Туссентские каникулы (СИ) [Stephaniya] (fb2) читать онлайн

========== Об ожидании и реальности ==========

Никто никогда всерьез не называл Иана «вашей милостью». Случались моменты, когда отец обращался к нему «милсдарь», но это могло означать только одно — какой-то из его коварных планов был раскрыт, и мальчика ждало неминуемое наказание.

Но высокий лысый человек в смешных блестящих на солнце темных очках неизменно обращался к Иану именно так — «ваша милость», и разговаривал с ним, как полагается разговаривать с «их милостью». Человека звали Варнава-Базиль, и Иану, когда приходилось обращаться к этому человеку, каждый раз казалось, что он произносит какое-то обидное и не очень смешное прозвище. Ну кого вообще могут звать Варнава-Базиль? И имен-то таких не бывает — по отдельности, не то что вместе! Но человек реагировал на это обращение со всей серьезностью и участливой любезностью — будто ему и впрямь было чрезвычайно интересно, о чем его собирается попросить «их милость» Иан.

Варнава-Базиль первым нашел его тайное убежище. С утра до вечера Иан старался вести себя так, как полагается тому, кто попал в сказочный край отважных рыцарей, прекрасных дам и великих подвигов — в мир, сошедший прямиком со страниц одной из больших ярких книг, которые Анаис читала Иану перед сном, когда он был совсем маленьким. В этом мире полагалось веселиться. Исследовать раскинувшиеся вокруг винодельни поля, похожие на палитры не жалеющих краски художников. С разбега нырять в теплую воду ленивой широкой реки, несущей вперед, к горизонту, золотистые солнечные блики. Разувшись, помогать румяным смешливым работницам винодельни давить голыми ногами виноград в больших деревянных кадках — и чтобы он потешно чавкал между пальцами, забрызгивая все вокруг ароматным красным соком. Собирать цветы на широкой поляне за домом, чтобы сплести из них венок и преподнести его госпоже Йеннифер (которая настойчиво просила перестать называть ее «госпожой», но Иан никак не отваживался послушаться), и чтобы ее сиреневые глаза улыбнулись раньше ее губ, а пахнущая чем-то весенним ладонь растрепала сильно отросшие волосы мальчика. Дышать этим медовым воздухом, смаковать каждый день, как спелые, едва не лопающиеся в руках виноградины с большой грозди, радоваться, одним словом. И пока солнце стояло высоко, Иан исправно радовался, играл и исследовал, но стоило дню поклониться к закату, ему неизменно становилось грустно. Видя, как небо за кромкой реки окрашивается торжественным багрянцем, мальчик будто вновь вспоминал — прошел еще один день, а его родители снова не приехали за ним.

Каждый вечер, едва начинало темнеть, Иан покорно отправлялся в кровать. Спутником его в страну сновидений неизменно становился Геральт. Как бы мальчик ни любил сказки, которые читала Анаис, или колыбельные, которые пел ему отец, с ведьмаком по части рассказывания историй никто не мог сравниться. Геральт, увлекаясь, не скупился на подробности, от которых кровь стыла в жилах, а иногда так умело играл голосами, изображая участников событий, что Иан едва с кровати не валился от смеха. Сложно было поверить, что в том, кто на вид казался всегда собранным и отстраненным, на деле обнаружится такая бездна добродушного остроумия.

Геральт всегда завершал свои истории объявлениями о том, что их ждало завтра, будто всеми силами пытался напомнить Иану, что здесь, в Туссенте, в его доме — всегда весело и интересно. Кому же не понравится ловить рыбу с мостков? Или собирать персики, сидя на плечах у ведьмака, сразу отправляя их с ветки прямо в рот? Или выслеживать павлинов, чтобы попытаться заставить их раскрыть свои яркие шикарные хвосты, прекрасные, как веера придворных дам? И Иану все это нравилось, очень нравилось. Но когда Геральт выходил из его комнаты, прикрыв за собой дверь, мальчик каждый раз выскальзывал из кровати, пролезал в открытое окно, ловко и осторожно, как смутная тень, спускался по прочным хрустким лозам, увивавшим стену, в сад, и оттуда спешил к своему тайному месту.

С небольшого холма, скрытого от окон хозяйского дома ветвями большого дерева с кривым изломанным стволом — будто это был заколдованный рыцарь, павший в схватке с колдуном — открывался прекрасный вид на дорогу из Боклера. И Иан просиживал каждый вечер на этом холме, боясь пропустить момент, когда на это дороге появятся две знакомые фигуры.

В своем ожидании он всякий раз пытался придумать, как он поступит, когда отцы приедут. Сразу побежит им навстречу? Если так сделать, папа непременно, заметив его, спрыгнет с лошади, подхватит мальчика на руки и будет кружить, пока едва не свалится с ног. А отец останется в седле и будет, пряча улыбку, недовольно высказываться о том, что еще немного, и Иан бы угодил под копыта коня. Очень глупо так поступать.

Но, может быть, будет лучше, заметив их, притаиться, дождаться, пока они доедут до дома, и спросят у хозяев, а где же Иан. И после этого наблюдать, как Геральт, Йеннифер и все, кто есть в доме, сбиваются с ног, разыскивая его. Иан был уверен, что даже знаменитым ведьмачьим чутьем невозможно было выследить его. И когда надежда будет почти утрачена, и отец заявит ведьмаку, что пользы от него, как от дохлого павлина, Иан появится с независимым видом, заявит небрежно «А, это вы? А я вас и не ждал уже…», чтобы немедленно оказаться в крепких папиных объятиях.

Каждый раз сценарий их встречи в воображении Иана менялся, он придумывал и разучивал свои слова, тренировал выражение лица, даже проверял, легко ли сбежать с холма и не упасть носом в траву по пути. Но все это оказывалось бессмысленно — родители не возвращались. И как бы Геральт и Йеннифер ни пытались отвлечь мальчика от горькой правды, он все равно видел, как, получая письма, ведьмак мрачнеет, а потом прячет глаза, если Иан попадался ему на пути.

Задавать вопросы ведьмаку мальчик не решался — он знал, что получит правдивый ответ, и догадывался, что непременно расплачется. А при Геральте он не плакал, даже когда упал с крутой каменной лестницы во дворе и расквасил себе нос, хотя было ужасно больно.

Однажды Иан набрался смелости и, подсев к Йеннифер, которая полулежала на кушетке в резной воздушной беседке над берегом реки и читала книжку в яркой обложке, спросил, глядя на искрящиеся речные волны внизу:

— Госпожа Йеннифер, а вы не знаете, где можно найти джинна?

Чародейка вздрогнула, отвлеклась от книги и подняла на мальчика удивленный взгляд.

— Я много раз просила тебя не называть меня «госпожой», — сказала она, и было понятно, что начать она хотела вовсе не с этого, — джинны — опасные существа, и от контакта сними никогда не выходит ничего хорошего. Уверена, почти все, что ты мог бы загадать у него, я могу сделать безо всей этой канители с точными желаниями и непременными последствиями.

— Нет, — вздохнул Иан, опуская глаза, — вы мне не поможете…

Йеннифер закрыла книгу, отложила ее в сторону и села, спустив ноги с кушетки, рядом с мальчиком. Не нужно было обладать особенной проницательностью, чтобы понять, что он имеет в виду, и чародейка, помолчав, вздохнула.

— Геральт рассказывал тебе, как мы с ним ловили джинна? — спросила она после мучительной паузы, — нам пришлось взобраться на самую высокую гору на Скеллиге, чтобы отыскать корабль чародея, который был его господином.

Иан недоверчиво покосился на чародейку.

— Корабль на горе? — переспросил он, — что он там делал?

Йеннифер многообещающе хмыкнула.

— Значит, не рассказывал, — заключила она, — ну тогда слушай…

И все эти фокусы, конечно, помогали отвлечь Иана, развеселить его ненадолго, но ничто не могло укрыть от него того, что никто не отваживался говорить с ним о его родителях, даже упоминать их имена. И мальчик, повинуясь этому тревожному обету молчания, тоже не задавал лишних вопросов — только каждый вечер выбирался из окна спальни, приходил на свой наблюдательный пункт и ждал.

Варнава-Базиль пришел на его холм однажды вечером, когда на Корво-Бьянко окончательно опустилась темнота, и Иан уже начинал подумывать, что пора возвращаться. Дворецкий ходил почти бесшумно, но мальчик все равно расслышал его приближающиеся шаги, скользнул к стволу дерева и быстро вскарабкался по ветвям, скрылся в густых желтоватых листьях. Варнава-Базиль остановился на том месте, где только что сидел Иан, огляделся по сторонам. Маленький эльф пристально наблюдал за ним, прижавшись к ветке и не двигаясь.

— Ваша милость, — заговорил дворецкий спокойно и ровно, словно тот, к кому он обращался, стоял прямо перед ним, — становится холодно. Я подумал, вам понадобится покрывало.

Только сейчас Иан заметил в руках Варнавы-Базиля увесистую плетеную корзину, накрытую большим клетчатым платком. С такими корзинами работницы винодельни ходили на рынок за мукой, молоком и мясом. Варнава-Базиль не двигался, терпеливо поглядывая по сторонам — даже в кромешной темноте он не снял своих очков, и странно было, что вообще хоть что-то видел, дальше собственного носа. Иан не двигался. Ему действительно было холодно в одной ночной сорочке, но он решил не сдаваться и не выдавать своего укрытия.

— Если изволите, — продолжал Варнава-Базиль невозмутимо, — после ужина осталось немного сырных булочек и профитролей с кремом. Мне показалось, вашей милости они пришлись по вкусу.

Это был удар ниже пояса, и железная воля Иана почти дрогнула. Он сглотнул слюну — ужин был довольно давно, а булочки к нему и впрямь подавали просто отличные — мягкие и теплые внутри, с хрустящей сырной корочкой снаружи. А профитролей Иану и вовсе разрешили съесть всего две штуки, вопиющая несправедливость…

Но он решил быть твердым. Тайное убежище на то и называлось тайным, что о нем никто не должен был знать. Как оказался здесь вездесущий дворецкий, оставалось загадкой. Иан даже мельком подумал, что этот тип — вовсе не обычный человек. Может быть, он — дух этого места, и наблюдает за всем, что здесь происходит? Или коварный демон, питающийся жизнями тех, кто здесь живет? Кто еще станет носить темные очки ночью, как не демон?..

— Вашей милости, может быть, будет интересно, что мастер ведьмак получил сегодня вечером письмо из Вызимы? — осведомился Варнава-Базиль как бы между прочим, выждал секунду и явно засобирался уходить.

Иан скатился с ветвей дерева кубарем, встал у него на пути.

— Письмо? — переспросил он, — из Вызимы?

Стекла очков Варнавы-Базиля многообещающе сверкнули.

— Все верно, сударь, — подтвердил он, — письмо с королевскими печатями.

— Это, наверно, от Анаис…- прошептал Иан, отвернувшись, потом снова поднял взгляд на дворецкого, — а что в нем было, ты знаешь?

— Не желаете перекусить, ваша милость? — вместо ответа осведомился Варнава-Базиль, и Иан, подпрыгивая от нетерпения, ждал, пока дворецкий расстелет на траве покрывало, выставит на него ночное угощение и вытащит из корзины большой шерстяной платок, чтобы укутать мальчика. Наконец, когда все эти ритуалы были соблюдены, а Иан даже успел затолкать в рот одну хрустящую булочку, Варнава-Базиль соизволил заговорить:

— Хочу заметить, сударь Иан, — дворецкий сидел рядом с ним, разглядывая звездное небо над головой, — что я не читаю хозяйских писем. Иначе плохой из меня был бы слуга, правда?

Иан разочарованно вздохнул — его заманили в ловушку простой обманкой, как щуку, которую ловили на блестящую монетку.

— Но я почти уверен, что новости из Вызимы пришли хорошие, — закончил свою мысль Варнава-Базиль после долгой театральной паузы.

Иан недоверчиво покосился на него.

— С чего ты взял? — спросил он осторожно. Верить этому человеку — а главное, в то, что он говорил, было сложно, но у Иана не оставалось другого выбора.

— Мастер Геральт не скомкал и не сжег его, как обычно, — ответил дворецкий, — значит, содержание его не расстроило.

Иан сомневался, может ли хоть что-то расстроить ведьмака, но объяснениям дворецкого кивнул, не желая больше развивать тему — лишние подробности, если хорошенько о них подумать, могли разбить только что зародившуюся надежду.

Он вцепился в еще одну булочку и на этот раз ел ее неторопливо, продолжая смотреть на дорогу. Варнава-Базиль сидел молча и не шевелясь. В полях вокруг холма надрывно стрекотали цикады. Где-то в отдалении раздался призывный резкий возглас павлина, и какая-то другая ночная птица ответила ему странным глухим стрекотом.

— На болотах за стенами Вызимы, водятся гагары, — вдруг заговорил Иан, — папа мне рассказывал, и вроде как, даже их видел. А я — только слышал. Они смеются и кричат, совсем как люди. Очень странно…

Варнава-Базиль опустил на него взгляд сквозь дымчатые стекла очков.

— Ваш отец из Вызимы, сударь? — спросил он учтиво, с вежливым сдержанным интересом.

— Мой папа — да. Он регент королевы Анаис. — ответил мальчик. Он говорил с кем-то о своих родителях в первый раз с тех пор, как прибыл в Туссент, и слова, копившиеся в нем несколько недель к ряду, теперь, казалось, бесконтрольно рвутся наружу. — а отец — эльф. Я слышал, про него говорили, что раньше его имя знали все от моря до Синих гор. Но я не очень в это верю, в Вызиме о нем мало кто говорил.

— У вас двое отцов, ваша милость? — осведомился Варнава-Базиль — вроде бы искренне удивленный, — как необычно, — и Иан, который ничего странного в этом не находил, снисходительно улыбнулся.

— У меня есть мама, — сообщил он дворецкому так, словно посвящал его в страшный секрет, — но она оставила меня моему отцу, и они с папой воспитывают меня. Так уж вышло.

Мальчик пожал плечами, а Варнава-Базиль, немного помолчав, кивнул, словно решил, что такое объяснение его полностью устраивает.

— Не будет ли ваша милость любезна рассказать мне еще что-нибудь о них? — попросил дворецкий. Иан с сомнением посмотрел на него сквозь все густеющую мглу.

— Тебе и правда интересно, Варнава-Базиль? — переспросил он, и сразу же, пока тот не успел сказать, что пошутил или передумал, кивнул, — ну ладно, слушай. Расскажу тебе, как мы ходили на болота, и отец убил чудовище!

С тех пор Варнава-Базиль приходил к нему почти каждый вечер. Они с Ианом сидели на покрывале под огромным темно-синим небом, и мальчик рассказывал истории о себе и своих родителях. Дворецкий никогда его не перебивал, даже когда истории были откровенно скучными — о весенних балах, где Иана хотели заставить танцевать с какой-то глупой болтливой девчонкой. Или о том, что однажды он наблюдал, как родители целый час сидели молча на скамье во внутреннем дворцовом саду, думая, что их никто не видит — отец читал какую-то унылую книгу совсем без картинок, а папа, хмурясь, перебирал стопку смятых бумаг. Они соприкасались тогда только плечами, но отчего-то Иан ощутил себя в тот момент ужасно неловко — и рассказал об этом Варнаве-Базилю. Тот понимающе кивнул и лишних вопросов задавать не стал.

Дни теперь проходили для Иана гораздо веселей, чем раньше. О том, что за письмо получил Геральт, мальчик так и не спросил, но теперь, собираясь на вечернюю вылазку, старательно выбирал, о чем расскажет дворецкому сегодня — так, чтобы история была и увлекательной, и не очень длинной, хотя дворецкий никогда не проявлял нетерпения, когда слушал его. Даже напротив — иногда задавал вопросы, прося подробностей.

— …вот так и вышло, что я оказался здесь, а они — остались там, — со вздохом завершил Иан очередной рассказ. Солнце совсем недавно скрылось за горизонтом, и ароматные сумерки были прозрачными и светлыми, как яблочный сок.

С тех пор, как начались их вечерние посиделки, прошла уже целая неделя, и мальчик начал подозревать, что Варнава-Базиль обманул его. Не было никакого письма, никаких хороших новостей — почему бы иначе Геральту не рассказать ему о них? Что в этом такого — ведьмак ведь знал, точно знал, как мальчик ждет приезда родителей.

— Это очень печально, — согласился Варнава-Базиль, качнув головой — выражение глаз за стеклами его очков было не разобрать, но Иан, решивший вдруг вывести собеседника на чистую воду, подобрался, гордо вскинул голову и расправил плечи — он много раз видел, как отец так делает, если собирается поставить кого-нибудь на место.

— Конечно, печально, — подтвердил он, — но еще печальней, Варнава-Базиль, что ты обманул меня. Признайся, ведь не было никакого письма, правда? Ты просто хотел втереться ко мне в доверие и вызнать все о моих родителях. Не отпирайся!

Варнава-Базиль и не думал отпираться — он повернулся к мальчику и смотрел на него спокойно и прямо, даже как будто слегка улыбаясь.

— Кто ты? — спросил Иан, чувствуя, как его молчание, лишь сильнее разжигает в нем обиду и непрошеную злость, — шпион?

— Какой же из меня шпион, ваша милость, — Варнава-Базиль покачал головой, не переставая улыбаться, — я просто подумал, что вам приятно будет кому-то рассказать о том, что вас тревожит. Я ведь потомственный дворецкий и могу угадывать потребности хозяев. А еще — вы очень интересно рассказываете, мне было приятно вас слушать.

— Значит…- Иан быстро-быстро заморгал, боясь, что вот-вот из глаз его хлынут позорные злые слезы, — значит, и правда не было никакого письма? Ты все придумал, чтобы меня выманить, так? — Варнава-Базиль отвернулся от него и ничего не отвечал, — Так?! — почти выкрикнул мальчик.

— Прошу прощения, ваша милость, — заметил дворецкий привычным своим размеренно-учтивым тоном, — мы могли бы продолжить этот разговор позднее. Сейчас, боюсь, у вас найдутся дела поважнее.

Мальчик, чувствуя, как подобравшиеся к глазам слезы, становится все сложнее сдерживать, раздраженно, ничего не понимая, повернулся туда, куда указал Варнава-Базиль.

По широкой дороге, поднимая низкие клубы легкой пыли, бок о бок, ехали двое всадников — оба в плащах, но только у одного на голову был надет капюшон. Из-за сгущающихся сумерек разглядеть их лица мальчик сперва не мог, и на секунду подумал даже, что это все — иллюзия, злой обман, морок, наложенный сидевшим рядом с ним демоном. Он несколько раз моргнул, потер глаза, размазывая все же пролившиеся слезы. Потом вновь посмотрел на дорогу — всадники никуда не исчезли, но один из них, тряхнув головой, скинул капюшон за спину.

Иан подскочил на месте, едва не споткнулся, но Варнава-Базиль поддержал его, не давая упасть.

— Осторожней, — предупредил он, — смотрите под ноги.

Но Иан уже не слышал его, стремительно сбегая с холма.

Один из всадников остановился первым, легко спешился и, присев, раскрыл объятия несущемуся им навстречу мальчику.

— Чуть под копыта не угодил, — недовольно сообщил второй, но было слышно, как дрогнул его чуть насмешливый голос, — очень глупо так поступать.

========== О музыке и музыкантах ==========

Иан был уже слишком взрослым, чтобы сидеть у кого-то на коленях, и в тот вечер он долго крепился, стараясь не уронить своего достоинства.

По случаю приезда долгожданных гостей, никто в доме не спал далеко за полночь. Геральт распорядился вытащить на стол все, что осталось от ужина, но еде уделяли мало внимания. К счастью, никто и не подумал прогонять Иана спать, и он занял почетное место между родителями, и поначалу очень много сил тратил на то, чтобы не пытаться прильнуть к ним обоим одновременно — лишь бы убедиться, что они настоящие. Наконец, не выдержав, наплевав на суровые правила жизни взрослого эльфа, Иан медленно и осторожно переместился на колени отца, и тот, почти не взглянув на него, продолжая сохранять независимо-веселый вид, прижал сына к себе крепче. А Иан, очутившись в эпицентре его родного запаха, наконец окончательно успокоился — все страхи были позади, его родители действительно приехали за ним — живыми и невредимыми.

— И все же — что произошло? — допытывался Геральт, подавшись вперед и сверля гостей внимательным взглядом, — письма от Анаис были такими туманными, я, конечно, догадывался, что она имеет в виду, но понять наверняка было почти невозможно.

— Думаю, она боялась, что письма перехватят реданские шпионы, — папа пожал плечами — когда Иан уполз со своего места, он придвинулся к отцу ближе, и теперь касался плечом его плеча, будто случайно, но Иан слишком часто видел такое прежде. Для родителей это был своего рода ритуал, негласная договоренность — они всегда стремились друг к другу, даже избегая откровенных прямых прикосновений. Очутившись рядом, попадали в орбиты друг друга и не могли поддерживать приличное расстояние между собой, если того не требовал строгий этикет.

— На Севере назревает новая война, — продолжал папа, — вернее, не так — она уже созрела, может быть, даже успела начаться — но пока не ясно, как именно на ней предстоит воевать.

— Нас это больше не касается, — встрял отец, и Иан услышал в его голосе холодное раздражение.

Ведьмак, явно почувствовавший внезапную смену настроения, согласно кивнул, и отцу этого вроде бы оказалось достаточно.

— А не случилось ничего особенного, — продолжал он уже более миролюбиво, — Вернону нравится дружить с коронованными особами, так нравится, что он даже начинает считать их дружбу искренней. И прошлая башка в короне вытащила его из нищеты, а нынешняя — из петли. Правда, по большому счету, они же были изначально виноваты, что он туда попал.

— Прекрати, — устало попросил папа, — Иорвет просто никак не может успокоиться, что его не посвятили в план моего спасения с самого начала. Вычеркнули из хитроумной схемы. А он такого пренебрежения не терпит.

— Я мог бы явиться на твою казнь и перерезать там кучу народа, — ядовито заметил отец, и нетронутая шрамом половина его лица саркастически дернулась, — как бы это вписывалось в планы твоего сердобольного приятеля?

— Никогда не видела, чтобы кто-то так ревновал к Эмгыру, — спокойным, даже немного скучающим тоном заметила госпожа Йеннифер, и если бы Иан не сидел у отца на коленях, тот, возможно, бросился бы на нее через стол.

— Так или иначе, — поспешил вмешаться папа, чуя назревающую в воздухе грозу, — я был помилован, но вынужден уехать из столицы. А чтобы меня не вздернули на территории Нильфгаарда или одной из его провинций, мне пришлось сменить имя и документы. У меня имеется даже патент от Торговой гильдии — по нему я теперь и правда купец-бакалейщик.

Папа рассмеялся, а Геральт хмыкнул, но, кроме них двоих, шутку за столом больше никто не понял.

— И что вы намерены делать? — требовательно спросила вдруг госпожа Йеннифер — взгляд ее глаз, в таком освещении казавшихся пурпурными, на мгновение остановился на Иане, и чародейка даже отчего-то досадливо поджала губы. Но лицо ее быстро приняло привычное отстраненное выражение, и на мальчика она больше не смотрела.

— Пока не знаю, — ответил папа, немного подумав. — у нас есть облигации на сумму достаточную, чтобы купить землю и построить дом здесь, в Туссенте, но я не уверен, что винный край подойдет мне для жизни. Кроме того, ни у одного из нас уже очень давно не было собственного дома, и мы не знаем, нужен ли он нам.

— Если он не нужен вам, то он определенно нужен Иану, — неожиданно заявила госпожа Йеннифер, и мальчик скорее почувствовал, чем увидел, как отец послал ей удивленный взгляд. Чародейка ничуть не смутилась.

— Хотя бы такой дом, в который можно было бы возвращаться из путешествий, — поддержал ее Геральт, и отец, помедлив немного, кивнул, а папа сказал:

— Так или иначе, на то, чтобы построить дом, понадобится время. И пока что мы должны решить, где проведем его.

— Здесь, на Корво-Бьянко достаточно места, — слишком быстро, будто давно готовился дать этот ответ, заметил Геральт, — я сам-то его целиком так и не объехал. Оставайтесь.

Иан увидел, как ладони папы на столе на секунду сжались в упрямые кулаки.

— Я и так должен тебе слишком много, — сказал он твердо, — а когда между друзьями висит столько долгов, этот груз может перевесить дружбу.

— Геральт предлагает это из исключительно корыстных целей, — возразила госпожа Йеннифер, — дело в том, что никто так не восхищается им, как Иан, а ведьмак успел слишком привыкнуть к постоянно следующей за ним восхищенной публике.

Иан, до этого сидевший ниже травы, тише воды — только бы не погнали спать, только бы отец не ссадил его со своих коленей — собрался уже возразить — мол, никакая он не публика. Они с Геральтом, случалось, были напарниками в важных делах вроде ловли рыбы или охоты за павлинами, но кто говорит о восхищении?

Но отец заговорил первым.

— Полагаю, у нас нет выбора, кроме как согласиться.

— Ладно, — папа помолчал пару мгновений, потом улыбнулся, — только у нас будет к тебе еще одна просьба, Геральт. Мы хотели бы устроить небольшой праздник — приглашать нам некого, так что совсем не шумный. И мы, конечно, за все заплатим.

— Праздник? — переспросил Геральт удивленно, — а есть повод, кроме твоего чудесного спасения из лап большой политики?

— Да, — отец повернулся к папе и улыбнулся ему неожиданно тепло и нежно — даже Иан это почувствовал, — Повод — есть.

***

Никто не думал, что на праздник, намеченный через пять дней после приезда родителей, приедет сам знаменитый мастер Лютик. Ну то есть, Иан узнал, что он мастер и что он знаменит, от Варнавы-Базиля. Тот раздавал приказы слугам, и сообщил, что мастер Лютик не терпит сухого вина, и что в гостевой комнате непременно следует поставить букеты поздних астр и гладиолусов.

— Какое странное имя, — заметил Варнаве-Базилю Иан, когда распоряжения были розданы, — у дочки кухарки в Вызимском дворце был кот, его тоже звали Лютиком. Но он был мастером только ловить мышей, а этим особенно не прославишься…

Варнава-Базиль учтиво улыбнулся.

— Мастер Лютик — виконт Юлиан де Леттенхоф, если точнее, — хорошо известен в Туссенте, но, правда, в основном тем, о чем вашей милости знать пока рано, — пояснил он, — но вообще-то он музыкант и поэт. Вы никогда не слышали его баллад?

Иан заметно смутился — Варнава-Базиль словно уточнял, неужели юный эльф не в курсе, что трава зеленая, а огонь горячий.

— Я не очень люблю музыку, — с достоинством ответил Иан, — если во дворце начинала играть музыка, это всегда значило только одно — что скоро начнется бал. А нет ничего хуже, чем балы. Ты бывал на балах, Варнава-Базиль? — решил он перейти в контр-наступление.

— Случалось, ваша милость, — со сдержанный кивком подтвердил дворецкий, — но мастер Лютик прославился не тем, что играл на балах, хотя при дворе ее светлости княгини музыка его звучала довольно часто. Я даже слышал, что кого-то из придворных аристократов отправили в ссылку за то лишь, что он напевал одну из его баллад.

Это был уже совершенно другой разговор. Иан, до сих пор не придававший большого значения грядущему визиту музыканта с таким смешным именем, внезапно загорелся любопытством.

— Правда? — он шагнул к дворецкому ближе, — но почему? Его баллады такие… скандальные?

— Думаю, ваша милость скоро это узнает, — таинственно ответил Варнава-Базиль, и большего от него добиться было невозможно.

Так и вышло, что Иан с большим нетерпением ждал приезда знаменитого музыканта, чем самого праздника, к которому так тщательно готовились на Корво-Бьянко.

Долгожданный гость прибыл рано утром за два дня до торжества. Иан, услышав, как начинает просыпаться дом, как за окнами поднимается шумная суета, выскользнул из кровати, спешно оделся и выбрался через окно в сад, и за приездом знаменитого музыканта наблюдал из укрытия недалеко от конюшни.

Ворвавшийся в главные ворота винодельни человек на коренастом сером жеребце, был облачен в темно-зеленый с золотой вышивкой дорожный костюм, высокие алые сапоги и подбитый мехом багряный плащ — совершенно не по погоде. Несмотря на позднюю осень, утро было прозрачно-свежим, но вовсе не холодным. Иан слышал, что в Туссенте вообще не бывает сильных холодов. Даже зимой снег выпадал так редко, что непременно становился для княжества большим событием. Но мастер Лютик, кажется, облачился в свой плащ вовсе не для тепла, а для того, чтобы произвести нужное впечатление. И, чего греха таить, Иан был впечатлен. Мастер Лютик в своей яркой поспешности был похож на героя какой-нибудь старой эльфской легенды — он словно сошел с цветной иллюстрации, одной из тех, что Иану так нравилось рассматривать.

Гость остановил своего коня посреди просторного двора, легко соскочил с седла, тряхнув медовыми кудрями, бросил поводья подоспевшему конюху и по-хозяйски огляделся — как добрый помещик, давно не навещавший родных мест. Заметив, что по лестнице из дома спускается Геральт, мастер Лютик широко улыбнулся, подбоченился и терпеливо ждал, пока хозяин дойдет до него сам, не спеша навстречу.

— Старый друг, вот судьба и свела нас снова вместе! — заявил музыкант, раскрывая нетерпеливые объятия. Ведьмак быстро обнял его, похлопал по спине и отстранился.

— Судьба и мое приглашение, — заметил Геральт ехидно, — сам-то ты не слишком рвался заглядывать в гости.

— О, Геральт, — музыкант состроил на миг обиженную мину, но потом беззлобно усмехнулся, — думаешь, смог бы я приехать так быстро, если бы и так не прибыл в Туссент. И вовсе не ради того, чтобы засвидетельствовать мое почтение светлейшей княгине, уж поверь.

— Тем более, что при дворе ты снова попал в немилость, — ответил Геральт. Иан и прежде видел, как ведьмак искренне улыбается, но улыбка, с которой он смотрел на гостя, была совершенно не похожа на все предыдущие. Мальчик будто видел перед собой совершенно нового Геральта — помолодевшего, легкого на подъем, не беззаботного, но уверенного, что все заботы — преодолимы. Музыкант же отвечал ему веселым взглядом с капелькой невесомой иронии, с какой разговаривают только с по-настоящему родными людьми.

— Это недоразумение, — отмахнулся мастер Лютик, — сущий пустяк. Ласочка снова решила, что я посвятил последнюю балладу кому-то из местных графинь. А я уже не в том возрасте, знаешь ли, чтобы посвящать баллады не пойми каким графиням. Я серьезный человек.

— А я — винодел, — рассмеялся Геральт и похлопал Лютика по плечу.

Иан больше не мог сидеть на месте. Ему вдруг ужасно захотелось выйти из своего укрытия, подойти поближе, прикоснуться к этому странному, завораживающе яркому человеку, может быть, даже заговорить с ним. И дело было теперь вовсе не в том, что рассказал о нем Варнава-Базиль. Мастер Лютик сам по себе, без этих недомолвок, оказался феноменом — искрометным, как шутиха, ярким, как рассыпанные по полотну стеклянные бусины.

Очень осторожно, стараясь не бросаться в глаза, маленький эльф выбрался из-за заграждения, скрывавшего его от глаз, и приблизился к хозяину и его гостю. Мастер Лютик заметил его первым.

— Вот это да, — объявил он, глядя на мальчика в упор своими удивительными васильковыми глазами — даже у Анаис Иан не видел прежде такого чистого цвета, — это что, твой?

Геральт тоже обернулся, громко фыркнул, как недовольный ретивый конь.

— Нет, не мой. И если я скажу, чей, ты просто не поверишь, дружище.

Иан застыл, не решаясь подойти ближе или хотя бы представиться по всей форме. Отчего-то слова застряли у него в горле, а сам он показался себе слишком маленьким и блеклым для того, чтобы заговорить с этим человеком.

Лютик деловито обошел Геральта, остановился в шаге от мальчика, присел перед ним на корточки, утопая в пыли полами шикарного плаща. Посмотрел на Иана пристально и внимательно, словно хотел припомнить, не видел ли он его раньше.

— Ты мне просто чертовски кого-то напоминаешь, малыш, — сообщил музыкант Иану.

— А ты вообрази, что у него нет одного глаза, красная косынка на башке и он целится в тебя из лука, — подсказал Геральт из-за спины музыканта.

Лицо Лютика просияло.

— Да быть не может! — заявил он, — но ведь и правда, ты — маленькая копия этого ушастого смутьяна!

— Меня зовут Иан, — совершенно растерявшись, встрял в поток непонятного ему узнавания мальчик. Человек, не поднимаясь, протянул ему руку.

— Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф, — церемонно представился он, — к вашим услугам, сударь.

Иан аккуратно пожал протянутую ладонь, подметил, что пальцы у мастера Лютика твердые, сильные, с шершавыми мозолями на подушечках пальцев — пальцы лучника.

— Варнава-Базиль сказал, вас зовут мастер Лютик, — решился возразить маленький эльф. Гость рассмеялся.

— И он не обманул тебя! — объявил он, поднялся на ноги и, сорвав с головы бархатный берет с длинным пером, подмел им землю у своих ног, — под этим именем меня знают все по ту и эту сторону Яруги, но вам, сударь, я хотел быть представлен официально.

— Очень польщен, — не задумавшись, ответил Иан, и тут же смутился, что сам не представился гостю официально, а сейчас момент был уже упущен.

Ситуация спас Геральт.

— Если церемониальная часть закончена, — сказал он, подходя, — идем в дом. Уверяю тебя, это еще не все сюрпризы.

Лютик снова рассмеялся — Иан никогда не встречал никого, у кого бы смех получался таким легким и искреннем, словно собеседник всякий раз рассказывал самую забавную на свете шутку. Музыкант поднялся, подошел к своему жеребцу и снял с седла большой сафьяновый чехол, закинул его за спину, быстро подмигнул Иану, потом широкой, чуть раскачивающейся походкой двинулся следом за хозяином к дому.

Госпожу Йеннифер мастер Лютик приветствовал куда более сдержанно, хоть и вполне душевно, она же ответила ему кратким, немного небрежным кивком. А вот, увидев папу, музыкант изобразил на своем лице такое изумление, словно тот был его давно потерянным родственником, о котором все знали, что он погиб славной смертью в бою.

— Мне никто не сказал, что здесь намечается встреча старых боевых товарищей! — заявил Лютик, протягивая руку, и папа крепко пожал ее в ответ, — а то бы я написал эпическую балладу о том, как, потрепанные войной, мы все снова сходимся вместе под щедрым кровом нашего гостеприимного хозяина. Роше! Я слышал, конечно, что ты стал большой шишкой при дворе королевы Анаис, но никак не чаял встретить тебя здесь!

Папа хмыкнул и пожал плечами

— Сейчас я ни за что бы не сделал тебя вновь своим агентом, — заметил он, — твои сведения безнадежно устарели, Лютик. Я больше не большая шишка — и даже больше не Роше.

Синие глаза музыканта жадно загорелись.

— Ты должен немедленно мне все рассказать! — заявил он, — я-то думал, что еду на обычную скучную свадьбу, за которую мне даже не заплатят, а получается, что ничего скучного тут нет! И, кстати, милая Йеннифер, — он повернулся к чародейке и отвесил неглубокий шутливый поклон, — я так рад, что вы наконец решились узаконить ваши сложные отношения. Совет да любовь, и все в таком роде…

Йеннифер ядовито усмехнулась.

— Боюсь тебя разочаровать, милый Лютик, — ответила она ему в тон, — но ты приехал вовсе не на мою свадьбу. Так что поздравления приноси не мне.

Мастер Лютик, казалось, наконец по-настоящему удивился. Оглядел комнату, в поисках ответа на незаданный вопрос, и Геральт, сжалившись над ним, великодушно похлопал друга по плечу.

— Я же говорил тебе, — напомнил он, — сюрпризы еще не закончились.

***

Иан и представить раньше не мог, что от появления одного-единственного человека, в доме может стать так шумно и весело, словно в гости пригласили целую театральную труппу. Лютик, очарованный романтической историей родителей маленького эльфа, хоть в подробности его и не посвятили, клялся, что в жизни ничего интересней не слышал.

— А я всегда знал, — заявлял он, размахивая фазаньей костью за завтраком, время от времени указуя ею на Роше, — что вся эта ваша погоня друг за другом приведет либо к трагической смерти, либо в постель. Это же старый сюжет, но вечный, как сама любовь! Ненависть и непонимание, различия и сомнения — все это побеждает неутолимая страсть, и вчерашние враги становятся любовниками…

— Воздержись от своих фантазий при ребенке, — холодно перебила его госпожа Йеннифер, и мастер Лютик обратил свой сияющий взгляд на Иана. Тот сидел рядом с Геральтом и, наблюдая за представлением музыканта, едва обращал внимание на тарелку с кашей, и лишь мельком задумался, почему отец не спустился к завтраку.

— Верно! — возгласил, меж тем, мастер Лютик, — есть же еще и ребенок! Маленький Иан, плод древней запретной магии и великой судьбоносной любви! Чудесное дитя, тот, кого не могло быть.

— Остановись, — попросил его Геральт, заметив, каким становится от этих рассуждений лицо папы — сам Иан не много понимал в рассуждениях музыканта, но то, с каким пафосом он рассказывал о его скромной персоне, было мальчику очень приятно.

Мастер Лютик поднял руки, капитулируя перед неблагодарной публикой, и спросил уже серьезней:

— А где, собственно, второй виновник торжества? На сцене, как я понимаю, не хватает примадонны, — он кинул взгляд на чародейку, — прости, Йеннифер.

— Иорвет сказал, что не голоден, — сообщил папа со вздохом, — думаю, он пошел прогуляться по окрестностям.

— Ну что же, — легкомысленно отмахнулся мастер Лютик, — уверен, случай засвидетельствовать ему мое почтение, мне еще представится.

Каша в тарелке уже покрылась белесой холодной пленочкой, а Иан к ней так и не прикоснулся — он чувствовал себя участником странного, но восхитительного спектакля, который ему не просто разрешили посмотреть из первого ряда — он сам был участником действа. Мастер Лютик говорил о нем, и время от времени смотрел на него и приветливо улыбался.

Музыкант же утер руки и губы салфеткой и изящно поднялся из-за стола.

— Пойду и я прогуляюсь по окрестностям, — заявил он, — может быть, случайно наткнусь на нашего нелюдимого героя. А, может быть, на собственную музу. Не беспокойтесь, — он поднял руку, хотя никто вроде бы и не беспокоился, — сопровождающие мне не нужны. Это ведь винодельня — лучшее место после подмостков Боклерского театра.

Иан, уже принявший решение, собрался выбраться из-за стола вслед за мастером Лютиком — тот не звал его с собой, но последовать за ним тоже не запрещал. Но мальчик наткнулся на суровый взгляд госпожи Йеннифер.

— Сперва — каша, потом побег из дома, — строго заявила она, и Иан, подавленный силой ее личности, быстро взялся за ложку.

Выбравшись из дома, он решил сперва, что упустил музыканта. Во дворе его не было, хотя крупный серый жеребец мирно жевал овес в деннике на конюшне. В саду за домом мастера Лютика тоже не нашлось, и дальше, у теплиц с травами. Иан перелез через забор и пошел по тропе вдоль виноградных лоз, стараясь присматриваться к следам под своими ногами, как его учил Геральт, когда они выслеживали зайцев. Но мастер Лютик был, как оказалось, куда проворней и хитрее зайца. Иан, разочарованный, досадуя на коварство никак не пустевшей тарелки с кашей, собрался уже поворачивать назад и дожидаться гостя во дворе, когда услышал, как со стороны реки доносится негромкая, плавная, как развевающаяся на ветру шелковая лента, музыка. Иан насторожился и прислушался. Музыка лилась неторопливо, и окутывала его, как мягкий ароматный дым — маленький эльф никогда не слышал этой мелодии, но вместе с тем, она казалась ему странно знакомой, навевавшей память о чем-то приятном давно позабытым, как сон, детали которого упрямо ускользают, оставляя лишь сладкое послевкусие.

Он бесшумно, не побеспокоив ни одной травинки, спустился по узкой тропинке к реке. Мастер Лютик сидел у самой воды на изогнутом кривом стволе серебристой ивы, закрыв глаза, перебирал пальцами по струнам лютни, а на лице музыканта больше не было потешного фиглярства, пафосной бравады и даже задорного искреннего веселья. Это снова было лицо с иллюстрации, но на сей раз изображавшей легендарного эльфского знающего или полупрозрачный дух запретного леса. Иан не решался подойти ближе. Он застыл в паре шагов от музыканта и жадно слушал, следя, как ловко со струны на струну перескакивают искусные пальцы.

Мастер Лютик, неизвестно как почуявший его присутствие, приоткрыл один глаз и посмотрел на мальчика.

— Я так и знал, что ты придешь, чудо-ребенок, — сообщил он, — иди сюда, садись рядом.

Это было как предложение вступить в тайный загадочный орден, как призыв к рыцарской присяге, как посвящение в величайшее таинство, и Иан с замиранием сердца, не чуя под собой ног, приблизился.

— Вы очень красиво играли, — сказал он тихо-тихо, — я не хотел вам мешать.

— Ты не помешал, мой юный друг, — заверил его мастер Лютик, похлопал по месту на стволе рядом с собой, и Иан, пока музыкант не передумал, стремительно уселся. — я хотел сочинить песню на торжество твоих родителей, — продолжал мастер Лютик, снова пробежав пальцами по струнам, — но, боюсь, нет таких слов, чтобы описать все произошедшее. Я знал твоего отца, когда он еще был бессердечным и безжалостным охотником на нелюдей, а твой второй отец так ненавидел людей, что готов был прикончить любого эльфа, который жил с ними бок о бок.

Иан молчал. То, что говорил мастер Лютик, было неожиданно откровенно и горько, и мальчик хотел бы заявить ему, что все это неправда, что не было такого, если бы не тон музыканта. Таким тоном не лгут и не рассказывают небылиц. МастерЛютик — искрометный, веселый, ослепительный — говорил с ним, как с настоящим взрослым. И был предельно честен.

— Сколько же лет прошло? — продолжал рассуждать музыкант, теперь глядя на зеленоватые волны реки под их ногами, — десять? Всего десяток зим, и вот что вышло. Из зерен ненависти, на почве, пропитанной слезами и кровью, в свете все того же солнца, что всходило и заходило тогда, взошли и распустились прекрасные цветы любви — кто бы мог подумать, что так бывает? Если бы я не видел своими глазами, я никогда бы не поверил, что такое возможно.

От мастера Лютика пахло розовым маслом, пряными специями и терпким вином. Он взмахнул рукой, словно собирался утереть увлажнившиеся глаза. Иан совершенно перестал что-либо понимать, и теперь от слов мастера Лютика ему становилось все более и более неловко, будто музыкант говорил о его родителях что-то оскорбительное, а мальчику нечего было возразить.

Но заминка, к счастью, длилась недолго. Мастер Лютик тряхнул головой, повернулся к Иану и улыбнулся.

— Ты должен мне помочь, мой юный друг, — заявил он, — без тебя мне эту песню ни за что не закончить.

Иан посмотрел на него обескураженно.

— Без меня? — переспросил он тихо, — но ведь я совсем не умею петь и играть. И стихи писать — тоже.

— Ерунда, — отмахнулся мастер Лютик, — в твоих жилах течет эльфская кровь, пусть разбавленная, но она хранит память. А Старший народ всегда рождал лучших музыкантов, и нам, людям, оставалось только завидовать. Видишь эту лютню? — Иан посмотрел на прекрасный инструмент. По светлой поверхности струилась тонкая резьба, и казалось, что вырисованные ею цветы прорастают из легкого мерцающего дерева. — Я получил ее много лет назад в Дол-Блатанне, — продолжал музыкант, — от эльфки по имени Торувьель, и с тех пор хранил ее, как зеницу ока.

— Она заколдованная? — тихо спросил Иан, не решаясь, но вместе с тем, жаждая прикоснуться к теплой гладкой поверхности инструмента. Мастер Лютик многозначительно хмыкнул.

— Может быть, мой юный друг, — сказал он, — но она — моя единственная по-настоящему верная спутница, моя единственная настоящая любовь. Держи.

Мастер Лютик поднял лютню со своих колен и вложил ее в руки мальчика, а у Иана душа ушла в пятки. Он ощущал себя так, словно сама Владычица Озера вдруг сунула ему в пальцы Меч Пяти Добродетелей, забыв уточнить, есть ли они у Иана. И обман вот-вот будет раскрыт.

— Не бойся, — подбодрил мальчика мастер Лютик, — руки у тебя пока коротковаты, но мы попробуем взять самый простой аккорд. Давай, смелее, ладонь вот так…- музыкант ловко заставил пальцы Иана зажать одну струну на грифе лютни, и мальчик почувствовал, как она больно врезалась в мягкую подушечку, но ничего не сказал, стиснул ладонь посильнее. — Отлично, — похвалил мастер Лютик, — а теперь второй рукой перебирай струны, будто считаешь их, одну за другой. Ну, смелее.

Иан задержал дыхание — как делал, когда нырял под воду за ракушками — прижал палец к грифу еще сильнее — так, что стало по-настоящему больно — и принялся медленно перебирать струны второй рукой. Звук вышел жалкий, тихий и неуклюжий, и мальчик почувствовал, что сейчас сгорит от смущения, но мастер Лютик ободряюще похлопал его по плечу.

— Неплохо, мой юный друг, совсем неплохо! — заявил он, — в твоем возрасте я и пальцами едва перебирал, а ты сразу поймал ритм. Давай еще раз.

Ободренный похвалой, хоть и не знал, что за ритм ему удалось поймать, Иан повторил все сначала — вышло не лучше, но и не хуже. Мастер Лютик похлопал в ладоши, а потом, хмыкнув, склонился к уху мальчика и пошептал, обдав его сладким винным запахом:

— Кажется, у тебя уже и зрители появились.

Иан, увлеченный своим новым умением, сперва не понял, о чем говорит музыкант. Потом, подняв взгляд от струн, заметил, что в нескольких шагах от них, полускрытый резной тенью древесной кроны, стоит отец. Мальчик не смог разглядеть выражения его лица — половина его была скрыта за светлым платком, хотя раньше отец никогда не старался особенно прятать свой шрам. Перехватив взгляд сына, Иорвет отступил за ствол дерева, и через мгновение исчез из вида. Отчего-то маленький эльф вдруг ощутил себя ужасно гадко — будто отец застукал его за чем-то недопустимым и неправильным, за чем-то, что могло страшно его разочаровать, хотя ничего такого мальчик не делал.

Мастер Лютик, видимо, заметивший выражение его лица, тяжело вздохнул.

— Боюсь, мой юный друг, я зашел в запретную рощу, и теперь меня ждет жестокая расправа, — сообщил он трагично.

— Что?..- почти шепотом переспросил Иан, и музыкант рассмеялся.

— Наверно, твой отец сам хотел научить тебя играть, — пояснил он уже совершенно обычным, человеческим тоном.- Есть такие вещи — особенно для эльфов — которые незнакомцам не доверяют.

Иан уверенно покачал головой.

— Мой папа ни на чем не играет, — возразил он, — у него и лютни-то никакой нет.

— О, боюсь, ты ошибаешься, малыш, — улыбнулся мастер Лютик и забрал у него из рук инструмент, — и я бы на твоем месте догнал его. Мне кажется, он расстроился.

Иан с сомнением посмотрел отцу вслед, потом снова — на мастера Лютика.

— А как же песня? — тихо спросил он, — мы ее так и не закончили.

— Ничего, — беззаботно отмахнулся мастер Лютик, — закончим вечером. Времени на это у нас еще предостаточно. Иди.

Выследить отца было гораздо проще, чем мастера Лютика. Тем более, что он, кажется, совершенно не скрывался. Иан нагнал его у самой винодельни — отец неспешной походкой направлялся к воротам, и Иан зашагал с ним рядом. Некоторое время молчал.

— Мастер Лютик хотел написать вам с папой песню в подарок, — заговорил он, наконец, и слова его звучали как оправдания, словно его уже успели в чем-то обвинить.

— Никогда не любил человеческой музыки, — высокомерно ответил отец. Он всегда разговаривал с сыном на Старшей речи, но сейчас слова его звучали более отрывисто и небрежно, чем обычно, будто он даже их не хотел тратить в сложившейся ситуации.

— Он очень красиво играл, — возразил Иан, но сразу понял, что дал неверный ответ. Отец притормозил и посмотрел на него. Иан поднял взгляд и виновато улыбнулся. — мастер Лютик сказал, ты тоже умеешь играть. Это правда?

Лицо отца едва заметно дрогнуло. Он быстрым немного неловким жестом оправил косынку на голове — она явно с непривычки мешала ему, сползая на здоровый глаз.

— Ничего особенного, — пожал плечами отец, — почти все эльфы умеют на чем-то играть. Когда-то у меня была флейта, но я… потерял ее.

— Почти все эльфы умеют, а я нет, — Иан насупился, — ты никогда меня не учил.

Отец нахмурился.

— Я подумал, для тебя куда важнее научиться другим вещам, — заметил он, — к тому же, я же сказал тебе — флейты у меня больше нет. А тебе, кажется, больше по нраву пришлась лютня. Может быть, мастер Лютик, — это имя отец особенно выделил голосом, — согласится дать тебе несколько уроков?

Иан поднял руку, демонстрируя ноющий распухший палец, которым зажимал изо всех сил струну на лютне.

— На лютне играть больно, — ответил он, — мне не понравилось.

Отец сперва усмехнулся, но потом присел перед ним на одно колено, взял его ладонь в свои, внимательно осмотрел распухшую подушечку пальца, осторожно коснулся ее прохладными сухими губами. Серьезно посмотрел на Иана.

— На флейте играть ничуть не проще, — заметил он, — может быть, когда-нибудь, я тебе покажу.

Иан улыбнулся ему в ответ.

— А куда делась твоя флейта? — спросил он, — ты мне расскажешь?

Отец на мгновение изобразил невыносимую усталость, потом со вздохом кивнул.

— Когда-нибудь, — туманно пообещал он.

***

Еще до обеда мастер Лютик, Геральт и папа уехали куда-то по дороге в сторону Боклера, и вернулись только к ужину. На этот раз отец спустился в общий зал, хотя нелепый платок все еще оставался у него на голове. Иан еще днем попытался спросить его, зачем отец его надел, но тот не удостоил его ответом.

За столом на этот раз не царило то же театральное оживление, как во время завтрака, и Иан даже успел заскучать. Он очень быстро привык к тому, что вокруг мастера Лютика непременно образуется неудержимый яркий вихрь веселья, но сейчас музыкант просто ел и пил с остальными, время от времени обмениваясь ничего не значащими фразами с Геральтом или папой. Когда же тарелки унесли, и ужин почти закончился, мастер Лютик наконец поднялся на ноги с самым торжественным интригующим видом.

— Друзья мои! — обратился он к сидящим рядом родителям, и лицо отца застыло, будто музыкант швырнул перед ним дуэльную перчатку, — я долго думал, и решил преподнести свадебный подарок немного раньше торжественного дня.

— Если он начнет петь, я за себя не ручаюсь, — мрачно проговорила госпожа Йеннифер.

— О, пресыщенные умы, неспособные оценить настоящего искусства! — трагично закатил глаза Лютик, — но, утешься, госпожа, главный свой дар я припасу на потом. Сегодняшнее же подношение куда более скромное, но, надеюсь, все же придется ко двору.

Широким жестом, как актер, срывающий с себя маску, он извлек откуда-то из-за пазухи своего лилового дублета длинный бархатный чехол и опустил его на стол перед отцом. Тот сидел, не шевелясь, глядя на подарок, как на внезапно выползшую на дорогу перед ним ядовитую змею.

— Боюсь, между нами возникла какая-то неловкость, Иорвет, — продолжал мастер Лютик, — и я верю, что это еще можно исправить. Мы съездили в Сан-Себастьян, где живет мой старый друг — большой мастер по части музыкальных инструментов. И если бы времени было побольше, уверен, он сделал бы все по индивидуальному заказу. Но, может быть, для начала подойдет и эта?

Отец медлил, не сводя глаза с чехла, и папа даже шепнул ему ободряющее «ну же».

— Не стоило, — чуть дрогнувшая рука отца коснулась мягкого синего бархата чехла, быстро, со щелчком открыла его. Иан заметил, как над гладкой перламутровой поверхностью изящной флейты его пальцы замерли, потом мельком, будто скрываясь, огладили ее.

— Я ничерта не понимаю во флейтах, — тихо заметил папа, наклонившись почти к самому уху отца, — но Лютик сказал, эта — хорошая.

Эльф медленно вытащил флейту из чехла, взвесил на ладони, пробежался подушечками пальцев по круглым отверстиям.

— Да, — наконец проговорил он неожиданно хриплым голосом, — кажется, неплохая.

Мастер Лютик, сияя, уселся обратно на свое место, а Иан, подвинувшись к отцу поближе, с любопытством смотрел на инструмент в его руках.

— Ну, а теперь, — спросил он, решив, что пауза достаточно затянулась, — ты научишь меня играть?

========== О прошлом и настоящем ==========

В реке тут и там у самого берега из воды проглядывали остовы затонувших лодок, а иногда — и целых кораблей. Но Иану строго-настрого запрещалось плавать к ним в одиночку. Иногда, когда у Геральта было особенно благостное настроение и не находилось других дел, он отводил мальчика подальше от винодельни, по каменистому берегу, и вместе они ныряли в поисках подводных сокровищ. Чаще всего за сокровища сходили ржавые погнутые ложки, гладкие камни или позеленевшие от времени медные блюда и чашки, но время от времени попадались и настоящие драгоценности. Однажды Иан выловил ожерелье с большим голубым камнем, которое преподнес в дар госпоже Йеннифер, а в другой раз — старинный кинжал с резной ручкой в изразцовых ножнах и кошель с золотыми монетами. Монеты достались Иану, хоть он и не знал, на что их тратить, а вот кинжал Геральт забрал у него, пообещав вернуть, когда придет время.

Но каким бы строгим ни был запрет, сокровища речных глубин неизменно манили Иана. Он вовсе не был глупым, и понимал, что нырять одному очень опасно — сгнившие в воде ненадежные доски могли надломиться и обрушиться, погребая мальчика под собой. Но он умел задерживать дыхание почти также надолго, как Геральт, и был уверен, что по крайней мере, взглянуть на обломки сверху, обплыть их вокруг — а ну как мелькнет тут или там отблеск золота в зеленоватой воде — можно и без дополнительного сопровождения.

Лодка торчала из прибрежного ила, и, чтобы добраться до нее, можно было даже не нырять в воду. С небольшого уступа над рекой к ней спускались ветви стелящегося по земле причудливо изломанного дерева, и Иан, припадая к стволу, добрался до самой поверхности, внимательно глядя вниз. Нос лодки, позеленевший от тины, проломленный в нескольких местах, заманчиво выглядывал из-под воды, устремленный к небу — видимо, небольшое судно выбросило к берегу сильной волной или порывом ветра. Единственная мачта и румпель скрывались в прохладной глубине, и Иан предполагал, что, если на борту и было что-то интересное, это при ударе было выброшено за борт и раскидано теперь на дне вокруг лодки. А значит, для того, чтобы поискать сокровища, не обязательно было даже приближаться к гнилому корпусу лодки. Иан сел на стволе дерева и огляделся по сторонам. Утро было тихим, безветренным и теплым. Откуда-то со стороны виноградников доносилась дружная негромкая песня работающих там крестьян. Пожелтевшая к зиме трава стояла неподвижная, как солдаты на плацу, а гладь воды казалась совершенно безмятежной, будто река застыла, устав нести свои воды к морю. Лучшей погоды для исследований было просто не найти.

Иан честно собирался позвать с собой в экспедицию кого-то из взрослых. Но Геральт накануне до самого рассвета отмечал приезд мастера Лютика — Иан слышал, как они сидели вдвоем в кухне, разговаривали — с каждым часом все громче — смеялись, мастер Лютик пел, и ведьмак время от времени даже начинал подпевать. Веселье закончилось лишь когда первые солнечные лучи осветили горизонт, и маленький эльф твердо знал — сегодня ведьмака лучше ни о чем не просить и вовсе не трогать.

Предлагать поход госпоже Йеннифер было совершенно бесполезно — она никогда не участвовала в настоящих приключениях, предпочитая время от времени рассказывать Иану о событиях прошлого, в большую часть которых он не очень-то верил.

Что же до родителей — с того дня, как они вернулись, Иан видел их не слишком часто. Причем если папа и был рад погулять или поиграть с ним, хотя больше обещал, чем выполнял обещания, отец вовсе держался ото всех в стороне. Иан не мог понять, в чем дело — на Корво-Бьянко все были рады их возвращению, но отец сторонился разговоров, часто уходил куда-то в поля, а еще начал постоянно носить на голове платок, скрывающий покалеченную половину лица. Прежде он тоже иногда надевал его — но только в особых случаях, если отправлялся в лес или на болота. Теперь же отец даже к завтраку спускался в этом самом платке, а на вопросы Иана ничего не отвечал, лишь коротко хмыкал.

Так и вышло, что у мальчика просто не осталось выбора, кроме как отправиться в экспедицию одному. Он еще раз огляделся по сторонам, прислушался — место было очень уединенным. Река здесь делала резкий изгиб, образуя небольшой затон, огражденный от взглядов полупрозрачной серебряной ивовой рощей. Иан слез со ствола на берег, быстро стащил с ног сапоги, спрятал их между корней. Длинным кожаным шнурком завязал на макушке волосы, чтобы не лезли в глаза. Наконец, закончив приготовления, подошел к кромке воды и юркой светлой рыбкой нырнул. Глубина начиналась у самого берега, вода была холодной, сбивающей дыхание, но Иан был отличным пловцом, и река совершенно его не пугала. Ему понадобилась пара минут, чтобы привыкнуть к холоду и зеленой полутьме вокруг. Он медленно, экономя движения и набранный в легкие воздух, проплыл мимо остова лодки, приглядываясь ко дну. Под ним плавно колыхались целые заросли вязкой яркой тины, и сквозь нее сложно было что-то разглядеть, нужно было опуститься пониже, может быть, даже покопаться руками. Иан всплыл на поверхность глотнуть воздуха, приготовился уже вернуться к своим поискать, но вдруг услышал приближающиеся со стороны виноградника голоса. Очень быстро, пока его не застукали, он отплыл в сторону, притаился за корпусом лодки, прильнул к нему, благодаря судьбу, что рубаха на нем была такая, что цветом сливалась со склизкой деревянной поверхностью.

Голоса приближались, и очень скоро мальчик смог не только расслышать слова, но и понять, кто именно подходил к тайному месту. Его сердце отчаянно застучало в груди — родители шли, разговаривая так громко, что было понятно — они уверены, что их никто не слышит. Иан на мгновение засомневался — он, конечно, иногда подслушивал чужие беседы, и в этом, по его твердому убеждению, не было ничего постыдного — он ведь не собирался никому об этом рассказывать. Но подслушивать за родителями было совсем другим делом. Прежде, когда они жили еще в Вызимском дворце, мальчик пару раз застигал их за очень странными занятиями. Иан и сам любил обниматься с теми, кто ему нравился, но зачем для этого снимать рубаху, а тем более — штаны, совершенно не понимал. Так или иначе, застигнутые за такими объятиями родители, всегда выглядели так, будто их застигли над окровавленным трупом с ножом в руках, и, ради их спокойствия, Иан решил больше не рисковать. Сейчас же они буквально сами шли к тому месту, где он скрывался, и разговаривали, не понижая голоса. Конечно, мальчик мог бы подать знак своего присутствия, но это было чревато серьезным наказанием — все же, если его застигнут рядом с затонувшей лодкой, очень сложно будет доказать, что маленький эльф очутился здесь совершенно случайно. Потому он решил пока притаиться и послушать.

Отец был одет в легкую светлую тунику, свободно струившуюся по его острым худым плечам. На голове, как отметил Иан, не наблюдалось его извечного платка, а сильно отросшие черные волосы были схвачены в небрежный рассыпающийся пучок. Лицо отца казалось недовольным, а неестественная бледность выделяла и подчеркивала на нем россыпь веснушек — на Туссентском солнце они и так всего за пару дней стали ярче и заметней. Папа шагал с ним рядом, заложив руки за спину — и Иан знал, что жест этот не предвещает ничего хорошего. С таким видом прежде папа принимал неприятных посетителей во дворце или отчитывал Иана за проступки.

Они остановились в паре шагов от спускавшегося к воде дерева, и отец, повернувшись к собеседнику спиной, скрестил руки на груди и устремил взгляд единственного глаза куда-то вдаль — Иан на мгновение даже решил, что его обнаружили.

— Это пустые разговоры, — заявил отец резко, — ты все равно не слышишь меня, и я будто камни в колодец бросаю.

Папа досадливо поджал губы, но попытки развернуть спутника к себе лицом не сделал, даже отступил на полшага, чтобы точно его не касаться.

— Я слышу тебя, — заверил он, — и я слышу, что ты несешь полную ерунду. Мы гости здесь, нам позволили остаться, потому что больше пойти нам некуда, и ты забываешь…

— Я ничего не забываю, — отрезал отец, — и это твое трогательное стремление осесть где-то и пустить корни мне очень понятно. Я и сам мечтаю жить в мире и сытости до конца своих дней, но здесь… не то место, в котором мне хотелось бы задерживаться.

Папа хмыкнул и развел руками.

— Мы же сошлись на том, что хотим построить дом, и…

— И нам надо где-то жить, пока он не построен, — резко оборвал его отец, — но мы не сошлись на том, где именно должен быть построен этот дом. Почему здесь, в Туссенте? Мы можем поехать куда угодно, в любую часть света — хоть в Цинтру, хоть в Назаир, хоть на Скеллиге, но ты решил, что задержимся мы именно тут, где на меня все смотрят, как на странную диковинку.

— Здесь на тебя так смотрят, потому что в Туссенте уже много лет не видали ни одного эльфа, — возразил папа, — а в любом другом месте будут таращиться, потому что помнят твое лицо еще по плакатам, где было сказано, что ты — опасный преступник и душегуб. Мне кажется, можно потерпеть любопытные взгляды — люди быстро привыкают к необычному и перестают обращать внимание. Да и когда вообще тебя волновали косые взгляды?

— Никогда, пока я мог прирезать любого, кто посмотрит на меня косо, — зло откликнулся отец, и сердце Иана вдруг неприятно дрогнуло. Он вспомнил слова мастера Лютика, которые до этого момента не принимал на веру. Его родители в прошлом были непримиримыми врагами — и больше того, убивали и мучили себе подобных, не считая жертв и не зная жалости. Сейчас, глядя на застывшее лицо отца, в это очень легко было поверить. Мальчик прильнул к корпусу лодки плотнее, полностью обращаясь в слух, боясь услышать еще больше правды — и не в силах перестать слушать.

— Рад, что ты не намерен резать никого из местных, — нейтрально, с нотами жесткого сарказма, заметил папа. Нахмуренные черные брови сурово сошлись у переносицы. Обветренное лицо казалось Иану совершенно незнакомым. Тот, кто всегда ему улыбался, был добрым, внимательным и родным, у кого всегда можно было найти защиту, к кому всегда можно было забраться на колени и обнять за шею, исчез, а на его месте стоял человек, с которым страшно было заговорить, от прямого пытливого взгляда которого сложно было укрыться.

— Еще эта колдунья, — продолжал отец, и Иан заметил, как он сжал кулаки, — которая, видимо, решила, что Иан — ее сын, и предпочла бы, чтобы тебе отсекли голову, а меня сгноили в Дракенборге, лишь бы мы никогда за ним не приезжали.

— Прекрати, — папа теперь ронял слова, как тяжелые камни, едва размыкая побелевшие твердо сжатые губы, — она заботилась о нашем сыне, ничего не прося взамен, и твои слова…

Отец рассмеялся, но в смехе его не было ничего веселого. Стало понятно, что с большим удовольствием он плюнул бы собеседнику в лицо. Папа медленно выдохнул, и продолжил уже более миролюбиво:

— Я не верю, что тебя настолько пугают взгляды крестьян на твой шрам или ты всерьез веришь, что Йеннифер намеревается отнять у нас Иана. Есть что-то другое, о чем ты мне не говоришь. Скажи, Иорвет. Ты обещал ничего от меня не скрывать, помнишь? А я чувствую, что сейчас тебя волнует что-то по-настоящему важное. Иначе мы с тобой бы сейчас не разговаривали.

Отец молчал. Иан видел, как дернулось его лицо, как губы искривились в горькой незнакомой усмешке, а потом задрожали, будто эльф готов был закричать или заплакать. Он опустил веко и наконец выговорил очень размеренно и негромко, подчеркивая каждое слово.

— Да, они все меня не волнуют, — сказал он, — меня волнует ведьмак.

Папа удивленно моргнул, уголки его губ неуверенно дрогнули.

— Геральт? — переспросил он, — но почему? Вот уж кто помогает нам безо всякой задней мысли. Я знаю его много лет, и он…

— Всегда тебя выручал, я знаю! — почти выкрикнул эльф, развернулся на пятках, и теперь они наконец-то стояли лицом к лицу, — и я знаю, что ты тоже вытаскивал его из совершенно безвыходных ситуаций — то из тюрьмы, то из-под нильфгаардского меча, и вообще вы друзья не разлей вода. Но, может быть, ты забыл, какой договор вас теперь связывает? Я вот прекрасно помню.

— Я тоже помню, — подтвердил папа, пару секунд помолчав, взвешивая каждое слово, — но с тех пор, как я заключил этот договор, у меня не прибавилось ни неожиданных детей, ни даже щенков или жеребят на конюшне. Я не получил наследства от давно потерянного родственника или новостей от забытых союзников. Так что я даже не знаю, что ему предложить, когда пройдет этот год. Геральт заключал со мной эту сделку, чтобы ничего с меня не взять, это был вопрос чести.

— Зеркало, — обронил отец, и Иан едва расслышал это слово, и решил даже, что неправильно понял. Папа прикрыл глаза и выдохнул. Его лицо будто враз расслабилось, как мехи, из которых вышел весь воздух.

— Зеркало, — повторил он, и в тоне его промелькнула холодная обреченность.

— Если ведьмак вспомнит о договоре, ты обязан будешь отдать его, — продолжал отец, и теперь его голос звучал бесстрастно, почти жестоко, — а он — обязан будет его забрать.

Папа молчал, а Иан, чувствуя, что окончательно перестал что-либо понимать, от одного взгляда на него ощутил вдруг такую пугающую пустоту, что холодная вода сомкнулась вокруг него липким удушливым коконом. Он прижался к лодке вплотную, пачкая руки и лицо тиной, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не обнаружить своего присутствия. Он случайно подслушал какую-то страшную, невыносимо тяжелую тайну, и теперь непременно должно было случиться что-то непоправимо плохое.

— Он действительно спас нашего сына, — заговорил папа явно через силу, — и я должен был ему заплатить.

— Такую цену? — отец тряхнул головой, и волосы, выбиваясь из ненадежного пучка, рассыпались по его плечам, — теперь ты понимаешь, почему мы должны уехать?

Папа ступил вперед и опустил руки на плечи эльфу. Тот мгновение колебался, готовый скинуть его ладони прочь, но потом сам подался навстречу объятию. Отец был немного выше папы, но сейчас в его руках на миг показался маленьким и хрупким, ищущим защиты также, как иногда искал ее Иан. Иллюзия длилась всего мгновение. Родители некоторое время стояли, соприкасаясь лбами, а потом отец отстранился.

— Если он попытается забрать тебя у меня, — сказал эльф предельно серьезно, — я его убью.

Иан устремил испуганный взгляд на папу, и тот готов был уже что-то ответить, но в этот момент склизкий корпус лодки, к которому прижимался маленький эльф, хрустнул, накренился, и начал заваливаться в воду, утаскивая Иана вниз, наваливаясь на него. Мальчик и вскрикнуть не успел — гнилая доска ударила его по лбу, а потом холодные зеленые волны сомкнулись над ним.

Проснулся он, лежа на боку, гудящей головой на чьих-то коленях, чувствуя, как обжигающая нос и горло вода выливается изо рта. Иан закашлялся, попытался приподняться, но сильные заботливые руки удержали его от этого. Ледяные дрожащие пальцы убрали мокрые волосы со лба, на котором, садня, наливался синяк.

— Очнулся, — зазвучал над ухом голос папы, и Иан тут же узнал колени, на которых лежал. Он открыл глаза, все еще откашливая воду, и огляделся. Отец — мокрый насквозь, с волосами прилипшими к лицу, синюшно бледный и грозный, как призрак Полуденницы, нависал над ним, и когда Иан перехватил его взгляд, губы эльфа дрогнули и поджались.

— Вам придется придумать очень хорошее объяснение, милсдарь, — заявил отец стальным тоном, рывком поднялся на ноги и прошелся по берегу, отбрасывая из-под ног мелкие камешки. Иан медленно сел, чувствуя, как руки папы все еще придерживают плечи — лица его мальчик видеть не мог. Папа молчал — и это было хуже всего.

— Я случайно, — прошептал Иан — горло саднило, и он почувствовал, как грудь сдавило тянущей болью — словно кто-то ударил в нее кулаком. Мальчик всхлипнул и сжался. Погружаясь в воду, погребенный под гнилым остовом лодки, он не успел испугаться, но сейчас страх смыкался вокруг него, как прежде смыкались зеленые волны реки. Он задрожал и качнулся назад, стараясь прижаться к груди папы, и тут же очутился в его крепких объятиях.

— Все обошлось, — произнес папа негромко, таким привычным для Иана мягким успокаивающим тоном, — шишка на лбу — вот и все боевые раны.

Отец замер и развернулся к ним.

— А если бы нас тут не было! — он не смотрел на Иана — только на папу, будто именно на него так сильно злился, — он мог бы утонуть! И мы нашли бы его, только когда течение прибило бы его тело к пристани!

Иан ничего не мог с собой поделать — от этих слов, от того, каким напуганным было лицо отца, от того, как на секунду крепче обнял его папа, он всхлипнул, потом еще раз, и наконец совершенно позорно расплакался, как малое дитя.

— Прекрати орать, — осадил отца папа, потом обратился к Иану — тихо и ласково, — все в порядке, малыш. Сейчас пойдем домой, и госпожа Йеннифер приготовит для тебя целебный отвар.

Еще мгновение — и Иан оказался над землей, прижатым к папиному плечу — у него отчаянно закружилась голова, и он зажмурился, боясь, что сейчас его вырвет. Но ничего такого не произошло, он только коротко икнул, сплюнул остаток отдающей тиной воды.

Отец шагал рядом с ними, не глядя больше на Иана, и за растрепанным пологом его волос мальчик не мог разглядеть выражения лица. Ему хотелось спать, а мысли путались, наскакивая одна на другую.

— Не дай ему заснуть, — услышал он сквозь дрему встревоженный далекий голос.

— Я вовсе не сплю, — попытался ответить Иан, но вместо этого ощутил, как в рот ему набивается тина. Она пытается проникнуть в горло, просочиться в его тело, наполнить легкие и оборвать дыхание — мальчик задрожал, пытаясь ее откашлять, выгнать из себя, но оказался вдруг перед гладью большого мутного зеркала и увидел, что тело его покрывает сияющая серебряная чешуя, а зеленые лапы реки теперь не утаскивают его в смертельную мглу, а обнимают и утешают, как папины руки. Иан попытался дернуться, всплыть на поверхность, но увидел, как вокруг, одна за другой, как звезды на высоком туссентском небе, загораются золотые огоньки. Кто-то рассыпал по дну реки пригоршню монет, и Иан поплыл к ним, протягивая руки-плавники, чтобы собрать сокровища, но без пальцев сделать это было совершенно невозможно. Он чувствовал, как со лба вниз, по щекам, катятся тяжелые теплые капли, и удивился — с чего бы это? Он вроде давно перестал плакать, да и можно ли заплакать, когда плывешь под водой?

— Я не плачу, — попытался оправдаться он перед большой трепещущей черной медузой с лиловыми огоньками глаз, — я не плачу, — повторил мальчик, и внезапно проснулся.

На глаза сползала тяжелая, теплая, пропитанная чем-то пахучим тряпка. Иан поднял руку, чтобы отодвинуть ее, и тут же услышал движение рядом с собой.

— Тише, — отец говорил шепотом, и в его голосе больше не было ни злости, ни раздражения, ни обвинений — только безграничная нежность, — тише, я здесь.

Тряпка исчезла с глаз, и Иан, часто моргая, попытался оглядеться. В комнате было почти темно, лишь на столе у кровати горела одинокая свеча. Воздух, тяжелый и жаркий, был пропитан насквозь терпким запахом трав и еще чем-то кисловато-тревожным. Голова гудела, но не болела, только все вокруг слегка расплывалось перед глазами. Горло неприятно саднило, а во рту стоял вязкий привкус тины.

Холодные пальцы отца бережно коснулись щеки Иана, и мальчик подался навстречу этому касанию, приносящему смутное облегчение. Сильнее всех прочих чувств — сильнее гула в голове, страха и духоты — им вдруг завладело раскаяние.

— Прости меня, — прошептал мальчик хрипло, — мне нельзя было нырять одному, но я подумал, что сумею…

— Все в порядке, — прохладные пальцы снова огладили его лицо, — тебе придется полежать пару дней, но ты поправишься.

— Но завтра праздник, — Иан попытался сесть, но комната завращалась перед его взором, и мальчик покорно опустился обратно на подушку.

— Отпразднуем позднее, — пообещал отец, — без тебя никакого веселья не получится.

— Я только немного посплю, — пообещал Иан, полный решимости не портить своим родителям торжество, к которому они так долго готовились, — а потом…

— Спи, — сухие теплые губы коснулись его лба — чуть левее того места, где пульсировал эпицентр гула.

Иан снова был на берегу, раздумывая, где бы найти палку подлиннее, чтобы сбить с ветки гудящий пчелиный улей. Если сделать все правильно, как учил Геральт, можно будет полакомиться медовыми сотами, Иан почти ощущал на губах липкий сладкий привкус. Вот только нужно дотянуться… Он поднял глаза и уткнулся взглядом в черные, прохудившиеся сапоги. Ноги, обутые в них, едва заметно дергались, и мальчик, замерев от накатившего ледяного ужаса, посмотрел выше.

Висевший на ветке эльф был одет в простую зеленую куртку — в такой отец обычно ходил на охоту. Половину тонкого, почти истлевшего лица, скрывал алый, как кровавый сгусток, платок. Тонкие мертвые губы, сгнившие настолько, что приоткрывали неровные ряды желтоватых зубов, еле заметно шевелились. Повешенный пел, и Иан знал слова этой песни. Колыбельная, которую отец иногда напевал, если ему не спалось, знакомая, изуродованная смертью мелодия. Еще мгновение — и Иан узнал повешенного.

— Нет! — закричал маленький эльф, чувствуя, как тело сотрясают холодные судороги, будто он так и не выбрался из тяжелых речных волн, будто все еще тонул и не мог выплыть на поверхность, — Нет!

Его снова удерживали знакомые сильные руки, но на этот раз это не приносило никакого облегчения. Иан твердо знал — эти самые руки вздернули на ветке его отца, и он отчаянно попытался вырваться.

Над ухом мягкий женский голос заговорил на непонятном языке, и Иан, еще пару раз вздрогнув, успокоился. Открыл усталые глаза, все еще не понимая, где находится и что происходит. Над ним на этот раз сидел встревоженный папа — но увидев, что Иан открыл глаза, он тепло улыбнулся. Мальчик вздрогнул, встретившись с ним взглядом.

— Ты хотел его убить? — спросил он, не успев задуматься над вопросом, — мастер Лютик сказал, что ты многих убил, и его тоже хотел. Это правда?

Лицо папы застыло и помрачнело, и Иану вдруг захотелось, чтобы он разубедил его, сказал, что это — просто сон, глупости, и такого быть не могло. Но папа молчал.

Из темноты рядом с его постелью выплыло спокойное лицо отца. Он присел на край кровати, не глядя на застывшего молчаливого папу, поправил влажную повязку на лбу Иана.

— Это было очень давно, — заговорил он, и мальчик заметил, как папа дернулся, будто намеревался закрыть ему рот.

— Думаешь, сейчас самое время рассказывать об этом? — осведомился он, но эльф покачал головой.

— Рано или поздно, Иан все равно бы узнал об этом, — заметил он, — и лучше мы сами ему расскажем, чем доверим это мастеру Лютику, с которым я еще серьезно побеседую завтра.

Явно капитулируя, папа отодвинулся, и лицо его скрылось в тени.

— Это правда, — отец сложил руки на коленях, и продолжал прямо смотреть на мальчика. Искалеченная половина лица оставалась неподвижной, будто была неумело вылеплена из белой глины, — тогда шла война, и нам обоим приходилось убивать. Твой папа охотился за мной, а я — за ним, но, даже встречаясь и держа клинок у его горла, я не мог его прикончить — как и он меня. Мы были предназначены друг другу, и, пройдя каждый своим путем, наконец перестали сопротивляться судьбе — и больше не расставались. И не расстанемся до самого конца. Когда тебе станет лучше, я расскажу, как твой папа спас меня и лечил мои раны.

Иан перевел неуверенный взгляд на человека, все еще сидевшего в тени. Он видел, как поникли и опустились папины плечи, как крепко сцепились, переплетясь, пальцы, и мальчику вдруг снова стало стыдно.

— Папа, — позвал он тихо, протягивая руку, и человек, помедлив мгновение, утопил его ладонь в своей, подсел ближе. — Расскажи сейчас, — попросил мальчик, — я пока не хочу больше спать. Как все было? Вы никогда не рассказывали.

Папа вздохнул и покачал головой, но на этот раз на лице его, поймавшем полосу света, появилась едва заметная улыбка.

— Ну что делать, расскажу, — сдался он, устраиваясь поудобней, — началось все с того, что твоего отца чуть не пристрелили мои партизаны, когда он явился к нашей пещере без оружия и со стрелой в плече.

— У меня с той ночи остался исключительно уродливый шрам, — пожаловался отец, тоже подсаживаясь ближе, — и все потому, что твой папа совершенно не умеет обрабатывать раны.

— Сказал бы спасибо, что я не отдал приказ тебя добить, — отозвался человек, но тут же осекся, покосился на Иана, но тот слушал его спокойно, не моргнув глазом — слышал, что папа на этот раз просто шутит.

— А дальше? — потребовал мальчик, — что было дальше?

— А дальше, — ответил папа тоном доброго сказочника, готового к долгой обстоятельной истории, — твой папа долго прикидывался, что не может управлять левой рукой, лишь бы найти повод остаться в моей пещере.

Эльф презрительно фыркнул, но через мгновение рассмеялся.

— Честно говоря, — сказал он, — это чистая правда.

========== О стрелах и лучниках ==========

В постели Иан задержался гораздо дольше, чем пару дней, и под конец своего заключения просто не знал, чем себя занять. Читать он толком не мог — строчки книги расплывались и скакали перед глазами, а он был слишком большим, чтобы просто разглядывать картинки. Взрослые иногда приходили скрасить его досуг, но у них, конечно, были и собственные, очень важные дела, и Иан в первое время капризничал и просил папу или Геральта остаться с ним подольше — почитать ему или что-нибудь рассказать, но потом настаивать стало стыдно. В конце концов, он сам был виноват в своем незавидном положении, и никто не обязан был нянчиться с ним дольше, чем им позволяло время.

За окном стояла, как назло, ясная теплая погода, и сквозь открытые ставни Иан слышал, как во дворе разговаривают и смеются работники, как ржут лошади в конюшне, как мастер Лютик прохаживается по винодельне, напевая что-то или вслух спотыкаясь на непослушных строках очередного стиха, как шумит река и ветер проходится по виноградным лозам, буквально подначивая мальчика — выходи, ну где же ты? Мы тебя заждались. Но госпожа Йеннифер, которая лично руководила его лечением, строго запрещала ему даже помышлять о том, чтобы сбежать, грозя страшными последствиями. Последствий — вроде непонятного «кровоизлияния в мозг» — Иан не боялся, но вот подводить госпожу Йеннифер, которой обещал быть послушным, совершенно не хотелось.

Под вечер того дня, когда Иан готов был уже взвыть от бесконечного лежания и созерцания потолка, к нему пришел отец. Он заходил и раньше. Иногда, просыпаясь ночью, мальчик скорее чувствовал, чем видел его присутствие рядом с собой. Отец сидел у его кровати, не спал, молчал и, кажется, следил, чтобы Иан ни в коем случае не перестал дышать во сне. Маленький эльф понятия не имел, откуда в нем взялось это знание. Он просто понимал, словно слышал мысли отца, невыраженные, не облаченные в слова, но такие понятные. И, не открывая глаз, Иан поворачивался на бок, высовывал из-под одеяла ногу или руку — затем лишь, чтобы отец беззвучно поднялся, подошел и укрыл его поплотнее, а иногда — сжал его пальцы в своих или осторожно поцеловал в лоб. После таких моментов Иан всегда засыпал крепче, не слыша вечного шума в голове, без плохих снов и тревог.

Сегодня же у отца в руках была флейта. Он присел на край кровати, оценивающе окинул Иана взглядом.

— Думаю, завтра ты уже сможешь встать, — вынес он вердикт, — голова у тебя не болит? В глазах не двоится?

Иан прислушался к себе, решив ответить честно — в предыдущие дни ответы на эти вопросы давались ему с трудом, но обмануть отца было невозможно.

— У меня ничего не болит, — проговорил он, усаживаясь в постели повыше, — и я бы хотел пойти ловить светлячков. Можно?

— Завтра, — повторил отец. Он устроился поудобней, пробежался пальцами по гладкому корпусу флейты, мельком улыбнулся, — хочешь, я тебе сыграю?

Иан замер. С того дня, как мастер Лютик подарил отцу флейту, тот ни разу к ней не притронулся — мальчик был в этом совершенно уверен. Он не слышал ее звуков в доме или из сада. И сейчас отец говорил так, словно собирался поделиться с сыном сокровенной тайной, в которую никого больше не посвящал.

— Конечно, — поспешил согласиться Иан, и отец, снова улыбнувшись, поднес мундштук флейты к губам, аккуратно, словно прощупывая пульс на теле раненной птицы, пробежался по отверстиям пальцами, помедлил секунду, припоминая мелодию, и наконец заиграл.

Музыка была простой, незамысловатой, без резких переливов, как в песнях мастера Лютика, но и без унылой монотонности, как в этюдах, под которые танцевали на балах. Отец играл, словно вил длинную сверкающую нить из невесомой белоснежной шерсти, чтобы потом сплести из нее тонкие кружева — только тронешь, разорвутся. Иан никогда прежде не слышал ничего подобного. При нем на музыкальных инструментах играли только люди, и он вдруг с кристальной ясностью понял, что игра эльфа — это совершенно другое дело. Отец, казалось, не просто выдувал воздух и формировал звуки, правильно ставя пальцы — он сам вливался в эти мягкие тягучие звуки, тянулся к Иану, и мальчик ощущал, как светящаяся паутина опутывает его — желая не пленить и покалечить, но укрыть, защитить и согреть. В музыке отца не было четких фраз, не было ритма — он просто рассказывал без слов долгую, хорошо знакомую любому эльфу историю — и Иан слушал — и слышал в ней то, чего никто бы не смог поведать ему на словах. И очень скоро, через несколько долгих пронзительных минут, мальчик ощутил, как увлажняются его глаза, но за эти слезы ему было совершенно не стыдно. Это была естественная, самая верная реакция на его первое настоящее знакомство с самим собой, как с эльфом.

Отец сидел, повернувшись к нему здоровой половиной своего лица, откинув волосы назад, и золотой закатный свет, льющийся в окна, очерчивал его спокойные тонкие черты, выделял каждую темную веснушку, подкрашивал багрянцем опущенные тяжелые ресницы, и Иану в какой-то момент начало казаться, что это он сам держит флейту и играет на ней. Казалось — отдай отец инструмент ему, мальчик сможет с ходу повторить мелодию, ни разу не ошибившись. И ему вдруг невыносимо захотелось попросить попробовать сыграть — но он не отважился. Не потому что боялся, что отец откажет, а потому что не хотел его перебивать.

Наконец эльф опустил флейту, и пару мгновений в спальне висела тишина — густая, как янтарь, в котором музыка оставила свои четкие отпечатки. Иан вдохнул — вроде бы впервые стех пор, как отец заиграл.

Слова были не нужны — ни благодарность, ни восхищение, ни просьба повторить. Все это было излишним. Отец проводил его по тропе мелодии ровно настолько, насколько было позволено, и Иан остался стоять, как над зеркальной поверхностью лесного озера, глядя на самого себя, и наконец-то узнавая себя в отражении.

Отец повернулся к нему и улыбнулся. Понял, видимо, какой эффект произвел на мальчика, и был удовлетворен результатом.

— Спи, — сказал он тихо, — завтра наконец будет праздник, которого все так ждали.

Иан в первую секунду даже не понял, о чем он говорит. Но потом, просияв, улыбнулся.

— И будут пирожные и малиновый сок? — спросил он, опускаясь головой на подушку.

— А как же, — отец поднялся и, держа флейту одной рукой, второй расправил на Иане одеяло, и тот поспешил закрыть глаза, чтобы поскорее наступило завтра.

Он даже не понял, как заснул, но проснулся от того, что кто-то аккуратно трогал его за плечо. Иан, недовольно заворчав, попытался увернуться — по его ощущениям за окнами стояла еще глубокая ночь. Но рука оказалась настойчива.

— Ну же, просыпайся, — раздался над ухом недовольный голос отца, — сам же жаловался, что тебе скучно и надоело лежать.

Иан открыл один глаз и огляделся. В комнате действительно царили жемчужные предрассветные сумерки, но отец стоял над его кроватью, полностью одетый, с плащом, накинутым на плечи, и своей извечной косынкой на голове. Одежда Иана лежала рядом с ним на кровати — и к обычному набору из штанов, рубахи и куртки прилагался еще и дорожный плащ.

— Мы куда-то едем? — Иан поспешил сесть, на миг испугался, что сейчас у него все поплывет перед глазами, и его вернут в постель, но ничего не произошло. Голова была ясной, и даже сонливость слетела с мальчика.

— Едем, — подтвердил отец, — скорее, пока весь дом не перебудили. Одевайся. Вылезем в окно.

У Иана заколотилось сердце. Никогда за все годы его жизни отец не предлагал ему вылезти в окно — и никогда он не видел его таким воодушевленным, будто взрослый эльф замышлял какую-то детскую шалость. Терять такой момент было преступлением, и Иан принялся стремительно одеваться.

— Но как же праздник? — спросил он, но исключительно для порядка.

— У нас будет свой праздник, — пообещал отец, нетерпеливо топая ногой по полу, — я совершенно не настроен весь день наблюдать, как ведьмак и бард напиваются и горланят песни. Они сделают вид, что устроили торжество для нас с твоим папой, но понятно же, что дело совершенно не в этом. Быстрее, Иан. Забыл что ли, какой слух у ведьмака? Еще минута промедления, и он нас вычислит.

Иан был уже готов. Он застегнул у горла пряжку плаща, выпрямился по струнке, как солдат, готовый слушать командира. Отец подошел к окну, сел на подоконник, перекинул ноги наружу.

— Давай сразу за мной, — сказал он, — я подстрахую.

С этими словами эльф легко скользнул вниз, ухватился руками за раму, а потом бесшумно спрыгнул в сад. Иану никакая страховка не требовалась. Он много раз вылезал из этого окна, и за время болезни совершенно не растерял своих навыков. Секунда — и он уже скользил по лозе, тянущейся до самой земли. Внизу отец подхватил его — но не для того, чтобы уберечь от падения, а, кажется, просто, чтобы обнять и на миг прижать к себе. Таких нежностей Иан от него почти никогда не видел, и сейчас решил, что эльф просто тоже ужасно рад сбежать с собственного праздника. Воодушевление отца передалось и мальчику, и он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от радости, пока они тишком пробирались к конюшне.

Там, в тени навеса, удерживая под уздцы двух коней, стоял папа — тоже в дорожной одежде, плаще и со странной конструкцией из ткани на голове — такую Иан видел у бродячих торговцев и гвардейцев-арбалетчиков. На миг мальчику стало неловко — может, ему тоже стоило покрыть чем-то голову? Но тогда отец бы принес ему нужную деталь одежды…

— Со мной поедешь или с папой? — спросил отец. Он подошел к одному коню — высокому, почти полностью белому, с мягкой серой гривой.

— С папой, — выбрал Иан — сивая кобыла с отметиной в форме бабочки на лбу внушала ему куда больше доверия, чем ее белый собрат. Отец кивнул, а папа подхватил мальчика на руки и сам усадил его у луки седла, потом уселся следом.

Обернувшись напоследок, Иан заметил, что в дверях поместья стоит, поблескивая металлической оправой темных очков, Варнава-Базиль и, чуть улыбаясь, смотрит им вслед. Мальчик хотел было сказать, что их засекли, и нужно поторопиться, но, кроме него, дворецкого, кажется, никто не заметил, а он не спешил возвращаться в дом и будить хозяев. Возможно, Варнава-Базиль тоже был в сговоре, и должен был следить, чтобы беглецов не остановили. В это охотно верилось — роль заговорщика подходила дворецкому, как никому другому.

Они выехали за ворота бок о бок, и Иан подставил лицо холодному утреннему ветру, треплющему волосы. Предрассветный час пах медом и поздними яблоками. Мальчик так залежался в кровати, что почти успел забыть, как красиво бывало вокруг на заре. Солнце, еще не появившееся из-за горизонта, подкрасило облака в молочно-голубые и лиловые цвета. Ночные птицы и цикады уже не пели, а утренние — еще не проснулись, и над бескрайним серебристым полем стояла торжественная, полая, как пустой сосуд из-под вина, тишина. Казалось — крикнешь, или даже слишком громко вздохнешь, и она рассыплется, как первый иней с ветвей. Дорога под копытами лошадей стелилась ровно и плавно, ехали, не спеша, не разговаривая, и Иан, пригревшись в сильных папиных руках, даже начал задремывать.

— Ты представляешь, как они разозлятся? — спросил папа неожиданно. Он не повышал голоса, будто тоже попал под очарование рассветной магии, но в тоне его слышалось легкое волнение.

— Ты представляешь, насколько мне на это наплевать? — в тон ему поинтересовался отец. Папа хмыкнул, и Иан почувствовал, как он покачал головой.

— Откуда ты вообще узнал об этом выступлении? — поинтересовался он, и отец гордо вскинул голову, будто собирался признаться, что выпытал эту тайну у местных разбойников.

— Кто-то приклеил плакат прямо у ворот винодельни, — ответил он тоном каким делятся настоящими секретами, — и я уверен, Иану представление эльфского цирка понравится гораздо больше, чем пьянка твоих друзей.

Иан встрепенулся, услышав незнакомое слово.

— Цирк? — переспросил он, — что это?

— Вот, что натворила твоя политика, — трагично ответил отец, поведя плечами, — ребенку почти восемь лет, а он понятия не имеет, что такое цирк.

— Я не запрещал циркачам въезд в Вызиму, — возразил папа, — просто твои сородичи не больно-то хотели в нее возвращаться.

— Интересно, не потому ли, что их всех изгнали еще при твоем драгоценном Фольтесте? — осведомился отец, и Иан вдруг почувствовал, как волшебное очарование распускающегося утра тает, и родители, кажется, погружаются в настоящую перебранку.

— Анаис выпустила эдикт, по которому им разрешено было вернуться в город, — ответил папа разрушительно серьезно.

— Чтобы нарваться на очередной погром в трущобах или облаву в Храмовом квартале? — ядовито переспросил отец, и Иан, спеша спасти ситуацию, подергал папу за рукав до того, как тот успел ответить что-нибудь обидное.

— Так что такое цирк? — спросил он настойчиво.

— Увидишь, — таинственно ответил отец, но спор на этом, казалось, закончился.

К Турнирным полям они выехали, когда уже совсем рассвело. Солнце проглядывало сквозь туманную взвесь облаков, и, несмотря на ранний час, вокруг было уже полно народа. Иан, привстав в седле, оглядывался по сторонам.

Посреди поля был возведен широкий цветастый шатер, на верхушке которого, едва треплемый легким ветром, покачивался алый с золотом флаг. Перед шатром был возведен широкий, увитый лентами и поздними цветами помост. Рядом с ним толпились дети — в яркой одежде, от которой у Иана зарябило в глазах, и он в своей зеленой куртке и буром плаще показался себе возмутительно ненарядным для такого сборища. Взрослые сидели на низких скамьях, а, кому не хватило места, стояли вокруг помоста. Над толпой висел, как рассветный туман, гул голосов, из шатра раздавалась музыка — не похожая ни на что из того, что приходилось Иану слышать прежде. Музыканты играли на лютнях, флейтах и барабанах, выстраивая, вытачивая, как скульптуру из куска дерева, четкий гипнотический ритм, под который хотелось не танцевать, а застыть и смотреть, гадая, откуда же доносятся звуки.

Коней остановили у высокой деревянной ограды. Папа спешился и помог вылезти из седла Иану. Тот оробел, но не желал этого показывать — лишь крепко вцепился в руку человека. Тот ободряюще сжал его пальцы.

— Идем, — шепнул он, — подойдем поближе.

Отец тоже уже стоял рядом с ними, и — удивительное дело — скинул с головы капюшон и оглядывался по сторонам с плохо скрываемым восторгом. Иана это его выражение ободрило куда сильнее, чем слова папы, и он разулыбался, наконец давая себе почувствовать происходящее. Музыка, голоса и толпа больше не пугали, а интриговали его, и он начал с нетерпением предвкушать, что же будет, будто именно этого ждал все время, пока лежал в постели. Ладони папы он, впрочем, не отпустил, но, когда они начали пробиваться сквозь толпу поближе к сцене, тот взял его на руки и усадил себе на плече.

Теперь Иан мог по-настоящему окинуть взглядом окрестности. В небольшом отдалении он заметил раскрашенные в разные цвета палатки — оттуда доносились аппетитные запахи жарящихся пирожков, карамели и специй. Музыканты, оказалось, прятались прямо за помостом, и играли на своих инструментах с таким пылом, будто хотели выжать из музыки все до капли. Люди, едва замечая их, пропускали троицу вперед, и наконец, на границе детского столпотворения, папа остановился. На скамьях им места не нашлось, но Иану и так все было прекрасно видно. Отец остановился рядом — плечом прижался к плечу папы, и такой широкой улыбки мальчик не видел на его лице никогда в жизни — ей не мешал даже проглядывающий из-под платка шрам.

— Я так давно не видел таких представлений, — шепнул он, обращаясь сразу и к Иану, и к папе, — лет сто, не меньше. Ну и толпа!

— Конечно, тут толпа, — хмыкнул папа, — в Туссенте эльфов не видели столько же, сколько ты не видел циркачей.

— Тише, — шикнул на него отец, — начинается.

Музыка смолкла рывком, будто все исполнители враз поперхнулись звуками. Люди в толпе тоже притихли и устремили взгляд на сцену.

Пару мгновений висела тишина, потом из-за разлетевшихся пол шатра на помост выступил высокий рыжеволосый эльф в ярко-голубой тунике, подхваченной алым кушаком. Он вышел на центр сцены и развел руки в стороны.

— Приветствую почтеннейшую публику! — объявил он, — труппа Огненного Яссэ рада быть здесь, в сказочном Туссенте, и представить вашему вниманию свое сказочное представление!

По всему выходило, что Огненным Яссэ был он сам, потому что эльф торжественно раскланялся под дружные аплодисменты толпы — Иан тоже захлопал изо всех сил. Эльф обернулся на каблуках, будто хотел всем и каждому продемонстрировать яркость своих одежд, потом взмахнул руками, и вокруг его ладоней закружились прозрачные золотистые бабочки, похожие на всполохи огня. Они взметнулись вверх, к светлеющему небу, и аплодисменты превратились в овацию.

— Это магия? — шепотом спросил Иан у папы, — он волшебник?

— Я думаю, фокусник, — шепнул папа в ответ, будто была какая-то разница, и отец снова шикнул на него.

— Конечно, он волшебник, — заверил он Иана.

Огненный Яссэ, меж тем, сделал еще один широкий пас руками, и теперь между его ладоней завибрировал, забился, как плененная птица, клубок огня. Яссэ поднял ладони, и огонь поплыл вверх, вслед за бабочками, к небу, но эльф не дал ему подняться, махнул рукой, и шар прокатился по толпе детей, вызывая радостные визги и вскрики. Иан застыл в ужасе — вот сейчас у той девочки у самой сцены загорятся косы! Но этого не случилось. Шар, разросшись до размеров спелой тыквы, вдруг рассыпался искрами, покрывая все вокруг мерцающими алыми блестками. Отец зааплодировал первым.

Яссэ поклонился, одернул свою рубаху, повернулся лицом к толпе.

— А теперь, добрые жители Туссента встречайте — Лайло и его братья покажут вам настоящие чудеса эльфской ловкости!

Яссэ отошел в сторону, и на сцене вместо него появились три почти совершенно одинаковых эльфа, поклонились, а потом начали вытворять такое, что Иан засомневался, что они тоже не были иллюзией, созданной волшебником. Эльфы прыгали, вставали друг другу на плечи, выписывали в воздухе сальто, подлетали почти до самого неба, потом сплетались в общий клубок, и наконец рассыпались в фантастические фигуры из собственных тел, гибких, как податливая мягкая глина. Под конец этого представления у Иана уже в глазах рябило от их кувырков, и он покрепче вцепился в папу, чтобы не упасть с его плеч на землю.

— Ты в порядке? Голова не кружится? — тихо, видимо, чтобы отец не услышал, спросил тот, и Иан отрицательно мотнул головой, хотя она действительно начинала кружиться.

Вслед за акробатами снова выступил Яссэ, показал еще несколько трюков с огнем, но на этот раз к нему присоединилась хрупкая, прозрачная, как пламя свечи, и такая же рыжая, как он сам, эльфка в почти незаметном платье. На этот раз волшебник творил свою магию вокруг нее, и волосы девушки, и без того огненные, вспыхнули под его руками. Толпа ахнула, но она, сделав изящный пируэт, смахнула пламя, взяла его в руки и закружилась, рисуя в воздухе вокруг себя причудливые пылающие знаки.

В какой-то момент Иан совершенно потерялся во времени, и про себя лишь надеялся, что представление никогда не закончится. И ровно то же самое — он знал это — ощущал стоявший рядом отец. Мальчик понимал, что его собственный восторг происходил еще и от того, как радовался всему вокруг обычно серьезный, даже временами печальный эльф.

Наконец, когда очередные трюки были позади, Яссэ снова вышел на сцену и поднял руку, призывая публику к тишине.

— А теперь — приветствуйте! — заявил он, — Виенна, по прозвищу Соколица, продемонстрирует исконно эльфский талант к стрельбе из лука.

Иан не понял, что произошло, но отец, до этого буквально купавшийся в собственном веселье, вдруг застыл, почти заледенел, протянул руку и сжал ладонь папы. Тот покосился на него удивленно.

— Уходим, — шепнул отец, и Иан, совершенно не понимая, что происходит, смотрел на эльфа во все глаза. От радостного возбуждения не осталось ничего — лицо отца стало бледным, заострилось, как после тяжкой болезни, а единственный глаз нервно забегал вокруг.

— Мы не можем, — ответил папа неожиданно серьезным тоном, — толпа. К тому же, может быть, ты ошибся.

— У эльфов не бывает одинаковых имен, — безнадежным тоном ответил отец, но стремиться из толпы перестал, смирившись.

На сцене, меж тем, появилась красивая эльфка в струящемся зеленом платье. Тяжелая черная коса была перекинута через не по-женски широкое плечо. Медовые глаза заскользили по толпе, а на точеном лице заиграла ехидная, даже жестокая улыбка. В руках эльфка держала большой четырехплечный лук, а за спиной ее виднелся колчан со стрелами — насколько мог видеть Иан, вполне настоящими, с тонким серым оперением.

— Добрые зрители! — заговорила Соколица, и голос ее поплыл плавно, стелясь к земле, как болотный туман. — для следующего номера мне понадобится доброволец.

Разумеется, в толпе тут же взлетело вверх несколько десятков рук, но Соколица обвела их равнодушным взглядом и наконец задержала его на отце, который пытался сжаться, спрятаться и стать невидимым.

— Я вижу, на представление сегодня пришел наш собрат, — объявила лучница, — большая редкость для этих земель. Прошу, незнакомец, поднимись ко мне, покажем вместе, что умеет Старший народ.

Иорвет молчал и не двигался с места, а толпа, обратив к нему сотню глаз, начинала волноваться, подбадривать его и свистеть. Соколица стояла, расправив плечи, и протянув к нему руку. Отец сомневался еще пару секунд, а потом, не взглянув ни на папу, ни на Иана, зашагал к сцене сквозь расступающуюся толпу. По пути сбросил с плеч плащ, и по хлипким ступеням на помост поднимался уже, высоко подняв подбородок, легкими, скользящими шагами. Он остановился рядом с Соколицей, и та, склонив голову к плечу, как настоящая хищная птица, оглядела его с ног до головы.

— Кто это? — тихо спросил Иан, но папа лишь мотнул головой.

— В моем колчане — настоящие стрелы, — сообщила эльфка, подтверждая догадку Иана, — одно неловкое движение, и жизнь твоя оборвется, брат мой. Как тебя зовут? Пусть толпа скандирует твое имя, если тебе суждено сегодня умереть.

— Иорвет, — отчеканил отец, и люди вокруг сцены захлопали, подхватив и передавая из уст в уста его имя.

— Здравствуй, Иорвет, — Соколица улыбнулась.

В руке, свободной от лука, появились сразу три красных наливных яблока, и эльфка протянула их отцу. Тот взял, и она отступила на несколько шагов.

— Поставь одно на голову, — скомандовала Соколица, — а другие держи в руках. Я буду стрелять по ним.

Иана вдруг охватило противное, тянущее чувство — очень похожее на то, что он ощутил, когда его выловили из реки, и страх смерти плавно вползал в его грудь. Сейчас он ощутил то же самое — но на этот раз боялся не за себя. Он никогда не видел настоящей казни, лишь читал о них, но теперь все выглядело в точности, как в тех романах, где злодея вели на эшафот. Отец — обвиненный и приговоренный — стоял перед Соколицей, готовый принять свою участь. И Иан хотел бы закрыть глаза или хотя бы отвести взгляд, но никак не мог перестать смотреть. Плечи папы окаменели, он сам не двигался и вроде почти не дышал.

Когда Иорвет встал в нужную позицию, эльфка отошла еще на несколько шагов — теперь они стояли по разные стороны сцены, — подняла лук и заложила первую стрелу. Иан так сильно сжал кулаки, что ногти впились в ладони, но он не обратил на это внимания. Толпа скандировала имя его отца, но, когда Соколица натянула тетиву, вокруг обрушилась пугающая, вязкая тишина.

Стрела вылетела с легким свистом, а потом с глухим стуком врезалась в яблоко на левой ладони отца. Люди не аплодировали, будто каждый из них вдруг точно осознал, что происходит. И Иану захотелось крикнуть, спрыгнуть на землю, побежать к сцене и закрыть отца от очередной стрелы своим телом.

Снова звякнула тетива, и второе яблоко, с правой руки, отлетело в сторону, пронзенное. На этот раз Соколица опустила лук и внимательно посмотрела на отца. Она, казалось, хотела в последний раз взглянуть на его лицо и запомнить его таким, каким видела — бледным, но совершенно бесстрастным. А, может быть, эльфка надеялась увидеть в нем хотя бы тень страха. Но Иан знал — весь страх достался ему, а отец, когда стрела войдет ему в глаз, не дрогнет и не пошевелится.

Эльфка снова подняла лук, и на этот раз, когда она спускала тетиву, Иан все же зажмурился.

Публика вокруг, дрогнув, снова раскололась аплодисментами и криками — люди скандировали имя отца, а Иан боялся открыть глаза и увидеть, что радуются они тому, что эльф упал на сцене замертво.

— Все кончилось, — шепнул папа, и это ничуть не помогло.

Лишь когда рядом послышался тихий, дрожащий голос Иорвета, мальчик отважился посмотреть. Отец прятал лицо, но Иан заметил, как дрожат его губы.

— Сука, — выдохнул он едва слышно. — из моего собственного лука…

Представление подходило к концу, но Иан больше не смотрел на сцену — ни на очередные трюки волшебника, ни на поклоны артистов. И когда толпа начала редеть, он шепотом попросил папу спустить себя на землю, и, пока они шли обратно к лошадям в молчании, вцепился, что было сил, в ледяную руку отца.

У самой ограды, где уже нетерпеливо топтался на месте белый жеребец, Иан, не оборачиваясь, услышал шаги за спиной. Ему не надо было оглядываться, чтобы понять, кто шел за ними.

Соколица остановилась в паре шагов, и смотрела все так же — хищно склонив голову к плечу.

— Вернон Роше, — выговорила она, как страшное оскорбление, — какая неожиданная встреча.

Папа молчал и глядел на нее в упор — тем самым прямым взглядом, от которого невозможно было скрыться. Отец же развернулся к эльфке и опустил руки, сверля ее глазом. Иан опасливо прижался к нему, будто боялся, что Соколица пришла закончить начатое. Но лука у нее в руках больше не было. И самое жуткое — она приветливо улыбалась.

— Виенна, — ответил за папу Иорвет.

— Ты снова удивлен, командир, что я все еще жива, не так ли? — эльфка усмехнулась, еще раз пробежала глазами по лицам родителей, и наконец остановила взгляд на Иане.

— Не бойся, соколенок, — сказала она ласково, — посмотри на меня.

Иан, преодолевая панику, посмотрел. Медовые глаза эльфки теперь казались каплями янтаря — неожиданно теплыми. Она сделала полшага к мальчику, но папа выступил вперед, преграждая ей путь.

— Ты боишься меня, Вернон Роше? — спросила Соколица участливо, но папа снова ей не ответил. Эльфка хмыкнула и глянула на Иана, — как тебя зовут, соколенок? — услышал мальчик.

На миг маленький эльф захотел, чтобы кто-то из родителей остановил, перебил его, не дал ему заговорить со странной женщиной. Но оба безмолвствовали. И мальчик понял, что теперь — слово за ним. Он запрятал страх поглубже, выступил вперед, навстречу эльфке, и гордо поднял голову, как делал отец, отвечая на неудобные вопросы.

— Иан аэп Иорвет, — гордо отчеканил он.

— Это не твое имя, — покачала Соколица головой, и Иан почувствовал, как Иорвет сжал кулаки. — Ты очень красивый, соколенок, — с удивлением мальчик заметил, как янтарь ее глаз плавится, а в чуть опущенных уголках собирается влага. Но наваждение длилось мгновение, потом Соколица снисходительно покачала головой, — Я не собиралась убивать твоего отца, — сказала она, — просто хотела поздороваться.

Иан хотел было ответить, что для этого хватило бы простого «Привет», но смолчал, не отводя глаз от лица женщины.

— А еще у меня есть для тебя подарок, — помедлив, добавила она. Быстрым жестом, как Огненный Яссэ творил свою магию, Соколица извлекла из складок платья тонкую, немного потертую, явно очень старую флейту, протянула ее Иану, — я берегла ее для тебя. Возьми.

Иан все еще держался за руку отца, но тот вдруг ослабил хватку, выпуская его, и мальчик был вынужден отцепиться. Флейта в ладони женщины — такая невзрачная, совсем не похожая на мерцающий подарок мастера Лютика — странным образом манила его. Будто это и вправду был дар, предназначенный именно для него, и Иан не стал задумываться, откуда Соколица знает его и почему хранила для него этот подарок. Он шагнул к ней ближе, протянул руку.

Когда флейта переходила из ее пальцев в его, эльфка на мгновение сжала ладонь мальчика, и того словно обдало коротким теплым порывом ветра — взгляд Соколицы изменился, стал печальным, глубоким, как трещина на льду замерзшей реки. Она почти сразу отпустила его и отступила. Иан сжал флейту, глядя на Соколицу во все глаза.

— Если захочешь снова посмотреть представление, — проговорила эльфка дрогнувшим голосом, — мы здесь еще три дня. А потом уедем, чтобы никогда не вернуться.

— Спасибо, — ответил Иан и удивился, как хрипло прозвучал его голос, — милсдарыня.

— Меня зовут Виенна, — напомнила эльфка, потом развернулась и стремительно зашагала прочь.

Иан стоял, сжимая в руках неожиданный подарок, не решаясь обернуться к молчаливым родителям. Он чуял, что произошло нечто очень важное, недоступное его пониманию, но не знал, стоит ли спросить, или мучиться неизвестностью дальше.

— Иан, — папа первым нарушил молчание, — если хочешь, мы пойдем за ней.

Мальчик удивленно обернулся — зачем бы ему хотеть догонять Соколицу? Он ведь уже поблагодарил ее за подарок. Папа смотрел не на него — его выжидающий взгляд был устремлен на отца. Тот стоял, поджав губы, сверля глазом круп сивой кобылы. Потом резко обернулся к Иану.

— Это, мой мальчик, — выговорил он, — твоя мама.

========== О правильном и правде. ==========

Подходя к шатру циркачей, Иан уже не сомневался, что совершает большую ошибку. Он шагал рядом с отцом, но на этот раз не цеплялся за его руку, даже не смотрел на него. Мальчик крепко сжимал в ладонях странно теплую, чуть шероховатую флейту, как рыцарь перед дуэлью сжимает рукоять меча — и это дарило ему немного уверенности. Папа шел за ними, отставая на шаг, и, когда они подошли к шатру ближе, совсем остановился.

— Пожалуй, мне стоит подождать снаружи, — заметил он, и Иан послал ему отчаянный взгляд. По лицу человека сложно было понять, что он думает, но маленький эльф отчего-то был уверен, что папе сейчас приходится хуже всех.

— Идем, — мальчик повернулся и шагнул к нему, со стыдом слыша нотки мольбы в собственном голосе.

Папа покачал головой.

— Не думаю, что при мне она станет с тобой разговаривать, — сказал он.

— Да и хер с ней, — неожиданно зло выговорил отец, но потом, выдохнув, опустил веко, — но вообще-то, ты прав. Подожди нас. Это не займет много времени.

Папа кивнул, но уверенности на его лице Иан не заметил — он как будто прощался с ними навсегда, верил, что таинственная Соколица, если не убьет их обоих, то не выпустит из своего шатра обратно.

— Я посторожу лошадей, — обратился папа к Иану деланно бодрым тоном, — и, может быть, мы еще успеем вернуться, пока Геральт и Лютик не упились на нашем празднике до зеленых чертей.

В других обстоятельствах Иан бы рассмеялся, но сейчас он смотрел в спину удаляющемуся человеку, едва сдерживаясь, чтобы не побежать за ним вслед.

У входа в шатер их встретил Огненный Яссэ. Он оглядел незваных гостей и неожиданно широко улыбнулся. Присел на корточки рядом с Ианом и протянул ему руку — от него едва уловимо пахло вином, горячим металлом и чем-то медово-сладким. На чистом открытом лице Иан заметил несколько коротких неровных шрамов.

— Нечасто на наши представления заглядывают дети наших собратьев, — проговорил он приветливо, — тебе понравилось, малыш?

Иан замешкался, не зная, что ответить — врать веселому незнакомцу совершенно не хотелось. Положение спас отец.

— Мы пришли к Виенне, — сообщил он тоном, не предполагающим дальнейших разговоров, и посерьезневший Яссэ встал, отряхнул пыль с колен и даже вроде слегка приосанился — в тоне отца он явно расслышал железные командирские нотки, и не мог им не подчиниться.

— Она в своем шатре, — доложил он, — это там, за лотком с леденцами, зеленый.

Иорвет кивнул и, не став убеждаться, что Иан следует за ним, пошел в указанном направлении. Мальчик догнал его с трудом — отец чеканил шаг, двигался быстро, будто хотел поскорее со всем этим разделаться.

— Я думал, моя мама сейчас где-то на Скеллиге, — попытался мальчик завязать разговор, чтобы хоть немного убедить себя, что они делают все верно. Отец дернул плечом, так, словно старая рана дала о себе знать — Иан знал, там, под тканью одежды, скрывается «исключительно уродливый шрам».

— Я тоже так думал, — ответил он.

У полога небольшого зеленого шатра они остановились. Отец огляделся, выглядывая лишние глаза и уши, и, убедившись, что никого нет, наконец решительно откинул тяжелую расписную полу.

Соколица сидела у маленького раскладного стола, спиной ко входу. Перед ней стояла пузатая бутылка со стертой гравировкой, а между пальцами эльфка держала длинную тонкую стопку. На вторжение она почти не отреагировала, лишь слегка повернула голову на звук. Иан с большим трудом удержался, чтобы не спрятаться за отца и остаться стоять прямо. Иорвет же не спешил проходить дальше в шатер. Здесь царил легкий терпкий запах каких-то трав и висела тонкая взвесь синеватого дыма.

— У тебя шишка на лбу, соколенок, — заговорила эльфка негромко, все еще не поворачиваясь к ним целиком, — ты ушибся?

— Я нырял за сокровищами, — ответил мальчик, быстро глянув на отца, одновременно боясь и надеясь, что он запретит ему открывать рот, — и на меня упала лодка.

Эльфка тихо хмыкнула, одним плавным движением поднесла стопку к губам, отпила из нее и поставила обратно на стол.

— А где же человек, который был с вами? — спросила Соколица ехидно, — все же испугался встретиться со мной лицом к лицу?

— Не обольщайся, — вмешался наконец Иорвет, — он просто очень деликатный и не хотел мешать Иану увидеться с тобой. А так он понятия не имеет, кто ты такая. В том сражении он не запомнил твоего лица. Для него ты — просто эльфка, которая родила его сына.

На этот раз Соколица вздрогнула, повернула голову и посмотрела на отца, сдвинув брови. Иан все же не сдержался и попятился, перехватив ее злой, но какой-то затравленный взгляд. Отец же мстительно улыбался — мальчик не видел, но чувствовал его торжество.

— Хотя, думаю, он мог бы зайти и поблагодарить тебя, — продолжал он наносить удар за ударом, — ты подарила ему то, о чем он так мечтал. А ты могла бы сказать ему спасибо, что для Иана он стал лучшей матерью, чем ты.

Виенна смерлила его взглядом еще несколько долгих секунд, потом, усмехнувшись, отвернулась.

— Я могла бы догадаться, что рано или поздно ты ляжешь под него, — сказала она, — последний трофей победителя, убийцы твоих братьев. Из простого предателя ты стал подстилкой для человека. Нужно было тебя убить.

Иорвет не успел открыть рта, чтобы ответить очередной колкостью, когда Иан решительно выступил вперед.

— Я не знаю, кто вы, госпожа, — сказал он голосом, как он надеялся, таким же твердым, каким иногда говорил папа, отдавая приказы, — но, если вы будете обижать моего отца, вам не поздоровится.

Соколица замерла, глянув на него так, словно забыла, что маленький эльф все еще был в ее шатре. Потом коротко и тихо рассмеялась.

— Полагаю, между нами не осталось никаких счетов, командир, — снова обратилась она к Иорвету, — ты бросил меня умирать, а я надеялась, что, если моя стрела не прикончила тебя, то накеры или партизаны завершат начатое. Заходи, выпей со мной.

Иан на секунду решил, что отец с усмешкой откажется, развернется и уйдет. Но Иорвет сделал быстрый шаг вперед, потом еще один, и наконец опустился на свободный стул напротив Соколицы. Мальчик, не зная, что делать, последовал за ним и умостился на низкой скамейке у ног отца. Взрослые эльфы, однако, сверля друг друга глазами, не обращали на него внимания. Виенна плавным тягучим жестом подняла пузатую бутылку и налила немного прозрачной жидкости во вторую стопку, подвинула к Иорвету, и тот поднял ее.

— Кто старое помянет, — произнесла эльфка, улыбаясь, — тому — глаз вон.

Коротко скривившись, Иорвет осушил стопку одним глотком, и Соколица последовала его примеру. Иан, хоть и был слишком поглощен царящим в шатре напряжением, подумал мельком, что могли бы предложить воды и ему томе — в горле у мальчика изрядно пересохло, а обещанного малинового сока он так и не дождался.

— Значит, теперь ты живешь в провинции Нильфгаарда, командир, среди тех, кто едва не казнил тебя, — спросила Виенна светским тоном, таким на балах вели ничего не значащие скучные разговоры, — как оседлый эльф — один из тех, кого ты велел резать без лишних вопросов. Как быстро меняется мир.

— Не мир, — покачал головой отец, и, когда его стопка снова наполнилась, осушил ее, — только я. И если уж мне удалось победить собственное разочарование, с твоим я как-нибудь справлюсь.

— Уверена, тебя сюда привела красивая и непременно романтическая история, — покачала головой Виенна, — про обреченную любовь и борьбу с самим собой.

— Уверен, тебя сюда привела очередная история о том, как ты прибилась к кому-то, кто не был особенно тебе рад, — не остался в долгу Иорвет.

— О, ты не разочаруешься, — Виенна повела рукой, — но ты не прав — Яссэ принял меня с распростертыми объятиями, в его труппе как раз не хватало лучницы. Хотя жаль, что такое прекрасное оружие приходится кормить не людскими сердцами, как прежде, а яблоками.

— Надеюсь, лук верно служил тебе все это время, — заметил Иорвет нейтрально, — вижу, ты сохранила его в целости.

— Свое оружие всегда надо держать в порядке, — улыбнулась она, — ты сам научил меня этому, командир. Я не смогла расстаться с ним, даже когда пришлось продать саблю, чтобы не сдохнуть с голода.

На этот раз Иорвет не ответил ей, и Иан поднял на отца удивленный взгляд. До сих пор он наблюдал за их беседой, как за тренировочным сражением, которые иногда затевали папа и Анаис во внутреннем дворе Вызимского дворца — никто не наносил смертоносных ударов, поначалу пробуя защиту противника, отмеряя дистанцию и прощупывая слабые места. Но Соколица, кажется, решилась пойти в прямую атаку первой.

Она снова наполнила стопку отца, потом перевела чуть прищуренный взгляд на Иана.

— Знаешь, соколенок, до того, как я узнала, что ношу тебя, поначалу я решила, что умираю. — заговорила эльфка мягко, почти ласково, — что меня отравили в той проклятой корчме, или моя верная подруга, — она стукнула стопкой о бутылку, — наконец решила меня прикончить. Или что я подхватила одну из тех нелепых болезней, от которой так легко умирают люди. И самое забавное — когда я в очередной раз не смогла удержать внутри ту дрянь, что ела на обед, я поняла, что ужасно не хочу подыхать. Никогда не хотела. В этом мы с твоим отцом очень похожи. Чтобы выжить, мы делаем глупые, необдуманные вещи. Но ему, как видишь, просто всегда везло немного больше, чем мне.

Иан поерзал на скамейке — слова Виенны не требовали ответа, но он все равно испытал внезапное желание извиниться перед эльфкой за то, что доставил ей столько неприятностей. Хоть и не знал, как именно был в них замешан. Он покрепче сжал флейту в руках и смолчал. Хранил молчание и Иорвет, не спеша снова опустошать стопку.

— Когда я решила, что смертельно больна, я отважилась отправиться в Оксенфурт, — продолжала Виенна, немного опустив веки, словно так ей был удобней вспоминать, — я слышала, что там живет медичка, которая не делает разницы между людьми и нелюдями и помогает всем без исключения. Она несколько раз штопала моих товарищей, лечила их от простуды и паразитов, и я была уверена, что поможет и мне. Думаю, ее не осудили, как гавенкара, потому только, что реданской армии она помогала не меньше, чем моим собратьям. Я пробралась к ней ночью, тайно, хотя знала, что в городе давно шли облавы на нелюдей, и эта добрая женщина приняла меня, хотя я выдернула ее из постели, залезла к ней в окно и, наверно, напугала до смерти. И, осмотрев меня, она сообщила, что я вовсе не умираю. Но что та ночь в «Семи котах» не прошла для меня даром.

Иан уже совершенно запутался в этой истории, но продолжал внимательно, даже жадно слушать Соколицу. Ее тон, ее взгляд, ее легкая ласковая улыбка завораживали его, и мальчик не мог понять, почему все это так влияет на него, хотя эльфка, казалось бы, рассказывала неприятные, тяжелые вещи. Вроде бы даже обвиняла его в чем-то, но делала это так нежно, будто напротив — приносила благодарности.

— На обратном пути я, конечно, не могла думать о скрытности — только о тебе, — продолжала она, — честно сказать, я была в ужасе. Я не знала, что делать, как спасти тебя, если я понятия не имела даже, как помочь самой себе. Я была мертва к тому моменту уже очень давно, но теперь во мне снова была жизнь. И я испугалась, что смогу лишь загубить ее. Конечно же, меня схватили.

Она хмыкнула, болезненно передернула плечами и снова выпила. Молчала добрую минуту, не глядя ни на Иорвета, ни на Иана, а потом, обнажив в улыбке зубы, как в оскале, обронила как бы между прочим:

— Ты знаешь, каково это — сидеть в темнице Охотников и ждать, что на утро тебя сожгут? — Соколица ни к кому из них не обращалась, но Иорвет ответил, быстро коснувшись шрама, скрытого под платком.

— Знаю.

— Ах верно, — Виенна рассмеялась, как легкомысленная шутница, восклицающая «Ну что я за дурочка!», — тогда ты должен знать, каково было мне. Но разница была в том, что мои тюремщики не знали, что собираются разом оборвать две нелюдские жизни. А я, к сожалению, знала, и чтобы мучить меня, им было необязательно даже меня пытать. Мне было все равно, когда они называли меня эльфской шлюхой, выродком — но я была готова лечь под любого из них, взять в рот, стерпеть унижения и побои, лишь бы они отпустили меня. Не боялась за себя, и была готова поклясться, что вернусь, как только дам жизнь моему сыну. Но кто бы стал меня слушать?

Между ними вновь повисла тяжелая тишина. Иорвет сидел очень прямо, смотрел на Соколицу, больше не притрагиваясь к стопке, а Иан боялся лишний раз вдохнуть, надеясь, что эльфка наконец замолчит — и отчаянно жаждая продолжения истории.

— Но, видимо, вместе с твоим семенем, я переняла маленький кусочек твоей удачи, командир, — Виенна склонила голову к плечу, — на утро, когда меня должны были сжечь у городских ворот, все узнали, что король Радовид убит. И Охотникам стало не до того, чтобы казнить жалкую никчемную эльфку.

— Радовида убил Вернон Роше, — холодно, как отрубают голову живой рыбе, обронил Иорвет.

— Уверена, он сделал это с твоим именем на устах, — рассмеялась Виенна, — не зная, что спасает ту, кого не смог прикончить однажды, и ребенка, которого вскоре присвоит. Может быть, те, кто остался в Дол-Блатанна, были правы, и стоило подождать, пока люди сами перережут друг друга. Так или иначе, я смогла сбежать, пока в городе царил хаос. Убила парочку тюремщиков — о, даже с тобой в одной постели я не испытывала такого удовольствия. Но даже, обретя свободу, я все еще не знала, куда идти. Я вернулась в лагерь, но никому не сказала, что ношу ребенка. Полагаю, твоему отпрыску не были бы рады также, как тебе самому. Потому, когда мое положение стало заметным, мне пришлось уйти. Я пыталась найти убежище в Новиграде — среди оседлых. Мне помог один кузнец — странный тип, но в городе его уважали — даже нильфы, и в его доме было безопасно. Он начал выдавать меня за свою жену, всем рассказывал, как ждет прибавления в семействе. Но однажды кто-то из тех, кто охранял его, узнал меня. Человек со Скеллиге, один из тех, кому мой прежний подельник перешел дорогу в свое время. И мне снова пришлось бежать. Ну то есть… как бежать, — она горько усмехнулась, — бегать я тогда уже не могла. Скрываться среди деревьев — тоже. Эйвар, добрая душа, дал мне в дорогу немного денег, но их, конечно, ни на что не хватало. К тому же в Велене тогда царила страшная разруха. В корчмах, где я пыталась остановиться, на меня смотрели косо, а хозяева отказывались сдавать мне комнаты, даже когда я показывала им кошель с кронами. — она сделала паузу, вновь посмотрев на Иана, — Я была совсем одна, но твердо знала, что должна выжить. Даже когда несколько раз набредала на гнезда трупоедов или банды мародеров. Твой лук, командир, действительно сослужил мне добрую службу. Мне и моему сыну. Боли застигли меня, когда я пряталась от очередной компании охотников за добром мертвецов. Я родила тебя, соколенок, в одной из заброшенных хат, на грязной, продавленной лежанке. Я не могла даже кричать — боялась, что они меня обнаружат. Но когда ты сделал свой первый вдох и заплакал, для меня стало не важно, кто может это услышать. Я была слаба, но уверена, что убью любого, кто посмеет к тебе приблизиться. Перегрызу глотку, если понадобится, придушу голыми руками. Но нам снова фантастически повезло.

Иан слушал ее, и лишь когда Соколица замолчала, осознал, что сидит с приоткрытым ртом и сжимает флейту так крепко, что она вот-вот треснет в его руках. Отец сидел, опустив плечи, и было заметно, что смотреть на Виенну ему дается с большим усилием.

— Я так давно позабыла все традиции моего народа, что решила нарушить еще одну, — янтарь глаз Виенны теперь сверкал, словно поймав солнечный луч, и Иан чувствовал жар ее непролитых слез, — я сказала тебе, что Иан — не твое имя. Я назвала тебя в честь твоего отца. Того, кто выживал всегда и невзирая ни на что. Того, чье имя я так и не смогла начать проклинать. Того, благодаря кому выжила в очередной — и в последний — раз.

Иан растерянно моргнул, невольно шмыгнул носом, словно что-то в нем вдруг решило расплакаться вместо спокойной, улыбающейся Соколицы. Едва ли понимая, что делает, он поднялся со своей скамьи и подошел к эльфке ближе — она не пошевелилась, как охотник на бабочек, боящийся спугнуть зазевавшегося махаона. Маленький эльф приблизился к Виенне и остановился в полушаге от нее, глядя в ее глаза очень внимательно, но теперь без настороженности и страха. Он мог бы что-то сказать, но быстро понял, что, как и тогда, когда отец впервые играл ему на флейте, слова сейчас были излишни. Мальчик протянул руку, Виенна наклонилась и подалась вперед, навстречу его пальцам. И когда Иан коснулся ее щеки, по ней наконец скатилась одинокая прозрачная слеза.

— Ты был со мной несколько недель, — продолжала Виенна, и от ее образа вальяжной ехидной Соколицы не осталось и следа. Перед Ианом сидела эльфка — одинокая, но решительная, такая, какой он увидел ее, впервые взглянув на мир, какой запомнил тайной, глубоко скрытой частью себя, хотя никогда ее не знал. — и я сделала то единственное, что казалось мне верным. Яне знала, вернется ли твой отец в ту таверну, где ты был зачат, но мое сердце знало лучше. И я не пытаюсь оправдаться. Я хочу только, чтобы ты знал, мой маленький Иорвет, что я никогда не забывала тебя. Что я жива только благодаря тебе. И буду жить, зная, что поступила правильно.

На этот раз тишина, когда она умолкла, не была гнетущей. Все трое не произносили больше ни слова, но разговор продолжался безмолвно, пока отец, медленно расправив плечи, не выпрямился на своем стуле.

— Нам надо идти, — сказал он твердо, и в Иане на секунду поднялось незнакомое, странное возмущение. Он не хотел уходить, снова оставлять Виенну одну, хоть и знал, что отец прав. За пределами этого шатра их ждал папа — уже, должно быть, начал волноваться, и топтался на месте не хуже белого жеребца. Их ждал разгорающийся осенний туссентский день, пропитанный ароматами яблок, пирожков и речного ила. В Корво-Бьянко их ждал устроенный друзьями праздник. В реке ждали ненайденные сокровища, а в саду — налившиеся соком поздние персики. Их ждала жизнь, в которой Виенне не было места. И она тоже это знала.

— Поехали с нами, — Иан уже слышал ее ответ, но не мог не сказать этого, — я покажу тебе виноградники. И свою комнату. И свое тайное место. С него ночью так хорошо видно звезды.

Виенна медленно покачала головой.

— Когда-нибудь ты обязательно мне все это покажешь, — сказала она, — или что-то другое — что сам еще не видел, но непременно увидишь и захочешь со мной поделиться. И я буду ждать, пока ты снова найдешь меня, мой маленький Иорвет.

Из шатра Иан выходил, не глядя на отца, не оборачиваясь. Иорвет шел с ним рядом такой же молчаливый и собранный, хоть и слегка покачивающейся походкой. У самого помоста их снова перехватил Яссэ — улыбающийся и искрометный. Он явно заметил выражение лица мальчика, и, когда тот приблизился, взмахнул рукой, и на ладони его возникло большое блестящее яблоко, все в красных прожилках. Волшебник протянул его Иану, а потом взглянул на отца.

— Ты ведь тот самый Иорвет, правильно? — спросил он с любопытством, и отец заметно напрягся, не спеша отвечать, — сам-то я никогда не был ни солдатом, ни скоя’таэлем, да и на Севере давно не бывал, но Соколица о тебе рассказывала.

Отец продолжал напряженно молчать, не опровергая и не подтверждая его слова. Яссэ, впрочем, не сдавался.

— Она говорила, там, на Севере, ты настоящий герой. В Нижней Мархии до сих пор вспоминают, что ради благополучия и спокойствия своих соратников, ты отправился в изгнание, обеспечив им мирную жизнь. И я рад наконец с тобой познакомиться.

Он протянул руку, ту самую, которой сотворил волшебное яблоко, и отец, замешкавшись, все же пожал ее. Яссэ снова ослепительно улыбнулся.

— В Туссенте мы еще на три дня, — продолжал он, — здесь благодарная публика, но вот денег они нихрена не платят. Но если захотите, возвращайтесь, мы устроим представление только в вашу честь.

Иорвет молчал несколько секунд, потом, прищурившись, склонил голову, глядя на циркача.

— А не хотите ли выступить на свадьбе? — спросил он.

========== О выборе и судьбе ==========

— Папа, — сказал Иан. Они ехали молча по дороге в Корво-Бьянко, бок о бок, как и прежде, но мальчик больше не смотрел по сторонам и не мог почувствовать настроения своих спутников. Садясь в седло, отец пару раз не попал ногой в стремя, и папа, усмехнувшись, помог ему, осведомившись, не хочет ли он поехать вместе с ним на Бабочке — на всякий случай, и эльф не отреагировал. А больше они не сказали друг другу ни слова. Сейчас же папа ответил Иану коротким вопросительным «Мхм?»

— Можно спросить? — обычно человек отвечал на это, не задумываясь, легко и даже с радостью, но на этот раз молчал целую минуту.

— Конечно, — проговорил он наконец, но Иан уже успел засомневаться, стоило ли ему открывать рот. Между родителями пролегла какая-то странная глубокая трещина, и в их взаимном безмолвии Иан ощущал себя лишним.

— Кто такой король Радовид? — спросил мальчик, немного помедлив, — и почему ты убил его?

Отец так резко дернул повод своего коня, что белый жеребец, заржав, поднял в воздух передние копыта, развернул круп и едва не преградил дорогу Бабочке. Кобыла мотнула головой, вздрогнула и замерла, послушная твердой папиной руке.

— Ты совсем долбанулся?! — крикнул папа, прижимая Иана к себе и стараясь успокоить лошадь одновременно, — чуть из седла не вылетел. Да сколько же ты там выпил?!

Белый жеребец гарцевал в дорожной пыли, и отец, еще раз дернув поводья, спешился, хлопнул коня по боку, и тот, заржав, поскакал в сторону, в трепещущее на легком ветру золотисто-красочное поле. Иан наблюдал за этим, боясь пошевелиться — он совершенно не ожидал, что его вопрос вызовет такую реакцию. Отец же, не глядя на них, развернулся и, покачиваясь, устремился вслед за Серебряным.

Папа тяжело вздохнул.

— Ты мог бы не устраивать пьяных сцен при ребенке? — бросил он ему вслед, но отец даже не обернулся, продолжая идти.

— Я что-то не то сказал? — прошептал Иан тихо-тихо.

Папа спрыгнул на землю, придержал Бабочку под уздцы. Посмотрел на мальчика с легкой ободряющей улыбкой.

— Нет, малыш, — заверил он его, — думаю, ты тут совершенно ни при чем. Про злобного короля Радовида и то, кто его убил, я расскажу тебе позже. А сейчас пойдем, догоним твоего отца, пока он в речке не утопился.

Иан растерянно кивнул. Он помнил, что сегодняшний день начался вроде бы совсем недавно — солнце, поднявшись из-за горизонта, едва успело преодолеть пол пути по небу к закату, но мальчик чувствовал, что за эти несколько часов произошло гораздо больше, чем за последние недели.

Папа помог ему вылезти из седла, взял его за руку. Бабочка осталась меланхолично стоять посреди дороги, глядя своим наездникам вслед.

Трава в поле доходила Иану до шеи, и ему приходилось отодвигать толстые жесткие стебли в стороны, пока папа не заметил этого и не усадил мальчика себе на плечи. Теперь маленький эльф мог видеть, как в нескольких десятков шагов от них двигается прочь ярко-алая косынка отца.

— Куда он идет? — спросил Иан, и папа хмыкнул.

— Откуда же я знаю, — ответил он, — я знаю твоего отца почти пятнадцать лет, и так и не смог понять его дурацкой привычки уходить, куда глаза глядят. Сейчас, по крайней мере, нам не придется его выслеживать и ловить.

Иан серьезно кивнул, помолчал немного, наблюдая, как красная косынка, запнувшись, исчезла среди золотистых травяных волн, потом возникла обратно и двинулась дальше.

— Они не пили вина, — доложил мальчик доверительно, — только какую-то воду из красивой бутылки.

— Много? — деловито поинтересовался папа, потом добавил с еще одним вздохом, — твой отец мало спал и не завтракал, перенервничал и пригрелся на солнце. Ничего удивительного, что ему вдруг захотелось прогуляться.

Иан, ничего не понимая, продолжал смотреть, как алая косынка, сделав небольшой крюк, достигла границы золотого моря, и начала спускаться по каменистому берегу к кромке мерцавшей на солнце реки. Мальчик тихо ахнул, заерзал на папиных плечах.

— Он уже у воды, — сообщил он шепотом, — а если мы не успеем, и он утонет?..

Папа тихо фыркнул.

— Тогда нам будет, над чем посмеяться с нашими друзьями. — ответил он, — такой нелепый конец для такой драматичной истории.

Иан насупился — он почти всегда понимал, когда папа шутил. Шутки у него были не очень смешные, часто — совершенно непонятные, и еще чаще — жестокие и неуместные. Но сейчас мальчик был совершенно не настроен даже делать вид, что смеется.

Когда они добрались до берега, то обнаружили, что одежда отца свалена на влажном песке в неровную кучу, тут же, в небольшом отдалении покоились его сапоги. Косынка нашлась у самой кромки воды, скомканная, словно ее раздраженно отшвырнули в сторону. Сам же отец, совершенно голый, теперь шагал по колено в воде, разгребая ногами накатывающие волны. Папа остановился, тяжело вздохнул и ссадил Иана с плеч на землю. Потом, немного помедлив, отстегнул плащ, снял с головы свою странную конструкцию из ткани и начал неторопливо раздеваться. Иан, глядя на удаляющуюся фигуру отца, подпрыгивал на песке от нетерпения — он уже хотел броситься за ним, вытащить на берег, спасти от неминуемой нелепой смерти. Но папа выглядел совершенно спокойным и, казалось, ничуть не торопился эльфу на выручку.

— Быстрее, — наконец не выдержав, взмолился мальчик, заметив, как задумчиво папа стаскивает сапоги.

— Ничего, — отозвался тот, — тут мелко и течение не сильное. Если он правда решил топиться, ему придется отойти подальше.

— Папа! — возмущенно воскликнул мальчик, и тоже начал разуваться. Человек выпрямился и перехватил его руки.

— Нет, Иан, — сказал он серьезно, — ты посиди на берегу. Я его спасу, не бойся.

Мальчик подчинился, лишь убедившись, что папа ускорил свои приготовления к спасательной операции. В отличие от отца, человек остался в штанах и рубахе. Зайдя в воду у берега, папа потоптался, недовольно поморщился.

— Ну и холодрыга, — заметил он, но Иан лишь нетерпеливо подпрыгнул. Сейчас, позабыв обо всем, что успело произойти утром, он был поглощен лишь одной мыслью — спасением отца от неминуемой гибели. И ему хотелось накричать на папу, чтобы он не мешкал, и поскорее нырял в реку. Отец уже отошел на порядочное расстояние, теперь волны доходили ему до груди, и он остановился, явно размышляя, как бы ему половчее погрузиться в них, чтобы поскорее утонуть.

Пока папа, борясь с течением, брел за ним следом, Иан мерил шагами влажный песок у самой воды. Отец, впрочем, больше не двигался. Человек добрался до того места, где глубины хватало, чтобы поплыть, нырнул, и появился над поверхностью уже в нескольких шагах от отца. Тот терпеливо ждал. Иан не слышал, что сказал ему папа, хоть и догадывался. Отец презрительно передернул плечами, а потом скрылся под водой. Мальчик вскрикнул, и почти уловил, как выругался папа, прежде, чем нырнуть за ним следом.

Несколько долгих секунд над поверхностью никто не появлялся. Иан застыл, не замечая, как пенные волны трогают носки его сапог, глядя во все глаза. Наконец, когда он уже почти потерял надежду, черноволосая голова отца всплыла в нескольких шагах от того места, где исчезла, а папы все не было видно. Отец тревожно огляделся, до слуха Иана даже донеслось немного растерянное «Вернон?», а потом неожиданным резким рывком отец снова скрылся под водой. На этот раз рядом с этим местом появилась папина голова, и он смеялся. Отец, отфыркиваясь, смахивая с глаз мокрые пряди волос, вынырнул. Его сбивчивые ругательства разнеслись над потревоженным речным потоком и достигли Иана. Мальчик уже совершенно перестал понимать, за чем наблюдает.

Папа в один широкий гребок оказался рядом с отцом, отвел руку назад и окатил эльфа высокой волной мерцающих на солнце брызг. Тот отпрянул, но лишь на мгновение, чтобы тут же оказаться рядом с человеком, подняться над водой, надавить ему на плечи и заставить нырнуть под воду. Кажется, теперь родители решили утопить друг друга, и это точно был момент, когда пора было вмешаться. Иан скинул с ноги один сапог, замешкался, прыгая на одной ноге, воюя с другим, когда увидел, что эльф и человек оба появились над водой, устремились друг к другу и слились в тесных поспешных объятиях.

Иан и раньше видел, как его родители целуются, и в этом не было ничего необычного или постыдного. Ему очень давно разъяснили, что так целоваться могут лишь те, кто очень любят друг друга. Но то, что происходило в реке сейчас, было больше похоже на продолжение водного сражения, чем на проявление любви. Родители впились друг в друга так, словно хотели задушить, и, хоть тела их были скрыты под водой, становилось понятно, как тесно они прильнули друг к другу. Борясь с желанием все же ринуться их спасать — на этот раз от них самих — Иан поднял свой сапог, надел его и, отвернувшись от батальной сцены, побрел к раскиданным на песке вещам отца. Присел на краешек расстеленного плаща, вытащил из-за пазухи подарок Виенны — старую флейту — и принялся медленно крутить ее в пальцах. Смотреть, чем там в реке занимаются родители, мальчику резко расхотелось, он уже успел догадаться, что смерть им больше не угрожала.

Дерево, из которого была вырезана флейта, словно само излучало мягкое тепло. Иан погладил кончиками пальцев тонкую резьбу, опоясывающую корпус, пробежался по ровному ряду отверстий, наконец, отважившись, сунул мундштук флейты в рот и дунул. Звук получился резкий, очень высокий и неприятный. Иан зажмурился, радуясь, что отец был слишком поглощен собственным утоплением, и не слышал этого.

Вторая попытка изобразить нечто, похожее на музыку, тоже оказалась неудачной. Когда на флейте играл отец, это казалось таким простым и естественным — как дышать, и Иан надеялся, что и у него все получится с первой попытки. Смог же он научиться стрелять в цель или плавать — легко, почти без усилий. А музыка, как все говорили, была у эльфов в крови. Может быть, не такой уж из него хороший эльф?.. Иан вздохнул, посмотрел на инструмент, снова рассеянно покрутил его в руках.

На песок рядом с мальчиком упали две четкие тени.

— Ты слишком сильно дуешь, — заметил отец.

— Оденься сначала, потом умничай, — отозвался папа. Он стащил через голову рубашку и теперь выжимал из нее воду. Отец хмыкнул, подхватил с песка свои штаны, отряхнул их и быстро надел, потом сел рядом с Ианом на плащ.

— Выдыхай воздух естественно, без усилия, — пояснил он, и, когда мальчик снова обхватил мундштук губами, сам поставил его пальцы в правильное положение, — не зажимай слишком крепко, пальцы должны двигаться свободно. Попробуй теперь.

Иан послушался. На этот раз он пытался не дунуть, а выпустить воздух, как после глубокого вдоха, и флейта, повинуясь его усилиям, издала куда более мелодичный плавный звук. Отец удовлетворенно кивнул.

— Я вырезал эту флейту одной дождливой ночью, — заговорил он негромко, — когда был заперт в лесной пещере — меня сдал кто-то из деревенских, у которых я покупал лекарства и еду для своего отряда. И по моему следу шли Синие Полоски. Но буря замела мои следы, и они не смогли до меня добраться.

— Смогли, — встрял папа, снова натягивая рубаху, — но я решил, что нападать на тебя, пока ты один, было неблагородно. Ребята потом неделю обсуждали, что я струсил и упустил такую прекрасную возможность обезглавить Скоя’таэлей. Говорили, что ты убил бы меня, не задумавшись, окажись я на твоем месте.

— Я бы задумался, — отец поднял на него глаз и улыбнулся, — на пару секунд.

— А потом я бы услышал одну из твоих торжественных речей о вымирающих видах, и ушел пристыженным и побежденным, — папа улыбался ему в ответ, и Иан слышал, что слова их друг другу звучали вовсе не как очередная перебранка, а как проникновенные признания в любви. Буря миновала, и никто из них не утонул.

— Ты отдал ее моей маме? — спросил Иан, с любопытством глядя на инструмент в своих руках, — вместе со своим луком и саблей?

Иорвет усмехнулся.

— Когда мы встретились, я дал ей нечто большее, чем флейту, лук и саблю, — ответил он, секунду помолчав.

— В долг, — фыркнул папа, натягивая сапоги.

— В долг? — переспросил Иан, и отец рассмеялся, потрепал его по волосам.

— Не слушай глупого человека, — заявил он, — он знает, что тогда я сделал подарок не только себе, но и ему.

— Самый лучший подарок, — серьезно подтвердил папа.

Они провели на берегу еще некоторое время — солнце успело войти в зенит. Пока папа обсыхал, раскинувшись поверх своего плаща, подставившись теплым осенним лучам, Иорвет обстоятельно рассказывал и показывал Иану, как правильно ставить пальцы на флейте, как держать ее, как управлять своим дыханием, и под конец у мальчика получилось изобразить нетрудную, но совершенно чистую мелодию.

— Надо ехать, — папа сел, потянулся — он, видимо, успел задремать, пока его эльфы музицировали. — думаю, Серебряный уже успел вернуться на винодельню без нас, и ведьмак отправился на поиски.

— Мой конь никогда меня не предаст! — гордо заявил Иорвет, вставая и разминая ноги, — к тому же, он — вольная душа. Если уж убежал, то с концами. Придется тогда Бабочке нести нас троих.

— Пожалей несчастную жеребую кобылку, изверг! — усмехнулся папа, — она не виновата, что за время мирной жизни ты успел отъесться на дворцовых харчах.

Отец, сжав кулаки, надвинулся на папу, и Иан испугался, что вот-вот они снова начнут драться.

— А что такое «жеребая»? — успел ввернуть мальчик, пока не началась потасовка.

Иорвет отступил, рассмеялся, подхватил и отряхнул свой плащ.

— Папа тебе потом расскажет, — заявил он, глядя человеку в глаза, — это очень интересно, и касается не только лошадей.

— А кого еще? — Иан ухватился за руку папы, а он снова усадил его себе на плечи, послал возмущенный взгляд на эльфа. Тот уже двинулся в обратном направлении, к дороге.

— Госпожа Йеннифер тебе расскажет, — сообщил папа Иану через секунду, — я ее попрошу.

Опасения, впрочем, не оправдались. Серебряный спокойно пощипывал траву недалеко от того места, где папа оставил Бабочку, и отец садился в седло с очень гордым видом, потрепав коня по гладкой белой морде.

Когда они уже подъезжали к воротам поместья, папа начал чихать.

— Ну и пылища, — недовольно сказал он, помогая Иану вылезти из седла, — в этом Туссенте вообще что ли не бывает дождей?

Никто не успел ему ответить — со стороны дома к ним широкой, явно раздраженной походкой шел мастер Лютик.

— Я должен был догадаться, что вы решите сбежать! — заявил он, остановившись в паре шагов от вернувшихся беглецов, — какая неблагодарность! Какой скандал! Какие усилия потрачено на тех, кто не может оценить их по достоинству! О, даже когда я пел при дворе князя Керака, я не прилагал столько сил впустую. А ведь он был глухой, как пень.

— Не пыли, — отмахнулся от его атак папа, — мы вернулись, солнце еще высоко, можно начинать.

— К тому же, мы уезжали не просто так, — подхватил отец, гордо выступив вперед с таким видом, будто собирался вызвать музыканта на дуэль, — я договорился с цирковой труппой, чтобы к вечеру они заехали на эту богами забытую винодельню и разбавили бесконечный поток твоих куплетов.

Мастер Лютик хмыкнул и скрестил руки на груди. Иан на миг испугался, что он скажет что-то обидное, или того хуже — расстроится, не оценив конкуренции. Но музыкант лишь снисходительно кивнул.

— Я-то думал, вы, эльфы, разбираетесь в высоком искусстве музыцирования, — заметил он, — но если вам больше по душе акробаты и фокусники — что я могу поделать? Только присоединиться.

— Там не только акробаты и фокусники, — доверительно сообщил мастеру Лютику Иан, выступая вперед, между ним и отцом, — там еще есть лучница. И она — моя мама.

Мастер Лютик замер и закрыл рот, из которого готово было вырваться очередное восклицание. Подозрительно посмотрел на отца. Тот, копируя его собственный жест, снисходительно кивнул.

— Что же, — мастер Лютик театрально развел руками, — пирушка обрастает драматическими деталями. Я, конечно, жажду подробностей, но, конечно, их не дождусь.

— Конечно, — с прохладцей подтвердил отец.

— Ну и ладно, — легко согласился Лютик, — дождусь, пока ты немного выпьешь и станешь подобрее, мой неразговорчивый друг. Ну же, идите, стол накрыт, и все уже собрались.

С этими словами он развернулся и легкой, почти танцующей походкой направился прочь — в сторону сада.

— «Все» — это хозяева и он сам, надо понимать, — хмыкнул папа, подойдя ближе. — но вообще-то Лютик прав, они потратили много сил ради нас. Мы могли бы их хотя бы предупредить.

— Много сил? — отец покосился на него, — вытащили стол в сад и достали бочки с вином? Я уже говорил тебе — мне не по душе человеческие пирушки. На них я всегда чувствую себя лишним.

— Еще скажи, что эльфские пирушки чем-то лучше, — папа снова чихнул, прикрыв рот рукой, — к тому же на этой вскоре эльфов станет больше, чем людей. Ты не сказал мне, что позвал их, кстати.

Отец мрачно кивнул.

— Я решил, что, раз уж я на это согласился, пускай мне тоже будет весело, — ответил он.

Папа не стал спорить, и все вместе они наконец-то двинулись в сад.

Там, под ветвями высоких персиковых деревьев, действительно был накрыт стол, и Иан, забыв о недовольстве отца и всех утренних волнениях, поспешил к нему. Не то, чтобы обычно его морили голодом или не давали есть сладкое. Но сейчас выставленные на стол угощения были не просто чем-то вкусным — это были части долгожданного торжества, которое откладывалось из-за его болезни, и которого он так ждал.

Пока они жили в Вызимском дворце, Иану приходилось время от времени присутствовать на торжествах, если не удавалось вовремя сбежать. И там, в роскошной обстановке, в неудобном тесном дублете, в котором даже руки толком поднять было нельзя, окруженный танцующими парами взрослых и видя, как Анаис — хозяйка праздников — тяготится своей ролью, Иан считал минуты до того момента, как папа смилуется и отправит его спать. Может быть, разрешит взглянуть на фейерверк или утащить в свои покои что-нибудь со стола, чтобы потом они с отцом могли заглянуть к нему и разделить ночную трапезу, обсуждая, каким скучным оказался очередной бал. Но здесь, в Корво-Бьянко не могло произойти ничего скучного, это место было создано для веселья и приключений, и Иан надеялся, что и праздник получится под стать месту.

За столом и правда собрались только хозяева, родители и мастер Лютик, те же, кто в последнее время собирался за завтраками и ужинами, но Иан все равно ощущал торжественность момента. Особенно, когда, осушив кубок «за здоровье молодых», мастер Лютик поднялся со своего места и извлек из-под стола лютню. Иану захотелось похвастаться музыканту, что сам он уже начал учиться играть на флейте, своей собственной. И даже разучил пару простых мелодий. Но мастер Лютик заиграл так проникновенно и чисто, прикрыв глаза и давая присутствующим прочувствовать глубину и красоту мелодии, что мальчику стало стыдно за свои первые незначительные успехи. И оставалось только слушать.

Все, кто был за столом, казалось, тоже прониклись атмосферой праздника — пусть маленького, но самого настоящего. Когда торжественная и печальная баллада сменилась развеселой быстрой песней, даже отец отринул свой скучающий вид и улыбнулся — смысл куплетов Иан не очень понял, но, судя по реакции Геральта, который начал посмеиваться, и госпожи Йеннифер, которая поджала губы и сверлила музыканта взглядом, пел мастер Лютик о чем-то исключительно увлекательном. Нужно было непременно спросить у папы позднее, что такое «румяные перси» и «горячие чресла». Мальчик покосился на человека, надеясь увидеть и того веселым и расслабленным, но папа сидел со скучающим, почти отсутствующим видом, и угощение на тарелке перед ним было не тронуто. Иан удивился немного, но спросить у него ничего не успел — мастер Лютик снова заиграл что-то новое, и в этот раз песня была мелодичной, неторопливой, но не печальной, а такой, что под нее всем, кто слушал, непременно должно было захотеться целоваться. И слова в песне были под стать мелодии — мастер Лютик пел о ведьмаке и чародейке, и только тот, кто вовсе не был знаком с Геральтом и госпожой Йеннифер, не догадался бы, что песня именно о них.

На этот раз лицо Йеннифер смягчилось и разгладилось. Иан заметил, как она протянула руку под столом, а ведьмак, не поворачиваясь к ней, сжал ее ладонь. Мальчик предполагал, что его родители сейчас сделают что-то похожее, хотя песня была вовсе не о них. И отец даже подался по скамье к папе, но тот рассеянно посмотрел на него и лишь смутно улыбнулся. Отец заметно нахмурился, собрался что-то спросить, но в этот момент к столу подбежала юркая молоденькая служанка, похожая на любопытного горностая, и сообщила с коротким поклоном.

— Прибыли артисты.

Иан помчался к воротам первым. После утреннего разговора в зеленом шатре, он толком не успел ничего обдумать или понять, даже решить, на какие вопросы хочет получить ответы и от кого. Но сейчас его переполнила внезапная радость — почти необъяснимая, но при том абсолютно понятная на каком-то новом, незнакомом прежде уровне чувств.

Первым мальчик заметил, конечно, Огненного Яссэ — он сидел на козлах большой яркой повозки и, завидев подбегающего маленького эльфа, приветливо махнул рукой. Тот едва взглянул на него, остановился, ожидая, пока повозка въедет в ворота, и остальные циркачи появятся из нее.

Следом за Ианом навстречу гостям вышел Геральт. Он приветствовал Яссэ, как старого знакомого, и тот раскланялся, будто перед знатным господином.

— Боюсь, сцены у нас нет, — заметил ведьмак.

— Для истинного артиста весь мир — сцена! — заявил Яссэ, широко улыбаясь, — я наслышан о вас, мастер Геральт, и всегда мечтал познакомиться с тем самым Белым Волком, о котором сложено столько чудесных баллад.

— Ну, вот он я, — пожал плечами Геральт, — а еще тебе представится возможность познакомиться и с автором этих баллад. Он даже еще достаточно трезв для обмена любезностями.

Меж тем, из повозки вылезла тоненькая рыжеволосая эльфка, участвовавшая в огненном представлении Яссэ, и тот повел рукой в ее сторону.

— Позвольте представить Аву, мою дочь и помощницу.

Эльфка развела руки в стороны, скрестила ноги и поклонилась ведьмаку, а потом точно также — Иану. Но тот едва ответил ей коротким кивком — он уже следил, как из-за яркого полога появляются братья-акробаты, тощий носатый эльф-заклинатель змей, музыканты со своими инструментами наперевес…

Виенна вышла из повозки последней. Она легко спрыгнула на землю, огляделась, заметила Иана и улыбнулась.

— Вот и ты, мой маленький Иорвет, — сказала эльфка, — наше расставание длилось совсем недолго. Иди же сюда.

Иан бросился было к ней, подгоняемый тем самым незнакомым пузырящимся внутри чувством, но Виенна вдруг выпрямилась и устремила пристальный взгляд на ведьмака. Тот тоже ее заметил и нахмурился, отвернувшись от искрящегося энтузиазмом Яссэ.

— Виенна, — проговорил Геральт, сложив руки на груди, — вот уж не ожидал тебя тут встретить.

Иан, вдруг почувствовав, как в тепло осеннего вечера вливается по капле холодная тревога, вопросительно посмотрел на ведьмака.

— Это моя мама, — сообщил он Геральту, и тот удивленно изогнул бровь. — а это — Геральт, — обратился Иан к эльфке, — мой лучший друг.

— Как интересно, — Виенна прищурилась, сверля ведьмака взглядом, — тот, кто едва не убил меня, теперь дружит с моим сыном.

— Не совсем так, — нейтрально заметил Геральт, — если бы не я, мой спутник убил бы тебя — потому что ты застрелила его друга.

Виенна, чуть покачнувшись, коротко рассмеялась.

— Думаю, я должна поблагодарить тебя, ведьмак, — заявила она, и фраза звучала настоящим вызовом. Иан опасливо покосился на Геральта, — если бы не твое благородство, здесь сейчас не было бы ни меня, ни маленького Иорвета.

Лицо Геральта на этот раз не дрогнуло.

— Добро пожаловать в мой дом, Виенна, — сказал он очень четко и ровно, безо всякого выражения, — мы рады тебе и твоим спутникам.

Он слегка наклонил голову, а потом снова вернулся к Яссэ. К ним уже подоспел мастер Лютик, и вместе с эльфскими музыкантами, принялся выяснять, где лучше устроить представление, откуда будет лучше слышно их инструменты, а эльфы уговаривали его сыграть вместе с ними. Мастер Лютик посопротивлялся немного, а потом со вздохом согласился.

Иан же так и стоял напротив Виенны в сгущающихся сумерках, и не знал, как снова начать разговор. Она смотрела поверх его головы, вслед удаляющемуся ведьмаку. Мальчик отважился сделать один маленький шажок к Виенне, но отчего-то искристой радости в нем больше не осталось. Он давно уже привык, что так или иначе, все взрослые, с которыми он общался, были замешаны в убийствах или даже в чем-нибудь похуже. И глядя на Виенну, легко было представить, как она убивает неведомого знакомого Геральта, но что-то в том, как эльфка сверлила взглядом затылок ведьмака, пугало мальчика. Несколько раз за жизнь он видел настоящую жажду крови в чужих глазах — и во взоре Виенны сейчас была именно она.

Но наконец, когда ведьмак в компании мастера Лютика и циркачей скрылся за стеной, направляясь в поле за домом, эльфка снова повернулась к Иану. Улыбнулась.

— Думаю, нам надо поторопиться, пока представление не началось без нас, — заметила она мягко, но Иан знал — в легкой перине ее голоса запрятан стальной кинжал, — а после ты мог бы показать мне свою комнату, и свое место, и вообще все, что захочешь.

— Да, — помедлив, кивнул мальчик, — конечно.

Пока они шли на поляну за домом, где уже зажигались огни, и музыканты занимали места на траве вокруг импровизированной сцены, Иан старался не смотреть на Виенну, и та шагала молча и как-то неуверенно, словно боялась неправильно поставить ногу и упасть.

Иан заметил, как отец, увидев их приближение, заметно напрягся, но не двинулся с места. Он стоял рядом с папой за границей круга сцены. Папа же едва обратил внимание на мальчика и лучницу. Вид у него был еще более отсутствующий, чем за столом, и, хотя вечерний воздух был теплым и густым, как парное молоко, человек время от времени ежился и потирал плечи ладонями, словно мерз.

— Я найду тебя после представления, — шепнула мальчику, меж тем, Виенна, — и у нас будет вся ночь, нам никто не помешает.

Иан, посмотрев ей в глаза, кивнул и смог даже искренне улыбнуться. Перед ним снова была Соколица, и хоть он больше не боялся ее, возродить в себе то волнительное незнакомое чувство радости мальчик больше не мог.

Он подошел к родителям ровно в тот момент, когда Огненный Яссэ вышел в центр поляны, освещенной факелами, и приветственно поклонился собравшимся. К сцене, меж тем, подтянулось довольно много людей — работники винодельни, конюхи и даже Варнава-Базиль хотели взглянуть на диковинное представление, так что в зрителях у циркачей недостатка не было. И когда Яссэ, как и раньше, утром, взмахнул руками и выпустил в небо стаю огненных бабочек, люди вокруг захлопали и восторженно загалдели. Иан, хоть и видел уже прежде эти яркие трюки, сейчас снова не мог оторвать глаз от рук волшебника. В сгущающихся сумерках огненные всполохи выглядели, как самая настоящая магия.

Однако, когда на сцену вышли акробаты, Иан почувствовал, что что-то не так. Он обернулся и поднял взгляд как раз вовремя, чтобы заметить, как папа, очередной раз чихнув, покачнулся и привалился плечом к плечу отца. Тот, снова загипнотизированный происходящим на сцене, вздрогнул, посмотрел на человека и что-то тихо шепнул ему. Папа отрицательно покачал головой, но отец поднял руку и прижал ладонь ко лбу человека. Нахмурился, воровато огляделся и, решительно взяв его под локоть, повел прочь, сквозь ряды зрителей, в сторону дома. Иан видел, как, отойдя подальше, эльф подставил человеку плечо, и тот тяжело оперся об него. На мальчика они даже не обернулись, и он почувствовал вдруг, что среди толпы остался совсем один, хотя ведьмак и госпожа Йеннифер стояли всего в паре шагов от него, а Варнава-Базиль обратил на маленького эльфа темные стекла своих очков.

Иан хотел было броситься следом за родителями — их ухода вроде бы никто даже не заметил — но не отважился. Акробатов же на сцене сменила смеющаяся, легкая, как танцевальное па, Ава, и мастер Лютик, продолжая играть на своей лютне, поднялся со своего места в кругу музыкантов и теперь не отводил от нее глаз и выглядел каким-то голодным и решительным — Иан никогда прежде не замечал у него такого взгляда.

Наконец настала очередь Виенны выходить на сцену, и Огненный Яссэ объявил, что грозная Соколица сейчас покажет, на что способен ее лук. Иан успел порадоваться, что на этот раз отец ушел, и больше она стрелять в него не будет. Эльфка, оправив колчан за спиной, скользила взглядом по зрителям, и ровно в тот момент, когда глаза ее уперлись в Геральта, на поляну, отложив инструмент, шагнул мастер Лютик.

— Прекрасная Виенна! — объявил он, — сочту за честь стать сегодня твоей мишенью. Ты можешь выпустить сколько угодно стрел в мое тело, твоя красота уже поразила меня в самое сердце!

Соколица недовольно поморщилась, будто раскусила кислую ягоду, но Огненный Яссэ захлопал в ладоши, и зрители подхватили аплодисменты. Теперь казалось, что именно мастер Лютик, а не Виенна — главный артист на этой сцене. Он с таким легким изяществом, с такими потешными комментариями устанавливал яблоки у себя на макушке и в ладонях, что люди вокруг начали смеяться и хлопать еще громче. Эльфка встала напротив него с совершенно непроницаемым лицом, Иан видел, как слегка подрагивают ее руки. Лук на этот раз она держала не слишком ровно, чуть заваливая его корпус в бок — мальчик точно знал, что так делать неправильно. И ведьмак, стоявший неподалеку, видимо, тоже это знал. Одним широким шагом от вышел на поляну. Все последующее произошло за считанные мгновения, но Иану почудилось, что секунды растянулись в долгие леденящий часы.

Виенна выстрелила. Стрела, засвистев, сорвалась с тетивы, а Геральт, выдернув из голенища сапога кинжал, бросился ей наперерез и сбил снаряд в воздухе.

На мгновение над полем воцарилась пораженная тишина. Виенна опустила лук, а мастер Лютик громко шепнул «Геральт, какого хера?» Но ведьмак, все еще сжимая кинжал в руке, повернулся к почтеннейшей публике и сделал глубокий церемонный поклон — таким на приемах в тронном зале гости приветствовали королеву Анаис.

Зрители безмолвствовали еще секунду, а потом принялись восторженно хлопать, решив, видимо, что это была часть представления. Все они знали, что хозяин поместья — ведьмак. Но видеть его в деле никому из них не приходилось. Яссэ, точно знавший, что ведьмачьи трюки в сценарий не входили, поспешил выйти на сцену и раскланяться вслед за Геральтом.

— Дорогие друзья! Знаменитый Белый Волк, мастер ведьмачьего цеха! — объявил он.

Иан не смотрел ни на волшебника, ни на Геральта, ни на Лютика, вставшего рядом с ведьмаком и кланяющегося толпе за него. Он не отводил взгляда от Виенны. Та, все еще сжимая в руках лук, отошла в сторону, чуть не споткнулась об одного из музыкантов, и исчезла во тьме за сценой.

На этот раз Иан не стал задерживаться. Ловко лавируя между людьми, он вывернулся из толпы зрителей и поспешил за Соколицей.

Мальчик нашел ее в небольшом отдалении от шумного сборища, сидящей на крупном плоском камне. Эльфка аккуратно проверяла оставшиеся в колчане стрелы, вытаскивая одну за другой, будто собиралась на охоту. Когда Иан подошел к ней, Виенна подняла голову и улыбнулась.

— Ну как, соколенок, — спросила она, — понравилось тебе представление?

Иан замешкался с ответом. Сейчас, стоя с матерью один на один, в темноте, он ощущал только смутную тревогу, как чувствуют сквозняк, сочащийся в оконную щель. Где-то там, за границей их общей мглы, продолжали веселиться люди — кажется, мастер Лютик оказался в центре внимания и на бис исполнял свою веселую песню. Еще дальше, в доме, Иан видел горящий в одном из окон свет. Туда отец отвел папу, которому, кажется, стало нехорошо. Над их головами рассыпались, как горсти монет, звезды, но все это не имело значения. Маленький эльф и лучница остались совершенно одни, и никто не мог переступить границу окружившего их магического круга.

— Ты хотела застрелить мастера Лютика? — спросил Иан очень тихо. Он не приближался к эльфке и в темноте не мог ясно разглядеть черты ее лица. Она негромко рассмеялась.

— Что? Нет, конечно, — покачала Виенна головой, — у меня немного дрогнула рука. Но вряд ли я бы убила его — стрела все равно летела мимо.

— А Геральта? — продолжал настаивать Иан, — я видел, как ты на него смотрела. И ты ведь хотела его позвать на сцену.

Виенна поджала губы и с силой воткнула очередную стрелу в колчан. Поднялась.

— Хочешь послушать еще одну историю из моего прошлого, соколенок? — спросила она с вызовом, — одной тебе оказалось недостаточно?

Она говорила с ним, как со взрослым, равным себе, не выбирая слов и не собираясь обращать внимания на его возраст и то, что он еще не все понимал. И даже это обращение «соколенок» звучало в ее устах неестественно и глупо, и Иан почти услышал, что Виенна хотела бы назвать его по имени. Тем именем, которое дала ему сама. Соколица не видела в мальчике перед собой сына — она видела Иорвета, говорила именно с ним. Маленький эльф не знал, как понял это — увидел в ее медовых глазах, или ему подсказала та самая скрытая часть его сердца, тянувшаяся к Виенне, несмотря ни на что.

Эльфка, склонив голову к плечу, смотрела на него, улыбнулась.

— Ты хотел бы стать циркачом, соколенок? — спросила она, — мы можем уехать вместе — Яссэ научит тебя показывать магические фокусы, а Ава — танцевать. Мы будем свободны, нигде не станем надолго задерживаться. Поедем со мной — я покажу тебе, что в мире есть нечто, куда более прекрасное и интересное, чем эти виноградники. Мы увидим горы в Назаире, прекрасные золотые дворцы Меттины, порт Керака и леса Аэдирна.

Иан сделал шаг ей навстречу. Голос Виенны завораживал, и мальчик почти видел перед собой все, о чем она говорила — как туман спускается с горных вершин. Как развеваются над золотыми башнями цветные флаги. Как входят в порт большие многомачтовые корабли, как древние деревья утопают в прохладном зеленом мху. Он видел себя самого — в яркой голубой рубахе и алом кушаке, приветствующим восторженную толпу. Это ему предназначались все их овации, его имя переходило из уст в уста, и он объявлял во всеуслышание «Почтеннейшая публика, приветствуйте Огненного Иорвета и его труппу!»

Виенна протянула руку и сжала его пальцы в своих — холодных, чуть дрожащих.

— Едем со мной, Иорвет, — произнесла она негромко, и мальчик вдруг словно очнулся от тяжелого сна. Вздрогнул, посмотрел на эльфку. Ее касание и то, как она выговорила это имя, были как порыв утреннего ветра, разгоняющего туман. Виенна говорила не с ним, и теперь мальчик четко это расслышал.

— Меня зовут Иан, — очень тихо проговорил он. Его ладонь осторожно, стараясь не обидеть — или не спровоцировать — скользнула прочь из ее руки, — ты прости меня. Мне… мне надо идти. Очень надо.

Виенна приоткрыла губы, собираясь что-то сказать, но Иан больше ее не слушал. Он развернулся и побежал прочь — мимо все еще веселящихся людей и циркачей, мимо ограды сада, мимо стола, с которого не успели убрать — к дому, где сейчас горело только одно окно.

Мальчик не стал тратить время на то, чтобы идти в обход через дверь. Нужное окно находилось на втором этаже — совсем невысоко. Его створка была приоткрыта, и от земли до самой рамы по стене вились ветви густого плюща. Иану понадобилось всего несколько минут, чтобы взобраться по нему. Он немного замешкался у подоконника, заглянул в комнату сквозь стекло. Папа, укрытый одеялом почти до самых ушей, полусидел в кровати и, медленно моргая, смотрел на отца. Тот, устроившись на краю постели, осторожно отирал куском белого полотна лицо человека, и Иан с удивлением заметил на губах эльфа едва уловимую улыбку. На секунду он засомневался — стоит ли вторгаться, мешать родителем в этот странный, трепетный момент. Но раздумывать над этим долго ему не пришлось. Рама под его руками скрипнула. Отец обернулся и, заметив мальчика в окне, улыбнулся шире. Отложил полотно в сторону, поднялся, подошел к окну и пошире открыл створку.

— Я думал, ты придешь раньше, — заметил он, помогая мальчику залезть в комнату, — что, не смог оторваться от представления?

— Виенна чуть не застрелила мастера Лютика, — поспешил доложить Иан, тревожно глядя мимо отца на папу — как вообще можно было вести какие-то разговоры, когда человек лежал в постели с такими болезненно блестящими глазами и испариной на лбу? Вид у папы был совершенно больной — а такого Иан не видел раньше никогда в жизни.

— И как? — спросил вдруг умирающий. Голос его звучал хрипло, но вполне заинтересованно, — Застрелила?

— Геральт вмешался и отбил стрелу, — Иан обошел отца и приблизился к кровати, не переставая пристально разглядывать лоснящееся от пота лицо человека.

— Жаль, а то после свадьбы сразу справили бы поминки — такая экономия, — хмыкнул отец. Он снова присел на край кровати. Иан молчал, и папа, заметив его взгляд, удивленно поднял брови.

— Ты чего, малыш? — спросил он, — я тебя напугал? Со мной все в порядке.

— С ним все будет в порядке, — подчеркнул отец, — купание в ледяной реке подкосило нашего бравого партизана, хотя раньше он мог по пояс в болоте или по шею в снегу нести службу во имя Темерии, и хоть бы разок чихнул.

Иан, все еще не убежденный, продолжал пытливо смотреть на папу. Тот вздохнул, немного откинул одеяло, поманил мальчика рукой.

— Садись со мной, — предложил он, — убедишься, что я еще не стал призраком.

Иан, не раздумывая, залез в постель, поднырнул под папину руку и прижался к нему, чувствуя его горячую кожу под тканью рубахи. От человека пахло мятой, камфорой и совсем немного — болезненной усталостью, ноэти запахи успокаивали, почти убаюкивали. Папа осторожно погладил Иана по волосам, прижал его к себе чуть плотнее, и мальчик всем собой, каждой клеточкой своего тела ощутил, что оказался на своем месте, ровно там, где должен был находиться.

— Папа, — тихо позвал Иан, и человек ответил немного рассеянным «Мхм?», — все-таки, что такое «жеребая»?

========== О снеге и ведьмаках ==========

Проснувшись утром за три дня до Йуле, Иан не сразу понял, в чем дело. Он лежал в постели, еще не открывая глаз, и слушал. В доме пробуждалась обычная утренняя суета, но за окнами стояла такая плотная, непроницаемая тишина, что Иану на миг показалось, что, пока он спал, все поместье вдруг перенеслось в какой-то иной мир, закрытый, неизведанный и совершенно пустой — и никто, кроме него, пока этого не понял.

Он откинул одеяло и спустил ноги с кровати — по полу гулял холодный колючий сквозняк, и мальчик, поджимая пальцы, быстро пробежался от постели до окна, словно переходил вброд ледяную лесную реку. Он никогда не задергивал занавески — рассветное солнце, льющееся в комнату, ему не мешало — Иан все равно обычно просыпался раньше него. Мальчик взобрался на подоконник и выглянул наружу.

В первый момент он даже почти поверил, что оказался прав. За окнами царила непроницаемая сияющая белизна, такая яркая, что Иану пришлось даже на секунду зажмуриться от неожиданности. Он родился и вырос в Темерии, и снег не был для него диковинкой — он исправно выпадал каждый год в конце долгой промозглой осени и сходил только к середине туманной весны. Но здесь, в Туссенте, как говорили местные жители, снега не видели уже несколько лет, стояла приятная прохладная погода, деревья нехотя сбрасывали листву, а в саду вовсю цвели безвременник, вербена и золотарник. И потому сейчас, взглянув на чистейшую белизну утра, Иан оказался обезоруживающе удивлен. В Вызиме он никогда не видел такого яркого нетронутого снега. В дворцовом саду его убирали почти сразу, как он выпадал, а на улицах снег быстро превращался в мутную бурую кашу. То, что видел Иан сейчас, больше походило на проделки какого-то колдуна, чем на настоящий приход зимы.

Сад утопал в густом искрящемся кружеве, похожем на белый пар, иней вычерчивал, подчеркивал каждую веточку поникших деревьев. Снег лежал ровным слоем, как чистый лист бумаги, и почти страшно было представлять, что кто-то запятнает совершенство этой белизны следами ног. Мальчик прижался лбом к ледяному стеклу, испытывая сильное желание выбежать из дома, ринуться в ближайший идеальный сугроб, почувствовать, как снег обжигает руки и щеки, попадает за шиворот, как сам маленький эльф становится частью этого сияющего волшебства. Но вместе с тем — хотелось смотреть издалека, любоваться, как завораживающим представлением, которое ставили для него одного, продлить эти мгновения как можно дольше.

Очень скоро, однако, мальчик начал мерзнуть, и пришлось слезть с подоконника. Он не помнил, когда в последний раз так быстро одевался и умывался. Будь на то воля Иана, он бы выбежал из дома, как был, натянув только сапоги и теплый плащ. Но папа всегда учил его, что порядок нужен во всем, и что в опрятной одежде, умытым и причесанным даже самый распоследний негодяй может сойти за приличного человека. Отец на это непременно возражал, что приличный и особенно — человек — это не то, к чему нужно стремиться, но Иан в этом вопросе все же больше доверял папе. Потому сейчас, как бы ни дрожали от нетерпения его пальцы, он аккуратно застегнул все пуговицы на подбитой кроличьим мехом куртке и пригладил непослушные волосы, которые госпожа Йеннифер давно грозилась обстричь.

Иан скатился по лестнице и едва не врезался в Варнаву-Базиля. Тот с совершенно непроницаемым видом поприветствовал «его милость» и вручил ему пару шерстяных рукавиц, подходящих точно по размеру ладоней мальчика. Тот едва успел поблагодарить — снежный азарт гнал его вперед.

Сразу за дверью дома начиналась аккуратно вычищенная дорожка, но вокруг нее снег лежал невысокими округлыми холмиками, как шарики сливочного мороженого. Иан не успел натянуть рукавицы, и, застыв у самого крыльца, осторожно одним пальцем коснулся хрусткой ледяной корочки. Она треснула под легким прикосновением, а вверх по руке мальчика тонкими иглами прокатился волнующий холодок. Не сдержавшись, он сунул враз замерзший палец в рот. У снега был привкус леденящей мяты, родниковой воды и жженого сахара. Иан, широко улыбаясь, все же надел рукавицы, и на этот раз загреб белый пух широкой горстью, подкинул над собой, давая легким искристым самоцветам рассыпаться вокруг себя, оседая на меховом вороте, волосах и лице. Теперь, прикоснувшись к магии зимы и убедившись, что она — самая настоящая, можно было бежать дальше.

Во дворе было почти безлюдно, но у конюшни обнаружился Геральт. Он вывел из денника Плотву, и теперь деловито оправлял на ней седло. Когда Иан приблизился, ведьмак обернулся к нему и, подмигнув, улыбнулся.

— Не хочешь прокатиться в поля? — предложил он, и Иану захотелось воскликнуть «И ты еще спрашиваешь?!» На Геральте был обычный кожаный дублет, накинутый поверх старой льняной рубахи — будто он вовсе не чувствовал холода. Ведьмак был без оружия, хоть Иан и догадывался, что это только так кажется. Почти все взрослые, с которыми ему приходилось встречаться, обладали удивительно единодушной привычкой никогда не расставаться с кинжалом — Иан однажды спросил у папы, зачем он таскал с собой нож, даже если отправлялся на встречу с толстыми, чванливыми, но совершенно безопасными назаирскими купцами. Папа тогда ответил, что лучше, чтобы нож не пригодился, чем не нашелся в нужный момент. Самому мальчику, однако, носить при себе оружие не разрешали, и в этом была какая-то необъяснимая, обидная несправедливость.

Геральт подал Иану руку и помог ему сесть в седло. Плотва стояла смирно, даже не переступая с ноги на ногу, но маленький эльф все равно немного оробел. Черная и лоснящаяся, как отполированные обсидианы, лошадь, с задумчивыми вишневыми глазами под тяжелыми прямыми ресницами, вызывала в Иане непонятный глубокий трепет. Плотва была куда покладистей, чем Серебряный, почти такой же спокойной и послушной, как Бабочка, но в ней чувствовалась какая-то скрытая сила. Будто она была не просто лошадью, а принявшим форму скакуна древним духом-защитником. Но рядом с ведьмаком Иан, конечно, был в полной безопасности, потому сейчас, когда Геральт сел в седло позади него, мальчик откинулся назад, прижимаясь к нему, и Плотва понесла их прочь от поместья.

Сперва ехали не спеша, по широкому тракту. Дорогу тоже замело снегом, но Плотва ступала уверенно, не скользя. Геральт, придерживая Иана в седле одной рукой, выпрямился и оглядывался по сторонам — мальчик не мог видеть его лица, но чувствовал — ведьмак тоже любуется, погруженный в собственные, неведомые Иану мысли.

— В Каэр Морхене снега бывает столько, что сугробы наметает в два человеческих роста, — неожиданно заговорил Геральт, и Иан замер, боясь, что он опомнится и замолчит, решив не посвящать маленького эльфа в свои сокровенные мысли, — когда мы с моим приятелем Эскелем были мальчишками, у нас почти не было времени на игры и развлечения. Весь день только тренировки, а под вечер мы так уставали, что руки поднять не могли — не то что снежок слепить. Но однажды мы сбежали к озеру, чтобы построить форт. Нам хотелось иметь собственную крепость. Мы провозились целый час, но было так холодно, что снег никак не хотел слипаться, и наши укрепления рушились прямо на глазах. Я уже думал, что никогда больше не смогу почувствовать свои пальцы — так замерз. И когда нас обнаружил Весемир, мы с Эскелем решили, что он накажет нас, заставит прыгать по Гребенке, пока мы не запросим пощады, и еще немного дольше.

Иан не знал, что такое «Гребенка», но по тону ведьмака понял — что-то ужасно неприятное.

— И он наказал вас? — тихо спросил мальчик.

— Конечно, — с усмешкой подтвердил Геральт, — но сперва объяснил, что крепость нужно облить водой, чтобы она не расползалась. Вышло очень прочно, я во многих замках после этого побывал. Но тот был самым красивым из тех, что я видел.

Иан молчал, прикрыв глаза. Он почти видел эту картину — двое мальчишек на скованном льдом берегу, белые не слишком ровные снежные стены, а вокруг — высокие грозные пики елового леса и неприступных гор. Отчего-то у маленького эльфа засосало под ложечкой — ему стало жалко тех наказанных мальчишек, и в то же время он отчаянно им завидовал. У него самого не было никого, чтобы сбежать из дома и построить крепость. Были, конечно, родители, Геральт, а в Вызиме осталась сестра Анаис, но это все было совсем не то. Иан никогда прежде не задумывался, что делить первый снежный день лучше с тем, кто видит все вокруг также, как ты, и не смотрит на тебя с высоты своих лет и роста.

Геральт, меж тем, натянул поводья, и Плотва свернула с дороги в поле. Иан изо всех сил вцепился в луку седла. Лошадь все еще бежала ровно, но теперь кристальный ледяной ветер трепал мальчика по щекам, покалывал кончики ушей, проникал под меховой воротник и пощипывал шею. Расстилавшееся вокруг них белоснежное полотно вздрагивало под копытами Плотвы, и осколки наста разлетались во все стороны. Небо над их головами было молочно-белым с оттенком ледяной синевы, но солнечный свет, приглушенный утренней дымкой, все равно рассыпал серебро по необъятным просторам. Вдалеке, у самого горизонта, чернела трещина реки, которую не успел схватить лед. Еще дальше, на горизонте, сахарными пиками поднимались горы, казавшиеся сейчас почти ненастоящими, нарисованными на чистом грунтованном холсте. Иан склонился к луке седла, стараясь не прятать лицо, не закрывать глаз, чтобы не пропустить ни секунды этой сказочной скачки, похожей на предрассветный сон, от которого так жалко просыпаться.

Ведьмак придержал лошадь, и Плотва послушно остановилась. Они оказались посреди безмолвной торжественной пустоты, как рисунки в центе чистого листа. Геральт спрыгнул на землю, но Иану помогать слезть не спешил. Он встал рядом с лошадью, держа ее под уздцы, с улыбкой посмотрел на мальчика.

— Хочешь сам прокатиться? — предложил ведьмак, — не бойся, я буду идти рядом и следить, чтобы ты не упал.

У Иана от невероятности такого предложения отчаянно забилось сердце. Геральт и раньше предлагал ему научиться держаться в седле, но пока дальше обещаний эти разговоры не заходили. Теперь же они были совершенно одни посреди магической страны, и ведьмак, кажется, был совершенно серьезен.

— Конечно! — воодушевленно заявил Иан, — только… у меня ноги до стремян не достают…

Геральт фыркнул.

— Я пока не предлагаю тебе скакать галопом, — заметил он, — но ты вообще когда-нибудь сидел в седле один?

Иан задумался, потом покачал головой.

— Никогда, — признал он, потом опасливо покосился на затылок Плотвы. Не хотелось признаваться, что он ни за что бы не выбрал ее в качестве своей первой лошади. Не то чтобы мальчик боялся или не верил, что Геральт сможет сделать так, чтобы он не упал. Но Иан предпочел бы прокатиться на Бабочке. Или даже на Серебряном, хоть тот однажды и сбросил с седла отца. Плотва была покорной и спокойной — но лошадью ли?

— Не бойся, — заметив его сомнения, решил подначить мальчика Геральт, — я буду держать ее под уздцы, а ты просто правь руками — натянешь правый повод, она пойдет направо, левый — налево. Захочешь быстрее — щелкни ее пятками, только не сильно, чтобы не взбрыкнула.

— Я не боюсь, — гордо ответил Иан, вздернув подбородок, — но только ведь эта твоя лошадь. Зачем ей слушаться меня?

— Хорошая лошадь должна слушаться любого, кто правильно с ней обращается, — ответил Геральт и ласково потрепал кобылу по холке, — а Плотва — самая лучшая. Уж поверь мне.

Иан вздохнул — аргументы у него закончились, а ударять лицом в грязь перед ведьмаком совершенно не хотелось.

— Ладно, — кивнул он, крепче вцепился в повод, — но если потом она решит, что я — ее хозяин, а не ты, тебе придется мне ее подарить.

— Договорились, — серьезно согласился Геральт.

Иан поерзал на седле, спустился ниже, чтобы сесть в нем ровнее, выпрямился и плавно выдохнул. Мысленно отругал себя за лишнее стыдное волнение — в последний раз он так нервничал, когда впервые взял в руки лук. Но тогда Иан боялся, что сделает все неправильно, выпустит стрелу в небо или вовсе не сможет натянуть тетиву, а потом столкнется с разочарованием во взгляде отца. Но сейчас его страх был иным, глубже и необъяснимей. Он не боялся сделать что-то не так. Ему просто было страшно.

— Давай, — скомандовал Геральт, — пришпорь ее, и она пойдет.

Иан послушно щелкнул пятками по бокам Плотвы, и та, немного помедлив, двинулась вперед размеренным ровным шагом. Геральт шел рядом, и мальчик заметил, что он едва держит уздечку, и хотел уже было сказать об этом, но ведьмак его опередил.

— Теперь поворачивай налево, — скомандовал он, и Иан покорно потянул повод левой рукой. Плотва повела головой и повернула в нужную сторону, не сбив ритма. Это ощущение — когда одному движению его руки подчиняется такое огромное, величественное существо, было сродни чувству, охватившему Иана, когда он увидел, что выпал первый снег. Трепет и тайный, будто запретный восторг. Осмелев, мальчик легонько ударил лошадь по бокам пятками, и та пошла быстрее. Ведьмак не остановил его, только ускорил шаг.

Несколько минут прошли в молчании, и Иан прислушивался больше не к себе, не к своей тревоге и радости, а к плавным ритмичным шагам Плотвы, уже зная — стоит снова натянуть повод, и она поскачет туда, куда он велит.

— Отлично! — подтвердил его мысли ведьмак, — теперь быстрее, пусти ее легкой рысью.

Страх исчез. Иан чувствовал, что, если Плотва и впрямь была духом, а не настоящим животным, теперь он сам медленно превращался в заклинателя, и в руках его зарождалась сила, которой лошадь будет подчиняться с радостью и охотой. Он снова пришпорил ее. Теперь в седле сидеть стало сложнее — хоть Плотва и рысила ровно, без рывков, мальчик все равно слегка подпрыгивал на каждом ее шагу.

— Теперь потише, — скомандовал Геральт, — поводья на себя.

Иан постарался выполнить это без рывка, плавно, как делал папа, останавливая Бабочку. И Плотва не подвела — замедлилась и перешла на ленивый осторожный шаг.

Геральт одобрительно похлопал лошадь по шее, когда она окончательно остановилась, но вдруг замер, высматривая что-то в белоснежной дали. Иан, все еще охваченный восторгом от своей первой самостоятельной поездки в седле, сперва даже не понял, что произошло. Он поднял голову и посмотрел туда, куда были устремлены глаза ведьмака. Там, на самой границе видимости, сквозь сияющую белизну расцветающего утра несся всадник — быстрым, ровным галопом. Иан тревожно глянул на спутника — судя по всему, незнакомец направлялся именно к ним, но лица его мальчик пока не мог разглядеть. Зато, кажется, его разглядел Геральт.

— Ну-ка, слезай, — он подставил Иану руки, и тот спрыгнул на землю, — Стой здесь, я сейчас.

Ведьмак бросил последние слова, едва взглянув на мальчика. Он широким шагом пошел навстречу всаднику, а через пару секунд — побежал. Незнакомец приближался, и растерянный Иан смог наконец разглядеть, что в седле сидела девушка. Стройная, прямая, как лезвие кинжала, с пепельными волосами, небрежно разбросанными по белому меховому вороту короткой куртки. На раскрасневшемся лице мальчик заметил большой неровный шрам, перечерчивающий щеку, но, в отличие от отца, глаз у незнакомки было два, и такого глубокого изумрудного цвета Иан не видел прежде ни разу в жизни.

Она бросила поводья и выпрыгнула из седла на ходу, едва осадив свою крупную серую лошадь. Приземлилась четко, играючи, и помчалась навстречу Геральту. Еще мгновение — и она ринулась в его объятия с таким напором, что едва не сшибла ведьмака с ног. Тот подхватил ее за талию, оторвал от земли и покрутил под звуки ее заливистого звонкого смеха. Когда ноги девушки снова коснулись земли, Геральт не разомкнул объятий, и они стояли так еще несколько долгих секунд.

Иан вопросительно покосился на Плотву, словно она могла внести ясность в сложившуюся ситуацию. Но Плотва меланхолично взирала на хозяина.

Наконец незнакомка оторвалась от Геральта, и на лице ведьмака Иан заметил неподдельную радость, граничащую с неверием в реальность происходящего. Девушка тряхнула головой, откидывая совершенно рассыпавшиеся из небрежного пучка волосы за спину. Огляделась и вдруг заметила Иана. Мальчику на секунду захотелось укрыться от этого взгляда, спрятаться за ноги Плотвы или даже зарыться в снег. Не потому что незнакомка вызывала в нем страх, но потому что он вдруг ощутил себя слишком простым, слишком маленьким и неуместным для ее прекрасных искрящихся любопытством глаз. Но маленький эльф не двинулся с места, а девушка широкими, совершенно не девичьими, похожими на походку ведьмака, шагами, приблизилась к нему.

— Значит, это о тебе писала Йеннифер, — заявила незнакомка, не переставая улыбаться, — ты — Иан.

Мальчик ждал, что она, как и все прочие, добавит что-нибудь вроде «сын того самого Иорвета» или «парнишка Вернона Роше», но девушка произнесла его имя так, словно только оно для нее и имело значение. Это было неожиданно, обескураживающе приятно. И у маленького эльфа не нашлось нужных слов на ответ.

— Я — Цири, — представилась девушка, стащила с руки кожаную перчатку и протянула ладонь Иану. Тот замешкался, пытаясь избавиться от своей рукавицы, и незнакомка, рассмеявшись, помогла ему ее стянуть. И только после этого состоялось торжественное рукопожатие.

— Очень приятно, — смог изобразить Иан, глядя на девушку во все глаза. Он никогда не видел таких красивых людей. Нет, конечно, Анаис была красивой, и при Вызимском дворе встречались настоящие красавицы. Красивой была Ава, дочь Огненного Яссэ, и Виенна, и, несомненно, госпожа Йеннифер. Но в этой девушке было что-то необъяснимо особенное, поразительное и незнакомое. И Иан никогда раньше не испытывал ничего подобного, глядя на кого бы то ни было. Цири хотелось рассказать все на свете — и о том, как он проснулся утром и обнаружил за окнами снег. И о своем страхе перед Плотвой. И о том, как едва не утонул в реке, как ждал приезда родителей, а до этого — сбегал, чтобы погулять по улицам Вызимы. Неважно, стала бы девушка слушать его или нет — Иан мог бы рассказывать ей это все мысленно, лишь бы она смотрела на него и улыбалась.

Волшебный момент прервал Геральт.

— Ты как здесь оказалась, Ласточка? — спросил он, и в его тоне было столько нежности, что сложно было представить, как она умещается в одном суровом ведьмаке.

Цири независимо пожала плечами.

— Императорское семейство прибыло в Боклер на Йульский бал при дворе княгини, — ответила она.

— И ты сбежала, — хмыкнул Геральт.

— Зачем спрашивать, если знаешь ответ? — Цири скопировала его усмешку, — Да, я сбежала. Решила, что без меня они отлично обойдутся. Пусть сегодня отдувается Фергус. Тем более, что он Анариетке нравится гораздо больше, чем я.

Лицо Геральта вдруг приняло каменное, непроницаемое выражение, и он выдал твердо, явно копируя кого-то:

— Какое вопиющее неуважение!

Цири звонка расхохоталась.

— У тебя это получается лучше, чем у него! — заявила она, уперев руки в бедра, — папá давно понял, что отчитывать меня — совершенно бесполезно. После выволочек дядюшки Весемира, его нудеж на меня совсем не действует.

— Чем ты так не угодила княгине, что она предпочитает общество семилетнего несмышленыша? — поинтересовался Геральт, покачав головой.

— Сказала, что в ее возрасте моя бабка тоже носила платья с высоким воротом, — ответила Цири с вызовом, — а папá на это возьми да засмейся.

— Какой скандал! — от сдерживаемого веселья золотистые глаза Геральта словно выцвели, став похожими на далекие зимние звезды.

Иан наблюдал за их разговором, не шевелясь, даже почти не дыша. И когда Цири наконец снова обернулась к нему, он невольно вытянулся, стараясь казаться повыше и про себя благодаря папу за добрые советы. Предстань он перед этой девушкой растрепанным и неумытым, пришлось бы сгореть со стыда.

— Поедешь со мной, — заявила ему Цири, — по пути расскажешь, что у вас тут творится.

Как можно было отказаться от такого предложения? Иан с готовностью кивнул, досадуя, что сам не может взобраться в седло. Но вместе с тем радуясь, что Цири придется его подсадить. В руках девушки обнаружилась неожиданная сила — почти как в руках Геральта. Она, пожалуй, могла бы усадить мальчика на лошадь одной левой, но вместо этого сложила руки лодочкой, и, когда он оперся на ее ладони стопой, подтолкнула его вверх, помогая усесться почти самостоятельно — так делали не взрослые, для которых Иан был просто обузой, лишним грузом в седле, а оруженосцы рыцарей.

— Держи поводья, — предложила Цири, устроившись сзади мальчика, — я буду отвечать за стремена, а ты — за направление, идет?

Иан, не помня себя от восторга, кивнул. Как удачно, что Геральт успел показать ему несколько приемов — теперь браться за управление большой серой лошадью Цири было совершенно не страшно.

Они снова ехали через поле, к тракту — ведьмак чуть впереди, иногда оборачиваясь к Цири, но больше ничего не говоря ей. Девушка же ударилась в расспросы. Ей было интересно совершенно все, что хотел рассказать Иан, и он рассказывал, почти не умолкая, обо всем подряд, и Цири лишь иногда задавала любопытные вопросы. Когда мальчик дошел до визита циркачей, девушка хмыкнула.

— Я зналась с одной труппой в Новиграде, — сообщила она, — хотела даже убежать с ними — и убежала бы, если бы могла.

— Я тоже мог бы убежать, если бы захотел, — серьезно ответил мальчик, — но не могу же я тут все бросить.

— Понимаю, — уныло вздохнула Цири, — не будь я той, кто я есть, уже крутила бы кульбиты где-нибудь под Марибором, а по вечерам сидела бы у костра с моими товарищами и не думала ни о чем, кроме завтрашнего представления.

— Но тебе нельзя? — спросил Иан тихо, заслышав в тоне Цири настоящую тянущую тоску — мимолетную, как утренний сквозняк, но пронзительную, как прикосновение льда к пальцам. И ему сразу захотелось развеять ее, сделать так, чтобы даже нотки ее не скользило в голосе девушки. Только не знал, как это сделать.

— Нельзя, — подтвердила Цири, — но вот идти на унылый бал для лицемерных стариков меня никто не заставит!

— Ненавижу балы! — искренне заявил Иан, и Цири наконец рассмеялась.

— С тобой я бы сходила, — кокетливо заявила девушка, — мы бы с тобой там навели шороху.

Она замолчала, продолжая широко улыбаться, а Иан боялся вдохнуть, чтобы не услышать, что девушка пошутила.

Белоснежный простор поля закончился, и теперь они ехали мимо ограды виноградника. Пожелтевшие лозы были припорошены снегом, но на вышедшем из-за горизонта теплом солнце их белые мантии таяли, превращаясь в полупрозрачную бриллиантовую корку. Неожиданно конь под Цири и Ианом заволновался, начал топтаться по мерзлой земле, норовя сорваться на дыбы. Иан отчаянно стиснул поводья, и ладони девушки накрыли его руки, помогая справиться с напором животного. Плотва, вырвавшаяся вперед на полтора корпуса, тоже застыла, повинуясь команде ведьмака, и Геральт, встав на стременах, огляделся.

— Зараза, — пробормотал он зло.

— Что такое? — Цири, помогая Иану, не могла толком смотреть по сторонам.

— Накеры, — коротко бросил Геральт, — видимо, начали мерзнуть в своем гнезде и полезли наружу, греться. Не думал, что они так близко подберутся к человеческому жилью.

Откуда-то слева, из-за ровных полос виноградных лоз действительно доносился странный стрекот и писк. Иан никогда прежде не видел накеров. Дома, в Вызиме, ему однажды пришлось столкнуться с утопцем, здесь, гуляя в компании ведьмака, он видел, как Геральт, ругаясь, всовывает круглую бомбу с подожженным фитилем в гору гнилой земли, веток и костей. Других же тварей мальчику приходилось видеть только на цветных картинках в книгах. И сейчас сложно было поверить, что кто-то из них притаился совсем близко — всего в нескольких шагах от дороги. Маленький эльф видел, как шевелятся виноградные ветви, и как волна эта приближается к ним. Кони волновались, а вот их всадники, казалось — ничуть. Особенно Цири.

— Держи поводья! — крикнула она Иану, спрыгивая с седла.

— Ты с ума сошла? — успел крикнуть ей ведьмак, но девушка уже выхватила короткий блестящий клинок, спрятанный среди седельных сумок. Лезвие отливало голубоватым светом в солнечных лучах. Иан, изо всех сил вцепившись в поводья, чувствовал, как серый конь, лишившись наездницы, еще больше занервничал, заплясал под ним, поднимая ледяные облака из-под передних копыт.

Цири не обращала больше на это внимания. Она перемахнула через ограду с мечом наголо, расшвыривая в стороны засохшие лозы. Ее движения были быстрыми и резкими, но перемещалась она без суеты, лишних взмахов клинка — и без сомнений. Иан почти не видел, что Цири делает, замечал только, как меч ее чертит в воздухе широкие серебряные дуги.

Сперва раздался пронзительный хриплый визг — серый конь громко заржал, Иан зажмурился, думая, что вот сейчас-то он и упадет на землю, а напуганное животное затопчет его. Но ведьмак на Плотве уже был рядом. Он перехватил повод серого коня из рук мальчика одной ладонью, а пальцами второй сложил в воздухе сложную фигуру. Конь замер, прядя ушами, тряся головой, но больше не пытаясь вырваться и скинуть всадника. Серебряный танец среди заснеженных лоз, меж тем, продолжался. Вверх подлетела бесформенная уродливая голова, чертя вокруг себя кровавые круги, следом за ней — вторая, и наконец все стихло.

Цири вернулась к ним — еще более растрепанная, но сверкая победоносной улыбкой. На ее белой курке остались неровные бурые следы крови, и Иан сперва взволнованно оглядел ее, выискивая, нет ли на девушке ран, а потом восхищенно уставился на ее клинок. Он видел, конечно, как тренируется Анаис — юная королева легко осваивала любые боевые приемы, но сражаться ей приходилось либо с соломенным болваном, либо с папой. А сейчас на глазах Иана развернулось настоящее кровавое сражение — девушка легко, играючи, совсем не запыхавшись, расправилась не просто с одной тварью, а с целой стаей, а теперь улыбалась, будто ничего не произошло.

— Ты ведьмачка? — осторожно спросил Иан, когда под осуждающим взглядом молчаливого Геральта Цири села обратно в седло.

— Не совсем, — фыркнула она, — но в Каэр Морхене меня научили парочке трюков. Однажды я убила на охоте кабана — мечом, потому что мне не дали копья или лука. Хочешь, расскажу?

— Потом расскажешь, — мрачно вмешался Геральт, — Иан, если кто-то узнает, что тут произошло, с меня непременно спустят шкуру — не Иорвет, так Йеннифер. Так что не вздумай ни с кем делиться этим, ясно?

Иан быстро закивал — двое ведьмаков предлагали ему разделить с ними страшную тайну, и он чувствовал, что готов унести ее с собой в могилу.

***

Госпожа Йеннифер сбежала по ступенькам, не успев запахнуть на груди меховое манто. Цири и ее обняла с той же радостью, с какой до этого — Геральта. Вместе, не размыкая объятий, они направились в дом, а Иан остался с Геральтом у конюшни.

Внутри, в деннике Бабочки, обнаружился папа. Несмотря на то, что в Корво-Бьянко работали целых трое конюхов, свою кобылу папа никому не доверял — сам чистил ее, кормил и выводил на прогулку, и сейчас человек был занят тем, что частым деревянным гребнем расчесывал густую темно-серую гриву Бабочки. Когда Геральт и Иан зашли, папа едва отвлекся от своего занятия, глянув на них.

— Вернулись? — улыбнулся он, — я так и знал, что ты его куда-то увез, Геральт. Мог бы и меня с собой позвать.

— Ты, с тех пор как стал купцом, приобрел привычку спать до полудня, — хмыкнул Геральт в ответ, — а ну как я бы зашел, чтобы тебя разбудить, а твоя гарпия, сторожаящая твои сны, глаза бы мне выцарапала?

— Я ему передам, что даже знаменитый Белый Волк его боится, — не остался в долгу папа, и Иан догадался, о ком они говорят.

— И какой ты друг после этого? — с тяжелым вздохом спросил Геральт, потом улыбнулся. Было заметно, что после приезда Цири он был в прекрасном настроении, и даже неприятная встреча с накерами этому не помешала.

— Чья это лошадь? — папа кивнул на серого коня.

— Это лошадь Цири, — решил вмешаться в разговор Иан, — она не ведьмачка, но очень похожа!

Папа неожиданно нахмурил брови — такой реакции на столь приятные новости Иан совершенно не ожидал.

— Императорская наследница пожаловала в Туссент? — спросил он, не глядя на Иана, устремив взгляд прямо на ведьмака.- я ни за что не поверю, что она просто заехала навестить вас с Йеннифер.

Иан удивленно смотрел на папу — выходит, Цири была не просто какой-то девушкой, ловкой и прекрасной, почти самой настоящей ведьмачкой. Она была наследницей того странного мрачного старика, с которым отец избегал встречаться, а папа иногда запирался в кабинете и долго о чем-то разговаривал. Между императором и его наследницей не было почти никакого сходства, но Геральт со словами папы спорить не стал — значит, это была правда. И еще больше мальчика насторожило изменившееся, заострившееся от тревоги лицо папы.

— Успокойся, Роше, — Геральт похлопал его по плечу, — их императорские величества изволили пожаловать на бал к Анне-Генриетте. А Цирилла просто сбежала — вот и все.

Папа кивнул, но было видно, что слова ведьмака ничуть его не убедили. Он снова повернулся к Бабочке и взялся за гребень. Иану захотелось вступиться за Цири — в его глазах она не просто не представляла опасности, она была спасительницей от страшных тварей, которые чуть было не растерзали их на дороге. Но рассказывать об этом, конечно, было нельзя — он все-таки торжественно поклялся. Геральт тоже мешкал, явно намереваясь что-то сказать.

— Что это там за окровавленная девица в доме? — раздался от дверей конюшни недовольный голос. Отец, одетый легко, как собравшийся в лес охотник, не спешил к ним приближаться. Он стоял в дверях, выжидающе глядя то на Геральта, то на папу.

— Окровавленная? — папа снова отвлекся от Бабочки, и теперь уже оба родителя смотрели в упор на ведьмака.

— Это Цири, — терпеливо ответил Геральт отцу, — моя дочь. А в крови она, потому что с нами случилась небольшая неприятность, но, как видите, все в порядке.

— Эта «небольшая неприятность» включала в себя кровь какой-то твари и моего сына, правильно я понял? — с нажимом спросил Иорвет, и тут уже Иан не выдержал. Он решил отстоять честь прекрасной Цири, раз уж ведьмак не намеревался говорить правду. В конце концов, они были в Туссенте, а здесь рыцарям полагалось вступаться за даму сердца.

— На нас напали накеры, — гордо заявил мальчик, с вызовом выставив ногу вперед, словно собирался обороняться от атак отца, — но Цири нас спасла. Зарубила их всех, вот так! — для наглядности он взмахнул рукой, отсекая в воздухе невидимую голову чудовища.

Отец сурово поджал губы, сверля ведьмака единственным глазом. Иан всегда знал, что Иорвет болезненно реагировал, если сын сбегал из дома — один или в компании Геральта — неважно. А еще мальчик помнил, как отец расстроился, когда мастер Лютик пытался учить его играть на лютне. Но раз уж он уже открыл рот, останавливаться на полуслове было поздно.

— Я уже не маленький, — продолжал он, сделав короткий шаг к отцу и уперев руки в бедра, точно копируя позу Цири, — и отправился на прогулку с моим другом, что в этом такого?

На этот раз реакция отца оказалась непредсказуемой. Суровость исчезла с его лица, как первый снежный покров под жаркими лучами солнца, и сменилась растерянностью. Он моргнул, уголки его губ расслабились и опустились. Иан заметил, как дрогнули точеные крылья носа отца, потом он хмыкнул и отвернулся от него. Мальчику стало стыдно, но брать свои слова назад он был не намерен.

— К тебе приехал гонец, Вернон, — обратился отец к человеку, и тот, не успевший поучаствовать в неприятной сцене, снова сдвинул брови.

— Императорский? — уточнил он безнадежным тоном.

— Нет, княгиня Анариетта приглашает тебя на бал, — раздраженно откликнулся отец, — конечно, императорский. С посланием «лично в руки». Учти, если Эмгыр зовет тебя на свидание, я не стану помогать тебе выбирать наряд.

Папа вздохнул, похлопал Бабочку по округлому боку, отряхнул руки и, не глядя больше ни на Иана, ни на Геральта, пошел к выходу из конюшни. Отец последовал за ним, тоже не удостоив друзей взглядом. Оставшись с ведьмаком наедине, Иан поднял на него глаза.

— Прости, я должен был ему сказать, — тихо проговорил мальчик, — я нарушил клятву, и заслужил кару.

Геральт покачал головой и улыбнулся.

— Цири все равно уже все разболтала Йен, — сказал он, — так что я освобождаю тебя от клятвы, друг мой. Идем обедать.

На обед отец не явился — он всегда странно реагировал на приезд гостей в Корво-Бьянко, начинал избегать их и держался ото всех, кроме папы, в стороне. Папа как-то сказал Иану, что эльфу просто трудно привыкнуть жить не особняком, а в большой семье. В Вызимском дворце отец всегда был чужаком — его не избегали, но чаще всего старались не замечать, да он и сам не жаждал ни с кем общаться, кроме Вернона и сына. Иану сложно было это понять, но сегодня, сидя рядом с пустующим стулом Иорвета, он еще и чувствовал, что сам в этом виноват. Его фраза сильно задела отца — это было видно, хотя Иан не сказал ничего обидного или неправильного.

Папа тоже был мрачен, быстро расправился со своей порцией и, извинившись, вышел из-за стола. Иан хотел было последовать за ним, но его остановила Цири.

— Не хочешь слепить снежную бабу или покататься на коньках? — предложила она, широко улыбаясь. Девушка успела переодеться и убрать волосы в тугой узел на затылке. Теперь лицо ее было полностью открытым, и Иан на миг залюбовался ею. Шрам на щеке ничуть не портил Цири, и она, казалось, вовсе его не стеснялась. Больше того, если бы кто спросил мнения Иана, шрамы вообще даже украшали чужие лица. У каждого из них была своя история, и мальчик иногда жалел, что самому ему рассказывать пока нечего.

— На коньках? — осторожно переспросил маленький эльф, боясь спугнуть свою удачу — что Цири, поняв, что он не понимает, о чем идет речь, рассмеется и не захочет больше с ним водиться.

— Ты не умеешь? — она улыбнулась шире, розовая кромка шрама изогнулась тонкой дугой, — так я тебя научу!

— У Иана нет коньков, — вступила в разговор госпожа Йеннифер, — мы подумали, в Туссенте они не могут пригодиться.

— Чушь! — Цири хлопнула ладонью по столу, — я сегодня же пошлю кого-нибудь в Боклер с посланием. Попрошу Фергуса одолжить тебе свои коньки, думаю, они тебе подойдут. А пока их везут, Геральт мог бы позаботиться о том, чтобы залить для нас каток.

— Да уж, Геральт мог бы, — со вздохом отозвался Геральт, — ну что, Иан, как ты на это смотришь?

Иан с восторгом кивнул, враз забывая обо всех волнениях, о тревожном лице папы и обиженном взгляде отца.

— А пока, — объявила Цири, вставая из-за стола, — придется ограничиться снежной бабой. Идем, парень. Это-то ты должен уметь!

Иан не был уверен, умеет ли он лепить снежную бабу — вроде бы это звучало не слишком сложно, хоть он никогда этого не пробовал. Но признаваться во втором поражении за день не хотелось.

На большой поляне за домом Цири, наклонившись к земле, начала быстро скатывать снежный ком. Выходило у нее легко — снег хорошо слипался и податливо наматывался слой за слоем. Иан понаблюдал за ней пару минут, потом последовал примеру девушки.

Когда первый ком достиг достаточного размера, Цири остановилась и укрепила его на земле. Мальчик как раз заканчивал скатывать второй сегмент снежной бабы. Цири, дуя на голые ладони, наблюдала за ним с улыбкой, и Иан, не глядя на нее — только на слипающийся снег — почувствовал, как у него запылали кончики ушей.

— Этот мрачный дядька — твой папа? — спросила Цири наконец.

— Он не мрачный, — возразил Иан справедливости ради, — у него просто лицо такое. А у тебя тоже два папы, как у меня?

Цири рассмеялась.

— Вроде того, — подтвердила она, — у меня была и мама, но она умерла много лет назад.

Иан выпрямился и посмотрел в разрумянившееся улыбчивое лицо.

— Мне очень жаль, — сказал он очень искренне.

— Я ее почти не помню, — пожала плечами Цири, — я была очень маленькая, и меня растила бабушка. Потом началась война, и бабушка погибла. А потом… все запуталось.

— Но ведь ты дочка Геральта, — уточнил Иан, понимая, что опять что-то упустил, — и того мрачного дядьки, из-за которого мой папа сегодня такой мрачный.

Цири прыснула, прикрыв рот ладонью.

— А ты хорош, парень, — заметила она, и в ее взгляде мелькнуло любопытство, от которого у Иана сердце подпрыгнуло до самого горла, — уел меня. Ну да, я дочь Императора Эмгыра и Геральта из Ривии. Двух мрачных дядек, если разобраться. Но это очень длинная история, и, если ты хочешь, чтобы я ее рассказала, придется угостить меня горячим шоколадом и пирожками с персиками.

Иан крепко задумался, потом решительно кивнул.

— Это можно, — сказал он, — я попрошу Варнаву-Базиля, он точно не откажется!

— Договорились! — Цири критически посмотрела на его ком снега, — все еще маловат, — сообщила она, подошла и принялась сама толкать конструкцию вперед, — займись пока головой. И поищи что-нибудь, из чего можно будет сделать руки.

Иан с воодушевлением бросился искать сухие ветки, и, когда отошел немного дальше, к краю поляны, заметил, что в небольшом отдалении, под легким навесом стоит отец и смотрит на него. Мальчик замер, не зная, что делать. Ему вдруг ужасно захотелось подойти и извиниться за свои злые слова. Неважно, что именно расстроило отца, Иан был готов смириться с несправедливостью, лишь бы не видеть этот печальный тяжелый взгляд.

И в этот момент Иорвет поманил его к себе рукой. Иан бросился к нему со всех ног, едва не упал, поскользнувшись на твердом насте.

— Прости меня, — выпалил он, чуть подпрыгнув на месте, — я не хотел тебя расстраивать. Я знаю, ты не любишь, когда я сбегаю, но…

Отец поднял руку, и Иан замолчал.

— Все хорошо, — кивнул он, — я расстроился, но не из-за того, что ты сказал, а из-за того, что ты сказал правду.

Иан нахмурился, пытаясь взвесить слова отца и проникнуть в их значение, но Иорвет продолжал.

— И раз уж ты теперь взрослый, у меня будет для тебя взрослое задание, Иан.

На этот раз мальчик вытянулся, как солдат, ожидающий приказа от горячо любимого командира, разве что не отсалютовал отцу.

— Завтра утром Вернон отправляется в Боклер, — сказал Иорвет, понизив голос, — и ты должен упросить его взять тебя с собой. Неважно, как, он все равно посопротивляется немного, а потом согласится. Но это не самое главное. Потом ты должен будешь попытаться подслушать, о чем твой папа будет разговаривать с Императором. Ты сможешь это сделать?

Иан неуверенно молчал. Он ничуть не сомневался, что сможет незаметно проникнуть в любую комнату любого дворца — таких маленьких и ловких шпионов, как он, никто просто не замечал. Но ведь завтра гонец из города должен был привезти ему коньки, а Цири обещала научить его кататься. А что, если потом она уедет, а он даже не успеет с ней толком попрощаться.

— Ты боишься, что он пойдет с ним на свидание, и они будут целоваться? — доверительно спросил Иан у отца — нужно было понять, насколько положение серьезно.

Губы отца дернулись, ему даже пришлось закусить их. Видимо, дело было плохо.

— Я не стал бы просить тебя смотреть на то, как твой папа с кем-то целуется, — ответил Иорвет гордо.

— Ну с тобой-то он все время целуется, — мальчик сморщил нос, — и тут уж смотри или не смотри — все равно увидишь.

— Нет, — поспешил заверить мальчика Иорвет, — я не думаю, что они будут целоваться. По крайней мере, не в кабинете. Если пойдут в спальню — не надо за ними следить. А вот если начнут разговаривать…

Лицо отца снова приняло серьезное, будто стеклянное выражение, и Иану вдруг стало по-настоящему страшно — не так, как когда он ехал один на Плотве, или когда в винограднике завизжали накеры. Это было совсем другое чувство, глубже, мучительней, как затупленный нож, которым толком не пораниться. И он понимал, что отец чувствует то же самое. Происходило что-то плохое, и Иорвет не мог смириться с тем, что ничего не знает и не может повлиять на ситуацию. Какие уж тут коньки, если важное задание могло решить папину судьбу?

Иан протянул руку и сжал холодную ладонь отца. Тот стиснул его пальцы в ответ.

— Я поеду, — шепотом проговорил мальчик вперед, — и все-все разузнаю, обещаю тебе.

========== О выигрышах и гамбитах ==========

Иан, хоть и прожил почти всю жизнь в королевском дворце, никогда не видел таких красивых городов, как Боклер. Конечно, Вызиму тоже украшали к праздникам, а на главной площади иногда устраивали торжественные парады и представления. Но Боклер был больше похож на картинку из книги сказок, чем на настоящий город. Дома казались игрушечными,будто неведомый искусный мастер старательно вырезал каждую арку, каждую острую, устремленную в небо башню, и покрыл все сверху разноцветной сахарной глазурью. Уезжая из Корво-Бьянко, Иан думал, что они с папой как-то уж слишком разоделись, но, проезжая мимо увитых нарисованными лозами стен, ярких покачивающихся вывесок, тонких, как кружево, решеток, он начал понимать, что нарядился недостаточно. Папа в своем темно-сером бархатном дублете, украшенном белым кантом, казался настоящим бедняком на фоне ярких, одетых в мех и шелк горожан. Даже Серебряный, казалось, оробел от красоты готовящегося к Йуле города. Он шагал смирно, не дергая поводья, и его копыта звонко цокали по темной брусчатке мостовой.

По дороге в Боклер почти не разговаривали — папа явно был погружен в какие-то невеселые мысли, а Иан не отваживался спрашивать, в чем дело. Сам он очень быстро бросил переживать об упущенной возможности покататься на коньках с Цири — возложенная на него миссия была такой важной и ответственной — такой взрослой, что волноваться о чем-то другом было просто невозможно. Папа легко согласился взять его с собой — предупредил только, что во дворце мальчику, скорее всего, будет скучно. Но Иана это не останавливало.

У самых дворцовых ворот — высоких, словно вылепленных из тончайшего белого фарфора — папа остановил Серебряного и спешился.

— Осторожней с конем, — предупредил он подоспевшего к ним лакея, передавая ему поводья, — он не любит чужаков.

Лакей услужливо раскланялся и повел Серебряного прочь, в сторону княжеских конюшен. Папа проводил его таким взглядом, словно расставался вовсе не с конем Иорвета, а с самим Иорветом, и Иану вдруг очень захотелось приободрить папу. Он протянул руку и сжал его ладонь.

— Мы ведь тут ненадолго? — спросил он тихо, и папа, улыбнувшись, кивнул.

— Ненадолго, — подтвердил он, но в тоне его Иан не услышал ни капли уверенности. Оставалось только порадоваться, что отец догадался отправить вместе с человеком маленького эльфа — один папа тут бы уже давно растерялся.

Они пересекли небольшую круглую площадь с неработающим фонтаном, в центре которого страстно обнимались почти обнаженные мраморные эльфки. Иан немного замедлил шаг, чтобы рассмотреть их получше, но папа перехватил его взгляд и наоборот пошел быстрее, увлекая Иана за собой. В Вызимском дворце тоже тут и там стояли статуи — но те изображали обычно либо унылых сгорбленных старцев, либо давно мертвых королей, либо женщин в длинных плащах и капюшонах. Эти же фигуры были вырезаны так точно, что казались почти живыми — стоит моргнуть, и поменяют позу, может, даже приблизятся. Возможно, прежние владельцы замка пленили этих эльфок или наказали за неподобающий вид, превратив в мрамор? Спрашивать такое у папы было бесполезно, но, может, Геральт что-нибудь знал? Или Цири? При мысли о девушке, Иан почувствовал, как в груди у него собирается тугой теплый комок — странно, они расстались только накануне вечером, когда Иана сослали спать, но мальчик уже начинал скучать по ней. Что же будет, когда Цири вернется ко второму своему отцу и уедет из Туссента? Что если они больше никогда не увидятся? Иан постарался отбросить эти неприятные размышления — сейчас для них было не место.

Двери замка перед ними открыли сразу двое гвардейцев в сверкающих доспехах и шлемах с плюмажами. В просторном зале, куда их проводили, было ослепительно светло — солнечные лучи каким-то причудливым образом падали сквозь стрельчатые окна на покрытые тонкими барельефами стены. Здесь все утопало в белом и золотом бархате, а по широкой, устланной винного цвета ковром лестнице навстречу гостям спускалась невысокая златокудрая женщина в пышном платье нежного бисквитного оттенка. Следом за женщиной, отставая на пару шагов, шли три девушки в почти одинаковых одеяниях — не таких роскошных, как у хозяйки, но у Иана от этого зрелища даже начало рябить в глазах. На балах в Вызиме гости тоже красиво одевались, но там считалось неприличным навешивать на себя слишком много украшений. Дело было, конечно, в Анаис, которая не то что серьги, кольца и ожерелья презирала всем сердцем — она даже платья носила только по торжественным дням. Но эти дамы, казалось, решились надеть на себя абсолютно все содержимое своих шкатулок с драгоценностями.

Белокурая женщина остановилась перед папой и Ианом, и на ее красивом округлом лице появилась сдержанная улыбка.

— Мы приветствуем вас в Боклерском дворце, — сказала она, и папа поклонился. Иан поспешил последовать его примеру, но старался не упускать женщину из виду, — наш почтеннейший кузен сообщил нам о вашем приезде, и мы решили лично поздороваться с вами.

— Приветствую, ваша светлость, — заговорил папа, — позвольте представиться…

— О, мы знаем, что вы назовете совсем не то имя, под каким прославились, — перебила его женщина, — наши послы рассказывали, какой прием вы оказывали им в Вызиме, пока были регентом юной Анаис. Они говорили, что из всех ленников Императора, с вами одним можно было иметь дела. Жаль, что вы оставили свой пост.

— А я, ваша светлость, жалею лишь о том, что оставил мою подопечную совсем одну, — ответил папа, и почтения в его голосе заметно поубавилось.

— Под сенью Империи Анаис никогда не останется одна, — возразила женщина мягко, — Его Величество всегда готов оказать юной королеве посильную помощь. Но ваша отеческая забота о ней так трогательна.

Взгляд женщины еще раз скользнул по папиному лицу, а потом обратился на Иана. Глаза у хозяйки были завораживающе странными — большие, светлые, под тяжелыми, чуть опущенными веками, они казались сонными, но при этом смотрели так внимательно и пытливо, что Иану захотелось спрятаться за папу. Он уже догадался, кто перед ним — это была та самая Анариеттка, которая предпочитала общество несмышленыша-Фергуса компании Цири. Княгиня Анна-Генриетта, о которой часто полушепотом, с плохо скрываемым презрением говорили работники Корво-Бьянко. И сейчас она приветливо улыбнулась Иану.

— Добрый день, юноша, — обратилась она к мальчику, — а вот о твоем визите нас не предупредили, а то мы бы оделись понарядней. Не имеем чести быть представлены.

— Это Иан, мой сын, — сообщил княгине папа, и та, не переставая улыбаться, протянула маленькому эльфу руку ладонью вниз. Иан не понял, чего от него хотят, потому неуверенно пожал протянутую руку, хотя княгиня подавала ее для пожатия как-то странно и неправильно. Мальчик услышал, как папа негромко фыркнул.

— Простите, ваша светлость, — сказал он, — он воспитывался при королевском дворце в Вызиме, а там целовать правительнице руку было не принято.

— О, эти северные традиции, — княгиня покачала головой, и Иан увидел, как плавно качнулись ее тугие кудри, — сразу видно, рыцарство вам чуждо. Ну что же — прошу вас, будьте моими гостями. Вас уже ждет Его Величество — он в Зеленом кабинете, вас проводят. А вы, милсдарь, — княгиня вновь посмотрела на Иана, — не желаете ли отобедать с нами? Ее Величество и Его Высочество принц Фергус также к нам присоединятся.

Иан понял, что попал в ловушку. В Вызимском дворце никто никогда не пытался ограничивать его, он мог ходить, где хотел, разговаривать с кем угодно, а еще — очень быстро освоил тайные проходы в стенах, и мог легко оставаться незамеченным. Этот же дворец был неизведанной территорией, да еще теперь его приглашали на обед, от которого невозможно было отказаться, чтобы не подставить папу. Один раз он его уже немного опозорил, не поняв, чего от него хотела княгиня. Может быть, ошибаться при ней можно было лишь однажды, а потом их накажут или прогонят прочь. Такого позора для папы Иан не желал, но обедать с женщинами и глупым Фергусом — тоже не жаждал. А самое главное — ему нужно было во что бы то ни стало проникнуть в таинственный Зеленый кабинет, и узнать, о чем будут говорить папа с Императором. Успех миссии повис на волоске.

Глянув вслед удаляющемуся человеку, Иан помедлил пару секунд, потом сказал, стараясь казаться как можно милее, наивней и безопасней — такой вид много раз сослужил ему добрую службу. Например, когда он случайно уронил стойку какой-то магической установки госпожи Йеннифер и разбил большую реторту.

— Благодарю, ваша светлость, — ответил Иан, шаркнув ногой по полу и склонив голову — так делал Варнава-Базиль, а с него в этом деле можно было брать пример, — но я совершенно не голоден. Но вот ваш дворец — такой красивый! Может быть, кто-нибудь покажет мне его? Я был бы так рад, — он опустил, а потом медленным взмахом поднял ресницы, пристально глядя на княгиню.

Его трюк подействовал — сонные глаза женщины стали немного рассеянней, она улыбнулась и покачала головой.

— Ох, милое дитя, я и сама была бы рада показать тебе тут все, но Ее Величество ждет меня, — сказала княгиня с искренним сожалением, — но, думаю, Катрина не откажется тебя проводить. — она повернулась к своим безмолвным спутницам, и одна из них — пышная кареглазая девушка со сложной прической — поклонилась в ответ.

Полдела было сделано — Иан избавился от общества правительницы, и теперь оставалось только отделаться от провожатой. Катрина, приветливо улыбаясь, повела его сперва по широкому мраморному коридору, стены которого были сплошь увешаны портретами нарядных людей и рыцарей в полном доспехе и на конях. У некоторых картин Катрина останавливалась, чтобы сообщить Иану, кто на ней нарисован — мальчик едва ее слушал, сразу запутавшись в сложных витиеватых именах. Кроме того, он понимал, что теряет время, а спутница оказывает ему как-то уж слишком много внимания. План шмыгнуть в сторону и спрятаться за гардину или колонну, подождать, пока она уйдет, и продолжить миссию, шел ко дну. Иан начинал злиться на себя — чем быть таким бесполезным, лучше бы ему было остаться дома и болтать с Цири…

Из галереи они вышли в следующий зал. Окна здесь были такими высокими, что казалось, спутники очутились на улице. Одна из стен зала нависала над глубокой пропастью, а внизу виднелись темные воды большого озера, и Иан невольно залюбовался видом. Отсюда, с высоты, казалось, можно было, если постараться, рассмотреть не только город и его окрестности, но и Корво-Бьянко в снежной мерцающей дали. Он осторожно подошел к одному из окон, прижал ладони к стеклу и смотрел по сторонам, захваченный величественным зрелищем.

Катрина же, явно привыкшая к фантастическому виду из окон, осталась стоять у дверей — к ней неторопливо подошел гвардеец с длинной алебардой. Оперевшись на свое оружие, как на дорожный посох, он улыбнулся девушке.

— Кто это, Кати? — спросил он глубоким, почти урчащим голосом, — твой новый кавалер?

— А если и так, Эжен, что с того? — спросила девушка кокетливо, чуть склонив голову. — ты-то на последнем турнире посвятил победу Вивианне, и только потому, что она тебя отвергла, теперь решил поиграть со мной?

— Какие тут игры, Кати! — заверил девушку гвардеец, — я посвятил ей победу только потому, что турнир был плохонький. А ради тебя я готов победить хоть дракона, хоть самого Императора вызвать на поединок!

— Шшш, — испуганно прошептала Катрина, покосившись на Иана, и разговор они продолжили тише, склонив головы друг к другу.

Это был его шанс. Иан медленно, бочком, от окна к окну, обошел зал по кругу, добрался до дверей. Створка осталась приоткрытой, но ему все равно пришлось навалиться на нее всем телом, чтобы протиснуться наружу. Дверь предательски скрипнула, Иан застыл, глянул на Катрину, но та была полностью поглощены рукой Эжена, лежащей у нее на талии. Путь был свободен, и Иан сперва двигался по галерее плавно и тихо, а потом, отважившись, побежал.

Оставалась лишь одна проблема — он понятия не имел, где находится этот Зеленый кабинет. В зале с лестницей было безлюдно, и мальчик, осмотревшись, пошел туда, куда, как он помнил, еще один гвардеец повел папу. Он уперся в темную тяжелую дверь — тоже незапертую, но открыть ее с первого раза Иан не сумел — петли скрипнули, почти не проворачиваясь. Права была госпожа Йеннифер, и ему впрямь нужно было есть побольше каши…

Иан предпринял еще две попытки — обе неудачные. И наконец, решив поискать другой путь, отвернулся от двери.

Ему в горло уткнулось острие меча. Иан застыл, от неожиданности не успев даже вскрикнуть. Острие оказалось деревянным, но во взгляде того, кто стоял перед ним, виделась сталь.

Мальчишка был почти одного с ним роста, с очень светлой, почти прозрачной кожей, коротко стриженными белесыми волосами и большими, странно выделяющимися на его бесцветном лице черными глазами. Незнакомец выглядел решительно и непреклонно.

— Стоять, именем Императора, подлый грабитель, — отчеканил он. Иан хотел было попятиться, но уткнулся спиной в дверь.

— Никакой я не грабитель, — сказал он уязвленно, — я гость княгини Анны-Генриетты.

— Ну да, — усмехнулся мальчишка, — потому ты рыскаешь здесь и пытаешься проникнуть за эту дверь.

— Опусти оружие, и я все объясню, — Иан уже взял себя в руки, но мальчишка продолжал сверлить его хмурым взглядом. И меч опускать, конечно, не собирался.

— Говори так, — объявил он вердикт, — иначе я позову стражу.

Папа всегда учил его, что в любом случае, как бы ни хотелось соврать, всегда лучше говорить правду. За правду можно получить мгновенную кару, но ждать, что твою ложь раскроют, куда невыносимей. Потому маленький эльф решился.

— Я искал Зеленый кабинет, — признался он, — там мой папа о чем-то разговаривает с Императором. И я должен узнать, о чем.

— Так ты не грабитель, — постановил мальчишка, — ты шпион. Признавайся, кто тебя нанял? Редания? Или попозиция?

— Оппозиция? — переспросил Иан удивленно. Обвинения в шпионаже стали для него настоящей неожиданностью. Он был разведчиком, но никак не шпионом. И миссия его была очень важной, и потому не стоило разбалтывать ее странному парнишке с деревянным мечом.

— Я так и сказал, — обиженно заявил, меж тем, обвинитель, — так кто тебя послал? Отвечай!

Такого Иан уже не мог стерпеть. Отец научил его парочке полезных приемов, и наконец настал момент применить их на практике. Маленький эльф быстро отшатнулся в сторону, поднырнул под руку мальчишки и точным рубящим ударом толкнул запястье руки, сжимавшей меч. Оружие отлетело в сторону, противник замешкался, а Иан, подавшись вперед всем телом, уронил его спиной назад, перескочил и понесся было прочь.

— Не честно! — захныкал мальчишка, — так не честно!

Иан притормозил и обернулся к нему — неужели он не рассчитал силы и ударил слишком сильно? Противник сидел на полу, растерянно моргая, и готов был вот-вот разреветься. Оставлять защитника дворца в таком виде было неблагородно, но и тратить время на него тоже было нельзя. И все же честь победила. Иан вернулся к нему и протянул парнишке руку.

— Вставай, — предложил он, — я правда никакой не шпион.

Белобрысый мальчишка пару мгновений созерцал протянутую ладонь, потом уцепился за нее и тяжело поднялся на ноги.

— Тогда зачем ты хочешь подслушать разговор моего папы с его гостем? — поинтересовался он, на этот раз скорее с любопытством, чем с вызовом.

Иан просиял. Теперь стало хотя бы понятно, кто стоял перед ним.

— Так ты — Фергус! — заявил он, — брат Цири?

Мальчик недовольно поморщился.

— Я — принц Фергус вар Эмрейс, — с достоинством ответил он, — а Цири — противная. Дразнит меня Гусем.

Иан невольно прыснул, но, заметив, как нахмурился принц, поспешил осадить себя.

— Я — Иан, — решил он исправить ситуацию, — и ты совсем не похож на гуся. На принца, правда, тоже не похож. Я думал, ты обедаешь с княгиней и Ее Величеством?

Мальчишка заносчиво вскинул голову, а потом совершенно не величественно шмыгнул носом.

— Мама и тетушка Анна обсуждают платья, которые наденут на Йульский бал, — ответил он угрюмо, — они и не заметили, как я сбежал.

— Понимаю, — Иан со вздохом покачал головой, — ну раз так, может быть, ты мне поможешь? Мне во что бы то ни стало надо проникнуть в Зеленый кабинет — это дело государственной важности!

— Государственной, — протянул Фергус, — ты действуешь во имя Нильфгаарда?

Иан на мгновение снова захотел соврать, но снова передумал.

— Я действую во имя Темерии, — ответил он гордо, таким тоном, каким о родине говорил папа. Обычно на его собеседников это действовало безотказно. Подействовало и на Фергуса.

— Темерия — тоже часть Нильфгаарда, — заметил он, — думаю, я могу помочь тебе. Но тогда ты должен пообещать мне одну вещь.

Иан с сомнением посмотрел на принца. Давать поспешных клятв он не хотел, но, похоже, у него не оставалось выбора — время неуловимо таяло, и миссия все еще балансировала на грани провала.

— Какую вещь? — решил все же уточнить он.

— Научи меня вот так вот выбивать меч? — Фергус бросил взор на свое оружие на полу, — от моего учителя фехтования — никакого толка. Он меня скорее танцевать учит, чем драться. Говорит, принцам не положено рубиться, как простому солдату…

— А почему ты не попросишь об этом Цири? — искренне удивился Иан — девушка сама предложила научить его кататься на коньках, было бы странно, не согласись она помочь родному брату.

Лицо Фергуса, однако, сделалось еще угрюмей. Он снова шмыгнул носом, быстро утер его рукавом красивой черной курточки с золотым шитьем.

— Я же говорю — она противная, — ответил он явно через силу, — и только дразнит меня. А играть со мной не хочет. Со мной вообще играть хотел только Ваннэ, мой камергер. Но потом его обвинили в заговоре и повесили…

Иан только что рот не открыл от удивления. Он и сам вырос, окруженный только взрослыми. Анаис не в счет — она все же была королевой, и у нее были свои обязанности. Но никто из тех, кто встречался Иану на пути, не отказывался помочь, научить и поиграть с ним. Но Фергус, видимо, не врал. Его черные глаза заблестели, он сморщил нос и закусил губу.

— Я научу, — с неожиданным жаром пообещал Иан, — и этому приему, и как держать меч, чтобы его не выбили. Договорились?

Бесцветное лицо мгновенно разгладилось, Фергус улыбнулся, демонстрируя прореху в ряду зубов.

— Договорились! — поспешил согласиться он — так, будто боялся, что Иан передумает.

Принц протянул руку — и Иан на секунду засомневался — не стоит ли ее поцеловать, как хотела княгиня. Но мальчишка держал ладонь ребром, и маленький эльф все же решил пожать ее.

— По этому коридору ты в Зеленый кабинет не попадешь, — заявил Фергус после паузы, — идем, я покажу.

Он поднял с пола меч, приладил его к поясу, а потом быстро и бесшумно двинулся в совершенно другую от двери сторону. Иан, не сомневаясь ни секунды, поспешил за ним. Они снова пересекли первый зал, потом свернули в маленькую, почти неприметную галерею. Здесь на стенах не было портретов, а панели оказались вовсе не мраморными, даже слегка обшарпанными.

— Это коридор для слуг, — пояснил Фергус таинственным шепотом, — по нему можно попасть почти куда угодно. Тетушка Анна не любит сталкиваться с прислугой в парадных залах.

Иан молча кивнул, хотя не переставал удивляться. Дома, в Вызиме, в дворцовых стенах тоже были проходы — но они, как рассказал ему папа, служили для того, чтобы, в случае осады, вывести людей из дворца незаметно. Слуги же совершенно спокойно ходили по коридорам и залам, и Анаис никогда на это не жаловалась.

— А ты-то как о нем узнал? — все же полюбопытствовал маленький эльф.

— Я приезжаю в Боклер каждое лето и каждую зиму, — охотно, не без гордости пояснил Фергус, — и от скуки успел изучить в замке каждый угол. Однажды даже забрался в винный погреб и видел, как тетушка Анна сидит у бочки с вином, пьет и плачет.

— А я знал все проходы в Вызимском дворце, — решился на откровение Иан — Фергус нравился ему все больше, и он никак не мог понять, что в нем так злило улыбчивую, звонкую Цири. — я бы тебе показал, но мы там больше не живем…

Фергус с пониманием покачал головой. Потом, остановившись, прислушался — в коридоре было тихо. Он поднес палец к губам, жестом велел Иану следовать за собой, затем аккуратно, без скрипа отворил неприметную узкую дверь и скользнул за нее.

Мальчики оказались в тесном темном помещении. Фергус уверенно пересек его и остановился у тяжелого полога у противоположной стены, а когда Иан приблизился, отогнул пыльную полу, и маленький эльф увидел широкую щель в деревянной панели. Принц посторонился, и Иан прильнул к щели, выглядывая через нее.

Кабинет действительно оказался зеленым. Этого цвета там было решительно все — даже мебель, корешки книг и свечи в канделябрах. Выделялись только две фигуры, сидевшие у стола друг напротив друга. Серый камзол папы выглядел пыльным и еще более невзрачным на фоне весенней роскоши комнаты. Император Эмгыр был облачен в вальяжный черный халат, будто совершенно не ждал гостей и едва встал с постели.

— Если пойдете так, откроете ферзя, и я поставлю мат через три хода, — услышал мальчик голос папы.

Император поморщился — совсем как Фергус, когда говорил о сестре — и выпустил из рук белого коня, которого собирался подвинуть по шахматному полю.

— Я совсем не понимаю этой игры! — пожаловался он, — она не имеет ничего общего с войной. В войне нет правил, и до конца не известно, через столько ходов королю поставят мат.

— Мне шахматы нравятся больше, чем война, — ответил папа.

— Потому что вы в них все выигрываете, — недовольно заметил Император. Помолчал, пристально глядя на доску, — ну и куда мне ходить? Если пойду пешкой, вы возьмете моего офицера, если конем — получу мат через три хода. Вы снова загнали меня в угол, Роше!

— Шахматы требуют терпения, — пожал плечами папа, но Иан слышал в его голосе плохо скрываемое торжество, — а вы можете ввести в игру ферзя. Зачем ему зря простаивать в тылу?

Император постучал пальцами по изящной резной короне на верхушке белого ферзя.

— Действительно, — сказал он, — зачем?

Он сделал ход, подвинул фигуру неуверенно, но папа удовлетворенно кинул, взялся за черную пешку.

— Шах, — сообщил он.

— Вы теперь нильфгаардский подданный, Роше, — мрачно напомнил Император, — я могу велеть повесить вас за измену.

У Иана тревожно забилось сердце, но папа легкомысленно рассмеялся.

— Если я буду подсказывать вам все ходы, вы никогда не научитесь, — ответил он. — а иногда для победы нужно уметь жертвовать крупными фигурами.

— Вы сегодня чересчур иносказательны, — отозвался Император, делая очередной ход, забирая конем черную пешку, — никогда не подозревал в вас такого изысканного красноречия. Это Туссент на вас так действует?

Папа тяжело вздохнул.

— Туссент — чудесный край, — ответил он нейтрально.

— Но…? — Император сцепил пальцы перед собой на столе, не глядя больше на доску — только на папу. От его пристального взгляда даже Иан в своем укрытии поежился.

Папа сомневался целую минуту или даже дольше. Он подвинул по доске еще одну пешку, ставя коня под удар, и лишь после этого ответил:

— Но я терпеть его не могу.

Император хмыкнул.

— Понимаю, — кивнул он, — для того, кто все последние годы был незаменим, сложно, должно быть, оказаться в детской книжке про рыцарей и принцесс на роли купца-бакалейщика.

Папа не стал спорить. Он сделал следующий ход молча, а его собеседник не спешил прерывать тишину.

— Я так понимаю, вы вызвали меня не затем, чтобы сыграть в шахматы? — наконец негромко спросил папа.

— Я не вызвал, а пригласил вас, — возразил Император, — но вы правы — шахматы не были моей единственной целью.

— Мягко стелите, ваше величество, — серьезно сказал папа, — я вас слушаю.

Император еще немного помолчал. Он снова взялся за белого ферзя, но не спешил его двигать, поигрывая пальцами на маленькой короне.

— Хорошо, — наконец заговорил он, — скажу все начистоту. Я планирую создать отряд по особым поручениям, по примеру знаменитых Синих Полосок короля Фольтеста. Не для того, конечно, чтобы охотиться на нелюдей. Но шпионская сеть — это хорошо. Однако мне необходимы люди, способные не только получать информацию, но и выполнять поручения совершенно особого рода. Добывать сведения там, где простой разведчик не справится, а дипломатия окажется бессильной. И я решил — зачем ферзю зря простаивать в тылу?

Папа откинулся на спинку стула и теперь сверлил Императора пристальным прямым взглядом — тем самым, которого боялся не только Иан, но даже его отец.

— Я служил Фольтесту, потому что он был моим королем, — произнес человек наконец медленно, тщательно выговаривая каждое слово. — как вы справедливо заметили, я теперь — нильфгаардский подданный, но, при всем уважении, только по дорожным документам.

Император коротко усмехнулся.

— Я ждал, что вы так ответите, — сказал он невозмутимо, — и я помню, что главной характеристикой Вернона Роше всегда был его непримиримый патриотизм. Вы служили Темерии большую часть жизни, но Темерия не оценила вашей службы.

Папа болезненно поджал губы, и Иану показалось, что он вот-вот резко поднимется из-за стола, столкнув фигуры на пол, и уйдет. Но человек продолжал сидеть на месте.

— Это не значит, что я должен променять свою родину на какую-то другую, пусть я и многим обязан вам лично и Нильфгаарду в целом.

— Я ничего не сказал о смене знамен, — ответил Император, — и вам хорошо известно, что я действую в интересах королевы Анаис — будущей жены моего сына. Фергус рано или поздно станет консортом Темерии, и судьба вашей родины заботит меня ничуть не меньше, чем вас. И сейчас родина эта находится в серьезной опасности. Мои агенты были направлены в Третогор, и сообщают мне, что королева Адда вместе со своей придворной чародейкой к весне планирует захватить долину Понтара и вторгнуться в Северную Темерию. А там, как вам известно, все еще царят мятежные настроения. Вполне возможно, захват власти окажется быстрым и бескровным. И я не могу просто ввести войска в Реданию — это повредит репутации юной королевы, выставит ее обманщицей в глазах подданных. Потому, как я уже сказал, действовать нужно тоньше. Насколько я знаю, в свое время вы лично руководили подавлением восстания в предгорьях Махакама. Значит, соответствующий опыт у вас имеется.

Папа молчал и не двигался. Император явно дал ему время уложить сказанное в голове, и лишь после долгой паузы продолжил:

— Вы служили королю Фольтесту, помогали ему удержать и укрепить власть. Служба его дочери для вас не слишком заладилась. И теперь я предлагаю вам второй шанс, Роше. Вы сможете сами подобрать и подготовить людей, и получите те же полномочия, какими обладали, будучи командиром Синих Полосок.

— И для этого я должен буду отправиться в Нильфгаард? — голос папы прозвучал пугающе хрипло.

— Вы должны будете отправиться туда, куда я скажу, — спокойно ответил Император, — туда, где снова будете полезны.

Между ними вновь повисла гнетущая тишина. Иан слышал, как за его спиной нетерпеливо топчется Фергус, тихонько хлюпая носом. Принц явно хотел попросить тоже взглянуть в щель, но, видно, понимал, что не стоит пока вмешиваться.

— Что будет с моей семьей? — спросил папа наконец, — когда я служил Фольтесту, я был один, как перст. Теперь это не так.

— Я не тешу себя надеждами, что ваш спутник жизни согласится служить мне, — пожал плечами Император, — хотя и для него у меня нашлась бы работа. Я думал снова сформировать ополчение нелюдей — на территории Редании им все еще приходится нелегко. Если бы можно было собрать воедино разрозненные отряды скоя’таэлей, отмыть, накормить и вооружить их — именем королевы Анаис, конечно — это было бы блестящее подспорье в этой войне. Но Иорвет, как я понимаю, не намерен сотрудничать со мной?

— Я не знаю, — поразмыслив немного, ответил папа, — думаю, он уверен, что сами скоя’таэли не захотят снова объединяться вокруг него. У него… сложная репутация.

— Репутация — это вопрос точки зрения, — с ехидной улыбкой ответил Император, — голод — не тетка, и нелюди, уверен, по-другому взглянут на того, кто обеспечит их не только новой одеждой и свежей провизией, но и новой целью в жизни. Но я все еще ни на чем не настаиваю. Я обеспечу и вашему спутнику, и вашему сыну, безопасность. Вам не придется расставаться надолго. Я уверен, частые переезды не станут большой проблемой для двух эльфов.

— Мне нужно это обдумать, — папина фигура в кресле — до этого напряженная, как стрела, заложенная на тетиву — обмякла, плечи расслабились, голова чуть поникла.

— Я могу дать вам на раздумье две недели, пока буду гостить у моей кузины, — ответил Император, — и я обещаю, если вы откажетесь, никаких последствий не будет. Страхом и угрозами можно заработать верность. Мне же от вас нужна преданность, а ее отдают добровольно.

— Я вас понял, — кивнул папа, потом снова посмотрел на доску. Сделал ход черным конем, — вам мат, ваше величество.

Иан отлип от щели, чувствуя, как от волнения у него подгибаются колени.

— Идем, — шепнул он Фергусу, и принц хотел было возразить, но, заметив выражение лица маленького эльфа, послушно пошел за ним.

В невзрачном коридоре Иан привалился спиной к стене. Он не совсем понял, что именно предлагал Император, но твердо знал — папин выбор изменит их жизнь навсегда. Может быть, им придется совсем покинуть Корво-Бьянко, не увидеться больше ни с Геральтом, ни с госпожой Йеннифер. Но вместе с тем, похоже было, что папа почти готов согласиться, и согласие это могло сделать так, чтобы в глазах его больше не всплывала время от времени гнетущая тоска — Иан замечал ее, хоть и не знал ее причины.

Фергус деликатно кашлянул, и маленький эльф, все еще не в силах уложить новую информацию в голове, повернулся к нему.

— Ты узнал, что хотел? — поинтересовался принц.

— Наверно, — неуверенно откликнулся маленький эльф.

— Тогда — идем в мою комнату? — предложил Фергус, — я покажу тебе своих солдатиков и свою коллекцию оружия.

— Деревянного? — без особого энтузиазма поинтересовался Иан.

Фергус гордо приосанился.

— У меня есть кинжал моего дедушки Фергуса — он был великий император, но его предали. А папа за него отомстил. Если захочешь, я дам тебе подержать его кинжал. Только если аккуратно.

Иан взвесил это предложение. История о преданном императоре Фергусе казалась очень уж привлекательной. Кроме того, мальчику хотелось отвлечься от тяжелых непонятных мыслей. А Фергус чуть ли не за руку его тянул за собой.

— Ладно, — наконец согласился Иан, — только расскажи поподробней об этом своем дедушке?

========== О мальчиках и солдатах ==========

Стол был слишком длинным, чтобы с одного его конца можно было услышать, что говорят на другом, а обеденный зал украсили так, что, давай свечи в изящных канделябрах еще немного больше света, Иан непременно бы ослеп от его великолепия. Рядом со стопками тарелок было разложено столько разных приборов, что можно было предположить, что грядущая трапеза будет состоять из десяти смен блюд — не меньше. Маленький эльф был воспитан при дворе, но назначения половины ножей и вилок он не знал.

Княгиня сидела во главе с одной стороны. Она успела сменить утренний наряд на тяжелое платье из мерцающего синего бархата, уложить волосы в высокую прическу, увенчанную золотой короной, и даже выражение ее лица теперь было совсем не похоже на то, с каким она встречала гостей. Анна-Генриетта казалась кроткой, приветливой, но предельно собранной, будто боялась произнести лишнее слово. Видимо, из-за того, что напротив нее за столом восседал Император. Эмгыр тоже сменил свой халат на камзол, похожий на военный мундир — конечно, черный. Иан украдкой разглядывал Императора — тот всем своим видом выражал полное безразличие, будто глубоко задумался, и внешние раздражители только мешали ходу его мыслей. Императрица — скромно улыбающаяся белокурая женщина, удивительно похожая на Цири — всем, кроме выражения лица — расположилась по правую руку от супруга. На ней, в отличие от прочих дам во дворце княгини, не было почти никаких украшений — только тонкая цепочка с длинной подвеской охватывала голову. Волосы императрица собрала в тугие толстые косы, и от этого стала похожа на маленькую девочку, забредшую на торжественный ужин совершенно случайно. Она выглядела полной противоположностью своего угрюмого супруга — во всем белом, с нескрываемым любопытством в зеленых глазах под светлыми, как у Фергуса, ресницами.

Даже принца к ужину успели переодеть. Камергер зашел в комнату, когда Фергус был поглощен объяснениями, как именно стоит двигать войска, чтобы захватить город с наименьшими потерями. В роли войска выступали искусно вырезанные из дерева разноцветные солдатики — Иан никогда не видел таких прекрасных игрушек. На рыцарях Нильфгаарда с поразительной дотошностью были прорисованы все знаки различий, а оружие в их руках выглядело совершенно, как настоящее. Сражение разворачивалось на расстеленном на полу полотне, в точности повторяющем карту Северных королевств, а крепостью служили сложенные один на другой серые кубики. Фергус щедро разрешил Иану трогать и брать в руки все, что ему заблагорассудится, даже предложил выбрать, за какую сторону он хочет играть, а потом и вовсе сказал, что может подарить все эти восхитительные фигурки новому приятелю — мол, дома у него нет недостатка в запасных.

— Это, — гордо рассказывал принц, демонстрируя самого большого, аккуратно раскрашенного солдата своей армии, — фельдмаршал Мэнно Коэгоорн, самый отважный полководец Империи. Он пал в битве под Бренной, но не сложил оружия и не захотел отступать. Хочешь, бери его? — а когда Иан замешкался, Фергус с пониманием покачал головой, — хотя ты, наверно, захочешь играть за бригаду Врихедд? У меня дома они тоже есть, вместе с офицерами — и Исенгрим, и Риордаин, и Иорвет, и остальные.

Иан удивленно моргнул.

— У тебя есть фигурка Иорвета? — переспросил он неуверенно, и Фергус гордо кивнул.

— Он был единственным, кто спасся, когда короли Севера казнили остальных офицеров в Дракенборге и Ущелье Гидры, — со знанием дела пояснил он, — и что с ним стало — никто не знает. Но говорят, отважней, чем он, был только сам Исенгрим Фаоильтиарна. Хочешь, в следующий раз привезу тебе его?

Иан на секунду засомневался, стоит ли ему выкладывать карты на стол. Но Фергус рассказывал о его отце с таким неподдельным восторгом, что мальчик решился.

— Я знаю, что с ним стало, — сказал он, улыбнувшись, — он — мой отец, и живет сейчас в Корво-Бьянко.

Фергус даже рот раскрыл от удивления, крепко сжал отважного фельдмаршала в руках и нетерпеливо надвинулся на Иана.

— Да ты врешь! — заявил он, — твой отец разговаривал с моим папой в Зеленом кабинете, ты мне сам говорил!

Никто и никогда не смел обвинять Иана аэп Иорвета во лжи, и сейчас он сурово сдвинул брови и гордо поднял подбородок.

— Ничего я не вру, — заявил мальчик, — мой папа — Вернон Роше. Он воспитывал меня с рождения. А мой родной отец — Иорвет. Не веришь — ну и не надо.

Фергус, словно почувствовав, что игра вот-вот прекратится, новый друг обидится и уйдет, поспешил закивать головой.

— Верю, верю! — затараторил он, — а ты можешь меня с ним познакомить? Вот это да! Может, мы вместе поедем в Ковробьянку, и ты нас представишь? Ты ведь сможешь, да?

Иан немного снисходительно усмехнулся — было удивительно, как принц легко и безошибочно произносил сложные имена эльфских офицеров, которые и эльф бы не обязательно выговорил с первого раза, а в самых обычных словах путался, словно они совершенно не имели для Фергуса значения.

— Представить — смогу, конечно, — пообещал он, — отец не очень любит гостей, но ради меня наверняка захочет с тобой познакомиться. Но до этого тебе придется уговорить своего папу, чтобы он отпустил тебя с нами.

Фергус заметно сник на этих словах.

— Меня никуда не отпускают, — пожаловался он, — даже с мамой — за нами всегда следует целая толпа рыцарей.

— Но Цири же сбежала из дворца, — возразил Иан, — ты тоже мог бы. Серебряный сможет увезти нас троих, а папа возражать не станет — разве что для вида.

Фергус задумался на мгновение, взвешивая про себя это щедрое предложение, но потом печально покачал головой.

— Я не хочу расстраивать папу, — сказал он.

— Ну, может быть, он сам захочет поехать к нам в гости, — не спешил сдаваться Иан, — вроде как они с моим папой — друзья.

— Может быть…- явно без особой надежды протянул Фергус, — нужно будет спросить у него после ужина.

На том и порешили, и теперь, сидя за столом, принц Фергус, переодетый в камзол, почти полностью повторявший одежду отца, ерзал на своем месте, нетерпеливо выжидая возможность поговорить с Императором.

Только папа и Иан остались в том же, в чем приехали, и на фоне всех остальных выглядели так, будто случайно забрели на чужой праздник, чтобы попросить милостыню.

— Как вам нравится Боклер? — обратилась княгиня к папе, и удивительным образом, ее голос с другого конца стола звучал так, словно она сидела на расстоянии вытянутой руки.

— Неплохо, — ответил папа. Быстрый, как испуганный хорек, слуга налил в его бокал что-то красное и прозрачное из большого золотого кувшина.

— Мы рады, что вы одобряете, — улыбнулась княгиня, но было слышно, как тон ее стал холоднее. Она махнула рукой подошедшему к ней слуге, и тот, поклонившись, поспешил испариться с глаз долой.

— Вы так очаровательно все украсили к Йуле в этом году! — поспешила вмешаться императрица, пытаясь сгладить неловкость, — и где только вы раздобыли столько омелы? Я думала, в этих краях она не растет.

— Омела растет везде, — ровным, таким же безразличным, как его лицо, тоном, заметил Император, — это растение-паразит, а еще — совершенно бессмысленная традиция.

Императрица тихо рассмеялась, покачала головой — с таким видом она могла бы выслушивать милого несмышленыша, который сморозил очередную глупость.

— Будь ваша воля, ваше величество, вы бы отменили все традиции, кроме торжественных парадов на Неделе Триумфа, — заметила она, протянула руку и коснулась ладони Императора. Тот, не меняя выражения лица, на секунду сжал пальцы женщины в ответ.

— В этом году мы отменили Йульский турнир, — невозмутимо продолжала княгиня, но взгляд ее стал колючим и внимательным, — по вашему приказу, ваше величество. Нужно было оставить народу хоть какие-то традиции, вы не находите? Иначе они заметят, что, вместе с отменой турнира, мы еще и повысили налоги на содержание Нильфгаардской армии.

Иан заметил, как от этих слов неожиданно нахмурился папа, но вступать в разговор не спешил. Остальные взрослые же продолжали обмениваться репликами, и, хотя голоса их звучали мирно и ровно, становилось понятно, что за столом происходит настоящая перебранка. Фергус, сидевший напротив маленького эльфа, казалось, уже весь извелся от нетерпения. Он принялся дергать ворот своего камзола, словно тот душил его. Круглая золотая пуговица у самого горла наконец не выдержала и отлетела в сторону. Императрица, заметив это, повернулась к сыну.

— Фергус, душа моя, не нужно так делать, — мягко проговорила она, но Фергус вдруг поднял на нее испуганный взгляд, дернулся, открыл рот — в горле его что-то невнятно булькнуло, а потом черные глаза мальчика отчаянно закатились, а маленькое тело сотрясла судорога.

Императрица вскрикнула, вскочила со своего места и бросилась к сыну. Эмгыр и княгиня застыли, не успев понять, что случилось. Быстрее их обоих очнулся папа. От бьющегося в конвульсиях мальчика его отделяла столешница, но обходить стол было слишком долго, потому человек, раскидывая в стороны кубки и тарелки с остатками еды, перемахнул на ту сторону, и через мгновение уже был рядом с императрицей. Папа поспешил приподнять Фергуса, перевернуть его, опустить пониже голову мальчика, надавить ладонью ему между лопаток — и через секунду трясущееся тело замерло, принц закашлялся, и на пол у папиных ног вылилась подкрашенная кровью жижа с пережеванными кусочками еды.

Тем временем, успели отмереть и Император с княгиней. Анна-Генриетта решительно поднялась из-за стола и подозвала к себе гвардейца, стоявшего у входа в зал. Отдала ему несколько быстрых распоряжений — вызвать придворного лекаря, закрыть ворота замка, никого не выпускать, выяснить, кто подавал и готовил ужин. Похоже, у княгини сразу не оставалось иллюзий на тему того, что произошло.

Император же — враз побледневший до полупрозрачной синевы, смог лишь приблизиться к месту происшествия и с каменным лицом наблюдать за происходящим. Иан, чтобы получше видеть разворачивающуюся драму, нырнул под стол и вылез с другой стороны — в шаге от императрицы и Фергуса.

Папа же не терялся. Убедившись, что мальчика в его руках больше не рвет, он перевернул его обмякшее, словно тряпочное тело лицом вверх. Под подбородком Фергуса наливался странный пузырь, похожий на птичий зоб, а кожапринца начинала стремительно синеть.

— Он не может дышать, — всхлипнула Императрица.

— Нож, — резко скомандовал папа. Иан, стоявший ближе всех к столу, схватил длинный тонкий нож для устриц и сунул его папе в руку, не успев задуматься. А потом вдруг похолодел. Однажды, пару лет назад, тайно проникнув в королевскую конюшню в Вызиме, он видел, как человек перерезал горло старому, сильно хворавшему псу — быстро и точно, одним движением, животное даже не успело взвизгнуть. Отец тогда объяснил, что папа сделал это, чтобы избавить пса от страданий. Что если сейчас происходило то же самое?

Точно такие же мысли, казалось, посетили голову и Императора.

— Что вы делаете, Роше?! — выкрикнул он дрогнувшим голосом.

Но папа его не слушал. Двумя пальцами он надавил на шею Фергуса — чуть выше ямочки между ключицами — а потом, не раздумывая, вонзил тонкое острие прямо ему в горло. Иан застыл, как замороженный, наблюдая, как из ранки начала медленно сочиться темная кровь, а папа удерживал ее края открытыми. Но кожа Фергуса почти сразу перестала синеть.

От дверей к ним уже спешил человек в толстых очках без дужек с сотней маленьких мешочков у пояса и на груди. Не задавая лишних вопросов, он присел рядом с папой и принцем, извлек откуда-то длинную серебряную трубку, похожую на ту, какой по весне добывали древесный сок, аккуратно ввел ее в открытую рану на шее Фергуса. Через мгновение Иан с изумлением увидел, как мальчик вдохнул полной грудью — воздух со свистом на выдохе вырвался из трубки.

Княгиня продолжала командовать, превратившись из расслабленной полусонной дамы в настоящего полководца, не хуже знаменитого фельдмаршала Коэгоорна. Она велела двум стражникам со всеми предосторожностями поднять тело принца с пола и вынести его из обеденного зала. Лекарь поспешил следом.

Императрица продолжала сидеть на полу, но теперь наконец разрыдалась в голос, закрыв лицо ладонями. Император опустился рядом с ней, обнял, и Иан заметил, как трясутся его руки и ходят ходуном плечи. Папа же поднялся на ноги и наконец заметил Иана.

— Уведите ребенка, — рыкнул он на княгиню, но маленький эльф упрямо топнул ногой.

— Я никуда не пойду! — заявил он, — Фергус — мой друг, и его чуть не убили!

Папа покачал головой, но спорить не стал. На его ладонях все еще оставалась кровь принца, и он поспешил стереть ее белоснежной салфеткой со стола. Императорская чета продолжала сидеть на полу, а княгиня бесшумно приблизилась.

— Я велела закрыть дворец, — отчиталась она перед папой, перестав говорить о себе одной «мы», — если убийца все еще здесь, его поймают.

Папа покачал головой.

— Сомневаюсь, что он не сбежал, как только решил, что дело сделано. Мальчик ел то же самое, что и все остальные, — обратился он к Анне-Генриетте, — значит, возможно, яд был на приборах.

— Не совсем так, — возразила княгиня, — мальчики ели то же, что и остальные, но вот вина, конечно, не пили. Им подали вишневый сок, но ваш сын, кажется, к нему не притронулся.

Иан поймал неожиданно испуганный взгляд папы — тот смотрел на него так, будто опасался, что маленький эльф тоже вот-вот забьется в конвульсиях и начнет задыхаться. И мальчик поспешил его успокоить:

— Не люблю вишневый сок.

Папа, коротко выдохнув, кивнул и улыбнулся, но лицо его сразу снова стало серьезным.

— Значит, нужно взять бокал Иана и проверить его содержимое, — продолжал он, — а еще — допросить работников кухни и слуг, подававших ужин.

Тем временем, придерживая дрожащую и все еще всхлипывающую супруга за плечи, с пола поднялся Эмгыр. Императрица прильнула к нему, пряча заплаканное лицо на его плече, но сам Император уже взял себя в руки. Он все еще был смертельно бледен, но лицо его выражало холодную решимость.

— Я хочу, чтобы вы этим занялись, Роше, — отчеканил Эмгыр.

— При всем уважении, ваше величество, — с прохладцей ответил папа, — меня это не касается, и гвардейцы ее светлости, уверен, прекрасно справятся и без меня.

Иан почувствовал, как от возмущения у него запылали уши. Как папа мог отказываться от того, чтобы узнать, кто покушался на принца? Если бы ему позволили, маленький эльф сам бы взялся за это расследование. Убийство едва не произошло прямо у них на глазах, а папа вел себя так, будто ему не было до этого никакого дела.

— Кто-то хотел убить моего сына, — стальным тоном продолжал Император, — и ваш сын мог бы пострадать вместе с ним, если бы не его презрение к вишневому соку.

— Тем больше причин увезти Иана подальше из Боклера, — жестко ответил папа.

— Я никуда не поеду! — снова решил проявить твердость Иан.

— Молчи! — прикрикнул на него папа, и мальчик даже слегка попятился — он никогда не слышал от человека в свой адрес такого тона.

Императрица, оторвавшись от плеча супруга, вдруг повернулась к папе, перехватила его руку и прижала ее к своей груди, посмотрела прямо ему в глаза.

— Прошу вас, Вернон, — выговорила она скачущим, чуть охрипшим голосом, — умоляю, помогите нам. Если дело в деньгах — я готова отдать все, что у меня есть, только бы вы согласились.

Папа пару секунд смотрел на нее, боясь пошевелиться. Иан видел, как по его суровому лицу проскользнула быстрая тень, твердые черты едва заметно дернулись.

— Мне не нужны деньги, — сказал он наконец — явно через силу — и, заметив, что Императрица готова снова расплакаться, тяжело вздохнул, — Ладно. Я постараюсь вам помочь, ваше величество. Но мне нужно отправить послание в Корво-Бьянко.

— Думаю, не стоит пока позволять кому бы то ни было покидать дворец, — вмешалась Анна-Генриетта, — если Его высочество оказался жертвой заговора, то мы не знаем, сколько людей при дворе было в него вовлечено.

Иан успел заметить, как потемнело, окаменев, лицо Императора. Он выпустил руку супруги и сделал быстрый шаг в сторону княгини, и та, шумно коротко вдохнув, попятилась.

— Заговор, который осуществился прямо под вашим носом, милая кузина, — совершенно ровно, глядя прямо на Анна-Генриетту, сообщил Эмгыр, — и пока не доказано обратное, я склонен считать вас причастной к нему.

— Как вы можете так говорить, ваше величество, — голос Анны-Генриетты болезненно зазвенел. Она попыталась гордо поднять подбородок, но в ее светлых глазах плескался неподдельный страх.

— Было ли это умышлено или из-за вашего попустительства, разница невелика, — продолжал Император, не меняя тона, — и я предупреждаю вас, если к завтрашнему вечеру я не получу хоть каких-то результатов расследования, я отдам приказ повесить вас на центральной площади Боклера за измену. Я ясно выражаюсь?

Анна-Генриетта, склонив голову, сделала быстрый неуклюжий реверанс. Император же повернулся к папе.

— Можете использовать любые ресурсы, которыми располагает княжеский двор, — обратился он к нему. — и, если вам удастся узнать правду, вы сможете сами назначить себе любую награду.

Только после того, как Император замолчал, Иан вспомнил, что нужно выдохнуть набранный в легкие воздух. Он осторожно поднял глаза на папу, и в первый момент почти не узнал его. От немного угрюмого, немного печального, но всегда готового улыбнуться мальчику и рассказать что-нибудь интересное человека ничего не осталось. Прежде Иан с большим сомнением слушал истории о том, что папа до его рождения был непримиримым бойцом, и мало кто мог сравниться с ним в решимости, отваге и непреклонности. Но сейчас рядом с ним стоял именно тот человек, о котором ему рассказывали отец и Геральт. На угрюмом жестком лице появилось почти нечитаемое, ровное выражение, взгляд посветлевших карих глаз стал цепким и внимательным — в нем больше не было ставшей в последнее время привычной поволоки скуки. Купец-бакалейщик, предпочитавший спать до полудня, полюбивший читать, сидя на солнечной террасе, оладьи с медом и неторопливые прогулки по берегу реки, исчез, и на его месте возник Вернон Роше, которого Иан никогда не знал. И этот человек, пусть и совершенно незнакомый, вызывал в маленьком эльфе невольный трепет, почти страх — такой, которому одной капли не хватает до того, чтобы превратиться в восторг.

— Для начала нужно допросить слуг, подававших на стол, — обратился папа к княгине, — для этого подойдет какая-нибудь не слишком большая комната, желательно без окон, но и не похожая на тюремную камеру. Нечего их запугивать с порога.

Анна-Генриетта, вновь спокойная и решительная, кивнула.

— Идемте, я вас провожу, — сказала она, потом повернулась к Императору и снова поклонилась ему, — с вашего позволения, Ваше величество.

Тот нетерпеливо махнул рукой. Иан собрался уже было последовать за папой и хозяйкой, но Императрица вдруг перехватила его руку.

— Не будем им мешать, малыш, — сказала она, и на ее заплаканном бледном лице появилась тень обычной приветливой улыбки, — ты сказал, что Фергус — твой друг. Идем, узнаем, как у него дела.

Иан с сожалением проводил взглядом удаляющиеся фигуры, борясь с желанием выдернуть свою ладонь из ледяных пальцев Императрицы, но потом со вздохом кивнул. Он почувствовал, что не может отказать этой испуганной женщине, так похожей на Цири — она не приказывала, а просила, боясь, что мальчик не согласится, будто не хотела оставаться с бедой один на один, хотя Император все еще стоял рядом с ней.

— Идемте, ваше величество, — покладисто согласился мальчик.

— Меня зовут Рия, — ответила Императрица, — а ты — Иан, правильно?

Из обеденного зала они вышли вдвоем — Император, не сказав ни слова, опустился на свое место за столом, будто ноги отказались ему служить, и Иан, уходя, заметил, как дрожат его длинные нервные ладони.

В коридорах дворца, прежде совершенно безлюдных, теперь через каждые несколько шагов стояли гвардейцы, но Рия шла мимо них, как сквозь безжизненную балюстраду, не обращая внимания. Некоторое время она молчала, лишь крепко сжимая руку своего маленького спутника, и по тому, как скакало ее дыхание, Иан понял, что Императрица готова вот-вот снова разрыдаться.

— Фергус обещал мне в следующий раз привезти фигурки офицеров бригады Врихедд, — заговорил маленький эльф — когда он сам начинал капризничать или впадал в отчаяние, лучшим способом его отвлечь, был разговор, и сейчас Рия в нем отчаянно нуждалась.

— У него столько этих фигурок, — ответила она немного неестественным голосом, преодолевая подступавшие слезы, — он пытался мне объяснить, кто есть кто, но я в этом совершенно ничего не понимаю. Война — мужское дело. Но думаю, раз он обещал, непременно привезет их тебе. Если только… — она осеклась и все же негромко всхлипнула.

— А еще он хотел поехать в Корво-Бьянко, — поспешил прервать готовый разразиться ливень Иан, — боялся, что папа его не отпустит, мы решили попросить его величество после ужина.

— В Корво-Бьянко? — растерянно переспросила Императрица, — но зачем?

— Он хотел познакомиться с моим отцом, — не без гордости признался Иан, — так уж вышло, что он — один из тех офицеров, фигурки которых обещал мне показать Фергус.

Рия посмотрела на мальчика внимательней сквозь влажную пелену, моргнула, и одна слезинка повисла на слипшихся светлых ресницах.

— Правда? — переспросила она, потом хмыкнула, — ну конечно, ты ведь эльф. Странно было предполагать, что Вернон Роше — твой настоящий отец.

— Он настоящий, — обиделся Иан.

— Прости, малыш, — Императрица быстро смахнула свободной рукой влагу со щеки, — я неправильно выразилась. Но в любом случае, если Фергус поправится, я сама попрошу Дани отпустить его в Корво-Бьянко. Может быть, мы даже наведаемся туда все вместе.

Иан поспешил кивнуть, хотя его слух и резануло это неуверенное «если».

У дверей покоев принца высились двое рыцарей в черных доспехах. Когда Императрица приблизилась к ним, оба вытянулись, звякнув латами, синхронно грохнули об пол длинными алебардами, выставив их перед собой, потом снова одинаковыми выверенными жестами вернули оружие себе на плечи.

— Я желаю войти, — сообщила Рия рыцарям, перебросив прямой уверенный взгляд с одного на другого.

— Лекарь ее светлости велел никого не пускать, — сообщил один из черных рыцарей.

— А я велю посторониться, — возразила Императрица, и рыцари, не промедлив и пары секунд, расступились на полшага.

В полутемной комнате, где по полу все еще были раскиданы забытые деревянные солдатики, а крепость стояла не взятой, пахло травами, спиртом, кровью и раскаленным металлом. Человек с сотней мешочков, стоял рядом с постелью и нагревал что-то в маленькой колбе над горелкой с синим пламенем — такие инструменты Иан прежде видел в лаборатории госпожи Йеннифер, куда после инцидента с ретортой ему входить запрещалось.

Рия, не выпуская руки маленького эльфа, замерла, и взгляд ее зеленых глаз теперь был устремлен только на Фергуса, лежавшего на кровати. Маленькое раздетое тело принца накрывала белая простыня, в нескольких местах заляпанная чем-то бурым. Белокурая голова покоилась на высокой подушке. На прежде совершенно бесцветном лице появились лиловые тени — под глазами и вокруг запавших губ. Ужасный зоб под подбородком заметно уменьшился, но под ним в шее все еще торчала серебряная трубка. Мальчик не шевелился, глаза его были закрыты, и, если бы не колышущее впалую грудь едва заметное дыхание, его легко можно было принять за мертвого. Рия тихо ахнула, и Иану показалось, что она вот-вот сломает ему пальцы, так крепко она стиснула его ладонь.

Лекарь, вздрогнув, обернулся. Тут же повернулся к вошедшим, отвесил низкий испуганный поклон.

— Ваше величество, — пробормотал он.

— Как он? — тихо, но требовательно спросила Рия, и лекарь на мгновение замешкался.

— Лечение только началось, сложно говорить о каких-то результатах, — заговорил он наконец, — но то, что его высочеству вовремя открыли трахею, спасло ему жизнь. Судя по всему, принц был отравлен каким-то растительным ядом, к счастью, не магического происхождения. Я как раз готовлю микстуру, которая сможет очистить кровь, но быстрого эффекта можно не ждать.

— Большая удача, что при дворе ее светлости оказался алхимик, — заметила Рия, но было видно, что она продолжала этот разговор исключительно из вежливости, а больше всего ей хотелось броситься к постели сына, взять его за руку и убедиться, что в ней все еще бьется пульс.

— Это действительно большая удача, — лекарь поправил окуляры на носу, — дело в том, что я получил приглашение прочитать лекцию по прикладной алхимии в Оксенфуртском университете два дня назад, и должен был сегодня отправиться туда. Меня задержали непредвиденные обстоятельства — а теперь кажется, что сама судьба.

— Ваши старания не останутся без вознаграждения, — с жаром ответила Рия, но лекарь покачал головой.

— Я рад служить вашему величеству, — сказал он.

— Можно нам остаться? — на этот раз в голосе Рии не было твердости и уверенности, с какими она говорила со стражей — лишь робкая, почти безнадежная просьба.

— Его высочество пока в забытьи, — ответил лекарь, немного поразмыслив, — но, думаю, вреда от вашего присутствия не будет. Существует теория, что пациенты, находясь без сознания, слышат все, что происходит вокруг, и, если бы Ваше величество изволили поговорить с ним, возможно, это даже помогло бы его исцелению.

Рия выпустила ладонь Иана и поспешила к постели Фергуса, а мальчик остался стоять один. Лекарь вернулся к своей горелке, и больше, казалось, никто не обращал на маленького эльфа внимания, совершенно забыв о его присутствии. Иан потоптался на месте, размышляя, что делать дальше. Сейчас, конечно, был самый удобный момент, чтобы незаметно выскользнуть из комнаты и отправиться искать папу. Но оставалась одна серьезная проблема — маленький эльф все еще совершенно не ориентировался в огромном дворце, и легко мог заплутать в коридорах для слуг. И это не говоря уже о том, что все эти гвардейцы непременно заметили бы его, и Иан мог оказаться запертым в одной из комнат, как подозрительный или докучливый субъект. Потому, постояв немного, мальчик решил остаться здесь. Он отошел от постели Фергуса, сел на пол рядом с большой картой и принялся аккуратно расставлять разбросанные фигурки, пытаясь припомнить, что принц говорил о правилах ведения осады крепости. Под руку маленькому эльфу попался фельдмаршал Коэгоорн, и Иан, покрутив его в ладонях, решительно встал, вернулся к кровати.

Рия теперь полулежала на широкой постели, не касаясь сына, и негромко что-то говорила ему. На Иана она даже не подняла глаза. Мальчик же осторожно, боясь потревожить больного, всунул фигурку в ладонь Фергуса. На этот раз Императрица послала ему вопросительный взгляд, и Иан не отвел глаза.

— Это фельдмаршал Мэнно Коэгоорн, — пояснил он, — самый отважный полководец Империи. Он пал в битве под Бренной, но не сложил оружия и не захотел отступать.

Лицо Рии прояснилось, но отчего-то из глаз ее снова полились слезы.

— Спасибо, — прошептала она едва слышно, и Иан, смущенный, отошел от кровати и вернулся к солдатикам на полу.

За выстраиванием плана сражения прошло очень много времени. Лекарь успел закончить свою микстуру. Иан с изумлением наблюдал, как таинственный алхимик вводит большую иглу, присоединенную к длинной эластичной трубке, под ключицу Фергусу, а потом при помощи небольшого металлического цилиндра с поршнем начинает вводить свое снадобье. Это было совсем не похоже на магию, но в его точных уверенных действиях определенно было завораживающее волшебство. Иан наблюдал, затаив дыхание, а Рия, привставшая на кровати, наоборот — вздрогнув, отвернулась, не в силах смотреть. Процедура длилась долго, алхимик вводил зелье постепенно, отсчитывая секунды, и наконец, аккуратно вытащив иглу, заклеил крохотную ранку кусочком белого полотна.

— У него может подняться температура, — сообщил он Императрице, — но это будет хороший знак — организм должен побороть яд, чтобы вывести его из тела. Ваше величество желает остаться?

Рия послала ему злой, вроде даже обиженный взгляд — алхимик, казалось, неверно истолковал ее желание не смотреть на процедуру. Ответа словами от нее не требовалось, и лекарь, поклонившись, отступил от кровати.

Иан снова отвернулся. Он чувствовал себя лишним и бесполезным и не мог даже отважиться подойти к Рии и приободрить ее. Оставалось одно — снова переставить фигурки на полотне, чтобы очнувшийся Фергус увидел — его новый друг схватывал все на лету, и с ним играть будет совершенно не скучно.

Минуты тянулись бесконечно. Когда Рия, снова устроившаяся рядом с сыном, принялась негромко напевать ему, Иан почувствовал, как у него самого веки наливаются тяжестью. Голова клонилась к груди, и через пару минут мальчик поддался сну. Сквозь его тревожную пелену он слышал, как мимо него кто-то тяжело, прихрамывая, прошел к постели. Тихий голос Императора спросил что-то — слов Иан разобрать не мог. Рия ответила ему также тихо. А еще через какое-то время мальчика подняли с пола чьи-то сильные незнакомые руки. Он попытался сопротивляться, но ничего не вышло — усталость держала крепко, мешая телу подчиняться.

Его несли по светлому коридору под взглядами бесконечных гвардейцев, и сквозь сон Иану казалось, что походу этому не будет конца. Галерея с живыми колоннами упиралась в дальний горизонт и там терялась.

Маленький эльф проснулся в незнакомой, пахнущей ландышами постели, от легких прикосновений к своим волосам, открыл глаза и сразу увидел над собой родное лицо. Это снова был его папа — улыбающийся, немного напряженный, но без той пугающе волнительной стали во взоре, без суровой складки между черных бровей.

— Папа, — позвал Иан.

— Я здесь, — ответил человек, — прости, что бросил тебя на произвол судьбы.

— Ничего, — великодушно ответил Иан, окончательно открыл глаза и устроился в постели повыше. Папа сидел на краю кровати, уже без серого камзола, в одной не слишком свежей рубахе. Глаза человека покраснели, но в его позе и лице Иан не заметил ни капли усталости, которую прежде видел, если папа засиживался допоздна. — Ты узнал, кто хотел убить Фергуса?

— Не совсем, — покачал головой папа, — но я допросил всех, кого смог, и кое-что успел разузнать. Теперь я возьму нескольких солдат Императора, и мы постараемся поймать убийцу, пока он не сбежал из Туссента.

— Утром? — с надеждой спросил Иан. Ему все еще очень хотелось спать, но разве мог он отпустить папу на это опасное дело одного?

— Прямо сейчас, — покачал головой папа, — я пришел проведать тебя и сказать, чтобы ты не волновался за меня. Я надеюсь вернуться до полудня. А потом мы поедем домой.

Иан опустил глаза и некоторое время молча рассматривал свои ладони, сцепленные поверх одеяла.

— Я слышал, о чем ты говорил с Императором в той жуткой зеленой комнате, — тихо-тихо признался он.

Папа фыркнул.

— Ну конечно, — сказал он, — надо было догадаться, что ты не просто так решил съездить со мной в Боклер. Теперь шпионишь на Иорвета? Из тебя бы вышла настоящая белка, Иан.

Мальчик не ответил на это обвинение — да папины слова, казалось, и не нуждались в ответе.

— Ты согласишься стать командиром этого нового отряда? — спросил он вместо объяснений, — и мы уедем из Корво-Бьянко?

Папа молчал. Потом, двинувшись по кровати, сел с Ианом вплотную, и мальчик позволил человеку крепко обнять себя, прильнул к родному папиному теплу, вдохнул тяжелый солоноватый запах, успокаивающий и знакомый.

— Мы все равно собирались уезжать рано или поздно, — наконец проговорил человек, и каждое слово давалось ему с трудом, — но ты должен знать одно, мой мальчик. Я ни за что не брошу ни тебя, ни твоего отца. Никакой Император меня на это не вынудит.

Иан молчал, чувствуя, как в папиных объятиях снова начинает засыпать.

— Твой отряд назывался Синие Полоски, — пробормотал он уже на границе сна, — а теперь что же — будут Черные?..

========== О преступлении и наказании ==========

Иан проснулся от того, что назойливый солнечный луч щекотал ему нос. Он чихнул, дернулся и сел в постели. В первые пару секунд мальчик не мог понять, где находится — комната была просторной, светлой, с красивой резьбой на деревянных стенах. Кровать со столбиками и тяжелым желтым пологом была такой огромной, что на ней легко бы уместилась еще пара человек, и осталось бы место для одного довольно жирного кота. Одежда маленького эльфа была аккуратно сложена на стуле рядом с постелью — значит, накануне кто-то позаботился о том, чтобы раздеть его, и Иан наконец все вспомнил. Его принес в эту комнату незнакомец с уверенными сильными руками, а потом, видимо, ближе к рассвету, приходил папа. Он говорил, что отправляется ловить убийцу Фергуса, и обещал управиться к полудню — но, судя по падавшим в окно солнечным лучам, сейчас было еще слишком рано, чтобы человек успел вернуться. Но валяться в кровати и дожидаться его Иан, конечно, не собирался. И раз уж, кажется, теперь он был предоставлен сам себе, маленький эльф мог взяться за собственное расследование.

Он выскользнул в коридор незамеченным — у его дверей, в отличие от покоев принца, не обнаружилось ни одного стражника, а первый встреченный на пути гвардеец едва обратил на маленького эльфа внимание. Иан сомневался, что Боклерский дворец был больше королевского дворца в Вызиме, но все равно толком не успел разобраться в его галереях и коридорах — помнил путь от обеденного зала до комнаты принца, длинный проход с портретами в зал с огромными окнами и, конечно, дверь, ведущую в коридоры для слуг. И если Иан надеялся что-то разузнать, то начинать нужно было именно с него. Накануне папа допрашивал слуг, и Иан не сомневался, что он добыл у них нужную информацию, но кто-то невидимый, умеющий наблюдать и внимательно слушать, мог выяснить гораздо больше, чем человек на допросе. Не то чтобы маленький эльф сомневался в папиных методах — под тем взглядом, что он увидел у него вчера, Иан и сам бы признался во всех своих прегрешениях. Но здесь очевидно была работа для разведчика.

Потайную дверь в скрытый проход он нашел легко, она оказалась незапертой, а коридор был совершенно пуст, и Иан решил пойти по нему наугад. Даже заблудившись, можно было добыть интересные сведения, и он всегда мог прикинуться дурачком и попросить первого встречного человека показать путь к обеденному залу или на террасу. Маленький эльф двигался бесшумно, ведя рукой по левой стене, словно шел через лабиринт и надеялся избежать неправильного поворота. И наконец его надежды оправдались — коридор резко вильнул, и перед мальчиком возникла неприметная белая дверь. Он помедлил, еще раз оглядевшись по сторонам, и, убедившись, что прямо сейчас его не поймают, склонился к замочной скважине и заглянул внутрь.

Обзор был не слишком большим — Иан увидел кусок полупустой очень просто обставленной комнаты, ровно застеленную кровать у круглого окна, а на ней — сидевшую спиной к двери и лицом к свету женщину в светло-зеленом платье. Она ловко сворачивала вокруг головы тяжелые темные косы с проседью и говорила, не понижая голоса, не думая, видимо, что ее подслушивают.

— Так и надо Анариеттке, давно надо было щелкнуть ее по носу.

— А ну как ее правда казнят? — раздался из другого, невидимого конца комнаты звонкий девичий голос. В нем слышалось неподдельное волнение, — что мы тогда будем делать?

— У Императора толпа родственников, пришлет нам нового кузена на замену, — отмахнулась женщина в зеленом, — не все ли равно, за которым из них горшки выносить? И, может, его жизнь чему-нибудь да научит, и он будет платить дворцовым слугам нормально, чтобы на эти деньги можно было хотя бы свести концы с концами. У нашей-то Анариеттки одни балы да турниры на уме, куда ей думать о простых людях вроде нас с тобой.

— Не права ты, Майя, — ответила невидимая девица, — всегда есть, куда хуже. Анна-Генриетта хотя бы своя, в Туссенте родилась. А пришлют нам какого-нибудь нильфгаардского кровопийцу — тогда запоешь. Ему до наших бед будет еще меньше дела.

Женщина обернулась — на ее открытом круглом лице играла ехидная улыбка.

— Довольно болтать, — объявила она, — идем. Пока Анариеттка в петле не болтается, уборку никто не отменял. От всех этих черных рыцарей сплошной бардак.

Она поднялась с кровати, оправила платье, и Иан, поняв вдруг, что попал в ловушку, в панике огляделся — прятаться в пустом коридоре было некуда, а о том, чтобы вскарабкаться по стене к потолку не могло быть и речи. Он метнулся за угол, и, когда дверь комнаты служанок открылась, вывернул из-за него с самым невинным и растерянным видом, на какой был способен. Женщины, вышедшие ему навстречу, едва не споткнулись о маленького эльфа, и та, которую Иан только слышал, всплеснула руками.

— Это кто это тут у нас? — спросила она, с любопытством разглядывая мальчика.

— Простите, — Иан скромно потупился, — я, кажется, заблудился.

— Господский сынок забрел в коридор для слуг, — усмехнулась женщина в зеленом, — Смотри, дорогуша, это же маленький полукровка того типа, который вчера приехал к ее светлости. Имперского палача, или кто он там такой?

Иан хотел было возмутиться, что папа его никакой не палач, а сам он — вовсе не полукровка, но сейчас явно был момент, когда нужно было наступить на горло собственной гордости. Потому он поднял на женщину робкий взгляд и сказал, шаркнув ногой:

— Мой папа уехал по важным делам, а я решил погулять по дворцу и зашел не туда. Простите…

— Знаю я, что у твоего папы за дела, — с вызовом ответила женщина, но ее спутница опасливо дернула ее за руку.

— Тише, Майя, — сказала она испуганно.

— Да что он мне сделает такого, чего уже не сделал с Гвидо? — женщина уперла руки в бока, и теперь возвышалась над Ианом, как огромная малахитовая глыба. Мальчик понял, что на этот раз его чары, безотказно работавшие на служанок в Вызимском дворце, не подействовали, и нужно было бежать.

— Давай мы проводим тебя, мальчик, — миролюбиво прервала Майю девушка, — тебе тут нечего делать.

Иан поспешил кивнуть, не глядя больше на недовольно нахмурившуюся женщину. Путь позора до выхода в уже знакомый Иану зал с лестницей они проделали в неловком молчании. Маленький эльф чувствовал на себе тяжелые взгляды и про себя недоумевал — что же такое сделал папа с неизвестным Гвидо? Женщина назвала человека палачом, но думать о том, что папа кого-то казнил, совершенно не хотелось.

Первая не слишком удачная попытка раздобыть информацию, остудила пыл Иана, и, оставшись в одиночестве, он решил, что наступило время проведать Фергуса. На мгновение он испугался, что новый приятель за ночь успел умереть от яда, не справиться и сдаться, несмотря на все усилия таинственного алхимика. И, подходя к двери в покои принца, маленький эльф отчаянно гнал от себя эту страшную мысль.

Рыцари у дверей комнаты стояли все в таких же позах, что и накануне — с тяжелыми алебардами на плечах. Иан приосанился, стараясь казаться повыше и повнушительней, но, когда он приблизился, никто из стражников даже не шелохнулся. Мальчик замешкался, разглядывая их — доспехи на рыцарях были в точности такие, как на деревянных фигурках Фегуса — очень красивые, матово-черные с символами золотого солнца на кирасах. Головы стражей венчали причудливые крылатые шлемы, а алебарды казались смертоносно-острыми. С такой охраной до принца точно не смог бы добраться ни один злоумышленник. Рыцари выглядели куда внушительней гвардейцев княгини, больше похожих на героев приключенческих романов, чем на солдат. И даже темерские воины, служившие Анаис, на их фоне выглядели бы жалко. Ничего удивительного, подумал мальчик, что в последней Северной войне армия Нильфгаарда, состоявшая из десятков тысяч таких вот пугающих черных солдат, одержала победу.

— Можно мне войти? — стараясь придать своему голосу уверенности, спросил Иан. Рыцари промедлили долю секунды, а потом, как и накануне, сделали полшага в стороны, без единого слова. Это, видимо, было равносильно дозволению, но, как бы маленький эльф ни опасался, что грозные стражи вот-вот передумают, он все равно задержался у одного из них и незаметно коснулся черного металла его лат, поддавшись внезапному порыву проверить, настоящие ли они, или перед ним стояли магические големы из камня и пламени, вышедшие из историй Геральта о его приключениях. Латы оказались самыми обычными — теплыми, гладкими и металлическими. Иан отдернул руку и, успокоенный, вошел в спальню принца.

Родителей Фергуса в комнате не оказалось. А сам он лежал в постели в той же позе, что и вчера вечером, но выглядел гораздо лучше. Ужасный зоб почти совсем исчез, вместо трубки на горле его красовался белый кусочек полотна, а лиловые синяки вокруг закрытых глаз уменьшились и посветлели. Рядом с головой принца на подушке покоилась фигурка фельдмаршала.

Иан улыбнулся и решительно двинулся к постели друга. Фергус, заслышав его шаги — а Иан специально старался двигаться погромче — встрепенулся и медленно поднял веки. Черные глаза казались еще темнее на фоне покрасневших белков и болезненно блестели, но принц совершенно точно увидел и узнал маленького эльфа, даже попытался улыбнуться.

— Ты проснулся! — Иан, не сдержавшись, последние шаги до постели проделал вскачь, и Фергус подался было ему навстречу.

— Прошу прощения, мой юный друг, — раздался вдруг из тени в углу комнаты спокойный мягкий голос, — но его высочество пока не может разговаривать — его горлу потребуется время, чтобы восстановиться.

Иан вздрогнул и пригляделся. Таинственный алхимик — уже без толстых окуляров на глазах — сидел в глубоком резном кресле с толстой книгой на коленях и смотрел на гостя с приветливой смутной улыбкой. Накануне у Иана почти не было времени, чтобы хорошенько разглядеть лекаря, но сейчас, скрытый сумраком в ярко освещенной солнцем комнате, он показался ему почти таким же загадочным, как Варнава-Базиль. Мальчик снова оробел, готовясь, что алхимик сейчас прогонит его также, как прогнала его злая женщина в зеленом платье, но тот просто смотрел на него странными темными глазами.

— Я хотел узнать, как дела у Фергуса, — поспешил оправдаться Иан, — не волнуйтесь, я скоро уйду.

— В этом нет необходимости, — покачал головой алхимик, — ее величество распорядилась, чтобы тебя пускали к принцу в любое время. Она справедливо решила, что компания друга будет также полезна для Фергуса, как лекарства. И я не смею с ней спорить.

Иан все еще неуверенно кивнул. Алхимик же, окинув мальчика еще одним пристальным взглядом, вернулся к своей книге. Мальчик постоял пару секунд в замешательстве, но потом наконец снова повернулся к Фергусу.

— Здорово, что тебе лучше, — сказал он, присаживаясь к нему на кровать, — вчера ты всех нас здорово напугал. Твой папа приказал моему разузнать, кто на тебя покушался. И он узнает — будь уверен.

Фергус медленно кивнул. Было заметно, что движения, даже такие простые, все еще даются ему с трудом. Иан поерзал на месте.

— Когда я жил в Вызиме, на меня тоже покушались, — решил пооткровенничать он, — но меня не отравили, а прокляли. Я почти ничего не помню, но говорили, что тогда убийцы хотели насолить моему папе — он был регентом королевы Анаис, и не очень-то хорошо справлялся с этим…

Иан замолчал, пораженный вдруг постучавшейся в его голову мыслью. Она была такой простой, и в своей простоте такой пугающей, что в груди у мальчика похолодело.

— Слушай, — он даже вскочил на ноги, не в силах усидеть на месте, — я тут подумал. Тебя ведь отравили, потому что ты не пил вина, как взрослые… но ведь мой папа вина тоже не пьет. И он был вынужден уехать из Вызимы, потому что там его хотели наказать. Что если те, кто проклял меня, добрались до него и здесь? — Иан нервно прошелся вдоль постели Фергуса под пристальным взглядом принца, — я знаю, что ты скажешь — зачем кому-то для этого делать это здесь, в Боклере, мы ведь уже несколько месяцев живем на винодельне, и папа не слишком заботится о своей безопасности, но сам посуди — там, в Корво-Бьянко, кроме нас, живет еще и ведьмак с чародейкой. А какой дурак решится на преступление под носом у Геральта?

Иан остановился, хмурясь, перехватил сомневающийся взгляд Фергуса и продолжал, раскачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину.

— Ну да, ты прав, — подтвердил он невысказанную мысль, — если кто-то знал, что папа приедет в Боклер, он мог перехватить его по дороге. Или дождаться, пока мы вернемся домой, а потом подстеречь его во время одной из прогулок на реке… тогда получается, что убийца охотился все же за тобой. Из-за того, что твой папа — Император, да?

Фергус на этот раз печально потупил взор и едва заметно пожал плечами — вид у него при этом сделался какой-то провинившийся, и Иан поспешил замахать руками.

— Ничего плохого нет в том, чтобы быть Императором, — заверил он друга, — но ты сам говорил, что даже твоего камергера казнили за участие в заговоре, правда?

Фергус слабо кивнул.

— Но тогда кто же мог устроить этот заговор? — Иан прижал пальцы к подбородку и снова прошелся по комнате, призывая на помощь всю свою смекалку. — Что если самый верный ответ — самый простой? — наконец спросил он, остановившись перед принцем и скрестив руки на груди, — княгиня Анна-Генриетта не слишком-то жалует твоего папу. Он ведь отменил турнир, а она так хотела его провести. И еще… — он шагнул к постели вплотную и заговорил шепотом, — я не стал бы ей доверять. Она всегда разная. Улыбается, а потом в спину смотрит так, будто глаза тебе хочет выцарапать. И слуги ее не любят — она им совсем не платит. А еще я слышал, как о ней говорили работники в Корво-Бьянко. А сейчас она делает вид, что помогает папе, только чтобы отвести от себя подозрения…

Фергус безмолвно поднял белесые брови.

— Знаю, знаю, это очень рискованно — планировать убийство в собственном доме, — подтвердил он его немое высказывание, — но сам посуди — на кого все подумали бы в последнюю очередь? Да и яд ей подсыпать было — проще простого. — Иан снова помедлил, взвешивая только что сказанное, но потом со вздохом покачал головой, — Нет, это все чушь… Если бы она хотела отомстить твоему папе, она отравила бы его, а не тебя. Цири говорила, ты ей нравишься… — еще одна пугающая догадка пронзила Иана, и от ужаса ее логичности он даже слегка попятился, — нет… не может быть. Не может быть такого!

На этот раз он не просто измерил шагами пол комнаты, он буквально пробежал по ней круг, сшибая на пути расставленные фигурки. Замер, сжав кулаки.

— Фергус, — сказал мальчик очень серьезно, прямо глядя на друга, — ты сказал, Цири недолюбливает тебя. Не могла она… Ведь она так удачно решила сбежать из дворца прямо накануне покушения. И она обещала мне твои коньки. И вообще только и делает, что дразнит тебя. Но как же… — он заметно сник. Версия была всем хороша — стройная, логичная и убедительная. Кроме одного — если Цири и впрямь покушалась на Фергуса, перед Ианом вставал серьезный выбор между сердцем и долгом. И он был не готов его сделать. Как бы ни хотелось маленькому эльфу защитить свою даму сердца, убийство родного брата — это было уже слишком.

Принц пошевелил плечами, явно намереваясь вставить свои пять оренов, но Иан предостерегающе поднял руку.

— Молчи! — сказал он почти тем же тоном, каким прикрикнул на него накануне папа, — это очень серьезные обвинения, я знаю. И без весомых доказательств мы не сможем уличить императорскую наследницу в заговоре. Но если это правда она…- он прижал руку к груди, сердце в которой отчаянно быстро забилось, — то она должна понести справедливое наказание.

Все это время сидевший молча алхимик, на этот раз негромко кашлянул, и Иан, позабывший о его присутствии, вздрогнул и обернулся.

— Простите, что вмешиваюсь в расследование, юноши, — проговорил он тихо, все также приветливо полуулыбаясь, — но, насколько я знаю характер Цириллы, реши она убить своего брата, не стала бы прибегать к яду. Ей проще было как бы случайно толкнуть его и проломить принцу череп. Хотя и это для ее характера слишком обходной путь. Ее воспитывали в ведьмачьей крепости, а у ведьмаков есть сотня способов убить кого-то без такого грязного приема, как яд в соке.

Иан с надеждой теперь пристально смотрел на лекаря.

— Вы знакомы с Цири? — спросил он требовательно. Алхимик говорил очень убедительно, но Иан боялся поверить ему так просто — чтобы не разочароваться.

— С ней самой — не слишком, — покачал головой алхимик, — но вот с тем ведьмаком, что ее воспитывал — очень хорошо. И можно много гадостей наговорить о выродках-мутантах, машинах для убийств, но я готов поручиться, что ни Геральт, ни Цирилла не стали бы убивать ни в чем неповинного ребенка, как бы сильно он их ни раздражал.

— Согласен! — от облегчения Иану вдруг захотелось ринуться к улыбающемуся незнакомцу и дружески обнять его, а ведь он даже имени его не знал. — Но тогда кто же мог покушаться на Фергуса?

Алхимик покачал головой.

— Я бы доверился в этом вопросе твоему отцу, — заметил он, — с ним я тоже не имел чести познакомиться, но в Северных королевствах о Верноне Роше ходят настоящие легенды.

Иан с сомнением пожал плечами — он уже слышал эту фразу не раз и не два, и вчерашний день предоставил ему несколько весомых доказательств ее правдивости, но мальчик все еще не был до конца убежден, что его добрый папа, всегда готовый обнять его и утешить, был тем самым человеком, о котором с трепетом и уважением болтали в Темерии и за ее пределами. Алхимик, видимо, заметил его выражение лица и усмехнулся.

— Всегда сложно поверить, что тот, кого ты знаешь только с одной стороны, в других обстоятельствах ведет себя совершенно иначе. Наш досточтимый Император — лучшее тому доказательство. Я уверен, принц Фергус знает его только как заботливого отца и героя-освободителя.

Фергус поспешил коротко кивнуть в подтверждение его слов.

— Меня послали сюда приглядывать за моим папой, — с достоинством возразил Иан, — и раз уж он решил уехать на опасное задание без меня, я хочу хотя бы помочь ему с расследованием. Правда, — он со вздохом опустил голову, — я так ничего толком и не узнал. Служанки, за которыми я следил, только и знали, что ругали княгиню за то, что она им не платит.

— Никогда не знаешь, какие именно сведения могут помочь в том, чтобы узнать всю правду, — ответил алхимик и неторопливо поднялся из кресла, отложил свою книгу и приблизился к постели Фергуса, — а сейчас, ваше высочество, время принимать лекарства.

Принц болезненно поморщился, но лицо его тут же приняло стойкое, решительное выражение. Алхимик удовлетворенно кивнул и принялся готовить уже знакомое Иану устройство с длинной трубкой. Мальчик поспешил посторониться, но не сводил взгляда с умелых, ловких рук лекаря, когда он набирал лекарство в металлический цилиндр и аккуратно снимал кусочек ткани с едва заметной ранки под ключицей принца.

— А почему Фергус не может просто выпить эту микстуру? — не выдержал Иан, подходя немного ближе, чтобы лучше видеть.

— Его горло сильно повреждено, — охотно пояснил алхимик, вводя иглу,— а через эту трубку лекарство попадет прямо в вену, и подействует быстрее и эффективней. Я собирался рассказать об этом методе в Оксенфурте. Надеюсь, в будущем он спасет множество жизней.

Иан снова прижал палец к подбородку, размышляя.

— Вы говорите, что должны были уехать вчера утром, правильно? — спросил он наконец, пока алхимик медленно вводил лекарство, а Фергус мученически закрыл глаза и терпел.

— Правильно, — согласился лекарь, — но не смог уехать вовремя.

— Оксенфурт — это ведь в Редании? — ответ на этот вопрос был очевиден — на полотне-карте на полу этот город был обозначен изящно нарисованными стрельчатыми башенками прямо над буквой «Р» в названии страны.

Алхимик глянул на мальчика через плечо.

— Хочешь сказать, что приглашение было поддельным? — спросил он ровно, — и кто-то просто хотел, чтобы меня не оказалось во дворце в ночь покушения?

Иан и сам не сформулировал бы это лучше.

— Я должен поговорить с Императором! — решительно заявил он, — или с папой, если он уже вернулся.

— Думаю, придется немного подождать, — отозвался алхимик, снова заклеивая след от иглы, — но ты прав — твои выводы могут оказаться очень полезны.

Иан от нетерпения едва не прыгал на месте.

— Это срочно! — заявил он, — если в этом правда замешана королева Адда, то мы с папой тоже в опасности! Она ведь — его враг!

Веки Фергуса после сложной процедуры начали слипаться почти сразу, как алхимик вытащил из его тела иглу. Принц откинулся на подушку, потянулся за фигуркой фельдмаршала и виновато посмотрел на Иана. Тот перехватил его взгляд.

— Ничего не бойся, мой друг! — заявил он торжественно, как делали рыцари в романах, принося клятву своему королю, — отдохни, а, когда проснешься, убийца уже будет обличен.

Фергус все еще хмурился.

— Думаю, его высочество боится, что ты уедешь до того, как он придет в себя, — заметил алхимик — так, словно мог читать мысли принца.

Иан замялся. Он помнил, что папа обещал, что в полдень они поедут домой, да и отец в Корво-Бьянко уже, наверно, успел известись в ожидании их возвращения. А давать Фергусу обещаний, которые не сможет выполнить, маленький эльф совершенно не хотел.

— Твоя мама обещала, что попросит твоего папу навестить нас на винодельне, — сказал он принцу, — когда ты поправишься. Так что спи и выздоравливай. А я буду тебя ждать.

Он заметил, как черные глаза принца заблестели сильнее прежнего, но держать их открытыми Фергусу было все тяжелее. Иан огляделся по сторонам, потом протянул руку и взял из пальцев принца фигурку Мэнно Коэгоорна.

— Он побудет у меня, — сказал он решительно, — я сохраню его до нашей новой встречи.

Эти слова, казалось, наконец успокоили Фергуса и примирили его с действительностью. Он перестал сопротивляться сну, опустил веки и спокойно выдохнул. Иан постоял над ним еще немного, сжимая в руках деревянного фельдмаршала. Потом повернулся к алхимику и увидел, что тот тепло улыбается.

— Ты все правильно сделал, — кивнул он, и Иану это казавшееся излишним одобрение неожиданно пришлось очень по душе.

— Он все равно хотел мне его отдать, — скромно заметил он, стараясь немного приуменьшить сияние своего внезапного подвига, — вроде как, дома, в Нильфгаарде, у него таких еще много.

— Именно такого — точно нет, — алхимик задержал взгляд на фигурке в ладонях мальчика, — я узнаю руку мастера. Думаю, этого славного воина вырезал один мой хороший друг. А он никогда не повторялся, а теперь — давно забросил это ремесло. Так что береги ее.

Иан посмотрел на солдатика в своей руке теперь совершенно другими глазами — так госпожа Йеннифер смотрела на драгоценные украшения, которые мальчик добывал для нее со дна реки — а потом торжественно кивнул.

В этот момент раздался тихий, но настойчивый стук в оконное стекло. Иан удивленно посмотрел в том направлении, а алхимик пересек комнату и открыл одну тяжелую створку. На подоконник, взмахнув черными крыльями, сел большой ворон, и мальчик готов был поклясться, что птица окинула комнату пытливым изучающим взглядом, а потом посмотрела на алхимика, склонила голову, негромко каркнула и приподняла крылья, будто что-то говорила ему. И самое поразительное — лекарь слушал ворона очень внимательно, а потом удовлетворенно кивнул. Из небольшого мешочка у пояса в его пальцах появился кусочек чего-то розоватого, и алхимик протянул это птице. Та перехватила угощение крепким темным клювом, еще раз дернула крыльями, и наконец вылетела обратно в окно.

— Он… говорил с вами? — очень тихо, понимая глупость своего вопроса, спросил Иан, глядя на алхимика во все глаза.

— Да, — как в самой обычной вещи признался тот, закрывая створку окна, — я просил его сообщить, когда группа твоего отца вернется во дворец. Представь себе, мне тоже любопытно, кто пытался убить принца.

— И ворон… сказал вам, что они вернулись? — сам факт того, что папа возвратился с опасной миссии как-то незаметно отступил далеко на второй план. Незнакомец, говорящий с птицами — такого Иан раньше никогда не видел, хоть и жил в одном доме с самой настоящей чародейкой. Госпожа Йеннифер могла создать пустельгу буквально из воздуха и отправить ее с поручением. Но то было порождение магии, а этот ворон был самым настоящим, неволшебным — и это только добавляло произошедшему волшебства.

— Да, — подтвердил алхимик, — прикрой рот, мой юный друг, а то следующий ворон залетит прямиком в него.

Иан поспешил воспользоваться советом. Лекарь, кажется, совершенно не собирался пускаться в дальнейшие объяснения, и мальчик решил разобраться с этим позднее.

— Нужно выяснить, где он сейчас, — сказал он решительно — его собеседник как-то сам собой превратился в его подручного в расследовании, и с ним явно можно было больше не скрытничать, — и рассказать все, что нам удалось узнать.

— Тебе удалось, — поправил его алхимик, — это все только твоя заслуга. Но я знаю, где Император принимает рапорт у твоего отца, и я могу тебя проводить.

— Это вам тоже ворон сказал? — с любопытством поинтересовался Иан и получил в ответ быстрый кивок.

Когда они выходили из покоев принца, стражи у двери даже не шевельнулись. Алхимик двигался по коридору быстро и бесшумно — Иан едва за ним поспевал. На этот раз они не стали использовать коридоры для слуг, а прошли через ту тяжелую дверь, которую накануне Иан так и не смог сдвинуть с места. Алхимик отворил ее легко, одной рукой. Они оказались в очередной галерее с портретами, и Иан увидел, что в нескольких шагах впереди идет папа. Мальчик едва узнал его со спины. Походка у человека всегда была уверенной и четкой — походкой солдата. Но сейчас в движениях появилась легкая крадущаяся плавность. Перед Ианом был больше не простой вояка, привыкший маршировать, а тот, кто мог спрятаться не хуже любого эльфа, даже самого Иана. На папе больше не было вчерашнего серого камзола — теперь он был облачен в короткий черный дублет, а у пояса красовался длинный кинжал в простых кожаных ножнах.

— Папа! — успел окликнуть его Иан, и человек притормозил и обернулся. Мальчик хотел было броситься к нему, но заметил, что спутник его, до этого шедший прямо за спиной, словно растворился в воздухе и пропал. Впрочем, чего еще было ожидать от того, кто разговаривал с птицами? Сейчас у Иана были дела поважнее. Папа развернулся на каблуках новых коротких сапог и пошел ему навстречу.

— А ты что тут делаешь? — спросил он у него, улыбнувшись, — я же сказал тебе ждать меня.

— Я провел собственное расследование, — с гордостью заявил маленький эльф, и до того, как папа успел нахмуриться и возмутиться, продолжил шепотом, немного тараторя, — я подслушал разговор служанок, они жаловались на то, что княгиня им совсем не платит, не знаю, как это поможет, но лекарь сказал, любая информация пригодится. А еще то письмо из Оксенфурта. Мы думаем, оно было поддельным.

— Письмо из Оксенфурта? — переспросил папа, и в глазах его Иан наконец увидел настоящий интерес.

— Алхимик княгини получил письмо — его пригласили в Оксенфурт читать лекцию о лекарствах, которые вводят прямо в вену, — принялся обстоятельно объяснять Иан, — и должен был уехать вчера утром, но не уехал. И мы с ним подумали, что оно было поддельным, его просто хотели убрать из дворца…

Папа задумался на мгновение, потом решительно кивнул. Выпрямился и сделал приглашающий жест рукой.

— Идем, Иан, — сказал он, — доложим о расследовании вместе. Думаю, Император должен знать, что не я один в этом участвовал.

Иан, замирая от восторга, не чуя под собой ног, пошел за человеком. Впервые в жизни ему не приходилось пробираться на важную встречу тайком, его пригласили на нее, как настоящего взрослого, и он надеялся не ударить в грязь лицом — фигурка Мэнно Коэгоорна, все еще зажатая в руке, придавала ему решимости.

Император, одетый в простой черный мундир без шитья и украшений, застегнутый наглухо до самого горла, сидел за зеленым столом в окружении зеленого великолепия комнаты, и походил на грозовую тучу посреди чистого весеннего неба. Лицо его — усталое, осунувшееся, рассеченное глубокими хмурыми морщинами, не выражало ровным счетом ничего. Иан даже слегка оробел под тяжелым взглядом его глаз — таких же покрасневших, как у Фергуса. Видимо, Эмгыр за эту ночь не смежил век ни на секунду. Папа вошел в кабинет и остановился навытяжку перед Императором в паре шагов от стола. Иан встал рядом с ним, стараясь держаться также прямо и уверенно. Получалось не слишком удачно, но на него Эмгыр даже не взглянул.

— Докладывайте, — обронил он папе, и тот, помедлив мгновение, заговорил:

— Нам удалось поймать исполнителя, когда он собирался сесть на корабль в порту. Капитан — выходец из Каэдвена, получил плату золотыми кронами, по тройной ставке. Я допросил и его, и команду, но, похоже, это обычный любитель легкой наживы, контрабандист, берущий на борт за особую плату любого, не задавая лишних вопросов.

— Его арестовали? — спросил Император.

— Разумеется, — кивнул папа, — он ждет приговора в тюрьме. Исполнитель же оказался одним из поваров княгини.

Черные брови Императора сошлись над переносицей, и Иан почти увидел, как он выносит приговор Анне-Генриетте, но папа невозмутимо продолжал:

— Ее светлость не слишком заботится о составе дворцовой прислуги. Но не оттого, что она такая легкомысленная дура — в штате ее работников имелся человек, отвечавший за проверку поступавших на службу людей. Поваров отбирали на специальном соревновании, фальсифицированном, конечно, но народу Боклера нравятся турниры — в том числе и кулинарные. Человек, отвечавший за проверку репутации будущих поваров, получил взятку и сообщил, что победитель того турнира — человек неблагонадежный, а, значит, не может работать при дворе. Ему тут же предложили замену, и это, в свою очередь, оказался тот самый отравитель. Яд он приобрел у местного травника. К нему я тоже наведался, но тот утверждает, что заказчик собирался травить слизней в саду. Та лавка известна тем, что из-подполы продает фисштех и другие наркотики собственного изобретения. Торговец также ожидает приговора.

— Блестяще, — сухо прокомментировал Император, но в тоне его не было ни капли иронии — кажется, он и впрямь был впечатлен не меньше, чем Иан, слушавший папу с открытым ртом. Все легенды, прежде казавшиеся преувеличенными, сейчас обретали плоть и представали строгими, точными фактами. Папа на похвалу никак не отреагировал.

— Непосредственных заказчиков вычислить не удалось, — продолжал он ровно, чеканя слова, — проверяющий просто получил взятку, исполнитель — тоже. Но, благодаря усилиям моего сына, удалось выяснить, что в деле прослеживается реданский след. Алхимик ее светлости получил письмо из Оксенфурта и должен был уехать, а именно благодаря его мастерству, как я понимаю, принца Фергуса удалось спасти.

Иан поежился, когда черные, как у ворона алхимика, глаза Императора встретились с его взглядом. Эмгыр наконец-то заметил его присутствие, и теперь разглядывал мальчика с настоящим интересом. Зрительный контакт длился всего пару мгновений, потом Император медленно поднялся из-за стола, подошел к папе и молча протянул ему руку. Папа не шевельнулся.

— Последнее, ваше величество, — сказал он, и теперь лицо его стало жестким и угрюмым, — я смею утверждать, что у всех этих несчастий была одна важная причина. И заключается она в том, что замешанным в это дело людям нужны были деньги. Туссентская казна сократила довольствие дворцовой прислуги из-за повышения налогов на армию, о котором вчера говорила ее светлость.

Император медленно опустил руку.

— Вы хотите сказать, что я сам виноват в покушении на моего сына? — с холодной угрозой в голосе спросил Эмгыр.

— Я хочу сказать, что, пока я занимал пост регента Темерии, мне также, как и ей, приходилось иметь дело с коррупцией, — ответил папа спокойно, — которая, в свою очередь, процветала по той же самой причине, хоть и не носила такой разрушительный характер.

Император молчал, не сводя глаз с лица папы, и Иан, крепче сжимая фигурку фельдмаршала, подумал было, что вот сейчас Эмгыр велит арестовать человека и отправить его «ожидать приговора». Но Император кивнул.

— Я приму это к сведению, — сказал он, — полагаю, однако, расследование еще не окончено?

— В Туссенте — окончено, — ответил папа, — дальнейшее находится вне пределов моей юрисдикции.

— Пока что, — Император все же снова поднял руку, и на этот раз папа пожал ее, — я благодарю вас, Роше, и сдержу слово — вы можете выбрать себе любую награду, какую захотите. Я также напоминаю об озвученном мною вчера предложении. Уверен, вы захотите довести это расследование до конца.

Лицо папы дрогнуло — всего на секунду.

— Мне все еще нужно подумать-сказал он, но Иан — как, должно быть, и Император — понял, что решение уже принято.

Из Зеленого кабинета они выходили молча. Папа не взял мальчика за руку, и вместе, бок о бок, как равные, они прошли по коридору до переднего зала. Только здесь человек наконец повернулся к маленькому эльфу.

— Поедем домой, — сказал он ему, — нас уже заждались.

Иан кивнул — немного неуверенно.

— Можно мне попрощаться с Фергусом? — спросил он, и, получив кивок, поспешил обратно в комнату принца.

Оказалось, впрочем, что Фергус все еще мирно спал, а обнаружившаяся рядом с ним Императрица приветливо улыбнулась мальчику и сказала, что помнит о своем обещании.

— До скорой встречи, мой маленький герой, — сказала она, подходя к Иану ближе. Наклонилась и поцеловала его в лоб. — я никогда не забуду, что ты и твой отец сделали для моего сына.

Окрыленный и все еще трепещущий Иан спешил обратно к папе, и застал его в том же зале, где и оставил — но не одного. К человеку быстрой, немного нервной походкой подошла княгиня Анна-Генриетта. Она была одета в очередное пышное платье, но лицо ее было все еще испуганным и бледным.

— Я хотела бы поговорить с вами наедине, — сказала она папе, и тот, помедлив немного, согласно склонил голову. Анна-Генриетта бесцеремонно скользнула рукой под его локоть и решительно повела его прочь из зала. Иан не мешкал, тем более, что никто и не думал его останавливать. Он невидимой тенью проследовал за княгиней и папой по галерее с портретами, а, когда они вышли в зал с огромными окнами, притаился у оставшейся приоткрытой двери. Сейчас здесь не было ни одного гвардейца, и некому было прогнать его.

Княгиня подвела папу к одному из панорамных окон, остановилась напротив него и медленно взяла его ладони в свои. В солнечном свете, падавшем сквозь чистые стекла, Иан мог очень отчетливо видеть ее лицо, и ему показалось, что такое выражение он тоже где-то видел прежде — может быть, в глазах Геральта, когда он смотрел на госпожу Йеннифер, или даже у самого папы при взгляде на отца. И это мальчику совершенно не понравилось, хоть он и не мог понять, почему. В глазах княгини читался искренний восторг.

— Я хотела поблагодарить вас, — проговорила Анна-Генриетта, и голос ее звучал ниже и вкрадчивей обычного, стал мягким и почти завлекательным, как свежий искрящийся сугроб.

— Не стоит, — покачал головой папа, и Иан заметил, как напряглись его плечи, — я просто выполнял…

— Свою работу, верно, — кивнула Анна-Генриетта нетерпеливо, — но вы должны понимать, что спасли мою жизнь, только благодаря вам мне удалось избежать гнева Императора…

— Я действовал по справедливости, — ответил папа, и княгиня, покраснев, опустила ресницы.

— Я постоянно встречаю рыцарей, людей высоких идеалов и несравненного достоинства и чести, — снова заговорила она, понизив голос до таинственного шепота, — или подлецов, желающих поживиться за мой счет. Но таких, как вы, Вернон, я никогда не встречала. Вы — настоящий мужчина, и я не могла этого не заметить. Прошу…- Иан заметил, как трудно поднялась и опустилась ее высокая грудь в глубоком декольте, — не считайте меня легкомысленной, я знаю, что это все глупости, сказочки для малолетних идиоток, но я… Ох, как мне неловко.

Папа молчал, не шевелясь. Княгиня снова подняла на него потемневшие глаза, вдохнула, будто собиралась прыгнуть с обрыва, а потом, подавшись вперед, вдруг впилась губами в папины губы.

Иан не сдержал задушенного вскрика, но на него никто не обратил внимания. Поцелуй длился несколько секунд, и за это время человек не двинулся с места. Наконец княгиня отстранилась — разрумянившаяся, тяжело дышащая, она, казалось, сбросила добрую пару десятков лет, и выглядела растерянной девицей.

— Ах, прошу, теперь уходите, — шепнула она, выпуская папины руки, и Иан поспешил отбежать от двери, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу.

Папа нашел его сидящим на лестнице в зале. Подошел твердой походкой, снова чеканя шаг, как солдат. Иан не поднял на него взгляд, боясь, что папа заметит смущенный жар, которым сейчас пылали его уши.

— Хватит с меня Боклера, — сказал папа слегка охрипшим голосом, — едем домой.

========== О подарках и отдарках ==========

Получилось так, что выехать сразу они не смогли — папе нужно было раздать распоряжения людям, помогавшим ему с поимкой преступников. Иан не верил собственной удаче — все это время он был рядом с папой, и никто даже не думал его прогонять. Мальчик видел, с каким почтением слушали человека пугающего вида незнакомцы, с какой охотой вызывались выполнять его поручения, и папа вел себя так, словно не было ничего естественней, чем командовать этими людьми, которые больше походили на убийц, чем на солдат. На самого мальчика никто не обращал внимания, но, когда они уже уходили, один из незнакомцев вдруг улыбнулся ему, потом с опаской глянул на папу, но тот лишь коротко кивнул. Только после этого боец порылся в кармане своего неприметного черного сюртука, извлек большую, завернутую в яркую бумажку конфету и протянул ее Иану. Тот в замешательстве тоже посмотрел на папу, и тому пришлось кивнуть второй раз.

После этой встречи, они еще ненадолго задержались в Боклере — проехались по красиво украшенным разноцветным лавочкам. Папа пояснил, что хочет купить подарки на Йуле, раз уж вышла такая оказия, и Иан горячо поддержал его в этом. Денег у него, конечно, не было, но, когда он с тоской уставился на красивые подвески с молочно-белыми камнями на тонких цепочках, папа будто сумел прочитать его мысли и купил одну.

— Это для госпожи Йеннифер? — поинтересовался он, и Иан стушевался, покраснел до кончиков ушей и ответил едва слышно, не узнав собственный голос:

— Для Цири…

Папа ухмыльнулся, но больше ничего не сказал. Сам он подошел к приобретению подарков очень обстоятельно, несколько раз принимался торговаться с лавочниками, и всегда выходил из этих сражений победителем. И теперь Иан видел какую-то новую, прежде неизвестную сторону своего папы. Этот Вернон Роше больше не был опасным, непреклонным бойцом, который отчитывался перед Императором о своих успехах. С лавочниками папа говорил резко, твердо, но не свысока, будто знал их тайный язык и владел им в совершенстве. Пару раз Иану от смущения хотелось провалиться под пол, и он дергал папу за рукав, прося перестать наседать на торговца, не желавшего сбить цену на большой охотничий нож, предназначенный, видимо, для Геральта. Но папа был непреклонен.

— Я что, не могу отличить назаирскую сталь от махакамской? — надвинулся он на несчастного лавочника, — я же сказал — мне нужна вещь для дела, а не для красоты, так что не дури мне башку, а то живо сообщу, куда следует, что ты толкаешь контрабанду.

Когда с покупками было наконец закончено, настал вечер, и из Боклера они выезжали по темноте, а до Корво-Бьянко добрались уже глубокой ночью. Даже конюх, принявший поводья Серебряного из рук папы, выглядел помятым, сонным и ужасно недовольным. Поместье стояло, погруженным во тьму, но, подходя к дверям, папа вдруг насторожился. Иан тоже это услышал — откуда-то справа раздавались приглушенные голоса, а из-под дверей, ведущих в винный погреб, пробивался смутный желтый свет. Человек нахмурился, и мальчик, следуя за ним, почувствовал легкий волнительный азарт — даже если в погреб забрались грабители, сейчас папа снова не собирался, казалось, прогонять Иана, и в полутьму подвального помещения они входили вместе.

За выщербленным деревянным столом между винных бочек, окруженные батареей пустых бутылок и тарелок с объедками, сидели отец и Цири, и Иан с удивлением увидел, что они играли в гвинт. Папа замер в полутьме коридора, не дав игрокам заметить себя, но те, похоже, и не обратили бы на них внимания — так драматично разворачивалась карточная партия.

Отец надменным изящным жестом обронил последнюю карту из руки на стол, и Цири, издав почти нечеловеческий вой, закрыла лицо руками, вскинув локти вверх, потом схватила собственный сброс и подкинула его в воздух, и разноцветные картинки рассыпались вокруг нее дождем.

— Я не понимаю этой игры! — заявила девушка патетично, — почему ливень мешает баллисте?! Это же, мать ее, баллиста, и она не сахарная!

— Старшая кровь, — не остался в долгу Иорвет, величественно сложив руки на столе, — может, ты и похожа чем-то на Лару Доррен, но проигрывать она явно умела с большим достоинством.

— Засунь себе в жопу свое достоинство! — Цири грохнула кулаками по столешнице, — ты точно мухлюешь, откуда у тебя в колоде столько шпионов?!

— Я играю колодой Нильфгаарда, — насмешливо напомнил Иорвет, и Цири снова застонала, потом послала эльфу тяжелый мрачный взгляд — в точности, как у Императора.

— Я ведь могу приказать казнить тебя за измену, знаешь? — спросила она с угрозой, и Иан, похолодев, вспомнил, что уже слышал накануне эти слова, но, как и папа, отец ничуть не испугался.

— Я не нильфгаардский подданный, — заявил он, — так что давай, стаскивай сапоги.

Цири, ворча, полезла под стол, сняла один сапог и водрузила его на стол перед эльфом.

— На кой хрен тебе вообще сдались мои сапоги? — поинтересовалась она, воюя со вторым.

— Я ничего не приготовил моему супругу к Йуле, — улыбнувшись, ответил Иорвет, — а он так любит праздники. А еще у него до смешного мелкие ноги, так что твои сапоги как раз подойдут.

На этот раз папа не выдержал. Возмущенно фыркнув, он ступил в круг света, но игроки даже сейчас заметили его не сразу. Цири схватила со стола бутылку, сделала щедрый глоток и пододвинула ее обратно к эльфу, и только после этого удосужилась поднять глаза.

— Легки на помине! — она широко улыбнулась, потом, прищурившись, окинула папу взглядом, — а тебе идет мундир специального отряда, ничего не скажешь. Сразу начинаешь верить, что перед тобой не разбойник с большой дороги, прикинувшийся купцом, а вполне себе настоящий разведчик! Рада, что ты согласился на предложение папá.

Иан вздрогнул и опасливо посмотрел на отца — кажется, Цири только что одним махом перечеркнула все будущие старания папы, если тот собирался спокойно и обстоятельно поговорить с отцом о своем назначении. Но Иорвет и ухом не повел — он приложился к бутылке и сосредоточенно сделал два долгих глотка.

— Ты, стало быть, знала, зачем меня вызвали? — мрачно поинтересовался папа.

— Знала? — Цири, покачиваясь, встала из-за стола, — да я это придумала! Так что — добро пожаловать и все такое. Иди к нам, выпей! Вино «Белый волк», правда почему-то красное.

Иорвет, пытавшийся снова присосаться к горлышку, прыснул, разбрызгивая алые капли вокруг себя.

— А я так и сказал! — заметил он, — не мог придумать названия получше! Это же прямой обман потребителя, за такое и поиметь…

— Так, достаточно, — папа решительно шагнул к столу. Эльф, отставив сосуд со спорной влагой, поднял на него единственный глаз, откинул волосы со лба и соблазнительно улыбнулся.

— Ты пришел спасти меня от злой ведьмачки, мой славный герой? — спросил он игриво, — не волнуйся, я уже сам ее победил. Семь раз подряд.

— Пойдем спать, — миролюбиво сказал папа, но было слышно, что это скорее приказ, чем предложение. Отец сделал страдальческое лицо, но спорить не стал. Оперевшись руками о столешницу, эльф медленно поднялся, качнулся и буквально упал в папины руки.

— Кажется, меня щас стошнит, — сообщил он романтическим тоном, и Цири рассмеялась, запрокинув голову.

— Вы, эльфы, совсем не умеете пить! — заявила она, — нужно было сыграть с тобой на выпивание, а не в этот гребанный гвинт. Тогда бы ты уже валялся за столом, а я бы забрала твои сапоги.

— Точно! — очнулся отец, — сапоги! Любовь моя, — он, не выпуская папу из объятий, кивнул головой в сторону своего выигрыша, — это тебе. Носи на здоровье.

— Спасибо, — сухо откликнулся папа, начиная настойчиво вести Иорвета в сторону выхода. По пути он быстро тревожно взглянул на Иана, но тот великодушно махнул рукой — мальчик был достаточно взрослым, чтобы самостоятельно добраться до постели, и отцу помощь в этом нужна была гораздо больше.

Через пару минут маленький эльф и Цири остались в погребе одни. Девушка, помедлив мгновение, стащила свои сапоги со стола и быстро натянула их на ноги.

— Завтра утром он и не вспомнит о них, — оправдалась она перед Ианом, хотя тот и слова ей не сказал. Хмель, казалось, уже слетел с нее, и на мальчика она смотрела совершенно ясным взглядом. — Неловко вышло, я честно не пыталась его напоить — оно как-то само собой вышло. Твой папа очень разозлился?

Иан пожал плечами.

— Если отец не пойдет топиться в реке, то все в порядке, — ответил он, и Цири удивленно подняла брови, — это долгая история, — отмахнулся мальчик.

— Где вас так долго носило? — спросила она, присев на пол и собирая разбросанные карты, — я уж начала думать, что Император не просто предложил твоему папе должность, но и тут же отправил его на первое задание.

— Так и было, — вздохнул Иан. Он принялся помогать девушке, и одну затерявшуюся карту выудил из щели между досками пола, — кто-то пытался отравить Фергуса, и папе поручили поймать преступника.

Цири неожиданно выпрямилась, и взгляд ее зеленых глаз стал жестким и прямым.

— Что? — с угрозой переспросила она, и Иан застыл с картой в руке, пораженный произошедшей с ней переменой.

— Фергуса пытались отравить, — повторил он тихо, — и…

Цири сжала кулаки и выпрямилась.

— Убийцу поймали? — спросила она резко.

— Да, — Иан смотрел на девушку во все глаза. Та была прекрасна в своем гневе, но даже не это заставило маленького эльфа трепетать. Цири была в ярости из-за того, что кто-то покушался на ее брата — значит, все ее злые подколы и ехидные замечания ровным счетом ничего не значили, и она вовсе не желала смерти Фергусу — напротив даже.

— Я лично прослежу, чтобы он болтался на шибенице, — заявила она, — жаль, мне не дадут прикончить его собственными руками. — потом лицо девушки стало тревожным, она снова взглянула на Иана, — Что с Фергусом? Он в порядке?

— Его лечат новым особым методом, — с гордостью заявил Иан, так, будто это не загадочный алхимик, разговаривавший с воронами, вводил трубку в вену отравленному принцу, а сам маленький эльф постарался, — он поправится.

— Бедная Рия, — Цири с сожалением покачала головой, — не нужно было мне уезжать. Завтра же утром поеду обратно в Боклер…

Иан сник, опустил глаза, думая о подвеске, все еще лежавшей в папиной дорожной сумке вместе с деревянной фигуркой фельдмаршала. Но долг для императорской наследницы, конечно, был превыше всего. Девушка, меж тем, снова беззаботно тряхнула головой.

— Пора и нам на боковую, — сказала она решительно, — давай я провожу тебя в твою комнату, а ты расскажешь мне все по порядку?

Утро кануна Йуле выдалось солнечным и прозрачно-морозным. Иан проснулся в комнате один, хотя помнил, что вчера ночью, когда он засыпал, Цири валялась на его кровати поверх одеяла рядом с ним и говорила что-то. Ее неторопливый рассказ о битве с огромной многоножкой плавно перетекал в сон мальчика, где с той тварью сражался он сам, а Цири кричала ему, что поможет, только натянет сапоги.

Дом был пропитан запахами выпечки, пряностей, меда и шоколада, а столовая за ночь превратилась в настоящий обеденный зал, ничуть не уступавший убранством, по мнению Иана, тому, что он видел в Боклерском дворце. За столом рядом с Геральтом, одетым в белоснежную вышитую рубаху, сидел знакомый мальчику алхимик, и ведьмак, скупо улыбаясь, слушал, как тот что-то негромко ему рассказывает. При появлении мальчика оба повернули головы.

— Доброе утро, мой юный друг, — сказал алхимик приветливо, — присоединяйся к нашей трапезе и беседе.

Иана не нужно было просить дважды. В столовой собрались в этот час только они трое, и мальчик хотел было спросить, не уехала ли Цири до того, как он успел с ней попрощаться, но ведьмак опередил его.

— Регис рассказывал, какое расследование ты провел в Боклере, — сказал он, когда маленький эльф уселся на один из свободных стульев, — признаться, я уже успел пожалеть, что не забрал тебя в Каэр-Морхен, когда была такая возможность. Может быть, ты стал бы первым в истории эльфом-ведьмаком.

Иан почувствовал, как краснеет от нежданной похвалы. Он скромно опустил глаза.

— Всю работу сделал папа, — решил он внести ясность, — я только немного помог.

— Будь у тебя в распоряжении те же ресурсы, что у Роше, ты справился бы быстрее, — убежденно возразил Геральт, и с этим маленький эльф не стал спорить. Он представил себя на месте папы, отдававшего распоряжения бойцам, и решил, что эта роль вполне бы могла ему подойти, хотя он никогда никем не командовал.

Очень неспешно к столу спускались и остальные обитатели Корво-Бьянко. Госпожа Йеннифер, которую Иан ни разу в жизни не видел не при параде, по случаю праздника нарядилась в платье, в котором было куда больше белого, чем черного. В неглубоком вырезе на ее груди Иан заметил ожерелье, которое выловил для нее из реки.

Последними к столу явились родители. Накануне Иан впервые увидел, что на папином подбородке и щеках появилась синеватая щетина, а сейчас он снова был гладко выбрит, только у правой скулы виднелся небольшой алый порез, словно в какой-то момент у него дрогнула рука. Черный дублет, в котором приехал из Боклера, папа сменил на один из своих невзрачных сюртуков — только насмотревшись на ярких горожан, Иан смог оценить, как тускло на самом деле одевается человек. Хотя раньше, даже когда они жили в Вызиме, его одежда казалась самой обыкновенной, а если на камзоле обнаруживался ряд золотых пуговиц или светлый кант — даже нарядной.

У отца же вид был довольно бледный. Он взмахом руки отказался от тарелки каши и жадно вцепился в кружку с обычной водой. Было заметно, что эльф с большим удовольствием бы вовсе не вылезал из своей спальни, и сейчас считал минуты до того, как сможет в нее вернуться.

— Вот все и в сборе, — торжественно объявил Геральт, не переставая сиять, как новенький флорен с ликом Императора на реверсе, и Иан понял, что Цири все же уехала. Что же, это было ожидаемо и справедливо, и оставалось надеяться, что Императрица сдержит свое слово, а девушка захочет вернуться в Корво-Бьянко вместе с братом. Об одном только маленький эльф пожалел — что не решился преподнести свой подарок вчера ночью.

— Ты не мог бы радоваться новому дню не так громко? — приглушенным голосом спросил у ведьмака отец, но тот лишь мстительно усмехнулся.

— Никто не заставлял тебя вчера опустошать мой винный погреб, — заметил он, изобразив приветливую улыбку, — хотя я знаю, какой убедительной может быть Цири, и не могу тебя винить. В Императорском дворце ей вряд ли дозволяется кутить всю ночь напролет.

— Прошу прощения, — вмешался вдруг алхимик, которого, по всей видимости, звали Регисом, — так вышло, что я примерно представлял, куда еду и что нас всех ждет в канун Йуля на винодельне, потому прихватил одно средство, которое, уверен, должно помочь.

Из маленькой поясной кожаной сумки гость извлек пузырек синего стекла и подвинул его по столешнице к Иорвету. Эльф с сомнением посмотрел на снадобье, поморщился.

— Мой опыт подсказывает, что не стоит пить ничего из рук того, кто даже не был мне представлен, — заметил он угрюмо.

— Это мой друг, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, — без запинки ответил Геральт, — и я уверен, что, пока ты шатался по лесам, тебе приходилось пить болотную воду и отвоевывать мухоморы у флотзамских накеров.

Иан заметил, как из бледного лицо отца стало зеленоватым, но не дрогнуло.

— Для того, кто полчаса назад по собственному утверждению собирался бесславно умереть, ты слишком много выпендриваешься, — беззлобно вмешался папа, — а после того, что приключилось во дворце позавчера, из рук этого человека я бы выпил что угодно без лишних вопросов.

У отца не нашлось сил на то, чтобы продолжать перебранку, и он, вздохнув, откупорил синий пузырек, вылил несколько капель в свою кружку, а потом, зажмурив глаз, быстро, залпом осушил ее.

Несколько секунд над столом висела напряженная тишина. Иан смотрел на лицо Иорвета, и на какой-то миг успел испугаться, что отец свалится под стол замертво. Но тот сделал глубокий вдох, медленно отставил кружку и открыл глаз. Потом взглянул на все еще улыбающегося алхимика.

— Спасибо, — коротко обронил эльф.

Регис чуть склонил голову.

— И все же! — будто продолжая прерванный разговор, произнес Геральт, обращаясь к алхимику, — как тебя снова занесло в Боклер, да еще и не в какой-нибудь старый склеп на городском кладбище, а в придворные алхимики? Я думал, ты отправился на поиски своей кровожадной бестии, и в Туссенте в ближайшее время больше не объявишься.

— Я нашел его, — улыбка гостя стала чуть печальней, он прикрыл тяжелые веки и вздохнул, — и понял, что нужно дать ему время прийти в себя. Для таких, как мы, семь лет — слишком малый срок, и когда я понадоблюсь ему, он меня позовет. Что же до моей службы при дворе… Мне нравится Туссент, гораздо больше, чем болота Темерии, пустыни Зеррикании или Каэдвенские горы, и отчего бы не провести здесь еще некоторое время? А Анна-Генриетта по старой памяти предложила мне поработать на благо княжества. Как выяснилось, предложила не зря. Не хотелось бы преувеличивать свои заслуги, но без меня бедный мальчик бы не выжил. И без вашей помощи, конечно, — Регис снова открыл глаза и пристально посмотрел на папу, — где вы научились так ловко открывать трахею, милсдарь Роше?

Папа пожал плечами без тени ложной скромности.

— Работа такая, — ответил он, и было видно, что вдаваться в подробности не собирается.

— Ах да, работа, — Регис понимающе кивнул, — я слышал, вы тоже приняли предложенную вам придворную должность?

Над столом вдруг повисла тяжелая, напряженная тишина, никак не подходящая витавшим вокруг праздничным запахам. Папа медленно сжал и разжал кулаки, не глядя ни на кого за столом, хотя остальные смотрели прямо на него.

— Придворную должность? — первым заговорил Геральт, и в тоне его звучал ледяной укор, — Эмгыр предложил тебе работать на него?

— Это придумала Цири! — отважился Иан прийти папе на помощь — очень уж много несправедливого осуждения плескалось сейчас в глазах ведьмака. Мальчик понятия не имел, что произошло между ним и Императором, но имя его Геральт произносил так, словно выплевывал ядовитый шип.

— Предложил, — подтвердил папа — отпираться было бесполезно. Он бросил быстрый взгляд на отца, но тот остался, казалось, совершенно безучастным.

— Думаю, не стоит тебе напоминать об опасности сомнительных союзов, которые ты так любишь заключать, — Геральт же, напротив, начинал всерьез злиться. Он даже слегка подался вперед, чтобы придать своим словам внушительности.

— Не стоит, — ответил папа, расправляя плечи, — но я напомню тебе, что заключал эти союзы вовсе не по своей прихоти. Помнится, один из них мне однажды пришлось заключить с одним ведьмаком, о котором ходила совсем не добрая слава.

Геральт упрямо сжал кулаки, но крыть ему, казалось, было нечем. Иан, потерявший всякий аппетит, переводил взор с ведьмака на папу, а потом остановился на отце. Тот — все такой же бледный, сидел очень прямо, но не произнес пока ни единого слова. Папа же, отодвинув от себя нетронутую тарелку, поднялся из-за стола. Молча, не взглянув больше ни на кого, он двинулся прочь из столовой, и только теперь эльф встрепенулся, будто просыпаясь.

— Иан, — внезапно обратился он к мальчику, — идем. Думаю, грядущий разговор ты имеешь полное право услышать.

Иан перехватил его взгляд, и вдруг отчаянно захотел остаться здесь, за столом, пусть бы даже пришлось съесть всю мерзкую кашу, за всеми присутствующими, пусть бы никто больше не обращал на него внимания. За последние дни он слишком часто оказывался втянут во взрослые дела, и только сейчас становиться взрослым ему расхотелось. Но, конечно, он покорно поднялся, коротко извинился и последовал за отцом.

На открытой террасе было холодно, с подернутого белесой дымкой высокого неба сыпалось хрустящее крошево снега, и папа стоял у самого края, скрестив руки на груди и глядя куда-то поверх запорошенных рядов виноградных лоз. Отец приблизился к нему плавной неторопливой походкой и остановился рядом, не касаясь. Иану хотелось ввернуться между ними, чтобы хоть так сократить ширившуюся между родителями трещину. Но вместо этого он замер в паре шагов, не ощущая колючего холода снаружи — весь он сосредоточился внутри мальчика, мешая толком вдохнуть.

— Я еще не согласился, — первым заговорил папа, продолжая смотреть вдаль, — я и сам хотел все рассказать тебе, без вмешательства неделикатных гостей и твоих шпионов.

— Я знаю, — очень тихо подтвердил отец.

— Эмгыр предложил мне возглавить новый специальный отряд, — продолжал папа, — созданный для того, чтобы попытаться подавить реданское наступление на Темерию. Анаис нужна помощь, а имперские войска в этот конфликт вмешиваться не могут.

— Это разумно, — едва заметно кивнул отец, — я сам тебе об этом говорил, помнишь?

— Но с этой работой может справиться любой с похожими навыками, — голос папы стал глуше, и теперь словно растворялся в усиливающемся снегопаде. — если я откажусь, Эмгыр найдет кого-то еще.

— Не найдет, — возразил отец, — а ты — не откажешься.

Между ними застыла ледяная тишина, и, казалось, даже мелкие колючие снежинки замерли в воздухе, а Иану впервые за очень долгое время по-настоящему захотелось расплакаться.

— Иорвет, — очень четко выговорил папа, и наконец обернулся к эльфу — тот сделал встречное движение одновременно с ним. Иан видел, как ладони отца скользнули по рукавам запорошенного сюртука папы, а потом нырнули между его пальцами. Они смотрели друг другу в глаза, и мальчик решил было, что разговор продолжался беззвучно, мысленно.

— У меня всего один глаз, — после долгой паузы снова заговорил эльф, — но я не слепой и не идиот. Я вижу, как тебе скучно, как ты несчастен здесь, посреди этой невыносимой идиллии. Я уже наблюдал, как ты страдаешь и чахнешь, вынужденный заниматься политикой, которая была тебе отвратительна. Она убивала тебя, но мирная жизнь, как выяснилось, убивает еще быстрее. А я своей душой рискнул, лишь бы избавить тебя от смерти. Я люблю тебя, и никогда не стал бы стоять на пути того, чтобы ты был счастлив и доволен собой.

— Я счастлив с тобой, — почти шепотом ответил папа, — и все равно, где мы…

— Врешь, — отец невесело улыбнулся, и Иан от его улыбки невольно поежился, — вовсе не все равно.

Папа молчал, и только сильнее сжал ладони эльфа в своих.

— Император предлагал работу и тебе тоже, — наконец заговорил он, решившись, — кто-то должен собрать и поднять на борьбу оставшиеся отряды скоя’таэлей. Они бедствуют и вымирают, им нужен лидер, и ты мог бы…

— Ты никогда не спрашивал меня о моем прошлом, — перебил его Иорвет. Он сделал крохотный шаг к папе, и теперь они наконец-то стояли вплотную. Обычно Иан смущался, видя, как его родители обнимаются, но сейчас про себя он упрашивал ихприльнуть друг к другу — тогда разговор перестал бы казаться таким безнадежно страшным. — Ты даже не знаешь толком, сколько мне лет.

Папа моргнул, но ничего не ответил.

— Когда Аэлиренн призвала эльфов на борьбу за свободу, мне было столько же лет, сколько сейчас тебе. Для эльфа — это пора ранней юности, безрассудной и глупой, — продолжал отец, — и потому я пошел за ней, за Белой Розой, единственной, кто тогда обещал моему народу свободу и справедливость. И я был одним из немногих, кто выжил в той резне. Я видел, как рушатся прекрасные башни Шаэрраведда, не зная тогда, сколько еще раз я окажусь единственным выжившим в очередной бойне. Я не захотел сидеть в Синих горах вместе с Филавандрелем и его последователями, храня в сердце заветы Аэлиренн, я жаждал борьбы так сильно, что в какой-то момент мне казалось, я не помню, за что сражаюсь. Но я воевал. Воевал всю свою жизнь — почти две сотни лет, чтобы в конце концов получить то, на что даже не рассчитывал. Моей целью была свобода, превосходство моего народа и справедливость для него, а получил я тебя. И только лежа под колючим одеялом в той вонючей пещере и глядя, как ты неумело сбриваешь свою отвратительную щетину, я понял, что сражался все это время только ради этого. Конечно, эльфская борьба еще не окончена — пока жив хоть один эльф, надежды терять нельзя. Но это дело молодых, а я так устал от войны. Так устал, Вернон.

Папа опустил глаза, и Иан, забыв о своем страхе, заметил, как задрожали его пальцы. Отец продолжал смотреть на него, не отводя глаза.

— И это мне все равно, где быть, лишь бы рядом с тобой, — теперь его голос звучал звонче, легче, будто отец сбросил с плеч огромный груз, не дававший ему дышать, — и если для счастья тебе нужно служить Эмгыру, Анаис, Ложе Чародеек, да хоть сумасшедшей Адде — мне все равно. Человеческая политика для меня ничего не значит. Хочешь, чтобы я ждал тебя дома, согревал постель и учился печь хлеб? Я буду счастлив это исполнить. Хочешь, чтобы я вступил в твой отряд и ползал на брюхе по болотам, отстреливая реданцев? Пусть будет так. Хочешь, чтобы таскался за твоей армией, как верная маркитантка? Даже это меня устроит. Но, прошу тебя, не заставляй меня снова вмешиваться в войну, которую я уже проиграл.

Папа молчал. Иан тихо, крадучись, приблизился к родителям, остановился в полушаге — он хотел быть частью этого разговора, а не просто зрителем. А еще он хотел расслышать папин ответ.

Отец сделал короткое движение головой, и лбы родителей мягко соприкоснулись. Эльф закрыл глаза и выдохнул, снова смутно улыбаясь.

— Я должен дать ответ через две недели, — наконец сказал папа, — а куда мне велят отправиться после этого, я не знаю.

— Надеюсь, хотя бы не в Темерию, — тихо фыркнул отец, — ненавижу гребанную Темерию.

Иан, все еще не до конца понимая, что произошло, не смея поверить, что такой тяжелый разговор закончился так хорошо, невольно шмыгнул носом. Отец встрепенулся, отстранился от папы и посмотрел на него.

— А ну-ка, быстрее в дом! — скомандовал он безжалостно, но все еще не выпуская папиной руки, — простудишься, а потом сам будешь жаловаться, что лежать в кровати скучно!

Иан тряхнул головой, смахивая с волос мелкую ледяную крошку. Снег валил все сильнее, и он наконец-то почувствовал, что и в самом деле замерз. Убегая с террасы, он успел услышать, как отец недовольно цокнул языком.

— Никакой чести в этом имперском семействе. Девчонка уехала, пока я спал. А я ведь выиграл у нее сапоги для тебя.

— Ничего, — в голосе папы звенело облегчение, — я согласен на подарок попроще.

========== О героях и любовниках ==========

Когда папа, Геральт и алхимик Регис ударились в воспоминания о старых недобрых временах прошедших войн, отец отставил в сторону свою кружку и решительно поднялся из-за стола. Госпожа Йеннифер ушла к себе еще раньше, сказав, что не в силах по сотому разу выслушивать одни и те же байки, а Иан, который раньше не слышал ни одной из них, жадно следил за повествованием. Праздник удался на славу. Он, конечно, был ни капли не похож на Йульские балы про дворе Анаис, но маленькому эльфу казалось, что никогда прежде ему не было так хорошо, вкусно и интересно. И он с удовольствием бы еще послушал о том, как Геральт, Регис и их спутники пробивались в чародейскую крепость, чтобы спасти Цири, или о том, как папа и его отряд много дней ждали подкрепления и питались одним лишь торфом, но отец громко заявил, что не намерен больше слушать истории о мертвецах, и, уходя, поманил мальчика рукой, приглашая последовать за собой. Иан на секунду заколебался, но трое собеседников, казалось, так глубоко погрузились в собственные воспоминания, что лучше было и правда оставить их с ними наедине.

За день перед Йульской ночью Корво-Бьянко завалило снегом, хоть Геральт и досадовал, что к утру он весь все равно растает и превратится в грязную кашу, но сейчас поместье выглядело по-настоящему сказочно. Иан боялся, что отец пойдет спать — и его отправит, но эльф бесшумно выскользнул на террасу, и мальчик с замиранием сердца последовал за ним. Они пересекли широкую открытую площадку, окруженную невысокой деревянной загородкой, и отец, отряхнув с нее липкий снег, уселся, вытянув длинные ноги. Иан, не дождавшись от него приглашения, примостился рядом. Некоторое время эльфы молчали. Отец поднял голову, откинул назад свободно распущенные волосы и подставил лицо мелким мягким снежинкам, все еще сыпавшимся с неба. Иан наблюдал за ним украдкой, словно отец не звал его с собой, а сейчас и вовсе забыл о его присутствии, а мальчик незаконно вторгся в его умиротворенное одиночество, и вот-вот будет изгнан прочь. Веко единственного целого глаза было опущено, и маленький эльф видел, как ледяные брызги оседают на тяжелых темных ресницах отца. На губах старшего эльфа блуждала смутная едва заметная улыбка, и Иан вдруг ощутил его спокойствие, впустил его в себя — так, будто это было его собственное чувство, не имевшее ничего общего с азартом слушателя или радостью от приятного теплого вечера за столом в кругу близких. Сидя вот так, под легким редким снегопадом, отец и сын на несколько мгновений стали единым целом, и Иан подумал, что, реши он обратиться к Иорвету, ему не нужно было бы даже открывать рта — отец понял бы его без слов.

— Тебе нравится здесь, в Туссенте? — вдруг спросил старший эльф, и младший слегка вздрогнул от неожиданности. Отец наконец повернулся к нему, но во взгляде его не было обычной пытливости. Он говорил так, словно заранее знал ответ на свой вопрос.

— Да, конечно, — ответил мальчик, немного подумав, потом, еще секунду помолчав, добавил: — но я хотел бы увидеть и другие земли.

Отец улыбнулся заметней, потом, выпрямившись, порылся за пазухой, вытащил оттуда что-то, завернутое в белую полотняную салфетку, развернул, и Иан увидел большой кусок Йульского пирога, явно только что утащенный со стола. Мальчик и раньше замечал, что отец почти всегда в конце трапезы прятал что-то из еды по карманам, будто собирался оставить это на потом, хотя за завтраком непременно наступал обед, за ним — ужин, и недостатка в еде на них никогда не было. Он не отваживался спрашивать, зачем отец так делает — лишь иногда перехватывал папины взгляды, и человек спешил отвернуться, сделать вид, что ничего не заметил. Но раз уж сейчас они с отцом были одни, и границ условностей между ними вроде как больше не существовало, мальчик отважился поинтересоваться:

— Почему ты не съел это за столом? Тебе правда так надоели их истории?

Отец удивленно посмотрел на него, а потом на кусок пирога в своей руке — так, словно тот только что появился прямо из воздуха. Потом хмыкнул, неприятно дернув уголками губ. Иан понял, что вопрос все же оказался неуместным.

— Если не хочешь, я сам его съем, — ответил отец немного высокомерно, — но я надеялся разделить с тобой эту трапезу и послушать твой доклад о том, что произошло в Боклере.

Иан почувствовал, что отчаянно краснеет от стыда.

— Я хочу! — поспешил заявить он, хотя был совершенно сыт после праздничного ужина, — но только что рассказывать — самое главное ты и так узнал от папы…

Иорвет осторожно разломил кусок пирога на две части, немного неровно, и большую протянул Иану. Мальчик взял ее, подумав, что, если откусит хоть кусочек, то непременно лопнет. Но обижать папу больше не отважился, а потому потащил пирог в рот.

Непонятно было, что произошло — может быть, успевший припорошить сладкое тесто снег сделал свое дело, может быть, в отцовских руках была какая-то непонятная магия, но пирог неожиданно показался мальчику таким невероятно вкусным, что вслед за первым укусом он сделал еще три и чуть не подавился от жадности.

— Не спеши, — тихо рассмеялся отец, — никто не отнимает.

Сам он отломил от своей половины крохотную щепотку и отправил в рот, прикрыв глаз от удовольствия — видимо, непонятное волшебство подействовало и на него тоже. Пару минут они просто ели в молчании. Наконец, завернув внушительный остаток пирога в ту же салфетку, отец спрятал сверток обратно за пазуху и с любопытством посмотрел на Иана, который слизывал с пальцев последние сладкие крошки.

— Докладывай, боец, — не предложил — скомандовал эльф, хоть и с прежней мягкой улыбкой.

Иан задумался, подняв глаза к темному небу.

— Если тебе интересно, целовался ли папа с Императором, — задумчиво начал он, — то нет, не целовался. Они играли в шахматы, и папа победил.

Иорвет коротко хмыкнул — Иану показалось, с гордостью.

— Но потом княгиня позвала папу в красивый зал с большими окнами, — уже уверенней продолжил он, — поблагодарила его за спасение ее жизни и поцеловала.

Расслабленный и благостный эльф вдруг резко вздрогнул, и взгляд его стал жестким и прямым — хорошо знакомым Иану.

— Что она сделала? — переспросил он, едва размыкая поджатые губы.

— Поцеловала его, — Иан даже слегка оробел, сомневаясь теперь, не сболтнул ли он лишнего. Но доклад — это доклад, папа, отчитываясь перед Императором, не испугался говорить всю правду, и мальчик решил следовать его примеру, — она сказала, что рыцари и подлецы ей надоели, а папа — настоящий мужчина. А потом поцеловала его.

— А он что? — резко спросил Иорвет, и даже чуть подался вперед, едва не соскользнув со своего ненадежного насеста.

— А он… ничего, — мальчик пожал плечами, — она сказала ему уходить, и он ушел.

Отец сжал кулаки.

— Так значит, — проговорил он тихо, не глядя больше на Иана и не обращаясь к нему, — ну что ж, значит, я расплачусь с ним за это так, что завтра он ходить не сможет…

— Ты его поколотишь? — холодея, переспросил Иан, и отец, глянув на него, фыркнул.

— Нет, мой мальчик, я найду способ получше.

— А еще, — поспешил Иан исправить сложившуюся ситуацию, — я подружился с Фергусом, сыном Императора. Он хоть и принц, но очень хороший. Показал мне свои игрушки, научил играть в солдатиков и обещал подарить красивые фигурки…

Иорвет страдальчески поднял глаз к небу.

— Одного, значит, купили красивой должностью, а второго — красивыми игрушками, — вздохнул он, — не будь я уверен, что твой папа никогда прежде не виделся с Виенной, заподозрил бы, что это он — твой настоящий отец.

— Никто меня не покупал, — обиделся Иан, — Фергусу просто не с кем играть. Его мама ничего не понимает в войне, а его камергера повесили за измену. А еще он так восторженно рассказывал мне о тебе, что я пригласил его в Корво-Бьянко, чтобы вы могли познакомиться.

Иорвет покосился на сына.

— Ты — что? — спросил он, и на миг Иан засомневался, может, он невнятно говорил? Отец переспрашивал его уже второй раз.

— Пригласил его в Корво-Бьянко, — повторил он почти по слогам, — когда он поправится, конечно.

Отец секунду смотрел на него, потом вдруг рассмеялся.

— Вот Геральт обрадуется! — заявил он, — ты его хотя бы предупредил о счастье, которое готово вот-вот на него обрушиться?

Иан растерянно моргнул, понимая, что вообще-то никому не сообщил о планах принца приехать в гости — даже папе. И отчего-то, приглашая Фергуса, совсем не подумал о том, что зовет его в дом, где сам был гостем.

— Нет, — ответил он, смущенно опуская глаза, — но, может, Фергус еще и не приедет. После покушения его папа может никуда его не отпустить…

Иорвет снова рассмеялся, протянул руку и потрепал сына по волосам.

— Ладно, я уверен, все будет хорошо. — сказал он, — Геральт ни в чем не может тебе отказать, даже если речь идет о том, чтобы идти выслеживать сколопендроморфов в полях.

Иан насупился.

— Мы наткнулись на них случайно, — с достоинством возразил он, — и Геральт их очень быстро убил. Мы не выслеживали их специально.

— Ну конечно, и Йеннифер в тот вечер совершенно случайно понадобился яд этих тварей для какого-то зелья, — заявил Иорвет, продолжая веселиться. И такой отец Иану нравился гораздо больше напряженного и обиженного, потому мальчик рассмеялся вслед за ним.

Еще некоторое время эльфы вновь молчали, и Иан, чувствуя, как ночной холод начинает пробираться ему под куртку, решил задать еще один вопрос, который мучил его, пока отец не погнал его в теплую постель.

— Как ты думаешь, — начал он негромко, — когда я вырасту, я смогу стать таким же командиром, как ты или папа?

Иорвет не взглянул на него и некоторое время ничего не говорил. Потом, вздохнув, покачал головой.

— Таким, как мы с твоим папой — нет, — ответил он, и Иан заметно сник, но отец продолжал, — нас вылепила война. Твой папа родился в ужасной бедности, и каждую крошку хлеба ему приходилось добывать с боем. А потом — по трупам врагов, шаг за шагом, терпя лишения, теряя друзей и каждый день сбегая от смерти, он смог стать тем, кем стал. Для него война — как фисштех для какого-нибудь портового нищего, он знает, что она разрушает его, но не может ничего поделать со своей тягой. А я… Я родился в стане проигравших, и всю жизнь знал, если не буду безжалостным к себе и другим, меня самого никто не пожалеет. Я искал все новых врагов, и был главным врагом для себя самого. Совершал ошибки, потому что не видел дальше своих шор, и они стоили слишком дорого. И то, что такие поломанные существа, как мы с твоим папой, смогли не только встретиться и полюбить друг друга, потому что не сумели вовремя прикончить, но и вырастить такого замечательного мальчика, как ты — это настоящее чудо. Если бы я верил в богов, то сказал бы, что это их промысел. Так что нет — ты не станешь, таким, как мы. Ты станешь командиром, за которым пойдут добровольно и с радостью, таким, который никогда не разрушит надежд тех, кто за тобой пойдет. Ты станешь лучше, чем мы. Если захочешь. Но вообще-то, становиться чьим-то командиром тебе не обязательно. Ты можешь стать Знающим или ремесленником. Или музыкантом. Или даже циркачом, как Яссэ и его ребята. Перед тобой, мой родной, лежит весь мир, и, в отличие от нас, у тебя есть выбор.

Отец замолчал, глядя в сторону, и Иан не смел прервать молчание. То, что говорил ему эльф, было так странно, так сложно — и так правдиво, что, хоть ему и следовало радоваться, Иан почувствовал, как к глазам подкатили горячие слезы. Возможно — от понимания того, что отец действительно имел в виду то, что говорил, а, возможно, — от обиды за то, что он говорил о себе и папе. Иан неслышно подвинулся к отцу ближе, прильнул к его боку и, почувствовав, что Иорвет обнял его одной рукой и крепко прижал к себе, закрыл глаза приказывая себе не расплакаться.

Он услышал, как захрустел снег под чьими-то шагами, и скорее почувствовал, чем увидел, что к ним подошел папа.

— Что тут за водопады? — спросил он тревожно, и над головой Иана раздался судорожный короткий всхлип.

— На Йуле я всегда становлюсь сентиментальным, — ответил отец немного хриплым шепотом.

— Это остатки вчерашнего хмеля из тебя выходят, — усмехнулся папа, и эльф, дернувшись, выпрямился.

— Я слышал, ты неплохо провел время в Боклере, — заявил он уже самым обычным своим ядовитым тоном, — и судя по песням мастера Лютика, у княгини губы вкусом похожи на молодое вино и сливочную помадку. Это правда?

Папа нахмурился и глянул на Иана так, будто тот донес о его преступлении жестокому тирану.

— Нужна мне эта княгиня, как лошади пятая нога, — ответил он холодно, — но что я должен был сделать? Отпихнуть ее и убежать?

— Будь ты порасторопней, может, получил бы титул графа и поместье, не хуже Корво-Бьянко, — продолжал язвить отец, и Иан вжался в него, осознавая, что рядом с ним снова разворачивается драма.

— Я по-твоему шлюха какая-то? — с угрозой поинтересовался папа.

— Не какая-то, а весьма шикарная, — откликнулся отец, — кроме того, я читал, в Туссенте это называется красивым словом «фаворит».

На папином лице ходуном заходили желваки.

— Иан, иди спать, — велел он тоном, не терпящим возражений. Мальчик отлип от теплого отцовского бока, спрыгнул в снег и поспешил выполнить приказ, но у самых дверей остановился и, хлопнув ими для вида, притаился в тени и оглянулся.

Папа целовал отца так, будто собирался сломать ему шею и сожрать живьем, а одна рука уже безжалостно разрывала завязки красивой праздничной рубахи эльфа. Мальчик выдохнул — все это означало, что о ссоре больше не нужно было беспокоиться, и на этот раз дверь за собой он прикрыл совершенно бесшумно.

На следующее утро за завтраком Иан встретился с Геральтом один на один — госпожа Йеннифер уехала куда-то рано утром, а Регис, кажется, отправился восвояси еще накануне ночью. И сейчас был самый удачный момент, чтобы сообщить хозяину, что в его доме ожидались гости. Но не успел мальчик открыть рот, в столовой возникли родители. Судя по виду отца, свою вчерашнюю угрозу он не выполнил — папа выглядел цветущим, отдохнувшим и благостным, а вот эльф шел, немного прихрамывая, и, сев на скамью у стола, слегка поморщился. Наверно, ночью они все же поменялись ролями, и у человека нашлись к отцу свои давние претензии. Однако, увидев, как при виде Иорвета усмехнулся Геральт, Иан решил не уточнять, что же произошло.

— Ну вот все и в сборе, — объявил он, как накануне сделал это ведьмак.

— У тебя какое-то объявление? — поинтересовался Геральт, и Иан, набравшись храбрости кивнул.

— Я пригласил в гости Фергуса, — сообщил он, решив не ходить вокруг да около, — сюда, в Корво-Бьянко.

Мальчик сразу заметил, как из сдержанно-ехидного лицо Геральта стало почти кровожадно-бесстрастным.

— Ты пригласил принца ко мне в дом? — переспросил он прохладно.

— Ну да, — Иан смело уставился на ведьмака, — Фергус мой друг, и он очень хотел познакомиться с отцом. Не знаю, что тебе рассказала о нем Цири, но он хороший. И будет хорошо себя вести.

— Да хрен с ним, с Фергусом, мальчишкой больше, мальчишкой меньше — неважно, — отмахнулся Геральт, — но ты хоть представляешь, сколько рыцарей он с собой притащит? Только гарнизона нильфгаардских войск мне тут и не хватало!

Иан, смущенный, уставился в свою тарелку. Он хотел сказать, что поделать-то уже ничего не может, да и выздоровление Фергуса и согласие на визит Императора были весьма трудными условиями. Но папа заговорил раньше него.

— Да ладно тебе, дружище, — тон у человека был легкий, почти смеющийся. Хорошее настроение так и брызгало из него с каждым словом, — ну подумаешь, десяток черных встанет лагерем на твоих землях. С каких пор ты стал таким примерным помещиком? Никогда не подозревал в тебе такого уважения к понятию частной собственности. А у Иана впервые в жизни появился друг, который не потащит его убивать ядовитых многоножек и ограничится игрой в деревянных солдатиков.

Геральт сурово сдвинул брови, явно хотел возразить, но потом, выдохнув, посмотрел на Иана.

— И что — этот твой Фергус, и правда нормальный парень? — уточнил он, — я его видел всего один раз в жизни, и тогда он был крикливым младенцем. Но, учитывая, кто у него папаша…

— А у Иана кто папаша? — внезапно вступил в разговор Иорвет, — один — террорист, второй — самый опасный темерский отморозок. Моему сыну не откажешь в проницательности, хотя, несмотря на это, ему и нравишься ты.

Геральт молчал еще секунду, потом фыркнул и рассмеялся.

— Ладно, вы меня уели, — признал он, — не думал я, что быть хозяином дома — это такая морока. Пригласишь гостей за стол — они и ноги на стол.

— Не волнуйся, — улыбнулся отец, — через пару недель мы перестанем быть твоей проблемой.

Фергус приехал через десять дней долгого тревожного ожидания. Под конец этого срока Иан уже начал сомневаться, что принц-таки доберется до Корво-Бьянко. Произойти могло что угодно — Император мог наотрез отказаться его отпускать. Или среди его рыцарей не нашлось достаточно надежных, чтобы сопровождать важного гостя. Или — и эту мысль Иан старательно гнал от себя — Фергус все же проиграл битву с ядом, и умер. Каждый вечер перед сном, лежа в одиночестве в своей постели, Иан сжимал в руках драгоценную фигурку Мэнно Коэгоорна и шепотом беседовал с фельдмаршалом о своих страхах, но не видел в его нарисованных глазах ни капли сочувствия — лишь непримиримую решимость. И это придавало мальчику смелости.

Утром Геральт и папа затеяли тренировочную схватку на мечах во дворе поместья. В последние дни человек буквально замучил ведьмака требованиями помахать с ним оружием. Говорил, что за годы сытой жизни совершенно разучился держать меч в руках, но сейчас было очевидно, что сильно преувеличивал. Иан никогда не видел, чтобы кто-то обращался с клинком лучше, чем ведьмак, но папа умело и ловко отражал все его атаки, а потом бесстрашно сам шел в наступление. Мальчик так увлекся этим зрелищем, что сразу не заметил, как во двор въехал уже знакомый крупный серый конь, и звонкий голос Цири выкрикнул:

— Слишком открываешься справа!

Она — прекрасная и быстрая, как всегда — спрыгнула из седла и помогла слезть принцу. Фергус был одет в длинную замшевую куртку с гладким норковым воротником и нелепую круглую шапку в тон. Лицо его — раскрасневшееся от легкого морозца — выглядело совершенно обычно, ни следа пережитого на нем Иан не заметил. Он бросился к гостям раньше ведьмака и от переизбытка чувств обнял друга, сбивая шапку с его головы.

— Приехали! — выкрикнул он, и Фергус, явно смущенный и не привыкший к таким порывам, обнял его в ответ. — А где же десяток рыцарей? — Иан отстранился от друга и огляделся по сторонам, ожидая увидеть, как за воротами поместья разворачивается вражеский лагерь. Но дорога была совершенно безлюдна, а снег лежал все таким же нетронутым.

Цири звонко фыркнула.

— Папá знает, что я смогу защитить Гуся лучше, чем целая хоругвь, — заявила она, — так что, извини, парень, никаких рыцарей — только я.

Она ловко подняла с земли упавшую шапку, отряхнула ее и торжественно водрузила Фергусу на голову.

— Простудишься, а Рия потом мне уши оторвет, — заявила девушка, и в ее тоне Иан с удивлением расслышал немного насмешливую, но ласковую заботу.

Фергус величественно поправил шапку на голове, повернулся к подошедшим мужчинам и церемонно поклонился им, шаркнув ногой.

— Приветствую, милсдарь Роше, — сказал он официальным тоном, — надеюсь, вы в добром здравии. Отец велел передавать вам привет.

Папа, приняв совершенно серьезный вид, поклонился в ответ.

— Благодарю, ваше высочество, — ответил он, — я не хвораю. И рад, что вы тоже поправились.

Фергус кивнул, повернулся к Геральту.

— Большая честь познакомиться с вами, сударь ведьмак, — объявил он, — я наслышан о ваших подвигах.

Геральт, давя улыбку, подмигнул Цири и, откинув руку назад и выставив вперед левую ногу, поклонился принцу.

— Ваше высочество, — сказал он, — добро пожаловать в мой дом. Я также о вас наслышан.

— Правда? — Фергус посмотрел на ведьмака с живым интересом, словно не поверил, что герой всех тех историй, что он слышал, хоть что-то знает о нем.

— Чистая правда, — ответил ведьмак, — сударь эльф рассказал, что вы — блестящий военный стратег, несмотря на юные годы, и умом пошли в батюшку.

— У меня есть все дивизии нильфгаардской армии образца Второй Северной войны! — с энтузиазмом вцепился Фергус в его слова, — со всеми командирами. Я, правда, не привез их с собой, а то бы…

— Геральту не интересно смотреть на твоих солдатиков, — Цири легонько подтолкнула брата в спину, — кончайте расшаркиваться, а то мне придется начать пить вино с самого утра.

Фергус обиженно насупился, и Иан поспешил вмешаться.

— Я сохранил фельдмаршала Коэгоорна, — сказал он, хватая Фергуса за руку, — идем, я верну его тебе, как и обещал.

— Погоди, — Фергус снова улыбнулся, — у меня есть для тебя кое-что. Цирилла? — он через плечо надменно глянул на Цири.

— Ах да, простите, милсдарь Гусь, минуточку, — Цири вернулась к своей лошади и сняла с седла большой темный сверток. Торжественно передала его в руки Фергуса, а тот с плохо скрываемым торжеством протянул его Иану.

Под взглядами ведьмака и папы, чувствуя, что снова краснеет, Иан отогнул край расшитого солнцами полотна и увидел великолепный четырехплечный лук с искусной тонкой резьбой — не такой большой, как тот, из которого стреляла Виенна, но очень похожий и самый настоящий.

— Это точная копия оружия бригады «Врихедд», — с гордостью проговорил принц, отступая на шаг и давая Иану разглядеть подарок, — уменьшенная, но совершенно боевая. Я еще привез несколько стрел — заказать наконечники из махакамской стали папа не успел, но через месяц все должно быть готово, он обещал.

— Фергус…- у Иана от изумления и восторга позорно задрожали руки, — я… я ничего тебе не купил, — он поднял на друга глаза.

— Ты меня пригласил! — заявил Фергус, — и ты же помнишь о своем обещании? Для меня этого будет достаточно.

Геральт за спиной Иана едва слышано хмыкнул.

— Идем! — Иан повернулся к папе, и тот подхватил из его рук обретенное сокровище, — найдем отца! Даже если он сбежал, мы его выследим!

— А мы пока займемся катком, — решительно заявила Цири, — Геральт, ты обещал все устроить.

— Что я тебе, колдун какой-то? — недовольно заворчал Геральт, следуя за девушкой к дому, — проси Йеннифер. Она, кажется, уже почти закончила марафетиться.

Иан же снова схватив Фергуса за руку, потащил его за собой, прикидывая, куда мог спрятаться эльф, презиравший гостей.

Эльф же тот, казалось, совершенно не намерен был прятаться. Мальчики нашли его в закрытой беседке в опустевшей оливковой роще за домом. Иорвет, вроде бы случайно одетый в походный зеленый костюм, в котором в пору идти охотиться, а не встречать гостей, сидел на резной скамейке и маленьким оселком точил длинный изогнутый кинжал — подарок папы на Йуле. На вторженцев он даже глаза не поднял. Фергус же застыл на пороге беседки, будто врос в пол.

— Это он, — прошептал он Иану, словно в этом оставались какие-то сомнения, — самый настоящий Иорвет… только на моей фигурке у него два глаза…

Эльф наконец соизволил взглянуть на них.

— Сведения того, кто вырезал твою фигурку, устарели, маленький человек, — сказал отец на подчеркнуто правильной Старшей речи.

— Простите, — Фергус легко перешел на тот же язык, выпустил ладонь Иана и робко шагнул к Иорвету, — я не хотел вас задеть. Я знаю обо всех ваших подвигах. И о том, как вы сражались вместе с Аэлиренн, и о том, как впервые объединили разрозненные отряды скоя’таэлей в Каэдвене, и о том, как вы сражались в армии моего отца. Я и не надеялся…

Иан заметил, что в глазу отца проступило искреннее любопытство. Он наконец отложил оселок и кинжал, немного демонстративно откинул волосы с лица, обнажая шрам, и прямо посмотрел на принца, не решавшегося подойти ближе.

— Жаль, что я уже не тот, что на твоей фигурке, — надменно заявил он.

— Нет-нет, вы лучше! — убежденно возразил Фергус и все же отважился шагнуть навстречу, — а шрам… У всех отважных полководцев есть шрамы — на груди или на лицах. И только у трусов — только на спине.

Иорвет, чуть склонив голову, хмыкнул.

— Ты любопытный маленький человек, — заявил он, — подойди. Можешь рассмотреть меня получше.

Фергус не стал ждать второго приглашения. Он оказался рядом с эльфом в несколько быстрых шагов, снова уронив с головы свою шапку, но даже не заметив этого. Пару секунд он разглядывал лицо эльфа, а потом, подняв руку, тихо спросил:

— Можно потрогать?

Иан замер — о таком они не договаривались. Мальчик знал, как отец болезненно относится к своему шраму — когда в Корво-Бьянко приезжали гости, он всегда носил косынку, скрывающую половину лица. И сейчас Фергус откровенно играл с огнем.

Отец медлил. Он сам коснулся своей щеки, а потом, коротко кивнув, наклонился вперед.

Бледные, нервные, как у его отца, пальцы принца едва-едва прикоснулись к шраму на скуле эльфа, осторожно прошлись вверх к пустой глазнице. В лице мальчика не появилось ни страха, ни отвращения, лишь чистый, незамутненный восторг.

— Вы получили его в бою? — спросил он с трепетом.

— Можно и так сказать, — отец отстранился, выпрямился и скупо улыбнулся, — если пытки считать боем за выживание.

— Короли Севера пытали вас перед казнью? — непослушными губами спросил принц, — но зачем? Война ведь тогда уже закончилась.

Иорвет усмехнулся.

— Людям просто нравится смотреть, как нелюди орут от боли и просят пощады, — ответил он.

— Но вы не просили? И не орали? — Фергус смотрел на эльфа во все глаза.

— Не просил, — подтвердил отец, — но только потому что орал так, что не мог связать двух слов.

Иан никогда прежде не слышал этой истории, не спрашивал, откуда у отца шрам, и сейчас слушал с не меньшим изумлением, чем Фергус. Он никогда не питал особых иллюзий насчет Иорвета. В то, что папа был «самым опасным отморозком» поверить было сложно, но в то, что рассказывали об отце, можно было ни секунды не сомневаться. И сейчас мальчик испытал странное, пугающее желание не обнять его и утешить, стереть болезненные воспоминания, а взять подаренный Фергусом лук и отправиться мстить тем, кто причинил эльфу столько боли.

— Но кто старое помянет — тому глаз вон, — вдруг улыбнулся отец, — а ты, значит, нареченный жених нашей Серебряной Лилии, верно?

Фергус пожал плечами.

— Мама сказала, это государственная необходимость, — ответил он, — ей самой пришлось поэтому выйти замуж за папу, но у них все хорошо получилось, и появился я. Думаю, мне тоже придется подарить королеве наследника…

Последнюю фразу он произнес с явным сомнением, будто понятия не имел, откуда этот самый наследник возьмется. Иорвет усмехнулся.

— Делать наследников — это самое легкое и приятное в обязанностях короля, — заявил он.

— Я не буду королем, — возразил Фергус, — я буду коснортом.

— Консортом, Гусь! — в дверях беседки стояла Цири, и через плечо ее были перекинуты две пары коньков, — хватит позорить папá своим невежеством, ай-да на каток!

Фергус недовольно глянул на сестру, а потом — снова на Иорвета.

— А вы пойдете на каток? — спросил он робко.

Иорвет задумался на мгновение.

— Я не катаюсь на коньках, — наконец сказал он, — но с удовольствием посмотрю, как ты катаешься.

— Он отлично катается, — гордо заявила Цири, — моя школа!

Девушка не обманула. На замороженном магией госпожи Йеннифер пруду лед блестел, как начищенное серебряное блюдо. И пока Иан, спотыкаясь, делал первые осторожные шаги на коньках, Цири рассекала вокруг него, наматывая круги, стремительная, как белая молния.

— Да не бойся ты! — кричала она мальчику, — ставь ноги, как будто идешь, а не как парализованная стрыга!

Фергус старался помочь другу, как мог. Сперва он держал Иана за обе руки, не давая упасть и ведя за собой, а потом, когда маленький эльф немного освоился, отпустил его и скользил рядом, хотя было видно, что принц очень хочет броситься вдогонку за Цири. Когда начало смеркаться, а Иан набил себе несколько синяков, у него наконец начало получаться. Он с восторгом поглядывал, как девушка выписывает на льду круги и восьмерки, прыгает, приземляясь точно на ребро конька, взмахнув руками, а Фергус, хоть и не умел выделывать пируэты, зато двигался резко и уверенно, словно гнался по льду за кем-то.

За ужином принц сперва с опаской посмотрел на кружку с горячим шоколадом, стоявшую перед ним, и Иан, поняв его беспокойство, протянулся к ней, сделал первый маленький глоток.

— Нормальный, — шепнул он, — вроде не отравленный.

Фергус, явно смущенный своей трусостью, благодарно кивнул.

— Папа велел нам вернуться завтра утром, — сказал он тихо, — но я бы остался тут, с тобой. Научил бы тебя кататься получше…

Иан ободряюще улыбнулся.

— Мы скоро уезжаем из Корво-Бьянко, — сказал он, — так что, думаю, еще увидимся. И я тогда научу тебя стрелять из лука.

На ночь для принца, разумеется, была приготовлена одна из гостевых комнат, но Иан решительно заявил, что ночевать друг будет с ним. Никто не решился возражать, и до поздней ночи, когда светильники в спальне уже не горели, мальчики неспешно разговаривали и строили планы на будущее.

— Если я стану косно… консортом Темерии, я смогу сделать тебя своим офицером, — сказал Фергус, широко зевнув, — или придворным ловчим. Ты что больше любишь — охотиться или сражаться?

Иан задумался.

— Я подумываю стать циркачом, как моя мама, — наконец заявил он, — или магом, как госпожа Йеннифер. Хочешь, буду твоим придворным чародеем?

Фергус просиял, даже перестав клевать носом.

— А ты можешь?! — спросил он с надеждой.

— Мой отец сказал, я все могу, — гордо ответил Иан, — думаю, это тоже. Надо только понять, где учат на Знающих.

— Наверно, в Бан Арде, — предположил Фергус, — это школа чародеев недалеко от Шаэрраведа.

— Или вот, к примеру, Геральт предлагал мне стать ведьмаком, — продолжал размышлять Иан.

— Придворный ведьмак — это еще даже лучше! — с жаром подтвердил Фергус, но Иан покачал головой.

— Ведьмаки не служат при дворе, — возразил он, — они идут по Пути и спасают людей от чудовищ. — заметив, что Фергус заметно скуксился, Иан поспешил добавить: — но, если я стану ведьмаком, ты можешь давать мне задания. Я мог бы избавить Вызиму от утопцев и болотников. Знаешь, их там сколько! За достойную плату, конечно.

— Конечно, — серьезно кивнул Фергус, — хороший ведьмак — на вес золота.

Они еще немного поговорили о преимуществах работы ведьмака над должностью придворного чародея, и наконец Фергус заснул на полуслове. Иан полежал немного, глядя в потолок, и вдруг вспомнил то, что хранил до сих пор в сердце все эти дни ожидания. Он неслышно выбрался из постели, порылся в ящике стола у окна, а потом, зажав в руках свое сокровище, поспешил прочь из комнаты.

Цири и Геральта он обнаружил в столовой. Девушка устроила голову на плече ведьмака, и тот, приобнимая ее, что-то тихо ей рассказывал. Иан хотел пробраться бесшумно, но Геральт, подняв голову, шикнул на него.

— Ты чего не спишь?

— Я хотел, — Иан замялся, понимая, что предстал перед Цири в одной ночной сорочке. Руку он держал за спиной, — поговорить с Цири наедине, если можно.

Цири, тихо рассмеявшись, скинула руку ведьмака с плеча и встала.

— Конечно, парень. Идем на кухню, там никого нет.

От горячей печки пахло жаренным мясом и пряностями. Иан — все еще босой — хотел взобраться на скамью и поджать ноги, но подумал, что стоя говорить то, что он собирался — правильней.

— Цирилла, — повернувшись к девушке начал он, и та, подняв брови, прошептала удивленное «Ого», — Цири, — решил сбавить торжественность и не смущать ее Иан, — я никогда не встречал таких прекрасных девушек, как ты. Ты — уникальная, и я понял это с первого взгляда, когда ты скакала через снежное поле, и ветер развевал твои прекрасные серебряные волосы.

— Правду говорят, поэзия у эльфов в крови, — улыбнулась девушка.

— И именно тогда я понял, — продолжал Иан, не давая ей сбить себя, — что ты — моя единственная. Я готов отдать за тебя свою жизнь, если понадобится. А пока — прими этот подарок в знак моей любви.

Он вытащил руку из-за спины, и с пальцев его, замерцав в свете очага, соскользнул белый кулон на цепочке. Цири смотрела на него широко раскрытыми глазами, и на мгновение Иан испугался, что она рассмеется и снова обратит его слова в шутку. И маленький эльф был готов к тому, что его сердце разобьют, лишь бы Цири еще немного посмотрела на него своими изумрудными глазами.

Девушка помедлила пару секунд, потом плавно опустилась на одно колено перед ним.

— Иан, — заговорила она очень серьезно, глядя прямо в его глаза, — твои слова мне очень приятны, но, увы, я — наследница Нильфгаарда и не хозяйка своей судьбе. Кроме того, я человек, и, к тому моменту, как ты войдешь в возраст, уже состарюсь, а еще через несколько лет, которые вам, эльфам, кажутся такими короткими, вовсе умру.

— Мой папа — человек, — горячо возразил Иан, — а отец — эльф. Но они, видимо, придумали способ, как папе жить дольше, чем всем людям. Только скажи, и я узнаю их секрет, чтобы и тебе подарить долгую жизнь!

Цири на секунду нахмурилась, словно размышляя. Потом лицо ее снова разгладилось. Она протянула руку, взяла кулон и быстро надела его на шею, спрятав камень в глубоком вырезе своей рубашки, в ложбинке между грудей.

— Я — не охотница до чужих секретов, — проговорила она, — но пообещай мне, что, если через двадцать лет после этого дня, мы снова встретимся, и, если ты все еще захочешь отдать за меня свою жизнь, я подумаю, что ответить тебе и, может быть, соглашусь.

Иан смотрел в ее лицо — такое юное, гладкое и ясное — не в силах поверить, что через двадцать лет оно могло измениться до неузнаваемости. Он видел, как стареют люди — придворные Анаис, с которыми он часто здоровался и разговаривал, седели, их лица покрывались морщинами, а плечи начинали сутулиться, как от усталости. Но папа его оставался неизменным, и не могло быть такого, чтобы и Цири не сумела также.

— Хорошо, — кивнул он, отступив на полшага, — я обещаю тебе. А ты обещай, что подумаешь над моими словами уже сейчас.

Цири поднялась с пола, склонилась к Иану и оставила на его щеке долгий теплый поцелуй, пахнущий крепкой медовухой.

— Я обещаю, — шепнула она.

========== О долгих прощаниях и лишних слезах ==========

— Не понимаю, — сказал отец, с ногами садясь на кровать Иана, — как можно было меньше, чем за полгода, обрасти таким огромным количеством вещей.

Иан, укладывая в аккуратную стопку очередную книгу, обиженно покосился на него.

— Ты не помогаешь, -заметил он.

— Я даю тебе мудрые советы, — откликнулся отец, пожав плечами, — мог бы поучиться у нас с Верноном путешествовать налегке.

— У Иана не было необходимости быть готовым сорваться с места в любой момент, — философски заметил папа. Он стоял, прислонившись к подоконнику — и тоже совершенно не помогал, — это хорошо, что у него появляются свои вещи и он их ценит. Мы с тобой таким похвастаться не можем.

— Это потому что мы с тобой знаем, что нужно ценить, а что — в любой момент бросить, — откликнулся отец. Он протянул руку и взял из стопки только что уложенную Ианом книгу, — «Приключения славного рыцаря Годрика и его дружины», — насмешливо огласил он название, — зачем она тебе? Ты ведь ее уже читал.

— А вдруг захочу перечитать снова? — Иан настойчиво отнял у отца драгоценный том и положил его обратно. Рядом со стопкой книг высилась небольшая гора одежды, и мальчик кинул в нее очередную рубаху — очень красивую, глубокого синего цвета. Госпожа Йеннифер говорила, что в ней маленький эльф похож на настоящего сказочного принца, ну как можно было оставить такую ценную вещь?

— А вот всю свою одежду правда можно не брать, — вероломно прокомментировал его движение папа, — магичка одевала тебя, как куклу, но к весне все эти шмотки будут тебе малы. Ты за осень вытянулся на полголовы, то ли еще будет.

— Верно, — подхватил отец, — корме того, где ты собрался щеголять в черном бархате и кружевах? На балы нас вряд ли будут приглашать.

Иан с сожалением поднял в руках красивый, мерцающий в свете свечи бархатный камзол. Папа был прав — он стал немного тесноват маленькому эльфу в плечах, но это был не повод его выбрасывать. По словам госпожи Йеннифер, наряд сшил лучший портной в Боклере.

— Если я его оставлю, госпожа Йеннифер обидится, — пожал плечами мальчик.

— Ну и хрен с ней, — немного раздраженно бросил отец, откидывая голову назад и глядя теперь на Иана из-под густых ресниц, — пусть заведет себе голема, и его рядит, как хочет.

Иан и раньше замечал, что из всех, живущих в Корво-Бьянко больше всего презрения от отца доставалось именно госпоже Йеннифер. Мальчик не очень понимал, в чем дело — в открытыеконфликты Иорвет и колдунья никогда не вступали, но, стоило отцу заговорить о ней, в его голосе неизменно появлялось холодное раздражение.

— Когда приедем в Оксенфурт, купим тебе одежду по размеру, — миролюбиво вмешался папа.

Только накануне они узнали, куда именно им предстоит отправиться. Папа говорил, что Оксенфурт должен был стать отправной точкой, местом, куда тянулась единственная тонкая нить расследования покушения на Фергуса. Кроме того, именно оттуда можно было начинать осуществлять планы Императора по сдерживанию реданского вторжения в Темерию. Папе очевидно было все равно, куда ехать — Иан и не замечал раньше, как сильно человек устал от Туссента. Казалось, вели Император ему отправиться на самую высокую вершину Драконьих гор, папа с радостью бы выполнил приказ. А вот отец не был так доволен.

— Что я буду делать в Оксенфурте? — спросил он, саркастически поджав губы, — не станешь же ты, славный командир, прятать меня в шкафу, как позорную тайну?

— Если будешь меня позорить — буду, — не остался в долгу папа, — все было бы гораздо проще, будь ты женщиной.

Выражение лица Иорвета застыло, плотно сжатые губы побледнели.

— Это почему же? — осведомился он.

— Подорожная грамота выписана на меня и мое семейство, — пояснил папа, Иану показалось, немного мстительно, — но по документам выходит, что все мое семейство — это один Иан. А ты не сойдешь ни за моего брата, ни за его. Потому я и говорю — жаль, ты не женщина. Мы бы быстро заключили брак, и не было бы никаких проблем.

На этом разговор накануне увял, и к вопросу о том, кем именно будет представляться отец на дорожных постах в Редании, родители больше не возвращались. Но сейчас, наблюдая за тем, как Иан пытается уместить полгода жизни в маленькую дорожную сумку, отец снова задумчиво заметил:

— Если твой любимый Император так жаждал добиться твоей преданности, то отчего ему было не выписать подорожную грамоту и на меня тоже? — спросил он, — я ведь вообще-то личность, а не только твоя тень, жена — или кем ты там представляешь меня в своих фантазиях?

— Откуда мне знать? — развел руками папа, — может быть, он считает, что у тебя есть свои способы проходить через блокпосты.

— Тогда он полный идиот, — отозвался отец, — удивительно, как у такого мерзкого во всех отношениях человека получился такой приличный сын. Познакомившись с ним, я даже начал верить, что Нильфгаард рано или поздно наконец обретет достойного Императора.

— Фергус не станет Императором, — возразил папа. Иан слушал их теперь вполуха, недоумевая, почему для того, чтобы поболтать, родители выбрали именно его спальню. Неужели им так нравилось наблюдать за его терзаниями? — За Эмгыром наследует Цирилла, а она, как я понял, не проходила ведьмачьих мутаций, и потому вполне способна произвести на свет наследника для себя. Фергус станет мужем Анаис — это было, пожалуй, единственное мудрое решение, которое я успел принять, пока просиживал штаны в кресле регента.

Иорвет насмешливо фыркнул.

— Я успел немного пообщаться с Цириллой, — сказал он с вызовом, — и я готов поспорить на свою лучшую колоду для гвинта, что ее побег от обязанностей правительницы — вопрос пары лет, а то и месяцев. Она тяготится всем этим не меньше, чем ты.

— В любом случае, это не наше дело, — откликнулся папа, потом повернулся к мальчику, — Иан, если ты хочешь знать мое мнение, бери налуч с луком, колчан, одну книжку — ту, которую еще не читал, чтобы не скучать в дороге, и ту одежду, что сейчас на тебе. Для поездки в Оксенфурт этого достаточно. Туссентская одежда все равно будет слишком выделяться на фоне реданских пейзажей.

— Слушай мудрого человека, — многозначительно подтвердил отец, — только, кроме одежды, которая на тебе, возьми еще пару смен белья. Люди об этом постоянно забывают, не стоит опускаться до их уровня.

Папа хотел что-то ответить, но в этот момент в окно за его спиной раздался настойчивый жесткий стук. Человек удивленно обернулся.

— Странно, — изрек он, — ворона.

Иан встрепенулся, выронил из рук гладкую блестящую чешуйку со спины вилохвоста, которую однажды раздобыл для него Геральт, и поспешил к окну. С той стороны на подоконнике действительно сидел большой черный ворон и настойчиво стучал клювом по стеклу. Мальчик просиял. Нечто подобное ему однажды уже приходилось видеть.

— Это послание, — сообщил он изумленному папе, — от того алхимика, Региса. Он умеет разговаривать с воронами, я сам видел!

Папа с сомнением сдвинул брови, покосился на птицу, потом вопросительно посмотрел на отца. Тот тревожно подобрался и сел на постели очень прямо, словно готовый в любой момент отражать нападение.

— Открой, — Иан подергал папу за рукав, — он ничего нам не сделает.

Еще секунду поколебавшись, папа все же отодвинул тяжелую задвижку на раме и открыл створку окна. Ворон ворвался в комнату вместе с холодным порывом влажного речного ветра, покружил под потолком и наконец приземлился отцу на плечо — со зрячей стороны. Отец болезненно замер, явно боясь пошевелиться, опасаясь, что твердый клюв странной птицы сейчас выклюет ему единственный оставшийся глаз. Иан поспешил прийти к нему на помощь. Он решительно приблизился к кровати и выставил вперед руку.

— Осторожно, — хрипло предупредил из-за его спины папа, но Иан бесстрашно смотрел на птицу, улыбнулся ей.

— Ты от Региса, да? — спросил он у ворона, — иди сюда, отец тебя боится. А я — нет.

Птица величаво взмахнула крыльями, растрепав волосы Иорвета — эльф зажмурился, качнул головой в сторону, дернул руками. Ворон же, не тронув его, перепорхнул на руку Иана и негромко каркнул.

— Гребанная тварь, — отец отодвинулся по кровати подальше от черного вторженца, часто моргая заслезившимся глазом, — какого дьявола ты ее впустил?

Папа, до сих пор молча наблюдавший за этой сценой, вдруг с широкой улыбкой уставился на отца, а потом и вовсе негромко рассмеялся.

— Ты боишься птиц? — спросил он напрямик, — я так долго гонялся за тобой и пытался тебя достать, а хватило бы выпустить на тебя стаю галок?

Отец гордо вскинул голову.

— Я не боюсь птиц, — заявил он, — только если они так близко от моего лица.

Пока родители привычно препирались, Иан внимательно разглядывал пернатого гостя. Ворон взирал на него блестящими черными глазами — видно, ждал, что у мальчика найдется для него угощение. На правой лапке птицы маленький эльф вдруг заметил золотое кольцо, и прикрепленный под ним маленький свиток бумаги.

— Здесь письмо, — встрял он в разговор родителей, и те разом замолчали.

Папа шагнул к мальчику, аккуратно протянул руку, и ворон сам позволил ему снять письмо со своей лапки. После этого, снова вспорхнув, приземлился Иану на голову и принялся сосредоточенно чистить перья клювом. Отец из угла кровати продолжал опасливо на него поглядывать.

Папа развернул свиток, быстро прочитал послание и усмехнулся.

— Кажется, наша главная проблема решена, — сказал он, — это действительно послание от Региса, и он предлагает очень изящный выход из ситуации.

— Пожалуйста, уберите птицу, — отец едва ли слушал, что говорил ему человек, и Иан решил сжалиться над ним. Он подошел к окну — ворон продолжал спокойно сидеть у него на голове.

— Лети к Регису и передавай ему привет, — сказал мальчик, — прости, угощения для тебя у меня нет…

Птица недовольно каркнула, расправила крылья и величаво вылетела прочь из комнаты. Иан захлопнул створку и повернулся к родителям. Отец, явно смущенный проявлением своей слабости, встал с постели и прошелся по комнате, не глядя на папу.

— Ну и что за выход? — спросил он раздраженно.

— Регис сообщил, что написал какому-то своему другу-профессору в Оксенфуртском университете, и тот готов пригласить тебя в качестве своего личного гостя, — пояснил папа, широко улыбаясь, — ты получишь и подорожную грамоту, и правдоподобную легенду. Представишься каким-нибудь ученым, занимающимся вопросами эльфского наследия или вроде того.

Отец остановился посреди комнаты, и Иан заметил, как вытянулось его лицо.

— Я надеюсь, ты шутишь, — заявил он с легкой ядовитой угрозой в голосе, — из меня ученый, как из ведьмака зерриканская полосатая лошадь.

— Тебе не придется читать лекции или сидеть в библиотеке, — пожал плечами папа. Его глаза смеялись, и было заметно, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не выпустить этот смех наружу, — но сам подумай — это отличный способ проникнуть за стены университета. Для меня вход туда закрыт, а ведь там можно узнать что-то важное. Я думаю, это…

— Подумай еще раз, — зло прервал его отец, — с моей рожей только и светиться среди школяров.

— Не вижу в этом ничего страшного, — возразил папа, — Редания сейчас активно реализует программу реабилитации для нелюдей. Адда, вознеся своего драгоценного супруга на знамя борьбы за свободу, всеми силами пытается отмыть его репутацию от сажи после всех сожженных на площадях эльфов. Так что в университете сейчас больше представителей Старшего народа, чем в Дол Блатанне.

— Еще лучше, — отец сжал кулаки, — если из короткой людской памяти я и был стерт, то мои братья очень хорошо помнят, кто я такой, и смешаться с толпой у меня не получится.

— Ерунда, — отмахнулся человек, — после всех гонений, мало осталось оседлых эльфов, у которых бы на лице не было ужасных шрамов, а твое лицо давно исчезло с придорожных столбов. Для меня, конечно, ты — самый особенный, но для других эльфов — лицо среди лиц. Тебя запомнили по патетичным речам, кровавым нападениям и красной косынке. Вычти все это из своего образа, и ты запросто смешаешься с толпой.

Отец скрестил руки на груди — явно отгораживаясь от папиных слов, и человек разочарованно покачал головой.

— Впрочем, если ты боишься, я не стану тебя заставлять, — сказал он, — До Оксенфурта путь неблизкий — придумаем что-то еще.

Иан услышал, как отец скрипнул зубами. Он колебался еще пару секунд, потом тряхнул головой.

— Лучше бы я и правда был женщиной, — процедил он, — но, если этот алхимик обеспечит меня нужными документами, я, так и быть, познакомлюсь с его профессором.

Папа удовлетворенно улыбнулся и кивнул.

На следующий день завтракали все вместе. Иан, сидя по левую руку от отца и по правую — от Геральта, чувствовал, как над столом набухает, ширится неприятная тишина. Это был их последний завтрак в Корво-Бьянко, и, хотя им подали самую обычную кашу с орехами, которую мальчик терпеть не мог и ел только из уважения к госпоже Йеннифер, сегодня он отправлял в рот ложку за ложкой с настоящим удовольствием. Покидать поместье, успевшее стать ему домом не меньше, чем Вызимский дворец, было немного страшно, и мальчик твердо решил хорошенько запомнить каждую из ускользающих минут.

Неожиданно госпожа Йеннифер отложила в сторону ложку — даже не так, почти отшвырнула ее в сторону.

— Поверить не могу, — заявила она, в упор глядя на папу, сидевшего прямо напротив него, — какими надо быть чудовищами, чтобы тащить ребенка на войну!

Папа, только что зачерпнувший очередную ложку каши, едва не поперхнулся от такого поворота. Он нервно сглотнул, сдвинул брови, но не отвел от чародейки взгляда.

— Мы едем не на войну, — сказал он ровно, — да, Редания собирает войска, и к весне планируется наступление на Темерию, но моя задача — именно предотвратить это. Оксенфурт же боевые действия не коснулись даже во время прошлого наступления Нильфгаарда.

— Допустим, так, — кивнула Йеннифер, и вокруг ее фигуры, казалось, постепенно мерк свет, окружая чародейку коконом из пульсирующей мглы, — но долго ли продлится этот мир? И долго ли ты сам будешь оставаться в Оксенфурте? Насколько я поняла, ты будешь возглавлять мобильный отряд, который отправится, куда велит Эмгыр. Синие Полоски часто оказывались прямо посреди самых жарких сражений — отчего ты думаешь, что, сменив название, ты изменишь этот факт?

Папа не ответил на это, а Иан, чувствуя, что происходит что-то неправильное, с надеждой посмотрел на него.

— Где вы собираетесь оставлять его, пока ты будешь пытать и резать врагов Империи, а Иорвет — шпионить? — продолжала напирать Йеннифер, — наймете няньку? Или, как обычно, предоставите его самому себе?

Иан хотел было вмешаться, возразить, напомнить госпоже Йеннифер, что он уже не маленький, и вполне может сам о себе позаботиться, даже быть полезным папе — разве расследование покушения на Фергуса не продемонстрировало это в полной мере? Но отец опередил его. Он сжал кулаки и грохнул ими по столу.

— Прекрати читать мои мысли, ведьма, — выплюнул он, — а если желаешь продолжать, то прочти сейчас, узнаешь о себе много интересного.

Йеннифер надменно посмотрела на него.

— Смотрите, кто заговорил, — усмехнулась она, — отец, который считал сына взрослым чуть ли не с пеленок. Будь твоя воля, ты бы уже сейчас вручил ему в руки лук и отправил в леса, бороться за вашу призрачную свободу.

Иан почувствовал, что начинает злиться — о нем говорили так, словно его вовсе не было в комнате. Во всяком случае, его собственное мнение никого совершенно явно не волновало. Но какая бы буря ни зарождалась у него в груди, шторм, охвативший отца, был во много раз сильнее. Он поднялся рывком, перевернув свою тарелку, и каша лениво поползла по столешнице и крупными каплями засочилась на пол.

— Я не намерен этого выслушивать, — заявил он, — не думай, что я не вижу тебя насквозь, ведьма. Я с самого начала знал, что ты надеялась, что мы сгинем, и мой сын достанется тебе. Так вот — этого не будет.

Йеннифер откинулась на спинку стула и рассмеялась.

— «Я», «мой», — передразнила она, — ты забываешь, Иорвет, что Иан — не твой трофей и не твоя собственность. И сейчас ты думаешь лишь о том, как утереть мне нос, поставить меня на место, выставить похитительницей детей. В то время как речь идет вовсе не о тебе и не обо мне — речь идет о мальчике, которого ты собираешься обречь на жизнь посреди военных действий. Ты сам так жил. И как — понравилось тебе? Хочешь научить своего сына вздрагивать от каждого резкого звука и в каждом прохожем видеть убийцу или шпиона? Хочешь, чтобы прятаться и убивать он научился раньше, чем держаться в седле и целоваться с девушками?

Отец молчал, и тишина звенела вокруг него, как спущенная тетива. Папа медленно поднялся вслед за ним, и теперь они вдвоем, плечом к плечу, стояли напротив чародейки, слегка улыбающейся им, откинув голову.

— Довольно, — вдруг подал голос Геральт, — Йеннифер, мы с тобой не в праве распоряжаться судьбой Иана, хотя я тоже считаю, что в Редании ему не место. Однажды реданская сова уже хотела его прикончить, и привозить его к ней так близко, все равно, что бросать мышку прямо ей в клюв.

— Никакая я не мышка! — Иан все же не выдержал. Он буквально подскочил на своем месте — от кого угодно он ожидал предательства, но только не от Геральта. Ведьмак до этого моменты был его другом — более надежным, чем даже Фергус. Ему он доверял все свои секреты, с ним делил опасные приключения и старался никогда не подводить. И вот сейчас Геральт буквально вонзал охотничий нож ему в спину, — я сам буду решать, поеду я или…

— Иан, — резко оборвал его тираду папа, и оклик его ощущался, как короткая звонкая пощечина, — иди погуляй. Взрослым нужно поговорить.

Мальчик почувствовал, как у него защипало в носу, а к глазам подкатили горячие досадные слезы.

— Я взрослый, — выкрикнул он, не контролируя больше свой голос, — взрослый! — по щекам маленького эльфа уже катились отрицавшие его слова жаркие капли, и он раздраженно утер глаза рукавом.

— Выйди! — голос отца звучал даже не как пощечина, а как тяжелый удар кнутом.

Иан выкатился из дома, не потрудившись даже надеть куртку. На улице шел противный скучный дождь, размывавший остатки грязного снега. Мальчик понесся вниз по лестнице, поскользнулся, не удержался и полетел вниз.

Его поймали сильные уверенные руки, и мягкий вкрадчивый голос над ухом произнес:

— Осторожней, ваша милость, так и шею сломать не долго.

Варнава-Базиль аккуратно поставил его на ноги. Иан не поднял на него глаза, шмыгая носом, стараясь унять бесконечный поток слез. Прямо перед его лицом возник большой белый платок, и мальчик покорно взял его, шумно высморкался.

— У вашей милости неприятности? — участливо поинтересовался дворецкий. Иан наконец посмотрел на него. Варнава-Базиль выглядел безупречно, как всегда. Казалось, дождевые капли огибали его фигуру, не оседая ни на одежде, ни на стеклах очков. Но сейчас мальчик едва заметил эти странности.

— Меня хотят оставить здесь, — признался он тихо, снова опуская глаза, — бросить в Корво-Бьянко…

— Вам так не по душе наше поместье? — спросил Варнава-Базиль — так, будто мальчик невольно уязвил его гордость.

— По душе, — признался он, — но понимаешь… В прошлый раз меня тоже не спрашивали, когда отправляли прочь из Вызимы. Но я не глупый — понимал, что папина жизнь была в опасности, его собирались судить, и он заботился обо мне. Но теперь… они ведь сами пришли помогать собирать вещи. И у меня даже есть подорожная грамота. Я думал…- его горло снова сжал влажный спазм, — я думал, они считают меня взрослым — я ведь помогал в расследовании, и на охоту ходил вместе с Геральтом, у меня теперь есть настоящий лук, и я вырос почти на полголовы за осень. Но похоже, для них я все еще — глупый младенец, которого можно не спрашивать, чего он хочет.

— Для отцов дети всегда остаются маленькими, — заметил Варнава-Базиль, — и ваше желание уехать вместе с родителями очень понятно. Но думали ли вы, ваша милость, как сложно для них принять такое решение? Защищать вас — их священный долг, и они боятся не справиться.

Иан резко отвернулся от дворецкого, одернул на себе рубаху, поежился.

— Пойдем на конюшню? — предложил он наконец дворецкому, — проведаем Бабочку. Ей тоже придется остаться здесь.

Варнава-Базиль плавно кивнул, протянул Иану руку, и тот, цепляясь за нее, чтобы снова не поскользнуться, двинулся через двор. У самых дверей конюшни Варнава-Базиль остановился.

— Здесь я вас оставлю, — сообщил он, — нужно распорядиться насчет обеда.

Иан удивленно посмотрел на него, но возражать не стал. За все месяцы жизни в Корво-Бьянко, он ни разу не видел, чтобы дворецкий заходил на конюшню. Казалось, это место было заколдовано, и дворецкий был властелином везде, кроме денников лошадей.

Раздумывать об этом сейчас, впрочем, было недосуг. Мальчик тихо скользнул в теплое нутро конюшни, поздоровался с конюхом, чистившим бок Плотве, и просочился в денник к Бабочке. Папина кобыла, заметно округлившаяся за последние месяцы, неторопливо жевала сено, и на мальчика даже не взглянула.

Именно здесь, в самом углу стойла, и обнаружил Иана папа через некоторое время. Он походя погладил гриву лошади, обошел ее и присел прямо на пол рядом с мальчиком.

— Поговорим? — предложил он негромко.

— Не хочу, — упрямо заявил Иан, — я знаю, что ты скажешь, Варнава-Базиль мне все объяснил.

Папа помолчал несколько секунд.

— Мы вернемся, — наконец выговорил он, явно через силу, с трудом подбирая слова, — будем приезжать, когда сможем. А ты пока немного подрастешь, научишься драться с мечом и кинжалом — Геральт обещал помочь.

— Я больше не разговариваю с Геральтом, — буркнул Иан, отвернувшись и сверля расплывающимся взглядом стену денника, — и с тобой не хочу. Уходи. Уезжайте хоть сейчас, мне плевать.

Папа вздохнул, снова помолчал.

— Иан, — сделал он вторую попытку через несколько безмолвных минут, — ты ведь знаешь, что Фергуса его отец тоже не возит вслед за собой, если отправляется в какое-нибудь опасное место?

Иан резко повернулся к человеку.

— Я — не Фергус, — огрызнулся он, — и у Фергуса есть мама. Моя мама предлагала мне уехать с ней, и я мог бы сейчас выступать вместе с труппой Яссэ где-нибудь в Ковире или в той же Редании, где готовится война. Но я решил остаться, потому что думал, что нужен вам.

— Конечно, ты нужен нам, — мягко ответил папа, — для нас с твоим отцом нет никого, важнее тебя, именно поэтому мы и решили…

Иан вскочил на ноги, до боли сжимая кулаки.

— Врешь! — крикнул он так громко, что меланхоличная Бабочка нервно заржала и переступила ногами, — для тебя важен отец, а для него — ты. И я для вас — только досадная помеха! Ты хочешь воевать, он — идти за тобой, а меня, значит, можно бросить при первой удобной возможности!

— Не говори так, — папа оставался совершенно спокойным, хотя Иан заметил, как нервно дернулся его кадык и поникли плечи.

— Почему? — Иан чувствовал, как от крика начинает першить в горле, а предательские слезы снова застилают взор, — Почему не говорить, если это правда? Да если бы меня не было, всем было бы только лучше! Если вы так этого хотите, я останусь. Пускай! Госпоже Йеннифер я явно нужен больше, чем вам!

Иан не стал дожидаться папиного ответа. Почти не разбирая дороги из-за влажной мглы перед глазами, он ринулся из денника прочь, ткнулся в бок Бабочки — та испуганно дернулась. Спотыкаясь, Иан добежал до двери конюшни и распахнул ее. Больше всего ему сейчас хотелось ринуться в поля, утопавшие сейчас в ледяной грязи, и бежать по ним, не разбирая дороги, пока не выбьется из сил и не упадет. И пусть бы потом его съели накеры или гигантские многоножки, или подобрали проезжавшие по дороге разбойники — вот тогда бы родители поняли, каково это — жить без Иана.

Двор перед конюшней совсем развезло. Дождь уже не лениво сыпался, а буквально изливался с неба, вполне соответствуя настроению мальчика. Тонкие замшевые сапоги почти сразу набрали воды. Все еще слепой от слез Иан оступился и полетел вперед, приземлился в ледяную грязь лицом и остался лежать.

Ему было совершенно безразлично, кто вытащил его из грязи, и, увидев над собой лицо Геральта, Иан ни капли не удивился. Ведьмак отнес его в дом без единого слова, и там мальчик терпеливо ждал, пока его вымоют в корыте с обжигающе горячей водой, натрут полотенцем и переоденут в чистое — совсем как маленького. Случившаяся в деннике Бабочки вспышка отняла у мальчика слишком много сил, и потому, когда ведьмак отнес его в комнату, где на кровати все еще лежала выбранная в дорогу книга, налуч с луком и узелок с бельем, Иан совершенно не сопротивлялся. Едва коснувшись головой подушки, он провалился в тяжелый сон, в котором бежал за удаляющимися силуэтами всадников, спотыкался, падал в грязь, вставал и продолжал бежать, но никак не мог их настичь.

Иан проснулся снова в слезах. За окнами стояла густая мгла, и мальчик резко сел и огляделся. В комнате было темно, в тяжелой голове мальчика с трудом ворочались мысли. Сколько он проспал? Что если его родители уже уехали, даже не попрощавшись? После всего того, что он наговорил папе, это было неудивительно… Иан встал и, чуть покачиваясь, подошел к окну, подергал раму — та оказалась не просто заперта на задвижку, а словно бы запечатана каким-то заклинанием. Госпожа Йеннифер знала мальчика слишком хорошо, и, конечно, предполагала, что он решит сбежать. Не стоило говорить, что и дверь тоже оказалась запертой снаружи. С тяжелым вздохом, чувствуя, как в тело просачивается ледяной озноб, Иан уселся обратно на кровать. Все пропало. Он был изолирован от мира, и теперь даже не сможет сказать папе на прощание, что вовсе не имел в виду всех тех ужасных вещей, которые так легко бросал ему в лицо. Им словно владело тогда какое-то жуткое проклятье, но сейчас морок спал, и мальчик снова был собой.

Он услышал едва различимое шипение со стороны двери, и только успел поднять голову, чтобы увидеть, как в щель под створкой просачивается густой черный туман. Мальчик в ужасе подобрал под себя ноги и замер. Что если Корво-Бьянко загорелся? Но дымом в комнате совершенно не пахло. Тогда что же? Так действовало запирающее заклятье госпожи Йеннифер? Вспоминая ее пугающий вид за столом, в это легко было поверить.

Меж тем туман сгущался и обретал четкие очертания, и через мгновение Иан с изумлением увидел, что перед ним стоит Варнава-Базиль — спокойный, как всегда, с обычной любезной улыбкой.

— Простите, ваша милость, — сказал он, — не хотел вас пугать. Но, боюсь, это был единственный способ проникнуть через эту дверь — госпожа Йеннифер забрала у меня ключи.

— Ты…- Иан на минуту даже забыл о глубине своего смятения и горя, во все глаза глядя на Варнаву-Базиля. Его подозрения подтверждались, теперь в этом не было никаких сомнений, — ты превратился в туман?..

— Я не часто пользуюсь этим своим талантом, — скромно ответил Варнава-Базиль, — но ведь мы сейчас говорим не обо мне, верно?

— Ты превратился в туман! — голос Иана взвился вверх, и Варнава-Базиль прижал палец к губам.

— Тише, ведьмаки спят очень чутко, — сказал он, — а мы ведь не хотим, чтобы его милость Геральт вмешался? Я пришел спросить, тверды ли вы в своем решении последовать за родителями вашей милости в неизвестность?

Иан соскочил с кровати.

— Да! — ответил он, не задумываясь, потом, понизив голос, печально добавил, — но они решили не брать меня, что я могу с этим поделать?

— Может быть, и ничего, — подтвердил Варнава-Базиль, — но вы никогда не узнаете, пока не проверите. Кроме того, я думаю, ваша милость хотел бы с ними попрощаться.

— Да, да, — закивал Иан с жаром, но тут же сник, — но как мне выбраться? На окно наложено заклинание, а если я пойду через дом, Геральт меня услышит — путь к выходу лежит мимо его спальни, я потому и вылезал все время в окно…

Варнава-Базиль приблизился к окну и внимательно осмотрел его.

— Магией здесь и не пахнет, — сообщил он наконец, — просто кто-то всунул гвоздь с той стороны рамы, чтобы она не открывалась. Если ваша милость подождет секунду…

Иан нетерпеливо закивал — пока Варнава-Базиль ударялся в свои вечные расшаркивания, драгоценное время таяло. Фигура дворецкого снова дрогнула, рассыпалась, и черный туман заструился по полу, потом тонкой медленной струйкой начал просачиваться между подоконником и оконной рамой, будто подталкивая что-то на той стороне. Иан успел досчитать до сорока, когда оконная рама дрогнула и распахнулась. Ледяные брызги дождя ворвались в комнату. Мальчик уже поспешно натягивал сапоги. Ему понадобилась еще секунда, чтобы прихватить с кровати лук, книгу и узелок, и вот он уже был у окна. Туман приглашающе сгустился, и Иан бесстрашно выпрыгнул прямо в него.

Это были самые странные ощущения из тех, что ему довелось пережить. Туман был не плотным, казался совершенно бестелесным, щекотал кожу прямо через одежду, и заставлял сердце трепетать где-то в районе яремной ямки. Спуск вниз длился долю секунды. Варнава-Базиль, уже в своей физической форме, стоял рядом с маленьким эльфом.

— Родители вашей милости сейчас на конюшне, — сообщил он, — вам стоит поторопиться.

Иан поднял на дворецкого восхищенный взгляд.

— Если ты умеешь так, то почему остаешься всего лишь дворецким? — спросил он шепотом.

— С вашего позволения, я не просто дворецкий, — ответил Варнава-Базиль, — я дворецкий у ведьмака. И я поспорил с одной моей подругой, кого из нас его милость Геральт раскроет первым. Я, конечно, победил в споре, но теперь держу пари с самим собой. Но поспешите — время уходит.

— До скорой встречи, Варнава-Базиль, — улыбнулся Иан, — обещаю, что ни за что не раскрою твою тайну.

Дворецкий растворился в воздухе, успев еще раз учтиво поклониться, а Иан, почти подлетая над скользкой землей, кинулся на конюшню.

— Я так не могу, — услышал он от дверей голос отца, — мы не просто уезжаем, мы бросаем его, не попрощавшись.

— Долгие проводы — лишние слезы, — мрачно ответил папа, — кроме того, я боюсь, что, реши мы попрощаться, я не выдержал бы и сдался. Ты бы видел его взгляд, Иорвет. Да я сам чуть не разрыдался…

— Он возненавидит нас, — голос отца задрожал, и у Иана сжалось сердце, — но ведь мы действуем ради его блага, правда?

Папа ничего не ответил. Еще несколько секунд Иан стоял, притаившись за дверью и прислушиваясь, и наконец Иорвет тихо выругался.

— Я так не могу, Вернон, — сказал он неожиданно твердо, — ты — езжай. А я останусь здесь. Я не могу его бросить. А ты… ты приезжай к нам, когда сможешь, ладно?

— Иорвет, — Иан едва слышал голос папы, — ты совсем ебнулся, куда я без вас? Значит, оба остаемся…

Большего Иану и не требовалось. Он толкнул дверь конюшни и буквально ввалился внутрь, застав такое привычное зрелище обнимающихся родителей.

— Чуть не опоздал! — объявил он, поправляя налуч на спине и книгу подмышкой, — можно в этот раз я поеду на Серебряном?

Родители отшатнулись друг от друга и замерли, уставившись на него. Первым отмер папа. Иан заметил, как дернулось его лицо, и на секунду испугался, что человек снова разозлится.

— Иан, — выдохнул папа и, шагнув к нему, присел на одно колено и раскрыл объятия. Мальчик, не промедлив ни мгновения, ринулся у нему и повис у него на шее, роняя книгу на пол. Он хотел начать извиняться, сказать папе, что говорил не всерьез, со злости, и больше никогда ничего подобного не повторится, но папа первым сказал: — Прости меня.

— Ничего, — позорно всхлипнул Иан, — я не обижаюсь.

— Эй, — прикрикнул на них отец, выводя под уздцы Серебряного из денника, — кончайте разводить сырость. Нужно уехать, пока ведьма не проснулась.

========== О шпионах и школярах ==========

— Хочешь еще кусочек пирога, малыш? — спросила у Иана полная улыбчивая трактирщица. Мальчик с готовностью кивнул, а отец осуждающе покачал головой.

— Объешься, потом опять будешь жаловаться, что тебя укачивает в седле, — заметил он недовольно.

— Не цепляйся к нему, — папа поднял глаза от письма, которое просматривал, и улыбнулся Иану, — его укачивает в седле, потому что Серебряный, когда устает, перестает тебя слушаться. Меня бы тоже укачивало.

Отец поджал губы, но ничего не ответил.

В трактире — их последней остановке перед Оксенфуртом — было тепло, пахло дымом, пивом и немытыми людскими телами. Иан, за время долгого пути успевший привыкнуть к местам для ночевки и похуже, с любопытством оглядывался по сторонам. В этот ранний час зал был почти пуст. За одним из деревянных столов, упав головой в пустую миску, спал какой-то человек. У стойки о чем-то спорили двое парней, похожих на грязных бродяг. Маленький эльф знал — тут они задержатся совсем ненадолго. За ночь лошади смогли отдохнуть, их самих не успели покусать кровожадные реданские клопы, и можно было отправляться дальше.

Папа выложил на стол несколько золотых монет. Трактирщица, поставив перед Ианом тарелку с куском орехового пирога, округлила глаза.

— Этого слишком много, милсдарь, — сказала она полушепотом. Папа отмахнулся.

— Это за вашу доброту, милая Роза, — сказал он, — ни в одном трактире по пути никто так не заботился о моем сыне.

Трактирщица расплылась в цветущей улыбке, посмотрела на Иана, уплетавшего пирог за обе щеки.

— У вас очаровательный мальчуган, милсдарь, — сказала она, потом на мгновение помрачнела, — так похож на моего Вилли, пусть Мелитэле хранит его невинную душу.

Папа сочувственно покачал головой, потом поднялся из-за стола. Отец неторопливо последовал его примеру, накинул на голову капюшон. Иан, подъев последние крошки с тарелки, ухватился за папину руку — человек сказал ему вести себя, как глупый милый несмышленыш, и маленький эльф старательно исполнял эту роль. Он знал, что папа любезничает с трактирщиками и в каждой новой корчме произносит одну и ту же фразу и отсыпает гораздо больше золота, чем нужно, не просто так. Это называлось вербовкой, и было понятно, что папа собирался позже вернуться в эти места и напомнить о себе задобренным корчмарям.

Когда они выезжали со двора трактира, занимался рассвет. Снег тяжелыми шапками лежал на пригибающихся ветвях деревьев, и Иан, поплотнее закутавшись в дорожный плащ, прижался к папиной груди. Молодая сизая кобылка, которую пожаловала папе княгиня Анна-Генриетта, бежала ровно и подчинялась малейшему движению. С отцом они ехали бок о бок. Тот, с тех пор, как осталась позади граница Редании, явно нервничал, озирался по сторонам и — Иан был в этом уверен — едва ли спал по ночам.

В корчмах, где они ночевали, спать им чаще всего приходилось втроем на одной кровати — Иан был совсем не против. Он и забыл, какие в Северных королевствах бывают холодные зимы, когда даже жаркий огонь в печке не может изгнать из комнаты ледяной холод. Но иногда, просыпаясь по ночам, мальчик видел, как отец, стоя у окна, вглядывается в темноту, будто ждет чего-то, а под его подушкой маленький эльф однажды нащупал кинжал. Папа всех этих тревог либо не замечал, либо предоставил отцу самому справляться со своими демонами. Иан же, когда отец все же возвращался от окна в постель, прижимался к нему, как мог крепко, несмотря на то, что руки у отца делались совершенно ледяными. Мальчик готов был это потерпеть, лишь бы услышать в какой-то момент над своей головой спокойное спящее дыхание отца.

Хрусткая ледяная дорога вела все дальше в лес. Отец ехал, склонив голову, не глядя по сторонам, и Иану показалось, что он заснул. Папа тоже хранил молчание, хотя обычно по дороге ему нравилось развлекать мальчика играми в слова или в угадайку. Сейчас, судя по всему, человек был слишком глубоко погружен в раздумья после прочтения полученного накануне письма. Что в нем было, мальчик не знал, а спрашивать не решался.

Неожиданно отец, встрепенувшись в седле, выпрямился и напряженно повел головой. Чуть натянул поводья, пуская Серебряного ровным ритмичным ходом.

— В чем дело? — спросил заметивший этот маневр папа.

— Лучники, — свистящим шепотом ответил отец, — трое на деревьях и один в кустах прямо перед нами.

Иан испуганно вскинул голову — сам он ничего не замечал, но фигура отца вдруг выпрямилась и напряглась. Он медленно откинул с головы капюшон.

— Скачите вперед быстрее, — сказал он очень спокойно и ровно, не повышая голоса, — им нужен я.

Папа резко дернул поводья, и Луна, немного погорцевав, остановилась.

— Ну уж нет, — папа передал поводья Иану и медленно поднял руки, демонстрируя, что они пусты. — Выходите! Мы безоружны, — крикнул он громко, и Иан заметил, как отец на мгновение сжался в седле, но потом гордо вскинул голову, откинул волосы со шрама и посмотрел по сторонам. Маленький эльф понимал, что то, что сейчас происходило, мало было похоже на приключение из рыцарского романа, и что им грозила реальная, хоть и пока непонятная опасность. Но ни капли настоящего страха мальчик не испытывал — дорога из Туссента выдалась на редкость скучной, и только сейчас начинало происходить что-то увлекательное. А в том, что родители смогут легко отбиться от нападения, Иан даже не сомневался.

С кустов у обочины дороги короткими толчками слетели хлопья снега, и перед путниками появился высокий эльф в потертой, кое-где прохудившийся кожаной куртке, висевшей на нем, как на пугале. Иан с любопытством разглядывал его, и, чем больше смотрел, тем больше убеждался — бояться было нечего. Незнакомец выглядел изможденным и совершенно больным. Кожа, плотно обтягивающая острые скулы, была нездорового желтого цвета, глаза — покрасневшими и мутными. Вокруг потрескавшихся губ запеклись бурые корки. Большой тисовый лук эльф держал неровно, будто ему было тяжело удерживать корпус прямо.

— Смотрите, ребята, Гарек не обманул, — хрипло крикнул незнакомец, обращаясь к кому-то в кронах деревьев над головой, — тут у нас особенная добыча. Оседлые, да еще и с ребенком. Давай, красавчик, — незнакомец навел стрелу на отца, и Иан увидел, как тот удивленно моргнул, будто не понял сразу, что речь идет именно о нем, — выворачивай карманы, и никто не пострадает. А то мы вас живо нашпигуем стрелами, а мальчонку заберем в лагерь. Вырастим из него настоящего скоя’таэля, а не зажравшегося увальня вроде тебя.

Отец был явно совершенно обескуражен. Он бросил растерянный взгляд на папу. Тот тоже скинул капюшон, а потом медленно опустил руки. Тощий эльф прицелился в него.

— И ты не дергайся, приблуда, — выплюнул он, — выворачивайте карманы, я сказал, считаю до трех, потом стреляем!

Папа наклонился к седельной сумке, вытащил оттуда увесистый мешочек с золотом, подкинул его на руке.

— Мы никому не хотим зла, — сказал он. Тощий эльф следил за полетом кошеля, как завороженный бантиком на нитке кот. — забирайте деньги и не трогайте нас. Мы — просто путники.

— Кидай, — выплюнул эльф, и, когда папа легко подкинул кошель в его сторону, не успел его поймать. Лук в его руках снова дернулся, — И коня, — тощий прицелился в отца, — слезай, нам он тоже пригодится.

Отец кровожадно усмехнулся, рывком натянул поводья Серебряного, и жеребец, громко заржав, встал на дыбы. Лучник вздрогнул и попятился. Ветви деревьев над их головами заходили ходуном, и Иан приготовился, что вот-вот из них полетят дождем пущенные невидимыми эльфами стрелы, но ничего не произошло. Тощий неуклюже потянулся к кошелю на земле, схватил его, покачнулся и чуть не упал — казалось, под весом собственного лука. Пока длилось это замешательство, родители пришпорили своих лошадей — Серебряный и Луна припустили с места одновременно, и Иан, замирая от восторга непонятной ему немой сцены, снова тесно прижался к папиной груди.

Стремительным галопом они ехали еще около четверти часа, пока наконец, не сговариваясь, снова не сбавили шаг.

— Они меня не узнали, — заметил отец, негромко хмыкнув, — обычные жалкие головорезы — вот во что превратились скоя’таэли в Редании, все, как ты и говорил.

— Заметь, меня они тоже не узнали, — фыркнул папа, — хотя моя рожа должна быть им не менее известна, чем твоя. Но этот парень был так крепко набит фисштехом, что я сомневаюсь, чтобы он мог узнать даже родную матушку, встреться она ему на дороге.

— Папа, — неуверенно подал голос Иан, — это были скоя’таэли? Настоящие?

Человек помедлил с ответом, невесело усмехнулся.

— Ну можно и так сказать, — проговорил он наконец, — хотя, те скоя’таэли, с которыми прежде приходилось иметь дело мне, могли удержать лук в руках.

Иан кивнул и замолчал. Ему и раньше доводилось видеть нищих, больных и несчастных — в Вызиме в таких недостатка не было, да и в прекрасном солнечном Туссенте нет-нет, да и приходил к воротам Корво-Бьянко какой-нибудь человек в лохмотьях — просить милостыню. Но тощий лучник был совсем не похож на обычного нищего, и вид его напугал Иана. Не потому что он целился стрелой в родителей — сомнений в том, что те могли легко с ним справиться, все еще не оставалось. Но было в эльфе что-то пугающе отталкивающее, неприятное и неправильное. Что-то такое, с чем Иан столкнулся впервые, и больше сталкиваться не хотел.

Случившееся они больше не обсуждали. В середине дня, когда холодное зимнее солнце начало клониться к западу, сделали короткий привал, а потом уже ехали без остановок. Папа заметно повеселел, и к заставе на большом каменном мосту, ведущем в город с резными высокими башнями, они подъезжали, не успев завершить очередной раунд угадайки — папа никак не мог понять, что же это такое «Вот иголки и булавки//Выползают из-под лавки,//На меня они глядят,//Молока они хотят.», а отец почему-то сказал, что это — политически опасная загадка.

На посту стояли усталые стражи в красных кирасах, которые едва взглянули на подорожные документы и открыли ворота. Папа, все еще изображая приветливость, спросил у них, как дела у какой-то Анниты, и один из стражников, мельком улыбнувшись, ответил, что она ждет в доме под холмом. Иан уже привык, что с некоторыми встречными людьми папа разговаривал загадками, но сейчас слишком устал, чтобы спрашивать, в чем ее суть.

По освещенным желтыми фонарями улицам они добрались до небольшого деревянного дома. Папа помог Иану, уже вовсю клевавшему носом, вылезти из седла.

— Мда, — скептически заметил отец, беря под уздцы Серебряного и разглядывая незамысловатый фасад, — начинали мы, помнится, с королевского дворца, а теперь ты привез меня в какую-то халупу.

— Начинали мы с пещеры посреди леса, — напомнил папа, улыбаясь, — к тому же это — временное жилище, не стоит к нему привыкать.

Иан хотел бы рассмотреть их новый дом, пусть и временный, получше, но слишком устал для этого, а потому позволил папе отнести себя вверх по скрипучей деревянной лестнице в маленькую комнату на втором этаже. Кровать оказалась свежей и жесткой, но Иану было все равно — он не запомнил даже, как папа стаскивал с него сапоги и одежду, так быстро провалился в сон.

Проснулся он, когда за окном было еще темно, от странного звука совсем рядом — вроде бы, прямо за стенкой. Прислушавшись, Иан понял, что слышит голос папы — тот то ли стонал, то ли всхлипывал, и от звука этого маленький эльф похолодел. Что если папе стало плохо? На него ведь могли совершить покушение — совсем как на Фергуса! Или он вдруг понял, что будетскучать по Корво-Бьянко, хотя так сильно успел возненавидеть поместье. Так или иначе, но нужно было проверить, в чем дело.

Мальчик неслышно выбрался из кровати, и, как был, босиком, скользнул за дверь, в узкий темный коридор. Звуки доносились из-за соседней двери, и Иан прильнул к ней ухом и прислушался. Пару мгновений стояла тишина, потом голос папы, какой-то придушенный и сдавленный, произнес:

— Иорвет!

Ситуация становилась серьезней — выходило, что что-то произошло с ними обоими, и маленький эльф счел своим долгом немедленно вмешаться. Он толкнул дверь и застыл на пороге.

Папа лежал в кровати, накрытый одеялом до середины голой груди, откинувшись на подушке, и дышал так, словно ему не хватало воздуха. Отца видно не было, и Иан тревожно шагнул вперед.

— Папа! — позвал он.

Человек дернулся, распахнул глаза и уставился на мальчика, потом хрипло выругался.

— Иан, какого лешего! — воскликнул он, и от странного выражения его лица — смеси растерянности, злости и недоумения — Иан невольно попятился.

Одеяло перед папой зашевелилось, и через мгновение на поверхность вынырнула растрепанная голова отца — Иан заметил, что эльф раскраснелся, а губы его распухли и блестели в свете одинокой свечи у кровати. Оценив обстановку, отец помедлил немного в легком замешательстве, потом, коротко усмехнувшись, подтянулся повыше и сел рядом с папой.

— Мы тебя разбудили, мой мальчик? — спросил он, как ни в чем не бывало, и Иан увидел, как с папиного лица красные пятна смущения поползли ниже, по шее, на грудь.

— Я…- Иан моргнул, попятился еще, — мне показалось, папе плохо… Простите.

— Все в порядке, — мальчик давно не замечал в отце такой нежности, какую он вкладывал в свои слова сейчас, но было совершенно понятно, что он просто не хочет обидеть Иана, но при этом — мечтает выставить его вон.

— Ладно, — мальчик оправил на себе сорочку, — тогда… я пойду. Спокойной ночи.

— Приятных снов, мой милый, — кивнул отец, а папа остался неподвижным и безмолвным, будто враз лишился дара речи.

Возвращаясь в свою спальню, Иан от всей души надеялся, что утром об этом инциденте никто не заговорит. Вроде бы не произошло ничего страшного, но мальчику вдруг ужасно захотелось стереть из памяти выражение папиного лица до того, как он заметил вторжение.

Проснулся он от неприятного муторного сна, в котором тощий, покрытый бурыми струпьями эльф целился в папу — совершенно голого, с печально-страдальческим выражением на бледном лице. В маленькое окно, наполовину заваленное снегом, пробивался скупой сероватый свет, и в комнате было ужасно холодно, но Иан был этому даже рад — холод помог липкому послевкусию сна раствориться почти без следа. Выскочив из-под одеяла, мальчик, подпрыгивая, принялся одеваться, стараясь выкинуть тревожный сон из головы, а потом, застегнув на все пуговицы подбитую мехом куртку, вылетел из спальни и почти бегом скатился по лестнице вниз.

Родители сидели за небольшим деревянным столом. Отец пытливо разглядывал какой-то лист бумаги, а папа задумчиво жевал хлеб с большим куском ветчины — явно из остатков их дорожных припасов. Появление Иана человек приветствовал тревожным взглядом, но мальчик поспешил легкомысленно ему улыбнуться. Отец же отложил бумагу в сторону и оценивающе посмотрел на сына.

— Ты заспался, малыш, — сообщил он, — папа уже готов был уехать, не прощаясь.

— Уехать? — переспросил Иан, усаживаясь за стол.

— Мне нужно в Новиград, — кивнул папа, наконец изобразив бледную улыбку, — но я постараюсь вернуться поскорее.

— А у нас в это время будут свои дела, — объявил отец, пододвигая к Иану еще один бутерброд.

— Ты уверен, что готов остаться тут один? — поинтересовался папа, переведя взгляд на эльфа, и тот демонстративно рассмеялся.

— Ты сам говорил, в Оксенфурте никто не помнит моего лица, — заявил он, — и опасность нам здесь не угрожает.

— Я говорю вовсе не об опасности, — ответил папа, — но сам подумай — вы с Ианом остаетесь одни… да вообще впервые с его рождения.

Отец пожал плечами.

— Если боишься, что я немедленно отправлю его в лес отстреливать реданцев, то не волнуйся, — откликнулся он уязвленно, — я думал подождать с этим до весны. Простудится еще.

Папа нахмурился, а эльф, снова усмехнувшись, встал, обошел стол и, склонившись, легко поцеловал человека в гладко выбритую щеку.

— Мы с Ианом сможем друг о друге позаботиться, — сказал он тихо, и впервые в жизни Иан ощутил странную неловкость, наблюдая за их нежными объятиями. Папа же, вздохнув, кивнул.

— Грабители забрали почти все наше золото, — сказал он, — но до моего возвращения должно хватить. Когда отправишься в университет, не бери с собой оружия — по крайней мере, такого, которое смогут заметить. Если понадобится помощь, иди на пост у Третогорских ворот и спроси Норса. Он был в моем отряде, может быть, ты его помнишь?

Отец гордо вскинул голову и выпрямился.

— Я не такой беспомощный, как ты обо мне думаешь! — заявил он заносчиво, — выметайся уже. Может быть, без тебя поблизости, я наконец смогу научить моего сына, как быть правильным эльфом!

Папа болезненно поморщился, но потом хмыкнул.

— Если ты кого-нибудь убьешь, — сказал он, поднимаясь из-за стола, — тоже найди Норса…

— Но сначала нужно спрятать тело, я помню, — отец вальяжно махнул рукой, — проваливай, Вернон Роше, или как там тебя теперь зовут?

Стоило за папой закрыться двери, выражение лица отца заметно переменилось. Он снова взял в руки лист бумаги и пробежал его глазами. Вздохнул и спрятал за пазуху.

— Мы с твоим папой не расставались больше, чем на две ночи, уже почти десять лет, — сказал он, толком не обращаясь к Иану, будто говорил сам с собой, — и каждый раз, когда я ложусь спать без него, я думаю, что его могли убить, и он больше никогда не вернется.

Иан аккуратно подвинулся по скамье под бок отцу и прижался головой к его плечу.

— А что у папы за татуировка на груди? — спросил он, чтобы немного разбавить воцарившееся в кухне напряжение. Это сработало — Иорвет негромко рассмеялся.

— Когда будешь спрашивать это у Вернона, непременно позови меня — мечтаю взглянуть на его выражение лица, — заявил эльф, потом хлопнул ладонью по столу, — ну, достаточно разговоров. Ты готов? Мы отправляемся на важное задание.

Иан быстро запихал в рот остатки своего бутерброда и с готовностью кивнул.

— Послушай меня внимательно, мой мальчик, — серьезно обратился к нему отец, — я беру тебя с собой не просто так. Мы направляемся в такое место, где я буду, скорее всего, вести бессмысленные разговоры, и дальше положенного, меня никто не пустит. Ты же должен стать моими глазами и ушами. Это уже знакомая тебе миссия, и я уверен, ты с ней справишься. Если вдруг тебя поймают, делай грустные глаза, можешь даже заплакать, и говори, что потерялся и ищешь своего папу, все ясно?

Иан с готовностью кивнул — нечто подобное ему уже приходилось делать в Боклерском дворце, и сейчас он был полон решимости. Они вышли из дома на оживленную узкую улицу, и мальчик почти сразу заметил, как резко изменилось настроение отца. Легкомысленная веселость слетела с него мгновенно. Он огляделся по сторонам, и, когда какой-то человек, проходя мимо, слегка задел его плечом, отпрянул и застыл, будто не мог понять, где очутился. Иан, прежде иногда сбегавший, чтобы по гулять по Вызиме, ничуть не пугался города — он знал, как лавировать в толпе и прятаться от тех, с кем не хочешь сталкиваться. К отцу же вернулась та напряженная, хмурая нервозность, какую мальчик замечал в нем по пути в Оксенфурт. Эльф сделал неуверенный шаг по брусчатке мостовой, снова попытался обернуться, оступился на ровном месте, и Иан поспешил дать ему руку.

— Столько людей, — шепнул он, когда пальцы отца немного крепче, чем нужно, сжали его ладонь, — мне не по себе.

Иорвет посмотрел на него и благодарно улыбнулся, но свободной рукой провел по своей груди — Иан догадывался, что там, под простым серым сюртуком, совершенно неприметным в толпе, скрывался тот самый кинжал, который отец держал под подушкой.

Улицы были полны народа. Закутанные в шерстяные платки женщины спешили куда-то маленькими группками, громко разговаривая на ходу. Солдаты с символами белого орла на груди неспешной походкой двигались вдоль тротуара, поглядывая на прохожих. Бедно одетые мужчины слонялись туда-сюда с таким видом, будто ждали, пока солдаты отвернутся, чтобы стащить буханку хлеба с низкого уличного прилавка. Стайка детей промчалась мимо них, на бегу задевая Иана, но не взглянув на него. Пару раз мальчик даже узнал в прохожих эльфов — ни в Вызиме, ни в Туссенте он их практически не встречал, и сейчас разглядывал с тайным любопытством. Эти собратья были мало похожи на тех, что подстерегли их в лесу — все они выглядели здоровыми, улыбались, на пути здоровались с лавочниками, одеты были просто, но опрятно. Когда один из этих эльфов, проходя мимо них, улыбнулся Иану и поздоровался на Старшей речи, отец вздрогнул, уставился на него, но эльф лишь учтиво склонил голову и пошел дальше. Совершенно никто не обращал на отца и сына внимания, и, когда они уже подходили к мосту, ведущему в другую часть города, Иорвет заметно расслабился и успокоился. Сильно отросшие волосы, которые обычно эльф носил затянутыми в небрежный пучок, сегодня он распустил по плечам, стараясь скрыть половину лица, но они нещадно лезли в здоровый глаз, потому, подходя к воротам университета, Иорвет наконец сдался и, вытащив из кармана тонкий черный шнурок, собрал волосы на затылке, полностью открывая лицо. И Иан знал, что это для него — большая победа.

У тяжелых дубовых створок их встретил еще один пост стражи. Солдаты окинули эльфов безразличными взглядами, и, когда Иорвет сообщил, что они прибыли по приглашению профессора Фридриха Шинце, без единого слова, даже не попросив показать документы, посторонились, открывая проход.

Сразу за воротами обнаружилась широкая, мощеная разноцветным кирпичом площадь. Посреди нее, окруженное низким резным забором, возвышалось раскидистое, сбросившее на зиму листву дерево, и на его ветках Иан с удивлением заметил удобно устроившихся эльфов. Те сидели, оседлав ветки или прислонившись к толстому стволу, и вели неспешную беседу на каком-то странном диалекте, похожем на обычную Старшую речь, но, прислушавшись, мальчик не смог собрать воедино ни одной сказанной ими фразы.

Вокруг в разных концах площади сидели или прогуливались люди и эльфы, одетые в длинные темные плащи. На широких каменных скамьях расположилось несколько девушек, на удивление легко одетых — они вместе штудировали одну огромную книгу в темном переплете, и время от времени переругивались над какой-то строчкой.

Отец застыл, потерянно глядя по сторонам, и Иан не мог его осуждать — зрелище и впрямь было впечатляющее. Разношерстная толпа в городе была как спокойный речной поток, огибавший отца и сына, как валуны. Здесь же, посреди этого неторопливого движения, негромких разговоров, эльфы оказались, словно выброшенные на берег рыбы — неуместные, выделявшиеся на общем фоне, не одеждой даже, а своим неприкаянным видом.

Видимо, заметив их, к ним поспешила миловидная рыжеволосая женщина, с очень приветливым, открытым лицом. Первым делом она, конечно, улыбнулась Иану — мальчик уже успел заметить, что для многих взрослых само его присутствие рядом было достаточным поводом завязать разговор.

— Здравствуй, малыш, — сказала женщина, церемонно протянув маленькому эльфу руку, и тот, решив и дальше прикидываться милым дурачком, робко пожал ее в ответ и прижался к отцу. Для того, конечно, чтобы не дать тому отшатнуться от настойчивой незнакомки. — Добрый день, — обратилась, меж тем, женщина к старшему эльфу, — я могу вам чем-то помочь?

Отец помедлил секунду.

— Я — гость профессора Фридриха Шинце, — ответил он заученный текст немного напряженным тоном, — и, честно говоря, я понятия не имею, где его искать.

— О, вы, должно быть, тот самый эльфский ученый, о котором он рассказывал, — просияла женщина, — идите за мной, я вас провожу. Мое имя Шани, я с факультета медицины, но профессор Шинце — человек широких взглядов, так что в нашем университете его знают все.

Отец благодарно кивнул, но имени своего называть не стал. Женщина, впрочем, не обратила на это внимания и стремительно зашагала через площадь, будто вовсе не волнуясь, следуют гости за ней или нет.

— Проклятье, — шепнул Иорвет Иану, устремляясь за ней, — Вернон просил меня выучить ту историю, которую сочинил для меня Регис, но я совсем об этом забыл.

— Ничего, — ободряюще улыбнулся Иан, — ты же такой умный — выкрутишься!

— Ага, — буркнул отец себе под нос, — такой умный…

С площади вдоль высокого кирпичного здания вела стрельчатая галерея, и Шани почти бежала по ней, огибая встречных людей, время от времени здороваясь с кем-то. Эльфы едва за ней поспевали, и, чем дальше пролегал их путь, тем больше мрачнел отец. Иан почти слышал, о чем он думал — зря они сунулись в этот университет. Даже если их не выставят с позором вон, казаться идиотом этим плавным размеренным незнакомцам Иорвет совершенно не хотел. Наверняка он с куда большим удовольствием еще раз встретился бы в лесу с грабителями или сразился с группой стражников с одним только кинжалом в руках. Здесь, посреди неспешных, тихих и явно очень мудреных разговоров, Иорвет был чужим, неестественным, как шрам на красивом лице. И Иан уже не знал, как его подбодрить — не станешь же советовать отцу вместе с ним прикинуться несмышленышем, эта тактика в случае со взрослым эльфом едва ли сработала бы.

Шани легко распахнула высокую узкую дверь в конце галереи и на первой ступени каменной лестницы обернулась к спутникам. От пробежки на морозе ее лицо раскраснелось, и стало еще более симпатичным, чем прежде, Иан, взглянув на нее, невольно улыбнулся. Незнакомка внушала доверие, с ней хотелось откровенно поделиться своими проблемами в надежде услышать мудрый совет или хотя бы искренние слова поддержки.

— Вы прибыли из Туссента, правда? — спросила она, и Иорвет коротко кивнул, — я, конечно, никогда не занималась вопросами эльфского наследия специально, но меня завораживает древняя архитектура. Говорят, Боклер был построен на месте старых эльфских поселений.

— Как и почти все человеческие города, — мрачно откликнулся Иорвет, и женщина понимающе кивнула.

— Увы, — сказала она, — люди зачастую совершенно не интересуются тем, что существовало на свете задолго до их рождения. Если хотите, я могла бы позже проводить вас в окрестности Оксенфурта — здесь полно старых ритуальных построек и развалин эльфских дворцов. Может быть, вас это заинтересует?

— Благодарю, — ответил Иорвет, — но для того, кто помнит эти здания целыми, довольно печально смотреть на их обломки.

Женщина явно стушевалась, и остаток пути по лестнице вверх они проделали молча.

Коридор, увешанный портретами, открывшийся перед ними, был совершенно не похож на светлую торжественную галерею Боклерского дворца. Здесь давно мертвые люди взирали на посетителей мрачными, надменными нарисованными глазами, и на картинах этих совершенно не хотелось задерживать взгляд. Иан снова покосился на папу — тот шел, не оборачиваясь по сторонам, и лицо его выражало холодную решимость, словно он отправлялся в последний бой с грозным противником почти безоружным.

У еще одной двери, похожей на все предыдущие, женщина наконец остановилась.

— Думаю, профессор Шинце вас ожидает, — сказала она, смущенно улыбнувшись. — Всего хорошего.

— Подождите, — неожиданно остановил ее Иорвет, — вы ведь с факультета медицины, правда?

Женщина удивленно кивнула.

— Может быть, вам знаком человек по имени Йозеф Хаимбель? — отец невольным жестом снова коснулся своего сюртука на груди — на этот раз там, где утром спрятал лист бумаги.

— Конечно, — женщина посмотрела на эльфа пристальней, и в ее прямом взгляде приветливости почти не осталось, — но, боюсь, профессор Хаимбель не слишком жалует посетителей. Он сейчас слишком погружен в свои исследования.

Лицо Иорвета едва заметно нахмурилось, но он поспешил скупо улыбнуться.

— Один мой знакомый — Эмиель Регис — просил меня передать привет профессору Хаимбелю, если будет такая возможность, — сказал он, — но, думаю, это совершенно не обязательно. Спасибо за все, Шани.

Женщина еще пару секунд сверлила эльфа подозрительным взглядом — от разительной перемены, произошедшей в ней, Иану вдруг стало холодно. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять — Шани что-то всерьез насторожило, а профессором Хаимбелем, был, видимо, тот человек, который прислал Регису подозрительное письмо. Вполне могло получиться, что и эта милая приветливая женщина была как-то в этом замешана.

Когда она наконец откланялась, Иорвет наклонился к сыну и быстро шепнул:

— Иди за ней, — а потом решительно постучал в дверь.

Иану не нужно было повторять дважды. Отец, судя по всему, пришел к тем же выводам, что и он, и сейчас полная ответственность за успех расследования легла на плечи маленького эльфа.

Очень быстро, но совершенно бесшумно он поспешил за удалявшейся Шани. Та шла, не оборачиваясь, и у поворота к лестнице не затормозила, а двинулась дальше. Невидимой тенью Иан спрятался за углом, наблюдая за ней. Гулкие шаги женщины отражались от каменных стен, а коридор был таким ровным, что спрятаться в нем было невозможно. Пришлось дождаться, пока Шани скроется за очередным изгибом стены, и только потом устремиться следом.

Слежка вышла весьма утомительной. Пару раз женщина заходила в какие-то комнаты, но сквозь замочные скважины Иан ничего не мог разглядеть. Выходила Шани, впрочем, почти не задерживаясь, и шла дальше — по еще одной узкой винтовой лестнице она поднялась на длинный деревянный балкон, нависавший над площадью с деревом. Здесь можно было легко вскарабкаться к потолку галереи и продолжать путь по широким деревянным балкам. Скат крыши балкона скрывал Иана от глаз, и он мог перемещаться совершенно незамеченным. Шани же, дойдя до середины балкона, остановилась перед маленькой дверью с круглым окошечком и постучала два раза — это явно был условный сигнал, и Иан замер в нетерпении. Дверь перед женщиной открылась почти сразу, наружу пахнуло сизым паром с резким запахом, но Шани уверенно вошла внутрь. Иан огляделся. Под самой крышей, как раз там, где он сидел, обнаружилось небольшое окно, и, чуть надавив на раму, мальчик смог открыть его и залез внутрь.

Он оказался в низком помещении под самым скатом крыши. Здесь, сквозь широкие щели в полу, просачивался тот самый неприятный дым, от которого у Иана немедленно запершило в горле и заслезились глаза. Но он решил, что ради дела нужно потерпеть. Внизу, в полной сизого чада комнате, разговаривали, и маленький эльф прижался ухом к теплым доскам пола, чтобы все расслышать.

— Вы опять за свое, профессор Хаимбель, — сокрушенно сказала Шани, — сколько раз я просила вас завязывать с этим.

Иан услышал сухой сдавленный кашель, потом хриплый голос раздраженно произнес:

— Не твоего это ума дела, девочка.

— В университет приехал какой-то эльф, — продолжала Шани, — сказал, что знаком с Регисом, и тот просил передать вам привет. А я же знаю, что это значит. Я понимаю, ваши исследования много значат для науки, но…

— Эльф? — зло перебил ее профессор Хаимбель, — какой еще эльф?

Иан хотел расслышать, что ответила на это Шани, но в этот момент от пахучего дыма у мальчика перехватило дыхание, и он понял, что еще секунда — и он раскашляется, и тем самым обнаружит себя. И сложно будет прикинуться дурачком, потерявшим папу, лежа под потолком комнаты, в которой беседовали заговорщики. Очень быстро, но стараясь блюсти тишину, маленький эльф пополз обратно к окошку, и еле успел высунуть из него голову и глотнуть свежего воздуха. Иан выбрался на потолочную балку, а потом ловко, как белка, слез по столбику вниз, на деревянный пол балкона. Он прекрасно понимал, что едва ли быстро найдет обратный путь по всем этим коридорам к кабинету профессора Фридриха, а потому оставалось только одно. Мальчик перегнулся через перила балкона, вылез на небольшой уступ, потом ловко спрыгнул с него на деревянный навес, ближе к земле, а потом уже без особых сложностей спустился на площадь.

Быстрой походкой мальчик двинулся между прогуливающимися людьми к центру площади, где эльфы уже успели слезть со своего насеста. Теперь их величавая группа медленно шагала прямо навстречу Иану. Тот поспешил принять независимый вид, будто не было в мире ничего более нормального, чем прогуливающийся по двору университета восьмилетний эльф, но высокие торжественные незнакомцы, конечно, заметили его. Один из них — самый рослый, белокурый и светлокожий, со странным заостренным лицом и прозрачно-рыбьими глазами, окинул мальчишку взглядом.

— Не рановато тебе еще поступать в Университет, дитя? — поинтересовался он на этот раз на совершенно обычной Старшей речи.

Иан решил воспользоваться готовой легендой и наивно похлопал густыми ресницами.

— Мой папа приехал в гости к одному профессору, — пояснил он, — и я его жду.

То, что промелькнуло по скуластому лицу эльфа вполне можно было принять за улыбку.

— Как это чудесно, что люди наконец одумались, — заговорил он, возведя прозрачные глаза к небу, — и теперь эльфские дети могут безбоязненно ходить среди них, не думая прятаться. Как твое имя, дитя?

— Иорвет, — совершенно неожиданно для себя ляпнул Иан. Если это и была попытка скрыть свою личность, то она явно не задалась. Лицо рыбоглазого, казалось, еще больше заострилось.

— Я слышал об одном Иорвете, — заявил эльф, — он, кажется, возглавлял отряды оборванцев-мятежников в темерских лесах, а потом был застрелен собственными бойцами.

Иан, чувствуя, как, сметая осторожность, в его груди закипает злость, сжал кулаки, но, снова глянув в рыбьи глаза, вздернул подбородок.

— А я слышал, что Иорвет был настоящим героем, — ответил он с достоинством, — сражался за идеалы свободы и процветания эльфского народа! И меня назвали в честь него.

Рыбоглазый снова возвел очи горе.

— Эти эльфы Гор совершенно забыли о традициях и чести, — обратился он к своим спутникам, и те согласно закивали.

Краем глаза Иан вдруг заметил, как через двор, чуть не ни под руку с каким-то усатым человеком в синей мантии, движется отец. Его лицо все еще было совершенно открыто любопытным взглядам, но если в их сторону кто-то и смотрел, то лишь затем, чтобы поздороваться с усатым человеком, идущим рядом с эльфом. Но Иан, конечно, явственно осознал надвигающуюся угрозу. Может быть, рыбоглазый только слышал о Иорвете, командире скоя’таэлей, но могло ведь статься и так, что и в лицо он его помнит. Нужно было спасать отца, отвлечь внимание угловатого эльфа и его неразговорчивых спутников. Мальчик быстро огляделся, потом, неожиданно махнув рукой кому-то в противоположном конце площади, крикнул «Папа!» и ринулся вперед. Высокому белокурому эльфу мальчик едва доходил до пояса, и потому ловко толкнуть его было проще простого. В своем неудержимом порыве к воображаемому отцу Иан вроде случайно ударил рыбоглазого по колену и чуть задал ему ускорения, пихнув рукой. Все вышло так легко и естественно — высокий эльф покачнулся, вскрикнул и начал заваливаться назад, на своих безмолвных двойников. Те, растерявшись, расступились, и рыбоглазый рухнул плашмя на спину, со странным плотным звуком. Его товарищи, сообразив, что произошло, ринулись его поднимать, и вокруг начали собираться любопытные зеваки — всем хотелось поглазеть, с чего это величественная эльфская статуя вдруг упала, как подкошенная. Иан же, ловко вывернувшись из собиравшейся толпы, поспешил к отцу. Тот вместе с усатым человеком в мантии наблюдал за произошедшим с опасливым удивлением. Иан перехватил его руку.

— Идем скорее, — шепнул мальчик, — я его отвлек.

— Восхитительно, — неожиданно подал голос усатый профессор, — юный бунтарь наделал шуму в этом храме высокомерия. Впрочем, Эренвалю давно пора было засадить по яйцам. Идемте, пока он не поднялся.

Иан заметил, как отец послал ему быстрый взгляд, и, если бы мог, подмигнул бы.

На этот раз они не стали подниматься по лестницам и заходить в длинные мрачные галереи. Усатый профессор вывел эльфов через неприметную дверь в кирпичной стене, и они оказались в небольшом круглом саду под стеклянной крышей. Здесь удивительно пахло летом. На длинных грядках цвели посаженные ровными рядами аренарии, ласточкина трава, мышехвост и вербена, а еще какие-то растения, названий которых Иан не успел узнать у Геральта во время их приключений.

— Так, стало быть, этот резвый юноша — ваш сын, милсдарь Иан? — поинтересовался усатый профессор, усаживаясь на скамью между двумя грядками. Мальчик послал отцу вопросительный взгляд, но тот лишь быстро пожал плечами.

— Да, это мой сын, — отец сделал едва заметную паузу, — Вернон.

С воображением у отца всегда были нелады, если речь не шла о способах поставить собеседника на место, и, внутренне усмехаясь, маленький эльф учтиво поклонился.

— А это — профессор Фридрих Шинце, — представил отец, — и его очень интересуют мои исследования в области эльфской истории.

— Да-да, — подтвердил профессор, — сейчас, когда научный мир наконец начал понимать, что, навязанные церковью Вечного Огня, идеалы аскезы и самобичевания, противоестественные природе, необходимо свергнуть, все важнее становится обращаться к идеям тех, кого можно назвать сверх-существами. Прежние божества отходят в тень и умирают, и новые должны занять их место. Те, кто способен превзойти…

Иан потерял нить его рассуждения, но видел, с каким пониманием кивает словам странного профессора отец. Ему хотелось одного — поскорее доложить отцу о результатах слежки. Но, похоже, беседа продолжалась к взаимному удовольствию обоих участников. Говорил, конечно, в основном профессор, но удивительным образом время от времени Иорвет делал какие-то замечания насчет эльфской природы, и они вызывали в усатом почти восторженный отклик.

— О, у вас такой свежий взгляд на вопрос, коллега! — заявил он, наконец, — я бы беседовал с вами хоть до завтрашнего утра. Но, увы, меня ждут студенты. Шум на площади, должно быть, уже улегся, и вы можете спокойно выйти.

— Благодарю вас, профессор, — Иорвет вежливо кивнул — Иан никогда раньше не замечал в нем подобных выражений. Может быть, отец просто немного успокоился, и теперь решил играть свою роль благодарного слушателя, а, может быть, все эти сложные разговоры в сверхлюдях и смерти богов и правда заинтересовали его.

— Заходите в любое время, — заявил профессор на прощание, — друг Региса — мой желанный гость. Может быть, вам будет даже интересно посетить одну из моих открытых лекций?

Когда они пересекали мост в жилую часть города, уже начинало смеркаться. Иана аж распирало от желания поделиться своими наблюдениями, но он дождался, пока пост стражи останется за спиной, и только после этого заговорил, рассказав отцу все о странном разговоре Шани и таинственного профессора Хаимбеля в дымной комнатушке. Отец слушал внимательно, кивал, и наконец гордо улыбнулся мальчику.

— Прекрасно, — похвалил он, — значит, завтра попробуем поговорить с этим Хаимбелем. Профессор Шинце хорошо знаком с ним — вроде как, по его мнению, все науки — и медицина, и история, служат одной цели, или что-то в этом роде. Так что он сможет провести нас к нему.

Иан, боясь поверить, что отец всерьез говорит про завтрашний поход «мы» и «нас», ставя мальчика в один ряд с собой, не вычеркивая его из расследования, а делая его важной частью операции, с жаром закивал.

В пустом темном доме, куда они вернулись, пахло пылью и чужими вещами. Отец прошелся по кухне, зажег свечу на столе, остановился у окна и выглянул наружу. Некоторое время он привычно вглядывался в темноту, и Иан знал, о чем он думает — потому что и сам подумал о том же. Конечно, это невозможно и глупо, но как было бы замечательно, вернись папа из Новиграда прямо сегодня…

Отец повернул голову и глянул на Иана через плечо.

— Можно я сегодня посплю с тобой? — спросил он неожиданно тихо и так печально, что у мальчика сдавило горло. Он поспешил подойти к отцу, обнять его спереди и прижаться лбом к его груди. Другого ответа старшему эльфу не требовалось — несколько минут они стояли так, обнявшись, слушая, как размеренно бьются их сердца.

Неожиданно ровный ритм прервал неприятный, бурлящий звук, и Иан почувствовал изумленный взгляд отца у себя на макушке.

— Что это с тобой? — спросил он тревожно. Иан поднял на него глаза, смущенно улыбнулся.

— Есть хочется… Мы ведь только завтракали, а сейчас уже почти ночь…

— Есть? — растерянно переспросил Иорвет, с таким видом, будто ему прежде и в голову не приходило, что Иану для жизни нужна еда. Она ведь прежде всегда появлялась сама собой — ее готовили повара во дворце, а потом — кухарка Геральта Марлена. Даже по дороге в Оксенфурт пища появлялась готовой из кухни корчмы или из папиной сумки с припасами. — Точно, — повторил отец, — раньше я мог по нескольку дней не есть, и, видимо, мое тело вспомнило те времена, а ты… Сейчас.

Он поспешил разжать объятия, и Иан с любопытством наблюдал, как отец бегом взлетел по лестнице на второй этаж, потом вернулся, держа в руках небольшой белый сверток. Опустив его на стол, эльф развернул полотняную салфетку, и Иан с удивлением увидел кусок орехового пирога, который им подавали в последней на их пути корчме.

Отец победоносно улыбался.

— А я ведь знал, что пригодится! — гордо заявил он.

========== О бюрократии и мертвецах ==========

Иан проснулся совершенно один. Половина кровати, на которой почти всю ночь ворочался и стонал во сне отец, была смята, но пуста. Мальчик сел и тревожно огляделся. За окном стояла скучная серая хмарь, кажется, шел снег, и в комнате снова было так холодно, что совершенно не хотелось вылезать из-под одеяла. Прислушавшись внимательней, Иан услышал, что внизу, в кухне, кто-то ходил и гремел глиняной посудой.

Спустившись, маленький эльф наконец обнаружил отца. Тот, стоя спиной к двери, выкладывал из большой плетеной корзины какие-то свертки, и на появление сына лишь глянул на него через плечо.

— Садись за стол, — скомандовал он, — будем завтракать.

— Завтракать? — неуверенно переспросил мальчик. Признаться, съеденный накануне кусок пирога казался сейчас непередаваемо далеким воспоминанием, и в животе снова бурчало от голода, но маленький эльф все же решил проявить осторожность, — Ты раздобыл еды? — спросил он.

Отец самодовольно фыркнул.

— Уж я надеюсь, что в заведении под названием «Алхимия» я смог раздобыть именно еду, — ответил он.

— Ты выходил в город? — Иан неуверенно приблизился и теперь разглядывал свертки и появившуюся из корзины крынку, накрытую белым полотенцем, — Совсем один?

На этот раз отец повернулся к нему, и на его лице читалось задетое эльфское достоинство.

— Я прожил на этом свете достаточно долго, чтобы не бояться выходить в одиночку в город, — ответствовал он гордо, и Иан смущенно улыбнулся в ответ.

— Ну просто там же так много людей, а вчера…

— Что было вчера, осталось во вчера! — заявил отец, — ты будешь завтракать или нет?

Иан, не найдя в себе сил на дальнейшие выяснения, поспешил сесть за стол. Завтрак, раздобытый отцом, и впрямь выглядел роскошно — пожалуй, такого разнообразия не было даже на столе королевы Анаис. В крынке обнаружилось густое, еще теплое парное молоко, в свертках — куски пирогов, сыр, хлеб и ветчина. В маленьких глиняных горшочках — каша, и сегодня Иан совершенно ничего не имел против нее. По сравнению с той, что готовила Марлена, эта была жидковатой и липла к ложке, но мальчик ничего вкуснее в жизни не ел, и поспешил сообщить об этом отцу, который с гордой улыбкой наблюдал за ним. Сам старший эльф отломил себе скромный кусок хлеба, макнул его в стакан со сметаной и ел без особого аппетита.

— Ты не голодный? — поинтересовался Иан, нацелившись на второй кусок пирога с капустой, и отец в ответ лишь пожал плечами.

— Не очень, — ответил он, — не волнуйся, я привык обходиться малым.

Иан не видел ничего хорошего в том, чтобы отказываться от еды, когда ее было столько, и потому выползал из-за стола, чувствуя, что не проголодается еще пару дней, это уж точно. Отец же заботливо сложил остатки пиршества обратно в корзину, ловко поднял незамеченный Ианом ранее люк, ведущий в маленький погреб, и опустил припасы туда, прикрыл дверь в полу линялым ковром, слово опасался, что кто-то мог влезть в их кухню и унести драгоценную еду.

Утолив голод, Иан с легким удивлением заметил, что отец, никогда не уделявший особого внимания своему внешнему виду, предпочитая удобство и практичность красоте, сегодня был одет удивительно изыскано. На нем была свежая белая рубаха — одна из тех, что месяцами лежала в его сундуке, дожидаясь своего звездного часа. А поверх рубахи — сюртук из матовой светло-серой ткани, в котором отец выглядел еще выше и тоньше, чем обычно. Волосы — аккуратно расчесанные и вымытые — он перевязал тонкой черной лентой. Мальчик хотел было спросить, куда это Иорвет так вырядился, но решил, что тогда отец снова обидится, а внятного ответа от него все равно дождаться было не суждено.

— Мы идем в университет? — осторожно спросил он, думая о том, что на нем-то, в отличие от отца, была все та же куртка, штаны и сапоги, в которых он проделал весь путь из Туссента. По пути у бродячих торговцев папа купил мальчику несколько рубашек, но все они были ему слишком велики. «На вырост», — сказал тогда папа, но сейчас одна из этих рубах некрасиво торчала из-под края куртки, и рядом с нарядным отцом Иан вдруг почувствовал себя настоящим оборванцем.

— Да, — уверенно ответил отец, — мы должны все разузнать до того, как вернется Вернон.

— А когда он вернется? — тихо спросил Иан. Папа уехал всего день назад, и, хоть мальчик и скучал по нему, он догадывался, что причиной ночного беспокойства Иорвета была именно его разлука с человеком.

— Скоро, — туманно ответил эльф, потом решительно махнул рукой, — ну, скорее, пора отправляться.

На этот раз до ворот университета они добрались быстро. Отец за ночь будто преобразился. Он больше не озирался по сторонам, не шарахался от встречных прохожих, шагал по скользкой кирпичной мостовой так уверенно и быстро, что Иан едва за ним поспевал. На посту стражи Иорвет величественно продемонстрировал свою грамоту, и люди в красном пропустили их без единого слова.

На площади с деревом в этот час снова было многолюдно. Иан с ужасом заметил, что по одной из мощеных цветной плиткой дорожек выхаживает его вчерашний рыбоглазый знакомец. На этот раз высокий угловатый эльф был один, без своей свиты, и, завидев мальчика издалека, величаво, как белый павлин из сада княгини Анны-Генриетты, двинулся в их сторону. Иан опасливо покосился на отца, готовый предпринять отчаянную попытку спасти его, отвлечь как-то заносчивого вторженца, но Иорвет остановился и наблюдал за неминуемо приближающейся красотой с холодным спокойствием, не двигаясь с места.

Рыбоглазый подошел к ним вплотную, окинул отца взглядом, потом устремил прозрачные очи на Иана.

— Доброе утро, юный Иорвет, — сказал он, — жаль, вчера нам так и не удалось закончить нашу беседу.

Иан, стушевавшись, попытался спрятаться за спиной отца, но в последний момент передумал — опасность нужно было встречать с открытым забралом, как говорили в Туссенте.

— Я не имел чести быть представлен, — неожиданно подал голос отец. В его тоне слышалась светская надменность, которой прежде Иан у него никогда не замечал, но с какой говорили почти все придворные, которых ему приходилось видеть. Рыбоглазый, встретившись с отцом взглядом, на мгновение поджал губы, будто досадовал, что его перебили, но потом изобразил вежливую улыбку.

— Мое имя Эренваль, — сообщил он, — в Оксенфуртской академии я нахожусь по личному приглашению королевы Адды Реданской. А вы, как я понимаю, один из студентов профессора Шинце? Я видел вас в его сомнительной компании.

— Мое имя Иорвет, — бесстрашно заявил отец, и Иан почувствовал, как удушливо краснеет, готовый сгореть со стыда, а еще — от страха за спутника. Эренваль знал, кем был Иорвет, а отец так боялся быть узнанным.

Рыбоглазый удивленно хмыкнул.

— Вас тоже зовут Иорвет? — спросил он, на мгновение сбросив с себя образ горделивой статуи, — как странно.

— Ничего странного, — откликнулся отец с вызовом, и Иан понял, что сейчас он выложит собеседнику все начистоту, затем только, чтобы посмотреть на его реакцию. Нужно было спасать Иорвета от него самого, и мальчик ухватился за его руку.

— Папа, — сказал он жалобно, — меня тошнит.

Внимание отца переключилось на него мгновенно. Он, хмурясь посмотрел в несчастное лицо мальчика, присел рядом с ним на одно колено. Эренваль сделал опасливый шаг назад, будто опасался, что одного из Иорветов стошнит прямо на его сапоги из гладкой белой замши.

— Не надо было так наедаться, — сокрушенно заметил отец, прижал прохладную ладонь ко лбу мальчика, внимательно вглядываясь ему в глаза. Иан, который вовсе не хотел так его расстраивать, поспешил подмигнуть, и отец понял его без слов. Выпрямился и посмотрел на собеседника, на лице которого застыло брезгливо-отстраненное выражение.

— Простите, моему сыну нехорошо, — сообщил он, — мы пойдем.

— О, конечно, — Эренваль наградил Иана быстрым опасливым взглядом — так смотрят на раздавленного на тротуаре голубя.

— Зря ты меня остановил, — шепнул отец, когда они, держась за руки, шли ко входу в здание университета, через который накануне их провела Шани, — я хотел рассказать этому рыбоголовому, с кем он имеет дело, раз он сам меня не узнал.

— Папа, — со вздохом заметил Иан, — мне кажется, тут тебя никто не узнает. Значит, можно ходить без опаски. Мы ведь на миссии, помнишь?

Иорвет тяжело вздохнул и кивнул.

— Ты прав, — сказал он, но было понятно, что он разочарован. Слава его давно отгремела, и, какой бы скандальной она ни была, Иорвет, видимо, начинал скучать по ней.

В дверь кабинета профессора Шинце он постучал, одернув на себе серый сюртук и стряхнув пыль с коленей, а потом толкнул створку, не дождавшись ответа.

В комнате профессор оказался не один, и, завидев знакомый кудрявый затылок, Иан едва не завопил от радости. Развалившись на неудобном резном стуле, поигрывая музыкальными пальцами по лакированной столешнице заваленного бумагами стола, восседал мастер Лютик. На нем не было привычных ярких одежд, музыкант был облачен в синюю мантию, похожую на ту, что носил сам профессор Фридрих, но это ничуть не уменьшало витавший вокруг него дух поэтической расслабленности, смешанный с запахом меда и вина. К гостям мастер Лютик обернулся вальяжно, с легкой улыбкой, и лицо его тут же просияло, будто эльфы были его давно потерянными любимыми братом и племянником.

— Какая встреча! — музыкант поднялся, раскинув руки для крепкого объятия, но Иорвет не сделал попытки броситься к нему обниматься, и Иана удержал на месте, — вот уж не думал увидеть двух вольных представителей Старшего народа в этой юдоли скорби и разочарований! Иорвет! Иан! Какая радость!

Профессор Фридрих, сидевший в кресле напротив музыканта, тоже поднялся. Лицо его казалось недовольным и каким-то помятым, словно накануне у него выдалась тяжелая ночь. Он сдержанно улыбнулся гостям.

— Я так понимаю, с именами у нас произошла какая-то путаница, — заметил он. Иорвет, впрочем, не моргнул взглядом.

— Прошу прощения, — с достоинством ответил он, — мне пришлось обмануть вас, профессор, но на то были веские причины.

Мастер Лютик рассмеялся.

— Кажется, я испортил вам всю маскировку! — заметил он, развернулся на каблуках к Фридриху и театрально прижал руки к груди. — давайте начнем сначала. Профессор Фридрих, приятно познакомиться, мое имя — Юлиан. А это — мои добрые друзья, но свои имена они назовут сами.

— Довольно клоунады, — отмахнулся Фридрих, — мне, признаться, совершенно все равно, как зовут моего собеседника, если с ним есть, о чем поговорить, кроме его имени.

— Очень философская позиция! — заявил мастер Лютик, — я всегда ценил это в тебе, мой дорогой друг!

Профессор Фридрих поморщился, а Иан, который наблюдал за диалогом, как за настоящим представлением, покосился на отца. Тот стоял с каменным лицом и, казалось, совершенно не понимал, как продолжать этот странный разговор. Это его выражение, похоже, заметил и мастер Лютик.

— Вы пришли к моему драгоценному однокашнику с каким-то делом? — спросил он, — или я могу похитить вас ненадолго?

Иану, как никогда, хотелось быть похищенным, но права голоса он не имел. Положение спас профессор Фридрих:

— С вашего позволения, милсдарь, —обратился он к отцу, — мне нужно закончить с кое-какими бумагами, а потом я с радостью продолжу нашу вчерашнюю беседу.

Иорвет, отмерев, кивнул, и мастер Лютик, задевая мебель полами своей мантии, почти танцуя, двинулся к двери, поманив эльфов за собой.

— Профессор Фридрих до сих пор зол на меня, что, в то время, как он строил свои теоретические конструкции о том, как важно получать от жизни удовольствие, я исполнял его заветы на практике, — сказал мастер Лютик, когда они втроем шли по коридору мимо мрачных портретов. Иану показалось, что мертвые профессора смотрят на музыканта с нескрываемым осуждением. В этих мрачных стенах он был подобен бриллианту в ящике с траурными одеждами — вопиюще сияющий, даже несмотря на скромное одеяние.

— Я приехал прочесть лекцию о современной мифопоэтике в литературе, — заявил он, — а вот в то, что ты, Иорвет, решил так рано озаботиться образованием Иана, я ни за что не поверю. По мне, если имеешь возможность поступить в Нильфгаардский Императорский университет, ни за что не станешь размениваться на Оксенфуртскую академию.

Если Иан и доверял кому-то, кроме родителей, в этом мире, то это был мастер Лютик. Потому сейчас мальчик с готовностью ответил вместо отца:

— У нас важная миссия! Мы расследуем…

Отец резко дернул его за руку — так сильно, что челюсти мальчика лязгнули друг о друга. Он обиженно посмотрел на Иорвета, а мастер Лютик, покачав головой, заметил:

— Понимаю, секретное задание, — сказал он, — вот что. Идемте в столовую. В этот час там никого нет — все на лекциях. И там, если захотите, расскажете мне все, а я постараюсь помочь. Родную альма-матер я знаю, как облупленную, уж поверьте мне.

В столовой — огромном помещении с высокими потолками и ровными рядами столов — действительно никого не было. Мастер Лютик усадил эльфов на одну из скамей, а сам скрылся куда-то, но через минуту вернулся, балансируя большим подносом, на котором красовались тарелки с вишневым пирогом и три стакана чего-то, от чего поднимался ароматный белый пар. Иан был сыт после завтрака, потому пирог его не слишком заинтересовал. Дождавшись, пока от него отвернутся, он аккуратно свернул кусок в белую плотную салфетку и спрятал его за отворот куртки — на потом. Опыт отца оказался очень полезным. Мастер Лютик же, меж тем, выслушав скупые объяснения отца, заметно нахмурился.

— Ваша главная ошибка, господа агенты, в том, что вы начали не с того конца, — заявил он, — в таком заведении, как университет, люди — ничего не значат. Главное — это документы. Можно мне взглянуть на то письмо, что получил Регис?

Иорвет секунду помедлил, но потом, видимо решив, что раз сгорел сарай, гори и хата, вытащил из-за пазухи сложенный лист бумаги. Мастер Лютик развернул его, но читать текст не стал. Ощупал документ по краям, поднял и посмотрел его на свет, потом потер пальцами яркий герб в шапке письма, фыркнул.

— Бланк настоящий, — заметил он, — по уставу университета, все официальные документы составляются на особой бумаге, с водяными знаками и гербом. В создании этих листков поучаствовали маги, так что подделать их совершенно невозможно. По крайней мере, никто не стал бы так морочиться. Думаю, я знаю, что нужно предпринять дальше. — он вернул письмо Иорвету и встал, — с документами здесь, я уверен, все еще работает Францеска, наш с профессором Шинце камень преткновения…

Иан с любопытством посмотрел на мастера Лютика — тот часто говорил возвышенными метафорами, и за каждой из них обычно скрывалась занимательная история.

— Камень? — переспросил мальчик.

— Увы, — покачал головой мастер Лютик, — в далекой юности Фридрих, все такой же теоретик, как и сейчас, надеялся сорвать цветок прекрасной Францески, и для этого использовал все, что имел в своем арсенале — скучные разговоры о философии и красочное самолюбование. А потом вышло так, что цветок свой она подарила мне…

— Цветок? — удивленно спросил Иан.

— Достаточно, — прервал рассказ отец, — если ты правда можешь помочь — иди и помогай, — обратился он к мастеру Лютику, и тот, поклонившись, пошел к выходу из столовой. Отец же повернулся к Иану, — я, конечно, уверен, что он сможет что-то разузнать, — заметил он, — но, думаю, стоит все же проследить за этим Хаимбелем, как ты думаешь?

Иан с готовностью кивнул — ему и самому не хотелось отдавать все лавры расследования мастеру Лютику. Но он тревожно посмотрел на отца.

— А ты что будешь делать?

— А я пойду и поговорю с профессором Фридрихом, — ответил отец, уверенно поднимаясь из-за стола — мальчик заметил, что свой кусок пирога Иорвет съел до последней крошки. И отчего-то это очень обрадовало мальчика.

Иан хорошо запомнил расположение балкона, на котором накануне он следил за Шани и таинственным профессором, и сейчас решил рискнуть и добраться до него через площадь. Скрыться от любопытных глаз на этот раз оказалось проще простого — тем более, что редкие прогуливающиеся школяры совершенно не обращали на него внимания, увлеченные собственными беседами и книгами. Мальчик ловко вскарабкался по прочной деревянной балке на навес под балконом, а оттуда — по щербатой каменной стене — и на саму площадку. Маленькая дверь с круглым окошком оказалась закрыта, но, прижавшись к ней ухом, Иан услышал, как за ней разговаривали. Он поспешил отбежать в сторону и укрыться за выступом стены, приготовившись ждать.

Ожидание продлилось долго — он даже начал немного замерзать, но наконец дверь распахнулась, и на балкон сперва вышла Шани — в странном кожаном одеянии, похожем на те мантии, что носили профессора. Следом за ней шел низенький субъект с осунувшимся желтым лицом, и через мгновение Иан с удивление понял, что профессор Хаимбель был вовсе не человеком. Низушков маленький эльф никогда прежде не встречал, только знал, что раньше их в Северных королевствах было почти столько же, сколько оседлых эльфов и краснолюдов, и сейчас он с любопытством разглядывал маленькую сутулую фигуру в точно таком же, как у Шани, одеянии. Удивляться, впрочем, было некогда, и Иан поспешил последовать за странной парой.

На этот раз они шли в сторону, противоположную той, откуда вчера пришла Шани, и за очередной дверью обнаружилась длинная узкая лестница, ведущая вниз. Иан пропустил объекты слежки немного вперед, и только, когда темнота спуска скрыла их от глаз, двинулся следом. Путь во мглу, казалось, длился бесконечно. Шани и профессор хранили молчание, а Иан старался почти не дышать, следуя за ними — так тихо было на лестнице. Вскоре, однако, они вышли в узкое, освещенное тремя факелами помещение, где на стенах были развешены странные костюмы, приготовленные будто для жуткого мрачного маскарада. Шани сняла с крючка длинный кожаный фартук, ставший колом вокруг ее фигуры, натянула плотные перчатки, а потом водрузила на лицо пугающую маску, похожую на голову огромной птицы с кривым клювом. Мальчик замер, прижимаясь к стене, наблюдая за метаморфозой, пока профессор повторял действия своей спутницы. Они, казалось, готовились к какому-то темному ритуалу, и мальчик на мгновение отчаянно струхнул. К такому он был совершенно не готов, но бежать было поздно, он уже влез в зловещие дела профессора и улыбчивой милой женщины, которая на поверку оказывалась не такой уж открытой и добродушной.

— У нас полчаса, — голос Шани из-за птичьей маски звучал глухо, — тело привезли на рассвете, я не записывала его в журнал, и сразу после вскрытия Ганс его сожжет. Вы уверены, что…

— Идем, — твердо ответил маленький профессор и решительно толкнул неприметную дверь рядом с рядами пугающих костюмов.

Иан, все еще трепеща от страха, подождал, пока они скроются, а потом, почти надеясь, что профессор запер дверь, приблизился к створке и попробовал ее. Проход открылся почти беззвучно, и маленький эльф, наступив на горло собственному ужасу, скользнул в темную щель.

Следующее помещение оказалось широким, с нависающим низким потолком и единственным светильником, висящим над большим столом. А на столе лежало мертвое тело, наполовину накрытое простыней. Иан, спрятавшись в тени, осторожно, затаив дыхание огляделся. На полках вдоль стен, укрытые белыми полотнами, лежали и другие тела. В помещении стоял странный запах, похожий на запах эликсиров, которые иногда принимал Геральт. Мальчик и прежде видел мертвых — не слишком часто, обычно мельком — но вид стольких мертвецов в одном помещении подействовал на него парализующе. Он подавил короткий задушенный вскрик, зажав себе рот руками. Но самого страшного Иан еще не видел.

Маленький профессор, поднявшись на небольшую приступку, чтобы оказаться на одном уровне с мертвецом на столе, протянул руку, и Шани вложила в нее изогнутый темный клинок. Затем она буднично взяла деревянную подставку, к которой был прикреплен лист бумаги, и карандаш.

— Начинаю вскрытие, — проговорил маленький профессор, — пациент — сорок лет, человек, мужчина. Смерть наступила часов двенадцать назад от вируса Катрионы. Видны характерные кровоподтеки вокруг глаз и губ, язвы в районе шеи и на груди. Вскрываю черепную коробку.

От глухого треска кости Иана по-настоящему затошнило. Он несколько раз судорожно сглотнул, чтобы унять рвущийся наружу завтрак, но не отводил взгляд от стола. Сомнений не оставалось — этот профессор был именно тем, кто отравил Фергуса. Кто еще мог так легко раскраивать череп мертвого человека?..

Профессор Хаимбель, меж тем, продолжал. Он снял верхушку черепа, как корку с разрезанного арбуза, отложил ее в сторону, и Иан увидел под ней что-то вязкое, темно-бурое, как внутренности гигантской многоножки.

— Налицо признаки преждевременного разложения мозговой ткани, — спокойно продолжал профессор, — похоже, вирус повлиял на мозг, и в последние часы человек, хоть и дышал, но был уже фактически мертв. Извлекаю мозг из черепной коробки.

Отвратительного чавкающего звука, с каким профессор принялся исполнять только что сказанное, для Иана оказалось слишком много. Он зажмурился, потом быстро метнулся в темноту, к двери, вылетел наружу, не заботясь о тишине, пересек комнату с ритуальными масками, а потом, не чуя под собой ног, взлетел по лестнице вверх. На последних ступеньках он почувствовал, что не может больше сдерживаться, оперся рукой о холодную каменную стену, наклонился, и его вырвало. Стало полегче, в голове прояснилось, и мальчик поспешил выбраться наружу, на свежий воздух балкона. Там, забившись в угол, чувствуя, как благословенный холод щиплет пылающий лоб, он просидел еще некоторое время, стараясь прийти в себя. Дело было раскрыто. После всего того, что ему пришлось увидеть, можно было с уверенностью сказать — Шани и профессор Хаимбель организовали заговор против принца. Может быть, ради своих темных ритуалов. Может быть, из чистого злого азарта. Нужно было рассказать обо всем отцу, но Иан чувствовал, как при одной мысли о случившемся его снова начинает мутить.

Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы окончательно взять себя в руки. Очень осторожно, опасаясь, что ладони вот-вот сорвутся, отказавшись подчиняться, мальчик слез с балкона уже привычным путем, потом спрыгнул на землю. Он не знал, где искать отца или мастера Лютика, а потому на все еще дрожащих ногах подошел к одной из скамей и присел на нее. Мальчик прикрыл глаза, стараясь собрать мысли в кучу, а потому заметил появление отца, только когда тот резко схватил его за плечи.

— Иан! — испуганно выдохнул эльф, — что случилось? У тебя кровь!

Мальчик, стараясь проморгаться, посмотрел на него. Боли он не ощущал, лишь отголоски недавней дурноты, а потому не смог сразу понять, о чем говорил отец. Потом, опустив глаза, маленький эльф заметил, что на груди его расползается алое пятно, пачкая ткань куртки.

— Это… пирог, — Иан снова посмотрел в перепуганное лицо отца, — я его припас, но, наверно, раздавил…

Все в облике Иорвета выражало облегчение. Он выдохнул и присел рядом с сыном на скамью.

— Я чего только не нафантазировал, пока бежал к тебе через эту долбанную площадь, — заметил он почти обиженно, — запомни — никогда не прячь еду, которая пачкается или слишком сильно пахнет — сам не поешь и хищников приманишь.

Иан кивал на эту мудрость отрешенно, не глядя на отца, и тот, заметив, что его весомым словам не придают должного значения, с сомнением посмотрел на сына.

— Ты в порядке? — спросил он, — вид у тебя очень бледный.

— Меня стошнило, — признался Иан, — но все уже хорошо. Ну то есть…- он вдруг вздрогнул, снова чувствуя, как теряет контроль над собой. Горячие панические слезы брызнули из глаз без предупреждения, горло сдавили сухие рыдания, и Иан, оказавшись в объятиях отца, пачкая вишневым соком его красивый серый сюртук, прижался к Иорвету так крепко, словно боялся упасть и разбиться вдребезги.

— О, Мелитэле, что случилось? — раздался над его головой знакомый женский голос, и, рыдая еще пуще, Иан крепче прижался к отцу.

— Моему сыну… нехорошо, — растерянно ответил отец, и Иану захотелось крикнуть — нет! Не разговаривай с ней! Беги подальше!

— Бедный малыш, — с лживым сочувствием сказала Шани, — идемте со мной, я помогу.

— Нет, — все же смог отчаянно всхлипнуть Иан.

— Не бойся, — послышался совсем рядом голос мастера Лютика, — Шани — отличный врач и мой хороший друг. Пойдем скорее.

Это было уже чересчур. Иан чувствовал, как заботливые руки отца поднимают его и несут, и не мог сопротивляться. Он уже представлял, как корчится на полу, как корчился Фергус, задыхаясь, не в силах сделать вдох.

Они оказались в маленькой теплой комнате. У дальней стены уютно горел камин. Здесь пахло травами и спиртовой настойкой. Отец аккуратно отцепил Иана от себя, сломив его жалкое сопротивление, и уложил на низкую мягкую кровать.

— Открой рот, малыш, — скомандовала Шани, и мальчик поплотнее сжал губы — так просто он сдаваться не собирался. Женщина сокрушенно вздохнула, — у него истерика, — обратилась она к кому-то, — подержите его.

Аромат меда и вина приблизился — мастер Лютик крепко удерживал маленького эльфа за плечи, пока женщина, надавив сильными шершавыми пальцами ему на щеки, заставив открыть рот, вливала в него горячую сладковатую жидкость.

Прошло несколько мучительных секунд, пока Иан не почувствовал вдруг, как голова его становится тяжелой и ватной, а страх и паника уходят, развязывая плотный узел в груди. Вот так и приходит смерть — успел подумать он.

Но мгновения текли одно за другим, а маленький эльф все еще был жив. И даже чувствовал, как ему постепенно становится все лучше. Наконец он несмело открыл глаза. Отец сидел на коленях рядом с кроватью, и алые пятна покрывали его сюртук и белоснежную рубаху, а лицо было таким бледным и испуганным, что Иану немедленно стало очень стыдно.

— Я в порядке, — хрипло прошептал он, и отец, прикрыв глаз, вздрогнул, будто сам намеревался расплакаться.

— Иан, какого хрена! — выдал он, — я думал, ты умираешь!

Мальчик опасливо выглянул из-за плеча отца и заметил, что Шани стоит в шаге за ним — взволнованная и внимательная. Мастер Лютик сидел на стуле чуть поодаль, у камина.

— Это она! — Иан немного отполз по кровати, указуя на женщину, — она отравила Фергуса! И тот профессор. Он низушек, и они… они… — ему пришлось снова туго сглотнуть.

Женщина растерянно моргнула.

— О чем ты говоришь, малыш? — спросила она мягко.

— Вам меня не обмануть! — Иан нашел в себе силы разозлиться — вероломная убийца смотрела так ласково, так заботливо, что немудрено было поверить ей снова. Но его было больше не провести, — я видел, как вы резали того человека в подвале!

Женщина побледнела, выдавая себя с головой.

— Ох, проклятье так это был ты…- она покачала головой, — мне так жаль… Я не думала, что за нами кто-то следил, а потом на лестнице…

Иорвет поднялся медленно, как проклятый дух из гробницы. Повернулся к женщине и угрожающе надвинулся на нее.

— Что ты сделала с моим сыном, мерзкая баба, — выплюнул он на Старшей речи.

— Так, хватит, хватит, — мастер Лютик встал со стула и за мгновение оказался между Иорветом и убийцей. — тут произошло какое-то страшное недоразумение, и нам стоит во всем спокойно разобраться.

Отец не сделал ни движения в сторону, а женщина подняла руки.

— Мальчик, должно быть, проник в морг, когда мы с профессором Хаимбелем делали вскрытие, — сказала она быстро, — я думала, что заперла дверь, но, видимо, забыла. Простите меня, я не думала, что так получится.

— Вскрытие? — холодно обронил Иорвет.

— Мы с профессором Хаимбелем уже много лет изучаем вирус Катрионы, — заговорила Шани, опустив глаза, — ищем лекарство. Но в Редании эти исследования запрещены. Королева считает, что, если кому-то удастся проникнуть в природу вируса, он сможет использовать его, как оружие. И потому нам приходится работать тайно. Я говорила Йозефу, что нужно перебираться в другую лабораторию, может быть, в Темерию или в Ковир, но он так упрям. Говорит, только здесь можно достичь реальных результатов. Мы вели переписку с Регисом, и он очень помогает в наших исследованиях, но обещал хранить тайну. А вчера, когда вы заговорили о нем, я подумала, что нас выследили… Как ужасно. Ты сильно испугался, маленький?

Иан, размазав по лицу остатки слез, шмыгнул носом.

— Вовсе нет, — отважно заявил он.

— Я могу поручиться и за Шани, и за Йозефа, — вставил свои пять крон мастер Лютик, — я знаком с их исследованиями, и сейчас они на грани прорыва. Их работа может спасти миллионы жизней, и если бы не глупая паранойя нашей досточтимой мадам Стрыги…

— В страхах королевы есть смысл, — возразила Шани деловито, — сама мысль, что этот вирус можно будет насылать по злой воле завоевателей, пугает и меня тоже. Но, милсдарь…- она взглянула на отца.

— Мое имя Иорвет, — отец понурил плечи и сел обратно на край кровати, — и это все — моя вина. Это я отправил Иана шпионить за вами, и из-за меня он так напугался. Вернон меня убьет.

— Не убьет, — Иан подполз к отцу по кровати и снова обнял его за шею, — со мной все уже хорошо. Я напугался… немного. Но все уже прошло.

— Но зачем профессор Хаимбель хотел отозвать Региса из Боклера, если вы не замешаны в покушении? — вдруг сурово спросил отец.

— Каком покушении? — удивилась Шани, и мастер Лютик торжественно выпрямился и повел рукой, как Огненный Яссэ, объявляющий следующий номер.

— Похоже, я могу ответить на этот вопрос, — сказал он, — я поболтал с Францеской, вспомнил старые временя, слово за слово, строфа за строфой, и она призналась, что незадолго до Йуле несколько бланков университета были похищены из хранилища. Это дело замяли и держат в тайне, подозреваемых нет — потому, наверно, что нельзя вести открытое расследование. Но, по словам Францески, в день пропажи в университете принимали иностранные делегации. Ученые — сказала эта мудрая женщина — выше войны. И, если не считать нильфгаардских гостей, здесь побывали светлейшие умы с обеих сторон Яруги — так что след теряется. Увы.

— На хранилище наложена магическая печать, — заметила Шани задумчиво, — это значит, среди прибывших похитителей должен был присутствовать чародей, причем не самый слабый.

— Верно, — подтвердил Лютик, — и, согласно документам, маги прибыли в составе трех делегаций — Каэдвена, что логично — Бан Ард прислал своих птенцов обмениваться опытом. Ковира — что тоже логично, почти вся магическая братия осела там, на этом островке спокойствия и равенства. И Нильфгаарда, которые никогда не путешествуют без парочки магов в колоде. Но, как вы понимаете, тратить дипломатические силы ради пары пропавших бланков никто не стал. Кто же знал, зачем их похитили.

Иорвет слушал их очень внимательно, и наконец кивнул.

— Значит, в университете мы больше ничего не узнаем? — уточнил он.

— Именно так, — кивнул мастер Лютик, — но я мог бы обратиться к кое-каким старым знакомым и поспрашивать ненароком о том, что произошло.

— Я передам твое предложение Вернону, — твердо сказал Иорвет, и Иан понял, что отец ставит точку в их расследовании. Спорить с этим было бессмысленно, и мальчик, понурившись, отвел глаза в сторону. Ох, если бы ему хватило ума и смелости не закатывать такую некрасивую сцену. Отец теперь наверняка записал его в неразумные младенцы, и больше не даст ни одного ответственного задания еще лет двести.

— Нам пора домой, — Иорвет встал и дождался, пока мальчик поднимется с кровати, — прошу прощения за весь этот шум.

— Ничего страшного, — Шани обернулась к маленькому эльфу, — если вам понадобится помощь, смело обращайтесь ко мне. Я живу неподалеку от «Алхимии», может быть, вы знаете, где это?

Вечером, снова сидя за столом с кружкой молока, Иан смотрел, как папа, налив горячей воды в большую кадку, которую он откопал в погребе, тер мылом красное пятно на его куртке. Пятно никак не хотело сходить, лишь немного посветлело.

— Прости меня, — тихо сказал Иан, отодвигая кружку в сторону, — ты теперь мне ничего не доверишь, да?

Иорвет, злой и встрепанный, шепотом проклинавший последние полчаса долбанное бесполезное мыло, поднял на него глаз. Мягко улыбнулся.

— Если ты ничего не расскажешь о случившемся папе, то я подумаю, — сказал он полушепотом.

— Секрет? — Иан даже рот приоткрыл от удивления, — наш с тобой? Секрет от папы?

— А ты представляешь, что он сделает, если узнает? — заговорщически спросил Иорвет.

— Запрет меня в погребе и обложит подушками, — вздохнул Иан.

— Или отправит в Туссент к госпоже Йеннифер под крыло, — угрожающе добавил отец, — так что да — это будет наш с тобой секрет. Между нами, эльфами.

Иан с готовностью кивнул, а отец, позволив мылу утонуть в розоватой воде, подошел к нему и коснулся губами лба мальчика. Посмотрел ему в глаза.

— Ты был таким смелым, Иан, — сказал он серьезно, — я бы на твоем месте непременно наложил в штаны от ужаса. Подумать только!

Иан неуверенно улыбнулся. Похвала казалась искренней, хоть сам он себя смелым вовсе не чувствовал.

— И все-таки жалко твой костюм, — сказал он со вздохом, — ты в нем был такой красивый. Красивей этого рыбоглазого — это точно.

========== О любителях и профессионалах ==========

Дверь спальни едва слышно скрипнула, и Иан, дернувшись, сел в постели. Деревянная створка, которую отец, ложась спать, теперь непременно запирал, открывалась медленно, будто нехотя, издавая тонкий, режущий слух, неприятный до зубной боли звук. Мальчик смотрел, не в силах пошевелиться. Они никого не ждали – папа должен был вернуться только через несколько дней, а, если это был грабитель, то почему не влез в окно? Маленький эльф попытался пошевелиться, повернуться к спавшему рядом отцу, позвать его, но его словно парализовало.

Дверь продолжала открываться, и через пару мгновений Иан увидел, как в расширяющемся темном проеме черным абрисом обрисовалась незнакомая тощая фигура – длинная, будто специально вытянутая вверх, угловатая и какая-то изломанная – одно плечо было выше другого, руки с острыми длинными пальцами свисали вдоль туловища, как если бы незнакомец был не в силах их поднять, а вокруг головы будто вилась стая мелких мошек, похожая на редкую темную взвесь. Откуда-то издалека, может, с улицы, может, из соседней комнаты, сейчас пустующей, доносилась едва различимая мелодия – плавная и монотонная, высокая, проникающая под кожу, как яд. Странное существо двинулось – изломанным резким рывком, правое плечо поднялось выше, левое опало, одна рука выбросилась вперед, взвесь вокруг головы дрогнула, на миг распавшись, и Иан увидел незнакомое, чуть улыбающееся, приветливое, открытое лицо, будто поглощенное этой тьмой. Мальчик все же смог повернуть голову, хотя на мгновение упускать существо из вида ему стало мучительно, обескураживающе страшно – еще одна секунда, и оно возникнет совсем рядом с кроватью, надвинется, захватит, утопит во мгле.

Отец лежал на соседней подушке совершенно неподвижный. Его лицо казалось осунувшимся, каким-то облезлым, желтоватая кожа туго обтягивала скулы и лоб, губы, окруженные багряными кровоподтеками, запали, будто под ними не было зубов, шрам вился по щеке теперь до самой шеи, пересекая острый подбородок. И в следующий миг Иан заметил самое страшное – верхняя половина черепа отца была снята руками неведомого профессора, и из открытой, как надрезанный сверху плод, головы медленно, лениво, вытекала отвратительная бурая жижа, подернутая темной трепещущей взвесью мелких мошек. Музыка из соседней комнаты заиграла громче, а Иан наконец смог закричать.

Он проснулся от того, что кто-то тряс его, а испуганный голос отца, пробиваясь сквозь кошмарную хмарь, звал и звал его. Иан отчаянно подался вперед, оказался в крепких, теплых объятиях знакомых пахнущих вереском и мхом рук, и только после этого смог открыть глаза.

Он все еще был в спальне, и в окна пробивался холодный зимний рассвет. Отец, чуть дрожа, прижимал его к себе и гладил по волосам. Иан слышал, как колотится его сердце, сбивается дыхание, и смог пошевелиться, прижаться плотнее.

- Это сон,- твердил взволнованный шепот,- только сон, все прошло.

Иан отстранился и встретился глазами со взглядом отца. Тот был растрепанным, бледным до прозрачной синевы, но совершенно точно – живым, и голова его была совершенно цела под облаком спутанных черных волос, лишь немного напоминавших ужасную взвесь из кошмара.

- Папа,- мальчик моргнул и обмяк в его руках.

- Я здесь,- заверил его отец,- я с тобой, все хорошо.

- Я видел…- Иан болезненно сглотнул. Во рту стоял неприятный кисловатый привкус, будто его снова только что вырвало, а к телу начал подбираться извечный рассветный холод.

- Все закончилось, мой мальчик,- продолжал отец, будто забыл все другие слова,- я здесь.

Иан сидел за столом, закутанный в шерстяное колючее одеяло, и следил за тем, как отец разводит огонь в маленькой кухонной печи. Немного отсыревшие дрова никак не хотели разгораться, и Иорвет тихо ругался под нос, время от времени бросая взгляды на мальчика, будто боялся, что тот того и гляди исчезнет или снова начнет вопить. Теперь, когда комната вокруг была такой знакомой, а запах древесного дыма – таким понятным и нормальным, Иану даже стало немного стыдно за себя. Кошмары мучали его и раньше – если в жизни происходило что-то плохое, он часто просыпался в их липкой паутине, но всегда мог легко сбросить ее, осознавая, что граница сна пройдена, и реальность представала приятней и красочней, чем всегда. Но в том сне было что-то неуловимо, непонятно настоящее, будто перед Ианом приоткрыли завесу какой-то страшной тайны, которую он совершенно не хотел узнавать.

Огонь наконец разгорелся, и отец поставил греться большую кружку с молоком. Потом подошел к столу, сел рядом с Ианом и обнял его поверх одеяла. На эльфе была только длинная льняная рубаха, в которой он обычно спал, и высокие сапоги – первое, что попалось под руку, когда он выносил мальчика из спальни, но отец, казалось, совершенно не испытывал холода.

- Мед закончился,- сказал он виновато,- но есть вчерашний пирог с рыбой – хочешь?

Иан отрицательно покачал головой.

- Я в порядке,- он лукавил – совсем немножко, но вид напуганного отца заставил его собраться поскорее,- просто плохой сон приснился.

- Это я виноват,- отец покачал головой и прижал его к себе плотнее, колючее одеяло кусаче терлось о шею, но Иану это прикосновение шло только на пользу. Все это – и шерстяные колючки, и объятия отца, и запах молока и горящих дров – складывались в умиротворяющую реальность, из которой ему очень не хотелось больше выпадать.

- И вовсе ты не виноват,- покачал Иан головой, вдыхая едва уловимый запах леса от папиных рук – странно, что его кожа всегда так пахла, хотя в лесу отец бывал очень редко,- ты же не знал, что я увижу. А я был на задании, и должен был…

- Ничего ты был не должен! – отец выпалил это почти раздраженно, но Иан понимал, что злится эльф вовсе не на сына,- не надо было заставлять тебя шпионить за этими проклятыми учеными. А если бы ты заразился? Да я бы тогда…

- Папа,- становилось непонятно, кто кого успокаивал, но Иан знал, что, если отец чего и боялся в жизни, то это навредить мальчику, и приходилось доказывать ему, что маленький эльф был не сахарным, и не мог растаять от первого же дождя.

Молоко наконец нагрелось, и отец поставил перед Ианом кружку, снова сел вплотную, но прижимать к себе, как плачущего младенца, перестал.

- Поиграй мне? – неожиданно попросил Иан – в его ушах все еще дальним отголоском звучала пугающая монотонная мелодия из сна, и ее нужно было вымыть из головы, также, как кислый привкус – теплым молоком. Отец немного помедлил в нерешительности, будто боялся оставить Иана одного, пока сходит за флейтой.

- Давай я лучше спою? – предложил он наконец,- а сыграем потом – вдвоем, ты давно не практиковался.

Такой компромисс был даже лучше, и Иан с готовностью кивнул.

Пение отца было его самым первым воспоминанием. Иан не смог бы точно сказать, сколько ему было лет тогда, что происходило вокруг, и о чем была песня, но всякий раз, когда он слышал тихую колыбельную, память пробуждала в нем теплые и сладкие, как молоко с медом, чувства. Потом, становясь старше, мальчик погружался в них, когда болел или никак не мог заснуть. Даже в те ужасные ночи, когда он лежал в руках отца, проклятый и умирающий, единственным, что Иан запомнил, была эта песня. Пусть говорили, что его спасла незнакомая белокурая чародейка, или, может, Геральт, приведший ее, сам мальчик был убежден – именно колыбельная отца заставила его уцепиться за уплывающую, как утренний туман, жизнь. Стоя на пороге ничто, не помня себя, готовый перешагнуть последнюю грань, где не было ни боли, ни жара, ни вкуса крови во рту, Иан смог развернуться и побежать в другую сторону, и песня вела его, не давая заблудиться во тьме. И нынешняя мгла, явившаяся ему во сне, была сродни той, от которой он однажды спасся.

Отец пел негромко, снова обняв Иана и чуть раскачиваясь, будто надеясь его убаюкать. Слова у песни были простыми, даже немного нелепыми, но мальчик никогда не вслушивался в их смысл, слыша голос, позволяя мелодии обволакивать себя, как тепло обволакивало тело, когда в холодной комнате прячешься под одеяло.

За окнами кухни разгорался рассвет. День обещал быть морозным и ясным, и комната медленно заполнялась чуть полинялым белесым светом. В первых лучах плясали пылинки, огонь в печке трещал и плевался искрами, нехотя облизывая сырые дрова. На молоке застывала морщинистая пленочка, и Иан вдруг понял, что начинает клевать носом, хотя до этого искренне считал, что еще несколько ночей не сможет и не захочет сомкнуть глаз. Отец пел, и его голос вплетался в танец пылинок, в треск огня, в ширящееся зимнее утро.

- Я немножко посплю,- пробормотал Иан, наконец сдаваясь и закрывая глаза,- только ты не уходи.

- Я никуда не уйду,- шепотом пообещал отец,- ни за что.

Две следующих ночи прошли почти спокойно. Иану снова снились неприятные сны, но на этот раз он успевал проснуться до того, как своими криками перепугать отца до полусмерти. Черное существо с длинным изломанным телом больше не возвращалось, и кошмары свелись к тому, что Иан спускался вниз, в комнату, где Шани и маленький профессор вскрывали мертвое тело, но в последний раз события повернулись совершенно нелепым образом – пройдя по знакомому пути, Иан увидел, как, сидя на столе, госпожа Йеннифер выговаривает Шани, что нельзя прятать чужие мозги за пазуху – можно испачкаться и приманить хищников. Над этим Иану оставалось только посмеяться.

Все эти дни Иан и Иорвет редко выходили из дома – только до ближайшей корчмы, чтобы обновить запасы еды. На улице было холодно и почти постоянно шел снег. Отец отлучился лишь один раз – потратил последние оставленные папой деньги на новую куртку для Иана. Протягивая сыну сверток, Иорвет едва не светился от гордости – мальчик давно его таким не видел. Было похоже, что отец лично сшил ту куртку или, как минимум, снял ее с поверженного врага.

- Надеюсь, подойдет,- сказал он, отступая на полшага, когда Иан принял из его рук сверток. По мнению мальчика, и старая куртка была ничем не плоха – ну, подумаешь, пятно от пирога плохо отстиралось, его было почти не видно, если не присматриваться внимательно.

В свертке обнаружился, впрочем, настоящий шедевр швейной мысли. Иан осторожно поднял новую куртку в руках, чтобы получше ее разглядеть прежде, чем примерить. Она была сшита из красивой матовой ткани глубокого зеленого цвета, а изнутри оказалась утеплена гладким коротким мехом – такая же оторочка обнаруживалась и на воротнике и манжетах. Странным образом, обновка, казалось, почти ничего не весила, и, когда Иан влез в нее, села на него, как вторая кожа. Мальчик покрутился, поднял и опустил руки, огладил мягкий черный воротник – зимняя одежда обычно очень ему мешала, в ней было толком никуда не залезть, бегать было тяжело, стрелять из лука или карабкаться на стену – почти невозможно. Но эта куртка была словно создана для такого отчаянного приключенца, как Иан. Он легко мог представить, как, одетый в нее, следит за самыми опасными преступниками Севера, потом гонится за ними, вскочив на верную лошадь, вступает в драку или отстреливается, сидя не ветви дерева.

- Вот это да! – заявил он, с восторгом глядя на отца,- ты где ее раздобыл?

Иорвет сделал таинственное лицо.

- Не только у твоего отца обнаружились полезные знакомства в городе,- заявил он, и Иану в это очень сложно было поверить.

- Мастер Лютик помог? – уточнил он.

Отец недовольно поморщился.

- Ты становишься слишком сообразительным, мой мальчик,- сообщил он прохладно,- давай, снимай ее, и помоги мне прибраться. Твой папа возвращается завтра – не хочу, чтобы он решил, что мы не в состоянии поддержать чистоту в таком крохотном жилище. Мы ведь не какие-то лесные оборванцы, правда? Хотя даже когда я жил в лесу, в моих вещах всегда был порядок.

Иан с готовностью выпрямился, хотя снимать с себя теплую удобную куртку, с которой он за считанные минуты успел почти сродниться, совершенно не хотелось. Но в натопленной кухне в ней и правда становилось жарковато.

- А правда, что у тебя была своя пещера в лесу? – спросил Иан, берясь за кусок полотна, чтобы стереть пыль и сажу с подоконников,- и что ее охранял главоглаз?

- Чистая правда,- подтвердил отец, работая большой метлой, которую он неизвестно где раздобыл,- Того главоглаза звали Вернон Роше, и я кормил его накерами.

Иан удивленно покосился на отца, тот перехватил его взгляд и рассмеялся, но заявлять, что это была шутка, не стал, а Иан не решился уточнить.

У него никогда не было вопросов о том, как его родители сошлись – он слышал истории о взаимном преследовании и отгремевшей войне, о том, как папа спас отца, и как они вместе нашли Иана в таверне со смешным названием «Семь котов», а потом зажили, судя по всему, долго и счастливо. Но чем старше и внимательней он становился, тем отчетливей понимал – их семья далека от обычной, и любовь родителей была скорее каким-то магическим исключением из нормальных законов мира. Они не должны бы были сойтись, повернись судьба так, как было задумано, они либо вовсе не встретились бы, либо один убил другого рано или поздно. Оказываясь вместе со своими эльфами в людных местах, папа всегда представлял Иана, как своего сына, а Иорвету позволял представляться самому, хотя только слепой бы не разглядел сходства между маленьким эльфом и большим. Люди слепы к таким вещам – часто говорил отец, но Иану верилось в это с трудом. Родители сыграли свадьбу, и мальчик знал, что это значит, люди, с которыми он встречался, говорили о своих близких «моя жена» или «мой муж», не смущаясь и не скрывая этого, даже гордясь. Но ни отец, ни папа, никому, кроме хорошо знакомых, вроде Геральта или мастера Лютика, не представляли друг друга «мой муж», хотя свадьба, вроде как, давала им на это право. Хотя Иану и не приходилось видеть других пар, где бы оба были мужьями, для него в этом не было ничего необычного – родители целовались, обнимались, спали в одной кровати – в общем, делали все то, что должны делать влюбленные, о которых Иан знал из книг и из жизни. Но ни разу он не видел, чтобы отец позволил себя обнять и поцеловать на людях. Они даже за руки никогда не держались, и от этого Иану становилось почему-то очень обидно. На то, чтобы выразить свою любовь к нему, наедине или публично, родители никогда не скупились. Но друг другу словно становились чужими, стоило появиться хотя бы одному свидетелю. Но задавать вопросы Иан не решался. Он догадывался, что рано или поздно все поймет – сам или с чьих-то слов, но пока этот момент еще не настал.

- Помнишь,- все же решился спросить Иан, когда они с отцом вместе распаковывали свои скудные пожитки и раскладывали их по местам в спальне,- папа сказал, что лучше бы ты был женщиной? Что тогда вы бы заключили брак, и после считались бы семьей. А раз ты не женщина, вы не семья?

Отец, расправлявший в этот момент одну из рубах папы, глянул на него через плечо и в первые несколько секунд молчал, будто подбирал верные слова.

- По человеческим законам – нет,- наконец ответил он.

- А по эльфским? – уточнил мальчик.

На этот раз отец молчал еще дольше.

- Тем более,- наконец отозвался он, отвернувшись, и в тоне его Иан расслышал глубокую, плохо скрываемую горечь. Маленький эльф почувствовал, что становится на скользкую, опасную тропу, и вот-вот отец перестанет с ним разговаривать, закроется или сменит тему, но отступать ему очень уж не хотелось.

- Будь кто-то из нас женщиной,- внезапно заговорил отец без лишних толчков, продолжая заботливо развешивать папину одежду,- мы могли бы отправиться в храм или в ратушу, получить бумаги, подтверждающие, что мы – муж и жена. Тогда нам хватило бы одной подорожной грамоты на всех, а, если бы кто-то из нас умер, второй получил бы его имущество по наследству безо всяких вопросов. Кроме того, рано или поздно, у нас мог бы появиться общий ребенок – пусть полукровка, но кровь и плоть нас обоих. И он бы считался законнорождённым. Вот, в сущности, и вся разница,- на последней фразе голос отца вдруг зазвенел, взвился, но тут же опал, как пенка на молоке, снятом с огня,- Но мы не королевские особы, имущества у нас нет, да и умирать никто пока не собирается, так что это все совершенно не важно. Ну и, конечно, нам не нужны другие дети, кроме тебя, Иан.

Иан задумчиво кивнул. Отец пытался говорить легкомысленно, с улыбкой, но отчего-то в нем все равно чувствовалась какая-то невысказанная досада, словно жизнь несправедливо обделила его в чем-то, чего он и сам толком не хотел, но с потерей никак не мог примириться.

- Я – незаконнорожденный? – спросил Иан, хотя ответ на этот вопрос его не слишком волновал, ему просто вдруг стало любопытно.

- Как и я,- ответил Иорвет и наконец повернулся к нему – с улыбкой,- как и твой папа. И он до сих пор звереет, когда слышит слово «ублюдок». Но, как видишь, никому из нас с этим живется не хуже. Вернон не знал своего отца, я своего – знал, но до меня и моей матери ему не было никакого дела. А у тебя, так вышло, нашлось целых два отца, и оба они жизнь готовы положить, лишь бы ты был счастлив.

Иорвет снова отвернулся, а Иан некоторое время молча смотрел ему в спину, видел, как тот передернул плечами, когда разбор вещей дошел до папиного белья и каких-то дорожных принадлежностей.

- Папа,- тихо позвал Иан, и отец замер, не оборачиваясь. Слова вертелись на языке – такие простые, понятные, как строки той самой колыбельной, и мальчик вдруг ощутил, что просто не может не высказать их вслух, пусть даже в них не было никакой необходимости,- я люблю тебя. И папу тоже. Больше всех-всех на свете.

Отец стоял неподвижно несколько секунд, и Иану даже начало казаться, что он сболтнул лишнего, выдал что-то не то, что еще больше расстроило эльфа. Но тот наконец аккуратно отложил какой-то бархатный чехол, повернулся и подошел к мальчику вплотную. Медленно опустился перед ним на одно колено и в следующий миг притянул Иана к себе и прижал так сильно, что мальчик невольно крякнул от неожиданности. Объятие длилось почти целую минуту, и маленький эльф боялся шелохнуться, боялся все испортить.

Иорвет отпустил его и снова поднялся на ноги – Иан заметил, как он быстро обмахнул ладонью заблестевший от влаги глаз.

- Давай быстрее заканчивать и спать,- скомандовал он,- встать нужно до рассвета, чтобы купить хлеба, пока он еще горячий.

Утром, однако, отец не стал его будить, и, когда Иан проснулся – после целой ночи безо всяких дурных снов – он обнаружил соседнюю половину кровати пустой и уже остывшей. В кухне кто-то разговаривал, и, узнав голос, мальчик вылетел из постели, как стрела с тугой тетивы.

Папа, одетый в теплый дорожный сюртук невзрачного черно-серого цвета, сидел за столом и поглощал из большой миски кашу так быстро, словно не ел до этого несколько дней подряд.

- Будет смешно, если бравый Вернон Роше погибнет, поперхнувшись овсянкой,- ехидно заметил отец от печки, на которой закипал большой жестяной чайник, но Иан видел, какую нежную и какую-то вроде даже жадную улыбку спрятал эльф под своим ехидством.

class="book">- Папочка! – анализировать больше не хотелось, и Иан ринулся через кухню к человеку. Тот отложил ложку в сторону, и позволил мальчику повиснуть у себя на шее.

- Ну-ну,- папа на миг крепко прижал его к себе,- меня всего неделю не было, а ты уже вымахал почти с меня ростом.

- Неправда! – рассмеялся Иан, и не стал вслух уточнять, что соскучился так, будто папа не возвращался несколько месяцев, и мальчик почти позабыл его лицо.

- Это и есть тот шкет, о котором я столько слышал? – раздался с другого конца стола незнакомый голос, и мальчик, наконец вынырнув из объятий, оглянулся.

На скамье над почти нетронутой миской с кашей сидел совершенно лысый щуплый человек со странной круглой стекляшкой на одном глазу, и внимательно разглядывал маленького эльфа. Иан отстранился от папы, враз смутившись своего детского порыва, встал и церемонно поклонился незнакомцу – раз его впустили в дом, значит, он не был чужим, а, раз слышал об Иане – значит, родители ему доверяли.

- Доброе утро,- сказал мальчик,- я – Иан аэп Иорвет.

Человек поднял редкие, пробитые сединой брови – стекляшка в его глазу опасно дернулась, собираясь вот-вот нырнуть в дымящуюся овсянку.

- Надо же какой вежливый,- заметил незнакомец,- ну что ж, милсдарь, будем знакомы, меня зовут Бернард Дукат, хрен знает, чей сын. А вы, как я понимаю, тут главный.

Иан смутился еще сильнее. Человек, хоть и улыбался, но смотрел на него так прямо и пристально, словно надеялся подловить мальчика на какой-нибудь оплошности и высмеять при всех.

- Прекрати пугать ребенка, глупый человек,- на Старшей речи проговорил Иорвет совершенно беззлобно, и лысый глянул в его сторону.

- Что он там щебечет, Вернон? – осведомился он у папы, тот громко фыркнул.

- Он сказал, если будешь материться при нашем сыне, он твою жопу медом обмажет и на муравейник посадит,- ответил он.

Лысый рассмеялся.

- Придется подождать до весны,- ответил он,- да и за кого вы меня принимаете, что я, отморозок, сука, какой-то?

- Да и мед на тебя тратить я не стал бы,- надменно бросил Иорвет,- Вернон, хочешь еще каши?

Папа отрицательно покачал головой, а Иан, немного расслабившись, сел рядом с ним за стол и дождался собственной порции овсянки. Он не знал, купил ли ее отец в ближайшей корчме или приготовил сам, но каша была очень пересолена, и похожа скорее на морскую медузу, чем на еду. Оставалось только удивляться, из каких соображений папа смел ее со своей тарелки с таким энтузиазмом – может, сильно проголодался?

- Так вот я и говорю,- больше не глядя на Иана, продолжал человек, назвавшийся Бернардом Дукатом,- слухи в Новиграде ходят один другого краше. Кто-то говорит, королева наша заключает тайные союзы с кем-то из магов, а то и оставшихся ведьмаков вербует, как в свое время ее папаша, пусть ему на том свете не икается. Другие талдычат, что помолвку с нильфгаардским шпингалетом вот-вот разорвут, а Анаис выскочит замуж за Хьялмара Скеллигского. Вроде как, он зачастил к ней – в том числе и в спальню, и скоро уже будет слишком хорошо заметно, как плодотворно они там общаются.

- Какая чушь,- возмущенно вставил папа.

- Чушь – не чушь, а девица наша уже давно не та милая малышка, которую ты на коленке качал, мой мальчик,- заметил Бернард,- а Хьялмар и правда к ней захаживал. Не знаю, расчехлял ли свой топор, но уверен, добрый дядюшка Эмгыр об этих визитах нихрена не знает.

- Ну конечно,- ядовито улыбнулся Иорвет. Он наконец тоже сел за стол – так близко с папе, что еще немного, и на колени бы ему взобрался,- Эмгыр имеет своих шпионов везде, но только не в спальне своей главной союзницы. Ни за что в это не поверю.

- Так или иначе,- лицо лысого стало серьезным,- ты можешь попасть в сложную ситуацию, Роше. Если королева решится на союз со Скеллиге – любого рода, хоть военный, хоть брачный, хоть добрачный – договору с Нильфгаардом конец. А ты, спешу тебе напомнить, теперь работаешь на Императора.

Папа сурово сдвинул брови, но крыть ему, очевидно, было нечем.

- Стоило дать пташке почувствовать свободу, она тут же пошла вразнос,- усмехнулся Иорвет – его складывающаяся ситуация, казалось, только забавляла. Иан краем глаза заметил, как рука отца нырнула под стол, и папа слегка дернулся и вроде даже задышал чаще. – Что ж, если Анаис и правда была так глупа, что пустила в свою постель этого островитянина, думаю, добрый папочка сможет ее образумить, она ненадолго скроется от глаз народа, потом вернется к старым союзам и договоренностям, а несчастный плод этой порочной связи Вернон заберет себе.

- Заткнись ты,- голос папы звучал глухо, а взгляд стал каким-то рассеянным и пустым – Иан даже испугался, что человек вот-вот потеряет сознание.

- Какая ж ты гадина ядовитая,- покачал головой Бернард, и Иан почувствовал, как в нем закипает возмущение – никому не было позволено оскорблять его отца. Но Иорвет лишь рассмеялся.

- Я знаю эту девчонку с тех пор, как она висла у Вернона на ноге и вышвыривала всех своих кукол, а потом требовала, чтобы ей принесли меч,- сказал он неожиданно серьезно,- и пусть она никогда не вызывала во мне особой симпатии, да и о ее способностях я не самого высокого мнения. Но я точно знаю одно – ее воспитал Вернон. А это значит, что для нее важнее всего – судьба этой гребанной Темерии, и во имя своих ежесекундных желаний, Анаис ни за что не уничтожит то, что создавалось годами во благо ее страны.

Над столом повисла неловкая тишина. Наконец Бернард отодвинул от себя едва тронутую миску с кашей и откашлялся.

- Ну ладно, спасибо за гостеприимство, но у меня еще дела в городе,- сказал он, поднимаясь из-за стола. Блеснула круглая стекляшка в глазу, и человек улыбнулся Иану,- ну что, шкет, составишь мне компанию?

Мальчик удивленно моргнул и неуверенно посмотрел на родителей. Те все еще сидели, едва не впечатавшись друг в друга. Рука отца плавно водила взад-вперед под столом, а папино лицо было таким сосредоточенным, словно он в уме решал сложные математические задачи.

- Тебе полезно прогуляться, Иан,- уверенно сказал отец,- возвращайтесь к обеду.

Это было очень странно, но мальчик решил не спорить. Странный человек не выглядел злым или коварным, и родители, судя по всему, совсем не возражали, чтобы он взял Иана на прогулку. А мальчику, честно признаться, порядком надоело сидеть дома. Потому он не нашел ни единой причины отказаться.

- Сперва,- сказал Бернард, когда они вышли на звенящую от мороза улицу,- мы с тобой зайдем в ближайшую корчму и позавтракаем. Папаша твой, конечно, золото, а не эльф, но готовит просто отвратительно.

Иан наморщил нос, но вынужден был согласиться – соленый привкус каши все еще стоял у него во рту.

Бернард шагал по улице уверенным быстрым шагом, не оборачиваясь по сторонам и ни разу не спутав поворот – будто родился и полжизни прожил в Оксенфурте. Иан не успел так хорошо изучить расположение улиц, и потому сейчас следовал за человеком с большим любопытством. Путь до «Алхимии» они срезали почти вдвое, пройдя по узкому проходу между домами, а потом свернув в подворотню.

Хозяйка корчмы уже хорошо знала Иана, хотя они с отцом заходили сюда вместе всего пару раз. Однако, завидев маленького эльфа в новой компании, она заметно напряглась и встретила Бернарда неожиданно суровым взглядом.

- Не волнуйся, милая,- улыбнулся ей человек,- этого малыша я не украл. А тебе, кстати, пламенный привет от Ганса. Он просил передать, что заедет в конце недели, и чтобы ты была готова.

Иан не понял, почему лицо доброй трактирщицы, всегда добавлявшей к их заказу несколько сладких, пусть и немного сморщенных яблок, вдруг так разительно переменилось. Она побледнела, закусила губу, потом медленно кивнула. Когда Бернард и маленький эльф уселись наконец за стол, обслуживала их хозяйка, не поднимая головы и не задерживая взгляда на человеке.

- Что вы ей сказали? – наклонившись немного вперед, спросил Иан,- зачем вы ее расстроили? Она хорошая.

- Эх, малыш,- покачал головой Бернард,- так странно, что ты вырос таким доверчивым у таких родителей. То, что человек мило улыбается и приносит тебе лишний кусок пирога бесплатно, не делает его хорошим. А эта мазель прекрасно знает, о чем я говорю.

Слова его ничуть не убедили Иана, и он продолжал украдкой поглядывать на трактирщицу, и это не укрылось от пронзительных глаз Бернарда. И когда, позавтракав, они вместе вышли на улицу, человек сказал, улыбаясь:

- Представляю, каким злодеем я кажусь в твоих глазах, малыш.

Иан покачал головой, хотя, в сущности, мысли его примерно к этому и сводились. Он никак не мог понять – почему родители так легко отпустили его с этим непонятным, подозрительным незнакомцем, появившимся в их доме словно из ниоткуда. Даже не так – отец, казалось, готов был чуть ли не вытолкать мальчика на улицу вместе с этим человеком. Это было почти обидно – после того, как целую неделю они прожили только вдвоем и даже обзавелись общим секретом.

- Я знал твоего папу, когда он был еще совсем зеленый и болтался на побегушках у короля Фольтеста,- человек чуть замедлил шаг, и теперь они с мальчиком неторопливо шли бок о бок в сторону Третогорских ворот,- и я тогда готов был поспорить, что он сдохнет в первых рядах, если не от усердия, так от упрямства. В Темерской армии не было никого, более отбитого, чем он, а я тогда служил уже достаточно долго, чтобы в этом понимать. Но он, сука, удивил меня. Что бы с ним ни происходило, как бы ни била его судьба по башке, он всегда выходил сухим из воды, раз за разом, и в какой-то момент мне стало интересно, когда удача наконец откажет ему, и все пойдет для него по пизде.

- По… чему? – неуверенно переспросил Иан. Он вообще не очень понимал, зачем Бернард ударился в эти воспоминания, хотя слушать истории про папины приключения было, конечно, очень интересно.

- Прахом пошло,- пояснил Бернард,- И представь себе, малыш, этого никак не происходило. Даже смерть долбанного Фольтеста и поражение в ебанной войне его не сломили. Когда сам я нырнул в бутылку с головой, он продолжал барахтаться и не просто выживать, а, сука, идти к цели, которая всем разумным людям казалась глупой и безнадежной. И я восхищался им. Я никогда ему не рассказывал, но ведь именно из-за твоего папы я решил, что пора завязывать жалеть себя и топиться в водке. И я встал и сражался за Темерию, мать ее так, как не сражался даже в молодости, пока был глупым и борзым, как твой папаша.

Иан слушал, едва замечая, как они подошли к воротам, прошли внутренний пост, потом внешний, и наконец оказались на заснеженной дороге, ведущей в сторону безмолвно-белого леса за городскими стенами.

- А потом я узнал, что Вернон, сука, Роше связался с каким-то эльфским оборванцем. – Бернард зло сплюнул себе под ноги,- ты себе не представляешь, малыш, как я, блядь, был зол на него. Мне казалось, он весь успех операции поставил под угрозу из-за своей прихоти. Что регент королевы Темерии не просто выставит себя на посмешище, приведя во дворец вместо нормальной жены полузаморенного эльфского выродка, он навлечет на себя настоящий народный гнев. Но вот странность – после войны всем было совершенно насрать, кто с кем спит, кто на ком женится, и кто кого приводит в дом. Темерия была в такой глубокой жопе, что на Вернонова эльфа никто и внимания не обратил. Ну подумаешь, прикормил регент какого-то бывшего бунтаря, пригрел вместе с ребенком – кого это ебет, пока в стране такой голод и разруха? И неважно, что случилось с твоим папашей дальше – я точно знал, что он сам во всем виноват, и эта его ненормальная связь с эльфом – никого в Темерии не волнует и никого не касается.

- Почему вы мне это рассказываете? – наконец отважился спросить Иан. Он успел оглядеться по сторонам и понять, что они уже довольно далеко ушли от города, и теперь линия леса стремительно приближалась.

- А потому, малыш, что ты спросил, зачем я обидел ту добрую женщину,- подмигнул Бернард сквозь свою стекляшку,- я к этому и веду. Ты знал, что еще до твоего рождения здесь, в Оксенфурте, дня не проходило, чтобы на площади или у городских ворот не сожгли очередного эльфа? Ни за что, просто так – за форму его ушей или красивую рожу?

Иан сглотнул, оглянулся к городу, высившемуся над гладью замерзшей реки, красивому, как на картинке, и кивнул.

- Мою маму чуть не сожгли однажды,- прошептал он, часто моргая, стараясь согнать с глаз странную белесую пелену. – я тогда еще не родился.

- Их бывший король – Радовид – прививал людям не просто страх перед нелюдями или какую-то зависть к их долголетию и симпатичной внешности,- безжалостно продолжал Бернард,- он заставлял их испытывать настоящую ненависть, а ненависть очень сложно изгнать из человеческого сердца, малыш. Куда сложнее, чем страх или зависть. И как бы сейчас королева Адда ни старалась отбелить собственную репутацию и заставить реданцев жить бок о бок с эльфами, прошло слишком мало времени, чтобы это сработало. А что до той трактирщицы,- он хмыкнул и снова быстро глянул на мальчика,- ее папаша был из Церкви Вечного Огня, и в подвале этой Алхимии собирается своего рода… кружок по интересам. Они не делают ничего плохого – жгут по охапке свечей и обсуждают, как ненавидят эльфов, но это лишь один очаг Вечного Огня, и у Адды с Филиппой не хватит воды, чтобы затушить их все.

- А кто такой Ганс? – растерянно переспросил Иан. История, рассказанная Бернардом, подавляла его. Казалось бы, к этому моменту мальчик успел много чего повидать, узнать и даже испытать на собственном опыте, но с ненавистью, такой огромной и бессмысленной, он сталкивался впервые. Значит, подавая им с отцом еду, добрая улыбчивая трактирщица ненавидела их, проклинала про себя? Но почему? За что?

- Ганс – это один из тех, кто крышует их собрания,- ответил, меж тем, Бернард,- а еще – мой агент. Я со своей стороны стараюсь следить за деятельностью этих кружков. Мало ли что. А мы, кстати, пришли. Ты должен будешь помочь мне в одном деле, которое, конечно, останется между нами, усек?

Иан удивленно огляделся. С заснеженного тракта они свернули сперва в небольшую льдистую рощицу, а теперь вышли на широкую открытую поляну, посреди которой поднимались к нему полуобрушенные, скованные льдом белые мраморные стены. Сложно было разобрать, чем это строение было, пока его не разрушили, но каким-то странным внутренним чутьем Иан почувствовал, как от земли под его ногами поднимается, как пар от болот, магия, родственная его собственной природе. Он невольно поежился, посмотрел на спутника.

- Вы – тоже шпион? – спросил он тихо-тихо, и Бернард улыбнулся – немного снисходительно.

- Я – помощник королевы Анаис по части, скажем так… особенно деликатных вопросов,- ответил он,- теперь понимаешь, почему все, что произойдет здесь, должно остаться в тайне?

Иан решительно кивнул – он снова оказывался втянут в важные, совершенно взрослые дела, и сам прекрасно понимал, что даже родителям рассказывать об этом не стоит – особенно после того, как отца напугали кошмары мальчика. После очередного приключения родители непременно отправили бы его обратно в Туссент, признав правоту госпожи Йеннифер.

- Я никому не скажу,- уверенно сказал маленький эльф.

Бернард похлопал его по плечу, потом недовольно огляделся.

- И где этот хрен,- пробормотал он,- снова опаздывает, курва.

Шелеста шагов никто из них не услышал до того момента, как высокая тонкая фигура выплыла перед ними из белого снежного марева, и Иан едва не вскрикнул от неожиданности. Это был Эренваль, тот самый рыбоглазый эльф, с которым они с отцом встретились в университете. Белокурая голова пряталась под глубоким светлым капюшоном, почти сливающимся с окружающей снежной белизной. Водянистые глаза пробежались по лицу Бернарда, а потом уперлись в Иана, и высокий эльф тихо рассмеялся.

- О, этого просто не может быть,- заявил он,- это снова ты, маленький Иорвет. Похоже, ты решил меня преследовать.

Иан посмотрел на Эренваля прямо и смело, но от того, чтобы дать ему достойный отпор, мальчика отвлек Бернард.

- Что он такое сказал? – спросил он раздраженно, и Иан вдруг вспомнил, что его спутник не понимает Старшей речи.

- Он меня узнал, - пояснил Бернарду мальчик,- мы уже встречались несколько дней назад.

- Прекрасно,- человек теперь снова пристально смотрел на белокурого эльфа, но обращался явно к Иану,- скажи этому павлину, что я жду от него доклада о последних событиях по всей форме и в письменном виде, чтоб ему, сука, пусто было.

Иан перевел взгляд с Бернарда на Эренваля, потом принялся неуверенно переводить, опуская все лишнее в речи человека. Эльф слушал его, и постепенно губы его, и без того почти бескровно-тонкие, поджимались в почти незаметную линию.

- Скажи этому мерзкому человеку, что я работаю не на него, а на принцессу Зираэль,- процедил Эренваль наконец,- и, что, если он хочет получить доклад, пусть покажет приказ, подписанный ее рукой и скрепленный ее печатью. Я пришел сюда не затем, чтобы созерцать его гадкую рожу. Мне передали, у Зираэль есть для меня послание. Где оно?

Иан снова терпеливо перевел, стараясь передать суть, но не тон – Эренваль прекрасно справлялся с этим и самостоятельно. Бернард фыркнул.

- Вот тварь остроухая,- выдал он, мило улыбнувшись Эренвалю в глаза,- ну ладно, скажи, что принцесса Цирилла хочет, чтобы он любым способом проник на переговоры безумной Стрыги и ее малютки-сестры. Они запланированы на исходе этого месяца. А приказ с печатью может у меня в заднице поискать, вдруг найдет.

Иан перевел все, кроме финального пассажа про задницу, но Эренваль все равно недовольно скривился. Он посмотрел прямо в глаза человеку и выдал фразу, которую Иан не стал бы произносить вслух, даже если бы перевод Бернарду требовался – мальчик был для этого слишком хорошо воспитан. Однако, судя по всему, переговоры все же закончились удачно – Эренваль, еще раз обронив цветистую и очень неприличную фразу, растворился в белой поземке, а Бернард, проводив его взглядом, рассмеялся.

- Вот ведь курва,- заявил он,- и угораздило меня на старости лет вляпаться в эдакое дерьмо. Сидел себе раньше по теплым корчмам, кушал куриный суп да выискивал, кого бы завербовать во славу Темерии. А теперь что – приходится любезничать с этими хуеплетами, сука, во славу хер знает чего.

Иан ничего не ответил. Даже в своей новой куртке он успел замерзнуть, и ему уже очень хотелось домой. Прогулка с новым знакомым вышла очень уж странная, даже обескураживающая, и обо многом из того, о чем они говорили, Иану хотелось поразмыслить в одиночестве или спросить отца.

- Идем домой, шкет, думаю, твои родители уже кончили,- Бернард неожиданно протянул ему руку,- спасибо тебе за помощь. Ты славно послужил своей родной Темерии.

Иан ухватился за его холодную шершавую ладонь. Спрашивать, что именно кончили делать родители, он не стал, да и выяснять, что значил весь разговор с рыбоглазым – тоже. Что-то подсказывало маленькому эльфу, что правды от Бернарда он все равно не добьется.

- Вот, что я хотел спросить,- снова заговорил человек, когда они снова вышли на дорогу,- почему этот головоногий назвал тебя Иорветом?

Иан подозрительно покосился на спутника.

- Вы же сказали, что не поняли, что он мне сказал,- заметил он осуждающе, и Бернард тихо рассмеялся.

- Пусть это тоже останется между нами,- он снова подмигнул ему сквозь круглую стекляшку.

========== Об ультиматумах и переговорах ==========

Было уже очень поздно, но родители и не думали отправляться спать. Иан был сослан в постель еще несколько часов назад, но, слыша сквозь тонкие стены неспешные приглушенные голоса, никак не мог заснуть. Тревожно прошел весь день, хотя целую неделю до этого казалось, что жизнь маленького семейства вошла в какую-то ровную колею. Папа обычно уходил из дома рано утром, но, когда начинало темнеть, всегда возвращался и приносил с собой приятные мелочи — кулек конфет, красивый подсвечник или новое покрывало на кровать. Как бы упорно человек ни настаивал, что к жилищу в Оксенфурте привязываться не стоит, ему, видимо, сложно было бороться с желанием превратить пустые холодные комнаты в настоящий дом, в который хотелось бы возвращаться, и он справлялся с этим, как умел.

Иногда вечерами, впрочем, он возвращался таким уставшим, что едва находил в себе силы дотащиться до кровати, и сквозь стену, отделявшую его комнату от родительской спальни, Иан слушал, как родители переговариваются полушепотом. Голос папы звучал тревожно — возможно, расследование, которое он вел, не ладилось. Но по утрам, спустившись в кухню, мальчик всегда находил человека свежим и улыбающимся, и однажды маленький эльф даже отважился попросить папу взять его с собой, но тот, вмиг помрачнев, наотрез отказался. А ведь у Иана были свои, очень серьезные причины для того, чтобы рискнуть — и главной была та, что ему ужасно надоело почти каждый день таскаться с отцом в Университет.

После того, как эльф рассказал своему человеку о том, чего удалось достичь в расследовании, необходимость добывать новые сведения отпала. Папа сказал, что информация, которую добыл Иорвет, была очень полезной, но большего от него не требуется. И Иан никак не мог взять в толк, зачем тогда, проводив человека за порог, отец неизменно красиво одевался и устремлялся обратно в Университет. В его запасах нашелся еще один сюртук, не хуже того, что пал в сражении с вишневым пирогом, и несколько совершенно новых рубашек, а потом эльф еще и раздобыл где-то свободную серую мантию, одну из тех, в которых ходили студенты академии. Все попытки маленького эльфа отлынивать от этого скучного похода заканчивались ничем. Отец наотрез отказывался оставлять его дома одного, а Бернард к ним в гости больше не заходил. Вот и приходилось тащиться вместе с отцом, а потом бесконечно сидеть либо в уютной комнатушке Шани, которая всегда была рада маленькому гостю и позволяла рассматривать свои книги и инструменты, либо в холодном полном людей зале, в самом уголке, и слушать, как усатый профессор Фридрих рассуждает о чем-то, чего Иан совершенно не понимал. Но в такие моменты мальчик мог время от времени наблюдать совершенно исключительное явление — отец, сидевший в зале среди других фигур в серых мантиях, почти всегда поднимал руку, стоило усатому профессору замолчать, и вступал с ним в жаркую полемику, которая, очевидно, доставляла неподдельное удовольствие им обоим.

После этих лекций отец и сын тратили еще немного времени, чтобы пройтись по городу. Иан догадывался, что отец гуляет не просто так — он внимательно поглядывал по сторонам, иногда останавливался, чтобы поболтать со встречными эльфами, и несколько раз мальчик даже заметил, как собеседник передал Иорвету в рукопожатии свернутый клочок бумаги, который позже отец прочитал и сжег. Одним словом, расследование продолжалось, но Иан от всех важных дел оказался отлучен. Это было ужасно обидно — после всего, что он совершил, но оставалось только смириться.

И именно поэтому теперь мальчик не собирался спать, пока не выяснит, чего так напряженно ждали этой ночью его таинственные родители.

Стук в дверь раздался, когда ночная стража за окнами сообщила, что время — за полночь, и в городе все спокойно. Иан, выбравшись из кровати и стараясь не скрипеть половицами, скользнул к двери, вышел в коридор и устроился на верхней ступени лестницы. Отсюда кухни было не видно, но зато открывался неплохой обзор на входную дверь. Мальчик услышал, как родители разом замолчали, а потом папа подошел к створке и спросил полушепотом «Кто?», а получив короткий ответ, открыл.

С первого взгляда было понятно, что ночной гость — вовсе не человек. Он был одного роста с папой, но казался гораздо мощнее и крупней, и словно разом заполнил собой всю маленькую прихожую. На незнакомце была надета потертая черная куртка с серебряными заклепками и щитками на плечах и груди, а за спиной он носил два длинных меча. Иан, затаив дыхание, прижался к стене, и в следующий миг гость повернул голову, и на мальчике остановились мерцавшие в полутьме желтые кошачьи глаза. Грубо обтесанное лицо с густой черной щетиной неожиданно осветилось чуть ехидной улыбкой.

— Да у вас тут крысы, Роше, — произнес гость, и Иан понял, что раскрыт.

Папа непонимающе проследил за взглядом незнакомца.

— Иан! — возмущенно воскликнул он, — марш в постель!

Маленький эльф, понимая, что в ночной сорочке выглядит не слишком представительно, поднялся на ноги и гордо выпрямился.

— Ну уж нет! — сказал он, и гость негромко рассмеялся.

— Королева про него рассказывала, — заявил он так, будто маленького эльфа не было в комнате, — говорила, он толковый, и все равно пролезет туда, куда лезть запрещено. Привет, парень, — на этот раз гость обращался именно к нему, и под его пронзительным золотым взглядом Иану стало холодно, — Если ты не агент вражеской разведки, спускайся, а то так недолго и наизнанку вывернуться от любопытства.

Папа, явно смирившись с неизбежным, мрачно кивнул.

— Только обуйся, — бросил он Иану, направляясь в кухню.

Мальчику понадобилась какая-то пара минут, чтобы натянуть сапоги и куртку поверх ночной рубахи, и, когда он спустился в кухню, таинственный гость уже стоял у окна и оглядывал помещение — так, словно комната была куда больше, чем на самом деле, и таила в себе массу опасностей. Отец с недовольным видом сидел за столом, и на Иана даже не взглянул. Это была его обычная тактика, если маленький эльф смел ослушаться его приказов, и Иан научился не принимать его надменный вид близко к сердцу.

— Мы не знали, что среди ночи к нам вломится ведьмак, — заметил эльф холодно, — у тебя разве не слишком заметная рожа для тайного визита?

Гость глянул на Иорвета и снова улыбнулся, отливая на этот раз куда большую порцию яда в свою ухмылку.

— Приказ есть приказ, — ответил он, — мне платят не за то, чтобы я ставил их под сомнения. Ладно, всех шпионов раскрыли, все чисто.

Сказав это, ведьмак взял со стола свечу в одном из красивых подсвечников из тех, что приносил папа, и поставил ее на окно. И если это не был условный сигнал, то Иан вообще ничего не понимал в жизни.

На этот раз входная дверь открылась без стука, а в комнату неспешной раскачивающейся походкой вошел Бернард. Иан даже почувствовал укол разочарования — неужели именно ради него были все эти приготовления? Но еще через мгновения на пороге возникла невысокая тоненькая фигура, укутанная в темный плащ. Гость скинул капюшон, и Иан едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от радости.

Анаис легко тряхнула немного отросшими светлыми кудрями, обвела присутствующих быстрым взглядом и первым бросилась, конечно, к папе. Тот поймал ее в объятия и прижал к себе так крепко, что Иан приготовился услышать треск ребер королевы. Но та лишь рассмеялась.

— Отец! — ее дрожащий голос звенел от радости, и Бернард, опасливо оглядевшись, негромко шикнул.

— Ничего, — отмахнулся чернявый ведьмак, — в соседних домах никого нет, а городская стража прогуливается в квартале отсюда. Можете хоть гимн Темерии голосить, никто не прочухает.

Анаис же, выпутавшись из рук Роше, повернулась наконец к Иану.

— Здравствуй, — улыбаясь, сказала она, — какой ты стал большой!

Иан приосанился, хоть и полагал, что не так уж сильно вырос с тех пор, как уехал из Вызимского дворца вместе с Геральтом, но кто стал бы спросить с королевой, особенно когда она бросается тебя обнимать?

От Анаис пахло морозом, на ее плаще искрились капельки тающих снежинок, и когда ее холодная щека прижалась к щеке Иана, мальчик почувствовал вдруг, как внутри у него свернулся и потянул к земле какой-то неведомый прежде комок тоски. Он никогда не скучал по Вызимскому дворцу, в котором прошло все его детство, по длинным галереям с мрачными статуями, по своей комнате, полной мальчишеских сокровищ, которые потом пришлось сжечь, по скучным балам и высоким книжным полкам короля Фольтеста, по улыбающимся слугам и жившему на кухне толстому коту Лютику. У мальчика просто не было времени по всему этому скучать — до этого момента. И теперь, обнимая ту, что была ему старшей сестрой — такой же, какой Цири была для Фергуса — Иан почувствовал, как у него сжимается горло. Только бы не заплакать прямо на глазах у Бернарда и ведьмака, только бы не опозориться. Но он услышал вдруг, как Анаис у самого его уха тихо всхлипнула.

— Я думала, что никогда больше вас не увижу, — сказала она, отпустила Иана и повернулась к Иорвету, — я даже тебя рада видеть, заноза эльфская.

Иорвет, все это время неподвижно сидевший за столом, снисходительно улыбнулся.

— Взаимно, глупая девчонка, — сказал он.

За кухонным столом они сидели впятером. Ведьмак, представившийся Ламбертом, остался стоять у окна — прислушивался к ночной тишине спящего города, готовый в любой момент среагировать на опасность. Иан украдкой разглядывал его. Ламберт был мало похож на другого знакомого мальчику ведьмака — в Геральте, хоть он и был опасным и почти непобедимым, чувствовалось какое-то глубокое, непоколебимое спокойствие. Он мог рассуждать об ужасных вещах, о смерти и чудовищах, не меняя тона, не переставая чуть-чуть улыбаться. Его легко можно было представить в роли отца, наставника, землевладельца и лучшего друга. Этот же ведьмак был диким зверем. В Туссенте Иан видел издалека, как на высоких каменных уступах греются на солнце гладкие черные пантеры, вяло помахивая хвостами, выпуская длинные изогнутые когти. Стоило подойти к ним ближе, они сбросили бы свою расслабленную негу, бросились и растерзали вторженца за долю секунды. Ламберт был похож на одну из этих пантер, если бы они были к тому же еще и ядовитыми.

— Ты, стало быть, решила все же призвать на службу чародейку-советницу? — спрашивал, меж тем, папа у Анаис. Та сделала короткий глоток из кружки с теплым молоком и серьезно кивнула.

— Ты ведь сам советовал мне это сделать, — заметила она, — и теперь время совершенно точно пришло. Когда Кейра Мец спасла Иана, я подумала, что лучшей кандидатки мне не найти. Она служила еще моему отцу, и прекрасно знакома с обстановкой в Темерии. Кроме того, ее исследования очень важны. И пусть Адда сколько угодно боится, что ученые научатся использовать заразу, как магию, я считаю, что, если есть возможность избавиться от этой напасти, нужно задействовать все возможности.

Иан заметил, как отец одобрительно кивнул, но папа хмурился все сильнее.

— Император в курсе твоих планов? — спросил он, — ты ведь не только советницей обзавелась, а еще и…- он глянул в сторону Ламберта, — охраной? Или в каком статусе при тебе находится ведьмак?

— Геральт из Ривии служил моему отцу, пусть и недолго, — вздернув подбородок, с достоинством ответила Анаис, — и я решила, что тоже нуждаюсь в таком союзнике. А что по этому поводу думает Император, меня не волнует. Темерия, конечно, вассал Нильфгаарда, но, согласно договору, я сама принимаю решения о том, как мне управлять страной.

Папа недовольно сдвинул брови.

— А еще по этому договору ты не имеешь права заключать союзы — военные и торговые — со Скеллиге, — заметил он, — Нильфгаард держит острова в состоянии торговой блокады, и, если ты пойдешь против этого решения…

— Знаю, знаю, — отмахнулась Анаис, — это будет прямым нарушением Вызимского соглашения. Но ты правда думаешь, что я такая дура, как обо мне болтают в Новиграде? Стала бы я трахаться с этим островитянином, да еще не приказав ему вовремя вынимать, рискуя поставить под удар нашу родину? — Роше послал недовольный взгляд Бернарду, видимо, сообразив, от кого юная королева нахваталась выражений.

— Я поддерживаю контакт не с Хьялмаром, а с друидами, — продолжала Анаис немного снисходительно, будто разговаривала не с названным отцом, а с малолетним дурачком, — но эти договоры уже касаются только меня, их и принцессы Цириллы, которая и свела меня с ними.

Лицо папы окаменело.

— Ты устроила все это вместе с принцессой Цириллой? — спросил он холодно, и Анаис звонко рассмеялась, а вслед за ней внезапно — и Иорвет.

— Видел бы ты свою рожу, — заметил он, — а ведь я тебе говорил, что девчонка вполне в состоянии самостоятельно принимать правильные решения, а не только ждать, когда серьезные дядьки сделают это за нее.

— Все так, — кивнула Анаис, потом, придвинувшись ближе к Роше, опустила голову ему на плечо, — не злись на меня, — сказала она тихо, — но я ведь сказала тебе, когда мы прощались. Мне больше не нужен регент. Мне нужен отец. Ты всему меня научил, и теперь твои уроки мне не требуются. Только твои одобрение и любовь.

Плечи папы слегка поникли, он тихо хмыкнул и обнял девушку, поцеловал ее в светлую макушку.

— Я не учил тебя, как стать такой замечательной королевой, — сказал он тихо, — этому ты научилась сама. И я очень горжусь тобой.

— Пора уходить, — подал голос от окна ведьмак. Анаис еще на секунду задержалась в папиных объятиях, потом с видимым сожалением отодвинулась и встала.

— Переговоры с Аддой назначены на завтра, — сказала она, — но дорогой сестрице нечего мне предъявить, это будет пустая трата времени. После этого, до моего отъезда, я рассчитываю обсудить с тобой дальнейшие действия твоего нового отряда. Я дам знать о времени и месте встречи.

Когда дверь за Анаис и ее спутниками закрылась, родители еще некоторое время сидели за столом над кружками с остывшим молоком, и мальчик, пользуясь тем, что о нем, похоже, все позабыли, слушал их негромкий разговор.

— Похоже, Ласточка окончательно оттерла папашу в сторону, и теперь взялась сама управлять Империей, — заметил отец задумчиво.

— Есть у меня подозрение, что Эмгыр и сам не в курсе, как глубоко его дочь погрузилась в политику, — ответил папа мрачно, — как бы кому-то не пришлось об этом пожалеть…

Под монотонное звучание их голосов Иан начал потихоньку клевать носом. Скрипнула расшатанная половица, мальчик встрепенулся и огляделся. За папиным плечом, почти вплотную, стояла высокая статная женщина в очень открытом алом платье. Длинные ярко-рыжие, как зимний закат, волосы, были подхвачены тонким золотым обручем. Женщина смотрела на Иана льдисто-синими глазами и улыбалась. Но мгновение мальчику почудилось, что он видит, как из ровного ряда белых зубов у незнакомки начинают пробиваться острые клыки. Он замер, не в силах двинуться, недоумевая, как женщина смогла попасть к ним в дом, и почему родители ее не замечают.

— Время еще есть, — сказала женщина мягко, и Иан наконец смог зажмуриться. Когда он открыл глаза, незнакомки в комнате уже не было, а папа, заметив, что мальчик почти заснул, решительно поднялся из-за стола.

— Хватит с тебя на сегодня, — сказал он, поднимая Иана на руки, и маленький эльф не стал противиться — странное видение все еще стояло у него перед глазами, но во сне, как он боялся, рыжая женщина не вернулась.

Следующий день начался, как обычно, словно не было накануне никакого визита Анаис, и Оксенфурт жил своей самой обычной жизнью. Папа поднялся ни свет, ни заря, и ушел, а отец, повинуясь собственной традиции, стоял перед Ианом, разглаживая на себе складки серой мантии. Мальчик понимал, что спорить с судьбой бессмысленно, и потому отправился с Иорветом в Университет совершенно безропотно.

На воротах сегодня их встречало втрое больше стражников, чем всегда, и отцовский документ, вопреки обыкновению, рослый солдат в красной кирасе осмотрел вдоль и поперек, чуть ли не на зуб проверил. Подозрительный взгляд достался и Иану, но, видимо, в маленьком эльфе не нашлось никакой угрозы, и их пропустили. Передавая сына из рук в руки Шани, отец пообещал, что после лекции они пообедают и отправятся гулять за городские стены — к древним эльфским развалинам, а потом удалился легкой танцующей походкой.

— Похоже, твоему папе нравятся лекции профессора Шинце, — заметила Шани, когда они, рука об руку, шли к ее обиталищу, — Может быть, он решит вместо вольного слушателя, стать настоящим студентом, как считаешь?

Иан посмотрел на спутницу с искренним удивлением.

— Мой папа слишком старый, чтобы быть студентом, — заявил он, не успев задуматься, и Шани тихо рассмеялась.

— Учиться не поздно ни в каком возрасте, — ответила она, — иногда случается так, что найти себя удается только к закату жизни. А ты уже знаешь, кем хочешь стать, когда вырастешь?

— Ведьмаком, — уверенно ответил Иан, и Шани снова отчего-то рассмеялась.

Как и всегда, она усадила мальчика в глубокое уютное кресло у маленького камина, дала ему в руки большую книгу — на этот раз справочник растений Севера — и отправилась в столовую, раздобыть что-нибудь, с чем можно было бы попить чаю. Иан перелистывал тяжелые страницы с чуть поблекшими иллюстрациями, разглядывал подробные схемы строения лепестков и тычинок аренарии обыкновенной, когда в дверь комнаты негромко постучали. Мальчик поднял глаза от книги и замер в нерешительности. Это была не его комната, и впускать сюда посетителей он не имел права, а потому замешкался. Но положение было спасено, когда снаружи раздался голос Шани.

— Эренваль! — сказала она, открывая дверь и впуская рыбоглазого внутрь, — какая неожиданность. У вас снова закончилась мазь от аллергии? Я приготовила…

— Нет, профессор, благодарю, — Эренваль предостерегающе поднял руку, — я пришел вовсе не за этим. — он обвел комнату своим безразлично-водянистым взглядом и остановился на Иане, — я заметил, что вы зашли к себе с юным Иорветом, и, признаться, пришел к нему.

Шани, казалось, удивилась ничуть не меньше, чем Иан. Она нахмурилась.

— И что же вам нужно, позвольте спросить? — поинтересовалась женщина строго. Эренваль явно слегка стушевался — Иан никогда прежде не видел на его надменном лице такого плохо прикрытого смущения. Он кашлянул, подбирая слова.

— Я хотел бы поговорить с моим юным собратом без свидетелей, если вы позволите, профессор, — наконец выдал он.

— При всем уважении, Эренваль, — Шани уперла руки в бока и теперь, несмотря на то, что эльф был на целую голову ее выше, грозно надвинулась на него, заставив его сияюще-белую фигуру померкнуть, — но мальчика доверил мне его отец, и я не должна отпускать его с кем попало!

— Помилуйте, Шани, — на высоких острых скулах выступил совсем уж нежданный розовый румянец, — разве же я — кто попало? Я клянусь своей честью, что приведу мальчика обратно не позднее, чем через час. Лекция Шинце к тому моменту еще не успеет закончиться.

Шани явно колебалась. Она внимательно посмотрела на Иана, который, пребывая в полном изумлении от происходящего, не мог вымолвить ни слова.

— Что скажешь, малыш? — спросила она, — хочешь пойти с Эренвалем?

Иан захлопнул книгу, отложил ее и вскочил на ноги. В воздухе отчетливо запахло чем-то интересным, и он, отлученный от большой политики, кажется, снова был в деле.

— Я схожу с ним, — кивнул он величественно, — не волнуйся, Шани. Я могу за себя постоять.

— Чудно, — Эренваль кривовато улыбнулся женщине, — и все же, можно мне…

— Получите, когда вернете ребенка целым и невредимым, — холодно отрезала Шани, и эльф, смиряясь с судьбой, кивнул.

— У вас аллергия? — любопытно спросил Иан, когда они вышли из комнаты целительницы.

Эренваль скривился — так, словно у него стрельнуло в ухе.

— На холод, — ответил он, жестко контролируя собственный голос, — проклятый реданский снег. Но откровенность за откровенность, мой юный друг, — рыбьи глаза снова поймали взгляд Иана, — скажи, ты ведь работаешь на одну из разведок, верно? На Темерию? Или на королеву Адду?

Иан обиженно поджал губы.

— Вы мне рассказали всего лишь об аллергии, — заметил он, — а от меня ждете, что я раскрою вам, на кого работаю? Вот уж нетушки.

Эренваль поджал тонкие губы.

— Мы в неравном положении, юный Иорвет, — сказал он, — ты и так знаешь, на кого работаю я.

Это было вполне справедливое замечание. Иан кивнул.

— Скажем так, — сказал он, копируя заносчивый тон отца, каким он разговаривал с теми, кто ему не нравился, — я действую в интересах его высочества принца Фергуса.

Светлые брови, похожие на росчерк инея, сошлись над тонкой переносицей. Эренваль хмыкнул.

— Этого мне достаточно, — сказал он, — в таком случае, я хочу попросить тебя об услуге. В одном из залов Университета сейчас начнется одна чрезвычайно важная встреча, но я не смог попасть в список приглашенных. Зато я знаю, как проникнуть туда кому-то, такому ловкому и маленькому, как ты.

Иан насторожился. Эренваль говорил, безусловно, о встрече Анаис с ее сестрой, и это было, пожалуй, по-настоящему важное событие, несравнимое с теми делами, которыми Иану приходилось заниматься прежде.

— Вы хотите, чтобы я следил за королевами? — спросил мальчик шепотом, — а если меня поймают?

— Если тебя поймают, скажи, что ты мой… племянник, и что ты заблудился, разыскивая меня. Люди не отличают наши народы, и ничего не заподозрят. — ядовито ответил Эренваль, — а вот если поймают меня…

— То вас выставят вон из университета, — с пониманием покивал Иан. Он уже принял решение, и сейчас хотел лишь немного набить себе цену, мстительно заставить Эренваля его поупрашивать.— А еще они наверняка будут говорить на Всеобщем языке, которого вы не знаете.

Эренваль скрипнул зубами, и Иан поспешил кивнуть, пока не перегнул палку.

— Я помогу вам, — сказал он, — но вы ничего не скажете моему папе.

— Ни слова, — согласился эльф, — идем, я покажу, как попасть в тот зал.

Тайным проходом к месту переговоров оказалось маленькое неплотно прикрытое окно, ведущее в тесную комнату, полную темных пыльных книг, а оттуда — по узкой винтовой лестнице — под потолок. Эренваль сказал Иану, что, если проползти по широким балкам, можно попасть в хорошо охраняемый зал, где сейчас встречались две сестры-королевы. Так и оказалось.

Мальчик видел с высоты, что у дверей зала и по его периметру расположились стражники — половина носила красную форму с орлом на груди, а вторая половина — голубую с лилиями. В центре зала располагался большой круглый стол, и с двух его сторон высились стяги Темерии и Редании. Под синим флагом, в широком деревянном кресле восседала Анаис. Иан увидел, что одета юная королева в легкий доспех, который совсем не выглядел, как парадный. Местами он был даже немного потертым и помятым, словно девушка прошла в нем не одно сражение. На кудрявой голове покоилась корона с лилиями — и маленький эльф вспомнил, что видел ее раньше — в тронном зале Вызимского дворца, в стеклянном ящике на всеобщем обозрении. Это была корона короля Фольтеста, и Анаис носила ее, гордо приподняв голову. За ее креслом мрачной черной глыбой высился уже знакомый Иану ведьмак, и маленький эльф на мгновение испугался, что он заметит его даже высоко под потолком.

Но стоило мальчику увидеть, кто восседал в кресле напротив Анаис, беспокойство по поводу зоркого ведьмака тут же оставило его. В расшитом розовым жемчугом открытом алом платье, с золотым обручем в осенне-рыжих волосах, за столом расположилась та самая женщина, которую Иан видел вчера сквозь сон в полутьме кухни. Тогда ее образ был не таким четким и детальным, как сейчас, но ошибки быть не могло — королева Адда, которой он не видел раньше даже на портретах, вчера приходила к нему. Мальчик покрепче вцепился в балку, чтобы не упасть, и постарался взять себя в руки. Это удалось с трудом, и Иан на всякий случай зажмурился и снова открыл глаза, чтобы проверить, не подводило ли его зрение. Но нет — королева никуда не исчезла, продолжая изучающе смотреть на младшую сестру пронзительными синими глазами — точно такими же, как у самой Анаис.

На стуле рядом с рыжей королевой, держа спину так ровно, словно в корсет ее был зашнурован клинок ведьмачьего меча, сидела темноволосая женщина с красивым, хоть и немного хищным лицом и странными неподвижными глазами фантастического темно-бордового цвета. От уголков глаз к вискам тянулись, похожие на глубокие морщины, тонкие шрамы. Женщина сидела совершенно неподвижно, как статуя, сложив белоснежные руки на темной столешнице, и даже со своего места мальчик почувствовал, как от нее исходит тяжелая, пугающая сила.

— Здравствуй, сестра, — голос рыжей королевы был глубоким, низким, и тек, как густой мед из разломанных сот.- Рада, что ты наконец отважилась принять мое приглашение.

— Приглашение? — ехидно переспросила Анаис, выпрямившись в кресле, — признаться, я была удивлена, когда ты прислала ко мне послов, а не убийц по своему обыкновению.

По полным багряным губам Адды скользнула легкая улыбка.

— Тебе очень к лицу корона нашего отца, — сказала она, — пусть даже ты не имеешь на нее никакого права.

— Это корона Темерии, — ответила Анаис, еще немного вздернув подбородок, — и ее носит тот, кто правит Темерией.

— И, меж тем, ты прекрасно знаешь, что законная королева Темерии — вовсе не ты, милая сестра, — Адда чуть склонила голову к плечу. Рыжие пряди скатились, как языки пламени по нетронутому снегу, — я — первородная дочь Фольтеста, и трон нашей родины по праву принадлежит мне.

Анаис собиралась что-то ответить, но Адда не дала ей открыть рта.

— Впрочем, я позвала тебя не затем, чтобы обсуждать законы престолонаследия, это — дело решенное, и у меня нет намерения оспаривать его, — продолжала она, — мы собрались, чтобы поговорить о войне. Думаю, не стоит упоминать, что никому из нас сейчас она не выгодна. Северные королевства только-только пришли в себя после Нильфгаардского нашествия, и новый конфликт отбросит нас далеко назад, не говоря уже об ужасных человеческих жертвах, голоде и чуме, которые идут с войной рука об руку.

— Темерия не ведет сейчас никаких войн, — ответила Анаис сдержанно, и Адда величественно кивнула.

— Верно. Потому что Темерия — ленник Нильфгаарда, и не имеет права вступать в боевые действия без отмашки Императора, — проговорила она, и Иан услышал, как в ее тоне ядовитым зельем заструилась насмешка, — Но нам обеим известно, что, если Редания введет свои войска в Велен, войны не избежать. В Каэдвене растет недовольство, тамошнего наместника вот-вот постигнет судьба того нильфгаардского выродка, который недавно сидел в Третогоре, и тогда объединенную армию Севера уже будет не остановить. Также тебе известно, что Редания сейчас — единственная страна на Севере, сумевшая сбросить иго Нильфгаарда и вернуть себе полную независимость. А свобода — это та ценность, которую гордый народ Темерии ценит превыше собственных жизней.

— Редания смогла вернуть независимость потому только, что императорские войска не стали вмешиваться в восстание, — ответила Анаис, и пальцы ее крепко впились в подлокотники кресла, — но стоит вам начать наступление, ничто не остановит Императора от того, чтобы дать вам отпор.

— Ничто, — согласилась Адда, — кроме народного недовольства. Ты помнишь, дорогая сестра, почему наступление Нильфгаарда на Новиград едва не утонуло в прошлый раз? Впрочем, откуда бы, ты тогда была еще совсем малышкой. Но я тебе напомню — Императору пришлось иметь дело с полномасштабной партизанской войной. Та же участь ждет его и сейчас, когда народ поймет, что мы несем им свободу от завоевателя, а ты — пытаешься остаться под крылышком у Эмгыра, волнуясь лишь о собственном благополучии. Восстание собственного народа — с этими ли желает столкнуться законная королева Темерии?

— Народ поймет, что ты несешь им только смерть, — резко ответила Анаис, — Темерия устала от войны, и за тобой никто не пойдет. Народ ценит свободу, ты права. Но еще больше он ценит свои семьи, свои дома и будущее своих детей.

— Детей, которые родятся, вырастут и умрут под пятой Империи, забыв, что такое свободная Темерия, — было слышно, что холодное спокойствие огненной королевы наконец начало давать трещины. Темноволосая женщина, сидевшая рядом с ней, протянула руку и ласково накрыла ладонью дрогнувшую ладонь Адды, и та, вдохнув, снова заговорила спокойней, — а, меж тем, я вовсе не хотела тебе угрожать, дорогая сестра. Я пришла с предложением, которое может устроить нас обеих.

Анаис помолчала несколько секунд, потом качнула головой, показывая, что внимательно слушает.

— Я предлагаю тебе союз, — Адда повела головой, позволяя огненным кудрям свободно рассыпаться по плечам, — объединив силы, вместе с войсками Каэдвена и Аэдирна, которые вскоре тоже восстанут против завоевателя, мы могли бы навсегда изгнать с наших земель Нильфгаард и того выродка, который им правит — того, против кого всю жизнь сражался наш отец. Того, кто убил его. Ты станешь королевой-освободительницей, матерью целого народа. Ты подаришь детям Темерии новую жизнь и новую надежду, как уже бывало прежде. Мы заключим договор, и ты останешься на троне. А твои дети после моей смерти будут наследовать трон Редании. Мы сможем объединить Север. В Каэдвене и Аэдирне нет законных королей, и мы сможем править ими вместе, как сестры.

Анаис молчала, а Иан, прижимаясь к своей балке, чувствовал, как у него начинает отчаянно кружиться голова. То, что говорила огненная королева, было так правильно, так прекрасно — и так легко с ее слов, что у Анаис просто не было ни единой причины отказаться. Мальчик вдруг подумал о папе. Тот всегда говорил, что готов служить Темерии, жизнь за нее отдать, и что его союз с Императором, новые цвета его одежды и новые имена — все это было ради блага его родины, а теперь выяснялось, что все эти жертвы были вовсе не нужны. Адда — прекрасная, уверенная, сильная, как лесной пожар — предлагала иной путь. Пусть через огонь и кровь, но к той самой свободе, о которой папа так мечтал. Разве нет?

Иан видел, как то же сомнение, что охватило сейчас его сердце, поселилось на лице Анаис. Она медлила с ответом, опустив глаза и как-то незаметно сникнув. Это замешательство длилось несколько мучительно долгих секунд, и Иан приготовился услышать согласие.

— Я знаю, почему ты пришла сейчас, а не полгода назад, — улыбнулась вдруг королева Анаис, поднимая голову, — до того, как велела своей чародейке проклясть моего младшего брата и убить чужими руками моего названного отца. Ты думала тогда, что, чтобы сломить меня, этого будет достаточно. Что я отдам тебе корону потому, что потеряю поддержку людей, спасая моих близких, или впаду в отчаяние, отдав их на убой. Но ты ошиблась тогда, и теперь у тебя закончились козыри. Ты красиво говоришь, дорогая сестра, но мы обе знаем, что за этими словами ничего нет. В Каэдвене власть вот-вот захватят маги, и ты боишься этого больше, чем Нильфгаарда. Аэдирн падет под натиском объединенной армии королевы Саскии, и ты знаешь, что она не станет заключать с тобой союзы. Она знает, как в Редании обходились с нелюдями, и никакая политика равенства ее в этом не разубедит. Так что, прости, милая сестра, но тебе нечего мне предложить.

На мгновение Иан увидел, как четкая алая фигура королевы Адды дрогнула. Казалось, очертания ее тела поплыли, начали растворяться, принимая новую пугающую форму, и стоявший за креслом Анаис ведьмак дернулся, невольно потянувшись к рукояти меча за спиной. Но наваждение тут же развеялось. Ладонь темноволосой женщины с винными глазами снова нежно огладила руку Адды, и та, выдохнув, расслабилась.

— Как знаешь, дорогая сестра, — ответила она наконец, — я хочу, чтобы ты все равно обдумала мое предложение. Время еще есть.

Эренваль ждал Иана там же, где они расстались — под маленьким окном, и мальчик заметил, как он нервно почесывается сквозь ткань одежды — видимо, холод и правда причинял ему массу неудобств. Маленький эльф спрыгнул на землю рядом с ним и под пристальным выжидающим взглядом тяжело вздохнул и серьезно сказал:

— Идемте, у Шани в комнате тепло и есть пирожные с чаем. А еще ваша мазь.

Лицо Эренваля приняло брезгливо-удивленное выражение.

— Ты собираешься делиться секретными сведениями о королевских переговорах в присутствии этой человеческой женщины? — процедил он.

Иан заносчиво хмыкнул.

— Ну, если хотите, могу рассказать все прямо здесь на холоде, — ответил он, нагло скрестив руки на груди, — а вы — продолжайте чесаться, как блохастый кот.

Белоснежные брови страдальчески надломились, и весь вид высокого эльфа выражал его покорность судьбе и надежду, что его преданность принцессе будет оценена по достоинству. Рано или поздно.

— Ладно, — наконец решился он, — но мы попросим ее выйти. Надеюсь, на это ей хватит такта.

Иан, улыбнувшись, сунул свою ладонь в холодные пальцы Эренвалю, и тот посмотрел на свою руку так, словно маленький эльф вложил в нее бомбу с зажженным фитилем.

— Идемте, — решительно сказал мальчик, — рассказ будет длинным.

========== О долге и свободе ==========

Иан прислушивался, как уныло бурлит в животе, и с тоской размышлял о том, что с чаепития в компании Шани нужно было утянуть для себя хотя бы одну булочку или яблоко. Вот ради таких моментов, видимо, его отец и делал свои вечные запасы, но маленький эльф был еще слишком неопытным, чтобы верно подгадать момент, когда эта привычка могла бы пригодиться. А момент настал.

Весь вечер, с тех пор, как они вернулись домой, отец провел над большой книгой в кожаном переплете и стопкой чистой бумаги, на которой он время от времени делал быстрые пометки. Отвлекся эльф лишь на то, чтобы принести побольше свечей, когда окончательно стемнело. Он так старательно вчитывался в мелкие частые строчки, выводил что-то на бумаге и бормотал себе под нос «Я ему еще покажу, будет знать, как спорить с очевидным!», что Иан начал подозревать, что родной отец напрочь забыл о его существовании. Конечно, он мог бы самостоятельно приготовить для себя ужин — в том, чтобы положить кусок ветчины на кусок хлеба, не было ничего сложного. Но для того, чтобы добраться до припасов, нужно было открыть тяжелую дверь в погреб, а Иан сомневался, что сможет преодолеть это препятствие. Потому оставалось только ждать, пытаясь отвлечь себя собственной книжкой — той единственной, что он привез из Туссента и перечитал уже трижды — и не думать о булочках, даже воспоминания о которых уже начинали стираться. Может быть, завтра можно будет попросить Шани дать мальчику одну из ее книг домой, чтобы было, чем занять долгий голодный вечер — Иан подозревал, что отцовская борьба с неведомым противником, осмелившимся спорить с очевидным, одним сражением не ограничится. Нужно было готовиться к долгой осаде.

— Ну вот же! — отец ткнул пальцем в книгу и обращался явно скорее к ней, чем к сидевшему напротив него мальчику, — я ведь так и сказал, подумаешь, я не знаю, что такое «трансцедентальный опыт»!

Иан вздохнул. Иногда, сидя в зале, где отец вступал в свои словесные баталии с профессором Шинце или другими студентами, он слышал слова, которыми они обменивались, и осознавал, что не может понять добрую половину из них, будто присутствующие говорили, смешивая знакомый и незнакомый языки. Но если от Иана никто и не ждал подобных познаний, то отец, если его ставили в тупик таким вот «трансцедентальным опытом», терялся, злился и не начинал грубить только потому, видимо, что атмосфера огромного, полного ученых людей зала его подавляла. И он отвоевывал у книг, которые читал, каждый новый термин, каждую крупицу знания, иногда восклицая «Так вот как это называется!». За этой работой было бы очень увлекательно наблюдать, если бы так не хотелось есть. Сидя на своей скамеечке в углу зала на лекциях, Иан иногда очень гордился отцом, когда тот давал остроумный точный ответ, затыкая собеседника за пояс. Один раз Иорвет даже сорвал аплодисменты своим пассажем, и после этого весь оставшийся день светился, как Йульское дерево.

Входная дверь негромко скрипнула, и в кухню вошел папа. Он тяжело опустился на скамью рядом с Ианом и принялся стаскивать с себя заляпанные грязью и снегом сапоги. Отец поднял на него глаз.

— Как ты думаешь, — сказал он вместо приветствия — так, словно человек весь вечер сидел перед ним, — можно будет попросить Анаис привезти мне кое-какие книги из библиотеки ее папаши? Когда мы уезжали, я не думал, что они мне пригодятся…

Папа улыбнулся — Иану показалось, немного глупо, будто Иорвет был ребенком, произнесшим свои первые осознанные слова, и они сразу оказались словами «трансцедентальный опыт».

— Когда я в следующий раз поеду в Новиград, напиши мне список книг, которые тебе нужны, — ответил он с непередаваемой глубокой нежностью, — я куплю.

Отец поморщился.

— Книги такие дорогие, — покачал он головой, — будто их не на бумаге, а на коже золотого дракона пишут. Зачем тратить столько денег?

— Император велел мне не считаться с расходами, — подмигнул папа, — и если вместо очередного набора болтов я куплю несколько книг для тебя, он не обеднеет.

Отец неожиданно словно проснулся и осознал, кто сидит перед ним. Он улыбнулся, отложил перо и протянул руку через стол. Папа сжал его пальцы, и Иан почувствовал себя лишним. Вот сейчас родители снова начнут целоваться — он очень хорошо знал эти их взгляды друг на друга…

— Не знаю, за какие заслуги мне достался ты, — негромко проговорил отец.

— Почему наш сын смотрит на меня так, будто раздумывает, какая часть меня повкуснее? — ухмыльнулся в ответ папа.

Иорвет перевел взгляд на Иана, и тот поспешил сделать вид, что ужасно увлечен своей читанной-перечитанной книжкой, а вовсе не помышлял последние несколько часов о давно съеденных булочках.

— Я…- отец растерянно моргнул, — я зачитался. Ты голодный, Иан? Почему ты ничего не сказал?

— Немного голодный, — вынужден был признать Иан.

— Сиди, я сам, — отмахнулся папа, когда отец сделал попытку подняться.

Очень быстро кухня наполнилась приятными, щекочущими нос ароматами — папа поставил на огонь небольшую кастрюлю с водой, и, когда она закипела, сунул туда несколько картофелин. С луком и морковью человек обращался куда ловчее, чем отец, и мальчик завороженно смотрел, как разрозненный набор продуктов постепенно превращается в ароматный бурлящий суп. Даже отец, почуяв этот запах, отложил наконец свою книгу и откинулся на скамье, вытянув ноги.

— Ты снова собираешься в Новиград? — спросил он, пряча в ладони короткий зевок.

Папа, нарезая немного зачертствевший хлеб длинным ножом, кивнул.

— Я получил послание от Цириллы, и должен встретиться с ее связным, — ответил он, — расследование покушения почти закончено — след увел из Редании, теперь уже точно доказано, что кто-то пытался подставить королеву Адду и подлить масла в огонь ее отношений с сестрой и с Империей. Цири написала, что ей удалось узнать имена заговорщиков, но она не хочет объявлять их во всеуслышание, пока ее посланник со мной не встретится.

— Почему? — удивленно переспросил отец, и папа пожал плечами.

— Думаю, речь идет о новом политическом скандале, — ответил он почти безразлично, — если Фергуса велели убить каэдвенские маги или темерская аристократия, не желающая брака Анаис с нильфгаардским принцем, нужно будет решать, как преподнести эту информацию в сложившейся обстановке. Но ты и сам знаешь — я хреновый политик. И в этом расследовании я сделал все, что мог.

— А потом? — отец не спешил браться за ложку, в то время как Иан буквально набросился на свою порцию супа, слушая родителей теперь только краем уха.

— А что потом? — хмыкнул папа, осуждающе посмотрев на сына, но не став призывать его к порядку, — я уже скоро месяц, как работаю над формированием нового специального отряда. К весне он будет полностью готов к тому, ради чего меня, собственно, и призвали на службу.

Отец кивнул и наконец обратил свое внимание на миску с супом, больше не задавая вопросов. Папа некоторое время наблюдал за ним, но, не дождавшись продолжения разговора, вдруг щелкнул пальцами.

— Как я мог забыть. Мои агенты кое-что перехватили сегодня, — он отогнул край своего дублета и вытащил слегка помятый невзрачный конверт и опустил его на стол перед Иорветом. Тот покосился на подношение так, словно человек швырнул ему под ноги ядовитую змею.

— Что это? — спросил он, не спеша трогать конверт.

— Письмо, — пожал плечами папа, — я его не читал, оно было адресовано тебе.

Отец медленно отложил в сторону ложку, взял конверт в руки — осторожно, будто опасался, что он рассыплется между пальцами, поднес к лицу и понюхал, едва не лизнул его. Иан наблюдал за этой процедурой с замиранием сердца — сколько он себя помнил, отец никогда не получал писем — исключениями были те краткие послания, которые всовывали ему в ладони эльфы из города, но и там, как подозревал мальчик, были сведения, предназначенные скорее для папы и его работы.

Иорвет же наконец сломал сургуч с неясной печатью, вытащил из конверта длинный лист бумаги и некоторое время быстро бегал глазами по строчкам. Потом неожиданно откинулся назад, отшвырнул бумагу от себя и ядовито рассмеялся.

— Ни за что не угадаешь, кто мне пишет! — заявил он, сверкая единственным глазом. В его усмешке, во враз заострившихся чертах лица Иан не разглядел ни капли веселья — лишь жесткую иронию.

— Даже гадать не буду, — отмахнулся папа, — если очередная бывшая лучница из твоего отряда родила от тебя еще одного ребенка, так и скажи.

— О, если бы! — отец грохнул ладонью по столу, и по поверхности супа пошли мелкие волны, — ее величество королева Саския изволит писать мне. Она сообщает, что все мои прошлые преступления прощены и забыты, и народ Нижней Мархии готов принять меня, как ее верного полководца и доверенное лицо! Моя помощь, сообщает королева, будет неоценима в грядущей победоносной кампании, которую она готовит, чтобы освободить Аэдирн от «черной заразы». Черной заразы — так и написано, прочти!

Папа глянул на отброшенный в сторону листок бумаги и только сухо усмехнулся.

— Что ты ответишь? — спросил он негромко, и отчего-то Иану показалось, что человек задает этот вопрос не из праздного любопытства и не из вежливости. Ответ на него много значил, это было заметно по тому, как чуть нахмурились папины брови, чуть дрогнул уголок его рта.

— А что я могу ответить! — отец вскочил со своего места и нервно прошелся по кухне, — Она выгнала меня! Я готов был убивать ради нее, готов был даже сам умереть, я вел моих людей на верную смерть, лишь бы отстоять то, за что она боролась, а она! Выгнала! Меня!

Он почти кричал. Голос, изломанный, как весенний лед, отражался от стен, и Иан, не совсем понимая, что происходит, весь подобрался и сжался, боясь оказаться лишними ушами для этой пламенной тирады отца.

— И теперь зовет тебя обратно, — спокойно ответил папа, и спокойствие это давалось ему с огромным трудом — только отец, ослепленный собственным порывом, не смог бы этого разглядеть, — твои бойцы все еще живут там, и, если то, что говорил Яссэ — правда, считают тебя героем, пожертвовавшим собственным удобством ради их счастливой жизни. Они ждут тебя. — он сделал паузу, и последнюю фразу обронил, как бесполезный кинжал из мертвой руки, — Саския ждет тебя.

Отец вдруг замер, обернулся к папе, потом в три шага пересек кухню и остановился над ним. Очень осторожно взял его лицо в ладони и поднял к себе, заглядывая в глаза.

— Я уже сказал тебе, мой глупый человек, — произнес он очень тихо, раздельно, выделяя каждое слово, — я проиграл все свои воины, и кампания за освобождение Аэдирна меня не касается. А еще — и я не устану это повторять — я люблю тебя. Тебя одного, Вернон. И пусть это не имеет никакого отношения к тому, чью сторону я занимаю, но это единственное, что для меня имеет значение. Пусть мой бывший отряд ведет в бой кто-то другой — моложе и умнее меня. Тот, для кого эта победа действительно важна. Моя победа — это ты.

Папа смотрел на него молча, не двигаясь, потом неожиданно усмехнулся, потерся колючей от щетины щекой о ладонь эльфа.

— Начали ходить слухи о растущем эльфском сопротивлении, — заметил он также тихо, — вроде как, даже детей начали называть в твою честь.

Иорвет растерянно моргнул, опустил руки в задумчивости, потом вдруг рассмеялся, расправив плечи.

— За это, любовь моя, можешь сказать спасибо своему сыну, — сказал он, усаживаясь обратно за стол, — по его милости, та замороженная рыба из народа Ольх считает, что всех вокруг него теперь зовут Иорветами. А что! Это прекрасное имя.

Папа покосился на Иана, потом рассмеялся следом за отцом.

— Будь у нас и правда еще один младенец, я назвал бы его именно так, — откликнулся он весело, и лед в комнате окончательно превратился в ароматный теплый бульон.

— Моя мама сказала, что меня так и зовут, — решился встрять Иан, — так что я не очень-то и соврал.

Родители засмеялись только громче, хотя мальчик вовсе не шутил.

— В следующих документах, которые я получу, тоже запишусь Иорветом, — заявил папа, — неизвестно ведь, куда нас отправят, будем сеять смуту в умах мятежников.

Следом за супом из погреба появились сладкие зимние яблоки, а отец вытащил откуда-то давно припасенные шоколадные конфеты — Иан видел такие в вазочке в комнате Шани, и она говорила, что их привезли из далекого Назаира. Сейчас же эльф словно извинялся перед оголодавшим сыном за свою невнимательность, и лично следил, чтобы ему досталась большая доля от общих съестных богатств.

— Да что со мной сегодня такое? — вдруг покачал головой папа, — я и еще одно письмо чуть было не забыл передать.

Эльфы, увлеченные шоколадом, тревожно застыли, но на этот раз из-за пазухи папы появился конверт с совершенно очевидными опознавательными знаками. На большой черной печати красовался знак Солнца, а сама бумага была наощупь гладкая и мягкая, как шелк.

— Это тебе, Иан, — человек протянул мальчику письмо, и тот недоверчиво посмотрел на него.

— Император призывает меня на службу? — аккуратно спросил он, про себя уже прикидывая способы вежливо отказаться.

— Не думаю, — покачал головой папа, — это передали вместе с посланием от Цириллы. Может быть, она тебе пишет?

У Иана вдруг отчаянно заколотилось сердце. В новом городе, на новом месте, со всеми этими опасными заданиями и новыми знакомствами он ни на секунду не забывал о своей возлюбленной — иногда думал о ней перед сном, и пусть очень редко, но она все же приходила ему во снах. И сейчас его волнение, должно быть, отразилось на лице, потому что отец вдруг понимающе поцокал языком.

— Ох, Вернон, где твоя деликатность, — посетовал он, — кто же так отдает письма от дамы сердца?

— Что? — папа удивленно посмотрел на Иана, а тот покраснел до корней волос, думая, что деликатности не хватило как раз отцу.

Он не стал ничего отвечать, протянул руку и забрал у папы мягкий конверт. Конечно, глупо было надеяться, что родители оставят его с волнительным посланием один на один, решив выйти из комнаты, но то, как они оба таращились на него сейчас, смущало Иана еще больше. Он повернулся боком, отгораживаясь от них, и наконец разломал черную печать.

Письмо на тонкой зернистой бумаге было написано кривоватым крупным почерком и украшено несколькими фигурными кляксами, каждая из которых была замаскирована под неровные черные солнца. Мальчик пробежал строчки глазами, потом немного разочаровано вздохнул.

— Это от Фергуса, — сказал он, снова поворачиваясь к родителям. Отец сочувственно покачал головой.

— О, мой мальчик, мне так жаль, — его единственный глаз смеялся.

Секундное разочарование, впрочем, быстро прошло, и Иан с любопытством вернулся к посланию принца — как-никак это было все же первое в его жизни настоящее письмо. И, раз оно было не от Цири, даже пристальные взгляды родителей мальчика больше не смущали.

«Преветствую, мой дорагой друг!» — начиналось письмо. Иан слегка нахмурился — все послание пестрело такими ошибками, и в некоторых местах смысл фраз можно было только угадывать, но Фергус очень старательно описал другу, как они уехали из Боклера и вернулись в Нильфгаард. Как он провел генеральное сражение против воображаемой армии захватчиков, и представлял все это время, что отрядами эльфов в составе его воинства командовал Иан. Фергус писал, что попросил у папы разрешения пригласить друга в гости, в Город Золотых Башен, и папа согласился, так что, когда Иан сможет, он ждал его с нетерпением. Еще принц интересовался, конечно, как дела у Иорвета, и нравится ли им всем в Оксенфурте (Онсекфрукте). И под конец добавил, что попросил у придворного мастера нарисовать вторую карту Континента и вырезать еще один набор фигурок специально для Иана, но не решился доверять эти сокровища почте. Для наглядности принц даже зарисовал нескольких полководцев из нового комплекта, и на удивление, изображения эти вышли очень удачными — в них четко угадывались суровые черты лиц солдат, а один из них был так похож на отца, что Иан заулыбался. У нарисованного Иорвета был всего один глаз, а шрам походил на ветвистую чернильную молнию.

«Надеюс, вы все здаровы и счасивы», — заканчивалось письмо, — «мама, папа и Цирилла здаровы, а я очень скучаю по тебе».

Иан поднял глаза от письма и встретился взглядом с родителями. Тех, казалось, содержание послания волновало ничуть не меньше, чем самого мальчика, и он спросил у отца, можно ли ему написать ответ.

Иорвет величественным щедрым жестом вытащил из стопки бумаги один листок, вручил Иану свое перо и пододвинул ближе чернильницу.

— Если хотите, — мальчик заметил, что папа уже зевал, совершенно не стесняясь, — можете идти спать. Это надолго.

На следующее утро папа забрал письмо, заботливо и подробно описывающее все приключения Иана в Оксенфурте. Мальчик справедливо решил, что, раз представился Эренвалю агентом принца Фергуса, то и скрывать от него ничего не стоит. А потому, ничуть не скромничая, рассказал и о своем визите в университетский морг, и о встрече двух королев, и об эльфских развалинах за городом, куда ходил вместе с Бернардом Дукатом (его Иан в письме назвал «одним человеком»), и даже о страдающем от аллергии агенте сестры Фергуса и новом отцовском увлечении книгами. Папа лично, не читая, запечатал письмо сургучом и даже прижал к нему откуда-то выискавшуюся бляшку с изображением темерской лилии, и Иан был несказанно горд тем, что отправляет настоящее донесение — а еще, что друг узнает обо всех его подвигах и сможет им гордиться.

— Когда ты вернешься? — спросил отец, провожая человека за порог. Они остановились у двери, и папа обнял эльфа, а тот опустил голову ему на плечо.

— Дня через три, не позже, — ответил папа, — я должен успеть до того, как королева вернется в Вызиму, мы так и не успели встретиться с ней.

— Пожалуйста, только возвращайся, — шепнул отец, и наконец освободился из кольца папиных рук.

После его отъезда жизнь двух эльфов потекла своим обычным чередом. Шани действительно разрешила Иану взять несколько ее книг домой, и теперь вечерами отец и сын оба проводили за постижением наук. Иану понравилось срисовывать со страниц фолиантов схемы растений, а потом, закончив с очередным эскизом, придумывать собственные — помесь уже имеющихся с теми, что существовали только в его воображении. Отец даже раздобыл для него где-то набор цветных мелков, и теперь изыскания Иана заиграли новыми красками. Некоторые из своих рисунков, особенно удачные, он откладывал в сторону, чтобы потом отправить их Фергусу с новым письмом. Отрываясь от своих книг, отец иногда поглядывал на его работу, и однажды удивленно воскликнул:

— И откуда только это в тебе берется?

Иан, смутившись, непонимающе посмотрел на схему, над которой в тот момент трудился. Он изображал обычный желтый мышехвост, но только в виде большого раскидистого дерева с длинными зелеными листьями и цветами, распускавшимися прямо из кончиков ветвей. Выходило и правда совсем неплохо.

— Я придумал, — пожал он плечами, — Геральт мне рассказывал, что мышехвост используется для одного эликсира — он помогает видеть в темноте и слышать чужие сердца. Но ингредиент это довольно редкий, и я подумал, что если бы он рос в виде целого дерева, это было бы гораздо удобней…

— Мда, — вздохнув, покачал головой отец, — похоже, и правда пора выяснить, сколько нынче стоит обучение в Бан Арде…

Пока папа был в отъезде, отец снова попросил Иана спать с ним в одной постели, и на третью ночь мальчик никак не мог заснуть безо всякой явной причины. Он ворочался, пытаясь улечься и так, и эдак, стараясь поменьше скрипеть кроватью — отец рядом с ним спал, безмятежно устроив ладонь под здоровой щекой. Иан же в какой-то момент осознал, что мешает спать ему странный монотонный стук из-за окна. Они жили в очень уединенном месте — папа специально выбрал этот дом, стоявший по соседству с несколькими пустующими, чтобы избежать лишних взглядов. И по ночам здесь лишь время от времени слышались доклады ночной стражи о том, что в городе все спокойно. Сейчас же стук раздавался так отчетливо, словно что-то странное происходило прямо у них под окнами.

Иан сел, глянул на отца. Тот даже слегка улыбался сквозь сон, и стук ему явно совершенно не докучал. Очень осторожно мальчик спустил босые ноги с кровати и встал. Подошел к окну и взобрался на широкий подоконник. Стекло покрывала тонкая узорная пленка льда, и Иану пришлось потратить несколько минут, пока он смог теплым дыханием и пальцами протереть в хрустальном слое небольшое отверстие, сквозь которое можно было выглянуть наружу.

Пустая, обычно освещенная единственным фонарем заснеженная улица, по которой Иан вместе с отцом каждый день ходил в Университет, исчезла. Вместо нее за окном открывалась широкая пустынная площадь, мощеная черно-золотой брусчаткой. Посреди нее какие-то люди возводили постамент — очень похожий на тот, на котором выступал Яссэ и его труппа циркачей, только поменьше и без ярких трепещущих на ветру флажков. В центре постамента Иан заметил два деревянных люка, как тот, что вел в погреб с продуктами, а через некоторое время люди с молотками принялись прилаживать странного вида перекладины прямо над этими люками. Иан прижался носом к стеклу, чувствуя его леденящий холод, пытаясь разглядеть что-нибудь еще, понять, что происходит. Но люди продолжали свою работу, а стук их молотков становился с каждой секундой все громче, отчетливей, и уже начинал болезненно давить на уши. Маленький эльф отшатнулся от стекла, едва не упав с подоконника, и в следующий миг оказался в крепких руках отца.

Некоторое время потребовалось Иану, чтобы проморгаться и осознать, что он, вроде бы, только что проснулся — причем вовсе не на подоконнике, а в кровати. И отец смотрел на него тревожно и сосредоточенно.

— Плохой сон? — спросил он шепотом, будто они еще кого-то могли разбудить.- Опять?

Иан отрицательно покачал головой.

— Не знаю, — признался он честно, — просто… странный.

До рассвета они уже не заснули. Отец, чтобы отвлечь Иана от неприятных мыслей, достал обе их флейты, и до самого утра эльфы разучивали одну довольно сложную, но очень красивую мелодию.

А утром вернулся папа, и по его бледному, будто даже болезненно исхудавшему лицу Иан понял, что случилось что-то страшное. Иорвет, конечно, тоже это заметил и, ничего не спрашивая, помог человеку избавиться от плаща и сапог. Папа явно провел всю ночь в седле, и от усталости едва переставлял ноги. Но когда эльф предложил ему немного поспать, наотрез отказался.

— Талер сообщил, где и когда я смогу встретиться с королевой, — ответил он, — она ждет меня в полдень в лагере за городскими стенами. И мне… нужно подумать, как я буду смотреть ей в глаза.

Отец решительно взял его за руки и сел рядом на скамью. Иан наблюдал за родителями украдкой, боясь, что на время важного разговора его снова изгонять прочь из кухни, не дав послушать. Но до него никому не было, казалось, никакого дела.

— Расскажи мне, — настойчиво, хоть и мягко сказал отец, стараясь поймать взгляд покрасневших от усталости глаз человека, — может быть, я смогу чем-то помочь.

Человек криво усмехнулся.

— Чем тут поможешь, Иорвет, — ответил он тихо, — новости, которые я привез, не подсластишь никаким шоколадом, потому что по итогу получится, что это — никакой не шоколад.

— Вернон, — в тоне отца зазвенело ведьмачье серебро, и папа наконец сдался.

— Благодаря усилиям Цириллы и моему расследованию удалось установить имена тех, кто подготовил покушение на Фергуса, и раскрыть целый заговор, направленный на государственный переворот в Нильфгаарде, — отчеканил папа так, будто делал доклад императору, а не разговаривал со своим супругом, сидя в натопленной пахнущей специями кухне.

— Но ведь это… хорошо? — неуверенно предположил отец. Пальцы его крепче сжали ладони отца.

— Переворот готовила нильфгаардская аристократия, почуявшая слабину Императора из-за происходящего на Севере, — продолжал папа, — они справедливо решили, что здесь назревает новая война — одновременно с Реданией, армией Саскии и возрождающимся в Каэдвене Капитулом. Ходят упорные слухи, что Эмгыр серьезно болен, и ему осталось недолго. Заговорщики посчитали, что принцесса Цирилла — не слишком надежная наследница трона, и сделать так, чтобы она отреклась от власти после смерти Императора, будет несложно. И если одновременно подогреть вражду с Реданией и уничтожить единственного оставшегося наследника Эмгыра, переворот можно будет считать делом решенным.

— В Империи все действительно так плохо? — нейтрально уточнил Иорвет.

— Этого я не знаю, — покачал головой папа, — но зато имена заговорщиков мне теперь хорошо известны. Все это затеял тот, кто по праву ближайшего родства занял бы трон после Эмгыра, не останься в живых ни Фергуса, ни Цириллы. Генерал Морвран Воорхис, а вместе с ним…

— Луиза ЛаВалетт, — закончил за папу Иорвет, — кажется, теперь я понял.

— Судя по всему, Луиза была не просто марионеткой в руках Воорхиса, — продолжал папа, и лицо его становилось все жестче, все мрачнее и темней, — она с самого начала была против брака дочери с принцем Фергусом. И за участие в этом заговоре ей было обещано, что Темерия сможет выйти из состава новой Империи, обрести полную независимость, чтобы в последствии Анаис могла выйти замуж за новоиспеченного Императора, и союз двух стран стал бы равноправным и полюбовным. Какая идиллия, ты не находишь?

Иорвет невесело усмехнулся.

— Но вы с Цириллой раскрыли заговор, — закончил он за человека, — и теперь генерала Воорхиса и мать нашей юной королевы-бунтарки вздернут на Площади Победы.

— Именно, — голова папы поникла, — я не просто раскрыл заговор. Сперва я не смог уберечь отца Анаис, хотя нес ответственность за его жизнь. А теперь, согласившись служить Империи, я обрек на смерть и ее мать.

Губы отца вдруг сжались в узкую жестокую линию.

— Ну уж нет, — выплюнул он, — это не так. Ты не вкладывал идеи в голову этой женщины, и ты не вливал яд в кубок принца. Ты расследовал покушение на ни в чем не повинного ребенка, а до этого — растил и воспитывал дочь той, кто решила, что может распоряжаться судьбами целых королевств!

Папа поднял на него удивленный взгляд, потом неуверенно улыбнулся.

— Попробуй объяснить это Анаис, — ответил он, — ее мать ввязалась в это ради свободы Темерии. Ее сестра призывает ее к союзу ради свободы Темерии. А я? Я служу врагу и очень постарался, чтобы Темерия осталась рабом Империи. Вернон Роше, который из патриота стал предателем.

— Если понадобится — объясню, — резко ответил отец.

Завтракали они в полном молчании. Папа, хоть и выглядел изможденным, почти не прикасался к еде, хотя сегодня отец выставил на стол не свою коронную кашу. И у Иана, глядя на человека, тоже кусок не лез в горло. От унылой тишины, полной мрачных взглядов и тяжелых вздохов, их спас громкий решительный стук в дверь. Отец, убиравший со стола почти нетронутые тарелки взвился, выпрямился, а потом махнул папе рукой — мол, сиди.

— Какого хрена, — раздалось от двери, когда эльф открыл ее, и через мгновение на кухне появился сперва уже знакомый Иану ведьмак, а потом и Анаис, снова припорошенная снегом и раскрасневшаяся от быстрой езды по морозу.

— Мне сообщили, что ты уже вернулся, — обратилась она сразу к папе, и Иан заметил, как лицо у того вытянулось и застыло — юная королева не дала ему шанса подготовиться к разговору, украла лишние несколько часов тяжелых раздумий — и в какой-то мере мальчик был ей за это даже благодарен. — В лагере я принимаю официальных гостей, — продолжала королева, — а с тобой хотела поговорить лично. И еще — нормально поесть, не скребя по тарелке неправильной вилкой под строгим взглядом Кейры. Что на завтрак?

— Анаис, — папа поднялся на ноги и сжал кулаки, — мы поговорим, но сперва… я должен кое-что рассказать тебе…

Анаис резко нахмурилась, безошибочно читая по папиному лицу.

— И разговор будет не из легких, верно? — спросила она, — что случилось? Ты передумал брать командование? Ты…- она окинула быстрым взглядом его иссиня-бледное небритое лицо, — ты заболел?

В кухне повисла неловкая, тяжелая тишина, и ведьмак, который, видимо, чуял происходящее гораздо тоньше всех присутствующих, опустил твердую руку Иану на плечо.

— Идем, парень, поиграем в снежки на улице, — сказал он, улыбаясь, но за улыбкой его не было ни капли веселья. Иан хотел бы отказаться, но на него разом обратились пять суровых глаз, и он предпочел подчиниться судьбе.

На улице трещал мороз. Снежки отказывались лепиться, снег просто рассыпался в ладонях, как бы мальчик ни старался, и Ламберт, заметив его страдания, хмыкнул.

— Ну ладно, со снежками я погорячился, — согласился он, — может, тогда крепость построим? Знаешь, как сделать, чтобы в такой мороз она не разваливалась?

— Знаю, — без особого энтузиазма кивнул Иан, — нужно залить ее водой. Тебя этому тоже Весемир научил?

Ведьмак не выказал ни капли удивления, но в его кошачьих глазах Иан заметил каплю интереса.

— Меня этому научил мой приятель Геральт, — ответил он, — а его — Весемир, да. Я тогда жил в Каэр Морхене и ненавидел эту сраную крепость с ее сраными ледяными стенами так, что хотел сбежать из нее подальше или сдохнуть уже, чтобы не мучиться на Гребенке или Мучильне. А Геральт… он не то чтобы самая приятная личность на свете, но он возился со мной, когда мне было уже невмоготу стараться. И иногда с ним бывало даже весело.

Иан с любопытством посмотрел на грозного ведьмака — то, что онрассказывал, никак не вязалось с его видом и поведением. Мальчику казалось, что уж если кто и был рожден на свет, чтобы стать ведьмаком, так это Ламберт, и уж он-то наверняка учился в их ведьмачьей школе лучше всех. Но выходило, что внешность обманула маленького эльфа. Особенно очевидно это стало, когда Ламберт вдруг широко улыбнулся.

— Ну, делаем крепость или нет, решай, пока я не передумал, пацан.

— Делаем, — решился наконец Иан.

С улицы мальчик возвращался промерзшим насквозь, с мокрыми ногами и онемевшими от холода пальцами, но совершенно забыв о том, что в доме происходил тяжелый страшный разговор между папой и старшей сестрой. В Геральте, конечно, можно было разглядеть наставника и отца, но Ламберт, как оказалось, больше походил на злого мальчишку возрастом чуть постарше Иана. Он не давал маленькому эльфу поблажек, подначивал его, но успехам радовался совершенно простодушно и смеялся так заразительно, что невозможно было не рассмеяться вместе с ним.

В кухне, когда они вернулись, стояла гробовая тишина, и веселье мгновенно слетело с ведьмака.

— Иди, парень, переоденься, а то простудишься, и твои родители меня с дерьмом сожрут, — подтолкнул он мальчика к лестнице, и тот вновь был вынужден подчиниться, хотя на самом деле ему хотелось броситься к родителям и Анаис и расспросить их чем же кончилось дело, пришли ли они к согласию, или все кончено?

Скидывая мокрые сапоги и снимая с плеч задубевшую от снега куртку, Иан напряженно прислушивался. Снизу доносились приглушенные голоса, но смысла слов было не разобрать. А потом все и вовсе стихло. Иан сел на кровать, чувствуя, что вот-вот заплачет. Просто так, еще не зная истинной на то причины, но так, как плачут только от самого глубокого отчаяния.

Послышался тихий стук в дверь, и в спальню осторожно проскользнула Анаис. Ее синие глаза блестели, нос покраснел и распух, словно она долго не могла унять слезы или подхватила жуткий насморк. Но королева улыбалась, и Иану от этой улыбки стало не по себе, как от того сна, где он видел строительство непонятного постамента. И только сейчас мальчик начал понимать, что незнакомые люди в его сне строили виселицу для мамы Анаис.

— Я пришла попрощаться, Иан, — сказала юная королева, — не могла без этого уехать.

Иан кивнул, не в силах ничего сказать. Значит, разговор закончился плохо, и Анаис все же уезжала навсегда. Теперь они будут врагами и больше никогда не увидятся.

Девушка прошла в комнату, присела на кровать Иана и некоторое время сидела молча, сложив руки на коленях, не зная, как начать разговор. Мальчик стоял в шаге от нее, теребя в пальцах слишком длинный рукав своей рубахи — одной из тех, что папа купил «на вырост». Королева подняла глаза и оглядела маленькую комнату. Взгляд ее остановился на том месте стены, где Иан развесил нарисованные Фергусом портреты полководцев — в самом центре висел, конечно, Иорвет, рядом с ним — сам Мэнно Коэгоорн, а вокруг них — еще полдесятка нильфгаардских генералов, каждый из которых мог бы стать врагом королевы Анаис, родись она на несколько лет раньше.

— Это ты нарисовал? — спросила королева тихо, — очень красиво.

— Нет, — Иан покачал головой, — это Фергус. Он любит фигурки с генералами и попросил придворного мастера сделать комплект и для меня. А еще прислал эти рисунки.

— Фергус, — повторила Анаис и медленно опустила веки, — его высочество кронпринц Нильфгаарда.

— Он мой друг, — сказал Иан с неожиданной обидой в голосе. — мы познакомились в Боклерском дворце, и в тот же день он чуть не умер. Его отравили, а нам с папой повезло — мы не пили вишневый сок, в котором был яд.

Анаис открыла глаза и некоторое время молча смотрела на мальчика, почти не моргая.

— Он поправился, — поспешил заверить Иан юную королеву, — его вылечил один алхимик, новым методом внутри… хм…

— Внутривенной инъекцией? — подсказала ему Анаис.

— Точно! — Иан с жаром кивнул и шагнул к сестре ближе, — а потом Фергус приехал вместе с Цири к нам в Корво-Бьянко, мы катались на коньках и болтали до самой ночи. Я пообещал ему, что стану его офицером. Или придворным чародеем. Ну на худой конец — ведьмаком. Фергус очень хороший.

— Да, — Анаис медленно покачала головой, — хороший.

Они снова замолчали. Девушка снова глянула на плеяду портретов, потом неспешно встала, подошла к Иану и обняла его за плечи. Ее щека была горячей и влажной, но кожа все еще пахла морозом и свежим снегом.

— Мы еще увидимся? — спросил Иан шепотом, прижимаясь к ней, чувствуя, как предательские слезы все же застилают ему взгляд. Анаис ответила не сразу, но и объятий размыкать не спешила.

— Если ты планируешь стать офицером моего мужа, — серьезно сказала она, наконец отстраняясь, — то видеться нам придется каждый день, дорогой брат.

========== О прошлом и будущем ==========

Весна приходила в Оксенфурт неохотно, медленно, по маленькой капле вливая в воздух отголоски тепла, аккуратно смывая снег с улиц, как верхний слой краски с перерисованной картины. В городе улицы были уже почти чистыми, чернели влажной брусчаткой, с крыш сыпалась несмелая капель, которая по ночам пока все еще превращалась в длинные прозрачные сосульки, чтобы к полудню вновь растаять и запеть.

Но за границами города, стоило только немного отойти от городских стен, все еще царила зима. Отец ехал медленно, и под копытами Серебряного лесная дорога звенела от хрустальной изморози. Иан, натянув поглубже меховой капюшон, огляделся по сторонам. Из Университета они с отцом вышли сразу после полудня. Утренняя лекция профессора Шинце закончилась немного раньше обычного, а потом отец отправился куда-то вглубь главного корпуса, не взяв Иана с собой, и тому пришлось битый час торчать в комнатушке Шани в полном одиночестве. Зато, когда отец наконец появился на пороге, его лицо сияло — Иан давно не видел его таким довольным.

— Не хочешь прогуляться в лес, Иан? — спросил он у него.

— А как же твои занятия? — удивился мальчик. Он успел неплохо изучить расписание отца, и твердо знал — в этот день недели после обеда тот ходил на собрания так называемого Дискуссионного клуба, и там проводил время почти до самого вечера в жарких словесных баталиях.

— Сегодня мне не хочется больше ни с кем спорить, — улыбнулся отец.

Они и раньше часто выбирались за город. Как бы Иорвет ни старался показать, что мертвое эльфское наследие его не интересует, было совершенно понятно — гулять среди замерзших развалин, касаться потрескавшихся мраморных стен и слушать шум подступавшего к древним строениям леса ему очень нравилось. Однажды, когда они с Ианом забрались на вершину какой-то полуразрушенной стрельчатой башни, отец, оглядевшись по сторонам, с улыбкой проговорил:

— Здесь я чувствую себя таким молодым, — и Иан подозревал, что именно в этом была причина его интереса к эльфским древностям. В университете, сидя в зале, полном молодых людей, проживших на этом свете едва десятую часть его собственной жизни, Иорвет поначалу чувствовал себя неуютно. Слишком старый, чтобы начинать, слишком много повидавший, чтобы удивляться. Стоя же перед статуей того, кто умер и истлел задолго до его рождения, эльф мог ощутить себя почти юнцом, едва обогнавшим по возрасту собственного сына. И Иану нравилось видеть, как в этих развалинах лицо отца непременно разглаживалось, движения становились плавными и почтительными, а голос звучал мягче и тише, чем всегда.

Сам он временами чувствовал что-то странное, проходя между резных обветшалых стен, ступая между трещин мраморного пола, который топтали ноги тех, чьи имена были давно забыты. Иногда, замирая посреди светлого просторного зала, Иан ощущал, как внутри у него что-то переворачивается, и сквозь кончики его пальцев начинает вливаться неведомая сила — робкая, потому что забытая, но способная разрывать или создавать, если дать ей волю. Обычно они с отцом уходили раньше, чем Иан успевал разобраться в своих ощущениях, и мальчик чувствовал себя так, будто кто-то разочарованно смотрел ему в спину, провожая. Об этих ощущениях отцу он никогда не рассказывал, опасаясь вторгаться в его священнодейство, в его счастливую встречу с юным собой. А еще, конечно, Иан боялся, что отец будет волноваться за него — мальчику и без того иногда снились тяжелые кошмары, и, если он не успевал проснуться до того, как закричать, неизменно видел страх и растерянность во взгляде Иорвета.

Обычно в эти путешествия они с отцом ходили пешком, но на этот раз по пути заглянули в городские конюшни, и отец вывел из стойла застоявшегося Серебряного. За время жизни в Оксенфурте конь стал спокойней, покорней и мягче, и теперь ехать на нем было сплошным удовольствием.

Они покинули город через Новиградские ворота и ехали теперь на северо-запад. Иан с любопытством оглядывался по сторонам, пока смотреть стало решительно не на что — вокруг был только заснеженный лес. Он успел уже неплохо изучить расположение всех эльфских развалин в окрестностях Оксенфурта, и в какой-то момент понял, что путь их лежит в какое-то совершенно новое, неизведанное место. Солнце стояло высоко, но лес вокруг только сгущался, и вскоре дорога погрузилась в серебряную полутьму.

— В этом лесу водятся чудовища? — осторожно спросил мальчик, и скорее почувствовал, чем увидел, что отец улыбнулся.

— Раньше — кишмя кишели, — ответил он, чуть пришпорив коня, заставляя его бежать резвее, — но в последние годы здесь почти никто не умирал, и трупоеды перебрались дальше, ближе к Новиграду. Не бойся, я еще не забыл, как защищаться.

— Я и не боюсь, — отозвался маленький эльф, хотя это была не то чтобы чистая правда. За свою недолгую жизнь он успел привыкнуть к большому городу, а потом — к бескрайним полям Туссента, где чудовища, конечно, водились, но рядом всегда был Геральт и его верный ведьмачий меч. Лес же казался маленькому эльфу незнакомым и чужим. Он знал, что родители его большую часть жизни провели, прячась среди древних ветвей, находя нехоженые тропы в непролазных, никогда не замерзавших болотах, прислушиваясь к малейшему шороху, чуя опасность за версту. Но для него самого в шуме ветвей и непонятных скрипах замерзших стволов не было ничего привычного. Лес пугал его, но отец был рядом, и сейчас держался так уверенно, что у мальчика просто не было повода по-настоящему испугаться.

Ехали долго. В какой-то момент тропа стала такой узкой, что свисавшие ветви трепали всадников за плечи, сбрасывая на них легкий колючий иней, и Иан видел, как отец с каждым шагом Серебряного все крепче сжимает пальцы на поводе, все ровнее и напряженней держится в седле, но страха в его движениях все равно не угадывалось. Отец был взволнован, но это было почти приятное волнение, даже предвкушение, словно он собирался показать сыну нечто совершенно сногсшибательное.

Они выехали на маленькую открытую площадку перед широким зевом пещеры в каменном склоне, и Серебряный, повинуясь твердой руке, остановился. Отец легко спрыгнул из седла и, вдохнув полной грудью, огляделся. Иан, все еще крепко держась за луку, тоже внимательно посмотрел по сторонам. Лес подступал почти к самому входу в пещеру, и был таким неподвижным и тихим, словно его нарисовали вокруг них, как театральные декорации. Широкое отверстие зияло чернотой.

— Здесь кто-то живет? — осторожно поинтересовался Иан. Ему вдруг представилось, что вот-вот на площадку перед ними выберется огромный дракон, один из тех, кого так детально рисовали в книгах о древних временах. Мальчик немного вздрогнул, почти видя, как в глубине широкой клыкастой пасти зверя набухает, ширится алый огонь, готовый спалить наглых вторженцев дотла. Но отец был спокоен. Он протянул руки, чтобы помочь маленькому эльфу спешиться. Серебряный прял ушами, топтался на месте, но было не похоже, чтобы испугался или занервничал — ему просто не нравилось, что его заставили остановиться. Ретивый молодой жеребец слишком долго стоял в стойле и теперь жаждал бежать, куда угодно, пусть даже под седлом и с двумя ездоками.

— Почти десять лет назад здесь стоял лагерем темерский партизанский отряд, — ответил отец, и Иан неожиданно все понял.

Это место, после тех историй, что рассказывали родители и Геральт, стало для него не менее легендарным, чем древние руины вокруг Оксенфурта были для отца. Здесь, еще до его рождения, папа организовал последний островок сопротивления захватчикам, здесь продолжал свою войну, казавшуюся всем остальным проигранной. Сюда отец, раненный и истощенный, пришел, чтобы встретиться со своей судьбой и обрести вместо позорной смерти самого себя. И сейчас Иан стоял у входа в темную пещеру с замирающим сердцем и ледяными пальцами сжимал ладонь Иорвета, стараясь представить, почувствовать, как это убежище выглядело тогда.

— Стража в тот вечер едва не пристрелила меня, — отец говорил это, беззаботно улыбаясь — так рассказывают о первой встрече с возлюбленным на весеннем празднике или в цветущем саду, — арбалетчики были расставлены так, чтобы сверху просматривался весь лес, и меня приняли за заблудшего накера или трупоеда. Я почти ничего не помню из того дня, лишь то, как Вернон вышел ко мне навстречу. Я был так слаб, что не поверил сперва, что он настоящий. Он снился мне почти каждую ночь, и, когда я увидел его, поначалу решил, что это очередной сон. И я был рад, что умираю, видя его, во сне или наяву — неважно.

— Он вылечил тебя, — сказал Иан очень тихо — именно таким тоном полагалось говорить на пороге святилища.

— Он меня спас, — также шепотом ответил отец.

Они прошли по гулкому каменному коридору в просторный зал с большим отверстием в потолке. Тут и там здесь все еще стояли деревянные скамьи, были видны следы кострищ, а по сводам пещеры тянулись полуразвалившиеся лестницы. Казалось, время почти не тронуло пещеру, и люди, жившие здесь, совсем недавно покинули свое убежище, даже забыв некоторые из своих вещей — тут и там у стен лежали нетронутые тюки, поблескивали клинки ржавых мечей, Иан заметил арбалет, прислоненный к одной из скамей.

— Люди, — Иорвет с усмешкой покачал головой, поднял арбалет и покрутил его в руках, — узнав, что война закончена, они были так рады избавиться от того, к чему вынуждены были привыкнуть их руки, которым прежде суждено было пахать и строить. Глупые, они считали, что это им больше не пригодится. Но в тот день, когда Вернон принес весть, что войне конец, я тоже так решил. И до сих пор считаю, что был прав.

Отец поставил арбалет на место, поднял лицо к потолку, прикрыл глаз и снова глубоко вдохнул, словно хотел пропитаться немного затхлым воздухом пещеры, вернуться в тот день, когда принял решение отложить оружие навсегда. Иан почти не дышал, боясь нарушить его волнительный транс. Отец впустил его в запретный лес собственных воспоминаний, и это была великая честь.

— Я полюбил его гораздо раньше, — голос Иорвета звучал негромко и ровно, он разговаривал, казалось, сам с собой, но Иан слушал его с жадностью, впитывая каждое слово, как сухая почва — первый летний дождь. — я так много сил потратил на борьбу с собственным сердцем, чтобы в конечном итоге сдаться на волю Предназначения, зная, что эта дорога ведет в никуда. Я не знал тогда, что она выведет меня сюда, в эту пещеру, что Вернон полюбит меня. И я, поняв это, поклялся, что моей последней битвой будет битва с безнадежностью нашей любви.

— И ты победил, — это был не вопрос. Иан знал исход того сражения, и сам был частью того мирного договора.

— Я побеждаю каждый день, — Иорвет наконец посмотрел на него, и его глаз, ставший в полутьме пещеры почти черным, сиял от подступившей влаги, — когда он возвращается к нам домой, усталый, и ворчит, что я опять забыл тебя покормить. Когда я провожаю его за порог, и он целует меня на прощание. Когда засыпаю с ним рядом, и когда просыпаюсь на мгновение раньше него, чтобы увидеть, как он открывает глаза и улыбается мне. Ради него я рискнул всем, что у меня было, но для этих побед мне ничего не жаль.

Этот разговор был слишком взрослым, слишком серьезным, и Иан почувствовал себя слишком маленьким, чтобы понять его до конца, чтобы вобрать и пропустить через себя всю нежность, весь глубокий смысл, который отец вкладывал в эти слова. Но он не променял бы эти странные минуты абсолютного доверия ни на один самый уютный и интересный вечер в Корво-Бьянко, ни на одно приключение, ни на один будущий подвиг. Отец говорил с ним, как с равным, как с тем, кому пришло время все узнать.

— Идем, — отец протянул мальчику руку, — я покажу тебе пещеру, где Вернон выходил меня, а потом впустил в свое сердце.

Ничего не говоря, Иан сжал его руку, и вместе они двинулись через просторный зал к небольшому закутку. Обогнув каменный выступ, эльфы очутились в узком помещении, и мальчик замер от удивления — одновременно с Иорветом.

На полуистлевшей ветхой лежанке рядом с остывшим кострищем кто-то лежал. Изможденная тощая фигура была накрыта куском какой-то грязной ветоши, и на короткий миг Иану показалось, что он снова погрузился в один из своих мучительных снов, только на этот раз ему открылось не будущее, а прошлое, когда на этом жалком ложе лежал умирающий отец, а человек пытался кормить его с ложки и менял повязки на нехороших ранах.

Незнакомец едва заметно пошевелился, и ветошь сползла с худого острого плеча. Из-под нее раздался невнятный стон, а потом тяжелый мокрый кашель.

Отец крепче сжал руку мальчика и не двигался. Фигура на постели заворочалась сильнее, потом наконец повернулась, и маленький эльф увидел худое, пожелтевшее и смутно-знакомое лицо. Конечно, это был вовсе не Иорвет из прошлого. У лежавшего под рваным покрывалом эльфа были болезненно-запавшие темные глаза, окруженные синюшными тенями. Покрытые коркой губы были приоткрыты, словно незнакомец не мог дышать носом и боролся за каждый вдох. Редкие тонкие волосы облепили высокий влажный от испарины лоб. Незнакомец заметил их, но не мог даже пошевелиться.

— Кто… здесь? — голос звучал скрипуче, словно гвоздем водили по стеклу.

Отец помедлил еще полмгновения, потом, отпустив руку Иана, сделал решительный шаг к лежанке. Опустился на нее и отогнул край ветхого одеяла.

— Не бойся, брат, — проговорил он негромко, успокаивающе, почти ласково, будто обстановка пещеры помогла ему достичь какого-то всепрощающего просветления, и присутствие странного больного незнакомца его ничуть не удивляло, — меня зовут Иорвет, мальчика — Иан. Ты здесь один?

Изможденный эльф снова закашлялся, сделал попытку сесть, и отец заботливо помог ему придерживая за трясущиеся острые плечи. Незнакомец был одет в протертую кожаную куртку, и именно по ней Иан наконец узнал его. Они встретили этого эльфа в лесу по пути в Оксенфурт пару месяцев назад, и папа тогда отдал ему почти все их деньги. Уже тогда бандит выглядел больным, сейчас же было видно, что он умирает.

— Один, — слова давались ему с большим трудом, словно царапали горло, — воды… пожалуйста.

Иорвет повернулся к сыну, и тот понял его без слов. Мальчик быстро выбежал из закутка, пересек большой зал и вышел наружу, где Серебряный покорно дожидался своих всадников. Иан вытащил из седельной сумки мех с вином, который отец прихватил в дорогу, и бутылку воды — та наполовину замерзла и обжигала пальцы. Немного поразмыслив, Иан вытащил и сверток с хлебом, сыром и солеными огурцами, которые эльфы взяли, чтобы перекусить по дороге.

Когда мальчик вернулся в пещеру, отец разжигал огонь. Он стащил к кострищу обломки скамеек и лестниц, и теперь огнивом высекал непослушную искру. Иан приблизился к лежанке совершенно без страха. Тощий эльф явно не представлял никакой угрозы, сам боялся их, и сбежал бы, если бы мог. Ломкие, похожие на трещины в старой стене, пальцы вцепились в мех с вином, эльф поднес его к губам и, расплескивая алую жидкость, сделал жадный глоток. Потом лицо его страдальчески вздрогнуло, он успел чуть качнуться вперед, и вернул только что проглоченное вино обратно — прямо себе на грудь и свое ветхое одеяло. Тяжело закашлялся, уронив голову.

Второй раз свою ошибку Иан совершать не стал. Взобравшись на кровать, он придержал трясущегося эльфа за затылок, поднес к его губам бутылку с водой, и следил, чтобы незнакомец делал медленные аккуратные глотки. Теперь мальчик мог разглядеть язвы на тонком изможденном лице, запекшуюся кровь вокруг чуть провалившегося точеного носа, поредевшие ресницы и то, что у эльфа, кажется, не хватало нескольких зубов. Пахло от незнакомца так, как пахла испортившаяся в погребе курица, но мальчик не стал отодвигаться, лишь быстро поморщился.

Воду, однако, незнакомец смог удержать в себе. Он поднял на мальчика покрасневшие запавшие глаза, подернутые белесой пленкой, и Иан сумел не отвести взгляд.

— Меня зовут Иан, — напомнил он то, что уже сказал отец, — а тебя?

— Таэль, — имя просочилось сквозь редкие зубы, как вода в прохудившуюся лодку.

— Ты был в отряде Верноссиэль, — неожиданно подал голос отец. Огонь от его стараний наконец занялся, но промерзшие доски горели плохо и сильно дымили, — мы встречались в «Семи котах».

Эльф перевел взгляд на Иорвета, и на исковерканном лице появилась слабая улыбка.

— Иорвет, — Таэль словно только сейчас смог осознать, что ему говорили, — я тоже помню тебя, предатель.

Иан тревожно глянул на отца, но лицо того не дрогнуло. Он поднялся и подошел к лежанке, сел и взял эльфа за руку. Несколько долгих секунд все трое молчали.

— Теперь я один, — голос Таэля шелестел, как последний в году снегопад, — здесь страшно. И холодно.

— Мы никуда не уйдем, — ответил отец, и они вновь надолго замолкли.

— Какой сейчас месяц? — спросил Таэль наконец. Он больше не смотрел ни на Иорвета, ни на Иана. Его взгляд блуждал вокруг, и едва ли он вообще что-нибудь видел.

— Через три дня — Имбаэлк, — ответил Иорвет, не выпуская его руки.- лес пробуждается.

— Три дня, — эльф крупно вздрогнул, тяжелые веки опустились, и Иан увидел, как пальцы его на миг сильнее вцепились в ладонь отца, — всего три дня… Как глупо.

Еще мгновение висела напряженная тишина, потом мальчик услышал, как с разомкнутых губ Таэля слетел шумный долгий выдох, и в следующий миг его страдальческое лицо разгладилось, замерло, как маска, и вся фигура эльфа словно просела, расслабилась и оледенела.

Иан и раньше видел, как приходит смерть, и только в этот раз ему вдруг захотелось заплакать.

Отец осторожно освободил свою руку из пальцев мертвеца и встал.

— Идем, — кивнул он Иану, и мальчик, недоумевая — неужели они бросят умершего здесь просто так — поспешил за ним.

Иорвет, однако, уходить не собирался. Выйдя из пещеры, он принялся обрывать тонкие ветви с росшего рядом со входом дерева, а потом ловко и быстро наскоро сплел из них маленький венок. Вернувшись в закуток, отец надел венок на голову мертвого эльфа, огляделся по сторонам. В самом углу, брошенный и забытый, лежал небольшой лук. Иорвет поднял его, заботливо отряхнул от ледяной пыли и вложил оружие в начинавшие костенеть пальцы Таэля. И только после этого встал рядом с лежанкой и расправил плечи. Иан пристроился рядом с ним, чувствуя, как торжественность момента давит на него, словно они были вовсе не в забытой ледяной пещере, а в храме пред ликом незнакомого божества. Отец тихо прошептал какую-то фразу — Иан не смог разобрать слов.

— Спи спокойно, брат, — Иорвет склонил голову, и мальчик повторил его жест. — надеюсь там, куда ты идешь, весна уже наступила.

В город эльфы возвращались уже в сумерках. Стража сменяла посты на Новиградских воротах, и Иорвет вытащил из-за пазухи и показал им какой-то документ, на совершенно новой белоснежной бумаге и с печатью — Иан никогда его раньше не видел. До сих пор отец обходился временным попуском. Стражники пожелали им доброго вечера и пропустили.

Никогда прежде Иан не испытывал такой радости при виде золотистого света в окнах их маленького дома, как в тот вечер. Окончательно стемнело, и тишина, в которой отец и сын провели весь путь из леса, уже начинала душить мальчика. Он понимал, что говорить с отцом о произошедшем было бессмысленно, да все и так было ясно, без объяснений. Иорвет выплатил старый долг святилищу, в котором обрел мир и будущее, и уехал оттуда, чтобы больше никогда не возвращаться. Иан же чувствовал, как образ незнакомого эльфа, его последний вздох скребут его сердце, но в нем не было ни тоски, ни непонимания. Он стал свидетелем ужасной истины — все приходят в этот мир, чтобы однажды уйти, и иногда не хватает всего трех дней, чтобы увидеть последнюю весну. Сидя в седле, маленький эльф плотнее прижимался к отцу, чтобы почувствовать тепло его тела, услышать ровный ритм его сердца и убедиться, что Иорвет живой, настоящий и никуда не уходит. И отец, будто поймав его мысли налету, обнял его одной рукой и не отпускал до самого дома.

Папа был уже дома и ждал их. Он встретил эльфов на пороге, хмурясь, даже почти злясь.

— Где вы были? — спросил он, когда Иорвет скидывал дорожный плащ, а Иан боролся со своими сапогами. В доме было тепло натоплено и пахло жаренным мясом и картошкой с луком. Папа, может, и злился на них, но ужин приготовить не забыл. Когда отец прильнул к нему и поцеловал, Иан привычно смущенно отвернулся, но в этот раз спрятал счастливую улыбку. Они были дома.

— Мне нужно было кое с кем попрощаться, — ответил отец, не размыкая объятий, и папа, хоть явно ничего не понял, допытываться больше не стал.

Грея замерзшие руки о кружку с теплым травяным отваром, Иан наблюдал, как папа раскладывает еду по тарелкам. Человек хмурился и хотел о чем-то заговорить, но медлил. Только усевшись на место, он наконец прямо посмотрел на отца.

— Мне нужно уехать, — сказал папа очень серьезно.

— В Новиград? — отец подцепил вилкой кусок рассыпчатой картошки, подул на нее и отправил в рот.

— В Вызиму, — ответил папа, — на пару недель или немного дольше.

Отец удивленно поднял бровь.

— Я думал, тебе запрещено появляться в Вызиме, — сказал он, и в тоне его зазвучала холодная, как пальцы мертвеца, тревога.

— В Вызиме запрещено появляться Вернону Роше, — напомнил папа, — а это давно уже не мое имя. Те, кому не положено меня видеть, давно забыли мое лицо, и я еду туда, чтобы присутствовать на суде над Луизой ЛаВалетт. Император рассудил, что ее, как гражданку Темерии, должна судить королева Темерии. Готовившийся переворот касался и ее тоже, и, я подозреваю, в этом решении не обошлось без участия Цириллы. Они с Анаис неплохо спелись.

— Как жестоко, — довольно меланхолично ответил отец, не отвлекаясь от своей порции, — заставить девчонку приговорить собственную мать к казни.

— Я думаю, обойдется без этого, — отмахнулся папа, — в Вызиме никого не казнили с тех пор, как закончилась война, а всех военных преступников отправили в Нильфгаард. Цирилла понимает, что казнь матери королевы может привести к охлаждению отношений с Империей, и предполагает, что Луизу сошлют в одну из провинций или вовсе помилуют — под громкие аплодисменты аристократии. В любом случае, Анаис достаточно умна, чтобы принять политически верное решение и обратить сорвавшийся заговор себе на пользу.

— В таком случае, я рад за нее, — Иорвет снисходительно улыбнулся, — я уже настроился погулять на их с Фергусом свадьбе, и не хотелось бы менять планы.

Папа его юмора не оценил и остался сосредоточенно-мрачным.

— Я не смогу взять вас с собой, — сказал он с таким видом, словно шагал с крыши, зажмурившись, — мое лицо в Вызиме забыли, потому что в нем нет ничего запоминающегося, а вот твое…

— Я понимаю, — кивнул Иорвет спокойно, — но ведь через две недели ты вернешься. Мы расстаемся не навсегда.

— Конечно, — папа неуверенно кивнул, — но я думал…

— Что я захирею тут со скуки, дожидаясь тебя? — в тоне эльфа зазвучало озорство, — о, не волнуйся, мой глупый человек, мне будет, чем себя занять. Мое сердце всегда там же, где и ты, но мое бренное тело вполне может существовать отдельно от твоего. Самая приятная часть того, чтобы ждать тебя, в том, чтобы тебя дождаться.

Папа молчал, но Иан видел, как разглаживается морщинка между его бровей, а жестко поджатые губы расслабляются и даже складываются в привычную улыбку.

— И чем же ты планируешь заниматься? — спросил он почти с вызовом. Отец отложил вилку и пару секунд торжественно молчал. Иан почувствовал, что упустил что-то, и сейчас сказанное станет для него такой же большой новостью, как и для папы.

— Я был зачислен в Университет, — проговорил отец, скромно опустив ресницы, но потом вновь решительно глянув на человека, — новый семестр начинается через три дня, и теперь я смогу являться на лекции, как полноправный член академического сообщества. Юлиан и Шани помогли мне с оформлением документов, а профессор Шинце ходатайствовал обо мне перед Ректором. Сегодня я получил официальную бумагу, а через три дня мне выдадут мою собственную мантию и одну из тех дурацких шапочек.

Папа хранил молчание некоторое время, переваривая новость.

— Поздравляю, — кивнул он наконец, — это то, чего ты хотел? — в его голосе слышалось сомнение.

— Я никогда не знал, чего я хотел, пока не получал это, — отец улыбался. Умиротворенно, как тот, кто достиг заветной цели и наконец смог отдышаться, — но теперь я знаю. Читать книги и спорить с этими заносчивыми юнцами я мог бы и без официальных бумаг. Но я хочу учить, Вернон. Среди студентов Оксенфуртской академии эльфов с каждым годом становится все больше — раньше, из-за войны и всех этих трудностей с появлением нового поколения, мой народ не имел ни желания, ни возможности учиться, но теперь все изменилось. Люди снова затевают войну, но мои братья все отчетливей понимают, что участвовать в ней им вовсе не обязательно. И я хочу быть серди тех, кто проложит им дорогу в будущее, кто научит их не убивать под чужими знаменами, бороться за призрак свободы и вестись на людскую ложь, но понимать мир, жить в нем и избирать тот путь, который им подходит, а не тот, который им указали.

После еще одной паузы папа медленно кивнул.

— Я так рад за тебя, — сказал он, и в этот раз Иан услышал в его тоне искреннюю гордость.

— Есть еще кое-что, — Иорвет нервно покрутил вилку в руке, — чтобы быть зачисленным в Академию, мне необходимо было гражданство, и я…

— Ты стал гражданином Редании? — папа изумленно моргнул, а отец, взглянув на его огорошенное лицо, рассмеялся.

— Да, мой гордый нильфгаардец, я теперь гражданин Редании, — ответил он, — верноподданный королевы-стрыги, полноправный член равноправного общества, носящий собственное имя. Твоя подорожная грамота мне больше не нужна.

— Ясно, — папа скупо кивнул, — что ж, поздравляю и с этим.

Отец устало покачал головой.

— О, любовь моя, неужели ты не помышлял своей жизни, разделенной с гражданином вражеской державы? — спросил он с вызовом, в котором была лишь половина шутки, — для того, чтобы быть собой и для того, чтобы быть твоим мужем, бумаги мне не нужны, я даже не стал официально оформлять собственного сына — он все еще только твой по документам. Но это нужно для моей цели, которая наконец-то у меня появилась.

— Если начнется война, тебя призовут в реданскую армию, — жестко напомнил папа, — Университет обложен военной повинностью, и студентов мобилизуют по первому приказу королевы.

— Только не философов, — отмахнулся Иорвет сверкая глазом, — считается, что они обладают слишком чахлым телосложением и ни к чему не способны.

Папа молчал, выстукивая по столу ровный раздраженный ритм. Иан, совершенно забывший о своей картошке, напряженно следил за родителями, переводя взгляд с одного лица на другое. Отец больше не смеялся, а папа был все также мрачен.

— Ты ничего не сказал мне, — наконец тихо проговорил папа.

— Ты тоже не счел нужным поделиться своими планами, когда принимал предложение Эмгыра, — отец говорил раздраженно, и Иан знал, что между родителями назревает настоящая ссора, которую невозможно будет разрешить страстными поцелуями и жесткими объятиями, как обычно. — Я помню, что сказал тебе тогда, и я не отказываюсь от своих слов. И я готов следовать за тобой тенью, куда бы ты ни пошел, но Вернон…

— Достаточно, — папа уперся ладонями в столешницу и резко поднялся, — ты прекрасно знаешь, что я вовсе не хочу, чтобы ты был моей тенью и шел за мной, невзирая на свои желания. Я рад, что у тебя появилась цель, мечта, и ты нашел свое место. Я просто не думал, что такое важное решение ты примешь единолично, будто я тебе никто. Официальные бумаги? Гражданство? С каких пор для тебя это стало так важно?

— Не устраивай сцен, — процедил отец, но с места не сдвинулся, — я отдал тебе свое сердце, поставил на кон душу, отказался от всего…

— Какой удобный козырь! — лицо папы дрогнуло в кривой ухмылке, — теперь в любой момент, когда я буду с тобой не согласен, ты будешь напоминать мне о своей душе и договоре, который ты ради меня заключил? Тоже, надо сказать, не сказав мне ни слова!

— Но я заключил его, — голос отца вибрировал от злости, — не только ради себя или тебя, но и ради Иана, которого ты намерен был бросить еще до того, как он войдет в возраст!

— «Бросить»? — переспросил папа с вызовом, — я не собирался его бросать, но я человек! Был человеком. И я не выбирал родиться, чтобы умереть до того, как мой сын повзрослеет.

Иан уже совершенно потерял нить разговора, и все, чего ему хотелось — это закрыть уши или закричать, чтобы родители немедленно перестали спорить и обвинять друг друга в непонятных, но непоправимых вещах.

— Но теперь этого не произойдет! Потому что я так решил, — отец откинулся на скамье и прищурился, будто целился в человека из лука, — и не смей попрекать меня этим выбором!

— Ты знаешь, что это все еще может произойти, — вдруг очень серьезно и тихо сказал папа. Его плечи поникли, он снова сел за стол и замолчал.

Фигура отца тоже как-то неприятно сдулась и осела, как тело умершего Таэля в одинокой ледяной пещере.

— Еще одно решение, которое принял ты, — голос отца срывался на шепот, уже не злой, а какой-то надломленно-отчаянный, — и теперь я, кажется, понял… Ты собираешься отдать его, верно? И надеялся, что я проведу остаток твоей жизни с тобой. А потом — буду свободен и смогу заняться своими делами, верно?

Папа молчал. Иан чувствовал, что его начинает тошнить. Кусок мяса комом встал в горле, и мальчик закрыл глаза, чтобы не вернуть только что съеденный ужин обратно.

— Я должен, — наконец едва слышно ответил человек.

Отец поднялся из-за стола, сжимая и разжимая кулаки. Иану показалось, что эльф вот-вот вцепится в сковороду с мясом и швырнет ею в человека, но вместо этого он развернулся и быстрой резкой походкой вышел из кухни.

Из-за стены спальни в ту ночь не доносилось ни звука, как бы Иан ни прислушивался. Он согласен был услышать что угодно — продолжение громкой ругани, непонятные тяжелые стоны или приглушенный шепот, может быть, даже папин храп. Но ничего не было.

Утром человек уехал.

Отец вел себя, как ни в чем не бывало. Каждое утро они, как обычно, отправлялись с Ианом в Университет. Иорвет получил собственную мантию и шапочку, и мальчик с удивлением видел, с какой гордостью эльф надевает на себя эти нелепые вещи. Дни для мальчика теперь проходили за книгами Шани — он решил для себя, что раз уж отец всерьез взялся за учебу, то и ему отставать не стоит. Он даже поспрашивал у целительницы, что такое Бан Ард, о котором упоминал отец, и та все ему рассказала, хоть и отметила, что никогда не слышала, чтобы в чародейской школе учились эльфы.

— Чародеи вашего народа называются Знающими, — пояснила она, — и с тех пор, как был разрушен Лок Муинне, я не слышала, чтобы появился хоть один новый эльфский маг. Но, думаю, твои родители смогут найти тебе наставника или что-нибудь в этом роде.

— В Нильфгаарде есть несколько Знающих, — заметил сидевший тут же в комнате Эренваль. Он все это время был занят тем, что рисовал на небольшом куске холста портрет рыжеволосой целительницы, и время от времени цыкал на нее, чтобы она не двигалась. Шани, конечно, и не думала подчиняться, но Эренваль не терял надежды. Портрет получался очень красивым — Иан рассматривал его, заглянув эльфу через плечо, — но они не берут учеников. Возможно, потому что среди эльфской молодежи не осталось способных к магии. Молодежь умирает по лесам в глупой погоне за идеалами, которые устарели еще до их рождения. Прошу вас, профессор, голову ровнее!

— Вы имеете в виду свободу и равенство? — холодно уточнила Шани, но голову подняла и даже на пару секунд застыла в такой позе.

— Я имею в виду то, как извратили это понятие скоя’таэли, спрятавшие за ними простое желание мародерствовать и ни перед кем не отчитываться, — надменно ответил Эренваль, нанося еще один мазок.

— Я не хочу умирать в лесу, — тихо сказал Иан, вспомнив изможденное мертвое лицо Таэля в похоронном венке из голых ветвей.

— О, мой милый, — покачала головой Шани, заслужив еще один возмущенный цык от Эренваля, — тебе эта участь не грозит. Твои родители сделали свой выбор правильно.

Иану вдруг стало очень грустно, хотя обычно он гнал от себя неприятные мысли о той ссоре родителей. Он не вполне понял, о чем они говорили, но знал, что сделанный выбор и был камнем их преткновения.

— Принцесса Цирилла поможет тебе найти наставника, — уверенно сказал Эренваль. — если, конечно, тебе достанет таланта.

Вечера теперь отец не всегда проводил над книгами. Он раздобыл где-то шахматную доску и заставил Иана обучать себя игре. Иногда они вместе музицировали или готовили — отец старался всеми силами сделать ужин таким же вкусным, как если бы его готовил папа, будто самому себе стремился доказать, что в состоянии справиться со всем и без своего человека.

Однажды Иорвет притащил несколько длинных, пахнущих смолой досок и сколотил из них полки для своих книг — коллекция толстых томов пополнялась. Мастер Лютик, Шани и даже Эренваль сделали в нее свои вклады, и книги нужно было где-то хранить. С деревом отец обращался куда искусней, чем с шахматами или продуктами, и полки вышли прочные, с красивой тонкой резьбой.

Жизнь шла своим чередом, но каждую ночь Иан видел, как отец, отвернувшись от него, укрывается одеялом с головой, а утром просыпается на мокрой подушке. И от этого у маленького эльфа разрывалось сердце. Он пытался пару раз поговорить с Иорветом о том, что произошло между ним и папой, но все эти попытки оставались бесплодными — отец отворачивался или менял тему, но за две недели, пока папы не было, ни разу не произнес его имени.

В день, когда вернулся папа, Иан проснулся утром от того, что отец скрипнул оконной рамой. Он распахнул створки, впуская в комнату свежий влажный ветер и подставил ему лицо.

— Пахнет весной, — негромко проговорил эльф.

Человек вернулся, когда завтрак еще не был окончен. Иорвет за две недели поднаторел в приготовлении овсянки настолько, что Иан теперь мог есть ее почти с удовольствием, и, когда папа вошел в кухню, он доканчивал вторую тарелку. День предстоял долгий.

На появление человека эльф даже не обернулся, а тот молча вытащил из-за пазухи толстый конверт и опустил его на стол. Иорвет подозрительно покосился на него.

— Еще одна депеша от Саскии? — спросил он холодно.

— Официальные документы, — ответил папа, — как ты любишь.

Иорвет развернулся и скрестил руки на груди, не спеша прикасаться к конверту и выжидающе глядя на папу.

— Это купчая на этот дом, — пояснил человек.

— Ты купил его? — эльф растерянно моргнул, — опять применил свое право на неограниченные расходы?

— Нет, — папа покачал головой, — Я продал участок земли в Вызиме, на котором раньше стоял дом моей матери. Королева Анаис занялась сносом трущоб, и теперь все их обитатели получили право выручить неплохие деньги за свои лачуги и переехать в районы получше. Я решил воспользоваться предложением, взял небольшую ссуду у Вивальди… Ну и вот. Этот дом твой. Официально.

— Мой? — эльф сдернул со стола маленькое полотенце и раздраженно вытер руки, хотя они были совершенно сухими.

— Наш, — поправил себя папа, — мы владеем им совместно, без разделения на доли. — он сделал короткую паузу и добавил словно бы виновато, — это самое близкое к официальному браку, что я смог придумать.

Иорвет снова моргнул, не двигаясь с места. Он не сводил глаз с папы, и тот под его взглядом явно стушевался.

— Я…- он кашлянул, — я еще купил кольцо. Это, конечно, нильфгаардская традиция, и на Севере так не делают, но я подумал, что твои однокашники должны понимать…

Эльф пересек кухню в один длинный шаг. Стоя перед папой, он молча поднял и протянул руку. Папа замешкался, не сразу сообразив, чего от него ждут, но потом, собравшись, извлек из кармана бархатный мешочек. Кольцо было простым, гладким, из мерцающего белого металла, и Иан заметил, что, когда отец надевал его на тонкий эльфский палец, его руки дрожали.

— Я много думал, — заговорил папа, пока Иорвет критически осматривал тонкий ободок, словно выискивал изъяны на гладкой поверхности, — и я понял, что не хочу бросатьни тебя, ни Иана. Ни сейчас, ни через тридцать лет — или сколько там мне было изначально отпущено. Но мне придется поговорить с Геральтом, без этого — никак…

— Я поговорю с ним, — Иорвет вскинул на папу взгляд, и Иан действительно почувствовал, как в воздухе пахнуло весной, — мы вместе поговорим.

Он обнял его, и папа, до того державшийся очень прямо, обмяк и выдохнул, закрыв глаза.

— Есть еще одна вещь, — сказал отец, не размыкая объятий, и человек ответил вопросительным «Мхм?», — в нашем доме не хватает самого главного… Большого книжного шкафа.

========== Об эндшпилях и дебютах ==========

Иан лежал, вытянувшись на покрывале, подперев голову ладонями, и рассматривал большую яркую бабочку. В высоком чистом небе жарко светило солнце, но в кружевной тени невысоких деревьев было прохладно. В густой траве, словно стараясь перекричать друг друга, стрекотали кузнечики. И, если закрыть глаза, можно было представить, что попал в самую сердцевину огромного цветка, так одурманивающе пахло клевером и горечавкой. Бабочка взмахнула крыльями раз, другой, и замерла, подрагивая длинными черными усиками. На широких солнечно-желтых крыльях струился тонкий узор, оплетая синие разводы, и Иан никогда раньше не видел таких красивых бабочек. Мальчик осторожно протянул к ней руку, и бабочка, встрепенувшись, взлетела, но тут же опустилась на корону белого короля. Папа раздраженно смахнул ее.

— Ты уверен, что никогда раньше не играл? — спросил он, устремив на отца прямой пытливый взгляд. Тот усмехнулся.

— Твой ход, мой глупый человек, — ответил эльф, лениво поведя плечами.

Из Оксенфурта они выезжали, когда весна едва-едва начинала нехотя переламываться в лето. Ночи стояли холодные, очень часто шел дождь, но Иан радовался каждому дню пути. Почти полгода они с отцом прожили в городе, подчиняясь ровному привычному ритму — утром отправлялись в Университет, где мальчику приходилось придумывать себе развлечения.

К счастью, через несколько недель своих посещений, маленький эльф успел стать настоящей знаменитостью. Детей в стенах Университета никто никогда не видел, особенно — эльфских детей, и очень скоро Иан очутился в центре внимания скучающих коллег Шани, веселых молодых студентов и, конечно, приглашенных со всех концов света эльфов. Роль провожатого для Иана, когда ему надоедало сидеть в комнате целительницы над книгами, как ни странно, взял на себя Эренваль. Он успел очень хорошо изучить все длинные галереи, мрачные лестницы и мощеные тропы Университета, завести знакомства со школярами и преподавателями разных факультетов, хоть и не нравился по-настоящему никому из них, и, конечно, не вызывал доверия. Для агента Империи это был бы полный провал, если бы не Иан. Мальчик подозревал, что Эренваль так охотно терпел его компанию лишь потому, что с такой диковинкой, как маленький эльф, поговорить был рад каждый встречный. В столовой их всегда угощали свежими булочками, даже если время трапезы уже прошло. Хранитель Оранжереи охотно водил спутников по своим владениям, рассказывая о редких растениях со всех концов Континента. Даже хмурые профессора эльфской словесности расцветали, видя перед собой не просто мальчишку, по ошибке забредшего в храм наук, а занятного, пусть и очень юного собеседника.

Иан не возражал против общества Эренваля. С его вечно недовольным тоном и надменным лицом легко можно было смириться, стоило познакомиться с их обладателем поближе. Эренваль не слишком охотно рассказывал о себе, но Иан был таким благодарным слушателем, что эльф сам не заметил, как вывалил на него все — начиная с желания его семьи вырастить из самого молодого представителя рода Знающего или, на худой конец, известного алхимика, и заканчивая поступлением на службу к принцессе Цирилле, которой было все равно, что ее агент так и не освоил ни одного заклинания и испытывал физическое отвращение к процессу смешивания неприятно пахнущих, липких, грязных алхимических субстанций. Эренваль вообще много говорил о Цири, и Иан подумал было начать ревновать, но потом решил, что оно того не стоит. Эльф рассуждал о принцессе, как о недостижимом идеале, словно в своей голове представлял ее самой Ларой Доррен и никем иным. Иану, который видел, как Цири ловко управляется с мечом, кидает снежки, носится на коньках и заботливо оправляет шапку на голове младшего брата, сложно было представить ее в образе эльфской легенды, но своими мыслями с Эренвалем он делиться не спешил. Ему ужасно не хотелось его расстраивать.

Пока Иан занимался постижением университетского мирка, отец был увлечен собственными битвами за постижения наук. Иорвет очень быстро понял, что учиться в Университете, а не просто ходить на те лекции, которые ему нравились, не так-то просто. Он со своим привычным упорством, не давая отчаянию поглотить себя, вгрызался в основы математики, грамматики и риторики, а потом вступал в неравный бой с логикой и геометрией. Хуже всего отцу давались астрономия и гармоника. Он провел почти всю жизнь под открытым звездным небом, и прекрасно умел играть на флейте, как и все эльфы, но вникать в структуру этих искусств, препарировать, раскладывать по полочкам и подчинять простым законам, казалось Иорвету чем-то кощунственным, почти возмутительно недостойным. Иан иногда вечерами видел, как отец отшвыривает от себя очередной фолиант, комкает и рвет листы пергамента, но на утро неизменно оказывалось, что все задания выполнены, и Иорвет отправлялся на утреннюю лекцию с видом бойца, идущего в последний бой. Иану иногда начинало казаться, что отец готов все бросить, отказаться от своих книг, и вернуться к прежней жизни, но очень скоро стало ясно — отступать с намеченного пути Иорвет был не намерен.

Папа теперь появлялся дома редко. Иногда бывало, что он пропадал на целые недели, но потом возвращался, чтобы провести с ними несколько дней. Отец тогда отменял все свои дела, и каждую минуту таких встреч родители проводили вместе. По ночам, чтобы не прислушиваться к происходящему в соседней комнате, Иан забирался с книгой и маленьким масляным фонарем под одеяло или старался поскорее уснуть. Он прекрасно понимал, как родителям хотелось побыть наедине, и как сами они старались не шуметь, чтобы не смущать мальчика, особенно зная, что через пару дней папе снова предстоит уехать.

Из разговоров родителей, хоть они и пытались не поднимать сложные темы, чтобы не тратить на них драгоценное время, Иан знал, что отряд под командованием папы ведет очень успешную деятельность по сдерживанию реданского наступления на Темерию. К концу весны война, которая, казалось, уже вовсю стучалась в дверь, захлебнулась в бесконечных диверсиях, коротких, но разрушительных стычках и непредвиденных потерях в реданских рядах. Вопреки планам королевы Адды, население Северной Темерии никак не желало переходить на ее сторону, и вскоре от плана масштабного вторжения пришлось отказаться. Реданская королева вынуждена была провести еще одну встречу с младшей сестрой, и на этот раз договор между ними все же был заключен. Иан знал, что Анаис подписала этот пакт о взаимном ненападении, вопреки воле Империи, но папа утверждал, что это был лучший исход. А вскоре после подписания этого соглашения, человек вернулся в их Оксенфуртский дом, чтобы остаться не на пару дней и даже не на неделю. Папа сказал, что теперь, когда опасность новой войны миновала, он сможет задержаться по крайней мере до осени, если не поступит иных распоряжений от Анаис или Императора.

Отец к тому времени уже победил своего ужасного монстра — экзамены после первого семестра, и тоже был свободен от учебы.

До Туссента они добрались той же дорогой, какой несколько месяцев назад уезжали, и Иан с удивлением узнавал встречавшиеся по дороге таверны, где их принимали, как дорогих гостей. Корчмари знали Иана по имени, подкармливали его совершенно бесплатными сладостями и расспрашивали папу о его здоровье и настроении. И, удивительное дело, отец, на пути в Оксенфурт хранивший неизменное холодное молчание, теперь тоже с радостью включался в разговор, даже шутил и интересовался делами совершенно незнакомых ему людей. А уж когда однажды, почти у самой границы, семейство остановилось на ночлег в ухоженной маленькой корчме, хозяином которой оказался молодой смешливый эльф, Иорвет и вовсе провел всю ночь за долгим неторопливым разговором с ним.

В Боклер отец наотрез отказался заезжать, и папа не возражал. Их путь лежал в Нильфгаард — Император прислал папе письмо, в котором просил — не приказывал! — приехать и отчитаться о проделанной работе лично. Иан же, с самой зимы обменивавшийся письмами и рисунками с Фергусом, ехал в Город Золотых Башен с собственным личным приглашением от принца. По пути все же решено было заехать в Корво-Бьянко. У папы к Геральту было важное дело, но говорить о нем в пути родители избегали.

Снова засыпая под бескрайним звездным небом сказочного края на очередном привале, Иан думал о ведьмаке. Расстались они вовсе не как друзья, и, хоть мальчик, и был уверен, что поступил совершенно правильно, чувствовал, как в нем, непрошенное, просыпается смутное волнение. От Геральта все те месяцы, что они прожили в Оксенфурте, не было никаких вестей. Пару раз Иан хотел написать ему, может быть, даже извиниться за то, что сбежал, не попрощавшись, но потом эта идея начинала казаться ему глупой и бессмысленной. Геральт был его другом, Иан жил под его крышей и научился у него очень многому из того, что теперь знал, но ведьмак сам ни разу, должно быть, о нем не вспомнил — иначе прислал бы весточку. Могло статься, что Геральт обиделся на мальчика за побег, но разве мог тогда Иан поступить иначе? И сейчас, подъезжая все ближе к поместью, бывшему для него, хоть и недолго, но настоящим домом, мальчик пытался придумать, как начать разговор с Геральтом, представить, как ведьмак его встретит, будет ли злиться? Поверит ли, что, вопреки его опасениям, все сложилось очень хорошо? Сможет ли снова стать Иану другом?

И оставалась еще, конечно, госпожа Йеннифер… Если в прощение Геральта легко можно было поверить, то с ней дела обстояли куда сложнее. Если Иан хоть как-то смог разобраться во всех тех приключенческих книгах, которые читал, то ясно было одно — своим побегом он разбил госпоже Йеннифер сердце. А говорить ей, что она оказалась не права, и маленький эльф вовсе не стал опасной обузой для своих родителей, значило растоптать и без того мелкие осколки. И как бы ни старался, Иан никак не мог придумать, как загладить свою вину.

Наблюдать за партией родителей в шахматы Иану давно надоело. Сам он быстро проиграл свою — папа провел несколько стремительных агрессивных атак ферзем и офицером, не оставив мальчику, прохлопавшему обоих коней еще в самом начале, ни единого шанса. Но с тех пор, как за доску сел отец, прошел уже битый час. Сперва маленький эльф с любопытством и даже азартом смотрел за тем, как Иорвет одну за другой отбивает привычные атаки папы. Потом их игра превратилась во взаимный обмен ударами, и наконец на доске осталось только три фигуры — папина поредевшая армия превосходила иоверветову всего на одну белую пешку. В иных обстоятельствах, Иан точно это знал, партия была бы уже проиграна черными, но отец не желал сдаваться, и, двигая своей единственной фигурой, никак не давал папиной пешке добраться до поля превращения. Наконец, подловив человека на глупой ошибке, Иорвет торжествующе улыбнулся.

— Полагаю, у нас ничья, — сообщил он тоном, каким славные генералы принимали капитуляцию поверженных противников, и папа, еще раз уныло взглянув на доску, вынужден был кивнуть.

— Удивительно, — сказал он, покачав головой, — ты играешь гораздо лучше Эмгыра, хотя я лично учил его.

— Какой сомнительный комплимент, — беззлобно фыркнул Иорвет, — не волнуйся, Вернон, еще пара недель, и ты сможешь воссоединиться со своим возлюбленным Императором и сойтись с ним за шахматной доской.

Папа ничего не ответил, лишь покачал головой.

— К тому же, — продолжал отец. Он откинулся на спину, растянулся на одеяле и закинул руки за голову, — может быть, Иан — просто куда лучший учитель, чем ты, любовь моя.

— Сказал тот, кто в свое время даже говорить не мог собственного сына научить, — уязвленно откликнулся папа, и Иан испугался, что отец обидится. Но тот лишь легкомысленно рассмеялся. С тех пор, как папа вернулся, эльф ни разу на него не разозлился, и мальчику иногда начинало казаться, что родители предпочли бы вовсе не размыкать рук и не отодвигаться друг от друга дальше, чем на несколько дюймов. По крайней мере, насмотреться друг на друга они явно не могли.

— Тебя давно никто не обыгрывал, мой глупый человек? — поинтересовался отец игриво, и папа, отодвинув в сторону доску, отчего несколько фигур рассыпались по траве, надвинулся и навис над ним. Отец лениво поднял руку и опустил ее папе на шею сзади, и Иан очень отчетливо понял, что ему пора прогуляться.

— Можно я соберу цветов? — спросил он, поднимаясь на ноги, — хочу сделать букет и подарить его госпоже Йеннифер.

Папа посмотрел на него, как тот, кого грубо выдернули из приятного сна, но потом немного растерянно улыбнулся.

— Конечно, — кивнул он, и Иан видел, как пальцы отца, поглаживающие его шею, мешают папе говорить, — только далеко не уходи.

Иан прекрасно знал, что Туссент лишь кажется волшебным краем со страниц ярких иллюстрированных книг, а на самом деле полон опасностей ничуть не меньше, чем реданские леса или болота под стенами Вызимы. Он помнил, как Геральт рассказывал ему о способах распознать близость гнезд смертоносных тварей — сколопендроморфов или накеров. Нужно было внимательно прислушиваться и стараться почувствовать, не дрожит ли под ногами земля. Но сейчас, когда мальчик шел, по колено в сочной зеленой траве и один к одному собирал цветы в красочный ароматный букет, все было тихо. Лишь ветер колыхал невысокие деревья и волнами проходил по стеблям. На тонкую стрелу иван-чая присела знакомая уже Иану солнечно-желтая бабочка. Мальчик замер, стараясь на этот раз не спугнуть ее, но налетел порыв ветра, и поклонил цветок к земле. В воздухе пахло медом, близкой рекой, распаренной черной землей и совсем немного — чем-то еще, неуловимо-тяжелым, муторным, как застывшая в тарелке овсяная каша. Бабочка на мгновение запуталась в тяжелых травяных стеблях, но потом взлетела выше. Иан пошел за ней, не замечая, как истончается под ногами тропа.

У самого горизонта собиралась, набухая, чернея с каждой минутой, громада грозовой тучи. Иан взобрался на небольшой, покрытый мелкими желтыми цветами холм и теперь вглядывался в нее. В самой глубине сизой массы мелькали короткие вспышки. Грома пока было не слышно, но тревожная мгла ширилась и приближалась. Мальчик чувствовал, как отчаянно-сильно запахли цветы, как пронзительней застрекотали кузнечики, а тяжелый, густеющий вместе с грозой у горизонта, аромат, стал отчетливей и страшней. Иан знал, что нужно поворачивать назад, предупредить родителей, что собирается буря. Конечно, им было не успеть доехать до Корво-Бьянко до того, как начнется дождь, но нужно было хотя бы отыскать укрытие. Он собрался уже уходить, но тут взгляд его, скользнув по берегу реки у подножия холма, наткнулся на странную темную кучу у самой воды.

Ноги понесли мальчика почти против его воли. Он сбежал по травянистому склону, оскальзываясь и едва не падая. Берег в этом месте был болотистым и вязким, и ноги проваливались в ил по самую щиколотку, но Иан продолжал упорно приближаться к странному предмету. В воздух от очередного его неловкого шага взметнулось черное облако мух, и маленький эльф наконец смог рассмотреть, к чему так отчаянно устремился.

Полуутопленное в густом иле, перед ним лежало тело большой черной лошади, и Иан узнал ее с первого взгляда.

— Плотвичка, — тихо прошептал мальчик, делая еще один неуверенный шаг к своей находке.

Лошадь совершенно очевидно была мертва уже пару дней. Крупная морда с яростно открытыми белесыми глазами устремлялась к темнеющему небу. На шее Плотвы красовался длинный глубокий порез, но багровая кровь давно впиталась в илистую почву. Маленький эльф осторожно опустился на корточки рядом с телом, протянул руку и коснулся гладкого покатого лба. Тело уже окоченело, и пальцы словно прижались к ледяному стеклу, подернутому инеем.

— Плотва, — позвал мальчик, словно надеялся, что это все ему мерещится, что верная ведьмачья спутница вот-вот запрядет ушами, задергается, поднимется на ноги, стряхивая с себя илистый налет смерти. Но, конечно, тело оставалось неподвижным. Иан, сам едва это понимая, горько всхлипнул. Было время, когда он боялся Плотвы, сторонился ее — лошадь была крупнее Серебряного, и, хотя и вела себя смирней и послушней, внушала безотчетный страх. Но помнил мальчик и то, как приятно было, сидя в седле впереди Геральта, прижиматься к ее теплой шее, как дремота одолевала его под ее ровный ход. Как ранним утром, если мальчик приходил проведать лошадей на конюшне Корво-Бьянко, Плотва забирала яблоко с его ладони мягкими влажными губами, как подставляла нос под неловкую ласку.

Маленький эльф так глубоко погрузился в собственное нежданное горе, что услышал плеск и стрекот слишком поздно. Тощая, покрытая зеленой коркой, желтоглазая тварь поднималась из воды в нескольких шагах от него, а следом за ней — еще одна, и еще. Чудовища расправляли алые гребни на головах, скалились, будто насмехаясь, двигались неторопливо, вразвалку, как добрые толстые купцы на городском рынке, но их ядовитые длинные когти чертили линии на стоячей воде, вспарывали ровный илистый слой.

Иан поднялся на ноги, понимая, что бежать уже поздно, попятился, утопая ногами в вязкой грязи. Он знал — стоит оступиться, и конец — твари набросятся и растерзают его. Откуда-то издалека разнесся раскат грома, под новым порывом ветра река вспенилась, восстала и опала, как остывший омлет. Одна из тварей, низко урча, перестала чертить круги вокруг мальчика и двинулась прямо на него — все также неспешно, или ему только так показалось. Иан выпрямился и расправил плечи, как, споря с особенно яростными оппонентами, всегда делал отец. Если уж ему было суждено погибнуть, то сделает это он, не вопя от ужаса, не в бессмысленной попытке убежать. Иан готов был встретить смерть лицом к лицу, раз уж его жизни суждено было так нелепо закончиться.

Тварь ринулась вперед рывком, и в последний миг Иан все же не выдержал и зажмурился. Он услышал странный глухой звук, потом отчаянный вой, и лицо его залила вонючая теплая жижа. Мальчик отпрянул так резко, что не удержался и полетел спиной в грязь, и только после этого с трудом смог разлепить глаза.

Нападавшая на него тварь уже утопала в иле в шаге от него — из правой глазницы торчал длинный метательный нож. Второе чудовище, бросившееся на помощь первому, тоже упало, как подкошенное — нож вошел ему в горло. Иан не успел ничего сообразить, не успел дернуться, когда прямо перед ним возникла фигура отца. Он был безоружен, но буквально накрыл мальчика собой, пока рядом с ним папа, орудуя длинным кинжалом, расправлялся с оставшимися тварями.

Сражение длилось недолго — чудовищ было больше, они были в ярости, раззадоренные запахом потрохов своих товарищей, но папой, казалось, двигала слепая непобедимая ярость. Он принял одну тварь на свой клинок — лезвие вошло во впалую грудь по самую рукоять, но тут же стряхнув тело прочь, человек, развернувшись, снес голову следующей твари начисто, одним точным ударом. Один из тех, кто получил метательный нож, из последних сил ухватился за ногу человека и потянул его вниз. Папа рывком присел, выставил лезвие кинжала вниз, вонзил его точно в клыкастую жадную пасть, и чудовище забулькало, сотрясаемое конвульсиями. Еще мгновение — и все было кончено.

Вокруг потемнело и похолодало, ветер трепал папины волосы, слипшиеся от болотной жижи и пота. Убрав клинок, он ринулся к эльфам, почти оттолкнул Иорвета в сторону и впился Иану в плечи.

— Ты не ранен? — взгляд его потемневших глаз скользил по лицу мальчика, и Иан растерянно помотал головой.

— Какого хрена! — отец тоже вцепился в него, словно они надеялись перетянуть его каждый на свою сторону, — Иан! Ты ведь уже не глупый несмышленыш! Как ты мог! — его плечи вздрогнули под налипшей на них тканью легкой льняной рубахи. Лицо отца, перечерченное шрамом, как небо молнией, искривилось, казалось, он вот-вот расплачется или отвесит мальчику тяжелую оплеуху. Иан почувствовал, что заслужил ее.

— Плотва, — всхлипнул он, позволяя дрожи наконец завладеть собой, — там Плотва.

— Идем отсюда, — жестко сказал папа, — сейчас начнется дождь, и утопцев здесь будет целая толпа.

Иорвет рывком поставил мальчика на ноги, уцепился за его руку так, что пальцы хрустнули, и потянул его за собой. Иан не сопротивлялся. Его все еще трясло, и он с трудом переставлял ноги, но упорно шел за отцом, спотыкаясь на каждом шагу. Папа с клинком наголо шагал следом.

Когда они добрались до стоянки — в полном молчании — начал накрапывать дождь, а, когда наконец сели в седла, небо разверзлось настоящим ливнем. Останавливаться и искать укрытие оказалось бессмысленно — под низкими деревьями в грозу убежища было искать нечего. Иан сидел, прижавшись к отцу, чувствуя, как от каждого раската грома прямо над головой эльф, а вместе с ним и Серебряный под ними, напряженно вздрагивают.

— А что, если они убили Геральта? — тихо-тихо, едва пробиваясь сквозь шум дождя, спросил Иан, — его я там не видел, но Плотва… он бы ее не бросил.

Отец ничего не ответил, и мальчику тоже пришлось замолчать. Он не стал говорить, чего на самом деле испугался больше всего. На короткий миг, пока папа расправлялся с чудовищами, Иан увидел смутную высокую фигуру в нескольких шагах от него — такую знакомую, поникшую и окруженную странным туманом. Видение быстро рассеялось, но маленький эльф теперь твердо знал, что это значит.

К воротам Корво-Бьянко они приехали, когда дождь уже прекратился и начало смеркаться. После грозы воздух пропитался ароматом роз и влажной листвы, снова начали подавать голоса птицы, но Иан не слышал и не чувствовал ничего — все его мысли были там, за закрытыми створками, среди надежных стен, в уютном тепле знакомых комнат.

Через двор, аккуратно обходя большие гладкие лужи, к ним спешил Варнава-Базиль, и, взглянув на него, мальчик немного успокоился. Лицо дворецкого было спокойным и любезным, как всегда, но к лошадям он приближаться не стал. Дождался, пока гости спешатся, и только после этого с поклоном подошел.

— Мы не ждали вас, ваша милость, — произнес Варнава-Базиль, и было непонятно, к кому именно он обращается, — но мастер ведьмак будет очень рад.

Не в силах больше ждать, Иан бросился вперед, обогнул прямую фигуру дворецкого и, оскальзываясь на ступеньках, устремился к дверям дома. Распахнул тяжелую створку и, оставляя на ковре неровные мокрые следы, пошел вглубь коридора.

— Геральт? — неуверенно позвал мальчик, и голос его словно застрял в воздухе, как топор в слишком смолянистом стволе дерева. — Геральт?!

Ведьмак появился на пороге кухни, где каждое утро раньше Иан боролся с ненавистной кашей и слушал, как госпожа Йеннифер препирается с хозяином дома или папа шутит с ним — как всегда, не слишком смешно. На Геральте была надета простая распахнутая белая рубаха, и под ней виднелась свежая повязка, пересекавшая широкую грудь ведьмака.

— Иан? — удивленно спросил хозяин — так, словно ожидал увидеть кого угодно, только не маленького эльфа.

Иан сорвался с места, и Геральт успел присесть, когда он обвил руками его шею и повис, прижавшись всем телом, снова дрожа, как от холода.

— Геральт, — мальчик закрыл глаза, стараясь заставить себя поверить — на этот раз видение обмануло его, Геральт был совершенно живым и настоящим — каким-то изможденным, явно раненным, но не мертвым, как его кобыла.

— Ну-ну, малыш, — голос ведьмака звучал мягко — так он разговаривал с Ианом, если с тем приключалось что-то плохое — приснился кошмарный сон или он расшиб колено, упав с дерева. Это был не морок и не призрак — ведьмак обнял маленького эльфа одной рукой и застыл, окутывая его терпким запахом целебной мази и алхимического спирта.

Все вчетвером они сидели за столом, но кухня, хоть и осталась такой же тесной, выглядела пусто и как-то сиротливо, словно из нее вынесли всю мебель.

— Йеннифер уехала через неделю после вас, — рассказывал Геральт, крутя в здоровой руке кружку с горячим вином. Отец свою первую порцию уже прикончил, а Иан с папой довольствовались малиновым соком, — с тех пор я почти ничего о ней не слышал.

— Вы поссорились? — осторожно спросил Иан. Сейчас — тщательно вымытый и переодетый во все сухое — он наконец смог по-настоящему оглядеться. Дом действительно изменился. Из него, казалось, исчезло нечто такое, благодаря чему красиво обставленное, теплое, пропахшее вкусной едой и специями помещение и становилось домом. На стенах висели те же портреты, в углу — поблескивали мечи на резных стойках, огонь все также мягко трещал в камине — но это была вовсе не та комната, которую запомнил Иан. Она была пуста, хоть и полна гостей.

— Не то чтобы, — пожал Геральт плечом. Его правая рука лежала на столе — неподвижная и бесполезная, — она просто… иногда так делает. Всегда так делала. Я, можно сказать, привык. После ее отъезда я хотел тоже отправиться в путь — хватит, засиделся, наигрался в зажиточного винодела, с ведьмачьей судьбой спорить — себе дороже. Да и Регис звал меня с собой — он собирается в Назаир, и ему нужен надежный спутник — так он сказал. Но я знаю, зачем он едет туда, и не хочу в это снова вмешиваться. А на Севере, я слышал, опять назревает война, а меня тошнит от большой политики.

— Война кончилась, не начавшись, — подал голос отец. Он говорил уже, чуть растягивая слова — вино успело слегка ударить ему в голову. Но по крайней мере, у эльфа перестали трястись руки, — благодаря усилиям Вернона, глупые девчонки смогли поделить свои игрушки и разойтись по разным углам.

— В основном, это заслуга Цириллы, — поправил его папа, — заговорщики допустили огромную ошибку, недооценив ее. Из нее за очень короткий срок получилась настоящая железная Императрица.

— Вся в бабку, — хмыкнул Геральт, но лицо его отчего-то скривилось, будто ему прострелило спину. — это хорошо, что она нашла свое место. А я вот… — он вздохнул, сделал большой глоток, стукнул кружкой о стол, — я решил остаться в Туссенте. За зиму здесь столько нечисти развелось — для ведьмака работы невпроворот. Анна-Генриетта, кажется, забыла, как неловко все вышло с ее сестрой в прошлый раз, и время от времени нанимает меня для всяких мелких дел — там утопцы расплодились, сям — вампиры борогозят. Скучать и размышлять некогда.

— А что случилось с твоей рукой? — спросил папа, пристально глядя на старого друга. Геральт снова скривился. Пальцы на его непослушной руке едва заметно дрогнули, будто он попытался сжать ладонь в кулак.

— Пройдет, — ответил он, — пара дней, несколько эликсиров, и буду, как новенький. А случилось… глупость случилась. Столкнулся со стаей болотников в излучине, у Золотого холма, земля там топкая, вот Плотва и застряла. Они напали на нее, я пытался отбиваться, но лошадь пала, придавила меня, и я едва не потонул в этом болоте по собственной глупости, — он рассказывал об этом ровно и буднично, как о погоде за окном, и от этого тона Иану вдруг стало очень страшно. Он помнил мертвые испуганные глаза Плотвы, страшную рану на ее шее, окоченевшее холодное тело. А Геральт словно напрочь забыл, и вот-вот спросит, задали ли кобыле корма на ночь, — понятия не имею, как я спасся — очнулся уже у ворот Корво-Бьянко, рядом был только мой дворецкий, но он молчит, как эльфская статуя, чтоб его. Я хотел вернуться за телом Плотвы, но решил, что с бесполезной рукой и сам там подохну.

Он замолчал, и некоторое время было слышно лишь, как потрескивает огонь в очаге.

— А вы к нам какими судьбами? — после долгой паузы спросил Геральт, — тебя, Роше, снова изгнали из очередного королевства?

— Нет, — папа усмехнулся, но лицо его сразу стало торжественно-серьезным, — я приехал, чтобы рассчитаться с тобой. Сложно жить в должниках у лучшего друга.

Геральт удивленно поднял рассеченную бровь, словно не мог вспомнить, о чем это папа толкует, потом возвел глаза к потолку.

— Вернон, мать твою, — проговорил он недовольно, — да я уже забыл об этом долге, я, если помнишь, и платы с тебя брать не хотел, это все ерунда…

— Жизнь моего сына — не ерунда, — твердо ответил папа.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Геральт, — год еще не прошел, и я вижу, эльф твой не в положении, и младенца у вас на руках нет, так что же ты мне привез? Надеюсь, яблок с того огромного дерева в королевском саду.

— Геральт, — папа сдвинул брови, и Иан заметил, как напрягся отец, подался вперед, словно готов был броситься на человека через стол и задушить, скажи он хоть одно неверное слово.

— А, впрочем, знаешь, что, — Геральт поводил головой, разминая шею, — после этих эликсиров и вина я уже пьян, как краснолюд. Давай поговорим об этом утром? Ваши комнаты остались нетронутыми — других гостей у меня тут не бывает. Так что — утро вечера мудренее.

Лежа в знакомой постели, окруженный вещами, которые, убегая, оставил в этой комнате, Иан чувствовал сквозь подползающий туман сна, что вернулся домой. Ему не суждено было здесь остаться, да он и не хотел этого — его ждало впереди новое путешествие, встреча с другом, невиданные города и нехоженные дороги, но в эту ночь он засыпал в доме, где ему были рады, несмотря ни на что. И это было теплое, счастливое чувство, сродни крепким дружеским объятиям ведьмака.

Разбудили его затемно. Геральт тряс мальчика за плечо, и тот дернулся, просыпаясь.

— Что-то случилось? — быстро сориентировавшись, спросил Иан, садясь в постели. Геральт, нависавший над ним, улыбался — на этот раз по-настоящему, своей привычной скупой улыбкой.

— Идем, — сказал он, — я кое-что тебе покажу.

Они спустились по темной скрипучей лестнице, вышли во двор. Рассвет только занимался, и все поместье было погружено в прохладные жемчужные сумерки. Земля дышала теплом, и день обещал быть очень жарким.

Геральт подвел мальчика к дверям конюшни, а, когда они вошли внутрь, указал на денник, где все это время их возвращения ждала Бабочка. Луна и Серебряный смотрели из своих стойл торжественно, будто Иан попал на какой-то тайный лошадиный праздник. Геральт открыл ворота денника и пропустил Иана вперед.

— Посмотри, — шепнул он.

У серого опавшего живота Бабочки, тыкаясь в него носом, переступая на тонких ногах, топтался белый, как нетронутый снег, жеребенок. Он помахивал коротким серебристым хвостом, а лошадь встретила мальчика спокойным, каким-то даже умиротворенным взглядом, будто давала ему разрешение полюбоваться своим творением.

— Какой маленький, — растерянно сказал Иан, подходя ближе. — можно его погладить?

Он оробел, не зная, как себя вести. Жеребенок не казался хрупким, но был таким до нелепости нескладным, что впору было рассмеяться над его пока неровными короткими шажками.

— Погладь, — разрешил Геральт, — только осторожно, не пугай ее.

— Ее? — переспросил Иан и протянул руку. Шерсть жеребенка наощупь была похожа на теплую молочную пенку. Осмелев, мальчик провел по ней раскрытой ладонью, пропуская между пальцами чуть влажные волоски.

— Надо обрадовать твоего папу, — ухмыльнулся Геральт, — он так не хотел оставлять Бабочку — она ведь была с ним с самого конца войны, чуть дольше, чем с ним был ты.

Иан кивнул, хотя ему вовсе не хотелось уходить. Он смотрел на то, как жеребенок, отцепившись от матери, трясет маленькой головой. Между несуразно-больших ушей пробивалась серебристо-серая редкая грива, а на лбу красовалась нечеткая, но вполне заметная серая отметина — почти такая же, как у матери. Глаза у жеребенка были немного мутными и никак не могли сосредоточиться на мальчике.

— Привет, — сказал маленький эльф, — меня зовут Иан.- и жеребенок, словно поняв его, ткнулся острой теплой мордой ему в ладонь.

— Так странно, — сказал папа, стоя у входа в денник. Его подняли из постели, и он выглядел растрепанным и сонным. Иорвет, мелькнувший за его спиной, и вовсе имел почти умирающий вид — во всяком случае, страшно недовольный. Жеребенок был занят тем, что трапезничал прямо у всех на глазах и не обращал на собравшихся никакого внимания. — Она должна была разрешиться только в начале осени. Он здоров?

Геральт, погладив Бабочку по меланхоличной морде, кивнул, как гордый папаша на смотринах.

— Здоров, — подтвердил он, — и это «она».

— Пусть так, но либо я ничего не знаю о лошадях, либо… — заговорил было папа, но отец, вдруг встрепенувшись, выступил вперед.

— Ты, может, в лошадях ничего и не понимаешь, Вернон, а вот я — да, — заявил он, — и я умею считать. Выходит, Бабочка понесла на Мидаете, не позже.

— И что? — папа повернулся к нему, и вместе с Ианом, похоже, с удивлением заметил, как лицо эльфа светлеет прямо на глазах.

— А то, что Иана прокляли на исходе Феаинна, — Иорвет говорил тем тоном, каким разъяснял прочим студентам непреложные очевидные истины, — ну, глупый человек, соображай!

Папа молчал несколько долгих секунд, хмурился и смотрел то на Иорвета, то на жеребенка. Наконец его брови взлетели вверх, и он рассмеялся. Повернулся и шагнул к Геральту.

— Друг мой, — заговорил он, — вот твоя плата. То, чего я в своем доме не знал. Примешь ли ты ее?

Геральт соображал куда быстрее папы, но все равно недостаточно. Улыбка вновь расцвела на его усталом лице через несколько долгих секунд. Он повернулся к жеребенку, потрепал его по белой холке.

— Ну что, — сказал он, — Здравствуй, Плотва.

***

Иан услышал, как заржали, заволновались лошади в стойлах, а потом ему на глаза упала густая, непроглядная тьма. Он попытался сделать шаг, но почувствовал, как ноги немеют и отрываются от земли, а руки сами собой раскидываются в стороны. На пороге конюшни стоял человек, весь окутанный неясными всполохами тьмы, похожий на грозно надвигающуюся тяжелую тучу.

— Две дороги, — произнес незнакомый, далекий, мерцающе-призрачный голос, — и всего один Путь.

В дрожании мглы начало проступать, вырисовываться, как узор брусчатки сквозь тающий снег, лицо — и на тонких губах играла мягкая, чуть подрагивающая улыбка.

— Один путь, — повторил незнакомец, и в следующий миг все смолкло.

Иан почувствовал, что его держит твердая сильная рука, а потом встретился взглядом с блестящими в полутьме золотыми ведьмачьими глазами.

— Что это? — услышал он надломленный, испуганный голос отца откуда-то сбоку. Самого эльфа мальчик никак не мог разглядеть, не в силах перестать смотреть в серьезное, сосредоточенное лицо Геральта, — Что с ним такое, ведьмак?!

— Ничего страшного, — голос Геральта звучал ровно, без единой фальшивой ноты, но Иан почувствовал его тревогу, пропитался ею, как запахом свежего сена и спирта, — я никогда не слышал, чтобы такое случалось с детьми-эльфами, но Истоки иногда впадают в неконтролируемый транс. Такое бывает.

Отец наконец появился за правым плечом ведьмака, протянул к мальчику дрожащую руку.

— Иан, — прошептал он, — ох, мой мальчик.