Дневник еврея. Поэма [Игорь Олегович Артеменко] (fb2) читать постранично, страница - 7

принялась сказать,

С чего она хлопочет,

С чего решила защищать,

И что от меня хочет.

«Я расскажу тебе, внучек,

Где сын, с чего разбита,

На нем повешен был значок

Большой «Звезда Давида»».

Звезда  нашита на груди,

Она была отметкой,

Что отличала нас среди

Людей, что с этикеткой.

И он обязан с ней ходить

Везде, где только можно,

Арийцев всех боготворить,

Что было так ничтожно.

Ему мог крикнуть стар и млад:

«Еврей, жида порода!»

И продолжался этот смрад

По времени – полгода.

А как то вечером он шёл,

Его схватили люди,

На коих как-то он набрел,

Он их просил о чуде.

Чтоб отпустили, дома мать,

Она больна, старуха,

Что он не должен тут страдать

И получать за ухо.

Им было хорошо пинать

Его худое тело,

Что полицай не мог разнять

И не хотел лезть в дело.

Они долбили по нему

Руками и ногами,

Закрывшись, он читал псалом,

Удары как цунами.

И полицай  лишь лицезрел,

довольный и с улыбкой,

Не видя в этом беспредел,

преступною ошибкой.

Когда цунами разошлось,

И отступили тени,

Пред ними тело поднялось,

Стоял он на колене.

Читал молитву и стоял

В крови, согнувшись с боли.

Наверно, смерть давно принял

Без сострадания роли.

Я прождала его всю ночь,

А утром рассказали,

Как он покинул сей мир прочь

И труп его убрали.

Осталась лужица крови

И ворот от одежки,

За что его так извели,

Деяния их невежды.

А тело я потом нашла

У выгребной канавы

И захоронить его смогла

без почести и славы.

На свете нет страшней беды,

Чем пережить детину,

Не пожелаю никому

Увидеть сей картину.

Старушка облилась слезой,

Пока вела рассказик,

От муки этой затяжной

Рыдала где-то с часик.

А я смотрел и холодел

От бесов, что способны

Чинить подобный беспредел

И почему так злобны?

На люд, который не причём,

Что он родился с верой,

Не позволял себе Содом

Или другой манеры.

Старуха, выплакав удел,

Ушла за двери спальни,

Ее страданиям предел,

Душевных мук терзаний.

Я не остался в стороне,

Душой завёлся тоже,

Подумал о своей семье,

Дай им здоровья, боже.

Как они? Живы? Может, нет?

Покинули ли город?

И где узнать, найти ответ,

Сомненья во мне спорят.

И я решил – все хорошо,

Не стали дожидаться,

Покинули страну давно,

Им удалось прорваться.

А я пока останусь тут,

С старушкой безопасно,

Тем более ей пригожусь,

Одной ей быть ужасно.

Я помогал по дому ей,

Что было в моих силах,

Старушка стала мне родней,

Как образ на светилах.

Ещё недели две лежал,

А после встал с кровати,

Нога прошла, едва хромал,

уж незаметно, кстати.

Я мыл полы, посуду, мёл.

Следил за чистотою,

За домом муравьёв извёл

И стриг траву косою.

Но за забор не выходил

Я от греха подальше,

Там неприятностью грозил

Тот идеал из фальши.

О доме часто думал я,

О маме и о сёстрах,

Наверно, брат подрос слегка,

Теперь, с меня он ростом.

Пройдёт чуть время, и тогда

Наладится порядок,

Вернётся в дом моя семья

И мир, что был так сладок.

Пока же время ужасать.

И по ночам гул, крики,

За окнами твердят спасать

Нацистов святы лики.

Спасать от армии жидов,

Что изъедают земли,

И иудейский стан домов

Поджогами, чтоб внемли.

И вот старушка испекла

Мне торт для угощения,

Сегодня праздник у меня,

Сегодня день рожденья.

Мы пили чай и ели торт,

Общались и грустили,

Для нас двоих это комфорт,

Покой, что мы