Смутные времена Лепрозория (СИ) [Ариса Вайя] (fb2) читать онлайн

Смутные времена Лепрозория

Пролог

Кровь в полупустой баночке стремительно густела. И, ложась поверх смертельно бледных губ, застывала багряной пленкой. Она скатывалась на веках. Трескалась в обрамлении ногтей.

Тора медленно выводила на предплечье письмена древнего языка черточка за черточкой, изредка обмакивая кисть из собственных волос в кровавую баночку.

Медленно расцарапывала ногтями землю, и капли новой, свежей крови, сочились по лункам узора.

Плотно прижав большим пальцем лезвие ритуального ножа, Тора медленно сбривала волосы. И тяжелые смоляные пряди падали под ноги, в кровь.

Как древние шисаи, она повторяла такой же древний ритуал. Рисуя собственной кровью свою мольбу на всем своем теле.

Нагая в зеркалах.

Кроваво-белая. И в шести отражениях — будто призрак.

Призрак былой себя. Призрак всех своих жизней.

Тора перевернула баночку и вылила оставшуюся кровь под ноги. Выпрямилась, глубоко вдохнула и выдохнула, собираясь с мыслями. Медленно сглотнула подступивший к горлу ком.

И дрожащим голосом произнесла:

— Взываю к тебе, Хозяин всего сущего. Покажи мне прошлое. Покажи мне мои лица.

Усталые серые глаза в отражениях стали лиловыми. И вслед за ними каждый кровавый росчерк налился пурпуром, прожигая кожу, впечатываясь, вгрызаясь в мясо, пронизывая до самых костей.

Окровавленные волосы и черно-белая шерсть поднялись в воздух и, став своими кристальными копиями, закружились вокруг Торы, переливаясь и сияя тысячами лиловых огней в зеркалах.

Тора дрожала, стискивая от боли зубы, сжимая кулаки. Но стояла, пока кровавые узоры превращались в печати по всему ее телу. Последним засиял самый кончик хвоста.

В диком ритме света и нарастающего звона все слилось в один сияющий вихрь.

И мгновенно погасло.

#1. Демонова кошка

Из жалкой лачуги за краем кошачьей деревни доносились голоса. Тягучий и снова нетрезвый — брата. Глубокий и спокойный — незнакомца.

Ясинэ остановилась возле двери, не решаясь войти, и прислушалась.

Наверняка опять кому-то пришла в голову идея выбивать долги из братца. Наивно. Был бы в этом доме хоть одна нека, и та пошла бы на пшено для браги…

Но нет.

Двое говорили определенно о ней самой.

И цене.

Договорившись, они с глухим хлопком пожали руки. И наступила тишина.

Попятившись, Ясинэ сама не заметила, как дрожащими руками выпустила подол штопанного платья, и ворованные сливы раскатились по дорожке.

Деревянная дверь без ручки и замка распахнулась. И из нее, пригнувшись, вышел незнакомец.

Высокий. Просто невероятно высокий. В длинном фиолетовом кимоно с серебристыми узорами — и ни единого пятнышка! Ни единой дырки! С посохом и ножом на поясе. С длинными черными волосами, собранными в хвост и выбритыми по бокам. С бело-черными ушами. Кот. И с насыщенно лиловыми глазами.

Не просто кот — шисаи…

— Это же ты Ясинэ? — спросил он, надменно смотря сверху вниз.

Ясинэ кивнула и посторонилась, пропуская незнакомца.

— Вот и славно, вот и чудно. У тебя есть другая одежда?

Ясинэ мотнула головой.

— Тем лучше, меньше нести. Следуй за мной, — удовлетворенно кивнув, он прошел мимо.

— Но почему я должна следовать за вами? — насупившись, спросила Ясинэ.

— Потому что теперь ты со мной. И у тебя начинается новая жизнь, Ясинэ, — полуобернувшись, ответил незнакомец. — Кстати об этом. Нужно выбрать тебе новое имя.

— Зачем? — Ясинэ, опустив голову, смотрела, как под длинным кимоно что-то шевелится, будто подметая землю. Влево. Вправо.

— У тебя новая жизнь, — не скрывая раздражения, повторил незнакомец.

— Но я все та же. И я — Ясинэ. Я не хочу другое имя, я хочу мое, — поравнявшись с ним, сказала она. Нож совсем рядом качался от каждого шага. С такой красивой ручкой. В таких красивых ножнах. Лаконично фиолетовая оплетка, навершие из черного кристалла, ножны обшиты редкой черной замшей…

— Истинное имя имеет огромную власть над человеком, — подняв палец, ответил кот. — Шисаи нельзя носить свое первое имя — это опасно. Кто-то может сломить его волю особыми ритуалами, а превосходящий по силе шисаи — подчинить себе, только назвав по имени.

— Пусть только попробует! — вздернув нос, бросила Ясинэ.

Шисаи остановился и, наклонившись к ней, елейным голосом прошептал:

— Яся, тигреночек, послушай…

Ясинэ шагнула и, вытащив нож, уперла его острием незнакомцу в бок:

— Меня зовут Ясинэ. Не «Яся», не «тигреночек», не как либо еще, — прошипела она, глядя ему прямо в глаза. — Я-си-нэ. Запомнить не сложно, правда ведь, господин?

Незнакомец неожиданно улыбнулся:

— Ты не понимаешь, как это может быть опасно для тебя. Да и таковы правила.

— Правила… — пробурчала Ясинэ, отнимая нож. — Подумаешь… Много кто знает мое имя? Вы сказали кому-нибудь?

— Нет, я сам его узнал несколько минут назад, — незнакомец выпрямился. — Но твой отец знает…

— Брат, — отмахнулась Ясинэ. — Тогда подождите минутку здесь.

Перехватив нож клинком вниз, Ясинэ развернулась на лапах и решительно двинулась к дому. Кот молниеносно схватил за плечо и тут же развернул обратно:

— Объяснись немедленно.

— Дайте мне пять минут, и тогда мое настоящее имя во всем лиловом свете будем знать только мы вдвоем. А всем остальным вы скажете, что поменяли мое настоящее имя на «Ясинэ».

И незнакомый господин расхохотался. И смеялся так сильно, так долго, что из-под кимоно показался невероятно длинный и невероятно пушистый черно-белый хвост. Ирбис?!

— Ты мне нравишься, Ясинэ, — отсмеявшись, сказал незнакомец. — Пожалуй, я сделаю исключение и возьму на обучение женщину.

Ясинэ повертела головой в поисках его собеседницы, но никакой женщины рядом не было.

— Кого?!

— Маленькую женщину, — улыбнулся мужчина и протянул руку.

— Нож не отдам! Мое! — прижав его к груди, Ясинэ щелкнула зубами. — И мое имя все еще знает брат.

— Я решу эту проблему, не волнуйся. Тебе не следует никого убивать, — улыбаясь, ответил кот. И совершенно серьезным безжизненным тоном добавил, — пока я тебе не скажу.

— Нож все равно не дам!

— Хорошо. Я просто хочу познакомиться с тобой заново. Меня зовут Сакерд, — он все так же держал руку протянутой. И Ясинэ, помедлив, крепко пожала ее. — Верховный шисаи. Теперь ты моя конэко, моя ученица.

— А сколько я стою? — заправляя нож за кожаный ремешок платья, спросила Ясинэ.

Сакерд удивленно вскинул брови.

— Вы же купили меня, и теперь я ваша, да? Так сколько вы заплатили?

Сакерд грустно улыбнулся и бросил взгляд на жалкий домик позади:

— Не то что бы очень много…

— Это потому, что я кумово отродье? Демонова кошка? — следуя за господином, спросила она.

— Кто тебя так называет? — растерянно спросил Сакерд.

— Все.

***

Сначала все было прекрасно.

Господин Сакерд отвез ее в город императора кошек, в двенадцатый храм Самсавеила. И там передал другим шисаи и обычным кошкам на обучение.

Ясинэ выкупали, дали одежду. Чистую! Без дырок и пятен! Хотя это было ненадолго…

У нее даже появился свой уголок — верхняя кровать в комнате с другими кошками примерно ее возраста, лет шести-девяти.

Кормили целых четыре раза в день! Даже мясо было разное, а большая часть овощей не были знакомы до этого.

Тренировали и учили постоянно, давая только пару передышек и время на сон.

И никто не избегал, не кидал камни в спину, не обзывал и проклинал.

Маленький рай для маленькой кошки. На целых три года.

Но по прошествии этих лет обучения магистры начали шептаться, косясь в ее сторону. Говорить как будто сквозь зубы.

Они замолкали лишь когда приходил вечно занятой Верховный шисаи. Сакерд иногда отводил всем воспитанникам шисаи занятия по мастерству обращения энергией Самсавеила и просто наблюдал за тренировками.

При нем все взрослые вели себя, как обычно.

Будто ничего не знали, будто ничего не думали…

В один из дней после тренировки Ясинэ осталась в общем зале распутывать веревку шенбяо, которое отдал Сакерд. Нужно было научиться с ним обращаться, но веревка постоянно путалась, а груз часто прилетал прямо в лоб тупым концом.

— Эй, кумова ты дура! — неожиданно донеслось в спину.

И, будто отзываясь на старое оскорбление, сердце Ясинэ застучало быстрее.

Это кому-то другому… Никто же не знает. Никто?

— Ты же Ясинэ, да, демонова тварь?

Ясинэ обернулась и вскинула голову к говорившим. Пятеро котят немногим старше нависли над ней. Четыре девчонки и мальчишка.

— Что вам от меня нужно? — продолжая распутывать веревку, спросила Ясинэ.

— Узнать, какого кумо такая, как ты, здесь забыла!

— А вам какое дело? Я такая же, как и вы. И забыла здесь то же, что и вы.

— А магистры говорят, что ты кумово отродье, — хмыкнула одна из кошек с пушистыми ушами песочного цвета и таким же хвостом. — Демонов ребенок.

— Мало ли, что говорят… — прищурилась Ясинэ.

Как они узнали? От учителей? Но зачем Сакерд всем рассказал?

— Твоя мать от кумо тебя родила!

От кумо… Если брата можно назвать кумо, то да… но такие жалкие существа не могут быть демонами, пожирающими души.

Ясинэ усмехнулась своим мыслям:

— И что?

— А еще она двумя беременна была, ты выжила, а она и твоя сестра умерли! — победно добавила кошка.

Рука дрогнула, и узел туго затянулся. Его теперь только зубами развязывать.

— Ты первенец! Ты демонова!

Ясинэ закусила губу.

Да. Первенец среди двойни. Невиданная редкость у кошек. Демонова редкость. Только от кумо рождается больше одного ребенка, и первенец принадлежит демонам. Первенец должен быть отдан им, ведь только им он и принадлежит.

Но Ясинэ не чувствовала себя демоновым ребенком.

И когда взрослые зло шипели, как посмела она убить свою мать и сестру — не понимала, почему они это говорят. Ничего ведь не отличало ее от них. Правда ведь?

Ясинэ внимательно посмотрела на детей. Немного пухловатые, явно никогда не голодавшие дольше ночи. Они ненавидели ее, потому что так говорили взрослые. Они боялись ее — потому что так делали взрослые. Но больше, все же, ненавидели.

— Я такая же, как и вы, — произнесла она, вставая.

— Нет, ты кумово отродье! Не приближайся к нам, — огрызнулась одна из девочек и резко толкнула ее в грудь.

Ясинэ едва устояла на ногах.

— Демонова дрянь, таким, как ты, среди нас не место! Найди себе канаву и сдохни там! — поддакнула другая.

Сжав в кулаке груз шенбяо, Ясинэ тихо заклокотала:

— Да пошли вы кумо на ужин!

— Сама пошла к своей демоновой семейке!

Руки буквально горели, так хотелось ударить. Загрызть. Задушить. Растоптать ногами. Бить. Бить. Бить.

И почему только взрослые не умеют держать язык за зубами?! Почему Сакерд проболтался?!

Подняв глаза, она встретилась с ним взглядом. Сакерд возвышался за детьми и, обхватив двумя руками посох, наблюдал с присущим ему спокойствием.

Даже не думал заступаться. Он просто стоял и смотрел. Равнодушно, даже будто скучая.

Сакерд открыл рот и одними губами беззвучно произнес:

— Убей.

В то же мгновение две девочки с силой толкнули ее. И Ясинэ упала.

На голову обрушилась лапа с когтями. Под ребра прилетел удар. Еще один когтями в скулу.

Ясинэ зарычала, выбираясь из-под них.

— Ненавижу! Сами же лезете! — оттолкнула одну кошку, вторую. Но они бросились с кулаками снова.

— Демонова тварь!

— Да! — закричала Ясинэ, вспарывая острой стороной груза одной из кошек плечо. — Да, я кумово отродье!

Другую ударила ногой.

— Да, я демонова тварь! — крутанула шенбяо и расцарапала им лицо третьей. — И вам стоило держаться от меня подальше!

Повалив одну из кошек, перекинула через ее шею веревку и потянула на себя. На спину посыпались удары.

Ясинэ подскочила, затянула петлю на шее задыхающейся кошки и, раскрутив груз шенбяо на оставшейся веревке, ударила им еще двух.

Девочка рядом, просопротивлявшись недолго, обмякла. Ясинэ размотала веревку и кинулась на оставшихся.

Она душила их. Била острым грузом шенбяо, крепко ухватив его в кулаке. Расцарапывала лица когтями. Вгрызалась зубами. Последнюю повалила на пол и била головой об него.

Била.

Била.

Била.

Пока черепушка не треснула.

Урывками дыша, Ясинэ слезла с мертвой юной кошки. Попыталась встать, но ноги дрожали так, что колени бились друг о друга.

Из мокрых от крови рук выскользнул груз шенбяо и повис на пропитавшейся алым веревке.

Ясинэ окинула взглядом угол тренировочного зала. Вся пятеро кошек лежали бездыханные в собственной крови, только первая все в той же чистой одежде. Ясинэ коснулась своей рубашки и сжала ее в кулаках. Кровь, просочившись сквозь пальцы, закапала на пол. И Ясинэ растерла ее такой же алой лопай.

На плечо опустилась тяжелая ладонь. Ясинэ, вздрогнув, подняла голову.

— Пойдем, — спокойно сказал Сакерд. — Тебе нужно умыться и постирать одежду. Засохшая кровь плохо отстирывается.

— Угу, — кивнула Ясинэ и медленно побрела за Сакердом.

#2. Кумово отродье

Следующие пару лет до самого выпуска к Ясинэ больше никто не приближался. Даже парные тренировки она проводила с манекеном, набитым соломой.

Никто из магистров никогда не поднимал вопрос убитых котят, будто ничего не произошло.

Все вели себя так, будто ничего не было. Будто Ясинэ не было.

Никто не гонял ее из библиотеки — тушили свет, и она сидела с кристальным фонарем одна в пустом помещении. Никто не запрещал пользоваться всем, что только есть в тренировочном зале и арсенале. Никто не заставлял ходить на те занятия, которые были не интересны. Никто вообще не трогал.

И Ясинэ тратила все свое время на тренировки и книги, а когда приходил Сакерд — на его уроки. И по сравнению с ними все, чему учили магистры — просто меркло, становясь чушью, баластом, бессмысленным прожиганием времени.

— На тебя очень остро реагируют кристаллы, — повторял Сакерд, показывая, как прозрачный кристалл от прикосновения Ясинэ начинает сиять лиловым. — Это особые кристаллы. Они крайне чувствительны к энергии Самсавеила. Легко впитывают ее, когда пусты. И так же легко отдают.

— Зачем они? — Ясинэ вертела в руках один из них. Он как будто изнутри заполнялся лиловым туманом.

— Тех, кто владеет энергией Самсавеила и может свободно пользоваться собственными резервами этой энергии, зовут шисаи. Так устроена эта сила, что шисаи всегда тридцать три. Не больше. Если кто-то из них умирает, то энергия принимает другого хозяина. Ребенка, взрослого — ей все равно. Иногда бывает даже так, что энергия перестает слушаться и тоже находит нового хозяина. Но причины таких перемен — загадка.

— Тридцать три… По три шисаи на один храм? — подсчитала в уме Ясинэ. — И главы храмов сменяют друг друга по трое в двенадцатом храме?

— Именно.

— И зачем им прозрачные кристаллы? — насупилась Ясинэ, вертя его в руках. Туман внутри становился все гуще.

— Им — не за чем. Такие кристаллы нужны куно, обычным кошкам, обученным управлять энергией Самсавеила. Их резервы равны этому кристаллу. Резервы шисаи могут быть даже безграничны.

— А ваши безграничны? — Ясинэ посмотрела на Сакерда сквозь кристалл. И не смогла разглядеть даже очертаний лица, настолько загустел туман внутри.

— Нет, — улыбнулся верховный шисаи. — Но пока что сильней меня нет никого.

— Я буду, — Ясинэ опустила кристалл и несильно его потрясла, будто взбалтывая энергию внутри. И туман послушно закружился в застенках.

— Я ценю твою целеустремленность, но пока что ты не умеешь совершенно ничего, — снисходительно усмехнулся Сакерд. — А чтобы быть хотя бы равной мне, тебе не хватит… моей жизни. Я умру раньше, чем ты сможешь даже приблизиться к моим возможностям, — он протянул руку к ее голове, будто желая потрепать по волосам, но передумал.

Ясинэ только пожала плечами.

— Что вы приготовили сегодня на урок? — заметив, что кристалл больше не заполняется, Ясинэ вернула его. Сакерд вручил следующий.

— Выкупая тебя, я знал, что ты шисаи, — покатывая посох на коленях, признался Сакерд. — Тот нож, что так привлек твое внимание при нашей первой встрече, привел меня к тебе. Но ни один шисаи не умер, значит, кто-то лишился своих сил, но маскирует это.

— И мы пойдем его искать? — просияла Ясинэ.

— Нет, я с этим сам разберусь. Без тебя.

Надув губы, Ясинэ отвернулась.

— Вот, посмотри сюда, — Сакерд обвел рукой круг.

Воздух вокруг засиял лиловым, заискрил, заблестел.

Ясинэ перехватило дыхание от восторга, и в следующий момент она почувствовала, что не может вдохнуть. Только выдохнуть. И все.

Сакерд помахал рукой, будто рассеивая невидимое облако.

— Дыши. Повторяй за мной. Вдо-о-ох, — и он глубоко вдохнул, поднимая руки от бедер до головы.

Пытаясь вдохнуть, Ясинэ зашлась кашлем.

— Выдох. Ясинэ, выдох! — опустил Сакерд руки снова на посох.

Но Ясинэ продолжала кашлять, по ощущениям, давясь собственными легкими.

— Дыши медленно, еще медленнее, чем обычно.

Согнувшись пополам, Ясинэ откашлялась кровью в его лиловое кимоно.

— Простите, — прохрипела она, вытирая губы.

— Кажется, я перестарался, — нахмурившись, Сакерд спрятал пятно за складкой ткани. — Тебе лучше?

— Да, — закивала Ясинэ. — Что это было?

— В большинстве своем все шисаи, пропуская энергию через себя, придают ей некую форму в зависимости от своих предрасположенностей. Обычно это стихии. Я владею одной из самых редких — я контролирую воздух, — он взмахнул пальцем, и по его кабинету поплыло лиловое облако.

Оно покружило над ним и Ясинэ, сидящих на подушках. Оплыло ряд стеллажей, полки в которых прогнулись под весом книг, и в некоторых местах даже стояли палочки, чтобы они не сломались вовсе. Заклубилось у манекенов, облаченных в броню. Как будто потрогало висящие на стене старые катаны. Обогнуло солнечные часы на подоконнике, и те послушно отсчитали время в другую сторону, словно солнце пошло назад. Зацепилось за стоящие на столике часы смерти. И растаяло.

— Вы только что сделали кумо? — распахнув глаза от удивления, спросила Ясинэ.

— Нет, это просто облако, — улыбнулся Сакерд. — Но его хватит, чтобы здорово одурачить надоедливых особ.

— То есть, вы не можете сделать кумо?

— Разумеется нет, это же потерянные души. А черные кумо — стражи, которые после смерти не пожелали или не смогли перерождаться, теперь они вечно служат Самсавеилу, — Сакерд аккуратно вытащил из рук Ясинэ лиловый кристалл и дал следующий. — Я могу только управлять лиловыми кумо и приказывать черным, но на такие приказы у меня уходит очень много сил. Большинство шисаи не могут и этого.

— А чем могу управлять я?

Сакерд пожал плечами:

— Хотел бы я знать… Поэтому теперь наши уроки будут направлены на то, чтобы найти твою предрасположенность.

— И… как? — Ясинэ подняла кристалл на уровень глаз и посмотрела в него. — Тут туман какой-то. Значит, я тоже воздухом управляю?

— Нет, там у всех туман, чем концентрированнее, тем больше на жидкость похоже, — отмахнулся Сакерд.

— Тогда зачем я это делаю? — Ясинэ подкинула его в руках и потрясла. Внутри будто вода лиловая.

— Я проверяю твои резервы, нужно знать, сколько в тебе самой энергии находится на постоянной основе, — Сакерд поменял кристалл. — А стихию придется искать методом проб и ошибок. Это долгий процесс.

— На сколько дней? — нахмурилась Ясинэ, тряся кристалл. Так вроде набиралось быстрее.

Сакерд неожиданно рассмеялся.

— Жизней. У некоторых на это уходят жизни, — покачал головой шисаи. — Мы будем пробовать многие приемы и техники, пытаясь ускорить процесс. На данный момент очевидно, что воздухом ты не владеешь.

— Почему?

— Иначе ты бы смогла дышать. Как продолжал дышать я, — скептично изогнув бровь, ответил Сакерд. — Самые частые — огонь, вода и их модификации. Тебе ничего из них не нравится?

— Мне все равно, если честно, — повела она плечом.

— Подумай над этим в свободное время, а пока не отвлекайся от кристаллов.

И Ясинэ послушно наполняла их один за другим. Они сами наполнялись, стоило только взять их в руки. А Сакерд считал, откладывая их.

Постепенно она устала, а после и вовсе легла на подушки, закрыв глаза. Страшно хотелось спать.

— Семнадцать, — Сакерд вытащил из ее рук последний кристалл и положил к остальным. — Можешь забыть о том, чтобы превзойти меня — у тебя крайне маленький резерв. У меня больше сотни таких.

— Что? — воскликнула она, но вышел только возмущенный шепот.

— Ты мало накапливаешь, Ясинэ. И это никакими тренировками не развить.

— Наплевать. Какой идиот придумал, что энергию надо копить? — пробормотала она, пытаясь встать. Сил не было, будто наизнанку вывернули и выжали. — Это же все равно, что плавать по чистому озеру и держать в щеках воду про запас.

— Вот только ты не умеешь плавать…

***

Выпускные экзамены обещали быть простыми. Даже слишком. Одно удручало — Сакерд запретил использовать энергию Самсавеила и даже говорить о своих потенциальных возможностях.

Хотя какие уж тут возможности. Ни одна из стихий не собиралась себя никак проявлять. Как только Сакерд ни старался помочь, какие только упражнения ни подкидывал. Шисаи — определенно! С малым резервом — увы, но максимум кристаллов, сколько могла наполнить Ясинэ, не превышало даже двух десятков. Но больше — ничего. Никакой конкретики. И никакого прогресса.

Сакерд хвалил за хорошие оценки, но судя по взгляду — медленно разочаровывался в своем выборе. Занятий в его кабинете становилось все меньше. Он больше не забирал ее с лекций и тренировок. Мол, от них столько же проку, сколько от уроков с ним.

За месяц до экзаменов он вовсе исчез. Сказал лишь, что ему нужно вернуться в свой храм на неопределенное время.

И Ясинэ осталась одна. Совершенно одна среди Магистров и других котят.

Тренировалась одна, училась одна. Ела одна. Спала будто с другими, но чувствовала себя одной. И как бы громко ни шумели соседки, спала крепко.

— Просыпайся, сегодня экзамены! — раздалось над ухом. — Только ты на них не пойдешь!

И со всех сторон полился смех.

Ясинэ распахнула глаза, дернулась было, как поняла, что совершенно не может пошевелиться. С плеч до пальцев лап ее обмотали веревкой, да потуже, да в несколько слоев. А вокруг столпились ученики и ученицы двенадцатого храма, котов и коше десять.

— Какого кумо?! — огрызнулась она, извиваясь.

— Думала, так и сможешь надменны пялиться на нас, получая свои отличные оценки? Выкуси, ты провалила экзамены по неявке, — одна из девушек присела и погладила ее по щеке. Пряднула пушистыми ушами песочного цвета и усмехнулась.

Ясинэ извернулась и укусила ее за руку.

Следом за этим последовала звонкая пощечина.

— То, что с тобой Верховный шисаи сюсюкается, не делает тебя особенной! Теперь ты просто высокомерная кумова дрянь!

Ясинэ медленно водила руками по телу, насколько позволяла веревка. Как учил Сакерд — обратила один из пальцев в кошачий и царапнула когтем веревку. Особо не помогло.

— А раз ты кумова, то жить тебе рядом с ними, — две девушки подняли Ясинэ за плечи и поставили ровно.

— Я тебе это с лап не спущу, — процедила Ясинэ сквозь зубы. Назвала бы по имени, но попросту их не знала, никогда не утруждая себя запоминанием бесполезных вещей.

— С того света что ли? Говорят, черные кумо выпивают одну жизнь за другой. До самого конца.

Ясинэ толкнули носом в закрытую дверь.

— Ты же знаешь, кто охраняет архивы с книгами Самсавеила, да? — прошептала на ухо одна из кошек. И холодок прошелся по спине. — Верно-верно, кумо-стражи, облака, сотканные из тьмы. Они убьют тебя, как ты несколько лет назад убила меня.

Медленно открыв одну из створок двери, Ясинэ впихнули внутрь и тут же закрыли. А следом замкнули на ключ.

— Чтоб вас всех разорвало к кумо Самсавеиловым! — зашипела Ясинэ, переворачиваясь на спину. Когтями сорвала с себя веревки и вскочила.

Как только им хватило наглости так сделать? Как только им хватило смелости пробраться в самый архив? Разве что кто-то взрослый надоумил или обронил пару идей. Надо было на все занятия ходить…

Плеча коснулось что-то ледяное, и Ясинэ медленно обернулась. Но все вокруг состояло из темноты.

Раздался стрекот, который спутать с чем-либо было невозможно. Так стрекотали кумо. Вот только то, крохотное черное облачко, запертое в кристалл на столе Верховного шисаи, стрекотало как-то тише и тоньше. Но и было оно совсем маленьким.

Стрекот раздался сразу с нескольких сторон.

Завизжав, Ясинэ бросилась к двери, но та только заскрипела от ее натиска, отказываясь открываться. Тогда Ясинэ развернулась и бросилась на кумо. Пробежала сквозь них и заметалась в поисках хоть какого-нибудь выхода. Но в полнейшей темноте взгляд кошачьих глаз упирался только в выщербленные в скале полки с книгами и провалы темноты — самих кумо. Они клубились вокруг, стрекотали, и по ним изредка будто молнией проходила вспышка лилового света.

Больше никаких дверей, никакого выхода.

Черные кумо хватали ее за руки и лапы. От их прикосновения пробирало холодом до самых костей. Она отмахивалась, как могла, и бегала вдоль стен, отчаянно ища дверь. Не могло же быть такого, что дверь в архивы Самсавеила всего одна.

Но вокруг были только полки. И одна единственная запертая дверь.

От ужаса и беспомощности Ясинэ заплакала. А стоило кумо ее коснуться — рухнула на дрожащих ногах и свернулась в комок.

— Я такая же… такая же, — всхлипнула она, сжимая в руках обрывки веревки, что случайно зацепились за ночнушку. — Я такая же, как вы. Такая же.

Кумо окружили ее и застрекотали громче, будто собирались накинуться.

— Я — кумово отродье. Демонова тварь, — плакала Ясинэ, обнимая колени. — Первенец, убивший мать и близнеца.

Кумо затихли.

— Я — ваша! — воскликнула Ясинэ и принялась утирать слезы краем ночной рубашки. — Я принадлежу вам. Я такая же…

И Ясинэ говорила и говорила. Все, что долгое время копилось где-то глубоко внутри нее.

Про клан, который изгнал ее отца вместе с ней, отрекшись от демонова ребенка. Про отца, который был братом. Про всю деревню, ненавидевшую ее с самого рождения. Про Магистров, про других кошек.

Плакала. Заикалась. Глотала сопли и слезы. Размазывала их подолом ночнушки по лицу. И снова протяжно выла, обливаясь слезами.

Долго. Мучительно.

Выматывающе.

Пока не выбилась из сил и не уснула на ледяном полу, свернувшись в комок.

***

Провернув ключ несколько раз, Сакерд коснулся рукой двери архива. Прошло уже несколько дней, как Ясинэ исчезла. И хватило только его возвращения, чтобы найти тех, кто был к этому причастен. Давясь слезами, они сказали, что оставили Ясинэ в архиве.

Заперли. Просто бросили ее. И знали же, что архивы внутри охраняют кумо. Прекрасно знали. И знали, где можно украсть ключ. Или кто-то рассказал им, но это — позже.

Хотя какое может быть позже? Прошло несколько дней, ни один шисаи столько не протянет наедине с черными стражами. А других выходов из архива нет.

Нужно хотя бы тело забрать. Черные кумо его не трогают — брезгуют будто.

Только уже это — огромная задача.

— Что ж, маленькая дерзкая кошка, — Сакерд постучал посохом. Тот отозвался лиловым сиянием. — Должен же я хотя бы тебя похоронить, если не смог уберечь. Верно же?

Посох в ответ будто согласно зашептал, зашуршав осколками сердца прошлого Верховного шисаи внутри.

— Ну, с Самсавеилом!

И, распахнув дверь, он решительно шагнул в темноту.

Кумо обступили его, яростно застрекотали, от гнева засверкали лиловыми молниями, грозясь убить.

Сакерд поднял посох, и тот, вспыхнув лиловым светом, озарил все вокруг. Будто волной лиловой энергии окатил все помещение, оттолкнул черных стражей.

Посредине зала лежала, свернувшись в клубочек, Ясинэ. В черном одеяле, укрытая, что только тигриные уши торчали.

— Отдайте мне котенка! — потребовал Сакерд, делая шаг к ней.

Кумо едва не зарычали, бросившись на него. И только свет, исходящий от посоха, не дал им коснуться его.

Они просто проигнорировали приказ…

— Вам же не нужно ее тело! Верните ее мне, — он шагнул снова.

Но кумо и не думали отступать. Обычно им хватало только увидеть сияние посоха, как они прятались в тени помещения, сбегали, растворялись. Но эти отказывались повиноваться, изо всех своих сил защищая безжизненное тело.

— Придется сражаться, — тяжело выдохнул Сакерд. — Она вам не принадлежит!

Его смело. Впечатало в двери.

Погас посох.

Кумо, яростно рыча и стрекоча, закружили над ним. Молнии засверкали. Никогда в жизни Сакерд не чувствовал столько злобы и ненависти, сконцентрированной в одном месте. И это воплощение ярости хотело уничтожить его, выпить до самого дна.

Сакерд коснулся посоха, собираясь биться насмерть, как звуки стрекота пронзил звонкий детский голос.

— Сакерд? Вы?

— Котенок? — с ужасом пробормотал Сакерд, зажигая посох снова.

Лиловый свет коснулся фигуры Ясинэ.

— Не трогайте его, — она стояла посреди архива, облаченная в черное кимоно. — Он друг, он меня учит, — требовательно произнесла она.

И кумо вмиг замолкли. Перестали сверкать лиловые молнии. Черные стражи медленно уползли за спину Ясинэ и закружили там.

— Спасибо, — тигренок улыбнулась стражам и сняла с плеч кимоно. Оно тут же обернулось черным кумо и слилось с другими такими же.

Ясинэ подошла к Сакерду и протянула руку, помогая подняться.

Такая тонкая, такая хрупкая. Абсолютно точно живая.

Сакерд коснулся ее прохладной ладони. Настоящая, только замерзшая. В тончайшей ночной сорочке… Вряд ли кумо действительно могли согреть ее — нечем им.

— Вы за мной сюда пришли? — улыбаясь, спросила она.

Сакерд кивнул и поднялся на ноги.

— Спасибо, — Ясинэ, отступив, поклонилась ему в пояс. — Я думала, меня отсюда заберет только Самсавеил, когда придет со своей новой книгой.

— Как ты выжила? — кивнул Сакерд на черных кумо позади нее.

— Я же кумово отродье, — болезненно улыбаясь, ответила она.

— Не говори так. Те, кто дразнил тебя — будут наказаны.

— Не надо… Я могу сама за себя постоять.

— Как в прошлый раз? Не стоит, — покачал головой Сакерд.

И все продолжал наблюдать за черными кумо. А они будто и не думали приближаться.

— Пойдем отсюда, пока они не…

— Не бросились на нас? — Ясинэ обернулась и погрозила пальцем темноте. — Они не будут. Я попросила.

Сакерд открыл дверь и, пропустив Ясинэ, вышел спиной вслед за ней. И только заперев архив, смог с облегчением выдохнуть.

— Знаешь что, поноси пока это, — сняв с пояса кристалл, полный лиловой энергии, он одним движением повесил его Ясинэ на шею.

— Я и без него могу, — скривилась Ясинэ.

— Да. Но пока я не найду обманщицу, будешь притворяться моей конэко. Самой талантливой моей конэко.

#3. Пока твое железо в огне

— И как вы собираетесь ловить того, кто выдает себя за шисаи? — Ясинэ следила за солнечными часами на подоконнике Сакерда. Тень медленно ползла все выше, отсчитывая мгновения дня.

— Учитывая, что именно этим я занимался все годы, что знаю тебя… — протянул Сакерд, — то — на живца.

— И что мне делать? — встрепенулась Ясинэ, оборачиваясь.

Сакерд сосредоточенно перебирал содержимое одного из своих сундуков.

— Быть собой, — усмехнулся он, поднимая перед собой шелковую ткань. — Судя по тому, что тебя чуть не скормили кумо — тебе достаточно всего лишь существовать.

— Кошки просто отомстили мне за то, что я пятерых тогда убила, — поморщила Ясинэ, подходя ближе. — А они просто услышали слухи о моем прошлом.

— Именно, — кивнул Сакерд. — Они просто услышали слухи о тебе от взрослых — шисаи и магистров-куно. Только знаешь, в чем загвоздка, Ясинэ? Я никому про тебя ничего не рассказывал.

— Совсем ничего? — удивленно вскинула брови Ясинэ.

— Я сказал, что ты нашла меня на одной из миссий. Прибилась, а я не смог бросить умирать, — Сакерд отбросил на пол ткань и вернулся к перебиранию содержимого сундука.

— Тогда откуда кто-то знает обо мне?

— Не имею ни малейшего понятия.

— А откуда вы знаете обо мне? — подозрительно прищурившись, спросила Ясинэ. — Вы знали, что я шисаи, когда выкупали меня, это определенно.

Сакерд молча снял с пояса нож — с лиловой оплеткой и черным кристаллом в навершии. На лезвии были высечены угловатые знаки.

— Этот нож принадлежит Верховным шисаи и передается от предыдущего следующему. Что-то вроде реликвии.

— Так вот почему вы тогда его отобрали, — надула губы Ясинэ.

— От него тянется ровно тридцать три нити к сердцу каждого шисаи. Нож знает, когда шисаи умирают, когда слабы, когда им грозит опасность, — пояснил Сакерд и качнул нож в кулаке.

Прищурившись, Ясинэ смогла различить несколько десятков полупрозрачных нитей, некоторые из них медленно перемещались, другие будто вибрировали, третьи ярко горели…

— Я выполнял задание недалеко от деревни белых тигров, когда увидел по ножу, что рядом со мной слабый шисаи. Думал, придется спасать кого-то взрослого, а нашел тебя на сливовом дереве хвостом кверху, — вздохнул Сакерд и вернул нож в ножны. — Нож не врет, поэтому я пошел искать твоих родителей. Твой брат быстро согласился продать тебя, дальше ты знаешь.

— А почему я — «слабый шисаи»? — прищурилась Ясинэ, недоверчиво глядя на нож.

— Потому что ребенок. К тому же ты была истощена от голода, — пожал плечами Сакерд.

— Но если у вас есть такой нож, то почему вы просто не обошли с ним всех шисаи? — недовольно насупившись, спросила Ясинэ. — Это же элементарно.

— Надо признать, я вел весьма вялые поиски шисаи, потерявшей силу. У меня нет ни времени, ни желания бегать за каждым с такой посредственной целью. В конце концов, у всех шисаи и куно есть более важная задача.

Сакерд положил перед Ясинэ черное детское кимоно и алый дзюбан под низ.

— Выглядит как-то… нарядно, — скривилась Ясинэ.

— Вот и чудно, вот и славно, — закивал Сакерд. — Завтра как раз истекает срок в двенадцать лет поисков Евы, и все шисаи обязаны собраться вместе. Тогда я и найду ту, которая больше не шисаи, и представлю тебя как ее замену.

— Поисков кого?

— Позже и ты присоединишься к этим поискам, и я все расскажу подробнее. Думаю, еще через двенадцать лет, — Сакерд покрутил рукой и принялся укладывать все вынутые вещи обратно в сундук.

— Вы не верите, что эти ваши поиски увенчаются успехом? — подавила смешок Ясинэ.

— Спустя столько столетий эта гонка за ней кажется каким-то бесконечным колесом. Еще двенадцать лет в копилку потраченного времени — сущий пустяк, — Сакерд закрыл сундук и провел по нему рукой. Лиловая энергия оплела замок, и он тут же исчез.

Действительно. Отпереть замок, которого нет — невозможно…

— Если хочешь, можешь надеть это кимоно сегодня на церемонию выпуска.

— Я экзамены пропустила, — скосилась Ясинэ.

— Знаю. Тебе их засчитали без твоего присутствия, — кивнул Сакерд.

— И даже бой?

— И даже бой.

— А можно… а можно я все равно не пойду? — опустив глаза, тихо попросила Ясинэ.

Сакерд, повернувшись, смерил ее печальным взглядом:

— У тебя что, не было друзей?

Ясинэ мотнула головой.

— И любимых учителей не было?

Снова мотнула.

— Тебе никого из них не хочется видеть?

— Никого…

Сакерд замолчал, обдумывая ее ответ.

— Хорошо, но тогда завтра весь день ты тренируешься в зале и каждый час обходишь южное крыло, в которое будут прибывать шисаи, — наконец, сказал он.

Ясинэ прищурилась:

— Мне все равно пришлось бы это делать?

— Именно.

***

К шестому обходу крыла шисаи Ясинэ чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Некоторые из них участливо спрашивали, не потерялась ли она, и приходилось сочинять все новые ответы.

Вернувшись в пустой зал, она снова взялась за шенбяо. Но как только коснулась веревки, бросила его от боли. На руках алели пятна, будто ожоги.

Дверь тренировочного зала открылась.

— Господин Сакерд, у вас есть с собой аптечка? — спросила Ясинэ за спину, не оборачиваясь.

Ей ответила тишина.

— Поймала! — крикнула Ясинэ, повернувшись. — Сакерд, я ее поймала!

Перед ней стояла белая тигрица. Из того же клана, что и сама Ясинэ.

Она одним ударом лапы швырнула Ясинэ в угол и принялась озираться.

— Верховный шисаи? — позвала она, пытаясь разглядеть его в пустом зале за колоннами и под потолком. Везде.

Закусив губу, Ясинэ схватила шенбяо и, подкравшись, накинула веревку тигрице на шею.

Вопль разлетелся по всему помещению и, отразившись от сводов, умножился.

Крики ввинчивались в уши и стучали в виски, каждый новый — будто удар.

Ладони Ясинэ пульсировали, слезшая кожа цеплялась за веревку, а в мясо вгрызалась каждая ниточка.

Но тигрица все равно скинула ее, извернувшись, и, перехватив шенбяо, выдернула его из горящих от боли рук.

— Ах ты маленькая дрянь! — зарычала тигрица, замахиваясь. — Ты украла у меня силы! Украла!

И обжигающие удары посыпались на Ясинэ, не прекращаясь.

— Верни их мне! Это я им хозяйка! Я! А не такая мелочь, как ты!

Ясинэ защищалась, выставив руки. Но веревка шенбяо жгла, будто крапива, и не спасала ни одежда, ни кровь на руках.

Посреди свиста веревки, которой, как плетью, стегала Ясинэ тигрица, раздался стук.

Обе тигрицы обернулись.

Сакерд снова занес посох и снова ударил:

— Меня волновал вопрос, как ты узнала о ней. Но, видя ваше родство, я больше не нуждаюсь в ответе, — печально протянул Сакерд.

— Господин… — тигрица поперхнулась и, схватившись за горло, упала.

— Помолчи.

Сакерд подошел к Ясинэ и жестом попросил встать.

Та тут же подскочила и спряталась за ним, расчесывая болезненные полосы ожогов.

— Видишь ли, в чем дело, Эйдин, — Сакерд склонился над тигрицей, судорожно пытающейся вздохнуть. — Власть над энергией Самсавеила всем нам дана лишь на время.

Тигрица захрипела, и Сакерд повел рукой, будто облегчая ее дыхание. Она тут же закашлялась.

— Никто не знает, на какой срок нам дается эта сила. Мы не рождаемся с ней. И не всегда с ней умираем. И ты это знала, — он успокаивающе погладил ее по волосам.

Эйдин всхлипнула и снова закашляла.

— И никто бы не изгнал тебя, никто бы не бросил, если бы только ты призналась в том, что сила Самсавеила тебя покинула, — он продолжал ее гладить, изредка похлопывая по лопаткам. — Но ты едва не убила новую шисаи. Ты пыталась несколько раз. И этого простить я тебе не могу.

Эйдин в ответ что-то прохрипела, но Сакерд покачал головой:

— Наказанием за такое будет смерть. Эта жизнь у тебя последняя. Посему — прощай.

Он вдруг поднялся, а Эйдин вдруг обмякла, как тряпичная кукла.

— Раздевайся, Ясинэ, твои раны нужно обработать как можно скорее, — все так же печально сказал Сакерд за спину.

— Это ожоги, — пробормотала она, слизывая кровь с разбитых губ.

— На веревке был яд. Эйдин была очень хороша в токсикологии, — Сакерд распахнул полы кимоно и отвязал небольшую баночку. — Держи, эта мазь должна помочь.

— Вы знали? — удивленно воскликнула Ясинэ, забирая ее.

— Догадывался. А этот яд — ее любимый. Было не сложно, — пожал он плечами и, ухватив тигрицу за ворот кимоно, потащил на выход.

***

— Третьей шисаи одиннадцатого храма Самсавеила теперь и отныне будет моя ученица — Ясинэ, — Сакерд пригласил ее жестом к себе.

Ясинэ, пряча перебинтованные руки, просеменила к нему в центр круга шисаи и медленно поклонилась на все четыре стороны.

— На свой пост она заступит через двадцать четыре года. Посему прошу шисаи одиннадцатого храма согласовать со мной график служения в двенадцатом храме после собрания.

Две женщины по левую его руку, переглянувшись, согласно закивали.

— Ясинэ, можете идти, — произнес Сакерд, опуская взгляд на нее.

Ясинэ встала перед ним, снова поклонилась в пояс и, выпрямившись, засеменила к выходу.

Собрание продолжалось несколько часов. И после, когда почти три десятка шисаи покинуло зал, Сакерд разговаривал практически час с оставшимися. Ясинэ устала следить, как тень на солнечных часах крадется все выше и выше.

— Ясинэ, — Сакерд подошел совершенно бесшумно и заглянул через плечо. — Я бы хотел сегодня составить план твоего обучения на ближайшие двенадцать лет.

— Может, завтра?

— Я уйду завтра.

— Искать эту Еву?

— Да. Поэтому давай не будем терять время.

Ясинэ кивнула и, спрыгнув с подоконника, засеменила за ним.

— А почему я не буду служить в том храме? — тихо спросила она, удостоверившись, что коридор пуст.

— Потому что Эйдин была главой одиннадцатого храма. Логично предположить, что ее помощницы от тебя не в восторге. А я бы не хотел, чтобы они спускали на тебе свой гнев и обиду, — Сакерд открыл дверь своего кабинета и пропустил Ясинэ вперед.

— И поэтому вы научите меня, как выжить среди тех, кто явно не настроен меня любить? — Ясинэ тут же рухнула на подушки в середине комнаты и распласталась на них вниз лицом.

— Я научу тебя тому, чему должен научить. Ведь ты моя ученица, — Сакерд поставил посох и направился к одному из своих сундуков.

— С маленьким резервом, — протянула Ясинэ.

— Мы попробуем это скомпенсировать. Благо, твое упрямство позволяет и не такое, — он походя достал с полки книгу и кинул ее Ясинэ на спину.

Та, подорвавшись, тут же взвыла и принялась тереть позвоночник.

— Ожог задел? Тогда садись, открывай книгу и читай. Как найдешь себе лекарство — скажи, — махнул рукой Сакерд и сел перед сундуком.

Ясинэ перевернула увесистый том. Токсикология.

— И мне нужно ее прочитать?

— Знать! — прыснул смехом Сакерд. — Яды — прекрасный способ компенсировать недостаток в умениях.

— Вот уж спасибо…

— Добавим к этому владение большинством видов оружия хотя бы на удовлетворительном ихорошем уровне — и эти две задачи скрасят твое одиночество в мое отсутствие, — он принялся извлекать из сундука разного рода вещи. Камни, ножи, иглы, скальпели. Будто весь существующий на свете хлам привлекал его внимание.

— Но я же еще и шисаи, я владею силой Самсавеила, — Ясинэ пролистала книгу и, отложив ее, достала баночку с оставшейся мазью. Может быть, стоит ориентироваться в поисках на запах лекарства.

— С маленькими резервами, — закивал Сакерд. — Но и это не проблема, — поманил он пальцем.

Оставив баночку, Ясинэ подошла.

— На что похоже? — он всунул ей в ладонь крохотный кристалл.

Ясинэ подняла его к глазам. Прозрачный, как те, что Верховный шисаи просил наполнить.

Вот только от прикосновения Ясинэ внутри не расползался лиловый туман.

— На ваши пустые кристаллы похож. Но это не он.

— Это очень редкий кристалл. Ты просто не можешь, — он покрутил рукой, подбирая слово, — «впихнуть» энергию. Слишком он прочный.

— А вы можете?

— Нет, не могу.

— И зачем он тогда?

— Его может наполнить черное кумо, — улыбнулся Сакерд. — А это безграничный источник энергии. Это будто лиловое кумо, сконцентрированное до такой степени, что кажется самой тьмой.

— У вас на ноже такой, — указала Ясинэ на навершие.

Сакерд, рассмеявшись, кивнул:

— Именно. Об этой реликвии ходит легенда. Как ты знаешь, кумо-стражи верно служат Самсавеилу. Когда-то очень давно Самсавеил заточил силу одного из кумо в кристалле и подарил этот нож самому первому Верховному шисаи. Думаю, тебе стоит попросить кумо о такой услуге, — предложил Сакерд, вытаскивая из сундука еще несколько похожих кристаллов.

— Вы серьезно?

— Это просто идея, основанная на легенде. Но другой у меня пока нет, — он протянул ей целую охапку кристаллов, несколько десятков.

— А что им дать взамен? — насупилась Ясинэ, складывая кристаллы в подол кимоно. — Ничего ведь не бывает просто так.

— Понятия не имею, мы не очень ладим, как ты могла понять, — усмехнулся он, запирая сундук. — Но если тебе удастся, я смогу научить тебя всему, что знаю и умею сам.

— Я попробую, — пробурчала Ясинэ, возвращаясь к подушкам.

***

Ясинэ медленно провернула ключ до упора. Прижала к себе кристаллы и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула.

Сердце колотилось, будто болталось где-то под ребрами, задевая их. И зубы стучали. Это эхо отдавалось в ушах, которые и без того заложило.

Страшно. Страшно. Как же страшно!

Промычав от бессилия, Ясинэ толкнула дверь лбом и тут же провалилась в темноту.

Блеклая полоса света коридора как будто даже опасалась попадать в архив — застыла ровно у двери. Из мрака раздался стрекот.

Какой-то даже не угрожающий. Удивленный?

Ясинэ подобрала ноги и, подвинувшись, закрыла за собой дверь. Мало ли, вдруг они не любят солнце…

— Это я, — пробормотала она, вставая, — Ясинэ.

Стрекот раздался совсем рядом.

— Я ваша.

Руки коснулось черное кумо. Будто понюхало. А следом лизнуло ледяным языком. И ноющие ожоги окатило приятной прохладой.

Ясинэ рассмеялась от неожиданности.

— Вы можете мне помочь? — она положила пустые кристаллы перед собой. — Мне сказали, если вы наполните их энергией, я смогу стать сильнее. И тогда никто не сумеет меня обидеть.

Кумо будто разом отхлынули от нее в другой конец архива.

Оттуда раздался стрекот и невнятный шорох. Засверкали маленькие молнии.

Одно из темных облаков приблизилось и, накрыв кристаллы, будто слизало их подчистую — стоило ему отплыть, как Ясинэ обнаружила, что на полу ничего нет.

Стрекот и шорох не прекращались, и больше никто не приближался.

— Если вы не хотите или не можете, то не надо. Вы же не обязаны, — пробормотала Ясинэ. — Только верните кристаллы, они не мои…

И ту же минуту к ее ногам подкатились кристаллы.

Абсолютно черные.

— Ого, — удивленно выдохнула Ясинэ и, встав на четвереньки, принялась собирать их в подол.

Кумо кружили вокруг нее и стрекотали. И этот стрекот напоминал Ясинэ добродушное ворчание.

— Спасибо, — поднявшись с кристаллами, Ясинэ поклонилась в пояс. — Вы даже не представляете, как вы меня спасли. Опять.

Только коснувшись двери, она вспомнила, что за такую услугу наверняка должна существовать плата и, поморщив нос, обернулась.

— Что вы за это хотите? Это же не подарок?

Или подарок…

Дверь за ее спиной распахнулась сама, и кумо будто вытолкнули ее в коридор.

— Позаботься о Еве, — прозвенело в самой голове Ясинэ. Едва различимо, едва уловимо.

Дверь архива захлопнулась и ключ провернулся сам по себе, запирая его.

#4. Полуденные звезды

Возле зала заседаний царил ажиотаж. О чем-то спорили пришедшие кошки, что-то громко объявляли помощники Сакерда.

Ясинэ остановилась за углом, переводя дух. Прошло двенадцать лет с последнего сбора всех шисаи, и сегодня он должен было повториться.

Тридцать три шисаи, и она среди них — как равная…

Тяжело выдохнув, Ясинэ поискала взглядом зеркало. Одно из них, от пола до самого потолка, стояло в нескольких метрах, и Ясинэ поспешила к нему.

Из зеркала на нее смотрела молодая белая тигрица.

Ясинэ приблизилась и внимательно осмотрела себя.

Белила, прячущие румянец, нигде не осыпались. Черные густые стрелки были все такими же симметричными и острыми на концах. Ресницы не слиплись. Алая помада не смазалась.

Прическа держалась весьма ровно — Ясинэ заправила выпавшие пряди за уши, выровняла гребень и шпильку.

Поправила дзюбан и кимоно, заправив ненужные складки под оби. Отошла от зеркала и покружилась. Хвост не выглядывал из-под подола. Катана на поясе не цеплялась за кимоно.

Идеально.

Ясинэ еще раз прощупала наряд перед зеркалом, проверяя, не заметно ли сквозь ткань, что под ним что-то спрятано, не сильно ли заметны разрезы по бокам и сзади и, удовлетворенно кивнув своему отражению, направилась к залу заседаний.

— Согласно распоряжению Верховного шисаи оставляем все имеющееся оружие снаружи, — встретил ее требовательный голос одного из котов.

Ясинэ недовольно изогнула левую бровь.

— Зачем?

— Так нужно, — устало ответил ей кот за стойкой, протягивая бумаги. — Это же не я придумал, милая госпожа. Я всего лишь выполняю приказ господина Сакерда.

Письменное распоряжение Ясинэ даже не стала читать и тут же вернула.

— Ваше имя, храм? — спросил кот.

— Ясинэ. Одиннадцатый храм Самсавеила, — положив на стойку катану, ответила она.

Одиннадцатый же? Через двенадцать лет придется наведаться в него, как ни крути…

Кот внимательно посмотрел на катану, на Ясинэ, на лист бумаги перед собой.

— Все, я могу идти? — кивнула Ясинэ на двери.

— Господин Сакерд написал нам примечание, что у вас при себе всегда есть оружие помимо меча, — опасливо произнес он.

Прищурившись, Ясинэ молча вынула из оби нож и положила рядом с катаной.

— Э-э-эм… господин Сакерд уточнил, что в вашем наряде можно найти оружия на ваш собственный вес, — пряча глаза, пробормотал кот. — Сдаче подлежит все.

И на стол перед ним легли спаренные лафетки с иглами, бутылечки с ядами, лекарствами, ножи, шенбяо. И все это под пристальный взгляд кота.

— Теперь я могу идти?

— Еще он уточнил, что не только кимоно прячет оружие, — вздохнул кот. — Простите, но нужно сдать абсолютно все, нам велено обыскать вас на случай, если вы откажетесь предоставить нам все добровольно.

— Меня?! Обыскать?! Да у меня вся одежда в потайных карманах! Я что, все вытаскивать должна?! Я тут несколько часов эта вынимать буду и наверняка про что-нибудь забуду!

— Да… Но я же потом верну все ваши вещи в целости и сохранности

Зарычав, Ясинэ принялась развязывать оби.

Брошеный на стойку кусок ткани отозвался странным лязгом. Следом за ним полетело тяжелое кимоно. И не менее тяжелый дзюбан.

На самую вершину горы из одежды Ясинэ аккуратно, оттопырив пальчики, положила нижнее белье.

— Все?! Теперь я могу идти?!

Пунцовый до кончиков ушей кот дергано кивнул, таращась на нагую Ясинэ поверх горы ее одежды.

— Замурчательно просто! Окуметь можно! Слов нет! — всплеснула она руками и, развернувшись на лапах, направилась к залу заседаний.

***

Зал заседаний наполнялся медленно. Приходящие кошки рассаживались по стульям и общались друг с другом, делясь самыми разными событиями, насыщавшими их жизнь.

Снаружи медленно прибывали остальные. Всех, по-видимому, задерживало распоряжение о сдаче оружия.

Ясинэ наверняка будет последней, с ее-то манией запихивать иглы и крохотные ножи в самые странные места своих нарядов. Действительно, зачем заранее выяснять, можно на собрания приносить оружие или нет?

Почувствовав на себе возмущенный взгляд, Сакерд обернулся и встретился взглядом с Ясинэ.

И едва не расхохотался.

Она сидела на стуле, закинув ногу на ногу. Длинные черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, лишь немного скрывали наготу.

Ну надо же… Видимо, способа последовать приказу проще у нее не нашлось.

Качнув массивный гребень в руке, Ясинэ пальцем щелкнула по заколке, открывая ее. На изгибе показался тонкий клинок, и со следующим щелчком снова скрылся.

Сакерд улыбнулся.

Вот же упертая вредная кошка. За годы характер только укрепился.

Ясинэ сверлила его взглядом, пока зал не наполнился.

Пересчитав шисаи, Сакерд поднялся со своего места и поднял руки, призывая к молчанию.

— Заседание сегодня будет кратким, — проговорил он в наступившей тишине. — Судя по отчетам, была найдена только могила Евы.

Некоторые собравшиеся удивленно подняли брови и навострили уши.

— Судя по останкам и словам местных жителей, Ева умерла шесть лет назад, — Сакерд поднял с пола стопку бумаг. — Таким образом, в ближайшие двенадцать лет нам необходимо найти девочку в возрасте от шести и до восемнадцати лет на момент следующего собрания.

Часть кошек покачали головой — ориентироваться на такой возраст сложно, понятное дело.

— По самым лучшим прикидкам, сейчас это будет сделать проще всего. Войти в доверие к ребенку проще, чем ко взрослому, — Сакерд обвел взглядом присутствующих.

Ровно тридцать два. И Ясинэ уже можно ставить в пару кому бы то ни было.

— Так как в империи шестнадцать округов, то на каждый округ назначаются два шисаи. Вы можете действовать в паре или поделить территорию, но весь вверенный округ вы обязаны пройти вдоль и поперек и лично пообщаться с каждой шестилетней девочкой независимо от ее расовой принадлежности и вашего личного понимания, как Ева должна выглядеть, говорить и мыслить.

Ясинэ, едва не выронив заколку, удивленно уставилась на него.

— Я выдам вам списки и округа. Рекомендую начать с кошачьих поселений, они всегда на нашей стороне.

Обойдя ряды собравшихся, Сакерд поименно раздал грубые листы со своими заметками.

— Надеюсь, по этому вопросу всем все понятно? У кого-нибудь есть вопросы? — разведя руками, спросил он.

Но вопросов не было даже у Ясинэ.

Вот и чудно, вот и славно.

И Сакерд продолжил заседание, но уже на совсем другие темы.

Предстояло много работы. Выучить конэко и куно, отреставрировать часть храмов, пострадавших от схода снега с гор теплой зимой, назначить новое расписание для службы в двенадцатом храме Самсавеила. Обсудить новые распоряжения императора, личные планы и цели самих шисаи и много других мелких, но все равно важных задач.

***

Пока Ясинэ дожидалась своих вещей, постукивая свернутым в трубочку распоряжением Сакерда, к ней подошел один из шисаи и облокотился о стойку рядом. Медленно оглядел ее с головы до лап, странно покусал нижнюю губу.

Ясинэ в ответ смерила взглядом его. Судя по ушам, лапам и хвосту — белый тигр. Везет же на них, как будто другим кошкам шисаи быть не положено.

Глубокие синие глаза как-то странно косили, да и взъерошенные черные волосы придавали образу какое-то странное ощущение. Вкупе с кимоно, усыпанным странными пятнами, будто прожженное, и внушительным количеством мелких шрамов на руках и предплечьях, это еще больше настораживало. Странный. Очень странный!

Наконец, перед Ясинэ положили все ее вещи, и она, собрав их в одну кучу, взвалила на себя.

— Ты и твои вещи странно пахнут, — вдруг произнес незнакомец и пошел следом.

— А ты нос заткни, — пробурчала Ясинэ, относя вещи до ближайшего подоконника.

— Но этот запах кажется мне знакомым, — как ни в чем не бывало продолжал кот. — Что бы это могло быть?

Проигнорировав его вопрос, Ясинэ принялась одеваться.

— Кайл, — вдруг произнес он.

— Это ты икнул или что-то существенное сказал? — хмыкнула Ясинэ, завязывая оби поверх кимоно.

— Это мое имя. А твое — Ясинэ.

— Какая честь, уже люди в лицо узнают, — отпихнув его, Ясинэ подошла к зеркалу и принялась закалывать волосы в прическу.

— Я твой напарник в поисках Евы, — опершись плечом о зеркало, усмехнулся Кайл. — Когда начнем?

— А не проще будет разделиться? Я привыкла работать одна, — скривилась Ясинэ.

Кайл удивленно вскинул брови и, развернув свою бумагу от Сакерда, пробежал по ней глазами.

— Но тут господин Сакерд пишет, что нам рекомендовано работать в паре, — он развернул бумагу к ней и ткнул пальцем в одно из предложений.

Ясинэ молча развернула свой документ.

И он отличался.

В самом низу жирным было написано «Ясинэ, работа ТОЛЬКО в паре для получения навыков работы в команде. Это необходимо для дальнейшего служения при одиннадцатом храме и общей коммуникации».

— Ну хорошо, — вздохнула Ясинэ. — Давай начнем еще раз. Ты кто такой?

— Кайл. Шисаи пятого храма Самсавеила. Увлекаюсь…

— Понятно, это надолго, — перебила его Ясинэ. — По дороге расскажешь.

Развернувшись, она направилась к своей комнате за вещами, и Кайл поспешил следом.

— Увлекаюсь медициной и наукой. Не люблю волков. Люблю птиц, — продолжал он, даже не обращая внимания, слушают его или нет.

***

Совсем недавно отстроенные границы округа Лис встретили их лиловым светом, падающим на все вокруг. Даже трава под ногами отливала лиловым.

— Окуметь можно, — восторженно пробормотал Кайл и обернулся к Ясинэ. — «Окуметь» же, да? Ты же так говоришь?

— А ты все мои фразы повторять собрался? — прищурилась Ясинэ.

— Только те, которые понравились, — пожал плечами Кайл и провел лапой по траве, сминая ее. — Но правда же — окуметь. Ты посмотри, какая красота!

Вокруг было… вполне неплохо. Бесконечные холмы разнотравья, у самой границы отливающие лиловым. Утреннее нежно-голубое небо. Прохладный ветер с гор. Ненавязчивые трели насекомых и птиц, умиротворяющее шуршание растений.

— Тут нет нужным мне трав, так что мне все равно, — Ясинэ пошла по дорожке, ведущей от самой границы куда-то вглубь округа.

— А тебе нужны только ядовитые растения?

— И лекарственные — мне не нужны яды, которые я сама не могу нейтрализовать.

— О, в этом нам по пути, мне тоже нужны лекарственные растения, — Кайл пошел следом, не переставая озираться.

— А тебе зачем они? — вытащив из оби карту, Ясинэ принялась вертеть ее, укладывая правильно.

— Ты только никому не говори, — заговорщически прошептал тигр. — Но я хочу создать лекарство от лепры!

— Зачем? Ты что, болен? — Ясинэ обернулась и удивленно глянула на него. Под кимоно особо ничего не разглядишь.

— Я? Нет, ты что… У меня чистая кровь.

— А-а-а, в благородство играешь? Хочешь помочь всем тем, кто страдает от этой болезни и умирает без лекарства? — хмыкнула Ясинэ.

— Тоже нет. Все гораздо прозаичнее, — странно улыбнулся Кайл. — Я хочу, чтобы все знали мое имя, чтобы все знали меня как гения, спасшего их. Да и со здоровыми людьми работать приятнее и надежнее.

— О, спаситель нашелся, — расхохоталась Ясинэ.

— А ты бы не хотела помочь хоть кому-нибудь, кроме себя, а? — оскорбленно огрызнулся тигр.

— Сами себе помогут, не переломятся, — пробурчала Ясинэ, взглядом ища отметки с поселениями кошек на карте.

— Тут живут кланы пум и леопардов. Говорят, им даже разрешили межклановые браки заключать, — Кайл из-за плеча ткнул в две точки на карте, а следом, подумав, еще и в третью. — Кстати, в храм не пойдешь?

Яснинэ подняла глаза на самый верх карты, где на границе гор была отмечена точка — одиннадцатый храм Самсавеила.

Нет уж, спасибо.

— Не до этого. Пумы ближе, пошли к ним.

Кайл согласно кивнул и пошел рядом, расшвыривая лапами травы вне дорожки.

***

У пум практически не было котят. Всего-то две девочки и три мальчика. Но обе девочки идеально подходили по возрасту. Глава клана рассказал, как в поселении найти их дома, отдал немного припасов и весьма быстро попрощался.

— Расслабься, Ясь, мы не обойдем весь округ за сутки! — пробурчал Кайл, откусывая огромный кусок свежего горячего хлеба.

— Я-си-нэ, — прозвенело над самым ухом, и острое лезвие ножа вспороло ткань на боку, мгновенно добираясь до тела.

— Понял! Понял! — с набитым ртом торопливо отозвался Кайл.

— Хороший котик, — улыбнулась Ясинэ и забрала из его рук лепешки. — Ты все равно против того, чтобы мы разделились?

— Мне Сакерд не простит. А с ним шутки вообще очень плохи, — вздохнул тигр и пошел рядом, бок о бок.

Ясинэ только улыбнулась. Вот уж неправда, у Сакерда есть чувство юмора. Странное иногда, но все же не так уж он и ужасен.

И перед глазами отчетливо всплыла картина задыхающейся Эйдин.

Или все же ужасен…

Ясинэ замотала головой и принялась разглядывать деревушку вслед за Кайлом.

Поселение как поселение. У клана белых тигров было все то же самое. Деревянные дома, масляные фонари, сады, общие на несколько участков, маленькая речка, перетекающая от дома к дому по искусственному пути, колодец из горного камня.

Разве что вода совершенно ледяная.

— Дом двадцать семь — он сказал? — спросил Кайл, останавливаясь возле одних ворот.

— Двадцать семь и тридцать два, — кивнула Ясинэ, подходя к нему.

На калитке по дереву был высечен номер. Кайл торопливо постучал и отошел на шаг.

Через некоторое время постучал еще, и тогда из окна донеслось:

— А кто вы? — опершись на подоконник, на них смотрела девушка с песочными пушистыми ушами.

— Шисаи, — одновременно произнесли Кайл и Ясинэ.

Девушка встрепенулась:

— Погодите минутку, — и скрылась в доме.

Вскоре она же распахнула калитку и отошла, пропуская гостей внутрь.

— Вы правда шисаи? У вас глаза обычные, — скептически прищурилась она.

— Правда, мы главе клана уже отчитались о прибытии, — кивнул Кайл и огляделся. — Нам сказали, у вас здесь живет девочка шести лет…

— Айну вы тут не найдете, — махнула рукой девушка. — Она опять по холмам где-то шляется. Звезды свои смотрит.

— По холмам — это где именно?

— Я ее сестра, а не нянька — понятия не имею, — пожала плечами девушка. — А вы пришли за ней потому, что она странная? Вы ее заберете?

Кайл и Ясинэ переглянусь.

— Вообще-то нам велено просто детей определенного возраста посмотреть, — прищурилась Ясинэ и медленно попятилась.

— А, ну смотрите других тогда… Или до ночи подождите, она вернется, — девушка выглянула из-за калитки, встав на цыпочки. — Ну вон там Лиан ходит, они с Айной в один год родились. Нужен?

— Нет, нам только девочки, — помахал рукой Кайл, выходя следом за Ясинэ.

— Через пару домов Ника того же возраста, она всегда дома сидит, — указала рукой девушка.

— Спасибо, мы посмотрим, — кивнула Ясинэ, уходя по улице.

Кайл быстро ее нагнал у самых ворот.

Калитка была не заперта, и Ясинэ, постучавшись, вошла внутрь.

— Кто-нибудь есть?

— Смотря кому нужно… — внутри двора из-за сарая вышел мужчина с топором и перекинул его из одной руки в другую.

— Я шисаи, мне нужна девочка из этого дома. Ника, — Ясинэ огляделась. Дом как дом, полисадник с малиной, плодовые деревья, ряды рассады…

— Котенок, выйди на минутку! — крикнул мужчина и, подтянув из-за угла колоду, сел на нее.

Дверь дома, заскрипев, открылась, и на порог вышла маленькая пума.

— Да, папочка, — пробормотала она и зверенышем глянула на гостей.

— Вот, Ника. Что вы от нее хотели? — кивнул он подбородком на котенка.

— Мы должны проверить всех детей нужного возраста, — Ясинэ подошла к девочке и протянула ей руки ладонями кверху.

— На что проверить?! Как? — едва не подскочил отец, но Кайл примиряюще выставив руки, попросил его сесть обратно.

— Это совершенно не больно, для вашего котенка безопасно, просто попросите ее слушаться Ясинэ, — проговорил он, все так же держа перед собой руки. — Мы шисаи, если вы нам не верите, давайте пойдем к главе вашего клана.

Подумав, мужчина медленно кивнул.

— Котенок, слушайся тетю кошку, — пробурчал он, втыкая топор в колоду и кладя на него ладони и подбородок.

Девочка подошла к тигрице ближе.

— Закрой глаза, — Ясинэ положила руки на виски девочки, размазывая по ним масло, которое передал Сакерд.

Котенок послушно закрыла глаза и осталась стоять, положив ладошки на запястья Ясинэ.

— Дыши глубоко, расслабься. Покачайся немного вперед и назад на цыпочках.

Девочка неловко качнулась.

— Скажи «Я — Ника».

— Я — Ника.

— «Я — пума».

— Я — пума.

На висках котенка при каждом словосочетании лиловым сияли крохотные песчинки.

— «Я — Ева».

— Я — Ева.

И песчинки погасли, будто впитавшись в кожу.

— Все, можешь открывать глаза, — Ясинэ вытерла ладонью оставшуюся мазь.

— И все? — удивленно поинтересовался отец маленькой пумы. — Или меня вы тоже так мазать будете?

— На взрослых не работает без долгих медитаций, — отмахнулась Ясинэ, пряча пузырек с маслом в кимоно. — Да и надобности нет. До свидания.

Кайл вышел на улицу вслед за Ясинэ:

— Ну не грусти, это же просто попытка.

— Я не грущу. Я выполняю свою работу. Много лет никто Еву не находит, с чего вдруг мы ее должны найти? — поморщилась Ясинэ, вытирая руки о сорванный с земли подорожник.

— А представь, если нам повезет?

— Очень смешно… Иди звезду ронять, чтоб исполнилось.

— Ну что ты такая… Я же тоже не хочу шарахаться по всему округу и детей за немытые головы трогать. Я лучше в лабораторию при императоре попрошусь, — надулся Кайл.

Ясинэ молча махнула на него рукой и через всю деревню направилась к окраинам. Туда, где начинались холмы и луга разнотравья.

Солнце клонилось к закату, на поиски оставалось каких-то шесть часов, и можно было возвращаться в деревню, искать Айну там.

— Предлагаю разделиться, — Кайл остановился посреди поля и упер руки в бока.

— Ухты, до этого ты не был таким сговорчивым, — хитро улыбнулась Ясинэ, вдыхая запах разнотравья полной грудью. Пахло безумно приятно, где-то даже чабрецом — нарвать бы и в чай…

Ясинэ поискала взглядом светло-фиолетовый кустарник и, сорвав веточку, жадно втянула носом пряный запах.

— А я просто любисток увидел, — потупившись, ответил Кайл. — Мне он для лекарств нужен.

— С аконитом не перепутай, а то убьешься. А, впрочем, перепутаешь — мне отдай, для ядов нужен, — Ясинэ заколола веточку в волосы.

— Давай я тебе просто аконит соберу? — тут же просиял Кайл. — А ты пока эту пуменку поищешь.

— Ну и хитрый ты, даром, что тигр, — прищурилась Ясинэ, но согласно кивнула.

Пока Кайл собирал травы по полям и лугам Лисьего округа, Ясинэ устало бродила по тем же полям в поисках маленькой пумы.

И едва не наступила на нее.

Котенок лежала на высоком холме, подложив под голову руки, и разглядывала небо. Маленькая котейка. Кареглазая, с песочными ушами, хвостом и лапами, с длинными каштановыми волосами, собранными в косу.

— Айна? — спросила Ясинэ, убирая лапу.

Девочка медленно перевела на нее взгляд и так же медленно кивнула.

— Я шисаи, — Ясинэ полезла в кимоно за маслом.

Девочка молча следила за каждым ее движением.

— Мне нужно кое-что проверить, это не больно, — достав пузырек, она показала его Айне.

Та села и, потянувшись, обнюхала ее руку, щекотно касаясь мокрым кошачьим носом.

— Я намажу твои виски и буду задавать вопросы, хорошо? — Ясинэ села рядом и откупорила скляночку.

— А вопросы будут интересные? — тихо спросила девочка, посмотрев в глаза.

Интересные…

— Ну это даже не совсем вопросы, — замялась Ясинэ, набирая пальцами масло. — Это что-то вроде проверки.

— А, ты такая же, — скривилась девочка.

— Какая? — Ясинэ приблизилась и осторожно помазала один висок.

— Ты тоже будешь проверять, нормальная я или нет? — пробурчала девочка, но дала мазнуть и по второму виску.

— Мне все равно, нормальная ты или нет — я шисаи, — пожала Ясинэ плечами.

— Ладно, — кивнула Айна и снова пристально посмотрела на небо.

— Что ты там ищешь? — Ясинэ наклонилась, закрывая ей обзор.

— На звезды смотрю.

Подняв голову, шисаи уставилась на совершенно чистое светлое небо. Ни единого облачка. Ни единой звезды.

— Какие звезды? Сейчас день, вечер почти, на небе нет никаких звезд…

— То, что ты их не видишь, не значит, что их там нет, — выглядывая из-за Ясинэ, отозвалась Айна.

И Ясинэ растерялась, не зная, что ответить.

— Вот почему ты спросила, — протянула она, присаживаясь рядом. — И дело ведь не только в небе…

Сумерки медленно сгущались, и как всегда в это время года, ночь наступила как будто мгновенно. И постепенно на небе показались лиловые звезды.

— Теперь видно, — Ясинэ указала на самую яркую из них. — Она называется «звезда Самсавеила» — ты знала? Если идти за ней, то попадешь в Райский сад.

— Красивая, — Айна села рядом, обняв лапы. — И ты красивая.

— Спасибо, — улыбнулась Ясинэ. — Меня зовут Ясинэ.

— А я — Ева.

И масло на ее висках засияло лиловым, как звезды.

#5. Не знает сладкого, кто не отведал горького

— Кем ты себя возомнила?!

Голос Сакерда пробивался через наглухо запертую дверь. Кайл, даже не прислушиваясь, мог разобрать весь диалог без особого труда.

Могла и Айна. И, невольно подслушивая разговор Ясинэ и Сакерда, она все сильнее сжимала в пальцах рукав Кайла и пряталась за его спиной. Для нее вообще оставалось загадкой, почему ее забрали у клана, почему родители так быстро согласились… и что теперь будет? И никто не мог ей ответить, а может и вовсе не хотел.

— Да кто ты такая, Ясинэ?! Ты просто шисаи! Самая обыкновенная! — кричал Сакерд. — Ты даже не обучена видеть плетения сути! Ты даже не умеешь все, что должен уметь шисаи! В тебе только безмерный гонор и эгоизм!

— Я… — тихий и спокойный голос Ясинэ практически потерялся в его.

— Ты слишком высокого о себе мнения! Неоправданно, незаслуженно высокого! Не прошло даже месяца с заседания шисаи, а ты приводишь ко мне какую-то девчонку и нагло утверждаешь, что она — Ева!

— Но она же Ева!

— Нет, Ясинэ! Так не бывает. Тридцать три шисаи столетиями ее ищут, все свои силы и умения бросают на это! А ты, маленький котенок, которому и половины столетия нет, вот просто так взяла и нашла Еву? Ты издеваешься? Ты смеешься надо мной?! Ты считаешь то, чем мы занимаемся — просто чушью, и можно любую девчонку тащить ко мне, а меня самого выдергивать с задания?! — едва не рычал Сакерд. — Ты и понятия не имеешь, насколько все это серьезно и важно.

— Да, — вдруг льдом прозвенел голос Ясинэ. — Я издеваюсь и смеюсь. Да, я очень высокого мнения о себе. Я возомнила себя той, кто нашел Еву. Да, я понятия не имею о всей серьезности и важности этих поисков — потому что никто не потрудился их мне объяснить в полной мере.

— Ясинэ, уйди из моего кабинета. Я не хочу слушать тебя и твое упрямое вранье от непонимания и непринятия всей серьезности ситуации. А твой сарказм просто неуместен.

— Вы даже не посмотрели на нее…

— Выйди вон! — рявкнул Сакерд.

— Нет, я не уйду, пока вы не посмотрите котенка. Если я ошиблась, то вы обязаны объяснить мне, в чем моя ошибка, — спокойно и гораздо тише сказала Ясинэ. — Должны же быть какие-нибудь проверки для той самой Евы. Как вообще понять, Ева это или нет? То масло, что вы дали, отреагировало на нее.

— Ты наверняка что-то напортачила с ним, — пробурчал Сакерд.

— Есть что-то кроме масла? Ну или сами проведите эту проверку.

— Есть, — Сакерд нехотя встал из-за стола. — Возьми вот их и отрави.

— Все?

— Кроме этой.

— Но зачем? — зашуршали полы кимоно и следом зазвенели склянки. С едва слышным хлопком открылась одна из них.

— Это очень старый тест на шисаи. Не всегда же могу прийти я со своим ножом, — со скрипом распахнулся сундук.

Ясинэ молча возилась в кабинете, пока Сакерд искал нечто в своих вещах.

— Ты закончила? — спросил он, захлопывая и запирая сундук.

— Да, господин Сакерд.

— Тогда зови свою «Еву», — Сакерд вернулся за стол и расположился в своем кресле.

Ясинэ бесшумно прошла до двери и распахнула ее.

— Айна, пойдем, — протянула она руку пуме.

— А я могу посмотреть? — осторожно спросил Кайл, не надеясь, что ему позволят.

Ясинэ заглянула в кабинет, будто передавая вопрос без слов, и оттуда донесся усталый голос Сакерда:

— Да, ему можно присутствовать.

В кабинете Верховного шисаи царил удивительный порядок. Книги и вещи лежали и висели аккуратно, ни пылинки на полках, подушки были сложены в углу, и пара сундуков стояли запертыми вдоль стены.

Как будто перед своим уходом Сакерд навел идеальный порядок. А теперь, вернувшись, разрушил его одним лишь присутствием гостей — сам он казался со своим кабинетом одним целым. Узоры, вышитые на кимоно в тон росписи стен, пурпурная ткань — в цвет подушек и невесомых штор, лиловым глазам вторило перемолотое сердце в песочных часах.

Айна вслед за Ясинэ подошла к столу Верховного шисаи, пока сам он переворачивал песочные часы смерти.

— Здравствуй, — обратился он к котенку. — Ясинэ говорит, что ты — Ева. Почему ты так себя называешь?

Девочка подняла глаза на Ясинэ, будто ища в ней поддержки, и та улыбнулась одними глазами.

— Откуда ты знаешь это имя? — продолжал Сакерд.

— Я где-то услышала его, и поняла, что оно — мое, — неловко пожала плечами Айна.

— Но ты отзываешься на другое.

— Так отец назвал, не могу же я не отзываться, — пробормотала она и опустила глаза в пол.

— Хорошо, — выдохнул Сакерд и рукой обвел конфеты перед ним. — Возьми одну, я угощаю. Любую, какая нравится.

Девочка удивленно вскинула брови, но послушно протянула руку и, поводя ей над конфетами, взяла одну.

— Стой! — воскликнула Ясинэ, но было поздно, девочка положила ее в рот. Сакерд жестом остановил свою шисаи.

— Пусть, я перемешал их. Она выбрала не отравленную, — сухо бросил он и снял с пояса нож. От того растянулись нити, и только три из них уходили к сердцам присутствующих. — Но она не шисаи. И даже не паучиха.

— Паучиха? А что в них особенного? — осторожно спросил Кайл.

— Среди паучих встречаются провидицы, их интуиция в таком тесте позволяет им совершенно не задумываясь взять единственное, что не будет отравлено, — терпеливо пояснил Сакерд, даже не глядя на Кайла. — Но это может быть случайностью.

— Тогда зачем вообще я потратила на них яд?!

— Если бы она ошиблась, я забрал бы конфету и выпроводил вас троих вон. А этот маленький артефакт не любит чужих рук, и если его касается не Ева — все больше и больше тускнеет.

Сакерд, приподнявшись, протянул Айне через весь стол кристалл, по форме напоминающий бутон.

— На, возьми.

Айна боязливо взяла кристалл дрожащими руками и прижала к себе. Опасливо посмотрела на остальных и опустила глаза к бутону.

Помедлив, отняла его от груди и удивленно пробормотала:

— Он так и должен шевелиться? Щекотно…

Сакерд в мгновение ока навис над ней, закрывая собой свет.

— Это невозможно, — прошептал он, глядя как в руках котенка грубый кристалл раскрывается цветком. Он распахнул на ее ладонях все лепестки один за другим.

— Кажется, закончилось, — Айна протянула цветок обратно, и стоило ему коснуться рук Сакерда, как лепестки тут же сомкнулись.

— Ну наконец-то мы тебя нашли, Ева, — Сакерд сел перед ней и обнял, крепко прижимая к себе.

***

Мурчание Ясинэ быстро убаюкало Еву, и она крепко уснула, свернувшись клубочком на новой постели. Слишком сложным было расставание с кланом, слишком долгой была дорога, слишком непонятным было поведение Верховного шисаи. Бедная пуменка. Шисаи погладила ее по волосам, подоткнула одеяло и крадучись вышла из комнаты.

Дверь тихонько заскрипела. Смазать бы…

— Я уже дважды уснуть успел, пока ты ее укладывала, — сонно пробормотали где-то у лап.

Ясинэ опустила глаза:

— А зачем ты меня караулил тут?

— Отдать хотел, — Кайл тягуче поднялся и протянул Ясинэ льняной мешочек. — Твой аконит, как договаривались. Я истолок в ступе, чтобы тебе удобнее было.

— Спасибо, — кивнула Ясинэ, подвязывая мешочек к веревочке под оби.

— И вот, — он протянул мешочек побольше. — Мне показалось, тебе он нравится… Верно?

От мешочка приятно пахло чабрецом, и Ясинэ невольно улыбнулась.

— А ты весьма наблюдателен, — тепло отозвалась она, забирая мешочек и сжимая его в руках, чтобы аромат стал более явным и насыщенным.

Смутившись, Кайл только убрал тяжелые кудри за уши.

— Может, чаю? — кивнула Ясинэ в сторону своей комнаты дальше по коридору.

— Я предпочитаю… да, чаю… не откажусь, — закивал он, улыбаясь.

***

— Ясинэ, а меня… — закричал Кайл, распахивая дверь, и тут же замер.

Ева сидела на кровати Ясинэ и перебирала струны бива, вытащив кончик языка. Ясинэ же сидела напротив и морщилась от звука.

— Прости, я думал, ты одна, — потупившись, сказал Кайл и остался стоять в дверях. — Когда ты будешь свободна? Я хотел поделиться… у меня даже есть твои любимые миндальные конфеты…

Ясинэ улыбнулась и пожала плечами:

— Мы учимся играть на бива, Еве нравится, а мне эта струнная деревяшка не дается, — кивнула она на инструмент в руках Евы. — Придешь через час? Думаю, мы закончим.

И Кайл вернулся спустя час, с успокаивающим чаем и миндальными конфетами, как и обещал. Ясинэ, открыв ему дверь, только болезненно кивнула на подушки и столик на полу, приглашая располагаться.

— Думаю, тебе полегчает, — Кайл разлил чай по ее чашкам и подвинул одну из них под руку.

— Вряд ли, я все еще слышу в ушах этот звон, — поморщилась Ясинэ, массируя всей ладонью висок. — Кажется, мы что-то делаем не так, но я совершенно не понимаю музыку и не могу помочь Еве.

— Тогда может кто-то другой будет обучать Еву музыке? Например, в одном из мужских храмов есть шисаи А́дам, он умеет играть на многих инструментах, — порывшись в набедренной аптечке, Кайл достал спрессованную таблетку и протянул Ясинэ. — Выпей, тебе должно помочь.

Ясинэ повертела таблетку в пальцах и понюхала ее:

— Что-то знакомое, древесное… Отравить меня хочешь?

— Это кора ивы. Истолченная, обработанная… Хочешь, я тоже выпью, если не веришь? — и он потянулся к аптечке снова.

Ясинэ рассмеялась:

— Запомни, наивный котик, если думаешь, что перед тобой яд — не пей, даже если отравляющий тебя порывается выпить то же самое.

— Ах да, у него же может быть противоядие, — пробормотал Кайл.

— Не совсем, но… — Ясинэ запила таблетку чаем и помотала головой, — впрочем, это не важно. У тебя, кажется, что-то случилось?

— Ты не поверишь, — широко улыбнулся Кайл. И тут же, не выдержав, выпалил, — Император дал мне доступ в лаборатории.

— Мои поздравления, — Ясинэ кокетливо склонила голову в поклоне. — И что теперь? Лекарство от лепры?

— И не только, я еще думаю над созданием такой пленки, которая будет раны затягивать, чтобы ничего не привело к ее заражению.

Ясинэ скептически изогнула бровь.

— И над обезболивающими буду работать. Кстати, ива тебе помогла?

— Мне лучше, — кивнула Ясинэ. — Правильно ли я понимаю, теперь я от тебя не отделаюсь, ты будешь жить где-то рядом?

— Ну от моих лабораторий до храма километров пятнадцать, — протянул Кайл, почесывая затылок, — но если ты не против, я бы приходил к тебе…

— Ага, не отделаюсь, — закивала Ясинэ. — Ты каждый день приходишь.

— А что? Не нравится?

Ясинэ прищурилась и провела пальцем по кромке чашки.

— Мы больше не работаем в паре, мы уже никак не работаем — Ева же здесь. Ладно я с ней провожу все свое время, Сакерд назначил меня ей нянькой, а пару шисаи — ее учителями. Но ты… тебя никем не назначали, а ты продолжаешь приходить и проводить со мной время.

— Скажем так, я преследую личный интерес, — усмехнулся Кайл, разливая еще чай. — Ты разбираешься в токсикологии, а значит, общение с тобой может быть мне необходимо для работы. А еще ты специфично мыслишь, и мне… — он покрутил рукой, подбирая слова, — это нравится.

— Ответ засчитан, — усмехнулась Ясинэ и подняла со стола миндальную конфету. — И я сделаю вид, что не догадываюсь, почему ты угощаешь меня моими любимыми конфетами и моим любимым чаем.

***

— А у тебя, ну совершенно случайно, ничего не болит? — обратился Кайл к Ясинэ, пока она меняла на шенбяо веревку у себя в комнате.

— Тебе стоило прийти вчера. Обычно после тренировки у меня не болит разве что шерсть, — усмехнулась Ясинэ, локтем отмеряя длину веревки. — Сейчас уже прошло.

— Сакерд с тобой не церемонится, я смотрю, — Кайл присел рядом и осторожно коснулся синяка, расползшегося по углу челюсти Ясинэ. — Впрочем, он ни с кем не церемонится.

— Сила — это боль, черпай до дна! Так он говорит, — слабо улыбнулась Ясинэ, отрезая ножом конец веревки.

— Да уж…

— Все нормально. Боль физическая меня не пугает, да и все хорошо заживает на мне даже без ванн со священной водой, — Ясинэ следом за Кайлом провела по синяку пальцами и поморщилась.

— Тебе, видимо, пришлось испытать много не-физической боли. Больше, чем некоторым, — Кайл сел рядом, подвернув под себя ноги. И отпрянул, встретившись с Ясинэ взглядом.

— Тебе не кажется такое заявление высокомерным? — резко бросила она слова, будто выплюнула.

— Почему? — ошарашенно спросил Кайл.

— То, что испытывала я — всего лишь отмеренная лично для меня боль, не слабее и не сильнее чужой. Потому что не существует мерила боли. Боль внутренняя неизмерима в рамках всех людей, и рассуждать, что кто-то страдал больше, а кто-то меньше — высокомерно и жестоко, — процедила она, рывком завязывая узел на грузе шенбяо.

— Я не согласен, — мотнул головой Кайл. — Логично же, что человек с лепрой страдает меньше, скажем, того, кому ногу отрубили. Или человек, хоронящий единственного сына, страдает больше девочки, на руках которой умер котенок.

Ясинэ прищурилась и презрительно спросила:

— Уверен? А может, больному от лепры каждый шаг дается такой болью, что темнеет в глазах, и ни одно лекарство не помогает? А может, тот, кому отрубили ногу, потерял сознание, а когда очнулся, испытывал только ноющую боль, которую могли приглушить отвары коры ивы? А может, сын того отца был моральным уродом, и похороны — облегчение? А может, котенок был единственным близким существом у девочки и слизывал ее слезы каждую ночь? Как можешь ты так легко судить? Как?!

Кайл, закусив губу, отвернулся.

— Нет никакого мерила боли, Кайл. Есть просто предел внутри каждого. И когда боли становится слишком много — мы не выдерживаем. У нас всего лишь разный запас внутренней прочности. И это не измерить и никак не сравнить, кто крепче, а кто слабее. Одни и те же беды для одних чудовищны, а для других несущественны.

— Хорошо, я понял тебя, — Кайл выставил перед собой руки. — И не хотел обидеть.

— А что ты хотел?

— Поделиться тем, что хочу из перечня боли убрать физическую. Так всем станет легче, — пожал он плечами и положил на стол перед Ясинэ мешочек с порошком. — Если вдруг тебя будет беспокоить боль тела — попробуй это. На мне работает.

Она поддела ногтем завязки мешочка и пододвинула его на край стола от себя.

— Я подумаю, у меня и свои травы есть, — смягчившись, ответила она.

— Только я ничего не могу придумать с болью внутренней, не-физической. Дурманящие и пьянящие вещества не дают нужного эффекта, — поморщился он.

— И не дадут, — спокойной отозвалась Ясинэ, собирая веревку шенбяо и наматывая ее на локоть.

— Я надеюсь, что ты ошибаешься, но пока что вынужден с тобой согласиться. С другой стороны — может, я смотрю не под тем углом?

— Поясни, я не совсем понимаю, о чем ты, — Ясинэ подняла с пола чашку и пригубила давно остывший чай из алых цветов.

— Может, для внутренних переживаний важно не избавиться от боли, а добавить немного радости и счастья?

— Это какое-то странное заключение… Как ты к этому пришел? — непонимающе нахмурившись, спросила Ясинэ.

— Ну вот, например, когда человек влюблен — он не так сильно страдает от внутренней боли, он ее и не испытывает вовсе, — развел руками Кайл. — Или когда счастлив — не думает о прошлой боли.

— Мне кажется, это временное явление. Как насыщение от еды или сон, — Ясинэ достала из-под стола коробочку со своими любимыми конфетами и протянула Кайлу, угощая.

— Как и обычное обезболивающее, именно, — кивнул Кайл и откусил кусочек.

Все-таки миндаль и шоколад — странное сочетание.

— Значит, с продолжительностью эффекта надо просто смириться.

— Ага, и просто делать то, что делает тебя счастливым, — кивнула Ясинэ.

— А что делает счастливой тебя? — Кайл осторожно приблизился, разглядывая выгравированные узоры на грузе шенбяо. Но, стесанные и отполированные, они даже не складывались в какую-либо картину, просто россыпь глубоких царапин.

— Например, шоколад с миндалем, — Ясинэ коснулась конфетой его носа, и стоило только ему попытаться откусить кусочек, откусила сама и запила чаем.

Кайл приблизился к лицу Ясинэ и, столкнувшись с ней носом, поцеловал.

Приятный вкус розеллы, смешанный с шоколадом и миндалем оказались весьма недурственным сочетанием.

— А это делает тебя счастливой?

Ясинэ облизала губы, будтосмакуя.

— Мне кажется, я не распробовала, — улыбнулась она и поцеловала в ответ.

#6. Созерцай

Тягучий и глубокий мужской голос доносился из-за двери Айны. Нараспев. И струны бива вторили ему, замирая и переливаясь своим особенным звоном. Ясинэ слушала, закрыв глаза, и тихо мурлыкала под нос.

Странно, потребовалось меньше года обучения, как из-под плектра и несуразной деревяшки со струнами стали выходить гармоничные звуки, а вкупе с мурчащим голосом это было завораживающе. И Ясинэ слушала давно забытые легенды в исполнении А́дама и изредка — Евы. Но самыми чарующими были дуэты.

Вот и сейчас Ева тихо подпевала Адаму и громко мурчала, ударяя плектром по струнам. И старая баллада о погибшей любви звенела так пронзительно, так горько.

Стоило ей смолкнуть, как Ясинэ распахнула глаза. Посмотрела на солнечные часы на подоконнике коридора. Они уже ничего не показывали. Пора.

Постучав, она тут же распахнула дверь.

— Время вышло, Ясинэ? — Адам, все это время сидящий на кровати Айны, поднял голову и посмотрел на нее. Медленно шевельнул пятнистым ухом и обезоруживающе улыбнулся.

— Боюсь, что да. Нас ждет подготовка ко сну, — медленно кивнула Ясинэ, подходя ближе.

— Да, понимаю, — Адам встал, поклонился Айне и Ясинэ и спиной вышел. — Доброй ночи.

— Я не хочу спать, — пожаловалась Айна, когда дверь за ним закрылась. — Давай я поиграю, а ты будешь петь?

— Я не люблю ни петь, ни играть…

— Но умеешь же! На сямисене ты играешь, я видела, — вцепившись в инструмент, обиженно пробурчала Айна. — И танцуешь так красиво. Краси-и-иво, — блаженно растянула она губы в улыбке.

— Это не значит, что люблю, — усмехнулась Ясинэ. — Но я обязана уметь играть, петь и танцевать. Развлекать, увлекать и скрашивать часы. А еще убивать, воровать и лгать…

Айна скривила губы, но бива отложила рядом с кроватью, приставив грифом к стене.

— Ты сегодня такая красивая тоже потому что обязана?

Ясинэ удивленно опустила глаза на свое кимоно. Темно-коричневое, боевое, даже без красивого верхнего. И пояс самый обыкновенный.

— Ты накрашена, и прическа, — улыбнулась Айна, обводя пальцем тигрицу. — Как спать меня уложишь, пойдешь с Кайлом пить чай?

— Ну и прозорливая же ты пуменка! — хмыкнула шисаи, с размаху падая на пышную мягкую кровать.

Растянувшись поперек большой кровати, Ясинэ закрыла глаза и замурчала.

— А погадаешь со мной? — Айна села рядом и склонилась над ее лицом. Каштановая коса тут же соскользнула с плеча и мазнула по носу.

— Я?

— Ну да… Не с Адамом же. Или Магистрами — они скучные, — скривилась Айна и покачала головой, чтобы кончик косы пощекотал шисаи.

— А я не скучная? — Ясинэ открыла глаза и смахнула хвост косы себе на щеку.

— Нет, ты хорошая.

— Одно другому не мешает…

Подскочив, Айна полезла под подушку и через несколько мгновений вытащила оттуда мешочек с камнями. Клыком развязала узел на веревочках, и высыпала их все на кровать. Лиловые кристаллы с высеченными знаками древнего языка тут же засверкали, засияли, будто приветствуя ее.

— Будешь же, да? — потерла лапы Айна и уселась поудобнее.

— Я не умею, — Ясинэ поднялась на локти и оглядела ее. Такая оживленная, будто проснулась совсем недавно. — Да и на что гадать? К тому же я не верю в это.

— А я — не паучиха-провидица, — закатила глаза Айна. — Но все же… Давай погадаем? Давай?

— Зачем?

— Просто так, разве тебе не интересно? Руны знают будущее и прошлое, ответы на любые вопросы, они знают все! Нужно только уметь спрашивать, — собрав руны в подол кимоно, Айна несколько раз их встряхнула.

— Прошлое? Хорошо. Ответят твои руны на мой вопрос о прошлом — я соглашусь на твои гадания, так уж и быть, — фыркнула Ясинэ и снова рухнула на кровать.

— По лапам!

Было бы что спрашивать… С самого глупого, что ли, начать… С вопроса, на который нет ответа.

— Кто мой самый первый друг?

Насупившись, Айна принялась по одной вытаскивать руны и складывать перед собой. Вытащив три, она перемешала их и с прищуром посмотрела на Ясинэ:

— Ты что-то скрываешь.

Ясинэ расхохоталась:

— Вопрос элементарный! Твои руны не знают ответа?

— Я все три вытащила рунами вниз. Значит — ответа нет. У тебя не было ни первых, ни вторых друзей. Никаких, да? — тихо произнесла Ева, пристально смотря шисаи в глаза. — Совсем?

— Совсем, — отвернувшись, пробормотала Ясинэ.

— И у меня.

Айна медленно опустилась на локти, а потом и вовсе на бок, упершись спиной в Ясинэ. Свернулась калачиком, ладонью обхватив плюсны лап.

Ясинэ перевернулась и обняла ее со спины. Подложила руку под мокрую от слез щеку, зарылась тигриным носом в пахнущую лавандой косу, коленями подперла в бедра. Прижала к себе, вжала в себя.

— Хочешь, я буду тебе другом? — тихо прошептала, пальцами вытирая льющиеся слезы. — Ева, хочешь?

— А я — тебе, — всхлипнула Ева.

— Договорились, — развернув котенка за косу к себе лицом, Ясинэ ласково поцеловала в лоб и снова прижала к себе.

Айна зарылась носом в ворот кимоно и тихо замурчала.

***

Годы текли медленно, будто крадучись. Сама Ева росла так медленно, постепенно, будто все ее существо оттягивало взросление.

Затворница кошек. Целое десятилетие в коробке замка. В отдельном крыле. Без права выхода.

Среди Магистров и шисаи.

Знающая только стены собственной комнаты, коридоры от дверей до дверей, библиотеку и несколько залов для тренировок конэко, куно и шисаи.

И больше ничего.

Никого.

Ясинэ остановилась, будто пораженная этими мыслями, как громом.

Молодая котенка будто пленница, и все потому, что она — Ева. Просто Ева, и все. И привела в эту темницу Ясинэ ее своими руками. Втянула, впихнула, ласково баюкая. Заперла.

Подняв руки к глазам, Ясинэ повернула их, рассматривая. Просто руки. Тонкие, белые, с длинными пальцами и узкими запястьями. Она мазала ими священное масло на ее виски. Заплетала ими тугие косы. Завязывала оби на узкой девичьей талии. Этими руками…

Зачем?

Будто страж тюрьмы, оружие которой — ласка, улыбка и сладкая речь.

Ласка, улыбка и сладкая речь… Инструменты. Орудие. Оружие. Предназначенное всегда тем, кого следовало, убаюкав, убить.

В раздумьях Ясинэ добрела до комнаты Айны и постучалась костяшкой указательного пальца в дверь. Тишина.

Ни звука. Ни бива, ни голоса.

Отворив дверь, Ясинэ заглянула внутрь. Комната будто бы нехотя осветилась слабыми лучами из коридора. Совершенно пустая в своей темноте.

Ясинэ втянула звериным носом воздух и медленно выдохнула. Не пахло ни Евой, ни Адамом, хотя его уроки игре на бива должны были еще продолжаться.

Тусклый луч света выхватил на столике вдоль стены обрывок бумаги. Ясинэ подняла его, зная, что записка предназначалась ей.

— «Мы ушли смотреть на звезды», — медленно прочитала она мелкий, будто застенчивый, почерк. — Мы?

Хмыкнув, Ясинэ спрятала записку за пояс кимоно. Что-то внутри подсказывало, что больше никому ее видеть не следует.

Найдя ближайшую же лестницу, ведущую на крышу, Ясинэ тихо выругалась под нос. И какое только кумо заставило предаться лени и не менять наряд после уроков с сямисеном. Длинное кимоно позволяло шагнуть максимум на длину хорошего ножа. Практически вертикальная лестница на это предательски смеялась.

Распахнув полы нескольких слоев, Ясинэ подтянула к бедрам низ наряда и крепко стиснула одной рукой.

Поднявшись на крышу, села на самом краю лестницы и перевела дух. Надо было просто раздеться!

На самом краю крыши, где крыло замка прилегало к прочим строениям, полулежали двое. О чем-то говорили, то и дело указывая на сверкающий небосвод.

Ясинэ облизнула палец и подставила ветру. Ветер дул с их стороны, отбрасывая в лицо смутно знакомые запахи. Идеально, хоть пахучей водой облейся — не учуют.

Чтобы остаться максимально незаметной, Ясинэ пошла со спин, тщательно вымеряя шаги на шаткой крыше, которая могла выдать стуком черепиц друг о друга. Подобрала полы кимоно, проверила все потайные карманы на случай, если хоть одна игла или крохотный нож собирались выпасть. И подошла как можно ближе, оставаясь незамеченной.

— Ты приятно пахнешь, — промурлыкала Ева, дергая звериным носом.

— А, это, наверное, мое кимоно после стирки, — улыбнулся Адам.

Ева поправила на плечах теплое мужское кимоно и прижала ворот к носу.

— Нет, не оно. Ты, — помотала головой. — Это не что-то душистое, не цветок. Тело пахнет.

Адам прижал запястье к носу:

— Не чую. На что похоже?

— На тебя, — рассмеялась Ева. — Что-то можжевеловое, но не совсем, только отдаленно похоже.

— А ты пахнешь лавандой, — Адам украдкой приблизился и коротко дернул звериным носом.

— Ясинэ моет мне волосы с лавандовым мылом, — тепло ответила Ева и запрокинула голову. — Я говорила тебе, как она меня нашла?

— Да, ты смотрела на звезды, — кивнул Адам.

— Днем, это было чуть за полдень, кажется.

Повисло молчание, Адам поднял голову к небу и закрыл глаза.

— И ты не спросишь, почему я на звезды смотрела днем? — тихо, будто с опаской, спросила Ева.

— Нет, — неловко пожал плечами Адам. — Они же там есть всегда. День или ночь — они там. Смотришь ты на них или нет — они там. Хочешь ты их видеть или не хочешь — они все равно там. Они всегда там.

Ева расплылась в улыбке и закусила нижнюю губу.

— Вон то скопление звезд возле звезды Самсавеила похоже на паука, — усмехнулся Адам.

— Где? — Ева принялась искать его взглядом.

Адам притянул ее лицо к своему щека к щеке и чуть наклонился, чтобы ей было видно из его точки зрения.

— Видишь? — очертил пальцем фигуру.

— Похоже на того паука, что мы вчера поймали, — рассмеялась Ева. — Как будто еще немного, и он съест самую яркую звезду.

— И правда, — хохотнул Адам, обнимая Еву за талию в ворохе тканей.

— Я так соскучилась по ним, — протянула Ева, кладя голову Адаму на плечо.

— По звездам?

— Да. По этой бесконечности. Она кажется мне безмерно пугающей, и она зовет меня, я принадлежу ей. Я боюсь этого ощущения. И тоскую, когда оно покидает меня… — тихим, едва дрожащим голосом прошептала она.

Адам крепко обнял Еву, прижимая к себе, и мягко поцеловал в волосы.

— Спасибо, — пробормотала она.

— Всегда пожалуйста. Созерцай зовущие тебя звезды сколько хочешь. Я не дам им тебя забрать.

Созерцай…

И Ясинэ созерцала, осев на крышу. Смотрела, не моргая, на то, с какой искренней теплотой Адам гладил Еву, почесывал за песочными круглыми ушами. И целовал в мягкие губы.

Что-то смутно знакомое щемило глубоко внутри. Грызло. Царапало. Больно кололо. Под дых. Крохотная слабая зависть, смешанная с радостью и отчего-то совестью.

Ясинэ сама не понимала, почему происходящее казалось ей и правильным, и неправильным одновременным. Радующим, теплым и предвещающим беду. Смутное предчувствие шевелилось внутри, набрасывая кольца.

Созерцай. Пока еще можешь.

Созерцай.

***

В кромешной тьме было видно лишь выщербленные в скале полки с книгами и зияющие пустоты. Кумо проплывали по залу, будто танцуя, о чем-то стрекотали, заглядывая за плечи, словно читали названия книг.

Сакерд ежился всякий раз, как они оказывались рядом с ним, и украдкой тянулся к посоху. Ему казалось, что блажь черных стражей временна, но она никуда не исчезала. Они все так же встречали Ясинэ довольным стрекотом и полностью игнорировали его, будто считая приложением к ней. К тому же Ясинэ могла вынести из архива Самсавеила любую книгу, и они не пытались ее остановить. А как они радовались, когда она возвращала рукописи и ставила их на полку. Сакерд готов был поклясться — они довольно урчали!

— Давай возьмем ритуалы прошлого? — предложил он, указывая на пыльный корешок.

— Хорошо, — безжизненным голосом отозвалась Ясинэ и забрала с каменной полки увесистый том.

Она прошла мимо кумо, отстраненно погладила их и распахнула дверь.

— До встречи, — поклонилась им в пояс и вышла в коридор.

Сакерд склонил голову и вышел вслед за ней.

— Как думаете, Самсавеил когда-нибудь хватится своих книг? Мы уже столько лет таскаем их по одной только потому, что стражи питают ко мне симпатию, — спросила она, вперив взгляд в кованый узор на двери.

— Я думаю, Всезнающий позволил нам это.

— Но почему? Это же его знания.

— Полагаю, он писал их не для себя. Зачем ему? Он может сотворить и изменить абсолютно все, он повелевает всем, он Всемогущ. Ему не нужны записи. Они для нас, надо полагать, — Сакерд пожал плечами и направился в сторону тренировочного зала. — Ты же даже клятву произносила. У Самсавеила нет иных рук, кроме твоих. Надо полагать, чем сильнее ты, тем сильнее он.

— Но тогда зачем архив сторожат такие кумо, которые даже вас неохотно слушаются? — Ясинэ прижала к груди книгу и пошла следом.

— Знания должны доставаться трудом, добываться. Они — не для всех, — неопределенно покачал рукой Сакерд.

Ясинэ коротко фыркнула и ускорила шаг.

***

На пол рядом с коленом лег груз шенбяо и два тонких кольца.

— Надписи готовы, проверять будешь? — улыбнулся Сакерд, явно довольный чужой работой.

Ясинэ кивнула на книгу на коленях.

— Сейчас, дочитаю только.

Сакерд сел рядом так бесшумно, будто бы сам состоял из воздуха, зачем-то имеющего вид материи.

— Ритуал на прошлые жизни. Интересно… Попробовать не хочешь? — спросил он, пробегая глазами по тексту. — У тебя как раз есть кристалл с кумо. Видимо, раньше предполагалось, что провернуть такое можно с ножом Верховного шисаи.

— Не хочу.

Было бы, что там смотреть вообще. Зачем? Зачем вообще знать свою прошлую жизнь? А если ее и не было совсем?

И ладно бы ритуал просто показывал, как отражение в священной воде. Но нет. Он буквально вгрызался этим прошлым в настоящее, терзая тело.

А требования написаны безумцем. Обрить все волосы, всю шерсть. На все тело нанести собственную кровь в особом узоре. Чтобы потом она отпечаталось ожогами. Пожертвовать волосами и телом, просто чтобы узнать, какая жизнь была «до» — немыслимый бред.

Она оставила закладкой шпильку и захлопнула книгу.

— И что мне с этим теперь делать? — устало кивнула на шенбяо и кольца.

— Веревку привязывай к грузу, кольца надевай, и начнем, — усмехнулся Сакерд, бережно забирая тяжелый том.

Ясинэ послушно завязала старую веревку и надела кольца — впору.

— Насколько я помню, на кольцах руны огня, — вглядываясь в черточки, сказала Ясинэ. Коснулась потайного кармана в кимоно, протягивая незаметные нити от него к кольцам, питая их. — И должно быть как-то так, наверное…

Разведя руки в стороны, Ясинэ щелкнула пальцами. И ладони ее объяло лиловое пламя.

— Засекаю, — Сакерд перевернул принесенные часы. — Обычно огонь от твоих запасов не горит дольше.

Ясинэ кивнула и, взмахом погасив пламя на одной руке, стала наблюдать за второй.

Лиловый огонь плясал на ладони, лизал пальцы и, казалось, щупал запястье. Он не был даже теплым. И не был холодным. Никаким не был, если не думать. Но усилием чего-то, подобного воле, но совсем иного «на вкус» он становился обжигающе горячим. Впрочем, на его способность жечь совершенно все это никак не влияло.

Сакерду пришлось перевернуть часы дважды, прежде чем Ясинэ надоело. Пламя и не думало тухнуть и пришлось его погасить специально.

— Кажется, мы нашли, как обойти твои скромные резервы, — довольно сощурился Сакерд и подал шенбяо.

— Кольца непривычно носить будет, — скривилась Ясинэ, распутывая веревку шенбяо. — Вот бы эти знаки на тело нанести.

— Татуировки? Можно попробовать, — задумчиво пожевал губами Сакерд.

Ясинэ раскрутила шенбяо и, перекинув его пару раз через плечи и локти, зажгла его. Груз вспыхнул лиловым пламенем, очертил огнем круг. Еще один. И еще. Описал спирали, петли и резкие росчерки. Так послушно, ни раз не потухнув.

— Отлично, спасибо, — буркнула Ясинэ, останавливая его. Огонь исчез.

— Ты сама не своя, — прищурившись, сказал Сакерд. — Тебя ничего не радует, и ты как будто погружена в мысли, которые для тебя важнее происходящего.

Он похлопал рукой по полу рядом с собой, предлагая присесть.

Ясинэ безжизненно рухнула возле него и вытянула лапы.

— Мне не дает покоя Ева, — пробормотала она, откидываясь на стену.

— Пуменка? Она же тихая и спокойная. Послушная, кроткая даже, — непонимающе нахмурился Сакерд. — Тебя утомило быть ей «нянькой»?

— О нет, — слабо улыбнулась Ясинэ. — Быть с ней мне не надоест никогда. Но я могу бродить, где мне вздумается, а она сидит в своей комнатушке годами. Будто она преступница… Она преступница?

Ткнув пальцем в книгу ритуалов, Ясинэ осторожно спросила:

— Кого нужно убить в прошлых жизнях, чтобы тебя каждую жизнь ловили и прятали? Будто зверя в клетку.

— Она не преступница, — медленно покачал головой Сакерд.

— Тогда кто она? За что мы с ней так?

— Это очень сложно объяснить, Ясинэ…

— Или мы ее прячем от чего-то? Что ей угрожает? Если она в опасности, давайте поможем ей, — Ясинэ наклонилась, заглядывая Сакерду в лицу.

— Она не в опасности.

— Она опасна? Чушь же, она не может быть опасна, она никого не обидит, — растерянно прошептала Ясинэ.

— Она древнее всех нас, Ясинэ. Я не знаю, опасна ли она. Но ей явно ничего не может угрожать — ее бережет сам Самсавеил.

— Зачем ему беречь ее?

— Он ее любит. И она суждена ему.

#7. Проклятие Евы

Запах лаванды пропитывал все вокруг. Он наполнял воздух, вещи, руки. Впитывался в звериные ноздри так, что никакие другие запахи больше не ощущались.

Даже всегда отвратно пахнущая черная краска пахла лавандой. Ясинэ зачерпывала ее гребнем и покрывала слой за слоем каштан волос.

Айна сидела смирно, укрытая старыми полотенцами, которые было не жалко вусмерть запачкать. А Ясинэ красила длинные, до пояса, волосы, стараясь пропитать их все. Промазывала кисточкой возле пушистых ушек, макала самые кончики волос в краску и снова расчесывала гребнем.

Когда ей показалось, что работа закончена, она отложила черную краску и вытерла руки, с усилием погладив Айну по плечам.

— Теперь лапы и хвост. А как высохнет — докрасим уши, — спустившись с постели, Ясинэ села возле ее ног и поставила рядом мисочку с белоснежной краской и кистями.

Айна, поджав губы, медленно вытащила лапы и положила ей на колени.

Мех отказывался краситься, как надо. Песочные клочки будто назло прорывались сквозь кисти, и приходилось накладывать слои друг на друга, пряча цвет. Айна махнула хвостом, свернув его на бедрах, и Ясинэ едва слышно простонала. И за что он такой длинный?! И такой пушистый. Чтобы покрасить, уйдут часы!

И часы медленно уходили с каждым прокрашенным белым участком меха.

Когда Ясинэ принялась за звериные уши, черная копна волос уже успела высохнуть. Оставалось только расчесать их снова сухим гребнем, чтобы все лишнее осыпалось. Закончив с ними, Ясинэ достала баночку лавандового масла и коснулась рук Айны.

— Зачем? — вздрогнула она, но руки не убрала.

— Белая краска очень сушит кожу, — неопределенно повела плечами Ясинэ.

И Айна замолчала.

Ласково водя по пальцам Айны, Ясинэ тщательно обмазывала их, не оставляя ни единого сухого места. Масло впитывалось в нежную кожу, делая ее еще более податливой, еще более мягкой.

Ясинэ мазнула Айну по носу и следом по скулам и щекам. Бархатная кожа по руками была приятной на ощупь. Молодой, тонкой и свежей.

Закончив с маслом, Ясинэ взялась на краску и начала выбеливать руки, а затем и лицо.

Даже тонкий слой белоснежной краски ложился ровно, пряча под собой смугловатую кожу.

— Руки высохли? — тихо спросила Ясинэ, прокрашивая шею Айны сзади.

— Да, — тихо отозвалась Айна, осторожно касаясь ладонями друг друга.

— Тогда пора одеваться.

Закончив с красками, Ясинэ убрала ширму в самом углу комнаты. За ней стоял невысокий манекен, облаченный в белоснежные одежды, только накинутые наоборот, чтобы было легко переодеваться.

Протянув Айне дзюбан, Ясинэ принялась разматывать длинный тяжелый оби.

— Почему он белый? — шепотом спросила Айна, раздеваясь до самого нижнего кимоно. — Белый — это же цвет смерти…

Ясинэ закусила губу, не зная, что ответить.

Совершенно весь наряд был белым. От дзюбана до ватабоси. Даже заколки и гребни на столе лежали белоснежные. Только лиловая строчка накидки хоть как-то выделялась.

— Так почему? — снова спросила Айна, послушно одеваясь.

— Думаю, это что-то символизирует.

— Смерть? — подняла брови Айна.

— Может, новую жизнь? Я не знаю, честно.

И Айна снова замолчала.

Ясинэ помогла ей одеться. Рукава кимоно были слишком длинными и даже тяжелыми, и после него Айна только сидела, поджав высохшие лапы и хвост.

Россыпь заколок и гребней легли ей на колени, и Ясинэ, сев рядом, принялась осторожно расчесывать волосы, боясь, что черная краска начнет осыпаться.

Одно было хорошо в этой краске — волосы, будто слипшись, хорошо держались вместе, стоило только изогнуть, извернуть их нужной волной и заколоть.

— К чему эта прическа? — спросила Айна, осторожно касаясь пальцами поднятых от висков волос, словно боялась их испачкать.

— Она церемониальная, сверху мы наденем ватабоси, — с заколкой в зубах ответила Ясинэ.

— Это вон тот круглый капюшон, похожий на колпак? — указала Айна рукой.

— Да, он, — кивнула Ясинэ.

— Он ведь полностью спрячет волосы, — насупилась Айна.

— Ну да, — скривила губы Ясинэ и, вытащив шпильку изо рта, заколола ею прядь волос. — Черные длинные волосы похожи на кумо. Их нужно спрятать от чужих глаз.

— Но ты сама их мне покрасила! — возмутилась пума, пытаясь повернуть голову. Ясинэ осторожно повернула ее голову обратно.

— Не вертись.

Закончив с волосами, Ясинэ села перед ней и стала красить лицо. Веснушки уже скрылись под слоем белоснежной краски. Оставались только поджатые губы и встревоженные зеленые глаза.

— Почему ты красишь меня? Зачем? Я не понимаю.

— Так нужно, Айна, — вздохнула Ясинэ, не в силах смотреть ей в глаза. — Твоя жизнь завтра будет совсем иной.

— А что будет завтра?!

— Я не знаю, — мотнула головой Ясинэ, сверяя черные стрелки на глазах Айны. Вроде вышли симметрично.

— Ты ничего не знаешь! — с надрывом бросила Айна и шмыгнула мокрым носом.

Ясинэ оставалось только молча кивнуть.

— Если ты не знаешь, то знают руны, — возмущенно бросила Айна и, высвободившись, полезла под подушку.

Ясинэ закусила губу. До боли. До отрезвляющей боли.

Никто никогда не показывал Айне свадебных платьев. Да и была бы возможность, был бы повод.

Даже свадьбы, благословленные императором, проводились в закрытом храме. Никаких посторонних. Даже шисаи не приглашались, только Верховный шисаи — Сакерд.

Ей просто негде было видеть этот наряд.

И совершенно не хотелось объяснять ей эта.

Зачем?

Как?

Ясинэ все равно не могла бы ответить. Сакерд только озвучил приказ и сказал, где забрать вещи. И никаких тебе объяснений, никаких ответов.

Никакого понимания, чего ждать. Что будет с Евой. Что будет с самой Ясинэ.

— Погадай мне, — тихо попросила Ясинэ, откладывая краски, кисти и гребни. — Что меня ждет?

Помедлив, Айна вытащила из мешочка руну и положила перед собой.

— Одиночество, — прочитала она вслух. И вместе с ней про себя прочла письмена древнего языка и Ясинэ.

— Почему-то я не удивлена…

— Давай перегадаю? Может, я что-то напутала? У тебя же есть Кайл, — извиняющимся тоном спросила Айна, пряча руну обратно.

— Ты же говорила, что руны не врут.

— Не врут, — поникнув, кивнула Айна. — Тогда, может, он как-то скрасит твое одиночество.

Просияв, Айна вдруг подскочила и полезла под кровать.

Через мгновения она достала большую банку и поставила ее на кровать.

Внутри сидел огромный черный паук с алыми полосами на брюшке. Он медленно протягивал лапу между хелицерами, умываясь.

Сняв кожаную крышку, Айна запустила руку внутрь и, дождавшись, когда паук заберется на подставленную ладонь, вытащила его.

— Где ты его нашла? — удивленно спросила Ясинэ. Такую тварь попробуй еще отыщи.

— Мы с Адамом нашли здесь, я не знаю, как он попал в комнату. Чуть все вверх дном не перевернули, пока ловили, — Айна посадила паука на сложенные ковшиком ладони и что-то зашептала, склонившись над ним.

Паук замер, будто вслушиваясь в ее шепот. Айна подула на него, и все паучье тельце окутал едва различимый лиловый туман.

— Это все, что я могу для тебя сделать, — и протянула его на раскрытых ладонях.

Ясинэ переманила паука на руку, а затем на плечо.

— Я попросила, чтобы он всегда был с тобой и слушался. Всю твою жизнь, — слабо улыбнулась Айна.

Паук, поднявшись на лапах, медленно забрался по волосам на самую макушку и принялся там деловито расхаживать, перебирая пряди у корней.

— Кажется, распущенные волосы его не устраивают, — хихикнула Айна и довольно прищурилась. — Я подумала, у него яд, может пригодиться тебе.

— Ты сказала, он будет со мною до самой смерти… До последней? Они ведь не живут долго, — Ясинэ прислушивалась к ощущениям. Паук перебирал волосы, подтягивая пряди одну за другой.

— Он проживет, я попросила.

Наивно… как будто одной лишь просьбой можно заставить создание, чей век крайне короток, жить не одно столетие. Нет уж, никому за кошками не угнаться в долголетии. Кошачьи жизни сменяют одна другую, такое больше никому не под силу. Это огромный дар.

— А как я умру? — спросила Ясинэ, смотря на плотный мешочек с рунами. — Ты знаешь?

Айна принялась встряхивать руны:

— А сколько жизней у тебя осталось?

— Все. Я ни разу не умирала, — пожала плечами Ясинэ.

И Айна поочередно вытащила девять рун. Каждый раз возвращая предыдущую в мешочек и вытаскивая обратно.

— Ты всегда будешь умирать своей собственной смертью. Ни раны, ни болезни, ни яд не убьют тебя. Никто не сможет убить тебя в бою. Даже после самых тяжелых ран ты будешь жить. Вопреки всему и назло всем. Назло себе самой.

Мягкий голос Айны вдруг стал совершенно незнакомым. Резким, звонким. Пронзительным. Пронзающим.

Ясинэ заглянула было в глаза, но в странном волнении отшатнулась.

— От чужих рук ты умрешь один единственный раз. Последний раз. Белая львица заберет твою жизнь и все твои силы до последней капли, — чужим голосом произнесла Айна и замолчала.

И эта тишина, новая тишина, словно придавила за плечи. Пригвоздила. Пронзила.

— А что ждет меня? — спросила Айна, и голос был снова прежним.

Встряхнув руны, она медленно вытащила одну из них и положила перед собой. Так же медленно убрала пальцы, открывая начертанное значение.

Ясинэ опустила голову, вглядываясь в иероглифы древнего языка.

Но руна была пуста.

— Ты как-то говорила, что если руна повернута вниз иероглифом, ее нужно просто перевернуть, — насупилась Ясинэ, пристально следя за Айной.

Та будто побледнела, но под белоснежной краской это было невозможно понять.

Айна протянула руку и перевернула руну.

Пустая.

— Так бывает? — вырвалось из Ясинэ.

— Да, это пустая руна. «Ничто».

Ясинэ непонимающе нахмурилась и взяла руну двумя пальцами. Та отчего-то была тяжелой. Она просто весила. И весила больше, чем казалось при взгляде на нее.

— Что значит «ничто»?

Айна ответила не сразу:

— Контрольная точка. Некое событие или череда событий. Никто не знает, что будет после этого, даже руны не знают. Там может быть все, что угодно.

— Например? — Ясинэ вертела руну, вглядываясь в ломанные грани.

— Все, что может быть. Это может быть смерть. Ведь смерть — ничто. А может вообще обозначать то, чего нет, что еще не сотворено моей волей, моим решением. То, что никто не может предугадать, то, что еще не может быть решено.

— И ты не знаешь, что там?

Айна отвела взгляд.

— Ев?

— У меня нехорошее присутствие…

— У меня тоже.

***

Айна шла первой. Медленно вышагивала по каменным плитам, будто старалась отсрочить неминуемое.

Жрецы и жрицы храмов Самсавеила, все тридцать три шисаи, следовали за ней.

Сакерд поравнялся с Ясинэ и протянул ей кулак:

— Ты хорошо справилась, молодец.

Ясинэ подставила сложенные ладони, и в них упали два черных матовых кольца.

— Думаю, ты достойна этой почетной роли, — кивнул он и пошел сразу на Айной, практически след в след.

Ясинэ же продолжала идти, уставившись на кольца.

Они добрели до самого Райского сада в полнейшей тишине.

И Ясинэ в первый и последний раз в своей жизни увидела ворота открытыми настежь. Лиловый свет лился оттуда, опутывая пещеру и множество ходов, уходящих от самого сердца горы.

Сад едва ли можно было назвать садом по праву. Нет, он цвел, он рос. Но состоял лишь из кристаллов.

Под лапами угадывались лиловые кристальные травинки, такая же кристальная галька, даже скопления больших кристаллов напоминали кустарники.

Айна боязливо зашла внутрь.

Сакерд опередил ее и, поклонившись, повел за собой в следующий зал.

Ясинэ, задрав голову, осматривала своды.

Райский сад напоминал сердце. И из одного предсердия дорога вела в другое.

И именно там сад расцветал по-настоящему. Раскрывался звуками, цветом и светом. Был как будто самым настоящим. Единственным настоящим во всем лиловом свете.

Шелестели листвой кристальные яблони, полные наливных крупных яблок. Шумела вода, облизывая берег из лиловых песчинок, срывалась громким водопадом с другой стороны озера. Все сияло изнутри лиловым светом.

У самого берега стоял Самсавеил. В кошачьем кимоно и с небольшим ларцом в руках. Шесть белоснежных крыльев были опущены, будто шлейф.

Айна остановилась в полуметре от него и зверенышем посмотрела в глаза.

— Здравствуй, радость моя, — произнес Самсавеил, и его бархатный голос разлился по саду. — Помнишь ли ты меня?

Айна медленно мотнула головой, не сводя с него взгляда.

Он протянул ларец, и от прикосновения Евы тот распахнулся.

В нем лежал крохотный череп, спиленный по брови. И в нем пульсировало кристальное сердце.

Вторя ему шептала вода, будто была с ним одним целым, будто это пульсирующее сердце задавало ей течение.

Айна коснулась сердца и провела пальцами по пустующей глазнице.

— Мое сердце, мое дитя, — надломленным голосом прошептала она и отпрянула. — Что тебе нужно, Сэм?

И голос ее вновь стал резким и звонким. Чужим, но не чужеродным.

— Ты же знаешь, радость моя, — он щелкнул пальцами, и кольца на ладонях Ясинэ взмыли вверх и перелетели к нему, оставшись парить над ларцом, над самым сердцем.

— Нет, — Ева, пятясь, обвела испуганным взглядом кошек и тяжело вздохнула.

— Я так долго ждал тебя, — почти умоляя, прошептал Самсавеил и шагнул к ней.

Ева остановила его взглядом, стоило только ему занести ногу для шага еще раз.

— Отпусти меня, — потребовала она, сжимая в белоснежных руках такой же белоснежный веер, подвязанный к поясу.

— Но я люблю тебя, радость моя, я хочу быть с тобой, — Самсавеил непонимающе вскинул брови.

— Я люблю не тебя, — прошипела сквозь зубы Ева.

Проследовав за ее взглядом, вскользь брошенном по рядам шисаи, Самсавеил безошибочно нашел Адама. И поманил его пальцем.

Адам, прижав звериные уши к голове, медленно подошел к Самсавеилу и Еве.

— Ты ничего не поняла, радость моя. Ты принадлежишь мне, ты предначертана мне, ты предназначена мне. И никому больше. Никому.

Он взмахнул рукой. Так небрежно, словно отмахнувшись от надоедливой мухи.

И Адама разорвало на мелкие кусочки в одно мгновение ока. Он не успел проронить ни звука.

Кровь залила платье Евы, ее руки, ее лицо и белоснежный капюшон ватабоси.

— Теперь ты свободна от ненужных привязанностей, радость моя, — Самсавеил протянул ей руку. Совершенно чистую, без единой капли крови. Как будто не этой рукой он только что прервал чужую жизнь.

Ева же смотрела на собственные руки. Кровь, смешиваясь с белоснежной краской, скатывалась с них. Соленые слезы, капая, будто бы выжигали в белом дыры.

— Я хочу быть свободна не от ненужных привязанностей, а от тебя, — прошептала она, сглатывая ком слез.

Самсавеил встревоженно посмотрел на Сакерда, будто ожидая, что он объяснит все за нее, и непонимающе посмотрел на Еву:

— Радость моя?

Ева, вырвавшись из оцепенения, сделала несколько шагов назад, продолжая в упор смотреть Самсавеилу в глаза.

— Радость моя?

Она обвела разочарованным взглядом кошек и презрительно дернула верхней губой.

Встретилась взглядом с Ясинэ. Лиловая дорожка слез скользнула по ее щеке и утонула в вороте кимоно.

— Ни одна Ева больше никогда не родится кошкой, — ее голос зазвенел в сводах, будто бы многократно усиленный. — Ни одна кошка больше никогда не сумеет найти Еву. Ни одна кошка больше не сумеет привести Еву к Самсавеилу.

Она перевела взгляд на кольца, и те, повинуясь, подплыли к ее руке. Поймав, она швырнула их в самую высокую точку сводов, прямо над серединой озера. И восемь черных матовых цепей зазвенели звеньями, спускаясь с них.

Ева забрала из рук Самсавеила ларец и, захлопнув, кивнула его в воду. Вода пришла в движение, и кристальные ступени выросли из берега одна за другой, до самых цепей.

— А твоя участь — висеть на восьми цепях, — сверкнула она глазами. И Самсавеила в мгновение подхватило и швырнуло порывом на цепи. Они защелкнулись на его руках и шести белоснежных крыльях. — Ни одна кошка не сможет тебя освободить.

Самсавеил смотрел на нее, не веря. Им овладело оцепенение, и он не мог с ним совладать, подчиняясь ее воле.

Белоснежное кимоно Евы сияло лиловым изнутри, светясь. И капли крови медленно исчезали с него, будто их никогда и не было.

Но они были. Кровь покрывала кристаллы под ногами Евы, впитываясь в саму почву Райского сада.

— Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля.

Ева рассыпалась лиловой пылью. Смешалась с алой кровью, растворяясь в ней. И кровь засияла, будто ночное небо в звездах. Посреди дня.

#8. Либо, чтоб боль вобрать, век мой продлится пусть

— Поешь хоть немного, — устало произнес Сакерд и еще раз качнул глубокую тарелку с обедом.

Ясинэ дернула носом. Бараний бульон, рисовая лапша, мясо, специи.

— Ты умрешь, если не будешь есть. Смерть от голода — не самая приятная, уж поверь мне.

Ну и пусть.

Постояв еще несколько минут над ней, Сакерд глубоко вздохнул:

— Прекрати изображать из себя страдалицу. Мне противно осознавать, что ты моя ученица, — презрительно бросил и, развернувшись на лапах, ушел.

В этот раз даже не добавил, что священный Райский сад не предназначен для показного горя и напрасно пролитых слез.

Ясинэ завалилась на бок и свернулась клубочком под кристальной яблоней.

А для чего предназначен сад?

Для девичьего сердца и детской черепушки?

Лиловые воды лизнули берег, они будто бы следовали пульсу сердца на самом его дне.

Для стертого в порошок тела и крови, залившей весь берег?

Кристаллы до сих пор были в ней, она будто бы въелась, вгрызлась в них.

Для принуждения и для любви?

Ясинэ насилу подняла глаза, разглядывая тяжелые черные цепи, в которые превратились два жалких кольца.

Для заточения всесильного, всезнающего и всемогущего?

Как будто бы да…

Он не проронил ни слова с того самого момента, как Ева прокляла его. Да и что бы он сказал? Никто из кошек не вытащит его, никто из кошек даже не заставит не-кошку помочь ему. Да и сами шисаи как будто бы больше не нужны.

В чем теперь их смысл? В чем теперь их роль?

В том же, что и всегда — в служении, избавлении, спасении. Исчезнут только поиски Евы. Будто ее никогда и не было.

Останутся храмы и служение в них. Останутся ритуалы и молитвы у алтарей по всей империи. Останется работа, которая под силу только ученикам шисаи — куно, воинам. И среди этой работы останется самая сложная, которую могут выполнить только шисаи. Ведь как гласит молва — шисаи могут все.

Ясинэ прищелкнула пальцами, и на ладони взвилось пламя. Поразительно, умение создавать священный огонь из ничего делает любого в глазах остальных — избранным, особенным, одаренным самим богом.

Искоса посмотрев на Всемогущего, Ясинэ хмыкнула. Вряд ли он вообще разбирал, кого «одаривать». Проявление этого «могущества» — не более чем случайность, как беспорядочные изменения в поколениях всех живых существ, которые Кайл называл странным словом «мутация». Странно лишь, что шисаи всегда одно и то же количество.

Опустив руку в озеро, Ясинэ смотрела, как огонь будто бы растворяется в воде, исчезая. Вот бы вся память растворилась так, потому что иначе ее груз был невыносим. Казалось, стоит только нырнуть в озеро, как вся эта боль камнем потянет на дно, а после придавит, вомнет в него, выбивая воздух, силы и жизнь.

Вот бы…

Раздевшись донага, Ясинэ вынула из спутавшихся волос иглы и заколки, сняла кольца и пояса лафеток с иглами. Медленно зашла в воду по грудь.

На руках вода казалась прохладней, сейчас же — такой же теплой, как тело.

Оттолкнувшись от кристального дна, Ясинэ нырнула.

В середине озера на глубине нескольких метров покоился ларец. Вода вокруг него завихрялась, бурлила и кружила так сильно, что его очертаний было не разобрать. Но Ясинэ знала, что кроме него там нечему было создавать такие потоки священной воды.

Но чем глубже, тем меньше вода напоминало воду. Тем гуще она становилось. Плотнее. Горячее.

Вода кружила так стремительно, что собственные движения казались Ясинэ излишне медленными. Она будто бы не продвигалась.

Путь к ларцу не сокращался, а в легких воздуха становилось все меньше.

С каждым гребком — меньше. С каждым толчком — меньше.

Ева сказала, что ничто не сможет ее убить. Значит, не сумеет и вода.

И Ясинэ упрямо гребла, скользя руками в застывшей от собственной силы воде. Плыла из всех сил, даже когда в голове начал разрастаться туман.

Только коснулась пальцами угла ларца, в котором как сумасшедшее билось сердце — прости меня — и оттолкнулась наверх.

Воздух священного сада обжег легкие, продрался через глотку, раздирая ее в кровь. И продолжал давить где-то под ребрами, потеснив колотящееся сердце.

Захрипев, Ясинэ завалилась на берег и перевернулась на спину.

Дышать.

Дышать.

Дышать.

Зачем?

Рассмеявшись, Ясинэ села на берегу и посмотрела на свое измученное отражение.

На лице не было ни морщины — поразительно, священные воды омолаживали, скрывая года. Удобно, наверное…

Отражение колыхнулось, и на поверхности показалась все та же Ясинэ. Сущие мелочи отличали ее — сияющие лиловые глаза, собранные в прическу волосы и алые губы. Но это оставалась она сама.

Говорят, это озеро видит то, что ты есть на самом деле, вне времени. Очевидно, никаких изменений ждать не стоит… А судя по тяжелому взгляду из-под черных бровей и презрительно поджатым губам — вообще ничего хорошего от жизни ждать не имеет смысла.

Поморщившись, Ясинэ отползла под яблоню и свернулась клубком на одежде.

Будь проклят тот кот, благодаря которому у всех кошачьих по девять жизней. Это уничтожающе много…

Подумать только, осталось еще восемь и девятая — эта.

Отвратительно…

— Забери меня с собой в небытие, — прошептала Ясинэ, водя пальцами по кровавым размывам на кристаллах. — Забери меня…

***

Разбудил Ясинэ взгляд. ВЗГЛЯД. Распахнув глаза, она заметила, что Самсавеил, все это время висевший на цепях, смотрел на нее. Как будто с любопытством.

— Что она для тебя значила? — разлился в голове бархат.

Голос будто бы существовал сам по себе и не повиновался расстоянию. Он как будто бы даже в уши не проникал, а сразу звучал в голове.

— Больше, чем для тебя, — огрызнулась Ясинэ, вставая.

И тут же рухнула на колени. Тело вело себя непривычно. Будто бы трясло, но нет… вся плоть странно вибрировала. И вдобавок казалась незнакомо чужой. Не по размеру.

С минуту продержавшись, это ощущение исчезло.

Преследуя смутную догадку, Ясинэ положила пальцы под челюсть. Семь слабых ударов, параллельно с биением сердца, отозвались в подушечках пальцев. Осталось еще семь жизней…

Неужели умирать и рождаться так… легко?

— Ты ничего не понимаешь, глупая кошка, — после долгой паузы вновь прозвучал голос Всепонимающего.

— Понимать нечего. Серафиму приглянулась человеческая женщина, и он решил владеть ею все ее жизни, — покрутила рукой Ясинэ, выискивая в груде вещей пояса лафеток.

— Она не «человеческая женщина», разве ты не заметила? — усмехнулся Всезамечающий. — Я — то, кем была она когда-то. Она — то, до чего мне никогда не дорасти, с чем никогда не сравниться.

— Ты говоришь слишком сложными для глупой кошки словами, — закрепив на бедрах все пояски, Ясинэ завернулась в нижнее кимоно.

— Она — мать природа, все сущее, изначальное, если тебе так будет понятнее, — ответил Всеобъясняющий. — Она — то, чем все мы станем, когда закончится наше время. Она — то, чем мы были, когда наше время еще не началось.

— То есть ты не Бог?

— Мы поменялись местами. Теперь я — отец природы, все сущее, но не изначальное. Вот только, боюсь, когда придет время, мы станем Ею.

— Тогда это уже не «она», а «оно».

— Пожалуй. Но мужчиной она никогда не рождается, — кивнул Всезнающий.

— И ты ее любишь? — Ясинэ оделась и принялась завязывать оби.

— Как создателя — ненавижу. Как женщину — люблю больше всего на свете, — произнес Самсавеил.

— По мне, так ты ее и как женщину ненавидишь, — махнула рукой Ясинэ. — Впрочем, мне глубоко наплевать на твои чувства. Не преследуй ее больше.

И своды Райского сада сотряс смех. Пронзительный. Пугающий.

Пространство взвилось, плоть и кровь реальности содрогнулись. Одним взмахом одного лишь пера шести ангельских крыльев Ясинэ впечатало хребтом в острые кристаллы, выбивая из легких воздух.

— Глупая кошка. Кто ты такая, чтобы приказывать Мне? — льдом прозвенелбархатный голос.

Ясинэ криво улыбнулась.

— Кошки — это те, кто служит тебе, — сказала она, чувствуя, что медленно опускается на кристальную землю, ее больше не держали. — Кошки — это те, кто не может тебя отсюда снять. Кошки — это те, кто проклят Евой. Кошки — это те, кто никогда ее не найдет. А я — демоново отродье, — резко бросила Ясинэ и, развернулась на лапах, покинула Райский сад.

Чтобы больше никогда в своих восьми жизнях не посетить его вновь.

***

Под слоями кимоно израненную спину холодила лечебная мазь. И влажный ледяной ветер хлестал сзади, сбивая одежду в грубые складки. Алый паук сидел на щеке, выжидая, когда в его разрушенный дом из черных волос можно будет вернуться. Бива, перевязанный веревкой и перекинутый через плечо, раскачивался и отстукивал по бедрам и основанию хвоста. На поясе сияло лиловое масло, реагирующее на Ев.

Позади, далеко внизу бушевало море, озверело кидалось на скалы, будто голодный пес на кости. И выло. Орало и рычало в своем бессилии. Во всю мощь океанских легких, во всю морскую пасть.

И где-то по другую сторону, за горизонтом, там, куда каждый вечер садилось солнце, где растворялся, умирая, день — тоже было море.

Только Ясинэ никогда там не была. Она лишь знала, что если пройти от Райского сада через всю империю — там тоже будет море. Но иное море. Говорят, там оно спокойное и безмятежное. Говорят, оно пожирает солнце, расплавляя его и впитывая в себя его свет постепенно.

Дорога до него просто не может быть близкой. Через всю империю, через округа и города, через леса и поля… Это ведь так много. На то, чтобы обойти всю империю, уйдут годы… десятилетия. Но иного способа найти Еву нет.

Знать бы, где она. Кем она родилась? Помнит ли хоть что-нибудь? А если помнит, скучает ли? Или ненавидит всем сердцем?

Найти бы ее. Заглянуть бы в глаза.

Но остается только искать, заглядывая во все глаза… Остается только чувствовать кожей то, что нельзя описать. Ведь тогда, открывая баночку со священным маслом, Ясинэ и без него знала, кто перед ней. Не понимала, но знала. Чувствовала, ощущала безошибочно, как всегда знала, кто она сама есть. Ясинэ — это Ясинэ. А Ева — это Ева.

Стоит только пойти по следу. Нырнуть в прошлое и последовать за ним.

***

Полуденные звезды сияли над полем трав, солнце играло в черных локонах, дразня алого паука.

А по холмам звучала музыка. Пыталась звучать.

Из-под плектра вырывались рваные трели, как будто на бива учились играть заново.

— И как только тебе это удавалось? — вздыхала Ясинэ, перебирая плектром струны вновь и вновь.

К ночи инструмент, смирившись с новой хозяйкой, поддался. И по темным холмам разлились тоскливые трели, дополняло которое мелодичное мурчание.

Лиловые полуночные звезды танцевали за облаками, вторя музыке и голосу.

Не было только Евы на пропахших чабрецом полях.

Не было ее и в деревушке пум.

Но где-то она, определенно, была. Оставалась сущая мелочь — найти ее. Отыскать в империи ту, которую безуспешно пытались найти все шисаи многие годы.

Подумаешь.

Однажды Ясинэ уже ее нашла, потратив на поиски гораздо меньше времени. Найдет и вновь.

Хотелось в это верить.

За спиной в черных горах высоко-высоко стоял одиннадцатый храм. Давно уже прошел положенный Сакердом срок, и пора было стать одной из трех шисаи этого храма.

Но пошли они все к кумо!

Все это казалось таким бессмысленным. Ненужным. Пустым.

Кроме Евы. Найти бы ее… Если не в этой жизни, то хотя бы в следующей. Любой из следующих. Лишь бы только найти.

Далеко в полях метнулась дерганная точка. Она перемещалась прыжками, убегая вдоль горизонта.

Тушкан или тушканка. Гонец, посыльный, глашатай. Отнесет что угодно и куда угодно. Либо императорский, либо от шисаи.

Последний быстро доставит письмо Сакерду, чтобы тот не потерял ученицу и не волновался попусту ее пропажей.

А впрочем, обойдется. Верховный шисаи он или кто? У него есть священный нож, и уж он всегда найдет любую шисаи. Было бы желание, уж это не трудно.

А если тушкан императорский, то сможет передать письмо Кайлу в лабораторию. Хотя он наверняка занят своими безмерно важными открытиями и вряд ли даже помнит, что где-то там есть тигрица, которая любит чай с чабрецом и конфеты с миндалем…

Тушкан слился с горизонтом, ускакав в сторону Хэбиных болот.

Почему бы и… да.

***

Болота казались чем-то диковинным и необычным только первые три часа. Под лапами расползался ил, повсюду были болотца, стоячая вода в которых в лучшем случае доходила до бедер, но чаще — можно было провалиться по самую шею и даже глубже. По деревьям вились растения, опутывая их до самой кроны.

И не было никого. Утонешь — никто и не услышит. Крикнешь — никто не отзовется.

Но болота не были безжизненными. Напротив, сама жизнь тут бурлила и кипела.

Змеи, ящерицы, лягушки. Большая часть, судя по кричащим расцветкам — ядовитые или жалкие подражатели ядовитых.

Редкие птицы, животные.

И комары.

Бесчисленные орды комаров.

Они летали вокруг и непрерывно зудели над самым ухом, но не садились и уж тем более не пытались присосаться.

А еще болота были полны запахов. И этих самых разнообразных запахов было так много, что нюх отказал через полдня дороги. Все просто смешалось в одну кашу — и запах воды, и дурной аромат гнили, тины, ила, и запахи животных, и привлекающие насекомых ароматы цветов и хищных растений.

В глазах начало рябить на следующий же день.

Все смешалось в одно единое, запутанное. И только чувство направления подсказывало, в какую сторону нужно идти, чтобы добраться до Райского сада. Ясинэ, повинуясь этому чувству, шла ровно в противоположном направлении, утопая в буйстве красок и запахов все больше.

В лабиринтах болота показались очертания чего-то упорядоченного, но сперва Ясинэ сочла это галлюцинацией. Слишком усталой она казалась самой себе после нескольких суток блуждания по болотам. Здесь даже поспать спокойно было негде.

Однако галлюцинация не проходила, наоборот, она стремительно приближалась и не думала отступать. Деревянные изгороди, увитые плющом, казались попросту сюрреалистичными посреди болота, но пока что это было единственным, что доказывало наличие в Хэбиных болотах людей.

Царство змей, ящериц и лягушек.

Мерзость.

Доски ограды прогнили до основания, а то и вовсе были гниловатыми от сырости с самого начала, и Ясинэ не составило труда пробраться сквозь них внутрь.

Цвета и запахи могли бы утопить ее в своем буйстве разом, если бы раньше это не сделало болото. Вот только самого болота за изгородью не было.

А был сад.

Полный самых разнообразных растений — деревьев, кустарников, цветов и даже зеленых ковриков.

И никого…

Ясинэ крадучись обошла сад несколько раз, но все равно никого не нашла.

Зато в большей части растений опознала ядовитые.

И будто венцом ядовитого царства посреди сада стояла манцинелла.

Раскидистое дерево избегали даже другие растения, и зеленые яблоки одиноко лежали в его корнях. Она даже пахла яблоней.

Ясинэ подняла один из плодов и повертела, обнюхала.

Природа потрясающа в своей чудовищности.

— У этой яблони вкусные плоды, попробуй, — прозвучало в нескольких метрах за спиной.

Ясинэ обернулась.

Перед ней стоял высокий статный ящер. Он весь был одет в черное, будто специально подчеркивая алый цвет чешуи. А на груди сиял, переливаясь лиловым, черный медальон вверяемой власти — трехглазая кошка.

Вассал округа Змей.

Ясинэ сделала вид, что не узнала его.

— Манцинелла не является яблоней, хоть и очень похожа. Она чрезвычайно ядовита, — усмехнулась она, перекидывая яблоко через плечо в корни дерева. — И тем она прекрасна.

Ящер улыбнулся и подошел немногим ближе.

— Я вижу, вы цените яды, кошачья госпожа. Что же привело вас без какого бы то ни было разрешения и моего позволения в мой любимейший сад? — ласково проговорил он. Но в этом тоне чувствовалось, что руководствуется он вовсе не благожелательностью и человеколюбием. Судя по саду, человеколюбие вообще не было ему свойственно.

— Я заблудилась, — повела плечом Ясинэ. — А потом почуяла знакомые запахи, и набрела на это удивительное место.

— И что же за запах мог привлечь заблудшую кошку? — прищурился ящер.

Ясинэ подмахнула рукой под тигриным носом и вдохнула окружающие запахи.

На самом деле нюх так и не восстановился, но когда подобное мешало…

— Манцинелла, само собой. И кошачья петрушка. Сейчас самый сезон для нее, хотя запах очень похож на другой, съедобного растения…

— Кошачья петрушка? — удивленно вскинул надбровные дуги ящер, брови его заменял неровный ряд алых чешуек.

— Да, вот же она, — Ясинэ порыскала взглядом и указала на зелено-красные побеги растения с большими и сильно расщепленными листьями.

— Это вех…

— Так ее тоже называют, — пожала плечами Ясинэ. — По запаху морковь, на вкус редька. А после обеда тошнота, судороги и смерть.

Ящер довольно кивнул.

— Были бы мои слуги хотя бы в половину так умны, как вы… — протянул он. — Меня зовут Ануир, я хозяин этих земель.

Ясинэ присела в императорском книксене.

— Ясинэ.

— Просто Ясинэ?

— Да.

Ясинэ присела еще ниже, склонив голову и разведя верхние полы кимоно в руках.

И тут ящер подбежал к ней практически вплотную и восторженно посмотрел куда-то поверх.

— Простите?

— Пресвятой Самсавеил, пожалуйста, наклоните вашу прелестную ушастую головушку снова, моя кошачья госпожа! — заворковал Ануир. — Умоляю, скажите, что это не самая потрясающая заколка во всем мире!

— Ах, вы об этом, — Ясинэ поднесла руку к волосам и, дождавшись, когда паук заберется на пальцы, опустила ее. — Рекомендую проявлять бдительность, он ко всем агрессивен и любит бросаться в лицо, а яд…

— Останавливает сердце, — пробормотал ящер, удерживая руки под грудью лишь усилием воли. — Я отдам вам любое мое растение в обмен на него.

— Нет, — хмыкнула Ясинэ и вернула паука в прическу.

— Забирайте все яды, что у меня есть!

— Нет.

Ошарашенный ответом, Ануир с прищуром посмотрел Ясинэ в глаза.

— Но я могу…

— Я убью паука, если вы будете угрожать мне, — пристально глядя ему в глаза, ответила Ясинэ.

— … я могу пригласить вас к столу, — сделав широкий жест рукой, ящер указал ей на беседку в самом конце сада. — Сегодня у нас на обед свежая косуля.

Изголодавшийся желудок, набитый пожаренными в священном огне яйцами змей, предательски заурчал.

— Пожалуй, от косули я не откажусь, — кивнула Ясинэ и прошла за ящером.

Редко кому удается хорошо приготовить косулю. Чаще всего мясо получается жестким или безвкусным, или и то, и другое. Но косуля, поданная к столу вассала округа Змей, была идеальной. Она немного отдавала болотом, будто ее вымачивали в нем много часов, но в общем и целом — это была самая вкусная косуля из всех, что Ясинэ ела. Ягодный соус вызывал настороженность, но не учуяв ничего ядовито знакомого, Ясинэ не стала от него отказываться.

— Сколько времени у вас ушло на такой замечательный сад? — обгладывая косточку, спросила Ясинэ.

— Он был создан не мною, я лишь поддерживаю его и добавляю новые растения. Вы наверняка знаете, что мой край славится своими ядами на всю империю — приходится соответствовать, — покивал Ануир, обводя хозяйским взором угодья.

Это точно, яды с крохотной змеей на бирке у горлышка считались своего рода идеалом мира ядов.

— Мне доводилось использовать яд вашей манцинеллы, но я никогда не работала с этим растением вживую, — Ясинэ кивнула на ядовитую «яблоню».

— Так может вы останетесь? — глядя из-под бровей, спросил Ануир. — Вы странствующая кошка, вас не связывают никакие обязательства, семейные узы, долг империи, верно? Может, вы будете служить мне?

Ясинэ поджала губы, раздумывая.

Она ведь не обещала ничего ни Сакерду, ни Самсавеилу, ни императору… Да и семьи не было, пожалуй, никогда.

Вот только Ева…

Но, предположим, Ева найдется буквально среди слуг Ануира, и что тогда?

Забрать из округа змей? А потом?

Защищать ее ото всех? А когда ее жизнь кончится — а это будет быстро, кошкой с девятью жизнями она больше не родится — искать Еву в ее новой жизни? И так до бесконечности, не имея возможности ей помочь, не зная способа победить Всемогущего.

Наивно и глупо. Но яды могут стать отличной ступенькой на пути к собственной силе. Ведь что такое яды, если не убийственная сила природы?

Посмаковав косулье копыто, Ясинэ кивнула.

— По лапам, Ясинэ? — и ящер протянул ей жирную от еды руку через стол.

— По лапам, мой господин, — улыбнулась Ясинэ и пожала его руку.

Ощущение было странным, будто по ладони прошел ток, а саму руку пожали, будто ветку. Но Ясинэ выбросила это из головы.

***

— Как тебе удается так легко собирать яд у такого агрессивного вида пауков? — Ануир покачал перед глазами пузырьком с желтоватой вязкой жидкостью.

— Я его хозяйка, он слушается меня, — Ясинэ пожала плечами.

— Но как?! Это же паук, который не поддается дрессировке, пауки вообще неохотно учатся послушанию, — всплеснул руками ящер.

— Я приручила его, когда он был совсем маленьким.

— Ты мне это говоришь все десять лет, что служишь мне, — хмыкнул Ануир, аккуратно раскупоривая пузырек. — Ты что-то скрываешь…

Ясинэ оставалось только вздохнуть и виновато изогнуть брови.

Не рассказывать же про Еву. Слишком длинно. Бессмысленно. Да и не за чем.

В разговорах о себе она за все годы ограничилась воспоминаниями о детстве с ворованными сливами, учебе грамоте при каком-то храме кошек и скудной библиотеке, в которой были книги о ядах. Все это, рассказанное ящеру с живостью, криками, бурной жестикуляцией, слезами и, обязательно, стыдом — сработало идеально. Он знал ровно столько, сколько было нужно. Ни капли правды, но и ложью не назовешь.

— И все же я не понимаю, как ты это делаешь. У них же в голове совершенно нет мозга, у них там донельзя примитивная имитация мозгов, — он пощелкал чешуйчатыми пальцами, припоминая слово, — ганглии, вот.

Ясинэ улыбнулась и поправила сползающего со лба паука обратно. Может, у алого паука и не было настоящих мозгов, зато определенно была привязанность к хозяйке и прекрасный яд.

Махнув рукой, Ануир придвинул к себе глиняную чашку с водой, достал крохотную пипетку, раскупорил пузырек и стал тщательно отсчитывать капли паучьего яда.

— Вы же понимаете, что с паучьими ядами это работает немного не так, — вздохнула она.

Но Ануир, как и всегда, не стал слушать и продолжил шептать под нос число капель.

За последнее десятилетие он пил яд каждый день, постепенно увеличивая его дозировку. По его мнению, это должно было обучить организм стойкости, потому что умереть от отравления ящер боялся больше всего на свете.

— Видишь ли, кошка, ты после смерти родишься собой. Откроешь глаза и продолжишь жить, будто это была не смерть, а всего лишь сон. Тебе не понять, — печально протянул Ануир, размешивая яд в воде. — А я, умерев, стану никем. Мне слишком многого стоила моя карьера, я не хочу, чтобы какой-то малец из прислуги ее уничтожил жалкой каплей яда.

И поэтому вы пьете яд, который ни один «малец» ни за что не добудет — либо денег не хватит, либо возможностей и связей. Ясинэ закатила глаза.

О край чашки звенькнула ложка, и ящер одним большим глотком выпил всю воду. Откинувшись на спинку лавки, он глубоко вдохнул и выдохнул.

— Когда-нибудь этот яд вас погубит, — покачала головой Ясинэ, убирая чашку и ложку из его рук.

Ануир не ответил.

— Пожалуйста, посчитайте, на сколько дней вам хватит яда, чтобы я знала заранее, когда мне стоит брать его снова.

Ануир промолчал.

— Я могу идти?

И снова ответом была тишина.

Оглядевшись, Ясинэ убедилась, что никого рядом нет, и склонилась над ящером.

На бледном лице выделялись алые чешуйчатые брови, но они постепенно бледнели, сливаясь с кожей. Да и лицо как будто бы вытянулось, впали глазницы, обнажив большие, навыкате, глаза.

Рука с ядом лежала на скамье, но было в ней что-то неправильное. Ясинэ подняла ее за запястье и тут же бросила. Странная рука — два больших пальца и отдельно три других.

Коснувшись шеи Ануира под челюстью, Ясинэ прислушалась. Но не билось ни сердце, ни жизнь.

— Окуметь можно, — пробормотала она. — Я же предупреждала.

Встрепенувшись, она забрала яд и спрятала его в кимоно. Бегло обойдя сад, собрала немного кошачьей петрушки, аконита и листьев манцинеллы. Из маленького склада забрала пузырьки с ядами и спрятала их в кимоно.

Разломала отсыревшую изгородь и исчезла в болотах округа Змей.

***

Край Быков буквально кишел жизнью. Все дороги были полны людей. Совершенно разных.

Кого тут только не было, народ стекался совершенно со всех уголков империи. Медведи, воинствующе глядящие с высоты своего роста; хорьки, воровато осматривающие окружающих; замотанные в хламиды тряпья скорпионы, прячущие хвосты в ногах; низкорослые кроты, увешанные доспехами по самые близорукие глаза…

Но разными они были вовсе не поэтому. Их всех вела своя цель. Кого-то — банальная торговля, кого-то беззаботное веселье и мистическое любопытство. А кого-то — убивающее горе.

Всем им нужны были пауки.

Кому-то от них были необходимы яды и лекарства.

Кому-то — самые прочные ткани и веревки во всей империи.

Кому-то — прекрасное нежное кружево. Хотя бы кусочек, слишком уж оно было дорогим.

Кому-то — марионетки, куклы и манекены для шитья.

А кому-то — ответы.

Ясинэ следовала в потоке людей, совершенно не боясь, что они заведут ее не туда. Пройти мимо деревень пауков было попросту невозможно. Нужно было только в каждой новой остановке оглядываться и либо оставаться, либо следовать за толпой дальше.

Одни деревушки сменялись другими, разделяли же их оживленные дороги и постоялые дворы, которые принадлежали косулям; таверны быков и даже маленькие пункты помощи, где лечили торопливые козочки. За отдельную плату в деревне можно было даже воспользоваться услугами клана лошадей, и перевозка больших грузов переставала быть проблемой.

Товары не привлекали Ясинэ. А Евы во всем многообразии людей она не ощущала.

Даже не знала, стоит ли искать.

Однако, были те, кто мог знать наверняка.

И в деревушке паучих-провидиц Ясинэ остановилась возле домика одной из них. Все остальные были особенными — то запущенные землянки, то черные угловатые домики с котлом перед домом, в котором кипело и бурлило странно пахнущее варево, то розовые домишки, на крыльце которых стояли таблички с целым списком чудодейственных средств. Вывески вокруг пестрели самым разным спасением — и от проблем с пищеварением, и от тяжелых травм, и от любви, и для любви, для удачи, для чужого горя. С гарантией ответов о будущем, с обещанием помощи и всяческого содействия самого Самсавеила…

Домик же, у которого замерла Ясинэ, коротко гласил — «гадаю на картах и рунах».

И больше никто здесь на рунах, наверное, не гадал.

К тому же, в этот домик не стремились огромные толпы народа.

Ясинэ постучалась костяшками указательного пальца и приоткрыла дверь.

— Свободны? — спросила она, заходя внутрь.

— Для тех, кому есть, чем платить, я всегда свободна, — донесся мягкий вкрадчивый голос из глубины.

Все вокруг было увешано черными косичками из паутины. Они свисали с потолка до самого пола, и нельзя было различить ничего вокруг, только пробираться наощупь.

— Трех черных нек будет достаточно для ответа на любой мой вопрос? — Ясинэ запустила руку под оби и вытащила теплые монеты.

— Для начала хватит и одной, — отозвалась провидица.

Постепенно из глубины выступил стол, а паутинные косы остались позади.

За столом сидела паучила и тасовала в руках старые засаленные карты. Черные волосы ее были собраны в множество маленьких косичек и завязаны в узел на затылке. Дополнительные ряды глаз были спрятаны за волнами косичек, а хелицеры спилены, что при некотором отдалении паучиха казалась вовсе не паучихой. А когда она опустила ресницы, скрыв черные глаза, то сходство с соклановцами стали выдавать лишь закованные в броню кисти рук.

— Я больше доверяю рунам, — промолвила Ясинэ, присаживаясь на деревянный стул с алой подушечной.

— Как будет угодно, — кивнула молодая паучиха и, отложив стопку карт шапкой наверх, достала из-под стола мешочек с камнями. — Какой вопрос вас мучает?

— Я хочу найти одного близкого мне человека, Еву, — помедлив, сказала Ясинэ и, облокотившись лопатками на спинку стула, положила одну неку на стол перед собой.

Как мне ее найти? Где она?

Все не то… Все неправильно.

— Когда я найду ее?

Паучиха развязала мешочек, наклонилась над ним и как будто прошептала камням вопрос.

А затем высыпала на стол целую горсть аметистов и принялась рассматривать те, что не удержались на верхушке горы и рассыпались по столу.

— Ты много раз будешь проходить рядом с ней, но не заметишь этого и не узнаешь ее. Как и она не узнает тебя, — она вытянулась, разглядывая руну, что отскочила практически Ясинэ в руки. — Но однажды тебе повезет. И лишь в твоих руках ухватить за этот шанс или навсегда его упустить.

— Когда?!

Еще одна нека тут же легла рядом с первой.

Провидица нахмурилась и, вытянув руку, разрушила горку рун.

— О, — вздохнула она, — очень нескоро. Ты устанешь жить, скитаться и искать.

Ясинэ закусила губу и откинулась на стуле.

Провидица же сгребла руны обратно в мешок.

Вместе с ними исчезли и черные неки.

— Сумею ли я победить? — прошептала Ясинэ, кладя на стол третью неку.

Паучиха достала из мешочка руну и положила на середину стола.

Она была совершенно пустой.

#9. Либо, вмещаясь в век, боль умалится пусть

Запас пантов подходил к концу. Да и, признаться, они уже успели надоесть.

В округе Оленей кроме них и не было ничего вкусного или хотя бы интересного.

Край как край. Не считая того, что рядом и над головой постоянно проносятся рога, и первые сутки инстинктивно уворачиваешься от них и стараешься ходить безлюдными дорогами.

Ясинэ потратила почти неделю, блуждая по лесам и степям. Искать Еву порывалась лишь несколько раз, да и то быстро возвращала священное масло на пояс и шла дальше.

Бива за спиной привлекал внимания оленят, и Ясинэ, покусывая панты и слизывая с них кровь, не могла отделаться от мысли, что эти вкусные рожки могли принадлежать этим детям. Странное ощущение. Но вкусные панты.

Похрустывая последним из них, Ясинэ вышла к шумной речке и глянула вниз с обрыва. Быстрый поток уносил через весь округ Выдр все, до чего мог добраться. Проплывали целые деревья и, спотыкаясь на порогах, кружились, будто они всего лишь веточки. Листья сбивались в кучи и торопились прижаться хоть к какому-нибудь берегу. Мелькали рыбы.

Что-то странно било по воде, будто шлепало и дергалось в бурном потоке.

Свесившись с самого края обрыва, Ясинэ принялась выискивать глазами источник незнакомого и чужеродного звука.

И нашла.

Цепляясь за хрупкие скользкие ветки, в воде барахталась девчонка. Совершенно молча.

Ева?!

Стянув с себя оби, Ясинэ скинула все слои тяжелого кимоно, усадила поверх него паука и с разбегу прыгнула в горную реку.

Ледяная вода тут же пронзила все тело, будто сжав его в тисках.

Ясинэ вынырнула, откинула с лица волосы и, отталкивая от себя всякий мусор, стала озираться. Вот бы эта девчонка хоть голос подала, нет же — молчала, как рыбешка.

Ниже по течению показалась детская рука и тут же исчезла. Ясинэ поплыла к ней, продираясь сквозь мокрые ветки и листья, так и норовившие прилипнуть к телу.

— Держаться можешь? — крикнула она и схватила девочку за руку под водой.

Но ей никто не ответил. Ясинэ обняла девочку за пояс и подкинула немного повыше, перехватывая под бедра. За ней потянулось какое-то тряпье, слишком тяжелое, чтобы быть просто тканью. Вытащив из мокрых ножен на ноге нож, Ясинэ обрезала тряпки.

Девчонка свесилась с плеча бездыханной куклой.

Но сердце билось.

Вместе с ней Ясинэ торопливо догребла до очередного порога и подтянулась за торчащие из склона корни деревьев. Закинула девчонку на самый верх и забралась сама.

Прильнула ухом к груди, по привычке прижав пальцы под горлом. Сердце билось. И вместе с ним — жизнь, единственная.

Зажав пальцами нос, Ясинэ вдохнула в ледяные губы воздух и всем весом придавила ребра. Повторила. И еще раз… И еще.

Пока девчонка не закашляла, сворачиваясь в комок.

Ясинэ утерла губы и села рядом с ней, разглядывая.

Крохотные ушки, изящное округлое личико, маленькие пальчики и широкий треугольный хвост…

— Первый раз вижу выдру, которая не умеет плавать, — фыркнула Ясинэ и, подхватив девочку на руки, направилась вверх по течению в поисках оставленных вещей.

Паук увлеченно строил убежище, расположившись под одной из складок кимоно.

Ясинэ усадила девочку на землю и принялась раздевать. На ноге до синевы была стянула какая-то тряпка, и пришлось снова достать нож, чтобы справиться с ней окончательно.

— Ты же кошка, да? — подала голос девочка и закашляла.

Ясинэ кивнула и, раздев девочку, укрыла ее дзюбаном.

— Я сразу узнала, ты как шисаи у нашего алтаря, — шмыгнула носом маленькая выдра. — А ты колдовать умеешь?

— Немного… Но это не «колдовство»…

Достав из оби шенбяо, Ясинэ отошла от девочки подальше и начала раскручивать груз возле себя. Провела по веревке энергию Самсавеила, и груз вспыхнул лиловым огнем.

Обычно священный огонь не грел, а сразу сжигал, но если сосредоточиться на нем и как бы обратиться к нему, можно было как бы попросить его греть. Как бы. Это чувство повеления было едва уловимым, оно отличалось от банальной воли. Хочешь взять камень — берешь. Хочешь сделать костер побольше — берешь и кидаешь дров. Хочешь сделать священный огонь теплым… как будто притворяешься, что реально это делаешь, но все равно чувствуешь и понимаешь, что происходит это само. Как будто делаешь вид, что огонь теплеет сам, по «собственной воле».

Волосы и вещи высыхали, пока вокруг металось лиловое пламя на кончике груза шенбяо.

Маленькая выдра таращилась во все свои огромные глаза. Она даже дрожать перестала. А когда Ясинэ принялась сушить ее вещи, водя рукой со священным огнем над ними, сдавленно пропищала:

— Это же богохульно, — и накрыла рот ладошкой.

Ясинэ усмехнулась:

— У меня другой бог.

Девочка непонимающе нахмурилась, но промолчала.

— Вещи твои готовы, — Ясинэ села перед ней и распахнула дзюбан. — Давай ноги и руки погреем, тебе сразу станет лучше.

Пока девочка подавала руки и лапы, Ясинэ растирала их в руках, поливая при этом из бурдюка со спиртом, и внимательно смотрела на грудь маленькой выдры.

Там, глубоко внутри золотом сияло странное переплетение нитей. Клубок со сложным узором. У всех такие были. Но у Евы это плетение было иным, ярче что ли, изящнее. Просто совсем другим.

И почему только Сакерд никогда не говорил об этом?

— Теплее? — спросила Ясинэ, завязывая бурдюк со спиртом.

Девочка кивнула и хотела было что-то сказать, но стоило Ясинэ забрать с кимоно паука и посадить его себе на голову, как она оглушающе завизжала. Подорвалась и голышом побежала в лес. На полпути остановилась, вернулась, схватила свою просохшую одежду и побежала снова. Не переставая при этом визжать.

— Ну вот, ты ее напугал, — вздохнула Ясинэ и принялась одеваться.

***

Высокая стена из лиловых кристаллов петляла по лесу и исчезала где-то вдали. За ней скрывался Волчий округ. Обитель волков.

Несдержанных, шумных и бестолковых псин.

От одного только их соседства становилось неуютно и нервно. Слишком «не такими» они были.

Говорят, они преданные и послушные. Но их запах — просто что-то отвратительное.

Зато как они дружны в своих кланах… Как ценят и любят своих щенят…

Наверняка им наплевать на демоновых детей, для них чем больше щенят — тем лучше, ведь щенята — это уже подарок самого Самсавеила.

Возможно, где-то там родился маленький волчонок. Она ведь обещала кошкой не рождаться. А что может быть противоположным дикой кошке — только волк. В этом краю разве что клан гепардов чувствовал себя спокойно, но, говорят, они чем-то похожи на волков, оттого и могут соседствовать без кровопролития.

Однако Ясинэ не была гепардом, и лезть в волчьи леса у нее не было никакого желания.

Даже если Ева родилась там, то что с того? Возможно, она уже давно выросла, и не захочет даже знать о Ясинэ.

И, наверное, будет права.

Столько лет прошло…

Ясинэ остановилась у кристальной стены и принялась считать.

Прошло двадцать с лишним лет с проклятия Евы. Должно быть, она уже живет иной жизнью…

Будь Ясинэ на ее месте, она бы сделала все, чтобы не вспоминать прошлую жизнь никогда. Но Ясинэ была самой собой и делала все, чтобы успокоить пожирающую ее изнутри тьму. Это нечто скребло по сердцу и обгладывало ребра, кусало щеки, чтобы лились слезы, и выло в уши, мешая спать ночами. Эта тьма внутри состояла из горя, вины и обиды на саму себя. А еще из душащего одиночества.

И ничего не делало легче. Наоборот, все вокруг будто нарочно пыталось полоснуть по ранам и присыпать укусы солью.

Даже сейчас тигриный нос чуял знакомый запах — лавандового мыла. Закрой глаза, и будто бы снова лежишь, свернувшись в двойной клубок с пуменкой, и дышишь в ее волосы, а она тихо мурчит, засыпая…

Ясинэ сильно зажмурилась и распахнула глаза, прогоняя наваждение. Но запах остался.

А целые лавандовые поля стелились вдаль и тихо шуршали колосками с лиловыми цветами.

Край Ос буквально состоял из цветов, плодов, ягод и меда. Радушный край, любезно снабжающий каждый уголок империи сладким.

Пожалуй, звать его краем Ос было не самым разумным — самих ос было совсем немного, да и те лишь для поддержания порядка. Зато пчел было столько, что они в родных просторах не умещались — в любом другом краю всегда были их лавки, а в округе Медведя так вообще маленькая деревушка.

Говорят, сладкое лечит темные раны души.

Скорее уж эти раны от сладкого просто-напросто слипаются…

Но это уже многообещающе.

Выйдя на одну из дорожек лавандового поля, Ясинэ побрела по ней в надежде отыскать лавку пчел до заката.

Но сделала это уже к обеду, зажарившись на солнце до семи потов.

И в светлый деревянный домик возле полей она практически ввалилась, прижимая паука к груди.

Ее встретила прохлада и целый комплекс пряных вкусных запахов, от них голова закружилась еще больше, и Ясинэ присела на ближайший же стул. Уткнулась лбом в деревянный стол и протяжно простонала.

Кто-то подошел, но у Ясинэ не было ни сил, ни желания смотреть, кто это. Она ограничилась тем, что посадила паука на стол. Такая тварь кого хочешь напугает. Ну или хотя бы впечатлит.

Подул прохладный воздух, и через несколько минут Ясинэ почувствовала себя лучше. На стол что-то со стуком поставили.

— Мне? — тихо прошептала она, насилу поднимая голову.

Прямо на столе стояла глиняная чашка с водой. Ясинэ отхлебнула — разбавленный мед — и только тогда посмотрела на того, кто стоял перед ней.

Им оказался чернокожий мужчина с ярко-желтыми волосами. Они покрывали его голову, бороду, руки и, кажется, топорщились из-под черного фартука.

Шмель? Пчел?

— Тебе лучше, котеечка? — спросил незнакомец, обмахивая Ясинэ веером. У него даже голос казался медовым.

Ясинэ кивнула и невольно улыбнулась, настолько добрым и искренним показался ей голос. В этом простом вопросе было столько трогательной заботы и сопереживания, что в носу стало мокро.

— Кушать хочешь? — спросил он, забирая пустую чашку. — Только у меня для кошечек ничего нет, ты кушаешь фрукты? Или может чай и сладенькое?

Ясинэ вспомнила, как Кайл однажды рассказывал о фестивале в округе Ос. Эти радушные люди так хотели угодить гостям, что приготовили мясо специально для тех, кто не жалует фрукты и сладкое. Мясо получилось сладким, даже приторным. Тем не менее, съели почти все, не желая обидеть таких хозяев.

— Чай и сладенькое, если можно, — ответила она. — Холодное…

Мужчина широко улыбнулся в усы:

— Подожди немного, котенька, — и ушел.

Ясинэ огляделась. Помещение напоминало веранду — крыша над головой, вместо стен просто деревья, пара столов и стульев, кресло-качалка в углу. На постоялый двор не похоже, на таверну тем более. Просто чей-то дом…

— Вот, кисонька, угощаю, — из основного домика вышел мужчина с подносом. — Ты марципан кушаешь?

— Я не знаю, что это, — пожала плечами Ясинэ.

На стол легла тарелка с нарезанными бежевыми ломтиками. А рядом — большая кружка холодного алого напитка. Чай из розеллы.

Ясинэ взяла один из ломтиков и под пристальный взгляд радушного хозяина обнюхала.

Миндаль…

Откусила.

Это было лучшим, что Ясинэ когда-либо ела. Это было как конфеты с миндалем, но во много раз вкуснее.

— Феликопефно, — протянула она, запихивая ломтик марципана в рот целиком.

— Мне все говорят, что я знаю, чего хочет любой гость, — мужчина расплылся в еще более широкой улыбке и сел рядом за стол.

— И часто у тебя гости? — запивая марципан кисловатым чаем, спросила Ясинэ.

— Довольно-таки, кис, даже полями заниматься времени не хватает, — махнул он рукой.

— Я могу помочь. Оплата марципаном, — Ясинэ взяла блюдце двумя руками и, не стесняясь, вылизала его начисто.

— А что ты умеешь?

— Много чего. Но главное — я очень быстро учусь!

***

В краю Медведей ее были рады видеть всегда. Ясинэ привозила мед, сладости и медовуху. Медведи щедро платили и угощали дичью. На несколько лет это заняло Ясинэ. Доброе отношение пчел и марципан действовали умиротворяюще. Приветливость и благодарность медведей восстанавливали силы. А пчелиный яд, пополнивший коллекцию, просто радовал.

Ясинэ думала, что когда она решит завершить свою работу в пчелиных полях, ее не захотят отпускать. Но вместо этого ее нагрузили сладким, поблагодарили за помощь и проводили. Желали много всего — Ясинэ никогда в жизни не слышала столько теплых слов в свой адрес. Эти трудолюбивые люди на время заставили ее забыть, что она — демоново отродье. И за это она была им благодарна.

Пожалуй, край Медведей имело смысл пересекать зимой, когда все они и носа не кажут из своих домов. В разгар лета же медведи охотились, рыбачили, работали и отдыхали, заполняя собой все пространство.

Решив сократить путь, Ясинэ свернула с дороги в лес. Платье, подаренное пчелами, цеплялось за кустарники, и приходилось постоянно отдергивать его. Увлекшись борьбой с одним из кустов, она оступилась и упала в яр.

Кубарем прокатилась до самого низа и встала, потирая ушибленный бок.

Услышала вскрик, и дернулась на звук.

Прямо в нее летел топор. А за ним стояли гурьбой медведи.

Время замерло.

Извернувшись, Ясинэ поймала топор за ручку.

— Ничто не сможет меня убить, — запоздало пробормотала она пересохшими губами.

Рука гудела от самого плеча, дрожала кисть. Да и вся Ясинэ, казалось, дрожала. По крайне мере, она четко ощущала, как дергается глаз, уголки губ и пальцы.

— Вот это баба, — послышалось в полнейшей тишине со стороны медведей.

— Да ты глянь, она что, кошка?

— Шисаи? Они и не такое могут…

Ясинэ сглотнула. Хотела было поднять топор, но рука, будто отбитая от самого позвоночника, не слушалась. Вместо этого она крикнула:

— Чей топор-то?

Тот медведь, что стоял ближе всех, подошел к ней и протянул руку.

— Мой, — глухо отозвался он, смотря на нее сверху вниз.

— Как вообще тебе в голову пришло топоры метать, а? — фыркнула Ясинэ, возвращая оружие. Голос подрагивал.

Медведь расхохотался:

— А почему нет-то? Метать можно все, что угодно!

— Я умею только иглы, а шенбяо не считается, — чтобы скрыть дрожь в руках, Ясинэ просто спрятала их за спину.

— Ерунда. Топоры, копья, ножи. Да хоть вилки, бутылки, огрызки и бритвы… — хохотнул медведь.

Ясинэ прищурилась.

— Я не умею, но хочу уметь. Ты можешь меня научить? А я научу тебя медовуху варить, а?

— Медовуху я умею, спасибо, — улыбнулся медведь и протянул руку. — Можешь звать меня Бирм. Я научу тебя метать все, что угодно, мне не сложно.

— Ясинэ, — она вложила свою ладонь в его руку… даже скорее лапищу, в два раза шире ее. И медведь крепко ее пожал.

***

Округ кротов славился своими рудниками. Да и кузнецами тоже, их доспехи ценились как особенно прочные. И Ясинэ хотела на себе испытать это знаменитое качество. Медведи долгих семь лет нахваливали их, показывая действительно хорошие образцы из своих арсеналов. Они даже отправляли своих медвежат учиться на кузнецов у кротов. Но когда Ясинэ дошла до одного из рудников, он оказался закрыт. Даже заколочен досками и стальными листами.

Неподалеку кроты собирали свои пожитки и грузили таких же низкорослых, как они сами, лошадей. Ясинэ подошла к ним.

— У вас что-то случилось? Мне доспех нужен и оружие подправить.

Кроты переглянулись между собой и тихо заговорили, прося друг друга кого-то позвать. Окружили ее и, задрав головы, стали осматривать. Что-то тихо говорили друг другу, уточняя, кошка она, собака или вообще ласка — кто-то замечал хвост, кто-то — лапы, а кто-то — нос и уши.

Ясинэ терпеливо ждала, когда к ней обратится хозяин рудников.

За платье кто-то подергал:

— Что ты хотела? Ты шисаи? — самый высокий из кротов с прищуром смотрел на нее снизу вверх, будто хотел хорошенько рассмотреть.

— Оружие подправить и доспех новый…

— Не видишь, рудник заколочен? У нас тут чрезвычайное происшествие, кумо тебе, а не доспех с мечом, — махнул он рукой в сторону горы. — Мы ждем шисаи, но уже неделю до нас так никто и не добрался — в порядке очереди, говорят!

Ясинэ задумчиво почесала шею. С одной стороны, пересекаться с шисаи, который мог в любое время пожаловать в рудник, не хотелось совсем. Но с другой стороны — доспех был действительно нужен, а ножи было бы неплохо обновить, а некоторые просто выправить и хорошо наточить.

— Ну, предположим, я — шисаи, — поморщившись, сказала Ясинэ. И в доказательство прищелкнула пальцами. Руку с кольцом тут же объяло лиловым пламенем.

Кроты мгновенно из печальных стали радостными, хозяин рудника откашлялся и рукой пригласил Ясинэ к руднику поближе.

— Видишь ли, госпожа шисаи, у нас в ходах поселилась летучая мышь, житья не дает…

— Вы боитесь простую летучую мышку? — недоверчиво изогнула бровь Ясинэ.

— «Простую мышку»?! Да ты сама с ней встреться, раз такая смелая, — всплеснул руками крот. — Она дура на всю голову и крылья! Рушит постройки и дерется с нашими.

— А хочет чего?

— Визжит что-то про то, что горные пещеры дом летучим мышам, и чтобы мы убирались. Да пошла она кумо на корм! — сжал кулаки крот и с прищуром посмотрел на Ясинэ. — А ты справишься?

— Да понятия не имею, — едва слышно пробормотала Ясинэ и уже громче добавила. — Я же шисаи.

Ева ведь говорила, что никто не сможет ее убить. Про «покалечить», правда, ни слово не было…

— А, ну хорошо, — крот выудил из телеги с пожитками лом и кивнул своим товарищам на заколоченный вход в рудник. — Если заблудишься — иди на звук водопада, там возле него стрелочки высечены, ведут к выходу.

Ясинэ кивнула и, пошарив в складках платья, вытащила нож.

Однозначно, кроты должны ей катану, не меньше.

Туннели встретили ее полнейшей темнотой. И такой же полной тишиной.

Где-то очень отдаленно, на грани слышимости, шумела вода, но даже определить направление было сложно.

Ясинэ заходила все дальше, клацаньем когтей выдавая свое присутствие. Но этого было мало, и Ясинэ пинала подвернувшиеся камушки и брошенные вещи, пару раз заехала погнутой киркой по горной породе и посвистела.

Безрезультатно.

Выйдя из туннеля в грот с высокими сводами, Ясинэ мяукнула. Эхо мяукнуло в ответ.

Сверху с глухим хлопком обрушилось нечто живое. Ясинэ успела увернуться, присев, но плечи платья просто исчезли в чужих когтях.

— Кумо б тебя… — Ясинэ увернулась от следующего пикирования, — …побрали!

И бросилась наутек.

Летучая мышь следовала по пятам. Ее не смущали туннели, она в них просто складывала огромные кожаные крылья и бежала. Ее не беспокоили иглы, летящие в нее, она закрывалась от них крыльями. А стоило только спрятаться и затаиться, как по ходам рудников раздавалось резкое:

— Ч-ч!

И она безошибочно находила Ясинэ.

Крепко держа под грудью сползавшее платье, Ясинэ просто бежала. Уворачивалась от когтей, отбивалась от крыльев и снова бежала, преследуемая «ч-ч» и огромной черной тенью.

— Кожаная скотина, ты хоть говорить по-человечески умеешь, а?! — крикнула Ясинэ и ножом отбила удар тяжелого крыла.

— А тебе что, перед смертью исповедоваться надо? — прошипела летучая мышь и клацнула клыками перед самым носом Ясинэ. Она наотмашь полоснула ее ножом по глазам и снова бросилась бежать.

Позади раздался запоздалый визг. И снова хлопанье крыльев.

И пресловутое:

— Ч-ч!

Водопад шумел все ближе, все громче. Ясинэ бежала на звук, сбивая лапы. Один поворот тоннеля, другой, третий. Ясинэ все бежала, борясь с желанием разжечь огонь — кошачьего зрения было мало, незнакомые ходы так и норовили подставить подножку валяющимся камнем или задеть плечо деревянной балкой.

Выбежав к водопаду, Ясинэ замерла на берегу маленького, но глубокого озера. Сняла паука и посадила под камни.

— Ч-ч!

И не раздумывая нырнула.

Ч-ч?

Летучая мышь остановилась в гроте и сложила крылья.

— Ч-ч?! — повертела головой, вслушиваясь в отзвук. — Ч-ч?!

Широкими шагами обошла водопад вдоль берега, остановилась у самого края.

— Кошка драная, ты от страха утопиться решила? — процедила сквозь зубы.

— Ага, — вынырнув, Ясинэ схватила ее за лодыжку и дернула на себя.

Мышь оглушающе завизжала и принялась бить крыльями. Но Ясинэ тянула всем своим весом. Мышь царапалась и брыкалась, а Ясинэ, накидывая на нее веревку шенбяо,стягивала ее все сильнее. Пока не утащила под воду.

Но и там летучая мышь дергалась, пытаясь выпутаться. Крылья были плотно прижаты к телу, но оставались еще когти и зубы. Стащив пояс с платья, Ясинэ накинула его на шею мыши и, завязав, как учили, затянула. Подвернувшийся под руку конец веревки шенбяо обмотала возле шеи тоже, но мышь уже обмякла.

Ясинэ вынырнула вместе с ней, отгребла подальше от водопада и только тут почувствовала, как болят порезы оставленные мышью. Прищурилась, глядя на свое тело под водой, но в темноте мало что можно было различить. Разве что расползающееся от нее мутное облако.

Забрав паука и перевязав мышь веревкой поудобнее, Ясинэ потащила ее на себе на выход. Стрелочки, высеченные на полу и стенах, вывели ее на свежий воздух достаточно быстро.

Там, на том же самом месте, стояли кроты, обсуждали свои дела и жарили на костре свежее мясо.

— А летучие мыши съедобные, вы не знаете? — хрипло спросила Ясинэ, прижимая разорванное в клочья и насквозь мокрое платье к груди. Что-то капало под ноги, но Ясинэ надеялась, что это вода, и старалась не принюхиваться.

— Есть будете, госпожа шисаи? — к ней подошел один из кротов, и Ясинэ узнала в нем главного рудокопа.

— Мне бы лучше чистую воду и сухие бинты, — поморщилась она.

— А это запросто! — махнул крот в сторону костра. — Вы же убили ее?

— Кажется, да, — Ясинэ разжала руки, и туша в кожаном свертке из собственных крыльев рухнула на землю. — Только шенбяо мой верните, пожалуйста.

Морщась от раздражающей боли, Ясинэ ушла к костру залечивать раны. Их оказалось не так уж много, да и ничего важного мышь не задела. Но, судя по всему, за когтями она вообще не следила, и они оставили рваные раны, которые буквально горели, сочась кровью.

До самого заката Ясинэ только и делала, что обрабатывала раны под пристальным взором кротов.

Когда она почти закончила, один из них подал ей старое одеяло из верблюжьей шерсти.

— Вам хоть есть, во что переодеться? — тихо спросил он, смущенно кивая на то, что осталось от платья.

А от него с каждым часом оставалось все меньше. Когти и вода поспособствовали тому, что ткань стала расползаться буквально в руках.

Ясинэ простонала.

— А у вас кроме доспехов одежда бывает?

Крот, потупившись, почесал затылок.

— Ну так-то шить мы умеем, но не из чего…

Ясинэ перевела взгляд на погребальную яму, которую готовили кроты для летучей мыши.

— А, скажем, из кожи вы можете мне что-нибудь пошить? — протянула она, кивая на большие крылья.

— Ну это же как-то… — запнулся крот. — Но она же… Она же мертвая!

— А обычно кожу с животных вы живьем сдираете что ли? — изогнула бровь Ясинэ.

— Ну так-то верно, но… Я лучше спрошу у бригадира, ладно?

Ясинэ кивнула:

— И мне бы катану…

***

Распаренное осьминожьими купальнями тело Ясинэ со скрипом втиснула в штаны, сверху, поверх бинтов, накинула кожаный хаори и рассмеялась своему отражению в воде.

Оттуда на нее смотрела девушка в мужском хаори из крыльев летучей мыши. На смуглом от солнца пустыни Скорпионов лице выделялись бело-серые глаза и такие же белые полосатые уши. Странное сочетание. И если бы кто-то несколько десятков лет назад, встретив ее у Райского сада перед побегом, сказал, что свой путь она закончит вот такой — она бы ни за что не поверила.

Тогда ей казалось, что этот путь приведет ее к Еве, а на другом краю империи ее будет ждать та женщина из отражения в священном озере Райского сада.

Но нет.

На другом краю империи Ясинэ ждала Ясинэ. Все та же? Нет. Вот только Ясинэ чувствовала себя самой собой, настоящей. И, медленно огибая гору у моря, она думала, что ее путь еще даже не начался. Это словно была разбежка перед прыжком. Оставалось только прыгнуть в нужный момент и поймать нужный ветер.

Но Ясинэ понятия не имела, как это сделать. И даже боялась подумать, справится ли она.

Там, на другом краю гор, она брала с собой бива, чтобы поиграть на нем здесь. Но бива превратился в бесполезную балалайку еще в округе Медведя. Наверное, за ним следовало лучше следить — например, беречь от дождя, снега и палящего солнца. Ясинэ же сберегла только паука и саму себя.

Она добрела до огромных ступеней, ведущих от моря высоко наверх, к кошачьему храму, и остановилась. Обернулась, надеясь, что хотя бы отсюда не видно осьминожье кладбище. И все бы ничего, но кладбище было в огромном барельефе, изображающий Самсавеила, Еву и ребенка. Его высекли из камня как подарок к свадьбе, которая так и не состоялась. И Ясинэ не желала его видеть. К счастью, если сесть на ступени, то его было практически не видно.

Что Ясинэ и сделала, опустив ноги по щиколотки в воду.

Посадила рядом паука и, помедлив, погладила его по пушистым лапам.

— Вот и все, что мне осталось от тебя, Ев…

И заплакала.

Море лизнуло ее по ногам, будто утешая, прокатилось пенным барашком до самых колен.

— Прости меня. Я глупая слабая кошка, — Ясинэ с усилием вытерла запястьем слезы. — Сакерд говорит, что у меня маленькие резервы, что я бесталанна. Но я стану сильнее.

Она всхлипнула и быстро поморгала, прогоняя слезы. Пальцами промокнула глаза и вытерла нос. Медленно вдохнула и выдохнула, успокаиваясь.

— Но, кажется, Ева, все забыли, что я демоново отродье и кумова кошка. Наверное, я чего-то да стою… А если нет — я буду стоить. Я буду совершенствоваться каждое мгновение моей жизни. Я буду учиться всему, что смогу. Я изучу все книги Самсавеила, я стану лучшей отравительницей, я обучусь всему, что будет нужно. Я буду лучшей. Если и этого будет мало — я найду способ превзойти себя. Если и этого будет мало — я что-нибудь придумаю… Я пройду сквозь века и жизни, становясь все сильнее. И однажды я буду готова принять бой.

Закутавшись от прохладного морского ветра в хаори, Ясинэ поежилась.

— Только, прошу тебя, помоги мне. Поддержи меня, направь меня, научи меня. Доверься мне — как я доверяю тебе свои жизни и свою судьбу.

Ясинэ обмакнула палец в морскую воду и провела им по лбу, рисуя третий кошачий глаз.

И как на посвящении в шисаи, проговорила клятву:

— Я клянусь слушать сердце, слушать душу — именно их голосом говоришь со мной ты. Мой священный долг — помогать тебе, служить тебе. Я — шисаи, твое демоново отродье, а значит, твоя опора — это я, мои руки принадлежат тебе, мои глаза принадлежат тебе, мои уши принадлежат тебе, мой голос принадлежит тебе. Моя жизнь принадлежит тебе, Ева.

Море вокруг нее засияло лиловым.

#10. Мы вправе решать, какой выбрать путь

Бесконечные коридоры в толще горы казались все холоднее с каждым новым поворотом.

Ясинэ укрылась хаори поплотнее и поежилась, когда в отдалении коридора замаячил желтый огонек среди лиловых фонарей. Из приоткрытой двери лились лучи света и звуки. Странное бряцанье, лязганье и постукивание, смешанное с едва различимым мурлыканьем.

Приоткрыв дверь, Ясинэ вошла в светлое помещение и тут же зажмурилась от яркого света, умноженного в зеркалах. В нос ударили резкие запахи, и она тут же звонко чихнула.

— Я же просил меня не отвлекать! — рявкнул Кайл, не поворачиваясь. — Уйди, не мешай!

Ясинэ посмотрела на него сквозь пальцы, ожидая, пока глаза привыкнут.

Просторное помещение тянулось куда-то вглубь и будто растворялось в бесконечных рядах стеллажей и шкафов. На столе в самом центре стояла ужасно дорогая стеклянная посуда, подобную Ясинэ обычно использовала в токсикологии. Кайл же, стоя к ней спиной, возился с жидкостями.

Он неожиданно остановился, полуобернулся и дернул тигриным носом, принюхиваясь:

— Ясинэ, ты?! — с колбой в руке он подбежал к ней и, не церемонясь, заключил в объятья. — Я принял тебя за мою непутевую помощницу, извини…

Ясинэ деликатно отодвинула от себя подальше колбу, из которой наверх тянулся рыжий дым:

— Кайл, у тебя тут лисий хвост…

— Кумо! — едва не подскочив, Кайл вернулся вместе с колбой к столу. — Я же просил ее… — и неразборчивое ворчание перешло в рычание.

Ясинэ подошла к столу и провела ногтем по размашистому почерку, заполнявшему собой все свободное пространство криво собранной тетради.

— Как там твои… лекарства? — спросила она, листая страницы. Они все были в пятнах, разводах и даже прожженных дырах.

— Хочешь переат? — буркнул Кайл, указывая рукой на один из шкафов.

— Да нет, просто интересно, чем ты занимался, пока меня не было.

— Мне вот тоже интересно, — Кайл посмотрел Ясинэ в глаза и прищурился, — чем ты занималась, пока тебя не было.

— Так, гуляла, — повертела Ясинэ рукой, возвращая взгляд страницам.

— Угу. Почти век. И ни слова не написала, даже не предупредила. Пуф, — он изобразил руками маленький взрыв, — испарилась.

— Не хотела отвлекать…

— Ага. А я, значит, порог кабинета Верховного обивать должен, да? Где Ясинэ? Жива ли Ясинэ? — прошипел он, бессмысленно ворочая пестик в пустой ступе.

— Я просила об этом? — Ясинэ захлопнула тетрадь и зло сверкнула глазами. — Нет. Это ты сам решил требовать у Сакерда ответа. Ты. Значит, сам хотел, при чем тут я?!

Опешив, Кайл только похлопал глазами.

— Какое тебе было дело?!

— Ты… ты дорога мне, — потупившись, Кайл пожал плечами. — Я волновался. Ты же берегов вообще не видишь, вдруг кому-то насолила…

Ясинэ же буквально задохнулась от возмущения:

— Ты… да ты…

— А еще у меня рук не хватает, — Кайл, не обращая внимания, кивнул на стол, заставленный склянками с самыми разными жидкостями и порошками. — Мне нужна была ассистентка, и я бы предпочел тебя на это место. Ты ведь хорошо разбираешься в ядах, а токсикология и мои науки очень похожи…

— Сакерд бы…

— Я спрашивал, он разрешил, — улыбнулся Кайл. — Сказал, что на пару десятилетий я вполне могу забрать тебя в лабораторию.

Ясинэ скосила глаза. Возмущение и злоба куда-то испарились сами собой.

— Кайл, скажи, а предложение еще в силе? Или твоя новая помощница не подвинется немного?

***

Полщепотки щелочи пополам с перетертым лиловым кристаллом на свежую рану и закусить «удила». Выдохнуть мокрым от слез носом, дрожащей рукой вытащить из банки со спиртом скальпель и продолжить узор из книги Самсавеила на бедре.

Повторить…

— Держи, — Кайл положил рядом сверток с колотым льдом и тревожно посмотрел на изрезанные ноги Ясинэ. — Выглядит жутко, знаешь ли…

Вытащив изо рта свернутое полотенце, Ясинэ поводила затекшей челюстью, пару раз щелкнула зубами.

— Лишь бы не было ошибок, переделать я уже не смогу, — замотав ноги в чистые бинты, Ясинэ положила сверху лед.

— Как руки? — кивнул Кайл.

Ясинэ пожала плечами и протянула ему левую руку, тигр тут же принялся ее распутывать от бинтов. Кожа под ними бугрилась химическими ожогами, складывающимися в хитросплетенные узоры. Белые на белом. Если не вглядываться — толком и не заметны. Со временем станут практически неразличимы.

— Заживает хорошо. Проверяла в действии? — Кайл обернул бинт вокруг запястья и придержал пальцами.

Ясинэ молча сжала и разжала кулак. По пальцам пробежало лиловое пламя.

— То есть либо работает, либо у тебя предрасположенность к огню. Ждем ноги? — Кайл замотал руку Ясинэ обратно и спрятал края бинта.

— Ну да. Пару дней должно хватить, — кивнула Ясинэ, вытирая скальпель о подол кимоно.

— И кольца можно выбросить, стало быть.

— Я сохраню их на память, — Ясинэ передернула плечами. — Если бы я не была уверена в них, я бы не рискнула рисовать по себе ножом.

Кайл согласно кивнул и уставился в пол между своих лап.

— Значит, через пару дней мы узнаем, можешь ли ты так? — он вытянул перед носом Ясинэ кулак и разжал пальцы, выронив лиловый туман.

Влажный туман полился с руки, будто из бездонного кувшина. Заполнил собой все вокруг — рукав кимоно, складки на ткани, ложбинку между сложенных лап Ясинэ. Стек с ее бедер на пол и заклубился там.

— Я и не знала, что ты так умеешь, — Ясинэ зачерпнула рукой немного тумана и растопырила пальцы, позволив ему стечь.

— Сакерд говорит, это пограничная способность. Что-то среднее между управлением водой и его предрасположенностью. Редкость, в общем, — пожал плечами Кайл и отвернулся, пряча горделивую улыбку.

— Везет, я умею только просить книжки у черных кумо. Но это только пока, — усмехнулась Ясинэ.

— А еще ты разбираешься в лекарствах и ядах.

— Это одно и то же.

— И ты… оказалась права, — Кайл потупился и пошарил рукой в сумке на поясе. — Аконит, вымоченный в священной воде, стал тем самым ингредиентом, которого мне не хватало, — он вытащил крохотный пузырек с белым порошком.

— И как ты назовешь его? — Ясинэ кивнула на новое лекарство.

— Конфитеор.

Ясинэ задумчиво пожевала губами. Знакомое слово буквально вертелось на языке.

— «Покаяние», — сказал за нее Кайл. — После проклятия Евы вера начала ослабевать. А число больных лепрой — увеличиваться. А это название ну вроде как…

— Должно им напомнить.

— Что-то вроде того, — кивнул Кайл.

— Но мы же с тобой оба понимаем, что вера не при чем. И наследственность тоже не при чем. Даже межродственное скрещивание только дает предпосылки к лепре, но не более того.

Кайл кивнул.

— Я говорил с императором. Вера нужна, с нею управлять империей проще. И если люди стали все меньше посещать алтари, пусть они получают силу священных вод хотя бы так. Ведь именно это помогает.

Ясинэ аккуратно вытащила пузырек из рук Кайла и потрясла. Удивительная комбинация — сильный яд и священные воды. И работает лучше сыворотки из плесени с яблок.

— Надо полагать, император тебе очень благодарен…

— Я буду Верховным Магистром, — пробормотал Кайл. — А ведь мне всего двести тридцать один.

Ясинэ расхохоталась.

— И что же будет делать Господин Верховный Магистр? — и толкнула Кайла локтем в бок.

Но Кайл даже не улыбнулся, даже не поморщился от толчка.

— Кай?

— Я много думал о равновесии и гармонии. В мире все должно быть гармонично, понимаешь? — тихо начал он, заламывая руки.

Ясмнэ прищурилась. Прошлый разговор о подобном зашел в тупик.

— Вот у природы как, — продолжал Кайл, — есть насекомые, рыбы, травоядные, хищники, птицы… А у нас, Ясинэ? У нас же нет птиц!

Ясинэ на миг прикрыла глаза и представила крылатого, как их рисовали на древних фресках. Громадные крылья, когтистые лапы и как будто стеклянные глаза…

— Я хочу вернуть их.

— Как?! — воскликнула Ясинэ, отвлекаясь от картинки в воображении.

— Я создам их, — твердо сказал Кайл, поворачивая к ней голову и смотря в глаза. — Прости, я прочел одну из твоих украденных книг. И там Самсавеил писал, что в наших животных мутациях виновата его кровь и священные воды. Я верю ему, и я попробую это повторить.

— Кайл, нет, — Ясинэ от шока распахнула глаза. — Он же в саду распят Евой… А ты… Кайл, ну нет же. Нет… Ты что, серьезно?!

— Думаю, ему все равно, если речь не идет о Еве, — передернул плечами Кайл. — А в птицах мы нуждаемся, так все будет гармонично. Наконец-то.

— Это звучит невозможно…

— Нужен только человек. Настоящий, без единого животного признака.

— Таких не бывает, — усмехнулась Ясинэ.

— Значит, я создам, — пожал плечами Кайл. — Ведь я — первый Верховный Магистр Имагинем Деи.

***

Дверь в кабинет Верховного шисаи была приоткрыта. Значит, он действительно вернулся, значит, он действительно здесь. Ясинэ коснулась ручки двери и замерла.

А стоит ли вообще заходить?

Здравствуйте, я ваша куно и шисаи, может, помните меня? Я тут мимо проходила, дай, думаю, зайду? Я жду вас много месяцев, но ни разу не удосужилась написать, чтобы узнать, где вас искать, а тут случай подвернулся? В Имагинем Деи только и слухов, что о вашем возвращении, я им поверила…

— Войди, — донеслась из-за приоткрытой двери.

И Ясинэ, повинуясь голосу, вошла в знакомую комнату.

Она как будто не изменилась. Все те же шкафы, те же подушки, те же сундуки без замков и тот же самый массивный стол с теми же самыми часами смерти.

Сакерд поднял на Ясинэ взгляд и криво усмехнулся:

— Ну говори, раз пришла.

Ясинэ сжала и разжала в руках белоснежную накидку Магистра, не решаясь спросить. Кайл разрешил, отпустил, но…

— Могу ли я продолжить обучение у вас, учитель Сакерд? — тихо произнесла она, подойдя к столу.

— Ты уже обучена, — Сакерд махнул рукой и склонился над бумагами перед собой. — Свободна.

— Вы никогда не завершали мое обучение…

— Ты сама завершила. Бегала кумо знает где, как псина без хозяина, с Кайлом этим своим спелась, к императору в Магистры пошла, меня даже не удосужившись спросить. И теперь ты делаешь вид, что я твой «учитель», и я что-то тебе должен. Нет, милая, проваливай.

Стиснув зубы до скрежета, Ясинэ развернулась на лапах и потянулась к двери.

— Я научил тебя всему, чему должен был. Можешь больше не приходить, — донеслось в спину.

— О нет, господин Сакерд, — Ясинэ мотнула головой, — вы лукавите. Например, вы не учили меня видеть «плетения», которые есть у всех людей и на некоторых вещах.

Сакерд облокотился на спинку кресла, которая скрипнула под его весом, и с усмешкой ответил:

— Это не навык, это что-то вроде побочного эффекта длительных медитаций. Если бы ты сразу медитировала, как я тебе говорил, узнала бы об этом раньше. Сама виновата.

— Я не люблю медитации, а плетения вижу без них.

Сакерд рассмеялся:

— Где ты прочла это и почему решила меня дурить?

Ясинэ сжала опущенные кулаки, и Сакерд, заметив, с издевкой бросил:

— Ну-ну, не изображай из себя злую фурию. Раз ты «видишь», то докажи мне это, и не будем спорить.

Ясинэ обернулась и с прищуром посмотрела на него.

— Вот, например, на каких вещах в моем кабинете плетение одинаковое? — он обвел рукой комнату. — Может, на мне и, скажем, ноже? — и снова этот хитрый, с издевкой, прищур.

— Нет, — Ясинэ кивнула на посох у двери и указала пальцем на часы смерти на столе. Они оба сияли как будто изнутри особенным узором, идентичным. — Вот эти два одинаковые.

Сакерд усмехнулся и сложил руки на бедрах:

— А ты не так бестолкова, как я думал, — покивал он. — Это, — кивнул он на часы, — последнее сердце предыдущего верховного шисаи, а это, — на посох, — его предпоследнее сердце.

Ясинэ торжествующе улыбнулась и уперла руку с зажатой белой накидкой в бедро.

— А вот ты, — Сакерд посмотрел ей в глаза и прищурился, — не имея предрасположенности к стихиям, с маленьким резервом и дурным нравом, обладаешь умением «ясно видеть» или, иначе говоря «видеть суть». Таких, как ты, одна на миллион. Потрясающая способность, — он медленно похлопал ладонями друг о друга, издевательски улыбаясь, — и абсолютно бесполезная.

Ясинэ заклокотала сквозь зубы.

— Собирай вещички, милая, — махнул он рукой, — и проваливай в свой одиннадцатый храм, ты уже больше полутора веков как должна служить при нем, шисаи.

— Я вам не «милая»…

Сакерд, перестав улыбаться, кивнул:

— Не тигренок, не котенок, не Яся… Я помню…

— Это все, что вы можете мне сказать? — прошипела она, едва сдерживаясь.

— На самом деле да, Ясинэ, — Сакерд еще раз кивнул. — А чего ты ждала?

— Какой же вы злопамятный, однако…

— Все еще проще, Ясинэ, — Сакерд, расположившись в кресле удобнее, посмотрел в распахнутое окно. — На самом деле я больше ничего не могу для тебя сделать. А тон, язвительность — скорее от разочарования. Как только я нашел тебя, понял… нет, решил! Я наивно решил, что ты особенная, и ты будешь моя. Моя ученица, моя гордость. А ты своя собственная. И совсем не особенная. Разве что черные стражи не торопятся порвать тебя в клочья, но это похоже на их блажь, а не твой талант.

Ясинэ закусила губу и тоже посмотрела в окно. Где-то внутри неприятно засвербело. Хотелось спорить, доказывать Сакерду, что он не прав, но ведь он был прав. Он был искренен, и его опыт сложно было игнорировать. В конце концов, он был учителем многих — куда более способных, куда более талантливых, он сам отбирал себе лучших. И среди этих лучших как будто совершенно случайно затесалась кошка стоимостью в парочку тенши.

— У вас большой опыт, может быть…

Сакерд устало посмотрел на нее и в грустной улыбке поджал губы:

— Мне действительно нечему тебя учить. Знания? Ты гораздо больше почерпнешь из архива Самсавеила. Бои? В одиннадцатом храме с удовольствием сломают тебе хвост и лапы на уши натянут без моей помощи. Оставшись здесь, ты только потратишь мое и свое время. Хочешь мой совет, как учителя?

Ясинэ кивнула.

— Будь шисаи, как и должна быть. Тренируйся, читай, практикуй, совершенствуйся. Может быть, однажды ты станешь главой одиннадцатого храма, а может — даже Верховной шисаи.

— Вы так думаете? — вскинула брови Ясинэ.

— Нет, — скривился Сакерд. — Но должен же я сказать что-то ободряющее, мотивирующее, я же твой учитель.

#11. Тигр не ловит мух

— Сиди тихо и не высовывайся, — проворчала Ясинэ, пряча в прическе паука. Вряд ли ему будут рады… Тут и хозяйке-то наверняка рады не будут, не то что ядовитому пауку, питающему страсть к волосам.

Ясинэ отряхнула дорожное платье, потрепала хвост и уши, выбивая пыль. Еще раз проверила паука.

Тянуть пса за хвост дольше не имело смысла, все равно так или иначе придется это сделать. Ясинэ глубоко вдохнула и резко выдохнула. Натянула на лицо маску сосредоточенности и равнодушия, и размеренным шагом двинулась к воротам одиннадцатого храма шисаи.

За его воротами раздавались короткие выкрики и треск тренировочных манекенов, чей-то командный голос и едва различимый шорох воды. Вот бы поскорее в нее окунуться, чтобы перестало сводить уставшие лапы и затекшие лопатки, чтобы смыть толстый слой пыли с сухой кожи…

Пройдя на территорию храма, Ясинэ повертела головой, осматриваясь. В отдалении высился сам храм, подпираемый колоннами. А от него к воротам тянулись строения, на вид совершенно одинаковые — с одинаковыми деревянными столбиками, одинаковыми бежевыми перегородками и одинаковым настилом. Посреди дорожки стояла статуэтка трехглазой кошки с поднятой лапой — воплощение дружелюбия, которым здесь как будто и не пахло… То ли Ясинэ была слишком напряжена ожиданием разговора с шисаи, то ли атмосфера действительно давила.

Командный голос смолк, но тренировки продолжались. Ясинэ дернула головой в сторону маленького полигона с манекенами, которых старательно поколачивали куно. Ей навстречу, чинно вышагивая, шла невысокая кошка. Темные волосы были уложены в высокий пучок, руки спрятаны в рукавах кимоно, и только звериные лапы шагали — топ-топ-топ. Да так слаженно, так четко, что Ясинэ с трудом сдержала улыбку, когда кошка подошла практически вплотную и снизу вверх посмотрела на Ясинэ. Лиловые глаза горели с какой-то необъяснимой свирепостью.

— Доброго дня, госпожа шисаи, — Ясинэ сделала шаг назад и поклонилась в пояс, надеясь, что паук покорно останется на голове, а не полезет знакомиться.

— Ты Ясинэ? — с прищуром гаркнула шисаи.

Ясинэ кивнула и сложила руки перед собой, выказывая смирение.

— Его преосвятейшество господин Верховный шисаи писал о твоем прибытии.

Его пре… его что?!

— Ты на служение или просто храм посетить?

— На служение, — коротко поклонилась Ясинэ.

Шисаи поджала губы, смерила Ясинэ взглядом с ног до головы и удовлетворенно кивнула.

— Глава храма сейчас занята, так что заступишь позже. Пока могу показать территорию, — сменив тон на более миролюбивый, сказала шисаи.

— Было бы неплохо…

Шисаи кивнула и пошла в сторону храма.

— Полигон с манекенами видела, рядом с ним стрельбище, — махнула она рукой. — А теперь запоминай — тут ванны, — взмах в сторону одного домика, — тут горячий источник, — в сторону другого, — тут лечебница…

Ясинэ шла мимо одинаковых домиков, пытаясь запомнить, где что должно находиться за закрытыми ставнями, и скучающе кивала.

Арсенал, крытый тренировочный зал, гостевые паломников, комнаты куно, кухня… Абсолютно одинаковые, совершенно ничем не выделяющиеся домики. Только у гостевых стояла еще одна трехглазая кошка, да и то она так довольно щурилась с закрытыми глазами, что опознать в ней трехглазую можно было только интуитивно.

— Не шуми, — шисаи приоткрыла высокие ставни храма, пропуская Ясинэ вперед.

Проскользнув внутрь, Ясинэ тут же запрокинула голову, вперив взгляд в лиловые фрески.

Потрясающая имитация кристальных стен Райского сада перетекала в сцены ближе к полу. И уже там были самые разные истории, повествующие о Самсавеиле и его драгоценных дарах. Создание храмов, разделение потоков священных вод, установка алтарей по всему острову, ритуалы, посвящения… Бесконечный хоровод маленьких историй, прячущих под собой самую важную нить — Еву. О ней не было ничего. Ни во фресках, ни в книгах. Только слухи, передающиеся в среде особых шисаи, в число которых Ясинэ, будучи отщепенцем, попросту не была вхожа.

И все же Ева здесь была.

Ясинэ встрепенулась, вскользь увидев знакомое плетение, почувствовав его.

Но в храме было только две шисаи.

Где ты?..

— Прямо алтарь, — прошептала шисаи за спиной. — Справа вход в нижний храм, слева — священные артефакты.

Ясинэ прошла вглубь храма и повертела головой.

Где же ты?..

Плетение Евы искрилось лиловым у артефактов. Ясинэ подбежала к ним, пытаясь распознать, что так знакомо сияло.

Доспех? Нет. Чаша? Нет. Диадема? Тоже нет.

Бо. Черная палка, усыпанная лиловыми кристаллами на две ладони ниже навершия. Он как будто пульсировал, притягивая, маня, зовя.

И Ясинэ без раздумий подняла его с постамента.

— Положи немедленно! — от разъяренного шепота у локтя Ясинэ только отмахнулась.

Евин бо. Точно Евин, ее плетение ни с чьим не спутаешь.

Ясинэ бережно провела рукой по камням и, перехватив бо, провернула кольцо с ними по ходу солнца. Внутри посоха щелкнуло, трещина расколола его под кристаллами, обнажив холодную сталь.

— Верни на место! — воскликнула ошарашенная шисаи, во все глаза смотря на бо.

— А ты отними, — вытащив из ножен-бо клинок, Ясинэ качнула его в руке, взвешивая.

Глубокий поставленный голос разлился по сводам храма:

— Оставь ее!

Ясинэ и шисаи обернулись на голос.

Посреди храма стояла высокая худощавая женщина в кимоно из десятка слоев, с лицом, расписанным как у прекрасных гейш. Выдавали только глаза, горевшие лиловым.

— Оружие не должно валяться без дела и стоять на полке, — дернула плечом красивая кошка. — Раз эта капризная палка ее слушается, то пусть она будет его временной хозяйкой.

— Временной? — непонимающе пробормотала Ясинэ.

— Ну брось, Ясинэ, ты же не будешь жить вечно, — глава храма изогнула бровь. — Девять жизней — твой предел. И, надо полагать, у тебя их осталось меньше.

Ясинэ кивнула, вернула клинок в ножны-бо и поставила рядом с собой.

— Тебя учили служить? — шисаи подошла ближе, водя взглядом по Ясинэ.

— Меня обучали, как куно. Сакерд лично учил, как шисаи. Но все эти алтари, ритуалы, служение…

— Ничего, — махнула рукой кошка. — Дурой ты не выглядишь. Да и дур Сакерд не держит. Научишься.

— У меня остались книги в императорском городе. Я же смогу ходить туда?

Глава храма, подумав, кивнула:

— Когда выучишься быть жрицей Самсавеила, я покажу тебе туннели, связывающие храмы. Но только при условии, что учиться ты будешь быстро. С моими мигренями мое терпение крайне мало.

— Если позволите, у меня есть лекарство от вашего недуга… — Ясинэ опустила голову в поклоне.

— Ты мне уже нравишься.

***

Надо дать им время подготовиться.

Сакерд остановился возле тории, подобрал полы кимоно и присел на ступени, ведущие в одиннадцатый храм Самсавеила.

Скажем, если досчитать до трехсот тридцати трех, то к тому времени наверняка все будет готово — минимум спешки и неловких ситуаций, максимум спокойствия, все довольны.

Раз.

Два.

Главное — не встретить там Кайла. Говорят, он зачастил. Лишь бы только Ясинэ была аккуратна… и с плодами кепеля, и с Кайлом вообще. Тот, кто может себе позволить отказаться от служения Самсавеилу, вряд ли думает о ком-либо, кроме себя и своих личных целей. Дай Самсавеил, чтобы Ясинэ входила в эти «цели»…

Сто восемь.

Хотя с другой стороны, если Кайл сделает больно Ясинэ, спасать придется Кайла.

Но можно и не спасать.

Сто девяносто два.

В любом случае видеть его не хочется. В последнее время он стал будто одержим идеей создать птиц. И император ему в этом потакает, восхваляя своего гения, создавшего лекарство от лепры.

Двести двадцать один.

Верховный магистр… Верховный шисаи… будто в один ряд поставили.

Триста.

Наверное, Ясинэ не теряла времени даром. Ее талант — не ясно видение, а нечеловеческое упорство. И умение ладить с черными кумо. Как у нее получается только? Как будто она не понимает, что перед ней одинокие души умерших шисаи, не отдавших долг Еве при жизни. Знать бы еще, как отдать этот долг самому… После той церемонии шансов, пожалуй, попросту нет и не может быть. Каким он будет — взгляд на Ясинэ с той стороны? Какой она будет казаться тогда?

Триста тридцать три.

Сакерд поднялся со ступеней, отряхнул кимоно и направился к воротам храма.

Они были распахнуты настежь, куно сидели в поклоне вдоль дороги, ведущей к самому храму. И, касаясь лбами плитки, они едва различимо мурчали, приветствуя его. Их учитель была за ними и, встретившись с Сакердом взглядом, она поклонилась в пояс. Глава храма стояла возле трехглазой кошки, облаченная в кимоно, будто в десяток ковров — опять греет тощие больные кости. Вот только на вытянутом лице сиамской кошки царила улыбка. Сакерд даже остановился от неожиданности. И глава храма подошла сама.

— Добро пожаловать, ваше преосвятейшество, — поклонилась она в пояс.

— Ты улыбаешься, Мари? — тихо спросил Сакерд.

Кошка опустилась на колени:

— Ваша ученица избавила меня от болей, мучающих меня долгие годы. Я не могу не улыбаться, господин Верховный шисаи.

Поразительно. Так просто… Одна только Ясинэ — и самая вредная из всех шисаи улыбается. А ведь более мерзкого характера, пожалуй, не было ни у кого. И глупо было ее за это винить — огромное количество переломов, жуткие мигрени и эпилепсия кого угодно сделают мразью. Она буквально жила в водах Самсавеила, боясь их покидать надолго.

— Я боялся, что после ситуации с Эйдин вы не найдете общий язык с Ясинэ. Она сложная…

— Она легко учится, господин.

— У тебя? Она учится у тебя?!

— Да, господин.

Набрав в грудь воздуха для нового вопроса, Сакерд замер. У Мари не было учениц несколько веков, она их убивала — за медлительность, не тот взгляд, глупое выражение лица, докучливость, излишнюю молчаливость… за все, что угодно. Только короткие промежутки времени, когда боль отступала, позволяли ученицам жить. Пришлось отстранить ее от обучение куно. Но Ясинэ всего этого не могла знать.

— Господин? Вы против? — Мари подняла голову. — Прошу простить меня за такое самоуправство, но она просила меня об этом сама.

Ясинэ мастерица находить себе учителей, ничего не скажешь.

— Нет, Мари, можете продолжать. Я буду только брать ее на тренировки иногда.

— Конечно, господин.

Сакерд дернул пальцами, призывая Мари встать.

— Где Ясинэ сейчас?

— В своем саду, — шисаи указала рукой на тропку, ведущую за храм.

Благодарно кивнув, Сакерд широким шагом направился за Ясинэ.

И застал ее в точно том же положении, что и в самый первый раз. Ясинэ висела вверх ногами на раскидистом дереве. На этот раз это была яблоня, да и сама Ясинэ выросла.

— Ностальгируешь? — усмехнулся он, подходя ближе.

— Ой, — воскликнула Ясинэ, — совсем забыла, что вы придете.

— Ну да, куда мне тягаться в важности с… а чем ты вообще занята?

Сакерд подошел совсем близко, поравнявшись с тигрицей глазами.

Ясинэ раскрыла перед его лицом ладонь с кристальными цветками из Райского сада.

— Мне Кайл принес, и я пробую скрестить обычную яблоню и райскую.

— Это вообще возможно?

— Понятия не имею, — Ясинэ выпрямила ноги и ловко соскользнула на землю.

— Я вижу, занятий у тебя много. Как тебе — быть шисаи?

— Яблочко хотите?

Сакерд огляделся — все вокруг яблони было усыпано растениями, часть из которых он знал как ядовитые. Тут вообще было хоть что-то не ядовитое? Может и яблоня — вовсе не яблоня? Говорят же, что есть особые яблони, дающие ядовитые плоды…

— Не очень… Ты на вопрос не ответила.

Ясинэ повела плечом:

— Ну я ведь почти шисаи. Я служу в округе Лис, провожу обряды у их алтарей, выращиваю нужные мне растения, читаю книги Самсавеила, тренируюсь с куно, но это ведь не все, что делают шисаи. Госпожа Мари сказала, что свои травмы получила, выполняя задания Эйдин и ваши с предыдущим Верховным шисаи. Но у нее нет для меня никаких заданий и особых поручений, — в голосе послышалась скучающая грусть.

— Ты можешь не верить, но я здесь именно за этим.

Ясинэ глянула на него с недоверчивым прищуром.

— Встречала ли ты хамелеонов?

Хмыкнув, Ясинэ прошла по саду к одинокой скамеечке в тени крыши храма и, расположившись на ней, пригласила рукой присоединиться. Сакерд присел рядом, выжидая. Нет, она определенно не собиралась игнорировать вопрос. Но эта ее внезапная задумчивость, отпечатавшаяся на лице…

— У меня есть основания полагать, что да, — произнесла она и поджала губы.

— Значит, ты видела, что они могут менять лица и тела?

Ясинэ медленно кивнула:

— Я собирала яды в саду одного ящера много десятилетий назад. Когда он умер, его тело стало иным. Я не придала этому большого значения, но ваш вопрос заставил меня задуматься над этим случаем снова, — она перевела взгляд куда-то в саду и грустно вздохнула.

— Думаю, ты понимаешь, как это может быть опасно не в тех руках.

— А какие руки — те? — она с вызовом посмотрела Сакерду в глаза.

— Без демагогии, я прошу тебя не рассуждать, а повиноваться. И, будем честны, это даже не просьба.

Ясинэ скривилась.

— Так вот, вернемся к хамелеонам. Представь, что таких, как тот ящер, по всей империи почти сотня.

— Сотня?! — Ясинэ едва не подскочила.

— И я понятия не имею, что делать с таким числом. У меня есть только догадки, наводки и подозрения.

— Еще бы…

— Думаю, это займет тебя на несколько…

— … десятилетий.

— Веков, Ясинэ.

Шисаи угрюмо кивнула.

— Но как их искать?

— Если бы я знал, нашел бы другого исполнителя, — усмехнулся Сакерд.

***

Хрусть. Хрусть.

Маленькая паучиха замерла, прислушиваясь к наступившей вдруг тишине, медленно повернула в педипальпах мертвого таракана и продолжила откусывать от панциря маленькие кусочки.

Хрусть.

Скоро будет пора обратно в гнездо, точнее — то, что от него осталось, все равно придется собирать заново.

Хрусть.

— Кайл, расскажи мне о хамелеонах, — Ясинэ поерзала, укладываясь под боком, и уткнулась носом тигру в шею.

— Я слишком давно видел их вживую, — Кайл приобнял ее, запустив пальцы в распущенные волосы, и почесал за ухом. — Но они — удивительные. Их глаза дают потрясающий обзор, и вертятся совершенно не синхронно. А лапы — просто что-то изумительное, — Кайл поднял перед собой руку и прижал указательный палец к большому, так, чтобы они были отдельно, а остальные три — отдельно. — А их маскировка? Они же меняют цвет, подстраиваясь под окружение. Круче только у осьминогов.

Ясинэ улыбнулась:

— Я не о животных. Ты знаешь о людях-хамелеонах?

— Разве это не легенды? — Кайл повернул голову к Ясинэ.

— Нет, я видела одного, — Ясинэ соединила пальцы, будто у нее тоже было два больших и три остальных, — у него даже руки такие были. И он мог менять не цвет, Кайл, нет, он мог менять внешность.

Кайл насупился, уставившись в потолок.

— Вот бы мне одного такого…

— Вперед на поиски, — прыснула смехом Ясинэ. — Удачи, как говорится! По словам Сакерда их около сотни.

— И он поручил тебе их «отлов»?

— Что-то вроде того, — Ясинэ пожала плечами и потянулась в поисках одеяла — с распахнутого окна ощутимо дуло.

— Давай тогда рассуждать логически. По имеющейся у нас информации, люди-хамелеоны способны менять внешность и, вероятно, голос того, кем притворяются. Так? — начал Кайл, барабаня пальцами по изголовью паломнической кровати.

— Так.

— Возможно, это похоже на механизмы животных-хамелеонов. Но их маскировка не совершенна. Скажем так, целый ряд нюансов могут выдать хамелеона в природе. Например, глаза. У того хамелеона, что видела ты, было косоглазие?

Ясинэ кивнула, потершись щекой.

— Руки, как ты сказала, после смерти из нормальных стали странными, с другим строением кисти…

— Так себе помощь, — перебила Ясинэ. — Косоглазых и криворуких — куча, Кайл.

— Хм, — Кайл задумчиво подергал Ясинэ за тигриное ухо. — А что если…

И замолчал.

Ясинэ молча укуталась в одеяло и коротко зевнула. Это «а что если» с последующим перемешиванием мыслей в голове могло занимать Кайла на целые часы.

Хотя в этот раз прошло от силы несколько минут.

— Смотри, — Кайл поднял руку и стал водить пальцем, будто рисуя что-то. — Имитировать запах невозможно, хамелеон по идее будет пахнуть немного не так, как пах тот, кем он притворился.

— Ты про обычные запахи или те, что чувствуешь будто бы даже не носом? — Ясинэ инстинктивно принюхалась. Но он Кайла все так же пахло немного потом и гибискусом.

— По идее и те, и те… — Кайл перестал водить пальцем по воздуху, а затем снова продолжил. — А еще у животных маскировочная окраска не такая уж стойкая. При испуге, холоде и просто после чего-то неожиданного окраска может резко поменяться.

— Мне теперь что, придется каждого встречного-поперечного пугать?

— …и когда хамелеон спит, он не может поддерживать свою окраску, и бледнеет, — не обратив внимание, продолжил Кайл.

— И подкрадываться к спящим… — проворчала Ясинэ.

— Думаю, если бы дело было только в этом, Сакерд не поручил бы это тебе, — Кайл опустил руку, закончив размышления, и погладил Ясинэ по щеке.

— Я не понимаю, почему он вообще мне это поручил, если совершенно не известно, как их искать, — всплеснула Ясинэ руками и снова забилась в одеяле под бок.

— А я его решение прекрасно понимаю. Шисаи веками искали Еву, а нашла ее — ты.

— Случайность.

Кайл рассмеялся:

— Случайности — это слишком большая вероятность, чтобы их игнорировать.

#12. Чья ты есть? Реши

Сакерд не обманул, говоря о количестве хамелеонов и долгих десятилетиях охоты на них.

За эти десятилетия и пару кошачьих жизней прошло слишком много и одновременно — слишком мало. Охота заполняла собой всю жизнь Ясинэ, до краев, до кончиков тигриных ушей. Вся жизнь Ясинэ была охотой.

Приходилось быть наблюдательной, очень наблюдательной, даже слишком. Бежать, сбивая лапы, по новым догадкам и подозрениям шисаи и маленьких вездесущих куно. Следить, проверять. Вслушиваться и всматриваться. Снова и снова.

Бесконечный бег по кругу с редкими перерывами на тренировки с Мари и Сакердом, вечно торопливые встречи с Кайлом, пролистывание книг Самсавеила и попытки повторить хотя бы некоторые из его ритуалов и наставлений. И снова — в путь.

Казалось бы, зачем охотиться на хамелеонов? Они не угрожали власти открыто, не пытались устроить переворот, не ставили под сомнение веру в Самсавеила. Они работали исподволь. Убивали вассалов округов и заменяли их. Вступали в ряды охотников императора, но не хамелеонами, нет, — уже состоявшимися командирами. Они становились Магистрами, убивая их. Они подкрадывались к императору. Тихо и незаметно.

Забавно. Они не угрожали Самсавеилу, просто не были способны. Но все равно с ними разбираться пришлось шисаи. Сакерд считал, что хваленые охотники и охотницы просто не справились. Но нужно же было уничтожить нависшую угрозу.

Чтобы было, кому верить. Чтобы знать, что человек перед тобой — тот, за кого себя выдает.

Ясинэ замерла, пряднула ушами.

А что, если бы Кайл вдруг оказался хамелеоном?

Где пролегала бы та грань в общении, отделяющая его настоящего от жалкой копии?

Говорят, копируя, хамелеоны заполучают и часть памяти вместе с талантами.

Но это все вранье. Они просто тщательно подбирают жертву, долгие годы готовясь быть ею, повторяя за ней, вживаясь в нее, притворяясь ею, будто актеры фестивального театра. Это целое искусство. Просто скопировать внешность мало — нужно повторить голос, повадки, манеры, мимику, походку, навыки, знания. Нужно проникнуться жертвой, слиться с нею нутром. И только потом можно «стать» ею. Просто родиться хамелеоном мало. Это как просто родиться шисаи — совершенно ничего не значит, кроме вверенного судьбой потенциала.

Наверное, простому человеку с трудом удалось бы отличить хамелеона от его жертвы, окажись они рядом. Но как сличить, когда оригинал попросту мертв? Как угадать безошибочно, не зная оригинал так же хорошо, как подготовленный хамелеон?

Но был один способ, доступный только шисаи. И Ясинэ единственной не требовались часы непрерывной медитации, чтобы им воспользоваться. Она видела сияние самой сути любого существа и даже некоторых особенных вещей.

Но не бегать же по всей империи, тряся за грудки каждого, вглядываясь в них, всматриваясь, выискивая. Сияние хамелеонов как будто раздваивалось, рябило, как отражение на воде. Оно как будто не подходило к образу, и от этой чужеродности в глазах немного рябило. Вот только вскользь пробежавшись взглядом — не заметишь. Нужно было время и капелька интуиции.

Этот будет семьдесят седьмой.

Как жаль, что за эти несколько столетий двуличных лицемеров, не имеющих ни капли хамелеоньей крови, пришлось повидать гораздо больше. Вот так бывает, ты видишь одного человека, а потом другого. Но никто его не подменял, это просто ты узнала, что под маской некто иной. Чужой тебе человек. И эти «чужие» сменялись один за другим, а их имена Ясинэ просто вышвыривала их памяти, все глубже и глубже замыкаясь всебе. Оставались только трое, но и их Ясинэ бы с удовольствием сократила до одного лишь Кайла. И больше не нужен был никто. Только он и Ева, которую Ясинэ уже совершенно отчаялась найти. Хамелеона отыскать в целой империи и то было проще.

Ясинэ подняла тонкую полупрозрачную юбку и сняла с подвязки крохотный пузырек. Вокруг горлышка болтался шнурок с зеленой биркой с изображением песочных часов — символом смерти.

Хоть бы не протухло.

Ясинэ откупорила пузырек и, подмахнув рукой, понюхала.

Нет, кажется, все в порядке.

За шторой у дверцы слуг мелькнула тень, дверца коротко скрипнула.

Ясинэ дерганно повертела головой, вслушиваясь в шорохи, вглядываясь в сотни бликов. Один из них мелькнул в крохотной замочной скважине.

Никого.

Уже никого.

Отлично.

Подойдя к двум высоким кубкам на столе, Ясинэ вылила содержимое бутылька в один из них.

Можно и начинать.

Повязала тонкую вуаль от уха до уха, скрывая половину лица, ладонью поправила грудь в свободном верхе платья, спустила все гремящие браслеты на запястья. Глубоко вдохнула и резко выдохнула, собираясь с мыслями. Разложила ягоды на подносе, маленькую пиалу с кусочками хрустящих плодов, которые так и манили цветами — морковно-рыжий, яблочно-зеленый, черешнево-алый. Кубки рядом, крохотные зубочистки — вечно у этих псин что-то застревает между зубов.

Приставив поднос к боку, Ясинэ бодро направилась к выходу, покачивая бедрами.

Солнечный свет снаружи шатра проглядывал сквозь облака, рассеиваясь, будто светлая дымка. В нос тут же ударил запах псин. Кумо, найти этого хамелеона было действительно сложно, но оттягивать дольше не имело смысла. Должны же они когда-нибудь закончиться.

— Кисонька-мурысонька, иди сюда, помурчи!

Ясинэ улыбнулась, навострила ушки — вся во внимании, и мягко пошла на голос.

В небесно-голубом шатре на подушках полулежал Волк. Весь — в окружении даров. Даже медальон вассала терялся в новой роскоши. Парадные доспехи, оружие, кубки, отрезы паучьей ткани, роскошные шелковые подушки и позолоченный низкий столик, будто специально пустующий.

— Муру-мур, мой Господин, — приглушенным мягким голосом отозвалась Ясинэ, присаживаясь на колени перед столиком. — Я вижу, ваши друзья выказывают вам верность, а недруги — уважение.

Волк хохотнул:

— Это ты верно подметила.

Он протянул ей простой нож в самых обыкновенных кожаных ножнах. Даже слишком простой на первый взгляд.

Но на второй…

Он сиял. Пронзительно.

Евой.

Ясинэ едва не обронила поднос, ставя его на столик у ног Господина.

— Что, ты его уже видела? — удрученно проворчал Волк и вытащил нож. Весь клинок переливался в приглушенном солнечном свете. — Мне сказали, он зовется «танто», и он такой единственный. Кузнец, мол, не повторяет работы.

Ясинэ, не сумев выдавить из себя и звука, дерганно кивнула. А потом замотала головой:

— Не видела… Красивый…

— Я решил, что он будет моим охотничьим ножом, — волк вернул нож в ножны и подвесил к поясу. — Сколько там у нас времени?

— Порядка получаса до начала представления в вашу честь, — Ясинэ развернула поднос и мягко села на подушки у ног Господина. — Более чем достаточно…

Волк подманил ее рукой ближе — Ясинэ перебралась и прижалась нагим бедром к его бедру.

— За ваш прекрасный возраст и заслуженную должность вассала, мой Господин! — она подняла бокалы и одним поделилась с волком.

— За твою поддержку, милая, — усмехнулся волк, только коснувшись губами бокала.

— Говорят, вы обошли стольких конкурентов, оно того определенно стоило.

— Люди много говорят. Например, говорят, что кошка в любовницах у волка — стыд и позор для всех кошачьих…

— Сердцу не прикажешь, — промурлыкала Ясинэ, хлопая опущенными ресницами.

Волк улыбнулся и приобнял ее за талию.

— А еще говорят, что ты убийца…

Ясинэ вздрогнула и озадаченно посмотрела волку в глаза.

— И вы верите?! — оскорбленно прошипела она и поджала дрожащие губы.

— А еще говорят, что тебе заплатили за мою голову…

— Это оскорбитель слышать! — воскликнула Ясинэ и скинула было руку волка с талии. Попыталась, он держал крепко.

Волк наклонился к Ясинэ так, чтобы коснуться носом носа.

— А знать от слуг, что ты добавила в мой бокал яд — еще оскорбительнее.

Ясинэ подавилась словами и судорожно задышала. Уши испуганно прижала к голове, зарыскала взглядом, пытаясь не смотреть ему в глаза.

— Но сегодня слишком прекрасный день для показательной казни, да и я не чудовище, в самом-то деле… — волк поднес к губам Ясинэ свой бокал. — Пей, милая.

— Пожалуйста… — жалобно протянула Ясинэ.

— Пей-пей, — усмехнулся Волк, беря ее руку за запястье и заставляя держать бокал. — До дна, милая. В мою честь.

— Не надо, пожалуйста… — слезы градом полились по щекам Ясинэ, и вуаль тут же промокла.

— Давай помогу, — волк убрал застежку вуали с уха и снял ее. — Пей, пока я прошу, а не вливаю тебе это в глотку.

Ясинэ всхлипнула, и сделала глоток. Еще один и еще. До последней капли, как он и просил.

— Хорошая кошка. Какая это жизнь?

— Последняя, — плача, прошептала Ясинэ.

— У-у-у, какая досада, — волк прижал ее к себе всем телом. — Ну ничего, думаю, умереть на моем плече лучше, чем на виселице.

Волк поднял с пола позолоченный кувшин и налил в подаренный кубок вина.

— Не хочешь?

Ясинэ замотала головой, вжимаясь в плечо волка.

— Ну как хочешь, — он отпил немного и закинул в рот пару хрустящих плодов из принесенной Ясинэ пиалы.

— Я не хочу умирать, — пробормотала Ясинэ, цепляясь за ворот камзола.

— Я тоже не хотел. Все честно, — он налил в опустевший кубок еще. И снова закусил.

Пиала быстро опустела, и скучающий волк лег, уложив Ясинэ головой на свою грудь.

Ясинэ только горько плакала, содрогаясь всем телом, и волк гладил ее по волосам, утешая.

— Встань… с меня… Мне что-то… нехорошо… — вдруг просипел Волк.

Ясинэ перестала плакать:

— Это логично, мой господин. Ты умираешь.

— Это ты? — прохрипел он, слабой рукой пытаясь сжать ее плечо. — Ты знала… и… подменила… бо… ка… лы…

— Нет, — усмехнулась Ясинэ, присаживаясь возле волка, и погладила его по щеке. — Я знала, что слуги следят, в пузырьке с «ядом» была простая вода.

— То… гда… ка-а-ак?..

Ясинэ постучала ногтем о стенку пиалы.

— Вех и манцинелла.

Волк прошептал что-то нечленораздельное, впившись в Ясинэ взглядом.

Его губы уже начали светлеть, белесый треугольник очертил носогубные складки и подбородок. Испарина скользнула по лбу и скрылась в черных волосах.

— Помогите! — закричала Ясинэ, задрав голову. — Помощь! Помощь!

Волк смотрел на нее, не отрываясь. Полупрозрачные чешуйки едва заметно засеребрились на висках, стали иными руки — два больших пальца и три обычных.

— Пожалуйста! На помощь! — кричала Ясинэ.

Рядом послышался топот стражи.

— Прощай, — усмехнулась Ясинэ, сняла с пояса волка нож и спрятала его под платьем.

Шатер спустя мгновение наполнился волками в доспехах.

— Лекаря, — Ясинэ расплакалась и принялась трясти своего господина за плечи. — Помогите…

Ее тут же оттащили от тела и выпихнули из шатра, чтобы не путалась под ногами.

И во всеобщей суматохе Ясинэ скрылась в покоях вассала императора, чтобы забрать паука, а после — в лесах округа Волков.

***

Ясинэ положила танто Евы рядом с бо и отошла на полшага. Да, сомнений быть не могло — оба оружия либо принадлежали Еве, либо были сделаны ею.

Но если учесть, что Ева не рождалась мужчиной, последнее — вещь вряд ли реальная.

С другой стороны, кузнец, выковавший танто, не какой-то древний неизвестный мастер, он жив прямо сейчас. Возможно, он просто взял сталь с артефакта и «создал» нож. Стоило его найти и обо всем расспросить.

Взяв танто, Ясинэ вынула его из ножен и приблизила к глазам. Тут должно быть клеймо, определенно оно обязано тут быть.

Повертев танто, она нашла отличительный знак на навершии рукояти — утопленную медвежью лапу. И больше ничего.

— Замурчательно просто. Округ Медведя, наверняка.

Вот только живых хамелеонов еще несколько десятков, и первейшая задача — выследить их. Потом — все остальное. Потом — то, что прикажет Сакерд.

А Ева всего одна…

— Ясинэ?

Тут же раздался стук в дверь.

— Ты там?

Кайл. И судя по голосу, чем-то безумно довольный.

Ясинэ сдвинула немного створку двери, разрешая войти.

— Как ты узнал, что я вернулась с задания?

— Да я не знал, — пожал плечами Кайл и заключил ее в объятья. — Я хотел оставить тебе лекарства, но мне куно сказали, что ты здесь.

— Нашел, что дарить девушке, — рассмеялась Ясинэ, целуя Кайла.

— Ну это вместо кепеля. Ты говорила, что он тебе надоел на вкус и запах, — он положил на полку рядом с оружием мешочек, тут же звенькнувший склянками.

— А ты уверен? — прищурилась Ясинэ. — Это же не какое-нибудь лекарство от мигрени, которое если не сработает — Мари просто прикончит одну из куно, не более…

— Да, да, и еще раз да, — улыбнулся Кайл, прижимая Ясинэ к стене. — С каких пор ты не веришь в мой гениальный ум?

— Верю-верю, — промурчала Ясинэ Кайлу на ухо. — Я… скучала по тебе.

— Я больше.

— Нет, я!

#13. Сила — это боль. Черпай до дна

— Мари, стой! — Ясинэ выставила перед собой руку, второй хватаясь за бо в поисках опоры.

Сиамская жрица выпрямилась и опустила катану, искоса глянула на Ясинэ, наклонив голову, пряднула ушами. Огонь стек с ее меча и растворился в воздухе.

Ясинэ качнулась вместе с посохом и рухнула на колени. Закрыла рот рукой и, стремительно подорвавшись, убежала. Нырнула в галерею подземных ходов и по коридорам пустилась бегом к каменным ваннам и уборным. Лапы несли сами, пока желудок норовил вывернуться наизнанку в очередном спазме.

Тяжелые деревянные двери мерзко лязгнули, и в ответ на этот пакостный звук заболели виски — пронзительно. Ясинэ рухнула на подкошенных ногах и, судорожно нашарив рядом ведро, вырвала.

Облегчение пришло мгновенно, только пульсировало в висках. Следом накатила слабость, и Ясинэ распласталась на ледяном каменном полу. Тело дрожало и вместе с тем — горело изнутри.

Прохлада камней отрезвляюще успокаивала, и Ясинэ задрала полы боевого кимоно, прильнув кожей к плитам. Лишь бы урвать еще хоть немного холода.

За спиной послышалось клацанье когтей, на пороге замерла Мари. Но у Ясинэ не было никаких сил подняться или хотя бы голову повернуть. Казалось, только поднимись, как желудок снова вывернет. И без того неприятные запахи крохотной комнатушки уборной усилятся запахом желудочного сока и недопереваренного миндаля. Этот запах останется в носу, будто поселившись в нем. А во рту снова будет мерзко кислый вкус, вяжущий язык.

— Думаю, ты знаешь, что с этим делать, — Мари поставила возле Ясинэ два горшка и ушла.

Ясинэ обвела их взглядом и глубоко вздохнула.

Чего уж тут не знать… В одном пшеница, в другом ячмень. И неделя на простой, казалось бы, вопрос…

Ясинэ с усилием перевернулась на спину и опустила руку в низ живота. Вжала ладонь в ткань так, чтобы чувствовать биение сердца. И жизней в жалком теле.

Двенадцати жизней.

***

Коридоры лабораторий императора были совершенно пусты. Учебный год миновал, опустошив лекционные и тренировочные залы, библиотеки и учебные классы, столовые и лаборатории.

Только из самой дальней двери сочился теплый свет масляных ламп, так похожий на солнечный. Пламя горело иначе, чем сияли кристаллы. Кайл говорил, этот свет не искажал цвета химических реакций… И только он брал с собой лампу в кабинет.

Ясинэ постучала костяшками пальцев по дверному проему и после удивленного «Да?» распахнула дверь.

Кайл сидел на деревянном стуле спиной к выходу и что-то увлеченно строчил пером с осьминожьими чернилами. Ясинэ подошла ближе и заглянула через плечо.

Снова какие-то непонятные формулы и уравнения, кривые зарисовки и просто рисунки на полях — водовороты, звезды и собственные же подписи.

— Я, наверное, давно не приходил, и ты решила наведаться сама? — с усмешкой бросил Кайл, отрываясь от своей бесконечной писанины.

— Я подумала, что ты должен знать, когда твои лекарства не срабатывают так, как требуется, — Ясинэ поджала губы, дожидаясь, когда Кайл обернется.

— Не понял, — он подвинул стул и повернулся к ней лицом.

— Твоя замена кепелю дала осечку.

— И как ты об этом у… — Кайл запнулся, увидев, как изогнулась левая бровь Ясинэ. — Скажи, что шутишь.

— Несмешная шутка, тебе не кажется? Мне вот не смешно.

Кайл пожевал губами, смеряя Ясинэ с ног до головы. Как будто в трех слоях кимоно можно было хоть что-то разглядеть. Да и без них-то было невозможно, разглядывай нагишом хоть сутки напролет.

— А ты пробовала тот тест с горшками?

— На мне два плетения, Кайл. И двенадцать жизней. Еще над горшками корячиться предлагаешь?

— Ну да, действительно, — Кайл откинулся в кресле и потер пальцами виски.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Я пытаюсь вспомнить, — Кайл потянулся рукой к кружке с кофе и сделал пару глотков.

Насупившись, Ясинэ промолчала.

— Вот вертится на языке его имя, но… — Кайл повертел рукой, будто пытаясь хоть так заставить мозг перемешивать мысли в поисках нужной. — Впрочем, не важно. У меня есть надежный человек — хирург и просто хороший товарищ.

— Зачем он мне? — встрепенулась Ясинэ.

Кайл ошарашенно посмотрел ей в глаза:

— А ты что, хочешь оставить ребенка? Или зачем вообще ты пришла?

— Хотя бы ради извинений, — нервно дернула плечом Ясинэ. — Это ведь твоя вина, не моя. Но почему-то расплачиваться за это мне.

— Так я нашел тебе решение…

— У тебя вообще есть совесть?! — рявнула Ясинэ.

Кайл рассмеялся.

— Я отроду бессердечен. Давай не будем начинать, — тряхнув волосами, он снова придвинул стул к столу. — Подожди буквально час, и я отведу тебя к моему другу.

— Мне не нравится твой тон.

— А мне не нравится третий лишний в наших отношениях. И я разумно предлагаю тебе решить эту проблему так, чтобы этого никто не узнал.

Ясинэ поправила сползающего паука. Не сейчас!

— А извинения будут вообще?

Кайл отодвинул от себя бумаги.

— А почему я должен извиняться? Препарат был экспериментальным, мне нужно было его на ком-то испробовать. Придется искать что-то новое, — пожал он плечами. — Неудачный опыт.

Ясинэ судорожно хлебнула воздух, не зная, что ответить.

— Это же не яд какой-то, ты не умерла. Да и умерла бы — жизни в запасе есть.

— Но, — Ясинэ поперхнулась словами и с силой сжала ткань кимоно, чтобы унять дрожь в руках.

— Что «но»? Цинично? Честно.

Ясинэ облизнула вмиг пересохшие губы, сильно зажмурилась и вновь распахнула глаза.

Но нет. Ничего не изменилось.

Перед ней сидел совершенно незнакомый мужчина. Чужой человек. И в его глазах цвета льда отражалась сама Ясинэ — подопытная кошка. И пускай от его ошибки ей придется носить под сердцем котенка. И пускай от его решения ей придется долго восстанавливаться. В любом из вариантов — придется зализывать раны и восстанавливать здоровье, организм уже не принимает котенка. Пускай. Это просто неудачный эксперимент, не более. А она — просто кошка, на которой можно ставить эксперименты. Не более.

— А можно я тоже буду честной? — тихо спросила она, вытаскивая из прически любимую заколку.

Кайл удивленно вскинул брови.

С резким щелчком заколка сложилась, выкинув острое лезвие ножа.

— Только один вопрос. Ты любишь меня, Кайл? — прошептала она, сглатывая подступивший к горлу ком.

Нет, его решение было одним из тех, которые она рассматривала. Да, она была готова к его предложению. Но и в отражении его глаз она ожидала увидеть любимую себя. Ту, чье здоровье и состояние ему не безразлично. А оказалось всего лишь… как он сказал?.. неудачный опыт.

Сила — это боль. Черпай до дна.

— Забыла — ты же бессердечен, — криво улыбнулась она.

— Ясинэ, — Кайл привстал было с кресла, ошарашенно таращась на нее. Но Ясинэ толкнула его обратно.

— Это легко сделать реальностью.

Короткий взмах руки, и тяжелый груз шенбяо полоснул его по щеке. А следом над ключицей до кости вошло лезвие заколки.

Кайл вскрикнул от неожиданности, а следом — от боли. Сдавленно, как только позволила рассеченная трахея. Ясинэ полоснула снова — и заколка, объятая лиловым пламенем, как в масло вошла в горло, рассекая его.

Ясинэ спихнула Кайла на пол. И тот рухнул уже бездыханным телом, кровь торопливо поползла по полу.

Бросив и заколку, и шенбяо, Ясинэ склонилась над ним. Села рядом, перевернула на спину.

— Бессердечный он, — взрыкнула она, выпуская тигриные когти. — Давай не будем начинать, — прошипела она, разрывая когтями форму и лохмотья кожи и мяса.

Нырнула рукой в теплое месиво под ребрами и, нащупав мешочек с сердцем, рванула на себя.

Оно больше не билось. Только пыталось сокращаться, в бессмысленных потугах толкая кровь. Было бы что толкать.

Едва не выронив сердце скользкими от крови руками, Ясинэ впилась в него зубами и жадно откусила. Теплое упругое мясо брызнуло кровью, заливая собой лицо Ясинэ — теперь в алом она была вся. Но она продолжала отгрызать от него маленькие кусочки, будто желая насытиться мясом, напиться свежей кровью. Сердце хлюпало, выскальзывало из рук, дергалось, связанное артериями с телом.

Раздался короткий стук в дверь, и на пороге показалась ассистентка Кайла. Увидев Ясинэ, доедающую сердце, она завизжала и бросилась прочь.

— Какие мы нежные, — усмехнулась Ясинэ.

Медленно встала, забрала шенбяо и заколку. Вытерла руки о насквозь промокшее платье, хотя от этого ничего не изменилось. Смахнула капли крови с носа и подбородка, облизнула солоноватые губы.

— Неудачный опыт.

И исчезла в темноте подземных коридоров.

***

Мари умерла тихо и спокойно. Не проснулась.

Ее тело по традиции шисаи Сакерд обратил в кристальную статую, а куно оставили в усыпальнице вместе с памятными вещами — любимыми веерами, катаной, доспехами.

Шисаи в одиннадцатом храме Самсавеила осталось только две. И одной из них предстояло занять место главы.

Ясинэ лежала на холодном полу арсенала, стискивая в руках ремни нагрудника. Он на ней перестал сходиться уже неделю как.

Голова гудела, пульсировала. Самым разумным было бы пустить немного крови. Тогда и сердце перестанет колотиться так яростно, и боль уменьшится. Но это — потом, после показательного боя с Верховным шисаи. И кто только придумал, что главы храмов должны перед назначением махать мечами с ним в бою. Как будто нельзя было просто назначить новую и уйти. А вторая шисаи, как назло, просто отказалась — «Я слишком стара, ваше преосвятейшество». Замурчательно просто, окуметь можно.

Собравшись с силами, Ясинэ села. Порыскала взглядом в поисках бо. Пощелкала горячими пальцами — белесые татуировки на предплечье вспыхнули, и с руки полилась вода.

Ясинэ умылась. Забрала бо, поправила форму и пересадила паука с волос на полку с оружием — явно более надежное место.

Тело предательски содрогнулось, желудок сжало спазмом и тут же отпустило. Ясинэ благодарно выдохнула и погладила рукой живот. Давай не сейчас, совсем не время.

Возможно, стоило согласиться на предложение Кайла, но это бы означало, что он прав, и что это совершенно нормально. Нормально — считать ее лишь способом проверить свои теории и открытия. Нормально — видеть вокруг лишь опыт, удачный или не очень, игнорируя последствия. Нормально — считать это нормальным.

И Ясинэ решила сделать ровно наоборот. В конце концов, родится котенок, и ее можно будет оставить в храме — куно или следующей шисаи, как знать. А тяжелая беременность — ничто по сравнению с тем, как болело разбитое сердце Ясинэ.

Пора.

Выйдя в подземную залу, Ясинэ застала Сакерда, очерчивающего посохом поле в главном зале храма. Ряды статуй тянулись от входных дверей до других, ведущих в усыпальницы, и они не должны были пострадать.

Ясинэ прошла в центр круга, и Сакерд замкнул его — лиловое пламя тут же заискрило по периметру. Без разрешения Сакерда покинуть круг не получится.

Сакерд встал напротив нее и коротко кивнул, Ясинэ поклонилась в пояс. Он перехватил удобнее посох, она — вынула клинок бо. Он обвел ее взглядом с головы до ног, она — вдохнула и выдохнула, успокаиваясь.

Он мог просто щелкнуть пальцами, и она бы задохнулась. Она могла бы просто отравить его, и он бы умер в муках. Но ведь это был показательный бой.

Показательный…

Чтобы показать что?..

Кому?..

Они скрестили клинок и посох, обменялись парой ударов, будто на публику. Обошли друг друга. Снова сошлись, будто для простой отработки ударов. И разбежались.

Сакерд провернул посох в руке, и тот засиял священным огнем, Ясинэ взмахнула рукой, и с пальцев закапала лиловая вода.

И следом хребет пронзило болью. Ясинэ упала на четвереньки, будто подкошенная. Тело дрожало, пальцы выпустили бо, не сумев удержать.

Сакерд, готовый было атаковать, остановился и усмехнулся:

— Глупая наивная тигрица. Что и требовалось доказать. Неужели ты не понимаешь своим беременным мозгом, что ты не шисаи отныне? Не воин, не боец, не жрица. Ты — мишень!

Ясинэ подняла на него глаза, и тут же опустила голову — виски пульсировали невыносимо.

— Начинка не для часов даже, — продолжал Сакерд, — а для соснового гроба!

Сжав в пальцах низ нагрудника, Ясинэ попыталась было совладать с собой. Но тело отказывалось слушаться, содрогаясь от собственного бессилия.

— Ты ничтожна, слаба, бесполезна, — Верховный шисаи обошел ее кругом. — Ты — развалина, блюющая под кустом и сжимающая свое разбухшее пузо. И хуже того — ты моя конэко! Моя!

Его голос звенел в каменных сводах, множась тысячекратно. Хотелось закрыть уши руками — слишком громко, слишком больно.

Ясинэ зарычала, дернулась, чтобы встать, и ее вывернуло под руки.

Сакерд остановился напротив, брезгливо поморщился.

— Ты — обуза для меня, — тихо сказал он. — Шисаи, которую я вынужден защищать, чей жалкий выбор я вынужден признавать.

— Не мучайтесь, Сакерд, — просипела Ясинэ, вытирая омерзительно горькие от желудочного сока губы. — Не надо меня защищать. Как шисаи я любому фору дам. На такую дохлятину никто и не подумает, но убивать я не разучилась.

Сакерд скривил губы:

— Я так и вижу, как ты заносишь нож над спящим хамелеоном, и падаешь рядом, попутно корчась от рвоты и боли… Да тебя ребенок прикончить может. И я должен этот твой выбор защищать?!

Он хмыкнул:

— Да я лучше сам лично убью тебя. Ты потеряешь ребенка, и все снова встанет на свои места.

Ясинэ озверело посмотрела на него:

— Рискни…

Шисаи вскинул посох, и тот снова загорелся священным огнем. Куда ярче, куда сильнее. Всерьез.

Ясинэ стиснула в пальцах рукоять бо и уверенно села.

Сакерд подошел ближе. И от резкого запаха его опаленной шерсти Ясинэ вывернуло вновь.

Он только усмехнулся и занес посох для удара. Единственного — зачем мучить, если можно решить проблему быстро.

Священный огонь погас, будто увязнув в темноте.

Ясинэ судорожно царапнула когтями пол, стиснула зубы от боли.

Ее окутал мрак. Темнота, сгущенная до состояния плоти. И эта тьма застрекотала угрожающе, пряча в себе Ясинэ.

Сакерд отшатнулся, но черные кумо и не думали останавливаться. Они разрастались, растекались от Ясинэ, окружая Верховного шисаи.

Они не слушали его приказов. Не боялись священного огня. Они наступали, толкая его все дальше, защищая свое сокровище.

От их пронизывающего до самых костей холода Ясинэ стало легче. Она медленно встала, опираясь на клинок бо.

И цокнула языком.

Кумо, вжавшие Сакерда в границу боевого круга, замерли. И после следующего щелчка языком отступили буквально на метр.

Ясинэ осторожно подошла к Сакерду, держа руку на животе. Котенок больше не колотил по внутренностям, затихнув. Как будто присутствие черных кумо убаюкивало его.

— Я, может, и ношу под сердцем котенка, которого мое тело не может принять, — тихо проговорила Ясинэ, глядя Сакерду в глаза. Кумо черным полотном укрывали ее, как кимоно, и стелились по земле шлейфом. — Я, может, и выгляжу как никчемная развалина, не способная в руках удержать и ножа. Я, может, и позорю тебя, Сакерд. Но пусть хоть один из тех, кто против меня, посмеет перейти мне дорогу. Пусть хоть один посмеет угрожать моему котенку. Даже если это будешь ты…

— То ты натравишь черных стражей, — выдавил из себя Сакерд, судорожно хватая ртом горячий от пламени границ воздух.

Ясинэ кивнула и, отстранившись, вошла в священное пламя. Огонь, слившись с черными кумо, исчез.

Сакерд удивленно встрепенулся и посмотрел ученице вслед. Она остановилась, будто почувствовав на себе его взгляд. И повернула голову:

— Я всегда буду твоим кумовым отродьем и демоновой кошкой, Сакерд. Всегда. Я — твоя гордость. Я — твоя обуза, — усмехнулась она. — Хочешь — смирись и защити меня, как это бы сделал настоящий учитель для своей конэко. Не хочешь — смирись. Других вариантов нет.

— Ты угрожаешь мне?

— Да.

***

Роды пришли раньше срока, застав Ясинэ врасплох во время медитации в недрах храма.

По лапам полилось теплое, и странные содрогания во всем теле заставили обратить на себя внимание снова.

— А как рожают? — тихо спросила Ясинэ медитирующую рядом вторую шисаи.

Та распахнула глаза и с ужасом посмотрела на Ясинэ.

— Не так. Ты слишком тихая для рожающей, — кошка принюхалась к сладковатому запаху с едва уловимым железным оттенком. — Но тебе придется ускориться, ты плохо пахнешь.

— К-ка-а-ак?!

— Походи, подыши, — кошка встала и, обойдя Ясинэ, направилась в соседнее помещение с ванной священных вод.

— Глубоко дышать-то? — испуганно проблеяла Ясинэ, цепляясь руками за живот.

— Как сможешь, — рассмеялась шисаи. — Кепеля съешь три штуки, а после него дышать медленно уже не выйдет. Только не ори — растратишь силы быстро.

— Может, я быстро рожу, — Ясинэ осторожно поднялась, взяла из корзинки кепель, который последний месяц носила с собой постоянно, и поплелась за второй шисаи.

— Сомневаюсь, у тебя тяжелая беременность, госпожа, — шисаи плеснула воды в глубокую ванную с высеченными символами — череп, яблоко и сердце. — Походи, пока схватки сильнее не начнутся, и залезай.

Проглотив последний плод кепеля, Ясинэ принялась обходить ванну по кругу. Живот пульсирующе сжимало, отдавая болью в поясницу, но после стольких месяцев постоянной боли, высокого давления и головокружений это было не так уж мучительно. Боль нарастала, накатывала все с новой и новой силой. И волны, обездвиживающие Ячинэ приступом дикой боли, становились все чаще и чаще.

Сладковатый запах, исходивший из мокрого кимоно, все сильнее отдавал кровью. А вскоре она и вовсе заструилась по ногам.

— Залезай, — заметив это, обеспокоенно скомандовала шисаи. И Ясинэ покорно залезла в священные воды.

Шисаи закатала рукава кимоно, облила Ясинэ водой и заговорила на древнем языке. Священные символы загорелись, множа вложенную в них энергию.

Старый ритуал, призванный облегчить муки рожающей должен был помочь Ясинэ.

Но вместо облегчения она чувствовала только стремительные волны боли. И боль эта, будто шторм, сбивала ее с ног, перехватывала дыхание, прерывала крик, заставляя Ясинэ захлебываться в нем.

Черпай до дна…

Время исчезло. Растворилось в волнах боли, смешалось с ним, растянулось в бесконечный ее океан.

Ясинэ лишь отдаленно слышала строгие команды и одергивания — «Не ори, не трать силы». Чувствовала холодные шлепки по щекам «Не теряй сознание!». Старательно реагировала на требовательное «Тужься!».

И молилась.

Пусть это поскорее закончится. А завтра будет новый день. А за днем — месяцы и годы.

И маленький котенок. Девчонка, не нужная своему отцу, не нужная никому. Тебе повезет, крошка, ты будешь конэко — а ею стать не каждой кошке позволено. Или, быть может, тебе повезет — ты станешь третьей шисаи одиннадцатого храма, малышка.

И тогда будет совсем не важно, как было больно все эти месяцы. Тогда будет не важно, как ужасающе больно сейчас…

Воздух в комнате пронзил крик.

И тихое сдавленное:

— Мальчик…

Ясинэ распахнула глаза, не веря своим ушам. В полуметре от нее шисаи держала в руках фиолетово-красного младенца, измазанного в крови. Она повернула его к Ясинэ лицом. Мальчик.

— Нет, — пробормотала Ясинэ, переваливаясь через борт ванны. — Нет-нет-нет…

Не чувствуя боли, она взяла ребенка на руки:

— Ты все испортил… — положила его на пол и занесла руку, объятую огнем. — Ты все испортил…

Огонь переметнулся на котенка, взметнулся, пожирая его.

И опал густым лиловым туманом.

Младенец пронзительно закричал, размахивая кулачками. И с кистей его рук лился священный туман.

Шисаи.

Ясинэ заплакала. Сгребла котенка в охапку и прижала к себе.

Боже, какое холодное тельце…

— Он мальчик, и он шисаи, надо отдать его Сакерду, — вторая шисаи попятилась.

— Рискни, — зарычала Ясинэ, вытаскивая из кармана шенбяо.

— Но ты не можешь…

Веревка шенбяо глухо щелкнула, обвивая лапу кошки, и в следующее мгновение она оказалась на полу. Еще через мгновение — у ног Ясинэ.

Та наклонилась, прижимая котенка к груди, и обхватила когтями ее горло:

— Если хоть одна тварь вынесет правду из моего храма — я уничтожу ее, — прошипела Ясинэ. — Кивни, если поняла.

Шисаи судорожно закивала.

— Нет у меня ребенка. Я потеряла его в тяжелых родах. Понятно?

Шисаи закивала снова.

— Замурчательно, — Ясинэ убрала руку и побрела с младенцем к ванне. Лапы едва ее слушались, дрожа, казалось, от самых бедер.

— А послед… — тихо пробормотала шисаи, развязывая веревку шенбяо.

— Сама разберусь.

Шисаи замолчала, поклонилась Ясинэ в пояс и убежала, оставив ее наедине со своей болью и мальчишкой.

Ясинэ дождалась последа, вымыла ребенка и укутала его в заранее приготовленные пеленки.

— Я ненавижу тебя. Но полюблю. Обязательно полюблю сильнее всех на свете. Ведь больше никого у меня нет, — она погладила его по пушистым ушкам и поцеловала в крохотный кошачий носик. Ребенок вмиг успокоился.

Руки дрожали, по ногам стекала кровь. Восстановление будет долгим, очень долгим.

Накинув черное кимоно, она подвязала его веревкой шенбяо, не найдя пояса. Прижала ребенка к груди и направилась к выходу.

На поверхности ее уже ждали. Она замерла в дверях храма, боясь шагнуть наружу.

С той стороны рядами стояли куно, и позади них всех — вторая шисая. Они стояли и ждали свою Госпожу, главу их храма. Ясинэ сглотнула и решительно шагнула им навстречу.

И все они одна за другой сели в поклоне. Все.

— Соболезнуем вашей утрате, Госпожа, — заговорили они, вторя друг другу.

Ясинэ шла мимо них. Тихо всхлипывал котенок.

А они повторяли, прекрасно слыша его плач:

— Соболезнуем вашей потере, Госпожа.

Соболезнуем…

#14. Я малодушию даю неравный бой

Полдень — самое отвратительное время дня. Если проснуться на рассвете, то в это время начинает казаться, что день бесконечен, и все, чем ты пытаешься его заполнить — тонет в нем, как в бездонном океане. Если спать в храме под землей, то, выбравшись к полудню наружу, обнаружишь, что день уже заканчивается, и что бы ты ни пытался впихнуть в оставшиеся часы — все равно не успеешь сделать. Единственное, чего хочется в полдень — забыть о существовании самого времени.

Ясинэ медленно взбиралась по склону, подобрав длинные полы нарядного кимоно. В последние годы их обезоруживающая красота притягивала все сильнее и сильнее. С этой красотой не могло тягаться боевое кимоно, не могла тягаться форма, обыкновенные платья и даже мужская одежда. Все оно было слишком простым, слишком специфичным, все оно предполагало один своим существом работу — маскировку, бои, тренировки, походы. И от всего этого тошнило невероятно.

Тигренок в прыжке врезался в бо и тут же отпрянул, тряся головой. Ясинэ вздохнула и покачала головой. Тигренок же, заметив бабочку, тут же сорвался с места и побежал за ней. Непоседа, каких поискать…

Выше, на пригорке, лежала девушка. Статная, крепко сложенная. В кузнечном фартуке поверх мужской одежды, рядом валялись грубые краги и высокие сапоги. Девушка покачивала медвежьей лапой, поставленной на согнутое колено, и смотрела за проплывающими облаками.

Обычная медведица. Так похожая на таких же соклановцев. Даже ее кузнечный наряд — совершенная обыденность для этого клана. Вот только если прищуриться и сосредоточиться, можно заметить вскользь, как она горит изнутри знакомым плетением.

Ясинэ подошла ближе и остановилась в полуметре. Медведица, заметив ее присутствие, приподнялась на локтях и вопросительно подняла брови.

— Ясинэ, — представилась глава одиннадцатого храма Самсавеила.

Медведица встрепенулась от удивления и ответила тем же:

— Берлинда.

Жестом пригласив Ясинэ расположиться рядом, Берлинда села, подогнув медвежьи лапы по себя.

— Позволишь? — Ясинэ присела на склоне и достала футляр с кисэру и мешочек с табаком.

Берлинда усмехнулась и кивнула.

Ясинэ неспешно скатала табак в крохотный шарик и положила в маленькую металлическую чашу. Этой порции было достаточно, и мешочек отправился на бедро под первым слоем кимоно.

— Ты, говорят, отличный кузнец, — обратилась Ясинэ к Берлинде. — Не врут?

— Не врут, — Берлинда прищурилась. — А вы, говорят, легендарная и самая талантливая шисаи. Не врут?..

Ясинэ прищелкнула пальцами, вызывая огонь, и подожгла горошину табака. Медленно вдохнула первый дым через мундштук и так же медленно выдохнула, будто растягивая время.

— Врут, — наконец, сказала она.

Берлинда в голос рассмеялась.

— А что о тебе тогда правда?

— Ничего, — пожала плечами Ясинэ. — Ни-че-го.

От новой порции терпкого дыма медведица отмахнулась.

— Собственно, я к тебе по делу, — Ясинэ снова коснулась мундштука алыми губами. — Сделаешь мне доспех и оружие?

— Я?! — кузнец встрепенулась. — У шисаи же свои собственные кузнецы! Из числа кошек, разве нет?

Ясинэ пожала плечами:

— Может и да, но мне нужна твоя работа.

— Я обычный кузнец, — резко, как отрезала, сказала Берлинда.

Ясинэ нырнула рукой в складки кимоно и вытащила с набедренных ножен танто. Тот самый, подаренный волку-хамелеону. Тот самый, сияющий плетением Евы изнутри.

— Нет, Берлинда, ты не обычный кузнец, — с усмешкой проговорила Ясинэ. — И ты не обычная медведица.

Берлинда мгновенно сорвалась с места в густой лес.

Ясинэ выдохнула горький дым через нос.

— Ты прокляла нас. Я же все равно не смогу тебя пленить и увести отсюда.

Медведица остановилась у первых деревьев и озверело прошипела:

— Но ты нашла меня!

— Ну, допустим, я искала не тебя. А кузнеца, — прищурилась Ясинэ. — А все остальное — нелепое совпадение.

Берлинда взрыкнула, свирепо буравя ее взглядом.

— Я никому не смогу тебя выдать и так. И даже если бы могла — не стала бы. Мне нужна твоя помощь…

Ясинэ похлопала рукой по земле рядом с собой:

— Я думала, ты не должна помнить прошлое.

— Яблоки, растущие у алтарей, восстанавливают самые яркие воспоминания, и только их… — Берлинда медленно подошла, с опаской смотря поочередно то на Ясинэ, то на бегающего тигренка, и села на то же место.

— Я не буду надоедать тебе воспоминаниями обо мне, но доспех и оружие мне правда нужны. И они должны быть выкованы твоей рукой, с твоей душой и сердцем.

— О тебе целая куча легенд ходит, — Берлинда недоверчиво цокнула языком. — Зачем тебе быть еще сильнее?

— Легенды — не более чем красивое вранье. Три капли правды, а остальное — приторный елей, — отмахнулась кисэру Ясинэ. — А сильнее есть куда, всегда есть куда. И пусть даже не я, пусть после меня… Но должен же кто-то стать сильнее Него…

— Зачем?

— Чтобы исправить то, что я должна была сделать. Но я смалодушничала, струсила. Нет… Я предала. Должен же быть кто-то смелее и вернее меня, — кисэру задрожал, и Ясинэ даже не смогла коснуться губами мундштука.

Беринда молча смотрела за тигренком.

— Я сердцем чуяла еще когда забирала тот белоснежный свадебный наряд, что так не должно быть. Я знала, что ничем хорошим это не кончится, но продолжала, повинуясь приказам. Я должна была уберечь, а я обрекла. И там, в саду, я должна была помочь, а я стояла и смотрела. Я видела, как умирает Адам, и все, о чем я думала — пожалуйста, только не я.

Берлинда поджала губы и глубоко вздохнула:

— Я не помню подробностей.

— А я помню все до последней мелочи, — горько улыбнулась Ясинэ. — Я пыталась быть лучше. Сильнее, умнее. Но всего, что я смогла достичь, чему смогла научиться, — мало. И к моим услугам снова — священные ритуалы, — шисаи щелкнула пальцами, и взметнулось пламя, смахнула его в траву водой и пальцем поманила туман, который заискрил крохотными молниями. — Это даже больше, чем доступно остальным шисаи. Но все равно ничтожно мало. Так мало, что кажется просто насмешкой, игрушкой. Иллюзией силы.

— А чего тебе будет не мало? — Берлинда проследила взглядом за уползающим вдоль травы лиловым облачком. Жесткие травинки разрывали его на клочки.

— Мне нужна ловушка. И один ритуал идеально подходит для этого. Нужно только двенадцать одинаковых копий.

— Для чего?

— Чтобы заточить всесильного в клетке, из которой он не сможет выбраться, из которой он не сможет повелевать всем, — протянула Ясинэ. — А еще мне нужен доспех, который выдержит его удары. Катана и нож у меня уже есть…

— Для такого заказа нужен будет хороший металл, — Берлинда нашарила в траве сапоги из толстой кожи со стальными носами, и неспешно обулась.

— Я достану любой.

— И в него нужно будет вложить души. Как в него, — медведица кивнуло на танто, покоившийся на полах кимоно.

— Души? Кумо? — удивленно вскинула брови Ясинэ.

Берлинда мрачно кивнула:

— И черные подойдут лучше всего. Они для того и живут.

— Чтобы исполнить свой долг хоть так, — грустно вздохнула Ясинэ. — Я приведу тебе столько, сколько будет нужно.

***

Несколько месяцев ушло на обсуждение и планирование заказа Ясинэ.

Ушло бы меньше, но очередь к Берлинде была немаленькой. Одно успокаивало Ясинэ — на ее заказ у медведицы оставались годы в запасе одной единственной жизни. Слишком мало по меркам кошек, но достаточно по заверению самой медведицы.

И если с копьями все было понятно, то доспех предстояло ковать и шить по индивидуальным меркам. И сперва эти мерки предстояло снять.

— О тебе ходит много баек и легенд, — Берлинда размотала длинную веревку с завязанными на ней маленькими узелками и указала Ясинэ, где лучше встать.

— И ты веришь? — усмехнулась шисаи. — Я даже половины слов о себе не знаю, но то, что известно мне — небылицы похлеще сказок о нашем зверином прошлом.

Берлинда хмыкнула:

— Говорят, ты убила одну летучую мышь, что пила кровь из кротов, добывающих руду. А они тебя в ответ одарили золотом, на которые ты до сих пор покупаешь дорогие кимоно.

Ясинэ бросила взгляд на свернутое кимоно на лавке, под которой уже улегся тигренок.

— Это была летучая лисица, они не пьют кровь. И кроты меня одарили, кажется, только водой и накидкой из ее крыльев…

Берлинда усмехнулась и растянула губы в довольной улыбке:

— То-то я думала, что вранье — от кротов порой и заработанных денег не дождешься!

— Ну да, у моих конэко вечно проблемы с оплатой от них, — поддакнула Ясинэ, вставая в боевом кимоно на высокий стульчик. И только так она оказалась на голову выше медведицы, высоким хвостом цепляя деревянный потолок.

— А еще говорят, что ты убила одного вельможу мужской бритвой и голая сбежала, убив этой же бритвой всю-всю его охрану почти в три сотни воинов, — Берлинда подошла к ней ближе и коснулась кистей рук, прося их поднять.

Ясинэ расхохоталась, едва не потеряв равновесие.

И только отсмеявшись, подняла руки.

— Да не голая я была, просто оби впопыхах забыла, кимоно стало слетать, и я его на поясе завязала. А бритву потеряла на первом же стражнике, променяв на его алебарду. И убила-то всего троих, по лесу уходила тигрицей, меня не смогли догнать…

Берлинда снова подхватила веревку с узелками и стала обмерять Ясинэ, считая узлы..

— Я слышала, что ты сочеталась браком с одним котом, но у самого алтаря выпила его душу, — и с опаской посмотрела снизу вверх.

Ясинэ вскинула брови и удивленно захлопала ресницами, пытаясь вспомнить.

— А, этот… Давно было, — Ясинэ покрутила рукой. — Я тогда пыталась нащупать границы своих возможностей. И мне подумалось, что если я могу управлять водой, а в людей воды очень много, я могу просто лишить их ее. И я решила, что не буду ждать, а просто попробую при первом удобном случае. Я коснулась того кота-хамелеона губами и заставила всю воду испариться. Наверное, со стороны это выглядело так, будто я душу выпила…

— А я думала, ты использовала кумо.

— Я не прибегаю к кумо, мне кажется это нечестным… — Ясинэ повела плечом, и медведице пришлось повторить одну из мерок. — Они сами иногда помогают мне и как будто ходят за мной по пятам, следя за каждым вдохом, каждым шагом, каждым словом. Я всегда чувствую их присутствие, и не в кристаллах, в которых заточены несколько из черных стражей, а вообще.

— Должно быть, странное ощущение, — Берлинда невольно обернулась, будто и за ней должно было по пятам ходить черное кумо.

— Будто позади меня смерть. Отступлю, сдамся — они разорвут меня на клочки за малодушие, — болезненно улыбнулась Ясинэ.

— Не живые, не мертвые. Они на границе между явью и смертью. Они винят себя за малодушие всю свою не-жизнь.

Ясинэ прищурилась:

— А где ты взяла черное кумо для танто?

Берлинда отвернулась, чтобы внести записи и проворчала:

— Там, где нашла.

Ясинэ насупилась, следя за медведицей. Черныестражи оберегали храмы и алтари. Заходя на их территорию, всегда нужно соблюсти ритуал, о котором не-шисаи не знают.

— Ты говорила еще о яблоках, что растут у алтарей. Надо полагать, что ты использовала черного стража того алтаря. Как ты заставила его повиноваться в самый первый раз?

— Я не знала, что там страж. Сорвала яблоко и надкусила. А потом черное облако нависло надо мной, застрекотало, затрещало молниями, окутало меня и вдруг заурчало. И больше никогда не трогало, — пожала плечами Берлинда и махнула рукой, отпуская Ясинэ со стула.

— Как же ты сделала из кумо нож?

— Приходи через месяц с кумо, металлом и священной водой — узнаешь.

***

И Ясинэ пришла ровно через месяц. Металл должны были уже доставить, уж сроки кроты не срывали никогда.

Берлинду она застала за кузнечным горном, в котором уже лежал раскаленный добела стальной прут. Бросив взгляд на вошедшую, кузнец коротко кивнула и вернулась к работе.

Чуть поодаль от наковальни стояло пустое ведро, и Ясинэ присела возле него. Отпихнула любопытную морду тигренка, потерла руку и опустила их внутрь. Священная вода, стекая с пальцев, быстро заполнила собой ведро на две трети.

Закончив — встала у стола, заваленного инструментами, и стала наблюдать.

Берлинда, вытащив заготовку из пламени, принялась ее отбивать молотом на наковальне, превращая самый кончик в треугольную лопатку. После нескольких повторов она стала сворачивать лопатку в своего рода трубочку — гнездо для будущего древка.

А после она снова и снова доставала до желтого раскаленный метал и снова била, уже формируя наконечник копья. В очередной раз вернув будущий наконечник огню, она обратилась к Ясинэ:

— Где кумо?

Ясинэ вынула из потайного кармана крохотный черный кристалл и положила его на стол. Берлинда кивнула и продолжила работу.

Склонившись над кристаллом, Ясинэ неловко постучала по нему ногтем.

И что полагается говорить в таких случаях? Надо как-то позвать? Попросить? Приказать? Как вообще предполагается выковырять оттуда кумо?! И есть ли там кумо на самом деле, или же стражи как-то по-своему вложили в кристалл энергию?!

— Мы пришли, — пробормотала Ясинэ, постукивая по кристаллу.

Черное кумо отделилось от кристалла и взметнулось над столом.

Берлинда вынула клещами заготовку — и на наковальню. Всей пятерней схватила кумо за облачное щупальце и намотала вокруг наконечника.

Взмах!

Удар!

Кумо застрекотало, будто от неожиданности или даже от ужаса, осыпав всю кузницу лиловыми искрами.

Взмах!

Удар!

Поворот заготовки.

Взмах!..

С каждым новым витком кумо сливалось с наконечником копья воедино, расплываясь бело-лиловыми разводами по рыжеющей стали.

Огонь горна только насытил эти переливы, напитал сталь, выбелив ее.

И снова — наковальня, взмах, удар.

Снова и снова.

Ясинэ терпеливо ждала, наблюдая, как искрит покорный черный страж. Кумо, которое не покорялось даже Верховному шисаи — сыпало искрами в руках девчонки-кузнеца и медленно растворялось в стали, пока не исчезло. По кузнице будто пронесся вздох облегчения.

Берлинда опустила наконечник копья в ведро с водой, и лиловый клуб пара взвился к потолку.

Ясинэ подошла ближе, и любопытный тигренок тут же ткнулся носом в ноги — подними.

— Первый готов? — с опаской произнесла она, боясь помешать.

Медведица кивнула и положила наконечник копья на наковальню. Сталь, сплавленная с черными разводами кумо, казалась совсем обычной, самой простой. Но если только прищуриться, всмотреться в нее, то клеймо Евиной сути сияло глубоко внутри — словно это была все еще раскаленная добела сталь.

И снова тычок в ноги, требовательнее.

Ясинэ подхватила тигренка и показала ему наконечник копья. Тот обнюхал его, вытянув длинные усы, и чихнул.

— Любопытство утолено, гуляй, — хмыкнула Ясинэ и опустила его на пол.

— Когда ждать следующее кумо? — Берлинда распахнула окно и вылила прозрачную воду на землю.

— У меня с собой еще три.

— Тогда продолжим сейчас.

***

Годы тянулись медленно. Ясинэ приносила новых кумо по одному. На каждый наконечник, на каждую пластину доспеха. Приносила и кожу — то, что осталось от крыльев летучей мыши, и нитки из паутины. Хоть древки можно было купить в тот же краю Медведей.

— Скажи, а у алтарей растет много деревьев помимо главной яблони? — Берлинда примеряла пока еще кожаный нагрудник на Ясинэ, отмечая углем, где будут крепиться пластины.

— Это скорее исключение, чем правило, — скривилась Ясинэ, припоминая все алтари. А была она хоть раз, но у каждого.

— Жаль, — вздохнула Берлинда.

— А зачем тебе?

— Деревья у алтарей прочнее других. Они лучше подходят на древки. А будь это дерево, выращенное из семечка священного яблока — так лучше него не найти.

Ясинэ рассмеялась:

— Это невозможно. Я впервые слышу о таком.

Берлинда развела руками:

— Тогда эти копья долго не проживут, у дерева слишком короткий срок жизни для твоих планов. Наконечникам нужны будут новые древки.

— Это сущая ерунда, — улыбнулась Ясинэ. — Найти дровосека и плотника проще, чем хорошего кузнеца.

Медведица улыбнулась в ответ и продолжила примерять обрезки кожи по нагруднику.

Закончив с работой, она распустила наметку, высвобождая Ясинэ. Та по-кошачьи изогнулась, выныривая, и принялась поправлять боевое кимоно. Поверх него накинула еще одно кимоно. И тигренок, лишившись укрытия, встрепенулся и зевнул во всю маленькую пасть.

— Скажи, а кто он? — Берлинда кивнула на тигренка.

— Мой ручной котенок, — привычно бросила Ясинэ. — Весьма послушный звереныш, хочу вырастить ручного белого тигра.

— Звереныш? — Берлинда прищурилась. — Просто звереныш?

— А что не так? — Ясинэ изогнула бровь..

— Ничего, — спохватилась Берлинда и опустила глаза в пол. — Просто мы знакомы несколько лет. И его я вижу все эти годы. Маленьким тигренком. Всегда в одной поре, в одном возрасте… И это один и тот же тигренок, я хорошо запоминаю любые узоры, — протараторила она.

Ясинэ скривилась и перевела взгляд на котенка. Тот принялся гоняться за собственным хвостом, сбивая лапами ножки лавки. Казалось бы, какой глупое маленькое создание, какой непоседливый котенок. Всегда в одной поре.

— Хайме! — окликнула она тигренка, прерывая игрища. — Это медведица не так глупа и не так труслива, как некоторые наши знакомые. Давай не будем мучить ее догадками о том, кто ты есть?

Тигренок прекратил свою погоню за хвостом, вылез из-под лавки и, поднявшись на лапы, вдруг стал расти. Вытянулся в две трети человеческого роста и приобрел людские черты лица.

Мальчишка лет одиннадцати.

Берлинда от неожиданности вздрогнула и выронила уголь.

— Рад повторному знакомству, госпожа кузнец, — Хайме галантно поклонился ей и сел на лавку. И в его движениях чувствовалась тигриная вальяжность и звериная грация кота.

Берлинда смотрела поочередно то на Ясинэ, то на Хайме, улавливая сходство. Они вроде бы совершенно не похожи, но глаза цвета льда, цвет волос, улыбка, мимика делали их совершенно родными.

— Сын?

Ясинэ кивнула.

— Почему прячешь?

— Долго объяснять, — вздохнула Ясинэ. — Хорошо, что он сам прячется практически с рождения. Мгновенная трансформация в зверя, только зверь растет вместе с человеческим телом. Поэтому он все еще тигренок.

— У нас впереди много работы, — улыбнулась Берлинда. — Я успею выслушать твою историю.

— Историю моей жизни? — горько улыбнулась Ясинэ. — Я предпочитаю, чтобы все знали обо мне легенды, байки и прочее вранье. Но не знали моей судьбы.

— Так меньше болит… — понимающе протянула Берлинда.

Ясинэ кивнула.

— Поэтому я предпочитаю забывать прошлое с каждой новой жизнью.

— Ты знаешь, — вздохнула Ясинэ. — А я бы предпочла помнить. Эта боль делает меня мною. Я состою из нее, она во мне до самого дна.

#15. Смерть известна, неизвестно время

Полуденные звезды растворялись в небесах, скрытые бледными, будто дымка, облаками. Сияло только солнце, бросая на землю размытые тени.

Ясинэ стояла под сенью деревьев, облокотившись о железную ограду маленького — семейного — медвежьего кладбища. Медленно курила пряный табак и читала высеченные на камне имена и, как это обычно бывало у медведей, родословные.

Берлинда, дочь Берни. Берни, сын Бернгейра. Бернгейр, сын Бернлауга. Бернлауг, сын… Бирма.

Ясинэ усмехнулась, выдыхая дым.

Жизнь — забавная штука. На одном клочке земли несколько поколений кузнецов клана медведя, несколько жизней. Ясинэ закрыла глаза, и перед ее взором отчетливо возник летящий в голову топор. Она — помнила, а кроме нее помнить об этом было уже некому. Казалось бы, прошло так мало времени, а на деле — несколько столетий. Тогда никто не знал, что у кузнеца Бирма будет сын, а за ним внуки, правнуки, праправнуки и праправнучка Берлинда. Тогда ведь и мысли не было, что род медведя продолжится, утопая в бесконечность.

Но Бирм был мертв, и его потомки лежали под землей вместе с ним, ходили на земле после него и все еще живы. Род продолжался, а для Ясинэ продолжалась все та же жизнь, отмеренная по-кошачьи.

Из раздумий ее вывел короткий всхлип. Ясинэ дернулась на звук, но увидела только полосатый хвост, скрывшийся за надгробием. Лишь бы не видела слез…

Ясинэ вздохнула, поправила кимоно и присела рядом.

— Вылезай, я не буду ругать, — протянула она и снова затянулась.

Из-за надгробия раздался только неясный скулеж. Ясинэ покачала головой, крепко сжала зубами мундштук и подняла тигренка на руки. Уже большой, почти что взрослый…

Он тут же обернулся мальчишкой и вжался в нее изо всех сил. Обхватил ногами, руками, холодным носом уткнулся в ворот кимоно и отчаянно взвыл. Ясинэ оставалось только погладить его по дрожащей спине.

— Все смертны, Хайме, и с этим ничего не поделать, — она прижала его голову к плечу и поцеловала в пушистое ухо.

— Но Берлинда же хорошая! — провыл тигренок, сжимая в кулаках кимоно.

Ясинэ усмехнулась:

— Смерти нет никакого дела до того, хороший ты или плохой.

— А до чего ей есть дело?! — Хайме вытер лицо об кимоно и снова всхлипнул.

— Я не знаю, милый… — Ясинэ пожала плечами. — Но с ней просто приходится мириться, и все.

— Я читал в твоих книгах ритуалы, там есть несколько на воскрешение!

Ясинэ улыбнулась. Может быть, рано было его всему этому учить? Но он шисаи с самого рождения, игнорировать это было бы бессмысленным упущением.

— Есть такой ритуал, — честно сказала Ясинэ. — Но неужели ты правда готов убить собственными руками нескольких человек, лишь бы дать кому-то еще одну жизнь? Я бы не хотела себе ни одной жизни, украденной у других.

— Но ты и так убивала, какая разница? — он вскинул голову и пряднул ушами.

— Разница в целях. И тех моральных принципах, которых ты придерживаешься, — Ясинэ поправила сползающего сына и поддержала рукой под бедра.

— Но…

Ясинэ выдохнула дым в сторону:

— Пожалуйста, когда я умру, просто похорони меня, как шисаи.

Хайме покорно кивнул:

— Хорошо, Ясинэ.

***

Известие о смерти Верховного шисаи разнеслось по империи едва ли не мгновенно, и все шисаи должны прибыть в общий зал собраний в городе императора. Как когда-то прибывали за заданиями на поиски Евы. Как когда-то собирались все вместе для обсуждения новых планов Самсавеила, новых распоряжений Сакерда.

Только теперь без Сакерда. Без Верховного шисаи вообще.

Ясинэ прибыла последней, оставив Хайме гулять по горным склонам вокруг императорского города-замка.

По старым коридорам гулял только сквозняк. Возле стоек рядом с дверьми зала собраний сновали кошки, складывая все оружие гостей на полки. Заметив Ясинэ, один из котов поприветствовал ее поклоном и протянул листок. Ясинэ пробежалась по нему глазами — стояли подписи тридцати одного шисаи, кроме ее. И кто-то из них врет, потому что совершенно точно не является шисаи, просто не может им быть, ведь есть Хайме.

Усмехнувшись, Ясинэ расписалась возле своего имени и вернула бумагу коту.

— Благодарю, госпожа Ясинэ, — он снова поклонился ей и вернулся к своим делам.

И даже про оружие не напомнил. И про кучу проигнорированных собраний не уточнил.

Войдя в зал, Ясинэ застала шисаи за бурным обсуждением места Верховного шисаи. Одни призывали следовать воле Сакерда, другие хотели просить совета самого Самсавеила, третьи вспоминали старые традиции выбирать Верховного шисаи боем. И почему-то последние искренне считали, что драться придется Ясинэ, отстаивая свое занять место Сакерда.

Среди гомона и ругани единственным островком спокойствия был молодой кот, сидящий возле лиловой подушки в самом центре зала. Он с грустью смотрел на всеобщую ругань, как будто пребывая в своих собственных мыслях далеко отсюда.

Ясинэ отпустила дверь, и та хлопнула за ее спиной.

Все тут же замолчали, как по команде, и уставились на нее во все глаза.

— Кого оставил своим преемником Сакерд? — ее резкий голос разлетелся эхом.

Молодой человек у подушки поднял руку.

Кивнув, Ясинэ подошла к нему и остановилась в полуметре. Сняла с бедра спаренные ножны с ритуальными ножами и отдала прямо в руки. Села на колени, взяла с подушки нож Верховного шисаи и протянула преемнику Сакерда.

— Я, глава одиннадцатого храма Самсавеила, клянусь, — начала она в повисшей тишине, — принимать вас как единственного Верховного шисаи, служить тем целям, которые вы выберете, следовать тем путям, которые вы укажете, всячески помогать любым вашим начинаниям и устремлениям в соответствии с волей нашего бога Самсавеила.

Закончив клятву, Ясинэ замолчала, ожидая ответа кота, но тот ошарашенно смотрел на нее во все глаза. И как будто не был способен проронить и слова.

Ясинэ вздохнула и продолжила:

— Принимаете ли вы мою клятву и обязуетесь ли вести меня по тем целям, что избрал для вас Самсавеил, беречь мои жизни и жизни моих младших шисаи и куно, помогать и содействовать, благословлять и обучать всему опыту, всей мудрости, что доступна вам?

— Клянусь, — замешкавшись, кот протянул руку к Ясинэ, и та вложила в нее обе ладони. Верховный шисаи рассек их одним уверенным взмахом.

Он вложил в окровавленные руки ритуальный ножи Ясинэ и коротко поклонился ей. Она же поклонилась в пол, держа ритуальный подарок в вытянутых руках.

Когда он вытер свой нож о полы кимоно и вложил в ножны, она подняла голову.

— Благодарю, господин Верховный шисаи. Благословите ли вы меня отдать дань личному горю у часов господина Сакерда?

— Благословляю, — кивнул он.

Ясинэ поклонилась снова и под звенящую тишину медленно встала, подвязала ритуальные ножи к оби и покинула зал.

***

На кладбище кошек Ясинэ остановилась у самой последней статуи — прошлого императора — в поисках новых часов.

Всех шисаи всегда хоронили в их же храмах, но Верховных шисаи — на особом кладбище вместе с другими «важными» людьми, особенными для империи. Как будто превознесение их, а на деле — втаптывание в грязь. Каждый шисаи, умирая, занимал свою маленькую усыпальницу в храме Самсавеила, при котором служил. Он или она оставались там кристальными статуями со своими личными вещами, оружием, доспехами и просто всем тем, что захотел забрать с собой. Это была маленькая комната в память о нем, и любой мог прийти туда в поисках уединения, для медитации или молитвы. А Верховные шисаи оставались здесь. Без места, без памяти. Их вещи переходили к другому Верховному шисаи, а сами они, хоть и управляли тремя десятками шисаи, оставались позабыты.

Ясинэ взяла с полки часы бывшего учителя и повертела в руке. Просто часы — вот и все, что осталось от Сакерда. Будто его не было как личности, ведь абсолютно все его вещи будут либо использованы новым шисаи, либо уничтожены, либо позабыты. Был. И не было. Все, кем он был, осталось лишь в памяти. А это слишком временная штука, чтобы на нее полагаться.

Кроме Верховного шисаи бывали на этом кладбище и другие шисаи. Те, чье имя было на слуху столетиями, личности, которых знали не только сами кошки, но и остальные люди в империи. Легенды, отмеченные благословением императора и его особым расположением. Наверняка однажды здесь окажется Верховный Магистр. Возможно однажды они захотят видеть здесь и ее.

— Хайме, — позвала Ясинэ, чувствуя тигра рядом по запаху.

Он почти сразу вышел к ней навстречу. Обогнул ее и сел у ног, слушая.

— Обещай мне, что ты не отдашь мое тело и сердце империи. После смерти оставь меня в моем храме с моими обычными доспехами и обычным оружием. Я не хочу отдавать свое тело этому кладбищу, мне здесь не место…

Взрослый тигр, сидящий у ног, едва заметно кивнул.

Ясинэ вернула часы на место:

— А вы, господин Сакерд, позаботились бы о своем ученике до своей смерти… Они все будут пытаться сожрать его заживо. Надеюсь, мальчишка справится, — вздохнула она и покачала головой. — Впрочем, вы могли оставить его с этим разбираться в качестве обучения. Очень на вас похоже.

***

Жизнь продолжалась. Без Сакерда, без хамелеонов, без Евы. Странная жизнь. Она будто очень медленно лилась, как густой мед. И лилась при этом мимо.

Все проходило мимо Ясинэ. Смена императора, его брак, рождение его детей. Взросление Верховного шисаи и его становление. Расширение Имагинем Деи. Все утекало, будто избегая ее.

Новые молодые шисаи одиннадцатого храма учились, совершенствовались под опекой Ясинэ, помогали учить куно и конэко и рассказывали ей обо всем, что происходило в империи.

Они говорили о том, что Верховный Магистр создает птиц. О том, что у императора родилась двойня, о том, что демонова кошка — императорская дочка — сбежала. О том, что другие храмы приняли «найденные» артефакты Евы от Ясинэ и оставили их в своих храмах — по копью. А деревня тигров приняла в дар доспехи и по просьбе Ясинэ расположила их в клановом склепе.

Они рассказывали все, что знали, и Ясинэ слушала это как нечто далекое от нее. Нечто из совсем иной жизни, возвращаться в которую не хотелось, но долг обязывал знать.

Хайме вырос. Возмужал, совладал со своими силами шисаи. Он был похож на Кайла лишь настолько, чтобы это не травило душу. И его обучение было одним из самых легких — он схватывал на лету. Более того — он мог учиться самостоятельно, и при том весьма успешно.

И Ясинэ, повинуясь внутреннему зову, просто жила.

Перечитывала книги Самсавеила, обучая одного только сына по ним. Самолично шила новые кимоно, заказывая самые роскошные ткани у паучьих ткачих. Ухаживала за ядовитым садом, совершенствовала яды, которые потом использовали куно и закупали другие шисаи. Постоянно курила собственноручно выращенный табак. И танцевала, наслаждаясь музыкой и покоем своего господства в храме.

Вот бы всегда была так просто и хорошо… Вот бы не помнить, не вспоминать, не знать… Забыть. Сакерда и его взгляд свысока — интересно, а перед смертью он вспомнил про нее, понял ли, что был излишне холоден и лицемерен? Кайла — а он хоть раз пожалел обо всем, ведь говорят, он больше никого так и не полюбил? Еву…

Забыть свои ошибки, свою трусость и слабость, забыть свои обещания и клятвы. Забыть ее предсказания.

Все свои жизни Ясинэ сменила в тишине и покое, как и обещала Ева. Оставалась только последняя…

Куно прервали танец и медленно разошлись по краям дорожки. Ясинэ остановилась вслед за ними и повернулась к воротам.

Там, спрятав раненую лапу, стояла девчонка. Тощая, грязная с дороги, вымотанная. Едва дышала, дрожа, как осиновый лист. Уши к голове прижала, колотящийся хвост меж угловатых колен стиснула.

Как побитый котенок. Побитый судьбой, голодом и отчаянием.

— Кто ты? — спросила Ясинэ.

И девушка, сжавшись еще сильнее, принялась себя оглядывать, будто первый раз видела. Порванное льняное кимоно, хлопковые бинты… грязное тело, слипшиеся черные космы… когда-то бывшие белыми раненые лапы и такого же непонятного цвета хвост — с кисточкой.

— Химари, — поникнув, пробормотала белая львица.

***

Ясинэ вошла без стука. Медленно выдохнула терпкий дым через нос и огляделась.

За прошедшие годы лаборатории Имагинем Деи только расширились, поглотив собой две трети подземелий. С новым Верховным шисаи это стало проще простого. Вот только в новых «апартаментах» все так же ночами господствовал один лишь Кайл.

Услышав, как щелкнула дверь, захлопываясь, он обернулся.

— Привет… — удивленно вскинул брови и, спохватившись, поклонился в пояс. — Доброго дня, госпожа Ясинэ!

— Сейчас ночь, Кайл, — хмыкнула Ясинэ и снова втянула дым через покусанный мундштук.

Верховный магистр поводил головой, будто в поисках окна и, разумеется, не найдя его, пожал плечами:

— Поверю вам на слово, госпожа Ясинэ, — он вернулся к столу и закрыл рабочий дневник, вложив стеклянную палочку вместо закладки. — Могу ли я спросить, что вас привело ко мне?

— Смерть.

Кайл вздрогнул и взглянул на Ясинэ через плечо:

— Моя?

Ясинэ широко улыбнулась:

— Моя. Я чувствую приближение собственной смерти, Кайл. И пришла попрощаться.

— Ты с ума сошла? — всплеснул он руками. Все тот же Кайл, что и раньше. С той же интонацией, с теми же знакомыми нотками, будто ничего не было. — У меня огромный штат врачей, я не дам тебе сдохнуть, как псине, от какого-нибудь дурацкого недуга, я…

Ясинэ прервала его жестом:

— Это последняя жизнь. И я не хочу продлевать это свое существование.

Кайл замолчал, отвернулся.

— А тебе… тебе не страшно?

— Мне страшно в следующей жизни начинать все сначала. А умирать — нет, — Ясинэ затянулась табаком и медленно выдохнула через почти сомкнутые губы.

— И ты ни о чем не жалеешь? — он с какой-то надеждой взглянул на нее.

— Нет.

— Ясно, — вздохнул Кайл и присел на край стола. Открыл было рот, но тут же крепко сжал губы.

— Как там твои исследования? — дабы разрядить обстановку, спросила Ясинэ. Поговаривали, что у него так и не получаются птицы…

И Кайл встрепенулся, будто ожил:

— Великолепно!

Брови Ясинэ невольно поползли вверх.

— Пошли покажу!

Он спрыгнул со стола, схватил Ясинэ за руку и повел за собой.

К дальним дверям лаборатории. Открыл своим ключом, и впустил ее в само Имагинем Деи.

Стальные решетки, кристальные лампы, тишина. И чье-то едва ощутимое присутствие…

Кайл подвел ее к ближайшей решетке. В темнице было пусто. Только валялась груда птичьих перьев.

— Феникс! — Кайл снял со стены кристальный фонарь и постучал им об решетку. — Просыпайся!

Груда перьев встрепенулась и оказалась двумя парами крыльев, в которых сидел мальчишка.

Он открыл глаза и тяжелым, совсем не детским взглядом смерил Кайла и Ясинэ. Один глаз карий, другой — небесно-голубой.

— Где ты его взял? Ты же говорил, нужен человек, — прошептала Ясинэ, присаживаясь у клетки на корточки.

— Я его сделал! — гордо бросил Кайл. — Он был волчонком, я лишил его почти всех животных признаков, а потом вырастил крылья!

— Где ты его взял?!

— Купил, — Кайл пожал плечами. — И не только его.

Ясинэ принюхалась, но нет, в помещении пах только мальчишка, больше никого.

— Но остальные не выжили.

Ясинэ прищурилась, глядя в длинный коридор клеток.

— И сколько было остальных?

— Несколько десятков… — вздохнул Кайл.

Ясинэ вернула взгляд на мальчишку в углу маленькой темницы.

— Сидит маленький волчок… — нараспев начала она.

Феликс оскалился.

— …Ясинэ сожрет бочок, — хохотнул Кайл. — Не трогай его. Он человеческий, но совсем не ручной.

— А ты не боишься его? — Ясинэ вскинула голову.

— С чего бы? Это же просто мальчишка в моей клетке под моим замком. Моя подопытная птичка, — усмехнулся Кайл и вернул фонарь на стену.

Все тот же Кайл. Что и тот, которого она убила собственными руками. С теми же интонациями, тем же взглядом.

— О нет, Кайл, тебе стоит его бояться…

Верховный Магистр отмахнулся и направился к своей лаборатории.

Ясинэ сунула руку под оби и извлекла оттуда свое старое кольцо с высеченными символами. Подкинула его на ладони, надела на палец. Руку объяло лиловое пламя.

Феликс прищурился, глядя Ясинэ в глаза сквозь огонь.

Шисаи сняла кольцо и снова подкинула его, то загорелось само по себе и потухло.

Феликс усмехнулся.

Ясинэ протянула на раскрытой ладони кольцо через решетку.

Волчонок дернул губой, оголяя клыки. Ясинэ подкинула кольцо еще раз и подала ближе — насколько позволили стальные прутья и рукав кимоно.

— Что ты там делаешь? — раздалось за спиной.

Феликс мгновенно забрал кольцо и сжал его в кулаке.

— Погладить хотела, — Ясинэ убрала руку и подмигнула волчонку.

— И как? Пальцы по локоть не откусил?

— Вроде целы, — Ясинэ встала и направилась к двери. — Пока, Феликс, — у самой двери коротко кивнула и вышла.

— Пока, Ясинэ, — прошептал волчонок, надевая кольцо на тонкий палец, и руку тут же объяло пламя, не причиняя ему никакого вреда.

Ясинэ улыбнулась и закрыла дверь.

— Хотела бы я с ним еще встретиться, — протянула она. — Когда он будет постарше. Ох и задаст он тебе, наверное, жару.

— Всего лишь крылатый волчонок, безобидная тварь, — скривился Кайл. — Может и встретишь его…

— В этой жизни уже вряд ли, — усмехнулась Ясинэ. — А с тобой бы так и в следующей не встречаться.

— Вот и не приходила бы тогда, — огрызнулся Кайл.

Ясинэ расхохоталась и потянула дым из остывшего кисэру, но в нем уже нечего было курить.

— Я хотела понять, не жалею ли я, что все так вышло между нами, вот и пришла прощаться.

— И как, не жалеешь? — Кайл посмотрел исподлобья.

— Нет, — широко улыбнулась Ясинэ. — Не жалею, что было. Не жалею, что закончилось. А ты?

Кайл отвернулся, снова открыл свои записи, будто желая проигнорировать вопрос. Ясинэ закрыла дневник и оперлась на него всем весом.

— Да, — вздохнул Кайл. — Жалею.

— О чем?

— О том ребенке, что ты носила под сердцем.

Ясинэ удивленно вскинула брови.

— Мы ведь оба с тобой белые тигры, он был бы чистокровным, наверняка шисаи, — Кайл поджал губы. — Да и мы оба не самые обычные, согласись?

— Поясни?

— Я — гений, мой ум превосходит многие другие, — махнул рукой Кайл, показывая на себя. — А ты, как я могу судить, одна из лучших убийц империи и одаренная шисаи.

Ясинэ хмыкнула.

— Наш ребенок, вобрав в себя эти качества, должен быть совершенством! — засиял он. — Хотя нет..

— Так да или нет?

— Такие качества обычно передаются через поколение, — потупился Кайл. — Значит, наши внуки были бы особенными, — он насупился и почесал подбородок.

Ясинэ рассмеялась и похлопала Кайла по плечу.

— Что ж, дорогой, ты безнадежно потерял самих совершенств — своих внуков!

Кайл скосил глаза и нервно выдохнул.

— Ну-ну, уже поздно жалеть об упущенных совершенствах селекции, — Ясинэ слабо коснулась щеки Кайла губами и направилась к двери. — Спасибо, что был в моей жизни — ты многому меня научил.

— И тебе — спасибо, — пробурчал Кайл в ответ.

#16. Когда-нибудь мы станем звездной пылью

Раун открыл дверь, впуская Верховного шисаи и его жену в комнату императрицы, и вошел следом. Химари подошла к окну и распахнула его настежь, впуская прохладный свежий воздух внутрь. Колыхнулись тяжелые полы балдахина над кроватью и легкая вуаль, прячущая в себе императрицу. Она спала, урывками дыша. Седые волосы были собраны в косу, и только несколько выбившихся прядей прилипали к мокрому от пота лбу.

На столе стояли песочные часы, хранившие два сердца. В золотой оправе, но с грязными от пальцев стеклами — так, что даже блеск кристаллов был неразличим. Эти часы постоянно брали в руки.

Лион и Алиса.

Хайме вылил содержимое привезенных бутыльков, и по комнате разлились запахи лекарственных трав. Химари подошла к императрице, заслоняя собой солнечный свет, и коснулась ее плеча:

— Подъем, моя императрица, время перевязок.

Люцифера, просыпаясь, кивнула. Вздрогнули тяжелые крылья, она приподнялась на локтях и болезненно поморщилась. Раун и Хайме принялись помогать ей подняться и сесть. Придвинули ее на угол, положили ее дрожащие руки на деревянный столбик кровати, поправили крылья, складывая их вместе.

Химари размотала длинные бинты и опустила в миску с выдержкой из молока тасманского дьявола и настоя трав. Тора говорила, что это должно сработать, и пока что это действительно работало.

Раун и Хайме сели на краю кровати, повернувшись спинами, и одновременно вздохнули. Седовласый Верховный шисаи в лиловом кимоно с молодым лицом и телом. И седой фактотум и регент, с испещренным морщинами лицом и усталым телом, затянутый в настолько черную форму, что крылья казались серыми. Обманчивая молодость тела и старая душа; старое тело и молодая душа.

Химари развязала ворот ночнушки, пропитавшейся потом, кровью и лекарствами, и спустила ее до бедер. Села на самый угол кровати и принялась разматывать старые бинты.

— Знаешь, я первый раз вижу такую силу воли, а живу я дольше тебя, — кошка медленно отлепила край бинта, который прятал сочащийся кровью шов, и едва слышно цокнула языком.

— Ерунда, — тихо сказала императрица, сжимая в тонких пальцах фигурный столбик и утыкаясь в него лбом. Испарина скользнула по виску и скуле.

— Ты пережила ранение в легкое, перелом позвоночника, открытый перелом крыла, шейки бедра и огромную кровопотерю, — вздохнула кошка и искоса взглянула на часы Алисы.

У твоего генерала от ужаса разорвалось сердце… Это ведь ты кричала на нее, чтобы она атаковала всерьез. Глупая послушная ящерица… Она и атаковала, сильно ранив тебя, а с уступа ты рухнула на камни уже сама.

Ты — выжила. А она даже не узнала об этом, умерев на месте.

— Не первые мои раны, — Люцифера поморщилась, стоило кошке холодными руками снять бинты окончательно и начать пальпировать одеревеневшие мышцы.

— Но первая кома, — хмыкнула Химари. Уже из трех.

На второй коме умер твой император. От горя и собственного уничтожающего бессилия.

Милая госпожа, ты пережила их обоих. Твоя смерть убила их, ты разбила им сердца, не желая того. Ты снова слишком увлеклась.

Императрица молчала, закусив бледные губы.

— Ты идешь на поправку, — вздохнула Химари, моя кожу вокруг раны. — Твоя воля к жизни меня поражает. Я думала еще после твоего падения, что ты не выживешь. А ты еще даже не так плоха… Сколько уже прошло?

— Полтора года, — тихо отозвался за нее Раун.

— Какая ты молодец… — улыбнулась кошка.

— Госпожа Химари, — сдавленно пробормотала Люция, — можно я сдамся?

Руки Химари замерли с бинтами в миске.

Ты боролась всю свою жизнь. Со стихией, терапией Имагинэм Деи, мучителями, врагами, предателями. Ты всего лишь не чувствовала боль, но разве это делало твою жизнь легче? Ничуть. Имагинэм Деи, война, снова Имагинэм Деи. Каждый новый день — бой, на который ты шла с высоко поднятой головой и улыбкой на губах. Меч — наголо… Душу — наголо… Не боясь никого и ничего.

— У меня уже при жизни есть могильный камень, — прошептала Люцифера. — Может пора с ним смириться?

В каждом городе — кладбище с твоей статуей. У твоего трона — часы с сердцем твоего родного тела. Ты будто мертва уже дважды. И все равно живешь.

— Хочешь плащ Евы? — Химари опустила бинты и, вытерев руки о кимоно, коснулась лица Люции, убирая мокрые от пота волосы.

— Зачем? — одними губами спросила Люция.

— Изменить хотя бы это. Не драться тогда с Алисой, например.

Люцифера хмыкнула:

— Не становиться императрицей. Не воспитывать Ноя. Не растить херувимов Евы. Саму Еву не спасать. Не приходить за тобой в тюрьму. Не сбегать из Имагинэм Дэи. Не воевать с тобой. Не… что угодно не, — прошептала она и криво улыбнулась.

— Что угодно «не», — повторила за ней Химари и погладила по холодному плечу.

— Ты как будто меня не знаешь.

Химари кивнула:

— Я не могла не спросить.

— Сохрани плащ у себя или детям своим отдай. А я не хочу ничего менять — я ни о чем не жалею. Даже сейчас.

Химари обняла ее, прижав головой к груди, и поцеловала в жидкие седые волосы.

— Как скажешь, моя императрица, — и, помолчав, добавила. — Убить тебя?

Люция качнула головой:

— Я сдаюсь. Пусть этот бой будет мною проигран. Но я проиграю его сама.

— Как скажешь, моя императрица, — Химари крепко обняла ее, больше не боясь потревожить раны. — Я буду помнить тебя всю оставшуюся жизнь.

— А я — вас с Хайме, — императрица пошарила рукой по одеялу, и Верховный шисаи положил свою ладонь поверх нее.

***

Кошки ушли, и Раун остался со своей императрицей один. Она лежала в крыльях и смотрела на синее небо в распахнутом окне. Ей больше никогда не удастся полетать.

На табуретке возле кровати стояла оставленная Химари миска — с лекарствами и бинтами. На тумбочке — двое часов с сердцами самых близких ей людей. У стены — меч и арбалет, которые она никогда больше не возьмет в руки. На манекенах — императорское платье и тренировочная форма, которые она никогда больше не наденет. Не хватало только императорской диадемы, но с тех пор, как Люцифера отказалась от трона в пользу следующих херувимов, а Раун стал регентом Каина, диадема покоилась на троне.

— Ты жалеешь меня, Раун? — спросила Люцифера.

— Что вы, нет! — встрепенулся ворон.

Она криво улыбнулась, будто не поверила:

— Запомни, мой дорогой фактотум, жалеем мы лишь тех, кого считаем слабее себя.

— Я не считаю вас слабее, моя госпожа!

Он и правда не считал. И, пожалуй, не думал ее жалеть. Он даже не мог поверить словам Хайме, что тот останется на пару дней в императорском городе, чтобы похоронить императрицу как Верховный шисаи. Это невозможно. Люцифере такая ерунда просто нипочем. Она снова встанет на ноги, возьмет меч и побежит к своим Охотницам и Ангелам на тренировку, а потом будет улюлюкать с херувимами, обучая их чем-то важному, а потом выслушает своих вассалов, а потом…

В глубине души он знал, что этого не случится, но не верил. Она даже не выглядела умирающей. Да, седая и немного бледная. Да, ее кожа стала тоньше и сильнее испещрена морщинами. Но и он постарел. Он был даже немного старше нее, и, разменяв шестой десяток, чувствовал себя еще способным прожить как минимум лет пять. Должно быть, она — тоже.

— Это все так несправедливо, — Люцифера урывками вздохнула.

Раун согласно кивнул:

— Лион и Алиса умерли раньше вас, Ева с вами так и не встретилась, Нойко сбежал, а вы так упали — это и впрямь нес…

— Нет, — прервала его Люция и криво усмехнулась. — Как раз таки это кажется мне весьма справедливым.

— Но что тогда? — Раун подошел ближе и убрал с табурета миски на комод у стены.

— Я прожила долгую жизнь, Раун. Две за одну, — Люцифера печально улыбнулась. — Моя жизнь была наполнена войной, безумием и горем. Я убивала. И тех, кого заставляла война, и ради личной мести. Виновных и безвинных. Случайных… Слепо. Из мести. Из обиды. Из страха. Они умирали, а я — жила. Предавала, мстила, лгала. И продолжала жить. А что я получила взамен?!

Раун не нашелся, что ответить, и неловко повел крылом, присаживаясь на табурет рядом.

— Взамен я получила трон, — усмехнулась императрица. — И тех, кто меня, такую, все равно любил. Если это и есть справедливость, то я ничего в ней не понимаю…

Раун вздохнул и посмотрел в окно, где по синему-синему небу плыли розовые в лучах приближающегося заката облака.

Хотелось сказать, что Люцифера сделала много хорошего — выиграла войну, прекратила работу Имагинэм Деи, привнесла свет образования в каждый уголок империи, и много-много чего еще. Раун даже открыл было рот, чтобы начать озвучивать целый список в своей голове, как Люцифера продолжила.

— Я всегда искренне любила мир вокруг меня, принимала его, как есть. Лишь потому, что другого у меня нет, лишь потому, что иначе сошла бы с ума. А он как будто ответил мне взаимностью.

— Может в этом и есть справедливость?

— Мне хочется думать, что нет, мой дорогой фактотум. Но, кажется, ты прав, — болезненно улыбнулась она. — Я была хорошим воином и плохой матерью. Но я была самой собой, старалась быть по крайней мере.

— На это нужна сила духа, — усмехнулся Раун. — Вы очень много сделали.

— Значит, можно и умереть, — хмыкнула она, сжимая в кулаках насквозь мокрые простыни.

Раун, помолчав, все же осмелился спросить:

— Неужели вам не страшно умирать?

Она качнула головой и закрыла глаза:

— Когда ты живешь, смерти нет. Когда приходит время смерти — тебя уже нет. Зачем мне бояться того, что никогда со мной не встретится?

«Зачем» — так просто… Просто иная постановка вопроса, и все меняется… Просто другой взгляд, о котором даже не задумываешься.

— И правда, зачем, — улыбнулся Раун и положил свою руку поверх ее. Она крепко ее сжала в своей.

Действительно крепко. Будто это не она лежала переломанная так, что больше не могла ходить и летать. Будто не ее мучила лихорадка и дикие боли. Просто закрой глаза, слушай голос — все такой же сильный, хоть и немного тихий, и будто она все та же. Его железная императрица, дикая гарпия и мудрая лебедь.

Она потеряла почти всех, кто был ей по-настоящему дорог. И все равно осталась собой. Раун хотел бы также. Однажды, предвидев свою смерть, просто уйти…

Рука, стискивающая его ладонь, обмякла. Раун вытащил нож для вскрытия писем и приставил крохотное лезвие к ее губам, ловя дыхание. Но его не было.

Больше не вздымалась от дыхания грудь, и не билось сердце.

Смерть пришла, а Люциферы уже не было.

***

Раун еще раз проверил все пуговицы, крючки и запонки на белоснежной форме. Она казалась какой-то чужеродной. Но белый — цвет смерти. Раун не знал, почему.

— Если вам потребуется помощь, только кивните нам, — Семиазас поправлял точно такую же форму, что была на Рауне. Молодой херувим толкнул локтем брата, и тот согласно кивнул.

— Да, господин регент, мы с радостью вам поможем, ведь это наш долг, — Кайно коснулся пальцами императорской диадемы на голове и широко улыбнулся.

Мовницы и служанки вышли из комнаты императрицы, оставив дверь открытой.

На пустой кровати лежала Люцифера. В белом тонком платье, босая, с собранными в прическу волосами и, кажется, даже накрашена. У мертвых не бывает таких румяных щек и алых губ. Все четыре крыла были связаны лентами, чтобы не раскрывались.

Раун подошел ближе и, спрятав императрицу в крылья, как в кокон, взял на руки.

Невесомую.

Медленно перевел взгляд на ее лицо и сложенные на животе руки. До чего хрупким было тело, тонким, болезненным. Она умерла — и как будто в теле погасили пламя, питавшее его, и оно превратилось в то, кем на самом деле уже стало. Слабую старуху, вобравшую в свою судьбу столько горя, боли и страданий, что она даже была… счастлива.

— Каин, Семиазас, — позвал Раун, прижимая тело Люциферы к себе. — Думаю, я справлюсь, она очень легкая.

И молодые херувимы, так похожие друг на друга, кивнули и встали за его спиной.

Оставалось только донести Люциферу до храма и положить ее тело на алтарь перед Верховным шисаи. И Раун медленно пошел, считая про себя шаги — лишь бы не думать.

Он шел по пустым коридорам замка, по лестницам, площади. Мимо восстановленного золотого купола — будто солнца, мимо садов с лиловыми розами и яблонями.

Он вошел в храм Самсавеила и замер на пороге. Внутри не было свободного места, каждый уголок был занят. Высокие своды множили шепот и тихие всхлипы. И длинная тропа сквозь сидящих вела к алтарю — огромной плите из лилового кристалла. Верховный шисаи читал молитвы, обращаясь к богу, покинувшему свой Райский сад, ему вторила шисаи Химари, готовя нож и золотые часы, уже наполовину полные.

Раун донес тело Люциферы до алтаря и аккуратно, будто боясь разбудить, уложил. Поправил руки и крылья, укрыл ноги длинным полом платья. И попятился вместе с херувимами.

Он не слушал, как молился Верховный шисаи, он не слышал его речей. Он только смотрел, оцепенев. И вроде сотни раз видел, но почему-то сейчас это казалось чем-то совершенно иным.

Хайме склонился над Люциферой и занес ритуальный нож над ее солнечным сплетением.

Вот сейчас он коснется ее, и она встрепенется, спрыгнет с алтаря, отберет у императора меч и будет выяснять, почему Хайме ее ранил.

Нож вошел в плоть, рассекая ее. Хайме достал изнутри сердце и перерезал артерии и вены, связывающие его с телом. Окунул в священные воды и, вынув сердце, целиком состоящее из кристалла — лиловое, прозрачное — опустил его в жернова и провернул несколько раз, пока хруст осколков не стал едва слышным.

Кристальную пыль сердца ссыпали в часы, и она медленно заструилась вниз, к другой такой же пыли, смешиваясь с ней воедино. Химари закрыла стеклянную крышечку и защелкнула верхнюю часть часов с выгравированным именем.

Хайме махнул рукой, подзывая снова, но Раун медлил, смотря, как сыплется песок сердца императрицы. Кайно и Семиазас вместо него подняли тело Люциферы и отнесли на съедение амфисбенам.

Раун не помнил, как закончился ритуал похорон. Не помнил, как опустел храм. Только дружеское похлопывание Хайме по плечу вывели его из забытья на мгновение — он коротко кивнул, прощаясь, и снова погрузился в себя.

Часы заканчивали свой ход, Раун переворачивал их и снова смотрел. Ему казалось, что в шепоте сердца он слышит ее слова, но не может их разобрать.

Взяв часы на руки, он провел пальцем по выгравированному имени — «Изабель». Перевернул часы другой стороной и погладил вторую точно такую же надпись — «Люцифера».

#17. Когда-нибудь мы снова станем им

Полы шатра распахнулись, Тайгон бесшумно ступил на волчью шкуру у самого входа и покрутил головой. Он ожидал увидеть брата в постели, но тот сидел возле шкафа и раскапывал густую жидкость янтарного цвета на медовые конфеты, сложенные на блюде.

— Там целая толпа ждет тебя, — Тайгон подошел и, взяв со стола откупоренную бутылку, втянул носом слабый аромат. Аконит, сильно концентрированный, пары капель хватит, чтобы убить когоугодно. — Чем ты занимаешься?

— Нож Верховного шисаи пропал, — пробурчал Райга, укладывая на блюдо единственную неядовитую медовую конфету. — А из всех методов обнаружения шисаи я знаю только этот.

— Еще есть с пустыми кристаллами — они сами впитывают энергию Самсавеила, если оказываются в руках шисаи, — Тайгон закупорил бутылку и вернул на пустующую полку шкафа.

— Точно! — просиял Райга и махнул рукой в сторону тяжелых сундуков с личными вещами. — Возьми там парочку.

— Меня беспокоит то, что мы можем потратить несколько дней на проверку всех пришедших… — вздохнул Тайгон.

— А меня беспокоит то, что нож, всегда висящий у меня на поясе, куда-то испарился, — Райга дернул губой, оголяя звериные клыки. — И я отказываюсь верить в совпадения и случайности.

***

Самсавеил, приняв из рук рыжеволосой шисаи миску с горячим супом, осторожно его понюхал. Заячьи потроха, мясо перепелов, сдобренные травами, в сочетание с вареной репой и другими кореньями, будили довольно странные чувства.

Он неспешно отхлебнул и, когда горячий бульон разлился по желудку, невольно улыбнулся и зажмурился от удовольствия. Было в этом что-то первобытное, забытое. Самсавеил не помнил, когда в последний раз ел что-то подобное. В своем пути длиною в несколько десятилетий он практически не питался. Зачем бессмертному пища, ведь смерть от голода не грозит. Все, что он делал — наблюдал, выжидая подходящий момент, создавая этот подходящий момент. И вот он настал, но почему-то в памяти всплывала не Ева и не план по ее воскрешению, нет… В памяти всплывали столетия таких же простых путешествий, как когда-то очень давно. Так давно, что помнят разве что камни.

Тогда даже кошки жили лишь одну жизнь, как и все.

Тогда Самсавеил ходил по острову, который еще не был Лепрозорием, говорил с людьми, впитывал их знания и особенную мудрость, искал Еву, искал себя самого.

Тогда он наткнулся на Кота, или же Кот — наткнулся на него.

Это был странный Кот, только увидев шестикрылого серафима, он поклонился ему и от всей своей кошачьей души поблагодарил. Он был так искренне благодарен Самсавеилу за то, что родился Котом и может быстро бегать, слышать огромный спектр звуков и чуять больше, чем многие другие. А еще он хотел научиться управлять тем, что пропитывало весь остров и воздух под ним насквозь — энергией, текущей из могильного камня Евы с ее сердцем в черепе ее ребенка.

Как он назвал его? «Райский сад»?!

Самсавеил отправил его садовничать в этом «саду», лишь бы не слышать.

Через годы Кот вернулся. С яблоком. Лиловым, прозрачным — внутри было видно черные семечки. И на глазах Самсавеила с рук Кота полилась чистая энергия Евы — водой.

И этот Кот поклонился снова, благодаря Самсавеила за обучение. Ведь он положил череп и сердце в ларец и создал возле них сад с озером из священных вод на том же самом месте. И эта сила ему покорилась, приняв как своего. Теперь он знал, в чем смысл его жизни, и был бесконечно счастлив.

— В следующей жизни быть тебе черным Вороном. И ты никогда не вспомнишь о «смысле» своей жизни. Будешь искать его и не найдешь.

Кот улыбнулся — это должно быть увлекательно, и хорошо, что его жизнь на исходе.

— И жить тебе и всем кошкам по девять жизней, променяв смысл своих жизней на служение Мне.

Но Кот был благодарен и за это… Как счастлив он был, как радовался, как благословлял свое проклятие…

Нашел ли ты смысл, Кот, ставший Вороном?

Самсавеил расхохотался, едва не выплеснув содержимое миски на одежду и свои черные кошачьи лапы.

***

Раун медленно вошел в Райский сад, который приветливо встретил его шорохом листвы.

Закрыл глаза, втянул носом аромат священных яблок и воды.

Да, это определенно лучшее место для последних дней своей жизни. Раун чувствовал приближающуюся смерть нутром, всем своим естеством.

— Умирать не страшно, — он шумно выдохнул и сжал кулаки до боли. — Пока ты живешь — смерти нет. Когда приходит время смерти — тебя уже нет.

Но кто такой, этот «я»?

Раун затворил за собой тяжелую дверь Райского сада и прошел к озеру.

От Самсавеила здесь остались только прикованные к своду крылья, да и только. Шумно плескалась вода, лаская берег и срываясь водопадом в самом дальнем краю. Императрица говорила, что там внутри сердце Евы, именно оно дает столько священных вод. Как будто сердце истекает кровью. Бесконечно долго. Бесконечно много.

Раун сел на берегу, прислонившись к яблоне, и коснулся рукой глади воды. Старая рана напомнила о себе холодом поперек ладони. Но это ощущение тут же прошло, словно было создано с одной лишь целью — напомнить ему о прошлом.

Судьбы творятся руками. Нашими собственными и совершенно чужими. Ты можешь даже не знать, что изменил ход истории, а просто сделать это — не ведая. А можешь, наоборот, вершить свою судьбу намеренно.

Такие, как Люцифера, вершат свою судьбу сами. Вся их судьба — быть героями, примерами для подражания, кумирами. И они эту ношу несут так, будто никакой иной им не может быть уготовано.

Вокруг таких всегда есть кто-то еще, как возле Люциферы были Лион и Алиса. Опора и поддержка. Узы любви и дружбы.

Когда умирают такие, как они, на их место встают другие. Точно такие же. Герои.

Кто займет их место теперь? Кайно, Семиазас и Азура? Тора, Райга и Тайгон?

Время идет по спирали, история закручивается в спираль. Как будто колесо судьбы делает новый оборот, прокатываясь по судьбам всем своим чудовищным весом мироздания. Кто-то должен будет повторить прошлый оборот, дополнив его, усложнив своим собственным «Я».

Каждый вносит в эти жернова судеб свое сердце сам. Жернов проворачивается, и песок нашей жизни ссыпается в часы. Время сыплется дальше.

А что на алтарь этой жизни положил сам Раун? Свою жизнь, свое сердце? Свой скромный вклад в виде безукоризненного исполнения приказов? Какова была его роль? Смысл его существования?

Неужели — просто быть марионеткой? Просто быть куклой в руках Самсавеила? Просто быть пешкой в игре, которую он может видеть лишь со своего скромного места этой самой пешки?

Для этой игры даже великие герои истории — просто фигурки на доске, не больше. Но кто-то же играет этими фигурками, кто-то же двигает их по полю! Кто-то же создал это поле и сами фигурки. Кто-то же создал того, кто играет фигурками в игры! Кто-то же… Что-то же… Создал ли?

Почему обязательно оно должно быть создано и создано обязательно кем-то?

Почему оно вообще хоть что-то должно?

Не должно ведь…

Раун судорожно вздохнул и, склонившись над озером, окунул голову в прохладную воду.

Кошки утверждали, что после смерти можно начать новую жизнь. А можно не начать. Только Еву заставляют возрождаться, и только Самсавеил может призывать души насильно. А так — каждый решает сам, жить ему снова или нет. Но никто из кошек не говорил, что будет, если выбрать не-жизнь. Куда отправишься тогда? Отправишься ли?

Раун даже не знал, а хочет ли жить снова. Нужно ли оно ему?

Ведь он не герой. Он просто седой Ворон.

Раун снова сел, облокотившись о дерево, и закрыл глаза.

Он никогда не вершил судьбу, он просто помогал жерновам молоть чужие сердца. И свое собственное тоже.

Он просто был пешкой в неизвестной ему игре.

И, пожалуй, эта игра ему понравилась.

На лице Рауна застыла счастливая улыбка.

Когда Смерть пришла, черного Ворона уже не было. Райский сад благодарно шептал в память о том, кем он был. Лиловые воды лизали ослабшие руки и вторили яблоням.

***

Тора поправила кожаные перчатки и, взяв в руки масляную лампу, направилась к родительской спальне.

Хайме стоял, облокотившись о дверной проем, и со скучающим видом рисовал когтем черточки на полу.

— Любимая, никто ведь не узнает даже, накрашена ты или нет, — протянул он, дергая ухом в сторону подошедшей дочери.

— Еще пару минут! — отозвалась Химари с кисточкой в зубах.

Хайме оставалось только смиренно вздохнуть.

— Господин Верховный шисаи, — Тора встала рядом и кивнула, приветствуя, — вы уже решили, кто будет следующим Верховным шисаи?

— Я думал, ты и не спросишь, — усмехнулся Кот, поднимая руку. Тора подошла ближе и нырнула в объятья.

— Ну не я же, — усмехнулась лигрица в маску до самых глаз. — Ни одна кошка не была Верховной жрицей. Ведь мужчины сильнее женщин, а их психика стабильнее из-за ровного гормонального фона.

— Ты обижена? — Хайме погладил ее по плечу, прижимая к себе.

— Я-то? — прыснула она смехом. — О да, я же образец силы и устойчивой психики!

Хайме улыбнулся и, приподняв капюшон, прячущий голову Торы, по-отечески поцеловал ее в лоб.

— Ты моя любимая дочь.

— Ну да, других-то дочерей у тебя нет, — усмехнулась Тора, кладя голову ему на плечо.

Хайме помедлив, указал рукой на сложенное лиловое хаори Верховного шисаи.

— Отдай его среднему, — шепнул он Торе на ухо. — И не забудь присягнуть ему.

— Хорошо, — шисаи кивнула.

— Плащ Евы и бо оставляю на вас.

Тора кивнула и на это.

Химари, закончив с макияжем и прической, встала из-за туалетного столика и принялась поправлять кимоно.

— Глупая кошка, — проворчал Хайме, — никому же не будет дело до того, как хорошо на тебе сидит твой наряд.

— Мне до этого есть дело! — отмахнулась Химари. — И не вздумай его помять!

— Как скажешь, милая, — кивнул Кот, отпуская Тору.

Химари погасила лампы во всей комнате, и единственный источник света выхватил из мрака руку Торы и ее лилово-черный плащ, скрывающий ее фигуру целиком.

Тора пошла первой, освещая дорогу до храма. Она же открыла нижний храм. Она же прошла испытание, положив руку в маленькую коробочку с неизвестностью. Она же распахнула ворота и провела Химари и Хайме в самые дальние помещения подземного храма — усыпальницы.

Последняя комната была высечена из камня и покрыта кристаллами совсем недавно. В нее уже пришла неизвестно откуда взявшаяся вода, и заполнила собой усыпальницу, оставляя только островок посередине и несколько камней — как дорогу.

Тора осталась стоять у входа, повесив лампу на кольцо. Теплый свет отражался от кристаллов и множился, прогоняя тьму.

— Я знаю, что ты как и раньше одержима грандиозными идеями, — Хайме взял дочь за рук и крепко сжал. — Я сделал все, что мог, чтобы помочь тебе. И я желаю тебе удачи.

— Спасибо, — Тора поклонилась.

Ее лица тут же коснулись холодные маленькие ладони.

— Какая же ты взрослая у меня, — тихо всхлипнула Кошка и бросилась Торе в объятья. — Какая же ты красивая выросла. Какая хорошенькая. Ты у меня самая чудесная на свете!

Химари плакала, зарывшись львиным носом в шею Торы, и та гладила ее по худым лопаткам.

— Тише, кимоно свое помнешь, — шептала Тора, обнимая. — Спасибо тебе за все.

Всхлипнув, Химари отпрянула и широким движением руки смазала на лице слезы с тушью и тенями. Снова всхлипнула:

— Пожалуйста, береги себя, котенок. Ты же совсем себя не щадишь, — он нырнула рукой под капюшон и коснулась горячих татуировок.

— Так нужно, мама, — болезненно улыбнулась Тора. — Так нужно.

Химари шмыгнула носом и вжалась в Хайме.

— Пойдем, — дернула его за рукав, едва не икая от слез.

— Пойдем, — кивнул он и, крепко взяв ее за руку, увлек за собой на островок.

Тора осталась стоять у входа, следя за ними.

— Я хочу встать как-нибудь красиво, — Химари принялась вертеться на маленьком островке, будто выбирая местечко.

Хайме кивнул и встал на середину, предоставив ей выбор.

Кошка некоторое время пометалась по краю острова, выбирая место и «красивую» позу, то воздевая руки, то складывая их перед бедрами или за спиной.

— Все, я готова! — она встала рядом с ним плечом к плечу, изо всех сил вытянув лапы, чтобы казаться выше, и улыбнулась. — Так мы будем хорошо смотреться вместе. Прямо как вживую.

Хайме усмехнулся.

— Вот, возьми меня за руку и на счет три проведем через себя энергию Самсавеила, — скомандовала она и пошарила рукой в поисках его руки.

— Ничего не скажешь напоследок?

— Не бросай меня там, за рубежом этой жизни… — прошептала она.

— И все? Никаких «Я люблю тебя» не будет? Или как у наших голубков… как там… «Ты моя гавань, я твоя пристань»? — скривился Хайме. — Это все, что ты можешь мне сказать, спустя столько лет супружеской жизни?

— Ну я… я даже… — растерялась Химари.

Воспользовавшись ее замешательством, Хайме развернул ее за локоть и, подхватив за талию, поднял в воздух. Кимоно смялось, из тщательно собранной прически выбилась пара локонов.

— Вот теперь мы как вживую, — усмехнулся он. — И я не брошу тебя после смерти.

Химари наклонилась и поцеловала его.

Они вмиг обратились в кристальные статуи. В тех же позах. В вечном поцелуе.

— Прощай, мой тигренок. Прощай, моя сольпуга, — прошептала Тора и потушила лампу.

#18. Чуя запах беды

Тайгон неспешно подошел к бурной реке и остановился у аккуратно сложенных вещей.

— Да, Тай? — со всплеском вынырнул Райга и сделал несколько гребков в его сторону.

— Ты вчера просил меня о тренировочном бое, — пожал плечами Тай. — И не уточнил время.

Райга встал в воде по пояс и сжал лигриные уши руками, выжимая. Растрепал волосы и со скрипом потянулся.

— Я рассчитывал на вечер, но раз уж ты все равно пришел, — развел он руками и вышел на берег к своим вещам.

Тайгон посторонился, давая ему одеться.

— Потом у нас много работы, ты же знаешь, — вздохнул он, искренне молясь Самсавеилу, чтобы сегодня новоприбывших «шисаи» было меньше, чем вчера.

Такие проверки утомляли своей абсолютной неэффективностью. Среди сотни прибывших дай боже будет один шисаи. А то и вовсе ни одного. На обычные методы уходило слишком много времени и сил. Вот бы среди шисаи был кто-нибудь хоть со слабым умением «видеть суть»… Но таких «ясно видящих» рождалось один на миллион. Последний — отец, так и не ответивший на письмо. В любом случае его способность была только результатом медитаций или длительного сосредоточенного чтения книг Самсавеила. Что тоже — долго. А набранных шисаи всего семнадцать, не считая Верховного шисаи с женой и детьми. Слишком мало.

— Так как с ближним боем у тебя всегда были проблемы, думаю, мы с него и начнем, — Райга, уже надевший штаны, с усилием водил руками по лапам, сгоняя лишнюю воду. Он мог бы высушиться священным огнем, но не любил этого.

— Как у тебя — с дальним, — усмехнулся Тайгон. — А между тем дальний бой нам наверняка скоро пригодится.

Райга посмотрел на него из-под бровей.

— К чему ты клонишь?

— Императрица умерла уже пять лет как, регент херувимов отдал Кайно всю власть в день его совершеннолетия, — Тайгон перевел взгляд на горизонт, там, далеко, были горы и императорский замок-город, пристанище паучьих херувимов. — Не думаю, что он будет к нам доброжелателен.

— Как бы нам не пришлось воевать с паучьими воронами, — скривился Райга.

— Именно. А я нутром чую, мы к этому придем. Их сто восемь, а нас с трудом набирается тридцать три. Куно в расчет не беру даже.

— Еще Самсавеил, — Райга провел руками по лицу, будто умываясь снова. — Я не верю, что он улетел.

— С крылатыми ближний бой попросту бесполезен. То ли дело дальний, а ты его упрямо игнорируешь, — Тайгон прищурился. — Может быть мне стоит дать уроки тебе? Копьем ты не владеешь, а лук не брал в руки уже больше полувека.

Райга встал и лапой подкинул в руки свой вакидзаши.

— Ты забыл об охотницах. А уж они не чураются ближнего боя…

— И дальнего тоже, — Тайгон опустил руку на рукоять катаны за спиной.

Братья разошлись по берегу на несколько метров друг от друга. Тайгон снял хаори — в пылу боя длинные полы жилета будут только мешаться — и сложил на камне. Вынул катану и перехватил двумя руками.

Райга ждал, вытянув руку с вакидзаши. Вторая была за спиной, как всегда пряча пару к мечу — танто. Длинный мокрый хвост медленно раскачивался из стороны в сторону, роняя тяжелые капли на песок. Вода стекала по телу кота — по коже, по шрамам. Огромный росчерк четырех когтей шел через грудь — Тора в детстве отбила задними лапами. Райга вырос, и шрамы растянулись на всю грудь, будто он дрался по меньшей мере с медведем.

Совсем рядом была вода. Как и всякая другая вода она впитывала в себя потоки священных вод, которые входили в ее подземные русла. Стоит только подтянуть их, отделить священную воду от обычной…

Райга напал.

В пару широких шагов он оказался рядом и занес вакидзаши для удара.

Тайгон отбил и увеличил дистанцию, сдав назад.

— Даже не думай о воде, — вакидзаши объяло лиловым пламенем. — А то я буду думать об огне.

Тайгон кивнул, и меч брата тут же погас.

Но не остыл. И в следующей череде ударов ожег тыльную сторону ладони в случайном прикосновении. Тайгон перекинул меч в другую руку, Райга широко улыбнулся, оголяя клыки.

И снова череда ударов. Клинки бились друг о друга и звенели от напора. Братья то и дело вспахивали мелкую гальку лапами и разбегались. Чтобы сойтись снова.

С каждым новым разом атака Райги становилась все сильнее. Тайгон же начинал уставать. Сдерживать натиск вакидзаши было не сложно, но постоянно появлялся танто, вспарывая одежду, царапая наручи и отсекая мелкие пряди хвоста волос.

От нового удара танто Тагон ушел, отскочив вбок. Едва не отбросил вакидзаши из рук брата, но…

Хвост волос, намотанный на руку Райги, выбил искры из глаз. И снова — удар под дых — навершием вакидзаши, и танто практически в ребра — по касательной в последнее мгновение.

Райга скинул с запястья волосы, отпуская брата.

— Почти…

Тайгон, поморщившись от боли, судорожно коснулся руками пореза — да, просто царапина.

— Все, что ты можешь — размахивать мечом и ножом, оставляя ожоги. Но любой, зная тебя, просто будет держаться подальше, — Тайгон махнул рукой в сторону дерева, одиноко растущего на маленьком острове посреди реки. — Ты можешь заставить его загореться, стоя на этом месте? Нет!

— А ты можешь… полить его водой, — расхохотался Райга. — Ну полей, давай.

— Занялся бы лучше своими слабыми местами, — огрызнулся Тайгон и задержал дыхание в попытках его выровнять.

— У меня их нет!

И снова удары, успевай только подставлять катану и наручи с поножами.

Вдоль берега медленно шла черная фигура. Длинный плащ с «ушастым» капюшоном отливал на солнце лиловым.

Ветер дул со спины, не давай учуять запах незнакомца или незнакомки.

Но было что-то знакомое — в походке, наверное… В оружии, практически целиком скрытым за спиной…

Отвлекшись, Тайгон не заметил удара локтем — в солнце, и, рухнув на колени, задрал голову — у самого подбородка застыл клинок танто.

— Мертв, — Райга перехватил нож и вернул в ножны на поясе. Опустил вакидзаши и свободной рукой помог брату подняться.

И только потом обернулся.

Черная фигура подошла к его вещам, оставшимся позади, обвела их взглядом — только зашевелился капюшон, и осталась стоять.

Братья подошли к ней сами.

На полпути остановились и переглянулись. Да, запах был знаком, но вместе с тем — совершенно новым.

Как только Райга остановился в метре, фигура неожиданно опустилась на колени.

— Я, пятая шисаи, клянусь, — резкий женский голос был все тем же, — принимать вас как единственного Верховного шисаи, служить тем целям, которые вы выберете, следовать тем путям, которые вы укажете, всячески помогать любым вашим начинаниям и устремлениям в соответствии с вашей волей.

Тайгон удивленно вскинул брови, но Райга… нет, Райга прекрасно знал, что так будет. И прекрасно знал, почему так произошло.

— Они умерли достойно? — спросил он.

Капюшон дернулся в смешке.

— Так, как им было свойственно всю их жизнь. Хайме выбрал тебя следующим, — она вынула из дорожной сумки, перекинутой через плечо, сверток лилового кимоно, вместе с ним с тонкий плащ Евы. — Бо я оставлю себе, если ты не против.

— Я принимаю твою клятву. Бо твой, — кивнул Райга, забирая полагающиеся ему вещи.

— Я, четвертый шисаи, клянусь, — Тайгон опустился на колени и поклонился, — принимать вас как единственного Верховного шисаи, служить тем целям, которые вы выберете, следовать тем путям, которые вы укажете, всячески помогать любым вашим начинаниям и устремлениям в соответствии с вашей волей.

— Я принимаю твою клятву, — Райга накинул на плечи лиловое кимоно. — В свою очередь я, Верховный шисаи, клянусь вести вас по тем целям, что избрали мы себе сами, беречь ваши жизни и жизни младших шисаи и куно, помогать и содействовать, благословлять и обучать всему опыту, всей мудрости, что доступна мне.

***

— Мама писала, что ты очень продвинулась в своих навыках, — Райга толкнул острием вакидзаши бо, выглядывающий из-за спины Торы.

— Это несколько не те навыки, — вздохнула Тора. — В смысле, Хайме давал мне уроки по ближнему бою, но скорее в качестве перерыва от моего основного обучения.

Райга понимающе хмыкнул:

— Это поэтому ты прячешься в плащ? У тебя даже руки в перчатках, — он с усмешкой заглянул под капюшон, — и маска.

На него уставились два насыщенно лиловых глаза.

— Ты прав.

— Так что, не удостоишь меня боем?

— Без сил Самсавеила? — уточнила она, вытаскивая бо.

— Без, — кивнул Райга. — Нет никакого желания уставшим разбираться с шисаи.

— Да, без ножа Верховного будет непросто, — согласилась Тора, отходя от него на пару метров. — Но я могу видеть суть.

— Как Ясинэ? — Райга удивленно вскинул брови.

— Нет, мне нужны долгие медитации, — Тора качнула головой и вынула бо из ножен. — Могу помочь, если ты поможешь мне.

Райга перехватил вакидзаши удобнее и ринулся в бой.

Его движения были безмерно знакомыми. Ничего удивительно, его ведь тоже тренировал отец. Тора отбивала, даже не думая.

— А что требуется от меня? — Райга, нырнув за спину, уколол было вакидзаши, но Тора, обернувшись, увела клинок от себя.

— Собрать двенадцать копий и доспех, выкованные Евой, — атаковала уже Тора, и отступать пришлось Райге.

— Где искать-то? — он парировал несколько выпадов, один из них отбил когтями, все еще держа одну руку за спиной.

— Копья в каждом храме, доспех в склепе белых тигров. Но я не знаю, где жили тигры до переселения всех кошек к волкам, — Райга поддел капюшон острием вакидзаши, но Тора откинулась назад — ровно настолько, чтобы убрать ткань с лезвия, ровно настолько, чтобы капюшон не слетел сам.

— Хорошо, я согласен!

Они сблизились нос к носу, упираясь мечами.

— Ты хорошо дерешься, — улыбнулся Райга. — Но одно не учла…

В следующее мгновение лезвие танто вспороло ткань плаща, штанов и вгрызлось в плоть.

Тора, инстинктивно дернув ногой, отскочила.

— Вакидзаши — парное оружие с танто, — Райга протер клинок о штаны и вернул в ножны.

— Кумо б тебя разорвали, — прошипела Тора, прижимая к кровавой ране ладонь. — Ты перестарался!

— Ты ногой дернула, — пожал плечами Райга. — Сама виновата.

Тора что-то озверело прошипела в ответ.

— Пошли, зашью, — махнул он рукой в сторону кошачьего лагеря, разбитого вдоль реки.

— Да пошел ты!

— Я и иду, — пожал плечами Райга и, собрав свои вещи, двинулся в сторону шатров. — Но я бы рекомендовал пойти следом. Ну или допрыгать… доковылять… что ты там будешь делать…

— Кумов придурок! — Тора допрыгала до ножен бо и вернула меч в ножны.

— Я, между прочим, твой Верховный шисаи, — погрозил Райга через плечо. — А твое ранение — это твоя ошибка. Ты — не обратила внимания на мое оружие и мою руку. Ты — дернула ногой, отчего танто вошел глубже и сместился.

Тора в ответ что-то нечленораздельно прорычала, впившись взглядом в его спину.

— Не медли, у меня мало времени…

***

Войдя в шатер Верховного шисаи, Тора остановилась на волчьей шкуре. Втянула носом запахи, пытаясь узнать в них что-то знакомое.

Так и было. Шкафы в одном из углов содержали яды. Или лекарства — все зависело от дозировки. Второй шкаф был с закрытыми наглухо створками, и пах чем-то смутно знакомым, но точно не имеющим никакого отношения к токсикологии.

Широкая кровать была устелена шкурами, рядом лежала сменная одежда.

Посередине был маленький круг обожженной земли — очаг для священного огня. Райга, проходя мимо него, щелкнул пальцами, и пламя взвилось к его ладони.

— Раздевайся, я пока все приготовлю.

Но Тора осталась стоять.

Райга достал скальпели и спирт, изогнутые иглы и тонкие нитки из паутины. Положил все это на грубо сколоченный табурет и поставил возле огня. Рядом — еще один такой же, только менее шаткий.

Поднял взгляд на сестру, но она так и стояла у входа, вцепившись руками в бо.

— Чего стоим? Кого ждем?

Тора глубоко вздохнула, будто собираясь с силами, но с места не сдвинулась.

Райга подошел сам и забрал из рук бо — его она отдала легко, будто бы даже бросила. Но стоило коснуться рукой капюшона, как она шагнула назад.

— Ты что, стесняешься меня? — Райга непонимающе уставился на нее.

Тора, помявшись, отвернулась.

— Я могу позвать Ирму, она неплохой медик, — предложил Райга. — Но своим рукам я доверяю больше.

Тора все так же стояла и молчала, крепко держа капюшон, как будто его могло ветром сорвать.

— Ну хочешь, только штаны сними, плащ поднимем…

Она замотала головой.

— Я не понимаю, — сдался Райга. — Это же даже не… Это же просто бедро!

Тора молчала, смотря в сторону.

Райга вздохнул и, сев на край кровати, опустил руки. Просто ждать…

Спустя некоторое время Тора заговорила:

— Я должна кое в чем признаться, — прошептала она. — Я выгляжу немного не так, как ты привык.

— Да ты и пахнешь немного не так, — Райга облегченно вздохнул. Недолго телилась.

— Но так было нужно, — она медленно опустила капюшон.

Два насыщенно лиловых глаза смотрели из-под вытатуированных капелек-бровей. По гладко выбритому черепу вились лиловые узоры татуировок. Даже лигриные уши были без единой шерстинки. И тоже в татуировках.

Она сняла маску, обнажив лиловую каемку носа и бесцветные губы.

Сняла плащ, оставшись в черной форме шисаи.

По одной стянула перчатки и спрятала руки в татуировках за спину. Качнула лысым хвостом, покрытым татуировками до самого кончика.

— Что ты с собой сделала? — беззвучно пробормотал Райга и, поднявшись, заключил ее в объятья. — Тора, что ты сделала?

— Так нужно, — бессильно прошептала она, отчаянно вжимаясь в него. — Пожалуйста, не осуждай меня.

Он погладил ее по голове. Так непривычно было чувствовать под рукой не пышную копну черных как смоль волос, а гладкую кожу поверх черепа.

— Ты вся в них? — спросил он, увлекая ее к огню.

Тора кивнула и покорно села на табурет.

— Но зачем? — он сел у ее ног и окунул руки в миску с водой, всегда стоявшую у очага. — «Так нужно» — не ответ.

Тора убрала плащ, развязала обмотки штанов и сняла их.

Лапы были покрыты татуировками полностью, и те как-то странно светились лиловым. Кроме пары на бедре, рассеченных танто надвое. Они как будто пульсировали вразнобой.

Райга принялся обрабатывать рану. Хорошо, что порез узкий, и русло крови не задето — кровопотеря маленькая.

— Я провела ритуал из книг Самсавеила, чтобы вспомнить свои прошлые воплощения здесь, — призналась Тора.

— Значит, так выглядят стигматы Евы? — Райга провел рукой по одной из татуировок. Так должно было выглядеть плетение сути. Для Торы оно было таким. Написанные ее кровью, выжженные ритуалом в плоти, они запечатали в себе эту память и не дали сойти с ума.

Тора кивнула.

— Насколько я помню, в той книге рекомендовалось не говорить о своих прошлых воплощениях, — Райга соединил руками половины татуировок, и они перестали так неистово пульсировать. Отлично, деформации кожи почти что нет.

— Не думаю, что это имеет значение, — Тора повела плечом и уставилась на огонь.

Райга усмехнулся и склонился над инструментами. Обработал спиртом иглу и, подставив ее огню, подержал некоторое время. Пропустил через пламя паутину — ровно на мгновение, не давая распасться. И продел нить в иглу, завязал узел.

— А ты нашла мои прошлые воплощения? Мы были знакомы? — улыбнулся он, погладив ее по бедру. Незаметное пламя слизало все лишнее вокруг раны подчистую.

И начал шить.

— Да, — бросила Тора и стиснула зубы.

— А Тайгон?

Тора кивнула, болезненно зажмуриваясь на каждом стежке.

— Если я верно помню, тебе должна была передаться и сила твоих воплощений, — Райга сделал несколько закрепочных стежков и оборвал нить огнем.

— Полностью не вышло, я смогла впитать только часть, а потом потеряла над собой контроль, — Тора виновато опустила голову.

— Это об этом случае отец писал, говоря, что треть храма уничтожена? — Райга поднялся и направился к шкафу с лекарствами.

— Угу, — протянула Тора. — Теперь я могу видеть суть после медитаций. Это кратковременная способность, но все же. А еще улучшился контроль, и я могу делать многие ритуалы. И…

— М? — Райга достал с полки заживляющую мазь и откупорил.

— И немного управляю черным кумо, — тихо произнесла Тора.

Райга замер, сжав крышку в кулаке.

— Кажется, я знаю, кем ты была, — хмыкнул он. — Тогда ты точно определишь…

Он подошел и сунул баночку Торе под нос:

— Оно же не пропало?

Тора понюхала и мотнула головой.

— Теперь у меня нет вопросов, как тебе удалось создать лекарство от лепры, — усмехнулся Райга, присаживаясь у ее ног снова. — Но вот что…

— Что? — опасливо спросила Тора, наблюдая за тем, как он кладет мазь вокруг раны.

— Мне просто интересно, кем я был. И кем был Тай, — улыбнулся Райга. — Но тебе вроде как нельзя говорить.

Тора кивнула.

— А мы ладили?

— Я умерла до того, как ты вырос, мы и не были толком знакомы… Хотя ты наверняка потом знал рассказы обо мне, легенды там, — пожала она плечами.

— Интересно, а были ли легенды обо мне…

— Были, — улыбнулась Тора. — Мы с тобой их даже знаем. Ты есть на имперском кладбище.

— О, там же целая куча часов, — скривился Райга.

— Я могу провести ритуал, если хочешь, — повела она плечом. — Ты все узнаешь сам.

— И я буду такой же красивый, как ты? Нет уж, спасибо! — закончив с мазью, Райга принялся аккуратно бинтовать порез.

— Я могу провести облегченный вариант. Достаточно знать твою суть мне, — она осторожно погладила его по волосам.

— И никаких татуировок?

— Чуть-чуть, — вздохнула Тора. — Но ты станешь сильнее. Во много-много раз.

Улыбка сошла с лица Райги:

— В любой другой момент я бы наверняка отказал тебе. Но сейчас я вынужден принять твое предложение.

#19. Чаша снова наполнится — было б вино

Одним из самых сложных навыков шисаи считалось умение оборачиваться диким зверем. Управление той или иной стихией приходило обычно само, но звериная суть требовала особого внимания. И особых тренировок. Сперва с кристаллами, вмещающими в себя довольно большой объем энергии Самсавеила. Потом уже на собственных резервах.

Еще сложнее было этому обучить.

У каждого — своя дорога к зверю, свой путь, зачастую требующий смирения и принятия.

После того, как крылатые смешали всех кошек, собрав все выжившие кланы в краю Волков, стало сложно идентифицировать свою собственную звериную принадлежность. И вот мнишь ты себя диким тигром, а оказываешься маленьким рыжим котиком в полоску. И вечное классовое неравенство среди кошек дает о себе знать, будто бы вызволенное из семейного древа и раскрытое наголо.

Тем не менее, найденные шисаи учились довольно быстро. То ли потому, что каждому в этом помогала Ирма — гепардица-медик, научившаяся трансформации у прошлого Верховного шисаи. То ли потому, что все знали — стать зверем могли даже Волки, а если могут они, то любой кошке это дастся легче легкого.

Другое дело — люди, ставшие зверьми много десятилетий назад и сохранившие этот облик. Большая их часть оказалась шисаи, и теперь требовалось научить их быть человеком.

Райга чесал за ухом снежного барса, раздумывая над тем, как теперь быть. В отражении священных вод звери были людьми, но их это совсем не смущало. Они повиновались приказам, охраняли лагерь, иногда создавали вокруг себя маленькие стихийные аномалии, но не более того.

— Ты занят? — Тора неслышно подошла сзади и остановилась в паре метров.

— Думаю, как сделать этих шисаи людьми, — Райга повел плечом и, спихнув тяжелую морду с колена, поднялся.

Барс развалился на спине и зевнул во всю пасть.

— А стоит ли? Может, они не смогут влиться в социум. Может, они даже понимают это и потому специально остаются зверьми? — Тора подошла и почесала большого кота по пятнистому пузу. Тот довольно потянулся.

— Может, — пожал плечами Райга. — Ты пришла, чтобы об этом мне сказать?

— Нет. Я привела из одной деревни шисаи, и мне нужно, чтобы ты с ней познакомился, — Тора махнула бо в сторону шатров. — Она у тебя.

— Обычно этим занимается Тайгон, — Райга прищурился. — Ты опять игнорируешь мои распоряжения.

— Обычно. Но это не обычная шисаи, поэтому я решила…

— Мне не интересно, что ты «решила». Я отдал тебе четкий и понятный приказ. Почему ты интерпретируешь его по своему разумению? — прошипел он сквозь зубы.

Тора вжала голову в плечи.

— Но ты должен сам ее у…

Райга перебил ее рыком.

— Тор-р-ра! Почему ты постоянно споришь и додумываешь мои приказы?! Ты не доверяешь мне?

Тора всплеснула руками:

— Но ты же не можешь учесть все на свете! Ты можешь что-то упустить, забыть, в конце концов. Ты обычный человек, как я!

— Я не такой, как ты, — фыркнул он. — И я задал тебе вполне конкретный вопрос…

Барс, почувствовав напряжение, боком отполз подальше.

Тора взвыла и до скрипа перчаток стиснула кулаки.

— Ты невыносим!

— Ты доверяешь мне или нет?!

— Да! — взмахнула она рукой. — Хорошо, теперь я буду исполнять твои приказы слово в слово, может быть так до тебя дойдет, что ты можешь ошибаться!

— Отлично, — вмиг успокоившись, кивнул он.

— Отлично! — Тора ударила бо оземь.

Райга снял с сучка лиловый хаори и накинул на плечи. Отряхнул штаны от пыли и прошелся рукой по густому полосатому меху на лапах.

— А ты мне доверяешь? — тихо спросила Тора, искоса наблюдая за ним.

— Я похож на идиота? — усмехнулся Райга. — Да твои приказы вообще наоборот выполнять надо.

Тора озлобленно взрыкнула.

— Да пошел ты!

— Я как раз собирался. Кого мне предстоит выгнать из своего шатра? — Верховный шисаи кивнул в сторону лагеря.

— Люциферу.

Райга от удивления замер. Мысленно сосчитал годы.

— Шестилетку? Шисаи? Люциферу-кошку-шисаи? Ты ничего не перепутала, ушастая? — прищурился он, не веря.

— Нет, не перепутала. Хочешь, садись медитировать рядом с ней и плащом Евы или древней черепушкой, сразу поймешь, что плетение у них одно, — проворчала Тора, повиснув всем телом на бо.

— Это плохо. Очень плохо.

— Почему? — Тора вскинула уши, и капюшон дернулся.

— Люцифера — козырь Самсавеила. Однажды она уже сыграла в его пользу.

***

Распахнув полы шатра, Райга вошел внутрь и сразу бросил взгляд на кровать, ожидая найти там девчонку-шисаи.

Но ее не было.

Ни на кровати, ни у стола, ни даже у шкафов.

Полы шатра сомкнулись, оставив звуки лагеря снаружи.

В полнейшей тишине вдруг что-то зашуршало, пискнуло, а следом раздалось тихое чавканье.

Райга прокрался на звук — за сундуки.

И там, между ними, обнаружил крохотную кошку, с удовольствием уплетающую мышь.

Больше никого в шатре не было.

Котенок, заметив его, выгнула спину дугой и угрожающе зашипела.

Смешная грозная крошка.

Райга выставил перед собой руки:

— Я не обижу, я поговорить хотел.

Котенок села, обернув хвост вокруг лап.

— Я предпочитаю говорить с людьми, а не животными, — он выпрямился и вернулся к своей кровати, чтобы не смущать девочку. Долгие превращение всегда возвращали одежду в самую последнюю очередь.

Но котенок стала человеком практически мгновенно. И тут же спрятала руки за спину.

— Меня зовут Райга. Я Верховный шисаи и наставник всех шисаи в этом лагере, — первым представился он.

— Айлив, — выпалила девочка, глядя на него снизу вверх. И плотно сжала губы, будто боясь проронить еще хоть слово.

— Сколько тебе лет, Айлив? — кивнул Райга.

Девочка принялась загибать пальцы по одному, очень сосредоточенно, нахмурившись и бурча что-то под нос.

Она попробовала трижды, пока не сказала:

— Шесть. Мне шесть лет было два месяца назад, — и спрятала руки за спину.

Странные ладони. Совершенно черные.

Райга поманил ее жестом, и Айлив осторожно подошла.

— Что у тебя с руками?

Она замотала головой и шагнула назад.

— Руки! Быстро! — рыкнул Райга.

И девочка сжала руки перед собой в кулаки.

— Ладонями вверх!

Развернула.

— Витилиго, — Райга наклонился, осматривая маленькие черные ладошки. — Лапы тоже?

Айлив кивнула.

— А так ты можешь? — Райга махнул рукой, выпуская звериные когти. — Или хотя бы так? — другую руку до самого локтя сделал звериной лапой.

Девочка насупилась, что-то пробурчала себе по нос. И повторила. И когти, и лапу.

Райга рассмеялся в голос:

— Ты удивительная. Считаешь с трудом, но зато хорошо охотишься и владеешь частичной трансформацией.

И что же с ней делать? Самсавеил наверняка снова сделал ставку на нее.

Самым разумным выходом было бы просто убить ее. Убить и быть все равно начеку. Сперва исчезнувший нож, теперь она — у Самсавеила есть план, это определенно. Вот только какой именно? И какая роль уготована ей?

С другой стороны, учеба шисаи очень длительна и сложна, а ее будет доучить легче легкого. Такая шисаи нужна самому. Против Самсавеила. Против паучьих херувимов.

— Вы хотите моей смерти? — тихо спросила Айлив, почувствовав, как на нее смотрит Райга. — Пожалуйста, не надо. Моя мама очень расстроится…

Райга тряхнул головой, прогоняя мысли.

— Нет, я просто задумался, как тебя учить, — натянуто улыбнулся он.

— Но вы думали о моей смерти, — девочка опустила глаза. — Я знаю этот взгляд. Как будто вы на охоте, а я — добыча, и вы решаете, подойду ли я для ужина…

Райга усмехнулся.

— Не знаю насчет ужина, но на роль моей шисаи ты подходишь. Да и просто взять и отпустить тебя я не могу, ты же шисаи, тебя нужно учить, как и других.

Девочка в ужасе отшатнулась.

— Но как же моя мама? Она без меня не справится! — Айлив попятилась в сторону выхода. — Тетя-кошка обещала, что я не брошу ее!

Райга задумчиво почесал бровь:

— Ты охотишься для мамы, и без твоей добычи маме нечего будет есть? — догадался он.

Айлив кивнула.

— Что, если я разрешу тебе навещать ее и приносить еду? Раза в месяц будет достаточно?

Девочка закивала.

***

— Кого бы поставить тебе в пару на тренировках, не боясь, что ты его или ее прикончишь? — усмехнулся Райга, смотря на маленькую черноногую кошку, семенящую за ним.

Девочка с интересом разглядывала все вокруг и всех вокруг. Только знакомиться не решалась, сразу же прячась за Райгой.

— Я не убийца! — воскликнула она. — Только для еды…

— Совсем? — удивленно вскинул брови он.

Айлив с прищуром посмотрела на него.

— Люди — не для еды! Зачем их убивать?

Райга рассмеялся.

Да в крови некогда убитых тобой можно было храм затопить. А теперь — не убийца.

Впрочем, это — потом. Для ребенка все легко и просто. Людей не убивают, они же не для еды. Все логично. Все просто. Все по-детски наивно…

— Я не буду убивать людей! — донеслось откуда-то позади, и Райга с удивлением обнаружил девочку в нескольких метрах за спиной. Она стояла, сжав крохотные черные кулаки, и испытующе смотрела на него.

— Я и не прошу. Мы же договорились, что ты будешь заниматься охотой, — он махнул рукой, чтобы она подошла. — Вот только еды для пары десятков шисаи нужно больше, чем на маленькую семью черноногих кошек.

Айлив с опаской подошла ближе и навострила уши.

— Считается, что шестилетние шисаи — слишком маленькие для обучения. Чтобы владеть силой Самсавеила они еще глупы, чтобы учиться бою — хрупки и слабы, тело не сформировано окончательно и может в дальнейшем существенно сократить в росте.

Райга подошел к одному из шатров арсенала, вход в который охраняли дикие кошки.

— И я не буду ставить тебя в пару другим шисаи, это не пойдет на пользу никому из вас. Но все же учиться ты будешь, — он распахнул полы шатра, впуская черноногого котенка внутрь. — Выбирай оружие по душе для своей охоты.

Девочка остановилась у входа, ошарашенно таращась на ряды оружия, манекены и шкафы с броней. Луки со стрелами, мечи, копья, булавы, метательные ножи, иглы и топоры. Глаза разбегались.

— Ты можешь выбрать любое оружие, — Райга несильно подтолкнул в спину.

И Айлив пошла по рядам, водя рукой по подставкам и навершиям мечей, древкам копий и плечам луков.

Райга молча следил, гадая, что она выберет. Взгляд зацепился за лук, так похожий на свой родной — из темного дерева с черной тетивой. Но это не мог быть он — слишком много десятилетий прошло, луки столько не живут.

— Этот можно? — спросила девочка, с трудом снимая с подставки оружие. Оно тут же упало оземь острием, и девочка поволокла его за собой до Райги.

Двуручный меч. В высоту, наверное, если приставить — выше девчонки на всю рукоять и гарду.

Люцифера любила двуручники за длину и вес. Но и сама она была под стать, а ее выносливость позволяла бить им и не уставать после пары взмахов. Даже среди шисаи не было никого для этого меча.

— Ну если ты мне расскажешь, как двуручником в лесу можно убить косулю, я разрешу, но…

Айлив вздохнула и молча понесла меч обратно.

— Лук, да? — донеслось из-за рядом мечей.

— Или праща, рогатка. Метательное оружие в твоем полном распоряжении, попробуй все, — Райга снял с крючков маленький лук и выбрал стрелы и колчан. — Пальцы и крагу подбери сама, — махнул он на корзину возле доспехов.

— И этобудут мои тренировки? — Айлив, вернув меч, погладила его, будто прощаясь.

— Не только. Еще тебе нужно будет найти Ирму — гепардица в форме и белом хаори, с такими, — он черканул пальцами по ключицам, — светло-рыжими волосами. Она даст тебе пару для тренировок в зверином обличье, это улучшит твою реакцию и ловкость.

— И все?

— Нет, еще найдешь господина Тайгона — он похож на меня, но у него длинные волосы, собранные в хвост, и он носит не форму, а кимоно, — Райга натянул лук, перекинув его через бедро, и отдал котенку. — Это все.

— А тетя-кошка будет меня учить? — насупившись, спросила Айлив.

— Тора? Нет, она не учит, — Райга подтянул ремешки колчана — под маленькую девочку и примерил его. Вроде как раз, не считая того, что лук ей все равно большеват. Но оставлять ее нельзя никак, мало ли что придет в голову Самсавеила. Мало ли, когда придет конец мирному сосуществованию с херувимами. До первого столкновения лбами, до первых спорных сфер влияния, до первой угрозы, до первой крови.

***

Семиазас протяжно зевнул и, поудобнее расположив на холодных плитах крылья, свернулся на них и укрылся другими.

Через маленькую щель между верхними крыльями отлично было видно, что происходит в тронном зале.

Кайно читал старую книгу, написанную самым первым императором ангелов — Феликсом.

По легенде Самсавеил, рассердившись на кошек, проклял их. А среди всех остальных избрал самых верных и честных и наделил их своим сокровенным даром — крыльями. Лучших из них — двумя парами крыльев. Феликс стал императором, в ожесточенной борьбе вырвав из хищных кошачьих лап трон. Он победил непобедимых. Что можно было поставить против кошек, живущих по девять жизней? От смертельного удара они неизбежно возвращались к жизни. Что можно было поставить против шисаи, управляющих самой природой, самой энергией, самой сутью? Они повелевали всем.

Им можно было противопоставить только божественное благословение.

По легенде Феликс пришел к императору с просьбой решить все мирно. Но ему ответил Верховный шисаи — священным огнем. Весь тронный зал объяло священное пламя, и сквозь треск пламени слышалось кошачье шипение — ты не достоин.

Тогда Феликс вошел в огонь. Пламя хлынуло на него, собираясь обглодать до костей!

И ничего ему не сделало.

Феликс дошел до трона и убил сперва Верховного шисаи, не боясь его огня, а после — самого императора.

Он был избранным. Он был благословлен Самсавеилом. Он был первым.

И его разум был гениален, бесспорно.

Кошки верят, что заканчивая одну жизнь, можно выбрать другую. Интересно, жив ли Феликс снова? А если жив, то кто он? Вряд ли он кот, ведь кошек он ненавидел до самого последнего вздоха.

Кайно захлопнул книгу и положил между бедром и подлокотником.

Азура, сидящая у его ног со стопкой карт, вздрогнула.

— Отвлек? Извини, — Кайно погладил сестру по крылу.

— Ничего, — девушка встрепенулась и принялась заново тасовать квадратные карты.

Перетасовав их, она стала выкладывать их на пол одну за другой, ряд за рядом.

Закончив со всеми пятьюдесятью картами, она стала вертеть их, совмещая половинки в цельные изображения. Те, что соединялись — знаменовали грядущее.

— Что нас ждет? — Кайно навис над ее плечом, выискивая знакомые картинки.

— Война, — Азура указала пальцем сразу в две карты — с пером и метательным ножом.

— Тут еще кошка трехглазая сложилась, — Кайно наклонился и повернул одну из карт, совмещая рисунок. — Война с кошками?

— «Кошка» — это тайный союзник и помощник, но… — она замялась и глубоко вздохнула. — Но карты не говорят, на чьей стороне союзник…

Семиазас перевернулся на спину и распахнул крылья:

— Думаешь, война с ними неизбежна? Пока что мы не мешаем друг другу.

— Это только пока что, — хмуро отозвался Кайно. — Пока они не пришли в наши храмы со своей верой.

— Но они верят в Самсавеила. Как и мы, — пожал плечами Семиазас.

— Они верят в собственное превосходство и избранность. Вот, во что они верят, — отмахнулся Кайно.

— На их стороне силы Самсавеила. На их стороне — сам бог, — Семиазас кивнул на карты перед Азурой. — Думаю, под «тайным союзником» скрывается именно он. И уж поверь, он не на нашей стороне.

— Он наш отец! — Кайно вскочил на ноги, и императорская диадема едва не слетела с его головы. — Мы для него дороже каких-то кошек!

— Знаете, — подала голос Азура и тут же поджала губы.

Братья повернулись к ней, и ей пришлось закончить:

— …я думаю, он играет на своей собственной стороне. А мы и кошки для него — просто мишура, — пробормотала она и торопливо принялась собирать карты.

— Да и наплевать. Мы победим даже если на их стороне будут десятки союзников. Мы божие херувимы! — отмел Кайно. — И чтобы какие-то кошки смели мне указывать, как я должен верить? Да ни за что! Они даже на коронацию не явились, будто я для них — пустое место! Им важны только их священные ритуалы и медитации.

— Их вера живет дольше, чем правят ангелы, — Семиазас снова уставился в высокий потолок.

— Я здесь император! — Кайно поправил диадему. — И в первую очередь они должны повиноваться мне. Служить мне, быть моими подданными!

— А если они откажут?

— Они умрут.

#20. Упавший духом гибнет раньше срока

Нэм затянула шнуровку ботинок потуже, поправила штаны и рубашку охотничьей формы. Перекинула через плечо чехол с луком, закрытый колчан. На другое плечо — вещмешок, практически невесомый.

Все самое тяжелое уже было загружено на пегасов или передано в распоряжение других Охотниц отряда.

Нэм взяла со стола квадратный сверток и, развернув, вытащила галету. Надкусила и расстроенно промычала — уже совсем не хрустящая.

Но ничего, в новом пайке галеты не успели набрать влаги из воздуха. А перед заданием будет неплохо перекусить.

Лучше даже дичью, благо, у Волков всегда были богатые леса.

В дверь отрывисто постучали. Очень глухо — будто били не костяшками пальцев, а большим деревянным молотом.

— Войдите! — бросила Нэм, поправляя наручи.

Дверь медленно отворилась, и в комнату не вошел даже — протиснулся — огромный медведь.

— Я боялся, ты уже улетела, — Берингард широко улыбнулся, хотя его улыбку скрыла густая борода. — Даже сперва к пегасням пошел, но твои девочки сказали, что ты еще у себя.

— Берси изменила назначение? — вскинула брови Нэм.

На главу Охотниц не похоже, она редко вмешивалась в работу Нэм, доверяя ей полностью. В конце концов, они обе были ученицами Алисы, и обе разделили ее полномочия. Берси — как глава охотниц и палач, Нэм — как ищейка. И даже оружие — почти поровну. Извитый меч — Берси, нож — Нэм. И хотя некоторые охотницы считали, что место главы должна занять Нэм, ей самой эта идея не сильно нравилась. Уж лучше выполнять приказы — заниматься разведкой, тренироваться и наслаждаться путешествиями. Меч палача вселяет ужас, но извитый нож ищейки — просто напоминает о том, кто она есть.

Именно его в руках и держал Берингард.

— Нет, я заточил, как ты просила, — он подал его рукоятью вперед. — Восхитительная работа.

Нэм улыбнулась:

— Ты ими восхищаешься все эти годы, каждый раз — будто заново для себя открываешь. Но сам же куешь такие же.

Берингард скромно пожал плечами.

— Эти лучше. Эти — кошачьи.

— Может, стоит узнать у них, сохранились ли секреты кузнечного дела?

Берингард как-то сразу помрачнел.

— Берси говорит, Кайно против общения с кошками.

— Надеюсь, меня это не касается? — удивленно вскинула брови Нэм. — Я лечу в край Волков, там все еще живут кошки, мне так или иначе придется с ними контактировать.

— И ты меня спрашиваешь? — развел руками Берингард.

— Действительно, — улыбнулась Нэм и убрала извитый нож Алисы в открытые ножны на поясе. — Ладно, меня это не касается. А если будет касаться — Берси сама скажет мне об этом.

Берингард раскинул руки и улыбнулся. Нэм тут же обняла его, прижавшись к груди.

— Удачи, моя хорошая, — он похлопал ее по спине и, вдруг подняв, покачал из стороны в сторону, крепко обнимая. — Береги себя!

***

— Как ты? — тихо спросила Ирма, бесшумно зайдя в шатер.

Ответом ей было лишь молчание, и она бросилась за ширму, к кровати, боясь самого худшего.

Но Винсент спал, раскинув руки и ноги. Одеяло было скомкано на краю кровати и свисало с него, едва не падая. Ирма присела рядом и приложила тыльную сторону ладони ко лбу кота.

Горячий и мокрый. Да и дыхание тяжелое.

Выжав мокрую тряпку над миской, Ирма вытерла ею лоб и начала растирать руки и ноги.

На лапах мех стоял кольями — пора готовить ванну в ближайшие дни.

— О, это ты, — слабым голосом проговорил Винс, открывая глаза. — Ты снилась мне. Представляешь, там ты и здесь тоже ты.

Он искренне улыбнулся и дернул пальцами, едва ощутимо сжимая ее руку.

— Тш-ш, не говори много, — Ирма подтянула его руку к лицу и поцеловала в горячую ладонь. — Спи как можно дольше, сон лечит.

Винсент кивнул и сжал губы, насколько смог, показывая, что ее рекомендациям он готов следовать хоть сию секунду.

Ирма вытерла руки о форму под белым хаори и принялась их растирать, чтобы кровь прилила к подушечкам пальцев. Закончив, мысленно призвала энергию Самсавеила и, почувствовав ее в ладонях, занесла их над Винсом.

Как учил когда-то давно Хайме — мысленно оторвать свое внимание от себя, подняться как можно выше и после нырнуть в чужое тело, прощупывая его, проверяя его…

Она водила руками, сияющими лиловым, над телом Винсента в поисках ответов. Какой недуг заставляет его так страдать? Что это за болезнь, возвращающаяся к нему даже после смерти — в новой жизни? Где она находится? Как ее уничтожить?

Но сколько она ни водила руками, сколько минут и даже часов ни пыталась почувствовать — она не ощущала ничего. Только непрекращающееся покалывание в ладонях и усиливающуюся тревогу. Снова и снова.

— Я ни на что не способна, — пробормотала она, садясь на пол и кладя голову на высокую постель.

Хайме был прав. Он всегда был прав. Ее максимум — ранки мазью мазать и микстуры готовить. Но не спасать жизни, нет.

Сколько раз от него звучало — «Ты просто женщина, угомонись, тебе не дано быть лучшей». Но угомониться не получалось.

И вроде бы он ошибся. Даже его сын, еще более заносчивый, чем он, принял ее как шисаи и предложил учить других шисаи. Он признал ее, верно же. Он ценил ее как учителя, как медика, как шисаи. Но этого все равно было мало. Ничтожно мало, чтобы спасти Винсента.

Но и в глазах Райги читалось — я лучше тебя, я сильнее тебя.

Он и был — сильнее и лучше. И как хирург, и как медик, и как шисаи…

Может быть можно попросить его вылечить Винсента?

Все равно что признать свою слабость и неспособность лечить. Все равно что проиграть.

Но можно попросить его об обучении.

Да! Можно стать его ученицей и научиться всему самой!

Головы коснулась горячая рука, слабые пальцы едва ощутимо сжали пушистое ухо.

— Не плачь, пожалуйста.

Ирма смахнула с щек слезы и крепко сжала руку Винса в своей.

— Я не плачу, любимый. Все хорошо, — улыбнулась она.

***

— Нет.

— Это как понимать?! — опешив, воскликнула Ирма и обошла Райгу, чтобы лучше видеть его лицо.

— Как я сказал, так и понимать, — он вложил последнюю стрелу в лук и растянулся.

— Но… но…

Выстрел.

Стрела воткнулась в мишень немногим ниже центра, Райга недовольно поморщился.

— Я не беру учениц, — он перекинул лук за спину, повесив его через плечо, и направился к мишени.

— Но мне же не нужно быть конэко! Меня только врачевание интересует! — Ирма побежала следом.

Райга закатил глаза и глубоко вздохнул.

— Еще раз — нет.

— Но вы же отличный хирург, вы замечательный врач!

Райга по одной вытащил стрелы и спрятал их в колчан.

— Ирма, ты понимаешь слово «нет»? — тихо прошипел он, посмотрев Ирме в глаза. — «Нет» — это значит «отказ».

Сняв с плеча лук, он вернулся на то же место, с которого стрелял. Ирма, все еще стоя у мишени, сжала полы хаори в кулаках. Все ее нутро буквально трепетало от возмущения.

Как он вообще мог отказать? Кто он такой, чтобы вот так отказывать?!

Верховный шисаи?..

— Уйди с моей линии, ты мешаешь, — Райга вытащил стрелу из колчана и опустил наконечником вниз.

Но Ирма его даже не слышала, полностью погруженная в свой гнев.

Все стреляющие тоже ждали ее и внимательно следили за разговором. Даже Тора, занятая заточкой клинка бо, навострила уши.

Наконец, Ирма заговорила:

— Я наслышана о том, какой вы хирург, — прошипела она сквозь зубы. — Я догадываюсь о том, какие именно операции вы проводили в осьминожьем-то краю путан и воров.

Райга хмыкнул и, уперев лук нижним концом в лапу, оперся о него.

— И-и? — протянул он.

— Это чудовищная практика! — взмахнула рукой Ирма и ткнула в него пальцем. — Вы — чудовище!

Райга задумчиво смерил ее взглядом с ног до головы. В повисшем обвиняющем молчании он перекинул лук через бедро и снял тетиву. Зацепил ее, сложив лук наоборот.

Ирма так и стояла, обвиняюще указывая на него пальцем.

— Знаешь, — Райга вернул стрелу в колчан и взял лук поудобнее, за рукоять, — ни одна путана не умерла на моем операционном столе. И после этого я — чудовище? — тихо произнес он, но все прекрасно слышали.

— Ты убивал детей!

— Ну и что? — он вскинул брови. — В этом ведь и был смысл моей работы, именно за этим они и приходили. И если бы не я, решение их проблемы могло бы быть для них смертельным.

— Но это все равно отвратительно! — Ирма опустила уставшую руку.

— На моих руках умерла только одна женщина, — Райга отвел взгляд. — Моя возлюбленная. И ее я убил сам. Ее единственную я пожелал убить сам.

Ирма поджала губы. Райга криво усмехнулся и ушел со стрельбища.

***

Тора зашла в шатер Верховного шисаи и обнаружила его сидящим у огня.

— Так и знала, что тебя задели слова Ирмы. Хочешь, я ей голову оторву? — Тора подошла ближе и только тогда увидела, чем он был занят.

Верховный шисаи сидел, сложив лапы. Рукав формы был закатан на левой руке и стянут над локтем обвязками. А из тонкой серебряной трубочки, всаженной в вену, стекала кровь — в серебряный сосуд.

Райга вынул трубочку и залил рассечение переатом. Поднес стеклянную крышку к огню и закупорил сосуд. Трубочка отправилась в банку со спиртом.

— О чем это ты? — спросил Райга, закончив сбор крови.

Тора растерянно смотрела на него, дергая носом.

— Что ты только что делал? — опасливо спросила она, тыкая пальцем в сосуд.

— Собирал свою кровь, — Райга поднялся и отнес серебряную емкость в шкаф — к другим точно таким же.

— Но зачем?

— Боюсь, однажды пригодится, — вздохнул он. — Надеюсь, до этого времени я соберу достаточно. И надеюсь, что кровь не испортится, реактивы из Имагинем Деи довольно старые.

— Ясно, — Тора грустно вздохнула и села на пол у огня.

— Ты пришла меня подбодрить? — Райга вернулся, вытащил из спирта трубочку и убрал ее в один из шкафчиков под столом. — Это лишнее, можешь возвращаться к своим делам.

— Я просто думаю, что Ирма не права, и ты должен знать, что не все думают, как она, — выпалила Тора и плотно сжала губы.

— Но ведь она права, — Райга сел рядом и потрогал пальцем застывший переат. — По меркам многих, я бы даже сказал — большинства, я то еще чудовище. И это они не знают обо мне даже половины.

— Вот именно, они плохо тебя знают.

Райга усмехнулся:

— Для них я убийца детей. Ну и по мелочи — спаситель жизней, повивальный, зубной, хирург, — пожал он плечами и, развязав рукав, раскатал его до запястья.

Тора, не зная, что ответить, грустно вздохнула.

— И они правы в своем презрении. Но меня это не волнует. И тебя не должно.

Тора вздохнула снова.

— Узнаю этот вздох, — усмехнулся Райга. — Дай угадаю, утешение меня — только повод?

Фыркнув, Тора отвернулась.

Райга удовлетворенно улыбнулся.

— И какая печаль приключилась, что даже Тайгон не может помочь и пожалеть бедную несчастную котеечку? — он снял с бедра футляр со скальпелями и принялся их перебирать.

— Жалеют слабых, — поморщилась Тора. — А я не хочу чувствовать себя слабой, не хочу казаться слабой, не хочу ей быть.

Райга понимающе кивнул:

— Значит, сегодня какой-то особенный день? И тебе нужна не жалость, не платочек для соплей и слез и не ласковое «ты не виновата» на ушко?

— Что-то вроде того, — Тора подтянула к себе лапы и обняла их за колени.

— У меня только спирт, — кивнул Райга на один из шкафов. — С лаской — сама знаешь, — развел руками. — Ну и послушать могу. Обещаю не смеяться в голос.

— Ну да, как обычно, — скривилась Тора и встала.

Райга пожал плечами и вернулся к скальпелям.

Тора же прошла за спиртом. Нашла его по подписям Райги, прихватила две кружки со стола, выплеснув из них уже давно остывшее неизвестное содержимое.

— Могу предложить кровь для вкуса и какие-то сладости, что Тай на прошлой неделе принес, — Райга махнул сперва на шкаф с кровью, потом на шкафчик в столе рядом с Торой.

Она достала из шкафчика сверток с марципаном и, не удержавшись — сосуд с кровью из шкафа.

Вернувшись к огню, Тора налила в кружку спирт, разбавила его священной водой с рук. А вторую кружку наполнила кровью.

Села рядом с Райгой, соприкоснувшись коленями, и взяла кружку с разбавленным спиртом в руки. Выдохнула и сделала несколько больших глотков. Тут же запила кровью.

И расплакалась.

Райга забрал из ее рук кружку, чтобы не расплескала, и поближе придвинул марципан, в который Тора тут же впилась зубами.

Тора заговорила, но за всхлипыванием, серканьем носом и чавканьем невозможно было разобрать и слова. Райга смотрел, как играют языки лилового пламени, отбрасывая лиловые отсветы на одежду и тела. Каждая татуировка Торы в свете священного огня сияла еще сильнее.

— Мне так одиноко, — наконец членораздельно взвыла Тора, снова отхлебывая спирт. — Но мне же не должно быть одиноко, как так?!

— Почему ты так думаешь? — Райга повернулся к огню и протянул к нему руку. Языки пламени принялись виться вокруг пальцев.

— Но у меня же есть вы с Таем, — всхлипнула Тора. — Я не одинока! Но чувствую себя так, будто я совершенно одна в кромешной темноте.

— У тебя есть ты, — Райга повел плечом. — А мы — твои братья, твоя родня. Но нуждаешься ты в паре.

— Ты ведь тоже один! Но тебе же не больно, — откусив большой кусок марципана она принялась жевать его, запивая кровью. — Ты не тоскуешь по Лигейе?

Райга мотнул головой:

— По ней — нет. Но не думаю, что я смогу полюбить еще хоть кого-нибудь.

— Я вообще не думала, что ты способен любить, — фыркнула Тора.

Райга криво ухмыльнулся.

— А сама-то? Сможешь ли любить ты? Захочешь ли? Станешь ли? — он наклонил голову и посмотрел на нее. — Да и с кем вообще ты сможешь быть в отношениях?

Тора молча всхлипнула и опустила глаза.

— А может и ну их. Не нужны мне отношения, никто не нужен…

— Ты это мне врешь или себе? — усмехнулся Райга.

— Мне не нужен мужчина, — твердо сказала Тора и икнула.

Райга, подумав, согласно кивнул:

— А знаешь, почему, ушастая?

Она вскинула на него глаза.

— Почти все, что можно получить от мужчин, можем дать тебе мы с Таем, — сказал Райга. — И даем. Заботу, поддержку, общение. Третьего ты не пустишь, вот и все.

— Нет, — огрызнулась Тора, сжав в руках марципан так, что он полез через обертку.

— Мы оба знаем, что да. Вот, смотри, — Райга отодвинул кружки и перетащил Тору на свои колени. Усадил ее удобнее и прижал к себе, обнимая.

Она вцепилась в его форму и всхлипнула. Райга всучил в руки кружку со спиртом, погладил по голове и поцеловал в горячий висок.

Тора шумно отхлебнула и снова стала пожевывать марципановую колбаску.

Райга положил ее голову к себе на плечо и почесал за ухом.

— Большего тебе и не нужно на самом деле.

Тора разревелась, с воем подтянула лапы и вжалась в него всем своим телом.

Прорыдав несколько минут, она выдохлась и обмякла. Райга погладил ее по худым лопаткам и поцеловал в лоб.

— А тебе? — сипло спросила она.

— Что?

— Ты сказал, что мне большего и не нужно, — заикаясь, пробормотала она. — А тебе?

И пока Райга думал над ответом, она уснула.

— А мне? — тихо прошептал Райга и взял из ее ослабших рук кружку со спиртом.

Там оставалось на пару глотков.

— А нужно ли большее мне? — вздохнул он и осушил кружку до дна.

Тора крепко спала, и Райга не хотел ее будить.

Поднявшись с ней на руках, он потушил лиловое пламя и вышел из шатра.

До заката было еще далеко. И к лучшему — сестра проспит до рассвета и восстановится.

Между шатрами показался Тай, и Райга шепотом позвал его. Тора даже не проснулась.

— С ней все хорошо? — обеспокоенно прошептал Тайгон, подбежав к ним.

— Ей просто нужен сон, — Райга передал ее брату в руки и вернулся в свой шатер — за луком и колчаном со стрелами. — Отнеси ее в шатер до утра. И воды оставь побольше.

— А ты? — Тайгон перехватил Тору поудобнее, чтобы она наверняка не проснулась по пути.

— В лес. Мне надо развеяться, — Райга натянул лук и повесил его через плечо. — Буду ночью или утром.

— Береги себя.

#21. Предупрежден — значит вооружен

Косуля вскинула голову и пошевелила ушами, вслушиваясь в звуки леса. Что-то приближалось, она это чувствовала. Но совершенно не понимала, откуда. Хищник, казалось, был сразу в двух местах одновременно.

И он целился в нее.

Щелкнула тетива, и стрела мазнула животное оперением по крупу — будто ожгла!

Взвившись, косуля умчалась в чащу леса, сбивая копыта.

На поляну, на которой она паслась, вышли двое со вскинутыми луками. Целясь друг в друга, они медленно приблизились.

— Ты спугнул мою добычу! — девушка недобро прищурилась, смотря в лицо незнакомцу поверх острия стрелы. Кот, на волчьих слуг не похож, да и слишком мало их осталось. Наверняка шисаи или их приспешник.

— Что здесь забыла охотница? — он махнул хвостом, вглядываясь в незнакомку. Она совсем иначе держала тетиву под стрелой — большим пальцем, рукой навыворот. На поясе висел извитый нож умершего генерала. — Херувимы послали следить за кошками?

— Херувимы, но не по ваши души, — усмехнулась она. — Можешь выдохнуть, я не враг — я пришла на фестиваль к Волкам.

Ее рука дернулась, выдавая напряжение, еще немного — и она сложится. Или выстрелит. Определенно промажет. И она знает об этом. И потому подходит все ближе и ближе…

— Но ты и не друг, — хмыкнул Райга, шагнув ей навстречу.

— Разумеется, — она улыбнулась. — Я всего лишь выполняю приказы.

— И кошки в твои приказы не входят?

— Пока нет, — ответила она.

Только пока.

Райга сложил лук и опустил его стрелой в землю.

Она с облегчением повторила за ним.

Райга вслушался в лес. Он никогда не был тихим, звуков была целая уйма, но среди них не было шагов и человеческого движения. Звери передвигаются иначе, чем полузвери, даже кошки после трансформации отличались от диких.

Других охотниц рядом не было, незнакомка охотилась одна.

Хотя незнакомкой она не была. Все знали, что личное оружие генерала Алисы перешло ее ученицам — новой главе охотниц и командиру одного из охотничьих отрядов. И это была кто-то из них двоих. Либо медведица Берси, либо… Нэм? Кажется, ее звали именно так.

— Нэм, а что теперь вы будете есть? Косуля же ушла…

Стоило ему только назвать ее имя, как она вскинула лук и растянула его снова.

— О, я верно вспомнил, — ухмыльнулся он, глядя ей в глаза через лук. — Нэм из клана Куниц, да ведь?

— Ты кто? — процедила она сквозь зубы.

Райга сделал пару шагов в ее сторону, придерживая лук со стрелой и танто на поясе.

— Кто?!

— Я — тот, в кого ты не хочешь стрелять, — Райга подошел еще и, протянув руку, коснулся кончика стрелы. — Иначе ты бы уже выстрелила, — улыбнулся он.

Шурх!

Оперение оцарапало пальцы в кровь, стрела воткнулась позади него в дерево.

— Вопрос повторить? — Нэм вытащила новую стрелу и вставила ее хвостовиком в тетиву. — Хотя ответ я уже знаю.

Новую стрелу она острием направила коту промеж глаз.

— Ты не убьешь меня, — Райга встряхнул окровавленной рукой. — Не станешь.

— Чтобы тебя убить, придется потратить меньше десяти стрел — мне колчана хватит!

— Это немного не так работает, — Райга пальцем скинул стрелу с лука и, перехватив его за нижнее плечо, вывернул, выбивая из рук.

Нэм легко отпустила лук, даже не пытаясь сопротивляться. Стрела, слетев с тетивы, упала под ноги и тут же вмялась в рыхлую землю, придавленная сапогом.

Нэм скользнула рукой по руке Райги, продолжая его движение, сливаясь с ним, отталкиваясь от него. Провела, обогнув его вдоль руки, и отпустила. Поддела танто из ножен, подставила руку падающему ножу.

И замерла, почувствовав прикосновение другого ножа к ребрам сквозь плотную ткань. Только дернись — и распорет ее.

Рукоять танто легла в ладонь, и Нэм приставила его лезвием в бок Райге.

— Ты меня тоже — не убьешь, — усмехнулась она.

— Это зависит от твоего ответа. Сама подумай — сейчас мы можем смертельно ранить друг друга. Вот только я начну следующую жизнь, а ты — уже нет, — Райга удобнее перехватил извитый нож. Таким не убивают, а только пугают, потому что пущенный в ход он принесет только муки. Раны от извитых ножей плохо зашиваются, и заживают так же отвратительно. Хороший нож. — Что ты здесь ищешь?

— Еду.

— Я не верю тебе.

Нэм, помедлив, ответила:

— Кое-кого из гостей Волков. Кошки меня не интересуют.

— Я все равно тебе не верю, — Райга царапнул лезвием серо-зеленую ткань.

— Приходи на фестиваль сегодня — сам поймешь. Если не будешь мне мешать, даже сможешь убедиться, что я покину округ Волка на рассвете.

Райга медленно отвел руку и, подкинув нож, вернул его за пояс Нэм.

Нэм вернула танто в ножны.

Они осторожно отошли друг от друга. Не сводя глаз с кота, охотница подобрала лук и одну из стрел.

— А где вакидзаши? — вдруг спросила она.

Райга удивленно вскинул брови.

— Это ведь парное оружие у котов, — дернула она плечом. — Разве нет?

Ухмыльнувшись, Райга сделал несколько шагов назад и, поравнявшись со стрелой, выдернул ее из дерева и кинул охотнице под ноги.

— До вечера, Нэм из клана Куниц.

— До вечера, Райга.

***

Через несчетное количество улочек и проулков Волчьей столицы Райга прошел в бесконечном потоке гостей фестиваля. Как и всегда, они собрались здесь со всей империи.

Улицы Инузоку были полны самых разных цветов — каждый округ выделялся нарядами определенных оттенков и с особенными клановыми узорами. Звериные запахи смешивались с парфюмом и едой. Единственное, что вообще не пахло на этом фестивале — цветы. Всюду были голубые гортензии в качестве украшения и как подарок одного из округов Волкам.

Райга задержался у лавки пчел. Целая гора угощений приманивала к себе сладкоежек и диких ос. Тут был даже марципан — как любила Тора, и яблоки в лиловой карамельной глазури — как любил Тайгон. Если путь Химари с задания пролегал мимо фестивалей или края Ос, она всегда приносила сладости домой. Для себя — горький шоколад, для Хайме конфеты с вишней, а для Райги…

— Сколько? — он пальцем указал на темные брусочки, сложенные друг на друга.

— Один тенши, — улыбнулась пожилая пчела и заправила золотую прядь волос за черное ухо. Ее ослепительно белоснежная улыбка совершенно не вязалась с таким количеством сладостей, а на темнокожем лице казалась чужеродной.

Райга положил ей в ладонь одну монету и забрал давно забытую сладость.

Кровь коровы, смешанная с молоком этой же коровы и медом. Звучит дико. На вкус на любителя. Такого, как Райга.

Приторно сладко, но с оттенком крови и запахом ее. Эта приторность быстро уходила на второй план, оставляя привкус крови и сытость.

Оглядевшись, он направился в самую гущу фестиваля — с музыкой, танцами, закусками и недорогим спиртным. Нэм не говорила, где ее искать, но вдруг?

Пройдя мимо Волчьей охраны, поморщившей носы при виде него, Райга оказался на своеобразном месте встреч. Здесь все ждали друзей и знакомых, а дождавшись — уходили дружной компанией дальше, к шатрам и площадкам для танцев и фестивальных игрищ.

Все гости были из самых разных округов. И высокие змеи, державшие длинные хвосты в руках — чтобы другие по ним не ходили. И породистые телицы в пышных платьях и прическах, собранных вокруг рогов. И скромно одетые лисы с пышными хвостами, выделявшими их из толпы. И невысокие подслеповатые кроты, кучкующиеся с собратьями и восхищенно взирающие на крепко сложенных медведиц.

И не похожая ни на одного зверя девушка. В коротком бирюзовом платье, оголявшем обычные ноги, какие бывают только у охотниц и крылатых. Обутая, в отличие от всех окружающих. Без звериных ушей и хвоста. С острым аккуратным носом. Подстриженными ногтями. Голыми руками и ногами без единой шерстинки.

Просто потрясающая дура.

Райга подошел ближе и не успел даже уведомить о своем присутствии покашливанием, как она обернулась. И Райга только тогда заметил, что ее лицо, будто гречихой, усыпано веснушками.

— Ты пришел! — улыбнулась она. — Отлично, ты мне здорово поможешь с маскировкой!

— Тут уже ничем не поможешь, — поморщился Райга.

— Сделай вид, что мы вместе, хорошо? — она обняла его, будто давно не видела и успела соскучиться, и взяла под локоть.

— А что мне за это будет? — Райга скептически посмотрела на нее сверху вниз. У нее даже оружия не было, разве что под юбкой ножей с десяток.

— Могу рассказать о своей миссии, но после фестиваля, — Нэм подтолкнула его бедром, увлекая дальше по рядам и площадкам.

— Не интересно. Лучше бы рассказала о планах херувимов, — Райга проглотил последний кусочек кровавого лакомства и облизнулся.

— При всем желании — я просто выполняю приказы главы охотниц, — Нэм пожала плечами и прижалась к его руке щекой.

— Никакой политики? — Райга обогнул чету мешкающих медведей и пошел на голос, призывающий гостей. Может хоть там все перестанут обращать такое пристальное внимание на непутевую охотницу.

— Очень даже политика, но совершенно не связанная с кошками, — Нэм дернула за локоть, требуя идти медленнее. Она будто специально красовалась, чтобы у всех появилась возможность раскрыть ее.

— И ты расскажешь только после фестиваля?

— И только если ты выполнишь уговор, — усмехнулась она. — Сегодня ты — моя пара!

Они вышли на площадку, на маленькой сцене которой готовилось представление. Там стояла одна только арфа и маленький стул к ней в придачу.

По ступеням взошла осьминожиха в расшитом кружевом корсете — щупальца были в тон коже. Она расположилась на стульчике, тронула щупальцем одну струну и запела.

Щупальца перебирали струны, на осьминожьей юбке растекались узоры как будто бы в такт музыке, а голос разливался волной.

Но Райга не мог отделаться от мысли, как это, должно быть, было больно. Красиво, но больно. Щупальца для такого не приспособлены, и острые струны царапают их, режут и рвут.

Нэм дернула его за рукав и, встав на цыпочки, прошептала:

— Мы танцуем, не спи!

Он тут же встрепенулся и огляделся. Все медленно танцевали, кто парами, а кто просто встав кругом и взявшись за руки.

— Ну?

И он обнял ее за талию и взял за руку.

Последний раз это приходилось делать с бочкой на колесиках. Лигейя всегда хотела танцевать, как все нормальные — двуногие, но получалось только в бочке на колесиках или под водой.

У нее всегда были влажные прохладные ладони, а на талии начиналась золотая чешуя, которая от долгих танцев над поверхностью воды сохла и царапала кожу. От нее исходила прохлада, приятная и успокаивающая, а край бочки постоянно выплескивал воду на штаны и лапы.

Нэм же была совершенно другой. Теплые маленькие руки были шершавыми от грубой работы. На талии был такой же теплый хлопок, но даже если снять его… хотя зачем даже думать об этом?

От нее веяло чем-то теплым. Она не успокаивала, она как будто разжигала.

И этот взгляд… Не томный златоглазый, а какой-то слишком спокойный. Как будто ей не три десятка, а больше сотни.

Нэм улыбнулась, оголив крохотные клыки — единственное звериное, что осталось.

— Ты хоть слышишь, под что танцуешь, а то даже в такт не попадаешь?

— Задумался, — отмахнулся Райга, подхватив ее за талию и покружив.

И она не разлилась смехом, будто золото, нет… Она только прищурилась. Как будто бы тоже оценивала.

Осьминожья певица замолчала, и площадка тут же разразилась аплодисментами.

Но музыка и танцы никуда не исчезли. Заиграли музыкальные инструменты в руках лошадей — подарок округа Быка.

Один из волков подошел и протянул руку Нэм:

— Я могу забрать вас на танец?

Райга сжал ладонь Нэм и вопросительно посмотрел ей в глаза. Она мягко улыбнулась и кивнула волку:

— Да-да, конечно! — и выскользнула из объятий.

Ее закружили в танце в нескольких метрах — у сцены. А Райга стоял, не зная, что делать.

Просто смотреть? Как она танцует и хохочет, будто у нее здесь не задание, а охотничий отпуск. Но что вообще она рассчитывает в таком виде?

Как будто сама на неприятности напрашивается.

Райга повернулся на звук арфы, но за нее села пышногрудая телица, а не осьминожиха. Она тоже запела, но не так нежно, как морская дева. А когда Райга обернулся к Нэм, та исчезла.

Он подошел к тому месту, где танцевали волк и охотница, принюхался. Запахов было слишком много, тут и пот танцоров, и пролитый алкоголь, и звериная плоть. Но охотницы ни следа.

И можно было развернуться и отправиться отдыхать, чтобы после выследить охотницу и выяснить, за чем она пришла. Если она выживет.

Может потому она и просила побыть ей парой? Тогда ей стоило взять кого-нибудь из Волков, толку было бы больше.

Или же ей просто нужна была защита — подстраховка на фестивале. Кто-то, на кого можно все свалить, например. Или просто кто-то, кто может защитить. Ведь это и подразумевается, если ты в паре.

Наверное.

Райга глубоко вздохнул и побрел по единственной тропе вдоль шатров, ведущей от сцены. Протиснулся сквозь толпу и снова принюхался.

Нет, охотницей и не пахло.

Он шел все дальше по рядам, на каждой развилке и площадке выбирая тот путь, что был ближе к лесу. Предположим, что ей хватило ума держаться деревьев, чтобы иметь возможность сбежать.

Запахи менялись один за другим, будто бы волнами накатывали до и шлейфом стелились после. Влажный запах мокрого тряпья и дерева — какие-то фестивальные игры. Снова сладости — островок с угощениями пчел. Алкоголь, что-то горелое, мясо, ароматные фрукты — праздничный стол.

Райга внюхивался и вслушивался, бродя по фестивальным улочкам, пока не услышал ее голос. Встревоженный и будто бы даже напуганный. Не стоило ей уходить с Волком.

На деревьях что-то замелькало, и Райга вскинул голову, оглядываясь. Но не заметил никого. Точно слышал, и там точно кто-то был, но этот кто-то хорошо прятался.

Нэм коротко вскрикнула.

Дело дрянь.

Райга выбежал к шатрам, у которых была Нэм, ожидая увидеть Волчью охрану, но застал только Быков. И Нэм в их круге, беззащитно выставившую руки перед собой.

И не то что бы с ней просто беседовали — Быки при беседе не покачивают палицами и кистенями. И обычно они не дышат так, что кольца в их носу начинают качаться. Так делают Быки только собираясь убить.

Райга нырнул под руку одного из них и встал за спиной Нэм.

— А тебе всегда так везет? — бросил он через плечо, вынимая из ножен танто.

— Лучше бы ты не приходил, — процедила сквозь зубы Нэм и запустила руку под юбку. — Ты только что все испортил.

Она вытащила извитый нож и перекинула его обратным хватом.

Быки замерли, уставившись на оружие в ее руках.

Но лишь на мгновение.

Короткий взмах, и шипастая булава, описав дугу, обрушилась на нее. Нэм увернулась, скорректировав траекторию ножом. Пригнулась от следующего удара. Ушла от следующего. И следующего. Как и Райга, отбивший несколько ударов других Быков.

Самым разумным было бы просто сбежать. Против ударно-дробящего с ножом — самоубийство.

Использовать же огонь — слишком чревато. Он перекинется на шатры, они вспыхнут, как сухая листва, и весь фестиваль будет уничтожен быстрее, чем все успеют отреагировать. А потушить не сможет никто.

Нэм отскочила Райге под ноги и тут же встала спиной к спине.

— Надеюсь, ты быстро бегаешь, — хмыкнула она.

А после, сунув два пальца в рот, свистнула.

И то, что раньше было лишь мельканием на деревьях, осыпало стрелами Быков.

Нэм толкнула Райгу в спину.

— Давай, деру! — рыкнула она, срываясь на бег.

И Райга последовал за ней. В густую чащу леса. По виляющим тропам между кустов, пней и упавших деревьев.

Нэм остановилась только в овраге и, сев на один из пней, скинула обувь.

— Ненавижу туфли, — фыркнула она и, привстав, поправила юбку. — И платье я тоже ненавижу!

Райга медленно подошел и сел на камень напротив:

— Сама так вырядилась. Между прочим, если бы так не «замаскировалась», проблем бы не было.

Нэм удивленно вскинула брови, а потом засмеялась.

— Ты что, решил, что я там одна? И что я пытаюсь от кого-то прятаться? — сквозь смех спросила она и смахнула слезы. — Ты серьезно?!

Райга прищурился и снова оглядел ее с ног до головы. Дурацкое платье, в котором не спрячешь ничего, кроме ножа, неудобные туфли, прическа, показывающая, что даже звериных ушей нет. Это была самая наивная маскировка из всех, которые вообще можно было придумать. Если бы существовал конкурс на худшую маскировку, Нэм не было бы равных. Весь ее вид буквально кричал — смотрите, я Охотница Его Величества, и я одета как вы, но чтобы вы видели, что я не как вы.

— Я знаю, что я не похожа на них, — отсмеявшись, сказала она. — У меня дома есть зеркало, представляешь?

Райга фыркнул.

— И в нем не отражается вторая пара ушей и звериный нос. В том зеркале я обычная Охотница из старого поколения, до реформ в Имагинем Деи, — она усмехнулась и посмотрела куда-то в сторону. — А еще я ученица Алисы, и меня многие знают в лицо. Слишком оно узнаваемо.

И впрямь. Рыжие волосы, веснушки и даже шрам на губе. Все это в отсутствие животных признаков делает узнавание стопроцентным.

— Зато мои охотницы отличаются от гостей фестиваля только причиной посещения и родом деятельности.

— Неумелая маскировка ради чьей-то более умелой? — усмехнулся Райга. — Ты отвлекла всех на себя, похвально.

Нэм коротко кивнула:

— Надеюсь, последнее происшествие не помешало заданию, — вздохнула она. — Впрочем, подождем, если ты не против.

— Ты обещала рассказать, зачем ты здесь.

— Это проще показать, — отмахнулась она.

Райга сел удобнее, облокотившись на корни упавшего дерева, вздыбленные над землей. Закрыл глаза и прислушался. Погони не было, определенно, но и охотниц тоже не было слышно.

— Ты ведь шисаи, почему ты не воспользовался силами Самсавеила? — спросила Нэм, разминая затекшие ступни.

Райга щелкнул пальцами, и на ладони взметнулось пламя:

— Потому что потушить священный огонь крайне сложно, а разрастается он очень быстро, особенно по всякому тряпью и древесине. Я бы спас себя ценой многих жизней. И какой я после этого Верховный шисаи? — печально усмехнулся он.

— Кайно считает тебя угрозой. Он говорит, что шисаи опасны — вы неуправляемы и не подчинены ему, создаете хаос, — Нэм прищурилась, глядя на лиловый огонь. — Говорит, Кошки думают только о себе, и вера ваша эгоистична и ограничена.

— А он думает только о других, — прыснул смехом Райга и сжал кулак. Огонь исчез. — Ночами не спит, переживает, волнуется. Как бы так ему сделать свою империю лучше, а?

Нэм пожала плечами.

— И вроде все сделала Люцифера. Все, что могла. Вот только кумовы шисаи покоя не дают, козни строят, править мешают, — продолжал Райга.

— По его мнению, вы сеете смуту. Он правит по праву крови и крыльев. Но сама суть империи, воды и энергия Самсавеила подчиняются вам. И есть просто земля и просто люди в его власти. А вот само нутро ему не подвластно, — Нэм наклонилась и подобрала туфли. — Ему кажется это несправедливым.

— Пусть пожалуется маме с папой, — фыркнул Райга. — Он не выбирал рождаться херувимом, не владеющим энергией Самсавеила, я не выбирал рождаться шисаи. Но я почему-то не жалуюсь.

— Думаю, он опасается тебя, — Нэм отряхнула туфли и надел их на пальцы, чтобы не мерзли. — Может вам стоит как-то подружиться?

Райга поднял голову и посмотрел на небо сквозь кроны деревьев. Такое далекое, бесконечно высокое небо. Недоступное, но знакомое. Кайно летает в нем и не думает даже, что это что-то особенное, что это подарок, за которые многие до него платили жизнью и всем, что у них было, хотели они того или нет. И не думает, наверное, чего стоил трон первому крылатому императору. Ведь Кайно трон просто отдали. И не могло быть никак иначе. Он не ведает, что это — заслужить власть, она для него — дар. И он боится его потерять, ведь он совершенно ничего не сделал, чтобы этот дар заслужить, он просто существовал и просто был лучшим среди своих братьев и сестер.

Райга ухмыльнулся:

— Говоришь, он боится меня? Правильно делает.

Нэм вздрогнула, уловив хищные нотки в его голосе.

Наверху послышались шаги, и Райга вытащил нож. Шагала охотница — легкая, обученная ходить тихо, знакомая с лесом.

Она показалась над оврагом, оценила спуск и направилась к Нэм. На поясе на крюке у нее висели две отрубленные кисти рук. Девушка двигалась мягко, вышагивая тонкими лапами, длинный пятнистый хвост раскачивался, балансируя. Она была похожа на кошку. Только слишком худую и слишком длиннохвостую, и еще она немного пахла мускусом.

Генета.

Охотница подошла к Нэм, не сводя взгляда с Райги, и протянула крюк.

— Мы все сделали, командир, — сказала она, отступая на пару шагов.

— Что это? — Нэм поморщилась и повертела крюк с кистями. — Почему их две?

— Мыторопились и не могли понять, какую руку нужно отрезать. Простите, — девушка поклонилась, все так же буравя взглядом шисаи.

— Отличная работа, — Нэм сняла с крюка одну из кистей и швырнула ее в кусты за спиной. — Вы молодцы.

— Я пойду принесу вещи, — генета улыбнулась и направилась в лес.

— Это как вообще? — прищурился Райга, разглядывая добытый генетой трофей. — Кайно руки коллекционирует?

— Чья она по-твоему? — Нэм кинула ему кисть.

Райга поймал ее и поднял за крюк перед глазами. Пятипалая кисть, но то ли сломанная, то ли просто принадлежавшая мутанту — у нее было два больших пальца. Серо-зеленая чешуя была мокрой от крови, когти — обломаны.

— Кто-то из ящеров, — пожал плечами Райга. — Зачем тебе ящерицы-калеки?

Нэм расплылась в довольной улыбке.

— Кольцо, — подсказала она.

Перстень с зеленым камнем и символом тельца плотно держался на костяшках.

— Ящер, вор драгоценностей? Он что, украл еще и императорскую диадему, и Кайно вспомнил, что ворам раньше отрубали руки? — усмехнулся Райга и вернул руку охотнице.

— Вор, да, — кивнула Нэм. — Но не драгоценностей.

Райга непонимающе насупился.

— Ты наверное знаешь о хамелеонах. Кажется, вы родственники с Госпожой Ясинэ, жившей несколько столетий назад, — начала Нэм.

Райга кивнул.

— Но Ясинэ убила всех хамелеонов.

— Видимо, не всех, — повела плечом Нэм. — Я выследила уже с десяток. Этот, — она подкинула руку с перстнем, — украл личность главы клана Быков и собирался стать вассалом или советником императора от округа. Прекрасная возможность убить Кайно тогда, когда никто не будет ожидать этого.

— Хороший план, — усмехнулся Райга.

— Ага, и он не последний. Есть еще девушка, которую я никак не могу выследить, она как будто исчезла.

— Не пропал бы такой талант.

Нэм сверкнула глазами:

— Я бы на твоем месте попыталась ее найти тоже. Их цель — власть. И хороший вопрос, на кого они ставят — на тебя или Кайно. Может, их следующая цель — ты? — ухмыльнулась она.

— И как эта твоя хамелеониха выглядит? — прищурился Райга.

— Как угодно, — отчеканила Нэм.

— Ты, кажется, с десяток уже выследила. Мастерством не поделишься? Или ты смерти моей хочешь?

Нэм закатила глаза:

— Обычная девушка, может менять внешность как на женскую, так и на мужскую. Но есть один нюанс — у нее бельмо.

— И это бельмо сохраняется при смене личности?

— Нет, но одним глазом она все равно не видит.

— И все?!

— И все, — развела руками Нэм. — А ты думал, у меня такая легкая работа?

Райга цокнул языком и, подумав, пробурчал:

— Спасибо за предупреждение.

#22. Эхо сломанных судеб

Райга был занят сбором нужных вещей — оружия, лекарств, перевязок. Кто мог знать, что повстречается в чужом краю на территории, принадлежавшей клану Тигров. Это сейчас они скромно жили маленьким поселением на окраине округа Волков, но столетия назад это был самый могущественный клан после императорского.

Снаружи шатра кто-то легко подпрыгнул и качнул высоко висящий колокольчик.

Она действительно ходит бесшумно.

— Можно я войду? Это Айлив, — раздалось снаружи.

— Входи, — бросил Райга через плечо, не прекращая сборов.

Айлив просочилась в шатер и замялась, перетаптываясь на шкуре волка у самого входа.

— А это правда, что вы уходите в поход?

Райга кивнул, не отрываясь от подсчета скальпелей.

— А кто будет меня учить? — девочка с некоторой опаской подошла ближе, будто не хотела мешать. Но любопытство было куда сильнее.

— Ирма остается за главную, — ответил Верховный шисаи. — Не волнуйся, я передал ей план твоих тренировок, если что — обращайся к ней.

— А вы? Будете новых шисаи искать? — Айлив присела на край кровати возле разложенного походного мешка и как будто ненароком заглянула в него.

— Нет, новыми шисаи тоже займется Ирма. Если она попросит помочь, не отказывай ей, у нее очень много дел будет до моего возвращения, — Райга свернул через руку невесомый плащ Евы и положил его в мешок.

— А что это? — встрепенулась маленькая шисаи и указала на плащ.

Райга отвернул ворот с капюшоном и небольшим треугольником паучьей ткани. В самом переплетении паутинных нитей складывалась суть Люциферы. Для Хайме и Торы она была явной, Райга же смутно угадывал ее очертания, будто улавливая не зрением даже, а чем-то за гранью этого восприятия. Даже как будто кожей ощущал.

Это было отдаленно похоже на то, как Химари шелковыми нитками вышивала на детских кимоно имена своих сыновей, чтобы они не путали одежду. Хотя в этом не было необходимости. Но принадлежность плаща была определяющей.

— Ты знаешь о Люцифере? — спросил Райга, водя пальцами по паучьей броши. — Это прошлая императрица.

Айлив насупилась и задумчиво потерла костяшкой указательного пальца бровь.

— Но ведь прошлая императрица — Исабелла, разве нет? — неуверенно пробормотала она и подняла на Райгу глаза.

— «Изабель», — машинально поправил он и закусил губу.

А ведь в империи никто так и не узнал, что маршал Люцифера, кладбищенская дева, и императрица Изабель — один и тот же человек по своей сути. Да, обычным людям было бы сложно объяснить, как такое возможно, но не распространилось даже слухов, даже намеков, подозрений. Все, кто был близок ей — унесли этот секрет с собой в посмертные часы и статуи.

Айлив испытующе смотрела Райге в глаза, ожидая, что он продолжит. Но он молчал, отрешенно разглядывая полупрозрачную ткань в своих руках.

Наверное, тоже чего-то ждал. От нее.

Задумавшись, Айлив попыталась вытащить из памяти все, что там было про Люциферу. Но было мало.

— Я знаю Люциферу на кладбище. Ее еще называют светоносной гарпией, — протянула Айлив и прикусила язык, внимательно следя за лицом Райги. Вдруг сморозила что-то не то.

Но нет, Райга едва заметно кивнул, и Айлив продолжила. То, что знала от матери и других взрослых:

— Она когда-то воевала за нас, а потом умерла за нас. И теперь она охраняет мертвых после смерти и провожает их домой…

Райга, не удержавшись, в голос расхохотался.

Он бы даже поаплодировал Люцифере за такой слух в ее честь. Вот только вряд ли это была ее идея.

Впрочем, она лучше многих знала, как переменчива и глупа молва. Понимала, как много могут слухи и небылицы. И пользовалась этим. Всегда.

Для них всех она была просто вояка. Прямолинейная и узколобая, не боящаяся боли, самоуверенная и совершенно безумная. Для них она была всего лишь ангелица, красиво размахивающая мечом и толкающая громкие речи. Символом, живым знаменем.

Мало кто знал, что религия ангелов строилась на ее постулатах — она просто завуалировала законы, облекла их в форму божьей воли. Это она сплотила крылатых и охотниц — иначе, чем чудом, это нельзя было назвать. Это она создала совет из представителей округов и озаботилась поддержанием власти на местах. И она как никто другой знала, что ее личность должна быть в тени.

— Ты знаешь, что Люцифера воевала против кошек? — спросил Райга, искоса взглянув на потерянную Айлив.

Она осторожно кивнула:

— Против принцессы Химари, верно?

Принцесса. Прилипчивый ярлык, который сама Химари не любила. Мама считала себя шисаи, ученицей Ясинэ, на худой конец. Но все ее считала принцессой, хотя в замке она провела от силы пару десятков лет, и никогда даже не хотела править.

Райга кивнул.

Вздохнув, Айлив тихо прошептала себе под нос:

— Хорошо, что она умерла.

— Почему ты так думаешь? — остановившись, Райга сжал невесомую ткань в кулаке.

Айлив, замявшись, скосила глаза и спрятала руки в перчатках за спину.

— Ну… а вдруг бы она снова с нами воевать начала…

Это было бы исключено. По крайней мере при жизни императрицу не интересовали дела шисаи больше, чем того можно было ожидать.

Вот только, чего не отнять, она умела удивлять, хотела она того или нет.

— Я был бы даже не против. По крайней мере, с ней гораздо интереснее.

— Интереснее, чем с кем? — раздалось удивленное, и Райга понял, что озвучил свои мысли.

Интереснее, чем с херувимами и Самсавеилом. Потому что от них буквально веяло катастрофой, неизбежным крахом и целой горой проблем. Особенно, если они наслоятся друг на друга.

Воевать с Люциферой — как будто играть партию-другую, скажем, в шахматы.

Но это уже выпало на долю Химари, повторения не будет. Сейчас такая, как Люцифера, куда нужнее в качестве союзника.

Он опустил взгляд на Айлив, все еще ждущую ответа.

— Не важно, — косо улыбнулся и коснулся ее волос, убирая длинную челку с глаз. Кажется, людям такое приятно, особенно детям — тактильный контакт очень важен.

Айлив улыбнулась, как будто случайно подставляя ухо.

— Ну так что это? — ткнула она пальцем в плащ. Между ее пальцем и тканью промелькнула искра, и Айлив немедленно отдернула руку. Глаза ее округлились, зрачок заполнил собой радужку. Она прижала уши к голове, спрятала в коленях хвост и как будто оцепенела.

— Это плащ для Люциферы, — Райга легонько погладил испуганного котенка по плечу, успокаивая. Айлив содрогнулась всем телом. — Очень сильный артефакт, а ты…

Айлив скосила на него огромные, как блюдца глаза, полные ужаса до самых краев.

— … а ты шисаи. Все шисаи чувствительны к таким вещам, — нашелся Райга. — Этот плащ может показать Люцифере прошлое и будущее, позволить изменить в них все, что она пожелает.

— Н-но он-на ж-же м-мертвая, — одеревеневшими губами пробормотала кошка и сглотнула.

— Твоя «тетя-кошка» говорит, что нет, — пожал плечами Верховный шисаи. — И однажды эта Люцифера из маленькой девочки превратится в девушку, найдет свой плащ — и станет либо угрозой, либо спасением.

— Надеюсь, мы встретимся, — слабо улыбнулась Айлив и на дрожащих ногах села на край кровати.

— Зачем она тебе?

— Вы редко про кого-то говорите с улыбкой и таким уважением в голосе, — дернула она плечом.

Райга почувствовал, что и впрямь улыбается.

— А можно я… — Айлив зевнула, прижав ладонь ко рту.

— Примерить нельзя, он длинный для тебя, — тут же выпалил Райга.

— …посплю тут у вас, — зевнула снова, во весь рот, оголив клыки и свернув язык в трубочку.

— Можно, — Верховный шисаи торопливо намотал плащ на руку и засунул в мешок, чтобы уж наверняка не оставить его в лагере.

Только услышав разрешение, девочка завалилась на спину и, подтянув коленки, обхватила их.

Под тихое сопение Райга собрал все, что было необходимо. И даже немного марципана. Хотя любой поход с Торой включал в себя марципан как обязательный элемент. Им можно было ее заткнуть, успокоить, отвлечь — крайне полезная вещь.

Выйдя из шатра, Райга поднял голову, сверяясь со звездами. Лиловые огни сияли во тьме, и ярче их всех — звезда Самсавеила, указывающая на Райский сад. Знать бы еще, где он сам. И чего он хочет от Люциферы. Ведь это просто маленькая кошка, которой нужно немного тепла и общения. Как и всем остальным.

Хмыкнув, Райга вернулся в шатер и укрыл спящего котенка теплым пледом из волчьей шерсти.

***

В прошлой империи, до крылатых, в каждом округе были свои кланы кошек. Иногда один — как в округе Волков, в котором жили гепарды. Чаще больше. То были и совсем маленькие кланы, от которых сейчас осталось всего пару тройку представителей, и большие влиятельные. Клан Тигров был самым могущественным, и жил он практически в центре империи — крае Оленей.

Клан с множеством ветвей, когда-то имеющий власть, сопоставимую с властью правящих львов. Клан, воспитавший лучших представителей истории, сильнейших, умнейших, легендарных. Он был так велик, что занимал целый город, при том, что многие его члены редко бывали в родных краях.

Величайший клан, от которого осталось всего несколько семей. И лес, поглотивший город целиком.

Как будто их никогда и не существовало. Олени за пару столетий забыли о них — сменилось несколько поколений, чего еще можно было ждать. Они не стали заселять город, боясь возвращения «хозяев», они просто забыли и о нем тоже.

Город тигров превратился в руины, захваченные лесом. Редко пробивался шиповник, будто отмечая розарии прошлого.

— Я думала, тут будет немного… живее, что ли, — пробурчала Тора, остановившаяся, чтобы сдернуть шиповник с плаща.

— Тигров здесь не было почти сотню лет. Это, знаешь ли, немало. Особенно по меркам тех, кто не живет так долго, как мы.

— Но это вообще кладбище какое-то! — огрызнулась Тора, выдергивая полы плаща из веток терна.

— Это и есть кладбище, — усмехнулся Райга и кивнул под ноги.

Тора опустила глаза и когтями сняла зеленый коврик под лапой. Под ним оказался небольшой каменный прямоугольник, будто фрагмент дорожной плитки из какого-нибудь богатого края.

А под ним — чей-то прах.

— Да кто так могильный камень ставит?! Природа все надписи стерла, — Тора присела на корточки и рукой смахнула налипшую землю. Вся плитка была в щербатых сколах, маленьких трещинах и царапинах, но ни один из них не напоминал ни слова.

— Там либо кто-то неважный, либо младенец, что практически одно и то же, — Райга пожал плечами и пошел вглубь растений. — Многие кланы хоронят изгоев за оградой кладбища, а то и вовсе за чертой города. Кошки же просто забывают их имена, но из клана и кладбища не изгоняют. Все мы чем-то важны в этой жизни, все мы что-то сделали для Самсавеила и лепрозория, даже если не знаем, что именно.

— Как поучительно, — скривилась Тора. — Сразу видно «учителя».

— Я не виноват, что твой кругозор ограничен.

— Мой кругозор воссоздал Конфитеор! — прошипела Тора, подхватывая плащ и поднимая его повыше, чтобы он перестал цепляться за все окружающие кусты.

— Лучше бы твой кругозор придумал лекарство получше, — шисаи вытащил с голенища походный нож и перехватил поудобнее.

— Чтобы было лучше, надо работать с населением империи, — вздохнула Тора. — Нужно убедить Кайно ввести новые законы — запретить межвидовое скрещивание, а тех, кто…

— Ты говоришь абсолютную чушь! — Райга наотмашь рубанул куст терна, и тот сложил ветки ему под ноги. — Кайно? Убедить? Как в твоей голове эти два слова вообще оказались в одном предложении?!

Тора что-то пробурчала в сторону.

— А как ты собралась запретить межвидовое скрещивание? — фыркнул он. — Тут половине населения нужен ликбез о том, откуда берутся дети. Если вдруг ты не в курсе — детей дает Самсавеил, а схожесть с родителями — ну просто удачное совпадение, чтоб детей не перепутать! — Райга продолжал рубить кусты, прокладывая себе дорогу в заросшем кладбище. — И знаешь, кто в таком ликбезе не нуждался? Путаны осьминожьи! А для всех остальных твои логические суждения — смехотворный бред!

— Такие скрещивания провоцируют лепру, — тихо пробормотала Тора, плетясь следом.

— Мы — итог такого скрещивания, — пожал плечами Райга. — И что я вижу? Мы с Таем не фертильны с рождения, но у нас троих никогда не было лепры.

— Мы по локоть в священных водах с самых первых дней нашей жизни. Мы шисаи, и энергия Самсавеила лечит нас непрерывно — у нас никогда и не будет лепры.

Райга замер, словно пораженный ее ответом. Посмаковал его, обдумывая. И кивнул:

— Ты права, — сказал он гораздо спокойнее. — Но даже не учитывая Кайно — как ты заставишь всех следить за тем, с кем они спят? Это просто невозможно.

— Имагинем Деи все еще действующая организация, вот только заняты они лечением охотниц и херувимов. Они могут очеловечивать тех, кто хочет иметь потомство вне своего клана. Такая процедура не смертельна для взрослых, хоть и не для всех вообще подходит. Убить могут только растущие крылья, — Тора забрала у Райги второй охотничий нож и принялась помогать ему расчищать заросли.

— Бред, — пробурчал он. — Ты забыла, что охотницы не фертильны тоже.

— Это из-за попытки вырастить крылья.

— Откуда ты знаешь?!

— Кай… создатель крылатых отмечал такой недочет, но не нашел, как исправить его, — Тора прикусила язык и, замотав вокруг ладони рукав, сдернула большую ветку терновника с облупившегося угла стены. Сероватая поверхность тут же показалась на свет — спустя долгие десятилетия.

— Все равно бред. Только представь, сколько сил и времени придется вложить в эту сомнительную идею.

Тора согласно кивнула:

— Есть и второй вариант. Нужно усилить религию и ввести церемонии омовения в водах Самсавеила для всех — еженедельно и в принудительном порядке. Храмы у нас есть, хоть и заброшены, алтари тоже никуда исчезнуть не должны были.

Райга прыснул смехом:

— Кайно об этом расскажи. Может, его от ужаса хватит сердечный удар!

Тора опустила руку и, глядя Райге в глаза, тихо начала:

— Но если на троне будем мы…

— Нет, — резко оборвал ее Верховный шисаи. — Я на трон не хочу. Тайгон, думаю, тоже. И тебе не советую.

— Ты не сможешь вечно держаться от Кайно подальше! — Тора взмахнула рукой с ножом, едва не расцарапав руку о колючки.

— Он все равно умрет раньше меня… — тихо прошипел Райга под нос.

— Это не повод бросать всех на произвол, — она обвиняюще ткнула его пальцем в грудь.

— Я не «бросаю на произвол», я оставляю все так, как есть, — он смахнул ее руку. — Работает — не ломай!

— Оно сломано! Это надо чинить! Надо спасать! — закричала она, сжав кулаки.

— Вот сама и чини, спасительница мирозданья, кумо тебя раздери! — прошипел он. В зрачках-щелках мелькнуло лиловое пламя.

— Именно это я и делаю! — огрызнулась Тора.

— Тогда чего тебе нужно от меня?!

— Помощи! Простой, мать ее, помощи, Райга! — с надрывом закричала Тора.

Райга глубоко вздохнул и ножом отодвинул ветку шиповника, обнажая буквы ритуальной похоронной надписи.

— Я нашел твой склеп. За помощь сойдет?

***

В склепе было темно и душно — совершенно сухой воздух раздирал легкие, куча пыли забивалась в нос, и старая паутина цеплялась за волосы и хвосты.

Они спустились по высоким ступеням в само нутро склепа и остановились на многоугольной площадке с множеством ходов, ведущих в могильные комнаты. В самом центре стоял постамент с песочными часами. Тора наклонилась и ногтем сняла толстый стол пыли со стекла, и оттуда брызнул ослепительный лиловый свет.

Тора поморщилась, закрывая яркий свет ладонью:

— Даже непривычно такое видеть. Я уже и не помню часов смерти не в ногах кладбищенской девы.

Райга усмехнулся и кивнул:

— Что именно мы ищем? — щелкнул пальцами, призывая священный огонь, и обвел рукой черные коридоры.

— Доспех Ясинэ, она передала его тиграм и наказала сохранить в усыпальнице, — Тора сняла с постамента случайный часы и соскоблила со стекла пыль. Те озарили все вокруг не хуже фонаря.

— Он наверняка уже ни на что не годен… — поморщился Райга и подошел к арке у самых ступеней.

— Он должен быть способен защитить от ударов Самсавеила, — Тора обошла лестницу и встала перед другим проходом.

— Из чего же он сделан?!

— Не знаю, — пожала плечами Тора. — Его ковала Ева.

Райга коснулся рукой походного мешка за спиной. Даже сквозь плотную ткань он чувствовал внутри присутствие плаща Евы, как что-то живое, отдельного от самого мира. Как что-то более живое, чем сама жизнь. Более настоящее. Будто осколок чего-то, о чем он знал, но забыл. Чего-то, что было всегда, было до, будет после.

Это ощущение появлялось всегда и у всех шисаи в присутствии артефактов Евы. И еще от священных яблок. Что-то неясное, неявное, незнакомое и знакомое одновременно. Что-то большее, что-то мощное.

И если это способно помочь против Самсавеила — только оно и может.

Райга чувствовал присутствие артефактов Евы в склепе, как и Тора. Не мифических, не легендарных — совершенно реальных.

— Ладно, — кивнул Райга. — Я пошел искать в этой половине, — обвел рукой усыпальницы, — а ты — в другой.

Они разошлись по коридорам склепа, озаряя свой путь огнем и светом смерти.

И все усыпальницы встречали их одинаково — удушливой пустотой и темнотой, которая жалась по углам. В каждом помещении были вырубленные в скале полки, на которых стояли глиняные кубы с прахом. Пусть такая смерть и не была особенной, но и ее нужно было еще заслужить.

И никаких доспехов.

Только прах, пыль, и скелеты мелких животных по углам. Даже пара сброшенных паучьих шкур, истлевших почти целиком.

Одна усыпальница за другой, одинаковые, будто ходишь по кругу.

Седьмая из них вдруг оказалась иной. Вдоль стен были все те же высеченные в стене полки, но на них не стояли урны с прахом, а лежали «реликвии». Чьи-то мечи, резные наручи и поножи, нагрудники, кубки, драгоценности и символы вверяемой власти. А посреди комнаты стоял безголовый манекен по бедра. В доспехе. Женский.

Он казался совершенно обыкновенным. Никаких искусных узоров, особенных пластин, надписей. Если сравнивать его со всеми остальными вещами, то он им проигрывал. Они были роскошными, богатыми, а он — ничем выдающимся. Но если повернуть голову и посмотреть на него как будто вскользь — сияние, присущее всем артефактам Евы, было различимым.

— Ушастая, иди сюда! — крикнул он через плечо.

Тора прибежала быстро, на ходу придерживая на плече большого черного паука.

— Он?

— Он!

Райга смерил взглядом сестру, а затем доспех. Как будто на нее и ковали.

И недовольно цокнул языком. Такой доспех бесполезен, раз в него может влезть только Тора.

Поставив часы смерти на пол, Тора приблизилась к доспеху и за наплечники сняла его.

Расставшись с манекеном, доспех рассыпался в ее руках на стальные черепки.

***

Калитка некогда родного дома висела на одной петле, ржавая, будто в крови. За ней в листве угадывались смутные очертания домика, медленно сползающего по отвесному склону.

Тора замерла у калитки и озадаченно коснулась ее рукой.

Райга усмехнулся:

— Забыла, как через калитки проходить? Впрочем, ты никогда этого и не делала, — кивнула он на исчезнувший в зарослях забор, через который Тора обычно просто перемахивала.

— Но тогда она хотя бы была цела, — пробурчала под нос Тора, огибая калитку.

Рядом в траве сидел обглоданный скелет. Как будто человеческий, но с волчьей головой.

— Смотри, свежий, — кивнула на него Тора.

— А птичек наших вряд ли даже найдешь теперь, — Райга примял лапой поросли бурьяна.

Тора глубоко вздохнула и, подойдя к просевшим и растрескавшимся ступеням, подняла с земли поломанную игрушку — трехглазую кошку, от которой осталась только голова с погрызенным ухом. Тора машинально куснула ее, прижав к себе.

От дома практически ничего не осталось. Он стонал и выл даже от самого слабого ветерка, будто готов был сложиться, как карточный домик от первого же гостя.

Время просто уничтожило его. И сам дом будто хоронил вместе с собой все, что в нем было. Семейные дрязги, примирения, рождение детей и само их детство. И сейчас оно как будто переставало существовать, забирая с собой воспоминания о родителях и будто бы их самих. Там, в осьминожьем краю были посмертные статуи, но вся жизнь была именно здесь, и теперь от нее остались умирающие руины.

Тора шмыгнула носом. Горячие слезы скользнули по ее щеке, подбородку и брызнули от игрушки.

— Ты сама выбрала Химарину яблоню местом встречи, — Райга положил руку ей на плечо, и Тора вздрогнула.

— Да, — всхлипнула она, убирая с языка ошметки старой краски от уха игрушки. — Тайгон пришел?

— Им же пахнет, — кивнул Райга.

— Не чую, — шмыгнула она носом и, резко выпрямившись, запрокинула голову. Капюшон слетел, и слезы как будто замерли, переставая течь.

Райга убрал руку и ушел в сад, Тора последовала за ним.

У самой яблони лежал мешок, и ветер трепал его завязки. Старые качели скрипели от ветра, прибитые им к стволу, едва слышно трещала ветка, к которой они были привязаны.

На самой большой ветви сидел Тайгон и медленно ел яблоко, смотря куда-то вдаль. Почувствовав присутствие своих, он обернулся и кинул им по яблоку.

— Вы долго. Я уже хотел было оставить вам записку и вернуться в лагерь, — он свесил лапы с ветки. — Нашли?

— Да, — кивнул Райга, подкидывая плечом мешок со стальными черепками. — Доспех Ясинэ. Налезет только на Тору. Только надо отреставрировать. А твои успехи как?

— От копий остались только наконечники, — сказал Тайгон.

Тора подошла к мешку и, развязав, вытащила из него наконечники копий с обломками деревянных древков.

— Те, что нужно? — спросил Тай, свесившись над ней.

Тора кивнула.

— Отлично. Это была хорошая новость, — выкинул через плечо огрызок и спрыгнул рядом с сестрой.

— А плохая? Ну кроме того, что нам еще искать дерево и плотника… — Тора положила обломанную голову кошки-игрушки в корни дерева.

— Их там одиннадцать. А должно быть двенадцать.

— Последний у херувимов, — скривилась Тора, вертя в руках один из наконечников.

— И без него никак?

— Никак, — мотнула она головой и, обтерев яблоко о плащ, куснула его.

В голове будто бы вспыхнули воспоминания из прошлого, и руки будто бы помнили эти самые наконечники, когда они были только что выкованными.

Тора встряхнула головой, и наваждение тут же исчезло.

— Думаешь, Кайно согласится отдать мне копье из храма? Он вряд ли даже знает о его существовании, но нам ведь нужно только одно, маленький артефакт… — она тут же вернула копье на место и завязала потуже.

— Не только, — хрустнул яблоком Райга. — Мне нужны крылья Самсавеила из Райского сада.

Тайгон с Торой переглянулись.

— Зачем? — на два голоса.

— За тем же, зачем тебе копья. Напомню, он может восстановиться даже из крохотного кусочка своей плоти.

Тора улыбнулась:

— Я и не подумала… Спасибо.

— А крылья даже выкрасть не получится, — поморщился Райга. — Придется вести переговоры.

— Я могу их провести, если ты не хочешь, — предложила Тора.

— О нет, ушастая, только не ты, — рассмеялся Райга. — Ты способна только объявить им войну!

#23. По когтю узнают врага

Райга возвращался последним. И уже на подступах к лагерю был слышен взволнованно строгий голос Ирмы. Она кому-то командовала собираться немедленно и строиться в линию.

Точно. За время маленького похода за наследием Ясинэ должно было прибавиться шисаи.

И проблем. Одна Ирма на гору дел — вряд ли она смогла уследить за всем. Впрочем, не ее в этом вина.

Подойдя к старому пню, Райга присел на самый его край и вытянул ноющие лапы. Пусть у медички будет еще немного времени на сборы, а у него — на отдых. После знакомства с новыми шисаи — в шатер спать, и все подождет.

Услышав, как стихли метания по лагерю, Райга поднялся и двинулся навстречу своим обязанностям.

На пустом поле без шатров в ряд стояло шесть котов и кошек. Только увидев Верховного шисаи, они встрепенулись, Ирма подбежала и поклонилась в пояс.

— За время вашего отсутствия появились новые шисаи. Как сказала Тора, я всех отобрала верно, — она выпрямилась и заправила прядь волос за ухо. Синяки под глазами оттенили желто-карюю радужку, делая глаза как будто ярче и в то же время — печальнее.

Райга кивнул и пошел вдоль маленькой шеренги.

Как и ранее найденные шисаи, эти были из волчьих подопечных. Рабочие с их полей, слуги из их домов. Их господа отпускали их, следуя старому приказу императрицы, но это оставалась все та же прислуга, прижимающая уши и прячущая хвост в коленях при виде «хозяина». Пройдет много лет, прежде чем они поймут, что прислуживать больше некому. Служение вообще не в характере кошек. Только Самсавеил — исключение. Временное…

Райга остановился возле одного из котов. Было в нем что-то не так. И дело даже не в ушах торчком, не в том, как раскованно он держался. И даже не в надменном взгляде. Все это ерунда, полирующаяся тренировками. Это можно даже обратить на пользу.

Перед ним был воин. Хорошо тренированный, обученный.

— Сними рубашку и вытяни руки, — скомандовал Райга.

Ирма подбежала к ним и взволнованно посмотрела на Верховного шисаи.

Кот бросил рубашку под лапы и выпрямился, расправив плечи. Навытяжку. Вспомнив, поднял руки ладонями вниз. Райга скомандовал их повернуть, и тот продемонстрировал пустые ладони.

И никакого рабочего загара. Руки грубые, но не как у рабочих. Практически даже чистые — с аккуратно подстриженными ногтями, что просто немыслимая редкость. Больше половины шисаи пришлось объяснять, что грязь под обломанными ногтями и несварение желудка связаны напрямую.

С другой стороны, он мог что-то охранять. Скажем, при дворе вассала Волков или советника.

— Ирма, расскажи о его прошлом, — Райга встал перед котом и пристально оглядел его с головы до ног. В ухе когда-то было кольцо. Хвост сломан, на лапе явно заросший шрам — выдавал неровный рост меха.

— Родился в семье ягуаров, был отправлен на уборку виноградников. Несколько десятилетий работал в винодельне. А потом к нам, — Ирма выдохнула, словно вспоминание потратило последние ее силы.

— А на самом деле? — ухмыльнулся Райга, глядя коту в глаза.

— Это правда, господин, — кот медленно поклонился.

Райга схватился за меч, кот — мазнул рукой по бедру. Но там было пусто.

— Ты воин, а не рабочий, — с щелчком Райга вернул вакидзаши в ножны. — И тебе привычнее отражать атаки мечом, а не вилами и лопатой. И реакция отличная — ты в поклоне заметил, что я собираюсь сделать.

Кот выпрямился и, буравя взглядом Верховного шисаи, прошипел что-то себе под нос.

— Я бы выгнал тебя за ложь, но ты — шисаи. И я не могу так поступить, — поморщился Райга. — Давай заново. Кто ты?

Заметив метнувшийся взгляд кота, Райга хмыкнул:

— Далеко не убежишь. Ты посреди лагеря тренированных шисаи и диких кошек.

Кот посмотрел куда-то наверх и тяжело выдохнул:

— Ладно… Я был на службе Божьих Воронов, — пробурчал кот, скрещивая руки на груди. — Но они бросили меня умирать в округе змей, когда узнали, что я шисаи. Я там несколько десятилетий провел как змеиный слуга!

Райга лишь хмыкнул за маленькую гневную речь.

— Вы мне не верите?

Верховный шисаи демонстративно медленно опустил ладонь на рукоять меча и качнул вакидзаши.

— Какой родовой символ Змей? — спросил он, пристально глядя коту в глаза.

Тот покосился на руку и нервно облизнул губы.

— З-змея?

Райга в то же мгновение сбил его лапой на землю и приставил острие вакидзаши к груди.

— Ответ неверный, — рыкнул он и оскалился. — Родовой символ Змей — черная орхидея! И ты не мог этого не знать, будь ты и впрямь там хотя бы неделю!

— Я не от херувимов, клянусь! — кот в ужасе уставился на клинок, по которому растекался лиловый огонь. Только пошевельнись — и перекинется.

— Ты правда думаешь, что я поверю? — ухмыльнулся Райга, касаясь лезвием кожи кота.

Огонь подкрадывался все ближе, грозясь сожрать живьем.

Но кот вдруг улыбнулся.

— Ты все равно меня не убьешь. Тебе нужны шисаи! А я, так уж вышло, — развел он руками, — действительно шисаи.

— Нужны, — кивнул Райга. — Тайгон!

Брат был уже рядом, все это время наблюдая со стороны. Он подошел к коту со спины и посмотрел на Райгу, ожидая приказа.

— Покажи, пожалуйста, нашему новому шисаи, что бывает с теми, кто мне лжет.

Тайгон, кивнув, поднял кота за шкирку и перехватил на локти.

— Ирма, — Райга вернул вакидзаши в ножны и повертел головой в поисках медички, — ты на подхвате, вдруг он умрет.

Та, испуганно приставив пальцы к губам, подошла к Тайгону и растерянно посмотрела на него. Нервно сглотнула и торопливо вытерла вспотевшие руки о запачканный хаори.

— Советую слезно попросить Ирму отказаться. Чем быстрее ты умрешь, тем меньше мучений в итоге придется на твое тело, — обратился Райга к коту.

Тот перевел взгляд, полный смеси удивления и шока на Ирму и что-то пробормотал, как будто ища в ней поддержки.

— Прелесть воспитательных мер шисаи и кошек в том, что хватает одного наказания насмерть — и они как шелковые, — улыбнулся Райга, оголяя клыки. — Ты вряд ли прожил больше одной жизни, иначе вел бы себя совершенно иначе.

— Ты чудовище! — заорал кот, сильно дернувшись.

Но Тайгон, наученный сестрой, перехватил его над локтями и накрутил на запястье хвост. От боли кот едва не зашипел.

Райга спокойно подошел ближе, ожидая продолжения.

И оно незамедлительно последовало:

— Кайно прав! Ты конченая мразь! Ты настоящее животное, в тебе нет человека! — выплюнул кот слова, сгибаясь с поднятыми руками.

Райга вскинул брови.

Наверное, план с охотником-шисаи казался Кайно удачным. Или даже не Кайно, а мишке Берси. Впрочем, тот, чьими приказами кот руководствуется, уже не имеет никакого значения.

— Тай, я передумал. Как Тору.

Кивнув, Тайгон вывернул коту руки, усаживая на колени. И оставил, затянув его же хвост вокруг запястий.

Райга присел на корточки перед котом, дожидаясь брата.

Тот вернулся из арсенала с комплектом ритуальных ножей. Совершенно новых, только недавно омытых священными водами и священным огнем.

Взяв один из ножей, Райга одним движением вспорол щеку шисаи, тот не успел даже дернуться.

— На любого шисаи есть управа — ритуальные ножи, омытые в его крови. Не-шисаи думают, что это делает шисаи сильнее, позволяет ему совершать многие ритуалы в одиночку. Но это не так — эти ножи подчиняют его воле Верховного шисаи или любого другого шисаи, владеющего знанием, как ими пользоваться, — Райга взял второй нож и размазал по нему каплю крови. — И у тебя будут такие ножи.

Кот с нескрываемым ужасом наблюдал за тем, как Райга вымазывает ритуальные ножи в крови.

— Ты не сможешь служить Кайно больше никогда. Теперь и отныне ты служишь только мне, — он соскоблил с щеки потекшую каплю крови и размазал ее между последними двумя ножами. — В твоих интересах никогда не заставлять меня использовать твои ритуальные ножи. Поверь, ты этого не хочешь.

Выпрямившись, Райга отдал комплект ножей Тайгону и тот по одному вернул их в общие кожаные ножны и, свернув, завязал.

Бегло оглядев оставшихся шисаи, Верховный не нашел среди них никого, кроме бывших рабочих и слуг. К тому же судя по глазам, они были так напуганы, что проблем хотя бы сегодня можно было не ждать.

Поборов зевоту, Райга направился к своему шатру.

На полпути его остановил голос:

— Пожалуйста, простите меня! — Ирма замерла за спиной вместе с ним. — Я не знала, мы не в сговоре, честно, я не вру, я могу…

Обернувшись, Райга застал ее стоящей на коленях с протянутыми ритуальными ножами.

— Я не могу думать, что вы будете меня подозревать. Я присягнула вам, и я хочу быть уверена, что…

Вздохнув, он подошел ближе и забрал кожаный сверток. Развязал и вытащил один из ножей.

— Я хочу быть уверена, что вы мне доверяете, — она протянула руку, сняв наручи и закатав рукав. — И я ни капельки не обижусь, сейчас тяжелые времена.

Райга взял ее руку за запястье и провел большим пальцем по нежной коже. Сине-зеленая вена пульсировала часто, взволнованно.

— Дело не во временах, — качнул он головой. — Омовение ритуальных ножей проходили все шисаи во все времена. И все они приносили клятву Верховному шисаи с ритуальными ножами, передавая ему исключительное право управлять их жизнями. А я наивно решил оставить это до тех времен, когда соберу всех шисаи до последнего, — усмехнулся Райга и рассек предплечье вдоль ребра. Такая рана не должна помешать работе медички.

— Я должна произнести какую-то клятву? — Ирма смотрела, как Райга вымазывает остальные ножи по одному.

— Нет. Ваша кровь — что-то вроде подписи под контрактом на служение мне до самой моей или вашей последней смерти, — вернув ножи в широкие ножны, Райга отдал их Ирме обратно. — Больше ничего не нужно.

Рукава коснулись маленькие руки. Райга обернулся. Айлив выглядела испуганной, но вместе с тем — решительной.

— А это мои, — протянула она комплект ритуальных ножей.

Райга отстранил ее руку.

— Не надо, ты еще маленькая.

— Но…

— Нет, — оборвал ее Райга.

И Айлив, с присущей ей сообразительностью, быстро кивнула и ушла.

Впрочем, было в ее предложении рациональное зерно.

— Тайгон! — крикнул Верховный шисаи через плечо. — Омовение ножей касается всех шисаи в лагере, не только новеньких.

Тайгон кивну, оставил кота ангелов и ушел в арсенал за остальными комплектами ритуальных ножей.

И после они продолжили ритуалы для всех остальных. Шисаи подходили сами — встревоженные, спокойные, решительные, преданные. Никто даже не пытался спорить, некоторые сами выбирали место пореза и сами же потом помогали друг другу с ранами. Тихо, спокойно, как будто это сплачивало их.

Тора пришла тоже. С потрепанным поясом ритуальных ножей в опущенной руке. Она непонимающе огляделась и подошла к Райге.

— Мне сказали, всем нужно к тебе с ритуальными ножами немедленно, — зевнула она и протянула свой комплект. — Что-то случилось?

Райга было мельком взглянул на них, но взглядом зацепился за поцарапанные лезвия. Невольно сравнил с новым комплектом в своих руках. Торины явно много повидали с тех пор, как Райга держал их в руках последний раз — в пустыне скорпионов. Добавилось засечек и царапин, проявились лилово-черные пути энергии Самсавеила вдоль лезвия — от частого проведения самой энергии.

— Из-за твоего ритуала? — кивнул он на них.

Тора скривилась:

— Да, Хайме пришлось…

Вздохнув, Райга отодвинул руку Торы:

— Я провожу ритуал подчинения, тебе не нужно повторять.

Вернувшись к своей работе, Райга обнаружил перед собой Тайгона:

— Не хватило ножей? — удивленно вскинул он брови. Вроде заказывали и освящали с запасом.

— Теперь моя очередь. Ты же сам сказал — всех. Будет лучше, если ты будешь уверен, что я не предам тебя.

Райга посмотрел на новенькие ритуальные ножи в руках. Маленькие ножи, способные подчинить волю своего хозяина одному человеку. Гарант верности и послушания. Жестокий гарант преданности тех, кто может вонзить меч в спину Верховному. Таких всегда хватало.

— Оставь, — Райга всучил в руки Тайгону ножи. — В тебе я уверен, как в себе.

***

Ирма делала перевязки тем, кто прошел ритуал, и подписывала скрутки ножен. Тора раздавала ножи, следя, чтобы каждому шисаи досталось по комплекту.

Одна из кошек взяла из ее рук свой набор и встала за спиной другого шисаи дожидаться своей очереди.

Райга тем временем старался растянуть одну каплю крови на все ножи. Кажется, раньше с этим так не церемонились, делая надрезы на коже каждым ножом. Но зачем?

— А ножи подчиняют только шисаи? — под руку спросила кошка. — Куно не нужно?

Райга мотнул головой:

— Они работают с внутренней энергией шисаи, замыкая ее. Для не-шисаи это самые обыкновенные ножи.

Кошка облегченно выдохнула. Райга сделал вид, что не услышал. Но все внутри него напряглось в то же мгновение.

Верховный шисаи вернул комплект ножей коту и отправил к Торе, перед ним на колени села белая кошка и протянула свой набор.

Райга пересел сбоку от нее и занялся ножами.

— А это давно у тебя такой шрам? — кивнул он на закатанный рукав.

— Где? — девушка повернула голову и скосила глаза, пытаясь разглядеть. Хотя можно было не поворачиваться так сильно.

Райга перехватил руку за запястье и сжал.

— Да нет, кажется, мне показалось.

Девушка нервно улыбнулась.

Знать бы еще, можно ли опознать хамелеона на ощупь. Какие они и какими кажутся? Может, их кожа холоднее, как у ящериц? Может, прощупываются чешуйки? Как вообще они меняют свое обличие?

Рука мертвого хамелеона отдельно от тела была ящериной. Смерти было наплевать, что умирал он в облике кого-то из округа Быка. Насколько сильно сохраняется форма заимствованной личности? Сохраняется ли вообще?

Приставив нож к коже кошки, Райга остановился, раздумывая.

А может эти подозрения беспочвенны? Это могло быть простым совпадением. К тому же, девушка может просто плохо видеть одним глазом. Так ведь тоже бывает, и в этом нет ничего необычного.

Вот только необычного в последнее время было слишком много. И если она впрямь кошка, одна смерть всего лишь сократит отпущенный ей срок, по сравнению с человеческим — сущая мелочь.

Можно даже не убивать, почти что любую травму сможет вылечить Ирма. На тренировках случается и похуже.

И Райга одним движением срезал кусок кожи с руки кошки и поднял к глазам.

Девушка, взвизгнув, вырвала руку и прижала к себе, баюкая под грудью. Коротко взвыла, давясь слезами, и сжалась в тугой комок, качая раненую руку. Кровь, растекаясь по одежде, разлилась тяжелым ароматом, и запах этот ожег ноздри и остался на языке железным привкусом.

Воя, она подняла на Райгу глаза и увидела на его ноже то, что и он — тонкую полоску кожи в чешуе. И замерла, мгновенно позабыв о боли. Посмотрела в глаза Верховному шисаи и медленно сглотнула подступивший к горлу ком.

Перехватив нож, Райга полоснул им по горлу девушки, стараясь оставить рану побольше. Долгие мучительные смерти только утомляют.

Вынув нож, обтер его о штанину.

Девушка хрипела, прижав руки к горлу, захлебываясь в крови. И умерла в считанные мгновения, залив алым траву вокруг и белые лапы Верховного шисаи.

Кто-то оглушительно завизжал, и Райга поморщился — голова начинать гудеть от усталости.

Тайгон кинулся к нему, не понимая, что произошло.

— Что это было?!

Райга встал и отряхнул лапы:

— Пошли ястребом прошение в ангельский град, — положил нож на ладонь и зажег вокруг него пламя. Священный огонь отлично стирал чужую кровь, делая ножи снова — ничейными.

Тайгон слушал вполуха, вовсю таращась на труп кошки. Тот медленно терял свои очертания, исчезали кошачьи уши, будто растворяясь в траве.

— На имя командира одиннадцатого отряда Охотниц — Нэм. Напиши, что тут ящерица по ее душу, — Райга вытер руки об штаны.

— Ты думаешь, охотниц это заинтересует? — скривился Тай, склоняясь над девушкой. Она уже совсем не была кошкой, все больше походя на ярко-зеленую ящерицу. Руки и ноги покрывала чешуя, кошачий хвост закручивался спиралью и отсвечивал разными цветами чешуи.

— Определенно, — хмыкнул Райга. — Только трупнадо сохранить до ее прихода.

#24. Мы ведь созданы не из камня

Без перезвона колокольчика, без слов и шороха Тайгон зашел в шатер Торы и остановился на пороге. Она уже ждала его, не первый час крутя жернова, пережевывающие осколки лиловых кристаллов.

Тора поманила брата рукой и остановила жернов. Пыль, ссыпающаяся с него была настолько мелкой, что размазывалась по пальцам, просачивалась в поры и оставалась совсем не ощутимой на коже. Тайгон поставил возле нее пустое ведро и лампу со священным огнем от Райги.

— А ты взял у Райги обезболивающее? — спросила Тора, снимая тяжелый верхний жернов.

Тайгон присел возле нее и опустил руки в ведро:

— Не нашел. Райга уже лет пятьдесят им не пользуется. А Ирма ушла отдыхать, не хочу ее дергать, — пожал он плечами.

С кистей его рук потекла священная вода, наполняя ведро почти до самых краев.

— Ладно, обойдемся так. Это не больнее, чем ритуальные ножи купать.

Тайгон несколько печально усмехнулся:

— Райга мои ножи не принял, так что сравнить мне явно будет не с чем.

И прозвучало это с толикой обиды. Тора погладила брата по плечу.

— Он доверяет тебе, разве это плохо? Должен же он хоть кому-то доверять, кроме себя самого.

— Не должен, — хмуро отозвался Тайгон. — Он Верховный шисаи. Самый младший из Верховных шисаи за всю историю. В такие времена ему некому доверять, кроме самого себя.

— Ты же и сам знаешь, что других вариантов быть не может. Ни ты, ни я не сможем заменить Райгу.

Помолчав, Тайгон тихо прошептал:

— Сможем. Но тогда мы проиграем.

— А Райга не проигрывает никогда и никому, — тепло улыбнулась Тора.

Он даже детские игры всегда воспринимал всерьез. Иногда это было даже смешно — одна сплошная концентрированная серьезность и сосредоточенность. У него мог быть целый план по охоте на мышь, заведшуюся под полом кухни. Он всегда отдавал себе отчет в том, что, как и зачем он делает. Даже запасных планов у него всегда было несколько.

— Он провел ритуал подчинения всех шисаи не только на себя, но и на меня, — пробормотал Тайгон, прижав уши к голове.

Тора скользнула рукой по плечу Тая и сжила его руки, вцепившиеся в край ведра.

— Тай, — протянула она, поглаживая его и глубоко вздохнула. — До этого не дойдет…

Она пыталась звучать как можно более одобряюще, но голос дрогнул. Тайгон посмотрел ей в глаза и криво попытался улыбнуться.

Райга и Тайгон были такими разными. И такими… одинаковыми? Похожими, как две капли воды.

Как ни пыталась Химари привить своим сыновьям мысль, что практика императоров с запасными детьми чудовищна и отвратительна, Райга и Тайгон все равно однажды заключили между собой договор на крови и энергии Самсавеила. Любой из них мог заменить другого. Мог и должен был.

— Ты сделаешь нам одинаковые татуировки? — спросил Тайгон.

— Нет, — Тора мотнула головой. — Я же буду татуировать вас исходя их того, кем вы были когда-то. Да и не все тело.

Тайгон кивнул, удовлетворившись ответом.

— А мы были близки?

Тора повела плечом, пытаясь найти корректные слова.

К сожалению — нет. Впрочем, было так, как должно было быть.

— Мы были хорошо знакомы. Но даже не были друзьями. Впрочем, друзей у меня никогда не было, что уж тут скрывать, — болезненно улыбнулась она. — Даже вы с Райгой, если бы не были моими кровными братьями, ушли бы из моей жизни. Сбежали бы, сверкая подушечками лап.

— Не говори так! — резко бросил Тайгон. — Ты самая смелая и честная кошка из всех, кого я знаю. Ты сильна духом, твои планы велики и прекрасны. Ты хорошая сестра, и мне жаль, что в прошлой твоей жизни я не стал твоим другом.

Тора растроганно поджала губы:

— Кажется, я понимаю, почему она тебя так любила, — прошептала она, пряча выступившие слезы в ресницах.

— Она? — непонимающе спросил Тай.

— Не важно, — Тора добродушно качнула головой. — Спасибо. Давай начнем, пока я не раскисла?

Тайгон отнес ведро, полное священной воды, к футону Торы. Поставил рядом лампу и сел на татами, сложив лапы под себя.

— Мне нужны только твои ребра, так что не снимай слишком много, — Тора забрала из-под жернова лиловую пыль и взяла с маленького столика миску со скальпелями. Они уже были наточены и вымыты в спирте.

Тайгон снял кимоно и, оставшись в штанах, лег на футон. Тора села рядом и достала один из скальпелей. Все тело будто загудело изнутри, словно решив, что пришло время новых татуировок. Воспоминания, не более.

Тора открыла лампу и искупала маленький клинок в священном пламени.

— Думаю, мы все закончим в четыре этапа, так выйдет не сильно больно и быстро заживет, — как можно спокойнее сказала она, но голос все равно дрожал. Пусть лучше голос дрожит, чем руки!

— Как скажешь, — Тайгон подложил руки под голову и закрыл глаза.

Тора села на поясницу брату и вымыла священной водой весь нижний ряд ребер. Повторила спиртом. И снова водой. Лишь бы ничего не занести — организм восстановится в священных водах, но татуировки придется делать заново.

Глубоко вдохнув и резко выдохнув, Тора приступила к делу. По символу стала выводить древние письмена, повторяя их про себя. Каждые несколько надрезов присыпая их лиловой пылью, купая лезвие в священном огне и продолжая. Символ за символом, слово за словом.

Пока не закончила татуировать левое нижнее ребро Тайгона.

А после призвала энергию Самсавеила и произнесла слова древнего ритуала.

Татуировки на всем ее теле ослепительно засияли лиловым и стали абсолютно черными.

Ребро Тайгона окрасилось от лиловой пыли, и та впиталась в кожу, проникла в порезы, растравливая их, выжигая их.

***

Нырнув в шатер, Ирма обмякла. Здесь, в своем маленьком убежище, она могла, наконец, расслабиться. Больше не нужно было держаться из последних сил, сохраняя радушное выражение лица. Больше не надо было вдумчиво слушать о чужих физических горестях и искать способы помочь.

Простонав, она сползла вдоль столбика. Оставалось совсем немного — взять себя в руки в последний раз на сегодня и дойти… хотя бы доползти до кровати за ширмой и устроиться к Винсенту под бочок. И спать, спать, спать.

Она подняла уставшие глаза на полупрозрачную ширму, и едва не закричала. Над Винсом нависла черная тень. В ней смутно угадывались кошачьи очертания.

Ирма что-то испуганно проблеяла и схватилась за нож на поясе.

Но незнакомец выпрямился и, обернувшись, посмотрел на Ирму поверх ширмы.

Верховный шисаи собственной персоной.

— Как долго ты собиралась его скрывать?! — строго сказал он.

И Ирма едва не расплакалась от бессилия.

Если он сейчас выгонит их, ей совершенно некуда идти, а Винса просто не хватит сил нести.

— Почему ты обманула меня?!

И Ирма заплакала, уткнулась в колени лицом. Горестно взвыла и зажала рот рукой.

Хотелось попросить прощения, но разве это имело хоть какой-то смысл?

— Я не лгала, — просипела она и откашлялась. — Это же было условием моей службы, помните? Я просила вас разрешить мне быть с Винсом. Вы… вы же разрешили.

Райга нахмурился и еще раз посмотрел на едва живого рыжего кота.

— Я думал, он придет своими ногами. И ты хотя бы познакомишь нас, — протянул он. — Почему ты не сказала сразу?

— Боялась, что будете против и выгоните его, — Ирма серкнула носом, сгоняя сопли в горло, и вытерла нос рукавом.

— Хорошего же ты обо мне мнения, — Райга косо ухмыльнулся. — Неужели я правда кажусь тебе чудовищем?

Ирма повела плечом и спрятала голову в коленях. Не говорить же ему, что от одного его взгляда поджилки трясутся. И кажется, что стоит хоть одну самую крохотную ошибку допустить, как он перережет глотку и даже не моргнет.

— Ты поэтому просила меня об обучении? Чтобы вылечить его самой? — Райга наклонился над котом и взял за запястье, считая пульс.

Ирма кивнула и, поняв, что Верховный шисаи на нее не смотрит, подала голос:

— Да. Но я все испробовала, и у меня не получается, — всхлипнула она.

— Тебе следовало попросить Тору, а не меня. Если не об ученичестве, то хотя бы о помощи, — хмыкнул Райга и, взяв с полки платок, протер им мокрый лоб Винса.

— Она же не врач.

— У Торы очень отзывчивое сердце. К тому же яды — по ее части, — пожал плечами Райга.

— Яды?! Но он же просто болен!

— Его тело заражено и отравлено. Думаю, на ранних стадиях Тора бы смогла спасти его.

— А теперь? — Ирма встрепенулась и на гудящих ногах поднялась.

— А теперь помочь могу только я, — он поманил ее рукой.

— Правда можете? — просияла Ирма. — И вы поможете?!

— Вымой руки и приступим.

Ирма послушно вымыла руки в тазу — с особой тщательностью, щеточкой и содой. Ее будоражила сама мысль, что Райга позволит ассистировать ему. Но больше — что он спасет Винсента.

Когда она подошла, Райга уже снял наручи и закатал рукава рубашки. Его руки по локоть были в лиловом огне. Стоило Ирме оказаться рядом, как он схватил ее за запястья — огонь перекинулся на кисти ее рук и горел так к ее ужасу, пока Райга не смахнул его.

— Пропальпируй тут, — скомандовал он, касаясь пальцами шеи Винса.

Ирма присела на край стопки футонов и положила руки под челюсть коту. Опухшая шея казалась слишком напряженной.

— Обрати внимание на лимфоузлы тут, — указал он на шею, — тут и тут, — на подмышки и пах. — Они воспалены — организм уже очень давно не справляется с инфекцией.

Ирма кивнула, послушно проверяя все указанные места. Плотные шишки перекатывались под пальцами и, должно быть, причиняли Винсенту боль, но он крепко спал, урывками дыша.

— Насколько я знаю, тебя должны были научить ощущать энергию тела. В каждом течет поток энергии Самсавеила, и по нему всегда можно определить состояние организма и даже посчитать количество оставшихся жизней, — Райга потер ладони друг о друга и расположил над телом Винса.

— Я только жизни посчитать могу, — потупилась Ирма. — А с энергией не получается, я каждый раз пробую — и ничего не ощущаю.

— Ты слишком сильно пытаешься, — вдруг усмехнулся Верховный шисаи. — Ты не источник этой силы, ты проводник — просто почувствуй, как его неровный поток отзывается на ровный поток твоих рук. От тебя не требуется сила и ум, только готовность слушать и слышать.

Райга поднял ее за локоть и, обогнув, встал за спиной.

— Попробуй не рассуждать, а наблюдать. Рассуждать будешь позже, — он взял ее руки за запястья и, положив голову ей на плечо, занес руки над Винсентом.

Вместе с ним Ирма обвела руками все тело, пытаясь просто наблюдать и чувствовать. Как пульсировали руки над головой, как ныли над печенью и становились холодными над лимфоузлами.

— Кажется… печень? — пробормотала она, хмурясь. — И лимфоузлы.

Райга убрал руки:

— Не кажется.

— И что же делать?

Достав из набедренной аптечки скальпель, Райга сжал его в кулаке, священное пламя тут же пробежало по клинку.

— Сперва — разрезать лимфоузлы и избавиться от всего, что там скопилось.

— Но это же опасно, — в ужасе обернулась Ирма. — Можно занести инфекцию.

— Можно, — согласно кивнул Райга. — Но я научу тебя, как этого избежать.

Ирма прищурилась:

— Вы правду сказали, что ни одна путана не умерла после ваших операций?

Райга кивнул:

— Но чтобы повторить за мной, тебе придется научиться управлять с огнем поистине виртуозно, — усмехнулся он. И, повинуясь его воле, скальпель засиял лиловым — крохотное пламя скользило по клинку непрерывно.

***

На лагерь медленно опускался пегас с командиром одиннадцатого отряда. Следом за ней — еще шесть пегасов.

Нэм спрыгнула еще до того, как конь коснулся копытами камней, и чинно подошла к Райге.

— Только не говори мне, — заворчала она, — что ты все это придумал лишь бы…

— Лишь бы что? — изогнул бровь Райга.

— Лишь бы отвлечь меня от работы, — фыркнула Нэм.

Охотницы за ней приземлились и собрали пегасов в сторону, поближе к реке. Одна из них осталась с ними, забрав поводья, другие выстроились полукругом, положив руки на оружие в боевой готовности.

— Просто подумал, что тебе захочется увидеть самой, чтобы убедиться лишний раз. Вряд ли ты восприняла мои слова всерьез, — пожал плечами Райга и кивнул в сторону больших глыб в самой тени.

Нэм внимательно огляделась. Каменный берег реки, небольшой пролесок и шумный лагерь за ним. Верховный шисаи и фигура в лиловом плаще с черным посохом в руках. И больше никаких кошек.

Обернувшись, Нэм смерила своих охотниц взглядом. Что они, с двумя кошками не справятся?

И поморщилась — с этими точно нет. Берси говорила, что Райга способен поджечь дом взмахом руки, его брат — реку выйти из берегов, а сестра по щелчку пальцев заставляет воздух в легких гореть, выжигая нутро. Кайно утверждал, что это просто преувеличенные байки, но проверять на своей шкуре совершенно не хотелось.

— Хорошо, — кивнула Нэм и поспешила за Райгой.

Он отвел ее за камень, где в тени полулежала девушка-ящерица. Судя по удушливому запаху — начинающая протухать. Весьма ощутимо начинающая.

Чешуя ее побледнела, где-то даже начала коричневеть.

Нэм присела на корточки перед ней и, сняв нож, пододвинула кисть руки. Та была пятипалая, с двумя большими пальцами. Аккуратно поддержав голову девушки, Охотница пальцами открыла ей поочередно веки. Несмотря на то, что глаза побледнели, бельмо все равно отлично различимо.

— Вот чего не ожидала, так это обнаружить ее у тебя, — отстранилась Нэм и вытерла руки о штаны. — Чего она от тебя хотела?

— Я не спрашивал, — повел плечом Райга.

— Просто воткнул ей в горло танто, когда понял, кто она? — усмехнулась Нэм и присвистнула. От группы пегасов отделился один, охотница перекинула его поводья через голову, отпуская.

— Не люблю, когда лгут.

— Ходят слухи, что ты и мертвого поднимешь. Кошачьи ритуалы, все такое, — Нэм подошла к пегасу, сняла с седла топорик и расчехлила его.

— Тратить ради ее допроса столько сил — глупо, — скривился Райга.

Нэм так и замерла с топором в руках. Недоверчиво посмотрела на Райгу. Но нет, он был совершенно серьезен.

— То есть такие ритуалы есть?! — прошипела Нэм, не веря своим ушам.

Райга молча кивнул.

Нэм поежилась. Даже думать о таком не хотелось.

Вернувшись к ящерице с топориком, Нэм в два удара отрубила ей руку.

— Остальное мне не нужно, — отстранилась она, вешая кисть хамелеоньей лапы на крюк. — Надеюсь, ты не станешь ее воскрешать, чтобы использовать ее способности.

— Мне не нужны подчиненные, которые мне лгут, — Райга щелкнул пальцами, и лиловое пламя охватило хамелеониху.

Оно разрослось практически мгновенно, будто не по тухлой плоти, а по сухим деревяшкам.

А что, если про дом — совсем не байка, а реальность? Как вообще можно тягаться с таким?

— Я подумал, что ты можешь ответить вместо нее. Зачем ей все это было нужно? — Райга кивнул на горящее тело.

Нэм встрепенулась, прогоняя лишние мысли прочь.

— Разве не очевидно? Стать тобой.

Райга удивленно обернулся к ней:

— Чего?!

— Ну власть, личная армия, — пожала плечами Нэм. — Легенды разные ходят, ангелы опасаются.

— Но ведь она бы не переняла мои способности! — взмахнул Райга рукой.

Нэм усмехнулась и посмотрела на охотниц:

— Да тут некоторые твоего взгляда боятся до трясучки и перестука коленей. Хватит просто выглядеть как ты и ходить с таким же выражением лица!

— А что не так с моим лицом? — прищурился Райга.

— Ничего, — быстро ответила Нэм и вернулась к пегасу подвязывать крюк с рукой.

Райга остался наблюдать, как догорает труп хамелеонихи.

— Спасибо за письмо, ты мне очень помог. А теперь мне пора, — Нэм закинула ногу в стремя.

— Даже на ужин не останетесь? — Верховный шисаи провел рукой над пламенем, и то стихло, оставляя после себя горсти пепла.

Нэм замерла, вцепившись в луку седла. Голодный желудок предательски заворчал. И Райга, будто услышав, улыбнулся.

— А что на ужин? — как бы невзначай спросила Нэм.

— Да так, куницы и выдры, — обернулся Райга.

Нэм от неприятного удивления открыла рот.

— Шучу, — Райга примиряюще выставил перед собой руки. — Косуля подойдет? У тебя в отряде косуль же нет, правильно вижу?

Нэм сняла ногу со стремени.

Девочки явно голодны не меньше. А если прямо сейчас полететь обратно, то все равно не выйдет добраться до города ангелов до заката. Перебивать же аппетит галетами — не самая лучшая идея.

— Мы выделим вам шатер на ночь. Согласись, неплохая альтернатива постоялому двору. И для лошадей у нас есть еда и вода, — продолжал Райга.

Черная фигура подошла к Охотница и, демонстрируя пустые руки, что-то заговорила. Но Охотницы только кивнули на своего командира, всем своим видом давая понять, что решать не им. Черный капюшон повернулся, дожидаясь ответа.

Нэм вздохнула и согласно кивнула.

***

— Совсем забыл сказать, шатер на шестерых, — Райга опустил одну полу шатра.

Нэм, недовольно щурясь, повернула к нему голову.

— Да и на татами всего шесть футонов помещаются, — кивнул Райга внутрь.

Там и впрямь еще один было никак не впихнуть.

— Я не могу отправить никого из девочек спать в конюшне, — прошипела сквозь зубы Нэм. Сейчас бы после сытного ужина об этом беспокоиться!

— Я тоже так подумал, — согласно кивнул Райга и поманил рукой следовать за ним.

Нэм попрощалась со своими девочками и последовала за ним. Шисаи остановился через пару шатров и, подняв полу, впустил внутрь Нэм.

Шатер запахнулся, погрузив все в темноту. Охотница почувствовала за спиной ровной спокойное дыхание Райги и невольно вжала голову в плечи.

Он щелкнул пальцами, и посреди шатра взвилось лиловое пламя, освещая все вокруг. Шатер был просторным и весьма чистым. Ширмой отделялась одна половина — за ней стояли шкафы и стол. Перед ней — кровать, судя по резным столбикам с волчьими головами, явно принадлежавшая когда-то Волку. Впрочем, шкура под ногами скорее всего тоже ему принадлежала. Нэм вытерла ноги и разулась. Пройдя босиком по татами, присела на край кровати и потянулась.

— Такой большой и просторный шатер. Неужели для меня?

— Это мой шатер, — усмехнулся Райга. — Тут я работаю, тут я сплю, — и сел с другой стороны кровати.

— Как… романтично, — поморщилась Нэм.

— О какой романтике речь? — отозвался Райга за спиной. — Мне на днях сказали, что я чудовище и настоящее животное. Что ж, на четверть я лев, на четверть тигр. Не думаю, что тем и другим знакома романтика. Да и ты сама куница наполовину.

Нэм вздрогнула:

— Да с чего ты решил, что я куница?! — зашипела она, оборачиваясь.

— Это же очевидно, — Райга потянулся и завалился на кровать. Поднял глаза на Нэм. — Ты говорила, у тебя дома есть зеркало. Неужели ты в нем не видишь, кто ты?

Охотница показала рукой на ноги и лицо.

— Где?! У меня даже хвоста нет!

— Ну и что? — усмехнулся Райга. — Остались вторичные признаки. Ты некрупная, у тебя маленькое лицо, аккуратные черты, острый носик.

— Этого мало, — Нэм потерла нос, щупая его. И правда острый?

— Ты очень худая и гибкая. Слишком гибкая для многих других видов. А еще у тебя развита моторика рук. Гораздо сильнее, чем у меня. Ты постоянно что-то трогаешь, сжимаешь, твои руки всегда в движении.

— Это не говорит в пользу того, кто я, — Нэм сжала руками колено и попыталась удержать там ладони. Но нет, она и сама понимала, что не может — руки так и норовили поправить пуговицу, подтянуть манжеты.

— Для енотовых ты слишком изящна, — продолжал Райга, вертя рукой перед собой. — Из куньих точно. Но для норки и выдры у тебя нет перепонок между пальцами, а после терапии Имагинем Деи они остаются как минимум на ногах. Барсук? Точно нет. Ласка? — снова посмотрел на Нэм снизу вверх. — Похожа, но ласки прыгучие донельзя, ты бы и лишившись своих привычных лап осталась бы такой же, — он покрутил рукой, подбирая слово, — «воздушной», прыгучей. Хорек или горностай? Эти как ласка, тоже нет. Соболька? Ты стреляешь из лука, значит, со зрением у тебя все отлично, а у соболей с этим проблема. Остается только куница.

— Браво, — Нэм демонстративно медленно похлопала в ладони. — Откуда ты такой умный?

Спустя минуту молчания Райга пожал плечами:

— От скуки. Лет двадцать непрерывно за книгами провел. И еще лет шестьдесят вперемешку с хирургической практикой. Книги, тренировки, врачевание — долгая и скучная жизнь.

— Думаю, теперь ты точно не скучаешь. Кайно, херувимы, новые шисаи, хамелеоны… — косо ухмыльнулась Нэм.

— Но иногда хочется вернуться в то время и отдохнуть впрок.

Вздохнув, Нэм откинулась на кровать.

— Мне тоже, — призналась она, скорее даже самой себе. — Лет на двадцать назад. Когда правила Люцифера, было так спокойно.

— Люцифера? — Райга приподнялся на локтях и удивленно глянул на Нэм. — Ты знала?

Нэм кивнула:

— Кирана, уходя, рассказала. Алиса не стала отрицать, но мы все равно не распространялись. Кто знал — держал язык за зубами. Все понимали, что от этой новости ничего хорошего не будет. Да и у императрицы хватало забот и проблем, не хотелось усложнять ей жизнь, — грустно вздохнула она. — Кайно беспокойный, Берси это сглаживает, но все равно нервно.

Райга хмыкнул. Нэм повернула к нему голову:

— Надеюсь, ты не будешь это никому рассказывать.

— Все сказанное останется между нами. Лишь бы только твои охотницы не болтали лишнего про эту нашу встречу.

— Они не станут, — улыбнулась Нэм.

— Мало ли, что они там придумали, увидев, что ты ушла со мной ночевать.

— Явно что-то не про сон.

— Ну это правда, последнее время я почти не сплю, — кивнула Райга.

— Я тоже.

— Так и проговорим всю ночь?

— Давай. Ты начинаешь. Почему ты пошел меня спасать на фестивале?

#25. Хотеть касаться

Большая просторная кузница отзывалась скрежещущим эхом на каждое движение лезвия топора по точильному камню. Подмастерья Берингарда сегодня были свободны, горны стояли потушены, а сам господин металла и огня вырезал на метательных ножах номера один за другим. В его могучей руке штихель казался когтем медвежьей лапы.

Нэм протерла полотно топора о штанину и посмотрела на свет в поисках зазубрин. Топору приходилось рубить не только человеческие руки, и это плохо на нем сказывалось. Заметив небольшое сечение, которое могло со временем усугубиться, Нэм вернулась к наточке. Точильный камень закрутился снова.

— Я рад, что у тебя все замечательно, — Берингард собрал ножи одной партии и внимательно их пересмотрел. — Но моя медвежья любознательность интересуется, что заставляет тебя так улыбаться?

Нэм, остановившись, коснулась пальцами уголков губ. Улыбка спала, и она почувствовала, как расслабилось лицо.

— Я знаю эту улыбку, — по-отечески улыбнулся медведь. — Мне позволено узнать причину?

Нэм тщательно пригладила уголки губ и взяла топор поудобнее, чтобы с еще большим увлечением рассмотреть его лезвие.

— Я закончила с хамелеонами. Я нашла их всех, и Берси освободила меня и мой отряд от работы на месяц, — Нэм покачала топором, показывая, что именно он участвовал в выполнении задания.

— Обычно отпуск тебя печалит, — Берингард сложил партию метательных ножей в общие ножны и отложил на полку к другим таким же. — Да и…

— Ну да, девочки всегда улетают по домам, а я остаюсь тут как будто неприкаянная, будто бездомыш без родных и близких, — Нэм скривилась и, протерев топор о штанину, снова принялась его рассматривать.

Берингард печально вздохнул. Куница никогда не была его дочкой, но вся ее юность прошла в стенах его кузницы и на тренировочных полигонах. Он знал все, что тревожило ее ум почти что с самой первой их встречи. Знал и сейчас.

— Ты говоришь о чем-то грустном, но твоя печаль притворна, — по-медвежьи фыркнул он, смотря на Нэм поверх лезвия ножа.

— Говорю же, с хамелеонами покончено, я столько лет на них потратила, — Нэм улыбнулась, но это была совсем другая улыбка.

— Тебя радуют не хамелеоны. Говоря начистоту, твой разум даже не понимает, что все закончено, он просто не верит в это, — Берингард склонился над ножом, зажав в руке штихель. — Ты улыбаешься от других чувств, которые живут не в твоей голове. Это улыбка сердца, моя хорошая.

Нэм резко обернулась к нему, сжав топорище в руке.

— Нет.

— Не ври старику, — Берингард усмехнулся в бороду. — У меня была жена, которую я любил. У меня есть влюбленная по самые медвежьи уши дочь. Я знаю эту улыбку.

— Это не так.

Берингард примиряюще выставил перед собой руки:

— Хорошо, не лезу. Давай поговорим о другом? Что ты будешь делать в ближайший месяц своей безграничной свободы?

Нэм подняла с пола ножны для топора и вернула его в них.

— Хочу попробовать, как девочки — попутешествовать немного, — убрав точильный камень на место — в углу — Нэм спешно засобиралась. — Надо собрать вещи, снарядить пегаса. Как на обычное задание. Только без… задания…

Медведь понимающе улыбнулся:

— Так он не из ангелов?

— Я. Лечу. Путешествовать, — Нэм в шутку погрозила топором в ножнах.

— Конечно, моя хорошая, — Берингард кивнул. — Удачных встреч!

Нэм зашипела в ответ и хлопнула дверью.

— Как быстро они выросли, — Берингард грустно вздохнул и склонился над партией метательных ножей.

***

— Может, мы просто их украдем? — Тора задрала голову к своду пещеры и приставила ладонь козырьком, будто закованные в цепи крылья слепили.

Райга цокнул языком:

— Если бы я был шисаи, я бы именно так и сделал. Будь я сыном Химари, внуком Ясинэ, я бы определенно поступил именно так. Но в первую очередь я — Верховный шисаи, и быть вором мне теперь, — повертел он рукой, — не к чести.

Тора в ответ пожала плечами:

— Ты мог послать Тайгона и меня, одну меня или кого-либо другого. У тебя же есть надежные шисаи.

Татуировки Торы в Райском саду пульсировали светом, впитывая в себя само естество сада, разгораясь все сильнее и сильнее. Теперь отчетливо было видно, что кошачьи глаза подведены, на обломанных ногтях — лиловые лунулы, а с обратной стороны ушей вытатуировано по глазу.

— Я подумал, что если тебе что-то нужно от самого императора, лучше не мелочиться. Да и в случае провального воровства, мне придется дорого за него заплатить, — скривил губы Райга, оголяя клык.

Тора улыбнулась:

— Тебе больше не хочется бегать от Кайно?

Райга изогнул левую бровь и коротко фыркнул:

— Я никогда от него не бегал, его Охотницы и Охотники прекрасно знали местонахождение нашего лагеря. Всегда. Он мог в любой момент встретиться со мной. Но он не стал, — развел он руками.

— Он — Император. А ты какой-то кошачий жрец, — усмехнулась Тора и подергала Верховного шисаи за лиловый хаори. В этом месте даже священная одежда наливалась энергией, что качало сердце на самом дне Райского озера.

— Действительно, — криво усмехнулся Райга. — Какой- то кошачий жрец, мешающий нормально править.

— Думаю, мы еще вернемся к плану «просто укради крылья и вали», — пожала плечами Тора. — Кайно не отдаст тебе ни перышка его отца.

— Я не вор. И ты не будешь воровать, — Райга погрозил пальцем Торе.

Та только вздохнула.

— …По крайней мере, пока я не прикажу.

— Любой каприз за ваши тенши, — рассмеялась Тора и поклонилась в ангельском реверансе.

— Скорее уж за почесывания за ухом, — усмехнулся Райга и в шутку потрепал сестру за лигриное ухо. — А что насчет маленького представления для его Величества Императора всея Лепрозория?

— Проучить? Оскорбить? Впечатлить? Расположить? Соблазнить? — Тора покачала головой, подставляя и второе ухо.

Райга рассмеялся в голос:

— Ушастая, прости, но для соблазнительницы ты слишком… специфично выглядишь. Явно не во вкусе паучьего вороненка.

Тора фыркнула и стряхнула руку с уха.

— Но твоя внешность в духе фанатичной жрицы может быть нам на руку. На аудиенцию к императоры такие явно не приходят.

— О, у нас будет самая настоящая аудиенция?! — удивленно вскинула брови Тора.

— Нас пасут с самого Ариного леса. Кажется, мы уже даже опаздываем на аудиенцию, — Райга пожал плечами и направился к выходу из Райского сада.

***

У дверей тронного зала стояла сама Глава Охотниц. Высокая статная медведица в кожаных доспехах и с двуручным мечом. Райга искоса оглядел его. Очень похож на любимый меч Люциферы. Наверняка копия. Игрушка для устрашения и величественности. Нелепая обманка — орудовать им в коридорах Ангельского замка попросту неудобно.

Райга остановился перед хмурой Медведицей. Тора встала за плечом и пониже натянула капюшон.

— Его Императорское Величество, херувим и сын Всемогущего, Каин Чернокрылый ожидает вас.

Райга косо ухмыльнулся титулам.

А как его самого звали эти паучьи воронята? Просто «главный кот-шисаи»? «Заноза в гузке»? «Райга, внук кошачьего императора»? Были ли они вообще в курсе, что в нем текла императорская кровь?

— Думаю, меня не нужно представлять.

Берси кивнула и, посторонившись, распахнула перед ним двери.

Кайно сидел на троне в окружении всех остальных херувимов. Они стояли позади трона, и только двое стояли по бокам — сестра, точная копия своей матери, и брат. Один из херувимов стоял у подножия трона, будто готов был принять любой удар, направленный Кайно, на себя.

Райга подошел ближе и коротко поклонился.

— Приветствую вас, Ваше Императорское Величество. Я — Верховный шисаи, Райга, сын Химари. Со мной моя верная шисаи — Тора, дочь Химари, — повел рукой Райга.

Не было во всем Лепрозории человека, который не знал бы имени Химари. Говорят, им пугали непослушных волчат… А может даже и воронят.

Император кивнул:

— Со мной мои братья и сестры. Моя провидица, Азура, дочь Самсавеила. Мой генерал, Шет, сын Самсавеила. Мой советник, Семиазас, сын Самсавеила.

Райга обвел присутствующих взглядом еще раз и кивнул.

Кайно продолжил:

— Надо полагать у этой вынужденной аудиенции должна быть веская причина. Присяга всех кошек в лице Верховного шисаи — именно то, что требовалось уже многие годы.

Дверь позади приоткрылась, едва различимо проклацали по плитам медвежьи когти, и дверь закрылась снова.

Райга снова ввернул уши к императору:

— Истории не известно ни единого случая присяги Верховного шисаи Императору, — спокойно произнес он.

— Кошки — такие же жители моей империи, как и все остальные! — Кайно взмахнул рукой, будто отрезал.

— Да, — кивнула Райга. — Но шисаи — это не только кошки. Мы — слуги Самсавеила, мы — жрецы его храмов. В первую очередь мы принадлежим ему.

Во вторую — самими себе.

Кайно вскочил с трона и сжал в кулаке рукоять меча. Азура вцепилась в его рукав и тихо прошептала:

— Кайно, прошу тебя!

Он отдернул руку.

— Мы пришли просить вас об услуге, — Райга посмотрел ему в глаза. В черных безднах не было ни белка, ни радужки. Один лишь гнев в темноте.

— Какого кумо, — процедил сквозь зубы император.

— Шисаи в лице госпожи Торы дали империи новый Конфитеор. Благодаря ее помощи у жителей империи снова есть запасы Конфитеора, им не грозит мучительная смерть. Мы просим у вас ответную услугу. Самую малость взамен на здоровье ваших подданных.

— И что же вам надо?!

— Крылья Самсавеила из Райского сада, — ответил Райга и кивнул в сторону, где под толщей горы в самом ее сердце висели закованные в цепи крылья.

Кайно удивленно вскинул черные брови.

— Зачем они вам? — непонимающе спросил он и перекинулся с Шет взглядами.

— На то воля Самсавеила. Все шисаи давали клятву не говорить никому о его приказах, даже другим шисаи, — Райга развел руками. — Мы можем забрать их самостоятельно, но перевозка их представляет для нас большие затруднения.

— Да откуда мне знать, что это и впрямь его воля?! — неожиданно закричал Кайно. — Какого кумо он вообще говорит с вами, а с нами — нет?!

— Мы его жрецы, а не дети. Мы нужны ему…

— А мы — нет?! — Кайно откинул вцепившуюся ему в руку Азуру, и другие ангелы подхватили ее, не давая упасть.

— Мне не позволено знать, — честно ответил Райга. — Мы самоотверженно служим ему, а он внемлет нашим молитвам. Мы верно следуем его воле, а он убирает препятствия на нашем пути. Мы просим его о чуде — и мы его получаем. Но взамен мы платим всем, что нам дорого.

— Иногда даже большим, — тихо произнесла Тора и медленно сняла капюшон. Обнажились тигриные уши, изрезанные татуировками будто насквозь, изрисованный лиловым череп, лицо с сияющими глазами, покрытая узорами шея и забитые ключицы.

Тора подняла взгляд на императора и, встретившись с ним глазами, на мгновение оцепенела.

Между ними мелькнуло узнавание — будто наваждение о чем-то давно позабытом, ушедшем. И тут же исчезло.

Кайно отшатнулся, будто громом пораженный.

— Наши просьбы для него священны. Как священны и его просьбы для нас.

Кайно поджал губы и, помедлив, кивнул.

— Вот и попроси его о чем-нибудь, — процедил он сквозь зубы. — Я хочу посмотреть, как вы ему дороги.

— О чем, Ваше императорское Величество? — спросил Райга.

— О смерти, — криво усмехнулся Кайно. — Пусть его волей умрет один из нас. Но не вашими руками, не вашим огнем, водой, мечом. Нет! Одна лишь просьба — одна лишь смерть.

Райга посмотрел на Тору и пропустил ее перед собой.

Кайно прищурился:

— Мне прекрасно известно, что вы владеете огнем и водой. Еще можете создавать туман и подобие кумо. Так что если я увижу хоть что-то из этого — вы будете мертвы.

— Вы уверены, что чья-то смерть — достойная просьба? Ведь умершего не вернуть, — спросила Тора.

— Я верю, что у тебя ничего не выйдет. Самсавеил глух и к нашим просьбам, и к вашим.

И это было абсолютной правдой, но…

Тора вскинула руки к высокому потолку, обнажив татуировки до самых плеч.

— Всемогущий, Всеслышащий, я прошу тебя — услышь мою мольбу. Дай нам увидеть всемогущество твое, позволь нам узнать, что ты всегда прислушиваешься к нашим молитвам. И ценой тому — жизнь одного из херувимов, — Тора упала на колени ниц. И все ее татуировки вмиг вспыхнули лиловым, пробиваясь светом даже сквозь материю плаща.

Райга по привычке сделал несколько шагов назад, ожидая, что его обдаст жаром.

Но ничего не произошло. Тора села на пятки, сложила руки перед собой и прошептала:

— Благодарю.

Кайно рассмеялся:

— Я же сказал, он не слышит ваших молитв! Он ничьих молитв не слышит!

— Кайно, — пробормотала Азура, снова хватая брата за руку.

— Ты позоришь меня! — прошипел он, оборачиваясь.

Азура разжала пальцы и с ужасом посмотрела на Шет, призывая и Кайно посмотреть на него.

Шет рухнул, в последний момент зацепившись судорожно сжимающимися пальцами за крыло императора.

Он высыхал изнутри, от всего его тела исходил белоснежный пар.

— Воды, — просипел он, прижимая руки к горлу.

Через весь зал пролетел охотничий бурдюк, полный воды, и ударился о ноги Семиазаса, тот передал его императору.

Кайно силой поднял брала и, разжав иссушенные челюсти, влил немного воды в Шет. Она потекла по сухим губам, испаряясь. Ни одной капли не попало.

Шет замер, вперив стеклянный взгляд в ошарашенного Императора. Опали крылья, рассыпав сухие перья, одежда повисла мешком. Мышцы сжались, очертя кости и суставы, кожа облепила иссушенную плоть, будто прорезала каждую черточку, каждую связку.

Кайно свирепо посмотрел на шисаи.

— Вам придется заплатить за это собственными жизнями! — прорычал он.

— Кайно, — Семиазас положил ему руку на плечо, — брат, ты сам приказал им это.

— Но я думал…

— Они были с тобой честны, они были покорны твоей воле. Мы не можем винить их за это, — все так же тихо проговорил Семиазас, смотря Кайно в глаза. — Брат, не шисаи убили Шет.

— А Самсавеил, наш родной отец, — тяжело выдохнул Кайно.

— А твоя воля, — качнул головой Семиазас. — Шисаи могут быть свободны.

— Они не получат ничего, — процедил сквозь зубы Кайно. — Пусть проваливают.

Император махнул рукой и поднял с пола искореженное тело Шет. С крыльев посыпались перья, обнажая иссушенную кожу, сморщенную, с торчащими пеньками.

Райга подошел к Торе и подал руку.

— Прости, кажется, я снова все испортила, — тихо прошептала она, так, чтобы только он услышал.

Верховный шисаи качнул головой и, подняв Тору, завел ее за спину.

Кайно перехватил Шет под колени и крылья и спустился с ним на руках с тронных ступеней. Семиазас и Азура последовали за ним.

Император прошел с ношей мимо шисаи, Семиазас остановился перед Райгой и коротко поклонился.

— Думаю, он не изменит своего решения. Вам отказано в просьбе забрать крылья Самсавеила. Я сожалею, — развел он крыльями.

Райга усмехнулся уголком губ:

— У Люциферы получались отличные товарищи и солдаты. А с детьми что-то не задалось. Наверное это потому, что вы ей не родные, и она чувствовала себя не в праве вас воспитывать, — тихо сказал он. — Да и откуда маршалу знать, как учить коронованных особ?..

Семиазас удивленно вскинул брови:

— Мы отлично воспитаны и обучены.

— Не все. Прошу меня извинить, нас, кажется, попросили покинуть Ангельский град.

— Не смею задерживать, — кивнул Семиазас.

***

— Ты был прав. Опять, — пробурчала Тора уже на подступах к лагерю. — Меня только за войной посылать.

Райга усмехнулся:

— Иногда мне кажется, ушастая, что ты абсолютная дуреха. И вроде такая умная, такая способная, такая сильная — а все равно глупая кошка.

Тора скрестила руки на груди и надула губы:

— И вовсе даже я не дура.

Райга закивал.

— Вот скажи, как ты думаешь — знал ли я, что одно твое присутствие на встрече с херувимами уже чревато для нас обострением конфликта?

— Ты так и сказал, когда я это предложила, — проворчала Тора.

— И все равно взял тебя? — продолжал Райга, пробираясь через поросшую тропу вдоль реки. — Не Тайгона, который спокойнее мертвого удава. Не Ирму, которая вся такая располагающая к себе добрая душонка. Не кота этого из бывших охотников, чтобы показать, что я знаю об их планах. Не их… тебя!

Тора, насупившись, пнула валяющуюся в траве кочережку.

— Ты… ты хотел этого, — хмыкнула она, догадавшись. — Ты хотел, чтобы этот конфликт обострился. Чтобы это побыстрее закончилось, и ты смог переключить все свое внимание на Самсавеила.

Райга улыбнулся:

— Вот теперь я верю, что ты моя сестра.

— Не боишься, что они уже уничтожили лагерь? — вдруг спохватилась Тора.

— Похороны и время скорби по Шет еще не прошло, — пожал плечами Райга. — У нас есть чуть больше недели. Да и сама понюхай, из лагеря несет едой, явно все живы.

Лес вдоль реки и правда пах едой — чем-то мясным. Жареный кабан? В травах, с яблоками внутри.

Вскоре появились первые патрульные — уже на подступах к лагерю.

— Расскажи все Тайгону сама, я спать, — Райга махнул Торе, прощаясь, и двинулся вдоль лагеря к себе.

В полумраке шатра все так же угадывалась волчья кровать, шкура, шкафы и стол. На тех же самых местах, определенно никем не тронутые. Разве что Тайгон мог взять что-то из шкафов.

Все было по старому, но при этом чувствовалось чье-то недавнее присутствие. Чей-то едва уловимый знакомый запах. И что-то в шатре продолжало этот аромат источать — практически незаметно, и только если вдохнуть поглубже звериным носом — найдешь.

Райга обошел стол и сундуки, обогнул кровать и нашел на самом ее углу сложенный клочок бумаги — сероватый с прожилками. На таких писали охотницы и ангелы. Развернул.

«Поохотимся на косулю?»

Райга невольно улыбнулся.

***

Нэм сидела у дерева и аккуратно снимала шкуродером кожу с косули. Заметив Райгу, она фыркнула:

— Ты так долго шел, что я управилась без тебя.

— Вот и отлично, у меня как раз нет сил на охоту, — зевнул Райга. — Я собирался спать, но твоя записка испортила мне все планы.

— Ты мог и не приходить, — пожала плечами Нэм. — Как я могу тебя заставить?

— Я подумал, ты хочешь сказать что-то важное, раз вернулась в Волчий край после выполнения задания, скорее всего одна, к тому же как-то пробралась в мой лагерь и мой шатер. Видимо, это что-то важное, — усмехнулся Райга и сел напротив.

— Я хотела предупредить тебя. Берси отправляла к тебе кота шпионить.

— Знаю, — кивнул Верховный шисаи. — Он пока что занят тем, что пытается проверить границы своей клятвы — Ирма скоро будет готова придушить его собственными руками.

Нэм поморщилась:

— Можно без подробностей?

— Как скажешь, — кивнул кот. — Что-то еще?

— Кайно будет мстить.

— На то и расчет.

— Сам, лично. Без охотниц.

— Тем лучше, — криво улыбнулся Райга. — А почему вообще ты решила меня предупредить?

Нэм неопределенно пожала плечом:

— Просто не хочу, чтобы ты умирал.

Райга прыснул смехом.

— Что смешного?! — Нэм подняла на него свирепый и вместе с тем обескураженный взгляд.

— Просто, — повел рукой Райга, подыскивая слово, — просто приятно. Видишь ли, очень мало людей НЕ желают мне смерти.

— Это что же надо сделать всем этим людям? — прищурилась Нэм.

— Иногда достаточно этого, — Райга щелкнул пальцами, и на его ладони взвилось лиловое пламя. — Люди склонны приписывать ужасные вещи тому, чего не понимают, и бояться этого.

— Бояться огня — нормально. Ты что, пожаров не видел? — Нэм невольно отстранилась.

— Это не просто огонь. Потрогай, — шисаи протянул ей руку.

— Ты издеваешься?!

— Нет же, просто потрогай, ты не обожжешься.

— Но люди в таком горят! Я знаю про «священный лиловый пламень»! Я читала об этом! — Нэм отползла по земле и уперлась спиной в ствол дерева.

— Этот огонь подчиняется мне, он ничего тебе не сделает.

— Так не бывает! — Нэм вжалась в кору дерева.

— Ты приходишь ко мне и хочешь моего доверия, но сама ни капли мне не доверяешь, — прищурился Райга.

— Ожоги плохо лечатся! — Нэм убрала руки за спину и судорожно нашарила на поясе еще один нож.

— Ты правда думаешь, что я могу желать твоей крови иболи? — тихо и медленно произнес Райга.

Нэм посмотрела ему в глаза. Серые, как утренняя дымка. Холодные, как лед. С щелочками-зрачками, как у хищного зверя.

Да! Именно так она и думала! Как еще можно было думать, столкнувшись нос к носу с Верховным шисаи?! С тем, кого боится сам Император. Да все они — боятся, а она — нет?!

Но чувствовала Нэм совсем другое.

Зажмурившись, она сунула руку в огонь.

По коже пробежали мурашки.

Нэм с минуту держала руку, сильно зажмурившись, но ничего не происходило. Она осторожно открыла один глаз и посмотрела на руку.

Лиловое пламя переливалось по пальцам и едва слышно потрескивало. Оно плясало, и от каждого всполоха вся рука покрывалась гусиной кожей.

— Не так уж и страшно, — усмехнулся Райга и прилег у ног Нэм.

— Даже приятно, — улыбнулась она.

— Вот и отлично. Поиграй пока, а я вздремну, — он зевнул и, подложив под голову еще теплый бок косули, мгновенно уснул.

Нэм фыркнула и хотела было потрясти его за плечо, но осеклась — одна рука была в огне, а другой было неудобно.

В конце концов, не будет же он спать сутки напролет.

Перекинув лиловое пламя с одной руки на другую, Нэм попробовала его подкинуть и снова поймать. Огонь был на редкость послушным — обычный огонь никогда таким не бывает.

Пламя не перекидывалось на рукава куртки, скользило по шкуродеру и успокаивающе трещало. Как будто оно не было способно причинить вред — просто безобидная игрушка.

Нэм подкинула его и рассекла шкуродером. Одна часть пламени скользнула по ее руке, а другая упала в сырую траву у дерева.

И трава свернулась от жара.

Пламя быстро переползло на дерево, пожирая его — запахло горелой древесиной.

Нэм кинулась было тушить, подняла одной рукой свернутую куртку, как за запястье ее крепко схватили.

— Тише, — произнес Райга спокойно, но Нэм замерла, как вкопанная.

— Оно само, — пробормотала она, глядя, как пламя пожирает дерево живьем.

Райга провел рукой над лиловым пламенем, и оно покорно потухло, оставив после себя только черный обожженный след на траве и древесине.

— Этот огонь подчиняется мне и только мне.

— А меня не трогает, потому что ты попросил? — нервно пробормотала Нэм, возвращая куртку на место.

— Нет, — улыбнулся Райга. — Это же не цепной пес. Просто нужно касаться, тогда огонь считает нас одним целым, и не причиняет вреда.

— А я стряхнула его, и огонь стал… огнем, — хмыкнула Нэм.

— Вот бы мне таких сообразительных шисаи, — протянул Райга.

— А что считается за прикосновение? Твой хвост лежал на моей ноге, если бы я его спихнула — загорелась бы?

Райга кивнул:

— И мне нужно было бы коснуться тебя кожа к коже, а не через одежду, и только потом потушить огонь. Собственно, ты ведь разорвала связь, и мне пришлось схватить тебя, — он перевел взгляд на запястье, которое все еще сжимал. — Ты, наверное, даже не почувствовала жара.

Нэм качнула головой. Все, что она чувствовала — прикосновение на запястье и теплое дыхание на коже.

— А ты всех шисаи так обучаешь? — фыркнула Нэм.

— Нет, — пожал плечами Райга. — Да и какая это учеба? Просто баловство, безобидная игра.

— Как кошки играют с мышками. Безобидная игра, — прищурилась Нэм. — Ты играешь со мной, как кот с куницей.

— Говорят, если сцепить деревенскую кошку с куницей, победителя не будет — они либо убьют друг друга, либо предпочтут не встречаться больше никогда, — Райга посмотрел Нэм в глаза.

— Не воодушевляет…

— Мы оба живы, и видимся уже не первый раз. Пусть это будет третий вариант, — Райга приблизился и убрал пальцем прядь волос с ее лица, мокрую от косульей крови.

— А если я против? — прошептала она, закрывая глаза и вслушиваясь в свое неровное дыхание. — Ты ведь не деревенский кот, а тигролев. А я почти что не куница.

— Я предпочитаю охотиться на птиц, — улыбнулся Райга, скользнув рукой по шее Нэм. — А ты?

— Я убиваю хамелеонов, — усмехнулась Нэм.

И тех, кого прикажут.

— Тогда нам нечего бояться, — Райга смахнул лиловое пламя, и оно исчезло с руки охотницы.

— Я и не боюсь.

— Напрасно. Чувства делают нас уязвимыми, — он коснулся губами ее губ, будто прощупывая границы дозволенного, но на деле — прекрасно их зная.

— Обойдемся без них, — Нэм скользнула руками по шее Райги, притягивая его ближе — буквально на сантиметр.

— Да. Они все только портят.

#26. Опадают звезды перьями

По утрам лес всегда казался слишком живым и слишком громким. Все живое, пробудившись ото сна, пыталось любым способом заявить миру о своем существовании, во всеуслышание прокричать — я дышу, я зачем-то живу еще один день, я для чего-то есть, я кому-то нужен. Даже листва шумела, кроны качались в вышине, застенчиво цепляясь ветками при сильных порывах.

Вокруг Торы едва не звенела тишина. Весь лес шумел вокруг, но рядом с ней замирал, как в присутствии хищника. И каждая зверушка молила «лишь бы она искала не меня». Тора вслушивалась и внюхивалась, рыскала взглядом по лесу.

Райги не было в лагере, но след его уводил в чащу, растворяясь в ней. Тора искала его, смутно чувствуя, что он где-то рядом. Вертела головой, дергала носом.

И нашла его, случайно почувствовав, как источник силы Самсавеила.

Он полулежал, привалившись спиной к дереву. На его бедрах сидела охотница, прилетавшая в лагерь — Нэм, и, положив голову на плечо шисаи, что-то говорила. Райга отвечал, ласково поглаживая девушку по волосам.

Верховный шисаи поднял взгляд и посмотрел Торе прямо в глаза. Он прекрасно видел ее, и наверняка заметил еще до того, как она нашла его.

Тора замерла, как вкопанная.

Что-то глубоко внутри саднило и грызло, зубами цепляясь за нутро. И Тора не могла разобрать, что так больно воет и жжет. Это было странное чувство, совсем не новое, но от этого его не становилось легче разобрать.

Ревность? Нет, ей не хотелось на место Нэм — это были совсем другие объятья, совсем другие поглаживания и совсем другие разговоры. Ненависть к Нэм? Нет, куница была славной девушкой. Обида? На Райгу-то? За него она была рада, искренне.

Зависть? Близко, но все равно нет, мимо.

Одиночество.

Какое-то невыразимое и душераздирающее одиночество.

Тора беззвучно прошептала слова Райги, которые он слишком часто говорил, как будто призывая их хорошенько обдумать — «У тебя есть ты». И Тора повторяла как мантру — «У меня есть я», и предложение за предложением сливались в одно пронзительное.

Для Райги это было опорой — «У меня всегда есть я». Что бы ни случилось, он оставался собой, и он мог о себе позаботиться, это был его образ мыслей.

Тора повторяла его слова дрожащими губами, и стержень внутри нее протяжно гудел.

— У меня есть я. У меня есть только я. У меня всегда есть только я.

Обжигающе горячие слезы скользили по щекам и мерзко стекали по подбородку.

Всегда.

Только я.

Я одна.

***

— Скоро к нам придет госпожа Тора, — Райга коснулся губами виска Нэм. — Я вернусь с ней в лагерь. Ты пойдешь?

— С чего ты решил, что она придет? — Нэм вскинула голову и огляделась.

— Она стоит там недалеко, скоро придет в себя и направится к нам.

— «Придет в себя»? Что с ней? — встревоженно спросила Нэм, возвращая голову на плечо.

— Я не знаю. У нас было одно и то же детство, одна юность и очень похожая молодость. Мы переживали практически одни и те же события, но для нее они были более травмирующими, чем для нас с братом, — с толикой грусти произнес Райга и повел свободным плечом.

— Это как-то связано с тем, что она, — Нэм скорчила неловко-виноватую гримасу и на полтона ниже сказала, — «демонова кошка»?

— Что, прости? — непонимающе насупился Райга.

— Ну… «кумов ребенок»? — еще более неловко пробормотала Нэм. — Нам говорили об этом Магистры. Если у кошек рождаются близнецы, двойня, тройня — то один ребенок нормальный, а другой послан демонами — кумо. Это ведь такое суеверие, да?

Райга вздохнул и прикусил губу, думая, как понятнее это объяснить.

Это было поверьем, да, и распространялось только на кошек. Но все кошки были хоть немного, но связаны с энергией Самсавеила и кумо. И если на примере Химари было совершенно не понятно, как можно считать ребенка кумовым только из-за порядка рождения, то на ее детях это было заметно невооруженным глазом.

— Считается, что если женщина из кошек носит под сердцем больше одного ребенка сразу, то только один из них будет самым обычным котенком. Остальные — тела, захваченные черными кумо, — начал Райга издалека. — И не важно, сколько детей носит кошка, последний будет нормальным, а все до него — кумовы.

— Но это же просто фантазия. Наверное, многим детям из-за этого пришлось несладко, — Нэм покачала головой.

— Видишь ли, это поверье не настолько глупая выдумка, какой кажется. Большинство шисаи — кумовы дети. Иногда они и сами об этом не знают, потому что их близнец умирает еще в утробе, — хмыкнул Райга. — А в нашей семье Тора — самая первая. После нее родился я, а после меня — Тайгон.

Нэм улыбнулась:

— То есть, из вас троих самый нормальный — младший брат?

— Химари носила под сердцем четверых, — нахмурился Райга, — последний ребенок умер в родах. Так что по этой логике мы все демоновы. Но по Торе эта энергия как будто бьет, очень сильно бьет — по психике, по внутреннему Я.

— Насколько я знаю, ваша мать, госпожа Химари, тоже была кумовым первенцем. Вы — дважды кумовы, если так рассудить, — Нэм задумчиво постучала себя пальцем по губам.

— Откуда такие познания о моей семье? — прищурился Райга, глядя на Нэм сверху вниз.

— Мы изучали разные биографии. Вашу троицу в том числе, — пожала плечами Нэм и села поудобнее.

— И что еще ты обо мне знаешь?

— Не сильно много. Твои родители — шисаи Химари и прошлый Верховный шисаи Хайме. Химари была первой дочерью последней императорской семьи белых львов. Хайме — сыном легендарной шисаи Ясинэ, отец неизвестен. Стихийный тип Химари — пламень, Хайме — туман. Ты — как и твоя мать, владеешь огнем. Тайгон, как отец — водой и туманом. Что умеет Тора — не понятно, — Нэм продолжала постукивать пальцем по губам, вспоминая, что еще ей рассказывали. — Кстати, так чем владеет Тора?

Райга пожал плечами:

— Чем-то странным, я не знаю, как это называется. Еще она может управлять кумо, но это по ее словам, мне не доводилось видеть.

Нэм вскинула голову, услышав шаги.

К ним медленно шла Тора, намотав полы темного плаща на предплечье.

— Когда я вижу ее глаза, мне все время кажется, что ей очень больно. И это не физическая боль.

— Мне тоже.

— И ты не можешь ей помочь? — Нэм обеспокоенно посмотрела Райге в глаза. — Ты же ее брат.

— Это ее собственный выбор, она не маленький котенок, чтобы я учил ее жизни.

Нэм печально покачала головой.

***

Райга остался в одних штанах. Остальные вещи и оружие лежали аккуратной стопочкой возле футона Торы. Там уже стояло ведро с лиловой водой и крохотное пустое блюдце. Райга призвал огонь и сбросил с ладони на блюдце.

— Ты уже закончила с Тайгоном? — спросил Верховный шисаи, укладываясь на футоне спинной вверх.

— Да, он ушел тренироваться выше по реке, — Тора села рядом и принялась купать лезвие скальпеля в священном пламени.

— Насколько я помню из писем отца, из-за твоих татуировок разнесло половину храма у моря. Ты уверена, что отпускать Тайгона одного — хорошая идея? — Райга приподнялся на локтях и повернулся к Торе.

— Ты серьезно думаешь, что у Тайгона снесет крышу, как у меня? — Тора изогнула бровь. — Это вообще возможно?

— Тоже верно, — Райга лег обратно и вытянул руки по швам.

Тора перебралась ему на бедра и села на основание хвоста.

— Что именно ты сделала ему, и что будешь делать мне? — Райга поерзал под ней, укладываясь поудобнее, и закрыл глаза.

— Есть татуировки — что-то вроде призыва опыта и сил прошлых воплощений. Они усиливают способности и расширяют возможности, — Тора прочертила ногтями линии вдоль позвоночника брата — две параллельные вдоль хребта и на лопатки, еще по две — на небольшом расстоянии и к плечам, как у херувимов росли крылья.

— И?

— Что «и»? Именно это я на ваших спинах и вырежу. Только по-разному, — Тора намочила морскую губку в воде и, отжав, провела ею по спине Райги. Следом — спирт. После него — снова вода.

— А ты можешь за один раз вытатуировать все?

Тора вздохнула.

— Я-то могу, но будет больнее.

— Как-нибудь переживу.

***

Райга зашипел, стиснув зубы, Тора остановилась и затем медленно пригладила влажный край бинта к растравленной коже. Лиловые ожоги пульсировали под пальцами и неровно переливались. Вплавленная в кожу лиловая пыль только начинала сливаться с плотью.

— Перевязки нужно менять пять-шесть раз в день. Тайгону помогала Ирма, может она и на тебя время найдет. Ну или охотницу свою попроси, — Тора подвернула край бинта и разгладила ладонями складки.

— Она не «моя» охотница. Она охотница Берси, охотница Кайно.

Тора закатила глаза.

— В общем, сам разберись, ты лучше меня знаешь, как нужно ухаживать за подобными ранами.

Райга перетянул на колени вещи и поднял перед собой темно-коричневую кофту. Натянуть ее на себя и перевязать по предплечьям означало отдирать потом бинты вместе с кожей. Не самая лучшая идея.

Полы шатра распахнулись, и внутрь вбежала Ирма. С распушенной шерстью, всклокоченными волосами и хвостом-елочкой.

Увидев Райгу, она облегченно выдохнула и сложилась пополам, крепко держа ладонью правый бок.

— Там ангелы! — махнула она рукой за шатер. — Много!

Райга мгновенно сорвался с футона и, накинув на плечи лиловый хаори, поспешил наружу.

Тора, похватав его и свое оружие — следом.

Сумрачное серое небо было затянуто грозовыми тучами. И в этом черном вареве белым отблескивали четырехкрылые фигуры — слишком сильно их очерчивали короткие вспышки молний, слишком характерным был их полет.

Райга остановился посреди лагеря и, задрав голову, следил за херувимами.

— Я плохо чувствую, что именно ты сделала с моей энергией — это ощущается слишком хаотично, — бросил Райга через плечо. — Можешь дать какие-то инструкции?

— Я? Я?! — поперхнулась Тора, поравнявшись с ним и тоже задрав голову к небу. — Да ты с яблони рухнул?!

Райга перевел на нее ошарашенный взгляд.

Молния расколола небо над их головами.

— Интуитивно, котенок, по наитию! — расхохоталась Тора. — Я понятия не имею, на что ты способен, честно.

— Раздери тебя кумо, — прошипел Райга под нос. — И как ты предлагаешь ангелов встречать?!

Грянул гром.

Тора пожала плечами.

— Я могу призвать кумо, но… — шисаи поморщилась, — но умрут и ангелы, и все наши. Все, кроме меня, и к тому же это займет…

— Плохой план, — отмахнулся Райга, не став даже дослушивать.

— Я могу выровнять твой поток своим. Это уберет хаос, в твоем распоряжении будут твои чистые возможности с татуировками. Но, повторюсь, я не знаю, на что ты способен.

— И ни догадки? — криво ухмыльнулся Райга.

Тора взяла его за руку и крепко сжала ладонь в своей.

— Вдохни и выдохни, ты сам почувствуешь.

Райга подставил лицо тяжелым ледяным каплям дождя, посмотрел на приближающихся ангелов — каких-то пара сотен метров, и закрыл глаза.

Хаотичный поток внутри него остановился, сливаясь с бездонным океаном, непрерывно проходящим через Тору, и потек вновь — с мощью горной реки, разрывающей землю для нового русла.

Райга распахнул глаза и, пошарив рукой в поясе штанов, извлек пояс ритуальных ножей.

Лицо Торы перекосило. Райга усмехнулся.

— Ну вот, ты даже знаешь, что и как с ними делать, — он протянул пояс сестре, и она дрожащей рукой приняла его, продолжая с ужасом смотреть брату в глаза. — Я был готов убить тебя. Будь готова и ты.

— Я…

— Я рассчитываю на тебя.

Тора закрыла рот и кивнула.

Райга порыскал взглядом в поисках брата. Тот спешил навстречу, прижимая к груди катану и лук.

— Тай, береги лес! — скомандовал Райга.

Снова все озарилось белоснежным светом молнии.

Райга поднял руки и, закрыв глаза, попробовал вновь уловить это ощущение мощи, но без помощи Торы.

Наконец-то он понял, нет — почувствовал, в полной мере ощутил, что имела в виду Тора, говоря, что энергия Самсавеила абсолютно везде, ее нет смысла копить, нет смысла концентрировать — ей нужно только позволить. Она действительно была повсюду, такая густая, такая плотная — буквально кожей ощутимая. Как можно было раньше этого не чувствовать. И собственная энергия воспринималась совсем иначе. Даже мыслилось иначе. Нет нужды создавать пламя — просто возьми его из воздуха, зачерпни пригоршню, вдохни полные легкие огня — сделай что угодно и где угодно огнем, воплоти его суть в пламя. Одним лишь взмахом хвоста.

Его энергия всегда принимала форму священного огня. Всепожирающего беспощадного пламени.

А гореть в священном огне могло все, что угодно.

Даже вода.

Даже тонны воды, низвергающиеся с черных небес.

Нужно только позволить, только направить.

Взмахнуть кончиком хвоста, перевернув воду в священный пламень.

Лиловая молния рассекла небо надвое. Грозовое облако наполнилось лиловым дочерна.

Небо рухнуло оземь лиловыми звездами.

***

— Кайно, хватит! — Азура с трудом перекрикивала грохочущее небо. — Шет не оживет! Ты ослеплен местью!

Кайно отмахнулся от нее крылом и нырнул в поток ледяного воздуха под грозовой тучей.

Он уже видел, как мечутся кошки по лагерю, и улыбался от собственного превосходства. Что они могут противопоставить ему?! Для того, чтобы убить своими способностями, им нужно было бы спустить его на землю, но он не собирался этого делать. Мечом издалека не помашешь. Пристрелят? Ха! В него стреляла сама Люцифера, с ней и ее упорством они тягаться просто не в состоянии!

На поляну посреди лагеря выбежал Верховный шисаи — тот самый кот, единственным выражением лица которого было холодное презрение. И его фанатичная жрица тут как тут, куда уж без нее.

Ну пусть ждут, пусть молятся своему богу. Он бросил их точно так же, как и своих херувимов. Он ненавидит их всех одинаково!

Небо рассекла лиловая молния, грозовая туча содрогнулась, ее беременное дождем брюхо пролилось лиловым пламенем.

Огненные капли прочерчивали свой полет, будто сотня стрел — в спину.

Кайно лавировал между ними, приближаясь к лагерю. Нырял в раскаленном потоке, и сам воздух поднимал его, чтобы впечатать в кумово огненное облако.

Пронзительный крик Азуры прозвенел в небе громче грома. Кайно обернулся, и увидел ее — камнем летящую к земле. Внутри все похолодело. И Кайно нырнул следом.

Азура упала и, катаясь по земле, продолжала оглушительно визжать. Кайно приземлился рядом и попытался остановить ее. Огонь охватывал ее постепенно, расползаясь по одному крылу, двум, по руке…

И леденящий душу крик проникал в самую черепную коробку и звенел там эхом, полным боли и отчаяния.

— Азура! — Кайно насилу схватил ее за руку, не понимая, как он может ей помочь.

— Кай…но… — прорыдала она, с ужасом смотря на него, захлебываясь в слезах.

Огонь ринулся вверх по ее руке — Кайно отскочил в последний момент, не дав ему себя задеть.

Азура рухнула и, оглушающе воя, свернулась в горящий комок. Обгорелые крылья опали, обуглилась кожа… а Азура продолжала кричать.

Кайно обессиленно упал на колени, не веря своим глазам. И не сразу почувствовал, как жжет его крыло.

Дернулся, поднимая его.

Как оно сияло! Лиловым беспощадным пламенем!

Заорав, он наступил на него, но огонь и не думал тухнуть, он захватывал перо за пером.

Его не потушить. От него не спастись.

Можно только навсегда отрезать плоть, что горит.

Выхватив нож из-за пояса, Кайно зажал крыло подмышкой и полоснул лезвием.

Зарычал от боли и зажал рот рукой.

Если хочешь жить, вытерпишь все! Хочешь?

Хочешь?!

Наступив на крыло, Кайно сломал его и до хрипа в обожженных легких закричал. Глаза заволокло чернотой.

Наощупь он дорезал крыло у излома и отбросил его от себя.

По рукам лилась горячая кровь, вокруг пылал лес, над головой раздавались крики, полные боли.

Но Кайно больше ничего не чувствовал, рухнув оземь.

Не чувствовал, как меч разрубает второе крыло, тоже объятое огнем.

Не чувствовал, как его хватают под руки.

Не чувствовал, как его уносят.

Он только слышал — пронзительный крик сгорающей заживо Азуры. Вопль, полный боли и нечеловеческого ужаса. Бесконечный крик, сводящий с ума.

***

Райга опустил руки и огляделся. Все его тело била крупная дрожь, будто волны накатывали одна за другой. Медленно проступали краски — захваченным огнем лес, пылающий лагерь. Проявлялись звуки — нечеловеческие крики, один другого громче, пронзительнее, болезненнее.

Он обернулся и встретился взглядом с Торой. Она с тревогой смотрела на него и сжимала два ритуальных ножа в кулаках.

— Ты как? — пробормотала она, облегченно опуская руки.

— Хорошо, пошли, — Райга кивнул на лагерь и снова вернул взгляд небу. Грозовая туча разлилась до последней капли, и по чистому небу отдалялись крылатые фигуры — сдвоенные, строенные.

— Давай ты все потушишь? — тихо прошептала Тора, возвращая ритуальные ножи в пояс.

Райга кивнул и направился вдоль лагеря, призывно вскинув руку. Священное пламя стекалось к нему, оставляя своих жертв — деревья, траву, диких зверей, мертвых ангелов. Уцелел только маленький клочок леса, с которого начал Тайгон до того, как ринулся защищать кошек от священного огня.

Ирма хлопотала над некоторыми шисаи, уже вовсю занимаясь их ожогами. О своих она даже не подумала — предплечье левой руки было буквально черным. Райга провел над ним рукой.

Энергия Самсавеила — это первосила, из которой можно воплотить что угодно. Создать огонь — просто позволить ему быть. Убрать отметины огня — просто позволить им не быть.

Новая кожа затянулась под обрывками кимоно, будто ожога и не было.

Получилось. Просто, как взмахнуть кончиком хвоста.

Райга незаметным усилием позволил ожогам всех вверенных ему шисаи — не быть.

Рана под рукой Ирмы затянулась. Все ожоги исчезли, будто их и не было.

— Потрясающее чувство, — Райга вдохнул полной грудью. — Я никогда не чувствовал себя настолько полно, настолько свободно.

Тора с тревогой смотрела на него, будто ожидая чего-то.

— Все точно хорошо? Тебя очень сильно штормит, твоя энергия не в порядке, — она осторожно коснулась его плеча, будто осаживая. — Это был очень сильный всплеск, он никогда не проходит бесследно.

— Это что-то великолепное. Я позволил туче пролиться огнем и убрал ожоги — просто, без малейших усилий. Так легко, так мощно. Я даже надышаться воздухом не могу!

Тора подошла ближе, обеспокоенно заглядывая ему в глаза.

— Райга, пожалуйста, присядь. Ты не в порядке.

— Я прекрасно все контролирую, и я отлично себя чувствую, — отмахнулся он.

Тора только покачала головой, бережно обнимая его за плечи.

— Успокойся, со мной все в полном порядке, — вздохнул Райга, перехватывая руки Торы.

И рухнул в ее объятья, как подкошенный.

#27. Кровь моя сохранится в веках — и не важно, на чьих она будет руках

В этот день священные жернова стояли нетронутыми. В них не было никакой нужды.

Кошки по первой же просьбе выдали обугленные крылатые тела и помогли завершить начатое, обратив их в прах.

Крылатый жрец двенадцатого храма Самсавеила ссыпал серый пепел умерших в их часы смерти один за другим.

Никаких лиловых сердец. Никаких ритуалов. Никакого кормления мертвыми амфисбен.

Серая служба божьих херувимов с серыми лицами. Серые часы смерти на серых плитах.

Кайно с трудом стоял на ослабших ногах — большая потеря крови плохо на нем сказывалась, и уже третью неделю он не мог восстановиться после боя. Нижние крылья были изувечены, обломки замотаны в серые бинты.

Императора за руку держала глава Охотниц — медведица Берси. Иногда подбадривающе гладила по тыльной стороне ладони большим пальцем — Кайно только сжимал ее руку сильнее и делал глубокий печальный вздох.

Часы мертвых ангелов выставили по алтарю в один ряд. Следом — второй. И несколько часов напоследок.

Херувимов осталось восемьдесят один вместе с самим императором.

Всех остальных уничтожил священный огонь.

А среди кошек не погиб ни один.

— Брат мой ворон, — Семиазас положил руку императору на плечо, и тот нехотя повернулся к нему.

— Ты опять со своими советами, советник? — скривив губы, спросил Кайно.

— Я обязан призвать тебя к мудрости. Не как брата, не как херувима, но как императора, как правителя, — Семиазас дождался, когда жрец уйдет вместе со своими помощниками, оставив в храме только херувимов и охотницу.

Кайно в ответ только коротко хмыкнул и кивнул — продолжай.

— Мы умираем, — Семиазас обвел рукой ряды часов смерти. — Мы умираем из-за тебя, Каин. Из-за гордыни, застилающей тебе глаза. СперваШет, теперь наша драгоценная Азура и пара десятков наших братьев и сестер. Так продолжаться дальше не может! Мы же все погибнем по твоей вине, все до единого! Дай кошкам то, что они просят, тебе ведь это ничего не стоит.

— Нет! — отмахнулся Кайно, будто отрубил наотмашь.

— Мы не победим их, неужели ты не понял? — взмолился Семиазас. — Пожалуйста, измени свое решение, им ведь большего не нужно — какие-то крылья, которые тебе самому не сдались! — советник махнул рукой в сторону Райского сада. — Война с кошками не сделает тебя великим. Только мир с ними позволит тебе править долго и счастливо.

— Нет! НЕТ! — взревел Кайно, хватая брата за грудки. — Моя статуя будет стоять на кладбище при моей жизни! Как Люцифера! Как Феликс! Я такой же, как они!

— Нет, брат, — Семиазас поджал губы, придерживая руки Кайно. — Пойми, Самсавеил не вернется, если узнает про статую тебя, он не полюбит тебя как сына за твое величие, он никогда…

Слова смазало отточенным ударом в нос. Брызнула алая кровь — на черную форму, на серые плиты.

— Ты никогда и ничем не сможешь заслужить даже капельку его любви и участия, — Семиазас сплюнул под ноги и вытер рукавом кровь.

Следующий удар пришелся в челюсть.

И никто не повис на локте, жалобно причитая и умоляя смилостивится.

Только серые часы смерти Азуры как будто «смотрели» с немым укором.

Кайно опустил сжатые кулаки, за локоть тут же подхватила Берси.

— Мы должны показать кошкам их место, — прошипел сквозь зубы Император. — Нельзя спускать убийство священных херувимов и покушение на мою жизнь.

— Мы не священные, Каин, — покачал головой Семиазас и пошевелил рукой ноющую челюсть. — И это мы покусились на их жизни, они защищались от нас, как могли.

— Ты, видимо, на их стороне, — зло прорычал Кайно.

— Знаешь, брат, я не на их стороне. Но и не на твоей, — достав из нагрудного кармана платок, Семиазас вытер кровь с лица.

— Тогда проваливай. Сегодня уже не важно, потерял ли я двадцать шесть херувимов или двадцать семь. Одним больше, одним меньше, лишь бы не было предателей за моей спиной, — Кайно презрительно посмотрел на брата сверху вниз.

— Я не один считаю, что ты не прав. И тебе придется с этим смириться.

— Ха! И кто еще думает, как ты? — Кайно обернулся к херувимам, стоящим за его спиной.

Одна за другой поднимались руки. Десять, двадцать, сорок…

Кайно с вызовом посмотрел на Берси:

— А ты?! Тоже думаешь, что кошки правы?!

Медведица замотала головой.

— Ну хоть ты меня понимаешь, — облегченно выдохнул Кайно и сжал ее руку в своей.

— Мы уходим, Кайно. Мы хотим жить в мире… кумо… мы просто хотим жить! А ты нас всех в часы смерти сведешь, и от нас даже сердца не останется — только пепел!

— Проваливай, предатель! — закричал Император. — И таких же подонков своих забирай! Бегите пресмыкаться перед кошками и лапы им лобызать!

— Мы покинем империю, мы улетим за океан, за Нойко. За миром и жизнью без твоей войны за любовь отца. В этом нет никакого смысла, только боль, — Семиазас покачал головой и, развернувшись, направился к выходу. — Прощай, брат.

— Не брат ты мне больше.

***

В старом волчьем шатре пахло звериным потом, кровью и лекарственными травами. Запах косульего бульона смешивался с этими ароматами, растворяясь в нем.

— Питание Ирмы оставляет желать лучшего. Когда меня начнут кормить по-человечески? — простонал Райга, заглядывая в миску Нэм. Там плавало мясо! И немного овощей. Но мясо — косулье ребрышко, нежное, сочное, м-м-м…

— Она медик, ей виднее, — Нэм на всякий случай отодвинулась дальше по кровати.

— Я тоже медик, и я хочу мяса! — незлобно огрызнулся Райга.

— Ты только второй день как пришел в себя, — Нэм отхлебнула бульон и довольно улыбнулась — кошки умели вкусно готовить, не хватало только галет коробочку.

Райга, вмиг помрачнев, уставился в содержимое своей миски.

— И это очень плохо. Я и подумать не мог, что заплачу за огненный дождь так дорого, — мотнул он головой и пригубил горячий суп — в его руках он и не думал остывать.

— Тора сказала, ты почти что умер.

Райга молча кивнул. Почти что — буквально на волосок от смерти. И каких-то три недели вместо почти года. И все равно — много! Непозволительно дорого. А если бы этого огненного дождя не хватило? Если бы пришлось сражаться дальше, а он — без создания на земле. Будь противником Самсавеил, а не его дети, все кончилось бы быстро и навсегда. Нельзя допустить подобное, просто нельзя! В следующий раз все может закончиться плохо, и наверняка так закончится — нельзя одну свечу сжечь дважды.

— Жалко было бы отдать свою жизнь за дождик, — горько усмехнулся Райга.

— А за что не жалко? — Нэм забралась с ногами на постель и повертела головой в поисках опоры.

Райга согнул лапы, и Нэм села, опершись о них спиной.

— Ни за что, — хмыкнул Верховный шисаи. — Нет ничего, за что я отдал бы жизнь. Зачем это что-то мне мертвому?

Охотница озадаченно уставилась в свой суп.

— И никого? — тихо спросила она. — Нет никого, за кого бы ты отдал жизнь?

— Нет. Никого, — мотнул головой Райга.

— Нет ни идеи, ни человека…

— …заслуживающих моей смерти? Ты так хотела спросить? — Райга прищурился, смотря на нее поверх миски. — Ответ — нет.

Нэм поджала губы и уткнулась в них краем миски. В горло не лезло, хоть вылей. И вроде она ждала другого ответа от него… Или все же — именно этого?

— А ты? — Райга пошевелил лапой, отвлекая ее. — Ты бы отдала жизнь за что-то или кого-то? И что это, кто это, заслуживающий твоей смерти?

Охотница отняла миску от губ и провела большими пальцами по ее краю. Раньше ответ на этот вопрос был прост. И наивен. А сейчас там внутри был один лишь непонятный хаос.

— Я всегда думала, что да. Что что-то такое есть, должно быть, — Нэм облизнула губы, снова вернулся вкус бульона из косули. — Но сейчас я не знаю. Я могу рисковать жизнью, мне не привыкать. Но я никогда всерьез не воспринимала, что я действительно могу погибнуть. И что эта смерть будет «за что-то», «за кого-то».

Райга косо улыбнулся. Вот уж действительно, те, у кого всего одна жизнь, вольно или невольно видят эту жизнь по-другому. Через призму единственной смерти, один раз и навсегда. Кошки подходили к этому проще. А некоторые — еще проще.

— Тора отдала три свои жизни за Тайгона, — вспоминая, Райгаповертел полупустую миску в руках. — Так легко, не колеблясь ни мгновения! Меня тогда это чудовищно потрясло. Я даже чужие жизни обменять не готов, не то что свои… А для нее было что-то важнее, чем коптить это небо. Меня это пугает и восхищает.

Нэм подсела чуть ближе:

— Хотелось бы знать подробности…

— Из меня отвратный рассказчик, — поморщился Райга. Те же лекции лучше давались Тайгону. — Вот только Тора вообще не любит говорить о своей жизни, своих чувствах. «Перемели свое горе внутри» — ее вечный девиз.

— Это же больно, — Нэм едва не пролила суп, но тут же спохватилась, прижав миску к груди.

— Это дает ей силы. Это уничтожает ее, — пожал плечами шисаи. — Тайгон верит, что она изменится, что она сможет хотя бы делиться этим, а не просто выть, как пойманная в капкан львица.

— А ты?

— А я думаю, что эта львица отгрызет себе лапу и умрет от потери крови, — болезненно скривился Райга, глядя в сторону.

— И тебе ее ни капельки не жаль?! — недоверчиво протянула Нэм.

— Нет. Мне никого не жаль. Никогда и никого, — хмыкнул Райга и поднял на нее глаза. Все такие же холодные — цвета льда. Все такие же циничные и прагматичные. — Однажды наступит день, когда Тора сделает все, чем она так яростно горит. Она станет свободной, она станет собой. Она как раз из тех, у кого есть много вещей, заслуживающих ее смерти. Надеюсь, к моменту своей свободы она будет еще жива.

Нэм печально вздохнула.

— А твой брат, Тайгон? Он такой же, как ты?

— Нет, — тепло улыбнулся Райга. — Он моя противоположность. Вода против огня. Он сама доброта, само участие и само понимание. Тихое безмолвное принятие глубиной в бесконечность. Я завидую его мудрости и корю его за смирение — оно в нем определенно лишнее.

Набрав в грудь побольше воздуха, Нэм залпом выпила весь оставшийся бульон и принялась за мясо.

Еда здорово отвлекала от мыслей.

От одной единственной мысли — правда ли есть хоть что-то, хоть кто-то, заслуживающий ее смерти.

***

Шатер после проветривания потерял все свои запахи, и теперь заново ими пропитывался. Звериный пот и бесконечное море трав, подвешенных к самому верху. Все это пахло до вкуса. Горчило, вязало язык и размазывалось по небу.

Тщательно отжав травы через льняное полотно, Тора выкинула их в корзину. Оставшийся отвар отдавал чем-то железным на запах и красил стенки миски. Но это ерунда.

Взяв еще одну, такую же, миску, Тора отнесла обе за ширму к Винсенту.

Рыжий кот уже мог самостоятельно сидеть и иногда — даже ходить, когда у Ирмы было время на прогулки. Он и сам пытался ходить, лишь бы немного облегчить труды любимой кошки, лишь бы немного ее порадовать.

— Поможешь? — усмехнулась Тора, застав Винсента сидящим и уже готовым к чему угодно — он едва не ерзал.

— Конечно! Что делать?

Тора передала ему обе миски, и в одну из них налила тягучую лиловую субстанцию.

Винс тут же задергал носом, принюхиваясь. Ничем не пахло.

— Переливай из одной в другую, пока не станет однородным. Мед должен полностью раствориться.

— Это мед?! — недоверчиво дернул носом кот. — Мед же другого цвета! И пахнет обычно.

— Раньше такого меда было больше, сейчас его почти не достать — пчелы перестали летать к заброшенному алтарю в округе пчел. Мне пришлось дикий искать.

— Ого, — только и смог ответить Винс, переливая отвар в миску с медом. Руки слушались его еще неохотно, иногда их пробивала судорога. Но он как будто этого не замечал.

Тора кивнула — отлично, Винсента нужно чем-то занять, ощущение собственной полезности и нужности творит чудеса.

— А что здесь, кроме меда? — Винс принюхивается, пытаясь разобрать составляющие.

— Это для Райги питье. Три недели в лихорадочном бреду и огненный дождь сильно ударили по его телу. Суставы болят, позвоночник отдает в голове до звездочек, — пожала плечами Тора. — Там еще для компрессов травы, но они легко смешиваются.

— Может, ему нужно приготовить обезболивающих? Я знаю несколько вариантов, — как бы невзначай обронил кот.

— Нет, — мотнула головой Тора. — Ему не нужно. Да и еще недельку, и он полностью восстановится.

Винсент понуро опустил голову, продолжая переливать отвар из одной миски в другую.

— Но обезболивающие нужны всегда, этим ты очень выручишь Ирму, — как будто по секрету сказал Тора.

Винсент тут же просиял.

— Я перед ней в неоплатном долгу, это ведь она меня вылечила, — тепло улыбнулся рыжий кот.

«Но это же Райга тебя вылечил» — чуть было не сказала Тора, но вовремя прикусила язык. Райга запретил это говорить.

— Да, она молодец, — кивнула Тора.

— Кто молодец? — полы шатра распахнулись, Ирма прошла бочком, держа перед грудью корзину с травами.

— Айлив! — нашлась Тора. — Вон сколько лекарственных трав тебе собрала.

— Она еще каким-то образом охотиться успевает, представляешь? — хмыкнула Ирма, ставя корзину на стол.

— Да, способная девочка, — кивнула Тора, забирая миски с отваром из рук Винсента.

Чтобы он был чем-то занят, отдала бинты и большую миску с давно остывшим отваром — замачивать.

Ирма села за стол и принялась перебирать травы, складывая их по отдельным кучкам.

— Если ты здесь, то кто тогда с Райгой? Я видела Тайгона за тренировками шисаи, — хмуро глянула на Тору Ирма.

— Нэм.

— Та девушка, охотница? — в ужасе вскинула брови Ирма. — Она же служит херувимам! Ее нельзя с ним оставлять!

Ирма вскочила, собираясь взять дежурство на себя — травы подождут, но Тора придержала ее за локоть.

— Если бы ей дали задание убить его, она бы это уже сделала, — скривилась Тора. — К тому же она развлекает его болтовней и кормит. Чем больше он занят, тем меньше он сует свой нос во все подряд.

Ирма усмехнулась и покачала головой:

— Я бы все равно не доверяла этой охотнице. Сегодня ей не нужна его смерть, а завтра она охотится не на хамелеонов, а на кошек!

— Ну и пусть себе охотится. Попробует навредить Райге — я убью ее, — Тора с силой встряхнула сухие бинты.

Ирма вздрогнула.

— На самом деле нет. Мне она нравится, — невольно улыбнулась Тора и отдала бинты Винсу. — Но вот Райга ей точно не простит и вскроет ей горлышко одним легким движением когтя.

Ирма передернула плечами:

— Никак не привыкну, что в вашей семье действует правило «нет человека — нет проблемы». Это как-то… дико!

— Наверное, — пожала плечами Тора. — Просто нас растила беглая императорская принцесса и тайный сын легендарной шисаи.

— А меня — конюх и повитуха, — вздохнула Ирма.

— Ну, повитуха точно умеет обращаться с маленькими детьми, а конюх учит лошадей и ухаживает за ними. Это определенно лучше, чем растить детей в постоянном страхе за свою и их жизни, в постоянном бегстве от себя и других.

Ирма в голос рассмеялась.

— Нет, серьезно! Вот чему тебя научил отец? Самой первый его взрослый урок?

Ирма задумчиво повертела веточку в руке:

— Кормить лошадь? Мыть копыта? Верхом держаться? Что-то из этого.

Тора кивнула:

— А меня отец научил катану точить.

— А мама? Моя научила меня пеленать и показала, какими травами опрелости убирать.

Тора улыбнулась, вспоминая радостные детские деньки:

— Мама научила меня убивать мышей вилкой.

Ирма повернула к ней круглые, как блюдца, глаза.

— Шутка! — Тора выставила перед собой руки. — На самом деле мама научила меня волосы заплетать и в полный боевой комплект ее облачать.

— А я купилась, как маленькая девочка! — всплеснула руками Ирма.

— Ага! — рассмеялась Тора. — Мыши были потом.

Винс подавился смехом и едва не расплескал вверенный ему отвар по постели:

— А мои были врачами. Меня учили травы различать, сушить и толочь их.

— Вот видишь, мы выросли именно такими, потому что нас так и растили. Ничего особенного. Нас с братьями как будто готовили к войне, и в этом нет ничего удивительного — родители были на войне, и не на одной.

— Мои — тоже были… Но меня никто не учил быть… «убийцей», — покачала головой Ирма. — хотя меня всегда восхищали шисаи и куно, я хотела быть похожей на них…

— А меня учили. И при этом не хотели, чтобы я была похожей на них. Они воевали в первых рядах, на первых ролях, они на своей шкуре испытали все прелести войны. Они не хотели, чтобы мы испытали то же. И в то же время хотели, чтобы мы на их месте были более подготовленными. Что перевесило — сама видишь, — развела она руками.

— Это ужасно. Прости, но правда же, — грустно вздохнула Ирма. — Не обижайся, ты хорошая шисаи, но мне кажется это таким неправильным, таким травмирующим.

— Никаких обид, ты права, — горько улыбнулась Тора.

— Надеюсь, мы помиримся с ангелами. Так не хочется этой войны.

— Еще есть Самсавеил. И сладить с ним будет сложнее, чем с его детками.

Ирма непонимающе нахмурилась.

— Не бери в голову.

#28. На изломе времен все решенья просты

Стоило отдать должное опыту Ирмы и знаниям Тора — прописанная медичкой диета и хорошо подобранные Торой травы помогли восстановиться быстрее. Их стараниями Райга смог вернуться к тренировкам на четвертые сутки, а на пятые чувствовал себя таким же, как раньше.

Будь сам Райга на их месте, не стал бы так возиться. Какой в этом смысл? Сократить срок восстановления на неделю — сущая ерунда, есть вещи важнее. Но они мыслили иначе. Так… по-женски.

Они столько сил потратили на лечение всех — по словам Тайгона они даже херувимам помогали — тем, которых не уничтожило огнем сразу. Они заслуживали отдыха. Но не имели на него даже права, даже шанса.

Казалось, даже воздух дрожал в ожидании крови — чьей-то смерти, чьей-то победы.

Все ощущали это, все понимали. Но чего ждать и когда — оставалось загадкой.

И каждый коротал это напряженное ожидание по-своему.

Райга — стрелял.

С самого рассвета, в полном одиночестве — наедине с мишенями и крикливыми птицами.

Вытащив из колчана на бедре стрелу, он заложил ее на полочку лука и растянулся.

Мышцы по одной переняли и подхватили на себя нагрузку. Руки, плечи, лопатки, спина.

Изрезанная татуировками спина отзывалась томлением на каждое напряжение, на каждый выстрел. И казалось, что стоит только взмахнуть самой кисточкой хвоста, как мощь всего сущего снова захлестнет его. Поглотит, растворит в себе, оставив лишь его железную волю на самой поверхности.

Райга медленно выдохнул и задержал дыхание. Самый кончик стрелы перестал колебаться так сильно. Нужно только поймать мгновение. Единственно верный миг.

От кисточки хвоста вверх до самого затылка прокатилась горячая волна. И только позволь, только спусти с поводка — стрела загорится огнем. Или же просто выстрелии, опустив руки, разреши — она загорится в полете.

Просто позволь себе черпать из источника безграничной силы, как это делает Самсавеил. Как это делает Тора.

А потом заплати за это еще раз. Последний раз.

Но с этой мощью за лопатками можно тягаться с самим Самсавеилом.

Вот только заслуживает ли победа над ним его, Райги, смерти?

Ничто не заслуживает.

Нужен другой путь.

И запасной план.

Но сперва — Кайно.

Или после — он. Вдруг простая смерть перечеркнет все, и война с крылатым императором больше не будет иметь смысла? Какое дело мертвому до обиженного птенчика?

Райга выпустил тетиву, позволив стреле, наконец, улететь в центр набитой соломой мишени.

Взял следующую стрелу и, прицелившись, поднял взгляд поверх тюка.

В серой утренней дымке едва различимо отсвечивали такие же серые силуэты. Крылатые.

Райга сложил лук, вернул стрелу в колчан и прищурился, разглядывая пока еще далекие фигуры. Они определенно направлялись к лагерю шисаи. И было в их полете что-то спокойное, уверенное. Среди крылатых не было Кайно — его дерганный полет всегда выбивался.

Но было и что-то еще — что-то настолько белоснежное, что сияло, будто осколок зеркала в солнечных лучах.

Хмыкнув, Райга перекинул лук через плечо и пошел навстречу — на поляну у реки, куда как раз удобно было бы приземлиться гостям для переговоров.

Тора едва не налетела на него из-за шатра по дороге.

— Там… — взмахнула она рукой.

— Я видел, — остановил ее Райга.

— Подстраховать тебя снова? — участливо спросила шисаи, пойдя следом.

— Обойдусь без твоей страховки и без татуировок, — ухмыльнулся Райга.

А получится ли?

Раньше же как-то получалось. Раньше все получалось без татуировок.

У Хайме получалось. У Химари получалось!

Если Химари смогла практически победить ангелов без единой татуировки, то какого кумо это не может получиться у него самого?! В конце концов, все решает не энергия Самсавеила, нет!

У тебя есть все необходимое оружие.

Всегда.

У тебя есть ты.

***

На поляну у реки первым ступил Семиазас. Наряд советника уже успел смениться удобной формой ангелов. И, пожалуй, изменился взгляд. Как будто радужка впитала в себя печаль до последней капли.

После него приземлилась пара ангелов, между собой несшие связанные крылья. Огромные, мощные, лилово-белые.

Райга хмыкнул, задержав на них взгляд. Узнал.

— Могу предложить место у костра, — кивнул на шатры Верховный шисаи. — Раз уж вы пришли с мирными переговорами.

— Мы торопимся, — отсек рукой Семиазас. — И мы сыты.

— Тогда слушаю.

Семиазас украдкой посмотрел в сторону ангельского града и печально вздохнул. И как бы сильно он ни торопился, ему нужно было объясниться.

— Меня воспитывала Люцифера. И она очень многому меня научила. Например, тому, что если тебя просят об услуге — подумай, хочешь ли ты отказать. Правда ли тебе хочется оставить просящего ни с чем.

Райга усмехнулся и тоже посмотрел в сторону ангельского града.

— Я делаю это не потому, что хочу твоей победы или желаю брату зла. Я делаю это потому, что это все, что я могу сделать. Я помог ему, чем сумел. А помочь тебе я могу только этим, — Семиазас рукой указал на связанные крылья. — Все, что осталось от Самсавеила в Райском саду.

— Надо полагать, взамен тебе нужна ответная услуга. Не убивать Кайно? Помириться с ним? — прищурился Райга.

Семиазас медленно качнул головой:

— Мне ничего не нужно.

— Может быть нужно будет потом?

Семиазас снова качнул головой:

— Мы покидаем этот остров и летим туда, куда уплыл Нойко. Нас не будет связывать с этим «Лепрозорием», как его называла Люцифера, больше ничего. И мне ничего от тебя не нужно — ни сейчас, ни когда-либо еще.

Райга удивленно вскинул брови.

— Считай это чем захочешь. Актом доброй воли, моей слабостью, мне все равно. Я сделал это потому, что не мог иначе.

— Отчего же? — тихо спросил Райга, не надеясь на ответ.

Но херувим все равно ответил, помедлив с пару мгновений:

— Твоя сестра помогла всей империи, ей за это никто даже «спасибо» не сказал. Ты пришел к нам, не претендуя на трон. Ты попросил об услуге, выполнить которую нам не стоило ничего. Ты не просил ни привилегий, ни денег, ни рабочих рук. Ты просил о помощи, — херувим посмотрел Райге в глаза и печально улыбнулся. — Тебе ведь эти крылья нужны не чтобы причинить всем вред. Есть что-то еще, кроме Кайно, что-то, что тревожит тебя сильнее. Что-то, что гнетет тебя настолько, что ты пришел к императору, недолюбливающему тебя. Ты пришел просить о помощи врага. Я не так обучен, чтобы не заметить это. Я не так воспитан, чтобы проигнорировать это.

Райга горько улыбнулся.

— Удачи тебе, кот, — Семиазас протянул руку.

— Спасибо тебе, паучий ворон, — Райга благодарно пожал ее.

***

Нэм катала по дубовому столу лучное кольцо. Ожидание в комнате командиров отрядов растягивалось в бесконечность.

Окна были распахнуты настежь, но воздух как будто отказывался шевелиться, и в помещении стояла духота.

Остальные командиры коротали время по-своему. Одна, волчица, листала библиотечную книгу и заламывала уголки интересных страниц. Другой, из скорпионов, натирал комплект метательных ножей до блеска. Третья, зайчиха, увлеченно рассказывала соседке подробности своего пребывания в округе Осьминогов.

Все были чем-то заняты, а Нэм вертела старое кольцо, ногтем прочерчивая спил под тетиву и шероховатые насечки. Когда-то на кольце отмечались убитые хамелеоны, пока кольцо не перестало вмещать их число. Берингард предлагал выковать новое, но Нэм боялась потерять ту тонкую ниточку, по-настоящему связывающую ее с Алисой. Ни меч, ни нож не давали этого ощущения — они были просто символами, просто оружием, вверенным палачу. А это кольцо было личным подарком. Когда треснуло старое, костяное кольцо, генерал отдала это — свое личное. Нэм никогда не видела, чтобы Алиса стреляла из лука, да и кольцо было практически нетронутым, но память как будто хранила все воспоминания об Алисе в кольце.

Дверь распахнулась, впуская главу охотниц. Берси, взвинченная после совещания с вассалами округов и Кайно, села в кресло и ударила кулаком по столу.

— Этот кумов волчара отказывается противостоять кошкам, — прорычала она. — И приказ императора он считает «приказом к добровольной смерти».

— Он вассал округа, где кошки живут, он и так передает нам все, что узнает о каждом их шаге, — заступилась было волчица, но, встретившись с Берси взглядом, прижала уши.

— Он больше не вассал, — оскалилась Берси.

— Но мы не можем просто взять и прийти в лагерь кошек, это шисаи в конце концов, — фыркнула генета. — А на место погибших херувимов лично мне не хочется.

— Атаковать их в лоб — бессмысленно, — скорпион подкинул нож, и тот воткнулся в деревянное полотно стола. — Может отравить им воду?

— Ты не отравишь целую реку, — скривилась Берси. — Но атаковать их напрямую действительно глупо, тут я полностью солидарна с тобой.

— А есть вообще вариант без кровопролитной войны? — пробурчала Нэм, надевая кольцо на большой палец так, чтобы закрывал ногтевую пластину — будто коготь дикого зверя.

В повисшей тишине было слышно только прерывистое дыхание волчицы, глубокое и тяжелое — медведицы и едва слышное — всех остальных.

— Есть, — медленно сказала Бери, глядя Нэм прямо в глаза.

Охотница непонимающе насупилась.

— У всех есть слабости, — тихо проговорила Глава Охотниц. — Даже у великих.

— У Райги-то? — Нэм хмыкнула и крутанула кольцо на пальце, возвращая его, как должно быть — длинной пластиной на подушечку пальца. — Он всегда начеку, всегда наготове, а его оружие — пламя — при нем абсолютно всегда. Его нельзя застать врасплох.

Медведица криво улыбнулась:

— Все мужчины теряют бдительность в постели.

— Не этот.

— Похвально, что всю нужную разведку ты уже провела, — прищурилась Берси. — Тебе нужен будет твой отряд?

Нэм сжала пальцы в кулак, и сточенный край кольца больно впился в кожу.

— О чем ты? — тихо спросила она, смотря Главе Охотниц в каре-черные усмехающиеся глаза.

— Райга должен быть мертв. И ты единственная, кто может подобраться к нему настолько близко. Ты единственная, кто уже подобрался. Разве это не входило в твои планы? — удивленно вскинула брови Берси. И Нэм прекрасно знала, сколько искренности в этом удивлении — ровным счетом нисколько.

Нэм скрипнула зубами.

— Ты убила столько хамелеонов, — сладко, будто сдобрив медом, протянула Берси. — Ты всех сама нашла — самая лучшая ищейка. Сама вывела на чистую воду, обвела вокруг пальца, как оленят. Неужели какой-то кот тебе не по зубам?

Охотница медленно выдохнула, приказывая самой себе успокоиться.

— А может ты вовсе не верная слуга его Императорского Величества? — Берси склонила голову на бок. — Но я ни за что не поверю в такое! Верно же я понимаю, ты специально подбиралась к Верховному шисаи, чтобы порадовать нашего священного херувима легкой победой? Иначе зачем тебе проводить столько времени с нашим врагом?

Нэм встала из-за стола и оперлась на ладони, чтобы спрятать невольную дрожь:

— Верно, мой командир.

— Я же знаю, ты верная и честная охотница, ты в моих глазах — самая лучшая, — улыбнулась Берси. — Ты была моим примером, и я знаю, что ты ратуешь за империю, которая дала тебе дом и семью, даже больше, чем я. У меня есть отец, а у тебя — только мы.

Нэм лишь дерганно кивнула.

— Так что, тебе нужен отряд?

Охотница мотнула головой и, помедлив, добавила:

— Они только привлекут лишнее внимание и будут мешать.

— Не вопрос, тебе виднее, — развела руками Глава Охотниц. — Можешь приступать.

Нэм кивнула и обошла стол. Берси схватила ее за руку, как только она поравнялась с ее стулом.

— Ты мне как сестра, Нэм, — тепло улыбнулась она. — А Берингарду — как дочь. И я рада, что ты выбираешь нас.

Нэм дернула уголком губ, пытаясь выдавить из себя хотя бы подобие улыбки.

Берси встала из-за стола и обняла Нэм, прижимая к груди.

— Береги себя, пожалуйста! Я знаю, он очень опасен! Я не хочу тебя терять… Пожалуйста… — тихо проговорила она на ухо.

Нэм неловко обняла ее в ответ и погладила по лопаткам поверх кольчуги.

— Ты — моя семья, Нэм. Прости, что давила. Я просто очень боюсь все потерять. Если я потеряю Кайно, папу и тебя — я не выдержу… Мы должны победить. Другого выбора нет, понимаешь? — с надрывом шептала мишка.

Нэм нервно кивнула.

— Спасибо тебе, сестра, — Берси поцеловала ее в щеку и отпустила.

На немых ногах Нэм вышла из комнаты совещаний и, привалившись к захлопнувшейся двери спиной, беззвучно провыла сквозь зубы.

До боли сжала кулаки и закусила губу.

Угомонись!

Успокойся!

Будь здесь Алиса, отхлестала бы по щекам. И снова и снова ожгла бы словами сильнее крапивной плети.

У Охотниц нет жалости! Нет сомнений! Нет сожалений! Охотница не плачет! Она не дает жалкой совести себя грызть! Командир отряда Охотниц перед своим отрядом всегда права! Каждое решение, принятое Главой Охотниц — верное! Каждая жертва — не напрасна!

Совести нет.

Сожалений нет.

Страха нет.

Боли нет.

Нет права на эти чувства.

Нет права на эмоции.

И права выбирать — тоже нет.

***

Райга сидел на краю кровати и смотрел на белоснежные крылья, раскрытые веером. Четыре огромных мощных крыла пульсировали светом, будто в них билось сердце, сотканное из лиловых звезд.

Они изредка шевелились, словно живые.

Они и были живыми.

Райга уже вскрыл скальпелем одно из них. Распорол прямо вдоль артерии. Брызнула ало-лиловая кровь. Горячая, отдающая железом. Настоящая кровь, не мираж.

Затем рана затянулась, оставив после себя тоненький белесый след. Среди сотен таких же росчерков. Райга был явно не первый, кто вздумал резать крылья.

Место спила костей и мяса было затянуто пленкой, не кожей даже. Как будто крылья готовы были в любой момент стать частью хозяина, слиться с ним, вернуться к нему.

Райга смотрела на них сверху вниз, подобрав лапы и вертя в пальцах скальпель. А крылья — жили.

Они были даже слишком живыми.

Шевелились перья, едва слышно шурша опахалом. Под кожей напрягались мышцы — крылья подрагивали, будто пытаясь улечься поудобнее на холодной земле.

Они не просто были частью своего господина. Они и были Им.

Убей его — он воплотится в них. Он уже в них воплощен, во всех обрубках своего тела.

И лишь бы их было всего четыре — два верхних крыла и два средних.

И ни единым больше.

Чувствует ли он то же, что и крылья?

Они слишком долго были одним целым, это очевидно.

Райга слез с кровати и, сев на волчью шкуру, скальпелем отогнул ряд перьев, обнажая бледную кожу. Вскользь царапнул лезвием — след так и остался, как на обычной коже. Будто только появление крови провоцировало регенерацию.

Райга сделал надрез на самом кончике крыла. Выступила кровь, но рана затянулась не сразу.

Хмыкнув, он пересел поближе к основанию крыла и полоснул скальпелем вдоль вены. Хлынула кровь, рана тут же затянулась полупрозрачной пленкой, а потом — более светлой кожей.

Поднявшись, Верховный шисаи направился к своему столу и достал из шкафчика железную миску с тонкими крючьями и узкими скальпелями. Вернувшись с ними, щелкнул пальцами, призывая пламя. И тут же смахнул его. Плоть Всемогущего определенно игнорировала любую заразу.

Сделав надрез у сустава, Райга тут же раскрыл его крючьями и растянул. Пленка начала образовываться, но Верховный шисаи рассек и ее. И новую. И следующую.

Он раздвигал мышечные волокна одно за другим, мешая регенерации и раскрывая рану все сильнее, все глубже.

Пока не добрался до нервного волокна.

И перерезал.

Намотал один его конец на крюк и оттянул.

А теперь?

Снова пересел к кисти крыла и снова сделал надрез.

Кровь сочилась на землю, даже не думая останавливаться.

Как будто крыло не знало, что ранено.

Райга по одному убрал все крючья и зажимы. Затянулась рана на суставе, а следом — и на кисти крыла.

Нервная проводимость была определяющей.

Если нервы не задеты — рана затягивалась как можно быстрее. Но если их травмировать — вся регенерация превращается в гонку — что произойдет быстрее — соединятся нервы или вытечет кровь. И вряд ли с кровью хоть какие-то проблемы вообще были возможны.

Почесав бровь, Райга сел у спинки кровати и облокотился о нее.

Вряд ли регенерация подчинялась разуму, слишком уж самостоятельными были крылья. Вопрос всего лишь в нервах. Не более. Не менее.

Колокольчик у шатра зазвенел, отвлекая.

— Войди! — бросил Райга через плечо.

В шатер осторожно, будто крадучись, проскользнула Ирма.

Она неловко заломила кисти рук и закусила губу.

— Я, наверное, совсем не вовремя, но…

— Говори быстрее, — поморщился Райга.

— Тут такое дело… я провела тот ритуал с шисаи. Все, как вы говорили — клятва, пара капель крови, — медленно проговорила она, будто боясь собственных слов. — А потом занялась последней новой шисаи, взяла в арсенале комплект ритуальных ножей…

— К сути! — рявкнул Райга.

— Я использовала последний комплект, господин, — выпалила она на одном дыхании.

— Отлично, все в сборе, — выдохнув, отозвался Райга.

— Нет, вы не поняли, господин, — скорчила неловкую гримасу медичка.

— Айлив не проходила ритуал! — одновременно произнесли они вдвоем.

— Нас тридцать четыре шисаи, господин…

#29. Вкус победы — это вкус чьей-то боли

Колокольчик медленно качнулся и приглушенно прозвенел. Будто сломанный.

В шатер бесшумно вошла Айлив. Машинально вытерла лапы о волчью шкуру и осталась стоять на пороге, опустив голову. Спохватившись, скинула с плеча колчан и лук и бережно сложила их у входа.

Потрепанная сумка качнулась следом, едва не роняя холщовый сверток в жирных пятнах от еды. Айлив поправила ее, придержав рукой со сшитыми листами. Это были старые конспекты на серой бумаге, сшитой в толстую тетрадь. Криво, косо, с торчащими уголками, разными нитками, оборванными по корешку — ее перешивали уже много-много раз, каждый раз надеясь, что теперь-то ни листочка не выпадет.

Айлив выпрямилась и, прижав самодельную тетрадь к груди, вернула взгляд в пол. Словно в плетеном соломенном настиле завелась мышь. Но взгляд этот был отнюдь не охотничий — слишком отстраненный.

Райга глубоко вздохнул.

Вчера умерла мать Айлив. Утром были похороны.

Она могла отказаться от занятия. Сказать — я убита горем, вы же понимаете? Он бы не понял, но не стал бы ее заставлять.

Она могла просто не прийти. Молча. Вместо нее пришла бы Ирма и сказала — у котенка мама умерла, она не сможет учиться сегодня, понимаете? Он бы не понял, но не стал бы настаивать.

Но она пришла. Она стояла на волчьей шкуре, готовая к уроку, несмотря ни на что. Он понимал.

— На чем мы закончили? — Райга отодвинул высокий стул с резными волчьими головами, приглашая начать урок.

Кошка подошла, бесшумно ступая по соломе, взобралась на стул и разложила вещи на пустом столе. Тетрадь, маленькую чернильницу с заляпанным изображением осьминога, вместо пера — кисточка из ее же шерсти.

Он помнил, как котенок запрыгивала на стул, карабкаясь по нему, и болтала ногами весь урок. Между ее хребтом и спинкой оставалось много места. Да и сама она казалась крохотной.

Помнил, как она, упершись ногой в перекладину, чуть подпрыгивала и усаживалась на стул. Ноги больше не болтались, как раз доставая до перекладины. До спинки оставалось совсем немного места.

Теперь стул был ей по размеру. Черные лапы когтями зарывались в соломенный настил, хвост свисал со стула через резную спинку.

Айлив безучастно пролистала записи от самого начала. По несколько листов сразу.

Сперва это были каракули, начерканные неуверенной рукой. Потом ровные строчки, медленно выводимые с толикой усердия. После — угловатый узкий почерк, быстрый, но ровный. Затем — импульсивный грубый, стремительный и совершенно неразборчивый. С каждым годом она мыслила все быстрее, и рука перестала успевать.

Последние строчки перед пустыми страницами были все такими же импульсивными, но уже более разборчивыми — тренировки с мелкой моторикой дали свои плоды, да и полностью сформировавшееся тело наконец-то поспело за разумом.

Райга придвинул ангельский стул-жердь, оставшийся еще от волков. Видимо, он предназначался для крылатых гостей, но его удобство сложно было игнорировать. Опершись о жердь бедрами, Райга не без удовольствия вытянул лапы.

— Ну? — хмыкнул он, складывая руки на груди.

Айлив рассеянно просмотрела последние записи:

— Химари, не царствующая цесаревна кошек, клан Белых Львов, — пробормотала она, глядя как будто сквозь страницы. — В народе ее звали Принцессой, правящие ангелы называли Белой бестией.

Райга кивнул:

— После нее — Люцифера.

Айлив кивнула и, открыв самую первую страницу, провела ногтем по длинному списку. В ее перечне были все, кто хоть что-то значил для истории. Начиная от настоящих ангелов, правящих долгие столетия. Через кошек, царствующих и шисаи. Мимо второго поколения ангелов, созданных искусственно. Плавно переходя к недавнему прошлому, чтобы в итоге прийти к настоящему.

В списке важных имен были все, кого Райга знал по историям, книгам, биографиям и дневникам.

Сакерд, Ясинэ, Кайл, Феникс, Исхирион, Химари, Ева. И многие, многие другие. Самым первым был Самсавеил, и история его жизни для маленькой кошки была подана как будто сказка. Впрочем, таковой она и являлась — легендой, правдивую версию которой, наверное, не помнил даже сам Самсавеил, настолько давно это было.

Айлив вписала последней строчкой — Люцифера, и вернулась к пустым страницам.

— Имен, титулов и народных прозвищ у нее было так много, что писать их все нет смысла. Хватит двух — «Светоносная гарпия» и «Дикая фурия», чтобы понять, как по-разному ее воспринимали.

И даже странно, что последним ее прозвищем стало «Кладбищенская дева».

Девушка послушно записала.

И Райга начал свой рассказ. С самого начала — с самого-самого начала. Когда у Евы родился крылатый мальчишка, черепушка которого теперь хранилась в сундуке Верховного шисаи, замотанная в плащ.

Это был долгий рассказ, сокращенный настолько, насколько это было возможно — до самой сути. И все равно получилась длинная история. Такая же, как история жизни Ясинэ и Феникса. Пресыщенная трагедиями, насыщенная событиями, наполненная борьбой и войной до самых краев. До последнего дня. До последнего вздоха. До последнего крика, запечатленного в лиловой статуе. И ни слова больше.

Потому что следующей из великих была императрица Изабель. Но не сегодня. И даже не завтра.

Айлив слушала его внимательно и вместе с тем отстраненно. Райга краем глаза следил за тем, что она записывает, и убеждался с каждой новой строчкой, что она не витает в облаках, нет.

Но самой Айлив как будто здесь не было. Ее взгляд не выражал совершенно ничего. Она не задавала вопросов, что было слишком необычно для такого любопытного котенка, как она. Она писала и смотрела сквозь бумагу, изредка ее брови едва заметно хмурились, а клыки закусывали нижнюю губу — но и это как будто происходило само по себе, отдельно от нее.

Райга замолчал, закончив свой рассказ. Айлив же просто перестала писать. Не подняла голову, ожидая продолжения. Не задала ни вопроса. Просто застыла, погруженная в мысли. С кисточки соскользнула черно-лиловая капля и оставила кляксу.

На весь шатер пах кошкин перекус — из сумки у ножек стула доносился аромат свежего рисового хлеба и жареного на огне мяса. И обычно она не могла устоять, перекусывая посреди долгого рассказа. Даже кружка с водой была нетронута, хотя обычно приходилось доливать воду не единожды во время занятия.

Перекинув лапу за лапу, Райга продолжал полусидеть, дожидаясь хоть какой-то реакции черноногой кошки.

Не может же быть такого, что смерть матери так сильно ее потрясла.

Или — может?

Когда Тора принесла весть о смерти Химари и Хайме — Райга хорошо это помнил — он не почувствовал практически ничего. Он был к этому готов, он прекрасно знал, что это неизбежно, что это закономерно, должно. Да и когда и как это произойдет — было обговорено заранее.

Но он был из семьи шисаи. Для простых кошек все это было совсем иначе, пожалуй.

Райга коснулся рукой плеча Айлив, и она вздрогнула всем телом.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Ответ был ему известен — о матери.

По крайне мере, он думал, что ответ ему известен, понятен и логичен. Что другого ответа быть не может.

Но должен был спросить, чтобы заставить ее мозг думать, а не просто избирательно переводить сказанное в написанное.

Однако он не угадал.

— Я всю ночь читала конспекты ваших лекций о великих, — Айлив открыла самую первую страницу — со списком имен. — Вспоминала, что говорила мама — а она рассказывала то, что слышала от других кошек, почти про всех из этого списка. Она знала слухи и легенды, а я всегда зачитывала ей факты.

Райга усмехнулся. Факты — точно такие же слухи и легенды, кем-то когда-то записанные. Например, лекция о Ясинэ вообще не имела ничего общего с тем, что было написано во всех существующих книгах с упоминанием ее имени. Единственным источником, которому Райга верил в этом вопросе, был Хайме.

— И я не могу понять. Пытаюсь, но не могу. Мама говорила, что я все усложняю, но я просто хочу понять.

— Понять что? — вопросительно изогнул бровь Райга.

Айлив пошевелила рукой, подбирая слова, и с кисточки слетела пара капель — но кошка и бровью не повела.

— Если просто слушать это, как что-то нереальное, как сказку, то видишь какую-то мудрость, мораль. Героев, гениев. Видишь тех, чья сила заставляет завидовать. Личностей, чья внутренняя мощь поражает, чья воля обескураживает. Видишь истории, трагедии, трагикомедии, наполненные некоторой иронией. Но все это где-то на поверхности, — она быстро пролистала исписанные листы.

— Но?

Тетрадь вернулась к своему началу, в пальцах Айлив осталась только дырявая обложка.

— А если остановиться и задуматься, то становится жутко. Герои? Чудовища. Гении? Сумасшедшие. Победы? Пирамиды из чужих костей и сломанных судеб. Вся история боготворит то, что меня ужасает, и тех, от кого бы мне хотелось держаться подальше.

— Сейчас ты — часть истории.

Айлив вскинула голову, в ее глазах отразился неподдельный ужас.

Райга хмыкнул:

— Кто-нибудь после нас запишет это время по-своему. Эти события, эту войну между нами и ангелами. Этот кто-то впишет наши имена, исказив наши судьбы в соответствии с тем, что и как мы сделаем. Чье-то имя утонет, чье-то — взметнется и встанет рядом со всеми ними, — кивнул Райга на вновь открытый перечень. — И ты, возможно, будешь среди них.

— Я не хочу. Я отказываюсь, — Айлив вскочила, и стул с грохотом обрушился на пол. — Я не стану воевать, и вы не посмеете меня заставлять! Я — не ваша пешка. И вам нечем меня шантажировать!

— Твоя семья…

— Моя мать умерла вчера! Меня больше ничего не держит. И я вам не принадлежу, между нами нет ритуала подчинения.

— Я помню об этом не хуже тебя, — прищурился Райга.

И ритуал провести больше нечем, на изготовление новых ритуальных ножей нужно время, это не просто железки.

Айлив поджалат губы:

— Вы даже не соболезнуете моей утрате.

— И не собирался, — пожал плечами Райга. — Смерть не стоит сожалений, чья бы она ни была. Скорбят от жалости к самим себе. И соболезнования — обыкновенная жалость.

У Айлив задрожали губы, но она тут же взяла себя в руки.

— Это не меняет сути. Не рассчитывайте на мою помощь!

— Ты ничего не изменишь своим отказом.

— Зато я не буду частью этих трагедий и этой войны, — Айлив решительно взмахнул рукой, будто отсекая его слова. — Вчера я видела смерть, простую смерть, не связанную с войной. И это чудовищно! Мысль о том, что кто-то может умирать от чужих рук, сгрызает меня изнутри!

— Ты убивала животных ради еды.

— Я хищник! Я не могу не есть! Но я могу не убивать тех, кого я не собираюсь есть!

Райга только косо ухмыльнулся, глядя на последнее написанное имя. Люцифера.

— И я не понимаю, как могли все эти «великие» убивать. Ради власти! Просто так! Просто по приказу! Из мести! А Люцифера… Люцифера…

— Она выросла на войне. На войне, представь себе, убивают и умирают. Убивают врага, которого ненавидят. Убивают того, кто хочет убить твоих близких. Убивают, чтобы не быть убитыми самим. Это не прихоть, не жажда крови — хотя и она тоже — это выживание, это война. Люцифера была частью войны, и то, как она из нее вышла — достойно уважения.

— И сейчас — война. За власть, за что же еще?! Глупая, отвратительная война! И я не хочу быть ее частью, не хочу убивать — и не важно, кто и как это оправдает. Я сама, — она сжала пальцы у горла, — не оправдаю никогда.

— Не я начал эту войну.

— Вы. И вы прекрасно это знаете. Я не поверю, что вы со своим гениальным умом не знали, что так будет. О нет. Вы прекрасно знали! Вы пошли на это осознанно! Вы сумасшедший, Райга!

— Иногда миру нужны безумцы, — развел руками Верховный шисаи.

— Да. Но я не хочу принимать участие в этой омерзительной дележке власти. «Лучшая защита — нападение» — просто ложь!

— Ты судишь только со своей стороны, — прищурился он.

— Именно. Чтобы судить иначе, нужно быть кем-то другим!

— Ты видишь лишь часть.

— Да. И я бы хотела увидеть все со всех сторон. Потому что сейчас я не вижу никого, кроме лицемеров, предателей, бессердечных убийц и подлейших эгоистичных тварей. И вы мне говорите, что это нормально? И вы говорите, что это жизнь такая?

— Я никогда не называл их нормальными.

— «Нас». Вы хотели сказать «нас». Вы точно такой же.

— Предположим. Но иногда жизнь диктует правила людям.

— Нет! Правила диктуют люди. И в ваших руках диктовать другие правила.

Она говорила так яростно, так остервенело. И голос ее, дрожа, звенел. Пронзительно. Горько.

И его ровный тихий голос только добавлял звона в каждое ее слово — на контрасте. На выдохе.

— Тогда я погибну. Нет. Тогда погибнут те, кто за мной пошел.

— Как благородно! — озверело, с презрением.

— Некоторые сорняки надо выпалывать. Кто-то же должен это делать. И лаской да колбаской марципана этого не добиться. На твоей чаше весов — ты и твой крохотный мирок с твоими маленькими заботами — выследить зверушку, принести добычу семье и шисаи, почитать книги, потренироваться с товарищами, послушать мои лекции о знаменитых гадах. И все. А я в ответе слишком за многих. И от моих решений и ошибок не просто «может быть нечем ужинать», а «может быть некому жить».

— Вы сами на себя это взвалили! И не смейте говорить, что заставили. Вас?! Заставили?! Не поверю!

— Сам. Но я…

— …«не имею права их бросить»?!

— Имею. И могу, — отчеканил он каждое слово. — Но не стану. Я не брошу Еву, моих шисаи, империю. Потому что не хочу. Потому что я таков. И мне наплевать, какой последней тварью ты меня считаешь. А ты считаешь, — он косо ухмыльнулся. — Что там в списках моих «заслуг»? Хирург, режущий младенцев в утробе матери? Бессердечный урод, перерезавший горло своей возлюбленной? Господин, выгораживающий членов своей семьи? Хладнокровный убийца, который сжег прилетевших на «переговоры» ангелов? Маньяк, собирающийся убить очень многих — ангелов, охотниц и наверняка многих людей ради своей победы? Богохульник, растоптавший веру и использующий священных жрецов как наемных убийц? Такой я для тебя?!

— Да, — опустила глаза Айлив.

— А еще, милая, я тот, кто дал в твое распоряжение все, что ты смела просить. Я тот, кто дал тебе возможность быть рядом со своей семьей и заботиться о них. Я тот, кто помогал твоей матери с лекарствами. Я тот, кто обучил тебя. Я тот, кто защитил тебя от ангелов, собирающихся убить тебя. Я тот, кто помогает людям, когда их святые ангелы на них плюют. Я тот, чьи гонцы относят новый конфитеор по всем уголкам острова, чтобы вылечить всех. Я тот, кто спас жизни тысяч людей. Я и такой тоже.

— Да…

— Судить — оно конечно проще, когда твое существование влияет на очень малое число близких тебе людей. Но все мы ведь гораздо глубже, сложнее, многограннее. И судить объективно — невозможно. А субъективное, — усмехнулся он, — всегда окрасит кого угодно в черное или белое. Твое, видимо, красит в черное.

Айлив поджала губы и спрятала длинный хвост в колени. Прикусила болезненно дрожащие губы. Набрала в грудь как можно больше воздуха и медленно-медленно выдохнула, успокаиваясь.

— Я хочу увидеть мир другими глазами. Многими глазами. Чтобы из этих фрагментов сложить что-то цельное, — тихо проговорила она, смотря под ноги.

— Хвост даю, выйдет калейдоскоп из битых стекляшек, — покачал головой Райга.

— Но я хотя бы смогу судить, видя картину шире и глубже, — Айлив пожала плечами и принялась потрошить острыми когтями циновку.

— Видеть картину шире и глубже и я бы не отказался. А вот что касается «судить» — тут я пас. Не знаю как тебя, а меня жизнь научила не страдать этой чушью, итога у нее нет.

— Но кумиры ложны, великие истории чудовищны, — поморщилась кошка.

— А ты не следуй за кумирами, а из истории извлекай уроки, и все.

— Я бы хотела увидеть все, целиком.

— Увы, это невозможно сделать одномоментно. У тебя нет времени рассматривать каждый угол этой жизни под лупой. И тебе придется выбирать сторону без видения всей картины.

— Я не хочу никакую сторону, — она поджала губы и с вызовом посмотрела ему в глаза.

Райга покачал головой.

Тот, кто не хочет убивать — совершенно точно не способен бросить вызов тому, кто убивать способен. Вызов — это всегда про смерть. Реальную или метафорическую, но смерть.

— Интересно, чем эта ситуация на самом деле отличается от той, в которой оказалась Люцифера в твоем возрасте, — усмехнулся Райга.

— Тем, что я — не Люцифера! — прошипела сквозь зубы Айлив.

Райга в голос расхохотался и поднялся со стула-жерди.

— Что смешного?! — продолжала шипеть Айлив. Волосы дыбом встали у нее на загривке, хвост распушился.

Маленькая грозная кошка.

По нелепой случайности — случайности ли? — совершенно безобидная для любого человека.

— Самое смешное в этом то, что ты — и есть Люцифера, — ухмыльнулся Райга и подошел к запертому сундуку без замка.

— Это невозможно. Она — чокнутая мстительная маньячка, — Айлив презрительно скривила губы.

Райга провел рукой вдоль стыка крышки со стенками и, выхватив из небытия замок, отпер его.

— Может быть стоит задуматься над тем, что же такое должно произойти, что из такой, какой ты считаешь себя, получилась та самая «чокнутая маньячка»? — с усмешкой спросил Райга. — Я не просто так даю всю историю. Я даю возможность рассудить понять, что было истинной причиной, что привело к тому, что мы имеем в истории.

Кошка только фыркнула, скосив глаза на исписанные страницы.

Райга вытащил плащ Евы, извлек из него детский череп и вернул его на самое дно сундука.

— Помнишь? Я немного солгал тебе тогда, — свернув плащ, он швырнул его в руки Айлив.

Она поймала его на лету, скомкала и замахнулась было, чтобы бросить обратно. Но не смогла.

Развернув плащ, она подняла его за ворот и уставилась сквозь полупрозрачную лиловую ткань на Райгу. Болезненно сглотнула.

Глаза — как блюдца. И в этих блюдцах — сплошное соленое море.

Слезы закапали с ресниц, будто запрыгали — минуя скулы и щеки.

— Дай угадаю, — косо усмехнулся Райга. — Ты нутром чуешь, что он твой. Он — для тебя лично.

Айлив дергано кивнула, все так же держа плащ в вытянутых руках.

— Вот только ты не права, милая. Этот плащ Ева сплела для своей любимой Люциферы.

— З-зачем? — слипшимися губами произнесла Айлив.

Райга неопределенно повел плечом:

— Люцифера при жизни его так и не использовала. Есть только слухи. Будто плащ этот связан с престолом — местом, где время и есть пространство, где нематериальное и есть сама материя. И этот плащ позволяет перемещаться вне пространства и времени. Возможно — даже менять прошлое и будущее. Возможно — просто наблюдать. Никто не знает.

— Он может показать все?

— Я не знаю. Ева сплела его для Люциферы, но ей самой об этом не сказала. Зачем плела, почему не объяснила — я не знаю. Никто не знает.

— Для меня. Она сплела для меня, — отстраненно пробормотала Айлив, касаясь серебряной броши-паука. Тот отдернул лапы, выпуская ворот.

— А я как сказал?

Айлив подняла глаза на Райгу. Тот подошел к ней и глубоко вздохнул, сложил на груди руки.

В его глазах было спокойствие и усталость, ни капли вечного холодного презрения и пренебрежения.

В ее глазах была решимость, ни капли ужаса и возмущения. А еще — благодарность.

Айлив накинула плащ на плечи.

Она исчезла в то самое мгновение, как крохотный серебряный паучок подхватил лапами вторую половину плаща.

Райга наотмашь мазнул рукой, хватая только воздух там, где стояла айлив.

Бросил взгляд на стол — исписанные бумаги испарились.

Исчезла сумка с пахнущим мясом и хлебом.

Исчез лук у входа в шатер. Колчан, полный стрел.

Только в воздухе витал как будто голос — эхо, словно кто-то все же сказал эти слова:

— Спасибо за все. И прощай.

#30. Вкус поражения — вкус собственной крови

Война кошек и ангелов больше полувека назад уничтожила почти все храмы. Какие-то были разрушены до основания. Какие-то лишь немного повреждены. А одиннадцатый храм превратился в кладбище. И на долгие десятилетия все они были позабыты, как и их настоящие хозяева.

Теперь же все шисаи были отправлены к своим храмам вместе с куно. Нужно было восстановить кошачье наследие — многие в это верили. Нужно было рассредоточиться и усложнить задачу херувимам — считали другие. Пора было искать Самсавеила, и в маленьких группках это сделать проще — думал Райга.

Вместе с Тайгоном и Торой Верховный шисаи переходил от храма к храму со своей драгоценной ношей — крыльями Самсавеила и копьями Евы. Пять храмов было уже позади, и ни в одном не было Всемогущего.

Разве что он был среди шисаи-зверей — некоторые из них так и не смогли вернуть себе человеческую форму. Впрочем, проверить людей было на толику проще.

На подступе к храму троицу встретил Винсент. Весь в лиловых пятнах с ушей до лап он тщательно выкрашивал тории по ходу лестницы. Заметив Райгу, он улыбнулся и поклонился:

— Доброго вечера, господин Верховный шисаи, господин Тайгон и госпожа Тора.

Троица лигров синхронно кивнула в ответ.

— Где Ирма? — спросил Райга, переводя дух — лестница к одиннадцатому храма была самой длинной.

— В саду госпожи Ясинэ, — указал кот рукой через кошачье кладбище. Когда-то оно было просто садом для паломников и просто полигоном. Когда-то. До Люциферы.

Райга медленно прошел вдоль старых могил — земля давно просела, и осталось торчать только оружие бывших владельцев. Ржавчина и кости.

Старые помещения были разрушены до основания, рядом их дублировали новые, маленькие и временные, постройки. Вместо арсенала — пара сундуков, накрытых тканью. Вместо жилых помещений для паломников — всего один шатер, для троих, но с четырьмя футонами. Одна из ванн источников была вычищена и огорожена ширмой с парой дыр от грубой перевозки.

И если раньше, еще до войны, ядовитый сад Ясинэ был скрыт от чужих глаз за постройками, то теперь его разросшиеся владения наступали всюду. Только полуразрушенный храм высился рядом с ним, пряча львиную долю сада.

У ржавого покосившегося заборчика возилась Ирма, сгорбившись за работой. Облаченная в плотную серую форму и перчатки, с перемотанными лапами, она выпалывала ядовитые растения за оградой.

Райга подошел ближе, поднял с земли за хвостик манцинелловое яблочко и кинул его в гору умирающих растений. Ирма вскинула голову на звук.

— Это вы, — кивнула она, не разгибаясь. — Извините, мы ждали позже. Даже шатер не готов.

— Лишнее, — повел рукой Райга. — Надеюсь, мы не задержимся.

— Если вы начнете проверку с меня, то подождите немного, я вех выполю, — Ирма кивнула на небольшой участок белых метелок.

Райга удивленно вскинул брови:

— Я принимал тебя, когда еще был нож Верховного шисаи.

— Да, но… — замялась Ирма. — Теоретически… он же мог убить уже принятых шисаи и занять их место. Как та хамелеониха, помните?

Райга кивнул.

— Он всемогущ, наверняка может стать и женщиной тоже, — сказала она и прикусила губу.

Верховный шисаи слабо улыбнулся. Она ведь знает, что она — гепардица Ирма, медик-шисаи. Никак не всезнающий Самсавеил. Но боится, что может быть предательницей, сама об этом не подозревая. И лучше пусть кто-то проверит, испытает и расскажет ей, настоящая ли она.

И она правильно делает, что боится. Слишком многие в его руках были просто марионетками, даже не осознавая этого.

— Кошек я проверю после котов.

— И дикие…

— После кошек, — кивнул Райга.

Ирма понимающе кивнула.

— Исид и Рики внизу отмывают реликвии в священных водах, — сказала она и, помедлив, неохотно добавила. — Вас проводить?

Райга прищурился и мотнул головой в сторону полуразрушенного храма:

— Тебя что-то тревожит? Рики пытался связаться с херувимами?

— Рики? — удивленно вскинула брови Ирма. — Нет. Он честно работает и старается вникнуть в культуру шисаи. Исид много рассказывает ему — про легенды, которые изображены на фресках, про артефакты, которые они чистят, про Еву, про статуи внизу.

— О, видимо, он очень много знает, — поджал губы Райга. — Твои лекции или Тайгона?

Медичка скосила глаза и тревожно пошевелила гепардовым носом:

— Ничьи. Я такого точно не рассказывала. Да и говорит он, как будто… как будто…

Она пошевелила руками у висков и от бессилия пнула метелку веха.

— Как будто не пересказывает. Как будто… Знаете, это, наверное, дико звучит, — она встряхнула руками и выпалила. — Как будто это его личные воспоминания.

Троица лигров переглянулась.

— Он иначе трактует многие вещи, и, если поправить — снисходительно улыбается, — продолжала Ирма. — У него на все есть ответы. Он даже рассказывал, как ковали яблоню с кристальным яблоком для нижнего храма! И как статуи возводили!

Райга скинул с плеча пару белоснежных крыльев Всемогущего и несколько копий. Тора и Тайгон повторили за ним, сложив крылья вместе, копья отдельно, а доспех Ясинэ рядом с ними.

— Вы с Винсом, отнесите копья в нижний храм и положите снаружи ворот, — скомандовал он, кивая на оружие.

Ирма бросила инструменты, сняла перчатки и отряхнула измазанный в грязи передник. Верховный шисаи жестом остановил ее.

— Я передавал тебе кровь, где она?

— Внизу, там холоднее, — кивнула Ирма на храм.

— Отлично. Где ножи Исида?

— В арсенале, господин.

Райга кивнул и опустил руку, Ирма тут же бросилась к лиловым ториям.

— Снаряжайся и помоги Ирме, — бросил он Торе.

— Ты с ума сошел?! — всплеснула она руками и с ужасом посмотрела на него. — Может быть, это вообще не он! Может…

Верховный шисаи тяжело вздохнул:

— Я буду рад, если ошибусь, веришь?

Тора в ответ болезненно скривилась и, подхватив с земли доспех Ясинэ, ушла экипироваться к ваннам. Райга и Тайгон отнесли свои ритуальные ножи в арсенал, и вместо них подвязали на пояс ножи Исида и Торы — на всякий случай.

В сундуках арсенала нашлись и пластинчатые нагрудники, и набедренники, и наплечники. Братья быстро надели их и вернулись к Торе. Доспех Ясинэ требовал точной подгонки даже самых незначительных ремешков. Последним Тора надела шлем и закрепила маску — тигриную пасть. И несмотря на то, что темная ткань прятала татуировки, а доспех плотно прилегал к телу — сквозь каждую пластину пробивался лиловый мерцающий свет.

Втроем они забрали крылья и вместе с ними спустились в нижний храм. Ирма и Винсент уже принесли последние копья.

— Можешь вернуться к ториям, — обратился Райга к Винсу.

И тот замотал головой:

— Я не беспомощный, я воевал!Я…

Верховный шисаи жестом остановил его:

— Кто-то должен быть снаружи на всякий случай.

Винсент, помедлив, кивнул:

— Если кто-то придет незваным. Или сбежит.

Погладив Ирму по нервно дрожащей руке, он убежал по лестнице вверх.

— А нам что делать? — тревожно спросила она. — Мне…

Но Райга уже прошел за стальные ворота в храм.

Звонкое эхо разносило голос Исида по храму из самого дальнего угла. Два кота стояли там, разглядывая статую древней кошки, подпирающей потолок. Едва различимо шумели священные воды уровнем ниже, и сквозь эти звуки не было слышно ни шелестящих оперением крыльев, ни перестука деревянных древков.

Только голос и вода. Голос, как вода — приятный, размеренный, поставленный.

Стоило Райге подойти к беседующим ближе, как они замолчали. Повернулись к нему и поклонились в пояс:

— Доброго дня, Верховный шисаи, — произнесли практически одновременно.

Райга кивнул в ответ и внимательно посмотрел на Исида.

Просто кот, самый обыкновенный. Черношерстный, темноволосый, из крупных кошек — округлые уши, массивные лапы. И глаза — в цвет травы. Только взгляд свысока.

— Что-то случилось, господин Верховный шисаи? — участливо спросил Исид, и его размеренный голос отразился от статуй и кристального потолка. — Вы в боевой готовности.

— Дорога выдалась крайне скучной, и я хотел развеяться боем, — Райга положил руку на рукоять вакидзаши. — Но наверху был только Винсент с Ирмой. Не бить же не мне не-шисаи и женщину — нужен противник по силам.

Исид прищурился:

— Но ведь мы просто ученики.

Райга повел плечом:

— Так и я не в полную силу — просто размять кости. Тренировки ради, развлечения дня.

Исид коротко хмыкнул и положил руку поверх своей катаны.

Вдвоем они медленно, будто крадучись, перешли в самый центр залы и обошли друг друга по кругу. Рики с опаской попятился к стальным дверям, не понимая, что происходит и как ему быть.

Остановившись, Исид и Райга обнажили оружие и приготовились к бою.

Верховный шисаи начал первым, пустив в ход скальпели. Первый прошел близко к голени Исида, распарывая черную ткань штанов. Второй — у запястья, по самой косточке. Третий — аккурат по кошачьему уху.

Исид запоздало махнул, будто отбивая скальпели, и поморщился.

Выступила алая кровь.

И Райга напал с вакидзаши.

Меч против меча, кот против кота, шисаи против шисаи.

Исид дрался ровно так, как его учили. Как учил Тайгон, как тренировал сам Райга. Это был набор из простых движений, безыскусных, бесталанных. Отработанных множеством повторений на манекенах и точно таких же учениках.

Как будто он не был Всемогущим.

Обычный ученик, отработавший правильно каждый удар.

И Райга пользовался этим. Дополнял свои атаки скальпелями, когда вакидзаши скользил по катане в блоке.

И следил на кровавыми полосочками разрезанной кожи. Они не затягивались.

Раны оставались ранами, а ученик — учеником.

Но, может, просто стоило попробовать что-то еще? Что-то другое?

Что, если Самсавеил контролировал каждое ранение и не позволял ранам зажить? Определенно, только так.

И все его внимание было поглощено боем — как учили других шисаи в лагере; и маленькими ранами.

Райга обвел катану вдоль вакидзаши и, сблизившись, рассек скальпелем Исиду щеку.

Шисаи отскочил от него на добрый метр и утер скулу тыльной стороной ладони.

— Крылья! — крикнул Райга и потянулся к поясу ритуальных ножей.

Из-за стальных ворот с барельефами рухнули две пары крыльев. Тора и Тайгон, подхватив за предплечья, потащили их к центру залы. Исид от удивление распахнул глаза, и узкий кошачий зрачок сузился в крошечную точку, утонув в зелени радужки. Он даже опустил катану и продолжал безмолвно смотреть, как кошки тащат белоснежно-лиловые крылья, а те роняют перья на серые плиты.

Узкое лезвие ритуальное ножа мягко вошло между ребер и, повернувшись боком, застряло меж костей. Исид запоздало дернулся и отскочил, прижимая руку чуть ниже раны. Свирепо посмотрел на Райгу, перекидывающего второй нож в свободную руку.

Верховный шисаи готовился пустить в ход и второй нож, но Исид ухватил первый за рукоять и одним движением выдернул его — с хрустом ребер и чавканьем мяса и легких.

Чего делать было совершенно нельзя…

Остановить такой поток крови — крайне сложно. Ирма часами повторяла, что вытаскивать оружие из плоти — только приближать собственную смерть. Никто не спасет тебя — не успеет! Оружие хотя бы сдержит кровь. А слепо выдергивать — только травмировать и усложнять работу медику. Не говоря уже о том, что потеря крови — это плохо.

Но на серые плиты не упало ни капли.

Ритуальный нож прилетел Райге в лапы, едва не поранив. Чистое лезвие, пульсирующее лиловым.

Рана на ребрах и щеке Исида медленно затянулась белой кожей.

— А ты и вправду внук Ясинэ, — сощурил глаза Исид. — Такой же наивный кретин! Ты решил, что способен тягаться со Мной? Мальчишка, ты смешон!

— Я — нет. Мы, — хмыкнул Райга.

Тора и Тайгон, перетащив крылья и часть копий, остановились за его спиной.

Исид свысока посмотрел на всех троих.

— Дети, — усмехнулся он. — Котята, полные гонора и… слабостей.

— Ты ошибаешься.

— Да? — вскинул он брови и перевел взгляд на ворота.

Но никто из них не обернулся на эту уловку.

В воротах повис окрик:

— Туда нельзя, госпожа! — Винсент бежал, перепрыгивая через ступени, но никак не мог догнать легкую быструю куницу.

— Райга? — она застыла в воротах.

Исид вскинул руку, будто приглашая ее пройти. На его лице расплылась зловещая ухмылка.

— Тай! — рявкнул Райга, смещаясь спиной к воротам, защищая путь к ним.

И Тайгон, поняв его без лишних слов, развернулся на лапах и бросается через всю залу. У самого выхода обернулся лигром и, схватив Нэм за кожаный наруч зубами, потянул наверх. Шокированная куница молча повиновалась и, спотыкаясь, последовала за ним.

— Минус один, — расхохотался Исид.

— Хватит и двух, — прищурился Райга и напал.

Исид в мгновение ока обернулся Самсавеилом. Коротко взмахнул парой крыльев и отлетел от ударов, не прекращая улыбаться.

— Ты даже не представляешь, Верховный шисаи, насколько вы слабы по сравнению с первыми шисаи. Насколько вы слабы по сравнению со Мной. Я владею этой энергией дольше, чем вы существуете, чем вы вообще способны прожить!

Райга молча атаковал его танто Берлинды и вакидзаши.

Лук был бы очень кстати, но его попросту не было. Основалась только пара вакидзаши-танто, ритуальные ножи и небольшой запас скальпелей.

Самсавеил, понимая это, взмыл в воздух:

— И вы — не главные Мои слуги. Вы — просто жрецы, просто кошки.

Он щелкнул пальцами, и воздух храма наполнился стрекотом. А затем — самой тьмой. Черные кумо выползли из всех теней и устремились к Райге, сверкая лиловыми молниями.

Тора бросила одно из копий и кинулась наперерез им. Черные облака скользнули по ее доспеху, забираясь под него.

— Помните меня? — крикнула он, наматывая черное щупальце на руку. — Я такая же, как и вы. Я — ваша!

Она оттащила одно кумо от Райги, второе, третье.

— Я должна помочь Еве, — прошептала она, отшвыривая кумо ударами бо.

И они отступили.

Самсавеил удивленно вскинул брови и посмотрел на грозную кошку, сжимающую обнаженный бо двумя руками и заслоняющую собой Верховного шисаи.

— Ты — мешаешь! — прошипел Самсавеил и сжал кулак.

Воздух вокруг Торы исчез, она выронила бо и вцепилась обеими руками в края тигриной маски, хватая ртом воздух.

— Чего стоит то, что кумо тебя не тронут, если они не смогут тебе помочь?

Кумо медленно потянулись к ней, обволакивая доспех и ее тело.

— И что ты будешь делать, глупая кошка?

Тора, не в силах ни вздохнуть, ни выдохнуть, с ужасом вслушивалась в стрекот кумо. И было в этом стрекоте что-то успокаивающее, а в черных облаках, продирающихся сквозь носоглотку — что-то убаюкивающее.

Она медленно вдохнула черное облако, и оно болезненно наполнило легкие, расцарапав горло.

Выдохнула черный густой дым.

Кумо наполнили ее легкие вместо воздуха — невыносимо больно, но тем не менее, продлевая ей жизнь.

Самсавеил, видя это, отшатнулся.

— Даже твои стражи против тебя, — проговорила Тора, и ее голос, искаженный кумо, был так похож на голос Ясинэ.

Самсавеил повел рукой, призывая кумо к себе, но ни одно из них не шевельнулось.

Вместо этого в плечо прилетел ритуальный нож, возвращая в бой.

— Не мешай! Займись делом! — Райга отодвинул Тору и отмахнулся от черных кумо.

Шисаи убежала к оставшимся копьям.

Райга же продолжил сражаться с Самсавеилом ритуальными ножами. Всемогущий использовал и туман, но Райга развевал его огнем, и воду, которая испарялась, и сам огонь.

— Ты же сам видишь, что ты не сможешь Меня победить, — Самсавеил стряхнул с крыла священный огонь. — Мало быть просто шисаи. Да и зачем? Ты доказал уже, что ты сильнейший кот, сильнейший шисаи из живущих. Что еще? Хочешь доказать всем, что ты сильнее Бога?

— Я не собираюсь тебя побеждать.

— Но тогда что ты хочешь от этой бессмысленно драки?

С лязгом копье вошло между плит храма, и лиловый луч света ударил в высокий потлок.

Самсавеил вскинул голову, и получает нож в спину. У обычного человека от такого отнялись бы ноги, но не у него… Он только взмахнул крылом, отбрасывая Райгу.

Тора всадила второе копье в нескольких метрах от первого, и их связало лиловым полотном — будто паутиной.

Рики, придя в себя от увиденного, схватил третье копье.

Посмотрел на Тору, напряженно следящую за ним, на Ирму, подтаскивающую копья из-за ворот ближе, на того, кого знал как Исида — крылатое божество.

И замахнулся копьем над полом. Наконечник прошел между плит без малейших усилий. Между ним и вторым копьем растянулась паутина, сотканная из энергии.

Рики схватил четвертое копье.

Самсавеил взмахнул рукой, и порыв ветра снес кота и с грохотом обрушил его тело на ворота. Рики упал без сознания. Четвертое копье отлетело под ноги Райге.

Верховный шисаи убрал ножи и, подхватив копье, воткнул его за спиной Самсавеила.

Через весь храм под самым сводом проскользил лиловый луч, соединяя копья.

Самсавеил призвал крылья, и те, взметнувшись, застыли за его спиной. С мерзким чавканьем срослась плоть, и крохотные перышки зашуршали друг о друга, соединяясь в белоснежно-лиловое полотно.

Тора продолжала ставить копья один за другим. Черные кумо клубились вокруг нее, и каждый взмах Самсавеила, каждый удар приходился в них. Черные стражи таяли, растворяясь в воздухе.

Ирма, застыв в воротах, судорожно переводила взгляд с шисаи на Самсавеила и обратно. Мечущаяся Тора, огромный, сияющий Самсавеил и сражающийся с ним Райга — сейчас он казался совсем небольшим — невысокий, худощавый — черная точка на фоне белоснежного зарева, и Рики — без сознания лежавший у ворот.

А наверху Винсент — единственный в безопасности.

Что-то внутри Ирмы рвалось Торе и Райге на помощь. А что-то голосом Хайме повторяло — бери ношу по силам, этого будет достаточно.

По силам…

Ирма взяла Рики за шиворот и поволокла за ворота, в безопасность.

Сперва — его маленькая жизнь. А потом нужно будет выждать и как можно незаметнее сбежать к источнику, который в своей прохладе качает банки с кошачьей кровью. Кто бы ни выжил — она пригодится.

И это — по силам!

По маленьким силам маленькой кошке!

***

Бой длился долго.

Всезнающий — знал, каким будет каждый удар Райги.

Всевидящий — видел, куда он метил.

Всеслышащий — слышал, когда к Нему пыталась зайти сзади Тора.

И каждый удар Райги проходил будто вскользь. Надоедая.

Самсавеил играючи отражал атаки — катаной, и короткий вакидзаши скользил по лезвию; крылом, отбрасывая Райгу снова и снова, как куклу-марионетку; рукой, обрушивая вместе с ударом пламя или воду. По нижнему храму сочился туман из лиловых кумо, которые так и норовили ожечь могильным холодом, пробирающим до самого костного мозга.

Райга — продолжал. Снова и снова отражая удары катаны. Снова и снова вставая с мраморных плит и бросаясь в бой. Снова и снова уворачиваясь от стихий. Снова — атакуя ритуальными ножами, взрезая священную плоть. И это лишь на толику сдерживало Самсавеила, да и то — будто не всерьез.

На пол капала кровь. И запах ее, застыв в переносице, отзывался железным привкусом во рту.

Кап. По бело-лиловым перьям.

Кап. По черной форме и лиловому хаори.

Кап. По катане, по вакидзаши.

Кап. Из-под ритуального ножа.

Кап.

Кап.

Кап.

Бурые пятна были расчерчены когтями, босыми ногами и длинными перьями. Кровь смешивалась со священной водой, иссушивалась священным пламенем. И капала — снова и снова, больше и больше.

Лиловый купол трещал и искрил, соединяя все новые копья.

Седьмое копье колыхнуло паутину, растягивая ее.

Самсавеил вскинул голову, совершенно не заботясь о том, что тем самым пропускает удар под ребра. Да и его Он не заметил вовсе.

Все Его внимание было приковано к Торе, бегущей вдоль слабой лиловой границы с восьмым копьем.

— Я же сказал, ты — мешаешь! — Самсавеил взмахнул рукой, и мощный порыв ветра подхватил кошку и впечатал в огромную статую змеи.

С чудовищной силой ее вмяло в камень. А следом копье ударило в грудь.

Острие копья вдавило броню в ребра, ломая их.

Броня выдержала.

Древко разлетелось в щепки.

Удовлетворенно хмыкнув, Всемогущий опустил взгляд на Райгу, сжигающего крылья.

— Ах, ты, наверное, хочешь сказать, что я не должен отвлекаться? — Самсавеил цокнул языком и переключился на него. — Как же сильно вы привязаны друг к другу. Привязанность — губит!

Райга молча продолжал атаковать, дыша собственной кровью.

Взмыв, Самсавеил устремился к самому тонкому полотну барьера и коснулся его крылом.

Лиловый купол недружелюбно заискрил, отталкивая его. Но все же сопротивление его было слишком слабым. И если хоть немного постараться — его можно было разрушить.

Райга атаковал в спину сразу двумя ритуальными ножами — последними. И оба они вошли под лопатки, перекрывая поток энергии и кровяные русла. Должны были, но…

— Теперь ты — мешаешь! — Самсавеил отмахнулся тремя крыльями, отбрасывая Райгу на другой конец купола. — Когда тебе уже надоест?

Райга кувыркнулся, припал на лапы и встал. И снова — подошел у нему. Уже не подбежал. Лишь подошел, держась за вспоротый бок. Вытянул вакидзаши, призывая продолжить бой.

Самсавеил украдкой взглянул на лежащую в груде камней и истекающую кровью Тору. Мешать не будет. Да и больше нечем. И кивнул, принимая вызов.

Они снова схлестнулись в бою.

***

Тора открыла глаза и до скрежета стиснула зубы — ребра болели на каждый вдох.

— Тише… тш-ш-ш, — донеслось у самого уха. И одна из глыб покатилась с доспеха на пол. Ирма, только столкнув ее, снова сжалась в комок и с опаской посмотрела на дерущихся.

Упершись руками в камни и плиты, Тора села.

— Они заняты, — решительно бросила Ирма и потянула ее на себя, помогая встать.

Тора качнулась, падая ей на плечо, и ее тут же вывернуло кровью.

— Тш-ш-ш, прости-прости, — Ирма торопливо вытерла ей губы рукавом. — Стоять можешь? Пойдем вниз…

Тора замотала головой:

— Стоять — не могу, — и снова глубокий вдох до дикой рези. — Бежать могу!

Ирма даже не успела среагировать, как Тора кинулась к копьям.

Наконечник копья остался лежать в груде камней.

Тора продолжала забивать в податливые мраморные плиты новые копья. Девятое. Десятое. Одиннадцатое.

Райга — продолжал вертеться вокруг Самсавеила, мешая ему в тесном куполе. Чем сильнее становился купол с каждым копьем, тем дальше он оттягивал Самсавеила — в центр.

Последнее целое копье вошло рядом с первым, оставляя полупрозрачную брешь — между ними должно было быть еще одно.

Но его не было.

Больше не было.

Лиловые письмена сияли внутри наконечников копий, и по всему храму разносился шепот черных кумо, заточенных в них. Зловещий, чужеродный шепот на незнакомом языке.

Самсавеил усмехнулся, тоже заметив брешь.

— Видишь, все бесполезно, — махнул Он рукой в сторону бреши, за спину Райги. — А раз так, можно заканчивать. Рядом священные воды. Думаю, годик лежания в них угомонят вас троих. Может быть, даже созерцание трупа твоей новой любимой образумит тебя, и ты наконец-то поймешь Меня.

Всесильный — вскинул руку с сияющей огнем катаной.

Тора, встав между двумя копьями, в брешь, подняла над головой ослепляюще белый клинок бо.

Верховный шисаи пригнулся, готовый отразить удар.

— Райга, бей мечом левее и вперед! — закричала Тора.

Самсавеил, смеясь, ударил. Правее, предугадывая атаку.

Райга ударил тоже — правее, вспарывая живот танто. И отскочил назад. Назад и назад — от пламени, стегнувшего будто плетью.

Проскользил между ног Торы на собственной же крови.

И в то же мгновение клинок бо, вонзившись в плиту, замкнул купол из лиловой паутины.

Внутри остался только Самсавеил.

Тора с минуту стояла, привалившись на навершие бо всем телом и едва слышно хрипела:

— Больно. Больно. Как же больно. Кумо… как больно…

Слезы градом катились по ее лицу и разбивались брызгами от стальных пластин на перчатках.

Угрожающий стрекот одиннадцати черных кумо и маленького осколка Евиной души в бо вдруг стих. Самсавеил покрутил головой и сел на пол, скрестив ноги. Сложил шесть белоснежных крыл. Положил руки на колени и закрыл глаза.

Тора обессиленно рухнула рядом с куполом и заскулила.

— Ирма… Ирма, миленькая, — заплакала она, давясь слезами вперемешку с кровью.

Но было тихо. Совершенно тихо.

— Ирма… — всхлипнула Тора в последний раз и потеряла сознание.

Медичка осторожно вышла из-за разбитой статуи змеи с парой банок крови. Подошла сперва к Верховному шисаи и бережно перевернула его на спину.

Охнула, приложив пальцы к губам.

Пресвятой Самсавеил, сколько же ран было на его теле. Ни одного живого места. Форма и хаори — в лоскуты! А под ними сплошное месиво!

Чуть поодаль лежала Тора. Мертвая или живая — доспех скрадывал каждый вдох.

В куполе — Всемогущий Бог. Как мотылек в паутине.

Ирму передернуло.

— Винсент! — крикнула она, закатывая рукава повыше и растирая ладони. — Ви-и-инс, помоги мне!

По ступеням заклацали когти. Рыжий кот опасливо обошел перевязанного Рики и просунул голову в храм.

От ужаса шерсть встала дыбом на загривке.

— Вы поймали Бога?! — закричал он, сорвавшись на хрип.

— Они, не я… Мне не по силам, — медичка замотала головой. — Мне по силам только спасти им жизни после этого. На большее я не способна. Большего мне и не нужно.

Она улыбнулась и провела ладонями над телом Верховного шисаи. Теперь она чувствовала, что и где нужно лечить в первую очередь. Щелкнула пальцами, вызывая огонь, и искупала в нем иглу. Теперь она знала, как можно их спасти.

#31. Темная ночь души

С момента побега прошло уже несколько дней. Пустых, промозглых и тревожных дней.

Тайгон вел Нэм кошачьими тропами — по горам, по каменным тоннелям, населенным кумо, по лесам у подножия, по истокам маленьких рек. Охотница не узнавала места, и просто следовала за своим проводником, понимая, что, если они разойдутся, она не выберется из ничейных земель.

Вокруг была незнакомая местность, бок о бок шел брат Верховного шисаи, врага всех Охотниц. Но не это пугало Нэм.

Незнакомый кот в кошачьем храме полностью завладел ее мыслями. Она готова была поклясться, что в тот момент, когда ее за руку схватил Тайгон, а она обернулась — вместо кота был шестикрылый серафим. Самсавеил. Она увидела его лишь вскользь, на мгновение, но его образ буквально врезался в память. А от ухмылки волосы на затылке вставали дыбом.

Это казалось абсолютным безумием. Все прекрасно знали, что Самсавеил улетел к тем местам, где провел время с Евой — далеко-далеко за морем. Никто оттуда никогда не возвращался. Кроме него самого однажды. И вот снова? Он вернулся лишь затем, чтобы… чтобы что? Неужели, чтобы помочь своим сыновьям и дочерям? Убить Райгу и тем закончить войну, терзающую его сына?

А может, это было просто галлюцинацией. После стольких ночей без сна — сперва от невыносимой тревоги по дороге к кошачьему храму, потом — от ожидания погони и неминуемой смерти, могло привидеться и не такое.

— От кого мы бежим? — осторожно спросила она. И ее голос после долгого молчания вышел сиплым.

Тайгон, бесшумно ступая по лесу, дернул ухом:

— От мучительной смерти.

— Мне на мгновение показалось, что там, в храме, был… да нет, это не может быть правдой, — она замотала головой, будто стряхивая эту мысль.

— Самсавеил, — закончил за нее Тайгон.

— Но почему мы бежим от него? Он же Бог!

— Это не значит, что он добр и заботлив, — усмехнулся шисаи, тщательно вслушиваясь в звуки леса. Зима только началась, и тишина постепенно захватывала лес целиком.

— Он всемогущий и всезнающий — какой вообще смысл бежать от него? — фыркнула Нэм. — Он найдет нас.

— Наверняка, — угрюмо ответил Тай.

— И что потом?

— Хорошего — ничего. Я наверняка умру, защищая тебя. А тобой он наверняка будет шантажировать Райгу. Если не удастся — ты наверняка умрешь. В прошлый раз шантаж не удался.

Нэм застыла, как вкопанная.

— То есть, мы обречены? — хрипло пробормотала она.

— Я же сказал — «наверняка». Есть шанс, что мне удастся тебя защитить. А может, Райге и Торе удастся победить Самсавеила

— Ты в это веришь?

— Я всегда в них верю. А они, как видишь, верят в меня, — слабо улыбнулся Тай. — Я не слабее Райги, просто мне нет такой нужды демонстрировать свою силу.

Нэм, подумав, кивнула. Вряд ли бы Райга отправил его с ней, будь он не уверен в нем.

С другой стороны, он ведь мог каким-то образом узнать приказ Берси. И все в храме кошек — просто фарс, ловушка. И Тайгон увел ее, лишь бы убить.

На него не похоже. Давно бы уже убил. И без всяких церемоний.

Или это все провернуто лишь для того, чтобы увести ее подальше, а самому уничтожить ангелов? Давно уже ходят слухи, что кошачьи храмы и Ангельский град связывают тоннели в толще горы.

— Как долго нам блуждать и скрываться? — спросила Нэм, догоняя шисаи.

— До тех пор, пока Райга не отдаст приказ идти обратно, — пожал плечами Тай.

— А когда это будет?

— Никто не знает. Если он умрет, то примерно через год — зависит от травм, — Тайгон покачал рукой, прикидывая сроки. — А если Самсавеил его окончательно убьет, то я почувствую.

— Райга найдет способ связаться, а Бог нас не найдет? — недоверчиво прищурилась Нэм.

— Мы с Райгой чувствуем друг друга лучше, чем нас ощущает Самсавеил. Но ты права — от Всемогущего нет спасения, полная победа невозможна. Нам остается только ждать.

***

Зиму сложно считать удачной для охоты. Свежий снег скрипит под ногами, а под ним шуршит листва и трещат сухие ветки. Лес пребывает в напряженной тишине, и любой зверь видит, слышит и чует хищника издалека. Остается только зверье, переживающее холода в норах, и птицы.

И худшие из всех птиц — кумовы сойки! Эти крылатые считали своим долгом оповестить всю округу о приближении угрозы.

Нэм с особым удовольствием подстреливала их. Жесткое мясо было невкусным, но такая крошечная месть приносила хоть немного удовлетворения.

Тайгон же собирал грибы — и как находил только. Какие-то коренья и подмерзшие растения шли в пищу тоже.

Готовили по очереди. Да и спали — тоже. Всегда в зоне видимости друг друга, всегда настороже.

И практически всегда — молча.

Тайгон никогда первым не начинал разговор, погруженный в свои мысли. А Нэм совершенно не знала, о чем говорить. И сидя напротив него у огня, она думала только о том, какая пропасть их разделяла. Больше столетия. И это только если брать в расчет возраст. О том, что он сын принцессы кошек, а она — просто деревенская куница, можно было даже не заикаться.

Все в нем было таким возвышенным, благородным. Кимоно простого кроя, бледно-лилового цвета — но из дорогой ткани, с утонченной отделкой швов и краев. На волосах темно-лиловая лента — но из паутинного полотна. Дзюбан, выглядывающий из-под кимоно у горла — тоже из паутинной ткани, самой дорогой в империи, самой приятной к телу. Наручи — из качественной плотной кожи, шнуровка не из сшитых обрезков-полосок, а цельные. Стальные пластины без вмятин и глубоких царапин — из хорошего металла. Да и сам он — будто холеный кот. Почти каждый день — купание в ледяной горной реке, чтобы было чистым тело и волосы. А на теле — ни следа лепры! И никакой болезненной худобы — поджарое тело, исчерченное старыми шрамами и татуировками. Даже когти на лапах — подстрижены, ногти — сточены, и все-все зубы на месте — ровным рядочком с выступающими клыками.

Это был не просто «кот». Это был тигролев.

И она рядом с ним казалась себе крохотной замухрышной куницей. В старой охотничьей форме, шитой-перешитой, из льна. В шерстяном сукне плаща моль давно прогрызла дыры. Прохудившиеся сапоги и дырявые портянки, которые уже сложно было обернуть вокруг стопы так, чтобы скрыть дыры в слоях. На наручах — глубокие борозды и вмятины. Тело чистое разве что условно — в такой холод руки дрожали так, что помыться было невозможно, да и не были такие частые ванны чем-то привычным. На спине — разводы едва зажившей лепры. Ногти — обломаны и обгрызены, часть зубов бесследно потеряны в походах по болотам благодаря тамошней пище.

Она как будто оказалась рядом с ним случайно.

И эти манеры! Переодеться? Он повесит на ветках свое кимоно. Высушиться? Отвернется и взмахом руки уберет всю воду от тела и волос. У костра посидеть? Сложит подсушенный хворост. Холодная ночь? Укроет своей одеждой и сядет рядом зверем. Подняться? Руку подаст.

И Нэм прекрасно видела — он делает так не из желания ей угодить, это просто кажется ему само собой разумеющимся.

Но вот что она не понимала, так это то, чем были заняты его мысли. Отвлекать его казалось чересчур грубым. И куница просто смотрела на него. Как он разводил огонь — на пне, чтобы тепло держалось после ужина всю долгую зимнюю ночь. Как готовил — он чистил грибы ножом! Хотя можно было просто потереть их снегом. Как думал — просто уставившись куда-то в лес. Как спал — свернувшись в клубок и накрыв звериный нос лапой, и бока дикого зверя грузно вздымались от каждого вздоха, а круглые пушистые уши подрагивали на громкие шорохи.

Вот и сейчас Тайгон резал грибы охотничьим ножом Нэм, а она топориком рубила тощих соек по суставам.

Птицы закончились быстро и отправились в кипящую воду к вываренным травам. Нэм обтерла топорик сперва об снег, а после — об плащ, и спрятала в ножнах. Теперь оставалось только ждать, когда приготовится пища, и смотреть, как готовит Тайгон.

Он сосредоточенно резал грибы, и так ровно — будто это предполагалось не быстро съесть посреди леса, пока горячее, а подать к императорскому столу. И когда он наклонял голову так, что радужка глаз была не видна, и хвост волос оказывался скрыт — он выглядел совсем другим. Казалось, что вот он вскинет голову, усмехнется, как обычно, и заговорит голосом Райги — настолько он был на него похож.

— Что-то не так? — он почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

— Никогда не замечала, что вы с Райгой так похожи, — пожала плечами Нэм и из вежливости отвела взгляд.

— Мы близнецы, — хмыкнул он. — По словам отца, когда совсем маленькие были, он даже Тору от нас мог отличить, только пеленку размотав.

— Вы с Райгой на одно лицо, — Нэм снова посмотрела на него, отмечая знакомую линию скул, щеки, подбородка, границы губ, звериного носа — только выражение лица другое, но это то же самое лицо.

Тайгон кивнул:

— Одно лицо, одно тело. Мы различаемся только шрамами и отметинами, которые на нас оставили время… и Тора. В детстве нас еще и стригли одинаково, и одевали одинаково — мы любили путать окружающих. Даже мама не всегда угадывала.

— Но сейчас вы уже никого так не обманете, — улыбнулась Охотница.

— Почему? — шисаи удивленно вскинул брови. — Волосы можно отрезать, а одежду поменять.

Нэм показала пальцем на свои глаза:

— Взгляд! У Райги совсем другой взгляд. А еще голос — вы совершенно по-разному говорите.

— Да неужели?

— Ну правда же! У Райги всегда на лице написано снисхождение к окружающим. Не презрение… а как будто ему уже надоело в сотый раз говорить одно и то же, — она пощелкала пальцами, подбирая подходящие слова. — А у тебя глаза добрые, совсем добрые… И голос твой тоже — немного бархатный, как будто ты деревенский кот у печки, и «р» ты выговариваешь, будто подмурлыкиваешь. А у Райги голос резкий и колючий, очень звонкий, он будто рычит на каждую «р». Он даже шепотом не звучит так мягко, как ты просто разговариваешь.

Тайгон с улыбкой выслушал ее.

— Но он умеет говорить, как я. Мы учились этому друг у друга. Я тоже умею говорить так, как он.

Нэм прищурилась, не веря:

— Нет. Ну нет же?

Кот покрутил ножом, прося — развернись. И Нэм, фыркнув, села к огню боком и для верности закрыла глаза руками.

Тай откашлялся в кулак:

— Знаешь, нам с братом очень нравилось дурить взрослых, — заговорил он обычным голосом, своим. — Мы носили одинаковые кимоно, стригли нас одинаково, тренировали одинаково. Пока не начал ломаться голос, мы даже говорили одинаково. Нас могла отличить только Тора — совершенно безошибочно даже с полувзгляда.

— А потом голоса стали разными, — хмыкнула Нэм, продолжая держать глаза закрытыми.

— Да. У нас больше не получалось всех дурить. Думаешь, мы сдались? — усмехнулся он. — О нет! Мы научили друг друга быть нами. Несмотря на запрет отца и матери, мы решили сами, кто «принц», а кто — «запасной». Как наши предки, сидящие на троне. Но мы выбрали это сами. Это был просто грандиозный план! Мы специально выучились говорить настолько по-разному, чтобы нас мог отличить даже глухой идиот. По-разному ходить, по-разному говорить, по-разному формулировать свои мысли и по-разному писать. Мы выдрессировали себя полными противоположностями друг другу. Райга отрезал волосы и стал носить форму куно. Я стал носить только кимоно. Мы поменяли оружие, чтобы оно было более индивидуальным. Тщательно проработали то, какими нас видят окружающие. Мы изменились оба — Райга стал более жесткой версией себя, я — более мягкой. Благо, мы очень радикально отличаемся по стихиям, и мало кто знает, что я могу зажечь священный пламень, а Райга — может управлять священной водой.

— Но зачем?

Тайгон в ответ усмехнулся:

— Чтобы начать дурить всех еще сильнее. Мы всем заявили, что хотим выучиться быть похожими. И даже демонстрировали свои «успехи». Совершенно бездарным и неуклюжим образом. И нагло спрашивали — «Ну как, похоже?!». Разумеется, похоже не было. Даже у попугаев и воронов вышло бы лучше, чем у нас. И все, совершенно все поверили, что мы с братом настолько разные и далекие по своей сути, что даже специально никогда не сможем имитировать друг друга.

— Но вы смогли, — догадалась Нэм.

— Конечно, — удовлетворенно кивнул кот. — Это заняло много, очень много лет. И мы поняли, что победили, когда нас перепутала Тора, — рассмеялся он. — Мы были одеты в плащи с капюшоном, и поменялись оружием, походкой, голосом и стилем боя. Поняв, что ее одурачили, Тора грозилась изувечить одного из нас. А потом…

— Рассказываешь кунице байки о нас? — раздался знакомый смешок. И эта пресловутая резкая «р».

Нэм подскочила мгновенно и застыла, боясь обернуться.

И только тогда поняла — даже кусты не шелохнулись, даже снег не заскрипел, и подгнившая осенняя листва не хлюпнула. Они тут только вдвоем.

— Об этом мало кто знает. Раньше — только трое. Ты — четвертая, Нэм, — продолжал он этим самым голосом.

Она знала, что на маленькой полянке они только вдвоем. Не могло быть иначе. Но слух упорно твердил — Райга пришел! Он жив!

— Ты ведь сохранишь этот секрет?

Она судорожно закивала, даже боясь вздохнуть. Это был его голос! До последней ноты!

— Потрясающе, так похоже, тебе удалось меня одурачить, — рассмеялась она.

— Одурачить? Тайгон, о чем она?

Нэм резко обернулась на голос, шокировано распахнув глаза.

И Тайгон расхохотался.

Один.

Совсем не так, как смеялся Райга. Слишком открыто — слишком чисто. Голос, как ручей.

— Ты бы видела свое лицо, — продолжал смеяться он.

Нэм только фыркнула и вернулась на свое место у костра.

***

Дни тянулись один за другим. В напряжении, вечном ожидании боя, в тревоге и напряжении. Казалось, никто их не искал, никто не шел по пятам. Но не было ни весточки из одиннадцатого храма. И оставалось только ждать. Боя! Если Самсавеил решит наказать их. Призыва! Если хоть кто-то из кошек, оставшихся с ним, выживет. Но была лишь зима — холод, огонь на старом пне и хрустящий под сапогами снег.

— Ты исполняешь приказ Райги — охранять меня, верно? — спросила Нэм. За столько дней страх отвлечь его своей глупой болтовней исчез.

— Верно, — кивнул Тайгон, разливая по глиняным мискам похлебку, сваренную снова из соек и опят.

— А стал бы ты это делать, если бы не его приказ? — осторожно спросила охотница, принимая свою порцию. — Ты делаешь это потому, что хочешь, или потому, что тебе приказали?

Тайгон на секунду задумался, вертя в руках свою миску.

— Я просто могу помочь Райге. И просто делаю это, — неопределенно пожал он плечами. — Эта помощь не стоит мне ничего.

— Неужели это не расстроило твои планы?

— Нет. Нечего расстраивать, когда планов нет, — пожал он плечами снова.

— Может у тебя и цели в жизни нет? Ни мечты, ни планов? — нервно усмехнулась Нэм.

Тайгон, подумав, покачал головой:

— М-м, нет.

— Чего вообще ты хочешь от жизни тогда?!

Наконец, поняв, к чему она ведет, Тайгон улыбнулся:

— Жизни, — тихо сказал он, глядя ей в глаза поверх языков пламени. — Просто жизни.

Нэм насупилась, прихлебывая нестерпимо горячий бульон.

— У меня нет великих целей, как у Торы или Райги, если ты об этом, — пояснил Тай. — У меня никогда и не было их.

— Бесцельное существование? Прожигание жизни? Служение чужим целям? Вот и весь твой удел? — Нэм посмотрела на него с нескрываемой жалостью.

Тайгон, заметив это, покачав головой:

— Нет. Жизнь ради жизни. Ради самого ее разнообразия, ради нее самой.

— Но должна же быть какая-то цель в жизни, какой-то смысл!

— Нет, не должна, — спокойно ответил Тай. — Жизнь вообще не имеет смысла. И цели в жизни настолько не существует, что вместо нее зияющая пустота. И эта бездна всех пугает настолько, что они торопятся ее заполнить. И чем более «великая» цель, тем больше шансов, что бездна перестанет быть бездной. Наверное… На самом деле там всегда будет бездна, либо из-за невыполнимости цели, либо из-за того, что цель пройдена, а жизнь надо жить дальше.

Нэм поежилась от его слов и крепко прижала ладони к горячей миске — глина щедро делилась теплом, но почему-то легче от этого не становилось.

— А тебя «бездна» не пугает? — тихо спросила она.

— А тебя пугает высота? Глубина? Темнота? Смерть? — хмыкнул Тай. — Я просто знаю, что существование бездны так же естественно и логично, как то, что однажды я умру.

— Но ведь жить совсем без цели — ужасно!

— Разве? Я не пытаюсь спрятать бездну, заполнить ее, не пытаюсь забыть о ней. Я знаю о ней, я вижу ее. И живу дальше. Смысл жизни в самой жизни. В причастности к чему-то столь огромному, мощному и великолепному, что остается только наслаждаться тем, что тебе позволили это видеть своими глазами, слушать своими ушами и чувствовать кожей, — протянул он и с каким-то непередаваемым наслаждением улыбнулся. — Мне интересно жить. Мне хочется жить и наблюдать за тем, что происходит вокруг меня. В этом я нахожу истинное наслаждение — в созерцании. В созерцании звезд, облаков, воды, огня, чужих жизней и судеб, течения времени. Это и есть моя «цель». Это — то, чем бездна наполнена на самом деле, как глубина моря наполнена водой, а высота неба — воздухом. В этом я нахожу свой покой.

Нэм вернула взгляд огню и медленно прожевала упругую шляпку гриба. Для Тайгона, наверно, даже походный суп был вкусным…

— А какова цель твоей жизни?

Этого вопроса она и боялась. Если задать его самой себе — то можно сделать вид, будто и не задавала. Но вот вопрос прозвучал, и ответ на него должен быть дан. Хотя бы потому, что как раз таки он — на ее вопрос ответил, честно и без колебаний.

— Я не знаю, — ответила Нэм. И это было абсолютной правдой.

— Никогда не было цели? — удивленно вскинул брови Тай.

— Ну почему. Была, — повела плечом Нэм. — Сперва я хотела быть главой Охотниц, как Кирана. Потом я хотела быть генералом, как Алиса. Но это, по сути, почти что одинаковые мечты.

— Ты не стала ни Главой, ни генералом, — осторожно заметил Тайгон.

Нэм согласно кивнула:

— Я приблизилась к этому и поняла, что выше не хочу. Не хочу этой ответственности за всех — мне и моего отряда слишком много.

— Я слышал, что твой отряд самый успешный. Видимо, ты — хороший командир.

Охотница криво усмехнулась:

— У меня были хорошие учителя, не более того.

— А о чем ты мечтала вместо высокой должности, потом?

— Потом мне поставили цель — найти и убить всех хамелеонов. И я погрузилась в нее с головой.

— А теперь хамелеоны мертвы, — понимающе кивнул Тайгон. — А новой цели никто не поставил.

— Поставил, — Нэм подняла глаза и встретилась с глазами Тайгона — сквозь огонь. — Убить Райгу.

Он понимающе кивнул и на это.

— Что, ты даже не сделаешь вид, что удивлен? — прищурилась она.

Он медленно качнул головой:

— Это было предсказуемо и ожидаемо.

— И ты даже не будешь мне мешать?

— Как? — развел он руками. — Расскажу Райге? Он и так знает. Убью тебя, чтобы ты не убила его? Он не простит, а я не вижу в этом смысла.

— И тебя даже не беспокоит это?

— А должно? Это ведь не твоя цель, — усмехнулся он. — Это приказ. Самый обыкновенный приказ, отданный охотнице ее командиром. А у куницы Нэм цели нет. И никогда не было.

Нэм куснула край миски и тихонько проскулила в нее.

Тайгон продолжал:

— Ты всегда выбирала приказ. Так проще и легче — ведь за приказ несет ответственность кто-то другой, кто-то, кто выше тебя по должности. А за цель ответственна только ты сама. И потому у тебя ее нет. А сейчас ты смутно чувствуешь, что в твоей жизни все же есть если не цель, то хотя бы мечта, хотя бы желание. И ты мечешься между ответственностью за свою мечту и приказом без всякой твоей ответственности за последствия. Вот и все.

— Да откуда тебе знать?!

— Когда-то я думал, что я такой же, — грустно усмехнулся Тайгон.

— Но ты не такой, — пробурчала Нэм.

Тайгон кивнул.

— И что мне делать? — всхлипнула Нэм. — Как выбрать? Как будет правильно?

— Правильно не будет. При любом раскладе кто-то пострадает от твоего решения. Даже если ты выберешь не принимать решение вовсе. Вот парадокс, да?

Поморгав ресницами, Нэм прогнала подступившие слезы. Но в горле все равно остался ком.

— Могу разве что помочь советом. Посмотри на предложенные жизнью варианты. Если ты выберешь один из них, то как сильно ты будешь жалеть, что не выбрала второй вариант? И наоборот.

— Ты не сделал легче! — проворчала она.

— А что, ты ждала, что я решу за тебя? Так сразу стало бы легче, да? — прищурился он. В его голосе больше не было мягкого мурлыканья. И слова хлестали, как крапивная плеть. — У кошек так не принято.

— У кошек есть запас жизней, в которых можно исправить свои ошибки! Исправить и изменить все, что угодно! — едва не закричала Нэм, с трудом сдерживаясь. — А у меня всего одна жизнь! И я прожила половину, а то и больше! Охотницы не живут долго. Понимаешь?! Это вы можете сегодня жить одним, завтра другим, выбирать себе новые цели. Много ошибаться, многого добиваться. Проиграл в этой жизни — выиграл в следующей. Умер — ожил после кошачьего ритуала. Умер твой товарищ — не беда, скоро воскреснет, — она всплеснула руками, и жиденький суп расплескался по промерзшей земле. — А я так не могу! Я умру не на время, не в шутку, понимаешь? И они, — махнула она рукой в сторону города Ангелов, — тоже не понарошку умрут, а взаправду! Тебе легко рассуждать! Да вам всем, кошкам, легко с нами воевать! Мы умираем раз и навсегда, а вы — еще восемь раз после нас. Как ты думаешь, почему Кайно вас так ненавидит и так боится? Почему Охотницы боятся Райгу до такой степени, что к вам в лагерь со мной только половина отряда пошла?

— Люди всегда боятся того, чего не понимают.

— А еще они боятся тех, кто с легкость делает то, о чем они мечтают — легко и будто играючи. Люди ненавидят тех, кто топчется по их мечтам, будто они ничего не стоят. Вы одним своим существованием растоптали все мечты Кайно. То, что для нас — недостижимая и невозможная мечта, для вас — обыденность.

— Но мы не виновны в том, что родились кошками. И не пытаемся ущемить вас нарочно, — как будто извиняясь, произнес Тай.

— Ты — нет, — усмехнулась Нэм. — Но не все кошки такие. Ты знал, что в отрядах Охотниц и Охотников почти нет кошек? Знаешь, почему?

Тайгон честно мотнул головой. Он мог предположить, но не стал об этом задумываться.

— Потому что, попав на обучение, маленькие кошки и коты любят бахвалиться тем, что они не боятся смерти. Все остальные боятся, а они — нет. Как если бы нам обоим нужно было попасть стрелой в яблочко, только у меня одна попытка, а у тебя — все девять. Вы одарены Богом. По-настоящему одарены, а не как ангелы, которые «божьи» только на словах. И вам это ничего не стоит, вы родились такими. Шисаи одарены Богом вдвойне — всего лищб кошки, а родные дети Самсавеила имеют только две пары крыльев, и не более того.

— Но мы…

— Даже ты смотришь на меня немного снисходительно. Потому что я младше, слабее. Но и это, поверь мне, уже честь. Большинство ваших смотрят на нас свысока.

— Я думаю, ты преувеличиваешь, — вздохнул Тайгон и покачал головой. — Просто вы все чувствуете себя неполноценными рядом с нами, вам неуютно, и вы приписываете вину за это нам.

— Мы чувствуемзависть. И поэтому кошек из охотничьих отрядов выгоняют. Они не уживаются с другими, а один кошачий отряд уже был.

— «Был»?

— Да, они перегрызлись и разбежались. Видимо, вам, чтобы существовать вместе, нужен кто-то как Райга, иначе никак, — с легким презрением дернула губой Нэм.

— Но ты же понимаешь, что кошки не всемогущи, — хмыкнул Тай. — Более того, мы уже дважды проиграли вам. Кошки проиграли Феликсу — херувиму, узнику Имагинем Деи. Кошки проиграли Люцифере — немного безумной ангелице. И это были все те же самые кошки, с теми же самыми девятью жизнями и «благословением» Самсавеила, шисаи. Мы были точно такими же, как и сейчас. Да и вы были — точно такими же, охотницами, Ангелами. Вы победили нас дважды, первый раз — забрав власть, второй раз — отняв свободу, сделав нас волчьими рабами. Как-то же вам это удалось.

— Но то были легенды! Феликс, Люцифера — ты сам-то подумай, о ком говоришь! «Таких больше не куют» — как говорит Берингард.

— Такие есть всегда. И всегда будут, — с полной уверенностью отчеканил Тайгон.

— Значит, в этот раз «такие» среди вас.

Тайгон шумно выдохнул и посмотрел в сторону. Нэм прислонила миску к губам, вдыхая носом слабый грибной аромат. Супа почти не осталось.

— Ты тоже ненавидишь нас? — подал голос Тайгон. И не успела Нэм открыть рот, как добавил. — Впрочем, я знаю, что нет. Но не знаю, почему.

Нэм пожала плечами:

— Я из прошлого поколения Охотниц, до реформы Люциферы. Но ты и так знаешь. Я не помню свою семью. Меня воспитывали Магистры, а потом еще и Берингард. Он заменил мне отца, хоть и немного поздно в моей жизни. Он говорил, что никого и никогда нельзя ненавидеть просто так, ни за что. Ненависть — только в ответ на ненависть. А лучше без нее вовсе. Кошки ничего мне не сделали, не обидели меня, не навредили. Мне не за что вас ненавидеть. Я просто стараюсь относиться к вам так, как вы относитесь ко мне. Я ко всем так стараюсь относиться. Меня так учил Берингард, и я считаю, что так и правильно.

Тайгон удовлетворенно хмыкнул:

— А теперь твоя главная дилемма — всем воздать по заслугам. Но воздать всем справедливо не получится. При этом сделать лучше еще и для себя — ноша непосильная.

Нэм коротко кивнула:

— Теперь понимаешь?

Тайгон кивнул:

— Мой ответ все тот же. Придется либо выбрать, чем пожертвовать, либо пожертвовать абсолютно всем, что у тебя есть. Возможно, даже единственной жизнью.

#32. Тридцать монет

— Я думаю, перевязки с мазями уже не нужны, — Райга наблюдал, как медичка перебинтовывает его руку поверх затянувшихся швов.

— Вот как будете сами кого-то лечить, так и решайте, когда что не нужно. А вас лечу я! — Ирма клыком надорвала край бинта и, разделив его на два полотна, завязала у запястья.

Райга улыбнулся.

— Спасибо. Хорошая работа.

Ирма на секунду замешкалась, продолжая держать края бинта, и смущено пробормотала:

— Это не моя заслуга. Тут очень богатый сад.

Райга кивнул:

— Сад Ясинэ всегда считался лучшим.

Ирма помогла ему одеться, а после — подняться с футона.

— Где Тора?

— Сторожит серафима внизу, — медичка указала на выход и принялась ногтями счищать подсохшую мазь с ладоней.

Райга кивнул и, немного прихрамывая, вышел из шатра.

Погода в горах всегда переменчива. Утром везде был туман — будто молоко, руки в полуметре от глаз не видно. Сейчас уже прояснилось — холодный ветер разогнал зацепившиеся за горы облака. Райга поднялся по ступеням в кошачий храм и под перестук топоров прошел через весь огромный зал. Рики и Винс чинили крышу, и солнечные мыши постепенно исчезали с гранитных плит полов.

Спустившись по ступеням в нижний храм, Райга остановился у ворот.

Лиловое яблоко теперь всегда находилось в стальной кроне, возле каменных статуй горел священный огонь, и едва слышно шумели священные воды.

Посреди зала был растянут лиловый купол, будто сотканный из паутины. Он мерцал, искрил и шел волнами. Лиловая энергия перетекала по нему и едва слышно шумела — как шумит вода, стекающая по стене, как шумит листва при слабом-слабом ветре. Но этот звук, будто пульсация вен, будто шум качаемой сердцем крови — невозможно не услышать.

У купола сидела Тора — в кимоно и тугом корсете, а на плечах — хаори. Она мелко дышала, насколько могла со сломанными ребрами, и пристально следила за куполом. Райга сел рядом с ней — молча. Лысый хвост, изрезанный татуировками, волной скользнул по полу и обернулся вокруг его хвоста. Райга обернул свой хвост вокруг ее, обнимая. И они продолжили так сидеть, связанные хвостами.

А в куполе недвижимым сидел сам Бог. Не дышал — ему не нужен был воздух. Не смотрел, глаза были закрыты — ему они были не нужны, чтобы видеть. Не хотел пить, не хотел есть, не хотел спать.

Самый необычный пленник. Он только сидел и думал о чем-то своем. Слушал биение своей клетки, чего-то ждал.

Райга тоже слушал, как шумит купол. И чувствовал, как это биение отзывается в нем — пронизывающе, пробирающе до самых костей и жил.

— Ты тоже это ощущаешь? — тихо спросила Тора, поворачиваясь к нему.

— Да, — кивнул Райга.

— Купол питают наши силы. И он продержится ровно столько, сколько мы сами сможем его держать.

Райга щелкнул пальцами, вызывая огонь, и поднял руку на уровень глаз. Пламя забилось без ветра. Точно такой же огонь, что и раньше, что и всегда. Ничуть не меньше.

— Не страшно. Я ощущаю себя слабее от полученных ран, а вовсе не от поддержания купола, — хмыкнул Райга и смахнул священный пламень с руки.

— Я не об этом, — скривилась Тора. — И вообще тебе легко говорить — ты от силы пару копий забил. А я замыкала вдобавок. С меня купол тянет больше.

— Но ты лучше проводишь энергию и может отдать ее в большем количестве без вреда для себя, — пожал плечами Райга и проследил взглядом за копьями. Вместо одного из них в плитах храма торчал клинок бо. Верховный шисаи даже не помнил, когда и как это произошло — скорее всего дело рук Торы.

Большая часть боя просто забылась. Но это совершенно нормально — бой был тяжелым, самым тяжелым за всю жизнь. К тому же любые контакты с Самсавеилом всегда так и норовили выскользнуть из памяти.

— И не об этом, — Тора вернула взгляд куполу.

— А о чем тогда?

— Я умру раньше тебя, это факт.

— И купол будет черпать энергию из меня. И в гораздо, гораздо большем объеме, — вздохнул Райга и запрокинул голову. — Ну и пусть. У меня еще есть время научиться у тебя управлять всей этой прорвой энергии и стать сильнее.

— Ты не станешь, — криво усмехнулась Тора. — Я хорошо помню твой взгляд после боя с ангелами. Ты не станешь, Райга. И ты не пойдешь моим путем, ты не захочешь вспоминать свое прошлое воплощение, не захочешь жить со стигматами Евы. Но дело даже не в этом.

— А в чем тогда? — прищурился Райга. Спорить не хотелось — Тора была права.

— Однажды ты умрешь. И выпустишь его.

Райга молча посмотрел на Самсавеила сквозь стенку купола. С его последним вздохом серафим встанет в полный рост и расправит крылья. А когда кто-то из шисаи закроет ему веки ладонью — серафим распахнет глаза.

— Да, конечно, — продолжала Тора, — тебе все равно, что будет после твоей смерти. Но не находишь ли ты это…

— Я понял тебя, ушастая, — воспользовался ее замешательством Райга. — Я что-нибудь придумаю.

— Вечную жизнь? — болезненно усмехнулась Тора.

— С каких пор я стал похож на идиота?

***

Тайгон подал руку Нэм, и она, взобравшись на последнюю ступеньку, ведущую к храму Самсавеила, тяжело вздохнула. Высвободив руку, сделала пару слабых шагов в сторону и села под торией. Запрокинула гудящую голову и медленно выдохнула. Сердце колотилось, как сумасшедшее — долгий подъем по стольким ступеням в прошлый раз дался куда легче.

Ступени кончились, но впереди оставались еще постройки кошек и сам храм. И где-то там был Верховный шисаи.

И где-то там был Самсавеил. Тайгон сказал, что он проиграл, но верилось в это с большим трудом. Нэм, привалившись к тории, слышала, как кто-то идет к ним. Но ее спутник стол недвижимым, как будто угрозы не было, и охотница продолжала сидеть с закрытыми глазами.

Звук шагов был все ближе, звериные когти неравномерно клацали по каменной кладке, пока этот кто-то не остановился в паре метров.

Нэм распахнула глаза и повернула голову.

Перед Тайгоном стоял Райга. Бледный, и будто бы даже похудевший — из-под темной формы выбивались серо-бурые бинты, часть когтей на лапах были обломаны. На руках проступали вены — еще сильнее, чем раньше, будто объемная паутина удерживала кости и уставшие мышцы вместе.

Но это был все тот же Райга.

Нэм подобрала ноги, собираясь встать, но он остановил ее жестом.

— Никаких проблем не было? — обратился он к брату.

— Нет, — тот качнул головой в сторону. — Как Тора?

Райга усмехнулся:

— Нам пришлось сражаться с Самсавеилом, а ты спрашиваешь — как Тора?

— Я почувствовал, когда вы заперли Его, и купол стабилизировался, — пожал плечами Тай. — Но не знаю, какой ценой. Так как она?

Верховный шисаи кивнул в сторону храма:

— Занята какими-то амулетами вместе с Ирмой и Винсентом. Ребра уже срослись, легкие восстановились. Часть татуировок после швов пришлось вырезать заново.

— Она ведь не умерла? Не погибла, не пожертвовала за тебя жизнями? — с опаской спросил Тайгон.

— Нет. Такая щедрость предназначалась одному лишь тебе, — усмехнулся Райга. — Да и необходимости не было.

Тайгон удовлетворенно улыбнулся.

— А кто сторожит Самсавеила?

— Мы — по очереди. Когда нас сможешь сменять ты, должно стать полегче.

Тайгон кивнул, сразу посерьезнев.

— А у вас как? Ни охотниц, ни ангелов? — Верховный шисаи кивнул на Нэм.

— Только дикие звери, мы избегали поселений. Да и не было нас всего неделю.

Очень длинную неделю. В постоянном ожидании угрозы дни тянулись просто невыносимо долго.

— Да, купол не сразу успокоился, — скривился Райга. — Только когда и я, и Тора хоть немного восстановились.

— Какие дальнейшие планы?

— Тора расскажет, — Верховный шисаи указал рукой в сторону храма.

Тайгон бросил взгляд на Нэм и понимающе кивнул:

— Тогда я пойду помогу ей, — он коротко взмахнул рукой, прощаясь, и плавно, будто вальяжный кот, ушел за ворота.

***

Райга сел с другой стороны тории, напротив Нэм, и оперся лопатками о лиловый столб.

Медленно вздохнул и посмотрел кунице в глаза.

Нэм понимала, что он знает о приказе Берси. Не понимала, как и откуда, но он как минимум догадывался об этом. Если знал один из братьев — определенно знали оба.

Он пристально смотрел ей в глаза, а Нэм боялась даже думать.

О чем вообще он мог думать? В глазах цвета серого льда не были ни капельки эмоций. Только бездонное море раздумий. И усталость. Как будто что-то тянуло из него силы, подтачивало изнутри — и осталось только тело и взгляд до самой бездны, до самого льда.

Он шевельнул хвостом и заговорил:

— Я не буду тебе лгать. Но с меня хватит играть в эти игры.

Нэм ошарашенно распахнула глаза.

— Я хочу закончить все это раз и навсегда, — сказал он, будто отрезал часть Нэм. — Чтобы наконец я и мои шисаи смогли вздохнуть свободно.

Она непонимающе качнула головой.

— Кайно уже начал войну, уже бросил мне вызов. И я хочу принять его вызов, — продолжал Верховный шисаи. — И это будет на моих условиях.

Нэм обхватила руками колено и, сцепив пальцы в замок, принялась скрести обломанными ногтями по тыльной стороне ладоней.

— Ты пойдешь в город ангелов за его головой? — ее голос прозвучал надломанно.

— Нет, — усмехнулся Райга. — Я может и похож на кровожадное чудовище, но там будет много жертв. Лишних и бессмысленных жертв. К тому же драться на территории противника — не самая лучшая идея.

— Ты мог бы один прокрасться и убить его, разве нет?

— Это была бы унизительная для императора смерть, — Верховный шисаи покачал головой. — Кайно заслуживает честного боя. Это не хамелеон, пытающийся занять чужое место, заняв чужую жизнь. Он прямолинеен в своих поступках.

Нэм скривилась и скосила глаза. Ну да… а Рики — это так… И приказ Берси — тоже…

— Я знаю, о чем ты подумала, — Райга криво усмехнулся. — Но, насколько я понимаю, дело рук Кайно только его прилет в наш лагерь. Самоуверенно и в открытую. А вот остальное — приказы медведицы Берси.

Нэм осторожно качнулся головой, как бы соглашаясь.

— Кайно хотел сражаться честно. И я дам ему честный бой, как он того заслуживает, — вздохнул Райга. — Иначе это никогда не кончится.

— Ты вызовешь его на бой? Куда?

— Сюда. В округ лис, — шисаи кивнул за тории, в сторону Куцуньих лесов. — Думаю, бравые охотники и охотницы быстро уведут обычных людей подальше. Заодно выберут местечко, максимально подходящее для боя охотниц и крылатых против шисаи.

— Ты как будто ни во что не ставишь Охотниц, — дернула губой Нэм. — Как будто не воспринимаешь их всерьез, как угрозу.

И тут же до крови закусила язык. «Их»! Она сказала «их», не «нас»…

— О нет, я понимаю. Они воины, тренированные с самого детства, обученные сражаться. А я ставлю против них шисаи, некоторые из которых совсем недавно виноград собирали, — хмыкнул он. — Я отлично понимаю, какую угрозу представляют охотницы, особенно под командованием Берси.

Нэм кивнула.

Райга пристально посмотрел ей в глаза, будто пригвоздил взглядом.

— И потому я прошу тебя убить ее.

***

— Раз уж ты пришла, не стой на улице, зайди внутрь, — раздраженно бросил Райга, перебивая речь Торы.

И Нэм осторожно вошла в шатер, оглядела всех собравшихся — троицу тигрольвов и гепардицу, и осталась стоять у выхода, опершись плечом о шатерный кол.

Тора продолжила, как ни в чем не бывало:

— Я никак, совершенно никак не смогу это контролировать! Погибнут все вокруг меня, — всплеснула она руками. — Но у кошек в запасе останутся жизни.

— Я всех давно посмотрела, никто из наших не погибнет навсегда, — вставила свое слово Ирма. — У всех в запасе есть жизни. Но восстановление будет очень долгим, и нужен будет кто-то, кто переживет бой и сможет заменить временно умерших и забрать их тела в безопасное место. Было бы неплохо, чтобы это были шисаи, которые смогут провести ритуалы, и ускорить процесс.

Райга остановил ее жестом:

— Я против таких смертей. Мне нужно повторять это в третий раз?

Тора вытянула перед собой вырезанную из дерева безделушку на веревке. Обычное черное дерево, в трещинах узора отливающее лиловым.

— Я помню твое мнение на этот счет. И я его учла.

Райга удивленно вскинул брови:

— Значит, ты наконец-то пояснишь, над чем ты возилась последнее время, запрягши в работу Ирму с Винсом?

— Этот амулет дает стражам понять, что его владельца нельзя убивать. Я уже проверила, осечек не дает. Таких я сделала много — с запасом на всех шисаи, куно и диких.

Райга вздохнул и сцепил пальцы перед собой, задумавшись.

Амулет не был каким-то сложным в исполнении. Вырезать такой из древесины — ерунда и дело пары часов. Но вот только толку с повторения амулета? Он не спасет.

Нэм закусила губу. Нужно будет как-то убедить своих девочек держаться подальше.

— А если охотницы не уведут всех лис и тушканов? — прищурился Райга. — Я против невинных жертв, никто из них не виноват, что мы выбрали этот округ полем боя.

— Значит, мы отправим куно предупредить их. Стражи не тронут дома, если вымазать дверные косяки и оконные рамы кровью ягненка.

Райга усмехнулся и кивнул на Нэм:

— А если охотницы спрячутся в таких домах, а потом выйдут, чтобы сразиться с нами?

Тора широко улыбнулась:

— Тогда я просто повторю призыв, когда они будут снаружи.

Райга довольно хмыкнул.

— Что там со стрелами?

— Готовы, — кивнула Тора.

— И копье?

— Рики заменил древко.

Райга кивнул и замолчал.

И это молчание, общее молчание, продолжалось несколько минут. Все будто чего-то ждали. Ирма, скосив глаза, смотрела на Нэм. Райга сидел с пустым взглядом. Тора вертела в руках амулет. А Тайгон размечал что-то углем на разложенной карте округа Лис.

Нэм вздохнула:

— Я, в общем-то, попрощаться зашла.

— Боишься не успеть к сборам? — бросила Ирма и коротко фыркнула, выражая в этом звуке все, что она думала о присутствии Нэм на собрании.

— Я в любом случае не успею, — пожала плечами Нэм и, козырнув ладонью, вышла.

***

Деревянный амулет обрушился на стол с глухим стуком. Тора уперла руки в столешницу и смерила Райгу свирепым взглядом.

— Она умрет, и это будет твоя вина! — ткнула она в него пальцем. — Ты правда хочешь ее смерти?! Правда?!

Райга продолжал смотреть куда-то сквозь нее.

— Я не верю, что тебе наплевать!

Он тихо ответил:

— Ушастая, ей приказали меня убить. И поверь мне, она все еще не сделала свой выбор.

Тора оголила клыки и едва не заклокотала.

— Да ты… да как ты… — прошипела она сквозь зубы.

Тайгон усмехнулся и негромко сказал, как бы между прочим:

— Зато ты уже сделал свой выбор. И от ее выбора он никак не зависит. Ты не способен сделать иначе.

Райга медленно кивнул.

Тора бросила быстрый взгляд на Тайгона, потом на Райгу, снова на Тайгона, снова на Райгу.

— Так, вы двое, о чем речь?!

— Своих «девочек» она наверняка предупредит, — хмыкнул Тайгон. — Мы же «совершенно случайно» уже рассказали ей, как.

Райга медленно кивнул снова.

— Но вот остальное. Сложно предсказать действия того, кто сам не знает, что будет делать и как жить, — Тай повертел в руках длинную палочку угля, которым чертил по карте.

— Это вовсе не повод, — прошипела сквозь зубы Тора. — Я не верю, что ты так с ней поступишь! Что ты вообще способен так поступить!

— Да неужели? — рассмеялся ей в лицо Райга.

Тора в мгновение ока сгребла его за ворот и придвинулась нос к носу.

— Милый братец, я знаю тебя всю свою жизнь. И, поверь мне, даже дольше!

— Раз ты так хорошо меня знаешь, тогда почему ты все еще здесь, милая сестрица? — оскалился в ответ Райга. — Почему ты не догоняешь Нэм? Почему не отдаешь ей амулет? Почему не просишь держать этот подарок в секрете от всех, особенно — от меня? Почему не говоришь ей, что я против такого спасения ее жизни, но ты не можешь так бесчеловечно с ней поступить? ПОЧЕМУ ТЫ ЕЩЕ ЗДЕСЬ?!

Тора мгновенно успокоилась и разжала пальцы.

Медленно отстранилась, недоверчиво посмотрела Райге в глаза.

Повернулась к Тайгону.

Снова к Райге.

Нервно дернула губой.

И выбежала из шатра.

#33. Выбор без выбора

Ночь выдалась ясная и тихая. Большинство Охотниц уже давно покинуло Ангельский град, и крылатый караул нес свою службу вместо них. Как знать — вдруг честный бой для кошек невозможен. Все ждали худшего.

Кайно распахнул тяжелые створки окна и вдохнул как можно глубже промозглый воздух. Когда-то холод помогал успокоиться, но не сейчас.

Обернувшись к императорской постели, Кайно покачал головой. Громадная кровать помнила последние мгновения жизни Люциферы, последние часы Исхириона и Инессы. И последние дни его самого.

Поежившись, Кайно перешагнул через подоконник в небо.

Слабый ветер подхватил его под крылья. Точнее — то, что от них уцелело. Левое верхнее и правое нижнее крылья — но Кайно все равно научился летать и с ними такими.

Сделав несколько тяжелых взмахов, он полетел к сияющему за городом кладбищу. Лиловый свет от перемолотых сердец бил прямо в бесконечную тьму.

Кладбище встретило императора едва слышным шорохом. Азура называла его шелестом звезд. Как будто осколки сердец были похожи на яркие точки на небе.

Когда кошки правили, они решили так чтить своих мертвых. В часах — в ногах у статуй своих правителей. Ангелы продолжили после них. И возвели новые статуи. Первым был Феликс — херувим, победивший сотворивших его кошек. Иронично. Второй статуей была Люцифера — для многих маршал, выигравший войну против кошек. То, что она правила — осталось за чертой ее смерти. Третьей статуи не было. Но был постамент, уже заполненный часами смерти.

Кайно взобрался на последний постамент и встал во весь рост. Расправил крылья, вытащил меч из ножен и поднял его над головой. И даже так оказался ниже коленопреклоненной статуи кладбищенской девы.

Вздохнув, он сел напротив нее и снял с головы императорскую диадему.

— Я так и не смог ее заслужить, — пробормотал он и кинул диадему на постамент Люциферы, к ее ногам.

Диадема подскочила на мраморе и треснула ровно посередине обода.

— Вы меня обманули, Ваше Императорское Величество, — вздохнул он и, подтянув ноги, обнял их за колени. — Или это я вас всех обманул.

Статуя в ответ молчала, устремив свой мраморный взгляд в небо.

— Вы говорили, что я вырасту совершенством, что я рожден быть великим. А это просто я, — пожал он плечами.

Все так говорили. Все Магистры это повторяли, ставя его в пример всем.

— Вы восхищались моими крыльями, а что теперь? Нравятся они вам?! — он неуклюже распахнул два крыла. Они были совершенно разными, крупное левое — массивное, широкое, с длинными маховыми перьями, и небольшое правое — узкое, с поредевшим от огня оперением. У всех херувимов были такие, крупные верхние и малые нижние. Но у него не осталось парных крыл.

С его крыльями он всегда летал лучше всех. Быстрее всех, ловчее всех. Устраивая соревнования для маленьких птенчиков, Берси первым ловила его — вечного победителя.

Как прекрасен был его полет! Как все они восхищались его мастерством.

Даже мовницы, намывая его крылья, выражали свое признание. А каким особенным даром считалось перо, выпавшее из его крыла! Оно было идеальным. Оно всегда было идеальным.

Он — был идеальным!

Алиса называла его «прекрасным лебеденком», Раун восхищался его умом, Люцифера считала его равным в бою, Лион говорил, что он мудр не по годам.

— Вы мне лгали, — прошептал Кайно и стиснул зубы.

А он им верил. Верил взрослым, верил лучшим, верил великим. Не могли же они ошибаться.

Воспитав стольких ангелов и херувимов, они судили о нем из своего многолетнего опыта.

Он летал быстрее всех. Он сражался лучше всех. Он схватывал новые знания на лету. Он рассуждал взрослее своих братьев и сестер. Он был смелее всех, храбрее всех, честнее всех и лучше их всех. Ему твердили об этом совершенно все. И верили в это совершенно все.

— Это я лгал вам, — прорычал Кайно сквозь зубы.

Он был лучшим, но никогда им себя не чувствовал. Он верил чужой хвальбе, но всегда боялся, что обман откроется. Он знал, что стоит ему ошибиться хоть раз — его скинут с постамента лучшего. Он думал, стоит ему хоть раз дать слабину, его вышвырнут, как утенка.

И он был лучшим.

Вперив взгляд в статую Люциферы, подсвеченную снизу светом лиловых сердец, он глубоко вздохнул.

Императрица тренировалась почти до самой смерти. Она всегда была занята чем-то эдаким — сражалась на мечах, стреляла, летала, читала, лечила. И правила.

Неугомонная. Справедливая. Лучшая.

И на все вопросы о своей неугомонности она отвечала — я совершенство, и я обязана им быть. Такой ее считали, такой она была для них всех.

Кайно старался быть таким же. В глубине души считая, что он хуже, чем о нем говорят.

Свесившись с постамента, он взял на руки часы Азуры и Шета.

— Ты говорил, что я самый лучший брат, — болезненно улыбнулся он часам Шета. — Я думал, что таков я и есть. Но ты погиб из-за меня.

Перевернутые часы зашуршали лиловым песком.

— Ты говорила, что я мудр, честен и добр, — он коснулся губами края часов Азуры. — И посмотри, куда меня привела моя доброта? Это зло, Азура. Посмотри, какую войну развязала моя мудрость. Это глупость, Азура. Во мне осталась только честь. Надеюсь, мне хватит ее, чтобы умереть, как сын Бога, а не трус.

Ее часы зашептали тихо, будто заплакали.

Он поставил часы возле себя и достал перемолотые сердца императрицы.

— Я думал, я рожден для великих побед — вы так говорили, и я верил, — горько усмехнулся он. И тихо продолжил. — И это правда! Я рожден для чужих великих побед.

***

Охотницы стояли отрядами и внимательно следили за Берси. Она же, возвышаясь над ними, отдавала приказы. Молча. Жестами объясняя каждой отдельной группе план действий.

Для всех он был почти что одинаковым и заключал в себя смерть кошачьих куно. Для лучших охотниц — смерть шисаи.

Но для одиннадцатого отряда охотниц приказ был свой. Они внимательно смотрели за руками Бэрси и думали над словами своего командира, Нэм. Бегство с поля боя — хуже, чем самая мучительная смерть. Но что, если победа невозможна? Что, если можно выжить, спрятавшись в доме, отмеченным кровью ягненка? И они думали, пытаясь сделать решающий выбор.

Думала и Нэм.

Сидя на дереве чуть поодаль от лагеря, она сжимала до боли лук и пыталась решиться.

Тайгону было легко говорить — посмотри на варианты, если ты выберешь один из них, то как сильно ты будешь жалеть, что не выбрала другой?

Но думать по его словам было в разы тяжелее. И в разы больнее.

— Я никогда себе этого не прощу. Никогда, — бормотала Нэм беззвучно. — Что бы я ни выбрала — я никогда не смогу себя простить. Даже если сбегу и выберу не выбирать — не прощу. Не прощу предательства, не прощу малодушия. И никто меня не простит, и никто не поймет. Я сама себя не прощаю, я сама себя не понимаю.

И все же, совет Тайгона был верен. И выбор — был сделан.

Нэм вложила стрелу в лук, на пальцы, подхватила тетиву кольцом под перьями, и плавно растянула.

В пелене слез образ Берси дрожал и сливался с окружением. Коричневое пятнышко на фоне голого леса и грязного снега переставало быть узнаваемым.

Мишка, славная мишка.

Само ее появление в Имагинэм Деи перевернуло все с ног на голову. Она замучила всех, пытаясь впитать в себя знания и навыки не по возрасту. Упертая, хваткая, смелая. Наивная. Все дети Имагинэм Деи знали, что родители не заберут их. Все, кроме Берси. И ее отец пришел за ней, за ней одной, чтобы вернуть других таких же их родным.

Многие тогда покинули стены Ангельского замка. Но не Берси.

Она была первой из новых Охотниц. Первой — без терапии Имагинэм Деи. И первой среди них всех.

Берси была везде и познавала все — с жадностью молодой голодной медведицы. Она училась даже с херувимами, все больше и больше сближаясь с Кайно.

И не было ничего удивительно в том, что пост главы Охотниц отошел ей. Других кандидатов и не было — только Нэм. Но они были как сестры, и решили между собой.

Может быть, стоило и в этот раз решить все вместе.

— Но ты решила без меня, — плача, проскулила Нэм.

Зажмурившись, Нэм сложила лук.

И тяжелый камень прилетел по запястью, выбивая лук из рук.

Нэм вскрикнула и прижала ушибленную руку вместе с оружием к груди. Испуганно глянула вниз.

Огромный бурый медведь стоял под деревом, тревожно смотря на нее снизу вверх. Седоволосый, седобородый, но все такой же огромный мишка.

— А если бы я целилась во врага? — нашла в себе силы подать голос Нэм.

Берингард медленно покачал головой.

— У тебя что-то случилось, — тихо сказал он. — Ты сама на себя не похожа последнее время.

Нэм отвернулась.

— Что с тобой, девочка моя? — спросил он.

Нэм молчала, прижимая лук и стрелу к груди.

— Как я могу помочь тебе?

Она зажмурилась и задержала дыхание.

— Я волнуюсь за тебя.

Она нервно потрясла головой и сжалась в тугой комок.

— Ну как нет? Ты мне как дочь, как Берси. И для нее — как старшая сестра, — растерянно пробормотал медведь. — Я же вижу, что тебе плохо. Представь, как у старика сердце разрывается?

Нэм сглотнула и тихонько всхлипнула в колени.

— Мне больно смотреть, как ты мучаешься. Я хочу помочь.

Она продолжала молча плакать, обняв ноги.

Берингард тяжело вздохнул.

— Поделись со мной своим горем.

— Я не могу, — дрожащими губами пробормотала в ответ Нэм.

— Тогда хоть скажи, как помочь? — он встрепенулся, обрадованный, что она больше не молчит.

Нэм пожала плечами.

— Как закончить эту войну? Как обойтись малой кровью? Я не вижу способа, — и заплакала.

— Война закончится, когда мы проиграем, — спокойно ответил Берингард. — Война закончится только смертью. Кайно никогда не отдаст трон, даже если захочет добровольно — все в империи верят, что на троне должен быть подобный Богу. При любом живом херувиме ни один кот не будет править.

— Но Охотницы, — заикаясь от слез, пробормотала Нэм. — Мы же не херувимы, зачем мы гибнем?

— Из верности, из чести. Потому что Берси не предаст Кайно, а вместе с ней — и остальные, — улыбнулся медведь. — Потому что так правильно — следовать клятве и сердцу.

— Моя клятва и мое сердце — враги, — покачала головой Нэм.

— Милая…

— Я так запуталась! — разрыдалась Нэм и спрятала мокрое лицо в ладонях.

Берингард, вздохнув, поднял руки к ней.

— Иди ко мне, — он махнул ладонями, приглашая ее.

И Нэм спрыгнула.

Рухнула в его объятья, обняла ногами, запуталась руками в косматой гриве волос и взвыла в густую седую бороду.

Он обнял ее — как маленькую девочку, как свою мишку. И покачал, баюкая.

— Я не хочу выбирать! Но я должна! — взвыла она, вжимаясь в него всем телом.

Со спины, под сапогами, были ножны с медвежьим ножом. Старым, но таким дорогим сердцу медведя. На клинке была выжжена медвежья лапа — старый символ рода Берингарда, ведущий по всем кузнецам до него. Когда-то этот нож выковала медведица Бердинда, единственная женщина-кузнец его рода и очень дальний его предок. И он, как преданный внук, берег ее нож всю свою жизнь.

— Сделай так, как считаешь правильным, — сказал он, крепко прижимая ее к себе.

— Правильной будет смерть, — вернула она ему его слова.

И, поддев рукоять ножа носком сапога, подкинула его в ладонь. И запустила в гриву волос, под череп, лезвием меж позвонков.

Клинок вошел мягко и плавно. До самой медвежьей лапы.

Берингард рухнул и с беззвучным хрипом завалился на Нэм. В его кулаке треснул кошачий амулет и окрасился в черный.

Она еще долго лежала под его могучим телом, сжимая в руках косматую голову и сквозь слезы звала его по имени, пока тело не окоченело в камень.

***

Берси сомкнула за свой спиной полы шатра и обмякла.

На футоне поверх соломы лежал плащ из выпавших перьев Кайно — он все еще хранил его запах и, казалось, его тепло. Медведица рухнула в него и укрылась с головой.

Маленькие херувимы всегда так спали. Одно крыло — под бедра и ноги, другое — под голову и плечо, и два сверху — будто пуховое одеяло. Совсем детьми они отлично там помещались. А взрослые могли прятаться в таком куполе крыл даже не одни.

Берси убрала крыло с лица и оглядела шатер изнутри.

— Я знаю, что ты здесь, — сказала она.

И Нэм вынырнула из-за висящей на шатерном коле медвежьей шкуры.

Глава Охотниц поприветствовала ее кивком.

— Как мое задание? — тихо спросила она.

Нэм, избегая ее взгляда, отвернулась.

И Берси коротко фыркнула.

— Что теперь?

Нэм неловко дернула плечом и опустила руку на рукоять извитого ножа:

— Если бы Кайно попросил тебя убить меня, что бы ты сделала? — тихо спросила она, с силой сжимая кожаную рукоять.

Берси перевернулась на спину и откинула полу крылатого плаща:

— А с чего ты взяла, что он не просил об этом?

Нэм, встрепенувшись, шокированно посмотрела на нее.

— Впрочем, он бы никогда не попросил о таком, — пожала плечами медведица. — Это не в его духе.

— Но если бы, все же…

Берси, вздохнув, села на футоне и обхватила колени руками:

— Не знаю. Ты мне как сестра, а он — как половина меня. Без тебя я осталась бы одна, а без него осталась бы половина меня, — тоскливо протянула она.

— Я не верю в половины, ты же знаешь… — поджала губы Нэм.

Медведица кивнула.

— Но тем не менее, ты думаешь, что чувствуешь то же, что и я, — грустно усмехнулась она. — И поэтому ты задала свой вопрос.

— Я ищу совета, — честно ответила Нэм.

— Угу, — кивнула медведица, — и поэтому я — твой командир, а не ты — мой.

Нэм коротко вздохнула, и Берси похлопала рукой рядом с собой, предлагая присесть.

— Может, мы поговорим?

Кивнув, Нэм подошла ближе и села на самый край. Берси убрала плащ из перьев, села совсем рядом и с некоторой опаской положила ладони на плечи названной сестры.

— Раньше было как-то проще…

— Да, ты просто запрыгивала мне на колени, — усмехнулась Нэм. — А перед этим брала разгон метра три.

— Точно! — хохотнула Берси и потянула ее на себя. — Тогда меняемся.

Нэм перебралась на ее колени и крепко обняла ее, запустив руки в каштан волос, под косы.

— Раньше все было проще, — тоскливо прошептала мишка, кладя голову кунице на грудь. — Когда не было этих кумовых мальчишек…

— Когда не было войны, — пробормотала Нэм.

— Или же проще были мы. Когда были детьми.

— Мы не могли не повзрослеть, а мир не мог не поменяться, — вздохнула Нэм, водя пальцами по узорам прядей. Когда-то она плела эти косы каждое утро и на ночь — укладывая мишку спать.

— Я не думала, что все обернется именно так, — Берси погладила Нэм по лопаткам и потерлась щекой о ключицу. — Я думала, мы всегда будем счастливы. Я думала, мне не придется выбирать. Я думала, что войн больше никогда не будет. А заступая на пост главы Охотниц, я верила, что не допущу кровопролития. Глупо, да?

— Я тоже в это верила, — отозвалась Нэм. — Но я ошиблась… И хуже того — я должна выбрать самое меньшее из зол. А его нет.

Берси понимающе кивнула и опустила руку — к поясу Нэм.

— Я думала, что у меня нет никого дороже тебя, — куница покачала головой и бессильно опустила руки — на пояс Берси.

— Но мы ошиблись. Прости меня.

Дернулись ножны, высвобождая два острых ножа. Широкий охотничий с клеймом медвежьей лапы и извитый, словно священное пламя.

Острия коснулись спин — за лопатками, вдоль хребта, между ребер.

— Ты не сделаешь это, — прошептали они на два голоса. — Ты не сможешь убить меня.

Медвежий нож сквозь одежду и плоть нырнул в самое сердце, и Берси от боли вцепилась в плечо Нэм, сжав до хруста.

Извитый нож упал в перья.

— Он — кумов гений, — просипела Берси, завалившись на Нэм. — Он обвел тебя вокруг пальца, он сыграл тобой, как пешкой.

— Скорее всего, — согласилась Нэм, прижимая мишку к себе. — И если так, я убью его тоже.

Берси в ответ только что-то захрипела, сползая по плечу.

— Я надеялась, что ты ударишь меня первой, — честно прошептала Нэм, поддерживая мишку.

— Я не смогла, — горько улыбнулась Берси и обмякла в ее руках.

***

Нэм сидела в обнимку с луком и вертела в руках новые стрелы с высеченными вдоль наконечников узорами. Райга, стоя чуть поодаль с Торой и Тайгоном, искоса смотрел на нее.

На то, как она сидит — сгорбившись и подтянув ноги к груди, а между ними родной лук. Как выглядит — в пятнах свежей крови поверх серой охотничьей формы. Что делает — вертя стрелу меж пальцев, как будто ей нужно было чем-то занять руки, чтобы успокоиться.

Видел, но не мог понять, что в ее голове творилось.

Можно ли было ей доверять? После того, как она убила главу охотниц? Кузнеца, который по словам других куно был ей как отец?

Нет.

Это как если бы Райга предал Тору и Тайгона. Как если бы убил Хайме ножом в спину, как если бы перерезал Химари горло.

Он бы себе не доверял после такого.

Если она смогла убить их, она сможет убить кого угодно. И ничего ее не способно остановить. И ничего больше никогда не будет для нее по-настоящему важно и ценно.

Любовь? Но разве она не любила того, кто заменил ей отца? Разве она не любила свою названную сестру?

Честь? Она убила своего командира, предала своего правителя, в верности которому клялась.

Как будто она лишь внешне — куница, а внутри… хамелеон?

Она так долго за ними гонялась, так долго пыталась понять, как они мыслят, что стала на них похожей?

Как он — стал похожим на того, кем притворялся, чтобы отличаться от Тайгона как можно сильнее. Но он стал как будто самим собой, а она?

И верит ли теперь она сама себе? Винит ли себя?

Будто почувствовав на себе его взгляд, Нэм обернулась. И за чертой ее глазниц — боль глубиной в океан.

Настоящая ли?

Нет, верить ей нельзя.

Просто невозможно.

#34. Легким шагом мы входим в смерть

Густая и темная кровь оставляла на земле рисунок — большой круг, на двенадцать лучей, как солнечные часы. Множество перемычек между ними, будто большой паук лениво плел паутину. Символы в каждом секторе — в их размытых очертаниях с трудом можно было угадать знаки каждого кошачьего храма. И три символа снаружи круга — яблоко, череп и сердце.

Тора соединяла линии кровью, бормоча под нос. И под ее лапами кровь светилась лиловым. От каждого слова — ярче, сильнее. Будто это была не кровь Верховного шисаи, а священные воды из самого сердца Евы.

Тайгон сидел на коленях возле самого центра круга и, закрыв глаза, мерно дышал, собираясь с силами. Его татуировки горели даже сквозь кимоно — по спине, хвосту и нижнему ряду ребер.

Райга поставил перед Нэм колчан, выведя ее из задумчивости:

— Думаю, сейчас с меткостью у тебя весьма плохо. Главное — попади в тело, дальше стрела сама все сделает.

Нэм непонимающе нахмурилась, но Райга уже отвернулся и ушел к своему луку и стрелам.

Фыркнув, она вытащила стрелу за древко. Руки едва заметно подрагивали.

Пожалуй, Райга был прав. Нервный тремор никогда не добавлял точности и меткости.

Нэм повертела стрелу в руке, провела ногтем по оперению. Охотницы использовали перья ангелов для своих стрел, а кошки?

На ощупь перья были точно такими же.

Тогда в чем их особенность? И что сделают стрелы, попадя в цель?

Разве что вдоль наконечника было что-то написано на незнакомом языке. Какие-то черточки, угловатые символы, похожие на буквы, и немного…

Почувствовав опасность, Нэм вскинула голову и увидела летящую в нее стрелу. А за ней — Райгу. И застыла, как вкопанная.

Стрела скользнула над ее плечом, и Нэм повернулась за ней.

Там уже были ангелы.

***

Тора занесла копье Берлинды над самым центром нарисованного круга. Кровавые надписи засияли лиловым, связываясь с копьем. По периметру заискрила энергия.

И Тора ударила.

Купол, почти точная копия того, что удерживал Самсавеила, сомкнулся над ее головой, защищая и Тайгона, и саму Тору. Древко копья растрескалось, но выдержало.

Выдохнув, шисаи встряхнула руками и огляделась.

Сквозь полупрозрачную лиловую пелену отлично было видно все вокруг.

И храм Ясинэ, оставшийся далеко внизу — под уступом горы. И заснеженный лес, буро-белые поля — все испещренные крохотными точками, в которых только интуитивно узнавались Охотницы, шисаи и куно. Серое-серое небо, в котором терялись такие же серые крылатые пятна.

Тучи сгущались. Стягивались со всей империи на зов.

Ветер, вздымающий волны по ту сторону гор, взбирался на хребет и сквозил обжигающе холодной влагой. Соль и лед.

И вот тучи и ветер сомкнулись, накрыв ангелов, Верховного шисаи и Нэм.

Буря, повинуясь воле Тайгона, разрасталась все сильнее. Ветер нагнетал холод, и с серых облаков сыпался снег. Буря стегала крылатых осколками льда, мешая летать, мешая сражаться и даже дышать.

Но они не отступали. Как и их охотницы — в пелене из снега и морской соли.

Они и не думали отступать.

— Думаю, достаточно, — Тора коснулась плеча Тайгона.

Он кивнул. Татуировки погасли, и вместе с ними постепенно стихла и буря.

Небо расчертили стрелы — от Райги и, с запозданием, Нэм. Вспарывая небо, они попадали в ангелов — в крылья, в одежду, в головы. И тут же вспыхивали лиловым пламенем.

Тора воздела руки к небу, коснулась самого купола, и маленькие молнии затрещали по ее пальцам. Как и шестикрылый серафим, она не могла выбраться из своего купола. Как и к нему, никто не мог попасть внутрь купола.

Но из купола мог вырваться зов.

Призыв демоновой кошки, кумова отродья.

***

Снежный полдень обернулся в полночь.

Ветер подул в сторону смерти.

Все, что до этого казалось темными тучами, почернело и расплылось демоновыми щупальцами, вспарывающими воздух, бурю и живых.

Кумо-стражи стягивались к полю боя, возникая из ниоткуда. И с присущим только им диким звериным голодом они пожирали всех.

Наглухо черное небо взрезывали стрелы и, попадя в крылатую цель, они вспыхивали священным лиловым пламенем.

Нэм вскинула лук с кошачьей стрелой, но выстрелить — не смогла.

В неровном полете сложно было не узнать Кайно — в белоснежной форме, двукрылого, если то, что оставили от его крыльев, можно было вообще ими назвать.

Он был все тем же. Упрямый и честолюбивый. Император.

Выстрелил Райга.

В голову.

Священный пламень взметнулся от острия, по древку, и охватил все тело крылатого императора. И тот рухнул, прочертя за собой насыщенно лиловый след, в объятья самой тьмы.

Мгла сгущалась, впитывая жизни — одну за другой, звуки — каждый душераздирающий крик, боль — до самого дна. Для кумо не было ни друзей, ни врагов. Только зов, и маленькая просьба маленькой кошки — не убий меченых.

Они приближались и к горам, смыкаясь в кольцо, чтобы поглотить все, кроме неразрушимого купола. Чтобы поглотить всех.

Тьма постепенно спрятала в своем ненасытном чреве охотниц, ангелов, и, подобралась совсем близко. Было слышно неразборчивый треск черных стражей. Ближе. И ближе.

Когда они щупальцами царапнули камни уступа, Райга обернулся к Нэм:

— Амулет с тобой?

Нэм вытащила из-под куртки веревку и показала ему.

Половина амулета отсутствовала, раздавленная мощной рукой старого медведя.

Совершенно черный обломок амулета рассыпался прямо в руке. А точно такой же символ, вышитый на форме шисаи, сиял лиловым.

Кумо слепо ощупали воздух совсем рядом, и от их присутствия волосы встали дыбом.

Глаза Райги округлились. Он бросил встревоженный взгляд на кумо. На символ на своей груди, защищающий его от них. На Нэм.

Позади нее растекалась мгла.Она клубилась, кружилась, будто лилово-черное варево, обжигающе ледяное. Будто само небо спустилось и, зацепившись за горы, принялось озверело метаться. Дикий и древний голодный зверь, сотканный из проклятых душ.

Щупальце коснулось спины Нэм.

И Райга за шиворот снял с себя форму. Затрещала ткань, разрываясь по наручам.

Он одним рывком натянул свою одежду с вышитым символом ей на голову.

И тьма — отступила.

Чтобы сомкнуться на нем — последнем из тех, кого мгла имела право сожрать живьем.

Стражи подхватили его, как тряпичную куклу, и швырнули на купол, смыкаясь вокруг него.

Нэм закричала. Бросилась к ним и, вцепившись в призрачные щупальца, потянула на себя.

Они не могли убить ее, не могли навредить. Они просто отбросили ее. А когда она поднялась, откинули снова.

Ты не умрешь, нет, но и помешать не сможешь никогда и ни за что.

Мглу взрезало лиловое пламя — будто ошпарило лед из горя и смерти.

И сквозь священный огонь пробивались очертания Верховного шисаи — татуировки, покрывающие спину в узоре из перьев, лиловые глаза — без белка, без радужки. Пламя пожирало черных стражей, отчаянно сопротивляясь смерти. Последней смерти.

И пламя потухло.

***

Тора, неистово крича из купола, только бессильно колотила кулаками лиловую преграду.

Кумо не слушали ее, будто бы даже не слышали. Продолжая по маленьким кусочкам разбирать все естество Верховного шисаи.

Зарычав во всю мощь львиных легких, Тора сломала ногой древко копья.

Купол пал.

Она выхватила из земли то, что осталось от копья, и швырнула в стражей.

— ХВАТИТ! — закричала она, взмахивая рукой.

Черная мгла сомкнулась на ней.

— Спасибо…

И отступила.

Полночь смерти обернулась в алый закат.

С неба посыпался ослепительно-белый снег — крупными невесомыми хлопьями.

Он падал на голый лес, на тела, на догоревшие костры, на камни.

Тайгон сложился пополам, пытаясь отдышаться, и болезненно застонал. Тора, дрожа всем телом, медленно подошла к Райге. Тому, что от него осталось.

Все его тело покрывали ожоги — совершенно все, целиком, выгорели даже глаза, хвост — до самых костей. Охотница Нэм сидела рядом, дрожащей рукой гладила воздух возле его лица, боясь причинить боль, и горько-горько плакала — беззвучно, только лились горячие слезы и замерзали, капая на руки.

Возле тела Райги Тора рухнула на колени. Белая, как окружающий ее снег.

Ее била крупная дрожь, обрывистое дыхание больше походило на хрип, будто она захлебывалась воздухом.

Вокруг гуляла смерть.

Остатки черных стражей стелились по горам, будто разрываемые камнями на части, медленно таяли в снежных облаках. Но все уже свершилось. От херувимов остался лишь дым погребальных костров из священного пламени — оно погасло со смертью Райги. От Охотниц — только тела.

И среди мертвых были и шисаи, и куно. И звери, и люди.

Все, кому не повезло оказаться именно здесь и именно сейчас.

По горам прокатился крик, полный боли потери и беспомощности. И его подхватили другие, множа тысячекратно.

Тайгон, первым придя в себя, с трудом поднялся. Шатко подошел к Торе и, сев рядом, обнял ее со спины.

Она продолжала болезненно хрипеть. Слезы текли по ее щекам и капали на колени. По хаори расползались заиндевевшие узоры из соли и льда.

— Ты как? — тихо спросил Тайгон, нащупывая на шее нужные точки. Ледяные пальцы соскальзывали.

Тора замотала головой, не в силах вымолвить ни единого слова.

Тайгон, наконец, отделил от кожи тонкие лиловые нити и соединил их концы на шее сестры.

Она протяжно выдохнула.

— У меня еще остались силы, возьми немного.

— Райга… Райга мертв… — пробормотала Тора синими губами.

Тайгон осторожно развернул ее от тела брата и прижал к себе.

— Я знаю.

— Темница… Самсаве… ила… трещит… Без Райги… ее… тяжело…

— Тш-ш, — Тайгон погладил ее по лопаткам, успокаивая. — Тебе нужно набраться сил.

Тора запустила руки под кимоно и, скользнув по ребрам, положила свои ледяные ладони ему на позвоночник. Татуировки загорелись снова, заставив Тайгон болезненно поморщиться, но он только опустил голову ей на плечо.

Он смотрел на Нэм. Как она с ужасом, застывшем на лице, что-то бормотала — как безумцы, потерявшие все и всех. Она боялась трогать Райгу и только гладила воздух над ожогами. Его наручи прикипели к коже, штаны прижарились к мясу. Едва зажившие раны после боя с Самсавеилом пузырились волдырями. А где-то плоть прогорела до костей.

— Это все я виновата, — провыла Тора, пряча лицо в кимоно Тайгона. — Я убила его… это я убила… это я…

Тайгон поцеловал ее в висок.

— Ты же не специально.

— Специально, — всхлипнула Тора. — Я сказала стражам убить всех. Всех-всех. Символы должны были защитить его, а он… он…

Тайгон бросил взгляд на форму Райги, натянутую на шею Нэм, будто шарф. На нем все еще горели вышитые Торой символы.

— Он выбрал это сам. Он знал.

— Что нам теперь делать? — заплакала Тора.

Тайгон огляделся. Кумо ушли, растворившись в ночи. Они убили всех, кого смогли. Всех, кто был без защитных амулетов. Ангельские костры догорели и теперь серый дым скользил по воздуху и впитывался в облака. Было тихо и совершенно спокойно. Как на ангельском кладбище.

Империя спала. Она еще не знала, что ее император мертв. Она еще не знала, что херувимов больше нет. Как и большинства их Охотниц.

— То, что мы и планировали. Подписывать мирный договор с теми, кто остался. И брать все в свои руки.

Тора вытерла слезы об ворот и отрывисто всхлипнула. Но уже гораздо спокойнее.

— Тебе уже лучше, — Тайгон когтем отсек связывающие их нити. — Помоги мне донести Райгу до храма.

***

Самсавеил сидел в самом центре купола темницы и смотрел вглубь себя. Раны, оставшиеся после боя с Райгой, все еще не зажили и теперь изредка капали кровью.

Всемогущий и всезнающий даже не открыл глаза, когда мимо него пронесли Верховного шисаи. Даже не вздохнул, когда Тора, Тайгон и Нэм принялись по очереди ходить за водой через весь храм со старыми коромыслами и прохудившимися ведрами. Вскоре с плит уже можно было черпать воду, не доходя до источника.

Но его это не волновало. Ему было все равно.

Нэм вылила еще одно ведро в ванну из лилового кристалла — теперь она покрывала тело Райги целиком.

Почерневшие кости казались настоящими угольками.

И хуже того — запах, от которого сжимался желудок и рот наполнялся слюной. Нэм прогоняла эти ощущения, но голод брал свое.

Она опустила руку в прохладную воду и только тогда сжала его ладонь в своей. Пальцы рассыпались и укатились под его спину.

— Он же не навсегда умер, вы же вернете его? — дрожащими губами пробормотала Нэм и подняла глаза на Тору.

Они встретились взглядами. И Нэм испуганно шарахнулась от нее.

— Уходи, — сквозь зубы прошипела Тора.

— Наверху есть Ирма, ей точно нужна помощь — лечить нужно очень многих, поверь мне. Она знает Винсента, ему тоже нужна помощь — столько тел сами себя не похоронят, — добавил Тайгон куда более спокойным тоном.

И Нэм поспешно выбежала наружу.

***

Тора положила ладони на бортик ванной — ровно на символы черепа и сердца.

— У меня осталось три жизни, — как бы невзначай обронила она.

— Гениальный план. Надежный, как и все твои предыдущие! — фыркнул Тайгон. — Готов поспорить, Райга потом нарушит свое слово, найдет способ воскресить тебя — чтобы убить собственными руками. Возможно даже не единожды.

— Но ты же видишь сам…

— Я вижу, что у него осталось пять жизней, — Тайгон стряхнул воду с рук. — И вижу, что с его ранами он будет восстанавливаться минимум полгода. А с учетом того, что его жгло священное пламя, а черные стражи пытались выпить его до самого дна — это займет полтора года в лучшем случае.

— Это долго, — Тора поморщилась.

— Долго для чего?

— Для империи, для нас.

— Выбора нет, — Тайгон спокойно пожал плечами.

— Но…

— Милая сестрица, — Тайгон поднял на нее взгляд, и Тора отпрянула. — Ты могла уговорить Райгу провести ритуал с тобой ради моей жизни. Но уговорить меня даже не пытайся — ты проиграешь.

И голос его звенел и жег.

— Мы не будем отдавать жизни за его жизнь. И я не позволю тебе противиться его воле.

Тора ощерилась.

— Ты не будешь пытаться воскресить его раньше. Это приказ.

— Да кто ты такой, чтобы приказывать мне?!

Тайгон вынул с пояса танто, одной рукой подхватил хвост волос, а другой — обрезал ровно под лентой.

— Я — твой Верховный шисаи, — произнес он голосом брата.

***

Черенок лопаты расщепился в руках, распоров ладонь и пальцы. Нэм, зашипев, выронила его. Бросила взгляд на почти ровный холмик могилы и шмыгнула мокрым носом.

Копать каменистую почву — тяжело и выматывающе. Две лопыты пришлось отнести кошачьим кузнецам, копать ими было невозможно. Третья вот оказалась слаба в черенке. Но ее хотя бы хватило, чтобы выкопать две большие могилы для отца и дочери.

Нэм вытащила пару заноз зубами, села у самого подножья большой могилы и закрыла глаза.

Руки горели от заноз и мозолей, пульсировали натертые волдыри и сочились лимфой. Но эта боль воспринималась честной, заслуженной, и даже — слишком малой. Ее было недостаточно, чтобы искупить вину. Ничего было не достаточно. И нечем было искупить ее.

— Простите меня, — пробормотала Нэм и криво усмехнулась. — Впрочем, не надо. Я не заслужила.

Поднявшись с земли, Нэм воткнула у изголовья могил оружие.

Над головой Берингарда — его любимую секиру. А над головой Берси — ее старый топор.

— Если ты не против, я заберу меч палача себе, — Нэм подвязала извитый меч к поясу. — Ведь ты не палач, мишка. Ты — честная и верная слуга своего императора. Ты слишком добрая для этого меча.

Подняв с земли окровавленный мешок, Нэм отжала его в землю.

— Я отдам твое сердце кошкам. Чтобы они похоронили его рядом с сердцем Кайно, — тепло улыбнулась она. — Твоя плоть — от плоти Берингарда, ты его дочь, самый дорогой ему человек. Но твое сердце принадлежит лучшему из херувимов. По крайней мере, ты считала его именно таким.

Охотница подвязала мешочек с сердцем к поясу по другую сторону от меча, забрала то, что осталось от лопаты и козырнула ладонью:

— Прощай, мой командир.

Развернувшись, она начала медленно и осторожно спускаться с камней.

И, остановившись на полпути, обернулась.

— Знаешь, кошки верят, что после смерти мы рождаемся снова. Может быть, однажды мы встретимся с тобой. И тогда ты — убей меня первой.

***

Нэм сидела возле золотого купола на площади перед ангельским замком и полировала извитый клинок.

Люди собирались на площади. Разные люди. И охотницы, и сами кошки, и те ангелы, что Кайно оставил в замке, и вассалы округов, и их свита. Многие-многие люди.

Они общались между собой, изредка бросая на нее взгляды — сквозь замерзший розарий.

Из дверей двенадцатого кошачьего храма вышел Верховный шисаи. Все взгляды мгновенно обратились к нему. Он обернулся и подал руку идущей за ним кошке.

И на широкие длинные ступени из белого мрамора ступила она.

Белоснежный череп и лысые звериные уши были изрезаны лиловыми татуировками.

Глаза сияли, будто в радужке плескалось священное пламя.

И двенадцать слоев кимоно — по слою на каждый кошачий храм, на каждый округ, плотно обнимали ее тело.

Она спустилась к площади и, отпустив руку Верховного шисаи, пошла сама.

Медленно, слегка покачиваясь от тяжести наряда. С гордо поднятой головой и спокойным, даже равнодушным, взглядом.

Кимоно стелились за ней, разворачиваясь шлейфом от самого храма. И длинный подол все не кончался.

Верховный шисаи медленно подошел к Нэм. Вальяжно, мягко, будто императорский лев в своем праве.

Он был одет в парадное кимоно и лиловый хаори — как знак его власти, его силы. На поясе висел вакидзаши вместе с парным танто.

Он остановился перед ней и улыбнулся знакомой улыбкой — даже усмешкой. Глаза цвета серого льда прищурились. И он заговорил тем самым, до боли знакомым голосом:

— Боюсь, мне снова нужна твоя помощь.

— Да, Райга, — Нэм таращилась на него во все глаза, не веря.

Это был он. Те же всклоченные волосы, то же лицо. Холодный взгляд и немного с презрением изогнутые губы.

Это не мог быть никто иной. Та же походка, те же жесты.

Голос, манера. Даже запах.

Это был Райга.

Но это не мог быть он.

— Все знают, что охотница Нэм предала ангелов ради Верховного шисаи Райги, — продолжал он уже другим голосом, поняв ее замешательство. — Все знают, что между Нэм и Райгой было что-то личное. И как бы ни хотел Райга отрицать это, оно слишком очевидно для других.

Нэм сглотнула и невольно посмотрела за спину Верховного шисаи, говорившего голосом Тайгона.

— Я знаю, что я не тот, — Тайгон грустно улыбнулся, уже своей улыбкой, не его. — Я совсем не тот кот, что дорог тебе. Но я прошу тебя притвориться, что ты — моя пара.

Нэм нервно засмеялась, пристально следя за каждым движением Тайгона. Это одновременно был и не был он. Но и Райгой он не был тоже. Как будто в эти мгновения он был кем-то между ними, таким похожим на них обоих.

Но на Райгу он был похож больше.

— А что входит в это притворство? — тихо спросила она.

— Тебе виднее, — он повел плечом, как Райга делал. — Я никогда за вами не следил. Но это должно быть правдоподобно. Все они, — он взглядом указал на ту толпу, что стояла за его спиной, — должны поверить, что я — это он. Даже шисаи, все до единого, должны в это верить. Тайгон — мертв, Райга — жив. И пусть это будет истиной для всех.

— И самое уязвимое место должно стать самым крепким, — Нэм подвязала меч к поясу и обняла Верховного шисаи, прильнув к груди. — Как долго? — спросила она, едва соприкасаясь с ним носами.

— Почти два года.

#35. Украшен розами терновый венец

Золотой витражный купол сиял, будто половина солнца, утопленная в мраморе. Лучи света притягивались к нему, прочерчивая дорожки сквозь облака.

Заснеженный замок и горы отражали свет и буквально горели изнутри.

Тора шла по дороге из света.

Медленно. Мягко ступая по мраморным плитам.

Тяжелое кимоно из двенадцати слоев давило на плечи, пригвождая к земле. Длинный шлейф мо все разворачивался, словно бесконечный — по числу лет, прошедших со дня смерти последнего императора кошек. Это было так давно, что в живых больше не осталось кошек, которые были рождены при его царствовании.

Три войны унесли жизни слишком многих.

И пора было положить этому конец…

Хотя бы ненадолго.

Говорят, что сильные люди создают хорошие времена.

А слабые люди создают плохие времена.

Но Тора не могла понять, к каким ее можно отнести.

Она могла только следовать единственно возможному для себя варианту. И если он означал взять на себя всю империю, значит быть посему.

Она медленно дошла до купола — все гости уже были внутри. Последними вошли Нэм и Верховный шисаи.

Все ждали только ее.

Тора остановилась, и лапы тут же загудели от напряжения. Тяжелые кимоно, тяжелая ноша.

Может быть пусть Кайно бы правил? Он хотя бы был настолько честолюбив, что считал себя достойным императорской диадемы, подходящим.

Но Кайно был мертв.

А империя нуждалась в новой жертве.

Так получай же!

И Тора шагнула в золотой купол.

С первым ее шагом он наполнился кошачьим мурчанием. И звук этот, рассыпаясь по куполу, умножился и заполнил его целиком.

Кошки всегда так выражали свое расположение. Это было даже больше, чем благодарность, чем поддержка, чем похвала. Это было доверие. Кошки не мурчат тем, кого боятся; не мурчат притворно; не мурчат напоказ. Это всегда искренне.

Она медленно прошла мимо них всех — мимо мурчащих кошек, склонивших головы в поклоне; мимо ангелов, вассалов и их свиты. До самого трона.

На нем лежала диадема, лопнувшая посередине. И две ее части, разделенные как раз меж выкованных крыльев, немного расходились.

Верховный шисаи поднял ее, и Тора развернулась ко всем лицом.

Чтобы не увидеть ничьего лица. Все они были опущены в поклоне.

И когда Верховный шисаи заговорил, они посмотрели на нее. Сотни глаз были обращены к ней.

Мурчание смолкло.

Верховный шисаи начал свою речь — впервые заговорив официально о том, что все и так понимали. Царствие херувимов было закончено. А царствие кошек — возобновлено. И Тора имела на это право — по крови, по итогам войны.

Любой мог оспорить это.

Но никто того не пожелал.

Любой округ мог не согласиться с этим.

Но даже край Волков того не хотел.

Тора медленно, придерживая все слои кимоно, села в поклоне. Коснулась лбом коленей под двенадцатью слоями ткани.

И в полной тишине замурчала.

Ей в ответ раздалось громкое мурчание на сотню голосов.

И когда она поднялась, оно продолжалось.

И когда Верховный шисаи опустил на ее голову императорскую диадему — оно продолжалось.

И когда она села на трон и опустила лопнувшую диадему на шею — оно продолжалось.

Потому что невозможно мурчать неискренне.

***

Коронация сменилась обычными серыми буднями. Как будто ничего и не произошло.

Словно на самом деле война касалась только троицы шисаи и херувимов. Для империи их разногласия были лишь мигом.

Разве что лекарства от лепры стали поступать быстрее и в больших объемах. Ряды Охотниц пополнились котами и кошками. Алтари и храмы Самсавеила открыли двери для всех, как раньше, хотя никто уже и не помнил, как это было когда-то — помнить было некому.

Храм Ясинэ обзавелся новой главой — гепардицей Ирмой.

Но он все равно продолжал хранить в своем чреве Самсавеила. Императрица и Верховный шисаи сменялись на этом дежурстве в ожидании третьего.

Тайгон по обыкновению читал, расположившись у ног статуи возле купола, темницы Самсавеила.

Сам купол сиял так ярко, что даже лампа была не нужна.

Лиловый свет переливался по осьминожьим чернилам и немного дрожал на разукрашенном обрезе книги.

Каждая страница была исписана мелким неровным почерком с огромной кучей записей на полях — все тем же почерком. Таким неровным и сжатым, будто автор думал быстрее, чем выводил линии. Книгу писали очень много лет, постоянно дополняя. Подшивались новые листы, вкладывались небольшие бумажки с чужим почерком.

Фолиант содержал многолетние записи обо всех растениях из сада Ясинэ. Тщательные инструкции по выращиванию, яды, которые можно было из них приготовить, комбинации ядов, противоядия, лекарства и даже немного совсем простеньких ритуалов, чтобы усилить цветы смерти.

Многие из описанных растений было с вложенным вместо закладки конвертом с семенами. Около трети — с высохшими листами, стеблями и цветами, и почти все — с рисунками, иногда сделанными на полях.

Но в книге не было ничего, что могло помочь мертвецу.

Видимо, Ясинэ это никогда не интересовало.

Впрочем, тело Райги уже было почти как живое. Обугленные кости восстановились, покрылись связками, мышцами, кожей. Сошли ожоги и затянулись все раны, кроме татуировок. Восстановились глаза, и он мог открыть их у любой момент.

Но когда Райга придет в себя, ему нужно будет время восстановиться. И только сад смерти мог бы в этом помочь.

Самсавеил открыл глаза и огляделся.

Поднял руки к глазам и посмотрел на них. Иссеченные оружием Верховного шисаи, они все еще не затянулись.

Обернулся. Изрезанные крылья с поломанными перьями были немного розовыми от крови.

Раны давно перестали кровоточить, но затянуть их не хватало сил.

Самсавеил коснулся пальцами длинного пореза на щеке и надавил — рана местами была даже сквозная, и тонкая пленка, затянувшаяся изнутри, тут же лопнула.

И можно было восстановить тело. Одним лишь взмахом крыла, но…

Самсавеил сделал взмах рукой, повелевая.

И перед ним медленно материализовался черный бархатный мешок. Он собирался в пространстве постепенно, и купол трещал, сдерживая его. Но все же мешок возник целиком.

Всемогущий раскрыл мешок, и лиловые кристаллы брызнули светом.

Верховный шисаи обернулся на сияние.

Самсавеил повелел — и кристаллы один за другим стали складываться в статую Евы. Он наклонился к ней и дождался, пока ее руки обнимут его шею. Как тогда, как в последний раз.

Купол заискрил лиловыми молниями и затрещал на тысячи голосов кумо. Их стрекот слился в общий гул, становясь все громче и громче.

И статуя Евы рассыпалась в пыль.

Купол снова стал таким же, как и был.

Самсавеил только горько усмехнулся и принялся руками перекладывать лиловый прах в мешок.

— Что ей нужно? — вздохнул Всезнающий, опуская руки в лиловую пыль. — Я не понимаю.

Тайгон перевернул страницу и, почувствовав на себе взгляд божества, поднял голову. Тот определенно говорил с ним.

— Странно, что Всезнающий может задаваться вопросами, не находите? — пожал он плечами.

— Она может прятать от меня свои мысли, — Самсавеил поднял в кулаке горсть лиловой пыли и расставил пальцы, чтобы она ссыпалась обратно.

Верховный шисаи хмыкнул и захлопнул тяжелую книгу.

— Она женщина, а значит, ей нужно то же, что и женщинам… — и, подумав, добавил. — В общем-то, что и всем.

— И чего же? — Самсавеил непонимающе уставился на мешок.

— Ну не знаю. Внимания? Быть услышанной? — Тайгон пожал плечами.

— Но я всегда ее слышу. И внимательно наблюдаю за ней тоже всегда.

— Это называется «преследование», Самсавеил, — вздохнул Тайгон.

— А что тогда ей надо?! — хмыкнул Всезнающий и непонимающе уставился на собеседника.

— Внимания к своим словам и просьбам. Она ведь не немая русалка. Что-то же говорила, о чем-то просила, — Тайгон покрутил рукой, предлагая продолжить его мысли.

Самсавеил задумчиво посмотрел на то, что осталось от Евы. За несколько минут в его голове прокрутилось все то время, что они провели вместе во всех ее жизнях и все ее слова.

— Да, просила, — наконец отозвался он. — Просила любить этот мир и вас.

— Уже неплохо… — кивнул Тайгон.

— И если я буду любить мир вас, она полюбит меня?

Он с такой надеждой посмотрел в глаза Тайгону, что тот смог ответить только с большим запозданием, очень осторожно выверяя слова:

— Как я понимаю, она и так любит всех, без единого исключения. И всех одинаково.

— О нет, некоторых она прокляла, не пожелав их больше видеть, — усмехнулся он. — А одного она любит больше других. И это не я.

— Я знаю. Мне рассказывали об Адаме. Но ведь он мертв.

— Ошибаешься… — прищурился Самсавеил.

— Странно, вы ведь убили его. Что может помешать убить снова?

— Да вот, — Всемогущий недвусмысленно обвел взглядом купол своей тюрьмы.

— Ну да, действительно.

— Но я не хочу убивать его снова. Я сделаю лучше, и у нее не останется выбора.

Тайгон в ответ рассмеялся:

— Разве вы не поняли? Ева не любит, когда ей не оставляют выбора. Просто не выносит. В отместку она создает себе десятки дорог, сотни путей и тысячи вариантов выбора. И наше настоящее — всего лишь одна из ее дорог…

— … в никуда, — усмехнулся Самсавеил.

— Как знать, — пожал плечами Тайгон. — Если она вам так дорога, может, стоит прислушаться к ее «бессмысленным» просьбам? Она ведь совсем не глупа и…

— Да она тебе нравится! — Всезнающий с прищуром посмотрел на него.

— Я питаю к ней уважение…

— … и интерес, — поддакнул он.

— Скучной ее не назовешь…

— Ты прекрасно понял меня!

Тайгон снова раскрыл фолиант на коленях и молча вернулся к чтению.

— Впрочем, ничего удивительного в этом нет.

Тайгон пожал плечами.

— И не надо меня игнорировать, мальчишка!

— Я полагаю, разговор зашел в тупик, и говорить дальше не о чем, — шисаи перелистнул страницу и провел пальцами по зарисовкам ядовитых трав.

Самсавеил нехотя кивнул.

Но молчание все равно не продлилось долго.

— Ты всегда читаешь, когда сидишь здесь, охраняя меня и проверяя состояние брата. Раньше это были книги по истории.

Тайгон перелистнул еще одну страницу. Библиотека этого храма была самой богатой, ведь ее собирала Ясинэ. И самые значимые книги, когда-то написанные Самсавеилом, Тайгон уже давно прочел. Но библиотека была многим больше и богаче.

— Да, мы может поговорить о чем-нибудь или ком-нибудь, — кивнул он. — Мои познания истории ограничены только книгами. В то время как ваши — ограничены реальностью.

Самсавеил широко улыбнулся:

— Например, мы можем поговорить о первом императоре ангелов, убившем создавшего его кота. Или о коте, убившем последнего императора ангелов. Или о кумовом отродье, которая цепляется за всех, кто примет ее и проявит хоть капельку симпатии — и раз за разом страдает от этого. Или о дите Бога, которая все свои жизни будет метаться на гранях пространства и времени. Или о проклятом шисаи, садовнике райского сада, который обречен на поиски смысла жизни, имея его. О трусливых, подлых, высокомерных, эгоистичных, слабых…

— …смелых, верных, сильных, стойких, добрых… — продолжил за него Тайгон.

— …об убийцах, предателях, лжецах, палачах…

— …о друзьях, возлюбленных, героях. О нас. О всех нас, — улыбнулся он.

— Да. И что только она в вас нашла?!

— Я же только что озвучил.

— Она просто слишком плохо вас знает. Или скорее я, как Всезнающий, знаю вас слишком хорошо! — ощерился Всезнающий.

Тайгон пожал плечами.

— И о ком же нам поговорить? О ком?!

— Об одном… боге. Который когда-то, мальчишкой, носил имя Элоах, — улыбнулся Тайгон.

Самсавеил оцепенел. Усмешка сошла с его лица.

— Это было очень и очень давно, продолжал Тайгон. — Когда остров был населен не нами, а ими, — кивнул он на статуи древних. — Он был одним из них. Крылатый мальчик Элоах. Давайте поговорим о нем?

— НЕТ!

— Имея крылья, он хотел долететь до Создателя. Солнце опалило его крылья, но Создатель услышал его мольбы и явился ему. А вот тогда… — Тайгон обвел рукой статуи, — все они были уничтожены, буквально стерты с этого острова.

— Это не так, — сухим безжизненным голосом произнес Самсавеил. — Те, кто захотел, отплыли на другие континенты. Они выжили, мы с Евой видели их. Нойко теперь с ними тоже. Как и мои сыновья и дочери, избежавшие смерти от ваших рук.

— Стало быть, все остальное тоже правда? — вскинул брови Тайгон. — И как Элоах стал богом, и как этот остров заполнился людьми? И как эти люди долго и спокойно жили, пока вы не узнали среди них Еву и не воплотились здесь? И как энергия от пробуждения Евы начала странно влиять на людей, наделяя их звериными чертами?

Самсавеил молчал.

— Это правда? Или правда — это то, что рассказывают? Что люди воспользовались Самсвеилом, а благодаря его крови хотели стать крылатыми, ноа стали только полузверьми, полуптиц было крайне мало? Что вас распяли, чтобы бесконечно долго пользоваться вашей кровью? Что заставили повиноваться божество, показав сердце его возлюбленной в черепе сына?

Самсавеил продолжал молчать.

— Что из этого — правда?

Самсавеил усмехнулся:

— А откуда тебе известна первая версия?

— Я прочел ее в книгах, которые охраняли черные кумо, — пожал плечами Тайгон. — И она мне показалась более правдоподобной. Вы ведь до проклятия Евы не были узником Райского сада никогда раньше. Это не люди вас распяли, а она. И не люди дали вам ее сердце в детском черепке — а вы сами нашли все это и сберегли, как самое сокровенное, на память.

— Что ж, достойно похвалы, — Самсавеил с уважением посмотрел на него. — И награды. Тут ты прав. И свою кровь я отдал добровольно, когда один кот попросил меня об этом.

— Думаю, у него ничего бы не вышло без позволения. Но… зачем? Вы же знали, что он будет делать.

— Конечно, — кивнул Всезнающий. — Он сам рассказал при встрече. А мне было интересно посмотреть, к чему это приведет и как далеко зайдет.

Тайгон хмыкнул:

— А вот на воротах этого храма высечено другое. И все верят.

— Их вина, — развел руками Самсавеил. И лиловая пыль рассыпалась по плитам. — Я никогда не скрывал правду, но и не кричал о ней. Просто никто не спрашивал, и я писал свои дневники и наблюдения.

— Хитро.

— Впрочем, было всего одно исключение. Я смел называть энергию Евы своей собственной, хотя мне она не принадлежала. Однако, звать это энергией Евы неправильно. Это энергия всего сущего, кровь Создателя; кристаллы — плоть его. Но когда ее слишком много, как здесь, люди меняются, — он кивнул на статуи. — Иногда так, иногда — как вы. Но покинув это место, они станут больше похожи на ваших Охотниц, они станут людьми через поколения. На это уйдет очень много времени, но итог предсказуем.

— Но почему эта энергия так меняет нас?

— Она не отсюда. Она изнутри мирозданья, а вы — снаружи. И ее место там. Но хочется быть здесь.

— Почему?

Самсавеил вздохнул и посмотрел куда-то наверх, пытаясь подобрать понятные слова.

— Престол — это место, где время и пространство перетекают друг в друга. Где жизнь — это сон, а смерть — пробуждение. Там есть абсолютно все. И вместе с тем там нет совершенно ничего, — осторожно начал он и замолчал.

Немного подумал, смакуя слова — достаточно ли они понятны? — и продолжил.

— Престол соткан из кричащего на тысячи голосов одиночества. У Создателя нет ни друзей, ни врагов, ни прошлого, ни будущего, ни жизни, не смерти. Всего этого нет, ведь это просто выдумки его одинокого сознания. Это просто театр кукол. Но такой завораживающий… что лучше смотреть на него изнутри, чем оттуда. Лучше быть здесь, чувствовать эту мнимую жизнь, жить, дышать, чем сходить с ума там…

Повисла тишина. И было слышно только, как шелестит лиловая пыль, будто шепчет.

— Ты знаешь, почему она забывает прошлые жизни и саму себя, перерождаясь? — вдруг спросил Самсавеил.

Тайгон мотнул головой.

— Потому что лучше не знать, что ты живешь в своем сне, в своей выдумке, фантазии, сказке. А на самом деле, — он щелкнул пальцами, — ничего этого нет. Ничего вообще нет.

— Но между тем мы довольно реальны, — Тайгон пощупал фолиант, холодный пол, хаори. Оно было точно таким же.

Но все же на мгновение Тайгон ощутил плоть бытия — нечто упругое, прохладное — под самой материей, изнутри нее. Так в его руках всегда отзывалась священная вода.

— Такова суть престола. Все это и реально, и нереально одновременно.

— Звучит, как хитрая ловушка. Головоломка, — усмехнулся Верховный шисаи.

— Да, нужно же чем-то развлекать свою бесконечность.

— Но вы сейчас здесь. Вполне реально и материально заточены в куполе. И Ева тоже здесь. Кто тогда занимает престол сейчас?

— Никто, — Самсавеил пожал плечами. — Престол пустует. И пустовать будет…

— … вечно.

— Нет. Тот, кто первым найдет его, тот и займет, тот и станет Создателем.

— Новым?

— О нет, старым, — улыбнулся Всезнающий. — Все тем же. Понимаешь парадокс? В этом вся суть, вся соль… Там всегда один и тот же Создатель, потому что он в принципе один.

Тайгон тряхнул головой.

— Я как будто понимаю и не понимаю, о чем вы. Ведь вот вы, вы реальны, и мы не одинаковы.

— Да. Это потому, что я здесь, а не там. Я снова Исид, Самсавеил, Элоах, Ягве, Шаддай — зови как угодно.

— Но почему вы здесь, а не там? Вас же не выгнали, вы сам.

— Лучше кружиться внутри представления, среди других, чем смотреть на неживых кукол в сундуке — совершенно одному.

— Но вы при этом Всезнающий и Всемогущий, Всевидящий, Всеслышащий.

— Это не может быть отнято у меня. И это меньшее из зол, — Самсавеил болезненно изогнул губы.

Тайгон хмыкнул.

— Когда я добрался до Создателя, я не думал, что все обернется так. Я не знал, как чудовищно оно устроено. Я даже не предполагал, что окажусь совершенно один и един. Но и это казалось мне неплохой мыслью, пока я не почувствовал на своей шкуре, каково это.

Тайгон удивлено посмотрел на него.

— И я воплотился только чтобы сказать Еве, как сильно я был не прав. Я ведь у престола кричал на нее… на него, обвиняя во всем, совершенно во всем. Я и подумать не мог… Я хотел извиниться за свои слова.

— Но вместе с телом пришли и чувства?

— Нет. Я понял, почему она поменялась со мной местами. Воплотившись, я почувствовал, как этот неподъемный груз вечности Создателя тяжел и невыносим. Плоть же притупляет эту боль, земные привязанности умаляют это пожирающее до костей одиночество. Она предпочла забыть об этом. Но пришел я, и она вспомнила.

— Ее плоть не выдержала, — кивнул Тайгон, вспоминая ту историю из записей Самсавеила. Тут и сказки кошек, и память Самсавеила были отчасти схожи.

— А какая выдержит? Даже последнее тело паучихи-провидицы, и то с самого рождения с трудом справлялось. Я хочу вернуть ее, оставив ей эту форму. Я не видел тела надежнее и устойчивее.

— И поэтому вы хотите, чтобы Райга воскресил ее? И не даете ей умереть полностью? — кивнул он на мешок с лиловой пылью.

Самсавеил кивнул:

— Я знаю способ, я сотру воспоминания, я обрежу ее связи с ними. Чтобы ей было легче. Она забудет, кем она была, ей станет лучше.

— А кто решает, какие воспоминания оставить? Самые хорошие воспоминания о вас останутся?

Самсавеил отвернулся.

— Нельзя так поступать. Это бесчеловечно, — покачал головой Тайгон.

— Она и не человек!

— Она живет как человек. Она даже больше человек, чем мы. Цикл ее перерождений непрерывен, в отличие от нашего. Верно?

Всепонимающий нехотя согласился.

— Но сначала я должен вернуть ее. А после мы обязательно будем счастливы.

#36. Все всегда заканчивается

Нэм подкинула в руке топорик и повертела его, подставляя лезвие свету кристальной лампы.

Сойдет.

Вернула в ножны и положила в походный мешок. Туда же — сменную одежду, небольшой ремонтный набор. На поясницу — аптечку, и пристегнуть к поясу. Извитый нож — подвязать к шлевке ремня. Извитый меч — не забыть взять с собой и подвесить у пегасьего седла.

И когда почти все вещи, до этого сложенные на кровати, оказались в мешке, наконец-то показался небольшой брикетик галет.

Охотница поспешно развернула его и сунула в рот верхнюю галету.

В дверь постучали. Нэм что-то несвязно промычала в ответ, и гость счел это согласием.

Дверь открылась, и через порог переступил Верховный шисаи.

— Привет, Тай, — прожевав, Нэм кивнула. — Что-то срочное? Я улетаю через час.

Верховный шисаи улыбнулся странноватой улыбкой.

И следом за ним в комнату вошел второй Верховный шисаи.

Нэм выронила галету.

— Два года, — пробормотала она, слепо шаря рукой по полу в поисках галеты. Найдя, отряхнула о штаны и засунула в рот целиком.

Братья одновременно и одинаково улыбнулись.

Осторожно подойдя к ним, Нэм обвела обоих взглядом.

— Ты могла вычислить хамелеонов, — начал один из них.

— А сможет различить нас? — закончил второй точно таким же голосом.

Хмыкнув, она немного отошла и принялась рассматривать котов внимательнее.

По всклокоченным волосам не понять, где чьи. У одного кота лицо чуть более худощаво. А вот с глазами им явно пришлось потрудиться.

Нэм усмехнулась.

Тайгон всегда был с серыми глазами. Но теперь они оба стояли с разными глазами — правый лиловый, левый серый. Явно Райгины, но кто из них стал таким, а кто повторил за братом?

Нэм осторожно коснулась пальцами их лиц, провела ладонями по вискам, скулам, углу челюсти. Прощупывая каждый миллиметр знакомой кожи.

Разглядывая каждую морщинку.

А вот они были разные. Смеющиеся морщинки у одного — в уголках глаз; чуть более глубокие возле носа — у другого. Не сильно заметная морщина поперек лба у одного, чуть более вздернутая левая бровь у другого — как будто один часто удивленно поднимал брови, а другой с легким презрением бровь изгибал. Одинаковые губы, одинаково растянутые в усмешке. Одинаковые уши, что звериные, что человечьи.

Одинаковые шеи. Одинаковые татуировки на одинаковых хвостах.

Нэм провела руками от шеи по плечам и взяла обоих за руки. Подняла ладони к глазам, сличая их.

Одинаковые костяшки пальцев, одинаковые вены, одинаковые узоры на ладонях.

С одним весьма важным исключением.

Они были совершенно зеркальными.

Левая рука одного — как правая другого, и наоборот.

Вопрос лишь в том, насколько хорошо она помнила такие детали, как линии и складки кожи.

Обычно люди не придают большого значения таким мелочам.

Охотниц всегда учат «по приметам». Но у близнецов нет отличных друг от друга примет. Особенно, если они очень стараются походить друг на друга.

И остаются только мелочи.

Все валятся на мелочах.

Нэм улыбнулась и отпустила руку одного из котов.

— Нашли, кого дурить, — покачала она головой.

И братья рассмеялись — на два голоса.

— Я же говорил, что угадает, — Райга подошел ближе и обнял Нэм, крепко прижимая к себе.

Тайгон моргнул, и оба его глаза снова стали серыми.

— Я за нормальной одеждой и волосами, — фыркнул он и спиной вышел в коридор.

Дверь плотно закрылась.

— Я слышал про целый час свободного времени.

Нэм усмехнулась и положила руки Райге на щеки. Пальцами растянула знакомые морщинки, внимательно рассмотрела лиловую радужку глаза.

Вот теперь сомнений не было никаких. Это был Райга и никто иной.

***

Райский сад мерно шумел — будто зацикленная игрушка. Если долго находиться в нем, можно было поймать этот ритм — каждые сто восемь размеренных вдохов звуки повторялись. Были среди них и такие привычные, как шум воды, шелест листьев. Так и совсем незнакомые, как будто иногда кто-то взмахивал крыльями, перелетая с ветки на ветку, прыгал по деревьям, тревожа старые яблони, падали яблоки и катились по каменной крошке. Но в саду не было ни птиц, ни мелкого зверья, а яблоки никогда не падали.

Тайгон зашел по пояс в воду и медленно лег на спину. Закрыл глаза и позволил воде держать его.

Продолжив дышать, Тайгон дождался, когда цикл звуков начнет повтор, и тогда по памяти зачитал слова довольно простенького ритуала. Его явно использовали нечасто, больно специфичным он был. И все же он существовал.

Мысленно вспомнив свой привычный облик, Тайгон позволил воде принять его и воплотить.

Длинные волосы расплылись под водой, возвращая себе длину.

Тайгон остался лежать, покачиваемый слабыми волнами. Зацикленная песнь Райского сада повторялась и повторялась, погружая все глубже и глубже внутрь сознания.

Говорят, некоторые шисаи, долго медитируя в Райском саду, смогли вспомнить свои прошлые жизни и вернуть себе силу прошлых воплощений.

Но иногда лучше не знать и не помнить.

Тайгон опустил ноги и, коснувшись дна, встал. Выжал хвост волос и поднялся по песчаному берегу. На обломках лестницы уже лежала привычная одежда и полотенце. Высушившись, Тай оделся, собрал волосы в хвост и вернулся к воде.

Отражение легко показало ему его самого. Впрочем, даже с внешностью Райги в этом озере отражался он сам. Можно было обмануть всю империю, но не сердце Евы.

***

Нэм повторила свои сборы снова. Аптечку — на поясницу, нож Алисы — к шлевке ремня.

Райга искоса смотрел на нее снизу вверх.

— Ты стареешь, — тихо сказал он. — За два года очень сильно изменилась. И в косе пара седых прядей.

Нэм потеряла дар речи и только ошарашенно погладила длинную косу.

— Я… прости, но… я же… я…

— Морщины и взгляд такой уставший, — продолжал он, разглядывая ее.

— Я отца похоронила и сестру, — наконец, нашлась она и принялась перебирать вещи в мешке. — Я похоронила все, что у меня было. Даже тебя. И мне пришлось начинать заново. А я не выпускница Имагинем Деи уже очень давно, и я не вечно молодая кошка, я…

Райга запустил руку в мешок и стиснул ее ладонь в своей:

— Это не упреки.

Нэм вздохнула и отвела взгляд.

— Тебе нужен отдых, а ты опять куда-то мчишься. Твое тело однажды не выдержит. И, поверь мне, в самый неподходящий момент!

— Не волнуйся, я подстраховалась, — Нэм слабо улыбнулась. — Госпожа Ирма согласилась обучать мою генету на медика. Через пару месяцев я получу ее в отряд уже подготовленную.

— А сейчас ты без медика улетаешь?

— Ничего, раньше как-то справлялись, — она похлопала себя по аптечке. — Может, пойдешь со мной вместо генеты, пока она учится?

— Вот уж, — фыркнул Райга. — Верховный шисаи будет бегать больные животы охотниц лечить, дожили! — прыснул он смехом.

— А жаль, я скучала…

— Когда ты вернешься? — Райга сел на кровати и потянулся.

— Через месяц.

Райга, прикинув в уме, кивнул:

— За это время я успею сменить Тору у Самсавеила, а как раз к твоему возвращению меня сменит Тайгон. Обещай, что ты отдохнешь со мной, когда вернешься.

— Конечно, — Нэм улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Береги себя.

Нэм затянула завязки походного мешка и перекинула его через плечо.

Бок снова заныл. Уже который раз за неделю.

Заметив, как она скривилась, Райга одернул ее.

— Что болит?

— Ерунда, что-то не то съела, — отмахнулась она и поспешно выбежала в коридор, прихватив с собой меч палача.

***

В нижнем храме Ясинэ Тора коротала время тем, что перебирала, сушила, толкла и смешивала все, что вырастили сады смерти. Ученицы Ирмы иногда приносили новые, свежие, растения, и всегда очень неловко себя чувствовали, спускаясь вниз.

То ли потому, что там был Самсавеил, все так же запертый в лиловом куполе.

То ли потому, что императрица была занята совсем не той работой, которой ей следовало.

Но это было именно то, что успокаивало Тору. Бумаги и вечно спорящие вассалы только утомляли.

И она в тонких перчатках из рыбьей кожи резала манцинелловые яблоки на дольки и наблюдала за Самсавеилом.

Спустя годы он, наконец, озаботился своими ранеными крыльями, и теперь аккуратно перебирал перья одного из них, соединяя лоскуты кожи.

— Что ты делаешь? — хмыкнула она, внимательно следя за его руками.

— Тебе же прекрасно видно, кошка, — он вытащил сломанное перо и повертел его в пальцах. — Лечу себя.

— Только сейчас?

— Я накопил немногосил. Можно было бы потратить их на то, чтобы разбить купол, но… — он сжал перо между ладонями и принялся ждать.

— Но? — требовательно спросила Тора.

— Но тогда мне может не хватить сил, чтобы удерживать Еву в кристаллах, — кивнул он на черный мешок чуть поодаль. — Так рисковать я не могу. К тому же она сопротивляется, и мне приходится прикладывать дополнительные усилия.

Тора хмыкнула.

— Но это ничего. Теперь я могу восстановить крылья, — он раскрыл ладони и повертел перо за очин. Стержень восстановился полностью, опахало соединилось. — И на Еве это никак не скажется.

— Какое же ты чудовище, — Тора презрительно изогнула губы.

— Я просто хотел быть любимым, — пожал плечами серафим.

— Это так не делается!

— А как — делается? — усмехнулся он. — Может быть кошка, которая ни разу не была счастлива в любви, даст мне совет, а? Кошка, которую никто никогда не любил по-настоящему, даже собственное дитя…

Тора в ответ только заклокотала.

— Не нужны мне твои советы, — отмахнулся Самсавеил и склонился над крылом. — Ты сама-то за Еву цепляешься не слабее меня.

— Это другое! — взрыкнула она.

— Да вовсе нет. Она отнеслась к тебе со всей своей искренней любовью. Ее детская любовь продлилась несколько лет, а ты трясешься над ней уже которую жизнь. Смешно.

Тора сжала в кулаке нож, весь покрытый ядовитым соком. Вот только на божество яды не действовали, а их разделял барьер.

— Ты за каждым пойдешь, кто за ушком почешет, а? — с издевкой продолжал Самсавеил. — Да? Да?! ДА?!

Тора по-львиному зарычала.

Самсавеил поднял на нее глаза и болезненно улыбнулся:

— Вот и я так же. Точно так же, как и ты…

***

Когда Райга пришел на смену Торе, Самсавеил уже залечил два своих крыла.

Императрица ушла, собрав остатки ядовитых трав в подол.

Райга дождался, пока ворота за ней закроются, и сел напротив Самсавеила — через барьер. Сложил лапы поудобнее, обернул хвост вокруг себя.

— Отрадно видеть вас в добром здравии, а не обугленным утопленником, господин Верховный шисаи, — усмехнулся Самсавеил.

Райга молча кивнул.

— Я уж думал, мы больше не свидимся на этом самом месте. И мне придется искать нового подходящего шисаи. Впрочем, Тайгон тоже мог бы справиться.

Райга пожал плечами.

— И я совсем успел забыть, что вы теряете дар речи в моем присутствии.

Райга усмехнулся и кивнул шутке.

— Но мы еще поговорим, когда вы придете, чтобы помочь мне воскресить мою Еву.

Райга мотнул головой.

— О нет, вы придете, — улыбнулся Самсавеил. — Вы поймете меня. Вы поживете в моей шкуре. Вы прочувствуете мою боль до самого дна.

***

Договорив слова общей литании, Райга перевернул песочные часы одного из прошлых Верховных шисаи и замолчал.

Минуты молчания тянулись долго — под шепот перемолотого сердца и неловкую возню у тел.

Когда лиловый песок закончился, Райга повернулся к алтарю и рукой пригласил Рики и его помощника начать. Сам он достал приготовленный ритуальный нож и по привычке объял его огнем. Мертвым это было уже ни к чему.

Дожидаясь первого тела, он оглядел собравшихся.

Ангелы, охотницы, куно и конэко.

Отряд Нэм.

И Тора, старательно избегающая взгляда. Бледная, как снег. Наверняка что-то случилось — очередная Великая Беда, не меньше.

Помощники бережно переложили первое тело на алтарь. Босые ноги — ребром к ребру, руки — вдоль тела. Убрали разметавшиеся волосы, обнажая мертвенно бледное лицо со впалыми щеками, синим очерченными глазницами и белесыми губами с маленьким шрамом.

Нэм.

Рики зачитывал звания и заслуги, а Райга молча смотрел на куницу, не в силах даже моргнуть.

Кот замолчал, и в мучительной тишине послышался горький всхлип.

Но Райга не слышал.

Он занес руку над ее телом и начал медленно спускаться, прощупывая энергией каждый сантиметр, пока не нашел. Разорванный аппендикс под рукой практически не ощущался, но Райга знал — он должен там быть, а его не было, только рваные ткани.

И если бы только в ее отряде был хирург. Как она просила. Хотя бы медик.

Если бы только.

Но ведь Верховный шисаи не бегает больные животы охотниц лечить.

Стряхнув с руки энергию, Райга перехватил в нее ритуальный нож. Осторожно, будто наживую, рассек кожу от солнца до пупка; мясо. Отодвинул печень и нырнул рукой под ребра.

Холодное сердце выскальзывало из рук. Райга взрезал когтем перикард и отсек сосуды. И, вытащив сердце, на мгновение посмотрел на него.

Липковатое мясо уже слабо походило на настоящее сердце, потеряв весь свой алый цвет. Райга опустил его в священную воду, а вытащив кристалл — положил в жернова. Перетер в мельчайший песок и ссыпал в поданные песочные часы.

Рики бережно поднял тело Нэм с ритуального стола и убрал его в сторону.

На алтарь легло новое тело.

И Райга продолжил.

Несколько десятков тел и сердец — одно за другим.

А когда мертвые кончились, он подошел к распоротым телам и вытащил из самого низа Нэм.

Рики понял его без слов и отпер тяжелые ворота за алтарем. За ними в кромешной мгле лишь смутно угадывалась ограда. А за ней была лишь тьма, наполненная звуками скользящих друг по другу чешуйчатых тел амфисбен и стрекотом голодный кумо.

Райга сбросил тело им и остался стоять, закрыв глаза и слушая, как двухголовые змеи и проклятые души громко утоляют свой нечеловеческий голод.

***

Тора поднялась на уступ и устало огляделась в поисках брата. Она нигде не могла его найти — ни в кабинете, ни в спальне, ни в храме, ни в комнате Нэм, ни в одном из тренировочных залов. Нигде. И, обойдя почти все знакомые ей места, она, наконец, нашла его — по другую сторону гор — на камнях, обращенных к морю.

Райга сидел на самом краю широкого уступа, свесив лапы, и смотрел на черный горизонт.

Рядом с ним стояли песочные часы. Стоило им замолчать, как он перевернул их.

Тора подошла ближе и коснулась лапой места рядом с ним.

— Позволишь?

Он медленно кивнул. И она села возле него и тоже свесила лапы.

— Я думала, ты вернешь ее. Ведь сорока дней не прошло, она еще была привязана к телу. Мы же уже читали тот ритуал, который…

Заметив его взгляд, Тора тут же прикусила язык:

— Прости.

Райга вернул взгляд небу.

Помолчав, Тора осторожно сказала:

— Я бы отдала свои жизни, мне не жалко. Правда.

— Ты так любишь предлагать свои оставшиеся жизни, что надежней было бы сейчас столкнуть тебя на скалы в океан, — криво усмехнулся Райга.

Тора отвернулась.

Райга коснулся своим хвостом ее хвоста.

— Если бы я предложила это Самсавеилу, он бы не отказался.

Райга хмыкнул:

— Вот только для воскрешения Евы нужно не три, а сто восемь жизней. И ты забываешь еще один маленький нюанс.

— Какой?

— Я — не Самсавеил. А Нэм — не вещь и не моя собственность.

Тора глубоко вздохнула.

Райга закрыл глаза, подставляя лицо соленому ветру. Тора, сев ближе, положила голову ему на плечо.

И они вдвоем молча слушали море и шепот мертвого сердца.

Тора изредка всхлипывала и вытирала слезы о плечо Райги, а он гладил ее по боку, успокаивая.

— Неужели тебе не больно?! — пробормотала Тора мокрыми от слез губами.

— Больно, — тихо ответил Райга. — Но, видимо, тебе больнее.

— Это потому, что ты бесчувственный чурбан! — гундосо отозвалась она.

Райга в ответ только хмыкнул.

— Неужели ты не жалеешь? О Лигейе, о Нэм?

— Все закончилось, ушастая, — повел он плечом. — Все всегда заканчивается.

— Но так не должнобыть!

Райга глубоко вздохнул и почесал сестру за ухом.

— Знаешь, милая, у всего есть свой срок — срок годности, срок жизни. У еды, у лекарств. У дружбы, у любви. У всего на свете — у бабочки, человека, моря. У боли, горя и страха тоже есть срок годности. Чему-то срок — часы, чему-то — годы, столетия и миллионы зим.

Тора шумно выдохнула и безвольно повисла на его плече.

— Все закончилось, — пробормотала она.

— Верно, — кивнул он. — И моя боль закончится тоже. Это лишь вопрос времени.

— А бывает ли боль, которая не помещается в одну жизнь? — вдруг тихо спросила Тора.

— Я думаю, да.

— А любовь?

Райга молча перевернул песочные часы снова.

— Я не знаю, — повел он плечом.

— А я думаю — да.

#37. От света к тьме проложены мосты…

Тьма была всем. Она заменяла воздух. Она отбрасывала тени. Она создавала поверхность. Она ткала плоть.

Ева чувствовала себя самой тьмой во тьме. В бескрайнем, бесконечном океане темноты.

И все же, эта тьма была знакомой. Ева не помнила, кто она есть, но что есть тьма было слишком очевидным.

Ева здесь уже была. Бесконечное число раз возвращаясь сюда.

Но когда? Зачем? Как? Кем?

Во тьме не было ничего, чтобы напомнить об этом — только тьма. Настолько густая, настолько вещественная, что казалось, можно зачерпнуть ее пригоршню, и вытащить из тьмы саму суть тьмы.

Но раньше Еву здесь встречало что-то еще помимо первородной тьмы. Что-то, что наделяло тьму смыслом.

И Ева зачерпнула пригоршню темноты, и выхватила из нее фонарь. В ее руках он засиял лиловым, озарив своим светом первую и последнюю точку во вселенной. Место, где пространство сливалось со временем.

И нитями во тьме были проложены мосты судеб. Они уходили вдаль тысячами вариантов, они утопали вглубь мириадами событий. Словно тропы в бесконечном поле высокой травы. А наверху, в бестечности времени сиянием озаряли тьму души.

Ева сделала шаг, ступив на одну из линий судьбы, и вокруг нее разошлась волна, всколыхнув траву и тысячи других вариантов. Лиловая пыль поднялась от одного лишь шага, и рассеялась вокруг. Ева сделала еще шаг, и тропа под ней задрожала, будто натянутая струна. И эта вибрация разошлась вширь и вглубь, задевая самые глубокие связи во времени. И пространство в ответ загудело, будто струны в старом потревоженном инструменте.

И Ева бросилась бежать.

По натянутым нитям, режущим панцирь на стопах.

Мимо диких кошек, бродящих в темноте лиловыми призраками.

Рядом с брошенным оружием и вещами, случайно или намеренно переправленными по эту сторону бытия.

Лиловый фонарь высвечивал дорогу и наполнял сиянием знакомые вещицы, когда-то созданные Евой, в разных жизнях.

Ева прокладывала себе дорогу к самому центру бесконечности. Сквозь тысячи лет, событий, историй. Через жизни и судьбы, задевая их светом и звуком натянутых струн; спутывая, разрывая, сминая под пятой.

Сквозь ветер, пронизывающий до самой сути. Сквозь дождь, слизывающий одну ипостась за другой.

Она шла, уже давно позабыв о том, кто она есть.

Ее вели шепчущие в бесконечности души и пульсирующий лиловым светом фонарь.

А звук задетых струн все нарастал, подгоняя ее.

И путь ее был бесконечно долог. Настолько, чтобы стереть в ней все, что было и что будет; чтобы обнажить ее до пустоты.

Остался только фонарь и ощущение себя отдельной от пространства и времени, и вместе с тем связанной с ними.

И только тогда, когда не осталось и этого, когда потух фонарь, все струны собрались воедино, в престол бытия. И только он и помнил, кем она была, кем являлась и какова была ее суть.

И когда она взобралась на необъятный престол, ее голос прозвенел переливами струн:

— Каким ты помнишь меня в последний раз?

И на троне безвременья из тьмы воплотился шестикрылый серафим.

Элоах поднял глаза к мерцающей вышине, расправил крылья. Закрыл глаза, собирая по кусочкам свою память. И замотал головой:

— Раньше!

Крылья сложились в белоснежное одеяние на девичьем теле. И ее звонкий голос взрезал плоть времени:

— Раньше!

И белокурые локоны объяли ее морщинистое лицо седой бородой. Старик тяжело вздохнул и скрюченным перстом обвел подножие престола, вспоминая.

Вот здесь стоял дерзкий крылатый мальчишка. Вот здесь он кричал, обливаясь слезами от горя, отчаяния и собственного бессилия. Здесь умолял. Здесь обвинял. Требовал. Объяснял. Угрожал. И снова молил — за себя, нет, за всех остальных. И выпросил же, выторговал им жизнь лучшую, чем была. Не удивительно, что теперь он был равнодушен к их просьбам и мольбам. Он слышал их, но не видел никакого смысла помогать им снова. Вот оно — истинное разочарование. Предать себя, потерять все и всех, кто был дорог, сломать свою жизнь, свою судьбу. И не получить благодарности. Ни капли. Только слепое преклонение не перед ним даже, а перед его силой. Только восхищение — не его жертвой, а его крыльями. И благодарность, да, от кошек — но не за мольбы у трона, а за случайность, которой он не желал.

Заслужил ли он это?

Определенно, нет.

Знал ли он, что это его ждет?

Да.

Старик смахнул наваждение, отпечатавшееся во времени.

— Верни мне мой настоящий облик.

Кожа старика растрескалась и осыпалась прахом.

На престоле осталось существо, сотканное из переливающейся лиловой энергии. Мерцающее — словно мириады звезд и вселенных.

Оно пошевелило конечностями, будто щупальцами. Коснулось сияния душ. Погладило потухший фонарь. И души в ответ замерцали ярче. А фонарь вспыхнул новым светом, озарив престол и бескрайнее поле событий, высветив алую паутинку, утопающую в бесконечности.

Тоненькая ниточка скользила по струнам судеб, завязывалась на них узлами, спутывала струны вместе. И исчезала во тьме.

Существо подняло конечность, на которой эта ниточка была повязана.

— Еще не время, — и голос его был соткан из самой вибрации струн. — Ты права. Уже слишком рано. Еще слишком поздно.

Существо сошло с престола, и струны поля событий зазвенели, наполняя тьму гулом.

— И снова тебе пустовать, развалина бытия.

Существо поставило на престол свой фонарь?

— Сияй. Гори во мраке. Свети заблудшим, веди отчаявшихся, согревай нуждающихся, храни тепло и свет всего сущего…

И ушло за алой паутинкой, сливающейся с бесконечной тьмой.

Чем дальше оно уходило, тем сильнее образ изначального существа приобретал очертания паучихи.

Лиловый фонарь сиял во мраке небытия. Он светил Еве, вел ее, согревал ее плечи, хранил тепло ее рук и свет всего сущего.

И даже когда ее поглотила тьма, он все равно горел во мраке.

***

— Я не требую, я предлагаю обмен, — Самсавеил обернулся, цепляясь взглядом за одиноко горящий огонь недалеко от кладбища Осьминогов. Прищелкнул пальцами. — Верни мою возлюбленную, а я верну твою.

Не успел Райга ответить, как борта лодочки коснулись женские руки в золотых чешуйках и плавниках на локтях. Он замер, не веря своим глазам.

Лодка качнулась, и русалка поднялась над водой по пояс. Золотые в лучах солнца волосы скользнули по плечам, груди, утопая в волнах. Голубые глаза смотрели лукаво. На пухлых губах отчего-то был синий оттенок. Будто она безумно замерзла.

— Райга! — воскликнула она и потянулась к нему рукой. — Ра-а-айга! — ласково прошептала, когда он наклонился ближе. — Райга, — промурлыкала, как обычно погладив его по ежику волос.

Он с опаской коснулся ладонью ее щеки, и с удивлением обнаружил, что кожа теплая, сердце бьется. Живая. Действительно живая, настоящая. Лигейя, сама прекрасная русалка на свете. Золотая рыбка, исполняющая желания. Любую прихоть, любой каприз.

Кот наклонился и погладил тыльной стороной ладони Лигейю по щеке.

— Ты давно умерла, милая, — прошептал он и сомкнул пальцы на ее горле. — И ты должна быть мертва, таково течение жизни.

Лигриный коготь легко вошел в плоть, и Райга одним резким движением вскрыл ее горло.

И Лигейя посмотрела на него глазами Нэм.

По маленькому шраму на губе скользнула кровь. И лицо русалки сменилось лицом Нэм.

Она медленно разжала пальцы с бортика лодки, и погрузилась в темную воду.

***

Райга рывком сел и схватился руками за голову.

Наваждение растворилось.

Остался только запах Нэм — от ее простыней.

Невыносимый запах — как будто она была жива, и только недавно была здесь.

Верховный шисаи спустил с кровати лапы, сгреб одежду с угла и торопливо натянул ее на себя. Посильнее запахнулся в лиловый хаори и вышел из комнаты куницы.

Холодный коридор вывел его из казарм Охотниц на склон горы в черную ночь.

И Райга пошел наугад по горам — во мрак, подальше от города Ангелов.

И когда сияние сотен огней растворилось во тьме, он остановился.

Вокруг были лишь камни, а над головой сквозь дырявое полотно темноты просачивался свет далеких звезд. И ярче них всех горела звезда Самсавеила — только голову запрокинь, и вот она, сияет над Райским садом.

Райга сел на камни и опустил голову в колени, приходя в себя.

Один и тот же сон повторялся каждую ночь. Только сомкни глаза, и борта старой лодки коснутся знакомые пальцы. Как будто он должен был сделать другой выбор. Как будто он мог сделать другой выбор. Но Райга повторял свое решение раз за разом, потому что иного правильного выбора для него не существовало. И выбор его был правильным — всегда. Потому что иначе это теряло всякий смысл.

Свет звезд как будто коснулся плеч. И шепот их проник в кошачьи уши:

— Выпусти меня из неволи. Верни меня.

Райга поднял голову, вслушиваясь в шепот лиловых звезд, и усмехнулся:

— Пусть хоть тысячу раз их смерти приснятся мне. У меня не будет иного решения для тебя.

— Я не прошу иного решения. Я не верну их. Потому что таково течение жизни.

Райга недоверчиво прищурился:

— Хочешь заставить меня поверить, что ты не Самсавеил, а сама Ева? Потрясающий план. Гениальнее только у Торы, — фыркнул он и снова опустил голову в колени.

Звезды как будто засмеялись.

— Да и чем ты можешь доказать? — хмыкнул Верховный шисаи. — Явишься передо мной? Послать образ Евы может и Самсавеил. Расскажешь мне то, что знаем только я и Ева? Для всезнающего нет ничего такого, он может позволить себе знать все обо всем. И наверняка знает. Что вообще может заставить меня поверить?

Звезды замолчали надолго.

— Вот видишь. Я не верю, что ты та, за кого себя выдаешь, — пожал плечами Райга. — А раз так, то говорить нам не о чем.

— С каких пор тобой движет вера, а не знание?

И прежде, чем ответить, Райга прислушался к своим ощущениям. К лиловым татуировкам, пульсирующим так неистово после каждой ночи, полной кошмаров.

И нужно было лишь позволить себе знать. Даже проще, чем взмахнуть кончиком хвоста.

Священная энергия изначально принадлежала Еве, и не умела лгать. Шепот лиловых звезд — это Ева. Набатом в голове — Ева.

— И все равно мой ответ — нет. Для вас обоих, — Райга покачал головой. — Я не выпущу Самсавеила из темницы. И не воскрешу тебя. И вам обоим нечем меня шантажировать. Уже — нечем.

— Ты сторожишь свою смерть, — прошептали звезды. — Темница пожирает твои силы, сокращая твою жизнь. Ты погибнешь! Ни за что. Оно стоит того?

— У меня в запасе есть жизни, еще много лет.

— И ты готов пожертвовать ими? Ими всеми? Ты?! — рассмеялись звезды.

— Нет, — выдохнул Райга.

— А сколько жизней ты готов отдать за это?

— Ни одной, — Верховный шисаи покачал головой. — Но это совершенно не важно. Это не прихоть, не моя гордость, это моя ответственность. Самсавеила нельзя выпускать. Он практически всемогущ, а у меня нет на него иной управы, иной темницы. Драться же с ним еще раз просто бессмысленно. Что будет, когда он победит? А он обязательно победит, если я выпущу его. Что тогда будет с Торой и Тайгоном? С другими шисаи и куно? Со всеми остальными?

— Я обещаю тебе, что он не тронет вас.

— Да что ты можешь в таком состоянии? Что ты вообще можешь?

— Обещать. Только обещать…

— И поэтому ты просишь жизни? Ну давай я сотру твою печать с осколков, и переродись в очередной раз. Тебе-то это раз плюнуть — обычное дело, — хмыкнул Райга.

— Глупый котенок… Мне нужно МОЕ тело. И мне нужно, чтобы ТЫ перестал умирать понапрасну.

— Какая забота… Где же ты раньше была?

Звезды печально прошептали:

— Прости… Это был долгий путь…

— А мне наплевать, веришь? — огрызнулся Райга.

Звезды замолчали.

Райга опустил голову в колени, и из ворота выскользнула цепочка со старым лучным кольцом. И он тут же спрятал ее обратно.

— Я скажу тебе, где найти то, что ты потерял, — тихо прошептали звезды.

— Не утруждайся, — прошипел сквозь зубы Райга. — Правильный ответ — нигде. И так должно быть.

— Но ведь ты хотел бы знать.

Райга, помедлив, кивнул:

— Но это временно. И ты даже не представляешь, насколько мерзко твое предложение. Насколько оно отвратительно по своей сути, — прошипел он.

— Прости…

— Вы оба с Самсавеилом все никак не может понять, ПОЧЕМУ я вам отказываю. Вы думаете, что нужно просто заплатить подороже, чтобы купить меня, — зло усмехнулся Райга. — И вы наперебой предлагаете свою цену, и все ждете, наступая на больные мозоли, что я соглашусь.

Звезды молча вздохнули, и вздох этот ветром распахнул полы лилового хаори.

— Забрать сто восемь жизней моих шисаи ради его… нет, ради ТВОЕЙ прихоти — а не живи-ка ты и раньше, знаешь? — Райга презрительно изогнул брови. — Вот эту цену я не готов платить. Для вас это ничего не значит, а для меня это значит очень многое. Я могу сделать так, что никто из моих шисаи не умрет навсегда. Я могу заставить их принести свои жизни в жертву. Но я никогда не поступлю с ними так. Их жизни принадлежат им, а не мне. И так должно быть, так правильно.

Помедлив, звезды тихо спросили:

— А что, если я скажу тебе, что есть еще один вариант этого ритуала? — и, помолчав еще, продолжили. — И для него не нужны жизни шисаи. Ни одной.

— Дай угадаю, умирать должны не-шисаи? — фыркнул Райга.

— Самсавеил может пожертвовать свои крылья и свое право управлять священной энергией. Он станет… обычным.

В повисшей тишине Райга задумчиво покачал головой:

— И зачем тогда вообще этот фарс? Воскресил бы тебя сразу, без всего этого спектакля, — развел он руками.

— Я прокляла его, он не может сделать весь ритуал один. В этом вся суть. Сам он может только привязать меня к телу, перемешать память или убрать лишние воспоминания. Он даже найти сам не может, ему всегда нужна помощь.

— Но почему? — непонимающе нахмурился Райга.

— Не «почему», а «зачем». Чтобы он не мог вас игнорировать, чтобы ему пришлось с вами взаимодействовать, чтобы он научился этому.

— По-моему, план немного провалился… Да и он не говорил ничего про твой вариант ритуала.

— Потому что он не хочет терять свои крылья и большую часть сил, — усмехнулись звезды. — Но ты можешь напомнить ему о нем и предложить выбор без выбора.

— Хорошо, будь по-твоему. Но если он откажется, я не стану пытаться снова. И если из-за него погибнет хоть один шисаи, его кровь будет на твоих руках, и больше не смей просить никого об услуге.

— О… Ты проклинаешь меня? — звезды вспыхнули лиловым светом и медленно процедили слова. — Всего три фразы, и твои слова станут законом — тебе определенно хватит сил отпечатать их на самой плоти мирозданья.

Райга улыбнулся:

— Я знаю. Но такие проклятия не оставляют выбора, а я хочу, чтобы этот выбор у тебя был. И когда в следующий раз ты захочешь чего-то ценой хоть в одну человеческую жизнь — ты вспомнишь о том, что можешь выбрать, что ты должна выбрать, просто обязана принять решение. А не поддаться, как травинка ветру.

***

— Я так понимаю, выбора у меня нет? — усмехнулся Самсавеил, бережно гладя свои сияющие крылья. — И либо я лишаюсь крыльев и теряю возможности шисаи, либо остаюсь здесь до твоего последнего вздоха?

Верховный шисаи кивнул, кладя руку на навершие бо. По всему лиловому куполу от него расходились разряды молний.

— Не думал ли ты, что мне проще дождаться твоей смерти? — хмыкнул всемогущий. — Меня ограничивает вечность.

Райга кивнул:

— Твое право. Возможно, еще при моей жизни родится шисаи, который сможет провести твой ритуал так, как ты хочешь.

Самсавеил хмыкнул и подтянул черный мешок, полный кристаллов, ближе.

— Но раз мое предложение тебе не по вкусу, то так тому и быть, — Райга убрал руки и, отступив, развернулся на лапах, царапнув когтями плиты.

— Я согласен.

— И никто из моих шисаи не пожертвует и жизнью. Твои крылья будут принесены в жертву, а я проведу ритуал, помогая тебе вернуть к жизни Еву, — Райга обернулся.

— Быть посему, — кивнул Самсавеил.

И Райга выхватил бо и вытащил его из каменных плит.

Купол стал опадать, рассыпаясь на тысячи маленьких огоньков, будто звезд.

Самсавеил подошел ко все еще мерцающей паутине.

— Но я буду все так же бессмертен и всемогущ, — усмехнулся он, протягивая руку и касаясь купола.

— Я знаю. Но мне нет до этого никакого дела, если ты не тронешь шисаи, — кивнул Райга.

— Быть посему, — кивнул Самсавеил, и они пожали руки сквозь осыпающийся купол.

***

Тора встревоженно вертела в руках обнаженный клинок бо и не спускала глаз с Самсавеила. Тайгон сидел напротив — через две кристальные ванные, полные священной воды, и тоже следил за происходящим.

Райга же вел ритуал, и его татуировки горели ярче кристаллов.

Самсавеил стоял над одной из ванн и бережно гладил свои отрубленные крылья, покоящиеся под водой. Словно прощаясь с ними. Словно извиняясь перед ними.

Верховный шисаи же говорил слова ритуала, выставляя по периметру второй ванны, с кристаллами Евы, самые древние из всех артефактов.

Кристальное яблоко из Райского сада. Маленький детский череп из покоев императрицы Изабель. И сердце со дна священного озера.

Все три легли на свои символы по краю ванны. Все три связались между собой нитями, будто паутиной. Вторя им, засияли и символы другой ванны.

Райга связал лиловыми путами крылья Самсавеила и бросил нити в ванну с кристаллами, соединяя их, создавая путь. Крылья вспыхнули, будто объятые огнем, и тысячи мелких песчинок стали собираться воедино.

Верховный шисаи сел между ними и, закрыв глаза, погрузился в ритуальную медитацию.

На долгие минуты, часы и дни.

Направляя священную энергию и собирая с ее помощью саму личность Евы. По песчинкам, по крохотным кристаллам соединяя мертвое тело.

Одиннадцать суток глубоко под землей были похожи каждым своим часом и каждым мгновением, слившись в одно непрерывное время.

И когда Ева открыла глаза, мир замер, пораженный ее пробуждением.

***

— Радость моя! — Самсавеил бросился к Еве, но она остановила его взглядом.

— Я тысячи раз просила тебя оставить меня, — тихо проговорила она, поднимаясь в ванной. — Я тысячи жизней бежала от тебя, — прошептала она, перешагивая за борт, и воздух удержал ее с прочностью камня. — Я умоляла тебя беречь вверенный тебе мир.

Она взмахнула рукой, и вода вокруг нее обняла ее белоснежными одеждами в размашистых брызгах крови. Как в тот самый день. И руки ее окрасились алым. И лицо ее, в мельчайших багряных брызгах, исказила печаль.

— Но ты гонишься за мной, будто привязанный. Ты даешь мне бессмертие, думая, что одариваешь, — она покачала головой. — Но мне ничего этого не нужно.

— Пойми меня, — тяжело вздохнул он. — Я…

— Ты не можешь понять даже их. Но требуешь, чтобы я понимала тебя? — хмыкнула она. — Нет, мой милый Элоах. Твоя доброта для меня обернулась лишь злом.

Самсавеил в ответ зло посмотрел ей в глаза:

— Но ты бросила меня! Что мне оставалось делать? У меня нет никого, кроме тебя! А они, — махнул он рукой на кошек, — просто пешки, они слишком слабы, слишком глупы и наивны. А их жизнь даже умноженная девятикратно, слишком коротка.

— Потому ты и один, мой мальчик, — Ева покачала головой. — Ты не видишь в них тех, кем они являются. Для тебя они не ценнее вещи. Просто куклы на ниточках. И ты забываешь, что они точно такие же живые, как ты сам.

— Только ты можешь понять, что я испытываю. Какую ношу я несу, — он прижал руки к груди и болезненно поморщился. — А теперь ты бессмертна, ты и только ты сможешь понять меня и быть равной мне.

Ева улыбнулась:

— Ты так и не понял. Это тебе стоит быть равной им. И только тогда ты поймешь.

Он, опешив, лишь замотал головой.

— Повзрослей. Ты так и остался тем мальчишкой, что смог добраться до престола.

— Но мне нужна ты!

— Нет, — мотнула она головой. — Ты все можешь сам. Ты — всемогущ, мой милый. И все, что тебе мешает — это я. Память обо мне.

Вдруг поняв, к чему она клонит, он сделал шаг назад.

— Ты не посмеешь…

Она только печально вздохнула.

— Ты не посмеешь!

И она заговорила, и голос ее зазвенел струнами небытия:

— Забудь обо мне. Позабудь Еву и все, что нас связывало. Словно этого не было никогда. И живи дальше. Так, как искренне хочешь ты, — она перевела дух. — Так я хочу…

— Нет…

— … Так я велю…

— Нет!

— Вместо довода будь моя…

— НЕТ!

— … воля!

Он замер, будто громом пораженный. Помотал головой, будто сопротивляясь проклятию, и болезненно улыбнулся.

— Знаешь, Ева, — тихо сказал он. — Я пока еще помню тебя. И помню все, что когда-либо нас связывало. И я не прощаю тебя.

— Это честно, — кивнула она.

— И я хочу, чтобы ты хоть на мгновение, но почувствовала всю ту боль, что чувствовал я веками, когда искал тебя. Вот это — будет честно, — горько усмехнулся он.

Самсавеил рукой обвел алую кровь на ее одежде и руках.

— Мы же с тобой помним, чья она. И помним, почему тогда ты так осерчала. Я надеюсь, твои чувства были так же сильны, как мои.

Она сжала в мокрых от крови руках платье, измазываясь еще сильнее.

— И мы оба знаем, что он жив, — улыбнулся он. — И мы оба знаем, что ты наверняка хочешь встречи с ним. Но…

Она шагнула назад.

— Да, ты все верно поняла, — с усмешкой кивнул он.

И теперь уже его голос звенел и жег.

— Увидя его — не узнаешь; услышав — не признаешь; если кто укажет на него — забудешь; найдешь его сердце — не вспомнишь; коснешься его — не признаешь; заговорив с ним — не узнаешь. Ты вовек его не сыщешь. И никто тебе не поможет. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля. Прощай, Ева. И вечно помни обо мне. Ты заслужила.

#38…и все через сердца проходят наши

Самсавеил ушел.

Без крыльев.

Без оков.

Без воспоминаний о Еве.

Он бесшумно поднялся по ступеням, обвел взглядом вбитые в плиты копья, изнутри которых иногда вырывался тихий стрекот, и равнодушно прошел мимо них.

— Я провожу его на всякий случай, — Тайгон торопливо поднялся со своего места и последовал за ним.

Ева, разом обессилев, рухнула на подломившихся ногах. Райга подхватил ее у самого пола и бережно усадил на холодные мокрые плиты.

— Ушастая, — бросил он через плечо, — принеси новую одежду и еду. Что-нибудь легкоусвояемое.

И Тора убежала, сорвавшись с места.

Верховный шисаи, оставив Еву, убрал с борта ванны детскую черепушку, сердце и яблоко — все они вернулись в старый ларец. Подойдя ко второй ванне, он провел рукой по воде — от шести крыльев всемогущего не осталось даже пера. Знал ли, всезнающий, когда лечил их, что ему придется расстаться с ними навсегда? Хорошие были крылья.

Он зачерпнул рукой воду и поднял ее на уровень глаз. Священная вода, всегда имевшая лиловый оттенок, после ритуала стала совершенно прозрачной. Райга удивленно хмыкнул и выплеснул ее обратно.

Во второй ванне тоже была обычная вода.

Ева провела рукой по белоснежному кимоно. Кровь расползлась по мокрой ткани, окрасив его в кроваво-розовый. И черные паучьи руки смотрелись на нем чужеродными. А вот волосы, как смоль, были будто те же самые — тяжелые и толстые от краски и странно пахнущие лавандой.

Согнув и разогнув пальцы, Ева задумчиво покачала головой — пальцы шевелились, будто на шарнирах, и на каждое движение внутри них что-то чавкало.

Тора сбежала по ступеням, громко клацая когтями, всучила брату одежду и закрытый котелок, от которого тянуло жаром огня, и бросилась в объятья Евы. Охватила ее, вжала в себя, уткнувшись в плотный ворот.

Ева запоздало положила руки ей на спину и легко погладила по стальным пластинам доспеха.

— Тш-ш, котенок, — прошептала она, тепло улыбаясь.

— Прости меня! Я все испортила! — взвыла Тора, вытирая подступившие слезы о белоснежное кимоно. — Я хотела как лучше, я не знала, что он так поступит! Прости меня, пожалуйста!

— Маленький мой демон-хранитель, — Ева погладила ее по основанию кошачьих ушек, — ничего страшного не произошло. Не печалься так.

— Я подвела тебя…

— Ты сделала больше, чем я смела бы просить, — покачала Ева головой.

— Это не я, это Райга, — Тора махнула рукой в сторону брата. — Это он ритуал провел. Он Самсавеила победил. Не я.

Ева отняла ее от плеча и, обхватив ее лицо ладонями, погладила по скулам большими пальцами.

— Но все — благодаря тебе и только тебе. Твоему упорству, твоей верности и преданности, — улыбнулась она. — Я жива только благодаря тысяче твоих усилий и мириаде твоих крохотных побед.

— Правда? — урывками вздохнула Тора.

— Спасибо, — Ева притянула ее ближе и нежно поцеловала в лоб. И вытатуированный третий глаз засиял ярче. — За все спасибо, котенок.

— Это было не сложно, — смущенно прошептала Тора.

— Совершенно не сложно. Просто невозможно, — Ева снова крепко обняла ее и покачала в руках. — Спасибо за все-все, что ты сделала за все эти жизни. Твоя доброта — высшее благо во всей моей жизни. В любой из моих жизней.

— Ну что ты… не за что…

— Ушастая, — резкий оклик будто выдернул кошку из дремы. — Научись принимать благодарность, а?

Тора пряднула ушами и тихо прошептала:

— Пожалуйста.

— Могу ли я еще кое-о-чем попросить тебя? — спросила Ева.

— Конечно!

Ева отстранилась и перевела взгляд на ларец, из-под которого капала священная вода.

— Верни его в Райский сад, если тебе не сложно.

Тора растерянно помотала головой:

— Да, хорошо. Мне как раз пора возвращаться.

— Спасибо, — улыбнулась Ева.

Кошка, неловко поднявшись, подошла к ларцу и подняла его. Вода тут же перестала сочиться со дна.

— Тогда я пойду, пожалуй, — она шаркнула лапой и посмотрела на Райгу, будто спрашивая разрешения.

Верховный шисаи кивнул:

— Я напишу тебе.

Тора улыбнулась и, коротко кивнув, ушла.

***

Ева осторожно стянула с пальцев паучью шкуру.

Черная перчатка из твердого панциря противно хлюпнула, выпуская белоснежные руки в паутине черных сосудов.

Паучиха медленно сжала и разжала пальцы, будто у шарнирной куклы. Без панциря они были не так послушны. Ева поморщилась и принялась зубами стягивать вторую перчатку.

Райга, отставив вещи и котелок, присел рядом и пальцем указал на ноги, спрятанные в подоле. Ева вытянула их, вынув из-под кимоно.

— Знаешь ли ты, что произошло за время твоего… даже не знаю… сна?

— Это было небытие. Но в принципе можно назвать и сном, — задумчиво покачала головой Ева. — И я совершенно не знаю, что у вас происходило.

Райга потянул твердый панцирь на себя, ожидая его сопротивления — на живых пауках он сидел крепко. Но тот только чавкнул, отлепляясь от плоти.

— Но я, как бы это сказать, — она покрутила рукой, подбирая слова, — со временем вспомню.

— То есть, я могу не рассказывать? — кот стянул панцирь, будто тонкий сапожок, и заглянул внутрь. Пусто, только полупрозрачная пленка ошметками тянулась от сочленения к сочленению.

— Лучше расскажи, мне интересно будет сравнить твою реальность и общую.

Райга коротко хмыкнул:

— Если мне не изменяет память, ты умерла, когда херувимы еще не родились?

Ева кивнула:

— Самсавеил смог их вырастить?

— Нет, — Райга покачал головой. — Тайгон ему помог. А потом всех ангелочков забрала Люцифера в свой новый Имагинем Деи.

— Очень любезно с ее стороны, — в неловкой улыбке изогнула она губы.

— Один из них, Кайно, занял ее место после смерти.

— А ты? — Ева оглядела лиловый хаори.

— А я занял место Верховного шисаи после Хайме. И собрал целых тридцать четыре шисаи, — усмехнулся он.

Ева непонимающе нахмурилась.

— Но вас же должно быть тридцать три.

— Включая Самсавеила, — пояснил он.

— А, вот как…

— Тора научилась делать новый Конфитеор. Кажется, твое сердце легло в его основу, — Райга кивнул куда-то наверх.

— Умно.

— А твой сын объявил мне войну, — он принялся за второй паучий сапожок.

Ева опустила паучьи перчатки на подол и, отвернувшись, тяжело вздохнула.

— Все погибли? — тихо спросила она.

— Я не уверен в этом. Один из них, Семиазас, улетел из империи. И пару десятков херувимов забрал с собой.

— Должно быть, к Нойко.

— Да. Но океан суров и беспощаден. Говорят, что ни одному ангелу не удалось покинуть остров на своих крыльях — их тела потом прибивало волнами.

— И к берегу Осьминожьего округа… — с некоторой опаской начала она.

— Нет, ни тел, крыльев, ни перьев. Но и гарантий, что они живы и невредимы — совершенно никаких, — Райга пожал плечами.

Ева молча кивнула и погладила матовый панцирь перчаток.

— Возможно, мне стоит извиниться перед тобой, что я не сберег твоих детей. Но я не чувствую вины. И будь у меня возможность сделать все иначе, я повторил бы каждый свой шаг и каждое свое слово, — хмыкнул он.

Ева улыбнулась:

— А твои шисаи? Ты смог позаботиться о них?

Райга повел плечом:

— Я потерял всех «диких». Кошки-шисаи пали в бою с охотницами и черными кумо.

— Ясно, — кивнула паучиха. — Что-то еще?

— Остальное не так важно. По крайне мере, в моей жизни, — Райга отставил паучьи сапожки, провел рукой над водой, разлитой по плитам, и она испарилась — и с них, и с одежды.

Поставив перед Евой горячий котелок, Райга скривил губы:

— Вот ушастая… Еды принесла, а посуды никакой.

Ева рукой обвела по плитам два круга и дернула пальцем, будто подзывая. Две глубокие миски из лиловых кристаллов возникли из ниоткуда.

— Раньше такое сочли бы богохульным, — рассмеялся Райга и разлил из котелка горячую уху.

— Если бы это сделал ты — наверняка, — усмехнулась Ева. — Но я — совсем иное дело.

— И каково это — осознавать себя такой? — Райга взял в руки свою порцию и жадно понюхал. Дикий голод настиг его спустя многие дни. Священные воды питали его, поддерживая жизнь, но они ни в какое сравнение не шли с обычной едой.

— С облегчением и печалью, — пожала плечами Ева и аккуратно взяла свою миску. Новый панцирь на полинявших руках твердел быстро. И так же быстро темнел.

Райга вскинул брови, призывая ее продолжить.

— Бессмертие, знаешь ли, довольно печальное явление.

— Не знаю, — усмехнулся он. — И знать не хочу.

— Но, с другой стороны, приятно видеть итог всех этих столетий. Этот долгий путь длиною в сотни жизней, поиск подходящего тела.

— То есть, все это было не набором случайностей, а вполне себе планом? — прищурился Райга и пригубил рыбный бульон. В нем и рыбы-то толком не было — вся разварилась в кашу. Но это было именно то, в чем нуждался голодный желудок.

Ева покачала головой, будто сомневаясь, и кивнула. Верховный шисаи фыркнул:

— Методом подбора найти тело, которое не тронется умом в Райском саду? Нарожать Самсавеилу толпу крылатых детишек, которая развяжет войну с нами? Проклясть Самсавеила и получить проклятье самой? Это все — план? Серьезно?

— Но он сработал, — пожала плечами Ева. — Почти…

— Угу. «Почти» — какое емкое и точное слово! А ты правда не сошла с ума в саду, когда Самсавеил на твоих глазах Адама убил, а? — язвительно кольнул он.

— Ну разве что совсем чуть-чуть, — криво улыбнулась она.

— Да, совсем капельку. На пару войн, гору трупов и искалеченных судеб, — закивал Райга. — А итог-то? Адама нет, никто для тебя его не найдет, ты сама не найдешь, ты бессмертна, Самсавеил безмерно обижен. А это точно победа, Ев?

Ева отвернулась и опустила миску с ухой на колени:

— Но другой у меня нет, котенок.

Райга хмыкнул:

— Я знаю. Но что твои поступки, что Самсавеила кажутся мне просто омерзительными. Возможно, я чего-то не понимаю — я же простой жрец, что могу я знать о трагедии бессмертных и всесильных? Ничего. Но как простой жрец и самый обыкновенный кот, я нахожу даже религию, построенную на служении кому-либо из вас отвратной и бестолковой.

— О, Верховный шисаи и такой богохульник? — улыбнулась Ева и погрозила пальцем.

— Да. Потому что и ты, и Самсавеил — такие же жрецы, что и я. Это, — он щелкнул пальцами, и по руке взметнулось пламя, — не мое, не твое и не его. Вы, живя здесь, имея тела, сформированную личность, память о жизнях и своих личных поступках, становитесь отдельными от этого источника, вы перестаете быть им, вы становитесь теми, кто из него черпает. Просто вы оба делаете это гораздо свободнее и легче, будто играючи. Потому что вы и так — играете. А мы — живем.

Ева угрюмо посмотрела в свою миску. В мутном от разваренного мяса бульоне слабо виднелось отражение ее лица.

— И я не вижу никакого смысла боготворить то, что было началом меня и станет моим концом.

— Что же ты будешь делать теперь, жрец, который на самом деле не служит этой силе? — она продолжала смотреть на свое отражение.

— Ты верно сказала, я — жрец. А не слуга, который служит, — кивнул Райга. — Я продолжу то, чем занят и сейчас. Нужно найти остальных шисаи. Нужно обучить тех шисаи, что уже есть, и новых. Нужно восстановить храмы и алтари, за несколько поколений вернуть религию.

— Но ведь ты терпеть не можешь религию! И ни капли не веришь в божественное.

— Потому что это глупости и бред сивой кобылы. Но это хороший способ поддерживать порядок. Люди верят в закон. И выбирая между правилами с тысячей аргументов и объяснений и правилами, придуманными богом, я выберу последнее. Потому что мне легче объяснить мою волю волей некоего бога, чем спорить с глупцами и доказывать им их же неправоту.

— Ты взвалишь на себя огромную ношу — быть законом.

— Огромную. Но не непосильную. И я должен продолжать учиться и совершенствоваться сам, иначе мои законы принесут только горе.

— Интересно будет посмотреть на это, — лукаво усмехнулась она.

— А чем будешь занята ты сама? Отправишься на поиски Адама, зная, что ты не сможешь егонайти? Поможешь Самсавеилу справиться с его горестями, но как друг?

— А ты как думаешь? — спросила она и закусила губу.

— Я довольно плохо тебя знаю, — пожал плечами Райга. — Вечность — это очень много. Но могу предположить, что ты вернешься к самому первому плану, и будешь просто жить. Как-нибудь тайно, чтобы никто не знал толком, кто ты. Будешь ходить по империи, наблюдать за ней, изучать ее.

— Это называется «Созерцание». Когда-то Адам научил меня этой игре.

— Не знаю о такой.

— Правила просты донельзя. Нужно взглянуть на мир чужими глазами. Каким этот мир видит незнакомец? Любой другой человек. А каким этот мир может увидеть тот, кто только что родился? До этого момента у него ничего не было, пустота, темнота, а потом «щелк» — и это. Какой этот мир, будь он не знаком? Что в нем особенного? Созерцать — это смотреть на мир полно, приковывать реальность взглядом, изучать и впитывать. Как нечто незнакомое, неизведанное. Смотреть, смотреть, смотреть.

Райга усмехнулся:

— Чудная игра. Которая рождена скукой и одиночеством. Так живут либо те, кто скоро умрет, либо те, кто боится жить. Созерцать — это будто на яблоко облизываться или глядеть на мир снаружи клетки. Думать, какое красивое яблоко, как оно пахнет, как прекрасен день снаружи, какая зеленая трава, какое чистое небо. И все. Только смотреть. И не укусить яблоко, не запустить пальцы в прогретую солнцем траву. Твои слова только звучат прекрасно. Но жизнь — это нечто большее, чем просто созерцание.

И, помолчав, он добавил:

— Но без созерцания жизнь — та еще серая и убогая дрянь.

— И что же ты предлагаешь? — Ева покачала миску и одним глотком осушила ее.

— Тебе решать. Но может, ты вернешься к своим прошлым увлечениям — чем ты там занималась? Я знаю только про кузнечество и гадание.

— Паутину ткать могу — одежду шить.

Райга кивнул:

— Точно. Паучья паутина — очень ценный материал. А шисаи нужна хорошая портниха, — улыбнулся он. — Не хочешь?

***

Ева стояла на уступе горы и созерцала.

Созерцала рассветы, от которых гасли все звезды на небе, оставляя царствовать одно лишь солнце.

Созерцала закаты, окрашивающие небеса солнечной кровью.

Созерцала империю кошек, будто огромный муравейник. Люди спешили жить свою маленькую жизнь, считая ее важной, и каждое отдельное событие — значительным.

Ева созерцала мир. И видела, как тонкие нити пронизывают его, расслаивают на мириады путей.

И в этом клубке дорог она стояла, продуваемая всеми ветрами, омываемая кровью всех загубленных жизней, пронизываемая их болью и горем.

Совершенно одна.

Не понимая тех, кто принес себя в жертву. Не понимая тех, кто, получая от судьбы только страдания, улыбался. Не понимая тех, кто не сдавался. Не понимая тех, кто, боясь, не трусил.

Она не понимала никого из них. Как не понимала и себя.

И все, что она испытывала к ним — это то, что она сама звала любовью. Но было ли оно ей? Хоть когда-нибудь? Было ли в этой череде жизней хоть что-то подобное? Или Самсавеил был прав? Всегда был прав.

Упрекать Самсавеила было легко. Но ведь первым такой упрек бросил он сам — ей же. И упрек был справедлив.

Ева не понимала, изменилось ли что-то сейчас. За столько жизней — изменилось ли что-нибудь в ней? Может быть, она стала только черствее?

На плечи лег теплый хаори.

Ева встрепенулась, будто просыпаясь, и обернулась.

— Скоро зима, здесь такие холодные ветры. А ты одета не по погоде, — покачал головой Тайгон, становясь рядом с ней.

— Ерунда, — слабо улыбнулась она. — Я могу сделать воздух вокруг меня теплее. А вот ты — не можешь, и скоро тут околеешь.

Она стянула с плеча хаори, но Тайгон остановил ее жестом, и поправил его обратно.

— Тебе не хочется греться в моем хаори? Лучше попросить воздух быть теплее?

Ева отвернулась и спрятала руки под теплую ткань.

— Да и мне ничуть не холодно. Тепло я переношу хуже, — Тайгон поднял голову, подставляя лицо ветру, и закрыл глаза.

— Но это лишнее, правда. Вы и так очень много для меня сделали.

Тайгон фыркнул:

— Вот же. Не знал, что простой хаори делает такой долг неоплатным. Мне кажется, дело в другом.

Ева только пожала плечами.

— Тебе просто не хочется быть хоть кому-то хоть чем-то обязанной. Ни мелочью, ни чем-то большим.

— Вокруг меня люди, которые смертны, Тай. И я не могу рассчитывать на их благосклонность, помощь и поддержку. Мне нужно все уметь самой, потому что однажды они уйдут из моей жизни, а я — останусь. И я должна быть готова к этому.

— Ты оцениваешь жизнь, как что-то очень длинное. Но ты ведь даже ни разу не умирала, — Тайгон запнулся, — в смысле, как паучиха. Как Арахна ты живешь не так уж много лет.

— И за это время уже умерла Люция, Химари и Хайме. Я осталась без них, — горько заметила она.

— Но вместо них появились мы, разве нет?

— Да, — Ева кивнула. — И это неправильно. Я не хочу так больше.

— В хаори от холода, как по мне, ничего неправильного нет.

— Да речь не о нем! Это совсем другое! — замотала она головой.

— А по мне, так то же самое.

— Нет! Ты не понимаешь!

— Тогда объяснись. Если, конечно, ты хочешь быть понятой, — терпеливо и спокойно отозвался он.

Ева тяжело вздохнула и, помолчав с несколько минут, все же ответила.

— Вся моя жизнь, все мои жизни — бесконечное бегство за вами и прятки за вашими спинами. Вся моя судьба — в ваших руках и в вашей тени. Я словно бегу по струне над пропастью, захлебываясь слезами. И падаю на ваших островках посреди нее, где я под вашей защитой, в ваших ногах — лежу беспомощной куклой, которую вы почему-то защищаете. Хотите или нет, навязано вам это или нет — защищаете. Вся судьба — калейдоскоп, осколки, которые держите воедино вы. А я могу только бежать и снова падать в чужие руки. Элоах, Ясинэ, Люцифера, Райга, ты… Я как будто калека, которую вы почему-то держите под локти, позволяя ходить и делать вид, что иду. И я не понимаю, зачем вы это делаете.

— Я не могу отвечать за всех, — Тайгон пожал плечами. — Но я, как и Райга, как и Тора, поступаю так, потому что хочу. Я приношу хаори, потому что вижу, что ты дрожишь от холода. Не потому, что должен, меня так воспитали, и что угодно еще. А потому что я так хочу. Ты нуждалась в нашей помощи, и мы ее дали. Не ради чего-то, а потому что сочли это правильным, потому что так захотели.

— И я благодарна, но…

— Ты знаешь, нам даже благодарность твоя не нужна, — усмехнулся он и покачал головой. — Когда видишь чужие страдания, помогаешь просто, чтобы облегчить эту боль. И больше ничего.

— Но…

— Мы знаем, чего хотим. Знаем, как для нас правильно. Что для нас ценно. Но вот ты о себе подобного не знаешь, — он повернулся к ней лицом и заглянул в глаза.

— Чего я хочу — мне не сыскать, — болезненно улыбнулась Ева.

— Тогда может перестать искать? Может пусть оно найдет тебя само?

Ева пожала плечами:

— Может ты и прав. Я подумаю над твоими словами, — сказала она, лишь бы не продолжать больную тему.

— Только не думай тут слишком долго. И правда очень холодно, — он поежился и, отступив, развернулся на лапах.

Тайгон начал спускаться с уступа, когда Ева поплотнее укуталась в хаори и натянула его ворот до самого носа.

Старый хлопок, чуть сероватый, пах телом дикого зверя, стиранной кровью и потом.

А еще, терпко — можжевельником.

Так знакомо.

Как когда-то раньше.

На крыше под лиловыми звездами. Когда нагретая солнцем черепица грела ноги, а холодный ветер трепал волосы и заставлял кутаться в его хаори и прижиматься крепче.

Как будто это было вчера.

— Адам! — окликнула она его.

#39. Чем труднее жить, тем легче умирать

Море тихо шумело, облизывая деревянные столбики пирса. Перемолотые кристальные сердца, запертые в часах, вторили волнам светом. Барельеф над ними окрашивался лиловым, утопая в камне.

Шестикрылое божество, дева и дитя.

Никто из живущих в округе Осьминога не помнил его историю. А кошки-шисаи предпочитали молчать.

Соленые ветра подтачивали камень, обгладывали ступени, ведущие к кошачьему храму. Но барельеф за сотни лет совсем не изменился. Шестикрылый Самсавеил все так же оберегал мертвецов, деву и дитя.

Влажный ветер снова подул, кидая волны под пирс, будто пытаясь из-за всех своих сил разрушить старые просоленные столбики. Элоах зажмурился, подставляя лицо ветру, и пошевелил ногами под водой. Почувствовав на себе взгляд, обернулся.

Ева стояла на деревянных досках и задумчиво смотрела на его спину.

— Добрый вечер, Арахна, — он подвинулся, уступая ей место на краю пирса рядом с собой.

— Вы знаете меня? — она с некоторой тревогой вжала голову в плечи.

— Я знаю всех, — кивнул он. — Ты — паучиха-провидица. И мы встречались однажды — в Райском саду с другой стороны империи, — он ткнул большим пальцем за спину.

Ева улыбнулась:

— А вы — Самсавеил. Я знаю о вас.

Лицо всемогущего помрачнело:

— У меня много имен. Но я люблю имя «Элоах», — повел он плечом. — Оно — самое первое.

— Хорошо, я буду звать вас так, — Арахна подошла ближе и села на самый край пирса, подобрав ноги под себя.

— Помнится, ты сошла с ума в саду. Неудивительно, провидицы всегда чувствительны к таким местам силы, и психика их невероятно нежна и хрупка, — он с интересом заглянул ей в лицо. — Но я вижу, тебе уже гораздо лучше.

— Да, — Арахна кивнула. — Я видела престол. И сияние душ. И нити судеб.

— О, — Элоах вскинул брови. — Жуткое зрелище, не правда ли?

Арахна болезненно улыбнулась половиной рта.

— Пожалуй.

— Должно быть, ты долго приходила в себя после таких видений. А теперь ты поправляешь здоровье здесь? — обвел он головой берег и горы.

— Мне сказали, что морской воздух лечебен, — кивнула Арахна. — А осьминожьи купальни полезны для здоровья. Особенно с их солью и маслами.

— Особенно для мужчин, — усмехнулся Элоах. — Очень уж искусны эти мовницы.

Арахна пожала плечами:

— Их немного пугают мои глаза. Поэтому обычно я справляюсь сама.

Элоах обернулся и бросил взгляд на парные среди жилых домов.

— Странно, у них же тут бывают пауки. Как минимум на фестивалях, тут же все-все собираются. Мои шрамы их ничуть не испугали, они даже пытались их лечить.

— Не получилось? — Арахна заглянула за его исполосованную спину. Из-под длинных темных волос проглядывали длинные шрамы — от шести крыльев. И огромное количество других заживших ран.

— Каждый мой шрам — это память, — он провел пальцами по маленьким полосочкам на запястье вдоль вен. — Я могу избавиться от любого из них, могу забыть. Но я хочу помнить.

— Воспоминания очень важны, — согласилась Арахна.

Элоах нахмурился:

— Ты, как провидица, должна же понимать, что прошлое не существует. Его больше нет. И, говоря откровенно, никогда не было. Нити прошлого и будущего равно можно мешать как угодно. Существует лишь явь в это мгновение. Все остальное — бесконечность небытия.

— И все же, будущее можно предвидеть. А прошлое записать, — пожала она плечами.

— Ты удивишься, узнав, как часто врут записи, — хмыкнул он. — Еще чаще врут воспоминания.

— Но вы все равно предпочитаете помнить.

— Да, — улыбнулся он. — Воспоминания всегда приятнее, ярче и насыщеннее, чем знания о прошлом. Так устроены люди. И я устроен точно так же, хоть и могу противиться всему людскому. И эти шрамы позволяют мне знать, кто я есть, и что есть моя жизнь.

— А мои предсказания всегда точны, — заметила она и растянула между рук паутину. Тонкие нити оборвались, стоило ей растянуть их сильнее.

— Это потому, что ты и подобные тебе всегда говорите обтекаемыми фразами, которые легко трактовать как угодно, — хмыкнул он и махнул рукой на небо. — Если я придумаю, что расположение звезд в бесконечности хоть что-то значит для судьбы конкретного человека — он с радостью примет мой бред за истину.

— Потому что так проще жить.

— Подневольно? По «воле» звезд? Какая мерзость, — поежился он.

Арахна пожала плечами:

— Многие люди одиноки. И стоит им только услышать мысль, что где-то там наверху кто-то заботится об их судьбе, они с радостью принимают ее всем сердцем.

— А если в их жизни одно лишь горе? Это тоже — «забота»? Зачем эти звезды это горе в судьбу положили?

— В наказание. Для урока. В искупление, — повела рукой Арахна, припоминая то, что слышала от других.

— За что?

— За что-то в прошлом. Или будущем.

— Какая чушь, — скривился он. — Зачем наказывать? Зачем заставлять страдать?

— Вы разве не поняли? — рассмеялась Арахна. — Легче вверить все в чьи-то чужие руки, надеясь, что эти руки заботливы. А если эти руки бьют, проще принять, что эти удары заслужены.

— Проще, чем управлять своей жизнью самостоятельно? — Элоах удивленно вскинул брови.

— Да.

— Но почему?

— Потому что эти люди заняты. Им не до такой ерунды, как управление своей судьбой и жизнью.

— Чем же это они заняты? — рассмеялся Элоах.

— Игрой в эту жизнь.

— А они не могут просто остановить эту игру и…

— Нет, — замотала она головой. И длинные пряди черных волос перелетели на грудь.

— Но почему?

Она замолчала.

Задумчиво постучала кончиками пальцев друг о друга. И с глубокой печалью в голосе тихо ответила:

— Тогда они поймут, насколько они одиноки. Им не хватит никаких сил, чтобы охватить все мириады путей, из которых ткется явь — они лишь сойдут с ума.

— Как ты? — так же тихо спросил он.

— Как я.

— Но ты смогла вернуть себе разум.

— Это довольно спорно, — горько улыбнулась Арахна. — Если считать нормальными — их, то я точно безумна. Если считать их жизнь игрой, то моя игра как будто застыла, замерла, а я в ней — нет.

— Печально. Но я понимаю тебя.

Она глубоко вздохнула и уставилась в воду, на отражение неба.

Самсавеил отклонился и, упершись руками в доски пирса, запрокинул голову к облакам.

Он видел мириады закатов и рассветов. И они никогда не повторялись. Никогда-никогда. Как не повторялись облака.

Но вот звезды и непроглядная тьма бесконечности всегда были одинаковы. Те звезды жили очень долго. И будут жить еще столько же. Бесконечно до, бесконечно после.

И он вместе с ними.

— Однажды я остановил игру, — Элоах закрыл глаза, чтобы не видеть свою собеседницу. Ее бездонные паучьи глаза были похожи на бесконечное звездное небо. — И теперь со мной бок-обок мое одиночество. Вечное, пронизывающее, паутиной опутывающее.

Он думал, она прервет его. Но она молчала. И он продолжил:

— Я уже и не рад, что знаю, как устроен этот мир. Я больше ему не верю. Я не знаю ничего более ужасного, чем он, — болезненно улыбнулся Элоах. — И ничего более прекрасного не знаю тоже. Он у меня один. И я у себя один. И все они — одни. Заканчивая одну жизнь, несутся к другой, следующей, и дальше, и глубже, и больше. Есть хорошее в моем бессмертии — я не начинаю заново. А они повторяют, вертят это колесо снова и снова. И все ради чего? Зачем? Творят великие дела. Великие ли? Живут, дышат… Небо коптят и молятся звездам. И когда-то сквозь вечность все это закончится, сложится воедино. Все жизни, все истории. Закончится и будто сыгранная игра — отправится в коробку. Будто отыгранный спектакль — рухнет, куклы упадут в сундук, а декорации обратятся в пыль. И все станет одним. Единым. Вечность в пустоте. И она будет звенеть, насквозь пропитанная одиночеством того, часть которого мы есть. И все это больше не будет иметь смысла. Вся эта боль утонет, став ничем. Зачем вообще она есть? Для полноты картины того, единого, безмерно одинокого, коротающего истинную бесконечность игрой в мириады миров? Чудовищно. И у меня нет никаких сил это исправить. Я как будто всесилен, и этого — мало! И я подчиняюсь, опустив руки и повесив голову. Я подчиняюсь, рыдая от собственного бессилия и всесилия. Потому что мое одиночество душит меня, как душит оно того, кто всеобъемлющ, кто шире этого мира, кто там, за чертой бесконечности. И я ничем не могу помочь ни себе, ни ему, ни им.

Он сжал руки в кулаки. Сильно зажмурился, перестал дышать.

Она бережно погладила его по костяшкам пальцев, будто утешая.

И когда одиночество отступило, он продолжил совсем тихо:

— Меня тянет все выше, дальше. И вжимает моим же страхом вглубь — ниже, глубже. И разницы меж этим нет. Им легко — они умрут, их жизнь станет пылью и пеплом для других жизней. Они будут трястись над своими судьбами, жизнями, кошельками, честью — а я трясусь над собственным страхом. Кошелек для меня — пыль да зола. Честь? Мне кажется, у меня ее и не было никогда. У меня нет судьбы, моя жизнь бесконечна и вряд ли может зваться жизнью с этим условием. И я не могу этот груз с себя снять.

— Я слышала, что судьбу можно обменять, — тихо сказала она.

— Нет! — он резко сел и ожег ее взглядом. — Я так никогда не поступлю!

Она улыбнулась:

— Видимо, честь у вас, все же, есть.

Элоах, вмиг успокоившись, отвернулся.

— Ты меня не поймешь, провидица. И это хорошо. Я никому не в силах пожелать такой юдоли. Но и я для нее — слишком слаб.

— Я знаю одну легенду. Мне ее рассказывала мать, когда была жива, — Арахна наклонилась и провела рукой по барашку подбежавшей волны. — Эта легенда о том времени, когда мир был иной. Тот мир был тяжелее, мрачнее, тоскливее и болезненнее. И простой мальчишка того, старого, мира хотел сделать его лучше и теплее. У него было только шесть крыльев и поразительная сила внутри. Его дух был так силен, что он смог достучаться до того, кто создал тот, старый, мир. Его дух был так силен, что он смог объяснить создателю, как сделать мир теплее, как наполнить его светом и любовью. Его дух был так силен, что создатель ушел исправлять своими руками свой мир, вкладывая тепло и любовь, как рассказал тот мальчишка.

— Это было слишком давно… — Элоах поджал губы.

— Да, очень давно. Этот мальчишка, наверное, уже давно вырос, и его дух стал еще сильнее. Быть может, он достучится до того, что там — после нас.

— И что тогда? Что там?

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я же просто провидица. Но, думаю, он и тогда не знал, что будет. И именно потому совершил невозможное, став тем, кто он есть сейчас. Мог ли тот мальчишка представить, кем он будет сейчас и где он будет? Думаю, нет.

— Этот мир не лучше.

— Лучше. Есть те, кто любит его таким, какой он есть. И это заслуга того мальчишки.

— Мне не хватит сил… — горько прошептал он.

— Ты не одинок. Есть мы, весь этот мир, все они, — она обвела рукой мир вокруг.

— Это иллюзия.

— Ну и пусть, — рассмеялась она.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на белое солнце у самого моря.

— Знаешь, провидица, моя личность, моя жизнь, мое горе — это ведь тоже иллюзия…

— Сродни ей, — повела она плечом.

— Как и их, — задумчиво протянул он.

Обернувшись, он посмотрел на осьминожий городок на берегу. И за ним, и дальше него. До самого сада. Всевидящий видел все.

— Ты напомнила мне о том, почему я жив. Почему я выбрал жизнь.

— Бегство?

— Нет, — болезненно улыбнулся он. — Сама жизнь. Но не моя — их жизнь. Я хотел помочь им, хотел понять их. Я хотел позаботиться о тех, кто нуждается в моей помощи.

— Должно быть, длинная очередь выстроится из всех сирых и убогих, обиженных и угнетенных, — усмехнулась она.

— И никому из них я не помогу. Им я не нужен.

— Кому же вы поможете и как выберете?

— Я всемогущий, — рассмеялся он, — ты разве не знала? И тридцать три шисаи служат в священных храмах и алтарях. Я всевидящий! Я вижу мир их глазами. Я всеслышащий! Я слышу голоса их ушами. Я всезнающий, всеведающий, всепонимающий.

— Тогда действительно может получиться, — улыбнулась она.

Элоах с облегчением выдохнул.

— Удачи вам, — она медленно встала и поправила длинное платье. — А мне пора обратно в купальни.

Всезнающий кивнул.

— Прощай, Элоах, — она запахнула плащ и ушла.

— Прощай, Ева, — донеслось ей в спину.

Она обернулась, но на пирсе всемогущего не было — только лиловая пыль, сияющая в лучах закатного солнца.

Ветер дохнул эту пыль ей лицо, обдавая приятным теплом. Он оставил на ее лбу ощущение поцелуя, а на щеках — прикосновение рук.

На прощание.

Барельеф треснул и в одно мгновение обрушился глыбами в самое море. И вздыбленные волны вскинули рыбацкие лодочки, поглотили столбики пирса и лизнули провидице стопы.

— Прости меня.

***

Из священных вод на Тору смотрела девушка. Молодая и приятная внешне. С белоснежной кожей, нежной и будто бы бархатной. С густыми черными ресницами, бровями и гривой смоляных волос, собранной в хвост петлей. В форме конэко и алом хаори, вышитом мамиными руками.

Как же она была красива, молода и нежна.

И взгляд серых, как когда-то у мамы, глаз — будто зимнее море. В них отражались искорки смеха, вера в лучшее, надежда на светлое будущее.

Сколько детской наивности было в этих глазах. Сколько юношеского максимализма было в этой улыбке.

И сколько собачьей преданности было в этом сердце.

Сколько глупости было в этой голове.

Слеза скользнула по щеке и сорвалась с подбородка.

Кап.

Отражение исчезло в крохотных волнах. Вода зарябила осколками разных отражений, будто не зная, что показать. Пока не успокоилась и в замершей глади не показала настоящее, нынешнее.

Кошку, лишенную волос и шерсти — будто совершенно прокаженную, но без следов лепры. Вместо ресниц — татуированный контур век; вместо бровей — татуировки. И все лицо, все тело изрезано священными письменами, стигматами, навечно связывающими с прошлым.

Белоснежное кимоно из паучьей ткани, запахнутое справа налево. Херувимская диадема, впивающаяся в изрезанные татуировками ключицы.

Потрескавшиеся облезлые губы. Под глазами темные, с лиловым отливом, мешки.

А в глазах — бездна. И эта бездна была доверху наполнена одиночеством. Настолько явным, настолько чудовищным, что перепутать ни с чем было нельзя.

Но откуда оно взялось? Почему оно там жило? Неужели оно было там всегда?

Говорят, мы рождаемся и умираем в одиночестве. Но Тора родилась вместе с братьями. Они были с ней практически всегда — расставание никогда не бывало долгим.

Они всегда были опорой, поддержкой, заботой.

Они всегда были вместе.

А после к ним добавились и другие. Совсем иные, думающие по-другому, поступающие по-своему. Но все равно близкие.

Тора поднялась с колен, опершись о бо и помахала на прощанье рукой своему отражению. Оно, отразив ей молодую черноволосую кошку, помахало в ответ.

И Тора ушла, медленно переступая лапами. Будто хотела каждый свой шаг запечатлеть в памяти.

Она зашла в госпиталь, сегодня необычайно оживленный — госпожа Ирма, глава одиннадцатого храма, прибыла за Конфитеором. Все-все лекарства для вверенного ей лисьего округа она могла сделать сама, но Конфитеор единственный не давался ей, и был необходим ее краю.

Винсент обменивался с медиками лекарствами. Все нужное городу ангелов менялось на Конфитеор. Кто-то просился в ученики, боясь отказа Ирмы.

Сама же она возвращала обученных медиков-охотниц ангелам и отправляла подготовленных шисаи к Верховному.

Счастливая, довольная жизнью. Любимая. Любящая.

Встретившись с ней взглядом, Тора благодарно кивнула. Ирма улыбнулась и поклонилась в ответ.

И Тора ушла, забрав с собой свое несчастье, свою нелюбовь.

Она последовала за шисаи, обученными врачевать, лечить и спасать — для Верховного это казалось куда важнее служения при алтарях, чтения молитв и священных писаний.

Но они не нашли Верховного шисаи в его кабинете, и остались его дожидаться.

Тора же знала, где искать брата. Вариантов было совсем немного. Либо он попросту отсутствовал в ангельском городе, либо был занят в тренировочном зале, либо разбирал бумаги в кабинете, либо читал в библиотеке. Изредка он выбирался с книгой на утесы, к морю, но сегодня явно была неподходящая погода — слишком холодно.

Райга в действительности оказался в библиотеке. Книги были разложены возле него — стопками у стола, открытыми на самом столе. А сам он делал записи в новом фолианте.

Часы с лиловым песком отсчитывали время, а перо из крыла Кайно поскрипывало о бумагу.

Почувствовав присутствие Торы, Райга вскинул голову и встретился с ней взглядом.

В его глазах не было одиночества. Никогда не было. Он как будто даже не понимал, что такое одиночество, и как от него можно страдать.

Райга вопросительно вскинул брови, и Тора замотала головой.

Не отвлекайся, мне ничего не нужно от тебя.

Райга кивнул и вернул взгляд книгам. Посмертные часы Нэм смокли, и он не глядя перевернул их снова.

Тора ушла.

Наверх. Туда, где город Ангелов перетекал в кладбище.

Тихое место посреди гор и неба. Облака частенько цеплялись за старые статуи. Вот и сейчас одно такое облако прятало то, что осталось от кошачьих статуй, оставляя видимой только последнюю — Люциферу и пустой пьедестал рядом с ней. Ходили слухи, что иногда пустующий пьедестал все же обретал хранителя мертвых — и в черной ночи, когда облака скрывали звезды, там стоял человек. Его кожа сияла, как звезды на небе, а черные волосы развевались по ветру. Он смотрел на империю, а с рассветом исчезал. Но Тора ни разу не видела его.

На полках пустующего пьедестала было уже много мертвецов. Даже последний император, Кайно, был здесь — серым прахом в стеклянных застенках.

Была здесь и Люцифера-Изабель. Ее часы, для двух сердец, покрывал толстый слой пыли. Никто не приходил к великой императрице, никто не убирал пыль, никто не переворачивал часы.

Даже Ева.

Хотя она часто здесь гуляла.

Тора бережно достала часы императрицы, протерла их изнанкой рукава и перевернула. Песок зашумел, смешивая два сердца.

Поставила рядом часы Лиона и Алисы. Протерла их и перевернула следом.

Могильную тишину нарушил шепот четырех сердец — как будто по кладбищу разлетелся вздох облегчения.

Если Ева никогда не трогала их, возможно, не считала их достойными этого. Она ведь помнила, как Арахна, как однажды Люцифера отказалась от нее.

И она не простила.

И как Айна она помнила, как смалодушничала Ясинэ.

И она не простит. Никогда не простит.

Даже родное дитя не заслужило милости. И кошке с собачьей преданностью ждать такой подачки просто нет смысла.

Потому что у девы сердце из камня. И оно занято тем, что качает священные воды в Райском саду.

Болезненно улыбнувшись, Тора подняла голову к горизонту.

Где-то там по империи ходили Тайгон и его Ева. И никто не знал, когда они вернутся. И вернутся ли вообще.

Протяжно выдохнув, Тора погладила смолкшие часы и вернула их на полку.

— Надеюсь, все у тебя хорошо, маленькая фурия, — прошептала она и, помахав на прощанье рукой, ушла.

***

Горы по другую сторону империи всегда были нелюдимыми — слишком опасные уступы, слишком сильный ветер.

Но это было самое лучшее место для одиночества.

Совершенно никто не потревожит, не помешает, не оборвет на полуслове, полмысли. Просто некому.

Разве что море, обгладывающее скалы год за годом, век за веком, своим шумом все испортит.

Было бы что портить.

Тора села на краю уступа, подобрав под себя ноги, и посмотрела на серое зимнее море. Холодное, дикое, голодное. Иногда здесь бывали чайки, но в такое время года не было даже их.

Абсолютное одиночество.

Которое Тора как будто просто принесла с собой.

Оно следовало за ней по пятам всю жизнь. И вот оно догнало. Непобедимое. Неутолимое.

Проклятие, уготованное богу, досталось жалкой кошке. Слишком тяжелая ноша. Не по силам. Не по маленьким силам маленькой кошке.

Но она ведь всегда выбирала его сама. Все сама. Все-все. Чтобы доказать всем и себе, что может сама. Что за ней не нужно следить, не нужно пасти, контролировать. Что она взрослая. И лучше, сильнее. Сильнее их всех! И все — все! — ВСЕ — она может сама.

И все она могла выдержать, все вынести, пережить.

Кого угодно победить! Кроме пожирающего изнутри одиночества.

Кого угодно спасти! Кроме себя самой.

Кому угодно помочь! Но кто мог помочь ей?

Райга всегда повторял «У тебя есть ты. У тебя всегда есть ты». Как будто это должно было помочь. Как будто это могло утешить. Как будто одиночество могло исцелить.

Она была готова на любые жертвы, а им всем они казались просто глупыми.

«Тебе все нужно еще вчера!» — с легким презрением.

«Ты за каждым пойдешь, кто за ушком почешет?» — с издевкой.

«Ты безрассудна!»

«Ты самонадеянна!»

Но когда они говорили приятные вещи, смеялись ее шуткам и общались, будто с другом — было ли это по-настоящему?

Или все они делали так потому, что их связывали узы? Потому что они были родными братьями? Подчиненными? Потому что она делала Конфитеор? Потому что она была дочерью Хайме, последней кошачьей принцессой? Потому что она была императрицей? Потому что они просто были хорошими людьми и вели себя с ней лучше, чем хотели?

Было ли все это искренним?

Хоть когда-нибудь?

Или искренним был лишь бо? Который отказывался ей повиноваться, пока она не стала достойной его? Все было честно.

Тора положила бо на колени и погладила по лиловым кристаллам.

Бо был искренним всегда. И верным — всегда.

Простая железка, выкованная много столетий назад, служила верой и правдой.

— На этом наш путь заканчивается, дружок. Пора прощаться, — она провела рукой по ножнам бо, легко снимая их. — Только окажи мне последнюю услугу.

И все было сделано, все завершено. Ева — спасена. Братья — живы и здоровы. Ангелы — изгнаны. Запасы Конфитеора практически безграничны. Хайме был счастлив с Химари. Самсавеил исчез.

Только пропала маленькая фурия. Но даже священные воды не знали, где она. А жаль.

Тора двумя руками перехватила рукоять бо и занесла его перед собой — лезвием в сердце.

Все сделано! Принимай!

На плечи легли маленькие ладошки.

— Тетя-кошка, — тихий шепот коснулся замерзших ушей.

Руки Торы дрогнули. И вместе с ними задрожала она вся. От дикого холода, от морозного соленого ветра. От страха. От бессилия. От беспомощности.

— Пожалуйста, тетя-кошка, — немного жалобно, на ухо, скользнув горячими руками по плечам, локтям, запястьям. — Не надо.

Тора выронила бо и тихо заплакала.

Айлив забрала бо и осторожно сняла с ее шеи крылатую диадему.

— Все будет хорошо, — прошептала маленькая фурия, обнимая Тору со спины.

Но та лишь замотала головой.

Не будет. Никогда не будет!

И никогда не было.

Немного подумав, котенок прижалась щекой к уху кошки и замурчала:

— Я рядом.

И когда Тора успокоилась, она поднялась вместе с ней на камне. И они шагнули вдвоем в голодное море.

На уступе над острыми скалами осталась только диадема и воткнутый сквозь нее в камень бо.

И больше не осталось ни следа демоновой кошки. Исчезла ли она, бросилась ли в волны — ее больше не было нигде, и как будто никогда.

Прощай.

Эпилог

Летнее море было ленивым, вальяжным и вместе с тем шумным. Тяжелые волны разбивались о скалы, друг о друга. Голодные чайки летали где-то внизу, перекрикивая ветер, прыгали по мокрым камням и делили добычу. Палящее солнце белым колесом перекатывалось по небу и плавилось на облаках.

Райга медленно перелистывал ветхие страницы.

Старая тяжелая книга, исписанная бисерным почерком Самсавеила, хранила даже иллюстрации — но они все выцвели.

— Здесь было нарисовано Сияние, — Ева постучала пальцем по странице и вернулась к своему занятию. Длинные полы хаори Верховного шисаи были сложены у нее на коленях, и она заштопывала дыры новой паутиной.

Райга кивнул, продолжая читать строчки, гласящие о перерождении душ и колесе судеб. Самсавеил верил или даже знал, как оно устроено, но не знал — зачем. И в его старой книге было больше вопросов и пространных рассуждений, чем ответов.

Во всех его книгах было больше вопросов, чем ответов. Самсавеил рассуждал в них, размышлял, мечтал, экспериментировал и даже шутил. По его дневникам — а это больше были именно они, нежели ученые фолианты — можно было отследить всю его жизнь до того, как проклятием Евы его распяло в Райском саду. По этим книгам можно было понять, чем он жил, как мыслил, чем был занят и о чем тревожился его всемогущий ум.

Но книги не давали ответов на те вопросы, что интересовали Райгу. А если и давали — лишь вскользь, избегая прямых фраз и непрерывно скользя по строчкам и распыляясь в рассуждениях и тревожных домыслах.

Знаний книги не давали тоже. Все, что было в них полезного, уже собрала и поделила между остальными Ясинэ и ее учитель Сакерд. Нового не было, все это Райга знал и большую часть этого умел.

Оставалось только обучить следующих шисаи.

Ушей коснулся неясный звук спускаемой тетивы, и воздух взрезало оперение.

Райга повел ухом, и стрела волной улетела в море. Отследив ее дерганный полет, Верховный шисаи покачал головой.

За спиной послышался сдавленный писк. Райга расслышал только детское «он тебя убьет», и топот маленьких ног.

Ева, сидящая рядом, спрятала улыбку, отвернувшись.

Когда он встал, отложив книгу, и развернулся, в нескольких метрах от него все еще стояла девчонка. Маленькая кошка, сложившаяся в поклоне практически пополам.

— Простите! — пробормотала она, пряча за спиной лук.

Райга только хмыкнул — смелая, осталась ждать справедливого наказания. И зачем стреляла вообще?

Над головой истерично закричали чайки. Еще парочка таких же, с пробитой стрелой грудью, лежали возле камней.

— Не самое лучшее место для охоты, — вздохнул Райга.

Девочка подняла на него взгляд. А глаза — будто золото на солнце.

— И как вообще ты этих-то убила? — кивнул он на добычу. — Стрелы ж ходуном ходят.

Котенок пожала плечами и опустила глаза. Золото скрылось за длинными темными ресницами.

— Показывай.

Котенок растеряно подняла брови. Но, быстро поняв, чего от нее хотят, перехватила лук, новую стрелу и встала в стойку.

— Три пальца под перья, — привычно скомандовал Райга, наблюдая за каждым ее движением.

Она коснулась тетивы, как он сказал, но в последний момент подхватила ее большим пальцем и растянула к щеке.

Фыркнув, Райга обошел ее. Лапой поправил ее лапы, развернув. Ткнул между лопатками, заставляя выпрямить спину. Короткое прикосновение отозвалось в нем, словно крохотная молния. Маленькая шисаи. Он оттянул ее локоть, за кошачье ухо поправил голову. Проверил руку, сжимавшую лук — кисть, вывернутый локоть.

— Теперь другое дело, — удовлетворенно кивнул он. И она выстрелила.

Стрела распорола воздух и ухнула в море.

— Будешь брать новые стрелы, попроси кого-нибудь из лучников подобрать под твой лук, — хмыкнул Райга.

Котенок закивала, прижимая лук к груди.

— Спасибо, ваше преосвятейшество господин Верховный шисаи.

Райга поморщился и тихо пробурчал:

— У меня имя есть.

Но девочка уже бочком двигалась к камням. Смешная.

— И вот еще что, — остановил он ее. — В арсенале попроси себе лучное кольцо, вот такое, — он вытащил из-под ворота кольцо Нэм на цепочке. — Поняла?

Маленькая кошка расплылась в улыбке.

— Тогда свободна.

Он вернулся на свое место и подтянул на колени тяжелую книгу.

Посмертные часы Нэм молчали, оставив треть песка в верхней колбе. И только когда котенок ушла, забрав подбитых чаек, песок заструился вновь.

— Да ты нарочно! — взрыкнул Райга, повернувшись к Еве.

— Не понимаю о чем ты, ваше преосвятейшество господин Верховный шисаи! — рассмеялась Ева.

— Все ты поняла.

— Я обещала, — улыбнулась она. — Да и вообще, ты в последнее время чернее тучи.

— На то есть причины, — он вернул взгляд книге, но буквы неохотно собирались в слова.

— Ты все еще винишь себя? — она вздохнула и опустила руки на хаори.

— Я никогда себя не винил, — он качнул головой и отложил скучную книгу. — Я лишь сожалею.

Ева кивнула, соглашаясь.

— Возможно, будь у тебя шанс все исправить, ты поступил бы по-другому.

— Нет, — усмехнулся он. — Я поступил бы точно так же. И сожалею я не о себе.

— А о ком?

— О Торе. Я знал, что так все закончится, но она была дорога мне — и я сожалею.

Ева печально вздохнула, глядя на расплывчатый горизонт.

— И об Айлив. Я не знаю, где она и как она. Жива ли вообще.

— Она ушла во время.

— Что? Зачем? — Райга непонимающе нахмурился.

Ева растянула паутину и, продев ее в иглу, продолжила шитье.

— Это был мой подарок для нее. Плащ, который позволяет уйти во время. А из времени можно прийти куда и когда угодно.

— И там она может посмотреть на мир чужими глазами? Глазами Изабель? Люциферы? Кого угодно?

Ева кивнула.

— Хороший подарок, — усмехнулся Райга. — Она такой и хотела.

— Да, и теперь она может пролистать жизни, как книги. Свои, чужие — рассмотреть их, пролистать их. Узнать тех, кто ее окружал, ближе. Вспомнить себя, разобраться в себе.

— Интересно, «где» она сейчас. Или правильнее — «когда»? И что она созерцает, будто читая книгу…

— О, ты только послушай! Холодный грот разил запахом звериной крови и крепкого алкоголя. Звуки разбивались о своды, троились, рассыпались осколками эха…

Оглавление

Пролог

#1. Демонова кошка

#2. Кумово отродье

#3. Пока твое железо в огне

#4. Полуденные звезды

#5. Не знает сладкого, кто не отведал горького

#6. Созерцай

#7. Проклятие Евы

#8. Либо, чтоб боль вобрать, век мой продлится пусть

#9. Либо, вмещаясь в век, боль умалится пусть

#10. Мы вправе решать, какой выбрать путь

#11. Тигр не ловит мух

#12. Чья ты есть? Реши

#13. Сила — это боль. Черпай до дна

#14. Я малодушию даю неравный бой

#15. Смерть известна, неизвестно время

#16. Когда-нибудь мы станем звездной пылью

#17. Когда-нибудь мы снова станем им

#18. Чуя запах беды

#19. Чаша снова наполнится — было б вино

#20. Упавший духом гибнет раньше срока

#21. Предупрежден — значит вооружен

#22. Эхо сломанных судеб

#23. По когтю узнают врага

#24. Мы ведь созданы не из камня

#25. Хотеть касаться

#26. Опадают звезды перьями

#27. Кровь моя сохранится в веках — и не важно, на чьих она будет руках

#28. На изломе времен все решенья просты

#29. Вкус победы — это вкус чьей-то боли

#30. Вкус поражения — вкус собственной крови

#31. Темная ночь души

#32. Тридцать монет

#33. Выбор без выбора

#34. Легким шагом мы входим в смерть

#35. Украшен розами терновый венец

#36. Все всегда заканчивается

#37. От света к тьме проложены мосты…

#38…и все через сердца проходят наши

#39. Чем труднее жить, тем легче умирать

Эпилог