Друганы (СИ) [Ungoliant] (fb2) читать онлайн

— Хорошая реклама для бани, если нас не выгонят с порога, — он затягивается. — Не переживай, почистить можно. Выскребать гной из-под пластин тяжко, но в плавании всё равно времени полно.

— Ну уж нет, я высажу тебя на необитаемом острове, как только почую этот запашок! — конечно, она знает, как ценна броня Эдеру, и ни за что не поступит, как грозит. Пока он не видит, Амбра глубоко вдыхает табачный дым.

Алот в одиночестве рассматривает статую Ондры, говорит, что заметил в ладонях полукруглые углубления, и копается в сумках с добычей, пока Эдер подмечает другие, более выпуклые формы.

— Эй, Амбра, она в жизни такая же симпатичная?

— Ну… — та ехидно улыбается, представляя недовольство богини. — Я бы сказала, что статуе чего-то не хватает: ещё две пары грудей и рыбьей головы… Только не говори Такеху — всё ж мама!

— Да ты что, он же, наоборот, гордиться будет.

Кто-то говорил, что смех в её случае — попытка защитить разум от безумия, но Амбра совсем не чувствует себя в безопасности. Вопли не стихают, а раздаются будто внутри головы. Зоти уже на пределе, так что просить её о помощи Амбра не может — двум безумцам на одном корабле тесновато. Она оглядывает мёртвое чрево Некитаки, утопая под горячей волной злости: вот же оно — былое величие!

К счастью, Эдер не замечает, как искажается лицо Амбры: Алот возвращает Ондре найденную раковину и открывает ворота скрытого храма. Кажется, что там уж будет почище, но Ичи возвращается к Майе с трухлявой костью в клюве. Эдер спрашивает, принесёт ли она что-то ценное или, скажем, палку для начала. Он без ума от животных, но от живущего в храме гигантского плотоядного червя остаётся не в восторге.

Пока Эдер прячется за щитом и держит оборону, Амбра ныряет под брюхо и рубит мечом со всей силы, снизу вверх, рассекая уязвимую плоть под толстыми чешуйками. Кровь хлещет на руки, а вместе с ней из туши вырываются тысячи личинок. Амбра вскрикивает, тянет клинок на себя, но в грудь ударяется что-то склизкое, мягкое — и очень подвижное. Квадратная пасть червя распахивается, как створки, демонстрируя сотни мелких зубов, уходящих внутрь, словно всё тело состоит лишь из них: если туда попадёт рука, то вытащить её обратно не выйдет — разве что какую-то часть.

Вскрикнув, Амбра бросает меч и отталкивает червя руками; в голове ни единой мысли, кроме дикого страха. Личинки лопаются под ногами, но слизь скользкая, а падать совершенно не хочется. На земле мелкий гад уже не так страшен, как у лица, и Амбра, удержав равновесие, от души давит его сапогом. Однако взмахом хвоста обиженный родитель швыряет её об стену.

Берсерки славятся крепкой костью черепа, поэтому Амбра очухивается быстро — гигантский червь ещё немного трепыхается — из-за мерзкой щекотки. Трясущимися и мокрыми руками она расстёгивает нагрудник, швыряет части доспеха на плиты и отряхивается, подпрыгивает на месте, едва не падая. Кто-то тянет её за косу, и лишь тогда Амбра замечает Эдера, который тоже с ног до головы измазан кровью и каким-то чёрным желе.

— Ох, сходил бы я с тобой на рыбалку…

Меткими щелчками пальцев он катапультирует личинок с шеи, но их так много, что легче скрести сразу граблями.

— Может, немного огнём пройтись? — предлагает Алот, и Амбра даже соглашается, но Эдер — единственный, кто на самом деле не шутит. Он подставляет меч к затылку, держа её за косу, и, глядя в глаза, говорит:

— Даже если выйдет неудачно, мне на память останется хотя бы скальп Хранителя.

Она и так чувствует шевеление повсюду, потому быстро-быстро кивает, зажмурившись. Тяжесть исчезает от одного взмаха, но Эдер продолжает молча стряхивать червей, не стесняясь коснуться груди, талии и бёдер. Амбра же, как ребёнок, крепко держит его за пояс, боясь упустить, и робко открывает глаза, когда становится просто мерзко и мокро — терпимо. Эдер тепло улыбается ей, затем обнимает. Борода колется о щёку, когда он шепчет:

— Всё, прекращай общаться с мертвецами. Лучше заведём кота.

Она вдыхает запах табака, кивает и, краснея, отстраняется, чтобы собрать разбросанные доспехи и выдернуть меч из туши. В сгустке тёмной слизи с копошащимися белёсыми тварями торчит кончик косы. Тем временем Майя и Алот собирают сокровища храма, не боясь гнева Ондры — заслужили ведь. Затем Зоти осторожно предлагает залечить раны, и Амбра не сразу осознаёт, что личинки успели её погрызть.

— Я сожгу это место! — кричит она в сердцах, нащупав на шее круглые ранки.

Сразу за храмом они находят скрытую бухту, где тайно швартуются пираты и контрабандисты. Помогают им маги воды, колдуя над приливами. Амбра подставляет лицо свежему ветру и ловит волны руками, чтобы хоть немного отмыться, затем вспоминает о задании принца.

— Думаю, ты могла бы приложить свои таланты и помочь ропару, — вздохнув, предлагает Алот. — Сейчас мы разберёмся с брешью в налогах, поможем короне, но здесь… всё останется прежним.

У Амбры нет ответов — ведь у неё нет никаких талантов. Она не сайфер, чтобы влезть принцу в голову и внушить любовь ко всему своему народу. Для него в Старом городе всё в порядке. Порой даже шутка про тушу Ваэля звучит не так безумно, как изменения в традициях, за которые уана так отчаянно цепляются. Они хотят меняться — ну как же!

Амбра призывает ауру устрашения, однако пиратам достаточно одного её окровавленного и покусанного вида, чтобы понять, насколько та зла. Маги воды окатывают её волнами, но только в радость — рыбок доставать проще. После битвы Амбра полоскает голову, свесившись с причала, и лежит так на животе, пока не замерзает.

Вырубленный в скале тоннель ведёт в Гнилой ряд, прямо к оживлённому рынку. Алот поджимает губы, но ничего в укор не говорит. Старый город не был путём в один конец, но не для тех сотен бедолаг, что нашли в нём последнее пристанище. Думать об этом невыносимо, поэтому Амбра уже без страха поворачивает в тёмный лабиринт. Зоти светит фонарём Гхауна, а Ичи, сидя у Майи на плече, воинственно бьёт крыльями и распугивает подозрительных прохожих.

Они идут на шум голосов, будто ещё одного рынка, но находят жилой район — обжитую часть Старого города, похожую на улей. Окна вырезаны на несколько этажей, выше всякого замка; ропару тесно набиваются внутри, однако на улицах довольно чисто. Здесь тоже цветёт торговля и своя собственная жизнь без королевской стражи и надзора. Хозяйка постоялого двора объясняет дорогу до Глотки. По запаху она понимает, откуда пришла Амбра, но не интересуется подробностями.

Зоти восторженно оглядывается, позабыв о собственных кошмарах, и указывает вдаль, где играет музыка, а смех слышится всё громче. Следом за ней Амбра боком протискивается в толпу, придерживая кошель в руке, и оказывается на маленькой площади внутри кольца скал, где старый друид крутит в воздухе кольцо воды. Ропару поддерживают ритм хлопками, пляшут и что-то хором кричат. Амбра понятия не имеет, что происходит, но ей очень весело. Алот и Майя держатся в стороне, приглядывая за вещами, и машут ей, чтобы шла и за них не волновалась.

Внезапно друид обращает на Амбру внимание и взмахом ладони вытягивает лишнюю влагу в свою водную фигуру. Тело тут же согревается, даже волосы практически сухие и опадают на лоб неряшливыми прядями. Эдер ещё больше лохматит её, точно мальчишку, и хохочет, что нашёл в команду нового матроса. Зоти уже не с ними, а в толпе ропару помахивает фонарём и подпевает, как может.

Вода не просто движется в такт музыке, а словно изображает сам звук: на барабанах капли резко взлетает, а на длинной трели флейты вытягиваются струной. Это куда как изобретательней фонтана с живой рыбкой. В конце концов, Амбра ловит тот же ритм, машет руками, приплясывает — куда скромнее уана, зато от души — и двигает бровями, вызывая Эдера на что-то посерьёзнее боя, но тот качает головой.

— Фермеров не учат танцевать, — пытается он оправдаться, однако Амбра хватает его за локоть и продолжает покачивать бёдрами, пока он не сдаётся.

Никто во всём мире не заботится о ней так, как Эдер, не побуждает одним взглядом воротить горы и спасать мир, и Амбре хочется ответить взаимностью, расшевелить его и заставить забыть шутки про старость. Вообще много ли стариков в одиночку держат натиск гигантских червей? Эдер и сам должен знать, что без его помощи Амбра не забралась бы дальше Позолоченной Долины. Они полноправные напарники или, по меньшей мере, герои баллады — брутальный воитель и говорящая с призраками.

Раскрасневшимися и довольными они нагоняют Алота и Майю, а затем вдруг между торговых лавок Амбра видит настоящее сокровище Некитаки — тощего рыжего кота с порванным ухом, крысолова. Что бы он там ни думал, теперь его будут звать Непотопляемый Сэм.

Если получится изловить этого зверя, то с принцем Амбра разберётся в два счёта.

========== Неизбежное ==========

Комментарий к Неизбежное

Новеллизация. Некоторые события изменены в угоду «нужно больше Эотаса!»

Как и большинство жителей Эоры, до некоторых пор Амбра считает Эотаса мёртвым богом — пока тот не уничтожает Каэд Нуа и не уносит в себе половину её души. Следуя за цепью разрушений и высушенных до праха трупов, тяжело понять его мотивы, пока на краю сознания остальные боги ссорятся, точно склочные торгаши на рынке. Она для них — что-то вроде Таоса, но подконтрольная и одинокая, а теперь ещё и с уникальной связью с Эотасом — другого подобного смертного попросту нет. Остатки души держатся в теле лишь потому, что бог смерти это позволяет. Как жить дальше — Амбра попросту не знает, да и выбора особо нет: без второй половины души она снова превратится в овощ.

Вместилище Эотаса — чистая адра, что растёт от Эоры до Границы. Он сам по себе — столп вечности, магнит для душ и чистая энергия, а в довесок — гигант с непомерной силой, преодолевающий море пешком по дну. Приблизиться к нему сродни самоубийству, и подвергать опасности своих друзей Амбра никак не может.

Гигантский столп сияющей адры после визита Эотаса кажется мёртвым, потухшим, но под рукой Амбры он вибрирует энергией и шепчет на сотни голосов, признаёт Хранителя. Камень до сих пор хранит след его касания — яркий золотой свет, что разливается повсюду нитями, — и на миг от восторга захватывает дух. Ухватиться за Границу просто, а раствориться в ней рассудком — ещё проще, поэтому Амбра осторожничает, как вор, и хватается за золотые нити, не желая быть обнаруженной.

Связь тянется на многие мили и безошибочно соединяет две половинки целого в недрах адрового гиганта. Амбра здесь не одинока — в недрах статуи томятся тысячи душ, насильно вырванные из живых некогда тел. Впереди сияет ещё один стоп адры, до которого ещё не добрался Эотас. Души окружают Амбру, словно рыбы — приманку, и умоляют забрать с собой, освободить из ужасного плена — о, знали бы Дети Утренней Звезды, как воссоединятся со своим воскресшим богом! Чужие воспоминания и страх мешаются с собственными, но Амбра старается держать оборону.

Энергия не вечна: что бы ни задумал Эотас, в конце его пути ничего не останется — эти души будут потеряны навсегда. Часть Амбры в прямом смысле переварит бог.

Она ищет свою душу, но та слишком далеко, почти на самой вершине окружающего Эотаса вихря. Одно-единственное усилие тут же выдаёт воришку; гигант останавливается и поворачивает к ней голову. Золотая нить в её руке наливается светом — почти белым, но едва нагревается, — а вместе с ним по осколку души разливаются чужие чувства — восторг и бесконечное горе.

Эотас рад её видеть.

Амбра не пытается понять, с чего она так уверена — просто знает, что он искренне скорбит по каждой загубленной жизни. Только чувства его не оправдывают. Он обещает миру избавление, нечто прекрасное, но Амбра не может верить на слово после всего, что видела. По золотой нити в сердце ползёт предательская скорбь, словно Эотасу важно её понимание.

«Не преследуй меня», — мягко просит он и рвёт нить из спины вместо того, чтобы выбить ту из рук Амбры. Вот так — концы в воду.

Мощный рывок кидает её сознание обратно в тело у столпа адры, оставляя почти ни с чем. Эдер помогает Амбре встать, а та бредёт на корабль в непривычном для себя молчании. Руки — хоть и не совсем те, что были у неё на Границе — до сих пор помнят нежное тепло золотого света и чувства — более яркие, чем у запертых душ. Чужая скорбь горька и разъедает свободную часть души сомнениями.

Амбре известно почти всё о природе богов — кроме, собственно, технической части преобразования смертного в титана, — но даже в её представлениях Эотас не может быть таким… человечным. От Эдера эти метания не укрыть: без всяких шуток он беспокоится, что общение с богом как-то ей навредило.

— Он оказался совсем другим, — кается Амбра, точно заблудший пилигрим. — Ты сам говорил, что боги играют нами, не раскрывая планов: что, если Эотас нам не враг?

Не вдаваясь в подробности о своих ощущениях, чтобы её не поняли превратно, она коротко рассказывает о разговоре, о сожалениях и смутных целях, понимая, как глупо звучит со стороны.

— О, а мертвецы вокруг, наш разрушенный замок… Война Святого, в конце концов, на которой мой брат погиб — всё это ради чего-то «прекрасного»? Если так, то никакого добра мне от Эотаса не нужно.

Сложно спорить с такими аргументами, ведь Эдер во всём прав — и личные счёты с богом тут вовсе ни при чём. Амбра не собирается оправдывать разрушения, хоть сама знает, что без них порой не обойтись. Ей — смертной букашке — не хочется лезть в распри богов: пока адровый гигант медленно пересекает острова в сторону очередного столпа, Амбра двигает на юг в поисках самой глухой дыры, в которую можно засунуть голову, и снова по дурости попадает в гости к Римрганду.

Бог энтропии совершенно не походит на своих сестёр и братьев, ему нет дела до Эотаса, как и до любого живого существа: какая разница, если сама Эора однажды растворится в небытие? В его апатичной жестокости куда больше правды, чем Амбра привыкла слышать. Есть и что-то притягательное в идее вечного забвения для Хранителя, вынужденного проживать чужие жизни.

«Опять ты», — голос Римрганда как всегда монотонный и душный, но даже в нём сквозит усталость.

— Я хотела сказать то же самое, — нервно отшучивается Амбра.

Даже у Зимнего Зверя есть для неё работа, но с оговоркой действовать быстрее: всё, что попадает в снежные пустоши, должно там остаться, но Римрганд, так и быть, сделает временное исключение. Не чувствуя подвоха, Амбра соглашается выгнать дракона-нежить, желающую жить в его чертогах вечно, но в одиночку — её компаньоны, несмотря на протесты, остаются на корабле.

Ей плевать, кто здесь виноват — лишь бы забыть на пару дней о сомнениях и нежном голосе, эхом звучащем в голове. Завывания ледяного ветра бьют по ушам, осколки царапают щёки и нарастают на броне толстым слоем мерзлоты. Однако после привычных снежных пустошей Амбра внезапно попадает в настоящий лабиринт из порталов и столпов адры, а ото льда остаётся только лужа под ногами.

Платформы из камня, опутанные толстыми лианами, как кажется, парят в пустоте, но складываются в единую систему с клетками в центре, где томятся особые гости — ценные, сильные души, которые даже богу энтропии не по зубам. Их мучения растягиваются на долгие века, и Амбра, путешествуя по порталам, проникает в их воспоминания. Как Хранитель, она восхищается детализацией, изящной паутиной, где легко потерять чувство реальности — работа настолько скрупулёзная, что совсем не похожа на стиль Римрганда, которому достаточно дыхнуть на души, чтобы развеять те в вечности.

В одном из воспоминаний-ловушек Амбра с содроганием узнаёт себя в инквизиторе и охотно вмешивается в абсурдный судебный процесс. Её не тяготит чувство вины за поступки прошлой жизни и фанатичную верность Таосу — тот долг давно выплачен, сейчас Амбра совсем другая, а мир избавился от безумия культа, — но глядеть со стороны всё равно страшно.

Затем она знакомится с последним правителем потерянного острова Укайзо и с жадностью запоминает детали из его воспоминаний — украшенный золотом и драгоценными камнями тронный зал, бегущую вверх по стенам воду и удивительные цветастые растения, словно зародившиеся в ином мире. Он видел будущих богов во плоти, пустил в свой дом и обрёк тот на упадок, пока хвастался и тешил самодовольство, но так и не понял, что натворил. Амбре же не хочется разрушать его собственные иллюзии.

Чертоги Зимнего Зверя удивляют чудесами потерянного прошлого и заставляют забыть о времени, заманивая всё глубже в созданные ловушки. Амбра шагает из портала на мост, где замерла Война Святого — событие относительно недавнее, но обросшее мифами не меньше, чем мистический Укайзо, — и не сдерживает громкий возглас. Опоры заставлены огромными бочками со взрывчаткой, а ниже, под опорами, она находит сам Молот Бога — непомерно огромную бомбу, внутри которой с комфортом поместился бы человек.

Происходящее на мосту похоже на сильно детализированную батальную картину, где солдаты замерли в защитной стойке, а над их головами зависли в воздухе арбалетные болты. Свет Эотаса виден издалека и разгорается настолько, что затмевает человека, несущего его. Ослепительное знамя рассвета на лбу определённо обожествляет его, но Амбра видит перед собой лишь человека с армией фанатиков за спиной, безвольную марионетку или вместилище чужих амбиций, непонятных смертным. Она крепко сжимает зубы, чтобы не выругаться, и тянется к душе, застрявшей в этой ловушке.

Имя Вайдвена смешано с грязью и порохом Молота Бога, а его жизнь до явления Эотаса развеяна по ветру, но здесь — в чертогах Зимнего Зверя — Амбра пробуждает её через дар Хранителя. Внутри ничего примечательного, как у всех дирвудских жителей: паршивое детство на ферме, строгий отец-фанатик, тяжёлый труд и навязанная вера… что растёт в богохульную ненависть. Амбра ожидает увидеть идеального проповедника, а не разочарованного в жизни парня, для которого смерть родителя — радостное избавление. Разве такой приглянётся лучезарному Эотасу, поборнику всего прекрасного?

Над бедняцкой хибарой встаёт восхитительный рассвет в безоблачном небе, предвещая жаркий день, и вместе с Вайдвеном Амбра встречает его в поле. Бег времени почти незаметен — лишь по нежным касаниям прохладного ветра, качающего колосья, — но момент так и хочется поймать и заморозить. Улыбка на смуглом лице Вайдвена пленяет искренностью, и Амбра отмахивается от мелких недостатков, вроде носа с горбинкой и самостоятельно вкривь подстриженных волос, чтобы запомнить его таким — прекрасным и свободным, забытым всеми человеком.

Она плывёт по волнам памяти и слушает споры Эотаса с Вайдвеном, усмехаясь некоторым дерзким ответам второго. Бог спокоен, его голос всё так же пленительно мелодичен, а доводы кажутся логичными. Амбра тоже не против разрушения божественной тирании, которую те называют заботой о смертных, но осуждает священные войны: если уж хочется сделать людей самостоятельными, то не стоит пользоваться их верой.

Вайдвен на мосту не реагирует на голос; кажется, что и душа где-то далеко, блуждает в тех воспоминаниях. Амбра задирает вверх голову, откуда падает свет, и видит огромный знак Эотаса — три звезды в лучах солнца. История о таком небесном явлении скромно умалчивает, а значит, оно присуще лишь этому воспоминанию.

Когда Амбра всматривается, знак чуть колышется — Эотас и сюда проник!

— Что ты здесь делаешь? — громко возмущается она, словно хозяйка.

«Скорблю. Эта часть меня обречена на вечное созерцание созданной мной же трагедии».

— Ох, бедный король драмы! Обломалась твоя священная война, вот и…

«Я знал, что случится, но отправил Вайдвена на смерть — и не предупредил».

Несмотря на любопытство, слушать его голос противно. Слёзы ярости сами собой бегут по щекам; Амбра вытирает их резким движением и рявкает:

— Сгинь!

Ничуть не задетый, он спокойно объясняет, как собрать душу Вайдвена воедино. К сожалению, Эотас никуда не может деться, но затем хотя бы замолкает, пока Амбра бегает по раскуроченному мосту, листая секунды от взрыва Молота Бога и собирая осколки. Злоба на идейного бога рассвета — защитника людей! — кипит так, что через край переливается. Видимо, теперь он пришёл довести дело до конца, угробив всех, кто остался.

С гибелью Вайдвена на этом мосту смертные узнали, что богов можно уничтожить, — но и не усомнились в их авторитете. Амбре, как одной из букашек, виднее, что ничего с той войны не изменилось, кроме отношения к Эотасу: теперь он может посоревноваться с Магран за звание бога войны и разрушений, а если ещё этот свой свет правильно преломит, то и огонь получит — тогда вообще все лавры украдёт.

Теперь предстояло поработать с последствиями той битвы и в царстве энтропии — настолько яркий остался от неё след. Получив от души Вайдвена осмысленный взгляд, Амбра наконец выдыхает. Как и с воспоминанием о суде, ей приятно принести что-то хорошее в давние события и освободить души от мучений. Как Хранитель, она свой долг выполнила.

— Ты понимаешь, что происходит?

Он на удивление спокоен, как сам Эотас, и кивает. Амбра бы на его месте кричала чайкой.

— К сожалению, да.

— Ты умер и попал к Римрганду. Почему-то Колесо проигнорировало тебя — или же Берас не хочет возвращать такого исключительного…

— Как тебя зовут?

— Амбра, Хранитель. Я… что-то вроде тебя — только бегаю за Эотасом, чтобы не позволить разрушить мир. Теперь он вселился в адрового гиганта, и все не в восторге.

Вайдвен не кажется удивлённым и лишь печально вздыхает, оглядываясь. Его люди, как и противники, висят в воздухе, откинутые взрывной волной — в следующую секунду их уже поглотит пламя.

— Я согласился нести его свет, а ты, по всей видимости, нет.

— Да, я видела, — смутившись, говорит она, — и всё равно не понимаю, зачем ты согласился, если давно потерял веру!

Он снова улыбается — как тогда в поле, перед рассветом, — и на сей раз Амбра содрогается.

— Вот именно: я открыл мир без него, как бы отец ни пытался навязать мне поклонение. Эотасу не нужны последователи — он служит людям и мечтает дать нам свободу. Он не использовал меня, хоть и сильно изменил своим влиянием. Наоборот, как два одиночества, мы стали друзьями, пусть и во многом не сходились во мнениях.

— Вот, ты сам признал, что он тебя поменял! — упрямо гнёт Амбра, отчего Вайдвен беззлобно усмехается.

— Это неизбежно, когда с кем-то общаешься. Не сомневаюсь, что и ты кого-то заражаешь своей… волей.

Уперев руки в бока, она уже думает, что зря выпустила Вайдвена из заточения, но вовремя вспоминает о первоначальной цели — изгнать могущественную нежить из царства окончательной смерти. Все, кого она освобождает, с радостью помогают в ответ, но мысли меж тем занимают слова об одиночестве: сложно даже представить, что столь могущественное существо может страдать от собственной судьбы, быть единственным в своём роде.

Невольно она думает, что Хранителю жить не проще: сколько бы друзей ни было, даже самый близкий не поймёт её дар — конечно, Амбра имеет в виду Эдера. Можно вместе пить в таверне, травить байки, сражаться бок о бок, но с миром мёртвых она столкнётся только в одиночестве. Ей не нравятся такие сравнения, ведь Амбра не высасывает души из тел, в отличие от Эотаса. Возможно, Вайден когда-то умолял обойтись малой кровью в Войне Святого — и вполне мог преуспеть.

Когда связываешься с богами, мир перестаёт быть простым и понятным, нормы морали трещат по швам, а каждый конфликт проверяет разум на прочность, но Амбра уже начинает привыкать. Однако в этом поле нет места другим людям — она просто не может заставить кого-то пройти через подобное испытание лишь из-за собственного страха одиночества. Рано или поздно приходится отпускать нити.

Когда наступает час боя с драконом-нежитью, Амбра уверена в своих силах, ведь на её стороне сражаются слуги Римрганда и души легендарных героев, пусть и не во всём идеальных. Без Эотаса Вайдвен — обычный фермер с боевой подготовкой, ему не хватает храбрости, но ту с лихвой заменяет чувство долга. Вряд ли он думал, что и после смерти возьмётся за меч. Пока дух правителя Укайзо — великий маг воды — обрушивает на дракона настоящий торнадо, Амбра с Вайдвеном подрубают кости гниющих крыльев и мощных задних лап. Выматывать мертвеца бесполезно, но и души не ведают усталости — они шквалом обрушиваются на противника, чтобы подарить достаточно времени. Когда дракон падает на колени, Амбра быстро ныряет под клыкастую морду и вырывает из распахнутой грудины небольшую филактерию. Ледяной ветер тут же уносит останки, словно Римрганду важно наверняка растереть врага в кашу.

Духи разбегаются по снежным пустошам, но Вайдвен с тревогой смотрит на маленький сосуд в руке Амбры.

— Что он обещал тебе за помощь?

Эйфорию после боя как рукой снимает; оболочку её души щиплет не просто снег, а хлад энтропии. Амбра мысленно тянется к телу и чувствует тёплое дыхание — она ещё определённо жива, но это состояние в вотчине Зимнего Зверя абсолютно неестественно. Она пытается вспомнить, но тщетно — так была зла на собственную судьбу.

— Ничего, — медленно проговаривает она и тут же спохватывается. — Нет, отсрочку, чтобы выйти отсюда.

— Он обманывает — точнее, не договаривает. Идём, мы тебя проводим.

Её душа не цельная и быстро теряет силы, но Амбра чуть ли не бежит за высоченным Вайдвеном, который без труда месит сугробы и не иначе как чудом различает нужную дорогу в пурге. По пути им попадаются обречённые души, обглоданные ветром, чей свет почти иссяк, но Амбре уже некуда их провожать — самой бы не потеряться! Всякое очарование перед энтропией неуклонно сползает облупившейся кожей.

Вайдвен хватает её за руку и помогает взобраться на глыбы льда, словно на лестницу. Через перчатку не чувствуется касание, но его сила — вполне. Ветер яростно треплет волосы, терзает, рвёт и режет оболочку души, но с его лица не сходит ободряющая улыбка. Теперь Амбре ясно, как дирвудцы последовали за ним.

После победы над нежитью Римрганд встречает её у врат в теле аватара — двуногого тура-альбиноса: с его рогов свисают сосульки, шерсть блестит от забившихся снега и льда; развернув морду в пол-оборота, он пялится Амбре прямо в душу тремя бельмами глаз, а когда движется, снег жалобно трещит под копытами. Колючий ветер вырывает из рук филактерию.

Больше ничего не происходит.

— Я всё сделала! — она кричит против ветра, хоть и не сомневается, что бог-то уж прекрасно её слышит. — Выпусти меня!

— Правило нерушимо: я не могу отпустить душу, познавшую хлад Белой Пустоты, но… я могу пойти на компромисс.

— Нет, погоди, я тебе не принцесса, которая должна уложиться с убийством монстра до полуночи! — в голове шумит от лихорадочных мыслей и нарастающей паники. Теперь связью с богами удобно козырять, и Амбра выкладывает на стол свой лучший аргумент: — Я служу Берасу, нужно остановить Эотаса — ты не можешь меня забрать!

— То, что готовит Эотас, лишь приблизит неизбежное. Рано или поздно задание будет выполнено, и твои услуги потеряют ценность — тогда ты попадёшь сюда. Можешь бросить мне вызов или остаться здесь. Решай.

Прежде чем Амбра успевает даже помыслить о битве с гигантом, что высится над ней промёрзшей колокольней, Вайдвен смело кричит:

— Вызов!

— Да будет так.

Тур замахивается монструозным топором и обрушивает его на лёд. Громкий треск оглушает, под ногами расходится глубокая трещина, что разносит единственный мост через пропасть. Амбра вовремя отскакивает в сторону на относительно безопасный островок, Вайдвен же бросается к вместилищу Римрганда и замахивается мечом. Его душа искрит от переполняющей мощи, а взмах клинка оставляет след из чистого золотого света.

Из раны зверя льётся не кровь, а яркая синяя жидкость и тут же замерзает, касаясь льда; куски плоти с белой шерстью разлетаются в стороны. Вайдвена ведёт свет Эотаса, но это лишь осколок былой силы. Он блокирует удар топора, держит обеими руками и кричит от нечеловеческого усилия — душа его рвётся, распадается с каждым замахом, отдаваясь на милость энтропии, и Амбра не может глядеть на битву, стоя в стороне. Её двуручный клинок обрушивается на правую руку и застревает внутри, однако тур больше не может сдерживать натиск Вайдвена и падает на колено.

Кажется, что битва выиграна, но глубокие раны мгновенно зарастают. Не Вайдвен, чья душа и так принадлежит снежной пустоши, а Амбра должна нанести смертельный удар — одна, маленькая смертная букашка. Пока противник не встал, Вайдвен кидается к ней и перехватывает за талию.

— Доверься мне. Прыгай!

Инстинктивно Амбра пятится, вжимаясь в своего спасителя. Впереди пропасть, но и единственный путь к своему несчастному телу; упадёт она или проиграет бой чудовищу — всё равно один путь в забвение. Из упрямства Амбра с силой отталкивается от края ледяного утёса, чувствуя на талии успокаивающую поддержку рук Вайдвена. Её толкает выше, чем способно прыгнуть тело, но душа куда легче. Уже с другого берега Амбра машет равнодушно застывшему туру, посылает воздушный поцелуй Вайдвену и бежит к порталу, но практически на пороге Границы её настигают слова Римрганда:

«Это лишь вопрос времени, когда всё сущее окажется здесь. Ты отсрочила неизбежное».

Может, богу энтропии всё равно, когда души поглотит Белая Пустота, но их носителям дорога каждая минута. Амбра оглядывается напоследок, но не видит ни Вайдвена, ни знака Эотаса и надеется, что те сразу не сгинули из-за неё. Впрочем, желать дальнейших мучений в вотчине Зимнего Зверя — сомнительная благодарность.

Амбра распахивает глаза и видит обеспокоенное лицо Эдера — как совсем недавно на корабле, когда её душу разорвало на части, — под слоями шкур невыносимо жарко, но она безумно рада почувствовать что-то, кроме холода. Терпкий запах табака щекочет нос, когда Амбра кидается на шею Эдеру и крепко сжимает его в объятиях.

— Всё, ты в последний раз пошла без меня, — говорит он совершенно серьёзно, но она ничего не обещает наперёд и не жалеет, что отправилась в одиночку.

Римрганд не преследует Амбру во снах — кажется, ему всё равно, — но её саму беспокоит судьба Вайдвена. Ответить на вопросы может лишь Эотас — точнее, большая его часть в колоссе. Пока она бродила по иным Планам, он успел опустошить очередной столп сияющей адры, и Амбра направляется по следу.

История о встрече с Вайдвеном и другими великими душами, передаваясь среди экипажа, потихоньку обрастает невероятными подробностями, далёкими от реальности. На корабле, несмотря на обычную суматоху, спокойно, и Амбра погружается в собственные мысли, наслаждаясь прохладным бризом на корме. Эдер же уходит подальше в трюм с хмурым выражением лица, как обычно бывает, когда речь заходит об Эотасе. Вайдвен для него — убийца и фанатик, и никакие трогательные воспоминания не переубедят того, кто принимал участие в Войне Святого. Амбра понимает, что в чьих-то глазах будет выглядеть не лучше — как бы сказал Римрганд: неизбежно.

Преграды мало её интересуют, ведь мысленно Амбра прокручивает будущий диалог с Эотасом — на сей раз он должен её послушать! С боем она пробивается к очередному столпу, сразу тянет руку к Границе и хватается за золотые нити. Адровый гигант неспешно бредёт впереди, соперничая с толщей воды, но останавливается, когда её выдаёт вторая половина души, сидящая на его плече. Вместо того, чтобы сопротивляться, Амбра крепко цепляется за нити: связь работает в обе стороны, и сам Эотас может слышать её чувства — сомнения, тревоги и пережитые события. Половина души не сопротивляется ему — напротив, как влитая сидит в центре воронки из чистой энергии, словно должна там быть и знает куда больше, чем другая её часть.

Не верить себе же — сущее безумие. Амбра не задаёт вопросы, которые даже сформулировать не в состоянии, но Эотас её уже понимает. Через нити она видит его сомнения и тяжкие думы о войне без кровопролития — о войне сознания. Он бы хотел подарить энгвитанские машины людям, но боится последствий. Амбра ужасается при мысли, что каждый мог бы получить силу бога — как изменится мир?

Эотасу приятно разделить мысли с кем-то, кто знает об истинной природе богов, но что-то он не договаривает и словно отдаляется. Только Амбра не может потерять эту связь сейчас и тянет за нити в отчаянии. Ей открывается уязвимое место адрового гиганта — потребность в энергии, что черпается из столпов: поэтому Эотасу приходится отнимать жизни — чтобы продолжить движение. Оторвав нить в прошлый раз, желая избавиться от преследования Амброй, он потерял часть сил и забрал её у наг и жителей Асонго.

— Я хочу помочь. Скажи, что мне делать?

Эотас долго молчит перед ответом.

«В прошлый раз я совершил ошибку, скрыв от людей свои цели. Я никогда не желал убийств, но Магран убедила всех в намерениях Вайдвена уничтожить Дирвуд и его жителей. Тебя ждёт та же участь».

— Это неизбежно, — насмешливо повторяет Амбра любимые слова Римрганда и думает, что, должно быть, тур-альбинос уже извёлся от икоты. Она улыбается ещё шире и чувствует замешательство Эотаса.

«Ты понимаешь меня лучше, чем многие».

Золотые нити не имеют ничего общего с разлившейся в груди теплотой. Нежный, проникновенный голос Эотаса словно пережимает сердце и лёгкие, мешая здраво думать и дышать. Как Хранитель и отважный солдат, Амбра непробиваема в бою, но лишь пара добрых слов бьёт её наповал, напоминая о бездне вынужденного одиночества. В искренности Эотаса не позволяет сомневаться их связь — он знал её с того момента, как похитил часть души, — и Амбра наконец расслабляется.

Она хочет узнать намного больше и аккуратно скользит меж вихрей по нитям, робко раскрывая душу — он мог бы поглотить её одним махом, но вместо этого неуверенно, даже боязливо тянется в ответ. По оболочке проходит приятная рябь, когда Эотас касается её напрямую. Где-то в море адровый гигант сжимает в руке пустоту, но в его недрах бурлит энергия — рискуя вновь потратить её впустую, он словно укутывает Амбру коконом из света, укрывая от вихря душ. Золотые нити свободно обвивают ей ноги, руки и талию.

Перед глазами уже не пустота с лицом гиганта из адры, а неясные расплывчатые образы, не вызывающие никакого отклика — последний раз так спокойно было перед уходом Эдера в Дирфорд. Раньше она не помнила этот момент, но теперь, рядом со вторым осколком души, Амбра видит всё, но будто сквозь мутное стекло — через адру. Эотас улавливает её беспокойство, заглядывает в самый запретный участок разума и тактично молчит.

Тепло его касаний расходится по ней жидким пламенем, проникает сквозь оболочку и концентрируется ниже живота. Даже в виде духа разум Амбры не может мыслить бестелесно, она не знает, как быть, пока бьётся в сладкой судороге и выгибается в путах нитей. Эотас проникает глубоко в сознание, как не смогла бы никакая физическая близость: ему ведомы её тайные желания и предпочтения, но главное — уязвимости.

Кроме адрового колосса у него нет иных воплощений, и сейчас оно подходит меньше всего. Касание энергии кажется уже чем-то более осязаемым, привычным; Амбра почти забывает, что фактически висит в Пустоте, но распахивает глаза, когда и правда чувствует чью-то руку на бедре.

— Эдер?!

Вот уж кого она не ожидает увидеть над собой в полуголом виде — обычно в этом положении он тыкает пальцем в её безжизненное тело, зажав в зубах трубку и сощурив один глаз. Наверняка и сейчас так делает. Хоть Амбра и понимает, что соблазнительный образ Эдера порождён не такой уж тайной фантазией, она всё равно не может просто так ею воспользоваться. Слишком уж явно предстаёт перед глазами прототип. Настоящий Эдер до смерти поперхнулся бы табачным дымом, узнав, как именно его использовал Эотас.

«Прошу прощения. Я… впервые занимаюсь чем-то подобным».

— Я тоже, если честно.

Эотас боится навредить душе Амбры, поэтому ей приходится проявлять любознательность: стараясь не касаться высших непонятных материй, она проникает через нити в его раскрытый разум, одаривает собственными фантазиями и наделяет знакомой ему формой. Лицо Вайдвена скрыто за ярким светом знака Эотаса, но так Амбра знает точно, кто перед ней. На Границе у чистого духа отсутствуют привычные органы чувств, поэтому ей не суждено ослепнуть, как и физически сблизиться, однако для Хранителя это не проблема.

Наладить контакт двум существам из разных миров непросто; они сплетаются инстинктивно, исследуя друг друга. Амбра обнимает Эотаса за плечи, касаясь щеки носом, впитывает его мощь, как наркотик, и отдаёт свою энергию в ответ. Часть второй половины души толчками тут же проникает на освободившееся место — и всё начинается сначала. Они перетекают друг в друга всё быстрей, образуя свой вихрь из чистого света и фиолетовой дымки, пока оболочку едва не разрывает изнутри от переполняющей силы. Вцепившись в Эотаса, Амбра изгибается тетивой натянутого лука и содрогается всем своим существом. Хочется кричать, смеяться и плакать от восторга — ни один смертный не способен столько вынести, ощущений хватит на несколько перерождений вперёд, и Берасу на очередном Круге будет стыдно взглянуть ей в глаза.

Эотас крепко прижимает Амбру к себе за талию, словно пытаясь слиться воедино, и с жадностью глядит в её распахнутый разум. Он неистов, силён и опаляет её душу как настоящее солнце — он безумен в жестком натиске, как и подобает истинному богу. Вихрь душ рискует разорвать адрового колосса, и певчие сложили бы славные песни об этом подвиге, но Амбра помогает Эотасу достигнуть долгожданной разрядки, едва не потеряв рассудок. Яркий до белизны свет пронзает потрёпанную душу, она следом распадается на части и собирается вновь единой.

«Мне всё ещё нужна твоя душа, но я могу вернуть часть её тебе, — не разжимая объятий, Эотас передаёт Амбре утерянные воспоминания и больше сил для будущих сражений, затем касается её лица. По оболочке души пробегает приятная вибрация. — Прости, больше нет времени. Изменить что-либо уже невозможно, но ты должна завершить свой путь и всё обдумать. Я буду ждать у следующего маяка среди Зубов Магран — после ты уже не сможешь меня нагнать».

Голос Эотаса постепенно стихает, как затухающее эхо. Нить исчезает почти мгновенно, Граница схлопывается, выбрасывая Амбру обратно в липкое от пота тело. Эдер стоит над ней со странным выражением на лице, затем протягивает раскуренную трубку и отчего-то прячет взгляд. Серафен подмигивает ему и пихает локтем в бок, едва сдерживает хохот. Пробуждение похоже на тяжёлое похмелье; Амбра отмахивается и озадаченно спрашивает, в чём дело.

— Ты разговаривала в трансе, капитан, — охотно поясняет Серафен. — Мы подумали, помираешь — изогнулась вся, затряслась, а затем так имя Эдера выкрикнула, что не оставила никаких сомнений, как там тебя мучают.

Лучше бы она растворилась в Эотасе, чем терпела этот позор, но выбора нет. Жизнь возвращается в прежнее героическое русло, отвлекая от странного наваждения. Сначала она безумно скучает, но скорее по ощущениям, нежели по самому Эотасу — по бестелесной лёгкости и вседозволенности. Кто-то сказал бы, что Амбра мечтает о банальной смерти, но это не совсем правда. Как всегда ей сложно выразить мысли словами, поэтому приходится больше молчать.

Не только Амбра закрывается от всего мира: Эдер делает вид, что ничего не случилось, охотно говорит на нейтральные темы, но даже не заикается о предстоящем пути; то же относится к большинству её спутников. Все словно замерли в ожидании бури. Печалиться некогда: сильные мира сего, почуяв свою особую важность, мечтают под шумок заполучить больше власти, а боги нервничают всё сильнее и в открытую собачатся между собой перед Амброй. Ондра и Магран намерены сокрушить Эотаса силой своих стихий, что чревато катастрофой для островов, но главное — Амбре с друзьями придётся оказаться в эпицентре. Единственное, что она в состоянии сделать, — предупредить королеву, вождей и глав гильдий о цунами.

— Вы с ума сошли?! Как я выживу? — взрывается она в унисон всем остальным голосам.

Они знают куда больше, чем показывают, и слова Римрганда об угодной ему миссии Эотаса играют новыми красками, когда Амбре раскрывается последняя часть правды: Колесо Перерождений, изменённое богами, всё это время находится под носом — на мифическом острове Укайзо, сокрытом от смертных. Амбра совсем не удивлена и уже понимает, что сделает Эотас.

Он дал ей время на размышления, зная, что она снова его возненавидит и перебесится. Вот оно — судьбоносное решение, сравнимое с передачей энгвитанских технологий людям: конечная жизнь без перерождений. Помыслить о таком мире трудно, практически нереально: куда же тогда отправятся души? Воедика говорит, что Колесо существовало задолго до них — это энгвитанцы решили его усовершенствовать, чтобы ускорить качество жизней остальных, — а Эотас хочет пустить дело на самотёк, как раньше.

Цепь последствий настолько длинная, что включает смерть самих богов в будущем. Несмотря на клятву лишь помочь людям, а затем уйти, мало кто хочет умереть. Амбра тоже умирать не хочет, а затем думает — не всё ли равно? В новой жизни и так не помнишьпредыдущую — если ты не Хранитель или Пробуждённый, — так что мысль о втором шансе просто успокаивает смертных. Только бессмертия не существует.

Амбра содрогается под палящим солнцем, вспоминая о снежных пустошах — от неизбежности энтропии нет спасения ни смертному, ни богу. Уже нет сомнений, что с Римргандом они встретятся очень скоро, как старые друзья. К Зубам Магран — цепи чёрных гор и вулканов — Амбра плывёт в стоическом равнодушии, намереваясь предупредить Эотаса о ловушке, хотя вряд ли он ожидает от Магран чего-то иного.

Адровый гигант величественно возвышается над лавовыми потоками, не испытывая неудобства. Столп сияющей адры угасает под его руками. У каждого из спутников Амбры есть вопросы к богу, претензии и просьбы, и всем Эотас уделяет внимание. Только ей без золотых нитей некомфортно, а слова передают так мало! Когда вулкан трясётся под ногами, ей хочется рвать и метать, дотянуться до Магран и вытрясти её проклятую душу. Эотас аккуратно подхватывает Амбру с друзьями и держит в кулаке над головой, пока исполинские волны воды и лавы яростно — и бесполезно — хлещут по нему.

В гуле волн и тряске Амбра теряет сознание; адра взывает к ней голосами мертвецов, где один из них — её собственный. Граница раскрывается практически незаметно и пропускает душу внутрь, где нет ни следа света или золота — Эотас слишком занят сражением. Огромный кракен пытается безуспешно разгрызть адру под крики Ондры.

«Некоторые из нас утеряны навсегда — от них остались лишь фрагменты и пустота. Мы все должны уйти. Сейчас!»

Амбра не сразу понимает, что второй фрагмент её души вовсю командует остальными, запертыми в Эотасе. Путь подходит к концу, и колоссу уже не требуется столько сил — он готов их выпустить. Словно через заколдованное зелёное зеркало Амбра глядит на себя же, но совсем другую женщину, что может выдавить её из тела, если вырвется на свободу — это бойкая хозяйка Каэд Нуа, спаситель Дирвуда от проклятия Пусторождённых.

«Ты изменилась, — шепчет её же голос, — ты помнишь больше меня и никогда не сможешь стать мной».

— Нет. Не смогу, — вторит Амбра с горечью. Две половины души научились жить самостоятельно, стали абсолютно разными… совершенными.

Она ужасно устала от богов — от слежки, недоверия, принижения как примитивной формы жизни, от внезапных вызовов, после которых Зоти лечит набитые шишки; они сожрали бы её душу, не будь та поделена заранее, и легко пускают жизнь единственного Хранителя в расход. Лишь внутри Эотаса Амбра свободна от клятвы Берасу и притязаний Римрганда, прямо сейчас она может остаться с ним навечно, слиться с богом, с самим рассветом — а значит, бросить служение склочным, испуганным богам, мелочных жителей Эоры… и своих друзей.

Они тянутся друг к другу через хрупкую преграду Пустоты, соприкасаются пальцами, но Амбра отталкивает недостающую половину души.

— Останься с ним. Навсегда.

Когда она распахивает глаза, то обнаруживает себя на ладони Эотаса; Эдер придерживает её за плечи, не позволяя скатиться в море. Их несут к кораблю и бережно опускают на борт. Убедившись, что море утихло, гигант одним движением пальца отправляет корабль в плавание. Амбре остаётся лишь проводить его взглядом.

— Не могу поверить, что он нас спас, но это всё равно ничего не меняет, — трясущимися руками Эдер пытается поджечь промокший табак в трубке, затем, так и не добившись успеха, просто зажимает мундштук в зубах и окидывает взглядом уцелевший корабль. — Ну хоть первое время паруса распускать не придётся.

Что-то в нём неумолимо меняется после встречи с некогда любимым богом: скопленная за годы ненависть точно расшибается о прочные скалы пеной, и Амбра решает наконец рассказать Эдеру всю печальную историю Вайдвена.

Среди битвы титанов ей, мелкой букашке, нет места, поэтому она находит своё: выжившие после цунами возносят Хранителя, говорящего с богами, как спасителя и прислушиваются к её словам. Внезапно Амбра понимает, что может помочь людям пройти через неизбежное и спасти как можно больше жизней; находятся и правильные слова для правого дела.

Однако изменить всех нельзя. Амбра обивает пороги властителей, что раздирают Архипелаг на части, и каждый просит за услуги крови другого: гильдии желают смерти королеве, а та плетёт хитроумную сеть против них; достопочтенные семьи воюют ради господства в море и монополии; полудикие уана цепляются за древние обычаи и ненавидят как пришлые народы, так и собственных цивилизованных соплеменников; пираты меж тем держат в страхе торговцев и запускают скользкие щупальца в экономику. Кажется, никому нет дела до грядущих перемен, пока те не наступают.

Амбра — не Вайдвен, да и на флаге её корабля цвета Каэд Нуа, а в сердце не хватает любви и терпения, чтобы хватило на всех. Однажды она очень чётко осознаёт, что некоторые спасения и не стоят — пусть убивают друг друга вволю. Нет во всём мире человека настолько разочарованного, как Амбра. Эотас в её глазах лишь растёт, раз способен прощать смертным зло и глупость и жертвовать собой ради их величия. Она же очень плохой помощник на праведном пути и часто оступается: верит не тем и часто не знает, как выбрать из двух зол мир.

Прорываясь через пиратскую флотилию к Укайзо, Амбра уже с нетерпением ждёт, когда рухнет Колесо — легче резко вырвать стрелу, чем мучительно тянуть, заливаясь кровью. Даже боги устают бояться и лишь робко просят поговорить с Эотасом напоследок — вдруг передумает? Теперь её черёд, мелкой букашки, насмехаться:

— А если я с ним согласна? Мир давно созрел для перемен. Пусть люди ценят каждую жизнь, как единственную, и живут самостоятельно!

«Значит, момент действительно настал», — устало заключает Берас, что в нынешней ситуации довольно мудро.

Лишь Воедика — упёртая старуха — бьётся до последнего:

«Глупость! Люди ещё не готовы, и ты, Хранитель, своими действиями лишь подтвердила мои опасения! Если потребуется, я объединю богов, чтобы разгрести то, что вы с Эотасом натворите!»

Амбра выкидывает за борт подаренный Воедикой артефакт для личного контроля и с чистым сердцем, не спеша, гуляет по разрушенному искусственными штормами Укайзо. Планировкой он чем-то напоминает Некитаку, как старший брат, с которого берут пример. Великий город лежит в руинах под серыми тучами, почти в темноте, и сердце щемит от столь печального зрелища. Без угрызений совести Амбра разрушает механизмы энгвитанцев, как полагается глупому варвару, и открывает остров для законных хозяев — уана. Война за него ещё прольёт кровь в будущем, но то уже будет их решением.

Колесо выглядит совсем не так, как она себе представляла: это огромное сооружение на костях титанов, основание которого не разрушить и всей взрывчатке аумауа — такое по силам лишь гиганту из чистой адры. Даже с верхних уровней города ей сложно оценить его истинные размеры, как и силу душ, заключённую внутри.

Эотас ожидает её для прощания, и где-то в глубине души Амбра даже горда тем, что бог решает повременить из-за неё с главным замыслом.

«Шторм утих, — подмечает он, чуть приподняв голову. — Я помню, каким Укайзо был в золотой век процветания — ты поступила верно, вернув уана утраченное».

— Ну, вряд ли в том есть моя заслуга: рано или поздно они бы взялись за головы.

«Больше, чем ты думаешь — и больше, чем смогли бы все остальные».

Сказать ей решительно нечего. Уставшая, измученная Амбра хочет лишь выспаться и больше не думать о проклятой гонке за ожившим богом. Какие бы чувства он в ней ни вызывал, жить с ними невозможно — это настолько много и ярко, что не укладывается в смертном рассудке. Есть несовместимые материи, есть и путь, который пройти можно лишь в одиночестве.

«У нас ещё будет время», — однако Амбра с трудом верит его словам и пытается легкомысленно улыбаться. Она должна ненавидеть его за испорченную жизнь и прорастающие семена сомнений, но такова уж участь Хранителя.

Вместе они оберегают потерянные души, как и те, что не могут покинуть Колесо. Эотас обещает найти им подходящее убежище и не допустить уничтожение тех, кого ещё можно спасти, затем он дарит Амбре последний подарок.

Касание света к её разуму тёплое, заботливое, но острое, как нож. Звон колокольчиков с той стороны пронзительно раздаётся в голове и мгновенно обрывается — связь с Берасом исчезает. Отныне Амбра не скована клятвой и точно никогда не превратится в овощ по прихоти недовольного бога смерти.

«Это всё, что я могу для тебя сделать. Ты свободна».

— Но не от неизбежного, так ведь? — усмехается она, и Эотас в её сознании печально улыбается в ответ.

«Там мы и увидимся вновь».

Последние слова — лучшее из обещаний. Амбре тяжело наблюдать, как разваливается под силой собственных ударов адровый гигант, сердце кровоточит от горя и облегчения, но надежда, которую раньше ей никто не дарил, расцветает на камнях нежными лепестками. Когда отрываются руки, Эотас топчет конструкцию, и город дрожит под ногами, рискуя разломиться. Однако Колесо поддаётся куда раньше и сыпется с громогласным скрежетом, а следом трещит гигант, распадаясь на куски. За поднявшейся пылью Амбре видны лишь зелёные островки адры и едва узнаваемые черты распавшегося лица, горящий знак Эотаса бесследно исчезает. Бог превращается в груду драгоценных камней, из которых наделают сувениры и растащат для экспериментов аниманты.

Амбра же не хочет даже касаться останков и быстро покидает Укайзо, чтобы не видеть последствий. Позже, в каюте, она потянется к золотым нитям, но не найдёт ни одной, как и следов второй половины своей души. Однако молчание ничего не значит: после Войны Святого Эотас уже исчезал на долгие годы, что даже боги верили в его смерть.

Она возвращается в Каэд Нуа и встречает каждый рассвет с мыслями о нём — не как о боге, а о частице её самой. Предчувствие день ото дня лишь крепится: где-то в бескрайней Пустоте они до сих пор едины — собственная душа ведь не обманет.

Сколько бы приключений ни пережила Амбра, сколько бы ещё раз ни спасала мир, однажды через многие годы её настигнет участь каждого смертного. Снежные угодья Римрганда распахнутся перед ней во всей своей ужасающей красоте, и там они с Эотасом встретятся вновь. На злосчастном мосту или нет — может, придумает новое самобичевание с Амброй в главной роли, — он будет ждать её, как обещал, с маяком второй половины души.

Уже вместе, едиными, они покорятся энтропии — ведь это неизбежно.

========== Домой! ==========

Комментарий к Домой!

Амбра возвращается в Каэд Нуа, чтобы пожить наконец спокойно.

Все дороги, как говорят, возвращают домой — вот и Амбра, завидев в подзорной трубе родные берега Дирвуда, впервые за долгое время чувствует на душе приятный трепет. К морю привыкнуть нетрудно, но на земле куда интереснее, да и когда натворила дел на чужбине, пусть и в лучших побуждениях, лучше смыться поскорее — дома-то уже все привыкли. В порту Амбра нанимает несколько повозок, чтобы перевезти всё нажитое непосильным грабежом добро в Каэд Нуа, и беззаботно лыбится столпившимся работягам и фермерам, изголодавшимся по сплетням.

— Глядите, опять воскресла!

Амбра гордо стоит на борту с побитым бюстом Ключницы — следовало лучше закреплять её на постаменте — на руках и ждёт, когда официально сойдёт последний член команды. Алот рядом раскачивается на носках, сложив за спиной руки, и он — это всё, что осталось от их старой банды. Моряки не в восторге от Дирвуда, жалуются, что на вершине славы капитан бросает их ради скучной осёдлой жизни, но Амбра больше не может жить для кого-то — пора бы и о себе позаботиться. Немногие решаются отправиться с ней, возможно, рассчитывая, что Хранитель принесёт удачу в любом случае.

Точно фермерские дети по дороге на ярмарку, Амбра и Алот едут в открытой повозке, свесив вниз ноги и наблюдая за убегающей под ними дорогой; их руки опираются о бюст Ключницы.

— Сколько там осталось, ты помнишь? — аккуратно уточняет Алот; на его лице отражается мука интеллектуала, не привыкшего к тяжкому труду.

— Я в отключке была под завалами — мертва, если точнее. Эдер меня откапывал, но он не особенно вдавался в детали, чтобы лишний раз не расстраивать.

— Да и так понятно, что там… кхм, большая дыра.

Амбра тяжело вздыхает, ведь думает она не о разрушенном замке, а об Эдере, и не сомневается, что тот приживётся где угодно, как могучее дерево или что-то такое. По правде, она не ожидала подобного поворота, ведь привыкла, что он всегда рядом — ну, хотя бы на одном материке. Раньше Амбре требовалась помощь, а теперь её ждёт малец, который почти что сын Эдеру — справедливый расклад, но сердцу, конечно, не объяснить.

Дыра на месте — огроменная, с удаляющимися отпечатками ног. Лужайки превратились в грязевое месиво, ошмётки крепости разбросаны по округе, иногда чудом уцелевшими целыми кусками — и на этом нововведения не заканчиваются. С Ключницей в руках Амбра протискивается сквозь толпу зевак, но мелкий всклокоченный орлан прыгает ей под ноги и вопит:

— Куда без билета?!

Амбра находит в себе наглость спорить с богами, но сейчас растерянно моргает и впервые не находит искромётный ответ на месте. Как капризная барышня, она топает ножкой и брызгает из лужи прямо на шерсть орлана.

— Имею право пройти домой без билета! Совсем уже от рук отбились!

В толпе зашушукались, но орлан не растерялся:

— Ну конечно, рассказывай сказки! Когда адровый гигант откопался, Хранителя так подбросило, что та в лес улетела — это все видели! А кто вы такая, я знать не знаю!

— Не было такого!.. По крайней мере, не помню… но может быть… — Амбра чуть склонилась, чтобы заглянуть в бесстыжие глаза мелкого нахала. — Кстати, я тебя тоже не знаю!

— Как Ключница почившего замка Каэд Нуа, официально заявляю, что Хранитель перед вами, жива и почти при всех частях своей души, — мелодично проговаривает голос из бюста, и Амбра выставляет его перед собой, чуть ли не в нос тыкнув орлану.

— Ладно, может быть и так, — жеманно соглашается тот, пока зеваки перешёптываются, — но замка-то всё равно нет!

Так Амбра становится хозяйкой огромной дыры в земле — на сотни футов в чёрную бездну, — а точнее, значимой для истории достопримечательности. Да и толпа собирается не из простых крестьян: со всего света в Каэд Нуа съезжаются паломники и простые зеваки, чтобы взглянуть, откуда начал свой разрушительный путь бог Эотас. Ушлые выжившие жители быстро поняли ценность дыры, но только Амбра доводит идею до совершенства.

В первую очередь она собирает рабочих с окрестных деревень, чтобы возвести времянки и оградить обрыв от особо любопытных и лишённых страха высоты. Платный вход на частную территорию и пакет экскурсий с очевидцами событий быстро пополняют казну. Приходится взять ретивого орлана в долю, но свою часть оплаты тот отрабатывает на все золотые монеты: забалтывает гостей, следит за порядком, нюхом чует, когда кто-то выносит обломки или землю в качестве бесплатных сувениров. Фермеры — народ пугливый, но страшно уж суеверный.

Чтобы вновь не провалиться под землю, придётся перенести поселение ближе к лесу и вырубить часть деревьев, которые затем пойдут на строительство. Амбра рисует на карте основание её будущего замка — уже более скромного, но всё ещё трудозатратного — и размышляет, сколько жизней ей потребуется на реализацию всех планов, а затем вспоминает, что перерождений больше не будет, ведь Эотас на её глазах разрушил Колесо — смириться с этой мыслью пока что тяжело. Алот как всегда даёт самые пессимистические прогнозы, но он же совершенно случайно подсказывает гениальное решение.

После работы они ужинают на развалинах, по-скромному разложив на платке чуть обветрившуюся снедь, как всегда делали в путешествиях, и смеются, обсуждая ушедший день. Амбре хорошо и так — новый замок не сделает её счастливее, чем заслуженное спокойствие; в голове непривычно тихо без орущих наперебой богов.

— Как дела у Свинцового Ключа? Ты ведь никому не рассказал об отставке. Или как оно положено? Тебя должен убить преемник? — Амбра аккуратно проверяет почву, чтобы выяснить, когда от неё сбежит и Алот, но тот тяжело вздыхает и внимательно рассматривает кусок сыра в руке.

— Для начала им придётся примириться с новым укладом, что боги когда-нибудь исчезнут, и тайны хранить незачем. Пусть служат людям и ищут свой путь.

— А как ты узнаешь, что они снова не станут злодействовать? Вдруг очередному Таосу взбредёт в голову поддерживать богов через жертвоприношения?..

Пока Амбра шутит, Алот бледнеет; уже и кусок в горло не лезет. Они оба знают, что и не такое возможно: с подходящим по безумию лидером Свинцовый Ключ вполне может вернуться к «былому величию», коим грезят обиженные потомки с непреодолимой жаждой власти и крови.

— Не могу не спросить: что бы ты сделала на моём месте?

Амбра пожимает плечами и набивает рот зачерствевшим хлебом, чтобы не сказать «осталась бы в Каэд Нуа». Алот хочет слышать иное: что дело его жизни не отправлено на самотёк. Когда хлеба не остаётся, приходится юлить и шутить:

— Ну… труд наделяет мудростью и смирением, оттого монахи в монастырях и не разгибаются.

Они глядят друг на друга, затем — на развалины Каэд Нуа, где копошатся последователи Эотаса, готовые помочь лишь бесполезным благословением. Нет, те не пошевелятся до следующей священной войны, однако на Свинцовый Ключ ещё остаётся надежда.

Больше в шутку они пишут письма во все известные Алоту ячейки с призывом сохранить Каэд Нуа и разгадать его тайны — а вдруг какой бог снова снизойдёт? Говорят, молния не попадает в одно место дважды, но вот в Дирвуд Эотас бил уже дважды — любимчики они, не иначе. Если Свинцовый Ключ так любит хранить секреты, то каждому по вкусу найдётся свой.

Амбра ни за что не расскажет, что Эотас скорее всего развоплотился, ведь это может снова оказаться неправдой, да и зачем разрушать последние иллюзии. Теперь она понимает ценность мифов и самой веры, хоть и не согласна с собственными методами. Кому расскажешь правду — ведь не поверят!

Первым прибывает отряд исследователей и занимает верхние пустующие уровни Бесконечных путей Од Нуа, ещё не заваленные осевшим грунтом. Амбра беспокоится за безопасность и шутит, что если культистов завалит, то за аренду они могут не платить и пусть заселяют лабиринт на своё усмотрение, затем вспоминает, что Бесконечные пути перестали соответствовать своему названию, пока Эотас в них барахтался. Кто бы ни остался в глубинах после ревизий Амбры, конец их ждал кошмарный.

Члены Свинцового Ключа подходят к трудностям с энтузиазмом, ведь все находки им разрешено присваивать бесплатно, и следующие отряды мигом отправляются на стройку — причины Алот придумывает сам, без участия Амбры. Той достаточно покрутиться рядом, если возникают недовольные: с Хранителем, что стала избранной Бераса — бога смерти и перерождения, — шутить не рискуют даже отпетые карьеристы культа. Далеко не все откликаются на призыв, но это хотя бы начало.

Заправив мантии в штаны, чтобы не запачкать в грязи, они толкают тележки, левитируют и распиливают брёвна, тренируются в алхимии, пока замешивают крепчайший цемент, сжигают огненными шарами мусор и учатся ровно укладывать кирпичи. Вечером же, когда туристы расходятся, Алот и Амбра собирают культистов вокруг наколдованного фонаря, чтобы поведать историю о преследовании Эотаса, как говорится, из первых рук. Те слушают с придыханием и сильно огорчаются, когда очередная часть рассказа обрывается на самом интересном месте.

Конечно, они с Алотом заранее договариваются, какой версии событий будут придерживаться; точно лишнюю шелуху, отсекают самые неприятные последствия, которые их слушателям и не интересны, концентрируясь только на Эотасе и распрях богов. Амбре вроде и приятно выставлять их склочными бабками с рынка, но даже она не может отшучиваться вечно — кто-то должен сохранить её знания. Прошло достаточно времени, чтобы обдумать прошедшие события и отнестись ко всему с долей здоровой иронии.

Все смеются, когда Амбра просит Бераса «в следующий раз пользоваться дверью» после того, как проснулась после видений на полу каюты с шишкой на затылке. Теперь со стороны это кажется забавным, словно и не с ней произошло, однако ощущение тоскливого одиночества как и прежде скребётся внутри.

Амбра рассказывает о планах Воедики возглавить богов после разочарования в смертных, о мудрости Бераса, о ревнивице Ондре, о мстительном нраве Хайлии, спрятанной от себя же туше Ваэля, ничего нового про методы Магран и что не стоит соглашаться ни на какие предложения Римрганда. Конечно, больше времени достаётся Эотасу, и Амбра вспоминает его слова не без подсказок Алота: почти всех её спутников в то время одолевали гнев, разочарование и растерянность, отчего далеко не все мудрости оседали в голове. Как непокорные дети, они отказались принять даже возможность того, что больше никогда не родятся вновь, а станут материалом для чего-то нового, словно сырьём для экспериментов безумного аниманта.

Теперь Амбра видит, почему всегда сопереживала Эотасу — и дело не в куске её души в его адровом теле или личной короткой привязанности, о которой в своих рассказах она тактично умалчивает: его вера настолько смела и самоотвержена, что не доступна ни одному смертному сердцу. Только за это его стоит любить, а не почитать с холодным разумом, упиваясь собственной пламенной добродетелью. Бога понять невозможно, но говорит он самым доступным из языков, как бы тяжело ни было слушать.

В каком-то трансе Амбра касается груди, словно может почувствовать оборванную часть души, что осталась навеки с ним, и находит в себе силы улыбаться искренне.

Писари ловят пером каждое слово, а послушники восхищённо перешёптываются; Алот улыбается и вообще всячески красуется перед своим орденом — «культистами» их продолжает звать только Амбра, назло их прошлым заслугам, а тот обижается, что только Эдер относится к Свинцовому Ключу так бездумно негативно. «Что ж, — парирует Амбра, — у меня никогда не было собственного мнения».

Она не особо питает надежды на счёт всех этих разговоров, но, выговариваясь, правда становится как-то легче. Труд занимает оставшиеся пустоты в мыслях, насыщают мышцы сладостным напряжением; поутру Амбра чувствует себя лёгкой и отдохнувшей. Кто бы знал ещё, как приятно держать в руках лопату, а не меч! Доспехи давно сложены под толстой тряпицей, чтобы не покрываться пылью, волосы заплетены в толстую косу — ничто не выдаёт в чумазой девице Хранителя Каэд Нуа… И ей это нравится.

Так пролетают дни и месяцы, и только благодаря плодам своих трудов Амбра замечает между ними разницу. Далеко не всё идёт гладко — порой они ломают то, что строят, — но каждый дом достоин своего хозяина. После открытия таверны и работа идёт бодрее, и люди настроены веселее. Бюст Ключницы тоже там, чтобы не скучала и подслушивала. Амбре уже не до замка — в снежную вотчину Римрганда его не утащишь, хотя, как оказалось, бог энтропии не чужд выдумке в своих наказаниях.

Вместе с Алотом они сидят на любимом месте и разглядывают застывшую стройку в красных лучах закатного солнца, пока из таверны доносятся музыка и весёлый гвалт. Так ли важно думать о смерти, пока так хорошо жить? Амбра глубоко вдыхает сыроватый воздух, ощущая запахи земли, травы и цветущих яблонь и улыбается, когда Алот жалуется на холодный порыв ветра.

— Тебе всё шутки, а так легко подхватить простуду, затем можно вообще слечь.

— Да ладно тебе, пахари с утра до ночи в поле — и ничего! Вон какие мускулы у них… взять хотя бы Вайдвена: согласись, ты не ожидал, что он в жизни был таким же красавцем, как в летописях!

Алот одаривает её снисходительным взглядом.

— Тут два варианта: когда он стал пророком Эотаса, то, конечно, обзавёлся деньгами, а там и внешность подрисовали, чтобы лучше смотреться на агитациях. Второй вариант — Эотас специально выбирал вместилище повыносливее. А потом вдруг увидел нашего адрового гиганта…

Амбра от удивления рот раскрывает: уж никак Алот снова шутить повадился! Однако её искромётный ответ обрывает знакомый смешок за спиной; в нос тут же забивается мерзкий табачный дым — самый сладкий и желанный на свете.

— Уж никак тут опять затеваются богохульные шуточки? Подвиньтесь, у меня есть парочка новых!

Когда Эдер садится между ними, Амбра снова ни жива, ни мертва — видимо, далеко не разорванная душа была тому первой причиной. В своём походном доспехе, с трубкой в руках, он будто и не покидал Каэд Нуа больше пяти лет назад, и Амбра с Алотом, сбросив оцепенение, подыгрывают его настрою и продолжают разговор, как ни в чём не бывало. Однако кое-что не даёт ей покоя:

— Эдер, а что за история с моим летающим трупом?

Он закашливается дымом и краснеет, конечно же, по той же причине; перебирает бороду пальцами в поисках подходящего ответа.

— Ну, допустим, я тебя не из развалин доставал… Сама задумайся, где бы я тебя откапывал — на месте замка дыра!

Амбра напоминает себе о недавно открытой пользе мифов, прячет лицо в ладонях и заливается смехом.