Есть такая профессия...(СИ) [Vladarg] (fb2) читать онлайн

========== Получая высокое звание ==========

Поезд шел домой. Полные раненых и обожжённых солдатиков вагоны ритмично стучали колесами. Операционная готовилась, и у меня было несколько минут, чтобы выкурить папироску в тишине. Работа военного хирурга — это ежечасное напряжение, а на мне вот уже который год висит ответственность за десятки пациентов, потому что я — начальник санитарного эшелона. За окном уже конец апреля, и мы дошли до самого логова врага, совсем скоро начнется штурм Берлина, скольких еще мальчиков и девочек унесет мой поезд, сколько еще навсегда останутся в чужой земле…

— Марья Петровна, операционная готова, — это вошла моя операционная сестра, Варя, совсем еще воробышек, юная седая девочка.

Мы все рано седеем, потому что видим горя и боли не меньше, а иногда и больше, чем другие. Я иду в операционный вагон, покачиваясь вместе с поездом, несущимся в тыл, к далекой родной земле. Мне пора мыться и начинать оперировать тех, кто точно не дотянет до стационарного госпиталя. При неверном свете керосиновых ламп, в покачивающемся вагоне, день за днем, без права на ошибку… Это наша работа и это наша судьба. Вот и вагон, моем руки, сегодня мне ассистирует Леночка — совсем недавно из медицинского, и года не прошло, а уже очень неплохой хирург. Она тоненькая, почти прозрачная. Говорят, что когда ее эвакуировали из Ленинграда, за шваброй могла спрятаться. Эх, война, что же ты, подлая, делаешь… Одеваемся и…

— Скальпель… Зажим… Держи крючок! — да, бывает, что и кричу, ведь решают секунды, а усталость набегает, заливая глаза липким потом.

Варечка, умница, сама промокает лоб салфеткой, я не могу — стерильность. Хотя какая тут стерильность, но делаем все, что можно. Из антибиотиков только стрептоцид, да и тот на вес золота — только если выхода нет совсем. Пациент — почти мальчик, надо постараться сохранить ему ногу, хоть наизнанку вывернись. Бывают в нашей работе победы, бывают и поражения…

— Маша, кровит!

— Держать! Тампон! Еще!

Радостно осознавать, что побед больше. Сильный мальчик, из анестезии — только спирт, режем по живому, крепко привязав. Скрипит зубами, но не кричит. Сильный мальчик, дай ему Бог выжить.

— Все, убрали, шьем.

Вот и все, зашиваем. Ногу я ему, наверное, все-таки спасла. Будет ли хромать — покажет послеоперационный период. Можно выдохнуть, выйти и прикурить дрожащими пальцами, ломая спички, папиросу. Сильно затянуться и подумать о чем-то хорошем.

Я родилась, как сейчас говорят, «при царе» и относилась к «бывшим», то есть к дворянам. Когда пришла революция, мне было семнадцать, хотя выглядела я на пятнадцать. Как я избежала насилия со стороны пьяной матросни, пришедшей нас убивать, не знаю до сих пор. Как пряталась, как пережила гражданскую войну, как скрывала свое происхождение. Каким-то чудом меня удочерила пожилая женщина из рабочих, не озверевшая, не потерявшая человеческий облик. Она мне сказала тогда: «кому какое дело, в какой семье ты родилась, ты совсем девочка, живи и помни».

Потом был страшный тридцать седьмой, но меня почему-то не тронули. Закончив медицинский институт с отличием, я работала в военном госпитале в Ленинграде, когда грянула война. И мне опять повезло — направили в санитарный эшелон. Ох, ну и страху я натерпелась… Нас бомбили, расстреливали, мы попадали в окружение… Сколько раз меня уже готовы были изнасиловать, но Господь сберег. В свои сорок пять была я одинока, цинична и устала…

— Марья Петровна, обход?

— Да, Варенька, пойдем…

Ежедневный обход больных в летящем эшелоне — это вам не больница, тут нужно аккуратно идти, не причиняя боли, осматривать и к каждому проявить участие, но не позволять садиться на голову.

— Этого на перевязку после завтрака.

— Да, Марья Петровна.

— Этого на операцию завтра, если не станет лучше, — мы понимаем, что лучше не станет, но сказать я обязана.

— Да, Марья Петровна.

— Как мы себя чувствуем сегодня?

— Спасибо, доктор, хорошо.

Какое там хорошо, у него проникающее ранение живота, боль и мучительная жажда постоянно. Врет, чтобы защитить меня от чувства вины. Он намного старше меня, этот пожилой солдат, я для него как дочь, вот и защищает, как может. Они здесь все — сильные, смелые… Четыре страшных года войны за спиной. Тысячи раненых.

— Марья Петровна, бинты заканчиваются, прикажите Ефремычу, пожалуйста.

Александр Ефремыч — наш одноногий завхоз. Папа и мама всем нам, всегда найдет слова утешения, достанет то, что достать немыслимо, и поддержит одним лишь взглядом. Совершенно не представляю, что бы мы без него делали. Киваю Машеньке, сестричке, каждому солдату и прохожу дальше.

Каждого осмотреть, пальпировать, послушать. У меня американский стетоскоп — редкость по нынешним временам. Сколько жизней он спас… Да… Слушаю и не успеваю убрать пронзительную жалость из глаз.

— Не плачь, дочка, я пожил уже, мне не страшно…

Он все про себя понял и уже не надеется выжить. Да и нет у него шансов. Где-нибудь в Москве, у коллектива хирургов, может быть, а здесь… Но я постараюсь, если протянет день, значит, шансы есть.

Душа давно покрылась броней, кажется, ничто уже не может меня тронуть. Но вот и отдельный вагон, тут девочки. Вот лежит лагерница, ее сажали на кол, но успели спасти наши солдатики. Вот маленькая девочка, которую угнали в Германию и… выглядит страшно. У меня нет слов, чтобы описать, что сделали эти звери с восьмилетним ребенком. Не говорит, только смотрит. Очень страшно мне от ее взгляда становится… Вот коллега, попавшая под бомбежку, отходит уже. А вот эту девочку я точно спасу! Скорее на стол!

— Но, Марья Петровна…

Один лишь взгляд прерывает речь. Подхватив ребенка на руки, я несусь к операционному вагону, только бы успеть. Только бы выдержало маленькое сердечко. Будь проклята эта война!

— Скальпель! — мы начинаем.

Как она похожа на мою убитую проклятыми фашистами доченьку! Все, мысли — прочь, не отвлекаться, а то зарежу. Вскрываю, нахожу доступ, медленно и осторожно прохожу вдоль, иссекая невосстановимое и молясь, чтобы девочка выдержала. И вот, наконец, почти…

— Остановка! Пульса нет! — паника где-то внутри, она не мешает, она придет потом, потом будет истерика и дрожащие руки, а сейчас спасти во что бы то ни стало!

— Адреналин! — руки качают в привычном ритме, Варечка дыхательным мешком* качает легкие… Живи! Ну пожалуйста, живи!

Выбиваюсь из сил, массирую сердце открытым способом, уже почти смирившись. И тут вдруг, как волшебное чудо, сердце вздрогнуло, сократилось и — забилось. Живая… Господи, спасибо!.. Все. Теперь будет жить. Уже и запищала: «Мама, мамочка…» Как сказать тебе, кроха, что нет больше мамочки… Все война… Ожесточились мы, очерствели сердцем на этой войне. Ничего, совсем скоро мы победим и тогда заживем! Будет много хлеба и масла… И сахара тоже. Чтобы посыпать сахаром и…

Кстати, о хлебе, вот и ужин поспел. Каша у нас нынче гречневая, тушенка и чай. Хороший ужин, сытный. Уже год, как едим досыта, ушли в прошлое голодные обмороки у стола… Да, покурю и потом заполню бумаги на снятие с эшелона. Снимаем мы тех, кого не спасли, совсем. Их похоронят, где получится, а мы спешим дальше, стремясь спасти живых. Выхожу на площадку, здесь ветер доносит дым паровоза, ну, значит, мой дым ничего не испортит. Я успела только затянуться первой, самой сладкой затяжкой, как вокруг загрохотало, что-то загремело, вагоны встали на бок, и мир погас для меня.

Комментарий к Получая высокое звание

* Ручной дыхательный мешок - предок мешка АМБУ, появившегося только в 1956 году. По некоторым сведениям предки АМБУ существовали в 1945 году. Но даже если нет, пусть будет.

========== Приступая к врачебной деятельности ==========

Очнулась я как-то вдруг от незнакомых голосов, говоривших не по-русски, которые я отлично понимала. Хотя это не аргумент, я и по-английски, и по-французски, и даже матом могу, если припрет. Видимо, поезд взорвали или какой-то одинокий «мессер» заметил красный крест на крыше. Нелюди специально целили по крестам, потому часто занавешивали их. Однако обеспокоило меня не это, а наличие, совместно с моими воспоминаниями, еще каких-то других, странных и мне не принадлежащих. В них я, слава Богу, тоже была медиком, но каким-то «колдо». Я была ведьмой? Это точно шизофрения. Очень жаль, однако стоило осмотреться.

Приоткрыв глаза, огляделась. Больница, но какая-то странная, будто больница моего детства. Посреди палаты стоит некто в лимонного цвета балахоне и рассказывает, что он думает о мадам Помфри, которая умудрилась упасть с лестницы в Хогвартсе. Все слова понятны, смысл не ясен. Я-то тут при чем? И показывать ли, что я понимаю язык? Хотя, если попала к союзникам, они меня вполне передадут нашим, но как я это объясню СМЕРШевцам? А если они узнают? Что-то я дрожу, да что там дрожу, меня колотит всю.

В этот момент вторая память взбунтовалась, и я поняла, что мадам Помфри — это я. Шизофрения ты моя, шизофрения… Меня, получается, за свою приняли? Это хорошо, но где же оригинальная Помфри? Тут будто что-то прошептало: «Дура! В зеркало посмотри!» И ничего я не дура, но зеркало попросила слабым, прерывающимся голоском, заставив стоящего закатить глаза со словами «о, женщины». Я его понимаю, но своя рубашка ближе к телу, потому, даже не обратив внимания на свой голос, да и на то, как передо мной возникло зеркало, я вгляделась.

Не истерить, не истерить, я умная, добрая, хорошая, отличный специалист… Но в зеркале не я. «Уже ты», — ответила моя шизофрения. Хорошо, допустим, это не шизофрения, а предсмертные галлюцинации. Может такое быть? Может. Жаль, что я не вижу папу и маму, но что имеем, то имеем. В таком случае, барахтаться бессмысленно, а надо расслабиться и получать удовольствие. Как мне во время родов говорили: «расслабьтесь и тужьтесь». Очень оригинальное пожелание было, да.

Ну, раз это все галлюцинации и можно успокоиться, то будем взаимодействовать, как говаривал наш психиатр, выжил ли… Подошла к грустно смотрящему на меня мужику в балахоне, посмотрела ему в глаза снизу вверх и, сделав глазки, как у пролившей спирт Вари, сказала по-английски: «Я больше не буду». Готово, мужик в шоке. Могу еще, значит…

Так, хорошо, с тем, кто я в этой галлюцинации, разобрались. Интересно, а Россия здесь есть? Потом узнаю. Кстати, балахонистого типа я расспросила, как бы мне из ведьм во врачи вернуться. Не уверена, что он меня хорошо понял, но проблеял что-то про экзамен на знание строения человека. Анатомия, что ли? Он издевается? Я — хирург, прошедшая почти всю войну! Видя мое непонимание, договорился с главным целителем о пробном экзамене. А главного тут зовут «Гиппократ». Смешно? Смешно. Надеюсь, это не тот, чья клятва: сознание, а особенно подсознание — штука темная и выверты у него могут быть занимательными.

Неожиданно ощутила тоску по Варе, Маше, Ефремычу… Дай им, господи, выжить… Жаль, что со мной так получилось, но хоть узнаю, что там. Правы большевики в том, что только тьма или же прав был наш батюшка?

Спать… спать… спать…

Снилась мне операционная в позабытом уже за столько лет госпитале. Будто остановился пациент, я ему массирую сердце, а он никак… А под маской — лицо отца. Проснулась с криком, за окном глубокая ночь. Через секунду вбежала молоденькая девочка в костюме монашки и подала чашку с чем-то не сильно приятным на вкус. Сразу же накатил сон, и я заснула уже без кошмаров.

Наутро чувствую себя… живой. Какая-то долгая галлюцинация, ну да не мне решать. Голова вообще предмет темный, что и доказали большевики, перевернув весь наш мир. Кстати, о мире, какой сегодня день-то? Как пятница? А число? Какого-какого года? Дайте мне спирта! Можно неразведенного! Но — быстро! Лучше бы это была шизофрения, честное слово.

Поела, вкусно поела. Досыта. И чай… Как хлопала глазками молоденькая сестричка, когда я намазала масло на свежую булку, посыпала сахаром, которого здесь было — целая сахарница, огромное, непредставимое богатство, и, почти урча, принялась вкушать это самое прекрасное на земле лакомство. Ради одного этого мига я была согласна и на шизофрению, и на галлюцинацию, и даже на 1991 год.

Как так выписка? Интересное кино, а где осмотр, опрос… Кстати, об опросе, где мой Сметвик или как его там? Который направляет режим больных к их выгоде. А вот и балахонистый, легок на помине. Что? Поговорить? Отлично, поговорим, за ногу об пень, чтобы тебя переколошматило об забор трижды. Что? Я не знаю? Чего это я так озверела, кстати? Пообещала его на части разобрать и каждую назвать на трех языках. Предложили сходить к трупу. Сходила. Назвала. Кое-что, по-моему, и они не знали. Спросили, что делать, если живот болит, долго опрашивала. Теперь смотрят с уважением, обещали прислать то ли кольцо, то ли перстень. Ладно, домой так домой. Кстати, а почему я такая спокойная? Слишком спокойная я какая-то. Галлюцинация галлюцинацией, но где моя истерика, которая давно должна была быть тут? Пойду, спрошу, в конце концов, коллеги. «Умиротворяющий бальзам»? И сколько? Сколько-сколько? Да я вас!

Выгнали. И не догнала. Печально… Еще печальнее то, что я какая-то странная — то холодная, как англичанка в постели, то эмоциональная, как француженка после первой брачной ночи. Ладно, домой так домой… Спасибо шизофрении, рассказала, куда. Страшно-то как на улицу выходить, а вдруг налет? Тьфу ты, нет тут никаких налетов, но войну из жизни не сотрешь… Хорошо, что шизофрения мне все подсказывает: и медикаменты, и дозировки. Плохо, что я совершенно не понимаю природы своего спокойствия и принятия сказочной действительности. То, что для предсмертной галлюцинации как-то долго и слишком реалистично, меня совершенно не пугает, хотя что я знаю о предсмертных галлюцинациях? *

Помнится, танкист кричал, что он ангел и закроет всех от бомб. С кем-то спорил, о чем-то просил всю ночь, а к утру отошел. И профессор Вавилов не раз рассказывал, так что дело это обыкновенное. А все-таки, как-то быстро жизнь закончилась, я и пожить-то не успела, сначала счастливое детство, балы, приемы, потом же — постоянный страх. И под конец я же не смерти боялась — бесчестия. Светочку, кузину мою, солдаты, ворвавшиеся в дом, долго мучили, да так, что издали слышно было. А потом в закрытом гробу хоронили. И я могла быть на ее месте, да повезло мне. Сильно мне везло — и жива осталась, и не насиловал никто, а только по любви было, и четыре года войны без царапинки, хотя сколько таких эшелонов погибло — бессчетно. Видимо, пришло время платить за это везение. Пути господни неисповедимы.

И что, здесь живут люди? Переформулирую — здесь вообще можно жить? Сыро, промозгло, холодно… Квартира абсолютно точно посвящена катару верхних дыхательных путей. Так дело не пойдет. Окна открыть, тут прибраться, ой! А это что такое? «Домовой эльф», — подсказывает шизофрения, советуя ему что-то поручить. Поручила прибраться и сделать, чтобы было тепло. Чувствую, как остатки самообладания покидают мой разум. Это что тут? Это как? Почему я теперь — эта женщина? Что со мной случилось вообще? Тьма…

Очнулась от чего-то мокрого на лице. Это я что, как барышня, в обморок упала? Хороша, нечего сказать! Надо взять себя в руки… Надо, я сказала! Всё, все рефлексии на потом! Дала себе по лицу. Полегчало. А вот домовому, судя по всему, не очень. Таких больших глаз я не видела никогда. Лежу на диване, поверх меня плед, в руках чашка с чаем. Ой, горячим чаем. Как я оказалась в таком положении — абсолютно не помню. Надо договариваться с шизофренией и как-то подружиться с чужим миром, что окружает меня. Помню, маменька рассказывала сказки о переселении душ. Может быть, это оно самое, а не галлюцинации?

Хорошо, что это ненадолго, скоро на работу. Оказывается, я школьная медсестра, или, как здесь говорят, «медиведьма». Ужас еще в том, что, судя по шизофрении, я совершенно не занимаюсь своими прямыми обязанностями. Ну да ничего, погодите у меня, будет вам и диспансеризация, и осмотр, и кружка Эсмарха.

Комментарий к Приступая к врачебной деятельности

* Это действительно так, галлюцинации перед смертью бывают самые разные и зачастую пациент может выдать такое, что куда там Гарри Поттеру.

========== В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного ==========

Первый день на рабочем месте. Так и вспоминается сердитый доктор Вавилов: «Эта пигалица? Хирург? Да не смешите меня!» Страшно, аж коленки дрожат. Странное чувство, будто я помолодела, может быть, это потому, что ушел страх того, что узнают мое происхождение? Или потому, что вокруг мир? К этому почти невозможно привыкнуть: и к окнам без полосок бумаги, и к отсутствию бомбежек, и к тишине. Самое страшное — эта тишина. Всю неделю училась засыпать без лекарств, эта невозможная тишина меня пугала. Даже думала, что заснула в мертвецкой, отчего совсем не спалось. Трудно привыкнуть, очень. Не думала, что меня так война изменила. И мой поезд, конечно. В этом мире тоже был Советский Союз, но… у него была другая история и меня почему-то совершенно не тянуло на Родину. Может быть, позже, когда-нибудь… А пока я его еще слишком боюсь. Наверное, это неправильно, зато честно.

Пора отправляться в Хогвартс. Это и есть та самая школа, в которой я навернулась с лестницы. Интересная школа, там учат «магии». Я, наверное, попала в детскую сказку. Но сказочность не отменяет заботы о здоровье, а потому… Я быстро собрала сумку, надела балахон, который здесь имеет статус официальной верхней одежды под названием «мантия». Балахон далек от классической мантии, как небо от земли, но раз принято, пусть будет. Не мне осуждать традиции общества, в которое я попала неизвестным мне образом. Сумка собрана, вот ведь дурища, а стетоскоп где? Как так нету? Как же я без стетоскопа-то? Какой я врач без трубки? Достать! Найти! Отнять! Немедленно! Хлоп…

Ты ж мое солнышко, ты ж мой умница, и где нашел только! Нежно прижимаю к себе сияющую металлом и резиной трубку необычной формы. Домовой эльф, счастливый оттого, что угодил, клянется, что это — самый лучший. Послушала себя — просто чудо, а не звук. Мечта… Однако пора и отправляться. Ой, а набор? А, вот он, родненький. Ну все, я готова!

Прибыла, вежливо раскланялась на входе с пожилым Филчем, как подсказала шизофрения, вызвав у него нешуточное удивление просьбой зайти ко мне попозже. Это рефлекс, вбитый намертво — предупредить болезнь и вылечить больного, но, по-видимому, проявленная мной забота его удивила. Интересно девки пляшут…

Добралась с помощью шизофрении до своего крыла. Что сказать, чистенько. Вызвала эльфа, поручила все переделать, сама уселась за стол, на котором с любовью начала выкладывать хирургический набор. Новенький, блестящий, крючочек к крючочку, скальпель к скальпелечку. Даже пилу для ампутации достала. Пока я ее осматривала и протирала бархоткой, ко мне стремительно вошла женщина: «Здравствуй, Поппи» почти вылетело из ее рта, когда она увидела пилу и мою улыбку. Резко побледнев, так что стала лицом одного цвета с белоснежными простынями, она мигом выскочила из огромного зала, заставленного кроватями. Интересно, что ее так напугало?

Пожав плечами, положила пилу на ее место. Тут в зал вальяжно вплыл, иначе и не скажешь, толстопуз с бородой. Шизофрения не согласилась с такой трактовкой директора школы, но мне уже было все равно. Передо мной был пациент и, что характерно, сам пришел. Будем лечить.

— Поппи, зачем ты напугала Минерву?

— Я? Напугала? Альбус, вы посмотрите на меня, разве могу я кого-то напугать?

Толстопуз задумался, я с интересом наблюдала.

— Да что мы обо мне, давайте поговорим о вас!

— Обо мне? — директор школы явно растерялся.

Заняв тактически верное положение, тем самым отсекая ему пути отхода, я подошла поближе.

— Альбус, вы выглядите больным. Не спорьте! Ложитесь вот сюда, я вас сейчас осмотрю, — потирая ладошки, заявила я ему.

Поименованный Альбусом попытался трепыхаться, но не на того напал. Когда нужно, я могу и генерала послать, что однажды было, и профессора на койку уложить, чего еще не было, но все когда-то случается в первый раз.

— Борода — это рассадник вшей и других паразитов, — заметила я, готовясь вставить в уши стетоскоп.

— Это Гриффиндор — рассадник паразитов, доброе утро, мадам, — послышалось от двери.

Подняв голову, я увидела достаточно молодого, но явно изможденного человека, одетого во все черное. К сожалению, тот факт, что я отвлеклась, позволил директору ускользнуть и позорно сбежать из больничного крыла. Ну да ничего, я его еще поймаю, куда он от меня в школе денется?

Кстати, а чего это у нас профессор Снейп такой бледненький? А что он кушает и, главное, когда? Нет, дорогой, уж ты-то от меня не сбежишь. Рассказывай, что кушаешь, когда кушаешь, сколько спишь, когда спортом занимаешься? А мы тебе витаминчиков… Держи его!

Не надо сопротивляться, да, витаминный комплекс внутримышечно — штука неприятная, но это для твоего же блага. Вот увидишь, как сразу аппетит появится и гулять на воздухе захочется. А если не захочется, то я тебе курс проколю, месячный. И язвительность сразу куда-то делась. Кажется, он на все согласен, лишь бы отпустили. Вот она — великая сила медицинской науки.

Однако пора бы и пообедать, где тут у нас обедают? Веди меня, моя шизофрения! Большой зал, говоришь, ну пошли, посмотрим…

Так, это что? Это что такое, я вас спрашиваю? Отберите сладости у Альбуса, я не готова к смене руководства школы! Что это такое у меня в тарелке? Если вы мне скажете, что так же кормят детей, я вам клизму три раза в день пропишу! С перцем! А ну, вызвать повара ко мне! Помолчите, Альбус, посмотрите на себя, вам же лет пять жизни осталось, если диабет раньше не убьет, а я на такое не согласна. Где повар?! Эльф?! Ладно. Явишься ко мне после обеда, я назначу и распишу диеты. И не приведи вам Асклепий, Гигиея и Панакея отступить от диеты. В туалете жить будете, я понятно выразилась?

А ну-ка спрятал палочку, пока я тебе ее в нескромное место не воткнула травматическим путем! Я здесь вам Мунго! И отныне вы все мои пациенты! Это понятно? Не слышу! Я сказала, не слышу! Эльф, шприц Жанэ сюда, сейчас мы им уши-то промоем! Вот так-то лучше… И не надо меня бояться, я добрая. Если меня не злить.

Так, я пошла расписывать диеты, эльфы, следить внимательно и вот этому сладкого не давать. Это для его блага. Нет, сам он слаб и не может о себе позаботиться. И выводить всех гулять два часа в сутки. А если вы этого не сделаете, вы будете их медленно убивать, вы же этого не хотите? Нет? Тогда… Выполнять!

Прав был тот полковник, хороший командный голос — это великое благо. И эльфы правильно мотивированы, и коллеги присмирели, палочки попрятали. Дисциплины им тут не хватает, ну да это я исправлю.

Пока расписывала диеты, явился балахонистый, который у них главный в больнице. Гиппократом зовут. Принес мне такой же балахон лимонного цвета и кольцо. Меня признали за врача, «целителя» по-местному. Рассказала о сегодняшнем дне, у него случилась истерика. Смеялся так, что чуть не задохнулся. Это произвело впечатление на профессоров, ввалившихся в больничное крыло с самым суровым видом. Видимо, решили меня вязать, думая, что их Поппи сошла с ума. Целитель Сметвик их страшно разочаровал и огорчил в лучших чувствах, заодно представив меня, любимую, как целителя. Лица вытянулись. Моя улыбка стала чуть более кровожадной. Уважаемые коллеги поняли, что я им этого не забуду, и скисли. Оказалось, что моего слова, простого слова! Так вот, моего слова достаточно, чтобы признать человека недееспособным. А этого боятся все. Так что я неожиданно стала самым страшным человеком в этой школе, в один миг затмив профессора Снейпа.

Итак, диеты расписаны, расписание прогулок составлено, пора писать план профилактических осмотров, как профессоров, так и школьников. У них тут два факультета враждуют. Ну-ну, посмотрим, как они враждовать будут. Да… Профилактические осмотры. Отдельно мальчиков, отдельно девочек. Потому что осматривается все, включая половые органы. Кстати, приглашу я на завтрашний осмотр Минерву и Помону. Одна нервная слишком, другая полная излишне, думаю, гинеколога они не посещали никогда. Вот и посмотрим, может быть, удастся решить все проблемы проще. Сметвик, кстати, обещал смотровое кресло прислать, но почему он так хихикал, буквально извиваясь, я так и не поняла. А зеркала я натрансфигурирую, оказалось, что я это умею.

С нетерпением жду завтрашнего дня. А пока можно проверить чистоту и готовность спален детей.

========== Постоянно совершенствовать свои медицинские познания и врачебное мастерство ==========

«Учиться, учиться и учиться…», как писал товарищ Ульянов. Хотя Ванечку Проскурова за шутку о том, что товарищ Ленин просто ручку расписывал, по 58-й замели. Однако я отвлеклась. Меня сегодня ждала большая куча книг и журналов, наука-то шагнула далеко вперед, и теперь нужно нагонять. Даже хирургия изменилась, появилась хирургия сердца, глаза… Не «вырезать и выкинуть», а «подлатать». А еще есть такой метод — «лапароскопия», это дырочку сделал и шуруешь вслепую, а не раскрыл по-людски и залатал.

В тот момент, когда я зачитывалась современным учебником по общей хирургии, в деталях представляя себе описанное, меня отвлекли. И вот я читаю интереснейший материал про «…характерное изменение только слизистой. Клинически проявляется частыми позывами к дефекации, тенезмами, чувством напряжения и инородного тела в прямой кишке. Длится 7-10 дней и при ликвидации причины, их вызвавшей, проходит самостоятельно или переходит в хроническую форму.

Лечение: диета, исключать острые блюда, алкоголь и т. д. Хороший эффект дают антисептические клизмы, сидячие ванночки с КМnО4 (1:5000), свечи с красавкой и анестезином, мазь и свечи проктоседила, мазь и свечи релифа…»*

И тут является коллега Сметвик, отвлекая меня от такой интересной книжки, да еще и не один! Приволок он с собой барышню и молодого человека, зачем, спрашивается? А, медиведьма положена, раз я целитель? Ну хорошо, допустим, а что это за суровый мальчик в красном бала… то есть мантии? Наедине поговорить? Конечно, что за вопрос!

— Поппи, я знаю, что ты не Поппи, — с места в карьер заявляет мне этот весельчак.

— Ммм… И что теперь? — рука за спиной нащупывает скальпель.

— А ничего, меня все устраивает, — уже не улыбается.

— И даже то, что я…

— Все, — акцентирует он. — И я бы хотел, чтобы ты поработала в Мунго, хотя бы на каникулах. Да и подучить тебя следует.

— Спасибо, коллега! — с чувством говорю я.

Вот как, значит… Ну, немудрено было не догадаться, однако выдавать он меня не будет. Весело ему, понимаете ли. Ла-адно, посмотрим, кому весело будет. На каникулах в Мунго работать? Да я с радостью! Так что это все-таки… А… А что, могут заколдовать? Врача? Они что, фашисты? Ах вот оно как… Ну, охрана, так охрана. А это что? Список заклинаний? Обездвиживание, анестезия… А обездвиживает хорошо? Ага, тогда анестезию можно не учить. Опять смеется. Дикие они здесь какие-то, вот попробовали бы оперировать при свете автомобильной фары ночью под бомбежкой, я бы на них посмотрела…

— Кстати, коллега, а отчетность здесь какая? По какой форме?

— А нет у волшебников отчетности.

— Бардак какой… Хорошо, что тебе поможет? Карточки? Картотека? Месячный отчет?

— Ты чудо, Поппи! — вот это заявление я не поняла.

— Делай, как считаешь нужным, — улыбается этот засранец. — Возьми-ка.

Артефакт еще выдали, специальный, чтобы мысли мои прочесть было нельзя. Меня уже ничего в этом мире не удивляет…

— Кстати, уважаемый коллега, Вы у нас, кажется, где-то на уровне министра здравоохранения?

— М-мняу, — замялся Сметвик, — ну, можно считать и так.

— Почему я до сих пор не вижу законов, регулирующих отношения с пациентами?

— У нас для этого есть клятва колдоврача и целителя. Кстати. Вы же ее, кажется, приносили или нет?

— Я приносила присягу своей стране. И обещала верно служить медицине.

— Нет, так дело не пойдет, ну-ка… Та-а-ак…

Так как все клятвы с моей тушки, как выяснилось, испарились, а клятва, что я давала в юности, никак не отразилась на теле, что бы это ни значило, то с меня взяли присягу по местным традициям. Попытались, но присягу я принесла после уточнений.

«Я торжественно клянусь посвятить свою жизнь служению магическому миру».

— А почему только магическому?

— Так принято, не отвлекайся.

— А что касается не волшебников?

— Это на твой выбор, к клятве это отношения не имеет.

— А если не те и не другие?

— Волшебные существа? У них другие клиники, это как у магглов: терапевты отдельно, педиатры отдельно, ветеринары в стороночке, понимаешь? Давай уже, не тяни время.

— А эта клятва их касается?

— Ну-у-у, — Сметвик замялся.

— Понятно, недоработочка.

«Я воздам моим учителям должное уважение и благодарность».

Должное. Как заслужат, так и получат.

«Я достойно и добросовестно буду исполнять свои профессиональные обязанности; здоровье моего пациента будет основной моей заботой; я буду уважать доверенные мне тайны; я всеми средствами, которые в моей власти, буду поддерживать честь и благородные традиции профессии целителя».

Ну, это и так понятно.

«К своим коллегам я буду относиться как к братьям».

Надеюсь, они тоже будут относиться ко мне как к сестре.

«Я не позволю, чтобы религиозные, национальные, расовые, политические или социальные мотивы помешали мне исполнить свой долг по отношению к пациенту».

Ну, мне-то несложно, все уже давно показала война… И немцев лечили, и наших, не разбираясь. Может быть, еще вчера этот самый стрелял в наших детей, но сегодня он пациент, и я его вылечу. Ненависть придет тогда, когда он будет здоров…

«Даже под угрозой я не буду использовать свои знания против законов Жизни. Я обещаю это торжественно, добровольно и чистосердечно».

Ну, а теперь очередь моих вопросов.

— Как осуществляется снабжение вверенного мне медпункта лекарствами и перевязочными материалами?

— Кто регламентирует его работу?

— Кто отвечает за противоэпидемические мероприятия?

— Какие методы и как я имею право использовать?

И еще тысячу и один вопрос организации здравоохранения. Уважаемый коллега хлопал глазами и спихивал вопросы на медиведьму, которая смотрела на меня уже, кажется, с обожанием.

— Итак, Барбара. Вы выглядите ответственной, поэтому, пожалуйста, подготовьте листы учета медикаментов, к которым относятся и зелья, картотеку, я покажу как, и начнем заводить карточки учета состояния здоровья. Поддержание этой отчетности также будет входить в ваши обязанности. Да, не забудьте мне предоставить их перечень в письменном виде с вашей подписью. Кстати, коллега Сметвик, санитарно-эпидемиологические правила и нормативы я напишу позднее, и вы их подпишете, — я не спрашиваю, а информирую.

— А что это такое? — большие круглые глаза коллеги, приятно, да.

— Санитарно-эпидемиологические правила и нормативы устанавливают санитарно-эпидемиологические требования к размещению, устройству, оборудованию, содержанию, противоэпидемическому режиму, профилактическим и противоэпидемическим мероприятиям, условиям труда персонала, организации питания пациентов и персонала организаций, осуществляющих целительскую деятельность. Понятно?

— Честно говоря, нет… Но ты пиши, звучит интересно.

Медиведьма Барбара, которую я привычно называю «сестрой», от чего она краснеет, принялась за пересмотр того, что имеется у нас. Мальчик, отзывающийся на имя Александр Молиш, или аврор Молиш, занял стул у двери, скоро будем начинать прием. Что-то я точно забыла, но коллега Сметвик уже испарился, придется вспоминать по ходу дела. Точнее, искать наших дам, стремящихся убежать, и тащить на осмотр.

Комментарий к Постоянно совершенствовать свои медицинские познания и врачебное мастерство

* Лекции по общей хирургии.

========== Быть всегда готовым оказать медицинскую помощь ==========

Комментарий к Быть всегда готовым оказать медицинскую помощь

От авторов: Уважаемые дамы и господа, дорогие товарищи. Читая эту главу, не стоит забывать, что во времена Сталина никаких специальных клятв не существовало. Была работа врача. Тяжелый ежедневный труд. Попаданка наша — врач сталинского времени, только что выкинутая из горнила страшной войны. Стоит вспомнить, что в то время профилактика и диспансеризация были строго обязательны, вплоть до уголовной ответственности. И для описываемого военного врача это — норма. Не стоит оценивать современными мерками этики и деонтологии стандарты 40-х. В то время врачи еще не были бессловесными рабами, а очень уважаемыми людьми, слово которых исполнялось без разговоров. Даже товарищем Сталиным. Прошу внимательно читать, поведение персонажей вполне объяснено. Как и их местоположение во время осмотра. И хотя поведение врача может показаться неприятным, это — наша история и стыдиться ее глупо.

Сильно не хватает папиросы. Затянуться бы и подумать… Сколько таких моментов в моей жизни было, и не вспомнить даже. Когда вываливаешься из операционной, вся в крови, папироса за счастье. Пять минут отдыха и снова — в бой.

Карточки я заполнила, требования по сан-эпид Гиппократу послала антисанитарной совой, девочка-сестричка на меня смотрит почти как на божество, смех один. На следующей неделе отправлюсь учиться, а сейчас у меня другая задача — осмотр всех, включая эльфов. Хорошо, хоть диагностическое заклинание Гиппократ показал, но все равно лучше наших рук, глаз и ушей прибора не придумано. А главное — голова. Без умения мыслить ни одно заклинание не поможет.

— Барбара, подготовьте побольше умиротворяющего бальзама на сегодня. Пожалуйста, — хорошая штука этот бальзам, на себе проверила.

— Зачем, мадам?

— У нас сегодня будет женский день, учтите это, сестра.

— А что такое женский день, мадам?

— А это такой день, когда дам со всех сторон щупают. Все щупают и всюду заглядывают.

— Везде-везде и заглядывают всюду?

— Да, везде. И заглядывают во все возможные и невозможные места.

Бальзам пошел, у девочки шок. А ведь еще зеркала нужны… Сначала попрошу зеркала, а потом уже объясню — для чего, а то она у меня в скульптуру превратится. Надо же, какие нынче барышни нежные. И ведь это медик! Что будет с нашими дамами — представить боюсь… О, очнулась.

— А мужской день — это когда щупают мужчин?

— Вот видишь, ты уже и сама догадалась.

— Везде-везде?

— Везде-везде.

— А они потом не заавадят?

— А мы их усыпим и не скажем.

— А…

— Не отвлекаемся, нам с тобой понадобится несколько вещей. Например, такая штучка, смотри: вот тут у нас лопаточка желобообразная дюйма четыре, потом ручка дюймов восемь, а снизу у нее крючок, загнутый внутрь, за который мы будем ее держать. Это называется зеркало Симса. А вот эта плоская лопаточка с округлой ручкой — подъемник Отта. Натрансфигурируй-ка мне таких столько же, сколько у нас дам в штате.

— Да, мадам, это я мигом! — Знакомая работа от мыслей отвлекает, по себе знаю.

— А еще нам с тобой нужно кругленькое зеркальце в полдюйма на ручке дюймов пять и такая палочка металлическая — вот, посмотри. И тоже по количеству пациентов.

— А зачем это, мадам?

— Зубы осматривать. И еще одно зеркальце: круглое с дырочкой в центре на обруче — для ушей и носа. Кстати, таких полых конусов тоже нужно побольше.

— Ох, мадам, сколько зеркал! А они говорящими должны быть? Я говорящие не сумею.

— И не надо, обычные зеркала нужны, говорить мы с тобой будем.

Умничка какая девочка. Только выдумщица — надо же: говорящие зеркала. Хммм. Вводишь в пациента, а оно тебе сообщает, что и как. Я помотала головой. А девочка все равно хорошая. Чуть поднатаскать, и будет сестричка всем на зависть.

Пора идти за пациентками, сами-то они вряд ли придут. Ну прямо дикарки какие-то…

Зеркала посчитала, стекла, пробирки, ложечки для забора материала, ватные палочки, дезраствор… Перчатки! Новомодные — одноразовые! И хлорку! И маски! Маски обязательно! А еще подкладные! И салфетки! Бахилы бы еще… шизофрения нашептала, она-то откуда знает?

Ох, все, готово. А подать ко мне барышень по списку, а то к работе не допущу! Ого, как грохнуло, это что такое было, а? Шизофрения, идеи есть? Хогвартс? А вот еще интересный вопрос — может ли быть шизофрения у шизофрении….

—Эльф! — хлоп… — А помой-ка ты мне здесь пол вот этим…

Что-то я, все-таки, забыла… Осматриваю палату, взгляд утыкается в растерянного мальчика. Точно!

— Аврор Молиш. Вы у нас клятвы медика не давали, а вот клятву о неразглашении — извольте! Врачебная тайна — деяние великое есть! И чтоб ни одна муха не прознала, что вы в кабинете. Сесть в уголочке и не отсвечивать!

— От анимагов помещение проверить, госпожа целитель?

Шизофрения шепнула, что обязательно, анимагусы — они такие, в любую щелку пролезут.

— А защититься заранее от этих ваших анимагусов можно?

— Никак нет, только обнаружить.

— Опять недоработочка. Но не ваша. Проверяйте каждые пятнадцать минут, сможете?

— Да, мадам!

— А сделать так, чтобы вас не видели?

— Конечно, мадам, — улыбнулся мальчик.

Вот и хорошо. Декорации расставлены, роли намечены, начнем.

В коридоре послышался шум, значит, пора. Посмотрела на сестричку, которая явно волновалась, подмигнула ей и вызвала эльфа с просьбой пригласить в кабинет первую по алфавиту, то есть, получается, Бабблинг. Что значит — не хочет? Кусается? Ну, хорошо, позовите МакГонагалл.

В кабинет кошачьим стелющимся шагом вошла давешняя пугливая женщина. Она напоминала готовую к прыжку кошку, разве что не шипящую. Чуть ссутуленная, с вытянутой шеей, она встала полубоком ко мне, крепко сжимая в побелевшем от напряжения кулаке палочку.

— Минерва, давайте мы с вами спокойно поговорим, вы ответите на мои вопросы…

— Не буду я с тобой ни о чем говорить.

— Тогда пройдите за ширму и разденьтесь. Минерва, не нервничайте, ничего плохого с вами не случится.

— Я не знаю, что ты задумала, Поппи, но тебе это так не сойдет! Я буду драться!

— Не надо драться, надо пройти за ширму и раздеться.

— Что? Да как ты смеешь! Я отказываюсь!

— Тогда ты не сможешь приступить к работе. Собираешься уволиться?

— Какая же ты сволочь! Как я была слепа! Я тебя сейчас…

Палочка вырвалась из ее кулака и пропала, а сама Минерва… превратилась в кошку! В дикую, септическую, бешеную кошку! И заскакала по стерильному инструментарию и материалам, столь бережно разложенным Барбарой, пытаясь добраться до меня…

— А ну стоять! Так тебя, растак, да поленом об забор! — гаркнула я, вспомнив полковника Зинчука, который вот так же остановил паникующих солдат.

Кошка споткнулась, перекувырнулась и снова кинулась ко мне, но вдруг резко мотнулась в воздухе и повисла, удерживаемая кем-то за шкирку. Барбара быстро накинула позабытые ею заглушающие чары на дверь. Аврор приблизился к глядящей на него в отчаянии кошке, хмыкнул, и дальше все завертелось настолько быстро, что я только стояла и хлопала глазами, пока эльфы за ширмой раздевали женщину догола, укладывали в кресло и фиксировали веревками.

— Она пока будет послушной, мадам Помфри, вы не беспокойтесь, — проговорил аврор.

Меня же хватило только на кивок. Взяв себя в руки, я начала осмотр. Сверху донизу, диктуя результаты восторженной Барбаре. Аврор в это время прислушивался к происходящему за дверью. Анамнез бы собрать, да какой тут анамнез…

— Сестра, пишите. Возраст… Питание удовлетворительное… Цвет лица — желтоват, старческих изменений нет, да и рано ей еще. Рефлексы — нормальные. Лежать! Грудь… Осмотр белья патологических выделений не выявил, общий вид молочных желез — без патологии, состояние кожи, пальпация, состояние соска… без особенностей.

— Записала, мадам.

— Живот мягкий, печень… Нормально. Селезенка… не увеличена. Так, Барбара, вы будете мне ассистировать. Берем зеркало Симса… Да, то, что желобообразное, и осторожно вставляем его во влагалище боком, плавно поворачивая крючком вниз. Теперь по нему вводим держатель Отта…

— Это плоский?

— Да. И раздвигаем мягкие ткани. Визуально — без патологии. Правда, выделений многовато. Теперь ложечкой берем мазки и наносим их на стеклышки, а ватной палочкой — в чашку Петри.

— А зачем?

— Проверим и на гормоны, и на инфекцию: мало ли с кем эта кошка шаборкалась, — Миневра возмущенно зашипела. — Так, теперь осторожно вынимаем зеркала и отправляем их в использованные. Подписываем вот этим маркером стеклышки и чашку и переходим к ручному обследованию. Смотри и запоминай: я осторожно ввожу два пальца во влагалище женщины, а второй рукой сверху пальпирую через брюшную полость яичники и матку. О, яичники несколько увеличены, какбы не было кисты… И стоило это такой истерики?

Минерва, даже находясь под заклинанием, с выражением дикого ужаса в глазах следила за мной. Если бы она могла, она бы, несомненно, сбежала. Но зафиксировали ее хорошо. Нам бы так фиксировать в сорок первом… Эх, война, война, навсегда ты въелась в душу, сколько хороших ребят не дожили, сколько слез выплакано… Что-то я отвлеклась. Потом, все потом, сейчас важен пациент.

— А теперь давай все то же самое проверим вашей волшебной палочкой. Что она нам показывает?

— Ничего…

— Вот видишь, в сущности, ничего она нам не показывает: ни воспаления, ни причины увеличения яичников… А ведь это может плохо кончиться. Слышишь, Минерва?

После моих слов о возможных кистах остальное обследование МакГонагалл воспринимала, находясь в полуобморочном состоянии, потому на вопрос ответить была не в состоянии.

— Что у нас не осмотрено? Да, зубы! Барбара, подай-ка вот то маленькое зеркальце… Ну же, Минерва, открой рот, мне нужно осмотреть твои зубы.

Хорошее, однако, кресло: и в рот заглянуть, и в другие места вполне удобно. Обойдя ноги, я подобралась к верхней трети профессора МакГонагалл и, отжав пальцем нижнюю челюсть, приступила к осмотру. Зубы были в прекрасном состоянии: по-кошачьи острые клыки, мелкие резцы, шикарные коренные. Они белели на ярко-розовых деснах.

— Анемии, похоже, нет, — отметила я. — И кариеса тоже. А вот язык обложен, надо будет диету скорректировать.

Подавленная МакГонагалл на этот раз даже не сделала попытки меня укусить, так что Барбаре не пришлось накладывать на ее челюсть локальный Петрификус.

— Ну, вот и все, дорогая, можно одеваться, с заключением я тебя ознакомлю по результату анализов. Отвяжите ее.

Минерва неожиданно разрыдалась. Она горько плакала, не делая попыток встать и одеться. Я не успокаивала ее, только влила ей в рот зелье. Она восприняла все произошедшее как несомненное насилие, таково было ее дикарское восприятие.

— Минерва, пойми, все, что я делаю, — я делаю для твоего блага. Это важно тебе, а не мне. Вот, например, ты знаешь, что такое «киста»? Это такая полость внутри тебя, заполненная жидкостью, которая может нагнаиваться и лопаться, что приводит к кровотечению и смерти, если вовремя не прооперировать. Ты сама видела, палочка этого не обнаруживает — значит, определить можно только так.

Я попросила перенести напоенную умиротворяющим бальзамом Минерву прямо в ее апартаменты: после всего произошедшего она вряд ли хотела встречаться с коллегами. Избалованы они этим волшебством донельзя. Ишь, что вытворила, лишь бы своим здоровьем не заниматься. Когда товарищ Сталин курил, наркомздрав не гавкал. Давно пора ввести закон о праве врача:

Доктор сказал: «В морг», — значит, в морг, и нечего заниматься самолечением.

— Пора вызывать следующую, — вздохнув, произнесла я, ожидая, что еще выкинут мне госпожи-магессы. Прислушивающийся к происходящему за дверьми аврор подошел ко мне:

— Мадам Помфри, помощь нужна? А то тут леди волнуются, глядишь, бунт затеют.

— И не с такими справлялись, но помощь не помешает. Вы что-то можете предложить действенное и не противозаконное, Александр?

— Мне кажется, легкий конфундус в подобной ситуации еще никому не повредил: и вам проще, и очередь быстрее. Да и заглушающие односторонние чары Барбара правильно наложила.

— Тогда на том и порешим.

В дверь поскреблись, и в наш кабинет робко вошла, стараясь не смотреть по сторонам полная женщина.

— Здравствуйте, Помона, присаживайтесь. Расскажите, пожалуйста, о себе, чем болели, что беспокоит?

Помона стала многословно рассказывать и о детстве, и о муже, и о детях, и о внуках, и как рожала, и где у нее колет, и как она устает, как болят руки после обрезания растений, как, похоже, текут глаза и нос после удобрения теплиц драконьим навозом… Я внимательно слушала, а проинструктированная Барбара заносила ее жалобы в заведенную карту.

Наконец, Помона выговорилась, и я приступила к осмотру. Слава Богу, она не стала кусаться и царапаться, потому я смогла спокойно прослушать легкие и сердце, осмотреть горло, взять мазки из носа и рта, что ее неожиданно заинтересовало.

— А что ты делаешь? — спросила она.

— Мазки беру на посев, — задумчиво ответила я.

— На посев? А что вырастет? А со мной поделишься, я в теплицах посажу, на драконьем навозе знаешь, как все хорошо растет? — забросала она меня вопросами и предложениями.

— Это микробы твои расти будут, показывать, чем ты больна. Не думаю, что тебе такая плантация понадобится, хотя… — я вспомнила о пенициллине.

К предложению раздеться за ширмой Помона отнеслась спокойно, как спокойно перенесла и все процедуры, а я решила еще раз прослушать легкие. Что-то мне в них не понравилось. Воткнув в уши свою, уже любимую, трубку, я принялась за аускультацию. И действительно — хрипы на выдохе, одышка. Как только пропустила в первый раз?

— Помона, а ты часом не простывала?

— Ой, Поппи, я забыла рассказать. Я ведь ноги промочила, спасая рассаду от этих рыжих Уизли, которые что-то постоянно ищут в теплицах, как нюхлеры какие…

— А высушивающее?

— Да как-то забыла, потом бодроперцового выпила, оно как-то само все прошло. Вот только кашель небольшой остался. И дышать тяжело иногда.

— Помона, у тебя беда с легкими. Если не заботиться о себе и не лечиться, будет очень плохо, умрешь от удушья. Не хотелось бы тебя хоронить уже в этом году.

— Ой, — глазки стали мокрыми, значит, первая стадия лечения достигнута, на второй она станет лечиться и не будет отступать от рекомендаций. — И что теперь делать?

— Будем делать зелья из пенициллина, который вырастет у тебя в теплицах.

— Спасибо! Спасибо, Поппи! От всей души!

— Иди, моя хорошая, я попозже к тебе забегу. Попринимай зелья, я тебе выписала, и, пожалуйста, побереги себя, хорошо?

Не решившись гонять по сквознякам больного человека, я попросила эльфа переправить расчувствовавшуюся Помону в ее комнату, уложить в кровать, проследить, чтобы ей было тепло, и напоить обязательно теплым молоком с луком, упомянув, что молоко надо обязательно процедить перед употреблением.

Аврор, хитро ухмыляясь, прислушался к происходящему за дверью:

— Мадам, а ведь они вас обсуждают.

— Аврор Молиш, ваше дело не сплетни слушать, а заниматься охраной порядка на вверенной вам территории.

— Да, мадам, извините.

Его живот внезапно заурчал.

— А это, пожалуй, знак. Как вы полагаете, дорогие сотрудники, не пора ли нам принять пищу?

«Дорогие сотрудники» дружно закивали. Я высунулась за дверь и гаркнула:

— Проветривание двадцать минут! Все временно свободны!

Собравшиеся порскнули от двери подобно мелким грызунам — только их и видели.

Обедать решили, не выходя в общий зал, так как работы было много и тратить время на путешествия желания не было ни у кого. Эльфы сервировали отдельный стол, и я с удовлетворением увидела, что мои рекомендации по питанию неукоснительно выполняются. Перерыв прошел в мирной обстановке — все устали, но работа еще не закончена, сегодня надо прогнать всех дам, чтобы не оставлять на завтра. Только Барбара смотрела на меня восхищенными сияющими глазами — она с такой организацией столкнулась впервые. Как дети, честное слово… Когда эльфы убрали остатки трапезы, я снова с тоской подумала о папиросе.

— Александр, а у вас здесь можно где-то достать папиросы?

— Сигареты точно можно, а папиросы… Пошлите эльфа: если это возможно, он достанет!

«Какая интересная и свежая мысль», — шепнула мне моя шизофрения, а я просто вызвала эльфа и озвучила свою просьбу. Исчез. Может быть, мне повезет?

Достаточно молодые Аврора и Септима прошли осмотр без звука, только косясь на меня с плохо скрываемым страхом. Интересно, что они себе напридумывали? Но прошли и прошли, молча и без сопротивления вытерпев и кресло, и мазки. Возможно, причиной служил автоматически накладываемый Молишем конфундус. За ними промчалась незапоминающимся вихрем Чарити, нахваливая мою придумку, что навело меня на определенные мысли. Но вот когда я думала, что самое сложное закончилось, явилось Оно.

В первый момент мне показалось, что ко мне с визитом забрела цыганка, позвякивающая кольцами и монисто. Она распространяла вокруг себя специфический запах давно немытого тела и дешевого алкоголя. Из-под копны нечесаных кудряшек, схваченных небрежной полосой цветастого платка, на меня таращились очки, а за ними — глаза. Нет — Глазищи, огромные от толстых линз. Мутные, расфокусированные. Движения ее выдавали некоторые проблемы с координацией. Это была наша прорицательница. Она уже открыла было рот, чтобы извлечь из себя звуки, как получила в спину конфундус и замерла. Барбара скривилась.

— Медик, Барбара, — нравоучительно произнесла я, — должен быть внимательным и не брезгливым. Наденьте перчатки, масочку обязательно и станет легче.

— Но она же фу! И это учит детей? — ответила мне побледневшая девушка.

А мне вспоминались другие недавние картины. Кровь, внутренности, все перемешано, все в фарш — это снаряд попал в окоп. Невозможно даже определить, сколько там было людей. Или расстрелянный поезд, эвакуировавший детский дом… Умершая девочка с ранением в живот, которая в последние свои минуты куда-то ползла, оставляя за собой кишечник… Раненые бойцы, часто в грязи и экскрементах, которых мы отмывали и в спешке оперировали днем и ночью… Или тростинки умирающих от голода…

Наверное, что-то изменилось в моем взгляде, и Барбара отвела глаза, прошептав: «Извините». Но я уже задумалась: как так вышло, что детей учила алкоголичка? Кто тот слепец, что это допустил?

— Сивилла, вы знаете, что людям необходимо регулярно мыться? Вы работаете с детьми, как вы смеете в таком виде пребывать в школе? Эльф! Отрезвить любым способом, вымыть, выстирать и вернуть.

— Да, мадам! — ответил счастливый эльф, несколько кровожадно рассматривая Трелони.

— Надо здесь после нее вымыть, — сказала я, задумавшись о человеческих пороках. — Нет, я понимаю, товарищ Сталин специально открывал рюмочные-столовые, чтоб рабочий, возвращаясь домой с завода, мог выпить свои законные пятьдесят грамм под хорошую закуску. Усталость отходила, а больше ничего и не требовалось. А тут? Среди бела дня… И как, позвольте спросить, лечить алкоголизм? Особенно женский. Кстати, Барбара, есть ли какие-то зелья от пьянства? Или заклинания?

— Не знаю, мадам Помфри, может, в отделении у Януса Тикки что-то такое водится, но я к нему на стажировку не попала, а там так интересно!

Считай, больше двух третей осилили. Еще немного осталось. Почему я так вымоталась? Ведь бывало и по десять операций, и сутками у стола или у коек без сна, не уставала же так. Или просто не до того было? Помню, солдатики нашли вагоны на путях, а в них — дети. Фашисты проклятые их везли в свои госпиталя — кровь выкачивать. Сколько маленьких тел мы видели, когда началось освобождение — ни передать, ни описать. И эти маленькие детки, прозрачные от голода, часто избитые… Плакали даже особисты.

Ох, не время, не время, надо закончить, а потом и поплакать можно будет, спирт я тут нашла. С хлопком возник эльф. Почему-то он был в бескозырке с красной звездой, но в руках его было настоящее богатство — целая пачка «Беломорканала». Я его от радости расцеловала, смутив и эльфа, и Барбару, и даже аврора. С наслаждением покурив в окно, я выкинула окурок, попав в кого-то разумного, судя по возгласу, и повернулась к Барбаре.

— Ну что, готова?

— Да, мадам!

— Эльф, давай следующую.

Дверь распахнулась, как от пинка, и в кабинет кавалерийским шагом вошла мадам Хуч. Так сказать, инструктор нашей нервоистребительной авиации. Жалоб у нее не было, разделась она без слов и в кресло уселась даже с какой-то охотой. Взглянув, я порадовалась, что на мне маска, ибо с интимной гигиеной у этой дамы имелись сложности. Явное недопонимание и нелюбовь. Прочитать ей лекцию, что ли? После осмотра только. Прослушала, осматриваю, как положено, но замечаю неожиданную реакцию. При пальпации молочных желез мадам продемонстрировала симптомы полового возбуждения: учащение дыхания, повышение слюноотделения, покраснение кожных покровов, расширение зрачков и эрекция сосков. И как прикажете на это реагировать?

— Осмотр закончен, мадам Хуч, можете быть свободны. С результатом вас ознакомят через несколько дней.

Роланда встала с кресла и потянулась:

— Эх, мужика бы! — она как-то хищно взглянула на меня желтыми круглыми глазами и ухмыльнулась: — Впрочем, руки у тебя тоже ничего. Нежные.

Меня передернуло. После ее визита очень хотелось принять душ, но возможности не было, поэтому оставшиеся дамы, включая даже протрезвленную Трелони с ее печеночными проблемами, пролетели совершенно незаметно, как по накатанной.

Этот длинный день, наконец, закончился. Завтра по плану у нас были мужчины. И мы с Барбарой, выпросив у эльфов по чашечке кофе, готовились разбираться в анализах, заодно обсуждая, на что обратить внимание у пациенток.

А поздней ночью я сидела с ногами на широком подоконнике больничного крыла, со стаканом разведенного спирта в одной руке и папиросой в другой, и вспоминала. Слезы бежали безостановочно, перед глазами вставали лица — родных, коллег, эвакуированных, солдат и офицеров. Бесконечной чередой тянулись воспоминания о четырех самых страшных в жизни годах. О том, как злые самолеты со свастикой расстреливали красные кресты, как, протяжно гудя, погибало госпитальное судно, как мчался наш поезд сквозь взрывы… Я отпускала их — моих коллег и родных. Пусть война больше никогда не проснется и не начнет пожирать людские жизни…

========== Воздерживаясь от причинения всякого вреда ==========

Комментарий к Воздерживаясь от причинения всякого вреда

Осторожно: в главе злостный стеб. Любителям Дамблдора не читать, все вопросы с его ориентацией к мадам Ро. Байки, рассказанные в главе, являются байками. На свете может быть абсолютно все, и в ежедневной работе экстренных служб встречается и не такое. Дамы и господа, принесшие в комментариях анализы, просим понять и простить - сегодня неприемный день.

— Мадам Помфри, а вы не слишком жестко взялись? — спросила меня Барбара за завтраком.

— А мне понравилось, — заявил аврор, — надо будет задержанным такие медосмотры проводить, глядишь, веритасерум сэкономим.

— Аврор Молиш, не забывайтесь. Вы уже второй раз позволяете себе недопустимое поведение. Третий раз нарушения субординации — и я попрошу прислать вам замену!

— Простите, больше не повторится.

— Барбара, что касается твоего вопроса…

Я вспомнила глаза Лидушки — молоденькой медсестрички. И глядя в эти памятные, замутненные болью глаза, начала несколько адаптированный рассказ:

— Была у меня знакомая девушка. Тоже медиведьма. Семнадцать лет. Много работала, не отдыхая, не давая себе возможности даже на секунду отвлечься на себя. И вот однажды она прямо посреди палаты падает без сознания. Привели ее в чувство. Оказалось, что у нее уже неделю, как она сказала, «побаливает» низ живота. Обследовали. Вскрыли брюшную полость, а там — все в крови и гное. Оказалось, была киста, обычная, даже не большая. Лопнула. А теперь — гнойный перитонит. Затянула. Не спасли.

И я вспоминала бойкую девочку, яркую, как солнышко, прибившуюся к эшелону на забытой станции. Оставшись совсем одна, она находила в себе силы улыбаться… Я вспоминала, как она появилась у нас — одетая в чью-то шинель, оборванная, грязная, но такая открытая, не растерявшая себя на дорогах войны. И мы стали ей семьей, делили и горе, и радость. Девочка быстро училась, всегда находила доброе слово для ранбольных, писала письма родным тех, кто не мог писать сам, и улыбалась. Такой доброй, светлой улыбкой, от которой становилось теплее и легче даже самым тяжелым…

Помню, как она прибежала ко мне ночью, когда мне снилась доченька, так и не встретившая свой пятый день рождения. Как обнимала меня и вытирала бегущие слезы. Как говорила, что почувствовала мою боль. И как мне было страшно смотреть в ее глаза, когда мы не успели…

Слезы, как тогда, сами потекли по моим щекам, против моей воли. Я помнила, кажется, каждый ее жест, поворот головы, улыбку. Будто живая, стояла наша Лидушка передо мной и поддерживала своим все понимающим взглядом. Мы были семьей, мы все в нашем эшелоне были одной семьей, ведь иначе нельзя. И эта потеря была очень страшной… Для всех нас.

Я не могу позволить, чтобы такое повторилось, пусть здешние люди мне совсем чужие, но я никому больше не позволю так страшно умирать…

— И пойми, Барбара, вариант «само пройдет» — это не наш вариант.

Мы немного помолчали. Я была благодарна свидетелям моих слез, что они не пытаются выказывать мне сочувствие ненужными словами, и с трудом взяла себя в руки.

— Ну, что, — хлопнула я ладонями по столу. — Мужчины сами собой не осмотрятся. Пойдемте, коллеги. Сегодня удачный день спасти кого-то от него самого.

А перед больничным крылом уже сидела очередь, хоть и небольшая. Не так уж много мужчин работает в школе. Рядом с каждым стоял насупившийся эльф, сложивший ушки так, чтобы не слышать лишних слов от пациентов. Не было только директора. Ну, что ж.

— Эльф, будь добр, доставь сюда пациента Дамблдора. Живым. И, желательно, целым и, по-возможности, невредимым.

Хлопок — и домовик доставил к кабинету несколько взъерошенного и крайне недовольного Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора, который посмотрел на меня так, что мистер Молиш сделал шаг вперед.

— Девочка моя, что ты себе позволяешь? — начал директор. — Ты не подумала, что можешь отвлечь меня от важных дел.

— А вы, господин директор, как смеете саботировать медицинский осмотр персонала, решение о котором санкционировано больницей Святого Мунго и подписано не только главврачом, но и завизировано вашим согласием?!

— Но ведь это касается персонала…

— А вы кто, не персонал? Вы самый главный персонал, поэтому, будьте добры, покажите пример. Это же для вашего блага!

— Но зачем же такие нововведения? Раньше жили же как-то без постоянных этих ваших осмотров. Кто заболел или под проклятье попал, тот шел в больницу…

— Во-первых, господин директор, — перебила я его по наущению шизофрении, которая подсказала, что Дамблдор может растекаться мыслью по древу часами, — вы сами завизировали документ, во-вторых, вы против прогресса? Вы считаете, что наука не должна развиваться? И, в-третьих, вы не можете знать, что творится и меняется в вашем организме, если за ним постоянно не наблюдать.

И тут мне на помощь неожиданно пришел Снейп.

— Правильные нововведения. Всегда лучше знать, что с тобой не так. Мадам Помфри, я вас полностью поддерживаю. У ваших любимых магглов, Альбус, эти осмотры регулярны при приеме на работу, да и в армии, и никто от этого не умер. А засовывать голову в песок достойно Малфоя, а не Великого Светлого Волшебника.

— Но зачем все это магглам?

— А чтоб денег не платить, если заболел или пострадал по своей вине. Еще существуют профсоюзы, — продолжал Снейп. — И по нетрудоспособности можно у работодателя отсудить немаленькие суммы. Кстати, это хорошая идея, может, и у нас внедрим, а, Молиш?

Хорошо сказал. Я его даже зауважала. И директору крыть нечем, он даже задумался.

Дверь в больничное крыло внезапно приоткрылась, и из-за нее, как по волшебству, появилась голова Гиппократа Сметвика, главного целителя госпиталя Святого Мунго. Я даже вздрогнула, но шизофрения напомнила мне о прямой каминной связи с больницей.

— Целитель Помфри, разрешите мне сегодня присутствовать при ваших осмотрах, — произнесла голова, оставляя остальную часть целителя Сметвика спрятанной за дверью. Дамблдор приободрился, я же приветственно кивнула начальству.

— Разумеется, целитель Сметвик.

«Принесла ж тебя нелегкая, — подумала я. — Начальство с утра — не к добру, но хоть бунт, ежели возникнет, подавлять будешь сам».

— Будьте как дома. Директор Дамблдор, покажите пример подчиненным.

Дверь распахнулась шире, и мы гуськом вошли в кабинет, пропустив уважаемого директора вперед. Больничное крыло, еще с вечера подготовленное к сегодняшнему приему, приветственно сияло стерильной белизной. Характерный запах хлорки придавал помещению привычное ощущение чего-то родного, настраивая на рабочий лад.

Дамблдор, осмотревшись, как-то даже сжался. Желая расслабить пациента перед не самыми приятными процедурами, я улыбнулась, Сметвик шустро занял место рядом с ширмой, Барбара уже привычным жестом достала новую карточку, готовясь фиксировать результаты обследования. Аврор привычно занял место у двери, наведя дезиллюминационные чары на себя и заклинание заглушки — на дверь.

— Присаживайтесь, господин директор, — предложила я Дамблдору, указав на стул.

— Спасибо, девочка моя, я лучше постою, — как-то не очень уверенно, на мой взгляд, произнес он.

— Альбус, чтобы сократить время осмотра, мне придется задать вам несколько вопросов, может быть, все-таки, присядете? — настаивала я, на что Дамблдор лишь по-ребячески помотал головой, с ужасом глядя на стул.

— Возраст, болезни, проклятья, — привычно полились вопросы. Тут шизофрения шепнула, что директор участвовал в боевых действиях и даже получил орден Мерлина первой степени. Я уважительно глянула на старика. — Ранения? Контузии?

Четкий, отработанный годами порядок сбора анамнеза не позволял Дамблдору отвлекаться от вопросов. Сметвик уважительно поднял большой палец. Закончив с писаниной и с надеждой на адекватный уровень лжи, я пригласила Альбуса Дамблдора подготовиться к осмотру.

— Прошу за ширму. Вам нужно будет полностью раздеться.

Дамблдор возмущенно повернулся к Сметвику, но тот только развел руками: мол, хозяин тут не он.

— Но тут же дама! — все-таки возмутился светлый, как подсказывала шизофрения, волшебник.

— Она не дама — она медиведьма, да и что она там не видела! — привычно махнула рукой я и, замечая стремительно краснеющее лицо девочки, продолжила. — А если и не видела, то получит дополнительный практикум по анатомии, что потребуется ей, когда будет сдавать экзамен на целителя.

— Не волнуйтесь, тут все, даже аврор, под клятвами. Никто ваши тайны не разгласит, — попытался успокоить директора Гиппократ. Дамблдор гордо вскинул голову и прошел за ширму.

На обнаженного директора, прикрытого спереди роскошной бородой без привычных колокольчиков, Барбара старалась не смотреть. Я тихо фыркнула и предложила Альбусу укладываться на кресло.

— Альбус, как предпочитаете — ощутить весь процесс или уснуть, проснуться, а уже все?

— Нет уж, лучше без этих ваших усыплений. А то так и годы проспать можно… — и пробормотал себе под нос, но мы расслышали: — Да еще и разбудить забудут, знаю я таких.

— В таком случае, прошу укладываться. Сможете не шевелиться, или лучше вас зафиксировать, как считаете?

— Удержусь, — сквозь зубы прошипел он.

Роскошная грива снежно-белых волос, скрывавшая от пытливого взора врача тыл мужчины, служила вполне удобным матрасиком для директора, пеленку можно было не подкладывать. Я вздохнула и принялась за осмотр, диктуя Барбаре:

— Волосы здоровые, крепкие. Глаза… Смотрите мне на ухо… Теперь на кончик носа… Странно, глаза здоровые. Вам очки назначали? Нет? Тогда почему вы их используете? Пережимаете переносицу, что затрудняет дыхание, и портите зрение. Хорошо, Барбара, пишите — без особенностей, веки чистые, конъюнктива норма, уши… Коллега Сметвик, подайте-ка вот ту блестящую воронку, нет, ту, которая маленькая, да, спасибо. Так, уши — претензий нет. Рот откройте… Альбус! Я же запретила вам лимонные дольки! Выплюньте! Откройте рот! Да, спасибо. Язык обложен, ну, это и не удивительно, учитывая рацион, а вот гингивит — это нехорошо. Кариес в верхней левой семерке. Резцы — края подстерты, что тоже не удивительно.

Дамблдор замычал и замахал рукой.

— Что-то беспокоит? — спросила я, вынув инструмент.

— Передние зубы мне вырастили заново после войны с Гриндевальдом.

— Учтем. Так, дальше. Барбара, запишите: кандидамикоз слизистой оболочки полости рта. Мочу на сахар обязательно! Лимфоузлы… В пределах наблюдаемой картины. Легкие, сердце… Хм… Барбара, а подай-ка аппарат Ривва-Роччи. Посмотрите, Гиппократ, этим прибором измеряют артериальное давление, можете проверить палочкой, потом сравним результат.

— В Хогвартсе не работает электричество, — подал голос директор.

— Этот прибор электричество не использует, — рассеянно заметила я.

Пока я накачивала воздух грушей, Гиппократ достал палочку и принялся ею махать, проговаривая шепотом заклинания.

— Артериальное давление мы измеряем на обеих руках, разница не должна быть больше 10-15 единиц по шкале, — попутно объясняла я Сметвику и Барбаре. — Как видите, особых тайн у метода нет, да и существует он уже лет сто. А это что такое? Пульсовое давление маловато. Это, коллеги, разрыв между систолическим и диастолическим артериальным давлением. Очень важный диагностический признак, между прочим. Недавно читала интересную работу, в которой обоснована гемодинамическая роль пульсового давления крови как переходной функции нейрогуморальной регуляции и системообразующего элемента кровообращения.

Оценив остекленевшие глаза слушателей, я тонко улыбнулась и продолжила осмотр.

— Так, печень безболезненная, не увеличена, живот мягкий, к селезенке претензий нет. А сейчас будет немного неприятно, — я отвела постоянно лезущую под руки бороду и раздвинула старческие колени, намереваясь применить кишечноопорожнительное и очищающее заклинания, подсказанные уже любимой шизофренией, как увидела неучтенную анатомическую особенность. Из выбеленного ануса торчала волшебная палочка. Я надела перчатку и осторожно взялась за рукоятку. Сметвик и Барбара, вытянув шеи и не дыша, внимательно смотрели за моими руками, причем Гиппократ, похоже, невербально навел на себя и Барбару заклинание немоты. Хорошо, что гримасы, которые они корчили, пытаясь сохранить лицо, были вне зоны видимости директора.

— Господин директор, как это понимать? — я осторожно извлекла палочку.

— Ах вот она куда подевалась, шалунишка!

Я отложила кривую, неровную палочку на поднос, стараясь сохранить бесстрастный вид.

— Продолжаем осмотр, коллеги, — спокойно произнесла я, завладев их вниманием. — Сейчас мы проводим колоноскопию, ну же, не надо так сжиматься. И что мы тут видим? Желаете взглянуть? — Гиппократ помотал головой. — Ну хорошо, я озвучу: аденомы нет, видимая часть кишки в хорошем состоянии… Перейдем к его величеству пенису. Этот орган является наиболее важным для большинства мужчин, а некоторые им даже умудряются думать. Итак, пенис… без особенностей, — на лице Дамблдора проступило явное возмущение, которое я проигнорировала. — Тестикулы развиты нормально, опущены в мошонку… Без патологий. Мазки… взяла. Все, спасибо, Альбус, можете одеваться. Не забудьте помочиться в баночку.

Точным жестом я отправила использованные перчатки в мусорное ведро.

— Но я не хочу!

— Сейчас поможем, — Сметвик быстро подставил сосуд и произнес заклинание, которое я не расслышала. Желтая струйка быстро наполнила баночку до половины. — Вот и чудненько. Столько хватит, мадам Помфри?

Я кивнула. Одевшийся директор, прибрав свою палочку, гордо прошествовал на выход, ни на кого не глядя.

— Минуточку, — попросила я ожидающих, — подготовлю кабинет. Можете покурить и оправиться, — и повернулась к коллегам.

Сметвик срочно навел дополнительные заглушающие чары, правильно истолковав мой жест. Мы с хохотом рухнули на стулья.

— Это еще ничего, и не такое бывает, — проговорила я, утирая слезы.

— Расскажете? — глаза Барбары загорелись в предвкушении.

— Ну, так как рассказ без имен, места и времени, то нарушения врачебной тайны не будет, поэтому расскажу, — улыбнулась я. — Сидим мы как-то раз у малой операционной гинекологического отделения одного маггловского мединститута…

— Мадам Помфри, вы и у магглов учились? — перебила Барбара.

— Да, был такой эпизод в моей жизни. Так вот, должно уже занятие начаться, а нас туда не пускают. А из операционной — крик. Низкий, мужской, но с провизгиванием. Ну, мало ли что. Бывают и у женщин низкие голоса. Потом тишина, выходит м-м-м… целитель, бросает на пол колпак, сдирает с лица маску и, используя обсцененную лексику, сквозь зубы говорит:

— Все было: перфорации, опухоли, диагностическое выскабливание, но чтоб в анусе у мужика еловую шишку лущить…

Ладно. Только мы собрались зайти в операционную, как пьяненький санитар…

— Кто-кто? — переспросила Барбара.

— Считай, маггловский домовой эльф. Так вот, везет он каталку, на каталке лежит мужчина, а санитар кричит на все отделение:

— А этого пид@раса с огурцом куда? К тому, с шишкой, за компанию к гинекологам или все же к проктологам?

— Ой, магглы такие, оказывается, затейники, — отсмеявшись, фыркнула Барбара.

— Ну, не только магглы, — сказал Сметвик… — У меня тоже был как-то случай, вызывают меня в приемное отделение, медиведьма подхихикивает, что для них не очень характерно, а там — девушка. Магглорожденная или полукровка, потому что вещала о пользе витаминов. Причем никто не знает, куда ее направлять, потому что яблоко. Засунула она в себя яблоко и не смогла вытащить. А медиведьма мне нож для резки фруктов протягивает. Я понимаю, конечно, витаминов захотелось, но рот все-таки повыше. Пришлось объяснять…

Громкий хохот собравшихся заглушил окончание истории. Аврор Молиш, сидевший на табуретке у двери, похоже, грел уши. Было странным слышать полузадушенное хихиканье, доносившееся из кажущегося пустым угла.

— Мистер Молиш, — строго сказала я, забыв об эльфе, — приглашайте следующего.

— Тилли плохой, мадам целитель не хочет, чтобы ей помогал Тилли!..

— Хорошо, дорогой, успокойся. Извини, я о тебе забыла. Приглашай следующего.

Следующим в кабинет влетел Снейп. Он коротко и быстро ответил на все вопросы, безропотно прошел обследование. Во время обследования я обратила внимание на странную опухоль, возникшую, видимо, под загноившейся татуировкой. Барбара прикрыла рот ладонью… «Это пожирательская метка», — подсказала шизофрения с явным негативным оттенком.

— Северус, я бы хотела избавить вас от этого… ммм… новообразования, — проговорила я негромко. На лице Снейпа отобразилось неверие и дикая, невозможная надежда.

— Вы не смеетесь надо мной? — проговорил он почти шепотом. — Это действительно возможно? Я перепробовал, наверное, все методы.

— Магические? А маггловские?

— Магические, — сознался Снейп. — А маггловские разве могут помочь против магии?

— Современная медицина может все, Северус, — твердо сказала я. — Если обращение своевременно. Мы с вами обязательно решим этот вопрос в самое ближайшее время… Попросите следующего минутку подождать.

Снейп еще раз взглянул на меня с надеждой и стремительно вышел.

— Гиппократ, — произнесла я, заглядывая в список. — Вот тут у меня Флитвик указан полугоблином, а Хагрид полувеликаном. Их к кому принято посылать — к нам или к тем, кто по волшебным существам?

— Персонал? — спросил Сметвик.

— Персонал, — обреченно вздохнула я. — Но я не знакома с анатомией этих… коллег.

— Раз персонал — значит, к вам. Смески гоблина и человека ближе к людям по анатомии. Желудок занимает примерно две трети забрюшинной области, легкие на треть меньше, сердце четырехкамерное. В остальном отличия незначительные, но в рот им заглядывать нельзя — особенности культуры.

— А мозг? Глаза? Уши?

— Оценивайте, как человека.

— Хорошо… Тилли, приглашай!

Осмотр Флитвика прошел прекрасно. Он живо интересовался всеми моими манипуляциями и даже сам добровольно открыл рот, чем поразил Сметвика до глубины души.

Профессор магозоологии Кеттлберн тоже прошел обследование быстро. Как помочь ему с восстановлением конечностей, отгрызенных его любимцами, я не знала. Протез на ноге ему не мешал, не натирал, так что, предупредив нас, что ожидающий очереди Хагрид плохо поддается заклинаниям из-за великанской крови, он вытащил из кармана шоколадную лягушку, положил ее около Барбары и, посвистывая, покинул больничное крыло.

Следующим вошел профессор маггловедения Квиринус Квиррел, довольно-таки молодой человек со скользким, маслянистым взглядом. Он безропотно, даже с некоторой покорностью выполнял все мои распоряжения, и я уж было подумала, что и все остальное обследование пройдет так же без особенностей, но когда перешла к мочеполовой системе, обнаружила не самый приятный сюрприз.

— Какой роскошный экземпляр! — умилилась я. — Мочиться, небось, больно?

— Неделю уже, — кивнул мужчина.

«А что же ты книззла тянул за причинное место, дорогуша?» — чуть было не выпалила я, но, откашлявшись, спросила:

— Почему же раньше не обратились? Вам лечиться нужно, — вздохнула я: чего только не найдешь в школе. — Барбара, запишите, гонорея, подострое течение, лечение обычное. Прямых осложнений не вижу. Коллега Сметвик, нормально ли наличие преподавателя с «птичьей болезнью» в школе?

— Я вылечусь! Я в Европу на лечение! Честное слово! Не выгоняйте, — молодой человек чуть не плакал.

— Источник знаете? Нет? Список половых контактов предоставьте, пожалуйста.

Список содержал фамилии девиц из Лютного. Я передала его Сметвику, но тот со вздохом убрал его в карман и отрицательно покачал головой.

Следующим вошел полувеликан. Скромно поздоровавшись, он присел, куда сказали, и покорно ответил на все вопросы, с обожанием уставившись на Барбару, точнее — несколько ниже подбородка. Лесник, постоянно находящийся в контакте с животными, оказался очень чистоплотным, и от него приятно пахло хвоей.

За ширмой он тоже разделся без всякого стеснения и подошел к нашему креслу, которое Сметвик предварительно увеличил до подходящего для лесника размера.

Попытавшись взобраться на натужно скрипящую конструкцию, Хагрид схватился за спинку, и та осталась у него в ручище. Он виновато засопел:

— Я… эта… не специально…

— Успокойтесь, мистер Хагрид, давайте, вы лучше приляжете на кушеточку — она покрепче.

— Да можно и без мистеров всяких, мадам Помфри, мы же с вами сколько лет…

Кушеточка крякнула, принимая тело, но осталась целой. Правда, я несколько опасалась за ее ножки.

— Вы бы меня привязали покрепче, мадам Помфри, — сказал этот большой наивный получеловек, — а то я случайно зашибить могу.

Мы в три палочки попробовали навести на него Сомниус, но ожидаемого эффекта не добились.

— Эффект, вызванный гипоксией, мог бы нам помочь… — задумалась я.

— А гипоксия — это что? — странный вопрос задала Барбара.

— Пониженное количество кислорода, поступающего в мозг. Ну, не подушкой же его душить, право слово. Вот помню, как-то одна сестричка пациента грудью успокоила. Распахнула халат, навалилась всем своим… хммм… естеством, перекрыла пациенту кислород, он и готов… — протянула я.

С воображением у Хагрида, по-видимому, все было в порядке, поэтому он, судорожно сглотнув, замер со взглядом, упертым в не менее, чем шестой размер Барбары. Сомниус на этот раз сработал безукоризненно. Так что с Хагридом проблемы были решены. Правда, когда он вставал, ножка кушетки все же сломалась, но это были уже такие мелочи. Я посоветовала обратить ему внимание на позвоночник и дала упражнения для осанки — подтягивание, растяжку, плавание.

После Хагрида никто не вошел.

— Кого-то у нас не хватает, — обратилась я к Барбаре. — А где мистер Филч? Тилли, пригласи к нам уважаемого завхоза.

— Да, мадам, — пропищал тот, пропадая с тихим хлопком.

— Но он же сквиб… — пролепетала медиведьма.

— И от этого не человек? Это ты мне брось, Барбара, мы не фашисты какие, мы — медики. Для нас нет разницы, маггл, маг или сквиб — наше дело лечить, а не судить.

— И Пожиратели?

— Пока он наш пациент — абсолютно неважно, кто он. Такова наша судьба, добровольно выбранная нами. Иначе надо бежать из медицины, пока не поздно.

Да, мы лечили. Перевязывали, оперировали… Даже фашистов. В госпитале нет места ненависти, ненависть остается за порогом и терпеливо ждет, когда пациент выздоровеет и снова станет ненавидимой фашистской нечистью. Казалось, у меня в глазах должно темнеть от одного вида этой свастики, но оперировала, держа себя в руках. Я — врач, и это самое высокое существующее звание.

Открылась дверь, и в кабинет робко вошел завхоз школы.

— Здравствуйте, мистер Филч, — приветливо улыбнулась я. — Что же вы сразу не пришли? Или о здоровье заботиться не хотите?

— А разве мне положено? Я же сквиб, — почти прошептал Аргус Филч.

— Совсем неважно, что вы сквиб, мистер Филч, — раздался звонкий голос Барбары. — Вы человек, и ваше здоровье очень важно для нас.

— Вы, мистер Филч, — заметила я, — даже главней директора, на вас весь порядок в Хогвартсе держится, начиная от чистоты и заканчивая едой.

Прижимая к себе свою кошку дрожащими руками, не старый еще мужчина не скрывал слез. У меня сжалось сердце от сострадания этому человеку, которого не замечали волшебники и ненавидели дети… Сколько я перевидала таких же, ничего не требующих, никому не жалующихся, выброшенных революцией из родного гнезда, не нашедших себя и прозябавших на местах, совершенно им не подходящих. Мне еще повезло. Я смогла вписаться в новую жизнь, получить образование, а вот он не смог, но, похоже, не сломался, хотя все ветра судьбы гнули его. Я не знаю его пути, не ведаю, выбросили ли его из дома родители, вмешались ли какие-то еще факторы или высшие силы, но то, что он смог не оказаться в Лютном на самом дне, делало ему честь. Я почувствовала какую-то общность с этим человеком, душевную близость. Захотелось обнять его, как отца…

— Давайте вы кошечку передадите нашему доблестному охраннику, он ее не обидит. Так, аврор Молиш? — я строго посмотрела на табуретку.

— Так точно, госпожа целитель. Аврор животных не обидит!

При сборе анамнеза Аргус ни на что не жаловался, а вот осмотр, точнее, прослушивание тонов сердца вызвало у меня состояние, близкое к шоку. Я с трудом подавила внутреннюю дрожь, какая-то холодная тоска начала заполнять душу… Резко развернувшись, я требовательно обратилась к целителю Сметвику:

— Гиппократ, можем ли мы вырастить мистеру Филчу новое сердце?

Тот задумался.

— В сущности, операция такого плана возможна, но тут вопрос чисто материальный.

— Сколько? — звонко воскликнула Барбара. — У моей семьи есть деньги. И у меня тоже отложено. Заработанные.

— Да и у меня…

— И меня в долю берите, — вдруг подал голос Александр, поглаживая урчащую кошку.

Глядя на девушку, я видела, как в этот момент уходит пугливое создание, как на его место встает настоящий медик, спасающий жизни, поддерживающий нуждающегося, смело идущий навстречу опасности настоящий человек. И это видел также Гиппократ, смотрящий теперь на нее, как на повзрослевшую дочь — с затаенной гордостью.

— Семьсот галеонов, — ответил Сметвик.

Я выдохнула, такие деньги у меня были — шизофрения подтвердила. А вот Филч сжался. Я обняла пожилого человека, поддерживая его, и обратилась к целителю.

— Гиппократ, можно эту операцию провести… Сегодня же! Ведь можно?

— Так серьезно? — деловито переспросил он. — Тогда я вас забираю, Аргус.

Он кинул летучий порох в камин.

— Стажер! Принимайте пациента, подготовьте операционную, операция через два часа. Мистер Филч, ваша очередь, — и отправил Аргуса прямо в отделение, не давая возможности прийти в себя абсолютно растерянному человеку, ощутившему неожиданную заботу. После чего уже не просто Гиппократ Сметвик, а Главный целитель госпиталя Святого Мунго обратился к нам с Барбарой сухим официальным тоном:

— Целитель Помфри, стажер-целитель наследница Морган, прошу вас присутствовать через два часа в больнице. Будете ассистировать на операции.

Мы с Барбарой быстро в две палочки привели Больничное крыло в полную готовность к завтрашнему приему, ведь нас ждет осмотр домовых эльфов, которых, похоже, никто в Хогвартсе не считал.

***

Операция по выращиванию нового сердца прошла успешно — нам бы такие умения там, на фронте. Я вернулась вымотанная, голодная, но довольная. Вызвала эльфа, то ли собедом, то ли с ужином, и устало упала в кресло. И тут раздался тихий, почти неслышный стук в дверь.

— Минерва, вы? — удивилась я, увидев на пороге не вчерашнюю разъяренную фурию, а такую же измотанную, только заплаканную женщину.

— Поппи, прости меня… — начала она.

— Минерва…

— Не перебивай, пожалуйста. Я вчера вела себя недопустимо. И это я натравила на тебя сегодня целителя Сметвика.

Я пожала плечами. Далеко не все пациенты понимают, что врач им не враг, даже если его методы кажутся чрезмерными.

— Он мне уже объяснил, насколько важны оказались результаты твоих исследований, что никакое волшебство не успело бы меня спасти и вообще толком не показало бы, что со мной происходит, а я даже могла бы не понять, от чего умерла. Помоги мне, Поппи, я на все согласна.

Я обняла ее за плечи.

— Минерва, дорогая, это ты меня извини. Я поддалась своему мнению о тебе, как о бесстрашной гриффиндорке, решила, что тебе море по колено, и ты можешь показать пример остальным, и не задумалась, что ты тоже обычная женщина со своими страхами и комплексами. Это было недопустимо.

— Но я же смогу снова стать здоровой?

— Знаешь, один умный человек говорил: «Нас трое: ты, я и твоя болезнь, если ты со мной, то мы победим, если ты с ней, то я бессилен». Ты же ведь на моей стороне?

— Конечно же да!

— Тогда давай завтра утром вместе отправимся в Мунго?

— А если Гиппократ не сможет помочь?

— Тогда тебе помогу я, ты же не откажешься от моей помощи?

Минерва заплакала, перемежая слова благодарности с извинениями. Я усадила ее и обняла, прижимая к себе. Сколько таких слез я видела в мирное время, сколько распрощавшихся с надеждой людей так же плакали от облегчения. Это тоже наша работа — дарить надежду, без надежды человек мертв, что бы ты ни делал. Я видела… И было так, что люди без надежды умирали, и люди без шансов на выживание, но с одной яркой надеждой — жили, жили, несмотря ни на что. Ты будешь жить, Минерва, и жить ты будешь счастливо, ты этого заслуживаешь.

Все будет хорошо.

========== Если этого требуют интересы больного ==========

Комментарий к Если этого требуют интересы больного

День все еще неприемный. Лаборант заболел, лабораторию взорвали. Кто говорил, что мало диалогов?

Только мы собрались на завтрак нашим маленьким коллективом, как примчался Сметвик. Кажется, он решил свои утренние визиты сделать традицией… На работе ему, что ли, заняться нечем? Впрочем, не объест, а умное что-то подскажет. Тилли, поглядывающий на нас с уважением, сервировал стол и хотел уже исчезнуть, как я остановила:

— Тилли, садись с нами, перекуси, чаю выпей хотя бы.

Мое предложение вызвало ступор у всех присутствующих, в голове раздался смех шизофрении. Вот будет кому-то диссертация — шизофрения, смеющаяся в сознании. Домовик вытаращил и без того круглые глаза и восторженно произнес:

— Госпожа целитель так добра. Никто еще не предлагал домовому эльфу сесть рядом с магами и перекусить. Но Тилли не нужно еды, госпожа целитель, Тилли питается лишней магией. А сейчас Тилли должен отправиться на кухню, — и с хлопком исчез.

Так, срочно надо заняться магическим ликбезом, хотя бы прочитать, что представляют из себя домовые эльфы, иначе получится неловко: буду печень искать, а найду почку. Прямо как в песне о Железняке: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…»

— А есть ли у эльфов печень? — задумчиво проговорил Александр, которого я все чаще хотела назвать Сашей.

— Есть ли у эльфов печень, есть ли у эльфов печень? — забормотал Сметвик и гаркнул: — Да не знаю я, что у них вообще есть. И не знаю, задавался ли кто-нибудь подобным вопросом.

— Вот и покопаемся после завтрака в библиотеке. Кто со мной? — улыбнулась я.

— Да все и покопаемся, а кто-то еще, может быть, и расскажет. Да, Барбара? — спросил Сметвик, глядя на отчего-то покрасневшую девушку.

Сразу же из-за стола мы направились в библиотеку и, глядя на пустое кресло за конторкой у входа, я поняла, что библиотекаря-то мы не осматривали.

— А мисс Пинс почему отсутствует? — поинтересовалась я.

— Убыла по семейным обстоятельствам, — четко ответил мне высокий голосок очередного эльфа.

— Тогда… Мне нужна литература о вас, поможешь?

— Да, госпожа целитель, — ответило счастливое существо.

Книги открыли мне глаза на разницу между людьми, как бы они ни назывались, и волшебными существами. Чего только не делали пытливые вивисекторы с эльфами… Оказывается, домовой эльф полностью состоит из магии, не понимаю, как это возможно, но принимаю, раз вижу. Кровеносной системы нет, нервной системы нет, опорно-двигательный аппарат, кости, весь в нас напиханный ливер — отсутствуют. Овеществленная магия — и все. Вскрыть невозможно, биотомия невозможна…

— Скажи, то, что тут написано — правда? — обратилась я к эльфу.

— Да, госпожа целитель.

— Вот и пойми, как вы устроены, на что обратить внимание, где норма, где патология.

— Устроен?

— Ну, мне хотелось бы понять, что и как у вас внутри, но убивать или резать вас для этого совершенно не хочется.

— Пинки понял, госпожа целитель, Пинки покажет, — домовик щелкнул пальцами, схлопнулся вместе с полотенцем, в которое был замотан, и вдруг, если можно это так назвать, вывернулся наизнанку. То, что предстало перед нашими глазами, нельзя было назвать анатомическим строением. Не было у этой массы ни привычных нам внутренностей, ни скелета, ни мышц, ни кровеносных сосудов — какая-то непонятная материя, меняющая плотность при пальпации и все. Кстати, при попытке прощупать хоть что-то домовик хихикал, словно от щекотки, а потом внезапно снова схлопнулся и встал перед нами в привычном виде, одетый в то же самое полотенце.

— Значит, магия… — задумалась я.

— А вырастить еще одну руку вы можете? — с горящими глазами спросил аврор Молиш.

— Нет, господин аврор, — и эльф по привычке стал выкручивать себе ухо, потом довольно-таки ехидно посмотрел на меня и неожиданно захохотал.

Мы недоуменно переглянулись, и тут я поняла причину его смеха. Если нет органов, нет нервной системы, то и травматизм просто технически невозможен, зачем же тогда…

— Стоп! Тогда объясни мне, чудное магическое создание, зачем вы выкручиваете себе уши, прижимаете пальцы, бьетесь головами о мебель и стены?

— Понимаете, мадам, маги — они как дети. Когда они сердятся, им нужно причинить кому-то боль, всегда хочется ощущать себя могущественнее кого-то… А нам не сложно, да и им приятнее. А когда магу хорошо, он нам дает светлую, чистую энергию. А когда сердится, то его магия противная и такая… Нехорошая, вот.

— Какие злые и невоспитанные дети, получается… — протянула я, посмотрев на смутившегося Гиппократа.

— Они на самом деле просто дети, — неожиданно из глаз эльфа, выглядевшего совсем юным, на меня взглянула тысячелетняя история, я даже головой помотала от этого ощущения.

Сметвик замер и вдруг засмеялся. Он смеялся в кулак, чтобы не нарушать тишину библиотеки, но от души.

— Главный целитель Сметвик, что вас насмешило? — удивилась я.

— Да вспомнил, как одна юная присутствующая здесь особа, будучи в гостях, обездвижила хозяина и вступилась за эльфа, которому некий мистер приказал себя наказать. А потом старательно бинтовала прищемленные пальцы и мазала заживляющим зельем обожженные уши, которые, оказывается, и не были обожжены.

— Но ведь зелье подействовало, — смутилась Барбара.

— Думаю, — сказал Сметвик, — домовик вам просто подыграл.

— Эльф не подыграл, — отозвался Пинки, — эльф не мог подыграть, эльф получил вкусную магию вместо противной.

— А хозяин что?

— А что хозяин? Заявил, что это его раб, почти как вещь, и чтоб я не лезла. Отрастила ему ослиные уши и ушла.

— Хорошо… Как вы питаетесь, я уже поняла — магией….

— Они паразиты, Поппи, — влез Гиппократ.

— Не паразиты, а симбионты, — поправила я целителя. — От паразитов толку нет, а симбионт — очень полезный. И что, — обратилась я снова к домовику, — вам годится любая магия или же какая-то особенная?

И вот тут нас ждало самое настоящее открытие. Начало было ожидаемым. Домовые эльфы действительно впервые зародились в местах магической силы — таких, как Хогвартс или родовое имение, в котором долго жили волшебники и не только пропитали его своей магией, но и появились излишки — как раз для кормления эльфов.

— Значит, сначала появлялся один эльф. Правильно? — уточнил Сметвик. — Но ведь вас гораздо больше. Как вы размножились?

— Когда требуется больше домовиков и магии хватает на двоих, то у эльфа вот тут, — домовик показал на спину, — вырастает другой эльф, потом раз — и нас двое с одинаковыми умениями и знаниями, которые были вложены потребностями магов, проживающих именно в том месте, где появился самый первый домовик.

— Почкование, — понимающе кивнула я.

— Чем больше магии, тем больше может появиться домовых эльфов, но это не обязательно. Эльфы сами знают, когда надо, чтобы их стало больше.

— Поэтому вы и не можете жить в маггловском мире? — спросила я.

— Да, госпожа целитель права, там нет магии, там нет еды, домовой эльф развеется без магии.

— И поэтому эльфы так боятся быть изгнанными? А как же с теми, чьи хозяева умерли, и что происходит, если домового эльфа передают в другой род?

— Если хозяева умерли, а магов в роду больше не осталось, домовой эльф может поискать другое место, где много лишней магии, например, Хогвартс. Если эльф не найдет такое, он стареет, а потом развеивается. А когда эльфа передают в другой род, его отрезают от родной магии и привязывают к новой. Но тогда эльфу приходится учиться: новое место, другие маги — другие желания и потребности. Хорошо еще, если род, куда передают эльфа, силен, и магии хватает, а когда слаб… И у сквибов поэтому эльфы жить не могут тоже, как и отозваться на их зов: у них нет магии, чтобы позвать или накормить домового эльфа.

— Подождите, но Филчу же вы помогаете?

— Аргус Филч — не сквиб, — спокойно ответил эльф.

— Как — не сквиб? Почему же он тогда…

— Мы не знаем, но эльфы видят — мистер Филч не сквиб. Магии у него мало, но она есть, и она вкусная.

— Бывает невкусная магия?

— Не совсем. Бывает еще магия ядовитая, рядом с которой эльф меняется, портится, не понимает, что и для чего он делает. Особенно это часто встречается там, где есть предметы, превращающие магию в ядовитую.

Интересно. Значит, домовые эльфы привязываются к определенному вкусу магии и хотя могут питаться другими, но родное — ближе. Мне вспомнился запах белой булки, что пекла Мироновна в далеком году. Никогда больше в жизни я не встречала такого запаха, так что я поняла, что имело в виду это волшебное существо.

— Значит, так: со строением, будем считать, разобрались, с питанием разобрались, с размножением разобрались, со смертью вроде как тоже разобрались. Кстати, если вы находитесь в месте, где много, так сказать, пищи, то вы бессмертны? — спросил Сметвик. — Но я же собственными глазами видел головы эльфов на стенах.

— Увы, господин главный целитель, любого можно убить. Пинки сейчас объяснит. Если кинуть нож и случайно попасть в эльфа, ему ничего не будет, нож пролетит мимо либо выскочит, не принеся вреда. А вот если кинуть нож, желая убить, то эльф умрет. Убивает не нож, убивает магия желания.

— Авада Кедавра, — понятливо кивнул Молиш, до этого внимательно слушавший наш разговор.

— А головы? — не успокаивался Сметвик. — Как же они сохраняются?

— Если волшебник захотел над дверью прибить голову эльфа, в назидание ли другим или веря, что потом с помощью этой головы он сможет воскресить нужного домовика, когда род крепче станет, магия оставляет муляж. А новый домовик и сам, как сказала госпожа целитель, отпочкуется, когда придет нужное время.

— Одно непонятно, — сказала Барбара, — почему тогда одни выглядят как эльфы женского пола, а другие — как мужского, если один отпочковывается от другого. И выглядите вы все по-разному.

— Это мы специально, чтобы магам было удобней. Хочет маг — считает домовика девочкой, хочет — мальчиком. И внешность магия нам подбираем так, чтобы нас могли различать, иначе маги бы запутались. И имена у нас поэтому почти всегда нейтральные, хотя бывают и исключения, но это от хозяина зависит.

— Пинки, а как узнать, кто среди эльфов главный? Старейшина или совет домовых эльфов? — заинтересовалась я. Ну правильно, какой народ без руководящей роли Партии… Пора отвыкать, кстати.

— У нас нет главных, все домовые эльфы одинаковы.

Смотри-ка, почти коммунизм.

— Но кто-то же ставит вам задачи, которые необходимо выполнить?

— Эльф появляется со знанием всего, что он должен делать для магов родового имения. Хозяева прикажут, и домовые эльфы делают. А если хозяева не приказывают, то домовые эльфы делают обычные дела, и каждый знает, где он должен быть и что делать, когда не нужен хозяевам, для пользы имения.

— А в Хогвартсе?

— А в Хогвартсе теперь главной является госпожа целитель, — хихикнул Пинки. — Раньше главным был господин директор Дамблдор, потом деканы и все остальные преподаватели, но госпожа целитель приказала ему, и он послушался, значит, госпожа целитель теперь главная. А потом идет мистер Филч, потому что госпожа целитель сказала, что он главней директора.

Да, кажется, я устроила хогвартский переворот, сама того не желая. Неудобно получилось, однако.

— Постой-ка, если при отпочковании у нового эльфа знания такие же, как и у старого, — перевела я тему, — то…

— Значит, специализации у вас нет? — перебила меня Барбара.

— Нет, конечно, надо хозяину няньку — буду нянькой, надо садовником — буду садовником…

— А целителем? — поинтересовался Сметвик.

— Для людей? Этих знаний у нас нет, но помогать целителям мы можем: очистить, отмыть, убрать лишнее…

Сметвик схватился за голову.

— А кровь? — хищно спросил он.

— Проще показать, господин главный целитель. Прикажете доставить тушу в библиотеку?

— Нет, мы лучше пройдем на кухню сами.

— Зачем же господам тратить время?

Хлопок — и мы уже на кухне.

И эльфы показали мастер-класс: эпиляцию на туше, удаление грязи из раны, локальное очищение от крови. Сметвик от этой картины замер…

— Больше эльфов! Больнице нужно больше эльфов, Больнице надо много-много эльфов, а ленивую шушеру разогнать, — шептал он, глядя в потолок и представляя картину, как вместо некоторых криворуких стажеров у него будут быстрые и умелые помощники.

— Господину главному целителю не надо так сильно хотеть много эльфов, — остановил его очередной голос. — Господину главному целителю магии не хватит прокормить много эльфов. Домовым эльфам будет плохо, они не смогут выполнять свою работу, и господин целитель будет недоволен.

— А жаль, — вздохнул разочарованно Гиппократ. — А может, вы еще что-нибудь этакое умеете? Может, вы и болезни видите?

— Болезни — нет, не видим, — лапка эльфа привычно потянулась к уху, но остановилась. Эльф хихикнул. — А вот проклятия видим.

— И снимать умеете?

— А что там снимать? Исправил поток магии — и все.

— Мы придурки, нет, мы дураки, мы полные идиоты! — целитель Сметвик вскочил и несколько раз стукнулся головой о стену. — Такие возможности! Такие умения…

— Господину главному целителю не стоит себя наказывать. Господин главный целитель не эльф, господин главный целитель не умеет, как эльф. Господин главный целитель сделает себе больно!

— Ах да, я идиот, — и Сметвик снова стукнулся лбом о стену. — Я опять забыл, что у вас же нет нервной системы, нечему болевые рефлексы передавать в мозг, которого тоже, кстати, нет.

— Но мы отвлеклись, — вмешалась я. — Скажи-ка, а вы ходите босиком, в полотенце — это не очень правильно для пищи, микробы попасть могут.

— Мы самоочищающиеся, показать? — домовик нырнул в раковину с грязной посудой и тут же вылез. Даже воды на нем не было ни капельки, не говоря уж о мыле и жире.

— То есть вы асептические и бактерицидные? — уточнила я. И, увидев непонимание абсолютно во всех взглядах, уточнила. — Очень мелкая грязь и мелкие существа, называемые микробами и бактериями, не видные глазу, на вас тоже не держатся?

— Да, госпожа целительница.

— А удалять ее с других вы можете?

— Конечно, ведь магии все равно, что удалять, — с явным удивлением ответил эльф.

— Ну что же, с вами все понятно, вы-то чистые, а полотенца?

— Они же на нас, поэтому тоже.

— А вам не холодно без обуви, без нормальной одежды? — спросила было я и поняла, что сморозила глупость.

— Нет, госпожа целитель, — терпеливо ответил на этот раз Тилли. — Мы и полотенца носим, чтобы магов не смущать.

— А как же вручение вам одежды при изгнании?

— Магия желания, — пояснил Сметвик. — А эльф носит одежду, чтобы показать, что он ищет новое место, правильно?

Домовики дружно закивали.

— Что ж, мне все понятно, спасибо, не вижу необходимости вас осматривать.

— А может, осмотрите? — с непонятной мне надеждой ответил эльф. — Нам очень понравилось, как госпожа целитель смотрела учителей.

— Господин главный целитель, — обратилась я к Сметвику, — домовые эльфы Хогвартса являются персоналом?

— Да, госпожа целитель Помфри.

— Тогда прошу всех по одному явиться в больничное крыло через десять минут с интервалом в пять минут.

Не знаю почему, но у меня не было желания отказать этим малышам, по сути своей равным некоему божеству в человеческом понимании.

Самые послушные пациенты, как я поняла, — это домовые эльфы. Они с удовольствием укладывались на кресло, хихикали, когда я осматривала их уши и носы, и похрюкивали, когда я мяла их животики. Очередь все не кончалась и не кончалась, пока я вдруг не заметила, что некоторые хитрюги, выйдя из кабинета, занимают очередь по второму, а то и по третьему разу.

— Это что за хулиганство? — для вида (невозможно было на них сердиться всерьез) строго сдвинув брови, спросила я.

— У госпожи целительницы очень вкусная магия. И у госпожи стажера-целительницы медиведьмы Барбары — тоже, — фраза растаяла в воздухе вместе с подхихикивающими домовиками, и мы остались одни.

— Уфф, — сказал Сметвик. — Утро получилось… м-м-м… насыщенным. Давно такого не было. Что у нас дальше в планах?

А планов у нас еще было громадье. И я подумала: какое счастье, что персоналом школы не являются ни кентавры, ни обитатели Черного озера…

========== Сообразно с моими силами и моим разумением ==========

Комментарий к Сообразно с моими силами и моим разумением

Информация, сочтенная вполне “в струю” о возрасте мадам Помфри, взята здесь: https://aminoapps.com/c/harrypotterrussamino/page/item/poppi-pomfri-nps/1Qr0_6qIrIznK7RD6lRJLdrRr1vRKnJXGB

После того, как мы чуть было не утонули в цунами сведений, выплеснутых на нас домовыми эльфами, требовался небольшой перерыв, который мы решили совместить с обедом, чтобы переваривать и информацию, и еду, что гораздо приятней, чем переваривать полученные знания на голодный желудок.

В небольшой гостиной, которая входила в состав моих покоев, прилегавших к больничному крылу, уже был накрыт стол. А домовики расстарались. Не знаю, обладают ли они умением читать мысли (шизофрения сказала, что вообще-то считываются не мысли, а образы, и эта практика называется легилименцией), но каждый получил меню по своему вкусу. Я не заглядывала к остальным в тарелки, но мне выставили молодую отварную картошку, политую растопленным сливочным маслом и посыпанную укропом, селедку-залом с тоненькими кольцами репчатого лука, порезанную крупными кусками, и несколько ломтей настоящего ржаного «довоенного» черного хлеба, без всяких добавок в виде жмыха, сушеных картофельных очистков, свекольной ботвы и прочего, что годилось в пищу.

— Кажется, — отметил Александр, глядя, как я внюхиваюсь всем нутром в горбушку, — домовики специально для вас совершили набег на русский магазин. Вы так любите русскую кухню, мадам Помфри?

Шизофрения взвыла, подобно сигналу воздушной тревоги. Вот так и засыпаются разведчики, ведь никому, кроме Сметвика, не было известно, кто я такая на самом деле.

— Мистер Молиш, — пришел мне на помощь Сметвик, — вы разве не в курсе, что почти шесть лет назад мы с целителем Помфри были командированы министерством Магии по личной просьбе Ее Величества для сопровождения делегации от Великобритании на XII Всемирный фестиваль молодёжи и студентов? И естественно, что некоторые из предложенных блюд нам понравились, поэтому меня не удивляет, что мадам Помфри, как и любой женщине, иногда хочется экзотических вкусов. Да и вас не должно удивлять тоже. Для аврора совершенно недопустимо такое слабое владение информацией о доверенном вам объекте охраны, как и недочеты по правилам хорошего тона…

Я сидела с невозмутимым видом, отметив для себя, что надо обязательно выпытать позже у Сметвика, что там за фестиваль. И надеюсь, что послевоенная Москва не совсем уж отличается от довоенной, если зайдет разговор о городе, но все равно почитать современные справочники, похоже, придется не только по медицине. Аврор с виноватым видом терзал на тарелке ростбиф, а у Барбары на языке явно крутилась куча вопросов, но она, наученная примером Александра, помалкивала.

На десерт нам подали мороженое, как опять же подсказала шизофрения, от известного кондитера Флориана Фортескью. Очень вкусное, самых разных видов, но мне вспомнилось, как до войны мы высматривали синие или зеленые ящики на колесах. Мороженщица, обычно из тверских крестьян, в белом фартуке, клала в формочку круглую вафлю, зачерпывала из высокого бидона, окружённого колотым льдом, мороженое — сливочное, ванильное, земляничное, фисташковое, кофейное, лепестками выкладывала его в форму, прикрывала другой круглой вафлей и ловким движением нехитрой машинки выбивала из формочки аппетитный кругляшок. Все смотрели прежде всего, какие имена написаны на вафле. Наиболее удачным считалось, когда тебе доставалась вафелька с твоим именем. А некоторые девушки пытались так гадать на имя суженого. И лишь потом начинали облизывать мороженое, вертя в руках кругляшок, пока не добирались до вкуснейших вафель.

— Ну, что ж, дорогие мои, — сказала я, когда мы отвалились от стола, — основной план по осмотру персонала Хогвартса можно считать почти выполненным.

— Мадам Помфри, но ведь вы… то есть мы… всех осмотрели, кто был, кроме библиотекаря, — произнесла Барбара.

— И кроме нас, — добавила я. Действительно, себя-то мы не осмотрели. Не по инструкции это, не по инструкции… Хотя где сейчас те инструкции. Опять самой придется составлять. — Я считаю, что для всех нас полезно будет прочувствовать на себе то, через что прошли наши потенциальные пациенты. Это будет хорошей практикой и вам, Барбара, и вам, многоуважаемый главный целитель, ну, и аврору Молишу не повредит знание того, что потом обязательно будет проводиться для всех служащих силовых и государственных структур.

— Кого-кого? — переспросил Александр.

— Для аврората, министерства и больницы святого Мунго.

— Что, даже министра будете осматривать? — вытаращился он.

— А чем министр хуже? Он глава государства, а для государства важно знать, что им управляет маг с прекрасным состоянием умственного, физического и душевного здоровья. Ну, и магического, разумеется.

— И как вы себе это представляете? Отлавливаете министра и силком тащите его на осмотр?

— Моду введем! — рыкнула Барбара, которую уже стали раздражать вопросы Молиша. — Сделаем осмотры привилегией, когда не пройти обследование будет не просто не комильфо, но и моветон.

— Умница, девочка! — похвалил ее Сметвик. — Доведем до сведения населения, что вводятся секретные разработки Отдела Тайн, только — тссс, никому не рекламировать, это для избранных. Сами в очереди стоять будут. Надо будет с Кроакером на досуге обкашлять эту тему.

— А можно, меня господин главный целитель осмотрит? — зардевшись, как маков цвет, и искоса поглядывая на Барбару, попросил Александр. — Он вчера же видел, как мужчин осматривают, и вообще… — голос его становился все тише.

— Думаю, господину главному целителю практика не повредит, — милостиво кивнула я.

— Только учтите, аврор, — добавил Сметвик, — что видеть ход обследования — я видел, а вот ручками пощупать не довелось, так что не взыщите.

— Кстати, — внезапно озарило меня, — а почему бы нам не привлечь дополнительно к осмотрам домовых эльфов? Ведь если у них знания получают все эльфы общины одновременно, даже если мы продемонстрируем и объясним одному, на что нужно обращать внимание, то у меня появится большое количество помощников, которые понадобятся при обследовании учеников. Пинки!

Всей компанией мы перенеслись в смотровую. Объясняю эльфу задачу, глаза большие, но вроде бы понял. Отлично. Начнем… А вот с Барбары и начнем. По ходу обследования объясняю и Сметвику, и Пинки, что я делаю и что хочу услышать, увидеть, как это визуализировать, если норма, и как — если нет. Понятливые попались. От моих комментариев Пинки, что важно, не смущался, а потому дело прошло быстро и спокойно. Он действительно понял все с первого раза и подтвердил, что все эльфы Хогвартса теперь это умеют. Стоит отметить, Барбара совершенно не смущалась и не стыдилась домовика, а это означает, что, возможно, проблем при осмотре детей из магических семей не будет или будет значительно меньше. А с магглорожденными, по идее, и вообще быть не должно: привычные с детства.

Барбара пересела к столу для записей, а Гиппократ под моим руководством весьма умело провел все необходимые процедуры нашему стеснительному аврору. Пинки внимательно наблюдал и иногда даже подсказывал главному целителю, какой инструмент нужно взять.

Экзамен им я решила провести на мне. Сметвик, правда, пытался сбежать.

— Господин главный целитель, отставить непродуктивное смущение и приступить к непосредственным обязанностям! — пришлось гаркнуть мне. — Аврор Молиш, к письменному столу, будете вести протокол осмотра. Барбара, Пинки, вы ассистируете и повторяете действия целителя Сметвика. Приступаем. Пациент Поппи Помфри, дата рождения… — А какая у этого тела дата рождения? Я-то родилась в январе 1900 года, а вот она?.. Шизофрения бодро отрапортовала, и я повторила для записи: — Семнадцатое июня тысяча девятьсот двадцать восьмого года. — Ох и ничего ж себе! Поппи Помфри меня на семнадцать лет была старше, когда упала с лестницы, а я — Мария Петровна — ее, выходит, на двадцать восемь, если бы дожила до этого времени. Так, не думать о временных парадоксах, у нас осмотр, но надо взять на вооружение план познакомиться поближе с шизофренией, точнее с мадам Помфри, каковой она была до моего в ней появления. — Продолжаем. Рост… вес…

По итогу осмотра выяснилось, что тело, несмотря на возраст, мне досталось весьма крепкое и здоровое, что не могло не радовать. Хотя, насколько я уже усвоила, продолжительность жизни магов — понятие весьма условное и специфическое. Кто и до семидесяти не доживает в силу обстоятельств, а кто и на третий век перевалил, так что жить мне еще и жить, ведь снаряд, по идее, в одну воронку дважды не падает.

Следующим по плану должен был идти сам господин главный целитель, но он клятвенно пообещал, что предоставит свой организм для изучения, когда придет очередь обследовать персонал больницы, и послужит примером для сотрудников. А заодно и своих эльфов научит. Сейчас же пообещал всех покусать, сопротивляться всеми доступными ему способами (кто еще хочет целительского тела!) и «не заставите и не дождетесь, тем более, нам сегодня еще Филча выписывать».

— Интересно, а кто теперь главней в Хогвартсе, мадам Помфри, вы или главный целитель Сметвик? — полюбопытствовал неугомонный Молиш. — И если вы его осмотрите в Мунго, станете ли вы главной для больничных домовиков?

— Так как обследование целителя Помфри было добровольным и предложенным ею самой, — отозвался неожиданно Пинки, — главенство ее над хогвартскими эльфами сохраняется. Так же, если главный целитель Сметвик будет осмотрен в больнице Мунго согласно своему приказу, он сохранит и усилит свое влияние на домовых эльфов клиники. Если же господин главный целитель последует чьему-то приказу, то главенство перейдет к отдавшему приказ.

— С ума сойти, — сказал Сметвик. — Вот живешь и не знаешь, что можешь так случайно должности лишиться по приказу какого-нибудь министерского чинуши. Нет уж, вернусь в госпиталь — собственноручно отдам приказ о всеобщем профилактическом медосмотре персонала.

*

Как хорошо, что в больничном крыле есть еще одна маленькая неприметная дверь, которая ведет прямо на улицу, и, естественно, весь Хогвартс о ней знает — не тащить же пострадавших вне здания через большой холл и все запутанные коридоры. Небольшой козырек прикрывает от дождя, угол, образованный двумя стенами, — от ветра, а на приступке прекрасно помещается скамеечка, где так приятно выкурить беломорину после трудного дня.

Закончив с осмотрами и оставив аврора Молиша для охраны вверенного мне больничного крыла, мы по каминной сети собрались отправиться в Мунго, но идея совместить приятное с полезным внезапно пришла в мою и без того замороченную голову.

— Господин главный целитель, — обратилась я к Сметвику, — как вы отнесетесь к тому, чтобы нам заодно пригласить с собой для обследования и обсуждения тактики ведения еще одной пациентки?

— Это кого же?

— Минервы МакГонагалл. Дело в том, что мои методы обследования позволили предварительно диагностировать ей кисту яичника, но магические методы, которые применяла Барбара, к сожалению, не смогли обнаружить ее. И даже если в больнице не найдется способов более точной диагностики, я считаю, что ее надо поместить под наблюдение, а в дальнейшем пройти амбулаторное обследование с помощью ультразвука в маггловской клинике.

— С помощью чего? — удивился Гиппократ.

— Ультразвуковых волн, — пояснила я. — Я читала, что в маггловской медицине этот метод используется с середины 60-х годов и дает неплохие результаты. А двумерное и трехмерное изображение разработано в Австрии всего лишь два года назад — в 1989 году. Я дам вам ознакомительную брошюру. Так вот, если мы не сможем решить вопрос об исцелении госпожи декана, то придется ставить вопрос об операции, к тому же с 1986 года существует возможность делать операции подобного плана через небольшой прокол, что способствует снижению процента постоперационных осложнений. Но об этом пока еще рано говорить. Так вы согласны?

Я попросила Пинки вызвать к нам Минерву, если она не против отправиться для дальнейшей диагностики и лечения в больницу. После вчерашнего разговора она снова напоминала сильную и целеустремленную гриффиндорку, но ее просьба, чтобы во время всех обследований я была рядом, а если дело дойдет до операции, то и оперировала, показали, насколько она переживает. Удивительно, как возникает доверие к врачу… Помню, в мирное еще время был такой пациент у нас — комбриг, герой гражданской, грудь в орденах. Привезли его с банальным аппендицитом, но он же герой, он его почти до перитонита дотаскал. Врачам не доверял, значит. Вспоминаю, как его убеждали оперироваться — аж дрожь берет. Пришлось вколоть снотворное и оперировать. Дежурный хирург боялся, что дело в НКВД закончится, ан нет, тот как проснулся — сразу с благодарностями… Приснилось ему под анестезией, что умер. Не понравилось ощущение, да.

Больница Святого Мунго встретила нас привычным рабочим гулом и суетой, в которой постороннему человеку разобраться весьма проблематично. Шизофрения в одно ухо, а Сметвик — в другое шипели мне, чтобы я ничему не удивлялась, потому что мадам Помфри несколько лет работала в этой больнице и должна знать ее как своих пять пальцев. Смешные, после заведений, в которых мне так или иначе приходилось бывать после революции и во время нэпа, меня мало чем можно было удивить. Всевозможные представители литературных обществ — футуристы, акмеисты и прочие –исты практически не отличались внешне от сидевших в приемном покое магов, только требовали к себе не просто повышенного внимания, а восхваления своих способностей. А структура больницы не особо отличалась от маггловских, только названия у отделений были другими.

Сметвик определил Минерву почему-то в отделение «Ранений от живых существ», где сам под моим присмотром провел ей повторный осмотр и убедился в разнице показателей. Пообещав, что завтра мы займемся ею вплотную, мы оставили ее отдыхать, а сами отправились к выписывающемуся Аргусу Филчу.

Мистер Филч сидел в одиночной палате на пятом этаже, в отделении «Недугов от заклятий», и совершенно не ждал, что к нему кто-то придет, а тут — мы: поздравили с выздоровлением, букетик цветочков вручили, по-моему, он впал в кататоническое состояние. Довезли до Хогвартса, я проинструктировала эльфов, как кормить, следить, ухаживать…

После ужина он пришел, принес в благодарность собственноручно составленную карту переходов замка и времени поворота лестниц и коробку пирожных.

— Знаете, мадам Помфри, я ведь благодаря вашему осмотру и экстренной госпитализации снова магом стал, — сказал он.

— Как? — удивилась Барбара.

— Да в детстве магическим выбросом испортил тетушке платье, а она возьми да ляпни: «Чтоб у тебя магии не было, пока твое сердце бьется». Тетушку, конечно, откатом накрыло, похоронили ее благополучно через неделю — не дело это детей за магический выброс проклинать, а я сквибом стал. Родители мне имя сменили — думали судьбу обмануть, но не получилось.

— А какое ваше настоящее имя? — опять влезла Барбара.

— Аргус Филч теперь мое имя, — сурово ответил завхоз. — Род от меня отрекся, спасибо, что в Хогвартс через связи пристроили, а не на улицу или в приют отослали. А тут вы, мадам Помфри, с осмотром и требованием о новом сердце. Старое-то биться перестало, вот проклятье и исчезло. Если бы не вы и не главный целитель Сметвик… — Филч вытер глаза. — Завтра к Олливандеру отправлюсь, палочкой буду учиться пользоваться.

Неужели никто за столько лет даже не задумался, как можно помочь человеку? Хотя бы. Что ж, значит, не зря я появилась в этом теле, в этом месте и в этом времени.

========== Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь ==========

Несмотря на усталость после сумбурного и одновременно насыщенного дня, сон не шел. Я покрутилась в кровати, выкурила на подоконнике пару папирос, выпила теплого молока с медом — ни в какую. Больше всего тревожила опасность разоблачения. Вон Сметвик не только все обо мне понял, но даже прикрывает по каким-то своим, пока не ясным для меня, причинам. Шизофрения, время от времени взвывающая дурниной, конечно, замечательно, но если я в самое ближайшее время не разберусь со знаниями и умениями настоящей Поппи Помфри, страшно будет представить тот ком неприятностей и проблем, который свалится мне на голову. Остается только выбрать способ, каким можно добраться до памяти мадам Помфри.

Первым на ум пришел вызов духа. Спиритизм — это мило и прекрасно, но не медиум я совсем. И даже на сеансах ни разу не была. Говорили мне сокурсницы: «Учись, Бестужева, знания лишними не бывают, даже когда кажутся полной ерундой». Вот сейчас, наверное, эти умения могли бы пригодиться, ан нет. Тут же вспомнилась история, когда в 1916 году Анна и Валерия, племянница и дочь надворного советника Петра Павловича Александрова, увлеклись спиритизмом. В смутное время всегда возникают такие увлечения. Петр Павлович понаблюдал-понаблюдал за их потугами и сказал: « Я еще могу поверить, что вы можете вызвать дух Льва Толстого или Антона Чехова, но чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали, я в это никогда не поверю!»

Изменение сознания. Обычно достигается с помощью воздействия извне при использовании различных галлюциногенов, в том числе наркотических препаратов или алкоголя. Нет, я не могу назвать себя трезвенницей, всяко бывало в жизни, но напиваться до зеленых чертей не приходилось. Сразу вспомнилась Трелони. Бррр. Не мой метод.

Что у нас там остается? Медитация? Ну, можно попробовать. Как это? Сесть в позу лотоса. Угу. Я — и поза лотоса. Да мне в жизни так ноги было не скрестить, а этому телу — и подавно, чай не девочка. Ладно. Принимаем удобную позу, прикрываем глаза, чтоб ничего не отвлекало, и пытаемся дать мыслям течь спокойно в сторону памяти Поппи Помфри.

Поппи… Забавное имя. В переводе на русский означает «мак» или «опий». Интересно, а она действительно могла одурманивать в соответствии с именем, или оно само по себе, а она отдельно? Стоп. Память. Кстати, память — это принадлежность души или тела? Если тела, то почему я помню все, что происходило со мной, Марией Петровной, урожденной Бестужевой, в удочерении Бесклубовой, а по мужу Никишиной? А если души, то откуда взялась шизофрения с ее воспоминаниями? «О сколько нам открытий чудных готовят…»

Сколько нейрофизиологов и психиатров съели бы не только свои накрахмаленные колпаки, но и халаты, если бы им удалось вот так же попасть в чужое тело, в чужую страну, да еще и в магическое общество. И еще вопрос: почему я умудряюсь находиться в трезвом уме и здравой памяти, какие защитные механизмы психики включились, что я воспринимаю весь творящийся здесь абсурд как само собой разумеющееся? Опять меня куда-то не туда заносит. Итак, память Поппи Помфри…

Через полтора часа, трех чашечек кофе и нескольких папирос я поняла, что борьба с потоком сознания мною проиграна. В процессе попыток я вспомнила ход предстоящей операции по удалению кисты МакГонагалл, а затем мое сознание по ассоциации переключилось на французскую народную песенку:

Жила-была пастушка,

Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.

Жила-была пастушка,

Стада свои пасла, ля-ля,

Стада свои пасла.

Варила сыр овечий,

Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.

Варила сыр овечий,

Для целого села, ля-ля,

Для целого села.

Пришла к пастушке кошка,

Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.

Пришла к пастушке кошка,

Вертелась у стола, ля-ля,

Вертелась у стола.

«Уйди!», — кричит пастушка,

Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.

«Уйди!» — кричит пастушка. —

А ну-ка, где метла? — ля-ля. —

А ну-ка, где метла?»

Метла нашлась не скоро,

Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.

Метла нашлась не скоро,

А кошка не ждала, ля-ля,

А кошка не ждала.

Она всю миску с сыром,

Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.

Она всю миску с сыром

Стащила со стола, ля-ля,

Стащила со стола.

В четвертом часу утра я окончательно поняла, что проиграла. Оставался последний способ, которым пользовались некоторые институтки перед экзаменом, и я, махнув рукой на бессмыслицу данного действа, налила в тазик воды, распахнула окошко и, выливая воду на землю крестом, произнесла: «Господи, люди не забывают тебя! И ты, Господи, не забываешь род человеческий! Так пусть бы и я, раба твоя Мария, ничего не забывала, из памяти своей не теряла: того, что есть, что было и что будет. Вода в землю сливается, а знания Поппи Помфри ко мне возвращаются. Будь память крепка на все времена. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь». В ответ под окном кто-то нецензурно выругался и, повизгивая, удалился. «Джарви», — подсказала шизофрения. На этой оптимистичной ноте я забралась в постель и задремала, а вот во время полусна-полуяви появились картинки и пояснения.

Родилась Поппи Помфри 17 июня 1928 года, мать — маггла, дочь полицейского и домохозяйки, умерла в родах, отец — маг, то ли погиб при невыясненных обстоятельствах, то ли покончил жизнь самоубийством. Родители отца ни разу не проявлялись, поэтому до года девочку воспитывали родители матери, дав ребенку свою фамилию, но после года почему-то отдали в приют Святого Георгия для детей полицейских офицеров в Йоркшире.

Маленькой Поппи повезло: она не попала под программу детей-эмигрантов в Канаду или Австралию, которая была приостановлена из-за Великой депрессии, накрывшей не только Америку, но и многие другие страны. Приют тоже был на хорошем счету: попечительский совет не особо экономил на детях погибших сотрудников полиции, а руководство находилось под неусыпным наблюдением той же полиции, поэтому воровало помаленьку и воспитанников не гнобило. Девочка была нелюдима, никому не доверяла, с детьми сходилась плохо, шалила мало, во время наказаний не плакала, порученные задания выполняла, училась прилично, обладая превосходной памятью и отменной наблюдательностью.

После первого магического выброса, когдаона смогла в страхе перед наказанием очистить фартук от случайно вылившихся чернил, замкнулась еще больше, боясь привлечь к себе внимание других детей и наставников, особенно викария местной церкви. Вообще весь приютский период до Хогвартса сливался в серую полосу, где я не смогла заметить ни всплесков, ни падений, ни выделявшихся лиц.

Так… В 1939 году Поппи попала в Хогвартс. Учившаяся в закрытой школе по специальному приглашению, она поднимала статус приюта в глазах попечителей, считавших, что школа относится к секретной службе Ее Величества. Распределение. Факультет воронов. Шляпа не раздумывала ни секунды. Факультет одиночек еще больше развил в Поппи стремление к уединению: как у некоторых приютских детей, целые пласты эмоций и чувств у нее были атрофированы. Она, по устоявшейся привычке, не обращала внимания на других учеников, не пыталась найти себе друзей или хотя бы приятельниц, яростно вгрызаясь в науку.

Во время войны на лето, как и все магглорожденные, была вынуждена возвращаться в приют, но тут ей повезло: приют был своевременно эвакуирован, и бомбежки его не затронули, поэтому бомбардировок Поппи на своей шкуре не испытывала, голода особо тоже — позаботилась администрация приюта.

Уже после первого курса безродная полукровка поняла, что место под солнцем придется выдирать самой. Ее быстро просветили, что родственников-магов, подготовивших ей тепленькое местечко в лавке или имении, у нее не наблюдается, соответственно, остаются Министерство, аврорат и больница. В крайнем случае — замуж. Замуж ей не хотелось. Быть старшим помощником младшего клерка девочку тоже не прельщало. Она прекрасно понимала, что без протекции в Министерстве делать нечего. Бегать с аврорами по рейдам, подвергаясь всевозможным опасностям, — увольте. Оставалось прорваться всеми правдами и неправдами в Мунго. В конце концов, нет ни одного медика, более-менее справляющегося с работой, который умер бы от голода.

И все возможности, доступные юной Помфри, были брошены на достижение цели. Прекрасная природная память, склонность к языкам, усидчивость и терпение, а также отсутствие привязанностей способствовали резкому подъему в усвоении столь необходимых для поступления чар, гербологии, зельеварения, ухода за магическими существами, трансфигурации и защиты от темных искусств. Наверное, она могла бы выйти в лучшие ученики Хогвартса, но весьма безразличное отношение к прорицанию, нумерологии, рунам, астрономии и многим другим предметам и факультативам давало, в основном, удовлетворительные оценки. На шестом-седьмом курсе Поппи даже почти поселилась в Больничном крыле, помогая колдомедику, а заодно зарабатывая столь необходимую ей характеристику-рекомендацию.

Хогвартс она закончила в 1945 году. В год, когда закончилась Война. Для нее это было всего лишь «закончилась война», а для нас — Победа, к которой мы стремились, которую приближали каждым движением скальпеля, каждой деталью на заводе, каждым куском хлеба, каждым выстрелом. Я не увидела того счастливого момента, когда над самым логовом проклятого врага заплескалось наше знамя, когда пал Рейхстаг, и этих зверей заперли в клетки. Я не увидела, но видели те солдаты и офицеры, которых мы поднимали на ноги ежедневно и еженощно. Для этой девчонки, ничего в своей жизни не знавшей и не видевшей, это была лишь одна дата, окончание чего-то. Она не испытала ужаса бомбежки, страшного голода, изматывающей усталости. Она не оперировала при свечах и факелах, не держала скальпель силой воли в беснующемся вагоне. Взрыв вагона украл у меня Победу. Память Помфри украла у меня ее еще раз.

Ученицей в Мунго Поппи Помфри взяли, на удивление, без проблем: сыграла-таки свою роль характеристика от хогвартского колдомедика. Эта неблагодарная девчонка, несмотря на свою уникальную память, даже не удосужилась запомнить ее имя! Пара лет учебы серой мышкой — и новоявленный колдомедик приступил к своим обязанностям в отделении Травм от рукотворных предметов — взрыв котла, обратное срабатывание волшебной палочки, поломка метлы и прочее.

Безынициативная, незаметная, выполняющая инструкции «от сих до сих», ровно относящаяся к больным и коллегам, избегающая начальства, она числилась на неплохом счету, в основном, потому, что нареканий ее работа не вызывала. Поппи не стремилась учиться дальше — стать целителем и получить дополнительную головную боль в виде ответственности не входило в ее планы. В Советском Союзе таких называли приспособленцами. Тайное желание — найти теплое место, где бы ее никто не трогал, — осуществилось лишь в 1956 году, когда, побыв год замужем за магглорожденным, «потому что девушка обязательно должна выйти замуж», она осталась у разбитого корыта неудавшейся семейной жизни. И тут как раз ушел на покой директор Диппет и одновременно уволилась давшая ей путевку в жизнь колдомедик, которая порекомендовала ее кандидатуру уже знакомому мне Альбусу Дамблдору, новоявленному директору Хогвартса.

Покой ее уютного, столь старательного выстроенного мирка с тех пор почти ничего не тревожило: ну, игроки в квиддич, периодически поступающие с травмами, ну, ожоги и последствия взрывов котлов на зельеварении. Что еще? С результатами неверно наведенных чар или неудачной трансфигурации справлялись МакГонагалл и Флитвик, на гербологии бдила Спраут, на УЗМС — Кеттлберн. Ей оставались последствия колдовства в коридорах, мелких простуд и стычек между Гриффиндором и Слизерином, на которые она не обращала внимания. Да, были зелья, которые ей приходилось варить впрок в собственное свободное время, но с приходом на должность декана Слизерина Северуса Снейпа, самого молодого Мастера зельеварения, она с удовольствием переложила на него эту обязанность, которую наотрез отказывался выполнять Гораций Слагхорн.

Из основных событий память мадам Помфри сохранила несколько. Во-первых, обучение в Хогвартсе ребенка-оборотня Люпина, за которым ей приходилось присматривать в дни полнолуния и следить за его изоляцией в Визжащей хижине.

Во-вторых, война с Волдемортом. Тоже мне — война, которая прекращается в момент гибели главаря после столкновения с младенцем. Просто стычки между авроратом и преступниками, когда одна группировка фашиствующего толка терроризирует мирное население. Это время Поппи Помфри удачно, по ее мнению, пересидела в школе.

В-третьих, поездка со Сметвиком в Москву на фестиваль молодежи и студентов в августе 1985 года. Москва, как я поняла, ей не понравилась толпами народа, шумом, а я с восторгом старалась до мелочей разглядеть радостные лица людей, широкие и светлые улицы без следов бомбежки, небо без аэростатов заграждения или перекрестных лучей прожекторов ПВО. Жаль, что делегатов не возили на экскурсию в Ленинград…

С коллегами, как я поняла, отношения у Поппи Помфри сложились ровные, в дела образования и воспитания она не лезла, друзьями-приятелями не обзавелась. Жила себе тихо тридцать пять лет, разве что сама никого не убила и не покалечила, пока однажды ее не спихнуло с лестницы Дорогое мироздание. И тут — я. В сущности, нелюдимость Поппи дает мне большой плюс: никто ничего о ней не знал и не знает. Вот, например, все мои нововведения и причуды будут списаны на то, что мадам Помфри все эти годы самостоятельно готовилась к экзаменам на целителя, которые я сдала, сама толком не поняв, что сделала, а заодно изучала всевозможные маггловские способы диагностики и лечения, развивала знание иностранных языков, а не балду гоняла в теплом местечке.

Ну, что ж, почти как пел вслед за американцами Леонид Утесов:

«Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле.

Бак пробит, хвост горит и машина летит

На честном слове и на одном крыле…»

С биографией тела я вроде более-менее разобралась, осталось понять, что же такое этот магический мир и с чем его едят. Попробовать поиграть с памятью Поппи Помфри в вопросы и ответы? А вдруг получится.

— Магия в этом мире?

— Если посмотреть внимательно, магия — не сила, не новое измерение, она — реализованное желание. Обычный человек посылает запрос Дорогому Мирозданию или Богу и ждёт ответа. Маг от рождения имеет способность реализовать свою Волю. И тут у нас интересная особенность выплывает: вот ровно что ты попросил, ты и получишь. Ни на шаг влево, ни на шаг вправо. Чётко по инструкции.

— Частный случай — эльфы?

— Эльфы — это именно оно. Воплощенное желание Помощника.

— А Зло и Добро?

— Созидательный импульс всегда сильнее, но он разновекторный. Ну, вот как свет. Рассеивается. А разрушительный в абсолютных величинах — слабее, но он узконаправленный. Как лазер. Если созидательный импульс собирается в точку, то он сильнее разрушительного.

— Всеобщее благо, о котором так любит говорить Дамблдор?

— По тому же принципу: неопределённый объект — слабее реализация. Кстати, и Всеобщее Неблаго туда же. Нельзя ни облагодетельствовать человечество в целом, ни оскотинить. Само справится.

— Давай с генетикой разберёмся.

— Ну, давай. Мы имеем: а) мага, владеющего магией, б) сквиба, магией не владеющего, но ее видящего и могущего пользоваться ее результатами, в) маггла, не имеющего магических способностей, г) магических существ (троллей и великанов, сюда же можно частично отнести оборотней), которые магией владеют слабо, но так же слабо поддаются воздействию чар, проклятий и зелий. Магические способности у нас доминанта, так как от мага и маггла рождаются волшебники. Но раз есть сквибы, то ген этот имеет активатор. Нет активатора — магию ты чувствуешь, видишь её проявления, недоступные магглам, но управлять не можешь. При близкородственных связях активатор переходит в блокатор волевого импульса, и мы получаем сквибов, детей которых впоследствии называют грязнокровками. Кстати, во втором поколении брак мага и маггла обязательно выдаст сквибом одного из четырех детей по Менделю, за что чистокровные так не любят магглов.

— Что у нас с силой мага?

— А с силой получается так: сила мага зависит только от Воли. Чем узконаправленней импульс Воли, чем чётче сформулирован запрос, тем качественнее его реализация. Волдеморт был страшен тем, что на пути его Воли не было никаких сдерживающих факторов: моральных, нравственных, эмоциональных. Единственное его слабое место — страх смерти. На этом он и проиграл.

Еще следует учитывать, что сила магии в чистокровных семьях должна быть выше. Даже не блещущие умом чистокровки — потенциально сильные маги. У них проблема с формированием Воли. Как только есть Воля, так у них всё прекрасно получается. И контроль у чистокровных ужасный. Создать Адское пламя могут, а удержать — нет. С пытками у них всё тоже хорошо. Отрицательный Импульс формируется проще. Но не ты им владеешь, а он тобой. Впрочем, как и в жизни.

— Полукровки?

— А вот, кстати, магия и Рацио. Маги — плохие математики и часто отвратительные логики. А полукровки — нет. Тут или физиология, или физиология и воспитание. По сути, дети чистокровных магов, воспитанные в магическом мире, не имеют представления об ограничении физическими законами. Бутерброд падает всегда так, как захочешь. У них опыт не рациональный. И контролировать желания в детстве их специально не учат. От них же ждут магических выбросов. А те идут на сильных эмоциях. Так что маги — психи. Почему их в Хогвартсе-то учат? Тут встречаются равновеликие «хочу». По сути, Хогвартс — это интернат для лечения асоциальных подростков. В семье их воспитать нереально.

Полукровки же имеют другой опыт. Как и магглорождённые. Для них Магия — это всегда конфликт. И потому воля сильнее. У таких детей сначала преодоление конфликта с опытом, а потом желание. Зато уж если захотели, так захотели. У Волдеморта другой опыт: все врут, он точно знает, что бывает по-другому, когда он захочет. Потому и хотелки такие, ничем не ограниченные. Ни семьёй, ни историей. Он самый сильный и безнаказанный.

— А… — хотелось еще многое вытащить из памяти Поппи Помфри: и об общественном строе, и о министерстве, и о медицине, но дрема перешла в крепкий сон, в котором продолжал петь Утесов:

«Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла.

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла

На честном слове и на одном крыле».

Утром меня разбудил стук в дверь.

Комментарий к Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь

As on 29.07.20: В связи с абсорбирующим время реалом, выкладка временно прекращена.

========== И самому никогда не отказывать им в совете и помощи ==========

Утром дрожащую Минерву переправили в маггловскую больницу. Декан Гриффиндора нервничала так, что кушетка ходила ходуном, на что анестезиолог только улыбнулся, протягивая ей стаканчик:

— Выпейте и успокойтесь, все будет хорошо. Это рутинная операция, которая просто не может пойти не так.

Минерва послушно выпила и, возвращая стаканчик, слабо улыбнулась.

— Поппи, вы ведь не оставите меня? — еще дрожащим голосом спросила МакГонагалл.

— Ну что вы, Минерва, конечно же нет, — ответила ей я и погладила по голове так, как успокаивала девочек еще там…

Ах, война, война… Скольких ты искалечила, проклятая. Я уже столько здесь, в этом времени и в этом мире, который так похож и непохож на наш, а кажется, что я все еще там. Вот выброшу папиросу — и снова вагоны, пропитанные потом, гноем и болью, операционная с ее неверным светом и тяжелый труд с утра до ночи. Учеба девочек, пришедших добровольцами, по старым конспектам… Эх…

Минерве дали наркоз и увезли в операционную. Пора мыться и одеваться. Как все изменилось-то — теплая вода, специальная удобная одежда, перчатки одноразовые, инструментарий… Боже, я бы там душу дьяволу продала за такой инструментарий. Лезвия, крючочки, пинцетики… Чудо-то какое!

И началось… Я здесь лишняя, но мне разрешили стоять и смотреть. Бригада работает слаженно, нет ни криков, ни матерной ругани, свет прекрасный… Ох, Минерва, до чего же ты себя довела. А вот это интересно, шов какой красивый, я это хочу уметь! Операция закончилась очень быстро, пациентка дышит нормально, скоро проснется в реанимации, дам ей зелья — и все заживет, как на кошке. Непрошенная улыбка трогает мои губы под маской. Хорошо, что не видно, коллеги не поняли бы. Горячо поблагодарить бригаду, размыться и бегом в реанимацию, где спит сном ангела всегда суровая большая девочка. Вот это зелье накапать прямо сквозь повязку, не забыв наложить чары, а вот этим смачиваем вокруг. Вот, проснулась, моя девочка. Глазки бессмысленные, как и должно быть после наркоза, анестезиолог зашел, посмотрел, молча показал большой палец и ушел. А я ей вот это зелье спою и еще вот это. Они гадостные, но эффективные. Вкусным лекарство быть не должно, тут мальчишка Снейп прав, а то будут с удовольствием болеть, дети же.

Ну, Минерва пока поспит, а мне надо обратно.

— Отдохните, Минерва, все прошло хорошо, я попозже вас навещу, и тогда поговорим, хорошо?

— Спасибо, Поппи, большое спасибо!

— Вот только плакать не надо, все будет хорошо.

Погладила ее, девочка расслабилась и уснула. Вот и умница. Для меня все пациенты девочки и мальчики, даже старики. Как-то так за войну привыкла. И маленькие, и большие — они мои. Часто беспомощные, потерявшие все, даже смысл жизни, и им тоже нужна ласка. Все война проклятая.

Перенесясь в Хогвартс, поймала этого мальчишку, с татуировкой который. Он, конечно, сопротивлялся, но со мной не посопротивляешься. У меня и генерал делал то, что я скажу. Да… Ну давай, посмотрим, что у тебя тут… Хм… Ладно, иди пока.

Метка Северуса не давала мне покоя, интуиция прямо зудела — вырезать эту гадость. Гиппократ говорит, что магическая медицина бессильна, но там, где бессильна магическая медицина, должна быть эффективной военно-полевая. Мне так кажется, а интуиция меня еще ни разу не подводила. Ни когда бомбили эшелон, ни с тем пацаном, оказавшимся сыном самого Берии…

Хорошо, что выяснилось это значительно позже операции, руку ему спасли, да и сам он побит был сильно. Как его вынесло в сорок втором к нашему эшелону — одному Богу известно, да… Разведка — это не только бинокль и «язык», она и глубинной бывает, когда вокруг никого из своих. Рассказывал под эфиром, конечно. У нас тогда эфир был, недолго, но ему хватило. Хотя потом со всей бригады подписку и взяли, но есть что вспомнить. Так бы и не подумала, что у парня отец — страшный нарком, ну да сын за отца не в ответе.

Сижу я, задумалась, и тут пришла мне в голову мысль — бриллиантовый зеленый, которого я здесь и не видела. Отличный же дезинфектор и для инструментов, и для ран. Спросила Гиппократа — большие круглые глаза. Надо его нам… Так, как он там создается… Значит, каталитическая конденсация диэтиланилина с бензальдегидом; образующийся при этом 4,4’-бис-диэтиламинотрифенилметан окисляют на катализаторе. А что у нас из катализаторов под рукой? Оксид марганца или триоксид хрома мы тут вряд ли найдем, а вот диоксид свинца — вполне. Отлично. Полученное таким образом карбинольное основание дегидратируется нагреванием и при нейтрализации щавелевой кислотой образует искомое. А кто у нас это может произвести? Зельевар! А кто у нас зельевар? Снейп! Значит, надо уговорить Северуса.

Северус уговорился неожиданно быстро, на мой взгляд, ему самому интересно. А мне интересно вырезать эту чертову метку.

Гиппократу идея очень понравилась, решили сделать из этого действа урок, как в институте. В зале оперируют, на галерее жадно смотрящие студенты — так и тут. Собрали коллектив целителей, кто не дежурит, прочитала им пару-тройку лекций, начиная с нормальной анатомии и физиологии, заканчивая хирургией как таковой. Подчеркнула необходимость думать об анестезии и сокращении периода послеоперационного восстановления. Как у нас было: подлатали — на фронт, подлечился — воевать…

— Ну, здравствуйте, уважаемые коллеги. Прошу рассаживаться, начнем.

…В военно-полевых условиях обезболивание при травматических и термических повреждениях и во время хирургических операций имеет свои особенности. Применяются преимущественно простые, доступные и достаточно эффективные методы. Обезболивание в порядке профилактики и помощи при шоке и в целях подготовки к предстоящей эвакуации раненого некоторые авторы обоснованно называют «транспортным обезболиванием» по аналогии с «транспортной иммобилизацией. Такое обезболивание должно предшествовать наложению транспортных шин. Важно помнить, что заклинания транспортировки не обеспечивают нужной фиксации поврежденного органа или конечности, поэтому рекомендовано фиксировать физически — шиной и заклинанием «ферула». Это понятно? Хорошо, перейдем к хирургии и конкретному примеру. Конкретный пример скоро придет, зовется он профессором Снейпом. Вижу ваши улыбки и потирание псевдоподий. Запомните на всю жизнь, кем бы ни был пациент — он пациент, а вы — целитель. И Пожирателя, и маму с папой вы будете лечить одинаково, потому что вы — целители, а не мясники подзаборные. Запомнили?

Итак, перейдем к пациенту, когда он придет. Гангрена — это некроз тканей организма из-за отсутствия кровотока или бактериальной инфекции. Гангрена чаще всего затрагивает конечности, в том числе пальцы, стопы или полностью конечность, но также может развиться в мышцах и внутренних органах. Наблюдаемая картина на руке пациента может быть сочтена начальными стадиями сухой гангрены. Лечение гангрены включает в себя хирургическое иссечение некротизированных тканей, антибиотикотерапию и другие методы. Прогноз на выздоровление лучше, если гангрена выявляется на ранних стадиях и быстро начато лечение. Дифференциацию вполне можно провести опросом. Уважаемый профессор утвердительно ответил на вопросы: «ощущались ли в районе аномалии сильные боли, а в последующем ощущение онемения?», «становилась ли рука отечной, опухшей?» и «менялся ли цвет аномалии?». Все это вполне вписывается в клиническую картину сухой гангрены, которая и является худшим из возможных вариантов. Важно помнить, что когда диагнозов несколько и дифференциация невозможна, то мы предполагаем худший из возможных. Это понятно? Хорошо.

Перед проведением операции иссечения нам следует профессора усыпить. Во-первых, для блокирования боли, а во-вторых, для блокирования комментариев, хотя хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается. Почему мы решили усыпить профессора, понимают все, но даже в случае с более спокойными пациентами я предпочитаю полный наркоз, что в условиях войны неосуществимо, потому в боевых условиях мы склоняемся, когда есть такая возможность, к блокадам. Следует помнить, что производить новокаиновые блокады через мацерированную или инфицированную кожу не следует, так как можно занести микроорганизмы в глубжележащие ткани. В таких случаях иглу проводят сбоку, через здоровую кожу…

Блокада… совсем недавно она означала только блокирование проведения болевых импульсов, но в сорок первом приобрела совсем другое значение — страшный голод, холод, отрезанный город… По щеке покатилась слезинка, которую я быстро стерла плечом, надеясь, что никто не видел.

Что мы только что говорили об обезболивании в военно-полевых условиях? Правильно, молодцы. Итак, операционный стол, операционной поле и всякие разности. Подходим поближе.

Все было готово, я показала каждый инструмент, объяснила, для чего он предназначен, как на экзамене в первом меде, который ЛМИ. Как и было сказано, Северуса необходимо усыпить, чтобы его ядовитые комментарии не мешали ходу операции, а то знаю я таких, они под анестезией что только не говорят. Определяли начало действия наркоза — пока «за родину, за Сталина» — рано, а вот как пошел простой и незамысловатый мат — можно работать.

Жду пациента, пациента нет, я медленно зверею. Уже хотела попросить эльфа, как прибегает. Глаза большие, круглые, рот раззявлен, на лице — общее охренение. Оказывается, часть синтезируемой зеленки попала ему на руку. Казалось бы, чего так паниковать, она даже смывается, хоть и не сразу, но оказалось, что его метка среагировала с бриллиантовым зеленым, испустив вонючий дымок и исчезнув.

Дальнейшее обследование целителями Мунго показало, что да, пропала. Очень странно и очень необычно. А вот показательную операцию на сегодня это происшествие мне отменило, что радовать, конечно, не могло… Гиппократ понял мое состояние и утешил меня тем, что Северус — не последний. Это меня порадовало. Много материала для исследований — это хорошо. Кажется, я кого-то напугала. Ну хоть этот мальчишка избавился, и то хорошо. Правда, по-моему, Альбусу это не сильно понравилось, интересно, почему?

Дальнейшее показало, что меченные за эту возможность схватились всеми конечностями, включая неучтенные. Даже очередь выстроилась. Очень хорошо, просто очень. Буквально за месяц мы избавили всех желавших и не желавших, среди которых было множество сидельцев Азкабана, от этой метки. Сидельцы, конечно, возмущались и что только ни говорили, но кто их спрашивает? Посадили — сиди тихо, как говорил товарищ Берия, чтоб ему котел погорячее подобрали.

***

Так пролетело время почти до сентября. Домовики привыкли к тому, что питание каждого преподавателя, а в дальнейшем и студента, должно быть согласовано с целительницей, потому что пила у мадам Помфри страшная, а еще ведь клизма есть… Связываться со школьной целительницей никто не хотел, даже всесильный Дамблдор. Профессорам иногда казалось, что всесильный Дамблдор побаивается целительницу. Счастливая Минерва МакГонагалл, которой маггловские целители объяснили, что еще не поздно и она может иметь детей, вернулась и приступила к работе, только Дамблдора это почему-то не обрадовало.

Я прошлась по всем коридорам и лестницам, сильно, много и обильно поругалась и с директором, и с деканами, но теперь школьники жили по двое в комнате вне зависимости от факультета, и к каждой спальне был прикреплен свой домовик, который нес ответственность за детей — от чистоты в комнате до болезней. В случае любых недомоганий у детей домовик был обязан немедленно докладывать своему декану и мне. Попытавшемуся вмешаться Альбусу была обещана клизма со скипидаром, поэтому он быстро увял и сбежал. А я все чаще возвращалась мыслями к доченьке, когда меня никто не видел. Здесь-то у меня детей уже точно не будет…

В отпуск уйти я не успела, да и не хотелось особо, честно говоря, что мне там одной делать в пустой квартире? Гуляла по Лондону с Гиппократом, пыталась отвлечься и прекратить воевать. Получилось ли это у меня, нет ли — не знаю. Будущее покажет, наверное. Или не покажет.

Завтра уже первое сентября, прибудет поезд, полный детей, значит, нужен план медосмотра. Очень мне понравился половник, которым зелья наливают. Тяжелый, крепкий — хороший аргумент. С этим аргументом ознакомились все домовики хотя бы по разу. Альбус после знакомства с половником попытался было меня уволить, да не срослось у него — попечительский совет встал за меня горой и сильно заинтересовался, почему директору не нравится, когда о детях заботятся. Теперь у Альбуса много разнообразных проблем и на школу времени не хватает, что немного огорчает Минерву, смотрящую на него как-то странно. От взгляда декана Гриффиндора у Дамблдора немедленно появляются срочные дела.

Вот уже и вечер… Сижу на парапете Астрономической башни и курю папиросу за папиросой, глядя за горизонт. Эх, война, когда же ты отпустишь меня…

========== Внимательно и заботливо относиться к больному ==========

Вот и первое сентября. Вечером прибудут дети, потому эльфы в семисотый раз проверяют все. Конечно, не обошлось без сюрпризов. Приперся этот… венерический. Сбежать не смог и был доставлен ко мне на стол. Если бы Квирелл сотрудничал, то я бы и не узнала ничего, но этот… попытался сходу меня проклясть, за что и огреб от аврора. И мне так интересно стало, чего это он. Раздела его догола с помощью заклинания и узрела…

— Нет, ну ничего ж себе сифилис… Двуликий какой-то.

Аврор сразу же вызвал своих, и они уволокли недопрофессора куда-то в подвалы местного НКВД. Прямо таким, как был — то есть голым. Я была в шоке, потому хлебнула спирта — для успокоения. Кажется, я нарушила какие-то планы Альбуса, вон как зыркает… Ну да пусть с ним НКВД разбирается, у меня вечером дети будут. Которых еще осматривать. Спасибо, что Гиппократ решил пригнать сюда всех своих практикантов — хоть какая-то помощь.

***

Список детей со справками, которые они в Мунго прислали, список детей без справок, ага. Магглорожденные к осмотрам привычные, а для детей волшебников сделали исключение до пятого курса включительно — они прошли осмотр в Мунго или у домашних докторов. Вот шестой-седьмой курс осматривается вне зависимости от происхождения, потому что ИППП есть и у волшебников. Так, это мне на пару дней работы, но к урокам без осмотра не допущу, чего не хватало. Прививки… ладно, с этим разберемся. Режимы питания, если стол особый — с этим эльфы помогут, меню я утвердила. Альбусу это не понравилось, но кто его спрашивает?

Вот и вечер, я стою и наблюдаю, отмечая про себя факультеты и возможных проблемных детей. Вошли первокурсники, Минерва поймала мой взгляд и принялась сушить детей. Очень она меня зауважала после известных событий. Рядом стоит Гиппократ, ему тоже интересно, он слушает мои комментарии. Альбус отчего-то нервничает, интере-е-есно. Я еще раз осматриваю первокурсников и замираю.

На меня смотрят зеленые глаза, яркие, как трава по весне. Забыв, как дышать, я вижу перед собой, буквально в десяти шагах… Сколько я таких лиц перевидала за годы войны… Одетый, как беспризорник, мальчик смотрит на меня голодными глазами, а с его лица на меня глядит Блокада… Я думала, что такого больше никогда не увижу! Никогда-никогда! Кажется, я почти телепортировалась, оказавшись рядом с малышом, который выглядит гораздо младше своих сытых сверстников. Привычно взяв ребенка на руки, я оглянулась на Сметвика.

— Срочно в Мунго! Срочно!

Голос почти срывается, Гиппократ понимает, что это не шутки, обнимает нас с ребенком, и через мгновение мы стоим в холле Мунго. Теперь надо спешить, ребенок истощен, его срочно надо выпаивать, аккуратно откармливать… Кто допустил такое с ребенком? Кто посмел? Узнаю — сама придушу!

Практически не думаю, дезинфицирую воспаленный шрам ребенка нашей зеленкой, отчего мальчик вскрикивает, а из шрама идет черный дым и исчезает вместе со шрамом. Гиппократ, кажется, в шоке, а мне не до него. Быстро раздеваю вялого мальчика, который пригрелся у меня на руках и, похоже, сейчас уснет, чего допускать нельзя. Я шепчу ему всякие ласковости, отмечаю дрожь и медленно зверею. Ребенка били*. Часто били. Врач такое чувствует мгновенно, это не спрячешь и никак иначе не объяснишь. Мы медленно кладем мальчика на бок, и я слышу всхлип медиведьмы. Мальчик сжимается и дрожит.

— Гиппократ, надо заживляющим обработать и прикажи сюда прозрачного бульона.

— Хорошо, — кивает он и уходит.

Через минуту две медиведьмы покрывают спину малыша заживляющим зельем, от которого он сначала вздрагивает, а потом робко улыбается. Я глажу его по голове и рассказываю о том, что теперь все будет хорошо, кажется, он мне верит.

Потом бульон, который он медленно выпивает, несколько зелий, еще бульон — и засыпает. Я инструктирую медиведьму, заодно рассказывая о том, что я с ней сделаю, если она хоть на шаг отойдет от инструкции. Гиппократ улыбается.

— Ты знаешь, кто этот мальчик? — спрашиваю я его.

— Ну ты даешь, — отвечает он, — это же Мальчик-который-выжил.

— В то, что он выжил, я верю, но вот что с ним сделали… Кто его опекун?

— Дамблдор, конечно.

— Целитель Сметвик, вызови авроров, а? А то я сейчас этого фашиста…

— Поддерживаю… — произнесла одна из медиведьм.

***

Скандал разразился просто феерический. Официальным опекуном малыша является Дамблдор, гоблины подтвердили, Министерство подтвердило. Избиения, неоказание медицинской помощи, скудное питание. Мальчик при опросе утверждает, что его воспитывали маглы, а Дамблдора он никогда не видел. На деле штатный менталист Мунго отмечает затертые участки памяти. Ребенок сбегал от злых маглов, но «добрый» Дамблдор возвращал его обратно. Фашист есть фашист, не зря он с Гриндевальдом дружил.

Вопросы возникли и к другим волшебникам — Артуру Уизли, Аластору Грюму. Альбус Дамблдор был немедленно смещен с большинства постов и арестован. Причем при аресте Великий Светлый пытался сбежать посредством феникса, при этом серьезно пострадал феникс. Допрос открыл такое… такое… просто слов нет. Но мне, конечно, всего не рассказали. Мое дело, правда — не фашист в школе, а здоровье детей.

Мальчик кушал хорошо, поправлялся и тянулся ко мне. Ни о чем не просил, ничего не требовал, просто смотрел… Я думала, что война дала мне иммунитет от этих детских взглядов, но просто не могу спокойно смотреть. И забочусь, конечно… Что-то есть такое в его глазах, что-то близкое и родное. Мы с ним будто вместе вернулись оттуда.

— Тетя… А ты меня не бросишь?

Скажу честно — опеку брать на себя не хотела, но он выбрал меня, и я не могу его предать. Отказ для него будет предательством. Гиппократ подсуетился, и радостный министр вручил мне опеку над мальчиком. Радостный оттого, что все так быстро разрешилось. Почему же ребенка не хотят взять родственники? Странно…

Постоянно находиться с малышом я не могла — у меня еще школа с ее проблемами, осмотрами и другими радостями. Дети любят травмы, простуды, проклятья… Особенно маглорожденным тяжело — вырванные из привычного мира, они совершенно терялись в мире магии, не принимая сразу же традиции и стандарты нового мира. Поэтому, проверив, что Гарри хорошо устроен и о нем есть кому позаботиться следующие две недели, я удалилась, пообещав, что появлюсь к концу дня. Война отняла у меня доченьку, может быть, малыш станет сыночком?

***

Осмотры мальчиков — бедные семьи, богатые семьи, маглорожденные. В большинстве своем маглорожденные принесли справки от обычных врачей, что сильно помогло мне. Кудрявая Грейнджер с первого курса совершенно не понимает необходимость изучения традиций и законов нового для нее мира, зато очень радуется возможности что-то выучить. Тем не менее осмотр выявил с десяток полученных мелких проклятий, когда только успела? Из маглорожденных это единственная девочка, не понимающая очевидного. Переговорила с Гиппократом… Говорит, выход есть: сделать ее личной ученицей, тогда ее защитит статус и специальный артефакт. Только поймет ли девочка, что это означает? Выдала книгу, пусть изучает.

Шестой-седьмой курс, девочки… даже в сложных условиях полевых госпиталей мы не забывали о личной гигиене. Эти же полагаются на заклинания, а не на мыло и воду. Прочитала лекцию о подмывании и личной гигиене девочек. Смущаются, краснеют… Половина не девственницы, а краснеют от объяснения о том, что сначала обмывают наружные половые органы, потом кожу бедер и в последнюю очередь — область заднего прохода. А для некоторых требование смены белья ежедневно оказалось настоящим откровением. Пришлось прочитать длинную лекцию о контрацепции для всех сразу. Некоторые девочки из бедных семей не имеют возможности менять белье, выписала их на пергамент и решила поставить вопрос ребром для попечительского совета.

Мальчики… Тихий ужас, даже лобковые вши встречаются. В мирное время у вполне благополучных детей! Порадовалась своей предусмотрительности — трое с «птичьей болезнью».** Что в этой школе творится? Рыжие принесли какой-то невнятный пергамент с грамматическими ошибками, что их не спасло.

— Ваши родители против осмотра? Прекрасно, можете отправляться домой, я вас к занятиям не допущу.

Минерва, узнав о результатах осмотров, горячо поддержала мое решение, поэтому дети, все четверо, были отправлены в Нору. Попытка Молли Уизли поднять на меня голос закончилась «силенцио» и объяснением, что без моего разрешения ни один из ее сыновей к учебе не приступит, а если не сдадут годовые экзамены, то будут отчислены. А я известила аврорат на предмет крайне подозрительного поведения Уизли.

Мне что, каждому курсу читать лекцию о необходимости мыть «хобот»? Первые дни принесли первых детей с нервным срывом, слезами и истериками. Особенно юная Грейнджер страдала… Но решилась и принесла клятву ученицы. Теперь сидит — учит. И законы тоже.

— Северус, твою же покойницу! Ты ополоумел — оскорблять детей? Да я тебя за это!

Надо что-то с физической формой делать — я его не догнала. Быстро бегает, заметен опыт, может, гонять его почаще? И дети болеют явно не за него…

***

— Тетя Помфри, а можно мне…

Малыш совсем не умеет просить и боится спрашивать. Люди — звери, я всегда это знала. Но фашист в кресле директора… Попечительский совет поставил старшего Гринграсса во главе школы. Дети получают правильное питание, витамины, еду сообразно возрасту. Домовики тщательно следят за школьниками, напоминая о необходимости помыться. Сначала — лично, потом — жалящим, а если школьник совсем игнорирует необходимость личной гигиены, то об этом могут узнать прямо в Большом зале. Помогает, очень даже помогает.

Мы гуляем с Гарри в парке Мунго, с нами и Гермиона, на правах личной ученицы: аккуратно заплетена, внимательна, молчалива. Не скажу, что это было необходимо мне, но очень нужно ей. Родители девочки очень сильно травмировали ее — принимая успехи как должное и очень жестко выговаривая или даже наказывая за неудачи. А малышке всего-то нужна была похвала да доброе слово… Она понимала, что родители ее любят, но очень редко слышала это, потому старалась доказать что-то… Да, я не самая мягкая женщина, все-таки война ожесточает, и накричать могу, но никогда не ударю. Да и хвалю ее часто. Девочка вся расцветает от похвалы. Хорошая девочка, вырастет правильным доктором.

Комментарий к Внимательно и заботливо относиться к больному

* В каноне Вернон говорит о “выбивании этого” из мальчика. Двойного толкования такое выражение не допускает, согласно консультации со специалистами.

** Старая советская еще шутка: Ты что, заболел? Да, какая-то птичья болезнь — то ли два пера,то ли три пера подхватил.

========== Честно исполнять свой врачебный долг ==========

Кажется, малыш симпатизирует Гермионе, распределился на тот же факультет, чтобы, как он сказал, «защищать ее от всяких». Самоотверженный мальчик, чистый и светлый, как только сумел сохраниться таким при таком «воспитании», прости Господи. Снейп от меня бегает пока, на диету его, что ли, посадить? Тем более, цвет лица у него не очень здоровый. Но нервных срывов стало значительно меньше, это радует.

С урока полетов привели пухлого затюканного Лонгботтома с переломом. Расспросила, озверела, пошла к директору. Регулярные осмотры детей приносят плоды — начали регулярно мыться, не все, правда, но начали. По крайней мере девочки вспомнили о личной гигиене, значит, часть проблем решена. Скучновато в школе на самом деле, если бы не ученица, совсем скучно было бы.

Да, ученица… Выучила анатомический атлас наизусть, надо будет ее отвести в Мунго, пусть на препаратах потренируется. Гордая, но послушная. Сделала себе повязку с красным крестом и носит ее на форме на уроках. Аптечку сама себе собирала, по моим советам, конечно, но сама. Старательная девочка, просто солнышко. Кажется, я начинаю оттаивать, неужели война отпускает?

Надо все-таки заняться своей формой. Пухлость в моем возрасте — это патология. Вот с завтрашнего дня начну бегать, ходить-то я уже начала. Сифилитика так и не вернули, что, в общем-то, и неплохо. Пока искали замену, согласилась прочитать пару лекций по первой помощи. Сначала не слушали, а потом, когда колдографии показала — тишина в классе мертвая стоит весь урок. И к Гермионе начали относиться с уважением. Девочка уже носик свой не задирает, поняла, как важно дружить. Вот с ее родителями я бы поговорила, как так можно с ребенком-то?

Рыжие явились со справками. Проверила — вроде бы все в порядке, надо за ними понаблюдать, а то слышала я слухи. Мда… Помона забегала, на чай приглашала, надо будет сходить. Минерва свой факультет шокировала улыбкой, они такого от нее никогда не видели. Хорошо, что происшествий нет, хотя скоро холода ударят, а замок не отапливается.

— Тетя Поппи, а мы пойдем еще гулять? — зеленые наивные глазки просто в душу смотрят.

— Пойдем, Гарри, обязательно.

— А можно… — Как же он смущается-то. — Можно, и Гермиона пойдет?

— А она этого хочет? — И девочка смущена, но всеми лапками «за».

Интересно, что я такого пропустила-то? Надо будет наших сплетниц послушать, а то я в своем крыле совершенно оторвана от жизни.

***

Поймала Северуса, объяснила, что я с ним сделаю, если будет еще хоть один срыв у детей. Показала клизму — впечатлился. Какой-то он странный, как будто скрывает в себе что-то… Видела я такое уже, только солдаты старались веселиться, потеряв родных, не показывать свою боль. На то и война, чтобы терять, что уж тут поделать. Надо будет поговорить с ним.

Внезапно появилось множество отравленных зельями первогодков. Это неспроста, значит, нужно выяснить, откуда они взяли эти самые зелья. Плюнула, пошла к директору, я им что здесь, СМЕРШ? Он директор, пусть сам и выясняет, а то если я выяснять начну, то мало никому не покажется, в конце концов, хирургические методы дознания весьма специфичны.

Пришел Сметвик. Что-то он часто стал приходить, это неспроста, наверное. Впрочем, еще успею подумать об этом. Пожаловалась ему на отравления, он предложил аврору все выяснить. Дура я, не подумала. Объяснила аврору политику партии и чем грозит первогодкам подобный опыт. Впечатлился, вызвал своих. Опять забегали, Минерва обиженная ходит, попозже узнаю, в чем дело.

Осень — омерзительное время, несмотря ни на что, куча простывших детей. Надо будет еще раз проверить условия проживания… А чего откладывать? Прямо сейчас и схожу!

— Барбара, хочешь со мной?

— А зачем, мадам?

— Будем проверять условия проживания и… Так, а что это здесь?

Шум из кладовой, в которой живых людей по определению быть не может. Резко дергаю дверь на себя…

— И удобно вам в такой позе?

— Ам… Эм… мадам… мы… — мальчик пытается найти слова, а девочка согнута в такую фигуру, что я не знаю, как она там дышит.

— О контрацепции не забывайте, — и захлопнула дверь.

— Вы так это и оставите? — бордовая Барбара с непониманием смотрит на меня.

— Ты о том, что девочке в такой позе неудобно?

— Ну… Нельзя же… Как же? — бедный ребенок, не видела такого еще, наверное.

— О контрацепции я напомнила, а остальное — это их личное дело, пойдем, у нас другая задача.

Пошли дальше, встретили Филча, он радостно улыбнулся, расспросила его. О пациентах надо заботиться, а тут все — мои пациенты.

— Аргус, парочку в чулане не пугайте, мне тут защемлений не хватает.

— А это как? — большие круглые глаза медиведьмы.

Объяснила с подробностями, предложила сходить — напугать и посмотреть в натуре. Кажется, я их обоих смутила.

***

— Эльф Хогвартса!

— Тилли тут, госпожацелитель!

— Тилли, это что тут за свинарник?

— Это Уизли, мадам.

— Мне наплевать, как зовут свиней, я спрашиваю, что это за свинарник? Убрать! Помыть! И мыть ежедневно!

— Да, мадам, — пискнул эльф, исчезая.

Вот как можно так загадить спальню за пару дней? Да и вонь такая, как в гнойном, полном гангрен. Это спальня мальчиков? Они вообще моются? Почему чьи-то трусы свисают с потолка? Чем их там вообще зацепили? Ох… надо спальню девочек осмотреть.

Тоже не образец чистоты, но выглядит получше, одна кровать и место вокруг нее вообще идеально.

— Чья это кровать?

— Гермионы Грейнджер.

— А, ну понятно…

Начиная со спален первого курса — ужас и антисанитария, как можно ТАК загадить помещение, где живешь? Помню, у нас часто даже в палатке вповалку спали, но такого не было. Не было! А тут — четверо умудряются загадить помещение размером с малую операционную до свисающих с потолка трусов! Все, я злая! Будем собирать факультет и подвергать осмотру каждого. Через час у них обед, вот тогда и будем портить аппетит. Это же ужас какой-то!

— Барбара, пойдем со мной, остальные факультеты завтра.

— А куда мы сейчас, мадам? — Любопытная какая.

— С коллегами надо договориться о завтрашней прогулке с ученицей. Как раз часа хватит.

— А почему часа?

— А через час будем храбрых позорить, раз мозгов нет.

— Мадам, это же Гриффиндор, откуда у них мозги?

***

— Гиппократ, мне бы к тебе завтра ученицу мою на препараты сводить.

— Тебе ее не жалко?

— Что значит «жалко»? Жалко у пчелки, а ей пора переходить на натуру, раз учебник и атлас вызубрила.

— Суровая ты дама, суровая.

— Жизнь, она такая — сложная.

Достаточно быстро договорившись с коллегой, вернулась в свое крыло, посмотреть на сюрпризы. Ну как без сюрпризов в закрытой школе-пансионате? Любопытная девчушка с четвертого курса умников. Как можно учиться на факультете Райвенкло без мозгов, кто мне скажет? Пыталась освоить анимагию. Одна, без наставника. Ну что-то она освоила… Роскошный хвост, ушки, задние лапки кошачьи. Сидит — плачет, боится выходить. Я ее понимаю, они же в юбках все… Откуда хвост растет, все помнят? А теперь представьте это дело в юбке. Однако воспитательный эффект нужен.

— Ну что, хвост придется резать, — сказала я и достала секционный нож, выглядящий зловещим. — Раздевайся и ложись на живот.

— Н-н-не надо, — большие круглые глаза, хвост убрала прямо как Минерва, когда пугается.

Ладно, она достаточно напугана, хватит ей, побледнела как… Правильно я ее напугала, вряд ли я это обнаружила бы при обычном осмотре. Девочку зельем усыпила, взяла на руки.

— Барбара, я скоро буду! — крикнула в основной зал, прыгнула к камину. — Мунго!

— Поппи? — удивился Гиппократ, но увидел девочку-кошку у меня на руках и нахмурился. — Что случилось?

— Я ее немножко напугала, видишь, бледная?

— Вижу, и что?

— А вот это видишь?

— Хм… А что это? Румянец какой-то синеватый…

— А это митральный клапан, чтобы ты знал. Не напугала бы — узнать это чарами невозможно. Так что… Она своей анимагией себе гораздо большую гадость сделала. Надо разбираться, в чем дело и что можно для ребенка сделать… Вот как она умудряется без мозгов жить?

========== Посвятить свои знания и умения ==========

Девочку уложили, родителей вызвали, дальше Гиппократ может и сам. Семья у них небедная, аристократы, так что денег хватит. Не шутки — сердце. Мозгов бы этим детям — цены б не было. Пора и возвращаться. Камин — и кавалерийским шагом в Большой зал.

— Барбара, за мной!

— Да, мадам.

Едва поспевает девочка, а я злюсь. Сильно злюсь на антисанитарию. Вот и Большой зал. Увидев меня, школьники затихают, даже свинья за столом Гриффиндора ведет себя потише. Видимо, это и есть представитель знаменитых Уизли.

— Минуточку внимания! — Все обратились в слух. — Я хочу поговорить об антисанитарии и свинстве. Господа Уизли, встаньте, пожалуйста, покажитесь всем.

Ого, так их больше одного! Да еще один и староста! Что ж же он…

— Вот вы староста, так? Что же вы не научили ваших братьев правилам общежития? Почему у вас в комнатах срач такой, что войти невозможно? Гельминтов разводите? Вы же живете в одной комнате с другими людьми, прекратите быть свиньями! Для тех, кто не знает, кто такие гельминты, объясню — это черви-паразиты, обитающие в организме человека, других животных или растений. Чтобы ими не заразиться, необходимо мыть руки и соблюдать гигиену. А сейчас вы и все, кто с вами живет и рядом ест, встали и пошли в Больничное крыло, будем червей искать.

Хороший результат: две девочки в обмороке, остальные бледны до синевы. Дошло, значит. Сейчас проверю этих на яйца глистов старым способом, чтобы запомнили надолго всю унизительность процедуры. Надеюсь, круговая порука заставит их вести себя по-людски.

— Теперь девушки. Разбрасывая свое нижнее белье по комнате, вы создаете угрозу своим половым органам, а от этого бывают трудноизлечимые заболевания. Поэтому через два часа жду вас в Больничном крыле на обследование. Как я могла заметить, некоторые девушки способствуют дружбе факультетов, потому мне не хотелось бы, чтобы инфекция приобрела характер эпидемии. Завтра я проверю остальные факультеты.

Обморочных девушек прибавилось. Надеюсь, эта порка пойдет им на пользу. Все девушки красные, кроме моей ученицы, которая с какой-то доброй улыбкой посматривает на других девочек. Это она еще не знает, что ее ждет.

— Ученица, за мной. — Вскочила и без вопросов подбежала. — А вы чего встали? Быстро в Больничное крыло!

Минни красная, как помидорка. Видимо, она им еще расскажет свое видение ситуации, а я пока двинулась в сопровождении Барбары и Гермионы. Нам предстоит малоаппетитное занятие.

— Гермиона, завтра у нас суббота, потому мы с тобой двинемся в Мунго, будем знания проверять. Все поняла?

— Да, мадам, — покраснела отличница.

Так мы дошли до Больничного крыла. Хорошо, что никому ничего напоминать не нужно. Девочки помылись, переоделись, надели перчатки и готовы. Барбара спокойна, как сталагмит, Гермиона покраснела, ну да, девочка начитанная, что сейчас будет, представляет. Сначала небольшая лекция для всех.

— Начнем мы с анализов на энтеробиоз. Для этого необходим отпечаток-соскоб с перианальной области. После чего проверим на ленточных и другие вариации червей. Не надо бледнеть, свинячить вы все умеете, а с последствиями бороться док… целитель должен?

— Итак, яйца остриц попадают в подвздошную и слепую кишку, где происходит их созревание и спаривание взрослых особей. Взрослые острицы свободно перемещаются в просвете кишки. Оплодотворенная самка мигрирует в прямую кишку, после чего откладывает до 10-15000 яиц на поверхности кожи перианальной области (их часто называют «соскоб на энтеробиоз»). Активность самок максимальна в ночное время суток. Присутствие яиц и гельминтов в некоторых случаях сопровождается ночным зудом, беспокойством, нарушением сна, энурезом. Однако чаще энтеробиоз протекает бессимптомно. С перианальной области яйца гельминтов распространяются на кожу рук, одежду, игрушки, предметы быта, где могут сохраняться при благоприятных для них условиях до трех недель, что обуславливает высокую заразность заболевания. Попадание яиц с кожи рук в полость рта может приводить к реинфекции. Так как яйца остриц не выделяются с калом, микроскопическое или любое другое исследование кала не применяется. Лабораторная диагностика энтеробиоза у детей и взрослых осуществляется с помощью микроскопии мазков-отпечатков с кожи перианальной области. Яйца гельминта имеют характерную овоидную форму, сглажены с одной стороны, их размер составляет 25-55 мкм. Всем все понятно? Итак, сильный пол, ваша задача — спустить штаны с бельем и нагнуться, раздвинув руками ягодицы. Барбара и Гермиона, берете соскоб вот этой штукой, потом в пробирку и надписываете. Все понятно?

Девочки кивнули, Гермиона аж бордовая. Понимаю, шоковое обучение, но оно эффективно. Всю войну мы так… Брали девчонок и бросали в работу. Не было у нас времени для смущения, когда раненые сплошным потоком. Эх, война… Сколько таких у меня было… И истерики были, и слезы, но вставали и шли работать, потому что больше некому, потому что кто-то должен. Мы — врачи, это наша обязанность, наш долг. И вот это лазанье в анус — тоже, потому что гельминты — штука страшная, на самом деле.

Ну, пошли… Бордовые мальчишки, бордовая Гермиона, но работает нормально, приноровилась быстро, а я проверяю заклинаниями каждого, потому что соскоб нужен им для памяти и Гермионе для становления доктором, а мне он не нужен. Хотя, конечно, хочется им березовой каши выдать, жаль, нельзя. Работаем спокойно, у нас еще девочки, которые этот визит тоже надолго запомнят.

Так, с мальчиками закончили. Гермиона выкинула перчатки, помыла руки, уселась и расплакалась. Насмотрелась на висюльки. Такое бывает, не ожидала она такого, стеснительность девичья мешает ей. Подошла, присела, легко посадила к себе на колени и начала успокаивать.

— Ну что ты, солнышко. Работа целителя, она и такая… Иногда мы по локоть в гное копаемся, чтобы жизнь спасти. Это важное занятие, нужное, понимаешь?

Кивнула, успокаивается. Хорошая она у меня, правильная. Вот и Гарри прибежал, спросить чего хотел? Ладно, пообнимает девочку, скажет. Все-таки он ей симпатизирует, надо же, «почувствовал», говорит, что ей плохо. Нет в этом ничего плохого. Улыбаюсь, конечно. Дети…

Вот и девочки пришли. Попросила малыша подождать, пока мы с девочками закончим. На меня смотрят с ужасом, правильно смотрят. Шоковая терапия — она такая, повторять никому не захочется. Кресло для них есть, объясняю, что все с себя нужно снять снизу и устроиться на кресле. Девственность не пострадает, а соскобы нужны. Вот тут все серьезно, потому что не дай Асклепий какую-то патологию упустить. И работаем серьезно все втроем. Первой проблему замечает, как ни странно, Гермиона — заметила гнойные выделения. Продиагностировали, да, это таки она.

— С кем вы, милочка, гонококк намотать изволили? — тактично интересуюсь у девочки.

То, что она точно не девочка — это несущественные детали. Пятнадцать лет всего — и гонорея, ну вот как так? Хотя я и не такое видела, а вот Гермиона сейчас в обморок от шока упадет, кажется.

***

— Готова?

— Готова, — твердый ответ моей отличницы.

Малыш увязался с нами, интересно ему. Гермиона волнуется, девочка думает, у нее экзамен будет. Будет, конечно, но не такой, какой она ожидает. Гиппократ предложил очень интересный вариант, если получится, то стимул у девочки будет огромный. Надеваю свою мантию целителя, мы сегодня не просто так, мы с официальным визитом. Девочка крутит на пальце колечко ученицы, нервничает, малышка.

Шагаем в камин, и вот она — больница Св. Мунго. Нас уже встречают: сам Гиппократ в официальной одежде и две сестрички, которые приветливо улыбаются. Теперь нам в подвал, там морг, препараты. Ну, девочка, не подведи. Гарри держит ее за руку, поддерживает. Серьезный какой, молодец.

Наконец мы пришли. Анатомичка vulgaris, лежат препараты, лежит тело. Ах вот что целитель Сметвик задумал — конструктор собрать, так сказать, «собери сам». Интересная мысль, комиссия еще стоит, смотрит. Улыбки в глазах, сами-то серьезные, но улыбки — это да, малышка же совсем. Забавно им.

— Итак, будущая коллега, пожалуйста, распределите препараты по их местам в теле и назовите каждый, — звучит задание.

Что это со мной? Кажется, я за нее волнуюсь. Необычно, необычно. Девочка подходит к препаратам, зеленеет, краснеет, но надевает перчатки и начинается…

— Lien располагается… Возможные патологии… Орган выглядит здоровым… Ren… Duodenum… Pancreasis… Возможно нарушение…

— А назовете возможную причину смерти?

Гиппократ тот еще жук, конечно. Девочка осматривает еще раз препараты, потом что-то вспоминает, осматривает все тело и хмыкает.

— Судя по тому, что я вижу — ему голову проломили.

Сосредоточенный, ни разу не ошибившийся ребенок. Умничка моя. Смотрит на меня и начинает улыбаться, ярко, солнечно, как умеют только дети. Все она поняла. А теперь — самое главное. Еще одно колечко с посохом Асклепия на ней и вязью рун. Помощница медиведьмы — это статус, первая ступенька на ее пути к мантии целителя. Покрасневшую девочку искренне поздравляют, я обнимаю ее.

— Умница ты моя, просто молодчинка, горжусь тобой.

А в ответ — слезы на глазах.

Что нужно этой малышке — признание, понимание, что она нужна. Нам всем это нужно, но ей особенно. Сейчас малыша Гарри заберем и пойдем праздновать. Это день ее первого триумфа, он должен запомниться навсегда.

========== Действовать исключительно в интересах пациента ==========

Снейп матерится, но варит глистогонное на всех, да с запасом, одна я с таким объемом не справляюсь. Гиппократ некультурно ржет. А что он хотел — закрытая школа мало отличается от казармы, так тут еще и гормоны… Бромом их всех поить, что ли? Решила сегодня и Гермиону с Истории Магии снять, предмет все равно бесполезный, а ученице практика нужна, даже такая.

— Барбара, Гермиона, за мной!

Обожающий взгляд моей ученицы вызывает улыбку. Кажется, я оттаиваю, согреваюсь тут… Война уходит в прошлое, оставляя грусть… Впрочем, грустить некогда, нужно остальные общежития проверить. Начнем сегодня с синеньких, которые умники. Башня, гостиная чистенькая, я занимаюсь спальнями мальчиков, Барбара и Гермиона — девочек. Что сказать, чистенько, чистенько. Запах носков, стоящих в углу, отсутствует, вроде бы ничего не сдохло, то есть в комнату вполне можно войти без противогаза. Обычный мальчишеский бардак, но не Уизли, не Уизли… Кажется, у меня появился эталон свинства. Смешно… Так, что там у девочек?

— Фу-у-у-у, — это Гермиона.

— Что, солнышко?

— Грязновато и эти… — покраснела, гляди ты, — прокладки тоже валяются. Как так можно-то? Они в постели, что ли, кушают?

— Так бывает у тех, кому лень от книги оторваться, чтобы в туалет сходить или поесть, вот и не всегда успевают. Странно, что девушки.

— Флитвик, наверное, проверил мальчишек и заставил убрать, — Барбара подала голос. — А к девочкам постеснялся.

— Значит, ставим крестик.

Девочки мои злорадно улыбаются. Нельзя не следить за собой, особенно в условиях общежития. Ой, боюсь, ждет меня сюрприз у барсуков… Ой, мне страшно… Фамилии грязнуль записали, вздохнули и пошли в подземелье. Я морально готовлюсь.

Бочки, я к мальчикам, девочки — понятно… А знаете, не стерильно, но чистенько, очень чистенько, я бы сказала. Комната за комнатой, ни плесени, ни грязи, очень хорошо все. Пошли к девочкам — тоже очень удивлены. Чисто, аккуратно, ничего не валяется, никакого свинства. Достойно уважения, достойно.

— Кто у нас остался?

— Слизерин, — Гермиона скривилась, понимаю. — Так себе факультет в плане общения, сейчас проверим в отношении гигиены.

И мы пошли в другое крыло. Мимо пробегают школьники, в нишах обнимаются, Гермиона их временами поддевает фразами типа: «потом руки помыть не забудьте». Хороший доктор будет, правильный, чувство юмора подходящее.

Вот и факультет змеек. Тут мы, скорее всего, долго не задержимся… Стоп, а это что такое? Мы точно не на Гриффиндор завернули?

— Эльф! Это как называется?

Стоит, глазками на меня лупает.

— Комната чья?

— Малфой, Крэбб, Гойл, Нотт.

Не Уизли, конечно, но насвинячено процентов на семьдесят от Уизли. От дворян такого не ожидаешь совершенно. Ну что ж, будет и у них процедура, чтоб жизнь малиной не казалась… Или все-таки проклизмить? Как злорадно заулыбалась ученица, когда услышала про Малфоя. Видать, успел обидеть мою девочку, это он не подумавши сделал. Что там у девочек? Гермиона белая, тошнит девочку, что же там такое-то?

— Барбара, что там?

— Ничего хорошего, мадам, куда там Уизлям… Или у девочки серьезные нарушения, или Уизли до нее еще далеко.

— Обследуем. Гермиона, бери пергамент. Будем вызывать родителей аристократических грязнуль. Пусть поприсутствуют.

— Да, наставница! — Сколько счастья в глазах, сильно, видать достали.

Ничего, они у меня отучатся без команды рот раскрывать. Ар-р-р-ристократы, тьфу. Да попробовали бы мы такое развести, месяц бы трапезничали стоя, а эти… Смотреть противно!

Экзекуцию решили разделить. О девочках факультета умников я подумаю — позорить ли их перед всеми или хватит простого разговора, а вот родители аристократов, получив от меня сначала письма, а потом двухчасовую лекцию о необходимости соблюдения гигиены, впечатлились. Потому я им объяснила, что необходимо взять мазок на червей, даже продемонстрировала оные в учебнике и в виде иллюзий. Потом напоила успокаивающими отварами и предложила делать прямо при них. Горячо согласились. Представила им Барбару и ученицу по всей форме. С большим уважением смотрят, значит, адекватные люди, с мозгами. Что ж за детьми не смотрят-то?

Отвела грязнуль в Больничное крыло. Гермиона переоделась, перчатки, маска, руки подняла, готова.

— А почему ваша ученица подняла руки?

— Показывает, что руки чистые и готова работать, чтобы не занести стороннюю инфекцию.

Лорды и леди не подозревают, что за зрелище их ждет. Входит Нотт, видит родителей и леди, вцепился в штаны руками, побледнел… Его отец рыкнул, и все сладилось. Гермиона работает быстро и спокойно, привыкла, значит. За Ноттом последовали Крэбб и Гойл почти без эмоций, как машины… Ужас просто, но это не мое дело. И вот две вишенки коллекции — Малфой и Паркинсон.

— Я папе напишу! Вы не имеете права! — Детская истерика вызывает смешки.

— Я разочарован, сын. — Мир маленького грязнули только что рухнул, он смотрит в глаза отцу и понимает, что не вышло, потому делает, что сказано, весь дрожа.

— Сиятельный наследник мыться пробовал? — морщится Гермиона, это ее первые слова, Люциус Малфой краснеет. — Наставница, можно вас?

Подхожу, смотрю…

— Где ж вы, батенька, взяли класс червей, имеющих лентовидную форму и состоящих из различного количества анатомически изолированных члеников — проглоттид? Размеры червей варьируют, кстати, от нескольких миллиметров до 10-15 метров и более. В Мунго. Не в школе с такими радостями разбираться и обследовать более тщательно весь Слизерин.

Что-то отец грязнули побледнел, не упал бы. А другие-то как на него смотрят… Подхватился и утащил отпрыска в камин. Даже в чем-то жалко. Что у нас осталось-то…

— Гермиона, дезинфекция, и смени перчатки, сейчас у нас будет чемпион Хогвартса.

— Что вы имеете в виду? — родители Паркинсон заинтересовались.

— По грязи чемпион, — спокойно пояснила я, не глядя на разозленного лорда, видела я таких лордов…

Девочка вошла, разделась, что-то меня зацепило. Остановила ее и начала диагностировать. Что-то мне все-таки не нравится. Стоит, вся сжалась, на глазах слезы, в глазах отчаяние, неприятный запах присутствует…

— Гермиона, солнышко, целителя Сметвика сюда мне быстро.

— Тут я. — Оперативный ты мой.

— Посмотри-ка, по-моему, чем-то специфическим прокляли, нет?

— Ох… Давно такого не видел. Отдаешь ее мне?

— Отдаю, конечно. Она пыталась справиться сама, никому ничего не сказала, глупышка.

***

Хэллоуин. Тяжелый день для моего малыша, день потери, день памяти. Мы с ним сегодня отправимся на могилу его родителей и помянем, конечно, по нашему обычаю. Глазки с утра на мокром месте. Надо будет с ним поговорить.

— Наставница, а можно я с вами? Гарри будет плохо и грустно. Можно? — ученица моя с большим добрым сердцем.

Держит малыша за руку и будто согревает, вот уже и робкая улыбка появилась. Хорошая девочка, хорошая, дай Бог, чтобы не зачерствела.

— Хорошо, дети. Готовы? — Кивнули, мои хорошие.

Незаметно, но все больше привязываюсь к ним. Вот они, серьезные какие, за руки взялись, готовы. Значит, пора нам. Камин, питейное заведение. Вышли, очистились и медленно двинулись на кладбище. В руках цветы, в глазах печаль. Павшие родители… В жизни малыша тоже была война, она была давно, но отняла у него самое дорогое, как и у меня когда-то. Непрошенная слеза ползет по щеке, быстро смахиваю ее, чтобы не заметили. Вот и кладбище, гранитные плиты… Малыш падает на колени перед могилами родителей, Гермиона опускается рядом с ним, обнимая и поддерживая. Так и стоят вдвоем перед могилами, оба в слезах. Что шепчет Гермиона?

— Я никогда не узнаю, какими вы были, но хочу сказать спасибо за то, что есть Гарри.

Господи, маленькая моя… Она благодарит их за малыша, за то, что они дали ему жизнь. Даже не знаю, откуда у двенадцатилетней девочки такое понимание, а слова… Слова идут от сердца, из самых глубин души. Симпатия у детей явно обоюдная. Положили цветы, поднялись, посмотрели друг на друга и кинулись ко мне. Я присела, чтобы обнять плачущих детей. «За что? Почему так?» Нет ответа на эти вопросы, на то и смерть. Она забирает всегда самое дорогое, самое важное, как забрала доченьку.

Дети начали успокаиваться, мы поднялись и пошли прочь…

========== Высочайшее уважение к жизни ==========

Комментарий к Высочайшее уважение к жизни

В связи с респираторной инфекцией у автора, ожидать быстрого продолжения не следует.

В воздухе ощущается атмосфера праздника — скоро Рождество. На память приходят праздники до… до семнадцатого года. Елочка, мишура, волшебство. Дети разъезжаются по домам, пообещала ученице навестить ее на каникулах — аж засияла вся. Малыш погрустнел отчего-то.

— Что случилось, Гарри?

— Мы в замке остаемся, да?

— С чего это? — удивилась я. — Рождество — семейный праздник, а ты — моя семья.

Какие чистые, яркие эмоции, просто брызжут во все стороны: недоверие, страх обмана и искреннее счастье. Рассмеялась, прижала к себе. Пора идти в Большой зал, последний завтрак и домой. Дети радостные, все в ожидании праздника. Райвенкловки чистенькие, аккуратные. Хорошо все-таки, что я не стала их позорить прилюдно, а просто поговорила с каждой, пообещав… Много чего пообещала, они поверили и исправились. Неглупые девочки, хотя за полтора месяца осмотрела каждую и, слава Богу, без сюрпризов. Паркинсон так и не выписали из Мунго, чем-то очень нехорошим ее прокляли. Еще и непонятно, кто. Вернувшиеся змейки-грязнульки сидят тихо-тихо, уже не выступают, что тоже хорошо.

Можно сказать, что за эти полгода дети привыкли к гигиене и сюрпризов больше не будет. Как вспомню, что было, когда мне рассказали, что Уизли ставят опыты на детях… Менгеле доморощенные. Конечно, я сразу же вызвала Гиппократа и авроров. Долго рассказывала им о докторе Менгеле, фашистах и количестве жертв. А еще — к чему могут привести такие опыты. Оба Уизли еще несовершеннолетние — на тюрьму не наработали, но в школе им делать нечего. Авроры были в ужасе от подробностей, рассказанных мной, особенно об утрате в результате таких опытов репродуктивной способности у пары первокурсников. Вот это был взрыв. Сильный, яркий, как ФОТАБ* глубокой ночью. Поголовье рыжиков в Хогвартсе резко сократилось, закончились их «шутки».

Впрочем, не стоит о них, нынче у нас праздник. Добрались до станции в каретах, запряженных какими-то черными скелетовидными конями. Паровоз уже ждет, я смотрю на него, а в голове совсем другой поезд — обляпанный белой краской, с красными крестами на бортах. Хотя мы их замазывали, потому что стервятники по ним и целили, а так был шанс прорваться… Будто наяву увидела Ефремыча… Суетящихся девочек, укладывающих в вагоны ранбольных, как их называли вначале. Помотала головой, прогоняя видение, и повела детей к вагону. Сегодня мы поедем со всеми и только потом отправимся домой. Малыш радуется возможности еще немного побыть с Гермионой. Дети, дети… Дай Бог, чтобы вам не выпало того, что выпало нам.

Поезд дал гудок и отправился со станции. Тепло, хорошо, в купе тихо, только дети сидят рядышком и болтают о чем-то, я не прислушиваюсь, только смотрю в окно. Вот ведь, думала, что война уже отпустила меня, а она вона как. Всего только поезд, но возвращаются картины, встают перед глазами… За окном заснеженные поля, а, кажется, что сейчас в купе войдет Машенька и позовет на обход. Сколько я таких полей повидала…

Вот и станция, в глубоких раздумьях даже не заметила, как пронеслось время. Что ж, пора на выход. Вышли на перрон, десятки детей и взрослых вызывают улыбку, Гермиона смотрит немножко виновато, что такое?

— Родители за барьером, они маг… Люди.

— Правильно, малышка, все мы люди, с палкой или без.

Вот и ее родители, вполне обеспеченные на вид люди. Смотрят с волнением на счастливую дочь, я чуть прижала малыша к себе, чтобы не чувствовал себя одиноким.

— Мама, папа, разрешите вам представить мою наставницу — целителя Помфри, — гордо заявила девочка.

Внимательный взгляд коллег, открытый взгляд им навстречу. Минут пятнадцать хвалила Гермиону, отчего та стала совсем бордовой. «Я горжусь своей ученицей». В этом взгляде так много, что не описать словами — гордость, счастье… Нет таких слов. Настала минута прощания. Жестом остановила шагнувшего отца ученицы.

— Не мешайте им, коллега, — тихо попросила.

Не буду подслушивать, как они прощаются, это очень личный процесс, почти интимный. Дети привыкли друг к другу за это время, поэтому им тяжело расставаться. Вот, обнялись, прижались друг к другу. Сколько в этом детской наивной нежности, прелесть просто.

Гермиона отправилась с родителями, а мы — домой. В пустой до этого момента дом. Нужно было многое купить, поэтому, переодевшись и оставив вещи, мы отправились в город. Елка, потому что какое же Рождество без елочки? Продукты и много-много украшений. И началось самое важное в этом празднике…

— Гарри, сейчас мы будем наряжать елочку, чтобы она была красивой и радовала глаз.

— А как мы будем это делать?

— А вот смотри…

Глаза застилает от гнева на Дамблдора — как так возможно с ребенком поступать? Никогда не праздновавший в семье Рождество, никогда не получавший подарков… Да я б такого опекуна своими руками задушила.

Гиппократ прислал сову, улыбнулась и пригласила его к нам.

— Ну, что тут у вас? — густой и какой-то теплый бас заполняет комнату.

Целитель сразу же находит общий язык с ребенком и начинает помогать, давая мне возможность заняться готовкой. Нужно приготовить традиционные английские кушанья, но я готовлю и русские, можно же себе позволить, правда? И выйдя с кухни, чтобы посмотреть на мужчин, поражаюсь — как они органично смотрятся вдвоем, как одна семья… Я просто замерла, любуясь этим зрелищем.

А потом у нас было шумное празднество, много подарков, счастливые глаза малыша и необыкновенные — Гиппократа. Волшебная ночь и волшебные дни каникул. Впервые я чувствовала такое счастье…

***

Сегодня вечером я… Казалось бы, конец января, обычный день, но этот день значит очень много для меня. Сегодня день такой. Весь день я отвлекалась, но пришел вечер и можно поплакать. Сегодня пала Блокада… Блокада, унесшая столько хороших мальчишек и девчонок. Доченька моя… Слезы заливают глаза, я наливаю спирт в стакан. Перед глазами встают их лица. Варенька… Машенька… Сколько вас я видела, сколько раненых стонали под чуткими руками хирурга.

Я сидела и плакала, а память подсовывала картины… Одна страшнее другой… Наши вагоны, полные детей и раненых солдат, которые не могли без слез смотреть на детишек, переживших ту страшную зиму. Их доставляли по «Дороге Жизни» и сажали в наш поезд. Детки не могли сами ходить, не могли иногда даже говорить — маленькие скелетики…

А что они рассказывали, девочки плакали навзрыд… Все война проклятая… Я не дожила до окончательной Победы, но этот день для меня стал очень важным. Перед глазами вставал любимый город до войны и в первые дни, бомбы, падающие на улицы, зенитки и звукоуловители… Лица, лица, лица…

В дверь вбежал малыш Гарри, откуда только, ему давно полагается спать. Обнял своими ручонками, прижался и шепчет что-то… А слезы бегут по щекам. Что ты шепчешь, малыш?

— Не плачь, мама, мамочка, не плачь… — От этих слов я аж задохнулась. — Все будет хорошо, мама, мы же вместе!

— Как ты здесь оказался? Почему не в постели?

— Я почувствовал, что тебе плохо, — шепчет малыш.

Конец слезам, похоже. Гиппократ ввалился в камин, и ученица вбежала… А, вот оно что, малыш перебудил всех.

— Что случилось, Поппи?

— Сегодня годовщина важного дня…

— Оттуда?

— Оттуда.

И он просто обнял меня, а дети приткнулись с боков и замерли. Так тепло стало… А потом Гиппократ что-то сделал, и появилась сначала музыка, а потом и песня. Песня на русском языке. И от нее слезы снова потекли по лицу, а потом я начала подпевать…

»…Мы помним с тобою сквозь годы

В разрывах сплошных горизонт,

И как из промерзших заводов

Шли грозные танки на фронт.

Душе не давая сгибаться,

Мы верили — с нами страна.

Ведь мы же с тобой ленинградцы,

Мы знаем, что значит война.

Мы знали отчаянье и смелость

В блокадных ночах без огня,

А главное — очень хотелось

Дожить до победного дня…»**

На этих словах я в голос разрыдалась, будто выплакивая из себя войну, а дети и Гиппократ просто молча поддерживали и ничего не говорили.

Потом мы просто сидели, и я рассказывала. Рассказывала, как воют пикирующие самолеты, как взрывы качают санитарный поезд. Рассказывала об окружениях, прорывах и съедавшем душу страхе. Я рассказывала им о людях, прекрасных людях, которых забрала проклятая война. Но дети отказались уходить, поэтому сидели и слушали, а Гарри только прижимался крепче, а Гиппократ смотрел с таким пониманием…

— Я никому не скажу, мама, — необычайно серьезный малыш, сегодня окончательно ставший сыном.

Комментарий к Высочайшее уважение к жизни

* Фотоосветительная авиабомба, ФОТАБ — авиационная бомба, создающая мощную кратковременную световую вспышку.

** Песня из фильма “Мы из Блокады”, исп. Герман Орлов, сл. М. Дахие, муз. В. Плешак

========== Обращаться к ним за помощью и советом ==========

— Девочке очень важно, чтобы ее любили. Не за что-то, а просто за то, что она есть.

— Но мы…

— А как часто вы говорите ей это? Как часто хвалите? Она талантлива, очень талантлива, но ей не хватает простого родительского «мы тебя любим». Детям очень важно это слышать, им мало просто знать, понимаете?

— Я, кажется, понимаю вас, — проговорил мистер Грейнджер.

— Она ребенок и заслуживает счастья. Не когда-нибудь там, в будущем, а сейчас. Здесь и сейчас. Учиться девочка еще успеет, а вот быть счастливой…

Мы жили каждым днем, каждой секундой, потому что завтра может и не настать. «Завтра» за эти годы стало чем-то эфемерным, не воспринимаемым. Многие из нас не планировали дальше, чем на день, хотя мечтали… «Вот война кончится и…» Сколько волшебства было в этих мечтах! Даже мир, в котором я сейчас живу, не сравнится с теми нашими мечтами. В холодных теплушках, в качающихся вагонах, под обстрелами и бомбежками, мы мечтали о будущем, где будет много хлеба с маслом, яркое солнце и никаких врагов. Мы мечтали о семьях и детях…

Я говорила с Грейнджерами, жестко говорила, не как наставница, а как врач. Они не имеют права лишать дочь детства! И я думаю, что они поняли. По крайней мере с каникул девочка вернулась сияющей, просто светящейся от счастья и какой-то спокойной. Как будто случилось что-то, что примирило ее с окружающей действительностью. Но тем не менее ум от девочки никуда не делся, и это я поняла, когда она пришла ко мне, сказав только: «Спасибо, наставница». И столько было в этом простом «спасибо», что я не выдержала и обняла девочку.

Все происходящее заставило задуматься — почему я зову детей малышами? Ведь там были дети, в том числе и в этом возрасте, дети, которые работали на заводах, дети, которые выживали под бомбами, голодали, но защищали близких — их всех мы не называли малышами. Почему же тогда Гарри и Гермиона мной воспринимаются такими? Не знаю… Возможно, это оттого, что вокруг мир, и мирное время мной воспринимается иначе, возможно, от чего-то другого, но мне совершенно не хочется думать над этим вопросом. Как есть, так есть.

Зелья и регулярные физические нагрузки оказывают свое влияние — я уже точно не шарик, фигура подтянулась. Детям очень понравились лыжи, и, пока лежал снег, мы с радостью уходили на лыжах в маленькие походы. А потом счастливые и раскрасневшиеся пили горячий чай. Гиппократ часто присоединяется к нам, по-моему, он в мою сторону неровно дышит, впрочем, время покажет.

Началась учеба, начались сюрпризы… Сначала новости — близнецы Уизли отчислены, что хорошо, родители их оштрафованы, может быть, вобьют немного ума в своих отпрысков. Рональд, который поразил меня своей нечистоплотностью, отселен в отдельную комнату, чтобы заразу не разносил, вши у него обнаружились, его брату вменено в обязанность следить за чистотой чемпиона. Минерва злилась на свой факультет, который так подвел ее… Да, но в казарме такое только каленым железом выжигать. Нам здесь только тифа и дизентерии не хватало. Как вспомню, как мы с педикулезом боролись в полевых условиях… Да, было время.

Во второй половине года не случилось ничего необычного. Дети привыкли к чистоте и проверкам, даже руки мыли своевременно и все — не понравилось, значит, обследование на яйца гельминтов. Ну и спокойнее стали. По отзывам, тот же младший Малфой значительно тише себя ведет после курса глистогонного. Или впечатлился, или это гельминты так влияли, делая мальчика нервным и агрессивным. Вполне возможно, кстати. Другие носители богатого внутреннего мира, для которого они были внешней средой, тоже значительно спокойнее стали. Хм… Это наводит на мысли. Кажется, Северус что-то подозревает, вон как дергается от моего взгляда. Надо бы с ним поговорить, что ли, но как к нему подойти — не знаю пока.

***

Так, это что такое? Иду я по коридору второго этажа, а там на полу мои малыши сидят. Обнялись и рыдают. У меня внутри аж оборвалось все от такого зрелища. Это не капризный рев ребенка, не плач обиженного дитя, это отчаянные, рвущие душу рыдания. Сколько таких я уже слышала за эти годы. Их ни с чем не спутать… Кто посмел?

— Что случилось, дети? — я присела рядом, обнимаю рыдающую пару.

— Про-ф-ф-фес-с-сор С-с-не-йп, — прорыдала Гермиона.

— Умер? — Отрицательный жест, дети даже рыдать перестали. — Ранен? — Снова отрицание.

— Давайте-ка вставайте и пойдем со мной, — привычным жестом влила умиротворяющий бальзам в оба дрожащих тела.

Пока шли до Больничного крыла, дети практически успокоились и были уже способны связно разговаривать. Напоив обоих теплым чаем с шоколадом и зельями, начала расспрашивать. Хм… В общем-то картина ясна. Северус не удержался в рамках и начал оскорблять детей, причем нашел же к кому прицепиться… Но это мне не нравится, что-то с ним нехорошее происходит, видела я подобное уже, только не помню, с чем это связано. Первое желание вскрыть зельевара я с трудом, но подавила. Врач не должен поддаваться эмоциям, да и вскрыть всегда успею.

— Так, дети, сейчас раздеваемся и ложимся в кровати. А я схожу, пообщаюсь, — спокойно сказала я уже успокоившимся детям. — Вы поспите, отдохнете, а там и поговорим, хорошо?

— Да, мама, — прошептал Гарри, а Гермиона просто кивнула, соглашаясь, девочку еще немного трясло.

Я свела две кровати вместе и уложила Гарри и Гермиону, которые буквально ластились к рукам, что же им наговорил-то такого этот «ужас подземелий»? Дети смогли передать только в общих чертах, настаивать я не решилась, пусть сначала успокоятся, переживут это. Войны нет, а вот действия у меня такие, как будто она до сих пор дышит в затылок. Скольких я уже вот так успокаивала после похоронки… Ладно, пора.

— Барбара, посиди с ними, хорошо? Не надо оставлять детей одних.

— Да, мадам, не волнуйтесь, все будет в порядке.

Умная девочка, хорошая. Все понимает, что для врача немаловажно. Пора и мне. С собой взяла зелья и снова подавила желание взять малый хирнабор*. Все-таки, инстинкты** — штука сложная и разумом подавляемы не всегда. Вздохнула и пошла искать Северуса. Или у него застарелая травма, или нашему зельевару, как говорят танкисты, гаубица в башню попала. Не приведи Господь, если второе, тут все-таки школа.

Северуса я нашла в кабинете зелий, он выглядел сильно обозленным и каким-то дерганным. Поэтому первое, что я сделала, прямо сходу — иммобилизовала зельевара и наложила диагностическую группу заклинаний. Не глядя на его перекошенное в гневе лицо, я считывала параметры, мрачнея с каждым откликом. Мне совершенно не нравится то, что я вижу, причем это не паразиты, их я исключила в первую очередь. Непохоже и на проклятье, зельевар не имеет внутренних повреждений, но вот отклик его мозга — это что-то очень сложное, я такого еще не видела. Не уверена, что могу понять, о чем речь.

Диагностика — штука всегда сложная, в отличие от хирургии, в которой все просто: залез, увидел, отрезал, а тут… Я задумалась и наложила специальный комплекс чар. Северус пытается сопротивляться, но против науки и полевой медицины не попрешь. Читала я тут намедни в одной книжке про опыты с целью создания послушных людей, так вот очень похоже. Нет, тут я не справлюсь. Подняв мистера Снейпа заклинанием, я оттранспортировала его в Больничное крыло, где находится специальный камин, позволяющий перемещать подобных пациентов.

На лицах попавшихся навстречу учеников читалась, в основном, радость. Беспокойства не было даже на лице старосты его факультета, что само по себе многое говорит о Северусе и его поведении. Я, конечно, многое видела, но такого точно не должно быть. Вот и камин… Взглянув на Барбару, увидела ее кивок и шагнула в Мунго вслед за пациентом.

***

— Что тут у нас? — заинтересованно спросил целитель Джонсон, к которому Гиппократ направил Снейпа.

— Странный ответ на диагностику, коллега. Объективно, приступы немотивированной агрессии по отношению к детям, резкая смена настроения, не вполне адекватное, с моей точки зрения, поведение.

— Агрессия словесная или?.. — еще более заинтересовался целитель, накладывая специфические чары.

— Словесная, но среди детей отмечаются нервные срывы, что недопустимо в школе.

— А, так это тот самый Северус Снейп! — улыбнулся целитель.

Улыбка его была несколько злобной, видимо, он слышал о зельеваре и вряд ли что-то хорошее. Я задумалась, не было ли ошибкой привлекать именно этого целителя? Однако, похоже, коллеге Сметвику виднее, поэтому решила просто подождать результатов. А коллега Джонсон внезапно стал очень серьезным, он раз за разом налагал какие-то незнакомые мне чары, и все больше напрягался. Закончив, целитель посмотрел на меня тяжелым взглядом, да так, что я сделала шаг назад.

— Что же вы не распознали-то… — начал говорить коллега, но потом что-то сообразил. — Ох, извините, вы же тогда медиведьмой были, чего ж это я…

— Что случилось, коллега?

— На профессоре целый комплекс проклятий. Тут, видимо, и дети постарались, но основа, та, которая делает его агрессивным — в очень специфическом заклятии, относящимся к магии света.

— То есть накладывал тот, кто специализируется в… — начала я и осеклась, увидев кивок.

— Ему можно помочь?

— Можно, — кивнул целитель. — Часа через четыре будет, как огурчик.

— Зеленый и в пупырышках? — не удержалась я, развеселив коллегу.

Северуса забрали специалисты, а я села и задумалась. Подчеркнуто светлых у нас всего ничего. Первый, кто просится — это арестованный директор, допросы которого идут не первый месяц. Следует, видимо, сообщить в местное НКВД… Никак не привыкну к этим названиям. Хотя, как говорил один милый старичок: «ГПУ есть ГПУ, как его не назови». Да… Память моя, память…

Решила не ждать, а вернуться в школу. Там Барбара одна, а детей много. Вернувшись, посмотрела на спящих детей и пошла к директору. Надо же известить человека, что сегодня зельеварение надо отменять.

По школе уже ползли слухи… О! Каких только версий я не услышала, пока шла к директору. И то, что зельевар оскорбил Поттера, а я в ответ ему отрезала все выступающее, и то, что злая я решила снизить градус агрессивности зельевара известным способом… В большинстве своем сплетники сходились на том, что Северус по возвращении сможет петь высоким тенором и отлично танцевать. Казарма есть казарма, достоверность и скорость распространения слухов, конечно… М-да…

— Северус Снейп где-то получил светлое проклятье, чем иобъяснялась его агрессивность, целители работают.

— Светлое, значит… Спасибо, Поппи, вы мне очень помогли, — задумчиво проговорил директор.

Комментарий к Обращаться к ним за помощью и советом

* Набор хирургический операционный малый

** Родительский инстинкт — один из основных инстинктов живых существ, обеспечивает выживание и развитие потомства. Доказанно не зависит от связки биологический родитель-потомок.

========== Независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения ==========

Северус после выписки старается не попадаться никому на глаза. По его просьбе занятия по зельеварению веду я еще недели две. В таких случаях давить нельзя, нужно подождать, пока он сам будет готов к разговору. Гарри и Гермиона всюду ходят вместе, тот случай с зельеваром сплотил их, дав почувствовать поддержку друг друга. И вот иду я к подземельям, потому что целитель обязан уметь варить зелья, когда слышу голос. Это был голос кого-то из детей второго-третьего года, потому я снизила скорость, осторожно завернув за угол. Подросток стоял посреди коридора и что-то вещал окружившим его детям первого курса, по-моему. Я прислушалась…

«Грязнокровки», «уничтожить», «рабы» — какая знакомая песня. Только там были не «грязнокровки», а «унтерменши». Остальные слова в точности… Молокосос еще, ничего не видевший в жизни. Выскочив из-за угла, я схватила за ухо маленького нациста.

— Ах ты, маленький убийца, — прошипела я. — Значит, ты готов убивать людей за то, что они отличаются от тебя? Ты готов пытать, унижать и получать удовольствие от этого?

Я волокла этого нациста к директору, находясь в крайней степени ярости, и рассказывала ему. Рассказывала о сожженных городах, о том, как воет мать по убитому сыну, о том, как выглядят дети после концлагерей, и про штабеля голых трупов. Совершенно не сдерживаясь, я говорила про то, как горит санитарный эшелон, как кричат ночами дети, не в силах выдержать возвращающихся кошмаров, как выглядит амбар, в котором сожгли всю деревню. Никогда не подумала бы, что встречу эдакий гитлерюгенд здесь.

Войдя в кабинет директора и, кажется, прервав какое-то совещание, я закончила речь для юного нациста.

— Раз ты готов видеть на своих руках кровь невинных людей, то тебе не место среди нас, даже дикие звери не в состоянии напасть на детеныша, потому ты — хуже, значительно хуже дикого зверя! — я повернулась к директору, и он отшатнулся от меня, потому что в моих глазах сейчас полыхала война и боль миллионов людей. — Директор, нацистов в школе быть не должно. Прощение по отношению к маленьким зверям не доведет ни до чего хорошего, как показала Вторая мировая война, потому я требую исключения этого нациста из школы и полного запрета этой идеологии.

***

Опять паломничество в Больничное крыло — сезонные респираторные заболевания. А к весне потянутся, наверное, и другие специфические… М-да. Зелье на самом деле убирает симптомы, но проблема никуда не девается, ибо вопрос иммунитета остается. Детям нужны витамины, а младшим еще и пригляд. Зимой в замке холодно, несмотря на значительно улучшившуюся ситуацию в гостиных. Дети выскакивают, конечно, не в чем мать родила, но зачастую очень легко одетыми. Далеко не все подумали о том, что в феврале в Шотландии достаточно холодно, не наши минус сорок, но тоже ничего хорошего. Предложила устраивать уроки физической культуры — занять подростков спортом. Пока снег и лед — лыжи, коньки, хоккей опять же. Дети волшебников о хоккее и не подозревали, многим понравилось. Азартный спорт, хоть и не для девушек, конечно, но ту же агрессию гасит.

Время идет, бежит время… Вот и Снейп смирился с тем, что от меня никуда не денется. Жертва самолечения, как оказалось. Ну, хоть здесь Дамблдор нагадил только косвенно — подсунул мальчику книгу специфическую, когда тот по любви неразделенной страдал. И этот недалекий упрямец решил вылечиться от метки, ну и от влюбленности своей. Ментальным заклинанием. В Мунго, когда это выяснилось, целители по стенкам съехали. Что ему стоило обратиться к специалисту, что это за страсть к самолечению?

Поговорили мы с ним за бутылкой крепкого алкоголя. Сам себе жизнь испортил, сначала возведя влюбленность в абсолют, а потом почти сведя себя с ума заклинанием, действие которого не особо и понимал. Ну, хоть сейчас понял. Мертвых надо отпустить, пусть идут.

— Поппи, вы не понимаете, как я ее люблю… любил! Я не могу жить… так…

— Северус, отпусти ее, ты же сам держишь ее и мучаешь обоих. — А перед глазами, как живая, доченька, солнышко мое… — Отпусти Лили.

— Да при чем тут Лили… Я говорю о Марлин… Ее убили незадолго до Лили вместе со всей семьей, я… я даже узнал поздно… — Глухие рыдания, от которых веет страшной болью.

Странно, все считали, что Северус любил Лили, а оно вона как… Ради подруги, которую, как теперь оказалось, боготворил. Ну и смерть Лили стала для этого мальчишки тем камнем, что переломил хребет. Он сломался… Ну да ничего, и не таких вытаскивали, он у меня еще научится улыбаться.

Вроде бы пришел в себя, как выговорился. Северусу ведь даже выговориться было некому. Это, дорогие мои, очень плохо, когда совсем один. Ну вот теперь посмотрим… Привела его к детям, настороженно смотрящим на принесшего им столько боли зельевара, а потом успокаивала всех троих. И осознавшего, что он наговорил, Северуса, и моих малышей, обладающих самым сильным волшебством в мире — умением сопереживать. Это умение намного важнее зелий, чар и палочек. Намного.

***

Вот и весна пришла… Респираторные заболевания сменились циститами и прочими радостями любительниц посидеть на холодном. Сколько с ними ни разговаривай, а любовные томления по весне медленно переходят в проблемы при мочеиспускании, и я не гонорею имею в виду. Зелья для этого, конечно, есть — проблема-то возникла не сегодня, но приходится каждой читать лекцию на тему репродукционной системы и вреда для нее от отсутствия мозгов.

Эльфы доложили, что стирают младшего Уизли регулярно и принудительно, могу засвидетельствовать — девушки в Большом зале от него уже не шарахаются. Интересно, у него мозги-то хоть появятся? Принимать пищу начал аккуратнее, все-таки умница моя ученица — правильный подход нашла к поросенку. Она как видела его характерный застольный этикет — отправляла на глистогонку и в клизменную. Двух раз хватило, значит, чему-то учиться мальчик способен. Нацисты местные утихли, и больше выпадов на тему расы и чистоты крови я не слышала, что очень хорошо. Все палачи тоже когда-то были детьми…

Ой… Прилетела сова, принесла письмо. Гиппократ приглашает на прогулку. Весна, значит, даже у него, ну так и что? Пойду, конечно, али я не человек? Выдала Барбаре инструкции, Гермионе пропедевтику, Гарри присоединился к девочке, чего я, в общем-то, ожидала. То есть суббота, дети заняты, Барбара при деле, ученики отдыхают и гуляют, а я… Я тоже гуляю.

— Здравствуй, Поппи, — улыбается незаметно подошедший целитель.

— Здравствуй, Гиппократ, — как-то рефлекторно получился легкий книксен, как в молодости.

Неужели я волнуюсь? Такое ощущение, как будто мне вновь четырнадцать: балы, юнкера и счастливое будущее… Хочется петь и танцевать. Да, я тоже рада его видеть. Так, хирург, собралась, ты же офицер! Хотя очень приятно…

— Разрешишь мне сюрприз? — с улыбкой поинтересовался Гиппократ, и в ответ на мое смущенное кивание мы аппарировали, оказавшись в каком-то парке.

Гиппократ ненавязчиво поддерживал беседу, а мы гуляли. Гуляли по аллеям, и так спокойно было на душе, так хорошо. Однажды у меня было подобное ощущение, году в сорок втором, кажется. Поезд отвели на переформирование и ремонт, и у нас была целая неделя тишины. Зимний лес, тишина и будто бы нет войны. Как сейчас… Там у нас не было времени думать о весне, любви, хотя девчонки влюблялись, конечно, дело-то молодое. Просто такая жизнь у нас там была. Сегодня «жив», а завтра — «жил». Хорошо, что нет войны, но чего-то я совсем растаяла, а этот змей-искуситель привел меня в ресторан, причем явно не для волшебников. Помог раздеться и усадил за стол, а я оглянулась вокруг и почувствовала, как глаза становятся мокрыми. Просто слезы потекли по щекам, и я ничего не могла с собой сделать. Я будто оказалась в детстве…

Резные стулья, огромное зеркало у входа, персонал в русских национальных одеждах, самовар… Русские надписи вокруг. Как в детстве… Будто бы не было революции, гражданской и Отечественной. Я не выдержала и расплакалась, как девчонка, а Гиппократ обнял меня как-то совершенно естественно и закрыл от всех. А слезы все текли и не хотели останавливаться. Вокруг были люди, которые просто отводили взгляд от нас, может быть, Гиппократ отводил им глаза. До сих пор я даже не представляла себе, как соскучилась по Родине, по дому, по «родным березкам»… Как-то успокоившись и вытерев слезы при такой доброй и теплой поддержке мужчины, я тихо поблагодарила его и принялась изучать меню.

А дальше я просто получала удовольствие. Полузабытый борщ, пироги, даже, как сейчас говорят, «хит» сорок первого года — пельмени. Это блюдо неожиданно появилось в армии, когда немцы стояли под Москвой. И хлеб, и мясо, да и готовится быстро. Говорят, что рецепт взяли у кого-то из северных народов и на их языке «пельмень» — это «вареное ухо». Но эти уши спасли тысячи бойцов, да и нас тоже.

Трапезу я бы не назвала изысканной, скорей, она была простой, но эта простота была во сто крат ближе моему сердцу, чем изысканные французские кушанья. Краем уха слыша русскую речь, кушая наваристый борщ, я чувствовала, как внутри становится тепло и приятно, как уходит стылый холод войны и ожидание очередной бомбежки. Оказывается, это жило во мне все это время. А вот от десерта я отказалась… Мне вдруг захотелось того десерта, о котором мечталось. Самого вкусного и сладкого, который я очень люблю, потому…

— Принесите черного хлеба, масла и сахара, пожалуйста, — сказала я, забывшись, по-русски.

Юный официант в косоворотке умчался, чтобы появиться с затребованным и с сильно пожилым мужчиной, лет, наверное, восьмидесяти. Диагностировать его я не решилась, просто оценила по ощущениям. Он присел за соседний столик и смотрел, как я отрезаю кусок от буханки, мажу его толстым слоем масла — с полпальца, наверное, и посыпаю сахаром. Мужчина поднял голову и посмотрел на меня с таким пониманием, что я снова расплакалась. Да что со мной такое сегодня!

— Присядьте с нами, — сказал Гиппократ, поймав взгляд мужчины. — Угощайтесь.

Тот лишь мотнул головой, а потом заговорил. Тихо так и проникновенно. По-русски.

— Знаешь, дочка, ты в войну должна была быть совсем несмышленышем, да только это не подделать, это прожить нужно. Я вот смотрю на тебя и вижу, что ты прожила все это, вобрала в себя, теряла и терялась сама. Я вижу в тебе ту войну… Отпусти ее, дочка, прогони и живи дальше.

— А как? — с тоской в голосе протянула я.

— Не знаю, дочка, не знаю… Но пусть твой мужчина тебе поможет. Не надо смущаться, я же вижу, как он на тебя смотрит. Живи, девочка. За всех, кого мы потеряли, живи!

Старик поднялся и ушел, не оглядываясь, а я сидела, устремив взгляд в пустоту, и только слезы катились по моим щекам.

========== Посвятить сохранению и укреплению ==========

Чувствуется запах весны в воздухе, что настраивает на романтический лад. Вот не думала, что после всего во мне еще может возникнуть романтическое настроение… Об Альбусе нет никаких вестей, да и кто я такая, чтобы меня информировали об этом? Скоро закончится год, дети разъедутся на каникулы, будет у меня месяц тишины с сыночком.

Кстати, о сыночке, почему глаза на мокром месте? Неужели, как и Гермиона, перенервничал из-за экзаменов? Ученице пришлось зелья споить и спать уложить, пригрозила отшлепать — так удивилась, что выпила без пререканий. Смешная она иногда.

— Что случилось, Гарри? — села я рядом с ребенком.

Прибежал ко мне, слезы по щекам текут, в руках пергамент. Взглядом спросила разрешения, взяла, читаю. Ребенка только к себе прижала и читаю. Сириус Блэк сподобился письмо написать, крестный называется. Как я подсознательно ожидала — общие фразы, нежелание встретиться, замаскированное словами типа «опасно», «невозможно» и тому подобное. Понятно, в общем. Как был инфантильным шалопаем, так и остался, зачем ему эта ответственность, а малыш плачет, потому что его предал тот, кого мальчик считал близким. Дети в этом возрасте очень жесткие — или белое, или черное. Не может — значит, не хочет, не хочет — значит, предал. Да… С детьми работать непросто.

— Ты меня не оставишь, — шепчет куда-то в подмышку.

— Глупый, нет, конечно, — улыбаюсь ему, и он в ответ только теснее прижимается. — Теперь мы навсегда семья.

Очень ребенку мамы не хватало. Тяжело сиротой жить, особенно в детстве… Господи, как же мне без этого, оказывается, плохо-то было. Семья. Ребенок. Много лет об этом думать было некогда и незачем, а вот только теперь понимаю. Дернулся — это он заметил лежащую Гермиону, забыл, что самому плохо, и кинулся к ней. Самоотверженный и верный.

— Мама, что с ней? — В глазах почти паника.

— Переучилась твоя Гермиона, пришлось зелье принудительно вливать, — по-доброму улыбаюсь я.

— Она не… — начинает ребенок, но замолкает, разглядывая спящую девочку. — А она согласится?

— С чем, сыночек?

— Ну… — покраснел весь. — Быть моей Гермионой?

— А это от тебя зависит, Гарри, от того, как ты себя с ней поведешь.

***

Скандал у нас тут был феерический. Иду я, значит, по коридору, а навстречу мне Хагрид. Ну, Хагрид в замке — явление нечастое, но ничего экстремального в этом нет, если бы не сочащиеся кровью куски мяса, которые этот большой косматый мужик тащит с собой. Вот это уже странно и непонятно.

— Хагрид, а куда это ты мясо несешь? — тактично интересуюсь я у полувеликана.

— Так… эт-та… того… Пушка кормить, — смущается Хагрид.

Интересно, что это за Пушок такой, думается мне. И пошла я с ним, значит. Интересно мне, дуре, стало. Ну и… Удовлетворила свое любопытство. Вроде бы не юная девчонка уже, пора бы начинать логически думать. За неприметной дверью на третьем этаже сидит громадная такая… Трехголовая собака. Пока собака питалась, я приходила в себя, душа-то в пятки убежала от такого-то страшилища.

Ну а после пошли мы к директору Гринграссу. Вместе пошли, а как же. Собака в замке, полном детей. Она, конечно, привязана, но дети же… А ну как залезут да и станут ужином? А если сыночек мой любопытный полезет? Я как представила это, чуть в обморок не грохнулась, как барышня. Поэтому пошли мы с Хагридом.

— Директор, а что это у нас на третьем этаже собака трехголовая, по-научному цербер, делает? — спросила я, проникновенно заглядывая в глаза стремительно бледнеющему лорду.

У него тоже дети есть, и старшая, по-моему, на Слизерине учится. Помню, как он девочке задал за грязь в комнате, да так, что чистота у нее с подружкой там с тех пор чуть ли не стерильная. Видимо, директор тоже представил, что будет, если дети на собачку смотреть пойдут. А еще оказалось, что он-то как раз не в курсе был. Хагрид рассказал, что это-де «великий человек Дамблдор» распорядился собачку привести.

Опять у нас аврорат бегает, как наскипидаренный, собачку забирают, и открывается чудо чудное и диво дивное. Целый коридор ловушек, чего там только нет… И растения дюже злобные, и ключи летучие, и тролль горный, тоже, кстати, голодный… А в конце стоит артефакт, Министерством категорически запрещенный. В общем, весело было. Хорошо, что никто из детей не пролез в дверцу, которая простым заклинанием отворяется. Повезло нам всем.

Ученица моя с экзаменами справилась на отлично, да и Гарри тоже. Сидят вдвоем, планы на каникулы строят, на меня поглядывают. А пока они планы строили, Гиппократ пришел, сейчас смущать меня будет. И точно…

— Поппи, а не хочешь ли во Францию съездить с сыном? — мягко стелет, но улыбка такая… хорошая.

— Хорошая мысль. Море, опять же, мальчику полезно будет… — будто бы задумчиво говорю, а он улыбается, понял все.

— Тогда на следующей неделе? — О, ученица вскочила, сияет.

— Гарри! Я с родителями тоже на море еду! — Счастливая такая, оттого, наверное, что с другом надолго не расстанется.

— Гиппократ, ты понял наш ответ? — протягиваю ему руку и улыбаюсь.

Какие же у него глаза все-таки, глубокие такие и добрые. Необыкновенные, хочется смотреть в них и смотреть. Господи, неужели я влюбляюсь? Не девчонка, чай, чтобы вот так, сходу…

***

Пролетели дни, отправилась домой Гермиона, загрустил Гарри, но я его подбадриваю — скоро встретимся, — а сама к директору, конечно.

— Перед учебным годом у нас диспансеризация персонала, вот план. Потом осмотры детей, как было в этом году. И санитарная инспекция, вот обоснование.

— Спасибо, целитель, большое вам спасибо! — восклицает директор, не глядя расписывается.

— В этом году я привлеку к осмотрам ученицу, ей эта практика очень нужна, если не возражаете.

— Мунго же не возражает? Вот и я не буду.

— Я уезжаю с Гарри во Францию, буду доступна, если что, но лучше бы ничего не случилось.

— Я тоже так думаю, доброй дороги, — улыбается лорд.

Все, Больничное крыло заперла, аврора и Барбару в отпуск прогнала, пора и нам честь знать. Спускаюсь с ребенком, а там Гиппократ стоит и улыбается. Какая же все-таки у него улыбка волшебная. Он берет сразу заулыбавшегося мальчика за руку, а меня полуобнимает таким естественным жестом, что сопротивляться не хочется. И нас переносит к красивому домику, почти на самом пляже. Гарри буквально выпрыгивает из одежды и, никого не стесняясь, надевает плавки, чтобы унестись к морю. Через минуту, наверное, мы оба слышим его счастливый крик: «Гермиона!»

Гиппократ улыбается и предлагает переодеться. Хорошо, что купальником я запаслась. Приличным. Потому что у французов — это не купальник, это что-то из жизни в борделе. Но море прекрасное, где-то на границе восприятия бегает ребенок, которого я рефлекторно ловлю взглядом. Хорошо-то как…

Потом пили чай с Грейнджерами, они все о школе расспрашивали. Школа как школа, рассказала им со своей точки зрения. С удивлением узнала, что в других школах санитарный режим так не блюдется, потому дети домой чего только не привозят — от педикулеза до дерматитов. Заверила, что у нас это невозможно — домовики бдят. Успокоились, спокойней смотрят. О Гарри расспрашивать начали…

— Мальчик рос никому не нужным сиротой, родителей убили, но вот он пришел первого сентября, посмотрела я в его глаза — и просто не смогла, — рассказывая историю моего малыша, вижу, что не понимают.

Эх, англичане… Другие они совсем, да… Ну да, в результате поняли, совсем другими глазами посмотрели на Гарри и, кажется, одобрили. Вот это уже хорошо.

Целитель Сметвик, похоже, начал осаду по всем правилам — цветы, рестораны, ненавязчивое внимание… Чувствую себя совсем девчонкой — хочется петь и танцевать. Кажется, я к нему привыкаю…

— Гиппократ, — решила я спросить напрямую, — ты чего добиваешься? Если у тебя серьезные намерения — так и скажи.

— Так и скажу, — улыбается опять, и в глазах у него…

Да нет, не может быть. Я, верно, себя обманываю, не хочу верить в то, что этот представительный мужчина смотрит на меня с нежностью. Не хочу, ведь если я ошибаюсь, то это будет больно, очень больно. А еще он долго о чем-то говорил с Гарри, интересно, о чем?

Гермиона получила свой первый букетик белых лилий от ребенка. Та-а-ак, кажется, теперь я понимаю, о чем они говорили. Девочка запунцовела вся, спрятала лицо в букетик, но за руку взять себя разрешила. Не торопись, сынок, только не торопись, и все у вас сладится. Переживаю, конечно, как же иначе?

***

Что-то сегодня странное творится… Гарри отпросился переночевать у Гермионы, ее родители с радостью согласились. Гиппократ весь такой нарядный… Пригласил на танцевальную площадку, есть тут такие. И вот, во время медленного вальса, он заговорил:

— Поппи… Сначала я тебя не воспринимал, потом ты стала раскрываться как умная, одаренная женщина, а потом — ты взяла под крыло сироту, и это было так прекрасно. Я понял, что влюбляюсь в тебя с каждым мгновением все сильнее. Я не знаю, что ты ко мне чувствуешь, но хотел бы, чтобы ты знала — я люблю тебя. Твои глаза, твои руки, твой голос… Скажи… — он помолчал и с последними тактами венского вальса закончил: — Ты будешь моей женой?

========== Способствовать профессиональному росту учеников ==========

Господи, какая я счастливая! Какое это счастье, когда тебя любят, и ты тоже… Просто невыразимо ярко и солнечно на душе, и куда-то спряталась война. Все утро я просто улыбаюсь всем, как дурочка, но это меня совершенно не заботит. Я просто счастлива. И глядя в хитрые глазки сына, я вижу, что он все знал. И Гермиона, и ее родители так искренне меня сегодня поздравляли, что я сразу поняла — они знали. Господи… Не барышня уже, а сердечко замирает… Даже не могла себе представить, что может быть такое счастье на свете! Хочется визжать и прыгать, как маленькой. Вчера вся танцплощадка аплодировала нашему поцелую, когда я сумела прошептать свое согласие.

Смотрю на простое колечко, украшающее руку, и чувствую, что уже щеки болят столько улыбаться. А вокруг прыгают дети… А впереди еще целых две недели, наполненных счастьем, солнцем и морем. Гарри ухаживает за Гермионой, явно копируя одного хитрого главного целителя, и отсюда мне очень хорошо видно, как смущается девочка.

— Гарри, подумай, вы маленькие, мало ли, вдруг ты полюбишь другую?

— Нет, мама, других девочек не существует, только моя Гермиона.

— Уже твоя? — я улыбнулась.

— Ну, она еще не знает, что она моя, но узнает, обязательно!

Целеустремленный он у меня, если что решил, то с пути не свернет. А я думаю — пусть. Если их дружба станет чем-то больше — это же хорошо, правда?

— Правда, душа моя, — Гиппократ подкрался незаметно.

— Любимый, — будто пробую на вкус это слово и вижу звездочки в его глазах. — У тебя глаза сияют.

— Это ты в них сияешь, любимая…

Все-таки я счастливая… Сколько девчонок видела, что отдавали себя полностью, до конца, любви во время войны. Не всегда могла понять, а оно возьми да и постучись в мое сердце. Теперь-то я понимаю… «Невеста». Слово-то какое… Сладкое, как то, что происходит со мной. Я будто бы помолодела лет на тридцать — чувствую себя совершеннейшей девчонкой.

Пролетают дни, будто деревья в окне вагона, скоро надо будет возвращаться — диспансеризация и подготовка к новому году, а так не хочется… Сегодня, когда заговорила об этом, Гарри встал на колени, уговаривая маму разрешить ему остаться с Гермионой.

— Сын, встань, пожалуйста.

— Не встану, пока не разрешишь. — Я говорила, что он целеустремленный?

— А родителей и Гермиону ты спросил?

— Да, мама.

Только хотела согласиться, как Гермиона, посмотрев на Гарри, опустилась рядом с ним, взяв того за руку. Даже не знаю, кто больше удивился — он или я. Но я рассмеялась от такой картины и разрешила, конечно. Как же иначе? Хотя два хитрых чертенка они, конечно.

Родители Гермионы согласились, говорят, мальчик на дочь хорошо действует — в книги не зарывается, гуляет и много смеется. Вот и хорошо. А мне завтра надо возвращаться. Не хо-о-очу, но надо, а Гиппократ, кажется, понимает меня лучше меня самой.

— Я буду приходить каждый день, чтобы чувствовать вкус твоих губ…

***

Итак, диспансеризация персонала. Серьезная Барбара, аж целых два аврора, спасибо моему любимому целителю. Пошли по этажам, проверяем спальни, постельное белье, отопление, утепление… В общем, ничего нового. Рассказываю и показываю все. Барбара старательно запоминает. Хороший целитель будет, есть на кого это все оставить, потому что Гиппократ уговаривает уходить к нему. Я его понимаю, конечно, но до седьмого курса сына пусть даже не надеется.

Лорд Гринграсс предоставил справку из Мунго. Гиппократ рассказывал прохождение диспансеризации профессорами в Мунго — обхохочешься. Директор всех принудительно, под страхом увольнения, загнал в больницу и стоял над душой, пока все не прошли тщательно и внимательно. Да, напугала прошлогодняя процедура профессоров, напугала… Но для женщин все равно меня позвали. На вечно вакантное место взяли преподавателя из аврорской академии, отставного, конечно, но теперь никакое «проклятье должности» не работает. Знающий дед, и с детьми контакт у него хороший.

— Ты вся светишься, Поппи, — сказала как-то Минерва, забежав ко мне вместе с Помоной на стаканчик чая. — Рассказывай.

— Ой, девочки, — только и смогла сказать, как они все сразу поняли.

— Целитель Сметвик, да? Когда свадьба? — улыбаются-то как.

— На рождественских каникулах, вы все приглашены, — вернула улыбку я.

Оказывается, Минни умеет визжать, как девчонка. Шокировали мне Барбару, которая карточками занималась. Все непонимание ушло в прошлое, мы теперь подруги, да. Многое изменилось… Впрочем, надо заниматься делом, а между делами можно и в Мунго. Не только лекции читать, но и… Аж замирает все внутри, когда его вижу.

— Я тебя так люблю… Сама не понимаю, отчего, — шепчу ему на ушко, а он только улыбается.

— Ты мое самое большое чудо в жизни. — И от этих его слов хочется смеяться и плакать.

Почему-то все реже в сны приходит война, все реже я просыпаюсь от истошного «Воздух!» и все чаще в снах он. Тот, кого мне подарила судьба в этом мире, тот, кто внезапно стал всем миром для меня. Смешно, правда? Тертая войной баба, закаленная годами, видевшая и страх, и боль, и кровь, офицер, наконец, а веду себя, как девчонка. Будто бы смыло всю войну с меня без остатка. Но еще приходит она в сны, приходит… Бывает, очнешься после кошмара, а губы любимого дарят покой. Он все понимает и будто бы чувствует меня. Наверное, это жутко развратно, но мы давно уже спим в одной постели. Наверное, это оттого, что помолвленным — можно?

Вот и первое сентября скоро. Гарри с Гермионой приехали заранее, потому что мальчику совершенно не нужно весь день проводить в поезде, а без «своей» Гермионы он и с места не сдвинется. Похоже, симпатия переходит во что-то большее у малыша. Отправила их в гостиную, пусть воркуют, голуби.

Как мы отмечали во Франции его день рождения — с огромным тортом, фейерверком, весь день провели в парке развлечений «Диснейлэнд». Дети были счастливы. Ну, потом подарки и торт. Господи, какие же звери его воспитывали! Ребенок увидел торт и расплакался. Просто стоял и плакал, еще и спрашивал, можно ли ему свечки потрогать. А потом, когда затушил все, получил поцелуй в щеку от радостной Гермионы, которая немедленно смутилась от своего порыва.

— Знаешь, мама, этот поцелуй был самым важным подарком, — сказал мне потом Гарри, когда мы остались одни.

Ничего, сыночек, теперь все будет хорошо.

***

На распределении блокадных детей на сей раз не было, несколько смутила рыжая девочка — что-то царапнуло меня в том, как она себя ведет. Ну да узнаем, завтра они к нам все придут. А так — без сюрпризов совершенно. Рональда Уизли, которого отселяли, в этот раз в школе не было, директор перевел его на домашнее обучение принудительно, впрочем, ему виднее. Занятия по первой помощи и гигиене у нас продолжаются: так как в прошлом году через них прошли все, то в этом году — только первый курс, девочки отдельно, мальчики отдельно и пофакультетно, чтобы войны не устраивали. То есть — восемь часов в неделю. Поделились с ЗОТИ, профессор счел это великолепной идеей.

В этом году Гермиона будет работать на обследованиях вместе с Барбарой, надо девочке двигаться дальше. Потому сейчас дети покушают, а завтра с утра начнем работу. Старшие курсы всех факультетов принесли справки, значит, я была достаточно убедительной. Это очень хорошо. Первокурсников надо осматривать, кроме тех, кто из обычного мира, как водится. Аристократия притихла, прошлогодний пример их успокоил. Это хорошо. С разрешения директора сказала речь о том, что те, кто любит нарушать правила, наказаны не будут, их будут лечить от этой пагубной привычки. Кто-то заметил, что розги были бы милосерднее, на что я мило улыбнулась.

Утро наступило как-то очень быстро, Гиппократ оделся и быстро ускакал на работу, а я прошла в кабинет. Сегодня у нас большой, тяжелый день. Ровно в восемь утра постучалась Гермиона. Сбросила мантию и осталась в салатовом хирургическом костюме, умничка моя. Сразу же ускакала мыть руки, готовить инструменты, стекла, пробирки, зеркала… Барбаре современные костюмы тоже нравятся больше, чем мантии, ну а я пока в мантии побуду.

Кто у нас там первый? Слизерин? Заводи!

Мальчики, осмотр, опрос, карточку заполнить, мазки взять. Девочки, успокоить, осмотр, опрос, карточку заполнить, мазки взять.

Больше нас всех боятся почему-то Гермиону, пугает их ученица, задающая серьезные вопросы. Ничего, привыкнут, куда денутся. А вот среди синеньких мое внимание привлекла одна девочка с глазами чуть навыкате. Заглянула туда — и будто снова в эшелоне под бомбежкой, такая в них боль была. Что же с ней случилось?

========== Быть требовательным и справедливым ==========

Мы уже закончили, когда пришел Гарри. Откуда он в замке берет цветы, да еще и лилии? Мне любопытно. Очень любопытно, откуда в закрытом шотландском замке в сентябре можно достать белые лилии. Хотя те же розы от Гиппократа… на что только не пойдут мужчины, чтобы очаровать нас.

— Мама… Я хотел спросить, — тихий сегодня Гарри какой-то, а за его плечом стоит Гермиона, поддерживает, значит. — У Невилла родители… У них совсем нет шансов?

— Сыночек, я не знаю, что с ними, спрошу Гиппократа и расскажу, хорошо?

Оба буквально полыхнули радостью, открытые, чистые дети, и убежали. А у меня впереди бумаги, много бумаг. Так, Полумна Лавгуд… Мама погибла на глазах девочки два года тому, а папа, судя по всему, повредился рассудком, значит, возьмем под крылышко. Салли-Энн Перкс со второго курса — что-то с ней нехорошо. И Джиневра Уизли. Вот с ней точно что-то не так. Осмотр вроде бы ничего не выявил, но отклик органов и мозга… Смущает меня что-то, не могу понять что.

Из мальчиков… Хм… Здоровые все, претензий нет. Надо будет через месяц посмотреть девочек четвертого года обучения на предмет развития. Ну и намотавших отсеять, конечно, если таковые будут. А через три месяца будет… Ничего, три месяца — совсем недолго, мы, бывало, и дольше ждали. А девчонки вообще жили от письма до письма, с трепетом получая треугольники и до ужаса страшась прямоугольного конверта. Так что мне еще повезло.

— Барбара, посмотришь тут?

— Конечно, — улыбается.

Камин, «Мунго». Привыкла я уже к этому всему, никакого удивления не вызывает, как в другую комнату сходить. Так… Зайду к Гиппократу сначала.

— Здравствуй, любимая. — Замирает сердечко, замирает, и сладко-сладко становится от его улыбки.

— Здравствуй, я по делу, — останавливаю потянувшегося ко мне жениха. — По поводу Лавгуд и Лонгботтомов.

Посмурнел, видимо, вопрос очень непростой, потом начал рассказывать. С Лавгудами все непросто, отец Полумны — частый гость в Мунго. Сломался он после смерти жены, жаль, что дочь не стала его якорем. Ему самому помощь нужна, а уж девочке… Надо помочь девочке, подумаю как. А вот с Лонгботтомами… С ними все сложнее. Выглядит так, как будто откатились в детство. Помню, видела я однажды что-то такое… Надо вспомнить, что тогда произошло. Может быть, им можно помочь.

— Родной, а что у них в голове физически творится, посмотреть можно?

— Хм… — задумался мой хороший.

— Может быть, магловским способом попробуем посмотреть? Есть у меня одна мысль, вдруг сработает?

Мы договорились отвезти обоих на новомодную томографию в ближайшие пару дней. Возможно, действительно удастся разобраться, в чем дело. А если повезет, то и помочь, ну… Или приговорить окончательно.

***

Вечер, возвращаюсь с Гермионой после ужина в Больничное крыло, чтобы выдать ей новые книги. Удивительно быстро читает и, главное, понимает, что прочитала. Повезло с ученицей, старательная, умная… Скоро будет готова сдавать очередной экзамен уже на медиведьму такими темпами. Барбара на нее тоже не нарадуется.

Возвращаемся мы из Большого зала, и вдруг вижу я девочку, что медленно идет по коридору. Голова низко опущена, плечи вздрагивают, поэтому она нас не видит… Гермиона сорвалась с места и подбежала к девочке, подойдя поближе, я узнала Полумну Лавгуд. Она стояла, не шевелясь, в объятиях Гермионы, которая что-то говорила девочке на ушко. Медленно поднялось заплаканное лицо… Господи… Она же босая! Проблему отопления спален директор и профессора решили, но в коридорах кое-где градусов пять, не больше, а она стоит босыми стопами на каменных плитах.

— Эльф! — Хлопок. — Девочку немедленно в Больничное крыло!

И с еще одним хлопком исчезают и Полумна, и Гермиона, а я спешу к себе. Дошла быстрым шагом, а там Гермиона уже раздевает безучастную девочку. Очень страшно видеть таких детей. Перед глазами вновь встают разбомбленные города и вот такие дети, потерявшие всех и все. Не могущие сами справиться с бедой и оттого медленно умирающие просто от безысходности. Я не хочу такого видеть!

— Полумна, — мягко обращаюсь к ней. — Ты почему босиком ходишь? Где твоя обувь?

— Нарглы спрятали…

— Ах, нарглы…

— Наставница, на ней белья не было тоже и… только юбка и мантия, — шепчет мне на ухо шокированная Гермиона.

Уложили на кровать, переодев… хотя в ее случае — просто одев в пижаму. Я выдала бодроперцовое от простуды и сонное. Пусть поспит, как выспится — так и поговорим. Попросив Гермиону понаблюдать и чувствуя, как мой гнев не желает утихомириваться, направила свой путь к Флитвику, он декан синеньких. Да как они смеют издеваться над тем, кто слабее! Что за повадки, да еще и среди умников! Да, я была в ярости.

— Филиус, твою! — рыкнула я с порога. — Что за бардак на твоем факультете? Не успели от одних фашистов избавиться — других воспитываем?

— Поппи, что ты имеешь в виду? — Вид моих наэлектризованных и стоящих дыбом волос явно впечатлил полугоблина.

— Вот скажи мне, с каких пор это нормально — издеваться над девочкой, заставляя ее почти голой ходить по холодному замку?

А вот теперь я верю, что он не знал. Глаза полыхнули буквально, рычание вырвалось из горла, и, пригласив меня следовать за собой, профессор Флитвик быстро двинулся в сторону общежитий своего факультета. Дверь даже не успела загадать загадку, как открылась, покорная воле разозленного профессора.

— Староста, собрать факультет!

— Поппи, кто пострадал?

— Лавгуд.

— Акцио вещи Лавгуд!

Да, такого я не ожидала. Обувь, мантии, даже трусы… Что-то изрезано, что-то испорчено… И три виновницы. Две первокурсницы и пятикурсница. Тоже мне, нашли себе жертву, змеи… Судя по выражению лица декана синеньких, он их готов поубивать. Не ожидал, значит…

— Филиус, а отдай мне виновниц. Я их подлечу.

— Их надо исключить, а не лечить, Поппи.

— Дай мне шанс, возможно, я смогу их вылечить от воровства и желания унижать тех, кто не может ответить.

Филиус согласился, и я повела рыдающих девочек в Больничное крыло. От воровства лечиться. Не будь современных методов, я бы им, конечно, клизму бы вставила, чтобы жизнь малиной не казалась, но у русских коллег появились и другие методы карательной медицины. Витамины внутримышечно. Это не унижает, не наносит никакого вреда, кроме боли от инъекции, да и организму полезно.

— Вы, девочки, больны. Только очень больной человек может издеваться над тем, кто слабее, а уж воровать у почти сироты — в голове не укладывается. Поэтому сегодня я буду вас лечить, как раз будет время подумать ночь. Переодевайтесь в пижамы и готовьтесь.

— Наставница, а кто это? Что с ними? — неслышно подошла Гермиона.

— А это нарглы, солнышко. Сейчас мы их лечить будем. Приготовь, пожалуйста, шприцы и витамины для каждой — общеукрепляющие.

Смущенно улыбнувшись, ученица убежала готовить то, что я сказала. А я пока запишу в их карточки витаминные инъекции. Потому что социализм — это учет. Так, переоделись.

— Повернитесь на живот и спустите штаны, — спокойно говорю я.

— Но… но… нельзя же бить… — испугались девочки, решившие, что их ждет порка.

— Бить я вас не буду, я вас лечить буду, — мой голос спокоен, руки принимают первый наполненный шприц, который и отправляется по назначению.

Да, это больно, и чувствуется еще долго, даже если вводить правильно, а я ввожу правильно, конечно, не садистка чай. Но запомнят надолго, что лечение — это не только противные зелья. Лежат теперь, плачут в подушку.

— Если такое повторится, девочки, будет у вас двухнедельный курс, это понятно? — Закивали, а Гермиона пока рассказывает, что такое «двухнедельный курс».

Не скажу, что не ожидала такого, но утром девочки чуть ли не на коленях просили прощения у Полумны, совершенно этого не ожидавшей и даже расплакавшейся под конец. Ну а когда они ушли, я предложила девочке ученичество. Так я ее могу к себе забирать… Жалко ее, просто жалко. Ничего, мы обязательно что-нибудь придумаем.

========== Не буду использовать свои знания против законов человечности ==========

Весть о наказании… Пардон, о лечении особенно отличившихся, быстро облетела факультеты, хулиганить стали значительно меньше. Глядя на школьниц, которым сидение на лавке доставляло некоторые явные неудобства, другие дети решили, что так рисковать они не согласны. Гиппократ чуть не задохнулся от смеха, когда услышал эту историю. Кажется, профессора взяли на заметку сам метод и вскоре ко мне заявились смертельно напуганные школяры, отправленные на «лечение» своими деканами. Вот, теперь еще и воспитателем работай…

Полумна с радостью согласилась стать ученицей, обрадовавшаяся Гермиона окружила девочку заботой, ну и Гарри, конечно, тоже, что не мешает ему ухаживать за Гермионой. Сегодня у нас печальный день — годовщина смерти родителей мальчика. Гермиона так смотрела, что решили ее взять с собой на кладбище. Вот после обеда Гиппократ зашел за нами, и мы все вместе выдвинулись.

Накрапывал мелкий дождик, когда мы вышли из бара на улицу. Камин в этом баре подключен к сети, поэтому в деревне мы оказались мгновенно. Медленно мы шли к кладбищу, Гарри прижимался ко мне, а Гермиона — к нему. Так и дошли до плит, на которых были выбиты имена тех, кто родил мальчика, но не смог воспитать, защищая ребенка до последнего вздоха. Капли дождя стекали по лицу Гарри, смывая слезы. Мальчик грустно говорил с родителями, временами переходя на шепот. Гермиона обняла его, желая помочь, поддержать, подарить тепло. Гиппократ положил мальчику руку на плечо… «Им там хорошо, поверь».

А потом мы до вечера сидели у меня. Любимый, Гермиона, Гарри, Луна и я… Барбара возилась с карточками и инструментами, а дети рассказывали о своих мечтах и горестях, о родных… Погибших нельзя забывать, но их нужно отпустить. Так бы и закончился этот день, если бы не окаменевшая кошка, повешенная на факелодержатель. Хорошо, что Гиппократ был здесь, он буквально в три движения понял, в чем дело и вызвал местное НКВД, как там его… По замку снова забегали представители власти, потому что здесь школа, полная детей и даже подозрения должно быть достаточно.

По просьбе целителя Сметвика местные выставили стационарные посты и мобильные патрули до тех пор, пока не найдут злонамеренного зверя. По мнению Гиппократа, нас посетил василиск. Если за пару дней его не найдут, придется закрывать школу и эвакуировать детей, а пока всем ученикам рекомендовали находиться вечером в гостиных. Пока в школе были местные милиционеры, ничего не происходило, даже шалости утихли на время.

Я заметила, что стоит мне куда-то вечером пойти, как что-то случается. На этот раз мне встретилась младшая рыженькая. Она была бледна и шла куда-то, не замечая никого вокруг, будто бы во сне. Я приказала эльфу доставить девочку в Больничное крыло, такое состояние необычно.

— Мадам, а злую вещь куда девать? — и протягивает мне тетрадку черного цвета.

Помня наставления Гиппократа, я вызвала ближайшего местного… Аврора. Аврорами их зовут, вспомнила.

— Эльф считает это «злой вещью», то есть опасным артефактом, — сказала я ему.

***

Томография показала… Эх, мне бы раньше… Очень похоже на застарелый геморрагический инсульт по картине поражения мозга, причем мужчина скорее овощ, а вот женщину можно попробовать прооперировать. Но я, наверное, не возьмусь, тут специальный хирург нужен и лучше современный, который умеет в мозги лазить. Страшно мне, никогда такого не делала. Гиппократ успокаивает, а мне тяжело…

— Спасибо-спасибо! — ворвался ко мне Невилл, который Лонгботтом.

— Я же не сделала ничего, да и шансы маленькие, — попробовала я объяснить мальчику.

— Вы дали надежду, — серьезно так посмотрел мгновенно переставший улыбатьсямальчуган. — И сказали правду.

Его родителей отправили на континент в клинику, так что шансы есть, особенно при таком обследовании. Маги на континенте, оказывается, умеют и знают гораздо больше, чем у нас. Любимый говорит, что это следствие законов, принимаемых министерством. Вполне возможно, учитывая, что чем тупее человек, тем им легче управлять.

Заметила недавно, что Невилл начал оказывать знаки внимания Полумне. Это он молодец, это правильно. А я решила пройтись по замку, благо местоположение василиска обнаружили и теперь у нас целый этаж под запретом для учеников. Решают, что будут делать со змеюкой — к делу приставят или актируют. Впрочем, это не мои заботы, главное, что дети в безопасности и никто больше не пострадал. Кстати, что это за всхлипы?

Выхожу из-за угла, а на полу девочка сидит и плачет, а в руках лист бумаги. Бледная вся — бледнее стен. Руки дрожат, слезы текут, давно, видимо, плачет — уже хрипит. Присела, продиагностировала, осторожно погладила и… Я, наверное, никогда к такому не привыкну. Не могла привыкнуть там, не смогу и подавно здесь. Один раз увидеть ребенка, который стоит у тела матери, увидеть его глаза — этого хватит на всю жизнь. Эти глаза будут приходить в снах, вставать перед внутренним взором… Такое не забывается. И вот на меня опять смотрят такие глаза. И почудилось мне, что вокруг опять сорок первый, воют сирены, падают дома, плачут люди… Тогда я видела такие глаза, только они были мертвые. Эта девочка смотрела на меня мертвыми глазами, значит, ее мир только что разрушился, полностью, до основания. У малышки горе, такое, после которого невозможно жить.

Я аккуратно взяла ее на руки и медленно пошла к Больничному крылу, прижимая ребенка к себе. Не знаю, почему я не позвала эльфа, просто в голову не пришло. Девочка дышала тихо-тихо, будто бы через силу. Она закрыла глаза, но доверилась мне. И я шла…

В Больничном крыле я опустила девочку на кровать, но она вцепилась в меня и не отпускала. Так и посидели, пока Барбара не подошла. Влили в девочку снотворное, и она тихо уснула. Только тогда я начала ее переодевать. Из руки выскользнул лист бумаги, но я решила поднять его попозже. В Больничное крыло вбежала Гермиона.

— О, Мерлин, Салли! — шепотом проговорила она.

Подошла ко мне поближе и наклонилась, подбирая лист бумаги официального вида, вчиталась в него и зарыдала. Да что же там такое написано-то? Я протянула руку, в которую ученица вложила этот бумажный лист, продолжая плакать. Так… Девочка теперь сирота, ее родители погибли. Взрыв газа в жилом доме и больше нет у ребенка никого. Бумага — извещение о предоставлении места в приюте.

Гарри прибежал за Гермионой, увидел ту плачущей, кажется просто телепортировался к ней. Обнимает, успокаивает, поцеловал даже, а она его обняла и плачет. А я подошла к сыночку…

— Гарри, сыночек, ты не будешь против, если мы девочку к себе возьмем?

Боже, как он смотрит! Я даже на секунду испугалась, так, наверное, на святые иконы смотрят. Гермиона плакать перестала и смотрит на меня во все глаза. Да что я такого необычного сказала-то? Это же нормально, брать к себе детей, оставшихся без крова, у нас так многие делали, если не все. Это нормально же, почему тогда дети на меня смотрят, как ожившую мечту? {?}[Просто все люди разные и что принято в одной стране, не принято в другой, в UK на такое мало кто осмелится]

— Мамочка, ты самая лучшая на свете, я тебя очень люблю! — обнял меня ребенок, а потом и Гермиона, чуть замешкавшись.

Девочка, оказавшаяся Салли-Энн Перкс, та, которая была подавленной во время осмотра, проснулась через час. Я даже не успела ничего сказать, как ее оккупировали дети. Гермиона просто обняла девочку, а Гарри посмотрел в глаза и выдал:

— Ну, привет, сестренка!

Почти минуту Салли смотрела в глаза Гарри, а потом, видимо что-то там увидев, разрыдалась. Мальчик оглянулся на меня, явно не понимая, что произошло, обнял ее вместе с Гермионой. А я просто позвала жениха. Гиппократ меня не разочаровал — примчался сразу и горячо одобрил мое решение, еще и пообещал все документы быстро оформить. Хороший он у меня, правильный.

***

Девочка бледнющая, куда-то хочет идти, что-то там искать. И Тома какого-то зовет, так нет у нас в школе никакого Тома. Хотя вроде бы английское имя. Время от времени шипит как-то страшно, как змея. В общем, ничего не понимаю, оставила Барбару за меня и двинулась к камину.

— Гиппократ! Тут у меня девочка себя странно ведет!

— Ого… Ты где ее нашла?

— В коридоре школы. Что с ней?

— Одержимость это, любимая, одержимость. Ты иди, я все сделаю правильно.

Вернулась в школу, а тут у нас танцы с саблями — разобрались в природе артефакта, хотят девочку опросить, это они теперь пусть к целителю Сметвику идут. Здоровье ребенка есть наиглавнейший приоритет, а хотелки уже идут по остаточному принципу. Потому местный НКВД отправился в больницу, а я на уроки к первому курсу, рассказывать о первой помощи. Как раз девочки мои сегодня мне помогут с демонстрацией, очень им это дело нравится, а значит выйдут из них хорошие целители.

========== Будет основной моей заботой ==========

Незадолго до свадьбы оказалось, что я непраздна. Мы же не предохранялись с любимым, вот и вышло так. Узнав, что во мне зародилась новая жизнь, я расплакалась, напугав страшно счастливого Гиппократа. Он от счастья просто увлек меня на тур вальса прямо в кабинете, откуда только музыка взялась, а медиведьмы улыбались такому счастью начальника. Совершенно меня засмущал. Вечером мы решились рассказать детям.

— Салли, Гарри, у вас будет братик или сестричка месяцев через семь.

— Мама… а ты нас будешь любить, когда у тебя свой появится? — тихо спросила Салли.

— Вы все мои, и ты, и Гарри, — обняла я своих детей. — Вы мои дети, навсегда, понимаешь?

Для Салли было трудно поначалу привыкнуть к тому, что у нее снова есть семья. Ее родители не ладили, и девочке часто доставалось просто потому, что взрослые срывали злость на невинном ребенке, оттого она и замыкалась. А когда у нее появились мы, она сначала не верила, ждала окрика, удара, вся сжималась, стоило только чуть-чуть рассердиться. Но сердиться на нее невозможно, хоть и второкурсница, но такой еще маленький котенок, как ее обидишь? Так и ходят везде впятером — Салли, Гермиона, Луна, Гарри и Невилл, хорошие мои. Защищают друг друга. А мамой доченька меня назвала совершенно неожиданно. Ночью ей кошмар приснился, и она позвала… Меня эльф из кровати вытащил. Стою я перед ней в ночной рубашке, а у нее глаза закрыты и только пищит: «Мама, мамочка». Проснулась у меня на руках уже, глазки такие испуганные от прошедшего кошмара. Ночевала у меня пару ночей, пока не успокоилась, потом уже нормально спала. Но с тех пор называла меня мамой.

Дети у нас такие солнечные, вот и Луна оттаяла, начала улыбаться, постепенно забывая свой кошмар. Но домой ехать не хочет, смотрит жалобно и просит разрешить остаться с нами. Я с Ксено поговорила… Сломался мужик, ушел в глубины себя, он и не живет уже совсем, и Луна это чувствует. Луной ее дети зовут, ну вот и я начала. Когда я ее так зову, она жмурится, как от удовольствия. В той жизни еще видела я потерявших все самое дорогое людей. Кто-то стрелялся, кто-то сжимал зубы и шел мстить, а кто-то, как Ксено, уходил душой к тем, кого не вернуть. Он в своем мире, а Луне нужно тепло, поддержка… Мама ей нужна и папа очень нужен, а папы уже и нет почти. Потому дети решили, что девочка тоже их сестренка теперь, так и зовут — сестренкой. Я видела ее лицо, когда ее впервые так назвали… Успокаивали девочку всей семьей, а оказалось, она от радости расплакалась. Хорошие у меня дети, с чистой, светлой душой. Горжусь ими.

Завтра уже и свадьба… Ой, страшно-то как, как будто в первый раз. Ну, в первый раз никакой свадьбы и не было, не принято это было тогда, даже колец не было, мещанство это, значит. Говорят, в Хогвартсе отменили занятия, потому что все профессора и часть учеников к нам придут, а еще коллеги Гиппократа, его друзья, мои студенты, которым я лекции читала… Столько народа хочет нас поздравить, просто ужас… Надо ложиться спать, потому что день будет суматошным.

Когда была совсем барышней, представляла день свадьбы как что-то воздушное, красивое, яркое… А потом рванула революция, гражданская… Отечественная… Вздохнуть некогда было, жили кто в страхе, а кто и в постоянном бою. А потом уже, в холодных вагонах, так мечталось о том, что будет, когда мы победим… Даже мысли не возникало, что мы можем не победить. Мы победим и точка. А какие мечты были… «Вот война закончится и заживем»… И теперь я должна, я обязана быть счастлива. За всех, кто погиб под бомбежками и обстрелами, кто не дожил до операции, кто замерз в снегу, утонул в болотах и реках. Я живая, и я помню вас всех. И Лидочку, и Веру, и Машеньку… Всех вас помню и буду помнить всегда. И пока память живет во мне — вы живы, слышите? Вы все живы, девочки и мальчики!

***

Вот он и наступил, этот день. Просто море народа, как мне показалось, увитая цветами арка, чиновник из Министерства, и я вся такая красивая. Сегодня на себя в зеркало посмотрела — залюбовалась, все-таки парикмахеры и гримеры сотворили настоящее чудо. Положено, чтобы невесту передал отец, но у меня-то его нет, поэтому меня ведет ужасно гордый этой ролью директор Гринграсс. А я только смущенно улыбаюсь, как девчонка. Музыка зазвучала… Господи… Как он только нашел эту музыку, как угадал только… Глаза сразу стали мокрыми. Спасибо тебе, родной, от всей души спасибо.

Его твердое согласие и мое тихое «да». И наш поцелуй, как единение душ. На всю оставшуюся жизнь. Ничто нас больше не разлучит.

Поздравления, цветы, застолье… Коллеги поздравляют, профессора… У меня просто не хватает слов, чтобы описать этот прекрасный, утомительный день. Будто бы и не было войны, а я на балу, как в далеком детстве. Торжествует музыка, летим в танце мы, чудо, просто чудо невозможное. А потом уже, когда все закончилось, с нами наши дети. Мы просто собрались все вместе, Гермиона и Невилл смущаются, но их крепко держат за руку — не убежишь. Гарри что-то шепчет на ухо Гермионе, отчего девочка стремительно краснеет.

А я смотрю на всех моих, божечки ж вы мои, как же я мечтала о таком, чтобы большая семья, дети и никакой войны. Чтобы можно было смотреть в небо, не выискивая в нем неприметную точку «рамы» или «мессера», чтобы можно было просто сидеть всем вместе за столом и говорить обо всем. И вот сбылась моя мечта, а скоро появится еще и малыш, нас станет еще больше. Это же здорово, когда большая семья. Скольких унесла война, сколько семей разорила, сколько мы видели сгоревших деревень… Но полно вспоминать, сегодня у меня самый счастливый день — я вышла замуж. Рядом сидит мой муж и улыбается всем нам так тепло-тепло, что хочется смеяться и плакать от счастья.

А потом дети остались внизу, а мы пошли в спальню. Хоть эта ночь у нас не первая, но она тем не менее волшебная. Я обнимаю своего мужа, чувствуя его руки… Правда, не только руки. Эта ночь только наша. И все исчезает в сладком безумии.

***

Пролетели каникулы, наполненные счастьем и радостью, и вот пора возвращаться на работу, а детям — в школу. Зима прекрасна, жалко, на лыжи мне теперь нельзя, муж запрещает. Его бы воля, он меня в вату бы завернул и в сейф засунул. Но воля не его, и это хорошо. Должна быть и от меня польза. Вот сейчас разберу письма и посмотрим, что там в общежитиях творится.

Так… Уизли, это та рыженькая, которая одержимая, в школу не вернется — необратимые повреждения магии и мозга. Ее мать попыталась устроить скандал, теперь этой семьей занимается аврорат, уже столько нарыли, по слухам… Часть детей переведена в другие школы. О, знакомые личности! Школа точно ничего не потеряет, нечего здесь разводить фашистскую идеологию. Отдел Тайн просит им отгрузить бочку зеленки, ну это к Северусу. Кстати, о Северусе — совершенно изменился. Если раньше он девочек пугал до непроизвольного мочеиспускания, то сейчас они в него влюбляются толпами. Тоже наказание, как ни посмотри.

Хорошо, с этим закончили, дети на занятиях, можно проинспектировать туалеты, общежития и… впрочем, кухню не надо, эльфы отлично справляются сами, я им верю.

— Барбара! Прогуляться не хочешь?

— Очень хочу, а куда?

— Общежития, туалеты… Как в прошлом году.

— Сейчас, я только перчатки возьму!

Начали с синеньких. Девичьи спальни чистенькие, гигиенические прокладки не валяются, белье на люстрах не развешено. Очень хорошо. У первокурсников… А, тут же Луна, понятно. Стерильная чистота. Так, а у мальчиков. Хм… Тоже чисто, не ожидала. Ну и хорошо, следующие у нас красненькие, потом туалеты, а потом и в подземелье спустимся.

Итак, красненькие… Девочки — отлично, все прибрано, молодцы. Эффективные у меня методы все-таки. У мальчиков… Хм… Ладно, сойдет, носки в углу не стоят — и хорошо. Можно переходить к туалетам. Открываем первый же и — сюрприз.

— Молодые люди, а почему бы вам не уединиться в кровати?

— Ну… Мы… Это… — И не весна вроде, а вот — первые ласточки.

— Так, завтра ко мне на осмотр. Буду вас учить контрацепции. Все поняли?

— Да, мадам, — смущенные стоят.

— Брысь отсюда. — Как ветром унесло.

Туалеты — три кабинки и писсуары, чисто, не стерильно, но чисто. А что это за таблички? М-да… Все-таки аккуратнее надо с эльфами, у них чувства юмора нет, а я ведь пошутила. Над каждым писсуаром табличка: «Не льсти себе, подойди поближе». Интересно, у девочек тоже что-то такое? Не проверишь — не узнаешь, пошли в женский. Ну да, здесь писсуаров нет, зато есть таблички. Вот это точно не я, интересно, кто мог так пошутить? Надписи гласят: «Леди, пожалуйста, оставайтесь на местах до конца представления». Улыбнулась. Туалеты чистые, претензий нет, сквозь стену влетел белый светящийся орел и порекомендовал убегать, потому что «Помфри инспектирует». Понятно, кто-то всех предупреждает патронусами, и ничего, что я уже не Помфри, а очень даже Сметвик. Дальше туалеты можно не инспектировать. У меня еще два общежития осталось, пойдем туда. Барбара тихо хихикает от этого представления.

Тоже мне, хихикалка. Вот я ее сразу же порадовала, что у нее экзамен на целителя скоро. Не скажу, что девочка обрадовалась, но приняла. Вот и хорошо, а то мне ж рожать, на кого я школу оставлю? Здесь не столь целитель нужен, сколь воспитатель, утешитель и просто добрый человек. Детям часто не к кому бежать и не с кем поделиться, почему бы и не с нами? Это наша работа, наше призвание — исцелять. Не только раны, но и души. Как сказал Владимир Михайлович Бехтерев: «Если больному после разговора с врачом не становится легче, то это не врач». Великий был человек и великий врач. Мы обязаны быть такими — лечить не только таблетками и зельями, но и самой своей душой. Мы выбрали это раз и навсегда.

========== Клянусь посвятить свою жизнь служению человечеству ==========

Оказывается, я уже и забыла, какой он — второй триместр. Все-таки есть некоторые преимущества у волшебной медицины перед классической. Зелья надежно гасят тошноту при токсикозе, обеспечивают всем необходимым «молодую мамочку», да и стабилизируют состояние. Это хорошо, значит, можно будет работать, пока могу ходить. Ну а с нервно-эмоциональным состоянием я умею бороться сама, не даю слезам прорваться, контролирую себя. Без такого контроля вряд ли я смогла бы оперировать по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, когда руки опускались и сил никаких не было. Когда хотелось расплакаться, собирая буквально по частям ногу молодой девчонки или борясь за жизнь совсем юного пацана. Дети очень помогают, каждую свободную минутку тратят на меня, прибегают поддержать, поговорить, чтобы «мама не чувствовала себя одной». Славные они у меня, хорошие.

Дети — это счастье. Кто бы что ни говорил, но дети всегда будут и остаются счастьем. Пусть иногда они заставляют волноваться, беспокоиться и даже седеть своих матерей, но они — самое лучшее, что может быть в жизни. Появившись в семье, они очень быстро становятся смыслом жизни родителей, и это правильно.

Правильно, когда задают тысячу вопросов, правильно, когда копируют взрослых, правильно, когда развиваются и ищут свой путь. Вступив в подростковую пору, дети часто хотят решать самостоятельно абсолютно все, и им надо дать эту возможность. Ведь от внимания и терпения родителей зависит, каким вырастет их ребенок. Будет он смелым или трусливым, пытливым или безразличным, ярким или тусклым — все это зависит от мамы и папы. Дети — это огромное счастье и тяжелый ежедневный труд. Я очень люблю своих детей и горжусь ими.

Пролетело время, вот уже и весна. Очень беспокоюсь о Барбаре, но она улыбается и говорит, что все будет хорошо. Сколько раз я слышала, да и сама говорила эти слова. Эти слова нужно вешать над каждым отделением в каждой больнице. Все будет хорошо. Гермионе завтра сдавать экзамен, Гиппократ продавил мое участие в комиссии, хотя обычно так не делается, но он смог. Знает, как я беспокоюсь об ученице, готовящейся стать медицинской сестрой или, как здесь говорят, медиведьмой. Почти два года я ее учу и уверена, что простые манипуляции и даже первую помощь она уже может оказать сама. Практики только не хватает, но это ничего, будет ей практика в начале следующего года, я же не сразу смогу на работу выйти.

Спрашивала намедни, что там с Уизли случилось — потому что из школы исчез даже их старшенький, вот не знаю, он закончил или его «загребли». Оказалось, что с ними не все так просто: авроры — это НКВД местное — обнаружили у этой семьи запрещенные зелья, да и темный артефакт у ребенка явно не из воздуха взялся, но самое главное — они, оказывается, укрывали преступника. Да еще и помогли тому пробраться в школу, полную детей. Что там и как в подробностях, мне не рассказали, но Уизли, похоже, мы больше не увидим. Еще оказалось, что их кличка, которая «предатель крови», — это не просто презрение со стороны других, а что-то серьезное означает. Нет, обычно так называют тех, кто любит людей обычного мира, правда, еще и тех, кто занимается неестественными видами любви — однополой, с животными, с собственными родственниками… Впрочем, отношение к миру простых людей у большинства магов для меня не ново, однако в случае с Уизли все оказалось совсем не так просто. Ну да это уже не мое дело, пусть соответствующие органы разбираются.

Выяснилось, зачем Отделу Тайн столько зеленки. Оказалось, что местный Гитлер, который родителей Гарри убил, разорвал свою душу и засунул ее куски во множество предметов. Эти предметы были найдены и зеленкой обеззаражены, полностью сохранив свои легендарные свойства, поэтому этот бандит был отправлен в далекое путешествие в мир неживых. Одновременно с этим оказалось, что пророчество, из-за которого мой сын лишился родителей, было изменено одним интересным гражданином, которого, кстати, скоро будет судить международный суд. Очень уж многим он подкузьмил.

Что интересно, травм стало гораздо меньше. Директор Гринграсс озаботился и новыми метлами, и защитой стадиона, и защитой игроков. Мудро, в общем-то, да и давно следовало так поступить. Поэтому у нас только простуды и иногда, очень редко — проклятья, ну и как результат — лечение тех, кто не способен понять смысл слова «нельзя». Причем со следующей недели «лечить» будет Гермиона, практика-то ей нужна, вот и попрактикуется. Думаю, одного этого хватит для того, чтобы мальчики и девочки пересмотрели свое поведение.

Вот и дети прибежали, все пятеро, потому что в последнее время Невилл с Луной и Гарри с Гермионой неразлучны. Только Салли у меня пока без кавалера, но девочка ничуть брату и сестре не завидует, а просто радуется за них. Хорошо, когда нет соперничества в семье. А еще они очень любят, когда я рассказываю им сказки.

— Мама, а можно сказку?

— Ну, слушайте, хорошие мои. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был…

***

Сегодня большой день для Гермионы. Моему Гиппи удалось привести даже ее родителей. Они сейчас стоят с ней в коридоре, успокаивая отчаянно трусящую девчонку. А я сижу с коллегами из комиссии. Обсуждаем один интересный результат, впрочем, об этом потом. Вот гулко ударили часы, и в дверь вошла бледная соискательница. Тринадцать лет всего, а уже многого добилась, многое смогла. Умничка моя. Поймала мою улыбку и приободрилась, подошла к столу, представилась. На ней хирургический костюм, стетоскоп, мной подаренный, выглядывает из кармана, серьезная девочка. Ее внимательно осматривают, костюм привлекает внимание, учитывая возраст девочки. И начинается…

— Перечислите пожалуйста, кости руки, начиная от плеча…

— Какие мышцы участвуют в…

— Как останавливать артериальное кровотечение? А в случае бедренной артерии? А без заклинаний?

— Что такое парентеральное питание?

— Наиболее частые проклятия, приводящие к смерти вне зависимости от помощи целителя?

— Расскажите о типах повязок. Чем они различаются? Какие заклинания для каких типов используются?

— Перечислите основные зелья первой помощи и расскажите о показаниях к применению каждого из них.

Десятки вопросов, на которые моя девочка отвечает точно и ясно, коллеги улыбаются, пораженные широтой познаний. Старшая медиведьма больницы смотрит на Гермиону с восхищением. Наконец теоретическая часть закончилась, пора переходить к практике. И начинается… Пациенты из приемника, пациенты из отделения проклятий, из травматологии… даже один подставной на роль симулянта. Умничка моя отлично справляется, ставя предварительные диагнозы, разделяя, когда вызвать целителя, а когда — после оказания первой помощи, когда нужно спешить, а когда можно и подождать. Ну и симулянта она вычислила, направив того на минус первый этаж{?}[В подвальных помещениях обычно располагается морг.] под громкий хохот всех присутствующих, включая самого симулянта.

— Что же, я полагаю, что выражу всеобщее мнение, — начал председатель комиссии, — если скажу, что вы великолепно справились с задачей. Будь вы совершеннолетней, получили бы статус младшего целителя немедленно, но пока поздравляю вас, мисс Грейнджер, с очередной преодоленной ступенькой. Отныне и навсегда мы ваши коллеги. А поэтому я хочу спросить вас, юная мисс, готовы ли вы принести Клятву целителя?

— Да, — прошептала почти плачущая от невыразимых эмоций Гермиона.

И в большом кабинете зазвучали торжественные слова, произносимые дрожащим голосом юной девы, которая фактически в этот миг становилась целителем, несмотря на статус медиведьмы. Ее признали, признали знания, признали умения, и это все так растрогало девочку, что слезы текли по щекам.

«…Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости…»{?}[Клятва Гиппократа, сейчас не используется. ]

Торжеством звучат слова, торжеством сияют глаза моей личной ученицы, которая смогла добиться многого. Этот день она запомнит на всю жизнь. Именно в этот день она стала врачом, именно в этот день она сделала свой окончательный выбор. Навсегда.

«…В какой бы дом я ни вошла, я войду туда для пользы больного, будучи далекой от всего намеренного, неправедного и пагубного…»{?}[Клятва Гиппократа, сейчас не используется. ]

Счастливо визжит девочка, получившая статус медиведьмы и право принимать самостоятельные решения, ибо Клятва целителя — больше, чем формальный статус. В нее поверили, и неважно, что она еще маленькая. Такие маленькие девочки тушили «зажигалки» на крышах домов, вставали рядом с бойцами, тащили из последних сил раненых. Тогда они не были маленькими. Плачет ее мама, и нежно, совсем по-взрослому обнимает Гарри свою Гермиону. Девочка улыбается и плачет, а мы все вместе выходим в коридор, наблюдая искреннее счастье нашей новой коллеги.

— Да у нас не все медиведьмы такими знаниями обладают, — тихо говорит главная медиведьма Мунго. — Это же великолепно… Я бы ее заместителем хоть сейчас взяла.

— У нее все впереди еще, и победы, и поражения. Так что, может, и работать вам вместе, — говорит мой Гиппи, улыбаясь.

А я просто счастлива — моя девочка, моя первая ученица сегодня приняла решение. Такое же, какое я принимала много-много лет назад. «Я торжественно клянусь посвятить свою жизнь служению человечеству» {?}[«Врачебная заповедь», актуальная на годы становления врачом главной героиней.].

========== Свою жизнь и свое искусство ==========

Барбара сияет — ее детская мечта исполнилась. Сегодня она стала целительницей, лимонная мантия, кольцо, все, как ей чаялось. Мне уже тяжеловато ходить, седьмой месяц — не шутки, хотя с эмоциями пока справляюсь. Любимого за клубникой с перцем посреди ночи не гоняю, хотя иногда прорывается паника, конечно. Гермиона от меня не отходит, ради этого даже выпросила разрешение сдать все экзамены раньше, и ей пошли навстречу. Все всё понимают на самом-то деле. Профессора встречают улыбкой, расспрашивают. Дети упросили не ходить одной по замку, берегут меня, как хрустальную вазу.

Вот опять чуть не расплакалась. Эмоциональная стала к лету, совсем скоро рожать, как оно будет? Рожавшие у нас в поезде девчата кричали так, что у пациентов слышно было. А были те, кто закусывал губу и молчал. Страшно немного, хотя я уже рожавшая, должна спокойнее к этому относиться, а вот не получается. Хотя это тело не рожало, как все пойдет, неизвестно.

Гиппи вокруг хороводы водит вместе с детьми, беспокоятся они. Ученица моя проявляет твердость, заставляя соблюдать режим, хорошо я ее выучила все-таки, умница моя. И не обижается, когда я немного капризничаю. День проходит за днем, я передаю дела Барбаре, она здесь побудет старшей… Рассказываю одно и то же по десять раз… Сама молодых мамочек видела, неужто и я такая? Дергаюсь жутко.

Гермиона установила жесткий режим дня и ничего слушать не хочет. Умница моя. Подъем, отбой и кормление по часам. Сколько у нее терпения, диву даюсь иногда, даже в душе страхует. Где-то прочитала, что заклинаниями чиститься не всегда хорошо для беременной. Теперь внимательно следит за тем, как я кушаю, зачастую уговаривая, как маленькую. Хорошей будет мамой, столько заботы и терпения у девочки… Даже стартовую бессонницу победила. Теперь она мне сказки рассказывает и дает послушать сердечки моих малышей. Оказалось, что у меня будет двойня. Я такая счастливая на самом деле, сижу тут, как маленькая капризуля, придерживая вымахавшее пузо.

Дети уехали на каникулы, а у меня в этом году отпуск не получится, Гиппи говорит, лучше не рисковать, все ж таки не девочка. Гермиона решила никуда не ехать, а остаться со мной, ну и Гарри тоже, как же иначе. За каких-то два года дети стали неразлучны и понимают друг друга буквально с полуслова. У Невилла с Луной, похоже, тоже все сладилось, а Салли шутит, что она единственная, кого вирус любви не задел. Гермиона ее учит основам, потому что мне временами уже тяжело.

В один из летних дней к нам в гости пришел счастливый до невменяемости Невилл со своей бабушкой. Ну и с Луной, конечно. Еще одна неразлучная пара, умнички мои. Луна стала совсем девочкой, а не потерянным котенком, улыбается, шутит и очень любит, когда я ее глажу. Просто мурлыкать начинает, егоза. Так вот, пришли они ко мне, чтобы спасибо сказать. Смогли все-таки целители с континента чудо сотворить — вернули его родителей в мир людей. Мама его все вспомнила, а вот с папой сложнее, но его просто обучили заново ходить и разговаривать. Просто еще один ребенок у них, ну да это лучше, чем овощ, правда?

Августа увидела, как Гермиона обо мне заботится, да Гарри ей помогает, разулыбалась вся. Суровая леди вмиг превратилась в добрую бабушку. Мы долго еще сидели, разговаривая о беременности и родах в магическом мире. Оказывается, ничем существенным они не различаются, кроме качества обезболивающего да отсутствия щипцов. Алисия, это мама Невилла, рожала шесть часов кряду, обложив мужа своего так, что второго заводить побоялся уже он. Ну это я знаю, когда рожают, что только не кричат: и муж у них виноват, и врач, и кресло неудобное… Нормальное явление, бывает.

Родители Гермионы взяли с собой на море Салли. Ох, как она смущалась и пугалась, пока Гермиона не поговорила и с нею, и с родителями. Кажется, они приняли дочь такой, какой она является, и уже даже не спорят.

Вот и июль… Мне становится все тяжелее сдерживать себя, никакого самоконтроля не хватает. Дети активно шевелятся внутри, появился страх того, что они могут поссориться, что может что-то пойти не так. Приходится прикрикивать на себя внутреннюю. Прибежал с улицы Гарри. Счастливый, весь светится.

— Мама, мамочка, она согласилась!

— Кто согласился? С чем согласился?

— Гермиона, мамочка, согласилась быть «моей Гермионой»!

А вот и девочка, смущенная такая, но улыбается, походя выдала ласковый подзатыльник мальчику, чтобы, значит, себя потише вел. Да, хорошо, что все так получилось…

Последняя неделя была, кажется, более долгой, чем предыдущие месяцы. Незадолго до дня рождения Гарри меня вдруг переполнила энергия, хотелось что-то делать, переставить мебель, куда-то бежать, но Гермиона была настороже. И вот аккурат накануне дня рождения сына у меня началось. Почти, кстати, пропустила начало схваток. Может, ложные?

— Миона, подойди, пожалуйста. — Она теперь Миона, сама попросила.

— Да, наставница, — быстро подошла, диагностические заклинания у нее уже автоматически получаются, глаза расширились, поняла, значит.

— Пора, моя хорошая, — мягко улыбаюсь ей.

***

Вовремя мы это… Едва меня переправили в Мунго, как отошли воды. Значит, настал тот момент, которого я так ждала и боялась. Схватки нарастают, появляется боль, но от обезболивания я пока отказываюсь. Может, я ненормальная, но хочу чувствовать, да и рано еще… Боль постепенно нарастает, как нарастает и периодичность схваток. Несмотря на некоторую неаппетитность зрелища, Гермиона остается со мной, сидит рядышком, помогает, меняет пеленки. В момент усиления боли вливает в меня зелье, очень себя жестко ведет. В периоды между схватками, уже переходящими в потуги, я хвалю ее своим слабым голосом. Улыбается очень понимающе, целует руку.

— Рожайте спокойно, наставница, я буду с вами.

Зелье подействовало, боль отступила, начались потуги. Девочка заглянула в мой внутренний мир и позвала акушера. Так я оказалась на рахманиновке. Могут пройти годы, может рухнуть мир, но рожать женщина будет на этом… устройстве.

— Ну что, коллега, рожаем? Тужьтесь!

И начала я дышать и тужиться. Аж до потемнения в глазах, а все не выходит. Прошел, наверное, не один час, меня объяла паника уже, слезы текут, сил нет… Гермиона, девочка моя хорошая, стояла прямо у плеча все это время и успокаивала меня, уговаривала не паниковать, что все уже хорошо, уже и головка показалась. И вот через неопределенное время раздался первый крик. Первым родился сыночек, а за ним и доченька. Совершенно измученная, я расслабилась и не успела ничего сделать или сказать, как Гермиона влила в меня другое зелье.

Глядя в прошлое, на то, как я рожала, поражаюсь терпению моей ученицы. Это же не воспитать, это идет от себя, из глубины. Быть ей хорошим врачом, точно говорю.

Потянулись дни восстановления, мои малыши кушали хорошо. Маленьких волшебников можно выкармливать по-разному, но первые три месяца все равно лучше грудью, никто меня не переубедит. Никто, кажется, и не собирается. Господи, какая же я счастливая!

— Спасибо, мамочка, это самый лучший подарок, — сказал мне Гарри, ведь малыши родились как раз 31 июля.

***

«…Роды срочные, нормальные, патологий нет. Плод мужского пола… Плод женского пола…»

Мальчика мы назвали Клавдием. Клавдий Сметвик — звучит, правда? А вот девочку… Гиппи сказал, чтобы девочку назвала я… Поэтому у нас теперь Клавдий и Елена Сметвик. А еще Гарри, Салли и Луна, потому что так уж вышло. Дети мои все собрались вокруг меня, помытые, чуть ли не спиртом опрысканные — Гермиона бдит. Кстати, глава акушерского отделения, узнав, что у девочки была клятва уже, все-таки выбила ей «младшего целителя» и теперь всем ставит в пример. Смотрите, мол, тринадцать лет всего, а какое большое сердце, сколько терпения и знаний. Учитесь, мол.

— Ой, какие маленькие, — это Салли с малышами сюсюкает.

— Здравствуйте, братик и сестричка, — а это донельзя счастливый Гарри.

В раннем детстве мальчик мечтал, чтобы у него была семья, большая семья, в которой бы все друг друга любили. Он очень дорожит нашей семьей, в которой нас стало много — целых семеро. Гиппи взял отпуск в больнице и проводит все время со мной, но Гермиона продолжает быть рядом, не желая оставлять меня.

— Миона, солнышко, съезди хоть на недельку на море, отдохни.

— Нет, мама Поппи, я лучше останусь, а вдруг что-то случится?

Даже не знаю, откуда у нее взялось это обращение. Теплое очень, при этом она своих родителей совершенно не забывает, просто предпочитает быть с Гарри, ну и сейчас со мной. Грейджеры, кстати, поняли, что дочь сделала свой выбор. Да и звание хоть и младшего, но врача у тринадцатилетней девчонки их, конечно, ставит в тупик. Самая молодая целительница за пятьсот лет. Представляю, что будет в Хогвартсе, ведь она имеет право ходить в целительской мантии и будет, потому что этот факт — серьезная защита от любых сюрпризов: в этом мире трогать целителей — табу.

Директора Гринграсса известили официально о том, что в Хогвартсе теперь учится самая молодая целительница, интересно, как будет выглядеть первое сентября? Посмотреть бы хоть одним глазком. Пора кормить малышей, они у меня очень хорошо кушают, высасывая меня буквально насухо. Уговорила, наконец, Гермиону сдать дежурство эльфам и отправиться отдохнуть перед Хогвартсом. Бедных домовиков девочка инструктировала четыре часа, они, по-моему, ее теперь боятся больше, чем кого бы то ни было. Обняла меня на прощание и уехала, чтобы вернуться в последний день августа.

И вот они все впервые будут без меня в школе, как им там будет? Не обидят ли? Повзрослевшие, улыбающиеся, уверенные в себе и своей семье. И наш папа с ними. Мои любимые, моя семья.

========== Да будет дано счастие в жизни ==========

Когда у тебя на руках маленькие дети, совершенно нет никакой возможности расписывать свою жизнь. Теперь моя жизнь сконцентрирована в этих малышах, да в старших детях. Месяц проходит за месяцем, к Рождеству и я вернулась в школу, ну и малыши со мной, эльфы бдят, конечно, но с мамой же лучше?

Барбара с Гермионой отлично справляются со всеми проблемами, а школьники ведут себя с девочкой очень предупредительно. Трудно хамить тому, кто может тебе клизму сделать и сделает, причем не задумываясь особо. Хулиганить в школе теперь опасались после того, как девочка неделю «лечила» очередных шутников. Вдоволь насмотревшись на скособоченные фигуры и ужас в глазах, когда надо было идти в Больничное крыло, все шутники, снобы и прочие любители кого-нибудь обидеть притихли. И были тихими до окончания Гермионой школы.

Гарри сделал девочке предложение на четвертом курсе, и на их помолвке мы вдоволь напраздновались, а женились они как положено — после наступления совершеннолетия. Три свадьбы одновременно, представляете? Гарри с Гермионой, Невилл с Луной и Салли с Джастином. У Салли все было очень быстро как-то, Джастин сделал ей предложение через месяц после первого признания. Ну да главное, чтобы счастливы были.

Гермиона долгие годы работала в Мунго, доросла и до главного целителя больницы. К ней приезжают со всего мира на консультацию. Но она всегда находит время, чтобы навестить меня, и сама, и с семьей. Они живут недалеко от нас — пешком дойти можно. И я с удовольствием дохожу, потому что наступило время сладкой мести — Гермиона на седьмом месяце, и ей совсем несладко, потому что однояйцевая тройня — это нелегко. Но девочка счастлива. Невилл с Луной бывают каждое воскресенье. В прошлом году девочка подарила своему мужу первенца и теперь снова беременна. Салли пока не спешит, она учится во Франции. Артефактором будет, как Гарри. Девочка хочет делать медицинские артефакты.

А я все работаю в Хогвартсе. Как-то само собой сложилось, что ко мне прибегают малыши первого курса, чтобы сказки послушать. Замок у нас теплый, солнечный, полный улыбок и счастья. Никто никого не обижает, потому что «бабушка Поппи на страже».

Пролетают годы, мы не молодеем, вот уже женятся наши младшие, Леночка и Клавдий, не любит мальчик уменьшительно-ласкательных имен. Дети мои солнечные, такие яркие и счастливые. Вот уже в школу поступают дети тех, кто когда-то приходил ко мне за сказками. И они тоже спешат в Больничное крыло, когда им нужна поддержка или обидел кто. Я так рада, что могу быть здесь для них! Ради этого отказаться от министерской должности было правильно.

Я прожила долгую жизнь, она не всегда была счастливой, но здесь у меня появилась семья, дети, внуки, правнуки. Большая, просто огромная семья Сметвик. Здесь мой любимый муж, любимая работа, нашедшие себя дети и внуки. Чего еще может желать человек в мои сто двадцать три года? Увидеть праправнуков разве что.

Вот сидим мы всей нашей семьей, Гарри и Гермиона играют с правнуком, Салли сегодня без мужа, его вызвали куда-то по делам, зато вместе с детьми, у нее пятеро сыновей. Луна, наша добрая, хорошая Луна сегодня пришла со всем семейством Лонгботтомов. Клавдий с детьми, хороший целитель получился, умница просто. И Леночка, солнышко наше ясное. Муж у нее военный, поэтому сегодня она здесь с дочкой, а муж где-то там, защищает мирное небо над нашей головой. Чтобы никогда больше не повторилась страшная война. Чтобы не плакали от ужаса дети. Чтобы был мир. Навсегда.

Я смотрю в это небо и сердечно благодарю Мерлина ли, Магию ли, Бога ли… Я благодарю за это чудо — мою семью.