Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) [Grafonorojdennuy] (fb2) читать онлайн
Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
========== 1 глава. Знакомство ==========
— Извините, у вас нет лишней пачки бумаг для принтера? Моя просто закончилась…
Негромкий низкий голос, неожиданно пересекший зыбкий поток его мыслей, заставил Томми вздрогнуть. Типичный офисный шум давно и прочно обосновался в его голове — наравне с базой данных по зарплате за текущий квартал и названием марки собачьего корма, который ему позарез надо было купить в течение недели. Последнее неприятно отвлекало от работы, которую кровь из носу нужно было закончить к сегодняшнему вечеру, а потому настроение у парня было не очень-то хорошее… что, в конечном счете, не добавляло ему дружелюбия.
Однако не помочь коллеге нельзя — не хватало ещё с порога новой офисной жизни прослыть врединой и недотрогой. Едва оторвав глаза от монитора, Томми полез в ящики стола, бормоча:
— Да, да… Где-то была…
Была да сплыла — на месте нужной пачки не оказалось. Не мудрствуя лукаво, Томми-таки оторвался от таблиц и оцифрованных отчетов и потянулся к своему принтеру.
— О, нет-нет, — замахал руками его коллега. — Я не хочу вас…
— Мне пока не нужно, — мотнул головой Томми, протягивая ему приличную стопку белых листов. — Если что, отдадите. О’кей?
— Обязательно, — пообещал коллега.
Томми кивнул ему, быстренько оглядев с головы до ног. Дядечка средних лет с полуседой бородой, одетый в опрятный бежевый костюм. Парень как будто смутно помнил его — высокий и стройный, тот стоял за спинами своих коллег, когда начальник отдела представлял Томми коллективу. Позже он даже с улыбкой пожал ему руку… вроде бы. Ладно, неважно — работы гора. Выкинув приятного высокого дядечку из головы, Томми погрузился в оцифрованные глубины табличек, схем, чисел и буковок.
На обеде в столовой его отыскала Хиелла. Хмуря брови, Томми уже добрых несколько минут мучительно обдумывал, что выбрать: картофельное пюре или распаренные макароны.
— Клен, калитка, тишина, — бормотал он, водя вилкой от одной выемки с едой до другой. — Пламя, пепел, бузина…
— Возьми пюре, — весело посоветовала подруга, внезапно возникнув за его спиной. — Здесь оно очень нежное — совсем как ты любишь.
— Привет, Хелл, — улыбнулся Томми и потянулся к ароматной желтоватой массе. — Как делишки?
— Настолько хорошо, что даже рассказывать не хочется, — фыркнула девушка, накладывая себе запеченные куриные крылышки. — Расскажи лучше, как делишки у тебя. Первый день все-таки…
— Я закончил две трети работы и, скорее всего, завтра уйду пораньше, — довольно ответил Томми. — Потому что сегодня начну то, что отложил на следующий день.
— Фи, как скучно! — сморщила носик Хиелла. — Как тебе офис? Как начальник? Как там с коллегами?
— Офис стандартный, начальник обыкновенный, — пожал плечами парень. — Все как у всех. Коллегам меня представили.
— Ни с кем ещё не сконтачился? — спросила девушка и понимающе вздохнула, когда Томми покачал головой. — Немудрено. У тебя в отделе одни старики. Эх, попал бы ты к нам…
Томми фыркнул и ловко снял с подноса хорошо прожаренную котлету. На самом деле его все вполне устраивало. Сейчас ему было не до любовных интриг — деньги на новую квартиру хотелось собрать поскорее. Не то чтобы та однокомнатная в тихом районе, где он сейчас жил, ему не нравилась — он очень любил маленькие жилища — но хотелось все же быть поближе к брату. А тот выбрал себе жилье чуть ли не в другом конце города — и стоило оно там будь здоров. Так что основная цель сейчас — пахать, пахать и ещё раз пахать.
— Насколько я знаю, — ехидно проговорил Томми, — «у вас» нет ни одной представительницы прекрасного пола… кроме тебя, собсна.
— И что? Для тебя это разве проблема? — столь же ехидно произнесла Хиелла и, понизив голос на полтона, добавила: — Учитывая, что ты обладаешь весьма… своеобразным вкусом, Томми.
— …Который твои коллеги вряд ли одобрят, Хелл, — тоже чуть тише сказал парень, отходя от столов с блюдами подальше в зал.
Столовая была большая и аккуратная, но какая-то холодная и неуютная. Томми она напоминала те типичные столовки из рекламы еды или каких-нибудь там таблеток от несварения желудка. Однако мест здесь было много, хоть, порой, и приходилось сидеть за одним столом с абсолютно незнакомыми людьми. Видимо, это такая кривая попытка сплотить работников вместе.
— Не скажи. У нас один парень носит сережку в ухе, — с тонкой улыбочкой сказала Хиелла, следуя за ним попятам. — А другой — не пропускает ни одной широкой спины или пары вельветовых брюк. Нам есть что тебе предложить.
— Звучит заманчиво, — натянуто улыбнулся Томми. — Но я пас. Начальники любят трудолюбивых работников, а денежки — вдумчивый счет.
— Ну, ты сегодня просто воплощение офисной крысы, — надулась Хиелла.
— Зато ты — женщины, обласканной судьбой, — заметил парень, улыбнувшись уже по-настоящему. — Тед постарался?
— О да, — промурлыкала девушка. — Ты не представляешь, что этим утром мы… О! А вот и он! Моя пре-е-лес-с-сть… Ну все, я побежала!
Быстренько чмокнув его в щеку, Хиелла поспешила к дальнему столику у окна, где ждал ее нареченный. Томми невольно фыркнул. Как там назвала его Хелл? «Прелесть»? О да. Это очень и очень ему шло. Невысокий, пухленький — ну точно ходячий шарик! — с каштановой бородой, скрывающей двойной подбородок, и скрупулезно прилизанной шевелюрой, в наглаженной и выстиранной клетчатой рубашечке с красным бантиком, с круглыми очечками на носу… Ну прелесть он был! Просто прелесть!
Томми не без теплоты заметил, как загорелись его глаза, когда Хиелла приблизилась, и как зарумянились полные щеки, когда девушка их расцеловала. Ещё бы они не румянились! Хелл — просто эталон северной красавицы: высокая, стройная, подтянутая. Светлые густые волосы подстрижены до плеч и кокетливо завиваются на концах. Серо-голубые глаза из-под густых бровей смотрят смело. Если Тед на ней женится… что сказать, счастливый парень. Томми был за него рад.
Влюбленно заглядывая друг другу в глаза, парочка принялась щебетать о чем-то своем, а Томми, сев за свой столик, взялся за еду. Попутно парень решил проверить новости в своей ленте… но когда доставал телефон из кармана, то случайно заметил того коллегу, что недавно просил у него пачку бумаг.
Мужчина стоял посреди зала с подносом, оглядываясь по сторонам с напряженным выражением на лице. Томми тоже огляделся. Оказалось, что все столики уже были заняты. Кроме того, за которым сидел он сам. То ли так сложились обстоятельства, то ли парень пялился так пристально, что мужчина почувствовал его взгляд… Главное, что он обернулся и посмотрел как раз в ту сторону, где стоял стол Томми.
Встретился с его глазами. Глянул на стол, снова ему в глаза. Неуверенно приподнял бровь. Парень, выждав мгновение, усмехнулся и согласно кивнул. Мужчина с облегчением улыбнулся и направился к нему.
— Спасибо большое, — произнес он, присаживаясь напротив.
— Не стоит, — добродушно отмахнулся Томми. — Приятного аппетита.
— И вам того же.
Первое время ели молча. Мужчина разбирался со своими блюдами с неспешной педантичностью. Томми пролистывал новости, по уже традиционной привычке подольше останавливаясь на криминальных сводках. Мало ли — может, имя Данко или братца где мелькнет. Но нет. Все было тихо и спокойно… Какая гадость.
— Вам уже рассказали о «Благодарном дне»?
— Ась? — вскинулся парень, растерянно хлопая глазами. — Каком дне?
— Благодарном, — повторил мужчина, откладывая вилку и берясь за ложку. — Он должен будет пройти на этой неделе.
— Неа, не слышал ничего такого, — сказал Томми, нахмурившись.
— Корпоративный праздник, — объяснил мужчина, — что-то вроде ежегодной традиции. Работники собираются в одном из парков неподалеку и участвуют в мероприятиях: образовательные лекции, тренинги, блиц-курсы повышения квалификации, разные конкурсы…
— Бесплатные? — невольно вырвалось у Томми.
— По идее, да, — ответил мужчина с лукавой усмешкой. — Но. В течение дня — иногда на лекциях, иногда после или до них — организаторы и выступающие будут мягко и ненавязчиво напоминать о ящиках для сбора пожертвований, которые стоят неподалеку от сцены. Не зря же день так назван! Да, и за вход нужно заплатить. Сумма чисто символическая, но…
— Ясно, — скривив моську, произнес парень. — Отказаться можно?
— Можно, — сказал мужчина, и его усмешка стала чуть шире. — Но на мероприятиях обычно присутствует кто-то из начальства. Наблюдает за собравшимися. Тем, кто не явился, ничего не будет. Однако тем, кто все же пришел, с большей вероятностью удастся получить прибавку к зарплате или — даже! — скорое повышение.
— Я-я-ясно, — протянул Томми и глубоко вздохнул, запустив пятерню в лохмы. — Добровольный благодра… бр-р-р… благодарный жест души.
— Схватываете на лету, — широко и немного сочувственно улыбнулся мужчина. — Вас, получается, ещё не приглашали?
— Никакого приказа не присылали, — сказал Томми. — Если вы об этом.
— Нет-нет. Я про личное приглашение, — проговорил мужчина, перемешивая черничное варенье в йогурте. — В этот день коллеги часто разбиваются на пары.
— Зачем? — приподнял брови парень.
— Так проще, — пожал плечами мужчина, отправляя одну ложку в рот. — Некоторые конкурсы сами по себе предполагают деление на группы. Кроме того, многие выступающие задают вопросы, и вдвоем на них отвечать легче. Ну и, в конце концов, в компании веселее.
— Да уж, тут не поспоришь, — фыркнул Томми, покосившись на парочку милующихся друзей.
Мужчина тоже бросил на них взгляд и тепло улыбнулся. Томми присмотрелся к нему повнимательнее. На вид приятный человек, какой-то… уютный, что ли. Одежда начищена и наглажена, борода и волосы аккуратно подстрижены и расчесаны. Лицо у него было своеобразным, но парню все же скорее понравилось, чем нет. Лоб выпуклый, покрытый тонкими морщинами. Нос квадратный, будто небрежно вырубленный. Губы тонкие, гибкие, слегка выдающиеся вперед. Глаза голубые, светлые и теплые. Выглядел он крепким и полным сил, несмотря на, очевидно, приличный возраст. Некоторые пряди в наполовину седой шевелюре уже начали белеть, заметны стали залысины на лбу и макушке, на виске появилось одно пока ещё очень бледное пигментное пятно.
Однако отторжение это не вызывало — уж точно не у Томми.
— А вас ещё не приглашали? — брякнул он, не успев подумать.
— Меня? — приподнял бровь мужчина. — Да нет ещё. Я думал пойти с Хиеллой…
— Вы знакомы? — удивился Томми.
— Общаемся время от времени, — кивнул мужчина. — Хорошая девушка. Вы ее знаете?
— Мы дружим с универа, — гордо заявил Томми, махнув вилкой. — Осмелюсь заметить, что она не просто хорошая — она потрясающая.
— И вы не единственный, кто так считает, — улыбнулся мужчина, указав глазами на столик с влюбленными. — Мистер Темплтон, например.
— С ним вы тоже знакомы? — спросил парень, откусывая немного хлеба.
— Недолго, — ответил мужчина, вытирая пальцы салфеткой. — Тед, как и вы, новичок в нашей компании — он у нас всего полгода. Но за это время он показал себя как толковый работник и хороший человек. Слегка застенчивый, — добавил он с легкой улыбкой, — но вполне порядочный… Что, впрочем, не меняет факт того, что я должен быть на него зол.
— Почему? — захлопал Томми глазами.
— Потому что остаюсь один, почему же ещё, — хмыкнул мужчина, почесывая бороду. — Мисс Йенсен точно предпочтет мистера Темплтона мне. — Он глубоко вздохнул. — Придется, похоже, идти в одиночку…
Томми смотрел на него. До-олго — с минуту точно. Мужчина смотрел на него в ответ. Светлые, абсолютно честные глаза поблескивали из-под густых, но ухоженных бровей. Тонкие губы едва заметно раздвинулись.
Томми сощурился, и уголок его губ чуть приподнялся.
— Был бы я любителем подтекстов и скрытых смыслов, — протянул он, склонив голову набок, — решил бы, что вы меня приглашаете.
— Возможно, — нарочито невинно проговорил мужчина, картинно потупившись.
— Да вы несерье-о-о-озно, — рассмеялся Томми. — Почему?
— Я не хочу оставаться один и хочу с вами познакомиться, — с обезоруживающей искренностью произнес мужчина и улыбнулся в открытую. — Так что? Вы не против?
Томми помолчал. Покрутил головой, пощурил глаза. Ухмыльнулся.
— Как там, простите, вас зовут?..
— Перементральная оболочка является третьей по счету после ментальной и обычной материальной. Само собой, она…
— Мы точно в тот шатер зашли? — шепнул Томми, склонив голову налево. И, не дожидаясь ответа, недовольно фыркнул, поерзав на месте: — Блин, если бы я захотел послушать про загробные миры, «иные» силы и прочий пара-мета-духо-физический барагоз, то просто купил бы Старине Джо из квартирки напротив бутылку «Фигаро» и пачку нюхнины… Ставлю сотку, что он изложил бы всю эту дребедень в хреналион раз эпичнее.
Аллег беззвучно прыснул и быстро пригладил бороду, чтобы это скрыть.
— Между прочим, — едва слышно проговорил он Томми на ухо, — перед тобой известный парапсихолог и психоаналитик Анна Чэрмэн. Кандидат парапсихических наук, специализирующийся на подсознательных мыслительных процессах. Она, — мужчина косо глянул в буклет, — поможет нам расширить границы сознания, перешагнуть пределы непознанного, чтобы в итоге…
— …загреметь в каталажку за употребление запрещенных веществ? — язвительно пробурчал Томми. — Нет уж, нахрен. Своих проблем полон рот.
— Мда? — хмыкнул мужчина. — Каких же?
— Незакрытый квартал, — начал загибать парень пальцы, — голодная собака, соседка-нимфоманка, прогрессирующий сифилис и…
Не успел он договорить, как Аллег прикрыл рот рукой в приступе беззвучного хохота. Томми захихикал вместе с ним. Да уж, смех — то единственное, что стопроцентно спасало от дичайшей скукоты. Он — и отзывчивый слушатель в лице Аллега, конечно. Томми был уверен, если бы не его коллега, день тянулся бы втрое дольше, а он сам был бы на несколько шагов ближе к самовыпилу путем передоза дешевой лимонной газировкой со льдом, которую в местных крохотных ларечках продавали просто литрами. Томми купил три банки за первый час и уже подумывал обзавестись четвертой, но, получив хлесткий шлепок по руке и грозный окрик: «Желудок посадишь!», нехотя передумал. Хотя напиться хотелось жуть.
Место, которое в этом году выбрали для праздника, представляло собой нечто вроде запущенного французского парка. Непонятно, то ли местному садовнику сократили жалованье, и он начал работать «на отвяжись», то ли его вообще уволили за ненадобностью, отчего вся его работа пошла под кусты мимозы, но факт оставался фактом: когда-то ухоженные, подстриженные точно по линейке кустики, цветные клумбы и невысокие деревья сейчас представляли собой природную инсталляцию «черт ногу сломит и на суку повесится». Несколько прудиков и один хиленький, едва прыскающий фонтанчик заросли травой и заплыли тиной. Гравий на дорожках потемнел и разлетелся куда попало. Сами дорожки из-за погоды и времени стали самым настоящим лабиринтом, в котором хрен разберешь куда поворачивать даже с навигатором и широко раскрытым третьим чутьем.
На счастье Томми, Аллег бывал здесь раньше, а потому ловко лавировал в гуще разросшихся садово-парковых кущ. Даже умудрялся высматривать кого-то из своих давних приятелей, на ходу болтать и шутить обо всем на свете. Томми только успевал вставлять свои комментарии. Он был в таком приподнятом настроении, что хотелось петь. Все-таки невероятно приятный оказался дядечка — давно он уже не общался с кем-то так открыто и непринужденно.
— О! Ещё один! — выпалил Томми и, не дав Аллегу вставить слово, обратился к мальчишке в крохотной лавчонке в углу декоративной «зеленой комнаты». — Почем полторашка содовой, малец?
— Два с половиной доллара, сэр, — звонко сказал пацан.
— Дорого, — цыкнул зубом парень. — А минералки?
— Полдоллара, сэр.
— Дай-ка две, — кивнул Томми.
— С ума сошел, — тихо проворчал Аллег, глядя на то, как мальчишка протягивает парню две зеленоватые бутылки. — Зачем тебе столько? Бегать по кустам будешь…
— Арахис или миндаль? — перебил Томми.
— Что? — вскинул брови Аллег.
— Арахис или миндаль, — повторил парень. — Что больше любишь?
— Эм… Миндаль, — обескураженно ответил мужчина. — А зачем?..
— Эй, малец. Дай-ка вон.
— Один, сэр?
— Ну-ну, не жадничай. Дай парочку. — Мальчишка поочередно кинул две темно-коричневые длинные пачки, и Томми поймал их уверенной твердой рукой. Протянул Аллегу. — Вот, держи. Закусишь и запьешь. Одну порцию про запас оставь — нам ещё долго бродить.
— Ох, да зачем ты… — слегка смущенно улыбнулся мужчина. — Не стоило, правда. Сколько я тебе должен?
— Ещё полдня мытарств по этому сраному лабиринту Минотавра, — пробурчал Томми, беря Аллега под руку. — Куда там дальше, блин?..
«Благодарный день» начался с долгой, масштабной и до скрежета в зубах нудной лекции, на которой присутствовали начальники двух отделов, почти все организаторы и один спонсор. Рассказывали, кажется, об устройстве компании, её истории и становлении, и, скорее всего, это было крайне содержательное и познавательное выступление, вот только… Томми не слушал. Он рассматривал разноцветные узоры на шелковом шарфе одного из руководителей и молился всем известным ему богам, чтобы все это поскорее закончилось. Попутно он отмял себе всю задницу и вытащил все козявки из носа, корча такие физиономии, что Аллег, то и дело поглядывавший на него, втихомолку посмеивался.
Дальше — больше. Тягомотная лекция перетекла в скучнейший тренинг, который перешел в бестолковый курс, переползший в дебильный семинар о чакрах, «пространствах» и «особых» силах, «сокрытых глубоко в каждом из нас и беспрестанно жаждущих вырваться наружу». «Ага, я прям чувствую, как одна из них жаждет из меня вырваться… причем в самом неожиданном месте», — пробормотал Томми, заметно поерзав, заставив Аллега рассмеяться снова. Конкурсы, все как на подбор, были заурядными викторинами. Это вроде как было неплохо, но и особого удовольствия не приносило — все вопросы были на редкость скучные и однообразные.
Ближе к полудню Томми взмолился о передышке, и Аллег отвел его в укромное место рядом с одним из парковых прудиков.
— У-ух… Наконец-то, — довольно выдохнул парень, почти упав на старенькую скамеечку, пахнущую сырым деревом и застоявшейся речной водой. — Далеко же от…
— Зато тихо и спокойно, — заметил Аллег, присаживаясь рядом и растирая колено. — Никто не будет лезть и отвлекать. Как тебе день?
— Дерьмо, — честно выдохнул Томми и откинулся на влажную спинку. — Без тебя — унылое. Бр-р-р. Теперь понимаю, откуда взялась эта ваша традиция с «парами»…
— Представь, было время, когда каждый был сам за себя, — с легким весельем сказал Аллег и улыбнулся, когда Томми страдальчески застонал. — Ну да. Именно так мы себя, наверное, чувствовали. Уже плохо помню. Интересно, кто первым предложил собираться по кучкам?.. Совсем из головы вылетело. А жаль — этому герою памятник надо поставить.
— Из скрепок, клея ПВА и бумаги для принтера? — угрюмо проговорил Томми.
— Почему бы и нет? — хохотнул Аллег. — Такое неплохо бы вписалось в наш рабочий каби…
Внезапно мужчина умолк. Его зрачки замерли на одной, только ему видной точке. Он словно вспомнил что-то нехорошее… или, быть может, почувствовал? Томми напрягся.
— Аллег? — с легкой тревогой позвал он. — Все в порядке?
— Я… Да-да, все хорошо, — рассеянно пробормотал мужчина. — Просто…
— Точно? — не отставал парень, внимательно всматриваясь в его лицо. — Ты побледнел.
— Томми, я… — Аллег заглянул ему в глаза. — Я отдал тебе бумаги?
— Какие бумаги? — после короткого ступора спросил Томми.
— Я брал у тебя бумаги, — объяснил Аллег. — Для принтера. Я тебе их отдал?
— А-а-а… — протянул Томми, расслабившись. Подумаешь какое дело… — Да нет. Вроде бы… А что?
— Странно, — проговорил Аллег, озадаченно хмурясь. — Мне почему-то казалось, что…
— Да наплюй, — махнул парень рукой. — У меня таких дома — куча целая. Лучше расскажи, что там у нас дальше по расписанию.
Аллег кивнул, но как-то отстраненно — видно, он до сих пор находился где-то глубоко в своих мыслях. Томми на миг посетило какое-то странное и не очень приятное ощущение. Что-то холодное и скользкое царапнуло где-то на краю сознания и быстренько смылось, не оставив и следа. Парень попытался было его поймать и вернуть назад… но тут Аллег заговорил.
— Из более-менее серьезного не осталось ничего, — пробормотал он, проглядывая буклет. — Сейчас идут конкурсы.
— Что за конкурсы? — спросил Томми.
— Да такие же, как мы уже проходили, — ответил Аллег и начал перечитывать описание уже, наверное, по пятому кругу.
Томми не особо слушал — он смотрел. На то как двигаются тонкие губы, как сокращаются мышцы челюсти под густой бородой, как натягивается уже пообвисшая кожа на щеках. Он заметил ещё несколько росчерков ранее невидимых им морщин около переносицы, кривой левый верхний клык и родимое пятнышко у виска. Седеющие брови были явно выщипаны и подрезаны — видимо, сами по себе они кустистые и растут так, что мужчина всегда будет казаться чем-то сильно недовольным. Пальцы, на автомате поглаживающие края глянцевой картонки, покрыты темными тонкими волосками, подстриженные ногти длинные, квадратные и плотные на вид. На внешней стороне ладони начали отчетливее проступать синие вены — кожа начала истончаться.
Она, наверное, мягкая, невольно подумал парень. И теплая. У такого человека должны быть теплые руки… Томми едва заметно вздрогнул и быстро заморгал. Так. Спокойно. Аллегу уже явно перевалило за полтинник. А потому он, скорее всего, давно женат и имеет хотя бы парочку мелких спиногрызов в лице детей и/или внуков. Даже в том случае, если это — по какому-то невероятному стечению обстоятельств — не так, мужиком он кажется нормальным. Среднестатистическим. А потому и поползновения Томми воспримет в лучшем случае с неловкой иронией, а в худшем…
— …это весьма любопытно. — Низкий голос Аллега вырвал его из мира грез. — Как думаешь, Томми?.. Эм. Томми? Ты меня слушаешь?
— А? Да! — выпалил Томми, заморгав. — Да, конечно.
— Хм, ну хорошо, — помолчав, проговорил Аллег. — Так ты не против?
— Да, конечно, — как дурак, закивал парень. — Куда ты туда и я.
— Отлично, — улыбнулся Аллег и встал, хлопнув его по колену. — Надо поспешить. Скоро начнется. У тебя ручка есть?
— Эм. Нет, — неловко пробормотал Томми, поднимаясь на ноги.
— У меня тоже… Ну ничего, — улыбнулся мужчина. — Там должны выдавать. Идем.
Аллег подставил ему локоть, и Томми за него быстренько уцепился. Всю дорогу он продолжал чувствовать приятное тепло, которое оставило на его коже прикосновение мягкой жилистой руки.
— Черт, черт, ЧЕРТ! Бли-и-и-ин… Да какого хрена какого хрена!
— А я спросил, услышал ты меня или нет, — ехидно произнес Аллег, наблюдая за ним из-под изогнутых бровей. — Не хватило совести сознаться?
Томми только пробурчал что-то невразумительное, продолжая метаться по единственной во всем парке дорожке, вымощенной цельными пластами стесанного камня. Ох, какой же он дурак! Какой приду-у-урок! Это ж надо было так!.. Томми зарычал и замотал руками в воздухе, чтобы хоть немного выпустить пар. Несколько прогуливающихся мимо людей на него покосились. Аллег тихо рассмеялся.
— Ну перестань. Ты будто экзамен ходил сдавать, ей Богу.
— Хуже — я ходил сдавать итоги курса повышения классификации, — выпалил Томми, фырча, как озлобленный еж. — Курса, который я благополучно просрал, проплевав в потолок все лекции и тренинги.
— Все две лекции и один тренинг? — приподнял одну бровь Аллег.
— Да. Две лекции. Один тренинг… Думаешь, я помню из них хоть что-нибудь?!
— Да там же задания были простые. Все, что связано с рабочей программой, — попытался приободрить его Аллег. — Если ты хорошо знаешь систему, тебе и курс этот дурацкий не нужен.
— А вдруг нужен? — резко склонил голову набок Томми, заглянув ему в глаза. — А вдруг там что-то новое? А я его не знаю. А я его не делал. А вдруг начальник увидит.
— И что? — поднял бровь Аллег.
— Что-что. Хреново, что, — рыкнул Томми и опять начал круги нарезать. — Мне прибавка нужна. Мне повышение нужно. За квартиру платить, корм собаке покупать, а ещё жилье в…
— Мистер Тэрренс, мистер Клайптон, — неожиданно обратилась к ним миловидная девушка в фирменной униформе. — Ваши результаты.
— Благодарю, — улыбнулся Аллег Тэрренс, чинно взяв у нее свой конверт.
— Спасибо, — выдохнул Томми, со страху вдобавок приложившись к тонкой девичьей руке, отчего красавица зарумянилась.
Парень едва это заметил. Рывком распечатав свои ответы, он тут же в них уткнулся, взволновано пробежал глазами список решенных заданий… а после проглядел вновь, но уже медленнее.
Запрокинул голову и протяжно застонал от несказанного облегчения.
— Восемьдесят девять. Во-семь-де-сят-де-вя-ть… Бо-о-оже-е-е мо-ОЙ
— Ну вот. Больше верещал, — хмыкнул Аллег, проглядывая свой листок.
— У меня такое кредо, — выпалил Томми, мотнул головой.
И замер. Неподалеку от них стояли Хиелла с Тедом. Видимо, тест они тоже прошли. Парень, весь красный от волнения, тыкал своими толстыми пальцами в листок и басовито что-то лопотал. Хелл весело улыбалась и обнимала его за шею, что-то уверенно отвечая. Уже в который раз чмокнув его в щеку, она в какой-то момент вскинула голову — как раз для того, чтобы пересечься взглядом с Томми. Серо-голубые глаза зажглись.
— Какое «такое»? — услышал парень у себя за спиной.
— Такое… Такое что… — забормотал он было, но мысли очень плохо ложились на язык.
Хиелла отпустила взъерошенного Теда и вскинула вверх руки, широко раскрыв ладони. Показала десять пальцев, потом сжала одну руку в кулак и показала восемь. «Восемьдесят». Сделала пальцами крестик. Показало девять. «Восемьдесят девять». Ткнула себе в грудь и довольно улыбнулась. Томми широко раскрыл глаза.
— Такое… Я, знаете ли, надеюсь на лучшее… жду худшего и… эм…
Хелл замерла на миг. Один уголок ее губ медленно пополз вверх. Она ткнула в его сторону пальцем. Томми кивнул. Хиелла беззвучно расхохоталась и замахала руками. Обхватила плечи Теда и развернула его, смущенного и растерянного, к Томми лицом.
— Ждешь худшего? — Голос стал удивленным. — В смысле?
— Да-да… Жду худшего и это… — бормотал Томми.
Хиелла вновь раскрыла руку. Вновь сжала ее в кулак. И показала девять. У Томми брови полезли на лоб. «Девяносто!». Хелл ухмыльнулась. Снова сложила пальцы «крестиком». И показала пять. «Девяносто пять!».
— Я тебе сейчас врежу.
— Чего? — выпалил Томми, крупно вздрогнув, и обернулся.
Аллег оторвался от своего листа и смотрел теперь прямо на него. Брови свел к переносице. Парень невольно оробел под его взглядом.
— Вот именно, что ничего, — нарочито грозно произнес мужчина. — Я с кем разговариваю? С деревом? — Он вскинул голову, сощурившись. — Кого ты там высматриваешь?
— Никого! — торопливо заявил Томми, загораживая ему обзор своей бошкой. — Я просто… задумался. Вспоминал это свое… кредо.
— И как? — прищурился Аллег. — Вспомнил?
— О да, — усмехнулся Томми. — Жди худшего, надейся на лучшее, чтобы в итоге — остаться в выигрыше.
— Не совсем понимаю, — после паузы произнес Аллег с неуверенной улыбкой.
— А эт просто, — шмыгнул носом Томми. — Если с тобой случится что-то плохое, то ты никогда не расстроишься — ты же этого ждал. А если, напротив, что-то хорошее, то ещё сильнее обрадуешься — ты же не был в этом уверен. Ну да ладно. Колись, — заулыбался парень, — сколько у тебя?
Аллег бросил на него странный взгляд. Скромно улыбнулся и молча показал лист. Томми быстренько посмотрел в конец списка. И замер, выпучив глаза. Он, как гребаная кукла на шарнирах, повернулся к друзьям, поглядывающим на него с явным интересом. Встретился глазами с Хелл. Показал десять. Показал кулак.
И показал десять.
— Я в конторе тридцать лет, ребята, — улыбнулся Аллег, отхлебнув немного пива из бутылки. — У меня просто больше опыта, вот и все. Со временем и вы такими станете.
— Ага-ага, — закивал Томми, пробираясь через толпу к выходу из парка. — Сразу после дождичка в четверг, когда рак на горе свиснет.
— Я где-то читал, что каждое последующее поколение гораздо менее эрудированное, чем предыдущее, — заявил Тед, поспешая на своих коротеньких ногах за легконогой Хиеллой. — Корреляция плавающая, но общая тенденция вполне четкая. Это связано с облегчением доступа к информации, ее большим объемом и…
— Человеческой ленью, — закончила Хелл, смачно чмокнув его в щеку. — Все так, радость моя. Нечего скромничать, мистер Тэрренс. Не вы ли недавно получили грамоту за усердие и долгий труд на благо компании, м? Вы отличный работник — и прекрасный человек. У вас золотая голова.
— А у вас, мисс Йенсен, золотое сердце, — с отеческой улыбкой произнес Аллег.
Томми был доволен, как черт. Мероприятие из-за технических неполадок кончилось раньше срока, в последнем ларьке им бесплатно отдали несколько энергетических батончиков и пару банок пива, и он, в конечном счете, потратил не так много денег, как опасался. Ах, да. Он ещё ближе познакомился с Аллегом. Вот он! Настоящий профит этого дня!
— Ни у кого не найдется парочка золотых денежек? — спросил он, скорчив жалостливую физиономию. — У меня только бумажки остались.
— Зачем тебе? — заморгал Тед.
— Не мне. Водителю, — сказал Томми и шмыгнул носом. — Он меня за это домой отвезет.
— Что, Джеки так и не вернул тебе права? — хихикнула Хелл.
— Неа, — пробурчал парень, пнув маленький камешек по пути. — Ты же знаешь, он упрямый, как баран. Сказал полгода — значит, полгода.
— А где вы живете? — помолчав, спросил Аллег.
— Район Кущ, Алонг-стрит 35… — на автомате начал отвечать Томми. И запнулся. — А что?
— Я живу за городом, — ответил мужчина, почесывая бороду. — Как раз рядом с вашим районом. И у меня есть машина. Весьма неплохая…
— «Форд» образца семьдесят седьмого, — с явной завистью выпалила Хиелла, и ее глаза загорелись. — Черт, везет же тебе, Томми!
— Э, погодите, — растерялся парень, — я ещё ничего не…
— Ой, да брось, — махнула на него подруга. — Мистер Тэрренс так и так все время проезжает через твой район. Закинет тебя.
— А ты? — все ещё слегка неуверенно спросил Томми. — Тебе ведь тоже в мою сторону.
— Не в этот раз, — многозначительно улыбнулась Хиелла. — У меня особые планы на этот вечер. И на следующий. И после него… Выходные все-таки.
Она хищно покосилась на Теда, и парень мгновенно порозовел. Томми посмотрел на Аллега слегка смущенно — тот спокойно встретил его взгляд.
— Если вас так нервирует мое общество… — тихо начал он.
— …Езжай на автобусе, — безжалостно закончила Хелл, нахмурив густые брови. — Трясись в нем ещё часа два или три.
— Дело не в нервах, — серьезно произнес Томми. — Я не хочу показаться излишне навязчивым. — Он выдавил из себя натужный смех. — Мистер Тэрренс от меня, наверное, уже устал.
— О, мистер Клайптон, — улыбнулся Аллег, с теплотой глянув на него своими светлыми искрящимися глазами, — поверьте, усталость — последнее, что я ощущаю, когда рядом вы.
========== 2 глава. Когда семечко укоренилось ==========
Кто-то трепал его по плечу. Осторожно, почти ласково. Томми невольно выдохнул имя брата, поморщился и попытался перевернуться на другой бок. Но его удержало что-то твердое, что-то давящее на грудь.
— То-о-о-оми-и-и… Проснись, сынок.
— Ну па-ап, — пробормотал парень, — мне завтра не идти в школу…
Откуда-то неподалеку, из теплой мягкой черноты, раздался сдавленный смешок. Плечо сжали сильнее.
— Да уж, староват ты для нее, — весело заявил голос… низкий, чуть хрипловатый… чужой голос. — Вставай, парень.
— А? — распахнул глаза Томми.
Перед ним был черный бардачок, а за ним — стекло, в котором парень сквозь дрожащую водяную пелену смог разглядеть знакомый дворик около своего дома. Окна в квартирах горели светло-оранжевым, дорога сверкала неоном, по стеклу скользили мелкие капельки. Поморщившись, Томми протер лицо рукой.
— Черт, — процедил он, тряхнув головой. — Давно я сплю?
— Час, наверное, — сказал Аллег. — Мы, кажется, приехали. Твой дом?
— Да, — кивнул парень. — Он самый. Тридцать девятая квартира. Спасибо большое.
— Пожалуйста, — произнес мужчина, как-то странно улыбнувшись.
Томми отстегнул ремень безопасности, застегнул джинсовую куртку и открыл дверь… когда Аллег неожиданно схватил его за руку. Все так же осторожно, мягко…
— Слушай, может, обменяемся номерами? — тихо спросил он и добавил в ответ на изумленный взгляд: — У меня есть телефоны всех сотрудников нашего отдела. Так, на всякий случай.
— Фу ты, — выдохнул Томми, доставая мобильник, и неловко хохотнул. — Я уж подумал, ты меня опять приглашать куда-то собрался.
— А хочешь? — криво усмехнулся Аллег. — Я не против. У меня воскресенье свободно.
— Да ну, — мотнул головой парень, с испугу пропустив цифру в номере мужчины. — Столько дел…
— Как знаешь, — пожал плечами Аллег, быстренько забивая его номер к себе в телефон. — Тогда до встречи в понедельник. Доброй ночи.
— Доброй, — ответил Томми и на автомате протянул ему руку.
Аллег, замешкавшись лишь на мгновение, обхватил ее своей — очень теплой и очень мягкой.
В квартиру Томми поднимался на ватных ногах и с легким сумбуром в голове. Грудь приятно сдавливало странное и такое… знакомое чувство. Совсем ненужное сейчас. Томми глубоко вдохнул и столь же глубоко выдохнул, надеясь выгнать его из себя вместе с воздухом. Бессмысленно — только сильнее закружилась голова.
Ключ опять застрял в двери, и петли заело, так что у входа он подзадержался. Впрочем, для него неожиданный стопор никогда не был проблемой — лишний повод подумать, повспоминать… Открытое лицо, седые волосы, густая борода, тонкие морщины, теплые руки… В коридоре его уже ждали.
— Чуги! — воскликнул Томми, склоняясь к своему пушистому другу. — Как ты тут, малыш?
Пес радостно затявкал, пытаясь допрыгнуть до его лица, чтобы хорошенько излизать. Весь зарос, бедняга, подумал Томми, пропуская через пальцы густую жестковатую шерсть. Надо бы его подстричь… да хоть на выходных. Встав с колен, парень сбросил куртку и как следует потянулся.
— Чуг, сгоняешь за тапками? — попросил он пса.
Тот моментально понесся в гостиную, а Томми принялся развязывать кеды. Попутно он глянул в мешок с кормом, стоящий в одном из ящиков платяного шкафа. Парень цыкнул языком — мало осталось, надо срочно докупить… может, на выходных?
— Спасибо, малявка, — улыбнулся он, надевая тапки и поглаживая между ушей отчаянно виляющего хвостом пса. — Ну что? Голодный?
Черные глазенки моментально загорелись. Чуги принялся нарезать круги вокруг себя, тяжело дыша и поскуливая. Громко лаять Томми отучил его ещё в щенячьем возрасте — не хватало огрести как-нибудь от соседей за «неприемлемый уровень шума» посреди ночи.
— Пошли тогда, — сказал парень псу. — Папка и сам весь день нежравший.
Готовя себе яичницу с сыром и грибами, Томми непрерывно обдумывал разговор в машине. А хочешь? Ясный хрен — он ничего так не хотел, как провести ещё немного времени с Аллегом. Он веселый. Он умный. Легкий, внимательный, отзывчивый… Чайник заверещал, и Томми поспешил его вырубить. Да уж, подумал он, добавляя к сыру и грибам красный лук. Нежданчик подкрался откуда не ждали. Нехорошо это. Слишком поспешно, внезапно. Невовремя. Ему надо с работой разбираться, надо оформлять контракт с застройщиком, надо следить за Чуги после операции — а не предаваться любовным страстям по очередному седовласому дядечке.
Ну так и не предавайся, сказал он сам себе, усаживаясь на диван в гостиной с тарелкой яичницы и кружкой растворимого кофе. Выкинь его из головы.
«Легко сказать», — тяжко вздохнул Томми и включил телик.
Шел какой-то старенький ситком, который они много раз пересматривали с папашей. Томми попытался забыться, но казавшиеся когда-то забавными диалоги сейчас стали статичным шумом на фоне мыслей — тех, что плавно перетекали одна в другую и медленно, но верно поднимали бучу в его душе. Кажется, я опять опоздал. Прошляпил едва заметную грань между «а он ничего такой» и «мама-я-в-него-втрескался-памаги». В который уже, блин, раз.
Томми отложил тарелку на кофейный столик и вытер жирные губы рукавом. Взялся за кружку и отхлебнул немного. Приторный вкус наполнил рот, а жидкий жар приятно согрел грудь и живот. Парень глубоко вздохнул. Ну ладно. Если звезды сойдутся удачно, это не продлится долго. О том дедуле с заправки он вспоминал месяц, своего профессора любил полгода. От Марка отходил добрых три — но тот все-таки его первая любовь. А вот Лукаса вообще забыл через две недели, хотя секс с ним был просто…
На диван вспрыгнул Чуги и скромно ткнулся ему в локоть холодным носом. Томми позволил ему лечь себе на колени и запустил пальцы в шерстку на его холке. Чугунок пристроил мордочку на его бедре и, тяжело вздохнув, затих. Папа накормил, папа погладил. Папа дома. Не о чем больше волноваться.
— Хорошо тебе, малышня, — с легкой улыбкой пробормотал Томми и поцеловал густые кудри.
Чуги довольно икнул и смежил веки. Томми откинулся на спинку дивана, глядя пустыми глазами в экран. Смартфон лежал у него в кармане джинсов и с каждой секундой становился все тяжелее и тяжелее. Томми плохо помнил номер Аллега целиком, но некоторые цифры все ещё огнем горели в памяти. Как и взгляд мерцающих глаз, залысины на выпуклом лбу, улыбка тонких губ…
Томми протер лицо ладонью. Все было бы намного проще, если бы он не встретился с ним взглядом в столовке, если бы не садился за один с ним столик, если бы не ходил с ним на этот сраный «Благодарный день»… Если бы не провожал его до дома и не разбрасывался намеками на возможную встречу. У меня воскресенье свободно… Томми посмотрел в окно.
Краем глаза он увидел, что стрелки часов ещё немного и сойдутся на цифре «двенадцать». Скоро полночь, однако даже их тихий городок все ещё не спит. Парень и сам был не уверен, что сегодня уснет. Воскресенье свободно… Чем он может заниматься в воскресенье? Может постричь Чуги, может сбегать в магаз, чтобы затариться на всю неделю, может весь день делать отчеты, которые принес с работы, может смотреть старые ситкомы до посинения. Может. Как и в субботу, в принципе.
«Я мог бы завтра отдыхать, а в воскресенье начать работу», — подумал Томми. И сам себе усмехнулся.
Ну, понятно-понятно, хитрожопый ты засранец. Эт чтобы, если мистер Тэрренс позвонит, ты такой: «Ой, простите, у меня ещё отчеты не подстрижены и собака не дописана!» Чтобы были причины отбрехаться!
Но неплохой ведь вариант, разумный даже. Хоть и не нравящийся ему совершенно. Томми крепко зажмурился и сжал переносицу двумя пальцами. Вот ведь че-о-о-орт! Ну как он так может все время?.. Мобильник все ещё оттягивал карман, цифры все ещё жгли, низкий голос все ещё произносил в его голове сокровенное: «У меня воскресенье свободно». Томми зашипел.
«Так. Все. Хватит, — сказал он себе, наконец. — Хватит страдать. Нужно расставить все по своим местам».
Ему нравится мистер Тэрренс? Да, очень. Он хочет с ним встретиться? Больше всего на свете. От этого кому-то будет плохо? Скорее всего, нет. Вот и отлично! Один день в компании человека, который заставляет все нутро приятно ныть и теплеть, Томми вполне может себе позволить. Потом будут грусть, тоска, слезы, сопли, пожалейки себя любимого и все остальное. Сейчас только смех, улыбки и долгие разговоры. Осталось лишь…
Томми достал из кармана смартфон и зашел в «галерею». Выбрал там нужное фото. Слабо улыбнулся. Потрепал пса по холке.
— Чуги, золотко, сделай папе приятно, — тихонько попросил он пуделя. И когда тот раскрыл мутные со сна глазенки, сунул ему под нос экран мобильника. — Скажи, как тебе дядечка?
Чуги посмотрел на фото, чуть склонив голову на бок, несколько раз поморгал. И лизнул прозрачное стекло точно посередине.
— Молодечик ты мой, — от души рассмеялся Томми и притиснул к себе подросшего щеночка. Чмокнул его в спину. — Буду иметь в виду.
Песик, заметно оживившись, начал изворачиваться и кряхтеть, стараясь лизнуть егохоть куда-нибудь. Томми позволил ему немного себя послюнявить, пока искал в списке контактов совсем недавно забитый телефон. Только когда он нажал на кнопку вызова, до него дошло, что уже очень поздно, и Аллег, должно быть, спит… Но сбросить не успел.
— Алло? — услышал Томми на другом конце знакомый — и такой нужный теперь — низкий голос.
— Ал… Чуги, фу! Харэ!.. Аллег, я насчет воскресенья. Твое предложение все еще в силе?..
— Да вы вижу неплохо сконтачились? — весело фыркнул Томми.
Аллег вскинул на него блестящие от озорства глаза, оторвавшись от развалившегося на траве, невероятно довольного Чугунка. Томми усмехнулся. Отошел всего на пять минут, чтобы купить бутылку воды и чего-нибудь закусить, попросил Аллега, вроде бы взрослого человека, побыть с псом немного. И что? Расстались они около скамейки, а встретились в «дикой», лесной зоне парка. Мужчина катал пса по траве, ероша его подстриженные волосы на поджаром животе. Чуги просто заливался от восторга.
— Чуги, ко мне, — четко скомандовал Томми. — У-у-умочка. Чуги, сидеть. Молоде-е-ечик. Чуги, лежать. Краса-а-авец. Чуги, кувырок. Чуги, служить, служить, слу… Да моя ты лапка!
— Отличный пес, — широко улыбнулся Аллег. — Сам учил?
— Ага, — кивнул Томми. — Ещё когда жил в другом городе. Друг один рассказал что да как. А я дальше уже сам. Да, Чуги?
Пес радостно тявкнул. Аллег тихо рассмеялся.
— Всегда хотел себе собаку, — с почти детской искренностью признался мужчина. — И все никак…
— Почему? — спросил Томми.
— Было много причин, — немного отстраненно ответил Аллег, почесывая Чуги под подбородком. — У матери была аллергия, жена не терпела грязи в доме, а теперь у меня кошка…
— Кошка — эт, конечно, запара, — покивал Томми. — Да, Чуги?
Из леса они выходили по едва заметной тропинке, петляющей между высоких деревьев. Чуги первое время степенно гарцевал рядом, но как только получил безмолвное разрешение, тут же принялся носиться вокруг, лая и повизгивая. Ничего, пусть душу отведет, решил Томми. Насиделся в четырех стенах.
— А почему «Чуги»? — спросил между тем Аллег. — Это сокращение, верно?
— Ага, — кивнул парень, наблюдая за веселящимся песиком. — От слова «чугунок».
Аллег резко остановился. Томми по инерции затормозил вместе с ним. Чуги, как раз наметившийся кинуться в кусты, завис в воздухе на поводке. Аллег, постояв и поморгав с пару секунд, нервно рассмеялся.
— Чугунок? — изумленно поднял он брови.
— Угу, — ответил Томми и невольно захихикал. — Забавная вышла история, на самом деле…
— Не хочешь рассказать? — широко улыбнулся Аллег.
Конечно, хотел. Томми много чего хотел… Разговаривая, они дошли до искусственного озера в парке. К тому моменту Чуги весь был мокрый и зеленый от травы и листвы, а Аллег — порозовевший от едва сдерживаемого смеха.
— …Ну и я, — активно жестикулируя и строя гримасы, рассказывал Томми, — подхожу к коробке и кр-р-райне недовольным голосом говорю: «Ну что, привезли вы мой чугунок?» И оттуда — во! — Он дернул поводок, притягивая пса к себе. — Во че выпрыгивает. — Аллег, наконец, расхохотался в голос, и Томми тоже захихикал. — Я, блин, до последнего поверить не мог. Они про эту гребаную кастрюлю долдонили хрен знает сколько — думал, правда ее подарят. А они вон, — он снова дернул поводок, — чего притянули.
— Думаю, ты не особо расстроился, — посмеиваясь, сказал Аллег.
— Нет, конечно! Я на седьмом небе просто был! — заявил Томми и, подозвав к себе Чуги, крепко его обнял. — И остаюсь на нем вот с этим вот чудом. Ты только глянь, как оно на тебя смотрит!
Аллега вновь сморил хохот, а Томми под шумок им любовался. Раскрасневшимся, улыбающимся, с маленькой капелькой пота на виске… У парня в горле стало чуть суше, и он незаметно сглотнул.
Весь оставшийся день они провели в парке: покормили уток, съели по батончику, выпили по стакану содовой. Поговорили о работе — Томми давно волновала одна мелочевная механика в программе, которая никак ему не давалась, и Аллег легко согласился ему объяснить. Чуги распугал стайку воробьев и поймал маленькую рыбку в прудике. Домой ехали под старый «фолк» — у Аллега было целых три диска. Томми «конфисковал» их у него на время, чтобы переписать себе в плеер.
Прощались невероятно тепло: Аллег крепко пожал ему руку, попросил звонить, если что-то понадобится, и добродушно похлопал по плечу. Чуги на прощанье излизал его теплую жилистую руку.
— Может, ещё как-нибудь погуляем? — немного нервно предложил Томми.
— Почему нет? — улыбнулся Аллег, ероша густую шерсть Чуги. — У тебя отличный пес, парень! Я с удовольствием выгулял бы его ещё разок.
Вскоре алый «форд» отъехал прочь, а Томми все смотрел ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из вида. Стоял теплый летний вечер. Чуги отчаянно вилял хвостом, довольный до неприличия. Где-то неподалеку стрекотал кузнечик. Небо постепенно темнело на западе, и перистые облака наливались этой тьмой, словно губка чернилами. Томми судорожно вздохнул и сел прямо на ступеньки перед домом. Низко склонил голову и закрыл лицо рукой. Чуги моментально приник. Неуверенно ткнулся ему носом в локоть, тихонько проскулив. Все хорошо, папа-хозяин? Почему ты грустишь?..
Томми опустил руку и посмотрел на своего пса покрасневшими глазами.
— Твой папа влюбился, сынок, — ответил он хрипло. — Вот почему.
Так оно и закрутилось, так и продолжалось — встреча за встречей. На работе, в столовой и, наконец, в парках или скверах. Томми отчасти ждал, отчасти надеялся, отчасти опасался, что запас тем для разговоров и шуток, в конце концов, иссякнет, и их отношения с Аллегом охладятся. Они будут время от времени пересекаться на работе, будут приглашать друг друга на праздники — так, для «количества» — и, наконец, просто будут «на связи», всегда готовые прийти на помощь, как и полагается хорошим приятелям.
Однако нет. Нет. Совсем нет. Вот вообще нет!
С каждым днем, с каждой встречей, с каждым мгновением, проведенным рядом с Аллегом, Томми понимал, что увязает все глубже — и дна не чувствует даже на уровне интуиции. Казалось бы, о чем двадцатидевятилетний парень может трещать с пятидесятилетним мужиком? Оказывается, о многом. Старые фильмы, старые сериалы и ситкомы, старые группы, старые книги и герои, давно вышедшие из моды.
Во время одной прогулки Аллег случайно проболтался, что в юности с ума сходил по Аллану Квотермейну. Смущенный донельзя, он взмолился, чтобы Томми никому об этом не рассказывал. Томми не рассказал, а на их следующую встречу притащил свою коллекционную фигурку, сделанную вручную одним из давних фанатов. Аллег был в искреннем восторге.
Чинно, хоть и поверхностно, обсуждали политику и спорт. Успели даже поцапаться из-за любимых команд. Томми рассказал, что к своим «без пяти минут тридцать» успел неплохо так попутешествовать из города в город и из страны в страну. Аллег на это неловко посетовал, что за всю жизнь всего два раза пересекал границу. «Ездил к дальним родственникам на другой континент», — проговорил он как-то тоскливо, и Томми решил, что в это дело лучше не лезть. Как и в личную жизнь. Заметив как-то раз золотой ободок на безымянном пальце мужчины, парень задал очевидный вопрос, на который получил весьма странноватый ответ. Аллег замялся, смущенно заулыбался и забормотал что-то вроде: «это теперь скорее просто украшение» и «не стоит забивать голову». Ничего не поняв, Томми счел за лучшее ничего не уточнять.
Говорили о работе. После того как Хелл окончательно пала жертвой чар своего бородатого купидона, вникать в дела компании Томми помогал именно Аллег. Хорошие люди, плохие люди, достойные начальники, никчемные чинуши — мужчина давно варился в этом котле и знал как себя надо вести в той или иной ситуации. Его самого, в свою очередь, волновал технический вопрос. Нет, в системе, образцах документов и в остальных фундаментальных основах бухгалтерии он разбирался отменно — сто процентов, мать вашу! — но с обновленным интерфейсом и некоторыми внутренними механиками все ещё был на крайне уважительное, но все же «вы».
Каждый новый день приносил что-то новенькое, давал какие-то новые открытия. Парень узнал, что Аллег не очень одобряет жареное и жирное и в принципе внимательно следит за своим питанием. Часто прогуливается на свежем воздухе, старается как можно меньше пользоваться машиной, пьет витамины и лекарства. Словом, следит за собой с особой тщательностью. «Дело не во мне, сынок, — криво усмехнулся он как-то. — Дело в возрасте». Томми быстро понял, что он имеет в виду.
Несмотря на то, что Аллег выглядел и вел себя, как человек в полном расцвете сил, некоторые его черты все-таки давали понять, что он уже далеко не молод. Время от времени он просил Томми присесть «хоть где-нибудь», а присев, начинал медленно растирать левое колено. Долгие прогулки его утомляли, и одевался он всегда чуточку теплее, чем Томми. Однажды они с Чуги решили устроить «марш-бросок» на холм галопом, чем едва не загнали бедного Аллега до полусмерти — тот с полчаса сидел на траве, тяжело отдуваясь и вытирая пот со лба.
Но главное отличие, которое четко демонстрировало разницу в их возрасте, была его забывчивость, почти рассеянность. Аллег раз пять точно забывал у него в кармане свои очки. Пару раз забыл о том, рассказывал ли он уже «эту историю» или нет. Один раз даже забыл про их встречу. Томми проглотил обиду и отчаянно попытался скрыть, что расстроился, но опытный глаз провести было трудно. Аллег после отвез его и Чуги за город, в небольшой лесок, где они провели почти весь день. Чуги отпустили с поводка и дали поноситься и налаяться всласть, а сами устроили небольшой пикник.
Там-то, между рассказом «о рыбалке с папашей» и жалобой на «сраную ошибку» в отчете, которую нужно в срочном порядке поправить, Аллег поделился тем, что гложило его, видимо, уже очень давно.
«Мне пятьдесят один, но чувствую я себя намного старше, — рассказывал он, вертя в руках тонкую палочку. — Наверное, это как-то с генами связано, не знаю, но за последние пару лет я очень сильно сдал. Конечно, причин было предостаточно. Не думаю, что тебе они будут интересны, так что опущу этот момент. Просто скажу, что в последнее время остро чувствую, что время убегает, как вода сквозь пальцы. Сил все меньше, хандра находит все чаще. Кости ломит, желудок не принимает еду так легко, как раньше. Я старею. И мне от этого не по себе. Знаешь, я поверить раньше не мог, что когда-нибудь подойду к зеркалу и увижу в волосах белесые или серые нити. Но вот он я, полюбуйся! Весь седой, как лунь. Пока живешь, не замечаешь, но когда начинаешь задумываться… — Он помолчал, а после вздохнул, глубоко и тяжко. — Ты чувствуешь, Томми. Несмотря ни на что. Чувствуешь. Это вот… холодное, темное, жуткое. Оно близко. Оно уже где-то здесь, где-то неподалеку. Ты не видишь его, но ощущаешь на каком-то ином, не до конца понятном даже тебе уровне. Пока ты молодой, все иначе. Конец кажется таким далеким, таким нереальным. Кажется, что ты вечность будешь жить на этом свете. Ты — бессмертный, и весь мир у твоих ног… Это прекрасные годы. Цени их, Томми, — тихо посоветовал мужчина, заглянув ему в глаза. — Наслаждайся ими и старайся не тратить попусту».
Томми открыл было рот, чтобы ответить, но сразу его закрыл. Ему нечего было сказать — у него и сил-то не осталось. Слова Аллега выпили их до самого дна. После этого парень понял, что пропал окончательно. Крохотное семечко влюбленности укоренилось и проросло чем-то гораздо более существенным и серьезным. Томми не знал, говорил ли кому-то Аллег тоже, что рассказал ему, или он один такой, избранный, как не знал и то, как ко всему этому относиться. Как оценивать? Что это — знак доверия или просто мысли вслух? Знал он лишь одно — это надолго. Для него, по крайней мере, точно.
А ещё он знал, что это настолько же прекрасно, насколько трындец. Трындец, от которого у него не хватит воли отказаться. Прощаясь в этот раз, он вместо обычного рукопожатия обвил плечи своего мужчины и крепко их стиснул. Аллег, как всегда, легко ответил ему, сжав в кольце рук.
«Не хорони себя раньше срока, — с трудом выдавил тогда Томми. — И пей побольше молока. Для костей. И травок всяких — для желудка».
«Как скажешь, парень», — тихо рассмеялся Аллег, похлопав его по спине.
В ту же ночь мужчина впервые ему приснился. Теплый, улыбающийся, счастливый… В его объятиях. В его постели. Его.
========== 3 глава. Маньяк ==========
Девушка была миленькой. Розовенькие пухлые губки, длинные пушистые реснички, невысокий росточек. Каштановые волосы, заплетенные в тонкие косички. Чистые карие глазки, аккуратные стрелочки, впалые напудренные щечки. Темно-фиолетовое платьице едва достает до округлых коленок. Маленькая сумочка вся расшита сверкающими блёсточками. На груди прилеплена брошка в виде бабочки.
Разве такое невинное существо может причинить кому-нибудь вред?
— Прокля-я-ятье…
— Че за херня здесь происходит? — ошалело выпалил Томми. — Девушка, вы чего?
— Я… Я… — залопотала она. — Я… Боже, я…
А Аллег издал ещё один страдальческий стон. Он опирался плечом о каменную стену переулка между двумя зданиями, прикрывая глаза дрожащей рукой. Незнакомка жалась к противоположной стене, прижимая к себе сумочку. Томми стоял перед ними… и был в откровенном ахере.
Другого слова не подобрать. Он всего на пять минут отошел, чтобы купить им с Аллегом по стаканчику кофе в ближайшем ларьке. Вернулся через три, крайне недовольный, и уже на подходе к фонарю у небольшого проулка, где расстался с мужчиной, громко начал вещать: «Кофе не будет — ларек закрыт. У них там…». И тут же осекся. Около фонаря его мужчины не оказалось. Зато в самом переулке…
— Я… Я…
— Чего вы? — выпалил Томми. — Че тут произошло? Аллег, что с тобой такое?
Мужчина не ответил — только мотнул головой в сторону девушки. Парень бросил на нее недоумевающий взгляд — и только сейчас заметил в ее ладони небольшой темно-алый баллончик. Кусочки паззла в голове с легким стуком сошлись. Уголок губ сам собой дернулся. Томми заглянул милой дамочке в глаза. Та растерянно зачастила:
— Я… Я… Я просто не… не ожидала, правда. Мы договорились тут встретиться, но…
— Кто «мы»? — спросил Томми, чувствуя, как в его животе набухает что-то… что-то…
— Кайл и я, — ответила девушка хрипловато и прокашлялась. — Мы должны были в кино идти. Он мне обещал… Я его давно упрашиваю… И он сказал постоять здесь… Он что-то забыл в машине… Я…
Аллег страдальчески заохал. Девушка испуганно глянула на него. «Что-то» в животе Томми становилось все больше и больше.
— Та-а-ак, — протянул он, с трудом сдерживая улыбку. — И что дальше?
— Я… правда, я… Я не думала… Тут так темно, так тихо было… И вдруг… Я… Я как-то инстинктивно… О, боже. Боже, сэр! — Растерянность в ее голосе в один миг сменилась ужасом. — Сэр, вы в порядке?!
— Да, да, — закивал Аллег, кривясь и цедя воздух сквозь зубы. — Все нормально, просто… Че-ерт…
— Ради всего святого, простите! — воскликнула девушка, отлипая от стены и взволнованно вглядываясь ему в лицо. — Простите, я думала, вы — маньяк!..
БА-БАХ! «Что-то» разорвалось мириадами фейерверков и новогодних петард.
Томми согнулся пополам в приступе неконтролируемого хохота. Его ноги ослабли и понесли его прямиком в стену. Парень уткнулся в нее носом, содрогаясь от спазмов в животе.
— Маньяк! Манья-я-як! — стонал он сквозь слезы. — О-о-о-ой умо-о-ох-охра-а-а-а! Маньяк!.. Я не могу!.. Манья-я-я-я-я-я-як!..
— Ха-ха-ха, — пробурчал Аллег из-под собственной руки. — Очень смешно.
— Простите, пожалуйста, — продолжала причитать девушка. — Вам не нужен доктор? Может, скорую вызвать?
— Полицию, — загыгыкал Томми. — Сержанта. ПАМАГИТЕ! ТУТ МАНЬЯ-Я-ЯК!..
— Элли? Все в порядке?
Из-за угла показалась плечистая мужская фигура, и Томми с криком «А вот и сержант!» сполз по стеночке, изнемогая от смеха. Девушка бросилась к своему возлюбленному, тоненьким лепетом объясняя, чего тут вообще произошло. Аллег все ещё силился прийти в себя.
— Не трите, — посоветовал ему парень с легкой усмешкой. — Хуже будет.
— Стараюсь, — просипел мужчина. — Черт… Вот ведь… неприятно.
— Простите, — уже в сотый раз пискнула девушка.
— Да, извините, сэр, — немного виновато произнес парень. — Элли у меня впечатлительная. Эй, ты там в порядке?
— Ага, — кивнул Томми, поднимаясь на ноги и стирая слезы с глаз. — Просто охрененно. Томми.
— Кайл, — улыбнулся парень. — Что тут произошло?
— Твоя девушка напала на моего мужика, — заявил Томми. — Вот, что произошло.
— Я случайно! — испуганно выпалила девушка.
— Вашего? — заморгал парень.
— До тех пор, пока я не верну его под бок к любящей жене целым и невредимым, да! Моего! — высоким тенором провозгласил Томми, уперев руки в боки. — Вот и что я ей теперь, блин, скажу?!
— Слегка перебрал, — фыркнул парень. — Или подождите, пока эффект пройдет. Тогда ничего говорить не придется.
— Хм. Разумно, — почесав подбородок, кивнул Томми. — Спасибо за совет. Аллег, идем. Нам ещё с тобой в… Бли-и-ин!
— Что? — приподнял брови парень.
— Мы в кино сегодня идем, — пробурчал Томми. — У нас сеанс через… — он глянул на часы в мобильнике, — десять минут?! Вот ведь дерьмо!
— Черт… И правда дерьмо, — скривился парень. — Что же теперь?..
— Мы можем оплатить вам… — сунулась было девушка, но Аллег тут же вскинулся.
— Из-за такого мелкого недоразумения? — резко произнес он. — Не валяйте дурака.
— К тому же у нас уже все оплачено, — согласно кивнул Томми и махнул им рукой. — Идите. Вы давно мечтали об этом вечере. Не дайте нам его испортить.
— Но как же вы тогда?.. — нахмурился парень.
— Что-нибудь придумаем, — быстро ответил Томми с уверенностью, которую на самом деле едва чувствовал. — Удачного вечера!
Парочка поспешно ретировалась, и Аллег наконец-то позволил себе от души проматериться. Томми, хихикая, похлопал его по спине.
— Не переживай, через полчаса должно пройти, — обнадежил он мужчину.
— В лучшем случае, — рыкнул тот, жмурясь и кривясь. — Слышал, и по часу приходится терпеть.
— Как так вообще вышло? — со смешком спросил парень.
Наступила пауза. Аллег неловко поджал губы. Опустил голову пониже. У Томми под подбородком защекотало, и живот опять свело легким спазмом. Он едва сдерживал неконтролируемые смешки.
— Пока ты ходил к ларьку, — начал, наконец, мужчина, — я отошел в переулок по своим делам…
— Каким делам? — перебил Томми.
— Своим. Естественным, — после паузы процедил Аллег.
Томми хрюкнул и опять рассмеялся.
— Фу, сэр, — сморщил он носик. — Как некультурно.
— Пусть установят где-нибудь биотуалеты, — зло выдохнул мужчина, чуть покраснев. — Или пускают в обычные общественные не только тех, кто хочет кино посмотреть. Я два часа терпел…
— Ладно-ладно, я понял, — захихикал Томми. — И что дальше?
— А что дальше? Я пошел обратно. Только начал на свет выходить, слышу вопль: «А-А-А! ПОМОГИТЕ!» Не успел слова сказать, как…
Аллег указал на свои глаза и издал короткое «п-ш-ш!». Скривился и опустил руку, которой прикрывался. Лицо у него пошло некрасивыми пятнами — особенно возле глаз и рта. Мужчина иногда пытался приоткрыть веки, но тут же закрывал, ещё сильнее морщась. Говорил он «в нос», шмыгая и сипя.
У Томми, несмотря на все его веселье, неприятно сжалось сердце.
— Вот ведь… дурочка! — выдохнул он на эмоциях. — Чего нам теперь делать?
— Домой ехать, чего, — тяжело вздохнул Аллег. — Есть другие варианты?
Томми поразмыслил. Они уже забронировали и оплатили билеты, места их уже ждали. Если они не пойдут, билеты просто прогорят, и хрен его знает вернут ли им деньги. Да уж. Действительно неприятно. Но что ещё делать? Видеть Аллег не мог, разве что…
В голове словно что-то щелкнуло. Томми широко раскрыл глаза и прикусил губу. Порылся в своих не шибко густых мозгах. Хитро улыбнулся.
— Послушай-ка, — протянул он, — есть. Один есть.
— Да? — скептически приподнял бровь Аллег. — И какой?
— Что значит отменили?!
Нет, сегодня точно был не их день. Темненькая прыщавая кассирша немного нервно поглядывала на них из-за круглых очков.
— У нас возникли некоторые технические неполадки, — неловко объяснила девчушка. — Альтернативных сеансов вашего фильма больше нет. Мы просим прощения за принесенные неудобства, сэр.
Томми был готов рвать и метать. Он так тщательно продумал план и в таких красках расписал его сомневающемуся мужчине… только для того чтобы оперативно и со смаком пойти нахер, так и не воплотив его в жизнь! Парень на миг зажмурился, сжав переносицу.
— Ладно, — выдохнул он, поуспокоившись. — Тогда возвращайте деньги.
— Боюсь, сейчас это невозможно, — быстренько пробормотала кассирша, чуть побелев. — Технические проблемы… затронули компьютерную сеть. Электронные счета не загружаются.
— Ну так дайте наличкой, — нахмурился Томми. — Я помню сколько платил за билеты.
— Кассы не работают, сэр. Мы приносим наши… — Томми от души выругался и зарычал, отчего девчушка мигом залопотала: — Мы можем предложить вам другой сеанс за те же деньги. Любой фильм на ваш выбор.
Томми постоял, тяжело пыхтя и недобро поглядывая на испуганную девчонку. Аллег кривил губы в сардонической ухмылке. В черных солнцезащитных очках, которые они быстренько забрали из машины, он смотрелся непривычно и до ужаса забавно — особенно поздним вечером. Томми запустил руку в волосы и процедил воздух сквозь зубы, беря себя в руки.
— И что же там за фильмы? — как можно вежливее спросил он.
— «За гранью реальности», фантастический боевик…
— Не надо, — мотнул парень головой. — Это больше для глаз, а у нас с ними как раз напряженка. Что ещё?
— «Сто один оттенок серебряного». Любовная драма…
— О! — вскинул палец парень. — Любовь! Про любовь я люблю. Ты любишь про любовь, Аллег?
Тот пробормотал что-то невразумительное. Томми ткнул в постер фильма.
— Давайте, переоформляйте на этот, — сказал он кассирше. — Его проще будет пересказывать…
— Как раз ваши места свободны, — явно обрадованная его энтузиазмом, заявила кассирша. — Вот ведь удача, верно?..
«Удача, блять. Ага. Охеренная, сука, удача», — думал Томми, прожигая взглядом широкоформатный экран.
Фильм оказался тягомотным мылом с переливание из пустого в порожнее, где невероятно крутой и богатый мистер Сильвер силится завладеть и подмять под себя серенькую простушку-студентку мисс Лисс Шейатсанн. На протяжении всего хронометража герои то сходились, то расходились, то устраивали бурные ссоры, то сливались в объятиях страсти. И все это пропитано душной атмосферой мега-серьезности, томного пафоса и эротизма с уклоном в «дом-саб» практику. Завязки, цепочки, наручники, плетки и прочая муть прилагаются.
Казалось бы, неплохо для романтической мелодрамы с рейтингом «R», но персонажи были такими скучными, их диалоги настолько картонными, а события настолько предсказуемыми и безыдейными (в том числе и безвкусный до безобразия кекс), что уже к первому часу Томми начал чувствовать острое жжение пониже спины.
— …Синий! Карий! — возопил он, в конце концов. — Серо-козявчатый! Господи, какой там нужно сказать, блять, цвет, чтобы это закончилось!
— Тихо ты, — шикнул на него улыбающийся Аллег. — Продолжай.
— О-о-о-ох… Она в белой кофте. Он в светло-серой футболке. Она растрепанная, орет ему в рожу, сжав кулачки, что… Ты слышал. Он весь взмыленный, орет ей, вскинув руки, что… … Чи-и-и-иго?! Это… это… Пха-ха-ха…
— Томми…
— Какие оттенки?! Почему оттенки?!.. Почему не градусы там или?..
— Со столькими градусами не живут, — шепнул Аллег, и Томми уткнулся в кресло напротив, содрогаясь от хохота.
На этом дело не кончилось. Аллег, едва выйдя из зала, сдернул очки, сдавленно возопив: «Я прозрел!», чем заставил Томми расхохотаться в голос. Да ещё и купил большое «ведро» попкорна и бутылку газировки — «за все труды». В машину садились в приподнятом настроении и половину дороги провели, измываясь над фильмом и перешучиваясь обо всякой ерунде.
Но в какой-то момент Аллег вдруг резко умолк и поспешно свернул к обочине. Не успел Томми испугаться, как мужчина схватился за голову.
— Мигрень, — коротко сказал он, поморщившись. — Зараза… Сейчас пройдет, дай минутку.
— Тут в соседнем квартале есть аптека, — тихо сказал Томми, поняв, что «минутка» затягивается, а лучше Аллегу не становится. — Может, тебе таблеток купить?
— Черт, может, — процедил мужчина, потирая виски, и взялся за руль. — Где она?
— Ты что! — испуганно воскликнул Томми. — Куда ты так поедешь? Давай я сбегаю.
— Она далеко? — хмуро спросил Аллег.
— Ну, эм… — замялся Томми. — Да не очень… Для моих-то ног…
— Пойдем, — сказал мужчина. — Сходим вдвоем. Проветрюсь заодно.
— Не боишься машину тут оставлять? — тревожно спросил парень.
— На парковке? Под фонарями? — хмыкнул Аллег, открывая дверь. — Пойдем.
Идти было правда далековато. Томми предложил сократить путь по одной мелкой улочке, и Аллег с кривой улыбкой согласился. «Осторожно! Маньяк на охоте!» — низким голосом произнес он, и парень хихикнул. Всю дорогу шли молча — мужчина от боли скрипел зубами, морщился и был явно не в настроении болтать. Томми топал впереди, прокладывая маршрут. Он неплохо знал этот город — все-таки половину светлых тинейджерских лет тут прожил. А потому шел практически «на автопилоте», думая о своем. Надо бы ещё воду где-нибудь купить. И капли для глаз, наверное. Пару салфеток можно…
Как-то не сразу, но до него все же начало доходить, что вокруг подозрительно тихо. Ветер умолк в плотном частоколе высоток, машин на дороге почти не было, пернатые уже отправились на покой, а кошаки с песилями пока что не объявлялись. Холодало. Парень передернул плечами. Что-то неприятно давило на горло, щекотало под языком. Редкие ночные фонари освещали куски тротуара, и асфальт блестел под их ногами.
— Неужели я так похож на маньяка? — проворчал у него за спиной Аллег. — Понимаю, что она только силуэт мой увидела, но все-таки.
— Не, не похож, — хмыкнул Томми. — У тебя совсем другие черты.
— У маньяков есть какие-то особые черты? — фыркнул Аллег.
Томми хотел было ему ответить, но не успел — из-за угла ближайшего дома вышел человек. Его шаг был уверенным, но при этом быстрым, спешащим — он летел по дороге, словно стремясь убраться отсюда как можно скорее. Однако увидев их с Аллегом, затормозил. Резко, будто врезался в невидимую стену. Томми вскинул голову.
И встретился с его глазами.
Азарт хищника… Подспудная дрожь… Жадное обладание… Черная радость и сладкое томление… Нездоровый блеск… Да, блеск… Блеск… Словно от жирного масла… Пустота под ним… Зияющая пустота… И холод… Безжалостный, дикий холод…
Это был парень. Ему было от силы лет двадцать. У него был прямой ровный лоб, светлая кожа, темные волосы, прыщ над верхней губой и грязная щетина на подбородке. У него были глаза… такие глаза, от которых все нутро ожгло ледяным пламенем. Звериные глаза.
Парень судорожно вздохнул — и рванул прочь. Томми кинулся следом. Схватил за жесткий рукав куртки. Почувствовал пальцами, что его край измазан в чем-то влажном и липком. Откуда-то издалека услышал низкий глухой вскрик, но пропустил его мимо ушей. Парень извернулся ужом, попытался вырваться. От него несло гнильем, сыростью и сталью. Томми перехватил его руку у локтя, вцепился ему в ворот. Заглянул ему в лицо — на нем блестели мелкие бисеринки пота.
— Отстань! — прорычал парень, тяжело дыша.
Томми молча стиснул ткань крепче. Кажется, он смог схватить свитер под курткой — отлично. Парень попытался ударить его крепко сжатым кулаком — кулаком ли? — в живот, но промахнулся. Томми поудобнее перехватил его за место между плечом и шеей. Парень, издав громкий возглас, пнул его носком сапога по колену. Но поздно.
Ребро ладони. Место под подбородком. Мысль: «Как бы не убить».
Хватило одного удара. Парень захрипел, схватившись за шею, и упал на жесткий асфальт. Томми, охнув, тоже припал на одно колено, но все же успел шустро дотянуться до сонной артерии. Тут уже было проще — его обучал настоящий мастер. Всего пару ударов сердца — и парень завалился на него. Томми осторожно уложил бессознательное тело, повернув голову набок.
Встал. С волос на затылке сорвалась юркая капелька. Протер шею. Сердце колотилось в груди, пульс бешено стучал в висках, но голова была ясной. Дыхание было чистым. Томми тяжело сглотнул и втянул острый ледяной воздух ночи. В ноздри ударил едва заметный запах стальной горечи.
Он огляделся. Мелкая улица осталась такой, какой была: узкой, пустой, ровной, как палка. Совсем неподалеку горит слабый восьмифутовый фонарь, но переулок между домами темен. Томми всмотрелся в непроницаемый мрак, принюхиваясь и прислушиваясь. Вроде как тихо, только… Откуда хрипы? От мужчины рядом или?..
Томми дернулся, словно ему отвесили подзатыльник. Мужчина… Аллег!
— Аллег, — выдохнул он, — ты как?
Аллег застыл у стены дома. Лицо побелело, как молоко. Покрасневшие глаза широко распахнуты, посеревший рот приоткрыт. Он прижимал руки к груди в хорошо знакомом Томми защитном жесте. Парень сделал пару осторожных шагов к любимому.
— Все хорошо, — твердо, но мягко произнес Томми. — Дыши.
— Томми, — заполошно прохрипел Аллег. — Томми… Что?..
— Дыши, — повторил парень. — Не так часто. Реже. Глубже… Да-а-а. Во-о-от та-ак. Побудешь здесь, хорошо? Мне нужно…
— Зачем ты?.. — проговорил мужчина, но тут же умолк. Его взгляд упал на лежащее на асфальте тело, и его глаза стали огромными, как блюдца. — Боже… Что ты натворил?!
— Сейчас узнаю, — спокойно произнес Томми. — Подожди здесь.
И шагнул в густую темноту. Изнутри в переулке было намного светлее, чем казалось на улице. Легкой трусцой, крутя головой во все стороны, чтобы увидеть и запомнить как можно больше, Томми шлепал по сырой и дурно пахнущей каменной кишке. Через несколько длинных шагов, он почувствовал, что резкий металлический запашок стал сильнее. Спустя десяток он, наконец, определил его источник.
Под грудиной вспыхнуло что-то жаркое. Что-то ледяное. Что-то знакомое.
Ублюдок сорвал ее кожаное пальто и разорвал блузку. Расцарапал капроновые колготки — на белых худых бедрах остались характерные светло-красные полосы. Изрезал кожу на ее груди от ключиц до живота, снял с нее небольшой тонкий пласт — красное мясо чернело в сероватом мраке. Содрогаясь всем телом, она мелкими глотками хватала воздух. Ее рука судорожно сжимала ремешок маленькой беленькой сумочки.
Когда Томми приблизился, она застыла. Парень потянулся к смартфону в глубине кармана. На автомате набрал нужный номер.
— Данко, у меня нападение… Да… Девушка, не скажу возраст… Ранена, нужны медики… Улица Аллер-гарден, третий или четвертый переулок… Да хер его… Около больших желтых домов, кароч… Отлично, быстрее только, крови много… Угу, ждем.
Звонок прервался, но телефон он не убрал. Включил фонарик — самый слабый режим с рассеянным светом — и поднял над головой. Так, чтобы и девушка видела его лицо, и он смог разглядеть ее получше.
С кровью, как оказывается, не соврал — лужа была приличная. А девушка очаровательная. Каштановые волосы вились красивыми волнами, как если бы она только что распустила косы. Побледневшие губы были теплого розового оттенка. Накрашенные глазки были карими — в их глубине засел животный ужас. Девушка была в шоке. Она засипела, когда он склонился над ней, попыталась отползти, но тут же замерла и заныла, дрожа всем телом. От сильной кровопотери она обессилила.
Томми протянул к ней широко раскрытую ладонь, но так и не прикоснулся. Произнес ровным и мягким голосом, полным спокойной размеренности:
— Все хорошо, мисс. Больше вам ничего не грозит. Посмотрите на меня. Посмотрите. — Девушка послушно перевела взгляд остекленевших глаз на его лицо. — Я пришел вам помочь. Я хочу вас спасти. Скажите, где болит?
— Он… он… — захрипела девушка, словно не услышав.
— Обезврежен, — чуть жестче сказал Томми. — Позвольте помочь вам.
Девушка сжалась, когда парень коснулся ее. Немудрено — она во власти ужаса и боли. Томми не ждал от нее мгновенного доверия — покорность в их случае была более ожидаема. И, надо признать, более полезна. Он с фонариком оглядел ее пристальнее. Поджал губы, заметив, что помимо широкой дорожки блестящего мяса на груди были и другие раны. Одна оказалась прямо около артерии на левой руке. Из нее все ещё текла тонкая струйка. Парень очень осторожно обхватил тонкое предплечье.
— Простите, марли нет, — со слабой улыбкой сказал он, приподнимая белую слабую руку. — Придется перевязывать, чем есть.
В кармане был большой носовой платок — слава богу, неиспользованный. Не самый лучший жгут, но уж какой есть. Девушка болезненно заохала, когда он затянул тряпку посильнее.
— Простите, — повторил он мягко. — Осталось чуть-чуть… Как вас зовут?
Девушка дернула головой. Ее глаза заторможено моргнули. В их непроницаемой глубине что-то блеснуло. Пухлый подбородок дрогнул.
— Лили, — выдохнула девушка так, словно была готова расплакаться.
— Лили, потерпите немножко, — ласково попросил Томми, поглаживая ее маленькую ладошку. — Помощь уже в пути. Скоро вы будете дома, со своими родными, близкими, с… Как мужа зовут?
— Каин, — пробормотала Лили, и ее глаза стали ещё живее. — Он не муж, но мы поженимся зимой.
Видимо, ей это казалось чем-то очень важным — она произнесла это трепетно, как слова молитвы.
— Это будет красиво, — произнес Томми с мечтательной интонацией. — Пушистый снег… Инистые узоры на окнах… Кристально-чистое небо и холодный, но пронзительный солнечный свет… И вы в белоснежном подвенечном платье. Каин будет без ума!
Бархатные глаза немного затуманились, а уголки губ дрогнули. Ее тело слегка расслабилось. Ужас ушел, и боль стала сильнее, но ее мозг скоро от нее абстрагируется — Томми, по крайней мере, на это рассчитывал.
А ещё на то, что Данко быстрее будет шевелить своими булками. В противном случае, мечты красавицы и его трогательный треп схлопнутся в удручающее ничто. Томми хотел было сказать ещё что-то подбадривающее, как вдруг со стороны улицы раздалось паническое:
— ТОММИ!.. ГДЕ ТЫ, ЧЕРТ ТЕБЯ?!.. ОН!..
Томми среагировал в момент. Положив телефон, быстро поцеловав мягкую ладошку и шепнув с улыбкой «одну минутку», он кинулся назад.
Как раз вовремя — парень уже поднялся и на нетвердых ногах пошел на Аллега с обнаженной сталью. «Неплохой клинок», — подумал Томми, ударив ребром ладони по запястью, обтянутому тканью куртки. Рука отозвалась болью, а парень зашипел, выронил нож и отступил на пару шагов. Ну не-е-ет. Так не пойдет. Томми попытался схватить его предплечье — но этот ублюдок оказался хитрее. Чуть склонив голову вниз, он резко рванул вперед и…
БЭМ!
Боль огнем ожгла нос, из глаз посыпались искры, из горла вырвался крик. Томми попятился, чувствуя, как влажные холодные пальцы пытаются обхватить его за шею. Зубы ныли, и в ушах стучало. Томми раскрыл горящие от притока крови глаза, осоловело глядя на озверевшую от страха и злости рожу и…
БЭНГ!
Парень дернулся. Его губы приоткрылись — видимо, сами собой. Брови дрогнули… И он начал заваливаться вперед. Томми едва успел его поймать. Привалил к стене дома, но уже не так аккуратно, как в прошлый раз — кажется, хорошо приложил лбом о сырой камень. Ничего. Пусть радуется. Будь его желание, он бы ему рожу в мясо превратил и смачно харкнул в нее напоследок.
Томми опустился перед ублюдком на колени, кряхтя и потирая ноющий нос. Тяжело сглотнул и вытер пот на лбу. Где-то рядом кто-то издал непонятный сдавленный звук. Томми бросил туда мутный взгляд. Аллег стоял, держа в руках хер пойми откуда взявшуюся бутылку, и белыми глазами смотрел на развалившееся у подножья дома бездыханное тело.
— Я… Я убил его? — прохрипел он.
Томми приложил два пальца к тонкой коже на шее. Хмыкнул, покачав головой.
— Неа. Жив ублюдок, — объявил он, осторожно поднимаясь на ноги. — Максимум шишкой отделался. Ну ничего. Заслужил… — Парень все-таки сплюнул — правда, на землю. — Мразь.
— Заслужил? — уставился на него Аллег.
— Ага, — кивнул Томми. И приподнял голову, уловив своими чувствительными локаторами знакомый звук полицейской мигалки. — Ты не представляешь насколько.
Когда едва живую девушку вынесли на носилках из проулка, у Аллега подогнулись колени. Томми оперативно подхватил его под руку, а Данко рявкнул своим низким приказным голосом: «Воды! И тряпку, черт бы вас!» Воды не оказалось — только кофе, но зато «тряпка» была. Томми тщательно закутал находящегося на грани обморока мужчину в плотное теплое покрывало и сунул ему пластиковый высокий стаканчик под нос. Кофе был горячим и горьким донельзя.
— Сахара нет? — рыкнул Данко на помощника, но тот только беспомощно развел руками. — Чтобы в следующий раз был. Ясно?
— Совсем распустились, — криво усмехнулся Томми. — Как низко упала планка стандартов нашей системы правоохранительных органов, ой-ей…
Нахмурившись, сержант сунул ему под нос кулак. А Томми на это только захихикал, заставив помощника с изумлением — и легкой завистью — на него покоситься. Неудивительно. Сержант Данко Эртейн высокий — на голову выше Томми — стройный, жилистый, с опасным огнем в бледных до прозрачности голубых глазах. Вороные густые волосы рано начали седеть у корней. Белое лицо гладко выбрито, а выражение на нем всегда такое, будто Данко хочет кого-то сожрать. Голос такой же — недовольный, хриплый, низкий. Даже передние клыки длинные от природы. Ну, точно голодная зверюга.
Однако никого и никогда нельзя судить по внешности. Томми быстро чмокнул подставленный кулак и улыбнулся:
— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, дружище.
— Представляю, — хмыкнул Данко и убрал руку. Посмотрел назад. — Удачно, что мы недалеко были.
Томми глянул туда, куда смотрел друг. Ребята «паковали» парня у стены. Тот выглядел все ещё слегка пришибленно… а, может быть, даже не слегка.
— За котелок его ничего не будет? — спросил Томми.
— Штрафа боишься? — ухмыльнулся Данко.
— На самом деле, да, — кивнул парень. — Я подыскал себе, наконец, квартирку, так что…
— Так это не ты, — неожиданно заговорил Аллег. — Это я его… Мне платить…
Томми сморщил больной нос и бросил на мужчину такой взгляд, что тот тут же растерянно умолк. Данко прыснул. Его вечно каменная морда смягчилась, и ледяной огонь в глазах потеплел.
— Ничего не надо платить, сэр, — успокоил он. — Начнет чего-то вякать — сунем на денек к «бывалым». Как шелковый будет.
— Надо родственникам девушки сообщить, — заметил Томми. — Она сказала у нее муж… точнее, жених есть.
— Не учи ученого, — хмуро рыкнул Данко. И от души зевнул, поведя плечами, как сонный ворон. — Холодает, собака.
— Осень близко, — провозгласил Томми, и его старый друг фыркнул.
— Опять в патруле яйца морозить, — скривился Данко.
— Так не езди в патрули, — пожал плечами Томми.
— Чтоб бумажками завалили? — поморщился сержант. — Нахер. Лучше простатит, чем сраные отчеты…
Томми тихо засмеялся, но примолк, услышав из машины скорой помощи сдавленный крик. Аллег бросил в ту сторону взволнованный взгляд. Данко даже ухом не повел. Протер лицо рукой в перчатке.
— Надо вас домой отвезти, — сказал он, опять сделав недовольную моську.
— У нас машина есть, — выпалил Томми.
— Чья? — после короткой паузы сощурился Данко.
— Аллега, — быстро ответил Томми. — Ну, то есть мистера Тэрренса… Вот его…
— Понял, — обрубил сержант. Бросил оценивающий взгляд на Аллега в одеяле и невесело хмыкнул. — Сами доедете?
Томми тоже посмотрел на своего мужчину. Тот кутался в покрывало и мелкими глотками пил кофе. Вздрогнув, когда к нему обратились, он слегка поерзал и слабым голосом пробормотал:
— Я… Мы… Я доедем… То есть доеду!.. То есть…
— Кап! — рявкнул Данко, заставив Томми и Аллега вздрогнуть. — Отвези этих двоих.
— Куда, сэр? — спросил споро подбежавший паренек лет двадцати.
— Куда скажут, — ответил Данко и, когда паренек ответил четкое «да, сэр», повернулся к Томми: — Отпускаю вас пока так. Но через пару дней все равно позову.Надо приехать. Дать показания.
— Понял, принял, — понятливо покивал Томми и протянул ему руку. — Спасибо, сержант.
— Я на связи, — крепко сжав его ладонь, произнес друг. — Позвони, как приедете. Мне для отчета надо.
— Как скажешь. До встречи, упырь, — ухмыльнулся Томми и быстро его обнял.
— Бывай, мелкий, — не остался в долгу Данко, стиснув его за плечи.
Одеяло у них забрали, и Аллег всю дорогу мелко подрагивал, держась за локоть Томми. Так было не очень удобно — разница в росте давала о себе знать. Зато пацаненок был свеж и невозмутим — пружинисто шагал по асфальту, будто на прогулке, и с явным удовольствием сел за руль старенького, но хорошо отделанного «форда». Томми усадил Аллега на заднее сидение, а сам занял место рядом с водителем. Назвал адрес, и паренек, понятливо кивнув, завел двигатель. В дороге они разговорились.
— Все никак не привыкну к его манере, — признался пацаненок, имея в виду Данко. — Вроде рычит, вроде хмурится, а потом как вдруг улыбнется да по плечу похлопает, мол, «молодец!».
— У него такое кредо, — ухмыльнулся Томми. — Не умеет он быть радушным, хоть убей. Не волнуйся, как привыкнешь, тебе даже нравиться будет. С ним любое дело влет решается — только зыркнет, все моментально достают из карманов кредитки, мобилки и женские трусики. А уж если заговорит, о-о-о… Словом, прирожденный коп.
— Да-да, — расхохотался мальчуган. — Эт точно.
На подъезде к квартире Томми вдруг посетила одна неожиданная и довольно приятная мысля. Посидев и почесав репу, парень обернулся к Аллегу. Тот осоловело глядел перед собой покрасневшими глазами. От его вида сердце неприятно кольнуло, и Томми тихонько спросил:
— Аллег, может, это… ко мне?
— М? — вскинулся мужчина. — Что?
— Может, у меня останешься? — попонятнее спросил парень с затаенной надеждой. — У меня таблетки есть, тебе поспать надо… Ты до дома ещё часа два трястись будешь. Давай переночуешь у меня?
Мужчина смотрел на него глазами, мутными от перцухи и усталости. Он несколько раз моргнул, явно переваривая информацию и пытаясь сделать какие-то выводы. Пару раз открывал рот, силясь что-то сказать и… в конце концов пожал плечами, устало вздохнув:
— Почему нет?.. Всего одну ночь… Он, наверное, не будет против…
Тихое «он» неожиданно сильно резануло слух. Томми замер на миг, после чего медленно кивнул и сел обратно. Им оставалось буквально двадцать минут.
Достаточно для того, чтобы себя сожрать.
========== 4 глава. И все из-за барана ==========
Этот разговор явно не предназначался для его ушей, и Томми чувствовал себя крайне скверно из-за того, что его подслушал. Он просто тихонько топал в ванную комнату по нужде, когда поймал своими любопытными локаторами доносящееся из гостиной, весьма недовольное:
— …Да ничего не произошло, хватит надо мной трястись!..
Парень замер около двери и весь остальной разговор простоял за ней, не в силах сдвинуться с места. Он понимал, что это неправильно, понимал, что поступает, как свинья — но ничего с собой поделать не мог. В щелочке полуприкрытой двери были видны лишь крохотный кусочек телевизора, ножка кофейного столика и левая рука Аллега. Что, впрочем, нисколько не помешало Томми уловить часть жестов, почти все слова и основную суть разговора.
— …Я был на работе. У меня тут просто завал… Да, в офисе. У нас есть диван… Немного… Боже, ну ты и… Слушай, со мной все хорошо, понятно? Я не свернулся в вопросительный знак, не околел, не закостенел, не… Нет! Ничего подобного… Ну, а где ещё я могу быть? У любовницы?.. Перестань! Это же просто смешно. Кому я нужен?.. Ну, кроме тебя…
Сердце Томми ухнуло куда-то вниз, а слух стал ещё острее. И вроде бы ничего особенного Аллег не говорил. Все обыденное, бытовое: предложил купить чего-нибудь в магазине, спросил, как прошла ночь «без хозяина в доме», беспокоился о ком-то по имени «Минни» (вскоре из контекста стало понятно, что говорит он о домашнем животном — той самой кошке, наверное). Но с каждой минутой диалога, с каждой последующей фразой его голос менялся — становился ниже, теплее. Ласковее. Было понятно, что разговаривает он с кем-то близким, с кем-то, кто ему по-настоящему дорог.
Томми ретировался ещё до того, как Аллег положил трубку. В ванной он хлебнул холодной воды и вымыл лицо горячей, жгучей как кипяток. Расчесал мокрыми пальцами свои лохмы. Заглянул в зеркало. Из него на Томми смотрел светлокожий темноволосый парень с серо-зелеными глазами. Не красавец, не урод. Не примечательный, но и не блеклый — может, даже немного симпатичный: папаша как-то сказал, что все люди симпатичные, пока молодые. Или, быть может, это был Аллег?.. Нет, Аллег говорил, что лицо у него интересное. «Особенно эти твои скулы, — улыбался мужчина. — Точно как у аристократа».
Аристократа. Угу. Только если в тридцатом колене. Да и кому ли не плевать на это сейчас? Кровь уже ничего не значит — главное только соображалка да деньги. А ещё здоровье, наверное. Парень в зеркале не выглядел здоровым: землистая кожа, светло-серые круги под покрасневшими глазами, разбитые потрескавшиеся губы. Опухший нос пульсировал, левое колено гудело, и ладони неприятно нарывало. Да уж. Веселая выдалась ночка.
Глубоко вздохнув, Томми вышел из ванной. Он уже поставил чайник на плиту и раскладывал чайные пакетики по кружкам, когда в кухню вошел Аллег. Парень бросил на него короткий взгляд и криво усмехнулся:
— Хреново выглядишь. Доброе утро.
— А ты умеешь поднять настроение, — хмыкнул в ответ мужчина, тяжело опускаясь на старенькую кушетку около стола. — Как нога?
— Нормально, — мотнул головой парень, и колено, как назло, укололо тоненькой иголочкой боли. Он заглянул в холодильник. — Суп с курицей? Или овсянка с медом?
— Давай суп, — сказал Аллег и добавил после паузы. — Ничего твердого в меня пока не влезет.
Томми молча состряпал две одинаковые порции. У него тоже не было особого аппетита. Чайник завизжал, громко и противно, и парень поспешил его вырубить, морщась и недовольно пыхтя.
— Вот это голос, — скривился Аллег, прочищая ухо указательным пальцем.
— Скажи маме спасибо, — ухмыльнулся парень. — Боялась, что я не услышу, если в другой комнате буду. Она так однажды полкухни спалила.
Аллег хохотнул, но как-то без огонька. Выглядел он сонным, помятым и каким-то… прибитым, что ли. Потерявшим ориентацию в пространстве. Томми догадывался, что сам выглядит сейчас точно также. Завтрак прошел в молчании. Чуги пришел под самый конец и лег в ногах у Аллега, позевывая.
— Что, уже папка не нужен, да? — пробурчал Томми, глядя на то, как мужчина поглаживает пса по холке. — Променял его на чужого мужика.
— Папка далеко сидит, — слабо улыбнулся Аллег. И поежился. — Да ещё и под окном…
Томми молча встал и закрыл форточку. С утра и правда было прохладно, но он не проветривал с прошлого вечера — нехорошо, особенно когда в квартире человек, страдающий мигренью. Парень бросил взгляд на один из кухонных шкафчиков. Обратился к Аллегу:
— Как голова? Таблетку дать?
— Нет, спасибо, — махнул рукой Аллег, скривившись. — Мне уже лучше.
— По тебе не видно, — заметил Томми.
Он не врал. Лицо у мужчины было неприятного белесого оттенка, из-за чего синие круги под глазами казались особенно темными. Белки глаз покраснели, кожа вокруг глаз опухла. Тонкие волосы растрепались, одежда после сна была в беспорядке, и на кушетке мужчина сидел нетвердо, неловко, слегка развалившись. Сейчас он выглядел ровно так, как говорил когда-то сам — лет на пять-шесть старше.
Отталкивало ли это? Ну… Томми случайно бросил взгляд на руку Аллега, которая вяло мешала суп в неглубокой тарелке. И завис. Словно загипнотизированный, он следил за тем, как подрагивает ложка в слабых пальцах, как едва сжимает блестящий алюминий белая ладонь… и в какой-то миг невероятно смутился. Ему показалось, что он смотрит на что-то личное, интимное, не предназначенное для чужих глаз. Его посетило чувство сродни тому, что пришло к нему во время случайно подслушанного разговора в гостиной. Только теперь оно было в разы сильнее, острее. Трепетнее.
Томми тяжело сглотнул и прикрыл глаза, пережидая нежданно обрушившуюся на него волну влечения. Накрыть бы его чем-нибудь теплым, притиснуть поближе, коснуться сухих посеревших губ…
— Надо позвонить на работу, — произнес Аллег, тяжело вздохнув. — Сказать, что мы немного… не в форме.
— Они в курсе, — прохрипел Томми и прокашлялся. — Я уже звонил.
— Да? — удивленно моргнул мужчина. — Когда?
— Вчера ещё, — ответил парень. — Когда ты уже спать лег.
— И… что тебе сказали? — запнувшись, спросил Аллег.
— Отдыхайте, поправляйтесь, — пожал плечами Томми и добавил в ответ на недоверчивый взгляд: — Я до этого Данко кинул смс-ку. Он сказал, что разберется. Вот, видимо, разобрался.
— Святой человек, — неуверенно улыбнулся Аллег.
Томми посмотрел ему в глаза. Мужчина же, напротив, отвел глаза и, положив ложку, потянулся к кружке с чаем. Его пальцы будто бы задрожали сильнее. Что-то неприятное, липкое и вязкое свернулось у парня в груди. Он ниже склонился к столу и тихо спросил:
— Аллег, что-то не так?
Мужчина долго не отвечал. Доев жидкий бульон, он какое-то время мелкими глотками пил чай. Попутно отщипнул немного сыра и белого хлеба. После попросил таблетку. Парень видел, что он конкретно напрягся. Ровная линия плеч, стиснутые челюсти, натянутые сухожилия на запястьях… Аллегу было некомфортно, и он, отчаянно пытаясь это скрыть, изо всех сил тянул время. Видимо, надеялся, что отойдет. В конце концов, проглотив таблетку и запив ее стаканом воды, Аллег тяжело вздохнул и заговорил:
— Я так и не смог заснуть сегодня. Все думал и думал о том, что произошло. Не знаю даже, каково тебе сейчас и…
— Нормально, — перебил его Томми. — Все хорошо, не волнуйся.
Аллег вскинул на него покрасневшие глаза. Они с мужчиной сидели так близко, что парень смог увидеть свое отражение в их воспаленной глубине. Аллег поморгал.
— Томми, ты… — начал было он, но прервался на миг, чтобы судорожно перевести дыхание. А когда продолжил его голос звучал тише, слабее. Растеряннее. — Тебя чуть не убили.
— Ерунда, — отмахнулся парень. — Он бы мне ничего не сделал. Лучше скажи, как ты? Нет шума в ушах? Волнения? Паники? Параноидальных мыслей?
— Я… да нет… — растерялся Аллег. — С чего бы у меня?.. Так, стоп. — Он мотнул головой, зажмурившись. — Мы сейчас вообще не о том говорим. Я хочу узнать…
— …Все ли у меня в порядке, после того как на меня напал наш несостоявшийся убийца, — закончил Томми и слабо улыбнулся. — Я в порядке, Аллег. Беспокоиться не о чем, честно. А вот насчет тебя, — он отпил немного остывшего чая, — я бы не был так уверен.
— Это ещё почему? — нахмурился мужчина.
— Потому что ты ни разу не имел дело с этими тварями, — объяснил парень.
— А ты, значит, имел? — спросил Аллег.
— Да, — ответил Томми.
Пауза. Где-то на верхних этажах соседи ругались между собой. Чуги спал, свернувшись калачиком под кушеткой. Тишина была густой. Слегка душной от пара из чайника, слегка сладковатой от подгнивших обоев. Слегка прохладной от ещё не до конца переработанного свежего воздуха с улицы.
Аллег неловко хохотнул, взъерошив бороду. Томми приподнял бровь.
— Что?
— Ты шутишь, верно? — спросил мужчина, заглядывая ему в глаза. — Это же просто?..
— Нет, я уже встречался с таким, как он, — заявил парень. — Хотя этот мальчишка тому даже в подметки не годится.
— Почему? — после приличной паузы выдохнул Аллег.
— Потому что у него так и не хватило сил, чтобы убить, — спокойно объяснил Томми. — Иначе, я не понимаю, почему он оставил ее в живых. А тот убивал — и убивал много. Быстро, легко, без раздумий.
Он одним глотком допил сладковатый холодный студень, в который превратился горячий чай. Вытер рот и вновь заглянул в глаза напротив. Неясное болезненно чувство гибкой лентой вплелось в стенку сердца. Тихий знакомый звон начал заполнять голову.
— Он был настоящим профессионалом, — продолжил парень. И его губы сами собой растянулись в тонкой усмешке. — Хищником, зверем, бестией. Он оставил заметный след в криминальной хронике. Мой брат за его поимку получил значок сержанта в двадцать четыре года!
Он не знал, в какой момент его дыхание участилось, в какой миг пульс начал частить. Но он это почувствовал. Почувствовал жжение под ребрами, услышал гулкий шум крови в ушах, распробовал за кисловатым привкусом перемолотых трав горьковатый вкус стали. Он помнил. Проклятье, это было почти десять лет назад, но он помнил все так отчетливо, как если бы это было вчера. Толстое прозрачное стекло, серые стены в камере четыре на четыре… Блеклые серые глаза, смотрящие устало и насмешливо… Он глубоко вздохнул и тяжело сглотнул. Прикрыл вспухшие веки.
— А Хелл — нескончаемые ночные кошмары, — прошептал под конец. — Мы с ней из-за этого почти год не выходили гулять после заката.
— «Из-за этого»? — прохрипел Аллег. — Из-за чего?
— Из-за маньяка. Она могла стать его жертвой. — Он злорадно хохотнул. — А стала погибелью. Не забавно ли?
Но Аллег, видимо, в этом ничего забавного не находил. Пробормотав что-то себе под нос, он попросил налить ему ещё супа. Больше Аллег с ним не разговаривал. В конце завтрака ему кто-то позвонил, и он, сбивчиво извинившись, вышел из кухни. Как-то чересчур поспешно, отметил Томми. Словно давно уже хотел сбежать и наконец-то дождался подходящего момента.
Только оставшись наедине с собой, Томми наконец-таки понял, какой он кретин. Его обострившиеся от воспоминаний органы чувств успокоились, а всколыхнувшиеся от притока азарта мысли начали постепенно гаснуть, и он сам почувствовал себя невероятно усталым и разбитым. А ещё одиноким. До ужаса одиноким. Откинувшись на жёсткую спинку старого стула, парень закрыл глаза, пульсирующие от недосыпа. Под веками произвольно возникали тени, «отпечатки» реальности, видимые им совсем недавно.
Цветочное застиранное покрывало… налитой желто-белый прыщ над губой… грубая перчатка… махровое светло-розовое покрывало… покрасневшие глаза… Лицо. Бледное лицо, старое лицо… испуганное лицо.
Томми хлопнул себя по лбу и страдальчески застонал. Он напугал Аллега. Не успокоил, не подбодрил, не разделил болезненный страх первой встречи с человеком, готовым ради удовольствия изничтожать себе подобных. Нет. Он дал демонам завладеть собой — и напугал. Оттолкнул, уколол, оставил одного. И Аллег отплатил ему той же монетой. Мужчина вскорости засобирался домой. Сказал, что много дел, что не хочет занимать «чужое» время, что им обоим надо отдохнуть. Даже больше, подумал Томми, когда хлипенькая ярко-бордовая дверь за ним закрылась. Он мне переплатил.
Потому что Томми некому выговориться, не к кому прийти, уткнуться в жилетку и вывалить все единым духом. Брат в другом городе, родители в другой стране, Данко занят по горло. Он никому не нужен.
А вот Аллегу — есть. Аллег кому-то нужен.
Следующие две недели медленно, но уверенно слились в унылую безвкусную череду событий, вяло текущих друг за дружкой, словно кусочки отшелушившейся коры в густой древесной смоле. Самым ярким среди них было посещение полицейского участка. Приехал Томми туда с Аллегом, а уехал с Данко — мужчину отпустили раньше.
Эртейн с дотошностью истинного следователя выпрашивал у парня все возможные подробности, внимательно заглядывал в глаза и постоянно повторял: «А ты что думаешь?». Томми утомился ему повторять, что он не полицейский, его догадки это так — выстрел во тьму, но друг стоял на своем. «Викинга ты прочитал влет, пока весь отдел ушами хлопал», — ворчал он. Ты не понимаешь — это другое, хмуро думал парень, но молчал. Он зверски устал и очень хотел домой, о чем в конце дознания не замедлил сообщить. Данко молча отвез его домой.
На работе они с Аллегом теперь пересекались редко. Томми хотел бы это скинуть на «сверхпродуманность» мужчины, обострившуюся на фоне нежелания встречаться с пацаном, который сделал его и без того тревожное состояние ещё более тревожным, но… нет. Это было эгоцентрично. Максимально. Потому что у Аллега, как оказалось, и правда возникли определенные сложности. Парень понял это, прислушиваясь к разговорам коллег и присматриваясь к поведению начальника. Босс стал чаще вызывать мужчину к себе, и после этих встреч тот ходил весь день как в воду опущенный. В столовке они порой все ещё иногда садились вместе, но почти не разговаривали — так, перебрасывались короткими фразами.
Аллег не шел на контакт, а Томми не знал, как к нему подступиться. Идею зажать где-нибудь в углу и тупо вытрясти все, что мужчина носил в себе, парень отверг сразу же. Не то положение, возраст и статус. Он Аллегу, по грубой житейской сути, никто. Не имеет право излишне фамильярничать. На звонки мужчина отвечал, но разговор не шел. Встречаться, как раньше, отказывался, ссылаясь на занятость (что было во многом оправданно).
Да и вообще он как будто высох весь, «выцвел», обескровил. Томми сначала списывал это на пережитый стресс, но неделя сменила одну, потом вяло переползла в другую, нехотя перевалилась в третью, а ничего не менялось. В какой-то момент Аллег просто «застыл» в одном сверхунылом, почти жалком состоянии, не меняясь ни в лучшую, ни — слава Богу — в худшую сторону. Томми это нервировало. А ещё больше его нервировало то, что, кажется, все вокруг относились к этому, как к должному, — будто догадывались или даже знали, что с ним такое.
А Томми не знал. И его это вымораживало. К началу нового месяца он был готов ходить по потолку. Повышения не было видно даже на горизонте, деньги копились медленно, застройщик упрямо молчал, Чуги все ещё поскуливал, зализывая левую переднюю лапку, Данко был вечно занят, брат — тем более, а глаза Аллега так и не покинула беспредельная тоска. А ещё сентябрь наступил — время дождей, промозглости и темных вечеров. Томми мысленно подвывал на одной ноте.
Пока ему вдруг не помог случай. Перебирая от нехер делать вещи, накопившиеся в доме, он в одной из джинсовых курток случайно наткнулся на… очки. Тонкие прямоугольные очки в темной оправе. Знакомые очки. Его ликованию не было предела.
«Повод найден, — с судорожной небрежностью ероша шерсть Чуги и мелко дрожа всем телом, думал парень. — Осталось подобрать удачное мгновение».
И оно подобралось. Причем невероятно скоро.
— Аллег! А-а-аллег, погоди!
Мужчина обернулся, не успев всунуть ключ в замок двери машины, и сощурился, силясь увидеть, кто его позвал. На подземной парковке их бизнес-центра вечно стоит полумрак, часто перемежающийся «мигающим» светом слабых люминесцентных ламп. Тут и здоровые молодые глаза всего спустя пару минут начинает неприятно покалывать, а уж усталые старые… Томми ускорил шаг, чтобы их не мучить.
— Смотри, что я нашел, — подбежав к мужчине, улыбнулся он и протянул свою драгоценную находку. — Твои же, да?
— Кажется, — протянул Аллег, склонив голову поближе к очкам и подслеповато щурясь. — Черт, и правда. А я все думаю, куда они делись. Опять в куртке?
— И опять во внутреннем кармане, — хихикнул парень.
— Вот ведь… старый хрыч, — слегка улыбнувшись, хмыкнул мужчина. — Спасибо, парень.
— Да не за что, — легко ответил Томми.
И замер, не зная, что ещё сказать. Аллег тоже не спешил двигаться с места, поглядывая куда-то ему за плечо. Картина маслом — два мужика застыли друг напротив друга и мнутся непонятно из-за чего. Томми открыл было рот, чтобы выдать заготовленную заранее речь. Но вместо этого только закашлялся из-за сырого холодного воздуха. Вот ведь… интриган… хреган… Актерик доморощенный.
— Я это. Пойду, — выдал он, наконец, запинаясь. — До понедельника.
Резко развернувшись на сто восемьдесят, Томми собирался уже спешно свалить в офис. Если успеет, сможет поймать Хелл — до того как она улетит на крыльях любви к своему бородатому прелестнику! — и попросить взять его в попутчики. Но его остановил тихий низкий голос:
— Ты ещё работаешь?
— Я? — оглянулся парень. — Да нет.
Аллег смотрел на него. В полумраке его темно-голубые глаза приобрели глубокий синеватый оттенок. Томми застыл под этим непонятным взглядом, боясь пошевелиться. Мужчина стоял, выпрямив спину и немного склонив голову набок. Его пальцы неспешно потирали гладкую оправу очков.
— Садись, — сказал он, наконец, махнув рукой в сторону машины. Криво улыбнулся. — Если готов, конечно, терпеть мое скучное общество.
Томми словно пнули в живот. Он непонимающе заморгал, но в салон все-таки сел. В полной тишине. В такой же тишине покинули стоянку, в ней же проехали добрых пару миль. Все это время Томми лихорадочно расставлял по полочкам все раскиданные по разным уголкам сознания мысли и подбирал удобную тему для разговора. Аллег молча вел машину. Он выглядел разбитым, больным и совсем не настроенным на диалог.
Здесь Томми вновь пришел на выручку господин Случай. Его матушка Судьба, видимо, наконец-таки решила одарить его своим благословением. Если так, конечно, можно назвать громадную «пробку» в несколько километров. Аллег нахмурился, процедив что-то сквозь зубы, но спокойно, даже степенно, встал «в очередь» и смиренно тащился в нескончаемом стальном потоке, даже не пытаясь на перегонки со всеми втиснуться в любую время от времени образовавшуюся щель между авто. Томми понял, что пора «брать быка за рога».
— Как дела на работе? — спросил он, решив начать издалека.
— Нормально, — бесцветно ответил Аллег.
— Что там наш босс, — продолжил в той же манере Томми, — все ещё чем-то недоволен?
Аллег пробурчал что-то невнятное. Его глаза были мутными, зрачки бесцельно блуждали над крышами машин. Мужчина словно находился где-то не здесь, парил на какой-то своей «волне». Так не годится — Томми должен заставить себя услышать.
— Все ещё вспоминаешь тот день? — решился парень.
— С чего ты взял? — после короткой паузы спросил Аллег.
— С твоего лица, — ответил Томми, на свое счастье, не почувствовав в ответе лишнего напряжения. — Хреново выглядишь, старик.
Вот оно! Голубые глаза странно блеснули, уголок губ дернулся. Аллег слегка откинулся на спинку кресла. У Томми получилось его «коснуться» — теперь нужно его хорошенько «встряхнуть». Мужчина протер лоб.
— Да уж. Не очень хорошо, — тихо произнес Аллег. — Но не в этом дело. Я… Уже все улеглось, не волнуйся.
— Рад слышать, — сказал Томми. — А то я все думаю, как перед тобой извиниться.
— За что? — нахмурился мужчина.
— За то, что привел тебя в ужас, за что же ещё?
Как хорошо, что именно в этот миг в «пробке» образовался затор — потому что именно в этот миг Аллег рывком обернулся к нему. Его лицо вытянулось от изумления.
— С чего ты?.. — начал было он, но парень его прервал.
— Ты ожидал, что окажешься со мной в одном положении, — спокойно произнес Томми. — Ожидал, что сможешь поделиться со мной своим страхом, своей… болью. Частью этого животного чувства. Ну знаешь… как кролик перед удавом, как мышка под взглядом совы, как раненная лань в метре от голодного волка…
Машины медленно двинулись, и Аллег, спохватившись, тоже проехал немного вперед. Томми чуть «растекся» по креслу. Легкое лирическое отступление расслабило его и отвлекло. Поставило мозги на место.
— Мне жаль, что я не оправдал твоих ожиданий, — тихо проговорил он. — Так ещё и влез со своими… житейскими наблюдениями. Прости меня, — смущенно добавил парень. — Я не хотел делать тебе ещё хуже.
Вновь затор. Аллег смотрел прямо перед собой, ничего не видя. Его пальцы сжимали руль, обтянутый мягким светлым чехлом. Они были расслаблены, однако в них чувствовалось скрытое напряжение. Томм был уверен, что в любой момент они готовы стиснуть баранку до белых костяшек и боли в подушечках.
— Ты поговорил с кем-нибудь об этом? — спросил он. — Ответь мне, прошу. Это очень важно.
— Да, — после долгого молчания кивнул Аллег. — С кое-кем.
«Кое-кем». Что-то неприятно кольнуло сердце. Томми пару раз моргнул. Тяжело вздохнул, приподнялся в кресле и… У него зазвонил телефон. На весь салон заиграла мелодия из какого-то древнего мема или пупа с Ютуба. Что-то про скелета… который дует…
Они рассмеялись. Негромко, но в унисон.
— Блять, — выдохнул Томми, хихикая и силясь достать орущий мобильник. — Забыл на вибрирующий режим поставить.
— М-м-м… — протянул Аллег, многозначительно приподняв брови, чем заставил парня расхохотаться пуще прежнего.
— Да иди ты, — бросил он и нажал на кнопку ответа. — Да, Данко?
— Ты можешь говорить? — тут же услышал он из динамика.
— Ну наверное. Почти тридцать годиков чай, — кивнул Томми, и Аллег прыснул.
— Отлично, — невозмутимо отозвался Данко, но парень уловил, что его голос какой-то… не такой. Слегка напряженный, вибрирующий, будто… — Значит, поговорим.
— О чем? — нахмурился Томми.
— О просранном потенциале, — сказал Данко, и Томми окончательно уверился в своих догадках — друг едва сдерживал смех. — Высоких амбициях. Малолетнем дебиле.
— Я слушаю, — произнес Томми.
К концу рассказа они проехали ещё аж семь метров, услышали три оглушительных «БИ-БИ!» в свою сторону и успели порядком измениться в лице. Аллег вновь стал смурным, как утро понедельника. Томми… хохотал до слез, держась за живот.
— Т-ты-ы бля-блять прик-кидываешь? — икал он в динамик. — Выходит он такой, на па-а-афосе, влад-вла-ад-адыка Тьмы, блять… То-то-ток х-хочет нож об-б-бтереть об свою куртку и тут…
Данко издал звук, напоминающий нечто среднее между скрипом триста лет несмазанных петель и хрипом семидесятилетнего пенсионера, силящегося поднять десятикилограммовый чемодан.
— Откуда эти фуфелы взялись?!
— С-с-с-смачный об-блом, — расхохотался Томми. — Б-бля… На что он рассчитыва-ахал?..
— Стать новым Джекам-Патрашителем, — прогнусавил Данко и снисходительно фыркнул. — С принципами. Давал шанс на спасение. А кожи собирался в подвале сушить. Баран.
— Угум. А теперь будет в кутузке полотенца после душа сушить, — проскулил Томми. — Сколько ему светит?
— Лет двадцать, — небрежно заявил Данко, и парень довольно заулюлюкал. — Может, тридцатник. Или в лечебку загребут. Он же признался, что хотел ещё убивать.
— И правда баран, — со смаком протянул Томми. — Винторогий… Су-у-ка-а-а… Спасибо за звонок! Ты сделал мой вечер, дружище!
— Обращайся, — ровно произнес Данко, но парень знал, что он улыбается. — Начинай счет вести. Уже второй.
— Да пшел ты, — фыркнул Томми, невольно зардевшись.
— Щас пойду, — ответил друг, в динамике что-то противно зашуршало. — Ток куртку накину. Я сегодня патрулирую.
— Удачи, упырь, — пожелал парень.
— И тебе, — сказал Данко. А после паузы добавил ехидно: — Гроза маньяков.
— Средней руки! — крикнул в динамик Томми и отключился.
Откинулся на спинку кресла и хорошенько потянулся, как котяра, сожравший все сосиски, какие были в холодильнике. Былое напряжение как рукой сняло, и Томми исступлённо замычал, прикусив губу. Покосился, довольный и счастливый, на своего спутника. И рисмирел. Аллег смотрел на него, как родительский пес Марк на маленького Чуги. Томми до сих пор помнил тот подозрительный взгляд старого собакена, когда ему под нос сунули это визжащее, не пойми от чего радующееся недоразумение. Со стороны это смотрелось умильно. В их случае это, скорее всего, было не совсем так.
Сзади опять посигналили, и Аллег перевел глаза на дорогу. Самое время — Томми нужно было немного прийти в себе. И подобрать правильные слова.
— Ну вот. Все хорошо, что хорошо кончается! — нарочито легкомысленно провозгласил он. — Баран загремел в тюрьму — и надолго. Данко захапал прибавку и скоро получит повышение, а девушка…
— Будет всю жизнь мучаться от кошмаров, — хмуро вклинился Аллег.
— …может вздохнуть спокойно и счастливо выйти замуж зимой, как мечтала, — неумолимо закончил Томми. — Во! Во-о сколько причин, чтобы наклеить этой истории ярлык «happy end» и спокойно двигаться дальше.
— Как с тобой легко, — тихо пробурчал мужчина.
— Ты считаешь иначе? — не смутившись, спросил парень. — Если да, то расскажи почему. Мне интересно послушать.
Аллег какое-то время молчал. Его глаза бегали по лобовому стеклу примерно так же, как тогда по столу на кухне. В конце концов, он тяжело вздохнул и промолвил:
— Я не говорю, что ты не прав. Просто… на меня многое свалилось в последнее время, и я… — он нервно разгладил бороду и протер лицо, — у меня не получается мыслить позитивно. Ни о ком и ни о чём. Вот никак.
— Что-то дома? — осторожно спросил Томми, вмиг посерьезнев.
— И да, и нет, — после долгой паузы ответил Аллег. — То есть… Да, это связано с домом. Связано с моей… семьей. — Мужчина тяжело сглотнул и устало прикрыл глаза. — Но при этом как бы и не совсем с ней. У меня… небольшие проблемы на работе… ну ты в курсе… и вот ещё этот маньяк… и эта девушка, и… Черт подери!
Хорошо, что они стояли в заторе. Очень хорошо. Потому что Аллег судорожно вздохнул и закрыл лицо руками. У Томми заныло сердце. Пальцы сами собой дернулись, желая коснуться чужого плеча.
— Я выгораю, — прошептал Аллег, опять взявшись за руль. — У меня нет сил ни на что. Я пытаюсь справиться с… последствиями ситуации, которая… не дает мне покоя уже почти два года. — Он снова протер лицо ладонью. — И мне это с трудом удается. А ещё теперь работа, и ещё этот случай, и…
Аллег умолк, а Томми захотелось уронить на себя что-нибудь тяжелое. И как он мог быть таким слепым? Таким нечутким и глупым? Неужели думал, что вся жизнь Аллега складывается только из работы, сидения дома и, в последнее время, размышлений об этом доморощенном маньяке-неудачнике?.. Нет. Он так не думал. Но и о каких-то иных проблемах не подозревал. Даже мысли об этом не допускал. С одной стороны, с чего бы ему допускать? Он о жизни Аллега почти ничего не знает. Но с другой… Томми виновато сжался в кресле.
Какое-то время «ползли» молча. Они были уже где-то на середине «пробки», когда Аллег тихо, слегка неуверенно спросил:
— Томми, а как… как ты понял, что он… — мужчина тяжело сглотнул, — убийца?
Один вопрос, а ударил в голову, как десяток пуль. Мозг сам собой заработал с утроенной силой. Крылья носа дрогнули, зрачки — он был уверен — расширились, слюна потекла обильнее. Ниточки нейронов, густо переплетенных меж собой, мгновенно понесли один клочок воспоминаний за другим, вырисовывая цельную, законченную картину. История писалась быстро — предложение за предложением. Оставалось лишь раскрыть рот.
И начать.
========== 5 глава. На морду — рыцарь, а в душе — бес ==========
«Пожалуй, будет лучше, если начну с самого начала. Да, у моего ответа есть предыстория. Я надеюсь, что расскажу ее всю, пока это пробка не рассосалась. Кхм-кхм. Так вот… Я нездешний, ты уже знаешь. Я вообще родился в другой стране. Мои родители — очаровательные и немного бахнутые на голову — и это важно, поверь. Мой братец — лейтенант полиции… точнее, офицер. Пока что офицер.
Родоки возили меня по городам и весям с пеленок, и я привык всю жизнь быть в пути. Папаша — мелкий удачливый жулик, отчаянно влюбленный в деньги и живущий вне времени и возраста, мамаша — профессиональная торговка с гибкой совестью и свободолюбивыми взглядами на жизнь. Они долбанутые. Оба. Потому что только долбанутые могут подарить десятилетнему ребенку книгу, подробно расписывающую типологию и отличительные характеристики серийных убийц девятнадцатого-двадцатого веков. Как я понял, они не поняли сначала, про что она. Обложка уж больно цветастая была. Но даже когда поняли, не особо смутились. Сказали, что это мне пригодится. И, сука, не ошиблись.
Я зачитывался этим дерьмом. В школе, в парке, дома, на улице с пацанами, в кафе с девками. Она была написана очень хорошим языком. Я прочитал девятьсот страниц залпом за два месяца — и это в моем-то сопливом возрасте! Этот автор больше не выдал ничего, что бы мне понравилось так же сильно, как это эталонное произведение искусства. Она все ещё стоит у меня в книжном шкафу — могу показать, если когда-нибудь придешь в гости.
Я не буду тебе ее пересказывать, а расскажу, на какие размышления она натолкнула маленького меня. Замечу, что мое восприятие любой истории было и остается весьма специфическим. Если меня не устраивает что-то в книге, фильме или мультфильме, я напрочь отказываюсь это принимать и рисую на месте этого «что-то» свое. То, что в полной степени меня удовлетворяет. Мне плевать, правильно это или нет. Мне хорошо — и этого хватает. Главный прикол в том, что и в этой книге, в этом шедевре из шедевров, я умудрился найти то, что мне не понравилось. А именно маньяки. Мне не хотелось, чтобы они побеждали.
В смысле? Да все просто. Мне было жаль их жертв, мне было жаль близких людей этих жертв, потерявших родных и любимых. И мне была отвратительна мысль, что твари, виновные в этом, отделывались чем-то незначительным. Ну то есть, само собой, были случаи, когда маньяк получал по всей строгости — и их было много. Но те, которые оставались безнаказанными или чье наказание не могло в полной мере удовлетворить мою детскую жажду справедливости, вызывали во мне жгучую ненависть и остервенелое непринятие. Я никогда не плакал с этих жутких историй — я ярился, я негодовал.
Это копилось во мне. Порой высвобождалось в каких-нибудь играх с братом — мамка уверена, что именно из-за меня Джеки пошел в правоохранку. Однако большая часть моих взрывоопасных запасов оставалась нетронутой. Они оседали на дне моей черепушки, как торф. Как горючие залежи, которые только ждут того, чтобы на них кинули зажженную спичку. Как ты понимаешь, да. Это произошло.
Тут сделаю отступление и расскажу тебе немного о Викинге. Не знаешь, кто это такой? Немудрено. Викинг — серийный убийца, терроризировавший один некрупный промышленный городок на севере нашего штата. Его не могли поймать целых два года. Отличался особо тщательным подбором жертв и крайне страшным способом их умерщвления. Слышал что-нибудь про «кровавого орла»? Нет, это не название спортивной команды и не марка пива с помидорным соком. Это древняя викингская казнь. Стоит ли вдаваться в детали?.. Как скажешь. Если совсем коротко, то во время нее разрезают кожу на спине, сдирают ее до мяса и раскрывают клетку обнажившихся ребер на манер крыльев… Я предупреждал. За это его, собсна, Викингом и прозвали. За это, а ещё за то, что он выбирал высоких и сильных девушек и женщин со светлыми волосами и голубыми или серыми глазами. Да, именно поэтому он выбрал Хиеллу. Она — датчанка по матери… Что? Как он умудрялся их убивать? Потому что сам был сильным. Хотя на стереотипного викинга не был похож, но об это позже.
На его счету шестнадцать жертв. Из них четверым было не больше семнадцати. Люди были в ужасе, а полиция — бессильна. Никто его не видел, ни одна жертва не выжила, улик почти не было, а те, что были, давали слабое понимание того, кем убийца был на самом деле. Викинг действовал уверенно и с каждым новым убийством становился только увереннее. А ещё наглее. Один раз он прислал письмо в полицейский участок, написанное на языке рун и измазанное в грязи и крови. Его очень долго расшифровывали, но когда расшифровали, было поздно — он убил девушку, которую все это время держал при себе, и оставил труп у окраины города.
Впрочем, могу обрадовать — это была его последняя жертва. Следующей была Хиелла и тут, как говорится, нашла коса на камень. Хелл сама по себе от рождения крепкая… ну ты видел… так она ещё и занимается — как тогда, так и сейчас. И нет, она не отвесила ему смачный хук слева, отправивший его в безоговорочный нокаут. Нет. Но она смогла продержаться достаточно долго, чтобы ей пришли на помощь… Угадай с трех раз кто. В чем суть.
Мы отмечали какой-то праздник с друзьями в кафе. Засиделись до вечера, но так как было лето, не особо боялись — даже после семи часов было светло. В итоге, мы, полупьяные — что она, что я — поперлись домой где-то в восемь, когда небо начало краснеть. Жили мы недалеко, в общаге, ни у нее, ни у меня тогда ещё не было прав. Хотелось поскорее добраться до своей комнаты и завалиться спать, а потому мы решили… да-да, срезать по кривой через небольшую полосу деревьев. Тот городок почти весь окружен лесом, который ближе к домам редеет. Наша общага была как раз в зоне этой полу-недо-чащи, и мы успели уже прошарить ее вдоль и поперек. Мы знали эту местность, а потому не боялись ничего. Кроме того, мы были «под шафе»… И совсем молоденькие. Даже моложе, чем сейчас. Все вкупе нас чуть не погубило.
Когда мы только начинали заходить в лес, я вспомнил, что мне нужно срочно позвонить… хоть убей, не помню кому. То ли брату, то ли маме, то ли другу одному… Хер его знает. Мне нужно позвонить. Эт главное. В лесу хрен было связи, а потому я вернулся немного назад, поближе к городу. Хелл осталась около большого дуба, сказала, чтобы я поторапливался. И я действительно справился со всем очень быстро… Слава богу. Не хочу думать, что было бы, если бы я задержался ещё минут на пять-десять.
А дальше — классический триллер. У дуба ее нет, кусты рядом помяты. Я моментально напрягся, как собака. Клянусь, я был уверен, что это он. У меня не было ни грамма сомнений. Я кинулся по следу, как чертова охотничья шавка, спущенная с поводка. У меня ноль инстинкта самосохранения. Вот просто ноль. Я стекло в детстве жрал… не спрашивай… А тут ещё и маньяк!.. После мы узнали, что он выслеживал ее уже давно. Она ему очень понравилась — он, считай, влюбился в нее. На свой, маньячный лад. Но он увидел ее слишком поздно, газеты уже раструбили о нем на всю округу, а потому Хелл была осторожна, и добраться до нее было тяжело. Какой он кайф, наверное, почувствовал, когда понял, что я ухожу, оставляя ее одну посреди глухого леса. Какой экстаз… Я читал об этом. Я догадываюсь, как это было. В любом случае, долго это не продлилось — я их быстро нашел. Надо отдать должно Хиелле — она билась, как настоящая дева-щита. До последнего. Даже потом помогла мне его добить, хотя из носа ручьем текла кровь, глаз заплыл, а на теле было несколько скользящих ножевых. Надеюсь, Тедди отдает должные почести этим шрамам… Но я отвлекся. Маньяк.
Это было великолепно. Это было божественно. Это было… Должно быть, точно так же, как у него. Только намного кристальнее, полнее, лучше! Знаешь почему? Потому что эта мразь творила все это ради удовлетворения своих низменных эгоистичных желаний, а я… Я сделал это во имя долга. Справедливости. Ради друга. В жизнь воплотилась моя детская мечта — я схватил убийцу, он в моих руках, и жертва спасена — да ещё какая жертва! Меня всего трясло, когда я стоял над бессознательным телом этого психопата. Мне казалось, что по венам течет жидкий благословенный свет. Я знаю, что это звучит, как бред сумасшедшего. Я никогда и не отрицал, что с головой у меня не все в порядке… а справка из одной серьезной лечебницы это подтвердит. Некоторые особые, но «допустимые» с точки зрения медицины странности у меня имеются. Но этот миг… Он был ярким. Он был прекрасным. Он был как в героическом эпосе. Я не говорил, но да — я обожаю рыцарские приключенческие романы. Я зачитывался ими — и многими похожими образчиками — наравне с тем шедевром о маньяках и убийствах. Странное сочетание, я понимаю. Однако это факт. И, думаю, он — причина охватившей меня в тот миг эйфории. Я был как… сэр Гавейн, сэр Бедивер — сам сэр Галахад Святой! Безумие, скажешь ты. И да — так и есть. Я просто… хочу, чтобы ты все понял. Чтобы осознал, что во мне это живет. Это… что-то. Что-то, что просто сказало мне: «Он!», и я сорвался с места.
Возвращаясь в реальность. Мы справились с ним. Вдвоем было проще. Кроме того, у меня был баллончик, а после я смог разжиться ещё и тяжелой дубовой палкой. Мы завалили его на землю, Хелл стреножила его своим жёстким ремнем, а я залез на дерево, чтобы дозвониться до брата. Я хотел, чтобы приехал он — и только он. Джеки долетел до нас за считанные минуты. Потом — все, как в тумане. Мне что-то говорили, брат на меня орал, Хелл меня целовала и обнимала за плечи… Её увезли в больницу, но она довольно быстро выписалась домой… где довольно долго мучилась кошмарами и паранойей. Мы с ребятами поддерживали ее, как могли, она оправилась, даже смеялась над этой историей. Но из города все равно уехала. Ее можно понять.
Но эт ещё не все. О-о-о не-е-ет. Далеко не все. Маньяк пойман, это так. Правосудие наконец-то должно свершиться… думали многие. И я так думал. Вот только маньяк все отрицал. Не признавал свою вину, говорил, что к «проклятому викингскому душегубу» не имеет никакого отношения. Это, мол, его первое нападение. Да он даже убивать девку не хотел! Так, изнасиловал бы и оставил в лесу, пока за ней пацан ее не вернется. «Ну и что?» — спросишь ты. Действительно, когда оправдание в стиле «это не я!» мешало сажать за решетку? Вот только у полиции и правда не было никаких доказательств, что это именно он.
Нифоторобота, ни особых улик. При нем был только короткий нож, которым при всем желании невозможно сделать то, что проделывал Викинг со своими жертвами — да и Хелл не говорила, что он пытался сделать с ней хоть что-то похожее на древний северный ритуал. В его доме ничего примечательного не обнаружили, на рабочем месте — в крохотной котельной местного заводика — также. Прутья решетки становились все более зыбкими, границы камеры все более эфемерными. Это было совсем не то, что должно было получить чудовище, чьи грязные волосатые лапищи покрыты толстым слоем густой девичьей крови. Совершенно, блять, не то.
Особенно для меня. Я помню, какой поднял вой, когда брат сообщил мне, что его виновность не удается подтвердить. Я рвал и метал, рычал и плевался, поносил полицию и всех известных мне богов. Брат тоже был недоволен. Он мне верил… точнее, ему очень хотелось мне верить. Верить, что я прав. А я сам был абсолютно уверен, что мы поймали его. Поймали того самого Викинга. Не смотри на меня так — я был молод, горяч и преисполнен фанатичных метаний. Эйфория ещё не ушла из вен. Со временем она перебродила в другое чувство — куда более темное. Но об этом чуть дальше.
Помимо фантазий из башки, у моей абсолютной уверенности были и вполне осязаемые причины. Начнем, пожалуй, с самого маньяка. Опишу тебе его, чтобы ты лучше понимал, что он из себя представляет. Звали его Карл Свенссон… Да, тоже северной крови. И по нему это было видно. Он был высок, крепок, стоек и силен, несмотря на приличный возраст — ему было тогда под полтинник. Нет, он не был рыжим. И шкафообразным, и заросшим, и неопрятным. Не был. Напротив, Карл был худощав, жилист и строен. Волосы у него были светло-русыми, бороду он брил. Говорил тихим, вкрадчивым голосом и смотрел на мир бледно-серыми глазами. Смотрел без особого интереса, слегка устало, слегка надменно. Был опрятен и аккуратен, и, хотя слог его был грубоват, манеры у него были весьма учтивые. Отстраненные, в какой-то мере снисходительные, но не наглые, не вызывающие. Он неохотно шел на контакт, но и людей не шугался. Словом, вел себя как человек относительно воспитанный и умный.
Разумеется, это была маска. Хорошо слепленная и раскрашенная. И я объясню, почему это так. Как ты понимаешь, все дело в той книге. Я читал ее, читал много. И больше всего мне нравилось вникать в суть убийцы. Грубо говоря, залезать ему в голову. Я помногу раз перечитывал абзацы, где подробно расписывалась «изнанка» маньяка: его мысли, его чувства, его мотивы. Момент, когда он понял, что хочет убивать, причины, которые побудили его это делать, то, откуда эти причины взялись. Это было захватывающе, это меня интриговало. Я любил это разбирать. Сам. Вот буквально — я выбирал одну из личностей, описываемых в книге, брал толстую тетрадку, карандаш и ручку и принимался детально расписывать каждую особенность, каждую даже самую маломальскую черточку психологического портрета подопытного. Да, книга давала мне всю информацию и в весьма удобоваримом виде, однако мне этого было мало. Я должен был понять, принять и впитать это в себя. Должен был прочувствовать.
Это мне помогло, даже несмотря на то, что это была лишь теория. Да ещё и самовыученная — любой военный психотерапевт раскатал бы меня, как щенка. И был бы прав. Я — наглая сопля-самоучка, которую не грех было тогда подтереть. Вот только некому было — ученого человека в захудалом городке не нашлось, а приглашать кого-то «из-за бугра» было затратно и неудобно. Поэтому ходил и заглядывал в глаза той твари только я.
Вначале просто забавы ради — я был все ещё вштырен повышенной дозой эндорфинов и свято — в буквальном смысле — верил, что убийца-таки огребет по полной. Однако потом случился разговор с братом. А потом с местным шефом. И ещё с несколькими его подсосами. И меня прорвало. Всю следующую неделю я просидел в своей комнате одиноким сычом. Я думал, размышлял, ковырялся в своей голове. Нет, я не ныл и не стонал мысленное «за что?!» и «почему так не справедлив мир?!», нет. Я рьяно искал ответы. Я пересматривал свою… веру. Да, думаю это можно так назвать. До тупорылого наивного меня наконец-то дошло, что фантазии в моей голове не сходятся с настоящей действительностью…
И что ты думаешь? Я впал в глубокое уныние? Я опустил руки? Ха. ХЕР!
Я поступил так, как поступал всегда, когда мне что-то не нравилось в истории — решил это «что-то» изменить. Что-что? Думаешь, я самоуверенный засранец, ловко подстраивающий реальные события под свой бред? Думаешь, я поступаю чересчур грубо, непоследовательно, преступно?.. А не думаешь ты, что я тоже так думал? Не думаешь, что я сомневался, терялся в потоке грубо разорванных клочков мыслей, идей и гипотез? Не думаешь?.. А что я тогда по-твоему всю эту неделю в той комнате делал, а?! Что?!
Я сомневался! Я боялся! Я корил себя и называл пустомелей! В моей голове до последнего болезненно бился один-единственный вопрос: «А что, если я не прав?» Но, в конце концов, я рассудил так: не могла моя уверенность родиться на пустом месте. Ну не могла. Что-то в этом ублюдке есть. Пускай, не такое страшное, не такое опасное, не такое, как я ожидал. Но есть. Что-то темное, что-то скользкое, что-то таинственное и изворотливое, до чего и дотянуться-то будет невероятно тяжело, а уж поймать…
Я решился сыграть ва-банк. Дерзко. Смело. Безрассудно. И хитро. Да, мне пришлось, говоря пафосным слогом, взрастить под личиной благородного и гордого рыцаря лик беспринципного и жестокого беса, готового решать проблемы любым возможным способом. Трикстер в одеждах героя. У! Какая цитатка! Хоть сейчас в ванильный паблик на сотню подписчиков… Но я отвлекся. Все это отступление было нужно, чтобы ты понял что: «а» — я собрался идти до конца, и «б» — я изменил свой подход к делу. Надеюсь, ты не притомился? Ничего-ничего, осталось не так уж много. Всего лишь рассказать, как я-таки раскусил этот гнилой орешек.
Начал я, разумеется, с осторожных «па». Я кружился всегда где-то неподалеку, чтобы он ко мне привык. Пучил глаза, нарочито незаметно косился, бледнел лицом при его появлении. Он меня первое время не замечал — глянет так, из-под ресниц, и дальше пойдет. Но потом я стал более настойчивым. Стал уже в открытую на него смотреть, подходить к его камере, даже заговаривать с ним. Какое-то время я прикидывался, что мне просто любопытно, потом — что меня он заинтересовал и, наконец, — что я к нему… привязался. Это случилось, конечно, не за неделю и даже не за две. И даже не за месяц. Но постепенно, постепенно, постепенно мы сближались. Он оттаивал. Его не особо волновало внимание к своей персоне, куда больше его тронуло, что мне хотелось узнать причины его… поступка. Карл отвечал туманно, слегка улыбаясь, но я видел, что в его глазах каждый раз что-то загоралось. Ему очень хотелось рассказать мне, в чем все-таки тут дело, но он понимал, что это станет его погибелью. Таким же огнем горели его глаза, когда со мной приходила Хелл.
О, этот огонь… Я обязан тебе о нем рассказать. Он — та основная, почти незаметная черта, которая убедила меня в том, что я топаю по верной тропинке. Это очень тяжело описать и ещё труднее уловить. Представь пустой камешек. Прозрачный, с легким вкраплением какого-нибудь цвета — синевы, зелени, серебра… Он неживой, он статичный, он — замерший, закаменевший в одной конкретной форме, которую сам уже никогда не изменит. А теперь представь, что его смазали маслом, хорошее-енько смазали — так, чтобы он блестел. Так создается иллюзия, что камешек переливается, меняется, он — жив!.. Вот, какими были его глаза. Они были пустыми, мертвыми, не заинтересованными к жизни «на поверхности», потому что его взор всегда был обращен внутрь, в его воспаленное, искореженное сознание. Но были мгновения, когда они оживали — не понарошку, а по-настоящему. Когда Хелл ступала в его камеру, когда смотрела на него, когда с ним говорила, его глаза горели огнем. Это было жутко, это было страшно. И, отчасти, щемяще-трогательно. Они у него даже увлажнялись немного. Он благоговел перед ней, его всего внутри потряхивало, я просто уверен. Как показать это? Как вынести всю эту бьющуюся в экстазе гнусь на всеобщее обозрение?.. Я со временем понял как. И я до сих пор чувствую из-за этого стыд.
Да. Хелл. Мы стали приходить вместе. Я рассказал ей все, о чем думал, и предложил свой план: сделать вид, что она к нему прониклась. Эт было мерзко, не спорю! Но действенно. Он был влюблен. И остроумен на свой долбанутый лад. Нет, он не раскрыл ей все карты и не поведал всю историю с самого начала и до самого конца. Но то, как он себя вел, то, о чем он с ней — а иногда и со мной — беседовал помогли мне найти тоненькую щелочку в его толстой броне. И шандарахнуть драконьей стрелой именно туда.
Я не буду раскрывать тебе каждый аспект того, как мы считывали его поведенческие особенности и выстраивали на их основе свою теорию. Это долго, нудно да и не нужно. Я сразу перейду к сути. Викинг — идеальное имя для него, и он был очень доволен, что его так назвали. Карл родился в очень бедной семье, плохо учился в школе, не получил профессионального образования и всю жизнь подрабатывал на производствах за мизерную зарплату. При этом он обладал нестандартной внешностью, выраженной физической развитостью и особой кровью. Он был датчанином по отцу. И считал это своим самым лучшим достоинством. Ещё мальчишкой его вдохновляли истории о «славных» делах его предков. Где-то лет в двадцать он случайно, от дальнего родственника, узнал, что, якобы, является потомком — ни много ни мало! — Рагнара. Да-да, того самого Лодброка, наводившего ужас на всех англосаксов и франков в далекие Средние века. Надо ли говорить, как это вскружило ему голову? Причем, тот факт, что даже если… если… е-е-если!.. это правда, если он действительно потомок столь значимого рода, то ему, живущему спустя почти тысячу лет после легендарного предка, это никак не пригодится и жизнь изменить не поможет, не особо Карла смущал. Путем долгих размышлений, переездов, тяжелых ударов судьбы — он голодал, бедствовал, трижды чуть не погиб в уличных драках, дважды сидел в тюрьме, где его, судя по всему, как-то надломили, — он ближе к закату своей жизни пришел-таки к идее. Своему особу видению действительности, если позволишь.
Девять миров существует. Как и Асгард. Как и Вальгалла. Все испытания, что он выстрадал, — плата за возможность войти в чертоги Одина и пировать с валькириями до скончания времен. Однако его страшила мысль, что этого мало. Кроме того, его угнетала мысль, что в чертогах тех он будет одинок — у него же нет ни жены, ни братьев, ни сыновей. Что же делать? Да. Привести их туда самому. Его план был прост — убить двадцать женщин, десять мужчин и пять юношей одной с ним крови. Он был уверен, что способен эту кровь распознавать — викинг викинга всегда узнает! Так как их смерть должна была быть героической, он всегда давал своим жертвам право сразиться с ним. К его удовольствию, им, в той или иной мере, пользовались все. Кровавый Орел был особым ритуалом, зовом к богам. Так он доказывал, что приносит жертву в их честь, служит их заветам. В конце своей миссии Свенссон собирался «вступить в битву» не с абы кем, а с диким зверем — медведем, волком, все ли равно? Благо, в лесах неподалеку пару диких шавок ещё водилось. Не надеясь на победу, он, как истый воин прошедших эпох, победил бы «чудовище», пускай и ценой своей жизни. На том свете его уже ждали бы золотые стены Великого Чертога Богов, кубки с заздравным элем и соратники тридцать пять числом. Он верил, что они простят и поймут его, оказавшись пред ликом самого Всеотца.
Хиелла, судя по всему, должна была стать его подругой, девой-щита, не покидающей ни в битве, ни на пиру. Занятно звучит, конечно. Но уж больно зыбко. Хелл, конечно, сетовала на то, что так и не стала валькирией под патронажем самого Одина, но опасалась, что не выдержит конкуренции с тамошними красотками. Мол, мускулами не вышла. Ладно, это все шутки. Главное тут в другом — я оказался прав. Когда я вынес эту работу на суд собравшихся в участке спецов, они сначала подумали, что моя крыша-таки дала течь. Однако меня рьяно поддерживал брат — подающий большие надежды офицер — и, что больше всего их удивило, их шеф. Он сказал, что в этом что-то есть. Немудрено — ему очень хотелось поскорее завершить это дело, причем с наименьшими потерями для себя и своих ребят. Почему бы не попробовать? Все равно никаких других вариантов нет. Да и риска особого тоже. Если я облажаюсь, никто, кроме спецов, об этом не узнает. А если окажусь прав… надо ли говорить, какой это был бы профит?
Словом, мне разрешили «поработать» с Карлом. Я пообещал, что смогу выбить из него признание. Должен заметить, что то, что я рассказал тебе до этого, — окончательный результат нашей общей активной умственной деятельности уже после того, как Викинг признался. Некоторые детали мы додумали, некоторое допустили, но суть в целом, я думаю, передана верно. Моя часть работы состояла в том, чтобы показать, как до этой сути докопаться. Я прокладывал тропу.
Но это так, пустой треп. Что там с действием? Да просто отлично!
Как заставить истово верующего человека сознаться? Пошатнуть его веру, сокрушить ее до основания. Это жестоко, но вполне справедливо. Я опять начал издалека. Сначала с биографии жертв. На мое счастье, половина женщин была крещенной, а вторая половина — ещё и верующей. Я весьма доходчиво и просто объяснил Карлу, что христиане в Вальгаллу не попадут. Более того, за муки, которые он причинил им перед смертью, Господь, скорее всего, дарует им вечное блаженство в Раю. Его это как будто не проняло, но я на иное и не надеялся. Я продолжил подтачивать его изнутри. Я говорил ему о католической вере, говорил о Христе и о Боге. Заметил, что часть его жертв даже не были датчанами — не только же скандинавы могут быть сильными, ё мое! И не только у них бывают светлые волосы и серые глаза! Постепенно перешел на его персону. Разговаривал с ним о его грехах, о демонах, что его соблазнили. Позволил себе предположить, что это Святой Отче испытывал его болью и мукой, чтобы после принять к Себе, под Свою Благословенную Длань, как возлюбленного сына. Я делал это постоянно, я делал это постепенно, с мягкой, но безжалостной настойчивостью.
Он упирался. Само собой, он упирался. Плевался, шикал, исходил безмолвной злобой. Один раз даже попытался меня задушить. От былой снисходительной теплоты камня на камне не осталось. Он был стойким от природы и тяжелой жизни, а ещё умело прятался в самом себе и своих размышлениях. Но я видел, что мои слова начинают достигать цели. Они, как лезвие меча, неуклонно стремились к его сердцу. Я решил подкрепить их делами. Я пригласил пастора. Тот прочитал Карлу проповедь, предложил очищение путем исповеди и причастия, окропил его святой водой. Карл был в неистовстве. Тем не менее, святой отец приходил ещё несколько раз, и после каждого из них Свенссон становился все свирепее. Безмолвное достоинство и подчеркнутая вежливость начали ему изменять. Вскоре многим стало понятно, что все это было напускным — что было мне на руку. Мне начали верить. У многих проснулась надежда.
И вскоре она оправдалась. В конце я затронул загробную жизнь. Я говорил с ним об Аде и том, что искренне верю, что он попадет туда. Никакой Вальгаллы, никакого Зала героев. Он, конечно, и тут заартачился, но мне было что на это возразить. Я решил зайти с другой стороны и не просчитался. По закону ему светило лет двадцать за нападение и умышленное причинения тяжких телесных повреждений. Кроме того, он признался, что хотел совершить на Хелл насильственные действия сексуального характера, так что… Я воспользовался этим. Я сказал ему все как есть, добавив, что ни о какой геройской смерти речи и быть не может. Напомнил, что больные и увечные отправляются в Хельхейм, и что его, в итоге, ожидает вечный мрак, холод и забвенье. Никакого золота, никаких «верных» подруг и пиров. Только бесконечное ледяное одиночество.
Вот тут его и жахнуло. Он, видимо, подзабыл, что уже не молод и что его ждет срок, вполне реальный и немаленький. Лезвие достигло сердца, драконья стрела попала в цель. До сих пор помню, как он побелел, как выступил на его лбу холодный липкий пот, какими большими — и донельзя живыми! — стали его глаза. В тот миг, когда он думал о смерти, ага. Какая ирония… Постепенно мы вытянули из него все. Почти. Он не углублялся в детали, ему стало, видимо, на все плевать. Он рассказал о небольшом домике в лесу, где копы потом нарыли достаточно улик, рассказал о том, как скрывался в чаще, как выслеживал жертв, как прятал тела или наоборот выставлял на всеобщее обозрение. Зачем это делал. В один допрос все это не уложилось, но меня это не смутило. Я вновь ощутил ту пробирающую до костей эйфорию, однако уже немного другого свойства. Она была жаркая, темная, опасная. Злорадная. Во! Отличное слово — «злорадная». Я, как мелкий бесенок, смотрел на мучения грешника, подленько похихикивая про себя. После у меня в душе остался какой-то неприятный осадок, но я не жалею. Я смущаюсь, вспоминая свою волнительную, черную радость от вкуса окончательной безоговорочной победы. И при этом чувствую удовлетворение. Густое и теплое, как жидкий свинец.
Карл же уходил все глубже в себя. Прятался от неприглядной правды в своем собственном сознании. Вновь. Но это уже не спасало. После суда, в камере, он начал хиреть, угасать, медленно тлеть. Его посадили в одиночку, иначе другие преступники бы его растерзали. Там он и умер, тихо и безмолвно. Джеки говорил, что он очень сильно похудел и стал весь седой, а ещё попросил об исповеди перед смертью. Однако священник не успел — Карл испустил дух раньше.
Особой печали по этому поводу мало кто испытывал. Горожане вообще требовали смертной казни — ты знаешь, у нас в штате это возможно. Но суд вынес приговор помягче — пять пожизненных. Людей — да и меня тоже — это не очень устроило, но известие о его скорой жалкой кончине смягчило недовольство. Моего брата назначили сержантом — у него в подчинении было несколько небольших городков на севере. А уже через несколько лет Джек Клайптон прославился тем, что стал самым молодым лейтенантом за всю историю местного округа, и поле его деятельности заметно расширилось. Карьера прет в гору, деньги текут рекой, красавица-невеста уже примеряет свадебные платья, а я… А что я? Я получил бесценный жизненный опыт. И довольно жутковатую историю в свою копилку. Мне, конечно, сунули пухлую пачку вечно-зеленых во внутренний кармашек и пообещали помочь, коль обращусь по какому-нибудь делу, но эт так. Рябь на воде. То, что ее оставило, для меня гораздо более важно…»
— …Возвращаясь к твоему вопросу. Я понял все по глазам. У него был то-о-очно такой же взгляд, как у Карла. Нет, не когда он смотрел на Хелл или говорил со мной о Вальгалле и прочем, а когда он на нас… О. Мы уже приехали, что ли?
Аллег не ответил. Он вообще не проронил ни слова, с тех пор как Томми начал свой рассказ. На улице совсем стемнело, и его лица парень не видел. В салоне стояла тишина. Весьма… странная тишина. Томми бросил взгляд за окно — они ехали по небольшой улочке, ведущей к пригороду. Парень моргнул. Странно — он даже не заметил, как они выехали из «пробки» и проехали оставшийся кусок пути до района Кущ.
Алый «форд» затормозил близ его дома. Стояла ранняя ночь. Окна в высотных домах то тут то там начали вспыхивать оранжевым, желтым, серовато-белым. За тонким стеклом автомобиля слышались отзвуки мерного шума города. А в салоне по-прежнему было тихо. Томми мелко подрагивал и хлопал ресницами, не зная, что сказать и думать. Он чувствовал легкую усталость. Волнение. И ещё он чувствовал зуд под языком, колкий и противный. Его слегка подмораживало, и голова побаливала. Хотелось пить.
Парень судорожно вздохнул и пробормотал, взявшись за дверную ручку:
— Спасибо, что подвез. Я…
— Томми.
Томми моментально повернул голову к Аллегу. Мужчина смотрел на него. Пристально, внимательно. Как-то… странно. У Томми засосало под ложечкой.
— Если ты мне не веришь, спроси Хелл, — неожиданно для самого себя выпалил он. — И если считаешь, что я поступил неправильно, то…
— Ты спас девушку, наказал того конченого урода по всей строгости и подарил измученным людям покой, — тихо перебил его Аллег. — Что в этом неправильного?
Томми застыл, забыв закрыть рот. А мужчина все не спускал с него этого своего странного взгляда. Потемневшие в полумраке голубые глаза неотрывно глядели в его глаза, словно… оценивая.
— Я даже не знаю, что путного сказать, если честно, — с легким смешком произнес Аллег. И положил ему на плечо свою теплую жилистую ладонь. — Наверное, спасибо.
Его губы растянулись в улыбке, в уголках глаз собрались тоненькие морщинки. У Томми пересохло в горле.
— За что? — прохрипел он.
— За ответ, — просто сказал Аллег, и его рука сжалась сильнее. — И за хорошую компанию. Я уже и забыл, как приятно с тобой общаться.
— Ерунда, — пробормотал Томми, слегка покраснев. — Подумаешь, дело какое…
Не зная, куда себя деть, парень решительно распахнул дверцу машины. В лицо тут же ударил свежий вечерний ветер, отдающий морозным холодком. Томми невольно передернул плечами, сгоняя пробежавшие по спине мурашки. Аллег отпустил его плечо, позволил вылезти наружу, продолжая смотреть на него со своего сидения.
— Слушай, Томми, а у тебя выходные свободны? — спросил он вдруг, и, заметив, как парень выпучил глаза, добавил: — Давно хочу развеяться и хоть немного отдохнуть. Может, ты знаешь какое-нибудь местечко?
— М-м-м… — Томми судорожно посоображал с минуту, вертя глазами во все стороны. Внезапно его взгляд наткнулся на одно из темных окон в знакомой многоэтажке, и его осенило: — Не знаешь такую квартиру под номером тридцать девять?
У Аллега дернулся уголок губ, но он покачал головой. Томми выпрямился, сложив руки на груди.
— Довольно приятная берлога. Там один хрен живет… С башкой не все в порядке, но способов развлечься у него предостаточно. Одна книга про маньяков и убийц чего стоит! Что думаешь?
— Звучит заманчиво, — уже по-настоящему улыбнулся Аллег. — Я не против.
— Чудно! — довольно отозвался Томми, с трудом скрыв, как сильно его обрадовали две незатейливые фразы. — Когда встречаемся?
— В воскресенье, как всегда, — сказал мужчина.
— Круто! — выдохнул парень, но тут же вдруг смутился. — Эм… Аллег. Прости за странный вопрос, но… Ты больше не боишься меня? В смысле… У тебя ведь есть причины, разве нет? Я тут столько всего наговорил…
Аллег ответил ему не сразу. Оглядел его внимательно с головы до ног. Помолчал какое-то время. И только после этого произнес, тихо, но внятно:
— Я испугался тебя в том переулке. И тогда, на кухне, когда ты говорил. Ты звучал жутко. Как-то… чересчур уверенно. И смотрел так, что я… — Аллег судорожно выдохнул. — Я растерялся. И не поверил. Честно, не поверил. Мне показалось, что ты просто издеваешься надо мной. Или что с тобой что-то случилось. Что у тебя какие-то… Впрочем, неважно. Больше неважно, — он слабо улыбнулся. — Больше я не боюсь. Я… тебе верю. Не знаю почему, но верю, парень. Даже без подтверждения от мисс Йенсен.
— Спасибо, Аллег, — выдохнул Томми с невероятным облегчением. — Мне… мне казалось, что ты меня все это время…
— Не показалось, — тихо прервал его Аллег и добавил ещё тише: — Я был дураком. И трусом. Прости, сынок.
— Ничего, — мотнул головой парень и выдал на эмоциях: — Мне без тебя было тяжко, старик.
— Мне тоже, — после долгой паузы прошептал Аллег, не спуская с него своего странного взгляда. — Чертовски, мой дорогой.
========== 6 глава. Половые отношения ==========
Комментарий к 6 глава. Половые отношения
В конце главы большое кол-во ненормативной лексики. Будьте готовы!
Жизнь — это зебра. За черной полосой всегда идет белая.
Томми не любил эту метафору — хотя бы потому, что виды полос на боках африканских лошадок могут варьироваться в зависимости от породы. Могут быть широкими или узкими, кривыми или прямыми, как под линейку, одни соединяются между собой, другие — нет. У многих из зебр вообще пузо «голое». У некоторых серое. Некоторые после дневного перехода вообще такие грязные, что все полосы на один цвет — коричневый. Это как понять?
Да никак. Народ над таким не заморачивается — да и правильно делает. Все-таки хорошая метафора, рабочая. Томми убедился в этом на собственном опыте. После почти трехнедельного «застоя» и хандры конец сентября и добрая половина октября выдались на редкость яркими и шебутными.
Аллег словно желал наверстать все то время, что они не общались. Началось все с воскресенья, который они почти целиком провели в квартире Томми. Как день начался, таким он и будет. Хорошая мудрость — парень сам придумал. В этом случае она оправдала себя: сразу как мужчина вступил в прихожую, к нему с радостным визгом бросился Чуги. У Томми в груди расцвело что-то невероятно нежное и теплое от вида этих двоих вместе — от Аллега, смеющегося и беспрестанно бормочущего песилю что-то ласковое, и Чуги, подвизгивающего и остервенело облизывающего его раскрасневшееся лицо.
Дальше было только лучше. Они выпили чая, потом дешевого винца, потом дорого пива… Мельком глянули футбольный матч на спортивном канале, пролистали пресную мелодраму на «женском» и посмотрели трагикомедию на одном из киношных. Томми показал «ту самую» книгу, всю жутко потрепанную и «замасленную» его кривыми лапенками. Они прочитали в ней несколько глав, и Аллег, к дикому удовольствию Томми, признал, что вещь и правда стоящая. «Дашь потом прочесть, ладно?» — попросил он после. На вопрос, почему не дать сейчас, мужчина ответил несколько туманно. Сначала снова спихнул все на занятость по работе, но потом все-таки признался, что у него просто нет нужного настроя. «У меня с этим вообще напряженка сейчас», — с кривой улыбкой произнес Аллег, и Томми решил, что из кожи вон вылезет, но сделает все, чтобы хотя бы эти несколько часов его мужчина провел, не переживая ни о чем.
Ближе к вечеру разговорились о всяком. Парень ненавязчиво поделился своими несчастьями (окромя неразделенного чувства и острого влечения на его фоне), и мужчина как смог его подбодрил. Томми попытался оказать ему ответную услугу, но о своих горестях Аллег не особо распространялся. Пожаловался на усиливающуюся рассеянность, на то, что зрение заметно упало, на легкую слабость и не покидающую вязкую усталость. «Осень — время обострений», — предположил Томми, и Аллег как будто с ним согласился, но… было что-то ещё. Томми чувствовал, что за всем этим прячется ещё какая-то проблема, о которой мужчина не хочет говорить.
Он не настаивал — помнил про свой статус, свой возраст. Помнил про то злосчастное «кроме тебя». О да. Про него особенно.
Однако несмотря ни на что, прощались все так же тепло, как прежде. Аллег на этот раз обнял его сам и не отпускал из рук намного дольше обычного. Томми тихонько млел про себя — от прикосновения чистой настиранной ткани его рубашки, от ощущения его мягкого теплого тела, от его запаха, легкого, едва уловимого, чуть терпкого… настоящего. Да, видимо, Аллег не пользовался духами или одеколоном — и его натуральный, природный аромат без «примесей» вскружил Томми голову. Прижаться бы губами к его шее, уткнуться кончиком носа в место за ухом, лизнуть хотя бы крохотный клочок обнаженной кожи… Он едва помнил, как прощался и какие слова говорил. Что-то про то, что они обязательно должны встретиться вновь…
И они-таки встретились. В парке. А потом в другом парке. А потом в кафе… Сезон осенних прогулок с некоторым запозданием, но все же был открыт. Теперь они плутали не по зеленым аллеям и лугам, а по мокрым от дождя заасфальтированным дорожкам и любовались на растения, разодевшиеся во все оттенки красного, желтого и оранжевого. Чуги вместо птиц гонял опавшие листья, а главными деликатесами взамен мороженого и газировки стали горячий кофе или шоколад и слоеные ломти с расплавленным сыром.
Впрочем, кое-что оставалось прежним. Аллег все также уставал время от времени, был все таким же рассеянным и забывчивым, одевался все также тепло. Теперь он, правда, носил светло-бежевое пальто с меховой подкладкой, плотные коричневые брюки и вязанную бордово-коричневую шапку с шарфом того же цвета и кроя… что доводило Томми просто до исступления.
Ему невероятно нравился закутанный до самого носа Аллег. Чего стоит одно это пальто, так хорошо подчеркивающее его стройную фигуру — сам-то Томми в демисезонной куртке гоняет. Или этот шарф его… длинный, мягкий, теплый, как невесть что. Аллег утверждает, что все ручной работы — «стоит соответственно, мда» — и что он ничуть не жалеет, что его купил. И черт возьми его трижды, как же Томми был с ним согласен! Притягивать его к себе за этот шарф в шутку было чудесно. Стискивать его за мягкие, но плотные бока было прекрасно. Держаться за его локоть и вновь слушать бесконечные байки и прибаутки, произносимые низким, чуть вибрирующим голосом было… бесценно. Вторая волна влюбленности обрушилась шквальным порывом. Не то чтобы Томми этого не ожидал — просто был не совсем готов. Как-то непривычно было лететь по жизни, как сытый лебедь, а не ползти, как дохлая гусеница.
Однако все же была во всем этом сладком однотонном желе тоненькая прожилка прогорклого жира. Аллегом владела печаль. Неочевидная, хорошо скрытая, но все же реальная. Причем было заметно, что он пытается от нее отвлечься — хотя бы на то время, что они с Томми проводили вдвоем. Это было видно, и ему это подчас удавалось. Но не всегда — далеко не всегда. Томми выхватывал моменты, когда его мужчина отстраненно смотрел «в-никуда» или вдруг замолкал на пару мгновений, чуть скривив суховатые губы. Это угнетало, портило настроение и наводило тоску.
А ещё дарило чувство беспомощности. Вот что Томми делать? М? Что? Спросить напрямую? Да Аллег просто отмахнется, как делал много раз до этого. Попытаться найти подход? Так чтобы его найти, нужно сначала понять, к чему, собсна, необходимо подойти. А парень понятия не имел, в чем состоит суть проблемы. В конце концов, он решил «плыть по течению» — пусть все идет своим чередом. Если Аллег захочет, то сам все расскажет. Если же нет… Томми всегда будет рядом, чтобы поддержать и выслушать. Пускай и не понимая, в чем конкретно содержится «соль».
Именно так поступают влюбленные. Именно так поступают с любимыми.
— …Я не говорил ей об этом, и понятие не имею, как она узнала, — заявил Аллег с легким смешком. — Наверное, женская интуиция.
— Именно так, — уверенно заявил Томми, поудобнее перехватывая поводок. — Не смею недооценивать женское мышление. И вообще, — повысил он голос, заметив идущую к ним навстречу крохотную компашку счастливых обладательниц этого самого мышления, — женщин как таковых. Это самые удивительные существа, каких только создавала эволюция. Если вообще создавала, конечно. Я вот искренне убежден, что они прибыли со звезд… Милые барышни!
Парень отвесил им галантный полупоклон, скинув капюшон с головы. Девушки, которые к этому моменту как раз поравнялись с ними, захихикали и заулыбались. Молоденькие, свеженькие, хорошенькие, как куклы. Не будь он влюблен, влюбился бы — во всех троих.
— Какой прекрасный день! — радостно возвестил Томми, солнечно им улыбнувшись. — Не правда ли?
— Изумительный! — рассмеялась рыжеволосая стройняшка в бежевом пальтишке.
— Какой у вас песик! — воскликнула другая, смуглокожая пышечка с раскосыми золотистыми глазами. — Можно погладить?
— Какая лапка! — взвизгнула высокая красавица, откинув со лба роскошные белокурые кудри. — Он у вас породистый?
— Чуги, — властно произнес Томми, — ко мне.
Пес тут же прибежал, виляя хвостом и поглядывая на незнакомок.
— Чуги, — все тем же тоном продолжил парень, — сидеть.
Пес тут же уселся у его ног — «хорошо хоть асфальт сухой» — и высунул язык, тяжело задышав. Девушки, все как одна, заахали.
— Чуги, смирно, — произнес, наконец, Томми. — Очаровательные барышни хотят тебя погладить. Не волнуйтесь, он вас не тронет.
— Какая шерстка! — хихикнула белокурая, перебирая дымчатые кудряшки пуделя. — Аси, ты только глянь!
— Он прелесть, — согласилась пышечка, почесывая Чуги под подбородком.
— Вы сами его дрессировали? — спросила рыженькая.
— Сам, — не без гордости кивнул Томми. — Ещё с щенячества. Он у меня малыш ученый. Отойдите-ка чуточку, милые леди. Чуги, голос.
Пес пролаял, громко и звонко.
— Чуги, пой.
Пес запрокинул голову и завыл. Не так, как воют волки или усталые несчастные собаки — ярко, прерывисто, задорно. Девушки расхохотались.
— Чуги, — сам уже хихикая, приказал Томми, — служи. Служи, служи, служи… Молодец! Умничка!
— Дай-ка ему… А то что бедняга зря старается.
Томми аж вздрогнул, когда услышал голос Аллега за своей спиной — парень уже и подзабыл, что он вообще-то здесь есть. Забрав из его руки несколько собачьих печений, он сунул парочку сам, а другие отдал девушкам, разрешив им покормить довольного Чугунка с рук. Потискав песиля ещё немного и мило попрощавшись, девчонки упорхнули по своим делам, а они с Аллегом продолжили путь по аллее. Чуги бежал впереди, сытый и довольный, как слон.
— Как хорошо, когда есть собака, — заметил через какое-то время Аллег. — Только и успевай по паркам девушек собирать.
— Ой, да ладно, — махнул рукой Томми, слегка зардевшись. — Просто повезло.
— Ну да, — кивнул мужчина, помолчав. — Им повезло, что у собаки крайне обаятельный и дружелюбный хозяин, общаться с которым одно удовольствие.
— Да иди ты, — хохотнул парень, зардевшись сильнее. — Девушки всякие бывают. Некоторые собак вообще терпеть не могут.
— Твоя правда, — согласился Аллег, на его губы легла улыбка… которая, впрочем, почти сразу растаяла.
Мужчина отвел глаза в сторону, и на его лицо легла уже хорошо знакомая парню тень неясной печали. Томми тоже погрустнел. Они обошли искусственный прудик, прошли по длинной аллее и все это — в неприятном молчании. Один Чуги весело гарцевал впереди, абсолютно не замечая внезапного «похолодания».
В конце концов, Аллег попросил «привал», и Томми отвел его на одну из скамеек. Мужчина тяжело опустился на нее, потирая левое колено. Парень присоседился рядом и откинулся на покатую рассохшуюся спинку, скрестив руки на груди. Чуги притулился у его ног.
Посидели немного. Помолчали.
— Аллег, — решился наконец-то Томми, — что-то не так?
Мужчина опустил взгляд. Перестав тереть колено, он сцепил ладони в замок, чуть наклонившись вперед. Кончик его носа покраснел. Пальцы чуть подрагивали. Под глазами залегли едва заметные круги.
Он глубоко вздохнул, опустив голову.
— Я развожусь, — произнес, наконец, Аллег. — Точнее, развелся. Года два назад.
Говоря, он смотрел на свои ладони — а точнее, на свое кольцо. Золотистый ободок тускло блестел в неярком осеннем свете. Томми сглотнул.
— Долго вы?.. — вместо стандартного «мне жаль» или «сочувствую» спросил парень.
— Тридцать лет, — ответил Аллег и хмыкнул, когда Томми издал изумленный возглас. — Да. Прилично… Но такова жизнь. Тут уж ничего не поделаешь.
— В смысле «такова жизнь»? — после долгой паузы выдохнул Томми. — Жизнь такова, что если вы уж живете тридцать лет, так живите и дальше. Зачем расходиться спустя столько?..
— Это не мое решение, — объяснил Аллег, мягко его перебив. — Я был готов жить дальше. Я… хотел жить дальше. Но жена решила иначе.
Томми все ещё непонимающе хлопал глазами. Аллег слабо улыбнулся. Направил прищуренные глаза куда-то вдаль.
— Мы встречались ещё в школе, — тихо произнес он. — Поженились сразу как только ее окончили. Ну, то есть, когда Элли окончила — я ее старше на три года. Я хотел этого. Я любил ее. До невозможности любил. Она отвечала мне взаимностью… уж не знаю теперь, настоящей или притворной.
— У вас есть дети? — невольно вырвалось у Томми. — Внуки?
Аллег покачал головой, изумив парня ещё больше.
— Нет, — продолжил его мужчина. — Первые десять лет мы строили карьеру. Следующие десять — дом и совместный быт. После все никак не получалось и…
Аллег вновь умолк. Помолчал немного, разглядывая серый горизонт. И, в конце концов, обессиленно прикрыл глаза, склонив голову. Томми покоробило — столько в этом немудреном жесте было беспомощности и боли.
— Надо было тогда ещё все понять, — глухо произнес мужчина, не поднимая головы. — Мне стоило тогда ещё догадаться. Но я был слеп. Я любил ее, мою Элли. Списывал холодность на годы, на ее характер, на… Да на все подряд.
— А на самом деле? — спросил Томми. — Что это было?
— Ложь, — ответил Аллег. — Её последствия, если быть точным. Элли… — Он умолк на секунду, словно подавившись, а когда продолжил его голос еле заметно подрагивал: — Я был в шоке, когда она сказала, что хочет подать на развод. Я не понимал. В чем причина? Я чем-то ее обидел? Или у нее появился другой? Я пытался поговорить с ней, пытался понять, что происходит. Но она выставил меня на порог и отказывалась даже перезваниваться…
Его руки задрожали сильнее. Томми не мог оторвать от них взгляд, не мог посмотреть Аллегу в глаза. Мужчина судорожно вдохнул.
— Наконец, я смог поймать ее на улице около нашего дома. Она возвращалась с работы. Я… знал примерное время… Я просто всегда готовил ужин и…
Аллег умолк. Судорожно втянул ртом воздух. Мазнул по лицу рукой. Томми почувствовал, как к горлу подступает что-то очень тяжёлое и горячее.
— Я потребовал у нее ответа. Я сказал, что имею право знать. Я… сказал, что хочу это знать.
— И что она? — вытолкнул из себя Томми после очень долгой паузы.
— Она не хотела. Упиралась до последнего. Говорила, что дело не во мне, а в ней, что не нужно думать о прошлом, а жить дальше в настоящем. Сказала, что не хочет делать мне больно. Что ее слова только сделают хуже.
Снова тишина. Осенний день был донельзя тихим, а их крохотный уголочек красно-желтого парка — фантастически пустым. Ни одного человека, ни одного животного, кроме их сопящего неподалеку песиля. Они одни.
Томми оторвал взгляд от белых рук — и очень об этом пожалел. Грудь обожгло огнем.
— Аллег…
— Она была права. Лучше бы мне было не знать. Лучше бы я думал, что…
Аллег был на грани. Его лицо покраснело, на носу и лбу выступила тонкая сеть темных вен. Приоткрытый рот подрагивал, голубые глаза мерцали. Руки ходили ходуном.
— Она не любила меня, Томми, — прохрипел Аллег срывающемся голосом. — И устала притворяться. Не любила. По-настоящему. Никогда. Не…
Он глотнул ртом холодный осенний воздух, попытался что-то ещё сказать. И, резко отвернувшись, закрыл лицо рукой.
Томми остолбенел. Горло словно стиснул один большой огненный кулак — даже глотать было трудно. Он знал, что должен сделать, что он хотел сделать. Но медлил. Вдруг кто-нибудь пройдет, вдруг не так поймут, вдруг его оттолкнут, вдруг… Аллег издал неясный сдавленный звук, и Томми мотнул головой. К черту! Его мужчине плохо. Его любимому плохо. Его Аллегу…
Медленно, осторожно, словно боясь поранить, Томми накрыл его ладонь своей. Мягко сжал, готовый в любой миг отпустить, если Аллег того захочет.
Но Аллег только сдавленно захрипел и склонился ещё ниже. Томми обхватил его руку второй ладонью. Притянул к себе на колени. Мягко погладил раз, другой, третий… и смотрел только на нее. На нее, белую, теплую, жилистую, такую мягкую и любимую до боли. Никак ни на это проклятое кольцо на одном из ее пальцев. Нет!
Томми дал Аллегу успокоиться и только после этого осмелился посмотреть ему в лицо. В противном случае, он бы сам разревелся. А Аллегу не это сейчас нужно. Вот совсем.
— Пойдем в машину, — тихонько предложил он, глядя на тяжело дышащего и шмыгающего носом мужчину.
— Да, можно, — покивал Аллег, быстро моргая и обтирая лицо свободной рукой. — Там кофе… Вы двое околели, наверное, пока слушали тут…
Он мотнул головой, последний раз провел по лицу ладонью и встал. Томми поступил также, не отпуская его руки.
Как оказалось, кофе уже остыл. Аллег из-за этого сильно распереживался — хотел сбегать принести ещё стаканчик. Даже дверь успел открыть.
— Перестань, — буркнул Томми, схватив его за локоть. — Далось нам оно. Сиди.
Аллег пробормотал что-то себе под нос, но послушно захлопнул дверцу и откинулся в кресле. Его руки все ещё чуть-чуть подрагивали. На Томми он не смотрел. Парень понимал, что мужчина пытается прийти в себя. Но также он понимал, что вышел наконец-таки на «наболевшую» тему. Ту самую, что грызет, подъедает Аллега изнутри уже который месяц — если не год. Нельзя оставлять это без внимания. Нельзя.
— Я все еще не понимаю, — тихо произнес Томми, выдержав паузу. — Если она никогда тебя не любила, то почему не ушла сразу?
Аллег долго не отвечал. Включил «печку», расстегнул пару пуговиц пальто и ослабил шарф на шее. Посидел, глядя в запотевшее окно. Глубоко вздохнул.
— Я не знаю, — выдавил он, наконец, явно через силу. — Она говорила, что хотела семью. Что надеялась, что когда-нибудь сможет ко мне… «прикипеть». — У него вырвался нервный смешок. — Но чем дальше, тем… В общем, она просто вымоталась. Устала.
— Ну не, — нахмурился Томми. — Эт прокатило бы, если бы вы прожили… ну не знаю… лет десять. А так… Вы живете уже почти два десятка лет, ты чувствуешь, что ничего не чувствуешь и думаешь, что спустя ещё десять летэто пройдет? Серьезно?
— Томми, я не знаю, — выпалил Аллег, словно оправдываясь. — Не знаю, почему она поступила так! Не знаю, почему так долго молчала! Вот не знаю и все!
Томми поджал губы, хмуро глядя прямо перед собой. В груди медленно, но уверенно начало теплеть. И далеко не от приятных чувств. Он упрямо тряхнул головой:
— Эт же просто неправильно. Некрасиво. Как минимум… А как максимум, оскорбительно и по-свински! Ты отдал ей свои лучшие годы, отдал ей всю свою любовь, самого себя. А взамен вот такое вот… вот такое вот…. — Парень всплеснул руками и выдал как на духу: — Я бы дал ей в морду, вот честно. Или отпинал ее садового гномика, или что там у нее на участке стоит…
И прикусил губу. Баран! Поздно — наступила тишина. Парню очень не хотелось ее прерывать — не хотелось поворачивать голову и смотреть Аллегу в глаза. Но он все же это сделал — сам наговорил херни, вот сам за нее и отвечай.
Аллег смотрел на него. И взгляд у него был такой, что… Томми чуть съежился.
— Не в моем возрасте портить чужое имущество, — прохладно заметил мужчина. — И бить чье-то лицо. Особенно, если это лицо женщины, с которой я прожил почти всю жизнь.
— Прости, — быстро выдохнул Томми, густо покраснев. — Прости, пожалуйста. Я… На эмоциях. Просто… Я зол. За тебя. На нее. Прости. Я бы… Я бы так не сделал. Нет… Так нельзя.
— Рад, что ты это понимаешь, — смягчился Аллег. Даже улыбнулся слегка. Правда, его глаза при этом оставались твердыми. — Мне приятно твое небезразличие, парень. Очень приятно. Но не надо переходить черту. Элли все-таки делала меня счастливым. Она старалась ради меня, переступала через себя и свои желания, пыталась ответить мне взаимностью. Я чувствую, что обязан ей.
— До сих пор? — заглянув ему в глаза, спросил Томми. — Ты поэтому такой пришибленный ходишь?
— Не совсем, — поджал губы Аллег. — Это меня волнует, само собой. Но дело тут в другом. Мы разводимся. Все ещё. То есть… Формально мы уже разошлись, но осталась парочка юридических вопросов, которые необходимо решить. И у нас с этим, — он неловко хохотнул, — все никак не клеится. То она занята, то я. То заседания откладывают, то в суд вместе прийти не можем. У нее сменилось несколько адвокатов. Элли, скупердяйка старая…
— Ты… все ещё любишь ее? — очень тихо, почти застенчиво спросил Томми.
Аллег помолчал. Его голубые глаза медленно блуждали по салону авто… смотрели в прошлое, чистое и светлое, как летнее небо.
— Трудно сказать, — произнес он, наконец. — После стольких лет… Невозможно не полюбить. Ну так, на свой особый лад. Мы много пережили вместе — как хорошего, так и плохого. В моей голове хранятся тысячи прекрасных моментов, которые мы разделили на двоих. Они греют мне сердце. Всегда. Несмотря ни на что.
Мужчина опять замолчал. Поглядел сначала в окно. Потом — на свои руки. Томми тоже глянул на них — и почувствовал стеснение в горле. Аллег крутил на пальце обручальное кольцо.
— Я привык к ней, — проговорил мужчина. — У нас сложился быт, мы знали друг друга, как облупленных. Даже составили свое особое расписание на день — давно, ещё в юности. И с тех пор оно почти не менялось. А теперь его нет, и я… чувствую себя не в своей тарелке. Потерянным каким-то.
Аллег повернул голову к Томми. Его глаза высохли, но все ещё были слегка покрасневшими. На лице то тут то там были видны красные «куски» румянца. Полуседые тонкие волосы неопрятно растрепались. Пригладить бы их…
— Отсюда нервы, стресс и… все остальное, — сказал мужчина, криво усмехнувшись.— Седина, морщины, слабость. Проблемы с программами и куча ошибок в отчетах. У меня мысли вечно заняты другим.
— А ты не подумывал с ней поговорить? — внезапно выдал Томми после небольшой паузы. — По душам. Вот про все, что между вами накопилось. Вы все-таки давно друг друга знаете и должны как-то…
— Нет, — мотнул головой Аллег. — Нет, нет, нет. Это не вариант.
— Почему? — поднял брови Томми.
— Это будет неприятно, — заявил мужчина, помяв губы. — Ей не хочется со мной общаться. Да и мне, — слегка замявшись, признался он, — если честно, тоже. Я… не уверен, что это вообще имеет смысл. Она ни разу не предлагала мне встретиться.
— Может, она ждет первого шага от тебя, — заметил парень. — Может, она сама не уверена. Но хочет. И надеется, что ты…
— О нет, — невесело рассмеялся Аллег. — Она не такая, поверь мне.
— Но… — попытался ещё раз Томми, но мужчина вскинул палец.
— Томми, — мягко, но твердо произнес он, — спасибо, что пытаешься помочь. Правда, огромное. Но это мое дело, и я разберусь с ним сам. Тебе это не нужно, — добавил мужчина после короткой паузы и погладил его по плечу, чтобы смягчить свои слова. — Просто не нужно. Не забивай голову, сынок.
Легко сказать. Томми был бы рад, наверное, но… не мог. Вот не мог, блин, и все. Во-первых, у его любимого проблема. Какая-никакая, а все-таки существенная и мешающая ему нормально жить. Каким, нахрен, образом можно было на это забить? А во-вторых… Это было неправильно. Поведение Аллега было неправильным.
Может, это проблема Томми, или его воспитания. Просто ему папаша всю жизнь говорил, что настоящий мужик не имеет право «прятаться в кустах», когда дело касается: «…баб, девок и всего, что с ними связано! А в твоем случае — пацанов и мужиков еще. Не смей прятать задницу в песке, ты меня понял?!» Понял, пап. Понял. Нельзя убегать от разговоров, нельзя пускать все на самотек. Нельзя оставлять неясности — это же потом будет гложить всю оставшуюся жизнь.
«Лучше бы мне было не знать», — сказал ему Аллег. Да ну? Точно? А что, было бы лучше, если бы он всю оставшуюся жизнь ломал себе голову и трепал душу размышлениями «что, как, почему»? Может, было бы проще, да… но постоянно бы грызло. Как паразит, как могильный червяк. Вот постоянно. После признания было больно. Чертовски. От такого тяжело оправиться… Но все, что нас не убивает, делает сильнее, разве нет? Неужели Аллег настолько слаб, что не сможет спокойно жить с правдой? Да ещё и такой, не слишком страшной? Элли же прямо сказала, что дело в ней — она его не любила, она ему врала. Он замечательный, просто не сошлось. Жаль времени? Жаль нервов и потраченных сил?.. Так почему бы не поговорить об этом? Не поделиться с человеком, с которым прожил большую часть жизни, всем, что так волнует и изводит? Особенно сейчас, когда рана подсохла и боль уже не так сильна? Что мешает?
Томми догадывался что. И его от этих догадок коробило. К сочувствию волей-неволей примешивалось чувство отторжения. Неприятия. Почти… презрения. Легкого! Трезвого! Рожденного из волнения и стыда за дорогого человека. Как так можно, Аллег? Почему ты такой?..
Томми сам не понял, как его занесло в тот паб. Они должны были встретиться ещё два часа назад, но в последний миг планы поменялись — то ли какой-то мини-коллапс случился на работе, то ли дома какая-то херь… Неважно. Аллег искренне извинился и предложил передвинуть встречу на другое время, но Томми заявил, что не против его подождать. «Погуляем по вечернему парку — клево же!» — с улыбкой заявил он.
До его приезда были — тогда ещё — добрых три часа… два из которых парень уже провел в этом пабе через дорогу от парка. И продолжал проводить.
Вообще, он погреться зашел. Но запах был таким стойким, пить так хотелось, а бармен был таким милым, что Томми и не заметил, как в его желудке уже плескались добрые пол-литра светлого ржаного, а в кошельке стало на несколько зеленых бумажек меньше. Пил он с кислой харей и не особо глядел по сторонам… именно поэтому к нему, наверное, и подкатил этот хрен.
Красивый хрен на самом деле. И подкатил весьма изящно… насколько упитый в хламину — ещё большую, чем Томми — вообще может быть изящным. Ярко-алые, явно крашеные, неплохо уложенные кудри падали ему на смуглый лоб. На лице — тонкая, «поплывшая» от алкоголя улыбочка, в хищных лисьих глазах — пьяное озорство. Из узкого подбородка растет такая же узкая — и такая же ярко-алая — бородка.
Красивый хрен облокотился Томми на плечо. Посмотрел ему в пинту, посмотрел ему в лицо.
Растянул губы шире.
— Баба брсила? — спросил он, не стесняясь.
— Мужик не дает, — ответил Томми.
— М, — понимающе покивал хрен, похлопав его по плечу. Тяжко вздохнул и протянул: — Пнима-а-аю. Сам ткой… Тчнее, мужик ткой. Мда… Хроший?
— Охуенный, — сказал Томми и глянул хрену в глаза. — Ржаное будешь?
— Ты бльше не хошь? — поднял брови хрен. — Двай.
Томми подвинул ему пинту, и хрен, не раздумывая, опрокинул ее в себя. Тряхнул кудлатой головой — золотом блеснула серьга в правом ухе. Хрен обнял Томми покрепче. Снова посмотрел ему в лицо.
— А чго не дъёт? — спросил он, и Томми удивился тому, насколько ясные у него глаза — несмотря на очевидную упитость в говно.
— Кто-т есть, — сказал Томми, и красивый хрен издал сочувствующее «о-о-о-о». — Угу. А ещё трус он. Трус трусливый.
— Че так?
— С женой развелся, — пробурчал парень, нахмурившись. — Весь стонет да преживает… А погв… поговр… по-го-ворить! О. Да. Поговорить… Поговорить с ней не хочет. Боится.
— Чё бъится? — фыркнул хрен. — Обртно пзвет?
— Не, — мотнул головой парень. — Чё… да я хер ебал чё. Боится и все.
— Рохля, — вынес вердикт хрен. — Знаим таких, знаим… Ну, друг. Любовь зла. Плюбишь и, — он свистнул, — пизда! Двай ещё по одной?
Томми кивнул. Они выпили. Кошелек опустел ещё на треть. Паб начал расплываться. Хрен все цеплялся за его плечо. Пахло от него вкусно.
— А ты че? — спросил его Томми. — Че здьсь?
— Да тож, как ты, — скривил губы хрен, — с мужком ебусь свъим… Род.
— Томми, — пожал протянутую руку парень. Промазал пару раз, ну ничего страшного. — Бросил?
— Окотись… Тьфу, блять… Окстись! Посрались прост, — выпалил Род. — Сильно. Но прост. Ниче, завтр все норм будет.
— Удачи, — пожелал Томми.
— Спсиб, — улыбнулся Род. — Двай ещё?
Дали ещё. Паб расплывался. Не темнел, не зеленел, не лиловел — просто расплывался. Хороший знак. От Рода пахло химозным яблоком. Его рука была мокрой, но цепкой. И прохладной. И твердой… Самое то.
— Вот че с ним мне делать? — в сердцах спросил Томми. — Вот че?
— Скжи как есть, — посоветовал Род.
— А вдрг оби… об… обидится? — нахмурился Томми.
— Тьфу ты, ебать, — сморщился Род. — Он че у тя, деваха в мини-юбке, чтоб обьжаться? Че он, рсплачется, что ль?
— Хер его, — пожал плечами Томми, и Род расхохотался.
— Еба… Да забей хуй, — хлопнул он его по спине. — Как дмаешь — так гври! Он те спсиб птом ска-ажт, отвчаю!
— Да? — с надеждой выдохнул Томми.
— Пизда, — выдал Род и щелкнул его по носу. — Мой мдак так вседа. Сначал орет — потом каи… ик!.. тся. Он у мня боксер.
— Крутяк, — покивал Томми. И внезапно выдал: — Слуш. А ты прав. Я прям щас к нему пойду и… Да! Так и сделаю, мать его… Сжу, как есть!
— Слыш, — помолчав, сощурился Род. — А дай номер.
— Нахуй? — глянул исподлобья Томми.
— Мне интресно, — нагло ухмыльнулся Род. — Чем твоя ебола кончтся. Дай.
Томми дал. Род записал его в записную книжку подрагивающими пальцами. Сделал кривую приписку на полях, чтобы не забыть. Сунул книжку в карман. Пару раз рыгнул. Выпил с ним ещё. В конце концов, Томми было пора. Род его обнял и расцеловал. Обещал потом позвонить.
Томми пошел к парку. Под ногами вилась дорога. Над башкой плавали звезды. Красота… Дрынькнул телефон. Томми достал его. Фотка Аллега. Ал-л-л-лега… Томми нажал на зеленый кружок.
— Да?
— Привет, — надавил на уши низкий голос, — я приехал, стою на парковке. Ты сам ко мне или?..
— Ага. Сам.
— Хорошо, — голос стал теплым… а потом неуверенным. — Прости, пожалуйста. Мне правда очень жаль…
— Забей. Все норм. Я щас… иду.
— Я жду, — голос вновь стал теплым. И исчез.
Томми посмотрел на телефон. Экран… Чуги. Лес. Аллег. Ал-л-л-лег… Парковка. Где? А. Да. Вон там. Асфальт качался под ногами. Дома — как кубики темные. Деревья — как мыши мокрые. Томми хихикнул. Как мыши… В животе плескалось. Холодно. Куртка расстёгнута. Несильно — ниче страшного. Томми дышал. Асфальт блестел. Глазкам больно. Железная палка. На ней… Блять! Ещё больнее…
О. «Форд». Красный. А вон Ал-л-л-лег… Ал-л-л-л-лег… «Деваха в мини-юбке».
Томми захихикал. Аллег пошел к нему. Уверенно. Аллег увидел его. Затормозил. Вытянул шею. Поморгал. Свет от блятской трубы хорошо показывает. Томми улыбнулся.
— Дарова.
— Томми, — сказал Ал-л-л-лег, — ты… все в порядке?
— Заебись, — хихикнул Томми. — Как дьла?
— Ты что, — поднял брови Ал-л-л-лег, — пьян?
— Неа, — мотнул головой Томми… и споткнулся о листик. — Бля. Сраный…
— Ты когда успел? — фыркнул Ал-л-л-лег.
— За три чса, — улыбнулся Томми. — Мы с хреном… Родом… Вдвоем… Мда…
— Понятно, — ухмыльнулся Ал-л-л-лег. Выдохнул воздух. Тяжело. — Вижу, прогулка все-таки накрылась. Пойдем, я отвезу тебя домой.
— Ни поеду никуда, — скривился Томми. — С тобой. Неа.
— Почему это? — улыбнулся Ал-л-л-л-лег, его мать…
«Скжи как есть».
— Трус ты, — сказал Томми. Хихикнул. — Трус-с-с-с-сраны-ы-ый…
— М, поня… Что? — Ал-л-л-лег затормозил. Опять. — Ты о чем?
— Вот сжи, — вскинул руки Томми. — Сжи… Какого хуя? Какого хуя ты ткой?
— Какой? — нахмурился Ал-л-л-л-лег.
— Рохля, — сказал Томми. — Ро-о-о-хля-я-я-я…
— Это ещё почему? — криво усмехнулся Ал-л-л-л-лег.
— Ну вот сжи, — сделал два шага Томми. — Сжи… Ну че ты не пгришь с ней? Вот че?
— Томми, — сказал Ал-л-л-л-лег. Холодно. Ветер дует… — Я не думаю, что сейчас самое время…
— А кода время? — спросил Томми. Не так. В душе тепло. Теплее. Но не хорошо. — Кода, блять? Кда, блять, оно будет?
— Томми, — говорил Ал-л-л-лег. Терпение. Холодно. Рука его… теплая, мягкая… вот ведь, сука, мягкая. — Пойдем.
— Не поду! — увернулся от нее Томми. — Нахуй! Неа!
— Томми, — сказал Ал-л-л-л-лег. Рычит. Хмурится… Рохля. Трус. — Перестань. Иди…
— Сам иди, — выплюнул Томми. — Иди к съей. Иди, блять! Сжи ей как есть!
— Томми! — сказал Ал-л-л-лег. Крикнул. Злой. Весь красный. Непонимающий…
«Да забей хуй».
— Че, блять, Томми?! Че?! — заорал Томми. — Задрал уже со съим мягостью, сука! Держит съю жопу в кстах, пока баба там его ждет! Трус ссаный, не могешь сзать ни хера! Че? Бъишься бо-бо?! Бъишься нахуй пшлет, ага?! Как тода?!.. Да ты уж давно на нем, баран! Давно! На огро-о-о-о-омной такой елде!.. И знашь че?! — подошел на шаг Томми. — Так те надо! Так те надо, зараза ебучая! Потомушто сам се жизнь поганишь! Потомушто сам ся в гроб загоняешь! Ой, седина, ой, морщины, ой, стресс… Хуесс! Забар-ри-ра-кар-ра-дировался у ся в башке, на волю ни-ни, о себе ток, о себе!.. Сам жрет, сам глодает, а других — нахуй посылает! Эт мое дело, эт я сам, я ж взрослый, блять… Че ж ты, взрослый, от бабы бегашь?! Че ж ты, взрослый, от помощи морду кривишь?! Да баишься ты! БА-ИШЬ-СЯ! Не пробовал, не прыгал, не лазал, а уже трясешься, как трясогузка сраная!.. Не надо тебе ответственнсти! Не надо тебе ниче знать! НАХУЙ ЭТИ ПОЛКИ В МОЗГЕ! НАХУЙ ЛЮБОВЬ ТВОЮ, ПРОШЛА ОНА — И В ЖОПУ!.. ТОК Я, ТОК Я, ТОК Я!.. Как мать такого, блять?..
— Не смей.
Томми замолчал. Зачем-то. Дышать плохо. Всему телу горячо. Башка — ю-ху-у-у-у!.. А чего так асфальт тунс-тунс?.. Алл-л-л-лег какой красный. Какой спелый. Щас лопнет. Кулаки белые. А глаза…
Томми моргнул. Мир покачнулся в сторону «стоять ровно». Не встал. Но попробовал. Томми дернул губой.
— Поливай меня грязью, сколько тебе влезет, — сказал Ал-л-л-л-лег. Тихо. Зло. Как рычит. — Но мою семью — не смей!
— Пардно, — скривил губы Томми. — Да. Мамка твоя ниче. Нормас. Ты сам с усам. Тряпка гребаная…
— Ты ничего не понимаешь! — заявил Ал-л-л-лег. Как взорвался. Во орет… — Ты — малолетка несчастный! Тебе столько лет нет, сколько мы с ней прожили!
— А умней тя раз в н-цать! — заверещал Томми. — Язык засунул в жопу и!..
— Твой бы туда засунуть! — крикнул Аллег. — Там ему самое место!
— Да засоввай! Засоввай! Куда хочешь — даже к себе! — заорал Томми. Как горячо сразу стало… В животе-то, блять. Капец. — Бошь пользы будет!
— Так все, — сказал Ал-л-л-лег. Отошел. Протер лицо. Отошел. Дышит часто. — Все. Хватит. Довольно. Наслушался. В машину. Быстро.
— В жопу, — выплюнул Томми. — Твою.
— Обязательно, — сказал Аллег. Щеки загорелись. Глаза блестят. Ох, его бы сейчас… — Но сначала — в машину. Сел.
— Сам сдись, — скривился Томми. Пошел прочь. — Хоть в мшину, хоть на хер. А я — в мршрутку.
— Куда ты, мать твою?..
Рука стиснула плечо. Рука белая, рука теплая… мягкая, блять.
— В мршрутку! — крикнул Томми. Вырвался. Ударил. — Сам! За свъи денги!
— Ну и вали, — сказал Ал-л-л-лег. Как зверь. Махнул рукой. — Катись. Сам!
— Неа, я — иду! В мршртку! — заявил Томми. Поднял палец. — А ты… Вот ты, блять, катишься. Под шконку. Мусик, блять. Немощь. Сам ся не уважаешь… Сам, блять… И ее тож…
Томми развернулся спиной. К Ал-л-л-л-л-егу. Сделал шаг. И ушел в ночь.
========== 7 глава. Бессмысленные муки ==========
Дорога вилась вверх, загибалась, кружилась, затягивала… Запах стали стекал из носа на язык… Свет резал глаза…
Он шел по Темному Пути, которому нет конца. Пути, что ведет В-Никуда. За Дуб, где есть Поляна, на которой танцуют Девы с Крабами. Костяные Крылья трепетали на черных каменных стенах переулков Бесконечных Мокрых Домов. Трава пробивалась из-под Раскиданного Щебня парка Удачи. Она была влажной. На нее падали капли с Его клыков…
У Него нет ни лица, ни тела. Он — всего лишь силуэт. Он распростер свои руки на весь горизонт. Он где-то там. Он близко. Он маячит перед носом, но Его пока что нельзя коснуться. Его глаза пусты и смазаны маслом…
Теплое море обмывает ступни и бьет в голову. В песке утопают пальцы. Телу тепло. Десны ноют от тяжести зубов. Волосы прилипли к черепу. Глазам больно. Небо за горизонтом и над ним — светлое…
У Аллега каштановые волосы с белеющей сединой. У Аллега теплые глаза и мягкие руки. У Аллега широкая улыбка и горькая судьба. Аллег трус. От Аллега пахнет стариком и болотом. Аллег во тьме. Аллег гол. Голова Аллега рассыпается, глаза Аллега заплывают. Шея Аллега истекает темно-алым…
Он стоит за спиной Аллега, когда Дорога изгибается волной. Под ногами стучат кровью пучки света от Серебристых Труб. Грязно-Желтое с помощью Хитрости увозит прочь, но Тьма повсюду. Чистое Небо за ней просачивается так слабо, что приходится его Содрать. Море согревает ноги. Песок щекочет сгибы пальцев. Под руками Сухие Листы. С них смотрят Викинг, Аарон Маррол и Даминита Кровавая. Они виновны — и глупы. Разгрызены Зубом, растущем на десне, пульсирующей сладкой болью. Пломба вываливается. Передние зубы крошатся. Дорога плетется под Грязно-Желтым…
Розово-белые Огоньки манят за собой. Холод бьет по ступням, не пробиваясь через Тепло. Пучки света… Зов из Воды… Он на Пороге… Ничего — надо просто захлопнуть Дверь. Его нет…
Дорога в Вверх. Ступенька за ступенькой. Серо-Зеленое. Серо-Коричневое. Бордовое и Желтое. Тепло перемежается яркостью. Глазам так больно, что вода течет по щекам. Сталь тоже все течет и течет, хотя ее нет… Темнота.
Темнота. Темнота и духота. Сухой и липкий рот. Неповоротливый язык. Зубы ноют в гнездах десен. Сердце поселилось в голове. Запах шерсти…
Мягкое повсюду. Темнота. Мягкое обнимает. Мягкое затягивает. Море… Старый пожухлый Лист. Бежит Дорога, бежит… Идти по ней также легко, как по беговой дорожке, и все же опасней. Запах шерсти…
Гибель стучит в висках. Ложь отравляет лицо Аллега. Его шея чернеет алым, и улыбка на ее фоне — белая и до жути добрая. Рука мягкая — сожми Ее своей! Он просачивается в Аллега. На траву падают капли Его слюны. Силуэт размыт. Он черен и страшен — разбей Его, преврати в осколки! Его таинственность, как шаэд для Квоута, как фонарь для Джека, как маска для Балдуина Иерусалимского — отними все это, заставь Его предстать, как есть! Темнота кричит от Света. Кровавый Орел падает, сраженный стрелой Валькирии. Медвежонок у Ее ног плачет от радости…
У дороги можно свернуть, и ноги плетутся во тьме… тьме… тьме… тьме…
Томми проснулся на диване где-то ближе к полудню. У себя. В квартире. Надо же… Дошел. Голова трещала нещадно. Во рту — словно кошки накошмарили. Чуги тихонько поскуливал, тыкаясь холодным носом ему в руку. Едва продрав мутные глаза, парень зажмурился, силясь вспомнить хоть что-нибудь из вчерашнего дн…
Ночь. Паб. Парковка. Аллег.
Томми рывком сел на диване и тут же охнул, схватившись за голову. Мозг молнией пронзила боль. Парень страдальчески застонал, уткнувшись лбом в колени. Что б его. Чтоб его, чтоб его, чтоб… Чтоб его трижды! «Идиот! Идиот! Баран!» — прошипел он и ударил по кофейному столику кулаком. А потом ещё, ещё и ещё… До тех пор, пока ребро ладони не отозвалось тянущей мукой, а Чуги не заскулил громче. Томми посмотрел на него.
Его мутило, перед глазами стояло кровавое марево, однако понять, что песик не на шутку разволновался он все-таки смог. Черные глазенки блестели, как две звездочки. Что такое, папа-хозяин? Я тебя разозлил?..
Тяжело вздохнув, Томми запустил пальцы в густые кудри песиля:
— Подем… кхм, кхм… пойдем, малыш. Ты голодный, наверное.
Не «наверное», а «стопудово». Чуги с аппетитом выел целую миску и сразу же принялся клянчить добавку. В Томми, напротив, ничего не лезло. Он вяло водил ложкой в курином бульоне, потирая масляный от пота и грязи лоб. В голове — сумбур, на душе — мерзко. Парню хотелось себя удавить. С особым садистским наслаждением. А после — того крашеного ублюдка из паба. Советчик гребаный. Насоветовал всякой херни…
«А че ж ты на эту херню повелся? — ехидно протянул противненький голосок в голове. — Кто ж тебе виноват?»
Томми отложил ложку и закрыл лицо руками. Никто. Никто, блять, не виноват. Он сам. Все, сука, сам. Без преувеличения. Парень давно хотел все это сказать. Все, блять, что он выблевал вчера на ночной парковке. Может быть, не прям так. Может быть, немного более культурно. Но посыл был именно таким. Род его только подтолкнул. Род — и приличная доза алкоголя. А вот все коленца в этом танце он проделал самостоятельно.
«Ебанат», — рыкнул Томми. В голове заготовленная речь — «все это дерьмо!» — казалась не такой… убогой. Не такой поверхностной. Не такой оскорбительной. Ему просто хотелось сказать Аллегу честно и прямо, что его попытка сбежать от ответственности, от необходимости расставить все точки над «ё» — юношеский, недостойный взрослого мужчины поступок. Ребячество. Он должен поговорить с женой, должен разрешить волнующие их обоих вопросы, вскрыть все нарывающие бубоны, чтобы вытек гной… А не прятать голову в песок, боясь новой порции стыда, унижения и боли. Нельзя потакать себе в таких вещах! Совсем нельзя!
Как и материться. Как и поносить дорогого тебе человека почем есть. Как и приплетать к делу его родных… Томми жалко заскулил и как следует приложился черепушкой о твердую крышку стола.
Сука-а-а-а-а-а… Что же он натворил?
Эти выходные стали для Томми самой настоящей пыткой. Минуты тянулись бесконечно медленно, острое чувство стыда бесконечно мучительно сдавливало грудь. Мысли перемешались в голове в неоднородную бесформенную кашу. От них бросало то в жар, то в холод. Особенно если они касались Аллега. Парень пытался абстрагироваться от них хотя бы на время… и в попытках этих создавал в своей башке такой дикий винегрет из обрывочных воспоминаний, идей и образов, что становилось страшно.
Однако ничто не длится вечно. В воскресенье его вырвали из одуряющего забвения — причем, целых два раза! Первым, как ни странно, это сделал Род. Мерзавец и правда позвонил. Судя по голосу, он протрезвел, подобрел и в целом чувствовал себя просто отлично. Нормальный, думающий, адекватный да и просто любящий себя человек, несомненно, воспользовался бы шансом, спустив на ублюдка всех своих озверевших мозговых собак.
Видимо, Томми не нормальный. И не адекватный. И все остальные «не» далее по списку. Потому что он взял — и вывалил на Рода все наболевшие проблемы и страхи. Ну не прям все — но большую их часть точно. Идиот. Законченный… и несчастный. И по его речи это, наверное, было очевидно.
Потому что Род отреагировал самым неожиданным для нахального красавчика образом — как следует встряхнул.
— У тебя крыша протекла после пива? — жестко произнес он. — Или ты после белой горячки раздвоение личности заработал? Сам же стыдил своего хрена за бабье поведение. Са-ам! А теперь что? Как он, что ли, будешь?
Томми на это промямлил что-то невнятное, вызвав у Рода тяжелый вздох.
— Слушай, друг, — сказал он, наконец, — это не дело. Ты высказал свое мнение — херово, ну уж как есть. Поздно давать заднюю. Вино пролито, девица брюхата — тебе остается только вынянчить ребятенка. Если ты нормальный пацан, само собой.
— Ну ты, блин, сравнил, — фыркнул Томми.
— По-твоему, не прав? — хмыкнул Род.
— Да не, наоборот, — ответил парень и вздохнул. — Доволен концовкой моей… еболы?
— Разве ж это концовка? — рассмеялся Род. — Это так, сюжетный ход. Я тебе вот, что скажу, друг, — уже более серьезно добавил он. — Харош сопли на кулак наматывать. Встряхнись. Не можешь прогуляться — прими душ. Холодный. Отвлекись… Где работаешь?
— Офис, — уныло ответил Томми. — Экономист.
— Что-нибудь из бумажек под рукой? — не смутился Род и, когда парень сказал «да», произнес: — Ну вот и займись. Забей голову другой херней — об этой поволнуешься завтра. Или через пару дней. Кароч, когда остынешь, а мозги на место встанут. Усек?
— Угу, — буркнул Томми и пробормотал под нос: — Легко тебе…
— Легко, — согласился Род. — И тебе должно быть. Не давай этой тряпке тобой командовать.
— Он не командует! — возмутился Томми.
— Технически — нет, фактически — несомненно, — заявил Род. — Слишком много времени этот хрен у тебя отнимает, если хочешь знать, друг. Любовь любовью, но про себя забывать не смей. И завязывай трястись из-за его мнения! Он — мужик, а не девчонка-малолетка. Жесткую отповедь должен уметь выслушивать. Тем более, ты ему дал пищу для размышлений — вот пусть сидит теперь и жует. Ещё распробует, помяни мое слово.
После звонка Рода Томми слегка взбодрился. Не то чтобы он был согласен с ним во всем, но… что-то все-таки в его словах было. Что-то по-свойски приятное и поддерживающее. И по-своему правильное. Томми и правда в Аллеге увяз. Настолько, что уже полтора дня как мучается от того, как там он да что там он. Так не годится. Хочешь понравится кому-то, сначала понравься себе. Так Томми и сделал.
Принял контрастный душ, размял затекшие мышцы, даже надухарился немного. Расчесал Чуги, сделал несколько отчетов, приготовил себе пожрать… а потом случайно нашел в кармане одной из курток знакомую кожаную перчатку и снова приуныл.
Томми вновь попытался взглянуть на ситуацию — на этот раз уже слегка посвежевшим — и протрезвевшим — взглядом… и все равно пришел к выводу, что поступил неверно. И дело тут не в том, что он к Аллегу привязался, как щенок, а в том, что советы так не даются и проблемы так не решаются. Аллег — все же слабоватый человек. Добрый, веселый и открытый, но чересчур мягкий. Ну вот характер у него такой! Добиваться от него чего-то криком — последнее дело. Тут гораздо больше подошел бы вдумчивый разговор по душам в удачный, хорошо выверенный момент. Хотя что там уже. Вино пролито, это правда…
Второй звонок застал Томми ранним вечером, когда он смотрел очередной ситком времен палеозоя. Чуги тихонько сопел около его ног на полу. На языке остывал вкус черники и вишни из чайного пакетика. Достав орущий мобильник, Томми вяло тыкнул на зеленую кнопку ответа, даже не посмотрев на экран.
— Да? — уныло выдохнул он в трубку.
— Чего? Все настолько плохо, мелкий?
Томми так и подскочил. Чуги тут же проснулся, испуганно затявкав от неожиданности.
— Джеки? Это… Тихо, Чуг!.. Джек, это правда ты?
— Нет — его персональный топ-менеджер, — произнес старший брат, фыркнув. — Конечно я, дурында. Рассказывай, что за горести там у тебя?
— Откуда ты?.. — непонимающе выпалил было Томми, но почти сразу же недовольно поджал губы. — Данко, ага?
— А кто же ещё? — хмыкнул лейтенант Клайптон. — Давай уже, говори, что там твою душу на части рвет.
Джек был пожестче Томми. И покрасивее. И не в пример более работящим. Хотя мозги у них варили примерно одинаково, а уж уровень эмпатии, чуткости к окружающим, у старшего Клайптона и вовсе был немного ниже, чем у младшего. Что, впрочем, ни сколько не умаляло его любви к своей «гребнутой малявке». Томми знал, что может вывалить на Джеки все, что только захочет, — брат выдержит. Да не просто выдержит, а ещё и поможет тебе это все дотащить. Этот раз не стал исключением.
Томми рассказал ему все. Вообще все. Джеки слушал молча. Не уточнял, не спрашивал, не перебивал. Даже в момент «пика эмоций». За это Томми его любил — сопли-слюни текут рекой, а Джек стоит, как кремень, и будто не замечает. Потому что знает, что его брат терпеть не может все эти «пожалейки» и «сочустовки». Ему не это нужно — ему нужен совет. В конце своего длиннющего эмоционального рассказа Томми был измотан, выжат и ослаблен. Он вырубил телик, сел на диван, откинувшись на продавленную спинку. Его немного потряхивало. В горле было сухо. Чуги тихонько лежал на полу, согревая ему ступни.
В трубке какое-то время стояла тишина — видимо, Джеки переваривал весь его лютейший бред. Когда он заговорил, его голос, однако, звучал спокойно, четко и с расстановкой, расчищая все те громадные кучи дерьма, что скопились у Томми на дне черепной коробки.
— Так. Насчет квартиры. Не волнуйся — родители обещали помочь. В меру своих сил! Но помочь. Ты знаешь папашу, он «своих сынков» в беде не оставит… и переубедить его будет сложно. — Томми фыркнул, и Джек тоже. — Далее. Насчет Аарона. Малолетний психопат. Придурок, возомнивший о себе не пойми что. Его допросили. Ага, я пару записей допросов послушал. Нес полнейшую дичь. Что-то там про «вторые шансы», «возможность сбежать» и прочее. Ну тебе, думаю, Данко рассказал.
— Вкратце, — кивнул Томми.
— А большего и не надо, — хмыкнул лейтенант. — Все равно он под замком и надолго. И наконец. Насчет Аллега твоего. — Джек тяжело вздохнул. — Братишка, ты — чудной кадр. И да, я это понял давно, но поражаться не перестаю. У тебя что, встает только на сирых и убогих? — Брат не стал дожидаться ответа. — Если тебе интересно, он не в каких сомнительных списках не числится. Добрейшей души человек. Даже награды какие-то за помощь городу есть. Чего-то там с уборкой территории…
— Джеки.
— Да-да, знаю, — с усталой улыбкой произнес брат. — Херово тебе. Я понимаю… Слушай, Томми. Я тебе не папаша. И не священник. И не психотерапевт. Анализа с точки зрения «понятий», религии, науки и прочей белиберды от меня не жди. Я твой брат, помню тебя ещё сопливой личинкой в подгузнике. И скажу я все так, как думаю, понятно? Согласно опыту и внутренней логике… ну и зову сердца, канешн. Ага?
— Ага, — кивнул Томми.
Джеки вновь на какое-то мгновение умолк. Чуги сопел на полу около дивана. Часы, тикая, отсчитывали минуты уходящего вечера. Томми ждал.
— В чем-то этот Род, конечно, прав, — произнес, наконец, Джеки. — В чем-то. Не во всем. Аллег — мягкотелый, тут я согласен с тобой. При этом он вдумчивый и к другим, как я понял, способен прислушиваться. С таким нужно разговаривать, а не сраться… Другой вопрос, что даже такого человека порой заедает. Вот заедает, блять, и все. Уперся рогом баран — и ни туда, ни сюда. Похоже, сейчас именно такая ситуация. Видимо, развод по нему конкретно так жахнул. Мозг всеми силами пытается защититься и ставит блоки на все подряд — в том числе и на желание окунаться в проблему с головой, а не бултыхаться на поверхности. И в такой ситуации хочешь не хочешь, а придется кое-где пробиваться «с боем». Кое-где. Не везде. И желательно осторожно и с пониманием того, что творишь… Ясно к чему клоню?
— Угу, — буркнул Томми.
— Ты переборщил, мелкий, — продолжил Джеки. — Мат — это хорошо, когда в дело. Даже оскорбления полезны, если уместны. А тут-то? Покрыл его тройным слоем да ещё и мамку приплел… Нехорошо, Томми. Совсем.
— Я извинюсь, — тоненько пискнул Томми. — Я обязательно…
— Не сомневаюсь, — хмыкнул брат. — Вот только не растекайся слишком сильно, ага? Чересчур ты прикипел к этому Аллегу, тут я согласен с Родом. Влюбился, я понимаю. Втрескался по уши, с тобой такое бывает, но… Хоть раз в жизни попытайся сохранить башню на месте, ей Богу. Отойди немного. Прекрати себя грызть. — Томми издал страдальческий звук, и Джеки беззлобно фыркнул. — Ну ладно. Сегодня можешь, разрешаю. Всю сегодняшнюю ночь. Но чтобы утром уже был в форме! Тебе деньги надо зарабатывать, Чуги после операции восстанавливать… Как он там, к слову?
— Лучше, — улыбнулся Томми. — Намного. Чуг, а ну ко мне!
Песиль моментально взлетел на диван. Томми сунул ему телефон под нос.
— Позови его, — сказал он брату.
— Чуги, Чуги, малыш!.. — весело затараторил брат.
Чугунок заверещал и засучил лапами. Ткнулся носом в дисплей. Гавкнул.
— Ух, ты ж, какой звонкий, — прокряхтел Джеки, но Томми был уверен, что он улыбается. — Подрос уже, наверное?
— А то. Как слон теперь. Да, Чуг? — хихикнул Томми, чмокнув песиля в мордочку. — Как там у вас житье? Как Кет?
— Как-как. Охеренно. Мозги мне компостирует, зазноба, — фыркнул брат, но продолжил уже серьезнее: — Занимаюсь тут одним делом… Зараза.
— Что, сложное? — спросил Томми.
— Есть немного, — нехотя признал лейтенант. — Но если я его когда-нибудь закончу… О, братишка. Тебе это понравится, будь уверен.
— М-м-м. Интрига, — протянул Томми и поцокал языком. — Эт я люблю. О-о-о-очень люблю. Не раскрывай ее! Я хочу удивиться. Удачи в расследовании, милый брат! Ты справишься, я верю!
— Благодарствую, милый брат, — хмыкнул Джеки. — Передавай там привет Хелл. Как она?
— Как сыр в масле, — тонко улыбнулся Томми. — Парня себе нашла на пять лет младше. Не красавец, конечно, но с нее пылинки сдувает и такой милый, что даже Данко с него тает.
— Данко? Тает? — изумился Джеки и присвистнул. — Да-а-а… Ты определенно должен меня познакомить с этим индивидом. Да и с Аллегом этим своим. Хочу понять, кто пошатнул тихий мирок моего мелкого на этот раз. Насчет утра все понял?
— Да, сэр, — с готовностью ответил Томми.
— Звонить проверять надо?
— Нет, сэр.
— Вот и славно, — сказал Джеки с улыбкой и от души зевнул. — Скоро увидимся, братец. Обещаю. Добью это чертово дело — и сразу в отпуск. В Канаду? М? Что думаешь?
— В горы? В снег? — Томми довольно откинулся на мягкую спинку. — Одно слово — и я уже в дверях. С рюкзаком. Большущим.
— Не сомневаюсь, — фыркнул его старший брат. — Спокойной ночи, малявка.
— Спокойной ночи, лейтенант, — улыбнулся Томми.
Звонок оборвался, и пошли мерные гудки. Томми откинул голову назад. Прикрыл глаза. Где-то за пределами его квартиры в подступающей ночи шумел ни на миг не умолкающий город. Где-то там, на извилистых переулках и темных дорогах из потрескавшегося асфальта, рыскает Данко, сбежав от бумажной волокиты в очередной патруль. Где-то там красавица Хиелла нежится в медвежьих объятиях своего прелестного Теда, скрываясь от кошмаров прошлого. Где-то там…
Аллег. Его Аллег. Помятый, уставший, злой… Близкий и далекий одновременно.
Томми протер рукой лицо. Он как-то не задумывался об этом раньше, но… получается, что Аллега он знает не особенно-то хорошо. Их бесконечная болтовня во время прогулок — вещь, конечно, невероятно милая и приятная, однако абсолютно «обезжиренная» с точки зрения мировоззрения и личных чувств. Они никогда не стремились лезть друг другу в душу. Отчасти ради приличия, а отчасти… Томми задумался.
Ему не хотелось это признавать. Не хотелось рассуждать об этом даже про себя — но он понимал, что это необходимо. Жизненно. Для их с Аллегом будущего. Любого. Хоть дружеского, хоть… какого-либо иного. Томми это понимал — и все равно с огромной неохотой думал о том, насколько сильно отличается реальный Аллег Тэрренс от сформированного образа в его голове. Нет, в целом образ этот вышел весьма правдоподобным. В целом… но суть была в ином! Суть была в деталях, в скрытых мелочах — а вот здесь расхождения уже были.
Аллег виделся Томми спокойным и тихим человеком, но далеко не лишённым мудрости и непременно обладающим твердым стержнем внутри. Вроде бы все так, однако… Парень своим натренированным третьим чутьем чувствовал в мужчине неуверенность, какой-то надлом. Что-то болезненно нежное, слабое, ждущее, что ему помогут. Пожалеют. Погладят по головке и скажут, что все хорошо. И Томми это просто вымораживало. Это опасная черта, и если в Аллеге она и правда есть, то может стать проблемой. Не столько для Томми, сколько для самого Аллега. Трещинка способна легко превратиться в разлом — нужен только хороший повод.
Впрочем, все это лишь теория. Все это надуманное. Додуманное. Придуманное самим парнем на основе наблюдений, размышлений, логики… которое совершенно спокойно на деле может оказаться невразумительной чушью, не имеющей ничего общего с реалом. Потому что информации нет, нет ориентиров и очень мало подсказок.
Потому что Томми, как оказалось, хорошо знает Аллега-Приятеля, легкого, открытого и поверхностного. А вот Аллег-Человек, тихий, скрытный, замурованный в самом себе и старательно прячущий свои раны от всего мира, ему совершенно не знаком. И если, чтобы быть с Приятелем, не требуется ничего, кроме чувства юмора и простого желания, то вот, чтобы быть с Человеком, потребуются серьезные ресурсы — в первую очередь, эмоциональные и личностные. Этот Человек далеко не так прост. Совсем.
У Томми, в таком случае, есть всего два варианта: либо продолжать довольствоваться общением с тем, кого он хорошо знает, — и тем самым сохранить свой душевный покой, — либо постараться узнать того, кто пока что является загадкой за семью печатями — взломать которые будет очень и очень непросто — но при этом по-настоящему дорог, желаем и любим.
«Угадай с одного раза, судьба, — уныло подумал парень, глядя в темный потолок из-под прикрытых век, — какой из них я, блять, выберу».
Томми окунулся в работу сразу же, как сел за свое новенькое кожаное креслице в офисе. Следуя наказу брата и совету Рода, он старательно избегал любых тревожащих его мыслей. И тревожащих объектов материальной действительности. Он даже в столовку сегодня не пошел — поел то, что приготовил дома. До полудня все шло легко и хорошо…
А потом Судьба вспомнила, что она — тварь, каких ещё поискать.
Выходя из кабинета в коридор, чтобы быстренько сбегать в туалет, Томми нос к носу столкнулся с Аллегом. Мужчина выглядел как обычно — ухоженно, опрятно и слегка пришибленно. Ключевое слово «слегка». Парень невольно отметил, что лицо у него просветлело, губы налились алым, синяки под глазами почти исчезли, а сами глаза…
Томми судорожно вздохнул.
— Добрый день, — выпалил сдавленно.
— Привет, — кивнул Аллег.
И улыбнулся. Странно. Едва приподняв уголки губ… Улыбнулся.
Парень судорожно кивнул и быстренько сбежал, покраснев как маков цвет. Уже после в туалете он замер перед зеркалом, пялясь на свою собственную охреневшую физиономию. Что это, мать вашу, было?!.. Было и продолжалось. На следующий день Томми все-таки пришлось идти в столовую — он банально забыл контейнер с едой — и там… хотелось бы сказать «как всегда», но как-то не корректно это и, к тому же… В общем, Аллег подсел к нему за столик. Поздоровался, спросил «как дела?» и, получив невразумительный ответ, пожелал приятного аппетита. Потом они пересеклись ещё раз в офисе, на следующий день — снова в столовке, на следующий — в коридоре и… словом, так до самой пятницы.
При встрече мужчина был абсолютно спокоен, на удивление дружелюбен и до невозможности радушен. Даже попытался пару раз завести с ним беседу. Ну, такую, как раньше. Томми пребывал во фрустрации. Вся его хорошо продуманная утром того самого понедельника программа под кодовым названием «Жизнь без Аллега» потерпела чудовищный крах. Мысли волей-неволей возвращались к его слабохарактерной, безмерно доброй и безумно любимой бородатой проблеме. Томми искренне недоумевал. Неужели Аллег решил сделать вид, что ничего не произошло? Да бред! У Томми не укладывалось в голове. Это же мега-тупость! Это не свойственно Аллегу!.. Наверное. Да и в конце концов. Так… так… нельзя! Это неправильно! И несправедливо. Не-спра-ве-дли-во! Он что, получается, зря мучился все эти два дня?! Зря себя грыз?!
Однако вскоре стало понятно,что прикол тут был другой. Томми в этом убедился, когда начал приглядываться к своему мужчине получше. Аллег… что-то скрывал. Носил в себе какую-то тайну. Причем, судя по его поведению и выражению лица тайна эта была далеко не неприя… Нет! Нельзя обнадеживаться! Нельзя! Хотя бы потому, что несмотря ни на что, мужчина ещё ни разу не предложил ему…
— Томми.
Знакомый до боли низкий голос прервал сумбурный поток его мыслей. Парень, вздрогнув, вскинул на Аллега неуверенный взгляд. Тот навис над ним, держа в одной руке портфель, а в другой — ключи от машины. На его плечах было то самое бежевое пальто, на шее — тот самый шарф. Голубые глаза странно поблескивали из-под кустистых бровей.
— Привет, — улыбнулся он уголками губ. — Работаешь?
— Ага, — хрипловато сказал Томми. И немного с запозданием выдал: — Привет.
— Долго ещё? — спросил Аллег.
— Да нет, минут двадцать… А что?
— Подбросить тебя? — предложил мужчина, звякнув ключами. — У меня сегодня рабочий день короче обычного.
У Томми сердце ухнуло куда-то в желудок… иначе непонятно, почему пульс так громко стучит именно там. Он облизнул губы.
— Да… Если хочешь, — промямлил парень.
— Хочу, — тише и тверже сказал Аллег после паузы. И его странная улыбка стала шире. — Очень хочу, парень.
========== 8 глава. Сказал как есть ==========
— Прости меня, — хрипло выпалил Томми. — Прости, прости, прости, пожалуйста, я… Блять!
Парень закрыл лицо руками и продолжил отчаянно тараторить уже так:
— Я такой идиот, такой идиот! Я не хотел говорить с тобой так. Точнее таким тоном. Такими словами. Я… Сука!
Ему захотелось что-нибудь ударить. Сильно. Резко. До хруста в костях. Но нельзя — машина Аллега, вещи Аллега. Их нельзя портить. Нельзя!
Сам Аллег молча вел машину, не отрывая спокойного взгляда от дороги. Они выехали где-то с полчаса назад. После того разговора в офисе на Томми напала самая настоящая паника. Что делать?! Куда бежать?! На что он вообще, мать его, подписался?! Первые несколько минут он всерьез задумывался «слиться» — сбежать от Аллега под каким-нибудь надуманным предлогом. Однако что-то глубоко внутри его останавливало. Что-то твердое, жесткое, говорящее голосом отца: «Не смей прятать задницу в песок!» Томми не мог ему сопротивляться. Да и раздумья затянулись настолько, что уже бессмысленно было отказывать. Бессмысленно — и некультурно. Аллег вон сколько прождал…
Словом, Томми притопал на парковку. Подошел к стоящему рядом со своей машиной Аллегу. Сел в давно знакомое — и безмерно удобное — кожаное кресло. И впал в ступор. Буквально. Когда Аллег задал ему пару ничего не значащих вопросов, он даже жестом на них ответить не смог. Мужчина попытался ещё несколько раз с ним заговорить, но вскоре понял тщетность затеи и отстал. А в башке Томми в этот момент творилось черт знает что.
Парень понимал, что момент отличный. Вот сейчас, понукал он себя. Давай же! Глубоко вдохни, выдохни и извинись перед ним! Но у него не получалось. Даже после вздохов. Кто-то словно поставил в его горле задвижку — парень не мог выдавить из себя ни звука. Все мышцы свело судорогой — ни головой качнуть, ни пальцем пошевелить. В горле было сухо и горячо. Его даже начало подташнивать. И так, наверное, было бы всю дорогу, если бы — опять! — в дело не вмешался господин Случай.
На одном из светофоров Аллег предупредил, что остановится на время, и спросил: «Ты не против? Не сильно спешишь?» Спросил этим своим особым тоном. Да ещё в глаза заглянул. Томми моргнул. Вопреки всему, узел в животе стал чуточку слабее, и он смог мотнуть головой. Мужчина с улыбкой поблагодарил. Остановились они около забегаловки, подъехали к одному из окошек. Заказав себе немного еды, Аллег спросил, не хочет ли он чего-нибудь. Сдохнуть, подумал Томми, пожав плечами. Аллег, ничуть не смутившись, заказал ему на свой вкус. Ну… почти. Томми достался большой бургер с двумя хорошо прожаренным котлетами и большим количеством соуса и небольшое шоколадное пирожное. «Мокрое» пирожное — хорошо пропитанное сиропом. «Пойдет? — с заботливым внимание спросил Аллег. — Тебе они нравились, я помню».
Томми посмотрел на еду. Потом на Аллега. Снова на еду. Снова на Аллега. Открыл рот. И закрыл. Взялся за свою жрачку… а внутри него в это время все полыхало огнем Суртура. Если не всего Муспельхейма. Ему хотелось заорать прямо там — «я помню» — но он ещё немного потерпел. Ещё два светофора. Ровно до первой пробки. А потом… его прорвало.
— Все получилось совсем не так, как я хотел! — отчаянно говорил он. — Я хотел сказать, что ты не должен бояться! Должен с ней поговорить, потому что… Ай, да срать! — Томми рывком опустил руки, тряхнув головой. — Это я. Я! Я не должен был такое говорить! Я не хотел такое говорить! Прости меня за… за все! Я не хотел тебя оскорблять. Не хотел! И трогать твою… — он немного съежился, — родню… маму… Это последнее дело! Я… Прости меня за это, прости…
— Прощаю.
Томми словно со всего размаху пнули в живот. Сглотнув, он испуганно глянул на Аллега. И чертыхнулся — Аллег смотрел на него в упор.
— Не без нареканий, переступая через себя, — низким тихим голосом произнес мужчина, — но прощаю. Все же ты не со зла… а с пьяну, — он криво усмехнулся. — Да ещё и извинился… Так что, да. Прощаю. За это.
— За «это»? — заморгал Томми.
— За то, что приплел мою мать, — объяснил Аллег. И глубоко вздохнул, помрачнев. — Мы это никогда не обсуждал раньше… мне не хотелось тебя нагружать, но… думаю, стоит сказать, чтобы больше не возникало казусов.
Пробка «двинулась», и Аллег обратил внимание на дорогу. Томми притих, поглядывая на него из-под отросшей челки.
— Я… на самом деле, ее плохо помню, — тихо сказал, наконец, мужчина. И хмыкнул. — Да что там. Я ее, можно сказать, вообще не помню. Она отдала меня в детдом. Не знаю из-за чего, мне это так и не удалось выяснить. Я прожил в нем все детство и юность, а когда вырос… достаточно вырос… начал ее искать. Искал долго, и в конце концов нашел — в одном из домов престарелых в другой стране за океаном.
Вечера осенью наступают рано. За окнами уже собралась беспросветная мгла. Отсветы фар и люминесцентных фонарей на дороге, перемешиваясь с ней, ложились разношерстными тенями на пергаментное лицо Аллега.
— Она прожила после этого год. Забавно, что… — Он слегка усмехнулся. А потом мотнул головой. — А, ладно. Неважно. Словом, это неприятная тема, Томми. Я не хочу об этом говорить. Вообще.
— Прости, — выпалил Томми, с трудом сглотнув. — Я никогда больше!..
— Верю, — сказал Аллег и улыбнулся уже по-настоящему. Теплой, светлой, слегка печальной улыбкой. — Ты хороший мальчишка, совестливый…
У Томми нестерпимо заныло в животе, и жутко заполыхали уши. Он ощутил легкое жжение в глазах и быстро опустил их к своим коленям… и именно в этот момент ему на плечо легла теплая мягкая ладонь.
— А ещё смелый, — произнес Аллег после паузы, заставив Томми вскинуть на него удивленный взгляд. Мужчина продолжал улыбаться, только вот как-то… странно. — Порой до глупости, но молодым это, думаю, простительно.
— Ты эт про маньяка? — спросил парень.
— Это я про твою отповедь.
Томми словно окатили ушатом ледяной воды.
— Прости, — выдавил он.
— Нет, — ответил Аллег. — Не прощу.
— Почему? — выпалил парень, от удивления забыв испугаться.
— Потому что тебя не за что прощать, — просто ответил мужчина. Его странная улыбка стала шире и… — Я встретился с Элли.
Глаза Томми, и без того большущие, стали громадными, как два блюдца. По позвоночнику прошла горячая волна. Контрастный душ, блин, какой-то.
— И… как? — вытолкнул из себя парень. — Как все прошло?
— Тебе правда интересно? — с непонятным огоньком в глазах спросил Аллег.
Этот огонек завораживал… и дразнил. Подначивал, зазывал, сравни тем своим собратьям, что плутают с кочки на кочку в топких опасных болотах. Томми судорожно кивнул, не способный оторвать от него взгляд. Аллег перевел дыхание… и, лукаво улыбнувшись, начал рассказ.
«Я совру, если скажу, что не был на тебя зол. О, напротив! С той парковки я уехал взъерошенный и обозлившийся до невозможности. Даже домой сразу не поехал — решил сделать остановку у озера, чтобы остыть. Я сказал тебе, что ты зря извиняешься за свои слова. И ты, вижу, не согласен. А что бы ты сказал, услышав, каким трехэтажным я крою тебя, выбираясь из машины на свежий воздух? Что бы сказал, глядя на то, как я расхаживаю по мокрому берегу, яростно размахивая руками, пиная мелкие камешки, как малолетний придурок, и рыча себе всякую гадость под нос? М?.. Хе. Ну да. Тебе палец покажи, будешь хохотать… Ой, да ладно, перестань… Ну, возможно… Но все равно. Каким бы я не был… кхем… весельчаком, как прежде, в юности, я смеяться уже не умею. Но мы отошли от темы.
Я «проходил» там часа два. Потом немного посидел в машине без печки — боялся посадить аккумулятор. Подмерз. Уж не знаю, повлиял ли этот факт или нет, но… в любом случае. В голову начало лезть… всякое. Всякое, тихонько нашептывающее, что не так уж один зарвавшийся сосунок и не прав. Тогда я приказал этому «всякому» заткнуться, но когда приехал домой…
Я… я никогда не был особо сильным. Это правда и, прошу тебя, не спорь… Пха. Ну, спасибо!.. Томми. Томми! Я шучу, дурашка. Ты прав. Ты… прозорливый черт. Впрочем, о чем это я? Ты характер скользкого хитрого выродка смог разобрать по «запчастям», как детский конструктор, что уж тут говорить про такую серую грубо слепленную посредственность, как я?.. Томми. Будь добр, помолчи. Дай, мне сказать.
Я никогда не был сильным, никогда не отличался стойкостью. Упертостью — вполне, я могу быть очень упрямым. Говоря образно, осаду выдержу, но стоять в стене щитов — увольте. Я привык отсиживаться. Привык просто… ждать, когда все закончится. Биться для меня всегда утомительно, сложно и… нервозно. Я чувствую острый дискомфорт. Постоянно мучает вопрос: «А стоит ли оно того?» Стоит ли женщина, которую никогда не видел, но очень хотел увидеть, рискованной поездки не пойми куда? Стоит ли мечта завести давно желанную собаку, ссоры с женой?
Стоит ли встреча с той, которую любил, которой верил, как самому себе, всей той боли, что вспыхивает в сердце каждый раз, едва только позволишь себе о ней задуматься?
Стоит ли? Я не знал. И боялся узнавать. Я… возможно, звучу жалко. Да что там. Так и есть. Но… Томми, у меня нет сил. Я выжат. Это не первое… кхм… событие за последнее десятилетие, которое вытрясло из меня всю душу. Бог свидетель, после моего сорокового дня рождения вся моя жизнь пошла куда-то не туда. Уж не знаю, где я так согрешил, что не так сделал. Не хочу казаться ещё большим мямлей, чем уже кажусь, а потому не буду рассказывать обо всех моих несчастьях. Просто, поверь, парень — это какой-то кошмар. Я устал мучиться. Устал. Надоело. Сыт по горло…
С этим разводом я, как ты понимаешь, тоже намучился. Мне хотелось от всего этого откреститься. Хотелось, да… Даже повод хороший появился… Но не получалось. Ты был прав, парень. Оно жрало меня. Именно так. Жрало. Внутри словно поселилось ненасытное чудище, которое то засыпало на какое-то время, то опять просыпалось и принималось за старое. Стоило только расслабиться, забыться, позволить себе увлечься чем-нибудь новым, интересным, приносящем удовольствие… как тут же на глаза попадалось что-нибудь, напоминающее о прошлом, и все начиналось сначала.
Редж… То есть мистер Реджельт к этому уже привык. Да и большая часть моих коллег тоже. Ты заметил, да? Мне говорили, что ты частенько их расспрашиваешь. И недовольно на них косишься. Прости стариков — мы непривычны кому-то навязывать свое внимание и помощь. Да я и не хотел, чтобы мне помогали. Я знал, что это со временем пройдет… чтобы потом, когда-нибудь, вернуться, само собой. Но это уже так, мелочи… А потом появился ты. Юный неравнодушный энтузиаст. Горе мое луковое…
Я не хотел тебя в это впутывать. Видел, что ты паренек участливый до крайности — не отцепишься, пока не поможешь. Ну да куда мне, старому хрычу! Твои слова… Ты во многом был прав. Да, это было грубо и… крайне неприятно. Честно, я долго колебался именно из-за того, что мне было обидно. Уж не думал я, что у тебя такой… богатый словарный запас. И вместе с тем что-то внутри меня говорило, что ты в общем-то прав, что ты сказал все по делу. А ещё что я — чертова тряпка, на которую без слез не взглянешь.
Я так и не лег в пятницу. И был сам не свой всю субботу. Ходил по дому с телефоном в руке. И знаешь, не знал, кому звонить — тебе или ей? Не знал, что делать — орать на тебя или все же… Словом, радуйся — я выбрал второе, и твои труды не пропали втуне. Я собрался с духом, позвонил Элли и предложил встретиться. Она была поражена. Честно, я был уверен, что она откажет, но нет. Она пришла. Опоздала, конечно, но пришла.
Я… я не хочу пересказывать тебе все в подробностях. Это долго. Это тебе не нужно. Скажу только, что… это было волшебно. Правда. Уж не знаю, то ли звезды так сошлись, то ли ты своими словами чего-то нашаманил, но все с самого начала пошло прямо как… прямо как… прямо как надо. Я заказал еду, которую мы оба очень любили, и она не отказалась… вопреки моим опасениям. Она — вредная зараза. Могла бы сказать, что-нибудь в стиле: «Я это больше не ем!», но нет! Мы шутили… Проклятье, мы шутили так, словно наше расставание — всего лишь незначительная ерунда, мелкий курьез! Мы сходили в парк, накормили голубей… даже перекормили немного. Да это… Это я. У меня была закуска из ближайшего ларька. Открытый кофе, пакетик сырных сухариков, соус… Она что-то спросила или что-то сказала, уже не помню. Я всплеснул руками, ну и… Да-да, очень смешно. Элли тоже расхохоталась. Мы этот соус потом всю прогулку пытались отмыть…
Но самое главное было не в этом. Нам было… легко. Легко друг с другом. Так легко, как не было уже очень и очень давно. Особенно ощутимо это было, когда мы… решили все же поговорить о «нас». Снова.
Ты поймешь, если я скажу, что это было невероятно тяжело? Поймешь, если скажу, что боялся этого момента? Боялся до ужаса… И прямо ей об этом сообщил. Не знаю как. Просто… само пришло. Желание, слово, силы… Я сказал. Сказал как есть. Сказал… все, что лежало на языке все последние два года. Я был готов к тому, что она закроется от меня. Вновь. Вновь попытается уйти от темы.
А она взяла и разревелась. Ну, не сразу. Но слезы потекли у нее, как только она начала говорить. Не буду утруждать тебя подробностями. Я так, в общем…
Она говорила, что любила меня только первое время. После, когда чувства угасли, она оставалась со мной из-за… страшно сказать… моих человеческих качеств. Это она так сказала, я не придумываю! Сказала, что убеждала себя, что именно такой мужчина нужен семье — именно такой будет прекрасным отцом! — что со временем сможет привязаться ко мне, что ей никакой другой мужчина будет не нужен… Но время шло. Мы становились старше, начали стареть. Детей все не было, и вскоре стало понятно, что, скорее всего, уже и не будет. Элли опять начала чувствовать неудовлетворение, но все равно не уходила. На этот раз из-за того, что… боялась. Боялась, Томми! Что она такая старая, страшная и некрасивая никому не будет нужна! Я тебе как-нибудь покажу ее фотографию, если захочешь. Она невероятно хороша даже сейчас — что уж говорить про десять лет назад! Потом у меня начались проблемы, и она не смогла меня бросить. Но ее это мучило. Ей было тяжело.
Она тяготилась мной, как мужем и любовником. Но и уйти не решалась. Было страшно. Было больно. И ещё хуже стало, когда все-таки ушла. Моя реакция была… такой же, как тогда в парке. Я… Мне очень стыдно. Но я тебе уже говорил, что измаялся. Устал себя сдерживать. Я и так терпел десять лет… Мда, я мастер вызывать к себе жалость, черт бы ее… Даже тебя, вон, пробрало. Что уж про Элли говорить.
Словом, после такого болезненного разрыва она, понятное дело, не хотела повторения. Не хотела вновь делать больно ни мне, ни себе. Но в то же время хотела со мной поговорить. Хотела… Черт возьми, Томми, как ты это понял?! Ты же ее не видел никогда! А я… Она всегда была жестковата, упряма, горда. Я даже подумать не мог, что ей хочется… не знаю… подбодрить меня. Она не жаловала все эти «телячьи нежности». А тут…
Она обняла меня. Она на плече у меня рыдала. Просила простить, говорила, что я хороший и… Проклятье… Прости. Прости, я опять, ох… Потекла тряпка… Ой, да отстань ты со своим характером! Тряпка я, вот и все. Элли… Говорила, что я ей все ещё был дорог, что она была бы готова мне помогать, но она… Кхе-хе… Она… Пха-ха-ха… Да просто… Черт! Ха-ха-ха!.. Прости. То плачу, то смеюсь — совсем дед плох. Она просто сказала, что мне нужна была поддержка, забота, а она… хе-хе… а он-на… пха-ха… Она сказала: «А ты знаешь, какая я заботливая! От моей заботы искусственные цветы в комнате дохнут!» И… Ха-ха-ха!..»
Томми заржал. Вот как есть. Упал головой на бардачок и заржал, содрогаясь всем телом. Видимо, нервы. Или истерический припадок, тут уж хер его… Аллег тоже сдавленно засмеялся, зажмурившись и откинув голову назад. Хохотали они долго — минут пять точно. Только посмотрят друг на друга — и давай опять ржать. Дважды им посигналили сзади, но им было плевать — только ещё больше хихикали.
— Блять… Цветы… — задушено прогыгыкал Томми. — Искусственные… Дохнут… Бля-я-я… Пхе-хе-хе…
— Эт-то не-неправда, — смеясь, просипел Аллег. — Я-я е-е-ей г-говорил-л… Они просто п-п-потемнели от п-п-пы-ы-ы-ли…
— Старая шутка? — поуспокоившись, спросил парень.
— Очень, — переводя дух, покивал Аллег с широченной улыбкой. — Ещё с молодости. — Он облизнул губы. И снова хохотнул. — Цветы дохнут… Ох, Элли, дурашка…
Томми вытер собравшуюся в уголках глаз влагу. Смех лился из него легко и свободно. На душе стало светло. Парень вновь смотрел на Аллега без страха, без напряжения и… с нежностью. Ушли страх и стыд. Ушло презренье. Аллег не злится, Аллег спокоен, Аллег — не дурак и все понимает…
У Аллега все хорошо.
— Так чем все кончилось-то? — спросил Томми, улыбаясь, как дурачок.
— Мы постояли, поплакали, — произнес его мужчина, вырвав короткий смешок. — Наговорились и, в конце концов, расстались. Я отвез ее домой. Ну то есть как домой… Она попросила остановиться неподалеку. — Аллег бросил на него лукавый взгляд. — Некий Айзек, видите ли, очень ревнивый и может не так все понять.
— Ах, ревнивый… — протянул Томми, хитро сощурившись.
— Она так сказала, — пожал плечами Аллег, продолжая улыбаться. — Надеюсь, ревнивый он в дело. Неловко будет бить морду любовнику бывшей жены.
Томми вновь расхохотался. Аллег подождал, пока он успокоится.
— И это, — довольно произнес он после. — Самое главное забыл показать.
Мужчина рывком поднял правую ладонь. Пошире расставил пальцы. Томми увидел, что все они «чистые» — больше никакого золотого ободка. Улыбнулся. И звонко «дал пять». Аллег рассмеялся. Успел сжать его руку, когда их ладони соприкоснулись, и крепко переплел с ним пальцы. У Томми внутри разлилось что-то очень теплое и тягучее.
Так проехали всю пробку и оставшийся путь до района Кущ. Томми трепетал. Мягкая теплая рука в его руке. Слегка вспотевшая, скользкая, но такая дорогая. Притянуть бы ее к губам, исцеловать всю, шептать, как дорог ее хозяин, как нужен ему…
— Так ты теперь в вольном плавании? — на эмоциях спросил он.
— Ну… — протянул Аллег, и его улыбка чуть угасла. — Не совсем.
Кроме тебя. Все светлое и теплое, что было внутри, в один миг охладело и потемнело. Томми ценой титанических усилий сохранил на лице радостную улыбку. Даже выжал из себя что-то вроде непонимающего озорства.
— «Не совсем»? О чем это вы, мистер Тэрренс? — щурясь, спросил он.
— Да так, — помолчав, пробормотал мужчина. — Нашел себе кое-кого.
— Вот оно что, — после короткой паузы протянул Томми, запрещая себе чувствовать, запрещая думать… — И как зовут счастливицу?
— Счастливца, — после приличной паузы ответил Аллег, заметно напрягшись, — зовут Феликс. Ему двадцать семь.
— Оу, — выдал Томми, приподняв бровь. Покивал. — Я-я-ясно.
— Он… хороший парень, — быстро проговорил мужчина. — Очень. И… я знаю, что разница у нас большая, но…
— Да лан, — мотнул головой Томми и добавил: — Моему Марку вообще под сороковник было, когда мы начали встречаться. А мне тогда только семнадцать стукнуло.
И с легкой, но мягкой улыбкой посмотрел на Аллега. Тот вытаращился на него. С минуту молчал, приоткрыв рот… а после откинулся на спинку кресла, облегченно выдохнув, — хорошо хоть уже успели встать около обочины — и запустил пальцы в полуседые волосы.
Улыбнулся. Широко. Счастливо.
— Томми, ты… — Аллег рассмеялся, звонко и радостно. — Черт, какой же я дурак! Ну или ты чудо, уж не знаю. Я так…
— Боялся? — ехидно подсказал Томми. — Опять?
— Да, опять, — не смущаясь, согласился Аллег. — Что не примешь, что… Ох. Ну, тряпка, я же тебе говорю! Томми, — мужчина посмотрел на него с нежностью… дружеской, отеческой, такой что… — спасибо тебе за все, дорогой мой.
— За то, что тройным слоем матюков покрыл? — поднял брови Томми. — Да обращайся! Хоть каждый день так буду делать.
— Ты невозможный, — рассмеялся Аллег. И взъерошил ему волосы. — Как же я рад, что в тот день в столовой все столики были заняты.
— Хочешь, чтобы я тоже разревелся? — нарочито возмущенно взвизгнул Томми. — Хочешь развести на чувства? Нет уж! Не выйдет! Я пошел!
Он резко открыл дверцу и высунулся наружу, в сырой холод и тьму, но Аллег, смеясь, притянул его обратно. Стиснул за плечи. Прижал к себе. От него пахло чем-то горьковатым, нежным и слегка спертым. Он был мягким, теплым, таким близким в этот миг… Счастливец, Феликс, хороший парень. Томми обнял его в ответ. Сжал крепко. Так крепко, словно отправлял в другую страну, словно прощался навсегда… Под грудиной жгло.
В конце концов, Аллег отпустил его. Томми отстранился с легким вздохом. Слабым, сдавленным, тонким… как у подбитого зверька.
— До встречи, парень, — с улыбкой хлопнул его по плечу Аллег. — В воскресенье встретимся?
— Да, конечно, — отзеркалив его улыбку, кивнул Томми. — Обязательно.
— Отлично, — сказал мужчина, и его ярко-голубые глаза засияли ярче.
Дверца захлопнулась, Аллег помахал со своего сидения, и машина отъехала прочь. Томми не смотрел ей вслед — он смотрел вперед. Видел магазин канцтоваров, видел неоновую вывеску, видел фонарь неподалеку, видел влажный асфальт, видел тьму… Не видел ничего. Во рту было сухо.
Он развернулся и пошел домой. Каждый шаг отдавался в животе дрожью. Под грудиной все ещё жгло. Спину ломило. Колени ослабли. Томми вдыхал острый воздух осенней ночи. Вдыхал. Вдыхал через боль в горле.
Яркая бордовая дверь в ночи казалась совсем черной. В темном коридоре его никто не встретил — Чуги уже спал, свернувшись клубочком на диване. Томми не стал его будить. Аллег, помнится, считал, что это неправильно. Он любит смотреть на то, как Чуги спит… Он любит Чуги… Любит. Черт его дери.
Томми поел супа и выпил чай. Обмылся в душе. Завалился на кровать.
Долго смотрел в потолок. Он знал, что должен… что-то делать. Что-то чувствовать. Злость, ненависть, ярость, отчаяние, боль, горе… Он должен бушевать, бить кулаком стены, рвать на себе волосы, кричать и рыдать, сжимая подушку до белых костяшек пальцев… Должен. Но нет. В нем не было эмоций. В нем не было сил. В нем не было… ничего.
Только пустота. Безмерная ледяная пустота.
========== 9 глава. Хороший парень ==========
— Томми, — тихо позвала Хелл. — У тебя… все хорошо?
Томми, до того вяло оглядывающий стены столовой, опустил глаза в тарелку. Как тебе сказать, подруга… Не так плохо, как могло бы быть.
Последний месяц он ходил, как… Да просто ходил. Просто ходил, просто смотрел, просто слушал. Просто жил. Без огонька, без особого интереса. Механически как-то. Первую неделю он думал, что это прелюдия перед грандиозной истерикой. Ну или недо-депрессией какой-нибудь. Но нет. Время шло, а ничего не менялось. Он просто жил. Будто того разговора не было, будто тех слов он не слышал, будто… Ничего не произошло.
«Да ничего и не произошло, если быть до конца честным», — уныло думал он.
Томми уже давно догадывался, что у Аллега кто-то есть. Черт, он Роду так и сказал — и не прогадал. Аллег просто окончательно расставил все точки над «ё». Плохо ли это? Да, конечно. Неожиданно?.. Нет. Нисколько. Он этого ждал. Где-то глубоко внутри, не осознавая даже, но ждал. Все это время ждал. А потому особенно не расстроился… Так, по крайней мере, Томми казалось. Это была самая правдоподобная причина, почему он отреагировал именно так.
Изменилось от этого хоть что-нибудь? Да нет. Он все также встречался с Аллегом, им все также было легко и хорошо друг с другом. Даже больше, чем хорошо — они стали ближе. Томми стал Аллегу ближе. Мужчина куда больше откровенничал, рассказывал куда более личные истории: о своем непростом детстве, о тяжелых поисках матери… О том, что у него есть сестра. «Она старше меня на пять лет, — тихо говорил Аллег. — Розалин. Милая женщина. Добрая. Мы очень сблизились, когда искали маму…» Это было явно не все, что он хотел ему рассказать. Томми чувствовал — по голосу, по интонации, своим чутьем — что и с этой женщиной связана какая-то болезненная история. Но не лез. Потому что не хотел. И не мог. Не было больше сил…
Томми глубоко вздохнул, отпив немного горьковатого сока.
— Ничего особенного, — сказал он Хелл. — Просто устал. Хандрю.
— Весь месяц? — подняла брови Хиелла. — На тебя это не похоже.
— Зима, — пожал плечами Томми. — Ночи долгие, квартира темная, работы много… Надоело просто все. Вот и страдаю.
Он слабо усмехнулся и махнул рукой — мол, ерунда, скоро пройдет. Хиелла продолжала смотреть настороженно. Чтобы перевести тему, Томми сказал:
— Кстати, о зиме. Как будешь отмечать?..
— Кто-то что-то сказал про Рождество?
Томми вздрогнул и вскинул глаза на подошедшего Аллега. Тот по-хозяйски уселся с ними за один стол, поставив свой поднос рядом с подносом парня. Выглядел он отлично. Словно в противовес Томми, его мужчина похорошел, весь налился силой. Кожа посветлела, глаза мерцали, с губ не сходила легкая улыбка. Парень и не помнил, чтобы он когда-нибудь выглядел таким довольным и… счастливым? Да, пожалуй. Это, наверное, стоило все того, через что они с Томми прошли. Наверное…
Мужчина поправил рукава клетчатой рубашки и бросил на них с Хелл озорной взгляд, улыбаясь заговорщицкой улыбкой.
— М? — приподнял он кустистую бровь. — Или мне послышалось?
— Послышалось, — ухмыльнулся Томми — рядом с Аллегом он старался вести себя, как прежде. — Мы ещё ничего не сказали.
— Но подразумевали, не так ли? — весело поддел мужчина. И одним ловким движением стащил у него кусочек картошки с тарелки. — Может, слух у меня притупился, но ум все такой же острый.
— Эй! А ну!.. — взвизгнул Томми и с шуточным возмущением попытался вернуть кусочек своего обеда назад, но получил по вилке. — Отдай!
— Ух, какой голосистый, — сморщил нос Аллег. — И жадный.
— И голодный! — все тем же тоном заявил парень, и мужчина смилостивился.
— Ладно-ладно, на вот, — хмыкнул он, сунув ему куриную котлету. — Голодный ребенок Эфиопии. Только не визжи. Так что? — Аллег повернул голову к Хиелле. — Что у вас там с Рождеством?
— Да ничего особенного, — пожала та плечами. — Отмечу сначала с Тедом, а потом поеду к родителям.
— С ним? — невинно поинтересовался Томми.
— Возможно, — с лукавой улыбочкой ответила Хелл. — А у вас что?
— Буду обзванивать знакомых, — как можно обыденнее сказал Томми. — Родных, приятелей… Чуги дорогого корма куплю.
— Погоди, — нахмурилась подруга, — ты что, один празднуешь? А как же?..
— Родители далеко, — спокойно произнес парень. — Брат — с девушкой. Данко — с женой, ты — с Тедди. А больше у меня никого нет, — криво усмехнулся он и махнул рукой. — Да лан! Все нормально. Так и в прошлом году было.
Повисла пауза. Весьма… неприятная. Хелл и Аллег переглянулись. Томми отчаянно делал вид, что этого не заметил. Что ему все равно. Все равно…
Аллег прокашлялся.
— Я тоже собираюсь встречать Рождество… с кое-кем, — сказал он, почесав бороду. — Но. Я подумывал пригласить кого-нибудь — до праздника или после. Ну так, посидеть, поболтать. Выпить глинтвейна. — Он мягко улыбнулся. — Тешу себя мыслью, что у меня он неплохо получается. На конец декабря, кстати, снегопад обещали. Слепим чего-нибудь у меня рядом с домом.
Аллег оглядел их с вопросительной улыбкой — мол, что скажете? Глаза Хиеллы зажглись, и она с радостным призывом посмотрела на Томми.
Томми замер, стиснув вилку до боли. Слепить. Что-нибудь. Около дома Аллега… Феликс, хороший парень… Он тяжело сглотнул. Посмотрел на улыбающегося Аллега. Заглянул в его глаза. Голубые, светлые, мерцающие…
И, натянув на лицо широченную лыбу, кивнул.
Оставшееся время до конца декабря пролетело на удивление быстро. В город нагрянула зима, принеся с собой холод, мороз и снег. Мно-о-ого снега. Сугробы быстро заполонили все городские парки и скверы. Северный штат — что уж тут говорить. Не чета всем эти южным неженкам!
С той же скоростью, что и снег, город заполнили переливающиеся гирлянды, сверкающие украшения из фольги, пластмассы, пластика или ещё какого материла. С каждой вывески, с каждого билборда на прохожих выливалось сотня и одно поздравление с наступающим Новым годом или Рождеством. А также куча связанных с ними эвентов, скидок, акций и прочей мишуры. Томми они одновременно забавляли и нервировали. Скоро конец декабря. Рождество. А перед ним встреча… Эта проклятая встреча!
Сколько парень не настраивал себя, сколько не уговаривал потерпеть, все бессмысленно — он тяготился предстоящей «сходкой».
Вот не хотелось ему идти в дом к Аллегу. Не хотелось видеть его вещи, его жилище… и его парня. Его особенно. Не хотелось. Это окончательно испортит иллюзию, что мужчина принадлежит… только ему одному. Что этот его Феликс где-то там, очень и очень далеко, а Аллег вот он, здесь, родной и близкий. С другой стороны, Томми понимал, что из песни слов не выкинешь. Никуда этот Феликс не денется, чтобы там себе парень ни придумывал.
«Но что же делать?» — думал Томми, нацепляя на себя праздничный наряд и приглаживая отросшие волосы.
«Смириться» была первая мысль. А вторая… Вторая пронзила, как молния. Томми даже застыл, запустив руку в волосы. Тупо моргнул, глядя на самого себя в зеркало. А что если… попробовать с ним подружиться? Ну то есть… «Подружиться». Томми никогда не считал себя человеком, особо скованным моральными рамками. Черт, у него уже был опыт «свободных» отношений. У него был парень, который встречался с девочкой, и все были счастливы! Уголок рта медленно пополз вверх… Аллег. Ты подумал об Аллеге? …и также медленно опустился. Нет. Нет, абсолютно нет. Даже если этот Феликс будет не против, Аллег точно нет. Он человек других взглядов. Он не сможет жить «на два лагеря».
«Бред! Бред собачий!»
Томми тряхнул головой и вышел из автобуса в зимнюю стужу. Это просто… больные фантазии. Не все такие, как он. Такие… неправильные. Не все — далеко, блять, не все! — готовы ломать жизнь, как им вздумается. Это он ничего не желает слушать о стереотипных жизненных стандартах. Он один такой, извращенец. И жить с этим придется только ему одному…
«Да уж. Удачное выбрал, блин, время, — хмуро подумал Томми, тыкая на кнопку дверного звонка. — Перед праздником порефлексировать самое то, Томми! Дебил…»
Домик у Аллега был такой… хорошенький. Прилизанный немножко. Но это может из-за снега… В любом случае, намного просторнее его комнатушки. И светлее. И… не то что уютнее, но… Поток размышлений прервала раскрывшаяся настежь дверь. Из нее на Томми пыхнуло душным ароматным жаром, а в глаза ударил яркий теплый свет.
Не успел он как следует проморгаться, как две тонкие, но сильные руки затянули его внутрь и хорошенько стиснули за плечи.
— Вот и ты, наконец! — радостно воскликнул Хиелла, стряхивая снег с его шапки. — Мы тебя заждались!
— Автобус припоздал, — развязывая тонкий шарф, объяснил Томми. Стянул с себя куртку и, втянув носом воздух, блаженно зажмурился. — М-м-м… Как пахнет…
— А выглядит ещё лучше, — разулыбалась Хелл. — Ну, давай, быстрее распаковывайся! Мы ждем!
И легким шагом отправилась куда-то вглубь дома. Томми проследил за ней взглядом. Хиелла была одета в бархатное темно-бордовое платье до колен с вырезом на спине — глубоким, но не настолько, чтобы показаться вульгарным. Длинные ножки облегали светло-бежевые колготки. Густые светлые волосы роскошными кудрями падали на плечи. На запястье — золотой браслет, в ушах — сережки-капельки с красным камешком. Ох, хороша…
— Мря!
Томми вздрогнул. Из дверного проема на него глядел… пушистый комок светло-серой шерсти. О-о-о-очень пушистый. И очень вредный, судя по выражению желтовато-рыжих глаз. Комок повертел своей треугольной головой, фыркнул и сделал несколько семенящих шагов в его сторону. Томми повесил куртку и опустился на одно колено.
— Госпожа Минни, если не ошибаюсь? — вежливо произнес он и полез в карман рубашки. — Прошу простить мне мою невнимательность, мадам. Я, признаюсь, не заметил вас сразу… но, я надеюсь, это подношение поможет искупить мою оплошность.
Он раскрыл небольшую упаковку, достал кошачье печенье и протянул «госпоже». Кошка, что удивительно, подошла ближе без какого-либо страха, придирчиво обнюхала «подношение», бросила на парня ещё один долгий недовольный взгляд и… цапнула один кусочек. Ловко и изящно. Как истинная леди. Развернувшись, подняла пушистый хвост трубой и величаво направилась в гостиную.
Томми встал, непонятно из-за чего чувствуя крайнее удовлетворение. Будто выдержал какое-то особое испытание.
— Ну наконе-е-е-ец-то! — вскричала Хелл, обнимая его. — Капуша! Что же ты так долго?
— Организм никак не может запомнить, что он человек, — ответил Томми, обнимая подругу в ответ. — Все хочет впасть в спячку, а я не даю, изверг… Привет, Тедди! Как жизнь?
Тед с милой улыбкой заявил, что все хорошо, и крепко пожал ему руку — Томми едва смог ее обхватить. Попутно парень осматривался. Внутри домик казался немного меньше, чем снаружи. Гостиная совмещалась со столовой. Прямо тут же, в узком проеме, была лестница, ведущая на второй этаж. Кухню от прочих комнат отделяла тонкая стенка, из-за которой неслись просто космические ароматы. Томми впитывал их всем своим существом… потому что это было лучшее в этом доме.
К своему стыду, парень не смог бы назвать это место не то что уютным, да даже просто приятным. Оно было какое-то… чересчур светлое. Чересчур чистое и холодное, что ли. Он не мог это объяснить, но что-то отталкивало его. Не давало расслабиться. И это не поменялось, даже когда с верхнего этажа спустился Аллег.
К подспудному напряжению лишь добавились капля теплоты и пуд нежности. Аллег был в толстом вязаном свитере и тонких домашних штанах. Волосы чуть растрепаны, борода лоснится, на губах улыбка… Томми незаметно сглотнул. А после ещё и судорожно выдохнул, когда мужчина заключил его в крепкие объятия. Слегка колючий ворс окутал парня бесконечно уютной теплотой. Намасленная борода пахла каким-то горьковатым парфюмом. Зарыться бы в эту поросль носом, поцеловать ровную линию челюсти, прикусить нежную мочку уха…
— Ну что? — улыбнулся Аллег, отпустив его. — Давайте знакомиться!
Томми не успел даже испугаться или расстроиться, потому что Аллег отступил на шаг… и Томми встретился с Его глазами.
Холод… Пустота… Нет жизни… Цветной камешек, обмазанный маслом…
Он выглядел на двадцать пять. У Него была молочная кожа, ровный нос, узкий гладкий подбородок и впалые щеки. Шея была длинной и худой. Кадык выпирал на ней отчетливо. Они были одного роста. Рыжие кудрявые волосы падали Ему на лоб. Рыжина была ненастоящей.
Томми моргнул. Его ноздри дрогнули, судорожно втягивая воздух. Ничего. Он ничем не пах. У Него были тонкие пальцы. Но короткие. Странно… Когда Он протянул парню руку, Его губы растянулись в улыбке. Более жуткого зрелища Томми ещё не доводилось видеть — мертвецы редко улыбаются. Рука была неясной температуры — ни холодной, ни теплой, что-то среднее. Его взгляд едва зацепился за его лицо. Ему было неинтересно.
— Феликс, — представился Он.
— Томми, — улыбнулся Томми и выпалил, не подумав: — Так это вы тот самый хороший парень?
— Аллег так меня назвал? — рассмеялся Феликс, подняв тонкие брови.
И обратил взор на Аллега. Томми пробрало. Внутри встрепенулось что-то… светлое, что-то… темное. Давнее. Сильное и безжалостное.
«Что-то просто сказало мне: «Он!», и я сорвался с места».
Томми тяжело сглотнул. В ушах стучала кровь. Кажется, Аллег что-то ответил. Рассмеялся. Предложил садиться за стол. Томми едва слышал — ведь Феликс смотрел. Смотрел на мужчину. Его глаза… серые глаза… Они горели. Они сверкали. Алчностью. Жадностью. Трепетом — диким, необузданным… хищническим. Томми почти видел, как Его язык облизывает клыки, скрытые нежной кожей рта и мягкой плотью губ.
Грудь заныла, заболела, загорелась. Томми послушно сел за стол. По левую руку от Аллега. И просидел там весь вечер, который запомнил урывками. Он улыбался, шутил, смеялся…
И не смел спускать с Феликса взгляда. Внутреннего. Напряженного. Чуткого.
— Вы курите? — удивился Томми.
— Да, есть немного, — кивнул Феликс, затягиваясь тонкой дорогой сигаретой. — Предлагал Аллегу, но он не захотел.
Аллег ведет здоровый образ жизни, мог бы сказать Томми, но промолчал. Они стояли на крохотной верандочке перед домом. В желудке у Томми плескалось полторы кружки глинтвейна, но голова была чиста. Несмотря на куртку и тяжелый толстый шарф Аллега, ему было прохладно. Мороз холодил руки. Серые глаза напротив холодили душу. Феликс сделал ещё одну затяжку.
— Давно вы встречаетесь? — вежливо спросил Томми.
— Полтора года, — ответил Феликс.
Снова пауза. Томми старался не смотреть на собеседника слишком пристально. Старался выглядеть обыденно. Просто. Невинно. Ему это удалось — Феликс скучал. Парень всем нутром это чувствовал. Феликсу было плевать. Горьковатый дым улетал куда-то под свод крыши.
— И… никаких проблем?
— М? Вы о чем?
— Ну, — Томми облокотился на высокие перила, — все же такой разрыв в возрасте… Никого это не смущает?
— А кого это может смущать? — слегка усмехнулся Феликс.
Его голос был ровным. Он отвечал, но как будто на автомате. Я — пустое место для него, думал Томми. Я — вещь, предмет, деталь интерьера, вроде вот этой вот скамейки. Я не стою его внимания.
— Соседей, друзей…
— Соседи далеко, друзей у нас нет, — пожал плечами Феликс и выпустил в воздух ещё одну струю дыма. — А даже если бы были, нам плевать.
Тишина в промежутках между их репликами была ледяной и звенящей, как тишь морозным утром. Вот только тишь сказочна и прекрасна, думал Томми, наблюдая за тем, как трепещет на легком ветерке крашеный рыжий локон. А эта тишина — признак опасности, фальши, лжи. Где-то глубоко внутри парень себя одергивал. Твердил, что чересчур самоуверен, безрассуден… а это опасно! Но Томми отмахивался. Не обращал внимание. Пока что. Он слишком опьянен этой встречей, этим вечером… Этим юношей с масляными безжизненными глазами, пустым безэмоциональным голосом и холодной ничего не чувствующей душой.
Что-то мазнуло по ногам, и Томми опустил глаза вниз. Улыбнулся.
— Здравствуйте ещё раз, госпожа моя, — склонив голову, произнес парень. — Не боитесь замерзнуть?
Минни в ответ снова потерлась о его ноги, помурлыкивая и поглядывая на него недовольным глазом. Он у нее от рождения такой — прямо как брови у ее хозяина. Феликс криво усмехнулся, глядя на мельтешащую кошку.
— С такой-то шкурой? — фыркнул Он. — Не смешите.
— Она у вас давно? — спросил Томми, пропуская сквозь пальцы нежнейшую, явно тщательно вымытую и хорошо расчесанную шерсть.
— Два года, — ровно ответил Феликс. — Аллег взял ее, как ушел от жены. Где-то подобрал. Или ему подарили?.. Не помню уже.
— Хорошенькая, — проворковал Томми.
— Да, — снова усмехнулся Феликс и стряхнул пепел с сигареты. — Милая.
Не любит Он ее, подумал Томми. Она Его нервирует. Но Он делает вид, что она Ему безразлична. Умно, хоть и бессмысленно — обман все равно ощутим.
— За ней следите вы?
— Нет, Аллег, — сказал Феликс и слегка поежился — на веранду налетел сорвавшийся с крыши снег. — Будь его воля, вечно бы с ней нянчился.
— Даже сейчас? — как будто удивился Томми. — У нас на работе такой завал…
— Угу, успевает, — сказал Феликс, но… не так, как прежде. — Хоть и устает. Что, неужели все так плохо?
— Не поверите — ночами сидим, — покачал головой парень.
— А в выходные? — спросил Он.
— Ага. Есть и такие господа, — покивал Томми. А через миг вскинул на Него большие глаза. — О боже. Только не говорите, что мистер Тэрренс тоже!..
— Сутки там пропадает, — скривился Феликс. — Даже в воскресенье. Все у него не клеится, все у него не так… Весь занятой. Я такими темпами буду ревновать его к этим проклятым бумажкам.
Он рассмеялся, и у Томми от этого смеха мурашки побежали по спине. Какой же Он прогнивший, выеденный изнутри… Могильные черви постарались на славу. Томми исхитрился взять Минни на руки. Та чуть поупрямилась, но все-таки позволила спрятать себя под плотной курткой.
— А вы не работаете?
— Нет, — ответил Феликс и потушил окурок о перила.
— Почему?
— Не везет с работодателями, — сказал Он и криво усмехнулся, без интереса глянув парню в глаза. — Идите в дом. Замерзнете.
Отнюдь, подумал Томми, глядя Ему в спину и поглаживая пригревшуюся Минни. Любая метель — морской бриз в сравнении с Твоим дыханием.
Разошлись ближе к полуночи. По общему мнению, Рождественский сочельник прошел великолепно: все было съедено, все было выпито, Хиелла была счастливой и под хмельком, Тедди раскрасневшимся и невероятно хорошеньким, Аллег довольным тем, что все остались довольны… а Феликс априори с ним согласен.
Они провожали их вдвоем. Вдвоем обняли каждого. От Аллега веяло теплом, спокойствием и уютом, от Феликса — безразличием, заученностью и пустотой. Минни тоже выбежала на веранду. Терпеливо дала себя погладить восторженной влюбленной парочке и, к вящему удовольствию Аллега, с достоинством подставила мордочку Томми.
Парню казалось, что ее вечно недовольные глаза смотрели на него слишком живо. Жестко. Призывно. Словно требуя чего-то. И хорошо, если это «чего-то» просто те печенья или «Вискас»…
Хиелла пообещала Томми его отвезти. А ничего, что ты?.. «Плевать. У нас никогда никто не стоит. Особенно сейчас». Оке-е-ей… Машина тронулась, а Томми до последнего смотрел через слабо затонированное окно на веранду маленького заснеженного дома. На две фигуры, стоящие близко друг к другу. Аллег махал им, обнимая Феликса за плечи. Феликс просто улыбался вслед. Натянутой улыбкой, наигранной, безжизненной…
— Хороший паренек. Аллегу мог и похуже достаться. Да, Томми? — ткнула его в бок Хелл уже по дороге.
— Ага, — сказал вслух Томми.
А про себя добавил: «Например, выраженный садист».
========== 10 глава. Две недели на два — безумие, глюки, воспоминания ==========
В рождественское утро Томми проснулся от очень неприятного сна. После него он ещё долго лежал в постели, безотрывно глядя в потолок. Обрывки ушедшего сновидения мелькали на грязно-желтых обоях…Темная фигура, серые пустые глаза с потаенным огоньком в глубине, обрубленные тонкие пальцы, влажные блестящие клыки, с которых капает черная жижа… В изогнутых тенях парень находил очертания видимых им недавно силуэтов, один неприятнее другого. Противный твердый ком пульсировал под гортанью. Ноги тряслись, когда он на них вставал.
День не принес облегчения. У него гудела голова, во рту было сухо. Он не особо заморачивался над украшением квартиры к празднику. О каком празднике может идти речь, когда спину обжигает ледяное дыхание Твари? Его рожа повсюду, куда ни посмотри! Я должен быть бдительным… Томми с трудом дотерпел до второй половины дня, чтобы позвонить всем, кому надо, и выдавить из себя положенные поздравления. Особенно расстарался ради родителей, брата и Аллега, но его фальшь все равно смогли расслышать.
«Ты там нормально, сынок?» — спросил папаша. Да, все заебись.
«Какой-то задушенный у тебя голос, милый», — заметила мама. Все хорошо. Простудился немного.
«Встряхнись, братец! Начало нового года — нельзя быть таким кислым!» — заявил Джеки. Щас хряпну, и все будет тип-топ, не сомневайся.
А вот Аллега удалось провести. Слушая его ответную поздравительную речь, Томми старательно выхватывал своими сверхчувствительными локаторами за звуковой пеленой низкого вибрирующего голоса посторонние шумы и звуки. Выхватывал звуки Твари. Под конец разговора он был так напряжен, что завершил его резко и скомкано, оставив мужчину в легком недоумении.
«Ничего. Это все для его блага. Только для его».
Ближе к ночи стало хуже. Томми метался по квартире. Бродил из комнаты в комнату, нарезал круги вокруг дивана и кухонного стола. Присев на пять минуток, чтобы передохнуть, обязательно звал к себе Чуги и ерошил его шерсть, пока пальцы не начинали ныть и зудеть. Сегодня его песик был ему дорог, как никогда прежде — и он делал все возможное, чтобы это показать. Собачьи сладости, собачьи корма, собачьи игрушки — все это и ещё много чего он накупил в ближайшем зоомагазине и торжественно вручил Чугунку. Песиль был безмерно доволен и счастлив. Ему, наверное, казалось, что у папы хорошее настроение, и он хочет с ним поиграть.
Милое, бесконечно преданное и наивное создание. Томми зацеловал ему всю мордочку от переполняющей нежности. Пока он здесь, его малышу ничего не грозит. Пока он стоит на ногах, пока есть силы в руках, пока в голове болезненно пульсирует воспаленный мозг… Томми не даст в обиду. Никого из родных. Никого из любимых. Никому — особенно Твари.
Тьма скреблась за окошком, выла метелью, грызла морозом. Томми распахнул форточку в спальне и крепко-накрепко закрыл дверь, чтобы ледяной ветер не наполнил квартиру и Чуги не простудился. Заходя туда время от времени, парень вслушивался в разговор ночи и зимы. Две первостихии шептались о чем-то друг с другом. Их шепот глушил суетную какофонию празднующего города. Салюты, петарды, крики за окнами, поздравления и прочий гам глохли, стоило только этим двум подружкам завести светскую беседу.
Томми просил у них совета. Вглядываясь в студеную темноту, хватая ртом колючий ветер, он умолял дать ему подсказки. А девы, шипя, били его в лицо. «Убирайся!» — выстанывали они, и Томми уходил прочь. Это испытание, и он должен пройти его до конца. Он пил горячий чай и укутывался потеплее, чтобы выдержать его полностью, дождаться рассвета… И заходил в спальню.
Его голова становилась все чище. Томми больше думал, глубже размышлял. Я снова в клетке со зверем, понял он. Передо мной очередной крепкий орешек, который трудно разгрызть. Даже ещё хуже — этот орешек висит на высоком дереве, выглядит вкусно и безвинно. Не вызывает подозрений. Прикидывается! Врет! Прячется среди молодой листвы!.. Томми разъярено твердил это Двум, повторял, шептал, орал что есть мочи… Чудовище на Пороге! Оно щелкает Своими зубами, и Его слюна выжигает жизнь из всего, на что попадает!.. Но Две лишь шипят в ответ. Это не их дело. Они безразличны и безжалостны… Он должен решить все сам.
В какой миг явь стала иллюзией? Когда мгновение переросло в час? Зимняя ночь брела вдоль полоски времени, как пьяная. Выла за окном свои первобытные песни, несла с собой беды и смертельную стужу. Чуги, наконец, измаялся и заснул в тепле старого дивана и пухового пледа. Угловатые тени таились в углах комнат, пытаясь разрыть в глубине подсознания древние страхи. Томми нравилась эта игра. Напугай себя сам! Увидь в пустоте то, чего нет! Изумись! Устрашись!.. И разрушь. Разрушь до основания.
Отвори засовы. Опусти щиты. Впусти это в себя. Пропусти через кровь, сердце и мозг. Дай этому заполнить твое тело, забрать его без остатка, пройтись по секстиллионам нервных окончаний, поглощая и покоряя, отбирая волю. А потом загляни вглубь себя — так глубоко, как не смел ещё раньше. Найди это. Доберись до него. Всмотрись хорошенько и пойми, на что именно смотришь. Осознай, что на месте того, что искал ты, осталось лишь понятное, давно знакомое тебе «Я». Ты сам…
Томми отпустило лишь спустя неделю, прямо перед выходом на работу. За это время его не раз и не два «вштыривало», бросало из крайности в крайность. То парень был искренне уверен в своей правоте и полон решимости доказать это, то наоборот сникал и считал, что все его умозаключения — бред угашенного наркомана, не стоящий внимания. И так повторялось снова и снова, по кругу — опять и опять. Все семь дней.
Уже ближе к концу новогодних праздников ему начало становиться легче. Мысли стали более упорядоченными, а действительность — менее зыбкой. Однако определенная степень дисбаланса осталась. Как и тревожное волнение. Как и шаткая убежденность. Серые пустые глаза то и дело всплывали в дрожащих видениях его сна. Томми чуял, что это неспроста. Такое уже было. Давно. Но было. Викинг… Да. Он тоже явился к нему — всего раз, но и этого хватило, чтобы парень проснулся посреди ночи, обливаясь потом и тяжело переводя дыхание.
Это пройдет, говорил он на утро первого послепраздничного рабочего дня. Это просто… просто… Просто что? Глупость? Бред? Самообман? В прошлый раз все было по-другому. Все было… проще и очевиднее. И под грудиной не ныло настолько сильно… Хотя потряхивало точно также. В глубине ослабшего нутра дрожала тонкая, но ясно ощутимая струна, и росло непонятное, но тяжкое чувство.
«Аллег, — постоянно билось в голове. — Мне нужно увидеться с Аллегом».
Он встретил его в коридоре перед их кабинетом и сразу же впился в него глазами, с маниакальным вниманием рассматривая всего — от кончиков аккуратно подстриженных ногтей и до закругленного краешка хорошо отглаженного светло-бежевого пиджака. Аллег встретил его улыбкой.
— Привет, парень, — радушно произнес он, пожимая ему руку. — От тебя с Рождества ни слуху ни духу! Как ты?
— Все хорошо, — ответил Томми.
Он старался звучать нормально, обыденно, «как обычно». У него получилось — Аллег покивал и заговорил о чем-то другом, пропуская его в кабинет.
«Он не прошибаем, — осознал Томми. — Он в упор не может увидеть, что что-то не так. Не может… или не хочет».
Парню очень не понравилась эта мысль. Откуда ему, блять, знать?! Вот откуда?! Самым умным себя вообразил, знаток малолетний?! Двоих альтернативно одаренных поймал и думаешь, что превратился в гения психоанализа? Нет. Просто я сам такой же… альтернативно одаренный. А, как говорится, рыбак рыбака… Нет! Нет, нет, нет! Это все чушь! Полный бред! Или все же… Томми запутался.
Первый рабочий день дался ему очень тяжело. Голова гудела и никак не хотела перестраиваться на нужный лад. Отчеты, столбцы, алгоритмы… Они рябили перед ним, не складываясь в понятную его рабочему глазу картину. Компьютер невероятно раздражал, выдавая одну ошибку за другой. У Томми от перенапряжения мелко тряслись руки.
— Так хорошо отметил? — с лукавой улыбкой спросил Аллег, заметив это.
— Да, думаю именно в этом дело, — ответил Томми.
В этот раз он фальшивил. Причем так искусно, что любой бы мог догадаться… но без толку. Аллег не догадался. Только кивнул. Я схожу с ума? Законы мироздания пошатнулись, пока я спал? Что не так с тобой, любимый?.. Он счастлив, вот что. До Томми это дошло только на третий день беспрестанного наблюдения. Аллег был счастлив, у него на душе было легко и хорошо… впервые за столь долгое время. Он не хочет снова терять это чудесное ощущение, доставшееся ему такой тяжкой ценой. Не желает чувствовать скорбь, грусть и тягостную муку. А потому не принимает во внимание намеки. Даже самые явные. Хотя… кому как. Может, не такие уж они и явные. Может, Томми слишком далеко зашел в своих размышлениях, слишком увлекся, чересчур перегрузил мозг…
Иначе как объяснить его обморок посреди рабочего дня в кабинете после всего трех рабочих недель?
Прибывший врач списал все на переутомление — мол, паренек заработался совсем. Пару коллег подтвердили, что Томми в последнее время вкалывает, как проклятый. Никак в долги влез… «На квартиру коплю», — пробормотал непослушными губами Томми. Он хотел лишь обелить свое имя… а заработал незапланированный отгул. Отгул. ОТГУЛ, МЛЯТЬ! Мистер Рэджельт сообщил ему об этом на следующий же день и, похлопав по плечу, с заботливой интонацией произнес: «Вы заслужили, мистер Клайптон. У вас переработка на целых два месяца! Подобное рвение требует соответствующего поощрения».
Томми едва не взорвался. Там же, в кабинете. Он хотел отказаться. Он был намерен отказаться… Но начальник был тверд. Столь же твердыми были и остальные его знакомые коллеги. «Ты себя в зеркало видел?! — возмутилась Хелл. — Ты похож на восставшего мертвеца». Аллег тоже заметил, что он выглядит нехорошо. Чья бы корова мычала, мог бы огрызнуться Томми, но… не стал. Не хватило духу. В противном случае, пришлось бы признаваться самому себе в ещё одной проблеме, отчаянно прессующей серое вещество.
Аллег, несмотря на всю свою нарочитую жизнерадостность, заметно сдал — стал ещё более рассеянным и слабым. Теперь это проявлялось не только в каких-то элементарных вещах, вроде забытых в кармане очков или повторения одного и того же по несколько раз. Аллег стал неуклюжим и неряшливым. Он мог поскользнуться на ровном месте, одним неловким движением опрокинуть стопку папок или испачкать края рубашки в соусе и даже не заметить этого. Из-за этого мужчина становился нервным, раздражительным, даже вспыльчивым в какой-то мере.
Самое жуткое, по крайней мере для Томми, было то, что Аллег, похоже, прекрасно понимал, что с ним творится что-то неладное, но упорно делал вид, что все в порядке, отчаянно скрывая за широкой улыбкой и нарочитой веселостью все вылезающие наружу слабости. А слабостей этих с каждым днем становилось все больше. И когда по офису поползли слухи о его скором увольнении, Томми всерьез забеспокоился. Он уже хотел поговорить об этом с Аллегом — благо, теперь статус позволял. Но, как назло, именно в этот день его мозг проявил непростительное самоволие, посмев самостоятельно привести в исполнения протокол «Боже храни Мозг раба своего Тупого», следствием которого стал тот самый обморок и тот самый добровольно-принудительный выпер «на поотдыхать» сроком ровно на две недели.
Подобное самоуправство было поддержано, как со стороны всех сочувствующих в конторе, так и со стороны родни и всяких там «левых». За последних было особенно обидно. Томми искренне надеялся, что хотя бы Род его поддержит, а он… «Ты дебил?! Две недели праздного безделья за чужой счет — и ты ещё смеешь упираться, как баран?! Хотя почему, сосбсна, «как»?..» Томми был полон негодования. За две недели его мозг не столько успокоится и придет в норму, сколько окончательно «крашнется» от переизбытка гипотез, теорий и домыслов. Ну, пусть хоть Чуги порадуется, что папка его дома…
«Я так больше не могу, — думал Томми, отчаянно ища в списке контактов букву «Д». — Клянусь Ктулху, я щас сойду с ума».
Эти две недели обглодали его до костей. Мозг был готов разорваться на куски, сердце давно поселилось где-то глубоко в иссохшем горле. Муки совести вели долгие кровопролитные сражения со смелыми подозрениями на бесплотных полях его помутненного рассудка. Томми был на грани. В исступлении. Даже сейчас, когда он набирал номер, его всего колотило.
«Это безумие сведет меня в могилу, — решил он, окончательно измаявшись. — Я так близко к точке невозврата, как не был уже очень и очень давно».
У него нет доказательств. У него нет ничего… Кроме чуйки и нашептанных ею домыслов. Серые глаза живут во снах, властвуют в них, и Томми невероятно трудно с ними бороться. Разум прямо заявлял, что причина тому самая понятная и простая — ревность. Жгучая, черная, незамутненная ревность. Он влюблен. Даже хуже — он… Проклятье. Он… он любит. По-настоящему. Когда осознание этого пришло, Томми со всего размаху ударился башкой о твердую стенку, заработав себе громадную шишку, небольшую ссадину и час стенаний. Любит. Возьми его Боже, любит… Мерзость. Эгоистичность. Собственничество. Вот! Во-о-о-о-от! Вот, что есть все его попытки в анализ. И отвратительно, пытаться оправдать свои додумки…
«Это не додумки! Это не ревность! Это нечто большее! Большее!..»
Когда-то он уже проходил через это. Когда-то все тоже кричали, что его мысли — бред. Говорили, что его слова — бессмысленная тарабарщина, что он — полный псих… Все, кроме самых дорогих. Они верили и, в итоге, не ошиблись. Потому что он сам не ошибся, он был прав. Его подозрения имели смысл, его слова имели цену, его чувство… то самое, что сейчас неустанно скребет по костям ребер… имело причину. Вескую. Настоящую. Осязаемую.
Серые глаза… Пустой взгляд… Безжизненный голос… Алчность… Тварь… Так близко… Так близко от шеи Аллега… Шея темна… Красна… Истекает…
Старый сон. Он приходил к нему вновь и вновь, и дорога плутала и изгибалась снова и снова. Черный горизонт, влажные клыки, маска Балдуина и… Аллег. Его Аллег в центре его кошмара, как в оке урагана. Как на язычке капкана, готового вот-вот захлопнуться. Побитый, бледный, встрепанный и разбитый болью, ложью и дурманом. Он смотрел. Смотрел своими светлыми, теплыми, такими родными глазами. Он улыбался. Его шея была черна, а руки — мягки, слабы и холодны. Томми метался в страхе, захлебывался беспомощностью и мучился бесплотной болью. Ему хотелось достать, хотелось спрятать, хотелось спасти… А Тварь слетала сверху, окунала мир во мрак и губила, губила, губила… У Твари были серые глаза и рыжие волосы.
«Это все фальшь! Он — лжец, притворщик, лицедей! От него веет холодом!»
Могильник — вот, что вспоминал Томми каждый раз, когда перед ним возникал обтекаемый силуэт худощавого юноши. Он был так похож на тот, где лежит уже два века прапрапрапрапрадед его матери: старый, запыленный, готический, как в легендах о вампирах, оборотнях и прочей нечисти. Вот только тот могильник был по-настоящему древним, здесь же…
Сумбур. Абсолютная бездоказательность бесплотного. Что он может сказать в защиту своей теории? У него вообще есть теория? Хотя бы ее «скелет»? Помимо хлипенького заявления, что Феликс невероятно опасен и что-то скрывает, полученного при помощи собственноручно привитого в свое время инстинктивного умения вычислять неординарных делинквентных личностей на каком-то никому не известном, подсознательном уровне?
«Боже, ну что за лютая дичь?!»
Какая кому разница на твое чутье, парень? Ну, кажется тебе, что Аллег какой-то странный в последнее время. Дерганный, запуганный, больной… И что? К нему раньше положенного срока постучалась старость — такое бывает. Тебя смущают повадки, внешность и взгляд этого юноши, Феликса? Ну знаешь ли! Люди разные бывают! И вообще — ты эмоционально вовлеченный! Твои идеи не могут быть объективны и честны! Ты влюблен. Ты любишь. Это так мило. И так прискорбно… Ты дал чувствам застить твой разум. Ты топишь себя в бессознательном, чтобы побороть трагедию, зализать рану, пережить потерю. Ты жалок. Ты слаб. Ты — лжец, обманщик и…
— Да?
— Данко! Ты сильно занят?
— А что?
— Мне… Херово. Очень, друг.
— …
— Данко?
— Я заеду. Через час. Жди.
Маленькая серебряная ложечка с громким дребезжащим звоном перемешивала сдобренный шоколадом латте в аккуратной фарфоровой кружечке. Томми не особо заботился о правилах приличия — благо, сидели они с Данко не в ресторане, а в простом кофе. Да ещё и одни.
— А теперь скажи мне, — голосом под стать звону этой самой ложки произнес парень, — насколько я двинулся на этот раз?
Данко исподлобья смотрел на него своими холодными бледно-голубыми глазами. Его бледные пальцы были сцеплены в замок. Плечи слегка ссутулены. Интересный момент — много чего может значить.
Однако Томми не хотел гадать, чего именно. Данко, как и обещал, заехал за ним через час и забрал в эту крохотную кафешку на окраине района Кущ. Здесь пахло кардамоном и бергамотом, столики были из светлого дерева, а плетеные кресла устланы нежным разноцветным полотном. Цены на удивление приятно ласкались, и сержант Эртейн заказал им по пирожному с чашкой кофе. Себе взял морковный пирог, Томми — шоколадный бисквит, пропитанный шоколадным сиропом. Даже в кофе попросил добавить шоколад. «Твоей кислой харе крайне нужно сладкое», — зычно заявил он.
Томми не возражал. Он сожрал свое угощение за один присест, а вот кофе пил долго — надо же чем-то заполнять паузы в диалоге. «Прошу, не перебивай», — выпалил парень. Данко посмотрел на него, как на идиота, но все равно кивнул. Томми глубоко вздохнул и благодарно улыбнулся.
Данко никогда не слыл мудрым советчиком. Он человек дела, а не болтовни. Но это не значит, что он не способен выслушать. И понять! Что, откровенно говоря, намного более важно. Они были знакомы с универа — Данко учился и тесно общался с Джеки, хотя был младше на два года. От этой дружбы Томми доставались лишь крохи, пока в какой-то момент им с Данко не пришлось уехать в другой город по каким-то своим делам: Томми выполнял просьбу родоков, Данко нужны были сведения для практики. Они жили в одной комнате, спали на одном диване и чуть ли не ели из одной тарелки, банально потому что в тот момент переживали страшнейшую нехватку денежных ресурсов. Так и склеились. Намертво.
Данко, на манер Джеки, не любитель нежностей и смягчающих слов — говорит как есть, безжалостно режа правду-матку. Но! Далеко не на манер Джеки, Эртейн любитель отмалчиваться и слушать, не влезая со своими советами и наставлениями. Считает это все «херней из-под коня» и куда больше любит помогать не словами, а делами. Ощутимыми физическими действиями. Практичный подход. Мамка Томми его очень за это ценила.
И вот сейчас Томми видел, что Данко опять пытается подойти к его проблеме с житейской стороны. Он почти слышал, как стучат в голове шестеренки, формируя возможные способы разруливания ситуации.
— Посильнее прошлого, — прохрипел, наконец, Данко.
Хлебнул немного кофе и скривился, заглянув в кружку — видимо, остыло.
— Но тут понятно, — продолжил он, с громким стуком поставив ее на место. — Ты полюбил…
— Не ломай казенные вещи, — вздохнул Томми и откинулся на спинку плетеного креслица. — И не дави на больное, пожалуйста.
Данко ответил ему нечитаемым взглядом. Моська у него породистая: подбородок сильный, нос прямой и твердый, скулы широкие, щеки впалые… Красивый он, такой грубой мужской красотой, но больно отстраненный, холодный, жесткий на вид. К такому за помощью не придешь — а зря!
Данко почесал щетинистую щеку. Чуть свел тонкие неухоженные брови.
— Что-то в этом есть, — тихо и низко пробормотал он.
— Ты серьезно? — выпалил Томми, подавшись всем телом вперед.
— Да, — кивнул Данко. — Мне так кажется.
— И… что ты предлагаешь? — сглотнув, спросил парень.
Данко бросил хмурый взгляд в окно. Попрожигал его некоторое время ледяными глазами, покусал щеку изнутри (давняя привычка, которая всегда вызывала у Томми умиление) и рыкнул, в конце концов:
— Рыть.
— Вот… так просто? — поднял брови Томми.
— Нет, — ответил Данко и сунул руку во внутренний карман куртки. Достал мобильник и, немного поковырявшись в нем, произнес: — Нужно попросить помощи.
— У кого?
— У друга. — Бледно-голубые глаза странно замерцали. Уголок серых губ дернулся. — Надежного.
— Не совсем понимаю, — пробормотал Томми.
— Не беспокойся. Он — достойный человек, — заверил Данко и сделал то, от чего Томми впал в короткий, но полноценный афиг, — улыбнулся. — Я знаю, он сможет помочь.
Его разбудил телефонный звонок. Томми вскинул тяжелую голову, отчаянно моргая и щурясь спросонья. Бросил короткий взгляд на будильник. Полтретьего ночи! Какому гению вздумалось?.. На дисплее отображался незнакомый номер. Томми хотел было его сбросить, но случайно мазнул пальцем не в ту сторону и выругался — придется отвечать.
— Алло? — хрипло произнес он.
— Мистер Клайптон? — обратился с того конца высокий приятный голос.
— Да. Что вам нужно? — не слишком вежливо спросил Томми.
— Я насчет дела с мистером Тэрренсем, — спокойно произнес незнакомец.
Томми так и застыл. Мутная пелена сна чуток прояснилась. Он протер глаза.
— Вы… — прохрипел парень и прокашлялся. — Откуда вы?..
— От мистера Эртейна, — ответил приятный незнакомец. — Но думаю, так как мы оба имеем счастье считать его нашим другом, можно ограничиться коротким и близким нам обоим «Данко». Как вы считаете?
— Да, — пробормотал Томми, прифигеф ещё больше. — Можно вполне…
— Прекрасно, — довольно произнес незнакомец… и спохватился. — Боже Милостивый! Да где же мои манеры? Эмиль Годфруа, к вашим услугам.
— Томми, к вашим, — кивнул Томми, окончательно проснувшись. — Пожалуйста, зовите меня так. Мне не принципиально.
— Как вам угодно, — произнес господин Годфруа. — В таком случае, и вы зовите меня Эмиль. Я тоже не отличаюсь особой… принципиальностью.
Томми понял по голосу, что Эмиль улыбается, и почему-то эта деталь не вызвала отторжения — совсем наоборот. С самого начала разговора Томми как будто укутали в очень теплое и мягкое покрывало, из-под которого совершенно не хотелось вылезать. Оно было уютным. Оно было надежным. Томми было очень хорошо с ним.
— Простите, ради всех Святых, что я позвонил вам так поздно, Томми, — повинился Эмиль. — Ваша история, признаюсь, не давала мне покоя весь день, однако я надеялся отложить ее разбор на завтра, когда голова будет почище. Но когда человек вообще имел абсолютную власть над собственными желаниями?.. Простите меня.
— Ничего, — мотнул головой Томми, сев на кровати. — У меня тоже проблемы со сном. В связи… со всеми событиями.
— Правда? Это нехорошо, — произнес Эмиль и, как показалось Томми, покачал головой. — Очень нехорошо — особенно для молодого организма. Могу предложить вам рецепт успокаивающего чая и укрепляющей настойки. Вам они очень пригодятся, если вы все же решите разобраться со столь запутанным делом.
— Так вы считаете… оно достойно внимания? — слегка нервно спросил Томми. — Считаете, что оно небезнадежно?
— Это покажет лишь время и улики, которые мы сможем найти, — заявил Эмиль, и по ту сторону динамика послышался шорох. — А теперь не могли бы вы описать мне мистера Тэрренса? Подробно. Внешний вид, поведение, манеру держаться… Все-все, что только вспомните, как крупное, так и мелкое. Это может очень мне помочь в постановке диагноза.
— Ди… агноза? — тяжело сглотнув, переспросил Томми.
— Ну не думаете же вы всерьез, что такое быстрое ухудшение общего состояния, всего лишь следствие естественного старения организма?
========== 11 глава. Это все для дела ==========
— Мне так неловко, — пробормотал Томми, спрятав нос в тонкий сине-зеленый шарф. — Напросился, тебя напряг…
— Перестань, — отмахнулся Аллег. — Мой дом и так чересчур тихий в последнее время. Давно я уже никого не приглашал…
— Целый месяц? — ухмыльнулся парень.
— Угу. А до него ещё полтора года, — слабо улыбнулся мужчина.
Томми хмыкнул и притих, уловив нотки печали в его голосе. Ему легко было поверить, что в свое время Аллег был радушным и гостеприимным хозяином, у которого постоянно засиживались кучи гостей. Тяжело, наверное, такому человеку терпеть единение в домишке семь на семь. С другой стороны…
— А как же Феликс?
— Это другое, — после короткой паузы сказал Аллег. — Феликс всегда старается казаться… незаметным. Даже со мной. Будто боится чего-то, ей-богу!
Аллег рассмеялся. Томми тоже заулыбался, а про себя подумал: «Боится… или прячется. От чего-то или кого-то». Его напрягала предстоящая встреча, хоть он и понимал, что это необходимо. Эмиль высказал множество версий, предложил огромное число причин и выводов, один страшнее другого, и некоторые из них требовали материальных доказательств. «Нам нужны образцы, — заявил, в конце концов, Годфруа. — Понимаю, что кровь, мочу и прочее достать будет тяжело. Но хотя бы слюну или кусочек ткани с одежды попробуете? Если повезет, то ещё и еды или лекарств, которыми Аллег пользуется». Томми пообещал рискнуть. И вот он — результат!
— Крайний левый интроверт? — спросил Томми.
— С уклоном в социопатию, — кивнул Аллег, и парень хихикнул. — Никого, кроме меня, не признает. Дикий звереныш…
Ну, с этим Томми был согласен. Он напросился в гости к Аллегу весьма изящно — начал намекать с первого же дня после своего сраного отгула, спросил напрямую через одну рабочую неделю и получил разрешение всего через два дня. Феликсу, судя по косвенным намекам, не очень понравилась эта затея, но отказать он не смог — не хотел расстраивать Аллега.
«Не хотел, чтобы жертва сорвалась с крючка».
Томми тряхнул головой. Так, все. На сегодня все это дерьмо он откинет. Ему нужна чистая голова и зоркая пара глаз. Без налета «всякого там» из башки.
— А ты посвежел после своего… незапланированного отпуска, — с усмешкой заметил Аллег.
— Выспался, — пожал плечами Томми, и мужчина хохотнул. — Ты тоже неплохо выглядишь. Полегчало после всего, что?..
— Да, — довольно выдохнул Аллег, улыбнувшись. — Черт возьми, да.
— Рад слышать, — улыбнулся Томми в ответ.
Рад слышать, что хотя бы чувствуешь ты себя легко, добавил он про себя. О том, что на деле Аллег выглядит куда хуже, Томми тактично умолчал. Февральский полдень был стылым и солнечным. Мороз приятно колол щеки и кончики пальцев, а верхний пласт легкого пушистого снега искрился в ярких холодных лучах. Томми с удовольствием выдохнул густое облачко пара, выйдя из машины. Аллег хмыкнул, заметив это.
— Маленький у вас домик, — сказал Томми, ступая на верандочку.
— Всяко лучше старой затертой однушки, — произнес Аллег, открывая ему дверь. — Не в обиду тебе, парень. У тебя она уютная. Моя… была во много раз хуже.
— А это жилье ты недавно купил, — догадался парень.
— Полтора года назад, — кивнул Аллег. — Входи, замерзнешь.
Томми послушно ступил в полумрак крохотной прихожей. Захламленная она, невольно отметил он. Какая-то неприглядная. Так, все! Достаточно. Никаких личных чувств — только голый расчет и полное погружение в дело. Парень быстренько огляделся. Кусочек ткани… Подойдет ли верхняя одежда?
«Нет, — сказал он самому себе. — Да и как ты собрался это проделывать? От пальто по куску ножом отрезать будешь? Слишком трудоемко, парень».
А кроме того заметно и бессмысленно. Нужна часто используемая ткань. Что-то вроде… Томми замер. Постоял немного. Поморщил как следует нос…
И наконец-то чихнул. Негромко, через силу, но все-таки чихнул.
— Вот о чем я говорил, — пробормотал Аллег у него за спиной и, положив руку ему на плечо, спросил: — Простудился?
— Не, — мотнул головой Томми, прикрывая рот и нос рукавом. — Так, просто… Апчхи! Ой… У тебя… Фу-у-ух… Прости, у тебя нечем это все?..
— Салфетки? — уточнил Аллег. — Нет. Только платок.
— АПЧХИ! Да ё моё! — выпалил Томми и умоляюще глянул на мужчину. — Прости. Я тебе щас захичаю тут все…
— Черт, — поморщился Аллег, неуверенно сунув руку в карман. — У меня он использованный уже.
— Да похер. Я не чистоплюй, — прогундосил Томми и выдохнул, приняв платок из теплой руки: — Спасибо-о… Уф. Огромное.
— Давай-ка скорее раздевайся, — сказал ему мужчина, похлопав по спине. — Нальем тебе чаю — сразу полегчает.
Однако Томми, вопреки его словам, копошился долго, старательно держа платок у носа. Симулировать приступ было несложно — благо, от его нехитрых манипуляций нос и правда «потек». Дождавшись пока Аллег разденется и пройдет вперед, Томми присмотрелся к платку. И правда порядком использованный. Отлично. Парень незаметно сунул его во внутренний карман утепленной куртки. Если все пройдет гладко, Аллег и не вспомнит о том, что что-то ему давал. Неприятно, конечно, но…
«Неприятно, — проворчал он про себя, аккуратно ставя зимнюю обувь на подставку. — Эт ещё нормально, придурок. «Неприятно» будет дальше».
Феликс ждал их в гостиной-столовой. Одет был по-домашнему, как в первый раз. Теперь Томми взглянул на него немного по-другому и отметил, что паренек он смазливый, приятный. Не вызывающий подозрений. Глаза казались все такими же «мертвыми», но ещё и красивыми, очаровательными. Невинными, как у подросшего щенка. Томми на миг даже одолели сомнения… но потом Феликс взглянул на Аллега, и все они испарились. Взгляд был таким же — ненасытным, диким и алчным.
— Чай готов, — произнес Феликс после приветствия. — Садитесь, прошу вас. Вы любите рыбу? Мы с Аллегом запекли немного с лимоном и паприкой…
— Я — просто идеальный гость: люблю все, что любят хозяева, — с улыбкой заявил Томми, и Феликс фыркнул.
— Разве что в доме Аллега, — сказал он с усмешкой. — Я рыбу не люблю.
— Тебе полезно, — нежно, как показалось Томми, улыбнулся Аллег. — Будь добр, принеси мне жилет. Что-то я подмерз.
Феликс послушно ретировался, мазнув губами по седому виску. Томми сделал вид, что не заметил. Будь ты со мной, тебе бы даже не пришлось просить…
Поздний обед вышел приятным, почти чинным. Томми с Аллегом разговаривали о работе и будущих переменах, обсуждали спорт и кино. Феликс сидел по левую руку от мужчины, отчаянно делая вид, что ему интересно. В конце концов, Аллег сжалился над ним и попросил поискать фильм для просмотра. Парень бросил на мужчину долгий взгляд, на который тот ответил своим, не менее долгим. Томми прекрасно все понял. Он что, останется до вечера? «Да, я ему обещал». Но!.. «Феликс. Прошу тебя». Ладно, смирился парень, слегка сжавшись, и быстренько взбежал на второй этаж. Томми проследил за ним до самого верха.
— Тиран, — произнес он после. — Издеваешься над беднягой.
— Ему полезно, — слабо улыбнулся Аллег, отпив немного чая. — Совсем без людей жить нельзя. Одичаешь.
— Он не выглядит одичалым, — заметил Томми. — Твоя работа?
— Не совсем, — ответил мужчина, помолчав. — Когда я… с ним познакомился и пригласил домой, он был немного более скованным, да, но вполне социализированным. Он приятный парень. Обаятельный, умный… Просто застенчивый и скромный донельзя. Ничего, ты с ним сблизишься, поверь. Нужно просто подождать.
Угу, до Второго Пришествия, подумал Томми. Святой Суд всех сблизит поневоле — и праведников, и грешников. Феликс вернулся с коробкой с диском. На обложке красовался актер с белым от пудры лицом и громадными клыками, одетый в длинный черный плащ с красной подкладкой. Аллег, бросив быстрый взгляд на него, вздохнул с добродушной усмешкой:
— Опять? Ничего другого не хочешь посмотреть?
— Я взял то, что нравится мне, — просто ответил парень и взглянул на Томми. — Если что, могу взять что-нибудь другое.
Томми был неприятен его отсутствующий взгляд, и он обратил внимание на диск. Какой-то старый ужастик про вампиров. Судя по костюму, гриму и декорациям на фоне, не самый лучший образчик своего жанра. Однако что-то в обложке было. Что-то такое… цепляющее. По крайней мере, для Томми. Он почувствовал, какое-то странное узнавание. Где-то он уже это видел. Это — или что-то похожее.
Парень поднял глаза и… вмиг понял, где именно. Не без труда растянул губы в улыбке.
— Люблю старые хорроры, — заявил он, стараясь не отрывать взгляда от бледного лица напротив. — Некоторые из них лучше многих современных комедий. Я — за!
— Аллег? — Феликс посмотрел на мужчину.
— Два против одного, — развел тот руками. — Да мне и не особо важно, что смотреть. Главное, с кем.
Он прихватил кончик носа Феликса и бросил искрящийся весельем взгляд на Томми. Парень постарался ответить ему тем же. Пока рассаживались около уже поддержанного телика, Аллег попросил любовника сбегать за едой.
— Налить тебе супа? — спросил тот уже в дверях.
— О, боже, только не это! — скривился Аллег.
— Тебе полезно, — хитро сощурившись, сказал Феликс. — И доктор Брэнд не раз говорила…
— Черт бы ее. Вместе с полезностью, — пробурчал Аллег, но все же согласно кивнул. — Ладно, отлей немного.
— Что за суп? — спросил Томми, когда Феликс вышел.
— Для желудка, — развалившись на диване, недовольно проворчал Аллег. — Чтобы пищеварение нормализовалось. Ох, и знал бы ты, какая безвкусная дрянь…
— Тебе врач назначил? — после короткой паузы поинтересовался парень.
— Да, — кивнул мужчина, тяжело вздохнув. — С год так назад. Феликс меня им кормит постоянно. — И добавил после паузы с грубоватой нежностью: — А сам не ест, зараза такая!
Томми ответил что-то сочувственное. И бросил долгий взгляд на только что закрывшуюся дверь.
Выбраться на кухню оказалось удивительно просто. Досмотрев ужастик о вампирах, они включили какой-то старый документальный фильм — Аллегу он очень нравился. Томми и сам, наверное, заинтересовался бы, будь его мысли не заняты другим. А вот Феликс заскучал. Зазевал, заморгал… и, в итоге, задремал на плече у Аллега. Томми одними губами отпросился в уборную, и мужчина примерно показал, где она находится. Через кухню, дверь налево…
Разумеется, ни в какую уборную Томми не пошел. Плотно прикрыв за собой дверь кухни и постояв немного, набираясь храбрости, парень осторожно направился к кухонным шкафам.
Любой другой на его месте, скорее всего, сразу взялся бы за холодильник, но Томми решил оставить его на «сладенькое». Он проглядел все — как большие секции, так и совсем маленькие шкафчики. Нашел две денежные заначки и заныканную кем-то шоколадку, но ничего полезного для себя не обнаружил — ни лекарств, ни подозрительных колбочек. Ничего. Он уже подумывал понюхать содержимое некоторых банок, как вдруг…
— Мряу!
Томми от неожиданности едва не выронил пачку с рафинированным сахаром. Минни, вильнув пушистым хвостом, выбежала из уборной, поглядывая на него недовольными сонными глазами. Под их взглядом Томми невольно почувствовал себя вором.
— Простите, моя госпожа, — тихонько шепнул он, запустив пальцы в ее густую светло-серую шерсть. — Вы не подумайте ничего дурного. Это я все для дела. Для вашего доброго хозяина.
Минни совсем по-человечьи фыркнула. Отвернувшись, она посеменила к холодильнику и потерлась о его белый холодный бок. Томми медленно разогнулся. Положил пачку на место. Закрыл все шкафы.
И шагнул к холодильнику. Госпожа сама дала ему знак… или просто хотела есть. Неважно. Ему в любом случае нужно его осмотреть. Чудо технического прогресса оказалось полупустым, а потому Томми быстро нашел тот самый «суп». Выглядела бурда весьма стандартно для бурды — серовато, блекло и невкусно. Понятно почему Аллег скривился, когда Феликс сунул ему в руки глубокую тарелку, полную до краев этим дерьмом.
Томми понюхал ее. Даже взялся попробовать на вкус… Но был остановлен неожиданно громким «Мя!». Кошка крутилась у его ног и остервенело терлась о колени своим изгибающимся хвостом. Пучила недовольные глаза.
— Не думаю, моя госпожа, что вам стоит это пробовать, — пробормотал Томми и отпрянул от кастрюли. — Как, собственно, и мне.
Сегодня он нацепил на себя легкую футболку, а поверх накинул толстовку с глубокими и надежными карманами. В одном таком и была парочка герметичных пластиковых колбочек. Быстренько зачерпнув супа и отколупав ещё немного от другой еды на всякий случай, Томми плотно закрыл холодильник и сунул руку в нагрудный карман. Опустился перед кошечкой на одно колено.
— Мадам, — тягуче произнес он и протянул ей два кошачьих печенья. — За помощь и доверие. Пусть это останется между нами.
Минни изящно забрала у него все и быстренько скрылась в ванной — видимо, там у нее свое особое место. «Будуар», — подумал Томми, выходя из кухни, и фыркнул. Его настроение знатно поднялось…
…и столь же знатно упало, когда он приблизился к дивану. Аллег и Феликс спали, обнявшись. Фильм уже подходил к концу, и в слабом светло-сером свете экрана они вдвоем смотрелись очень… гармонично. Так, как положено влюбленным. Феликс во сне растерял почти всю былую загадочность и жутковатость, а потому щемяще трогательно смотрелся в кольце рук Аллега. Сам Аллег все ещё казался усталым, однако далеко не больным. Сон разгладил часть морщин, забрал часть тревог и волнений. Успокоил и вдохнул в него силы. Настоящие — не притворные. Это была идиллия, которую очень не хотелось рушить… Но все же Томми это сделал. Он не мог уйти, не попрощавшись с хозяином.
— Аллег, — очень тихо позвал он, тронув своего мужчину за плечо. — А-а-алег. Я пойду, — шепнул парень, когда тот приоткрыл глаза. — Уже поздно. Вы устали оба.
— Хр… Хорошо, — прокряхтел Аллег, потихоньку просыпаясь. — Я тебя отвезу.
— Не надо, — махнул рукой Томми. — Я сам. Спасибо, что пригласил.
— Да как же это? — засуетился мужчина. — Давай хоть до двери провожу.
— Разбудишь, — опасливо пробормотал Томми, глянув на Феликса.
Аллег криво усмехнулся и помотал головой. Поцеловав рыжую макушку, он очень осторожно уложил своего парня на диван. Тот заворчал, приоткрыл глаза, но Аллег тихонько шепнул ему что-то, и он вмиг успокоился. Устроив голову на мягком подлокотнике дивана,Феликс опять погрузился в сон.
— Ловко ты с ним, — хмыкнул Томми уже на улице.
— Полтора года как никак, — пожал плечами Аллег и нахмурился. — Ты точно не хочешь, чтобы я тебя отвез?
— Да зачем? Автобусная остановка рядом, погода хорошая, — отмахнулся Томми… и хихикнул, дернув его за край толстого шарфа. — Иди в дом. Весь трясешься.
— Я спросонья, — почесав затылок, выдохнул Аллег и зевнул. Улыбнулся. — Спасибо, парень. За вечер. Было здорово. Впрочем, как и всегда.
— До встречи, — улыбнулся ему в ответ Томми. — До завтра. Извинись перед Феликсом за меня.
— Обязательно… Эй! И это что, все?
Аллег раскрыл руки, и Томми, рассмеявшись от нахлынувшей неловкости и нежности, шагнул в его объятия.
Телефонный звонок. Долгий гудок. Шорох ответа.
— Добрый вечер, Томми. Вы по нашему делу?
— Добрый. Да. Я нарыл кое-что. Не спрашивайте как.
— Даже в мыслях не было. Что именно вы нашли?
— Старый носовой платок и образцы еды. Лекарств так и не добыл, но я могу осторожно расспросить о них Аллега, если так нужно.
— Прекрасно. Вы — большой молодец. Не желаете послушать о моих успехах?
— Вы ещё спрашиваете!
— Благодаря «своим» старым связям и посильной помощи Данко мне удалось достать анализы мистера Тэрренса.
— Правда?!
— Да, но… Не стоит обнадеживаться. Они весьма старые. Мистер Тэрренс, судя по всему, редко пользуется услугами государственной больницы — последний раз он посещал ее около трех лет назад.
— Черт. Да. Аллег упоминал, что у него платный лечащий врач. Проклятье…
— Не все так безнадежно. Вам удалось достать весьма ценный материал… Впрочем, всю полноту его «ценности» мы выясним чуточку позже. А пока у меня к вам важный вопрос.
— М? Какой?
— Вы можете привести мистера Тэрренса ко мне?
— К вам?
— Да. Я не говорил об этом до этого, так как считал, что это не имеет особого отношения к нашему делу. Сейчас же посмею сообщить вам, что владею аптекой в районе Блит-айс по улице Рандлер-стрит. Зеленый дом, вы его ни с чем не спутаете. Не могли бы вы приехать вместе с мистером Тэрренсем в ближайшие дни? Я хотел бы на него посмотреть.
— … Я так понимаю, не только потому что вам интересен фасон его пальто.
— Верно понимаете. Все же мне хотелось бы воочию узреть то, с кем и, самое главное, с чем я имею дело. Все же ставить диагноз по телефону не очень корректно, уж простите человека старой закалки… Что скажете, Томми?
— Скажу, что… У-у-ух. Задали вы мне работенку.
— В столь запутанных и… щекотливых делах без трудностей не обходится никогда. Я понимаю вашу обеспокоенность, однако я также смею заметить, что вы однозначно далеко не глупый юноша. Вашей смекалки и хитрости должно хватить на то, чтобы выдумать относительно простой, но при том действенный план, способный принести нам всем желанный успех. Да так, что никто ничего не заподозрит.
— Ой, да ладно вам…
— Я составил мнение на основе того, что имею. Возможно, при личном общении оно изменится, кто знает, мой друг.
— Хм. Ну в общем… Да. Я могу что-нибудь придумать. Мне просто нужно время.
— Я в вас верю, Томми. Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться.
— Да не то чтобы. Мне вообще кажется, что всегда можно дать заднюю. Если совесть достаточно гибка. Ну или если ее нет вообще.
— Интересное суждение… Хоть и весьма спорное, на мой взгляд. Не желаете обсудить его с глазу на глаз за кружкой травяного отвара?
— Обязательно. Дайте только собраться… с мыслями.
— Замечательно. В таком случае жду вас у себя. Приятного отдыха, Томми.
— Доброй ночи, Эмиль.
Тихий завершающий вздох. Короткая трель. Разговор окончен.
Найти аптеку в зеленом доме и правда оказалось несложно — сложнее было найти повод, чтобы туда отправиться. Не то чтобы Аллега тяжело куда-то затащить — Томми иногда казалось, что он готов поехать с ним куда угодно, стоит только позвать. Однако Томми не хотелось привлекать лишнего внимания. Вдруг в разговоре с Феликсом что-то случайно всплывет и…
«Он не откровенничает с Феликсом. Он не рассказывает ему все. Он не рассказал ему про тебя. Он не рассказал ему, где проводит воскресенья».
Что очень странно, на самом-то деле. Почему Аллег не говорил возлюбленному всего? Даже более того — мужчина лгал, прикрываясь работой. Неужто боится, что его хороший парень начнет ревновать? Томми решил подумать об этом как-нибудь потом, на досуге. Сейчас было не до этого.
— Вот, наверное, — с прищуром выглядывая в окно, протянул Аллег. — Так зачем тебе туда?
— Купить кое-что, — легкомысленно сказал Томми. — Не пойдешь со мной?
— Почему нет? — вздохнул мужчина. Парень видел, что он изрядно устал, но все равно храбрится. — Нечего заряд аккумулятора зря тратить. Надеюсь, у них там работает отопление.
Отопление работало — причем, очень и очень хорошо. Впрочем, с тем уровнем обустроенности, который был в этой «аптеке», иного ожидать было глупо. Толкнув дверь, сделанную из отполированного дорогого дерева, Томми на какое-то время застыл в дверях, раскрыв рот, и только после этого скованно огляделся по сторонам.
Аптеку в этом заведении выдавали разве что лекарства в некоторых витринах и едкий запах реагентов. Потому что во всем остальном это место больше напоминало антикварный магазин — причем, далеко не самого последнего пошиба. В витринах лежали книги и стояли какие-то мудреные предметы непонятно назначения, на полу, выстланном однозначно недешевым темным паркетом, лежал тонкий шерстяной ковер. Большие зеленые растения росли в искусно расписных горшках. Весь интерьер был выдержан в стиле конца девятнадцатого-начала двадцатого веков: теплые цвета, канделябры, хоть и электрические, резная мебель из красного дерева, обтянутая кожей, картины в лакированных рамках… Здесь было тепло, уютно и как-то… чарующе, что ли. Даже вход в потайное помещение для персонала скрывала тяжелая полотняная ширма, а не простая дверь.
Позолоченный звоночек на столе для приема клиентов весело поблескивал в теплом желтом свете старых ламп. Томми несмело нажал на крохотную кнопочку, заставив звонок громко, но мелодично дзынькнуть.
— Одну минутку, — тут же раздалось из-за ширмы, и Томми невольно вздрогнул — ему был хорошо знаком этот голос. — Я сейчас подойду.
Ждать пришлось дольше минуты. Томми впитывал большущими глазами все вокруг. Аллег, тоже искренне впечатленный, расхаживал от витрины к витрине, рассматривая разложенные в них экспонаты и чего-то бормоча себе под нос. В конце концов, ширма отодвинулась и к ним навстречу вышел хозяин этого необычного заведения.
И выглядел он ему под стать. Эмиль Годфруа был худ, строен и грациозен. Волосы были седыми, у висков начали пробиваться первые белесые прядки. По лицу невозможно было определить сколько ему лет — тридцать или все шестьдесят. Острый твердый подбородок, нос с горбинкой, аккуратно подстриженные бакенбарды, глубокие черные глаза, даже полуулыбка едва заметных бесцветных губ — все это делало его похожим на потомственного аристократа, пережившего много забот и лишений. Одет он был соответствующе: белоснежная рубашка с хорошо отглаженным воротничком, нечто, напоминающее фрак, узкие простроченные брюки и серо-зеленый галстук.
Рубашку он, впрочем, закатал до локтей, а галстук чуть распустил, что лишало его вид серьезности. И глаза у него, несмотря на темный цвет, были теплые, внимательные и… добрые. Очень притягательные.
Томми почувствовал странное тепло под грудиной, но быстро его подавил — не хватало ещё в одного левого дядечку втрескаться! Парень прочистил горло.
— Здравствуйте, сэр, — произнес он как можно более размеренно и четко. — Не подскажете кое-что?
— Да, конечно, — с легкой улыбкой ответил Эмиль. Его глаза зажглись — он его узнал. — Что вас интересует?
— Я не могу спать уже несколько месяцев, — пожаловался Томми. — Никакие снадобья из обычных аптек не помогают. Добрые люди нашептали, что здесь мне уж точно смогут помочь.
— Хм. — Эмиль потер подбородок длинными тонкими пальцами. — Бессонница — это серьезная проблема. Вы не подумывали обратиться к специалисту?
— Обратился. Не помогает, — буркнул парень, запустив руки в карманы. — По крайней мере, я особых изменений не чувствую.
— Что ж. У меня найдется для вас кое-что… Заинтересовались чем-то, сэр?
Это было адресовано Аллегу. Томми быстро глянул себе за спину. Мужчина, слегка смущенный, отступил от витрины, которую до этого, видимо, пристально изучал, и помотал головой. Эмиль тепло ему улыбнулся, но Томми заметил, что черные глаза с ненавязчивой внимательностью рассматривают его мужчину.
— Нет-нет. Я просто глазею. У вас… — Аллег помялся, подбирая слова. — Удивительная коллекция… всего.
— О, мне довелось побывать во многих местах нашего неспокойного мира, — с озорным огоньком в глазах произнес Эмиль, роясь в шкафчиках под крышкой стола. — Это только часть того, что я смог обнаружить — то, что мне показалось достойным продажи.
— А остальная часть? — невольно вырвалось у Томми.
— Что-то отдано в музей, — ответил Эмиль, рассматривая какие-то подозрительные пакетики. — Что-то оставлено себе, как память — бесполезное для многих, но показавшееся мне крайне любопытным.
— И книги? — спросил Аллег, указывая на другую витрину. — Вы их тоже собирали?
— Не все, — со скромной улыбкой ответил аптекарь… если он был таковым в полной мере, конечно. — Большую часть, да. Но не все… Вот, пожалуй. Это вам подойдет, молодой человек. Понюхайте.
— Это точно не?.. — ухмыльнулся Томми, но послушно склонился к пробнику. Пахло чуть душновато, но приятно.
— Нет, этот сборник поможет вам крепче спать и только, — покачал головой Эмиль. — А вот если бы вас мучала боль язвенная или от воспалений при онкологических заболеваниях, то, думаю, некоторая доза легких наркотических средств пошла бы вам на пользу.
Томми вытаращился на аптекаря. Аллег тоже опешил. Годфруа задумался.
— Хотя формулировка «облегчило бы жизнь» подходит, скорее всего, лучше… Впрочем, не имеет значение. Возьмите, — он протянул Томми небольшую баночку, плотно закупоренную пробкой, — лечебные травы и немного специй. Все проверено, можете не переживать.
— Ага, — выдал Томми, поморгав. — Спасибо. Сколько я вам?..
— Ох, проклятье! — выдохнул Эмиль, всплеснув руками. — Совсем забыл! Погодите секунду.
И он стремительно скрылся за ширмой, оставив их обоих в легком недоумении. Однако ненадолго — до Томми вскоре дошло, что это значило. Он повернулся к Аллегу.
— Ну все, можем ехать, — улыбнулся парень. — Мое спасение найдено.
— У тебя правда проблемы со сном? — слегка встревоженно спросил Аллег.
— Есть немного, — пожал плечами Томми. — Ну эт так. Мелочи. Тебе не надо машину разогреть?
— О, да, — спохватился Аллег. Неловко рассмеялся. — Да, да. Точно. Надо бы. А то опять будем мерзнуть почем зря…
— Давай-давай, — закивал Томми. — Иди. Я догоню тебя.
Последний раз оглядевшись, Аллег покачал головой и вышел на улицу. Томми глубоко вздохнул… И на всякий случай ещё раз ткнул пальчиком в крохотную железную кнопочку.
— Нет нужды, — улыбнулся вышедший из-за ширмы Эмиль. — Я вас слышал.
— Я знаю. Просто у вас звоночек красиво звенит, — сказал Томми, вызвав у Эмиля тихий смех. — Рад видеть вас наконец-то вживую, сэр.
— И я вас, Томми, — произнес Годфруа и протянул ему тонкокостную ладонь — кожа у него была нежная и прохладная, а ногти длинными и острыми. — Я так понимаю образцы у вас с собой?
— Естественно, — закивал Томми и выложил на деревянную столешницу два целлофановых свертка — один с пробирками, другой с платком. — Это было проще, чем я думал… пригласить Аллега сюда, я имею в виду.
— Как вам удалось? — спросил Эмиль, оглядывая свертки.
— Я его удивил, — усмехнулся парень. — Сделал вид, что вспомнил о вас внезапно и что дело это неотложное. Он неожиданности запоминает, но урывками. То ли сам такой, то ли с памятью что-то…
— Второй вариант более правдоподобный.
Томми глянул Эмилю в лицо. Тот отложил свертки в сторону и встретился с ним взглядом. У парня внутри все сжалось — черные блестящие глаза смотрели напряженно, а густые седеющие брови были сведены к переносице.
— Так он?.. — сглотнул Томми.
— Плох, мистер Клайптон, — тихо, словно боясь, что Аллег их услышит, проговорил Годфруа. — Очень плох. Уж не могу пока сказать точно из-за чего, но советую вам за ним приглядывать.
— Он держится бодрячком, вроде бы, — неуверенно возразил Томми.
— Так и есть, — кивнул Эмиль, и его выражение лица чуть смягчилось. Он слабо, грустно улыбнулся. — Мистер Тэрренс хорошо держится, это делает ему честь… однако, поверьте мне, Томми, дело гораздо опаснее, чем может показаться. Вы должны быть бдительны… и готовы ко всему.
— Ясно, — протянул Томми, помолчав. — Спасибо, сэр. Я… сколько я вам должен?
— Берите, — сунув ему в руки баночку, произнес Эмиль. — И используйте с умом. Вам оно пригодится. И… Томми. Посмотри на меня.
Парень через силу заглянул мужчине в глаза. И замер — черные антрацитовые омуты затянули его в себя, зачаровали, заставили застыть.
— Ты должен в себя верить, — заговорил Годфруа тихим проникновенным голосом. — Я знаю, что говорю банальные вещи, но простое и банальное порой дается людям куда труднее, чем сложное и нетривиальное. Ты должен понимать, что это серьезное дело. Куда более серьезное, чем мы могли ожидать изначально. Я… — Мужчина поджал тонкие губы, и его решительность на миг дрогнула. — Я не могу рассказать тебе всего, ибо на моих устах табу — обещание, данное близкому другу. Скажу лишь, что мистер Тэрренс может быть в гораздо более тяжелом положении, чем представляли себе многие из нас. В том числе и ты… Возможно. Я ещё не имел чести пообщаться с тобой на эту тему более подробно. — Уголки его рта дрогнули. — Надеюсь, что исправлю этот просчет в ближайшем будущем. А пока… Крепись, мой юный и смелый друг. Будь сильным, внимательным и стойким. Если хотя бы часть того, что рассказывал о тебе Данко, правда, ты один из немногих, кто способен круто повлиять на исход всего этого дела.
— Сэр, я… — прохрипел Томми и прокашлялся. — Я не совсем понимаю, о каком деле речь и…
— Позже, — вскинул руку Эмиль. — Позже ты узнаешь обо всем, даю тебе слово. Но не сейчас. Я не могу с тобой поделиться. Не имею право, Томми.
Господин Годфруа стиснул его плечи. Слабо улыбнулся, глядя ему в глаза.
— Мне очень жаль оставлять тебя во мраке неизвестности, — мягко, сочувствующе проговорил он. — Смею лишь обнадежить обещанием, всегда быть неподалеку и прийти на помощь в любой момент.
— Почему? — выдохнул Томми. — Почему вы это делаете?
— По просьбе друга, — улыбнулся Эмиль, отпустив его. — По требованию совести. По зову сердца, в конце концов. — Он бросил короткий взгляд в сторону ширмы и снова посмотрел на Томми — его глаза горели непонятным огнем. — Я тоже в свое время едва не потерял безмерно любимого мной человека. Так ли странно, что я хочу тебе помочь?
========== 12 глава. О, эта ночь… ==========
Начало марта выдалось на редкость сырым и промозглым. Тяжелые пласты снега все никак не хотели сходить, а из-за переменных заморозков дороги и тротуары покрылись тонкой коркой скользкого льда. Гулять в такую погоду надо с предельной осторожностью — а лучше не гулять вообще. Именно поэтому, собственно, Томми не бродит по запутанным дорожкам очередного парка с подрагивающим поводком в руке, а сидит дома, вяло перепрыгивая с одного канала на другой. Суббота выдалась на редкость скучная и безыдейная, несмотря на все… мозговые осложнения.
С того достопамятного визита в аптеку прошло больше недели, а у Томми слова Эмиля до сих пор не выходили из головы. Первые пару дней он вообще ходил как в воду опущенный — его внутренне потряхивало, и взгляд у него был, должно быть, такой, что любой незнакомый человек легко мог спутать его с сумасшедшим. Сейчас ему было полегче, хотя все также тревожно. Что имел в виду Эмиль? Аптекарь знает гораздо больше, чем говорит, но откуда? Данко, решил Томми. Другого варианта нет. Но он-то тут причем?
«Дело куда более серьезное, чем могло казаться», — так примерно сказал ему Годфруа. Если этот вывод он сделал под влиянием Эртейна, то здесь каким-то боком замешена полиция. Осталось понять каким… что оказалось крайне затруднительно — телефон Данко внезапно замолчал. Точнее, телефон-то отвечал, вот только противным резонирующим голоском автоответчика, а не низким хрипом самого сержанта. Ради эксперимента Томми три дня подряд звонил ему в разные промежутки времени, но результат был один. Старый друг пропал с радаров. И это выводило Томми из равновесия.
«Что-то происходит, — четко и ясно осознал Томми под конец недели, и его всего проняло холодом. — Что-то нехорошее…»
Что-то творится. За его спиной. Скрытно. Твою ж мать… Пережив короткий период интоксикации, парень решил, что стоит взять тайм-аут и отсидеться у себя в берлоге. Есть вариант, конечно, припереться в конторку к сержанту и испросить у местных служащих, куда подевался их вечно угрюмый, но подающий большие надежды коллега, но вариант этот такой себе, на самом деле. В лучшем случае его пошлют. В худшем — дадут в морду и только после этого пошлют. А заодно и брату звякнут. Словом, Томми решил пока не высовываться. Подождать.
Вот и сидит теперь. Ждет хер знает чего. В гордом одиночестве… Ну, почти. Вон, Чуги свернулся в уголке под пле…
Звонкая трель дверного звонка застала их обоих врасплох. Чуги вскинул кудлатую голову, навострив уши. Томми обернулся. Быстренько глянув на часы, нахмурился и встал — уже близился вечер. Он вроде бы никого не ждет. Кого там тогда черти принесли?
Того, кого он уж точно не ожидал… но безмерно рад был увидеть. Отпустив крышечку дверного «глазка», Томми поспешил открыть дверь.
Аллег стоял, поглядывая на него из-под густых бровей. На губах — полуулыбка, в глазах — непонятный блеск. Руки он прятал за спиной. Томми оторопел немного. Приподнял брови — мол, старик, ты чего? Улыбка «старика» стала чуть шире, а глаза заблестели ярче. Воровато оглядевшись по сторонам, Аллег молча показал свои руки. Поиграл бровями. Томми невольно сглотнул.
— Можно? — с лукавой усмешкой спросил его мужчина.
— Нужно, — ответил парень, пропуская его внутрь, и тот засмеялся.
В прихожей их уже ждал Чуги, поскуливая и отчаянно виляя хвостом, словно пропеллером. Поставив пакеты на пол, Аллег опустился на колено, воркуя и протягивая к песику руки.
— Чего там на улице, по-старому? — поинтересовался Томми.
— Даже хуже, как по мне, — поморщился Аллег, ероша густые серые кудри. — К вечеру потеплело, и все опять потекло. Такая каша на дорогах, о-о-о…
— Отврат, — скривился парень, принимая у него пальто. — Чайку? Или сразу начнем с?..
— Давай разогреемся сначала, — улыбнулся мужчина, стягивая с себя промокшие сапоги. — На голодный желудок вредно.
— Как скажешь, — легко согласился Томми и, взяв тяжелые белые пакеты из супермаркета, бодрым шагом отправился на кухню.
Накупил Аллег прилично: несколько пачек чипсов и сухариков, две банки консервов, связка сосисок, кулек свежих фруктов, пакетик сушеных кальмаров… и пиво. Много-о-о пива — аж шесть стеклянных бутылок. У Томми, в свою очередь, был отменный кофе и сладкий банановый бисквит с шоколадным кремом. Так что вечер они встречали, как говорится, во всеоружии. Начав с остатков горячего сытного ужина, постепенно перешли на сладкое, потом на «сухое», а там уже…
— Надо было пиццы заказать, — заметил Аллег, нахмурившись. — Или суши… Что-то я не догадался.
— А тебе можно? — поднял брови Томми.
— Нет, — заявил мужчина и ухмыльнулся. — Как и пиво, откровенно говоря.
Сначала пили из бокалов, потом из кружек, а после — прямо из горла. Томми, едва попадая по кнопкам, откопал в глубинах телесетки старенький комедийный сериал давних до hd-времен. Так, чтобы хоть что-то было на фоне… Изначально. Однако вскоре как-то сами собой они увлеклись. Усевшись на диван с глубокими тарелками, бутылками пива и счастливым до неприличия Чуги, Томми с Аллегом засели перед теликом часа на три-четыре. Сначала смеялись с шуток, потом хохотали с забавных фраз. А, по итогу, ржали, как кони, с придуманных ими самими приколов.
— Слуш, эт ньсмешно, — стирая слезы с глаз, пробормотал Томми. — Мы ток т-три бутылки вылака-али. А у нъс ещё о-о-о скок!..
— Нрмально, — хихикая, мотнул головой Аллег. — Эт пиво. Оно бстро выветрится, пверь.
Томми отважился поверить — все же человек, умудренный опытом… а потому смело хлебнул ещё. Время потеряло всякое значение, ускользая, словно солнце с темнеющего небосклона. Один сериал сменился другим, глубокие тарелки опустели, и банок осталось всего две штуки. Чуги разыгрался ближе к полуночи, и Томми с Аллегом развлекались, бросая ему мячик в другую комнату, попутно переговариваясь между собой. Парень даже осмелился лечь мужчине на грудь… и почувствовал приятное давление в горле, когда тот крепко обвил его руками.
— Ты сьльно пьян?
— Ну ды. А что?
— Что-что. Опять матами пкроешь.
— Не бъйся. Я их не вгврю.
Впрочем, опьянение после светлого и впрямь начало выветриваться довольно быстро, и вскорости к ним обоим вернулась способность к членораздельной речи и составлению сложных языковых конструкций. Хотя былая развязная веселость и легкий алкогольный туман в голове никуда не исчезли.
Не иначе, как именно под их влиянием, они врубили фолк-металл. В одиннадцать часов ночи. И принялись топотать под него, как слонопотамы. Кружиться по комнате, хохотать, обнимать друг друга, хватать за руки, переплетая пальцы…
Немудрено, что к ним нагрянули с проверкой. Хотя Томми особо не расстроился. Мало того, что он вволю натанцевался и накричался бок о бок с Аллегом, так ещё и хорошенечко нахохотался от вида вытянувшихся лиц соседей. Они-то, видимо, ожидали, что у него мегатуса с пацанами да девками. А он тут с каким-то левым мужиком и вшивым мелким песилем. Аллег, чинно и размеренно, принес собравшимся искренние извинения и дал клятвенное обещание в эту ночь больше никоим образом их не побеспокоить. Хорошо, что это сделал он, подумал Томми, закрывая дверь. Мне бы они вряд ли поверили.
После вновь сели за телик. Аллег, конечно, порывался собраться и поехать домой, но Томми резко это пресек. «Ты че, дурак? — хихикая, сказал он, утягивая своего мужчину из прихожей обратно в зал. — Ты лево с правом путаешь! Куда ты собрался ехать? В столб?» Аллег, смеясь, согласился и решился-таки переночевать у него.
— Чего, боишься Феликс заревнует? — заметив его неловкость, спросил Томми. — Как он тебя вообще отпустил?
— Он не отпускал, — ответил Аллег после короткой паузы. И больше не сказал ни слова.
Томми тактично проигнорировал этот момент. Они глянули ещё парочку серий какого-то мало известного ситкома и выпили по чашке зеленого чая. Сна не было ни в одном глазу. Ближе к полуночи Аллег, странно замявшись, попросил у Томми… слабительное. Или что-то для улучшения пищеварения. «Пучит?» — хихикнул парень, а когда покрасневший от смущения Аллег пробормотал что-то утвердительное, направился в кухню. Было у него одно средство… весьма эффективное, как оказывается. По крайней мере, Аллег сбежал в уборную почти сразу, как его выпил. И долго оттуда не выходил.
— Рановато тебя что-то пронесло, — заметил Томми, когда мужчина, зеленый и слегка всклокоченный, показался в коридоре. — Может, в душ сходишь?
— А можно? — вскинулся Аллег.
Глаза у него были покрасневшие, и губы чуть подрагивали. Стошнило его, что ли? Больше таких спонтанных запоев устраивать не будем. Все только после тщательной подготовки, решил про себя Томми, а вслух с легкой улыбкой сказал:
— Только после меня, о’кей? Мне тоже слегка… нехорошо.
Пока Аллег обмывался, Томми расстелил постель. Было уже поздно — перевалило за полночь — и парень чувствовал первые признаки подступающей сонливости. Ещё часок-другой и он точно свалится с ног. После пьянки он всегда отрубался намертво. Надо в этот раз лечь пораньше, чтобы не отключится прямо во время разговора или еще где-нибудь за пределами спального места. Хорошо, что завтра воскресенье… Аллег зашел в спальню ровно тогда, когда Томми уже заканчивал разбираться с кроватью.
— Ляжешь тут, — твердо заявил Томми. — И точка! Не потерплю, чтобы мой гость спал на диване.
— Томми… — изогнув брови, начал было Аллег, но тот его перебил.
— Даже слушать ничего не желаю! — мотнул парень головой. — Спишь здесь. Все.
— Ладно-ладно, — махнул рукой мужчина. — Как угодно хозяину.
— Отлично, — облегченно вздохнул Томми. — Тебе больше ничего не нужно?
— Помощь, — после паузы признался Аллег, поджав губы. — У тебя нет пластыря?
— Боги, — закатил глаза парень. — Что на этот раз?
— Порезался, — скривился мужчина и предъявил в качестве доказательство свой большой палец на правой руке.
— Идем, — мотнул головой Томми и уже на кухне, роясь в аптечке, спросил: — Как ты умудрился? Обо что?
— Не поверишь, об ремень, — усмехнулся Аллег и, заметив, что пластырь парень-таки нашел, протянул к нему свою культяпку. — Спасибо бол…
— Да куда ты! — взъерепенился Томми. — Правая рука! Неудобно будет. Дай сюда.
Парень без особых прелюдий сцапал руку мужчины, развернул так, как ему надо, сказал короткое «замри!» и взялся за перевязку. Место было не очень удачное — почти под ногтем, а сам порез был достаточно глубоким. Томми не особо удивился — он себе как-то обычной сумкой кусочек кожи с ноги содрал. Подумав немного, парень достал из аптечки заживляющую мазь. Аллег тихонько охнул, когда Томми крепко-накрепко закрутил вокруг его пальца тряпочный пластырь, смазанный этой самой мазью, и замотал его ещё одним сверху, чтоб наверняка.
— Ну вот и все! — выдохнул Томми и, рассмеявшись, легонько чмокнул белесую ткань. — Осторожней с ремнями, сэр! Опасные штуки…
— Спасибо, — улыбнулся ему в ответ.
Аллег смотрел на него. Его голубые глаза изучали его лицо. Теплые, мягкие… блестящие каким-то странным, непонятным блеском. У Томми дрогнуло что-то внутри. Что-то очень тонкое, очень трепетное, что-то… Парень силой заставил себя успокоиться. Загасить нежное тепло, свернувшееся где-то под низом живота. Что за глупости? Нашел время! Вот когда Аллег уйдет…
Они посидели ещё немного за телевизором. Чуги, сонно прикрыв глаза, зевал на диване в углу. Аллег неспешно поглаживал его мордочку. Томми чувствовал себя странно. Легко и в тоже время… взволнованно. Весь мир казался каким-то резким, чересчур осязаемым.
В конце концов, Аллег глубоко вздохнул и откинул голову на спинку дивана. Томми тут же встрепенулся.
— Спать хочешь? — выпалил он и быстренько вскочил. — Пойдем. Я тебе подушку достану.
— А до этого почему не достал? — спросил Аллег, следуя за ним.
— Чтоб Чуги на нее случайно не лег, — ответил Томми, проходя в спальню и открывая шкаф. — Он любит со мной спать. Так… Ага. Вот. Возьми.
— Спасибо, — слабо улыбнулся мужчина.
— Ну, — улыбнулся Томми ему в ответ, — спокойной ночи! Отдыхай…
— Томми.
Парень, уже собравшийся уходить, обернулся. Аллег стоял около кровати, все ещё одетый и со слегка влажной шевелюрой — единственный признак того, что он был в душе. Выждав миг, мужчина сделал пару несмелых шагов в его сторону. Взял за руку. Несильно стиснул.
Томми вскинул на него непонимающий взгляд. Внутри него что-то ощутимо набухло…
— Останься со мной.
…и с оглушающим хлопком лопнуло. Его глаза расширились. Парень взглянул Аллегу в лицо. И застыл. Мужчина смотрел на него в упор. Смотрел неотрывно. Насыщенная голубая радужка казалось синей в полумраке. Томми бросил быстрый взгляд на кровать и снова посмотрел на Аллега. Посмотрел ему в глаза. И прочел в них ответ. Тяжело сглотнул — он все понял правильно.
«Но как же?..» — пронеслось в его голове… и, должно быть, отразилось во взгляде. Потому что лицо Аллега на мгновение исказилось. По нему прошла легкая судорога. Не говори, будто хотел сказать он. Не произноси вслух. Это не имеет значение. Я здесь. И я хочу. Пожалуйста, Томми… Пожалуйста, да. Аллег просил глазами. Мягко, ласково, не настаивая… Как всегда. У Томми сбилось дыхание. Жар медленно, но верно растекся в груди, поднялся по шее к ушам и лицу, спустился вниз, к животу и паху. В висках бился пульс, отчетливый и громкий. Парень смотрел в глаза напротив. Читал их… и мелко трясся. Он не знал, как поступить. Мысли метались в голове.
«Он умоляет меня, но это неправильно. Он хочет быть со мной, но он не мой. Он совершает ошибку, и только я могу помочь ему ее избежать.»
Однако какая-то сумасбродная сила, лихая уверенность шептала внутри него голосом Рода из Паба: «Наплюй! Хватай! Держи! Лови Удачу за хвост и бери от нее все, что только можно! Он сам идет к тебе в руки, сам желает тебя, сам к тебе тянется. Как можешь ты отказаться от этого?! Баран…» Томми на миг прикрыл глаза, силясь сохранить хотя бы остатки рассудка. Ему это удалось. Удалось, несомненно. Он смог сложить в голове четкую и ясную мысль, обнадежившую и давшую ему сил: «Мое влечение вытекает из запрета и желания телесной близости. Сокрушив одно и испробовав другое, я избавлюсь от него. Возможно, навсегда».
Томми открыл глаза. И сжал руку Аллега в ответ. Тот рвано выдохнул.
— Мне надо в ванну, — тихо сказал парень.
— Зачем? — также тихо спросил Аллег.
— Как это зачем? — улыбнулся Томми. — За всем, что надо.
— Я пойду с тобой, — заявил Аллег, переплетая с ним пальцы.
Томми пожал плечами. Как хочешь, любимый. Он шел по темному извилистому коридору уверенно, словно во сне. Аллег следовал за ним попятам, не отставая, и это тоже не добавляло происходящему реализма. На полпути мужчина дернул его за руку и указала подбородком на разложенный до этого диван — Чуги свернулся калачиком на подушке и тихонько сопел во сне. У Томми вырвался смешок. Он сжал пальцы Аллега крепче.
В ванной его ждал шкафчик. Небольшой, сделанный из белого дешевого дерева. Томми открыл его, запустил туда руку, немного покопался… пока не нашел то, что нужно. Достал сине-зеленый бутылек и показал Аллегу. У того дернулись крылья носа. Он слегка улыбнулся, на полдюйма склонив голову. Томми протянул ему мятную смазку. Он хотел достать кое-что ещё… однако в процессе наткнулся на кое-что другое. Замер, не зная точно, стоит оно того или нет. Но все-таки подцепил ногтями парочку шуршащих пакетиков и поднял руку. Вновь замер на миг, собираясь с духом. Посмотрел Аллегу в глаза… ставшие больше, темнее, глубже. Томми видел, как у мужчины дернулся кадык. Он с полминуты неотрывно глядел на эти пакетики. И, наконец, медленно кивнул. У Томми обожгло низ живота. Он спрятал презервативы себе в карман.
Последним он забрал мазь и пару салфеток для интимной гигиены. Обернулся к Аллегу. Глубоко вздохнул и улыбнулся несмелой улыбкой. Всё. Аллег ответил ему своей, такой же несмелой, но довольной. Предвкушающей. И сделал шаг назад, утягивая за собой.
Теперь уже мужчина вел его по коридору, а Томми брел за ним, не до конца понимая, что сейчас произойдет. Он мог только мечтать, фантазировать, но никогда не думал, что вот так… вот здесь… они с Аллегом… Он хочет провести со мной ночь, подумал Томми и эта мысль впервые казалась такой… реальной, осязаемой. Близкой. И мы проведем ее. Вместе. Это случится. Боже… Он не был девственником. Далеко. Он не трепетал. Он не боялся. Он… не верил. Никак не мог поверить до конца, что такое в принципе возможно. Что Аллег может снять с себя одежду, обнять его, лечь с ним на кровать и…
Но потом дверь спальни плотно закрылась. Рука, сжимавшая его руку, ослабила хватку и скользнула к плечу. Легкий мускусный аромат ударил в ноздри, тепло родного тела стало ближе. Томми повернул голову — и Аллег ловко прижался к его рту. Парень втянул носом воздух, почувствовал прикосновение мягких пальцев, трение жестковатой бороды, шершавость тонких гибких губ… и все исчезло. Все вообще. Мысли, страхи, сомнения. Был только Аллег. Его Аллег. Здесь. С ним. Его… Наконец-то.
Томми прикрыл глаза и ответил. Так, как хотел и должен был — полно, долго, до конца. Язык Аллега был солоноватым и мягким, Томми втянул его себе в рот и вздрогнул, когда Аллег прерывисто выдохнул. Горячее дыхание согрело изнутри. Пальцы мужчины зарылись в его волосы на затылке, а парень в ответ стиснул его за поясницу. Нежная, бархатистая ткань пиджака приятно ласкала ладони… но это было не то. Томми потянулся к пуговицам рубашки. Мужчина, слегка отпрянув, дернул вверх его футболку. Парень поднял руки, помогая ему ее стянуть, и сразу же после этого стащил с его плеч пиджак. И зачем он только нацепил его, когда шел сюда?
Аллег судорожно вздохнул и потянулся за ещё одним поцелуем. Они не спешили, все делали медленно, размеренно, спокойно. Мягко. Томми осторожно расстегнул пуговицы на клетчатой рубашке, Аллег скинул ее с себя и… парень бессовестно захихикал — под ней оказалась белая майка. Ну, такая… семейная.
— Чего? — нахмурился Аллег, порозовев.
— Ничего-ничего, — улыбаясь, как дурачок, заявил Томми. — Это просто так…
— По-стариковски? — с ноткой сварливости выдал мужчина.
— По-старинному, — поправил Томми. — Как принято. Традиционно. Это… необычно. И… черт. Тебе идет.
Парень припал губами к белому краю жестковатой ткани, слегка задев курчавые волоски на заросшей груди. Какие они густые, восхитился Томми. И жесткие. Можно дергать и пропускать сквозь пальцы сколько влезет. Аллег, сглотнув, погладил его по голове. Поцеловал в макушку. Томми улыбнулся и потянулся к пряжке его ремня.
— Вот ты где, зараза, — тихо произнес он, возясь с ней непослушными пальцами. — А ну, пшла отсюда! Ты сегодня достаточно крови попила.
Расправившись с ремнем, парень одним слитным движением опустился на колено и стянул с Аллега штаны. Помог выйти из них, помог снять носки и… завис. У Аллега были длинные ноги. Не чересчур прям. Не сильно. Но все же длинные. И не худые. Томми прижался щекой к его бедру. Почувствовал, какое оно горячее, почувствовал кроткий трепет и подспудную дрожь… и от этого у него пересохло в горле. Он втянул носом воздух. «Томми», — слабым голосом позвал Аллег, и парень встал. Обхватив его талию, нашел его губы. Припал к ним, ощущая, как мужчина борется с завязками его домашних штанов.
Они добрались до кровати уже полностью голыми. Ну точнее, гол был Аллег, а Томми стал таким только около постели. Мужчина стянул с него трусы, сидя на мягком краешке перины и покрывая поцелуями его плоский белый живот. После Томми с улыбкой обвил его шею и впился поцелуем в губы, а Аллег откинулся назад, утянув за собой. И все — больше никаких преград. Остались только они. На эту ночь. Только на эту.
Это не было похоже на страстную ненасытность, которую часто показывают в эротических мелодрамах. Совсем нет. Это была неспешная последовательность двух необремененных серьезным чувством людей. Они здесь, чтобы развлечься, отдохнуть, расслабиться. Им комфортно друг с другом. Ничего не связывает их, кроме крепкой доверительной близости. Секс по дружбе, с усмешкой подумал Томми, целуя давно намеченное место за ухом Аллега. Без обещаний и обязательств. Вот чего он от меня хочет. Что ж… Парень был уверен, что готов ему это дать.
Они стискивали друг друга в объятиях, гладили долгими нежными движениями и массировали уставшие натруженные мышцы. Их поцелуи были неторопливыми и неглубокими, улыбки довольными и спокойными. Они сплетались ногами, лениво перекатывались с бока на бок, ища новые места для поглаживаний и скользящих прикосновений. Томми упивался этим. Упивался терпким мускусным запахом, нежной, местами дрябловатой кожей, густыми жестоковатыми волосами и глубиной прикрытых ярко-голубых глаз. Он старался надышаться всем этим, старался впитать в себя, как можно больше. Это их единственный раз. Он должен выпить эту чашу до дна. Он должен все хорошенько запомнить.
В какой-то момент Томми, оказавшись сверху, уткнулся кончиком носа в мягкую шею. Втянул запах своего мужчины. Попробовал на вкус его кожу и… В нем что-то щелкнуло. Он замер, осознавая, анализирую, понимая, наконец, что… Аллег под ним. Открытый, улыбающийся, довольный. Под ним. Он счастлив. Он… его. В этот миг, в эту ночь, в этой кровати. И он с ним. Не с Феликсом, нет. С ним. Он пришел к нему. Он ластится, тянется, льнет к нему. Он целует его. Только его. Он… его. Его. Его. Его. Здесь.
Томми замычал и рвано потерся об Аллега всем телом. Его затопило чувство, которое он не испытывал ещё не разу. Оно было теплым. Оно было исступленным. Оно было… светлым. Светлым до боли в глазах. Как тот свет, что спустился сверху на Галахада, на Сына Божьего, на Мир, когда он был только сотворен… Томми заскулил и прихватил губами тонкую нежную кожу.
Его руки провели по заросшей груди, пальцы зарылись в густую жестковатую поросль. И сжали ее. Аллег охнул. Его бедра дернулись под Томми, живот прижался к его животу. У Аллега он был мягкий. Небольшой, некруглый, но мягкий, чуть обрюзгший. Томми прикусил мочку его уха и рывком спустился вниз, покрывая поцелуями все, что попадалось ему под губы. Он припал к округлым коленям, исцеловал твердые голени, размял в руках холодные ступни. «Томми», — выдохнул Аллег, и парень двинулся вверх — к коже бедра, покрытой темными жесткими волосками. Он прижался к ней щекой, чувствуя невероятную нежность и отголоски жара от паха. Поцеловал, чувствуя сухость и тяжесть в горле. Он уже было накрыл ладонью член, горячий, отвердевший, потемневший от прилива крови, но Аллег его остановил. «Томми», — повторил он все тем же тоном… ну, может быть, более высоко и сорвано… и парень потянулся к нему.
Мужчина сжал его шею. Нашел его губы. Запустил язык ему в рот… выгнулся под ним. Прижался ближе. У Томми мурашки побежали по позвоночнику. Он подхватил Аллега под спину, ответил на его поцелуй. Вскинулся, взбодрился, воспламенился сильнее. Это было не так. Не то чувство, степенное и последовательное. Это было что-то… более резкое. Более глубинное. Слегка диковатое. И Томми не знал, как с ним совладать.
Они снова перекатились на постели. Аллег обвил руками его плечи, Томми переплел свои ноги с его ногами. Полуседые волосы попадали парню в рот, легкий терпкий аромат забивал ноздри, губы саднило от жажды и смазанных поцелуев. Аллег был теплым, мягким, слегка одрябшим и в то же время сильным, терпеливым и чувственным. Он тихонько вздыхал, охал, судорожно переводил дыхание. А ещё гладил, сжимал, тискал, щекотал. И целовал. Как он целовал!.. Я люблю его. Все из-за этого. Я люблю его, и все, что он делает, для меня — наслаждение в чистом виде. В какой-то миг Аллег ущипнул его под мышкой, и Томми, ахнув, громко захихикал.
— Тише, — шепнул Аллег, улыбаясь и целуя его шею. — Чуги разбудишь.
— И соседей? — фыркнул Томми, прогибаясь в пояснице.
— К дьяволу их, — отмахнулся мужчина и легонько чмокнул его в местечко за ухом.
У Томми кружилась голова, он задыхался, краснел и потихоньку сходил с ума. Накрыв Аллега в очередной раз собой, он все-таки опустил руку к его члену и нежно провел раз-другой. Аллег чуть выгнулся и охнул, прикрыв глаза. Томми счел это было за поощрение, но тут мужчина коснулся его плеча.
— Томми, — сглотнув, прошептал Аллег.
— М? Со такое? — пробормотал парень.
Мужчина замер под ним. Помял губы. Повздыхал. Отнял, наконец, его руку от себя и… прижался к ней губами. Надолго. Прикусил его пальцы. Томми застыл, забыв, как дышать. Аллег не смутился. Чмокнув его в подбородок, он неловко развернулся к нему спиной. Уткнулся лбом в подушку.
«Он его. Его, его, его… Только его!»
Томми тряхнул головой. Протянул руку, чтобы коснуться белой мягкой кожи… и только тут заметил, что она дрожит. Так нельзя! Нельзя! Нельзя! Парень с силой сжал руку в кулак и вновь разжал. Провел по линии позвоночника уже твердой ладонью, коснулся «оплывшего» бока… и рывком развернул Аллега обратно. Склонился к нему за поцелуем.
— Нет, — выдохнул он. — Не так. Не в такой позе. Не хочу.
Аллег смерил его взглядом… и закинул ногу ему на бедро.
— А вот так? — тихо спросил он, усмехнувшись.
— Да, — прошептал Томми, внутренне трепеща. — Да, так.
— Почему? — поднял брови Аллег, обнимая его за плечи.
— Не люблю я, — поджал губы Томми. — Хочу видеть. Тебя. Глаза. Хочу целовать. Хочу.
Мазь была прохладной и тягучей, презерватив вонючим и скользким, а мышцы тугими и непослушными. Томми весь взмок, у него ныли пальцы, но сорванный вздох, дрогнувшая грудь и трепещущие ресницы окупили всеэто с лихвой.
А потом бедра сжали его крепче. А потом его окутал жар. А потом у него закружилась голова, а в глазах потемнело… А потом Аллег застонал. И больше в Томми не было никаких мыслей. Были мягкая шея, ходящая ходуном грудь, дрожащий живот, приоткрытые губы. Были сокращения мышц, болезненный жар, цепкие пальцы, стискивающие спину. Были рваные вздохи, едва слышные стоны, слабые бедра, елозящие по его бокам. Было горячее дыхание, опаляющее кожу, был взгляд темно-синих глаз, опаляющий душу, была боль, смелость, сила, жажда, нежность, ласка и… любовь. Давняя. Ощутимая. Полная… Глупость.
Нет. Нет, нет, нет… Нет! Черт возьми, нет! Это неправильно! Неправильно!
Но поздно. Руки сжимают и гладят тело, пальцы ерошат и стискивают волосы, губы скользят по коже, целуя, нежа и сводя с ума. Аллег под ним. Аллег, его добрый, мягкий, ласковый, внимательный, безмерно любимый… С ним. Здесь. В его руках, в его постели, вокруг него. Стонет, шепчет, запрокидывает голову, выгибается в пояснице, вздрагивает и, наконец…
Кричит. Коротко, ярко, не очень громко. Но кричит. Крупная дрожь проходит по его телу. Судорога сводит его лицо. Томми вторит ему. Но это не то. Это почти, почти, но не то… Томми заканчивает быстрее. Мир плывет, наслаждение несется по венам и оседает в кончиках пальцев мелкой, колючей дрожью. Он опирается на руки по бокам от лица Аллега. Тяжело дышит, опаляя его шею. И стекает вниз — сделать то, что вначале Аллег не позволил. Его мужчина хрипит, тянет вверх за волосы, но Томми плевать — он занят. Кожа нежнейшая, горячая, солоноватая, горькая. Плоть твердая, пульсирующая, упругая. И слабая после такой долгой ночи — ее не хватает надолго. Аллега не хватает. Он коротко, сдавленно стонет, сводит бедра, со свистом вздыхает, жмурясь… и все заканчивается. Томми ведет, опаляет, скручивает — как бы не возбудиться опять. Он вытирает губы рукой и тянется к стакану с застоявшейся водой — хорошо, что он у него тут всегда.
Тьма наливает его веки свинцом слишком быстро. Томми едва успевает привести себя в порядок — снять чертову резинку, обтереться салфетками, помочь с этим Аллегу, дать ему мазь — когда его настигает жутчайшая сонливость. Глаза закрываются сами собой. Теплые руки обвивают, прижимают к жесткой влажноватой от пота груди.
Мокрые губы целуют в макушку. Нежное, как будто неуверенное «спасибо» на грани слышимости — и Томми погружается в глубокое сладкое Ничто.
========== 13 глава. Взрослые умные люди не могут иначе ==========
Пробуждение было тяжелым. Прорываясь сквозь мутные серые тени, Томми вырвался в реальный мир. Тело ломило, язык неприятно лип к небу. Резкий белый свет бил в глаза сквозь черные шторы.
Вторая половина кровати пустовала.
Томми тяжело сглотнул и протер слипшиеся веки. Направил взгляд в потолок. Наугад коснулся краешка соседней подушки, провел по сухой жестковатой ткани раз-другой. Втянул носом воздух.
Отголоски былого запаха. Слабые, почти неощутимые.
Парень полежал ещё немного, глядя в пустоту бежевой штукатурки. Чувствовать не хотелось, думать — тем более, хоть разрозненные и крайне навязчивые мысли в черепушку все же лезли. Аллег… Их ночь… Их слова…
Томми откинул одеяло и сел на кровати. Посидел, повздыхал и протер лицо рукой. Осторожно опустил ступни на пол — кожу тут же обожгло холодом. Парень встал на нетвердые ноги и, пошатываясь, отправился в ванную. Там он обмылся под струями горячей воды и плеснул себе в лицо холодной. Промыл рот со стареньким давно не использованным бальзамом. В зеркало он старался не смотреть.
В квартире было до странности тихо. Шум был слышен только на кухне — какое-то клацанье, стук, шипение… Томми отправился туда.
Аллег стоял около плиты. Полуседые волосы расчесаны и приглажены — почти прилизаны. Лицо умыто, одежда выправлена — вся, даже пиджак. Глаза неотрывно следят за бликами на блестящей поверхности чайника. Парень замер, глядя на него. Любуясь им. «Ещё немного, позвольте, хотя бы ещё чуть-чуть продлить нашу прошлую ночь, продлить наше единение…» Он стоял так, едва дыша, до тех пор, пока Аллег не вскинул голову.
Мужчина быстро (видимо, не в первый раз) посмотрел в сторону коридора. Замер на миг — и посмотрел вновь, но уже пристальнее. Сглотнул. Томми прочистил горло.
— Привет, — сдавленно произнес он.
— Привет, — слабо улыбнулся Аллег.
И эта улыбка сказала все. Всё, что мужчина хотел и не хотел говорить, всё, что Томми боялся и ожидал услышать. Всё. Всё кончено. Наша с ним ночь окончена. Аллег больше не его.
Эта мысль родилась в голове, ударила в грудь и растеклась под языком горечью. Томми, как всегда, сделал вид, что ничего не произошло. Аллег, как всегда, прикинулся, что ему поверил. Они сели за стол, поели, сказали друг другу пару слов. Вместе — но в одиночестве. Из-под кушетки выполз Чуги, моргая мутными глазенками. Аллег с кривой улыбкой пропустил сквозь пальцы серые кудри и сказал: «Я его покормил, не волнуйся». Томми кивнул.
Прощались скомкано, неловко. Аллег, покряхтев и повздыхав, сообщил, что ему пора домой. Томми взялся его проводить. В прихожей мужчина одевался молча, от помощи отказался. Не обнимались, даже руки друг другу не подали. Махнули раз-другой, смущенно улыбнулись и расстались. Однако стоило ярко-бордовой двери закрыться, как Томми тут же кинулся к глазку. Ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё крохотную каплю! Он следил за Аллегом все то время, что он был около двери. Пристально, почти маниакально, с часто стучащим сердцем под горлом. А когда тот ушел, отпустил крышечку глазка и уткнулся в мягкую обивку.
Ударил ее кулаком. Ударил ее лбом. Развернулся спиной. Ударил затылком.
Зарычал, тряхнув головой. «Дурак, дурак, дурак, дурак!» — процедил сквозь зубы. Пошел в гостиную. Упал на разложенный диван. Потянул на себя одеяло. Прикрыл глаза, вслушиваясь в гулкий шум крови. И заскулил.
Следующий день не принес облегчения. И следующий. И после него. Неприятная густая тяжесть давила на череп изнутри, болезненно билась в груди в унисон с сердцем. Томми закрылся от мира. И от Аллега — особенно от него. Они перестали видеться. Вообще. Стали друг друга избегать. Было ли от этого легче?.. Хороший вопрос.
Парень пытался отвлечься, снова уйдя в расследование, но потерпел поражение. Данко все ещё молчал, Эмиль говорил слишком туманно (хоть и с явным участием и теплом), брат ответил лишь раз. «Не вовремя Томми. Вот совсем», — буркнул в динамик. И пропал, как и его дружок Эртейн, чем привел Томми в откровенное недоумение, а затем и ярость. Какого черта, мать его?!.. Без обид, мам.
Только спустя время до него, наконец, начало доходить, что дело-то пахнет жареным. Пропал Данко, пропал брат. Эмиль — непосредственно связанный с одним из них и явно что-то знающий о причине его пропажи — ведет себя очень подозрительно. А ближе к концу недели в новостях Томми прочитал маленькую, но крайне любопытную статейку, которая порядком его встряхнула. «Лейтенант Клайптон опять взял след!» — гласил заголовок, а основной текст повествовал о некоем «особом» деле, которым нынче занят «знаменитый полицейский волк». Детали не разглашались, однако по косвенным намекам стало понятно, что влез Джеки очень и очень глубоко.
«Настолько, что даже Данко приплел», — мелькнуло у Томми в голове.
А в животе образовался неприятный липкий ком. В субботу он опять закрылся дома, обдумывая все и раскладывая разбежавшиеся мысли по полочкам. В его голове вновь творился сумбур. После… той ночи он потерял ориентир — что ему нужно делать теперь? На чем в первую очередь остановиться? Мозг твердо говорил, что дело важнее и намного, но сердце…
Звонок в дверь был громче гонга и болезненнее выстрела. Томми замер на диване. Скосил глаза в сторону прихожей. Звонок повторился. Уголок его губ дрогнул. Посидев немного, парень все-таки пошел открывать.
Он был уверен, что знает, кто там пришел… и не ошибся.
Аллег выглядел не очень хорошо — болезненно, скованно, пришибленно. Голубые глаза несмело поглядывали на Томми, выражение посеревшего изборожденного морщинами лица выдавало неуверенность. И крайнюю степень волнения. Мужчина прокашлялся.
— Привет, — нервно улыбнулся он. — Можно?
Томми кивнул и пропустил его внутрь. После того, как тот разделся, предложил чай или кофе. Аллег согласился на чай. Парень пригласил его на диван, а сам отправился на кухню — за чаем и остатками уверенности.
— А где Чуги? — спросил Аллег, когда они расселись.
— Отдыхает, — ответил Томми. — Он к весне всегда хандрить начинает.
Аллег слабо улыбнулся и обратил свой взгляд на экран. Шла какая-то историческая документалка. Интересная, наверное… Томми не особо слушал. Он ждал. Тело напряглось, зрение и слух обострились до боли. Но Аллег молча смотрел перед собой. Не в телевизор, нет. Просто перед собой. Они просидели так долго, минут десять точно. Вместе — и все-таки каждый сам по себе.
А потом Аллег тяжело вздохнул.
— Думаю, нет смысла ходить вокруг да около, — криво усмехнулся он. — Ты не любитель размазывания соплей, верно?
Томми не ответил. Ему нечего было отвечать.
— Я хочу поговорить с тобой о… том, что произошло неделю назад, — помедлив, произнес Аллег. — Мне очень важно кое-что сказать тебе. А также кое-что узнать.
Он прокашлялся, но его голосу это помогло мало. Глотнул немного остывшего чая. Томми следил за ним периферическим зрением. Слушал. Ждал.
— Я… наверное, скажу прямо, — хрипловато сказал Аллег, глядя в свою чашку. — Томми, я… Феликс очень хороший парень. Добрый, заботливый, верный… А ещё очень привязчивый, ты знаешь.
Мужчина сделал паузу — видимо, собирался с силами… а Томми обмяк. Ему стало предельно ясно, что он сейчас скажет.
— Он важен для меня. Безмерно. Я люблю его. Правда, люблю. И… Томми, — Аллег постарался заглянуть ему в глаза, но тщетно — парень не отрывался от кадров исторической хроники, — я хочу, чтобы то… что случилось, осталось только между нами. Хорошо?
Снова пауза. Что-то тяжелое и тягостное стремительно разрасталось в груди. Томми кивнул. Скованно, буквально на пару дюймов опустив голову.
— Спасибо, — сорвано выдохнул Аллег. — Большое спасибо, мой мальчик. Это… все моя вина. Не кори себя. Только из-за меня все это случилось.
Не только. Да, ты начал. Но я подхватил. Радостно, с готовностью…
— Я не хочу тебя терять, — тихо продолжил мужчина. — Я хочу, чтобы все было, как прежде. Будто ничего не произошло и… И это как раз то, что я хотел у тебя спросить. У нас ведь… ничего не изменилось? Мы можем просто забыть и жить дальше, правда?
…и желаю повторить ещё. Томми открыл рот. Втянул воздух… но не ответил.
Горло словно сдавил тяжелый стальной кулак. Грудь жгло. В висках стучало. Перед глазами мелькали кадры из фильма. Падение какого-то древнего города… темно-голубые глаза… воинский строй, шагающий единым маршем… теплое мягкое тело… высокий полководец с гребнем на шлеме, его победный крик… хриплый низкий голос, шепчущий, стонущий, кричащий… ответный вопль в тысячу глоток… его мужчина, его любимый…
Томми заморгал. Сглотнул. Выдохнул. И дернул подбородком.
— Нет, — вырвалось у него дрожащим жалким голоском.
Нет. Нет, нет, нет. Нет! Поздно. Невозможно! Город пал, и войско ступило в него, сжигая, грабя и убивая. Томми повернул голову к своему мужчине.
— Нет, Аллег, нет, — просипел он, натянуто улыбнувшись и мелко мотая головой. — Не можем. Никак. Вообще… Нет.
Аллег застыл. Его челюсть ослабла, рот приоткрылся. Он заглянул ему в глаза… и понял все. Моргнул. Закрыл рот. Поджал губы. Смущенно отвел взгляд. Стыдливо опустил его в кружку. Взглянул на парня ещё раз, неловко, быстро, смазано — и снова отвернулся. Обжегся, порезался, отравился…
Томми тоже отвел взгляд. Уставился на серо-зеленый экран. Во рту было сухо, во рту было горько. Грудь давило и сжимало. Неприятное тяжелое чувство готовилось вырваться наружу… но он терпел. Его лицо было каменным, глаза — пустыми. Пальцы безжизненно замерли на коленях. Он больше не смотрел, слабо слышал и едва чувствовал. Хотелось пить.
Аллег отложил кружку — парень это ощутил — и откинулся на спинку дивана. Протер лицо ладонью. Прочистил горло.
— Вот она, расплата. За все годы счастья… — горько прошептал он.
И встал. Не глядя в сторону Томми, накинул на себя пиджак.
— Прости меня, мой мальчик, — произнес Аллег едва слышно. — Прости. Прости… Но я не могу. Не могу. Прости.
Мужчина мотнул головой. Прерывисто выдохнул, сделал шаг в сторону прихожей. Томми инстинктивно подался в его сторону, но Аллег мягко осадил его словами: «Не надо. Не провожай». И вышел прочь. Томми слышал, как он одевается, слышал, как закрылась за ним входная дверь. Посидел ещё немного, глядя прямо перед собой.
А потом схватил кружку, наполовину полную чаем, и швырнул ее прямо в телевизор. Травяной отвар забрызгал плоский экран, но сама чашка не разбилась — что разозлило Томми ещё больше. Он пнул кофейный столик, снес книги с полки, выкинул другую кружку прямо в прихожую, опрокинул светильник, оторвал кусок штор. Рыча, шипя, скаля зубы. Понося все, на чем свет стоит.
«Получил свое, да?! Получил, ублюдок, получил?! Вот она, твоя расплата! Вот она, твоя награда за все!.. Он ушел! Ушел, ушел, ушел! УШЕЛ! И больше не придет! Ты потерял его! Потерял, потерял, потерял! ОКОНЧАТЕЛЬНО!»
Томми пнул стену. Врезал по ней кулаком. Раскидал подушки. Избил и их как следует. Баран. Баран. БАРАН! Мало тебе, да?! Мало?! Хочется быть единственным, хочется быть любимым?!.. Ну вот и будь! Один, любимый — НИЧЕЙ! Томми приметился со всего размаху садануть по мягкой обивке дивана… но промахнулся и попал прямехонько по деревянной ножке.
Боль прошила до самого колена. Из глаз искры посыпались. Вскрикнув, парень свалился на пол, приложившись плечом о подлокотник. Зашипев, приподнялся на локтях. Под веками плыло.
«Баран, баран, баран…» — сипел Томми, силясь прийти в себя.
Кряхтя и поскуливая, он смог кое-как усесться, опершись спиной о диван. Нога пульсировала, и от боли в глазах собрались слезы — парень вытер их быстрым, раздраженным движением. Грудь горела и ныла. Горло слегка отпустило — но только лишь слегка… Откуда-то неподалеку раздался испуганный возглас. Томми вскинул тяжелую голову.
— Все хорошо, малыш, — прохрипел он, протянув руку к появившемуся в дверях песику. — Не бойся, я тебя не обижу.
Чуги взволнованно подбежал к нему, обнюхивая и облизывая всего. Папа-хозяин, папа-хозяин, почему ты так шумишь?! Я так испугался за тебя!.. Томми обхватил его руками и уткнулся носом в дымчатую курчавую шерсть. Его трясло. Во рту было сухо. Во рту было горько.
— Я не могу, Чуги. Не могу, не могу, не могу!.. — сорвано и сдавленно бормотал он своему дорогому сынишке в холку, обнимая его за бока и покачиваясь из стороны в сторону. — Не могу забыть. Не могу делать вид, что ничего не случилось. Не могу… Аллег…
«И ты прости меня. Прости, но не могу я быть с тобой, как прежде. И не могу иначе. Не могу, любимый. Просто Не. Мо. Гу.»
Выходные прошли, как в дурмане. Томми мало пил, ещё меньше ел. Много думал, но мысли его были бесцельны. Он словно пролистывал в голове старый альбом, рассматривал пожелтевшие от времени фотографии, предаваясь ностальгии и тоске. Парень вспоминал об Аллеге. Как он выглядит, как двигается, как говорит, как одевается… Вспоминал прикосновение его кожи, жестковатость его полуседых прядей, его терпкий, душноватый запах… Вспоминал каждую их встречу, вспоминал даже самые мелкие детали, вспоминал… и тихонько тлел.
Слезы так и не пришли, и почти всю ночь перед понедельником он пролежал в кровати, глядя в потолок и глубоко дыша — надеясь уловить хотя бы тонкую нить знакомого мускусного аромата… Тщетно. Он выветрился безвозвратно.
— О! Мистер Реджельт! — выпалил Томми, случайно столкнувшись с начальником в коридоре. — Простите, не подскажите, где сейчас мистер Тэрренс? Я хотел его спросить…
— Мистер Тэрренс на больничном с этого понедельника, — ответил мистер Джеймс Реджельт, чинно выпрямившись и сложив руки за спиной. — Что вы от него хотели?
— Да я просто… — растерянно пробормотал Томми, опешив. — Так, ничего особенного… Долго он будет болеть?
— Как минимум, месяц, — сказал начальник. — А там уже неизвестно.
Месяц! У Томми закружилась голова. Парень уж никак не ожидал, что, выйдя на работу, не застанет Аллега на месте. Первая мысль была, конечно же, — сбежал. Ушел от неприятной для него темы самым простым способом… однако Томми почти сразу ее отмел. Это уже верх эгоизма — Аллег не будет настолько опускаться. Тем более, из-за него. Значит, дело и правда в здоровье… и, скорее всего, дело это серьезное. Целый месяц!
«Немудрено, — невольно подумал Томми. — Он в последнее время выглядит совсем плохо. Хорошо, что он-таки решил заняться своим здоровьем».
Впрочем, спокойствия эта мысль не добавила, а потому уже вечером следующего дня парень набрал давно знакомый номер — и с трудом совладал с собой, услышав в трубке низкое, хрипловатое и слегка опасливое «алло?».
— Привет, — как можно непринужденнее выдал Томми. — Мистер Реджельт сказал, что ты заболел. Серьезно? Помощь не нужна?
— Да нет, — запинаясь, пробормотал Аллег. — Спасибо, не надо. Я… это ненадолго. Недели на две… ну, может, на три максимум.
— Правда? — удивился Томми. — А Реджельт заявил, что на месяц. Минимум.
— Слушай его больше, — проворчал Аллег. — Как там дела на работе?
— По-старому, — сказал Томми. — Хиелла ушла в отпуск. Бумаг гора, денег — хер… А ещё начальник на меня как-то подозрительно смотрит в последнее время.
— Понятно… — странным голосом протянул Аллег. — Ну, спасибо, что позвонил. Я… — Мужчина замялся. — Знаешь, я как-то не думал, что…
— Что? — моментально напрягся Томми.
— Я не думал, что… ты волнуешься, — неуверенно пробормотал мужчина. — Думал, после всего…
— Думать это не твое, — резко процедил Томми и отключился.
Зло выдохнув воздух носом, он отбросил мобильник подальше… но потом все-таки мягко притянул обратно и, устало вздохнув, отпечатал: «Ты совсем дурак? Как я могу не волноваться?»
— Ну, за твое повышение, — пробасил Тедди, с улыбкой вскинув стаканчик с кофе, подслащенный шоколадом.
— За него, — стукнув его стаканчик своим, повторил Томми.
Середина апреля была влажной, но на удивление теплой. Снег наконец-то сошел, весенняя капель допевала свои звонкие трели. Пронзительно-яркое, по-летнему высокое небо гордо раскинулось над их головами. На деревьях и кустах уже начали появляться первые липкие почки. Только бы не случилось заморозков.
— Не могу поверить, что меня наконец-то повысили, — хмыкнув, признался Томми. — Так странно…
— Странно было бы, если бы тебя до сих пор не повысили, — широко улыбнулся Тед. — С такими-то навыками.
— Отвали, — фыркнул парень, облокотившись себе на колени. — Никаких особых навыков. Все стандартно.
— У тебя высокий уровень IQ и эрудиции, — не согласился Тедди. — Ты исполнительный и продуктивный. Немного ленивый и непоседливый, но сполна это компенсирующий коммуникабельностью, стрессоустойчивостью, отзывчивостью и способностью нестандартно мыслить в критических — и не только — ситуациях. — Тед деловито поправил очки. — Все это, по моему мнению, делает тебя прекрасным сотрудником.
— Оке-е-ей… Будь по-твоему, — невольно зарумянившись, рассмеялся Томми, ткнув его в мягкий бок. — Мне крыть нечем. Как там Хиелла?
— Хорошо, — довольно заулыбался Тедди, и его глаза замерцали. — На выходные собираемся к ее родителям.
— Ты им так понравился? — с хитрой ухмылочкой спросил Томми.
— Наверное. Я… не совсем уверен, — смутился Тед, уставившись на свои большущие ладони. — Когда ее мама называет меня «солнышко», это знак того, что я ей нравлюсь, или того, что она надо мной смеется?
— Скорее первое, — ласково улыбнулся Томми. — Она дает прозвища только близким ей людям. Меня она называет «миленький».
— Ох, хорошо, — облегченно выдохнул Тед. — Я все сомневался… А как у тебя дела? — И не успел Томми ответить, добавил: — Все ещё грустишь из-за мистера Тэрренса?
Томми замер, глядя в крохотный прудик перед собой. Они сидели с Тедди в том же парке, в котором Аллег в свое время рассказал ему про свою жену. Про развод, обман и собственную боль. Как давно это было. Словно в прошлой жизни… Парень моргнул и мотнул головой. Неловко прочистил горло.
— Откуда ты?.. Как ты?.. — начал было он, но тут же вздохнул, решив, что нет смысла притворяться. — Давно вы с Хелл знаете?
— Не очень, — ответил Тедди. — С Рождества.
«Ну да. Относительно не очень». Томми протер лицо и сцепил пальцы в замок.
— Вместе догадались или?..
— Почти, — сказал Тед, поправив очки. — Я заметил, что ты чересчур напряжен и странно поглядываешь на мистера Тэрренса время от времени. Хелли решила проверить это — сначала на празднике, потом на работе и… Ну, в общем, мы пришли к выводу, что ты относишься к нему с определенной долей влечения.
— Угу, — буркнул Томми.
— А ещё, — помедлив, произнес Тедди, — я смею предположить, что недавно в ваших отношениях произошло что-то неприятное. Вы заметно охладели друг к другу… Ты поэтому грустишь, Томми?
Томми молча смотрел на пруд. Интересно, это та же самая скамейка? Или та была подальше?.. Он не мог вспомнить, хоть ты тресни.
— Мы переспали, Тедди, — сказал парень, наконец. — Несколько недель назад. Для него это было несерьезно, для меня… — Он тяжко вздохнул. — Для меня наоборот. Мы поговорили об этом, поняли, что общение больше не будет доставлять нам былой радости, и разошлись. Без ссор, без предъяв. Как взрослые умные люди. — Парень откинулся на погнутую спинку, подняв глаза к небу. — Вот я и тоскую. Или грущу, если тебе так проще.
Тедди какое-то время молчал. Томми изучал безбрежную небесную гладь. Ярко-голубую. Совсем, как его глаза…
— Мне кажется, ты заблуждаешься.
— Ась? — встрепенулся Томми. — Ты о чем?
— О последствиях вашей… встречи, — объяснил Тедди.
Томми, нахмурившись, покосился на приятеля. Тед сидел в пол-оборота и серьезно смотрел на него, сведя густые брови к переносице.
— Не совсем понимаю, — признался Томми.
— На основе личного опыта и теоретического анализа, я делаю вывод, что мистер Тэрренс, — помолчав и подумав, сказал Тедди, — человек традиционных нравов и принципов. Он очень порядочный и законопослушный, ценящий в людях верность и благородство. — Толстые губы сложились в легкую улыбку. — Его сердце открыто для каждого, и чувствам он отдается, как мне кажется, максимально полно. Такой человек, скорее всего, придерживается моногамии и не растрачивает себя на нескольких партнеров сразу. — Тедди снова поправил сползающие очки. — Таким образом, получается, что поведение, подобное тому… что ты описал, — он смущенно прочистил горло, — для него не просто несвойственно, а попросту невозможно. Для этого должны быть объективные причины, Томми. Важные причины.
— Например? — после долгой паузы спросил парень.
— Например, ответное влечение, — ответил Тедди. — Очень сильное влечение — далеко не поверхностное.
Томми завис, таращась на парня перед собой. Ответное. Влечение. Ответное. Вле… Он тряхнул головой, зажмурившись. Да что за бред?!
— Он отказал мне, — заявил Томми. — Сказал, что Феликс для него важнее.
— Возможно, мистер Тэрренс запутался, — заметил Тедди, пожав плечами. — Возможно, его терзает мысль, что испытывая к тебе нечто более глубокое и близкое, чем дружба или легкая симпатия, он предает доверившегося ему человека. В любом случае, соитие для такого, как он, должно многое значить. Вряд ли это было мимолетное развлечение, Томми, — кротко добавил он после паузы. — Я, по крайней мере, в этом очень сильно сомневаюсь.
Тедди положил на его плечо свою пухлую теплую ладонь и чуточку сжал.
— Подумай об этом, — добавил тихо. — Хорошенько подумай.
Все оставшуюся неделю Томми думал. Тед дал ему достаточно пищи для размышлений. Неужели это правда? Неужели Аллег действительно может?.. Томми потряхивало. Он не знал, во что верить и очень опасался делать какие-то выводы. Вроде бы Аллег знаком ему чуть ли не целиком, парень видел его в разных ситуациях и был способен примерно представить, как тот размышляет, принимает решения и действует… И все равно он словно блуждал во мраке, не находя выхода. Опасаясь его находить.
В пятницу Томми вернулся с работы поздно. Смешав себе растворимый кофе и закинувшись несколькими отсыревшими печеньями, Томми уселся на диван и врубил телик, выбрав один из исторических каналов. Хотелось чего-нибудь спокойного, вдумчивого и интересного. Чтобы отвлечься хоть немного. Он просидел перед экраном где-то полчаса и даже готовился задремать…
Как вдруг именно в это мгновение из прихожей раздался пронзительный звон дверного звонка.
========== 14 глава. Прямо как «та самая» ночь, но по-другому ==========
Томми замер перед входной дверью, не шевелясь и не дыша. Сердце стучало в висках, горло высушил спертый воздух прихожей, под грудиной жгло. Тьма вокруг просветлела — не поймешь, то ли зрение обострилось, то ли рассудок помутился. Парень тяжело сглотнул и поджал губы.
Звонок повторился. Звук был короткий, тоненький, пронзительный. Будто напуганный.
Первый шаг дался с трудом, второй уже легче, а третий подвел его прямиком под тускло блестящий в полумраке дверной «глазок». Томми медленно поднял руку, взялся за крышечку, сдвинул ее на полдюйма, заглянул в крохотную дырочку… и отпрянул, рвано выдохнув. Схватился за дверную ручку, повозился с замком.
И рывком распахнул дверь.
Аллег выглядел отвратительно. Из него словно выпили всю жизнь: и без того бледное лицо посерело и осунулось — темные вены выступили на нем отчетливее прежнего, морщины стали намного глубже, в бороде и волосах появились новые белые пряди. Взгляд воспаленных голубых глаз был вял и мутен. Мужчина быстро глянул на Томми и также быстро отвернулся. Облизнул потрескавшиеся губы.
— Можно? — прохрипел он, и у Томми волосы зашевелились на затылке.
Его голос был едва слышным, слабым, дрожащим, как у безнадежно больного. Парень застыл в дверях, вне себя от ужаса. Аллег неловко переступил с ноги на ногу, часто моргая и облизывая губы. Дышал он поверхностно и хрипло.
Поборов оторопь, Томми молча отступил в коридор. Мужчина дергано кивнул, выпалив «спасибо», и шагнул за ним следом. Создавалось такое ощущение, что он сбежал из дома, накинув на себя то, что первым под руку подвернулось. Из одежды на нем была только легкая куртка, рубашка поверх домашней футболки и штаны, на ногах светлые мокасины (как показалось Томми, тоже домашние). Его била мелкая дрожь, и он беспрестанно кутался в свою дешевую демесизонку, отчаянно стараясь согреться.
— Давай чая тебе сварю, — предложил Томми, немного отойдя от шока.
— Не надо, — мотнул головой Аллег, не глядя на него. — В гостиную. Пойдем.
Томми отвел его туда. Он предполагал, что мужчина сядет на диван, как часто делал до этого, но нет — Аллег отошел к окну, судорожно одергивая края футболки.
— Выключи. Пожалуйста, — выдохнул он, указав на телевизор.
Томми сделал, как он попросил. В наступившей тишине сиплое хрипловатое дыхание стало слышно особенно хорошо. Парень застыл посреди комнаты, пристально глядя на замершего у окна мужчину. Тот оперся поясницей на подоконник и уставился в какую-то одному ему видимую точку на полу. Часы мерно отсчитывали мгновения ночи. Томми казалось, что он слышит сопение Чуги где-то неподалеку… но это, скорее всего, был обман слуха — песик свернулся клубком под кушеткой на кухне и тем для него лучше.
Аллег прочистил горло и снова облизнул губы. Втянул носом воздух.
— Я… пришел к тебе, — монотонно пробормотал он. — Ты, наверное… не рад.
Он чуть приподнял брови, видимо, намекая, что это был вопрос. Томми не решился на него отвечать. Потусторонне глухой, безжизненный голос Аллега его очень напрягал.
— Ты… можешь вы… выгнать меня, — медленно, с трудом продолжил Аллег. — Ты… выгонишь меня. Да. Так и будет.
Он шмыгнул носом, протер лицо рукой. Томми заметил, что она подрагивает.
— Н-но я все равно по… попрошу, — сглотнул Аллег. Быстро глянул на него и столь же быстро выпалил: — Ещё раз. Ещё… один раз.
Тишину, последовавшую за этими словами, можно было ножом резать. Томми недоуменно нахмурился. В голове мелькнула одна догадка, но… не может же Аллег всерьез…
— С тобой, — добавил мужчина, увидев его замешательство. — Всего раз. Больше нет… Прошу, Томми.
Внутри словно разбился хрупкий стеклянный шар. Осколки разлетелись по всему нутру, разрезая нежные стенки бритвенно-острыми гранями. У Томми дернулись крылья носа. К лицу прилила кровь.
— Вы ошиблись адресом, — тихо произнес он.
— Ошибся? — непонимающе заморгал Аллег.
— Да, сэр. Публичный дом в трех кварталах отсюда, — процедил Томми, вздернув подбородок. — Здесь жилая квартира — и ее хозяин не занимается профессиональным ублажением престарелых мужиков.
— Томми, — начал было Аллег, но тот его перебил.
— Что «Томми»? Что? — прорычал парень, скрестив руки на груди. — На кой хер ты приперся? Ты же сам сказал, что все кончено. «Я хочу, чтобы все было, как прежде», ага? Твои слова?
— Прошу, — прошептал Аллег, сделав к нему нетвердый шаг. — Томми, это все я… Не думай. Я могу… Все, что хочешь…
— Ничего мне не нужно, — резко произнес Томми, прожигая мужчину ледяным взглядом. Его начало мелко потряхивать. — Если это все, что ты хотел, убирайся.
— Нет, — выпалил Аллег, замотав головой. Щемяще-трогательно протянул к нему дрожащую руку. — Не говори так. Не говори… Пожалуйста, Томми. Побудь со мной. Я не могу…
— Убери лапы! — рявкнул парень, хлопнув по его запястью. — Я тебе не мальчик по вызову — и не бесхребетная мямля! У меня, между прочим, гордость есть!
— Заметно, — прохрипел мужчина, потирая ушибленное место.
Его покрасневшие глаза с укором смотрели на парня — и это окончательно привело того в бешенство.
— Заметно, говоришь?! Заметно?! — холодно прошипел он. И сделал к мужчине решительный шаг, заставив того попятиться. — А знаешь, что по тебе заметно? Что ты лицемерная гнилая свинья! Приперся тут, на жалость давишь, хотя самого любовник дома ждет. Молодой, тихий, ВЕРНЫЙ! Куда уж такому ужу верченому, как мне, до него, ага?! Со мной только трахаться можно да по паркам под ручку гулять! Убирайся отсюда! — закричал Томми, окончательно потеряв себя. — С глаз моих пошел! По-хорошему! Не то сам тебя за шкирку возьму и!..
— ДА БЕРИ! БЕРИ! — неожиданно заорал Аллег, всплеснув руками. — КАК ХОЧЕШЬ И ЗА ЧТО ХОЧЕШЬ! МНЕ ПЛЕВАТЬ! ВСЕ РАВНО СКОРО СДОХНУ!
Томми словно жахнуло разрядом молнии. Он застыл, забыв закрыть рот и глупо хлопая глазами. Аллег смотрел на него в упор, тяжело и хрипло дыша. На выпуклом лбу выступили крупные капли пота. Покрасневшие глаза увлажнились. Он тяжело сглотнул. Сделал несколько неловких шагов в сторону дивана и тяжело упал на мягкое сидение, скрючившись в три погибели.
— О чем ты? — прошептал Томми, подходя к нему ближе.
— А ты не видишь? — криво усмехнулся Аллег, подняв на него лицо. — Не видишь, что ли, какой я стал?
Томми невольно отвел взгляд, смутившись. Он видел. Видел, но не мог поверить.
— Я сварю тебе чай, — пробормотал парень.
— Лучше уж крысиный яд, — горько прохрипел Аллег. — Так быстрее и проще.
— Отчего ты?.. — начал было Томми, но запнулся.
— Умираю? — с услужливой безжалостностью закончил за него мужчина, невесело хмыкнув. — Долго объяснять.
— Мы никуда не спешим, — заявил Томми. — Я, по крайней мере, нет.
Аллег немного помолчал. Он облокотился на собственные колени, сцепив исхудавшие белые руки в замок. На Томми он старался не смотреть — то ли стыдился, то ли боялся, то ли просто не хватало сил. У парня, несмотря на весь его гнев и обиду, что-то болезненно екнуло в груди.
— Помнишь, — все тем же слабым голосом произнес мужчина, — я… рассказывал тебе о Рози? О моей сестре? Так вот. Я… не говорил… всего. Не хотел. Боялся. Потому что знал. Ну по… по кра… по крайней мере, догадывался.
Он сделал короткую паузу, что перевести дыхание. Его подбородок задрожал.
— Мы… познакомились пять лет наз… назад, — продолжил он ещё тише. — Когда… искали маму. Но это я говорил. Потом мы… общались. Она… хорошая. Очень. Милая. Добрая. Такая… — Аллег слегка улыбнулся. И тут же тяжко выдохнул. — Она… давно уже…
— Умерла? — вырвалось у Томми.
— Нет. Хуже, — слабо мотнул головой мужчина. Со стороны казалось, что он слегка пьян. Или болен — серьезно болен. — У нее была… опухоль. Злокачеств… злокачественн… В общем, плохая. Ее… лечили. Была операция и… — Аллег протер лицо ладонью. Облизал губы. — Ей удалили часть мозга. Многие живут с таким, но она… То есть она выжила, но… Она стала, как… как… ребенок. Никого не узнавала. Муж, дети, друзья… Нет. Только меня, — его губы вновь тронула слабая улыбка. — Предсталяешь, только меня… И маму бы, наверно. Врач сказал, что… так работает мозг.
Аллег вновь умолк, слабо, с хрипами дыша и прикрыв вспухшие веки. Томми застыл над ним каменным изваянием.
— А ещё он сказал, — проговорил мужчина, судорожно вдохнув, — что это может… по насл… насл… наследству. И… Томми, ты… ты понимаешь?..
— Ты боишься, что у тебя может быть такая же опухоль, — четко произнес парень. — Хорошо. А я тут причем?
Аллег вскинул на него ошалелые глаза. Безмолвно раскрыл рот. Часто заморгал.
— Как?.. — прохрипел он и сглотнул. — Как это? Что, значит?..
— У тебя есть Феликс, — спокойно и терпеливо объяснил Томми, не спуская с него тяжелого взгляда. — У тебя есть частный врач. У тебя есть телефон городской больницы, в конце концов. Все в твоих руках — звони, узнавай, лечись. Я-то что могу сделать?
— Да как же? — взволнованно выпалил Аллег. — Томми, ты… Ты мне нужен!
— Зачем? — спросил Томми все так же ровно и отстраненно. — Кто я для тебя? Да никто, по сути…
— Неправда! — сдавленно выкрикнул мужчина.
— …Так, близкий приятель. Я только поддержать могу, — продолжал парень, словно не слыша. — Совет какой-нибудь дать. А все остальное — это к Феликсу. Пусть он тебя нянчит, пусть он тебе сопли подтирает. Это его прямая обязанность — как твоего постоянного любовника. А я, — он развел в сторону руками, — ничего тебе не должен. Потому что я — всего лишь твой друг.
— Томми, — хрипло просипел Аллег, страдальчески изогнув брови, — пожалуйста, Томми. Только с тобой…
— Ты выбрал, Аллег, — жестко напомнил Томми против своей воли. — Ты сказал, что не можешь его оставить. Заявил, что любишь и дорожишь им. Настоящий мужчина держит свое слово. Я думал, ты это хорошо усвоил.
Аллег хрипло залопотал, умоляюще заглядывая ему в глаза, но Томми и слушать не захотел. Его всего трясло, а внутри него горело. Нужно скорее с этим заканчивать.
— Так, все. Хватит, — прервал он поток сумбурных слов. — Ты на машине приехал? — Аллег опасливо кивнул. — Хуево. Значит, подождем до завтра. Сдам тебя на руки Феликсу посвежевшим хоть чуть-чуть… Сейчас я варю тебе чай. Ты его пьешь. Весь! Без разговоров. Пока ты это делаешь, я расстилаю тебе постель. Ты ложишься и спишь. Всю ночь. Никаких поползновений в мою сторону, никаких шепотков на ухо, никаких… в общем, в гостиную, где я сплю, — ни ногой. Ты меня понял? То, что произошло той ночью, осталось этой самой ночью. Навсегда. Эта ночь другая. И теперь все будет по-другому.
Томми почувствовал неприятную дрожь, когда разбирал постель. Его таким титаническим трудом выстроенный барьер из безразличия и нарочитой холодности начал трещать по швам. Сначала у него забился нос, потом высохло горло, а после и вовсе стало жарко глазам. Ему даже пришлось прерваться на миг и подышать немного, чтобы успокоиться. Я должен держать себя в руках, думал он. Ради дела. Ради самого себя. Нельзя, чтобы мной вот так помыкали! Однако в голову то и дело лезло всякое — неприятное, назойливое, страшное.
«Идиот! Аллег в опасности! Аллег может умереть! Это все Он! Он, Он, ОН! Неужели ты не понимаешь?! Он погубит Аллега! Он сведет его в могилу, и ты будешь виноват в этом! Потому что не видел, потому что отвернулся, потому что думал только о СЕБЕ!»
Томми упрямо тряхнул головой. Ему не хотелось думать об этом сейчас. Ему вообще не хотелось думать. Хотелось упасть, уснуть и больше никогда не просыпаться… Из раздумий его вывело шарканье за дверью.
— Все выпил? — грубовато спросил Томми и добавил, когда Аллег скованно кивнул: — Сейчас пойду, проверю. И если…
— Томми.
— …это не так, — неумолимо продолжал парень, — я тебе такую взбучку устрою, мама не горюй. А то ты по-нормальному, порой, вообще не понимаешь. Твой Феликс тебя разбаловал вкрай.
— Хватит, — прохрипел Аллег, глядя на него больными глазами. — Хватит говорить о нем.
— А что так? — усмехнулся Томми, проходя в коридор. — Он же твой любимый паренек. Внимательный, заботливый, привязчивый. Твой первый…
— Ты мой первый.
Томми затормозил, словно врезавшись в невидимую стену. Воздух застрял в глотке, а в голове образовался звенящий вакуум… жадный вакуум, впитывающий все, что только улавливали его гребанные ушные локаторы.
— Ты мой первый мужчина, Томми, — тихо просипел Аллег у него за спиной. — Мы с Феликсом… У нас редко бывало что-то серьезное, мы… Он побаивался, я как-то не настаивал… Он почти ничего не умеет. Ты… — Он судорожно втянул носом воздух. — С тобой было так хорошо. Так… спокойно. Так… долго и… нежно. Ты такой внимательный, такой… ласковый. С тобой я… почувств… почувтвств… Я был дома. Мне ничего не грозило. Я… никогда ещё не кричал, когда…
— Да как ты смеешь? — прошептал Томми.
И не узнал свой голос. В этом сдавленном, сиплом, полном отчаянно скрываемой муки шипении не было ничего общего с его прежним отстраненным тоном. Холодная дрожь сотрясала ему спину. В груди разгорелся самый настоящий пожар. Перед глазами плыло, щеки пылали… и соленая влага раздражала кожу, налившуюся жаром и кровью.
— Как ты смеешь говорить такое? — прошептал Томми, медленно поворачиваясь к умолкнувшему Аллегу. — Как смеешь произносить такое вслух? Да ещё и в глаза мне при этом смотреть…
Парень медленно приближался к мужчине, словно рассвирепевшая гадюка к жертве, застывшей в гипнотическом параличе. Аллег опирался на косяк двери. Аллег смотрел на него, но свет ночника бил ему в спину, и ни глаз, ни лица не было видно.
Аллег молчал.
— Как ты посмел прийти сюда? Как посмел рассказать мне все это?! — шептал парень, с каждым словом повышая голос. Его руки, его горло, его подбородок дрожали. — Как ты… как ты… как ты… ПОСМЕЛ?!
Собрав все свои силы, всю свою обиду и боль, накопившуюся за все эти месяцы, Томми ударил Аллега кулаками в грудь. Тот охнул и попятился, едва устояв на ногах. В свете ночника стало видно, как беспомощно исказилось его лицо. Однако парня это не успокоило — только ещё больше распалило.
— СВОЛОЧЬ! ВРАЛЬ! ДВУЛИЧНЫЙ УБЛЮДОК! — вопил он, молотя руками по груди и плечам мужчины. — Как ты посмел поступить так?! Как ты посмел поступить так СО МНОЙ!
— Томми, — шептал Аллег, силясь поймать его руки. — Томми, Томми…
— Ты же все знаешь! Ты же все знаешь! — надрывался Томми, окончательно потеряв всякую связь с реальностью. — Знаешь, знаешь, ЗНАЕШЬ!
Каждый удар был для него слаще поцелуя, каждое слово, выкрикнутое в морщинистую серую рожу, приносило истинное наслаждение. Вот так тебе, ублюдок! Вот так тебе! За все, за все, за все! Получай, получай, получай!.. В плечи бить было больно, в грудь — опасно, в живот — стыдно. Но он все равно бил. Бил, бил, бил… Хотел даже в челюсть заехать, но в последний миг Аллег с неожиданной силой перехватил ему руки и рывком прижал его к стене. Томми продолжал вырываться и вопить, но мужчина держал крепко.
— За что ты так со мной? За что ты мучаешь меня? За что-о-о-о… — провыл парень ему в лицо.
— Все, Томми, все, — шептал Аллег, ласково и мягко. — Тише, мой мальчик, тише.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, — выдавил, наконец, Томми.
И замер. Всякие силы оставили его. Руки опустились, колени ослабли. Горящая грудь отозвалась невозможной тянущей болью…
— Я люблю тебя, — повторил Томми, и его лицо исказилось. Глаза окончательно заволокло мутной пеленой. Щеки зудели от чего-то мокрого и теплого. — Люблю тебя, люблю, люблю, люблю…
— Томми.
Его губы накрыли чужие… родные, дорогие до боли… и теплые руки стиснули поясницу. Томми попытался отвернуться, номягкая ладонь легла ему на щеку, удерживая на месте.
— Нет, — выдохнул он, шмыгнув носом, когда губы оторвались от его рта и спустились к ключицам и кадыку. — Нет, нет, не надо…
Аллег не слушал. Он исцеловал всю его шею с нежностью, от которой подгибались ноги. Трепетно сжав в кольце рук, мужчина уткнулся носом в место между его плечом и шеей. Сделал шаг назад, утягивая за собой.
— Не надо, — повторил Томми, когда Аллег попытался уложить его на кровать. — Не надо… Да что ты будешь делать — НЕТ! Не хочу! Не трогай меня!
Он всплеснул руками, остервенело вырываясь из объятий. Аллег послушно отступил… и опустился на колени. Обнял его ноги, прошелся ладонями по голеням и бедрам. Уткнулся носом в живот. Отогнул край его футболки и оставил долгий поцелуй на белой коже. «Нет», — тонко выдохнул Томми, слабо отталкивая его голову. Однако жилистые ладони твердо, но мягко надавили ему на ноги, а горячее дыхание опалило пах, и у парня не осталось сил сопротивляться. Он упал на кровать, тяжело дыша, и уставился в потолок.
Так Томми пролежал, пока все не закончилось. Аллег сам стянул с него одежду, сам уложил его ноги на постель. Мужчина расцеловал его грудь и живот, не смея подниматься выше. Спустился поцелуями вниз… и Томми закрыл глаза. Он не пытался противиться — понимал, что не может и, что самое главное, не хочет. Под глазами плыли круги, удовольствие свернулось в низу живота огненной змеей. Аллег многого не умел, но был терпелив и нежен, а его руки, мягкие и ласковые, сводили с ума не хуже его языка и рта.
В конце Томми лишь крупно вздрогнул и замер, глубоко втянув воздух. Пережидая чистый незамутненный экстаз.
Когда он схлынул, то оставил по себе лишь голый щебень и склизкие скалы — бесплотную череду мыслей и страхов. Томми обреченно поджал губы, чувствуя себя крохотным, никчемным, жалким. Грудь все ещё ныла, и где-то там в ее глубине ещё тлел маленький огонек былого буйства. Однако парень не находил в себе сил, чтобы его раздуть. Не находил желания, мотивов, причины… Я проиграл, подумал он, глядя на мир из-под слипшихся ресниц. Я хотел быть сильным, стойким, несгибаемым… но я не могу. Не здесь. Не с ним. Не с Аллегом. Не могу. Не могу. Не. Мо. Гу…
Аллег лег на вторую половину кровати. Ту самую, на которой в свое время проснулся Томми после той злосчастной ночи. Мужчина тоже хлебнул из давно стоящего тут стакана. Вытер пот со лба. Перевел дух. Томми чувствовал его терпкий аромат, ощущал тепло его мягкой руки рядом со своей. Ему хотелось выть. А ещё лучше — задушить этого лицемерного ублюдка подушкой. Неужели он ничего не понял из его слов? Неужели не нашел в себе и капли жалости для Томми и его чувств? Зачем он это сделал? Зачем вновь?..
— И я тебя тоже.
ДЗЫНЬ!
В ушах раздался пронзительно-отчетливый звон, и Томми широко распахнул глаза. Всего одна фраза, всего несколько коротких слов в один миг влили в него столько сил, что ему самому на миг стало страшно. Парень повернул голову к мужчине… и языки пламени внутри его растерзанной груди взвились со свежей яростной пылкостью.
Аллег смотрел на него красными влажными глазами. Его потемневшие губы были приоткрыты. В выражении осунувшегося лица сквозило обреченное, смиренное спокойствие. Он был готов ко всему. Он был готов принять от Томми все, что угодно — все, что тот только захочет ему дать. Он…
«Его. Его, его, его. Навсегда».
Томми судорожно вдохнул… и рывком навалился на Аллега. Впился в приоткрытые губы, скользнул языком ему в рот, подхватил под поясницу. Мужчина моментально откликнулся — выдохнув, раскрыл рот, обхватил его плечи, прижался к нему всем телом.
— Томми… — сдавленно просипел Аллег, когда парень его отпустил.
— На живот, — приказал Томми. — Быстро.
Аллег повиновался, с трудом переставляя ослабевшие руки и ноги. Томми одним резким движением стянул с него штаны и белье, скинул на пол. Уткнулся носом в шею и с наслаждением втянул его запах полной грудью. Прошелся поцелуями по линии позвоночника. Жестковатая ткань рубашки неприятно липла к губам, но парню было все равно. Он опалил дыханием поясницу Аллега, лизнул кожу, припал к ней ртом.
Коротко чмокнул напоследок и спустился ниже. Кровавое марево в голове мешало нормально видеть, но Томми было плевать — ему хватало и запаха, осязания, вкуса. Аллег под его руками напрягся при первом же легком влажном прикосновении. Простонал было стыдливое «не надо», но после более настойчивой и откровенной ласки замолчал. Зарылся лицом в подушку как можно глубже. Парень горячо выдохнул и задрожал, ощутив, как из-за этого кожа спины под его ладонью покрылась мелкими мурашками. Его вело от всего этого… И ему это нравилось. Помнится, кто-то там требовал, чтобы мой язык в чью-нибудь задницу засунули… Что ж. Пожалуйста! Томми слабо улыбнулся и вновь прижался губами к нежной темной коже, коснулся ее кончиком языка.
Он целовал, лизал, гладил и ласкал до тех пор, пока в глазах не начали искриться звезды, а в голове и пахе не стало отчетливо стучать. Последний раз впившись в теплую влажную плоть поцелуем, Томми потянулся наверх.
— Я в ванну, — просипел он, сглотнув. — Так же лежи. Понял?
Аллег боднул подушку. Его пальцы до белых костяшек сжимали покрывало, и лицо Томми так и не смог нормально разглядеть. Ну ничего — скоро как следует наглядится. Слава великому Ктулху, смазка, презервативы и мазь были на том же месте. От холода ли в квартире, от жгучего ли предвкушения, но парня начало потряхивать. Особенно дрожали руки, и сколько бы Томми не сжимал их в кулаки, помогало мало.
«Аллег — мой, — пронзило его голову. — Аллег любит меня. Аллег меня ждет».
Томми рвано выдохнул, дрожа от сладкого ужаса и неверия. Ноги заплетались, когда он шел в спальню. Сердце пропустило удар, когда он увидел Аллега на своей кровати. Мужчина сбросил с себя рубашку и стягивал футболку, но замер при его появлении. Голубые глаза впились в него с таким выражением, что…
Томми тотчас вспрыгнул на кровать. Скользнул к краям футболки, помогая ее снять. Прижался губами к ровным нешироким плечам, к заросшей груди, к обвисшей шее. Зарылся носом в густую полуседую поросль, побелевшую шелковистую шевелюру, в курчавые жесткие волоски. Провел ладонями по животу, по бокам, по бедрам, по пояснице, по спине, спустил их ниже… Аллег дышал часто и прерывисто, жался к нему и целовал, куда только можно.
— Такой красивый, — восхищенно прошептал он, проведя ладонью по его животу. — Такой… родной. Светлый мой мальчик…
Томми тяжело выдохнул и припал к его губам, стискивая мягкую дрябловатую кожу. Аллег запустил одну ладонь в его волосы на затылке, а другой обхватил его пульсирующий член. С усилием провел пару раз по всей длине и прикусил кончик его уха. Парень крепко зажмурился и повалил мужчину на спину. Уткнулся носом в нежную кожицу за ухом Аллега, лизнул мягкую мочку. Ты не видел себя со стороны, подумал он, оглаживая ладонями его бока. Ты прекрасен, любимый. Ты самое лучшее, что есть на свете. Пускай только для меня — мне же лучше!
Обласкав и обцеловав торс Аллега, Томми рывком отстранился. Погладил своего мужчину по коленям, нежно огладил покрытые жесткими темными волосками бедра. Аллег тут же развел их и приподнял. Его лицо покраснело и блестело от пота, глаза мерцали, неотрывно следя за Томми и его руками.
«Давай, мой мальчик, — говорил его взгляд. — Давай, родной. Иди ко мне».
Томми сглотнул и потянулся за смазкой. Готовить Аллега в этот раз тоже было тяжело — с Томми пот градом лился, пока он слушал тонкие сорванные вздохи, которые возбуждали едва ли не больше любых стонов и криков. Презерватив даже помог немного — остудил горячую голову и принес хоть каплю дискомфорта в его беззаветно потрясающее существование.
Но потом Аллег с легкой улыбкой обхватил его ладонь и член, чтобы помочь и… у Томми снесло башню. Вот это уже было похоже на жаркую ненасытность, на буйный экстаз и дикое наслаждение из всякого мелодраматического ширпотреба, если бы не одно «но» — что-то болезненно тянущее под грудиной, что-то тонкое, нежное, слабое, что надрывалось где-то в глубине после каждого резкого, плавного, сильного движения, сдирало кожу, защиту, волю и обнажало липкое, теплое, живое нутро. Томми горел и плавился, его трясло. На языке он чувствовал сладость, под языком — горечь.
Аллег под ним. Хватал воздух. Ерошил ему волосы. Стискивал плечи. Сжимал спину. Запрокидывал голову. Тянулся, тянулся, тянулся к нему. Гладил по груди, по шее, по лицу. Его теплые мягкие ладони стирали горячий пот с его щек и лба. Губы дрожали, а глаза… Темно-голубые, широко раскрытые, затуманенные — от слез и блаженства.
— Томми, — выдохнул Аллег низким вибрирующем голосом. Обхватил его щеки руками. Слабо улыбнулся. — Ну что ты? Что ты, родной? Тише…
Томми издал стон. Надрывный, полный муки и удовольствия. Мотнул головой, шмыгнул носом. Потерся о нежащие его ладони, припал к ним солеными губами. И снова рванул вперед. И ещё, ещё, ещё, ещё… Пока мускулы не сократились, пока нервы не обожгло разрядом наслаждения. Пока хватало сил — нанежить, наласкать, натискать всласть. Чтобы было хорошо, чтобы голубое стало синим, чтобы мягкое тело поглотила жаркая истома, а из охрипшего горла вырвался низкий сдавленный крик.
Чтобы Аллег был счастлив. Только так — и никак иначе.
Томми замер, мокрый и дрожащий, сорвано дыша. Смежив веки, он шмыгал носом и тяжело сглатывал пересохшим горлом. Теплые, мягкие, такие родные и нужные руки потянули его вниз. Обхватили за плечи, за спину, пальцы зарылись в спутанные лохмы. У Томми вырвался всхлип. Он быстро клюнул Аллега в губы и выпалил, заглянув ему в глаза:
— Скажи это ещё раз. Скажи ещё. Скажи, скажи, скажи!
— Я люблю тебя, — выдохнул Аллег, прижимая его к себе. Томми тоненько заскулил. — Я люблю тебя, Томми. Слышишь?
Он притянул лицо паренька к своему лицу, расцеловал его щеки, лоб, подбородок, шею. Уткнулся носом ему в ухо, обхватил руками за талию, прижав его спиной к своей груди. Стиснул крепко-крепко, словно боясь, что он сбежит. Чмокнул его в макушку и прижался щекой к волосам.
— Люблю тебя, мой родной. Мой хороший, светлый мальчик, — трепетно прошептал мужчина. — Люблю тебя. Люблю, люблю, люблю…
========== 15 глава. Никаких неясностей! ==========
Он проснулся резко, как от кошмара. Веки слиплись со сна, во рту стоял гнилостный привкус, и голова слегка болела.
Но зато было тепло. И тесно. И пахло так знакомо, терпко, как будто…
Томми замер, широко раскрыв глаза. Тяжело сглотнул, беззвучно выдохнул. Лицо Аллега скрывал полумрак, но разглядеть его все же было можно. Слегка покрасневшая кожа, примятая борода, полуседые волосы, рассыпанные по подушке… На виске остался едва заметный след от складки на наволочке. Морщины на лбу и около переносицы разгладились, стали не так заметны. На выглядывавшем из-под одеяла плече курчавились несколько тонких завитков. Мужчина спал на животе, просунув руку под подушку. Одну ногу он согнул в колене под одеялом, и кончики его пальцев чуть-чуть касались ноги Томми.
Полежав ещё немного, парень осторожно выбрался из постели. Нашарил под кроватью тапки, свои трусы — и использованный презерватив. Под тумбочкой нашлась смазка, на тумбочке — заживляющая мазь. Собрав все это, а заодно сложив одежду — свою и Аллега — на крохотное креслице в углу, Томми бесшумно выскользнул из спальни.
«Надо сготовить че-нить», — находясь в легком тупняке, подумал он.
Но сначала отправился в ванную. Там положил мазь и смазку на место, выкинул презик в мусорку и встал под горячие струи душа. Постоял под ними минут пять, вяло размазывая воду и мыло по гудящему от усталости телу. Думая, думая, думая… Бесцельно, ни о чем. Как будто находясь в трансе, во сне, в зыбком сизом тумане…
А потом, сам не зная зачем, рывком дернул кран с холодной водой.
Ледяные капли обожгли не хуже кипятка. У Томми перехватило дыхание, и он рвано хватанул воздух ртом, запрокинув голову. Закрыл кран. Постоял в душевой кабинке, мокрый, дрожащий, весь в мурашках. Тряхнул потяжелевшими от влаги лохмами. Обнял себя руками, прикрыл глаза и глубоко выдохнул. Как хорошо…
В голове чуток прояснилось, он более-менее проснулся, так что чистил зубы уже куда бодрее, даже в зеркало осмелился заглянуть. Оттуда на него смотрел парень со светлыми кругами под покрасневшими глазами и заспанным лицом. Прическа — воронье гнездо после дождя с ветром, губы искусаны, а взгляд… Томми дернулся, быстренько дочистил зубы и вышел прочь.
На кухне к нему медленно, но верно начала подкрадываться паника. Ставя чайник на плиту, Томми пытался проанализировать прошлый вечер… и чувствовал, как покрывается холодным потом. Из-за всего: осознания, что вчера вывернул Аллегу наизнанку душу; понимания, что тот не оттолкнул, принял, согласился, отдался…
Парализующего страха, что все это ложь, обман, недопонимание, очередной бред. Да не может такого быть. Да Аллег ни в жизнь. Да он же сам говорил, что не может поступить так, как…
Звук сорванного низкого вздоха вырвал его в реальный мир. Вскинув голову, Томми вперил взгляд в Аллега, замершего в дверном проеме. Видимо, он тоже принял душ — волосы у него были влажные. На плечи мужчина накинул свою серовато-синюю рубашку, не застегнув — заросшая волосами грудь и небольшой животик, покрытые мелкими капельками воды, были очень хорошо видны. Томми внезапно захотелось пить. Он заметил, что голубые глаза тоже исподтишка его рассматривают.
Колени сами собой ослабли.
— Привет, — просипел Томми, боясь пошевелиться.
Аллег перевел взгляд на его лицо. Рассматривал одно мучительно долгое мгновение. Хмыкнул. Сделав к нему один плавный уверенный шаг, обхватил руками щеки. Шепнул, тихо и нежно:
— Доброе утро.
И прижался к его губам. Томми словно пронзило. Сила, энергия, точно такая же, что пришла к нему ночью, прошлась по позвоночнику, как разряд тока. Судорожно выдохнув, парень подался вперед, обвил руками скользкую спину, прошелся ладонями по влажноватым бокам. Ответил, стиснул, прижался, тонко заскулил… Стремясь впитать тепло, ласку, близость своего мужчины. Своего — теперь уж точно своего.
Аллег, напротив, не спешил — как всегда. Долго целовал его губы, ласкал языком щеки и небо, гладил ладонями лицо, шею, плечи. Пропустил его лохмы сквозь пальцы, массируя кожу головы, чем заставил Томми заурчать.
— Ну все, — выдохнул он, когда парень от переизбытка истомы и жажды прикусил его губу. — Тише, Томми. Выдохни.
— Да я только вдохнул, погоди, — проскулил Томми, тыкаясь носом в густую бороду, и Аллег хохотнул. — Аллег, ты… такой… такой…
— Ты тоже, — улыбнулся мужчина. — Ну. Иди сюда.
На этот раз большую инициативу проявил Томми — неудивительно, что медленная вдумчивая нега быстро перетекла в порывистую горячую ласку. Однако стоило Аллегу прижать парня к кухонной тумбе и положить руки на пояс его штанов, как засвистел чайник. Резко, громко и донельзя противно.
— Боже мой, — поморщился мужчина и поспешил вырубить плиту.
Этого времени вполне хватило, чтобы Томми пришел в себя. Посвежевший, окончательно проснувшийся, он уперся Аллегу ладонями в грудь, когда тот попытался приласкать его снова, и заглянул в голубые глаза.
— Мы должны поговорить, — тихо сказал парень.
— Томми… — расстроенно протянул мужчина, но тот был тверд.
— Это важно, Аллег, — произнес Томми, не отрывая от него тяжелого взгляда. — Я не хочу, чтобы между нами были неясности. Я хочу понимать, что произошло вчера, что происходит сейчас и что ты намерен делать дальше. Мы должны разрешить все вопросы и как можно скорее.
— Я… Да, ладно, хорошо, — тяжко вздохнув, закивал Аллег. — Ты прав, но…
— Ну что опять? — поморщился Томми, раздраженно цыкнув языком.
— Дай мне часок, — попросил Аллег, приобнимая его.
— Аллег… — нахмурился было парень, но мужчина решительно его перебил.
— Всего часок, — попросил он. И, чмокнув его в висок, зачастил: — Ну или два. Я так мечтал встретить с тобой утро. Ещё тогда, в первый раз. Побудь моим — и только моим. Хоть чуточку, самую малость. Дай поверить, что я наконец-то здесь, с тобой. Дома. Пожалуйста, Томми.
Аллег притянул его ближе, поцеловал местечко за ухом, и защита парня дрогнула. Томми слабо выдохнул, прикрыв глаза.
— Да. Ладно, — хрипло пробормотал он. — Хорошо.
— Хорошо, — тем же тоном повторил Аллег, поцеловав его в шею, — мой светлый, — в место рядом с плечом, — хороший, — в плечо, — дорогой, — снова в шею, — мальчик… Садись, я сделаю тебе завтрак.
Завтрак вышел неплохим — даром, что особо вкусной еды в холодильнике не было. Аллег хлопотал около Томми с внимательностью настоящего влюбленного — легко было поверить, что он мечтал об этом ещё «с того раза». Мужчина даже с рук его покормил и пил с ним из одной кружки.
— Спасибо, — сказал Томми ему в конце завтрака. — Все было очень вкусным… Ну. Насколько разнообразие в холодильнике такого разгильдяя, как я, может быть вкусным.
— Не переживай, — улыбнулся Аллег, прихватив его за нос. — Как съедемся, у нас в холодильнике будет все только самое вкусное и полезное.
— Так бывает? — хихикнул Томми.
— Не поверишь, — хохотнул Аллег, касаясь его щеки.
— Не поверю, — кивнул парень, потираясь о теплую ладонь, — пока не увижу.
— Увидишь, — пообещал мужчина, глядя мерцающими глазами на то, как парень ластится к нему. — И не раз, уверяю. Я всегда сам Феликсу го…
Мужчина осекся. Неловко поджал губы. Томми замер на миг, после быстро чмокнул синюю вену на ладони, выпрямился и переплел с Аллегом пальцы.
— Два часика вышли, — заметил он, глянув на невидимые часы на запястье.
— Да, — после паузы вздохнул Аллег. — Вышли. Что… С чего ты хочешь начать?
— Мы с тобой, — тут же решительно выпалил Томми. — Это серьезно?
— Да, — недолго думая заявил Аллег. — Я люблю тебя. Я хочу тебя. Как минимум, надолго. Как максимум, — он поцеловал его пальцы, — навсегда.
Томми прикрыл глаза, пережидая волну томительной слабости. Мотнул головой, борясь с собой. Глубоко вздохнул, возвращаясь в реальность.
— Это можно устроить, — серьезно кивнул он, вызвав у Аллега смешок и улыбку. — Что насчет Феликса?
Аллег вновь неловко сжал губы. Его взгляд забегал по кухонному столу. Ну нет, подумал Томми. Так не пойдет. Отвечай мне, милый. Отвечай.
— Когда ты скажешь ему? — спросил он, сжав теплую руку покрепче.
— Я… — хрипловато начал Аллег и прокашлялся. — Скоро. Обязательно.
— Как скоро? — спросил Томми, заглядывая в голубые глаза. — Когда?
— Ну может… завтра, — ответил Аллег.
— Почему завтра? — продолжал наседать парень.
— А почему нет? — вопросом на вопрос ответил мужчина.
Он начал раздражаться, Томми это видел. Нехорошо — в первую очередь для дела. Обижается Аллег недолго — пару, может, несколько часов, но парень не хотел и это время тратить впустую. Он притянул руку своего мужчины к себе и надолго прижался губами к мягкой внутренней стороне ладони.
— Руки, — вкрадчиво произнес он после, — первое, что я по-настоящему полюбил в тебе. Такие теплые, такие нежные, такие… — Томми снова припал к ним, потерся щекой, осторожно прихватил зубами кожу. Аллег слегка порозовел. — Они — твое воплощение. Мягкие, ласковые, но сильные, крепкие. Каждое прикосновение, как дар свыше…
— Томми, — пробормотал Аллег, изогнув брови. — Полно тебе, сынок.
— Ты понимаешь, что я люблю их? — горячечно выдохнул Томми, глядя на своего мужчину с отчаянным волнением. — Ты понимаешь, как я люблю их? Как люблю каждую мелкую деталь в тебе? Как люблю тебя, Аллег?
— Я… — прошептал его мужчина, от смущения не зная куда себя деть. — Да. Я вижу. Вижу, как ты… что ты… Томми, родной мой…
Он попытался его поцеловать, но парень отпрянул и отпустил его ладонь. Сложил руки на груди, вперив в Аллега напряженный взгляд.
— Тогда почему ты так унижаешь меня? — спросил он тихо. Почти зло.
В воздухе словно натянулась невидимая струна — Томми слышал, как она звенит. Аллег вытаращился на него.
— Что ты?.. — сдавленно выдавил он. — Что ты такое говоришь?
— То, что чувствую, — с ноткой обиды сказал Томми. — Встречаемся мы с тобой тайно, гуляем втихушку, отношения выясняем так, чтобы никто не слышал… а в первую очередь Феликс. Ты над ним трясешься, как над ребенком. Душевно больным ребенком.
Он поднял одну бровь, и Аллег отвел взгляд. Помолчав немного, мужчина вздохнул и протянул к нему руки.
— Дай-ка, — попросил он и улыбнулся, когда Томми после секундного колебания вложил свою ладонь в его. — Спасибо. Мне так легче. — Мужчина прочистил горло и заговорил: — Феликс, он… Я познакомился с ним случайно. Хотя слово «подобрал», наверное, подойдет лучше. — Аллег нервно хохотнул. — Он — бродяжка. Дома нет, семьи тоже, работал на заправке практически за одну еду и кров. Я оказался там из-за неприятности — у меня сломалась машина. До автосервиса было далековато, денег на перевозку с собой не было. Я поделился своими горестями с тамошним работником, а он указал мне на Феликса. Забитый мальчонка, дикий, а свое дело знал хорошо — подлатал моего красавца так, чтобы он хотя бы до мастеров смог доехать. Мы как-то разговорились сами собой, он мимоходом рассказал мне всю свою жизнь и… — Аллег протер лицо. — Не смог я его там оставить. Не смог. Он… Не хочу говорить, что он делал, чтобы банально выжить, это…
— Не совсем вписывалось в нормы морали и этики, — ввернул Томми, ни сколько не удивившись: паразиты — изворотливые твари, ради выживания охотно идут на любую мерзость.
— «Не совсем», — сардонически хмыкнул Аллег. — Скорее уж «совсем не». Я хотел дать ему денег и отпустить, но умудрился за то время, что мы ехали в автосервис, привязаться к нему. Как… как к щенку-найденышу. Мне было, — он тяжко вздохнул, — нелегко его оставить.
— И все же ты оставил, — заметил Томми после паузы. — Почему?
— Потому что любовь — это нечто большее, чем простая жалость, — помолчав, произнес Аллег, безотчетно поглаживая ладонь Томми. — Раньше я этого не замечал — да и, наверное, не заметил бы, не появись у меня ты — но теперь мне стало очевидно, что к Феликсу меня влекут скорее… отцовские чувства. Хочется его спрятать, прижать к себе, уберечь от всякого зла. А ещё накормить, — у него вырвался смешок, — напоить и спать уложить. Как маленького. Видимо, родительский инстинкт проснулся…
— Родители с детьми не спят, — тихонько вставил Томми. — Уж точно не так.
— Будто мы спали, — криво усмехнулся Аллег. — Он только недавно начал хотеть что-то более серьезное. До этого — взаимные ласки, не более. Причем, все всегда делаю я. Он то ли стесняется, то ли не умеет, то ли стесняется от того, что не умеет… Словом, не особо рвется меня ласкать. А мне… — Мужчина потупил глаза, слегка покраснев. — Да чего уж таить. Хочется внимания. Заботы какой-то, ну… более интимной. Все-таки возраст. Хочется полежать, отдохнуть, расслабиться. Побалдеть.
Тут Аллег бросил на Томми такой взгляд, что у парня горло мгновенно пересохло. Он тяжело сглотнул и прижался к теплым рукам с поцелуем, чтобы успокоиться.
— Надо ли говорить, как выгодно ты отличался от моего найденыша? — мягко улыбнулся Аллег. — Небо и земля. Уверенный в себе молодой мужчина и вечно прячущий глаза одинокий юноша. Я пытался, конечно, бороться. Но… — Аллег стыдливо отвел глаза. — Моя эгоистичная половина победила. Видимо, не такой уж я и альтруист, как мне когда-то казалось. И физическая часть для меня все-таки — не пустой звук.
— Ну… ты отказал мне сначала, — заметил Томми, усмехнувшись. — Ты выбрал — и долго своего выбора придерживался.
— У меня… была причина, — не без труда выдавил Аллег и решительно мотнул головой в ответ на любопытный взгляд: — Не заставляй. Не скажу. Это… очень личное. То, что сделал Феликс… За это я его никогда не забуду, уж прости, Томми. Если бы не он… я не знаю, справился бы тогда или нет.
Томми открыл было рот, но тут же закрыл. Покивал, показывая, что понимает. Он соврал бы, если бы сказал, что ему было приятно это услышать, но… Аллег просит. А когда Аллег просит, у Томми нет ни сил, ни желания сопротивляться.
— Теперь у меня дилемма, — криво улыбнулся Аллег, поглаживая его пальцы. — Расставаться с Феликсом так или…
— Подержать его в неведении ещё немного? — хмуро зыркнул на него Томми.
— У него нет образования, — спокойно произнес мужчина. — До той заправки он нигде не работал, и ему будет тяжело куда-то устроиться в будущем.
— Хочешь донянчить его до конца? — ядовито усмехнулся парень.
— Я прожил с ним полтора года, Томми, — напомнил Аллег, и в его голосе прорезалась сталь. — Я прикипел к нему, он мне, как член семьи. Так ли странно, что я желаю ему добра?
— Нет, — слегка смутился Томми. — Не странно.
— Рад слышать, — склонил голову Аллег, и Томми покраснел — настолько были очевидны насмешливо-осуждающие нотки в низком голосе. — Я побуду с ним ещё какое-то время, если позволишь. Попытаюсь найти ему место в каком-нибудь вузе, может, помогу с работой…
— Диплом получают не за день, — как бы между прочим заметил Томми.
— Я не буду с ним все это время, — терпеливо произнес Аллег, поняв его намек. — Скажу ему все как есть после поступления. Это будет… тяжело. Но я постараюсь ему все объяснить. Он умный мальчик. Я верю, он поймет.
Томми недовольно поджал губы и отвернулся. Под языком разлилась едкая жгучая горечь. Как там сказал тогда Аллег? Вот она, расплата. За все счастье… Мужчина уловил его настроение.
— Томми, — позвал он и, когда парень оглянулся, произнес, тихо и проникновенно: — Я люблю тебя. Кроме тебя, мне никто не нужен. Каким бы хорошим парнем ни был Феликс, ты для меня…
— Да в каком месте он хороший? — неожиданно выпалил Томми.
И умолк, прикусив язык. Баран! Но поздно — повисла неловкая пауза. Аллег смотрел на него исподлобья. Томми чувствовал, как щеки наливаются жаром.
— …самый лучший, — все же закончил мужчина. — Самый лучший. Слышишь? Феликс умный и добрый, доверчивый и ласковый, но…
— Аллег, — перебил Томми, внутренне дрожа. Лучше разобраться с этим сейчас. Он должен разобраться с этим сейчас, иначе… — Я хочу с тобой поговорить. Очень серьезно поговорить.
— Да, конечно, — моментально встрепенулся Аллег и потянулся к нему едва ли не всем телом — от такого откровенного знака доверия у Томми закружилась голова. — Я слушаю, мой мальчик.
Парень медленно вдохнул и быстро выдохнул. Прочистил горло и начал вещать. Первые слова дались тяжело, следующие — проще. Под конец речь лилась из него, как горный поток, он даже запыхался немного. При этом не отрывал глаз от лица Аллега и видел, что оно медленно, но верно… разглаживается, светлеет. Брови опустились, уголки губ приподнялись, и глаза заблестели знакомым озорным блеском. Томми догадывался, к чему все это, и Аллег полностью оправдал его догадки.
— Томми, — с плохо скрываемым снисхождением произнес он, — ты же понимаешь, что…
— Это звучит, как бред? — выпалил парень. — Да. Понимаю. И, тем не менее, нельзя не признать, что…
— Ты перегибаешь, — мягко перебил Аллег.
— Нет, — резко мотнул головой парень.
— Да, — спокойно заявил мужчина и тут же продолжил, не дав ему возразить: — Ты впечатлительный парень, сынок. Воображение у тебя развито прекрасно. Надо ли удивляться, что тебя порой… заносит? — Аллег подарил ему ласковую улыбку. — Ну какой из Феликса маньяк?
— Идеальный, — серьезно сказал Томми, и мужчина рассмеялся.
— Да зачем я ему нужен? — всплеснул он руками. — Зачем? Посмотри на меня! Старый хрыч, весь седой и страшный. Какой маньяк в здравом уме на меня позарится?
— Начнем с того, что редко какой маньяк обладает здравым умом, — неумолимо произнес Томми. — А закончим тем, что…
— Феликс со мной уже полтора года, — закончил Аллег за него. — Если бы он хотел меня убить, то давно уже сделал бы это. Зачем столько ждать?
— Я… я сам пока не уверен, — признался Томми, нахмурившись. — У меня есть парочка идей, но…
— Томми.
Аллег подсел к нему поближе и, ловко извернувшись, приобнял за плечи. Притянул к себе, заглянул в глаза. И все это — с легкой ласковой улыбкой.
— Ты приревновал, — тихонько, словно рассказывая какой-то секрет, произнес мужчина. — Это нормально.
— Да не в этом дело!.. — вскинулся было Томми, но Аллег его успокоил.
— Хорошо, не в этом, — покладисто кивнул он. — Ты волнуешься за меня. Видя, что со мной что-то не так, ты переживаешь по любому поводу. Я понимаю, каково это, — добавил Аллег, помолчав. — Сам в свое время испытывал такое. На фоне стресса всякое может привидится.
— Но Викинг!.. — попытался ещё раз парень.
— Викинг был пойман с поличным, — заметил мужчина. — Многое указывало на то, что он — тот самый убийца, не хватало только доказательств. А Феликс? Что такого сделал Феликс, что ты записал его в чудовища из чудовищ? М? Не так на меня посмотрел?
Ты не понимаешь, хотелось сказать Томми, но он знал, что это бесполезно. Ему нечем крыть. Вообще. У него нет даже косвенных доков, нет ясных причин подозревать Феликса в чем-то зазорном. Только чуйка и сомнительный опыт, не более. Аллегу нет резона ему верить — вот он и не поверил. Все просто и понятно… но все равно обидно.
— Мне он не нравится, — с бессильной злостью процедил Томми, наконец.
— Я знаю, — ласково произнес Аллег, коснувшись его лба своим. — Знаю, родной. Глупая была идея вас знакомить. Впрочем, я не думал, что все выйдет вот так… Не волнуйся, вы больше не встретитесь, я обещаю.
Он поцеловал Томми в висок и спустился короткими поцелуями к шее. Парень прикрыл глаза, чувствуя одновременно истому и смятение. Волнение никуда не ушло — только усилилось, и жажда стеречь и защищать ощетинилась в груди тысячами бритвенно-острых жал.
Аллег уткнулся носом ему в изгиб плеча.
— Дай мне шанс все сделать самому, — попросил он, улыбнувшись. — Я знаю, что в прошлый раз поступил скверно, но больше не собираюсь повторять прежних ошибок. Позволь показать, что я хорошо выучил твой урок.
— Я… Ладно, — нехотя согласился Томми. — Будь по-твоему. Я устал уже…
— Я тоже, — выдохнул Аллег, прижимаясь к его щеке своей. — Устал мучиться, устал бояться, устал бегать от самого себя… Я ищу покой. Ищу мирную тихую гавань, где смогу скоротать последние свои деньки.
Эти слова полоснули по сердцу, как рифленое лезвие. Томми вздрогнул и сорвано втянул носом воздух. Он совсем забыл…
— Ты уверен, что это?.. — прошептал парень.
— Симптомы похожи, — прошептал Аллег в ответ. Будто говори они тише, несчастье обойдет их стороной. — Рози тоже жаловалась на слабость и мигрень. Говорила, у нее зрение село. Под конец ей начало мерещится всякое. Голоса, лица, тени… — Мужчина крупно вздрогнул, и его голос ещё больше угас. — Не хочу. Ох, не хочу, Томми. Не хочу становиться калекой.
— Ты не станешь, — пообещал парень, обнимая его в ответ.
— Это не лечится, — слабо произнес Аллег.
— Может, у тебя и нечего лечить, — рьяно заявил Томми, и мужчина хмыкнул.
— Может… Томми, — Аллег прижался к нему ближе, — пообещай мне кое-что.
— М? — вскинул парень глаза.
— Если я… стану таким, как Рози, — бесцветно произнес мужчина, — не оставайся со мной. Уходи.
— Куда уходить? — вытаращился на него Томми. — А как же ты?
— У меня есть родственники, — все тем же тоном сказал Аллег. — Они помогут мне с лечебницей. Не трать на мою болезнь свою жизнь. Не трать себя, свежего и молодого, на меня, конченного и сломленного. Я перестану быть тем, кем был раньше, превращусь в свое жалкое подобие. Потеряю связь с людьми, связь с миром — да даже с самим собой. Я не хочу, чтобы ты это видел. Не хочу, чтобы ты мучился.
— По-твоему, бросив тебя хер знает где хер знает с кем, я не буду мучиться? — прошипел Томми, раздув ноздри.
— Не так сильно, — спокойно заявил Аллег и поцеловал его в щеку. — Это моя просьба. Моя мольба. Умоляю, Томми. Умоляю тебя.
Это было слишком. Томми рывком притянул его к себе, уткнулся носом в полуседые волосы. Втянул его запах всей грудью. Замер на мгновение… И мотнул головой.
— Нет, ничего не буду обещать, — упрямо проговорил он. — Пока не увижу официальный диагноз. Нет!
— Вот ведь… чертенок, — фыркнул Аллег, чмокнув его в макушку. — Будет тебе диагноз. В ближайшее время поеду в больницу.
— А почему ты до этого не ездил? — спросил Томми.
— Не было сил, — ответил Аллег. — Феликс советовал окрепнуть, а уже потом…
Ах, Феликс… Томми снова напрягся — и Аллег это почувствовал.
— Ну теперь понятно в кого сын, — фыркнул он, погладив его между лопаток. — У тебя разве что волосы дыбом не встали. Успокойся, ничего плохого мне Феликс не желает. Он даже таблетками меня поит. Мне от них лучше.
— Что за таблетки? — ещё больше напрягся парень.
— Успокоительные, — закатил глаза Аллег. — Самые простые, из аптеки. Я сам их в свое время покупал. Ох, ладно, пойдем, — вздохнул он, погладив Томми по каменной спине.
— Куда? — поднял брови парень.
— Сначала в ванную, — ответил его мужчина с легким придыханием. — А потом… Ну куда мы с тобой обычно после ванной ходим, м?
У Томми, вопреки всякой логике, потеплело в низу живота. Он прижался к дряблой коже шеи губами. Слегка стянул ее зубами и лизнул.
— Я тебя ещё в первый день приметил, — прошептал Аллег, жмурясь под его губами. — Увидел тебя и подумал: «Какой светлый мальчик». Так ты из моей головы и не вышел, а потом… потом столовая… и парки, и скве…ры… И все остальное. Я тонул, увязал все глубже и как же мне было, ох… А уж после той ночи… Томми… После той ночи я окончательно пропал. Мне хотелось ещё. И ещё, и ещё, и… Мой мальчик…
— Пойдем в ванну, — прохрипел Томми, и голубые глаза зажглись синим.
Томми спустился поцелуями до самой стопы и, коротко чмокнув плоский большой палец, встал. Улыбнулся расслабленно растянувшемуся на постели Аллегу, положил его ногу обратно на перину.
— Яблочный или грушевый? — спросил он, нависая над ним.
— А ты какой хочешь? — прищурился Аллег, касаясь его щеки.
— Грушевый, — подумав, ответил Томми. — Он приторный — самое то к терпкой горечи.
Он как бы невзначай провел кончиком языка по верхней губе. Аллег усмехнулся, покраснев ещё сильнее.
— Значит, грушевый, — просипел он, убирая густую челку ему за ухо.
— Чудно, — улыбнулся Томми и чмокнул его в лоб, быстренько слизав пару капелек пота. — Закуска не нужна?
— Нет, — дернул головой Аллег. — Мне завтрака хватило.
— Тогда я мигом, — пообещал парень.
Впрочем, до конечной цели он так и не добрался. Именно в то время как он чуть ли не вприпрыжку мчался на кухню, в гостиной раздалась голосистая трель входящего звонка. Нахмурившись, Томми оперативненько подцепил смартфон и глянул на дисплей. Тяжело сглотнул — и быстро мазнул пальцем влево. Прижал телефон к уху.
— Да, здравствуйте, Эмиль. Эм. Сейчас? А что там? … Боже.
Аллег рассматривал причудливые тени от штор, рассыпавшиеся по потолку. Его разум, как это часто бывало с ним в последнее время, был погружен в странное одурманенное состояние, когда лень не то что встать и что-то сделать, — даже сформировать четкую мысль. Мозг слабеет, погибает… Аллег мог себе представить, как медленно, по кусочку, серое вещество темнеет и отмирает, вместе с тем отбирая его силы и волю. Его самого.
Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Хватит, старик. Не думай пока об этом. Ты в уютной маленькой квартирке, на мягкой удобной кровати, со своим дорогим мальчиком… Наконец-то. Аллег улыбнулся. Да, он наконец-то здесь. Дома. По-настоящему дома. Это было очень приятное чувство, даже мысль об этом доставляла удовольствие. Мужчина хорошенько потянулся, игнорируя тянущую боль в пояснице и жгучую — чуть пониже нее. Как хорошо…
«Куда там мой мучитель подевался? — подумал он с улыбкой. — В собственном холодильнике ничего найти не может?»
Порой Томми бывает до жути нерасторопным и забывчивым. Это не было связано с особенностями мозга, как у Аллега, нет — дело было в его любви к постоянным размышлениям обо всем на свете. Надумает в своей вихрастой головушке иногда такого, что хоть смейся, хоть плачь. Феликс, маньяк…
Аллег невольно фыркнул и осторожно встал с постели. Кое-как доковыляв до развилки в коридоре, мужчина застал своего мальчишку в гостиной. Хмуря тонкие темные брови, тот копошился в своем мобильнике. Вот ведь… поколение смартфонов.
— Ты там грушевый сок ищешь? — спросил Аллег, уперев руки в бока. — Или на дом зака…?
Томми резко вскинул голову, и мужчина осекся. Взгляд у парня был… странный. Напряженный, жесткий, какой-то… шальной, что ли. Озверевший.
— Ты просил доказательств, — резким вибрирующим тоном выдал его мальчишка. — Что ж… Вот они.
— Что ты?.. — нахмурился было Аллег, но Томми уже шагнул к нему.
Подойдя вплотную, сунул под нос экран смартфона. Не отрывая все того же дикого взгляда, тыкнул пальцем в одно конкретное место. Аллег, подслеповато щурясь, посмотрел туда. Это была какая-то справка. Проверка на что-то… что-то… Мужчина непонимающе заморгал.
— Что это такое? — спросил он, наконец, сдавшись.
— Итоги анализа твоего супа, — ответил Томми, играя желваками.
— Моего кого? А-а-а… Стоп, — Аллег нахмурился. — Чего?! Томми. Ты когда?..
— В феврале. Когда к тебе в гости ходил, — абсолютно спокойно сказал парень и, совершенно проигнорировав его возмущенный возглас, добавил: — Это проверка на посторонние примеси в твоей слюне и еде. Смотри, там внизу заключение…
— Да я ни черта здесь не понимаю! — прошипел Аллег, рассвирепев. — Томми, это что за шпионские игры у меня за спиной?!
— Аллег, — вкрадчиво и невероятно серьезно — даже мрачно — произнес его мальчишка, — у тебя в слюне найден метилфенидат.
— Чего-чего? — заморгал мужчина.
— Производная метилового эфира, — произнес Томми с каменным лицом. — В народе он более известен как «риталин».
— Рита… — начал было Аллег, но замолчал, как поперхнулся. Это… Да это же бред. Очередной бред наяву. — Но я не… Томми, я не употребляю ничего…
— Не употребляешь, — кивнул парень, и желваки на его челюсти обозначились резче. — Тебя травят. Причем уже давно.
— Ч-что? — выдавил Аллег.
— Взгляни сюда.
Аллег опустил глаза к тому месту, на которое указывал его мальчик. Сощурил глаза, вгляделся лучше… и обомлел. Под кучей бледных печатных строчек чьим-то витиеватым, но хорошо понятным почерком было выписано: «Метилфенидат обнаружен как в слюне, так и непосредственно в пище. Допустимая доза препарата в слюне превышена почти в семь раз, в пище (а именно в жидкой среде бульона) — ровно в пятнадцать. Уровень вреда для организма — критический. Необходимо срочное вмешательство специалиста».
========== 16 глава. Споры, варианты и полное взаимопонимание ==========
Как он оказался на диване, накрытый пледом, с тяжелой чашкой горячего чая в руках, Аллег не смог бы сказать и под пыткой. Мир давил на глаза, туман в голове мешал сосредоточиться. В висках стучала кровь.
Томми метался по комнате, с остервенелым шипением рассерженной змеи выплевывая слово за словом:
— Подонок… Мразь… Выблядок клещевой матери… Почти год… Год, еб его!..
Что-то холодное и мокрое ткнулось Аллегу в руку, заставив вздрогнуть. Мужчина покосился вниз — и встретился с черными глазенками, мерцающими в ворохе дымчатых кудрей. Пальцы сами собой зарылись в курчавую шерстку и помассировали тонкую кожицу. Чуги глухо хрюкнул носом и встал лапами к нему на колени, силясь достать языком до лица. Аллег приобнял теплое тельце нетвердой рукой.
— …Целый год он тебя травил. Целый год!.. Ну ничего. Теперь он ответит. Теперь ему не жить. Я своего добьюсь. Я его… я его… Уебок!
Глухой отчаянный вскрик заставил их с песиком вздрогнуть. Чугунок тоненько пискнул, испуганно глянув на мечущегося парня, и снова повернулся к Аллегу. Что с ним такое, дядечка Аллег? Почему папа такой злой? Что случилось?..
— Меня пытались отравить, — едва слышно сказал он малышу.
«Но этого не может быть. Феликс никогда бы так не сделал. Зачем ему это?»
Аллег рвано вдохнул. Выдохнул. Моргнул и…
— Не волнуйся, я с этим разберусь. Тебе больше ничего не грозит. Я…
…и словно прозрел. Взглянул на Томми, но тот этого даже не заметил, будучи полностью в плену мыслей, ярости и страха. Аллег прокашлялся.
— Ты не в себе, — тихо и ровно произнес он. — Успокойся, сынок.
— Дая спокоен, как двери, — зло выплюнул Томми. — Спокоен…
— Я сказал, успокойся, — громче и тверже потребовал Аллег. — И сядь.
— Есть пара идей… Нужно обдумать… Тебя можно на время…
— Сядь!
Крик вырвался как-то непроизвольно — Аллегу даже стало неловко на одно мгновение. Но только на одно. Томми вздрогнул и застыл на месте. Моргнув, посмотрел на него. И увидел — наконец-то по-настоящему увидел его.
— Сядь, — уже спокойнее сказал Аллег. — Ты бледный, как смерть. Тебе надо…
— Мне надо, чтобы ты был в безопасности, — заявил его мальчик, не спуская с него напряженного взгляда. — А ещё — чтобы эта паскуда…
— Его зовут Феликс, — перебил Аллег, ответив на его взгляд своим — не менее напряженным. — И ты ничего ему не сделаешь, пока мы основательно не разберемся во всем этом деле.
— Ничего не?.. Аллег! — Томми захлебнулся воздухом от возмущения. — В твоем супе был наркотик! В супе! Ты же сам говорил, что он его не ел!..
— Это не повод совершать самосуд, — обрубил мужчина.
— Да как!.. Да тут!.. Аллег! — Мальчишка всплеснул руками в бессильной злости. — Опять ты за свое! Снова ты!.. Опять ты!..
— …доказываю, что являюсь слабохарактерным мягкотелым идиотом, неспособным защитить самого себя? — вкрадчиво подсказал Аллег, приподняв бровь.
Повисла пауза. Мужчина не спускал пристального взгляда со своего мальчика, а тот… медленно, но верно покраснел, как помидор. Опустил глаза в пол.
— Нет, — сказал он, наконец. — Я не это имел в виду… Опять.
— Да ну? — язвительно ухмыльнулся Аллег.
— Я имел в виду, что ты бесконечно добрый, милосердный и справедливый человек, — произнес Томми, вздернув подбородок. — Но при этом уставший и обессилевший из-за болезни и невзгод. Ты… Я не считаю, что ты неспособен себя защитить — у тебя для этого просто не осталось сил. Я помогу тебе. Я решу это дело и…
— Мы, — мягко перебил Аллег, взяв его за руку. — Мы решим, Томми.
Парень открыл было рот, чтобы возразить, но мужчина не дал ему это сделать — притянул к себе, заставил сесть рядом. Сунул кружку в руки. Чуги резвенько вспрыгнул на диван и примостился между их локтями, сопя и похрюкивая. Аллег приобнял Томми за плечи и поцеловал его волосы. Грудь болела и пылала, а сердце трепетало, как испуганная птица. Во рту было сухо и кисло.
— Все так, — сказал, наконец, мужчина. — Все так, как ты говоришь. Но я не могу сейчас дать слабину. Принципиально не могу, Томми. Я устал прятаться от проблем, устал отсиживаться за крепкими стенами. Самое время выйти в поле — и доказать хотя бы самому себе, что я чего-то стою.
— Не самое лучшее время, чтобы геройствовать, Ал, — заметил Томми, нервно хохотнув.
— Отнюдь, — не согласился Аллег, прижимаясь виском к виску своего мальчишки. — На мою жизнь покушаются — как не ответить на такое? Кроме того, у меня есть укрытие, в которое я всегда могу вернуться, — он обвел глазами квартиру, — и верный союзник, на которого я всегда могу положиться, — и поцеловал Томми в щеку. — Однако я хочу во всем разобраться досконально. Мне мало фотографии непонятной бумажки.
— Я все тебе расскажу, — тут же выпалил Томми, прижимаясь к нему и покрывая быстрыми поцелуями шею и грудь. — Всю историю — от начала до конца. Ты все поймешь! Ты мне поверишь, Ал! Я знаю, поверишь!
Аллег прикрыл глаза от подспудной тревоги, порывистых ласк… и быстрого, трепетного, такого неожиданного «Ал».
После почти трех часов непрерывного спора у Аллега высохло горло и немного болела голова. Чай был выпит уже к первому часу, и они переместились на кухню, но так и не поставили чайник на плиту. К полной и безоговорочной договоренности все-таки не пришли. Томми был неумолим, и сколько Аллег не пытался, переубедить его так и не удалось.
— У психопатов своя извращенная логика, — твердил мальчишка. — Может, ему понравился цвет твоих глаз. Или ты напоминаешь ему его отца. Или он просто заинтересован тобой, как мужчиной… Так ли это важно? Он опасен. Смертельно. Для тебя — в первую очередь, Ал.
Аллег не ответил. У него гудела голова, он устало косился на коробку с пакетиками чая. К тому же мужчина подмерз, и его слегка морозило. Томми, мигом заметив это, врубил плиту и убежал в гостиную — за пледом.
— Ты совершенно не стремишься меня понять, — горько проговорил Аллег, закутываясь в теплое покрывало и прихлебывая душистый отвар. — Полтора года. Полтора года, Томми. Ты… До Чуги ты держал кого-нибудь?
— Нет, — поморгав, мотнул парень головой. — А причем тут?..
— Я взял его зашуганным несчастным одиноким зверьком, — тихо произнес мужчина. — Он до сих пор не совсем уверен в себе, а уж в те первые дни… Он не отходил от меня ни на шаг. Жался ко мне, прятался по углам, с трудом сходился с посторонними. Мы вместе купили дом, вместе учились жить заново. Он… Прости, что давлю на больное, но он правда очень ласково и трепетно относится ко мне. Он боится меня потерять, я это вижу… Ну да, ну да, — язвительно фыркнул мужчина, заметив, каким стало лицо Томми, — ты скажешь, что он притворяется. Или… Нет-нет! Он боится потерять свою добычу, да… — Аллег угрюмо посмотрел на своего мальчика исподлобья. — Неужели ты считаешь, что я настолько наивный осел? В свой-то полтинник? Худо-бедно, но в людях уже научился разбираться. Я знаю, что Феликс тянется ко мне, потому что искренне любит, — заявил мужчина, тихо и проникновенно. — Я ощущаю это всей душой.
— Как? — выпалил Томми, непонимающе глядя на него.
— Ну ты же как-то понял, что тот паренек — маньяк? — хмыкнул Аллег. — Считай, это особым… даром. От жизни. За выслугу лет, так сказать.
Парень на какое-то время умолк. Аллег знал, что не переубедил его, что тот мысленно подбирает контраргументы, но ему было уже все равно. От усталости и головной боли он начинал тупеть и раздражаться. Хотелось спать. Чуги свернулся калачиком у его ног, сопя и позевывая, согревая ему ступни.
— Все это, конечно, безмерно трогательно, — осторожно сказал Томми. — Но… Как ты объяснишь риталин в твоей пище? Откуда он мог там взяться?
Аллег неловко поджал губы. Вот оно, черт его дери, — то, что заставляет срываться дыхание и что-то неприятно ныть в груди. Наркотик…
— Не Минни же его туда подложила? — с легкой улыбкой добавил парень. — Она слишком порядочная дама.
— Феликс… Я не понимаю, — беспомощно проговорил Аллег. — Зачем ему это?
— То есть ты согласен, что это сделал он? — оживился Томми и просиял, когда мужчина нехотя кивнул. — Но при этом ты не думаешь, что он сделал это из злого умысла, верно?
— Может, он думает, что мне это поможет, — неуверенно предположил Аллег.
— Он знает про?.. — поднял брови Томми и нахмурился, когда Аллег кивнул. — Хм. Возможно… Черт. А что, если правда?.. Нет. Нет, нет, нет. Слишком много факторов… Да и в заключении сказано, что…
— Апполон-13, прием, — громко произнес Аллег, щелкнув пальцами перед окаменевшим лицом Томми. — Не улетай, парень. Мы не до конца оснастили наш корабль.
— Прости, — хихикнул его мальчишка. — Столько всего разом свалилось… Ладно. — Он прочистил горло. — Чую, мы так спорить можем до бесконечности. А эт бессмысленно и непродуктивно. Давай сделаем так, — парень положил на стол свой мобильник и включил его, — договоримся.
Аллег с трудом сдержал тяжелый вздох. Томми произнес последнюю фразу с хорошо знакомой ему интонацией — интонацией сына мелкого жулика без совести и чести.
— У нас есть два варианта решения проблемы… ну на самом деле три, но вариант с привязыванием тебя к батарее и пробиванием башки Феликса бейсбольной битой лучше оставить на крайняк.
— Томми, — рыкнул Аллег.
— Все-все, молчу. Предлагаю более гуманные варианты. — Да уж, мальчишке, как потомственному торгашу, сметки было не занимать. — Первый. Я звоню Эмилю и договариваюсь о встрече. На нее, помимо нашего дражайшего аптекаря, точно припрется Данко, а может быть и мой милый брат-лейтенант подкатит. Мы составляем подробный план и всей гурьбой едем к вам домой. Пакуем Феликса и увозим в участок. Там допрашиваем — причем, относительно цивильно и «правильно». Что из этого выйдет, — парень развел руками, — неизвестно. Сюда прибавляется обнародование наших с тобой отношений, долгая бумажная волокита, юриспруденция во все своей красе, демократические свободы и права… Словом, все, что неизбежно превратит дело в адский долгострой и сделает возможность его закрытия «за отсутствием состава преступления» более чем вероятным.
— Звучит не слишком хорошо, — хмуро заметил Аллег.
— Но мирно, спокойно и размеренно, — вскинул палец Томми. — Все как ты любишь. Мы мирно побеседуем, спокойно разберем детали и размеренно… пойдем нахер, так ничего и не выяснив. Красота же! Правда, с Феликсом тебе придется порвать, а ещё под очи закона его подвести, а ещё на него заяву накатать…
— Ох, треснуть бы тебя чем-нибудь тяжелым, — вздохнул мужчина, протерев лицо рукой. — А второй какой?
— Второй уже более интересный. — Парень сложил руки домиком, как заправский интриган. — В этот раз я тоже звоню Эмилю, тоже созываю всю братию. Однако! Вместо того чтобы ехать к вам и брать Феликса под белы рученьки, я предлагаю затаиться. Засесть в засаде и ждать, пока паразит… точнее, наше невинный агнец… точнее, наш несчастный найденыш…
— То-о-оми-и-и, — протянул Аллег, погрозив ему кулаком.
— Ладно-ладно. В общем, ждать, когда он как-нибудь себя проявит. Если проявит. Тут дело тоже принимает затяжной оборот, но мы хотя бы понимаем, чего конкретно ждем. К тому же, вывод в таком случае получится более четким и ясным — за счет эмпирической части. Тут все просто: будет вести себя тихо и спокойно — значит, невиновен; накинется или попытается доотравить — получит пизды… Ай! ЭЙ!
— И как долго будет длиться эта… эмпирическая часть? — невозмутимо спросил мужчина.
— Мы подумаем, — растирая ушибленное ухо, ответил Томми. — Я сам не знаю всех деталей, но…
— Что? — нахмурился Аллег.
— Эмиль намекал мне, что дело сложнее, чем кажется, — проговорил Томми, почесывая щеку. — И вот, в последнем сообщении он говорит то же самое. Возможно, он имеет в виду, что твой случай напоминает какой-то другой, хорошо ему знакомый.
— Отравление риталином стареющих одиноких мужиков это такое распространенное явление? — ухмыльнулся Аллег.
— Не исключено, — серьезно произнес Томми. — Впрочем, эт мои догадки. Проверить их можно только на встрече… Вопрос один — какой она будет?
Парень устремил свои внимательные любопытные глазенки на Аллега. Тот отвел взгляд. Ему было не по себе. Вся эта авантюра… Стоило ли оно того?
Он прикрыл глаза, задумавшись. Говоря по-честному, оба варианта оставляли желать лучшего и совершенно ему не нравились. Ему вообще не нравилось идти на риск, что больше склоняло его к первому варианту, но… Была все же во втором деталь, которая пришлась ему по вкусу. Аллег хорошенько обдумал ее, борясь с бессилием и головной болью, как следует обкатал на языке. И криво усмехнулся, сказав:
— Я всегда с большим уважением относился к букве закона, однако… вариант номер два мне импонирует больше.
— Чудно! — воскликнул Томми, хлопнув в ладоши. — Тебя привлек факт надежности доказательств?
— Нет, — сказал Аллег, тонко улыбнувшись. — Меня привлек факт скрытности. Если Феликс окажется невиновным, то какой смысл сообщать ему о наших подозрениях? Да и в принципе рассказывать всю историю целиком…
Мужчина приподнял одну бровь, а парень замер. Его лицо, его глаза, его поза… Словом, весь его вид выражал крайнюю степень дискомфорта. Практически раздражения. Улыбка Аллега стала шире.
— Давно хотел сказать, — лукаво произнес он, опершись подбородком на свою руку. — Мы неплохо подходим друг другу, не так ли, дорогой мой?
— Да уж, — с досадой буркнул Томми, схватив телефон. — Просто идеально, Ал.
========== 17 глава. Счастливая семейная жизнь ==========
Едва Аллег неуверенно нажал на кнопку дверного звонка, как в глубине дома раздалось какое-то копошение, за ним — грохот, а после…
— Где ты был?! Где ты был?!.
Мужчина не успел ничего ответить — две тонкие жилистые ручонки затянули его внутрь дома и прижали спиной к стене прихожей. Короткие белые пальцы стальной хваткой вцепились в ворот куртки. Они дрожали — как и их хозяин.
Аллег на мгновение опешил. Он догадывался, какую реакцию вызовет своим внезапным исчезновением, но одно дело догадываться, а другое — видеть воочию. Феликса била крупная дрожь, и без того бледное от природы лицо стало практически пепельного оттенка, уголок растрескавшихся от сухости губ подрагивал. Бледно-серые глаза были огромными, как два блюдца. Под ними залегли синюшные круги, а в уголках скопилась…
Мужчина тяжело сглотнул.
— У озера, — хрипловато ответил он. — Я… Я уехал на озеро. Наше. Помнишь?
— Зачем? — все тем же испуганным, почти паническим тоном выпалил Феликс. — Зачем ты туда поехал?
— Мне… мне… — Аллег тяжело вздохнул и провел рукой по волосам. Ему не хотелось врать пареньку полностью. — Мне все хуже, сынок. Я… Не могу. Не могу больше… Я хотел… Пытался вспомнить… Пытался поймать нить, но…
Он думал, что демонстрация слабости и очевидного раскаяния мальчика проймет — но нет. Тот все ещё был напряжен, его пальцы все ещё сжимали его куртку. И горящие едва ли не первобытным ужасом глаза пристально всматривались в его лицо. Аллег с трудом ответил на этот взгляд. В голове невольно всплыли те злосчастные слова Томми: «…Он словно серый камешек, обмазанный маслом — и только глядя на тебя это камешек оживает, загорается неистовым животным пламенем…».
Господи, ну, что за глупости? Мужчина заглянул в глаза Феликса едва ли не пристальнее, чем Феликс в его. Глаза как глаза, серые, чуть блеклые, слегка раскосые. Большие и ясные, невинные глаза. Не было в них никакого огня… разве что от праведного гнева, но это сейчас, когда есть весомая причина. Аллег слабо улыбнулся и медленно протянул руку к щеке паренька.
— Я здесь, мой хороший, — прошептал он, нежно и тихо. — Здесь. С тобой.
— Здесь, — эхом отозвался Феликс. — Здесь…
Его руки упали вдоль тела, как у марионетки, которой обрубили ниточки. Веки, дрогнув, быстро, почти нервно опустились, брови изогнулись. Аллег раскрыл объятия, и паренек рухнул в них, как подкошенный, уткнулся лбом ему в плечо. Вцепился ему ногтями в предплечья. Судорожно вздохнул и мелко задрожал.
— Ну, тише, тише, — забормотал мужчина, поглаживая его по рыжему затылку. — Все хорошо, Феликс. Все хорошо, лисенок мой.
— Я думал, ты ушел, — глухо проговорил паренек ему в куртку. Горячее дыхание обжигало кожу даже через плотную ткань. — Я думал, ты меня…
— Перестань, — поморщился Аллег. — Ты же знаешь…
…я никогда тебя не брошу. Мужчина умолк, неспособный выдавить из себя ни слова — неспособный так нагло солгать. Перед глазами сами собой всплыли картины последних минут в далекой квартирке за несколько кварталов отсюда. «Если что, мой телефон всегда включен. Я на связи, слышишь? Я всегда на связи», — повторял Томми, сжимая его в объятиях и покрывая поцелуями лицо. Он расстался с ним у входной двери. Хотел проводить до машины, но Аллег не позволил — боялся, что не сможет заставить себя уехать.
У него до сих пор горели губы от их последнего поцелуя, он до сих пор помнил свежий горьковатый запах густых темных волос, прикосновение длинных пальцев. Помнил глаза Томми, такие похожие на глаза Феликса, но в то же время — нет, совсем другие. У Томми они с ярко-искрящейся зеленцой и темные-темные, как железо или сталь. Острые глаза, глаза плута. Или черта.
— …знаешь, — повторил мужчина, прикинувшись, что переводит дыхание, — что я не могу тебя… вот так бросить.
— Я проснулся, а тебя нет, — вскинув голову, прошептал Феликс, и Аллега окатила горячая волна стыда — глаза паренька были красными и припухшими. — Я проснулся один. Мне было холодно. Машины нет. Даже кошки нет… Аллег…
— А Минни-то куда делась? — с небрежным хохотком спросил Аллег. — Опять по соседским дворам пошла, светская львица?
Ему хотелось разрядить ситуацию и уйти подальше от нежелательной темы. Отчасти у него получилось — Феликс чуть обмяк, его руки расслабились. Аллегу стало легче дышать, и он шагнул вперед, отлипая от стены.
— Как бы не спряталась где-нибудь, — с озорным огоньком в глазах заметил мужчина, многозначительно приподняв бровь. — А то опять искать и доставать придется.
— Нет, — резко мотнул головой паренек, чем заставил его расхохотаться. — Я больше под заборами лазить не буду.
— Куда ты денешься? — фыркнул Аллег, прихватив парня за острый нос. — Полезешь, как миленький. Но это потом. А пока… Что у нас там в холодильнике осталось?
Не очень-то много. Феликс готовил плохо, а Аллег в последнее время не находил в себе сил стоять у плиты. Впрочем, заказ еды на дом ещё никто не отменял — даже наоборот, навязывал чуть ли не каждый поставщик, чем изрядно подбешивал. Минни прибежала с улицы сразу, как они сели за стол. Мокрая и растрепанная, она с довольным мурчанием потерлась боком о ноги Аллега, но присоединиться к застолью не соизволила — посеменила к своему спальному месту в уголке гостиной. Парень разогрел легкое жаркое с овощами и суп. Тот самый суп. При виде масляно-блестящей поверхности бульона Аллега едва не стошнило, и он приложил просто титанические усилия, чтобы это скрыть. Тебя травят. Причем уже давно… У мужчины не укладывалось в голове. Ему казалось, что все это происходит не с ним, что все это иллюзия, бред наяву. Феликс странноватый паренек, это так, но он не убийца, просто не может им быть…
— Тебе нужно поесть, — тихо, почти застенчиво пробормотал парень.
Он всегда так говорил, это был его всегдашний тон — очень тихий, очень скромный, с дрожащей, почти надрывной ноткой испуга. При этом он чуть сжался, втянул голову в плечи, опустил глаза в пол, как всегда с ним бывало, когда он осмеливался что-то просить или утверждать. Все это вкупе создавало образ пришибленного пса, боящегося за лишнее движение получить пинок от злого хозяина. В свое время Аллега это пронимало, но то время давно прошло — сейчас он понимал, что это всего лишь поза. Рычаг, которым Феликс пользуется, чтобы на него воздействовать. Очень мягкий рычаг — но от этого не менее грубый и даже смешной в какой-то степени.
Аллег ткнул юного манипулятора в плечо.
— Хватит тут мне, — фыркнул он. — Несчастная невинность. Знаю я, что мне нужно, — глубоко вздохнул, — а ты знаешь, что я это терпеть не могу.
— Ты давно не ел, — заметил Феликс уже посмелее. Даже улыбнулся слегка. — Уже неделю. Для здоровья это нехорошо.
Аллега вновь передернуло. Не совсем понимаю, мой дорогой, как риталин поможет моему здоровью. Мужчина заглянул Феликсу в глаза, открыл рот и… на одно короткое, безумное мгновение остро захотел рассказать ему все. Это же Феликс, его маленький Феликс-лисенок. Умный, застенчивый, добрый… Он все поймет. Он сможет понять, Аллег верил в это.
«…Правда, с Феликсом тебе придется порвать, а ещё под очи закона его подвести, а ещё на него заяву накатать…»
Горло словно сдавило спазмом. Мужчина закрыл рот и сглотнул скопившуюся слюну. Горькую слюну. Слова Томми бились в голове набатом. Нет, не просто бились — они проникли в ее глубины, угнездились там и плодились в его воспоминаниях, мыслях, оседали на языке. Горечь стала ощущаться четче, и Аллег прикрыл глаза от усталости и досады. Пути назад не было — как и былого абсолютного доверия. Феликс подсыпал ему риталин. Из добрых побуждений или нет, он это делал — и делал в тайне, за спиной, не посоветовавшись, ничего не сказав. Можно сказать, все решив за него.
Аллегу это не нравилось. Если быть до конца честным, его от этого коробило. Это так хорошо вписывалось в гипотезу Томми, но… Нет! Нет, нет, нет. Его мальчик ошибся. На этот раз точно. Не может быть такого. Просто не может быть. Аллег слабо улыбнулся. Поднял глаза на Феликса.
И чертыхнулся. Внезапно, вдруг, неожиданно. Сам не зная из-за чего. Феликс смотрел на него. Просто смотрел… Разве нет?
— Что-то мне не хочется, — спокойно произнес Аллег, отложив ложку, и медленно протер лоб. — Голова раскалывается. Не уложишь меня, сынок?
— Может, ты меня? — со скромным кокетством спросил Феликс, глянув на него из-под пушистых ресниц.
Аллег с легкой улыбкой коснулся впалой щеки. В низу живота приятно заныло, но мужчина давно уже понимал, что это опосредованное, чисто физиологическое ощущение. Его заводит сам намек, а не тот, кто этот намек сделал. Интересно, если бы на его месте был Томми, как бы я?.. Аллег провел ладонью по ровной челюсти до самой шеи и ключиц.
— Не сегодня, мой хороший, — низким голосом произнес мужчина, поглаживая гладкую белесую кожу. — Но ты можешь полежать со мной. В этот раз не сбегу, — он слегка усмехнулся, — обещаю.
Феликс молча кивнул и встал. Его почти никогда не нужно было уговаривать.
Томми написал ему на следующее же утро. Аллег встал намного раньше положенного и даже немного раньше Феликса. Телефон тихонько «булькнул» и загорелся неярким сероватым светом, и мужчина вяло потянулся за ним.
Перебарывая головную боль, он ушел в ванную и там прочел смс-ку от своего мальчика при свете мигающей люминесцентной лампочки. Это была давняя привычка, во многом инстинктивная — отчего-то Аллегу совершенно не хотелось, чтобы Феликс знал о Томми хоть что-то. Даже их встреча казалась ему неправильной, ненужной, она словно противоречила чему-то… Аллег не мог сказать точно чему.
Усевшись на край ванны, мужчина открыл сообщение. И не смог сдержать улыбки. Первый абзац был полностью посвящен ему — Томми справлялся о его самочувствии, извинялся за чересчур резкие слова при последней встрече, жаловался на тоску и уверял, что «ужасненько соскучился». Последующий текст, однако, был не таким теплым. Под конец Аллег сидел на керамическом бортике хмурым сычом, и его настроение стало ещё более скверным, чем прежде.
«Интриган чертов», — пробормотал он себе под нос, отпечатывая ответную смс.
Разумеется, у Томми созрел новый план. И, разумеется, черт его дери, Аллегу придется его исполнить.
Проблемы начались к концу первой недели и продолжали нарастать, как снежный ком. Аллег отказывался есть суп — мягко, очень скромно, подчас бессовестно небрежно. Словно потому что ему просто опостылела эта еда, а не потому что он что-то заподозрил. Впрочем, Феликсу явно было от этого не легче. Ближе к пятнице Аллег начал чувствовать исходящее от него напряжение — и расстроился окончательно. Трюк Томми сработал. А значит, все это правда. Абсолютная правда.
«Но зачем?» — постоянно всплывал в голове Аллега один и тот же вопрос.
Неужели Феликс верит, что ему так будет лучше? Мужчина знал, что риталин в малых дозах помогает успокоиться, прибавляет сил и дарит душевный подъем. Но ни первого, ни второго, ни уж тем более третьего с Аллегом не было ни разу. Скорее уж наоборот. Значит, доза превышена. Препарата слишком много, он воздействует не так, как должен, и ты чувствуешь себя разбитым, больным, сломленным. Так говорил Томми, так было написано в экспертизе. Феликс не знает, какая необходима доза? Он вообще понимает, как работает препарат? И почему именно риталин? Это же по большей части наркотическое вещество, почти как опиум. Его нельзя использовать без рецепта от врача.
«Вряд ли Феликс договаривался с Софи», — думал Аллег, но на всякий случай проверил. И не ошибся — доктор Брэнд понятие не имела ни о каких успокоительных веществах, Феликс ей не звонил и ни о чем не спрашивал.
Тяжелая тягостная атмосфера стала только ощутимее, когда Аллег, с подачи Томми, сообщил парню о своем твердом намерении сходить в больницу.
«Ближе к концу недели, — сказал Аллег, почесывая устроившуюся на его коленях Минни под пушистым подбородком. — Сегодня воскресенье же, да? Ну, вот в пятницу. Может, в четверг…»
«Как будто от врачей будет прок», — буркнул на это Феликс.
Аллегу очень не понравился его тон. И взгляд. Вот что-что, а именно взгляд паренька в последнее время тревожил его больше всего. Скорее всего, он себе накрутил. Разговор с Томми отпечатался в его мозге слишком хорошо — мужчина признавал, что порой бывает чересчур впечатлительным. Однако это не отменяло того факта, что в глубине бледно-серых глаз он частенько стал замечать… огонек. Такой похожий на тот, что описывал когда-то Томми.
«Это все он, — постоянно думал Аллег. — Его болтовня. Его цветастая, насыщенная сравнениями и красочными метафорами болтовня. У меня проблемы с головой. Для меня кошмары постепенно становятся явью».
Впрочем, настолько ли он болен? И болен ли вообще? Аллег не знал. Он запутался. Феликс с каждым днем становился все страннее. Ради интереса мужчина однажды, во вторник, послушно съел целых две тарелки того самого супа, якобы поддавшись настойчивым уговорам и «голосу разума». Ему хотелось узнать, как отреагирует на это Феликс — и каково же было его удивление, когда на следующий день он застал паренька в крайне приподнятом настроении. Феликс едва ли не светился от довольства и кружился вокруг него втрое суетливее обычного: принес еду в постели (включая этот чертов суп), долго — сам! — молча ласкал и нежил, весь день не позволял вставать с дивана, накрывал пледом и носил с кухни его любимый чай с виноградом. При этом он постоянно ненавязчиво касался его: то руки, то плеча, то волос. Особенно волос — его словно притягивали посеревшие, местами побелевшие от времени пряди. Раньше мужчина внимания бы на это не обратил, даже умилился бы, наверное, но теперь… Это его встревожило. Очень сильно встревожило.
Это, а ещё невероятная слабость, которую он чувствовал с самого утра и которая не прошла даже ближе к вечеру. Не помогло даже признание Феликса, от которого у Аллега сердце подскочило к горлу.
— Ты… сейчас серьезно? — проговорил он, приподнимая голову с подлокотника.
Они вместе устроились на диване около телевизора. За окном стояла глухая беззвездная ночь, на экране мелькали кадры из очередного старого ужастика про вампиров — одного из любимых фильмов Феликса.
— Да, — кивнул паренек, улыбаясь тонкой, слегка застенчивой улыбкой. — Ты против?
— Да нет, просто… — Аллег неловко хмыкнул. — Это странно. Ты так молод. Тратить на меня лучшие годы своей жизни… Ты уверен, что хочешь этого?
— Как никогда, — проговорил Феликс и, хорошенько потянувшись, оставил долгий поцелуй на его виске — на его пигментном пятне, если быть точным. — Я буду ухаживать за тобой, когда ты сам не сможешь. Буду следить за домом, буду возить продукты, буду готовить тебе…
— Боже, нет, — шутливо сморщился Аллег. — Это я, пожалуй, оставлю за собой.
— Как скажешь, — покладисто произнес Феликс и стек ему на грудь. Приложил ухо прямо к сердцу. — Я буду с тобой до самого конца. Ты не умрешь один, клянусь тебе в этом.
Аллег замер, затаив дыхание. То, что Феликс сказал, то, как он это сказал, то каким был его голос… От всего этого мужчину пробрало морозом. Что-то было в этой фразе. Что-то, что-то… Аллег не мог сказать что конкретно — явно что-то неприятное, тягучее. Опасное. Тяжкое волнение, которое мучило его в течение последних двух недель, сгустилось под горлом твердым колючим комом. Аллег провел слабой рукой по рыжеватым завиткам на затылке паренька. Его слегка мутило, перед глазами плавали круги.
— Спасибо тебе, лисенок, — очень тихо проговорил он — и пусть Феликс трактует это как хочет.
Феликс глубоко вздохнул и поцеловал его в грудь. И снова, и снова, а после в живот, и ещё несколько раз в грудь, и… Аллег судорожно вздохнул, когда горячее дыхание парня опалило ему пах. Феликс потерся щекой о его бедро. Провел ладонью вдоль ноги, быстро чмокнул ткань домашних штанов.
Заглянул ему в глаза исподлобья, склонив аккуратную голову на бок. Аллег замер, забыв, как дышать. Намек очевиден, просящий взгляд понятен, но…
Серо-зеленые глаза, темные лохмы, широкая улыбка, сильные объятия, жар поцелуя… Я люблю тебя…
«Я не могу. Боже, милостивый, я не…»
«Делай все, что он попросит. Выполняй любой его каприз. Он не должен сорваться с крючка. Он не должен ничего заподозрить. Ты — мой, но на это время ты должен стать его. Без остатка».
Аллег тяжело сглотнул. И протянул руку к гладкому бледному лбу.
— Пойдем, сынок, — прохрипел он, не смея разрывать зрительный контакт. — Уложу тебя.
Весь путь он проделал как будто в забытье, в туманной дурманящей дымке. Прохладная рука в его руке была твердой, гладкой — не такой. Не такой, к которой он привык — которую он хотел. Первый поцелуй был смазанным, быстрым, легким — Феликс прижался к нему на верху лестницы, притиснув его к шершавой стене. Аллег, оторвавшись от сухих тонких губ, позволив целовать свою шею и плечи, невольно глянул вниз. Белесые деревянные ступени вели в узенький коридорчик, а тот, в свою очередь, — к белой входной двери. По бокам были расположены две широкие арки. Из одной, той, что справа, доносилось невнятное бормотание не выключенного телевизора. Почему они его не выключили?.. Аллег не помнил. Не мог вспомнить. Лестница вела напрямую в их спальню — ни коридорчика, ни комнатки здесь не было, только малюсенькая площадка и белая чуть потрескавшаяся от времени дверь. Они вдвоем ее красили. Как красили стены, потолок. Укладывали новый пол. Ставили новую мебель. Искали поддержанный телевизор, выбирали кровать. Вили свое крохотное светлое гнездышко… Слишком крохотное, слишком светлое. Аллег впервые заметил это, и его из-за этого слегка встряхнуло. Голова шла кругом…
Давние воспоминания восставали перед глазами, как живые. Серые неоштукатуренные стены, побитый пол, сломанные косяки. Феликс, жмущийся к его руке, как маленький сын жмется к отцу. Ремонт. Ведра краски, штукатурки, рулоны обоев, стопки плитки и недешевого паркета. Широкие кисточки, пористые валики — Феликс, перемазанный в белой и светло-бежевой краске до самого кончика носа. Расстановка. Громадные коробки, полиэтиленовые пакеты, метры скотча, усталые грузчики. Феликс, смотрящий на все и всех выпученными настороженными глазами кота, на чью территорию явились посторонние. Завершающие штрихи. Бежевый плед на диван, синяя скатерть на стол, комнатные растения в плошках пастельных оттенков, светло-розовая мышка для Минни. Феликс, одетый в лен и светлое мягкое полотно у зашторенного новенькими бледно-зелеными шторами окна с изящным бокалом в руке. Феликс, тонко вздыхающий под ним на развороченной кровати, покрытой новым бледно-голубым постельным бельем. Его губы были на вкус, как вино, что они пили до этого, его глаза были поддернуты мутной пленкой наслаждения. Его пальцы сжимали его плечи, и из его рта под конец вырвалось тихое, почти жалостливое: «Дом». Да, теперь это был их дом. Только их. Как Аллег был счастлив тогда, как беспечен и глуп в бесконечном блаженстве… Все прошло, как проходят лето, весна и осень. Все исчезло, как сон, воспоминания затуманились, а чувства затерлись и поблекли, как старые фотографии.
И лишь один вопрос теперь бился в его голове: «Было ли все взаправду или только привиделось наяву?»
Феликс прижался к его шее лбом. Ткнулся носом в плечо. Аллег провел ладонями по его прямой жесткой спине. Прошло почти два года, а парень до сих пор не научился расслабляться полностью — слишком долго напряжение сковывало ему мышцы, даря одновременно мучение и помощь. Переборов приступ жалости, мужчина взял своего несчастного лисенка за руку и отвел к кровати. Одежда словно растворилась с их тел — Аллег не помнил, чтобы они ее снимали. Феликс навис над ним, поджарый и бледный. Серые глаза слегка потемнели и искрились в отсветах холодного света лампы на тумбе. Здесь все такое холодное… Короткие пальцы прошлись по груди и животу. Острый подбородок дрогнул. Глухо засопев, Феликс прикрыл глаза и тяжело сглотнул. Аллег моргнул.
— Я здесь, сынок, — прошептал он едва слышно. — Я снова здесь, милый мой.
Феликс молча прижался лицом к его шее и рвано выдохнул. Его губы дрожали. Аллег обхватил его за талию и уложил на спину. Парень растянулся на кровати, раздвинул ноги и уже привычным движением обхватил его плечи. Раньше Аллег почувствовал бы приятную дрожь или даже трепет, но сейчас…
«Темно-серые пронзительные глаза, густые мягкие волосы, теплые жадные губы, ласковые искусные пальцы. Гибкое сильное тело. Взгляд, полный озорства и преклонения. Ласка, такая умелая и правильная, что невозможно не откликнуться. Невозможно не закричать… Томми. Томми Клайптон. Его родной светлый мальчик.»
Аллег тяжело перевел дух и подхватил парня под бедра. Прижал к себе крепче, стиснул почти до боли. Куснул тонкую жилку на шее. Феликс никак не отреагировал. До чего он застенчив… или отстранен? Неужели он так и не раскрепостился за эти полтора года?
Аллега пробрал пот и отнюдь не из-за жара нежного нутра, обхватившего его так плотно и правильно. Он неожиданно решил провести своеобразный, почти извращенный, по его меркам, эксперимент — и ужаснулся от результата. Когда мужчина чуть потянул парня на себя, Феликс тут же сел, оплетая руками шею, когда перевернул к себе спиной — изогнулся так, чтобы Аллегу было удобнее. А Томми заспорил бы. Ему не нравится такая поза. Или поцеловал бы. Да, он любитель поцелуев. А Феликс нет. Совсем нет. Он был абсолютно пассивен и согласен на все, что Аллег с ним делал, словно кукла. Податливая, послушная, молчаливая кукла. Он даже вздыхал как-то странно, слишком тихо, и редко прикрывал глаза, и отвечал на ласки слабо, будто неохотно. Аллег едва смог дойти сегодня до конца. Каждое их движение сквозило холодом, наигранностью, каждый вздох — заученностью, привычкой. У мужчины стучало в голове, и перед глазами мелькали картины — другой ночи, другой спальни, другого тела в его объятиях.
«Я отвратителен, — подумал он, в конце концов, упав на свою половину кровати, слабо удовлетворенный и тяжело дышащий. — До чего же я мерзок».
Аллег и думать раньше не мог, что будет представлять на месте своего партнера кого-то другого. Ему это казалось высшей степенью лицемерия и хамства. Феликс сейчас с ним, полностью с ним — а не с каким-то левым непонятным мужиком в своих фантазиях. Просто потому, что у него нет никакого мужика, старый ты баран… Не все чувства нам подвластны, возразил он сам себе. Я не могу противиться своим, не в силах, не способен. Нет. Ему есть, с чем сравнить, ему есть, кого вспомнить. Раньше он этого не замечал, но теперь ему стало очевидно — ему крайне мало того, что дает Феликс. Феликс нежен и тих, спокоен и замкнут, он часто прячется во тьме. А Аллег, и так уже измученный глухим мраком постоянных трагедий и серостью вялых будней, всем своим существом тянется к пронзительному, пробирающему до костей свету. Пускай не солнечному, пускай. Все же тяжело представить Томми в лучах полуденного солнца, скорее уж — полуночной луны. Но лунный свет не менее завораживающий, не менее отличный от бесконечной непроницаемой тьмы. Это что-то яркое, светлое, живое.
Аллег вздрогнул, распахнув глаза. Вот оно — это нужное слово! Живое!
Вот чего им не хватает с Феликсом — жизни, подъема, прилива сил. В этом крохотном чересчур светлом домике они, как в пластиковой клетке, искусственной теплице. Точнее, конкретно он, Аллег. Вот чем привлек его Томми, вот что заставило его наступить на горло собственной совести и произнести то давнее, тихое: «Останься со мной». В тот миг, счастливейший миг своей жизни, наполовину хмельной от пива и близости своего чудесного мальчика, Аллег был сам не свой от трепета волнения и жадной истомы. Он был как дома в уютном полумраке комнат, где теплый свет и ласковая темнота сливались воедино, даря покой и исступление. Он был на своем месте, в среде доброй иронии и остроумной нежности, дающих нескончаемую подпитку угасающему огню мыслей и идей. Он… был рядом с тем, от кого кружилась голова и перехватывало дыхание. Он хотел целовать эти губы напротив, хотел касаться этих густых темных волос, хотел видеть огонь в серо-зеленых глазах. Он жаждал покоя, поддержки, ласки — чтобы ему залечили раны, чтобы в него вдохнули силы, чтобы все его страхи, обиды, боли, горькие переживания, безжалостные воспоминания, недавние трагедии и нескончаемые мучения вытряхнули из него, как вытряхивают пыль из пальто, провисевшего в шкафу все долгое лето. Тогда он сделал окончательный выбор. Да, именно тогда — сделал, сам того не осознавая.
А потом отказался от него — и теперь жестоко за это расплачивался.
— Ты не помнишь, где у нас мазь? — едва слышно произнес Аллег в подушку.
Феликс не ответил. Его короткие пальцы зарылись мужчине в волосы.
— Тебе не больно? — попробовал мужчина еще раз. — Я не сделал тебе больно?
— Спи, — сказал ему Феликс. — Ты должен отдыхать. Спи. Тебе необходим покой.
Одно лишь это слово — и все в душе Аллега возмутилось. Нет! Это неправда! Ему не нужен никакой покой! Мужчина попытался встать, но прохладная рука с настойчивой нежностью уложила его на место — и не позволила более подняться. В голове засвербело. Здесь что-то не так! Здесь точно что-то не так! Он должен понять, должен попробовать, должен постараться!.. Но веки быстро налились свинцом. Перед глазами встало кровавое марево. Пот стыл на нем, и вязкая слабость сковала все его члены. Горькая слюна скапливалась в уголке рта.
— Феликс, — прохрипел он.
И парень появился в поле его зрения, положив голову на подушку рядом. Бледный, сероглазый, ровно, спокойно дышащий. Он улыбался. И улыбка эта преследовала мужчину всю ночь — в самых жутких и неправдоподобных кошмарах.
Аллег закрылся в ванной. Его трясло. Туман в голове ужасно мешал сосредоточиться. Его трясло. На языке горчило. Он трижды промахнулся, ища нужный номер. Попытался напечатать смс, но понял, что не попадает по клавишам. А потому пришлось звонить.
Ему ответили тут же. От знакомого до боли, высокого звонкого «да, Аллег?» глаза начало жечь, а голос дал петуха.
— Ал, — произнес Томми после короткой паузы, последовавшей за его невнятным болезненным возгласом. — Что стряслось? Что с тобой?
— Томми, — прохрипел Аллег, с трудом ворочая языком. — Помоги. Мне плохо. Мне очень плохо. Помоги. Помоги мне.
========== 18 глава. Дама в беде ==========
В ушах стучала кровь. Воздух застревал в глотке. На языке горько, и мышцы — как желе. Перед глазами легкая рябь. В ушах стучала кровь.
Аллег глубоко вздохнул, и болезненная дрожь прокатилась по его груди. Кровать казалась ловушкой — трясиной, что затянула в себя намертво и не намерена была больше отпускать. Он слабо втянул носом воздух — и горло свело неприятным спазмом.
Феликс был изумителен в отсветах белого светильника. Его молочная, почти прозрачная кожа, казалась матовой, чуть блеклой, но оттого не менее завораживающей. В глазах пульсировало, и его фигура, его лицо, его серебристые глаза то размывались, то становились до боли четкими. Подкрашенные рыжие волосы тонкими колечками вились вокруг его головы. Розовые соски темнели на белой груди, как две открытые раны. Серые глаза…
Аллег внутренне вздрогнул — уже не в первый раз. Он застыл на кровати, не в силах пошевелиться, не в силах заговорить. Мысли наслаивались одна на другую, и чувства, порой абсолютно разные по свойству, сливались воедино, бурля в его груди ураганом из волнения, возбуждения, ужаса.
Ужаса, да. Это случилось утром. Он очнулся утром от сна, который приходил к нему уже много раз и который он едва помнил. Он очнулся — и в этот же миг решил, что сон продолжился. Боль била в висках, гулким эхом звенела в ушах, тугим душным узлом затягивалась в груди, колола в низу живота. Его тошнило. И слабость — густая, бессильная, нереально мощная слабость свалила его с ног, не дав даже спуститься с лестницы. Он помнил, что отреагировал на это — как-то. Может, удивился. Может, испугался. Он помнил, что сделал в ответ — что-то. Может, позвал на помощь. Может, позвонил другу… Сразу? Или нет? Когда? Где? Как?.. И так ли это важно? Смысл ушел, как и силы, как и боль, как и желание. Для чего-либо.
Феликс помог ему встать, когда он упал вниз. Феликс дал ему воды, дал еды, дал лекарств. Феликс был так нежен — невероятно нежен. Это неправда. Аллег знал это, хоть и не осознавал. Любовь Феликса не фальшива, но опасна. Он привязан к нему, а ещё больше — к тому, насколько Аллег привязан к нему. Его возбуждает это — его серые глаза сверкают. Горят. В них пляшет огонек — тот самый, Аллег знал про него все. Ему рассказывал тот, кого он ждет, хоть даже лицо его помнится смутно.
«Серо-зеленые глаза. Темные волосы. Высокие скулы. Стройное тело…»
Феликс легко, как горный козлик, запрыгнул на кровать и осел между его раздвинутых ног. Он как никогда уверен в себе, как никогда напорист и настойчив. Аллег говорил, что не хочет, говорил, что не готов, не может, не время… Но Феликс все равно коснулся его колена.
— Я всегда буду с тобой, — прошептал он вкрадчиво, с придыханием — его голос был полон затаенной страсти, томления, жажды. — До самого конца.
Аллег слабо повел головой. Волнительный страх смешалсяс душным безразличием. Ему хотелось скинуть гладкую белую ладонь, но он не находил в себе сил пошевелиться. Невидимые силы сковали, как стальные цепи — собственное тело его предало. Он тяжело перевел дыхание.
— Осталось немного, — еще тише зашептал Феликс. — Потерпи. Сейчас все кончится. Это пройдет… Аллег. Аллег. Ал…
— Н-не н… н-нызвай, — едва выговорил Аллег.
Не называй меня так. Это имя не принадлежит тебе. Аллег вздрогнул — новое чувство, едва осязаемое, почти неощутимое, на обрывок секунды всколыхнулось в его груди. И тут же исчезло. Осталось лишь волнение — и отголосок страха. Серые глаза неотрывно следили за ним. Белая рука медленно прошлась по бедру, по животу, зарылась в волосы на груди.
— Тише, — ласково выдохнул Феликс. — Тебе нужно отдыхать. Набираться сил.
Сил… Каких сил? В нем нет сил. Все что осталось…
«Все забрал ты. Все — до последней капли».
Боль ударила в виски. Тошнота ударила под дых. Волнение взбурлило, окатив до самых кончиков пальцев. Страх впился в сердце жгучим ледяным жалом.
Аллег вздрогнул. Снова посмотрел на Феликса — и не узнал его. Это не он. Не его лисенок. Это не тот застенчивый тихий юноша с вечно опущенными глазами. Это Аарон из Подворотни. Или Викинг со страниц книги Томми…
Томми! Звонок! Обещание! «Жди меня. Я скоро буду. Совсем скоро. Жди».
Аллег неловко поерзал на месте. Язык едва ворочался во рту, и все же он смог пробормотать хриплое:
— Феликс… С… с-спать… Я…
— Да, конечно, — мягко улыбнулся Юноша, похожий на Феликса. — Ты ляжешь спать. Я тебя уложу, не волнуйся.
Белая рука начала подниматься выше — за ней следовал страх и нежданно стойкое чувство тошноты. Аллег хотел отодвинуться, хотел сбросить ее, но он лишь смотрел. Смотрел в глаза — большие, серые, горящие… алчные глаза, полные желания и умиления. Полные нежности до самых краев. Дрожь прошила спину, горло сушили бессмысленные вздохи. В ушах стучало и звенело… слишком громко звенело.
Тонкие брови сошлись на переносице, и Юноша отвернул голову в сторону. Прислушался. Аллег сделал то же самое. Звон не ушел — звон повторился. Жди меня. Я скоро буду. Жди… Юноша грациозно слез с кровати и пошел к двери. Уже открыв, ее обернулся. И улыбнулся. Улыбнулся. Улы…
Мир пошел рябью — и обрел резкие черты. Страх вгрызся так глубоко, что прорвал нежную изнанку сердечных камер. Аллег забыл, как дышать.
— Одну минуту, — сказал ему Юноша, которого он едва узнавал. — Я сейчас.
Он ушел, но легче от этого не стала. Весь дом был пропитан им, его запахом, его словами, аурой, что окружала его. Аллег не мог отвлечься ни на что, не мог пошевелиться, не мог задуматься. Он боялся каждого угла, он боялся Юноши шедшего к входной двери, он боялся… Боже! Он боялся за того человека, что окажется за ней. Боялся за…
— Добрый вечер, — произнес высокий дружелюбный голос. — Могу я поговорить с мистером Тэрренсем?
Томми! Нет! Уходи, хотелось крикнуть ему. Уходи отсюда немедленно! Беги! Но все, что он смог сделать, это только приподняться на мятых подушках — и даже от этого нехитрого действия покрыться крупными каплями пота.
Юноша что-то ответил Томми, Аллег не разобрал — слишком тихо. Но это явно было не приглашение, не могло им быть. И хорошо, подумалось ему. Пусть он уйдет. Пусть спасется. Ему достаточно, ему хватит. Он не сможет…
— Сожалею, но я вынужден настаивать, — твердо отозвался Томми.
Снова ответ — и снова, скорее всего, отказ. Скрип закрывающейся двери — как сброшенная тяжесть с плеч… Глухой звук удара.
Голос, ледяной и жесткий, как сталь:
— Не знаю, чего хорошего мне может пожелать лжец и убийца.
БАМ!
Грохот, сдавленный вопль и ругань. Тонкие стены и полы пропускали обрывки слов. Аллег слышал несколько голосов — Томми был не один.
— Куда?..
— Пока в… и вруби кран…
— Жестко… заслужил?.. О! Какая!..
— Ага… Он… не сможешь… мразь… Ублюдок!.. Поверь… верх…
Звуки шагов неясной мешаниной разлетелись по всем комнатам дома. Правда, одни из них были слышны четче. И они приближались…
У Аллега перехватило дыхание, когда на стену, скрывающую лестницу, упала знакомая по очертаниям тень. У него вырвался слабый стон, когда обладатель этой тени влетел в комнату. Волосы растрепаны, куртка — нараспашку, лицо… Не будь Аллег так слаб, он бы разрыдался.
— Томми, — просипел он, сорвано задышав.
— Все хорошо, мы здесь, — произнес его мальчик, садясь рядом с ним на кровать с елозящей Минни на руках. — Все закончилось. Все будет хорошо.
Аллег не мог поверить. Он перевел пульсирующие глаза на лестницу, снова посмотрел на Томми. Черты белого лица заострились, крылья носа подрагивали, глаза… Аллег помнил этот взгляд, этот острый сверкающий взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Он уже видел его таким однажды. Он так не хотел видеть его таким вновь. Аллег потянулся к нему.
— Ал, — прошептал Томми, склоняясь ближе. — Я сейчас уйду, хорошо? Мне надо кое-что закончить. Я оставлю с тобой Минни. Чтобы тебе было спокойнее. Хорошо, госпожа? — Он ласково улыбнулся кошечке. — Вы побудете с мистером Тэрренсем, до тех пор пока я не вернусь? Да? Ох, спасибо вам.
Он быстренько прижался губами к носику Минни, и та вытянула голову, то ли обнюхивая, то ли потираясь о его губы. Со стороны это походило на ответный поцелуй. У Аллега от этой картины глазам стало жарко, и кишки прошила тяжелая колючая боль. Томми обнял его одной рукой.
— Я скоро. Я очень скоро, поверь, — вкрадчиво заверил он, прижимаясь лбом к его лбу. — Потерпи немного. К нам уже едут. Минут через тридцать… Ал…
Его влажные теплые губы прижались к его рту, и Аллег почувствовал почти обморочную слабость. Ему хотелось закричать, но он смог только жалко выдохнуть что-то нечленораздельное, когда Томми отстранился, и прихватить его за руку. Не ходи, хотел вскрикнуть он. Не оставляй меня! Не губи себя!
— Томми, — выпалил он, с трудом двигая губами.
— Сколько же эта паскуда в тебя влила? — голосом, от которого у Аллега мурашки побежали по спине, проговорил Томми и припал поцелуями к его руке. — Все кончено, родной. Яичко разбито, теперь нужно понять, от какого петуха этот птенчик.
Аллег был готов взвыть. Не нужно ничего понимать! Не нужно! Нужно спасаться!.. Но разве Томми его хоть когда-нибудь слушал? Его мальчик, оставив последний долгий поцелуй на четко выступившей синей вене, мягко отпустил его ладонь и встал. Чмокнул в лоб, шепнул напоследок тихое «я скоро» и вылетел из комнаты так же стремительно, как появился, плотно прикрыв за собой дверь. Минни, потершись о его грудь и колено, спрыгнула на пол и скрылась где-то под кроватью. Аллег в отчаянии смежил веки.
И прислушался. Внизу какое-то время было тихо — но потом вниз спустился Томми. Голоса вновь стали слышны. Они были на кухне, говорили, по большей части, двое. Высокий звонкий голос Томми перемежался незнакомой Аллегу грудной томной речью с легким акцентом. Изредка проскакивал низкий грубоватый баритон — значит, с Томми, как минимум, двое. Аллегу от этого почему-то не стало спокойнее. Кровь все ещё гулко била в висках, мешая слышать. Сначала были только голоса, потом раздалось резкое шипение крана. За ним — скрип двигающейся мебели по плитке, а затем…
— Подъем, господин маньяк! — вскричал некто с грудным голосом. — Просыпайтесь немедля — время не ждет.
Короткая пауза — видимо, Юноша приходил в себя. Аллег затаил дыхание. Его развороченное страхом сердце билось сумасшедше быстро.
— Ликуйте, — продолжал томный незнакомец с едва заметной манерностью, — ибо с вами желает поговорить один весьма знатный… ну-ну, не шипи, caro amico… один весьма заинтересованный вашими не слишком чистыми делами джентльмен. Прошу, мистер Клайптон. Он ваш.
Аллег попытался встать, но мышцы оказались безвольно слабы, и комната сделала перед глазами круг. Он упал на подушки, потеряв ощущение реальности на миг или другой. К тому моменту, как он очнулся, Томми уже подводил к концу свой монолог:
— …это было умно. С одной стороны. Но с другой — невероятно глупо. Столько переменных, которые могли сложиться не так. Коллеги, старые друзья, дальние родственники… А что если бы они в один из счастливых дней таки навестили любимого дядю, старого друга, дорогого приятеля, м? Или что если бы сам Аллег в какой-то миг осознал, что с ним что-то не так? И пошел бы в больницу, не сказав тебе ни слова?.. Молчишь. Впрочем, чего я от тебя хочу? Ты глух к рассудку, слишком уверен в себе… Для этого есть причины, верно? Определенно есть. Они занимают меня. Немного, но занимают. Однако куда больше меня занимает совсем иное. Рейк, друг, не мог бы ты?..
Снова скрип стульев по полу. Непонятная смесь из вздохов, шипения, бормотания — и яркий четко слышимый всплеск. Кран. Кухня. У Аллега засосало под ложечкой. Он дернулся, услышав бесстрастный приказ, отданный хорошо знакомым голосом: «Держи, сколько сможешь». И тишина.
Полная тишина. Секунду, две, десять… Какой-то звук. Странный, влажный, едва уловимый. Аллег не мог точно понять, что это, но…
— Держи-держи, — прикрикнул Томми, и в его голосе прорезалось что-то… звонкое, яростное, хищное.
«Азарт, — осознал Аллег, тяжело сглотнув. — Он возбужден, как…»
— Держи! Держи!..
— Тяжело! — прогудел в ответ незнакомец с грубым голосом. — Эта паску… А!
Минута сложилась в две, к низкому болезненному вскрику присоединился ещё один — грудной и сиплый, полный изумления, почти шока. Непонятный звук стал громче, и Аллег понял, что это — бульканье, звук пенящейся воды.
— Боже, — выдохнул он, не успев понять, что точно чувствует.
Потому что за бульканьем, за двумя криками последовал нечленораздельный шум — скрип мебели, звон посуды, грохот раскрывшихся шкафчиков… И сипение. Низкое хрипящее сипение.
— Ого! — выпалил Томми. — Ого!
А потом его слова заглушил плотный неразделимый на составляющие шум — завязалась драка. Аллег силился услышать, кто с кем сцепился и на чьей стороне перевес, но тщетно: незнакомец с грудным акцентом голосил что есть мочи, но в молоко, его компаньон совсем притих, а Томми и…
Пронзительный вопль. Крик «fottuto bastardo!». И снова шум. Тихий шум — никаких голосов. Скрип мебели, грохот разлетающихся мелких предметов, редкие громкие вздохи. Иногда рваная ругань. А потом этот звук. Один-единственный. Гулкий, глухой, ясный — кто-то упал на пол. Минни зашипела под кроватью. Аллег вновь попытался встать, но лишь вновь едва не потерял сознание. Перед глазами плыло, в горле горело.
— Неплохо, — произнес знакомый высокий голос. — Совсем неплохо, мразь.
На несколько мгновений это дало ему надежду. На несколько. Но потом шум перешел в гостиную. Он стал приглушенным, плохо слышимым. Грохот летящей на пол мебели, только скрип, шипение — все, как через вату.
Шум. Долго. Бесконечно. Вечность. Аллег слушал, не слыша, замерев в этом миге, как во сне. Он не верил, что это происходит, это просто какой-то бред, даже хуже сцены в кино, хуже наркотического отравления. Должно быть, ему это чудится. Должно быть, он просто спятил окончательно и…
Звук. Тот самый. Только резче, быстрее, четче. Движение — неуловимое. Вскрик. Полный боли. Полный муки. Знакомый вскрик. Движение — легкое, уверенное. Безжалостное. Тишина. Полная тишина. Кровь застыла в жилах.
— Т-томми?.. — после очень долгой паузы позвал Аллег. Сердце билось в ушах. Крик ободрал глотку и легкие: — Томми!
Тишина. Пульс бился в висках. Тишина. В горле сухо и жарко. Тишина… и шаги. Мягкие, неторопливые, осторожные шаги. Пот стекал по спине. Шаги. Приближались. Били в голову, как раскаленные гвозди. Замерли. У входа. Тяжелое дыхание — слышно. Ручка повернулась — медленно. Дверь открывалась. Открывалась, открывалась, открывалась, пока не…
Вошел Он.
Именно так, должно быть, видел Его Томми в первый раз. Именно таким Он виделся ему — настоящим, без прикрас, без масок. Вот таким.
Белое тело светилось в ледяном свете, искрилось, горело мертвенно-бледной белизной. Плечи расправлены, руки расслаблены, грудь вздымалась от глубокого дыхания. Крепкие ноги держали уверенно и стойко. Лицо налилось жизнью, посветлело и обострилось, как у вышедшего на удачную охоту зверя: подбородок отвердел, на щеках выступил румянец, приоткрытые губы потемнели, крылья ноздрей дрожали, жадно втягивая воздух. Серые глаза горели. Алчным звериным огнем — тем самым, о котором он столько слышал. Ресницы трепетали, брови ровно лежали на границе переносицы.
У виска запеклась кровь. Кровь забрызгала кончики пальцев, осталась у края губы, капала из носа. Мокрые потемневшие локоны прилипли к его шее и плечам. С них капала розовая вода.
Как и с кухонного ножа, наспех обтертого какой-то тряпкой.
Аллег не мог вздохнуть. Не мог думать. Не мог… ничего. В голове пустота, зияющая дыра. Он не мог оторвать взгляда. Не мог. Ничего. Сердце заныло.
Он закрыл дверь. Плотно, наверняка. Он подошел к нему. Плавно, неторопливо, словно все время этого мира принадлежало лишь ему. Аллег хотел бы отодвинуться, хотел бы слететь с кровати, хотел бы спрятаться, убежать. Но не мог. Он не мог ничего. Он подошел к нему.
— Я не хотел, чтобы все так случилось, — сипло произнес Он, и его ровные брови изогнулись. — Я не хотел, поверь мне.
Белая рука, запачканная алым, потянулась к нему. Белая, мягкая… ледяная. Рука убийцы. Аллег, перебарывая слабость и судорогу, отвернулся от нее. Слегка. На пару дюймов. Кончики пальцев подцепили пару волосков его бороды. Стальной запах ударил в нос, и его затошнило.
— Я надеялся, все будет тихо, — каким-то сдавленным, словно бы извиняющимся тоном прошептал Он, легонько поглаживая его по подбородку тыльной стороной ладони. — Наделся, что все сделаю… мирно. Безболезненно для тебя. Я не хотел, чтобы тебе было больно.
Бок кровати чуть прогнулся — Он оперся на нее коленями, но не сел. Пара розовых капель упала Аллегу на бедро и живот. Его передернуло.
— Ты бы ушел спокойно, во сне, не мучаясь, — горько продолжал Он. — Я хотел именно этого. Ты это заслужил.
Белая рука исчезла, и Аллег вновь посмотрел на него. Тонкие губы были чуть сжаты, мышцы челюсти ходили под кожей. Серые глаза пожирали его всего без остатка. Покрытая алым рука удобнее перехватила рукоятку. Феликс как-то порезал себе палец этим ножом. На нем тоже была кровь… на нем тоже…
Он хотел сказать что-то еще — Он приоткрыл рот, набрал воздуха. Но не успел.
— Мря!
Минни вспрыгнула на кровать с небрежностью настоящей хозяйки дома. Просеменила по матрасу к самому носу Аллега и потерлась о его щеку, тихо мурлыча и щуря глаза, те самые, вечно недовольные и чуть выпученные глаза. Сладко пахнущая шерсть пощекотала ноздри и приятно согрела поостывшую кожу. Он застыл, вперив в нее странный взгляд.
Криво улыбнулся.
— Она никогда меня не любила, — тихо произнес Он, протянув руку к кошечке. И добавил с легким смешком, когда она ловко увернулась: — Я ей не нравлюсь.
Не нравишься. Аллег был согласен. Минни всегда обходила Феликса стороной. Такое бывает, часто бывает — просто не нравится человек. Не нравится…
«А вот Томми ей понравился. С самого начала понравился. И она ему тоже, они…»
Аллег вздрогнул. Даже нет — содрогнулся всем телом. Томми. Томми… Кровь на ноже… Томми. Томми! Нет. Нет, нет, нет, НЕТ! НЕ-Е-ЕТ!
Боль прошила до самых кончиков пальцев, свернулась в горле, отозвалась в сердце. Развороченном, громко вопящем от муки. Стало жарко глазам, стало жарко в горле — и настоящий пожар разгорелся в груди. Не может быть. Просто не может быть. Нет, нет, нет. НЕТ! Томми не может… Томми… У Аллега задрожало под грудиной. Томми… Его Томми… Его мальчик… Его темноволосый зеленоглазый бесшабашный чертенок, отчаянно лезущий на рожон… Его светлый дорогой мальчик… Кровь… Его кровь на… Он был… Им. Этим… этим… Этим. Боль прошла так же быстро, как появилась.
Жало, впивавшееся в сердце, впрыснуло в нутро острый ледяной, как сталь, яд. Он прошелся по венам, по нервным окончаниям; отравил мозг. Осел жгучей горечью под языком. Засел в горле. Засел, колючий, громкий, злой.
Ярость. Такая черная, такая лютая, какая ещё никогда в жизни не просыпалась внутри него так буйно и полно, окутала все его естество, как кольчужный плащ. Ярость. Безоговорочная, безапелляционная, безжалостная.
Ярость. Она заглушила все — страх, боль, дурноту, горе. Все. Ярость. Все, что стучало у него в висках. Ярость. Он наполнился ею до краев, и одно лишь чувство владело им в этой агонии — чувство мести. Он должен заставить эту тварь страдать. Он должен сделать все, чтобы она сдохла в муках. Он должен сломить, обыграть, победить ее. Да! Победить!..
Аллег поднял на Неё глаза. Он старался, очень старался выглядеть, как обычно — ярость смела наваждение, хоть и оставила часть физической слабости. Аллег заглянул Ей в глаза, в эти горящие глаза зверя. Он задумался лишь на миг — и смежил веки, изображая смирение. Идея созрела сама собой.
Минни, в последний раз мурлыкнув, спрыгнула на пол.
Тварь отступила от кровати. Отвела нож подальше. Склонила голову набок.
— Я буду осторожен, обещаю, — ласково произнесла Тварь.
Аллег вскинул на Нее нарочито испуганные глаза. Он следил за каждым Ее движением. Она приблизилась спокойно, без спешки. Так же спокойно занесла нож — он был отточен, Аллег это знал. Быстрая смерть, хоть и болезненная. Тварь приметилась, сощурив горящие глазищи. Пару раз провела в воздухе лезвием на пробу. Плавно ринулась вперед.
И Аллег перехватил Ее руку. Он впился трясущимися пальцами в худое предплечье, костлявый локоть, чувствуя запах крови и болезненного азарта. Его затошнило. По спине потек пот. Он напрягся всем телом, воскресил последние свои силы. Но Тварь продолжала наседать. Ее лицо исказилось в сочувствующей, почти жалостливой мине. Она не напирала на него в полной мере — Ей нравилось видеть его жалкое безрезультатное сопротивление.
— Аллег, прошу, — сдавленно выдохнула Тварь. — Чем быстрее это случится, тем быст… УХ!
Ей нравилось смотреть — Аллег это прекрасно знал. Она слишком низко склонилась к нему, она слишком быстро поверила в свою победу. Она была слишком уверенна в себе. Аллег опустил голову, выставив вперед свой выпуклый лоб — и рывком подался вперед.
В глазах вспыхнули звезды, но рука в его захвате обмякла. Тварь охнула, зажмурилась, непроизвольно откинув голову назад. Собрав последние силы, переборов дурноту и боль, подпитанный одной только ненавистью и жаждой расплаты, Аллег с силой оттолкнул Ее прочь, едва не слетев с кровати. Тварь, неловко взмахнув руками, попятилась, зацепилась ножом за торшер — острый стальной кончик застрял в блеклом полотне. Аллег, на развороченных подушках, в дурмане от усталости, слабости и наркотиков, вяло наблюдал за тем, как Тварь помучилась с секунды две-три, чтобы его оттуда достать.
Грудь дрогнула. Это было забавно.
Тварь сделала шаг вперед, но запуталась в длинных шторах и повалилась назад, на невысокий платяной шкафчик. Ударилась об него затылком, спиной и, несомненно, копчиком. Зашипев, шатаясь, неловко поднялась на ноги.
Уголки губ дрогнули. Аллег хмыкнул. Это было ещё забавнее.
Тварь двинулась к нему. Ее глаза горели — не только жаждой, но и злобой, гневом. Она, хромая, пошла к нему, сверкая окровавленным ножом. Ее губы были крепко сжаты, лицо пепельно-бледно. Она сделала пару рваных шагов в его сторону и…
БАМС! Исчезла за резко распахнувшейся дверью. Аллег расхохотался в голос.
— Ну что, тварь?! — взревел человек, весь в черном, влетевший в комнату с пистолетом наголо. — ПОПА…! Э. А где?..
Сержант Данко замотал головой, непонимающе хмуря брови. Наткнувшись, наконец, взглядом на Аллега, спросил недоуменно:
— Где этот ваш?..
Аллег, беззвучно хохоча, указал дрожащим подбородком на дверь.
— Ага! — громко и хрипло вскричал сержант, заглянув туда. — Вот ты где, паскуда! Решил в прятки поиграть?!
У Аллега от смеха в уголках глаз скопились слезы. От смеха. Да, определенно, именно от него… Внизу было слышно какое-то копошение. Шум, гам, грохот — он едва разбирал все это за стуком крови в ушах. За ноющей болью в сердце. Его смех оборвался резко, словно ему перерезали связки.
На лестнице раздались торопливые шаги.
— ДАНКО! — взревел кто-то снизу. — НУ, ЧЕГО ОН ТАМ?
— ЖИВОЙ! — отозвался сержант. — И ЭТОТ ВАШ, И ЭТОТ, КОТОРЫЙ, БЛЯТЬ!..
— Тише, господа, прошу вас. Относитесь с уважением к пострадавшему.
В комнату вошел высокий седой мужчина в строгом костюме и больничном халате. Аллег поднял на него глаза. И всхлипнул. Он знал его. И Томми тоже знал… Томми… Смех вырвался из его рта снова — жалкий дрожащий смех пополам с глухим рыдающем воем.
— Тише, мистер Тэрренс, — зашептал Эмиль Годфруа. — Тише. Все закончилось.
— Томми, — неразборчиво прохрипел Аллег, сквозь мутную горячую пелену не видя почти ничего. — Томми…
— Все хорошо, — повторял аптекарь, спокойно и тихо. — Все будет хорошо.
Аллег слабо ему верил — скорбь и горе не есть что-то хорошее. Прикосновение иглы он уже едва чувствовал. Тьма затянула его в себя, как трясина.
========== 19 глава. Интерлюдия «Перед Грозой» ==========
Густая махровая тьма рассеивалась медленно. Кусками выплывали из небытия белесо-желтоватая поверхность сверху и белое кривое нечто сбоку. Только после пяти минут тупого созерцания Аллег осознал, что белесо-желтое — это потолок, а «нечто» — стойка для капельницы. Грубоватая стойка, наскоро сделанная. Рядом с ней маячила фигура в белом — некто склонился над чем-то вне поля его зрения. Аллег с трудом прочистил горло.
Некто тут же обернулся к нему.
— Не двигайтесь, сэр, — попросил кудрявый юноша в медицинском халате. — Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Вы в полной безопасности.
«Возможно», — подумал Аллег, а вслух просипел:
— Т… То… Томми?..
— Йа ст-тес-сь.
Будь в нем больше сил, он повернул бы голову рывком, а так пришлось просить помощи у фельдшера. Аллег хватанул ртом воздух, едва не поперхнувшись. Тело сковала слабость. Глазам стало жарко. Томми. Его мальчик. Его дорогой светлый мальчик! Живой…
И не совсем здоровый. Лицо бледное до синевы, губы разбиты, один глаз заплыл. Тело было скрыто специальным покрывалом, на шее красовался медицинский бандаж. Аллег приподнял брови — мол, как ты, сынок?
Томми криво усмехнулся.
— Ногха, — просипел он едва разборчиво. — Лодыш-шка. И во-огхт. — Он указал на шею дрожащим пальцем. — Твар-рхына-а…
— Что с ногой? — ему в тон спросил Аллег.
— Сломал, — ответил за Томми кудрявый фельдшер. — Ничего серьезного — перелом чистый. Зарастет в срок, если лечение будет правильным.
Аллег слабо кивнул, не в силах оторвать взгляда от своего мальчика. Он успел уже с ним попрощаться, успел похоронить и… Неважно. Неважно. Он здесь. Он живой. Живой… Томми тоже не спускал с него глаз. Темная зелень в густой никелевой серости приглушенно мерцала в полумраке. Его мальчик открыл рот, чтобы что-то сказать… И откуда-то за пределами машины скорой помощи раздался пронзительный визгливый крик. Рот Томми дрогнул и исказился. Он неловко покосился в ту сторону, и Аллег сделал то же самое. Прищурился и слегка приподнялся, чтобы лучше видеть.
В мрачных сумерках весеннего вечера мелькали темные силуэты людей, снующих туда-сюда. Окна его дома, все как одно, горели ярко-белым, и рассмотреть, что происходит близ них, было относительно просто. Люди в штатской форме полиции, люди в медицинских халатах, просто какие-то люди, помогающие по мере сил одновременно и первым, и вторым.
Среди всех них ярко выделялся высокий лощеный на вид незнакомец с киноварно-красной шевелюрой — он бурно изливал поток яростных речей на стоящего рядом с ним сержанта Данко, как всегда хмурого, бледного и молчаливого. У ног незнакомца на каком-то черном ящике сидел крупный шкафообразный мужичара с квадратным подбородком и пышными засаленными бакенбардами. Его голова, левая рука и часть груди были плотно забинтованы.
Незнакомец вновь громко вскрикнул, и Данко поморщился. Говорили они на одном языке — не поймешь то ли испанский, то ли итальянский. В какой-то момент проскользнуло даже что-то отдаленно напоминающее немецкий.
Томми беззвучно фыркнул. Аллег нахмурился.
— Кто они? — спросил он у фельдшера, но тот только руками развел. — Кто это, Томми?
— Узья, — хихикнул его мальчик и тихонько закашлялся.
— Мистеру Клайптону сейчас не следует много говорить, сэр, — несмело проговорил кудрявый паренек.
— Ему в принципе не следует много говорить, мой мальчик, — заметил Аллег и хмыкнул, когда Томми показал ему сизоватый язык. — Думаешь, осознание этого факта ему как-то мешает?
Он чувствовал странную неземную легкость. В один миг — тот самый, когда он увидел Томми воочию — его словно выпустили из громадных могучих тисков. Он жив. Томми жив. Они оба живы. Все было хорошо, как и говорил ему Годфруа. Все было очень и очень хорошо…
— Сынок, — обратился Аллег к фельдшеру, — а где мистер Годфруа?
— Доктор Эмиль сейчас на прямой линии с одной из больниц, — ответил парень, подкручивая что-то у его капельницы. — Он ищет для вас места, сэр.
— Понятно, — пробормотал Аллег.
Слишком громко, видимо. Потому что незнакомец каким-то невероятным образом сумел услышать его едва слышное сипение сквозь пелену собственного пламенного монолога. Тряхнув густыми кудрями, он с нервным «на» сунул недокуренную сигарету Данко и направился в их сторону.
— Вам сюда нельзя! — воскликнул фельдшер, когда незнакомец резво вспрыгнул в машину. — Посторонним людям вход в машину скорой помощи запрещен!
— Как и секс до свадьбы, если ты честный христианин, — огрызнулся незнакомец. — Отвянь, малолетка. Мистер Тэрренс, не так ли?
— Он самый, — слабо усмехнулся Аллег. — С кем имею честь?
— Честь? Я вас умоляю! — с надрывным грудным смешком отмахнулся парень — он был одних лет с Томми, ну может на пару-тройку годов старше. — Честь мне оказываете вы, мистер Тэрренс. Так вот из-за кого мой очаровательный приятель поднял такую невозможную бучу! Интересно, очень интересно…
Он скосил хитрые лисьи глаза к Томми — тот в ответ сделал рожу кирпичом.
— Вы его друг?
— Товарищ по несчастью, — криво усмехнулся незнакомец. — Дурной советчик и верный оруженосец. Мы не так давно знакомы, чтобы нас связывало нечто большее. Впрочем, — его тонкие, тоже изрядно разбитые, губы тронула лукавая полуулыбка, — кто знает. Всегда мечтал, знаете ли… camminare a braccetto con il diavolo.
— Не силен в испанском, — слегка озадачено признался Аллег.
— Эт италянски, — просипел Томми, нахмурившись. — Род, уди…
— Тише, мой дорогой, тише, — промурлыкал Род, ласково погладив его мальчика по руке. — Отдыхай. У тебя был просто головокружительный день! Звезды из глаз ушли, нет? Судьба просто сбила тебя с ног! Да ещё так схватила за горло, что ты вон, едва слово можешь выдавить…
— Щас с той таже буде, — пропыхтел Томми, скуксившись.
— Отнюдь, — хмыкнул Род, тряхнув роскошными кудрями. — Меня ждет заслуженная награда и самое лучшее в мире обезболивающее — il vino e il sesso. А тебя, милый мой, — душевный разговор с…
Красавчик указал узким подбородком куда-то назад. Томми съежился ещё больше. «Ciao, mio caro amico», — одними губами произнес Род и грациозно выпрыгнул из машины. На его место пришел другой человек совершенно иного вида и свойства характера — уж при его появлении молоденький фельдшер даже пикнуть не посмел.
Аллег окинул взглядом того, о ком раньше только слышал — и остался под некоторым впечатлением.
Лейтенант Джек Клайптон был ниже сержанта Данко, но выше своего младшего брата. У него были те же темные волосы, что у Томми, те же высокие тонкие скулы и те же серые миндалевидные глаза со сверкающей зеленцой. Но фигура у него была помощнее — плечи крепче, грудь шире, ноги и руки толще. На лицо он был настоящий красавец и смотрел на мир совсем иначе. Жестковато, проникновенно, словно сканируя вокруг себя все и вся.
Сейчас, к тому же, он был явно не в духе, и к простой жесткости примешивалась приличная горсть злости. Аллег хорошо знал этот характерный шальной отблеск — у Томми он был точно таким же.
Правда, не теперь — теперь глаза его мальчика блестели совсем по другой причине.
— Очнулся, зараза? — рявкнул лейтенант, вперив в Томми горящий взгляд.
— Угу, — пробурчал Томми, скукожившись на каталке и поглядывая на него исподлобья. — Очнуся.
— Вот только выздоровей, — прошипел Джек, потрясая указательным пальцем. — Вот только выздоровей, я тебе такой армагедец устрою, мама не горюй! Прав до конца своей тридцатки не увидишь!
— Пгхаизвол! — тоненько тявкнул Томми.
И тут же вжал голову в бандаж, прячась от разъяренного старшего брата, нависшего над ним с пеной у рта.
— Произвол, говоришь? Произвол?! — взорвался старший Клайптон, жутко побелев. — Я тебе расскажу, сопля мелкая, что такое произвол! Произвол — это твоя тупорылая самонадеянная выходка! Произвол — это то, что ты поперся с какими-то левыми хуями без оружия и подмоги хер пойми куда к чокнутому на всю голову маньяку! НЕ ПРЕДУПРЕДИВ НИ МЕНЯ, НИ ДАНКО, НИ ДАЖЕ ЭМИЛЯ!..
От последней фразы в любом голливудском кино из окон машины скорой помощи вылетели бы стекла. Молоденький фельдшер сжался где-то в углу. Бригада скорой и несколько сотрудников полиции с опаской наблюдали за всем поодаль. Род с ухмылкой наслаждался представлением, сидя на коленях у своего дружка — тот с открытым ртом таращился на вопящего лейтенанта.
На Томми было жалко смотреть.
— У меня был план, — тихо-тихо, едва слышно, просипел его мальчик.
— Чего-чего? — сощурился Джек, приложив руку к уху и нарочито низко склоняясь к брату. — Чего ты там говоришь? План был?
— Да, — пискнул Томми.
И снова весь сжался — голос у Джека Клайптона был низкий и очень сильный.
— ЧТО?! ЧТО ИМЕННО БЫЛО ПЛАНОМ, БОЛЬНОЙ ТЫ МАРАЗМАТИК?! ТВОЯ ЕБУЧАЯ СМС-КА ИЗ ГРЕБАННЫХ ЧЕТЫРЕХ СЛОВ?! ИЛИ НАПАДЕНИЕ ЭТОГО ШИЗОИДА НА ВСЮ ВАШУ ЕБНУТУЮ ГОП-КОМПАНИЮ?! ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ БЛЯТЬ, ПЛАНОМ БЫЛО ТВОЯ СВЕРНУТАЯ ШЕЯ?! ИЛИ РАЗБИТАЯ БАШКА ЭТОГО ХЕРА?! ИЛИ СМЕЩЕННОЕ РЕБРО У ЕГО ДРУЖКА?! А?! ЧТО?!!! ЧТО, ЕБ ТВОЮ МАТЬ ЗА НОГУ, БЫЛО?!!!..
— Не смей оскорблять нашу мать! — заверещал Томми, силясь перекрикнуть брата.
— Право, лейтенант Клайптон, успокойтесь.
Мягкий высокий голос, как шелковая пила, врезался в оглушительную тираду и раскроил ее пополам — положил конец буйной части и дал начало рассудительной. Джек Клайптон умолк. Тяжело дыша, сглотнул. Зажмурился, схватившись за переносицу. Выдохнул.
Посмотрел на брата суровыми, но спокойными глазами.
— Ты чуть не сдох, придурок, — хрипловато произнес он. — Чуть. Не. Сдох. Опять. Я что тебе говорил в прошлый?..
— Не советую вам задавать вопросы, лейтенант, — ровно, почти по-менторски произнес Эмиль Годфруа, изящно запрыгивая в машину скорой. — У вашего брата асфиксия, для скорейшего выздоровления его горлу необходим строжайший покой. Помимо этого, я крайне сомневаюсь, что вы сможете добиться от Томми каких-то внятных причин, четко объясняющих его поступки. — Аптекарь улыбнулся. — Кроме тех, что вы уже сами знаете, конечно.
Лейтенант Клайптон ответил ему мрачным взглядом. Протер рукой лицо. Томми чуть поерзал на каталке. Эмиль склонился к Аллегу.
— Как вы себя чувствуете, мистер Тэрренс? — деловито спросил доктор. — Головокружение, тошнота, рези в желудке не беспокоят?
— Нет, — мотнул головой Аллег. — Ничего такого. Мне… очень легко.
— Значит, препарат все ещё в силе, — поцокал Эмиль языком. — Приготовьтесь, дальше будет хуже…
— Куда уж хуже? — фыркнул Аллег.
— Действительно, — ворчливо согласился Джек. — Куда, черт его? Поехавший кумполом маньяк все это время был у нас под носом, а мы!..
— Не гони коней, — хмуро буркнул подошедший сержант. — Может, это не он.
— Почерк идентичный, — резко произнес лейтенант. — И выбор жертвы тоже. Мужчина средних лет, одинокий, на периферии жизни, гей…
— Би, — вставил Томми. — Би он. Би.
— Молчи уже, — рыкнул лейтенант, но уголок его губ дрогнул. — Би. Би-би. Хоть чух-чух, смысл один — его привлекают мужчины. Молодые парни… Ага, сэр?
Аллег промолчал, неожиданно ощутив острую неловкость. Около машины стоит куча народу — полицейские, врачи, приятели Томми… И ещё молоденький фельдшер, и ещё сержант, и доктор Эмиль… Сколькие теперь знают, что он… ненормальный, не такой, как все? А скольким ещё предстоит узнать? И как ему теперь с этим быть?.. Мужчина передернул плечами.
— Не лесь нему, — просипел Томми, приподнимаясь. — Кого хочт, того любт.
— Говорите поменьше, мистер Клайптон, прошу вас, — настойчиво попросил доктор Годфруа. — А лучше — не говорите вообще.
— Вот-вот, молчи, баран ты этакий, — покивал Джек и глубоко вздохнул, запустив пальцы в густые волосы. — Вот как ты до этого додумался, скажи на милость? И как не стыдно-то, а? Заливал мне в уши тогда — мол, люблю не могу, жизнь за него готов отдать, а на деле что? А?
— Мы… дохо… валились, — запинаясь и пряча глаза, выпалил Томми.
— Мистер Клайптон, — с намеком на сталь в голосе проговорил доктор.
— Мы договорились следить за ним, — мерно и с расстановкой произнес лейтенант, не поняв суть. — Следить, ага? При малейшем признаке опасности готовить облаву, ага? Кто тебе разрешил самовольничать? Кто позволил подвергать опасности его, — он указал пальцем на Аллега, — его жизнь?
— Я, — за Томми ответил Аллег. И повторил, прочистив горло, после продолжительной непроницаемо-могильной тишины: — Я позволил.
Вновь тишина. Долгая и звонкая, как звук натянутой струны. А потом…
Где-то там захихикал Род. Где-то тут судорожно заозирался молоденький фельдшер. Доктор Эмиль вздохнул, с легкой улыбкой покачав головой. Лицо сержанта Данко из хмуро-серьезного медленно превратилось в устало-смирившееся.
Глаза Томми засияли ярче прежнего. Его пальцы дрогнули, словно его мальчик хотел протянуть к нему свою дрожащую ладошку. Он выглядел донельзя смущенным, но при этом — благодарным.
Джек выглядел так, будто готов кого-нибудь убить — и необязательно Томми.
— Вы договорились? — спросил он, и уже по его голосу было понятно не только то, что он знает ответ, но и то, что он о нем думает. — У нас за спиной?
Аллег после небольшой паузы нехотя кивнул. Лейтенант упер руки в бока и выпустил из груди воздух, раздув щеки. Похлопал себя по бедрам. Страдальчески скривился. Поднял брови и беззвучно хохотнул.
— Ну вот, видишь? — обратился он к сержанту. — А ты говорил: «Не подходят, не подходят!» Еще как подходят. Тютелька в тютельку, блин. — Джек сплюнул, раздраженно скривившись. — Самоотверженные идиоты. Оба.
Томми открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут к нему с возмущенным «мистер Клайптон!» склонился Эмиль. Лейтенант, смерив Аллега внимательным взглядом темных серо-зеленых глаз, махнул рукой и вышел из машины на воздух. Фельдшер дрожащими руками уже в сотый раз принялся поправлять капельницу в держателе. Аллег глубоко вздохнул и только хотел откинуться на подушку… как заметил какое-то шевеление в рядах служащих. Люди заозирались, замотали головами. Род вскочил с колен друга, друг неловко встал на ноги. У сержанта Данко дернулась верхняя губа. Он покосился на лейтенанта. Тот кивнул, не спуская тяжелого взгляда с чего-то, что Аллег не видел. Данко стремительно ринулся туда. Через пару мгновений послышалось грубое «полезай!», а за ним — «живее, тебе говорят!».
Аллега прошиб пот. Он невольно вытянул шею, хоть и понимал, что ничего разглядеть не сможет. У него перехватило дыхание. Сердце забилось быстрее.
Томми тоже уловил всеобщее возбуждение. И тоже среагировал — в своем фирменным стиле. Напрягшись всем телом, как гончая, почуявшая кровь, он с пару секунд вслушивался в шум вокруг машины и вглядывался большими горящими глазами в пустоту, а после, не обращая внимание ни на шики доктора Эмиля, ни на взгляд брата, завопил, весело и зло одновременно:
— ПОПАЛСЯ! ПОПАЛСЯ, ЧЕРТОВ УБЛЮДОК! ДА-А-А! ТЫ В НАШИХ РУКАХ! ЖДИ! ЖДИ-И-И-И! КЛЯНУСЬ, ТЫ ПОДПИСАЛ СЕБЕ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР, МРАЗЬ! НАЗАД ДОРОГИ НЕТ! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! ТЫ НЕ УЙДЕШЬ ОТ СУДА, НЕ УЙДЕШЬ ОТ ВОЗМЕЗДИЯ! НЕ УЙДЕШЬ ОТ МЕНЯ, ПОНЯЛ?!!! ТЕБЕ КОНЕЦ! ТЫ БОЛЬШЕ НИКОГО И НИКОГДА НЕ УБЬЕ-Е-ЕШЬ!!!
========== 20 глава. Жизнь после маньяка — особенности, советы, пожелания ==========
— Мистер Тэрренс!
Аллег оторвался от созерцания ободка люминесцентной лампы и перевел взгляд на дверь своей палаты. Слабо улыбнулся.
— Мисс Йенсен. Мистер Темплтон, — слегка склонив тяжелую голову, поприветствовал он. — Рад вас видеть.
Хиелла ничего не ответила — она обняла его, порывисто и крепко. Тед горячо пожал ему руку своей потной широкой ладонью, тяжело отдуваясь и пуча маленькие карие глазенки. Им сообщили нежданно и в общих чертах, ничего толком-то и не разъяснив. Немудрено, что они не на шутку перепугались.
— Мда, — произнесла Хиелла после того, как Аллег закончил свой рассказ. — Мда. Понятно…
Она смотрела прямо перед собой пустыми глазами и на автомате крутила в пальцах золотое кольцо с небольшим блестящим камушком. Камушек ярко поблескивал в отсветах ледяного света больницы. Сверкал, блестел, горел почти живым огоньком… Аллег невольно вздрогнул и отвернулся.
— Мда, — повторила мисс Йенсен. — Теперь все понятно. Надо было мне сразу догадаться. — Она хмыкнула. — Видела же, что с ним творится, когда… Черт подери! Вот ведь тупорогая дылда!
— Не говорите так, мисс Йенсен, — скривился Аллег. — Вы не могли предположить, что с нами случится… такое.
— Вот-вот, — отчаянно закивал Тедди, поправляя потешные круглые очки. — Вероятность возникновение в жизни человека ситуации подобной той, в которой мистер Тэрренс и Томми ненароком оказались, крайне мала даже в единичном случае. А уж в двух и более — практически равна нулю. Такое, как минимум, очень тяжело предвидеть, а как максимум — просто невозможно!
— Угу, если ты в своем личном танке находишься, слепой и глухой, как крот, — буркнула Хиелла, сдув со лба густой светлый локон. — Но ладно. Нечего уже стонать и охать. Как вы, мистер Тэрренс?
— Трудно сказать, — слабо улыбнулся Аллег, откидывая голову на подушку.
— Не торопитесь, — улыбкой на улыбку ответила Хелл, садясь около его кровати. — Мы с удовольствием вас выслушаем.
— Мы всегда готовы помочь, — добавил Тедди, присаживаясь с другой стороны. — Если нужны какие-то лекарства или там что-то с домом сделать, вы только скажите!
Аллег смежил веки, ощущая одновременно приятное тепло и дурноту. Он был рад видеть этих двоих — безмерно рад! Однако выразить свою радость в полой мере не мог — банально не хватало сил.
Мир вокруг все ещё казался чересчур резким, свет бил по глазам, и в затылок будто бы залили свинец. Покалывало сердце, что, на самом деле, пугало его больше всего — не хотелось умереть от инсульта или инфаркта. Впрочем, врачи почти сразу после обследования обнадежили словами: «Вы редкостный везунчик, сэр. Никаких патологических нарушений вашему организму нанесено не было». Это не означало, что препарат вообще не повлиял на его здоровье — особую диету придется теперь соблюдать до конца жизни, как и пить определенные витамины и пищевые добавки и посещать поликлинику минимум раз в полгода. Словом, делать все то же самое, что он делал до этого, но теперь уже на предписанной основе. Доктор Годфруа заявил, что это лучший сценарий из всех возможных. «Я думаю, вас спас ваш образ жизни, мой дорогой друг, — добавил он при этом. — А также то, что препарат вводился в малых дозах и постепенно. Часть его быстро выходила из организма, а та, что оставалась, не могла серьезно навредить. До того времени, как доза не стала становиться больше, само собой».
Доза стала становиться больше. У Феликса, видимо, начало кончаться терпение. Я хотел сделать все мирно… Ты бы ушел спокойно, во сне, не мучаясь… Аллег вздрогнул и открыл глаза. Его слегка подташнивало.
— Нет, спасибо, не нужно ничего покупать, — произнес он. Довольно и того, что вы здесь. — Всякими таблетками меня кормят исправно, не переживайте. А вот насчет дома… — Он задумался на миг… и широко распахнул глаза, выдохнув: — Минни. Возьмите ее на время, прошу вас. Она там совсем одна.
— Возьмем. Обязательно возьмем, мистер Тэрренс, — клятвенно пообещала Хиелла. — Ее корм, подстилка и прочее?..
— Все у меня в доме, — произнес Аллег, приподнимаясь на подушке и слегкаморщась — неприятная слабость отзывалась дрожью в вялых мышцах. — Она может упираться, но не бойтесь — она не укусит и не поцарапает. Это не в ее характере.
— Вы здесь надолго? — взволнованно спросил Тедди.
Врачи заверяют, что нет, мог бы ответить Аллег. Но мало ли что говорят врачи. Эмиль с мягкой осторожностью предупредил, что его могут задержать на более долгий срок. Причем, доктор ненавязчиво посоветовал, чтобы мужчина этому не сопротивлялся — неизвестно, как поведет себя организм во время вывода токсина. И правда, где-то на пятый день он почувствовал покалывание в районе груди, а ещё через пару дней — приступ острой головной боли. Медперсонал был рядом, и ничего страшного не произошло, но перепугался он все равно как следует — и не он один.
«Чтобы больше такого не было, ты меня понял? — с нарочито суровой гримасой потребовал Аллег, склонившись над привязанным к кровати мальчишкой. — Ты и меня позоришь и себя дураком выставляешь».
«Я за него, блин, волнуюсь, а он дураком обзывает», — пропыхтел Томми, прожигая взглядом тугие ремни, крепко стягивающие его запястья, но больше попыток сбежать из своей палаты не делал.
Томми вообще вел себя подозрительно тихо — и не только потому, что первое время говорил с трудом. Слегка оправившись, Аллег старался навещать его по мере возможности и частенько находил своего мальчика, погруженным в отстраненно-задумчивое состояние. Из него он выныривал почти сразу, как мужчина ступал в его палату, но Аллег успевал ловить в серо-зеленых глазах последние отблески мыслей, споро ускользающих в глубину подсознания. Его это слегка тревожило, хоть он старался не подавать виду. Он хорошо, очень хорошо помнил, как кричал Томми в машине, каким было его лицо, каким был голос — этот хриплый, надрывный, свирепый рев, пробирающий до самого нутра. Его до сих пор передергивало от одного воспоминания.
Кривая ухмылка. Подрагивающие мышцы лба, носа, губ, подбородка. Оскаленные белоснежные зубы. Кривая ухмылка. Огонь в глазах. Капелька пота на виске, на кончике носа, в выемке рта. Кривая ухмылка. Эта чертова кривая ухмылка. Огонь в глазах. Его держали несколько рук, но они не помогали — ему было все равно. Кривая ухмылка. Смешки. Рваные, отрывистые смешки. Ему было весело. Кривая ухмылка…
Кривая ухмылка не сходила с губ Томми долго. Он дышал хрипло, часто, тяжело. Воздух вырвался из покалеченного горла с сосущим свистом. Его кривая ухмылка превратилась в ласковую улыбку, когда его глаза встретились с глазами Аллега. Он хотел что-то сказать, но закашлялся. Возможно, он хотел сказать, что все будет хорошо. Возможно, что Он за все заплатит. Возможно. Так ли это важно? Кривая ухмылка. Она тенью мерещилась Алегу во снах. Всплывала обрывком воспоминания — и бередила что-то в груди. Что-то глубинное, темное. Жуткое.
«…Тебе конец!»
— Они же не могут держать вас тут против воли, — услышал он неуверенный голос Тедди. — Ведь так, сэр? Не могут?
— Хотел бы я знать, сынок, — криво усмехнулся Аллег. — Хотел бы я знать.
Готовить его к выписке начали примерно через месяц — Аллег сам отпросился домой. Во многом из-за работы. Старина Редж заявился к нему спустя две недели после всего этого кошмара — и наравне с взволнованными расспросами о самочувствии и пожеланиями скорейшего выздоровления напомнил ему о кое-чем давнем и очень неприятном.
«Твое место слишком долго остается пустым, Аллег, — проговорил босс с заметной неохотой. — До этого ты, помнится, прочил его мистеру Клайптону, но Томми отказывается его занять — говорит, ты скоро выпишешься. Однако время идет, а ты все ещё на больничном. Уже больше месяца прошло. Это много. — Реджельт заглянул ему в глаза. — Ты же понимаешь, что?..»
«Да, Редж, — кивнул Аллег. — Понимаю».
Работу терять не хотелось. Тем паче, что эта самая работа оставалась одной из немногих констант в абсолютном хаосе его безумной жизни. Да и деньги нужны — у Томми впереди период восстановления, нужны лекарства, специальная еда, дополнительные мед.средства. Его мальчик не скоро встанет на ноги — во всех смыслах — а просить деньги у новоиспеченных родственников Аллег стеснялся. Он в принципе стеснялся с ними общаться — даже с Джеком, хотя тот казался мужчиной умным и доброжелательным. Сам факт, что кто-то кроме него и Томми знает про их отношения, Аллега коробил. А уж необходимость ещё и контактировать с этими «кем-то»…
Томми в этом никакой проблемы не видел, но, к своей чести, легко вошел в положение и пообещал не слишком это афишировать. «Без меня смельчаки найдутся», — обронил он как-то во время одного из разговоров, чем привел Аллега в откровенное недоумение.
А потом вышел очередной выпуск городской газеты. И Аллегу резко перехотелось покидать надёжные стены больницы — здешний персонал хотя бы старательно делал вид, что ему все равно, в отличие от чертовых журналюг и некоторых особо настойчивых коллег. Первые пару дней его телефон просто разрывался так, что пришлось его выключить.
Неудивительно, что ее телефонный звонок он пропустил.
— Я ему звоню-звоню, звоню-звоню, а в ответ только: «Абонент недоступен. Абонент недоступен», — сердито выпалила она, уперев руки в боки. — Думаю про себя, никак на прямой линии с мэром находится наша сверхновая звезда.
— И я рад тебя видеть, Эл, — с легкой усталой улыбкой выдохнул Аллег.
Он не лукавил — приятно было видеть знакомое, пускай и крайне недовольное лицо. Его бывшая жена влетела в палату, словно в собственную спальню. Одетая с иголочки, аккуратно накрашенная, Элли даже в свои сорок восемь выглядела прекрасно. Ее ровный стан и легкая походка до сих пор ненароком завораживали его, а глубокие темные глаза лани — будили что-то трепетное и теплое. Впрочем, жесткий взгляд и прохладный низкий голос пробуждали от наваждения, как противная осенняя морось.
Элли фыркнула, усевшись на соседнюю койку и скрестив руки на груди.
— Не слишком радуйся, — произнесла она с кривой усмешкой. — О тебе недолго будут судачить. Попытки сжить со свету людей, уже давно перешагнувших полтинник, никогда не были популярны у молодежи. Вот если бы ты был моложавым милашкой со смазливым личиком…
— Ты тоже прочла этот?.. — с налетом отвращения спросил Аллег, тряхнув уже порядком помятый кусок газетной бумаги.
— А то! — довольно рассмеялась его бывшая жена. — Как и большая часть нашего бесценного городка, уверяю тебя! И как не стыдно, мистер Тэрренс? В вашем-то возрасте влипать в такую историю!
— Эл, пожалуйста, — страдальчески сморщился Аллег. — Мне и без того тошно.
— Это правда, что из-за тебя сцепились двое хорошеньких мальчишек? — сощурив свои чудесные глазки, улыбнулась Элли. — Один другого чуть не убил даже? Это правда? — Аллег ответил ей весьма красноречивым взглядом, и она рассмеялась: — Ну-ну, я же просто шучу! Чего ты такой серьезный?
— Меня пытался убить собственный любовник и об этом теперь болтает половина города, — угрюмо проворчал Аллег. — Действительно, с чего бы мне быть серьезным?
— Поболтает и перестанет, — отмахнулась Элли, тряхнув гладкими каштановыми волосами. — Я же говорю, ты неинтересный объект для обсасывания. Разве что…
— Что? — вскинулся Аллег. — Ну давай, Эл. Добей меня окончательно.
— Разве что на твоей работе… — бархатисто и медленно протянула она, растянув губы в хитрой улыбочке. И фыркнула, когда Аллег со стоном обхватил голову: — Ты сам попросил. Но да — в конторе на тебя определенно будут коситься. Готовься, дорогой мой.
Аллег молча закрыл лицо рукой. Черт возьми. Черт его возьми! Мужчина протяжно выдохнул. Что скажут люди? Что о нем подумает Рэдж? Ох, как же он влип, как же влип!.. Элли, посидев немного и поглазев на него из-под пушистых ресниц, элегантно смахнула с вельветовой накидки невидимую пылинку и положила ему на плечо свою тонкую смугленькую ручку.
— Ну, после таких-то новостей, — уже с искренней заботой произнесла она, — можно и нормально поговорить. Как ты себя чувствуешь, милый мой?..
В квартире у Томми всегда стоял уютный полумрак. Обои и полы здесь были темных цветов, шторы с эффектом «ночи» пропускали не так много солнечного света, и мебель, даже светлых оттенков, казалась в этом царстве вечных сумерек поддернутой легким мрачноватым блюром. При этом атмосфера не была гнетущей, не приносила дискомфорта — совсем наоборот. Каждый раз, когда Аллег заходил сюда, его посещало стойкое ощущение, что он ступает в пещеру к какому-то магическому существу — все эти вереницы запыленных книг, странные штуковины, распиханные по шкафам, стойкий запах чего-то горького, терпкого и пряного — да тут даже свой собственный зверек-помощник есть! Такой замечательный, такой ласковый зверек…
— Чуги! — с невообразимой радостью воскликнул Аллег, присаживаясь на колени перед влетевшим в прихожую пуделем. — Чугунок, малыш! Как ты тут, хороший мой? Не голодный? Тедди с Хелл хорошо тебя кормили?..
Чуги запрыгал перед ним на задних лапках, молотя в воздухе передними, тонко попискивая и поскуливая. Аллег заключил его в кольцо рук, дав излизать себе весь лоб и щеки.
— Надо нам побриться с тобой, — с легким смешком произнес мужчина, пропуская отросшую серую шерсть сквозь пальцы. — Совсем заросли.
Оторвавшись от него, Чуги бросился к двери, обнюхивая пол и дверной косяк. Снова вернулся к нему, чтобы через минуту опять броситься к двери. Черные глазенки непонимающе сверкали в ворохе кудрей. Аллег всегда поражался тому, какими они были живыми и… умными. Малыш прекрасно общался с ним не произнося ни слова. «Ты один, дядя Аллег? — словно говорил он. — Совсем один? А где же папа-хозяин? Он скоро придет?»
— Папа не придет, моя радость, — покачал головой Аллег, неизвестно из-за чего почувствовав себя виноватым. — Он пока что в больнице. У него сломана ножка, как у тебя когда-то.
Он прихватил левую лапку пуделя и слегка погладил. Чуги встал ему на колени, тоненько заскулив. Аллег прижал его к себе, уткнувшись носом в густую шерсть. От малыша пахло кормом и мускусом — чисто собачьими запахами, от которых у мужчины першило в горле и теплело в груди. Он так мечтал о собаке, с самого детства мечтал, о верном маленьком друге, который будет сидеть у его ног и радостно заглядывать в глаза. И вот мечта в его руках, такая теплая, такая близкая — совсем как ее хозяин. За одно только это Аллег был готов любить своего мальчика до изнеможения. Он оставил долгий поцелуй на холке подросшего щенка. Чуги завозился в его руках…
А из глубины одной из сумок раздалось тихое недовольное «мря!».
— Ой, — Аллег осоловело вскинул голову, — Минни, золотко! Я про тебя забыл.
И поспешил скорее достать кошечку из переноски. Он опасался, что Минни с Чуги тут же начнут свору — но, к его великому счастью, нет. Чугунок, поморгав, медленно приблизился к Минни, замершей живописной статуэткой посреди прихожей, и осторожно понюхал ее шею. Минни, не оставшись в долгу, ткнулась приплюснутым носиком в носик Чуги. Они обнюхивались с несколько секунд, а потом тихо-мирно разошлись — Чуги сел у входа в гостиную, Минни прижалась к ногам хозяина. Обозначился нейтралитет.
Аллег облегченно выдохнул и улыбнулся.
— Ну что ж, — объявил он им двоим. — Значит, будем жить.
Аллегу не хотелось возвращаться к себе домой. Он прекрасно понимал, что все до последней пылинки в нем будет напоминать ему о случившемся — и о том, что было до него. Он попросил у Томми поселиться в его квартирке на какое-то время перед выпиской, и его мальчик, конечно же, согласился.
«Кран иногда плохо отвинчивается, — тараторил он, отдавая ему ключи. — И холодильник странно гудит, но это нормально. Можешь его пнуть. Не кран — холодильник. Телевизор грязный немного, но ты его не мой! Я сам все помою потом!.. Чуги корми три раза в день — он пока ещё щеночек наполовину… Но вкусностями не перекармливай! И вообще не перекармливай!.. И для Минни можешь брать его наполнитель. Мой мальчик — джентльмен, уступит, а сам наполнитель оч хороший. Ясен красен, за такие-то деньги!..»
Болтал он много и почти без перерыва, но Аллег не особо слушал — он больше смотрел. Вот. Вот такого Томми он знал и очень любил — озорного, заботливого, домашнего… Его милого светлого мальчика с блестящими глазами. Таким он увидел его в первый раз — таким он для него навсегда и остался. Даже в самые жуткие моменты, что выпадали на их долю, Аллег находил в нем что-то знакомое. Родное. Это успокаивало — в Феликсе, в конце концов, не осталось ничего, что Аллег помнил и чем дорожил. Он превратился в совершенно другого человека — просто пугающе неузнаваемого, чужого.
Впрочем, Аллег не переставал интересоваться его судьбой. Однажды в больнице он спросил о нем Джека. Лейтенанту явно не очень хотелось об этом говорить, но совесть — и рьяные подзуживания Томми — сыграли свое дело.
«Холодный он, молчаливый, — произнес старший Клайптон. — На вопросы не отвечает, на угрозы не реагирует. Не нравится мне все это на самом деле. Ой, как не нравится, мистер Тэрренс. Быстрее бы Томми вышел из больницы…»
Последняя фраза Аллега встревожила. При чем тут Томми? Им мало его показаний? Он давал их ещё в больнице и несколько раз после в течение двух недель. Часть из них окольными путями, к его крайнему недовольству, попала в газеты. Джек посоветовал не обращать внимание, а на просьбу что-нибудь с этим сделать ответил: «Начнем их шугать, они ещё больше разверещатся — мол, мы затыкаем им рты, попираем свободу гласности и прочая лютая муть. Не волнуйтесь — побесятся и утихнут».
Побесятся-то побесятся, но осадок останется. Аллег хорошенько распробовал его на вкус во время первого же рабочего дня. В коллективе его всегда любили. Он добросовестно выполнял свою работу, никому не грубил, со всеми был радушен и вежлив, не слыл выскочкой или чрезмерным «подлизой», был не прочь помочь и выслушать, если у кого-то возникали трудности — причем, не только рабочего свойства. Не то чтобы у него было много друзей, но приятелей — вполне достаточно.
К моменту, когда он вышел на службу, их не осталось почти совсем. Его сторонились, кое-кто из приятелей-мужчин показательно избегал. Впрочем, из женщин тоже. В основном это были люди одного с ним возраста, но попадались и молодые. Те усердствовали порой даже больше, чем старшее поколение — видимо, юношеский максимализм подначивал их выражать свою жизненную позицию куда более ярко и вызывающе, чем оно того заслуживало. Нет, до каких-то серьезных конфликтов или проблем никогда не доходило. Но Аллегу с лихвой хватало и того, что было — чрезвычайная холодность окружения давила едва ли не больше, чем плохо скрываемая жалость, которую к нему питали в те времена, когда он был свято уверен в том, что смертельно болен. Реджельт, впрочем, на известие о новом статусе давнего знакомого отреагировал спокойно.
«Я примерно так и предполагал, — криво усмехнулся он, протирая очки и слегка косясь на оторопевшего Аллега. — Думал, либо ты ищешь в нем сына, либо ты гей. Впрочем, первая идея всегда была моим фаворитом. Жаль…»
Было бы так просто с другими. Гнетущую атмосферу безмолвия порой разбавляли Хиелла или Тедди. Особенно рьяно старалась мисс Йенсен — она была просто в неистовстве, увидев, как к Аллегу теперь относятся в отделе. «Вот побывали бы они на вашем месте, — пыхтела она, стреляя убийственными взглядами по сторонам. — Совсем по-другому бы запели, голубчики!» Порой она присовокупляла к этому торжественное «вот Томми придет!..», и Аллега тут же посещало нестерпимое чувство дежавю. И чего всем вокруг так понадобился Томми? Будто он супер-герой какой-нибудь, способный решить все возможные проблемы! Впрочем, Аллег не лез — если Хелл приятнее думать, что Томми, являющийся одним из главных действующих лиц как «того самого» происшествия, так и непосредственно их с Аллегом романа, сможет переменить мнение целого офиса… что ж. Пускай. Аллегу не было резона ее переубеждать.
Тем временем, становилось все хуже. Не отношение окружения к Аллегу — отношение Аллега к этому самому окружению. Он стал беспокойным, нервным, его стало часто потряхивать по ночам. Сон не шел, еда становилась безвкусной. Он сходил к врачам, но ничего толкового от них не добился — одни говорили, что это последствия привыкания к препарату, другие — продолжительное влияние стресса. Доктор Эмиль был занят в каких-то делах по расследованию и мало чем мог ему помочь. Некоторые лекарства, тонизирующий чай и пару коротких, но очень теплых слов — вот все, что удалось украдкой из него выцепить.
Аллег пытался забыться в бытовых делах, но в скором времени дома стало решительно нечего делать — разве что Чуги с Минни без конца расчесывать. Парки и скверы без Томми были скучны и пусты, как дешевая коробка из-под конфет, а с самим Томми видеться часто в последнее время не получалось — парень проходил обследования, так как срок его больничного заканчивался. «Совсем чуточку осталось, — скулил его мальчишка, прижимаясь к его плечу, пока в палате никого не было. — Совсем чуточку — и я опять буду рядом. Опять буду действовать тебе на нервы, Ал!»
Аллег добродушно шикал на него и ерошил густые волосы на затылке. Его нервы в последнее время раскалены настолько, что мелкие дрязги с Томми станут для нее так, крохотными вспышками энергосети. Впрочем, его мальчику об этом знать не обязательно — он и так настрадался, бедняга.
Но даже не это самое главное. Аллег стал ловить себя на том, что порой просыпается по ночам от странного сна и не может вспомнить, каким именно он был. Или ощущения, стойкого, почти осязаемого чувства, которому он не мог дать точного определения. Его бросало в пот, у него высыхало горло, будто он тяжело дышал или кричал. Но при попытке вспомнить хоть что-нибудь, он натыкался на невидимую стену в своей голове. Невидимую и непроницаемую. Это подъедало его. Это мучило его. Он понимал, откуда все это берется, он догадывался, что — кого — видит во тьме подсознания. Понимал, что мозг попросту защищает самого себя от кошмара. Понимал, что так, возможно, только лучше для него. Лучше ничего не делать, стараться абстрагироваться, забыться на время. Дождаться Томми…
Он понимал — но не мог ничего с собой поделать.
Это был его вина. Во многом. И его трагедия. Феликс напал именно на него, Феликс привязался именно к нему. Феликс его… любит?
«На свой, маньячный лад».
Аллег начал задумываться уже буквально на следующей же неделе после выписки, а окончательное решение принял через две. Его мучила совесть, его грызли подозрения, его обглодали беспрестанные видения. Его жег стыд. Болезненный, непереносимый стыд от осознания того, что он для всей этой истории — балласт. Безобидное, но тяжкое бремя, которое ярмом висит на шее у всех вокруг. Особенно у Томми, его самоотверженного безмерно заботливого мальчишки. Он стал ему не помощником — обузой. Мягкотелой жалкой обузой, вечно требующей внимания и сил. И как его мальчишка только терпит его еще?..
Все это-таки заставило Аллега набрать давно напечатанный, но ещё ни разу не использованный номер в своем списке контактов. Выслушать долгие мерные гудки, три автоответчика и пять резких «абонент не доступен», прежде чем в динамике раздалось знакомое хриплое «да?».
— Сержант Эртейн, — старательно скрывая волнение, произнес Аллег. — Не могли бы вы попросить лейтенанта Клайптона переговорить со мной?
— Возможно, — после паузы проговорил Данко. — А зачем вам?
— Я… — Аллег умолк, собираясь с силами. — Я хочу попросить его устроить мне встречу с мистером Сент-Джоном Смитом.
— Кем? — после ещё более долгой паузы выдал Данко.
— Феликсом, сержант Эртейн, — чувствуя острую горечь под языком, сказал Аллег. И зачем-то пояснил: — Который мой Феликс. Это его настоящее имя.
========== 21 глава. Камерное интервью с… ==========
Лейтенант Клайптон был зол. Не настолько зол, как тогда в машине, — все же субординация и рабочая обстановка делали свое дело — но все же.
— Вы хоть понимаете, что натворили? — повторял он все то время, что они шли к камере допроса. — Понимаете всю тяжесть последствий своего поступка?
— Понимаю, — со спокойствием смертника отвечал Аллег.
Сам по себе полицейский участок был весьма приятным и светлым, но допросная комната находилась далековато, и коридоры, ведущие к ней, были плохо освещены. Аллега не покидало тревожное чувство приближающейся беды. Я словно иду в логово зверя, думал он. И тут же себя одергивал. Никакое это не логово — это тюрьма, клетка, из которой зверю не выбраться. Да и с чего бы ему считать Феликса зверем? С того, что он, имея на руках все условия и средства, его, слабого беспомощного старика, даже покалечить не сумел? Ну что за глупости, старина! Самому не смешно?..
Нет. Совершенно. Сердце звучно билось о ребра. Его подташнивало.
— Нам жизненно необходима любая — вы слышите меня? — любая деталь относительно личности подозреваемого, — яростно прошипел Джек, схватив его за плечо уже практически у двери допросной. — А вы скрыли от расследования едва ли не важнейшую из них — имя! Имя!
Аллег промолчал. У него было, что сказать на этот счет — он не произнес ни слова. Джек долго сверлил его тяжелым взглядом, но, в конце концов, отступил. Тяжело сглотнул.
Криво усмехнулся.
— Вы поступили даже глупее, чем Томми, — с легким налетом ехидства сказал он. — Легкомысленность воздушно-капельным путем что ли передается? Хотя нет. — Лейтенант фыркнул. — Скорее половым.
Аллег дернулся, как от пощечины, но снова смолчал. Джек не в себе. Джек злится. Не стоит принимать его слова близко к сердцу. Он переживает за ход расследования… А ещё я ему не нравлюсь. Не понравился ещё тогда в машине. Иначе, откуда у него такой..?
Чушь! Не в этом дело. Он, старый баран, втянул Томми в серьезные неприятности. Джек, как нормальный старший брат, волнуется за него. Волнуется сильно. Излишки этого волнения окисляются в злость, злость бурлит под нагревом гнева и страха, оседая на дне раздражением. А уж это осадочное закристаллизованное раздражение, как торфяные залежи, так и норовит вспыхнуть от любой упавшей на него искры. Искра — продукт внешних обстоятельств. Неудачи в расследовании, выходки брата, лица его соучастников, навязчиво маячащие перед глазами…
По-хорошему, Аллегу свести бы контакты с Джеком Клайптоном до минимума и начать с ним общение уже после того, как Феликса окончательно, согласно всем правилам законодательного права, упекут за решетку. Но это означало бы полное отстранение от хода следствия, а значит — и полное незнание относительно… всего. Аллег не мог так поступить — он такое просто не вынес бы. Он должен знать все. Просто должен и точка.
— Сколько у меня времени? — спросил он, указав глазами на дверь.
— Вообще минут пятнадцать, — после некоторой паузы ответил Джек неприятным тоном. — Я выбил право на сорок.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Аллег. — Огромное, лейтенант.
У Джека дернулся край губ, но он промолчал. Допросная комнатка была небольшой — намного меньше, чем показывают в кино. Полупрозрачное стекло, отделяющее свидетелей от заключенного, было темнее, чем Аллегу представлялось, и покрыто тут и там тонким слоем пыли. Впрочем, видеть то, что происходило за ним, это не мешало. Аллег остановился около него, увидев тонкую бледную фигуру, сидящую за хлипким невысоким столом.
Феликс слегка раскачивался вперед-назад, глядя в какую-то одну видимую только им точку на поверхности стола. Волосы потемнели — краска начала слезать. Лицо было чистым и белым, как свежевыпавший снег. На нем не осталось и следов от былых увечий — будто он вовсе не участвовал в драке.
Аллег тяжело сглотнул. Серая дверь, ведущая в допросную, одновременно манила и пугала. Он не мог оторвать взгляда от круглой пластиковой ручки.
— Если захотите прервать разговор, — услышал он за спиной тихий голос лейтенанта, — просто вставайте и уходите. Понятно?
— Да, — заторможено кивнул Аллег.
— Не подходите к нему, — продолжал тот же голос тем же тоном — ровным, назидательным, почти участливым. — Не берите ничего у него из рук. Не трогайте его. Начнет кидаться — не волнуйтесь. Он прикован к стулу и столу за ноги и за руки. Цепь крепкая. Если что, опять-таки — уходите. Дверь всегда открыта. Если он каким-то чудом сюда прорвется, получит пулю в ногу или руку. Вы здесь в полной безопасности.
«В полной безопасности». Аллег трижды повторил эту фразу. Трижды перекатил на языке, трижды отстучала зубами во рту. Трижды. Вздохнул.
И взялся за холодную скользкую ручку.
Белый свет люминесцентных ламп неприятно ударил по глазам, и ему на миг пришлось зажмуриться. Здесь явно было холоднее, и дышать было тяжело. Видимо, он запыхался от волнения. Да, должно быть, дело именно в этом…
— Мне не сказали, что ты придешь.
Аллег открыл глаза. И замер, встретившись со сверкающим… нет, не так… с горящим взглядом серебристых глаз. Феликс поднял голову и откинул со лба отросшие темные кудри. Он смотрел на него, впитывал с такой жадностью, словно Аллег был для него наипрекраснейшим зрелищем из всех когда-либо виденных в этой жизни. Крылья тонкого носа трепетали, ресницы дрожали, мускулы на лице, шее, плечах напряглись, как натянутые канаты.
Зверь учуял добычу.
Аллег тряхнул головой, силясь избавиться от морока. Он не должен показывать свою тревогу, он не должен дать почувствовать свой страх. Мужчина как можно медленнее и увереннее подошел к стулу и сел на него. Попытался закинуть ногу на ногу, но столик оказался слишком низким — пришлось скрестить их под стулом. Сцепил руки в замок на столе.
Заметил краем глаза, что парень алчно ловит каждое его движение.
— Я хочу поговорить с тобой, Феликс, — как можно спокойнее произнес Аллег. — Думаю, ты задолжал мне парочку незначительных объяснений.
— Мне ничего не говорят, — тонко произнес Феликс, будто не услышав его. — Ничего не рассказывают. Только спрашивают. Спрашивают без конца, Аллег.
— О чем? — больше из вежливости — ха! — чем из реального любопытства спросил Аллег — тон парня его немного смутил.
— Да вечно об одном и том же! — неожиданно вскричал Феликс, сердито тряхнув волосами. — Зачем вы напали на мистера Тэрренса? Почему вы выбрали именно мистера Тэрренса? Вы убивали кого-нибудь, кроме мистера Тэрренса? — Он явственно фыркнул, словно джентльмен, критикующий этикет неотесанных мужланов. — Мне уже тошно это слушать. Я прошу, — он заглянул ему в глаза, — рассказать что-нибудь о тебе. Спрашиваю, как твое здоровье? Все ли у тебя в порядке? В какой больнице ты лежишь?.. А ещё про погоду, про дела в мире, прошу дать хоть газету почитать, но так нет же! — Феликса всплеснул руками, звякнув тонкой стальной цепью наручников. — Только шикают в ответ — или молчат. Ох, Аллег, здесь все вокруг молчат!..
Аллег впал в откровенный шок. Не из-за того, что сказал Феликс, а из-за того, как он это сказал. Этот голос, этот тон, эти взгляды и движения… Они снова на кухне во время завтрака, обеда, ужина, неважно!.. Они обсуждают погоду — «ужасная она сегодня, согласись?» — рассуждают о тонких материях — «никогда не понимал, зачем говорить о любви вслух!» — просто болтают ни о чем — «надо купить новые шторы/салфетки/пакеты для мусора/…». Это было так знакомо, так понятно и правильно, так… близко и по-родному, что у Аллега кольнуло сердце. Он с трудом перевел дыхание и сглотнул сухим горлом.
Это был его Феликс. Его лисенок. Тот самый мальчик, который…
Аллег зажмурился. Нет. Нет, этого просто… Он пытался убить его. Он стоял в его — их! — спальне с ножом в руках. Он замахнулся на него, едва не достал до горла, он… Не может быть тем мальчишкой. Просто не может!.. На него вновь начала накатываться та давняя слабость, граничащая с самым настоящем обмороком. Аллег силой заставил себя не поддаваться ей.
— Феликс, ты же понимаешь, что ты преступник, — проговорил он, нарочно продолжая смотреть парню прямо в глаза. — Ты… Боже праведный, ты пытался убить меня! Феликс, я… Я не понимаю!..
Он не хотел это говорить. Он не хотел говорить это… так. Так беспомощно, так жалко, словно прося прощения или — черт возьми трижды! — утешения. Феликс смотрел на него неотрывно. И на его лице, к вящему ужасу Аллега, медленно, но верно стало проступать знакомое сочувственное выражение. То самое. То самое, когда… Аллег рвано выдохнул и отвел глаза. Его тошнило.
— Я не понимаю, — повторил он. — Почему я? Что ты нашел во мне такого?..
— Ты прекрасен, — выдохнул Феликс, и Аллег вновь посмотрел на него. — Ты невероятно прекрасен, Аллег.
Мужчина осознал, что снова не может пошевелиться. Снова этот тупой ледяной ступор, когда невозможно ни двигаться, ни ощущать, ни думать. Серебристые глаза горели в оправе пушистых ресниц. Этот огонь пленил, подчинял, порабощал. Обещал что-то такое, что невозможно найти, достать, даже представить. Бледная рука потянулась к нему через стол и почти легла на его ладонь — Аллег из последних сил, медленно, неуклюже убрал ее.
Его начало мелко трясти.
— Если бы ты знал, как прекрасен, — повторил его Феликс, ровно, вкрадчиво, с той самой нежностью, которая должна была достаться его руке. — Если бы ты знал, с какой силой эта красота обрушилась на меня, стоило мне только тебя увидеть. Мир поплыл, став нечетким — уступил место тебе, создал его для тебя. Ты был самым главным, самым чудесным, самым светлым, самым… — Он судорожно, с чувственной дрожью втянул носом воздух. — Мне показалось в тот миг, что я попал в видение. Я привык — они часто приходили ко мне. Вот только, — он печально улыбнулся, — до этого стоило их только коснуться, как все они рассыпались сухими осенними листьями. А ты, — его голос стал ещё ниже, ещё глубже, ещё слаще и притягательнее, — ты остался прежним. Иллюзия обратилась реальностью. Твоя сила, твоя душа… твоя боль… ты сам стали моим спасением. Я жаждал тебя — и жажду до сих пор. Всего тебя — до последнего волоска, до последней родинки и светло-коричневого пятнышка. Оплетя собой, спрятав меня внутри себя, ты подарил мне истинное счастье. Истинное наслаждение…
Его брови изогнулись. Губы дрогнули. Подбородок ослаб. Аллег почувствовал, что покрывается холодным потом. Его пробрало жаром до самого нутра, когда Феликс — его Феликс, несомненно — прошептал, тоненько и трепетно:
— Я полюбил. Я люблю. Люблю тебя, Аллег. Это было, как снег на голову, как проклятье поутру — я ведь всегда так боялся этого! Но потом я понял, что ничего плохого в этом нет. Я прежний. И я люблю — и я любим! Я любим!..
Он звонко, радостно, совсем по-детски рассмеялся, тряхнув тонкими пушистыми кудрями. Какой он красивый. Боже великий, какая красивая у него улыбка, какие невероятно красивые глаза!..
— Я верил в это, — продолжал он с пылом влюбленного юноши. — Я продолжал жить, а эта вера питала меня не меньше, чем…
Он запнулся, но Аллег этого почти не заметил — лишь бы он продолжал говорить, лишь бы звук его высокого звонкого голоска продолжал струиться, как весенний ручеек. Иначе, случится что-то ужасное, воистину ужасное!
— Я любил. И люблю, — уже немного другим тоном продолжил Феликс. — Ты одарил меня этим. Я должен сделать тебе подарок взамен. Я поклялся себе, что сделаю тебя счастливым. Моего бедного, больного, вечно страдающего старика… Да! Я сделаю тебя вновь счастливым! Тебе будет хорошо, спокойно, легко! Ни одна печаль этого мира не коснется тебя более!..
Его тон вновь поменялся, и Аллег почувствовал странное колючее ощущение под грудиной. Тошнота скользнула по стенке горла. Подбородок дернулся. Что-то здесь… что-то здесь… не так…
— А потом появился он, — произнес Феликс, и звон ручья прекратился. Исказился — отозвался дрожью надорванной струны, стоном распиленного железа, болью сорванных связок. — Он. Этот… этот… Как его зовут? Кто он такой? Откуда он взялся, Аллег? Откуда он взялся, скажи мне?
Аллег как-то сам собой открыл рот, но тут же закрыл. Видение померкло. Тошнота усилилась. Он осознал, что склонился к Феликсу так близко, что едва не касается его волос своим лбом, и судорожно подался назад. Феликс это увидел — его лицо перекосило, как от боли.
— Это все он, — проговорил он так, будто вот-вот расплачется. — Это все из-за него. Из-за него! Я хотел, чтобы все было хорошо! Я хотел, чтобы все было мирно и тихо! Я хотел… Я хотел, чтобы ты не испытал ни боли, ни страха!
Это было как ушат ледяной воды на голову. Аллег вновь обрел дар речи.
— Когда ты решил убить меня? — спросил он, хрипло и глухо. — Когда я сказал тебе, что я умираю? Или когда мы только?..
— Замолчи! — неожиданно воскликнул Феликс, зажав уши руками. — Замолчи! Замолчи! Замолчи-и-и-и!
Аллег оторопел. Парень выглядел, как буйно помешанный. Его волосы растрепались, на лбу выступил пот; его сотрясала дрожь. Казалось, что он в шаге от того, чтобы свалиться в обморок. Этого нельзя было допустить.
— Феликс. Фе-е-еликс, — позвал Аллег и на свой страх и риск протянул к нему руку, чтобы встряхнуть. — Тише, мальчик. Успокойся…
И едва не слетел со стула, когда Феликс вцепился ему в запястье.
— Нет, — прошептал он, когда Аллег попытался его вырвать. — Нет, прошу, не бросай меня. Я ничего тебе не сделаю, я… сдаюсь. Сдаюсь на твою милость.
Аллег замер, не спуская с парня пристального взгляда. Джек наблюдает за нами, напомнил он себе. И несколько парней рядом с ним. Я в безопасности. Я в безопасности. Я в полной безопасности. Феликс тоже застыл, немного поуспокоившись. Бережно сжал его руку, тяжело дыша и улыбаясь.
— Что ты делаешь со мной? — прошептал он странным голосом — одновременно знакомым и неузнаваемым. — Я никогда… Никогда так не делал. Никто и никогда не заставил бы меня… Аллег. Мой Аллег.
Он прижался сухими растрескавшимися губами к его ладони. Аллег стиснул челюсти — на него нахлынул острый приступ тошноты. Даже запах парня ему казался сейчас неприятным. Он сам не мог сказать почему.
— Больше нет, — грубовато отрезал он, с некоторым трудом отобрав назад свою руку. — Ты забыл, что я теперь не один?
— Опять вопросы, — сморщился Феликс. — Вопросы, вопросы, вопросы. И зачем они вам? Зачем они тебе? Я думал, ты пришел повидать меня.
— Я пришел узнать, почему ты выбрал меня, — сказал Аллег, впервые ощутив превосходство над собеседником. — И сказать, что больше мы никогда не увидимся. Разве что только на суде. Я не собираюсь тебя спасать, Феликс.
— Ты безжалостен, Аллег, — с невыразимой печалью произнес парень, откинувшись на спинку стула. — Я отдался тебе целиком, а ты меня предал. Я был готов быть с тобой до конца, а ты меня бросил. Я…
— Чуть не убил меня, — резко перебил Аллег, раздув ноздри. — А я посмел воспротивиться. Вот ублюдок…
— Скорее дурак, — с ласковой улыбкой произнес Феликс. — Старый добрый драгоценный дурак.
— Тебе грозит пожизненное, и не одно, — заявил Аллег, решительно и бесстрашно — Томми бы им гордился. — Я рассказал все, что помню, Феликс. — Он сделал короткую паузу, собираясь с духом. — Я… назвал им твое имя.
Тишина, наступившая после этих слов, была невероятной. Серебристые глаза остекленели, веки дрогнули, раскрывшись шире. Феликс втянул ртом воздух.
— Это все он, — произнес парень наконец-то, до странности спокойно и ровно. Его лицо было нечитаемым. — Это все он, верно? Для него…
— Для него? — нахмурился Аллег.
И вздрогнул — Феликс рассмеялся, глухо и коротко. Насмешливо. Состроил все ту же сочувственную мину, слегка подпорченную едва заметным снисхождением, проскальзывающем в движениях, взгляде — словах:
— Ты делаешь это для него. Ты думаешь, он это оценит. — Феликс вздохнул. — Ничто не длится вечно. Влечение тоже имеет свой срок. Я бы любил тебя долго — до самого конца. Он же…
— Не смей, — грозно прорычал Аллег. — Томми любит меня, и ты не переубедишь меня в этом. Нет!
— Любит, — кивнул Феликс все так же снисходительно и сочувственно. — Любит сильно — и это страшнее всего. Ты не знаешь его до конца, Аллег. — Серебристые глаза вперились в его, проникновенные и всезнающие. — А он не знает до конца, на что подписывается. Не перебивай, прошу. Я объясню. Он не видит тебя дряхлым старцем, неспособным даже ложку держать, а ты его — безжалостным чудовищем, жаждущим крови и смерти. Вы смотрите только на то, что есть, не видя того, что будет. Твое тело изменится — ты потеряешь силу, перестанешь быть собой, станешь слабым, немощным, безвольным. Ты будешь видеть, как он становится старше, мужественнее, сильнее. Ты будешь держать его рядом — сам он не уйдет. Он любит тебя любым — по крайней мере, искренне в это верит. Ты станешь для него проклятьем — бременем. Слабостью и обузой. А он… он рано или поздно проявит себя. Если ты захочешь уйти, его горе обернется злостью, безжалостностью — ты больше никогда не сможешь заговорить с ним без страха. Если с тобой что-нибудь случится, он изменится — настолько, что другие близкие ему люди перестанут его узнавать. Я видел его там, на кухне. Ты знаешь, что он делал там со мной, Аллег? — Он не дождался ответа. — Он топил меня в мойке. В горячей горькой воде. Он заставлял своего дружка держать мою голову, пока я не начал задыхаться, пока силы почти не оставили меня. Я спасся чудом. Из-за этого я обезумел — не от того, что меня поймали, а от того, что меня пытались убить.
Его лицо вновь исказилось. По нему пошла рябь. Отстраненность, холодность, непроницаемость… Сент-Джон показался ему во всей своей красе — и склонил голову набок. Улыбнулся, мягко и ласково.
— Все это из-за тебя, Аллег, — произнес он. — Из-за того, что ты так хорош, светел, прекрасен. Сейчас. Но ты увянешь. Твой дух истомится. Этого не избежать. Это участь всех смертных. Теперь ты понимаешь, что я хотел сделать? Как я мог тебе помочь? — Он придал своему голосу возвышенности, проникновенности. — Твой пик достигнут — дальше лишь спад. Смерть. Жалкая никчемная смерть в старческом безумии. Я мог спасти тебя от этого. Мог подарить спокойный сон в последних отблесках силы. Но ты пошел по пути наименьшего сопротивления. Ты дал своим страстям, своим желаниям, своей слабой эгоистичной натуре взять верх и выбрал немощную агонию. Выбрал никчемный пяток-десяток лет счастья, что будут теперь, забыв про бесконечно медленные годы мучений и боли, что ждут после. Ты выбрал зыбкое подобие жизни, когда я предлагал настоящую достойную смерть. Ты погубил себя, — торжественно объявил он, прожигая Аллега горящим взором. — Ты погубил Томми. Ты погубил вас обоих.
Его рот исказился. Верхняя губа дрогнула, как у зверя в оскале. Глаза зажглись ярче прежнего. Сент-Джон ещё не закончил, о нет.
— И в этом своем пути, — проговорил он, тихо и загадочно, — ты никогда не будешь одинок. Я никогда не покину тебя. В какое бы глубокое подземелье меня ни заперли, какой невероятно долгий срок мне ни дали, я всегда буду рядом. Я буду навещать тебя время от времени. Да. Я буду являться в тени, приходить во снах, мерещиться в укромных уголках офиса, улицы, сада, дома… Я найду тебя. Ведь ты — мой. Ты отдался мне, уже давно — и целиком, без остатка. Ты будешь пытаться меня забыть, пытаться выкинуть из головы, не думать, что я где-то там, в тесной ледяной клетке, прожигаю свою красоту, молодость и жизнь. Ты будешь пытаться, несомненно, и Томми будет тебе в этом помогать. Впустую. В этом нет смысла. Я навек в твоем разуме, я навсегда в твоей душе. Я — часть твоей тьмы, часть твоего зла и боли.
Бледные сухие губы растянулись в широкой улыбке, обнажая весь ряд белоснежных зубов. Показывая клыки, длинные, крепкие, острые.
— Ты будешь помнить меня, никогда не забудешь. И однажды, в одну из безлунных ночей, полный страха, сомнений и мук, ты ко мне вернешься.
========== 22 глава. Из огня да в полымя, или как подписать договор с Чертом ==========
Комментарий к 22 глава. Из огня да в полымя, или как подписать договор с Чертом
Глава вышла объемная. Следующая, скорее всего, будет почти такой же. Крепитесь.
Он не помнил, как вышел из допросной. Не помнил, как вставал, как разворачивался спиной к этому… как открывал дверь. Последнее, что он помнил — лицо юноши, белое, живое, хищное. Оно стояло перед ним несколько мгновений, а уже в следующий миг он оказался в полумраке коридоров.
Джек придерживал его за локоть.
— …У нас есть штатный психотерапевт, — говорил лейтенант, давно уже говорил, наверное. — Если вы хотите…
— Нет, — прошептал он непослушными губами. — Нет. Домой. Я пойду домой.
Тонкие пальцы — такие похожие и непохожие на те, что он знал и любил, — сжались сильнее. Лейтенант склонил голову на бок, заглядывая ему в глаза. Тени полумрака плясали на его лице. Плясали на потолке, на полу, облизывали каждый угол. Я буду являться в тени…
— Уверены? Сэр, вы плохо выглядите…
— Я уверен. И… Лейтенант.
— Хм?
— Не говорите Томми. Богом вас молю, не говорите ему ничего.
— Сэр? Вы…
У него получилось выпрямиться, получилось вырвать руку из цепкого захвата. Даже улыбнуться получилось. Ему не поверили, конечно же, нет, но остановить никак не смогли. Только дали сопровождающего — мальчишку, который откуда-то его помнил и чья фигура расплывалась перед глазами.
Поздно, подумал Аллег, заходя в квартиру Томми и оглядывая мрачные темные стены и потолки. Чувствуя незамутненный животный страх и ледяную дрожь, ворошащую внутренности. Я уже верю ему.
Он лежал на кровати. Белой, вязкой, ледяной кровати, чьи очертания расплывались, менялись, смешивались с густым сероватым туманом, что заменял здесь воздух. Белые холодные стены истекали черной вязкой жижей. Она капала с потолка, просачивалась из-под пола. Наполняла его рот.
Грудь горела. Горло сушило. Голова пульсировала в такт сердца. Шея ныла; ее нарывало невыносимым зудом, но он не мог поднять руки, чтобы избавиться от него. Он не мог пошевелиться. Он мог только смотреть.
Тень накрыла мир, скрыла небо, нырнула в туман, исчезла в гранях бесконечно-изменчивого мира — не отыщешь никогда. Кровать расползлась в стороны, затягивая, сжимая, скручивая, мешая дышать.
Страх. Страх. Страх. Ужас. Боль. Ужас. Мука. Страх. Страх. Тьма на пороге…
Тень смешивалась с жижей. Тишина была гулкой, как под гладью воды, хрупкой, как корка льда. Горячий озноб прошил тело, прошил душу — сердце ускорило ход. Тишина стала глубже — озеро расступалось. Вода топила. Горькая вода. Прогорклая вода. Тина и водоросли оплели, как путы. Тихое озеро. Забытое озеро. Не найти, не увидеть, не спасти. Водоросли, тина, мертвые сверчки. Густой коричневатый песок облепляет внутренности.
Грудь рвется. Горло обжигает кипятком. Голова раскалывается на части. Глаза словно режут ножом; острые раскаленные иглы впиваются в них, как в масло, и застревают в черепе, заседают в мозге.
Ужас. Ужас. Ужас. Удушье. Боль. Удушье. Агония. Ужас. Ужас. Серые глаза…
Вода вспенилась, потекла вверх по стенам. Стальная горечь темной жижи вплавилась в прогорклую тухлость озерного дна. Не открыть рот, не открыть глаз, не вдохнуть воздуха. Не видеть, не видеть, не видеть.
Но смотреть.
Два огонька в толще безвременья. Тонкая фигура в вотчине луны и солнца. Теневые крылья, сшитые из мрака, распростерлись вокруг, и не видно больше ничего, кроме их хозяина. Белый свет от белой фигуры. Серебро глаз отливает алым. Кровать растекается, кружится, кружится, затягивает и… Боль. Боль уничтожает силы. Ужас губит волю. Фигура бела, а по рукам течет красное. Ноги — синюшные культи. Пальцы — желтоватые обрубки. На лице белесая пудра. Сдуть ее — белоснежные кости проступят сквозь топленый воск гнилой кожи. Тонкие губы лишь оправа для звериной пасти. Уродливого оскала.
Зубы. Зубы. Зубы. Острые. Крепкие. Острые. Зубы. Зубы. Зубы. Лик смерти…
Вопль попадает в глотку, в дрожащий горячий воздух, прогорает насквозь и оседает на разодранной стенке колким стоном. Ужас и агония, страх и боль — не понять, не прочувствовать, не думать. Кровать сдавливает. Воздух душит.
Он смотрит. Смотрит. Смотрит. И идет — не убежать. Идет. Медленно — все время мира принадлежит ему. Улыбается — окаменевшие от смерти клыки истекают черным и алым. Шея зудит, зудит больно, зудит сладко. Две точки на ней — как две мишени. Он смотрит. Он идет. Он раскрывает крылья.
Он протягивает алые руки.
«Ты будешь помнить меня. Ты не забудешь меня».
Клыки. Ужас. Глаза. Агония. Руки. Кровь. Кровь. Кровь. Кровь. Удушье…
«Ты…»
Не пошевелиться — руки на плечах, а вязкое озеро топит.
«Ко мне…»
Не вскрикнуть — вода заполнила глотку, и огненный лед сковал чресла.
«Вернешься!»
Один миг, как молния, — и он бросается вперед. Зуд обращается адом. Крик вырывается лавой и алым. Тьма заполняет глаза до краев. Невозможно дышать. Просто невозможно дышать. Грудь давит, давит, давит…
Он не может вдохнуть.
«Боже милостивый, сохрани меня! — молился Аллег, вращая глазами и силясь втянуть хоть немного воздуха. — Боже милосердный, помоги мне!»
Он не мог сдвинуться с места. Он ничего не видел — просто не мог открыть веки. На грудь словно положили что-то очень тяжелое и очень горячее. Дышать было невозможно. Перед глазами плавали алые круги… и очертания белых тонких силуэтов. По виску ползло что-то теплое.
«Убирайся! — безмолвно вопил Аллег. — Боже мой! Боже мой! Убирайся прочь!»
Тщетно — он был здесь. Аллег слышал его сиплое дыхание над ухом, влажное бульканье в горле, тягучие шуршащие шепотки. Его руки скользили по его телу, гладили, щекотали, ласкали… Сжимали горло. Крепко-накрепко стискивали его до синяков. Круги стали отчетливее. Зуд появился опять.
«НЕТ! Не трогай меня! Не трогай! Не трогай… Не… Не…»
— …не смей, — вырвалось у него изо рта.
И глаза, наконец, раскрылись. А в рот, словно сладкий весенний ручей, ворвался поток чистого холодного воздуха.
Аллег жадно схватил его ртом и закашлялся. В горле было сухо, как в пустыне. Подняв руку, он наткнулся на тонкое одеяло, обернувшееся вокруг его шеи, и рывком содрал с себя. Перебарывая невероятную слабость, перевернулся на бок, часто, с болью дыша и держась за сердце. Его трясло.
Кошмар. Очередной кошмар.
Шмыгнув носом, Аллег вытер влагу, набежавшую из глаз. Тяжело сглотнул и медленно сел. Глухая темная спальня казалась зыбкой, совсем как во сне.
«Просто сон, — повторял про себя Аллег, прижавшись к стенке позади кровати. — Один и тот же сон. Господи… Господи великий, дай мне сил».
В комнате было прохладно — Аллег специально, перед тем как уснуть, открыл форточку. Он надеялся, что свежий воздух убьет кошмары в зародыше, не даст им появиться опять. Зря надеялся. Сегодняшний ужас был даже сильнее, чем в прошлый раз. В прошлый раз зуд был не таким острым. Аллег поежился. Темнота давила на него, и он поспешил включить ночник. С некоторых пор этот крохотный малыш в виде небольшого домика-гриба прочно обосновался на его тумбочке. Как и стакан со свежей водой. Мужчина отпил немного, чтобы смочить горло и губы. Прикрыл пульсирующие глаза.
Рука так и покоилась на груди, почти над сердцем. Фантомная боль все ещё вспыхивала через каждые пару-тройку вздохов. Волосы на затылке слиплись от пота, ночная рубашка пропиталась им насквозь. Сонный паралич. Аллег много о нем слышал, но не думал, что когда-нибудь испытает на собственной шкуре. Это было неприятно. Это было чертовски страшно. Каждый раз, как маленькая смерть, — без каких-либо преувеличений. И разы эти повторялись из ночи в ночь вот уже почти две недели. Две чертовых недели.
Аллег протер лоб и пропустил мокрую бороду сквозь пальцы. Спать больше не хотелось. Будь его воля, он вообще бы не спал. Ни травы, ни отвары не помогали — кошмары появлялись вновь и вновь. Как и стойкое ощущение… присутствия. Близкого, осязаемого, живого присутствия.
Он здесь. Он рядом. Он в тенях. Ты как будто один, но он всегда близко.
Аллег тяжело сглотнул и натянул одеяло до подбородка. Детский жест, детское слепое желание укрыться хоть чем-то. Но что делать, если вся квартира, это крохотное уютное гнездышко, превратилось для него в клетку. Западню, из которой нет выхода и в которой его ждут. Он ждет. Невидимый и неслышимый. Но очень хорошо чувствуемый. Аллег затравленно огляделся. Лег, накрывшись одеялом до самой макушки. Нужно хоть немного подремать. И ещё немного потерпеть — всего три дня.
Через три дня Томми выписывают из больницы.
— Это правда лишнее, Редж, — виновато проговорил Аллег, отталкивая от себя тяжелую кружку с кофе. Дорогим хорошо сваренным кофе. — Я не особо…
— Рен, будь добр, заткнись, — обрубил Реджельт, сев напротив. — Мне надо с тобой поговорить. А практика показывает, что люди намного сговорчивее на сытый желудок.
Под пристальным взглядом своего босса и приятеля Аллегу ничего не оставалось, кроме как взяться за еду. В последнее время ел он мало — сказывалась бессонница и общая изможденность — и этот раз не стал исключением. Отхлебнув немного от первого, отщипнув чуть-чуть от второго и проигнорировав третье, мужчина быстро перешел к кофе. По крайней мере вода и все ее производные все ещё весьма неплохо давались его организму.
Реджельт не преминул это заметить — как и его состояние в принципе.
— Что с тобой происходит? — в запале спросил он, когда Аллег был на половине кружки. — Ты выглядишь так, будто прямо здесь склеишь ласты.
Аллег криво усмехнулся. Старина Редж… Настолько же пунктуальный и собранный в рабочем кабинете, насколько же беспардонный и прямодушный в уголке офисного кофе. Аллег любил его за это. А заодно и за эту его — их — давнюю привычку называть друг друга исключительно по фамилиям. Было в этом что-то… понятное и знакомое. Нерушимое, как столбы мироздания.
— Тэрренс, я с кем разговариваю? — более настойчиво спросил Реджельт. — Что у вас там творится?
— Расследование, — бесцветно ответил Аллег.
— До сих пор? — поднял брови Редж. — Я думал, дело закрыто. Этот мудак же чистосердечно сознался, что со свету хотел тебя сжить. Ему однозначно светит лет десять-двадцать. Разве нет?
Аллег открыл было рот, но тут же закрыл. На него лавиной навалилась тяжкая усталость. Не хотелось ничего говорить. Не хотелось думать. Хотелось упасть и уснуть — спокойно и тихо, не видя ни кошмаров, ни снов.
— Очевидно, нет, — за него ответил Редж и скривился, будто лимон надкусил. — Срань господня, что делается-то… Вот так живешь-живешь, и в свои пятьдесят пять даже не думаешь, что какой-то малолетний хлыщ на тебя запасть может. А он — вона че! Не только запал, но ещё и…
Реджельт со значением покивал, глядя куда-то в сторону. Аллегу старался не утопиться в остывшем супе. Немного помолчали, думая каждый о своем.
— Редж, — прошептал Аллег, наконец, — спасибо. Ну, за работу. Я понимаю, что приношу одни убытки…
— Ты дурак? — нахмурился Реджельт. — Какие убытки? Работаешь, как всегда, в план укладываешься. Все у тебя там отлично.
— Я выпал на несколько месяцев из рабочего графика, — помолчав, осторожно заметил Аллег. — Я всерьез хотел уйти. Мне… Ты уже искал кого-нибудь для?..
Редж поджал губы и отвернулся. Профиль у него был выдающийся — чуть загнутый нос, высокие скулы, тонкая ниточка кривоватых губ, прямой лоб… Приятный мужчина, хоть и не красавец. Волевой, уверенный, сильный, как и положено руководителю. Странно, что Томми не обратил на него внимание.
— Были кандидаты, — как бы между прочим проговорил Редж, скрывая за нарочитой небрежностью нежелание отвечать. — Трое. Неплохие портфолио. И пробные собеседования прошли отлично. И навык вроде бы есть…
— Но? — после некоторой паузы произнес Аллег.
— Что «но»? — поднял бровь Редж.
— Сейчас должно быть какое-нибудь «но», — криво усмехнулся Аллег. — По традиции. Так что?
Редж скривился, теребя жесткий манжет рубашки. Хмуро глянул в окно.
— Настоящий начальник не должен давать поблажки никому, — тихо произнес его босс. — Он должен отбирать лучших из лучших и забывать про тех, кто ему не подходит, пусть они хоть трижды хорошие люди с трагичной историей. Деньгам до этого дела нет — как и вышестоящим, которым эти деньги предназначаются. — Он протер лоб рукой. — Настоящему начальнику эти трое бы понравились. Он выбрал бы одного из них, однозначно. Мистера Крауча, скорее всего. Он хваткий, умный, подобострастный…
Реджельт одарил Аллега тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей.
— Я отказал им. Всем. И откажу вновь, если они ко мне сунутся, — неприятным, почти враждебным тоном произнес его босс. — Я не поступаю правильно. Я поступаю, как типичный коррумпированный чинуша, — отказываю незнакомым молодым талантам, чтобы сохранить место для старого доброго знакомого. Надеюсь, ты это оценишь.
— Никто не заставляет тебя… — слегка напряженно начал Аллег.
— Закрой рот, — тут же решительно, почти свирепо оборвал Реджельт, ткнув в него указательным пальцем. — Вот просто закрой и слушай внимательно, Рен. Нечего строить из себя жертвенного агнца — эта твоя манера мне ещё в колледже осточертела. Я прекрасно вижу, в какой жопе ты оказался. А ещё я прекрасно понимаю, что работу в нашем городе ты вряд ли где-нибудь ещё найдешь — по крайней мере, такого же уровня и с такой же зарплатой. Не тот возраст. — Редж чуть смягчил тон и склонился к нему. — Ты такого не заслуживаешься. Ты — хороший человек и верный друг. Ты не раз мне помогал, и я этого не забыл. Да, не спорю, вся эта троица, может, и стоила того, чтобы посадить их на твое место. Стоила — но не заслужила. Я знаю тебя, как облупленного. Я в тебе уверен. И я желаю тебе помочь.
Он сделал небольшую паузу, видимо, подбирая слова — или давая застывшему, глубоко тронутому Аллегу переварить все, что он сказал.
— А потому я, во-первых, собираюсь держать за тобой это гребаное место столько, сколько понадобится, — медленно, четко, с расстановкой произнес Реджельт. — А во-вторых, советую…
— Отправиться на больничный? — иронично приподнял бровь Аллег.
— Нет. Поговорить с этим твоим Томми, — серьезно сказал Редж. И добавил в ответ на недоуменное молчание: — Расследование продолжается, хотя состав преступления есть, и доказательства железобетонные. Копы продолжают рыть — зачем? Какой смысл?
— Они хотят… хотят… — неуверенно начал было Аллег, но в конце концов сдался. — Я не знаю даже…
— Вот и спроси у него, — твердо произнес Редж, опять нахмурившись. — Темнит что-то твой парень, Рен. Ой, темнит.
В темный час любая помощь в руку. Аллег никогда не считал себя верующим человеком, но сегодня, перед тем как отойти ко сну, он все-таки помолился. На коленях, как положено, он прочитал шепотом пару молитв. Молитвы были самые простые, вроде «Отче наш», но даже хлипкий щит лучше, чем совсем никакого. Он, как и в прошлый раз, открыл форточку настежь, давая чистому холодному воздуху свободно залетать внутрь. Он выпил теплый травяной чай и легкое снотворное — более сильное ему запрещали врачи.
Сегодня он собирался уснуть и выспаться. Хорошенько выспаться. Чтобы завтра встречать Томми хоть немного посвежевшим и бодрым — чтобы у его мальчика не возникли ненужные вопросы. Бледный? Темные круги? Глаза красные?.. Кошмары снятся. Редко, родной! Совсем редко! А теперь не будут сниться вообще — ведь ты рядом со мной. Аллег искренне на это надеялся…
Но судьба, как всегда, жестоко посмеялась над его надеждами.
Этой ночью сны были просто невыносимы, став страшнее, ярче, реальнее. Едва уловимое, но стойкое чувство переросло в настоящее осязаемое ощущение. Он был здесь. Касался своими скользкими синюшными обрубками, кончиком шершавого ледяного языка. Аллег корчился, силясь уйти от прикосновений, но без толку. Тело не слушалось, жар окутал его целиком — перетек с шеи на грудь, с груди на живот, а оттуда ещё ниже. Тянущая сладкая боль пронизывала сон наряду с ужасом бесконечной агонии.
Кровавое марево в какой-то миг расступилось, и перед ним возникла его комната, как она есть — без бредовых иллюзий и дремотных прикрас. Аллег приподнялся на локтях, напряженный, дрожащий, напуганный. Мир был четким, темным — настоящим. Распахнутое окно, свет стареющей луны, колышущиеся на ветру тонкие шторы… Сипение. Отчетливое тихое сипение.
Аллег медленно повернул голову в сторону двери. И застыл, выпучив глаза.
Он стоял около окна в крохотном коридорчике, ведущем в спальню. Маленькое оконце выходило туда же, куда и окна в спальне. Лунный свет лился из него каскадом, и его фигура должна была купаться в его лучах, как под струями водопада… Но нет. Тьма рьяно охраняла его силуэт, окружала, как кокон, как плащ. Скрывала лицо, как маска. Он дышал тихо, сипло, с болезненной хрипотцой. Он потирал подбородок, как когда-то давно… Или, может, курил? Он любил курить после секса. Он смотрел в окно… в окно ли?
— Я ненадолго.
Аллег дернулся всем телом. Высокий юношеский голосок свирелью разлился в мрачной тишине квартиры. Он повернул к нему голову. Пара тонких кудрявых локонов упала ему на лоб. Рука опустилась.
Серые глаза горели алым в непроницаемом ночном мраке.
— Я совсем ненадолго к тебе, — произнес Сент-Джон из тьмы. — Я хочу помочь тебе. Хочу утешить тебя. Я же вижу, как тебе одиноко…
Аллег хотел отползти. Хотел закричать. Хотел вскочить и убежать хоть куда-нибудь. Но не смог. Он ринулся на него, бросился, как зверь. Накрыл собой, темный, гладкий, горячий, как печка. Все тело, и без того зудящее от напряжения и трепета, словно окатило кипятком. Пальцы на ногах поджались, жилы натянулись, челюсти сомкнулись до хруста сухожилий и…
Аллег проснулся. Проснулся, весь мокрый, в мурашках, с колотящимся сердцем в горле, в висках — и не только там. Мужчина пролежал ещё немного, вглядываясь в серый потолок. После облизнул губы. Шмыгнул носом. Уже привычным жестом вытер влагу со лба и глаз.
Скользнул рукой вниз, по животу, дальше… Замер. Стиснул челюсти.
Выдохнул. Сорвано, тонко. Стыдливо.
Перевернулся на бок. Вынул руку из-под одеяла. Отвел ее подальше, держа на весу. Не думай, заклинал он себя, зажмурившись. Сейчас все высохнет, и на утро ты об этом забудешь. Не думай. Мантра не помогала. Леденящий душу страх ушел, но жгучий болезненный стыд остался. Тело, проклятое тело не просто его предало — унизило, нагло и абсолютно. Аллег ненавидел быть не сдержанным, ненавидел чувствовать себя ведомым, ненавидел подчиняться кому-то или чему-то. Ненавидел. Искренне. Неистово.
Сильный порыв ветра принес с собой холод и запах. Слабый кисловатый запах, который ни с чем не спутать. Тошнота подкатила к горлу. Он уткнулся в подушку, желая скрыться, забыться, задремать, оказаться в кошмаре… Но тут раздался скрип, тихий короткий скрип — и Аллег подскочил, как ошпаренный. Судорожно огляделся по сторонам. Темнота. Открытое окно.
Оконце в коридоре. Пустое оконце. Около него никого нет. Или…
В голове будто что-то щелкнуло. Аллег вскочил. Путаясь во влажном одеяле, кинулся к двери и с грохотом ее захлопнул. Сорвал белье с кровати, сорвал с себя одежду. Обтерся грязной наволочкой так, что кожа на животе покраснела и заныла. Перестелил постель. Хлебнул немного воды. Залез под одеяло. Накрылся им до самой макушки. Уткнулся в подушку.
Закрыл глаза. Дрожь никуда не делась, но ничего — это пройдет. Нужно просто подождать. Он уснет. Он точно уснет. Нужно только немного… Немного… Темноты. И мыслей. Ни о чем. Он чувствовал, как сон подходит. Спасительный ужасный сон. Он так близко и…
За дверью раздались чьи-то шаги. Тихие, ритмичные, цокающие шаги. Аллег широко распахнул глаза. Дыхание перехватило. Шаги замерли у двери. Тишина. Тяжкий вдох. Тишина. Сердце бьется под горлом. Тишина.
Что-то поскреблось в дверь. Кто-то поскребся в дверь. Ненавязчиво, но отчетливо. Негромко, но слышимо. Аллег обернулся.
— Убирайся! — яростно прорычал он, полный отчаянного страха и гнева. — Убирайся вон! Ты мне не нужен! Убирайся!
Тишина. Аллег прожигал взглядом едва видный контур двери. Тишина. Пусть только посмеет. Пусть только посмеет войти сюда. Я ему не дамся. Я ему не позволю. Он… Тишина.
Звучное мурчащее «мряу!». Тонкий взволнованный скулеж.
На Аллега будто вылили ушат ледяной воды. Встав, он на нетвердых ногах подошел к двери и открыл ее. Что-то пушистое и гибкое прижалось к его ногам. На полу в отсветах лунного света мерцали две блестящие пуговки.
Чуги надрывно тявкнул и встал на задние лапы, подняв в воздух передние — словно маленький ребенок, который просится на ручки. Аллег осторожно поднял его и с трепетом прижал к груди.
— Милый мой, хороший мой, — нежно прошептал он, качая песика, как кроху-младенца. — Ты чего не спишь? Проголодался?
Чуги в ответ лишь лизнул ему щеку. Минни, огладив его ступни мордочкой, исчезла где-то под кроватью. Аллег, поцеловав густые серые кудри, отнес песика на кухню и дал ему немного еды — заодно и себе сварил чай. Чуги, правда, на корм не обратил особого внимания. Его больше заботил Аллег — он не отходил от его ног и постоянно заглядывал ему в глаза. Мужчина не понимал, чего он от него хочет, а потому просто выпил свой чай и отвел малыша к его подстилке на диване. Сам вернулся в спальню и опять попытался заснуть. Впрочем, недолго.
На этот раз он не закрыл дверь, и Чуги вошел в спальню беспрепятственно. Цокая отросшими коготками по полу, пудель притопал прямо к кровати. Постоял немного. Поскулил. А потом тявкнул. Раз, другой, третий.
— Тише ты, — шикнул мужчина, свесившись с постели. — Соседей разбудишь.
Чуги смотрел на него своими глазенками. Смотрел и чуть вилял хвостом. Встал передними лапками на кровать. Ткнулся в одеяло мордочкой. Можно к тебе, дядя Аллег? Можно? Можно? Можно?..
— Ну иди, — слабо улыбнулся Аллег, похлопав по перине. — Иди сюда.
Песика не нужно было просить дважды. Вскочив на кровать, как горный козлик, он принялся лизать Аллегу лицо, шею и грудь. Мужчина слабо хмыкнул и положил голову на подушку, натянув одеяло повыше. Чуги тут же примостился рядышком, прижавшись теплым боком к его груди. Тяжело вздохнул, будто выполнив какую-то невероятно трудоемкую работу, и затих.
С минуту они лежали так вдвоем. А потом откуда-то из-под кровати послышалось тоненькое «мря», и на Аллега взлетело что-то мягкое, легкое и пушистое. Минни прошлась по его плечу, как делала это много раз ещё в том их доме, потерлась об его лицо, грудь, руку. Обнюхала Чуги. Куснула его ухо. Просеменила к ногам Аллега и улеглась там, свернувшись теплым калачиком.
В скором времени оба засопели. Аллег пролежал ещё немного, глядя в темноту, вслушиваясь в их мерное сопение. Сглатывая сухим горлом. А после прижался щекой к чистой наволочке, сжал в руке чистое покрывало.
И тихо, почти беззвучно заплакал.
Томми всегда был везучим чертом, и в этот раз ему тоже повезло. Перелом оказался чистым и сросся относительно быстро — уже через пару недель парень мог свободно ходить на костылях. Сейчас же, спустя уже два месяца, он хоть и с помощью, но вполне себе уверенно передвигался на своих двоих. Разумеется, до полного восстановления было ещё далеко, но начало было положено. А Аллег клятвенно пообещал самому себе сделать все возможное, чтобы его мальчик поправился как можно скорее.
В день выписки Томми просто светился от счастья — и горел из-за воздержания. Выйдя из больницы и усевшись в его — их — машину, — Томми тут же полез обниматься. И целоваться — куда же без этого. Парень явно невероятно изголодался по поцелуям. «Вот только доедем, — горячо шептал он, водя губами по шее Аллега. — Вот только попадем домой… Я так соскучился. Так соскучился!» Но дома их невероятно быстро закрутили дела, так что было не до нежностей. Чуги был вне себя от счастья при виде папы, и Томми весь день не мог от него отделаться — песик ходил за ним хвостиком, тонко скуля и тявкая. Минни вальяжно обтерла и обмурчала вернувшего хозяина квартиры и посеменила на свое место, попутно одарив вниманием и ноги Аллега.
«Моя госпожа, — с глубоким чувством произнес Томми, — воспитанная и благодушная, как всегда».
Ближе к ночи они наконец-то остались одни, однако после утомительной выписки — в первую очередь для Томми — массажа стопы, лекарств и домашних дел сил у них почти не осталось. Все на что их хватило — слегка поласкать друг друга на кровати. Аллег осторожничал, боясь потревожить ногу своего мальчика, а мальчику как будто было плевать. Он опьянел от усталости и желания, его поцелуи были смазанными, а ласки — чересчур небрежными. Он был уже на грани сна и яви, но все никак не успокаивался.
«Хочу тебя поцеловать», — шептал Томми, жадно тиская его спину и бедра, и Аллег понимал, что он имеет в виду далеко не простые поцелуи.
От каждого такого шепотка низ живота кололо огненной иголкой. В других обстоятельствах он бы уже давно позволил своему мальчику все. От одного воспоминания об их последней ночи сладко ныло в паху. Томми был так зол, так напорист, так страстен… «На живот. Быстро». Аллег был уверен, что Томми возьмет его грубо, жестко, не заботясь ни о подготовке, ни об удовольствии. И он выдержал бы это, с готовностью принял бы как должное. Ведь он это заслужил. Он заставил своего мальчика мучиться, заставил гореть от ревности, страдать от неразделенных чувств. «Я люблю тебя», — слезно выдохнул Томми, и у Аллега чуть не разорвалось сердце. Как он ненавидел себя в тот миг! Как любил мальчишку, замершего беспомощной несчастной куклой в его руках! Он был готов принять и вытерпеть от него все — жгучую боль, резкие слова, вывернутые запястья, вырванные волосы, заломленные руки, кровавые следы от зубов на шее или спине…
Но не поцелуи, влажной дорожкой спустившиеся к пояснице. Не язык, этот мокрый, горячий, юркий язык, скользящий по коже так умело, так искусно, так трепетно. Аллега никто и никогда так не ласкал. С женой все было просто, а с Феликсом — и того проще. Томми открыл в нем чувственность заново. Разбудил его, оживил его, зажег изнутри, как нетронутые залежи торфа, пустил по нервам чистое наслаждение. А ещё безбожно баловал, не прося ничего взамен. Впрочем, Аллег признавал к своему стыду, что не очень-то много умеет, а то, что умеет, выходит у него и вполовину не так хорошо, как у Томми. Надо попросить мальчика научить его хоть паре трюков… Потом. Как-нибудь потом. Когда все это, наконец, закончится.
На волне чувств Аллег прижался губами ко лбу Томми и скользнул рукой вдоль его живота. Зарылся пальцами в тонкие темные волоски в паху. Мальчишка с тонким вздохом уткнулся ему в шею, мелко дрожа и поскуливая. Долго это не продлилось — молодая кровь горяча, а его Томми был слишком распален, чтобы сдерживаться. «А ты?» — уже почти заснув, прошамкал он непослушными губами. Аллег только улыбнулся, чмокнув его в макушку.
Вскоре Томми засопел в его руках, и мужчина почувствовал невероятное облегчение. Чувство сродни избавлению от тяжелого груза, очищению от грязи, свободе от чего-то пошлого, мерзкого, гнусного. Он обтер ладонь небрежно, словно нехотя, и обхватил ею спину своего мальчика.
Закрыл глаза. Сегодня он наконец-то уснет. Спокойно. Без сновидений.
Он был уверен в этом. Искренне, самозабвенно. Наивно, словно дитя, оказавшееся, наконец, в родном доме. Он проснулся посреди ночи, содрогаясь всем телом, и успокоился только, когда наткнулся рукой на теплое плечо. Томми лежал на животе, обхватив руками подушку, и спокойно спал, тихо похрапывая. Полежав, Аллег встал, изо всех сил стараясь не шуметь — нельзя чтобы его мальчик проснулся. Ушел в ванную. Включил кран.
И долго ещё смотрел на то, как в раковину льется ледяная вода.
Глупо было надеяться, что присутствие Томми поможет избавиться от кошмаров. Глупо. И все же он надеялся. Если не на полное избавление, то хотя бы на то, что сны станут более блеклыми. Но нет. Они были ровно такими же — даже стали сильнее в мелочах. Слава Богу, такого же кошмара, как в ночь перед выпиской Томми, больше ему не снилось, но знакомая фигура во мраке комнаты возникала постоянно. Порой, она бывала так реальна, что от нее чувствовалась угроза. Аллег всерьез боялся за свою жизнь.
С этим надо было что-то делать. Определенно надо было — но не сейчас. У его мальчика полно проблем, и он ему нужен. Это раз. Его интересует расследование и то, почему оно до сих пор продолжается, хотя все карты раскрыты. Это два. Не время развешивать сопли — этим он может заняться уже после того, как Сент-Джон окажется… на достаточном расстоянии от него. Почему-то Аллег верил, что когда парень-таки попадет за решетку, морок уйдет, исчезнет, рассеется, как туман поутру — что бы там не говорил ему доморощенный психопат. И даже постоянные кошмары и тихий звонкий голосок, разрезающий тишину ночной квартиры, как заточенная пила, не могли полностью сломить его веру — только точить, медленно и уверенно. Когда-нибудь он согнется, сломается окончательно, да. Но не сейчас.
Его единственным утешением какое-то время было то, что Томми поначалу не замечал его состояние. Мальчик все ещё находился в эйфории от возвращения «на волю» и постоянно был занят какими-то делами — то переписывался с родными, то ласкался с Чуги, то звонил на работу — спросить, как идут дела. На неделе к ним в гости напросились сначала Хиелла с Тедом, а потом Род со своим другом. Друга звали Грейберк, но оба парня звали его Рейк — это их отчего-то очень забавляло. Ему было лет под сорок, и он профессионально занимался боксом уже лет так двадцать — неудивительно, что Томми попросил его «посодействовать» делу. Аллегу он показался чуть глуповатым, но вполне дружелюбным, простодушным мужчиной — отличным дополнением к хитрому цинику Роду, который был вечно себе на уме.
С последним Томми явно нашел общий язык, и по косвенным намекам Аллег понял, что их дружба, похоже, в скором времени приобретет долгосрочный характер. Это хорошо — его мальчику будет на кого отвлечься, когда… когда сам Аллег станет ему уже не так интересен. Эта мысль отозвалась неприятной тяжестью в сердце, но мужчина выдержал ее с достоинством — даже удовольствие от нее получил. Мрачное такое, но все же.
Помимо старых и новых друзей, Томми отвлекали и более насущные дела. Он рвался выйти на работу, хотя врачи пока настаивали на безоговорочном покое. Аллегу приходилось всячески изгаляться, чтобы заставить мальчишку оставаться дома. Впрочем, вскоре тот как-то сам собой остыл и передумал покидать родные пенаты — плотно занялся расследованием. Аллег оставлял его рано утром в кровати, а находил поздно вечером расписывающим кучу тетрадок на кофейном столике в гостиной. Когда мужчина возвращался, парень тут же прятал все свои конспекты в один из ящиков книжного шкафа и шел его встречать. Встречал нарочито бурно и ласково, настойчиво уводя на кухню — к горячему ужину и долгому разговору ни о чем. Но Аллег пару раз все-таки заметил в кипе разносортных бумаг знакомый затертый корешок.
Он не знал, как на это реагировать. С одной стороны, Томми был всегда занят, и его внимательный глаз пропускал некоторые «ненужные» детали — это плюс. С другой стороны, его мальчик настойчиво отвлекал его от расследования, не делясь даже крупицами информации, — это минус. Мужчина не знал, что предпочтительнее потерять — душевный покой или волнующие его знания, и долго из-за этого мучился… Пока не случилось то, что рано или поздно должно было случиться.
Томми заметил, что с ним что-то происходит. Через неделю после выписки, в воскресенье, за совместным завтраком его мальчишка, закончив увлекательный рассказ об очередной мелкой афере его любимого папаши, тихонько спросил: «Аллег, что-то не так?» И все. Этот вопрос приклеился к его губам намертво — он повторял его порой несколько раз на дню. Аллега это сначала смущало, потом раздражало, а после и пугало. Он не хотел, чтобы Томми узнал… обо всем. А в первую очередь — о том проклятом разговоре в участке. Мужчина знал, что Томми общается с братом — его мальчик похвастался как-то на днях, что таки помирился с ним — но Джек, судя по всему, ещё не выдал его, за что Аллег был ему искренне благодарен. Однако ничего не длится вечно — даже самый продуманный обман. Аллег понимал, что рано или поздно выдаст себя.
И боялся этого мига до ужаса.
Его выдал сон. Ну, конечно. Что же ещё могло?.. Он проснулся, задыхаясь и обливаясь потом в темноте. Как всегда, выбросил руку вперед, ожидая наткнуться на живое тепло… но наткнулся только на холодную ткань покрывала. Сердце пропустило удар. Он попытался встать, но его словно придавило что-то тяжелое, что-то живое, что-то… Аллег молниеносно скользнул ладонью к этому «чему-то» — и его пальцы тут же зарылись во что-то густое, мягкое, нежное. «Нечто» извернулось дугой и тихонько мурлыкнуло.
Аллег выдохнул и увереннее погладил хорошо расчесанную шерсть. Минни лежала у него на груди, почти над сердцем, согревая своим теплом. Вторая половина кровати пустовала. Одеяло было собрано, подушка не примята. В коридоре было темно. Вокруг было тихо.
— Томми, — прошептал Аллег и прочистил горло. — Томми!
Тишина. Холод неприятно пощекотал под подбородком. Тишина.
— Томми!
Копошение. Торопливые шаги. Аллег привстал на кровати, прижимая Минни к себе. Кошечка охотно устроилась у него на руках, тихо мурлыча. Шаги. Быстрые, приближающиеся. Свет в коридоре и…
Томми выскочил из темноты, как черт из табакерки. Волосы взъерошены, кожа приобрела восковой оттенок, и под глазами залегли круги. Морщинки около губ обозначились резче.
Серо-зеленые глаза впились в него с волнением и страхом.
— Ты не спишь, — вырвалось у Аллега против воли.
— Да. Как и ты, — отозвался Томми.
Пауза. Они замерли, глядя друг на друга. Тишина стала почти осязаемой.
— Аллег, — тихо, осторожно произнес Томми, ступая в комнату, — что-то не так?
Аллег сглотнул. Минни, повозившись, уткнулась мордочкой в его грудь и притихла. Томми, мягкой поступью подойдя к кровати, сел на нее со стороны Аллега и коснулся его ног. Погладил сквозь одеяло. Вновь заглянул ему в глаза.
— Не молчи. Пожалуйста, — попросил Томми совсем другим тоном — у Аллега от него перехватило дыхание. — Я же вижу, тебе плохо. Ты не спишь уже неделю.
— Ты… — заморгал Аллег. — Откуда ты?..
Томми неловко поджал губы, потупившись. Снова тишина, снова та же самая. Подозрение заползло в голову, как юркая склизкая змейка.
— Ты тоже не спишь, — сказал мужчина — это был не вопрос. — Уже… Сколько?
— Меньше, чем ты, — криво усмехнулся Томми. — Я работаю. Много. Порой, не успеваю днем. А порой… Просто ночью думается лучше.
— Ты работаешь над делом. — Снова утверждение. — Зачем? Я думал, оно закрыто.
— Думать это не твое, — слабо улыбнулся Томми, погладив его колени, чтобы смягчить подколку. — Не волнуйся, ты скоро все узнаешь. Может, уже этим утром. Я все тебе расскажу. Ты… — Парень бросил на него внимательный взгляд. — Ты сможешь уснуть? Или мне лечь с тобой?
Аллег прикрыл глаза. Дрожь ушла, боль во всем теле тоже. У него был великий соблазн попросить Томми… утешить его. Заставить забыться хоть немного. Но он понимал, что это тщетно — в последнее время к его желанию постоянно примешивалось стойкое отвращение к самому себе. В голове всплывала та самая ночь и… У Аллега дернулась верхняя губа. Его затошнило.
— Аллег. Ал, — Томми тронул его руку, — это все он, да? Ты все ещё переживаешь тот вечер?
Аллег сардонически усмехнулся. Ну да. Тот вечер. К горькой иронии нежданно примешался подспудный страх. Страх признания. И жажда — голодная жажда поделиться. Открыться, излить душу, разделить боль на двоих. Болезненный коктейль из отчаяния, алчности и ужаса бурлил внутри, сотрясая тело мелкой дрожью. Аллег чувствовал, что у него задрожали руки.
— Я могу вызвать доктора, — произнес его мальчик, силясь заглянуть ему в глаза. — Или мы можем сходить к Эмилю. Он подскажет специалиста.
Минни извернулась в его руках и, проснувшись, ушла на другую половину кровати. Аллег остался без ее тепла — без ее защиты.
— Я, правда, не совсем понимаю, — произнес Томми, подсаживаясь ближе. — Почему так поздно появились симптомы? Два месяца прошло. Наверное, особенность мозга какая-нибудь. Надо спросить у доктора, а то возможно…
— Я был у Феликса, — брякнул Аллег. Вот так, без предисловий, без подготовки. — У Сент-Джона. Я поговорил с ним. Недавно.
Тишина. Не такая, как прежде. Ледяная, густая, полная… чем только не полная тишина. Томми уставился на него. Его глаза стали большими, как блюдца. И загорелись, загорелись живым зеленым пламенем. Рот дрогнул. Аллег вжался в подушки — ему был очень хорошо знаком такой взгляд.
— Зачем? — тихо проговорил его мальчик. И тут же сдавленно воскликнул: — ЗАЧЕМ?! Зачем ты к нему пошел? Зачем ты с ним?.. Срань Господня!
— Я хотел узнать… — начал было Аллег, но Томми решительно его перебил.
— Что? Что ты хотел узнать? — всплеснул он руками. — Что он маньяк-психопат? Что он от тебя с ума сходит? Ну и как?! Узнал?! Полегчало?! Неужели ты не понимаешь, как это было опасно! Еб твою… — Томми тряхнул головой и продолжил с настойчивой твердостью: — Что он тебе говорил? Рассказывай. Подробно. Все до мельчайших деталей. Это… Черт бы тебя дери, Аллег! — Он снова всплеснул руками, ударив себя по бедрам. — На кой хер ты?!..
— Чтобы почувствовать, что я хоть чего-нибудь стою! — в отчаянии вскричал Аллег так, что Томми отпрянул. — Вы ничего мне не рассказываете! Я вечно один и вечно ничего не знаю! Да Господи! Откуда мне это узнать?! В газетах — одна желтушная срань! С кем мне быть?! На работе — постоянное презрение, дома — полнейшая тишина, любовник — то в больнице, то весь в делах, у него времени на меня нет! Что мне делать, а?! Вот что?!
Он умолк на мгновение, чтобы перевести дыхание. К щекам прилила кровь. Грудь горела. Томми хлопал ресницами, не спуская с него изумленного взгляда.
— Что значит, презрение? — непонимающе выпалил он.
— Я хочу быть полезным, — горько прохрипел Аллег, словно не услышав. — Да черт с этим! Хотя бы не раздражающим своей… недалекостью! Я же ничего вообще не делаю — только отвечаю на ваши чертовы вопросы и жду ваших чертовых решений. — Мужчина поднял на Томми больные глаза. — Я для тебя хуже балласта — тот хоть как-то помогает иногда, а я…
— Аллег, — Томми потянулся к нему, но мужчина отвернул голову, — глупый ты мой старичок. Ну все, прости, прости меня, я… я…
По его лицу словно прошла судорога. В одно мгновение из сострадательно-нежного оно превратилось в… замершее, напряженное. Задумчивое.
— Я… знаю, как ты можешь нам помочь, — с внезапной возникшей на лице улыбкой заявил его мальчик. — Да-а-а. Ты точно сможешь нам помочь! Правда! Только сначала, — он положил руку ему на колено и заглянул в глаза, — расскажи мне все, что сказал тебе Сент-Джон. Вот прям все-все, что помнишь. Эт очень важно, родной мой. — Томми быстренько чмокнул его руку. — Очень и очень важно.
Пересказ занял не так много времени, как Аллег ожидал — он даже охрипнуть не успел. Томми слушал его, казалось, всем телом, замерев в одной позе на краю постели и глядя пустыми глазами прямо перед собой. Темные волосы рваными прядями падали на его лицо. Когда мужчина закончил, наступила тишина. Та же, что в первый раз. Тишина-недомолвка. Тишина перед грозой, перед громом, который должен был грянуть, грянуть как следует…
Но сначала послышался только его отголосок. Тихий-тихий, слабый-слабый.
В первый миг Аллег подумал, что сдавленное хихиканье ему померещилось. Но потом оно начало становиться четче, громче. И громче, и громче, и… Переросло, наконец, в полноценный смех. Томми рассмеялся, откинув темные волосы назад. Громко, заливисто, до слез. Это был именно смех — не хохот. Чистый смех, веселый смех, смех охотника, ловко заманившего кролика под коробку и готового вот-вот дернуть за ниточку. Снисходительный смех.
Аллега он пробрал до самого нутра.
— П-п-прости, — вытирая слезы, с трудом выдавил Томми. — П-прости, прости, но… Пха-ха-ха! Это так… так… — Он упал ему на ноги, вновь рассмеявшись. Звонко, как мальчишка. — Ух-ху-ху!.. Умо-о-о-ра-а!..
— Мда? — сварливо отозвался Аллег. — И чего же тут уморительного?
— Мой милый, — проворковал Томми — и рывком оседлал его бедра. — Мой родной, милый Аллег. Ты не представляешь, как это смешно. Просто… Ух!
— Не представляю, — хмуро согласился мужчина. — Помоги мне.
— Легко. Смотри. — Мальчишка обхватил его за шею, зарывшись пальцами в мокрые волосы на затылке. — Вспомни все его слова. Все-все — особенно самые яркие про «не забудешь», «я буду тебя навещать» и прочее. Вспомни. Хорошенько вспомни. Ага?.. Отлично. А теперь вспомни любую среднестатистическую речь любого среднестатистического маньяка из любого среднестатистического фильма ужасов. М? Никаких сходств не замечаешь?
— Он говорил немного иначе, — заметил Аллег, подумав. — У него есть свое… видение. Особое мировоззрение.
— Как и у многих его киношных коллег, ага? — криво усмехнулся Томми. — Но да. Оно у него есть. Максимально прозаичное и шаблонное, но уж какое придумал. Как грится, у каждого додика своя методика. Опустим это. Даже нет, скорее посмотрим немного с другой стороны. Аллег, — его мальчик ласково улыбнулся, погладив его по щеке, — это ведь явная манипуляция. Причем, наглая. Но действенная, не так ли? — Томми склонил голову на бок, вглядываясь ему в глаза. — Знаешь почему? Потому что простая, как палка. А палка — штука действенная. Шарахает по башке, будь здоров. И тебя шарахнула, да? — Его мальчик ласково погладил его по затылку. — Не переживай ни секунды — все, что он наговорил, обойдет нас стороной.
— Ой, так ли… — печально улыбнулся Аллег, покачав головой.
— Туше! — шикнул Томми. — Все у нас будет отлично. Но эт ладно, потом. Сначала — этот мудак. Итак, что же нам с ним делать? А главное зачем? Эт тебя волнует, верно? Он же вроде бы во всем сознался. Он же вроде бы давно должен сидеть. Его мотивы понятны, а состав преступления ясен… — Томми выдержал паузу — и не больно дернул Аллега за бороду, выдав: — А вот ни хера. Этот черт не так прост. Не удивлен?Ха! А что если я скажу, что ты, вполне возможно, далеко — слышишь? — далеко-о-о-о не единственная его жертва? Что если я скажу, что у него до тебя их было, как минимум, пять? Что если я скажу, что его личность весьма загадочна — хоть и примитивна донельзя — прошлое на редкость богатое, а почерк достаточно узнаваемый?
Томми навис над ним, закрыв густыми темными локонами от всего мира. Прожигая взглядом глубоких зеленовато-серых глаз.
— Что если я скажу, — вкрадчиво произнес он, — что ты единственный, кто может вывести его на чистую воду? М? Что ты скажешь?
— Нет, — панически выпалил Аллег, моментально поняв, к чему клонит его мальчик. — Нет, нет, нет… Томми, ты… Как ты можешь просить меня?..
— Я не прошу, — перебил Томми, накрыв пальцами его губы. — Я предлагаю. Предлагаю прикончить тварь, убившую, по меньшей мере, пять человек. Предлагаю отомстить сволочи, что заставила нас с тобой страдать. Предлагаю, — он склонился ещё ниже, почти касаясь его кончиком носа, — избавиться от кошмаров. Раз и навсегда.
Тонкие темные губы были приоткрыты, и теплый воздух вырывался из них толчками, как из расселины в огненной горе. Длинные пальцы ерошили его волосы на затылке, сильные бедра сжимали его бока. Глаза держали за душу стальной хваткой — ни отвернуться, ни отвести взор, ни запретить думать.
— Ты, — Аллег тяжело сглотнул, — ты будешь со мной? Не дашь ему?..
— Не дам, ни за что не дам, Аллег, — пообещал Томми тоном твердым, как камень. — Не бойся, я все продумал. Тебе эту мерзкую смазливую харю даже видеть не придется. Я все возьму на себя. — Его губы чуть мазнули по губам Аллегу. — Я тебя не оставлю. Я всегда буду рядом. Я ведь твой. — Дыхание опаляло кожу, ерошило бороду, пускало мурашки по телу. — Твой защитник, твой чертенок. Твой Томми. — Его глаза странно замерцали. — Твой?
Что на такое можно было ответить?
— Мой, — выдохнул Аллег. — Как я твой. — И через паузу прошептал: — Я согласен. Я сделаю, как ты хочешь.
Таким поцелуем Томми его ещё не награждал. Парень словно вознамерился выпить из него душу — у Аллега закружилась голова от нехватки воздуха.
— Мой Аллег, — шептал его мальчик, покрывая жадными поцелуями его лицо, шею, грудь. — Мой Ал. Мой родной, мой любимый Ал! Ты не пожалеешь, клянусь! Ты ни секунды не пожалеешь о том, что сделал!
Теплые руки сомкнулись на его горле. Ворох густых черных лохм окутал терпким мускусом — запахом молодого мужчины, смелого и сильного.
— Мы справимся, — прошептал Томми ему на ухо и лизнул нежную кожу за ним. — Мы все пройдем. До конца. Вдвоем. Вместе.
========== 23 глава. Правда — догнать и поймать ==========
Комментарий к 23 глава. Правда — догнать и поймать
Глава получилась огроменной, пришлось пилить.
Томми редко бросал слова на ветер. Уже на следующее утро он сделал «важный звонок» — и понеслось.
Лейтенант Клайптон не без заметного недовольства, но все же весьма обстоятельно ввел Аллега в курс дела. «Мы искали его без малого три года, — поведал он вкрадчиво и тихо в полумраке собственной гостиной за чашкой крепкого чая с виноградом и клюквой. — Три чертовых года гонялись за тенью. Я чувствовал, что настигаю его, что ещё чуть-чуть, — он со стремительной ловкостью сжал ладонь в кулак, будто желая схватить что-то, — и он у меня в руках. Но всякий раз, когда мне так казалось, он исчезал. Просто испарялся, и я оставался с носом».
Аллег невольно наблюдал за лицом старшего Клайптона, пока тот говорил. Наблюдал и поражался тому, насколько они с Томми похожи, несмотря на очевидные различия во внешности. В том, как трепетали крылья носа, натягивались жилы на шее, отвердевала челюсть, сверкали глаза, было столько знакомого, узнаваемого, близкого, что брала невольная оторопь. Вкупе с небрежной, подчас развязной, но уверенной и вдумчивой манерой поведения это поневоле пробуждало доверие к Джеку, веру в то, что Аллег в безопасности, под защитой.
Возможно, на это Томми и рассчитывал. Возможно, он не был уверен, что сможет подать информацию правильно. Как бы там ни было, именно Джеки рассказал Аллегу всю известную следователям историю. Причем, сделал это так, что мужчина под конец испытал лишь укол жуткого страха, а не прилив животного ужаса. Сильный грудной голос и неумолимый, вселяющий надежду тон сделали свое дело.
Дальше было сложнее. Точнее, в принципе-то все было весьма легко. Сложности возникли из-за того, что Джек настоял на поддержке — профессиональной поддержке. «Ты знаешь, как его организм отреагирует на продолжительное нахождение в условиях стресса? — пытливо спросил старший Клайптон младшего. И не дождавшись ничего, кроме недовольного шмыганья и опущенного в пол взгляда, заявил: — Вот и я не знаю. А потому нам, несомненно, необходим дополнительный взгляд со стороны, опытный, знающий и надежный».
Особо долго искать не пришлось. Эмиль не был в восторге от их идеи — более того, он был по-настоящему шокирован. «Вы всерьез готовы пойти на это? — с откровенным негодованием вопрошал он, глядя на Томми. — Вы всерьез готовы подвергнуть такому близкого человека?» Ответ ему был дан на удивление резкий, почти злой: «Я знаю, что делаю. Уже проходил через такое. И если вы думаете, что мне это нравится, вы — редкостный дурак». На этом переговоры грозили окончиться, если бы вовремя не вмешался сам Аллег. Он уговорил Годфруа, через силу и страх заверил, что готов пойти до конца, заявил, слукавив, что понимает, на что подписывается.
«Помнится, вы обещали мне как-то, что все будет хорошо, — холодно напомнил Аллег, не спуская с Эмиля пристального взгляда. — Уверяли, что все закончилось. Ну? И где, где это «хорошо»? Где обещанное «закончилось»? Нет его — и не будет, если мы оставим это дело так просто. Вы обвиняете Томми в безжалостности и легкомыслии, а сами на полном серьезе готовы проглядеть потенциального серийного убийцу?!..»
Это была откровенная манипуляция — даже сам Аллег не до конца верил в свои слова. Однако Эмиля это проняло. Он согласился участвовать в их авантюре… правда, не без определенных «но». «Я буду находиться рядом с мистером Тэрренсем на протяжении всего разговора, — безапелляционно заявил доктор. — Помимо этого, я настаиваю также на привлечении как минимум ещё одного специалиста. Моего специалиста». Это, очевидно, был камень в огород Джека, который тот, впрочем, принял вполне спокойно. «Как вам угодно», — сказал лейтенант, и даже Томми покорно склонил голову.
Следующие несколько встреч были чисто организационного характера. Кипы бумаг под подпись, отладка техники и связи, знакомство всех со всеми. Это сержант Дормер, Ал, наш связной. Это мистер Роллан, будет все записывать. Ну, Данко ты знаешь, а это…
Специалист, подобранный Эмилем, оказался невысоким молодым человеком весьма забавного вида: худенький, хиленький, в бежевом деловом костюме, который был как будто с чужого плеча, с круглыми очками в тонкой оправе (почти как у Тедди) и кожаным портфелем едва ли не раза в два больше его самого. Впрочем, вел он себя весьма деловито и с толком: его голос был ровным, манеры — безупречно учтивыми, а рука при рукопожатии — твердой и уверенной. «Джереми Рангуоррен, практикующий психотерапевт, сэр», — представился парень, а Эмиль присовокупил к этому: «Джери чуткий и крайне профессиональный юноша. С ним вы можете быть максимально откровенны — ни одно ваше слово не выйдет за пределы его рабочего кабинета. В этом я ручаюсь лично, как его наставник и бывший пациент». Последнее слегка укололо любопытство Аллега, но допытываться он не стал — счел беспардонным.
«Рабочий кабинет» юного психотерапевта оказался весьма уютным. Представлял он собой нечто среднее между квартирой Томми и домом Аллега — определенная доля захламленности и тени присутствует, но в большей мере господствует свет и чистота. А ещё мягкость — все предметы мебели, кроме шкафа и стола, были на редкость удобными. Аллегу, как центральному персонажу всей драмы, выделили широкий кожаный диван с подушками и пледом. Эмилю достался обтянутый тканью стул около стола, а Джери — кушетка напротив дивана, самое твердое седалище из всех.
В день Х они все расселись по местам. Эмиль сварил по чашке отвара каждому, но они к нему почти не притронулись — в Аллега в принципе ничего не лезло, а Джереми был чересчур занят, роясь в куче бумаг.
— Вы разговаривали с лейтенантом Клайптоном о порядке проведения допроса? — спросил парень, выглядывая из-под свалки папок, листков и прочей макулатуры.
— Да. Мы составили определенный… план, — ответил Аллег, слегка поерзав.
Ему было не по себе. Вообще, сам факт удаленного разговора его более чем устраивал. Томми, наученный горьким опытом, предложил очень хорошую идею — даже Эмиль ее одобрил. Однако Аллег понимал, что все ещё не до конца защищен — Феликс и без зрительного контакта прекрасно воздействует на него: голосом, интонацией, просто словами…
«…Ты будешь помнить меня, никогда не забудешь… ты ко мне вернешься…»
Аллег передернул плечами и расчесал пальцами бороду. Эмиль смотрел в пространство перед собой, постукивая длинным ногтем по подлокотнику.
— Мистер Клайптон будет присутствовать в камере во время разговора? — спросил он как-то отстраненно.
— Да, — кивнул Аллег, добавив про себя: «К счастью».
— Это никак не повлияет на мистера Смита? — произнес господин Годфруа.
— Томми уверен, что нет, — осторожно сказал Аллег. — Он считает, что все внимание Феликса будет переключено на меня, а о нем, Томми, он вскоре забудет.
— Скорее всего, да, — все так же отстраненно кивнул Эмиль. — Скорее всего, так и будет. Мистер Клайптон хорошо все просчитал…
Снова тишина. Тягостная, неприятная. Минутная стрелка медленно ползет по циферблату. Аллег откинулся на спинку дивана, поглядывая то в окно, закрытое легкими светлыми шторами, то на Джереми, раскладывающего последние бумаги по аккуратным стопкам перед собой, то на Эмиля, который все смотрит куда-то вдаль невидящим задумчивым взглядом. Время идет, и стрелка все ползет, ползет, ползет — и хочется, чтобы скорее уже доползла и воссоединилась со своей сестрой на цифре «двенадцать».
— Скоро, — проговорил Эмиль за пять минут до того, как она это сделала. — Приготовимся. Джери, открой окно — душновато что-то…
Свежий прохладный воздух приятно ударил в нос ровно в тот миг, когда раздалась трель мобильного телефона. Аллег вынул его не спешно — но и не медленно. Как-то на автомате, даже страха не ощутив. Оцепенение от ожидания не хотело его отпускать. Он приложил телефон к уху, выдержал паузу и произнес заранее заготовленное, тысячу раз повторенное в голове:
— Здравствуй, Феликс. Как твои дела?
Первые пару минут ответа не было — только легкий шум телефонной связи и тишина. Аллег чувствовал, как ладони становятся скользкими, как холод пробирается куда-то в желудок. Оцепенения начало сходить, а его место занимало…
— Аллег? Это правда ты?
…волнение. Тошнотворное тупое волнение на грани страха, заставляющее поджилки трястись, а горло пересыхать. Мужчина с трудом сдержал судорожный вдох. До боли знакомый высокий голос врезался в уши тонким звуком напильника, раскидав хорошо выстроенные мысли врозь. Аллег дал себе немного времени, чтобы успокоиться. Джери и Эмиль, несмотря на отведенные в сторону взгляды, постоянно следили за ним — он это знал.
— Откуда такое удивление? Ты же сам говорил, что я к тебе вернусь, — с легкой иронией в голосе заметил Аллег. «Запомни раз и навсегда, родной: никогда нельзя показывать животному, что ты его боишься — будь он хоть волком, хоть маньяком». — С тобой все хорошо? У тебя странный голос.
Снова тишина. Короткая. Жадный вдох по ту сторону… Короткий миг — миг безумия. Все бросить. Выключить телефон. Сказать, что нет, никак, не может, это не в его силах, он сойдет с ума, если!.. Но нет. Это слабость, глупость, предательство. Малодушие. Начинать всегда тяжело. Нужно взять себя в руки и выдержать первые несколько фраз. Дальше все будет легко.
— Аллег, — произнес высокий мальчишеский голос, взволнованный, дрожащий, такой бывает у человека, которого ставят под топор палача, — это правда ты? Я думал, что… Но почему ты не здесь? — Интонация слегка изменилась — недоумение. — Ты ведь… В прошлый раз ты был здесь. Почему ты не пришел? Я столько хочу…
— Я тоже кое-что хочу, Феликс, — мягко перебил Аллег. — Я хочу поговорить с тобой. Но! Не о нас. Не о том, что между нами…
— Почему? — настал черед Феликса перебивать. Голос задрожал сильнее.
— Потому что мы это уже обсудили, — спокойно продолжил Аллег, следя за дыханием, как советовал Эмиль. — Потому что… ты был прав. Во многом.
— Прав? — выпалил Феликс, и интонация стала другой — ещё более взволнованной, но это приятное волнение — возбужденное, радостное, приговор отменен. — Ты считаешь…
— Я считаю, что ты затронул общечеловеческую тему, по поводу которой спорить глупо. — «Отвлеки его, запутай, забей голову, говори, говори, говори. Делай вид, что хочешь общаться, что хочешь рассуждать, что он все ещё интересен тебе, что ты все ещё к нему расположен. Одурмань его». Как скажешь, мой мальчик. — Все мы когда-нибудь умрем. Старость всегда будет тяготить молодость. Это неприятно, но это факт, от которого не сбежишь. Мне не хочется говорить об этом, даже думать, если честно, но я должен был это сказать, чтобы ты понимал мою позицию. — «Больше слов. Больше слов ни о чем, будто вы вновь близки, будто нет тени ножа. Говори. Обо всем. И жди, пока он не подойдет поближе. Тогда…» — Ты умный мальчик. И честный, смелый, ты не бежишь от очевидного. Должно быть, я был слишком резок в прошлый раз. Прости, я был немного не в себе. Проще говоря, я струсил. Как всегда. Я пришел, чтобы серьезно поговорить, не составив ни одного серьезного аргумента или претензии. А вот ты был во все оружии. Ты как всегда молодец. — «Не перебарщивай с похвалами, но и не забывай про них. Он хочет слышать твое одобрение. Он может понимать, что это лесть, но он хочет верить, что все ещё нравится тебе. Дай ему то, что он хочет». — Я чего собственно позвонил, мне хочется расспросить тебя о кое-чем.
— Расспросить? — повторил Феликс странным голосом.
«Осторожно! Чувствуешь, что он начинает отдаляться, дави на старое, знакомое! Играй с ним! Ты же его знаешь! Дай ему то, что он знает и любит!»
— Да, расспросить, — с наигранной легкостью сказал Аллег, добавив доброты в голос. — Только на этот раз я подготовился.
— Аллег, я не совсем понимаю, — произнес паренек все тем же странным тоном. — В прошлый раз мы…
— Я подготовил вопросы, — перебил его Аллег — чтобы тут же быть перебитым.
— Вопросы?! ОПЯТЬ?! — воскликнул Феликс.
— Почти, — лукаво заявил мужчина и тут же быстро продолжил наперерез возможному возмущению: — Заметь, в прошлый раз ты много говорил, а я слушал. Не пора ли поменяться, м? Давай ты помолчишь, а я поговорю, хорошо? Мне кажется это справедливо.
Пауза. Короткая, но важная. От нее зависит все… И она не подводит.
— Справедливо, — согласился Феликс, и тон у него чуть изменился.
Аллег позволил себе мысленно выдохнуть. Первый барьер пройден. Дальше — легче.
— Я хотел сначала просто закидать тебя вопросами, — медленно, вкрадчиво проговорил он с легкой улыбкой — притом так, чтобы ее было слышно. — Но это неинтересно и утомительно. Потому я решил — а почему бы нам не сыграть? М? Помнишь, как мы играли раньше?
— В вопросы? — моментально вскинулся паренек, и Аллег возликовал — попался.
— Да, — кивнул он довольно. — В вопросы. Ты мне один, я тебе другой. Наша старая добрая чехарда… Что думаешь?
Пауза. Снова важная. Сюжетообразующая. Тяжелое дыхание по ту сторону…
— Почему ты вернулся? — спросил Феликс тихо. — И почему…
— Мы начали играть? — мягко перебил его Аллег.
— Ты ушел так быстро, — продолжил парень, будто не слыша. — Ни разу не обернулся. Я думал, ты ушел навсегда. Думал, мы встретимся теперь только…
Пауза. Многозначная. Ещё один виток истории — подсюжет с кошмаром. Ненужный. Аллег встряхнул головой. Нельзя вестись! Нельзя!
— Мы играем, Феликс? — спросил он, как мог ласково и ненавязчиво настойчиво.
— Да, — помедлив, сказал парень. — Да, играем. Я хочу быть первым!
— Хорошо, — выдохнул Аллег — и это и ответ, и факт. Хорошо. Черт возьми, как хорошо… — Давай, начинай.
— Ты вернулся. Ты снова говоришь со мной. Зачем? — быстро, словно автомат, выдал парень фразу за фразой. Нетерпеливый — он завелся. — Только честно! Мы должны быть честны друг с другом, ты помнишь?
Да. Это основное правило. Они когда-то давно эмпирическим путем высчитали, что оба обладают удивительным свойством — чувствовать в словах других ложь. У Аллега это умение было смазано постоянным отрицанием этой лжи — хотелось видеть только хорошее, а если этого хорошего не было, так не видеть вообще. А вот Феликс словно специально выискивал эту ложь — и выискивает до сих пор. Словно жаждет убедиться, что его обманули, что все это было неправдой… Он не бежит от того, что от него что-то скрывают. Он готов к этому — он это легко учует. Будь осторожен…
— Да, конечно, — кивнул Аллег, прикрыв глаза. — Конечно, помню. Это… Это тяжело объяснить, Феликс.
— Тебя попросили? Ты делаешь это только потому, что тебя попросили? — снова нетерпеливость. И она Аллегу на руку.
— И да, и нет. Я сейчас объясню… а также укажу, что ты задал мне лишний вопрос, — тоном ехидного интригана заметил Аллег и добавил в ответ на страдальческий стон: — Да-да. Так что с меня два вопроса. Все честно?
— Все честно, — пробурчал Феликс, и Аллег по-доброму фыркнул.
— Ну, не злись, — улыбнулся он. — Они будут несложные. А что насчет твоих… Ты знаешь, что я человек долга. Всегда им был. Я не мог не помочь тем, кто помог мне. Не мог не предоставить сведения о человеке, который может навредить другим. Да, Феликс, это я про тебя! Дело серьезное, и я не могу остаться в стороне. С другой стороны… — «Говори с ним, делай вид, что он тебе все ещё дорог, что он тебе до сих пор важен». — Не могу я не думать о тебе. Не могу, лисенок. Я должен знать все, просто потому что мы вместе. Мы в одной лодке. Я слишком долго прожил рядом с тобой, чтобы вот так просто бросить. Я хочу знать, почему ты сделал… все это. Возможно, даже помочь тебе.
Пауза. Атмосферная — дает прочувствовать реакцию. Тяжелое дыхание с хрипами. С сухим горлом, с нехваткой слов…
— Аллег, ты просто… — произнес Феликс тем самым тоном, прямо как в прошлый…
— Ну, моя очередь, — бодро заявил Аллег, не желая попадаться на одну и ту же удочку дважды. — Скажи, как ты себя чувствуешь? И что ты делаешь в камере? Отвечай полно — я тебе вон, какую простыню расстелил!
— Я… — Парень, очевидно, впал в легкий ступор — но быстро взял себя в руки: — Мне одиноко. И холодно. Странно, никогда такого не было… Видимо, я привык. Привык к нашему дому. — Голос опять изменился — опять дрожит. — Я скучаю по тебе. Что делаю в камере? Да ничего. Думаю. Вспоминаю. У меня много времени теперь. А подумать всегда есть о чем. Например…
— О погоде? Или обо мне? — с легкой улыбкой предположил Аллег… и тут же спохватился, но поздно.
— Да, о тебе… А ещё о том, что у меня два вопроса, — весело сказал Феликс. — Два вопроса, два вопроса!
— Говори, — покорно кивнул Аллег. — Я слушаю.
— Что вас связывает с этим… как его?.. Томми, да? Это он тебя надоумил во все это влезть?
Пауза. Неприятная. Нужда отвечать мучает, как вырывание гнилого зуба с корнем, — и все же, как и оно, категорически необходимо.
— С Томми нас связывают очень близкие отношения, — твердо, медленно, вдумчиво произнес Аллег, глядя прямо перед собой. Джери как-то странно поерзал под этим взглядом. — Такие, которые могли бы связать нас с тобой, если бы ты не кинулся на меня с ножом… Хотя нет, вру. Томми совсем другой, и отношения у нас другие. — «Не стесняйся говорить о нас, не бойся. Нам он больше ничего не сделает. Но не дразни сверх меры. Может приревновать и отключиться». — Я люблю его, но это не значит, что слушаюсь во всем беспрекословно. Я уже говорил тебе, из-за чего сюда пришел. Томми меня лишь направил. Он тоже желает справедливости и…
— Справедливости? — изумленно выпалил Феликс — и рассмеялся. — Какой справедливости? Все, что желает твой Томми — удовлетворить свою потребность ищейки. Он, как и его братец-коп, такая же охотничья собака, бегущая за кроликом. Ему хочется догнать, сцапать и принести хозяину, виляя хвостом — смотри, какой я умница! — Его голос исказился — стал напоминать детский, раболепный, жалкий лепет. Всего на фразу, но и это взбесило. — А хозяин этот — собственная прихоть. Ему нужно посадить меня — и ты удачно ему в этом помогаешь. Ты для него инструмент. Он тобой пользуется.
— Несомненно, — спокойно согласился Аллег. — Я очень полезный инструмент. Во многом потому, что сам по своей воле делаю часть работы. В любом деле не обходится без определенной доли корысти, мой милый. Даже в нашем с тобой. Не верю, что все, что ты хотел, — избавить меня от страданий. Не верю. Должно быть что-то ещё… — Мужчина сделал короткую пазу — и буквально почувствовал, как парню стало некомфортно. Ликование вновь взбурлило в груди, но… «Не дай ему повода взволноваться. Ты делаешь это не для расследования — ты делаешь это для себя и только». — Впрочем, неважно. Я здесь не для того, чтобы тебя осуждать и клясть. Я здесь, чтобы поговорить. Я хочу добиться правды, я хочу… понять.
— Понять? Что понять? — снова волнение, снова небрежность. Томми оказался прав — по всем пунктам: Аллег имеет над Феликсом неограниченную власть.
— Как ты умудряешься давать мне столько поводов, задавать тебе по два вопроса кряду, — с легкой ехидцой произнес Аллег — и фыркнул, услышав недовольное ворчание. — Это во-первых. А во-вторых, почему ты стал таким. Почему ты сделал то, что сделал. Я хочу понять тебя, Феликс. Хочу добиться того, чего не добился за все эти полтора года — открытости. Не прячься, лисенок. Не скрывай от меня ничего. Ты сам сказал, что пути назад нет. Ты не отрицаешь, что совершил преступление. Я не могу тебя спасти, даже если бы хотел, но я могу сделать для тебя кое-что другое — помочь выговориться, победить одиночество. Я могу — и хочу! — выслушать тебя.
— Выслушать? — прохрипел Феликс. — Выслушать? Меня?.. Правда?
— Для этого я здесь, — произнес Аллег и осознал, что абсолютно искренен — для него это было, как открытие, как то, за чем он так давно гнался и наконец-то поймал. — Поговори со мной. Пускай вот так, издали, по телефону, через вопросы, если хочешь. Мне все равно. Мне хочется узнать твою историю. Ты расскажешь мне ее? Ты будешь со мной честен?
Два вопроса. Тех самых, краеугольных. Тишина — натянутая, как струна. Ожидание стучит под горлом. Аллег перевел дыхание.
— Да, — голос такой… простой, и тон такой, будто произносится очевиднейшая вещь, — да, конечно. Я расскажу тебе. Я не могу не рассказать! И я… Аллег, ты — чудо! Я люблю тебя!
Одна фраза — как волна обертона, как клекот сирены. Аллег прикрыл глаза.
— Я знаю, теперь знаю, лисенок, — через силу выдавил он из себя. — Но я не один такой был, верно?
— Нет! — выпалил Феликс. — Такой — один! Только один! Это… — Парень какое-то время молчал — а потом произнес, деловито и по-свойски. — Знаешь, если это моя история, то, наверное, тут не нужны вопросы. Они все будут путать. Рассказываю я, а значит, только мне отвечать. Ведь так?
— Звучит логично, — с улыбкой заметил Аллег, и Феликс хихикнул.
— Тогда к черту вопросы! — воскликнул он, легко и весело. — Я все так расскажу… — Снова пауза. Неуверенность. — Наверное. Ох, а с чего же начать?..
— Похоже, без вопросов-таки не обойтись, да? — хмыкнул Аллег, наклоняясь вперед, к бумагам на столе, которые прямо сейчас так удачно подсунул Джери. — Давай сделаем так: я спрашиваю, ты отвечаешь. Хочешь что-то рассказать — просто говори и все. Я буду молча слушать.
— Точно? — тихонько спросил Феликс после короткой паузы. — Ты точно… будешь здесь, когда я?..
— Я не наемный работник, лисенок. Не уполномоченное лицо, силой вовлеченное в процесс, — спокойно напомнил Аллег. — Я участник дела. Я заинтересован, я предвзят. Я буду тебя слушать. — К своему несчастью. Рубикон пройден. — Начнем?
— Угу, — с готовностью ответил Феликс. Ещё и головой кивнул, скорее всего.
— Хорошо. Тогда скажи, пожалуйста, — проговорил Аллег, готовясь к самой неприятной — и обширной — части допроса, — у тебя был кто-то до меня?
Пауза. Короткая. На «подумать», не более…
— Да, были, — ответил Феликс. Легко, словно говорил о погоде на завтра.
— «Были», значит? — повторил Аллег с приподнятой бровью. — Скажи, они были… мужчинами?
— Да. — Так просто. Будто каждый день говорил за завтраком, обедом, ужином. — Все. До одного.
— Ясно… А я-то тешил себя мыслью, что у тебя первый, — фыркнул Аллег. «Дай понять, что дорожишь. Что все ещё любишь…» — А ты вон, как…
— Ты первый, — тут же выпалил Феликс тем самым голосом. — Первый, которому сказал «люблю». Запомни — я люблю тебя.
— Запомню, — пообещал Аллег не без оторопи. — А теперь скажи вот что, — он поворошил бумаги, нашел тот самый листок, нахмурился, всмотревшись в него внимательнее, — тебе знакомы имена Чарльз Вольфант? Мартин Каббл? Ричард…?
— Погоди, погоди, — перебил паренек, — мы снова возвращаемся к делу, да? Ну да. Как же иначе. Ты не можешь не вернуться. Ты же у меня такой правильный… — То, с какой лаской и трепетом это было сказано, заставило Аллега дернуться. — Я не помню фамилий, перечисли имена.
— Чарльз, Мартин, Ричард, Калеб, Таддеус, — медленно, размеренно, чтобы парень точно услышал, произнес Аллег. Выдержал паузу, дав ему подумать. — Знаком хоть кто-то?
— М-м-мда, — ответил Феликс. — Да-да! Все. Я знаю всех.
— Эти люди мертвы, Феликс. — «Трое задушены. Два зарезаны. У всех — риталин в крови». — Это сделал ты?
Пауза. Длинная. Тяжкая. Сердце бьется под горлом. Дыхание частит. Явь или сон…
— Почему для тебя это важно? — спросил Феликс как будто устало.
— Потому что это часть твоей истории, — ответил Аллег как можно спокойнее. — Ведь так?
Пауза. Короткая. Но важная. Сердцу больно. В комнате душно. Воздух застревает в глотке…
— Возможно, — произнес, наконец, Сент-Джон. — Это весьма спорный вопрос. Я не уверен, что люди, которые носили эти имена, убиты мной. Но я точно уверен, что люди, которых я убил, носили такие имена.
Все. Вот и все. Рубикон далеко позади, а ответ вот он, перед носом. Томми всегда прав, смирись с этим, старик, и живи дальше с болью.
— Их пять, — произнес Аллег зачем-то, когда в голове крутилось: «Я целовал убийцу. Я привел его в дом. Я прятал его… Боже, я прятал его половину того времени, что его искали! Я соучастник!..» — Ты убил пятерых, Феликс.
— Пятерых? — с почти детской наивностью удивился парень. А после выдал то, отчего у Аллега закружилась голова: — Вы нашли только пятерых?
Пауза. Боль под грудиной. Воздух давит на легкие прессом. Как тяжко… Пять — и это не все. Аллег закрыл лицо рукой, облокотившись на колени.
— Да, только пятерых, — произнес он, не скрывая навалившейся на него усталости и отчаяния. — А сколько их должно быть?
— Я расстроил тебя? — услышав все это, спросил Феликс виновато. — Прости…
— Ничего, — мотнул головой Аллег, перебарывая себя. — Сколько их было?
Пауза — время на пересчет. Раз, два, три, четыре, пять… Интересно, что творится сейчас там, по ту сторону телефона и матового стекла?..
— Ты в каком-то не том порядке их назвал, — проговорил Феликс с растерянным недовольством. — Калеб был раньше Мартина. А Таддеус, по-моему, раньше Чарльза. Все как-то не так…
— Назови, как считаешь нужным, — предложил Аллег.
— О-о-о-о, это долго! — протянул Феликс, и на плечи легло ещё немного невыносимого груза. — Всего их было двенадцать, но помню хорошо я только шесте… Семерых. Семерых, если считать тебя. Те остальные пять, словно в тумане. Я встречался с ними вскользь, мы почти не общались. Они были слишком просты, слишком слабы, их было слишком мало. С одним я был всего-то час — я едва его внешность помню, даже куда тело дел забыл… Мне назвать их всех? Или только тех, которых запомнил лучше всего?
«Не называй. Не говори вообще. Замолчи навеки. Я не желаю тебя слушать».
— Называй всех. А тех, что помнишь лучше всего…
— Рассказать о них? — с живым любопытством спросил Феликс. — Мне есть, что рассказать, а ты обещал слушать! Рассказать, рассказать, рассказать?
Тишина. Голова идет кругом. Сердце бьется о кости, как птица о прутья клетки, и кровь бежит по ребрам, отдаваясь болью, тугой жгучей мукой, в животе. На плечах — тяжесть, под языком — горечь и тлен. За спиной — тени прошлого, как обрывки фотокарточек. Ложь, притворство, фальшь. Кошмары обретают плоть. Страх и усталость, сон и увещевание. Томми, останови это…
— Конечно, — как можно ласковее и спокойнее произнес Аллег, глядя больными глазами на разом встревожившихся Эмиля и Джереми. — Я слушаю тебя.
========== 24 глава. Убийственная любовь, Это и калейдоскоп Мертвецов ==========
Комментарий к 24 глава. Убийственная любовь, Это и калейдоскоп Мертвецов
То, ради чего все это затевалось и что было вдохновлено той самой работой из описания. Увы, сократить не получилось, крепитесь.
«…История моей жизни… Как пишут ее другие? Рождение, родители, родные края… Ты не против, если я все это пропущу? Я их не помню. Они неважны. Мать, отец, дом — все, как серые тени. Пустота в черепной коробке. Я родился в тот день, на берегу той реки, около дерева.
Около разбитого фургона. Роберт не был моим первым мужчиной. До него у меня был Джордж… Давным-давно, ещё в ранней юности. Его я тоже помню смутно, да он и не нуждается в том, чтобы о нем вспоминали. Он умер, как жил, за рулем. Просто уснул — и не проснулся. Я мог умереть. Я не знал ничего, кроме торговли травкой, побегов от копов и навыков вождения, и не умел почти ничего, кроме воровства и заговаривания зубов. Зубов… Ха, с зубами у меня всегда было особое отношение. Впрочем, это неважно…
Роберт был на двадцать лет старше, у него были густые усы и гавайская рубашка зелено-синего цвета. Кажется, он когда-то был женат — по крайней мере, на его пальце я видел золотое кольцо. Скорее всего, жена умерла — иначе вряд ли бы он носил его так долго. Роберт научил меня свободе. Научил тому, что жизнь может быть яркой и безудержной, а секс — легким и не отягощённым чувствами. Вряд ли он любил меня, но привязался точно. Я пробыл с ним почти год. Мне едва стукнуло восемнадцать. Мне нужны были хоть какие-то гарантии в этой жизни. Он был веселым, мой Роберт, но при этом ответственным. Он первым назвал меня «мой мальчик». Он любил меня — и свою «малышку», небольшой старенький фургон. Я помню, как он пах, помню этот стойкий гниловатый запах старых фруктов и дешевого алкоголя, помню скрип его колес. Помню его сидения, обтянутые мягкой потертой кожей.
Я не убивал Роберта. Это нельзя назвать полноценным убийством. Мы просто дурачились — мы делали так часто. Роберт любил риск. А ещё он любил нас с «малышкой» — и он любил, когда мы оба были с ним. Мы часто делали это за рулем. Однажды я довел его так до пика. Он был очень уверен в себе. И это сыграло свою роль — невозможно заигрывать с судьбой бесконечно.
Впрочем, дело тут не только в судьбе. Да, я и до этого отстегивал ремень безопасности, лез ему в штаны и ласкал его причиндал. Да, все это было. Однако в этот раз я прекрасно знал, что дорога гористая, неровная, а впереди ждет куча крутых поворотов. Я знал, что смерть на ней ближе, чем где-либо ещё. И он знал — но верил в себя, в свою «малышку» и в меня. Верил мне. Он был не готов к смерти. А вот я… я ее ждал.
Тогда я, помнится, оправдывал себя. Говорил, что это была случайность, несчастный случай. Я был наивен, глуп, напуган. Простой трусливый мальчишка. Теперь-то я понимаю, что сделал все это специально. Я делал все, чтобы смерть пришла, я звал ее — и она явилась во всем мрачном и неумолимом великолепии. Я плохо помню аварию. Визг колес, крик, вспышка, боль… и я в разбитой колымаге. Роберт рядом — у него вогнута грудь, в волосах крошки стекла и осколки кости, кровь течет по щеке, и шея вывернута под неправильным углом. Он мертв. Он убит. И виной тому — я…»
Этой ночью ложились поздно — оба переволновались. Аллег, по крайней мере, уверен, что дело в этом. Весь вечер он молчал, а Томми, напротив, болтал без умолку. О всякой ерунде — спорт, любимые группы, старые фильмы, захотел с какого-то черта посмотреть «Дракулу», но передумал. Затискал Чуги и расчесал Минни. Аллега как будто не замечал — до самой спальни.
— Ты такой молодец, — горячо зашептал его мальчик, стоило им лечь в постель. — Ты просто умница. Я так тобой горжусь… Мой Аллег… Мой… Ал…
Он прижался к нему со спины, взмыленный и трепещущий, уткнулся носом в загривок, скользнул горячей чуть дрожащей рукой к груди. Жадно огладив, спустился к животу, а потом и ниже… Аллег едва успел ее перехватить. Его слегка потряхивало — и далеко не от возбуждения.
— Не надо, — шепнул он хрипло и слабо. И повторил настойчивее, когда Томми попытался вырвать ладонь: — Нет, Томми. Я не хочу.
— Хорошо, — после короткой паузы произнес его мальчик и, впившись жгучим поцелуем ему в затылок, отодвинулся. — Как скажешь, родной мой.
Он вскоре бессовестно засопел, а Аллег ещё долго не мог заснуть. Ему было жарко, его трясло, его подташнивало. Ему чудился сладковатый аромат дешевого алкоголя и резкий стальной запах только что пролитой крови.
«…Тот день изменил все. Изменил меня. Я впервые ощутил… это. Это сладкое, ни с чем несравнимое чувство. Близость чужой смерти. Ее почти осязаемое присутствие. Ее запах, стальной запах крови, гнилой дурман разлагающегося тела. Никто и не заподозрил, что странная автомобильная авария не случайна, что с ней связана какая-то третья сила. Впрочем, меня в то время волновало другое. Я жив, а Роберт мертв. Почему так? Как так вышло?..
Тогда я не знал — теперь знаю. Мне помог Льюис. Ему было уже где-то под пятьдесят. Старый дед по моим тогдашним меркам, но он все молодился и строил из себя мальчика-мальчика. Вот он-то как раз меня любил. Это была жадная, эгоистичная любовь. Он прятал меня ото всех, он не хотел, чтобы я общался с его подчиненными, хоть девочками, хоть мальчиками. Он знал, что слишком стар для меня — и все равно меня желал. С ним я жил, как у Христа за пазухой. У него были деньги, связи, дом, даже машина — уж получше той, что была у Роберта. Он был неплохим человеком… должно быть. Я об этом как-то никогда не думал. Мне было все равно.
После Роберта я опять оказался на распутье… а ещё с кучей мыслей в голове. Я не мог понять, что чувствую. Я все ещё отрицал свое предназначение. То, что мне удается лучше всего. То, в чем моя суть. Я уже любил тень, но темнота меня пугала. Пугала и кровь, являющаяся во снах. Но со временем это начало как-то само собой подтираться, забываться, я снова жил — и Льюис мне в этом помогал. Он был неплох для своих лет, действительно неплох. А ещё любил быть снизу. Просто млел, когда я брал его за руку и вел в спальню. Сходил с ума подо мной и бился в конвульсиях, когда я кончал в него. Меня это всегда поражало — и торкало. Задевало. Мне это нравилось, нравилось быть желанным. Впрочем, не так нравилось, как мысль, что этим я как никогда близко к смерти. Вновь. Он ведь так стар, его сердце такое слабое, кажется, что вот ещё чуть-чуть, ещё несколько движений — и он отдастся ей с криком, полным наслаждения. Она накинется на него, но я упрежу ее. Я заберу его последний стон, его последний жадный вдох, его последнее удовольствие.
Его я убил… Что? Фамилия?.. Честно, не помню. Как-то на К. Кэррол? Кэрон?.. Это так важно?.. Пф-ф-ф. Бред. Проще сказать, где я его оставил. Лес близ городка Мэрронуотрес. Штат Орегон. Его легко было заманить, ещё проще — убить. Он зародил во мне мысль, идею, которой я потом ещё не раз буду пользоваться. Он пил лекарства, легкие наркотические препараты. Одним из них… Да, был риталин. Я знал о нем и до этого, но только сейчас додумался пустить в ход. Ничего не стоило подлить ему в стакан чуть больше, чем обычно, а там уж… Глухой лес. Одинокая поляна. Один хорошо выверенный удар тяжелой лопаты — и все… Ну ладно-ладно. Почти все. Пришлось приложить ещё пару раз. До сих пор помню тот влажный липкий хруст, с каким лопата пробила кость, и тот чавкающий звук, когда она вошла в мозг. Помню его последний вдох — такой тонкий, такой… нежный. Как будто испуганный… Кричал? Ну вскрикнул разок, но я сделал все быстро. Он недолго мучился. А я… Я наконец-то хорошенько прочувствовал это.
Так хорошо. Это ощущение. Эта дрожь… Никакой оргазм с этим не сравнится. Это глубинное чувство. Оно… как холод по венам, как жидкий металл по нервам, как электричество у тебя в сердце. Я отдался ему, я впитал его всем существом и осознал — это не просто жажда смерти. Это…»
Поиски продлились недолго — хорошо обученные собаки весьма быстро нашли пожелтевший от времени скелет. Старого картежника и бывшего владельца оружейной лавки «Удачный выстрел» Льюиса Кармонта опознали по коронкам на зубах. У мужчины не было близких родственников, только дальний кузен, который к этому времени уже давно спился. Его никто не искал, его никто не помнил. Он ушел в безвестность, и никто не скорбел о нем, а цветы на его могилу положил совершенно незнакомый ему мужчина с другой части страны.
Аллег потом долго ещё смотрел на простой серый булыжник с простой блеклой надписью. Думал. А ночью улегся Томми на грудь, переборов иррациональное чувство тревоги — мальчишка в последнее время был сам на себя не похож. Впрочем, не в этот раз. К его великому счастью.
«Мой родной, — шептал Томми, ласково поглаживая его по голове. — Все хорошо. Все будет хорошо. Мой родной, мой родной…»
Наутро Аллег поговорил с ним. Сказал все как есть. Но попросить не посмел — только не под таким взглядом потемневших серо-зеленых глаз.
«…Нечто большее. Это моя сила. Моя способность. Я больше не боялся тьмы. Я забрал машину Льюиса и уехал. Я редко вспоминал о нем. Но он подарил мне осознание себя. Привел меня к самому себе, и за это я ему благодарен.
Двух следующих я помню плохо. Я встретил их на заправках — одного где-то на Севере, другого ближе к Западу. С одним я переспал в машине и там же задушил куском толстого провода. Другому я пообещал отсосать за пачку сигарет, и он пригласил меня «пропустить стаканчик» к себе. Я перерезал ему вену на бедре, когда мы отъехали дальше по шоссе. Чтобы он не закричал, я до этого сунул ему щепотку риталина, оставшуюся ещё от Льюиса, а после приложил бутылкой и скинул под мост. Что?.. А. Да. Таддеус. Это был Таддеус… Он был одним из тех, кого я почти не запомнил. Они ничего мне не дали. Они ничему меня не научили. Так, забивали время, не более. Эти вот, например, заполняли пустоту после Льюиса. Все же я был с ним почти полгода. Я привязался к его дому и к нему самому. Хотелось тепла. Пускай и такого, заправочного…»
Таддеус Маккарти имел любовницу в одном из небольших городков западного штата и двоих детей. Он бросил их, потому что не умел зарабатывать деньги и любил свободу. Сент-Джон после сказал, что он убил его и из-за этого тоже, но Аллегу, как и доброму большинству, в это слабо верилось. Томми заметил, что паренек мог сам себя убедить в этом. Не столько из-за того, чтобы обелить свой поступок, сколько из-за того, чтобы возвыситься, показать свою сложность, неоднозначность, заявить, что он — нечто большее, чем простой психопат. Мальчик начал было раздумывать на эту тему, но в скором времени бросил.
Его явно тоже не интересовал ни Таддеус, ни тот второй безымянный, что канул в лету.
«…Чарльз был интересным господином, хоть и не особо мне нравился. Он был похож на меня: такой же темноволосый и светлоглазый, такой же худой, со стороны могло показаться, что он мой отец. Однако любил он меня далеко не как сына. Впрочем, полноценным равноправным любовником я для него тоже не был. Скорее развлечением и нянькой в одном лице. Я умел ухаживать за старыми людьми — да и просто за слабыми или больными. Чарльз не был ни первым, ни вторым, ни третьим, но ему нравилось, когда над ним тряслись и заглядывали в рот.
Ему было под сорок, у него водились деньги, он был самодостаточен и самоуверен. Его отношение ко мне было пронизано этакой снисходительной ноткой — он все время как будто делал мне одолжение, делал вид, что это я желаю за ним ухаживать, а он всего лишь позволяет. Мне было плевать — я хотел снова нормально есть, спать и трахаться. Чарльз давал все это, скрывая, как я был ему нужен. Ему нравились моя покорность и умеренность. И молчаливость. Я был его любимой игрушкой. С ним я научился красиво внятно разговаривать. У него была большая библиотека, он давал мне почитать кое-что из собрания. Ему льстила мысль, что он, образованный интеллектуал, обучил меня, несчастного забитого неуча. Он был тем ещё высокомерным занудой.
Я пробыл с ним чуть больше года. На тот момент мне было уже двадцать один, и я поднабрался опыта. И силы. А Чарльз воспитал во мне ещё и утонченность, разбудил мое воображение. Ядолго думал над тем, как покончить со всем этим. А заодно и с Чарльзом. В конце концов, он мне просто надоел, и хотелось избавиться от него поскорее. Поскорее снова ощутить это. Снова позвать смерть — чтобы снова ловко увести чужую жизнь у нее из-под носа.
Случай представился довольно быстро. Тут мне очень помог мой старый и проверенный друг — риталин. Где я его брал? Около школ. О, поверь мне, в маленьких городках есть много маленьких угрюмых детишек, готовых за приличную плату отдать прописанный им препарат, не задавая вопросов. Не всегда это было просто, само собой, но Джордж научил меня, как правильно рисковать, а Роберт — как получить от риска удовольствие…»
— Как проходит ваше лечение от наркозависимости, мистер Тэрренс?
— Наркозависимость?! У меня что… кхм… есть наркозависимость?
— В какой-то степени да. Впрочем, вы можете этого и не ощущать — вся энергия организма уходит на борьбу со стрессом… Мистер Клайптон, конечно, в курсе ваших проблем?
— Угу.
— И он понимает, как тяжело вам приходится, верно?
— Само собой.
— …
— …
— Мистер Тэрренс…
— Эмиль, прошу вас, давайте вернемся к пересказу.
— Думаю, он может и подождать. В контексте назревшей проблемы он абсолютно неэффективен и…
— Серьезно? Неэффективен? Не вы ли говорили, что повторение всего, что говорит мой бывший… сожитель, поможет мне принять произошедшее и смириться с его, как вы выразились, «очевидностью и реальностью»? А теперь вы заявляете, что…
— Я волнуюсь за вас, Аллег. А также опасаюсь, что невероятно ошибался насчет мистера Клайптона.
— Это ваши проблемы, Эмиль.
— Если бы, Аллег. Если бы…
«…Я стал подсыпать Чарльзу риталин в еду. Постепенно, понемногу, по горсточке. И надеялся делать это как можно дольше, как можно дольше протянуть этот сладкий спектакль — это чувство власти над чужой жизнью. Я хотел как можно дольше смотреть на то, как Чарльз медленно, но уверенно превращается в слабую, безвольную версию самого себя, как теряет аппетит, как тускнет его взгляд, как жизненные силы уходят из него вместе с красотой, уверенностью и заносчивостью. Я хотел.
Но судьба хотела иного. Уже через месяц после первой дозы Чарльз поскользнулся на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, — и свернул себе шею. Вот так просто. Упал и свернул себе шею.
Я помню, как присаживался около его остывающего тела — и чувствовал острую неудовлетворенность. Мало того, что я его не убил, так ещё и не был рядом в миг его гибели. Смерть унесла мою добычу. Мне казалось, что меня обманули. Что меня обокрали. Я изрубил его живот в мясо кухонным ножом со злости — и только после этого понял, как влип. У Чарльза не было семьи, но были служащие — и клиенты. Я насилу подтер все за собой и сбежал, выбросив почти все, что имел. Я решил начать все сначала. Я уехал на Восток…»
Чарльза Вольфанта нашел в его доме почтальон и сразу же сообщил в полицию. Эта смерть ещё долго мелькала в полицейской хронике и на страницах местных газет. Сама по себе причина гибели была вполне обычной — перелом шейных позвонков и разрыв нервов, но вот состояние тела… Помимо этого в крови жертвы нашли наркотическое вещество, чья доза была превышена в несколько раз. Из улик были только кухонный нож и автомобиль, который, по слухам, принадлежал некому юноше, какое-то время сожительствовавшему с мистером Вольфантом. Отпечатки пальцев были тщательно стерты, салон машины промыт. Кто-то очень хорошо замел следы.
Именно с этого инцидента Джек Клайптон и начал свое расследование три года назад, присовокупив его к другому, более раннему случаю.
«…Следующим был Джон Морган. Вот его имя я хорошо помню — хотя самого его не помню ни черта. Помню, что воткнул ему острую ветку в глотку, когда он, накаченный наркотой под завязку, брел со мной в одном из переулков мегаполиса. Я скинул труп в канализацию, в один из дальних сливов. Мне просто хотелось отвлечься. Это не пришло. Так, лишь его отголоски.
Потом были ещё двое парней. Одному было сорок пять, другому пятьдесят три. Один был типичным байкером с густой бородой до груди и крутым мотоциклом. Он строил из себя молчаливого недотрогу, хотя стонал, когда кончал, как течная кошка. Да и в принципе он был весьма сентиментальным. Не помню, что с ним сделал — прибил, кажется. Даже риталином не пользовался. Второй был аптекарем. С этим было посложнее. Я прожил с ним полгода, и он был приятным дяденькой. Он любил меня, я думаю. По-настоящему. Он варил мне гречневый суп — никогда такого не пробовал. У него были мягкие теплые руки и ярко-зеленые глаза. С ним было лучше. Намного. Я задушил его в постели, слыша и чувствуя все до самых мелких деталей, ощущая каждое легкое трепыхание последних секунд жизни.
Этот дяденька пробудил во мне желание вновь ощутить это. Я забрал все его деньги и пустился в вольное плавание. На Юг…»
У аптекаря Алана Мэррона была приемная дочь. Милая девушка, добрая и работящая. Она разрыдалась, когда ей все рассказали, а после разъяренно и отчаянно вопила в лицо Джеку: «Убейте его! Убейте эту тварь!» Лейтенант молча передоверил ее в руки Данко. А там к ней подсел Томми и… «Убьем, говорит, — вернувшись с задания, рассказывал сержант. — Обязательно убьем, я вам обещаю. Я на него смотрю, а он будто не замечает».
Эртейн передернул плечами и буркнул, что ему это не нравится. Не нравилось это и Аллегу. А девушку было очень жаль — после смерти приемного отца ей пришлось буквально выживать на то немногое, что у нее оставалось. Что уж говорить о потери единственного дорогого человека.
«…Знаешь, я никогда не задумывался о смерти всерьез. В смысле, я постоянно имел с ней дело, но как-то опосредованно. Она всегда была моей соперницей, чуждой мне сущностью. Я любил тень и темноту. Любил чувство утекающей жизни и наполняющей меня силы. Но смерть я не любил. И до сих пор… Мне неприятно думать о ней.
И все-таки Калеб дал мне возможность изучить ее во всей многогранности и тонкости. Мы познакомились на кладбище, что уже символично, согласись. Мы немного поболтали, посидели в кафе. После стали встречаться. Раз, другой, третий… Он пригласил меня к себе. И там-то, у него на квартире, я узнал, что он болен. Рак. Последняя стадия. Ему остался год, может, даже меньше. Он пил обезболивающие и носил парик. А ещё жался ко мне по ночам и плакал в подушку, пока я не видел. Он говорил, что мир несправедлив.
Что он обрел смысл всей жизни — а она уже подходит к концу.
Никто ещё не говорил мне, что я — смысл всей его жизни, что именно меня он все это время ждал. Я не думал, что это так заденет. Так проберет до самого нутра. В этот раз мне даже делать почти ничего не пришлось — его организм все делал за меня. Он хирел, слабел, худел, под конец едва мог подняться с кровати. Я целовал его и про себя трепетал. Жизнь утекала из него тонкой струйкой — и я жадно глотал ее, не пропуская ни капли.
В конце концов, его начали мучать нескончаемые боли. Он охал, стонал, кричал. И тогда я впервые задумался о милосердии. О слабости, которой подвержены все мужчины, которым перевалило за пятьдесят. Ваша жизнь, по сути, потеряла вкус. Подошла к концу. Вы на пике и дальше — только спад. Да, сейчас вы на вершине и верите, что можете все. Но это ложная вера, ошибочное суждение. Все кончено, все кончается для вас. Будь вы людьми, как у Толкина, вы могли бы уйти сами, по своей воле. Но вы не можете, вы заперты в своем теле, как в клетке, ваш затупляющийся разум уверен, что вы «еще поживете», что жизнь только начинается. Глупцы. Наивные дорогие глупцы — я любил и жалел вас за это. Именно тогда до меня дошла эта простая истина. Именно тогда я понял, что я могу дать вам взамен этого. Достойный уход. Никакой дряхлости, никакого старческого слабоумия. Никакой боли. Я буду спасать и дарить, я буду вашим ангелом, повелением Эру. Я подарю вам покой — и первым его вкусил Калеб.
В один из самых тяжелых дней я просто положил на его лицо подушку. Он спал и, как мне кажется, так и не проснулся. Ушел мирно, спокойно, тихо — ни боясь, ни мучаясь, ни страдая. Я долго ещё сидел у его кровати, рассматривая его нежно-белое, осунувшееся лицо. Благоговея. Трепеща.
Это и чувство праведного конца, истинного конца, слились в чистое незамутнённое блаженство. Я впервые был по-настоящему счастлив — и впервые искренне любил. Калеб долго ещё оставался для меня звездой в окошке, чистым светлым воспоминанием, глотком праведного свершения, согревающего грудь.
А потом я встретил тебя, но это уже совсем другая история, верно?..»
— Вы же понимаете, что можете отказаться? — спросил его Эмиль, настойчиво заглядывая в глаза. — В любой миг вы можете сказать: «Стоп». Это абсолютное ваше право.
Аллег молча смотрел на дорогу с небольшого балкончика квартиры Джереми. Смотрел и думал. Там, на дороге, стояла его машина, его «форд», а рядом с ним — его Томми, его дорогой светлый мальчик. Он болтал о чем-то с хмурым Данко, и время от времени его речь прерывалась вспышками безудержного хохота. Эртейн от них становился только мрачнее, а в конце и вовсе, буркнув что-то нечленораздельное, сел в машину, закрыв дверь и подняв стекло. Им надо ехать в очередное «важное» место — нашли родственников умершего мистера Калеба Менса, Томми хотел с ними побеседовать. И хотел, чтобы Аллег поехал с ним. Он, видите ли, соскучился…
На его плечо легла гладкая прохладная ладонь. Длинные ногти впились в жесткую ткань, осторожно, но заметно.
— Что бы там ни говорил этот… юноша, — продолжил Эмиль тише, — вы — не инструмент. Вы человек. Человек, который пережил слишком многое. Мы все, — он невольно покосился на дурачащегося около «форда» Томми, — уважаем ваши чувства и поймем, если вы пожелаете сбросить эту ношу. Вы и так выстрадали достаточно. Вы можете…
Аллег смотрел на Томми, на его темные волосы и гибкую изящную фигуру, на его улыбку и глаза, мерцающие под лучами палящего солнца. Близится середина июля, они уже почти год вместе. Взгляд темно-серых глаз все ещё стоит перед глазами… твердый, жесткий. Неумолимый.
Аллег смотрел на Томми, и парень как почувствовал этот взгляд — запрокинул голову вверх. Радостно помахал ему рукой.
— Ты скоро? — крикнул он с широченной улыбкой.
— Одну минутку, сынок! — крикнул ему в ответ Аллег.
Оторвался от перил, коротко попрощался с Эмилем и пожал руку Джери. Накинул тонкую кожаную куртку, в которой был тут утром, и выбежал на улицу к своему мальчику. Пора ехать, они и так опаздывают на полчаса…
«…После Калеба я стал задумываться о будущем, чего не делал ещё никогда. У меня появилась своеобразная цель, стиль жизни, и я решил свято его придерживаться. Какое-то время я катался по стране от края до края, не ища ни случайных встреч, ни возможных попутчиков, ни внезапных смертей. Я все ещё был влюблен и окрылен своей идеей. Мне хотелось немного пожить для себя. Но время шло, и вскорости одиночество наскучило.
Тебя, возможно, волнует вопрос, мог ли я перестать убивать? Завязать, как с дурной привычкой, и начать жить с чистого листа. Я размышлял над этим. Пару раз даже решил, что готов это сделать, но… Нет. Конечно, это не так. Всем известно, что бывших наркоманов не бывает — есть только те, кто перманентно и мучительно борется за право ими стать. Я никогда не любил бороться — и мучиться тоже не любил. А потому спокойно продолжил свой бесконечный смертоносный трип.
После Калеба был Ричард. Он был очень блеклой личностью, ты знаешь?.. Нет-нет, он был достойный человек. Даже очень. Профессор, уважаемый член какого-то общества. Уравновешенный, чуткий, мудрый… Ты чем-то напоминаешь мне его — как и Калеба, к слову. Возможно, потому что у тебя есть схожие с ними черты — и ты побывал в схожих обстоятельствах. Впрочем, Ричарда я придушил, а не зарезал. Это весьма неловко получилось, но у меня не было выбора.
Он быстро понял, что с ним что-то не так, и не стал тянуть с обращением к врачу. Пришлось действовать впопыхах. Я привязал его к кровати и завязал ему глаза — будто бы для игры — а дальше все было относительно просто. Он был выше и сильнее меня, но риталин и путы свели все это на нет. Знаешь, я помню его последний взгляд. Это, пожалуй, то немногое, что я по-настоящему запомнил. У него были густо-синие глаза, а подушка чуть съехала, и я смог разглядеть их очень хорошо. Как он смотрел… Я готов был любоваться им вечно. Полопавшиеся капилляры, зрачок — словно головка булавки, насыщенная темная радужка… Он смотрел на меня с ужасом, но и с яростью тоже, он боролся до конца. Я уважал его за это. Лишь за это помнил.
Впрочем, по-настоящему он меня так и не зацепил. А вот следующий мой мужчина…»
— …Дальше он будет говорить уже про другого несчастного, — пробурчал Аллег, потирая бок фарфоровой кружки с синим ободком. — Я устал, да и он тоже. Через пару дней продолжим.
В «рабочем» кабинете стояла на редкость нерабочая тишина. Эмиль ходил по комнате взад-вперед, а Джереми… Джереми был каким-то странным. Как будто прибитым, что ли. С того самого момента как Аллег начал пересказывать все то, что рассказывал ему Феликс, он замер, уставившись пустым взором в стену и вертя ручку в тонких пальцах. Аллега это слегка напрягло — парень никогда ещё так себя не вел.
— Мистер… Джереми, все в порядке? — осторожно спросил Аллег. — Я… не сказал ничего лишнего?
— А? Нет-нет! — встрепенулся парень как-то неаккуратно, поспешно, сумбурно. Словно спьяну или… — Конечно, нет, мистер Тэрренс. Простите меня, я отвлекся…
— Немудрено, — со странной интонацией проговорил Эмиль, остановившись около его кресла. — Ты побледнел, Джери.
— Все хорошо, сэр, — сказал парень таким тоном, что Аллег понял — нет, ни черта у него не в порядке. — Давайте, вернемся к делу.
— Кажется, мы уже говорим о деле, — как можно тактичнее заметил Аллег, глянув на Эмиля.
Бывший доктор тяжко вздохнул и посмотрел на своего бывшего ученика. Тот чуть съежился. Снял очки и протер лицо. Глаза у него были раскосые и светло-коричневые, как янтарь. Приятные глаза, мягкие и теплые.
— Это не должно вас волновать, мистер Тэрренс, — с усталой тоской проговорил Джереми.
— А все-таки волнует, — слабо улыбнулся Аллег, склонившись вперед. — Вы так долго и внимательно слушали меня — думаю, будет справедливо, если я чуть-чуть послушаю вас. Разумеется, если вы не хотите…
Он развел в стороны руками. Парень тяжело сглотнул. Уголок его рта дрогнул.
— Ричард… Профессор Томсон был одним из моих учителей, — произнес Джери напряженным и в то же время гордым тоном. — Он был одним из лучших биологов в нашей стране. Если не во всем мире.
— Такая ясность мысли, — кивнул Эмиль с невообразимой печалью, — такой неподдельный запал, такая искренняя любовь к своему делу. Такая отдача к аудитории, к ученикам, к коллегам… Это страшная потеря как для науки, так и для образования. Ему было пятьдесят три — самый возраст, чтобы наставлять и учить, передавать знания новым поколениям. Кроме того, он был крепок и весьма приятен. Многие находили его довольно-таки привлекательным… не так ли, Джери?
Парень зажмурился, стиснув губы. У Аллега неприятно кольнуло сердце.
— Так вот, почему вы здесь, — тихо протянул он.
— Не только, но из-за этого тоже, — дрогнувшим голосом произнес Джери. — Профессор… Ричард был очень добр. Очень… ласков. Когда я только поступил, ему было сорок восемь и… Я что-то не то говорю, простите.
Он отвернул голову, забегал глазами по стене напротив. Тонкие худые пальцы стиснули ручку огромного портфеля до белых костяшек. Эмиль присел около него на корточки, глядя по-отечески тепло и печально.
— Ты не мог ничего сделать, — произнес он с присущей только ему нежной проникновенностью. — Ты поступил по совести…
— Да, — резко выпалил Джери, и его подбородок дрогнул. Теплые янтарные глаза потемнели. — По совести. По уму. Нельзя встревать между двоими, нельзя навязываться, лезть, пытаться повлиять. Нельзя вмешиваться — можно принести непоправимый вред. Не этому ли вы нас учили, профессор?.. Вот я и не вмешался. Я отступил. Не решился бороться. И что же? — Парень яростно, чисто по-юношески, почти как Томми, мотнул головой. — Ричард мертв. Убит. Этот… эта… тварь его забрала. Всего, без остатка.
Он хотел ещё что-то сказать — открыл рот, набрал воздуха в грудь. Но в конечном счете, лишь закрыл лицо руками, откинув портфель, и скрючился в три погибели. Его плечи задрожали. Эмиль положил руку ему на худое колено и слегка сжал. Прикрыл тонкие, пронизанные темными венами веки.
Аллег смотрел на парнишку и думал. О Ричарде, о Феликсе, о бедняге Джереми и его горе. А ещё о том, что было бы, если бы Томми тоже решил поступить «по совести».
Что было бы, если бы его мальчик так и не стал бороться за него?
«…С Мартином все было намного интереснее. Он сам по себе казался мне весьма интересным. Очаровательный дядечка за пятьдесят, мы встретились с ним на премьере одного недавнего фильма про знаменитого вампира. Скучноватый вышел образчик — Мартин тоже так решил. Мы встретились в фойе кинотеатра и как-то незатейливо и быстро нашли общий язык. Он легко мог начать разговор сам, он никогда не отличался лишней скромностью.
С ним я снова полюбил жизнь. Мы прожили бок о бок почти год. Съездили к морю, сходили в поход, в лес, в горы. Переспали в глубокой мокрой пещере, полной летучих мышей. Он любил меня — а я любил его. Он был следующим на очереди — я почти сразу понял, что хочу сделать с ним это. Но я не спешил, мне хотелось насладиться этим шебутным и ярким отрезком времени всласть. И Мартин мне в этом очень помог.
Мы ездили в Вегас. Мы снимали дешевые номера в мотелях и дорогие — в пятизвездочных гостиницах. Деньги то появлялись, то исчезали, и Мартин как-то не спешил со мной делиться тем, откуда их берет. Скорее всего, он барыжил чем-то, может, мошенничеством занимался, не суть. С ним я вновь научился жить в удовольствие. Даже более того — я стал настоящим мастером в этом деле. Немудрено, я учился у лучшего.
Секс с ним всегда был отменным. Он был ниже меня на пару дюймов и это, по его заверению, самая главная причина его маниакальной озабоченности — самые маленькие они самые ебучие. Не знаю так это или нет, но трахался он, как Бог. Был согласен на все, что я просил, и предлагал то, от чего у меня взрывался мозг. Переспать в пещере с кровососами — это так, цветочки. Впрочем, я не хочу обременять тебя подробностями нашей интимной жизни. Тебе это будет неприятно, я знаю. Главное, что я хочу из всего этого извлечь — мне было многое позволено. И я этим пользовался. В чем суть…
Он был киноманом и держал много разных кассет и дисков. И среди прочих я нашел несколько… да, тех самых. «Носферату, симфония Ужаса», «Дракула» тысяча девятьсот тридцать первого, «Дракула» тысяча девятьсот пятьдесят девятого, «Знак вампира» и многие, многие другие… Я посмотрел их десятки. Я ночами пересматривал их сотни раз. И, в конце концов, открыл заново и сформировал четко то, что жило со мной уже долгие-долгие годы…»
— У тебя остались те кассеты с дисками? — спросил Томми, когда они сели вдвоем ужинать. — В хорошем качестве?
— Да, скорее всего, — ответил Аллег весьма неохотно — ему не хотелось вспоминать о недавнем разговоре. Совсем. — В моем доме.
— Где именно? Надо их забрать, — деловито проговорил мальчишка.
Аллег окинул его взглядом. Цветет и пахнет. Улыбка легкая, светлая, довольная. Глаза блестят, искрятся, горят… Мужчина дернулся и обратил все свое внимание на суп. Какое-то время ели молча. Минни примостилась на ногах Аллега, согревая своим теплом. В конце концов, Томми тряхнул головой и выдал с широкой улыбкой:
— Разве это не замечательно?
Аллег прикрыл глаза. Опять. Опять начинается…
— Ты хочешь, чтобы мы опять поссорились? — грубовато спросил он, глянув на мальчишку исподлобья. — Могу устроить.
— Да господи, — закатил глаза Томми. — Что в этом такого? Он далеко, тебе ничего не сделает и…
— Он жил со мной почти полтора года, — вкрадчиво процедил Аллег. — Он ел со мной, спал со мной, занимался со мной… — Он мотнул головой, зажмурившись. — Я повторяюсь. Ты знаешь, почему я не могу радоваться. И все равно, все равно, черт тебя дери, спрашиваешь одно и то же!
— Я все жду, когда ты поймешь, — проговорил Томми с легкой — бесящей Аллега — улыбкой. — Когда ощутишь эту… насмешку судьбы. Этот оксюморон. Комичность всей…
— Нет тут ничего комичного! — взъярился Аллег. — Нет, понимаешь?! НЕТ!
— Ты слишком серьезен, — абсолютно спокойно заявил Томми.
— А ты слишком легкомыслен, — сварливо рявкнул мужчина и устало вздохнул. — Неужели ты не понимаешь?..
— Я все понимаю, — терпеливо, с явным, хоть и сдерживаемым раздражением, обрубил Томми. — А ты должен понимать, что это вынужденная мера. Осталось немного…
— Спасибо, утешил, — буркнул Аллег, откинув ложку с громким звоном — Минни невольно повела ушами.
— А что ты предлагаешь? — неожиданно резко спросил Томми. — Что? Все бросить? Отказаться? Просто выключить телефон, сказать: «Я так больше не могу, прощайте» и выйти вон? Ты этого хочешь?
— А что если так? — на эмоциях выдал Аллег.
И очень сильно об этом пожалел. Повисла пауза. Очень долгая. Очень тяжелая. Очень… Томми смотрел на него. Долго. Пристально. И глаза его были — кремень смешанный с диким огнем. Аллег с трудом выдержал этот взгляд.
— Это будет очень неприятно, — крайне отстраненным и крайне спокойным голосом произнёс Томми. — Останавливаться на половине пути в принципе неприятно, а уж в таком деле… Не думай, что я разозлюсь, — склонив голову набок, добавил мальчишка. — Скорее я буду очень… разочарован.
— Томми, — тихо пробормотал Аллег, весь внутренне дрожа, — неужели это чертово дело для тебя важнее, чем мое спокойствие?
— Это дело — путь к твоему спокойствию, — уже заметно злее сказал Томми, не спуская с него все того же невыносимого взгляда. — Ты обещал верить мне. Верь, Аллег. Как верят все. Кроме Эмиля. Но он меня почти не знает, мы слишком мало знакомы. Поздно давать заднюю, поздно прятаться — мы должны идти. Я люблю тебя, запомни это, я дорожу тобой, как ничем на свете. И именно поэтому требую — сделай то, что должно. Сделай — и ты поймешь, насколько слеп был в своих сомнениях.
«…Я говорил, что всегда любил тень, а позже полюбил и ее мать — темноту. Я говорил, что не люблю смерть, что для меня она — вечный враг, непримиримый соперник. Я говорил, что жажду брать жизнь всю, без остатка. А знаешь, кто так делает ещё? Именно — вампиры. Это их суть. Они кровососы, они забирают эссенцию жизни, питаются ее, а потому живут вечно — и мне уготована та же судьба. Не кривись, не смейся, не спорь — я знаю это, я это чувствую. Сила во мне, ее очень много. Мой век будет долог. Глядишь, доживу и до того дня, когда дверь клетки распахнется, и я снова ступлю на дорогу, скрытую тенью и освещенную лунным светом… Это, конечно, мечты, но почему бы и нет? Кто знает, что случится через десять, двадцать, тридцать лет, когда ни тебя, ни вполне возможно и твоего милого Томми уже не будет на свете. А я буду жить. Потому что вампиры не умирают…
Я занимался сексом с Мартином, смотря эти фильмы. Я впивался ему в шею зубами, когда кончал, и ему это нравилось. Я специально заострил и удлинил их. Его всегда это заводило. Мы купались в нашем нескончаемом буйстве красок и чувств, мы жили, как припадочные, и отрывались, как молодые… Вот только молодым был только я, а Мартин уже давно считался далеко не первой свежести. К тому же, он обладал интересной проблемой, которая сразу меня привлекла. У него было больное сердце. И если с Льюисом мысль об убийстве во время траха была так, праздным размышлением, то с Мартином она превратилась в реальную возможность. Я сходил с ума, я бился в припадке чистейшего экстаза, осознавая, что смерть так близко, что она почти реальна, что оргазм, истинный конец и это могут слиться воедино, одарив меня блаженством, равному которому нет. Я был готов возносить Мартина, как новое божество, целовать его ноги и клясться в любви до гроба…
Но судьба и тут решила за меня. Нет, его конец тоже был весьма впечатляющ, просто он прошел несколько иначе, чем я думал. В какой-то миг он начал задыхаться, хвататься за сердце и биться в конвульсиях. Я понял, что час пробил. Его ещё можно было спасти, можно было позвонить в скорую, дать таблетку, в конце-то концов. А я смотрел. Смотрел на то, как он задыхается, как мечется по кровати, как выдавливает через каждый отвоеванный у смерти вдох: «Тедди, пожалуйста… Тедди…» Я лгал о своем имени. Всем. Ты первый, кому я сказал правду… Я не стал его мучить. Я накрыл ему лицо подушкой, как Ричарду, и навалился всем весом. Он что-то мычал, вопил, бил меня слабыми руками.
Мне было хорошо. Мне было очень хорошо. Его конец был ровно таким, каким была его жизнь со мной — ярким, буйным и полным наслаждения…»
— Он был первым? — спросил Аллег Джека, когда они стояли перед входом в участок.
Старший Клайптон курил, дожидаясь, пока младший Клайптон опросит знакомых Мартина Каббла, рубахи-парня, которого любили практически все. Новость о том, что убийство официально доказано, привело их сначала в неописуемый ужас, а после и в нереальную ярость. Но нужны были детали — Томми нужны. Джек, по его словами, со всеми своими деталями справился.
— Да, был, — кивнул Джеки, выдыхая тугую струю дыма из легких. — Вы извините за это. Нервы.
— Ничего, понимаю, — отстраненно отмахнулся Аллег, наблюдая за серовато-белыми кольцами, улетающими далеко вверх. — Как это случилось?
— По-дебильному, — хмыкнул Джек. — Два патологоанатома сцепились из-за какой-то, как нам показалось тогда, херни. Мол, из-за чего мужик умер. Нет, то, что его придушили это понятно, а вот детали, детали!.. Тот, что из соседнего участка орал, что его специально довели до инфаркта — у нас тут сексуальный маньяк! Наш вопил, что все это наркотик в крови, и не в сексе дело, а этот «малообразованный фуфел» просто озабоченный на голову. Как водится, правда была где-то посередине. — Он выпустил ещё один густой дымный поток. Сплюнул и тяжело вздохнул. — Меня это тогда, помнится, не особо заинтересовало. Я слышал о деле Чарльза — друзья из соседнего округа напели. Да и газеты орали, как оглашенные. Но мне показалось это слегка неправдоподобным — ну риталин и риталин. Дальше-то что? Но, как и положено, проследил нить до заправки, где Чарльз, якобы, «того пацана» подцепил. Там пробили по камерам, потом фоторобот, потом машина, потом узнали про Ричарда, у того тоже в крови нашли эту дрянь, и он тоже, оказывается, с парнем каким-то вроде контачился и…
Лейтенант Клайптон откинул назад темные густые волосы и сплюнул горькую слюну со словами: «Вот такие дела». Аллег смотрел на него. Прирожденная полицейская ищейка. Мужчина, жаждущий докопаться до правды любой ценой. Почти точная копия брата, только красивее и жестче.
Почему же тогда с ним Аллег чувствует уверенность и спокойствие, а с Томми — волнение, оторопь и страх?
Про своего предпоследнего ухажера Феликс как-то не очень охотно хотел говорить — его пришлось немного поуламывать. В конце концов, он согласился, но рассказ вышел сумбурным и… странным. Было видно, что парню очень некомфортно все это вспоминать.
«…Анку* был странным типом. Я до сих пор не совсем его понимаю. Кажется, он был преступником. Настоящим преступником. Он занимался рэкетом, торговал наркотиками, убивал. Скорее всего, много. Не знаю, было ли «Анку» настоящим именем. Может, это псевдоним.
Он вышел на меня сам. Именно что вышел. Я тогда уже почти месяц работал в одной конторке, весьма… нелегального значения. Ему нужно было подставное лицо. Я на эту роль подходил отлично — ещё и отмазался так искусно, что меня отпустили раньше срока. Анку мной заинтересовался. Он пригласил меня к себе в клуб. Я хорошо помню нашу первую встречу.
Он сидел один, окруженный дымом кальянов и отсветами софитов танц-пола. Его фигура словно расплывалась перед глазами, казалась эфемерной, нереальной. Слегка жутковатой. Его безупречный костюм был угольно-черного цвета, а широкополая шляпа скрывала лицо. Он был бледным до синевы, у него были белые прямые волосы до самого пояса — не поймешь то ли покрашенные, то ли сами по себе такие. Он был очень худ и тонок, но при этом жив и легок на ногу. Мы танцевали всю ночь. Его черные глаза горели ярко-алым огнем. Он трахался безыскусно, но так, что у меня сносило крышу. Он вообще знал, что сделать, чтобы мне было охрененно. Он… словно чувствовал меня.
Это странно… Мне до сих пор не по себе. Зачем я понадобился ему? Он всегда смеялся, когда я задавал этот вопрос, и никогда не отвечал. Он был ехидным, острым на язык, постоянно говорил загадками. Порой мне казалось, что он знает обо мне все-все. Может, он коп? Или какая-то важная шишка в преступных кругах штатов? Кто он вообще? Откуда взялся?.. Никаких ответов.
Я прожил с ним три месяца, и это были самые странные три месяца в моей жизни. Я не люблю смерть — она мой враг, а он… будто специально стремился подойти к ней поближе. Не в смысле, что он хотел умереть, как обыкновенный самоубийца, нет. Ему нравилось играть с ней, баловать ее, как капризную невесту, танцевать бок о бок под шум выстрелов и пронзительные предсмертные крики. Он любил дуло, направленное ему прямо в изборожденный морщинами лоб. Он любил вкус яда, подмешанного ему в стакан с горьким ромом. Он любил собственную кровь, стекающую по белесой коже. Он любил смерть. Он ею упивался. Это меня… отталкивало. Но я не относился к этому чересчур серьезно — у меня вновь были деньги, еда, трах и относительная стабильность. Я чувствовал себя спокойно…
Пока однажды Анку, как будто мимоходом, не сказал мне: «Ты же знаешь, что мой, верно? Я украл тебя у мира и отныне ты — в одной со мной повозке»…
Оживший кошмар — вот, что напоминало Аллегу общение с его мальчиком в последнее время. Вначале все было ещё не так плохо: легкая нервозность, раздражительность, смешки на пустом, казалось бы, месте. Но, чем дальше вела тропа сна, тем непроходимее и страшнее становился лес ужасов.
Смешки обратились в надрывный смех. Сверкающие глаза загорелись настоящим звериным огнем. Томми рвался на место преступления, как гончая — адская гончая — почуявшая кровь. По пути он пространно рассуждал: о Боге, Дьяволе, смерти, убийствах, невозможности выбора, психозе… Ему нравилось расписывать где и как Феликс ошибся, насколько он глуп, наивен и бездарен. «Убогая посредственность при невероятных задатках, — выдал он как-то с явно наигранной печалью. — Невероятно жаль. Такой потенциал!.. Я думаю, это даже хорошо, что придется от него избавиться». Аллег не подавал голоса до тех пор, пока Томми сам к нему не обращался — и то старался говорить мало и весьма абстрактно. Он не знал, что сказать. Он боялся ответа.
Он в принципе начал бояться Томми. Даже находиться рядом с ним. После одного из разговоров с Феликсом Аллег пришел домой поздно. Уставший и разбитый, единственное, что он желал, — сон. Долгий спокойный сон. Нужно было собрать мысли в кучу и разложить их на полках в голове. В последнее время из-за мигрени и осложнений на фоне зависимости от наркотика у него это получалось с величайшим трудом. И болью. Феликс испортил его далеко не только ментально. Аллегу хотелось хоть немного подлечиться, облегчить постоянную ноющую муку в висках и затылке.
Но у Томми были совершенно другие планы. Мальчишка встретил его на пороге — неопрятно одетый, взмыленный и шальной. А смотрел он так, что…
Безжизненный камешек, облитый маслом.
Не успел Аллег рта раскрыть, как две сильные жилистые руки втянули его в коридор и прижали к стене. Запястья пригвоздили намертво, сухие губы впились в рот жгучим поцелуем. Трепещущее тело прижалось к нему, горячее и явно доведеное практически до пика. Жилистая цепкая рука с жадностью огладила его грудь, сжала живот до синяков и скользнула дальше, под ремень, ища язычок «молнии», алчно и бесцеремонно. Самое страшное, что простого «не надо» или даже «я не хочу, не трогай меня» в этот раз не хватило — Аллегу пришлось повысить голос до крика и оттолкнуть мальчишку ногой. Впрочем, того это, очевидно, не особо смутило. «Прости, — просипел Томми, пожирая его диким взглядом. — Ты, наверное, голодный, спать хочешь. А я уже расстелил тебе кровать. И приготовил для тебя кое-что… Не бойся, не суп».
И звонко расхохотался.
Да, как выяснилось позже, он был ещё и изрядно пьян — но выпил он не для бодрости, а от восторга. Да и особого раскаяния после случившегося не чувствовал… Я скучаю по тебе, мы так давно не были вместе… Он вообще не чувствовал ничего, кроме всегдашнего возбуждения. Любая деталь дела доводила его до исступления, любой новый всплывший факт или найденный свидетель моментально поднимал настроение настолько, что парень не мог успокоиться ещё очень и очень долго. В последний такой раз он всю ночь нарезал круги по квартире, тяжело дыша и хихикая время от времени.
Томми растворялся в этом деле. Нет, даже не так — он жил им, буквально подпитывался от него. И реагировал невероятно скверно, если что-то где-то стопорилось. Как-то диалог с Феликсом пришлось задержать на сутки — записывающая аппаратура вышла из строя. Томми был в неистовстве, весь день хвостом ходил за братом, буквально требуя, чтобы приемник привезли немедленно. Итог: выбитый зуб и подбитый глаз — братья сцепились прямо в коридоре участка, и Данко пришлось их растаскивать, а Аллегу ещё и отбивать Томми у брата — Джеки собирался «всерьез заняться его воспитанием». «Это не в его власти, Томми, — мягко заметил Аллег позже, когда они остались наедине. Даже улыбку из себя выдавил. — Да и я был бы не против чуточку отдохнуть…» И умолк, как подавился, когда нежное, заранее заготовленное «с тобой» разбилось о резкое, раздраженное до злости: «Тебе бы только отдыхать. Не лезь, куда не просят».
И Аллег перестал лезть. Страх окончательно вбился в сердце ледяной занозой. Он не узнавал его. Он не понимал его. Его… Томми, его милый дорогой мальчик. Неужели он не понимает? Неужели не догадывается?.. «Сначала Рози, потом Элли, после раковая опухоль, а теперь ещё и этот ублюдок Феликс…» Проклятые десять лет. Постоянная головная боль, слабость, внешнее уродство, отсутствие вкуса и кошмары. Кошмары, кошмары, кошмары. Теперь они преследовали его и наяву.
Аллег чувствовал ещё немного — и от его рассудка не останется ничего.
«…Я понял, что он меня не отпустит. По крайней мере «без боя» нет.
Я побаивался такого исхода, но все равно был к нему готов. Я говорил себе, что он, в конце концов, всего лишь человек. Абсолютно безбашенный, полубезумный, не знающий страха, но человек. А любого человека можно убить, это я прекрасно знал. Однако же я долго выбирал время — в отличие от него, я совсем не стремился на тот свет к его безносой госпоже. Риталин тут не помог бы — он знал наркоторговлю и прекрасно разбирался в товаре. Да и вообще, мне почему-то казалось, что его он не возьмет. В итоге, я не придумал ничего умнее, чем просто его застрелить. И это… не удалось.
Мы сцепились, он выбил у меня пистолет, но я смог стащить со стола его кинжал. С трудом, не без боли и промахов, но я все-таки воткнул в него это чертово лезвие. Прямо в грудь. Глубоко, по самую рукоятку, а он… будто не почувствовал. Стоял, смотрел, истекал кровью — и улыбался. Широкой кровавой улыбкой. Никогда не забуду ее. Никогда. Я оставил его там, в его клубе. Не знаю, что с ним сделали. Меня не искали. Я постарался откреститься от этого, навсегда забыть… И ты мне в этом очень помог…»
Томми был в неистовстве. Аллег уже давно его таким не видел. Впрочем, он тоже был несколько… не в себе. Чуги наблюдал за ними из-под кофейного столика — черные глазенки непонимающе сверкали в ворохе серых кудряшек.
— Ты обещал! — вопил Томми, не помня себя. — Ты уверял меня, что готов пойти до конца! Ты сам говорил, что знаешь, на что подписываешься!
— А ты говорил, что всегда будешь рядом! — рычал Аллег в ответ, весь красный и дрожащий от злости. — Говорил, что последнее слово за мной! Так вот оно, Томми — я так больше не могу! Ты меня слышишь?! Я так больше не могу!
— Сраный трус!..
Все обещания полетели черту под хвост. Его чувства были важны, его просьбы имели ценность, его желания значили многое… в начале расследования. Тогда, когда было непонятно, как далеко это все заведет, ещё до того, как Феликс разговорился, начав штамповать одну увлекательную историю за другой. Столько подробностей, столько новой информации, столько всего, что можно рассмотреть, изучить, разобрать под лупой… Томми упивался всем этим. Он был в восторге, в исступлении. В экстазе. Это Аллег понял давно, но только теперь посмел сказать напрямую — ему это не нравится, это его пугает. И вот он, вот он ответ!..
— Ты сам говорил, что нельзя больше прятаться за баррикадами! Ты сам говорил, что готов принять бой! — кричал мальчишка, мечась по комнате и размахивая руками. — Готов принять вызов! Ну так что же?! Что?! Теперь это уже не просто вызов — это наглая провокация! Мы должны ответить! Должны!
— Ничего я никому не должен, — отрезал Аллег, скрестив руки на груди. — Я устал, у меня болит голова, и я нажрался этого вашего расследования до горла. С меня хватит. Я говорю: «Стоп».
Чуги буркнул под столом. Высунул голову и буркнул громче. Звонко тявкнул.
— Мы почти добрались до сути. Осталось совсем немного, — вкрадчиво, низко, сверкая глазами, заявил Томми. — И именно в этот момент ты собрался сваливать. Именно в этот момент!
Тяв. Тяв, тяв?..
— Расследование почти окончено, — заявил Аллег. — Я уже не нужен.
— О не-е-ет, — протянул Томми, погрозив ему пальцем. — Ты нужен, как никогда. Неужели ты не понимаешь?..
Тяв. Тяв. Тяв!
— Все я прекрасно понимаю… — терпеливо начал Аллег — но был грубо перебит.
— Да! Само собой! Понимаешь! — взорвался Томми. — Ты прекрасно понимаешь, что остался только ты — только твоя история! И именно поэтому сваливаешь! Ты опять трусишь! Опять решил прятать голову в песок, да?! — Тяв! Тяв! — Тебя приперли к стенке! О тебе снова будут говорить! Снова страшный бука-зверь будет бередить старые раны — какой кошмар! — Тяв! Тяв! Тяв! — Ты не можешь смотреть врагу в лицо! Ты не можешь биться со страхами на равных! Ты даже просто перебороть себя не в состоянии — ты боишься, что тебе опять будет бо-бо! — Тяв! Тяв! ТЯВ! — Ты сраная тряпка! Ты ебаная баба! Ты чертов бесхарактерный трус!..
ТЯВ! ТЯВ! ТЯВ!
— ЗАТКНИСЬ! — заорал Томми на Чуги.
Аллега как обожгло, а пудель с испуганным скулежом рванул назад. Ударился головкой о стол, испугался ещё больше, заметался, замотал мордочкой и заскулил пронзительно и громко. Аллег бросился к нему.
— Лучше трус, чем безжалостное чудовище, — тихо проговорил он, укачивая дрожащего малыша на руках и не смея поднять глаза на мальчишку. — Я не могу поверить, что это ты, Томми. Я тебя не узнаю…
Пауза. Короткая. Звонкая. Такая…
— Аллег…
— Не надо. Не надо, мой мальчик. Я все понял. Не знаешь, где мои ключи?
— Ключи?
— От дома. Моего. Нашего с Феликсом. — Будь он проклят трижды.
— Аллег…
Аллег поставил пуделя на пол и ласково пригладил серые кудельки. Глянул на мальчишку — на своего мальчишку. Разве не так?.. Ведь он… Ведь они… Когда-то… Аллег тяжко вздохнул, отведя глаза.
— Ты пугаешь меня, Томми. Очень сильно пугаешь. Не знаю, связано это с расследованием или с чем-то ещё, но… Я хочу побыть один. Прошу тебя, последи за Минни. И умоляю — не трогай Чуги. Он не виноват, что его отчим трусливая безвольная тряпка, которую его папа не может больше выносить.
Он встал. Посмотрел на Томми вновь — и добавил, игнорируя остекленевший взгляд, полный растерянности и непонимания:
— Я закончу то, что начал. Закончу, а потом — сделаю перерыв. Я ужасно устал, Томми. От тебя, от Феликса — от всего этого вообще.
— Аллег…
Аллег заглянул ему в глаза. В те самые, темные, дорогие и любимые. Когда-то. Сейчас — пустые, серые, такие… знакомые. Он снова за тем столом почти год назад — но он больше не бежит от истины. Лик беса все такой же яркий и живой — и все такой же отталкивающий и жуткий…
— Ты хотел, чтобы я был смелым, чтобы был тверд и держал свое слово, как настоящий мужчина, — спокойно и твердо произнес Аллег. И добавил, собравшись с силами: — Вот мое слово, Томми — я больше не хочу тебя видеть.
Комментарий к 24 глава. Убийственная любовь, Это и калейдоскоп Мертвецов
*Советую глянуть значение этого имени, чтобы глубже понять персонажа и его смысл в истории.
**13.08.21 - дополнена.
========== 25 глава. Черт, который свел меня с ума, или «Из Ада с Любовью!» ==========
Комментарий к 25 глава. Черт, который свел меня с ума, или «Из Ада с Любовью!»
Метки на пару следующих глав: #сумасшествие, #галлюцинации, #сон-явь. Осторожно!
Следующие пару дней он провел в своем доме. В их с Феликсом. Белые стены, белые полы, ледяные воспоминания. Он так и не смог заставить себя подняться на второй этаж и в каждой тени чувствовал угрозу. Я буду являться в тенях…
Он приехал в кабинет к Джереми и Эмилю сам. Он ничего не объяснял уже давным-давно. Не стал и в этот раз — какое им может быть дело до их сТомми коллизий?
Томми. Его родной светлый мальчик. Томми… Аллегу очень хотелось верить, что все это только из-за долга. Из-за чувства справедливости. Он должен сделать так, чтобы этот парень получил по всей строгости, чтобы не отделался простой двадцаткой-тридцаткой и не вышел раньше срока за хорошее поведение. Он обязан приложить для этого все усилия. В этом главная причина того, что он все-таки явился сегодня, в этом!..
Но самого себя не обманешь. Томми… Ему все ещё было больно вспоминать. Било все — и оскорбления, и резкий голос, и тяжелый взгляд. А больнее всего — то, что во всем этом были крупицы истины. Аллег и правда боялся, и правда собирался дать заднюю. Снова. Ну такой он человек, что поделать?! И вообще, Эмиль прав — он достаточно натерпелся и имеет полное право уйти на покой.
Тогда почему ты пришел? Почему снова сел в это кресло? Почему снова держишь в руках телефон? Долг? Справедливость? Желание проявить свое мужество?
Чушь. Томми. Его наглый самоуверенный безжалостный Томми. Тот тоже сидит по ту сторону телефона. Тоже ждет его слов… Баран. Малолетний козел. Аллег соврал, если бы сказал, что не зол на него. И что не боится его. Не боится все тем же глухим безотчетным страхом. Так боятся темноты на кладбище, так боятся темного подвала в пустом доме. Так боятся воя во тьме, когда непонятно, кто кричит и на каком находится от тебя расстоянии. Первобытный ужас перед неясной угрозой.
Аллег устал. Устал не высыпаться, устал мучиться чувством вины. Устал бояться. Нормальные отношение не про это. Нормальная жизнь не про это. Томми когда-то говорил, что у него не все в порядке с головой. Аллег охотно этому верил. Он был в шаге от того, чтобы принять решение. Болезненное, но необходимое.
В телефоне, в черновике сообщений, давно уже лежал текст смс, напечатанный Аллегом ещё в первую ночь в своем доме: «Прости за то, что пришел в тот день. За то, что дал надежду, и за то, что отнимаю ее вновь. Я люблю тебя, и это любовь меня убивает. Мое сердце для тебя — открытая книга. Я отдал бы все, чтобы также было с твоим для меня. Ты изменил мою жизнь и продолжаешь менять — я никогда не стану прежним. Ты пугаешь меня. Ты вырываешь из меня по куску. Я не могу так. Я занесу тебя в черный список. Все это должно прекратиться. Прости. Я слишком нормальный и скучный для изворотливого опасного Черта вроде тебя. Я уеду из города. Присмотри за Минни. Поцелуй Чуги. И прости за малодушие. Ты знаешь — я привык спасаться бегством».
«Ты помнишь, как все начиналось? Ты помнишь, как мы встретились с тобой?
Конечно, помнишь — я не дал тебе забыть. Будет ли теперь тот столик в кафе на заправке сливаться с окровавленным ножом? Будет ли та улыбка, что я подарил тебе в то раннее утро, перекрываться моим безудержным оскалом?.. Не хотелось бы. Наша любовь — чистое чувство, и я не хочу, чтобы ее грязнили мои неаккуратные, непродуманные, неправедные поступки.
Ты помнишь, когда впервые взял меня за руку? Ты помнишь наш первый поцелуй? Я помню, твои губы были горьковатыми от пива, глаза — синими и темными, как летняя ночь. Серебро тогда ещё не тронуло твои волосы, и у подбородка кожа не отвисла. Да-да! Я помню тебя без бороды, помню твои гладкие впалые щеки. А ты? Ты помнишь, как все было «до»?..
Запах машинного масла. Серебро в прищуренных раскосых глазах. Слова. Слова обо всем, слова о чем-то. Высокий голосок. Сухая кожа. Опущенные ресницы. Слова. Слова, слова, слова… Улыбка.
Ты помнишь мое первое «да»? Ты помнишь, как тряслись мои руки?
Мы сидели на поляне близ нашего озера, и над нами раскинулась сама Бесконечность. Лес шипел за нашими спинами. Песок под нами холодил сквозь одежду. Твое сердце заполошно билось под моей щекой — но не я был тому виной. Пока что. Ты говорил, что тебе все это ново. Ты предупреждал, что все ещё может измениться. Но заверял при этом, что не бросишь. Твой голос гудел под светом крохотного осколка Луны. Я не мог наслушаться…
Запах тины, мокрого песка и древесной смолы. Уютное тепло прямо над сердцем. Темные волосы щекочут щеки. Тишина… Впервые спокойная. Оберегающая. Пальцы гладят по колену, и трепет охватывает болезненно пульсирующее нутро. Не нужно спешить — слишком много волнующих «если».
Ты помнишь, когда я впервые коснулся тебя? Ты помнишь, из-за чего сказал тихое скромное «нет»? И не вспомнишь — ведь я не объяснил причину.
Ты поселил меня в своей квартире. Ты оставил мне все свои вещи, все свои деньги. Тебе было не до того. Я знал, был уверен на все сто, тебя что-то гнетет. Что-то вьется над тобой, как тень, как морок, как губительный дух. Я ненавидел это, хотя понятие не имел, что это. Мне было все равно. Тебе плохо. Но вот он я, здесь!.. Поцелуй меня, и забудь, что на свете есть еще хоть что-то.
Мне не хотелось все портить. Мне не хотелось опускаться до уровня Льюиса, Чарльза, Мартина, нет… Ты был другим. Ты заслуживал лучшего…
Приласкать — так ли это тяжело? Он же был мальчиком. Мужчиной. У него не было раньше никого, кроме Элли. Он так боялся сделать что-то не то. Тихое «нет» — и он в панике. Больно? Страшно? Он поспешил?.. Нет. Просто рано. Просто рано — не нужно волнения. Поцелуй меня — и весь мир останется там, за пыльным окном, затянутым бежевым покрывалом.
Чувства губят. Любовь — проклятье. Не привязывайся до конца — убить будет проще. Простое слово, простой закон. Как любить мертвеца?.. Я научился. Ты меня научил. Сотня слов — правда пополам с ложью — и все впитаны тобой, как божье вино. Глаза следят внимательно, и я чувствую — ты пропускаешь всю мою жизнь сквозь себя. Ты отдаешься мне целиком, без остатка. Кидаешься в омут очертя голову, не страшась, не волнуясь… Я иссушен, и чем дальше идет караван, тем сильнее моя жажда. Моя сладкая агония.
Ты так легко веришь — тебя просто провести. Ты хочешь чувств — тебя в свое время ими обделяли. Я хочу знать ответ — и все же мне плевать. Вот он я, обними меня и забудь, что кто-то когда-то был тебе дорог.
Ты помнишь наш первый день в доме? Серые стены, серые полы. Красивая разбитая раковина, мы соберем ее снова… Ты помнишь наш последний день? Полицейские, скорая, боль, много крови. Крышка надломлена, и шкатулка больше не играет… Ты был там после? Ты знаешь, как там сейчас?
Холодно. Горько. Светло. Пустота — вакуум прошлого. Старые фотографии побледнели, но лица и фигуры на них все ещё можно разглядеть. Каждый сон — как портал в «тот самый день». Каждый день — как напоминание «о том, что мы бы сейчас сделали». Глухая головная боль. Реквием по мечте. Лебединая песня нашему счастью.
Все в тебе напоминало мне о Них. Тех, что были когда-то. О Калебе, Мартине, Льюисе и многих других. В каждом было что-то от тебя, а в тебе — что-то от каждого. Но ты был иным. Ты затмил их. А всего-то надо было сделать мне подарок. Такой большой, такой неожиданный, такой… бесценный подарок.
Дни, недели, месяцы. Работа — дом, дом — работа. Поцелуи, объятия, тихое «да-нет», пронизанный тягостью сладкий миг единения. Тишина. Ты не хочешь объяснять, куда исчезаешь временами. Наш луг, наша поляна, наш лес. Тихое озеро. Короткий стон, укол наслаждения, молчаливый разговор, прохладная вода, обнимающая ступни. Тишина. Ты не хочешь говорить, потому что не желаешь втягивать меня в свои проблемы. Взаимопроникновение. Медленно. Я влюблялся, влюблялся и ты. Нарастание КПЧ — коэффициента полезного чувства. Сон на продавленном матрасе. Еда из кафе напротив.
Ты помнишь, что изменило это? Ты помнишь, тот самый вечер?..
Умоляю. Умоляю Бога, Дьявола, кого угодно — замолчи. Ни слова. Замолчи, замолчи, замолчи!.. Дайте мне бросить трубку. Дайте мне завершить разговор. Совесть, гордость, честь, долг, умоляю вас! Сжальтесь! Спасите! Спрячьте! Томми… Томми! Мой дорогой светлый мальчик! Сжалься над своим жалким трусливым стариком! Молю тебя, заставь его замолчать!..
Недомолвки копились. Сны навевали тоску. Ты ходил, но не жил. Ты ел, но не чувствовал вкуса. Ты срывался в мои объятия, как в спасительный круг. Ты целовал меня, ища в поцелуях спасение. Но утешения не просил. Ты ходил гордец гордецом. Делал вид, что способен справиться.
Я помогал. Я не настаивал. Я ждал.
И дождался.
Ты пришел в тот вечер… умоляю… ты был очень странным, я не понимал, что с тобой… замолчи, замолчи… на вопросы ты не отвечал… Томми, родной мой… ты пошел на кухню, ты даже не посмотрел на меня… Господи, прошу… я не последовал за тобой, я ждал в спальне… не надо снова…
Ты вошел в комнату, шатаясь. Твои глаза были мутными. Но пахло от тебя не пивом, а кофе. А ещё — женскими духами и мокрым асфальтом. Ты вымок под дождем, что пошел под вечер. Ты сутулился, твои руки дрожали. Ты припадал на одну ногу — у тебя болело колено. Я не позвал тебя, и все-таки ты посмотрел в мои глаза. Ты смотрел долго — и я понял тогда, что именно ты хочешь там видеть. Я дал тебе это. Дал столько, сколько ты только мог взять. Ты хотел этого, а желания несчастной жертвы для меня — священны.
Ты помнишь, что сказал мне в следующий миг? Ты помнишь стон, что вырвался из твоей глотки? Ты помнишь, как кинулся ко мне на шею?
Ты помнишь, как горе поглотило тебя? Ты не нужен, не желанен, не любим.
Такая мука. Не передать словами. Прости, мой милый, я пыталась любить тебя, сильно, по-настоящему, но… Все безуспешно. Боюсь, все это было ошибкой. Чувств никогда не было. Я никогда не любила тебя на самом деле. Прости меня. Прощай… Нет! Нет! Тридцать лет! Тридцать лет, Элли! Нет! Не верю!..
Не верь, мой Аллег. Я с тобой. Я здесь. Разве не чувствуешь?..
Ты отдаешься людям до конца. Ты ищешь в них ответную отдачу. Ты веришь, что найдешь однажды — глупость. Но я спасу тебя и упрежу ее. Я здесь. Я — тот, кого ты любишь. Я — тот, кто тебе нужен. И я хочу тебя. Иди ко мне — и расскажи мне все. Я чувствую, как бьется твое сердце.
Мой риталин в твоей крови. Ты поседел, ослаб, хоть и не сильно. Стресс, старость, что-то с головой… Ты веришь в гибель. Что может быть слаще?
Всего один лишь взгляд. Глаза сверкают. Вот он — ответ. Вот она — поддержка. Мой милый мальчик. Мой лисенок. Слова — как целебный бальзам на израненную душу. Все хорошо, Аллег. Я здесь. Я люблю. Ты дорог мне. Не отпущу, не уйду, не оставлю… И все безмолвно.
Все надуманно. Тебя провели, несчастный. Тобой… тобой… тобой…
Я целовал тебя. Я гладил твою кожу. Я обнимал, я накрывал собой. Шептал все-все, что было нужно — и наслаждался. Упивался.
Боль. Она текла из твоего рта, из глаз, пронизывала разум. Каждое движение — ее тревожный трепет. Я сцеловывал ее. Боль. Она — предтече крови. Ещё чуть-чуть, ещё немного… и ты мой. Скажи мне все, а не молчи. И поцелуй — так будет легче. Мой Аллег. Мой. Мой, мой, мой… Ты весь дрожишь. Ты так открыт, так… сладок. Кричи и плачь. Зови и отвечай. Мой Аллег. Мой…
Ты помнишь, как я лежал там под тобой? Ты помнишь, как моя рука скользила по твоим белесым прядям? Конечно, помнишь. И бережешь — пример любви, искренней и бескорыстной.
Мой милый Аллег. Мой милый глупый Аллег.
Тобой воспользовались. Об твое чувство вытерли клыки. Ты был не нужен. Только Боль. Только ощущение власти над чужой жизнью.
Тогда я понял — хочу, как можно дольше. Хочу, чтоб каждый миг полнился тобой, твоим несчастьем, твоей печалью. Той самой мукой, бесконечной и живой. А под конец — спокойствием и тишиной, довольством и наслаждением. Пусть отойдет от тела жизнь, пусть смерть приблизится. И не получит не крупицы от Тебя — только оболочку. Душа твоя — моя. В крови твоей я найду выход. Ты должен стать моим триумфом — ты им станешь. Ты уйдешь — и проводы устрою я. Мой Аллег…
Жизнь просеяла меня сквозь дюжину душ, чтобы привести к тебе. Ты — мой лучший нектар смерти. Мой магнум опус. Я люблю тебя.
Люблю, люблю, люблю. Ты мой, и так будет навеки. Ты веришь, что Томми может заменить меня? Ты веришь, что спокойствие когда-нибудь придет? Ох, дурачок. Почти два года я с тобой — а впереди ещё десятки лет. И наша ночь. И та квартира, и тот дом. Тот вечер. Продай, сожги, попробуй уничтожить их, но помни — из головы они не выйдут никогда. Я покорил тебя. Я отобрал тебя у мира. Ты мой. Мой Аллег…
У смерти нет лица. Для меня она бессильна. Я — чудовище из древних легенд. Сын тени, внук темноты и правнук Тьмы. Я — Кровопийца, смертный Демон. Их. И твой. Вам было предначертано… А впрочем, не так важно. Похвальба не красит — пусть она хоть сотни тысяч раз правдива и справедлива.
Зачем мне секс с тобой? Ты хочешь? Пожалуйста. Меня пленяет близость твоего конца. Ты бесконечно мой. И сила, что плещется… точнее, плескалась некогда… в тебе, теперь бурлит и бродит в моих жилах. Ты мой до кончиков нервных окончаний. Ты мой — и этого не изменить никому. Я стал мужчиной, и все из-за тебя. Ты подарил мне мужество, открыл глаза, ты успокоил…
Ты выпит почти полностью. Ты почти сломлен. Ещё немного — и я все завершу. Я приду к тебе. Я буду рядом. Сны повторятся. Кошмары не исчезнут. Мои клыки — на твоем горле до конца. И в Омуте, в твоем маразматическом сознании, я — твой Черт и твой Владыка. Мое лицо навек…
— Так все, достаточно!
Телефон вырвали из его рук. Кто-то рядом говорил что-то высоким, дрожащим от переполнявших его эмоций голосом. Кто-то отвечал.
Это важно? Аллег так не думал.
Он долго сидел, глядя в одну точку. Вакуум. Никаких мыслей. Защита? От чего? От того, что внутри? Или от того, что снаружи?..
Его подняли за руки. Посветили в глаза. Чуть встряхнули. «Мистер Клайптон должен будет это объяснить», — как сквозь вату сказал первый, седой, высокий и очень злой. Черные глаза сверкали из-под кустистых бровей. Тот другой, что был моложе, ответил что-то неслышно. Они заговорили.
Глухо. Все было глухо. Сам мир — как через матовое стекло. Щит. Аллег глубоко вздохнул. Ему не хватало воздуха. Что же делать?..
Домой. Ему нужно домой. Как он сам не догадался? Домой…
«Посидите здесь, мистер Тэрренс», — сказал тот, что помоложе, усаживая его обратно в кресло. «Простите меня, мистер Тэрренс», — сказал тот, что постарше. За что? Это он должен извиняться…
Куртку — на плечи. Дверную ручку — тихо вниз. Лестница. Беззвучные шаги. Ключ — в коробку зажигания. Дорога. Дорога, дорога, дорога… Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. Погоня. Не спрячешься с этими технологиями…
К Черту. Телефон — на беззвучное. Глаза — на дорогу. Тишина давила на уши. Мысли вроде бы есть, но при этом — нет. Одна лишь попытка задуматься — тяжелая головная боль. Смотри на дорогу, старик. Смотри, не думай.
Знакомый двор. Знакомый дом. До боли знакомая дверь. Бордовая…
Коридор. Темнота. Короткая мысль, как воспоминание — помнишь, как пришел к нему также, пьяный от страха, стыда и желания? Уколола — и сбежала. Живи в своем беспросветном вакууме, старик. Живи и радуйся.
Юркая тень. Одна, за ней вторая. Нежность шерсти, упругость кудрей. Два сапога пара — кошечка и песик. Сердце пропустило удар — и тут же успокоилось. Тише, разум, тише. Не просыпайся — спи крепко. Круг по квартире. Один, другой, третий… Попытка разбудить спящий ум — все тщетно. Телефон в руку — горячий. Дисплей по глазам ударил как следует — пятьдесят три пропущенных. Разных.
А. Плевать. К Черту.
Форточка нараспашку. Песика в ванну — надоел. Кошку за ним — сама захотела. Скулеж — ничего, потерпит. Круг по квартире. Попытка ухватить то, что скребется где-то под кромкой черепа. Да что ты будешь с ней делать?.. Не дается. Спит рассудок. Спят мысли. Воспоминания на засове.
Что же делать? Хочется думать. Что бы сделал Томми? Томми… Воспоминание, как молния в мозг — серо-зеленые глаза, густые лохмы, гибкое тело, высокий голос, непередаваемый запах, от которого… Голова идет кругом. Круг, ещё один круг, ещё один. Мысли не выстраиваются никак. Скулеж раздражает. Чего-то не хватает. Понять бы чего…
Может, вещей? Ящики стола. Ящики над столом. Мойка. Включить кран. Достать ножи. Осмотреть каждый — может, хоть один даст ответ. Нет. Даже с кровью. Только боль и алое. Ничего. Палец горит. Дурак ты старый. Дурак. Выкинуть ножи — все, какие нашел. Выключить кран. Ничего. Ну, душил. Ну, топил. Ну, окунал… А как от него можно было ещё правды добиться? Он же больной…
Сколько прошло времени? Который час? Не взять телефон — больно глазам.
Тук-тук. Тук-тук-тук. Бум. БУМ-БУМ! «МИСТЕР ТЭРРЕНС!»
Незнакомый голос. Бордовая дверь. Старушка. Странная на вид: на голове — серый стог сена, на лице — яркая косметика, в глазах — раздражение.
— Томми настоятельно попросил вас взять трубку, — произнесла Старушка, подозрительно щурясь. — А вы, собственно, кто ему?..
— Спасибо, я возьму. — Не голос — хрип. — До свидание.
Дверь захлопнуть. Телефон взять. Как просто! Томми просил… Телефон к уху.
— Не смей, — рык по ту сторону, — не смей так делать больше, понял?!
— Понял, — ответ как ответ. Чего ещё надо?
— Ты дома? — Чуть спокойней. Не нервничай, хороший мой. Все в порядке.
— Да.
— Хорошо, — ещё и с облегчением. Родной мой, ну что ты?.. — Что ты делаешь?
— Проверяю. — Что ещё сказать? — Думал, нож поможет. Теперь палец болит.
— Чего? Какой нахер?.. А. Понятно. — Голос прямо как его. Мысли, наверное, тоже. — Брось. Жди меня. Ничего не трогай. Ты меня слышишь? Жди меня. Я сейчас подъеду… Черт. Копы… В общем, я ща. Жди. Понял?
— Понял. — Что ещё можно ответить?
Телефон от уха. На тумбочку. Диван. Время. Тик-так, тик-так… А мыслей нет.
Ни мыслей, ни воспоминаний, ни Томми. Что делать?
О. Идея. Идея! Как хорошо!.. Где-то было. В холодильнике? Нет. В шкафу? Нет. В… да тихо ты там, Чуги!.. О. Да. Здесь. Холодная бутылка — в руку. Обжигающая влага — на язык. В рот. В горло. По глотке — в желудок. Глоток. Глоток. Глоток. Холодная бутылка — пустая бутылка.
Время. Тик-так. Тик-так. Круг по квартире… Круг по миру. Стены — горизонтально, полы — кочками. В висках — стук, в горле — желчь, в голове — пустота. Вакуум. Раздражающий уже. Круг по квартире. Круг, круг, круг…
Звонок. БУМ! Звонок. БУМ-БУМ-БУМ! Дверь. Бордовая. Коридор.
И как прорвало — Томми. Томми, Томми, Томми… Томми!
— Томми, — шепот.
— Аллег, — руки на локти, глаза в глаза, — как ты? Мне позвонили. Сказали, ты сбежал. Как ты себя чувствуешь?
— Никак, — честно. — Ничего не чувствую.
Странно. Язык — как будто парализованный. Странные слова. Странное произношение. Круг по комнате. Круг по миру. Томми. Томми, Томми…
— Ох, ну и амбре от тебя, конечно, — взмах ладони, сморщенное лицо, глаза блестят — не горят. Жалко… — Что значит «не чувствуешь»? Объясни.
— Не думаю, — попытка. — Мыслей нет. Идей нет. Воспоминаний нет.
— Черт, — рык. Слабый. Странный. Очень странный. — Черт, черт, черт, ЧЕРТ!..
Скулеж. Лай. Да тихо ты!.. Томми в ванну — освобождать несчастного. Песик — к нему на руки. Кошечка — к его ногам. Трется. Шерсть ласкает пальцы.
— Пойдем, — шепот. Странный. Что такое, родной мой? — Тебе надо прилечь.
Спальня. Кровать. Круг, круг, круг… Косяк. Боль. Шипение. Боль. Рука. Пальцы. Все смазано… Шепот. Ласковый, нежный, как пальцы… Шепот. Что такое? Что такое? Что такое?
Что со мной, Черт возьми?.. Черт возьми. Черт, черт, черт… Черт!
«Что я творю, Черт меня подери?»
Мир внезапно обрел четкость. В голову словно вложили мозг — включенный, отлаженный, полностью функционирующий… даже подкрученный немножко… мозг. Аллег рвано вдохнул. Открыл глаза пошире.
Их спальня. Их кровать. Теплота. Мягкость. Уют. Полумрак… Как тут хорошо. Все будет хорошо? Кто сказал такую глупость?! Все уже хорошо!.. Аллег криво усмехнулся. Висок болел. Что-то мокрое бежало по щеке. Он один. А где?..
— Томми? — выдохнул он в пустоту. Тишина. Он повысил голос: — То-о-оми!
— Я тут, — тут же ответил ему мальчишка, вынырнув из дверного проема.
В руках — ватка, лекарство. На голове — воронье гнездо. В глазах… что-то странное. Непохоже на него. Что-то… что-то… Аллег нахмурился. Висок обожгло болью. Вата — не вата, а наждачка. Аллег скривился. Мир блуждал по кругу. Стены сужались к центру. Пол был темным. Томми смотрел на него. Что это с ним?
— Мне все сказали, — произнес он. — Я все слышал. Это…
Он судорожно вдохнул. Тяжело сглотнул. Опустил глаза. Сказали. Ему все сказали… Как хорошо. Аллег улыбнулся.
— Ты все слышал? — пробормотал он.
— Я даже не думал… — Томми поджал губы. — Точнее, я догадывался обо всем этом. Но я не думал, что тебя так сильно… Аллег.
Тонкие ладони — на плечи. Искрящиеся глаза — в глаза. В них столько всего — тоска, страх, стыд, вина — но не то, что хотелось бы. Что Аллег ждал. Вот совсем. Вот что странно!..
— Сейчас полежи, — прошептал Томми очень тихо, очень напряженно, очень сильно стараясь скрыть насколько ему плохо. — Завтра отвезу тебя в поликлинику. Там… там все решат. Тебе нужна помощь. Черт меня… Черт меня подери, я…
Томми схватился за голову. Запустил пальцы в свои лохмы. Заметался по комнате, что-то бормоча. Прости? Не хотел? Все не так?.. Что за чушь? Аллег непонимающе заморгал. За что прощать? Чего он не хотел? А как тогда должны было быть?
— Черт меня подери!
Щелк! Как спусковой крючок. Как камешек с горы. Как первая игральная кость. Щелк — и мысль зажглась в голове ослепительной лампочкой!
Черт меня подери. Черт меня поде… Аллег хмыкнул. Потом фыркнул. Прикрыл рукой рот. Чуть согнулся… Смех. Смех подкатил к горлу. Безудержный неукротимый смех. Черт подери. Черт его поде…
— Хи-хи-хи… Х-ха-ха… Ха-ха-ха-ха…
— Аллег? — Глаза — в глаза. В глазах страх. Черт его поде…
— Пх… Пха… Ха… Ха-ха-х… х-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
Слезы по вискам. Хохот из горла. Мысль в голову. Это смешнее любой комедии. Абсурд как есть. Мир по кругу. Кровать мягкая. Полумрак приятный. Томми… такой дурачок. Аллег встал и вскинул руки. Сделал шаг, а за ним и ещё. Пол накренился, стены пустили в пляс, ну и прекрасно! Томми… его светлый мальчик. Его бесценный глупыш.
— Томми, — то ли бормотание, то ли хихиканье, — Томми, родной мой…
— Ал? Ал, какого?..
Ты мне скажи. Как тебя может подрать Черт, если ты сам?.. Аллег обхватил его щеки и заглянул ему в глаза. Серо-зеленые, темные, лукавые глаза. Два омута — два непроходимых болота. В них так легко попасть, увязнуть и сгинуть — они губят незадачливых пришельцев. Но уже поздно — Аллег уже пришел, уже утоп, уже на дне. Страх — под горлом. Вместе со смехом. Он всегда боялся его таким.
Лицо беса. Лицо Черта. Оно пугало. Всегда. Побег от правды. Ловушка адекватности. Безумие — край всех зол. Если оно заберет тебя, ты навсегда потерян. Страх этого вечен… К Черту его! Как можно глубже! Как можно полнее! Как можно сильнее ощутить это ни с чем несравнимое чувство!
Тьма. Первобытная. Жажда. Отупляющая. Желание. Безбрежное.
Мир идет кругом, и Аллегу этого мало. Глаза в глаза. Тело к телу. Этому Черту явно мало одной лишь его силы. Не то что тот, который… Аллег рассмеялся. Да о чем тут можно говорить? У одного гладь глаз — горящее поле, у другого — едва тлеющий уголек. У одного копна волос — густая жестковатая поросль, у другого — тонкие ломкие пушинки. У одного голос — зов из глубин самой Бездны, дьявольский, уверенный и влекущий; у другого — писк летучей мышки под косяком амбара, звонкий, настойчивый и раздражающий. Тот второй — лишь наглая нечисть, а этот…
— Как он тебя?.. Как ты от него?.. — недоуменно вопрошал Аллег. — Ты же…
Как нечисть может надавать по щам Черту? Как нечисть в принципе может своими кривыми зубами щелкать на Него? Это же бред! Кругом голова. Пульс в висках. Мира нет… Томми. Его глаза. Они потемнели.
— Застал врасплох, — сказал он. Его мальчик. Его… — Засмотрелся на… кое-что. А это падла взяла и!.. Р-р-р. Эт долго объяснять…
— Расскажешь? — улыбнулся Аллег.
Руки — на спину. Глаза — в глаза. Улыбка — к улыбке. Как он был слеп! Как глуп! Как слаб, никчемен, труслив! Чертова тряпка! Да это же просто!..
Глаза горят зеленью. В густых волосах путаются пальцы — они, как черный нимб, и это доводит до окраины всех безумий. От Черта пахнет мужчиной, смелым, опасным, хитрым мужчиной. От него кружится голова, и рассудок сходит с тропы разума. Страх — глупость, предубеждение — проступок, побег — преступление. Глупый, пресный, боящийся всего на свете старик… И не стыдно тебе было целовать эти бледные губы?
Мир делает полный оборот. Стены сходятся на периферии зрения. Кровать мягкая. Кожа теплая. Одежда — прочь!
— Красивый, — зашептал Аллег, хватаясь за родную руку, тычась в нее губами. — Красивый, смелый, родной… Томми. Томми, мой мальчик…
Дурак ты, старик. Так ничему и не научился. Зеленые крапинки — как щелки в саму Преисподнюю. «Из Ада с Любовью!» — говорит Чертов взгляд.
— Ты сошел с ума, — звонкий смех, сорванный шепот, возбужденная констатация факта.
— Да, — очевидный ответ. Мир по кругу — по кругу Голову. — Ты не против?
— Дьявол меня похвали, — заливистый хохот — как не ответить? — Нет! Совсем!
Никаких баррикад! Никаких отступлений! Никакого побега: враг — абсолютно ничто! Кожа — белый пергамент. Мышцы — эластичные ленты. Плоть желанна, как никогда. Каждая впадинка, каждое пятнышко, каждый шрам — все внове, все просится под язык. Кровавое марево облило мир пурпуром. Время и Место где-то там, за пределами Этих Глаз и Этого Тела.
Этого Черта.
Слюна по подбородку. Язык по коже. Горячо. Резко. Остро. Хорошо… Как хорошо! Чертов взгляд, чертовы слова, чертова душа… Ха! Ну и потеха!..
— Ал, — тихо, как будто застенчиво — очаровательный притворщик, — ну не надо. Давай я тебя…
— Ты и так уже меня, — без апелляций. — И помногу раз. Отдохни.
Он соскучился. Как он соскучился, черт его!.. Да. По этим рукам, по этим ногам, по этой шее и гладкой ровной линии подбородка. По этой впалой твердой груди, по крепкому поджарому животу, по дорожке волос, уводящей прямо к горячей влажной плоти. Жарко. Потно. Душно. Круг по телу, круг по груди, по животу, по… Стон. Рваное дыхание. Мир вокруг красный.
Чертово хихиканье — борода трется о нежную кожу.
Безумие в крови. Безумие под кожей. Безумие пронзает каждый нейрон мозга, и кажется, выбраться уже не суждено. Ну и к Черту! Все кончено. Ворота закрыты. Путь в тылы оборван. Дальше — только в бой.
— Я все понял, — заявление — и смех. — До меня дошло. Томми, ты…
— Я вижу. Я чувствую. Аллег… Ал…
Горечь. Жар. Упругость и твердость. Нежность неосторожная, ну уж какая есть. Чуть больше терпения — ты же мало что умеешь, дурак! Чертовы руки помогают, но этого мало. Опыта мало. Стыд-позор. Вот потому и поддался ты, неопытный хрен, на утешения нечистого…
Смех щекочет гортань. Жар скручивает кишки. Голая правда раздирает мозг в клочья. Так видит мир его Черт? Так осознает? Так понимает?.. Вот уж житье! Вот уж… Ох. Черт…
Кровать. Спальня. Стены. Пол. Красное. Чертово тело. Ровная дуга. Горечь. Терпкость. Дрожь. Стон. Дрожь. Горечь. Стон… Томми. Его Томми. Его…
— Ч-че-е-рт… — пыхтение. — Ох, черт. Аллег… Фу-у-ух… Ты… Давай-ка…
М-м-м. Давать? Что давать? Он все уже отдал — тело, сердце, душу, а вот совсем недавно и разум. Мир закольцован, история идет по кругу. Под языком горчит, а под щекой очень мягко. Тело горит, кожа липнет к простыне. В голове — гудение крови, в голове — полный бардак. Чертов мальчишка. Чертов…
— Аллег. Ал! Ты чего? А ну… Не смей… Погодь… Ну Ал…
Чертовы руки. Чертовы пальчики. Куда вот он лезет?..
— Мне пятьдесят два, — это факт. — И я — чокнутый. И пьяный.
Краснота темнеет. Ночь накрывает. Губы обжигает дыхание. Чертов поцелуй — билет в царство Морфея.
========== 26 глава. Морфология вампиров и Чертовски выгодный Контракт ==========
Аллег проснулся резко, будто его облили холодной водой. Голова пульсировала, кровь гулко стучала в висках. Во рту стоял тошнотворный прелый привкус. Он скривился, приподнимаясь на локтях. Похоже, он как уснул на животе, так и пролежал всю… ночь? Который час? Аллег протер слипшиеся глаза.
Было светло. Шторы не задернуты. Кровать разворошена — Томми все-таки поспал с ним немного. Кряхтя и вздыхая, Аллег поднялся на ноги. Его тут же качнуло вбок — он едва удержал равновесие. Желудок свел спазм, и горло зачесалось. Надо поскорее в ванную. На полпути он невольно заглянул в гостиную. Заглянул — и замер на секунду.
Томми сидел на диване, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди. В одной он держал свой мобильник. Тонкие пальцы медленно поглаживали дисплей… Если бы не это безыдейное движение, его можно было бы принять за статую, холодную, молчаливую, недвижимую.
Аллег сглотнул горькую слюну и пошел дальше. Потом. Все потом.
В ванне он подзадержался — его прорвало. Во всех смыслах. Хорошенько обмывшись подрагивающими руками, Аллег решил почистить зубы — хоть как-то избавиться от этого противного привкуса сдохшей крысы во рту. Однако стоило ему подойти к раковине и поднять лицо к зеркалу, как он тут же застыл.
Из зеркала на него смотрел… ну, не то чтобы дряхлый старик, но кто-то очень на него похожий. Волосы на голове и в бороде поседели окончательно. Кожа на щеках пообвисла, нос заострился, и морщины на лбу, около переносицы и в уголках глаз стали намного заметнее. А вот сами глаза…
Аллег тяжело сглотнул. Медленно моргнул. Повернул голову в сторону. В другую. Заглянул поглубже в собственную синюю радужку… и понял, что не узнает ее. Разве она была такой темной? Разве она так… сверкала? Черт его… Губы сами собой дрогнули. Ну да. Черт. Черт его.
Его Черт.
Аллег фыркнул. Тихо хохотнул. И взялся за зубную щетку. Если он не почистит зубы сейчас, его опять вывернет наизнанку.
В голове было на удивление пусто. Никаких мыслей, никаких чувств или переживаний. Все казалось таким простым, таким понятным и… странным. Все было очень хорошо, но как будто не так. Аллег все пытался понять, в чем же дело. Что именно не так? И только после того, как он вышел из ванной и встретил по пути на кухню виляющего хвостиком Чуги, до него дошло.
Чего-то не хватает. Что-то должно быть — а его нет. Он его не чувствует.
Но что это? Аллег думал. Искал ответ. Все то время, что грел воду и готовил завтрак, ставил тарелки на стол и раскладывал салфетки. Даже тогда, когда шел в гостиную, закинув полотенце себе на плечо, искал. Что же это? Что?..
— Томми, — позвал он.
Парень вскинулся. Обернулся. Серо-зеленые глаза впились в его лицо, яркие и горящие, как звезды в полночь. Тонкие пальцы судорожно сжали телефон. Вся его фигура, гибкая сильная фигура напряглась… напряглась… напряглась… Напряглась!
Вот! Вот чего ему не хватает! Аллег улыбнулся.
— Голодный? Не хочешь тефтелей? Горячие, с пылу с жару…
Томми вскочил на ноги, легкий, быстрый, юркий. Его глаза неотрывно следили за глазами Аллега. Телефон все ещё был в руке, а взгляд… Аллег улыбнулся шире. Его мальчик подошел к нему.
— А с чем? — пытливо спросил он, быстро моргая и пристально вглядываясь ему в лицо.
— С картошкой. И мной, — ответил Аллег и, быстро склонившись, чмокнул своего мальчишку в кончик носа. — Все, что ты любишь.
Взгляд. Этот взгляд. Ни с чем несравнимый взгляд. Взгляд… Тонкая рука сомкнулась на предплечье. Тепло пальцев тут же согрело онемевшую кожу. Какие они сильные! Какие твердые, изящные, какие!..
— Люблю, — кивнул Томми — и снова этот взгляд. — Очень люблю. А ты что любишь?
— Когда ты любишь, — выдохнул Аллег. В голове на миг проскользнула мысль «Что ты несешь?!», но тут же была вытеснена другой — «То, что думаю». — Пойдем, ты выглядишь таким…
Он не закончил — это было просто не нужно — и потянул его за собой. Томми пошел без сопротивления. Телефон — все ещё в руке. Сели, как и всегда, друг напротив друга: Томми — на стуле, Аллег — на кушетке. Минни свернулась клубочком у ног любимого хозяина, Чуги прижался к ногам папы. Завтрак получился простецкий, но на удивление вкусный: простые тефтели, простое пюре, простой чай с бутербродом с сыром. Аллег думал, что после вчерашней выпивки и сегодняшнего «прорыва», в рот ничего взять не сможет. Ан нет. Ещё как взял. И много…
Ели молча. Молчание было весьма… тихим. Спокойным, обычным. Не было ничего, что могло бы его нарушить — пронзить, заполнить. Настоящее молчание, без примесей.
В конце концов, Томми вздохнул и отложил вилку. Утер рот ладонью.
— А салфетки для чего? — проворчал Аллег, подсовывая ему одну под локоть.
— Вот для чего, — сказал Томми, вытирая руки. И улыбнулся. — Ты сегодня такой светлый.
— Ты светлее, — тут же заявил Аллег и откинулся на спинку кушетки. — Ты всегда очень светлый, мой родной.
— Свечусь от довольства, — хмыкнул Томми — и его улыбка медленно перетекла в ухмылку. — Чокнутым оно свойственно.
— Я теперь тоже чокнутый? — спокойно спросил Аллег — ему правда было нестрашно. — Это не опасно?
— Ну, я, как видишь, не особо опасен, — заметил Томми.
— Викинг, Аарон и Феликс с тобой не согласятся, — улыбнулся Аллег, и его мальчишка расхохотался.
Серо-зеленые глаза. Густые темные лохмы. Гибкая фигура, светлая улыбка… Взгляд. Чертов взгляд. Мир зыбкий… но спокойный. Никакого напряжения. Никакого страха — безумцы не умеют бояться… Вот, что изменилось. Вот, что ушло, оставив по себе дыру в коре головного мозга.
Желание защиты. Чувство ужаса. Ощущение беспомощности.
Аллег встал, откинув салфетку, и пересел к Томми. Положил голову ему на плечо и понял, что исчезло ещё кое-что — брезгливость. Отвращение к самому себе — к своей чувственности. Хотя последнее, наверное, не то чтобы ушло, а скорее заменилось. Поменялось местами с кое-чем другим. Томми уткнулся ему носом в лоб и оставил долгий поцелуй на коже. Теплые сухие губы обожгли больной висок. Аллег охнул, и его мальчишка отпрянул с коротким «больно?».
— Зачем тебе телефон? — ответил ему на это Аллег. — Звонил нашим?
— Они звонили, — признался Томми будто нехотя.
— И что? — спросил Аллег, потираясь своей заросшей щекой о его гладкую впалую щеку.
— Сто двадцать пять пропущенных у меня, двести семь — у тебя, — с наигранно тяжким вздохом ответил Томми.
И они рассмеялись друг другу в тон. Томми включил мобильник и глянул на дисплей, нахмурив брови. Аллег оставил несколько быстрых поцелуев вдоль линии его подбородка. Погладил по шее, по щеке, ущипнул за ухо.
Томми хихикнул. И нажал кнопку «вызов». Просяще глянул на Аллега. Тот с улыбкой приобнял его за плечи и притянул к себе. Мальчишка прижался к его груди, ухо — прямо около сердца. Какое-то время все было тихо. А потом…
— Привет… Ауч, — Томми отодвинул телефон подальше на какое-то время, а после, морщась и фыркая вместе с Аллегом, притянул обратно, — привет, говорю. … Все? Выдохся? А теперь слушай сводку новостей прямиком из отделения сумасшедшего дома, милый мой. У нас все хорошо! Правда, Аллег?
— Абсолютно, — заверил Аллег прямо в подставленную трубку.
— Во, слышишь? Его голос! Он сам говорит… Да, с ним все хорошо. Да, он в порядке… Ну. Прямо как я… А ты что, реально думал, что все обойдется? Что его никак не затронет?!.. Выглядел-выглядел! Мало ли как он выглядел! Его чуть не убили, а потом… Эмиль? Да, звонил. Нет ещё… Обязательно… Да, все правда хорошо… Ну, я же как-то живу. И он поживет. Со мной… Ты только сейчас?.. Ох, Джеки… Я не пойму, ты мне веришь или нет?.. Чет незаметно особо. Все! Ничего не хочу слышать! Нам ещё двум докторам звонить! Все, давай, милый мой, пока… Пока-пока!
— Двум? — поднял брови Аллег, когда мальчишка оборвал связь.
— Эмиль и мистер Пэбблтен, — ответил Томми и пожал плечами. — Если у тебя и правда нарушение в психике, надо провериться. Все же нарушение нарушению рознь. — Его мальчишка неловко глянул на него. — Может, мы зря тут сидим такие радостные с тобой. Может, у тебя что посерьезнее…
У мистера Пэбблтена был высокий скрипучий голос и особая, весьма нестандартная манера разговора. Прямо посреди беседы он мог начать задавать отвлеченные, на редкость неуместные вопросы и выдавать весьма странные советы. Что-то вроде «Вы когда-нибудь танцевали под Луной? Попробуйте. Повышает самооценку!» или «У вас были панические атаки во время секса? Как они проходили? С эякуляцией или без?», или «Вы пробовали задергивать шторку? А закрывать дверь? Спасает от незваных гостей!»…
— Он что, тоже «того»? — спросил Аллег после первого такого разговора.
— Нет, — хихикнул Томми и чмокнул его в щеку. — Он просто прекрасно знает, что таким, как мы, нужно.
Что же им нужно? Простор фантазии, видимо. После трех дней и шести звонков мистер Пэбблтен заявил с поразительной уверенностью: «Весьма занятный случай, мистер Тэрренс. Весьма и весьма занятный. Пожалуй, я могу смело утверждать до и после наших сеансов, что синдром Мистера Клайптона теперь передается воздушно-капельным или даже половым путем. Весьма необычный способ для психологического вируса… Но весьма приятный, согласитесь?» Его рекомендации относительно лекарств, впрочем, были более адекватными. Про разговоры, голосовые тесты и прочие проверки то же тяжело было сказать. Не поймешь — взаправду они помогают или это стандартный «спад-подъем» цикл любой болезни.
Диагнозы он тоже ставил весьма… специфические. Уже где-то на пятый день мистер Пэбблтен истерически вскричал посреди разговора: «Вампиры! У вас ассоциативные расстройства понимания морфологических свойств вампиров! С этим надо что-то делать! Срочно!» Аллег страдальчески скривился.
— Не нужны нам никакие вампиры, — пробурчал он себе под нос.
— Нужны-нужны, — заявил Томми, похлопывая его по руке. — Мистер Пэбблтен прав. Он очень умный, мой мистер Пэбблтен…
Аллег ответил на это угрюмым молчанием. У них в распоряжении всего неделя. Неделя! После придется выйти на свет: видеть докторов, знакомиться с родственниками, общаться с нечестью… Чертова рутина. Точнее, Аллегова. Хотя и Чертова, наверное, тоже — вряд ли он его бросит.
Эту же дурацкую идею с вампирами не бросил. Всю вторую половину пятого дня его не было. А потом появился — с кучей дисков в ручонках и довольной лыбой на мордашке. Аллег ещё больше скуксился и скрылся в ванне — ему давно пора бороду подстричь. А ещё подумать — если он прикинется, что у него недостаток солей в крови, Томми даст ему немного посидеть на кухне одному? Чуги, вон, как соскучился…
Хрен там.
— Ты глянь, — хихикал Томми, показывая ему одну чертову коробку с бледномордыми за другой. — Глянь! Какая красота…
— Отвратительная, — буркнул Аллег, глядя на диски, как на ожившие куски рвоты — от них даже несло похоже. — Чего ты хочешь?
— Тебя, — сказал Томми. — Но помимо этого я хочу, чтобы ты понял, почему Феликс — полнейший дурак.
— Я и так понял, — хмыкнул Аллег — и рассмеялся. — Вечножитель, тоже мне…
— Не-не-не, — замотал головой Томми. — Тут очень тонко все. Прямо как волосок с пальца. Очень-очень! Я тебе покажу…
Показывать начал прямо этой же ночью. Сначала это были сплошь ужастики — дикие, фантасмагоричные, абсолютно оторванные от реальности. Местами они смешили, местами — очень смешили. Аллегу было легко. Потом пошли ужасы куда более серьезные, куда более понятные, приземленные и близкие. Подчас с уклоном в психологию. Аллегу было не по себе. Потом были картины, напоминающие документальную хронику. Драмы, триллеры, тяжелые массивные полотна, смешанные с навязчивой идей крови, похоти, секса. Аллегу было нехорошо. Ночь медленно перетекла в день, а фильмы тасовались между собой, как разношерстные карты в колоде. Холод — свет, боль — возбуждение, горечь — смех, ужас… Мир опять поплыл по кругу.
«Мне мерещатся голоса».
«Это я говорю, не бойся».
Томми сидел рядом с ним. С ним смеялся — и без него. Его все эти фильмы забавляли. Он называл их «предметы» и напрочь отказывался воспринимать всерьез. «Это все извращенно, — заявлял он, запуская пальцы в волосы. — Это все пошло. Как сами вампиры. Они давно уже — лакмусовая бумажка фантазий на тему аристократии, гробов, крови и мертвецки-слащавой любви. Продажный образ. Мне от них тошно».
Где-то посреди второго десятка «предметов» он достал небольшую книгу в коричневом переплете и начал читать так, чтобы Аллег слышал и то, что происходило в фильме, и его высокий ясный голос. Это оказался «Дракула». Классический «стокеровский» Дракула. Аллег не понимал зачем. Долго не понимал.
А после, со временем, стал улавливать странное изменение в своем мироощущении. Мир стал кружиться плавнее, фильмы стали какими-то… блеклыми, что ли. Люди с наклеенными клыками, белыми лицами, в пышных или наоборот оборванных темных или ярких нарядах более не привлекали внимание, как раньше. Калейдоскоп ужасов, драмы, смеха, актеров, играющих разные ипостаси кровососов, вытеснил тихий ровный голос, повествующий о далекой Трансильвании, старом замке и незримом хтоническом ужасе, окружавшем все вокруг, словно туман Карпатских гор.
«Вампир — это не демон, не дитя тьмы. Это паразит. Это неупокоенный, неприкаянный, не нашедший себе места в мире дух. Он бесконечно одинок. Он — слабое нечто, жаждущее оказаться на периферии «до» и «после», словно человек, которым он был когда-то. Но тщетно — смерть давно уже выбросила его за пределы привычных координат…»
Этот голос становился все более гладким, все более влекущим, он затягивал, уводил за собой, он звал, но не настаивал. Он ласкал слух и ненавязчиво вкладывал понимание в голову. Объяснял то, что очень сильно болело. Давал то, чего так не хватало.
Не молчи, не молчи, не молчи, говори, родной мой, говори!
Он не молчал весь день. И половину следующего. А после включил ему «свой» фильм. «Я часто его пересматриваю, — признался Томми, улыбаясь очень мягко и очень трогательно. — Я очень его люблю. В нем есть все, что есть здесь. — Он постучал по твердому корешку. — И оно такое, каким должно быть». Это тоже был «Дракула», только год совсем другой. Они с Феликсом такого не смотрели. Кажется, Аллег как-то глянул его с женой. Давным-давно. Он плохо помнил, в чем там суть.
«Вампир бесконечно алчен, потому что голоден — и потому что это его суть. Он не способен найти утешения, потому что нет утешения в воскрешении. Все мы смертны. Все мы должны уйти. Нет места в мире восставшим — они чуждые, они неправильные. Они не знают этого, не хотят знать — и из-за этого страдают. Их рвет на части от желания наполнить себя хоть чем-то, ведь внутри них, вместо жизни и силы, — пустота. Сосущая, зияющая пустота. Она поглощает, затягивает в себя все, что вампир в нее запихнет. Но не закрывается. Никогда. Ведь все, что могло ее закрыть — уже давно исчезло…»
Они смотрели этот фильм с приглушенным светом. Они зашторили окна. Они накрыли диван теплым одеялом, тонким пледом и махровым покрывалом. Томми попросил одеться просто и легко. Они налили себе чая. А потом кофе. А потом молока. Они почти не ели. Они смотрели практически в полной тишине. Только Томми говорил. Его голос мешался с красным, мрачным миром, неспешно кружащимся вокруг них.
Фильм тек медленно, но не заставлял умирать от сна. Аллег смотрел. Смотрел… и понимал, что тонет. Тепло. Красный мир окружил, и горячий чай греет грудь и живот. Длинные ноги лежат на коленях. Густые черные волосы падают на белый лоб, на мягкий подлокотник. Шепот: «Мой прекрасный принц», — и письма летят по ветру, попадая в холодную воду. Слезы в окружении свечей. Страх и страсть — банальные вещи с банальными названиями. Терпение и тревога, жажда и жалость, волнение и верность…
«Вампир — кошмарный сон. Он уходит поутру. Он рассеивается на свету. Он — поднятая из-под земли оболочка. Оживший тлен. Он не знает пути — он просто идет. Он мечется, ему нет покоя. Кровь сводит его с ума — и будит желание, но желание это обманчиво. Тщетно. Нет в нем ни истинного, ни правильного, ни осмысленного. Желание — проводник жизни. Мужчина желает женщину, которая принесет ему сына. А что принесет желание вампира?..»
Белая перчатка к щеке — как тонкая ладонь к губам. Сумасшествие никогда не приводит к лучшему. В книге было не так… вот здесь, и вот здесь, и вот здесь, и говорили они не о том… Пусть. Неважно. Сердце глухо билось о ребра. В горле было сухо. Капля крови на груди. Смятое письмо — обманутая невеста. Глупая смерть — страшная смерть. Проклятый храм освящен молитвой. Его тело, ее душа — их взгляд вверх, к фреске. К Небесам. «…но в последнее мгновение перед тем как исчезнуть, на лице графа было такое неземное выражение мира и покоя, какого я никогда не смогла бы представить…»
«Вампир лишен любви. Он — метафора животной страсти, ненасытной, жаркой, но проходящей. Он не слуга Демона, он даже не часть Ада — он тень, обретший плоть сгусток материи. Прах, сложившийся в человеческую фигуру. Мертворожденный. За что смертные так возвеличивают их? Откуда столько поклонения?..»
Прошлое перемешалось с настоящим. Кто расскажет историю о нем и Феликсе? Кто начал этот рассказ? Вот он, тот, кто боялся весь свой долгий век, но вдруг… «обрел смысл всей жизни»… и она чуть не подошла к концу. Он чуть не потерял все. Все, что сейчас было в его руках, в его голове, в его сердце… Нежелание — вот причина. Нежелание верить, нежелание расставаться, нежелание идти до самого конца. Томми боролся, а он сомневался. Томми кидался в пекло, а он мялся на краю. Томми шел вперед, сметая барьеры, а он тормозил, оглядываясь назад.
— Перестань! — рявкнул мальчишка, дернув его за бороду. — Хватит! Довольно! Ты поступал так, как считал нужным. Я свел тебя с ума — это нехорошо. Да, теперь ты свободен, но какова цена? Высока. Через мучения. Ты просил притормозить — я рвался, как одержимый. Ты хотел спокойно все разрешить — я хотел все как можно скорее закончить. Ты ступал неохотно, я ломился очертя голову!.. Прости меня. Прости, я не знаю скоростей, кроме «стоп» и «на максимум». Не люблю, когда что-то недоделано. Не люблю, когда ярмо на шее. Хотелось сделать — и забыть. А оно в этот раз так нет…
Титры. Красный мир ласкает тишиной. Ноги — на ногах, глаза — в глаза. Серо-зеленые, приглушенные полумраком глаза. В пещере существа сегодня спокойно. Почти семь дней прошло — седьмая ночь вот-вот грянет. Родное тело пышет жизнью. «Я ждала тебя. Теперь я знаю, что хочу… Я знаю…» Дурман света. Линия подбородка. Черный локон на лбу. Выпавшая ресница на щеке. Так тепло, так мягко, так… Вкус молока мешается с черничным соком. Длинные ноги, сильные руки, гладкая кожа… Глаза так близко — дыхание льется в рот. Фреска на потолке…
«Хочешь сказать, Черт лучше вампира?»
«Черт — первородное зло. Он есть и будет. Он здесь».
— Да, — поцелуй и дрожь, — он здесь.
Сорванный вздох, рука в волосах. Гибкие ноги — на бедра. Сжимаются. Скользят дальше. Ткань сходит с тела, как старая кожа. Красный мрак лижет, проникает в мозг, обдает дурманом. Тонкие иглы протыкают низ живота. Пальцы в бороде — и на плечах. Рубашку — прочь. Прочь футболку. Горло под губами — вздрагивает, замирает, теплеет. Дыхание во рту.
— Надо бы…
— Не надо. Чуги! А ну-ка, иди к папе!..
«Эксплуатируешь ребенка, стыд-позор!» — короткая мысль. И мыслей нет. Безумие — проводник в миг вечности. Гладкая кожа, упругие мышцы, жар нутра… Стон. Вздох. Снова стон. Рука — в волосах, в бороде, на спине. Нога елозит по бедру. Жар — сжимает, обхватывает, скручивает. Стон. Дыхание изо рта в рот. Капля — по виску, по щеке, по краю губ. Вздох — догнать, поймать, удержать. Язык к языку. Тело к телу. Так тепло… так нежно. Мой мальчик… Господи… Черт… Мой мальчик…
Мир кружится в красном мареве. Рывок. Титры бегут по экрану. Рывок. Темнота приходит — и в ней нет страха. Рывок. Тихий стон. Томми, его светлый родной бесценный Томми. Рывок. Выгибается. Рывок. Улыбается. Рывок. Закрывает глаза. Рывок. Вздох. Черные волосы — на подушке, на лбу, под пальцами. Рывок. Темный сосок твердеет под языком. Рывок. Жар пульсирует. Рывок. Хрип. Смешок. Холодная густая влага давно стала горячей. Рывок. Течет по коже, по бедру, по ноге… Рывок. Рука в волосах — на груди, на голове, в бороде. Тянет. Стон. Просящий, болезненный, слабый… Рывок. Вздох. Рывок. Хрип. Рывок. Стон. Мой милый… Мой мальчик… Мой, ох…
Тепло по щеке. Тепло в бороду. Дрожь в груди. Дрожь под ним. Рука в руке. Тепло к теплу. Жизнь к жизни. Безумие к безумию. Никто не вернется в старый замок — теперь только прочь от него. По дороге — в вечность… Рывок. Один, другой, третий… Стон. Рывок. Вздох. Рывок. Жар. Рывок. Как глубоко… Мокро. Рывок. Липко. Рывок. Жар. Рывок. Стон. Рывок. Кожа к коже. Липко. Рывок. Стон. «Аллег… Ал…» Больно, хороший мой? Больно? «Нет… Хорошо…» Томми… Томми… мой Томми… Рывок — плавный, осторожный, сильный. Глубоко. Жарко. Стон… Их миг. Их дом. Их… Томми…
Крик. Пелена на глазах. Мир по резкому кругу. Вспышка под веками.
Тепло по лицу. Тепло между ног. Тепло в груди. Руки на спине. Вздох у уха…
Он проснулся в кровати. Резко, внезапно, как будто пробудился от кошмара. Глухая ночь. Темнота окружила плотным кольцом, но форточка открыта, и ветер колышет распахнутые шторы. Полная Луна глядит на него из окна. Ее свет, яркий и белый, льется в комнату каскадом.
— Аллег, — знакомый голос, высокий, сильный, родной, — что-то не так?
Аллег вскинул глаза на знакомую фигуру. Томми сидел на подоконнике, поджав под себя одну ногу, и смотрел на звездное небо, раскинувшееся над его головой. Кожа едва не светится под потоком лунного света. Неукротимая грива взлетает вверх от каждого порыва ветра, и тени от нее играют на ровном лбу. Серые глаза горят зеленью. Аллег тяжело сглотнул.
— Почему ты не спишь? — вопросом на вопрос ответил он.
— Не хочется, — ответил его мальчишка. — Такая ночь…
Он глубоко вздохнул, смежив веки. Аллег замер, не смея оторвать взгляда от этого зрелища — от этого профиля, от этого стройного силуэта, от этого живого воплощения ночи под ледяным пронзительным взором Луны.
Томми это заметил — а, может быть, просто знал. Он повернул к нему голову. Тень накрыла светлое лицо. Полумрак пробрался в глаза. Томми спрыгнул на пол. Аллег задохнулся. Он не сразу заметил, что его мальчишка обнажен — лишь по пояс, но то, что было ниже…
— Не знал, что ты любишь кожу, — хмыкнул Аллег.
— Я люблю рок, — с легкой улыбкой сказал Томми, делая к нему медленный шаг. — И хеви-металл. Тебе нравится?
— Да, — прошептал Аллег, тщась уловить каждое легкое покачивание молодого стройного бедра, обтянутого черной искусственной кожей. — Ты такой…
— Ты такой, — перебил Томми. — Ты, мой Аллег. Ты.
Его глаза теперь горели во мраке, как два зеленых костра. Луна светила ему в спину, обмывала его, ласкала в своих белоснежных лучах, как мать любимого первенца. Он шел медленно, не спеша — все время мира принадлежало ему. Им. Им обоим. Черт — владыка всего смертного. Он отберет немного крупиц вечности для них. Стройные ноги, длинные руки, тонкие пальцы… У Аллега заболели следы на спине — и заныло в низу живота. У Томми живот плоский и твердый, как пласт мрамора. Вот бы Аллегу такой… У Томми темные волосы, слегка жестковатые, но гладкие и густые. У Аллега так, три волосинки. Томми — молодой, сильный, дьявольски-прекрасный, а Аллег…
— Ты такой… красивый, — выдохнул Томми.
И Аллега словно шарахнуло молнией. Он никогда не слышал, чтобы кто-то говорил вот так. Каждое слово его мальчика было пропитано непереносимым трепетом, каждое просто дрожало от переполнявшей его силы, от заложенной в него чувственности. Оно буквально ощущалось кожей, отзывалось в глубине нутра. Томми насыщал Аллега своим желанием, дарил свое наслаждение — показывал, насколько он заворожен им. Каждое слово — как поцелуй в самое сердце. Томительная судорога свела все члены — и не пошевелиться, и не вздохнуть без дрожи…
— Такой… сильный, — продолжил Томми, залезая к нему на кровать. Нависая над ним. — Такой… желанный.
Каждый звук, каждый обертон голоса — нота болезненного экстаза. Аллегу не хватало воздуха. Его мальчик… Рывком накрыл его собой — тело к телу, кожа к коже, глаза в глаза. Дыхание обожгло губы. Рот исказился. А взгляд…
«Из Ада с Любовью!»
— Я хочу тобой обладать, — яростно выпалил Томми.
И впился в него поцелуем. Язык прошелся по языку. Жар прошил до корней волос. Аллег подался ему навстречу и зарылся пальцами в густую жестковатую поросль. Томми смял его губы, жадно и трепетно. Оторвался — и тут же накинулся на шею, иступлено и яростно, как дикий зверь. Аллег рвано выдохнул и повернул голову набок, разрешая и поощряя. Да, мой мальчик, да. Делай, что хочешь…
Сначала он подумал, что черный силуэт ему только померещился. Томми потянул его за руки, помогая сесть, и обхватил за спину, покрывая поцелуями грудь… А Аллег, хмурясь, все пытался понять — бред это в бреду или реальная галлюцинация? Томми заметил это, когда снова перешел на его шею.
Шмыгнул носом. Выдал удивленное «что там?» и посмотрел в ту же сторону. Замер. Чуть свел брови. Силуэт не двигался. Серые глаза блестели во мраке.
— Чего тебе? — спросил Томми, стиснув Аллега за поясницу. Куснув за бороду. — Говори только быстрее — мы заняты.
Силуэт чуть дрогнул — и зашипел. Белые зубы ярко сверкнули во мраке — и тут же исчезли. Потянуло холодом, гнильем, мертвечиной… чем-то нечистым. Томми скривился.
— Это не ответ, — с легкой заносчивостью заметил он. — И вообще, шипеть неприлично, ты в курсе?
Снова шипение. Холод стал сильнее — Тварь приближалась. Аллег невольно напрягся и стиснул Томми покрепче. Тот мурлыкнул в ответ и чмокнул его в нос с нежным «родной мой». Шипение. Тварь близко… Так близко… Так…
— Ну давай! — рявкнул Аллег, потеряв терпение. — Иди сюда! Иди ко мне! Иди!
Шипение. Прыжок. Смазанный силуэт. Напряженное тело в руках. Вспышка. Тьма. Хлопок ткани.
Аллег раскрыл глаза. Поднял брови.
— Хм, надо же, — пробормотал Томми, отряхивая темную полупрозрачную ткань. — Тень. Просто тень…
Они переглянулись. Фыркнули. Хохотнули — всего-то?.. Аллег с улыбкой покачал головой. Томми выбросил отрез подальше. Обхватил его щеки.
— Он убийца, — заметил Аллег после поцелуя. — Столько жизней…
— За это он умрет, — кивнул Томми и надавил ему на плечи, укладывая на спину. — За каждого несчастного мужчину, что он убил, он заплатит. Он хитер, это так… но при этом абсолютно ничтожен. Не нужно возвеличивать того, кто нападает исподтишка. Не нужно. Он жалкий паразит. Он злобный морок, губящий подлостью. Он — пустота. Он не заслуживает, чтобы его помнили.
Гладкие руки прошлись по груди, зарылись в волосы, огладили место прямо над сердцем… Трепет прошил до кончиков нервных окончаний. Аллег чуть выгнулся. Томми взял его руку. Приложил к своей груди. К плоской, теплой, тяжело вздымающейся груди.
— А кто тогда ты? — улыбнулся Аллег, заглядывая в горящие зеленью глаза. Уже зная ответ. — Кто ты, родной мой?
Пальцы сильнее впились в кожу, в плоть… сильнее, сильнее, ещё сильнее и…
Прорыв. Боль. Судорожный вдох. Наслаждение…
— А сам…
Жар. Горячо. Мокро. Глубоко… Кровь по руке. Агония…
— …как…
Сердце пульсирует — в голове, в глазах. В руке. Стон. Отчаянный и жадный.
— …думаешь? — спросил Черт, проталкивая ладонь глубже.
— Томми! — взвыл Аллег.
Томми. Кровь по руке. Сердце в груди. Сердце в висках. Сердце в глазах. Весь мир размыт. Тьма смешивается с красным. Кровать окружает мягкостью, нежностью, теплом… Безопасностью.
Томми! Расплавленный булькающий свинец, раскаленная до едкой желтизны зелень — глаза Чудовища. Белая кожа, черная кожа — гладкая, горячая, горящая… Сильное тело. Крепкие мышцы. Изящная гибкость… Монстр Преисподней. Посланник из Ада. Его Черт. Настоящий, чистопородный.
— Томми… — жаркий выдох — облачко дыма.
— Не желаете ли заключить, — улыбка-оскал, белоснежные зубы, пар изо рта, — сделку с Чертом, мой сэр-р-р-р?
Ни сомнений, ни страха — только знание и твердое…
ДА! Да, да, да! Желаю, желаю, желаю! ЖЕЛАЮ!
Спина выгибается. Рука сжимается сильнее. Вопль рвется из глотки. Сердце горит в руке — рука горит в груди. Он разворошен, распят, разорван. Кожа ложится на кожу… плоть проникает в плоть. Кость с влажным хрустом срастается с костью. Слияние как оно есть. Глаза Черта так близко, его дыхание — жаркий бриз Бездны. Губы к губам, воздух — губительная смесь. Раскаленный до красна мир — бредовая иллюзия. Через тернии, через гной, через сумасшествие… К спасению. Рука в груди. Сердце в руке.
Черт скалит зубы. Вопль — в бесконечность огня. Зелень и свинец, нежность и твердость, тепло и сталь, надежда и… Вечность.
— Ты — мой, — хрипло выдыхает Томми нечеловеческим голосом. — А я — твой. Так будет сегодня — и до конца истории. Поставьте подпись.
Рука сжимается. Чуть сильнее, ещё чуть-чуть… как бы намекая. Кровь…
— Вот… зде…
Рука сжимается. Окончательно. Твердо. В кулак. Пламя — от груди в кровь, с кровью — по венам. Агонию с экстазом — все прямо в Крик. Вопль. Трепет. Мутная пелена. Дрожащее видение и…
Темнота. Темнота. Махровая темнота вокруг. Чувство как будто…
Воздуха. Воздуха не хватало. Аллег схватил немного — и закашлялся. Горло пересохло. Под языком пульсировало. Он слабо встрепенулся — и сдавленно застонал. Мышцы словно свело судорогой. Он весь взмок.
— Томми, — рвано выдохнул он.
Вытянул руку чуть вбок… и наткнулся на теплое плечо. Теплое гладкое плечо, которое просто… Аллег замычал.
— То-о-омми, — простонал он, потираясь о молодую кожу щекой. — Томми… То-о-омми…
— М-м-м… Со такое? — пробормотал мальчишка, привставая на локтях и с прищуром вглядываясь в ночь. — Со слусилось?
Аллег молча прижался к его губам. Его трясло. Жар опалял нутро. Ему нужно. Нужно, нужно, нужно… Он зарылся пальцами в темные лохмы, обвил руками ему шею, прижался к своему мальчишке всем телом. Слабо застонал.
— Томми, — просипел он, обнимая его ногами. — Томми, родной мой…
— Погодь, погодь, — слегка ошалело забормотал Томми. — Дай неного ремени… Э-а-а… Дай проснусь хоть…
Нет у него времени. Не хочет он ничего давать… ну, почти. Аллег навалился на своего мальчишку сверху. Впился ему в губы и прошелся руками по груди. Огладил место над сердцем… Острая судорога, жаркая боль, мучительный экстаз… Его затрясло сильнее. Чертовы штучки. Чертовы уловки. Чертовы, чертовы, чертовы… Аллег сел, прижав Томми к постели. Вытянул руку, рывком раскрыл шкафчик тумбочки, пошарил в нем… Ну где же? Где?.. Мы же переложили его!.. Черт, да. Вот он… Отвинтил крышку. Налил на пальцы. Презервативы… Мы оба чистые. Только из больницы. Только из ванны… Завел было себе руку за спину, попытался все сделать сам через сцепленные зубы…
Но тут Томми наконец-таки проснулся. Тряхнул головой. Сглотнул.
Широко распахнул глаза. И рывком сел, обнимая его за спину.
— Тише-тише, — прошептал, весь трепеща. — Тише… Я сейчас… Что ж такое?..
Пока Томми его готовил, Аллег исцеловал ему всю шею и губы. Даже за ухо прикусил. Это дало свои плоды — Томми тоже начало потряхивать. Он рывком уложил Аллега на спину. Накрыл собой. Прижался плотно. Впился в рот.
— Томми, — выдохнул Аллег, когда тот его отпустил. — Родной мой…
— Да, — проскулил его мальчик. — Аллег… Ал…
— Быстрее, — прохрипел Аллег, крепко сжимая его бока. — У меня все горит. Быстрее.
— Чего ты там?.. — натужно фыркнул было Томми, но получив крепкий тычок в живот, задушено заохал.
— Томми, — рыкнул Аллег. — Потом. Давай. Скорее.
Когда у них было в последний раз? Когда мальчишка последний раз был в нем? Он не помнил. Видимо, давно. Да. Да, черт его дери, да… Давно. Либо Томми соскучился. Либо изголодался. Либо все вместе. Проклятье… Томми…
Он закричал под конец. Громко, как никогда раньше не делал. Особого удовольствия, впрочем, не почувствовал. Простой вздох для него даже интимнее как-то… Жар опалил изнутри, опалил снаружи. Аллег погладил своего мальчишку по дрожащей спине. Расчесал пальцами влажные волосы на затылке. Дыхание толчками выходило из груди. Томми тоже тяжело дышал ему в шею. Хотел было спуститься поцелуями вниз… да так и завис, выпучив глаза.
— Ты… кхем… ты… — пробормотал он, с трудом переводя дыхание и потирая потный лоб. — Ты тип… кхм… серьезно?! Чего тебе там такого приснилось?
— Ты, — сглотнув, ответил Аллег, сыто прикрывая глаза. — В штанах. Кожаных.
— Рокерских, что ль? — вытаращился Томми и расхохотался, когда Аллег кивнул. — Бля… Буду иметь в виду, буду иметь в виду!.. В следующий раз…
— Следующего раза ещё долго ждать, — с кривой улыбкой заметил Аллег. — Ты меня выжал досуха, сынок.
— Пф! Ничего, потерплю как-нибудь месяц, — фыркнул тот, укладываясь ему на грудь. Поцеловал место над сердцем. — У нас их ещё куча будет.
— Угум, — кивнул Аллег, переплетая с ним пальцы.
Теплая влага согревала между ног. Горячее гибкое тело приятной тяжестью пригвождало к кровати. Так будет сегодня — и до конца истории.
«Надо поспать, — подумал Аллег, закрывая глаза. — Завтра в участок идти».
========== 27 глава. Особенности методики — истоки и следствия ==========
— Прости меня, — первое, что услышал Аллег, едва продрав глаза. — Прости, пожалуйста.
Непонимающе нахмурившись, мужчина вскинул взгляд на мальчишку, застывшего у двери. Томми выглядел, как нашкодивший ученик в кабинете директора: глаза в пол, руки скрещены на уровне паха, плечи ссутулены. Какого?..
— За что? — спросил Аллег, садясь на кровати. Ему хотелось есть. И пить. И у него все горело ниже поясницы… Мы вчера мазью пользовались вообще?
Томми не ответил — он подошел ближе и показал ему его телефон. Его сообщение в черновике. Аллег смотрел на него. Долго. Минуты три точно.
— Дай сюда, — рыкнул он, наконец, выхватив треклятый мобильник из слабых пальцев.
Хватило буквально трех кликов: «прочее» — «удалить» — «ок». Мужчина довольно выдохнул — всего пару движений, а как гора с плеч.
— Кто разрешал мой телефон брать? — сварливо поинтересовался он у мальчишки. — Чего ты туда полез?
— Тебе написали, — объяснил Томми, все ещё не поднимая глаз. — Эмиль. Жена. Какой-то Джозеф…
— И? Тебе-то какое дело? — все так же хмуро спросил Аллег.
Парень отвечать не спешил. Мялся на месте, как робкий школьник. И его глаза, эти чертовы глаза, бесцельно блуждали по полу. Какого, мать его?..
— Томми, — чуть мягче произнес Аллег, — все хорошо, сынок?
— Прости, — выпалил Томми вместо ответа.
И наконец-то посмотрел на него. В первый миг Аллегу показалось, что его взгляд все тот же — яркий, пронзительный, горящий. Но уже в следующий он понял, что это не совсем так. Глаза мальчишки сверкали, вот только это было не возбужденное мерцание — а смущенное. Стыдливое. Его мальчика жгло острое чувство вины. Прямо как в тот день после разговора с Феликсом…
Аллег едва сдержал тяжелый вздох.
— За что? — устало повторил Аллег. — За то, что я от тебя по-тихому слинять собирался?
— За все, что было во время расследования, — выпалил Томми, глядя ему прямо в глаза. — За то, что был жесток. За то, что не слушал. За то… что напугал. Снова. Аллег, — его лицо страдальчески искривилось, — если ты хочешь…
— Я хочу, — решительно перебил мужчина, — чтобы ты выкинул эту дурь из головы. Это раз. Я хочу, — повысил он голос, потому что Томми явно собрался спорить, — чтобы ты приготовил мне чай, тот с клюквой. Это два. И, наконец, я хочу, — он криво усмехнулся, откидываясь на локти, — чтобы ты мне помог в одной интимной проблеме.
— Болит? — вмиг испугался его мальчик. — Сильно? Перекись не нужна?
— Мазь, — улыбнулся Аллег. Добавил чуть слышно: — И твоя забота, родной мой. Только и всего.
— Ложись на живот, — сказал Томми, взволнованно оглядывая его с головы до ног. — Я сбегаю в ванну. У тебя только?..
— Спина побаливает, но это ерунда, — ответил Аллег и коротко хохотнул: — Самое главное скрыто внутри.
— Я мигом, — заявил мальчишка.
И ускакал за лекарствами. Аллег довольно потянулся всем телом, глубоко вздохнув. Не очень-то у него и болело на самом-то деле — парень всегда был с ним осторожен. Но лучше способа отвлечь Томми от переживаний Аллег не знал — разве что все тот же секс, но для этого время ещё не приспело.
Кроме того, в такие вот мгновения его мальчишка обычно особенно чуткий. И слушает на редкость хорошо. Вот и выслушает все, что Аллег уже давно хотел ему сказать. Не отвертится.
В участок они так и не поехали. Оба чувствовали себя не очень хорошо, а Аллег ещё и никак не мог понять — вернулась ли к нему полная адекватность или он все ещё в состоянии измененного сознания. Ему казалось, что скорее первое, чем второе. Мир был обычным, мысли складывались верно, на вещи и события вокруг себя он реагировал вполне стандартно, как привык.
Единственное, что было не так, как раньше, — необъяснимое ощущение легкости. Словно с него сняли с десяток килограмм лишнего веса. И это было как невероятно приятно, так и несколько странно. Страх ушел, а взамен ему пришло неясное чувство фрустрации — прямо как от пустоты на месте выпавшего зуба. Аллег то и дело возвращался к этой пустоте, как будто трогал невидимым языком воображаемую десну. Больно не было — было непривычно.
Что до Томми, то тот выглядел подавленным и взвинченным. Аллег изредка ловил на себе взгляды, полные скрытого волнения и… вины. Его слова во время «лечения», видимо, не сыграли особой роли. Впрочем, неудивительно — разморенный от сонливости, нежности и близости мальчишки, он не смог внятно и четко изложить свои размышления, скопившиеся в голове за последние полмесяца. Хорошо прошитые «альтернативным видением», они все же сложились в определенную четкую картину. Четкое понятное мнение. Аллегу было, что сказать своему мальчику — жаль, момент для этого он так бессовестно упустил.
Пришлось пробовать снова — на этот раз, зажав мальчишку в душе. В других местах квартиры Томми поймать было тяжело, да ещё и Чуги с Минни все время под ногами путались. А вот так, под теплыми каплями воды, в тесной кабинке, наедине, кожа к коже, они могли шептать друг другу все, что угодно. Аллег и шептал, попутно прикусывая выступающий из-под мокрых локонов кончик уха и вздыхая от мягких ласковых прикосновений. Он высказал все, о чем болела душа, получив в награду долгий поцелуй, тягучую медленную ласку и искрящийся взгляд серо-зеленых глаз. Больше Томми не смотрел на него косо и не рассыпался в сумбурных извинениях.
Его Чертик все понял. Его Чертик был доволен.
Не довольны были те, кто потерял их из виду почти на целую неделю. Первым позвонил Джеки. Трубку взял Аллег и долго, мучительно, но терпеливо заверял, что все у них нормально, что никакие санитары не нужны, и что чувствует он себя «на все сорок три с хвостиком». После допросу подвергся Томми, но справился с ним на удивление быстро — вот, что значит нерушимая братская дружба. Клайптоны понимали друг друга с полуслова.
С прочими было сложнее. И если с женой и Реджом это было так из-за их острого языка и абсолютного пренебрежения тактом и личным пространством собеседника, то с Эмилем дело обстояло куда серьезнее.
Бывший доктор настоял на встрече. Не в кабинете Джери, так у них на квартире. «Я хочу убедиться, — безапелляционно заявил он. — Меня смущают ваши методы, мистер Клайптон. И ваше столь резко изменившееся поведение, мистер Тэрренс. Прошу вас проявить снисхождение к моему желанию узнать наверняка, что у вас действительно все в полном порядке». Они не стали сопротивляться. «Пусть приходит, — рассудил за них двоих Аллег. — Посмотрит, убедиться — и отстанет». Встречу назначили на полдень.
Эмиль явился минута в минуту, пунктуальный и собранный, как всегда.
— Итак, — деловито произнес Аллег, когда они втроем расположились в гостиной, — что конкретно вы желаете узнать?
В комнате стоял всегдашний полумрак. Аллег сидел в небольшом креслице около кофейного столика, держа на коленях задремавшую Минни. Томми примостился у его ног, перелистывая свою любимую «маньячную» книгу и почесывая притулившегося у бедра Чуги. Эмилю выделили целый диван. А ещё дали кружку чая и немного сладкого. Сами хозяева уже успели поесть.
— Я желаю узнать, каково ваше состояние, — ответил доктор, отпивая немного из кружки. Тонкие длинные пальцы обхватили ее почти целиком. — Причем, как ментальное, так и физическое. Как вы себя чувствуете, мистер Тэрренс?
— Прекрасно, — с улыбкой заявил Аллег.
— Разве не заметно? — ехидно пискнул Томми.
Аллег, хмыкнув, взъерошил его волосы, а Эмиль чуть нахмурился.
— Вы же понимаете, что пережитое не могло не сказаться на вас, мой друг, — чуть тише прежнего проговорил он. Как будто желая исключить Томми из беседы. — Вам необходимо полноценное обследование под присмотром умелого специалиста.
— Это верно, — неожиданно кивнул Томми, не отрывая глаз от книги. — Я тоже об это думал, сэр. Не подскажете кого-нибудь? У меня есть знакомый, но одного его мнения, думаю, будет недостаточно для полноценного диагноза.
Эмиль умолк, слегка растерянно глянув на мальчишку. Аллег помолчал, дав ему взять себя в руки.
— Вы на редкость общительны, мистер Клайптон, — предельно вежливо произнес Эмиль.
— Да что там, — махнул рукой Томми. — Эт все ж не праздное знакомство — болезненная необходимость. — И добавил в ответ на непонимающий взгляд: — У меня определенные проблемы с… — Он постучал себя по виску. — Мистер Пэбблтен помогает мне их решать. Когда требуется, разумеется.
Повисла тишина. Томми все так же беспечно пролистывал книгу, Аллег следил за Эмилем. Эмиль не отрывал пристально взгляда от Томми. Черные, как начищенный агат, глаза словно сканировали мальчишку до самого нутра.
— Интересная? — спросил он, наконец.
— М? — вскинулся Томми, заморгав. — Простите?
— Книга, — объяснил Эмиль, указав подбородком на оную. — Не дадите глянуть?
— Да, конечно, — легко согласился Томми. Даже улыбнулся. — Это моя любимая… Только вы это, осторожней — она уже по кускам разваливается.
Доктор Годфруа, то ли следуя совету, то ли уже по привычке, ставшей неизменным кредо, аккуратно принял потрепанную книгу из рук мальчишки и уложил себе на колени. Оглядел переплет. Осмотрел обложку. Открыл на первой странице. Перелистнул. Потом ещё раз. И ещё, и ещё, и ещё… Снова возникла пауза. Минни тихонько гудела у Аллега на коленях, Чуги сопел у бедра Томми. Хозяева смотрели на гостя: Томми — из-за книги, а вот Аллег…
Аллег следил за Эмилем. За его взглядом, жестами, выражением лица. За тем, как оно менялось от страницы к странице. Аллег знал, что доктор видел там. Куча записей, куча подписей, сделанных убористым, но хорошо понятным почерком. Куча миниатюрок, зарисовок, рисунков и диаграмм. Томми, несмотря на всю безбрежную любовь и почтение к своему «шедевру из шедевров», не гнушался использовать книгу, как дневник, тетрадь для конспектов и памятку-блокнот одновременно. Из-за этого сборник про маньяков стал походить больше на учебник для студента правоохранительного вуза. Ну, или на страстного любителя криминалистики с психологическим уклоном. Это смотрелось впечатляюще — и жутко.
Аллег это знал — и догадывался, о чем думает сейчас Эмиль. Наверное, считает, как и он когда-то давно, что Томми крайне увлеченный молодой человек. Даже нет! Вкупе со всем, что он уже видел и слышал, доктор Годфруа может решить, что у парня не просто легкие, а очень серьезные проблемы с головой. Составить мнение, даже не поговорив с Томми. Нет. Нет, нет, нет! Этого нельзя допустить. Он ведь не знает всей правды!..
Аллег сел ровнее, выпрямив спину.
— Вы сомневаетесь в моем… друге, — произнес он прохладным, но убежденным тоном. — Отчасти вы сомневаетесь верно. Томми бывает жесток. Иногда жесток. — Мужчина погладил своего мальчика по голове, желая смягчить эти слова и подкрепить следующие. — Но он далеко не глуп, и в своем желании докопаться до правды редко теряет голову. Порой он забывается, да. Порой его заносит. Возможно, в этот раз его жажда, охотничий азарт были как никогда сильны, и следствия этого выглядели пугающе. Иногда даже для меня. Но причины для этого были достаточно веские, разве нет?..
Эмиль не ответил. Даже не посмотрел на него. Черные глаза блуждали по рукописным строчкам на желтоватых сухих страницах. Тонкие пальцы слегка поглаживали корешок.
Аллег перевел дыхание.
— Томми — не самая простая личность, это правда, — продолжил он, не убирая руки с головы своего мальчика. — Его действия, слова, даже манеры в определённых ситуациях могут вызывать отторжение. Мы привыкли сглаживать углы и осторожно обходить острые грани. Нам кажется, что так будет правильнее. Томми не из таких. Я бы сказал, что он намеренно стремится напороться. Даже показательно, как мне кажется… Да, родной мой? — Аллег быстро чмокнул Томми в макушку и, не дав ему вставить слово, продолжил. — Он жаждет справедливости любым путем, он стремится к истине, несмотря на частокол препятствий и мнение вокруг себя. Его не страшат трудности — даже те, которые у других вызовут ужас. Он — торгаш. В его понимании цель оправдывает средство. Ну, сойдет немного мой возлюбленный с ума — так он и так сойдет, после таких-то происшествий. Ну, попугается он немного всякой ерунды, что наговорит ему этот придурок — ничего, итак седой, главное, чтобы инфаркт не заработал.
Томми тихонько что-то проворчал себе под нос и прижался щекой к его ноге. Он уже слышал все, что Аллег сейчас говорил, потому и не порывался спорить, вставляя свои никому не нужные несколько центов.
Его мальчик знал, чем он завершит свою речь.
— Это звучит жестко. Но вполне честно, вам не кажется? Томми понимает, что вложения окупятся, а издержки — покроются, — повысил голос Аллег, желая достучаться наконец до молчавшего Эмиля. — Психика — штука сложная, несомненно. И хрупкая, ее легко надломить… Но это далеко не повод навсегда спрятаться в своей раковине, страшась любого, даже самого слабого дуновение морозца. Особенно для такого, как я. Черт меня дери, Эмиль — мне пятьдесят два. Полжизни уже за плечами! А мое поведение… Ох. — Он на миг прикрыл глаза рукой. — Стыд-позор. Уж не знаю, что именно сыграло основную роль в этой комедии — горе после расставания с женой, последствия употребления риталина или моя генетическая слабохарактерность. Факт остается фактом — я вел себя, как половая тряпка, с которой выполняли ровно два действия — вытирали ей полы и время от времени простирывали. Первым вполне успешно занимались мои бывшие, вторым — вы все. Вы можете всегда отказаться, мистер Тэрренс! Вас здесь никто не держит, мистер Тэрренс! Все будет хорошо, мистер Тэрренс!.. Я похож на кисейную барышню? Или на дряхлого старца? Может, на слабоумного? Я взрослый мужик, у меня работа, дом, машина и молодой любовник, которому я намерен подарить квартиру…
— Правда?! — вытаращился Томми, вскинув на него горящие глазенки.
— Помимо этого, — проигнорировав мальчишку, продолжил Аллег, — я намерен положить конец истории этого чертового маньяка-психопата. Раз и навсегда. И не только потому, что мне велят совесть, долг и остальное. То, что он убил дюжину человек и за это полагается достойное наказание, это одна история. То, что он попытался убить Томми, — совсем другая. Мне абсолютно насрать, что он хотел сделать со мной — хоть в бараний рог скрутить, хоть в жертву Сатане принести. Он тронул Томми. Моего Томми. — Его рука обвилась вокруг худых плеч. — Это я ему никогда не прощу. Я желаю удовлетворения. Требую, чтобы эта тварь получила по заслугам.
Аллег вперил взгляд в Эмиля, требовательный, тяжелый, будто бросая вызов — и Годфруа это словно почувствовал. Аккуратно закрыв книгу, он посмотрел на Аллега в ответ. Выражение его лица было нечитаемым.
— Заметьте, — усмехнулся Аллег. — Единственным, кто со мной не сюсюкался, был Томми. Он до самого конца был со мной строг. До последнего держал меня за горло. Даже когда я почти сдался, когда почти опустил руки, готовился в любой удобный миг сбежать, когда он сам был не в себе и творил порой такое, что вызвало бы ужас у кого угодно, — он верил в меня. На подкорке, чисто инстинктивно. Верил, что я приду и завершу начатое. Верил — так же, как я теперь верю ему. Несмотря ни на что, обжигаясь и мучаясь, постоянно сомневаясь, я верю. Просто потому, что Томми беззлобен. Он любит своих друзей, свою семью — всех, кто окружает его. Он не способен перейти черту. Я верю в это.
Не успел он закончить, как его шею обвили тонкие чуть дрожащие руки. Томми встал и обнял его со спины. Уткнулся носом ему в затылок. Поцеловал кожу под волосами. Аллег погладил его по предплечью.
— Я верю Томми… Слышишь? Верю, — тихо, но твердо произнес он то, что уже когда-то прошептал во влажное искусанное ухо. — Достичь грани не столь страшный проступок — главное ее не переступить. Ты остановился. Ты смог удержаться на краю. Смог укротить своего Черта. — Аллег поцеловал тонкое запястье, закончив, мягко и проникновенно: — Я простил тебя. Я горжусь тобой. Я благодарен тебе. За все, мой мальчик. За все. Спасибо, родной мой.
— Ал, — тонко проскулил Томми и крепче стиснул его за плечи.
Дыхание обожгло кожу, губы обожгли шею. Аллег прикрыл глаза. Пусть Эмиль думает, что хочет. Пусть весь мир думает, что хочет. Он свой выбор сделал. Давно уже, на самом деле, — и только сейчас осознал его полностью. Ну, надо честно признать, что ты всегда был редкостным тугодумом, старик…
Доктор Годфруа ещё немного посидел, наблюдая за ними. Его лицо казалось все той же непроницаемой маской, а вот глаза… Аллегу показалось или они засияли ярче?
— Я все же настаиваю на лечении, мой дорогой друг, — произнес Эмиль, осторожно и мягко. — Рад узнать, что ваша внешняя ментальная защита окрепла. Однако смею заметить, что отклонения внутри нее могут привести к печальным последствиям.
— Я понимаю, — кивнул Аллег. — Томми уже предложил своего специалиста.
— Его мало, — произнес мальчик, выглядывая из-за его головы. — Господин Годфруа прав — нужен ещё кто-нибудь со стороны.
— Я помогу вам, — пообещал Эмиль с легкой улыбкой. — У меня есть пара знакомых по службе. Прекрасные врачи, и цены у них приемлемые.
— Благодарим, — склонил голову Аллег.
— Что вы, что вы! Это я должен благодарить вас, — с неожиданным пылом произнес Эмиль, и на его лице расцвела на удивление солнечная улыбка. — Уж не думал, что когда-нибудь… Мистер Клайптон, это ваша книга?
— Да, — помедлив, ответил Томми. — А что?
— Вижу, она вам очень понравилась, — с озорством во взгляде заметил Годфруа. — Столько заметок, пометок, правок… Вы никак по ней психологию и типизацию серийных убийц изучали?
— Она научила меня всему, — пылко заявил Томми.
— Скорее развила природный дар, — сказал Эмиль. — Не настолько моя писанина глубокая, чтобы выработать такую тонкую чуйку на резко маргинальных личностей, какая возникла у вас.
Снова тишина. Звонкая и яркая, как часто бывает после взрыва или признаний. Аллег поднял брови и обернулся к своему мальчику. Невольно усмехнулся — Томми застыл, и его блестящие глазенки стали большими, как блюдца. Его руки зависли в воздухе на том месте, где были плечи Аллега.
— Вы… ваша… — залепетал мальчишка. И, яростно мотнув головой, воскликнул: — Это ваша книга?!
— У вас последнее издание, — довольно улыбаясь, произнес Годфруа. — Я рад этому. В предыдущих были некоторые неточности и допущение, из-за которых местами страдала логика. Здесь же все в полном порядке.
— Мистер… господин… Но имя?..
— Псевдоним, — пожал плечами Эмиль. — Обычно я пишу научные труды по ботанике. Порой очерки о местах, где когда-то бывал. Этот образчик был своеобразным экспериментом. Критики приняли его весьма сдержанно, но я… — Он глубоко вздохнул. — Я вложил в него душу. Буквально.
— Сэр? — непонимающе заморгал Томми.
— Видите ли, дорогие мои друзья, — после короткой паузы проговорил Годфруа. — Сложись история моей жизни немного иначе, я вполне законно мог бы занять место на одной из этих вот, — он провел кончиком ногтя по желтому обрезу, — страниц.
— Сэр?!
Эмиль криво улыбнулся, закинув ногу на ногу. Снова тишина. Более долгая — и напряженная. Минни, проснувшись и как следует потянувшись, спрыгнула с колен Аллега и посеменила в сторону дивана. Запрыгнув на него, она примостилась около доктора Годфруа. Потерлась носом о его локоть.
— Не буду утомлять вас излишними деталями, — проговорил Эмиль, рассеянно погладив кошечку между ушей. — Моя история довольно проста. Единственный сын богатых родителей, последний из знатного рода, кутила, эгоист и пьяница. Конечный подонок, презиравший весь мир вокруг, когда был трезв. Лихой бонвиван, не знавший что такое честь и совесть, когда был пьян. Понятное дело, пьян я бывал гораздо чаще. Особое место в этом деле отводилось амурным делам, и гордиться мне тут нечем. У меня было много девушек, некоторых, уж простите за честность, брал я насильно. Мог себе позволить — с наследством семьи я был всемогущ.
Он сделал короткую паузу, потирая гладкий подбородок. Аллег слушал. Томми впитывал, казалось, всем телом — даже наклонился немного вперед.
— А там, где деньги, вседозволенность и пьянство сливаются вместе, всегда жди беды. Я проводил месяцы в загулах, без какого-либо преувеличения. У меня сменилось с сотню любовниц. Меня окружали сплошь такие, как я, лишь с одной небольшой разницей — они были намного беднее и проще. Все, как один, заглядывали мне в рот, отчего мое чувство собственной важности росло едва ли не в геометрической прогрессии. Я не помню, когда впервые попробовал вкус крови, выражаясь литературным языком. Кажется, это было ещё в студенческие годы. Какой-то бармен, якобы, как-то не так посмотрел на какую-то мою пассию — и жестоко за это «поплатился». За дело ли? Разумеется, нет. Я даже не уверен, чтоон вообще обращал на нас внимания. Мне хотелось похвастаться силой перед друзьями и моей зазнобой, а этот несчастный просто очень удачно подвернулся под руку.
Снова пауза. Тонкие пальцы медленно поглаживали давно остывшую кружку. Аллег помнил их прикосновения и знал, что хват у доктора, несмотря на всю его кажущуюся хрупкость, стальной. Он верил, что Эмиль легко может отправить человека прямиком в отделении травматологии.
А при большом желании — и на тот свет.
— За первым камешком падает второй. После этого случая вся наша компания стала куда агрессивнее. До убийств мы не опускались никогда — хотели ещё пожить на воле. Но разбой и без этого отвратительная вещь. И если для моих компаньонов это был способ повеселиться и самоутвердиться, то я искал в этом отдушину. Так я выплескивал негативные эмоции — вы же помните, я был зол на весь мир. Это была беспочвенная злоба. У меня все было хорошо — даже отлично. Но я не желал этого видеть, мне весь мир казался серой унылой массой с кучей проблем и недостатков. Мне от него было тошно — и особенно эту тошноту подпитывал один из нашей компании. Он был проще всех и сильнее всех ко мне привязан. Он считал меня кем-то вроде «старшего» друга, я был для него почти наставником, а потому он ходил за мной, как привязанный, и делал почти все, что я ему велел. Наши «увеселения» его не интересовали. Он был самым младшим… Я его терпеть не мог. Иронично, не правда ли? То ли ещё будет… Не помню, когда мне впервые пришла мысль налить ему в стакан чуть больше наркотика, чем нужно. Или столкнуть его с длинной витой лестницы так, чтобы он все ступеньки пересчитал. Я думал об этом. Я об этом мечтал. Это было… волнительно. Ни одна фантазия — даже на тему секса — не заставляла меня трепетать так, как…
Эмиль горько поджал губы. Складка около них обозначилась резче. Ему явно неприятно было об этом вспоминать.
— Однако я не спешил приводить туманные планы в исполнение. Мне было лень, хотелось потянуть удовольствие и, главное, хорошенько подготовиться. Нельзя такие великие, в кавычках, свершения творить на скорую руку. Впрочем, вскоре мне стало не до того, — его лицо просветлело, — у меня появилось новое увлечение. Первое достойное увлечение в моей жизни. Ее звали Луиза — никогда не забуду этого имени. Она была ниже меня на полголовы, всегда носила только синее и желтое и пахла полевыми травами и лесными ягодами. Я был в восторге от нее. Она не была частью нашей компании, о нет! Луиза была светлым человеком, добрым и порядочным. Она, — он умолк на миг, в его глазах мелькнуло что-то… — любила меня. По-настоящему. Я ради этой любви был готов совершить все, что угодно — в том числе и отказаться от прошлого. Как мне казалось. На самом деле, я тогда был слишком труслив и горделив. Мне не хотелось терять ни ее любовь, ни уважение «друзей». Я лгал — им всем. Не раскрывал карты, жил двойной жизнью, заверяя, что однажды сорву маску и прекращу это комедию. Тянул время… пока не стало слишком поздно.
— Они… ее не приняли? — тихо-тихо спросил Томми. — Они ее?..
— Они? Нет, — печально мотнул головой Эмиль. — Они здесь ни при чем. Это был совсем другой человек. Та ночь… — Он снова умолк. Его верхняя губы дернулась. — Она сбила всю мою спесь. Сорвала с меня извечные солнцезащитные очки в оправе из дешевых бриллиантов. Мы возвращались из кино, шли переулком, которым ходили уже много раз до этого. Мы не боялись ничего… Идеальный набор переменных для трагедии. Я даже лицо его смутно помню. Немудрено — первое, что он сделал, ударил меня по голове. Дальше все было, как в тумане. И посреди этого тумана — она, ее свежее юное лицо. Искаженное страхом, болью, мольбой. Я не мог ей помочь — я пальцем пошевелить не мог, а мои слова этого ублюдка только распаляли. Я смотрел на то, как ее… — Он зажмурился на миг. — И был бессильнее новорожденного.
Снова пауза. Чуги свернулся калачиком около их с Томми ног. Томми крепко обнимал Аллега за плечи. Аллег прижимался щекой к его руке. Вспоминал…
Эмиль тяжело перевел дух.
— Она умерла в больнице — от ран и позора. Вместе с ней умер и тот безбашенный, страдающий нарциссическими замашками юнец. Молодой несчастный мужчина, заменивший его, жаждал возмездия и требовал справедливости, но ни первого, ни второго очень долго не получал. Полиция банально не могла это чудовище поймать. Он успел убить почти два десятка человек прежде, чем его наконец-то изловили. К тому времени я уже остыл, и мне, в общем-то, было все равно. Горе потушило мое пламя, и месть потеряла всякий вкус. Самое забавное, пожалуй, — с горечью улыбнулся он, — это то, что я остался один. Моей компании не нужен был страдающий, мечущийся, братающийся с копами неудачник. Они оставили меня. Все… кроме него. Да. Того самого парня, которого я истово желал отправить к праотцам. Он не оставил меня. Он всегда был рядом. Он разделил со мной мое горе пополам. И до сих пор бережет меня. — Его улыбка стала куда светлее и радостнее. — Я благодарю его за это.
— А… книга? — прохрипел Томми и закашлялся.
— Многолетний труд, — произнес господин Годфруа. — В память о Луизе и ее боли. Я помнил, сколько проблем возникло у представителей правопорядка, банально из-за незнания некоторых, скажем так, знаковых культурных особенностей серийных убийц прошлых лет. Многие из них легли в основу действий монстра, напавшего на нас с Луизой в ту ночь. Это был мой небольшой вклад в систему расследования. Реквием тому человеку, которым я, слава богам, так и не стал. — Он скромно склонил голову. — И я польщен, тронут и горд, что мой труд не пропал втуне. Вы достигли больших успехов, мистер Клайптон. Я искренне вами восхищен.
— Ой, да ладно вам, — пробурчал Томми, весь красный от смущения и удовольствия. — Без вашей книги я никогда бы не смог…
— Кстати, об этом, — деловито произнес Эмиль. — Каким образом вы вычисляете убийц? Применяете принцип соотношения? Сравниваете основные характеристики? Или больше доверяете инстинктивному чутью?
— И правда, Томми, — поддержал доктора Аллег, глянув на своего мальчика. — Мне всегда было любопытно. Как ты это делаешь?
— Да я это, — растерянно пробормотал Томми, и его глаза забегали по комнате. — Просто того… Эм… Это тяжело объяснить…
— Мы тебя не торопим, — улыбнулся Аллег, поцеловав его руку.
— Раз уж на то пошло, — кивнул Эмиль, погладив сунувшегося к нему Чуги по холке, — давайте отталкиваться от конкретных примеров. Вы уже разработали план относительно мистера Смита?
— М-м-м есть такое, — протянул Томми, и по его лицу медленно поползла улыбка. — Заканчиваю.
— Не желаете поделиться тем, что есть? — с живой заинтересованностью спросил Годфруа. — Специально для нас с мистером Тэрренсом?
Томми глянул на Эмиля. Потом на Аллега. Снова на Эмиля. Уткнулся глазами в потолок. Долго там что-то разглядывал, хмуря брови.
И, наконец, кивнул.
— Хорошо, — выдохнул он — и тут же добавил с лукавым прищуром: — А вы за это дадите мне автограф. Прям на книжке.
— Хоть в паспорте, — рассмеялся Эмиль и широко улыбнулся. — Вы, самое главное, не спешите. Меня интересует не только сама методика, но и то, как на нее откликается ваш организм. Вы упоминали, что у вас возникли некие психические отклонения, что, признаюсь, не на шутку меня взволновало. Если это последствия стресса на фоне глубоко погружения в анализ событий и предметов, способных реально травмировать психику, то…
— Схожу-ка я за чаем, — громко произнес Аллег, поднимаясь с кресла. — Чую, вы тут надолго засядете.
— «Мы»? А ты? — захлопал глазами Томми, взволновано глянув на него. — Ты не посидишь с нами?
— Посижу, куда я денусь, — криво усмехнулся Аллег. — Вот только чувствую, что ничего толком не пойму.
— Мы будем говорить как можно проще, — пообещал господин Годфруа с мягкой улыбкой. — Без лишних терминов. Правда, Томми?
— Какие термины? Я до сих пор делинквентность от девиантности отличить не могу, — заявил Томми. И обнял руку Аллега. — Побудь с нами. Пожа-а-алуйста.
Его теплая гладкая щека прижалась к предплечью мужчины. Серо-зеленые глазенки просяще и так донельзя знакомо заглядывали в его глаза. Аллег не сдержал улыбки. Ну наконец-то, подумал он с невероятным облегчением. Наконец-то его веселый заботливый Томми снова с ним.
— Через пять минут буду здесь, как штык, — пообещал мужчина.
Этого его мальчику было достаточно — он резво обнял его за плечи и чмокнул в щеку, быстро, нежно и с чувством. Аллег погладил его по спине и, напрочь игнорируя мерцающий взгляд Эмиля, пошел на кухню. Обещания надо выполнять. А черничный чай сам себя не сварит.
========== 28 глава. Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка ==========
— Когда ты отрастил бороду? — спросил Томми уже на подъезде к участку.
— Не очень давно, — после паузы ответил Аллег, слегка растерявшись в первый миг. — А что?
— Значит, он тебя без нее видел, — пробурчал его мальчик, недовольно сощурившись. — А я — нет.
— Это не слишком… впечатляющее зрелище, — с неловким смешком сказал мужчина. Сказать точнее, просто позорное. — Тебе бы не понравилось.
У Томми явно было иное мнение на этот счет. Он косо глянул на Аллега из-под обкорнанной челки — длинные волосы его, видите ли, начали раздражать. Мужчине до сих пор было больно смотреть на нарочито небрежный, кривой срез.
— С чего ты взял? — поджал губы Томми. — Я же ни разу тебя без бороды не видел.
— Господи, чего ты к ней привязался? — глубоко вздохнул Аллег.
— Хочу тебя без бороды, — заявил Томми. — Этот мудак крашеный тебя без нее видел, а я — нет. Что за несправедливость? Даешь гладкий подбородок!
— Только через… — «мой труп» так и не легло на язык — Аллег задумался. Уже в который раз с сожалением глянул на подрезанную темную копну — и ухмыльнулся. — Хорошо. Ладно… Но только с условием.
— Все, что хочешь, — вмиг оживился его мальчишка. — Только скажи!
— Отпусти волосы до плеч, — с тонкой невинной улыбочкой попросил Аллег, слегка коснувшись темной обрезанной прядки. — Тогда, так и быть, специально для тебя побреюсь.
Повисла пауза. Аллег успел завернуть на стоянку перед участком и выключить двигатель, когда рядом раздалось пронзительное:
— Да ну нафиг! Нет!
— Тогда и подбородка тебе моего не видать, — просто сказал Аллег, открывая дверцу машины и высовываясь наружу. — Будешь терпеть мои заросшие…
Тонкие пальцы схватили его за ворот, и сильная рука рывком потянула назад. Тонкие сухие губы впились в его рот так, словно Томми хотел выпить из него весь воздух. Стоило парню отпрянуть, как Аллега качнуло вбок. Голова пошла кругом…
— Тебе, вижу, понравился мой метод, — хрипло произнес Томми, тяжело дыша и заглядывая ему в глаза. Его собственные глаза потемнели и засверкали. — Договорной, я имею в виду.
— Очень удобный, — криво усмехнулся Аллег и нежно поцеловал своего мальчика в щеку. — Видишь, я — прекрасный ученик.
— Ал… — тоненько выдохнул Томми, начиная потихоньку к нему жаться.
— Ну все, — мягко осадил его мужчина, упершись ладонью в грудь. — Потом. Потом, мой родной. Хочется уже отмучиться и хорошенько отдохнуть. Давай разберемся с этим ублюдком — и дело с концом.
— Ох, да, — страдальчески простонал Томми, уткнувшись лбом ему в плечо. — Золотые слова. Зо-ло-ты-е.
Сегодня в допросной комнате был настоящий аншлаг — пришли все, кто только смог. Кроме Элли — ее украли какие-то «невероятно важные» дела. Аллега этот момент немного смутил, но чем именно он, хоть убей, понять не мог. Зато все остальные «неравнодушные» были на месте.
— Как всю эту толпу пустили? — тихо спросил он Джеки, который первым подошел с ним поздороваться.
— С трудом, — криво ухмыльнулся лейтенант. — Но я умею убеждать.
Встретили их на редкость тепло. Хиелла обняла Аллега и расцеловала в щеки Томми, Тедди сердечно пожал им обоим руки. Реджельт хлопнул Аллега по спине, Род отпустил пару острых шуточек по-итальянски, стиснув Томми за плечи. Джери приветливо улыбнулся, Рейк неловко помахал от стены. Последним к ним подошел Эмиль с крайне занятным джентльменом.
— Ларрес Харрисан, — представил Годфруа своего спутника. — Я уже рассказывал вам о нем. Прекрасный человек. И верный друг.
Да ещё и редкостный красавец. Ларрес оказался двухметровым подтянутым мужчиной лет сорока пяти, с широкими крепкими плечами пловца и выразительным лицом с крупными полнокровными чертами. Длинные огненно-рыжие волосы ровной густой волной падали ему до самого пояса. Ярко-синие глаза сверкали в полумраке допросной. Улыбка у него была приятной, а голос — глубоким и с легкой хрипотцой. Аллегу не составило особого труда понять, кем он приходится Эмилю — длинная жилистая рука то и дело касалась доктора с хорошо знакомым мужчине чувством.
Впрочем, Аллег не один был таким догадливым.
— Ну, прямо святая троица, — беззлобно скривился Джек Клайптон, оглядев всю их компанию. — В жизни не подумал бы, что увижу столько… нестандартно чувствующих людей в одном месте.
— Гомофоб, — тыкнул в него пальцем Томми, — зануда, консерватор.
— Педик, геронтофил, долбанутый, — ему в тон ответил Джеки, заставив брата заверещать, а Рода — захохотать в голос. — Впрочем, делу это только в плюс. Готов, чудила?
— Я давно готов, — нарочито гордо заявил Томми, вскинув подбородок. — Чего вы там телитесь, я не знаю.
— Поговори мне тут, — буркнул Джек, погрозив кулаком, и спросил копошащегося в телефоне Эртейна: — Что там, Данко?
— Скоро приведут, — коротко ответил сержант. — Наручники надевают.
— Такие, как я просил? — с легким возбуждением поинтересовался Томми.
— Да, — после короткой паузы ответил Данко.
— Отлично, — довольно улыбнулся мальчишка.
Сердце укололо тонкая иголочка тревоги. Аллег вопросительно глянул на Томми, но тот только раздраженно мотнул головой — мол, потом объясню. Наступила пауза. Напряженная тишина, как перед вынесением приговора.
— Ты уверен в том, что делаешь, парень? — спросил Редж, сведя брови к переносице. — Как по мне, этого психа уболтать невозможно.
— Я не собираюсь его убалтывать, мистер Реджельт, — ответил Томми, отстраненно разглядывая камеру по ту сторону матового стекла.
— Он вообще с тобой разговаривает? — в полголоса поинтересовалась Хиелла.
— Нет, — мотнул парень головой. — Молчит, как рыба.
— В таком случае, зачем все это?.. — совсем тихо спросил Джери.
— Бешеных собак пристреливают, — ровно ответил Томми. — А больных и увечных — добивают. Из милосердия.
Снова тишина. Ещё напряжённей. Аллег старался не смотреть на собравшихся. Ему было немного не по себе. Вчера Томми так и не рассказал, что именно хочет сделать с Феликсом. Какая у него цель. Это настораживало. Пугало даже в какой-то степени. Неизвестность всегда пугает — впрочем, одновременно с этим…
— Вот это я понимаю, заинтриговал, малец, — со смаком протянул Род, играя обертонами своего тягучего томного голоса. — Я так люблю тебя за это — без романтического подтекста, мистер Тэрренс. Просто обожаю.
— Благодарю, Род, — криво усмехнулся Томми.
— Так, — рыкнул Данко, отключив телефон. — Все готово. Сейчас его введут.
Напряжение, до этого только витавшее в воздухе эфемерным, едва ощутимым дымком, сгустилось до консистенции крутого желе. Все моментально напряглись, засуетились. Томми подобрался. Посмотрел на Аллега, изогнув брови.
— Скажи ещё раз, — попросил тихо, заглядывая в глаза решительно и взволнованно. — Скажи, пожалуйста.
— Я верю тебе, — также тихо произнес Аллег и быстро поцеловал его в лоб. — Я верю в тебя. Верю, мой мальчик.
Томми судорожно вздохнул, прикрыв на миг веки. А когда открыл, в его взгляде не было больше и намека на неуверенность.
Был только Он — хорошо знакомый и такой любимый Посланник Ада.
Феликс стал ещё худее с их последней встречи. Рыжина слезла с волос окончательно, и темные волосы неопрятной кудрявой копной обрамляли мертвенно-бледное лицо. Глаза как будто потускнели, но Аллег догадывался, что это только до поры до времени — пока его рядом нет.
Томми уселся напротив заключенного вольготно, словно хозяин за собственный обеденный стол. Откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу, сложил руки «в замок». Феликс никак на это не отреагировал. Он смотрел в никуда.
Все затихли. Аллег затаил дыхание. Молчание понемногу начало сводить с ума…
Долго, впрочем, Томми молчать не стал — да и с чего бы? Не за этим пришел.
— Привет, — дружелюбно обратился он к парню. — Я знаю, что ты будешь упорно делать вид, что меня тут нет. Не переживай, я уже давно к этому привык. Как и к тому, что ты не выдавишь из себя ни словечка. Ты не хочешь со мной говорить… что, впрочем, никак не мешает мне говорить с тобой, верно? — Так и не дождавшись ответа, Томми продолжил. — Буду откровенен — я пришел не из праздного любопытства. Я пришел расставить все точки над «и». Объяснить всем — в том числе и тебе — что ты такое есть, с чем тебя надо есть и почему все твои понты и закидоны не больше, чем жалкие кривляния.
Пауза. Перманентная звенящая тишина. Серебристые глаза все так же пусты и незаинтересованны. Стройная длинная нога в обтягивающих кожаных брюках слегка покачивается в такт чертовым мыслям. Аллег невольно засмотрелся на нее…
— Перво-наперво напомню, что тебе кабздец, — все тем же легким, крайне приятным и располагающим к себе тоном произнес его Черт. — За двенадцать человек, замученных самыми что ни на есть жуткими способами, тебя ждет пожизненный. Может, даже два. Так что все твои мечты об открытых дверях, дорогах под луной и новых жертвах — больной бред шизофреника, отчаянно желающего верить, что он ещё может вылечиться. — И в этот раз не дождавшись реакции, Томми заговорил, размеренно и обстоятельно: — Меня вообще поражает твоя упорная, почти тупая убежденность в собственной исключительности. Ты так искренне веришь, что можешь всех переиграть, что все вокруг — полные дураки, непонимающие истинной сути вещей, а вот ты, Сент-Джон, — обладатель особых знаний о мире!.. Полученных не иначе, как через сообщения, переданные трансцендентным путем прямиком от лучей Космоса. Которые тебе присылали, видимо, между отсосами в придорожном туалете за бутылку пива и убийством очередного убеленного ранней сединой бедняги обувной ложечкой — или, может быть, даже зубочисткой! — Томми весело фыркнул. — Весьма самоуверенно для такой мелкой сошки, тебе не кажется?
В ответ — молчание. Серые глаза даже не шевелились. Аллегу не хватало воздуха. Томми сел удобнее, склонившись к Феликсу поближе.
— Неужели ты не понимаешь, как жалко смотришься со стороны? — произнес он вкрадчиво, напористо, твердо. — Неужели не видишь, что все твои поступки не имеют цены? Что твоя личность ничтожна, убога, скучна?.. Друг мой, очнись! Оглядись вокруг, загляни внутрь себя как можно глубже и пойми — это история не о тебе. Это история о людях, которых ты убил. Они — главная суть всей драмы, они — центральные персонажи. Нам всем гораздо интереснее наблюдать за ними и их судьбами, оплакивать их печальный конец. А ты… А что ты? — Томми махнул рукой. — Ты так, сила извне. Элемент, сделавший их сюжетную арку более интересной, влекущей. Сам по себе ты — ничто. Ноль без палочки и без дырочки, эй!..
Томми пощелкал пальцами перед глазами Феликса. Тот дернулся и моргнул, но продолжил упорно делать вид, что ничего не слышит и не замечает.
Ложь. Аллег видел, как тонкие пальцы стиснули тюремную рубашку.
— Ты даже модель для себя выбрал отстойную, — заявил Томми и всплеснул руками, воскликнув: — Вампир! Вампир, чтоб меня!.. Какой демон тьмы? Какой сын тени? Обыкновенный паразит, цепляющийся ко всему, что можно сожрать или выпить. А знаешь почему? — Его мальчишка повернул голову набок. — Потому что он — пустышка. Он — безвольная жертва собственных желаний. Манекен. Остаток человека. Ты никогда не был сильным. Никогда не был чем-то выдающимся. Ты просто… был. — Томми развел руки в сторону, как бы в бессилии. Виновато изогнул брови. — Ты просто есть. Ты — обычный пустотелый человечек. Ну да, возможно, у тебя какие-то особые отклонения, комплексы — это я понять могу, сам немного двинутый. Но твою невероятную крутизну и гордыню они не подпитывают — только ущемляют. Твое безумие не дарит гениальность — она приносит деградацию. Ты несамостоятелен от слова совсем. Ты, как пиявка, присасывался к уже прожившим жизнь и набравшим опыта людям и старался высосать из них столько, сколько только позволяло твое хиленькое склизкое тельце. Забирал ли ты их силы? Не думаю. Скорее ресурсы. Обманывал ли ты смерть? Конечно же, нет. Никто не способен ее обмануть. Ты играешь во всемогущество, ты смотришь очередное дрянное кинцо про очередного зубастого бледнорожего и отчаянно делаешь вид, что он — это ты и есть. Ты хочешь быть часть первородной Тьмы. Ты хочешь остаться на подкорке истории. Ты хочешь жить вечно — с осознанием, что о тебе будут помнить ещё сотни лет после.
Томми пристально вгляделся в бледное лицо напротив. Его тон стал ниже, голос — проникновеннее. Аллег не видел, но прекрасно знал, что его глаза сейчас загорелись ярко-зеленым огнем — огнем самой Преисподней. Сердце забилось чаще.
— Вот только для того, чтобы быть частью Тьмы, — произнес Черт нечеловечески тягучей интонацией, — мало просто убивать и скрываться в тени. Тень должна быть твоей сутью, твоей кровью и плотью, а убийство — инстинктивной обыденностью. Это не акт жертвенности, неуклюжее воровство или невозможно сложный ритуал. Это простой факт твоей жизни, как то, что глазами ты смотришь, а во рту у тебя — два ряда зубов. Кста-а-ати, о зубах. — Он улыбнулся — Аллег видел, как приподнялся один уголок его губ. — Ты себе ещё и этот муляж сделал, да? О-хо-хо! Как ми-и-ило… И жалко. Опять. Помнится, ты удивлялся, почему Анку всегда веселился, когда ты был рядом. Пф! Я бы удивлялся, если бы он не веселился — ты же просто смешон. Ты похож на щенка чихуахуа, клацающего своими крохотными зубенками на дикого волка. Ты верещишь, стараясь выглядеть больше, ты скалишься, надеясь казаться страшнее. В этом все дело, Аллег, — неожиданно громко обратился к нему его Чертенок, обернувшись. — Он, как заправский фокусник или лицедей, использует как можно больше приемов, чтобы запугать свою жертву. Он, как павлин, распушает перья, чтобы казаться ярче и привлекательнее. Чтобы засесть в твоей голове. Но на самом деле это лишь фикция, фальшь, обыкновенная маска — он такой же человек. Он — не монстр, не демон. Он — мальчишка, разрядившийся в криво слепленный хеллуинский костюм. Помнится, ты говорил, — обратился он уже к Феликсу, — что ты — черт в его омуте… Уж прости за честность, мой дорогой, — снова к Аллегу, — но это явно тот самый случай, когда Черт в твоем Омуте — Дешевка. Дешевый демонозаменитель. Ты заслуживаешь большего, поверь…
Я верю, ответил ему Аллег, тяжело дыша. Я верю тебе, мой Чертенок. Верю.
А Феликс, тем временем, ожил. Стоило Томми только упомянуть его, Аллега, имя, как паренек судорожно вскинул глаза. Зрачки, ставшие размером едва ли не с головку булавки, заметались по матовому стеклу.
Томми моментально этим воспользовался.
— Ты возомнил о себе не по чину, — склонившись чуть ли не прямо к его лицу, произнес он ледяным тоном. — Вот это больше всего меня вымораживает — у тебя наглости хватает придавать своей фигуре ценность. Лепить из себя чуть ли не кинозвезду — только в масштабах криминальной хроники, естес-с-сно… Хер тебе. Не дождешься. — Тонкие губы медленно растянулись в едкой ухмылке. — Таких, как ты, — не помнят, таких, как ты, — презирают. Место в истории? Воспоминания?.. Не смеши. Даже Аллег тебя забудет. Медленно, но верно ты сотрешься из его памяти, твой облик потеряет краски. Не ухмыляйся мне тут, — неожиданно рявкнул он, стоило только иссохшим потрескавшимся губам чуть дернуться, — мне есть, что ему предложить. Чем тебя заменить. Это не так-то сложно, поверь. Ты — та ещё посредственность. Впрочем, прилипчивая и настойчивая, это не отнять. Много голосишь, а голосок больно звонкий — надо бы связки тебе подрезать. Что такое? — поднял Черт брови. — Ты чего побледнел? Не ожидал? Ну, уж прости, милейший. С такими, как ты, разбираются быстро, четко и не цацкаясь. Ты всеми силами стараешься показать, что этот мир не для тебя. Значит, для самого мира ты, фактически, бесполезен. Бесполезная гниль. А бесполезные гнилые ветки — рубят.
Пауза. Долгая. Тяжелая. Воздух застревает в глотке. Серые глаза… Огромные серые глаза. Иссушенный рот приоткрыт. Сент-Джон сам на себя не похож.
— Ты… — просипел он, — ты… нет. Так не будет.
— О-о-о, ты правда так думаешь? — с наслаждением протянул Черт, склонив голову набок. И подался вперед, выдав остервенело и зло: — Мой брат — лейтенант полиции. У меня на руках — все доказательства и несколько заявлений на тебя. Ты — жестокий, опасный, бесполезный для общества агрессор. Я не скрою ничего, я выдам о тебе все, что знаю, до последней крупицы. Я докажу суду, что ты не заслуживаешь снисхождения. Я сделаю все от себя зависящее, чтобы он встал на мою сторону. И тогда, — снова этот оскал, снова этот Чертов взгляд, — тебе и твоей тщедушной мелкой душонке придет ко…
Феликс бросился на него. Быстро, резко, внезапно. Бледные тонкие руки стремительно рванули к его шее. Аккуратная небольшая голова задергалась, как у припадочного. Серебристые глаза вспыхнули огнем.
У Аллега сердце пропустило удар, и ноги подкосились. На миг ему показалось, что Тварь опять возьмет свое эффектом неожиданности — но лишь на миг. Черт ловко, почти играючи, перехватил Ее руки. С небрежной уверенностью, пренебрежительно даже как-то.
— Томми! — вскричал женский голос где-то рядом.
— Сделайте же что-нибудь, лейтенант! — зарычал за ним мужской.
— Томми, — произнес Джек Клайптон в динамик абсолютно спокойно, — все хорошо?
— Да-да! — с усилием удерживая Тварь на месте, закивал Черт. — Все в полном порядке! Не переживайте! Дайте мне всего пару…
Тварь, поднатужившись, стала наседать на Него активнее. Наручники и цепь, которыми Ее стреножили, были для этого достаточно длинными и гибкими. Томми просил об этом, вспомнил Аллег. Он хотел… Он специально… Вот ведь чертов!.. Он мотнул головой, и у него вырвался нервный смешок.
Тварь попыталась ударить его Черта ногой по колену, но не достала. Решилась рвануть вперед и столкнуться с Ним лоб в лоб, но Черт и тут Ее упредил. Весьма жестко — увернулся, толкнув в сторону. Раздался глухой звук удара и яростный рык — Тварь как следует приложилась о каменную стену. Откинула назад отросшие волосы. Вытерла кровь с губы.
Черт прижался к стене напротив. Замер, не спуская с Нее напряженного взгляда.
Ну иди, словно бы говорил Он. Иди сюда. Иди ко мне!
И Тварь послушалась. Пружинисто оттолкнувшись руками от стенки, Она рванула вперед. Само собой, это был ложный выпад… который Черт в два счета раскусил. Она собиралась в последний миг отклониться в сторону — смотря, куда бы отпрыгнул Черт. Но Он оказался умнее. Всего один плавный, но молниеносный рывок — и Его пальцы сомкнулись на Ее длинной тощей шее. Она зашипела. Изогнулась. Вцепилась в Его руку, раздирая кожу в кровь. Ему было плевать — Он впечатал Ее в стену. Стиснул бледную шею второй рукой.
И начал давить. Постепенно, но неуклонно. Медленно, но неумолимо. Она изворачивалась ужом. Она била Его по лицу, плечам и рукам. Она хрипела. Она скалила острые зубы. А Он все давил. Давил, давил, давил… Смыкал длинные пальцы на Ее горле, выдавливая из Нее жизнь.
— Он его убьет!.. — крикнул кто-то.
— Остановите это, черт бы вас!.. — взревел другой.
— Джек, — прохрипел Данко рядом.
— Всем тихо! — рявкнул Клайптон старший.
Ее лицо покраснело, потом посинело, а из горла вместо хрипов начал вырываться тонкий сосущий звук, какой бывает, когда пытаешь втянуть воду через соломинку. Ее движения стали медленнее, руки и ноги ослабли. Глаза…
Глаза. Серебристые, подчеркнуто безразличные когда-то глаза налились кровью — и страхом. Животным остервенелым ужасом, который становился только отчетливее с каждой секундой Ее агонии. Аллег смотрел в эти глаза. Смотрел не отрываясь. Так вот, вот зачем Томми тогда, в тот вечер, на кухне…
Все прекратилось в одно мгновение. Его пальцы слегка разжались, и Он все тем же плавным, но мощным рывком бросил Тварь на каменный пол. Она свалилась кулем, надрывно хрипя и содрогаясь всем телом.
Томми, глубоко вздохнув и утерев пот со лба, медленно обошел Феликса по дуге. Чуть склонился к нему, внимательно рассматривая с головы до ног.
— Вот оно, — прохрипел он и закашлялся, — вот доказательство твоей никчемности. Ты утверждал, что не любишь Смерть. Что она — твоя соперница. Ты пиздел. Нагло и трусливо. Никакая она не соперница. Она — твой самый страшный кошмар. Отсюда все твои иллюзии. Отсюда твое остервенелое желание жить и истовая вера в то, что чужие жизни продлевают твою собственную. Ты не хочешь умирать. Сама мысль об этом превращает твои кишки в студень. Ведь так? — ласково произнес его мальчик, склонив голову набок. Скривился. — Никчемный трус. На других тебе плевать, лишь бы спасти собственную шкуру. Они никогда тебе не были нужны. Никто из них. Даже ты сам себе не особо нужен. Главное — выжить. Любой ценой. Любыми средствами.
Феликс, кашляя и дрожа, смотрел на него огромными испуганными глазами. Вся его спесь сошла, показав истину — пугливого забитого мальчишку, желавшего казаться чем-то большим, чем он есть на самом деле. Аллег одновременно узнавал и не узнавал его. Тот паренек, с которым он жил, был таким же маленьким и напуганным, но никогда не выглядел так жалко…
Томми сделал стремительный шаг в его сторону, и мальчонка поспешно рванул назад. Даже о стол ударился, тонко взвизгнув.
— Тише, тише, — проговорил Томми, выставив вперед руки. — Спокойно. Больше я тебя и пальцем не трону. Это был эксперимент. Я не собирался тебя убивать. Я — не убийца… я — охотник на убийц. — Он улыбнулся чисто дьявольской улыбкой. — И мне это очень нравится. Ты больше не тронешь никого, — уже суровее заявил Томми Клайптон. — Ты больше никого не заставишь страдать. Прощай, Сент-Джон. И прости — невероятно жестоко указывать человеку на то, как ничтожно и бессмысленно прошла его единственная попытка поиграть в существование.
Томми обернулся к стеклу. Постоял, глядя по сторонам, как будто на сцене.
И воскликнул, хлопнув в ладоши:
— Финита ля комедия, друзья! Можно расходиться!
========== 29 глава. Начало всех начал ==========
«Ты же понимаешь, как это смотрелось со стороны? Понимаешь, почему они оторопели?.. Это было страшно, Томми. По-настоящему страшно».
В мире много страшного, Ал. Не думаю, что кто-то заметит, если появится ещё немного. Я знал, на что иду. Я был готов.
Его встретили гробовой тишиной, но Томми как будто было все равно. Он как ни в чем не бывало обошел всю их компанию — кому-то пожимая руку, кого-то хлопая по плечу, кого-то обнимая. Кто-то, как Редж и Рейк, шарахался от него, кто-то, как Джери и Эмиль, вежливо делал вид, что все нормально. Только Хиела и Род выбились из этой системы: первая заехала Томми по уху, а второй — впился в губы жарким поцелуем. Старший Клайптон шепнул что-то неслышно, Данко проводил хмурым взглядом.
Томми реагировал скованно. Как-то машинально, без огонька. И только оказавшись рядом с Аллегом, ожил. Обнял за талию, прижавшись грудью к груди, и заглянул в глаза. Густой никель и неочищенный изумруд потемнели на целый тон.
«Съездим на озеро? — тихо, почти застенчиво проговорил его Чертик, склонив голову набок. — Ты обещал».
«Поехали», — кивнул Аллег, не раздумывая.
Он чувствовал, что вот-вот потеряет связь с реальностью.
«Когда ты понял, что хочешь… именно этого? После того, как он напал на меня или?..»
Мне кажется, с того момента, как посмотрел ему в глаза. Ты не считаешь мою идею жестокой? Просто пойми, серийные убийцы абсолютно не приспособлены к нормальной жизни в социуме. Они не приносят никакой пользы для общества, они невероятно для него опасны. Да что там. Они для самих себя опасны. Как тут не проникнуться идеей разумного отбора?..
Айзек Лонг оказался худым, как жердь, мужчиной с длинным бледным лицом и темными хищными глазами коршуна. Голос у него был высоким и тонким, а язык — острым и злым, как кинжал. Улыбался он часто, но улыбка эта была нехорошая. Зато Элли он любил. Искренне — Аллег видел это и чувствовал.
— Чего вы хотите? — прямо спросил Айзек на первой же встрече. — Конкретно. Какова ваша цель в этом деле?
Томми глянул на Аллега, напряженно сцепившего руки в замок. Потом на Элли, беспечно мешавшую шоколад в чашке кофе.
Заглянул в темные ледяные глаза напротив. И сказал как есть.
Айзек в ответ ухмыльнулся — и небрежно предложил пару вариантов на выбор. Раскладывал их с толком, с расстановкой, показывал, где могут возникнуть препятствия, но уверенно заявлял, что легко с ними справится. Элли кивала время от времени.
— Не хочу чересчур сильно расхваливать мистера Лонга, — промурлыкала она с неприхотливым кокетством, сводившим в свое время Аллега с ума. — Просто скажу, что он — лучший специалист во всем нашем штате. Если он не обстряпает это дело, то его не обстряпает никто.
Айзек в ответ на эти слова и ухом не повел — лишь его высокие тонкие скулы покрылись яркими алыми пятнами.
«Хорошо, а если абстрагироваться от всего, что он совершил. Если на миг забыть обо всем, что он сделал, и обратить внимание только на человека. На личность. Тебе будет его хоть чуточку жаль?»
Нет. Мне будет все равно. Он пустой и безыдейный. Таких, как он, полно. Они просто рождаются, живут и умирают. Одни назовут это спокойной тихой жизнью, но мне кажется, это весьма жалкое существование. Когда ты ни к чему не стремишься, когда ты просто вяло дрейфуешь по течению, отживая день за днем по извечному кругу, жизнь рано или поздно тебя поглотит. Нужно уметь навязываться. Давать понять, что ты есть… Его этому не научили, он не знал, как это делать. Вся его сущность убога, а в душе — необъятный хаос. Этот-то хаос и победил. Деструктивное начало выело его изнутри, как могильный скользкий червь…
Зал суда все никак не хотел оседать в голове. Аллег не мог сосредоточить свой взгляд ни на чем — ни на лицах присяжных, ни на лице судьи. Даже покрытие пола и цвет стен казались ему серыми и плоскими. Нечитаемыми.
Зато рука Томми ощущалась как никогда реальной. Фигура Айзека, выходящего к трибуне, — величавой и гордой. Силуэт Феликса у стены напротив — бледным, болезненным, скованным. Парень не спускал с него пристального взгляда, но Аллега это больше не пронимало. Маска спала, костюм исчез, и все ухищрения его бывшего любовника потеряли былую силу.
Высокий скрипучий голос звенел под бесформенным зыбким потолком.
— Мой клиент убежден, что ваша честь и многоуважаемые присяжные с должным вниманием отнесутся ко всем имеющимся доказательствам, коих, надо признать, оказалось немало. Помимо этого, мистер Клайптон надеется, что в самом конце ему дадут право высказать некоторые выводы и идеи насчет мистера Смита и того, какое именно наказание для него можно считать по-настоящему достойным. Само собой, он оставит решение данного вопроса за органами, куда более сведущими в подобных делах. Но он все же просит о небольшом снисхождении. Выбор за вами, господа…
Первые три заседания Томми отказывали, и он сносил эти отказы легко. С фирменной улыбкой. Айзек также относился к ним вполне сдержанно, а после слушанья каждый раз в разговоре с парнем твердо заверял: «Рано или поздно они сломаются». Так и случилось. Когда все доказательства были рассмотрены, все свидетели выслушаны, а сторона защиты закончила свою немного скомканную и откровенно натянутую речь, судья обратился к присяжным с предложением дать слово «тому самому молодому джентльмену, который уверял, что ему есть что сказать». Почтенное собрание вынесло свой вердикт весьма быстро — однообразие судебного процесса порой так и просит какого-нибудь яркого момента. Крохотной перчинки для вкуса.
Томми встал за трибуну с такой же непосредственной естественностью, с какой уселся за столик к Феликсу в камере. Монолог его был не менее впечатляющ. Аллег следил за ним, не отрывая глаз, и каждое слово, сказанное ровным, ясным, высоким голосом, билось в его венах в такт бешенному ритму сердца.
«Почему ты так хотел, чтобы я свозил тебя сюда? Это место…»
Я хочу восстановить картину событий — и немного ее дополнить. Тебе не нравится здесь?
«Нравится. Очень нравится, даже несмотря на… все. Все, что я здесь пережил. Всех, с кем я был. Оно… Я познакомился с ним очень давно. Ещё мальчишкой. Здесь впервые поцеловался, здесь… стал мужчиной с Элли. Рыбачил с Реджем, смотрел на звезды с Феликсом. Вот сейчас с тобой… Оно никогда не приносит мне боли. Оно меня успокаивает. Так тихо. Так… спокойно. Ровная гладь воды. Тень от деревьев. Они всегда такие высокие и густые, я не знаю, сколько им лет… Много, должно быть. Может, даже больше, чем мне. Для меня это та самая тихая гавань. До того, как я попал в твою квартиру, я всегда прятался тут. Это мое око в центре урагана».
Красивое место. Очень. Правда… Хочешь искупаться?
«Если ты хочешь».
Я хорошо плаваю. А ты?
«Сносно».
Мы не будем отплывать далеко, если ты не уверен в себе.
«С тобой я готов плыть хоть в морской водоворот, хоть в болотную трясину».
— Ваша честь не посчитает чересчур оскорбительным, если я позволю себе скорее разговорно-публицистический стиль изложения, нежели официально-деловой? Я не думаю, что мой откровенно куцый словарный запас и поверхностное знание терминов произведет должное впечатление. Кроме того, моя цель совсем не в том, чтобы доказать виновность подсудимого — с этим прекрасно справятся и без меня. Моя цель — постараться убедить всех здесь присутствующих — как свидетелей обвинения, так и судей, и защиту — в безапелляционной необходимости крайних мер по отношению к обвиняемому. Я хочу привести несколько, вполне возможно, сомнительных аргументов, подтверждающих мою точку зрения, а вам, ваша честь, уже придется решать — принять ли их во внимание или выставить прочь из зала заседания этого возомнившего о себе не пойми что мальчишку. Я постараюсь быть лаконичным — не желаю отнимать ни у кого из здесь присутствующих и толики драгоценного времени. Уже почти шесть часов, многих ждет дома ужин. Начну, пожалуй, с того, что…
«Вода прохладная. И дно скользкое. Будь осторожен».
Я не боюсь. Когда ты рядом, я ничего не боюсь.
«По-моему, это мои слова».
Это наши слова. Все то время, что мы вместе, нам никто не страшен. Дай-ка мне руку, я хочу показать тебе кое-что.
«Ты дрожишь. Не замерз?»
Нет. Только голова кружится.
«Из-за пива?»
Из-за того, как ты близко.
«Ты хотел показать мне что-то».
Да. Обними меня. Сильнее. Прямо вцепись в мою спину, как утопающий в канат. Как сделал я… Да. Вот так. Смотри на меня. Смотри в глаза. Хорошо… А теперь говори. Говори все, что думаешь. Говори, чего боишься, говори, что хочешь, чтобы я сказал. Говори со мной. Говори. Я хочу тебя слышать.
— …мистера Смита ещё даже до того, как он совершил свое первое убийство, нельзя было назвать законопослушным гражданином. Надо признать, что вины за ним здесь нет — так его воспитали. Кто бы ни был этот Джордж, о котором молодой человек — намеренно или нет — упоминает лишь вскользь, он заложил основы личности подсудимого. Как и, мне видится, основы его психопатии и болезненной тяги к мужчинам в возрасте сорока пяти-пятидесяти лет. Ко всему этому добавляется букет прочих психических расстройств — и тотальное одиночество, как внешнее, так и внутреннее. Молодой человек полностью зациклен на себе. Думаю, многим из нас очевидно, что подобный субъект ни по какой иной дорожке, кроме как по кривой и темной, пойти бы не смог. Он банально не знает, что есть какие-то иные. А когда он узнаёт, то уже поздно — кривая и темная дорожка знакома, приятна и легка, а прочие кажутся чересчур светлыми и трудными. Убийство в этом случае вполне реальное и адекватное следствие маргинального образа мышления. Одно из возможных, на самом-то деле, — есть ещё куча других. Но череда событий привела мистера Смита именно к этому, что невероятно печально… и чудовищно в его случае. Я мог бы сказать пару словечек про Рок, судьбу и безвыходность трагедии, перенасыщенных патетикой на грани пафоса, но, пожалуй, не буду. При всем моем чисто природном, на уровне инстинктов человеческом сочувствии к существу одного со мной вида, я не могу не признать, что в остальном данный индивид вызывает во мне резкое отторжение, почти жалостливое отвращение. Этот факт, конечно, не делает мне чести и, скорее всего, вызовет у почтенного собрания отторжение ко мне. Позвольте структурировать свое омерзение — и расписать его подробнее, дабы вам стала более понятно, почему я столь смело разбрасываюсь такими резкими словами…
«Томми… Это…»
«Что? Ха-х… Почему?»
Все живое вышло из, так называемого, «первичного бульона». Совсем юный Панталасса бурлил и бушевал, разряды молний пронизывали его насквозь, а первичное ДНК зарождалась в жидкой среде, обретая силу жить и понимать вещи вокруг. Мы по-настоящему близки к своим праотцам, когда близки к воде. Ты чувствуешь? Она повсюду. Она с нами — как мы сейчас друг с другом. Я не верю в мистику — только в наше незнание всего. Пока что. Но человек — любопытная обезьяна. И упорная. Она своего добьется. Дай своей внутренней обезьяне волю. Добейся от меня ответов. Здесь — в кислоте бульона жизни. В начале всех начал…
— …Как я уже упоминал, мистер Смит — резко эгоцентричная личность. Весь мир существует для него. Даже не так. Весь театр мира — это его сцена, на которой он — главный герой. Он мыслит весьма схематично, господа и дамы. Он максимально отстранен от настоящей жизни. И это основная причина его поразительной самоуверенности и надменного нахальства. Он уверен, что находится в одном из тех низкопробных голливудских фильмов, в которых сюжет подстраивается под персонажа, а не наоборот. Во многом этой убежденности способствовала сама жизнь — сколько раз он избегал наказания, мама дорогая! Сколько раз успешно сбегал, прятался, спасался в самых потаенных, укромных уголках — это стало его кредо. При этом, так как никакой видимой причины всем этим случайностям мистер Смит не нашел — а я убежден, что это чистой воды случайности, теория вероятности тут в помощь — то, как человек суеверный, малообразованный и откровенно склонный к излишним фантазиям, он вообразил, что ему помогает некая третья сила. Что дело тут в каких-то абстрактных мистических явлениях, которые активно влияют на его судьбу. Чем не доказательство его избранности и исключительности?.. Конечно, это самообман, банальный и беспощадный. И весьма опасный — он губительно действует на психику, разрушая ее порой до основания… совсем как в нашем случае. Мистер Смит, по моему скромному, странному и, надо признать откровенно, однозначно спорному мнению, уже не полноценный человек в психологическом смысле. Он — собрание выдумок, фантазий и психических болячек, которые уже невозможно вылечить. Он навсегда потерял связь с реальностью. Его образ мышления заточен только на одно — выживание. И в этом, господа, и состоит корень всех зол…
«Я не знаю, что делать дальше. Я потерян. Мне кажется, что моя жизнь бессмысленна. Ты говорил, что человек, который просто живет изо дня в день, ни о чем не думая, рано или поздно увязнет в собственном существовании. Я не хочу этого. Но при этом я не знаю, как это побороть. Я людям не люблю навязываться. А уж жизни…»
Но ты уже навязываешься, Ал. Ты уже даешь о себе знать. Смотри, ты держишь меня за руку. Ты прижимаешься ко мне всем телом. Ты говоришь со мной. Разве я не часть жизни вокруг тебя? Разве, целуя меня, ты не раскрываешься перед ней в одном из лучших своих проявлений? Однообразная рутина становится таковой, когда в голове — звенящая пустота, а желания — абсолютное убожество. Когда материал заменяет эфир. Ты любишь — значит, ты есть. Ты размышляешь и действуешь — значит, ты живешь. Ты анализируешь мир — значит, ты говоришь с ним. И он отвечает тебе. Мир всегда отвечает тому, кто осмеливается его потревожить…
Громкий хлопок разбил привычную офисную рутину, как гром. Встрепенулась добрая половина офиса, другая — вяло дернулась и оторвала слипшиеся глаза от экранов компьютеров. Аллег, слегка нахмурившись, поднял голову.
И невольно подавился смешком. Томми стоял на офисном стуле, как альпинист на вершине Эвереста, уперев руки в бока и сурово оглядывая собравшихся коллег из-под сведенных бровей. Отрастающие волосы растрепаны, дресс-код, как всегда, небрежный.
Взгляд пронзительный и строгий.
— Мне тут сообщили, мои дорогие друзья, — подчеркнуто вежливым, но при этом очевидно недовольным тоном начал он, — что у многих из вас возникло много вопросов и сомнений относительно личности некоего мистера Аллега Тэрренса. — Его мальчик снова окинул все тем же взглядом замершую перед ним толпу. — Я так подозреваю, что вы после известных событий сложили о нем некоторое мнение, следствием которого стало явное неуважение и фактический бойкот. Я не утрирую? Все правильно говорю?
Ответом ему было гробовое молчание. Кое-кто из коллег нахмурился, кто-то нервно заозирался по сторонам. Аллег титаническим усилием воли удержался от того, чтобы прикрыть лицо рукой.
— Вы не молчите, — громко потребовал Томми. — Скажите все как есть.
— А то, что? — спросил один из молодых коллег, с вызовом глянув на него. — Что ты сделаешь, Клайптон? Брата позовешь?
— Нет, — дружелюбно ответил Томми. И улыбнулся. — Я не собираюсь делать ровным счетом ничего. Я собираюсь обговорить наболевшую проблему сейчас, чтобы больше никогда к ней не возвращаться. Аллег не хочет уходить с этой работы. Я тоже. Аллег хочет покоя — как, я думаю, и все здесь присутствующие. Но без сброса напряжения этого никак не добиться. Давайте, дорогие господа и милые дамы, — ещё громче произнес он, взмахнув руками, — задавайте свои вопросы. Озвучьте претензии. Выдайте все, что наболело. Я жду.
Первые пару мгновений стояла абсолютная тишина. Аллег даже понадеялся, что никто ничего спрашивать не будет — все разойдутся по своим местам и представление окончится. Хрен там. Помотав головой и покривя губы, парень, что заговорил с Томми до этого, выпалил, презрительно и зло:
— Вы в жопу долбитесь, да?
Как мог бы отреагировать нормальный парень на такой вопрос. Разозлиться? Кинуться на нахала? Может, вежливо проигнорировать?.. Томми расхохотался. Громко, заливисто, так, что чуть со стула не упал.
— И это все? — хихикая, спросил он. — Все, что тебе интересно? Серьезно?
— А че? — насупился парень, зыркнув на него исподлобья. — Вы — педики, вот вам и вопрос.
— Болезненное сексуальное неприятие на фоне непонимания сути дела, — медленно и тягуче проговорил Томми, склонившись к нему.
— Чего? — заморгал парень.
— Баба есть? — резко спросил его Томми, и когда тот с испугу кивнул, добавил: — Часто ее трахаешь?
— А тебе какое?!.. — разъярился парень.
— А тебе? — ловко парировал Томми и тяжко вздохнул. — Ей-богу, тут такой остросюжетный детектив разгорелся с кучей убийств, трений и неожиданных сценарных ходов, что волосы в носу встают дыбом. А все, что народ волнует, — в какой позе я люблюсь со своим мужиком. Стыдоба…
— Так это правда? — спросила одна из коллег. — Что, мол, этот парень на Аллега напал?
— Чистейшая, мадам, — кивнул Томми.
— Говорят, ему едва шестнадцать исполнилось, — пискнула какая-то девушка с другого конца. Аллег невольно крякнул от удивления, и она чуть зарделась: — Ну а что? В газетах писали…
— Газетчиков даже в приемную участка не пустили, мисс, — криво усмехнулся Томми. — Так что все, что они пишут — бред, от начала и до конца.
— А почему это я тебе вопросы должен задавать? — спросил Джозеф, старый знакомый Аллега, который, впрочем, после «известных событий», от него открестился. — Я, вон, лучше Тэрренса спрошу. Эй, Тэрренс! Какого черта этот сопляк за тебя отдувается? Совсем ты, что ли…
— Потому что у Аллега тяжелая психологическая травма, — неожиданно низко ответил Томми, — и вы, мистер Кэмп, удачно поспособствовали ее появлению.
— Я? — вытаращился Джозеф, раскрыв рот. — Да с чего бы мне?!..
— Простите, я выразился неточно. Не только вы, — тем же тоном произнес его мальчик. И окинул весь офис долгим нечитаемым взглядом. — Каждый из вас. Каждый из вас, кто отворачивался, когда он пытался с вами заговорить. Каждый, кто кривил лицо, хмыкал под нос, кидал косой, недовольный, презрительный, жалостливый взгляд. Каждый, кто думал: «Ну, безразличие лучше презрения. Я хотя бы молчу». Вы хотите знать, как все было на самом деле? — спросил Томми уже тише и вкрадчивее. — Хотите, чтобы я рассказал, какого это — быть изгоем, которого разрывают на части все, кому не лень? Хотите, дам вам пищу для размышлений на ближайшие пару дней. Хотите?
Тишина. Тяжелая. Краткая. Полная тщательно скрываемого любопытства…
«Я не знаю, что ждет нас дальше. Меня страшит наше будущее. Каким бы психопатом не был Феликс, кое в чем он все-таки прав. Я старею, а ты — мужаешь и крепнешь. Мое тело высохнет. Мой разум затупится. Пятьдесят лет это правда предел — дальше будет спад. Между нами двадцать лет. Как мы будем жить вдвоем? Как ты будешь жить со мной? Ни красоты, ни секса, ни даже любви нормальной. Вечные болячки, вечные проблемы, вечные воспоминания и ворчания по пустякам… Ты же будешь скучать. Тебе это рано или поздно надоест. Захочется чего-нибудь нового, молодого, свежего. Наша жизнь замкнется и превратится в унылую серость. Все будет в тягость. Моя старость и твой расцвет заберут у нас наше долго и счастливо».
Чушь! Лютый беспросветный бред! Так. Во-первых, заклинаю тебя, никогда больше не повторять то, что нес этот тупорогий баран. Никогда! Ему двадцать восемь лет — откуда ему, черт его, знать, что такое старость? Моему бате шестьдесят — и что? Нет, на вид он, конечно, выглядит, как старая обдолбанная развалюха, но стоит кому-нибудь крикнуть «деньги!» или «копы!», и скорость, с которой он бросится наутек, будет сравнима со страусовой. Если не с гепардовой. Какой нахрен «спад»? Вы чего вообще? Стукнуло полтинник — и все, ложись помирай? Нет. Совсем нет. В пятьдесят жизнь только начинается, и это не шутка. Многие мужчины в этом возрасте выглядят лучше некоторых тридцатилетних. Да, ты выглядишь сейчас нехорошо. Не волнуйся. Мы это исправим. Мы постараемся это исправить. Хоть немного. Ты очень умный, очень добрый, и желания жить тебе не занимать. Тебе нужно просто отдохнуть и подлечиться, вот и все. Во-вторых, перестань бояться старости. При всех минусах в ней тоже есть своя прелесть. Это конец. Время итогов… и? Это ещё один повод лечь плашмя на кровать и ждать, когда придет Эта, которая с Косой? Ерундистика…
Ты говоришь, что станешь для меня обузой. Ты говоришь, что я возмужаю, окрепну, что стану тяготиться твоим обществом, потому что… секс? Серьезно? Нет, интим — важная часть любых отношений, но не главная. Для меня нет. Я могу вполне свободно обойтись без него. Мне хватает твоей ладони в моей, мне хватает твоих глаз, твоих губ, твоего теплого бока, прижимающего к моему. Вот сейчас ты обнимаешь меня — и я в трепете. Это чувственнее любой ласки, томительнее любого оргазма. И это не изменится, слышишь? Пройдут годы, ты состаришься — состарюсь и я. Но все будет как прежде. Я чувствую. Я это знаю. Я буду с тобой. Просто потому, что мне хорошо с тобой. Я люблю тебя, как человека. Я хочу тебя, как мужчину. Ты не противен мне. Вот не противен и все — даже складочки твои, даже пятнышки и седина! Они мне дороги, потому что мне дорог ты. И нужен, слышишь? Нужен целиком — и тело, и душа. Я буду помогать тебе, просто потому что мне нравится тебе помогать и потому, что так я делаю тебя счастливее. Конечно, я жду помощи от тебя — и знаю, что обязательно ее получу. Ты человек, попавший в обстоятельства абсолютно не подходящие твоей натуре. Ты мягкий, добрый, домашний, уютный, заботливый. Ты правильный парень, старающийся поступать, «как надо». Ты создан для спокойной, размеренной, мирной жизни. И я схожу с ума от мысли, что ты поделишься ею со мной. Со мной — ходячей чокнутой катастрофой. Я хочу это. Я хочу тишины и скучной рутины. Я хочу до конца наших дней засыпать под твое глубокое ровное дыхание… Феликсу такого не понять. Он вообще о таком не задумывается. Он строит свои предположения, исходя только из практического опыта и общей статистики. Не учитывая исключения, не включая фантазию, не умея допускать. У него неплохо варит голова и хорошо складываются мысли. Но только в очень узком направлении. Он не знает отклонений. Не способен задаваться пространным вопросом: «А что, если?..» Он ограниченный, закрытый в своих жестких, неизменных рамках слепец, не желающий чувствовать дыхания мира…
— …Поведение мистера Смита — яркий пример хищнического, я бы даже сказал, паразитического стиля жизни. Не признавая ни чьих прав и желаний, он стремится выпить из своей жертвы все соки до капли, выжрать ее нутро до самого последнего куска. Он жаден, он не знает меры. И самое главное — он будет делать так всегда. Нет в жизни ни одного аспекта, которого бы не коснулось его алчное стремление заглушить свой голод. Если мы закроем его с другими заключенными, он будет присасываться к ним, как пиявка. Если посадим в одиночку, он спрячется в своем сознании, в которое не раз уже убегал. Нет, он не сожрет себя сам — инстинкт самосохранения ему этого просто не позволит. Но он превратится в своеобразный живой кокон, который наша гуманная система правопорядка будет подпитывать извне. Вполне возможно, ему удастся скостить срок. Почему нет, ваша честь? Он будет вести себя очень кротко. Никто и не заподозрит, что под панцирем этого жука скрывается та ещё опасная зараза. К чему же я веду в итоге? От него нет никакого проку, это раз. Он невероятно опасен для общества, это два. И, наконец, он не отказывается от своей «святой» миссии. Он намерен ждать столько, сколько потребуется, чтобы выйти и начать все сначала. Он — гнилой бубон, который необходимо вскрыть. Он — нахлебник, который не оценит никаких усилий, совершенных ради него. В конце концов, он убийца, сломавший жизни десяткам человек, включая друзей и родных тех, кого он отправил на тот свет. На этом основании, на основании законов нашего штата и нашей страны, а также, не скрою, в пылу праведного гнева и желания справедливого возмездия за ту боль, что он причинил моему близкому человеку, я требую, чтобы мистер Сент-Джон Смит был подвергнут высшей мере наказания.
«Ты так просто об этом говоришь».
Потому что многие вещи проще, чем кажутся.
— Всем встать! Суд идет!
Серые стены, серые полы, серые потолки. Бледное лицо в обрамлении темных кудрей. Сердце стучит под горлом, и теплая рука сжимает ладонь.
«Я так хочу верить… Мне страшно, Томми. Страшно…»
Это нормально. Страх неизвестности — первородный страх. Я буду в ужасе в момент смерти. Я, скорее всего, заплачу. Или забьюсь в истерике.
«Думай обо мне. Думай о том, что я жду тебя там, родной мой».
Я верю в эволюцию. А потому не верю в загробные миры. Но я постараюсь. Не хочу прощаться с тобой навсегда.
Судья — размытая фигура. Его лицо — расплывчатое бельмо. Голос резок, но ясен, как у робота. Речь помнится смутно, но каждое слово — как нож в кожу.
— …Обвиняемый мистер Сент-Джон… в убийстве двенадцати человек, среди которых… признан виновным по статьям… приговаривается…
«Томми, мне холодно. Обними меня. Томми… Томми, обними меня…»
М-м-м… Можно? Аллег, родной мой, можно?
«Ох-хо-хо… Аккуратней… Ай… Ветка. А нет — камешек… Осторожней, родной мой, там песок… Просто, ох… Томми».
— …к высшей мере наказания путем ввода смертельной инъекции в сгиб…
Высшая мера. Смертельная инъекция. Сердце замирает — взгляд сам собой обращается к пепельно-серому лицу. Серебристые глаза не двигаются — их обладатель не здесь, не слышит, не чувствует. Аллег смотрит на него — но видит совсем иное…
Гибкое белое тело. Влажный песок топит. Прохладная вода — по коже. Липкий пот — каплями на грудь. Сильные ноги, цепкие пальцы, приоткрытые губы. Жар нутра. Болезненно скручивающий жар. Белые острые жемчужины в розово-синей оправе. Горящая сталь и сверкающий изумруд. Наслаждение в венах. Сердце поет, в горле надирает. Плавное движение — одно за другим. Хрипы. Стоны. Шепоты… Светлый мальчик. Томми…
Вот так. Вот так. Наконец-то. Я так… Аллег… Ал… А-а-ал…
«Томми, да… Томми… Да… Родной мой, светлый мальчик… Да…»
«Ты — само совершенство, мой родной», — мысль в голове.
— Ты — безжалостное чудовище, мой мальчик, — слово в воздух.
— Возможно, — никакой обиды. — Порядка не бывает без хаоса. Как и жизни — без смерти. Не хочешь шоколадку?..
Я хочу тебя — и только. Как тогда, на озере. Как тогда…
«Мне снилось… ох… что ты — Черт… Мы подписа… гхм… контра-ахкт… ох…»
На… мх… каких усло-ох-виях?
«Вместе… м-м-м… вм-м-месте… До конца-а-а…»
Ну да. Иного бы я… Ал… Ал, ты что?.. АЛ! Погоди… Ты чего?.. Ал…
«Не могу. Не могу, мой хороший. Иди ко мне… Поцелуй меня. Поцелуй, я прошу… Я не верю, что ты рядом. У меня темнеет в глазах… Держи, пожалуйста, держи меня. Не могу без тебя. Не могу… Обними меня. Обними, Томми… Родной мой, светлый мой, бесценный мой мальчик… Держи. Не отпускай. Не отпускай мою руку, прошу тебя!..»
Никогда не отпущу.
========== 30 глава. Вот и год прошел… ==========
— Ты в курсе, что не обязан этого делать?
Этот вопрос заставил Аллега вздрогнуть, из-за чего шелковая ткань уже в который раз юрко выскользнула из пальцев. Мужчина глубоко вздохнул и грубо содрал треклятый галстук с шеи. Не судьба, видимо.
— Элли, — терпеливо произнес он, хмурясь своему отражению, — этот вопрос навевает на меня пленительные воспоминания о сеансах господина Годфруа и мистера Рангуоррена. Из-за которых я, в свою очередь, моментально расклеиваюсь. Прошу тебя, — добавил он чуть ниже, но при этом легко, как будто в шутку, — не дави на больное.
— Как скажешь, дорогой мой. — Голос жены из динамика телефона звучал все так же кокетливо, но уже более осторожно и понятливо. — Так все случится на восходе? Как романтично! В котором часу?
— Ровно в девять, — спокойно произнес мужчина.
Эта фраза повисла в воздухе, как внезапно ворвавшийся в окно сухой лист. На улице стояло раннее утро, и свежая, уже слегка морозная прохлада августовских сумерек постепенно уступала место последним отголоскам летней жары. В полдень нынче палит, как в пустыне, а в полночь — пробирает холодом до самого нутра. Аллег перевел взгляд на календарь и отыскал среди ровной череды цифр одну, жирно обведенную ярко-красным.
«Вот и год прошел, — прошептал ему на ухо Томми из Воспоминания. — Первый наш год. Но не последний, слышишь? Далеко-о-о не последний».
— Не последний, — повторил Аллег, с трудом шевеля губами.
— Что-что?
— Ничего-ничего. — Расческа в последний раз прошлась по тонким седым волосам. Аллег в последний раз пригладил бороду, одернул мягкий бежевый пиджак и поправил часы на руке. Заглянул себе в глаза. И произнес с глубоким вздохом: — Мне пора, Элли. Ещё Томми забирать. Спасибо, что позвонила.
— Не стоит, — мурлыкнула его бывшая жена. — Не могла же я проводить своего мальчика в новый путь без напутственного слова. Удачи, мой дорогой. Я верю, у вас все будет хорошо.
Ее голос затих, но яркое солнечное «верю» стремительным порывом смело прошлую фразу из головы. Я тоже верю, подумал Аллег, прикрывая глаза. Все будет хорошо. Уже сегодня вечером. Все будет просто прекрасно…
Он забрал мобильник со стола. Выпил лекарства, которые ему прописали врачи. Погладил сопящую Минни по надушенной шерсти и поцеловал Чуги, свернувшегося калачиком рядом с ней. «Папы скоро вернутся, родные мои», — шепнул он им тихо. Минни беззвучно фыркнула, приоткрыв хмурый глаз. Чуги сонно лизнул ему щеку. Аллег со слабой улыбкой оглядел их с Томми квартиру. Скользнул взглядом по гостиной, по дивану, по покрывалам, по задернутым темным шторам. Взял ключи от машины в руку.
И решительно дернул за ручку двери.
Как он и ожидал, Томми пришлось немного подождать. В кабинете начальника отдела стояли дикие крики, которые, впрочем, на отдельные слова разложить было почти невозможно. Аллег и не пытался. Суть он знал.
В конце концов, красный и зло пыхтящий Реджельт едва ли не за шкирку вывел бледноватого, но гордо задирающего подбородок Томми из кабинета.
— Смотри у меня, парень, — тяжело дыша, прошипел Редж. — Доиграешься! Лишу премии, а, может, и вовсе с места турну. Не думай, что все твои выкрутасы…
— Доброе утро, Редж, — мягко перебил Аллег, выходя из-за двери. — Что мой дурачок опять натворил?
— Защитил твою честь, — с радостной улыбкой заявил Томми, подходя к нему ближе и оглядывая с головы до ног. — Какой ты сегодня… красивый.
Аллег вздрогнул от мелькнувшей в его голосе вибрации. Той самой, чувственной. Из далекого сна. Щекам стало чуть жарче. Реджельт хмуро зыркнул на Аллега исподлобья.
— Уводи его ради всего святого, Тэрренс, — сварливо произнес его босс. — А то я за себя не отвечаю… Ты как, вообще?
— Все в порядке, — слегка улыбнулся Аллег, пожимая ему руку. — Завтра буду на месте, как штык.
— Охотно верю, — криво усмехнулся Редж. И недовольно покосился на его мальчишку: — Надеюсь, мы друг друга поняли, мистер Клайптон?
— Да, сэр, — покладисто сказал Томми. — Абсолютно, сэр.
Реджельт, бурча что-то под нос, ушел к себе в кабинет, а Аллег увел Томми на подземную парковку, попутно расспросив, чего он такого натворил.
— Всего лишь вступил в дискуссию с парочкой офисных бонз, касающуюся нас, нашего дела и предполагаемого будущего, — пожал плечами Томми. — А так как те самые бонзы оказались на редкость упертыми, дискуссия в какой-то момент перешла из устной формы в… — Он указал на небольшую ссадину на губе и скривился. — Редж поймал нас на «горячем». Теперь почти месяц буду батрачить в три раза больше обычного.
Аллег негромко фыркнул и ткнул его в плечо, но ничего говорить не стал. Не время, да у него и желания не было. Почти всю дорогу ехали молча. Томми расфокусированным взглядом смотрел в окно, Аллег следил за дорогой. Уже на подъезде к полицейскому участку Томми произнес:
— Хелл уже, наверное, там.
— Хм? Правда? — удивился Аллег. — А она тут зачем?
— Хочет быть со мной, — сказал Томми как-то странно. Слегка усмехнулся. — Говорит, я после вынесения приговора моим, — он фыркнул, — заключенным становлюсь каким-то… не таким.
— Поддержать хочет, — кивнул Аллег и распахнул дверцу.
В комнате, куда их привели, было на редкость прохладно и темно. В комнате, в которую выходило полуматовое стекло, напротив — относительно тепло и светло. Там было ровно два предмета мебели — небольшой белый стол и голубая кушетка. Кушетка на вид была самой обычной медицинской кушеткой, только лишь с парочкой незначительных отличий: к ней были прикреплены несколько черных ремней, а сама она была слегка наклонена вверх. Видимо, чтобы наблюдающие в подробностях могли разглядеть лицо подсудимого во время процесса.
Хелл уже ждала их в компании Джека, Данко и, разумеется, Тедда. Новоиспеченный муж ни на шаг не отходил от своей возлюбленной.
— Вы как? — коротко спросила миссис Темплтон, крепко обняв их поочередно.
— Все хорошо, Хелл, — улыбнулся Томми.
Аллег только кивнул в ответ. Девушка, криво улыбнувшись и немного помолчав, попросила Томми о «секундочке» тет-а-тет. Они отошли немного в сторону, о чем-то тихо беседуя, и мужчина остался наедине с собой. В горле неожиданно стало тесно. Полумрак делал только ярче свет, льющийся из соседней комнаты. Смотреть туда было боязно, неприятно, но Аллег все равно смотрел. И чем дольше смотрел, тем…
— С вами все хорошо, мистер Тэрренс? — басовито спросил Тед, заглядывая ему в лицо. — Вы бледный какой-то…
— Спасибо, Тедди, — неожиданно произнес Аллег. — За помощь. За поддержку… За Хелл. Ты очень ей нужен.
— Я знаю, — совсем тихо пробормотал Тедди, глядя на свои руки. Быстро посмотрел на полупрозрачное стекло и слегка нахмурился. — Я предлагал ей не ходить, а она — нет. Говорит, надо. Говорит, хочет понять…
Он не договорил, но Аллегу это было и не нужно. Он сам недавно возвращался в старый дом. Даже зашел на второй этаж. Снова пережить — и убедиться. Убедиться, что прошлое так и осталось прошлым.
Уже почти перед самым началом к нему подошел Джек.
— Крепись, старик, — произнес старший Клайптон, свойски ткнув его в плечо. — Тебе ещё с моим братцем жить после этого. Ох, тяжела будет доля…
— Придешь на ужин в пятницу? — спросил Аллег с легкой улыбкой. — Томми откопал какое-то новое блюдо в старой поваренной книге. Уверен, что просто, как он выразился, взорвет наш мозг.
— Главное, чтобы кухню не взорвал, — коротко хохотнул Джеки. И глубоко вздохнул. Когда он заговорил опять, его голос был не таким веселым: — Не думал, что когда-нибудь доживу до такого. Смертельная инъекция…
— Она не запрещена, — тихо произнес Аллег. Ему самому не верилось до сих пор, что это происходит на самом деле. — Ее используют иногда.
— Угу. Иногда. Когда конкретно так припрет, — хмыкнул лейтенант, скрестив руки на груди. — Немудрено. Куча всякой мороки. Одни заявляют, что она — образец гуманности. Другие вопят, что все это бред, и ничем она не лучше электрического стула.
— А ты что думаешь? — после короткой паузы спросил Аллег.
— Я скорее солидарен со вторыми, — помолчав, признался Джеки. — Мне в принципе людей убивать не очень нравится. Даже таких конченных, как этот ваш… Но если уж обращаться к казни и смертоубийству, то это, как по мне, надо делать с толком — привлекать специалистов, врачей, проверять оборудование и дозы медикаментов. Тщательно готовить все и всех. Не то будет, как в середине прошлого столетия: то разряд тока слишком маленький, то доза препарата слишком большая, а как итог — мучительная агония, похуже любой пытки. — Клайптон старший едко фыркнул и проговорил чуть тише: — Гуманистически-правовое государство, мать его…
Сердце зачастило громче. Во рту стало сухо. В голове вмиг бешенным роем зажужжали вопросы — один страшнее другого.
— Феликса тоже могут… — едва слышно прохрипел Аллег и умолк, не в силах закончить.
— Эй, — сжал его за плечо Джеки, — все будет хорошо. У нас работают профессионалы — не всякая там шалупонь. Из-за этих ебучих законов практикующих врачей, конечно, — добавил он, словно нехотя, — привлекать к процедуре нельзя, но эти люди в свое время учились на медиков. Как правильно ввести инъекцию знают. Все будет хорошо.
Хорошо. Все будет хорошо. Аллег тяжело сглотнул и покосился на Томми. Тот тоже выглядел каким-то… пришибленным, что ли. Слегка отстраненным. Будто перед его глазами ширма, скрывающая от него весь остальной мир. Даже настойчивые слова Хиеллы не могли ее сорвать.
К счастью, не один Аллег это заметил.
— Томми! — зычно позвал его мальчика старший брат. — Хватит там к чужой бабе клеиться! Иди вот, — Джеки указал подбородком на Аллега, — побудь со своим мужиком.
Слава богу, в помещении не было посторонних — а Томми моментально послушался. Коротко что-то ответив подруге, он в два прыжка оказался около Аллега. Улыбнулся ему. Взял за руку и… В первый миг Аллег подумал, что он хочет поцеловать его ладонь. Даже решил уже руку отнимать. Но оказалось, нет. Оказалось, Томми нужно было то, что было на его руке. Его часы.
— Девять, — проговорил мальчишка тихо-тихо, глядя на стальной циферблат и повторил ещё тише, заглянув ему в глаза: — Ровно девять.
«Пора», — подумал Аллег.
— Пора, — рыкнул Данко.
— Пойдем, — хмуро кивнул Джеки. — Хочу проверить, не намудрили ли они там чего с дозой. Не волнуйтесь, друзья мои, — уже мягче добавил он. — Это не продлится долго.
Он подбадривающе стиснул Аллега за плечо и взъерошил брату волосы, пожал руку Тедди и поцеловал Хелл в щеку. Красивый он, нежданно пришло Аллегу на ум. Высокий, сильный, смелый. Умный и чуткий. Строгий, но справедливый. Прекрасный глава семьи, с таким не пропадешь. Лейтенант Клайптон вышел прочь, Данко поспешил следом. Воцарилась тишина. Все смотрели на пустую светлую комнату по ту сторону стекла.
Секунды шли. Минуты ползли, никуда не торопясь. Аллег глубоко дышал, силясь успокоить рвущееся наружу сердце. Томми тихонько сопел рядышком. Они не касались друг друга. В этом не было нужды. Пока…
Пока не открылась боковая дверь, и люди в белых халатах не ввели Его.
Феликс окончательно превратился в живой скелет, обтянутый бледно-серой кожей. Волосы истончились. Губы растрескались. Глаза запали. Зрачки неподвижно замерли в одной статичной точке. Его вели под руки — он едва мог стоять. Ком в горле стал только тверже…
— Мне сказали, что он перестал есть, — прошептал Томми в ответ на их безмолвное изумление. — Даже пил мало. Окончательно ушел в себя.
Спрятался от правды. Твердый липкий ком стало жечь. Аллег не мог оторвать взгляда от тонких запястий, черных вен, отчетливо видимых линий костей под тонюсеньким слоем пергаментной кожи. Его начало потряхивать. В голову лезло столько всего, в душе творился такой бардак, что…
— Томми, — выдохнул он невольно.
И нашарил его теплую жилистую руку… Держи меня! Не отпускай!.. Сильные длинные пальцы тут же стиснули его в ответ. Никогда не отпущу.
Феликса уложили на кушетку, осторожно, будто хрупкого больного ребенка. Спокойно и аккуратно закрепили его руки, ноги и торс ремнями. Затянули достаточно туго, чтобы удержать тело в одном положении, но не слишком крепко, чтобы причинить даже малейший дискомфорт. Женщина в белом халате мягко отвела его левую руку в сторону и крепко зафиксировала. Мужчина в синей рубашке и очках протер ее внутреннюю сторону и наложил жгут. Они действовали размеренно, методично, не торопясь, внимательно следя за положением и состоянием юноши. Джек не соврал — эти люди действительно знали свое дело.
Когда внесли ампулу с препаратом, Сент-Джон внезапно дернулся. Аллег заметил, что его глаза слегка ожили, заблестели. Что-то нехорошее свернулось в животе… чтобы через секунду заныть тягостной мукой, когда парень ни с того ни с сего тонко выдохнул:
— Стойте. Нет. Подождите. Я не хочу…
— Тише-тише, — ласково проговорила женщина в халате. — Осталось немного.
— Н-нет, — дернул головой мальчик. Мальчик. Он совсем мальчик. Ему даже нет тридцати. Он никогда не станет мужчиной. Он… — Не надо. Пожалуйста. Я не хочу… Джордж, нет… Остановите… Не-ет…
— Ну что ты, что ты, — нежно проворковала женщина и, быстро сняв перчатку, погладила его по нежным тонким волосам. — Тише, милый мой. Скоро все закончится. Потерпи чуть-чуть. Совсем чуточку.
— Правда? — спросил Феликс, глянув на нее большими белыми глазами. Этот его взгляд так мучил Аллега потом. — Скоро?
— Скоро, — кивнула женщина и как можно незаметнее одела перчатку вновь.
Сент-Джон не слишком расслабился — но заметно успокоился. Достаточно, чтобы ему ввели лекарство без всяких проблем.
Аллег судорожно вздохнул, когда шприц беззвучно выскользнул из кожи. Это произошло так быстро, так просто, так… привычно. Будто бы и не было в этом чего-то из ряда вон выходящего. Ну, право же, уколы делают всем людям, порой по нескольку раз в день, что тут такого?.. Его пальцы задрожали. Теплая сильная рука сжала их сильнее.
— Скоро? — прохрипела Хелл. — Как долго?..
— Минут двадцать, — так же хрипло ответил Томми. — Яд мягкий, а он сам — давно под обезболивающими. Это будет тихая смерть.
Тихая смерть. У Аллега ослабли колени. Тихая смерть! Смерть… Человек, молодой парень перед ним, бледный и худой, когда-то дорогой и любимый… Смерть. Она здесь. Она так близко. Холодок пробежал по спине. Что это, пот? Или отголосок Ее дыхания? Смерть… «Ты выбрал зыбкое подобие жизни, когда я предлагал настоящую достойную смерть», — сказал ему Сент-Джон много веков и тысячелетий назад. Можно ли считать это иронией?.. Аллег не знал. Аллег не чувствовал ничего, кроме смятения и ужаса.
Первые признаки были едва заметны. У парня начали слипаться глаза. Потом его голова стала слегка накреняться в бок. Он был в сознании, но реагировал на все не так, как положено — как пьяный или не выспавшийся человек. Персонал не отходил от него ни на шаг, следя за каждым движением.
— Не хочу здесь, — слегка нахмурившись, проворчал юноша. — Хочу домой. Отведите меня домой.
— Обязательно, — пообещала женщина, вновь коснувшись его волос. — Где ты живешь?
— О, это далеко, — пробурчал Сент-Джон и глубоко вздохнул. Его голову слегка повело вправо. — Фургон. Старый… Я не хочу здесь… Не надо…
— Тише, милый, — прошептала женщина, ласково поглаживая его по макушке. — Все заканчивается. Скоро ты будешь дома.
— Скоро… Да, скоро… — едва слышно прошептал Сент-Джон, и Аллег понял — осталось немного. — Я хочу… Опять… Бриз… Старый… Джордж… Отведи…
Он окончательно потерял власть над своим телом. Женщина осторожно уложила его голову на небольшую подушечку. Яркий свет ламп на потолке осветил мертвенно-бледное лицо. Истончившиеся бесцветные ресницы трепетали. Губы едва шевелились. Глаза бегали под прикрытыми веками.
Аллег замер, глядя на это лицо. На эту уже фактически посмертную маску, сверкающую последними всполохами жизни. И неожиданно замер, осознав четко и ясно, прочувствовав до самой глубины сердца, осознав, впитав и увидев так ярко, так полно, так живо, это… последнее мгновение перед тем как исчезнуть… неземное выражение мира и покоя, какого никогда не… представить. У него перехватило дыхание, и пульс перестал звучать в ушах. Мир потерял голос. Страх потерял вкус. Густой тяжелый воздух застрял в горле. Неземной свет, абсолютный и эфемерный… он был ярким… прекрасным… как в героическом эпосе… накрыл лицо Сент-Джона чистым сиянием вечности. Маска зверя, чудовища, убийцы сошла с его кожи, явив на свет истинную суть разумного существа… Это было великолепно… божественно… Должно быть, точно так же, как у Него… Только намного кристальнее, полнее, лучше…
Сент-Джон уснул, тихо, спокойно и мирно. Позабыв о боли, страхе и ненависти к этому миру. Смерть приняла его, как родное заблудшее дитя.
Дитя, что наконец-то примирилось со своей матерью.
Дорога до дома помнилась смутно. В голове образовался звенящий вакуум, и глаза затянула пелена. Аллег помнил, как Хиелла, слегка дрожа, обнимала его, прижимаясь щекой к щеке. Помнил, как Тед что-то басовито лопотал, а Джек — стискивал за плечо. Но все это было очень далеко, очень поверхностно. Как будто не с ним.
А вот ладонь, теплая ласковая родная ладонь, так крепко сжимавшая его собственную, была ощутимее собственной плоти. Взгляд серо-зеленых глаз — ярче света солнца и луны. Тихое дыхание — нужнее воды и соли.
«Пойдем домой», — сказал ему его Томми, и Аллег пошел.
Ладонь мальчишки так и не покинула его ладонь — он вел машину одной рукой, не боясь ни штрафов, ни полицейских, Томми пролез через водительское сидение, чтобы просто сохранить их переплетение рук, и они вдоволь похихикали над этим. Они поднимались по лестнице так, так открывали дверь и заходили в коридор.
Так же прижались друг к другу. Томми прильнул к его плечу, Аллег прижался щекой к его макушке. Вокруг стояла тишина и полумрак. Они долго молчали.
В конце концов, Томми тоненько вздохнул, совсем как щенок, и просипел:
— Я накопил деньги на квартиру. Ну, ту самую, в районе Блит-айс. Недорого.
Аллег прикрыл глаза. Ему не нужно было вновь осматривать всю их крохотную квартирку в районе Кущ по улице Алонг-стрит 35 под номером тридцать девять, чтобы уже в который раз ощутить приятное томление в груди. Эта гостиная, эта кухня, эта спальня… Этот таинственный полумрак, эти книги на полках, эти картины на стенах… Слегка мрачноватые обои, конечно, но… Аллег тихо выдохнул и улыбнулся.
— У меня тоже есть немного, — прошептал он едва слышно. — Когда продам дом, станет больше. Нам хватит.
— Даже излишек останется, — согласился Томми, но как-то безрадостно. Без огонька.
Этот диван, накрытый пледом. Этот телевизор с пятном на экране. Этот слегка надтреснутый кофейный столик. Этот стол, покрытый скатертью в цветочек. Эта кровать, мягкая, удобная, слегка проседающая… Аллег обвил худые плечи свободной рукой и прижал к себе своего мальчика. Глубоко вздохнул, взъерошив темные волосы… Этот вечно визжащий чайник. Этот дешевый белый шкафчик, от одного вида которого пересыхает в горле. Этот стакан на прикроватной тумбочке. Это оконце в коридоре, это окно в спальне, эти черные глазенки в ворохе кудрей, этот взгляд и…
«Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю».
Аллег с наслаждением втянул мускусный горьковатый запах. Потерся заросшей щекой о густые жестковатые лохмы. Поцеловал их, поцеловал висок, ухо, шею… Почувствовал ответный поцелуй в плечо. Уткнулся носом в вихрастую макушку. Зажмурился, чувствуя, как уходит, отпускает, утекает, как вода из крана… Прощай, мой лисенок, безмолвно шепнул Аллег бледной тени около маленького оконца. Прощай навсегда.
И тень рассеялась. Все хорошо. Все наконец-то хорошо.
Томми отпустил его руку и крепко стиснул за поясницу. Поцеловал место прямо над сердцем. Прижался к нему ухом. Глубоко выдохнул.
И фыркнул:
— Может, просто ремонт сделаем?
— Можно, — с улыбкой произнес Аллег. — Поклеим новые обои?
— Заодно и отношения наши проверим, — хмыкнул Томми.
— И матерный словарный запас, — кивнул Аллег, и Томми захихикал.
— Можно диван кожей обтянуть, — предложил он.
— Угу. И телевизор купить поновее, — добавил Аллег. — Хочешь, ноутбук тебе подарю?
— Давай лучше нормальный компьютер, — помолчав, сказал Томми. — Я-то думал, уеду отсюда, вот и не покупал. Но раз остаемся…
Снова тишина. Полумрак приятно давил на глаза. Аллег слышал мерное дыхание своего мальчика. Кожей чувствовал его. Как и его тепло, его силу, его сердцебиение, эхом отдающееся в душе… Как же я рад, что в тот день в столовой все столики были заняты… Ты чертовски прав, старик. Чертовски.
— Я не верю, — едва слышно прошептал Аллег. — Не верю, что все закончилось. Так тихо…
— Я тоже, — ему в тон произнес Томми. И глянул в сторону коридора. — Смотри, светает. Солнце восходит…
Да. День набирает силу, жаркий августовский день. Как год назад он его проводил? В обычной офисной рутине? Бок о бок с Феликсом? Или, быть может… Он обхватил щеки Томми и приподнял его лицо. Мальчишка моментально встрепенулся и вскинул на него мерцающие глазенки. Тусклая серость и яркая зелень. Угрюмая темнота и пронзительный свет. Обыденная жизнь и приключение по ту сторону яви. Томми Клайптон. Его родной, донельзя любимый Чертик.
Нежная тяжесть сжала сердце в тиски, и Аллег не стал ей противиться. Поцеловал своего мальчика в подбородок, в щеки, в кончик носа, в место между бровями, в оба виска. Чуть прижался губами к его векам и оставил долгий мягкий поцелуй на лбу. Горячее дыхание ерошило его бороду. Мелкая дрожь отзывалась трепетом в груди. Поцелуй в губы он оставил на Томми — и тот, как всегда, не разочаровал.
— Пойдем, — выдохнул его мальчик после, стискивая его поясницу и опаляя шепотом кожу.
— Да, — судорожно прохрипел Аллег, силясь собрать мысли в кучу — поцелуй выпил из него воздух, силы, саму душу. — Нас уже ждут.
Они разорвали объятия, но снова переплели пальцы. Пол коридора, ведущего в гостиную, ярко освещало льющееся из окна летнее солнце. Они ступили на него вместе, крепко держась за руки.
«Ну, вот и все» — подумал Аллег, и мир вокруг отозвался светом и болью.
Новое начало всегда дается тяжело.
Комментарий к 30 глава. Вот и год прошел…
В ближайшем будущем грядет эпилог. Но нескоро. Но грядет. Не могу отпустить этих ребят так просто. (Устар. обещание выполнено)
========== Эпилог. Несколько лет спустя ==========
Комментарий к Эпилог. Несколько лет спустя
03.08.21 - переработано.
Горизонт начал светлеть, когда они подъехали к заправке. Бак был почти пуст — как и их желудки, откровенно говоря. Пока работник заправлял им машину, они сходили за сладким для перекуса.
— Ещё несколько километров, — объявил Томми, хмуро изучая карту. — Вот тут повернуть. И вот тут. И ещё тут… Блян. В каком же захолустье она живет…
Аллег сухо хмыкнул, отпив немного чая. Первые бледные отсветы восходящего солнца скользили над сероватой гладью океана. Западное побережье встретило их пряной осенней прохладой и соленой влажностью. Ткань рубашки неприятно липла к коже, лохмы Томми потемнели и отяжелели, из-за чего казались ещё гуще и жестче.
Ал не без улыбки взъерошил роскошные длинные вихры.
— Джеки не звонил? — спросил он. Так, лишь бы хоть что-нибудь спросить.
— Неа, — мотнул головой мальчишка.
Пара темных прядей упала ему на лоб, закрыв половину лица. Заставив его сморщить нос и зафыркать.
— Чертова волосня, — проворчал Томми, безрезультатно попытавшись «сдуть» волосы с глаз.
— Не говори так, — с мягкой улыбкой проговорил Ал, ласково заправляя ему прядки за ухо. — Тебе очень идет.
— Прям как тебе — гладкие щеки, — с хитрой усмешкой заявил Томми.
Аллег поджал губы, быстро глянув в зеркало заднего вида. Страшен меры нет. Кожа на шее одрябла, на скулах выступила пара бледных пятен, и седая щетина придавала ему грубый, неряшливый вид. Ал старался ее брить каждое утро — чтобы уже под вечер наслаждатьсявидом жестких белесых волосков. Все же возраст ему явно не к лицу — во всех смыслах. С бородой было лучше.
— Я похож на семидесятилетнего, — пробурчал Аллег, зло косясь на свое отражение, и Томми звонко расхохотался.
Дорога вилась вдоль моря склизкой серебристой змеей. Ал вел машину уверенно, несмотря на бессонную ночь. Томми клевал носом, провожая мутным взглядом густой еловый лес за окном.
— Может, все-таки поспишь? — прошамкал он, едва ворочая языком.
— Это ты кому из нас? — ухмыльнулся Аллег и покачал головой. — Не хочу пока, спасибо. Меня… еще не отпустило.
Томми смерил его настороженными глазами. И удовлетворенно кивнул. Значит, все хорошо. Выглядит он нормально. Слава Богу…
И как назло, легкая лихорадочная дрожь пробежалась по позвоночнику. Аллег сглотнул вмиг пересохшим горлом. Период обострения прошел вот буквально совсем недавно, и он все ещё чувствовал себя разбитым и нездоровым. Не отпускало ощущение, что кто-то содрал ему верхний слой с коры головного мозга, и хорошенько натер наждачкой легкие изнутри. И все же это лучше прошлого года, заметил он про себя. В прошлом году он целый месяц не мог выйти из дома из-за чудовищной слабости и непереносимого чувства тревоги. Томми сказал, что первые пару лет самые тяжелые. Что со временем это пройдет, а сам Аллег привыкнет. Врачи тоже заверили, что его состояние стабильно приемлемое. Ал очень хотел в это верить.
Но сидеть, сложа руки, не желал. Ему нужно доделать дело до конца. Узнать все до самой последней детали.
— Мы успеем на награждение Данко? — спросил он, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей.
— Надеюсь, — пробормотал Томми, отчаянно зевая и закрывая ладонью рот. — Иначе наш Данки-манки обидится. Да и перед его красавицей неудобно.
Буквально в конце прошлого месяца сержант Данко в одиночку (без помощи Джеки!) смог изловить в соседнем городе небольшую, но весьма влиятельную банду наркоторговцев, за что — вкупе с прошлыми своими заслугами — был повышен до лейтенанта и даже милостиво одарен орденом. Будучи приглашенным к тамошнему мэру для обсуждения всех нюансов будущего награждения, Эртейн встретил его дочь, высокую стройную блондинку с гладкими серебристыми волосами и милой улыбкой полных розовых губ. Далеко не глупая и прозорливая девушка положила глаз на будущего лейтенанта ещё даже до того, как тот ступил на порог ее дома. Обаятельная, смекалистая, а главное — безумно влюбленная, она, по ее же словам, сразу решила: «Быть ему моим мужем». Шансов отвертеться у Данко было не слишком много — да и теми он не воспользовался. Стремительно и ярко протекающий роман определенно придет-таки к логическому завершению, причем в кратчайшие сроки.
«Вот ещё одна парочка переменных навсегда ушла в прошлое. Холостой сержант больше не сержант и совсем не холост», — меланхолично подумал Аллег, а вслух сказал:
— Надеюсь, у них все будет хорошо.
— Сто пудово, — зевнув, сонно заявил Томми. — Они друг от друга оторваться не могут. Скоро заделают счастливым родичам тройню, так и знай.
До места они добрались уже за полдень. Томми все-таки уснул и проспал в дороге часа три, не меньше. Это хорошо — его мальчик за последние несколько дней жутко умотался. Пусть отдохнет. Кроме того, Аллег чувствовал, что виски медленно, но верно наливаются свинцом. А впереди ещё очень тяжелый день. Ему нужно крепкое бодрое молодое плечо.
На подъезде к городу Томми встрепенулся. Как почувствовал, что уже конец.
— Ну со? — едва продрав глаза, просипел он. — Пиехали?
— Приехали, — с глубоким вздохом кивнул Ал.
Волдхоу был крохотным рыбацким городком на западном побережье. Лишь мельком глянув на него, Томми выпучил сонные глаза, выпалив: «Ба. Да эт прям Иннсмут!» И был не далек от истины. Очевидно, что город переживал не лучшие времена — времена упадка и запустения. Часть домов явно давно заброшены, дороги разбиты, искусственные насаждения «одичали», разросшись до невероятных масштабов. Вдоль каменистого берега то тут то там были разбросаны старые рыбацкие лодки — не поймешь, используемые ещё или нет. Вдали виднелось старое проржавевшее судно, словно громадный черный мыс выступающее из морской гальки и скал.
— Ну прям идеальная родина маньяка, — фыркнул Томми, почесав себе ухо. — Ты там, когда с ним спал, не видел жабр или зачаток плавников?
Ал мотнул головой, уже в который раз немного оторопев от того, с какой легкостью его мальчик спрашивает о таких… щекотливых моментах. Ни намека на нарочитую отстраненность или безразличие, которыми любовники обычно прикрывают ревность и недовольство. Чистый естественный голос. Неужели ему правда все равно?..
— Когда я с ним спал, я думал немного о другом, — как можно небрежнее сказал Аллег. — Особенно в последний раз.
— Жаль, — пожал плечами его мальчик, видимо, не поняв намека. — Лучше бы думал о жабрах.
Припарковав машину в относительно незаметном месте, они двинулись по каменистой дороге в сторону обветшалых домов. Попутно Аллег отметил вернувшуюся в поведение мальчишки легкую нервозную деловитость и ненавязчивую жадность до любых, даже маломальских частностей. Заблестевшие враз глазенки с лихорадочным возбуждением скользили по мрачному пейзажу. Демонический сыщик показал свои рога.
Давно они уже к этому не возвращались. Аллег надеялся, что никогда не вернуться — как оказалось, он переоценил свою ментальную стойкость и силу воздействия психических расстройств. Первые пару месяцев после казни Ал мучился кошмарами — и бесконтрольным чувством вины. За все: слабохарактерность, трусость, жестокость по отношению к Томми и его чувствам. Во снах, муторных и вязких, он вновь и вновь переживал их ссору перед собственным срывом. Она каждый раз заканчивалась по-разному, и в одну из ночей Томми грубо выставил его за дверь, объявив, что больше не желает иметь с ним дело. «Я найду себе кого получше старого жалкого ничтожества, — ядовито произнес его мальчик с кривой ухмылкой. — Например, Рода. Почему бы нет? Он недавно расстался со своим парнем. И уж он-то смелее и честнее, чем ты, старый урод». Аллег проснулся с надрывным криком и влажными глазами, содрогаясь всем телом и шепча болезненно слабое «нет». И успокоился только после кружки воды с валерьянкой, объятий Томми и жарких заверений, что ни с кем Род не расставался и «нахер он мне не нужен, у меня же есть ты».
Что удивительно, Феликс так никогда ему больше и не снился. Он словно и правда растворился после дня казни. Исчез, как морок, злой дух — эфемерный и приходящий. Но вопросы по поводу него остались… Аллег мотнул тяжелой головой.
— Это точно здесь? — спросил он на всякий случай.
— Если Джеки ничего не напутал, то да, — с легкой предвкушающей улыбкой произнес Томми. — Родина вампирской падали…
— Ты же понимаешь, что его мать не виновата в… том, что сделал ее сын? — осторожно проговорил Аллег, покосившись на мальчишку.
— Разумеется, знаю, — раздраженно отмахнулся Томми и откинул густые длинные волосы назад. — Я не совсем ещё шиз.
— Кроме того, не думаю, что стоит все, что этот самый сын натворил, ей в подробностях пересказывать, — продолжил Аллег чуть более твердым тоном. — Ведь так?
Томми угрюмо глянул на него из-под длинной челки, но согласно покивал. Ему, разумеется, хотелось выложить перед несчастной женщиной все и сразу. Хотелось повыкрутасничать ещё немного. Почему-то Ал был уверен, что его слова про «знаю» во многом блеф. Не уважает он мать убийцы, не может себя заставить даже посочувствовать ей. Впрочем, вскоре Аллег понял, что и сам на это не очень-то способен.
Народец в Волдхоу был весьма… специфический. Молчаливый, замызганный, слегка сонный, словно живущий в извечном трансе. Они безразлично окидывали быстрым взглядом только что прибывших и тут же возвращались к своим делам. Миссис Смит из всего этого сборища не слишком-то выделялась. Разве что внимания уделила им чуть-чуть побольше.
— Паб через три улицы отсюда, — произнесла она прямо с порога, когда они постучали в ее хлипкую заплесневевшую дверь.
Голос у нее был низкий и хриплый, какой-то… прокуренный, что ли. Впрочем, пахло от нее тиной, рыбьими потрохами и мочевиной, а не сигаретами или спиртом. Аллег оглядел женщину с головы до ног, невольно сравнивая ее с сыном. Не слишком похожа. Разве что темно-рыжими спутанными кудрями, бледной кожей и линией подбородка. Глаза были круглые, водянисто-бледные и слегка туповатые. Никакого огня, сплошная унылая густота осеннего моря.
— Миссис Смит? — вежливо осведомился Аллег, решив, что выглядит более солидно для того, чтобы с ней заговорить. Забитые бедные люди уважают возраст и респектабельный внешний вид.
— Да, — заторможено кивнула она.
— Аллег Тэрренс, — с улыбкой представился он. — А это мой ассистент, мистер Томми Клайптон. Мы к вам по поводу вашего сына.
— Моего сына? — тупо переспросила миссис Смит.
— Да, вашего, — кивнул Аллег, внезапно ощутив какую-то странную растерянность. — Мистер Сент-Джон Смит… Он ведь ваш сын?
Повисла пауза. Женщина хлопала пустыми глазами и морщила грязный изборожденный морщинами лоб. На вид ей было лет пятьдесят пять, не меньше, хотя по документам должно было быть всего сорок четыре. Они постояли ещё какое-то время в неловкой тишине.
Пока миссис Смит, наконец, не выдала:
— А. Да. Джон. Да… Он у меня был.
Был?
— Вы уже знаете о том, что он…? — начал было Аллег, но женщина его перебила.
— Я знаю, что он сбежал, и больше я его не видела, — заявил она таким тоном, словно рассказывала, как у нее корову увели. — Это все этот Эквайн… Говорила я Джони, чтобы он не водился с этим стариком. Говорила: «Не ходи к нему, ток хуже будет!» Но разве ж он меня слушал когда-нить!..
Женщина всплеснула руками, а они с Томми переглянулись. Эквайн…
— А этот Эквайн, — заговорил его мальчик, — его, случаем, не Джордж зовут?
— Ай, да я помню, что ли? — отмахнулась женщина. И нахмурилась. — Чего вам вообще надо? Я сына своего знать не знаю. Если он чего натворил, так эт…
— Он убил человека, — быстрее, чем Аллег успел подобрать слова, ляпнул Томми. — И не одного.
— Немудрено, — после долгой паузы проговорила женщина. — У него отец такой был. Вечно во все лез. Вечно что-то творил. Хорошо, что его море забрало — уж устала я с этим ублюдком мучиться…
Дальнейший разговор ничего путного не дал. Ну, кроме осознания того, что семья у Сент-Джона была весьма стандартная для подобных злачных мест — бедная, забитая и убогая.
— Все-таки в паб придется сходить, — пробормотал Томми, когда они оставили мать Сент-Джона и вышли на «главную» дорогу городка. — Поселение тут мелкое, все должны все друг о друге знать.
Аллег молча кивнул. Солнце ползло по небу, приближаясь к черте гор и верхушкам сосен. Близился вечер. Холодало. В пабе воняло стухшим луком и плесенью, но бармен оказался весьма приятным малым, и пиво не отдавало дешевым спиртом или ещё какой-нибудь бурдой. Стрелка часов уже подходила к шести пополудни, когда им с мальчишкой таки удалось подцепить одного низенького сморщенного старичка. Хмурый и молчаливый, выпив, он стал куда разговорчивее и дружелюбнее. Не то чтобы он рассказал много, но даже этого вполне себе хватило.
— Нелюдимый был мальчишка, — говорил старичок, хлебая дорогой ром, — для такого дела они с Томми не пожалели ни цента, — молчаливый, скрытный. Странный. Тут все такие, ага. Но он был ещё страннее. Школу не любил, почти не ходил в нее. Говрят, даже писать-читать толком не умел. Вечно шлялся к кораблю. Ага, во-о-он тому старому. Мальчишки говорили, сидел там сычом в полной тьме. Чего-то шипел, бормотал постоянно. Любил ночью к морю сходить. Мол, на звезды глядел, но эт все чушь — после таких его прогулок на гальке куча выпотрошенных рыбок находили. Как-то его старый Лорри сцапал прям за руку — окуня рвал малец. Прям голыми зубами, предсляете!.. Он его спрашивать, мол, ты чё, парень? А он ни гу-гу в ответ… Странный был, да. Очень странный. А старина Джорджи… Бедняга. Любил он этого сорванца. Любил, эт видно было. Он прям в бухточке жил. В море часто на лодке уходил. И мальца брал. У того как лишнее время появится, так он, знаете, — сразу к Джо! Джорджи его привечал, ага… Многому его учил. Ну, знаете… нехорошему. Вы поймите, тут жизнь тяжкая, каждый, как может справляется. А пацан-то, хоть и не ученый, но умная голова. Жаль такому добру пропадать. Вот и Джо было жаль. Возил его он на… Ну, знаете… Товары там, все дела… Привечал его, ага, привечал. А ещё рассказывал много. Ох, рассказчик был старина, ох!.. Пацаны слушали, раскрыв рты, — и этот тоже слушал. Говорили, больше, чем все. Про чудищ всяких любих, уж не вспомню каких. С зубами там чего-то… Нравилось, ага. И Джо нравилось. Пятьдесят пять старику, а он все возился с ним. Любил его. Как сына вроде, а там… Знаете, я ж ему говорил, мол: «Джо, дружище, да брось ты это мелкого, загребут тебя за растление, весь конец жизни обломают». Но он упертый был. Любил, как же… Во, че влюбленность с людьми делает! Нет от нее добра, знаете?.. А паренек-то… А что паренек? Папаши нет — и то к лучшему, урод был жуткий и странный. Страннее мальца даже. Море его забрало. Морские демона домой позвали, знайте!.. Мать как простокваша кислая. В юности хороша была, но потом — как подменили. Это ее папаша его взял. Так и знайте! Папаша с собой утянул! А кто эта осталась… Черт ее знает. А пацану от того худо, канешн. Любви ни грамма, ни капли. Ласки всем существа в мире хочется — ребенку так особенно. Уж сколько он у него отирался, о-о-о-о… И сколько всего ему делал! Рукастый был. Руки быстрые — как мысли его. Умел он приспосабливаться, ага… Так и свалили отсюда вместе. Колымагу стырили у нашего Рохта Прыща, вещей набрали с деньгами и укатили в закат. Куда? Понятия не имею. Джо говорил, что к новым высотам. Уж не знаю, что с ними потом стала… Не-не-не! Никаких насилий. Все по делу. Да, по любви все… по любви, знайте…
Они вышли из паба под кроваво-красное закатное небо. Ветер крепчал, и все же Аллег попросил Томми выбраться к морю. Ему отчего-то тяжеловато было дышать. Он подставил лицо ветру, и соленый влажный воздух побережья приятно обмыл горящую кожу.
— Ну как? — спросил Томми. — Полегчало?
— Давно уже, — хмыкнул Аллег, глядя на набухающую синим полоску горизонта. — Мне просто… Мне просто нужно было это, Томми. Нужно…
Понять до конца — чтобы до конца отпустить. Кошмары не приходили уже очень давно. Сент-Джон пропал навсегда — вполне возможно, воссоединился с тем, от кого убегал и кого искал всю свою жизнь. Отныне он уйдет и из мыслей — станет блеклым пятном, раствориться в волнах истории… Терзало другое. Сны не уходили. Аллег видел в них тени прошлого и все до одной — тени Томми, храброго, самоотверженного мальчишки, отдававшегося ему так полно, как это только возможно. Он до сих пор чувствовал себя виноватым перед ним, до сих пор…
— Эх, мне бы твои проблемы, — глубоко вздохнул Томми. — Не, все-таки надо было пробить ему башку битой, и дело с концом.
…поражался тому, насколько Томми порой бывает диким и жутковатым.
— Вот как ты можешь так легко говорить об убийстве? — с тяжким вздохом произнес Аллег. — Он ведь человек, Томми. Живой, дышащий, чувствующий…
— Маньяк, — закончил за него мальчишка и откинул густые волосы назад. — Он порченный, таких только в утиль.
— Иногда мне кажется, — после короткой паузы проговорил Аллег, — что он был прав. Тебе как будто нравится загонять жертву и…
— А даже если так, то что?
— Томми.
— Ну что «Томми»? Что? Я же не трогаю простых людей. И никогда не буду трогать.
— Уверен?
— Абсолютно. Мне это не выгодно. Черт живет за счет смертных. Чем их больше — тем лучше. Конкуренты ему не нужны.
— Ах, так он для тебя конкурентом был…
— Ну не прям. Скорее обузой. Лезет со своими вампирьими представлениями о смысле жизни. Стыдоба. Ух, блян, надо было утопить его в той мойке. На-до-бы-ло.
— И это только за то, что он меня тронул. А если бы он меня убил?
— Кишки бы ему вырвал. Голову размозжил о стену. Кулак бы запихал до самой трахеи… Или бы просто дал мышьяк. Не знаю, но точно бы так просто он не отделался, ублюдок ебаный.
— … Сам уже звучишь, как маньяк, родной мой.
— Правда? Нехорошо. Маньяку рядом с тобой делать нечего. Ты достоин большего.
— Ой, так ли…
— Да. Вот так ли.
— Если кто и достоин большего, так это ты. Ты… Томми, я до сих пор не верю, что ты меня… принял. После всего, что…
— Что? Что такого страшного ты совершил, что я должен был тебя не принимать?
— Ушел от тебя в первый раз.
— Испугался. И Феликса не хотел предавать.
— Он пытался меня убить, у нас были доказательства.
— Не сразу. И даже если так, ты был прав — мы поспешили.
— Я трясся из-за каждой ерунды. Я боялся идти вперед.
— Не хотел сходить с ума. Не хотел продолжения боли. Я дурак, что этого сразу не понял. Что это позволил. Безжалостный деспот…
— Я… был с Феликсом. Мы с ним…
— В смысле «был»? Потрахался, что ли? Гспди, было бы из-за чего волноваться.
— Томми, я не могу поверить, что тебе все равно.
— А почему мне должно быть не все равно? Секс это лишь часть отношений. Хер — не сердце. И все это было не всерьез для тебя. И для меня тоже. Да и вообще, были поводы поважнее, чтобы переживать. Ты же мой, от начала и до конца… правда?
— Да. Да, господи, да!.. Но… Томми. Ты уверен, что хочешь… этого?
— «Этого»?
— Ой, ну не прикидывайся, черт тебя за ногу! Посмотри на это! Посмотри!.. Все обвисло, обрюзгло, морщин до хрена… Вон, даже пятна пигментные полезли! Урод уродом, а ты все ещё молод и хорош собой. Тебе же девушки тоже нравятся — найди себе какую-нибудь красотку, вроде Хелл или Дженни. На крайний случай поищи мужчину получше. — «Не бывшего труса и лжеца». — Ты ведь можешь. Я знаю, у тебя все могло бы быть в сто раз лучше. А я… Я весь больной — буквально весь. Весь пережеванный, перемятый и едва отошедший от всего этого кошмара. Не нужен я тебе такой. Не нужен.
— …
— …
— …
— Томми? Томми, я… слишком грубо? Прости, просто я хотел сказать, что… Томми? Томми. Томми! ТОММИ! То…
От моря веяло холодом, но в руках его мальчика было тепло. Его губы отдавали солью, а язык — хмелем и ноткой корицы. Его волосы пахли терпким мускусом. Его кожа ласкала пальцы, как лен.
Его глаза горели. Безумным зеленым пламенем.
— В машину, — прохрипел Томми. — Быстро.
Аллег не мог и не желал противиться. Рука Томми была чуть шершавой и твердой, а голос неумолимым. За последние пару лет его мальчик ещё больше окреп, хоть и не потерял свойственной ему гибкости и худощавости.
— Нужен, лять, — заполошно шептал он, нависая над ним. — Я те щас покажу, чего мне нужно. Щас покажу, покажу!..
Заднее сидение было не слишком широким, но зато мягким из-за чехла с подкладкой из меха. Они выключили свет и включили печку — ночи близ осеннего побережья холодны. Раздевались медленно, подолгу лаская и целуя каждый кусочек обнажившейся кожи. Томми явно решил облизать его с головы до ног. Когда он прикусил кончик большого пальца на его ноге, Аллег фыркнул и потянул мальчика на себя за ворот ещё не снятой рубашки.
Ему тоже хотелось как следует поласкать своего чертенка.
— Девчонки, лять, — хрипел Томми, тычась носом ему в бедро и медленно двигая пальцами. — Мужчины, сука. Нахуй. Тебя хочу. Тебя, слышишь?
Аллег смог только прошептать сиплое «да». Да, Томми. Да, слышу. Да, хочу. Мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик… Поджарый, сильный, грациозный, Томми подхватил его под бедра и потянул на себя. Накрыл собой, прижался ближе, лизнул шею, подбородок, кончик носа. Ал фыркнул, обхватив его ногами. Сам потянулся, чтобы прижаться к его рту.
— Хочешь пошлятину? — просипел мальчишка, тяжело дыша ему в губы.
— Хочу, — ему в тон ответил Аллег, с трудом сглатывая высохшим горлом.
— Маман говорила мне, что чем дальше мужик засовывает язык, тем он ебучее в постели, — хихикнул Томми, слегка отстраняясь, чтобы перехватить его поудобнее.
— Скажи маман, что она права, — слабо улыбнулся Аллег. И вздрогнул, зажмурившись. — Черт возьми… Она… Ох… Чертовски права… Томми…
Сегодня Томми его решил, видимо, извести чудовищной нежностью. Двигался он медленно, плавно, с долгими паузами и поцелуями. Его руки скользили по бокам и груди, щипали за живот и бедра. А рот не оставлял в покое подбородок и верхнюю часть шеи — язык с характерным шипящим треском скользил по колючей щетине.
— Маньяк чертов, — прохрипел Аллег, с наслаждением перебирая густые жестковатые лохмы на затылке. — Отращу бороду. Так и знай, отращу.
— А я налысо побреюсь, — заявил Томми, сморщив нос, и иступлено припал к складочке на его подбородке. — И будем мы в расчете.
— Не смей, — рыкнул Ал, с осторожной силой сжав его волосы. И слабо застонал. — У меня от бритвы раздражение. Скоро весь прыщами покроюсь.
— Ну хоть ещё чуть-чуть, — тоненько прошептал его мальчик, покрывая его щеки короткими поцелуями. — Ещё хотя бы пару месяцев и отпустишь… ладно?
— Ладно, — слабо улыбнулся Аллег. И тут же выгнулся, беззвучно охнув, от очередного толчка. — Томми…
— Люблю, — жарко выпалил Томми, прихватив его губы своими. — Люблю всего. Люблю щетину. Люблю бороду. Люблю складочки. Люблю колечки на груди. — Он запустил в его поросль пальцы и слегка потянул. — Люблю родинку на бедре. Вот эту, да… Люблю родимое пятно на спине. Вот здесь оно, вот здесь… Люблю твои руки. Люблю твои губы. Глаза твои люблю, такие голубые, такие… Господи, Аллег, люблю тебя, люблю, люблю, люблю…
— Томми, — слабо выстонал Аллег.
И у него перехватило дыхание — Томми взялся за него всерьез.
И я тебя. И я люблю, мой родной мальчик. Твой тоненький шрам на лодыжке, твой чуть надломанный левый клык, твой слегка скошенный длинный нос. Люблю твои волосы, густые, жесткие, вечность бы пропускал сквозь пальцы… Люблю твою спину, крепкую, ровную, никогда бы не отпускал из рук… Люблю твои глаза, яркие, живые, чертовски опасные, хочу смотреть в них всю жизнь, что осталась. Люблю, когда ты обнимаешь меня, когда целуешь, когда говоришь со мной, когда ругаешь меня, когда со мной смеешься. Люблю твой смех. Люблю улыбку. Люблю, когда ты во мне, когда ты держишь меня, и весь мир расплывается перед глазами. Люблю, когда ты шепчешь мне: «Ты мой». Люблю тебя, мой мальчик, люблю, люблю, люблю…
— Люблю, — выдохнул он, чувствуя, что его мальчишка на пределе. — Люблю, мой родной. Люблю… Давай, Томми. Давай.
Тонко заскулив, Томми уткнулся ему в шею, тяжело дыша. Аллег было решил, что все закончилось, и ласково погладил его по спине… но не тут-то было.
— Ты меня до инфаркта доведешь, — с трудом переводя дыхание, прохрипел он уже в самом конце. — Говорил же, что не люблю, когда ты…
— А я люблю, — улыбнулся Томми. И оставил последний поцелуй на его копчике. — Всего люблю. Везде люблю. Где у нас там мазь была?..
Глубокая кобальтовая ночь собралась за окном их «Форда». Они сплелись под плотным шерстяным пледом — Аллег улегся Томми на грудь. Они выключили печку, чтобы не разряжать аккумулятор. Прижались друг к другу плотнее. Пот юркими капельками скользил со старой кожи на молодую.
— Надо Хелл позвонить, — тихонько шепнул Томми. — Она просила.
— Как они там? — так же тихо спросил Аллег, поглаживая его по плечу. — Как Рун?
— Лапонька, — нежно протянул его мальчик. — На Тедди похожа. Такая же…
Он надул щеки, и Аллег фыркнул, чмокнув его в шею.
— Все дети пухлые, пока совсем маленькие, — с улыбкой сказал он. — Видел бы ты меня в детстве — бочонок на ножках.
— Я хочу это увидеть, — выпалил Томми, и его глаза зажглись зеленью. — У тебя есть фотки? Покажешь?
— Угу. Куда денусь, — слабо хмыкнул Аллег.
— Ал, — помолчав, позвал Томми.
— М? — Аллег приподнял бровь.
— А что ты… а как ты понял, что мне… можно доверять? — слегка неуверенно спросил Томми. — В смысле, что ты чувствовал? Как это выглядело?
«Как абсолютный бред», — про себя сказал Аллег, но ответил другое. Помолчав и подумав как следует, он произнес:
— Это было словно… хаос в моем сознании. Беспорядочное собрание образов, мыслей, причин и следствий. Все было одновременно очень просто и невероятно сложно. Я… Честно, не до конца помню все. Но вот тот миг, когда до меня наконец-то дошло, когда картина сложилась как можно полнее, — его губы сами собой растянулись в легкой улыбке, в виске стало сильнее стучать, — я увидел тебя. Таким, какой есть. Вас обоих. Страх ушел. Полностью… И рассудок, видимо, вместе с ним.
— Прости, — серьезно пробормотал Томми.
— Нормально, — отмахнулся Аллег и зевнул, чувствуя подступающую сонливость. — Чувствую, моя крыша так и так дала бы течь. Только реакция была бы на это у меня совсем другая. Лучше смеяться над своей ненормальностей, чем рыдать в уголке и вскрывать себе вены, верно?
— Я тебе вскрою, блин, — пробурчал Томми, чмокнув его в макушку. — Я тебе вскрою. Не дам тебе раньше срока уйти. Нет. Будешь со мной жить. Лет двадцать ещё проживешь.
— Уйти? И позволить коллегам сделать из меня после смерти поехавшего старого педика, думающего только хером? Ну, уж нет! Не дождутся! — фыркнул Аллег, заставив Томми рассмеяться, и снова широко зевнул.
Он не спал почти целые сутки, в его «отходящем» состоянии это вполне себе норма. Хоть и не слишком полезная для здоровья. Однако сейчас он наконец-то почувствовал приятный теплый туман подбирающегося сна. Господи, как хорошо… Тихо, тепло, спокойно… Томми слегка поменял положение, чтобы ему было удобнее. Видимо, почувствовал, что он засыпает. Мой мальчик… Аллег обнял его покрепче, поцеловав место прямо над сердцем.
— Хорошо, что Джеки дал нам этот адрес.
— Угу.
— У них с Эл скоро свадьба. Надо купить себе че-нить новенькое… такое, чтоб ещё на свадьбу к Данко пойти.
— Обьзатьно.
— Родители обещали приехать в этом году. Наконец-то познакомитесь!
— Мгмх.
— Хелл сказала, что когда родится мальчик, сделает тебя крестным. Ты как?
— Лано.
— … Как же хорошо. Так тихо… И дорога чистая. Завтра домой поедем… Нас уже ждут… Детки наши… Надо Чуги… И Минни… Ты все, да?..
Поцелуй в лоб. Теплые крепкие руки. Махровая темнота. Сладкое забытье сна. Родной голос на ухо: «Спокойной ночи».
На языке — терпкий привкус покоя.
Последние комментарии
2 минут 41 секунд назад
39 минут 53 секунд назад
1 день 14 часов назад
1 день 16 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 7 часов назад