Мелодия тишины (СИ) [Касаи Кагемуша] (fb2) читать онлайн

========== Осеннее настроение ==========

Гермиона всегда исправно посещала все пары, даже те, которые и сами учителя считали ненужными, даже дополнительные консультации по Травологии и Астрономии, даже свободные лекции о теории магического искусства. Гермиона всегда слушала все уроки (кроме, может, уроков Амбридж, потому что там она занималась тем, что держала Гарри), и потому ее пропуск был сродни локальному атомному взрыву.

Уже через два часа вся школа знала, что отличница, умница и староста Грейнджер не пришла ни на Нумерологию, ни на Древние Руны.

Гарри и Рон, которые ушли из башни факультета еще засветло, чтобы успеть на утреннюю отработку в библиотеку, лишь недоуменно пожимали плечами, когда студенты спрашивали их, едва скрывая любопытный огонек в глазах, где же пропадает их подруга. Факультеты гудели, предвкушая сенсацию. Во время обеда откуда-то со стола Когтеврана прошел слушок, что девушка попала в Больничное Крыло после ночной дуэли в подземелье. Гарри и Рона, которые пришли в Большой Зал позже, чем другие, эта новость, впрочем, не имевшая с правдой ничего общего, накрыла словно цунами. Четыре десятка голов развернулись к ним, над столами повисла мертвая тишина.

— Скажи честно, Рон, у меня шрам на лбу светится золотым светом? Чего они все уставились на нас? — Поттер нервно оглядел лица однокурсников, и рефлекторно ослабил галстук.

— Нет, — обреченно вздохнул его друг, обходя Избранного и падая на скамейку Гриффиндора подле сестры. — Просто Гермиона сегодня впервые за четыре с лишним года прогуливает уроки.

— Аминь, — чокнулась с ним тыквенным соком Джинни.

Грейнджер не оказалось ни в Больничном Крыле, ни в библиотеке, ни в туалете Миртл, а Ханна по секрету сообщила гриффиндорцам, что Гермиона вчера ушла из общей учебной комнаты почти за три часа до ее закрытия. Поттер и Уизли переглянулись, не зная даже, что и думать. Найти человека в огромном замке — это была действительно трудная задачка, особенно с учетом розовой жабы, которая крейсером патрулировала коридоры, надеясь найти нарушителей. Карта Мародеров — какая ирония! — осталась лежать у Гермионы в сумке. Рон мрачно хмурился, бросая недвусмысленно злые взгляды в сторону Малфоя с дружками, справедливо подозревая именно их во всех мировых заговорах и бедах, начиная от Великого Потопа и заканчивая вымиранием единорогов. Гойл за спиной Драко пытался дать Гарри понять, что они тут совсем не причем. Крэбб вторил ему пантомимой из-за другого плеча Хорька.

После обеда задержаться, чтобы поискать подругу, не удалось. В сетке стояла трансфигурация с деканом, опаздывать на которую было чревато долгосрочными последствиями, и мальчишки сломя голову понеслись в класс, стоило колоколу ударить в первый раз. В классе их встретил грозный взгляд Макгонагалл.

А слухи продолжали, словно выпущенные из коробки насекомые, расползаться по древнему замку, заполняя его зудящим нетерпением и любопытством.

— Я слышала, что она при смерти после пытки Генерального Инспектора, — с придыханием шепнула второкурсница Лиззи своей подружке на Истории Магии.

— Думаю, она все-таки сбежала в Болгарию к Виктору, — завистливо протянула четверокурсница Слизерина, приглашение которой на Бал Крам в прошлом году решительно отверг. С тех пор девушка позиционировала себя как самодостаточную личность, которой ни к чему парни.

— Прикиньте, она сейчас моет котлы на Кухне в знак солидарности с эльфами, вот умора! — расхохотался Нотт, чуть ли не хрюкая над собственной, несомненно, очень остроумной догадкой.

— Говорю тебе, она выполняет специальное задание Министерства, она умнейшая ведьма нашего времени, они давно хотели сделать ее помощником Фаджа, — убеждал брата Колин Криви, эмоционально размахивая руками.

— Узнаем, что случилось, вечером, — отрезала Анджелина. — Близнецы наверняка в курсе.

— Фред и Джордж точно знают, что случилось, — шепнул Рон, удостаиваясь за это очередного строго взгляда декана.

— Они всегда первыми узнают все новости, — пожал плечами Джордан, словно это было так же очевидно, как и то, что в ноябре в Шотландии вечно идут дожди.

Но пока вся школа гудела, Фред и Джордж на самом деле не имели ни малейшего понятия, что сегодня регулярный темп жизни был нарушен наигрубейшим способом. Пока все, кому не лень, искали Гермиону, близнецы с удовольствием валялись в своей комнате после ночной вылазки, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Фред лениво потянулся, на ощупь находя на тумбочке палочку и с помощью нее распахивая шторы на окнах. На улице снова шел холодный промозглый дождь. В этих широтах это было нормально: еще с середины октября небо становилось стабильно серым, а влажность в воздухе не снижалась ниже 100%, и даже умопомрачительные пейзажи за окнами замка не могли сделать картинку хоть сколько-нибудь веселой.

— Это все основатели придумали, отвечаю, — заявил как-то курсе на третьем или четвертом Джордж. — Фишка в том, что на улицу не выйдешь, делать нечего, вот и остается только зубрить параграфы.

— Не позволим манипулировать нами, — серьезно ответил ему брат, отправляя учебник по Прорицаниям в полет куда-то в дальний угол, откуда его только спустя почти год вынул Ли, проводивший утилизацию ненужного, протухшего и непарных носков.

На седьмом году обучения в жизненной позиции парней изменилось только их нежелание изучать бесполезные для них дисциплины, причем оно не уменьшилось, а только выросло. Собственно поэтому Фред даже не дернулся, когда услышал приглушенный удар колокола: по правде, он даже не знал, это урок начался или закончился. Юноша лениво приподнялся, отмечая про себя, что вырубился вечером (хотя корректнее было бы сказать, что утром) прямо в чем был, и взглядом окинул завалы родной комнаты, перебирая в голове варианты, где же среди всего этого безобразия мог лежать его теплый свитер, который мама связала, кажется, в прошлом году, хотя, возможно, и два года назад.

— Акцио используй, придурок, — Джордж даже не оторвал лицо от подушки, только сильнее натянул одеяло, чуть ли не с головой прячась под него. — И, ради бога, дай поспать.

— У тебя свидание с Анджи вечером, не проспи и его, — хохотнул Фред, через голову натягивая свитер, который, на удивление, был практически не ношенным после стирки, во всяком случае, не вонял реагентами.

— Черт, Анджи! — Джордж подскочил на полметра, но тут же снова завернулся в одеяло, потому что поганец-Ли оставил приоткрытым окно, а Джордж, в отличие от брата, перед сном скинул и свитер, и рубашку.

Через полчаса Фред сидел на диване в гостиной, глубокомысленно вздыхая и размышляя над бренностью своей жизни, потому что даже собственный брат, буквально родная кровиночка, выставил его за дверь, потому что, видите ли, он своими советами и репликами не помогал, а только мешал готовиться Джорджу к его супер-идеальному-первому-свиданию-с-девушкой-мечты. Стоит заметить, что за те полчаса, которые Фред провел, наблюдая за метаниями своего близнеца, тот успел только лишь определиться с тем, что ему срочно необходимо в душ и найти свою лучшую одежду. Да, когда речь заходила о Джонсон, Фордж становился редкостным придурком. Фред винил во всем гормоны и эндорфины, потому что в противном случае ему было бы стыдно зваться родственником этого сумасшедшего.

Собственно, Фред полулежал, закинув ноги на спинку кресла и глядя на капли на стекле, когда входной проем раскрылся, и мимо юноши тенью дементора пролетела Макгонагалл.

— Уизли, немедленно уберите свою грязную обувь оттуда! — прогремела она, и Фред, не готовый к такому повороту событий, кубарем скатился на пол, запутавшись в собственных конечностях и чуть было не влепившись лбом в каминную решетку. Профессор, однако, этого уже не видела, потому что с неожиданной для нее скоростью взлетела вверх по лестнице, ведущей к женским комнатам. Парень немного задержался, поднимаясь с пола, и поэтому, когда он вскочил на ноги и подкрался к основанию лестницы, он уже успел упустить часть разговора. Голос Грейнджер был тихим и ровным.

— … пойду, — начало фразы, к сожалению, гриффиндорец разобрать не сумел.

— Да что это с вами! — профессор кипятилась, и Фреду стало жутко жаль девушку, которая, наверное, сейчас сидела ни жива, ни мертва, как сидели все, на кого обращался гнев Макгонагалл. — Неужели вы не понимаете, это же ваше будущее, это крайне важно! Нельзя просто так взять и отказаться, в конце концов, это школа! Немедленно одевайтесь, вы еще успеете догнать ваших однокурсников до того, как начнется второй урок пары Трансфигурации.

— Я же сказала, я не пойду на уроки, — Фред подавился и закашлялся, а потому совсем проворонил тот момент, когда декан вышла из спальни пятикурсниц и спустилась почти что в самую гостиную. Вид у нее был обескураженный и озабоченный.

— Она лежит, смотрит в стену и отказывается идти на пары, — сообщила женщина остолбеневшему юноше. — Я не знаю, что и делать. Раньше такого с мисс Грейнджер никогда не случалось.

— Может, у нее проблемы в отношениях с Крамом? — брякнул Фред, и тут же пожалел, потому что декан обожгла его практически ненавидящим взглядом.

— Что ж, если это действительно так и этот пустоголовый болван чем-то обидел мою лучшую ученицу, я лично прослежу, чтобы он ответил за все, — ледяным тоном отчеканила она, и Фред искренне понадеялся, что между Великобританией и Болгарией нет экстрадиции, иначе у национального ловца последней и вице-чемпиона мира по квиддичу прошлого года будут проблемы посерьезнее, чем у Гарри каждую весну.

— Ааа… ясно, — промямлил он и попытался было незаметно улизнуть, но тут же застыл на месте, буквально пригвожденный к месту яростным взглядом Макгонагалл.

— Мистер Уизли, вы сейчас же пойдете наверх и выясните в чем дело и чем можно помочь мисс Грейнджер. Считайте, что это ваше задание.

— Нет, — побледнел Фред, отступая. — Вы не можете заставить меня сделать это!

— Ещё как могу, — очки Минервы угрожающе блеснули, и юноша судорожно сглотнул. — Если хотите, это ваша отработка. Или вы предпочитаете сходить к мадам Амбридж? — кажется, декан принципиально отказывалась называть розовую жабу своей коллегой.

— Но я ничего не сделал! — воскликнул застигнутый врасплох подросток, вскинув руки вверх. — За что?

— Насколько я помню, прогул уроков все еще считается нарушением школьного устава. Или у вас есть другое объяснение того, что вы находитесь сейчас здесь?

— Ну, технически, я здесь, потому что в комнате Джордж собирается на свидание, — сник Фред, понимая, что проиграл.

— Отлично, — победно улыбнулась женщина, поднимая подбородок. — В таком случае идите, Фредерик, а я пойду и обрадую мистера Филча, что сегодня вечером мистер Джордж будет с девушкой, и что сегодня ваш подрыв туалета или затопление восьмого этажа или что еще вы там придумали не состоится. Полагаю, мистеру Филчу не повредит выспаться, иначе я буду вынуждена отправить его в Больничное Крыло. Миссис Норрис беспокоится о его самочувствии.

Фред был так погружен в себя, что пропустил мимо ушей тот факт, что декан в анимагическом состоянии общается со старой кошкой завхоза.

— Черт, если я что-то ляпну и обижу ее, Ронни меня убьет, — простонал он, бросив взгляд на лестницу.

— А если вы сейчас же туда не пойдете, то убью вас я, — Макгонагалл похлопала юношу по плечу, обходя и, видимо, спеша обратно к себе на урок.

— Погодите, профессор! — предпринял последнюю отчаянную попытку гриффиндорец. Та остановилась, повернувшись и выгнул бровь. — Как же я попаду туда? Ведь лестница не пускает мальчиков, разве вы забыли?

— Мистер Уизли, я искренне надеюсь, что это одна из ваших неудачных шуток, — кажется, декан была порядком удивлена. — Не хотелось бы верить, что совершеннолетний волшебник с таким уровнем интеллекта, как ваш, действительно не знает, как пробраться в комнаты девушек. В противном случае я сильно разочарована в вас.

Портрет хлопнул, и Фред тяжело вздохнул, снова глядя наверх, туда, куда ему следовало сейчас отправиться.

Гермиона лежала поверх пледа, одетая в школьную форму, лицом к стене. Она даже не пошевелилась, когда дверь скрипнула, пропуская внутрь старшекурсника.

— Эм, привет, — он неловко запустил руку в волосы, совершенно не представляя, как поступать в таких случаях и как стоит утешать девушек. Раньше он с таким не сталкивался.

Гермиона не ответила. Словно и не услышала.

— Грейнджер, ты в порядке? — неловкость отступила, сменяясь искренним беспокойством, потому что, право слово, состояние девчушки действительно пугало, и Фред уже и сам готов был поквитаться с Крамом, если в происходящем была хотя бы тень его вины.

Гермиона снова промолчала.

— Так, я понял, ты со мной не разговариваешь, — он засунул руки в карманы, чувствуя себя совершенно по-дурацки от того, что говорил, кажется, сам с собой. — У тебя что-то случилось? Ладно, ладно, я понял, ты не отвечаешь. Просто ты дай знак, если кто-то тебя обидел, можешь не говорить имени, просто намекни, и, клянусь, завтра он или она самостоятельно и добровольно прыгнет из окна второго этажа Хогвартса! Если хочешь, можно даже третьего, но там уже я не готов дать гарантий по здоровью и последствиям.

Плечи девушки напряглись, она плотнее подтянула ноги к груди, но все равно никак не отреагировала на слова Фреда. Он, кажется, начал понимать Плаксу Миртл, которую все игнорировали: неудивительно, что у нее все плохо с самообладанием.

— Ладно, — протянул он. — Тогда давай помолчим.

А затем, сам не ожидая от себя такого, сбросил башмаки, плюхаясь на кровать рядом с Гермионой, закладывая руки за голову и откидываясь на подушку. Он невольно поразился, какой маленькой и хрупкой казалась сейчас вечно боевая староста. Ему показалось, что, захоти он, он смог бы обхватить ее всю одной лишь рукой. Девушку, впрочем, неожиданное соседство все-таки заставило нарушить обет молчания. Едва слышно, но вполне отчетливо она пробурчала:

— Свали, Фред.

— Ты даже спиной умеешь определять, кто из нас есть кто, — расплылся в широченной улыбке парень, зная, что она все равно не сможет ее увидеть, но оттого нисколько не расстраиваясь. — Но, знаешь, я не уйду отсюда, пока не выясню, что же с тобой случилось.

— Забей на Макгонагалл и уйди уже, — Гермиона завозилась, устраиваясь удобнее, обнимая себя руками и еще сильнее горбясь.

— Да причем тут кошка, — отмахнулся Фред, для которого приказ декана уже давно отошел на второй план. — Это уже мое личное дело. Не дело, чтобы ты тут убивалась в одиночестве, верно? — каламбур вышел паршивым. — И все-таки, что же произошло, что ты лежишь тут, плача в подушку?

— Просто не хочу идти на уроки. И я не плачу, — видимо, Грейнджер осознала, что в случае с Фредом Уизли легче отвечать на вопросы, потому что так просто он не отвяжется.

— Вот-вот, я и говорю! Если, положим, я не хочу идти на уроки, то это нормально. Но если ты! — он выпучил глаза, вот сейчас искренне жалея, что его пантомима осталась незамеченной. — Это уже сродни мировой катастрофе.

— Не хочу, и все, — девушка громко засопела, кажется, все-таки борясь со слезами. Фред решил, что ему лучше сменить тему: та себя начинала исчерпывать.

— Знаешь, жутко не люблю этот дождь, — внезапно сознался он, бросив взгляд на окно. — Депрессивно как-то: все серое, мрачное, словно кто-то попросту откачал все краски из пейзажа. Никогда не думала об этом? — он внутренне возликовал, потому что, кажется, Гермиона внимательно его слушала. — Мы с Джорджем всегда взрываем по осени радужные салюты, так хоть немного веселее становится. Знаешь, это очень красиво: все вокруг переливается и сверкает, словно радуга, а еще можно поставить музыку, и тогда получается совсем здорово. В прошлом году мы запустили такие салюты в спальне у малышей-первогодок, Деннис потом почти месяц ходил за нами по пятам, что его брат за Гарри. А ведь эти радужные хлопушки — наше собственное изобретение! Представляешь? На третьем курсе сделали, правда, пробный запуск начисто спалил балдахин нашего четвертого соседа, он после этого в другую комнату съехал. Ну мы и не жалуемся!

Фред остановился, чтобы перевести дух, однако неожиданно Гермиона подала голос, все еще не поворачиваясь от стенки:

— А можешь запустить этим своим салютом в мою жизнь?

— Ну, это же против правил, — усмехнулся Фред, удобнее располагаясь. — Или ты хочешь как балдахин Эндрю?

— Всяко лучше, чем сейчас, — буркнула Гермиона, однако уже куда живее, чем раньше.

— Да ладно тебе, — Фред миролюбиво потрепал ее по волосам, постфактум пугаясь своего жеста и надеясь, что девушка не ударит его за такую вольность. — Вот увидишь, через пару недель придет антициклон, и тучи растянет. А пока что кошка позволила тебе пару дней не ходить на занятия, она сказала?

— Что, правда? — Грейнджер повернула голову, через плечо поглядывая на парня, и тот обезоруживающе улыбнулся.

— Нет, к сожалению, но могу поговорить с ней. Кто-кто, а я точно знаю, как не вылететь из школы, посещая ровно половину уроков!

— Это точно, — осторожно улыбнулась девчушка, и Фред почувствовал, что у него внутри все ликует и переворачивается от этой слабой улыбки.

— Вот видишь, жизнь налаживается, — он развел руки, словно показывая, что все и правда исправляется. — А ноябрь скоро кончится. Пара месяцев — и уже Рождество!

— Ненавижу осень! — эмоционально воскликнула Гермиона, а затем вдруг перевернулась на другой бок, утыкаясь носом в жесткую ткань свитера Фреда и сжимая его ладошками. — Все серое, мрачное, все время льет дождь, словно Плакса Миртл забыла кран погасить, у меня просто нет сил ни на что, я не могу ни учиться, ни гулять с друзьями, я просто…

— Это нормально, — мягко перебил ее Фред. — Не поверишь, но я тоже не люблю ее.

— Ты неплохо справляешься, — хмыкнула староста, и в этом звуке мелькнули нотки того тона, которым она вечно говорила в обычные дни.

— У меня есть Фордж, это сильно улучшает жизнь, — пожал плечами Уизли.

— Жаль, что у меня нет такого Джорджа, — невесело улыбнулась Грейнджер.

— Ну, у тебя, зато, есть я, а я отлично умею играть роль братца, — в этот раз ему удалось вызвать ее улыбку. — Ну-ка, погоди секунду, подожди.

Он отстранился, через голову стягивая колючий свитер, отбрасывая его в ноги кровати и оставаясь только в шерстяной водолазке.

— Так должно быть, думаю, поприятнее, верно? — Гермиона молча уткнулась обратно в мужской теплый бок, и Фред осторожно левой рукой приобнял ее, прижимая к себе ближе.

— Скоро уже Рождество, Грейнджер, и все будет хорошо, — он улыбался, и, кажется, Гермионе тоже было уже куда легче, чем раньше.

Парвати тихонько прикрыла дверь, жестом показывая Лаванде, что надо быть тише и что не стоит пока что заходить в комнату. Обе на цыпочках спустились вниз, в гостиную, даже не пытаясь сдержать улыбок.

***

— И все-таки, Гермиона, что с тобой было? Браун сказала, что ты почти сутки пролежала в апатии, ничего не делала, просто глядела в стенку, — Рон ближе придвинул к себе миску с крылышками, с жадностью впиваясь зубами в верхнее.

— Осенняя хандра и нехватка витамина В, — ответил за девушку Фред, который только-только подошел. Джордж плюхнулся по другую руку от младшего брата. — Может, хотите кексов?

— Лучше не надо, мало ли, что у нас потом вырастет, — отшутилась Гермиона, которая тщетно пыталась скрыть румянец на щеках. Впрочем, кажется, этого никто и не заметил, потому что что Рон с Гарри, что Джинни и Джордж — все с жадностью уминали потрясающе вкусный обед, набираясь сил перед товарищеской тренировкой со сборной Пуффендуя.

Впрочем, нет, кое-кто все-таки заметил.

— Верно. Тебе бы не помешало есть побольше фруктов, — Фред протянул через стол яблоко, и пальцы Гермионы на долю секунды столкнулись с его. Он ухватил их, удерживая всего одно мгновение, улыбаясь тепло-тепло. Бесспорно, ему очень нравилось, как его любимый свитер смотрелся на Гермионе, пусть он и был на несколько размеров ей велик, и, уж конечно, ему льстило, что она носила его даже на публике.

Профессор Макгонагалл довольно хмыкнула, высоко поднимая подбородок: ей никогда не нравился этот Крам.

Комментарий к Осеннее настроение

Трек: Remains (https://www.youtube.com/watch?v=bTxx5CfeNg8)

Вдохновитель: Chitz

По хронологии написания эта глава должна идти после “Полуночных звезд”, но мне она так нравится, что я решила ее поставить в начало :)

Присылайте мне свои треки, давайте вместе творить!

Описание идеи можете найти в шапке фанфика

========== Полуночные звезды ==========

Трава тихо хрустнула под подошвой ботинка. Гарри замер, прислушиваясь, не разбудил ли этот еле различимый звук лес вокруг, но все безмолвствовало, и он осторожно сделал следующий шаг. Казалось, чаща вымерла. Лунная дорожка прочерчивала неровную линию, идущую через весь лес, и капли на кустах блестели потусторонним серебристым светом, отвечая на холодную ласку Луны. Было что-то такое в этом густом бору, что вызывало куда больший трепет, нежели даже Хогвартс, который был в буквальном смысле пропитан волшебством. Что-то едва уловимое, невидимое, но мощное, что-то куда более могущественное, нежели то колдовство, которое могли творить люди. Гарри прислонился ладонью к огромному стволу дерева, стоящего рядом. Кора была холодной и жесткой, и, хотя ладони Поттера давно огрубели от вечной работы, он все равно почувствовал, как кожа слегка оцарапалась. Птицы молчали. Верхушки древних деревьев опутала матовая тишина. Даже ветер не шелестел в листве.

Волшебник вздрогнул, когда за его спиной раздался хруст сухого хвороста, однако не успел он выхватить палочку, как узнал эту тихую поступь: это могла быть только Гермиона. И правда. Она стояла шагах в десяти, кутаясь в старую серую шерстяную шаль, глядя своими огромными карими глазами на друга. Почему-то Гарри стало совестно, словно его застали за чем-то неприличным.

— Что ты тут делаешь? — голос девушки был хриплым после сна, и она прокашлялась, нарушая тем самым молчание леса. Звук ее слов замер где-то среди переплетения зеленых веток.

— Мне не спалось, — юноша убрал палочку в карман, поправляя левой рукой очки на носу. — Я решил прогуляться.

— Лучше не отходить так далеко от палатки, — мягко улыбнулась Грейнджер, впрочем, ничуть не веселясь. Она бесшумно подошла ближе, остановившись всего в паре шагов от Поттера, запрокидывая голову и глядя наверх, вдоль толстого ствола дерева. — Тем более, сюда…

Это было сказано таким тоном, что Гарри неосознанно снова нащупал в кармане палочку, однако Гермиона не предпринимала никаких действий, не выглядела испуганной, не оглядывалась, и он разжал пальцы, тоже поднимая взгляд. Вероятно, этому королю леса было не меньше тысячи лет, он выглядел так, словно рос здесь еще тогда, когда Хогвартс не был основан. Кажется, Гермиона видела в нем что-то большее, нежели ее друг, и он решился спросить:

— А… Куда это, сюда? — он чувствовал себя невероятно глупо, впрочем, как и всегда, когда что-то спрашивал у своей гениальной подруги, однако сейчас, вопреки обыкновению, она окинула его таким удивленным взглядом, что ему стало не по себе. Возникло ощущение, что он сморозил какую-то несусветную глупость.

— Ты что, не понял? — он отрицательно мотнул головой, и Грейнджер буквально подскочила от возмущения. — Ты что, Гарри, мы же это в прошлом году проходили! — и снова этот взгляд, полный негодования от того, что он не ценит школьное образование. — Как же так, Гарри, ты что, не помнишь?

— Я никогда не любил историю магии, — ощетинился парень, принимая позицию защиты, как всегда было, когда Гермиона выговаривала им с Роном за то, что они забыли сделать домашнюю работу или завалили тест. Вот только сейчас Рона рядом не было, он был черт знает где, трансгрессировавший в ночь, ведомый необъяснимой злостью и обидой. Поттер списывал все на эффект крестража.

— Но это было на паре у профессора Флитвика! — девушка всплеснула руками, от чего ее шаль чуть было не сползла с плеч.

— Вероятно, я был слишком занят тем, что следил за Малфоем, который планировал, как ему убить Дамблдора, — язвительно заметил Гарри, однако его собеседница, кажется, совсем не заметила скрытого сарказма.

— Вот именно! — она снова обернулась к дереву, и все ее негодование испарилось, словно его и не было. Она продолжила почти шепотом. — Это тис, Гарри… Посмотри! Сейчас зима, но ты посмотри на его ветви, Гарри!

Он задрал голову, чуть было не уронив при этом очки, правая дужка которых порядком разболталась, и пригляделся. И онемел от удивления. Словно иллюстрация детской книжки, этот огромный тис являл в сплетениях могучих ветвей все четыре сезона года: на некоторых ветках зеленели листья, другие были покрыты почками, на третьих желтела осенняя бахрома, четвертые чернели голой корой. Узловатые ветки сплетались между собой и с ветками своих соседей, и только сейчас Гарри понял, почему в чаще было так сумрачно. Покрывало переплетений надежно укрывало их от полуночных звезд. Он не смог сдержать восхищенного вздоха.

— Удивительное место, правда? — Гермиона наклонила голову, наблюдая за эмоциями на лице товарища. — Если честно, я никогда не думала, что оно действительно существует, всегда считала это просто красивой легендой, вот только, кажется, мифы не врали.

— Скажи, где мы, Герм? — теперь уже голос Поттера охрип, и он судорожно потянул себя за воротник, надеясь ослабить его.

— Мы там, где зародилась магия, Гарри, — тихо ответила колдунья, опускаясь на колени у корней тиса и пробегая кончиками пальцев по жесткой коре. — Там, где зародилось волшебство, где люди наконец-то обрели возможность колдовать и владеть ранее невероятной, удивительной силой.

Она снова поднялась, обходя тис по кругу, и вдруг останавливаясь, глядя куда-то вверх.

— Что там? — парень все еще ничего не понимал, однако уже и его начинало одолевать это ощущение чего-то удивительного, от чего скручивало живот и учащалось сердцебиение. Словно он снова был первокурсником, который видел ночной замок, возвышающийся над Черным Озером.

— Посмотри… — Гермиона буквально выдохнула это, не в силах говорить. Гарри проследил за ее взглядом и увидел на высоте пяти футов над их головами странную метку, словно выжженную раскаленным металлом: вертикальный знак бесконечности, заканчивающийся причудливой руной. Его прошиб холодный пот.

— Пожиратели! — он хотел было схватить подругу и броситься прочь, но она ухватила его за плечо, сжимая с неожиданной силой, и заставила остановиться.

— Нет, Гарри, присмотрись! Это не они. Эта отметина была здесь задолго до того, как Сам-Знаешь-Кто родился на свет.

— Тогда что это? — знак выглядел зловеще в лунном свете.

— Это символ Смерти, — она сказала это так просто, что до Избранного не сразу дошел смысл ее слов, и из-за этого он чуть было не пропустил следующую фразу волшебницу. — Когда Том Реддл создавал свой символ Пожирателей, он изучал древнюю темную магию, и, я уверена, его вдохновением послужил именно этот знак. В Индии его звали Антахеен Джанм, что дословно значит «бесконечное рождение», в Риме — Омнипотенс, что переводится как «всесильная». Этот символ появлялся и в древних рунах, и в свитках индейцев Америки, и в наскальных рисунках островитян острова Пасхи, он имел сотни имен, но означал всегда одно и то же. Это метка Смерти.

— Погоди, — пораженный невероятной догадкой Гарри буквально впился глазами в кусок дерева повыше отметины, где, казалось, кто-то попросту вырвал кусок коры и древесины под ней, оставляя зиять открытую черную рану. — Не хочешь ли ты сказать, что это тот самый тис, который…

Он не договорил. Выхватил из кармана палочку, в немыслимом возбуждении прикладывая к стволу, и в этот момент крона тиса зашуршала, словно порыв ветра тронул ее, однако вокруг стоял все тот же штиль.

— Это тот самый тис, из которого из которого была сделана волшебная палочка Темного Лорда. Уже тогда она была отмечена Смертью.

— Она и в самом деле принесла ей большой урожай, — тихо ответил Гарри, вставая. — Объясни мне, Гермиона. Разве дерево — не просто оболочка? Разве не важнее сердцевина?

— Никто не знает, — Грейнджер плотнее закуталась в шаль, покачав головой. — Всегда считалось, что это так. Вот только… — она отошла, присаживаясь на корточки у засохшего куста, который раскидал тонкие черные мертвые ветви во все стороны. Рукой она собрала их, разглядывая. Кивнула себе, словно нашла что-то, что искала, и выпрямилась. — Дамблдор всегда считал, что Бузинная Палочка была создана Антиохом Певереллом, старшим из трех братьев, о которых говорится в легенде. Грегорович потратил всю жизнь, пытаясь разгадать ее тайну: ни для кого не секрет, что он создал по меньшей мере три десятка палочек, сердцевиной которых был волос из хвоста фестрала, а материалом — бузина. Вот только все бестолку. Виктор как-то рассказывал мне, что не все волшебники считают, что главное в палочке — это ее сердцевина. Мастера восточной Европы и Китая склоняются к мысли, что все как раз наоборот: именно древесина дает магическую силу палочке, а ее сердце только оживляет дерево. Дамблдор всегда говорил, что это не имеет никакого смысла, потому что тогда бы это значило, что можно мертвое сделать живым, вернуть усопшего с того света. Он считал, что все палочки изготовлены руками человека, и даже та, Бузинная.

— Так кто же был прав, Герм?

Лунный свет больше не пугал Гарри. Он находился в том месте, которое едва ли можно назвать частью реальности, в месте, где бродила Смерть, и его подруга внезапно сделала то, чего он не ожидал от нее. Она раздвинула ветки кустарников, и перед взором юноши открылась река, сумрачная и безмолвная, как и все в этом странном лесу, река, сизые воды которой текли и текли, унося с собой время. Черный мёртвый куст памятником вечности склонился над ней, едва ли не касаясь глади бегущей воды, и Гермиона нагнулась, подбирая одну из веточек. Ту, которая была обломана дюймах в пятнадцати от своего конца. Гарри словно в трансе сделал шаг вперед, и вздрогнул, когда камешки под его ногами жалобно заскрипели.

— Да, Гарри. Это не Антиох Певерелл создал ее, ровно как не создали его братья Воскрешающий Камень и Мантию-невидимку.

Голос ее раздался в тишине так, как раздается приговор судьи в затихшем зале суда. Но Поттер едва уловил ее слова, потому что его взгляд уперся в небольшой мостик в нескольких футах от него, перекинутый через быструю реку. Он весь оброс плющом, потемнел от времени, но это был тот самый мост, про который писали легенды. Куст, ветку которого все еще удерживала Гермиона, был бузиной.

— Мы находимся в роще Смерти, — прошептал Гарри, сам не зная, кому сообщая это, себе или Гермионе. Вокруг них раскинулся удивительный лес, в котором молчаливыми столпами возвышались гигантские деревья, внутри которых текла магия, столько магии, сколько не может представить себе человек. Деревья, одно из которых стало материалом для самой первой палочки, попавшей в людские руки, палочки, которую вручила им Смерть. Уже никто не вспомнит, за что.

Они простояли в тишине еще с десяток минут, вдыхая этот удивительный воздух, пропитанный магией и временем, а затем все также молча двинулись прочь, не оглядываясь назад. Им было, о чем подумать.

Высокая женщина в белых одеждах вышла из тени деревьев на мостик, глядя вслед юноше и девушке, удалявшимся из сумрачной обители Смерти в свой мир. Женщина усмехнулась, поднимая руку и касаясь ветвей мертвой бузины. В лунном свете особенно отчетливо сверкнул оторванный полог ее мантии.

Она знала, что она еще встретится с этими детьми. Но не сейчас. Их время еще не пришло.

Полуночные звезды блеснули над ее головой, погружая зачарованный лес в привычную ему тишину.

Комментарий к Полуночные звезды

Трек: The Hanging Tree (https://www.youtube.com/watch?v=zH_RnL0QHHk&list=LL&index=15)

Вдохновитель: Анечка Г. ❤

========== Капли дождя ==========

— Привет.

Он не поворачивается на голос и так и продолжает лежать на спине, глядя куда-то туда, где на потолок ложатся светлые тени деревьев за окном.

— Хочешь молчать — молчи, твое дело, — половица скрипит тихо, словно смущенно. Тени на потолке шевелятся от порыва холодного ветра. — И что же ты делаешь?

— Считаю капли дождя, ударившиеся о подоконник.

— Прости, — виновато. — Наверное, я отвлек тебя…

— Ничего, — он еле заметно улыбается. Будь в комнате кто-то другой, он бы даже и не понял этого. — Когда закончится минута, я начну считать заново.

— И давно ты так считаешь?

— Не очень, — он неопределенно пожимает плечами. — Еще пару недель назад был снег, так что, пожалуй, не дольше, чем идет дождь.

— Звучит справедливо…

Молчат. Часы на стене безучастно отсчитывают секунды и минуты, а капли за окном все бьют и бьют свою дробь, словно и правда хотят расстрелять крошечную пыльную квартирку на втором этаже.

— Здесь чище, чем в прошлый раз.

Он приподнимается на локте, оглядывая спальню, намеренно избегая взглядом того места, откуда исходит чужой голос. Одно из окон действительно выглядит свежевымытым, и сквозь него отчетливо видно, как женщина у дома напротив копается в сумочке, пытаясь что-то найти в ней.

— Да, — наконец-то неуверенно отвечает он. — Кажется, кто-то заходил. Не помню. Может, мама…

— Нет, — звучит резко. — Не мама. И ты знаешь это. Ты знаешь, кто.

— Это была она, — не нужно имени, чтобы понять, о ком идет речь.

— Она приходит каждый день, уже десять месяцев.

— Вот как, — он безучастно откидывается назад, закидывая руки за голову, как никогда не делал раньше. Не до этого момента, а тогда, раньше, когда и он сам был другим.

— Очнись! — отчаянно. Громко. Как удар кулаков о стеклянную стену, за которой лежит бледный человек, на носу которого веснушки кажутся такими яркими. — Пожалуйста, — тихо, обреченно, как плач человека, оседающего на пол под грузом своей боли.

— Я здесь, — отвечает он, снова даже не поворачиваясь на звук. Считает капли дождя.

— Так ли это? — тоскливо, как взгляд голубых глаз, в которых навсегда гаснет огонь, задушенный терпким дымом утраты. В которых гаснет надежда. Гаснет жизнь.

Он ничего не говорит в ответ, только заново начинает вести счет каплям, которые бесстрастно, словно работники морга, продолжают тарабанить о металлический козырек снаружи от окна.

— Она ходит к тебе каждый день, ты понимаешь это? — почти шепотом, как молитвы о том, чтобы человек жил. Чтобы открыл глаза. — Каждый божий день, вот уже десять месяцев… Ты хоть знаешь это?

— Но она хотела бы ходить к тебе, а не ко мне, — бесцветно.

— Это уже не ей выбирать… — жестоко.

— Я бы хотел, чтобы могла выбрать она, — и у него по щекам все-таки бегут слезы. Он зажмуривается, перекатываясь на бок, подтягивая к себе ноги и сжимаясь в комок, до боли хватаясь за собственные волосы. Воет, словно зверь. Словно и не было этих месяцев.

— Она бы не выбрала этого, — голос сливается со стуком дождя.

— Джордж! — поднос с едой с грохотом падает на пол, и Гермиона бросается через всю комнату к юноше, скорчившемуся на кровати, падает на колени, хватая ладонями его лицо, пытаясь заглянуть в глаза.

— Ты любила его, ты же любила его! — хрипит он, плача, и она тоже плачет, плачет надрывно, горько, как плакала, когда бледное тело мертвого юноши за стеклом унесли бесстрастные работники морга. — Ты же любила его! Почему тогда он? Почему?!

— Джордж!.. — она силой заставляет его отпустить собственные волосы, прижимает его голову к своей груди, укачивая, как ребенка.

Волосы Джорджа Уизли белые от седины.

А дождь стучит, стучит, и тени деревьев смотрят на них.

Может, еще кто-то?

— Она бы не выбрала твоей смерти вместо моей, — только никто уже не слышит этого.

А дождь все плачет.

Комментарий к Капли дождя

Трек: SHERloked (https://www.youtube.com/watch?v=L47jTtsnA_g)

Вдохновитель: Tidsverge

========== Когда тебе двадцать три ==========

Расскажите мне кто-нибудь, куда так быстро улетает время? Клянусь, если кто-то сможет мне раскрыть эту тайну, я отдам за нее что угодно. Вот только вчера, кажется, я был совсем мальчишкой, который едва дотягивался рукой до ручки двери, а сегодня уже — бах — и я бьюсь о верх дверного проема головой. Когда же я успел так вымахать?

Мне двадцать три. Не так много, пожалуй, но, если подумать, это уже точно больше четверти моей жизни. Мне двадцать три, и я работаю шесть дней в неделю, оплачиваю счета за газ и воду, исправно отправляю налоговую отчетность туда, куда следует, и трижды в неделю поливаю зеленый куст на окне на кухне. Ее окна выходят на восток. Наша квартирка на этаж выше, чем крыши домов вокруг, и утром я вижу черепицу, окрашенную в розовый лучами солнца, а вечером, когда я не могу видеть уже его самого, черепица все равно извещает меня о том, что звезда садится за горизонт, скрываясь от глаз Лондона. Мне двадцать три, и без малого четыре года каждое утро я варю кофе, глядя на восход, а потом спускаюсь вниз, туда, где мне предстоит потратить весь наступивший день на что-то непременно важное, но такое по-взрослому серьезное…

Иногда мне кажется, что я разучился делать глупости.

Где тот мальчишка, который наливал чай в ботинки отца, думая, что раз он так радуется кружке с ним утром, он будет счастлив и от этого? Мама всегда причитала, что от нас с братом нет никакого спасу. Папа посмеивался под нос, магией высушивая обувь и напоследок подмигивая нам. Что поделать… Мы с Джорджем всегда были непоседами.

Где тот подросток, который бунтовал против правил? Сейчас никто не требует от меня соблюдать их, но вот незадача — я сам следую им.

По утрам я натягиваю идеально отглаженную рубашку, мантию, завязываю на шее галстук. Прошло то время, когда я принципиально приходил на занятия в школе в джинсах и футболке любимой спортивной команды, когда профессор Снейп удивленно поднимал брови, глядя на мои красные кеды, выглядывающие из-под мантии, когда я выбрасывал вновь и вновь галстук прочь. Сейчас я сам каждое утро завязываю его на шее. Тогда он был алым с золотом, теперь на нем фирменный логотип магазина, где я работаю. Сестра смеется, когда видит нас с Джорджем, стоящих у кассы.

— Жалко, что вы не можете так предстать перед самими собой пять лет назад! — и откидывает волосы назад, хохоча.

У Джинни отросли волосы. Они и раньше были длинными, но в последний год она совсем-совсем не стригла их, и челка падает ей на глаза, щекоча нос и скулы. Она загорела за лето, и веснушки у нее смешные-смешные, совсем как в детстве, когда она была совсем крохой, и мы с братом по очереди катали ее на спине по саду за домом, а она вопила, представляя себя ковбоем. И мы ускорялись, стараясь бежать быстрее, быстрее, быстрее… Сейчас мы бы не догнали ее. Сейчас она, конечно, не летает, но еще каких-то десять месяцев назад она проводила по пять часов в день на метле, делая удивительные петли и кульбиты, заставляя своего мужа хвататься за сердце. Когда она успела повзрослеть настолько, что вышла замуж?

Сейчас Джинни смеется над нами, осторожно придерживая рукой немаленький живот, а пять лет назад она вопила и кричала нам, когда мы поднимали на воздух Большой Зал, когда наши салюты гремели над школой, когда Амбридж визгливо приказывала схватить и арестовать нас. Я и сам смеялся тогда. Ох, как же прекрасно выглядел тогда Хогвартс, когда мы улетали от него! Огненные цветы распускались над башнями, гремели взрывы фейерверков, и я мог бы поклясться, что те, тоненькие и синие, которые взметнулись сначала над башней нашего родного факультета, затем над Астрономической Башней, потом откуда-то из-за Совятни, а потом больше и больше, из почти каждого окна, каждого зала — я готов был поклясться, что это была не наша с братцем работа. И мы летели, смеясь, прочь и прочь, свободные и вольные, как птицы, и вслед нам гремели взрывы.

А перед глазами у меня стояли мои друзья и бывшие однокурсники. Ли потрясал кулаками в воздухе, победно крича, Анджелина свистела, Рон и Гарри скакали, выплясывая какой-то удивительный танец. Мы сделали тогда три или четыре круга над толпой, прощаясь, и нам махали, нам что-то орали, нам хлопали. Я собственными глазами видел, как невзначай толкнул профессор Снейп Малфоя, который хотел было сбить нас чарами с метел вниз, как отдал нам честь Пивз, как улыбался Флитвик. Как сама декан захлопала, и ее губы сложились в еле заметную фразу, которую я едва успел прочитать:

— Десять очков Гриффиндору за необычайную храбрость, — и я поклонился ей, словно вельможа прошлого столетия.

А внизу бушевала толпа. Призраки взлетали наверх, к нам, и тоже кружились, наперебой поздравляя нас. Кровавый Барон выхватил из ножен шпагу, и с душераздирающим воем спикировал вниз, прямо к Амбридж, размахивая оружием и восклицая что-то на французском.

Но тогда я уже не смотрел на него.

Я смотрел нанее.

Гермиона была, не считая Ли и Анджелины, единственным человеком, который знал заранее о наших планах. Я и сам не знаю, почему решил рассказать ей — по сути мы были друг другу никем, только цапались вечно, однако вечером накануне я выловил ее после занятий. Она была хмурая, уставшая, и мне почудилось, что едва сдерживалась, чтобы не послать меня куда подальше.

— Ну чего тебе? — нетерпеливо буркнула она.

И я, спеша и едва не сбиваясь, рассказал ей. Гермиона меня не перебивала. Я ожидал, что она начнет ругаться, шипеть, словно дикая кошка, об опасности и глупости, но она только смотрела своими глазищами на меня снизу-вверх, накручивая на палец прядь своих и без того вьющихся волос. Когда я закончил, мы оба молчали минуту или две.

— Понятно, — наконец-то кивнула она, хотя я так и не понял, что именно ей стало понятно.

— Просто ты староста, и я подумал, что тебе следует знать это, — брякнул в ответ я. Конечно, дело было не в этом, но мне было восемнадцать, и что поделать, если это было первое, что пришло мне на ум…

— Ты прав, — Гермиона кивнула. А затем, затем вдруг улыбнулась широко-широко, словно я сказал ей что-то очень приятное. — Я скажу на собрании сегодня, что хочу патрулировать подвалы, и Амбридж непременно отправит меня в верхние коридоры, а сама со своей сворой кинется прочесывать нижние. Сегодня вы можете быть абсолютно спокойны. Вам не помешают.

— Спасибо, — только и смог выдавить из себя я. И мы снова замолчали.

— Ты только это, — она замялась, — пиши, если что… Ладно?

Когда она смотрела на меня со двора школы, запрокинув голову, мне вдруг показалось, что я и сам почтовая сова, которая спешит к ней, чтобы бросить вниз письмо.

Я так и не придумал, что написать ей. И уж, конечно, не послал никакого письма.

Мы увиделись только через несколько месяцев, после того, как ее выписали из Мунго.

Мы лихорадочно работали в то лето над магазином, едва ли отдыхая хотя бы по пять часов в сутки. Куда делись те мы, которые пили огневиски из горла, сидя на балке под недостроенной крышей? Которые мечтали, говорили наперебой о жизни, которая ждет нас, которые кружили на метлах под небом, крича в ночь? Куда ушло то время?

Теперь Джордж может говорить лишь о своей свадьбе, которая пройдет в августе. Он уже вывез из нашей квартирки половину своих вещей, а вместе с ней, кажется, и часть моих — мы уже давно разучились отличать, что принадлежало кому из нас. Мой близнец собирался жениться, и я был шафером. Кто еще мог стать им? Чарли грозился подарить ему драконье яйцо, и это пугало матушку настолько же, насколько приводило в восторг Хагрида, который частенько теперь заходил в наш магазин, с тех самых пор, как по совету Флер мы открыли отдел «Все для дома и сада».

Ежедневно перед открытием я проверял пузырьки с зельями, смахивал пыль с полок, поправлял ценники, любовно гладил толстые деревянные балки. Магазинчик рос, и теперь он был чуть ли не втрое больше, чем тогда, пять лет назад. Больше я не спешил из одного его конца в другой, как бывало раньше, теперь я мог плавно продвигаться между рядами, будучи одновременно нигде и везде, и ту работу, что когда-то делали мы вдвоем, выполнял целый штат расторопных молодых людей и девушек в форменных мантиях.

Кажется, и я сам начал с каких-то пор выставлять правила.

Джордж теперь может говорить только о собственной свадьбе, до которой осталось не сильно больше трех недель. Он женится на нашей с ним лучшей школьной подруге, и от этого мне почему-то не по себе. Все кажется, что это призраки прошлого, которые меняют формы и очертания, никак не желая отпускать, что это туманные осадки на окне, оставшиеся после дождя, и мне постоянно хочется протереть рукавом стекло, чтобы прогнать их.

Куда ушли те времена, когда мы, все трое, до изнеможения тренировались на стадионе нашей старой доброй школы, готовясь к отборочным в команду факультета? Это был сентябрь, нам было по двенадцать, и мы до темных кругов перед глазами бегали по стадиону, выжимая из себя последнее, обливаясь потом, а затем, переведя дух, бежали снова, снова и снова, а затем седлали метлы и летели вверх, туда, к серым осенним облакам, покрывалом накрывшим Шотландию. Мы лупили по мячам до тех пор, пока руки не покрывались кровавыми мозолями, а ноги переставали слушаться, и только к самому отбою, еле живые, приползали в гостиную, где без сил падали на диван. От нас несло потом, мы были все в грязи, а порой, когда шел дождь, еще и мокрые насквозь, и Джордан с Перси ворчали, в четыре руки колдуя над нами, приводя в хоть сколько-то приличное состояние.

Теперь я смотрю квиддич лишь с трибун. В позапрошлом ноябре, помнится, на поле сошлись две юниорские женские команды, в одной из которых ловцом была моя сестра, а в другой охотником — лучшая подруга. Мы с Роном тогда сорвали голос, а бедный Джордж вообще не знал, за кого ему болеть. Он вскрикивал от досады при каждом забитом мяче, и к концу состязания был настолько несчастным, что после мы все вместе отправились в какой-то магловский паб выпить по кружке пива. Мы с Грейнджер сидели рядом, на скамье, которая, пожалуй, была рассчитана на двоих, но мы уместились на ней вчетвером с Алисией и ее парнем, и поэтому я и Гермиона вечно сталкивались руками. Разумеется, я винил во всем матч и алкоголь, но мои уши и щеки пылали.

— Ты пиши мне, если что, — сказала она в январе, через два с половиной месяца после того дня, садясь на поезд, который должен был унести ее в далекую Францию, а затем еще дальше, в крошечный немецкий городок со сложным названием, где ей предстояло стать лучшей в своем роде, первой среди тех, кто хочет знать о фантастических магических существах, скрытых от нас колдовством.

Она стремительно клюнула меня на прощание в щеку, двумя руками подхватила тяжелый чемодан, который я помогал ей дотащить до вагона, а затем выпалила:

— Ты пиши мне, если что, — и серьезно кивнула, словно подтверждая свои слова. Снег падал ей на шапку и на выбившиеся из-под нее пряди волос, таял на ресницах, и я невольно загляделся.

Протяжно просвистел гудок поезда, состав тронулся, и я остался стоять на пустой заснеженной платформе. Темная дорожка следов вела от того места, где я застыл, куда-то к рельсам, обрываясь так стремительно, будто человек попросту растворился в воздухе. Я простоял так, должно быть, с четверть часа, глядя вдаль, туда, где давным-давно скрылся на горизонте поезд, а потом согнулся и засунул руки в карманы, разворачиваясь и уходя прочь. Где тот долговязый мальчишка, который бежал вслед за вагоном, уносящим его сестру на новогодние каникулы домой? Почему я не побежал за вагоном Гермионы? Почему снова ни строчки не написал ей?

Мне всегда казалось, что я должен написать ей что-то важное. Что-то особенное. Что-то такое, что сразу бы расставило все точки над всеми i, которые забором выстроились между нами. Что-то по-юношески безумное, по-мальчишески простое, по гриффиндорски честное. Что-то настоящее.

Что-то важное, да вот, почему-то, нужные слова никак не шли мне в голову.

С каждым днем Джорджи все больше и больше сходил с ума от надвигающейся свадьбы. Мы ходили по магазинам, выбирая посуду, слушали музыку, ища ту самую, для первого танца, и, совсем немыслимое дело, несколько часов проторчали в салоне, пока суетливая барышня шила на нас праздничные костюмы. Впервые разные. Когда мы выросли настолько, что это стало заботить нас?

Как смеялись мы над свадьбой Билла! Это было сколько? Три года назад? А как мы потешались над ней… Мама выгоняла нас, балбесов, в сад, и мы наслаждались летом, как наслаждаются люди, которые знают, что скоро все это закончится раз и навсегда. Мы жили так, как живут в последний раз, дышали полной грудью, отгоняя от себя смрад надвигающейся войны, и хохоча до слез над нашим старшим братом, который все не мог решить, какой цветок ему вставить в петлицу в день торжества.

Теперь он имел полное право смеяться в ответ.

Джордж методично перепроверял списки гостей, сверял рассадки, договаривался с гостиницами о приеме тех приглашенных, кто должен был приехать из-за границы. Он три раза переспросил у Джинни, успеет ли она к тому времени родить, и все равно, кажется, продолжал подозревать малыша-Джеймса в том, что тот предательски решит остаться у матери в животе на десятый месяц, и тем самым сорвет все планы. Анджелина посмеивалась над нами, и присылала ежедневные длинные письма из Хорватии, где проходила свои последние тренировочные сборы в качестве мисс Джонсон. Через два с половиной месяца она должна была выйти на поле как миссис Уизли.

— Тебе и самому не мешало бы обзавестись девушкой, Дред, — все чащи и чаще сообщал мне мой брат, и мне все труднее и труднее становилось отшучиваться от него.

— Не беспокойся, я уже все придумал, — неизменно отвечал я ему, посмеиваясь. — Я просто пересплю со свидетельницей, разве не для этого становятся шаферами?

— Кэт замужем, ты и сам это знаешь, — свадьба, по моим скромным наблюдениям, лишает людей остатков чувства юмора.

— Значит, сама судьба против меня, — притворно печально вздыхал я, а затем спешил перевести тему. — Эй, бро, а эта ткань не того ли самого оттенка, который Анджи искала для платьев подружек невесты?

Я научился отличать бледно-персиковый цвет от светло-абрикосового, я мог с закрытыми глазами найти лишь по одному запаху необходимые для банкета пирожные, я был в состоянии из сотен имен выбрать тех, кто должен был сидеть за вторым слева столиком во время торжественного обеда. Сомневаюсь, что сам Люциус Малфой знал столько о свойствах тканей для платьев, сколько узнал я, выбирая нужные для платьев невесты и ее подруг. Я был настоящим гуру в вопросах рассадки гостей, составлении букетов, выборе залов и расстановке столиков. Если бы прямо сейчас Волан-де-Морт восстал из мертвых, полагаю, я мог бы сразить его одними только салфетками, столько я теперь знал о них и умел делать с ними.

Но я так и не мог набраться храбрости и написать хотя бы строчку в маленький городок где-то на западе Германии.

Что я мог написать ей? Что у нас все хорошо, что магазин процветает, и что теперь у нас работают на хорошем жаловании два домовика-уборщика? Что Джинни и Гарри уже второй месяц спорят о том, какое должно быть имя ребенка, Джеймс Сириус или Джеймс Ремус? Что Рон заслужил очередной орден за храбрость? Что матушка все-таки доконала отца и отстроила еще один этаж в Норе? Думаю, Гермиона была в курсе всего этого еще раньше, чем я. По-моему, с ней поддерживали переписку все, даже Джордж.

Все, кроме меня. Я даже не знал, с чего начать.

Где тот легкомысленный парень, который через весь зал кричал приглашение на бал? Куда он делся, куда он пропал? Почему он растворился в воздухе, как туман поутру?

Моя жизнь — круг планов, дел, и единственные оставшиеся неожиданности и спонтанности в этом кругу, это поломки водопровода в Норе, которые мне с Джорджем приходится время от времени чинить. Моя жизнь — расписание встреч на стене, горы бумаг и счетов, договоров о поставке и оптовой закупке, продление аренды здания в Манчестере и письма в желтых конвертах для партнеров из Италии, Китая, Штатов. У меня четыре совы, лучшие из тех, которых только можно найти в Лондоне, и каждая из них может перелететь всю страну в рекордные сроки. Каждая из них знает, куда и когда ей лететь. Бурая завтра вернется из Леона, полярная должна сегодня отправиться в Девоншир, рыжая, должно быть, сейчас летит над Шотландией к Хогсмиду, огромный филин отдыхает, прежде чем отправиться на другой конец планеты.

Моя жизнь — часы. Слишком точные и размеренные, чтобы быть сломанными.

«Дорогая Гермиона».

Как мне начать письмо? Как обращаться к этой ведьме, что я могу сказать ей? Формально-приятельский тон — совсем не то, что я хотел бы передать ей с чернилами. Такое послание годится для рутинного письма сестре или старой школьной знакомой. Но ей…

«Милая Гермиона».

Не то, не то! Боже, это совсем не то. Это так и отдает какой-то пошлостью, неуместным заигрыванием, словно я один из сотен ее фанатов, мечтающих, чтобы кумир обратила свое внимание на них. Так можно было бы написать Анджелине, зная, что она посмеется, зная, как это расшевелит Джорджа, который будет притворно гоняться за мной с палочкой наголо. Но ей…

Почему все стало так сложно? Когда все стало так сложно?

Белая сова смотрит на меня, едва приоткрывая янтарные глаза, и, мне чудится, смеется надо мной. Впрочем, это ее право. За свою жизнь она видела столько писем, столько записок, столько свитков, что какое-то глупое послание двадцатитрехлетнего мальчишки точно не может быть для нее чем-то особенным. В сущности, это послание и не может претендовать на особенность. Оно — одно из тысяч, однако именно для меня, конкретно для меня оно критически, безумно важно, важно настолько, как будто именно оно решает мою судьбу. Впрочем, как знать? Быть может, отчасти так оно и есть.

Я вздыхаю, прикрывая глаза, и вижу ее перед собой: такую умную, такую тонкую, такую насмешливую. Такую красивую. Что бы я сказал ей, если бы увидел прямо здесь и прямо сейчас? Сдается мне, я бы не смог вымолвить ни слова. Я бы потерял дар речи и так бы и стоял, как истукан, рассматривая ее, пока она бы не засмущалась окончательно, прогоняя меня прочь.

Черт, как я соскучился по ней…

Сова удивленно подняла на меня свои круглые глаза, когда я произнес ей адрес, привязывая к лапке письмо. Она взмахнула широкими крыльями, взвиваясь над подоконником, и я тяжело прислонился лбом к стеклу, путаясь в собственных мыслях.

Когда я начал бояться того, что скажет, что даже подумает обо мне какая-то девчонка?

На этот вопрос я знал ответ. Я не боялся, откажет ли мне тогда, на шестом курсе, Анджи, потому что она была всего лишь моим другом, и ее отказ или согласие были лишь ветром, лишь облаком. Я стал бояться, что ответит мне Гермиона Грейнджер, когда окончательно и бесповоротно увяз в ней, когда влюбился так, как влюбляются подростки, когда полюбил так, что мое сердце так и осталось при ней, когда она села в тот злополучный поезд на заснеженной платформе.

Белая сова понимающе ткнулась мне головой в подбородок, подталкивая ближе ответное письмо.

А мне двадцать три.

Моя жизнь — расписание на стене, часы, отмеряющие часы, и мне необходимо заварить кофе, надеть фирменный галстук и мантию и спуститься вниз, проверить товар, дать наставления работникам лавки. Мне следует поправить рубашку и брюки, причесаться, нацепить улыбку и выйти в магазин, следя, все ли на месте. Мне необходимо ответить на срочную корреспонденцию из Шотландии, из Девоншира и из Сан-Франциско, назначить встречу с зельеваром из Ливерпуля, поговорить с компанией, обслуживающей здание, чтобы они исправили ошибку в накладных. Вот только не сегодня.

— Верити! — я свесился с перил, на весь магазин крича, заставляя продавцов, консультантов и даже домовика-уборщика подскочить от неожиданности. — Верити! — нетерпеливо повторил я.

Голова девушки появилась из-за стеллажей, и на ее лице невыразимое удивление. Я могу понять ее.

— Мистер Уизли? — осторожно переспросила она.

— Сегодня меня не будет. Ты назначаешься главной! — я сбежал по лестнице вниз, на ходу давая последние указания. — Кассу закроешь сама. Все встречи отмени!

— Но мистер Уизли! Мистер Уизли! — она бросилась за мной, в волнении размахивая руками. — Что, если придет мистер Филлис? А если…

— Соври что-нибудь! — и я выскочил на дверь.

У меня была целая куча дел, невыполненных обязательств, а я бежал по Косому Переулку, только просыпающемуся этим утром. Я был в футболке и кедах, в рваных джинсах, как будто мне cнова только семнадцать, и я спешил прочь от магазина, от своей обычной жизни, от галстука и форменной мантии.

Мне двадцать три. Я молод. Я влюблен.

И я больше всего на свете хочу совершить что-то безумное.

***

«Грейнджер,

Ты пойдешь со мной на свадьбу моего брата?

Ф. Уизли»

«Пойду. Встретишь меня завтра в половину двенадцатого на вокзале?

Гермиона»