Ученица [Павел Вячеславович Давыденко] (fb2) читать онлайн
Книга 537237 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Павел Давыденко УЧЕНИЦА
Глава 1. ВСТРЕЧА С ЛЕНОЙ
Турка просыпался и засыпал с мыслью, что Лены больше нет. Первые дни две тысячи седьмого года совсем не походили на январские, даже просто зимними такие дни не назовешь. Темнело рано, и каждый вечер Турка выходил под моросящий дождик и шел, засунув руки глубоко в карманы, чуть сгорбившись, без конкретной цели. Редко когда он обращал внимание на улицы, по которым шагал — все до ужаса похожие. Ботинки промокали на раз-два, но этого парень не замечал, как и косых взглядов редких прохожих. Перед глазами Турки проносились картинки: вот он бежит за девушкой и глядит на стройные ножки, вот впервые попадает в ее квартиру, и ждет, пока она искупается, наивно надеясь, что хозяйка попросит потереть ей спинку. Впрочем, Турка вспомнил, как они курили «травку», и как девушка выдыхала ему в рот дым. Если начистоту, то Коновой было свойственно более чем легкое поведение. Нет, Лена не такая, чтоб взять и уехать. Конечно, Турка помнил и про историю с беременностью, так что, возможно, все прозаично: Конова поехала в деревню к бабке-травнице и отнюдь не отдыхать. Но тогда бы она предупредила, сообщила. Кроме того, Лена принимала противозачаточные. Турка часто проходил мимо ее дома. Он по-дурацки надеялся, что вот сейчас застанет Лену там. Она должна вернуться, не могла ведь просто так пропасть. Да, она говорила о том, что хочет уехать из города, но куда могла податься? Разве что в бездумное автостопное путешествие. Не могли ведь врать ее глаза. Лена любит его — или любила. Кроме того, она хотела доучиться девятый класс, получить аттестат и оставить школу. Так зачем же срываться в середине года? Она могла сгоряча рвануть куда-то и остаться там на каникулы. Да, могла. Но тогда обязательно дала бы о себе знать, нашла бы способ. Но Лена не звонила и не возвращалась. Он еще пару раз попытался выяснить у ее родичей, куда исчезла девушка, но двоюродная тетка Коновой откровенно посылала Турку на три буквы. А потом стала угрожать и милицией. Памятуя о дне рождения одной толстухи, Турка не горел желанием связываться с блюстителями закона, да от него и не приняли бы никакое заявление: мало того, что не родственник, так еще и несовершеннолетний. Турку и так на учет поставили, а ведь могли бы и условную судимость впаять: вызывали после памятного случая, выспрашивали про Тулу и его друзей — они будто бы занимались закладками. Последнее милицию интересовало как будто бы даже больше, чем мнимое, как потом выяснилось, надругательство над толстушкой. Парень вспомнил взгляд Селедки, вспомнил притворную любезность Стриженого, вспомнил кабинет с забранным решеткой окном и привинченным к полу стулом. Не хотелось бы еще раз попасть туда. Тем удивительнее было его согласие пойти выпить, когда он снова, почти на том же самом месте встретил Шулю. В мокрой шапке, обляпанного мелкими коричневыми каплями грязи (скорее всего, из-под колес проезжающих машин). — А, чо, куда путь держишь? — Шуля узнал его издалека и гаркнул через всю улицу: — Турка! Ты чо, глухой, что ли? — Здоров. Да так, никуда. Гуляю. — Вот те нехрен делать, — хрипло закашлялся Шуля. — Пошли лучше к Вадику, бухнем, — он показал бутылку. — Это виски, понял? Я не спер, мне сосед подарил, за то, что машину помог толкнуть. — Нет, спасибо. — Да там не будет телок, сто процентов. У него хата пустая, посидим хоть в тепле, чего по дождю шляться. Тут квартал всего идти. Слышь, говорят, что это… Ну, Ленка, типа, пропала. Гнусавый голос Шули почему-то успокаивал. Сам пацан, от которого и так несло табаком, показался чем-то, что не изменится никогда. Постоянная величина, сказала бы математичка Дина Алексеевна. Гулянки, желание выпить и полный пофигизм — Шулю не исправить. Ноги у Турки промокли, дождь усиливался. Пить он не хотел, но и слушать ворчание отца, бесконечные жалобы на врачей и отсутствие денег, тоже неохота. Кроме того, Турка хотел очутиться в тепле хоть на полчасика, авось и дождь прекратится. Тем более, сказал же Шуля, что никаких девчонок. — А? Говори громче… — Кричал тот тем временем в телефон. — Если бы я хотел тебе начесать, я бы тебе начесал, поверь мне, — Шуля хрипло заржал. — Да сейчас придем, с пацаном. Да с одним! Слышь, ты чо, жадина-говядина? Турка свой, его грех не угостить. Сейчас будем уже, под твоей хатой стоим. Мы же договорились… Откуда она нарисовалась? Шуля помолчал, потом что-то буркнул в трубку и закинул телефон в карман. — Что, мама приехала? — спросил Турка. — Да какая мама… Девку нашел. Подобрал там где-то, на трассе. Так ты пойдешь? Турка хотел тут же отказаться, но что-то удержало. То самое «вдруг», которое он лелеял в последние дни, пытался отыскать любой его намек даже в самом незначительном событии. Все эти «вдруг» тесно переплетались с Леной. Кроме того, он уже так размечался о квартирном уюте, что не мог заставить себя топать обратно по лужам через район под проливным дождем. — Ладно, идем. Только без приколов. — Да ясен красен.* * *
В квартире пахло жареной картошкой. Тянуло и грязными носками, даже открытое настежь кухонное окно не заставляло запахи выветриться — помещеньице маленькое, слишком тесное для троих человек. Шуля и Вадик наливали и наливали, а Турка потягивал колу из грязноватого бокала. — Одному, оно, канеш, нормально жить, — вещал Вадик. — Делай что хочешь, туда-сюда, сам себе хозяин. Но жрать готовить… Я вот не умею. А тут Ленка появилась и нормас, картошечки сбацала, тряпкой помахала, веником. Одному — отлично. Но баба нужна. Пока мозг не начнет пилить, хай живет, — они с Шулей хрипло заржали и опять чокнулись. — Спит щас она… Вадик выглядел на все тридцать. Он отслужил в воздушно-десантных войсках, и вот отдыхал и отмечал — с октября, вроде. Фигуру он имел приземистую: мощные волосатые руки, кулаки как утюги и широкое простецкое лицо, присыпанное щетиной. Под глазом шрам — круглая точка, как будто поставили клеймо сигаретой. То, что происходило в октябре, кружилось мертвыми листьями на задворках сознания Турки. Сейчас его больше волновало, что гостью хозяина квартиры зовут Леной. Еще одно «вдруг», хотя вероятность ничтожно мала. Сердце заколотилось, во рту пересохло, и приторный вкус колы застыл на языке. Турка поерзал на табуретке и встал: — Пойду в туалет. — Только сильно не дергай эту штуку, бачок сломан, — сказал хозяин перед тем, как опрокинуть в себя очередную порцию спиртного. — Хорошо. Турка заглянул в туалет, кинул взгляд в забрызганное каплями зубной пасты зеркало и притворил дверь. Прошел по коридору, заглянул в одну комнату, в другую. Кровь пульсировала в висках, не только от того, что делает что-то запретное, но от предвкушения и надежды. Ведь такое вполне может быть. Если человек неожиданно исчезает, то и появиться может вот так запросто. Он прошел через темную комнату освещенную лишь пятнами фонарного света, проникающего сквозь занавески. Кровать, тумбочка с телевизором, журнальный столик. На стене ковер, рисунок в сумерках не видно, но представить можно без труда — в комнате родителей Турки на стене тоже висел ковер, пока мама прошлым летом не раскричалась, мол, сколько можно, пора ремонт делать, обои переклеивать. Ремонт сделали, ну а ковер выбросили. Хотя отец бурчал, мол, можно обратно повесить: «Это ж звукоизоляция классная!». Еще одна дверь. Отдаленный смех доносился из кухни, смех и позвякивание. Значит, там не парились из-за того, что он долго. Толкнув дверь, Турка замер на пороге, дыша приоткрытым ртом. Подступило дежа вю, комната смахивала на спальню Коновой, где у них все случилось в первый раз. Когда глаза привыкли к темноте, парень различил на кровати прикрытое пледом тело и волосы, разбросанные по подушке. Видел он только носик и краешек щеки, но уже был уверен, что это она. — Лена… — прошептал Турка, задыхаясь. — Леночка… Он шагнул к кровати, девушка что-то проговорила во сне, а Турка уже тянул к Лене руки, приговаривая одно и то же на разные лады, стаскивая плед. — Ой, кто это? — сонно пробормотала она. — Вадик? А потом пронзительный крик ударил по ушам Турки. Парень отшатнулся от кровати, наткнулся на пуфик и упал. Послышался звук разбитого стекла. Лена кричала высоко, на одной ноте, голос ее дрожал и булькал, а у Турки возникла дурацкая мысль, что ковры на стенах заглушат крики. Послышался топот, следом глаза резанул яркий свет. — Ты какого тут забыл, придурок? — сказал Вадим. — Толчок потерял, что ли? Турка щурился, глядя то на хозяина квартиры, то на выглядывающего из-за могучего плеча Шулю, то на девушку — Лену — только совсем не Конову, которая огромными глазами глядела на него, натягивая плед на голые плечи. — Что это за шизик?! — выкрикнула она. — Он к тебе приставал? — сквозящим угрозой тоном протянул Вадим. — Он… шептал что-то и лез на кровать! — ответила девушка. Волосы у нее были крашеные, блондинистые. Глаза серые. Лицо совсем не такое, как у исчезнувшей одноклассницы. — Иди сюда, — Вадим рывком поставил на ноги Турку, потом вышвырнул его из комнаты. Турка врезался в стену и выдавил: — Блин, да я обознался просто. Я думал… Шуля, скажи ему! Я думал, что это Конова. Вадим глянул на Шулю, тот пожал плечами с осоловевшим взглядом: — Конова, Ленка? А чего бы она тут делала, братан? — Вот и я думаю так же, — сказал Вадим, и в следующий миг из глаз Турки брызнули цветные искры. Потом его протащили по коридору и выкинули на лестничную площадку под бормотание Шули: — Ну я ж не думал, он вроде нормальный… Да ты не бей его так сильно, Вадь, да он на Конову же думал… Заметно было, что и самого Шулю десантник с удовольствием выкинул бы с лестницы, но до этого дело не дошло. Потерев разбитый нос и горящую, опухшую щеку, Турка побрел вниз по лестнице и вышел на промозглую улицу, где продолжался дождь.Глава 2. ЗНАКОМСТВО С ПРЕПОДОМ
Каникулы быстро пролетели, и потянулись длинные хмурые дни, суровые и холодные. Серое, напитанное влагой небо нависало над школой так низко, что чуть не касалось крыши. Турке осточертели одни и те же мысли, одни и те же разговоры с папой. Диалоги с ним стали настолько предсказуемыми, что Турка отвечал, не задумываясь. Отец по сотому разу пересматривал советские комедии и смеялся на тех же самых местах, что и всегда. Турка попытался найти стоящее чтиво, чтоб хоть немного отвлечься, но любой роман наводил скуку. Отрыл книгу «Одинокие боги вселенной» и застыл. Вспомнил, что ее ему подарил на день рождения Вовка, наверное, лет пять уже назад. А Турка так и не прочел. Еще поржал над приятелем: «Нашел, что дарить — книга!». Обложка привлекала, аннотация тоже. Вздохнув, Турка прочитал одну страницу, другую… Проглотив книгу за вечер, он тупо таращился в потолок минут двадцать. Потом схватил было телефон, чтоб позвонить Вовке и поделиться впечатлениями, но остановился. Ха! Теперь номер друга постоянно вне зоны обслуживания, не дозвонишься. Накопившееся за проведенные дома десять дней ощущение мерзости и одиночества капали на мозги. Они с отцом еще раз сходили к маме, но ее так и не перевели из интенсивки, опасаясь ухудшения. В конце концов врач прямо заявил, что больную лучше пока не тревожить хотя бы недельку, пусть оправится. — Голодать она тут не голодает… — сказал врач. — Да вы ей и так уже запасов нанесли, что общий холодильник забит. И поговорить есть с кем, в случае надобности. Но мама пожаловалась, что ее продуло от окна, начались сопли, мокрый грудной кашель. Непонятно теперь, будут ли маму держать на отделении или переведут в «бокс», а может, в инфекционку положат. В школу возвращаться не хотелось. Турка рад был передышке, но теперь понимал, что начнутся разговоры, перешептывания, кривые взгляды. Его это не пугало. Просто все напоминало о Лене. Обсуждают случившееся уже меньше, но все-таки школа никак не могла вернуться в привычное русло, да и хотела ли? Напротив, она будто искала способы затянуть в свои сети еще людей, раскрутить маятник событий, взбаламутить гущу. Перед русским языком девчонки шептались и хихикали, пацаны гоготали. Турка раздумывал, не свалить ли с последних двух уроков — кому нужно обществознание? Тем более, вести должен кто-то левый, учитель на замену. Он никого не знает, не заметит. С другой стороны, вдруг Мария Владимировна вернется? Конечно, фантастический вариант, но все-таки. Турке даже пару раз снилось, что бывшая преподавательница возвращается, только не уроки ведет… а что-то другое они вместе делают. Связанное с Коновой. И Турка неизменно просыпался в холодном поту и со стучащим сердцем. Галдеж хоть и раздражал, но и расслаблял тоже. Турка решил-таки остаться, чтоб посмотреть, что там будет за новый учитель. Несколько недель обществознания и истории вообще не было, затем пару уроков провела библиотекарша с кривой рукой (сломала когда-то давно, да так она и срослась неправильно). Пацаны шутили, что она сломала так руку специально, чтоб удобнее было книги носить. Бормотание этой бабки в толстых очках мало кого интересовало, ученики занимались своими делами. Библиотекарша не очень-то протестовала. Шуля, что удивительно, не пропускал школу. Правда, с Туркой они не общались и не обсуждали тот случай на квартире у Вадика. Андраник — он же Крыщ — на занятиях появился только на этой неделе, и вел себя пока относительно прилично. Нет, куда же без его гнилых замашек, но все они носили безобидный характер. На пару с лупоглазой «шестеркой» Касей хулиганы снова мерзко хихикали на задних партах, не особо слушая преподавателей. Те, кого обычно задирали, в первые дни после трагедии ходили по коридорам более-менее спокойно, даже Русаков, вечно будто пыльный, в застиранном свитерке, оживился. Ну и Муравей занятия посещал, конечно, со своей обычной прической: волосы неровно обстрижены ножницами «под горшок». Потихоньку все возвращалось в привычное русло. В пыльных закоулках коридора таилась угроза. Может, предупреждение? Турка хотел бы сказать, что так ему кажется из-за собственного настроения, из-за погоды, из-за накатывающей депрессии — ведь так и не решил, куда поступать после девятого. Собирался в колледж, да, в школе точно оставаться незачем. Его воля, так сейчас бы свалил. Но нет — нужен аттестат. Так что еще несколько месяцев здесь, а потом — неизвестно, что будет. Время тянулось резиной, и глядя в окно, мало кто мог с легкостью представить, что когда-нибудь наступит лето. Алик доверительно сообщил: — Тут это… Говорят, что Тузов вернется. Как Вол будет, с одним яйцом, — толстяк сморщился и захихикал. — А может, и нет. Вовка его несильно прострелил. Вот еще клоун, взялся за дело — так иди до конца… — Шутишь? — сказал Турка. — Вована и так чуть не посадили. До сих пор проблемы. — Да понятно, — фыркнул Алик. — Просто тупо вышло, несерьезно. Кстати, директору ничего не будет, приколи. Турка кивнул. Сергей Львович, кажется, корнями врос в собственное кресло. Но, возможно, теперь с дисциплиной станет получше — мэр в новостях обещал взять школу семьдесят пять под личный контроль. Когда продребезжал и стих звонок, Турка уплыл в привычную уже прострацию. Ребята толпились под дверью кабинета, ожидая нового учителя. От Воскобойниковой прокатился слух, что мол «преподаватель — симпотный паааарень». Вроде бы Алина видела его в учительской. В новом году Воскобойникова выкрасилась в блондинку и стала выглядеть еще более взросло и зрело, что ли. Впрочем, если историк окажется таким же нормальным человеком, как географ, то будет здорово. Может, он только поначалу строгий. Географ сейчас и ОБЖ вел, только в отличии от Чапая, про автомат теперь и речи даже не заводил. Диктовал параграфы и все. И вот откуда-то вынырнула музычка и гаркнула: — Опять орете, девятый «А»! Неужели пять минут тихо постоять не можете? У меня шестой класс и то не такие дурбалаи, — вещала Галина Марковна, налегая мощным бедром на дверь, чтоб открыть замок. — Зашли, сели, достали учебники и готовимся! Вол! — А чо-о я сразу? — Ты мне еще почокай! Еще раз, скотина, увижу тебя в цветах… — А чо?! — Зайди в класс! — музычка схватила его за шкирку и толкнула взашей. Когда Галина Марковна отвернулась, Вол наклонился и покрутил задницей. Крыщ тут же попытался отвесить ему пинка, но Вол увернулся и отбежал, покрасневший, с мерзкой улыбочкой. Кабинет ничуть не поменялся. На исцарапанной, темно-зеленой доске обычно красовались всякие «умные» надписи, но теперь она была вымыта, правда, вся в меловых разводах. Над доской висели истрепанные фотоплакаты: «Джоконда», «Париж, вид сверху», «Лувр», «Римский Колизей». Сбоку, напротив ряда окон и на задней стене — портреты русских полководцев и вояк, в деревянных рамках и под стеклом: Ушаков, Нахимов, Суворов, Кутузов. А вот Жуков отвалился, когда ученики украшали класс к Новому году и стоял на полу возле шкафа. Турка зашел вместе с остальными. Под смешки, матерщину и топот занял место — предпоследняя парта, ряд ближе к двери. Рядом сел Алик, и Турка не протестовал. Парту испещряли надписи, некоторые выцарапали чем-то острым и дополнительно обвели маркером. «АЛИНА ШЛЮХА» соседствовала с «Челбин — чмо». — Лучше бы Мария Владимировна вернулась, да? Веселее бы стало. — Ты что, не навеселился до сих пор? — хмыкнул Турка. — По-моему, уже хватит. — Это да. Как думаешь, нормальный чел придет? Или поехавший? Хотя, в любом случае, ему с нами не будет скучно, — Алик засмеялся. Турка не понимал, как у толстяка получается быть таким непосредственным. На нем как будто никак не сказалась история с «репетициями» на дому Марии Владимировны. Впрочем, к произошедшему на стрельбище многие относились так же, как он. Потому что это легко. Кому охота драматизировать и представлять, что было бы, открой Вова огонь по остальным ученикам. Еще полгода тут. Целых полгода. С другой стороны, первая половина девятого класса пролетела быстро. Когда преподаватель зашел в кабинет, ребята продолжали галдеть, не замечая молодого мужчину. Тот замер на пороге, будто оценивая масштабы предстоящей работы. Глаза его, пронзительно синие, изучили кабинет, покосившиеся ряды парт и стульев, исцарапанные, исписанные маркерами и корректорной замазкой. Махнув дипломатом, он зашагал к доске. Вол спрыгнул со стола, завидев преподавателя и сказал: — О, здрасте, — чем вызвал приступ смеха. Особенно противно ржали Кася и Андраник. Преподаватель улыбнулся, но глаза его остались серьезными и холодными. Пиджак на нем сидел ладно, как будто его пошили на заказ — не то что на географе, пиджак которого болтался на нем, как на вешалке, да еще и ниже колен. Нет, тут все пригнано по фигуре, приталено. Вон, Воскобойникова уже шепталась с Хазовой, наклонившись так низко, что грудь касалась парты, а выбеленные пряди новой прически подметали тетрадь. — У вас так заведено? Сидеть на столах? — мягко спросил преподаватель. Вол, не обращая внимания на него, кинул в Муравья катышек жвачки, и пригнулся, когда тот кинул его в ответ, пробормотав сквозь зубы ругательство. — Встань, — сказал новый преподаватель. — Ты меня не замечаешь, что ли? — А чо? — вытаращил глаза Вол. — Он точно из вашего класса, не из коррекционного? — прищурился препод, склонившись к первой парте, за которой как обычно восседала зубрила Слютина. — Точно, — ответила отличница, широко улыбнувшись. — Она сама из психушки сбежала! — воскликнул Вол. — Не верьте ей. Опять по классу прокатился смех. Разговоры уже стихли, и ученики наблюдали за словесным пинг-понгом, перешептываясь. Преподаватель выглядел спокойным и ко всему безразличным. Он поглядел на журнал перед собой, потом перевел взгляд на Вола: — Понятно. Ты сам-то в норме? С головой дружишь? — А вы? — осклабился Вол. — Вы с ним лучше не связывайтесь, — посоветовала Слютина. — Он больной. — Сама ты больная, Слюнька. А чо я-то сразу вообще? Я сижу, ничего не делаю… — Как его зовут? — спросил у девчонок преподаватель. — Саша Вол. — Вол? Понятно, — преподаватель побарабанил пальцами по столу. — Разрешите представиться, Андрей Викторович Марков. — Сортиров, — прошептал кто-то и по классу прокатился смех, но преподаватель, не обращая на это внимания, взял мел и четким почерком написал на доске свои ФИО, а снизу добавил большими буквами: ИСТОРИЯ И ОБЩЕСТВОЗНАНИЕ. — Мы с вами продолжим изучение как отечественной, так и всемирной истории, а также познакомимся с азами общественного устройства, экономики, семьи, изучим государство и его институты. Познакомимся с правами человека, — он отложил мел, вытер пальцы о сухую тряпку и добавил: — Права предполагают и некие обязанности, как вы знаете. У вас ведь есть дежурные? После урока останьтесь. Близнецы Водовозовы тихо застонали хором. Преподаватель что-то начал рассказывать, Турка ушел в себя. Только сейчас он разглядел накарябанный на парте вагончик и подпись: «Если ты не голубой, нарисуй вагон другой». Гул в классе нарастал, нарастал. Турка подумал, что препод хоть и не выглядит лопухом, но на рожон лезть не будет. Тем более он на замену пришел, наверное, еще в нескольких школах ведет. — И да, у нас последний урок, я все понимаю, но такой вокзал меня не устраивает, — преподаватель указал на стул Проханова. — Куртки надо сдавать в гардероб. — Ага, потом в очереди толкаться, чтоб получить! — заныл еще кто-то. — У нас не вокзал, — повторил Андрей Викторович. — Допускать на занятие с куртками я не буду. Видно было, что девки от него прям балдели. Особенно Слютина. Слушала историка с открытым ртом. На фоне пыльных углов и темных стен кабинета преподаватель выглядел инородно. Он не только своим видом излучал свежесть, но и пах чем-то эдаким — одеколоном или духами. И пошел, пошел рассказывать, учебник вертит, указку взял крепкой рукой. Перекличку пока не делал, сразу видно — опытный. Либо к середине урока проведет, либо к концу, чтоб наверняка. Вдруг придут опаздывающие ученики. — А что, — зашептал Алик, — ты не знал? По телеку даже говорили, что типа, завелся новый Чикатило. Хотя куда ему… — Ты о чем? — шепнул в ответ Турка. Алик вздохнул: — Ты тормозишь? Телки пропадают же. — Уж не твоих ли рук дело? — Смеешься? Так я серьезно. Ну вот две уже пропали, если Конову считать. — Что-о? Она тут причем? — Турка сказал это так громко, что в классе на мгновение повисла тишина. Андрей Викторович замер, потом отвернулся от доски и сказал: — Если ты о Маргарет Тэтчер, то она имеет непосредственное отношение к экономическим реформам, которые, по ее мнению, должны были позволить Великобритании выйти из кризиса. Вы ведь про это шепчетесь там с другом? — Нет, — покачал головой Турка. — Мы о маньяках. — О, благодатная тема. И очень интересная. Но вы обсуждайте ее во внеурочное время, ладно? Итак, многие из вас слышали, что история циклична. И действительно, если проанализировать важнейшие события, даты, развитие и падение империй, вы заметите, что многое повторяется. Пожалуй, это самое главное, что вам нужно запомнить. А зачем же историю учить, спросите вы? Затем что тот, кто знает прошлое, может управлять будущим. — Так первый урок же! — сказала Воскобойникова. — И прям вот так сразу, учеба? — Первый урок? — прищурился преподаватель. — Мы отстаем по программе, так как, насколько я знаю, у вас толком предмет не замещали. Или я не прав? — Правы, — буркнула Воскобойникова. — Но надо же познакомиться… поближе, — она протянула последнее слово мурлыкающим тоном и заморгала густо подведенными глазками. Соседка по парте, Рита Хазова, ткнула Воскобойникову локтем и захихикала. Куда-то вдруг девалась вся ее скорбь по Вовчику, в которого она вроде бы была влюблена по уши. После стрельбища Хазова изображала жертву, радовалась, что очутилась в центре внимания, но понимала, что сама по себе никому толком неинтересна. — Ах, познакомиться? Мы же не на танцульках, — улыбнулся Андрей Викторович. — Так что предлагаю вернуться к предмету. Серийных убийц мы можем обсудить на обществознании, уделим время, — историк посмотрел прямо на Турку, тот кивнул и отвел взгляд. Турка подумал, что с этим преподом он вряд ли установит такие же отношения, как с Марией Владимировной. С ней они, несмотря на возраст, были на одной волне, а этот… обычный преподаватель, с которым едва ли какой ученик найдет точки соприкосновения. Взять географа, опять же — тот в футбол играть любит, иногда рассказывает истории из жизни. А этот как робот. Не успел историк отвернуться к доске, как дверь открылась нараспашку, и ввалился Шуля. Он, слегка покачиваясь, добрел до последней парты и рухнул за нее, как обычно, уронив голову на руки. Андрей Викторович перевел взгляд на Слютину и спросил: — Эт-то кто? — Шульга, — ответила за подругу Воскобойникова, припадая на парту так, чтоб получше показать груди в разрезе кофточки. — Он отброс. — Сышь, ты сама отброс, — поднял голову Шуля. — Давалка… — Уважаемый, — поморщился Андрей Викторович. — Я не прошу вас стучать, проситься войти или там здороваться. Но такие выражения весьма некрасивы как минимум. — Чот вы слишком умное загоняете, — зевнул Шуля. Многие засмеялись. Осоловелый взгляд Шули говорил о том, что он под чем-то, однако перегаром не воняло. «Может, курил что-то», — подумал Турка. Глаза Андрея Викторовича потемнели, он отложил мел.Глава 3. ВАЖНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ
— Следи за языком и отвечай за свои слова. — Так она пусть тоже отвечает, — Шуля скрестил руки на груди. — Вы чо, такой защитник, что ли? Где тогда справедливость? Она первая меня отбросом назвала. Хотя это неправда. А то, что она давалка… Да вы у половины школы спросите, вам подтвердят! Тут уже все попадали со смеху. Воскобойникова покраснела и что-то пыталась выдавить в ответ, а Шуля так и сидел с блаженной улыбкой, глядел сквозь пространство. Препод присел на краешек парты и со скучающим выражением ждал, когда прекратится смех. Полистал журнал, отложил его. — Про ваш класс мне рассказали много. И про школу знаю, тут поневоле наслушаешься из разных источников. Однако попрошу вести себя по-нормальному. Вам ведь чуть-чуть осталось отучиться, выпускной класс. Кто-то последний год здесь, кто-то в десятый-одиннадцатый пойдет. Неужели нельзя быть людьми? — Можно, — выкрикнул Проханов. — Только не в случае Шули. — Слышь, ты, на перемене я тебе лицо сломаю, добалаболишься, — прогундосил Шуля. — Вы ведите урок… Только вот зачем нужна история? Ну прошло там что-то, и пофиг… Опять смех. — Выйди из класса, если тебе не нужна история. Дисциплину разлагаешь. — Да мне лень… Давайте, я посплю тут, а вы там рассказывайте. Я под болтовню нормально засыпаю, ну как под телек, например. И вновь смеются ребята. Андрей Викторович прошел по ряду, переступая через сваленные рюкзаки и мешки со сменкой. — О-о-о, щас начнется представление! — выкрикнул Кася. Андраник заржал, у многих блестели глаза: что же сейчас будет, что будет? Преподаватель застыл над Шулей. Тот так и сидел, глядя перед собой, с приоткрытым ртом, потом комично откинул голову и сказал: — Ну? Драться будете? — Выйди из класса. — Как же надоела эта фраза, — пробормотал Шуля, отодвигаясь назад вместе со стулом. Железные ножки при этом противно проскрипели по паркету. Преподаватель стоял, скрестив руки на груди. Лицо у него оставалось спокойное и бесстрастное, как у вышедшего в клетку «восьмиугольника» бойца. Разве что шея, выглядывавшая из воротника рубашки, покраснела. — Мне тоже много чего надоело. — Так увольтесь. Я вам говорю, история — беспонтовщина. Ну толку от того, что там Наполеон завоевал, или Гитлер там посылал войска… Это интересно, но какой смысл учить, если могут что угодно написать в учебнике. Вот и сейчас там что-то происходит, а мы не знаем, правду говорят по телеку или нет, — Шуля громко икнул. Андрей Викторович схватил его за рукав и потянул со стула. Пацан откинул его руку, но препод вцепился в предплечье парня и дернул. Шуля такого не ожидал и съехал со стула, упав задницей на паркет. Лицо его потемнело, когда он услышал хохот, и блаженное благодушие — неизвестно, чем вызванное, — стерлось с лица. Он поднялся и попытался толкнуть Андрея Викторовича в ответ, но тот выкрутил ему руку и, загнув, поволок к двери. Хулиган пытался лягнуть препода ногой, но тот выкрутил кисть еще сильнее, и Шуля вскрикнул. — Это левая. Если перелом, то тебе придется с гипсом ходить в школу, — сказал Андрей Викторович. — Отпусти! — Мы с тобой на одном поле не гадили, чтоб ты мне «тыкал». — Преподаватель рванул на себя дверь и выкинул хулигана в коридор. На паркете остался песок и катышки засохшей грязи с кроссовок Шули, который понятное дело, никогда не переобувался. — Я тебя еще встречу, историк! — прокричал Шуля. — Оглядывайся чаще! Усиленный эхом голос резонировал от стенок школы. Андрей Викторович одернул пиджак, и тут Воскобойникова принялась хлопать в ладоши. Следом Хазова, Слютина, другие девчонки. А потом весь класс разразился шумными аплодисментами. — Что же, — сказал историк, прикрывая дверь. — Теперь можно продолжить урок? В створку с другой стороны заколотили, притом, скорее всего, ногами. — Полтергейст прямо, — вздохнул преподаватель. — Как думаете, можно ли изгнать этого духа? Если да, то каким способом? — Лещей ему надавайте, — посоветовал Проханов. — На кол посадите, — сказал еще кто-то. — Святой водой облейте, из помойного ведра! Посыпались и другие советы, не менее шикарные. Алик прошептал: — Шуля это так не оставит. Вдруг и правда подкараулит? Чот Андрей Викторович много на себя берет. Видишь, что перед тобой неадекват, чего лезть? — Так что ж ему, спускать на тормозах? — ответил Турка. — Тогда и другие на нем ездить будут. Да Шуля сейчас мертвый совсем, по-моему. Алик захихикал. Шуля еще пару раз стукнул в дверь особо сильно, потом в коридоре раздался зычный голос Галины Марковны: — Шульга! Какого черта ты тут стучишь по дверям? Дебил, что ли?! Потом дверь открылась, музычка заглянула в кабинет: — Что у вас тут, опять хамят? — У нас все спокойно, — ответил Андрей Викторович. — Так, проветриться отправили молодого человека. — Ясно, — музычка обвела взглядом притихший класс, и скрылась, прикрыв дверь. Через какое-то время она вновь начала выговаривать Шуле, громко, но что конкретно — не разобрать. Андрей Викторович продолжил рассказывать про «Железную Леди», а Турка погрузился в мысли о маньяке. Лучше бы Алик не говорил! Наверное, это слухи. Вот буквально пару лет назад про велосипедиста рассказывали, и тоже все на ушах стояли. Выяснилось, что он со двора пытался увести ребенка, но его спугнули, а после он совершил несколько преступлений, а может, на него накинули «висяков» — загадка. Фоторобот на школе висел, и Турка еще думал, что похожих мужиков можно встретить за день человек десять, однако конкретно такого типа попробуй найди — слишком размытые черты. Того маньяка поймали быстро, посадили. Оказалось, что он довольно молодой парень, под тридцать лет всего. Работал на майонезном заводе, который сейчас уже закрыли. Но чтобы опять появился маньяк? И похитил Конову? Эта мысль пугала больше всего. Потому что она казалась вполне реалистичной. Конечно, Ленка могла сесть в машину к незнакомому парню. Да, вполне могла. Тем более что идти ей некуда. Нельзя исключать тот вариант, что парень этот — никакой не серийный убийца, а просто ублюдок, который изнасиловал ее, ударил несколько раз ножом и оставил истекать кровью. Или сбросил в коллектор. Нет, в такое Турке верить не хотелось. Лена жива. Просто… куда же она исчезла? Еще он думал, что с Коновой вполне могли разделаться ее родственнички. Может, они держат ее в квартире, связанную? Может, вывезли за город? Заперли в подвале, заставляют подписать документы на квартиру? Хоть этот вариант выглядел фантастическим, его тоже нельзя сбрасывать со счетов. А вообще, шли недели, Конова не появлялась, и с каждым днем надежда увидеть ее вновь целой и невредимой таяла. Задребезжал звонок. Андрей Викторович начал что-то говорить насчет домашнего задания, некоторые ребята наскоро записывали дэзэ в дневник, но большинство похватали рюкзаки и спешили на выход, толкаясь и шумя. Ведь еще предстоит забрать из раздевалки куртки, преодолеть всеобщую толчею и вырваться на свободу. Желательно так, чтоб не нарваться на каких-нибудь уродов, которые стреляют мелочь или просто докапываются от нефиг делать. — Дежурные! Не забыли? — крикнул Андрей Викторович, и Водовозовы застонали опять, думали ведь ускользнуть по-тихому, но не прокатило. Турка опять наткнулся на пронзительный взгляд синих глаз нового преподавателя и вышел в коридор, догонять Алика.* * *
— Не расходимся, девятый «А», не расходимся! — прозвучал голос физручки и по совместительству классного руководителя, Анны Имильевны. — Передайте тем, кто вниз пошел, пускай возвращаются. Мы классный час проводим, в спортзале. Все бегом обратно! Ребята загудели. Почему нельзя было сказать раньше? Почему именно сегодня? Что там обсуждать? Турка хотел ускользнуть мимо спин, но классуха его заметила: — Давыдов! Алик! Вам особое приглашение? Теперь уже не отвертишься. Хотя… Турка мог бы уйти, но потом лишний раз выслушивать дичь неохота. «Час» у Анны Имильевны, когда решались «важные» вопросы, длился максимум десять минут, дольше на него собирались. Ребята потянулись обратно, против потока других парней и девчонок, сбегающих по лестнице на свободу. В зале пахло застарелым потом. Хотя пара окон стояла нараспашку, помещение еще не остыло после предыдущего урока. Ребята расселись на лавочках, но Анна Имильевна держала паузу. Вол захихикал, сорвался с места, классуха проводила его взглядом, он выдавил «а чо» и сел обратно. Еще минута. Опять кто-то шепчется, хихикает. — Да заткнитесь вы там! — выкрикнул Проханов. Анна Имильевна продолжала стоять с необъятным пузом наперевес, с секундомером и свистком на шее. Пыльные волосы, крупные поры и черные точки, жирная кожа. Наконец в зале повисла звенящая тишина. Анна Имильевна сказала: — Я вас надолго не задержу. Первый вопрос — к нам приходит новичок. Я бы хотела, чтоб вы его приняли нормально, особенно в связи с недавними событиями. — Классная выдержала паузу, вздохнула. Вообще, выглядела она уставшей, как будто год нормально не высыпалась — хотя, может, так и было. Турка никогда не симпатизировал классухе, Имильевна бесила своей придурковатостью, но теперь вдруг стало ее жалко. Совсем чуть-чуть. — Что за новичок, из какой школы? — Это вы у него спросите. Обычный парень. Я вас прошу, чтоб без издевательств и прочего. Андраник — к тебе это больше всего относится. И передай это Шульге, которого я здесь не наблюдаю. — А его историк выгнал с урока, — наябедничала Слютина. — Что он, опять концерт исполнил? — Анна Имильевна качнулась, и ее хромированный свисток блеснул, поймав свет лампы. — Понятно… Ну, с первым вопросом разобрались. — Как зовут мальчика? — протянула Воскобойникова. — Игорь Плотников. Ну вы поняли, примите в свой дружный коллектив, и без всякого идиотизма, желательно. — А зачем он к нам приходит? — спросил Проханов. — Своих дебилов полно. — Это ты про себя? — Нет, — Проханов потупился. — Ну, правда. Почему он переводится? Или его переводят? — Ты слишком много вопросов задаешь, — вздохнула Анна Имильевна. — Вы взрослые люди, вам сдавать экзамены, учиться дальше, кто-то уйдет из школы уже в этом году, и хотя сейчас вы очень хотите побыстрее свалить, да, Вол? Ты потише можешь, когда я разговариваю? — А чо? — Так вот… Потом, лет через десять-пятнадцать многие из вас будут вспоминать школу с теплотой. — А многие будут вспоминать, как Вовка отстрелил яйца Тузову, — шепнул Алик, и полкласса засмеялись. Анна Имильевна посмотрела на него с каменным выражением лица и покачала головой. Многие шептались, обсуждая новичка. Интересно, какой он — ботаник какой-нибудь или нормальный пацан? Но, как показывает практика, в середине года приходят обычно не особо здравые личности. Хотя вот Ольховский пару лет назад пришел, тоже в феврале — заторможенный, но вроде нормальный парень. Может, и Плотников такой же. Но все равно неясно. Почему он решил перевестись именно в семьдесят пятую школу, это раз. И два — почему его приняли. Турка подозревал, что по блату или за деньги Сергей Львович может сделать что угодно, но просто какой резон родителям Плотникова отправлять его сюда? Они что, новостей не смотрят? — Ну, ты, наверное, будешь вспоминать про яйца, — опять вздохнула Анна Имильевна, чем вызвала очередной взрыв хохота. — Каждому свое. Так вот, едем дальше. Второй вопрос, который на повестке дня, это исчезновения девочек. Говорят, что завелся псих, который нападает на школьниц. Я вам как есть говорю, без шуток. — Послышался тихий стук капель по стеклам — пошел то ли дождь, то ли снег, обычный для февраля. Спортзал совершенно выстудился, некоторые девчонки преувеличенно потирали руки, зябко поеживаясь, а может, на самом деле замерзли. — Еще такой факт есть. Лена Конова на занятиях так и не появилась, педколлектив связался с ее опекунами, выяснили, что те тоже не знают, где она, — Анна Имильевна поморщилась. — Возбуждено уголовное дело, девочка пропала. Сообщаю, что в связи с этим вводится комендантский час. Неизвестно, куда делась Лена, может, она и впрямь «загуляла», как говорят ее опекуны, но возможна и другая ситуация. Сами догадаетесь, какая? Теперь уже никто не улыбался. Лица у ребят были вытянутые, серые. Даже Вол перестал лыбиться. У Турки сжалось сердце, он всеми силами погнал прочь мысли о том, что Лена, его Леночка, попала в лапы какому-нибудь садисту. Лучше уж пусть она занимается сексом с левым чуваком, что угодно, только не маньяк. А если ее уже нет в живых? Маньяки ведь насилуют и сразу убивают. Или просто убивают. Лена пропала уже… Больше месяца назад? Нет, раньше. Еще до стрельбища. Значит, два месяца назад примерно. Точная дата ведь неизвестна. Холодок пробежал по спине Турки, отнюдь не из-за сквозняка. Нет, он бы почувствовал, если бы… даже в мыслях не мог он себя заставить произнести это. Почувствовал, если бы Конова… умерла. — В одиночку не ходим, с незнакомыми дядями и тетями не разговариваем. Как в детстве учили вас. Воздерживаемся от гулянок и предложений подвезти, даже если погода такая, как сегодня. И неважно, день или вечер, в чужие машины не садитесь. Вопросы есть? — А вы сами как думаете, это настоящий маньяк? — спросила Хазова. Ее голос отзвенел под высокими белеными сводами спортзала, там, где болтались крюки для канатов. Турка вспомнил, что, когда он был маленький и впервые попал в этот зал, один из старшеклассников сказал ему, что эти крюки для учеников. Если не сдашь норматив, тебя подвесят на целый урок. А если и потом не сдашь, то могут оставить там на выходные. Кроме крюков под потолком болтались цепи. Как их используют и для чего, Турка и сейчас не знал. — Нет, игрушечный. Как понять — настоящий? Есть факты. Пропало несколько человек. А кто за этим стоит и почему, предстоит выяснить. Но мы не можем игнорировать то, что произошло. Готовься к худшему, надейся на лучшее — все ведь знают поговорку? — Да-а, — протянул нестройный хор голосов. — Вот и отлично. Если больше вопросов нет, все свободны.Глава 4. СТАРАЯ ЗНАКОМАЯ
Дома Турка поел бутербродов с сыром и маслом, выпил кофе — не ощущая вкуса, на автомате. С утра он не позавтракал, вот уже полдня прошло, и никакого аппетита, но вроде бы надо закинуть дров в топку. Отец на работе, слава богу, дома тихо. Только в такой тишине Турка мог попытаться собрать разрозненные мысли в кучу. Он лег на диван, запустив пальцы в волосы. То, что «педколлектив» (кто-то из учителей) наведался к Коновой и вынудил ее придурочных дальних родственников подать заявление о пропаже — супер. На том хорошие новости исчерпываются. Лена пропала, завелся маньяк… Интересно, будет ли проверять милиция саму тетку? Что если это она вывезла Конову куда-то? Может быть, она что-то знает, но молчит? То, что она хочет квартиру — понятно. И что племянница исчезла, это ведь только на руку. Но все ли так просто? Турка опять понял, что прокручивает одни и те же мысли, баламутит илистую воду в речушке сознания. Он должен искать Лену, должен! Только с чего начать? Вычислить маньяка вдвойне сложно, они ведь действуют без привязки к конкретному человеку. Если Лену похитил какой-то отморозок, то отследить его сложно, потому что раньше девушка с ним никак не пересекалась. — А если нет? — пробормотал Турка и почесал висок. — Если он ее выслеживал? Если была ссора? Даже если и так, то с чего начинать поиски, Турка не знал, и в бессильной ярости колотил по подушке, как будто она утаивала ответ. Бил, пока не треснула наволочка, и только тогда остановился, тяжело дыша. Тут он понял, что мобильник жужжит, вибрируя. Два пропущенных вызова и вот опять звонок. Левый номер, который почему-то выглядит знакомым. Помедлив пару секунд, Турка нажал на зеленую кнопку: — Да? — Это кто? — А кто нужен? — нахмурился Турка. Где он слышал голос? — Так… Ты мне сам звонил с этого номера. Вот, я перезваниваю. — Сегодня я не звонил… Стоп, Аня, ты? — Да. А это кто? — Артур… Ну, мы с тобой… — А, помню! — засмеялась девушка. — И чего ты названивал? — Я тебе уже пару недель не набирал. Уверена? — Да? Ну не знаю… Ладно, давай тогда. — Стой! Хочешь встретиться? — фраза вырвалась сама собой, Турка даже не думал звать на свидание девушку, да и пригласил-то больше потому, что почувствовал: больше вот так сидеть дома и думать о Коновой он не может. Поедет крыша. — Зачем? — Развеяться. Хреново на душе. — Ты в курсе, что теперь по улицам небезопасно ходить? И вообще, у меня дел знаешь сколько? Сессию вот закрываю. — Сессию? Ты где учишься-то? — В колледже, где еще. Нет, вообще можно встретиться, конечно… Турка слушал приятный щебет девушки, не замечая, что на лице его появилась улыбка. Впервые, наверное, за последние два месяца.* * *
В этот пасмурный день стены больницы по-особенному противно сочились бледнотой. Казалось, что за долгие годы стены впитали десятки болезней, и поправиться тутневозможно, потому что палаты и коридоры высасывают здоровье, в ответ насыщая пациентов немощью. Однако Тузов выздоравливал быстро. Врачи запрещали ему вставать и ходить, но он иногда надолго застывал у окна, не мигая глядя сквозь дома, как будто видел искривленное злобой лицо ботана и дуло автомата. На откосе окна, а кое-где и на стенах, красовались вмятины от костяшек кулаков. В некоторых местах краска отвалилась до штукатурки, и виднелись старые слои. По ним, как по концентрическим кругам на пеньке, можно было прикинуть возраст палаты. Тузова навестил дед, один раз за все время. Принес бананы и сок, которые пациент выменял на сигареты. Кажется, только они спасали от копошащихся в голове мыслей-опарышей. Один день. Два, три. Неделя. Когда же? Когда? На соседней койке лежал Скелет. Он стонал ночью без остановки, звал медсестру. Иногда она приходила, делала ему укол, но он все равно не переставал издавать раздражающие звуки. В одну из ночей Тузов взял подушку со свободной постели, положил на лицо Скелету и чуть надавил. Полминуты беспорядочных движений руками, глухое мычание. Тузов убрал подушку. В темноте лихорадочно поблескивали два глаза, и жажды жизни в них плескалось столько, сколько, наверное, отродясь ни бывало. — Надоел стонать, — сказал Тузов. Скелет лишь шумно втягивал воздух, не мигая. Тузов вернулся в постель и уснул. Больше Скелет его не тревожил: ни той ночью, ни в другие. Сейчас Тузов поймал его взгляд. Скелет зашевелился под одеялом и прохрипел: — У тебя курить есть? Тузов кивнул, потирая низкий, чуть выпирающий вперед лоб, как будто с костяным наростом. — Одолжишь сигарету? — Без проблем. Однопалатник зашевелился, вылезая из-под одеяла. Спал он в одежде, не менял ее очень давно, так что она пропиталась потом и воняла. Сквозь желтоватый бинт на правой кисти Скелета проступало темно-красное пятно. Он выудил из протянутой Тузовым пачки сигарету, но трясущиеся пальцы не удержали ее, и она упала на пол. — Ты… — пробормотал Скелет, проворно поднимая сигарету, — надолго тут? — Не знаю, — хмуро ответил Тузов, хрустя пальцами-сардельками. Даже расслабленное его лицо таило угрозу. — Ты сам-то как здесь? Скелет покатал сигарету между пальцами, поднял забинтованную руку: — Во, видишь? В армию оправить хотели. А оно мне надо? Кошу, как могу. Сначала справки собирал… В дурке лежал, — он понизил голос. — Во мне весу даже полтинника нет, а они говорят, типа, норма. Хрен там… я в армию не собираюсь. У меня там знакомого убили. Ну как, официально он повесился, а вообще… Ну ты понимаешь. На счетчик поставили, били. Понятно, что смотря в какую часть попадешь и так далее, но я рисковать не хочу, — больной облизал губы. В коридоре что-то гулко упало, и Скелет вздрогнул и резко обернулся с затравленным взглядом. Тузов продолжал бесцеремонно его разглядывать. — Так вот… Решил, что лучше без большого пальца, чем вообще сдохнуть. Топором отрубил… Ладно, пойду, перекурю. Спасибо, сочтемся, — он прошаркал к выходу, а Тузов сделал шаг и поморщился от боли. Потом лег на кровать, и заложив руки за голову, закрыл глаза.* * *
Дождик хоть и перестал, улицы все равно дышали сыростью. Аня предложила встретиться в кафе. Турка выгреб из тайника все сбережения и думал, хватит ли их? Вот будет смешно, если нет. Как на свидание — без цветов? Ага, твердил назойливый голосок, к Лене ты без цветов шлялся, а тут — на тебе. Так с Коновой вроде и не свидания были, а тут — кафе… Но вообще да, как-то вышло по-идиотски, что он ни разу не вручал Коновой букетов. Но сейчас купил веточку кустовых роз, бело-красные мелкие бутончики, свежая листва. Пахнут слегка. По поводу одежды тоже переживал, да и вообще, когда он сидел в последний раз в кафе? С Коновой больше по квартирам. Кафе оказалось заштатным. Липковатые столики, шумная музыка, духота. Турка пришел первым, слегка стушевался, помешкал у входа, и его окинула взглядом официантка: — У нас вакансий нет. — Так я в кафе. Посетитель. — Да? — она окинула его еще более подозрительным взглядом. — Ну, и что будете заказывать? — Пока только кофе, эм… Два эспрессо. Я девушку жду, — Турка потряс букетом, и капельки воды с пленки полетели на пол. — Деньги есть, вы не волнуйтесь. — Ясно. Турка занял место в углу возле окна. Официантка между делом бросала на него взгляды, он старался делать вид, будто не замечает. Вообще, хотелось свалить отсюда, но раз уж договорились, то придется терпеть. Да и глупо будет выглядеть. Хорошо, что несколько человек сидят за другими столиками, болтают, смеются. Музыка льется. Но даже несмотря на это Турке казалось, что его посадили в аквариум. Он положил букет на кресло рядом с собой, потер озябшие кисти. Мелькали люди за грязноватым стеклом. Спешат, идут по делам. Почти все хотят побыстрее закончить школу, думают, что дальше будет лучше. Времени точно больше не будет, прикидывал Турка. В колледже или универе все-таки занятия дольше идут, задают до черта. Это если нормально учиться. Если штаны протирать, то без разницы, наверное. Промелькнула девушка, мельком глянула в окно кафе. У Турки екнуло сердце. Лена?! Он почти вскочил, лишь усилием воли сдержался. Никакая не Лена. Надо сказать, что только по дороге сюда он встретил как минимум трех «Коновых», которые при более тщательном рассмотрении вообще мало напоминали Лену. Но вот в кафе зашла девушка. Прическа, каблуки, сумочка, живот выпирает. Беременная, наверно. Турка опять стал глазеть в окно, и тут его тронули за плечо: — Привет! — Прив… Привет. — Он уставился на теперь уже знакомое лицо. Хотя как сказать, лицо Ани по прошествии месяцев порядком износилось в памяти, как карандашный набросок, который таскали в кармане. — Что, не узнал? — Аня бросила сумочку в кресло. — Поможешь снять, джентльмен? — Д-да, — начал вдруг заикаться Турка. Теперь, стягивая с Ани пальто, он мечтал, чтоб все это оказалось ошибкой или сном. Или… может, она просто растолстела за это время. Черт. Черт. — Ты… — он протолкнул по голу комок и облизал губы. — Почему не сказала-то? — Ну так разве ты пришел бы тогда? — скривила губы Аня. — Ага, знаем. Хорошо тогда погуляли, на днюхе? Аня как будто специально говорила громко, и Турка кинул быстрый взгляд на официантку, которая по-прежнему медлила с заказом, теперь уже откровенно глазея на странных посетителей. Даже музыку будто приглушили. — Что ж ты молчишь? — прищурилась Аня. В ее глазах мелькали искорки, губы подрагивали. — И ты… Но мы ведь… Слушай, мне всего пятнадцать! — В смысле? — она свела аккуратные бровки. — Ты вроде говорил, что шестнадцать. — Фу… Ну да, шестнадцать. До сих пор не привык. — Так какая разница, сколько? Все вы такие, сначала суете, и только потом думаете… — Аня взяла меню и принялась листать его, поглядывая на Турку. — Ты заказал что-нибудь? — К-кофе. — Ага, уже здорово. Тогда… Тирамису, и… чизкейк вот у них классный. А еще вишневый пирог. Хорошо, когда не надо следить за фигурой! Аня отбросила меню и расхохоталась, так что посетители стали оборачиваться. Потом мелодичная песня сменилась чем-то более крикливо-попсовым, а люди вернулись к десертам и болтовне. Аня продолжала смеяться. У Турки все сильнее вытягивалось лицо. — Ты поверил! Десять из десяти! — выдавила она и закашлялась. Потом выудила из сумочки пачку сигарет и положила на столик. Подошла официантка. Бросив взгляд на пачку, она нахмурилась. — Здравствуйте, девушка. Вам тоже эспрессо или… — Здрасте. Мне зеленый чай, тирамису и две порции вишневого чизкейка. — Тирамису, два вишневых чизкейка, зеленый чай, — повторила официантка. — Одну минуту. — Поверил чему? Ребенок не от меня? Аня поджала губы. Ее глаза прямо-таки светились безумным весельем. — Не от тебя, — подмигнула девушка и запустила руки под маечку. Два движения, и «ребенок» на столе. — У меня мама подрабатывает костюмером… — Выдержав паузу, Аня вновь звонко рассмеялась. — Ну у тебя и рожа! Ты бы видел! — Это что? — выдохнул Турка. — Искусственный накладной живот. Реквизит. Да брось, разве не весело? — Очень весело, ага. Но надо было подольше, типа, не говорить. Тогда бы у меня случился инфаркт или инсульт. Аня опять расхохоталась. — Ладно тебе, — Аня хлопнула его по плечу. — А ведь я хотела на театральное поступать, в «Щепку». Мама отговорила, а я вот теперь размышляю, может, зря? Вот сейчас сессия, и думаю — зачем мне долбанный бухгалтерский учет? Тоска! Не могу представить, чтоб я всю жизнь сидела в скучном офисе высчитывая дебет-кредит. Слушай, а цветы — мне? — Ох… Да, тебе, — Турка чуть не столкнул букет на пол, передал розы через стол, и Аня тут же окунула носик в лепестки. — Пахнут! Красивые. Спасибо! Слушай, я даже и не помню, когда мне в последний раз дарили цветы… Турка до сих пор не мог расслабиться. Только сейчас он разглядел девицу, и надо сказать, Аня похорошела за… сколько там, четыре месяца прошло с того злосчастного дня рождения или пять? Он никогда не испытывал угрызений совести, хотя, получается, в тот день он изменил Лене. Пускай напился, но факт остается фактом. — Я так бывшего развела. Ну, помнишь, говорила, типа ссорились, мирились? Конченый. Изменял, пару раз ударил. Меня это даже заводило, но потом как-то резко любовь ушла. Поняла, что он вообще ничего собой не представляет. С нариками спелся, воровать стал. Вот тогда-то я и решила, что все, хватит. Слава богу, в этом году мы с ним не общались. Как тебе погодка? Не зима, а хрень какая-то. Ты чего, никак не отойдешь? Нормально все! — Да, нормально, — Турка, наконец, улыбнулся. Если он изменил Лене, то он тоже… конченый? О какой любви тут может идти речь? Но по этому поводу госпожа Вина его не терзала. Аня защебетала что-то, Турка больше разглядывал ее, чем вникал в смысл. Пухлые губы (а он их целовал!), подведенные глаза, блестящие даже в таком тусклом освещении волосы, грудь в вырезе кофточки — не большая, но и маленькой не назовешь. Ему нравились девичьи гримаски, ужимки и смех: мягкое «га-га-га», такое похожее на Ленкино. Волей-неволей, он отвлекся от дум про Конову. Как и тогда, на том злосчастном дне рождения. Или что они праздновали? А ведь если бы не Аня, неизвестно, чем бы закончились допросы. Официантка принесла кофе, чизкейки, тирамису. Теперь уже она выглядела гораздо любезнее, хотя обращалась только к девушке, Турку будто не замечала. Кофе подали горячий и терпкий, не водичку какую-нибудь. Обжигающая жидкость скользила вниз по пищеводу, согревая. Аня подмигнула: — Сейчас бы ликерчика еще… Но мне здесь не продают. Да и тебе тоже. Здесь вообще классно, недорого и вкусно. — Мне вообще официантка на входе сказала, что вакансий нет. Аня пожала плечами: — Ну и что? Сюда часто студенты устраиваются. Слушай, ты какой-то… грустный, или не знаю. Не слушаешь меня почти. — Да я слушаю… Просто такое дело, слышала же, что маньяк завелся? — Маньяк? — Аня свела бровки. — Нет, не слышала. И что? Боишься, что изнасилует? — она засмеялась, но видя, что шутка не зашла, отложила ложечку на блюдце. — Слышала, конечно. Я ж тебе сама о нем сказала, у тебя что, амнезия? Завелся и завелся. — Одноклассница пропала моя. Уже пару месяцев назад, и… — Пару месяцев? Не хочу тебя расстраивать, но… Турка хлопнул ладонью по столу, и ложка звякнула на подпрыгнувшем блюдечке. — Там не так все просто. У нее странные дальние родственники. Мне вообще кажется, что они ее сами куда-то вывезли. Но вот как это проверить… И да, вроде как они подали заявление, но и то лишь потому, что из школы к ним завуч приходила. — Так… Не пойму, чего ты вообще паришься по поводу этой одноклассницы. Ну, пропала. Ты в нее влюблен, что ли? Турка молча отвел взгляд. Аня поковыряла ложкой тирамису, отправила кусочек в рот. — Влюблен… Так и зачем ты тогда меня позвал на свидание? — Потому что… Больше у меня никого нет. Ни друзей, ни подруг. Говорю же, крыша едет потихоньку. Ты слышала про семьдесят пятую школу? Так вот, я из девятого «А». — Так, что-то слышали. Стреляли, но не в самой школе. — Мой друг стрелял. — Но не ты же. Ладно, ты извини, конечно. Просто у меня голова и без того всяким забита, а тут ты. Думала посидеть, развеяться… — Ну и ты тогда меня извини, — пробурчал Турка и занялся уже подостывшим кофе. Аня теперь не улыбалась, лицо ее потемнело. Турка вспомнил, как звонил ей тогда, в новогоднюю ночь, и она его не узнала. Наверное, не стоило им встречаться. — Странно, что ты решила мне позвонить. — Я же говорю, пропущенный от тебя увидела. — Да я даже номер удалил твой. — Ну, значит, ты лунатик, или набралось как-то. Слушай, ты меня уже раздражаешь! Жри чизкейк, так ведь и не попробовал. Турка пожал плечами, продолжая попивать кофе. Отколупнул ложкой десерт, проглотил. Вроде ничего, есть можно. — Ты рассказывай тогда что-нибудь. Сменим тему. Я не хотел тебе настроение портить. — Да ты и не испортил. Просто, если ничего нельзя сделать, то чего переживать? Тем более, может, она загуляла где-то или уехала вообще. — Может быть, — кивнул Турка. — Она могла, да. В том и прикол, что я все время так и думал. Но это было бы слишком просто. А тут еще выяснилось, что и другие девушки пропадают. И ничего ведь не получается выяснить у родичей Ленки — так ее зовут. Ее двоюродная тетка пару раз послала меня на хрен, а потом пригрозила вызвать ментов. Лена сирота, раньше жила с родной тетей, а сейчас дальние родственники приехали, потому что тетя умерла. Ума не приложу, как к ним подступиться. Аня поморгала. На лице, прежде ехидном, проступило сочувствие, а щеки чуть покраснели. — Прямо Санта-Барбара. Но мне все равно кажется, что ты выдумываешь и загоняешься. В любом случае, что ты можешь сделать? Как ты собираешься ее искать? — Как-нибудь… надоело сложа руки сидеть. Вот и хотел с кем-то поговорить, типа, свежий взгляд. Аня отпила кофе, пожимая плечами. Сдвинула брови, посерьезнев. — Прикольная штука, ну, накладка. И что сказал твой бывший, когда ты его разыгрывала? — А что он мог сказать? — Аня промокнула губы салфеткой. — «Делай аборт, зай». Говорю ему: давай деньги тогда на аборт. Ну да, щаз-з… Козел хренов. Хорошо, что таблетки пила и не залетела от него. Слушай, ну если тебе надо выудить инфу у родичей Лены, то просто какого-нибудь чела подошли, левого. А вообще-то, лучше не лезь. Если ты говоришь, что они подали заявление, то милиция разберется. Сам ведь прекрасно помнишь, как тогда прекрасно погуляли, ха! Меня ведь тоже вызывали, допрашивали. Хорошо, что эта курица забрала заяву. Турка вспомнил, как они с Аней занимались любовью на кухне, прямо на полу, и как к ним ломился придурочный Валек, который перепутал кухню с туалетом. Потом Турка еще спросил у девушки, зачем она пришла на пьянку, и Аня ответила, что ее все задолбало. — А если Лена сейчас жива? — выдавил Турка. — Если ее держат где-то? Если потом выяснится, что ее можно было спасти? Аня помолчала, потом сказала: — Артур… Сам подумай, вот ты маньяк. Зачем бы тебе кого-то держать взаперти? Изнасиловал, убил — и все. Это слишком долго… и затратно, жертву надо кормить, держать где-то, беспокоиться о том, чтоб не убежала. Так только в фильмах бывает, что какую-нибудь идиотку держат месяцами или годами в говеном подвале. Все эти истории, когда отец насилует дочь, не выпуская из погреба по двадцать лет, а она рожает ему детей, и никто не видит, не слышит… у нас такое невозможно. Это первое. Второе — если Лена уехала куда-то сама, то твои действия вдвойне бессмысленны. — Я понимаю. Понимаю, — вздохнул Турка. — Но у меня интуиция, чутье. Ладно. И впрямь, загрузил тебя. Кстати, вкусная хрень… чизкейк, да. — Попробуй и тирамису тоже, — Аня сладко зевнула, потягиваясь. — Не высыпаюсь из-за сессии. Вроде бы должна дрыхнуть, да? Но я подрываюсь и начинаю учить. Вроде бы учу, но ничего не запоминаю, потом еще книжки-сериальчик-подружки. Эх, скорее бы сдать, а потом каникулы — класс. Ой, я все время забываю, что ты еще в школе. Ты взрослым кажешься… Знаешь, — девушка придвинулась и зашептала ему на ухо: — Для шестнадцатилетнего щегла ты… неплох. — И захохотала, грубо и вульгарно, а Турка смутился и покраснел. Он не мог понять, пошутила Аня или сказала правду. Турка решался, попросить или нет? Ну, даже если откажется — он хотя бы попытался. Долго думал, как сформулировать предложение, чтоб оно не казалось совсем уж бредовым. — Слушай… Ты говоришь, чтоб выудить информацию у родичей, надо подослать левого чела… — Нет-нет, — пробубнила Аня с набитым ртом. — Даже не начинай. — Ты прирожденная актриса! У тебя классно получится. — Нет. С какой стати мне ввязываться? Исключено… Ладно, ради смеха — да, но каким образом это поможет найти твою Ленку? — Надо выяснить хоть что-то! Может, они не говорят, что она хотела там уехать! Может, не хотят, чтоб я знал. Может, еще какую-то инфу скрывают. Давай попробуем, прошу тебя. — Скорее всего, они со мной не станут разговаривать. А если и станут, то ничего такого, чтоб помогло найти Лену, не сообщат. Турка смотрел в столешницу расфокусированным взглядом. Медленно проговорил: — Ладно, затея и впрямь идиотская. Подоспевшая с кожаной папочкой, внутри которой обычно приносят счет, официантка помялась, потом спросила: — Послушайте, дико неудобно, но все же… Мне показалось, или вы были… в положении? Ой, что я такое говорю, так неудобно… — Нет, наверное, показалось, — с каменным лицом ответила Аня. Потом, видя чуть ли не испуг на лице официантки, прыснула и приподняла над креслом куртку: — Это накладной живот. — А-а-а, — протянула официантка, как будто это все объясняло. Оплатив счет, ребята вышли на улицу, Турка проводил Аню до остановки, посадил на автобус — Аня неожиданно поцеловала его, притом в губы, а потом рассмеялась, когда парень застыл с дурацкой улыбкой на лице. Постояв немного, вдыхая прохладный сырой воздух, Турка развернулся побрел к подземному переходу.Глава 5. ИСПЫТЫВАЕМ ТЕРПЕНИЕ
Темнота дрожит перед лицом, не понять — открыты глаза или нет. Пахнет мочой и гнилью. Губы потрескались и болят, дрожащие руки не слушаются. Матрас на полу, один, второй. Он встал на четвереньки, выдержал паузу, поднялся. Прошел вбок, вытягивая руки, наткнулся на что-то мягкое, сделал шаг вбок, обшаривая стену, хотя теперь ему показалось, что он сидит на полу, но ведь невозможно, невозможно… голова закружилась, пальцы нащупали пуговицу, значит, тоже матрас. И дальше, и дальше… Бух-бух-бух. Лязгнул и протяжно заскрипел металл. Пальцы продолжали обшаривать заскорузлую ткань. Он ощупью двигался на звук, точнее пытался, обильно потел. Сердце колотилось, воздуха не хватало. Стены как будто медленно сдвигались, во всяком случае, ему так казалось. Он бросился в противоположную сторону, ощупывая матрас — да, матрас на стене, и на полу, на потолке, наверное, тоже матрас. Заскрипели петли, дверь приоткрылась, протяжно завывая. Он застыл. Нутро превратилось в холодное подрагивающее желе. В дверном проеме появилась темная фигура. Постояв секунду, она с ревом бросилась вперед, и Турка закричал, отмахиваясь руками. Его и наяву что-то душило, уткнувшись в лицо. Турка с грохотом скатился с дивана, тяжело дыша. Потом распластался на ковре, прикрыв глаза, со вздымающейся и опадающей грудью. Сон, всего лишь сон. Сейчас уже ускользает, растворяется. Темнота, комната, обитая матрасами, фигура. Дверь скрипнула, заглянул отец: — Ты чего? Кошмары снятся? — Да. — Спи, завтра рано вставать. Дверь закрылась. Турка встал, кряхтя и отдуваясь, как дед. Почему-то болела поясница, наверное, спал в неудобной позе. Смахнув пот, он лег обратно в прохладную, влажную от пота постель. Накрылся одеялом, оставив снаружи ногу — лучший климат-контроль. Но остатки страха до сих пор будоражили сознание, и Турка накрылся с головой, подтянув коленки к самому подбородку.* * *
На первом уроке Дина Алексеевна вновь рассказывала, как важна сдача экзамена по математике, и все чуть ли не стонали. От одной мысли, что ее придется выслушивать еще три месяца, оторопь брала. Волу все нипочем: пришла его любимая мишень, Саврасова Карина, в шевелюру которой он кидал мелкие катышки нарезанной жвачки. Саврасова по большей части находилась на домашнем обучении, но неизвестно зачем иногда приходила посидеть за первой партой — урока два-три, не больше. Сидел за последней партой Муравей, на него Вол тоже изредка переключался. Самое главное — на предпоследней парте среднего ряда сидел новичок, Игорь Плотников. Черноволосый, смуглая кожа. По взгляду и улыбке видно, что ехидный и самодовольный. По коридорам он передвигался танцующей походкой спортсмена, нисколько не тушевался, выглядел уверенным в себе. Как будто это остальные ученики пришли в его собственную школу. Уже на втором уроке он переглядывался с Андраником и Касей, хихикал. Турка вздохнул: все понятно. Обществознание сегодня стояло четвертым, и можно было представить, что будет твориться на уроке. На следующей перемене Плотников взорвал в так горячо любимой музычкой «рекреации» несколько петард (засунул в горшки). Земля разлетелась по всему коридору под общий хохот банды. Потом несколькими петардами взорвали мыло в подсобке географа, прямо перед уроком. Географ вошел в класс сразу после звонка. Поздоровался, принялся собирать контурные карты. Благо, Турка по-быстрому перерисовал и отметил необходимое, пользуясь картой Алика. Тот, в свою очередь, передрал «домашку» еще у кого-то, а вообще, первоисточником являлся отличник Шота. Когда географ вышел, Плотников отсыпал несколько петард Китаренко, который с гыгыканьем закинул одну в рюкзак Муравью — одна из его замызганных тетрадей разорвалась внутри, а после рюкзак полетел с третьего этажа на клумбу, и Муравей выбежал из класса, грозно потряхивая волосами своей модной прически «под горшок». Географ не возвращался. Китаренко отсыпал еще немного петард (новичок хорошо ими запасся) дождался, пока Муравей подойдет поближе к клумбе, и принялся закидывать его петардами. Тот метался по грязи, потряхивая волосами, и схватить рюкзак смог не сразу, напоминая какого-нибудь партизана под артобстрелом. В конце концов бедняга схватил свое имущество и убежал. На пороге появился географ: — Кто взрывает? За это сразу — вон из класса. Ребята притихли, Плотников сидел с видом ангелочка. Китаренко не смог сдержать смех, так что географ догадался о его причастности к взрывам и потянул за руку: — Давай, Сережа, выходи. — Да я чо… Да я не делал ничего, Олег Анатольевич! — Выходи. — Сумку возьму хотя бы, — Китаренко дернул плечом, собрал вещи и вышел за дверь. Географ поглядел на Андраника: — Один уже доигрался. Вы тоже доиграться хотите? Пацаны промолчали, но все поняли, что географ имеет в виду Тузова. Так и что? Дальше география пошла в обычном ключе. Олег Анатольевич особо не напрягал, ребята шумели громче и громче, в конце концов, у него лопалось терпение, и он кричал: — Ребята, вы можете не ОРР-РАТЬ?! Тогда класс немного притихал, но через пять минут шептание вновь разрасталось до громкого гула, сквозь который все чаще и чаще прорывались взрывы хохота. На перемене Плотников отжал мелочь у Русакова, и за то, что тот не хотел давать деньги сразу, попытался накормить его землей из цветочного горшка. Турка вмешался: — Слышь, оставь это. Ты первый день в новой школе, и такой крутой, что ли? — Да, крутой. А чо он деньги сразу не дал? Говорил, что нету. За базар надо отвечать. Перепуганный Русаков только хлопал глазами, переводя взгляд с одного пацана на другого. — Я тебе говорю, отвали от него, дебил. — Слышь, ты за словами следи. Так и в рожу можно схлопотать. Айда за школу после уроков, раз на раз? — Нахрен мне махаться с таким ослом? Раз на раз! Ты вообще слышал, что здесь было? Хочешь, чтоб и тебе яйца отстрелили, валенок? — Пошел ты в зад… — Он не успел договорить, Турка сделал короткий удар, но Плотников с завидной реакцией отпрянул и ударил в ответку — Турка еле успел среагировать, а новичок подпрыгивал на месте, подражая какому-нибудь Рокки Бальбоа: — Ну, давай! — выкрикнул он, но тут в коридоре появился историк. Он замер на секунду, потом пошел к двери кабинета. Плотников улыбнулся и подмигнул Турке, отошел от него, как будто ничего не было. «Боксер, что ли?», — подумал Турка. Но будь новенький хоть боксер, хоть борец, Турка не собирался драться с ним после школы. Это все ребячество, во-первых. Во-вторых, могут и исключить. Сейчас время такое, что не до драк. Судя по тому, как ведет себя этот Игорь, ему терять нечего. Звонок, оказывается, уже прозвучал, и теперь ребята всем стадом ввалились в кабинет, топая, гремя стульями, переговариваясь. Слютина положила журнал на стол преподавателя, Турка уселся на прежнее место, с Аликом. — Новичок борзый, да? Говорят, его ни в одну школу уже не берут. Ну, в нашу взяли. Только, кажется, он и здесь долго не продержится. — Хрен бы с ним, — пробурчал Турка. — Ты с ним будешь махаться после школы? — Мне это неинтересно. Но если он так хочет, можно. — Все равно вы когда-нибудь подеретесь, — сказал Алик. — Так лучше уже сразу. — Ага, чтоб и меня выгнали вместе с ним? Я не хочу потом мыкаться по школам или в «вечерке» вместе с отморозками сидеть. Турка выудил из рюкзака тетрадь с взлохмаченными, загнутыми уголками, приготовил ручку — для вида, скорее. Учебник по «обществу» взял Алик, он же и другие книжки таскал. Рядом с надписью «Челбин — чмо», добавилась свежая «историк тоже», плюс «неголубой состав» пополнился аж тремя вагончиками. Преподаватель провел перекличку под аккомпанемент смешков Плотникова, Шули, Андраника и Каси, которые успели здорово так спеться. Шуля, кстати, так же сидел за последней партой, постукивая по паркету ногой — под ним образовалась уже целое кладбище сухих катышков грязи. Андрей Викторович стер с доски член с ручками, ножками и дебильной рожицей. Рукав его пиджака на мгновение задрался, обнажив то ли глубокую царапину, уже успевшую зажить, то ли застарелый шрам-рубец. Историк походил вдоль доски, надеясь привлечь внимание. Класс и правда чуть затих, и преподаватель спросил: — Кто-нибудь скажет, что такое обществознание? Вопрос заставил Турку вспомнить Марию Владимировну. Она ведь точно так же задала его, в далеком сентябре, а он неожиданно для себя попытался ответить, чем вызвал смешки. Сейчас быстрее молнии ответила Слютина, протараторив: — Обществознание — комплекс дисциплин, объектом исследования которых являются различные стороны жизни общества. Оно включает в себя основы общественных наук, таких как философия, социология, психология, правоведение, экономика. Ну и сосредотачивается на специальных знаниях, которые необходимы для эффективного решения наиболее типичных проблем в данных сферах жизни. — Верно, верно. Ребята… Можно там потише? Плотников, если не ошибаюсь? Что такое обществознание? Только что сидевший с улыбкой до ушей новичок встал и быстро ответил, повторив почти слово в слово то, что сказала Слютина. — Неплохо. Только отвлекаться и разговаривать все равно не надо. — Хорошо, — кивнул Плотников с улыбкой и спустя пару секунд принялся за старое, не забывая время от времени нырять в телефон. Воскобойникова с удивлением поглядела на него. Что-то такое мелькнуло в ее глазах, и Турка подумал: парочка может спеться. — Некоторым данный предмет кажется ненужным. Может, и скучным. Но жизнь человека неразрывно связана с обществом, а посему правила и механизмы, которые действуют в социуме, в идеале, должен знать каждый. Нужно понимать, как они работают. Многие из вас сталкиваются с одиночеством, верно? — Да-а, — раздался нестройный хор голосов. — Вы не задумываетесь, почему оно вас так точит изнутри? Почему у человека не получится вести полноценную жизнь, если ограничить его контакты, общение с другими людьми? Тишина. Турка подумал, что без этих самых контактов — было бы куда лучше, на самом деле. Без людей проще. — Итак, в древние времена — отсылка к истории, кстати, — если человека исключали из общины, он умирал. Притом не только потому, что охотиться в одиночку, добывать пропитание и защищаться от диких зверей сложнее. Нет. Даже у животных есть базовые потребности в принадлежности к «стае», в ласке, любви, одним словом. Так что неудобство, неуверенность, страх и печаль, которые чувствуют одинокие люди, является ответной реакцией на стресс. Сами механизмы данного стресса заложены глубинно… Плотников, подойди ко мне и сдай мобильник. Новичок помедлил пару секунд, медленно встал, осматриваясь с ехидным прищуром. Потом зевнул, потянулся и пошел по ряду, сверкая глазами. Положил свою «Nokia 5310» рядом с журналом, а Андрей Викторович сказал: — Ты новенький, да? — Ага. — Пересядь за первую парту. — Зачем? — расширил глаза Плотников. — Так надо. Пересаживайся, вот на этот ряд, здесь вообще свободно. — Так я ничего не сделал же. — Разлагаешь дисциплину, вертишься постоянно — надоело одергивать тебя. Постоянно к Шульге поворачиваешься. — Так не одергивайте его, — сказал Шуля. — Чего вы докапываетесь? Мы не одни разговариваем же. Историк поднял брови, и скрестив руки на груди, уставился на Плотникова, делая вид, что не замечает Шулю. — Ладно, Игорь, ты просто не знаешь этого Ванн-Дамма. Андрей Викторович тебя щас в окно выкинет, — сказал Шуля. — Да-а? Ну ладно. — Вздохнув, Плотников танцующей походкой дошел до своей парты, взял со стола пакет и уселся за первый стол другого ряда, тут же повернувшись вполоборота. — Это и все твои вещи? Учебники не носим? — У меня их нет, — оскалился Плотников. — Обычно подсаживаюсь к кому-нибудь. Да и память хорошая. Вообще, носить тяжелый рюкзак вредно для позвоночника. восемьдесят процентов тех, кто закончил школу, имеют сколиоз. Знали? — Знали. Конечно, ты же еще неокрепший молодой организм. А память и знания твои мы еще проверим, — пообещал историк. На задних партах раздался громкий хлопок. От неожиданности препод комично вздрогнул, выронив журнал, и тот упал на пыльный паркет с громким хлопком. Хулиганы заржали, Плотников прикрыл ладонью рот. — У кого петарды? — спросил историк. — Андраник, Касьянов — выйдите, проветритесь. — Да у нас нет петард никаких, — сказал Кася. — Выйдите. — Да ми ничего ни взривали, — с акцентом ответил Андраник. — Какие петарды? Ви видели, что это ми? — Если повторится — поставлю двойки, и за допуском на занятие — к директору. Ясно? — Мы ничего не взрывали! Урок продолжился, но Плотников и компания не думали успокаиваться. Турку раздирало желание встать и врезать этому недобоксеру. Как только держится историк? Плетет там что-то, его никто не слушает, кроме девчонок. Вроде бы может сказать, может сделать, но почему-то боится или сдерживается. Хотя верно, не может же он руки распускать, мигом уволят. А девчонки хоть и внимают, но больше глазеют на препода, чем впитывают информацию. Шуля тем временем поджег еще одну петарду. Кислый запах серы уже дошел до Туркиной парты, и Алик смачно чихнул. Одновременно с этим ворвалась еще одна. — Выйдите из класса. И Шульгу захватите. — В смысле? — оскалился Шуля. — Да это толстый чихнул просто. Раздался смех, Алик покраснел, но промолчал. — Выйдите, я сказал! За допуском — к директору. — За каким допуском… — протянул Шуля. — У нас такого нет в школе. — Вот теперь будет. — А вы новые правила устанавливаете? — Да. Я жду. — Ну я тоже жду, — пробурчал Шуля. — Почему я должен выходить? Вы не можете поддерживать дисциплину… Не даете должные знания… Так почему мы должны выходить? Андраник и Кася тем временем собирали тетрадки, но не так чтоб бодро. Шея у препода покраснела, глаза засверкали. Видно было, что он хочет как минимум разбить стул об голову прикидывающегося дурачком Шули. — Ты сам выйдешь, или помочь? Понравилось летать по коридору? — Смотрите, как бы вы сами не полетели потом, — фыркнул Шуля. Он еще добавил неразборчиво «долбан». Преподаватель поднял журнал и хлопнул им об стол. Замер, ожидая, пока Андраник и Кася соберут свои шмотки. Китарь, кстати, сидел не с ними, делал вид, что в забавах участия не принимает. Вся троица вышла в коридор, ухмыляясь. Вол улучил момент и через трубочку пульнул катышком бумаги в Мазура. — Вол! Ты тоже за дверь хочешь? — А чо я? — Ты олигофрен, что ли? Другие слова знаешь? — Я не олигофрен. — Такой хренью с катышками бумаги страдают малолетки в начальной школе. А ты уже половозрелый самец, — сказал Андрей Викторович, листая журнал. — Еще один выстрел — два в журнал и тоже за допуском. Понял? — Понял. Позади рядов парт грохнул трескучий дуплет — у Турки аж в ухе щелкнуло. За дверью раздался приглушенный гогот. Препод уперся ладонями в стол, опустил голову, будто бы изучая журнал, его покрасневшая шея по-прежнему выделялась на фоне белого воротника рубашки. Он поднял голову: каменное лицо, глаза пылают. Преподаватель обвел класс взглядом, выдохнул и сказал: — Мы продолж… Тут взорвалась еще одна петарда. В коридоре послышался вопль: — Нормальный допуск, а?! Следом смех и топот. Тогда Андрей Викторович принялся рассказывать дальше об одиночестве и еще о чем-то отвлеченном, на взгляд Турки, совсем не связанном с обществознанием. За тем, как препод мало-помалу приближался к двери, наблюдали любопытные пары глаз. Хулиганы проталкивали петарды под дверь, в приличную щель. Возле порога теперь красовались ошметки разорвавшихся «снарядов», а под самым потолком, возле пыльных плафонов, витал сизый дым. Одна петарда прожгла паркет, оставив круглое пятно гари размером с рубль. Андрей Викторович поелозил по пятну носком туфли, прищелкнул языком. Тут под дверь закатилась еще одна дымящаяся хлопушка. Препод рванул дверь и выскочил в коридор. Пацаны повскакивали со своих мест, петарда оглушительно разорвалась. В коридор высыпали преподаватели и другие ученики. Андрей Викторович возвращался по коридору, потирая костяшку правого кулака. — Что такое? — спросила математичка Марина Игоревна. — Что за хлопки? — Хулиганим, — бросил историк. На него теперь смотрели все, кто столпился в коридоре. — Извините, продолжайте занятие. Он помедлил, потом увидел выглядывающих из собственного кабинета пацанов, во главе с Китарем и Плотниковым, сделал неопределенный жест, и пошел обратно. Когда он проходил мимо Турки, тот заметил, что у него посинели и распухли костяшки кулака. В классе висела напряженная тишина. — Ну что, давайте сразу запишем домашнее задание?Глава 6. ОПАСНАЯ ЗАТЕЯ
Кабинет сверкал чистотой. Сергей Львович расплылся в кожаном кресле и прикрыл глаза. Он не хотел шевелиться: головная боль едва-едва угомонилась на перине из четырех таблеток «но-шпы» и доброго глотка коньяка. Директору всегда казалось, что таблетки лучше действуют, если их разжевать, а уж малая толика алкоголя заставляет лекарство всасываться еще лучше. А то, что пишут в инструкциях — чушь. В дверь постучали, директор кашлянул: — Да-да, — и постарался чуть пошире приоткрыть веки, которые нещадно смыкал груз сонливости. — Войдите. На пороге появился аккуратный мужчина в костюме. Вид портил слой пыли на туфлях и пятно мела на рукаве. — О, заходите, заходите. История, обществознание… А ведь я вас предупреждал, что девятый «А» не из легких. — Встречал хулиганов, но таких… — Андрей Викторович улыбнулся как-то странно, и выражение его лица не понравилось директору. Он встал, указал посетителю на кресло, а сам заходил по кабинету, заложив руки за спину. — Вы же знаете, к чему подобное приводит. Между нами говоря, физический метод — действенный, не могу упрекнуть. Эмоции, опять же… Но у школы и так проблем выше крыши. Уволить вас — проблему не решит. Ребятам надо пройти программу, а искать кого-то… Знаете, я удивился, что вы согласились на эту вакансию. До вас пятеро преподавателей отказались. Пятеро! И две учительницы. Одну из кандидатур я сам завернул, там женщине под семьдесят лет. Не хотел рисковать, — директор развернулся к Андрею Викторовичу, окинул его взглядом, и одновременно проверяя, не шевелится ли боль в затылке. Заметил сбитые костяшки кулака, моргнул и сказал: — Да вы садитесь, в ногах правды нет. — Спасибо, — кивнул историк и устроился в прохладном кожаном кресле. Сегодня за окном проглядывало солнце, и хотелось верить, что через месяц наступит настоящая весна. Но вряд ли так будет — март почти зимний месяц. — Так вот… я вообще-то и сам сторонник крепких мер. Тем более с такими, как Шульга. Только это чересчур, я считаю. Еще раз повторю, что уволить я вас не могу, да и не хочу. Вы еще молоды, но все-таки попытайтесь контролировать свою горячую кровь. — Понимаю, что оправдание будет звучать по-детски, но он первый ударил меня. Я перехватил его кисть, и так получилось, что немного перестарался. Рука соскользнула… — Понимаю, понимаю. Но все-таки, — Сергей Львович поморщился. — Давайте впредь обходиться без подобных мер. — Почему нельзя исключить из школы хулиганов? — Понимаете, к нам сейчас и так повышенное внимание. Я ведь вам объяснял… Школу и без того чуть не закрыли. — Но бездействие и безнаказанность повлечет новые инциденты. Не думаю, что эти… ученики ведут себя так только на моих занятиях. — Другие преподаватели не жалуются и за допуском на занятия их не отправляют, — парировал Сергей Львович. — Не в упрек вам будет сказано. — Новенький, кажется, Плотников — он тоже хулиганистый тип. Вы беседовали с ним перед тем, как принять в школу? Составляли психологический портрет? — Конечно! — всплеснул руками директор. — Само собой! С ним беседовал и я лично, и мой заместитель по воспитательной работе. Кроме того, у него были рекомендации с прошлых мест учебы. — То есть, он уже не одну школу поменял? — прищурился историк. — Исключительно по семейным обстоятельствам. Разъезды, родители люди деловые, бизнес. — Понятно, — вздохнул Андрей Викторович. — И что же мы дальше делаем? — Работаем, само собой. Уж постарайтесь сладить с ними, а? В вас заложен прекрасный педагогический потенциал, вы профессионал со стажем. В первом полугодии взяли девушку, молодую… Это моя ошибка, но я видел рвение, желание, и захотел дать шанс. Вы сами знаете, как легко зов, кхм, эмоций может заглушить доводы разума. Другими словами, девушка была видная, понравилась мне не только как преподаватель, но и как человек тоже. Однако ей не хватало квалификации, навыка работы с трудными ребятами. Закончилось все для нее, слава богу, нормально, и больше экспериментировать не хотелось. Вы и сами знаете, как легко оказаться заложником собственных эмоций, повторюсь… особенно когда девица оказывает знаки внимания. Выпускной класс! Совсем взрослая. — На что вы намекаете? — перебил Андрей Викторович. — Девица? — Я не намекаю, бог с вами, — Сергей Львович развернулся и поглядел на историка. — Озвучиваю только то, что дошло до меня. Возможно, это сплетни, но так заведено, что дыма без огня не бывает. — Инцидент на прошлом месте моей работы полностью исчерпан. — Губы у историка чуть дрогнули. — Там ничего выходящего за рамки норм морали или законодательства не произошло. — Конечно-конечно! Господи, да если бы я верил всяким сплетням, если бы не доверял интуиции и зову разума — вообще остался бы без преподавателей, — директор хрипло засмеялся, ожидая, что Андрей Викторович поддержит смех, но тот молча смотрел на директора. Покашляв в кулак, Сергей Львович вздохнул: — Я вам полностью доверяю. Поэтому вы здесь. Большая часть класса — вполне нормальные дети, разве нет? — Соглашусь. Большая часть учеников меня вполне устраивает. Но я все равно не пойму, почему бы не убрать из школы хотя бы Шульгу. — Можно. Конечно, можно! Просто выкинуть из школы, верно? А что с ним будет потом — колония? — Она по нему давно уже плачет, Сергей Львович. Если его не будет, то адекватные дети получат то, зачем приходят в школу — знания. Мы не можем бороться с ветряными мельницами, двигать горы, или я не знаю, с чем это сравнить. Ну вы же сами знаете, что им все предметы — до одного места. — Но аттестат свой они должны получить. Иначе пятно на школе. Не справились, не смогли. Тут осталось-то сколько до конца года? Раз-два, и вот уже лето. Попробуйте, я вас прошу… и без этого, — директор изобразил несколько боксерских выпадов. — Ладно? — Как скажете, — вздохнул историк. — Будем работать.* * *
Погодка радовала солнышком, и Турка решил побегать на стадионе. Злобного пса, слава богу, убрали, а за воротами следил новый охранник, а не прежний жирдяй. А еще рядом установили турники и брусья. Турка пробежал два круга для разогрева, сделал по пять подходов подтягиваний и отжиманий, чередуя «снаряды». Трицепсы и мышцы груди раздулись от крови, Турка отдышался и побежал. Сначала его одолевали мысли о Лене, как он встретил ее тут, как бегали вместе, как потом шли к ней домой… Первый раз… На девятом круге мысли сосредоточились на нехватке кислорода и дыхании, но Турка продолжал переставлять ноги. На двенадцатом круге мерзко заболела икра, пацан вытерпел еще два круга и сдался. Возвращался со стадиона он усталый и потный. Немного полегчало, как всегда и бывает после тренировок. На душе стало спокойнее, мысли упростились. Даже возникший мелкий дождик не раздражал. Турка подумал о Вовке Плетневе — как он там, что с ним? Получится ли увидеть его? Они так и не поговорили, и Турка даже не знал, что сказал бы при встрече. Наверное, извинился бы, в первую очередь. Ведь он мог бы предотвратить то, что случилось на стрельбище, мог бы помочь Вовану. Дом встретил тишиной. На кухне лежала записка, написанная размашистым почерком отца: «После работы навещу маму. Суп в холодильнике». «Надо же, суп сварил», — подумал Турка. Большая часть сложных блюд отцу не очень-то удавалась, и Турка с сомнением заглянул в кастрюлю, понюхал — вроде бы ничего. Поболтал половником — рассольник, ну надо же. После супа и пары вареных сарделин парня стало клонить в сон. Он будто бы на пару секунд провалился в диван и застрял там, среди пружин, которые царапали кожу, не отпускали. Потом кто-то тяжелый лег сверху, и Турке стало нечемдышать, а пружины еще сильнее впились в тело, жужжа, как пчелы. Он вздрогнул и открыл глаза. Жужжание продолжалось и наяву. Сначала парень подумал, что это муха, потом сел и стряхнул остатки сна, помотав чугунной головой. Телефон на тумбочке провибрировал еще пару секунд и затих, светясь экраном. Турка провел ладонью по вспотевшему лицу и потянулся за мобильником. Аня. Теперь уже точно. Он вбил ее номер, они даже переписывались немного, вроде, «как доехала, нормально, а ты как, все хорошо?». После они не созванивались, и вот теперь — пропущенный. Он набрал номер, послушал гудки. — Да! Привет. Я экзамен сдала! — Раздался из трубки чуть запыхавшийся, довольный голос. — А ты там занят? — Не особо. Спал. — Ясно. Да я вот думаю… Можно попробовать, в общем. Если ты не передумал. Я тут просто кое-что увидела. — Ты о чем? — О Коновой твоей. И ее родичах. Можно попробовать, почему нет? Он замер, потом выдал: — Я тебя обожаю. Аня засмеялась. Еще в трубку задувал безумный ветер, а на заднем плане гудели машины. — Ну… Думаю, это будет весело. Только когда? — Сейчас, может? — Ну-у… А это где? В принципе, можно и сейчас.* * *
Ребята встретились в скверике. Когда Турка обнял Аню, он почувствовал едва уловимое шевеление в штанах, и это несмотря на ощутимый «животик» под пуховичком девушки — она приехала уже в образе беременной. Вроде без особого макияжа, синяки под глазами, бледноватое лицо. Без проблем можно дать лет восемнадцать-двадцать. Стало немного стыдно: что он за животное? Спасает одну, а хочет — другую. Отбросив эти мысли, он попытался сосредоточиться на болтовне Ани. — План простой. Ты ждешь меня где-нибудь… Вот здесь, например. Идем в беседку. — Девушка впорхнула в деревянную будочку и ее каблуки застучали по дощатому полу. — Я прикидываюсь, будто мне плохо, пытаюсь проникнуть внутрь. Получится, нет? Не знаю. Но попробовать можно. Там на месте сориентируюсь. — А что если там будет тот чел? Муж тетки, или кто он ей. Вдруг они… Ну, не знаю. — У меня перцовка есть, — продемонстрировала Аня баллончик. — Но вообще да, наверное, лучше тебе подняться. — Только зайдем так, типа не вместе. А то вдруг они из окна палят двор, мало ли. Ты точно знаешь, что будешь говорить? — Конечно, — уверенно улыбнулась Аня. Она полезла в сумочку и вытащила газету: — Смотри. — Не думал, что сейчас кто-то газеты читает. Все больше в Интернете. — Да я сама их читаю, что ли? Говорят, лет через десять их вообще печатать перестанут. В ящик нам запихнули со всякими листовками, заинтересовалась, открыла. Турка взял «вечерку», посмотрел на зернистый снимок. Тени под глазами почти в пол-лица, хвостик, фирменная устало-грустная улыбка… Но такую Конову даже он с трудом узнал, не то что случайный свидетель, мельком видевший девушку. Парень пробежал текст глазами: «Ученица 9-го класса „А“ школы № 75, 1991-го года рождения, пропала без вести… оперативно-розыскные мероприятия… если вы где-нибудь встречали разговаривали, видели одну или в компании подозрительных людей, незамедлительно сообщите в ближайший отдел МВД…». Телефоны, адреса. Дальше шла информация о других исчезнувших девушках, краткая сводка с датами и предположительными местами совершения преступлений. «Грубила, и все провоняла сигаретами своими, или травами какими, а слова поперек ей не скажи, своенравная девка-то», — вспомнил Турка последний разговор с двоюродной теткой Коновой. Он тогда еще мусор ей помог вынести. Закинул пакет в бак, а там копался бродяга. Он попросил у Турки мелочи, а потом поздравил с наступающим Новым годом. — Наткнулась, прочла, — вздохнула Аня. — И решила попробовать помочь. Все равно мы ничего не теряем. Только потом, выгорит что-то или нет, надо обсудить всю имеющуюся информацию. А вообще… лучше бы тебе сообщить все, что ты знаешь о Лене, в милицию. Ты ведь в последнее время с ней много общался. Это помогло бы следствию. — Я и сам хотел, — кивнул Турка. — Да я только вот узнал, что дело открыли. И то, со слов классухи. Может, не открыли ничего вообще… — Ладно, выясним. Синяки, если что, ненастоящие. Я чуток загримировалась. Если тетушка будет дома, то надеюсь, что даже ее каменное сердце тронет мой спектакль. Кстати, кто там рядом живет? Вдруг кто-то другой выйдет. — Там рядом жирдяй один живет, алкаш по виду, — пожал плечами Турка. — А больше не знаю. — Еще один аргумент в пользу перцовки, — хмыкнула девушка. — Ладно, давай ты первый иди, поднимись этажом выше, и жди. Пятый этаж, квартира тридцать два — верно? — Да. А тетку вроде зовут Галей. Но ты об этом не знаешь. Встречаемся потом здесь же, в беседке. Только это ведь пятиэтажки, я на одну квартиру ниже буду ждать, ну ту, которую типа ты посмотреть хочешь. Задаешь ей вопросы… Слушай, а если она ничего не скажет? Вдруг пошлет тебя? — Ну, пошлет и ладно, — улыбнулась Аня. — Значит, мы ерунду затеяли. Давай так: если мне нужно будет отвлечь внимание тетушки, я тебя наберу. Позвоню на мобильный и сброшу. А ты рванешь к хате и постучишь в дверь или потрезвонишь. Ну так, чтоб отвлечь. Только желательно потянуть время, понял? — Она же меня знает, уже запомнила. Как я тебе время потяну? — Ну, придумай что-нибудь. Если она все время будет тереться возле меня… Ну ты понял. — Ага.Глава 7. ИНТЕРЕСНАЯ НАХОДКА
Андрей Викторович вел машину автоматически, не замечая дороги. Крутил баранку, переключал скорости. В данный момент он уже немного успокоился и погрузился в привычную отстраненную задумчивость. Мелкие капли дождя, падающие на лобовое стекло, гипнотизировали. Тут тень метнулась прямо перед капотом, и преподаватель изо всех сил вдавил педаль тормоза в пол. Послышалось глухое «тук». Сердце тут же похолодело, подтянулось к горлу. Он глянул на побелевшие пальцы, сдавливавшие руль — чужие пальцы. Нет, кисть его, вот же сбитые о скулу хулигана костяшки кулака. Вот теперь приехали. Историк вывалился на проезжую часть. Людей нет, машин нет, еще толком от школы не успел отъехать. Сапожок под колесом. Его пронзило резкое дежа вю. На мгновение зимние сумерки потускнели, будто солнце разом село и наступила ночь. Сбоку пестрела граффити огромная трансформаторная будка, чуть дальше высились многоэтажки. Он сбил человека. Только этого еще не хватало. Губы пересохли. На подгибающихся коленках историк обогнул машину. Прямо на асфальте сидела ошалевшая девочка с разметавшимися блондинистыми волосами. Историк бросился к ней, бедняжка подняла голову и всхлипнула: — Ой… Больно. — Где? Сильно болит? Когда девочка откинула крашеную прядь со лба, он замер на мгновение. Знакомое лицо, только недавно видел эту ученицу в своем классе. Как многие преподаватели, Андрей Викторович имел отличную память на лица. — Нога, вроде… не так уже. — Встать сможешь? Попробуем? — Давайте, Андрей Викторович. Помогая девчонке встать, историк лихорадочно вспоминал, как же ее зовут — с фамилиями пока было сложно, несколько классов, как тут упомнить. Если это девятый «А», то у них в верхней части списка есть девочки, в нижней тоже. Отличница… Слютина — внизу, получается. Значит, это Воскобойникова? Историк посадил морщащуюся девчонку на пассажирское сиденье, обежал передок видавшего виды «Опеля» и плюхнулся за руль. Нет, нет. Допустить такой ситуации, как на прежнем месте, он не может, иначе рискует лишиться работы навсегда. — Почему ты тут, как так вообще вышло? Сильно болит нога, может, в больницу надо? — Домой иду, — пожала плечами Воскобойникова. — Нет, в больницу не надо. Кстати, я вам кресло испачкаю, — она виновато улыбнулась и дернула плечом. — Ну что ты! Кресло! Главное, что сама цела. Я только и увидел, как тень мелькнула… — Он говорил, а сам лихорадочно соображал, во что это может вылиться. Вспомнил намеки Сергея Львовича: «все мы знаем, как девичье тело может затмить разум». И конечно, директор в курсе истории с прежнего места работы. Он повернул голову. Воскобойникова смотрела на него с любопытством и легкой тревогой. Наверное, так смотрят на охотника только-только подросшие детеныши оленей. — Вы чего? Заглох мотор? Андрей Викторович протолкнул по горлу комок, кивнул и еще немного помучил зажигание. Двигатель чихнул и завелся, в салон проник запах бензина. — Переволновался я просто, — сказал он. — Точно все в порядке? Куда тебя везти, где ты живешь? — На Оганова. — И ты аж туда пешком ходишь? — историк бросил взгляд на коленки ученицы, обтянутые колготками. Туда смотреть ему точно нельзя. Вот почему они все взрослеют так рано? И к этому невозможно привыкнуть. — Ходьба полезна для фигуры, — улыбнулась Воскобойникова, разглаживая оборки юбки. Притом выглядело это так, будто она… ласкает себя? На лбу у Андрея Викторовича выступил пот, он сосредоточился простых действиях, которые любой заядлый водитель делает, не осознавая. Пропустил «Ауди», тонированную и сплошь забрызганную грязью. — Да вы не волнуйтесь, все нормально, уже не болит. — Хорошо, что не болит. Ты там и через сквер одна идешь? Слышала же, что сейчас в городе происходит. — Ой, я думаю, это все выдумки. Касательно Коновой… Она же из нашего класса, ну вы помните, да? Типа пропала. Я ее не очень-то знаю, мы не общались особо, но что я могу сказать? Лена и раньше куда-то пропадала, еще почему-то говорили, что ездила во Флориду. Бред же! Она загуляла, скорее всего, может… кхм… Ладно, не будем озвучивать. В общем, Конова совсем не паинька, если вы понимаете, о чем я. Будет смешно, если ее вот так объявят в розыск, а она просто решила где-нибудь отметить Новый год, да там и застряла. — Я читал, что Конова пропала за несколько недель до Нового года, — ответил историк. Воскобойникова заметила, что тональность голоса Андрея Викторовича поменялась, и хихикнула, осознавая, что быть может, он такой ошалевший не только потому, что чуть не сбил ее. Что если это она так действует на него?.. От таких мыслей и без того искусанные ветром щеки покраснели. Алина смущалась встречать взгляд историка — такие синие глаза! — Ну да. Может, заранее уехала куда-нибудь. У нас с ней один парень встречался из класса… Артур Давыдов. Интересно, его уже допрашивали? Может, он что-нибудь знает. Он раньше сам хулиганом был, а в последние полгода типа встал на путь исправления. Я вот думаю, а что если он маньяк и есть? Они ведь такие, — Воскобойникова окинула взглядом преподавателя и покрутила пальчиками. — Строят из себя хороших, а на самом деле — нет. Втираются в доверие, а потом убивают. Ой, я вам тут рассказываю такое, извините! Воскобойникова наклонилась, потом бросила взгляд на заднее сиденье. Преподаватель почему-то в этом движении уловил тревогу и посмотрел в зеркало. В отражении он увидел всякое барахло позади и дипломат. Во рту внезапно пересохло, и странное предчувствие пощекотало вспотевшую спину. Он отлепился от спинки кресла и кашлянув, заговорил: — Что ты, наоборот, хорошо. Мне же надо вникнуть, я новенький своего рода. Преподаватели тоже рассказывают, но… ученики всегда друг о друге знают больше. Правда, обвинять вот так молодого человека не стоит. Хотя… всякое бывает, ты права. В тоне историка проскользнули заискивающие, чуть ли не подхалимские нотки, причем говорил он так неосознанно, как будто что-то заставляло его — инстинкт? Разумом преподаватель мог найти тысячу причин, по которой девчонка будет смущаться в компании взрослого мужчины, тем более преподавателя. Уж не оставил ли он на заднем сиденье что-нибудь эдакое? А может, на полу валяется, а он не видит… Вроде бы, ничего постыдного или компрометирующего забыть не мог… Андрей Викторович уже жалел, что под колеса ему попала именно Воскобойникова, которая, видно, знатная сплетница. А еще он вспомнил, как ученица глазела на него. Ни один урок не проходил без того, чтоб она не облизывала обильно смазанные блеском губы, не наклонялась за уроненной ручкой, не тянулась через парту, чтоб заглянуть в журнал, открывая взору вполне сформировавшиеся девичьи прелести. Почему так выходит, Андрей Викторович понимал. Бороться с природой созревающих девушек еще бесполезнее, чем с хулиганами. Последних, по крайней мере, можно вышвырнуть из класса. Здесь же нужно просто отводить взгляд, делать вид, что не понимаешь намеки, отшучиваться, держать дистанцию. Ведь не проведешь же инструктаж или беседу о том, в какой одежде ученицы должны посещать его уроки, как должны себя вести. Сразу заклеймят извращенцем, скажут, что ничего такого даже в мыслях не держали. И будут правы, потому что происходит все на инстинктивном уровне — позирование, и ответная реакция на него. Теперь же Воскобойникова вполне освоилась в салоне «Опеля». Щебечет, ерзает по сиденью, и совсем не вспоминает о «чудовищной травме». Ерзает как-то уж слишком нарочито. А, она же в лужу села, наверное, вымокла вся. — Вам нравится работать в школе? — услышал Андрей Викторович в потоке ерунды. Остановившись на светофоре, он повернул голову и улыбнулся Воскобойниковой: — Очень даже. Трудно объяснить, почему. Историю я люблю, мне интересно о ней рассказывать, даже если меня никто не слушает, — он усмехнулся. — Обществознанию сейчас уделяется мало времени, как и психологии, например. А мне кажется, что в нынешнем обществе эти два предмета куда важнее, чем, например, геометрия или математика. Ну, мое скромное мнение, если что. — Слышала бы вас сейчас Дина Алексеевна! — захихикала Воскобойникова. Он тоже улыбался, перестраиваясь в другой ряд. Дворники скрипнули, размазывая капли по стеклу. Рядом проревела облепленная коричневой «шубой» маршрутка. «Опель» съехал с кольца вправо и занял крайнюю полосу. — Ну а хулиганы? Разве приятно выслушивать всякий бред каждый день? Я на вашем месте убила бы Шульгу. И других. У меня бы выдержки не хватило. Хотя, судя по вашему кулаку, сегодня вас довели. — Как видишь, — историк смутился, но убрать куда-нибудь руку не мог. — Переклинило. — До вас была учительница, Зинаидка… Зинаида Ивановна. Ее так доводили, что однажды она упала. И представьте, ребята продолжали ржать, а мы с девочками тут же к ней подскочили, а она без сознания лежит. Инфаркт — увезли ее. Она занижала оценки, кричала постоянно, но все равно — разве так можно с человеком? — Мне вроде говорили, что до меня вела молоденькая учительница… — А, ну она была вот, недавно, — слегка поморщилась Воскобойникова. — Мария Владимировна совсем немного проработала, а Зинаида Ивановна — всю жизнь в этой школе. Можете вот за тем поворотом меня высадить? А то вам дальше неудобно будет разворачиваться. — Давай уж до подъезда довезу. — Там просто выезжать с другой стороны… — Ну ничего страшного. Или ты боишься, что я узнаю, где ты живешь? — Да, очень боюсь! — засмеялась Воскобойникова. — Особенно если учесть, что в классном журнале есть все адреса и телефоны учеников. Девчонка притихла, вытащила мобильник. Андрей Викторович поиграл желваками. Он не мог бы сказать почему, но его охватило странное предчувствие, которое уже бывало и раньше. Томительное волнение. Может, из-за рассказа о Зинаиде Ивановне, которую увезли с сердечным приступом. Может, из-за точеных ножек. Он бросил взгляд в зеркало заднего вида и тут же отвел взгляд. Воскобойникова ведет так себя специально, он просто не должен вестись на провокацию. Слишком широко раздвинула ноги, так что видны проступающие сквозь колготки трусики. Просто молчи, больше ни слова. Вот уже и двор. Хриплым голосом историк спросил: — Где-то здесь? Или дальше? — Можно и здесь, — протянула чересчур томным голосом Воскобойникова. — Хотите тут? — Если луж нет. Она смотрела на него затуманенным взглядом, а потом тряхнула челкой: — Луж? А… Кстати, я почти просохла у вас тут. Правда, креслу не завидую. — Ничего, постираю чехол. — Да. Чехол, — Воскобойникова хихикнула, щелкнул замок дверцы. — До свидания, Андрей Викторович. Она выпорхнула из салона и захлопнула дверцу. Преподаватель поглядел девушке вслед: юбка в разводах и капельках грязи, как и курточка. Побарабанил пальцами по рулю — у него просто тяжелый день, вот и все. И да, правильно сказала Воскобойникова: в классном журнале есть контактные данные учеников и их родителей.* * *
Турка занял наблюдательный пост на четвертом этаже. На подоконнике воняла набитая бычками банка из-под «Нескафе». Он вспомнил, как они с Леной тут курили, как целовались. Раньше он и не подозревал, что влюблен в Конову так сильно. Вообще не размышлял об этом. А теперь каждое воспоминание болезненной иголкой вонзается в грудь, как будто он и не парень, а размазня какая-то. На месте он усидеть не мог и вот услышал шаги на лестнице. Показался хмурый мужик с кустистыми бровями и пакетом из супермаркета. Он протопал мимо, зашел в квартиру и захлопнул дверь. Спустя еще несколько томительных минут Турка глянул в проем между лестничными пролетами и увидел Аню. Она тоже подняла взгляд, но даже виду не подала, что знает его. Надо же, как в роль вошла. Он отошел к подоконнику и принялся кусать заусенец на пальце. Аня ткнула пупочку звонка. Поджала губу, сделав испуганное и одновременно страдальческое лицо. Девушка надеялась, что тени под глазами придадут лицу достаточно бледности, и что ей поверят, что она просто молодая мамочка. Сердце у нее билось слегка неровно, вспотели ладони, сперло дыхание. Девушка не могла понять, находится она на грани обморока или настолько вжилась в роль беременной, что организм сам выдает такую реакцию. Аня постучала по двери, обитой дерматином. Послышались шаги и недовольный голос «иду я, иду!». Заворочался ключ в замочной скважине, дверь рывком распахнулась. Аня пробормотала невнятицу и стекла внутрь квартиры. — Ой, ой… Что такое?! Что с вами… Аня выжидала. Есть ли дома еще кто-то? Запахло кислятиной. Ноздри защекотала пыль. Только бы не чихнуть, только бы не чихнуть… Тогда спектаклю конец. Слушая причитания склонившейся хозяйки, которая явно не знала, что предпринять, Аня тихонько застонала и пошевелилась. Во рту растекалась боль, девушка случайно прикусила язык во время падения. — Девушка! Да что с вами… Ох, вы в положении! «Скорую» вызывать? — Нет… Не надо «скорую», у меня… Еще рано, я… Водички. Плохо стало, в глазах потемнело. Можно, я у вас посижу? Буквально пару секунд. — Д-да, конечно, заходите! Грязно тут, дальше идите, по коридору. Нет, не разувайтеся, все одно полы мыть, не успела уборку еще сделать. Ох, как вы меня напугали, милая. Разве ж можно так! На каком месяце-то? — Эм… шестой. — Надо же, животик-то большой. Проходите на кухню, сейчас, вот, ага. А я думаю, кто там пришел, может, сосед буянит? Газовщики звонят только, так не барабанят. Ну или милиция… Аня села за стол, растирая левую сторону груди. Табуретка слегка заскрипела. Хозяйка — без возраста, ей можно было дать и сорок пять и шестьдесят лет, — налила в стакан воды из графина и подала Ане. Та жадно напилась, ведь у нее и впрямь пересохло в горле, плюс болел прикушенный язык. Кухня не блистала чистотой — локти прилипали к заляпанной пятнами клеенке, воняло жиром, как будто здесь только и делали, что целыми днями жарили картошку на сале. По углам болталась паутина, а с вытяжки свисали коричневатые «козюли». Отставив стакан, Аня поинтересовалась: — А почему про милицию подумали? — Племянница у меня пропала. Двоюродная, — тетка налила в другой стакан воды и себе тоже, выпила залпом. — Что ж за несчастья-то такие, одни расстройства. Ничего хорошего, так и ждешь чего-то эдакого, сидишь, как на иголках. — Да почему же? Ой… — Аня поморщилась, растирая грудь. — Может, валидольчику? Или все-таки «скорую»? — Нет, нормально все, поплохело что-то, по лестнице поднялась, воздуха как будто не хватало. Да мне и так на прием плановый скоро. В центр репродукции, ну, что на Бодрой, может, знаете. — Знаю, как не знать. Но дело такое… Выйдешь от меня и того самого, — потрясла вторым подбородком тетка. — Вот как сестра моя. Увезли в больницу, лечили не лечили и все… Похоронили пару месяцев назад. Потом вот племянница пропала. Ленка и так от рук отбилась давно уже, с пацанами таскалась, курила, пила… И вот — на тебе, пропала. Может, чаю? Я все равно собиралась греть. — Женщина плюхнула заляпанный жиром чайник на не менее заляпанную плиту, щелкнула поджигом, и синие лепестки затрепетали вокруг конфорки. — Пропала? Может, загуляла, — сказала Аня. — Я именно так и думала! Так и говорила тем, кто сюда шлялся, спрашивал про Алену. — Так Лена или Алена? — нахмурилась Аня и тут же прикусила язык. Только сейчас девушка поняла, что ей показалось странным в газетной статье, но она как-то выбросила из головы вопрос, который хотела задать Давыдову. — Да, племянницу зовут Алена, но все Ленкой кличут… Пропала она, значитца, из школы вот названивали. А что я могу сделать? Решили, может к бабушке умотала? Она иногда летом у нее гостила, та ее пускала, баловала, но нету ее там. Я сразу все выложила милиции, они и проверили. Сама тоже съездила старушку проведать, но мы с ней не очень в ладах, семейное, знаете ли. Но все ж таки дама пожилая, значитца, надо изредка навещать. А она меня только и попрекает тем, что мол, вот, смерти моей дожидаешься, чтоб домик с участком получить. Там такой домик, я вас умоляю… А участок — даже если и попробовать продать, так никто в такой глухомани селиться не будет. Грош цена землице… «Однако ты проверяла стоимость, да и ездишь все-таки явно не затем, чтоб старушку проведать», — подумала Аня, кивая. Хозяйка меж тем приготовила чай, вытащила из буфета зефир и конфеты. Еще тут у Ани возникло сосущее предчувствие, она вспомнила дурацкие фильмы, где вот такая женщина оказывается сумасшедшей, которая держит людей взаперти. Как, например, Энни Уилкс из романа Стивена Кинга «Мизери». Вдруг Конова там, в комнате? Нет, но как же милиция, твердила здравая часть рассудка. А что, если никакая милиция не приезжала? Чего это тетушка так переполошилась от стука, а теперь заговаривает зубы? Хозяйка отпила чай, хлюпнув кипятком. Аня прикусила нижнюю губу и решила, что нужно бросать в бой припасенное оружие: — Знаете, я ведь квартиру хотела посмотреть, только… — Ту, что внизу? Пустует которая? — перебила тетка. — Знаю, там хозяева — приличные люди. — Да-да, внизу… — протянула Аня, радуясь внезапному совпадению. Хотя если бы и не оно, то можно было наплести что угодно. — Так вот, приехала, и так получилось, что хозяева не смогли добраться, у них случился форс-мажор, и мы перенесли встречу. Что вообще о них скажете? И стоит ли в этом доме покупать квартиру? Женщина замерла, потом ответила: — Если честно, то лично я бы не стала. Потому что дом старый. Вот мое мнение. Хотя могла бы расхвалить тут все, потому что… — она запнулась. — Я тут несколько месяцев живу, вот как сестра умерла. Расположение нравится, район неплохой, близко к центру, магазины, опять же, остановка. Но вот сам дом древненький. Не для молодой семьи, на мой взгляд, — она кивнула на Анин накладной живот. Девушка вздохнула и погладила выпуклость: — Так сейчас попробуй нормальную квартиру приобрети… Только ипотека. — У-у-у… С ипотекой лучше не связываться. Считай, всю жизнь выплачивать, рабство какое-то… Хотя многие берут — что еще делать? По-другому никак. — Говорят, лет через десять только так и будут квартиры покупать, в основном. Ну а все-таки, у вас ведь похожая планировка с той квартирой? Понимаю, что где-то звучит нагло, но можно посмотреть, как это все выглядит? Метраж, планировка… — Да можно, пожалуйста. Тем более вдруг вы надумаете покупать… Я ведь и сама собираюсь эту квартиру продавать, вот в право наследства вступлю. Ну и племянницу разыщу. Хотя вы же прям сейчас хотите купить, а у меня раньше чем через пять месяцев вряд ли получится собрать необходимые бумаги. Но если вы до лета так и не разберетесь с жильем, то заходите, так сказать, — тетка как-то странно рассмеялась. Аня встала слишком резко, потом вспомнила, что «беременна», и стала изображать поступь женщины в положении. Одернула сумку на плече, вытащила телефон, будто бы проверяя на предмет новых эсэмэсок. Хозяйка повела ее по пыльному коридору. На полу мотались клоки волос и паутина. — Здесь зальчик. Самая большая комната. Вот там спаленка глухая, посмотрите… Алена там обитала. Аня кинула вызов на номер Артура, убедилась, что пошел гудок, и ткнула отбой. Чувствовалось, что глухая уютная комнатушка ныне пустует, хотя здесь еще оставался легкий намек на эту самую Конову. Запах, и что-то неуловимое, может, энергетика. И конечно, фотографии на стене. На них с трудом можно было различить знакомые черты той девушки из газетной статьи. Вот Конова едва улыбается, мягко-мягко. На щеках у нее ямочки, в глазах пляшут искорки, ладони лежат на сведенных коленках. На столике фото в рамке, где Конова уже чуть постарше, с густо подведенными глазами, и вид у нее уже совсем не такой целомудренный. — Вот она, Аленушка. Хорошая девочка… В тоне заботливой тетушки совсем не проступало теплоты или любви. Наоборот, чудилось, что женщина хочет как можно скорее выйти из комнаты, чтоб не вспоминать лишний раз племянницу. Или то, что с ней связано. Тут в прихожей раздался стук. Аня и хозяйка квартиры переглянулись. — В дверь стучат? — глаза у последней округлились. Следом в коридор брызнула трель звонка, и тетушка Коновой извинилась: — Вы уж подождите тут… — Она двинулась из комнаты, приговаривая: — Кого это еще черт принес… Аня покорно замерла, будто бы рассматривая фотографии, но уже через секунду выдвинула ящик стола и принялась там рыться. Ей казалось, что она точно должна здесь что-то найти, даже если до нее здесь все обыскали. После того, как Аня увидела заметку в газете, ей будто нашептывали, что нужно действовать, и что исход обязательно будет благоприятным. Фломастеры, бумажки, провода зарядных устройств, спутанные наушники, ножницы, накладные ногти и ресницы, пудра, засохшая тушь, батарейка от телефона, презервативы… Все, что угодно, но… шкатулка. Легкая, внутри только цепочка одна и дешевый кулон. Во втором ящике сплошные тетради. Губы у Ани пересохли. Что сделает хозяйка, если сейчас застанет ее вот так? Начнет орать матом? Схватит за волосы и выкинет на лестницу? Любой возможный вариант заставлял сердце колотиться сильнее. Адреналин расходился по венам, Аня лихорадочно перебирала тетради, но опять-таки, интуиция подсказывала, что это все не то. Девушка не понимала, что именно ищет, но знала: если найдет, то точно поймет, не ошибется. Неясное бормотание, голос из прихожей. Хоть бы Артур задержал ее подольше… Пальчики так и порхали, а потом зацепились за что-то металлическое. Аня охнула, отбросила вглубь ящика тетрадку и увидела его. Несмотря на аляповатую обложку, совсем не подходящую к тому образу Коновой, который сформировался в голове Ани, она сразу поняла, что это именно то, ради чего они устроили представление. Крохотный металлический уголок залез ей под ноготь, пронзив палец болью. Девушка успела затолкать находку в сумочку и задвинула ящик так, что прищемила другой палец. Ойкнув, она засунула его в рот. Тут же на пороге появилась всклокоченная хозяйка: — Хулиганы какие-то, представляете… — женщина осеклась. — Что такое? — Ничего, заусенец, — вытащив палец изо рта, ответила девушка. — Хулиганы? — Ага. Взяли моду, звонят и убегают… Узнать бы, кто, мельком только видела. Можно ли заявить на их родителей, как думаете? — Они портят дверь, может быть, рисуют или еще что-то? — прищурилась Аня. Она сама удивилась, каким спокойным тоном произнесла эти слова, несмотря на продолжающий колотиться мотор. — Да вроде бы нет, — почесала в затылке тетка и вздохнула. Потом взгляд ее переместился к фоторамке, столу, точнее, ящику, из которого выглядывал белый листок. Нахмурившись, женщина прошла мимо Ани и тронула ящик. Выдвинула, поглядела внутрь, с подозрением задвинула. Окинула девушку теперь уже внимательным взглядом и сказала: — Ну, вы вроде как прикинули, как выглядит квартира? — Что? А… Конечно-конечно! Вы так добры… А я вас тут задерживаю. Уже ухожу, проводите меня. Хозяйка кивнула, но по сузившимся глазам, опущенным уголкам губ видно было, как поменялось ее настроение. Может, из-за проказ надоедливых мальчишек (ну да). Может, и нет. — Да, у меня много дел. Милиция, опять же… Могут вызвать в любой момент, покоя не жди… Аня шла по коридору, по спине бегали мурашки, а между лопатками медленно стекала струйка пота. Почему-то девушке казалось, что сейчас, как в классическом ужастике, хозяйка долбанет ее сзади, а потом она так же исчезнет, как и племянница этой говорливой, как торговка на базаре, женщины. И Артуру придется искать уже ее саму. Тетка ведь что-то заподозрила, увидела. Сейчас… мурашки, мурашки… вот сейчас. — Вы заходите, — голос хозяйки заставил Аню вздрогнуть. — Если что-то подсказать насчет квартиры или жильцов, я завсегда помогу. Здоровья вам, и ребеночку вашему желаю родиться крепеньким. — Спасибо большое, — кивнула Аня, ощущая, как щеки разгораются стыдом. — Желаю, чтоб племянница нашлась. Терпения вам и здоровья тоже.Глава 8. ШАГ К РАЗГАДКЕ
Когда Аня поравнялась с беседкой, тень внутри пошевелилась. Не обращая на нее внимания, девушка последовала дальше, а тень будто бы прогуливаясь, невзначай двинулась следом. За углом дома тень нагнала ее и превратилась в запыхавшегося Турку: — Ну как? — Молодец, задержал надолго, я чуть не попалась. — Она поняла? Заподозрила что-то? — Вроде бы нет. Не знаю. Она сказала, будто какие-то мальчишки ей мозги выносят, но как будто бы соврала. Почему-то так показалось. — Я не знал, как ее еще задержать. — Турка обшаривал Аню глазами так, как будто она прятала что-то в складках пальто. — Узнала что-нибудь? Тетка раскололась? — Узнала и даже нашла кое-что, — ответила Аня, копаясь в сумочке, не сбавляя шага. — Наа-ашла?! Ах ты… — он обнял девушку, сдавил и Аня захихикала: — Погоди… Ребра сломаешь… Не такая уж тетушка тварь, кстати. И сразу скажу, что она будто бы ни при чем. Хотя, как грамотные детективы, мы не можем отбросить ни одного подозреваемого, пока он не обзаведется стопроцентным алиби. — Так что ты нашла? — нетерпеливо перебил Турка. Аня тем временем выудила сигарету, обхватила фильтр губами (Турка невольно отметил это и почувствовал знакомое шевеление в привычном месте) и принялась чиркать зажигалкой. Крохотный огонек заплясал на ветру, тут же потух. Турка приблизился к девушке, ощущая исходящий от нее запах тревоги и загадки. Ребята остановились и вдвоем заслонили зажигалку от февральской непогоды. Аня, наконец, подкурила. — Хочешь тоже? — Не, я ж бросил. — Да-а? Так и не куришь? Молодец… Слушай, кажется, я нашла дневник. Коновой твоей. Возможно, в нем мы найдем ответы на некоторые вопросы. А может, не найдем. Кстати! Она что, Алена? — А… Ну да. Она говорила. Но ее все Леной называли. — Понятно. Тетка брякнула «Алена», а я ступор впала. — Давай сюда дневник уже! — поторопил Турка, подпрыгивая и втягивая голову в плечи, чтоб хоть как-то защититься от холода. За время «спецоперации» температура как будто резко упала, да еще эти порывы ледяные. Ребята теперь уже не так спешили, и вспотевшего Турку бил озноб не только от холода. Аня выпустила дым сквозь ноздри и прикусила губу. — Слушай, не будем же мы здесь смотреть? Да и темно уже. Хочешь, ко мне рванем? Мама сегодня в ночную смену… Она и костюмер, и вахтер в этом театре. Разберемся, почитаем. Согреемся. Да и поедим. Ну? — Спрашиваешь, — отстучал зубами Турка. — Погнали.* * *
Они сидели в комнате Ани, Турка вертел в руках дневник Коновой. Рядом лежала отвертка и плоскогубцы, парень пытался поддеть замочек, сорвать его с обложки. На ковре стояла початая бутылка газировки, в кресле сопела трехцветная кошка, свернувшись калачиком. — Надеюсь, Лена не обидится, когда мы ее найдем, — сказала Аня. Турка продолжал корпеть над замком. Обидится, нет — какая разница? Сейчас главное открыть дневник, и если он поможет в поисках, то черт со всем остальным. — У меня тоже такой был. В детстве записывала всякое. С феечками на обложке, а еще был с Наталией Орейро, но это в начальной школе. Что, никак? — Щас… — прокряхтел Турка. — У нас мальчишки таскали дневники, и один раз у меня украли так, но не смогли открыть. Послышался треск, одна часть замка оторвалась. Турка схватил дневник за обложку, как будто рвал птице крылья в разные стороны. Опять треск, картон чуть смялся и замок вылез из него с «мясом». Турка не знал, что они найдут внутри, поможет ли дневник поискам, но его подстегивал лихорадочный азарт, и парень пытался чуть успокоить себя, чтоб не испытать сильного разочарования, если в записях не окажется ничего значимого. Во всяком случае, они найдут там много личного. Правильно ли вот так показывать грязное белье Ане, постороннему человеку? «Разве она посторонняя? Даже если в дневнике ничего не будет такого, она сделала для поисков Лены куда больше, чем ты». — Молодец, — прокомментировала девушка. — Теперь всем приготовиться к интересному чтиву. Давай сразу, с конца. Ну-ка… Две головы склонились над листами в клеточку. Анины пальцы с бордовыми ноготками перелистывали странички. Турка вглядывался в почерк: он его совсем не знал, но буквы разборчивые, хоть и чересчур округлые, витиеватые. Они пролистали дневник от начала к концу, почерк зримо менялся. Первая запись в дневнике была сделана аж семь лет назад, датировалась восьмым марта двухтысячного года. Наверное, дневник Коновой подарили в школе, на женский праздник. Турка, само собой не помнил, что там дарили тогда девчонкам. Зато в памяти всплыло, что мальчиков с Днем защитника Отечества особенно не поздравляли, а официальным выходным двадцать третье февраля стало, когда Турка учился в четвертом классе. Ему не повезло, не перескочил из третьего сразу в пятый, как некоторые. Первая запись вполне разборчивая, у Турки сейчас почерк гораздо хуже. Пацан вспомнил, что в начальной школе у них были «Прописи», и он ненавидел обводить по точкам птичек, зверушек, по сто раз подряд писать одни и те же буквы.«Привет дневник теперь я буду записывать в тебя самые-самые интересные моменты жизни ♥ ♥ ♥».Собственно, до самого лета двухтысячного никаких записей не было. То ли Лена, как и многие дети, очень быстро охладела к новому занятию, то ли не происходило никаких «интересных моментов». Потом была запись про зоопарк:
«мы видели слонов и жирафов, они смешно живали траву, а еще там махал крыльями большой орел и я боялась что он меня унесет. Когда он махал, листья разлитались от ветра. Орел кушал мясо».Турка читал и не чувствовал, как его губы раздвигает улыбка. Аня осторожно высвободила дневник из его пальцев и пролистала к концу: — Надеюсь, тут не только ее детские каракульки, — пробормотала Аня. — Нам нужно что-то более серьезное… Так, вот… И про тебя есть уже, ближе к концу. — Где? — к щекам Турки прилила кровь, он чуть не выхватил из рук Ани дневник. — Я не читаю, не волнуйся. Сам потом изучишь… В конце у нас даже подписано декабрь, но никаких дат нет. — Ее ноготок уткнулся в строчку, вот, здесь: «сама не знаю, что хочу от жизни. Разрывает и одновременно подтачивает изнутри что-то, и куда-то гонит. Постоянно одно и тоже — надоело. Хочется ехать, и смотреть на дорогу, и чтоб все время шел дождь, и чтоб капли текли по стеклу, вот как мои слезы сейчас. Хотя чего я плачу? Я люблю его, люблю. Он меня, наверное, тоже. Хотя какая разница? Тетю это не вернет. Наверное, мне на роду написано, не иметь близких. Если кто-то появится, то я обязательно его потеряю, ха. Если из моей жизни исчезнет Артур, то дальше ходить, дышать, говорить — нет смысла. Хочу уехать, хочу, чтоб все изменилось, но». Когда он читал эти строчки, даже дыхание перехватывало, а в груди разливался жар. Турка услышал грустный голос Лены, увидел ее густо подведенные глаза. Аня толкнула его в бок: — Ты чего там, уснул? — А? — Говорю, хорошо, что дневник не попал в руки доблестной милиции. Они бы просто сказали, что девушка суицидница. Никуда она не пропала, с моста прыгнула в реку и все. — Тела не нашли же. — Ага, не нашли. Она как будто не дописала. Может, помешали. Видишь, даже предложение оборвано. Надо изучить дневник пристальней. — У меня уже голова кипит. Да и поздно уже, потом не доеду. — Да подожди ты, голова кипит, — отмахнулась Аня. — Хочешь, оставь дневник мне… Нет, я понимаю, что там всякое, личное и так далее. Но… вот. — Не знаю, чего хочу. Тебе-то самой охота возиться с этим? — По крайней мере, мы знаем, что Лена не уехала… — Почему же? Последняя запись как раз… вот такая, как вся Конова. И яснее ситуация не стала. Да и не станет, сколько не листай ты дневник, — покачал головой Турка. — Будут там сопли, как она меня любит и так далее. Или ты хочешь найти там такую запись типа: «уехала в Зажопинск. Если не приеду через неделю, ищите там». Так что ли? — Ну, может удастся вытащить что-то между строк. Но Артур все равно не мог скрыть разочарования. Нет, ему приятно с одной стороны, но с другой… В сердце будто воткнули зубочистку. Одну, вторую. И еще целая колба их впереди. Аня взяла бутылку и отпила. Газы зашипели, будто царапая пластик. — Хочешь? Турка молча взял «колу» и напился из горлышка. Хотелось спать, кровь поддавливала глаза изнутри. Он вспомнил об отце, который сегодня собирался ехать к маме. Может, сидит сейчас у нее. Может, вернулся в пустой дом, и приготовил нехитрый ужин: отварил макароны с сосисками. — Не переживай. Конечно, записи дело такое, но она мало похожа на беглянку или самоубийцей. Возможно, она тут что-то такое записывала, про бывших парней, не только про тебя. Надо все прочесть, от корки до корки, — Аня забрала бутылку и отпила еще немного. — Вдруг у нее были такие парни, знаешь, прилипчивые. Мне такое знакомо. Ты его шлешь куда подальше, а он навязывается. Сначала весь из себя, типа добивается, а после угрожает и обзывает шлюхой. Так может, какой-нибудь из ее бойфрендов решил ее наказать. Увез куда-нибудь, запер… Надо проверять все версии. Ничего, что я буду читать его? — Давай, — махнул Турка. — Все равно у меня не получится разобраться с этим. Ты понимаешь. — Конечно. Будешь рефлексировать. — Что-что? — Вспоминать былое. Они помолчали немного. Турка потянулся к девушке, обнял ее. Через плечо он увидел кресло, в котором зашевелилась и зевнула кошка. Поглядев на людей, она прикрыла мордочку лапками. Турка подумал, что тогда, на «вписке», совсем другой ему показалась Аня. Шлюшкой, дешевкой. И теперь он глубоко корил себя за стереотипные суждения. С каждой минутой он узнавал ее все сильнее, и вот уже она ему почти как родная. Как близкая подруга, почти как сестра. — Спасибо тебе. — Господи, да что я такого сделала? Пока ничего. Если получится выяснить что-либо, я тебе напишу. Ты не переживай. — Как это? Ты дофига сделала! — Ладно… Иди уже! — они разомкнули объятия. — На маршрутку сядешь без проблем, думаю.
* * *
Утром он проснулся разбитый. Первая мысль — дневник. Почему он так легко взял и оставил его? Неужели он настолько доверяет Ане? С чего вообще могло возникнуть такое доверие… Справедливости ради стоит сказать, что Аня сделала для получения дневника гораздо больше, чем он сам. Ну и даже сейчас он представлял ЧТО именно найдет в тех строчках и в груди тут же возникал холодок. От того, что быть может, Лену он уже не увидит. Снова заиграла песня на будильнике: «What a wonderful woooorld», — надрывался Луи Армстронг с хрипотцой. Турка заглушил будильник и поплелся сначала в ванну, где отливал, наверное, минуту, а потом еще минута потребовалась на то, чтоб отмыть глаза от «кисляков», здорово заспался. Потом побрел на кухню, пошатываясь, включил электрический чайник, загремел пустой кастрюлей и поморщился, лязг ударил по ушам. Во рту пересохло, и Турка залпом выдул полграфина воды. За окном мелькали крошки снега, почти неразличимые в серых утренних сумерках. На кухню зевая вошел отец: — Ты чего так рано? — Уже опаздываю, вообще-то, — зевнул в ответ Турка. — В школу? Так сегодня воскресенье. Турка глупо поглядел на папу, как будто даже сквозь него. Потом кивнул и вернулся в постель. Следующее пробуждение произошло в 10:57. Турка сладко потянулся — настроение на порядок повысилось. Он посмотрел в окно и его охватил детский восторг: вот снега навалило! Двор внезапно превратился белую искрящуюся пустыню, аж глазам больно смотреть. Отец на кухне смотрел «Пока все дома». Оторвался от экрана и сказал: — Ну ты и спишь… Яичница остыла давно. Хлеба там один кусочек остался, возьми. — Доброе утро номер два, — ответил Турка и утащил тяжелую сковороду к себе в комнату, и там позавтракал. Хотелось пройтись по свежему снежку, благо повод был. Без лишних напоминаний, он взял деньги, пакет и пошел за хлебом. Белое покрывало слегка поскрипывало под ногами, воздух казался чистым и свежим. Белизна била по глазам, пока те не привыкли, и навевала мысли о безмятежности. Турка представлял, будто нигде нет людей, дома опустели, вокруг только бархатные сугробы. Правда, на дорогах колеи и «елочки» от шин, но можно представить, что это последние следы беглецов от апокалипсиса. Турка попробовал слепить снежок, и холод лизнул пальцы. Турка швырнул комок в дорожный знак «Кирпич», и попал в самую середину с глухим «бом!». Приглушенный, мягкий звук. На углу возле девятиэтажек он встретил Шулю. Тот отливал в закутке между домами. — Нарушаем, гражданин, — сказал Турка нарочито строгим голосом. — А, чо… Есть разве такой закон? — бросил Шуля, однако быстро спрятал хозяйство и развернулся. — Начальник… Фу ты, гонишь что ли, Турка… — он хрипло рассмеялся, но глаза его остались мутноватыми, а веселье будто было рыбой, которая билась о лед ошалелости. — Привет. Руку пожимать не буду, извини, — сказал Турка. — Да и хрен с тобой. Есть чо по мелочи? Или сигаретой угости. Турка покопался в карманах, отдал Шуле горстку монет: — Сигаретой не угощу, бросил. — А, ты ж типа спортик. Вот снега навалило, жесть. И продолжает идти… Щас если на машине выехать, то встанешь тока так. Эт-та… Тузов тоже спортиком решил стать…Но вишь, не судьба. — Кстати, как он там? — Не очень, ха. Телку теперь не погоняет… Он не рассказывает, шо там у него. Вроде колбаса на месте, а одно яйцо всмятку. Мы с ним так, не очень контактируем. Пару раз общались, — Шуля шмыгнул носом. — Базарили чутка. По спине Турки побежал холодок, притом совсем не от пронизывающего насквозь ветра. Сердце тут же ускорило бег. Вот он тоже, хоть и пытался, но так и не связался с Вовкой, а куда тот делся, что с ним — пока непонятно. Вроде бы его не посадили, но что дальше-то будет. — Он не говорил… — Турка запнулся. — Типа, что хочет отомстить Вове или… что-то такое. — Вове? А, ботану… — глаза у Шули бегали, как будто в мозгу лихорадочно задвигались шестеренки. — Не говорил ничо такого. Кстати, Рамис пока в психушке, я у него был, — добавил Шуля. — Хэ-зэ, зачем его там держат, по виду вроде адекватный, по разговору. Ладно, ты сам куда, до магазина? Пошли вместе. Шуля ничего больше интересного не рассказал, разве что вспомнил про случай в квартире десантника: — С той бабой у Вадика вообще одни проблемы… Хахаль ее приперся, пришлось и ему тоже репу чистить. В итоге Вадька их повыкидывал из квартиры. Говорит, лучше ужа душить самому, чем такие траблы…Глава 9. КОЕ-КТО ОБЪЯВИЛСЯ
Домой Турка вернулся раскрасневшийся и повеселевший. Аня, правда, ничего не писала насчет дневника, но он и не хотел ее торопить. Тем более у нее свои дела и так далее. Когда что-нибудь нарисуется, тогда и напишет. Отец рассказал, что мама идет на поправку, но когда выпишут — пока неизвестно. Кашляла неделю, температура держалась. Мама сдала анализы и теперь подозревают бронхит, и чуть ли не туберкулез в закрытой форме. — В смысле туберкулез? — раскрыл рот Турка. — Мы же… И там что, теперь всю больницу закроют? — Не знаю, — горестно вздохнул отец. — Не должны, формато незаразная по идее. Продезинфицируют и все. Плюс маму переведут в другое отделение… Слава богу, с сердцем лучше стало. Да она этот тубик прямо в больнице у них и подхватила! Откуда бы он еще взялся, а? — Не знаю, — протянул Турка. Как удар грома среди ясного неба. Ему-то казалось, что туберкулезом болеют наркоманы да бомжи, а тут такое… Как бы прочитав его мысли, отец махнул рукой: — Ты не переживай. Сейчас туберкулез подхватывают и нормальные люди, если иммунитет ослаблен. Нам с тобой тоже надо флюорограмму сделать, на всякий случай. Но это потом, на неделе. Хочешь, фильмец посмотрим какой-нибудь? — Давай, — махнул Турка. Отец воодушевился, принялся выбирать диск. Турка хотел посмотреть недавно вышедший «Сайлент Хилл», отец настаивал на комедии, но все-таки сдался. Правда, иной раз задавал дурацкие вопросы: «А куда она там убежала? А кто эти чубрики? А почему там туман везде? Дым? Ну, такого быть не может», и Турка терпеливо растолковывал, но отец так и не проникся фильмом: «Да ну нафиг, сектантов этих смотреть. Сейчас вообще ничего хорошего не снимают. Лучше старенькую киношку пересмотреть, чем новомодные эти». В итоге, Турка так и не вникнул в сюжет и решил, что «Сайлент Хилл» он пересмотрит потом, самостоятельно. Удивительно, как отец вообще решил его купить. Наверное, так хотел, чтоб сын согласился на совместный просмотр. Потом они посмотрели «Игру в прятки» с Робертом де Ниро. Фильм про психа с раздвоением личности Турке понравился, но после него остались какие-то странные отголоски в мозгу, связанные с Леной и снами про непонятное место, стены которого… мягкие? Снег опять пошел, наваливало еще больше. Чтоб немного развеяться, Турка вышел ему противостоять с лопатой наперевес. Пропотел, размялся. И как потом приятно было вернуться в теплый дом и напиться горячего чаю с конфетами. Чуть позже пришла смс-ка с незнакомого номера. Турка нахмурился:«привет, как жизнь?)»Сердце ускорило бег. Лена? Нет, она бы вообще позвонила, хоть и не любит болтать по телефону. Да и вообще, вопрос дурацкий. Турка отбил «Норм. Ты кто?» и стал ждать ответа. Пять минут. Десять. Он подумал о школе. Совсем неохота завтра идти. Какие-то уроки надо сделать, наверное, но… мозг будто разжижился, какие там занятия. Позвонить Ане? Спросить, как там, что. Но вдруг она занята своими делами. Можно и написать ей, почему нет. Он отбил девушке сообщение: «ну как там продвигается расшифровка?», и подождал еще немного. Взялся за книжку, которую нашел отец — сборник рассказов Довлатова. — По молодости читал ее, как раз лет в шестнадцать. Может, не все поймешь, но полезно, ознакомься. «Чемодан», «Иностранка»… Про зону у него еще есть, «Записки надзирателя». Турка прочел аннотацию, скользнул взглядом по содержанию, и телефон завибрировал. Смс, но не от Ани. Все тот же незнакомый номер.
«Вова».Турка глупо смотрел на четыре буквы, потом палец скользнул на зеленую кнопку, вдавил. «Вызвать?», — появился вопрос. Турка нажал «Да». Как во сне, приложил трубку к щеке, и в ухо понеслись трескучие гудки. Абонент долго не отвечал, а потом возникла ждущая тишина. Турка отнял телефон от щеки, посмотрел на экран. Секунды бегут, разговор идет. — Алло, Вован? Слышишь меня? — Привет, — прошелестел голос. — Как ты? — Нормально. А ты? — Тоже ничего. Снова пауза. — Ты чего так тихо говоришь? — Турка тоже понизил голос. — Да тут… Спят уже. Ну, рассказывай. — Что именно? — В школе как? — Да все так же, — пожал плечами Турка, как будто Вовка мог его увидеть. — Новенький пришел, мразь такая… А, и еще препод же, вместо Марии Владимировны. Вот он — вроде неплохой мужик. — Как Рита? — Хазова? — Турка замялся. — Я с ней не очень-то общаюсь. Ленку вот ищем, пропала. Про маньяка слышал? — Про кого? Турка рассказал Вове недавние события, как можно быстрее. Приятно было слышать и живое удивление, и смех, и матерные восклицания товарища. — Ну… Даже не знаю, что сказать. Может, свалила просто, никто ее не похищал? Ну да ладно. Надеюсь, отыщется. Она такая… сама кого хочешь зарежет. Ты лучше скажи, футбик смотреть собираешься? Лига чемпионов же скоро. — Да? Точно, 1/8 финала. А что за пары, я не в курсе. — О, дружище, кто еще от жизни отстал! — захихикал Вова. — Так, у нас же «Реал»- «Бавария», «Барселона» — «Ливерпуль»… Я думаю, что «Реал» пройдет. У них такой состав — охренеть. Снейдер, Роббен, Каннаваро, Касильяс, ван Нистелрой… Жесть. А, ну и «Барса» вынесет «Ливерпуль». «Арсенал» с «ПСВ» играет, тут все понятно. Хотя далеко «Арсенал» не пройдет. Ну и там еще «Интер» — «Валенсия», «Порту» — «Челси»… — Ладно, гляну. А когда? — Говорю же, двадцатого и двадцать первого числа. — Так еще десять дней… Нас, наверное, поздравлять же будут. И потом нам надо будет что-то придумывать. Ну, двадцать третье февраля, Восьмое марта. Лучше бы вообще никто ничего не дарил и все. Кому эта показуха нужна? — Ага. Ладно… — Стой! Так ты вообще как, где? — На домашнем обучении, где. Не пойду я в школку уже. Экстерном сдам экзамены. Потом в колледж, наверное. Пока не решил, в какой. Турка решил больше ничего не выпытывать. Вова сам расскажет, если захочет. Потом у него неожиданно вырвалось: — Ты это… Прости меня, а? — За что? — Ну… Что все так вышло. — Да ты-то здесь при чем, Артур? Все нормально, не бери в голову. Ладно, мне уже и самому спать надо. Давай, до созвона. Пиши там, иногда. — Конечно! Покеда. Турка еще пару минут сидел, глядя перед собой. Опять странное тоскливое чувство охватило его, хотя с одной стороны, стало чуть легче. Турка лег, корешок сборника Довлатова впился в спину, и парень отложил книгу в сторону, сминая страницы. Они с Вовой как-то на автомате обходили тему со стрельбищем, ничего не обсуждали, не делились впечатлениями, как будто и не было ничего. Как будто завтра они пойдут в школу и сядут за одну парту, как раньше. Но нет, они всего лишь болтали на разбитом дощатом мостике, перекинутом через пропасть и накопившиеся вопросы исчезнуть не могли. Потом Турка взял телефон и увидел конвертик в верху экрана. Сообщение.
«кажется что-то нашла»Он тут же набрал Аню, но девушка трубку не брала, оставалось лишь вслушиваться в гудки. Турка опять взял книгу, прочитал пару страниц, и не сразу понял, что раз за разом лишь просматривает строчки из неведомых значков — никакого смысла. Завибрировал телефон. Турка подхватил его, ответил: — Да! — Привет. Ты чего? Переволновался? — Аня выдавила хрупкий смешок. — Не тяни, что ты там? — Ничего такого прям особенного. Но меня заинтересовали записи прошлогодней давности. Даже скажу так: зима две тысячи пятого, весна шестого. Все время такой волнительный стиль, нервный, резкий. Самые отрывистые записи из всех, пожалуй. Ты что-то знаешь насчет этого? А то, может… — пауза, а Турка не прерывал, слушал, — может, это тебя шокирует… — Она делала аборт, я знаю. Летом. — Да, да… Но перед этим, как я понимаю, у Лены была ссора с неким человеком. От кого… она, ну ты понял. — У нее еще парень служил в армии, — вспомнил Турка. — Может, с ним конфликт? Он и сейчас служит, по идее. Ленка говорила, что ждать его будет, а потом… — Ну? — Ну… у нас был потом… секс. Ты понимаешь. — Понимаю. Не дождалась, — хмыкнула Аня. — Слушай… — Да ты не нервничай. Я же не упрекаю. Сама такая же. Да это бред — ждать, парень в армии меняется, девушка тоже меняется. У меня самой так вышло. Только я-то ждала до конца, а потом он вышел и бросил меня, сказал, типа не осталось чувств. А я сама поняла, что ждала не потому что прям без ума от него, а просто потому что так надо. Ладно, это тема для долгой дискуссии, ты рассказывай, что еще знаешь. Нам нужно собрать воедино все факты. Турка вспомнил про «травку», косяки, которые они курили с Леной. Милиция их не нашла тоже, получается. А может, у Коновой не осталось запасов, или же она все прихватила с собой. — И… от кого она залетела? — спросила Аня. — Без понятия. Зато помню, как она говорила про своего парня, ну которого из армии ждала. Типа, с ним никогда не предохранялись. Наверное, от него. — Понятно, — хохотнула Аня. — Знаешь, была бы я ханжой, я бы ее осудила. Но… Не будем о грустном. Девочки быстро взрослеют. Воспоминания и самого Турку вводили в шок. А ведь правда, если так задуматься, Лена и до него вела беспорядочные половые связи, курила марихуану, и… Черт, да она могла деться куда угодно. Что если ее вообще завербовали в путаны и вывезли в Турцию? Несмотря на то, что он сам никогда пай-мальчиком не был, почему-то вдруг стал мыслить словно размазня. Раньше ведь с Шулей гуляли, с пацанами, и как он относился к девушкам? К таким, как Конова — ровно так, как они заслуживали. Так почему же теперь все совсем по-другому? Он знал ответ на этот вопрос и чувствовал себя еще большим дураком. — Ладно. Ты говоришь, этот парень сейчас в армии? — Ну да. Вот когда мы с Леной общались, осенью, она говорила, что он недавно ушел… Притом на полтора года, что ли. Наверное, его мы можем отбросить, как похитителя? — Не думаю. Вдруг он дезертировал? Вдруг его комиссовали? Но вообще да, выглядит фантастично… А у нее не было любовников постарше? Все-таки похитить человека, убить… Ну ладно, мы отталкиваемся от того, что ее держат взаперти… Блин, Артур, это нереально. Ее могла сбить машина на какой-нибудь трассе. Ее могли изнасиловать, вывезти в лесополосу и выкинуть там. С чего ты взял, что ее где-то закрыли? Только потому, что прошли слухи о маньяке? Или ты что, Ванга? — Скажи мне просто, что ты нашла! — гаркнул вдруг Турка. — Да пошел ты, — буркнула Аня и отключилась. Он посмотрел на дисплей, отбросил трубку и заходил по комнате. На хрен ее! На хрен поиски! Чушь собачья. Спустя десять секунд он набрал Аню, но та не отвечала. Его захватывала злость. Ничего, сейчас позвонит. Он понимал причину эмоциональной вспышки, и вмазал кулаком по стене. Да, Лены уже может нет в живых. С чего он решил, что ее где-то там держат, что ее похитили? Это лишь его выдумки и ничего более. Интуицию, и дешевку вроде «он бы обязательно почувствовал, если бы ее не стало» можно оставить киношникам и писателям. В жизни надо смотреть в лицо фактам. Турка пару раз безуспешно попробовал дозвониться до Ани, но та сначала не брала трубку, а потом и вовсе отключила телефон. Еще раз вмазав кулаком по стене, он лег на кровать. Взял книгу, открыл, а в комнату заглянул отец: — Ты чего стучишь? Спать пора уже. — Я читаю. — Головой бьешься, что ли, чтоб лучше запоминать? — Ага. Отец постоял немного, покачал головой и вышел, прикрыв дверь.
* * *
Вонь и давящие мягкие стены. Ногти обломаны в тщетных попытках расковырять «шумоизоляцию». Девушке хотелось превратиться в маленькую букашку и присоединиться к клопам, которые исследуют и проедают внутренности матрасов, развешанных по стенам. Лишь бы только спрятаться от него. Ковырять можно сколько угодно, вопрос в том — что находится за мягкими стенами? Сырой воздух и то, откуда приходил ОН, почти на сто процентов снимали вопрос. Свет здесь горел все время. Тусклая лампочка в шестьдесят ватт давала рассмотреть и паутину, и мертвых жучков, застрявших в ней. И конечно, сороконожек. Если бы она боялась сколопендр, то уже бы спятила. Но в последнее время девушка все меньше и меньше боялась чего-либо. Опасалась сойти с ума по-настоящему. Как долго человек может выдерживать такое? Она вытащила палец из дырки в матрасе и облизала искусанные губы. Посмотрела на потолок, на проем, закрытый дощатой дверцей. Внутри медленно разгоралась злость. Это хорошо, хорошо. Надо поддерживать угольки гнева, раздувать их. Временами казалось, что все это затянувшийся сон. Иногда ей снилось ровно такое, и проснувшись, узница не могла отличить реальность от грез. Она потянулась к бутылке, звякнула цепь. Девушка поморщилась, когда оковы врезались в лодыжку. Ей хотелось вырвать цепь, закрутить вокруг ЕГО шеи и душить, душить. Один раз пленнице это приснилось, но открыв глаза, она наткнулась взглядом на знакомую ухмылку. Да, она пробовала расшатать забетонированный штырь, к которому крепилась цепь. Сходу такое непосильно даже мужчине, не то что девушке-подростку. Со временем, быть может, получится. Но сколько у нее осталось в запасе недель, дней, часов? Отпив воды, она отставила бутылку. Вдохнула, выдохнула. Как же ей не хватает сигарет. Обычных, не «травки». Узница закрыла глаза, привалившись к засаленному матрасу. А еще ей не хватает нормального общения. Не с любимым или другом, а хоть с кем-то… нормальным. Все чаще девушка ловила себя на том, что разговаривает вслух сама с собой и не замечает этого. Где-то она слышала, что это первый признак шизофрении, и может быть, в мозгу запустились необратимые процессы. Ей не хотелось знать, сколько она тут находится. А если бы сказали, она бы ужаснулась. Несмотря на то, что ей казалось, будто в плену она уже бесконечность, девушка не поверила бы, что прошло несколько месяцев. Сначала она много думала о своем парне, а потом… Потом вопросы любви потихоньку вытеснили физические вопросы. Вопросы голода и вопросы гигиены. Обогреватель стоял так, чтоб она не могла до него дотянуться и использовать в качестве оружия. Радиатор прогревал помещение скверно, больше сушил воздух, отчего сохранялась поганая атмосфера. Сырость лежала на полу, стены сочились холодом, а перегретый воздух поднимался к земляному потолку, иссушая кожу, горло, легкие. Напившись воды, узница обняла бутылку, будто баюкая ее, и сама закрыла глаза, надеясь открыть их уже в другом месте.Глава 10. ОТКРОВЕНИЯ ПЛОТНИКОВА
Наутро Турка проспал первый урок. Вспомнил, что русский язык вроде бы и решил, что делать там особенно нечего. Проверил телефон — ни сообщений, ни звонков от Ани. Расстроило его это или нет? Скорее чуть раздуло тлеющий внутри костер гнева. На поверхность сознания прорывались мутные обрывки ночного кошмара. Турка не мог вспомнить, что именно снилось, но мозг как будто изваляли в липкой мерзости. От этого все вокруг казалось серым, мрачным, противным, гадким. Совсем не отдохнувшее тело ныло, слипались глаза, а неясные образы будто просачивались в реальность, такие близкие, но недоступные. Отец ушел на работу — отлично. Турка выпил кофе, съел бутерброд с маслом и последним кусочком сыра и вышел из дома. Снега навалило еще больше, отец утром размел дорожку до калитки, а улицы по-прежнему являли собой белые пустыни. Турка опять вспомнил фильм «Игра в прятки» и подумал, что быть может, он сам — психопат с раздвоением личности, который убил Конову, и… Он посмотрел на предплечье, обсыпанное крупными «мурашками», стиснул зубы. Такого в жизни не бывает. В книгах и фильмах — может быть, но никак не наяву. Похолодало, ветер кусал щеки. Снег хрустко поскрипывал под ботинками. Треск будто впивался в мозг иглами, и Турка совсем было решил вернуться домой — к черту школу, — но она уже нарисовалась и подтягивала к себе, как паук оплетенную паутиной муху. Так она годами, десятилетиями пожирает людей. Растит, воспитывает, меняет. Калечит. На входе баба Леля, вахтерша. Если повезет, то можно шмыгнуть мимо без сменки. Но нет, стоило только Турке ступить на паркет, как бабка в выцветшем голубом халате и косынке сразу нарисовалась. Как будто скрипт сработал в компьютерной игре. — Ты куда, куда? Быстро переобувайся, — голос мерзкий, и тоже скрипучий, въедался в мозг. Турка скрежетнул зубами: — Так чисто на улице. Снег вон идет. — Ничего не знаю, только полы вымыла. Дальше не пущу, — она скрестила руки на груди. Турка глубоко вдохнул, пытаясь говорить спокойнее. Всем известно, что перечить старушкам, а тем более — школьным сторожам или уборщицам — дело гиблое и бессмысленное. — Можно, я помою обувь? Баба Леля окинула его жалостливым взглядом, вздохнула: — Ладно. Что с вами будешь делать! Подошвы почухай нормально. Да тщательней три, не жалей тряпку! Потопай, снег вон. И не холодно в таких кедах-то, мороз же! Застудишь ноги, потом всю жизнь мучиться будешь. Сколько утром было грязи и воды, мыла, мыла… Ужас! — бормотала вахтерша, поправляя выбившуюся седую прядь из-под косынки. Турка добросовестно топал и чуть ли не разорвал кроссовками тряпку. Потом он быстренько порысил к лестнице, пока у вахтерши не изменилось настроение. Тишина, до конца первого урока минут десять. Турка любил такое звенящее коридорное безмолвие, но проходя мимо туалета на втором этаже, услышал там шорохи и возню. Нахмурившись, он толкнул дверь. Помещение застлали сизые витки сигаретного дыма. Плотников пыхтел сигаретой, сидя на подоконнике. Турка кивнул ему, но обмениваться рукопожатием не стал. Пошел к самому дальнему «очку» как ни в чем ни бывало. Будто не вспомнил о конфликте, будто не хотелось почесать кулаки о наглую рожу Плотникова. Кабинок нет, только перегородки из кирпича, отделанные кафелем, а вместо унитазов — дырки, покрытые ржавым налетом. Вот пустые корзинки, которыми кто-то успел сыграть в футбол, вот раскисают в лужах воды тетрадные листки. Резкий запах мочи и хлорки, и конечно, всякое отсутствие туалетной бумаги. — Понтовая у вас школа, — сказал Плотников. — Чистенько так. — Смеешься? — Нет, серьезно. Видел бы ты нашу… Да и спокойно как-то слишком. У нас одну шкуру отодрали в толкане… — Так у нас здесь учительская напротив, — бросил Турка, как будто оправдываясь. — И чо? У нас примерно такое же расположение. Директриса только в школе очень редко появлялась. А у вас нормальный мужик. Такой сам может кого-нибудь отодрать в кабинете, — заржал Плотников. — С чего ты взял? — Да так… Ходят слухи. Нет, слишком тихо у вас. Надо малехо шевельнуть народ. Меня знаешь, за что из последней школы выгнали? Физрука на прогиб взял и шею свернул. Не насмерть, естественно. Ну блин, он и сам хотел махаться, так что теперь… Ну я немного переборщил. Еще в другой школе под лестницей одну шмару отодрал. Видос потом разлетелся… Вообще, это уже пятая моя шкалка. Нигде особо долго не задерживаюсь. Да так оно и лучше, ха. Веселее. — Смотри, аккуратнее… Как бы тебя потом не шевельнули, — хмыкнул Турка. — В прошлом году слышал, что было? — Да, чувак там открыл стрельбу, прострелил пацана. Но знаешь, — Плотников спрыгнул с подоконника, и бросил окурок в раковину, — на месте того чела бы так не оставлял… Кстати, я на учете давно. Думаешь, очкую, что посадят? Да мне посрать. — На чьем месте не оставлял бы, не понял. — Ну, если стреляешь, то до конца идти надо, — подмигнул Плотников. — А то потом прилететь в обратку может. Про Тузова мне рассказывали, у него семья поехавшая. И сам он на хате сидел два года, да? — Ну. Типа, из окна выпрыгнул, ноги сломал. Ну, и пока срастались, он сидел дома. — Ха! Сам-то веришь? Обычный перелом срастается за пару месяцев, даже если сложный. Полгода — максимум. Если у него что-то с позвоночником было, еще ладно… Вот и думай, — Плотников харкнул в раковину. — Нет, там что-то другое. Дед у него странный, мать тоже не в себе. Соответственно, и Тузов тот еще шизик. Есть такая инфа, что он не дома, а в психушке отвисал. Так что от него вообще чего угодно можно ждать. — Да?.. Откуда инфа-то? — Так, ребята рассказывали. Да я много кого знаю по городу, держу связи. Это сколько ему лет, получается? Семнадцать? Или уже восемнадцать? — Да ну… — протянул Турка, хотя вспомнил, что вот, например, Муравью тоже почти восемнадцать, так как он в школу пошел поздно, и в младших классах его оставляли на второй год. — Ну если и так, то в школе он чот засиделся. — Ага, — выпустил дым Плотников. — Тому пацану, который в него стрелял, лучше бы уехать из города. Ну, зная Тузова, я бы так поступил. Жалеть он точно не будет. — Как он его найдет? — вырвалось у Турки. — Пф. Думаешь, найти кого-либо — так сложно? Земля круглая, туда-сюда и встретил. Сышь, а препод же новый, верно? Что-то он тоже как будто бессмертный. Но с такими тоже веселее жить. Ты чем-нибудь занимался? Дзюдо, рукопашный? — Нет. — А я пять лет боксом. На тайский еще гонял немного. Школа эта — до задницы. У меня дядя собирается зал открывать, я туда инструктором пойду через пару лет. Опыт в уличных боях есть, да и вообще, мне близка тема. Не вижу себя в чем-то другом. Турка подумал, что легко может представить Плотникова в тюремной камере, но лишь кивнул в ответ, а новичок добавил: — Что у нас следующее? — Да черт его. Биология, вроде.* * *
На биологии пришли типы из одиннадцатого класса и настучали по голове Волу. Он огрызался, но его просто забросили в угол, где стояли все цветы, составленные с подоконников. Один горшок треснул, земля высыпалась на паркет, длинная палка, вокруг которой овивался длинный стебель одного из растений, треснула. Вол рассвирепел, схватил палку и бросился на обидчика, влепив тому по щеке. Завязалась еще более отчаянная потасовка, пришлось разнимать дравшихся, тут уже подоспела и жирная рыжая биологичка. Вол стал прямо-таки лиловым и с ухмылкой слушал, как пацан из одиннадцатого поливал его матом при застывшей на пороге училке. — На вас что, докладную написать? Вол? — А я-то чо? Он полез ко мне, — показал он пальцем на одиннадцатиклассника. — А мне неважно кто на кого полез. Что вы тут устроили? У вас совсем мозги отказывают, что ли? — Есть немного, — ответил Проханов. Биологичка перевела на него взгляд заплывших глазок, поморгала. Проханов добавил: — А звонок был? — Я тебе что, секретарь? По вам уже все колокола отзвонили, бесстыжие рожи! На самом деле, Проханов умело отводил внимание биологички от смятых цветов и разбитых горшков. Хотя толку — все равно заметит, рано или поздно. Пацан из одиннадцатого класса под шумок спетлял. Все уже сидели за партами, включая зевающего Турку, а биологичка прогулялась в конец класса и нависла грозовой тучей над комьями земли. — Вол! Берешь веник, совок — убираешь. За горшки принесешь деньги. — А чо я?! Меня толкнули туда. — А меня не волнует, кто кого толкнул! — гаркнула биологичка вибрирующим голосом. — Веник в руки и мети! — Да не буду я ничего делать, — Вол сложил руки на парте. — Пусть эти приходят и убирают. — Я не начну урок, пока ты не уберешь. — Ну и не начинайте. — Тогда я напишу на тебя докладную. И на весь класс тоже. Повисла тишина. Вол так и сидел, разглядывая собственные кисти. Кто-то приглушенно захихикал, на него шикнули, и смех затих. — Вол, убери, — сказал Проханов. Некоторые его поддержали: — Да-да, Вол, убирай. Тебе что, сложно? — Весь класс из-за тебя накажут. — Давай! — Сами убирайте, а чо я?! Тут к нему подошел Китарь. Схватил его за шкварку, сдернул рывком со стула, а тот кулем обмяк у него в руках, повалился на пол. — Се-ре-жа! — выкрикнула биологичка. — Не надо! — Пусть убирает, Наталь Николаевна! Вол вдруг начал брыкаться, вскочил, отпихнул Китаря, а после подхватил стул и запустил его в доску. Тот врезался в нее с грохотом и отскочил на первую парту — Водовозовы еле успели защититься от металлических ножек. Вол тем временем подхватил свой рюкзак и хотел выбежать из класса, но ему кто-то ловко подставил подножку, и вскрикнув, парень хлопнулся об паркет плашмя, с гулким «бтум-м!». — Что вы делаете! Да что ж это такое! — вопила биологичка. Кто-то опять тоненько захихикал. Покрасневший Вол махнул наугад кулаком по воздуху, чуть не влепив по лицу учительнице, подхватил рюкзак и убежал из класса. — Я точно напишу на вас докладную, — пробормотала биологичка. — Потому что это НЕЧТО! Вам сколько лет? Вы не начальная школа, а девятый класс! Скоро работать будете, взрослые мужики! И такое… Нет, это вообще… — пробормотала Наталья Николаевна и скрылась в подсобке. Алик смеялся, похрюкивая. Турка следил за действом и слушал отстраненно. Его больше интересовала Аня — надо заехать к ней после уроков и выяснить, что она там узнала. С другой стороны, Турка хотел вернуться домой уснуть до самого лета, и чтоб уже никогда не видеть этой треклятой школы, и никогда больше не переживать. Время как назло, тянулось медленно. Биология закончилась, так и не начавшись, следом прошла математика. Вол так и не появился, посему никто не мешал Дине Алексеевне рассказывать про «члены многочлена», и про «одночлен на одночлен». Ну и куда же без обычной шарманки «Ооооо-гэээээээ». На уроке физики все по большей части трепались, тему никто не понимал, да и не стремился понять. Зачем вообще человеку знать формулу скорости? Ладно, скорости нужно. Но массы? Турка сомневался, что это пригодится в жизни. Блеклая физичка с усталым взглядом, которая первую половину года болела, кажется и сама не очень-то горела желанием делиться знаниями. Он шепнул Алику: — Слушай… Оказывается, Плотников с Тузовым знаком. — Да? Ну, все говнюки так или иначе корешатся. — Ага. Смотри, а Тузов тогда… Он же классе в пятом тогда сломался, верно? Ну, спрыгнул. — Где-то так. Не знаю. Ну, рассказывали, что он малой был, потом дома еще сидел долго, а когда вернулся в школу, его к нам перевели, ну, его-то одноклассники уже ушли вперед по программе. На костылях ходил, помнишь? — Да. Я вот думаю, разве могли ноги так долго срастаться? — Хрен его знает. Я что, доктор? Может, он просто так дома сидел. Дался он тебе! Ты чего о нем вспомнил? — хмыкнул Алик, щуря и без того поросячьи глаза. — Если тебе так интересно, ты бы с Шулей на эту тему побазарил. Вы ж с ним раньше тусовались. А вообще, хрен бы с ним. Жалко, что его Вовчик не пристрелил. — Да это так, — шепнул Турка. — Мысли вслух. Плотников говорит, у него вся семья сумасшедшая, ну и типа Тузов в психушке лежал пару лет. Может такое быть? — Вполне. Ты только вспомни его рожу! Дебил. — Кстати, с Вовчиком мы общались по телефону. Живой, экстерном собирается экзамены сдавать. — Да? Красавчик. К нам не вернется? — Вроде нет. — Я думал, его посадят, — зевнул Алик. — Повезло. Турка поежился, сам не зная от чего. Смутное беспокойство охватывало все сильнее, и он почти не слышал шума в классе и увещеваний библиотекарши-русички с уродливой клешней.* * *
После в расписании стояла физкультура, которую вела Анна Имильевна. Турка форму не взял, поэтому получил точку, которая на следующем уроке грозила превратиться в двойку. Ну и сейчас он наблюдал, как одноклассники гоняют мяч, перемещаясь по залу без всякой мысли. Уфимцев как на шарнирах двигается, ноги как кисель. Алик трясет животом. Вот Шота выделяется здорово и Березин, естественно. Когда друг против друга сходятся, одно удовольствие смотреть. Девчонки кто чем занимаются. Подсев к Хазовой, Турка сообщил: — Вова в класс не вернется. Экстерном будет экзамены сдавать. — Он подождал реакции, глядя, как Рита поджала губы, и добавил: — Хочешь, дам его новый номер? — Хорошо, давай. Он вытащил мобильник, продиктовал цифры Хазовой. Потом, когда пауза совсем уж затянулась, девчонка спросила: — Как он? — Нормально, как еще. Скучает по всем. По тебе тоже. — Врешь, — усмехнулась Рита. — Ничего он не скучает. Иначе позвонил бы и мне тоже. Или так зашел — адрес ведь знает. — У него новый телефон, наверное, а твой номер посеял. А зайти — так он типа не особо из дому выходит. — Ага, а твой номер запомнил, значит? — Наверное. Хазова посидела немного, как будто для приличия, потом ее утащила Воскобойникова, у которой горели щеки и глаза. Алина казалась более возбужденной, чем обычно. Цветные лосины обтягивали плотную попу, подпрыгивали собранные в «пальму» блондинистые волосы. Когда Анна Имильевна ушла в свою каморку на втором этаже, Вол принялся шарашить ногами по волейбольным мячам, потом вдарил по баскетбольному и попал в голову Плотникову. Тот без лишних слов врубил Волу с кулака, и тот вскрикнув, убежал из спортзала, зажимая закровивший нос. На следующий урок, историю, Вол вернулся хмурым, с опухшей половиной лица. Впрочем, Андрей Викторович задерживался, в классе стоял хаос и гвалт, так что, Вол довольно быстро развеселился. Особенно его обрадовало, как Муравья запихивают в шкаф, подпирая при этом дверь стульями и партами. Пленник бился в створку со всей силы, что-то мычал, и его обидчики покатывались со смеху, следя за крепостью баррикад. В конце концов, Муравей чудесным образом сделал такое усилие, что парта отъехала на метр. Упавший с верхотуры стул с грохотом приземлился прямо возле ног Андрея Викторовича. Тот даже не шевельнулся — молча постоял на входе, потом ткнул в плечо Касю: — Разбирай пирамиду. Кася похлопал выпученными глазами, встал, но тут включился Шуля: — А почему он должен? Вы видели, что это он? Андрей Викторович не отреагировал, Кася замешкался, глядя то на препода, то на Шулю. Андраник молчал, Плотников сидел вполоборота, с ехидной ухмылкой. — Вперед, Касьянов, сто лет тебя ждать? В этот момент, Муравей рванулся из шкафа еще разок, так что ножки парты противно заскрипели, царапая паркет. Показалась неровно обстриженная горшком голова и будто бы приплюснутое, вечно несчастное лицо. — Ты чего там делал? — Муравьев жрал, — сказал Вол и засмеялся только сам. Видя, что никто не отреагировал, добавил: — Он там муравьев жрал, Андрей Викторович! Муравей пробормотал что-то невнятное, зыркая из-под низкого лба на обидчиков, при этом тонкие губы его, похожие на червяков, шевелились. Турка вспомнил, что Муравей водил дружбу с Бэтманом — местным дурачком. Бэтмана теперь уже нет: катался на велосипеде, перетаскивал драндулет в неположенном месте, и ногу отсталого зажала стрелка. А тут уже и поезд подоспел. Чудовищная смерть. — Муравьев, ты куда собрался? — Я не буу иеть… вон они обиают, — он добавил еще что-то более невнятное, потряхивая волосами. Потом он закинул рюкзак на спину и выскользнул из класса. — Вот кадр, — пробормотал Андрей Викторович, чем вызвал жиденький смех. — Так, Касьянов, ну давай живее, ты засыпаешь что ли? Кася нехотя отодвинул парты на место, расставил перевернутые стулья. — Он лысого гонял полночи, не спал, — сказал Плотников. — Главное, что ты выспался, — ответил препод. — Быстро передернул и уснул, да? — Вы на что намекаете? Может, вы и гоняете лысого, а я нет. Грохнул смех. Шуля колотил по столу ладонями, протяжно завывая. Лающим смехом разразился Андраник. — Те, кто говорит, что не делает этого, как правило, занимается дрочкой чаще остальных, — сказал историк. Повисла пауза, которая сменилась еще большим весельем. Воскобойникова псевдосмутилась, покраснев, других прямо наизнанку выворачивало то ли от тона, которым произнесена фраза, то ли от слова, вылетевшего из уст преподавателя. — Ладно, хватит о шалостях, давайте приступим к занятию. Сегодня мы повторим про большевиков и Ленина, НЭП, революцию, захватим чуть-чуть Первую Мировую и пойдем дальше по СССР. Диктовать буду быстро, кто не будет успевать — не мои проблемы. — Так зачем записывать, если в учебнике все есть? — сказал Проханов. — Когда пишешь, лучше в мозгу откладывается, Ваня. Учитель принялся диктовать, сначала все продолжали разговаривать, перешептываться, потом в классе повисла тишина. Турка не успевал записывать все, но тут важно было хотя бы делать вид, что работаешь. Алик пыхтел, то и дело бормоча: «разве можно так быстро, куда так быстро», а Андрей Викторович был непреклонен. Он диктовал быстрее и быстрее, даже Слютина нарочито вздыхала, переставала писать и трясла рукой. Естественно, банда не утруждала себя писаниной. Притихли, это да, но все равно шушукались. Скрипел мел: некоторые даты историк наскоро черкал на доске и места оставалось все меньше и меньше. На парте за которой сидели Турка и Алик, нацарапали уже больше десяти вагонов, в некоторых были дебильно улыбающиеся человечки. Возле АЛИНА ШЛЮХА появилось «Историк — ушлепок», а надпись «Челбин чмо», трансформировалась в «Челбин, чмок)». Банде не давала покоя губка, лежащая в жестяном коробе рядом с мелом. Они переглядывались, улыбались, подмигивали друг другу. С короба для тряпки мерно капало на паркет: кап, кап. Шепот Плотникова, вот засмеялся Уфимцев. Тыкнул соседа, шепнул ему, и тот тоже заржал. Кап. Кап. Вскоре уже весь класс пытался успеть за преподавателем, одновременно борясь с приступами смеха. Историк видел, что в классе нарастает шум, и все быстрее и быстрее надиктовывал события, даты, уточнения. Кап. Кап. Кап. Водовозовы сидели на первой парте, зажимая ладонями рты. С покрасневшими лицами и слезами в уголках глаз. Доску сплошь покрывали колкие буквы и угловатые цифры. — Что за шум? Я может, медленно диктую? Могу еще быстрее. — Ну Андреееей Вииииикторович! — застонала Воскобойникова. — Это же просто нереально. — Повторите еще про стачки, непонятно, — попросил Плотников. Конечно же, эту реплику сопровождал смех. Андрей Викторович глянул на небольшое пятно, собравшееся под доской из капель, окинул взглядом класс. Потом тронул губку пальцем — за этим движением многие следили, затаив дыхание. — Ребята, кто мыл губку? Тишина. — Так. Кто сегодня дежурный? По-прежнему нет ответа. Турка вспомнил, что на биологии убирать пришлось Алику — он и был сегодня дежурным. — Слютина, кто сегодня дежурный? — Алик, — ответила отличница, чуть поколебавшись. — Богатьков? Ты чего молчишь, забыл? — Да, я не сегодня, — попытался вяло отмазаться Алик. — Это я просто на биологии подмел. — Так, — Андрей Викторович вновь бросил взгляд на пятно под доской, ноздри его слегка подрагивали. — У вас есть человек, отвечающий за дежурство? — Да, — подняла руку Хазова. — Богатьков дежурный сегодня, по списку. — Конечно! — потряс розовеющими щеками Алик. — Я и на прошлой неделе тоже дежурил! — Так кто тебе виноват? — Ребята, хватит. Мне сейчас важно знать, почему от губки странно пахнет. Кто-то может рассказать об этом? — Нет, — гоготнул Шуля. Андраник, Кася, Плотников и Китарь прыснули. — Ладно, ладно. Плотников, это твоего… причиндала дело? — Чее-его? За кого вы меня принимаете, Андрей Викторович? Разве я мог бы себе такое позволить? — Тогда попрошу тебя выполнить роль дежурного. — Нет, что вы, пожалуй, откажусь от такой высокой чести. — Шульга, может, ты хочешь? — Что хочу? — Помыть губку. — Не, спасибо, — Шуля хрипло засмеялся, — это для чуханов. Андрей Викторович поддел губку длинной деревянной линейкой, сверху придержал указкой и понес через проход. Ребята посмеивались, шарахаясь от истекающего вонючей жидкостью поролона, от которого обильно капало на паркет. Пронося губку мимо Шулиной парты, Андрей Викторович остановился и спросил: — Что, очень смешно? — Смешнее было бы запихать ее вам в рот, — ответил Шуля, а Андрей Викторович отпустил губку в свободное падение, отступив на шаг назад. Шуля среагировать не успел, мягкий ком плюхнулся на парту, брызнув в разные стороны каплями, которые попали в том числе и на Шулину одежду, и даже на щеки — во всяком случае, он резким движением провел ладонью по лицу. Глаза его тут же засверкали: — Ты чего делаешь?! Я при чем тут вообще? Хоть бы разобрался! Препод меж тем опять взял губку так, как будто она ролл, а указка и линейка — импровизированные палочки, и понес, вытянув руки, не обращая на краснеющего от ярости Шулю. Когда он вышел в коридор, Шуля бросил: — Козел конченный… На парте остались брызги, благо, что вместо тетради у Шули был один грязноватый листок, на котором он до этого писал и на русском языке и на биологии. Поразмыслив немного, пацан пересел за соседнюю последнюю парту, тоже пустующую. Все зашушукались, обсуждая произошедшее, Плотников заорал: — Шулю зашкварили! Ха! Шуля тут же крикнул: — Я тебя самого зашкварю щас, олень. — Давай! — выкрикнул Плотников. Шуля подхватил чей-то пенал и метнул в Плотникова, тот увернулся, гогоча. Схватил пенал Водовозова, принялся швырять линейки, ручки, а близнецы вдвоем пытались отобрать имущество у новичка. Тот отпихивал их, и в конце концов, один из братьев ударил его в плечо. Плотников лишь усмехнулся, продолжая кричать, что Шуля теперь уже опущенный, и его надо в петушиный класс отправить. Виданное ли дело: брызги чужой мочи попали ему в лицо! Над губкой потрудились все, в том числе и сам Шуля, но разве это имеет значение? Шуля в конце концов, не стерпел, и бросился на Плотникова, но тот сделав несколько боксерских выпадов, принялся носиться по классу, хихикая, задевая парты и стулья. Шуля залез ногами на парту, и побежал по ряду, прыгнул на Плотникова, тот успел увернуться и Шуля влетел в шкаф, впечатав дверцу вовнутрь. Остальные разговаривали громче и громче, так что Турке хотелось схватить стул и разбить о голову Плотникова, но он продолжал сидеть, чувствуя, что если начнет драку, то контролировать себя не сможет. — Что за шум? — историк вернулся в класс, Плотников как по мановению волшебной палочки, успел сесть на свое место, а Шуля слез с парты, оставив на ней грязные отпечатки подошв. — Так, ничего, — ответил Плотников. — Долго сидели, разминаемся. — Можете пойти в коридор поразминаться, я никого не держу. — Ви ее руками мили? — перебил Андраник. — Там моча била! — Андрей Викторович бросил на него взгляд. Поднял брови, но ничего не говоря, все так же, «палочками», положил губку, но не в короб, а на полочку. — Не беспокойся, Асатрян, рамки личной гигиены соблюдены. Но если такое повторится, я на голову выжму ее лично тебе. Независимо от того, кто будет виноват. Заметано? — Ага, попробуйте… — буркнул Андраник, пряча взгляд. — Что ж, раз уж мы разобрались с этим, тогда продолжим. Времени не так много осталось. Удивительно, но минуты до конца урока прошли в тишине. Иногда такие моменты бывали даже в самом несносном, шумном классе, и обычно их сопровождало выжидающее внимание учеников — перед очередным «приколом». Сейчас же ничего такого. Андрей Викторович вовсе не был рад маленькому успеху (собственно, успеху ли?), а еще ему казалось, что он упустил кое-что важное.Глава 11. ТАИНСТВЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ
Закончилась перемена. Тренькнул короткий звонок на седьмой урок, в классе опять повисла пыльная тишина. Андрей Викторович уронил голову на руки, сложенные на столе. Вдохнул, выдохнул. Сегодня он справился лучше. Да, ему показалось, что он смог немножко скорректировать курс огромного металлического колеса, которое перемалывало здоровье, нервы и судьбы учеников. Только нужно ли ему это? Ради чего? Он не успел придумать ответ. Скрипнула дверь и преподаватель тут же поднял голову. Сердце екнуло. Появление фигуры на пороге и напугало и удивило преподавателя. — Ты за журналом? Я его не заполнил еще. Сам отнесу в ячейку. Воскобойникова меж тем шла между рядами парт. В той же самой куртке, в которой попала под его машину. Опять в юбке. В некоторых гимназиях носят такие — плиссированная, в красно-коричневую клетку. Весь урок историк сконцентрировался на учебном материале и других вещах, так что не замечал как выглядит Воскобойникова, хотя и ощущал исходящие от нее флюиды. Порхание ресничек, взгляды, покусывание ручки, невинные жесты. Он знал, кому все это предназначается. Ученица подошла ближе и села за первую парту, не отводя взгляда от историка. — Здорово вы сегодня с ними, Андрей Викторович. Он долго изучал девчонку. Она глядела в ответ, явно смущаясь. В конце концов, преподаватель отвел взгляд. Открыл журнал, принялся заполнять. Если девчонка хочет сидеть и ждать — пусть сидит. Если хочет играть в заботливую-умную-женщину, что ж, пускай. Он черкал в журнале, сделал ошибку и ругнулся. Воскобойникова хихикнула, а потом сказала: — Вы ведете себя правильно. Надо с нами как сегодня, только еще более жестко. И холодно, без эмоций. Они специально вас выводят, им только это и надо. А если спокойным быть, тогда им надоест, и… Историк посмотрел на нее исподлобья: — Алина… Ценю твои замечания, но у вас ведь закончились уроки? Тебе вовсе не обязательно сидеть здесь и ждать журнал. — Да. Откуда вы знаете, что закончились? — прищурила она обильно подмазанные черным карандашом глаза. — Интуиция, — Андрей Викторович постучал кончиком ручки по столу. Девушка поджала губы, он продолжил заполнять бесконечные (бесполезные) поля. «Перо» скрипело в тишине. — Шучу. Я посмотрел расписание. — Ой, я вас отвлекаю, извините, — протянула Воскобойникова. Помолчала некоторое время и добавила: — Почему вы неспрашиваете, как моя нога после аварии? — девушка поерзала. — Как твоя нога после аварии? — эхом отозвался преподаватель, не глядя на ученицу. — Болит до сих пор. И смотрите, — Воскобойникова встала, взяла стул и села рядом. — Видите, какие синяки? Преподаватель хотел спросить, почему на ней нет колготок, но вопрос этот растаял на заднем плане сознания, как снежинка за окном. Алина подтянула юбку, открывая бедро до середины. Кожа белая, сахарная, гладкая. И вот синячище с оплывшими желтыми краями. Размером с зеркальце в которое Воскобойникова так любит рассматривать себя. — Видите? — капризно протянула девушка, выпятив нижнюю губку. — Когда он пройдет? — Н-не знаю, — кашлянул Андрей Викторович. — Может быть, так он исчезнет быстрее… Он сам не понял, как его кисть оказалась в ее бархатистых пальчиках, которые направили, а затем и накрыли ладонью синяк. Глаза девушки внимательно следили, гипнотизировали. Темные, почти черные, жаркие и манящие. Бедро оказалось горячим, несмотря на прохладу класса. Преподаватель мог бы убрать кисть, но его будто облепил теплый воск, склеил суставы, с каждой секундой заставляя расслабляться все сильнее и сильнее. — Вот… Так… Почти уже не болит, кстати. Рука Воскобойниковой незаметно передвигала ладонь выше и выше. Край юбки задирался, и опустив взгляд, историк увидел крохотный белый треугольничек. Треугольники на дороге — предупреждающие знаки. Историк отдернул кисть, Алина разгладила юбку и как ни в чем ни бывало, сказала: — А еще я лодыжку подвернула. На следующий день хромала прям, хорошо, выходные были, отлежалась. Вы уже все, кончили? Ну, заполнять. — Да, — проблеял Андрей Викторович, закрывая журнал, как во сне, вспотевшими подрагивающими пальцами. — Бери… — Спасибо, Андрей Викторович! — звонким голосом сказала Воскобойникова. — До свидания! — До свидания, — пробормотал историк. Когда за девушкой захлопнулась дверь, Андрей Викторович тупо смотрел перед собой еще пару секунд, а потом закрыл лицо ладонями.* * *
После уроков Турка трясся в автобусе. Он поглядывал сквозь мутное стекло на улицу, на спешащих людей, на забрызганные грязью столбы и ограждения, на лужи. Аня не брала трубку, но написала короткое сообщение «приезжай после 13:00». Турка гадал, в каком она настроении. Может, сейчас отдаст ему дневник, и все, разбирайся сам. В глубине души он признался себе, что просто спихивал ответственность за поиски Лены. Да, на Аню — на совершенно постороннего человека. Почему? Турка не мог бы объяснить, но от осознания сего факта на душе попаршивело. Почему-то он привык, что за него все важные вещи делают другие. Он увидел на остановке хмурого мужика с кустистыми бровями, и на секунду подумал, что это Чапай — обжшник, которого уволили. Но нет, в ожидании транспорта покуривал незнакомый мужчина, здорово смахивающий на препода. Турка задумался, что с ним стало, с Чапаем? Наверное, так и бухает. Потом мысли переключились на маму. С одной стороны выздоравливает, с другой — туберкулез… Как же так? Сколько ж она еще будет лежать и почему он никак не проведает ее? Такой занятой, ага. От остановки он ускорил шаг. Стайка дрыщеватых типов зыркнула на него, послышался смех. Лезть не стали, хотя Турка поймал себя на мысли, что хочет, чтоб до него докопались. Очень уж чешутся в последнее время кулаки. Он поднялся на седьмой этаж, ткнул кнопку звонка. Ничего, ничего. Подождал. Быстрые шаги, дверь открыл мужик в байковой рубахе: — Тебе чего? — Я ошибся, наверное, — буркнул Турка. — А к кому ты? — К Ане. — А… так она на шестом этаже, — мужик окинул Турку взглядом, скривился и закрыл дверь. Смутившись, Турка сошел вниз и натолкнулся на Аню, которая стояла в открытых дверях, кутаясь в халатик. На ногах у девушки были тапочки в виде медвежат. — Ты чего? — улыбнулась девушка. — Этаж перепутал, — сказал Турка, заходя в прихожую, оставляя следы. Тут же протер ботинки о коврик, стянул ботинки. Хотел задать вопрос, не сердится ли Аня, но решил, что это лишнее. Вроде улыбается. Да и вообще, они ведь особо и не ссорились, так чего он переживает? Мысли тут же переключились на то, что у Ани под халатиком. Неужели она накинула его на голое тело? Например, после душа. Турка тут же одернул себя и попытался сконцентрироваться на щебете девушки. Они прошли в ее комнату, Турка сел на диван. Поглядел на носки — слава богу, целые. Только воняют, наверное, сто процентов, хотя сам он вроде не чувствовал. Окно открыто, уже небольшое спасение. Из колонок лилась тихая музыка. Аня плюхнулась рядом с ним. На диване лежал дневник Коновой, исчерканная общая тетрадь, текстовыделители — ядовито-зеленый и оранжевый, пламенели разными цветами стикеры. — У нее конфликт с неким «С». Знаешь, кто это может быть? — Нет. Понятия не имею. Вообще, мы мало обсуждали ее прошлое. Теперь я об этом жалею. — Он ее куда-то приглашал весной прошлого года, хотел встречаться, насколько я понимаю. Она отказала — так и пишет. Ничего у нее с ним быть не может, не только из-за его внешности. Странный характер… — Аня поморщилась. — Еще что-то Конова там описывала, не помню. Потом я наткнулась на этого «С» еще раз, но уже ближе к осени. Но ей тогда было совсем не до того, Лена его грубо отшила, насколько я понимаю. Ну, там просто написано «послала нах», безо всякого. Вот, в сентябре буквально. Слышишь меня, Артур? — Конечно. Я анализирую инфу. Это в колонках барабаны или у меня в голове? — В голове, музыка выключена, — хихикнула Аня. Играло что-то знакомое, но Турка не назвал бы группу. — Но не мог же ее похитить какой-то чел из ревности или потому что Лена ему отказала? — Мог. Если он псих, то мог. — Сколько же ему лет? И почему она пишет «С», а не полное имя? — Ну, ты тоже написан как «А». Не знаю, может, у нее такая фишка? Но и то, сначала, когда вы только… начинали мутить, она писала «АД», потом стала обозначать тебя как «А», а после использовала всякие словечки или вообще обходилась без имен собственных. Ты парень из ада, знал? Чертовски привлекательный. — Хм, — к щекам Турки прилила кровь, внутри будто теплое облачко образовалось. — Конечно. — Правда же, чего ты, — Аня сложила губы в поцелуй, потом засмеялась, и облачко пощекотало Турку, расширяясь. — Ты тоже ничего… Ладно, вернемся к нашему дневнику. Прямо дешифратор нужен… — Да нет там никаких шифров больше. Так… Ну там еще пару раз встречалось, будто «С» ее куда-то звал. Надо тщательней изучать, там такой почерк — сам понимаешь. И Лена тебе ничего не рассказывала, конечно? — Нет. — А могло быть такое, что он вас увидел, ну и типа у него башню снесло? — Аня стала накручивать прядь на палец. — Да мы с ней не гуляли так уж. Стадион, школа, даже по району не шлялись. Осень, хреновая погода. Один раз какие-то уроды нас заметили, кста-а-ати! — воскликнул Турка. — Может, как раз они и передали? Они типа узнали Лену, и один шкет сказал, что типа ее бывшему все расскажет, который в армии. — Так может, все-таки вояка потрудился? — задумчиво протянула Аня, покусывая карандаш. — Передал солдатику, а тот из армии взял увольнительное, приехал, ну и… ты понял. — Убил и уехал? — помертвевшими резиновыми губами произнес Турка. Кровь поддавила в виски, на правый глаз изнутри напала давящая боль. Он потер горячие щеки, похлопал по ним. — А ведь это звучит правдиво. Что же делать? — Правдиво… Подожди, не кипятись ты. Версия хорошая, но вряд ли он. Про армейского товарища тоже есть в дневнике, и его зовут Вадик. Если собрать все факты воедино… Что я уже сделала. Смотри. Она достала стикеры с надписями, вклеенные в тетрадь: «ЗАЛЕТ», «РЕВНОСТЬ», «МЕСТЬ», «СОПЕРНИК», «МАНЬЯК?», «НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ», «УЕХАЛА», «С» и «ПЕППИ». — Вот, такие у нас направления. — Странные они. Если «УЕХАЛА», то ничего делать не надо, так? — Но мы не должны отбрасывать такой вариант. — Какие-то другие еще есть? Или это все? — Артур, — Аня вздохнула. — Прошу, не заводись. — Да я не завожусь, извини. Так, нервничаю. Представь, если она сейчас… — Стоп, стоп. Не надо. — Ага. А что за «ПЕППИ»? — Ой, совсем забыла рассказать! — всплеснула руками Аня. — Как я поняла, это ее подруга. Они дружат с пятого класса. Общаются, несмотря на разницу в возрасте, делятся секретами. Получается, что Пеппи — полная противоположность самой Коновой. Лена же курит, притом не только сигареты, пьет, сексом занимается. Верно я понимаю? — Ленка? — Турка почесал затылок. — Ну, допустим. — Однако, буквально год назад… чуть меньше, в общем, не суть, появилась запись, что эта самая Пеппи «перестала быть Синим чулком». — А в той книжке Пеппи разве не «длинный чулок»? — Ну да. Там даже слитно. Ну, я пока не знаю, от чего пошло прозвище, почему Пеппи, да это и неважно. Просто, записи про этого Чулка выглядят интригующе. Ну, из всего я поняла, что она типа была сама целомудренность, и Конова твоя над ней посмеивалась. А потом вдруг выяснилось, что Пеппи мутит вовсю. Вот, я пометила. Аня протянула Турке дневник, раскрытый на нужном месте — в качестве закладки использовался стикер. Он прочитал: «Никогда не ожидала такого от Пеппи! Конечно, знала, что подруга умеет удивлять, но мы теперь будто поменялись ролями. Теперь я говорю, подруга, ты спятила? А она смеется… хотя раньше все было наоборот. Завидую ли я ей? Пф, конечно нет. Ничем хорошим такое не заканчивается, лучше бы нормального кого нашла». — Круто, — Турка отложил дневник. — Там много еще про Пеппи, дальше. — Так… Это все как-то может нам помочь в поисках? — Ну да. Кто такая эта Пеппи, ты в курсе? Где ее искать и так далее. Вдруг и она что-то знает. — Нет. Как видишь, я даже не подозревал о существовании какой-то там Пеппи. Конова умеет шифроваться, ничего не скажешь. Сначала я удивился тому, что она вела дневник, а теперь удивляюсь его содержимому, неведомым подругам, кавалерам… — Ну, это ведь сокровенное, — пожала плечами Аня. — Ну, в последнее время она нечасто записывала что-то, видимо тогда, когда совсем уж накапливалось. Найти бы как-то эту Пеппи… Но, как я понимаю, она закончила школу год назад. Одиннадцатый класс. Вот после этого про нее никаких записей. — О-о-о… Да как же ее тогда найти? Нереально, — покачал головой Турка, ковыряя ногтем стикеры. — Может, выцеплю что-то еще. Но мне кажется, они с Леной по какой-то причине перестали общаться. Может, поссорились. Может, у Пеппи перестало хватать времени, поступила куда-то или вообще из города уехала. — Может, таинственный чел сначала убил Пеппи, а потом взялся за Лену… — добавил Турка, и по молчанию Ани понял, что у нее бродили схожие мысли. Но она только вздохнула: — Сплошные вопросы… — Да-а-а… Ладно, спасибо тебе, Ань, огромнейшее! Даже не знаю, что делал бы без тебя. А что за группа играет? — «Black Sabbath». Нравится? — Не знаю. Просто слышно, что старье. — Турку посетило дежа вю, и он погнал его прочь, внутренне еще больше раздражившись. Почему? Да потому, что он будто бы попал в гости к Лене. Вот она ставит музыку, они ее обсуждают… и что дальше? — …маешь? — Что? — переспросил Турка. — Говорю, может, стоит сходить в милицию? Все-таки, инфы мы немало нарыли. Отдадим дневник… Пусть ищут. Знаешь… по неофициальным данным в России за год пропадает свыше двадцати тысяч человек. Бесследно. Представляешь? Кого-то находят… Не всегда живыми. Большинство — вообще нет. Турка откинулся на спинку дивана, Аня продолжила: — Одно скажу точно. У Лены есть талант к письму. Могла бы сочинять… романы, не знаю. Благо, материала у нее более чем достаточно. Вы что, курили с ней «траву»? — Там и про это есть? — всполошился Турка. — Ага. Ну так, завуалированно. — И ты после этого предлагаешь отдать дневник ментам? — Можно вырвать провокационные страницы, — пожала плечами Аня. — Кроме того, мне кажется, что она сама так сделала. Или кто-то другой. — В смысле? — Вот здесь, смотри, — она лизнула палец и прошуршала страничками. Взяла дневник за обложку, выгнула корешок. — Видишь? Вырваны, но чуток видно. — Может быть, просто так вырвала, — сказал Турка, принимая дневник, поднося разворот к самому лицу. — Просто так даже мухи не… летают, — хихикнула Аня. — Ладно, мы просто примем этот факт во внимание, главное, не забыть. Хочешь кофе? — Давай. Она вышла из комнаты, парень взял дневник и принялся листать его. Слегка горели уши, как бывает, когда тебя обсуждают за спиной. Нет, слава богу, что это не тот парень из армии. А ведь такое возможно. Но почему он так быстро отбрасывает версии? Нет, нужно сначала прочитать дневник самому, а вообще, лучше успокоиться, успокоиться. Лена жива, и лучше бы она сама куда-нибудь уехала, уж лучше бы так, чем… Турка отогнал проносившиеся перед глазами образы и попытался вникнуть в строчки: «… получается, да. Но так нежно и проникновенно — такого не бывало. Как будто мы занимались не сексом, нет, как будто два человека соединялись во всех смыслах, как идеально подходящие кусочки паззла. Вот только картинка при этом так себе появлялась. Однако, мы продолжали ее собирать вместе, дополняя узор частичками себя». Турка даже поморщился. Слишком уж сладко, тем более, для Лены. Да и взросло как-то чересчур. Он полистал странички, отложил дневник. Посмотрел на стикеры с надписями. «СОПЕРНИК», «РЕВНОСТЬ». Ему казалось, что он упускает какую-то важную деталь, но какую? Могло быть так, что Лена не сказала всей правды или исказила какие-нибудь факты? Да, могло. Он принялся листать дневник за лето прошлого года. Так, армия. «Уже провожая его и глядя в грустные глаза, я знала, что не смогу его дождаться. Но не потому, что шлюха, а потому что нам следовало бы расстаться уже сейчас. Жалость — плохое чувство. Нельзя испытывать жалость ни к кому, нельзя ее принимать, потому что так сделаешь хуже и себе и тому, кого пожалел…». Дальше в таком же духе. Все верно, верно. Он оставил палец между страницами, отлистал назад. Только сейчас Турка понял, почему он так просто оставил дневник Ане. Да потому что он не хотел узнавать про свою возлюбленную лишнего. Ведь тогда… тогда у него тоже могут пройти чувства. Но вот теперь пальцы сами шерстили страницы, будто выхватывая взглядом отдельные мысли, как ускользающих блох. Проводила в армию одного, начал подкатывать другой. Некий «С». Кто это может быть? Сергей, наверное, самое популярное. Стас? Святослав? Семен? Записи, возможно, относящиеся к дяде. К двоюродному дяде… Турка замер, моргая. Перечитал еще раз написанное, осмыслил, нет ли ошибки? Она и тогда говорила, что «не отец, а двоюродный дядя» что-то там с ней делал, в отсутствие мамы. Говорила, что ничего такого, даже штаны не снимал. А судя по этим записям, получается, что очень смягчила Конова то, что он с ней делал. — Ты чего тут притих? — Слушай, ты полностью прочла дневник? — Да. — Аня поставила две исходящие паром кружки на стол. — А что? — Получается, что Конову насиловал… Двоюродный дядя? Муж этой тетки, которая сейчас в квартире? Верно я понимаю? — Видимо да. Аня села в компьютерное кресло, поставила ногу на сидение, а подбородком уперлась в коленку. Халат ее при этом заманчиво задрался и Турка отвел взгляд. Аня как будто знала, куда он смотрит, но позы не меняла. Он заговорил, глядя в стену: — Мне она сказала, что до секса не дошло. — Может, ей было стыдно. Может, не хотела травмировать. У меня проскальзывала идея, что этот дядя причастен к произошедшему. Что если это он ее похитил? Может, в сговоре с теткой. Увез Конову в ту же деревню, чтоб квартиру продать. Он, судя по записям Лены, тот еще извращенец. Нужно проверить, где он… Тогда в квартире я его не встретила, но он мог быть на работе. И тетка о нем даже словом не обмолвилась. — Да я тоже об этом думал… Но откуда он нарисовался? — Не знаю. А еще у меня ощущение, что ответ, где Конова, все-таки в дневнике, только я не смогла его увидеть. Еще почитаю внимательно. — Но ты-то… Блин, ты прочла его как рассказ что ли? — В смысле? — Да даже на выдуманные истории люди реагируют иначе! — воскликнул Турка, глядя девушке в глаза. — Где эмоции? Где вопросы? — Я пытаюсь подойти к этому отстраненно, как следователь или сыщик. Тем более, я Конову вообще не знаю. — Ага, ясно, — буркнул Турка. Аня передала ему кружку, он отпил и сразу обжег язык. Виду не подал, хотя чуть не расплескал на себя кофе. — Тебе самому надо почитать дневник, полностью, — Аня взяла свою кружку и подула. Прикоснулась губами к ободку. — Тогда тебе будет проще понять все. Может, полегчает. А я могла что-то упустить или не так понять. Кроме того, у нее почерк в некоторых местах такой, что даже она сама не разберет. Часть страниц я так и не расшифровала. Но это ж не шпионский детектив, верно? В дневнике есть важные данные, которые помогут понять Конову, может, составить ее психологический портрет. Некоторые страницы буквально сочатся всякой дрянью. Но как это поможет нам найти ее, я убей бог, не знаю. Даже если принять во внимание этот конфликт с «С», и что он ее куда-то звал. Как его найти? Да и что он нам скажет? Предъявить ее тетке или найти дядю? Что мы можем сделать-то? Пошлют куда подальше и весь разговор. Турка вновь попытался отпить кофе, потом чертыхнулся и отставил кружку на стол. Потом встал, походил по комнате. Что если он с самого начала ошибся в Лене? Что если она много чего не договаривала и теперь… есть ли вообще смысл искать ее теперь? — Я запутался, — глядя в окно, сказал Турка. — Ничего не понимаю. Чувствую себя лохом! Аня подошла сзади, и ее легкое дыхание, пощекотало шею. Сквозь занавеску пробивался тусклый свет, день клонился к закату, так толком и не разгоревшись. Анина рука скользнула по его плечу, губы зашептали возле самого уха: — Ты слишком напрягаешься с поисками. Тебе нужно почитать дневник, обдумать все. Тогда придет верное решение. — Ты прочла там, — выдавил Турка в тон девушке, — что-то такое? Я… Поэтому и не хочу читать его. Потому что… Неважно. Рука скользнула к шее, прошлась по волосам, чуть прихватила их. От этого по спине Турки пробежали мурашки, а к паху прилил жар. Они не сговариваясь, впились друг в друга. Аня пискнула. Неловко стукаясь зубами, кусая друг друга за губы, они повалились на диван, прямо на стикеры, на тетрадку, на дневник и маркеры. Целовались жарко, исступленно. Аня тяжело дышала, а Турка сунул руку под халатик, гладя нежную кожу, тиская, сжимая. Он будто в марионетку превратился, разум вышибло напрочь. После Аня оседлала его, и ритмично двигая бедрами, закусила губу.Глава 12. ТУЗОВ ЖИВ
После секса они лежали, тяжело дыша. Потом выпили остывший кофе, и почти не разговаривали. Как будто бы их застигли взрослые, вогнав тем самым в молчаливый стыд. Аня пробормотала, что ей надо готовиться к экзамену, хотя вряд ли бы она смогла сейчас что-либо выучить. Они попрощались, Аня клюнула Турку в щеку, и тот вышел на лестничную клетку, гадая, это здесь так холодно или у него на душе? От Лены он никогда в таких чувствах не уходил. На улице по-прежнему царствовала слякоть. Возле подъезда ошивались те самые придурки, которых маячили днем. Сейчас их было трое, и один, в синей куртке и дурацкой шапке с помпоном, крикнул Турке: — Э, сигарета будет? Турка кинул на него взгляд, и пошел к остановке. Дневник он сунул во внутренний карман куртки — тот закрывался на молнию. Позади захрустел снег, в плечо Турку ощутимо толкнули: — Сышь, чмо, ты оглохло что ли? Откуда ты такой нарисовался? Турка развернулся и без лишних слов двинул кулаком в лицо Помпону, так что тот сразу сел на задницу, а одному из дружков засадил с «пыру» по голени, и тот согнулся. Еще одного придурка он встретил коленом в пах и тот повалился на четвереньки. Турка сдержался от того, чтоб пробить «пенальти», используя голову одного из уродов как мяч. Посмотрел на корчащихся, изрыгающих мат придурков и таким же быстрым шагом пошел к остановке. Благо, заскочил в 67-ой автобус, который сразу отъехал от остановки. Усевшись на свободное место, Турка поглядел на сбитую костяшку кулака. Потом вздохнул и уставился в окно, глядя как пробуждается желтоглазый ночной город.* * *
— Ха, а мы там думаем, куда ты пропал… — сказал Шуля, здороваясь с Тузовым. Пацаны стояли на ступеньках перед входом в больничное отделение, от мокрого снега их спасал навес из поликарбоната. Тузов улыбнулся — впервые за долгое время, — и обменялся рукопожатием с Андраником. — Тибе можно виходить? — Нет, — показал крепкие желтые зубы Тузов. — Вообще, никому нельзя выходить сюда. А мне типа, надо только в постели валяться, — он криво ухмыльнулся. — Но разве тут долго вылежишь? Курить охота, да и вообще… Заживает, вот. Совсем скоро выпишут. Может, через недельки две. — Ну ти визунчик, — сказал Андраник. — Все думали, что тибе яйца отстрелило, что ти инвалид, а ти… Тузов двинул его кулаком в живот и Андраник согнулся. — Ти… чево? — выдавил он, а Тузов сжал обросшие жидкими волосками щеки Андраника, как клещами: — Если еще раз назовешь меня инвалидом… сам уйдешь домой без яиц, понял? — Да, — выдавил Андраник и отшатнулся от Тузова, глядя на него круглыми глазами. Однако, больше ничего не добавил, а Шуля тоже не знал, стоит ли еще что-то добавлять. Они общались с Тузовым по телефону, и уже тогда голос да и манера разговора товарища беспокоила Шулю, хотя он не сказал бы, чем конкретно. Собственно, раньше его вообще мало что могло вывести из равновесия. Ровно до того случая с «обороной форта», летом. После Шуле даже снились кошмары, которые неизменно пробуждали жгучее чувство стыда. Он никому не растрепал об этом, никогда, но факт оставался фактом. Ему снился бомж, вонючий и обгоревший, в лохмотьях, с отслаивающейся кожей. Бомж вползал прямо в комнату пацана, на ковер, шумно нюхал воздух, задирая голову, как собака, рычал, а Шуля замирал от ужаса, не в силах пошевелиться. А слепой бомж рычал, изо рта его текла кровь и слюна. Один раз после такого кошмара Шуля проснулся в кромешной тьме и закричал от ужаса — на мгновение ему почудилось, что он лежит в гробу под землей. Потом, когда первая волна страха схлынула, пацан понял, что во сне залез в шкаф. Еще снилось, что Тузов отпускает его чуть раньше, и он падает головой под колеса поезда, которые с треском перерезают шею. Голова отлетает прочь и скачет по насыпи как мячик. Но никому о своих переживаниях Шуля не говорил. Да и вообще, при свете дня кошмары не выглядели такими уж страшными. Боли и крови Шуля сто процентов не боялся. Всегда с легкостью вступал в драки, и вообще, презирал неудачников, которые дрожат от каждого шороха и лишний раз промолчат, даже если их унижают. От Тузова после того случая исходило здорово ощутимое напряжение, как от электро-силовой установки. Шулю иногда брал озноб в компании товарища, и волосы по всему телу вставали дыбом. Ну а после стрельбища даже Шуля, в общем-то, не обладавшей интуицией, чувствовал: приятель уже не тот, что был год назад. Это теперь совсем другой Тузов, не тот, что был летом. Все сильнее и сильнее им что-то завладевало, как в фильмах ужасов. — Ты чего, Туз? — Ничего. За словами пусть следит. Повисла пауза. Шуля кашлянул: — Тут это… новый препод в шкалке. Историк. Ну, вместо той сисястой телки, ты понял. Много на себя берет, осадить хотим. Пока не знаем, как. Мы ему короче петарды подкидывали, тряпку обсыкали, которой с доски стирать… Все заржали, даже пришедший в себя Андраник. Они закурили, принялись рассказывать Тузову подробности, он кивал, посмеивался. Но флюиды исходящей от него враждебности никуда не делись. — Ты как вообще, школу планируешь заканчивать? Аттестат там, все дела, — спросил Шуля. — Планирую. Пока не знаю, когда. Как там Рамис? — Да не поймешь. То ли лежит еще в дурке, то ли батя его на родину отправляет. Короч, вряд ли мы его уже увидим. — Понятно. А как там наши дружки? Турка, ботан? — при этом Тузов крепко сжал перила, так что пальцы у него побелели. И Шуля и Андраник заметили, что костяшки на правом кулаке сбиты, притом ранки свежие. — С Туркой общался… Бухали даже вместе. Ботан — хэ-зэ. Вроде бы дома, под подпиской. Это я от Сердюка узнал, он там через знакомых пробил. А, ну и еще телка пропала, Лена которая. Слышал? При этих словах по лицу Тузова проскользнула рябь, едва заметная в февральской пасмурности. Он затянулся, огонек сигареты осветил его щеки, и тени под глазами пролегли еще сильнее. Андраник и Шуля переглянулись. Тузов выпустил дым через ноздри: — Слышал. Маньяк вроде, говорят? — Типа того. Ну, если уж она пропала хрен знает когда, то уже наверное, давно мертвая, ищи не ищи. Да, Туз? — Наверное. Кому она нужна вообще, чтоб искать ее? Пропала и пропала. Шлюха. Ладно, давайте, расход. Я тебя наберу если что, как выписывать будут. Ну и ты тоже звони, если новости какие будут. — Лады, — ответил Шуля. Он изо всех сил старался затолкнуть рвущиеся наружу воспоминания о том дне.* * *
Прошла неделя, в течении которой Турка тщательно штудировал дневник Лены. Некоторые места он выучил наизусть, как стихи. Чем больше читал, тем паршивей становилось на душе. Бессилие захватывало, пускало корни глубоко в душу, пуская ростки отчаяния, которое разрасталось и захватывало парня все сильнее. Хоть про «С» было написано и мало, но все-таки несколько страниц в общей сложности было посвящено именно ему. Но как же расплывчато… Как будто Конова знала, что дневник найдут и будут изучать. Немногочисленные, но пронзительными строчками Лена описывала маму, свое отношение к ней. Но ничего про смерть, ничего про жалость к самой себе, хотя в одном месте, по высохшему пятну на страничке, можно было догадаться, что Лена все-таки уронила слезу. И только бог знал, сколько она плакала на самом деле. Еще не давала покоя таинственная Пеппи. Подруга, да, но Турка интуитивно чувствовал, что девушка эта может сыграть важную роль в поисках. Про нее Лена писала довольно много. Дни рождения в детстве они праздновали, вот Пеппи подарила ей открытку, изготовленную собственными руками, Лена тоже попыталась сделать такую, но получилась «размазня, а Пеппи здорово рисует, прям талант». Воспитывалась подруга в неполной семье, без отца, но росла «приличной барышней», как и Конова. Потом Лена испортилась. В таких случаях, обычно, появляются новые друзья, старые общие интересы исчезают, общение постепенно сходит на «нет», однако в случае с Коновой и Пеппи получилось наоборот. Лена писала, что только ей может довериться, «только Чулочку своему». И поэтому, несмотря на разное поведение, девчонки продолжали общаться. Пеппи, видно, тоже могла довериться только Коновой. Они по-прежнему обменивались подарками на Дни рождения — уже не такими наивными как в детстве. Гуляли, развлекались по выходным, делились впечатлениями о мальчиках. Тогда, прикидывал Турка, наверное, Лена рассказала о том, что встречается с ним? Скорее всего, да, хоть в дневнике это не упоминалось напрямую. После в отношениях девушек проскользнул холодок, и Турка догадался, что произошло это как раз по банальной причине извечного дамского соперничества. Весна-2006 обрывалась непонятно, потом следовало лето, тоже никаких записей, а уже в сентябре — сплошная депрессуха по поводу начала учебы, апатия, и безнадега. Октябрь впустил в жизнь Коновой Турку, так что у девушки стало поменьше времени и желания записывать. Все-таки, дневник был больше нацелен на выражение негативных мыслей, эмоций. Да он, собственно, напитался и разбух от «грязи», и даже после недолгого чтения, Турке хотелось вымыть руки с мылом. Он читал дневник со стыдом. Не только от содержания и откровений про себя, а потому что вроде как чужие сокровенные мысли — Лена бы точно не обрадовалась, узнай она, что он не только читал дневник сам, но еще и другим позволил. Постороннему человеку, да еще и девчонке… Не зря же она так тщательно скрывала, что ведет его, ни слова не говорила. Да он и припомнить не мог, чтоб видел его раньше, да по сути он не особо-то разглядывал Ленкину комнату, нос не совал. После прочтения какого-либо особо пикантного момента, становилось не только мерзко, но и тоскливо как-то. Что, получается, совсем он не знал Конову?.. Потом накатывали еще более грустные мысли. Пока он сидит здесь — Лена где-то там. Пока он ест, Лена, возможно, голодает. Пока он смотрит в потолок… куда смотрит Лена, что она видит? Что чувствует? Самый главный страх Турки не подтвердился. После штудирования дневника, он не стал любить Конову меньше. Наоборот, еще сильнее захотел ее вернуть. Лена делилась впечатлениями о первой встрече на стадионе, о том, как впервые привела, и что хотела отдаться ему почти сразу, но решила, что выглядеть это будет «совсем уж по-шлюшески». Она делилась историями, мимолетными шутками, о которых Турка позабыл. Несколько раз он смеялся, но в целом, страницы сочились грустью. Под конец парень даже слезу пустил, в который раз удивляясь, как это у него так быстро получилось превратиться в размазню. Даже у Андрея Викторовича на первый взгляд наладились дела в школе. Со стороны дисциплины так уж точно. Хотя на уроках по-прежнему иной раз сходили с ума, случалось это все реже, как будто школа засосала преподавателя на манер трясины, приняла, и он теперь медленно разлагался, становясь с ней единым целым. После матчей они с Вовчиком созванивались, обсуждали их. Как-то раз Вова проговорился, что он дома. И продолжил что-то рассказывать и смеяться, но Турка почему-то зацепился за этот факт. — А ты… не боишься? — вырвалось у Турки. В трубке повисла тишина. Потом Вова ответил, посерьезнев, без всяких смешков: — Чего именно? — Ну… Тузова. Фраза вырвалась, повисла на линии, и Турка пожалел. Однако, не могли же они все время замалчивать произошедшее. — Боюсь, его? — хмыкнул Вова. — Это ему надо бояться. — Что если… он опять сунется? Решит отомстить? — Я тебя умоляю. Он еще пару лет очко залечивать будет. Смеешься? — Ну я так… мало ли. Ему не обязательно делать что-то самому. Может сказать дружкам. Сейчас повисла еще более долгая пауза. И более напряженная. Наконец, Вова фыркнул: — Зачем мы это обсуждаем? Ничего вернуть нельзя, да и вообще, если отмотать время, я бы… поступил точно так же. Пусть теперь без яиц до конца жизни ходит, будет ему уроком. А волноваться я из-за того не собираюсь! — Ладно, я понял, не кипятись. — Нет, ты же начал этот разговор! Мне приятно это слушать, думаешь? Приятно вспоминать? Кусок дерьма получил по заслугам, а я должен переживать из-за него?! Знаешь, если бы у меня был шанс все вернуть обратно, я бы прострелил его тупорылый котелок. И так было бы лучше для всех. Турка не сразу понял, что Вова завершил разговор. Какое-то время он еще прижимал телефон к щеке, потом посмотрел на экран. Все ясно. К маме Турка тоже заскочил, наконец. Пока отец беседовал с лечащим врачом в коридоре, парень сидел возле постели матери. Она улыбалась, и несмотря на бледность, истончившуюся кожу и чуть сонный взгляд, выглядела скорее выздоравливающей, нежели больной. — Ну, как в школе? — спросила она. — Нормально. Ты лучше расскажи, как ты тут. — Скучно. Надоело уже читать и лежать. Хочется домой — убирать, готовить. Веришь? — женщина засмеялась. Турка тоже засмеялся. Слишком уж он ясно помнил, как мама жаловалась, что мол, еды на них с отцом не напасешься, только приготовишь — как все съедено, и никто ничего не замечает, а ведь это большой труд. — Похудел ты, — она вытянула руку и коснулась щеки парня сухой ладонью. — Папа плохо кормит? — Да нормально вроде кормит… Что ты все о еде? Хочется, чтоб ты уже поскорее вернулась домой. Тоскливо там как-то. — Папа говорил, что вы фильмы вместе смотрите. — Да, смотрим, — усмехнулся Турка. — Ну все равно дома как в могиле. Тишина и вообще. Когда ты там уже выздоровеешь? Что за туберкулез-то, откуда? — Закрытая форма. Подхватила здесь, откуда еще. Хотя знаешь, я почитала… Подхватить его можно где угодно и таскать с собой палочку. А как только наступит для нее подходящий момент, иммунитет там ослаблен, например — оп! Заболел. Не заразная, не бойся. — Да я не боюсь. — Может, в марте выпишут, — мать взъерошила сыну волосы. — Но это так, оптимистичный прогноз. Уколы ставят болючие, весь зад исколот, таблеток целую кучу глотаю. Слушай, а что я такое слышала, маньяк какой-то в городе появился? — Вроде как да. Из нашего класса девчонка пропала. Лена Конова. — Это… Не та, с которой ты… Ну, гулял? — Она самая. — Я сразу поняла. У тебя так лицо помрачнело. Да и вообще, чувствую, что тебя что-то тревожит. А давно пропала, Артур? — Еще перед Новым Годом. Они помолчали, и мама смотрела на парня, как будто взглядом говоря, что сейчас увещевания не имеют смысла. — Она найдется. — Конечно, мам. — Ты… Сам-то как? Как школа, учеба? — Более менее нормально. — Решил, куда будешь поступать? Турка заскрипел зубами и притворно зарычал. Мама засмеялась: — Что, достали уже все с этим вопросом? Ну а как ты хотел. Дело такое, нужно определяться. На компьютерщика ты собирался вроде бы, в колледж. Или на программиста? — Нет, точно не на программиста. Пока не решил, думаю. — Но ты решайся, сам понимаешь, это будущее, профессию получать надо. — Надо, так надо, — покорно согласился Турка. — Что «надо»? — в палату вошел отец с журналами. — Вот, может, что интересное вычитаешь. Нормально у вас все? Чего такие кислые? — Да, нормально, — улыбнулась мама. — Что там тебе сказал Вадим Константинович? Турка отключился от разговора, лишь кивал и буркал «угу», если это требовалось. Они пробыли у мамы еще какое-то время, а потом вернулись домой, и снова Турку захлестнули безрадостные мысли.Глава 13. ДОПРОС
Двадцать третье февраля выпадало на пятницу, так что все говорили о том, почему бы не сделать субботу выходным днем, или перенести праздник с пятницы на субботу, чтоб иметь два выходных подряд. — Может, субботник устроим, Анна Имильевна? — предлагал Проханов, и ребята смеялись. Хотя знали, что субботник — это отличный предлог вообще не приходить. Тем более убирать на школьном дворе кроме гнилых листьев нечего. Классная ответила: — А что вы ржете? Возможно, будет субботник. Погода не такая уж прям холодная, совсем скоро весна. Турка переглянулся с Аликом, тот незаметно покрутил пальцем у виска и шепнул: — Я принесу записку от родителей. Ну на фиг, в клоунаде участвовать. Турка кивнул. Сам бы он, конечно, никаких записок приносить не стал. Просто не пришел бы и все. А если бы начали предъявлять, так и что? Меж тем прозвенел звонок. Последний урок, Турка даже думал не идти на него. Почему-то возникло смутное ощущение, что ничего толкового сегодня им Андрей Викторович не расскажет, только опять заставит непрерывно строчить. Притом чем выше будет подниматься уровень шума, тем с большей скоростью придется набрасывать каракули, которые потом невозможно прочесть. — Нормальный подарок, а? — сказал Алик, включая и выключая фонарик. Потом понизил голос: — А что же мы будем девчонкам дарить, на Восьмое марта? Предлагаю эти же фонарики. Пусть пихают себе… Турка тоже вертел свой фонарь. Мощный, с толстыми батарейками на 1,5 вольта. Поздравляли пацанов в спортзале, на большой перемене. Анна Имильевна произнесла традиционные слова о том, что они должны вести себя как мужчины, что они уже совсем взрослые, напомнила про экзамены, потом вновь вернулась к вопросам дисциплины. Следом девчонки вручили парням эти самые фонари. Турке подарок отдала улыбающаяся Воскобойникова, со странно пьяными глазами. Как будто наполовину она находилась в каких-то грезах. Он случайно прикоснулся пальцами Алинкиной кисти, и за это мгновение ощутил, какая нежная у девушки кожа. Алик ткнул Турку локтем: — У меня знакомый… Ну, друг… Короче, рассказал, как он типа из похожего фонарика и презерватива сделал, ну это… Типа, мастурбатор. — Даже не хочу знать, как именно, — поморщился Турка и они с толстяком засмеялись. — Ребята! Звонок был, тишина, — возвестил Андрей Викторович. Девчонки переглядывались, явно готовясь поздравлять историка. Можно было сделать это и на перемене, как географа. Последнему дарили подарок всем классом, и он улыбался так, как это делают действительно счастливые люди — черт знает, почему. Турка с тоской подумал, что сейчас все будет опять, как на прошлых уроках. Кроме того, Шуля или Плотников могут выкинуть опять что-то эдакое. Почему-то Турка вспомнил, как общался с Плотниковым в туалете, и как он рассказывал про Тузова. Странная семья? Хоть он и общался раньше с Шулей, Тузов все равно оставался в стороне. Молчаливый, закрытый. В одной компании с ним за все время Турка ни разу не веселился, хотя Шуля рассказывал, как они гуляли, пару раз приглашал в «катакомбы», как он их называл — заброшенные дома на краю рощи. Турка был там один раз, и от полуразрушенных пятиэтажек его брала оторопь. Казалось, что развалюхи что-то скрывают, хотя что они могли таить в себе, кроме мусора, бомжей или там наркоманов? Как раз в то время, когда он стал отдаляться от бывших приятелей, как раз и активизировался Тузов. Что если Тузов и впрямь лечился в психушке? У кого бы это узнать… Нахимову пририсовали челочку как у Гитлера и усы, Турка это заметил только сейчас. — Начинаем занятие, — Андрей Викторович стал возле преподавательского стола. На щеке у него красовалась засохшая царапина. Щеки отливали голубоватой щетиной и красный полумесяц не выглядел как отметина от неудачного бритья. — Андрей Викторович, — подняла руку Слютина. — Мы вас поздравить хотим. — С чем? — нахмурился на секунду историк. На задних рядах захохотали, преподаватель кинул туда взгляд, и снова поглядел на первую парту. Воскобойникова чуть из трусов не выпрыгнула: — С Днем защитника Отечества! — А, точно, — он улыбнулся и потер лоб. — Ну, давайте. Все девчонки столпились вокруг стола преподавателя, Воскобойникова покраснела, проговаривая заученные слова, ей вторила Слютина и Хазова. Потом они вручили Андрею Викторовичу праздничный пакет с ручками-шнурками и танками, автоматами и звездочками, в котором был армейский сухой паек (то же самое вручали трудовику и географу), а историк рассыпался в благодарностях. Кто-то крикнул, что они ошиблись, и праздник у Андрея Викторовича через две недели, восьмого марта. Но большинство не обратило внимания на эту «смешную» шутку. — Спасибо, огромное спасибо, — кивал Андрей Викторович. — Ну, теперь начнем занятие, наконец. Кто мне скажет, каким образом зарождались революционные движения… Турка отключился. История не казалась ему важным предметом. Обычно Андрей Викторович давал проверочные работы с вопросами, ответы на которые все успешно скатывали, подглядывая в учебник. Иногда он проводил устные опросы, но и здесь можно было выкрутиться, косясь в открытую на нужном месте страницу. Турка, правда, пока ни разу не отвечал, что странно. Все-таки один из первых в списке. Вот на доске появилось желтое пятно света. Появилось, исчезло. Андрей Викторович повернул голову в его сторону, но ничего не сказал, продолжая рассказывать про большевиков. Пятно появилось снова, чуть выше доски. Его можно было принять за крупного солнечного зайчика, если бы по улицам не бродила февральская пасмурность. Пятно так и осталось над доской. Потом к нему присоединилось еще одно, неуверенное, слегка дрожащее. Турка обернулся — само собой, последние парты, фонарики в баррикадах тетрадок, Андраник, Тузов. Ну и Плотников тоже готовится присоединиться к альянсу. Щелк — появилось третье пятно. Щелк — исчезло. Историк резко повернул голову, все три пятна исчезли, как будто и не было их. Опять виду не подал. Через минуту пятна появились вновь. Ребята подавляли смешки, легкое волнение поплыло над классом. Вроде как более невинная забава, нежели то, что сделали с губкой, но по ходящим на скулах преподавателя желвакам, было понятно, что ему не очень-то все это нравится. Однако, он продолжал рассказывать, диктовать, однако, доску не задействовал, так что, по ней опять поползли пятна. Плотников откуда-то взял зеркальце, что позволило ему отражать луч с особой точностью и скрытностью. Вот уже надо головой преподавателя кружат желтые «зайчики», захватывают волосы с макушки. Это, конечно, смешно. Одно золотистое пятно скользнуло на лоб. Преподаватель шевельнулся и свет тут же погас. Конечно, это зайчик Плотникова. Опять смех. Историк посмотрел на Плотникова в упор, а тот делал вид, что пишет. Вот отложил ручку и поднял голову, будто недоумевая, почему это диктовка закончилась. — Плотников, что мы записали? Прочитай свой последний абзац. Плотников прочитал именно то, что записали остальные ребята. Правда, ничего другого в пустой тетради не было, но подловить не получилось. Снова поиграв желваками, Андрей Викторович принялся диктовать и спустя минуту над его головой опять появились «зайчики» и заплясали, устроив представление. Опять смех. Но вот Шуля перегнул палку — слишком резко дернул рукой или еще что произошло. Прямо в глаза посветил Андрею Викторовичу. Тот зажмурился и резко встал. Тут же возникла тишина в классе, но не обычная, а само собой, выжидающая — как обычно. Что же он скажет? Заорет или нет? Отодвинул стул и обходит первую парту, идет между рядом от окна и средним, глядя на Шулю. — Как же стереть с твоего лица эту наглую ухмылку? — А? — Шуля продолжал лыбиться. У Плотникова невозмутимое лицо, Андраник и Кася тоже непроницаемы. — Фонарик убери в портфель. — У меня нет портфеля, — ухмыльнулся Шуля. — Зачем он? — Ну пакет, мешок или что у тебя там. — А чего я должен его убирать? Андрей Викторович подошел к парте, протянул руку, чтоб забрать фонарик, но получилось так, что с Шулей они его схватили одновременно. — Эй, отдайте! Это подарок, вы не имеете права! — голос Шули звучал фальшиво. Андрей Викторович выкрутил хулигану руку, вырвал фонарик. Потом подошел к окну, дернул на себя раму и швырнул черную трубку вниз. — Можешь валить за ним. Еще есть желающие прогуляться? Давайте сразу свои подарки. Шуля пробормотал неразборчивое ругательство, потирая кисть. Андрей Викторович развернулся: — Плотников, ну? Тебе ж темно, поэтому светишь? Не хочешь на улицу сгонять? — Да нет, мне светло. — Еще раз включишь, я его тебе в глотку засуну. Понял? — Зачемже так грубо? — хмыкнул Плотников. — Понял. — Вы ему в задницу засуньте его лучше, — засмеялся Шуля. — Он по этим делам спец. — Да пошел ты! — захихикал Плотников. Вол, Проханов и еще несколько человек нестройно засмеялись. Атмосфера чуть разрядилась, историк вернулся за стол. Увидел поднятую руку Уфимцевой, кивнул ей: — Да? — Можно окно закрыть, Андрей Викторович? — девочка поежилась. В оставленное нараспашку окно врывался ветер, дергая пыльный тюль. — Дует. — Да, конечно. Раздался стук. В класс заглянула девочка небольшого роста: — Давыдов! Есть Давыдов? — Турка, тебя что ли, — сказал Алик. Турка поднялся из-за парты, нахмурившись. На него никто не обратил внимание, так как продолжалось обычное для урока истории (или обществознания) веселье. Девчонку он эту видел, она из десятого класса, но роста маленького, рыжая, лицо милое — ее называли Полторашка. — Да, что там? — спросил у нее Турка. Она поморщилась и поманила его в коридор. Он вышел, заинтригованный. — Шумно просто, — пояснила Полторашка и понизила голос: — Слушай, тебя директор вызывает. Не знаю, зачем, но возле школы стоит «бобик». Ты что-то натворил? — Нет. — Турка сглотнул слюну. Они пошли по коридору. Полторашка семенила, подол складчатой юбки подпрыгивал в такт шагам. В глаза Турке бросились черные следы, которые некоторые ребята оставляли, чиркая кроссами по стенам, паркету. Сердце у Турки застучало, вспотели подмышки, чуть пересохло горло. Хотя он уже догадывался, зачем его могли вызвать. Полторашка внешне выглядела даже более встревоженной, нежели сам парень. Она довела его до кабинета, постучала дверь и услышав приглушенное «да-да», взялась за позолоченную ручку в форме изогнутой буквы «Г». Открыв дверь, девушка заглянула: — Можно, Сергей Львович? Давыдова привела. — Очень даже можно. Нужно, — отозвался он. — Ты и рюкзак сразу взял? Да тебя надолго не задержат. Турка, потоптавшись, зашел в кабинет, стаскивая сплеча рюкзак. По прошлому опыту он знал, что разговор может ой как затянуться. Полторашка тряхнула рыжими кудрями, и створка со щелчком закрылась. На столе у директора стоял горшок ярко-зеленым фикусом — самое яркое, что было в кабинете. Мебель, подоконник, полки с папками — серые, пыльные. За окном тополь махал голыми ветками. Турка ощутил дежа вю. Точно так же он пришел в кабинет, когда Сергей Львович вызвал его для беседы по поводу вечеринки у Тулы (тогда виновница торжества подала заявление). И точно так же сидели два человека, два старых знакомых с угрюмыми физиономиями. — Здравствуйте, — сказал Турка и застыл, держа одной рукой рюкзак. Подмывало поинтересоваться, как так получается, что всякими более менее важными делами занимается именно эта парочка. Тогда — изнасилование. А что же сейчас? Собственно, он догадывался. Но не хотел, чтоб догадки подтвердились. — Привет, — кивнул Стриженный. Прическа у него была ровно такая же, как и несколько месяцев назад — короткий «ежик». Нижняя челюсть тоже не изменилась — как ковш экскаватора. В другом кресле сидел Селедка, с грязный чубом приклеенным ко лбу. Все в том же свитере, а джинсы, наверное, не стиранные с тех самых пор. Аромат директорского одеколона и освежителей воздуха смешивался с запахом шаурмы, нечищеных зубов и сигаретного дыма. — Хотим задать несколько вопросов. В присутствии педагога, разумеется. Ты ведь не против? — Не совсем понимаю, каких вопросов. А так, да, готов, — пожал плечами Турка. Хотя он и знал, что лучше бы разговаривать с милицией в присутствии родителей, например отца — помнил, какой скандал был в прошлый раз. Но… отцу сейчас явно не до этого. На той гулянке (день рождения той девчонки, что заявила об изнасиловании) Турка познакомился с Аней. Получается, что если бы не та вечеринка, многое бы сейчас пошло совсем иначе. Турку допрашивали наравне с другими, правда, в списке обвиняемых он не числился. Ну а совсем скоро девушка заявление забрала — дело замяли. После стрельбы в школе, многих допрашивали. Другие люди и эти тоже. Несмотря на то, что прошло совсем немного времени, допросы быстро забылись учениками. Как будто сами стены впитали мысли, воспоминания и эмоции, оставив в головах школьников пустоту. — Вопросы будут насчет Алены Коновой. Ты ведь с ней… водил знакомство? — Да, мы общались, — чуть помедлил с ответом Турка. Отпираться бессмысленно, само собой. Да и зачем? Может, так поиски пойдут быстрее. Директор указал ему на стул, и на ватных ногах он дошел до него и сел, а рюкзак скинул на пол. Ладони вспотели, Турка ковырял ногтем мозоли на ладони, стараясь не глядеть на Селедку, который будто высверливал череп Турки, чтоб добраться до мыслей. Стриженный наоборот, завесился участливой улыбочкой, но глаза его не так кололись. — Общались, хорошо… — сказал он. — Как близко? — Достаточно. — Можно сказать, вы были парой? — Да, можно. А вы ее ищете, верно? Лену похитил маньяк? — Почему «Лену»? — вмешался Селедка. В кабинете тут же запахло не только табаком, но и нечищеными зубами. — Разве ее зовут не Алена? — Она просила называть ее Лена, — Турка подковырнул кожицу мозоли и оторвав, незаметно бросил на пол. — Так что, многие ее знают именно как Лену, а не Алену. — Очень ценный факт, — с притворной бодростью сказал Стриженный. — Как ты думаешь, могла она куда-нибудь уехать сама? — Если честно, то могла. Но… — он сглотнул, не желая говорить о дневнике, подбирая слова, — вряд ли вот так спонтанно собралась бы. — Ее родственники говорят обратное, — сказал Селедка. — Еще говорят, что Конова натура своеобразная, эмоциональная, импульсивная. Говорят, что она курила марихуану, и что могла покончить с собой. Что ты об этом можешь нам рассказать, Давыдов? Турка перевел взгляд на директора, который причудливо сложив руки, почесывал подбородок. Поймав взгляд ученика, директор сел в кресло. Лоб Сергея Львовича прорезали крупные морщины. — Думаю, что она не совершала… этого. Самоубийства, то есть. — Значит, «траву» курила? — прорычал басом Селедка. — И ты вместе с ней, верно? Это не допрос, и мы не собираемся тебя привлекать за хранение или распространение наркотиков. Курили вместе? — Это не допрос, — вторил Стриженный. — Это беседа, дружеская беседа. Ты должен нам помочь, ведь ты хочешь, чтоб девушку нашли? — Что если ее похитил и убил маньяк? — выдавил Турка. — Почему ты так решил? — отреагировал Селедка. — Есть основания? — Ну, вы же ловите его, наверное. Есть слухи, что в городе действует маньяк. Кого-то там нашли, вроде… — То есть, это твои домыслы, верно? — В газетах пишут, — растерялся Турка. — Сам-то я не знаю. — А может быть, все-таки знаешь? — прищурился Стриженный. — Выкладывай то, что знаешь. — И про «травку» говори, не стесняйся. Мы уже и сами поняли, что вы баловались. А что такого? Многие курят, — пожал плечами Селедка. — Так как? — Я понятия не имею, куда делась Конова. — Сказал Турка и милиционеры замолчали как по команде. Если в начале разговора он еще думал о том, чтоб рассказать о дневнике, то теперь он сильно сомневался, что эту тему стоит поднимать. Ведь тогда выплывет правда про Аню, тогда скорее всего и ее допросят. Поможет ли в поисках дневник? Может, у милиции получится отыскать этого таинственного «С»? Расставаться с единственным ключом не хотелось и Турка вздохнул. — Тетя Коновой говорила, что ты к ней часто приходил, надоедал. Угрожал даже, — сказал Селедка. — Было такое? — Приходил, да. Но не угрожал. Мне было интересно, почему она не подает заявление о пропаже племянницы, хотя и двоюродной. Сколько времени упущено! И вы сейчас продолжаете тратить его на меня. У меня есть вот что, — решился он и полез в рюкзак. Покопался среди тетрадей и мятых листков, выудил дневник. Трудно сказать, зачем он его с собой таскал. Может по той же причине, по которой перед экзаменом некоторые кладут под подушку учебник — надеялся, что каким-то мистическим образом нужные знание попадут в мозг. — Вы ведь встречались. Может быть, она что-то рассказывала, хотела уехать, ты должен рассказать нам все, что знаешь. От и до. Обо всем. Иначе… — они переглянулись, — нам может показаться, что ты хочешь что-то скрыть. Что это? — Скрыть? — вытаращил глаза Турка. — На что вы намекаете, товарищи милиционеры? Я наоборот, рассказываю все как есть. Вот, дневник. Тут очень много информации, которая позволит вам составить… ну, психологический портрет или что вы там делаете. Понять, что из себя представляла Лена. Ну, там и про меня тоже есть. Наверное, сразу ваши подозрения исчезнут. Есть там и про ее дядю откровения. Вы его допрашивали? Вот, почитайте, что он с ней в детстве делал. Щеки у Турки зарделись. Черт, там столько всего, в дневнике — и про него тоже. Но скрывать записи он не имеет права. На мгновение в голове промелькнули неясные тени, остающиеся после мутных ночных кошмаров наутро. Что если он правда, сам не помнит, что сделал с Коновой? Что если похитил ее он, сошел с ума? Психи ведь тоже не понимают, что они нездоровы. Селедка поморщился, будто уксуса глотнул. Потом протараторил: — Мы ни на что не намекаем, Давыдов. Просто ты должен нам все рассказать, чтоб облегчить следствию и поспособствовать определению местоположения гражданки Коновой. Дядю мы обязательно проверим. — Слова он произнес как автоответчик, без особых эмоций, как будто даже сожалел о том, что заставил себя их выдавить. Стриженный меж тем взял протянутый дневник, открыл, полистал. Побарабанил ногтями по обложке, потом развернул к Турке: — На нем следы взлома. Как дневник попал к тебе? — Я был у Лены и забрал. Еще давно. — Ответил Турка почти без запинки. Ну, может с секундной. По взгляду Селедки он понял, что от него это не ускользнуло, однако мент промолчал. — Подумал, что может, там есть что-то насчет ее исчезновения и так далее. Пришлось вскрыть. Там, кстати, нескольких страниц не хватает. Не я вырывал, так уже было. Еще такой момент, что Лена упоминает про некого «С», вам следует обратить на него внимание, может, как-то найти. А! Еще у нее есть подружка, которую Лена называет Пеппи. Очень может быть, что эта Пеппи что-то знает, хотя… Они не общались с прошлого лета, судя по записям. — Ну и расследование ты провел усмехнулся Селедка. — А сам-то как, чист? — Если вы думаете, что я похитил ее или что-то такое, то вы ошибаетесь, — Турка свел брови к переносице. — Почитайте дневник. — Мы не ошибаемся. Мы отрабатываем версии, — хмыкнул Селедка. — Тогда эта версия точно ошибочная! — вскочил Турка, сжимая кулаки. — Сейчас ты сядешь, успокоишься и расскажешь нам все что знаешь. Идет? — улыбнулся Стриженный, шелестя страницами. — Дневник это очень хорошо. Великолепно. Просто супер. Но сейчас мы хотим узнать поподробнее, как так получилось, что дневник у тебя, а не у нас. Идет?Глава 14. СТРАХ ШУЛИ
Чирикали птички. Из-за деревьев и бетонных плит забора сюда едва доносился шум автомобилей. — Может, лучше не надо? — Он залез в наш форт, — сузил глаза Тузов, помахивая обрезком ржавой трубы. За плечами у него телепался видавший виды рюкзак, с которым Тузов ходил в школу. — Зассал? Шуля, конечно, не зассал. Более того, в другой ситуации он бы сам рвался исполнить что-нибудь эдакое, но сегодня день не задался с самого утра. Несмотря на отличную летнюю погоду, на подвиги не тянуло. Больше всего Шуля хотел бы искупаться в ледяном роднике, а потом выпить холодненького пива. Они шли по тропинке, углубляясь в рощу. Там, за деревьями, умирал брошенный жилой комплекс, а пара разбитых зданий и вовсе пустовала с незапамятных времен. Жилища таращились разбитыми окнами, а на ковре сухих листьев валялся мусор, шприцы, поблескивали осколки разбитых бутылок. С крыши домов открывался живописный вид на карьер: за десятилетие его превратили в настоящую свалку. Тузов иногда приносил бензин, вместе с Шулей они готовили коктейли Молотова (нормальные так ни разу и не получились), либо же просто обливали кучу свежего мусора и поджигали. Однажды загорелась чуть ли не вся свалка, и несколько пожарных расчетов тушили чадящий едким дымом карьер. — Не зассал, причем тут, — потупился Шуля. — Некайф просто. Вдруг он там не один? — Еще лучше будет. Щас повеселимся. Эти слова у Тузова могли означать что угодно. И вообще, Тузов каждый раз удивлял своих товарищей, переступая черту, к которой они сами и близко бы не подобрались. Одно дело стрелять мелочь у малых, начистить хлебальник какому-нибудь ботану-придурку, поприкалываться над учителями. Тут ничего такого, ну, шутки. «Веселясь», Тузов мог поджечь собаку, вставить палку в задницу беспризорному малому, запихнуть толстый «Корсар» в глотку еще живому голубю, а потом разглядывать разорванную тушку — это одни из самых невинных забав. Трудно было выразить, что скрывается за холодными серыми глазами. Шуля пытался одергивать товарища, когда ему казалось, что происходящее заходит слишком уж далеко, и всегда не мог долго выдержать взгляда Тузова. И тот соглашался, что мол да, переборщил, но будто бы лишь затем чтоб скрыть истинную сущность. Надо сказать, что Шуля без товарища не делал бы и половины того, что они исполняли. Причиной тому не банальная жалость, нет, а как будто… в голове вспыхивалапредупреждающая лампочка — древнее «встроенное» табу. У Тузова для такой лампочки не хватало электричества, либо же она и вовсе давно перегорела и покрылась паутиной. Сейчас он помахивал трубой, отгоняя комаров и мошек, сплевывал, и вещал: — Там был только один. Месяц назад тоже один тусовал… ну, я ему дал понять, чтоб он тут не шлялся. — Что-то ты не рассказывал об этом, — заметил Шуля и Тузов на мгновение перестал махать. Повисла пауза, а потом труба опять с силой рассекла воздух, сбив листья с дерева. — Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — ухмыльнулся Тузов. Они прошли мимо заброшенной стоянки, где ржавели остовы «ЗИЛа», «копейки» и фуры непонятного происхождения. Из-под нее тут же выбрался косматый пес с грязной шерстью, дворняга с помесью кавказской овчарки. Пес помахал хвостом, к которому прицепились сухие травинки, зевнул и полез обратно под фуру — в тенек. Хотя до полудня было еще далеко, чувствовалось, что сегодня столбик поднимется выше 35-градусной отметки, как и всю предыдущую неделю. Но если на одних жара влияла так, что они размякали и становились податливыми, как пластилин, ленивыми, то на других — таких, как Тузов, — пекло действовало иначе. — Так… Что мы с ним будем делать, Туз? — спросил Шуля. — Я слил немного бензина. И приготовил коктейльчики. Сегодня должно получиться, — сверкнули его глаза. Шулю не терзала тревога, волнение — нет. У него просто возникло странное предчувствие, что сегодня произойдет что-то действительно плохое. Но перечить Тузу — себе дороже. Да и вообще, что за предчувствия — пацан он, в конце концов или телка? Так что, он отбросил сомнения, хотя сейчас ему хотелось, чтоб с ними был кто-то еще — Кася, хотя бы. Чириканье птиц почему-то не успокаивало, а напротив, нагоняло жути, стихая и вновь нарастая, преследуя. Еще ветер приносил кваканье лягушек и запах болотной ряски — чуть в отдалении текла загаженная речка-вонючка. Пацаны глядели на полуразрушенную четырехэтажку, на поросли сушняка вокруг. Чуть дальше — камыши, а за ними как раз болотистый водоемчик. — Он внутри. В нашем форте. Сейчас будем брать крепость, — сказал Тузов, скидывая рюкзак с плеча на землю (внутри при этом звякнуло стекло). Прожужжала молния, в рюкзаке обнаружились боеприпасы: четыре бутылки из-под водки, внутри каждой из которых взболталась до пены смесь бензина и шампуня. Бутылки были аккуратно завернуты пробками, и предстояло сделать фитили из ветоши. Турка протянул Шуле тряпку, тот постоял, и начал рвать старую майку на фитили, сделав тот самый шажок, отделяющий нормального человека от безумца. — Так он точно там? — облизнул пересохшие губы Шуля, когда они закончили. Он говорил шепотом будто бы для конспирации, а на деле же горло будто сузилось и не пропускало более мощные звуки. — Точно. — А… трава не полыхнет? Куда… побежим, Туз? — Куда, куда… Что ты как моя бабка, — пробормотал Тузов, поджигая первый боеприпас. Они подошли к бараку на расстояние броска, фитиль полыхнул. Тузов подержал бутылку в руке, давая промокшей в горючем тряпке как следует разгореться и метнул снаряд в стену дома. Брызнули осколки и огонь охватил кирпичи. Часть смеси подожгла сухую траву рядом со стеной, повалил едкий дым. Пацаны застыли, выжидая. Шуля успел подумать, что может, зря он так волновался и предчувствие связано с чем-то другим. Он вытащил еще одну бутылку, а Тузов кинул взгляд на жилище, в котором мелькнул силуэт. Пацаны переглянулись, на губах Тузова появилась улыбка. Спустя пару секунд в дверях появился человек. Он размахивал руками и рычал что-то неразборчивое. Шуля остолбенел, а Тузов поджег бутылку и швырнул ее так, что она разорвалась почище снаряда, окатив пламенем фигуру — рычащего бомжа. Огонь тут же накинулся на одежду, вцепился в бороду. — Не стой! — возбужденно выкрикнул Тузов. — Швыряй бутылку. Поджигай и швыряй! Шуля молча таращился на двигающегося взад-вперед перед домом бродягу. Ватник и штаны загорелись по-настоящему, и теперь бомж скрипуче орал, размахивая руками, будто пытаясь достать жменю снега из-за воротника. «Какой же снег, когда такая жара», — мелькнула нелепая мысль и Шуля увидел, что бутылка в его руке объята пламенем, и стекло уже нагрелось. «Тогда почему бомж так тепло одет?» — Бросай! БРОСАЙ В НЕГО! — кричал Тузов. — Бей захватчиков! Он подхватил из рюкзака последнюю, четвертую бутылку, а Шуля опомнился, когда пламя начало лизать его кожу. Тело приняло решение само — широко размахнувшись, Шуля забросил «коктейль» и тот взорвался прямо у ног бродяги. Несчастный взревел и отпрянул назад, пятясь к дому, но споткнулся и упал. Его охватило пламя, трава вокруг загорелась. Бродяга скинул ватник, но теперь уже полыхала его дырявая хэбэшка. Тузов закинул последний снаряд, попав прямо в голову бомжу. Он вскрикнул и упал. Смесь из бутылки уже пропитала его лохмотья и те горели как факел. Шуля не мигая смотрел на это, глядя, как вокруг барака встает стена пламени, а недвижимое тело не издает никаких звуков и не пытается спастись от пламени. С рук бомжа слезала кожа, на лице вспухли волдыри, превращая лицо в гротескную маску. Как будто пчелы покусали, а потом рожа вдобавок обгорела на солнце. Посмотрев на Тузова, Шуля увидел восторг в нечеловеческого цвета глазах. Еще через минуту голова бродяги стала напоминать гнилую тыкву. — Хорошо получились. Видишь, как горит! И прям взрывались они. Это я шампуня больше добавил. Класс! Он бухой наверное был. Поэтому такой вялый. — Туз, бежим! Бежим, Туз! — затряс товарища Шуля. — Он же горит… Бомж горит! — Я вижу, — улыбнулся Тузов. — Ишь, как визжит, козел… Ладно, погнали. Они побежали обратно через половину рощи и вышли с другой стороны, к железнодорожным путям возле родника и побрели по шпалам. Мокрые от пота, задыхающиеся, с чумазыми лицами. По-прежнему чирикали птички, шумели машины в отдалении. На первый взгляд ничего в мире не изменилось, ничего не произошло. — Это… Блин, а он… Сдох? Туз? — Какая разница? — после небольшой паузы ответил Тузов. — Наверное. Мы должны охранять наш форт. — Мы же его почти сожгли сами… Форт. И бомжа. — Мы одно здание только чуть подкоптили, ничего там не случится. Ну, сушняк этот максимум сгорит. Ты чего, за бича этого переживаешь? — усмехнулся Тузов. — Кому он нужен? Если сгорел, так ему еще и лучше. Теперь не надо деньги искать на водку, да мерзнуть зимой. Они бесполезные, бомжи. Он, наверное, и сам кого-нибудь убил уже. Да он бы и тебя убил за стольник. Шуля промолчал. У него пока не укладывалось произошедшее в голове, и ему почему-то стало страшно. Вдалеке прогудел поезд. Ребята отошли со шпал, и зашагали рядом с рельсами. Поезд загудел, и многотонный состав загромыхал на расстоянии вытянутой руки от пацанов. Шуля до сих пор пребывал в прострации, как его вдруг схватили руки за воротник и потащили к поезду. Он даже пикнуть не успел, почувствовал только, как дрожат и сжимаются яйца, когда вагоны замелькали в полуметре от лица. — Если кому-нибудь расскажешь про наше сегодняшнее веселье, я тебя грохну! — проорал Тузов, перекрикивая шум поезда. Шуля видел двигающиеся губы, спокойные до безумия глаза, а голос будто возникал в голове. — Понял? — Туз, ты чего?! — собственный крик показался Шуле плаксивым и жалким. Он тонул в рокоте поезда. А еще Шуля чувствовал, как его мочевой пузырь расслабился и горячая «водичка» потекла по ногам. — ПОНЯЛ ИЛИ НЕТ?! — ПОНЯЛ! ОТПУСТИ МЕНЯ, Я ПОНЯЛ! Тузов помедлил, как будто бы Шуля на мгновение превратился в очередного бесполезного бродягу, которого не жалко убить, а потом отпустил воротник. Закричав, Шуля повалился на рельсы как раз в тот момент, когда состав утянул за собой последний вагон. Уже позже Шуля поймет, что выбил палец о щебень, позже увидит ожог на тыльной стороне кисти. Сейчас же он чувствовал себя слабым и незащищенным, будто его голого выволокли на площадь в базарный день. Мокрая «шортина» мерзко липла к бедру. — Пошли, чего разлегся! — усмехнулся Тузов. — Ты что, приколов не понимаешь? Шуля судорожно кивнул, ощущая во рту маслянистый привкус. Встал, переступил через блестящий рельс, и сошел по насыпи с подкашивающимися, дрожащими ногами. Он мельком глянул вниз, и обрадовался тому, что на шортах из темной синтетики не видно расплывшегося пятна.* * *
Сегодня Андрей Викторович не хотел оставлять дежурных, но Воскобойникова вызвалась сама. Пока он заполнял журнал, она вытерла с доски, вымыла губку (ее он после того инцидента заменил на новую), поставила стулья вверх тормашками на парты. Потом взялась за веник. Преподаватель изредка бросал на нее быстрые взгляды. Сегодня Алина в платье и как всегда, с макияжем. Но ему-то какая разница? Не стоит обращать внимание. Перелистывать, заполнять, перелистывать, заполнять. Ручка скрипит, на среднем пальце — красная выемка. Другая рука чуть подрагивает. В какой-то момент он действительно смог отвлечься. На автомате заполнял журнал и одновременно думал о прошедшем занятии. Хотя ежу понятно, что лучше не вспоминать. Как там писал Карнеги? Не пилите опилки? Именно. Вот и он не станет… черт. — А вас другие классы не поздравили, что ли? — сказала из-под стола Алина. — А то вы так удивились. — Ну, ваша параллель поздравила… Да я замотался немного, поэтому не в себе немного был перед уроком, признаю. Еще раз спасибо большое за поздравление, мне очень приятно. — Ага, но эти уроды, наверное, все настроение испортили! — Да нет, не скажу. Я потихоньку адаптируюсь к прикольчикам, нормально. Жалко только, что с одним из ваших подарков так получилось… Деньги, все-таки, заплатили. Мне стыдно. — Я бы вообще этим ослам ничего не дарила. Да они все равно примерно так же поступили бы с фонариками, остальные. Разбили или вообще выкинули. Кому они нужны… Что-то коснулось его ботинка. Потом штанины. Он подавил желание дернуть ногой, по спине пробежала дрожь. Отъехав на стуле назад, Андрей Викторович заглянул под стол и нахмурился: — Ты чего там забыла, Воскобойникова? — Бумажку не могла достать, — бесхитростно улыбнулась девушка. Глаза ее блеснули, губы слегка раздвинулась в улыбке. Девушка перевела взгляд, и сказала: — Ой, вы запачкались. — Она принялась отряхивать его брючину, и преподаватель тут же убрал ногу: — Ладно, хватит… То есть, спасибо большое, но вылезай, перепачкаешься. — Вы такой заботливый, — промурлыкала Алина, однако, так и осталась сидеть под столом, ерзая на коленках. Историк помимо воли бросил взгляд в разрез кофточки, да и кто бы не посмотрел? А его лодыжку уже опутали цепкие пальчики. Они пошли выше, заскользили к коленке. — Что ты… — Помогите мне… Вылезти, — пробормотала ученица, изгибаясь. Волосы ее при этом легли на бедра историка, и на мгновение щека прошла в опасной близости от «молнии» брюк, но преподаватель успел отодвинуться еще дальше. Так резко, что спинка стула ударилась о доску. Воскобойникова потеряла равновесие, и издав невнятный звук, упала лицом вперед, прямо в промежность. В этот момент в класс заглянула музычка. — Что-то вы тут мешкаете, Андрей Викторович. А вы… — наблюдая за тем, как из-под стола поднимается школьница, Галина Марковна несколько раз поменялась в лице. Глаза ее, и без того выпученные, полезли из орбит. — Что у вас тут… происходит? — Дежурим, Галина Марковна, — бодро ответила Воскобойникова. — Ну вот, колготки порвала… Мы с девочками решили, что сегодня не будем парней утруждать. У них ведь праздник. — Понятно, — улыбнулась музычка. — Как же ты в таких колготках пойдешь по улице? Со «стрелками»? — Я ее подвезу, — быстро сказал историк. — Ага, ага… Музычка удалилась, а Андрей Викторович чуть не простонал, чувствуя себя полным болваном.* * *
Они и впрямь сели в его «Опель», правда, молча. Андрей Викторович какое-то время сидел, боясь положить ладони на руль. Он чувствовал, что они дрожали, а в желудке до сих пор бродил холодок. Все нормально, нормально. Почему он разволновался? Разве этот эпизод можно назвать компрометирующим? Музычка застала его с ученицей в двусмысленной позе? Потому что он показал волнение? Потому что он вел себя как тот, кому есть чего стыдиться, скрывать? Да, все вместе. Только ведь он ничего не сделал. И не собирается. Он больше не допустит таких ошибок, какие делал на прошлом рабочем месте. Тем более такие, которые совершал по молодости и юности. Тогда он всегда терял над собой контроль, и такого больше не будет. Ведь все могло обернуться тюрьмой еще тогда. Он понял, что не двигается очень уж долго, хотя Воскобойникова не выказывала признаков недовольства. Историк завел двигатель, отъехал немного от школы. Привычные действия опять вернули ему душевное равновесие, будто чуть вводя в транс. — Послушай, Алина. Давай расставим все точки над «i». Ты сейчас можешь отрицать, но… Эти заигрывания немного выходят за рамки нормального, не так ли? — Какие заигрывания, вы о чем, Андрееей Виииикторович? — протянула Воскобойникова, тараща бесстыжие глаза, которые она успела подмазать тушью. — Ты сама прекрасно понимаешь. Ты так можешь поставить меня в неловкое положение или еще того хуже. Давай с тобой договоримся. Ты все эти попытки свои прекращаешь, ладно? Алина помолчала немного, поджала губы, провела ладонью по разъехавшимися «стрелкам» колготок. Потом выдала: — Что же, если вы преподаватель, так вы не можете нравиться как мужчина? — Ой… Ну я же прошу. Не надо. Мы это даже обсуждать не будем, ладно? — «Опель» замер на светофоре и преподаватель посмотрел на ученицу: — Хорошо? — Вы меня не так поняли, — прошелестела Воскобойникова, как будто бы собираясь заплакать. Несмотря на то, что преподаватель без труда различал лицедейство, актерского мастерства Воскобойниковой не занимать. В будущем из нее вырастет… а кто именно из нее вырастет? — Думаю, что я все понял так, как надо. Остаток пути они проделали в полной тишине. Воскобойникова шмыгала носом, то ли из-за насморка, то ли пытаясь разжалобить преподавателя. Андрей Викторович довез ученицу до нужной остановки и они распрощались. Некоторое время историк смотрел ей вслед. Сейчас он уже окончательно пришел в себя, вернулось обычное хладнокровие. Если бы оно никогда его не покидало… но такого добиться сложно, потому что контролировать себя на сто процентов преподаватель не мог. Даже в исключительных случаях. Возможно, девчонка затаила обиду, но лучше сразу вот так, чем плести ненужную паутину интриг. Не давать волю эмоциям, но и не казаться размазней — вот что нужно сделать. Соблюсти тонкий баланс. Это он умеет.Глава 15. ТРЕВОГА ЗА ВОВУ
— На минуточку, Сергей Львович, идите сюда, — шепот из уст Галины Марковны было слышать не то что дико, но весьма неожиданно. Замученный директор обернулся, глядя на учительницу музыки, нахмурился. Ему хотелось выпить коньяку, но не здесь, а дома. Лежать, глядеть в потолок и пить. Хватит на сегодня разговоров, пожалуйста. Но нет. Он пошел по коридору, стуча каблуками по паркету. Улыбка на его лице напоминала агонию умирающего. — Что такое, Галина Марковна? Музычка поманила его, и директор помимо раздражения ощутил укол любопытства. Вздохнув, он пошел за ней в кабинет, а Галина Марковна закрыла дверь и просвистела шепотом: — Милиция уже уехала? — Да. — Сергей Львович нахмурился, и на мгновение ему в голову закралась мысль, что музычка сейчас скажет, что она знает, где находится пропавшая ученица. Потом откроет дверцу в узенькую подсобку, а там будет… там будет синюшный труп девятиклассницы. Он моргнул, глядя, как шевелится рот Галины Марковны. — Я не слышу, говорите громче. — Сергей Львович… Куда уж громче, услышат! — продолжала она шипеть, как змея. — Новый учитель истории и обществознания вам не показался странным? Подозрительным? — А что такое? — Во-первых, он всегда долго засиживается в кабинете, не в первый раз заметила. Дверь держит закрытой на ключ, — музычка потряхивала обвислой на шее кожей, обсыпанной родинками. — Во-вторых, ведет, как я понимаю, неформальные беседы… с девочками. Подвозит их до дома. А сегодня… — она приложила ладонь к груди, — нет, мне могло почудиться, но Алина выглядела смущенной, а он так и вовсе, покраснел как рак! Что они там делали, она — под столом, представляете? Нет, могло быть что угодно, понимаю. Но, может, стоит сообщить куда следует? Пусть бы его проверили. Мы же Андрея Викторовича совсем не знаем, он пришел из новой школы, и слушок такой про него нехороший. Что скажете? Сергей Львович моргнул. Все это время он пропускал сквозь фильтр поток слов, но никак не мог понять, что же такое увидела Галина Марковна, что ее так встревожило. — Вы сами на себя не похожи, — заметил директор, выуживая из кармана засаленный платок. Промокнув лоб, он убрал платок в карман. — Так… О чем вы, вообще? — Андрея Викторовича пусть допросят, — округлила глаза музычка. — Он водит шашни со школьни-цей! — С ним побеседуют. Обязательно. Но не сегодня. Еще много кого будут опрашивать, и про… я передам милиции ваши наблюдения, нужно исключить любые варианты, любые. Но знаете, слухи, дело такое… Ничего не доказано, насколько я знаю, никаких претензий родители и сама ученица к Андрею Викторовичу не имели, более того, по свидетельствам одноклассников, девушка сама так сказать, была не против отношений… Вполне сформировавшаяся, взрослая девушка, понимаете? Ну а потом, когда преподаватель дал ей от ворот поворот, в ней взыграло… ну, додумайте сами, что взыграло. Понимаете? Галина Марковна? Случай неприятный, но… — Нет дыма без огня, я вам так скажу, — опять потрясла дряблой кожей с родинками Галина Марковна, заламывая пальцы с несуразными перстнями. — Согласен, абсолютно согласен с вами! — очередной приступ боли в виске, в горле иссушающая пустыня, а парты, стулья, и портреты композиторов на стенах выцвели, посерели. Свой голос директор услышал со стороны: — Именно поэтому я сделаю так, как вы советуете, сообщу о ваших подозрениях милиции.* * *
От остановки Турка шел быстрым шагом. Противный снег летел в лицо, тут же таял, а ветер обдувал мокрые щеки. Поначалу Турка злился, негодовал, а потом пришла апатия. Сейчас же он вообще шагал с пустой головой. Ноги сами привели его к нужному дому, и только когда они подняли тело на второй этаж, в мозгу вспыхнула лампочка. Ну и зачем я сюда пришел? Однако, он продолжил подниматься по ступенькам, ткнул в звонок. Даже не предупредил Аню, но тогда он просто был не в том состоянии, чтоб вспомнить о телефоне. Надо сказать, разговор с Селедкой и Стриженым получился рваным. Хорошо, что его не повезли в участок и отпустили достаточно быстро. Ведь происходящее могло повернуться в другую сторону. По вопросам Турка понял, что у сыщиков нет толком информации, и сам он находится на более продвинутой стадии поисков, хотя бы потому, что знает Конову лично. Прочитав дневник, Турка уже не мог сказать, открылась ли ему Лена больше. Еще Турка узнал, что избыток информации не всегда идет во благо. Он позвонил вновь, дверь открылась. На пороге возникла заспанная и чуть опухшая Аня, с красной полоской от подушки на щеке. — О, ничего себе. Я блин, немного не в форме. Поздно легла. Турка вошел, стащил кроссовки. Аня стояла над ним, позевывая. Из квартиры понесся хрипловатый голос солистки группы «Roxette», песня называлась «Dressed for success». — Вчера нормально покутили. Сдачу экзамена отмечали. Ну так, узкой компанией… Хотели по кружечке пива выпить, а потом перешли на текилу. Внезапно, да? — Аня хихикнула. — Поздравляю. Сколько еще экзаменов осталось? — Много… Ой, да я все больше и больше задумываюсь о том, как мне эта хрень не нравится. По горло уже сыта. Ведь представь, ну что меня ждет потом? Каждый день приходить к девяти, ждать обеда, занимаясь ерундой, считая циферки, возможно, обзванивая придурковатые контрагенты. Потом обед, потом домой. Через десять лет — больная спина, ожирение, ухудшение зрения. Еще через десять — геморрой и полное отвращение к жизни, ха-ха. Вообще не могу представить, что люди вот так добровольно сидят по восемь-девять часов в офисах, болтают ни о чем, потом трясутся в вонючих маршрутках-автобусах, глядя в окно на ускользающие моменты жизни. Это так ужасно. Может, правда, в Москву махнуть? — На актрису? — Да! — Махни, почему нет. Аня провела ладонью по волосам и улыбка стерлась с ее мордашки: — Ты чего такой хмурый? Я тебе тут всю душу излила, а ты — «да, нет». Что, только твои проблемы существуют? Бегаю за тобой здесь, как хрен знает кто! Турка молча сел в кресло, хрустнул костяшками пальцев. Лицо его ровным счетом ничего не выражало. Он вздохнул, поглядел на девушку. Та кусала ноготь на большом пальце, изображая обиду. Потом нахмурилась: — Ну и? Так и будешь молчать? — Разговаривал с ментами, насчет Коновой. Тебя тоже могут вызвать на допрос. Собственно, я за этим и пришел, чтоб предупредить. — Ты ведь мог просто звякнуть, — заметила девушка. — Но… Ладно. Так что они спрашивали? Про дневник сказал? — Да, решил отдать. Хотя и не горел желанием. — Почему? Ты все правильно сделал, Артур! — Да? Ты просто не знаешь, что из себя представляют эти уроды. Да они его даже читать не будут. Я даже про «траву» страницы не вырывал, а то еще прицепятся, понимаешь? Но мне теперь плевать. — Ты должен был его отдать и поступил верно. Это же сокрытие… улик? Или как это называется, — Аня скрестила руки на груди. — Это просто дневник. Какие улики? Я прочел его от корки до корки. Ты тоже. И что, далеко мы продвинулись в поисках? — Ладно, хватит. Как будто совсем другой человек, не Аня. Турка будто попал в параллельную реальность — такое ему иногда казалось. Что между ними? Что будет дальше? Во что выльется по итогу? И еще миллион вопросов, от которых хочется зарыть голову в песок. Еще почему-то сейчас Турка подумал о том, что отец как-то вовсе перестал напоминать про важность выбора профессии. С одной стороны хорошо, никто мозги не сушит, а с другой — Турка ведь так ничего и не решил, куда идти после девятого. Уроки проходили в тумане, домашние задания пацан делал на отшибись. Все сильнее очерчивались мысли о том, что лучше бы вообще оставить мысли о поисках, спихнуть все на плечи ментов, они найдут Лену — это их работа. Но… почему-то он знал, что милиционеры не отыщут Конову. А если и смогут, то потратят кучу времени и будет поздно. И тогда он до конца жизни будет винить себя, что не спас ее. Пускай звучит пафосно, но так ведь и есть. Турка уже жалел, что пришел к Ане, но вот они на кухне, и вот греется чайник. Аня рассказывала насчет вчерашней гулянки, а Турка хмурился и не слышал ее голоса. — Ты чего такой? — Сама как думаешь? — Турка пожал плечами. — Наверное, не стоило вообще приходить. Я как-то на автопилоте. Ладно, если тебя вызовут, то ты не говори, как именно мы добыли дневник и что ты о нем знаешь. Хотя нет, ты можешь как-то случайно проболтаться. Лучше скажи, что я тебе его показывал. — Что ж я им скажу? А если они, ну… Не знаю, если им о моем визите разболтала тетушка и она меня узнает потом? Или еще как-нибудь всплывет? — Не думаю. Ты просто молчи и все прокатит. — Ты правильно поступил. Они смогут провести почерковедческую экспертизу, сделают аутопсию. — Это же трупам делают, вроде? — Название просто такое, — усмехнулась Аня. — Я читала про это. Считай, что в данном случае они сделают вскрытие души и установят, присутствовали у Коновой суицидальные наклонности или нет. Хотя тут и слепому ясно. — Этого я и боюсь, — тихо сказал Артур, падая на диван. — Они могут прицепиться к некоторым записям и сказать, что Лена «самоубилась». Хотя я на моменты с таинственным «С» сразу указал, ну подчеркнул, и другие важные страницы отметил. Прям на листке записал, чтоб не искали. Аня села рядом с ним, положила ладонь на его кисть. Турка поднял на девушку глаза, и у него сразу же участился пульс. Турка ждал, пока девушка отведет взгляд, но она продолжала смотреть на него. — Что если… она и впрямь… мы ведь не знаем. Мы просто не знаем, — прошептала Аня, и парень убрал ее ладонь, а девушка закусила щеку изнутри. — Ты злишься? — Нет. Пойду я, наверное. Говорю же, сам не знаю, зачем пришел к тебе. — Нет, иди сюда, — прошептала Аня. Он хотел сказать, что все что между ними происходит — недоразумение, хотел добавить, что это подло — заниматься сексом вот так, хотя он любит другую. Но жадные губы нежно ласкали его, и когда его пальцы будто сами схватили грудь, девушка шумно выдохнула вместе со стоном, и ее дыхание обожгло Турке щеку. Он повалил Аню на спину, не отрываясь от губ, сжимая, тиская, шаря по девичьему телу, будто в поисках ответов на все вопросы.* * *
— Неправильно это, — тихо сказал Турка, надеясь, что Аня его не услышит. Она, если и услышала, то виду не подала, продолжая водить пальцем по его груди, на которой совсем недавно стали пробиваться первые волоски. Из колонок лились басы и рифы песни «Resurrection» финской рок-группы «HIM». Турка лежал и думал, что Коновой бы песня точно понравилась. — Послушай, она могла уехать. — Уже сто раз обсуждали. Она бы не уехала, она меня любит. Полежали еще немного. Разгоряченность уступила место спокойствию, расслабленности, но в защитный панцирь уже скреблась тревога. — Судя по дневнику, у Коновой каша в голове. — А, дневник… Как же нам теперь изучать его? Хотя, оно и к лучшему. Может, ты и права, она меня не любит и прочее. Но если потом выяснится, что она пропала, и ей можно было помочь… Ты понимаешь. — Я отксерила его. Правда, качество у-гэ, почерк еще сложнее разобрать, но хоть что-то. — Да? Почему же ты мне не сказала? — Как-то не успела… Турка повернулся к Ане, посмотрел в ее глаза, глянул на искусанные пухлые губы и чмокнул их. Девушка смутилась и захихикала, а он продолжал осыпать ее поцелуями, спускаясь от шеи к ключице, и ниже, к заветной ложбинке между грудями. Смех Ани до того напоминал Ленкин, что Турку прошибли «мурашки». Он вновь завелся, поцеловал девушку уже с языком, а потом оторвался от нее на мгновение и замер. — Ты… чего? Опираясь на обе ладони, он нависал над Аней пару секунд. Потом лег рядом. Потом скатился с дивана. — Мне уже правда пора. — Ну что ты, сейчас мы быстренько… Иди сюда! — Нет. Я же говорю, это неправильно. — Слушай, ну сколько можно? Что такого в твоей Коновой, а? Наркоманка и шлюха. Турка застыл, глядя в сверкающие глаза Ани. Потом сдернул со спинки кресла джинсы, и принялся надевать их, позвякивая пряжкой. Один носок куда-то запропастился, и Турка решил, что и без него дойдет. — Что ты молчишь? Такой крутой, думаешь? Малолетка долбанная! — теперь глаза ее блестели еще и от слез. — Ну и вали домой. На хрен ты такой нужен, а? Козлина. Турка посмотрел на девушку. Еще раз кинул взгляд под стол, разыскивая носок. После молча вышел, хотя обида разрывала грудь и много чего хотелось сказать. Аня продолжала бросать ругательства ему вслед, но Турка уже обувался, зная, что если откроет рот, то наговорит чудовищных гадостей, а если начнет утешать девчонку, то чего доброго, они опять займутся сексом. Лучше уж пусть все закончится вот так.* * *
Домой он вернулся затемно. Не включая свет, Турка прокрался в свою комнату и лег на диван. Обветренные губы слегка пощипывало. Надо искупаться, а еще что-то там задавали на завтра… Он закрыл глаза, и очутился на дороге в рощу. Сухая глина под ногами, по бокам зеленеет трава. Неподалеку база «СКА», на которой они играли в футбол класс на класс. Если свернуть влево на развилке, то можно выйти к роднику. Небольшой бассейнчик, рядом металлические будки раздевалок. Деревья шелестят, пропуская сквозь кроны солнечный свет. Солнце гладит кожу, но почему-то не так уж сильно греет. Рядом идет Шуля, сплевывает, что-то рассказывает. Полузасохшая речка, погоревший камыш. Они и сами иногда запаливали камышину и другой сушняк. Опасно — трое подростков так обгорели, и один умер в реанимации от ожогов. Блестят полоски рельсов, стучит колесами товарняк. Стоило Турке отвернуться, как поезд бесшумно исчез. — Куда мы идем? — спросил он у Шули. — Ща, убежище покажу. Мы там против бичей воевали, они на нашу территорию залезли. — Может, это вы к ним залезли? — Да не… Мы там форт оборудовали, типа крепость. Для тусовок, бухаловок. Даже замок повесили. А они сломали. Ну мы их и погнали. Щас покажу… Там и бухнуть можно, и просто потусить, — голос у Шули поменялся, а когда Турка повернул голову, он увидел перед собой Вовку. — Там очень тихое местечко. А если туда зайдет все-таки какой-нибудь бомж, то можно ударить его по башке трубой — и никто не узнает. Никто его даже искать не будет. Турка кивнул, опять глядя влево. По другой железнодорожной ветке шел пассажирский поезд. Один из вагонов горел, в разбитые окна высовывались беззвучно кричащие люди. Они махали руками, открывали рты, как рыбы в аквариуме. Турка увидел знакомые лица, но не успел разобрать, кто там конкретно. Вовка тронул его за плечо, а потом сцепил пальцы нашее, повалил и вот уже вдавливает в грунтовку шею Турки, заслоняя солнце. Только никакой не Вовка и не Шуля, нет, это… Турка вздрогнул и проснулся. Над ним нависала тень, так что он едва сдержал крик, подобрав ноги к подбородку, забиваясь в угол дивана. — Ты чего, Артур? Опять плохой сон? — Д-да. Папа… Фу-ух… — Что ж там приснилось? — Сам не помню. — А ты купаться будешь? А то пришел и завалился спать. Вообще, не видел, чтоб ты делал уроки. Как дела в школе? — Нормально. — Вам ничего не задают, что ли? — Да задают… Я делаю, ну, пока ты на работе. — Точно? А то как я не приду — тебя нет, — отец зажег настольную лампу и скрестил руки на груди. — Мне кажется, что ты опять запустил учебу. И почему ты в одном носке лежишь? — Наоборот. Весь в учебе. Носок… Один снял, на второй сил не хватило. — Дерзишь? Ладно. Только сам подумай: это ведь будущее! Надо получать профессию, а то потом ты кем хочешь быть, дворником? — Нормальная работа, на свежем воздухе. — Ой, я с тобой нянчиться не буду. Не хочешь учиться — дело твое. Потом только не жалуйся, ладно? — Ага, — зевнул Турка. Отец вышел и прикрыл за собой дверь. Какое-то время он полежал, глядя на подмерзшие пальцы голой ноги. Вспомнил Аню, ссору. Потом взял телефон и бездумно перебирал пункты меню, покусывая губу. Тут экран замигал в руках, и высветился номер со знакомыми последними цифрами. Обычно Турка игнорировал неизвестных абонентов, но теперь ответил почти моментально: — Привет, Вов! — Здорова. Ну что, как дела? Они пообщались, обсудили матчи. После Турка рассказал о расследовании, рассказал про географа, про Селедку и Стриженного. Почему-то хотелось вываливать и вываливать информацию. У любого так бывает, особенно, когда долго держишь, копишь в себе. А потом будто плотину прорывает. Вова оказался хорошим слушателем, а Турка вдруг понял, что ему нужно как-то вернуть дружбу с этим человеком. Один из немногих, кто находится на его волне, пускай они и слегка разные по характеру. — Жесть. Но… Тебе ж она нравилась, Конова? А помнишь, про порнотехникум шутили? Может, она правда, уехала? Сложно представить, ну, что чела, которого ты знал лично, с которым общался — похитили. Или убили. Турка посопел в трубку, не зная, что добавить. Вова кашлянул: — Ау, ты на связи? Слышишь меня, Артур? — Слышу. — Ладно… У меня нет идей, как тебе помочь. Ты же передал все, что знаешь, ментам? Они должны найти. — Мне кажется, что уже поздно. Если она пропала еще в декабре, то… Ну кто ее будет держать где-то там? — А я читал про психа, который свою дочку держал в подвале дома. Двадцать лет насиловал, она ему детей рожала. — Ты умеешь подбодрить. — Сорян. Давай сменим тему тогда. Мы ж это… переезжать думаем. — Куда, как? — вырвалось у Турки. — И когда? — Ну, мама Москву не любит, и думает, что нам лучше в Питер переехать. Там красиво… и возможностей больше для карьеры, чем у нас. Скоро с судебными темами разберемся до конца и рванем. Не знаю, что из этого выйдет. Мама хочет как можно скорее перебраться, но учебный год же, все дела. Да и вообще, в Питер, наверное, лучше летом ехать, там же прохладно. Повисла пауза. Хотя что, по сути, поменялось? Один раз Турка уже потерял друга, причем сам упустил его. И вот теперь опять теряет его снова, уже волею обстоятельств. Они общались в младших классах, потом отдалились. Над Вовкой издевались, били, он не мог дать отпор. Турка сначала не обращал внимания, а когда решил помочь, было уже поздно. И вот результат. — Да мы будем созваниваться. Будем же? С кем я еще Лигу Чемпионов обсужу, да и вообще… А ты сам решил, кстати, куда учиться пойдешь? С девятого уходишь? — То, что с девятого уйду — это сто процентов. В колледж связи и информатики, может быть. Или в другой какой. Вообще, что-то связанное с компьютерами хочу. Вроде бы. — Понятно. Да я сам такой, что не могу понять, что мне надо. Ни к чему нет тяги. — А ты сам хочешь… ну, уезжать из города? — Ага. Почему нет? Очень хочу. Надоело тут все. Серое, грязное, скучное. Хрень одна, короче. Вот прошелся за хлебом пару раз, и так говено на душе стало. Как будто по кладбищу погулял. — Понятно. Думаешь, в Питере будет круче? Там и солнца-то нет толком. — Посмотрим. Турка хотел сказать, чтоб товарищ поаккуратнее шлялся по магазинам, но промолчал. Не хотелось верить, что с Вовой может случиться что-то еще. Да и голос у приятеля звучал… живо, приподнято. Редко когда раньше Вова говорил уверенным тоном. Так зачем же обламывать другу надежды о новой жизни? Все это Турка понимал только лишь на интуитивном уровне, и попроси кто-то объяснить мысли и чувства, он бы вряд ли смог. — Ладно, ты тоже там не унывай. Найдется Лена, найдется. Я почему-то чувствую. — А, слушай… Тебе Хазова не звонила? А то я ей твой номер передавал. — М-м, нет, не звонила. И я тоже не набирал. Да и знаешь… Как-то прошла любовь, если честно, — Вова усмехнулся. — А что, она говорила обо мне? — Да так… — Ну вот. У нее, наверное, тоже любовь прошла. Смысл звонить? — Ага. Они распрощались. Турка отложил телефон, размышляя о том, что нужно пойти в ванную, да и поесть что-нибудь, раз сон уже совсем слетел. Уверенности Вовы он не разделял, и знакомый холодок тревоги в груди разрастался, пуская корни.Глава 16. ПОДАРОК ИСТОРИКУ
Девушка терялась в догадках, где он пропадает так долго. Нет, она не хотела, чтоб зазвенела цепь, щелкнул замок и ее тюремщик вновь выплыл из темноты, но ожидание было чуть ли не хуже того, что он с ней делал. Вода в бутылках, тушенка с кашей и повидло в «кошачьих» пакетиках. Посуды в распоряжении узницы были пластиковый стаканчик, миска, ложка и вилка. Последнюю она разок попыталась воткнуть уроду в глаз, но лишь оцарапала щеку. Масляный радиатор хоть и грел, но уюта не добавлял. Если бы только она могла до него дотянуться… Хорошее было бы оружие, но… Удивительно, как может быть жесток человек. Не только по отношению к чужим, но даже к близким. Сырость и влага со всех сторон. Иногда чудилось, будто по стенам ползают слизни. Девушка не знала, сколько она уже тут находится, но предполагала, что по меньшей мере несколько месяцев. Жутко чесалось тело, хотя несколько раз он позволил узнице принять импровизированную ванну. Удивительно, как меняются люди. Почему он сначала был одним, потом другим? Как может человек быть таким двуличным? Он мог бы отвезти пленницу к себе на квартиру, или где он там обитает, дать спокойно вымыться. Но куда там, рисковать ради такого пустяка. Внутри бедняжки накопилось столько ярости, что она готова была разорвать ему горло зубами. Но куда там. Он сцепляет ей сзади руки, и ничего не остается, кроме как терпеть. Слушать сопение, монотонные вдохи-выдохи, чувствовать толчки и проникающее внутрь раскаленное жало. Иногда он что-то вкалывал ей и тогда боль отступала. Не только физическая, но и душевная. Становилось легко, мозг превращался в гелиевый шарик, который отпускали на леске далеко-далеко в стратосферу, а иногда в открытый космос. Она подозревала, что в шприцах наркотик. Боялась привыкания, боялась потливости и сосущего чувства в последующие дни, в ожидании новой дозы. Когда она только начала баловаться марихуаной, она читала и слышала от знакомых, что можно втянуться и перейти на что-то гораздо более тяжелое. И знала, что у нее есть определенные склонности — чтоб подсесть. Ищут ли ее? И возможно ли это? Воспоминания о школе, об одноклассниках, о нем, о родственниках и прочем, все это слилось в один ком, и он шевелился, подрагивал в самых дальних закоулках памяти, постепенно уменьшаясь. Особенно узнице нравилось перебирать воспоминания после инъекции. Тогда картинки становились выпуклыми — протяни руку и коснешься щеки любимого. Только подумай о песне, и вот она уже звучит, притом так ясно, будто музыканты играют здесь же. Неужели она никогда не выйдет отсюда? Если бы она оставила хоть какой-то намек… Иногда бедняжка пыталась сделать мысленное послание, медитировала так часами, произносила имя любимого и верила, что хотя бы раз по его спине должен пробежать холодок. В последнее время ей казалось, что кто-то прячется в тенях. Несчастная успокаивала себя, как могла, но иной раз ей даже чудилось тихое пение. Наверное, так развивается шизофрения. Девушка встала, позвякивая цепью, и начала приседать, опираясь ладонью о матрас, прибитый к стене. Голова закружилась, но узница продолжала приседать, не обращая внимания. Как будто шепнул кто на ухо, что нужно размяться именно сейчас. Она регулярно приседала, надеясь что нехитрое упражнение поможет сохранить какой-никакой тонус. Скорее, «никакой», но все-таки это лучше, чем совсем ничего. Физическая активность должна быть. На лбу девушки выступила испарина, а после нескольких подходов стало совсем жарко, пот тек ручьем. Дышалось здесь тяжело. Что если сейчас наверху уже май? Возможно ли такое? Здесь, наверное и летом такая же сырость. Погреб глубоко под землей… Хотя, зачем тогда матрасы? На всякий случай? Хотя они не только для того, чтоб приглушить шум, но и для теплоизоляции. Несчастная пыхтела, приседая. Конечно, ее ищут. Сто процентов. Раз-два. Найдут обязательно. — Сейчас не май. И никто нас не найдет. Девушка вздрогнула. Ну вот, слуховые галлюцинации. Успокоиться, успокоиться. — Ты просто разговариваешь вслух. Не бойся. Голос бесцветный, скучающий как будто. Облизнув губы, узница спросила: — А ты… Как здесь появилась? Откуда взялась? — Дурацкие вопросы. Как, как… Просто. Повисло молчание. Еще раз присесть, и еще, цепь опять звякнула. Незнакомку не разглядеть в темноте, даже контуров тела не видно. — Эй! Если мы хотим выйти отсюда, мы должны действовать вместе! Почему ты молчишь? Незнакомка будто бы усмехнулась. И ничего больше. Узница жалела, что здесь нет тетради и ручки. Она бы могла вести дневник, хоть какие-то записи, мысли. Хотя бы примерно могла представлять, сколько она тут находится — отсчитывать по пробуждениям. Впрочем, она подозревала, что ее биологические часы давно сбились, так что понять, прошли сутки или нет — невозможно. Лампа на аккумуляторе иногда тухла, и чтоб не оставаться в кромешной тьме, бедняге приходилось пользоваться фонариком, которым ее снабдил тюремщик. Ей казалось, что каждый день здесь идет за год. Тело дряхлело, кожа высыхала, на лице будто бы появлялись морщины — так казалось при ощупывании. А ведь морщины должны быть достаточно глубокими, чтоб их можно было ощутить пальцами. Скоро ослепнут глаза, так как им необходим солнечный свет или достаточное освещение. Когда бедняга заметила, что зрение ухудшилось, она взяла за правило периодически светить на ладонь фонариком, разглядывать линии, узор, волоски. Еще делала глазную гимнастику, глядя то на кисть, то поверх нее, на рисунок матраса, прячущийся во тьме. Одновременно с этим она отмечала, что линии на ее руках неуловимо меняются. Хиромантией девушка не увлекалась, но еще в детстве, когда им было лет по семь, подружка Варя сообщила ей о линиях жизни, хвастаясь своими длинными и четкими дорожками, прочерчивающими ладонь. А у нее линия жизни была тонкая, с разрывом, так что Варя сказала, что люди с такими линиями долго не живут и стала дразниться. Потом удар, шлепок — Варя захныкала и убежала жаловаться маме. Впрочем, уже на следующий день дети помирились и забыли о хиромантии. Всякий раз, глядя на разрыв, она думала — что же такое произойдет? Разрыв указывает на какое-то плохое событие или же это чушь? Теперь она знала ответ. Но… надежду давало то, что линия после разрыва продолжается. Так значит, ее жизнь не закончится здесь? В тысячный раз подергав цепь, она вздохнула и присела на матрас, вбирая легкими спертый воздух. Приседания немного разогнали кровь по жилам, настроение слегка приподнялось. Вроде бы опять усмехнулся кто-то в темноте. Нет тут никого. Никого нет. Ты должна действовать сама. Она пыталась убежать, само собой. Вырывалась, кусалась. Но всякий раз он либо бил ее так, что сознание упархивало, либо нагло смеялся ей в лицо, наслаждаясь беспомощностью жертвы. По идее, он должен был приходить чаще, и узница знала, что ему мешает. Ублюдок. Потом таяли силы, нарастала апатия. А после появились шприцы. Матрасы, прибитые к стенам, слегка вибрировали, будто сипло дышали. Несчастная прислушалась. Вибрации стихли. Через несколько мгновений раздались шаги, следом звякнул металл. Перед уходом в прошлый раз он сказал, что девушка должна ему подарок ко Дню защитника Отечества. Что ж, подарок готов.* * *
Турка всегда поражался, как быстро пролетают две недели между праздником мужчин и праздником женщин. На календаре красовалось седьмое число, среда. Уроки сокращенные, завтра выходной — красота. Единственный минус — поздравление девчонок, учителей и праздничная суета. Впрочем, в ней Турка не очень-то участвовал. Деньги скинул, само собой, и отдалился. Они собирались с отцом навестить маму, которой не удалось отпроситься домой на праздники. В больнице из персонала только дежурная медсестра, и лежать придется только из-за капельниц. Туберкулез даже в закрытой форме — штука опасная. Мама расстроилась, но виду не подавала. Разочарованнее всех выглядел отец, а Турка лишь плечами пожал. Надоело, конечно, вдвоем с ним дома куковать, но раз не отпустили маму, то что поделать. Он как-то отдаленно думал о том, что должен испытывать иные эмоции. Ведь это мама, самый близкий человек. И тут же думал совсем о другом. На уроке истории Андрею Викторовичу положили на стол букет из трех дохловатых тюльпанов. Он поднял брови, интересуясь у сидевших на первой парте девчонок, а те удивились: — Мы думали, это ваш! Думали, подарить кому-то там хотите. За последними партами угорали со смеху хулиганы. Плотников исподтишка снимал происходящее на телефон, а Шуля выкрикнул: — Это мы вас поздравить решили. С Восьмым мартом вас, Андрей Викторович. Раздался дружный хохот. Смеялись и другие пацаны, а сам историк застыл возле стола, на первый взгляд безучастный к происходящему. Потом он знаками показал Муравью, сидевшему за последней партой, закрыть дверь. Тот послушался, однако, лицо его омрачилось тем, что не удалось остаться незамеченным. Впрочем, мало кто обратил на него внимание. — Плотников! Убери телефон. — С праздником! — выкрикнул Плотников, продолжая снимать. Андрей Викторович взял букет и пошел между рядов, банда заулюлюкала: — Ооооооо-ооуууооо! — Идет, идет! Историк хлопнул по парте Плотникова букетом, тот хихикал и продолжал снимать, уворачивась от преподавателя, который пытался отобрать мобильник. Шуля что-то выкрикивал, в классе висел хохот. В конце концов, букет оказался под стулом, историк отобрал телефон у Плотникова и пошел на место. В этот момент Шуля поднял тюльпаны и швырнул их в спину преподавателю, а пока тот оборачивался, сел на свое место. — Ну вы и конченные, — пробормотал историк. — Плотников! Букет подбери и выкинь в мусорку. — Так… он же ваш, Андрей Викторович. Это вам подарили. — Щас кто-то будет жрать эти тюльпаны. Кто-то из вас. Считаю до трех — раз! — Да возьмите цветы, мы от всей души подарили! — издевался Шуля. — ДВА! — Что у вас тут происходит? — в кабинет заглянула остроносая математичка, с глубоко посаженными глазами. — Я вас спрашиваю, что тут творится? В кабинете мигом повисла тишина. Марина Игоревна вела математику у десятых-одиннадцатых классов, и один ее вид заставлял учеников тушеваться. Высокая, угловатая, и что-то живое и страшное в глазах. Ходили слухи, что у нее муж — бывший зек, а сейчас занимается бизнесом. Неизвестно, каким конкретно. — С праздником, Марина… — начал было Шуля, но тут же получил подзатыльник. — Какого хрена вы орете каждый урок? Надоели уже! Ты такой смелый, да? Быстро встал и поднял цветы! К удивлению многих, Шуля не стал препираться и спорить. Он отлип от стула, споткнулся о чей-то рюкзак и подобрал растрепанный букет, пряча глаза. — Ты! — она схватила Плотникова за ухо. — Сотри с лица эту мерзкую улыбочку. Ровно сядь! — Да вы… — хотел возмутиться Плотников, но тоже получил подзатыльник и смешно дернулся, ударившись подбородком о парту. — Что вы с ними церемонитесь, Андрей Викторович? Они вам и так уже на шею сели да ножки свесили! Еще хоть один писк я сегодня услышу, то клянусь, вы пожалеете. Потом жаловаться можете куда угодно. Я понятно объяснила? — Так точно, — буркнул Шуля, и тут же получил еще один подзатыльник, но и его стерпел, не смея дерзить. — Тетради достали, книги! И так уроки сокращенные, а вы тут черте чем занимаетесь. Я не поняла, где учебник твой? — нависла учительница над Шулей. — Да я… Ну, обычно это… — Что ты заикаешься? И остальные, шевелитесь, давайте! Вы сюда похихикать пришли? В смущенной тишине ребята шевелились, доставали тетради, учебники. Даже Вол вытащил не листик, а именно тетрадку. — Повторяю, еще хоть один писк… Поняли? Ответом опять-таки служила тишина. Марина Игоревна, выдержав паузу, вышла из класса. Когда за ней закрылась дверь, Андрей Викторович открыл журнал и вздохнул: — Ну что же, приготовьте листочки, сегодня проверочная работа. Обычно после таких слов звучали стоны, начинались уговоры и протесты, но сегодня — ни единого звука.* * *
После урока задержались дежурные. Водовозовы долго спорили с Хазовой, мол они и так слишком часто дежурят, и вообще — только они и убирают. А потом сдались. Не спешил покидать кабинет Плотников. Он выбирал момент, глядя, как историк медленно заполняет журнал. Поглядывал на свой «Nokia», лежащий почти у края стола. Потом решился и подошел, стараясь выглядеть смиренным и раскаявшимся. — Андрей Викторович… — Телефон отдам родителям, — не поднимая головы сказал преподаватель. — Отцу или матери — неважно. — Ну, Андрей Ви-иикторович!.. Да они не смогут в ближайшее время прийти. Заняты, работают. — А я ерундой занимаюсь? — поднял глаза историк, выдержал паузу. — Я не занят? Пусть работают, когда смогут — придут на беседу. Телефон я отдам только им. Видя в глазах Плотникова намерение схватить мобильник, преподаватель опередил его и накрыл ладонью телефон: — Даже не пытайся. Собственно, Андрей Викторович понимал, что беседа с родителями Плотникова ни к чему не приведет. Но это дело принципа. Да и как еще повлиять на этого оболтуса? Порыв вышвырнуть телефон в окно, вслед за фонариком, Андрей Викторович тогда сдержал. Сейчас, когда эмоции стихли — порадовался. А то проблем не оберешься, плюс деньги за трубку придется отдавать. Видео он успел удалить. Хотя не факт, что кто-то еще не снимал выходку и возможно, запись в скором времени будет гулять по мобильникам учеников. — Что ты стоишь? Скажешь, не имею права? — Имеете, конечно, — потупился Плотников. — Но… может, все-таки так отдадите? Мне стыдно за свое поведение… В этот момент один из близнецов прыснул и засмеялся. Однако, поймав суровый взгляд Плотникова, Водовозов отвернулся и энергично замахал веником. — Ой, ты это можешь пойти маме как раз рассказать. Что тебе стыдно, и историк тебя вызывает в школу. — Ну… Давайте я дяде позвоню, а вы с ним пообщаетесь. — Нет. Забудь про телефон. Просто, сейчас ты пойдешь домой, обдумаешь свое поведение, сделаешь выводы. Потом скажешь родителям, что их вызывают. — Так а смысл? — не унимался Плотников. — Ну, возьмите и поговорите по телефону! Для чего достижения науки существуют? Вы же не технофоб какой-нибудь. — Ты знаешь умные слова, молодец. Да и вообще ты парень не глупый. Личный контакт — всегда лучше, чем телефонный разговор или смс-ка. Понял? Плотников кивнул и вразвалку пошел к выходу, перекладывая пакет с пожитками из одной руки в другую. Парень чуть не столкнулся в дверях с Мариной Яковлевной, которая бросив суровый взгляд и на Плотникова, и на копошащихся дежурных, проследовала через кабинет к преподавательскому столу. Улыбнувшись, она сказала: — Андрей Викторович! Мы в учительской будем отмечать. Так, посидим — пирожные, чай. Вы присоединитесь? — Да, конечно, — улыбнулся историк в ответ. — Вот сейчас заполню, минутку буквально. — Хорошо, ждем. А вы побыстрее убирайте, мальчики, — добавила математичка и близнецы закивали. Когда близнецы закончили, Андрей Викторович запер кабинет, и пошел по направлению учительской. Ему казалось, что за ним кто-то наблюдает, хотя коридор пустовал. Сегодня Воскобойникова вела себя необычно. Молчала, и будто старалась не встречаться с преподавателем взглядом. Как будто хотела стать незаметной. Странное ощущение ледяной пустоты появилось в животе, скрутило кишки. Андрей Викторович поймал себя на мысли, что совсем не хочет принимать участие в преподавательских посиделках. Сейчас бы домой поскорее, к своему… делу. Или отдохнуть. Полежать на диване с пустой головой. Еще он ощутил позывы в туалет. Женский и мужской санузлы благоразумно разнесли по этажам, а учительская уборная и вовсе была на третьем, и чтоб попасть туда, пришлось бы делать крюк. Историк решил сходить в туалет учеников — как раз недалеко от учительской. Вот только там вроде бы кто-то есть, судя по голосам. Необъяснимое чутье ткнуло его иголкой, но мысли текли вяло. Он прошел мимо туалета, глянул в окно на низкие тучи, увидел школьников на турниках. Собственные шаги эхом разносились по коридору. Помявшись, историк подумал, что можно сначала устроить журнал в ячейку, благо учительская рядом, а потом уже идти справлять нужду — к тому времени туалет освободится. Потом он хлопнул себя по лбу свободной рукой: да ведь в учительской сборище и его ждут. А он собрался ходить взад-вперед. Ну да, из учительской слышны оживленные голоса и смех. Андрей Викторович замер, потом хлопнула дверь позади. Он не успел разглядеть, кто именно из учеников вышел из туалета — фигура быстро свернула за угол. Может даже Плотников. Андрей Викторович вздохнул и пошел обратно. Уже на входе в туалет он нахмурился. Его смущал дробный… стук. Сухой цокот. Вслушаться как следует мешали отзвуки учительского веселья. Историк выждал еще секунд десять. Неестественный стук стих, но невидимая ледяная рука вовсю плела узлы из кишок преподавателя. Во рту мужчины пересохло. Почему-то не хотелось ему заходить в туалет. Нет, насчет Плотникова он не беспокоился. Его покусывала необъяснимая тревога. Опять звук. Еще и фигура перед этим как-то быстро убежала. Может, натворили чего? Тогда он потянул на себя дверь и покашлял: — Кхм-кх… Что тут у вас происходит? Это Андрей Викторович. Я захожу, предупреждаю… — каблуки его туфель мягко соприкоснулись с влажным кафелем. Пульс участился, журнал норовил выскользнуть из вспотевших ладоней. Бачок шумит. Пол влажный, раковина. Над ней зеркало, заляпанное капельками. Пахло хлоркой, к резкому запаху примешивался аромат духов, совсем не подходящих для подростков. Такой скорее для женщин. Послышался всхлип. Но ведь это мужской туалет. Андрей Викторович вздрогнул. Выронив журнал из рук, он бросился к девушке, лежащей на мокром полу. Как будто потеряла сознание и стекла на пол. Он потряс ее за плечи, но та не подавала признаков жизни. Он сообразил, что стук исходил от ее каблучков, конвульсивно стучащих по полу. Ноги школьницы и сейчас подрагивали. Теперь историк понял, что смутило его изначально. Голоса — мужской и женский. Что он с ней сделали как она вообще тут очутилась это же мужской туалет что с ней. Преподаватель выдавил мучительный стон. Воскобойникова. Он пальцем приподнял веко девушки, но зрачок на свет не реагировал. Сначала Андрей Викторович удивился, почему его так быстро взяли на работу сюда, хотя и знали об истории с прошлого места. А после того, как он познакомился с учениками, школьными нравами и потрясающей историей — вопросы отпали. Что бы здесь не происходило, оно прекрасно иллюстрирует школу. — Алина! Если это шутка, то весьма неудачная. Он подождал, поразмыслил мгновение. Никакой реакции, кроме судорог. Историк задрал кофточку с блестками и узором, обнажая белый бюстгальтер, которому уже было что скрывать. Юбка чуть задралась, обнажая тонкие ноги в телесного цвета колготках. Андрей Викторович вспомнил, как Алина возилась под столом, как уткнулась ему в промежность лицом. Вспомнил, как тогда подвозил ее. Вспомнил стрелки на ее колготках — на других, черных. Приложив ухо к левой стороне девичьей грудной клетки, он прислушался, стараясь отвлечься от собственного натужного дыхания и глухого стука пульса в висках. — Эй, кто-нибудь! — выкрикнул он, оторвавшись от девушки. Голос позвенел между загаженными плафонами ламп и стих. Никого. Бежать за помощью? Или?.. Она не дышит. Историк надавив на щеки школьницы, чтоб открыть рот. Потом приложился к ее губам и выдохнул. Язык Воскобойниковой отдавал ментоловой жвачкой. Историк надавил на грудь, сминая чашки бюстгальтера сложенными крест-накрест ладонями. Раз, два. Еще раз. Теплый влажный язык, мягкие губы, не думать об этом, не думать… раз-два. И опять. И снова. По ушам резанул неожиданный визг, будто включили циркулярную пилу. И тут же царапнуло по щеке, обожгло совсем близко от глаза. Преподаватель отпрянул, а высокий крик, пронзительный, на одной ноте, становился все громче и громче, впиваясь вибрирующими иголками в мозг. Послышался топот, голоса. Сразу множество людей ввалилось в туалет, глядя на Андрея Викторовича, севшего брюками в лужу рядом с раскисающим журналом 9-го «А». Галина Марковна, Дина Алексеевна, географ, Марина Игоревна, другие учителя. На лице историка пламенела глубокая царапина, текла кровь. Глаза преподавателя метнулись к дрожащей Воскобойниковой, протягивающей палец в его сторону. Школьница уже не визжала, но всхлипывала со слезами на глазах. Потом Марина Игоревна выдавила: — Ч-что здесь т-творится?Глава 17. ПОДОЗРЕНИЯ
Подарок на День защитника Отечества получился знатным. Привело это к тому, что следы крови в моче узницы оставались даже на третьи сутки. Однако, стискивая искусанные губы, трогая языком шатающийся зуб, девушка находила силы злорадно ухмыляться. У нее все-таки получилось! Сумела достать урода пружиной из матраса, ткнула в глаз, попыталась полоснуть по шее, но оставила лишь царапинку. А после начался ЕГО перфоманс. Несмотря на то, что ребра болят даже сейчас, спустя… десять дней и больше, «атака» все-таки придала психологических сил. Картинка с разрывающейся кожей, брызгающей из шеи ублюдка крови так будоражила мозг, что девушке казалось, будто это случилось в самом деле, и тело лежит углу, скрытое темнотой. В углу напротив довольно сопит товарка по несчастью. Ведь сопит же? Не может это быть галлюцинацией. А еще иногда костяшками пальцев щелкает. Ныли почки. Болел низ живота, сигнализируя о скором приезде «гостей из Краснодара». Это хороший знак, если месячные придут, ведь ОН не предохранялся. Да и удивительно, что после всех побоев ничего не нарушилось по женской части. Микроскопический повод для радости. Сейчас узница уже не так переживала о здоровье, будто утекающем сквозь пол, впитывающемся в сырые матрасы. Никакой речи о тренировках в последние дни не шло, слишком уж сильно избил тюремщик. Какие там приседания. Но вот оставить в покое своего старого доброго приятеля — штырь, удерживающий цепь, — она никак не могла. Казалось, что брось расшатывать его, и он тут же окрепнет, а то и пустит корни, как дикое надоедливое деревцо. Отчасти, борьба с цепью и штырем заменяла гимнастику. Особой надежды вырвать железяку узница не питала, но все-таки бросить сие занятие не могла. Если недавно был мужской праздник, то значит, скоро женский. Но… что ждать от Восьмого марта пленница не знала. Она попробовала сесть, двигаясь так, как будто боялась спугнуть мотылька. Понемножку, полегоньку, ага, помочь рукой, согнуться, слегка напрячь мышцы пресса. Села, придерживаясь ладонью о матрасную стену и, переводя дыхание, попыталась вспомнить, чем занималась ровно год назад. Скучала на уроке? Спала дома? Может, курила вместе с любимым?.. В первую неделю курить она хотела нестерпимо. Постоянное сосущее чувство, нечем утолить тревогу — совсем как голод. Потом это ощущение потихоньку улетучилось, а сейчас она и вовсе не могла сказать, о чем больше мечтает: чтоб перестало болеть тело, увидеть солнечный свет, вдохнуть нормального воздуха, выпить чистой воды. Пообщаться с самым близким ей человеком? Сейчас лица в памяти вообще как размытые кляксы. Интересно, подал ли кто заявление о пропаже… Она прислушалась. Показалось, или слышны какие-то звуки наверху? Десяток секунд ожиданий, вроде бы тишина. Узница прикидывала, где может находиться. Помещение явно нежилое, но скорее всего, оно близко к нормальным домам, или же рядом ходят люди, потому что иногда она улавливала — или ей казалось, что улавливала, — такие звуки, как сейчас. Иногда даже сквозь матрасы девушка чувствовала вибрации, как будто над ней проезжали машины. Мучитель навещал ее нечасто, значит, либо у него мало времени, либо сюда так просто не поездишь каждый день, чтоб не вызвать подозрений. Может быть, сюда трудно добраться из-за раскисших дорог, если это место где-нибудь на отшибе. А может, она ошибается абсолютно во всех своих догадках. Ее ищут, нет сомнений. Она так думала не только потому, что нужно было хоть как-то поддерживать надежду, но еще и потому, что в школе ее обязательно должны были хватиться. В конце концов, с парнем она даже не попрощалась, и по истечении энного времени он первым должен был поднять тревогу. Впрочем, должен и сделал — вещи разные. Слишком много «но», и куча вопросов. Сначала она пыталась разговаривать с мучителем. Увещевала, уговаривала, но он был непреклонен, и доводы, которые бы подействовали на нормального человека, до него не доходили. С другой стороны, стало ясно, что у него некоторые проблемы… по части секса. Узница попробовала уточнить, но выхватила таких смачных затрещин, что всякая охота выяснять вопрос отпала. Угол в темноте хихикнул. Узница закричала: — Ты… не пугай меня! — голос испуганной птицей заметался, шурша крыльями по матрасным стенам. — Я тебя не пугаю. Мы должны убить его вместе, он не собирается нас отпускать. Поэтому возьми мозги в кучу и перестань думать о хрени. Мы никому не нужны. Кто нас спасет? — Я знаю. Но ты мне не помогаешь! Опять тишина. Собеседницу не видно, но и без того ясно, что она сидит с ухмылкой на лице. Как будто все это ей нравится. Сука. Девушка потянула цепь и та звякнула по полу. Звук всегда казался громким, и в такие моменты девушке казалось, что ОН может незаметно подкрасться сзади. Или же увидеть, чем она занята. А уж тогда он забетонирует еще один штырь, трубу, или придумает другой способ укрепить цепь. Хотя… Многое бы изменилось, не будь цепи на ноге? Не хотелось думать об этом. Не хотелось.* * *
Скелет прислушивался к дыханию «однопалатника». С того самого раза, когда сосед душил его подушкой, он каждую ночь долго ждал сна, да и спал тревожно, часто выныривал из забытья с распахнутыми глазами, сдерживая рвущийся из глотки крик. Почему-то Скелет был уверен, что если он еще хотя бы раз нарушит сон Тузова, тот может продержать подушку у него на лице минутой дольше, и тогда… Казалось, что толстолобый отморозок способен даже на большее. Иногда Скелет не мог уснуть из-за болтовни здоровяка во сне. Не то что бормотал, а взаправду общался с кем-то, как будто бы не спал вовсе. Сначала Скелет даже подумал, что сосед решил среди ночи поговорить по телефону с девушкой, но нет: слишком уж тягучими выходили слова, слишком долгие повисали паузы. Сосед уговаривал собеседницу, потом причмокивал, будто бы целовался, а Скелет лежал под одеялом, глядел в потолок блестящими глазами и ждал, ждал, боясь вырубиться. Ибо тогда он захрапит, а сосед проснется и… Еще здоровяк угрожал кому-то, чуть ли не рычал как пес. Одними разговорами толстолоб не ограничивался. Скелет в первый раз замер от страха, думая, чем же он провинился и как будет отбиваться, не удавят ли его совсем. Но потом понял, что сосед ходит с закрытыми глазами во сне. Останавливается, как будто разглядывает стены, ощупывает, проверяет. Походит к окну, трогает подоконник и раму, мацает стекло и несет что-то совсем уж неразборчивое. Все это нагоняло жуть, и один раз Скелет попросил, чтоб его перевели в другую палату, но свободных мест не оказалось. Да и объяснить причину, почему у него возникло такое желание, он толком не мог. Точнее, боялся сказать правду. Вдруг медсестра сообщит соседу? Впрочем, что если она УЖЕ сообщила? Тогда ему вообще нельзя спать. Так он и лежал, думая о всяком, совсем забыв о своих болячках (единственный плюс), но в конце концов, начинал моментами проваливаться в сон, неглубоко, будто бы пробивал ногами тонкую корочку льда на болоте, выныривал, и опять хрустел осколками. Засыпал Скелет более-менее крепко только перед самым рассветом. Еще удавалось поспать днем. Больше всего любил Скелет отсыпаться, когда сосед куда-то надолго отлучался. Здесь не очень-то следили за больными, так что при желании и возможности, можно было уйти после утренних процедур, хотя и существовал формальный запрет. Но сосед ускользал на выходные, так как в это время больные в сущности были предоставлены самим себе. Если вечером в пятницу уйти, то никто тебя не хватится два дня. Остаются, конечно, дежурные медсестры, но они более тщательно штудируют книги и сканворды, нежели коридоры и палаты. Вот тогда-то Скелет и обретал душевный покой. И как же он не хотел, чтоб наступал вечер воскресенья… Сосед иногда возвращался с царапинами на лице, иногда с обломанными ногтями, почти всегда в грязной одежде. Один раз Скелет увидел грязные кроссовки, которые толстолоб не успел замыть в туалете. Скелет почему-то сразу вспомнил, как они с отцом ходили на рыбалку и возвращались примерно в таком же виде, и как тогда ворчала мама, но тут же замолкала, увидав улов. Когда они возвращались грязные и без рыбы, да еще и пьяного отца шатало будь здоров — вот тогда мама устраивала знатный скандал. Что поделать, не всегда идет клев. Скелет вздохнул. Слушая бормотания соседа, и укрывшись с головой, он попытался ни о чем не думать.* * *
Когда Турка узнал о новом скандале, сотрясшем школу, он удивился лишь тогда, когда понял, что замешан в нем новый историк. Андрей-как-его-там — Турка даже не запомнил отчество, — совсем не походил на маньяка-педофила. Хотя справедливости ради стоит сказать, что почти так всегда и бывает. Но… внешний вид одно, другое дело, что и поведением историк не выделялся, разве что уж был как это… чересчур агрессивным? Но многие учителя повышают голос, здесь ничего такого нет. В то, что он пытался изнасиловать Алину, как говорят, тем более не верилось. Воскобойникова та еще фантазерка. Только зачем ей это? Больше взволновал Турку конверт и листок бумаги, которым перед ним тряс отец. Мысли с утра путались, глаза слипались, проснуться мозгу мешали утренние мартовские сумерки. Уже декада прошла, но никакого намека на окончание зимы. — Что это?! Вот так ты, значит, учишься? Вот так ты взялся за ум? — Пап, смысл кричать? Дай я посмотрю, что там. — Смысл кричать? — отец вытаращил глаза. — Ты что, обдолбался? — мужчина схватил его за предплечье и стал выкручивать, сильно сжимая пальцами. — Показывай вены! Вены показывай! — Пап, я не колюсь! — Какого черта тогда они хотят? Господи… Это хорошо, что мать до сих пор в больнице! Что бы с ней стало, будь она дома? Турка не знал, что ответить, потому что понятия не имел, что там за конверт нашел отец. — Дай я посмотрю, что там. — Убери руки! Ты мне должен сказать, что с тобой происходит. Почему ты где-то пропадаешь, с кем ты связался? — Да ни с кем я не связывался. Я ездил к девушке! — Ты же говорил, что она пропала? — прищурился отец. — Лена или как ее там? Ты говорил, что она пропала. — Она пропала, а я к другой ездил. К подруге! — быстро пояснил Турка. — Дай я посмотрю, что в этом сраном конверте, пап. — Разговаривай нормально! Не со своими дружками общаешься, а с отцом. Турка несколько раз глубоко вдохнул и на мгновение почти поверил, что это сон. Потом моргнул и сказал: — Так… мне можно глянуть? Отец сунул конверт и листок в руки сыну и вышел из комнаты. Турка быстро пробежал глазами текст, ничего не понял — прочитал еще раз. Тут же холодело в груди и стало понятна реакция папы. Турку вызывают давать показания. Почему повесткой? Черт знает. А если вызывают в участок, то нужно брать с собой отца. Он еще раз перечитал, убеждаясь, что понял все правильно. Отца нашел на кухне — тот разбивал яйца на разогретую сковороду. Он даже не взглянул в сторону парня. Отложил скорлупу, полез в шкафчик за солью. — Па, тут ничего криминального. Отец посыпал шкворчащую яичницу солью, убрал солонку. — Это не связано с тем делом, па. Она же забрала заявление. Это как раз про Лену, они ее ищут и опрашивают свидетелей. Я же не виноват, что знаю ее. Ничего страшного тут нет, нам просто нужно съездить, ну… чтоб я побеседовал с ними в твоем присутствии. Да я уже с ними общался! Они в школу приезжали. — Почему они тогда вызвали тебя так? — Не знаю. Может, ездить задолбались. Я правда не знаю. — Ладно. Отлично. Кстати, конверт валялся под калиткой. Наверное, в щель почтальонша забросила. Я на него даже наступил. Ты точно уверен в том, что говоришь мне правду? — отец лопаточкой поколдовал над яичницей и убавил пламя конфорки. — Уверен. Ничего такого я не делал, честно! — Понятно. Ладно, извини, что наорал, — пробормотал отец. — Но если выяснится что-то такое… Не обижайся. Ты ведь почти взрослый и я надеюсь, что ты отвечаешь за свои слова. — Я-то отвечаю. Но откуда мне знать, что они там придумали? — дернул плечом Турка. — Хочешь, я тебе по дороге расскажу все, что знаю? — Лучше уж ты мне расскажи, чем я потом буду краснеть в отделении. Яичницу будешь? — Ага. Отец филигранно раскидал глазунью по тарелкам. Они оба сели за стол, и отец замер: — Стоп! А школа? А хотя ладно, занятия потерпят… — Да, и еще… у нас там препод, историк… Его типа, тоже обвиняют, что он перед Восьмым марта… Ну, Воскобойникову зажимал в туалете. Или что-то такое. Ну, и она вроде как подтверждает, я не знаю, что там было. Отец замер с открытым ртом, вилка с кусочком белка застыла на полпути. — Погоди… Учитель?.. Историк? Что за бред… Что у вас происходит в школе?! Охренеть можно. И погоди, погоди, а что он сам говорит? Как его зовут? — Да не помню, ну Андрей там какой-то, Романович или Викторович, не помню. — И… что он говорит в свое оправдание? — пробормотал отец. — Типа зашел в туалет, увидел, что ученица лежит без сознания и начал делать ей непрямой массаж сердца, искусственное дыхание. Ну, это больше на правду похоже. — Наверное. Они с минуту молча двигали челюстями, погрузившись в мысли. Потом отец сказал: — С другой стороны, зачем бы девчонке оговаривать препода? — Чтоб привлечь внимание, — пробубнил Турка, с набитым ртом. — Она типа… идиотка, короче. Звезда. — С ума сойти… — вздохнул отец, качая головой. — Ладно… Маме мы ничего не говорим. Одеваемся, едем, беседуем с милицией. Вперед!* * *
— Если вы что-то знаете, то лучше не лукавить, — выдохнул дым сквозь ноздри Стриженный. — Так будет только лучше для вас. — Все равно мы знаем больше, чем вы. И даже если предположить, что вы никакого отношения к пропаже девушек не имеете, все равно дел наворотили на целый срок. Андрей Викторович протер глаза, как будто человек, которому пытаются втолковать что-то после сна. Ему уже надоело отвечать по сотому разу на одни и те же вопросы, но менты не отставали. Все началось сразу после того случая в туалете. Воскобойникова визжала и показывала на него пальцем. Учителя глазели… Испытывал ли он такое унижение когда-нибудь? Наверное, только в детстве. Вот когда его разыгрывали девчонки, или когда пацаны издевались. Историк как ни пытался, все равно не мог развидеть мерзкие картинки из школьной поры. Заем же он вообще вернулся в школу? В то место, которое олицетворяло его беспомощность и ничтожность? Ответ на этот вопрос лежит в плоскости психологии. Ну и еще кое в чем. Создавалось ощущение, что сыщики прекрасно знают, что произошло в туалете до того, как туда вошел преподаватель, но их это мало волнует. — Я вам все уже сто раз объяснил. Услышал звуки, зашел — девочка лежит… Не дышит, сердцебиение слабое. Я решил оказать первую медицинскую помощь, попутно пытаясь кого-нибудь позвать. Он потер запястья. На него несколько раз надевали наручники, но казалось, лишь затем, чтоб запугать. Однако и того хватило нежной коже, чтоб появились бордовые ободки. — Кого-нибудь позвать, — прожужжал Стриженный, и даже сделал пометку в блокноте. как будто слышал это впервые. — Но почему же девочка говорит, что вы втолкнули ее в туалет, схватили за горло? Прижали к стенке, одновременно «лапая», как она выразилась? Все отражено в протоколе, мы сегодня с ней общались. Возможно, она врет. По каким-то своим причинам. Понимаете, мы ведь опрашиваем всех, кто хоть что-то может внести в общую картину: преподавателей, учащихся, обслуживающий персонал. Стриженный умолк, будто из него вытащили батарейку. Он застыл и не мигая, таращился на историка. — Это… Чушь. Посудите сами, меня пригласили в учительскую, чтоб… посидеть в общем. Она недалеко от туалета. И я хватаю девочку и тащу в туалет, чтоб изнасиловать? — Возможно, она что-то такое вам сказала. И вы… вспылили. Ведь на уроках у вас иногда происходили вспышки злости? — Допустим, — сухо ответил историк. — Но провалами в памяти я не страдаю. Из туалета кто-то вышел перед тем как в него зашел я. Я не успел разглядеть, кто именно из учеников. — Зачем устраивать против вас сговор? — Чтоб прикольнуться. Проучить. Не знаю! С кем… — почему-то у Андрея Викторовича пересохло в горле. — С кем же вы общались? Помимо Алины. — Вопросы здесь задаем мы. А вот еще что… у нас есть информация, что вы вели себя не совсем так, как подобает человеку вашего статуса, — продолжал Стриженный. — Позволяли себе вольности в отношении учеников, рукоприкладство. Скажите, это верно? — Я действовал в рамках школьного устава. Ничего такого я себене позволял. — Ага, значит и школьниц щупать — тоже в рамках устава? — Чушь! — сверкнул глазами преподаватель. — Что за бред? — И никаких неформальных отношений себе не позволяли? Флирт на рабочем месте? Внеурочные встречи? — Чтоо-о-о?! Да это бред чистой воды. — Присядьте! — бросил Селедка, буравя Андрея Викторовича таким взглядом, будто тот соблазнил и растлил его дочь. Покрасневший преподаватель огляделся затравленным взглядом, потом плюхнулся обратно на стул. Он даже не заметил, что вскочил. На шее его часто-часто билась вена. — Да вы успокойтесь, Андрей Викторович. Мы знаем, что вы с нами откровенны, просто версии немного разнятся. Да и вообще, одни и те же факты можно подать под разным соусом. Вы, может, кофейку хотите? Или покурить? — Нет, я не курю. — Тогда присаживайтесь, — любезно улыбнулся Стриженный, однако, глаза его остались холодными. — Так… что можете сказать про неформальные отношения с ученицами? — Такого не было. Тем более, в отношении Алины. Несколько раз я ее подвез до дому, когда случайно встретил. И как вы понимаете, ничего лишнего себе не позволял. — Как вели себя ученики на ваших уроках? — Как, как… В целом — нормально. Были отдельные личности, хулиганье. С ними я не церемонился, признаю, — Андрей Викторович облизал губы. Он хотел пить нестерпимо, изнутри его будто иссушало возмущение. Однако, соглашаться на кофе или там просить воду он не хотел. — Например, выкидывали личные вещи учеников из окна? — вставил Селедка. И тут же Стриженный запел: — Мы понимаем, какие сейчас ребята, ни в грош не ставят взрослых, совсем охамели. А тем более, хулиганы. Ну, замахнулся, рука пошла, подзатыльник дал. Бывало? — Нет. Личные вещи, это вы фонарик имеете в виду? Фонарик из окна выкинул, признаю. Но послушайте, я тогда тоже много чего могу рассказать. Может, заявление тоже написать на этих… кхм, учеников? И свидетели найдутся. Но никаких отношений с ученицами, как вы говорите, у меня не было. Я не знаю, зачем она меня оговаривает. Может быть, она чего-то и хотела, но я держал дистанцию. И уж тем более, ничего такого, что как вы говорите, есть в показаниях Воскобойниковой, в туалете не происходило. Ведь за клевету есть статья в уголовном кодексе, верно? — Да это сейчас дело десятое, — буркнул Селедка. — Сейчас важно разобраться по факту. Школа и так проблемная. Девчонки пропадают… А тут такие показания на вас. Мы обязаны проверять. — Ученица из семьдесят пятой школы пропала еще до того, как я устроился. Лена Конова. — А откуда вы знаете, когда она пропала? И ее имя? — прищурился Стриженный, будто рентгеном пронзая преподавателя. — Откуда — из газет. По телевизору мусолили сто раз. Директор мне рассказывал, с учителями общался, в конце концов. Вот недавно еще одна пропала, насколько я слышал. — Ладно, допустим, вас оговаривает Воскобойникова, — кивнул Стриженный. — Но на предыдущем месте работы, в тридцать третьей школе, имела место ситуация с выпускницей одиннадцатого класса. Верно? Андрей Викторович опустил глаза в пол, чувствуя, как пылают щеки. — Или вас тоже оговорили, оболгали? — Может, хватит в игрушки играть? — хмыкнул Селедка. — Мы ведь по-хорошему хотим. Чтоб рассказали вы нам все, объяснили. Мы больше вашего знаем, понимаете, тут обмануть не получится. Или все-таки вас и там оклеветали? Андрей Викторович потер виски. Стены накатывали на него, наплывали. В ушах нарастал треск статических помех, голоса милиционеров тонули в шуме, а стул под ним вдруг исчез, и преподаватель провалился сквозь пол.Глава 18. СКРЫТЫЕ МОТИВЫ
В одиннадцатом классе Юля влюбилась в историка. Конечно, эта история должна была стать рядовой, каких сотни, если не тысячи. Многие мальчики влюбляются в учительниц, многим девочкам нравятся симпатичные молодые преподаватели. Здесь все произошло немного по-другому. Юля всеми способами искала способ сблизиться с историком, ничего не получалось, а потом их столкнула судьба. Девушка шла домой, и к ней пристали двое отморозков. Попытались вырвать сумку, набитую по большей части учебниками, тетрадками и докладами. Притом случилось это уже за квартал от дома, когда она с улыбкой на лице спешила к приготовленным мамой вареникам. Юля как могла защищала свое добро. Потом ее и грабителей осветили фары автомобиля, завыл клаксон. Нападавшие брызнули в разные стороны, а рыдающая от страха школьница осталась сидеть в луже, вцепившись в сумку. К ней тут же поспешил водитель. Он что-то спрашивал, а она не могла даже слово выдавить, сотрясаясь в истерике. Он усадил ее в машину. Девушке показалось, что в салоне пахнет чем-то знакомым. От этого на душе разлилось спокойствие, а дрожь отступила. Бедняжка глянула на водителя и остолбенела. К щекам тут же прилила кровь, и Юля порадовалась, что в темноте не видно ее лица. — Андрей Викторович! Как… как вы тут? — Я живу тут… недалеко, — ответил преподаватель, который тоже узнал «огненную» девушку. Да и как не запомнить: такие яркие волосы, веснушки, белая кожа и самое главное — пронзительные зеленые глаза. — Что за уроды… — Вообще ужас! Пристали. Блин, по улицам страшно ходить. У меня, собственно, ничего ценного в сумке нет, может, надо было отдать. А то еще ножом бы пырнули. Но сумку мама подарила на день рождения, вот я и отвоевывала ее, как могла! — нервно засмеялась девушка. Преподаватель тоже засмеялся. Именно с этого момента и началась их… дружба? Зародилась она из искры, которая подпалила бикфордов шнур и тот медленно горел, приближая огонек к динамитной шашке — как в мультиках. Они как-то довольно быстро перешли от разговоров к делу. Да, Андрей Викторович подвез рыжеволосую Юлю еще несколько раз до дому, а потом… потом они стали гулять вместе. Разницы в возрасте не чувствовалось, школьница не только выглядела старше своих лет, она еще имела необычайно широкий кругозор, с ней можно было обсуждать любые темы, хотя положа руку на сердце, преподаватель не сказал бы, что его так уж интересовали задушевные беседы с девушкой. Как и любого мужчину на первых свиданиях, чего уж там. Однако, здесь все выглядело довольно мило, целомудренно и романтично. Сначала Андрей Викторович тревожился, переживал, что правда выплывет наружу, а после расслабился и обнаглел. Впрочем, если бы не Юля… Нет, впрямую их никто не заставал, слава богу, хотя несколько раз они делали это в классе, после уроков. Ритмичный скрип ножек парты по полу был бы подозрителен для случайного слушателя, но правда всплыла не сразу. Юля не трезвонила о запретной связи направо и налево, но не сдержалась и рассказала одной из близких подруг. Как понял историк, у Юли от этой подруги не было секретов, ну и та тоже беззаботно выбалтывала ей все. Юля отнюдь не походила на некоторых развязных учениц, место которым скорее не в классе, а на панели. Такие девчонки тут же напоминали историку о тех девчонках, которые смеялись над ним в школе, которые назначали свидания, и не приходили, или же встречали его со своей компанией и ржали — такое было один раз, и униженный Андрей со слезами на глазах убежал прочь. После выяснился еще один любопытный факт, и подружка конкретно подсела на уши Юле, а потом… Юля приняла расставание на удивление спокойно, даже безжизненно. Андрей Викторович сначала порадовался, а потом, уже в одиночестве — взгрустнул. Он по-настоящему влюбился в рыжую чертовку, хотел ее вернуть. Желание это зудело, свербело в мозгу и не успокаивалось. Он пытался заменить влечение. Раньше ведь получалось? Самоконтроль — превыше всего. Но противиться своей природе можно лишь до определенных пор. Лучший способ побороть соблазн — поддаться ему. А если так, тогда следовало придумать более безопасный способ, ведь потом Юля сказала, что она знает про него кое-что еще. И он вспылил, наговорил лишнего. Потом жалел, но ничего не мог исправить. Что ж, зато появилась возможность пообщаться с подружкой Юли, ха. Уж с подругой они пообщались начистоту. После ему почему-то захотелось еще разок перечитать «Лолиту» Набокова. Иногда он завидовал главному герою, по-хорошему. Иногда презирал его и ненавидел. Из школы пришлось уйти, но земля слухами полнится. Кажется, директриса рассказала всем кому могла о том, что у Андрея Викторовича крайне сомнительная репутация. Отгуляв впустую летние месяцы, историк уже отчаялся устроиться в школу и лихорадочно соображал, куда бы пойти. Хоть он и был неприхотлив, но все-таки расходы имелись, а деньги таяли. После, когда он уладил вопросы на старом месте и пообщался с подружкой… подвернулся вариант с 75-ой школой.* * *
Отец пребывал в смятении после допроса сына в милиции. Турка сказал папе, что идет в школу, а на самом деле рванул к Ане. Сам он пробовал писать ей раньше, Аня не отвечала и не перезванивала. Турка вообще подумал, что все с Аней кончено, как с забытой автором второстепенной героиней романа. Но тут пришла смс-ка:«Кое-что нашла в копии дневника. Приезжай»Он ответил, что приедет. Хотел позвонить, но решил, что это ни к чему. Раз уж Аня сама не набрала… да и вообще, Турка хотел увидеть девушку, извиниться. Все-таки плохо разошлись, а она столько для него сделала. Глядя в окно на тающие сосульки и островки грязного снега на клумбах, Турка дал себе слово, что ничем таким с Аней заниматься не будет — разговор только по делу. Еще он поймал себя на мысли, что в милиции отвечал на вопросы как-то отстраненно, что ли. Как будто не о Лене говорил, а о незнакомой девушке, абстрактной. Милиционеры тоже изучили дневник, сказали, что никаких зацепок здесь не видят, и как такового, смысла тоже. «Обычная девчоночья чепуха, розовые сопли», — буркнул Селедка. Стриженный выразился иначе, но с тем же смыслом. Про историка Турка спросил — даже отвечать не стали. Служебная тайна. Вот теперь он ерзал по сидению, мысленно подгоняя автобус. Что же там нашла Аня? Скорее бы, скорее бы… Он и сам вспоминал про снятую девушкой копию, потому и звонил, чтоб прийти и забрать ее. А тут такое сообщение. По дороге от остановки к подъезду, он снова заметил ту же компанию возле гаражей. Сердце тревожно сжалось, Турка опустил голову. Может не заметят, может, не узнают — куртка сейчас другая. Не то что бы он боялся, но разбираться с отморозками сейчас в планы не входило. Какого черта они все время во дворе ошиваются? Он потер костяшки кулака, которые давно зажили, и проскальзывая в подъезд, услышал оживленные крики, вроде «Вот он! Это тот мудак, держи его!». Турка побежал по лестнице, столкнулся на втором этаже с бабулькой. Она что-то закудахтала, он слушать не стал и погнал дальше, тяжело дыша, на ходу набирая Анин номер. Квартира была закрыта. Он вдавил «пупочку» звонка, переступая от нетерпения. Внизу хлопнула тяжелая дверь, раздались усиленные эхом голоса, топот. Турка забарабанил в дверь. Если что, надо подняться на этаж выше, чтоб уроды не узнали, где живет Аня. Подняться выше и там принять бой. Но тут дверь открылась и Турка по-регбийному бросился в открывшуюся щель, чуть не сбив девушку. Захлопнул дверь, повернул ключ, закрывая на два оборота. Услышал голоса уже на лестничной площадке. Опять топот, мат. — Ты чего, Артур? — Тс-сс… Через минуту послышались реплики разочарованной шпаны. Слава богу, не догадались, где живет Аня. Слава богу. Выдохнув, Турка смахнул со лба пот и стащил кроссовки, роняя на пол капли растаявшего снега. — Да уроды погнались… Я им навалял раз, когда от тебя уходил. Так теперь узнали. — А, это Жорик с дружками. Конченные… Вечно во дворе ошиваются. — Их сейчас пятеро… Да я бы может и справился, но просто неохота связываться. К тебе торопился, — Турка снял куртку, посмотрел на Аню. Глаза подвела, губы слегка подкрасила. Разноцветные лосины плотно обтягивают попку, мятая футболка каким-то образом подчеркивает грудь и талию. — Проходи, чего уж. — Ты… не сердишься на меня? Прости, а? — Стала бы я разбирать эти каракули, если бы сердилась? Уже бы в мусорку отправила. Проходи в комнату. Чай или кофе будешь? — Нет, — помотал головой Турка, не в силах отвести взгляд от колыхающихся грудей. Неужели Аня без лифчика? Громко играла музыка и хриплый девичий голос пел с надрывом: две разных войны — в голове, две разных весны — одна зима. Как зачарованный прошел он в комнату. Аня сделала музыку чуть потише и сказала: — Я нашла упоминание, что типа у Коновой и этого таинственного «С» разница в возрасте. Казалось бы, что такого — многие девушки встречаются с теми, кто старше них на два, три года и больше. Да я сама такая же… была. А теперь вот… кхм, ладно, мы же с тобой не встречаемся, как бэ… — Турка при этих словах покраснел, Аня захохотала своим особым смехом. Потом посерьезнела: — Ладно, еще по косвенным намекам, я поняла, что этот «С» то ли оставался на второй год, то ли что-то такое. Ну там фраза проскользнула, что типа, «он не видит ничего такого в том, что ходит в школу…» То есть, как я поняла — могу ошибаться, этому челу в принципе пофиг, что возраст не соответствует классу, понял? — Ну… Да что тут такого? Бывает, что родители отдают в школу позже. А потом, если пропустил — там не написано почему? — Не нашла. Может и есть где-то, — девушка зевнула. — Но все равно странно. И я еще больше уверилась в том, что в деле Лены замешан «С». Так что… вряд ли он ее где-то держит, понимаешь, если это человек, который ненамного старше нас. Для такого нужна не только выдержка или шизанутость, для этого нужно подходящее помещение. Не держит ведь он ее дома, верно? Хотя… Ну просто, если некто закрыл Конову в частном доме, значит, это относительно взрослый человек, который живет отдельно от родителей, и может себе позволить… ну ты понимаешь. Вот я живу в квартире, с мамой — куда бы я спрятала жертву? Ты живешь в частном, верно? Но тоже с родителями. Вот. Поэтому, если Конову похитил юнец-бывший, то он скорее… ну, убил ее. Ты уж прости, что я так прямо. Но, если это левый мужик, то держит он ее где-то… Ну точно не там, где живет. Хотя… Мне даже представить сложно, где. Короче, нужно как-то найти и проверить «С». Ты бы сказал об этом ментам. — Я о нем уже говорил. Да и легко сказать — найти! Ха, да Конова, получается, с кем только не общалась. Кстати, я ж только от ментов, блин… Полдня одно и то же рассказывал в разных вариациях. Они, конечно, оставили номер, могу позвонить. Стриженный — он даже ничего. Нормальный мужик, на самом деле. А тебя не вызывали, случаем? — Нет. — Они и не должны были. Я так, на всякий случай спросил. Воскобойникова донесла на историка, как будто он ее домогался. Ну, ему лет тридцать, максимум, но все-таки для таинственного «С» он староват. — В смысле — домогался? Оклеветала? — Пока неизвестно. Вроде говорят, что она к нему клеилась, а он — ничего. Не посылал, но и… с другой стороны он ее подвозил до дома несколько раз, после уроков закрывались вдвоем в кабинете. Его решили проверить. Сам он говорит, что делал искусственное дыхание Алине, спасал… Мне кажется, что она его специально решила подставить. — Ничего себе. Серьезно? — Серьезно. Есть такая версия. Ей вроде бы как не очень верят, потому что она и про меня дичь наплела. Типа, Давыдов с Коновой общался, они могли поссориться… Хрень. А историка проверяют, допрашивают — ведь дыма без огня не бывает. — Сволочь. Не люблю таких баб, — покачала головой Аня. — Ну с историком ясно, если она в него втюрилась, то может мстить. Телки бывают такие шизанутые! У мамы есть знакомая, так ее дочка вообще зарезала соперницу. Пырнула ножом, хотела попугать, а потом типа не смогла остановиться. Ой, да у нас в классе знаешь какие были бабы? Тоже чуть насмерть не забили одну девчонку, на камеру снимали… Такое сплошь и рядом. Еще знаю про одну, как она мутила с физруком. Потом залетела, а он уехал из города. — Жесть. Я с Воскобойниковой вообще не пересекался, и уж тем более, ничего ей не делал. Овца она конченная. Не удивлюсь, если припадочную начнет из себя корчить, в психушку ляжет. Ей внимание нужно. Ладно… Ты молодец, но как нам найти этого «С»? Кто он может быть? — Понятия не имею. Притом, далеко не факт, что похитил ее он. Далеко не факт, что ее вообще похитили. — Мы уже сто раз обсуждали. Ну, менты видишь, ищут. Еще одна ученица пропала, правда, аж возле Северного. Вроде, следы борьбы и кровь нашли, шарф ее нашли, а тела нет… Может, как раз он? — Может быть, — зевнула Аня и хохотнула: — Слушай, а будет смешно, если твоя Конова вдруг появится внезапно. Приколи, как все удивятся? — Да уж, — покачал головой Турка. Повисла пауза. Музыка, которая почти всегда сопровождала любую беседу, сейчас молчала. Громко тикали часы в соседней комнате. — Когда у тебя… мама приходит с работы? — А что? — улыбнулась Аня. — Хочешь поразвратничать? — она засмеялась, но странным, будто бы уговаривающим смехом. Турка покачал головой. — Нет… Это я так. Еще раз хотел попросить прощения, что… ну, ты понимаешь. Лицо ее вытянулось, блеск в глазах погас. Кожа будто помертвела, и напомнила еще зеленые листья на деревьях в сентябре, на которые ночами дышит холодом осень, убивая. Опять повисла неловкая пауза. — Меня никто не любил по-настоящему, — сказала вдруг Аня. — Никто и никогда. Ну, если не считать маму там… Это понятно. А мне… — она куснула нижнюю губу, тряхнула челкой, покачивая головой. По щекам ее побежали слезы. — Если бы меня любил так кто-то, как ты эту Лену… Я тоже не подарок. Но все-таки, почему мне так не везет? Почему?! Турка молча подсел к девушке поближе, обнял ее, не зная, что сказать. Хотя по-прежнему помнил житейскую мудрость, что когда женщины плачут, не стоит успокаивать. Надо слушать и поддакивать. Сейчас он провел пальцами по волосам Ани. Почему-то вспомнил ту вечеринку, в квартире Тулы, вспомнил, как девушка на него набросилась. Еще вспомнил как звонил ей под Новый год — сам не знал зачем. Позвонил, она взяла трубку и даже не узнала его. Мог ли он предположить, во что это выльется в будущем? — Все у тебя еще будет. Найдется тот самый… — Это все херня собачья. Чушь. Не бывает такого, чтоб прискакал принц! — выкрикнула Аня сквозь слезы. Пряди волос ее разметались, приклеились к разбухшему от влаги лицу. Вокруг глаз размазалась тушь. — Почему девчонкам это втирают, учат с детства быть пассивными? Хрень полная. — Ладно тебе… Успокойся. — Чего мне быть спокойной? — сверкнула на Турку глазами девушка. — Да ты… С того, что я втюрилась в мальчишку какого-то? В школьника? — Ну… — он смутился, отвел взгляд и проговорил: — Тогда и не жалей, что… ну, у нас… — Ты не мямли там! «Бу-бу-бу»! Тогда, на том дне рождении ты мне показался придурковатым, и еще прикольно было, типа, неопытный. А потом… Потом я про тебя забыла! — она стукнула его кулачком. — Забы-ы-ыла… Плечи ее затряслись, она продолжала шептать что-то, покачивая головой. Турка вспомнил истерики Коновой. Сейчас происходило что-то похожее, но от Ани прямо чувствовалась исходящее отчаяние. Не злоба, нет. Отчаяние, бессилие. — Будь проклят тот день, когда ты мне позвонил, — пробормотала она, вытирая тыльной стороной кистей глаза и еще больше размазывая черноту. Турка помолчал немного, потом все-таки решился: — Так… Это же ты мне перезвонила. — У меня был пропущенный. От тебя. Я перенабрала. Но ты мне звонил до этого. — Ладно, ладно. Я так, просто. — Все у тебя «просто»! — А чего усложнять? Турка многое прочел в обвинительно-осуждающем взгляде Ани, и насчет себя и насчет Коновой. Он решил молча выдержать пытку с достоинством. Так они еще долго сидели, потом легли рядышком, как дети. Аня лежала на краю, он обнял ее за талию. Девушка подтянула коленки к подбородку. Только сейчас осознанная мысль пришла в голову Турке: Аня его любит. Мысль и до того колыхалась на задворках сознания, а теперь всплыла на поверхность. Комнату заполняли тени и сумрак. Часы продолжали тикать. — Уже поздно, — сказал Турка. Аня не ответила, лишь тихонько сопела. Он пошевелился, думая, не уснула ли девушка. Аня запустила пальцы в свои волосы, глядя на него. Тушь подсохла разводами на опухших щеках, глаза превратились в щелочки. — Так… Можешь дать мне ксерокс дневника? Хочу тоже почитать немного. Свежим взглядом. И пойду. — Конечно. Бери и уходи. Диван заскрипел, когда парень и девушка выбирались из его уютных объятий. Аня включила настольную лампу и желтый свет разогнал темноту по углам. Она сложила в стопку мятые листки, засунула их в файлик и вручила Турке. Он не знал, что еще добавить — вроде как все сказали. Он забрал копию дневника, стал обуваться, потом вспомнил о придурках, которые могли его поджидать внизу. Глянул на Аню, которая кусала ноготь на большом пальце. — Ну, долго ты будешь копаться? — Там… выглянул в окно на кухне. Оттуда вроде двор виден же, так? — А, ты насчет Жорика и его придурков… Сейчас гляну. Голос ее звучал устало и отстраненно. Турка потоптался, ожидая, пока девушка вернется. — Никого нет. — Надеюсь, дойду. Аня молча скрестила руки на груди. Он пожал плечами и вышел на лестничную клетку. Спустился по ступенькам, прислушиваясь, но ничего, кроме стука собственного сердца не слышал. Улица тут же обдала его ветром. Горели фонари, каркали вороны, а двор дышал пустотой.
Последние комментарии
1 час 13 минут назад
4 часов 55 минут назад
5 часов 16 минут назад
6 часов 10 минут назад
9 часов 8 минут назад
9 часов 10 минут назад