами.

Я молчала, не понимая, что происходит.

— Как тебе в голову вообще могло прийти нечто подобное? Я не ожидал от тебя такой глупой идеи. Да как ты додуматься могла предложить мне нечто подобное?! За кого ты меня принимаешь? Я что, по-твоему, какая-то рок-звезда? Ты предлагаешь мне выйти на сцену перед тысячами людей и делать что? Трясти башкой или орать в микрофон?! Потому что ничего другого я им предложить не смогу. Ты хоть на секунду задумалась, что станет со мной после того, как я опозорюсь на весь город? Что мне делать потом, когда я докажу всем, кому только можно, что я совершенная бездарность?! Инфантильный взрослый мужчина, который все никак не может избавиться от детских фантазий. Ты ведь не задумывалась об этом, не правда ли? Поздравляю, ты разочаровала меня. Я больше не хочу слышать ничего подобного. Это самый настоящий бред, и он не заслуживает обсуждения. Открой глаза. Живи реальной жизнью. Той, в которой я никто. Пустое место.

Я стояла, онемев от неверия. Это была невозможная ситуация. То, что не могло произойти даже в самом безумном сне. Гарретт поднял на меня голос. Он разозлился и накричал на меня.

И это было так нечестно. Его злые слова были совершенно несправедливыми. Гарретт бы никогда не сказал ничего подобного, мой Гарретт никогда бы не поступил так со мной. Я испугалась. Все доверие к этому человеку, которое я с таким трудом выстроила, рухнуло в одночасье. Передо мной стоял совершенно чужой мне человек.

— Не смей поднимать на меня голос. Не моя вина, что ты жалкий трус, который не понимает, что упускает вероятно последнюю в своей жизни возможность сделать что-то стоящее. Если ты даже на это не способен, то возможно твои родители были правы.

Я развернулась и вышла из комнаты. Меня душили слезы, но я не собиралась показывать этому человеку, что он только что разбил меня.

Дверь квартиры за моей спиной захлопнулась, заглушая отчаянный крик изнутри.

***

Прошло три дня с той необъяснимой ссоры. За это время мы с Гарреттом не виделись, не созванивались и даже не переписывались. Я раз за разом прокручивала в голове те ужасные слова, которые сказала ему. Мне было слишком страшно пытаться увидеть даже наших общих знакомых. Мне казалось, что меня возненавидели, вычеркнули из своей жизни все, кто связывал нас с Гарреттом. И сам парень, конечно, тоже, что было бы вполне справедливо.

— Лайла, девочка моя, ты так и не объяснила, что произошло, — после двух дней безвылазного сидения дома и часов, проведенных смотря на потолок, я решила, что нужно выйти и поговорить с единственным человеком, до которого могло не дойти известие о моем отвратительном поступке.

Мистер Лиетт стоял за прилавком, рассматривая новую акустическую гитару с нежно розовым корпусом. Я была рядом, тяжело вздыхая каждые две минуты и не говоря ни слова.

— Милая, если ты не поделишься своими мыслями, я не смогу понять, о чем ты так тяжко вздыхаешь.

Я вздохнула еще раз и перевела жалобный взгляд на старика, который не отрывался от гитары.

— Мы поругались с Гарреттом.

— Вы с Гарреттом что? — наконец-то он перевел взгляд с инструмента на меня. На его лице читалось недопонимание.

— Поругались, как ругаются все близкие люди. Так, как ругаются все пары… перед тем, как расстаться, — последние слова я пробормотала еле слышно, просто озвучивая свои страхи.

— Лайла, вы с Гарреттом не такие как все люди. Прости меня, конечно, но вы явно не похожи на пару, которая может поругаться. Парень слишком без ума от тебя, не говоря уже о его золотом характере. Расскажи, что случилось.

— Я рассказала, что ему предложили выступить на «посвящении», а он разозлился и поднял на меня голос. Я растерялась и испугалась. Он словно стал совсем чужим человеком. В тот момент я его совершенно не узнавала. И я наговорила ему много ужасных вещей. То, что мне под угрозой смерти не стоило говорить. Очень плохие слова. Он меня, наверное, теперь ненавидит. Прошло уже три дня, и мы с тех пор не общались. Он не хочет меня видеть.

Старик внимательно меня выслушал и еще где-то минуту молчал, обдумывая рассказанное.

— Нет, Лайла. Скорее все не так, как ты себе придумала. Что именно ты ему сказала?

— Очень плохие вещи. Я не хочу их повторять, мне слишком стыдно.

— Даже представить себе не могу, чего ты такого могла наговорить. Но я бы предпочел знать точно, чтобы оценить нанесенный ущерб.

Я вновь тяжело вздохнула, примиряясь с мыслью, что действительно надо было признать свой проступок вслух.

— Родители Гарретта очень плохо относятся к его любви к музыке. Они считают его бездарностью и говорят, что музыкой он никогда не сможет заработать на жизнь. Они считают это бесполезным увлечением, которое позорит всю их семью. Когда он стал кричать на меня, я так разозлилась, что сказала, что, возможно… его родители были правы.

Произнесенные вслух снова эти слова казались еще ужаснее. Я не могла поверить, как у меня язык повернулся сказать нечто подобное моему любимому человеку. Мне стало так тошно от себя, что где-то в районе груди сдавило, стало тяжело дышать и из глаз хлынули слезы.

— Ну-ну, малышка. Не плачь, слезами делу не поможешь, — мистер Лиетт мягко меня приобнял, гладя по голове как маленькую девочку. Но это сработало и вскоре я успокоилась.

— Твои слова были жестокими, ничего не могу сказать. Но это не катастрофа. Более того, я уверен, что ситуация вполне разрешима. Думаю, Гарретт не пытается с тобой связаться по той же причине. Ему так же, как и тебе стыдно. Если ты так убиваешься, я даже боюсь себе представить, что должен чувствовать бедный мальчик.

— У него нет причин стыдиться. Он не сделал и не сказал ничего такого, вполне справедливо разозлился на меня. Просто повел себя как обычный человек. Это я воспользовалась самой болезненной темой, чтобы ранить его сильнее. Это я поступила отвратительно, — я все еще всхлипывала, но больше не позволяла эмоциям взять вверх.

— Ты, конечно, как всегда, права, моя девочка. Но кое в чем ты все-таки серьезно ошибаешься. Прости мне эту некорректную осведомленность подробностями ваших отношений, но насколько я помню, именно Гарретт был тем, кто обещал никогда не доставлять тебе забот и никогда не делать ничего, что заставило бы тебя плакать. В ваших отношениях Гарретт всегда был тем, кто обещался беречь твое хрупкое сердечко. На этих условиях ваш союз начался и более того, это были его собственные условия. Паренька никто за язык не тянул. И я более чем уверен, что он действительно имел в виду все сказанное. К тебе в свою очередь никаких требований не было. Он никогда не просил тебя быть тихой милашкой. Он никогда не хотел, чтобы ты изменяла себе. Все еще удивляюсь этому, но Гарретт любит именно тебя, такой колючей и вредной, какая ты есть. И в этой ситуации ты была собой. Не лучшей своей версией себя, конечно, но все-таки не совсем другим человеком. Это была все та же прямолинейная, грубая и вспыльчивая Лайла, для которой Гарретт и обещался всегда быть мягким и плюшевым. Так что, моя дорогая, слишком сильно не вини себя. Как минимум ты не сделала ничего, что было бы не в твоем характере. Вам двоим надо поговорить и как можно скорее. Зная нашего музыканта, он должно быть сейчас с ума сходит, и я не уверен, что в переносном смысле. Извинись перед ним, Лайла. В конце концов это именно то, что ты чувствуешь. Не позволь вам потерять эти особенные отношения из-за того, что вы оба слишком сильно любите друг друга, чтобы исправлять свои ошибки.

========== XXXV. ==========

Разговор с мистером Лиеттом оставил больше вопросов чем ясности. И самый главный вопрос заключался в том, откуда старик знал чуть ли не дословно как Гарретт признался мне в любви. Я хотела спросить сразу, но пришли посетители и под выразительным взглядом хозяина магазина мне пришлось ретироваться.

Но обсуждение не было бесполезным в любом смысле. Его слова поселили во мне крупицы надежды. Если мистер Лиетт на самом деле был хотя бы наполовину таким проницательным, каким себя считал, то у меня был шанс все исправить. Но я все еще сильно трусила появляться прямо перед Гарреттом, поэтому решила сделать то, что сделала бы в любой другой ситуации — пошла собирать информацию из разных источников. В этом случае у меня был всего один достоверный источник и тем зябким осенним днем именно он привел меня в городскую больницу, где происходили, наверное, самые важные события в моей жизни.

Человек, который был мне нужен, находился в самом ожидаемом месте — в своем собственном кабинете. В идеально белом халате, с безукоризненно уложенными волосами он сидел за своим столом в дальней части кабинета прямо перед широкими окнами, выходящими во внутренний дворик. По нему было видно, что он с нетерпением ждал меня и сейчас был несказанно рад видеть, что считывалось в его лукавом взгляде и широкой улыбке.

— Лайла, ну наконец-то. Я ждал, когда ты уже появишься у меня на сеансе. Безумие заразно, не так ли? — парень весело рассмеялся, вставая с кресла.

Он подошел ближе и, по-братски положив руку мне на плечо, несколько мгновений внимательно изучал мое лицо.

— Я так рад тебя видеть. Честно, — после этих слов он притянул меня в крепкие объятия и около минуты не выпускал.

У меня по сердцу разлилось тепло от понимания, что возможно никто и не спешил вычеркивать меня из своей жизни и мои друзья все так же рады мне.

— Питер, ну хватит. Отцепись уже, — я со смешком легко оттолкнула его.

— Какое облегчение, что ты себе не изменяешь.

Отодвинувшись на порядочное расстояние, он еще раз внимательно осмотрел меня с ног до головы. Увиденное его удовлетворило, судя по облегченному выдоху.

— Хорошо выглядишь, я рад. Честно говоря, я даже не надеялся, что ты сама придешь ко мне. Я планировал дать вам обоим недельку, чтобы вы подумали над своим поведением, а потом бы я пришел и настучал вам по голове за ребячество. Но слава господу богу, ты достаточно взрослая сама, — он сел за стол и видимо вошел в профессиональный режим, что было заметно по появившейся у него в руке перьевой ручке и блокноту в другой. Любовь к выпендрежу считалась профессиональной чертой по всему видимому.

— Я не хотела приходить, не обольщайся. Просто я не могу сразу пойти к нему. Мне смелости не хватит, — неохотно признала я, чувствуя себя провинившейся девочкой, стоя посередине кабинета.

— Давай это обсудим. Присаживайся, — психотерапевт Питер указал мне рукой с ручкой на одно из двух кожаных кресел, стоявших по другую сторону стола.

Я послушно села. Так мы с парнем были хотя бы на более-менее равных.

— Как он? — едва слышно задала я единственный интересующий меня вопрос.

— Ну-ну, Лайла. Ты же в курсе, что я не имею права выдавать конфиденциальную информацию о своих пациентах. Хочешь, чтобы я преступил закон ради моей милой подружки? А что я получу взамен? — мне совершенно не нравился тон, на который перешел парень. Это циркачество появлялось в его речи только в моменты, когда он очень сильно не хотел рассказывать плохие новости. Я нахмурилась

— Питер, говори.

Он тяжело вздохнул, понимая, что меня обдурить так уже не получится. Ручка вместе с блокнотом полетели обратно на стол, а молодой специалист обессилено откинулся назад.

— Плохо, Лайла, — глухо ответил он, смотря в потолок. — Очень плохо, но я клялся никому не рассказывать. Сейчас я поступаю гораздо хуже, чем если бы просто нарушил закон о неразглашении. Он не выходит из дома и мне страшно оставлять там его одного. Но что я могу поделать? Не класть же его сюда насильно. Предвосхищая твои слова и мысли, нет, это не твоя вина. Ты не можешь защитить его от демонов, скрытых в собственной голове. Он уверен, что ты никогда больше не захочешь его видеть. Эта вера сильно его подкосила, но он не провалился безвозвратно. Не переживай. Если ты и правда захочешь уйти, это не убьет его. В конце концов ты не обязана брать ответственность за его нестабильную психику. Но раз ты пришла сюда, я понимаю, что пока что ты не собираешься обрывать все связи?

Я услышала именно то, чего опасалась. И к тому же получила подтверждение слов мистера Лиетта, но это вовсе не утешало. Парень все так же смотрел в потолок, а я чувствовала себя обессиленной. Ладони, лежащие у меня на коленях, сами по себе сжались в кулаки. Несмотря на убеждения Питера, я ощущала все происходящее именно своей виной. Гарретт страшился потерять меня не меньше, чем я его. Мы оба давали обещание не оставлять друг друга и вот где мы теперь. В полной уверенности, что ситуация необратима.

— Я не хотела приходить ни к тебе, ни к нему. Я была уверена, что ни один из вас не захочет меня больше никогда видеть. Это я должна быть уверена, что Гарретт решит меня бросить. В конце концов это я ранила его.

Питер перевел на меня удивленный взгляд. Видимо, он даже не догадывался, что и я умею чувствовать себя виноватой.

— Я не слышал твоей версии произошедшего, но могу тебя уверить, что все, о чем думает Гарретт, так это о том, что он нарушил все данные тебе обещания, разрушил любое возможное доверие и в целом повел себя как самый последний человек на земле. Если за тобой какая-то вина и существует, то я о ней не знаю, а Гарретт вероятно даже не догадывается. Хочешь поделиться?

Мне стало невыносимо стыдно. Мало того, что я повела себя отвратительнейшим образом, так еще и вышла сухой из воды. Это было в разы хуже, чем если бы оба парня просто признали мою ошибку и поносили меня на чем земля стоит.

— Не знаю, почему я хоть на секунду позволила себе мысль, что этот дурак отнесется ко мне, как я того заслуживаю. Он совершенно непроходимый придурок. Я сказала вероятно худшие слова, которые только можно было произнести в разговоре с ним, а он все равно возносит меня к святым. Питер, я сказала, что его родители были правы во всех своих ужасных убеждениях. Только посмей сказать мне, что в этих словах нет ничего такого.

Весь абсурд ситуации разозлил меня настолько, что весь стыд и чувство вины скрылись где-то в недрах моей души, а на поверхность выступила самая привычная всем раздражённая я.

— Это ужасные слова, ты права, — после нескольких минут размышлений признал парень. — Я бы ни за что не простил человека, который бы сказал Гарретту что-то подобное. Это бы свело на нет всю мою тяжелую работу по вправлению его мозгов. Ничего хуже ему и правда нельзя сказать. Сам бы Гарретт принял такие слова на веру, потому что они бы только подпитали ядовитые голоса в его голове. Но в ситуации с тобой, Лайла, такая мелочь никогда бы не изменила его мысли и чувства. Тебе надо было бы убить этих самых родителей у него на глазах, чтобы он хотя бы на мгновение задумался в правильности своего решения. Более того, факт остается фактом. Он скорее всего даже не услышал этих слов, потому что был слишком сконцентрирован на том, что сам сказал. Есть даже вероятность, что этим ты даже помогла ему прийти в чувство. Я не хочу и не буду объяснять всю ситуацию, которая произошла между вами, но чувствую своей обязанностью внести ясность со своей профессиональной точки зрения. Твое предложение вызвало у Гарретта страх настолько сильный, что включился защитный механизм, который имеет в его голове образ его матери. Он накричал на тебя теми словами, которые использовала она в ужасе от желания сына стать музыкантом. Слово в слово.

========== XXXVI. ==========

— Боже мой, что мне теперь делать, — я догадывалась о том, какие могли быть последствия нашей ссоры, но столкнуться с ними лицом к лицу было невыносимо.

Я в ужасе согнулась на кресле, обхватив голову руками. Не хватало мне только, чтобы Гарретт и так сломанный своими родителями считал, что я поддерживаю их.

— Лайла, не впадай в отчаяние. Я уже сказал, что он не в самом безнадежном состоянии. Он выкарабкается. Я не хочу, чтобы ты считала его безвольным сумасшедшим, который только за тебя в этом мире и держится. Он сильный и он справится сам. Честно говоря, я бы даже не хотел, чтобы ты сейчас мчалась ему на помощь. Ему нужно научиться снова жить без тебя. Если не сейчас, то потом уже будет поздно, — я резко выпрямилась. Слова Питера были слишком жестокими. Я видела в них холодный рационализм, который бы в обычной ситуации поддержала. Но не тогда, когда вопрос касался Гарретта. Он этого не заслужил.

— Ты хочешь, чтобы я спокойно сидела и ждала, пока Гарретт справится с мыслью, что я навсегда ушла из его жизни, а потом просто взяла и появилась перед ним, как ни в чем не бывало? «Привет, милый, как жизнь?»?! Ты это имеешь в виду?! Тебе бы лучше объясниться, Питер. Потому что то, что я вижу, мне совсем не нравится. А вижу я, как ты предлагаешь мне сломать его окончательно, а потом станцевать на костях.

Парень побледнел, осознав своим человеческим разумом, что он в действительности сказал.

— Я не хотел этого, ты права. Я, правда, имел в виду свои слова, что ему нужно научиться жить, не полагаясь на тебя. Но не так. Не делая ему еще больнее.

— А так уже невозможно, Питер. Слишком поздно, мы уже приросли друг к другу, и попытка разделить нас будет катастрофически болезненна для обеих сторон. Я не собираюсь бездействовать сейчас, пока он пытается примириться с убеждением, что я его ненавижу. Пусть это только сильнее привяжет его ко мне, но я не могу позволить ему так страдать. Я люблю его, Питер. Люди обычно не хотят делать больно тем, кого любят. Советую тебе вспомнить об этом.

Я встала и вышла, не дав парню даже попытаться мне ответить. Я не злилась на него, просто почувствовала, что он словно начал терять человеческое сердце в работе с разумом. Это могло бы сработать с любой другой проблемой, но так нельзя было поступать с человеком, который являлся воплощением всего хорошего в человечестве. Так нельзя было поступать с Гарреттом, это все равно, что пытаться застрелить бога.

***

Несмотря на свои храбрые слова, мне совершенно не хотелось показываться перед парнем. Я все еще боялась, что он может прогнать меня. Сказать, что на самом деле он больше никогда не захочет меня видеть. Я боялась того, что сама придумала и вполне понимала, насколько мала была вероятность, что мои фантазии правдивы. Но это невыносимо сложно — разубедить себя в чем-то, чего ты боишься всем своим человеческим естеством.

Я стояла перед дверью в их квартиру, не зная, что делать дальше. Гарретт сразу поймет, что это не Питер вернулся, когда я постучу. Станет ли он открывать дверь? А если откроет, то, как будет выглядеть? Захлопнет ли он сразу, когда увидит меня или сначала выскажет все, что думает обо мне?

Вопросы крутились у меня в голове как назойливый рой мух. Настолько же они были приятны. Я стояла перед дверью уже больше пятнадцати минут и, вероятно, продолжила бы стоять, если бы дверь не открылась сама, чуть не зашибив меня, стоявшую слишком близко.

Вот так вот я неожиданно для себя и оказалась все-таки прямо перед главным героем всех моих мыслей. Лицом к лицу с моим волшебным эльфийским королем. С мальчиком, ближе всех приблизившемуся к живому воплощению господа.

Выглядел он неплохо. Мои самые страшные ожидания, к счастью, не оправдались. В целом это был совершенно обыкновенный Гарретт, разве что сильно ошарашенный, но этому способствовала вся ситуация в целом.

Кудрявые каштановые кудри пушились, как будто он недавно их высушил. Кожа не бледнее обычного, все те же нежно розовые тонкие губы чуть приоткрытые. Густые ресницы выделялись над глазами цвета бренди, которые смотрели на меня словно на восьмое чудо света. Идеальный нос, точеные скулы и челюсть. Мраморный, без единого изъяна, словно скульптура греческого бога. Но гораздо более реальный, теплый как солнечный свет. И эти чертовы родинки. Да, передо мной без сомнений стоял Гарретт. Живой и здоровый.

Я выдохнула от облегчения. Я боялась увидеть его таким, как в то утро на больничной постели в психиатрическом отделении. Бледную, израненную тень моего любимого человека.

Мы смотрели друг на друга, но никто не промолвил ни слова. Тишина стояла удручающая, но не давящая. Скорее от неожиданности встречи, чем от отсутствия слов, которые должны были быть высказаны.

Гарретту это замешательство могло быть прощено. В конце концов, он и правда не мог иметь ни малейшего понятия, что я тут подкарауливаю его под дверью. Но почему я стояла как истукан, не в силах подобрать подходящие слова, хотя у меня было как минимум пятнадцать минут на подготовку, было непонятно.

— Лайла, — тихо позвал Гарретт, смотря на меня сверху вниз. В его глазах читался вполне очевидный вопрос, но я все еще не могла ответить, потому что проводила одни мне известные вычисления где-то глубоко в своей дурной головешке.

В какой-то момент начало казаться, что сказать «привет, как неожиданно тебя здесь увидеть. Мир такой тесный, не правда ли?» или «Гарретт, какой приятный сюрприз. Что привело тебя сюда?» было вовсе не такой уж и плохой идеей. Но здравый смысл вовремя взял вверх, и я просто выпалила наименее абсурдную фразу из тех, которые уже успели скопиться в процессе моих вычислений.

— Куда-то идешь? — да, стыдно признаться, но именно это и было наименее абсурдным вариантом.

— Хотел прогуляться. Тебе что-то нужно в квартире? Прости, надо было давно додуматься дать тебе ключ. Я могу отдать тебе свой сейчас, чтобы ты не спешила. Или если хочешь, я подожду здесь. Мне никуда торопиться не надо, — я смотрела на Гарретта, совершенно не понимая, что он несет.

А когда наконец-то поняла, мне стало настолько обидно, что дыхание перехватило и где-то в голове словно что-то взорвалось, разливая жар по лицу и вниз по шее до самых кончиков пальцев. Я глотала ртом воздух, как безмозглая рыба, не веря, что это и правда происходит. Что меня и правда выгнали, вычеркнули, так легко и просто забыли.

— Не нужен мне твой ключ и квартира твоя тупая не нужна. Что я вообще здесь забыла? Какая же я дура, думала, что.… А, неважно. Это больше не имеет значения, — я хотела уйти, рвануться вниз по лестнице и наконец расплакаться в свое удовольствие, но крепкая рука успела перехватить меня за локоть.

— Лайла, подожди! Прости, я тебя неправильно понял. Но в этот раз я и правда не знаю, о чем ты думаешь. Вернись, давай поговорим. Но только не здесь, не на лестничной клетке перед дверью. Пойдем внутрь, — он все еще держал меня, видимо опасаясь, что любое послабление приведет к моему побегу. Не знаю, было ли это опасение оправданно с самого начала, но, когда он предложил поговорить, я решила, что никуда не уйду, пока мы действительно не выскажем все словами вслух.

Я расслабилась, и парень мягко потянул меня за локоть, чтобы я развернулась. Я подчинилась. Поднять на него глаза было невозможно тяжело, поэтому я просто пошла за ним следом, смотря под ноги, как только он отпустил руку.

Я не смотрела перед собой, но это и не требовалось, чтобы найти путь в этой квартире, которая сталамне почти вторым домом.

Гарретт остановился в гостиной и, похоже, заметив, что я решила пародировать Самару Морган до конца, подошел и заботливо помог сесть на диван без необходимости поднимать голову. Сам же он подвинул кресло ближе и поставил так, чтобы сидеть напротив меня.

Кто бы мог подумать, что в итоге мы окажемся вот в такой ситуации, исполняя подобные роли.

— Лайла, если ты пришла, потому что хотела убедиться, что принятое тобой решение было правильным, и именно это ты и сделала, то в этом нет ничего страшного. Я все понимаю, и если ты переживаешь, что я что-то с собой сделаю, то не надо. Я буду в порядке и буду жить, потому что эту жизнь подарила мне ты и я не имею права так безответственно раскидываться твоими подарками. Я понимаю, почему ты могла принять такое решение, и оно совершенно не обесценивает сказанное и сделанное тобой прежде. Мнение и выбор могут меняться. А ты самая мудрая на свете и если так произошло, то значит все правильно. Я бесконечно тебе благодарен и так же бесконечно перед тобой виноват. Я не сдержал ни одного данного тебе обещания. Я причинил тебе боль, я заставлял тебя плакать. Я знаю, что не заслуживаю места рядом с тобой и единственное, что я могу сделать, чтобы не разочаровывать тебя еще сильнее — это просто со смирением принять любое твое решение и жить дальше.

Я сидела, не понимая ничего, кроме того, что мой любимый человек все-таки именно такой придурошный, как я всегда о нем и думала.

========== XXXVII. ==========

После своей пламенной речи, парень сидел и смотрел на меня, готовый к любой реакции. По нему было отчетливо видно, как нелегко ему дались эти слова, и я даже могла бы сочувствовать ему, если бы не одно огромное но.

Эта гениальная личность снова вывернул все непонятно как, поверив в самый плохой исход, не попытавшись даже ни в чем разобраться. Вся ситуация была настолько драматичной, что для меня выглядела чуть ли ни комичной. Я не смогла сдержать сдавленный смешок наполовину ироничный и наполовину наполненный облегчением. Все еще можно было поправить. Абсолютно вся ситуация исправлялась так же легко, как и любое другое заблуждение безусловно волшебного, но непроходимо глупого кудрявого короля.

— Гарретт, послушай меня и слушай внимательно. Меня не волнует, что ты там себе снова напридумал. Мне все равно, во что ты заставил себя поверить за эти несколько дней, которые нам были нужны, чтобы самостоятельно разобраться с ситуацией. Может быть, я и самая худшая девушка на свете, которая не берет в расчет твои безосновательные фантазии, но и на это мне плевать. Главное, что я хочу до тебя сейчас донести — это, во-первых, если я когда-нибудь действительно решу от тебя уйти, ты узнаешь об этом первым. И я скажу это самыми прямыми словами, чтобы точно не осталось ни малейшего сомнения в моих намерениях. И, во-вторых, все данные тобой в тот день обещания не имеют ни малейшего смысла. Не тебе решать, из-за чего мне плакать и чувствовать боль. Более того, ты всегда будешь одной из главных причин для моих слез, потому что во всем этом огромном мире ты один из тех очень немногих людей, на кого мне не плевать. Потому что я люблю тебя, Гарретт. Я не знаю, что и когда может изменить этот факт, и честно говоря, не хочу узнавать. Я просто люблю тебя, Гарретт. Прямо сейчас.

Не знаю, по какой причине, но, когда дело доходило до убеждения Гарретта в своих чувствах, я становилась чуть ли не яростной, пытаясь вдолбить в эту красивую и талантливую голову все, во что он почему-то никак не хотел верить.

Моя пламенная речь была более эффективной, что доказывало лицо, сидящего напротив меня мальчика. Оно выражало так много эмоций, что даже будь я прославленным литературным классиком, мне бы не хватило слов описать его достаточно красноречиво.

Он словно одновременно был и совершенно счастлив, и невероятно подавлен. Каждая мышца его тела казалась напряженной до предела. Он с силой сжимал зубы, внимательно вглядываясь в меня. Его руки впивались в ручки кресла, и весь в целом он выглядел так, будто готов в любую секунду соскочить и умчаться из комнаты, квартиры или даже города.

Я ожидала другой реакции, поэтому, практически скопировав состояние парня, была зеркальным отражением его напряжения.

Мы сидели друг напротив друга, натянутые до мышечной боли, словно ожидая смертельной опасности в любую секунду от человека, которому смотрели в глаза.

В конце концов, Гарретт с тяжестью выдохнул, высвободил бедные подлокотники, на которых остались отчетливые царапины, и зарыл лицо в ладонях.

— Нет, — еле выдохнул он. Расслышать было почти невозможно сквозь ладони.

Дыхание давалось ему с трудом, он редко всхлипывал, а мне снова становилось страшно. Я хотела ему помочь, но не знала как и не была уверена, не сделает ли моя помощь все только хуже.

— Нет, я не могу, — чуть отчетливее повторил парень, сложившись в кресле напополам, упав грудью на колени.

Я не знала, как помочь ему и была более чем уверена, что моя неумелая помощь сделает все только хуже, но в этом беспомощном движении было столько боли, отчаяния и одиночества, что оставаться в стороне было все равно, что вырвать себе сердце и кинуть к его ногам, истекая кровью.

Я соскользнула с дивана на пол и прижалась всем телом к его ногам, обхватив их руками. Это был единственный способ обнять его.

— Я верил, что ты ушла. Но я справился с этим. Я хотел умереть больше всего на свете. Я просто не мог желать ничего другого, но и исполнить этого я не мог. Умереть после того, как ты ушла, означало бы ненамеренно возложить на тебя вину, сделать тебе больно этим глупым эгоистичным желанием. Я никогда бы не причинил тебе боль намеренно, Лайла. Я клянусь. И я справился с этим, я собрал себя по кусочкам и решил, что даже без твоего присутствия я буду идти дальше, пока это не станет совсем невыносимо. Я смирился с этой отвратительно серой жизнью без тебя, потому что так долго, пока я могу хранить тебя в своей голове, ты бы все равно оставалась со мной, не позволяя провалиться под лед.

Я знаю, что мне не стоило так быстро ставить крест на всем, что мы с тобой построили, но я и подумать не мог, что увижу тебя, еще хотя бы однажды. Мне казалось, что уйти от меня было бы единственно правильным решением, а ты всегда поступаешь правильно. Я бы никогда не посмел тебя искать, потому что не вправе оспаривать твои решения. Но когда увидел тебя сегодня, я на секунду, всего лишь на мгновение подумал, что может быть я просто дурак, который разрушил все своими руками, а ты мой ангел, как всегда, пришла меня спасать. Но я не позволил себе в это поверить, потому что, если бы мои надежды оказались ложными, я бы не смог еще раз себя починить. А ты и правда пришла меня спасти.

Я не знаю, что чувствовать. Меня разрывает изнутри от боли, и страха, и счастья. Я люблю тебя безумно, больше всех и всего на свете. Больше себя и гораздо больше жизни, но мне страшно. Я в ужасе от одной только мысли, что со мной станет, если ты уйдешь когда-нибудь потом. Мне страшно даже от малейшего отголоска той боли, которая меня накроет, когда мне снова придется тебя потерять. И мне больно, мне очень больно от разочарования в себе. От того, что я посмел в тебе усомниться. Ты мое главное доказательство существования Бога, потому что он мне тебя послал. А я страшно согрешил, не доверившись тебе. И кто я такой после всего этого? Я не стою тебя, Лайла. Никогда не стоил, — парень говорил тихо и медленно сквозь всхлипы, не поднимая лица. Но это было и не нужно, потому что я не смогла смотреть ему в глаза. Меня трясло от беззвучных рыданий, и я прижималась всем телом крепко-крепко к его ногам. Они были мне единственной опорой.

Мы просидели так минут десять, содрогаясь от рвущей изнутри боли, которая успела накопиться за недолгое расставание. Но пришло время брать себя в руки и спасать себя и его.

Я села на корточки на полу перед креслом, так, что, если бы Гарретт приподнял голову, мы бы встретились глазами.

— Как бы мне этого ни хотелось, я не могу обещать тебе, что никогда не уйду, — мой голос был хриплым от так и не вырвавшихся рыданий. — Я не знаю, что для нас готовит жизнь, но сейчас я здесь и буду рядом так долго, как только смогу. Я не обещаю всегда быть рядом с тобой, но я обещаю любить и поддерживать тебя, пока ты не научишься справляться и без меня. Я обещаю, что пока я здесь, я помогу тебе научиться жить. Я обещаю сделать все возможное, чтобы и без меня тебе было за что держаться. Ты не упадешь, Гарретт, я обещаю тебе. Если такое время придет, я обещаю, тебя не сломит боль, и ты будешь жить не ради меня, а ради себя. А пока оставайся со мной здесь. Будь рядом и живи так, как можешь. Главное — живи.

Моя просьба достигла адресата, и мой грустный мальчик чуть приподнялся, сразу сталкиваясь с моими глазами. Он выглядел также жалко, как и я, с заплаканным лицом и глазами, смотрящими сквозь наполовину боль наполовину надежду.

Я встала на колени, чтобы быть чуть выше него. Провела рукой по непослушным шелковым кудрям и, наклонившись вперед, поцеловала в макушку, таким материнским жестом пытаясь забрать все тревоги и заботы.

========== XXXVIII. ==========

Мы посидели так, обнимаясь, еще некоторое время, приводя нервы в порядок, а затем привели в порядок еще и себя, чтобы не выглядеть, как размазанные по стеклу мухи.

И вот спустя примерно полчаса мы уже сидели на кухне, отпаивая себя горячим чаем. И совсем по нам нельзя было сказать, что чуть ранее мы были не людьми, а скорее подстреленными оленями, метающимися от боли из стороны в сторону, издающими душераздирающий крик о помощи, на который ни одна живая душа не сможет откликнуться. Мы снова были живыми, потому что снова были вместе.

— Давай скажем Питу, что мы просто увидели друг друга, поняли, что нам все нипочем и как адекватные люди помирились? А то, зная его, меня снова отправят на полугодовую терапию, — потихоньку отхлебнув из дымящейся чашки, с легкой улыбкой пошутил Гарретт.

Я улыбнулась ему в ответ с противоположной стороны барной стойки. Меня радовало то, как в целом быстро мы смогли прийти в себя. Я хотела оставаться в этом состоянии безмятежного спокойствия всегда, я хотела, чтобы мы навсегда сохранили эту тихую нежность. Но это бы значило закупорить себя вдалеке от настоящего мира, что было совершенно невозможно для нас обоих и мы хорошо это понимали.

— Прости, что я так вспылил в тот раз. Я знаю, что ты всегда все делаешь из лучших побуждений. Ты всегда думаешь, что лучше для меня и видишь это гораздо лучше, чем я. Я не знаю, что на меня нашло. Я испугался. Мне было так страшно, несмотря на то, что это буквально шанс один на миллион. Это все, о чем я когда-либо мог мечтать. Я должен был согласиться не раздумывая. Я должен был скакать от счастья и благодарить судьбу за такую возможность. Я должен был закружить тебя в объятиях и расцеловать с головы до ног. Я должен был быть благодарен тебе словно архангелу Гавриилу, ведь ты принесла мне чудесную весть. Но я накричал на тебя. Представь, каким бы было сейчас христианство, если бы Дева Мария испугалась такой новости и накричала на Гавриила? Я бы посмотрел на такой вариант библии, — он нервно рассмеялся, уставившись в кружку, заворожено наблюдая за вздымающимся паром.

— Может быть, если бы Дева Мария разозлилась тогда на Гавриила, женщинам не пришлось бы страдать от религии еще тысячелетия. Если бы она повела себя как живой человек с вполне объяснимыми страхами и переживаниями, человечество, может быть, не стало бы требовать от половины населения эмоционально невозможного. Ты такой же человек, как и мы все, Гарретт. Да, ты без сомнений гораздо ближе к Богу, чем вообще все на этой земле, но это разве что делает тебя лучшим представителем человечества, но все же никак не святым. Ты человек, и ты имеешь полное право бояться. Это самая нормальная реакция живого существа. Мы все боимся, когда сталкиваемся с неизвестностью. Это защищает нас от нежелательных последствий.

Нормально бояться, когда ты противостоишь всему этому в одиночку, но ты не один, Гарретт. В этой авантюре мы все с тобой по одну сторону. Нам всем страшно, хотя и не так как тебе. Если ты захочешь принять этот вызов, мы все будем стоять за тобой. Мы подхватим тебя в любой непредвиденной ситуации. Если будешь еще размышлять над этим предложением, не забудь про свою команду поддержки. Мы здесь для тебя.

Я старалась быть мягкой как вербовый котик. Я хотела быть для него таким же нежным и ласковым спасением, каким он всегда был для меня. Я хотела, чтобы мои слова лились на его сердце сладко как мед.

Его руки, придерживающие кружку по бокам, выдавали нервное напряжение. Слегка дрожащие пальцы едва касались керамической поверхности, но горячая жидкость внутри волновалась, словно надвигалось цунами. Я протянула руку и осторожно обхватила беспокойную ладонь.

— Все в порядке, Гарретт. Тебе не нужно давать ответ прямо сейчас и тебе не нужно соглашаться, если ты не хочешь. Это твоя музыка и никто не заставит тебя исполнять ее без твоего на то желания.

Он оторвал взгляд от кружки и поднял на меня полные благодарности глаза.

— Мне до безумия страшно, но если я не приму этот вызов сейчас, то после у меня уже не появится шанса. Мне нельзя сейчас идти на поводу у своих родителей. Пора уже повзрослеть и решать самостоятельно. Я согласен, Лайла. Давай сделаем это, — его рука мягко сжала мою в ответ. Так Гарретт убедил меня в своей решимости.

***

Те слова стали отправной точкой, с которой нас унесло стремительным водоворотом событий. Только услышав согласие, я тут же сообщила Эмили, которая в свою очередь припрягла Марка, чтобы тот вышел на связь с организаторами «Посвящения».

Ребята оттуда тоже не стали тянуть и поэтому уже на следующий день наша маленькая команда в лице меня, Марка и, собственно, Гарретта, отправилась на встречу, чтобы обговорить условия и требования. Ситуация оказалась вовсе не такой страшной, как мы представляли. От нашего музыканта требовался трек лист всего лишь из пяти песен и его личное присутствие и исполнение. Всю аппаратуру и техническую поддержку предоставлял фестиваль. Но мы настояли на присутствии нашего музыкально-технического гения, имея в виду, конечно же, мистера Лиетта.

На той же встрече был подписан договор, в котором черном по белому выделялось вознаграждение за выступление. Когда Гарретт увидел суму, я испугалась, что он сдаст обороты, но наш храбрый музыкант лишь судорожно сглотнул и все подписал.

Из офиса организаторов мы вышли в тревожно-восторженном предвкушении. Дату концерта поставили на середину октября. Времени было предостаточно, но и работа предстояла нешуточная. К сожалению, мы ничем особо помочь не могли в этом случае. Разве что быть рядом и неустанно наблюдать, чтобы Гарретт не терял веры в себя.

А парню предстояло выбрать свои лучшие песни, отрепетировать их до идеального состояния и перебороть свой страх большой сцены.

В эти последние дни сентября состояние моего парня волновало меня гораздо сильнее надвигающейся даты сдачи первых глав диплома, что в первое время сильно удивляло всех окружающих. Я была с Гарреттом каждый день с утра и до вечера, отлучаясь разве что по самым срочным учебным делам.

Большую часть времени мы проводили у парней в квартире, потому что Гарретт все время играл, перебирая все свои песни, не в состоянии решить, какие из них достойны такой большой аудитории. Я ему в этом сильно помочь не могла, мне нравились все до единой и как по мне, организатором стоило дать ему полный полуторачасовой концерт.

Октябрь отсчитывал дни до своего воцарения. А я снова стояла на пороге просторной и светлой квартиры, в полной готовности провести очередной день под звуки моего самого любимого голоса.

Питер уже ушел, поэтому ждать ответа пришлось дольше, чем обычно. Гарретт скорее всего даже не услышал мои первые три звонка. Но когда дверь наконец-то открылась, он буквально втащил меня внутрь, чуть не прыгая от восторга и радостного предвкушения.

— Лайла, я хочу тебе кое-что показать! — с этим искрящимся от восхищения восклицанием парень протащил меня за руку до гостиной, оставил там, а сам исчез в комнате.

Через секунду он появился, неся гитару в одной руке и блокнот в другой.

— Я вспомнил тебя! — до жути довольный собой он плюхнулся в кресло. Я могла лишь смотреть на него с вопросом в глазах, совершенно не понимая, что происходит. — Я видел тебя раньше. Еще до февраля! Я еще тогда, промерзший от ледяной воды, никак понять не мог, почему было так тепло. И когда только открыл глаза, увидел, как плачет укутанный в цветы ангел. Я думал, у меня были галлюцинации от переохлаждения, но нет. Это просто была ты. Всегда только ты.

Ты принесла с собой весну еще с того первого раза, когда я увидел тебя. Я тогда был в больнице, приходил навестить Марка. Он был после небольшой операции, и я пришел не вовремя. Ему делали перевязку, поэтому я вышел на балкон в его палате и увидел, как из соседнего здания выходит девушка. С первого взгляда она привлекла мое внимание, ведь я никогда не видел, чтобы кто-то шел так легко, в ногу с ветром. Но она быстро исчезла, оставив мне только незавершенные стихи.

Я пролистывал свои старые блокноты, нашел эту песню и вспомнил тебя. И знаешь, что я понял? Все дело в тебе. Это всегда было о тебе.

========== XXXIX. ==========

Октябрь робко постучался в наши двери, проверяя обстановку, насколько ему здесь рады. Рад никто особо не был и он, разозлившись, запустил в наш дом промозглый ветер и непрекращающиеся ливни.

Подготовка к концерту не останавливалась ни на секунду, но уже шла спокойнее. Гарретт нам список выбранных песен не озвучил, сказав, что это сюрприз. И к нашему удивлению даже сам сходил к организаторам уладить какие-то вопросы, связанные с выступлением. Парень стал гораздо увереннее в себе, словно вся эта суматоха пробудила в нем настоящего профессионала, дающего такие концерты как минимум дважды в месяц.

Он все еще не выходил из комнаты, безостановочно репетируя, но больше никого туда не пускал. Сначала мы с ребятами переживали, но в итоге нас успокоил Питер, решительно заявив, что это творчество Гарретта и его выступление, так что мы должны просто довериться его решению и с нетерпением ожидать обещанного сюрприза. Мы договорились с затворником, чтобы он выходил на свежий воздух хотя бы раз в три дня, и чтобы не забывал кушать минимально два раза в день. Но о его питании заботилась по большему счету Эмили, отдавая приказы Питеру, чтобы тот внимательно следил за потреблением всех передачек, так что причин для беспокойства не было. К тому же Гарретт с готовностью шел на все соглашения.

Мне было грустно не видеть парня, после всех тех дней, когда я практически жила в его комнате, но в целом этот его уход в себя сыграл мне на руку, потому что я уже не могла дольше откладывать работу над своим дипломом. Мне удалось успокоить гнев научного руководителя, оправдавшись написанием статьи. Но из-за этого пришлось отдавать ему эту самую статью, чего я не планировала делать еще пару недель. Больше возможных оправданий не было и надо было засучить рукава и бросаться с головой в работу.

Первое время было морально сложно оставаться одной в моей маленькой квартирке, где единственным другом мне выступала Анет. Ее безмолвного присутствия и периодического урчания было недостаточно, чтобы я могла забыть об отсутствии Гарретта. Поэтому это проблему я решила перемещением из своего жилого пространства в особенно уютную в это время года кофейню ребят, где мне были как-то даже слишком рады.

Эмили не оставляла меня без внимания дольше чем на два часа, и то было видно, насколько тяжело ей давались эти часы. Она не отрывала от меня глаз со своего рабочего места за барной стойкой. Не могу сказать, что это внимание мне сильно мешало. Даже наоборот было очень приятно, что она подходит спросить, как у меня продвигаются дела. Кроме того, она всегда подходила с горячим шоколадом, домашним лимонадом или кленовым латте, любовь к которому я перехватила у кудрявого мальчишки.

Иногда к этим чуть ли не ритуальным шествиям присоединялся Марк, который со смешком укорял жену в том, что она не дает «бедным студентам» сосредоточиться на учебе. В такие моменты девушка делала озабоченное лицо, извинялась и следующие два часа становились для нее еще мучительнее. Увидев, как влияют его шутки на поведение любимой женщины, Марк очень быстро прекратил заниматься такими вещами. Потом он стал просто подходить и тоже интересоваться, как у меня продвигается работа.

Сначала я принимала такую заботу за само собой разумеющееся, но, когда это не прекратилось и на третий день моей оккупации дальнего столика у окна, я начала подозревать что-то неладное. Оставлять это так просто мне не хотелось, поэтому в одно из шествий Эмили с очередным стаканом чего-то вкусного к моему месту пребывания, я решила ее остановить и расспросить.

— Спасибо большое, — сказала я как обычно, принимая из ее заботливых рук стакан с черничным лимонадом. — Эми, я тут уже третий день сижу, а все не удосужилась спросить, как у вас дела идут?

Девушка уже по привычке почти развернулась и собиралась уходить, когда я явно ее удивила продолжением разговора. Она повернулась обратно и мягко мне улыбнулась.

— Все замечательно, хотя в отсутствие Гарретта у нас не такой поток посетителей, но мы все равно на слуху у молодежи. Многие возвращаются просто, полюбив наши напитки, некоторые приходят в надежде увидеть нашего мальчика, а есть даже такие, которые, как бы это назвать, ходят сюда за творческой энергетикой. Очень много интересных молодых людей в последнее время захаживает, — она тихо рассмеялась.

Девушка старалась выглядеть веселой, но кажется, я начала понимать, в чем же заключалась проблема. Гарретт практически не появлялся у ребят еще с середины сентября. Не удивительно, что Эмили, взявшая на себя роль матери большого семейства, чувствовала себя встревожено.

— Эми, все нормально. Если ты обеспокоена отсутствием этого чудика, ты можешь мне сказать. Если хочешь, я могу ему даже нагоняй устроить, чтобы он, наконец, выполз из своей пещеры и показался на свет божий, — я решила долго не тянуть и сразу проверить свою догадку. Судя по тому, как спала улыбка с красивого лица девушки, я попала в цель.

— Нет, что ты, милая. Не надо его тормошить ради меня. Я понимаю, что у него сейчас много интересных дел, которым он посвящает все свое свободное время. Я рада за него. Он наконец-то сможет показать свои прекрасные песни аудитории, которую он заслуживает. Я счастлива за него, но я скучаю. С того самого момента, как мы познакомились с этими ребятами, они мне как семья. Как милые младшие братишки. Раньше они проводили здесь все свободное время. Питер занимался прямо как ты, а Гарретт сидел рядом и рисовал или писал стихи. Потом Питер закончил учебу, вышел на работу и практически исчез, но Гарретт еще некоторое время провел здесь с нами, но и он постепенно появлялся все реже и реже. Сначала было грустно, но это ощущалось так, словно мои мальчишки повзрослели и упорхнули из гнезда. И я привыкла к их отсутствию, привыкла видеть их раз в несколько месяцев. Я смирилась с мыслью, что теперь это лучшее на что я могу надеяться. Я даже приняла, что со временем они совсем перестанут заходить и наша дружба останется лишь чудесным воспоминанием. Но потом одним холодным февральским вечером Гарретт появился на нашем пороге с девушкой, которой суждено было изменить наши жизни. Лайла, дорогая моя девочка, ты вернула мне моих любимых братишек. Вы все меня разбаловали своим присутствием и весельем, которое идет с вами рука об руку. И сейчас я всего лишь немного хандрю, потому что отвыкла его не видеть. Но это совсем ничего. Благодаря тебе я знаю, что он вернется. Эта мысль меня греет и не дает грустить.

Слова девушки звучали как исповедь. Видимо, она долго держала в себе эти переживания, не желая расстраивать друзей и мужа. Мне стало так стыдно, что я не поняла раньше, ведь подобные заботы были настолько в характере Эмили, что было бы даже странно не переживай девушка об этом. Мне хотелось стукнуть себя по лбу за такую невнимательность. Учеба учебой, но нельзя же было настолько не обращать внимания на то, что творится в этой нежной и любящей душе.

— Эми, эти двое здесь не из-за меня и не благодаря мне. Никогда не были и никогда не будут. Сюда эти двое раз за разом возвращаются только ради вас с Марком, потому что любят вас. Вы их самые близкие друзья. Честно говоря, вы, наверное, их единственные близкие люди. Мне кажется, они никогда не уйдут от вас. Даже исчезая на время, они вовсе не заняты тем, что строят свою новую жизнь. Они оба два чудака, которые с головой уходят в дело своей жизни и только поэтому время от времени пропадают. Но они всегда будут возвращаться. И только что описав их таким образом, я поняла, что это касается и меня. Никакая учеба или работа не смогут дать нам это чувство семейного тепла и любви, которое накрывает с головой стоит только переступить ваш порог. Мы никогда не исчезнем, Эмили. Вы наша семья.

========== XXXX. ==========

Не смотря на все сказанное мною в тот день, я все же не смогла полностью сдержать свое обещание. Я хотела проводить с ними больше времени, но чем глубже погружалась в свою работу, тем сильнее меня накрывало осознание, что я страшно выбиваюсь из графика. Кроме того, я все еще была ученым и исследователем — эта работа меня увлекала тем больше, чем сложнее и напряженнее становилась.

Еще два дня я находила в себе терпение рано утром собираться и идти в кофейню, чтобы уйти с головой в работу там, но потом наступили выходные и ребята устраивали какую-то акцию, поэтому я решила остаться дома, чтобы никому не мешать и наоборот.

Стоило мне сесть за написание диплома дома, у меня совсем отшибло тормоза. Я сидела до поздней ночи и вставала еще до рассвета, проводила двадцать часов в день за бумажками, книгами и ноутбуком. Мне даже не надо было ходить в лабораторию, мои коллеги присылали мне все новые данные в режиме реального времени. Я могла полностью погрузиться в свою сумасшедшую страсть к науке, что я в принципе и сделала. Я практически не ела сама, но кормить Анет не забывала. В эти моменты мне становилось чуть-чуть грустно, я вспоминала Гарретта, и как он помогал мне со всеми этими бытовыми вещами во время сессии. Мне не хватало моего солнечного парня, но мысль, что он не так далеко и занят чем-то, что увлекает его не меньше, чем меня мои исследования, немного успокаивала.

Дни сменялись один за другим, и я уже перестала отслеживать время. Единственный сигнал, который я ловила из окружающего мира — был непрекращающийся стук дождя в окно. Это напоминало мне о том, что на улице октябрь. Время от времени я поднимала взгляд от своего стола и смотрела на затянутое тучами небо и думала о том, что совсем скоро у Гарретта концерт. Секунду свободного времени я отдавала на то, чтобы подумать, как мой музыкант справляется и понадеяться, что у него все хорошо. А потом снова исследования, цифры, статистика и непрекращающаяся писанина. Время летело, не притормаживая ни на мгновение.

***

— Питер, привет, милый. Как у тебя дела? Весь в работе, как обычно. Как там Гарретт? Он кушает дважды в день, как мы договаривались? До него сейчас не дозвонишься. Играет даже по ночам? Бедняжка, как тебе там спиться? Чего не сделаешь ради искусства. Питер, а ты не знаешь, как там Лайла? Она приходила первое время к нам заниматься, но вот уже неделю ее не было, и дозвониться я не могу. За Гарреттом можешь хотя бы ты присматривать, а вот за девочку нашу я беспокоюсь. Ты знаешь, они с ним так похожи в своих увлечениях. Как что-то начнут, так их невозможно остановить. Ты заедешь к ней? Спасибо тебе, милый. Чтобы они делали без тебя. Береги себя, на тебе практически двое детей. До встречи, дорогой. Заходи почаще, — девушка повесила трубку и тяжело вздохнула. Они не были ее детьми, на ней не лежала за них ответственность, но она не могла отделаться от ощущения, что они все, в том числе и более рассудительный Питер, все еще слишком молоды и не всегда могут позаботиться о себе. За этих ребят в последнее время у нее все чаще болело сердце.

«Лишь бы у них все было в порядке», — подумала она и еще раз вздохнула.

***

— Ну надо же было этим двоим превратить меня в няньку. И так дел хватает, — устало пробубнил себе под нос молодой мужчина. И без необходимости присматривать за вроде бы взрослыми и самостоятельными друзьями у него было дел невпроворот. Он остался единственным врачом на целое отделение после ухода заведующего на двухнедельный отпуск. По сути, он все еще должен был быть на работе, но встревоженный голос Эмили не выходил у него из головы. Он прекрасно знал, что девушке было свойственно разводить панику на пустом месте, но ради всеобщего спокойствия стоило все же проверить.

Он припарковал машину на свободном месте прямо под окнами нужной квартиры. Еще не выйдя на холодный октябрьский вечер, он уже заметил тусклый свет, струящийся из-под занавески. Он расслабленно выдохнул.

«Так и знал, что все в порядке. Надо бы выписать Эмили какие-нибудь легкие успокоительные».

Мужчина зашел в подъезд, поднялся на нужный этаж и постучался. Дверь никто открывать не собирался, но это вовсе не было неожиданностью. Молодой врач это предвидел и заранее взял у Гарретта ключи, а тот даже не заметил, как друг зашел в его комнату. В этом-то и была причина его подготовленности. Эмили была абсолютно права, говоря, что эти двое в своих странностях были как две капли воды.

Дверь бесшумно открылась, но тишина не продлилась долго. Стоило мужчине ступить внутрь, как с возмущенным мяуканьем выскочила кошка.

— Здравствуй, ты должно быть Анет. Очень приятно познакомиться. Я пришел навестить твою хозяйку. Как она? Надеюсь, она не забыла о тебе? — он наклонился погладить пушистую мадам, та в принципе ничего против не имела.

После секундного промедления он направился в комнату, откуда горел неяркий свет настольной лампы.

— Лайла, как бы ты ни была занята, нельзя игнорировать звонки от Эмили. Она начинает сходить с ума и звонит… — мужчина заходил в комнату с нотацией, но осекся на полуслове. С первого взгляда девушки нигде не было. Со второго взгляда он бросился вперед. Она лежала на полу без сознания.

***

Сквозь гитарные аккорды он услышал какую-то особенно раздражающую трель. Звук доносился приглушенно, словно заваленный чем-то мягким, тканевым. Первым позывом было игнорировать шум. Собственная музыка интересовала его в этот момент гораздо сильнее. Он продолжил играть, пока до него с опозданием не донеслось осознание. Что-то случилось.

Настойчивая трель не просто так была особенно раздражающей. Так звучал телефон для экстренных ситуаций, номер которого был только у Питера. Ушедший в музыкальное забвение Гарретт согласился оставить только этот последний источник связи с окружающим миром, потому что Питер никогда не преувеличивает «экстренность» ситуаций.

В панике он начал раскапывать завал из одежды и одеял, из которых устроил на кровати что-то вроде гнезда, где было удобно заниматься всеми необходимыми парню на данный момент делами: спать и петь под звуки гитары. Маленький телефон давно устаревшей модели лежал на самом дне. Удивительно было, что он вообще издавал какие-то звуки из-под такой-то кучи.

На экране высвечивался один единственный возможный номер. Дрожащими руками Гарретт едва попал по кнопке «принять вызов». На том конце провода голос Питера звучал не встревожено, но страшно устало.

— Прости, что отвлекаю. Ничего страшного, можешь выдохнуть. Я в больнице с Лайлой. Она упала в обморок от истощения. С ней все будет в порядке. Просто подумал, что ты захочешь узнать.

Гарретт шумно выдохнул, собирая по осколкам остатки своей нервной системой. От слов «я в больнице с Лайлой» у него чуть было не остановилось сердце.

— Вы в твоей? Я выезжаю.

Он бросил телефон на кровать и опустился на край следом, дыша глубоко и тяжело. За секунду вся его жизнь обрушилась до фундамента, именем которого было «Лайла». Что бы он ни говорил своему вечно переживающему другу и как бы он ни успокаивал саму причину своих страданий, ни черта он не был готов жить без нее. Не было даже такого понятия как «жизнь» в мире, где она не пьет горячий шоколад, спасаясь от холода, не ходит в университет дорогой через парк, не хмурится над его глупыми замечаниями, не обнимает, утешая лучше любых слов.

Он сидел, зарывшись руками в волосы, облокотившись локтями о колени, и дышал глубоко и тяжело. В последний раз шумно вдохнув и выдохнув, он встал и вышел из комнаты, затем из квартиры.

========== XXXXI. ==========

Из сна меня выдернул ритмичный, звонкий шум, очень напоминающий эти ужасные штуки в больницах. Я нахмурилась, не открывая глаз. Еще не пришедшее в себя сознание улавливало нечто странное. Чтобы проверить — нужно было полностью проснуться, но именно этого делать страшно не хотелось.

— Лайла, — позвал тихий обеспокоенный голос человека, которого точно не могло быть в моей квартире в такое время. А в какое время кстати?

Все выглядело и ощущалось как сон. Странно было только то, что во сне нужно было открыть глаза. Еще страннее было ощущение теплой кожи, притрагивающейся к ладони. Надо было посмотреть. Пусть хотя бы во сне, но нельзя было упускать возможности увидеть его.

В помещении было сумрачно, по виду — ранний вечер. Раздражающий шум не утихал, а около моей постели высилась фигура эльфийского короля. Первым желанием было оглянуться, не лежу ли я в колыбели из древесных ветвей и листьев.

— Лайла, как ты себя чувствуешь? — мое окончательное пробуждение не осталось незамеченным волшебным хозяином этого странного сна. Он подошел ближе и глаза, понемногу привыкающие к скудному освещению, начали различать черты знакомого лица. Странно было, что мое сознание решило оживить Гарретта настолько уставшим, с яркими синяками под глазами, вытянувшимся лицом и нездоровой бледностью. Растрепанные каштановые кудри тяжело падали на изнуренные плечи. Как плохо выглядел мой король.

— Гарретт, если решил навестить меня во сне, мог бы хоть причесаться, — я откинулась обратно на подушку и закрыла глаза, словно прося сознание переделать свою явно халтурную работу.

Он в ответ лишь мягко засмеялся и провел рукой от моего запястья к плечу.

— Прости. Приглашение увидеть мою спящую принцессу пришло уж больно неожиданно. Как ты себя чувствуешь? — повторил он свой вопрос.

— Не знаю. Я вроде сплю, но почему-то чувствую себя сонной, и этот шум ужасно раздражает. Странный какой-то сон. И, честно говоря, ты выглядишь ужасно. Словно это вовсе не сон, а ты на самом деле выбрался из своей пещеры, — я еще раз критически оглядела его. Ну да, кошмарное зрелище.

Гарретт вопросительно поднял бровь. Настолько живое выражение, что я не выдержала и усмехнулась.

— Ну, прям как настоящий.

— Я не стану близко к сердцу принимать комментарий о своем виде, особенно учитывая, что ты, скорее всего, права. Но это все равно грубо, Лайла, — он неодобрительно покачал головой, но его губы улыбались, да и вообще не мог он на меня сердиться. Только не во сне.

— А если серьезно, то это не сон. Я действительно выбрался из своей пещеры, потому что ты страшно меня напугала. Ты не дома, Лайла. Мы в больнице. Ты потеряла сознание от изнурения и обезвоживания.

— Что? Да быть такого не может, — эта новость звучала как глупая шутка, но на деле все становилось на свои места.

Я нервно дернула рукой и почувствовала, как больно сдвинулась игла капельницы. И это раздражающий писк на самом деле был от какой-то медицинской штуки. И мое сознание было ни при чем в создании такого уставшего Гарретта.

— Оказывается, ты на все способна, ангел мой. Ну как ты могла это допустить? Ты же самый разумный человек на свете, как это могло случиться с тобой? — он прикрыл глаза, его голос выдавал невыносимую тяжесть, словно на его плечи обрушились все тяготы земной жизни. Действительно сын божий спустился с небес, чтобы умереть за наши грехи.

— А что думал, ты один можешь забывать о глупых нуждах человеческого тела и предаваться высшим удовольствиям? Нет уж, дорогуша, мы тут тоже по божьему подобию созданы, — не знаю даже, о чем говорила в тот момент. В голове было категорически пусто, еще и горло пересохло. Лучше бы меня не будили.

— Лайла, я не шучу. Когда Питер мне позвонил, я на секунду подумал… Господи, я подумал, что потерял тебя, — может быть он все еще и стоял на земле, но голос не обманет. В эту секунду он сорвался под тяжестью видимо моих прегрешений.

— Да ну тебя, мы же всего несколько недель назад чуть было не расстались. Я думала, ты привык к мысли, что меня может не быть в твоей жизни, — неуверенный смешок вырвался из горла, но смешно мне не было. Мне было страшно.

— Ты не понимаешь, что это совершенно разные вещи? Я могу смириться с тем, что ты решишь бросить меня. Я смогу влачить свое существование, просто зная, что где-то там ты жива, здорова и счастлива. Я же не псих какой-нибудь, не тиран. Но как ты прикажешь жить в мире, где тебя нет? Где нет ни одной улицы, по которой ты могла бы ходить. Ни одной библиотеки, где ты бы засиживалась допоздна со своими сложными научными книжками. Как я должен смириться с миром, где ты бы больше никогда не улыбнулась? Я надеялся, что за эти месяцы смог показать тебе, что ты на самом деле значишь для меня, но похоже с того февральского дня мало что изменилось. Ты все еще не веришь, что в моей жизни никогда не было никого лучше тебя. Твое исчезновение будет означать для меня, что Бог окончательно отвернулся от людей.

— Гарретт… — осторожно начала я, но продолжение все никак не складывалось. Парень внимательно всматривался мне в лицо, ожидая продолжение, но видимо эта пауза была красноречивее любых слов, и он выдохнул, стряхивая напряжение с плеч.

— Прости, снова надоедаю своими нравоучениями. Уверен, тебе достаточно заботы от Эмили. Я не буду больше читать нотации, но она будет теперь звонить тебе каждое утро, и нет, это не была моя идея. Она сильно за тебя волнуется и тебе придется взять на себя ответственность. Я тоже буду звонить тебе каждый день, потому что ужасно виноват перед тобой, хотя ты этого даже не заметила. Из больницы тебя выписывают завтра после завтрака, доктор настоятельно порекомендует отдохнуть хотя бы пару дней, но ты, конечно, проигнорируешь. Об Анет не переживай, ее заходил кормить Питер. Ну, в общем, и все на повестке дня, — закончив перечислять все, что меня могло бы интересовать на данный момент, он положил руки на пояс и покрутился на месте, осматривая комнату, уже погруженную в темноту.

— Гарретт, — тихо позвала я без единой идеи, что ему сказать. Просто в то мгновение мне нужно было, чтобы он повернулся ко мне, посмотрел на меня. Он никогда не сопротивлялся мне, и этот раз не был исключением. Он все еще злился, но, тем не менее, в следующую секунду, он уже опирался руками о больничную койку и смотрел на меня сверху вниз, так что его шелковые кудри почти дотрагивались моего лица. Не знаю почему, но я смутилась. В голове сразу пронеслась мысль, что Гарретт никогда не смотрел на меня так. Я нервно сглотнула и прошептала «прости», отводя взгляд.

— Это неправильно, но я рад, что ты чувствуешь себя виноватой. Я ведь и правда очень испугался за тебя, — со вздохом ответил парень, выпрямляясь и взъерошивая волосы ладонью.

Я все еще не могла смотреть ему в лицо. Это было не вовремя, но меня не оставляло ощущение, что только что я разрушила нечто совершенно мне непонятное и по-своему пугающее, но в то же время что-то желанное. Оставалось лишь благодарить отсутствие света за то, что мое пунцовое лицо было недоступно взору Гарретта.

========== XXXXII. ==========

Гарретт провел со мной всю ночь, уснув рядом на стуле и опустив голову мне на ноги. Утром его выгнали медсестры и Питер, который заглянул меня проведать, вывел его и отправил домой нормально отоспаться и привести себя в порядок.

После тщательных проверок моего самочувствия и плотного завтрака, мне прочитали долгую нотацию о том, что нужно заботиться о своем здоровье и не забывать спать и кушать, даже если кажется, что времени на это нет. Я послушно все выслушала и поблагодарила Бога, что хотя бы Гарретт пообещал больше мне выговоров не устраивать.

Самое страшное мне еще предстояло пережить. После врачебных нотаций, меня наконец-то выписали, и Питер отпросился, чтобы отвезти меня домой. Он же и предупредил, что меня ждет визит Эмили. Он не разрешил ей приходить в больницу, потому что вид меня в окружении всех этих медицинских штучек расстроил бы ее только сильнее и исказил на самом-то деле не самую плохую ситуацию. Я не могла с этим не согласиться, но на душе все-таки было неспокойно.

Парень проводил меня до самой квартиры, насколько я поняла, чтобы убедиться в хорошем самочувствии Анет. Пушистая дама была в прекрасном расположении духа, видимо довольная, что квартира была в ее распоряжении целые сутки. Питер погладил ее, проверил наличие воды и еды, обнял меня на прощание и, пожелав удачи, отправился обратно помогать людям разбираться со своими проблемами.

Эмили себя долго ждать не заставила. Звонок в дверь раздался спустя едва полчаса после отъезда Питера. Я глубоко вздохнула, собрала все мужество и пошла открывать дверь, Анет выскочила вместе со мной, возможно в надежде снова увидеть своего принца-спасителя.

class="book">Девушка в необъятном кремовом свитере и длинной шерстяной юбке стояла на пороге с огромным пакетом, от которого исходил превосходный аромат домашней выпечки. Она выглядела как октябрьская фея, которая по ошибке попала в жилище человека, но уйти просто так не смогла, поэтому осталась и в качестве подарка принесла золотые листья, рубиновые ягоды и запах дождя.

Я неловко впустила ее, настолько обрадованная, что на меня не накричали с порога, что даже не поприветствовала девушку. Но Эмили была волшебницей и в моей маленькой квартирке она выглядела совершенно естественно, так словно выходила лишь на мгновение, чтобы впитать в себя все оставшееся солнце и сейчас вернулась, освещая узкое пространство, из каждого уголка изгоняя подкравшееся зимнее оцепенение.

— Милая, я вижу, что ты рада меня видеть, но, если мы так и продолжим стоять в коридоре, булочки остынут, а мне бы очень этого не хотелось, — девушка прервала мое молчаливое восхищение вполне справедливыми словами.

— Эми, прости, я что-то совсем рассеянная сегодня. Я очень тебе рада, проходи, пожалуйста. Чувствуй себя как дома, — я провела ее на кухню, чуть дальше по коридору, чтобы оставить выпечку на столе.

Но стоило девушке переступить порог этой крошечной комнаты, как она сразу же начала бурную, столь присущую ей, деятельность. Она профессиональным взглядом оглядела небольшое пространство и, видимо найдя все необходимое, начала делать свои заботливо-материнские дела.

— Я поставлю чайник, а ты садись, — объявила она мне уже в середине процесса.

Мне моментально стало жутко неловко, потому что даже в своей собственной квартире я была не в состоянии побеспокоиться о гостье.

— Давай я сделаю, все-таки ты в гостях, — я подскочила к ней, но, по сути, ничего сделать не могла, девушка уже была занята.

Я еще немного неуклюже потопталась рядом, пока она не повернулась ко мне с одним единственным словом «сядь». Сказано это было так строго, что даже при самом большом желании я бы не рискнула ослушаться.

Я села и, сложив руки на коленях, наблюдала, как прекрасная фея порхает по комнате, расставляя посуду, сервируя выпечку и заваривая чай. В мгновение ока все уже было готово и стояло на столе. Чашки с фруктовым чаем уютно дымились, а домашние булочки источали неописуемый аромат и выглядели божественно.

Довольная своей работой, Эмили опустилась на соседний стул, вздохнула и пристально уставилась на меня, явно ожидая чего-то.

— Эм, прости. Я заставила тебя поволноваться, — наконец выдавила я из себя.

Девушка еще несколько секунд не отводила взгляда, но потом хмыкнула и перевела внимание на чашку чая в своих руках.

— Честное слово, дети мои, вы такие особенные. Иногда даже не могу понять, хорошо это или плохо. Каждый из вас, так или иначе, совершенно не приспособлен к взрослой, ответственной жизни. Наверное, это все-таки не мое дело, по паспортным данным вы все-таки все уже достаточно великовозрастные, но у меня не получается не принимать ваши трюки близко к сердцу. Наверное, это прозвучит ужасно глупо, но я боюсь, что из меня выйдет никудышная мать, если я даже о взрослых, в целом самостоятельных людях позаботиться не могу, — девушка сделала глоток чая и зажмурилась от удовольствия.

Меня выбило из колеи и даже в какой-то мере разозлило это признание. Невозможно было представить, чтобы такая женщина как Эмили могла в серьез решить, что не подходит для материнства только потому, что ей пришлось взять на себя ответственность за совершенно никудышных представителей рода человеческого.

— Ну что ты такое говоришь! Эмили, то, что тебе попались такие беспомощные, склонные к саморазрушению великовозрастные дети, совершенно не значит, что ты будешь плохой мамой своим детям. Честно говоря, я не знаю, существуют ли люди больше подходящие на роль матери, чем ты. Ты уже настоящая мать-героиня. За парней говорить не буду, а мне твоя забота очень приятна. Я к такому не привыкла, и мне периодически сложно держать в памяти, что мои действия отражаются не только на мне и что есть люди, которых расстраивает мое не самое бережное отношение к самой себе. Но твое присутствие и внимание помогают мне свыкнуться с этим и, ну, хотя бы пытаться не изнурять себя, как я обычно делаю. Неловко признаваться, но это вовсе не первый мой обморок от истощения, просто раньше некому было волноваться и я просто приходила в себя на полу, а потом, не получив никакого ухода, доводила себя до такого состояния, что все заканчивалось срочной госпитализацией с запущенным воспалением вследствие ослабленного иммунитета и общего истощения. В общем, в этот раз все закончилось более чем благополучно и все благодаря тебе, потому что на таких же безалаберных парней в этом случае положиться нельзя.

В глазах девушки плескался чистый ужас, и я явно предчувствовала катастрофу.

— Господь милосердный, Лайла! То, что я сейчас услышала, просто кошмарно и если у меня и были какие-то идеи оставить вас в покое и позволить жить своей жизнью, то своими словами ты сейчас уничтожила их бесследно. Я буду звонить тебе дважды в день, если ты не ответишь и не перезвонишь в течении пятнадцать минут, я вышлю к тебе Марка или Питера, или приеду сама. И я не шучу. Надеюсь, ты уже знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, на что я способна в стрессовой ситуации.

Я нервно засмеялась, прекрасно понимая, на что эта с виду хрупкая и нежная фея способна.

Эмили задержалась ненадолго, напомнив, что она все-таки бизнесвуман и ей еще нужно кофейней управлять. Мне было немного грустно оставаться одной после такого количества внимания со стороны друзей, но все должно было вернуться в свое русло.

Мне стоило бы возвращаться к работе, но после ночи в больнице я убедила себя, что заслужила хотя бы свободных полдня. Я сидела на кухне, медленно потягивая уже третью кружку чая и жуя булочку с яблоком и корицей. Мыслей не было, да и не хотелось как-то особо думать. В тишине и покое я наблюдала, как садится за окном октябрьское солнце и думала, что ничего красивее этого в своей жизни никогда не наблюдала. Все было абсолютно идеально, так хорошо оказалось иногда не думать.

Солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом, а мне в дверь тихо постучались. Так аккуратно и мягко. Интересно можно ли сказать, что человек наконец-то стал тебе близок, если узнаешь его по стуку в дверь? Вопрос остался без ответа, а я поспешила открывать.

Человек, стоящий за дверью одной своей улыбкой мог полностью стереть воспоминание октябрьского заката из моей памяти, потому что, увидев ее никак нельзя было заявлять, что что-то красивее существует. Не могу говорить за всех, но в моем сердце у нее была безоговорочная монополия.

— Надеюсь, ты не против, что я пришел без приглашения? Просто подумал, что нам обоим стоит хотя бы сегодня воздержаться от одинокого затворничества.

— Гарретт, прошу тебя. Ты всегда заявляешься без приглашения, и тебя спасает лишь то, что до сих пор ничего плохого из этого не вышло, — я фыркнула и пропустила его внутрь.

— Ну, в таком случае, я рад, что ничего не меняется, — он легко рассмеялся, и в моей квартирке второй раз за день стало непривычно светло.

— Проходи. Будешь чай? Эмили принесла выпечку, правда там уже не так много осталось, — я шла впереди и вела его за собой на кухню.

Солнца уже и в помине не было на небосклоне, и комната была окутана в уютный мрак. Мне стало так комфортно при отсутствии света, что я решила не портить атмосферу и включила только небольшой светильник, встроенный в вытяжку. Мягкий желтый свет обволок помещение, добавив ощущения доверительности и интимности. Я поставила чайник.

По звукам Гарретт успел разместиться за столом, а по ощущениям пристально смотрел мне в спину. Поворачиваться не хотелось, все в комнате делало ситуацию слишком напряженной для меня. Я не была готова заглянуть в ореховые глаза, который в тусклом освещении должны были стать для меня ловушкой, темной и бесконечной как черная дыра. Но парень ждал и ждал терпеливо, не издавая ни звука.

Я стояла спиной, нарочито медленно доставая заварку, споласкивая чайник и кружки, но тишина была невыносимой. Она давила как ожидание неизбежного, нужно было что-то сказать.

— Как продвигается подготовка к концерту? Совсем немного ведь осталось времени, — чайник закипел, я заливала кипяток в стеклянный заварник, Гарретт молчал, раздумывая над моим вопросом.

— Все уже почти готово, но я не совсем уверен в списке песен, — я наконец-то повернулась, чтобы поставить кружки на стол. Гарретт смотрел на деревянную поверхность, задумчиво вырисовывая круги на столешнице.

— Я думала, ты уже утвердил его с организаторами, — я сделала еще один круг за чайником и, успокоившись, села напротив парня. Он все еще гипнотизировал стол.

— Мы согласовали три песни, еще две я сказал, что представлю за пару дней. Не знаю, почему они пошли на это условие, но эти две песни я так до сих пор и не выбрал. Если честно, мне кажется, я их еще даже не написал, — он поднял взгляд, и я поняла, что все это время он от меня скрывал. Гарретт был в отчаянии.

========== XXXXIII. ==========

— Гарретт, осталось чуть больше недели, — констатация факта была не лучшей стратегией в такой ситуации, но я не знала, что еще можно было сказать. Я просто не могла ему поверить.

— Я знаю. Я разочаровал всех, еще даже не поднявшись на сцену. Наверное, ничего другого и не стоило ожидать, — его голос звучал все тише. Он больше не смотрел на меня, не решался. Боялся увидеть то, в чем уже себя убедил.

«Ну уж нет. Только не в мою смену».

Он не хотел смотреть на меня, готовый бежать в любую секунду, но я не позволила ему еще глубже закапывать себя. Для начала было достаточно небольшой поддержки, доказательства, что я все еще здесь, рядом. Все так же готова отдать все, чтобы хоть ненадолго вернуть уверенность в этого волшебного мальчика.

Я протянула руку и осторожно дотронулась до тонкого белого запястья в немой просьбе «посмотри на меня». Он повиновался.

Робко приподняв голову, еще секунду не решался заглянуть в глаза. Глубоко сокрытый, внутренний страх отражался на подрагивающих ресницах. Я обвила запястье теплыми пальцами.

На дне коньячного цвета глаз разливалась робкая надежда.

— Все в порядке. Еще достаточно времени, мы что-нибудь придумаем. Ты никого не разочаровал. Тебе не хватает уверенности в себе, но это ничего. Я как раз для этого и рядом. Если ты в себя не веришь, моей веры будет достаточно для нас двоих. Поэтому не впадай в отчаяние, отдохни. Ты ведь пришел для этого. Чтобы мы вдвоем отдохнули, на день забыли о работе. Вот этим и займемся, будем отдыхать, а потом что-нибудь придумаем. Вместе.

Гарретт перехватил мою руку, все еще обхватывающую его запястье и переплел наши пальцы.

— Спасибо, — одними губами прошептал он. Я улыбнулась в ответ. Мы поняли друг друга.

Мою руку он не отпустил, но большим пальцем стал поглаживать вверх-вниз, начиная с основания запястья и доходя до середины кисти, улыбаясь нежно своим неозвученным мыслям. Я ощутила, как вдоль позвоночника пробираются мурашки, несомые горячей волной. Смотреть на парня стало сложно, но оторвать взгляд казалось невозможным.

Гарретт был невыносимо красивым, мягкий желтый цвет игрался с его каштановыми кудрями, превращая их в чистое золото, тягучей волной, растекающееся по широким плечам. Полутьма смягчала резкие линии лица, и рассеянная улыбка являла на свет бога милосердного, доброго и всепрощающего. Он ласково вел пальцами по моей руке, расплетая наш союз, становясь только ближе, еще ближе, проводя ладонью по предплечью вверх до локтя и вновь утекая вниз, как нежная, теплая, пенистая волна, приходящая с прибоем.

— Мне так тебя нахватало, — тихий шепот опалил мое лицо. Я сдавленно выдохнула, вспоминая снова, как дышать. Он игрался со мной, бессовестно, но так сладко.

Плавным движением, не разрывая зрительный контакт, Гарретт наклонился ближе, шелк его кудрей невесомо упал мне на плечо. Невыносимо близко, непередаваемо горячо.

Вторая его рука легла на мою щеку, полностью парализовав все мое тело. Я с содроганием и нетерпением ждала, что произойдет дальше. Не знаю, ждал ли парень от меня помощи, но уж точно не дождался. По его уверенным действиям хотя казалось, что ни в какой помощи он не нуждается и со всем прекрасно справляется сам.

— Я так скучал по тебе, — горячо выдохнул он мне в самое ухо, а рукой, лежащей на лице, медленно двинулся вниз. Сначала одними пальцами легко дотронулся до губ, оттягивая нижнюю, вскользь пройдясь по верхней. Я не выдержала соблазна и из одного только любопытства чуть высунула язык, кончиком дотронувшись до безымянного пальца, так вовремя оказавшегося в плену моих губ. Мне нужна была реакция, я, как исследователь, хотела знать, какой минимум моей отдачи был нужен, чтобы святейший из людей потерял самообладание.

Свое я получила. Мне было легче легкого улавливать любые изменения в дыхании Гарретта и то, как он задохнулся на секунду и задышал затем в разы тяжелее ответили на мой вопрос красноречивее любых слов.

— Не играйся со мной, я могу и не сдержаться, — тихие слова и сбитое дыхание, затаенная угроза.

— Не сдерживайся, — выдохнула я, опаляя его пальцы, все еще ласкающие мои губы. У меня в руках была власть. Одно осознание, что только я могла управлять этой сокрытой внутри него силой, этим пламенеющим желанием. Этого было достаточно, Гарретт. Тебя одного всегда было достаточно.

— Ты уверена? — в голосе зазвучала робость. Он осторожно вплел пальцы в мои волосы, удерживая крепко, не позволяя бездумно сорваться.

Но я никогда не была уверена больше, Гарретт. Все это время я искала доказательства всех твоих гипотез, но как же глупо это было. Ты никогда не нуждался ни в каких доказательствах. Ты был аксиомой. Всегда. Всегда.

Вместо не имеющих на данный момент никакого значения пустых слов, я слегка отодвинулась, ловя вновь затуманенный диким, непередаваемым желанием взгляд ореховых глаз. Как ты только нашел силы на этот вопрос, мой Бог? Тебя в своих руках держал ад, а ты оставался свят.

Ты ждал достаточно, ты боролся достаточно. Ты заслужил своей награды.

Настал мой черед окутывать тебя своей любовью, столь же непередаваемым желанием. Пришла моя очередь ласкать тебя и лелеять. Ты своей любовью одарил весь род людской, а я ответила взаимностью.

Я заключила его лицо в бережный плен моих ладоней. Теперь уже я тянулась к нему, не разрывая зрительного контакта. Мои губы вот-вот накрыли бы его, нежные, податливые. Но это было слишком просто, слишком сладко. Он заслужил этого, он заслужил бесконечно много нежности, но я не хотела любить его свято. Он должен был сгореть вместе со мной, отдавая себя всего, погружаясь в ад и возносясь до небес.

Я провела языком по его нижней губе, неторопливо, испытывая его, издеваясь. Зацепила зубами и оттянула вниз. Он был так невыносимо осторожен со мной, но я не желала платить той же монетой. Долго Гарретт не продержался, это было невозможно. Со сдавленным рыком, он обхватил меня за талию и резко притянул к себе. Одним ловким движением я оказалась у него на коленях.

Его губы накрыли мои жадно, нетерпеливо и, казалось бы, за все то искушение, за эти издевательства я заслужила того же, но это ведь был Гарретт — человек настолько нежный, что временами казалось, что он лишь притворяется обычным земным существом. Становилось так очевидно, что он пришел откуда-то, куда не проникнуть смертному — из волшебной ли сказки вышел эльфийский король, спустился ли с небес сам господь. И не было места безопаснее, теплее его объятий.

«Держи меня, держи меня крепче. С тобой мне ничего не страшно».

И он держал.

***

Густое, тяжелое спокойствие заполняло все тело, вместо крови лениво текло по венам. Окно в моей маленькой и сегодняшним утром особенно уютной комнатке было зашторено и все вокруг все еще пребывало в умиротворяющей полутьме. И только единственная тонкая полоска света на полу открывала тайну нового дня. Октябрь смилостивился и выпустил солнце.

Я аккуратно потянулась, стараясь не разбудить все еще спящего рядом парня. По моим губам растеклась довольная улыбка, скрывая все ночные страхи. Несмотря на усталость как эмоциональную, так и физическую, сон спокойным не выдался. То, что мы создали с Гарреттом прошлой ночью, было настолько прекрасно, что ощущалось нереальным. Казалось, что стоит мне открыть глаза, и он исчезнет, как сладостное видение, как сводящее с ума желание. Но сколько бы раз я ни открывала за ночь глаза, он все так же был рядом, безмятежно спящий так близко, что тепло его тела отдавалось в каждом миллиметре моей кожи.

Я расслабилась, поверив в реальность своей сказки, в спящего на моей кровати волшебного короля, в упавшего в мои объятия святого духа.

Перевернувшись на бок, в тысячный раз я скользила глазами по чертам, высеченным самым умелым скульптором. Он был моим любимым произведением искусства, на которое я никак не могла насмотреться. Каждая его родинка словно рассказывала историю о далеких звездах, влюбившихся в его красоту и пожелавших на веки вечные остаться рядом. Кто бы ни создал этого волшебного мальчика, он любил его больше всех на свете. Но даже любовь этого бесконечно великого существа не могла сравниться с той, которую вмещало мое маленькое человеческое сердце.

Словно почувствовав на себе мой полный обожания взгляд, затрепетали светлые ресницы. Сонно щурясь, Гарретт приоткрыл глаза, не понимая еще, что происходит и где он находится. Но мой взгляд напротив, наши разметавшиеся по подушке волосы, переплетающие шелк его каштановых кудрей и моего растекшегося горького шоколада, напомнили ему обо всем, что произошло. Он робко улыбнулся и смущенно скрыл лицо в сгибе локтя, пряча свои невыносимо трогательные ямочки.

— Ты такая красивая, что, кажется, я все еще сплю, — хриплым ото сна голосом прошептал парень, возвращаясь на свет божий и вновь заглядывая мне в глаза.

— Страшно представить, что ты там видишь и считаешь красивым, — так же тихо фыркнула я в ответ.

— Нет, правда. Ты как ангельское видение в витражном стекле. Как явившийся в чудесном сне святой дух, — он смотрел на меня столь завороженный, но было бы жестоко и глупо отрицать то, что он видел и во что верил. Я выдержала взгляд и серьезно кивнула.

«Я принимаю тебя, я понимаю тебе. Мы делим очень схожие видения».

========== XXXXIV. ==========

Время, отмеченное октябрем, шло неожиданно быстро. Вероятно, дело было в том, что в этом году октябрь выдался на редкость ласковым. Он не спешил уничтожать всю красоту, подаренную сентябрем, но лишь вносил свои новые краски. Дожди все еще были частыми гостями, но вместо тяготящей тоски приносили свежесть. Погода стояла идеальная для той уникальной осенней красоты и уюта, которые я прежде почему-то никогда не замечала.

Оставшуюся неделю до концерта, Гарретт все так же провел в своей пещере. Но отчаяние больше не одолевало его, и он не пытался изолироваться. Я навещала его каждый день, не пытаясь проникнуть в тот сюрприз, который он с таким вниманием готовил. В моменты моего присутствия мы просто разговаривали, пили чай и наслаждались обществом друг друга, ведь все остальное время наши мысли занимала лишь работа. Которая, между прочим, шла полным ходом у каждого из нас. У меня в целях не было закончить написание черновой версии диплома за месяц, но к этому все и шло. А Гарретт в свою очередь нашел затерявшееся вдохновение и, по всей видимости, успевал за неделю написать и отшлифовать две совершенно новые песни.

Между тем день самой масштабной студенческой тусовки года неотвратимо приближался и каждый из нас понемногу становился сосудом с трудом скрываемого предвкушения и томительного волнения. Мы старались не говорить об этом больше необходимого, но возбуждение по натянутой струне просачивалось между нами даже в самом отдаленном от темы разговоре. Мы ждали со страхом, тревогой и с бесконечной верой, которая сияющим божественным светом затмевала все опасения.

Неделя прошла в одно мгновение. День второго официального публичного выступления Гарретта был так же прекрасен, как и того первого. Даже не верилось, что октябрь перешагнул свою половину и неумолимо двигался в сторону более сурового брата. Солнце игриво пряталось и снова выглядывало из-за лениво проплывающих полупрозрачных облаков. Деревья еще не полностью сбросившие рубиново-янтарные одеяние нежно шелестели последними листочками. Ветер словно нес с собой воспоминания о ласковых весенних днях. Лучшего дня для фестиваля и представить было нельзя.

С самого утра шла суетливая подготовка, мобилизировавшая все уровни обороны. Эмили тревожно оглядывала запасы еды и термосов, приготовленных на всех посетителей фестиваля, не иначе. Мистер Лиетт и Марк проверяли и загружали аппаратуру, которую пришлось брать по упрямому требованию старика, не доверявшего никому и ничему кроме себя и своих инструментов. Питер взволнованно поглядывал на главное лицо сегодняшнего мероприятия, но тот никого не замечал, полностью погрузившись в свой недостижимый для обычных смертных мир. Я осматривала всех собравшихся и чувствовала странную гордость и уверенность. Я обещала Гарретту, что мы как самая верная группа поддержки будем рядом в этот важный, возможно даже переломный момент, делая все от нас зависящее, чтобы все прошло настолько гладко, насколько это вообще возможно. И мы действительно были здесь, все вместе, делая все от нас зависящее.

Этим утром мы почти не разговаривали с Гарреттом, но мне кажется, я понимала, что творится в его душе. Опасения Питера были напрасны, парень вовсе не изолировал себя в попытках скрыть страх и тревогу. Нет, он был спокоен и уверен. Он был благодарен. Все сторонние заботы взяли на себя мы, а он мог полностью посвятить себя тому, ради чего все это и затевалось. Музыке. И только ей.

Дверца фургона с инструментами звонко захлопнулась и Марк, как никогда довольный, потер ладони, готовый выдвигаться.

— Ну, что, команда, поехали!

Все пришло в движение. Мистер Лиетт еще раз проверил, насколько надежно закрыт задний отсек фургона с драгоценной аппаратурой. Эмили вместе с Питером заканчивали погрузку продовольствия в багажник его машины. Гарретт все так же стоял, прислонившись к капоту той самой машины, но уже немного возвращаясь к нам. Я подошла к нему.

— Все хорошо, — негромко произнесла я, теряя вопросительную интонацию. Спрашивать смысла уже не было, нужно было подтверждение. Все действительно было хорошо.

— Да, — утвердительно кивнул он. Его задумчивый взгляд был направлен куда-то вдаль. Мы смотрели на один и тот же осенний пейзаж, но мне никогда не удалось бы увидеть то, что на самом деле представало перед глазами парня. Возможно, он видел ту волшебную страну, королем которой когда-то являлся. Когда я думала о возможных картинах, которые были доступны только его ореховым глазам, начинало казаться, что корни могучего старого дерева опутывают его руки и, тянувшись вверх, вплетают в шелк его волос свои листья.

Его ладонь нашла мою и, вернувшись в наш лишенный волшебства мир, он перевел взгляд вниз, рассматривая наши уже сплетенные пальцы.

— Ты когда-нибудь думала о том, насколько все же мало нужно человеку? По-настоящему нужно? Стремиться и желать можно бесконечно, но на самом деле, каждому нужно всего пару вещей. Для каждого это что-то свое, совершенно уникальная потребность. И мы даже не знаем о том, что же нам нужно, пока это не попадет в наши руки. А потом хоть завали человека золотом, оно будет лишь мусором по сравнению с тем, что он уже имеет. Я буду сегодня выступать перед тысячами. Так много людей услышат мою музыку. Я никогда даже мечтать об этом не смел. Казалось, что я жил только для этого, что это мой недостижимый пик и все же это произойдет сегодня. Это не сон, это самая смелая мечта воплощается в реальность, а я смотрю сейчас на твою ладонь в моей руке и понимаю, что кроме этого момента мне больше ничего не нужно.

***

Ехали мы долго. Поле, арендованное для фестиваля, находилось далеко за городом, что не было удивительным. Марк с мистером Лиеттом были впереди на фургоне, а нас с Гарреттом и Эмили вез Питер.

Девушка, расположившаяся на пассажирском сидении впереди, беззаботно насвистывала какую-то легкую, словно летнюю песенку. Гарретт сидел, прикрыв веки, видимо, вновь уплыл в свои далекие края. Но далеко он не ушел, как якорь в нашем мире его держала моя рука, которую он так и не выпустил. В воздухе разливалось спокойствие, а за окном пролетал октябрь. Все было хорошо.

Мы приехали задолго до начала, как нам и полагалось, но на площадке вовсю шла жизнь. Всюду сновали волонтеры студенческого общества, делая что-то мне непонятное, но видимо жизненно важное. Один из двух главных организаторов, кажется, Пол, сразу нас заметил и поспешил проводить в зону, отведенную для артистов. После того, как мы расположились и оставили все ненужные вещи, все тот же Пол проводил нас к сцене, где уже разбирались с установкой аппаратуры Марк и мистер Лиетт. До начала фестиваля оставалось четыре часа, и этого времени было более чем достаточно, чтобы все артисты успели провести проверку звука и отрепетировать выступление непосредственно на сцене.

Пока Гарретт с Марком и мистером Лиеттом разбирались с расписанием репетиций и самого выступления, проверяли и все подчищали, мы с Питером и Эмили решили обойти территорию, рассмотреть, что и где тут находится.

Работа шла во всех уголках поля. То тут, то там можно было наткнуться на готовившиеся к открытию фургончики с едой, передвижные бары, палатки с сувенирами и другими классными вещами ручной работы. Через раз встречались даже шатры различных молодежных организаций, собирающих заманивать в свои ряды новоприбывших студентов. Атмосфера была непередаваемая. Да, сам фестиваль обещал быть огненным, но это не было для меня в новинку. Я уже была на собственном «Посвящении», да и до этого приходилось посещать фестивали. Но я еще никогда не была на подготовке такого события, и меня удивляло и восхищало все. Но больше всего то, с каким предвкушением и волнением все это делалось. Люди, находящиеся здесь сейчас, пришли не веселиться, но делать что-то очень важное для них, и они с трепетом и вниманием прилагали усилия, чтобы все прошло гладко. Они были такими же, как и мы. У нас всех была цель и это нас сплачивало.

Территория поля была огромной, и столько всего можно было посмотреть, что наша прогулка заняла гораздо больше времени, чем мы изначально планировали. В итоге к сцене мы вернулись где-то спустя полтора часа. Мужчины все еще были там. Все, кроме Гарретта. Мистер Лиетт и Марк продолжали наблюдать за ходом репетиций, а наш музыкант, сделав свое дело, отправился «за кулисы». Питер и Эмили остались у сцены, а я пошла искать затворника.

Уже перед самым входом в шатер, который служил нам этими самыми «за кулисами», я остановилась. Изнутри доносились голоса. Одним из говорящих был, несомненно, Гарретт, его нежный, мелодичный голос сложно с чем-либо перепутать, но меня напрягло, что второй голос тоже казался смутно знакомым.

Я решила подождать снаружи, пока второй уйдет, чтобы не мешать разговору, который в любом случае шел к своему завершению. Минут через десять мое ожидание оправдалось и, приподняв полог шатра, наружу шагнул мужчина. Я хотела поздороваться и узнать, кто он такой, но посмотрев ему в лицо, осеклась. Напряжение, перемешенное со страхом, сжималось где-то в районе живота, сдавливая внутренние органы, затрудняя дыхание.

Удивленно приподняв брови, на меня шагнул дьявол.

— Лайла, это ты? Мы так давно не виделись, вот уж не думал, что из всех мест вновь тебя повстречаю на фестивале.

Безмятежный сон окрасился в черные тона ночного кошмара.

========== XXXXV. ==========

— Ты что здесь забыл? — я огромным усилием воли заставила свой голос не дрожать, руки сжаты в кулаки. Зубы едва не скрипят.

— Расслабься, подружка, — он улыбнулся одной из тех своих фирменных улыбок, которые в свое время наповал сносили девушек-фанаток. Может и сейчас сносит. Поверить не могу, что и на меня подобное когда-то действовало. — Я-то здесь по делу, а вот как такую хорошую девочку как ты занесло на вечеринку?

У меня внутри все моментально вскипело. В голове не укладывалось, как этот моральный урод позволял себя говорить в подобном тоне обо мне. Как будто он вообще что-то знает. Еще немного и я бы наорала на него или кинулась в попытках вырвать его мерзкие насмешливые глаза, но мне помешали.

Мы молча стояли: он с ухмылкой ожидая ответа, я, сдерживая бушующее внутри пламя. И в момент, когда я почти перешагнула черту, полог шатра всколыхнулся во второй раз и на свет божий вышел мой спаситель.

Гарретт окинул нас недоуменным взглядом, и мягко улыбнулся, видимо почуяв зарождающийся конфликт.

— Лайла, ты столкнулась с Ричем? Представляешь, он у меня интервью брал, — он осторожно дотронулся до моего напряженного плеча. Я все еще стояла лицом к этому жалкому представителю человечества, и все мое тело было готово защищаться при малейшем его движении, но, когда Гарретт дотронулся, меня словно окатило волной божественного умиротворения. Я расслабилась и отвернулась от раздражителя, потянувшись к солнцу в лице моего любимого парня.

— Вы знакомы? — со мной было теперь бесполезно разговаривать, я вычеркнула из своей зоны восприятия это недоразумение. Но рядом все еще был Гарретт, не осознающий, с какой змеей связался. Бесконечно вежливый Гарретт.

— Да, Лайла — мой ангел-хранитель, самый драгоценный человек в моей жизни, — он одарил меня нежнейшей улыбкой, утверждающей веру в собственные слова.

— Я вижу, Лайла, ты своим вкусам не изменила, — с легким смешком это животное опошлило все, окатило ядом.

Я не хотела расстраивать Гарретта, ни одним движением не выдавать всю глубину презрения к этой отвратительной ошибке человечества, но это было выше моих сил. Я могла игнорировать любые мерзкие намеки обо мне, но, чтобы это отродье с полной уверенностью приравнивало себя к самому светлому из всех живущих людей — этого богохульства я вынести не могла.

— Тебе больше заняться нечем, кроме как здесь ошиваться? Видимо, не так уж много у тебя и дел. Столько лет прошло, а ты остался все таким же второсортным неудачником. Странно только, что таким уродам как ты слишком везет. Слушай сюда, Гарретт — самая большая удача в твоей никчемной жизни, постарайся уж не испоганить все, как ты прекрасно умеешь, — меня выворачивала от скопившегося за годы яда, я хотела выплюнуть все это ему в лицо, чтобы его как кислотой разъело и никогда больше мне не пришлось видеть эту язвительную ухмылку.

Мои омерзительные слова не подействовали на отвратительнейшее подобие человека, стоящее передо мной. Он все так же обворожительно зубоскалил. А Гарретт, невольный свидетель моей никуда не девшейся настоящей натуры, обеспокоенно не отрывал от меня взгляда. Ему бы защищать этого еще невинного в его глазах подонка от бешеной собаки, по-другому даже я себя бы в тот момент не назвала, а он беспокоился за меня.

— Не беспокойся, дорогая, в этот раз я постараюсь не разочаровать тебя. Статья выйдет в понедельник, я напишу только о самых ярких исполнителях. Гарретт, удачного тебе выступления. Не сомневаюсь, что ты заслужишь свое место в моем отчете, — он в последний раз кинул на меня взгляд, кивнул музыканту и отправился к шатрам других выступающих.

Я еще некоторое время продолжала следить за ним взглядом, не доверяя такому мирному исходу.

— Лайла, — осторожно позвал так и не получивший объяснений Гарретт. Он мягко потянул меня за руку, привлекая к себе внимание.

Я устало выдохнула, выпуская всю оставшуюся желчь, и медленно обернулась к парню, который смотрел с таким волнением, словно это меня сейчас совершенно безосновательно облили грязью.

— Ты в порядке? — он взял меня за вторую руку и притянул ближе. Мы стояли, практически соприкасаясь телами, и мне пришлось высоко закинуть голову, чтобы видеть его лицо, нависающее надо мной. Каштановый лес его волос шелковой стеной отделил нас от всего окружающего мира. Вот так я впервые и увидела отголосок той волшебной страны, из которой когда-то явился Гарретт.

Я увлеклась сказочным видом разливающегося вокруг меня золота и напрочь забыла, о только что случившейся сцене и что парень все еще ждет ответа. О существовании слов напомнили внимательно разглядывающие меня глаза цвета фундука, они молчали гораздо красноречивее любых слов, намекая, что пора бы уже и про совесть вспомнить.

— Прости, ты не должен был это видеть, просто один его вид вызывает у меня бешенство, — было ужасно неприятно даже упоминать об этом человеке в такой близости с Гарреттом, но он по вполне объяснимым причинам тревожился обо мне.

— Хочешь поговорить об этом? — его тихий и нежный голос залечивал любые раны. До этого момента я избегала смотреть ему в глаза, боялась, что в них он увидит все еще плещущуюся на дне злость, но мне нужно было утешение, которое он с такой готовностью предлагал. Оно разливалось из его глаз.

Для меня никогда не перестанет быть удивительным, как много любви и поддержки может отдать Гарретт, когда дело касается меня. Он словно неисчерпаемый источник заботливого тепла. И сейчас он смотрел так, словно все что мне нужно было сделать — это просто шагнуть ближе и полностью раствориться в нем, словно он был готов навсегда забрать себе все, что могло меня тревожить. Он был готов запятнать свою сияющую душу моей разъедающей злостью.

— Нет, этот ничтожный червь не заслуживает, чтобы на него тратили слова.

— Я уверен, у тебя есть очень достойная причина так к нему относиться, но мне Ричард показался приятным, очень вежливым и компетентным в своей сфере молодым человеком, — в его голосе звучал невысказанный вопрос. «Что же он тебе сделал?»

— Просто ты очень добрый. Ты и про гадюку скажешь, что она очень изящная, знающая себе цену прекрасная леди. Давай не будем об этом. Однажды я расскажу тебе эту историю, но не сегодня. Сегодняшний день принадлежит тебе, и я не хочу, чтобы его испортило это сволочное подобие человека.

— Знаешь, это покажется странным, но я даже немного ревную. Ты ненавидишь его, так же как меня, когда мы только познакомились. Я завидую человеку, который может вызвать у тебя столько эмоций, — он смущенно рассмеялся.

Я не ответила, просто ласково провела рукой по его щеке.

«Нет, Гарретт. Даже тогда я не тебя ненавидела, а его призрачные следы, которые по незнанию увидела в тебе».

— Пошли к ребятам, а то мы слишком надолго пропали. Я уже предчувствую, как Питер заваливает нас своими шуточками.

Гарретт молча кивнул и мы отправились в сторону сцены, где остались наши друзья. Я еще раз оглянулась на место разыгравшейся сцены. Одно замечание не давало мне покоя. Я могла поклясться, что в последнем взгляде, который кинул на меня Ричард, не было ожидаемой насмешки. В нем было что-то другое, совершенно необъяснимое — я могла поклясться, что он смотрел с сожалением.

========== XXXXVI. ==========

Фестиваль был в самом разгаре. Люди заполнили все поле еще пару часов назад и сейчас повсюду были расстелены пледы, кто-то принес с собой раскладные столы и стулья. Нигде не осталось свободных мест, сложно было даже стоять так, чтобы мимопроходящие не задевали. В целом, можно было охарактеризовать ситуацию как несомненный успех. Несмотря на огромное столпотворение, молодежь вовсю развлекалась, умудряясь напиваться, танцевать, громогласно поддерживать артистов и при этом не мешать выступлениям.

Мы стояли у самой сцены на том месте, которое забили еще до открытия. Мы приехали не веселиться, но устоять перед сносящей с ног атмосферой всеобщего восторга было невозможно. Эмили расстелила плед, а Марк достал из переносного холодильника пиво, которое видимо, упрятал без ведома своей жены. Эмили с удивлением оглядела запотевшие бутылки и смущенно рассмеялась.

— И как я не подумала, что на фестивалях люди пьют что-то другое кроме горячего шоколада. Спасибо, милый. Ты молодец, — девушка так часто в последнее время производила впечатление сердобольной матери, что мы все разом с облегчением выдохнули, когда она выразила свое вербальное согласие с распитием слабоалкогольных напитков.

Все проходило просто замечательно и только Гарретт, которому через час предстояло самому подняться на эту сцену и отдать себя в руки этой бесспорно благодарной, но все же неконтролируемой аудитории, не мог насладиться вместе с нами. Он безотрывно смотрел на сцену, изредка вздрагивая от особенно громких вскриков в толпе.

Я подсела рядом, обвивая рукой его напряженные плечи. Он был так сконцентрирован, я ждала, что мое прикосновение удивит его, вырывая из глубоких мыслей, но видимо, даже в самые сосредоточенные моменты он держал меня где-то в поле своего внимания. В моих руках он даже немного расслабился, расправив затекшие мышцы.

— Все эти люди, — он кивнул в сторону сцены, — они такие талантливые. Выступают так, словно всю жизнь провели на сцене. Публика их любит. Они дают ей то, что она просит. Я боюсь, что я не справлюсь, что я не смогу дать ей это. Я боюсь их разочаровать.

Я прижала парня к себе чуть крепче.

— Этого не произойдет. Когда ты любишь что-то всей своей душой и делишься этим с другими, никто не будет разочарован, Гарретт. Тебе не нужно давать им то, что они хотят. Ты не за этим выйдешь на сцену. Ты дашь им только то, что сам захочешь, и они примут твою музыку с благодарностью, потому что ты поделишься тем, что создал сам, вытащил из самого сердца и облек в слова и звуки. Ты дашь им это, и они полюбят тебя, потому что поймут, что ты разделил с ними самое дорогое. Ну, это те, по крайней мере, кто еще не слишком пьян, все остальные таких тонкостей не поймут, но все равно будут в восторге. Все будет замечательно. Там на сцене ты поймешь, что все, что ты думал о тех, кто уже там выступил, касается и тебя тоже. Ты выступаешь так, словно родился только ради этого. Там твое место, твой настоящий дом. И когда ты будешь там, ты растворишься в этом ощущение. Уйдешь от нас в другой мир, где не существует ничего обыденного. Только не уходи насовсем, ладно? После того, как отдашь всего себя, возвращайся к нам, возвращайся ко мне.

В такие моменты я сама не понимала, о чем говорю. Слова сами лились из меня, словно кто-то глубоко внутри моей головы знал Гарретта гораздо лучше. Словно уже сотни и тысячи лет произносил это, говорил с его душой. И Гарретт понимал, всегда понимал гораздо лучше меня.

— Я никогда не уйду. И когда выйду на сцену, надеюсь, что смогу тебе это доказать. Сегодня я буду петь только для тебя, как и всегда, Лайла.

Он смотрел на меня вполоборота, я все еще обнимала его за плечи. Он смотрел очень серьезно, это не было банально-слащавым способом выразить свою любовь. Он действительно имел это в виду, простая констатация факта. Я так же серьезно кивнула в ответ.

***

За пятнадцать минут до выхода на сцену, Гарретт отправился в свое творческое путешествие. Девушка, отвечающая за сохранение порядка выступлений, позвала его, чтобы он успел подготовить инструменты и вовремя занял свое место. С ним пошел только мистер Лиетт, неугомонный старик не желал оставлять музыканта один на один с его сокровищами. Мы с Питером тоже порывались пойти с ними, подождать за сценой, но Гарретт попросил нас остаться. Он сказал, что ему бы хотелось видеть нас, когда он будет выступать.

Вся наша беззаботность моментально улетучилась. Сначала мы так же сидели на своем пледе, но постепенно волнение все сильнее охватывало наш разум и тела. Первым не выдержал Питер. Ни с того ни с сего он подскочил и сделал несколько неуверенных, потерянных шагов по направлению к сцене, но передумал и вернулся обратно, стоять рядом. Мы обеспокоенно следили за ним, но молчали. Каждый понимал, что сейчас творится в его душе. Когда до выхода Гарретта оставалось всего каких-то пару минут, нервы сдали у меня. Но мне некуда было рваться. Я знала, что мое место было здесь. Именно на том месте, где парень будет искать меня глазами. Я встала, чтобы быть еще ближе, чтобы он точно смог меня заметить. Марк с Эмили продолжали сидеть, но их напряжение легко считывалось и невооруженным взглядом.

Мы ждали. Не скажу, что у нас было какое-то плохое предчувствие или что угодно в этом роде, чтобы мы всерьез волновались о том, как пройдет выступление. Более того, мы были уверены, что все пройдет хорошо. Мы верили в Гарретта абсолютно, но от волнения деться было некуда.

Мы чувствовали себя как коллекционеры, в чьи руки попал особенно редкий и драгоценный экземпляр и которые очень долго скрывали это сокровище, оберегая его от посторонних жадных взглядов. Но вот пришло время открыть этот бриллиант всему миру, и мы переживали, оценит ли этот мир такое чудо по достоинству.

— Кто-нибудь слышал новые песни Гарретта? — внезапно поняла я главную причину общей тревоги.

Марк с Эмили лишь отрицательно покачали головой, а Питер задумался.

— Нет, он их писал и репетировал, когда меня не было дома. Я пытался даже подслушивать под дверью, вдруг услышал бы что-нибудь незнакомое.

class="book">— Питер, ты стоял под дверью у него в комнату, пока он был внутри?

— Да, именно так, — он уверенно кивнул.

— Питер, у вас полупрозрачные двери.

Ребята засмеялись, а я лишь обреченно вздохнула. Мы не знали, с чем Гарретт выйдет на сцену, в этом была главная проблема. Он хотел сделать это сюрпризом, но мы не находили себе места от беспокойства.

— Не переживай, милая. Гарретт не написал ни одной плохой песни, разве не так? — девушка смотрела на меня снизу вверх, и ее голос звучал ободряюще.

Я согласно кивнула. Да, именно так. Что бы Гарретт не решил исполнить, это будет хорошо. Как и все, что он делает.

Время пришло. Парень неторопливо вышел на сцену. Остановился в центре, поправляя перекинутую через плечо гитару. А потом поднял взгляд на толпу и ослепительно улыбнулся, освещая уже плотно сгустившиеся сумерки своими ямочками.

— Всем привет! Меня зовут Гарретт Борнс и для меня честь выступать сегодня перед такой потрясающей публикой как вы! — толпа ответила ему громоподобным приветственным возгласом. — Давайте оторвемся вместе по полной! — еще один оглушительный крик.

«Они уже любят тебя».

— Супер! Вижу, мы на одной волне! — он удовлетворенно рассмеялся и взял первый пробный аккорд. — Первая песня. То, с чего все началось. Seeing stars, — парень выдохнул название в микрофон и, как и обещал, нашел меня глазами.

По коже пошли мурашки, он не мог сказать этого вслух, не на сцене. Но его глаза говорили громче любых слов. «Это тебе. Все для тебя».

========== XXXXVII. ==========

Заиграла быстрая ритмичная музыка, моментально оживляя толпу. Замечательное было начало для выступления на фестивале, но мы все еще были сбиты с толку. Это была одна из новых песен.

Гарретт запел, даже почти зачитал, так быстро неслась песня.

Saw her walking on the side of the road

On the sidewalk chalk from my balcony window

First sight she made me look twice

‘Cause I’d never seen someone walk as light as the wind blows

— Звучит супер, конечно, но о чем это он? С этого все началось? Что началось? — Питер высказал немой вопрос нашей маленькой компании. Я одна знала ответ, я все поняла, как только услышала первые слова.

— Я уже слышала слова этой песни. Она была у него в старых записях. Он сказал, что разбирал свои ненаписанные песни, наткнулся на эту и вспомнил.

— Вспомнил что?

— Что видел меня раньше, еще до того, как я вытащила его тупую задницу из ледяного пруда. Не знаю, когда именно. Это было весной. Он сказал, что увидел меня с балкона в палате, где лежал Марк.

— А! Точно! — все еще сидящий на траве мужчина громко стукнул кулаком по своей ладони, что-то вспоминая. — Помнишь, мне тогда аппендицит удалили? — он кинул вопросительный взгляд на свою жену, она на секунду задумалась, но почти сразу и ее глаза засветились пониманием, она кивнула. — Гарретт пришел меня навестить, а у меня как раз перевязка должна была быть. Он вышел на балкон, а я наблюдал за ним из окна. Помню, он застыл на какое-то время, чуть не перевалившись за перила. Я хотел его позвать, очень уж он не безопасно стоял, но он бы и не услышал, настолько его захватило увиденное. Через мгновение он вбежал внутрь и ничего не объяснив выскочил на улицу, но не нашел того, что искал и вернулся. Долго он не задержался, выглядел очень задумчиво, извинился и ушел в неизвестном направлении. Я особо внимания не обратил, все-таки наш парень временами и не так чудит. А оказывается вот, что тогда произошло. Мимо прошло его провидение.

Пока мы обсуждали историю, стоящую за песней, она уже подходила к концу.

You’ve got me seeing stars brighter than ever

Shining just like diamonds do

I know that in time it could be all ours, brighter than ever

Your love is such a dream come true

I know, I know, I know I need you

Он бросил на меня короткий взгляд со сцены и лукаво улыбнулся. Едва ли что-то доставляло ему большее удовольствие, чем вот так вот заявлять о своих чувствах во всеуслышание и наблюдать, как беспомощно заливается краской мое лицо.

Толпа ликовала. Все сомнения Гарретта улетучились в одно мгновение, публика любила его. Следующие две песни были нам известны. Автобиографическое произведение про купание в ледяном пруду и песня-признание мне в любви.

Я задумчиво нахмурилась, когда он заиграл третью. Гарретт говорил, что его выбор песен будет сюрпризом, и вот мы теперь стоим перед сценой и слушаем одна за другой песни, посвященные мне. Не это ли он имел в виду под «сюрпризом»?

Питер заметил мою озадаченность и хмыкнул, утвердительно кивая.

— Да, от этого Ромео ничего другого и ожидать не стоило. Жду не дождусь, когда услышу еще две новые песни о его волшебной музе. Удивительно, конечно, как ты на него влияешь. Он всегда был продуктивным, так сказать. Но чтобы три новые песни отработанные и отточенные до того, что достойны такой большой публики и всего за месяц? Нет, раньше ничего подобного не случалось. Ты и впрямь его богиня искусства. Но мне обидно! Я ему нянькой за бесплатно работаю уже почти десять лет, а мне он ни одной песни за все это время не написал! Нет, ну ты можешь себе это представить? Ужасно.

В его голосе было столько притворного возмущения, что я не сдержалась и прыснула со смеха.

— Не расстраивайся. Я ему подам идею и следующим его шедевром станет «мой любимый друг мозгоправ».

Питер иронично фыркнул.

— Ну уж не надо, спасибо. Пусть лучше он дальше пишет эти светлые шекспировские песни. Я может и не эксперт в любви, но даже мне на душе легче становится, когда он так поет.

Что правда — то правда. У музыки Гарретта была одна отличительная особенность, что делало его творчество таким притягательным для простого народа: она была легкая и умиротворяющая, как и сам парень. Она рассказывала сказки уставшим душам и заставляла верить в лучшее. Гарретт был волшебником на сцене, заботливым правителем далекой зачарованной страны и он нес ее чудеса в этот серый мир звуками гитары и переливами голоса.

Когда Гарретт пел, легко было забыться и отдать себя на милость этим нежным звукам. Он исцелял израненные сердца так, как умеют только лучшие из талантливых людей. Отдавал собственную ранимую душу, чтобы незнакомым безликим существам в толпе стало чуть легче.

— Спасибо, вы потрясающие! — благодарно воскликнул парень со сцены в ответ на очередной оглушительный рев публики. Когда толпа немного успокоилась, он продолжил: — следующие две песни я буду впервые играть на публике. Надеюсь, вам понравится! Dopamine.

Потекла плавная, завлекающая мелодия и почти сразу Гарретт вторил ей своим не менее манящим голосом.

Wanna feel that stream of dopamine

Wanna feel that stream of dopamine

— О господи, он, что, все-таки посвятил мне песню? Еще так элегантно, не говоря напрямую. Я ему постоянно твержу, что у него проблемы именно с этим нейромедиатором! Мой мальчик не забыл обо мне, — Питер казался таким растроганным, что у него чуть ли глаза не слезились.

Марк громко хохотнул и весело ответил:

— Я бы на твоем месте не спешил с выводами. Слушай дальше.

I mixed up so terribly

Your body language talking over me

And it might not be logical

But baby my mind just won’t let you leave

Марк с Эмили в один голос рассмеялись, а Питер переполнился разочарованием. Я же не могла разделить ни этого веселья, ни чувства разрушенных надежд. Я слушала его голос, слова, в которые так сложно было поверить. Гарретт прямо на сцене рассказывал тысячам совершенно чужих людей о самом личном. Боже, он действительно пел именно об этом. О том, что произошло той ночью и может быть происходило еще десятки и сотни раз до этого в одних лишь фантазиях. В песне было так много того, чего я никак не могла ожидать от этого нежного мальчика. Она была пропитана эротикой. Такой густой и тягучей, что обдавала жаром даже с того расстояния, она проникала в меня, раскаленной рекой текла по венам.

You sip what the devil’s drinking

Hot as hell and I’m thinkin’

Боже, Гарретт, что ты творишь? Что ты делаешь прямо сейчас и почему ты так далеко? Почему я не могу протянуть руку и коснуться твоих спутавшихся волос, почему не могу притянуть к себе и заставить заплатить за все, что ты себе прямо сейчас позволяешь?

Baby, baby, baby can you take away my pain?

— Прости, милая, но слушая сейчас эту песню и наблюдая за тобой, мне хочется попросить вас уединиться, — с легким смешком произнесла Эмили.

Я метнула на нее удивленный взгляд. Очередное предательство. Вот уж от Эмили я никак не ожидала подобных комментариев.

Мужчины рассмеялись, а у меня краска расползлась по лицу до самых ушей. Только спустись со сцены, гаденыш, и я устрою тебе сладкую жизнь.

— Не злись. Он всегда таким был. Вроде весь из себя милый и хорошенький, но стоит запеть, как сразу становится ясно, что в душе у него демоны разводят пожар. Просто в музыке он весь патологически настоящий, обнаженные натянутые нервы. Стоит первым звукам заиграть, и он уже за себя не отвечает.

Я выдохнула. Мне не нужны были никакие объяснения, я и сама это прекрасно понимала, но это было нечестно. Он на сцене мог делать все, что ему в голову взбредет, а мне стоя внизу приходилось смиренно слушать и давить в себе все эти искрящие во все стороны чувства. Это было нечестно. И если он за себя не отвечает на сцене, то я не обещаю себя контролировать, когда он с нее спустится.

Laying in your ecstasy, I’m floating away

С последним придыханием он закончил и смущенно улыбнулся взволнованной публике. На меня не смотрел, не решался. Знал, что я не собираюсь спускать подобное ему с рук, но все равно улыбался.

Ты ходишь по очень тонкому льду, Гарретт. Смотри не сорвись, утягивая меня с собой на дно.

— Спасибо! Большое спасибо! Ужасно не хочу расставаться с вами, но у меня осталась всего одна песня на сегодня. Она для меня особенная и я посвящаю ее самому особенному человеку. Тебе, — он едва выдохнул последнее слово, но и этого было достаточно, чтобы толпа подхватила его с тройным рвением.

Заиграла ритмичная музыка, чем-то невесомо отличающаяся по настроению от предыдущих. Она казалась…тяжелее, напряженнее.

Baby, baby, baby

I’m scatterbrained and lost in love

И слова ложились не так легко, как обычно. Да, конечно, это все еще была песня Гарретта. Такая же волшебная по звучанию, как и все остальные. Но если до этого парень казался добрым сказочником, то сейчас он словно перевоплотился в демона-искусителя. Изменилось и его выражения лица, озаренное ухмылкой. Он знал, что делает. Или скорее чувствовал. Осознанно ломал лед под ногами, срываясь в морозную глубь, которая почему-то не замораживала, а опаляла. На всеобщее обозрение выставлял полыхающий внутри ад.

I picture you in the morning

The hot water and the steam

Oh the way you feel between

Both my hands on your hourglass

— Почему у меня такое ощущение, что я смотрю ваше домашнее видео, — смущенно хмыкнул Питер.

Я решила ничего не отвечать, все равно ничего вразумительного бы не вышло. У меня у самой было такое чувство, что я наблюдаю за чем-то слишком личным.

Музыка продолжала нежными волнами литься со сцены, увлекая за собой уже давно покорившуюся публику. По счастью они ничего не замечали, не видели того почти осязаемого напряжения, которое тянулось от меня на возвышение, где Гарретт совершал первородный грех.

Let me satisfy your soul

Not a saint but do I have to be?

Well, baby, you’re my holy ghost

And I need you close.

Да уж, милый. Именно в этот момент ты совершенно точно не святой. Кто бы мог подумать, что за повседневной личиной сына божьего прячется сам Люцифер. Все-таки парень скрывал в себе гораздо больше сюрпризов, чем я могла себе представить.

— Нет, ну это надо же было упомянуть святого духа в такой песне! Да это же чистой воды богохульство! — в отличие от меня Питер был в восторге. Кажется, даже для него эта песня стала откровением.

Let me satisfy your body and soul

No, I don’t care if it’s blasphemy

— Ха! Видимо совесть все-таки мучила, когда он это писал. Но это сильно, конечно. Вот уже не думал, что когда-нибудь услышу от него что-то подобное. Знаешь, Лайла, предвосхищая твой праведный гнев, могу только сказать в его оправдание, что он серьезно вырос как композитор и исполнитель. Он всегда вкладывал всего себя в музыку, но это какой-то совершенно новый уровень. Никогда еще я не испытывал такого, что словно весь воздух дрожит от напряжения. Он явно перешагнул через какие-то внутренние барьеры, что позволило ему сделать…это.

Я лишь кивнула, криво усмехнувшись. «Внутренние барьеры» — это еще слабо сказано. Я видела это в его взгляде, в движение рук, в выражении лица. Он не просто «перешагнул через какие-то внутренние барьеры», он с разбегу рванул с обрыва, посылая к черту все, во что верил. Позволяя себе чувствовать до предела, бросаясь в омут с головой, и будь, что будет.

Моя злость прошла, я знала, что это было необходимо. Что это мне позволено держать себя в клетке, только мне из нас двоих можно было сохранить весь этот беспредел только для себя. Гарретт так не мог, он был рожден, чтобы отдавать все, что имеет, все, чем живет вот таким вот простым людям, голодной толпе, у которой никогда не хватит сил даже на каплю того урагана чувств, который бушевал у парня в душе. Он был нужен им, чтобы пусть и ненадолго, всего на три-четыре минуты почувствовать себя живыми, зажечь этот крошечный огонек в своих глазах и жить дальше с бесконечным воспоминанием об этом тепле.

========== XXXXVIII. ==========

С последним аккордом толпа взорвалась, ее крики обрушились на нас словно лавина. Мы недоуменно оглянулись. Она ликовала, она неистово бушевала. Похоже, Гарретт затронул сердца этих людей гораздо глубже, чем я изначально предполагала.

Парень на сцене поудобнее перехватил гитару и одарил публику благодарной солнечной улыбкой.

— Спасибо! Огромное вам спасибо! Вы потрясающие! Наслаждайтесь фестивалем и до встречи! — он махнул толпе на прощание и исчез за сценой, явно не собираясь сразу же возвращаться к нам. Сбежал.

Он прекрасно понимал, что натворил и должен был представлять себе, в каком бешенстве я могу быть. Сбежал, побоявшись столкнуться глазами с моим прищуренным взглядом. «Ну уж нет, милый, я этого так просто не оставлю».

Мы все наблюдали за стратегическим отступлением любимца публики. Эмили выглядела немного обеспокоенной, а Питер ухмылялся. Он тоже прекрасно понимал, что стояло за этим поступком его лучшего друга. Я молча кивнула ему в том направлении, где исчез Гарретт, намекая, что отправляюсь на разборки. Он так же молча кивнул в ответ.

Полог шатра тихо прошелестел, когда я нырнула внутрь. Гарретт стоял спиной к входу в глубине импровизированного помещения, но звук он услышал, судя по напрягшимся плечам. Оборачиваться он, тем не менее, не спешил. Я застыла на входе, сложив руки на груди.

— И это ты имел в виду под сюрпризом? — наконец нарушила я уже затянувшуюся тишину. Не нравилось мне то, в каком напряжении был парень. Не так он должен был себя чувствовать после такого потрясающего успеха.

— Прости, я не думал, что получиться…так, — он с тихим выдохом обернулся, все еще не решаясь поднять глаза. Нервно сцепленные руки теребили уголок джинсовки.

Не знаю, что он должен был чувствовать в этот момент. Могу только догадываться и эти догадки мне совершенно не нравились.

Я вздохнула и сделала пару шагов в его сторону, все еще пристально наблюдая за его лицом. Он не хотел поднимать голову, не хотел встречаться глазами. Он очень боялся моей реакции. Мне стало ужасно стыдно от этого осознания. Стало противно от того, насколько же отвратительно я себя вела, чтобы сейчас мой самый любимый человек чувствовал себя так плохо, когда должен был чуть ли не подпрыгивать от восторга и триумфа. Боже, он заслуживал всего этого мира, всей его поддержи, но боялся не получить ее от меня. Это убивало.

— Не извиняйся, пожалуйста. Все получилось просто замечательно, — я очень старалась, чтобы голос звучал совершенно искренне. Чтобы, даже не видя моего взгляда, он бы по одному голосу понял все, что я хотела сказать.

Видимо подействовало, судя по тому, с каким удивлением и затаенной надеждой он вскинул голову. Боже, Лайла, как ты докатилась до такого, что Гарретту сложно поверить, что ты можешь не злиться на его чувства.

— Ты не сердишься? — совсем тихо, неуверенно, робко.

Я сделала еще несколько шагов к нему. Теперь мы стояли на расстоянии протянутой руки. Он наблюдал за мной с опаской, в каждую секунду ожидая, что я сорвусь. Я вытянула руку, чтобы дотронуться до его щеки, а он вздрогнул.

— Боже, Гарретт. Я не собираюсь тебя убивать, — моя ладонь все же достигла своей цели. Я вложила всю нежность в это прикосновение и мягко погладила прохладную кожу кончиками пальцев. Он прильнул к моей руке, потянулся доверчиво как щенок, выдыхая нервно, выпуская напряжение.

Боже, боже, боже. Что ты сделала с ним?

— Прости, я знаю, что нельзя было так. Не настолько откровенно, не перед всеми этими людьми. Надо было сохранить это только для нас, показать только тебе. Я поступил эгоистично, необдуманно. Не стоило поддаваться этому детскому желанию заявить во всеуслышание. Что у меня есть ты и что я безумно счастлив этому, — он все еще льнул к моей ладони, но голос дрожал.

— Гарретт. Не извиняйся и не оправдывайся. Это твоя музыка и твое право. Ты можешь и даже должен петь обо всем, что творится в твоем сердце. Считай, это твоя творческая обязанность. Ты должен нести свою музыку людям, делиться даже самым сокровенным. Всем, чем только захочешь. Я уже говорила тебе, что это твое творчество и только один ты имеешь на него право. Мне было неловко, зная, что ты обращался ко мне. Но это не имеет значения, потому что я не единственный твой слушатель и надеюсь, никогда не буду. Я знаю, что там, на сцене ты пел только для меня и этого достаточно, чтобы простить тебе все…фривольности. Получилось и правда замечательно. Это абсолютный успех, поэтому прекрати извиняться и начни уже радоваться, потому что ты заслужил это. Ты покорил сегодняшний вечер и должен принимать овации, а не переживать о моей реакции, — я обхватила его лицо двумя руками, заставляя посмотреть мне в глаза прямым взглядом, не отрываясь ни на мгновение. — Спасибо кстати. Это был очень приятный сюрприз.

И мои губы накрыли его. Мягко и нежно, утешая, с просьбой расслабиться. Он ответил мгновенно, всем телом стремясь ко мне, с желанием полностью раствориться в этом объятии.

В голове промелькнула глупая мысль, показавшаяся детской и совершенно не к месту, но она заставила меня торжествующе улыбнуться в эти мягкие, податливые губы.

Там на сцене голодная толпа желала его. Всего без остатка, еще немного и она бы сожрала его, требуя отдать все, полного подчинения. Но он никогда не принадлежал той толпе, она никогда бы не смогла получить даже капли его тепла, потому что он уже был полностью во власти. Он уже давным-давно принадлежал лишь мне, и ни одна живая душа не имела на него большего права.

Этот живой бог, абсолютное воплощение всего самого прекрасного на свете принадлежал мне весь и полностью, и это ощущение опьяняло. Я была готова простить ему все, любую глупость и даже вульгарность, лишь бы он так навсегда и оставался моим и больше ничьим. Навсегда застыл в моих объятьях, нежным жаром опаляя губы.

— Пообещай мне, — тихо выдохнула я, когда поцелуй пришлось разорвать, чтобы глотнуть воздуха.

— Все что угодно, — так же тихо ответил Гарретт.

— Пообещай, что, сколько бы людей ни было перед тобой, когда ты стоишь на сцене, сколько бы людей ни протягивало к тебе руки, в попытках урвать хотя бы кусочек, сколько бы ни заглядывало тебе жадно в глаза, они никогда не будут иметь для тебя значения. Пообещай, что, когда музыка заиграет, и ты запоешь, перед глазами у тебя будет стоять лишь один образ. Пообещай, что, сколько бы людей ни нуждалось в тебе, только я всегда буду важнее остальных. Пожалуйста, пообещай мне это сейчас, даже если это неправда.

Я вцепилась в джинсовую ткань на его плечах, умоляюще заглядывая в глаза. Я несла несусветную чушь, сама прекрасно это понимая, но в тот момент это казалось слишком важным. Внезапно я начинала осознавать, что этот концерт был лишь началом чего-то гораздо большего, гораздо более масштабного. Очень отчетливо я начала понимать, что с этого момента его неоднократно попытаются отобрать у меня, бесконечное количество фанатов и голодных до славы зверей будут пытаться украсть его, и я совершенно ничего не смогу с этим сделать.

Он внимательно вглядывался в мое лицо, пытаясь прочесть весь этот страх, который я не хотела облачать в слова. Он молчал, и я начала напрягаться, внутренний голос разрывался от паники. Я была уверена, что вот прямо сейчас, он скажет, что после этого ошеломительного успеха, он понял, что вся его жизнь на сцене, и я не имею права просить его ограничить внимание до моей крошечной фигуры. Но не говорил, он молчал и продолжал рассматривать.

— Ну, скажи уже что-нибудь. Я так с ума сойду, — криво усмехнулась я, в конце концов не выдерживая этого внутреннего натяжения.

— Я столько раз говорил тебе об этом, буквально клялся в каждом разговоре, а ты так и не поверила, — он грустно покачал головой. — Лайла, это всегда было, есть и будет только для тебя. Поднимаясь на сцену, ослепленный светом софитов я не вижу никого и никогда не смогу увидеть никого кроме тебя. Сколько бы людей передо мной ни стояло, сколько бы из них ни выкрикивало восторженно мое имя, я вижу только, как ты стоишь ближе всех, напряженно скрестив руки на груди. Смотришь взволнованно, закусив губу. Переживаешь больше, чем я. Тревожишься не о том, чтобы я не облажался, а лишь о том, заслуживает ли эта публика моей музыки. И даже если тебя нет материально перед моими глазами, ты все равно там, отпечатана на сетчатке. Всегда в поле моего зрения. Иногда кажется, что у меня очень особенная разновидность слепоты, ведь я действительно никого кроме тебя не вижу. И так было всегда, с того самого первого момента, когда ты подарила мне это волшебное видение. Поэтому, пожалуйста, не проси меня обещать то, что и так для меня естественно. Не проси так же, как не проси дышать, просыпаться по утрам, ходить. В этом нет смысла, потому что сколько бы людей ни нуждалось во мне, сколько бы ни просило моего внимания, мне самому всегда была нужна и будешь нужна только ты.

========== XXXXIX. ==========

Первые дни после фестиваля были наполнены блаженным спокойствием. Отголоски триумфа все еще витали в воздухе, но в целом мы были расслаблены и довольны. Погода этому более чем способствовала. Одарив нас последним солнечным теплом в день фестиваля, октябрь видимо решил вернуться в привычное русло и все выходные лил бесконечный дождь, что делало наши посиделки у ребят в кофейне только уютнее.

Гарретту больше не нужно было затворничать в своей комнате, и он составлял мне компанию за нашим угловым столиком. Эмили была более чем довольна и, несмотря на общую суматоху, которая царила в кофейне в это время года, да еще и с присутствием уже становившегося известным музыканта, она все-таки не упускала возможности подойти к нам и перекинуться парочкой ничего незначащих слов. В такие моменты я вспоминала наш разговор в начале октября и безотчетно радовалась, что девушка наконец-то может чувствовать себя в своей тарелке, отдавая всю свою любовь и заботу самому беспечному из своих «детей».

Я вернулась к написанию диплома, более чем нацеленная разделаться с черновым вариантом к началу ноября. А парень, расположившийся напротив, отдыхал от музыки и стихосложения и по всему видимому вернулся к рисованию. По крайней мере, на это намекал не исчезающий из его рук блокнот и вскользь брошенные на меня взгляды в череде сосредоточенной работы над чем-то в вышеупомянутом блокноте. Я уже знала, что рисовать меня парню не было в новинку, но это все еще продолжало смущать, поэтому я в ответ кидала на него недовольные взгляды, на которые он, конечно же, никак не отвечал. Более того, вообще не замечал. Со временем я успокаивалась, выдыхала и возвращалась к своей работе.

Замечательные были дни. О большем мы и не могли просить после излишне интенсивной первой половины месяца. Все были довольны и спокойны, и это не могло не радовать.

Первое потрясение накрыло вполне ожидаемо, но, тем не менее, ощутимо. Не знаю, по какой причине, но из года в год статьи по итогам фестиваля выходили в понедельник, вероятно давая возможность всем участникам отдохнуть и расслабиться. Но стоит отдать должное журналистам, они не писали ничего плохого об этом событии. Словно придерживаясь негласного правила: о фестивале либо хорошо, либо ничего.

В наш знаменательный понедельник мы едва переступили с Гарреттом порог кофейни, как на нас налетела сверх меры восторженная Эмили. Мы сначала перепугались, но Марк следовал за ней с легкой улыбкой и стопкой макулатуры.

— Гарретт, о тебе написали везде, где можно и где нельзя тоже написали! Посмотри на это! Твое имя на первой полосе всех газет и на обложке всех журналов! Ты сенсация! — девушка выпалила все это на одном дыхания, что мы даже не успели осмыслить сказанное.

Захотелось сразу же переспросить, убедиться в том, что нам не послышалось, но в этот момент подошел Марк.

— Она серьезно, парень. Все издания, которые написали о фестивале, говорят о тебе как о главной находке десятилетия.

Он разложил те газеты и журналы, которые держал в руках на ближайшем столике и действительно с каждой на нас смотрели громкие заголовки по типу «Гарретт Борнс — новый голос поколения», «Таинственная звезда покорила молодежную сцену. Что дальше? Бродвей?!», «Неограненный алмаз показал себя на «Посвящении», «Новый мессия популярной музыки». Я выпустила смешок при виде последней надписи. В самую точку.

Гарретт растерянно водил пальцами по бумаге, едва заметно шевеля губами, проговаривая про себя заголовки. Он был в очевидном шоке. Оставалось лишь надеяться, что его нестабильная психика справится с этим потрясением.

Я приобняла парня за талию, оказывая поддержку. Без слов напоминая, что если он оступится, то я здесь. Я словлю.

— Ты как? — чуть слышно, так чтобы услышал только он, я произнесла, выдыхая ему где-то в районе шеи.

— Скажи честно, я сплю? — так же тихо спросил он. Я чуть сжала руку, немного оттягивая кожу его винтажной куртки, чтобы он почувствовал прикосновение. Нет, это не сон.

— Я уверен, со дня на день тебя ждет предложение от какой-нибудь крупной звукозаписывающей студии. Такими темпами в начале следующего года уже сможешь выпустить альбом, — увлекшийся Марк вовсю расписывал красочные перспективы, но его голос доносился словно откуда-то издалека, укрытый вуалью. Сложно было поверить в уже произошедшее, а его картины будущего казались сюжетами научно-фантастических романов.

— Как думаешь, родители могли это увидеть? — внезапно спросил Гарретт прозрачным, ничего не выражающим голосом. Он обращался в пространство, и никто не знал, от кого он ждал ответ. Ответственность взяла на себя Эмили.

— Скорее всего — да, милый. О фестивале писали не только специальные издания, но и ежедневные газеты. И даже если они сами не читали, им должны были сообщить, — мягко ответила девушка, не уверенная, что нужно вкладывать в эти слова: сочувствие, поддержку или радость.

Кажется, парень тоже не знал, как ему следует реагировать на эту новость. Он лишь безэмоционально кивнул. Я сжала руку еще сильнее, неосознанно притягивая к себе парня ближе. Он начал исчезать, уходить куда-то далеко, откуда потом будет очень сложно его вызволить. Я не могла позволить этому случиться, он должен был оставаться рядом со мной.

Я кинула многозначительный взгляд на супружескую пару, без слов прося оставить нас наедине хотя бы на пару минут. У нас не было секретов от ребят, но все-таки гораздо легче было бы вытащить парня без лишних свидетелей. Все-таки я не обладала особенной профессиональной нечувствительностью, которой мог похвастаться Питер, проводя свои терапевтические сеансы при всем честном народе.

Мой взгляд был понят, и парочка ретировалась, объяснив свою спешку набегающими посетителями, которых на самом деле было не так уж много этим пасмурным октябрьским утром. Гарретт даже не заметил, что мы остались одни. Он все также сверлил невидящим взглядом разложенную на столе макулатуру.

— Прием, Гарретт на связи? — я опустила вторую руку ему на талию, чтобы слегка встряхнуть, напоминая о своем присутствии.

— Мне, наверное, стоит им позвонить, объяснить, что произошло, — рассеянно подал голос парень. Пазл начал складываться. Видимо проблема заключалась в том, что он не мог по вполне объяснимым причинам понять, как ему стоит себя чувствовать. Здравый смысл наверняка говорил, что он должен быть в восторге, он ведь добился того, о чем никогда и мечтать не смел. Кто бы мог подумать, что однажды о его таланте будут писать хвалебные оды все печатные издания города и даже парочку регионального масштаба. Но насквозь отравленные голоса самых родных людей тихо шипели из закоулков сознания, что ничего хорошего не произошло, скорее наоборот: вся ситуация ощущалась как выбивающая почву из-под ног катастрофа.

В надежде, что мне удалось правильно прочесть внутренний диссонанс парня, я постаралась подобрать правильные слова.

— Тебе не нужно никому звонить и ничего объяснять. Если твои родители узнали об этом и позвонят с любой другой целью, кроме как от всей души поздравить с твоим ошеломительным успехом, то тебе не стоит их даже выслушивать. Все происходящее — это целиком и полностью твоя заслуга, твое собственное достижение и твои родители не сыграли в этом даже минимальной роли. Все эти похвалы и восхищения не благодаря им, а вопреки. Ты все сделал сам, своими силами, только потому что ты — тот, кто ты есть. Поэтому постарайся даже не думать о них, это твоя победа, и они не стоят того, чтобы ты хоть на секунду засомневался в ее значимости.

— А если они правда позвонят? Если мама расплачется в трубку, а отец скажет своим профессиональным безапелляционным тоном, что я единственное разочарование их семьи? Я не знаю, что смогу сделать в таком случае. У меня никогда не получалось выстроить защиту перед ними. Ты знаешь, они юристы, у них что защита, что обвинения — отточены до автоматизма, — его голос все еще звучал очень слабо, но прогресс был заметен, он уже обдумывал теоретическую ситуацию, пусть и в таком негативном виде.

— Если это все-таки случится, дай мне поговорить с ними. Я им четко по полочкам рассортирую, почему и как именно они должны тебя поддерживать. У меня получится, я же все-таки начинающий ученый — у меня талант защищать сложные случаи перед бескомпромиссной комиссией. И еще кое-что, я тебе раньше не говорила, но у меня, можно сказать, с детства развит навык разборок с юристами. У меня мать — судья, — я слегка хмыкнула, заметив его удивленный взгляд. Это был хороший знак, он выплывал, возвращался ко мне.

— А мы с тобой и правда друг другу судьбой предназначены, — Гарретт лукаво улыбнулся, и тема была закрыта.

========== L. ==========

Дальше день перетек в привычное русло. Вместе со стопкой газет и журналов мы с Гарреттом перекочевали за наш привычный угловой столик в задней части кофейни. Разобравшись со своими чувствами, парень стал принимать возобновившийся восторг супружеской парочки так, как и изначально должен был: смущенно, но с огромной радостью и горделивым ощущением правильности происходящего.

Мы увлеченно изучали содержания статей, и большинство из них вызывали сдавленные смешки претенциозностью своего содержания. Хотя, с другой стороны, во мне шевелилось чувство, словно все эти громкие слова вовсе не были таким уж преувеличением. Это было сложно осознавать, наблюдая главного героя всех этих восхвалений прямо напротив себя — доброго, простодушного мальчишку, которому даже сложнее было поверить во все происходящее. Он в изумлении вглядывался в написанное и на лице читался немой вопрос «это что все обо мне?». Время от времени вопрос озвучивался в виде: «Это я-то новый Дэвид Боуи?», «Подожди-подожди, вот тут пишут — следующий король популярной сцены. Это о ком?», «Это юное дарование управляется с гитарой так, словно как древнегреческое божество был рожден с нею в руке. Я ничего не понял».

Отдельные фразы вызывали уже совсем нескрываемое веселье. В конце концов, что мы могли с собой поделать, если авторы публикаций умудрялись выдавать такие золотые слова как: «Словно облачившийся в плоть и кровь демон-соблазнитель, он нес свои искушающие речи прямо со сцены», «Аура, исходящая от молодого исполнителя, напоминала сокрушительную летную грозу, что делало типично осеннюю атмосферу совершенно неповторимой», «У тысяч молодых студенток и студентов в один миг появился новый святой, затмевая своим сиянием привычные образы Святой Филамены и Фомы Аквинского». Нет, ну серьезно кто это писал? Местный пастырь?

— Мне нравится статья из «Вестника Студента». Вот, послушайте: «Суть и смысл «Посвящения» помимо развлечения, отдыха и знакомства всей молодежи города от самого его основания был в том, чтобы выводить малоизвестных, но перспективных артистов на большую сцену, открывая им дорогу в мир настоящего шоу-бизнеса. Таким образом «Посвящение» за годы своего существования уже успело познакомить мир с десятками впоследствии высоко взлетевших исполнителей. Но за долгую историю фестиваля ему еще не приходилось встречать артиста такого внушительного таланта, как покорившего молодежную сцену Гарретта Борнса. Еще до начала мне повезло встретиться с этим удивительным человеком. Крайне вежливый, улыбчивый и добродушный парень не произвел впечатления восходящей звезды, но безграничная поддержка его ближайшего окружения намекали на многообещающее выступление.

И кто бы мог подумать! Этот «непроизводящий звездного впечатления» парень произвел самый настоящий фурор на сцене. Останься он дольше, и публика вероятно бы задохнулась от восхищения. Никогда прежде «Посвящение» еще не встречало такого профессионального, высококлассного выступления! Любой, кто видел Борнса на сцене в тот день едва ли смог бы поверить, что его имя до этого было известно лишь небольшой кучке счастливчиков, видевшим его живые выступления на улицах нашего города.

Могли ли организаторы фестиваля предвидеть, что найденный ими неограненный алмаз окажется самой громкой музыкальной сенсацией, не побоюсь этого слова, десятилетия?! Очень в этом сомневаюсь. Остается лишь от всего сердца благодарить проницательных друзей этого одаренного молодого человека, с чьей мягкой подачи тысячи людей смогли насладиться настолько восхитительным выступлением. Не хочу загадывать наперед, но в данном случае это, скорее всего, является неизбежным фактом — у Гарретта Борнса впереди еще не один широкомасштабный концерт и я от всей души рад, что в бесконечной череде успеха наше «Посвящение» стало отправной точкой в заоблачную карьеру этого молодого исполнителя.

Закончить свой восторженный отзыв я хочу донельзя правдивыми словами одного человека, который своими речами всегда умудряется попасть в точку: Гарретт Борнс — самая большая удача в моей жизни. Надеюсь, что у меня получилось не упустить ее». Этот Ричард Кравиц знает, о чем говорит!

Автор статьи ясно угадывался и без подписи. По мере чтения этого публицистического шедевра у меня расслаблялась до скрипа сжатая челюсть. Я опасалась подлости от этого жалкого подобия на человека, но стоит отдать ему должное: как и обещал, в этот раз у него удалось ничего не испортить.

Гарретт тоже сразу понял, чье творение нам зачитывал Марк и бросал на меня обеспокоенные взгляды, словно мы не хвалебную оду, посвященную ему, слушаем, а смертельный приговор мне. Наша не самая ожидаемая реакция прошла мимо внимания супругов, и это было мне, несомненно, только на руку. Я не особенно хотела разъяснять, почему в целом хорошая статья вызывала во мне столько ненависти.

Закончив читать, Марк поднял на нас глаза, ожидая бурной реакции. Эмили восторженно захлопала в ладоши, Гарретт быстро отвел свой взволнованный взгляд и смущенно улыбнулся, мне тоже удалось выдавить из себя подобие улыбки, и в целом чтец остался доволен. Мы еще немного поразбирали написанное, порассматривали фотографии и пересытившись на сегодня ощущением триумфа, ребята отправились управлять своим заведением, которое уже действительно начало наполняться посетителями.

Мы с Гарреттом остались одни и, переложив макулатуру на свободное кресло, собирались заняться уже привычными делами: я — написанием диплома, Гарретт — увековечением меня на бумаге.

Уже открыв ноутбук и загрузив все необходимые материалы, для подведения итогов своей научной работы, я поняла, что в моей голове нет ни одной полезной мысли, а руки легко подрагивают от остатков раздражения. Мне не хотелось вновь поднимать внутри себя эти неприятные чувства, но они сами лезли без спроса. Ехидная ухмылка, самодовольный взгляд темно-голубых глаз и грубоватые пальцы опытного гитариста, так непривычно держащие блокнот и ручку, сидели на задворках сознания, мозоля глаза изнутри.

Весь этот образ казался таким живым и настоящим, словно самый ненавистный мне человек стоял прямо передо мной, целенаправленно поганя хороший день. Я раз за разом сжимала и разжимала кулаки, пытаясь обуздать свои напряженные нервы. Видимо, в этих безрезультатных попытках я слишком глубоко ушла в себя и поэтому, когда теплая шероховатая ладонь накрыла мой сжатый до боли в суставах кулак, я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть.

— Лайла, я думаю, нам стоит поговорить, — в очередной раз за день беспокойство накрыло лицо Гарретта полупрозрачной пленкой. Он мягко разжал мой кулак и обвил ладонью пальцы.

Я тяжело выдохнула и отвела взгляд. Мне не хотелось ни о чем говорить, но деваться было некуда. Врать, что меня ничего не тревожит, было бессмысленно. Это легко считывалось с каждого моего движения. И в любом случае Гарретт, поделившийся со мной самыми темными моментами своей биографии, заслуживал узнать хоть что-нибудь обо мне. Даже такие подробности, которые я сама давно пытаюсь отрицать.

— Тебе не нужно это знать. Ничего красивого в моей истории нет, — я все еще не подняла на него взгляд, но руку послушно расслабила, наслаждаясь родным теплом.

— А я и не жду от тебя красивых историй. За лиричность в нашей паре отвечаю я, а ты несешь ответственность за факты, — я услышала легкую улыбку в его голосе и это заставило меня взглянуть ему в лицо. Он и правда улыбался, поддерживал. — Я не хочу лезть тебе в душу, давить на тебя, заставлять делиться чем-то неприятным, но эта история не дает тебе покоя. Я вижу и мне тревожно. Я не хочу, чтобы ты переживала в одиночку, когда я есть рядом и моя первая обязанность делить с тобой все заботы.

Мне стало совестно. Я представила, как бы чувствовала себя на его месте. Молча и терпеливо наблюдать за чем-то, что грызет его изнутри. Не иметь возможности помочь, потому что он просто не позволяет этого. Да уж, в очередной раз хотела как лучше, а вышло как всегда.

Я еще раз глубоко вздохнула и сжала его руку в ответ.

— В горе и радости, в болезни и здравии, да? — еле слышно прошептала я и усмехнулась. Вот уж не думала, что однажды свадебные клятвы будут иметь для меня смысл. — Хорошо, я расскажу. Но предупреждаю заранее, в моей истории нет ничего, что могло бы послужить основой для мало-мальски качественной мелодрамы, зато полно наивности, глупости и разочарования обычной старшеклассницы, которой увы и я не так уж давно была. В школе я не сильно отличалась от себя нынешней, разве что чуть менее грубая, но абсолютно такая же нелюдимая.

========== LI. ==========

Когда мы впервые встретились я только поступила в старшую школу. Друзей у меня никогда особо не было, но в хороших знакомых я не нуждалась. Все-таки это была старшая школа, да еще и самое ее начало. Все стремились перезнакомиться и завести как можно больше друзей, вот я и стала целью нескольких таких особенно общительных особей. Это я веду к тому, что первое время в старших классах я вела наиболее социальную жизнь: ходила на вечеринки, любительские концерты, фестивали и все такое.

И вот на одном из таких любительских концертов я в первый раз и увидела Ричарда. Он был на класс старше и из соседней школы, что-то вроде местной знаменитости. Собственно, это был концерт его группы, он был самым популярным участником. Ну а кто бы мог сомневаться? Знаешь, какую позицию он занимал? Главный вокалист и лидирующий гитарист. Вроде и группа была им собрана и вообще он считался за лидера. В общем и целом — главная звезда нашего района.

Все мальчики ему либо завидовали, либо поклонялись. Девчонки визжали от одного упоминания его имени. Ну, я и сама, честно говоря, особо от них не отличалась. Не визжала, конечно, но лишь потому, что никогда не умела вслух проявлять своего восхищения. Пока все нормальные девочки-подростки пускали слюни на Орландо Блума, все старшеклассницы моего выпуска сходили с ума по Ричарду Кравицу. Он, конечно, никогда не был совсем уж недоступной целью. Обычный парень, у которого разве что пошире выбор, кого одарить своей милостью. У меня было очень много знакомых девушек, которые в то или иное время млели в его объятиях. Возможно, если бы я решила построить ему глазки, то и на меня бы снизошло его великодушие,но мне казалось это каким-то неправильным. Он был Дэвидом Боуи местного разлива, таким нужно восторгаться издалека, иначе весь шарм отпадет. Вот я и фанатела тихо, со своего расстояния.

Так прошел первый год старшей школы. Я ходила на почти все их концерты, мы посещали одни и те же вечеринки, но за все это время даже взглядами не пересеклись. И меня полностью устраивал этот расклад.

Сейчас я скажу кое-что, что может тебя удивить и то, за что мне очень стыдно. Мое восхищение Ричардом было настолько велико, что я под впечатлением от его выступлений решила тоже попробовать освоить гитару. У меня кстати неплохо получалось. А стыдно мне по той причине, что этот человек, о котором сейчас мне даже говорить противно, имел такое сильное влияние на меня, что даже в какой-то степени внес свой вклад в формирование моей личности. Осознавать это сейчас довольно мерзко.

Однажды мое увлечение гитарой привело меня в магазин винтажных инструментов. Я зашла туда в поиске струн, а осталась еще на год в должности младшего продавца. Вполне очевидно, о каком магазинчике идет речь. Единственное хорошее, что принес мне тот период моей жизни — это знакомство с мистером Лиеттом.

Не знаю уж, чем я так понравилась старику, что он сразу же предложил мне работу, но отказываться было как-то не комильфо. Особенно учитывая, что я была уже на полпути к взрослой жизни, а все еще не имела опыта работы. Да и магазин мне нравился.

В самом начале второго учебного года в старшей школе у меня уже было чем занимать себя в свободное время, и я стала стремительно терять даже хороших знакомых, потому что на посещения концертов и вечеринок уже не оставалось времени, да и желания, честно говоря. Мне в принципе никогда особо не нравились эти школьные тусовки и начинало уже казаться, что пора было взрослеть и перестать прожигать жизнь впустую, наблюдая, как парочки зажимаются по углам, а очередного паренька окунают в бочку с пивом.

Все время после школы я проводила в магазинчике и уже даже начала забывать о своем увлечении Ричардом Кравицем. Гитару я не бросала, и без светлого образа в голове мне вполне нравилось играть.

Одним мрачноватым ноябрьским днем я сидела за прилавком и от скуки настраивала гитару, когда меня прервало позвякивание дверного самодельного звонка. Он, кстати, до сих пор висит на этой двери. Я отложила гитару, подняла взгляд и увидела, что ко мне, с любопытством оглядываясь по сторонам, идет мой подростковый идол. В этот момент официально стартовала наша история.

Ты уже успел заметить, какое впечатление может производить эта сволочь. Когда я увидела его, единственным моим желанием было провалиться под землю. Я даже в мечтах никогда не представляла момент, где мы можем столкнуться вот так вот наедине лицом к лицу и вот пожалуйста, это происходит наяву.

Я просто застыла там как каменный истукан, а он улыбался себе беззаботно и разглядывал коллекцию мистера Лиетта. Наверное, мне стоило поздороваться, все-таки я исполняла роль работника этого магазина, но мне даже вздохнуть было невозможно.

Когда он наконец подошел к прилавку, я едва смогла из себя выдавить «Чем я могу вам помочь?», а он не отвечал и просто пару минут внимательно всматривался в мое лицо, а потом его видимо осенило и он заявил «Я где-то тебя уже видел!». Нет, ну каким невоспитанным животным надо быть, чтобы обращаться на «ты» к человеку, которого пусть и где-то видел, но никогда не разговаривал.

Но в тот момент, не знаю по какой причине, это его заявление словно сняло тяжесть всего мира с моих плеч. Я уже больше не чувствовала неловкости и страха. Казалось, что раз он меня где-то до этого заметил, то между нами словно разрушилась эта первая преграда знакомства.

Я улыбнулась ему и объяснила, что была на концертах и у нас много общих знакомых, да я еще и в соседнюю школу хожу. Он слушал так внимательно, словно я вовсе не несла абсолютно бессмысленный бред. А когда я закончила, протянул мне руку и представился. Я так глупо себя почувствовала, он не знал обо мне совершенно ничего, а я могла написать о нем биографический трехтомник. Но он словно ничего подобного и не думал, словно не он считал, что я глупая одержимая фанатка, с которой нужно быть дружелюбным из жалости. Это был первый обман в бесконечной череде лжи и лицемерия.

Оставшаяся часть истории будет не настолько подробной, обещаю. Особо рассказывать там все равно не о чем. Я -влюбленная девчонка, оказавшаяся на седьмом небе от счастья, и он — пользующийся этим.

С того момента Ричард появлялся в магазине почти на каждой моей смене, пару раз он даже заходил, когда меня не было, и мистер Лиетт в своей старческой манере всегда сообщал: «Твой женишок заглядывал, тебя искал».

Сколько бы презрения я сейчас не питала к этому человеку, но врать ни тебе, ни себе не буду — нам было хорошо вместе, или правильнее сказать: мне было хорошо с ним. Он всегда мог поддержать беседу, в какие бы интеллектуальные дали я не забредала, а когда уже очевидно перегибала палку, он все сводил в шутку, и от смеха сводило мышцы. У него были безукоризненные манеры, хотя наше общение балансировало на границе друзья — что-то большее, он никогда не переходил черту, не позволял себе распускать руки или делать похабные намеки. Не смейся, это сейчас кажется само собой разумеющимся, а тогда мы были старшеклассниками, у которых все мысли только вокруг секса и крутятся. В те времена его поведение казалось особенно располагающим. Мне было комфортно с ним, я чувствовала себя в безопасности.

Так прошло два месяца. Мы общались не только в магазине, конечно. Он звал меня в кино и пару раз в театр, ходил со мной в музеи, всегда ждал, что я приду на их концерты и я ходила. Пару раз он даже уговорил меня появится на очередной вечеринке. Но все было в пределах дружбы.

Все изменилось в январе. Это было яркое зимнее утро, накануне как раз выпал снег и все вокруг сияло. Смотреть в окно было больно, глаза слепило. Он позвонил и сказал, что стоит у моего дома, но не решился постучать. Боялся моей мамы, очевидно и не удивительно. Она все-таки городская судья. Я вышла к нему, и он предложил прогуляться, в качестве аргумента приводя ну просто сказочную погоду. Сначала мы просто шли и обсуждали, как проходят каникулы, а потом все как-то перешло в перестрелку снежками. Типичная сцена из подростковой мелодрамы. И в один момент, когда я пыталась утопить его в снегу, он споткнулся и падая, зацепился за меня и мы оба повалились в снег. И следующая сцена просто вершина моей кинематографической жизни: я упала на него, а дальше по канону мы смотрим друг другу в глаза, не находим слов от растерянности и словно все становится на свои места. Он тихо шепчет «давай встречаться», а я даже сказать ничего не могу, просто киваю. Вот так подошло к концу второе действие нашей пьесы.

Дальше еще короче, потому что, если я буду вспоминать детали, мне станет противно от самой себя. Скажу только, что мы встречались всего месяц и это был самый лучший месяц за всю мою школьную жизнь. Я ни на секунду не переставала быть глупой влюбленной девочкой и вела себя соответственно.

Все, кто мог наблюдать нас вместе в то время не имел ни единой причины усомниться, что мы безумно влюблены той самой сладкой школьной влюбленностью, от которой любого разумного человека слегка подташнивает.

Даже просто говорить сейчас об этом довольно тяжело, не потому что я сожалею, о том, что это было, но из-за того, что все воспоминания, которые могли бы быть самой большой драгоценностью моей школьной жизни — на самом деле просто ложь. И мне стыдно, что я верила в реальность происходящего. Я ведь всегда была такой рассудительной, но почему-то именно тогда я позволила своему здравому смыслу заткнуться. Так что в какой-то степени вся злость и разочарование, которые по итогу остались от этой истории — моя собственная вина.

А произошло вот что: это был день их концерта, на который я, естественно, была приглашена. Но мистер Лиетт еще до этого приглашения попросил меня задержаться на работе, поэтому на концерт я должна была прийти только к самому началу. Но старик отпустил меня раньше, видимо как-то прознав про выступление Ричарда.

Я решила сделать ему сюрприз и заявиться в «гримерку», пока они там все готовятся. Ведь он должен был быть рад меня видеть, я все-таки была его девушкой. План казался идеальным, а что могло пойти не так?

Да все, абсолютно все могло пойти не так. Вообрази себе сцену: я очень тихо подхожу к двери в гримерку, выжидая момент, чтобы распахнуть ее. Прислушиваюсь, чтобы убедиться в их присутствии внутри и в целом дрожу от нетерпения, потому что я все еще невозможно влюблена и безумно счастлива. А потом представь, как я застываю всем телом, даже дышать перестаю, потому что из-за двери моя нежная девичья мечта, мой герой, мой самый любимый человек говорит, что на деле я оказалась вовсе не такой уж и сложной «добычей» и что он не понимает, по какой причине его друзья ставили так высоко, что он не сможет меня уломать. И под одобрительный гогот изнутри, я все-таки распахиваю эту чертову дверь, вижу его, по ошалевшим глазам убеждаюсь, что все мною услышанное — это правда, и просто разворачиваюсь и ухожу. У меня даже слов не нашлось. Прозвучит до омерзения драматично, но в тот момент у меня и правда вся жизнь под ноги рухнула. Я никогда прежде не переживала подобного предательства, у меня даже в голове не укладывалось, что такое вообще возможно. В общем девочка получила свою проверку реальности.

Ну, а дальше я в принципе стала такой, какой ты меня знаешь. Я полностью оборвала все более-менее дружеские связи, не искала ни с кем общения, бросила работу. Там было слишком много воспоминаний. И занялась учебой.

Ричард не пытался меня найти и как-то объяснить себя. И это было к лучшему. Не знаю, к чему бы привела вторичная попытка запудрить мне мозги, но я могла и повестись. В общем, что не случается, то к лучшему. Если бы не эта сволочь, я бы не поступила в свой университет, не нашла страсть всей своей жизни, скорее всего не познакомилась бы с тобой и не позволила судьбе убедить меня, что не все музыканты и тем более не все парни моральные уроды. Так что даже спасибо ему за это.

Ну вот и все. Вся моя неинтересная история. Надеюсь, я утолила твое любопытство, — я устало выдохнула. Несмотря на язвительные слова, этот рассказ действительно дался мне нелегко. Я не вспоминала о произошедшем с окончания школы и поднимать все это на поверхность, оживлять в памяти было сродни пытки.

Гарретт молчал и по всей видимости обдумывал, какими словами можно меня утешить. А мне не хотелось слушать, что он придумает. Я любила его, но именно в этой ситуации мне не нужны были никакие добрые, поддерживающие слова. Я не просила его жалости или даже сочувствия, я просто поделилась уродливым моментом своего прошлого, чтобы он перестал терзать себя переживаниями.

В конечном итоге, парень протянул руки ко мне и обхватил мои ладони, заточая их в теплый плен. Он посмотрел на меня очень внимательно, словно пытаясь найти правильные слова на моем лице, а потом выдохнул и со слабой улыбкой сказал:

— Я знаю проклятие на древнееврейском. Если хочешь, можем наслать на него. В его квартире все трубы засорятся и их ни один сантехник не прочистит.

Я уставилась на парня с немым вопросом, пытаясь осознать им сказанное. И когда осознание пришло, все накопившееся напряжение резко рухнуло вниз, освобождая мои плечи и дыхательную клетку. Я глубоко вдохнула полной грудью и рассмеялась.

========== LII. ==========

Рассказанная история на самом деле сняла приличный груз воспоминаний и прошлых сожалений с моих плеч, но что-то все равно не давало мне покоя. Эту тревогу мне удавалось лучше скрывать и Гарретт оставался спокоен, ни о чем не подозревая.

Я чувствовала, что что-то не так. Что в этой истории еще нельзя поставить уверенную точку. В моей памяти то и дело всплывал тот последний взгляд Ричарда, который он кинул на меня мимолетно перед тем, как наконец унести свою омерзительную тушу подальше от нашего шатра. Я не была уверена в правдивости увиденного, и именно это тревожило больше всего. В его глазах было сожаление, или мне это только привиделось. Если не привиделось, то что это должно было означать? О чем ему было сожалеть? Неужели Ричарда расстроил тот факт, что я вполне оправилась от его предательства и живу в целом счастливой и полноценной жизнью? Подобный уровень подлости даже мне казался неправдоподобным, но других идей у меня не появлялось.

Я не хотела раздумывать об этом глупом ничего на самом деле не значащем замечании, но мысли сами крутились в голове, заставляя время от времени задумчиво мычать и терять нить происходящего в открытом текстовом документе, где мой недописанный диплом должен был вот-вот принять свою форму. Сидящий напротив парень был слишком занят своим делом, да и вряд ли бы его могли удивить любые мычания-бормотания исходящие с моей стороны. В конце концов у меня всегда была привычка озвучивать мысли вслух.

В конечном итоге я больше не могла уже заниматься своими делами. День выдался не самым продуктивным, но я могла себе это позволить. Работа была почти завершена и один день, чтобы проветрить голову, мне бы не повредил.

Я закрыла свой документ с дипломом и подняла взгляд на Гарретта. Он сидел все в том же положении и занимался тем же делом, что и в последний раз, когда я проверяла. Сосредоточенно вглядывался в блокнот, лежащий на коленях, и уверенными движениями выводил штрих за штрихом. Со своего места мне не было видно, что у него уже готово, но парень выглядел практически довольным. Видимо, рисунок выходил неплохим по меркам самого художника. Мне его оценок было совершенно не понять, ведь что бы ни выходило из-под его руки — я абсолютно все считала верхом творческого таланта. Но даже если мне было не позволено увидеть то, над чем он трудился, моему взору все равно был предоставлен самый главный предмет искусства, когда-либо созданный на земле — сам Гарретт. Он склонился над блокнотом так, что каштановый водопад кудрей закрывал бы его лицо полностью, если бы он не перекинул их на одно плечо, скрываясь от посторонних взглядов и полностью открываясь мне. В приглушенном свете искусственного освещения его глаза заволокло густой шоколадной пленкой, тягуче растекаясь по всей поверхности радужки, направленные вниз, сосредоточенно оценивающие. Россыпь крошечных родинок как маленькое созвездие, отдельная вселенная, россыпь шоколадных крошек. Губы напряженно сжатые, в раздумье. Такие мягкие на ощупь, на вкус как горячий шоколад. И весь он такой…сладкий, но не приторный. Нет, терпкий как темный шоколад с оттенком горечи. Красивее человека не бывает, бесконечный кладезь открытий. Самый загадочный мужчина в мире. И весь мой, от шоколадного водопада волос до россыпи шоколадных крошек по всему телу. Совершенно мой. Совершенный. Мой.

Я смутилась от собственных мыслей и быстро отвела взгляд, пока художник не почувствовал мое пристальное внимание. Гарретт никогда надолго не сводил с меня глаз. Казалось, что мы разделяем общую болезнь — неспособность долго не видеть друг друга. Он оторвался от рисунка и посмотрел на меня, возможно, чтобы свериться с оригиналом. Наши глаза встретились, и он улыбнулся. Единственный из нас двоих, умевший смело встречать прямой взгляд.

— Ты закончила? — спросил он, кивая на все еще открытый ноутбук.

Я выдохнула от усталости непрошенных мыслей.

— Нет, но сегодня вряд ли удастся еще что-то из себя выдавить. Похоже, я переработала, — слабое оправдание, честно говоря. Гарретта так легко обдурить бы не вышло, он прекрасно знал, что состояние «переработала» у меня не случается. Но он ведь такой понимающий и деликатный, он принимал любые мои слова, даже самую кривую ложь.

— Хочешь прогуляемся? Хотя погода явно не располагает, — он бросил задумчивый взгляд на окно, за которым творился обычный мрачный осенний день. Тяжелые тучи полностью заволокли небо, напуская густые сумерки в середине дня. Совсем скоро должен был полить дождь. Да уж, совершенно не прогулочная погода выдалась.

— Нет, все в порядке. Я пойду домой, но сначала загляну к мистеру Лиетту. Хочу узнать, успел ли он уже прочесть новости. А ты останься, Питер же обещал зайти. Если тебя не будет, он снова исчезнет через пару минут. Эмили расстроиться.

Парень внимательно смотрел мне в лицо, пытаясь понять, можно ли оставлять меня одну без последствий. Но делать было нечего, он обещал встретиться в кофейне с Питом чуть позже сегодня, в том числе ради того, чтобы Эмили порадовалась присутствию их двоих. Изначально, я планировала провести этот день вместе с ними, но мне совершенно необходимо было проветрить голову и поразмышлять в тишине и одиночестве. Гарретт все это прочел на моем лице и понимающе кивнул, хоть и всем видом выдавал свое нежелание отпускать меня.

Я собрала свои вещи, встала и подошла ко все еще сидящему парню, чтобы нежно потрепать его по щеке в качестве прощания. С этого ракурса мне вполне открывался вид на незаконченный рисунок, и я не сдержалась и бросила беглый взгляд.

Что и следовало ожидать, на бумаге была изображена я, внимательно и сосредоточенно вглядывающаяся в экран ноутбука. Лицо слегка нахмурено, явно пытаюсь решить что-то. Одна рука лежит на клавиатуре, вторая отводить волосы от лица. Сходство потрясающее, но, как и всегда, на рисунке я в разы красивее. Что-то неуловимо волшебное в каждом крошечном штрихе, какое-то необъяснимое сияние.

Я выдохнула, расплываясь в улыбке.

— Прости, лишаю тебя модели на сегодня, — мой шутливый тон и рука, мягко легшая на шелковистые кудри парня, немного рассеяли его тревогу. Он нежно улыбнулся мне в ответ.

— Думаешь, я не смогу закончить рисунок в твое отсутствие? Каждая черточка твоего лица и тела у меня высечена на сетчатке. Стоит прикрыть глаза, и я как с фотографии срисовываю. Но все же не отбирай у меня музу надолго, я как артист не выдержу без дозы вдохновения. Настанет особая творческая депривация, смертельно опасное состояние для людей искусства, между прочим.

Я рассмеялась, так драматично все это звучало из уст златорукого и медовоголосого «человека искусства».

— Увидимся завтра, Орфей, — я все же потрепала его по щеке, как и планировала. Он приластился как домашний кот.

— Надеюсь мне не придется спускаться за тобой в подземное царство, Эвридика.

На этой шутливой ноте я покинула кофейню, махнув стоящей за барной стойкой Эмили на прощание.

Дальше мой путь лежал в музыкальный магазин винтажных инструментов. Я не лукавила, когда говорила, что хочу навестить мистера Лиетта. Старик всегда помогал мне привести мозги в порядок. Кроме того, он лично наблюдал всю мою мелодраматическую историю, и был непосредственно знаком с Ричардом в тот период времени. Кто кроме него мог еще дать мне дельный совет?

Магазинчик выглядел приветливо, как всегда. Даже в такую мрачную погоду, теплый свет изнутри и мелодичный перезвон самодельных колокольчиков на двери обволакивали уютом. Не зря мне всегда нравилось проводить здесь время, начиная со старших классов. Внутри меня снова поднялась обжигающая волна гнева. Из-за проклятого Ричарда я избегала и этот магазин, ставший мне практически убежищем, и его владельца, в свое время заменившего мне фигуру отца. Еще сильнее злость была на саму себя, что позволила какому-то недоделку настолько сильно изменить мою жизнь и лишить себя всего, что я любила.

Я медленно выдохнула, пытаясь взять себя в руки. Злость сейчас мне бы ничем не помогла, да и смысла в ней особо не было. Прошлое не исправить. На данный момент мне нужно было работать над тем, чтобы исправить то, что мешает мне жить прямо сейчас. И я надеялась, что в этом мне может помочь старик, мурчащий очередной хард-рок за прилавком, полирующий нежно розовый корпус гитары, которую я уже как-то видела в его руках.

— Привет, дорогуша, — с улыбкой поприветствовал он меня, отвлекаясь от своего дела, когда я подошла практически к самой стойке.

— Здравствуйте, мистер Лиетт. А что это за малышка? Не в первый раз ее у вас вижу. Обычно таких красавиц разбирают быстро, разве нет? — я кивнула на изящную акустику, все еще бережно покоившуюся в руках старика. Гитара действительно была очень красивой и в великолепном состоянии, что, конечно, не редкость для находок мистера Лиетта, но именно такие забирали в первые дни после появления в магазине. Старик мог похвастаться приличным списком верных клиентов-коллекционеров, которые очень внимательно следили за новым поступлением и в случае появления стоящих моделей действовали очень оперативно.

— За этой драгоценностью ко мне приходят по пять раз на дню, задирают такие цены, что пару раз, честно признаться, я чуть было не сдался. Но, как видишь, меня не так уж легко купить оказалось. Нет, эта гитара находка одна на сто тысяч, такие даже ко мне редко попадают, и я знаю точно, где хочу ее видеть. Есть только один музыкант, достойный ее. Настоящий волшебник, я бы даже сказал. Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь, не правда ли, дорогуша? — он кинул на меня лукавый взгляд, ласкова оглаживая корпус.

— Вы хотите отдать ее Гарретту? — я была настолько в восторженном изумлении от этой новости, что подпрыгнула на месте, прикрывая распахнутый рот ладонью.

— Она прекрасно подходит под стиль этого мальчишки. Думаю, ему понравится мой скромный подарок, — старик был доволен произведенным эффектом, и теперь демонстрировал напускную кротость.

— Да он будет в восторге! Уже вижу, как именно он отреагирует. В последний раз, когда ему дарили гитару, он всеми силами пытался отказаться, но когда его чуть ли не насильно заставили ее принять, он был счастливее всех на свете. Это просто замечательная новость, мистер Лиетт! Может, со временем Гарретт даже поймет, что он может получать подарки безвозмездно просто потому, что кому-то захотелось сделать ему приятно, — я была так рада, что столь мною любимый и уважаемый старик признал и по достоинству оценил Гарретта.

— Ну ладно тебе, мальчишка заслужил. После такого выступления он, честно говоря, заслужил контракт со звукозаписывающей компанией. Но всему свое время, не будем гнать впереди паровоза.

— Значит, вы читали сегодняшние статьи?

— Конечно, я себе места не находил все выходные! Что за глупая традиция печатать о таком фестивале в понедельник! Но, а в целом меньшего я о нашем мальчике и не ожидал. Он каждым своим аккордом подтвердил любое хвалебное слово. Хотя по мне нынешние журналисты на редкость косноязычные. Ей богу, некоторые эпитеты не вызывают ничего кроме приступа смеха. Но ты ведь здесь не только для того, чтобы удостовериться, что успех нашего парнишки не прошел мимо меня, дорогуша?

Да уж, стоило ли надеяться, что старик не догадается об истинной причине моего визита? Даже прозорливость Гарретта меркла по сравнению с метким глазом мистера Лиетта.

— Да, я… даже не знаю, как это объяснить. Мне нужен совет, — совершенно не в моем стиле мямлить, но как подобраться к этому разговору я не догадывалась и оставалось лишь молиться, что раз уж начал, то и дальше старик сам разовьет тему. И он не разочаровал.

— Скажем так, тебя преследует прошлое. Честно признаться, я сильно удивился, когда под одной из немногих качественных статей увидел это имя. Не знал, что Ричард теперь занимается журналистикой. Но, с другой стороны, с таким отношением слава рок-музыканта ему не сулила. Что именно тебя беспокоит, Лайла?

— Я не знаю. Мне кажется, что вся эта история еще не закончилась. Что-то не позволяет мне поставить точку и идти дальше. Я думала, что он больше не сможет тронуть меня. Не сейчас, когда рядом со мной есть Гарретт. И он действительно не смог бы ничего от меня добиться, но у меня не получается выбросить его из головы полностью. Надо было довести все до конца еще тогда, а не трусливо сбегать и прятаться.

— Ты не единственная сторона в этом конфликте, которая хочет до конца со всем разобраться, Лайла.

Я с недопониманием уставилась на старика, он в свою очередь мне в глаза не смотрел. Я уж было подумала, что это очередное проявление магической проницательности мистера Лиетта, но в эту секунду резким позвякиванием из моего кармана ко мне начало приходить понимание.

Я вытащила телефон, не сводя напряженного взгляда со старика за прилавком.

На экране блокировки высветилось сообщение от неизвестного номера.

«Лайла, прости, что беспокою, но думаю, что нам с тобой стоит встретиться и поговорить. Дай знать, когда ты сможешь. Рич».

========== LIII. ==========

— Вы дали ему мой номер? — меня саму удивил тот пронизывающий до костей холод, который сковал мой голос. Не то чтобы я разозлилась, это скорее ощущалось, как предательство.

— Он заходил на днях, спрашивал, как у тебя дела. Сказал, что хочет исправить старые ошибки. Я знал, что, если спросить у тебя разрешения, ты даже слушать об этом не захочешь, поэтому дал ему твой номер без спроса. Прости за это, но вам стоит поговорить, — даже самое ледяное отношение не могло спугнуть старика, если он верил в правильность своих действий.

— Вы не имели на это права. Это бесчестно и эгоистично решать за меня, что мне будет лучше. Я вам не дочь, не внучка. Мы не связаны никакими узами, которые давали бы вам на это право. Я разочарована, мистер Лиетт. Всего вам хорошего, — старик нахмурился, раздумывая над моими словами, но я не собиралась ждать ответа, поэтому быстром шагом вышла из магазина.

Я все еще не чувствовала даже отголоска злости и от этого становилось только тяжелее. Испытывай я привычную ярость, мне бы удалось с ней совладать и решить эту ситуация, но вместо этого липкое разочарование и ощущение тотального одиночества пропитывали мои кости, замораживая от самого основания.

Мне было зябко, так словно на улице резко воцарился февраль. Я поежилась, пытаясь согреться в тех слоях осенней одежды, которые до этого удовлетворительно справлялись с октябрьскими шалостями. Но от холода было никуда не спрятаться. Он морозил не осенним ветром, а бездонной дырой охватившего меня отчаяния.

Мне захотелось вернуться в кофейню, спрятаться в руках Гарретта, который бы никогда так со мной не поступил. Пожаловаться ему на эгоизм и предательство старика, согреться взглядом его ореховых глаз. Но это было бы слишком ребяческим поведением, и я не могла себе такого позволить, не без того, чтобы безвозвратно упасть в своих глазах.

Я глубоко вздохнула, приспосабливаясь к сложившейся ситуации. Сначала нужно было поступить как взрослая девочка и решить собственные проблемы с прошлым, и только потом можно было позволить себе детский каприз и бежать к парню, который без каких-либо сомнений сразу утешит и окружит заботой и комфортом. Я издала очередной протяжный вздох, картина в моей голове выглядела через чур притягательной, чтобы отказаться от нее без всяких сожалений.

С огромным неудовольствием вытащив телефон, я вновь начала прожигать глазами экран блокировки, на котором так назойливо высвечивалось принятое сообщение. Проигнорировать его было никак нельзя, как бы того ни хотелось.

В голове набатом били слова противоположные тем, которые словно одержимые неприкаянным духом пальцы будто бы против моей воли выстукивали в ответном сообщении:

Я не хочу тебя видеть.

«Привет…

Я хочу навсегда забыть о твоем существовании.

…я свободна сегодня вечером.

Я жалею, что мы когда-то встретились.

Craft Café в шесть, …

Уйди из моей головы.

…пойдет?»

Исчезни так, словно тебя никогда не существовало.

Первый шаг был сделан, и я со вздохом убрала телефон обратно в карман. Сегодняшний день состарил меня лет на десять как минимум. Я никогда еще не вздыхала с такой периодичностью. Оставалось лишь молиться, чтобы это все как можно скорее закончилось. Я не хотела его видеть, не хотела слышать его голос и жалкие попытки оправдаться, только чтобы снять с себя клеймо «моральный урод» и снова засверкать в лучах собственных добродетелей. Я желала ему провалиться в адское пекло ко всем чертям, откуда он когда-то выполз. Меня снова накрывала ярость.

До назначенного мною времени оставалось около двух часов, и я не знала, чем себя занять. Возвращаться в кофейню было не вариантом, так же, как и идти домой. Заходить куда-то, где люди приятно проводят время в хорошей компании, не хотелось, это бы только сильнее давило на ощущение, что передо мной разверзается бездна, от которой не сбежать.

Я решила прогуляться по тому самому парку, который никогда меня не подводил. В осенних сумерках он был столь же пустой, как и одним февральским днем, навсегда отпечатавшимся в памяти под заголовком «самый важный день в моей жизни». Только в этот раз никто не бренчал на гитаре, сидя на скамейке между двумя дубами перед покрывшимся тонкой коркой льда прудом. В этот безмятежный день некому было пройтись по ненадежной поверхности, руководствуясь исключительно иллюзорным видением.

Я легко усмехнулась, гипнотизируя пейзаж перед глазами. Да уж, если прокручивать прошедшие события в такой формулировке, не казалось уж настолько грубым сразу же клеймить Гарретта чокнутым. Сделать что-то подобное мог действительно только он, и этот поступок явно нельзя было назвать верхом рассудительности. Подумать только, если бы я в тот день задержалась в университете или решила пойти домой по другой дороге, да что угодно могло случиться, что помешало бы мне в нужный момент оказаться в этом месте. Если бы только я не оказалась здесь именно в ту секунду, если бы он не привлек моего внимания своими глупыми завываниями… его могло бы сейчас не быть.

Неприятный холодок пробежался по позвоночнику вверх, взъерошивая корни волос на затылке. Мир, где не существует Гарретта Борнса… Страшное, безнадежное место.

Я покачала головой, стряхивая неприятные мысли. Какой был смысл размышлять, что могло бы произойти? Развязка того февральского дня уже существовала в единственном варианте. Все случилось так, как случилось и по-другому уже быть не могло. Гарретт жил, писал песни, светился жизнерадостностью и делился ею со всеми окружающими. Все было так, как и должно было быть.

Я села на скамейку, успокаивая нервы одними воспоминаниями нашей с Гарреттом истории. А этот парк был заполнен ими. Первая встреча на этом самом месте, вторая на дорожке позади, третья, когда я заняла его место на берегу пруда и четвертая — решающая, когда, может и не совсем осознано, но я окончательно впустила его в свою жизнь. А ему специальное приглашение и не требовалось, он сразу же ворвался как бешеный шторм, шаловливый лесной дух. Без лишних раздумий удобно устроился и начал переделывать весь мой внутренний уклад. Вот же нахал, ему ведь даже никто не сказал «чувствуй себя как дома».

Я с улыбкой вздохнула, как делают матери наблюдая за играми своих непоседливых детей. Ему и не нужно было ничего говорить. Он был дома, в том самом будто давно забытом, но настолько родном месте, что стоит только переступить порог, как все воспоминания накатывают на тебя с головой, затягивая за собой в казалось уже потерянное детство. Словно мой практически стершийся из памяти друг, живущий по соседству с бабушкиным домом в деревне, существующий только в знойные летние дни, но совершенно необходимый. Единственный компаньон во всех путешествиях, незаменимый партнер по преступлениям. Тот, чья солнечная беззубая улыбка греет тебя еще долгие месяцы, освещая будничные дни в сером городе, разбавляя строгость школьных классов.

Серый холод начал выползать из уютного пристанища моих костей, ему не было там места. Все мое нутро было заполнено светом и теплом. Внутри меня жил Гарретт и осознание этого могло согреть меня даже в ледяную февральскую стужу. Обычному ветреному октябрьскому дню было не сломить меня, не сейчас, когда само живое воплощение солнца шагало позади, ласковым светом согревая плечи. Никогда еще я так отчетливо ни чувствовала, что означают его любимые слова «Я всегда буду рядом. Все будет хорошо, я никогда не оставлю тебя одну». Я верю тебе, милый. Я чувствую это.

Пришло время покидать мой родной парк, и направляться на поле боя. Но я больше не боялась, свирепый гнев не затуманивал мой разум. Я была спокойна и умиротворена, меня сопровождал ангел-хранитель. Он не даст меня в обиду.

Я опоздала на десять минут, но наша встреча едва ли была деловой, да и к тому же, я считала, что вполне могу позволить себе такую крошечную месть, довольно мелочное проявление недовольства.

Он уже был внутри, занял столик и с интересом разглядывал меню. Ничуть не изменился с той встречи на фестивале, да и со старшей школы, честно говоря, тоже. Все такое же самодовольное выражение лица, абсолютная убежденность в своей неотразимости. Все так же одной блестящей улыбкой приковывает к себе взгляды всех женщин в помещении. Рассчитывать на то, что он мог измениться в лучшую сторону не приходилось. Такие ублюдки никогда не меняются.

Если бы не призрачная поддержка в лице одного образа Гарретта, я бы не задумываясь развернулась и ушла в то же мгновение. Так сильно меня выводил из себя один только вид этого ненавистного лица, но в этот раз пришлось сделать глубокий вдох, собрать все оставшиеся крупицы спокойствия и направиться к нужному столику.

Я кожей ощущала на себе все оценивающие и даже немного завистливые взгляды тех женщин, которых интересовало присутствие Ричарда в зале. Чем ближе я подходила к столику, тем жестче становились взгляды. Как же я могла забыть об этом? За то недолгое время, что мы были сначала друзьями, а потом и парой, я уже привыкла к таким взглядам. Я совсем забыла о том, как ненавидела, что близость с ним делает из меня врага для всех, кто лелеял в своем сердце нежную влюбленность к этому подростковому идолу. Как же это все было неоправданно. Тут нечему было завидовать, скорее можно было пожалеть. Если бы у меня только был выбор, я бы предпочла никогда не знать о существовании Ричарда Кравица.

========== LIV. ==========

О своем появлении вслух я не сообщила. Общее раздражение сильно подавляло любую дружескую инициативу. Создав достаточно шума своим расположением на стуле напротив, я и так сделала достаточно, чтобы мгновенно привлечь внимания парня.

— Привет, — просто произнес он, оглядывая мое полное неудовольствия лицо с легкой улыбкой. Да чтоб ты подавился.

— Что тебе от меня надо? — я пришла не ради обмена любезностями и видеть его самодовольную рожу больше необходимого не собиралась.

— Ты, как всегда, само очарования. Давай ради приличия закажем хотя бы кофе, — это был не вопрос, что он вполне продемонстрировал при появлении официантки, которой он до этого видимо сообщил, что ждет кого-то.

Без дополнительных размышлений, Ричард заказал американо со льдом и выжидающе уставился на меня. Как бы не злило это отношение, он был прав. Нечего было паразитировать на частных предпринимателях. Я заказала латте.

— Надеюсь, тебе понравилась моя статья, — он по-журналистски сложил руки на коленях, всей свой фигурой выдавая готовность к долгому, продуктивному разговору. Я тем же ответить не могла, каждая клеточка моего тела пребывала в напряжении. Я могла сорваться с места в любую секунду и избавить себя от этой пытки игрой «в хороших старых знакомых», и эта готовность успокаивала меня, защищала.

— Твоя писанина оказалась лучше твоих музыкальных способностей, но не более. Даже тебе бы не удалось запороть такой идеальный шанс, не обольщайся. Это не твоя заслуга, ты просто дал словесное описание тому, что на сцене создал Гарретт. Большого таланта здесь не нужно, — я старалась вложить в свои слова как можно больше яда в какой-то иррациональной надежде, что уровня токсичности будет достаточно, чтобы живым Ричард из этого кафе не вышел.

— Ну, оценки выше я от тебя и не ждал. Думаю, даже могу собой гордиться, ведь мою работы ты все равно признала, так? Хотя не скажу, что в вопросе писательского мастерства ты для меня большой авторитет. Ты умная ужасно, Лайла, но вот твое косноязычие ничто не исправит, — он принял условия моей игры и даже пытался ответить тем же, но пареньку явно не хватало навыков.

— Захлопнись и переходи к делу, твои самовлюбленные реплики я здесь выслушивать не намерена.

Он просто усмехнулся, не собираясь продолжать обмен «любезностями».

— Как ты поживаешь? Кроме того, что продолжаешь высоко ценить начинающих исполнителей.

Возможно, мне показалось, но на скрип моих зубов вполне могли обернуться пару людей за соседними столиками.

— А тебе какое дело? Или ты собираешь досье на всех, с кем когда-то игрался?

— Лайла, я с тобой не собачиться пришел, — он устало выдохнул, самодовольная ухмылка сползла, обнажая видимо истинное лицо этой гадюки. Оно оказалось на удивление человеческим. Ричард впервые за все время нашего знакомства выглядел как обычный парень своего возраста, изнуренный повседневными проблемами и необходимостью вечно держать марку. На секунду мне даже захотелось ему посочувствовать. Сложно видимо давалась такая жизнь, где ты не можешь позволить себе быть настоящим.

— А зачем тогда? — проникаться к нему симпатией я не планировала, но сбавить обороты все же могла в ответ на его искренность.

— Как бы это ни звучало, я правда хочу поговорить. Прояснить, что тогда произошло. Решить между нами эту проблему и дать нам обоим возможность без сомнений двигаться дальше. Я знаю, что этим надо было заниматься еще три года назад. Ты наверняка считаешь меня трусом, а я не собираюсь это отрицать. Просить прощения я тоже не буду. Что сделано, то сделано и никакие мои мольбы ситуацию не исправят.

— Хорошо, допустим. Что, по-твоему, произошло тогда? Проясняй, — я сложила руки на груди, заранее давая понять, что на меня его сладкие речи не подействуют, и чтобы он даже не пытался выставить себя в лучшем свете.

— Почему у меня такое ощущение, что мне вынесли приговор без судебного заседания и апелляция не подразумевается? — он тяжело вздохнул. Так оно и было. — Ладно, начну с худшей части. Все, что ты тогда услышала. Эти слова про спор были правдой. Но не всей. Это была та правда, которой я придерживался со своими друзьями. Хотя, «друзья» — это громко сказано. Я всегда хотел быть «популярным», купаться в признании, любви окружающих и для этой цели не редко лицемерил, признаю. По этой же причине настоящих друзей в то время у меня не было, я общался с кем было выгодно, встречался с девушками, за которыми ухаживало больше всего парней. Делал все, чтобы заслужить себе определенную репутацию и у меня это неплохо получилось. Я планировал так и продолжать до самого выпуска и все шло гладко, пока в один не очень приятный ноябрьский день я не решил купить струны в маленьком магазинчике поддержанных инструментов, о котором прежде даже никогда не слышал. И в эту часть моей истории ты, скорее всего, не поверишь, но я общался с тобой без какого-либо умысла. Я правда получал удовольствие от наших разговоров и первые недели две я заходил просто так, только чтобы увидеть тебя. А потом я рассказал о тебе парням из группы, просто хотел поделиться, что познакомился с классной девчонкой. Но они знали о тебе больше, чем я. Наверное, ты об этом не догадывалась, но в определенных кругах ты была известна как самая «недоступная» девушка школы. Прости за эту отвратительную характеристику. Парни решили меня подразнить, сказали, что даже мне не светит твое… внимание, назовем это так. Решили взять меня на слабо. И я не смог отказаться. Тогда это не казалось настолько плохой идеей. Я видел в этом шанс утвердить свою репутацию, и к тому же мне действительно нравилось проводить с тобой время. Так что я не видел в этом ничего плохого. Казалось, что я просто буду делать то, что и так хотел и заодно заполучу уважение в глазах «друзей». Больше, на самом деле, рассказывать нечего. Остальная часть истории для нас общая. Я не врал тебе. Все мои слова и действия были искренними. У меня никогда не было первостепенной цели использовать тебя. Все мои чувства были настоящими. Ты — лучшее, что со мной случилось за всю школьную жизнь и мне очень жаль, что я вероятно подпортил тебе твою.

В тот день парни решили высказать мне свое «восхищении». Они были удивлены, что у меня на самом деле получилось стать тебе близким человеком. И я сказал то, что сказал, не желая ронять перед ними лицо. Мне казалось, что, если я расскажу им правду, что просто по-человечески влюблен в тебя и веду себя соответственно опустит меня в их глазах. Я боялся их презрения и в итоге вполне справедливо получил твое. Я хотел с тобой поговорить, заходил в магазин, спрашивал у твоих знакомых в школе. Но ты явно не хотела больше меня видеть, и я не мог тебя за это винить. Я решил оставить тебя в покое, постараться исчезнуть из твоего поля зрения. Мне было и до сих пор ужасно стыдно. Я поступил отвратительно и сразу это понял, но было уже слишком поздно.

Вот и все, что я хотел сказать.

Я застыла словно каменная статуя на одиноком заброшенном кладбище. От меня будто медленно откалывались куски и сейчас я была больше похожа на олицетворения распада и уныния.

Я не знала, что ему ответить. Гнев не отступил, но приобрел какой-то совершенно иной вид. Он теперь был более чем бессмысленным. Я надеялась ненавидеть Ричарда всю свою жизнь за то, какой бессовестной сволочью он был и должен был оставаться. И что я в итоге получила? Прямое доказательство, что откровенного сволочизманикогда и не было. Простая трусость. А за такое даже ненавидеть жалко.

Но если он рассчитывал на мое великодушное прощение, то не на ту нарвался. Я не была милосердной, не была образцом святости и всепрощения.

— Мне все равно на все, что ты сейчас сказал. Думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь. Я никогда тебя не прощу, и не приму никакие оправдания. Я не хочу тебя видеть больше никогда в своей жизни и единственное упоминание о тебе, которое я еще потерплю — это безликая подпись под хорошими статьями о талантливых музыкантах. Ты жалок и в моей памяти навсегда таким останешься. Но надеюсь, ты извлек урок из этой уродливой истории и не совершишь больше ничего подобного. Удачи тебе, Ричард, — я встала и ушла из заведения.

========== LV. ==========

Я остановилась у выхода снаружи и с удивлением вытянула руку. Моросил мелкий холодный дождь. Удивляться на самом деле было нечему, погода с утра предвещала осадки, но именно в этот момент падающая с неба жидкость меня изумляла. С каждой разбившейся о землю каплей что-то во мне менялось, откалывалось кусочками от моего сердца и разбившись о землю уходило вглубь. Что-то годами державшее меня на привязи, загоняющее страхом.

Ричард исчез. Он наконец-то оставил меня и растворился в прошлом. Впервые за три года я могла вдохнуть полной грудь, не ощущая сдавливающей изнутри тяжести. Это было такое неописуемое облегчение, что со следующим вдохом мое тело не выдержало напряжения и я сложилась пополам, снова задыхаясь, но уже от рыданий.

Всего пару минут я позволила себе раствориться в жалости к себе. Всего пару минут я наблюдала, как соленые капли, стекающие с моих щек, сплетаются с дождем и не делая различий между моей собственной печалью и осенней тоской всего человечества одним потоком растекаются во все стороны, утекают тоненькими ручьями, разносятся по городу.

Я встала и медленно побрела в единственном известном мне направлении. Дождь барабанил по отяжелевшим от влаги плечам, и как-то совсем отстраненно я подумала, что зря не ношу всегда с собой зонт. Я шла и шла в густых сумерках осеннего дождливого дня, а в душе у меня было ничего. Расставание с прошлым опустошило и обессилело, разрушило все, на чем строилась моя жизнь последние годы. Разбивая до основания все мои убеждения, оставляя ни с чем. Отправляя пустую, жалкую оболочку в одинокое скитание по дождливому городу. Даже не вручив с собой зонт. Оставляя без защиты. Я поежилась и обхватила себя руками. Октябрьскому морозу меня было не сломить, я тряслась не от холода. Страшное одиночество и полная потеря ориентиров загнали меня в этот непроходимый лабиринт, не позволяли ни одному уличному фонарю осветить мне путь. Я шла и шла, содрогаясь от рыданий, которые никогда не будут услышаны безликими серыми домами.

Я шла и шла, уже с трудом волочив ноги. Одежда, вымокшая до последней нитки, казалась мешками с цементом, тянула меня к земле. Дорога была нескончаемым адом, в котором единственный обитатель — я и это последний удар одиночества, от которого мне было не спастись.

Я упала на колени, погребенная тяжестью всемирного потопа и какого-то несоразмерного горя. Мне было нечего оплакивать, но видимо наславший на меня эту тяжесть считал иначе, раз не позволял даже голову поднять.

Дождь усилился и уже не печальные мелкие капли пронзали мою оставшуюся без прикрытия кожу, а неистовый ливень бил с такой силой, словно за все грехи человечества желал пригвоздить меня к земле. А что мне оставалось делать?

Я из последних сил держалась, упираясь руками в асфальт, но стремительным потокам дождевой воды не нравилось мое упорство. Я чувствовала, что ненадолго хватит этого упрямства и, честно говоря, уже не особо хотелось сопротивляться. Все мое тело ощущалось как налитое свинцом и лишенную мыслей голову хотелось лишь склонить к самой земле и будь, что будет. Хотелось просто отдохнуть.

Я почти позволила себе это, почти сдалась внутреннему голосу, твердившему «расслабься, отдохни», но стоящий над нами сжалился и послал мне голос гораздо громче, в миллионы раз сильнее, потому что был настоящим и принадлежал единственному ориентиру, еще крепко стоявшему во главе карты моей жизни.

— Лайла! Боже мой, что случилось?! — он подбежал, едва удерживая зонт в подрагивающих руках. Он был напуган, ужасно напуган. Это без всяких разъяснений слышалось в его голосе.

Он опустился на колени рядом со мной, и я потянулась к нему. Стоило моему спасителю оказаться рядом и у меня вдруг получилось оторвать ледяные руки от земли и прильнуть к нему, обхватить за шею и прижаться всем продрогшим телом.

Гарретт подхватил меня свободной рукой за талию и осторожно, но с силой потянул вверх, помогая подняться. Встать крепко на ноги.

— Давай, родная. Еще чуть-чуть. Вот так вот, держись за меня, — мне даже говорить не стоило, я без его рук на земле бы не устояла.

Он словил такси прямо там. Оказывается, совсем близко была дорога, а я и не заметила. Вокруг меня словно непроглядная тьма кружилась и только Гарретт ее отгонял своим солнечным светом, волшебным сиянием, сопровождавшим его из другой далекой страны.

Он аккуратно усадил меня на заднее сиденье остановившейся машины, тихо извиняясь за намокший салон. С меня стекал водопад, но, кажется, Гарретт просил прощения за свой собранный зонт, с которого разве что одинокие капли падали на пол. За меня он извиняться не желал, за меня нужно было благодарить. Он никогда бы не позволил себе даже намекнуть, что я доставляю неприятности. Откуда в моей голове были эти мысли? Кажется, меня била лихорадка.

Всю дорогу парень прижимал меня к себе, не боясь промокнуть самому. Хотел отдать все свое тепло, согреть хоть немного мое оживающее тело, содрогающееся толи от жара, толи от холода. Я цеплялась за него только крепче. Казалось, стоит одеревеневшим пальцам отпустить кожу его куртки, и я сорвусь, камнем полечу туда, откуда спасения нет. Куда даже ангел с ореолом света над каштановыми кудрями не сможет дотянуться, откуда не вытащит никакая магия, ни одна волшебная трель всемогущего эльфийского короля.

И Гарретт видел это отчаяние в моих глазах, чувствовал в стальной хватке и не отпускал. Держал крепко и ласково, как держат новорождённых детей. Со страхом и железными намерениями не дать в обиду, ни одному резкому ветру не позволить коснуться, как бетонной стеной своим телом защитить от бушующего шторма.

Он гладил меня по слипшимся от влаги волосам, отводил их от лица и проводил нежными пальцами по прикрытым векам. Целовал в каждый открытый кусочек кожи, горящий под его губами. Успокаивал, укачивал, напевал свои волшебные колыбельные, шептал слова ласковые как весенние цветы. Согревал так, как только он один и умел. Словно он не человек вовсе, а чистый солнечный свет, крепко сотканный, в плоть и кровь заточенный.

Я не заметила, как мы приехали. Не могла посчитать сколько заняла дорога. Время в салоне на заднем сидении такси для меня замерло, его просто не существовало. Там все жило и двигалось по совершенно иным правилам, подчиняясь только высшим силам, во главе которых стоял эльфийский король, архангел Михаил или сам господь бог в его нежнейшем воплощении.

По скучным правилам физики, господствующей в реальном мире, все заработало только в тот момент, когда Гарретт внес меня на руках в квартиру с непрозрачными стеклянными дверьми и все еще стойким ароматом лучшего американо на свете.

Он мягко отпустил меня на застеленную кровать в комнате, где из мебели больше ничего не было. А с белых стен на меня насмешливо глядели кумиры бунтующих подростков, крепко сжимающие в своих зататуированных руках электрогитары, бас гитары, а самые особенные даже барабанные палочки.

Я бесцельным взглядом вела с одного плаката на другой, цепляясь за виниловые пластинки и даже наткнулась на ту самую кожаную куртку, которая видимо была настоящим раритетом, раз заслужила почетное место на белой стене. Я издала сдавленный смешок. «Стена почета Гарретта Борнса» во всей ее красе.

Парень меня не услышал, он что-то суетливо искал на заднем плане. Шуршал, двигал, рылся. Меня его деятельность мало интересовала, я впитывала в себя блаженное тепло и аромат родного места.

Потом видимо на какое-то время я провалилась в мир совершенно отличный от рационально-реального, который я всегда считала своим домом и конечно же далекий от волшебного королевства эльфов и фей, куда меня время от времени великодушно приводил их король. Новым пристанищем для меня стало царства абсолютной темноты, без чувств и ощущений. Мир спокойный, застывший и от этого умиротворяющий. В реальность я вернулась уже избавленная от многотонной вымокшей одежды, в тепле и сухости, туго завернутая в толстое одеяло.

В комнате царил полумрак, разбавляемый мягким светом за стеклянной дверью. В квартире кипела жизнь, а в моем уютном убежище крепко обосновался покой и тишина. Волшебный эльф словно наколдовал свои чары, чтобы ни единый звук не смел потревожить мой сон. Но долго я там не задержалась. В сухой одежде и под тяжелым одеялом было гораздо приятнее, чем на холодном асфальте под проливным дождем, но полностью от уличного мороза избавиться не вышло. Мелкие крупицы осеннего льда я пронесла под кожей и растворяясь в горячей крови, они бросали меня то в жар, то в холод, насылая странные сны. Но сознание сейчас было яснее, чем когда-либо за последние пару часов. И я на периферии где-то отметила момент, когда дверь медленно приоткрылась, не издав ни звука, разве что тихий шелест.

Чудесное наваждение проскользнуло внутрь вместе с ароматом лимонов и еще чего-то терпко-травяного. Ангел-спаситель примостился в углу кровати, бережно удерживая в руках кружку с этим самым ароматным, выпускающим в воздух красивые завитки пара.

— Девочка моя, тебе надо выпить лекарство, — он перебрался ближе к моему кокону и свободной рукой потянулся, приоткрывая утонувшее в одеяле лицо. Я бросила на него недовольный взгляд, потому как вместе с его нежной ладонью в мое убежище проник прохладный ветерок, нарушая внутренний баланс тепла.

Он помог мне приподняться и облокотив весь кокон из человека и одеяла на себя, поднес кружку к моему лицо, давая выбор: пить самой или из его рук. Я была самостоятельной гусеницей и взяла нагревшуюся посуду в свои ладони. Пока я медленно, чтобы не обжечься, потягивала напичканную химическими веществами жидкость с ароматом и привкусом лимона, парень одной рукой обнимал меня поперек одеяла, а второй перебирал полувысохшие волосы, время от времени ныряя носом в шоколадные пряди и оставляя невесомые поцелуи где-то в этих морях.

— Я никогда не хотел учиться водить или иметь машину, но ради тебя, лягушка-путешественница, завтра же запишусь на курсы и буду за тобой ездить как телохранитель, пряча машину в кустах, чтоб ты не злилась. Никуда больше одну не отпущу, никому в обиду не дам, — на последних словах его голос чуть дрогнул, и рука, лежащая на одеяле, крепче к себе прижала.

— Прости, — тихо пробормотала я в ответ. Снова сделала ему больно, как обычно только о себе и думала.

— Не прощу. Ты себя наказывала, а мне в миллионы раз больнее. Не прощу никого, кто посмеет тебя обижать. И даже тебя саму не прощу. Будешь в наказание как принцесса сидеть в заточении в одинокой башне, а я буду твоим драконом. Хочешь или нет, а я теперь единственный твой посетитель, и принца можешь не ждать. Я никого и на километр к тебе не подпущу, придется тебе влюбиться в дракона, — несмотря на угрозы, он ласково обвил меня уже двумя руками и мягко покачивал в своих объятиях, словно убаюкивая под бархатные звуки своей сказки.

— Какой из тебя дракон, — ворчливо пробубнила я в опустевшую кружку.

— Самый грозный и самый сильный, — донесся в ответ шепот, горячей волной обдавая ухо. А в голосе улыбка.

Я отложила посуду в сторону и вывернулась в своем коконе так, чтобы в глаза эти бесстыжие заглянуть.

— Ты не дракон и не принц даже. Слишком мелко для тебя. Из этих глаз, — согретые горячей кружкой пальцы ласково очертили линию, спускающуюся со лба и по скуле, обводя коньячные озера, — смотрит Бог. А этим голосом, — пуская свои пальцы в дальнейшее странствие по самому любимому лицо, достигая наконец нервно-сухих, требовательно мягких и сладких как горячий шоколад губ, задерживаясь на мгновение, но и оно настоящая пытка, — говорит король. Какой из тебя дракон, любимый мой. Бери выше, ты единственный правитель целой вселенной.

— Имя которой ты, — выдыхает в самые губы и обрывает пытку, ложась шоколадными на вкус губами на мои, отдающие горькими лекарствами и терпким лимоном. В идеальной гармонии, на самом-то деле.

========== LVI. ==========

— Лайла, никуда ты не пойдешь. Даже и не думай. И вообще прямо сейчас бери, и звони на кафедру, что заболела и пару дней не будешь появляться. Давай-давай, не тормози. Я вообще-то очень занятой человек и мне пора уже на работу, а я тут над тобой как над ребенком стою, — Питер, строго сложив руки на груди, одарил меня совершенно безапелляционным взглядом.

Смущенно красный расплылся по моим щекам. Меня отчитывали словно младшеклассницу, а я даже возразить ничего не могла. В конце концов парень был прав, идти в университет с температурой под 38 мне не стоило, а рвалась я так, из чистой упертости и вредности.

Тихо пробубнив себе под нос что-то насчет тирании и диктатуры в современном обществе, я все-таки вытащила из-под завалов одеял и подушек телефон и послушно дозвонилась до своего науч-рука. Он доволен мною не был, что без всяких слов слышалось в сухом голосе, при звуках которого я более чем живописно представляла нахмуренное лицо с поджатыми в тонкую линию губами. Но ничего озвучит он мне в любом случае не мог. Я была исключительно исполнительной студенткой, сроки у меня не горели, все на данный момент необходимое уже было давно выполнено и на самом-то деле я вполне могла позволить себе не появляться в университете до конца семестра. Но от меня требовалось и ожидалось больше, чем от среднестатистического студента данного заведения, я отдавала этому отчет и вполне осознанно плевать хотела на всякие требования и ожидания, которыми меня нагрузили без моего на то согласия.

— Вот умничка, — улыбнулся мне парень, уже принявший вид безукоризненного профессионала, который обычно надевал только за пределами дома. — И не смотри на меня так осуждающе, сама знаешь, что тебе нужны эти пару дней на отлежаться. Скажи еще спасибо, что мы Эмили ничего не сказали и что я не стану докладывать Гарретту, с каким рвением ты тут пыталась сбежать от его заботы. Все, я побежал. Не скучай тут, кудряшка скоро уже вернется.

Он махнул мне на прощание и не дождавшись ответа выпорхнул из квартиры, видимо и правда опаздывая на службу.

Я шумно выдохнула и завалилась обратно в завалы одеял и подушек, созданные мной самолично на диване, куда меня переместили почти не сопротивляющуюся по предложению Питера, чтобы легче было подвергать всяким экзекуциям.

Ночь я провела в кровати Гарретта с жаром и лихорадочными снами. Не самая приятная выдалась ночка, но парень героически ухаживал за мной, меняя влажные компрессы на лбу, меряя температуру, пичкая лекарствами и всякими лечебными жидкостями, запасы которых к утру подошли к концу. Что, собственно, и являлось причиной отсутствия моего парня в квартире на момент тирании Питера Ужасного.

Он все еще не вернулся, так что приходилось занимать себя просмотрами всяких научно познавательных программ и неприятными размышлениями. Прошлое меня больше не беспокоило, по крайней мере далекое. Теперь мне не давал покоя собственный сволочизм, несдержанность и неумение держать язык за зубами.

Пройдя через огонь, лед и медные трубы я уже могла осмотреть ситуацию с другого ракурса и отчетливо увидеть позицию мистера Лиетта, который конечно же поступил так исключительно мне во благо. Он был прав, говоря, что я бы ему не позволила ничего сделать, если бы меня спросили. Поэтому он и поступил так как поступил и все сделал правильно, а я совершенно несправедливо обидела старика. Задела человека, которому была как дочь, о чем он неоднократно повторял. Да и что кривить душой, я сама всегда думала о мужчине как о замене отца. Как легко у меня всегда выходило рушить то, что казалось надежнее крепостных стен.

Вот за этим самоедством меня и застал вернувшийся из своего похода за медицинской провизией Гарретт. Я по любимой своей привычке задумалась настолько глубоко, что совершенно не услышала звук открывающейся двери, шуршание пакетиков, шаги парня, его слова. Из своих размышлений удалось вырваться только в тот момент, когда совершенно неожиданно для меня парень оказался сидящим на корточках перед диваном, внимательно заглядывающий в мое еще секунду назад отсутствующее лицо. Я вскрикнула от неожиданности, вызывая легкий смех парня, который имел совесть находить уморительными мои неловкие черты.

— Ты вернулась, ангел мой. В какие внутренние дебри забрела?

— Не издевайся. Ты сам не лучше, — смущенно пробормотала я, отводя взгляд. Вот ведь клоун нашелся.

— Знаю, мы с тобой делим одни и те же плохие привычки. Но я совершенно серьезно. Над чем задумалась? У тебя лицо было очень несчастное.

Ну конечно, у меня ведь всегда все наружу. Никаких тайн не скроешь с этой мимикой, по крайней мере не от мальчика, который словно телепатически мысли мои считывал.

— Я ведь еще не рассказала тебе, что вчера произошло, — осторожно начала я, сминая нервными пальцами ни в чем неповинное одеяло. — Я встретилась с Ричардом. Он сам предложил, сказал, что нам нужно поговорить. И я не хотела идти, конечно же нет. Я бы лучше месяц только ночные смены в лаборатории брала, чем с этим человеком видеться. Но он был прав. Нам стоило встретиться, иначе ни один не смог бы дальше спокойно жить, избавившись уже от этих уродливых шрамов, которые нам оставило общее прошлое. Мы поговорили, я ушла первая, попала под дождь и как-то не справилась с управлением собственным телом и вот мы тут. Но я не об этом думала. Дело в том, что мой номер Ричарду дал мистер Лиетт. Как ты понимаешь, меня перед этим никто не спросил и когда я узнала, я почувствовала, что меня предали. Мистер Лиетт пытался объяснить свой поступок и сейчас то я уже прекрасно понимаю и полностью с ним согласна, но тогда слова сами вырвались и я, ну, наговорила лишнего. И даже не подождала, чтобы он как-то мне ответил. Нет, я просто ушла, оставляя его в магазине одного с этими ужасными словами. И мне нужно извиниться, сказать, что я совсем дура невоспитанная, эмоции свои контролировать не могу. А он во всем прав был, и я благодарна за то, что он за меня решил. Ведь я сама совершенно не могу действовать себе на благо. Да и в принципе ничего хорошего делать не умею, только и плююсь ядом, от которого потом пытаюсь дорогих людей отмыть. Но ведь полностью и не выйдет, токсичные вещества все равно часть свою возьмут и навсегда оставят эти разводы на сердце. И они ходить будут, притворяясь, что все в порядке, что совсем не болит уже. Но я-то знаю, знаю кто причина всех этих шрамов. Ненавижу себя за это, — под моими руками уже почти трещала бедная ткань, принимая на себя всю горечь, изливающуюся откуда-то изнутри, толи в районе живота, толи выше где-то под сердцем.

Гарретт взял мои ладони в свои, успокаивая беснующиеся пальцы или спасая свое одеяло, а может и то и другое.

— Не мучай себя раньше времени. Ты еще даже не попыталась поговорить с ним и не знаешь, что он думает и как себя чувствует. Если все как ты сказала, и он действительно в страшной обиде, то я не стану тебя останавливать. Будешь терзаться сколько захочешь, но сейчас не надо. Это лишь обессилит и растормошит твои и так многострадальные нервы. И если тебе интересно мое мнение, я уверен, что ты, ангел мой, снова решила все грехи мирские взять на себя и преувеличиваешь свою вину. Я знаю мистера Лиетта достаточно, чтобы не сомневаться в его намерениях и в том, что он лучше любого другого тебя понимает и не злится. Думаю, ждет пока ты остынешь, пересмотришь вопрос, и сама к нему придешь, — он освободил одну руку, положил мне ее на затылок и нежно притянул к себе, лбом ко лбу. Не знаю, какие он вечно использовал колдовские приемы, но легче становилось всегда. Я согласно кивнула.

— Вот и замечательно, а теперь я буду лечить тебя, чтобы ты побыстрее снова стала полноправным членом общества и отправилась делать свои ангельские дела, — он окончательно выпустил меня из своих рук и исчез где-то позади в стороне кухни, через мгновения отзываясь шуршанием пакетиков.

Я недовольно сморщилась, предвкушая очередное горькое зелье, которое якобы должно было поставить меня на ноги в кратчайшие сроки. Но на душе было спокойно. Гарретт прекрасно справлялся со всеми взваленными на себя обязанностями, успокаивая мой тревожный разум и умиротворяя непомерное чувство вины. Я улыбнулась, про себя допуская мысль, что и сама влияю на него схожим образом.

========== LVII. ==========

Через обещанные пару дней я действительно чувствовала себя в разы лучше и уже могла вырваться из безусловно внимательных и заботливых, но все же оков двух парней. Первым делом я, конечно же, забежала в университет, проверить, не взорвали ли они там все в мое отсутствие, но дела на кафедре шли тихо и спокойно. Научный руководитель хотел было поворчать, что нынче студенты совершенно несерьезно относятся к святая святых науки, но увидев мой все еще болезненный вид, решил тактично промолчать.

Следующим по списку у меня стоял визит к мистеру Лиетту и мои слезные извинения и вроде бы я была более чем настроена выполнить задуманное и времени на моральную подготовку и составление речи было предостаточно, а я все равно застыла как истукан перед дверью с висящим на ней самодельной звинелкой. Стоило всего лишь чуточку подтолкнуть дверь и дорога назад оборвалась бы древним, трухлявым мостом, нависшим над пропастью. Этот шаг требовал всего моего мужества и именно его сборами я и занималась перед входом в магазин.

— Ну входи ты уже, трусиха, — пробормотала я себе под нос, мысленно давая себе необходимый пинок и видимо по инерции от фантомного удара все-таки шагнула вперед, двигая злосчастную дверь, которая словно рассмеялась надо мной звонким переливом колокольчиков.

Деваться было некуда и я зашла внутрь, полной грудью вдыхая до дрожи в коленках родной аромат сухого дерева и жидкости для полирования. Это придало мне сил. Я не могла позволить себе потерять это место и его хозяина вместе со всеми воспоминаниями, связывающими нас. Я уже достаточно упускала по собственной глупости и трусости, но всему есть свой конец, и пора мне уже было поставить эту злосчастную точку на прошлой себе, которая только и умела, что сбегать.

Уже гораздо увереннее я двинулась прямиком к стойке, за которой, как и всегда, стоял дорогой моему сердцу пожилой мужчина, занятый полировкой деревянной поверхности перед собой. Я могла бы подождать и позволить ему самому заметить меня, но в этот раз была моя очередь говорить, поэтому я тихо позвала его. Он сразу же поднял голову, одаривая меня теплой улыбкой. Кажется, Гарретт был прав. В очередной раз, когда дело касалось меня.

— Милая, я очень рад тебя видеть. Но, честно говоря, я ожидал, что ты появишься раньше, — он отложил тряпку и оглядел меня с ног дол головы. В его голосе совсем невесомыми отголосками слышалось осуждение.

Я уставилась в пол перед собой, натягивая рукава до упора и сжимая пальцы.

— Я хотела. В тот же день хотела, но после встречи с Ричардом попала под дождь и не смогла даже до дома сама дойти. Меня Гарретт забрал к себе, а потом они с Питером не выпускали. Я заболела, и они за мной смотрели, — это была чистейшая правда, но казалось, что я оправдываюсь и от этого становилось невыносимо стыдно. Поднять взгляд было совершенно невозможно, поэтому я просто продолжила свою речь, не давая себе даже мгновения выдохнуть. — Я не оправдываюсь, мне правда стоило прийти раньше, потому что мне очень стыдно, мистер Лиетт. То, как я с вами разговаривала и что наговорила, это непростительно с моей стороны. Какие бы эмоция я ни испытывала, мне не стоило так к вам относиться. Вы всегда все делали для меня, и я знаю, что вы бы никогда не предприняли ничего, что бы мне навредило. Сейчас я это понимаю и очень вам благодарна. В том числе за то, что вы дали Ричарду мой телефон. Вы были совершенно правы, я бы вам не позволила, если бы вы спросили. Но это бы не закончилось ничем хорошим для меня. Я бы все так же жила с прошлыми страхами и комплексами. Это бы наверняка со временем испортило мои нынешние отношения, потому что наступил бы момент, где прошлое бы раскрылось гниющей раной, напоминая о том, что меня никогда в жизни никто по-настоящему не любил, да и в принципе о том, что я не особо способна даже симпатию вызывать. Воспоминания о том, что в последних отношениях мной просто пользовались, чтобы выглядеть «круче» в глазах фальшивых друзей, обязательно бы царапнули по никогда полностью не зажившей душе и я бы начала сомневаться в Гарретте. А за это впоследствии никогда бы себя не простила. Так что спасибо вам огромное, мистер Лиетт. Вы спасли меня от самокопания, Гарретта от незаслуженных обвинений и наши отношения от бессмысленного раскола. Ну и наверняка так же помогли Ричарду избавиться от сожалений. Простите меня, если можете, за мою узколобость, вспыльчивость и злой язык. Я бы хотела не быть такой, но, кажется, пробовать меняться уже поздно, — последние слова я совсем уже пробормотала, но удивительный старик все услышал.

— Иди сюда, девочка моя, — он вышел из-за стойки и вытянул руки, привлекая меня в теплые отеческие объятия. — Во-первых, никогда не поздно меняться, но тебе, честно говоря, это не нужно. Все, кто тебя любят, я в том числе, любят тебя за тебя, такую, какая ты есть. Ты не подарок, не восьмое чудо света, хотя парнишка бы со мной тут поспорил, но ты настоящая, ты искренняя и пусть все мои инструменты разберут на деревяшки, если существует еще одна такая девочка, которая несмотря на гордость королевской особы, всегда берет свою высокомерную тушку в руки и идет просить прощения за грубые слова или необдуманные поступки. Ты бриллиант, моя девочка, одна на миллиард, и я принимаю все твои извинения. Я, конечно же, ни секунды на тебя не злился, ведь ты мне как дочь родная, а на детей нельзя злиться. К тому же я знаю тебя и не сомневался, что ты сильнее всех себя будешь винить. А теперь все, ты за все попросила прощения, за что нужно было поблагодарила. Скидывай теперь это со своих хлипких плечиков и вдохни полной грудью, ты большая молодец. Я очень тобой горжусь, — он отстранил меня, чтобы еще раз взглянуть на мой жалкий вид своими добрыми мудрыми глазами.

То, что я чувствовала нельзя было назвать счастьем. Скорее ощущение правильности происходящего, словно все наконец-то встало на свои места. Последний кусочек пазла заполнил картинку и теперь все и правда было хорошо. За неполный год я обрела семью, друзей и единственную, имеющую смысл в жизни, любовь. О большем я никогда и просить не смела, да и признаваясь себе честно, даже об этом никогда не мечтала. Моя жизнь впервые за долгие-долгие годы начинала обретать краски. Я училась радоваться, просыпаясь по утрам, потому что теперь было зачем жить. Теперь каждый прожитый день окутывал теплом и любовью. К такому очень легко привыкнуть, но если однажды этот смысл отобрать, то по всем законом падать будет долго и невыносимо больно, а то, что останется едва ли можно будет назвать человеком. И придется только молить, чтобы приехали уже санитары и соскребли от беспощадной земли то, что, когда-то было тобой, накрыли белой простынкой и отвезли в место окончательной регистрации граждан.

Небольшая капелька дегтевых мыслей в бочке медовой реальности. Стало как-то невесело, и я раздраженно тряхнула головой, смахивая глупые думы. В тот момент было кое-что гораздо важнее, то, что действительно требовало всего внимания и напускного раздражения.

— Подождите-ка! С чего это я высокомерная?!

— Ой, да брось, дорогуша. Неужели никогда не смотрела чуть свысока на всех окружающих, которые даже десятой части из того, что ежедневно заполняет твою гениальную головушку, не знают и живут себе прекрасно с этим невежеством? — старик иронично приподнял бровь, возвращаясь за прилавок к своей тряпке.

Я хмыкнула, но на губы легла легкая улыбка. Как же все-таки было странно, что Гарретт и мистер Лиетт, двое самых главных мужчин в моей жизни, могли считывать меня как открытую книгу и при этом не испытывать никаких негативных чувств по поводу содержания. Чудеса, да и только.

========== LVIII. ==========

Переполненный событиями и накаленными до предела эмоциями октябрь сдался на волю своего холодного и привередливого старшего брата, передавая нас всех в его недружелюбные руки. Дожди теперь были единственной погодной опцией, задувающие промозглые ветра проникали даже под самые плотные ткани и ничего не спасало от подбирающегося ощущения зимы.

Жизнь понемногу замирала, переходя в режим энергосбережения, и наша дружная компания не отставала от общемировой тенденции. Посетителей в кофейне меньше не становилось, но все было как-то неторопливо и лениво. Люди скрывались от уличного мороза в уюте и тепле семейного заведения, попивая горячие напитки и поглядывая за бушующей за окнами непогодой. Работы у Марка с Эмили было предостаточно, и они все меньше времени могли уделять переживаниям о своих младших друзьях, поэтому наше непоявление в кофейне проходило как-то незаметно. Не то, чтобы мы не хотели появляться в обители супружеской пары, но наша жизнь тоже шла своим чередом, жирной линией пресекая все попытки остаться в уже сложившейся рутине.

На меня надвигался конец семестра вместе с очередной сессией, которая на заключительном третьем курсе не обещала ничего хорошего. Я понемногу уходила с головой в учебники, как это всегда бывало в экзаменационные периоды. И помимо этого, мне случалось все чаще и чаще пропадать в лаборатории или просто на кафедре, потому что черновой вариант диплома был готов, и мой любимый наставник решил по такому случаю повесить на меня написание еще двух статей и включил в постоянный состав исследовательской группы, в которой я и до этого числилась, но лишь в качестве приходящего ассистента. В общем и целом, мне тоже работы хватало и приходилось разрываться между подготовкой к сессии, новыми лабораторными обязанностями, статьями и личной жизнью, которая хоть от меня ничего и не требовала, но забрасывать себя не позволяла деликатными такими звоночками со стороны совести.

Гарретт, как всегда, был образцом терпения и понимания, ни словом, ни жестом не показывал мне, что его что-то не устраивает. Зная, что сейчас у меня нет времени ни встречаться с ним в кофейне, ни заходить к ним в гости, он принял самое удобное для нас решение и почти что переехал ко мне. Он заботился об Анет, следил, чтобы я питалась домашней едой хотя бы раз в день и не позволял мне ночами мерзнуть в пустой постели не от несуществующих сквозняков, а от проникающего в мои кости февраля. С наступлением последнего осеннего месяца во всем моем существе всегда происходили эти непонятные мне изменения, тело коченело от внутреннего холода, настроение не поднималось выше минус десяти по цельсию, а ощущение бесконечного одиночества и февральской безнадежности давили на грудную клетку неподъемным весом, не позволяя даже вздох сделать без того, чтобы не закашляться от забившего глотку серого снега.

Но рядом с Гарреттом все было иначе, конечно же. Он прогонял холодные ветра даже из самых отдалённых уголков моего сердца, выметал зимнюю слякоть, стирал изморозь со всех окон и приводил потерявшуюся весну, поливал цветы, зажигал везде свет. Делал все возможное, чтобы несмотря на окружающую мерзлоту, внутри меня всегда жило тепло и светило солнце. А по-другому и быть не могло, ведь начиная с одного удивительного февральского дня во мне больше не было места ничему другому, кроме как для волшебного короля и его безоговорочного правления.

Вот так и жили. Я с Анетт под покровительством солнца в человеческом обличье, а Питер, бедолага, один в их квартире. Но он сам все больше пропадал на работе, помогая несчастным жертвам фантомного февраля справляться с так хорошо знакомым мне внутренним холодом. И хоть в наши редкие встречи он всегда спешил пожаловаться на свою одинокую судьбу, но в его взгляде и голосе черным по белому читалась благодарность, что его лучший друг больше не был один в пустой квартире, ведя заведомо проигрышную войну против себя самого. Только вот не знаю, заслуживала ли я этой благодарности. Ведь из нас двоих далеко не ясно было, кто же на самом деле спаситель, а кто спасенный.

— Салют всем домашним обитателям, — прокричала я с порога, чтобы устроивший в моем жилище свою пещеру затворник точно услышал о моем появлении. Казалось бы, что житье в принадлежащей мне квартире должно было сделать Гарретта более внимательным к моей персоне, как минимум, но не тут-то было. По всему видимому, ему было совершенно все равно в каких помещениях уходить в свои волшебные миры, полностью игнорируя происходящее в реальности.

За та недолгое время, что парень жил со мной, я как минимум три раза пугала его своим «неожиданным» появлением. Хотя ничего особо неожиданного во мне, приходящей по вечерам домой конечно же не было. И теперь ради нас обоих свое возвращение я обустраивала как можно громче, чем в свою очередь пугала Анет, но в данной ситуации жертва моей бедной кошки казалось меньшим злом.

— Салют всем вернувшимся с научного фронта, — донеслось мне в ответ со стороны единственной комнаты, где приветливо горел свет и шуршали какие-то бумажки.

Заинтересовавшись, я пошла на звук и мне открылась чудесная картина Гарретта сидящего на кровати и увлеченно упаковывающего в красивую оберточную бумагу что-то плоское и квадратное. Он выглядел абсолютно погруженным в работу, аккуратно разравнивая складки и проклеивая все двусторонним скотчем. Анет составляла ему компанию, уютно устроившись в уголке и мирно посапывая. Красота, одним словом.

Я постояла еще около минутки, облокотившись плечом на дверной проем и с наслаждением наблюдая за трудягой, к этому моменту как раз заканчивавшим с бумагой и теперь искавшим лучшее место для золотого бантика. У меня не было ни малейшей идеи, для кого предназначался подарок. Очевидно, что не для меня, раз с таким умиротворением все делалось в моем присутствии. Уж что-что, а сюрпризы парень устраивал с талантом агента разведки.

Я подошла ближе и наклонилась, чтобы ближе рассмотреть красиво с заботой и вниманием упакованный подарок. А когда обратно выпрямлялась, встретилась взглядом с ореховыми глазами, которые не менее внимательно наблюдали за моими действиями. Я даже и не заметила, что подошла так близко. Мы практически сталкивались лбами.

Такие «случайности» больше не могли меня смутить, в конце концов ближе нам с Гарреттом едва ли было куда становиться. Поэтому я просто улыбнулась своему застывшему в ожидании парню, и приподняв голову невесомо коснулась губами его лба в нежном, почти материнском жесте. Это волшебное чудо в ответ лишь незаметно покраснело на кончиках ушей и ответило ласковой улыбкой.

— Кто счастливчик? — уже полностью выпрямившись, я кивнула в сторону подарка.

— Для Питера. У него день рождения на выходных.

Я озадаченно нахмурилась, пытаясь вспомнить, слышала ли я до этого вообще о приближающейся дате. Но в голове ничего не всплывало.

— Так Питер скорпион? Это многое объясняет, — в итоге ответила я, решив не заострять внимание на собственной неосведомленности.

— Ты веришь в астрологию? Я думал, что для тебя это слишком ненаучно, — лукаво усмехнулся парень, намекая на мини перебранку, которую устроила я с Питером, когда тот решил пошутить, что мы с Гарреттом пара, ходящая по тонкому льду, учитывая, что он козерог, а я овен.

Я фыркнула, присаживаясь рядом на кровать, как раз между обоими ее обитателями.

— Я, как ученая, допускаю возможное существование каких угодно сил и их влияние на физический мир, даже если мы пока не обладаем такими методиками, чтобы это все доказать. В конце концов единственная истина заключается в том, что я знаю лишь то, что ничего не знаю, — кошка вскинула сонную мордашку, реагируя толи на философские изречения древних греков, толи на мою руку, поглаживающее упитанное брюшко. — Есть только одна вещь, которую я всегда буду отрицать, даже если все научное сообщество будет доказывать мне обратное. Не существует такой силы, которая могла бы разлучить меня с тобой.

— Не могу тут с тобой поспорить, да и не хочу, — довольно промурчал парень, приобняв меня за талию и утягивая в сладкий, щемяще нежный поцелуй. Все-таки в совместном проживании определенно были свои плюсы.

— А что ты ему подаришь? — через минут десять ласковых нежностей спросила я, накручивая на палец его кудрявый локон. Мы уже лежали на кровати, переплетя все конечности и разделяя одно дыхание на двоих.

— Я написал ему песню. Давно уже на самом деле, но все как-то не появлялось правильного момента, чтобы ее представить. И тут я нашел идеальную возможность, не без помощи мистера Лиетта, должен признаться. Он подсказал мне мастера, который работает с винилом и в общем, мы записали песню на пластинку, и получился лучший подарок, который я только могу сделать моему лучшему другу. Ты знала, что Питер большой фанат винтажных проигрывателей и что из нас двоих коллекция виниловых пластинок гораздо обширнее у него?

Я отрицательно мотнула головой, открывая для себя одну за другой неизвестные мне до этого черты человека, которого вообще-то считала другом не последней важности.

— Я вообще о Питере ничего не знаю. Да и о вашей дружбе тоже. Странно, вроде мы так часто проводили время вместе, но я почему-то ни разу не спрашивала о том, как вы познакомились, например. Даже стыдно как-то, — я продолжала неторопливо наматывать и разматывать каштановый шелк, неотрывно следя за этими незамысловатыми движениями.

— Ничего удивительного. Когда мы вдвоем у нас находятся темы поинтереснее мужской дружбы и нашей школьной жизни, а когда Питер одаривает нас своим присутствием, он мастерски все сводит к своим шуточкам и вызывает незамедлительное раздражение. А в такие моменты уже как-то не до ностальгических воспоминаний, — Гарретт усмехнулся, очень точно подмечая особенность своего друга. — Там на самом деле не о чем особо рассказывать. Он очень любит говорить, что терпит меня уже целую вечность, с самого основания мира, а если конкретнее, то уже больше десяти лет. Мы познакомились в старшей школе и практически сразу сдружились, не знаю даже как так вышло. Он в принципе всегда был таким же болтливым и дружелюбным, как и сейчас. Разве что раньше шутил и того хуже, но волшебным образом умел вызывать смех у всех окружающих. Конечно, он был популярен в школе, свой парень в любой тусовке, но знаешь, что было странно? Казалось, что никто не видел дальше этого напускного простодушия. Я не имею в виду, что Питер лицемерил. Вовсе нет. Просто он всегда был и есть гораздо больше, чем главный клоун в компании. Если уже на то пошло, то во мне этого клоунского артистизма значительно больше. В этом образе из нас двоих я настоящий, а Питер скорее любил, когда все вокруг чувствовали себя комфортно и своими плохими шутками старался помочь каждому выбраться из своей раковины и набраться смелости быть собой среди друзей. А сам себе этого позволить не мог. Может поэтому мы и сдружились ближе всех. Я люблю себе доказывать, что со мной Питеру никогда не приходилось играть в шута. Ну как минимум потому, что я эту роль добровольно брал на себя. Но в действительности, наверное, дело было в том, что если всем было достаточно Питера шутника и добряка, то мне с моими проблемами нужен был как раз тот Питер, которого кому угодно не покажешь. Ты знаешь, что я не особо дружен со своим психическим здоровьем как раз со старших классов. Не то, чтобы до того я был самым нормальным ребенком, но все-таки во время переходного возраста все стало гораздо хуже и по-хорошему мне нужна была помощь специалиста, но с моими родителями я мог рассчитывать только на не особо компетентного школьного психолога. Тогда мне было тяжело. Очень. И Питер все это видел и всегда был рядом, хотя я никогда не говорил ему, что со мной что-то не так. Никогда не просил относиться как-то внимательнее. Он, не знаю даже, просто чувствовал? Стоило мне только на секунду задуматься, что я больше не справляюсь, что мне не хватает сил бороться с самим собой, как он всегда появлялся тут как тут. Хватал за руку и вытягивал на поверхность, учил дышать заново. Он еще всегда находил общий язык с моими родителями. Удивительно, конечно, но ты сама знаешь, какой безукоризненный вид он может производить. Не знаю уж, какими путями, но он убедил моих родителей, что дружба с ним мне только на пользу и что он в состоянии поставить меня на путь истинный. Даже забавно, что они повелись. Учитывая, что это именно Питер всегда был моей первой и на тот момент единственной поддержкой в любых начинаниях. Он даже сам толкал меня в нужном направлении, куда я боялся повернуть. Это из-за него я участвовал в драмкружке. Он хотел, чтобы я поступал в музыкальную академию, но это было совершенно невозможно организовать с моими родителями, поэтому он настоял, чтобы я поступал на литературу. А когда узнал, что мне пришлось отчислиться, это он убедил меня сбежать из дома, перебраться к нему и начать уже заниматься тем, о чем я всегда только мечтал.

У меня никогда не было и не будет друга драгоценнее. Питер может быть жутко раздражающим, нетактичным.Временами в нем пересиливает психотерапевт и он становится холодным и замкнутым. Но как бы он ни менялся, что бы ни говорил и ни делал, он никогда не перестанет быть для меня самым родным человеком. Я никогда не смогу отплатить ему за все, что он сделал и до сих пор продолжает делать для меня. Честно говоря, иногда от этой мысли становится горько. Мне бы хотелось быть для него таким же светлым и нужным человеком. Дарить ему все то же, что он с такой, казалось бы, легкостью дарит мне. Но это невозможно, потому что если для меня наше знакомство стало первым и необходимым чудом, то в его жизни оно не было хорошим событием.

Он всегда был до предела добрым и сочувствующим, а я словно паразитировал на всем хорошем, что он так щедро мне дарил. Деформировал его заботу, превращая ее в обязанность. И по-хорошему мне бы стоило послушать голос совести и отцепиться от него еще тогда в школе. Нужно было запереться в своем фальшивом убежище и не принимать его доброту. Тогда возможно он и не стал бы жертвовать своей жизнью ради меня. Но сейчас уже поздно что-то менять, потому что ничего и никогда не исправит того факта, что я превратил его жизнь в кошмар, на который он никогда не должен был соглашаться.

========== LIX. ==========

— Что ты имеешь в виду, Гарретт?

Мне не нравилось, куда зашел наш, казалось бы, невинный разговор. От горечи и чувства вины в словах и голосе парня сдавливало грудную клетку, свинцом заливая легкие. Каждый отголосок вины как наковальней отдавался в моей голове, выбивая способность мыслить здраво, растекаясь зубной болью, кровью на кончике языка. Казалось, что если прямо сейчас что-то не сделать, не предпринять, то меня накроет с головой этой беспроглядной чернотой, утянет на дно вместе с Гарреттом, который от сдавливающей боли уже даже не мог шевелиться, потерял возможность сопротивляться. Нужно было выныривать, откашливать вязкую вину, облепившую горло, делать глубокий вдох чистого свежего воздуха, не отравленного ядовитым прошлым и вытягивать за собой парня, потому что он снова вступил на тонкий лед, провалившись под который в этот раз уже не выберется.

— Питер никогда в этом не признается, но мне это не нужно. Я и так знаю, что свою профессию он выбрал из-за меня. По той простой, но глупой причине, что мне была нужна и до сих пор нужна помощь, которую мне негде было искать, не у кого просить. И он решил перекроить всю свою жизнь, отказаться от своих целей, чтобы вытащить меня. Я не хотел этого, никогда не просил, но его было уже не переубедить. Когда в выпускном классе он сказал мне, что решил не поступать в медицинский, вместо этого выбирая психологию, я не понял, почему он так резко изменил свои планы, но принял, потому что это было его решение и я доверял ему. Но позже, совершенно случайно, я услышал их ссору с отцом. Он тоже не понимал, почему его сын, который со средней школы бредил поступлением в медицинский, имел для этого все необходимые баллы и рекомендации, внезапно передумал и выбрал по большей части гуманитарную специальность. Да еще и такую эмоционально выматывающую и ну, по большей части, неблагодарную. И Питер ответил, что он не может позволить себе учиться в медицинском, потому что это займет слишком много времени и он может не успеть. Я бы и в этот момент не понял, к чему он клонит, но следующие слова его отца прояснили картину более чем. Их я помню дословно: «Ты не можешь подстраивать всю свою жизнь под нужды друга. Это неблагодарное дело спасать утопающего, в итоге он просто утянет тебя вместе с собой. Кто тогда разрушит свою жизнь, чтобы спасти тебя?». Дальше я там оставаться не стал.

Так оставлять было нельзя. Я может и эгоист, но позволить лучшему другу портить себе жизнь, только потому что сам себе помочь не в состоянии — это уже слишком. Как ты понимаешь, все мои слова были словно камни о стену. Он переводил тему, сводил все в шутку, а в конце концов сказал, что менять свое решение он не будет, и все дальнейшие разговоры на эту тему поддерживать не собирается. Мне пришлось смириться и принять его жертву. В конце концов это было сделано для меня, но подарок оказался слишком дорогим. Я никогда бы не смог отплатить чем-то хотя бы в половину столь же ценным. Поэтому единственное что я могу сделать и без сомнения буду делать всегда — просто быть рядом и принимать его таким, какой он есть и каким может быть из-за своей работы. Не создавать лишних проблем, следить за своим здоровьем и залечивать раны, который оставляют такие же пользующиеся его добротой нуждающиеся в помощи. И это тоже моя вина. Он хотел спасти только одного, но сейчас его на части разрывают целые толпы несчастных, вынимают последние осколки живой души, забирают себе и уходят. А он несмотря на выстроенную стену из шуток и иногда нечеловеческого холода, все равно с улыбкой протягивает окровавленные крупицы сочувствия, оставаясь один и ни с чем. Боюсь, что в итоге его отец окажется прав. Только вот не я его в итоге на дно потяну, но я буду тем, кто свою жизнь разрушит, но его спасет.

— Знаешь, я думаю, что Питера не так уж легко сломить. Мои слова имеют мало ценности в этом вопросе, я не так давно с ним знакома, редко вижу и практически ни разу не разговаривала по душам, но что-то в нем и о нем позволяет мне считать, что мы похожи. Не сильно, конечно. Мне до его добродетелей как египтянам через Красное море, но у нас схож образ мышления и защитные механизмы. И если я права, то никто не сможет утащить его на дно. Если уж он там окажется, то только потому что сам прыгнул за каким-нибудь легкомысленным любителем прогуливаться по тонкому льду. Но и в таком случае, переживать не стоит. Раз прыгнул, значит сам вынырнуть сможет и еще очередного бедолагу вытащит. Ему никогда не нужен был спаситель, так как это его роль, которую он принял, потому что мог. Сил было достаточно. И сейчас все еще достаточно, потому что ну не выглядит он как человек на грани. Ему сложно, он очень устает и это заметно, но он держится и будет держаться, потому что сам это выбрал. Собственноручно дорогу эту построил и будет идти по ней, пока ноги держат. А как поймет, что дальше некуда, впереди обрыв, то просто свернет и начнет в другом направлении камни раскладывать.

Поэтому не переживай за него слишком. Делай, что делаешь и будь рядом, но перестань брать на себя несуществующую вину. Мы ведь столько раз об этом говорили: решения, принятые другими людьми, даже если они напрямую касаются тебя и выглядят как «жертвы», все еще являются добровольными решениями этих людей и от тебя не зависят. Ты не можешь выбирать за других и говорить им как лучше. Если кто-то захотел сделать тебе такой дорогой подарок, да даже если кто-то решит всю жизнь тебе посвятить — это их сознательный выбор, и ты за него не в ответе. Поэтому перестань нагружать свою драгоценную кудрявую головушку переживаниями и беспочвенным чувством вины и помоги мне придумать, что Питеру подарить, — я мягко обхватила любимое лицо ладонями и несильно ущипнула не ожидавшего такой подставы парня за щеки.

Он притворно нахмурился и в ответ щелкнул меня по носу. Это грозило перейти в полномасштабные военные действия, если бы не обнаглевшая Анет, которая очень вовремя решила, что между нами происходит нечто требующее ее внимания. Пушистое животное с прыжка плюхнулась прямо в небольшое пространство между нашими бедрами и самодовольно взмахнув хвостом прошествовала прямо к месту, где мы с Гарреттом чуть ли не соприкасались лбами, настойчиво отодвигая нас друг от друга. В итоге она улеглась между нашими лицами да так, что мы оба утыкались носами в ее дымчатую шерстку. Нахалка довольно заурчала, а мы в голос рассмеялись. Кажется, как-то так выглядит семейная жизнь.

Неделя утекла ожидаемо быстро, учитывая добавившиеся к повседневным обязанностям хлопоты по организации не-такой-уж-и-сюрприз-вечеринки. Конечно же, о приближающемся дне рождении знали все кроме меня, включая мистера Лиетта, что было вообще-то настоящим ударом под дых.

Марк и Эмили в очередной раз предоставляли свой малый бизнес для наших нужд. Кроме того, они были и главными организаторами, если уж быть совершенно откровенными. Гарретт хоть и проявлял небывалый энтузиазм, а все-таки в таких делах был совершенно бесполезным. Но он вызвался помочь Эмили с готовкой и главное с выпечкой торта, так что никаких претензий к нему не было, да и быть не могло. Мистер Лиетт вместе с Марком заговорщически шептались, выбирая лучшие напитки и видимо планируя устроить настоящий бар с представлениями. Я практически не присутствовала при этих разговорах, но те крупицы, которые удавалось ухватить на лету, рождали тысячу и один вопрос касательно бурного прошлого моего любимого старика. Ну а моя помощь во всем этом беспределе была настолько минимальная, что в первые дни я снова повторяла свой предыдущий опыт выжидания у входной двери, так как накрывающий жаром стыд не позволял мне с полной уверенностью переступить порог. Эмили вновь приходилось практически затаскивать меня внутрь, а потом еще и читать длинные лекции о том, насколько мой мизерный вклад важен и что все присутствующие и даже по идее не знающий о происходящем именинник понимают и безмерно благодарны за то, что я умудряюсь в своем дьявольском расписании находить крохи, которые и трачу на маломальскую помощь. По большей части докупку всего необходимого и лазание по стенам в попытках достойно украсить территорию.

Вот так хаотично и протекали дни до празднества и уже накануне уставшие мы оглядели результаты своей работы и остались более чем довольны. Оставалось лишь дождаться вечера следующего дня, чтобы убедиться в валидности наших стараний. А именно в том, что звезда дня оценит по достоинству все что было сделано с огромной любовью и вниманием прежде всего к нему самому.

========== LX. ==========

Все было готово и каждый занял прописанную позицию. В лучших традициях сюрприз-вечеринок мы выключили свет во всем помещении и спрятались кто где с хлопушками, чтобы в ответственный момент выскочить и ошарашить именинника дружными возгласами. Все шло по плану ровно до того момента, пока вышеупомянутый именинник не вошел в погруженную во тьму кофейню с возмущенным возгласом «Да сколько можно-то? Каждый год одно и то же, а мне потом еще пару месяцев себя успокоительными отпаивать! Давайте уже, выскакивайте». И только после озвученного позволения, Марк включил свет, и мы не потерявшие ни грамма энтузиазма накинулись на парня вместе с поздравлениями и фейерверком из конфетти. Бедный Питер во время этой мини-атаки стоял, прикрывая голову и сжавшись словно подвергаясь бомбардировке. Ну, в целом так оно и было.

Дальше вечеринка пошла уже без подобной жестокости по отношению к звезде вечера. Даже наоборот, он выглядел более чем довольным нашими стараниями, а какие-то вещи даже восторженно комментировал. Таким образом была оценена моя настенная фреска, изображавшая широко известный анекдот про капитана Фрейда и юнгу Юнга, черничный пирог Гарретта, сахарное печенье Эмили и импровизированный бар Марка и мистера Лиетта. Каждый организатор данного празднества постарался на славу и получил свою дозу похвалы от благодарного именинника. Все шло замечательно и можно было позволить себе расслабленно выдохнуть, хотя бы на один вечер погружаясь в атмосферу семейного тепла и беззаботности. В этот момент не имело значение, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц или год. Главное, что сейчас все было хорошо и этого достаточно. Заботы, страхи и переживания не существовали тем вечером и каждый из присутствующих чувствовал это. Все просто наслаждались временем, проведенным вместе. Впитывали в себя все эти ощущения и воспоминания, чтобы греть себя холодными днями приближающейся зимы, напоминая, что и посреди ледяной пустыни существует теплый островок спокойствия и любви, где тебе всегда рады.

Пока Марк и мистер Лиетт разглядывали бутылки с напитками варьирующейся крепости, обсуждая что и с чем лучше смешивать, я отправилась помогать Эмили, которая выносила из кухни последние блюда. Вместе мы в два захода закончили сервировку стола и все дела были завершены, оставалось только насладиться едой домашнего приготовления. Глава нашего разношерстного семейства настойчиво звала всех к столу, и никто не смел противиться воле сердобольной женщины, поэтому через пару минут все заняли свои места. Шампанское было разлито, блюда разложены по тарелкам, а за столом царил восторженный шум из довольного мычания, комплиментов шефу и позвякивания посуды. Эмили одарила всех теплой материнской улыбкой и со смущением призналась, что для нее нет большего счастья, чем готовить для своей семьи. В ответ на эти трогательные слова сидящий рядом Марк ласково сжал руку жены, улыбнувшись с такой любовью в глазах, что мне даже неловко стало наблюдать за ними и я перевела взгляд на стол, с недоумением замечая, что мы забыли поставить Эмили бокал для шампанского.

После ужина опять-таки в лучших традициях деньрожденных вечеринок было запланирована раздача подарков.

Первым по правилу старшинства вызвался дарить мистер Лиетт. Старичок на секунду исчез в служебном помещении, а потом появился с массивной коробкой в руках, которую нес на чистом энтузиазме. С трудом поставив ее на пол перед именинником, старик кряхтя разогнулся, но с таким победоносным видом, что никому бы и в голову не пришло как-то намекнуть, что в его-то возрасте такие тяжести таскать не лучшая идея. Вместо это мы все подошли поближе, окружив заинтересованного Питера, который пока что не торопился открывать упакованную в красивую темно синюю подарочную бумагу коробку.

— Давай уже, сынок. На эту красотку нужно смотреть без всякой мишуры, — поторопил его в итоге нетерпеливый старик.

Питер послушался и аккуратно высвободил подарок из лишнего декора. Под ним находилась самая простая картонная коробка без каких-либо обозначений. Нужно было идти дальше.

Дальше тянуть парень не стал, и когда изнутри картонного контейнера показалась поверхность винилового проигрывателя, не смог сдержать взволнованно-восторженного выдоха.

— Боже, только не говорите, что это… — начал он, задыхаясь от переполнивших его легкие чувств.

— Именно так, Pioneer PL-70LII. Самый настоящий раритет. Без связей достать эту драгоценность сейчас невозможно, но ваш покорный слуга обладает всеми необходимыми знакомствами, — мистер Лиетт самодовольно кивал на каждое свое слово. И хотя свойственное старику самолюбование иногда могло вызывать лёгкое раздражение, в этот раз стоило отдать ему должное. Он не на пустом месте собой гордился.

— Господи, спасибо! Я никогда даже не надеялся увидеть его своими глазами, не то, чтобы владеть. Я буду беречь его как самое большое сокровище, пылинки с него сдувать буду, под стекло поставлю и пусть кто-нибудь посмеет хотя бы чихнуть в его сторону, — Питер расчувствовался не на шутку и казалось, что если не сбавить градус, то еще немного и парень расплачется, проливая слезы счастья на свое «самое большое сокровище».

— Кхм, — неловко кашлянул Гарретт, шагая вперед, тем самым обеспечивая необходимое перенаправление фокуса. Дорогому подарку больше не грозил соленый потоп. — Мой подарок идет как небольшой бонус к подарку мистера Лиетта, — с этими словами парень смущенно протянул уже знакомый мне конверт с золотым бантом по центру.

В отличие от меня Питер моментально понял содержимое пакета и разорвал упаковку со страшным нетерпением. Внутри оказался совершенно белый конверт с кругом посередине.

— Ты заслужил свою собственную песню. Спасибо за все годы твоего терпения и заботы. Эта мелочь, конечно, не сможет отплатить даже сотую часть твоей доброты, но я надеюсь, что, послушав ее, ты порадуешься. Ты будешь первым, кто ее услышит и, если хочешь — единственным. С днем рождения, мой самый лучший друг.

Я говорила, что соленый потоп больше не грозил? Забираю свои слова обратно. Не думала, что однажды увижу, как Питер заливается слезами. Как минимум точно не на его собственном дне рождении. Но мы имеем, что имеем, а именно Питера, согнувшегося пополам от сотрясающих его рыданий, прижимающего к груди виниловый диск с такой силой, что казалось одно неосторожное движение и пропали все труды музыканта.

Не одна я по всей видимости не ожидала такой реакции, Марк с мистером Лиеттом слегка отшатнулись назад, не зная, что делать. Эмили выглядела растерянной, и сама была на грани слез, мечась от желания подскочить к парню и успокоить и понимания, что сейчас не ее помощь была нужна. А я вполне осознанно отошла в сторону, освобождая место для того, кому действительно сейчас нужно было протянуть руку всегда такому сильному Питеру, который на самом-то деле глубоко в душе оставался тем добродушным мягкосердечным пареньком, кидающимся глупыми шутками только для того, чтобы все вокруг могли почувствовать себя лучше и которому было достаточно одного крошечного проявления ответной любви и заботы, чтобы надломиться, раскрывая все свои незаживающие шрамы.

И Гарретт шагнул вперед, исполняя обещанное, зализывая раны и просто находясь рядом. Одним только присутствием наполняя силой и уверенностью в собственной способности оттолкнуться ото дна ослабшими ногами, и выплыть на поверхность, разрывая стеклянную гладь. Вдохнуть полной грудью, выталкивая поселившееся в костях отчаяние и научиться жить заново.

Мы дали друзьям время и пространство решить все свои залежавшиеся вопросы и высказать уже то, что должно было быть произнесено годы назад. Мельком наблюдая за ними, я не могла не думать, о том, как же повезло, что для них еще не наступило то злополучное «поздно», когда слова перестают иметь значение, густым гноем скапливаясь в горле, а наружу только яд хлещет. Замечая, с какой заботой Гарретт притянул Питера в объятия и как крепко тот сжимал в ответ, одним только жестом обнажая всю свою потребность и признательность за эту дружбу, я думала о том, что Гарретт и отец Питера глубоко заблуждались, полагая, что он хотя бы даже в самых смелых фантазиях мог позволить кому бы то ни было разрушить свою жизнь или причинить себе боль в попытках спасти его. Зная Питера достаточно и наблюдая за ним сейчас, я как никогда ясно понимала, что сам по себе он не был ни сильным, ни неуязвимым, он просто был собой: человеком, для которого забота и стремление помогать нуждающимся были сродни металлическим каркасам и каменным стенам. И поэтому можно было за него не переживать, ведь человек, надежные руки которого сейчас поддерживали и дарили точку опоры, поклялся себе, что никогда не оставит своего лучшего друга на этом поле боя. Гарретт нуждался в Питере и никогда бы не смог избавиться от этой необходимости, но это было и не нужно. Ведь в своих потребностях они прекрасно дополняли друг друга, рука об руку каждый раз находя в себе силы подниматься с обессиливших колен и начинать все сначала.

========== LXI. ==========

Осень сменилась зимой, но вопреки моим ожиданиям время и не собиралось замирать, все так же продолжая свой стремительный поток и утягивая с собой каждого. Особенно это почувствовалось с приближением рождества. Город преображался, надевая разноцветные фонарики и разнообразные украшения. Владельцы некоторых домов и заведений словно соревновались в том, у кого фасад здания будет больше похож на портал в сказочную Лапландию.

Повсюду витал аромат праздника, а людей потряхивало от нетерпения, но это творилось за пределами моей досягаемости. В моей жизни рождества не существовало уже долгие годы. До переезда в отдельную квартиру мы с мамой еще пытались делать праздничный вид, но у обеих выходило настолько тоскливо, что как-то само собой мы перестали даже стараться. Не для кого было. Единственный член нашей семьи, по-настоящему ценивший волшебную семейную атмосферу зимних праздников, ушел настолько давно, что в родительском доме не осталось даже малейшего намека на его присутствие. Он и забрал с собой последнее ощущение чуда, вырвав человеческое тепло из сердца моей мамы, оставляя лишь судебную мантию с пародией на живое существо в ней.

В этом году, как и в прошлом, я не собиралась даже навещать родной дом. Уж точно не в этот период, когда окружающий восторг делал пустую квартиру с минимальными намеками на жизнь настолько невыносимой, словно это не обычная жил площадь, а веками заброшенное помещение, единственными обитателями которой являлись разве что бестелесные духи, распространяющие не зло и жестокость, но горечь утраты и заполняющее каждый уголок бесконечное горе.

Нет, в моей жизни не было места для рождества, и я не собиралась даже притворяться, что разделяю всеобщий энтузиазм. Эту волшебную ночь я собиралась провести в лаборатории, будучи единственным человеком, у которого напрочь отсутствовали всякие планы на праздники. И это меня не волновало. Честное слово. Некоторым вещам суждено было оставаться неизменными. Этот год и так подарил мне слишком много счастья и в волшебном, по-семейному теплом рождестве я не нуждалась. Честное слово.

***

It’s the most wonderful time of the year

With the kids jingle belling — доносилось из окна, пока Гарретт, залитый тусклый светом уличных фонарей, сидел на кровати с гитарой в обнимку. Ему даже не хотелось играть, просто в пустой квартире с выключенным везде светом было настолько одиноко, что прикосновения рельефного дерева к теплой коже были лучше, чем вообще ничего.

Прикрыв глаза, он с умиротворением слушал пение, звучащее на улице. В это время года под его окнами практически каждый вечер собирались ансамбли и устраивали рождественские концерты. Он любил эти дни, ощущая себя причастным к тому самому волшебному и уютному празднику, о котором мог только мечтать. И пусть это было всего на полчаса, и он даже никогда не видел лица людей, исполнявших эти песни, этого было достаточно, чтобы после сохраняя в себе трогательные воспоминания о человеческом тепле, греть себя в ледяном аду родительского дома.

Год за годом даже после побега из дома он мчался обратно на зимние праздники, стоило только матери в телефоном разговоре со слезами в голосе намекнуть, как они скучают по своему нерадивому сыну и как бы много для них значило, если бы они смогли собраться все вместе за столом в сочельник и отпраздновать самый семейный праздник в году. И Гарретт моментально срывался с места и возвращался в свой персональный кошмар, потому что добрые и словно даже раскаивающиеся слова в телефонной трубке не имели ни малейшего смысла, стоило только парню переступить порог родного дома. Двери за ним закрывались, а внутри все оставалось ровно таким, как и все годы до того. И вместо теплого семейного праздника Гарретт играл в игру «усыпить внимание родителей, чтобы потом беспрепятственно выскользнуть из дома ночью и сломя голову бежать от них как можно дальше, а в процессе очень постараться не слушать этих демонов в собственной голове, пусть их голоса и звучат в разы притягательнее всего происходящего в реальности».

Только вот непонятно для чего было все это притворство, ведь знали же прекрасно, что даже если в приказном тоне сообщить сыну, что его ждут на ритуальное расчленение души, которое состоится вместо обеда в сочельник, то он все равно не раздумывая ни секунды отправится в путь, чтобы обескровленный сбежать после, в болезненных попытках сохранить последние крупицы сознания. Зачем нужно было обманывать бесконечно наивное сердце недолюбленного ребенка вместо того, чтобы по привычному так, по-домашнему дернуть со всей силы за стальной ошейник вины и притянуть задыхающееся тело, в очередной раз устанавливая власть над своим чадом.

It’s the most wonderful time of the year

There’ll be much mistltoeing

And hearts will be glowing

When loved ones are near

Только в этом году все будет иначе. Пусть его и ждет одиночество в пустой квартире, пока любимая и лучший друг жертвуют своим временем во благо науке или ради помощи нуждающимся. Все лучше, чем потом по кусочкам собирать изуродованные части своей души, каждый раз не досчитываясь очередного осколка, который родители решили сохранить в своей коллекции «боль нашего сына».

Ансамбль под окнами продолжал песнопения, расходясь все громче и громче, пытаясь донести свой восторг и энтузиазм до всех жителей этой улицы и прохожих, спешащих по своим делам. Казалось, что своей энергией и чистой любовью к празднику они зажигали какие-то невидимые источники света, потому что иначе, прикрывший глаза Гарретт, не мог объяснить почему ему так светло в сумерках своей комнаты.

Сжимая гитару еще крепче, он покачивался из стороны в сторону и нежным мурчанием подпевал подходящей к концу песне. А заваленный подушками телефон тем временем надрывался нервной вибрацией, оставляя очередной звонок без ответа. Но Гарретт не слышал или притворялся, что не слышит. Ему было не до этого. На улице проходил концерт, требующий его полного внимания.

It’s the most wonderful time

Yes the most wonderful time

Oh the most wonderful time

Of the year

***

— Криво весит, подними правый конец повыше, — скомандовал темноволосый мужчина в белом врачебном халате, наблюдая за снующими туда-сюда санитарами. Процесс превращения отделения в рождественскую сказку шел полным ходом, пусть и с небольшим успехом.

Разноцветные гирлянды и мишура, конечно, делали стерильно белые стены чуть праздничнее, но вот криво вырезанные снежинки и звездочки вместе с развешенными тут и там картинами с последней арт-терапии, темой которой было «Мое волшебное рождество», тоскливо навевали мысль толи об отделении педиатрии, где больные дети были лишены настоящего праздника и тепла родительского дома, толи о, собственно, отделении психиатрии, большая часть пациентов которого не то что не радовалась рождеству, но и в целом была неспособна испытывать радость, находясь в крепких оковах своих диагнозов.

Но весь мед персонал из рук вон лез, старался превратить бездушные коридоры больницы во что-то хоть чуть-чуть отдающее ароматом хвои и мандаринов. Чтобы у тех, кто еще не был сломлен окончательно, появилась пусть и слабая, может даже вымученная, но улыбка.

— Питер, я как раз тебя искал. У тебя вся неделя забита, да?

Мужчина перевел взгляд со все еще пытающегося выровнять мишуру санитара на бесшумно подошедшего главу отделения психиатрии.

— Да. Неделя перед рождеством — горячий сезон для депрессий, неврозов, тревожностей. Некоторый постоянные клиенты ко мне уже как на курорт ездят. Сначала помотают нервы своему терапевту, а потом как ни в чем не бывало отправляются за стол к любящей семье. Господи, благослови психотерапевтов! Все еще криво, опусти правый конец на сантиметр, — прерывая свою жалобную речь, только чтоб исполнить свой долг прораба, Питер в очередной раз делал то, что его начальник обозначил как «довольно странный, но действенный защитный механизм».

Нельзя же было в открытую заявить уважаемому коллеге, что, честное слово, это работа становилась невыносимой. Не то, чтобы Питер не любил свою профессию или не стремился помогать несчастным. Все было так, но нужно же и меру знать. Одно дело, когда в течение целого года умеренным потоком к нему текут клиенты со своими проблемами средней тяжести, без каких-либо дедлайнов для ожидаемой помощи, и совершенно другое — то, что из года в год творится в период зимних праздников. Все, кто остальные 11 месяцев вполне спокойно отмахивались от любых тревог и переживаний, внезапно решают, что этот год обязательно должен стать последним для их надорванной психики и что светлое рождество они должны провести уже спокойными и счастливыми людьми, чтобы потом совершенно обновленными со стабильной психикой шагнуть в новый год. И вот такие вот амбициозные люди наводняют ординацию Питера с нереальными требованиями исцелить их за два сеанса. А им ведь и объяснить, что он не волшебник, который напоит их чудесной микстуркой, обеспечивающей безоблачное будущее, совершенно невозможно. Вот и приходится из кожи вон лезть, чтобы избегать таких энтузиастов. Как будто кроме них проблем не хватает.

Ей богу, Питеру вообще не до подобных личностей. Уж точно не в рождественскую какофонию обострений даже у собственных клиентов, которые, казалось бы, никогда особо больными и не были. Что уж говорить о действительно несчастных пациентах из отделения, за которых Питер тоже по-своему был ответственен. В общем и целом, рождество — лучшее время в году. Иначе и не скажешь.

— Понимаю. У нас тут поступление сегодня будет. Двоих переведут из реанимации. Парасуицид, как понимаешь. И еще одного в стабильном состоянии из психиатрической больницы Нетфол. Там шизоаффективная шизофрения в ремиссии. Переводят, потому что у них самих завал, а так как они узко специализированное заведение — у них в приоритете острые случаи. Но я бы не стал расслабляться. Сейчас же самое волшебное время в году. С таким диагнозом скорее всего стоит ожидать рецидива.

Новости сыпались одна лучше другой, прилетая по голове раритетными роялями, словно в мультфильмах конца прошлого столетия. Питеру пришлось сделать три глубоких вдоха и выдоха в комплексе три секунды на первое и столько же на второе, чтобы вслух не высказать все, что он думает по поводу этого «самого волшебного времени в году». Смысла в возмущении не было никакого, это их работа, их врачебный долг спасать утопающих и никто не был виноват, что утопать почему-то всегда желающих было больше на праздники.

— Замечательно. Насколько я понимаю, без врача на ночную в сочельник не выйдет, да? — Питер в последний раз выдохнул и подвел итог тому, на что намекал начальник.

— Именно так. Но ты не подумай, я тут не приказы раздавать пришел. Просто хотел спросить, какие у тебя планы на праздники.

— Я возьму ночную. Никаких проблем. А вы лучше проведите рождество с семьей, в конце концов у вас же внук недавно родился. Семье нужен ее дедушка, так что не переживайте. У меня все равно планов никаких не было, не то чтобы я собирался возвращаться домой, — мужчина устало смахнул выпавшую из идеальной укладки прядь и снова перевел взгляд на санитаров продолжавших развешивать декор и украшать столики сосновыми венками, в серединку каждого устанавливая свечку с цитрусовым запахом, которые, конечно же, ни разу не будут зажжены. Все-таки психиатрическое отделение как никак.

«Ничего страшного. Как будто этот праздник вообще может существовать в моей реальности. Лучше уж побуду спасателем в очередной раз. В конце концов, сам же вовсю выступал, что вытаскивание утопающих — дело всей моей жизни. Вот и буду заниматься тем, что сам выбрал. И дома меня все равно никто ждать не будет», — подумал про себя Питер и на этом процесс принятия принял свою окончательную стадию — смирение. Нужно было возвращаться в рабочую рутину и перевесить уже эту чертову мишуру самому.