Еще пара слов о Золушке (СИ) [Касаи Кагемуша] (fb2) читать онлайн

========== О принце, которому суждено править ==========

Давайте спросим прохожих, что такое «Золушка»?

— Книга, которую я читала дочери, — ответит румяная торговка на рынке.

— Сказка для детей, — буркнет усталый клерк из Сити.

— Поучительный рассказ для девочек, что никогда не стоит бросать искать свое счастье, — многозначительно поднимет палец вверх тучный мужчина в пенсне.

— История о любви, — застенчиво шепнет маленькая девочка, прячась за юбку матери.

И, пожалуй, она единственная из всех будет права.

Эта история действительно произошла, вот только случилась она в те времена, когда волшебницы и чудеса еще встречались на белом свете, хоть уже и не так часто, как бывало прежде. В тех землях, где это случилось, к тому времени давно перевелись гномы и эльфы, да и великанов едва ли осталось больше сотни, а вот чародейки-крестные еще нет-нет и появлялись, пусть большинство из них и стало всего лишь гадалками на кофейной гуще. В те давние времена монархи и короли еще обладали теми добродетелями, которые им предписывают легенды, и народ благодарно воспевал своих повелителей, отвечая преданной любовью вассала на мудрость и доброту.

А Золушка была обычной девушкой из обыкновенной зажиточной семьи, сиротой по матери и по отцу, которая делила кров с сестрами и мачехой. Она жила в пригороде столицы одной страны, название которой все равно ничего вам не скажет, в большом доме, за которым начинался бескрайний зеленый луг, переходящий в холмы, за которыми у самого горизонта темнела сизая полоса леса. А за лесом блестели крыши королевского замка.

Как вы понимаете, «Золушка» была, впрочем, всего лишь кличкой. А звали девушку Эллой. Впрочем, эту часть истории вы знаете. Знаете, как стала она из любимой дочери падчерицей, а затем и прислугой, как работала в черном теле, как тосковала по родным, как выполняла все заботы по дому, как каждый божий день сносила упреки и тычки мачехи. Отец несчастной девочки ушел из жизни, едва ей минуло пятнадцать, пережив жену лишь на несколько лет, и с тех пор сказка стала самым неподходящим словом для жизни сироты. Мачеха, а следом за ней и сводные сестры, и даже прислуга — все они взяли за привычку взваливать самую тяжелую и утомительную работу на Эллу, которая, убитая горем, не была в силах сказать и слова против. А позже, когда боль утихла, она нашла себя уже Золушкой: живущей на чердаке среди рухляди, донашивающей платья за служанками сестер, расчищающей пепел в камине. И, разумеется, уже было поздно что-либо менять. Больше она не была очаровательной дочерью счастливой семейной пары из светлого дома у луга. Она была лишь замарашкой-служанкой, и все предпочли забыть, кем она была.

Так прошло больше двух лет.

Все это так и было, но все это вы знаете и без меня. Как знаете и то, что в тех же краях, где жила Элла, был летний охотничий домик, в котором наследный принц частенько проводил охоту. Вероятно, вы слышали об их встрече в лесу, где, впрочем, они оба так и не узнали имен друг друга, и уж точно вам рассказывали, как потерял голову несчастный юноша. О да, в те времена принцы обладали горячими сердцами, и этот не был исключением. Незнакомка из леса пленила все его мысли, и он витал в облаках, вспоминая ее голос, наклон головы, походку.

— Я не могу, просто не могу понять, почему не спросил хотя бы ее имени? — принц сжимал голову руками, совсем не по-королевски расхаживая в страшном волнении из угла в угол. Его близкий друг, гвардеец личной охраны его Высочества по имени Эрик, сидел в кресле в покоях наследника, молча наблюдая за юношей и терпеливо выслушивая его. — Как я теперь найду ее? Что, если мы больше никогда не увидимся? А что, если?..

— Кит, друг мой, не принимайте это так близко к сердцу. Я понимаю, что вы чувствуете сейчас, но одумайтесь: вот-вот грянет бал. Неужели ваша таинственная незнакомка упустит такой шанс?

Эрик был единственным человеком во всем замке, при котором молодой принц мог сбросить с себя привычную маску, показывая тот ураган чувств, что разрывал его несчастное сердце.

Впрочем, это тоже не то, о чем я хочу рассказать. Вы знаете, и про бал, и про фею, и про тыкву, и про замечательных белых лошадей с усатым кучером, и про хрустальную туфельку и ослепительное великолепие дворца. Все это давно стало частью легенды, и все это так неважно. Все куда проще, ведь, если упустить из вида всю эту мишуру, остаются лишь двое, которые увидели друг друга через толпу, и на мгновение замерли, словно изваяния, а затем двинулись навстречу, не слыша ни музыки, ни звона бокалов.

Элла была околдована магией королевского торжества. Принц был очарован ею.

Они смотрели в глаза друг другу весь вечер.

— Я боялся, что вы не придете на бал сегодня, — его шепот коснулся ее уха, и они оба вздрогнули. Она — от невообразимой близости, он — от невозможной дерзости, которую позволил себе. Только королевское воспитание удержало его от того, чтобы попросту не уткнуться носом в кожу ее шеи, вдыхая удивительный аромат и растворяясь в ней, забывая о всех людях, которые глядели на них, кружащихся в танце. Вместо этого он лишь крепче перехватил ее руку.

— Я всегда любила праздники, разве я могла не прийти? — в тот момент она еще, должно быть, не поняла, что перед ней стоит сам принц, и поэтому она улыбалась ему открыто и просто, как улыбалась в лесу молодому охотнику по имени Кит, и как улыбалась солнцу и небу. И молодой наследник престола падал и падал куда-то в бездну, туда, где для него существовала лишь синева ее глаз.

Эрик усмехнулся, когда молодые люди прошмыгнули в дверь за роскошной портьерой, ведущей туда, где розовые кусты и акации скрывали в своей тени тех, кому не хотелось делить свое уединение со зрителями. Гвардеец галантно поклонился девице в пышном платье, и, придерживая ее за локоть, отвел к той самой стене, затевая непринужденный разговор. Строгий мундир и широкие юбки закрыли выход, и теперь никто не смог бы помешать Его Высочеству.

А в полутьме сада, едва освещенного фонарями, лицо незнакомки казалось влюбленному юноше болезненно бледным. Да-да, там, в саду, в лабиринте кустов и в тени вишен не было принца, и был всего лишь молодой человек, едва перешагнувший рубеж двадцати лет, который не мог отвести взгляд от своей спутницы. Она казалась ему бледной и даже исхудавшей, словно ее морили голодом, однако и такой она была прекраснее самых красивых и удивительных звезд на небосклоне.

Когда она повернулась к нему, такая тонкая, такая хрупкая в своем открытом платье, ему внезапно впервые в жизни захотелось опуститься на колени.

Коленопреклоненный монарх, пусть только будущий, монарх капитулирующий — что может быть страшнее для государства, для нации? Однако Кит уже отлично отдавал себе отчет в том, что и сам он капитулировал и сдался на милость победительницы, так легко и непринужденно захватившей его сердце.

Крепость сдалась без боя.

Когда часы пробили полночь, а Элла вскочила, испуганно озираясь и спутанно извиняясь, вместе с ударами часов с еле слышным звоном разбилось влюбленное пылкое сердце.

Не буду рассказывать вам о том, как бежала перепуганная девушка прочь, как по ее щекам текли слезы от боли невозможного, как и сам принц, забыв о приличиях, бежал следом, надеясь поймать, удержать, если потребуется, упасть на колени, умоляя не оставлять его одного.

А ведь он опять так и не узнал ее имени.

— Стой! — она обернулась в последний раз, награждая его долгим взглядом, а затем двери кареты хлопнули, скрывая за собой сказочную принцессу в голубом. Кучер закричал, взмахивая кнутом, лакеи лихо вскочили на уступ позади кареты, и лошади взяли с места, унося прочь волшебное видение той ночи. И пусть Эрик и его люди почти насмерть загнали своих скакунов, они не смогли догнать карету, запряженную белой шестеркой.

Единственное, что осталось у принца — туфелька, соскользнувшая с ножки хозяйки, когда та спешила прочь.

Он был настолько безутешен, что старик-король лишь только и мог, что печально вздохнуть, подзывая к себе ближе писаря, который бы написал указ о поиске беглянки. Хоть он и был королем, все-таки в первую очередь он был отцом, и по всей стране полетели в разные стороны поскакали глашатаи, разносящие весть о том, что разыскивается та самая незнакомка с бала, которая танцевала с наследником.

И вот тут правда в сказке заканчивается.

Хотя верные своему господину гвардейцы действительно объехали всю страну, примеряя туфельку каждой женщине, которую они встречали на своем пути, они так и не смогли найти ту самую. И дело совершенно не в размере обуви: на самом деле туфелька подошла десяткам счастливых аристократок, горожанок, крестьянок и даже двум принцессам соседних стран, вот только принц, переодетый в одного из стражников, едва заметно мотал головой, давая знак своим людям. Это все была не она. Он собственнолично объехал всю страну, ища свою пропавшую принцессу, кем бы они ни была в действительности, однако ни в одном городе, ни в одном доме он не нашел ответа. И ему пришлось снова вернуться в столицу, во дворец, в свои покои, показавшиеся ему как никогда пустыми.

Но где же все это время была Элла? Почему не появилась, как гласит всем известная история? Почему она не мерила туфельку? О, это еще одна большая ложь, рассказанная нам братьями-сказочниками.

Пусть мачеха Эллы и не была добросердечна и справедлива, никто не смог бы отнять у нее того, что она была необыкновенно проницательна и умна. Не только принц обратил внимание на звонкий смех своей спутницы, на ее светящиеся от счастья глаза, на ее тонкую фигуру. И, если он остался с наступлением полуночи в неведении о том, кем была незнакомка, мачеха отлично знала имя девушки. Она узнала бы свою падчерицу из сотен. Однако она была не только умна, но и дьявольски расчетлива, и поэтому не стала, как гласит нам сказка, запирать Золушку на чердаке, запрещая ей видеть белый свет, нет. Она сделала нечто иное.

— Вы слышали новости, девочки? — наутро дня, наступившего за днем после бала женщина буквально влетела в столовую, радостно улыбаясь. Конечно, обращалась она к дочерям, но основной ее слушательницей была Элла, которая тенью скользила с подносом вокруг стола.

— Ну что там, мам? — Анастасия недовольно закатила глаза.

— Я только что из города, — с заговорщицким выражением лица продолжила мачеха, не обращая внимание на гримасу дочери. — Об этом трубят на всех площадях. Принц женится!

Золушка так и застыла на месте, обмерев. Анастасия и Дризелла, между тем, наоборот пришли в живейшее возбуждение.

— Как женится? Но на ком?

— Когда, маменька?

— На заморской принцессе, — уклончиво ответила та, краем глаза наблюдая за реакцией Золушки. — Они встретились на балу. Говорят, она невозможно красива, к тому же, богата, они танцевали вместе до самого утра, и уже днем объявили королю о своем желании жениться. Ах, любовь, как это прекрасно!.. Только представьте, торжество, цветы, невеста в белом…

Поднос с грохотом упал на пол.

Бедная Элла. В этот момент ей показалось, что она падает в бездонную пропасть, что она тонет, что у нее заживо вырывают сердце. Что могла еще подумать влюбленная девушка, услышав, что едва она сама покинула бал, возлюбленный тут же нашел ей замену? Ей было невдомек, что на самом деле он, словно безумец, всю ночь метался по саду и замку, не в силах усмирить бешеный стук в своей груди. Бедняжка Элла! Она не знала ничего, а потому выронила поднос из ослабевших рук, и, покачнувшись, чуть не упала. С наигранной заботой к ней подскочила мачеха, и сию же минуту отправила на чердак, сетуя, что не следовало утром вставать, если она чувствует себя плохо. Золушка не помнила, как оказалась у себя. Она упала на жесткую кровать в углу и горько заплакала, закрыв лицо руками.

Она плакала, вспоминая, как вел ее в вальсе принц, как пылко рассказывал о чем-то, следуя вместе с ней по аллеям парка, и с каждым новым воспоминанием ее сердце кровоточило сильнее и сильнее. А за лугом, холмами и лесом, в замке, под сводами величественных залов, не находил себе места молодой наследник, думавший о прекрасной девушке на балу и о том, почему она бежала от него, как от огня. Его воспаленный после бессонной ночи разум снедал вопрос, что Кит сделал не так? В чем была его вина? Чем обидел он возлюбленную, волшебную девушку с прекрасной улыбкой и лучистыми глазами? Он искал, искал ответ, но никак не мог найти. Перебирал раз за разом каждую минуту, каждую секунду удивительного вечера, не зная, что боль он причинил Элле тем, чего на самом деле не делал.

— Дитя мое, я могу войти? — мачеха постучалась через несколько часов, осторожно приоткрывая дверь и заглядывая внутрь. Золушка так и лежала, ее волосы растрепались, щеки и глаза раскраснелись от слез. Женщина подлетела в притворном беспокойстве к кровати, опускаясь перед ней на колени и приобнимая девушку за плечи. — О, милая! Скажи мне, что случилось? Кто обидел тебя?

И Элла, непривычная к участию, к заботе и вниманию, сама подалась вперед, отвечая на объятия и снова поддаваясь слезам. Что поделать, если у нее никогда не было человека, готового услышать ее сердечные переживания? Добрая девочка, она вмиг забыла все обиды, открываясь целиком и полностью. Сбивчиво и несвязно она принялась рассказывать: о парне, которого встретила в лесу, с которым танцевала в ночь бала, которого полюбила так скоропостижно и беззаветно, который, как оказалось, лишь играл с ней. Может, это все была ошибка? Может, слухи врут, и все не так? О, как бы она хотела верить своему Киту!

— Маманя, что это вы тут делаете? — в дверь просунулись головы сестер, и мачеха замахала на них рукой.

— Прочь, прочь! Вы что, не видите, нашей Элле так плохо!

— Что случилось? — любопытная Анастасия прямо впилась глазами в худенькую фигурку в объятиях матери.

— Ах, дочка! В ночь бала Элла ходила в город на праздник, и там один негодяй разбил ее сердце. Бедная моя девочка, не плачь, не плачь, — она тяжело вздохнула, словно и ее собственное сердце вот-вот грозило разбиться. — Дризелла! Принести воды, скорее.

— Ну мам, — попробовала было возразить та, но ее возмущение было прервано суровым взглядом женщины, и девушке ничего не оставалось, как подчиниться.

Мачеха Эллы была действительно умной женщиной, и потому она сразу поняла, что не стоит показывать, что она знает всю правду, как и не стоит посвящать в тайну своих недалеких дочерей или насильно держать падчерицу взаперти. Напротив, в эти дни она стала как никогда близка ей, стала опорой и поддержкой, к которой несчастная Золушка всегда могла прийти, если ее мучило что-то.

Но не стоит думать, что люди меняются. Все это было сделано исключительно из трезвого расчета.

День за днем, час за часом мачеха убеждала падчерицу, что ей стоит забыть своего возлюбленного. Она говорила, что мужчины вообще редко обладают такой благодетелю, как благородство и тем более верность, и что обычно им нужно лишь одно. Что не стоит лить слезы из-за какого-то мерзавца, который забыл ее сразу же, как она исчезла. Что ее волшебство и сказка была лишь иллюзией. И Элла, такая неопытная в делах любви, постепенно стала и сама верить в это, ведь так легко поверить в ложь, когда не видишь напротив любимых глаз, когда не знаешь ни капли истины, когда считаешь, что гонцы, разъезжающие по королевству — это посланники, которые приглашают гостей на свадебное торжество. Она вспоминала вечер в саду, когда принц смотрел на нее, смотрел так пристально и влюбленно, и ее душа разрывалась, потому что сердце кричало одно, но чужой голос твердил другое.

— Он чуть не поцеловал меня, — шепотом призналась Золушка мачехе в один из тех дней, когда последняя старательно изображала участие в девушке. — Он был так близко…

— Вот видишь, моя бедная крошка, ему-то и надо было только одно, только…

— Прошу, не продолжайте, — и Золушка заплакала.

Гонцы загоняли лошадей, разъезжая по всему королевству, принц совсем лишился сна, и его отец от самого утра до глубокой ночи писал длинные-длинные письма, рассылая их по соседним странам, ища таинственную принцессу. А верный Эрик, он лично стоял в карауле каждый день, каждую ночь, урывая лишь несколько часов на сон, да и то, лишь тогда, когда бдеть становилось уже совсем невмоготу. И даже когда он закрывал глаза, перед его внутренним взором была девушка в небесного цвета платье, так стремительно бегущая прочь, а рядом с ней — его друг, его повелитель, наследник престола, безутешный в своей утрате. Разбитое сердце — тоже открытая рана, но ее не излечишь мазью или снадобьем. И даже время, всесильное время не всегда властно над этой болью.

А мачеха смотрела через окно на королевских гонцов, которые, словно самые породистые ищейки, рыскали по королевству, и чувствовала, как тревога проедает ее насквозь. Разумеется, даже самое первое появление гвардейцев в доме вскрыло бы весь обман полностью. Этого допустить она не могла.

— Ну все, дитя. Хватит нам смотреть, как ты мучаешься и страдаешь! — такими словами приветствовала она одним пасмурным утром падчерицу. — Так дело не пойдет. Тебе надо забыть этого негодяя, иначе ты совсем зачахнешь, — и правда. За несколько недель, прошедших с бала, Элла исхудала и так будто стала прозрачной, она почти ничего не ела, а глаза стали красными от слез.

— Но я не могу, никак не могу, — еле слышно прошептала она. — Я так люблю его…

— Тогда мы уедем, — решительно дернула подбородком мачеха.

— Уедем?! — Анастасия и Дризелла едва ли не подскочили на месте.

— Да, именно, — их мать нахмурилась, словно была полководцем, принимавшем решение перед боем. — Уедем, сегодня же. Туда, где нас не потревожат, где каждый цветок, каждый булыжник мостовой не будет напоминать нашей милой Элле об этом парне.

— Но матушка, мы не можем… — Анастасия хотела было возразить, но мачеха обожгла ее таким взглядом, что девушка осеклась на полуслове.

— Собирайтесь, девочки, — и им ничего не оставалось, как отправиться в свои комнаты укладывать чемоданы и корзины. Когда через четыре дня конвой Его Величества постучался в дверь дома, им никто не открыл, и черные окна безучастно смотрели на людей в мундирах, кони которых нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

— Эй, — окликнул капитан отряда, бравый офицер по имени Ульрих фон Гросепп, проходящего мимо торговца зеленью. — Что случилось с хозяевами этого дома? Почему здесь никого нет?

— А, — торговец махнул рукой, — они уехали пару дней назад. — Собрались и в одночасье покинули город, словно за ними гналась сотня чертей.

— Интересно бы узнать, что стало причиной такой спешки, — усмехнулся в усы герцог Мерингейл, статный мужчина средних лет, который сам просил его приставить к отряду. При этих его словах фон Гросепп согласно кивнул, а молодой гвардеец на вороном коне в шляпе, надвинутой на самые глаза, едва сдержал шумный вздох. Если бы торговец имел то острое зрение, что и в юные годы, он бы без труда узнал бы в этом всаднике самого принца.

— Ой, ваша честь, — горожанин расплылся в улыбке, — все соседи только и говорят об этом! Поговаривают, что все это из-за хозяйки имения, досточтимой леди Элеонор Тремейн. Мне сказал молочник, а ему передала дочь булочника, а та слышала от отца, что служанка мадам сообщила по секрету мяснику, что ее хозяйка ужасно больна туберкулезом.

— Туберкулезом? — Мерингейл и фон Гросепп переглянулись, а юный гвардейский офицер Кроллет, единственный в отряде, кто знал о присутствии в нем принца, бросил быстрый взгляд на своего господина.

— Да, у бывшего мужа мадам, мир его праху, был домик где-то в лесу, вот туда-то со слов кучера они и отправились. Мадам, ее дочери и прислуга, — словоохотливо зачастил зеленщик. — Он был, знаете, любителем уединения, и часто катался туда, когда еще была жива его первая супруга. Помнится…

— Скажите, любезный, — перебил торговца фон Гросепп. — А где мы можем найти этот домик? Нам необходимо видеть леди и ее дочерей.

Зеленщик прищурился, подозрительно глядя на собеседников:

— Я человек маленький, и мало чего знаю, — осторожно начал он, — но не вы ли те, кто ищет пропавшую невесту Его Высочества? Ту, которая бежала в полночь верхом, едва услышала бой часов?

— Слухи быстро расходятся, — холодно и отрешенно отметил герцог. Всезнание горожанина ему было неприятно.

— О, ну да, ну конечно, — обрадовался тот. — Я так и знал! Так и знал! — герцог поморщился, однако торговец будто бы и не заметил этого. — В городе только про нее и толкуют, спросите любую торговку. Мальчишка, который помогает почтальону, предположил даже, что это могла быть наша чернавка, ну, прислуга, девушка, которая… — фон Гросепп нетерпеливо взмахнул рукой.

— К делу, любезнейший! Домыслы вашего мальчишки не имеют никакой ценности для нас.

Торговец удивленно захлопал глазами, словно потерял мысль.

— Так это… На восток, через переправу, и потом… — он нахмурился, а затем, бросая фразу, перескочил на следующую. — Впрочем, если вы ищете пропавшую невесту, вам совсем не нужно ехать к мадам Треймейн. У нее две дочери, незамужние девицы лет восемнадцати или чуть больше, но, поверьте мне, ни одна из них не может быть той, которую вы ищете. Первая глупа, как пробка, а вторая неуклюжа, словно молочный медвежонок. Мне не пристало говорить об этом, однако я помню, как в прошлом году, летом, когда… — он продолжал говорить, сверкая черными глазенками и размахивая руками, однако один из гвардейцев с величайшей деликатностью выдвинулся немного вперед, наклоняюсь к уху Мерингейла.

— Ваша светлость, эти девицы с матерью были на балу. Я отлично помню их, они были представлены двору маркизом де Виллем, и после весь вечер танцевали.

— Их мать так и ела глазами Его Высочество, — Кроллет тоже приблизился к герцогу. — Я танцевал с одной из этих девиц, Анастасией, и, клянусь, если бы это была та загадочная красавица, я бы сделал все возможное, чтобы избавить принца от нее.

— Аааа, — протянул Мерингейл. — Теперь и я припоминаю эту троицу… — и, обращаясь к зеленщику, величественным жестом прервал речь того. — Благодарю вас, любезнейший. Вы очень нам помогли.

Лошади взяли с места, поднимая клубы пыли, а торговец так и застыл в подобострастном поклоне, провожая глазами отряд с вензелем королевской семьи на мундирах.

Пустой дом остался стоять, словно оставленный панцирь какого-то диковинного морского зверя, и вскоре городок утих, забывая и о леди Элеонор Тремейн, и о ее дочерях, и о худенькой девушке-служанке с большими грустными глазами. Стук копыт стих, словно его и не было, пыль осела, а сплетник-зеленщик уже смотрел в другие окна, и слухи тоже растворились в рассветной дымке.

Но что же Элла?

Охотничий домик ее покойного отца, где они поселились, находился вдали от больших городов и оживленных дорог. Он стоял на самой границе леса, там, где заканчивалась узкая дорога, по которой раз в неделю подъезжала телега с сеном и едой, и от этого домика рукой подать было до границы королевства. Иногда по утрам до чуткого слуха Золушки доносились отдаленные звуки трубы. Она замирала, словно изваяние, и в такие моменты ее сердце начинало биться сильно-сильно, словно птичка, и ей казалось, что эти трубы зовут ее…

Она стала еще тише, чем раньше. Часть слуг не пожелала ехать за тридевять земель, и поэтому, хоть хозяйство семьи и стало куда меньше, чем раньше, работы только прибавилось. С утра до самой ночи девушка стирала, штопала, убирала за скотиной, готовила, и снова убирала, штопала, стирала и готовила… Она совсем перестала петь. Доброта мачехи оказалась недолгой. Сначала изредка, а потом все чаще и чаще, она попрекала Эллу тем, что из-за нее им всем пришлось переехать в такую дыру, а следом за хозяйкой дома тычки девушке стали раздавать и ее сводные сестры, и даже прислуга. О, моя бедная девочка, она и сама едва ли не верила в это…

— Лучше бы я умерла прямо там, когда карета стала тыквой, — шептала Золушка в особо тяжелые минуты портрету отца, который висел в крохотной гостиной на первом этаже домика. — Я бы умерла счастливой, и никогда бы не узнала ни боли от предательства, ни ран от разбитого сердца, и никто бы не страдал из-за меня, как страдает сейчас… Ох, отец, я так…

— Эй, Золушка! — визгливый крик со второго этажа Анастасии, Дризеллы или даже самой мачехи заставлял Эллу утереть слезы, вскакивая на ноги и спеша наверх.

Единственной отрадой ей оставались мысленные разговоры с ее Китом. Девичье сердце, предательски расколотое ложью, никак не хотело заживать, и поэтому измученная девушка нашла свой собственный способ отвлечься от мира и его сложности и злобы. Она знала — вернее, полагала, что знает — что где-то далеко, за горами, озерами и лесами, во дворце принц живет со своей новой женой, и, когда она пыталась представить эту неизвестную ей красавицу, на глаза ей наворачивались слезы. Какой была она? Наверное, невозможно красивой. Умной, доброй, изящной… От этих тягостных догадок на душе становилось совсем тяжело. И поэтому однажды утром, подметая крыльцо, вместе с дорожной пылью Элла вымела также и прошлое из своей души. Пусть Кит будет тем, кто кружил ее в танце в ту ночь. Пусть остановится время! Пусть принц будет женат на далекой принцессе, да, пускай, но ее подмастерье, ее Кит будет кружить ее в своих объятиях под луной вновь и вновь, как тогда, и звезды будут благословлять их, и акации склонять свои головы к земле, а музыка будет продолжать струиться сквозь паутину веток… Невольно, сама не подозревая об этом, она стала представлять себе в грезах того самого человека, который действительно ждал ее за много-много миль от ее нового дома, и все же считала его лишь плодом собственного воображения. Впрочем, в те секунды, когда она погружалась в эту фантазию, Элла была мимолетно счастлива.

Так прошел месяц. Затем еще, еще, и наступила осень. Поля пожелтели, рожь легла в амбары, а листья с дубов огрубели и опали вниз, устилая землю серо-бурым ковром октябрьской грусти. Солнечных дней стало меньше, и все чаще и чаще лил дождь. Подули ветра. Комнатушка Эллы продувалась ими насквозь, а в особо яростные грозы через щели в раме окна внутрь пробивались и капли дождя, из-за чего внутри комнаты становилось совсем неуютно. Кутаясь во все тряпки и одеяла, которые она только могла найти, она забивалась в самый дальний угол, и частенько проводила без сна целые ночи, завороженно глядя на молнии. А где-то далеко точно также в небо смотрели и другие глаза. Вот только откуда было ей знать?..

— Думаешь ли ты обо мне, моя незнакомка? — шептал юноша облакам.

— Вспоминает ли он хоть изредка меня? — вопрошала молнии девушка.

А следом за осенью пришла и зима. Обрывками старой юбки одной из своих сестриц Элла законопатила окна, липкой смесью из муки и воды залепила щели, и холода остались снаружи, беспомощно тыкаясь в двери, что слепые щенки. Сугробы замели дорожки. Каждое утро Золушка разгребала тропинки, таскала из сарая дрова, кормила коров и птиц, вычесывала гриву кобыле. Она вставала засветло и ложилась, когда темнота уже плотно окутывала лес, замертво падая на старую кровать, укутываясь в тонкое одеяло, и поутру вставала совсем разбитой. Зима выгнала из ее головы все мысли, все чувства. Лишь изредка, когда снежинки кружились в темнеющем синем небе, она замирала, и на глаза наворачивались слезы.

Время притупило боль, сердце затянулось, и все равно каждое прикосновение отдавалось в нем памятью. Как рана, которую покрыл рубец, и которая не заставляет больше стонать сквозь зубы, но которая не дает забыть о себе, так ныла и душа несчастной Эллы. Она научилась жить с этим: на это ушли многие дни и недели, но она научилась. Когда наступила весна и подснежники выросли над похудевшими сугробами, Золушка присела у них, протягивая руку к хрупким лепесткам.

— Здравствуйте, маленькие, — и она улыбнулась. Слабо, но все же искренне.

Голубые вкрапления на лепестках сверкали, словно вышивка на камзоле принца, когда он кружил ее в вальсе в тот далекий вечер. Но она не отводила больше глаза.

И весна шла ей навстречу.

В большой город она пришла еще раньше: ледяные мостовые становились мокрыми от ручейков, тяжелая шерстяная и кожаная одежда сменялась яркими плащами и накидками, вдоль центральных улиц все чаще и чаще можно было встретить девчонок-цветочниц. Они смеялись, зазывая прохожих звонкими детскими голосами купить букетик ирисов и подснежников, и горожане охотно отвешивали маленьким торговкам звонкие монеты, которые те аккуратно складывали в карманы фартуков.

Глядя через витражное окно замка на улицу, принц рассеянно скользил взглядом по макушкам жителей страны. После студеной зимы, которая запирала людей в клетках собственных домов, столица оживала, и те покои, что выходили прямо к городским улицам, теперь оглашались веселым гвалтом десятков голосов. Какой-то мальчик залихватски кричал что-то, за руку таща мать через водоворот плащей и накидок.

Мысли молодого наследника перетекали одна в другую, и он перебирал в голове последствия грозящей финансовой реформы, цеплялся за мысли о ремонте в восточном крыле, как-то отстраненно вспоминал недвусмысленные намеки посла соседней страны, который все пытался склонить будущего монарха к свадьбе с младшей дочерью своего господина. Все это было, безусловно, немаловажно, однако, сколько бы круговорот дум в голове юношей не вертелся, он все равно раз из раза возвращался к двум, самым главным. Перед его глазами, словно мираж, снова стояли декорации того далекого бала, а в ушах звучала музыка. И если Кит прикрывал глаза, он видел девушку в своих объятиях, которая смеялась, танцуя, и он и сам улыбался вслед за ней. Время стерло четкие черты ее лица, и он видел лишь его очертания, линии скул и подбородка, губы, лучистые глаза и светлые кудри. И больше всего в мире он боялся, что со временем сотрутся и они. Впрочем, было кое-что еще, что…

— Ваше Высочество, — герцог Мерингейл застыл у двери в учтивом полупоклоне, однако Кит не мог не заметить, как дрожат пальцы мудрого вельможи. — Ваш отец, Его Величество, он ждет Вас…

*

Летом Элла проводила многие часы на улице, обрабатывая огород и ухаживая за скотиной. Весной, в самом разгаре мая, их покинула еще одна служанка, и мачеха, и без того не шибко оберегавшая падчерицу, окончательно взвалила на нее весь тяжелый труд. Бедная Золушка! Она весь день проводила на ногах, с раннего утра готовя еду на всю семью, затем хлопоча по хозяйству и выполняя поручения домашних, и даже ночью, когда крикливые Анастасия и Дризелла наконец-то засыпали, она без конца штопала, перешивала, кроила — словом, создавала все те чудесные платья, которые капризным сестрам надоедали меньше, чем за пару дней.

Шли дни и недели. Обманчивая теплота июня сменилась июльскими грозами, а затем снова настал август. И он принес дурные вести.

— Король умер, — сообщил глухим голосом возница, привезший в дом леди Тремейн сено и продукты одним пасмурным днем. Он был, как и все в государстве, подавлен смертью правителя. — Похороны послезавтра, а на следующей неделе состоится коронация. Его Высочество займет пост отца.

Он говорил что-то еще, но Элла, добрая и сердобольная Элла, его уже не слышала. Она замерла, словно изваяние, а затем отступила на шаг, еще и еще, и бросила опрометью в лес. Она бежала прямо в домашнем платье и туфлях, простоволосая, и по ее щекам текли слезы. Девушка бежала прямо через чащу, и ветки больно хлестали ее по рукам. На миг ей почудилось, что она — олень. Да, да, олень, тот самый, что год назад бежал по королевским угодьям, спасаясь от принца и его свиты, и который, сам того не подозревая, познакомил несчастную Золушку с тем, кто украл ее сердце. Ей показалось это всего на миг, но она замерла, словно всадник возник прямо перед ней, хотя, конечно, никого рядом не было и в помине. Покачнулась, и рухнула на колени.

— О Кит… Бедный, бедный Кит!..

Она плакала навзрыд, закрыв лицо руками, и вместе с ней плакало и небо, проливным дождем поливая кудри, платье. Сердце, вскрытое горестной новостью, будто кинжалом, кровоточило с новой силой. Золушка сидела совсем одна посреди леса, однако ей чудилось, что она буквально чувствует боль возлюбленного, который был где-то далеко, у гроба отца.

Впрочем, как знать… Может, так и было?

Она пришла домой лишь к ночи. Несколько часов она пробродила по лесу, не зная, в какой стороне находится опушка и откуда она пришла, однако вряд ли Элла хотя бы поняла, что чуть было не заблудилась, настолько она была погружена в горе любимого человека. Ей хотелось забрать хоть часть его боли, его страдания, его утраты, и она шептала ему слова утешения. Знала она, что и он бродит в этот же миг в лесу в одиночестве? Вряд ли. Но это было так: оглушенный смертью короля, смертью отца, Кит бежал прочь от вельмож и траура туда, где был так счастлив год назад, встретив удивительную незнакомку.

— Как тебе больно сейчас… Как тяжело! Я знаю, что такое потерять отца, и я все бы отдала, чтобы ты никогда не узнал этой утраты, — шептала себе под нос Элла, уже даже не пытаясь утереть слезы.

— Милая, родная моя… Если бы я мог только обнять тебя, — принц прислонился лбом к дереву, прикрыв глаза и вызывая перед собой образ своей лесной феи, в ее простом платье, верхом на пегой лошади.

— Если бы я только могла сделать что-то, чтобы унять твою боль…

— Вот бы ты была здесь. Как мне не хватает тебя сейчас! Боже, ты только видение, но мне кажется, что ты поняла бы меня сейчас…

— … я бы постаралась утешить тебя…

— … дать надежду, веру, что я смогу жить дальше…

— … всю мою любовь к тебе.

Увы, в те черные часы для них и для всего королевства их разделяло куда больше, чем несколько верст.

*

Не буду утруждать вас историей того, как время снова тронулось с места и завертелось. В конце концов, я видела столько утрат, столько смертей, столько смен королей, царей и даже императоров, что я совру, если скажу, что помню все в деталях. В конце концов, это было так давно! Тогда я была еще совсем молода, и я порхала между своими подопечными, от дочери булочника из маленькой деревушки до не много ни мало фрейлины из дворца той самой принцессы, брак с которой так настойчиво предлагали нашему принцу.

Да, думаю, вы все поняли верно — это я сотворила и тыквенную карету, и мышиных лошадей, и гуся-кучера, и платье, и туфельки… О да, тогда я умела делать вещи и похлеще, чем бальные наряды! Почему же, спросите вы, я не сделала магию хоть немного более долговечной? Ох, милые, будто сами вы не знаете, как ненадежны чары, наложенные на что-то, что само из себя уже повреждено или сломано. И потом, неужели вы думаете, что смастерить что-то на скорую руку, когда девушка уже опаздывает на торжество, так просто? Нет, нет, это неимоверно сложно, и поэтому нет ничего удивительного, что магия полуночи, магия нового дня, так легко сняла мои чары.

Почему же, спросите вы, я не помогла Золушке в тот год, когда она в неведении находилась далеко-далеко от столицы? Увы. Феи-крестные могут многое, но мы не всемогущи. Мы можем создать великолепное платье из рваного наряда, наколдовать мост через полноводную реку и спасти человека, сорвавшегося с обрыва, но — увы — мы не можем сделать этого, пока человек сам не поверит в нас и нашу магию. Мы даже не можем показаться ему на глаза.

Нет, я ничуть не виню мою малютку-Эллу, что она перестала верить в чудотворное созидание моей магии, когда ее негодяйка-мачеха решила обмануть ее. Я лишь могла наблюдать за ней, наблюдать за принцем. И верить в чудо.

Но эта история не о чуде.

*

Август сменился сентябрем, за сентябрем с заморозками пришел ноябрь. Элла справила свое второе Рождество в охотничьем домике отца, а Кит — первое рождество в новой для себя роли, роли монарха.

— Эй, Золушка! — закричала леди Тревейн из столовой, где она и ее дочери справляли праздник. — Принеси еще мяса, да поживее!

— Ваше Величество, — Эрик почтительно склонился перед своим другом, привлекая к себе его внимание. Король извинился перед своим собеседником, почтенным графом, и жестом указал Эрику продолжать. — Это касается тех детей, что Ваша Светлость просила собрать. Они ждут в Малой гостиной.

Январь засыпал и города снегами, февраль укутывал степи поземкой, март пускал веселые ручейки между деревьев в лесу. Зачем мне говорить, как тосковали друг по другу двое молодых людей, чувства которых разлука нисколько не уменьшила? Вы и сами знаете это, если хоть раз любили так сильно, что все сердце заполняется чувством, а, если не любили так, никакие слова не смогут описать вам того, что пережили они. Месяцы шли, утекали, и, пожалуй…

А, впрочем, нет. Я расскажу все по порядку.

В мае, когда снег сошел окончательно, и снова наступила весна, леди Тремейн решила, что медлить дальше нельзя, и что надо сделать все возможное, чтобы устроить судьбы своих дочерей. Своих, разумеется, родных дочерей: для своей падчерицы она уже сделала все, что было в ее силах, все, что можно было сделать через обман, лесть и жестокость.

— Анастасия, Дризелла, вы поедете в июне на бал-маскарад в столицу, и там найдете себе женихов, — заявила она как-то утром.

— А вы, маменька? — взвизгнула Анастасия, уронив ложку. — Вы что, бросите нас одних?

— Нет, мои рыбоньки, — запричитала миледи, обнимая обеих дочек по очереди и прижимая к себе, — Конечно, нет, золотые мои! Я поеду с вами, а Золушка останется дома, приглядывать за хозяйством. Да?

— Но маменька, неужели ей совсем не нужно найти себе жениха? — слабо возразила Дризелла, однако до того робко и нерешительно, что это показалось скорее вопросом. Мать обожгла ее взглядом, но прежде, чем леди успела сказать хоть слово, в разговор вмешалась сама Элла.

— Милая сестра, спасибо тебе, но это совсем не нужно. Мое сердце уже занято, и я никого больше не смогу полюбить так, как люблю его. Вы поезжайте, а я останусь. Право, я… — но ее беспардонно перебили.

— Вы все слышали, девочки, так мы и сделаем! Золушка, будь добра, принеси нам еще бисквитов, — мачеха хотела как можно скорее спровадить надоедливую падчерицу, и та беспрекословно удалилась. Дризелла и Анастасия проводили ее взглядами: все-таки, несмотря на воспитание мадам, они в глубине души были не так и плохи, и поэтому сочувствие и жалость время от времени прорывались в их души.

Начались дни суетливой подготовки к балу. Две служанки, единственные, оставшиеся в доме, целыми днями носились по дому, пытаясь подобрать платья, туфли, украшения, веера, ленты и камни. Леди металась от одной дочери к другой, бракуя один наряд за другим, а сами девушки уставали едва ли не больше Золушки, на которую свалились все домашние заботы. Еще бы! Они по пятнадцать часов в сутки стояли на табуретах, затягиваемые во всевозможные корсеты, примеряли туфли, мастерили высокие прически, и подчас засыпали, забыв даже вытащить из них шпильки. Но все напрасно: чтобы подготовить юных барышень к балу необходимо было сделать то, чего так боялась и так старалась избежать леди Тремейн: нужно было просить Эллу сшить новые, совсем новые платья. Такие, каких не видело еще королевство, такие, чтобы Анастасия и Дризелла блистали, приковывая взгляды.

— Но мадам, — в замешательстве возразила Золушка. — Как же я сделаю красивый наряд из этой ткани?..

— Ах, ну попытайся! — раздраженно бросила дама. — Неужели ты не можешь?

— Никак нет, — покачала головой Элла. — Мне нужны совсем другие материалы, мне нужны ленты и кружева, атлас и шелк, мне нужны тесемки, и уж конечно я не смогу сделать вышивку старыми нитками!

И леди Элеонор пришлось уступить. В конце концов, какая вероятность была того, что кому-то вздумается на рынке трепаться о короле и его одиночестве? В любом случае, полагала мадам, она всегда будет рядом, чтобы прервать нежданный разговор. На том и порешили: в субботу они с падчерицей собрались, и на повозке, которая обычно привозила сено, поехали в город, который лежал в пригороде столицы. Там на весенней ярмарке можно было найти любую ткань, и женщины справедливо полагали, что это лучшее место для поиска.

Толпа, впрочем, почти сразу закружила обеих, и уже через пять минут леди Тремейн не могла найти в вихре прохожих свою падчерицу. Та же, впрочем, не сильно торопилась возвращаться — более того, она отошла прочь от рядом с тканями, прошла через торговцев фруктами, через бесконечную вереницу женщин и мужчин с хлебом, зеленью, мясом и восточными приправами. Впервые за почти два года она была так свободна: город пьянил, обескураживал, кружил голову, и Элла рассмеялась, позволяя людской суете подхватить ее и понести по булыжным мостовым к главной площади. И, пока мачеха тщетно искала ее в бесконечных рядах с ситцем и льном, она была уже далеко.

— Я только погуляю немного и вернусь. Разве от этого будет кому-то плохо? — шепнула себе под нос девушка, и, словно бы сама убежденная своими же словами, ускорила шаг.

На площади играл оркестрик. Пожилой скрипач с седыми волосами до плеч лихо отыгрывал какую-то мелодию, флейтист ужасно фальшивил и не попадал в ритм, но это не мешало горожанам плясать и притопывать в такт. Какая-то тучная женщина в белом платье схватила Эллу под руку, и через секунду она оказалась посреди толпы, на полпути к сцене. Высокий сутулый мужчина со смешными усикамисхватил ее за руки и закружился вместе с ней, затем отпустил, и его место занял какой-то холеный юноша со шпагой на боку, затем могучий великан с огромными мускулами, потом подросток-студиозиус в фирменной шляпе. Девушка и сама уже разошлась, смеясь и подпевая со всеми, и с каждой сменой партнеров оказывалась все дальше и дальше от входа на площадь, так что скоро даже если бы Элеонор вышла бы сюда, она бы уже не увидела в постоянно двигающейся гуще народа свою приемную дочь.

Скрипач без всякого перерыва начал новую мелодию, еще более быструю, нежели прежняя, и Золушка подхватила правой рукой подол юбки, левой принимая протянутую руку партнера. Им оказался еще совсем мальчишка, едва ли старше двенадцати лет, курносый и рыжий, весь усыпанный веснушками. Его костюм был прост, на рукаве рубашки темнело какое-то пятно. И все равно Золушка заулыбалась ему, вытанцовывая какой-то странный пируэт. Мальчишка совсем не умел танцевать, однако Элле было достаточно и этого, поэтому она полностью подчинялась движениям партнера, пусть они и были весьма сумбурными, из-за чего внезапно они оказались совсем рядом с палатками башмачников, которые осторожно примостились вокруг площади. Мальчишке было неловко смотреть на партнершу: разница в росте была весьма значительна, и смотреть прямо означало совершенно неприличным образом пялиться прямо повыше выреза, и поэтому он уставился вниз, туда, где две пары ботинок двигались вразнобой, весело отщелкивая каблуками. Внезапно от споткнулся, запутался в собственных ногах и едва устоял: для этого ему пришлось буквально вцепиться в девичий рукав. Пытаясь избежать падения, столь опасного в такой толпе, они непроизвольно сделали несколько шагов вбок, и оказались за границей площади, где танцевали люди.

— П-простите, — запинаясь извинился мальчуган. Он тяжело дышал, вероятно, он плясал уже очень и очень давно.

— Ничего, — мягко улыбнулась Элла, тоже запыхавшаяся и разгоряченная. — Спасибо вам за чудесный танец.

— Куда там, — мальчик махнул рукой, недовольно поджимая губы. Очевидно, он был не очень сведущ в светских манерах, раз воспринял вежливость девушки взаправду. — Я оттоптал вам все ноги, вон, у вас туфельки все в грязи теперь.

— Ох, что вы, что вы! — замахала руками в ответ она. — Все в порядке, не беспокойтесь!

— Давайте я вам в качестве извинений почищу обувь, а? — внезапно пылко воскликнул мальчишка, подаваясь вперед и хватая собеседницу за ладонь. — Я работаю вон там, видите ту серую будку? Я чищу обувь.

— Не стоит… — начала было Золушка, но ее перебили.

— Да ладно вам, что вам это стоит! Пожалуйста!

В конце концов она сдалась под его уговорами. Так или иначе, стоило признать, ее ботинки действительно уже давно не знали профессиональной чистки, к тому же, живой и непосредственный подмастерье импонировал ей. Мальчика звали Рэй, он работал в будке по чистке и ремонту обуви, где обычно целыми днями надраивал сапоги военным и туфли дамам, и все это он успел в подробностях рассказать своей спутнице в течение первой же минуты. Он отодвинул занавеску палатки, вошел внутрь, усадил Эллу на высокий стул и придвинул табуретку.

— Эй, Хью! — заорал он, и из соседней палатки тотчас же вылезла другая растрепанная мальчишеская голова. — У меня здесь одна леди сидит, сгоняй к башмачнику, пусть приедет.

— Уверен? — его друг выглядел неуверенно. — Откуда ты можешь знать, что…

— Просто сбегай! Сложно что ли? — Рэй нахмурился, тон его неуловимо изменился, и Хью, вздохнув, выскользнул на улицу.

Мальчишка снова затрещал о чем-то, и с поразительной проворностью принялся чистить старенькие туфли Эллы.

*

Мадам Тремейн нервно оглядывалась, ища взглядом свою падчерицу, когда мимо нее по улице буквально пронесся всадник на гнедом коне. Никто не обратил на него особого внимания, хоть он и был одет в дорогой плащ и сапоги с блестящими шпорами, в конце концов, здесь, в каких-то нескольких милях от королевского дворца, аристократия была не редкостью, однако от внимания дамы не укрылось, что мужчина надвинул шляпу на самое лицо, скрывая его. Впрочем, объяснений тому могла быть масса, поэтому и она через минуту уже выбросила его из головы, продолжая поиски. Проклятая девчонка как под землю провалилась, и мачеха уже больше часа никак не могла углядеть ее в цветастой толпе, о потому злилась все больше и больше. Мысленно она уже пообещала себе, что больше не выпустит поганую чернавку из дома вовсе, и двинулась дальше, к рядам, где примостились торговцы сладостями.

А всадник тем временем проскакал мимо главной улицы, свернул налево, еще и еще, обогнул причудливой формы дом, проскакал по грязному узкому проулку до улицы пошире и остановился около невзрачных задников торговых палаток, лицевая часть которых выходила на рыночную площадь. Он спешился. Из одной из палаток высунулась щуплая мальчишеская физиономия, уже, впрочем, знакомая нам. Хью уставился на незнакомца, прищурился, а затем, наконец-то опознав, стремглав выскочил на улицу. Человек двинулся ему навстречу. Игнорируя весь этикет и все правила приличия, он спросил, нахмурившись:

— Неужели ты нашел? — и его голос оказался поразительно юным.

— Ваше Величество, — поклонился мальчишка, и король, а это был именно он, нетерпеливо кивнул в ответ. Впрочем, Хью тоже не терпелось. — Не я, Рэй: он встретил девушку на празднике, и он убежден, что это именно она.

— Где она? — голос монарха еле заметно дрогнул.

— Я оставил их в палатке и побежал отправить вам голубя, сир. Это было с полчаса назад. Думаю, Рэй все еще там с ней. Сюда, сюда! — они торопливым шагом двинулись вперед, пока не подошли к той из палаток, из которой доносился приглушенный голос. Хью распахнул заднюю штору, и они с королем оказались в тесном помещении, которое служило чем-то вроде подсобки. Здесь были свалены в кучу щетки, каблуки и вакса, застежки и пуговицы — словом, все то, что только могло пригодиться в профессии Рэя и Хью. В углу ютился сломанный стул. Кит замер, однако его заставил это сделать не беспорядок и даже не куртка, валявшаяся на полу прямо перед ним, нет. Из-за занавески, которая отделяла их подсобку от основного помещения, раздался звонкий девичий смех, служивший наградой мальчишке за веселый рассказ. Он продолжал что-то говорить, и Золушка смеялась громче и громче. Король обмер: ошибки быть не могло. Он помнил этот смех, помнил так отчетливо, словно слышал его только вчера, так ясно, что не мог спутать ни с чем другим.

— … а она мне такая, ну ведь они были серыми! А как я сделаю их серыми, если они были такими от грязи? Она же сама велела мне отмыть их, — продолжал за тонким слоем ткани Рэй, голос которого доносился откуда-то снизу. Вероятно, он был вовсю занят работой.

— Ну что же вы, Ваше Величество! Ну! — прошипел Хью, едва сдерживаясь от того, чтобы не толкнуть высокую особу локтем вбок. Тот не пошевелился. И только сейчас догадка, поразительная догадка прокралась в мозг мальчика. Его лицо вытянулось. — Так это она…

Он еще несколько секунд смотрел на лицо своего господина, а затем с той детской решительностью, подростковой смелостью, которая бывает только в эти годы, бросился к перегородке, резко сдергивая ее вбок. Девушка сидела спиной к нему, запрокинув голову и все еще смеясь.

— Рэй! Рэймонд! — окликнул он друга, и тот немедленно вскочил на ноги, выронил щетки и оборвавшись на полуслове. — Башмачник здесь, — тихо сказал Хью, глядя на друга в упор. Впрочем он, увидев фигуру короля, разглядев его лицо, уже и сам понял все.

Мальчишки тенью выскочили прочь: один через переднюю, другой через заднюю дверь, они исчезли, будто и сами были призраками, и Элла едва успела понять, что произошло. Она и сама вскочила на ноги, удивленно проводив взглядом своего нового друга.

— Эй, ты куда, Рэ… — она не закончила фразу, поскольку, обернувшись, внезапно увидела того, кого увидеть ожидала в самую последнюю очередь. Из ее груди вырвался какой-то странный звук, то ли хрип, то ли возглас удивления, и она инстинктивно сделала шаг назад, прочь от человека, который уже почти два года приходил к ней во сне каждую ночь.

— Это вы… — тихо-тихо выдохнул Кит. Его глаза блестели каким-то странным блеском, лихорадочным, отчаянным, и он сделал крошечный шаг вперед. — Это все-таки вы…

— Ваше Величество, — одним лишь усилием воли усмирив свои чувства Золушка присела в глубоком реверансе, наклонив голову, и ее волосы, рассыпавшись, закрыли едва ли не половину ее лица. Король смертельно побледнел и дернулся, словно от пощечины. Несчастный, пусть он и был монархом и повелителем, пусть он и вершил судьбы сотен и тысяч людей, все-таки он был юношей, которому перевалило за двадцать, юношей пылким, юношей влюбленным. Что мог подумать он, увидев настоящий испуг на лице возлюбленной, которая, кажется, исхудала с их последней встречи еще больше? Что мог подумать он, когда она заменила нежное и ласковое «Кит» реверансом и его новым титулом? Бедный! Если до этого его сердце еще не раскололось, в этот миг оно разбилось окончательно.

— Как вы назвали меня?.. — непослушными пальцами он потянулся к воротнику. Ему показалось, что его душат, что воздуха критически, ужасно не хватает, и он судорожно зашарил пальцами по ткани, силясь расстегнуть верхнюю пуговицу. Он так ждал этой встречи, так грезил о ней, и вот теперь, стоя перед своей незнакомкой он не знал что сказать, что подумать. Липкое отчаяние парализовывало его, и он едва ли мог теперь шевельнуться.

— Простите меня, Ваше Величество, — еще ниже наклонила голову Элла, так, что теперь король совсем не мог видеть ее лица. Но ее щекам покатились одна за другой непрошенные слезы. — Но откуда здесь вы? Что вы тут делаете?

— Меня позвал Хьюго, — все-таки Кит был особой голубых кровей, и он смог взять себя в руки. Он выше вздернул подбородок, и голос его зазвучал почти ровно, не выдавая той бури, что была у него внутри. — Он сказал, что вы здесь.

— Я?.. — Элла отвернулась прочь, впрочем, не пытаясь бежать вон. Ноги подкашивались. — Но зачем?..

— Вы, — подтвердил Кит, и, если бы она видела его в эту секунду, она бы заметила, как судорожно он сглотнул в эту секунду. — Я здесь, потому что я хотел спросить вас, зачем вы обидели меня так жестоко? Почему поступили столь беспощадно, столь безжалостно? Почему вы сбежали тогда, на балу? — он сделал шаг вперед, и Элла, спиной почувствовал это, крепко обхватила себя руками, обнимая.

— Это не имеет никакого значения, поверьте, — ответила она, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.

— Имеет! Еще как имеет! — король экспрессивно взмахнул рукой, и снаружи раздался веселый свист Рэя, напевавшего какую-то песенку. Вероятно, он пытался заглушить для прохожих разговор, происходивший внутри.

— Нет, Ваше Величество, это неважно. Ваша супруга… — она не успела договорить.

— Ну вот, вот снова! Вы снова обижаете и оскорбляете меня, словно и правда верите, что я мог бы жениться на ком-то другом, когда вы убежали от меня тогда. Вы говорите так, словно и не знаете, как я искал вас все это время, как будто… — Элла всхлипнула, едва слышно, но чуткий слух молодого человека все равно уловил этот звук. — Боже мой! Вы плачете!

Он бросился к ней, разворачивая к себе за плечи, заглядывая в лицо, и его собственное перекосилось от боли и ужаса, когда он увидел красные глаза и мокрые щеки. Золушка забилась в его руках, пытаясь отстраниться, однако он не дал ей такой возможности, и, напротив, только крепче обнял, прижимая к себе. Он и сам выглядел таким несчастным, будто вся боль этого мироздания была знакома ему. Впрочем, как еще оно может быть?

С полминуты девушка сопротивлялась объятиям, пытаясь вырваться, отстраниться, убежать прочь от человека, от которого так отчаянно и так тщетно она пыталась вылечиться так долго. В конце концов она оставила свои попытки, и просто обмякла, содрогаясь от слез и вместе с тем судорожно пытаясь запомнить это мгновение, любимый запах, почти выветрившийся из памяти. Ноги больше не держали ее. Если бы не король, она бы просто упала, но он не дал ей сделать этого: осторожно, словно держал самую редкую и самую хрупкую хрустальную вазу из коллекции своей матери, он опустился вместе с ней на пол, и едва заметно стал раскачиваться из стороны в сторону, словно укачивая ее.

— Не надо, прошу вас, не надо… Прошу, — сквозь всхлипы снова заговорила Элла. — Вы женаты, вы не должны…

— Если ты не веришь мне, я сейчас же выйду на площадь и спрошу всех и каждого, кто стоит там, женат ли я, и, уверяю тебя, ответ будет единогласным, — он взял ее за плечи, слегка отстраняя от себя, чтобы видеть ее глаза, и закончил твердо, так, как может только настоящий правитель. — Я никогда не был связан ни узами брака, ни даже помолвки.

— Что?.. — она была настолько удивлена, что замерла, во все глаза глядя на юношу напротив. — Но как же, те гонцы… Глашатаи на площадях… Кареты с министрами, стражники… Я видела, я сама видела их, Ваше…

— Не зови меня так, умоляю! — он отпустил ее, закрывая руками лицо, однако она не вскочила, убегая прочь, а осталась сидеть тут же, поодаль, едва не касаясь коленями его колен. — Только не от тебя… От кого угодно, но не от тебя… — он замолчал, и ему потребовалось некоторое количество времени, чтобы продолжить. Когда он начал говорить, его голос был глух. — Все эти люди, все эти гонцы и глашатаи, стражники и солдаты, министры и графы искали тебя, только тебя. Тогда, когда ты убежала прочь с последним ударом часов, ты разбила мне сердце, — он грустно усмехнулся, и наконец-то отнял ладони от лица. — Сначала украла, а затем разбила. Я искал тебя так долго, так невыносимо долго… А тебя все не было. Я разослал вестников во все концы королевства, я был на всех заставах на границе, но ты исчезла, словно тебя и не было. Как я мог жениться? Неужели ты думаешь, что я смог бы пойти на это? Свадьба значила бы, что я должен навсегда отказаться от тебя. Нет, нет, я не смог бы этого сделать. Я могу отказаться от трона, от всех регалий, от чего угодно, но есть что-то, что я сделать не в силах.

— О, Кит!.. — воскликнула Золушка, однако, словно испугавшись своих же слов, прикрыла рот ладонями. Сам же король вскинул голову, и его лицо осветила, впервые за весь разговор, слабая улыбка.

— Неужели ты думала, что я женат? И поэтому ты пряталась? — на глазах Эллы снова выступили слезы. Это признание в любви, эти горячие слова — она даже не могла мечтать о таком, но какой во всем этом смысл, если все равно у них не было никакого будущего? Она была обычной девушкой, она не была ни принцессой, ни герцогиней, у нее не было ни приданого, ничего. Она была прислугой в собственном доме, и мечтать о сказке… Словно прочитав ее мысли, Кит осторожно взял ее за руку, и заговорил снова.

— Я знаю, что ты не аристократка. Нет, прошу, не пугайся так, мне это совсем не важно: за это время я видел всех наследниц престолов соседних королевств, познакомился с каждой светской дамой королевства, видел каждую фрейлину. Я искал тебя, искал повсюду, и все эти девушки, как бы ни были они прекрасны, для меня ничто в сравнении с тобой. Я не лукавлю, слышишь? Я люблю тебя, люблю любой, кем бы ты не была. Я ведь даже имени твоего не знаю, но я готов прямо сейчас, прямо в эту секунду просить твоей руки, и, если ты сомневаешься, делать это снова и снова, пока ты не полюбишь меня и не ответишь мне «да». Я готов доказать свои чувства, готов…

— О, Кит! — и Элла бросилась к нему на шею, обнимая так крепко, как только могла. Он онемел. Словно не веря своему счастью, он осторожно коснулся ее спины, и только после этого ответил на объятия. — Тебе не нужно ничего доказывать, слышишь? Если ты хочешь, чтобы я стала твоей женой — да! Я готова ответить тебе это снова и снова, сказать хоть тысячу раз. Я согласна, слышишь?

— Боже… — он уткнулся ей в плечо, и, хотя этого никто не видел, думается мне, на его глазах тоже выступили слезы. — Я сейчас на коленях перед тобой, я покорен, я повержен. И все, чего я могу просить тебя — пожалуйста, назови свое имя. Я так хочу, чтобы ты была моей!..

— Я и без того твоя и всегда была ею, тебе не нужно просить об этом. Как бы я ни желала, с самой нашей первой встречи я принадлежала только тебе…

— Но кто ты? Назови имя, прошу! — глаза в глаза.

— Элла, - она улыбнулась ему просто и открыто, как в первый день, в лесу, когда не знала еще, кто он такой. Для нее он был все тем же. — Меня зовут Элла.

— Элла, — повторил он, словно пробуя на вкус незнакомое слово. — Элла…

— В чем дело? Тебе не нравится?

— Нет, просто я думаю, как же я мог сам не догадаться… Теперь, когда я знаю его, мне кажется, что ни одно другое имя не может, просто не может быть твоим, — и он рассмеялся. А следом и она.

— Кит, мой милый, мой родной, мой любимый Кит… Как долго я ждала тебя!

— Почему тебя не было рядом, Элла? Я так нуждался в тебе! Иногда мне кажется, что я так слаб, что я совсем ничего не могу. Ты так нужна мне! Почему тебя не было рядом?

— Зато теперь я здесь, и больше я никуда не денусь.

— И не сбежишь снова, оставив мне лишь туфельку?

— Нет, не сбегу. Пока ты сам не прогонишь меня, я буду рядом, с тобой.

— Правда? Ты обещаешь мне?

— Клянусь!..

А снаружи, у палатки, около задернутого входа, стоял мальчишка, и, насвистывая песенку, улыбался. Он улыбался прохожим, улыбался музыкантам и торговцам, улыбался небу и солнцу, и особенно широкой и хитрой улыбкой он одаривал таких же, как и он, ребят-башмачников, сновавших туда-сюда. И они отвечали ему тем же.

Помните, что я сказала вам в начале? Это сказка не о девушке, которой улыбнулась удача, нет. Это история о любви.

О любви короля, которому еще предстоит стать великим правителем. О той любви, которая была столь сильна, что ради нее он и сам совершил чудо. О той любви, которая рождает легенды. В конце концов, это именно он был тем, кто собрал во дворце мальчишек-башмачников, тех, кто как никто лучше мог узнать ногу по одной лишь потерянной туфле, тех, кто может затеряться в толпе и, не вызывая подозрений, искать и искать. Ах, ведь кто мог понять пылкого влюбленного лучше, чем эти дети? Кто мог бы стать более преданным союзником в поисках неизвестной девушке? Мальчишки ведь так проницательны. Вы без сомнения помните, кто был тем, кто с первой минуты узнал в Золушке ту самую таинственную принцессу с бала. Разносчик газет, дитя улиц — только такие люди могут с первого взгляда заметить что-то неуловимое, что укажет на истину. Долгие месяцы мальчишки рыскали по ярмаркам и праздникам, по маскарадам и людным улицам, и долгие месяцы Его Величество и его верный Эрик сами разъезжали по всей стране, вглядываясь в лица девушек, встречавшихся им на пути.

Он так долго искал ее, и он нашел. Едва ли я могу назвать это магией или чудом.

И все-таки, в тот миг, когда он все-таки поцеловал ее, думается мне, кое-что изменилось в этом мире.

Это уже, конечно, совсем неважно, и, возможно, было даже излишним, но все-таки я наложила в этот миг одно, самое последнее заклинание для моей дорогой крестницы. Заклинание, которое сделает их обоих счастливыми. Все-таки я фея-крестная, и это моя работа.

А любовь заслуживает счастья.