The Sound of Settling (ЛП) [Yokan] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Клаус откидывается на спинку стула, с его губ срывается сдавленный вздох, похожий на стон. В последний раз, когда он оторвал взгляд от экрана компьютера и посмотрел в окно, снаружи было совершенно темно. Теперь же яркий оранжевый свет восхода уже начинает прорезать бледно-голубое утреннее небо.

Еще одна бессонная ночь, которую он не собирался тянуть.

Клаус сплетает пальцы вместе и вытягивает руки над головой, чувствуя новую волну усталости, вдобавок к тому, насколько измотанным он уже был. Ему трудно даже просто держать глаза открытыми.

Это дело о слиянии станет для него концом, но у Клауса действительно нет выбора. Это его золотой билет в лучшую жизнь — все, что он когда-либо хотел: свобода, спокойные ночи и горячий, умопомрачительный секс-все это ждет его за поворотом, до которого осталось еще совсем немного. Все, что от него требуется — это держаться. Скоро все изменится. При условии, конечно, что он проживет еще пару месяцев. Хотя сейчас, это казалось невыполнимой задачей.

Он уже много лет барахтается в Новом Орлеане, жалкий и перегруженный работой. Клаус едва помнит, каково это-нормально выспаться в собственной постели, а его личная жизнь достигла небывало низкого уровня. Он уже не считал, когда последний раз занимался сексом, как только отметка перевалила за 4 месяца, и это начало становиться унизительным.

Но все закончится, как только он покончит с этим делом. Это большое дело для фирмы только на оплачиваемые часы, но положительный результат будет означать огромную рекламу и начало плодотворных отношений с VIP-клиентами. Что еще более важно, это обеспечит Клаусу билет в Нью-Йорк.

Вот уже больше года, с тех пор как Ричард Локвуд объявил о своей отставке, на его горизонте не было ничего, кроме этого. Фирма еще не решила, кто возглавит их прекрасный офис на Парк-авеню, и, к счастью для Клауса, выбор не зависел полностью от прихотей Майкла. У них есть целый совет директоров, даже если они все еще подчиняются этому старику. Во всяком случае, у Клауса есть честный шанс на победу.

Элайджа явно впереди, но он даже не хочет этого. Не так, как Клаус. Майкл не превращает его жизнь в ад, не выворачивает кишки Элайджи наизнанку при каждом удобном случае, не голосит обо всех его неудачах просто так. Элайджа вполне комфортно чувствует себя в Новом Орлеане, прокладывая путь к тому, чтобы через несколько лет взять власть непосредственно у Майкла, если этот дьявол, в конце концов, всё-таки решит уйти в отставку. Он продолжает реветь, что в его венах течет кровь викингов. Пусть Клаус и думает, что это полная чушь, но он ничуть не удивится, если этот сукин сын действительно доживет до тысячи лет, только для того, чтобы преследовать своего незаконнорожденного сына как можно больше поколений.

Однако оставаться здесь и смотреть, как его дорогой отец стареет и ожесточается, не входило в планы Клауса. Нисколько. Как только его переведут в Нью-Йорк, он больше никогда не появится в Новом Орлеане.

Ожидания Клауса, после окончания юридической школы в «Майклсон и сыновья», с самого начала не были завышенными, но можно с уверенностью сказать, что все это оказалось намного хуже, чем могло бы придумать его яркое воображение. Заваленный работой, которую он ненавидит, с невыносимо избалованными клиентами, работающий безбожное количество часов, полностью лишенный личной жизни.

Будни подпитываются слишком большим количеством кофеина; выходные расплываются в тумане бурбона, все его скудное существование заключено между ними. Но когда слияние закончится, все это уже не будет иметь значения.

Другие адвокаты, помогающие ему в этом деле, будто нарочно жалко некомпетентны.

Клаус уверен, что Майкл специально поручил ему свое первое по-настоящему сольное большое дело, а затем приставил худших из худших работать под его началом. Поэтому он сто процентов наслаждается, наблюдая, как его «сын» работает месяцами подряд, сводя себя с ума, пытаясь справиться со всем, чтобы в конце неизменно потерпеть неудачу.

Этот человек, вероятно, официально не является психопатом только из-за своих бесчисленных связей.

Однако Майкл даже не представляет, насколько мотивирован Клаус. Не из-за работы, не из-за клиентов и даже не из-за возможности показать свой успех презренному отцу, а только для того, чтобы избавиться от гнусного влияния семьи.

Он сделает все, что угодно, даже станет самым преданным адвокатом во всей этой чертовой фирме.

За последние несколько месяцев Клаус видит свой кабинет чаще, чем собственную квартиру. Делает ли это его абсолютно уничтоженным? Безусловно.

Но как только это закончится и его переведут в Нью-Йорк, жизнь Клауса войдет в нормальное русло. Всё наладится.

Он не утруждает себя уборкой перед тем, как отправиться домой. В любом случае, Клаус вернется в офис всего через несколько часов.

Он положит голову на подушку на пару часов, примет душ, переоденется и будет продолжать изображать пантомиму, притворяясь, что все еще имеет право распоряжаться собственной жизнью.

Не прошло и трех часов, как его телефон на прикроватном столике начинает звенеть от сообщений его некомпетентной команды, которую нельзя оставить без присмотра даже на полчаса.

Клаус вылезает из постели, надевает чистый костюм и выходит за дверь еще до девяти, но Майкл всё равно наорет на него за опоздание.

Джошуа паршиво варит кофе, поэтому Клаус решает, что, поскольку он уже опаздывает, то может побаловать себя и заскочить в кофейню за углом, чтобы выпить приличную чашку для разнообразия.

Обычно он не утруждает себя тем, чтобы пройти ради этого целый квартал; в эти дни у него нет ни времени, ни сил. Только Элайджа оказывает ему любезность и приносит чашку, посылая кого-нибудь из своих помощников в ближайший «Старбакс».

— У меня такое чувство, будто я подпитываю твою дурную привычку, — всегда добавляет он со снисходительным укором. — Давать наркотик наркоману…

— Да, хорошо, но не думаю, что тебе понравится альтернатива.

У Элайджи терпение монаха, но никто никогда не смог бы смириться с отказом Клауса от кофеина. Никто.

В первые несколько лет работы в фирме он постоянно заходил в кофейню, чтобы получить свою ежедневную порцию большого двойного капучино, иногда даже не один раз.

Это были старые добрые времена, которые, к сожалению, длились недолго. Майкл, не теряя времени, завалил его гораздо большим количеством работы, чем стоило бы взваливать на новичка. Если бы не Элайджа, Клаус, вероятно, не смог бы продвинуться так далеко. Прошло десять лет, а он все еще пытается найти золотую жилу в солдатской жизни. Клаус понятия не имел, куда он направляется и зачем.

Думать о будущем было все равно что напиваться туманной ночью, гуляя по краю обрыва.

Перевод в Нью-Йорк впервые дал ему что-то существенное, чего он ждал с нетерпением.

На данном этапе разумнее всего было бы вложить деньги в приличную кофеварку для своего офиса, но, несмотря на критические обстоятельства, Клаус отказывается устраиваться поудобнее в своем собственном аду. Активная попытка сделать это место более податливым ощущается как духовное самоубийство. Он должен хотеть выйти наружу, ненавидеть каждый час жизни, который он проводит, вдыхая этот душный воздух. Просто потому, что это часть его повседневной жизни — не значит, что он не должен воспринимать это именно так, как оно есть: чистилище. В чистилище хорошего кофе не подают, это уж точно.

Как только он окажется в Нью-Йорке, говорит он себе, ему больше не понадобятся кофеварки. У него будут приличные помощники, которые, как и у Элайджи, помимо выполнения всех своих обычных обязанностей, будут также ждать его утром со свежим капучино — двойной порцией, без сливок, без сахара. Мечта.

Впереди него в кафе сидят двое, еще несколько человек уже сидят вокруг, а в голове у него все еще такой туман, что требуется некоторое время, чтобы осознать, что это место кажется… другим.

И только когда он стоит перед кассой, до него доходит, что, хотя все это кажется смутно знакомым, он ничего не может вспомнить. Даже человека, улыбающегося ему из-за прилавка.

— Что вам принести? — приветливо спрашивает девушка, когда он слишком долго молчит, вяло моргая.

— Э-э… — он смотрит на меню на доске позади нее, написанное красивым размашистым почерком, и ничего не узнает. Неужели он настолько сошёл с ума от недосыпа, что просто зашел не в то место? — Это ведь не «Дом Ленор»?

— Нет, это «Мистик кафе».

Ой

— Ты хочешь что-нибудь выпить или ищешь Ленор? — слегка подталкивает она.

— Нет, я… Кофе, — выпаливает он, пытаясь сморгнуть затянувшуюся дымку, когда понимает, что выставляет себя полным идиотом.

— Значит, тебе повезло, — говорит она с улыбкой.

— Большой капучино, двойная порция. На самом деле, больше, если можно.

Она выгибает брови и нажимает кнопки на кассе.

— Тяжелая ночь?

— Тяжелый месяц.

— Четыре порции тебе подойдут?

— Это будет прекрасно, дорогая.

Она делает гримасу в ответ на ласковое обращение, хотя Клаус и не заметил, как оно выскользнуло из его рта.

Ребекка серьезно поговорила с ним о том, как женщины ненавидят эти ласкательные имена.

«Это снисходительно, непочтительно и унизительно, особенно по отношению к незнакомым женщинам»

Не то, чтобы Клаус принял ее слова близко к сердцу — по правде говоря, его мало волнует, что подумают о нем другие люди, но выражение лица бариста заставляет его на мгновение пожалеть об этом.

— Кэролайн, — говорит она.

— Извини… — Клаус уже собирается добавить «Дорогая», но вовремя успевает закрыть рот.

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

— Ты уверен? — спрашивает она, указывая на витрину, которая пестрит разнообразной выпечкой: шоколадные пончики, булочки, черничные кексы.

Выглядит аппетитно, но Клаус никогда не был сладкоежкой, и он совсем не голоден. Все, чего он сейчас жаждет — это лишняя доза кофеина.

— Похоже, тебе не помешает немного сладкого, — добавляет она с усмешкой, которая вот-вот станет дерзкой.

Клаус слегка прищуривается, еще не совсем проснувшись, чтобы понять, насмехается она над ним или просто настаивает.

— Знаешь, если бы я был бодрее, то наверное бы обиделся, — говорит он.

Девушка хихикает.

— Дай мне знать, когда наконец определишься.

— Боюсь, для такой наглости еще слишком рано.

— Я подумаю об этом позже, — говорит она, подмигивая. — Значит, только кофе?

— Только кофе, — повторяет он, протягивая деньги.

Клаус наблюдает, как девушка кладет пятерку в кассу и берет сдачу. Она выглядит моложе него, возможно, только что из колледжа. В Новом Орлеане много студентов из Тулейна, занятых в сфере услуг. Ее светлые волосы собраны в хвост, пряди обрамляют довольно милое личико. Но что привлекает его внимание, так это ее красивая шея. У него руки чешутся взять карандаш и бумагу, чтобы запечатлеть эту идеальную линию.

— Твоя сдача, — говорит она, отрывая его от неуместного наблюдения.

— Спасибо.

— Я вернусь через секунду с твоим кофе…

Ему требуется три секунды, чтобы понять, что она спрашивает его имя.

— Клаус.

Затем Кэролайн встает за стойку, чтобы самостоятельно приготовить его заказ. Он с восхищенным следит за тем, как она управляет машинами с точностью и ловкостью настоящего профессионала. Все признаки того, кто получает удовольствие от того, чем занимается. Это немного гипнотизирует. Он никогда не думал, что смотреть на то, как кто-то варит кофе, может быть так увлекательно.

Боже, он, должно быть, действительно сходит с ума.

— Ну вот, — говорит она, возвращаясь с его чашкой. — Я добавила кое-что еще.

— Что еще? — хмурится Клаус.

— Личный штрих. Просто пытаюсь сделать тебя постоянным клиентом.

— Добавив в напиток то, о чем я не просил? — он язвит в ответ, и это звучит гораздо более ехидно, чем он намеревался.

Еще слишком рано, он почти не спал, а кофе — это святое.

Бариста просто закатывает глаза.

— Просто попробуй? Я принесу твой скучный капучино, если тебе не понравится.

— Скучный капучино? Так ты разговариваешь со своими потенциальными клиентами?

— Так ты попробуешь или нет?

Клаус сдерживает улыбку, подозрительно глядя на свою чашку. Он в некотором роде пурист, когда дело доходит до кофе. Что-нибудь большее, чем капучино, и он бесцеремонно сморщит нос.

Но она стоит там с выжидающим видом, от которого сквозит вызовом, ожидая, что он попытается сделать это, прежде чем уйти, и поэтому он чувствует себя обязанным сделать это.

Это… Вполне возможно, лучший кофе, который он когда-либо пил.

— Что ты туда положила? — спрашивает он, широко раскрыв глаза в легком изумлении.

Клаус чувствует прилив кофеина, в котором так отчаянно нуждался, но он приходит с неизвестным ранее ударом вкуса: густой и бархатистый, и он восхитительно тает во рту.

Клаус пробует снова, на этот раз более длинный глоток, сдерживая восхищенный вздох, который был бы совершенно неподобающим.

— Ты, случайно, не ведьма? Это Новый Орлеан, все возможно.

Она снова хихикает.

— Как я уже сказала, это секрет. Мы давно не были здесь, поэтому мне нужно, чтобы люди вернулись. Кроме того, ты выглядел так, будто нуждался в этом.

— Значит, психотерапевт, — говорит он, не уверенный, стоит ли обижаться на ее признание, что он выглядит трагично.

— Ну, я работаю баристой на полную ставку, но полагаю, что ежедневная подача кофе с прилавка — это своего рода терапия.

Он поднимает кофе в воздух, прежде чем сделать еще глоток.

— Ты лучше, чем любой терапевт, которого я видел.

— Спасибо! — она сияет, и он не может не заметить, как ее улыбка освещает все ее лицо, всю комнату. Это ослепляет. — Приятного кофе и хорошего дня, Клаус, — говорит она, махая ему рукой и возвращаясь к кассе.

Клаус не отвечает, но в голове навязчиво крутится мысль, что это уже лучшее утро за последнее время, с этим чудо-кофе и прекрасной баристой.

Только оказавшись на тротуаре, Клаус оборачивается, чтобы проверить табличку, которую почему-то пропустил, когда входил. Мистик кафе.

Он не был настолько не в себе, чтобы пойти не туда; это именно то место, где раньше была «Ленора», но, похоже, при новой администрации.

Вот только язык не поворачивается сказать, что ему действительно жалко старую «Ленору»…

Комментарий к Часть 1

Максимально уютная работа с превосходной атмосферой) Фанфик полностью переведён, поэтому главы будут выходить через 1-2 дня

========== Часть 2 ==========

В следующий раз Клаус заходит еще раньше, когда нет и 8 утра. Он еще меньше спал прошлой ночью, думая, что у него, скорее всего, не хватит сил даже на то, чтобы сделать связный заказ, но когда Кэролайн видит, что он праздно стоит у двери, она улыбается.

— Клаус! Ты вернулся!

Он чувствует, как его ноги снова касаются земли.

— Я думала, что ты бросил нас, когда не появился снова.

— Извини, — говорит он, подходя к стойке. — Я хотел, но работа — это… — он неопределенно жестикулирует, имея в виду что-то сумасшедшее, или суетливое, или просто провалившееся, что, вероятно, было бы более уместно и объединяло бы все это.

Кэролайн кивает и идет к кофемашинами, начиная свой ритуал насосов, молока и эспрессо.

— Ты работаешь поблизости?

— Здание за углом.

— А чем ты занимаешься?

— Я юрист, — говорит он, а затем, несколько удрученно, добавляет без всякой причины: — «Майклсон и сыновья»

Кэролайн бросает на него быстрый взгляд.

— К нам ходят несколько клиентов оттуда. Это большая фирма.

— Нечестиво так.

Она хмурится.

— Тебе не нравится? — спрашивает она, как будто мысль о том, что кто-то не любит свою работу, была ей совершенно чужда.

— Думаю, мне еще рано об этом говорить.

— Конечно, — Кэролайн неловко улыбается, и он внезапно сожалеет о резкости своего ответа. — Мне любопытно, я задаю слишком много вопросов. Прости.

— Нет, ты не обязана…

— Вот, — обрывает она его, протягивая большую чашку.

Клаус перевел взгляд с нее на чашку и обратно.

— Я еще ничего не заказывал.

— Я знаю.

Она пододвигает к нему чашку. Он делает глоток, выуживая бумажник, ожидая, что это будет тот же самый капучино, который он пил на днях — что было бы достаточно впечатляюще, если бы она вспомнила не только его имя, но и его заказ. Но Клаус замирает, пораженный чем-то совершенно другим. На вкус кофе шоколадный, но не слишком сладкий. Может быть, там есть специи. А пунш эспрессо просто божественный.

Должно быть, его восторг отразился на лице, потому что улыбка на лице Кэролайн стала самодовольной.

— Что это?

— Латте со специями, четыре порции. Обычно для этого рецепта требуется не больше двух, но я сделала для тебя двойную порцию. Тебе нравится?

Клаус знает, что Кэролайн и сама уже поняла это, но по-видимому, хочет услышать лично его оценку, поэтому ему не остаётся ничего, кроме как подчиниться.

— Мне кажется, моя жизнь только что изменилась.

Гордая улыбка Кэролайн становится шире.

— Я очень хороша в своем деле.

— Вижу, — соглашается он, его губы невольно кривятся в улыбке, а лицо чувствует себя странно, используя эти мышцы так рано.

Когда он открывает бумажник, она протягивает руку, чтобы остановить его.

— За счет заведения.

— Что?

— Ты наш новый клиент.

— Мне показалось, ты сказала, что у тебя новый бизнес.

— Так и есть.

— Тогда ты не можешь просто давать бесплатный кофе каждому новому клиенту, который входит.

— А кто сказал, что я даю его каждому клиенту?

Клаус замолкает, не зная, что сказать дальше.

— Я сделала все, что могла, прежде чем открыть здесь кафе. Есть несколько юридических фирм в этой области, а юристы — особенно хорошие клиенты.

— О?

— У тебя в офисе полно людей, которым нужно рассказать об этом месте. Уверена, они всегда нуждаются в кофе.

— Это еще мягко сказано, — фыркнул Клаус.

— Вот видишь? Это выгодное деловое предложение. Считайте, что это бесплатный образец, — она подчеркивает свою позицию улыбкой, положив руку на бедро, в то время как Клаус пытается скрыть свое веселье за краем кофейной чашки.

— Тебе еще что-нибудь нужно? Может быть, булочку? Я сделала их сегодня утром.

— Нет, только кофе.

Кэролайн пожимает плечами и склоняет голову набок.

— Тогда как-нибудь в другой раз.

В этот момент Клаус просто знает, что у нее будет много возможностей подразнить его своей демонстрацией сладостей.

— Может быть.

***

На следующее утро он, спотыкаясь, возвращается в «Мистик кафе».

Сейчас 6:20. Кэролайн одна стоит за стойкой, спокойно потягивая кофе из кружки и просматривая кипу бумаг. Когда зазвенел колокольчик у двери, она подняла голову, и ее лицо мгновенно засияло.

Честно говоря, Клаус не помнил, когда в последний раз кто-то выглядел таким счастливым, увидев его. Она вежлива, потому что пытается увлечь клиента, только и всего. Ей просто нужно, чтобы он распространял информацию. Она сама это сказала, но все же, он не против, чтобы его эго лишний раз потешили, особенно такой улыбкой.

— Я так понимаю, пряный какао-латте был настоящим хитом, — говорит она.

— Не могу не согласиться.

Он подходит ближе, и, даже не осознавая этого, вопрос срывается с его языка:

— Что ты пьёшь?

— Чай.

Клаус приподнимает бровь.

— Разве нет каких-то законов против бариста, предпочитающих чай?

— Разве нет каких-то законов против англичан, предпочитающих кофе?

Губы Клауса кривятся в улыбке.

— Хорошая мысль. Родина велела бы меня повесить.

Кэролайн опирается локтями о стойку и наклоняется.

— Я не скажу, если ты не скажешь.

— Договорились.

— Не рановато ли тебе идти на работу? — спрашивает она, и между ее бровями пролегает любопытная морщинка.

В какой-то отдаленной части своего сознания Клаус замечает, что Кэролайн относится к тому типу болтливых, задорных личностей, с которыми он никогда не смог бы справиться в шесть утра, да и вообще, по правде говоря, никогда. Но почему-то он чувствует себя совершенно непринужденно, разговаривая с ней. Ее вопросы кажутся ему скорее безобидными и мягкими, чем назойливыми и дотошными.

В голове непроизвольно всплыл вопрос: «Также ли одиноко ей стоять за прилавком весь день, как и ему чувствовать себя запертым в офисе?»

— Еще слишком рано, — искренне отвечает он. — Но мы, адвокаты, настоящие вампиры. Весь день в помещении, всю ночь на ногах, питаемся кровью невинных.

— Если ты так представляешь себе запугивание, то должна тебе сказать: меня не так-то легко напугать.

— Ты едва знаешь меня, дорог… — он снова замолкает.

—Ты собирался назвать меня «дорогуша», не так ли?

— Виновен по всем пунктам обвинения. Не обижайся, это просто… Выскальзывает само по себе.

Она качает головой, но не отчитывает его, прежде чем отодвинуться от стойки, чтобы опять начать колдовать над своими машинами. Клаус смотрит на бумаги, которые она только что читала.

Похоже на стопку резюме. Она говорит «мы» и «наше», когда на самом деле имеет в виду «я» и «мое». Кафе, должно быть, принадлежит ей, и управляла она им сама. Это очень впечатляет.

— Есть еще один англичанин, который часто сюда приходит, — снова начинает она разговор. — Зовет меня «милая» и «дорогуша». Немного придурок, если хочешь знать мое мнение.

Клаус поднимает на нее взгляд, раздумывая, не пытается ли она косвенно назвать его придурком, но потом до него доходит.

— Как его зовут?

— Кол.

— Конечно — думает он.

— Это, должно быть, мой брат.

Кэролайн поворачивается к нему с извиняющимся выражением на лице.

— Боже мой! Мне очень жаль.

Клаус коротко рассмеялся, хоть и звук был чужд его собственным ушам, так давно это было.

— Не надо. Ты абсолютно права. Боюсь, твоё оскорбление гораздо мягче, чем он того заслуживает.

— Я и мой не закрывающийся рот. Каковы шансы на то, что ты связан с другим парнем?

— Я нисколько не обижен.

— Значит ли это, что ты все равно вернешься?

— Это значит, что теперь я люблю это место еще больше.

Кэролайн снова улыбается, протягивая ему чашку.

— За счет заведения.

— Ты не можешь продолжать давать мне бесплатные напитки.

— Это не бесплатная выпивка, это извинение. Я только что обидела твоего брата.

— Мой брат — величайший придурок, когда-либо ходивший по этой земле.

Кэролайн прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать смех, и Клаус снова широко улыбается.

— Просто возьми кофе.

— Если ты не позволишь заплатить, мне придется… — он достает из бумажника пятерку и кладет ее в банку с чаевыми. — Вот. Я слишком люблю твой кофе, чтобы смотреть, как ты разоряешь свой бизнес по одному бесплатному кофе за раз.

Кэролайн, прищурившись, смотрит на него.

— Умник.

— До тех пор, пока я не придурок.

— Нет, — говорит она, и выражение ее лица внезапно смягчается. — Ты совсем не придурок.

***

Клаус допивает кофе минут через пять после того, как устраивается в своем кабинете, уже просматривая стопки документов и печатая электронные письма направо и налево. Сегодня это был капучино. Дополнительные дозы эспрессо ощутимо бодрят, а это именно то, что ему нужно.

Клаус не любитель сюрпризов, но этот маленький ритуал, когда он никогда не знает, что будет пить, создает предвкушение, которое кажется слишком большим для обычного кофе.

Прошла всего неделя, но это уже лучшая часть его дней. Интересно, что это говорит о нем, о его жизни вообще? Ничего хорошего, конечно.

И все же это чертовски хороший кофе.

А бариста еще лучше. Он почти сразу же отмахивается от этой мысли, отказываясь признать ее.

Впрочем, ему не помешало бы больше кофе, конечно, а не бариста. Может, ему стоит попросить две чашки вместо одной? Не покажется ли он ей чересчур жутким наркоманом? Клаус итак уже просит четыре порции эспрессо. Майклсон уверен, что это привлечёт к нему лишнюю шумиху, если он вдруг начнет появляться с двумя чашками, после многих лет, когда вообще не покупал кофе, заставляя Джошуа варить ему это ужасное пойло. Клаус терпеть не может быть в центр офисных сплетен. Все, что может заставить Майкла заметить его больше, чем строго необходимо, чертовски напрягает.

— Ты рано, — говорит Кол вместо приветствия, просовывая голову в дверь, что звучит слишком позитивно для такого часа.

Клаус тут же замечает кофейную чашку из «Мистик кафе», которую ему хочется вырвать из рук брата и рявкнуть, чтобы он держался подальше от кофейни.

— Или ты даже не вернулся домой вчера вечером? — короткая пауза. — Опять.

— Не знал, что ты следишь за моей рутиной, — резко комментирует Клаус, снова уткнувшись в ноутбук.

— Элайджа платит мне.

Клаус смотрит на него снизу вверх. Ему никогда не удавалось понять шутит Кол или говорит серьёзно. Впрочем, он не стал бы упускать из виду Элайджу.

— А-а, — ухмыляется Кол, входя в кабинет Клауса, подходит к его столу и берет пустую чашку. — Я вижу, ты открыл для себя чудеса мисс Форбс.

— Кого?

— Кэролайн Форбс, очаровательная бариста из «Мистик кафе». Только не говори, что не заметил. Даже ты не можешь быть настолько глупым.

— Оставь бедную девушку в покое, Кол, — Клаус бросает на него суровый взгляд.

— Почему? — он прислоняется боком к столу Клауса. — Боишься небольшой конкуренции?

— Мне жаль любого трудолюбивого человека, который вынужден терпеть тебя. В том числе и себя.

— О чем ты говоришь? Я просто прелесть.

— Давай проведем опрос в офисе, хорошо? — Кол лишь закатывает глаза. —А разве ты ни с кем не встречался?

— Так и есть. Вообще-то у меня сегодня свидание.

— Тогда зачем тебе флиртовать с баристой?

— Это ведь твоё занятие, не так ли? Она красавица.

Клаус испускает болезненный вздох, чувствуя, как младший брат медленно разрушает его нервные клетки.

— Ты просто придурок.

— Ну, может быть, если бы ты чаще флиртовал и время от времени трахался, то был бы менее капризной занозой в заднице. Ты думал об этом?

— Убирайся из моего кабинета, Кол. Иди найди кого-нибудь другого, чтобы приставать, у меня есть работа.

Его брат хихикает, ставя чашку с кофе и поворачивая к нему ту сторону, где Кэролайн нацарапала его имя рядом со смайликом.

— Ты, должно быть, очень щедр на чаевые, Ник. У меня нет улыбки, — говорит он с дерзкой усмешкой на губах. — Хорошего тебе дня, старший брат.

========== Часть 3 ==========

Выходные дни Клауса довольно ужасны, и не так уж сильно отличаются от его будних дней, но тот факт, что он работает из дома, следовательно, вдали от прямого влияния Майкла, и имеет право отключиться на своем собственном удобном диване, имеет огромное значение.

Когда никто не смотрит на него исподлобья, Клаус может спокойно приправить свой кофе щедрой порцией бурбона в своей неуклюжей версии «Ирландца» и работать до поздней ночи, зная, что ему не придется скатываться с кровати в неурочный час и натягивать костюм.

Иногда он весь уик-энд носит только нижнее белье. Это облегчение, а также крошечный личный бунт за все те времена, когда Элайджа презрительно кривил губы и велел ему поправить чёртов галстук. Но от этого он не чувствует себя менее жалким.

Факт того, что не было никого, чтобы снять это самое нижнее белье за уже тревожно долгое время являлся постоянным напоминание о том, как низко упала планка его жизни за последние несколько лет.

Однако в тот уик-энд, первый с тех пор, как Клаус стал завсегдатаем в «Мистик кафе», он просыпается, отчаянно нуждаясь в латте с какао. К полудню он не может перестать думать о капучино с дополнительными порциями. Полдень, и он хочет попробовать латте с кокосовым молоком с капелькой меда во рту, почувствовать эту непристойную сладость, которая скользит по его языку, как ласка. Когда наступает ночь, англичанин даже задумывается о чае, который отказался обычно пробовать.

Клаус мало работает, тратит непозволительное количество часов на поиск в гугле «Мистик кафе» и его владелицу, Кэролайн Форбс. Место относительно новое, было открыто чуть больше двух назад месяцев, но уже получило хорошие отзывы от хипстерского кулинарного блогера на «The New Orleans Sentinel».

Он предсказывает, что скоро это место будет переполнено любопытными и нетерпеливыми новыми клиентами. Наверное, поэтому у нее на днях была куча резюме.

Клаус определенно, определенно, не ищет ее по личным причинам, абсолютно нет, и он абсолютно случайно узнал, что она из маленького городка в Вирджинии — Мистик Фоллс. Это объясняет название кафе.

«Я всегда хотела иметь свой собственный бизнес и всегда была увлечена хорошим кофе. Там, откуда я родом, у нас не было ничего подобного, а в подростковом возрасте Starbucks был воплощением крутизны. Так что мне пришлось начать готовить свой собственный кофе. Фраппе, латте, капучино… Потребовалось не так много времени, чтобы понять, что Starbucks на самом деле дьявол, создающий орду обманутых бедных душ, которые просто не знают, что такое приличный горячий кофе» — сказала она в своем блоге.

Губы Клауса изогнулись в усмешке, когда он читал интервью. Он буквально слышал ее голос, голос крестоносца против злых корпораций. Тех самых, на которых работает Клаус.

Он знает, что корпоративные юристы, по сути, воплощение дьявола, и это никогда не заставляло его краснеть. Однако внезапно он почувствовал себя таким ничтожеством. В любом случае, это никогда не было подарком мечты.

Чем больше Клаус думает о Кэролайн — не о Кэролайн Кэролайн, а о восхитительном, вызывающим привыкание, согревающим душу кофе Кэролайн — тем сильнее он чувствует зуд внутри себя, которого не чувствовал уже несколько месяцев.

В два часа ночи Клаус, наконец, поддается желанию, грохочущему в груди, и открывает дверь в свою студию. Раньше это была гавань Клауса, место, куда он сбегал, чтобы изгнать демонов, преследовавших его каждый день. С кисточкой в руке он возвращал себе весь контроль, который не мог ощущать на работе, позволяя всем разочарованиям и неудовлетворенностям своей жизни перетечь в его искусство.

Это будет только он, его холст, и его творение, и все в нем будет чувствами, эмоциями и разрядкой. Это было облегчение, пусть и мимолетное.

А потом Клаус вдруг перестал даже рисовать. Он часами стоял в своей мастерской, уставившись на чистый холст, а тот смотрел на него с насмешкой, провоцируя двигаться вперед, атаковать, выплескивать на него всю свою подавленную агрессию. И ничего.

Ни проблеска вдохновения, ни даже безумного ритма, который часто поражал его, когда он позволял зверю внутри взять верх. Клаус уничтожил изрядное количество холстов, кистей и очень дорогих наборов красок, прежде чем решил запереть дверь в мастерскую и забыть, что она вообще там есть. Это было несколько месяцев назад.

Он включает свет, смотрит на пыльные материалы, которые оставил нетронутыми на полу, и что-то вроде огня вспыхивает в нем. Он не питается гневом и разочарованием, как большая часть его работ в течение многих лет. Нет, это совсем другое. Мягче, легче… Он видит цвета, яркость и нежные изгибы. Он видит золотые волосы, собранные в конский хвост, и улыбку, подобную солнечному свету.

Он видит оттенки ароматов — свежеиспеченные круассаны, малиновые пирожные, мука и кофе. Шоколад, ваниль, специи, мед. Он видит идеальную линию шеи, от которой не может оторвать глаз.

Клаус дрожит до глубины души, когда идет за первой кистью, но его рука тверже, чем когда-либо за очень долгое время, так же тверда, как после первой дозы кофеина за день.

А потом, как по волшебству, он снова рисует.

Клаус засыпает на диванчике в своей студии. Потом просыпается и возвращается к ней, и больше ничего не делает до конца уик-энда.

Это лучшее, что Клаус чувствовал за всю свою жизнь.

Когда в понедельник он заходит в «Мистик кафе», за стойкой вместе с Кэролайн стоит мужчина. Сейчас 7.30, поэтому в заведении тихо, только пара других посетителей болтают на углу, и женщина протискивается мимо него, чтобы уйти со своим кофе.

На мужчине темно-красный фартук, точно такой же, как у Кэролайн. Она что-то объясняет ему об одной из машин, а он ловит каждое ее слово, старательно кивая, что заставляет Клауса задуматься о том, что он стоит, возможно, слишком близко, и его глаза прикованы к ее губам.

Что-то дикое шевелится в животе Клауса.

Парень замечает его первым.

— Доброе утро! — говорит он, подходя к кассе. — Что тебе принести, приятель?

У него акцент. Клаусу это вообще не нравится.

Лицо Кэролайн расплывается в улыбке, как только она замечает его.

— Все в порядке, Энзо, позволь мне, — говорит она, отталкивая мужчину в сторону.

Парень хмуро смотрит на нее.

— Как я должен учиться?

— Он постоянный клиент. Я сама обслужу его.

Она бросает на Энзо острый взгляд. Он выгибает брови и поджимает губы.

— Конечно. Пойду проверю духовку.

Он поворачивается на каблуках и исчезает в кухне.

—Я вижу, у тебя новая кровь, — говорит Клаус, подходя ближе, и его голос звучит более ехидно, чем он хотел.

— Это фантастика, что место становится очень оживленным, но я сходила с ума. Я немного помешана на контроле, поэтому откладывала это так долго, как только могла, но должна признать, мне нужна помощь.

— И тебе нравятся мужчины с акцентом, не так ли? — он дразнится.

Кэролайн закатывает глаза.

— Боже, как ты вообще можешь ходить, неся все это эго? — говорит она, по-доброму улыбаясь. — Энзо высоко квалифицирован, и акцент не имел к этому никакого отношения. Но я вижу, у вас много общего, так что, может быть, отныне вы предпочтёте, чтобы вас обслуживал он?

Клаус делает насмешливо-сердитое лицо.

— Даже не смей, милая.

Кэролайн смеется, и взгляд Клауса снова падает на ее красивую шею, вниз к ключице, к началу ложбинки между грудями, и его разум мгновенно вызывает образы того, что находится под этим V-образным вырезом.

Клаус прочищает горло и опускает голову, моля Бога, чтобы он не начал краснеть сейчас, после 32 лет достойного бесстрастия на этой земле.

— Сегодня я пропущу «милую», потому что у меня хорошее настроение, — говорит она. — Ты хорошо провел выходные?

— По правде говоря, так оно и было.

— О? Горячее свидание?

— Что-то в этом роде.

— Поздравляю! — напевает Кэролайн, возясь с кассой. Клаус не совсем уверен, но ему кажется, что он видит проблеск разочарования, прежде чем маска бодрого профессионализма сползает. — Итак, есть какие-нибудь предпочтения сегодня утром?

— Удиви меня.

— Мне нравится твоя смелость.

Мгновение она смотрит на прилавок позади себя, прикусывая губу, обдумывая варианты. Клаус фиксирует выражение её лица в своей памяти, снова страстно желая взять в руки карандаш и начать рисовать.

Через минуту она начинает двигаться с той же обычной находчивостью. Уверенные руки точно знают, куда идти и за что хвататься. Он старается не смотреть на ингредиенты, чтобы не испортить элемент неожиданности, вместо этого обращая внимание на нее. Как она улыбается про себя, когда выбирает пакет молока вместо другого, как подмигивает ему, когда ставит очередную четверную порцию эспрессо, с какой осторожностью посыпает его напиток нужным количеством какао-порошка.

— Вот, — протягивает она ему. — Это что-то новенькое.

Стон, срывающийся с губ Клауса, просто непристоен.

— Фруктовый вкус!

— Это абрикос.

— Как это ты смогла положить абрикос в кофе, если я его ненавижу?

Она пожимает плечами, дергая себя за конский хвост.

—Я просто очень хороша в этом.

***

— О, слава богу, — решительно заявляет Элайджа, входя в кабинет Клауса без стука. Всегда без стука. — Ты жив.

Клаус бросает на него сердитый взгляд из-под ресниц, не отрываясь от письма, которое печатает. Он сегодня в ударе. Еще нет и полудня, а он уже так много сделал. Его дни уже давно не были такими продуктивными, а всё благодаря этому кофе. Невозможно хорошему кофе.

— Если бы я был мертв, Элайджа, один из твоих шпионов уже сказал бы тебе.

— У меня нет шпионов.

— Кол сказал мне, что ты ему платишь.

Элайджа усмехается.

— Маленький засранец. Я заплатил ему не за то, чтобы он шпионил за тобой, а за то, чтобы он держал рот на замке.

— Юношеская ошибка, брат. Кол не знает, как это делается.

Элайджа встает прямо перед столом, засунув руки в карманы. Клаус поднимает глаза на старшего брата и видит, что тот смотрит на него тем самым холодным оценивающим взглядом, который он использует на перекрестном допросе. Тот, который заставляет людей раскрывать свои самые темные секреты. К несчастью для Элайджи, этот взгляд не действовал на Клауса с тех пор, как ему исполнилось десять лет.

— Неужели тебе нечем заняться, кроме как досаждать мне, брат?

— Ты в хорошем настроении.

— Не особенно.

— Это очевидно.

— Как проницательно.

— Почему ты в хорошем настроении?

— Ты говоришь так, будто это тебя касается.

— Я заинтригован.

— А почему тебя это волнует?

— Я не видел тебя в хорошем настроении со дня помолвки Финна, когда ты до неприличия напился и объявил, что переезжаешь в Лондон.

Губы Клауса непроизвольно растянулись в улыбке.

— Это была фантастическая ночь.

— Действительно. У тебя были прекрасные выходные?

Клаус откинулся на спинку стула, сосредоточив все свое внимание на неудобно любопытном брате.

— Разве ты не можешь просто взять свое благословение и оставить меня в покое?

— Я просто хочу понять.

— Тут нечего понимать. Я хорошо выспался, выпил хорошую чашку кофе, Майкл еще не показывался.

Элайджа наклоняет голову, издавая подозрительный горловой звук, как будто он действительно не купился на это. Клаус хмыкает.

— Ты все портишь, Элайджа.

— Прости меня. Я вижу своего брата без его постоянного хмурого взгляда, поэтому просто не могу сдержать любопытства.

Он тепло улыбается Клаусу, затем его глаза блуждают по столу, останавливаясь на пустой кофейной чашке. Он поднимает её, читает написанное сбоку послание

«Хорошего дня! :)» и кладет её обратно.

— Должно быть, это чертовски хорошая чашка кофе.

Улыбка Элайджи становится злой, прежде чем он вальсирует из кабинета Клауса.

***

В тот день Клаус делает то, чего никогда не делал: он отправляется пить кофе в середине дня. Он ограничивал свое посещение «Мистик кафе» одним разом в день — религиозно, но только один раз.

Он говорит себе, что это потому, что слишком много кофеина вредно, но логика звучит непостоянно даже для его собственного ума. Однако Клаус не зацикливается на этом, не углубляется ни во что. Пока он соблюдает лимит, с ним все в порядке.

В тот день он этого не делает.

Может быть, из-за озорной и понимающей улыбки Элайджи, а может быть, из-за того, что довольно многообещающий день резко обернулся к худшему, когда его вызвали на незапланированную встречу с Майклом и другими партнерами.

Каким-то образом, даже когда встречи не касаются его или его работы, Майкл находит способ указать на все критерии, по которым Клаус не соответствует его стандартам. Эти смехотворные, недостижимые стандарты, которые, кажется, предназначены только для его кровных родственников; внебрачные дети обречены на жалкое падение.

После этого ему нужно либо выпитькофе, либо просто выпить, но сейчас середина дня, а он еще не так далеко зашел, так что, на самом деле, есть только один вариант.

Он щурится от яркого свечения снаружи, не привыкший к такому количеству естественного света. Надо было взять с собой солнечные очки. Ребекка, с ее калифорнийским загаром, всегда дразнила его тем, как он бледен, называя его вариациями графа Дракулы или говоря, что в следующий раз он будет сверкать под солнцем, чего он никогда не мог понять. Одна из ее вампирских подростковых драм, без сомнения. Клаус безумно любит свою сестру, она, безусловно, его любимый родственник, но кажется, ей никогда не было больше семнадцати.

Клаус на мгновение ошеломлен тем, как переполнено кафе. Он так привык к медленному потоку клиентов в безбожно ранние часы, что никогда не знал, что это заведение становится таким оживленным.

Неудивительно, что Кэролайн нуждалась в помощи. Все столики заняты, и некоторые люди даже стоят у окон, потягивая кофе и просматривая свои ленты в твиттере и Инстаграмме. Энзо стоит за кассой, принимая заказ, а Кэролайн чуть впереди, весело болтая с ним.

Все лицо Клауса морщится от досады, огонь лижет его изнутри. Он целеустремленно шагает в сторону дружеской компании.

— Эй! — говорит Кэролайн, улыбаясь прежде, чем замечает выражение его лица. — Что случилось?

— Да, Никлаус, — говорит Элайджа, изображая беспокойство. — Ты выглядишь расстроенным.

— Я только что познакомилась с твоим братом! — добавляет она, указывая на Элайджу, чья улыбка становится шире, как будто он чрезвычайно горд собой. — Сколько вас всего?

— Боюсь, слишком много, — парирует Клаус.

— Это просто божественно, мисс Форбс, — говорит Элайджа, отхлебнув из чашки с таким одобрительным гулом, что Клаус ощетинился.

—Я горжусь тем, что оставляю прекрасные первые впечатления.

—Совершенно верно, — тут Элайджа поворачивается к нему. — Спасибо, что порекомендовал мне это место, Никлаус.

—Не упоминай об этом, — бормочет он.

— Это действительно изысканно. Я обычно просил свою помощницу сходить в ближайший «Старбакс»… — Кэролайн делает гримасу, а Элайджа ухмыляется. —Знаешь, о чем я подумал? Я позабочусь, чтобы с этого момента она приходила только сюда. На самом деле, я попрошу весь мой персонал приходить за кофе к вам. Они, без сомнения, поблагодарят меня.

— Это очень великодушно, спасибо! — Кэролайн кажется такой искренне счастливой, что Клаус даже не злится на Элайджу за очевидный укол.

— Ну что ж… Мне пора идти. Было приятно познакомиться с вами, мисс Форбс.

— Просто Кэролайн, пожалуйста.

— Кэролайн, — повторяет Элайджа, полный самодовольства и вежливого почтения. — Поздравляю с открытием прекрасного кафе.

Щеки Кэролайн слегка краснеют, когда Элайджа подмигивает ей, прежде чем повернуться на каблуках. Кровь Клауса течет горячее, чем тот кофе, который он хочет опрокинуть на своего брата за этот дешевый флирт.

— Никлаус, — кивает Элайджа, проходя мимо и выходя.

— Ты никогда не говорил мне, что у тебя хороший брат, — говорит Кэролайн.

— Потому что я сам не знал об этом.

— Что такого с Элайджей?

Элайджа. Едва познакомились, а уже идут по именам.

— От Кола всегда знаешь, чего ожидать, а этот — переодетый дьявол.

Кэролайн смеется, качая головой. Клаус хмурится.

— Что тут смешного?

— То же самое он говорил и о тебе.

***

Кофе Кэролайн действительно творит чудеса, вот только он сам еще не начал творить чудеса.

С тех пор неделя Клауса пошла под откос. Его несчастье имеет мало общего с Элайджей или его юношеской идеей провокации, но тот факт, что каждый человек в команде его брата, включая самого Элайджу, внезапно разгуливает по офису с чашками «Mystic Café» весь долбанный день, в то время как у Клауса едва есть время, чтобы дышать, только ухудшает его настроение.

Клаус, конечно, должен радоваться за Кэролайн. Ее бизнес процветает, и, каковы бы ни были мотивы Элайджи, он не лгал, слишком наигранно боготворя ее кофе. Это нечто иное, как послание Бога. И все же Клаус не может не чувствовать себя… Обманутым.

Его маленькие утренние ритуалы с Кэролайн были единственной частью жизни, к которой его семья не могла прикоснуться. Глупо, возможно, но в его все более хаотичные дни это стало единственной вещью, которую Клаус действительно ждал, наслаждаясь временем, которое он проводил в её компании, не думая о слиянии, клиентах или Майкле. Вид того, как работники компании Майклсона медленно стекаются в его убежище, одновременно раздражает и бесит его. Это несправедливо. Сначала Кол, потом Элайджа и его свита приспешников. Что дальше? Майкл?

Клаус до сих пор, насколько ему известно, единственный человек, который каждый день говорит «Удиви меня», когда Кэролайн просит его заказать, и искорка вызова в ее глазах бесценна. Никто не может этого отнять.

— Я возлагаю на него большие надежды, — возбужденно говорит она, готовя ему напиток.

— Расскажи.

— Я уже давно об этом думаю. Это полностью поглотило мою жизнь. После многих экспериментов, кажется, у меня получилось. Ты будешь моим подопытным кроликом.

— Вы оказываете мне честь быть первым, кто попробует оригинальное творение мисс Форбс? — говорит он, кривя губы в довольной улыбке. — Я постараюсь не льстить себе.

— А должен бы, — говорит она, надевая на стакан картонный рукав. — Я сделала это специально для тебя.

Сердце Клауса бешено колотится в груди.

— Специально для меня?..

Она кивает.

— Ты приходишь сюда каждый день, ожидая, что тебя удивят, а у меня в рукаве много тузов, но я поняла… Настоящая задача состоит не в том, чтобы заставить тебя любить что-то новое каждый день, а в том, чтобы заставить тебя влюбиться только в одно. Я взяла на себя непосильный труд найти для тебя идеальный напиток. Тот, который заставит тебя приходить сюда долгие годы и который ты больше нигде не найдешь. Я подумываю назвать его «Клаусом».

Клаус облизывает губы, пытаясь сдержать глупую улыбку, рвущуюся наружу, но безуспешно. У него такой неприличный вид. Клаус Майклсон не делает глупостей, несмотря на то, как часто он выставляет себя дураком перед Кэролайн Форбс.

— Ты меня заинтриговала, — говорит он, пытаясь скрыть неприличный уровень возбуждения, нарастающий в животе.

Кэролайн ставит чашку на стойку и медленно пододвигает ее к нему.

— Я внимательно наблюдала за тобой последние несколько недель. Перечислила все твои реакции, от наименее довольных до положительно влюбленных. Все эти едва заметные звуки, то, что ты делаешь своим ртом…

— Что я делаю?

— Растягиваешь губы в не совсем улыбке, выгибаешь брови и на щеках появляются ямочки. Это твое озадаченное лицо.

Клаус издает легкий смешок.

— У меня не озадаченное лицо.

—Продолжай обманывать самого себя. И это… — она дважды постукивает пальцами по чашке. — Должно быть что-то получше.

Кэролайн делает шаг назад, положив руки на талию, и застывает в напряжении.

— Это звучит как слишком большая ответственность, любовь моя.

— Я знаю. Но доверяю своему мужеству.

— Я уверен, что у тебя потрясающее мужество, но что, если мне не понравится?

— Тогда просто будь честен, и я постараюсь сделать что-то ещё.

— А как я узнаю, действительно ли мне понравилось? Может быть, реакция будет такой же, как и раньше.

— Позвольте мне судить об этом. Просто выпей.

Клаус заранее решает, что сделает вид, будто наслаждается этим чертовым кофе. Даже если это окажется самой отвратительной вещью, которую он когда-либо испытывал, хотя это было маловероятно, учитывая, что ее сделала настоящая ведьма. Но он все равно запрокинет голову и застонет, изо всех сил стараясь соответствовать растерянному выражению лица, которое она описала, даже если он никогда этого не осознавал.

Клаус был разочарованием для многих людей, но ему невыносима мысль о том, что он может не оправдать ожидания Кэролайн. Прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то прилагал такие усилия только для того, чтобы доставить ему удовольствие.

Он хочет сказать ей, что она не обязана делать все это, что он уже по уши влюбился в ее кофе, что ничто в этом мире не может заставить его покинуть это место, но… По правде говоря, он вне себя от радости от того, что она сказала. Поэтому вместо того, чтобы говорить, он решает ответить на ее любезность немного театральным выражением признательности. Пусть Кэролайн пытается ухаживать за ним сколько угодно.

Но потом… Ему даже не нужно притворяться…

Эта смесь совершенно не от мира сего. Он может назвать несколько ингредиентов, но не все, это именно то, что делает его таким уникальным, таким отличным от всего, что он пробовал до сих пор. Кофе безупречно сбалансирован, имеет идеальную консистенцию. Корица, может быть, определенно миндаль, взбитые сливки и… это виски?

— Тебе нравится? Тебе точно нравится? Ты не можешь жить без него, да? — выпаливает Кэролайн.

— Я… Черт возьми, я хочу жениться на этом.

Она вскидывает руки вверх с торжествующим визгом, ее лицо сияет, как тысяча солнц. Клаус медленно моргает, в равной степени ошеломленный напитком и удивленный ее реакцией. Он еще даже не проявил ответной реакции, или думал, что не проявил, но оргазм на его языке, должно быть, сам всё показал.

— Я отдам тебе все, что у меня есть, — говорит он через мгновение. — Все деньги в банке. Мою квартиру. Можешь взять и машину. Это все твое, если ты пообещаешь никогда, никогда не прекращать поить меня этим.

Кэролайн смеется.

— Ну, я бы, наверное, села за это в тюрьму, но я польщена. Пожалуй, добавлю «Клауса» в меню прямо с сегодняшнего дня.

— Это… Ты серьезно? Ты называешь его в мою честь?

— Конечно. Я ведь сделала его для тебя. Там все твои любимые ингредиенты.

Клаус смотрит на нее, на гордую улыбку на ее губах, на радостные морщинки вокруг глаз. Что-то более мягкое, чем ее взбитые сливки, и теплое, чем ее кофе, наполняет его грудь.

— Да, — соглашается он. — Все мои любимые ингредиенты.

========== Часть 4 ==========

Когда наступают выходные, Клаус настолько погружен в работу, что не может даже передохнуть или дать себе паузу, чтобы изобразить свое разочарование. Как будто он проглотил гранату без булавок, и эта проклятая штука в любую секунду может разнести его в клочья. Клаусу потребовались долгие часы ворчания себе под нос и беспокойного хождения по квартире, чтобы понять, что он не должен ненавидеть свою жизнь в замкнутом домашнем пространстве только потому, что сегодня выходные.

Раньше ему и в голову не приходило работать где-нибудь в другом месте. В течение последних лет он вел свое призрачное существование между офисом и квартирой, почти без промежутков.

Однако, повинуясь прихоти, он упаковывает ноутбук, садится в машину и едет в центр города. Это не имеет никакого логистического смысла, учитывая, что он живет через реку; если все, что он хотел — это сменить место встречи и выпить приличный кофе, то между его домом и Мистик кафе есть по крайней мере 50 мест, некоторые из которых находятся всего в двух минутах ходьбы. Но ему даже не нужно много думать об этом, чтобы понять, что бесполезно подвергать сомнению инстинкт; никакое другое место не подойдет.

Клаус придумывает список оправданий: он должен оставаться рядом с офисом на случай, если ему понадобится что-то, что он мог случайно забыть там (естественно, он ничего не забыл); «Клаус» Кэролайн — это, безусловно, лучшее, что у него когда-либо было (хотя это и звучит совершенно эгоистично); лучше быть в уже полюбившейся уютной обстановке, чем в окружении незнакомцев (Клаус ненавидит людей и убегает от знакомых, как от чумы).

В конце концов, это просто неизбежно, почти сильнее него. Зависимость. Очевидно, он стал одним из этих невыносимых хипстеров. Следующим делом он создаст аккаунт в Инстаграме и выложит фотографии кофейных чашек и круассанов.

Сегодня выходной день, поэтому в кафе довольно много клиентов. Кэролайн стоит за прилавком одна, возможно, у Энзо сегодня выходной.

Клаус не может сказать, что ему жаль; ничто так не портит его настроение, как то, что его обслуживает этот Сент-Джон.

Некоторое время он стоит в стороне от очереди, ждет, пока Кэролайн выполнит все заказы и сделает перерыв. Она выглядит усталой, бедняжка, наверное, ей самой не помешало бы немного «Клауса». Когда она смотрит на него, ее рот открывается в удивленном изумлении, прежде чем она улыбается и машет ему вперед.

— Сегодня суббота!

— Да, я в курсе.

— Что ты здесь делаешь?

— У меня была работа, вот я и подумал…

— Ты собираешься работать отсюда?

— Если ты не против.

— Конечно, нет! Все в порядке! Иди садись, я тебе что-нибудь принесу.

Он одаривает ее довольной улыбкой и идет искать себе приличное место. Мужчина выбирает столик у окна, откуда отлично виден прилавок. Клаус снимает куртку, включает компьютер и принимается за работу. Через минуту появляется Кэролайн с кофе и пирожными.

— Что это?

— Датский сливочный сыр с ягодами и лимонной глазурью. Я попробовала новый рецепт.

Клаус ухмыляется.

— Опять я подопытный кролик?

— Мне нравится твой авантюрный вкус, — отвечает она с ухмылкой, которая заставляет внутренности Клауса трепетать. — Кроме того, мы уже установили, что я доверяю твоему мнению.

Его улыбка поднимается еще чуть-чуть. Уже сейчас решение покинуть свою квартиру и проехать полгорода кажется стоящим. Он снова смотрит на тарелку, заинтригованно вскидывая бровь на датчанина.

— Выглядит красиво, но, возможно, я не лучший судья. Ты же знаешь, я не очень люблю сладкое.

— Это не должно быть слишком сладко. А если и так, то значит я сделала что-то неправильно.

Он откусывает кусочек; пышное тесто, еще теплое из духовки, тает у него на языке.

— Это удивительно, — говорит он с набитым ртом. — Я бы променял брата на это.

— Хм… Кола или Элайджу?

— И того и другого. Обоих. Могу добавить ещё и Финна.

— Не думаю, что встречала такого.

— Слава богу! Врагу бы не пожелал, и уж тем более не тому, кто готовит такое вкусное угощение.

Кэролайн хмурится.

— Сильные слова, — говорит она. — Ты ненавидишь всех своих братьев и сестер?

Клаус обдумывает этот вопрос, жуя пирожное.

— Я не ненавижу Ребекку. Она самая младшая, живет в Калифорнии. Наверное, я также не ненавижу Элайджу, он просто… — Клаус неопределенно машет рукой. — Элайджа. И Кол… Ну, большую часть времени он идиот, но у него бывают моменты прозрения. Финн — совсем другой зверь, — Зверь, выкованный из недр моих родителей, Клаус не говорит.

Он был не единственным, кто испытал облегчение, увидев, как их старший брат переезжает в Атлантику.

Когда Клаус замолкает, то понимает, что Кэролайн положила подбородок на ладонь и смотрит на него с восхищением. На самом деле он обычно не говорит о своей семье. У него была девушка, которая порвала с ним, потому что он сказал ей, что является единственным ребенком, а оба его родителя умерли, чтобы не вдаваться в подробности. Камилла очень сильно переживала по поводу доверия и в итоге классифицировала у него патологическую склонность ко лжи. Это научило Клауса никогда не встречаться с кем-то, кто хоть немного связан с психологией. Просто не стоит даже напрягаться.

— Я не хочу утомлять тебе своими семейными проблемами.

— Мне не скучно. По-моему, это очень интересно.

— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.

— Может быть, но я единственный ребенок, и у людей, которых я знаю, был только один брат или сестра. У тебя же их целая куча. Я всегда хотела большую семью.

— Моя большая семья заставила бы тебя захотеть убежать в горы и спрятаться в пещере навсегда.

— Значит, вы не ладите?

— Это немного… Сложно.

— Ну, ты же не бежишь в горы и, по-моему, неплохо справляешься, если хочешь знать мое мнение, — Кэролайн отодвигает стул и подмигивает ему. — Долг зовет.

Клаус остается в состоянии абсолютного недоверия, когда она возвращается к стойке. Тридцать два года, и это, возможно, первый раз, когда кто-то утверждает, что у него все в порядке.

Он не знает, то ли Кэролайн совсем спятила, то ли она действительно видит то, чего не видел ни один другой человек, вот только Клаус почти боится поверить в последнее.

Он как раз читает самый скучный юридический документ в мире, когда Кэролайн ставит перед ним чашку.

— Еще один? Я думал, ты отказалась продать мне… — Клаус замолкает, когда она поворачивает чашку так, чтобы он мог прочитать надпись на боку — не ее уже знакомым каллиграфическим почерком.

«Ты симпатичный». А после следует номер телефона и подмигивающий смайлик.

Брови Клауса морщатся.

— Что это?

Улыбка Кэролайн выглядит слишком натянутой, чтобы быть хоть немного искренней.

— Рыжеволосая девушка за стойкой прислала его тебе. Ее зовут Женевьева.

Клаус поднимает глаза и тут же обнаруживает, что девушка смотрит прямо на него. Она машет рукой, алые губы растягиваются в очаровательной улыбке. Он застывает на мгновение, не зная, что делать. Через некоторое время, когда ему кажется, что уже неловко продолжать тупить, то решает помазать ей в ответ, кивая в знак признания.

— Это очень странно, — тихо говорит он себе под нос, хотя Женевьева вряд ли их услышит. — Не думаю, что кто-то когда-либо подсовывал мне свой номер телефона на чашке кофе. Что это вообще такое?

— Латте.

— Только латте?

Кэролайн пожимает плечами.

— Она спросила, какой хороший кофе можно отправить незнакомому парню, я сказала латте.

— То есть, это ты предложила ей?

— Я не знала, что она имеет в виду тебя.

— И ты посоветовала бы ей «Клауса», если бы она уточнила?

Кэролайн усмехается.

— Пожалуйста. Это было бы слишком легко для нее.

— Конечно, дорогая.

Клаус качает головой, делая глоток латте. Это неплохо, но как-то слишком просто…

Кэролайн погубила в нём любовь почти ко всем видам кофе, кроме своих особенных персональных миксов. Этот латте вполне мог быть нормальным до того, как он встретил ее. Теперь же он просто падает плашмя, невкусный и не впечатляющий.

Впрочем, бедняжка Женевьева тут ни при чем: в присутствии Кэролайн почти все теряет цвет.

— Что мне ей сказать? — спрашивает Кэролайн.

— Что ты имеешь в виду?

— Она просила меня спросить, не перезвонишь ли ты ей.

Клаус смотрит на нее, на внезапную напряженность в ее глазах…

— Хорошо. Скажи ей, что я занят.

— Значит, ты не позвонишь?

— Нет.

— А почему бы и нет?

— Разве это имеет значение?

— Может быть.

Он на секунду задумывается, снова украдкой бросая взгляд на Женевьеву. Несколько лет назад она была бы как раз в его вкусе. Кол, наверное, назвал бы его идиотом за то, что он упустил шанс на свидание. Год назад Клаус тоже так бы поступил. Внезапно, однако, он больше не чувствует себя таким отчаявшимся.

— Я не хочу, — просто говорит он.

— Она хорошенькая.

Клаус поджимает губы.

— Наверное.

Кэролайн на мгновение замолкает, а потом снова улыбается, на этот раз искренне и открыто.

— Я скажу ей, что у тебя есть девушка.

— Зачем?..

— Это лучше, чем быть просто занятым. Она только что купила тебе кофе, так что не наезжай на нее.

Кэролайн возвращается к стойке и что-то шепчет Женевьеве. Даже издалека он видит ее насквозь, пусть и через этот извиняющийся фасад. Она ужасная лгунья, но Клаус находит это странно милым.

Женевьева издает тихое «о», выглядя очень разочарованной, когда одними губами говорит ему: «Мне очень жаль», прежде чем выбежать из кафе.

От Клауса не ускользает, как Кэролайн возвращается к работе, перескакивая с ноги на ногу.

***

Когда Клаус выходит из лифта, Хейли, секретарша Элайджи, ждет его с какими-то бумагами на подпись. Они с Хейли никогда не встречались лицом к лицу, и он, честно говоря, не понимает, почему его брат нанял болтливую девицу, почти не имеющую квалификации для этой работы, но его был кофе божественен, и он в довольно хорошем настроении.

— Ну вот, дорогая, — говорит он ей, приветливо улыбаясь и возвращая подписанные бумаги без малейшего намека на жалобу.

Лицо Хейли сморщивается, как будто он только что ударил ее.

— Ты в порядке?

— В каком смысле?

— Ну, ты… — она оглядывает его с ног до головы. — Только что был милым.

— Тебя это беспокоит?

Она на секунду задумывается.

— Может быть.

— Ну, если хочешь знать, я в хорошем настроении.

Она, прищурившись, смотрит на него.

— Ты уверен, что не ударился головой? Может стоит сказать Элайдже?

Клаус хихикает, отпуская ее взмахом руки, прежде чем отпить кофе.

— Доброе утро.

— Бека, ты видишь то же, что и я?

— Мои глаза и уши обманывают меня, Кол, или Никлаус пожелал доброго утра секретарше Элайджи?

Клаус поднимает голову и видит, что оба его родственника не слишком осторожно шушукаются в нескольких футах от него; Кол щеголяет притворно-шокированным выражением лица, которое выглядит откровенно нелепо, а Ребекка слегка раздражена, впрочем, как и обычно.

Несмотря на поддразнивание, Клаус не может сдержать радостного трепета, который охватывает его сердце при виде сестры.

— Ребекка, — говорит он вместо приветствия, скривив губы в усмешке.

Хотя, возможно, слишком рано, потому что эти двое продолжают свою глупую пантомиму.

— Как ты думаешь, что это за странная штука у него на лице? — спрашивает Кол.

— Может, позвонить в 911? Возможно, у него инсульт.

— Забавно, — невозмутимо произносит Клаус. — Вам двоим стоит обзавестись собственным ситкомом.

У Кола отвисает челюсть, и он толкает сестру локтем.

— Бека… Ты же не думаешь, что это возможно… Улыбка?

— У Ника? Никогда. Мышцы его лица застыли в постоянной хмурой гримасе. Врачи сказали, что это необратимо. Хроническая заноза в заднице.

— Вы двое уже закончили?

— Не совсем, — отвечает Кол, и на его губах появляется хитрая ухмылка. — Но, к сожалению, мне нужно кое-куда. Ты ведь заберешь его отсюда, правда, Бека?

— Не забудь, что мы с тобой вместе обедаем! — кричит она ему вслед, когда Кол вальсирует по коридору.

— Почему ты не предупредила, что приедешь? — спрашивает Клаус.

Ребекка берет брата под руку, и они направляются в его кабинет.

— Тогда, это не было бы сюрпризом.

— Что привело тебя домой?

— Работа. Я должна посетить всевозможные места для нового телешоу, которое мы начнем снимать через пару месяцев.

— В Новом Орлеане?

— Да, Марсель играет главную роль.

— И о чём оно?

— Вампиры.

— О, ради всего святого! Ты еще не закончила с этим?

— Никогда! Не стоит недооценивать соблазн тьмы, Ник.

Тьма. Он закатывает глаза. Клаус смело мог бы сказать, что в нем гораздо больше тьмы, чем в вампирах, которые светятся под солнцем.

— У тебя уже есть призраки, ведьмы, и вот-вот будут вампиры. Может хватит?

— И оборотни тоже. И еще есть гибрид.

— Что, черт возьми, это за чушь?

— Наполовину вампир, наполовину волк.

— И как это вообще работает?

— Ну, он…

— Нет! Не говори мне! У меня в мозгу недостаточно места, чтобы тратить его на такую информацию.

Ребекка падает на стул, крутится вокруг него, пока он ставит портфель, снимая пальто и пиджак.

— Итак. Кто она? — спрашивает сестра, пристально глядя на него.

— Кто?

— Девушка. Та, из-за которой ты улыбаешься.

— Ты имеешь в виду Хейли?

— Нет, я имею в виду ту, из-за которой ты был в таком хорошем настроении, что даже улыбался Хейли.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, Ребекка.

— Не прикидывайся дурачком, Ник. Кол уже все мне рассказал. Ее зовут Кэролайн, она владелица кафе… — она берет все еще наполовину полную чашку, которую он оставил на столе. — «Мистик кафе». Не знаю, как отношусь к этому названию. В Лос-Анджелесе это никогда не сработает.

— У вас ведь нет ведьм и вампиров в Лос-Анджелесе?

— Полагаю, что нет, — она ставит чашку на стол, скрестив руки на груди. — Значит, ты не отрицаешь этого?

Клаус устало вздыхает. Он любит свою сестру, но иногда она бывает утомительной, особенно когда берет на себя смелость вмешиваться в его жизнь. По причинам, которые ему недоступны, похоже, что все его братья и сестры объединили силы, чтобы сделать именно это.

— Во-первых, мы с Кэролайн не вместе. Во-вторых, если Кол уже все тебе рассказал, то почему ты спрашиваешь?

— Потому что я хочу услышать это от тебя. Я узнаю, что мой дорогой брат, у которого не было секса целый год, наконец-то снова на коне, поэтому хочу знать об этом все.

— Вам не кажется, что ваш интерес к моей сексуальной жизни совершенно неуместен? Эта семья и так достаточно пострадала.

— Ну, кто-то же должен, раз уж ты этого не делаешь. Мы просто присматриваем за тобой.

— Я не вижу, чтобы кто-то мучил Элайджу.

— Это потому, что у Элайджи, вероятно, больше секса, чем у всех нас вместе взятых.

Клаус хмурится.

— Он что, трахает свой стол? Он всегда здесь.

— Вот именно.

— О чём ты вообще?

— Да ладно тебе. Даже я, находясь на другом конце страны, знаю.

Клаус только качает головой. Как это его брат выставляет напоказ свою подружку всему офису, а сам он ничего об этом не слышал? Неужели он был таким невнимательным в последнее время?

Ребекка недоверчиво фыркает.

— Неужели ты так увлекся этой девушкой, что стал таким идиотом? Хейли, Никлаус. Или ты действительно думаешь, что Элайджа держит ее рядом, потому что она так хорошо вписывается в его график?

Брови Клауса взлетают вверх.

— Элайджа спит с Хейли?

— Ну, да.

— Элайджа трахает свою секретаршу? — он издает презрительный смешок. — Я никогда не думал, что наш благородный брат когда-нибудь опустится до такого.

Очевидно, Клаус считает Хейли привлекательной. Она довольно хорошенькая, хотя и совершенно невыносимая. Он просто не ожидал, что его благородный брат опустится до такой обыденной и стереотипной вещи, как трахать секретаршу. Это больше в стиле Кола.

Однако эта информация странно радует Клауса. Видя человеческие недостатки в своем в остальном совершенном старшем брате, он всегда чувствует себя менее позорным, хотя эффект обычно длится недолго.

— Не меняй тему, Ник, — продолжает Ребекка, привлекая его внимание к себе. — Кэролайн. Кол говорит, что ты приходишь к ней каждый день в течение нескольких месяцев.

— Там продают кофе, — решительно говорит он, кивая на чашку.

— И все? Эта улыбка на твоем лице и хорошее настроение — все из-за кофе?

— Именно так.

— Значит, ты ее трахаешь.

— Нет.

— Секс на одну ночь?

— Мы никогда не спали.

— Даже не целовались? — Клаус качает головой. — Тогда кто же она, черт возьми?

— Мой бариста.

— Это невозможно. Ты никогда не был бы таким веселым и бодрым просто из-за кофе.

— Не может быть ничего более странного, чем диковинный вкус Элайджи к своей секретарше.

— Это обычный кофе. Честно говоря, если ты такой из-за него, я беспокоюсь за тебя.

— Ее кофе далеко не обычный, — говорит он, забирая свою чашку и делая щедрый глоток. В горле у него урчит довольный гул. — Это, сестра, рай в чаше.

Комментарий к Часть 4

Эх, теперь я тоже хочу попробовать «Клауса»

========== Часть 5 ==========

— Доброе утро, мои милые, — говорит Кол, шагая рядом с Клаусом и Элайджей.

Ухмылка на его лице слишком велика для такого раннего утра, поэтому Клаусу очень хочется дать ему пощечину. С другой стороны, большинство вещей о Коле можно переварить только через хорошую порку. Его ответ — бессвязное ворчание. Он уже сердится, потому что у него не было достаточно времени, чтобы зайти в кафе, прежде чем отправиться в офис, и еще больше сердится, потому что Кол, щеголяющий большой дымящейся чашкой, очевидно, сделал это.

— Сегодня нет кофе, Ник? — спрашивает Кол таким тоном, который наводит на мысль о многих вещах, ни одна из которых Клаусу не нравится.

— Я опоздал, но если бы знал, что ты направляешься туда, то попросил бы принести мне один.

— И отказаться от визита? Я думал, что это самое интересное.

— Самое интересное — это кофеин, накачивающий мой организм. В такой ранний час я могу терпеть тебя только из-за него.

Кол хихикает, когда они втроем заходят в лифт. На секунду воцаряется тишина, прежде чем Кол издает стон, который никто не захочет услышать от родного брата.

— Ник, — протягивает он. — Брат… Почему ты никогда не говорил нам, что ты такой вкусный?

Клаус бросает странный взгляд, но его мысли озвучивает Элайджа.

— Кол, пожалуйста. Мы все знаем, что у тебя свои странности, но прошу, держи их при себе.

— Ты не понимаешь, Элайджа. Наш брат скрывал от нас свою прелесть.

— Ты опять наполнил свою кофейную чашку водкой, Кол? — спрашивает Клаус.

— Вовсе нет. Я просто удивлен, что ты скрываешь что-то подобное от своей собственной семьи. Ты очень вкусная штучка, Никлаус.

— Кол, — предостерегает Элайджа. — Избавь меня от этого.

— Ты хочешь сказать, что еще не пробовал Ника? Сейчас же исправь эту ужасную ошибку.

— О, ради бога, — угрюмо ворчит Клаус, наконец-то понимая, о чем говорит его ненормальный брат.

Он должен был знать, что это только вопрос времени, когда кто-то из них наткнется на новый пункт в меню кафе.

— Что это? — спрашивает Элайджа.

— Это, Элайджа, и есть «Клаус». Новый напиток, созданный прекрасной мисс Форбс, — Кол смотрит на Клауса с самодовольной ухмылкой. — Райский вкус.

Выражение лица Элайджи меняется с подозрительного на удивленное, когда он переводит взгляд на Клауса.

— Боже, — выдыхает он, наконец-то попробовав напиток, и брови его сходятся. — Корица, миндаль, сливки… Сколько в этом стаканчике эспрессо?

— По-моему, недостаточно. Думаю, мисс Форбс не сумела передать истинную горечь души нашего брата. Но эта смягченная версия — уже что-то. Я бы сказал, что это делает Ника довольно приятным.

— Это действительно так. Клаус, — повторяет он с оттенком иронического почтения, облизывая губы после очередного глотка. Дьявольская усмешка играет в уголках его рта.

— Я ненавижу вас обоих. Оставьте меня в покое, — стреляет в них Клаус, когда дверь лифта открывается и он вылетает.

Звонкий смех Кола следует за ним, когда он направляется прямиком в свой кабинет. Последнее, что Клаус слышит перед тем, как захлопнуть дверь — это ссоры братьев из-за… ну, из-за него.

— Это мое, Элайджа!

— Ты сам мне его дал.

— Чтобы ты просто попробовал, а теперь верни мне мой кофе!

— У меня встреча через двадцать минут, Кол.

— И что? Пусть твоя собачка принесет тебе твоего собственного «Клауса».

— Сейчас же прекрати говорить так!

***

Клауса ждет куча работы, его телефон не перестает вибрировать в кармане, но он даже не может заставить себя проверить сообщения. Он надевает пальто и выходит на улицу гораздо раньше, чем это было бы разумно. Не успел он опомниться, как оказался в кафе. Энзо подметает пол, а Кэролайн готовит заказ для своего последнего клиента, и он вдруг понимает, что они вот-вот закроются.

Для него это слишком рано, но, видимо, слишком поздно для нормальных людей с регулярным рабочим графиком.

— Черт, — говорит он. — Мне очень жаль. Я не понимал…

Клаус понятия не имеет, что он здесь делает, на самом деле, не думая, когда выходил, просто позволяя своим ногам свободно двигаться самостоятельно, в то время как его разум был слишком занят, чтобы думать, и вот куда они его привели.

Мышечная память или что-то в этом роде.

Все, что он знает, это то, что он не мог оставаться в офисе больше ни секунды. Не после того, как Майкл ворвался к нему в кабинет и обрушил на него всё своё недовольство.

— Все, что я вложил в твое образование, вопреки здравому смыслу и только для того, чтобы успокоить твою мать… Я всегда знал, что ты не создан для этого и должен был догадаться, что все это будет пустой тратой времени и денег. Ты жалкое подобие профессионала, мальчишка. Ты слаб.

Годы жизни, столько бессонных ночей, столько разрушенных отношений из-за его привычек трудоголика, и это то, что он должен услышать, потому что нытье клиента осмелилось поставить под сомнение пункт, который, по его мнению, должен быть в контракте. Фундаментальное положение, в котором он прав. Майкл должен был понять, что он прав.

Поэтому Клаус стремительно покинул офис, пока его не посадили в тюрьму за поджог.

— Привет!

Голос Кэролайн вырывает его из пылающих мыслей. Он моргает, чтобы снова сфокусироваться, и видит, что она стоит прямо перед ним, хотя даже не заметил, как она вышла из-за прилавка.

— Ты в порядке?

— Да, конечно, — она поджимает губы, наклоняет голову. Клаус вздыхает. — Ладно, я не знаю.

— Подожди здесь, — говорит Кэролайн и исчезает в задней комнате.

Она возвращается через мгновение, без фартука, в джинсовой безразмерной куртке.

— Энзо, можешь закрыть кафе? Ради меня.

Энзо смотрит на нее, потом на Клауса и обреченно вздыхает.

— Только ради тебя, красавица.

— Спасибо, — многозначительно говорит она, прежде чем взять Клауса за руку и потащить за собой к двери.

— Куда мы идем?

— Похоже, тебе нужно выпить. Или больше, чем выпить.

Черт побери, ему нужна будет целая бочка бурбона. Причем достаточно большая, чтобы он мог в ней утопиться.

Кэролайн ведет его в бар под названием «У Руссо» в самом сердце проклятого Французского квартала и общается с барменом как со старым другом.

— Ты часто сюда приходишь?

— Я живу неподалеку.

— Ты живёшь во Французском квартале?

— Да, а что?

— Я думал, никто в здравом уме не будет здесь жить.

— Мне нравится этот район. Он живой.

— Конечно, если только мигающие сиськами туристы — это предел твоих мечтаний, я полагаю.

Она фыркает.

— Ты такой сноб.

— Я предпочитаю термин «утонченный».

Она закатывает глаза.

— Заткнись, или мне придется тебя ударить.

— Я бы не возражал. На самом деле, я готов платить тебе за это.

Клаус совершенно потерял счет тому, сколько рюмок бурбона он опрокинул. На данный момент это уже не имеет значения. Одним стаканом больше, одним стаканом меньше — все равно, как только он переступит черту долбанного пьяницы.

Завтра он в любом случае будет в дерьме, и поэтому Клаус просто бездумно напивается в слабой попытке заглушить страдания.

Кэролайн спрашивает его, что случилось — не так, как будто она хорошая и задаёт вопрос чисто ради приличия, а как будто она заботится о нем. Будто она беспокоится за него. Как будто знает, что его дни и так в основном дерьмовые, но именно этот ещё ужаснее остальных.

Сегодня только хуже. В конце концов он рассказывает ей все. То, что никогда не собирался никому рассказывать, даже своим братьям и сестрам. Слова просто выливаются из него неудержимым потоком.

Клаус рассказывает ей о том, как, когда ему было восемь лет, все узнали, что он был не законным сыном Майкла, а плодом романа его матери с подрядчиком, ремонтирующим их тосканскую виллу. Летом Эстер провела там целых три месяца и вернулась беременной. Все считали Клауса недоношенным, когда он родился почти за два месяца до предполагаемого срока.

Его жизнь и до открытия правды не была сахаром, возможно, потому что в глубине души Майкл всегда что-то подозревал, или, возможно, потому что у него просто были ужасные родители. Но это было блаженство по сравнению с адом, в который он превратился после.

Клаус рассказывает Кэролайн, как отчим сделал своей жизненной миссией мучить его, как будто именно он был ответственен за предательство жены. Признаётся ей, что никогда не хотел учиться в юридической школе или принимать какое-либо участие в семейном бизнесе, был принужден к этому, ибо в противном случае, ему пришлось бы отказаться от всех своих планов и провести остаток жизни в одиночестве, без гроша в кармане и без возможности куда-либо устроиться.

— Боже… Это ужасно. Что это за отец такой? Он воспитал тебя как своего сына, поэтому не должен так с тобой обращаться, — говорит она, негодование закипает в ее словах.

Она выглядит сердитой, как будто хотела бы перекинуться парой слов с Майклом, если бы он вошел в дверь прямо сейчас. Клаусу очень хотелось бы это увидеть, хотя он не пожелал бы Майкла никому, и уж тем более ей.

— Он чудовище, Клаус. Почему ты все еще работаешь на него?

Он грустно усмехается, глядя в свой бокал.

— Сбежать трудно. До сегодняшнего вечера я надеялся, что еще смогу вырваться из-под его контроля, получив перевод в Нью-Йоркский филиал. Это то, во что я вкладывался больше года. Вся моя жизнь была посвящена этому. Каждое мое сердцебиение, каждый вздох были влиты именно туда. Но теперь я понимаю… Я был идиотом, обманывая себя тем, что Майкл когда-нибудь дарует мне что-то, что может принести мне хоть каплю удовлетворения. Он сделает все, что в его силах, чтобы раздавить меня и никогда не позволит получить перевод, даже если все остальные партнеры будут согласны. Он найдет способ, всегда находил… Я умру здесь, в этой паутине страданий, вынужденный расплачиваться за ошибки моей матери, потому что он слишком горд, чтобы обвинять свои собственные пробелы, как отца и мужа, в ее предательстве.

Клаус опрокидывает в себя еще один бокал, позволяя огненной жидкости смыть горечь, застрявшую в горле. Он со стуком ставит стакан на стол, уже подавая знак бармену принести еще, когда поворачивается к Кэролайн и видит, как она смотрит в свой стакан, с каким-то непроницаемым выражением лица.

— В чем дело? — спрашивает он. — Я напугал тебя? Прости…

— Нет, дело не в этом, — вздыхает она. — Это просто… Я никогда не знала, что ты так усиленно вкалываешь ради перевода. Я думала, может, ты хочешь повышения, но… Мне и в голову не приходило, что ты так отчаянно хочешь уехать из Нового Орлеана.

— Кэролайн… — начинает он, но замолкает, не зная, что сказать. Его мысли разбегаются из-за алкоголя, и он даже боится предположить, что может означать эта линия на ее губах.

Все, что он знает, это то, что что-то глубоко в груди заставляет его извиниться, даже если он действительно не знает, за что.

Бармен возвращается с очередной порцией, когда Кэролайн, извинившись, уходит в туалет. Возвратившись, она видит уже безбожно пьяного Клауса, который не может ровно стоять на ногах.

— Думаю, пора домой, — говорит она, помогая ему надеть куртку и поднимая с табурета.

Он не помнит, как вышел из бара, как сел в машину или еще что-нибудь в этом роде.

Сознание возвращается к нему, когда он чувствует под собой диван, и всё, что Клаус может сказать наверняка, так это то, что он явно здесь не живет.

— Где я? — бормочет он, сузив глаза до щелочек, как будто это поможет его зрению сфокусироваться.

— У меня дома. Он был ближе, — объясняет Кэролайн. — Я не знаю, где ты живешь.

— За рекой.

— Это слишком далеко для водителя «убера». Можешь снять обувь?

Клаус смотрит себе под ноги, которые кажутся невероятно далекими. Все четыре.

— Конечно.

— Ты работай над этим, а я пойду поищу тебе что-нибудь надеть.

Его мозг не особо работает, пока он пытается снять ботинки, при этом заваливаясь боком на диван. Однако, когда она возвращается с парой темныхспортивных штанов, до его опьяненного сознания доходит, что странно, что у нее есть мужская одежда.

— Ты замужем? — вдруг спрашивает он.

Она моргает, глядя на него.

— Я замужем?

— Ну да.

— Причём здесь это?

— У тебя есть мужская одежда.

Кэролайн закатывает глаза — по крайней мере, ему так кажется.

— И это, видимо, единственный возможный вывод, который мог прийти в твою пьяную голову, — она протягивает ему спортивные штаны. — Они принадлежали моему бывшему. Думаю, он не заботился о том, чтобы взять их с собой, когда мы расстались.

— Оу…

— У вас, вроде, одинаковый размер, так что должно подойти.

Ему не очень понравится тереться о одежду мужчины, который когда-то спал с Кэролайн. Может быть, она сохранила её по какой-то причине, из-за воспоминаний, а может быть, она все еще скучает по этому придурку, кем бы он ни был.

Но отныне, глядя на эти спортивные штаны, она будет вспоминать Клауса. Такого рода абсурдная логика, конечно, не будет работать, когда наступит утро и трезвый разум возьмет вверх, но всё же.

— Тебе нужна рубашка? Могу достать что-нибудь из моих, там вроде должен быть достаточно большой размер.

— Нет, все в порядке.

Кэролайн смотрит на его жалкую фигуру, откинувшуюся на спинку дивана в неудобной позе, все еще прерывисто дышащую от усилий снять чёртову туфлю.

— Иди сюда, — говорит она, жалея его. — Я помогу тебе с трудной частью.

Клаус садится так прямо, как только может, и задерживает дыхание, когда чувствует, как ее пальцы впиваются в его бока, чтобы вытащить рубашку из брюк. Он не чувствует ничего, кроме запаха алкоголя, исходящего от него самого, но Кэролайн теплая, такая теплая… И кожа у нее такая нежная, что хочется прикоснуться к ее лицу, провести подушечкой большого пальца по нижней губе, а потом попробовать ее. Она выглядит так, будто на вкус похожа на клубнику. Или, может быть, на кофе. Может быть, даже на самого «Клауса».

— Что? — спрашивает она, и Клаус вдруг понимает, что хихикал вслух.

— Ничего. Просто вспомнил, что сказал Кол.

— Не уверена, что хочу это знать.

Она снимает с него галстук и начинает расстегивать пуговицы на рубашке одну за другой. Ее взгляд задерживается на его груди, на татуировке, о которой он почти забыл.

— Никогда бы не подумала, что у тебя есть татуировка, — говорит она.

— Только парочку.

— У тебя есть еще одна?

— Хм… На спине.

— Мне нравится вот эта, — говорит она, проводя кончиками пальцев по перышку, а потом по стае птиц.

Она не дотрагивается до него, но Клаус все равно чувствует, как по телу пробегает электрический разряд. Внезапно в комнате становится на десять градусов жарче, чем минуту назад.

Он не доверяет себе, чтобы открыть рот и не сказать что-то невероятно неуместное, поэтому держит губы плотно сжатыми.

Когда она, наконец, отодвигается, оставляя приличное расстояние между ними, Клаус, наконец, выпускает из себя воздух, хотя звучит это, скорее, как разочарованный вздох.

— Тебе нужна помощь еще и со штанами? — спрашивает она, приподнимая брови таким образом, что становится ясно: неужели ты настолько бесполезен?

Он ухмыляется, пытаясь изобразить волчью улыбку, но, вероятно, не дотягивает.

— Вы пытаетесь залезть ко мне в штаны, мисс Форбс?

— Ты действительно считаешь, что твое эго — это привлекательная черта? — говорит она насмешливо.

— Ну вообще-то, да. Ты бы удивилась, узнав, сколько женщин находят меня очаровательным.

— Уверена, что была бы потрясена.

— И чтобы ответить на твой вопрос, я на 100% буду спать с тобой…

— Забавно, но я не помню, чтобы спрашивала об этом.

— Но я бы предпочел не делать этого сейчас, если тебе все равно.

— О, мне совершенно все равно.

— Боюсь, сейчас я не в лучшем расположении духа.

— Да что ты говоришь.

— Для этого я хотел бы быть трезвым на все сто.

— Я должна быть польщена?

— Есть не так уж много вещей, ради которых я предпочел бы быть трезвым. Ты заслуживаешь моего безраздельного внимания.

— Ух ты, я тронута.

— Ты особенная, любимая.

Он не может этого видеть, но кажется, что она снова улыбается. Или что-то еще.

— Ну, это, наверное, самая милая идиотская вещь, которую я когда-либо слышала.

— Я забыл, что тебе не нравятся прозвища.

— Ласкательные имена — наименьшая из твоих проблем, Клаус.

— Значит, ты больше не возражаешь, что я называю тебя «любовь моя»?

— Могу я открыть тебе секрет? — Клаус кивает чересчур нетерпеливо, отчего у него кружится голова. — Я не возражаю, только если это будешь ты.

Теперь настала его очередь улыбнуться, и странное теплое чувство разлилось внутри него.

— Я сохраню твой секрет, дорогая.

— Я ценю это. А теперь — ты можешь снять свои штаны или собираешься до утра возиться с ними?

— Я справлюсь.

— Хорошо. Я принесу тебе подушки и одеяло. Кричи, если попадешь в беду.

Ему кажется, что прошла целая вечность, прежде чем он вылез из чёртовых штанов и натянул пижаму. Она была права, размер точно подошёл.

Интересно, каким был ее бывший парень? Может, темным и задумчивым или лучиком солнца, как она.

В комнате немного прохладно, Клаус ложится на спину и на мгновение закрывает глаза, просто чтобы отдышаться, заставить свое чертово сердце перестать биться так быстро, однако, когда снова открывает их, гостиная уже залита солнечным светом.

Он перекатывается на бок и зарывается лицом в подушку, которой не было, когда он засыпал. Если подумать, одеяла тоже не было. Не было и стука в голове. Предыдущая ночь возвращается с удвоенной силой, во рту сухо, как в пустыне, а на языке, будто кто-то умер.

Через мгновение, мысленно проклиная себя, Клаус наконец осмеливается обернуться и посмотреть в лицо новому дню.

Прошлой ночью он был не в том состоянии, чтобы что-то здраво обдумывать, да и сейчас не намного лучше, но он, по крайней мере, может ясно мыслить.

Гостиная Кэролайн довольно симпатичная. Красочно, но не слишком. Светлая деревянная мебель, растения в горшках у окна, уютное кресло, которое выглядит невероятно привлекательно под большой лампой с грудой книг на полу рядом. Джейн Остин, Бронте, Луиза Мэй Олкотт, а также Диккенс, Фицджеральд, Толстой.

Книги выглядят довольно изношенными от слишком большого количества прочтений. Но ни одна из них не вошла бы в число его любимых, точно так же, как это место совсем не похоже на его собственное. В конце концов, он готов признать, что он сноб и читает Камю, Керуака, Капоте, Фостера Уоллеса, когда у него есть на это время. Но это место и эти книги буквально кричат о Кэролайн.

Клаус не может не восхищаться ей в той же мере, в какой он обожает искусство, музыку и вид на Французский квартал за рекой ночью из окон своего чердака: как будто это просто неизбежно.

Он принимает сидячее положение, скрежеща зубами от боли в голове.

— Кэролайн? — он кричит, но в квартире остается полная тишина.

Клаус похлопывает себя по штанам в поисках телефона, прежде чем вспоминает, что переоделся в пижаму. После недолгих поисков, он находит свою одежду, аккуратно сложенную на спинке стула. Клаус выуживает из кармана телефон, его батарея заряжена лишь на 2%, 15 неотвеченных звонков и больше текстовых сообщений, чем он может потрудиться проверить. Имя Элайджа бросается в глаза.

Сейчас половина десятого. Он опаздывает на работу как минимум на час.

— Черт возьми, — выругался он себе под нос.

Борясь с внезапным приступом тошноты, который накатывает на него, он наконец замечает маленькую записку на угловом столике, рядом со стаканом воды и двумя белыми таблетками.

Пришлось уйти на работу, но мне не хотелось тебя будить, потому что ты выглядел так, будто тебе просто необходимо поспать;) Надеюсь, у тебя не будет неприятностей. Оставила тебе полотенце и новую зубную щетку в ванной. Можешь сам приготовить себе завтрак на кухне — там есть кофе и хлеб, арахисовое масло и джем в холодильнике — или приходи ко мне в кафе, я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое. :) XX — К.

Несмотря на ощущение, что внутри него вот-вот взорвется что-то ужасное, Клаус глупо улыбается, запивая водой таблетки.

***

Глупая улыбка все еще остаётся на его лице, когда он идет на работу в вчерашней одежде.

— Кто-то весело провел ночь, — усмехается Кол, заглядывая в кабинет Клауса. — Ты ужасно выглядишь, брат. Я так горжусь тобой. Молодец!

Сегодня вечер четверга, и Клаус благодарит судьбу за то, что смог собрать вещи и вернуться домой до восьми. У него еще много работы, но, по крайней мере, он сможет сделать её, не вставая с постели.

В наши дни, если ты не благодарен маленьким победам, то смысл жизни зачастую быстро теряется.

У Клауса важная встреча с клиентами, которые прилетят из Пенсильвании через пару недель. Ожидается, что к тому времени будут решены многие важные вопросы. В идеальном мире после этой встречи у него был бы окончательный вариант контракта, утвержденный для отправки всем сторонам для проверки.

Жаль, что Клаус слишком скептичен, чтобы верить в такие чудеса. Если он выйдет с этой встречи с первым проектом и незначительными изменениями, это уже будет прогресс.

Слияния, подобные этому, требуют времени и терпения — две вещи, которых у Клауса очень мало. Может быть, именно поэтому Майкл назначил его главным, надеясь увидеть, как его маленький ублюдок либо в отчаянии разобьётся головой о стену, либо будет арестован за нападение на одного из своих клиентов.

Сейчас Клаус должен направляться прямо к своей машине и как можно быстрее пересечь город, чтобы успеть принять душ и приготовить себе жареный сыр, прежде чем вернуться на работу. Но вместо этого он выходит через парадную дверь здания и направляется в кафе, чтобы взять себе дополнительный заряд энергии.

Элайджа иногда присылает ему ссылки на научные исследования, в основном утверждая, что он умрет от печеночной недостаточности до конца года.

Ответы Клауса на пассивно-агрессивные послания брата были либо:

«Я скорее умру из-за Майкла, который вырвет мне кишки голыми руками, чем из-за печеночной недостаточности, но спасибо!»

Получая в ответ:

«Это абсурд, Никлаус. Он определенно использовал бы охотничий нож.»

или

«ПЕРЕСТАНЬ ПОСЫЛАТЬ КОЛА ШПИОНИТЬ ЗА МНОЙ!»

«Тебе никогда не приходило в голову, что иногда, когда люди смотрят на тебя, это означает, что они просто заботятся?»

Добравшись туда, несмотря на то, что до закрытия оставалось еще целых десять минут, он обнаруживает, что табличка «закрыто» на двери уже повернута. Кроме того, он видит Кэролайн и Энзо внутри, и они там… Танцуют?

Клаус останавливается, его мысли немного путаются. Он не слышит песню, играющую внутри, но это вряд ли имеет значение. То, как Кэролайн двигается, закрыв глаза, откидывая волосы, двигая бедрами и руками — просто безумие. Он всегда представлял её, как светящегося изнутри ангела, но то, как она плавно двигается вверх и вниз, выглядит слишком грешно, и Клаус… ну, он думает, что теперь она нравится ему еще больше, если это вообще возможно.

Его горло медленно двигается, когда он глотает, во рту внезапно пересохло. Как бы ему не хотелось мешать, но он определённо хочет попасть туда.

Клаус стучит по стеклу несколько раз, потом все сильнее и сильнее, пока Энзо, наконец, не замечает его. Он толкает Кэролайн, указывая на дверь. Клаус машет ей, а блондинка раскрывает руки в воздухе, широко улыбаясь. Он не слышит ее, но может прочитать свое имя по ее губам. Энзо впускает его.

— Эй, приятель! Ты как раз вовремя!

Клаус хмурится от его восторженного приветствия; должно быть, он пьян.

— Вовремя для чего?

Энзо бросает на него укоризненный взгляд.

— Ты не знаешь? Я разочарован в тебе, Никлаус!

— Энзо! — Кэролайн что-то невнятно бормочет, отчего Клаус уверен, что они выпили уже ни одну стопку алкоголя. — Не говори глупостей. Он не должен знать, я никогда не говорила ему.

— Никогда не говорила мне о чем?

— У неё сегодня шикарный день рождения, ленивый мерзавец. Не могу поверить, что ты не знал.

Клаус широко распахивает глаза, глядя на Кэролайн. Она только пожимает плечами.

— Мне очень жаль.

— Не надо. Откуда тебе было знать?

— Он мог бы спросить, как нормальный человек…

— Энзо! — Кэролайн шикнула на него и повернулась к Клаусу. — Все в порядке. Я рада, что ты здесь. У нас есть торт! — она указывает на уже разрезанную сладость позади себя. — Темный шоколад с ванильной глазурью. Энзо приготовил его.

— Прошу прощения, но я его немного перебил.

Кэролайн хихикает, подзывая Клауса.

— Ну же! Съешь немного. Хочешь выпить? Мы пьем текилу, но я могу смешать тебе злую ирландскую.

Клаус чувствует себя странно неполноценным. Кэролайн делает все возможное, чтобы заставить его почувствовать себя частью праздника, но он не может… Он был здесь сегодня утром, разговаривал с ней целых двадцать минут и понятия не имел, что у нее день рождения. Клаус не экстрасенс, но Энзо прав — он мог бы просто спросить.

— Мои извинения, любовь моя, — тихо говорит он. — С днем рождения.

— Спасибо! Теперь текила или что-нибудь другое?

— И… Я не могу остаться.

— О, — улыбка тает на ее лице.

— У меня есть работа и… На самом деле я просто собирался захватить что-нибудь с собой домой.

— О, хорошо. Что ж, я могу приготовить тебе…

— Нет, пожалуйста, — он держит Кэролайн за руки, чтобы она не отодвинулась. — Сегодня твой день рождения.

— Клаус, — тихо произносит она, глядя ему прямо в глаза. Трудно определить, что этот взгляд делает с ним. — Ты не клиент, ты мой друг. Я не против приготовить тебе что-нибудь даже в мой день рождения.

Друг.

Его сердце падает в груди.

Он наклоняется и быстро целует ее в щеку.

— С днем рождения, Кэролайн, — говорит Клаус и выскакивает за дверь.

========== Часть 6 ==========

Прошлой ночью Клаус проспал два часа, и только часть из них из-за работы. Он был в таком состоянии духа, что ему удалось эффективно сделать все, что нужно было закончить. Вот только после этого, даже не выпив ни капли кофе, ему все равно не удалось уснуть.

Друг. Кэролайн называла его другом.

Он не знает, чего именно ожидал, и почему это слово вдруг заставило его почувствовать себя так неловко. Как еще она могла его назвать? Он должен быть благодарен ей даже за то, что она относится к нему с таким уважением, потому что из него обычно выходит чертовски паршивый друг.

Клаус даже не знал, что сегодня ее день рождения. То, что она видит в нем друга, свидетельствует о ее добром сердце и нраве.

Клаус вел себя не более чем как постоянный клиент, как и многие другие. Может быть, Кэролайн считает их всех друзьями. Может быть, она даже Элайджу называет другом.

Почему это слово так сильно давит на него? Почему это его так беспокоит?

Не сумев перестать ворочаться в постели со всеми этими богомерзкими мыслями, грохочущими в его подсознании, Клаус встал и пошел в свою студию. Он не знал, что хочет сделать, пока не сел со своим блокнотом и карандашом и не начал рисовать. Это было бессмысленное занятие, попытка выпустить пар, но прежде, чем он успел осознать это, его взгляд уставился на тонкие линии лица Кэролайн.

В этом мире не так уж много вещей, в которых Клаус мог бы по-настоящему преуспеть. Одно из немногих исключений — искусство. Он довольно опытный художник. Клаус экспериментировал почти со всем, балуясь несколькими стилями и темами, но то, чем он всегда был по-настоящему увлечён — это рисование людей. Видите ли, это иронично, потому что он ненавидит людей, но в этом-то и заключается истинная красота.

Люди раздражают, бесят, и их невозможно контролировать, но когда он фиксирует их на бумаге, они становятся его. Клаус считает, что лучший способ понять кого-то — это нарисовать его. Тогда он улавливает то, что в них выделяется, это его личный способ перевести то, что он чувствует и видит. Это удобно для мыслей, эмоций и впечатлений, которые часто слишком сложны для обработки вспыльчивой головой Клауса. Вероятно, поэтому он предпочитает в качестве своих натурщиков тех людей, которые на самом деле интригуют или забавляют его. Люди, которые что-то значат.

В детстве он постоянно рисовал своих братьев и сестер. Сидя в углу дома, скрытый от посторонних глаз, Клаус рисовал их, когда они этого не знали. Элайджа и Кол, конечно, но больше всего Ребекка. Было непросто уловить движение ее длинных волос, то, какой выразительной и открытой она была. Стоицизм Элайджи и дерзость Кола требовали гораздо менее утонченных навыков.

Он с самого раннего возраста знал, что хочет поступить в художественную школу. Но Майкл, конечно же, даже слышать об этом не хотел. Это был, пожалуй, один из самых судьбоносных разговоров в его жизни, и длился он меньше пяти минут.

— Как ты собираешься платить за художественную школу? — спросил Майкл. — В самом деле, как ты думаешь, сможешь ли ты вообще ходить в школу, если тебе придется работать, чтобы заработать себе на жизнь? Если, конечно, не хочешь спать на улице. Может, ты и сын подлого подрядчика, но ты носишь мое имя, и я не позволю тебе опозорить его своим искусством. Ты можешь либо поступить, как твои братья, и попытаться доказать, что достоин крыши над головой и еды, которую я кладу тебе на тарелку, либо ты точно знаешь, где находится дверь.

В шестнадцать лет Клаус мало что мог сделать. Мысль о том, что он останется один, потеряет Элайджу, Ребекку и Кола, пугала его больше, чем ненависть Майкла — к ней он уже привык.

Его таланты были сведены к простому хобби. Вчера вечером, однако, это помогло ему придумать подарок для Кэролайн. Он долго и напряженно думал, что бы ей подарить, в голову приходило множество идей — браслет? Платье? Современная эспрессо-машина? Ничто из этого не казалось достаточно оригинальным или особенным. Тогда он решил дать ей возможность заглянуть в свой собственный разум, в то, как он видит ее.

Однако дарить кому-то то, что ты сделал сам, всегда очень рискованно. Это не то, что ей нужно, и не то, что она сознательно любит, и есть некоторая самонадеянность в том, чтобы ожидать, что это понравится ей, как платье или драгоценности. Это всего лишь рисунок. К тому времени, когда Клаус добирается до кафе на следующее утро, он уже начинает сомневаться в своем выборе. Может, ему все-таки стоило купить браслет?

Он медлит на улице, глядя на бархатную коробочку с шелковой лентой сверху.

Ну и черт с ним. Во всяком случае, он уже здесь. Если ей это не нравится, он, по крайней мере, хоть чему-то научится. В следующий раз купит что-нибудь с чертовым бриллиантом.

Энзо стоит один за прилавком, закрыв глаза и покачиваясь. Когда над дверью звенит звонок, все его лицо морщится от боли, прежде чем он открывает глаза, испуская глубокий, измученный вздох, смотря на Клауса.

— Тяжелая ночь, приятель? — спрашивает он.

— Заткнись, — угрюмо ворчит Энзо. — Кэролайн! — он вздрагивает от собственного крика.

Кэролайн, спотыкаясь, выходит из кухни, выглядя такой же похмельной, как и сам Энзо. Клаус впервые видит ее не такой отдохнувшей и энергичной.

— Привет, — тихо говорит она, изображая легкую улыбку, которая, вероятно, даётся ей с большим трудом. — Я не думала, что увижу тебя сегодня утром.

— А почему бы и нет?

— Не знаю, то, как ты ушел вчера вечером…

Она замолкает, бросая на него взгляд из-под густых ресниц, а Клаус чувствует укол вины за то, каким грубым, должно быть, показался его поспешный уход вчера, но все равно улыбается ей, стараясь скрыть смущение.

— У меня действительно было много работы.

Она пожимает плечами, ничего не поделаешь.

— Клаус, как обычно?

— Всегда.

— Сейчас будет.

Он неловко переминается с ноги на ногу, дожидаясь, пока она приготовит ему кофе, и сжимает в руках бархатный футляр.

— Вот, держи, — говорит она, протягивая ему чашку.

— Тебе следует принять Аспирин, — предлагает Клаус.

— Да ты что! По-твоему, до этого еще никто не додумался, гений? — отрывается от кассы Энзо.

— Лорензо сегодня ужасно похож на меня. Мне это не нравится.

Кэролайн качает головой, потом с сожалением морщит нос.

— Просто не обращай на него внимания, — пауза, и она смотрит на него, ожидая, что он скажет что-нибудь, но потом снова кротко улыбается, когда собеседник продолжает неловко молчать. — Ну, тогда всего хорошего.

— Хм, прежде чем я уйду, — выпаливает он, кладя коробочку на стойку.

Кэролайн смотрит на нее, потом на него, приоткрыв от удивления рот.

— Это что?

— Просто так. На твой день рождения, я имею в виду. Прости, что не знал.

— Клаус, ты не должен был этого делать.

— Я хотел.

Улыбка, которая украшает ее лицо, определённо стоила той бессонной ночи, которую он потратил на рисование её портрета.

— Спасибо, — говорит она.

Какое-то мгновение они не двигаются, а потом Клаус понимает, что не хочет быть здесь, когда она увидит подарок. Нравится ей это или нет, он предпочел бы узнать в другой раз. Вряд ли Клаус сможет перенести её реакцию.

— Надеюсь, тебе понравится, — говорит он, уже разворачиваясь и устремляясь к двери.

— Клаус, — зовет она.

— Приятного тебе дня, Кэролайн. И запихни еще один Аспирин в глотку этому тупице.

С этими словами он ушел.

***

Клаус прижимает пальцы к векам, пытаясь прогнать головную боль, которая, как он чувствует, назревает в глубине черепа.

Кто-то откашливается у двери, и он вздыхает, даже не глядя.

— Отвали.

— Извини, я не… Я просто пойду.

Клаус вздрагивает при звуке голоса Кэролайн, его голова раскалывается, как гром, и он уже мысленно проклинает себя. В последнее время ему кажется, что он ничего не может с ней поделать.

— Кэролайн, — она останавливается и оборачивается к нему с неловкой улыбкой на лице. — Прости меня, — говорит он. — Я думал, это кто-то другой.

— Я могу вернуться в другой раз. Или, знаешь… Увидимся завтра.

— Нет, — он отодвигается от стола и встает. После нескольких часов, проведенных в одном и том же положении, у него затекли ноги. — Пожалуйста, проходи.

Кэролайн колеблется, немного шаркая у двери, прежде чем, наконец, робко шагнуть внутрь. Она принесла с собой бумажный пакет и кофейную чашку.

— Это совершенно неуместно, да? Я ждала внизу, наверное, охранник решил, что я слишком нервничаю, потому что даже не знаю, где ты работаешь.

— Извини за это. В прошлом у нас случались инциденты с посетителями.

— Что за инциденты?

— Ужасные разводы, отвратительные ссоры из-за опекунства, люди, у которых составляют завещания, и все такое.

— Звучит забавно.

— В семейном праве никогда не бывает скучно.

Она хихикает, качая головой.

— Во всяком случае, твой брат впустил меня.

— Мой брат?

— Кол.

Клаус выгибает брови. Его младший брат никогда ничего не делает просто так; он, вероятно, использует это потом, чтобы высмеять Клауса, но… На этот раз оно того стоит.

— Извини, это очень странно, да? Я имею в виду, что это твое рабочее место… Боже, что я делаю? Я просто…

— Кэролайн, — останавливает он ее, указывая на диван в другом конце комнаты. — Я все время устраивал лагерь на твоем рабочем месте.

— У меня кафе, Клаус. От тебя этого и ждут.

— Не в этом дело. Поверь мне, твой визит — самое приятное событие за весь день. За всю неделю, если честно. Присаживайся.

— Хорошо, — уступает она, опускаясь на диван.

Она кажется странно нервной, даже напуганной. Прямая поза, пальцы слегка постукивают по коленям. Он не винит ее; у «Майклсон и сыновья» действительно ужасная атмосфера, а Кэролайн похожа на маленькое светлое пятнышко в этом море теней.

— Хороший кабинет, — говорит она, оглядываясь.

— Не обманывайся, любимая, — говорит он с кривой усмешкой, садясь на стул напротив нее. — Это скотобойня, в шкуре мечты, — просто говорит он, не желая тратить хорошее время в ее компании, обсуждая свои любовные/ненавистные связи с корпоративным правом. — Прошу прощения за свою грубость. Я подумал, что это Кол или один из моих бесполезных помощников. Я не привык к тому, что сюда иногда заходят обычные люди.

— А кто сюда обычно приходит?

— Адвокаты. Мы больше похожи на зверей.

Кэролайн смеется, явно забавляясь его мрачным юмором. Только она понятия не имеет, насколько это правда.

— Что это у тебя там? — он кивает головой в сторону бумажного пакета в ее руке.

— Торт! — она слегка взмахивает пакетом в воздухе, прежде чем положить его на разделяющий их кофейный столик. — Вчера ты так ничего и не попробовал. А это латте. Соленая карамель, взбитые сливки, абрикосовый сироп — всего одна порция эспрессо, потому что для большего уже слишком поздно.

Губы Клауса кривятся в улыбке.

— Ты в последнее время много общалась с Элайджей? Говоришь в точности как он.

— Элайджа очень мудрый человек.

— Никогда не говори ему об этом, если не хочешь, чтобы его эго стало больше Нового Орлеана.

Клаус первым берет кофе и делает большой глоток. Это не его четвертная порция «Клауса», но так же хорошо, как и все, что придумает Кэролайн.

Даже легкого толчка кофеина в его венах достаточно, чтобы он расслабился, а напряженные мышцы внезапно размякли. Это заставляет его задуматься, есть ли магия в кофе вообще, или только особые рецепты Кэролайн делают с ним такое.

— Не то чтобы я жалуюсь, спасибо, кстати. Но… Почему ты здесь?

Ее улыбка дрогнула, когда она сунула руку в сумочку и вытащила маленький бархатный футляр, который он подарил ей сегодня утром, положив его на стол.

— Это ты нарисовал? — спрашивает она.

Он перевел взгляд с коробочки на нее.

— Да.

— Прямо своими собственными руками?

— Ну, мой стиль требует, чтобы я скорее использовал ноги, — она хмурится, Клаус хихикает. — Да, своими руками. Точнее, правой рукой. Ерунда.

— Ерунда?! — с легким негодованием восклицает Кэролайн. — Клаус, это… Я не могу… Я имею в виду, не знаю… Ты действительно так меня видишь?

— Это вопрос с подвохом?

— Я не это имела в виду, — Кэролайн вздыхает, ее лицо искажается от разочарования, пока она ищет нужные слова. — Просто не знаю… То есть я смотрю на этот рисунок, и я… Красивая. Выгляжу, как… Муза или что-то в этом роде. Излучаю…

— Свет, — предлагает он.

Кэролайн застенчиво улыбается.

— Не думаю, что когда-либо видела себя такой.

— Ты не считаешь себя красивой?

— Нет, не знаю. Только не так. Наверное, по-другому.

— Кэролайн, — торжественно произносит Клаус. Он наклоняется вперед, ставит чашку и смотрит ей прямо в глаза. — Этот рисунок не передаёт тебя полностью. Он не захватывает твою сущность. Это слишком скромное изображение и, боюсь, я недостаточно талантлив, чтобы передать всё твоё очарование. Ты сильная, излучаешь энергию и жизнь. И ты… Самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал.

Взгляд, который бросает на него Кэролайн, заставляет Клауса почувствовать что-то потустороннее, ее глаза горят эмоцией, которую он не может назвать, не осмелится.

Линия ее губ становится напряженной, как будто она пытается что-то сдержать. Внезапно ее глаза сияют ярче в слабом свете, и он понимает…

— Это ты… Почему ты плачешь? — спрашивает он, смущенный и почти раздраженный.

— Нет, — говорит она, вытирая слезы и убирая футляр в сумку.

— Кэролайн…

— Я веду себя глупо.

— Почему ты плачешь? — спрашивает он снова, более настойчиво.

— Потому что я счастлива.

Она натягивает на лицо широкую улыбку, которая совсем не вяжется с болью в её глазах. Клаус чувствует укол вины, хотя и не может сказать, что сделал не так.

— Ты не выглядишь счастливой, дорогая.

— Я просто боюсь. Мне очень понравился подарок и я пришла сюда, чтобы поблагодарить тебя.

— Не надо меня благодарить.

— Конечно, знаю. А теперь мне пора.

Кэролайн вскакивает, поправляя сумку на плече. Клаус вскакивает вместе с ней, пытаясь что-то сказать.

— Пожалуйста, не надо.

— Ты занят, я должна оставить тебя с твоей работой.

— Кэролайн.

— Клаус.

Она бросает на него взгляд, в котором слышится тихая мольба остановиться. Он подчиняется, его плечи опускаются в поражении. Можно с уверенностью сказать, что всё произошло не так, как он ожидал. Клаус был готов к тому, что ей может просто не понравиться подарок, но что он заставит ее плакать?

Кэролайн обходит кофейный столик и одним быстрым движением заключает его в объятия. Почти мгновенно руки Клауса крепко обхватывают ее за талию. Он зарывается лицом в ее волосы, вдыхая ее запах. От нее слабо пахнет молотыми кофейными зернами и чем-то более легким, сладким. Ваниль или абрикосы или летние дни под солнцем, когда он терялся в саду виллы, будучи ребенком.

Его сердце колотится в грудной клетке, бум, бум, бум. И на мгновение Клаус беспокоится, что она может это почувствовать, может заметить, как он взволнован, просто находясь так близко к ней, просто чувствуя, как ее тело прижимается к его. На одно блестящее, совершенное мгновение мир перестает двигаться, часы перестают тикать, и все стихает. Они окутаны этим чувством покоя, завершенности, и впервые за многие года Клаус чувствует себя здоровым. Сбалансированным. Будто он уходит от бездны, а не бросается в нее головой вперед. Клаус почти боится думать об этом, позволять себе просто чувствовать; это слишком похоже на искушение судьбы.

Ему приходится с трудом сдерживаться, чтобы не закричать, когда она отстраняется.

— Спасибо за рисунок, — тихо говорит она. — Это самая удивительная вещь, которую мне когда-либо дарили.

Клаус поднимает руку к ее лицу, обхватывает ладонью щеку, кончики его пальцев слегка касаются ее бархатной кожи. У Кэролайн перехватывает дыхание, напряжение сковывает мышцы, но она расслабляется в его прикосновении, как будто не может избежать этого.

Его взгляд падает на изгиб ее губ, желание взрывается внутри него, как фейерверк. Воздух мерцает вокруг них, как пар, и Клаус вдруг осознает глубину своего желания, насколько сильны плохо скрываемые чувства, которые он питает к этой женщине уже несколько месяцев. И все же… Пространство между ними кажется странно нежным.

Клаус наклоняется, чтобы поцеловать ее, наконец, попытаться избавиться от ноющего чувства на губах, но Кэролайн вырывается из его объятий, как будто ее обожгли.

— Спокойной ночи, Клаус, — говорит она, выбегая за дверь.

========== Часть 7 ==========

Дело вот в чем. Клаус нетерпеливый человек. Он делает своей жизненной миссией всегда идти в погоню. Будь то в бизнесе или в своей, по общему признанию, бесплодной личной жизни, он может быть очень грубым. Несколько раз за последние полтора года он выходил на улицу, пытаясь успокоиться и выпустить пар более физическим способом. В девяти случаях из десяти это срабатывает.

С Кэролайн, однако, все по-другому.

Конечно, его влекло к ней с самого начала. Он не хочет просто смотреть на нее из-за прилавка и думать о ней, как о недосягаемой музе. Он хочет прикоснуться к ней, почувствовать ее, ощутить вкус ее восхитительных губ, отметить все долины и равнины ее тела. Она красивая, опьяняющая женщина, а он всего лишь мужчина. Но что-то в ней всегда заставляло его задуматься, заставляло быть крайне осторожным.

Он подумал, что, может быть, это потому, что если они переспят и все испортится, как это случалось чаще всего, то ему придется перестать показываться в Мистик-кафе и снова довольствоваться дешевым кофе. Или, может быть, это было потому, что они стали чем-то вроде друзей, прежде чем что-то действительно произошло, что делало более прямой подход к вовлечению другого рода опасным и определенно более неловким. В конце концов, им будет что терять. Что-то большее, чем просто отличный кофе.

А может, она ему просто нравилась, по-настоящему нравилась, и он не хотел все испортить. Может быть, Клаус предпочел бы быть с ней на расстоянии, чем не быть вообще. Может быть, он не хотел портить все это добро и свет своим гнилым анти-мидасовым прикосновением.

Однако, увидев, как она выскочила из его кабинета, Клаус понял, что больше всего он боялся именно этой сцены. Кэролайн отвернулась от него, разбив его, казалось бы, давно мёртвое сердце.

Осознание своих чувств к ней пришло так, как будто он запустит бумеранг вдаль, наблюдая, как тот улетает, поворачивается назад и все равно ударяет Клауса по голове. Он отрицал это так долго, как только мог, желал, чтобы оно исчезло, пытался задушить эти чувства. Но они были слишком сильны, сильнее даже тщательно построенного Клаусом безразличия.

Каждый раз, когда он пытался обмануть кого-то из своих родственников или даже самого себя, то чувствовал этот укол внутри себя, то, что просто отказывалось уходить и хотело напомнить ему, что всё ещё было там, сопротивлялось, выживало.

Клаус был абсолютно уверен, что Кэролайн чувствует если не то же самое, то что-то очень близкое. Она была уверена, что не оттолкнет его, если он сделает первый шаг. И прошлой ночью… То, как она смотрела на него, как держала… Может быть, он давно не практиковался, может быть, даже торопился, но не мог же он так плохо все понять. Не с учетом того, как долго они ждали. И все же она по-прежнему убегала от него.

Клаус всю ночь напролет сводит себя с ума. Когда он засыпает на пару часов, то продолжает беспокоиться, но уже во сне. Когда зазвонил будильник, напряжение в груди не ослабло. К тому времени, как он добирается до «Мистик кафе», Клаус уже не просто волнуется, он на самом деле нервничает. Сердце бешено колотится, ладони потеют, а сам Майклсон нервно переминается с ноги на ногу.

Клаус никогда так не нервничал, поэтому даже не представляет, как с этим справиться.

Все становится только хуже, когда вместо нее он находит за прилавком сонного Энзо.

— Доброе утро, — ворчит Сент-Джон, но когда поднимает голову и видит, что это Клаус, его глаза вспыхивают.

— А где Кэролайн?

— Она придет позже, — коротко отвечает он.

— Почему?

— Я не допрашиваю своего босса. Что тебе надо?

— Она заболела?

Энзо раздраженно выдыхает.

— Какую часть из того, что я не знаю, что с ней, не понимает твоя тупая голова?

— Почему бы тебе не пойти к черту? — рявкает Клаус.

Не может быть совпадением, что предрасположенность Энзо к нему, никогда не отличавшаяся особой силой, пошла на спад примерно в то же самое время, когда Кэролайн стала крайне странной. Разница в том, что Клаус не относится к нему с таким же уважением, как к ней, поэтому Энзо и не получит такого же вежливого обращения.

— Хочешь повторить это еще раз, приятель? — Энзо скрипит зубами, крепко стиснув челюсти.

— С удовольствием: пошёл. к чёрту. Еще раз, с чувством? — взгляд Энзо становится прямо-таки убийственным. — Сегодня утром я итак чувствую себя не слишком милосердным, а ты не помогаешь. Я просто хочу знать, что с Кэролайн все в порядке.

Энзо смотрит на него с бесстрастным выражением.

— Я не уверен, что с ней все в порядке, — говорит он медленно, отрывисто, голосом, пропитанным снисходительностью. — Звонок был коротким, и мой мозг все еще спал. Я очень надеюсь, что с ней все хорошо, потому что точно знаю, что она приходила к тебе вчера вечером. Мне также все равно, в каком ты настроении, и у меня есть работа. Так что ты можешь либо сделать заказ, либо уйти, — а потом, помолчав, добавляет: — И ты платишь, придурок.

Клаус неохотно покупает кофе у Энзо, потому что очень нуждается в нем (стук в голове начался сегодня раньше обычного). Это не то же самое, что у Кэролайн, не на милю, но достаточно близко, чтобы Клаус мог, по крайней мере, проглотить свою гордость и все же заплатить за кофе. Не без того, чтобы прошипеть очень мелкое: «Хорошего дня, придурок», прежде чем уйти.

Это самый непродуктивный день Клауса за всю его жизнь, и к тому времени, как наступает вечер, он чувствует себя больным бездельником. Его попытки отвлечься контрактами, прецедентами и нервирующими переписками по электронной почте с треском проваливаются. На протяжении всех встреч и звонков, когда Кол расхаживает по кабинету с чередой возмутительных и слегка оскорбительных провокаций, он думает о Кэролайн.

Поэтому, когда наступает 7 часов, он бросает всё. Сегодня Клаус ничего не сделает. Он упаковывает ноутбук, надевает пальто и выходит на улицу, решительными шагами направляясь в «Мистик Кафе». Удивительно, что у него вообще ясный ум, учитывая, что все, что ему пришлось пережить днем — это пара доз ядовитого растворимого кофе Джошуа, который едва его поддерживал.

Кэролайн держит поднос под мышкой, погруженная в разговор с двумя девушками, постоянными посетительницами, как и Клаус, но имена которых он так и не удосужился узнать. Она выглядит совершенно спокойной, здоровой, как всегда. Когда она, наконец, замечает его, ее улыбка становится горькой, вся ее непринужденная поза внезапно становится жестче. Это ударяет Клауса ниже пояса, и он чувствует, что его собственная решимость колеблется.

Не то чтобы он уже не знал, но, увидев подтверждение, только усугубляет ситуацию. Он и есть проблема.

— Привет, — коротко говорит она.

Вместо того чтобы подойти к нему, как обычно, Кэролайн занимает свое место за прилавком.

Бариста и ее клиент, между которыми выросла невидимая стена профессионализма.

— Хочешь латте? Ты же знаешь, что я ничего тебе не продам с четырьмя порциями…

— Мне нужно с тобой поговорить, — выпаливает он. — Если у тебя найдется минутка.

Кэролайн испускает сокрушенный вздох, как будто надеялась избежать разговора.

— Да, хорошо. Конечно.

Она делает ему знак следовать за ней на кухню и тычет Энзо в плечо, когда проходит мимо.

— Ты можешь немного последить?

Рот Энзо кривится, когда он видит Клауса прямо за ее спиной.

— Что он тут…

— Не начинай, — обрывает она его протест, толкая дверь и жестом приглашая Клауса войти первым. Прежде чем ответить, он бросает на собеседника испепеляющий взгляд. — Просто следи за кафе, я сейчас вернусь.

— Что это было? — спрашивает Клаус, когда дверь за ней закрывается, и на кухне остаются только они.

Кэролайн лишь пожимает плечами и тут же начинает ходить по комнате, словно ей есть чем заняться: роется в шкафах, вынимает ингредиенты и раскладывает их на островке из нержавеющей стали посреди комнаты.

— Ничего особенного.

— Он вел себя как настоящий придурок. Причём только со мной.

— Не обращай внимания на Энзо, он всегда ведет себя как идиот, — она достает мешок с мукой, бросает на него быстрый взгляд и продолжает двигаться. — Ты хотел поговорить?

— Что ты делаешь?

— Проверяю, есть ли у меня все необходимое для завтрашней утренней порции черничных кексов и бананового хлеба. Я слушаю.

Клаус кладет портфель, глубоко вздыхает и расправляет плечи.

— Все было… Неловко вчера вечером. Я просто хотел… Тебе обязательно делать это прямо сейчас? — огрызается он, когда Кэролайн начинает стучать кастрюлями.

Она виновато поджимает губы, ставит сковородки и подходит ближе, хотя между ними все еще остается расстояние, от которого у Клауса мурашки бегут по коже.

— Извини, — говорит она.

Он вздыхает.

— Что происходит?

— Я не понимаю, о чём…

— Кэролайн, — обрывает он ее, но голос мягкий, почти умоляющий.

Она смотрит на него, и он видит в Кэролайн то, что еще не раз не видел: печаль.

— Мы больше не можем этого делать, Клаус.

— Что делать?

— Это, — она проводит рукой между ними. — Кларолайновская штука.

Брови Клауса морщатся.

— Кларолайн?

— Так нас называютлюди.

— Какие люди?

— Некоторые клиенты. Завсегдатаи. Они видят тебя здесь все время, видят, как мы разговариваем, видят твое имя на стенде… — она замолкает, пожимает плечами. — Они придумали это название. Я слышала, что идет спор.

— Что за спор? — она бросает на него многозначительный взгляд.

О, думает он. Люди делали ставки на то, когда они будут вместе. Твою ж…

— Это, случайно, не была идея Кола?

— Похоже, это по его части, — Кэролайн коротко улыбается, но улыбка быстро угасает. — Мы больше не можем кормить людей сплетнями. Я не могу, Клаус.

Он делает шаг вперед.

— А почему бы и нет?

— Потому что, — говорит она, ее голос поднимается на октаву. — Мы бродим вокруг да около уже несколько месяцев.

— Так давай больше не будем.

— Мы не можем, — говорит она с решимостью, которая пронзает его насквозь. — Ты мой друг, и я хочу остаться друзьями, поэтому мы должны подвести черту.

Клаус хмыкает.

— Ну вот, опять ты бросаешь это слово, — рычит он.

— А что плохого в том, чтобы быть друзьями?

— Я не хочу быть просто друзьями, Кэролайн! Как ты ещё не поняла этого?!

Что-то в ее глазах застывает, она наклоняет голову.

— Как ты предлагаешь нам быть больше, чем просто друзьями, будучи в Нью-Йорке?

Ее слова — выстрел в грудь, груз вины давит на него. Нью-Йорк. Он рассказал ей о переводе в тот вечер в баре. Он рассказал ей в красочных подробностях, как неустанно трудился над этим, как отчаянно хочет вырваться из безжалостной хватки отца, как вот уже больше года офис на Парк-авеню стал его единственной мечтой.

Только это уже не так, давно не так, а он никогда… Вот дерьмо.

— Так вот в чем дело? — спрашивает он, и голос его снова становится спокойным. — Это из-за Нью-Йорка?

— Это касается всего. О нас с тобой и о том, чего мы хотим в жизни. Все это время мы флиртовали или — что бы мы там ни делали — и я думаю, что часть меня всегда думала, что это неизбежно случится. Это было похоже на вопрос «когда», а не «если». Но я понятия не имела, что причина, по которой ты все это время изнемогал, заключалась в том, что ты так отчаянно хотел убраться к черту из Нового Орлеана.

Ее голос срывается в конце, те же слезы, которые он видел прошлой ночью, угрожают снова овладеть ею. И наконец Клаус понимает…

Она бежала от него не потому, что не хотела его. Она бежала, потому что не думала, что сможет заполучить его.

Клаус хочет дотянуться до нее, обнять и поцелуем прогнать боль, которой нет места внутри. Но боится, что она снова сбежит. Боится, что он не выдержит, если она это сделает.

— Кэролайн… Ты должна понять. Я ненавижу свою жизнь здесь, я ненавижу своего отца. Я занимался этим задолго до того, как встретил тебя.

— Я знаю. И именно поэтому я понимаю, что мы больше не можем этого делать. Я не могу притворяться, что не знаю, что ты хочешь уйти, и не могу просить тебя изменить свое решение, изменить свои планы, терпеть работу, которую ты ненавидишь. Друзья не заставляют тебя выбирать, — она тяжело сглатывает, ее губы дрожат, а лицо сжимается от горя. — Ты мне слишком нравишься, Клаус. Однажды, будь то через неделю, или через месяц, или через год, ты получишь перевод, а потом разобьешь мне сердце, а я не могу так поступить с собой, — она замолкает, судорожно вздыхая, словно готовясь к следующим словам. — А это значит, что ты и твои романтические рисунки должны оставить меня в покое.

Клаус чувствует, как весь жар уходит из его тела.

— На самом деле ты не это имеешь в виду, — говорит он слабым голосом, чувствуя неприятное покалывание в глазах.

— Нет… Но я должна. Всю свою жизнь я умела обращаться с вещами только двумя способами. Либо контролировать, либо отпустить, — она поворачивается на каблуках. — Не ходи за мной, — говорит она прямо перед тем, как исчезнуть через заднюю дверь в темном переулке.

========== Часть 8 ==========

Клаус пытается сварить себе кофе, но он получается пресным, безвкусным и наполняет его скорее болью, чем энергией. Он пьет растворимую смесь Джошуа до тех пор, пока ему не хочется умереть. Он идет в «Старбакс» и чувствует, что с каждым глотком теряет кусочек своего чёрствого сердца.

Клаус не думал, что можно чувствовать себя более несчастным, чем он уже чувствовал, не думал, что есть какой-то способ опуститься ниже, чем он уже был. Но он ошибся. Теперь даже хороший кофе разбивает ему сердце. Вот какой он жалкий.

Клаус бросается в работу, мало спит, часто забывает пойти домой. Хорошо, что Элайджа хранит в офисе чистые рубашки и носки, а также внушительный набор галстуков. Его счет за химчистку вырастет на пару сотен с учетом того, как часто Клаус заимствовал костюмы у брата. Но пока все остальное разваливается, работа взлетает.

За полторы недели Клаус делает больше успехов, чем за последние два месяца. Сочетание плохого характера и тонкого терпения, кажется, побеждает. Если бы он только раньше понял, что крики и грубость облегчат ему жизнь… Избавился бы от скуки навязывать элайджевскую вежливость, которой он просто не обладает.

В конце концов, однако, все, что имеет значение — это оплачиваемые часы и закрытые сделки. Это то, что освободит его, если он не сойдет с края первым. Похоже больше на танец на острие ножа, но это единственный путь к спасению. Если процесс в конечном итоге будет стоить ему немного больше кусков собственной души, то так тому и быть.

Сегодня среда, или, может быть, все еще вторник, он не уверен, он больше вообще ни в чем не уверен. Клаус проводит еще одну бессонную ночь, когда раздается тихий стук в дверь. Он поднимает глаза от разбросанных перед ним бумаг.

— У тебя есть минутка? — спрашивает Элайджа.

— Не совсем, — отвечает он, впервые за последнее время взглянув на часы.

Уже перевалило за 10, а он даже не думал уходить. С усталым вздохом Клаус роняет ручку на стол и, откинувшись на спинку стула, проводит рукой по лицу.

— Ты постучал, — говорит он, жестом приглашая Элайджу войти. — Должно быть, это серьезно.

Его брат закрывает за собой дверь, прежде чем опуститься на сиденье напротив Клауса с той же элегантностью, с какой он делает почти все. Он и Элайджа не могли бы быть более разными, даже если бы попытались. Его брат движется по жизни с грацией оленя; Клаусу постоянно кажется, что он спотыкается, как слепой кабан посреди охоты, просто пытаясь не отставать.

— На тебе моя рубашка, — сухо замечает Элайджа, неодобрительно оглядывая растрепанный вид Клауса. — И заметь, это не лесть.

— Да? Что же ты собираешься делать? Подать на меня в суд?

— Когда ты в последний раз был дома, Никлаус?

— Если это то, о чем ты хотел поговорить, то уходи.

— Возможно, для тебя это будет сюрпризом, но я не могу контролировать свои чувства, когда вижу, как ты проваливаешься под землю.

— Ну, как тебе больше нравится, брат, — отвечает он, пренебрежительно пожимая плечами, протягивая руку за кружкой и допивая остатки растворимого кофе, который простоял там несколько часов. Он ледяной и отвратительный, но не намного хуже, чем когда был еще горячим. — О чем ты хотел поговорить?

Элайджа пристально смотрит на него своим пронзительным, глубоким взглядом.

— Я хотел, чтобы ты знал об этом до завтрашнего официального объявления, — начинает он с необычной осторожностью. — Майкл назначил меня руководить нью-йоркским филиалом.

Клаус становится жутко тихим, еще глубже погружаясь в свое кресло. Он чувствует, как что-то поднимается с него: тяжесть, ожидание, раздробленные кусочки его души, нельзя точно сказать.

Элайджа позволяет тишине растекаться между ними, терпеливо ожидая реакции.

— А, — говорит он удрученно после долгой паузы. — Полагаю, мы оба знали, что у меня никогда не было шанса. Тогда поздравляю тебя.

— Ты не должен притворяться, что рад за меня, я не виню тебя.

— Я счастлив за тебя, Элайджа. Ты можешь уйти отсюда, я больше ничего не могу тебе сказать. Тот факт, что я разочарован собой, совершенно не связан с твоим успехом, — Клаус издает лающий смех, который царапает его горло. — Не знаю, почему я думал, что Майкл освободит меня. Он слишком наслаждается тем, что я у него под каблуком, как старая жвачка.

Элайджа вздыхает.

— Никлаус… Почему ты все еще здесь?

— У меня есть работа.

— Не здесь, сейчас. Я имею в виду здесь, в фирме. В «Майклсон и сыновья».

— Может, я и не его биологический сын, но все еще несу на себе весь ущерб, который может причинить только отец. Я заслужил право причислить себя к сыновьям.

— Это совсем не то, что я сказал, и ты это знаешь.

Клаус серьезно задумывается над этим вопросом. Это тревожное задание, которого он избегал — ну, в общем, всю свою жизнь. Он предпочел бы держать банку с червями под закрытой крышкой, если это может помочь. Правда часто бывает ужасно неудобной.

— Это то, что я всегда намеревался сделать, — говорит он наконец. — Это все, что я умею. А что мне еще остаётся?

— Что-нибудь еще. Все, что захочешь. Что-то, что доставляет тебе удовольствие, что вызывает блеск в глазах. Что-то, чем ты увлечен. Не пойми меня неправильно, брат, ты отлично справляешься со своей работой.

— Майкл…

— Садист-лунатик, и я все равно утверждаю, что даже он знает, насколько ты хорош в том, что делаешь. Он не держал бы тебя здесь, если бы не был доволен, и в итоге получил бы огромное удовольствие, убрав тебя совсем. Ты жесток безжалостен, брат, безжалостен в достижении своих целей, больше по отношению к себе, чем к кому-либо еще. Это делает тебя великим адвокатом и в то же время самым несчастным человеком на Земле.

Клаус смотрит на свой стол, на все выделенные строки, которые он уже прочитал, все те, которые еще нужно прочитать.

— Это все, что у меня есть, — говорит он с болью. — Ты, Кол, Ребекка. Вы — все, что у меня есть.

— Теперь ты ведешь себя глупо, — говорит Элайджа, но улыбка на его лице нежна. — Мы всегда будем с тобой, куда бы ты ни пошел, что бы ты ни решил. Ну, может быть, и будем смотреть неодобрительно, если решишь присоединиться к преступной организации, но ты корпоративный юрист, а это почти так же плохо. И мы все равно тебя любим.

Губы Клауса изгибаются в самой искренней улыбке, которую он смог вызвать за последние дни.

— Всегда и Навечно, да?

— Ты не можешь просто уклониться от этих клятв, — Элайджа встает и задумчиво смотрит на него. — Я обусловил свое согласие на должность в Нью-Йорке тем, что получил свободу выбора, кого возьму с собой. Это касается и тебя.

Клаус медленно моргает.

— Что?

— Если ты действительно хочешь уехать и уверен, что это именно то, чего ты по-настоящему желаешь, то можешь поехать со мной. Я сделаю тебя главой корпорации, дам угловой офис. Ты будешь моим заместителем.

— Майкл согласился на это?

— Я не оставил ему выбора. Либо так, либо ему придётся искать кого-то другого. Работа твоя. Но, брат… Если позволишь высказать своё мнение… Я не думаю, что это принесет тебе счастья, — кривая улыбка играет на его губах. — Для начала, я сомневаюсь, что ты найдёшь такой же изысканный кофе, как у мисс Форбс, в Нью-Йорке.

Клаус окликает брата, когда тот уже почти покинул его кабинет.

— Ты действительно спишь со своей секретаршей?

— Кто тебе это сказал?

— У меня есть свои источники, — Клаус качает головой, глядя на старшего брата с притворным упреком. — Ты обусловил свое согласие взять с собой в Нью-Йорк и свою секретаршу?

Элайджа одаривает его загадочной улыбкой, но это добросердечная улыбка, такое редкое открытое выражение на его стоической фигуре.

— Спокойной ночи, Никлаус, — говорит он. — Иди домой.

***

Сегодня вечер пятницы — по крайней мере, так говорит Ребекка — и за шиворот тащит его из офиса. У него нет ни сил, ни мужества бороться с ней, хотя меньше всего ему хочется оказаться в баре с младшей сестрой. Попахивает очередным вмешательством в его личную жизнь.

Это был лишь вопрос времени, полагает Клаус. Если не она, то Кол. Его младший брат, вероятно, отвел бы его в стриптиз-клуб, сунул бы ему в руку пачку долларовых купюр и высказал бы какую-нибудь совершенно извращенную мысль о том, сколько радости может принести жизнь, если только он посмотрит в нужные места, например, на грудь стриптизерши.

Ребекка предпочитает более сдержанный подход: бар, напитки, откровенная ругань. Элайджа слишком заботлив для вмешательства, склонен потакать прихотям своих братьев и сестер только ради того, чтобы сделать их счастливыми. Какое-то глубоко укоренившееся чувство вины за то, что они недостаточно защитили их от ненавистного общения с Майклом в детстве, и необходимость занять должность опекуна — вот диагноз Камиллы, когда она случайно познакомилась с его семьёй.

— Откуда ты вообще знаешь это место? — спрашивает он Ребекку, прерывая ход собственных мыслей, пока они не свернули на опасную территорию.

Клаус уже много лет живет в Алжире и никогда не слышал о больнице Святого Джеймса, по-видимому, довольно традиционном джаз-клубе в десяти минутах езды от его дома. Это многое говорит о том, сколько свободного времени он потратил на знакомство с собственным районом.

Ребекка выделяется там, как больной палец. Ее успешное телешоу «Персона» и калифорнийский загар не соответствуют сохранившемуся воздуху распада времен Сухого закона. Это скорее сцена Клауса, и он догадывается, почему она привела его сюда: чтобы угостить бурбоном и хорошей музыкой, чтобы смягчить острые углы его характера. Это действительно довольно фантастично. Если бы только он был в настроении по-настоящему оценить это.

— Однажды Кол привел меня сюда, — говорит она, потягивая мартини. — Это вроде как твоя территория, да?

— Это слишком громко сказано.

— Это бар, Никлаус.

— Да, хорошо, — он делает большой глоток из своего стакана.

— Я вижу, ты вернулся к своей обычной сварливости, — медленно начинает она. —Как Кэролайн?

— О, ради бога, — хмыкает Клаус.

— Не дуйся, Ник. Каждый раз, когда кто-то спрашивает тебя о ней, ты делаешь такое лицо.

— И все же ты упряма в своем желании и не понимаешь ни единого намека.

— Потому что ты только делаешь этот факт всё более очевидным.

— Что с тобой, Ребекка?

— Это называется семья. Знаешь, я ходила к ней в кафе. Она… Интересная. Много улыбается. Ее кофе просто божественен. Она задала мне три вопроса и пришла к выводу, что это самое лучшее, что я когда-либо пробовала. Ненавижу.

— Ты ненавидишь её, потому что она слишком хороша?

— Мне так и не удалось выяснить, что было в этом кофе! Как я буду жить без него в Лос-Анджелесе?

— Это хороший бизнес-ход.

— Да, а это значит, что она еще и умна. И, я не знаю… — она неопределенно жестикулирует, подыскивая нужное слово. — В ней есть все, что я ненавижу в людях, но она всё равно мне нравится.

Клаус смотрит на свой стакан, его губы растягиваются в грустной усмешке. Получается, думает он, что его придирчивая, рассудительная младшая сестра, которой никогда не нравилась ни одна из женщин, с которыми он когда-либо был связан, полюбила Кэролайн. Как будто она — солнце, и все просто втягиваются на ее орбиту, даже прогнившие Майклсоны.

— Все кончено.

Ему больно вспоминать об этом. Произнесение вслух слова дают новое ощущение завершенности, делают его более реальным, более ужасным.

— Что?!

— Мы с Кэролайн…

— Кларолайн.

Клаус смотрит на нее, прищурив глаза:

— Значит, это был Кол.

— Вообще-то это была моя идея. Кол просто распространил информацию.

Клаус качает головой.

— Это безвкусно и по-детски, — он делает паузу. — И уже не имеет значения.

— Как может закончится то, что еще даже не началось?

— Она не хочет быть со мной.

Глаза его сестры расширяются, а рот открывается от удивления, прежде чем ее лицо морщится от гнева.

— Она отвергла тебя?! Вот сука!

— Нет, Ребекка. Это не так. Она просто… Не хочет заводить отношения с тем, кто отчаянно хочет уехать отсюда.

Сестра смотрит на него, как на идиота.

— Ты рассказал ей о Нью-Йорке? — губы Клауса кривятся вниз. — Для умного человека ты иногда можешь быть очень глупым. А ты сказал, что Элайджа получил перевод, вместо тебя?

— Он предложил мне работу. Глава корпорации.

— И ты пойдешь? — спрашивает Ребекка с явным недоверием.

— Это то, чего я всегда хотел, — парирует он, защищаясь.

— Чушь собачья! Как ты думаешь, Майкл когда-нибудь перестанет мучить тебя, даже если ты будешь в Нью-Йорке? Это все еще его фирма.

— По крайней мере, я буду далеко от него, и теперь он уже будет проблемой Элайджи.

Ребекка опрокидывает в себя остатки текилы, словно готовясь к спору. Она отставляет бокал и, опершись локтями о стол, наклоняется вперед.

— Ник, — начинает она, глядя ему в глаза. — Ты должен перестать пытаться произвести впечатление на этого человека. Ему все равно. Майкл никогда тебя не отпустит. Он больной человек, который найдет способы вмешиваться в твою жизнь, где бы ты ни находился, до тех пор, пока ты все еще под его контролем.

— И что же ты предлагаешь мне делать?

— Брось! Я давно хотела, чтобы ты это сделал!

— Это уже что-то, не так ли? Вдруг все думают, что я должен уйти. Интересно, где, черт возьми, были эти сильные мнения два, пять, десять чертовых лет назад?

— Потому что ты был так решительно настроен, что у меня не хватило духу сказать тебе. Но я была бы ужасной сестрой, если бы не высказала свои опасения, когда ты собираешься совершить огромную ошибку, которой никогда не сможешь исправить. Послушай меня, Ник. Ты не найдешь счастья в Нью-Йорке.

— Как будто ты не нашла его в Калифорнии? — с вызовом возражает он.

— Это совсем другое. Я не работаю на отца. Он совсем не контролирует меня. В Нью-Йорке, может быть, немного лучше, чем здесь, но он всё равно не будет идеальным. Твои огромные усилия не будут вознаграждены. Ты не просто ненавидишь Майкла, ты ненавидишь эту фирму, ты ненавидишь то, через что эта семья заставила тебя пройти. Так что убирайся.

Клаус усмехается, поднося бокал к губам, чтобы скрыть нарастающую в животе панику.

— Это смешно, Ребекка.

— Неужели, правда? Почему? Потому что тебя исключат из семейных фондов? Какая разница, черт возьми? У тебя и так куча денег. Майкл может ненавидеть тебя всей душой, но он щедро платит, и я бы очень удивилась, узнав, что ты не накопил себе состояние, учитывая жалкое подобие светской жизни, которую ты вел последние несколько лет.

Сестра берет его за руку и крепко сжимает.

— У тебя же есть свое искусство, Ник. Иди и сделай это. Возьми отпуск… Творческий отпуск, не знаю. А если ты, не дай Бог, потеряешь работу, то найдешь ее в другом месте. У тебя это хорошо получается. Элайджа напишет блестящие рекомендации и шантажом заставит всех нанять тебя, — Ребекка улыбается ему так, словно ожидала, что он рассмеется над ее шуткой, но он этого не делает. Клаус едва шевелится. —Ты боишься, не так ли?

— Всю свою жизнь я хотел только одного: доказать Майклу, что он не прав, а потом бросить его. Последние два года на моем горизонте был только Нью-Йорк. Это было мучительно, но я хотя бы видел очевидную цель, а тут в мою жизнь входит вдруг входит этот бариста и… — Клаус захлопывает рот, ноздри раздуваются. — Я даже себя больше не узнаю.

Ребекка усмехается.

— Ну, в этом-то она и хороша. Ты вроде все еще остаешься собой, но в каком-то смысле… Меняешься, не побоюсь этого слова, в хорошую сторону.

— Не знаю, могу ли я измениться.

— Конечно, можешь, Ник. Тебе 32 года, ради всего святого, ты еще не безнадежен.

Он поднимает голову и смотрит сестре в глаза.

— Кэролайн, да… Она хорошая, Ребекка. Она сильная и упрямая, но ее стремление не маниакально, как мое, а оптимистично. Сбалансировано. Находясь рядом с ней, я чувствую… Как будто поднимаюсь на воздух. Как будто… Солнце после грозы. А я… Трудоголик с ужасным характером и неблагополучной семьей, который не знает ничего лучшего. Я даже не представляю, почему ей вообще понравился.

— Только потому, что в твоей жизни не было единорогов и радуги, не значит, что ты не заслуживаешь шанса. Ты заслуживаешь счастья, брат. Неважно, где и как, если ты нашёл что-то, что приносит тебе настоящее счастье, то обязан дать этому шанс. Но если не удастся, ты знаешь, что у тебя все еще есть мы, твои раздражающие, неблагополучные братья и сестра, которые любят тебя, даже когда ты заноза в заднице. Всегда и Навечно, помнишь?

Ребекка мягко улыбается ему, и Клаус ловит себя на том, что отвечает ей тем же.

— Могу я дать тебе последний совет?

— У меня такое чувство, что ты все равно это сделаешь.

— Так и есть, но, по крайней мере, буду вежливой.

Он усмехается.

— Тогда вперед. Посоветуй мне.

— Любить легко, Ник. Ты можешь найти любовь в каждом углу. Можешь менять её каждую неделю, если хочешь. Ты прекрасен, богат, этот твой мерзкий рот может заговорить самого дьявола. Девушки выстроятся в очередь перед твоим модным лофтом, если ты им позволишь. Но настоящая любовь… Она не часто случается — и не делай такое лицо, я знаю, ты думаешь, что твоя сестра влюбленная дурочка, но я знаю, о чем говорю, хорошо? То, что ты только что сказал о Кэролайн… Возможно, я глупа и наивна, но знаю достаточно, чтобы понять, что не многие люди в твоей жизни заставят тебя чувствовать себя так! Это означает, что я потеряю свое место в качестве твоей любимой веселой блондинки, но если ты не попробуешь, Ник, то проведешь остаток своих дней в несчастье. Она всегда будет той, кого ты потерял, и это уничтожит тебя. Я не желаю этого тебе.

Клаус долго смотрит на сестру, потом притягивает ее руку ближе к себе и нежно целует костяшки пальцев.

— Ты никогда не потеряешь свое место, Бекка. Хотя, возможно, тебе придется поделиться.

Она хихикает, а затем, через секунду, отдергивает руку и крутится на своем месте, чтобы попросить бармена повторить заказ.

— Боже, это такая эмоциональная Санта-Барбара, что я и месяца не выдержу. Давай напьемся.

========== Часть 9 ==========

— Пожалуйста, скажи мне, что твоя секретарша не прячется у тебя под столом, — говорит Клаус, влетая в кабинет брата, не потрудившись постучать.

Элайджа ухмыляется, но глаза его вспыхивают.

— Никлаус.

— Нам нужно серьезно поговорить, и будет невероятно неловко, если она сосет тебе прямо сейчас. Хейли, если ты там, милая, выходи.

Выражение лица Элайджи остается совершенно бесстрастным.

— Это удивительно неоригинально. Кол уже так пошутил.

— Дай мне минуту, чтобы я мог придумать что-то пооригинальнее.

Элайджа встает, обходит вокруг стол, прислоняется к нему спиной и скрещивает руки на груди. Клаус проверяет, идеально ли сидят на нем брюки, хотя галстук исчез, а рукава рубашки закатаны до локтей. Это для Элайджи своеобразный эквивалент тяжелого дня, таким взъерошенным его еще никто не видел. В свои худшие дни, после того, как он провел в офисе три ночи подряд, в общей сложности не более четырех часов сна, Клаус выглядит как наркоман рядом с братом.

— Ты хотел поговорить, Никлаус?

— Я принял решение.

— В Нью-Йорк?

— Тебе придется найти кого-нибудь другого на должность главы корпорации, — говорит он, не в силах сдержать улыбку.

По правде говоря, Клаусу до смерти хотелось с воплями носиться по коридорам фирмы, хлопать дверьми, прыгать по столам. Он уже много лет не испытывал такой эйфории. Если бы он знал, что свобода дает такие ощущения, то сделал бы это давным-давно.

Брови Элайджи вопросительно изогнулись, и он добавил:

— Я уволился.

Это занимает мгновение, но затем лицо его брата озаряется улыбкой, настоящей, показывая ямочки, о которых почти никто не знает, что у Элайджи есть, потому что он редко улыбается так широко. Ничего не говоря, брат подходит к бару, наполняет два хрустальных бокала своим лучшим бурбоном и предлагает ему один.

— Я боялся, что ты согласишься, — говорит он, чокаясь бокалами.

— Ты даже не испытываешь ни малейшего разочарования?

— Ты мой брат, и я люблю тебя, Никлаус, но находиться рядом с тобой, когда ты в плохом настроении, просто кошмар, и я очень сомневаюсь, что ты был бы в восторге, если бы решил бросить своего бариста.

Он говорит беззаботно, но это тянет за одну вещь, которая все еще гложет Клауса. То, что ему на мгновение удалось отодвинуть на второй план, пока он праздновал свою отставку. Должно быть, это ясно читается на его лице, потому что Элайджа морщит лоб и спрашивает:

— Что такое?

Клаус вздыхает, с тоской глядя в свой стакан.

— Не знаю, есть ли у меня еще шанс. В последний раз, когда я ее видел, она велела мне оставить ее в покое.

— Вы расстались?

— Мы никогда не были вместе.

— Ты серьезно?

— А почему ты так думаешь?

— А почему бы и нет?

Плечи Клауса разочарованно опускаются.

— Я пытался. Она… Не хотела начинать что-то с кем-то, кто хотел уйти.

— Она совершенно права.

Клаус бросает на него суровый взгляд.

— Ты должен быть на моей стороне.

— Я принимаю близко к сердцу твои интересы, Никлаус, но я не идиот.

Наступает небольшая пауза, и они вдвоем делают большие затяжки.

— Отцу уже сообщили о твоём решении?

Клаус усмехается в свой стакан.

— Ворвался в его кабинет, сказал, чтобы он пошел к черту и что я больше на него не работаю.

Брови Элайджи поднимаются почти до линии волос.

— Тогда мне срочно нужно получить доступ к камерам наблюдения.

— Это было великолепно.

— Я буду просматривать эту запись каждый раз, когда почувствую уныние.

Клаус хихикает, делая мысленную заметку загрузить отснятый материал на свой телефон, прежде чем уйти.

— Значит, ты уже оставил заявление об увольнении, сообщил мне о своем решении… — Элайджа смотрит на часы. — Без четверти восемь. Разве не в это время закрывается кафе?

— Твоя точка зрения?

— Что, скажи на милость, брат, ты все еще здесь делаешь?

***

Клаус выругался себе под нос, увидев Энзо за прилавком. Учитывая, каким чудесным был его день до сих пор, он надеялся, что все уладится и он чудесным образом застанет Кэролайн одну в пустом кафе. С другой стороны, когда еще Клаусу Майклсону было легко?

— Мы закрыты, — нараспев произносит Энзо, не отрываясь от кассы.

— Я уверен, что для меня можно сделать исключение.

Все лицо Энзо искажает плохо скрываемое раздражение.

— Я думал, мы от тебя избавились.

— Знаешь, Лоренцо, мне уже порядком надоело твое отношение, — медленно размышляет Клаус, направляясь к кассе.

— Да? — усмехается другой мужчина. — И что ты собираешься с этим делать, Никлаус?

Его глаза с дикой сосредоточенностью впиваются в глаза другого мужчины.

— Я разрываюсь. Может быть, начну с того, что отрежу твой мерзкий язык.

— О, пожалуйста, попытайся.

— Не дави на меня, приятель. Ты не знаешь, сколько растворимого кофе я выпил на этой неделе.

Энзо поджимает губы.

— Я представляю свои шансы против адвоката.

Клаус чувствует, что начинает выходить из себя. Их долгая история пассивно-агрессивного поведения, вероятно, могла бы обойтись небольшим обменом ударами, чтобы все исправить, но это вряд ли предвещало бы ему что-то хорошее, а его отношения с Кэролайн уже на рекордно низком уровне.

— Тебе повезло, что ты нравишься Кэролайн.

— Это не удача, приятель. Я симпатичный. А вот ты придурок.

— Где она? — резко выдыхает Клаус.

— Не твое дело.

— Лоренцо…

— Почему бы тебе не оставить ее в покое? Ты сделал достаточно.

Атмосфера безобидной антипатии Энзо полностью меняется, становясь серьезной. В его глазах вспыхивает что-то темное, и Клаус понимает — все это время Энзо присматривал за ней. Он относился к Клаусу с такой враждебностью, какой Кэролайн не могла испытывать.

Это не заставляет его внезапно посочувствовать Энзо, но… Ну, он, наверное, сделал бы то же самое. На самом деле нет — он поступил бы хуже. В Клаусе много подавленной агрессии. Он бы сам себя ударил, хотя вливание этого ядовитого растворимого кофе в его организм было его самонаказанием.

Клаус встречает гнев в глазах другого мужчины лицом к лицу.

— Я люблю ее, — говорит он, и слова покидают его с гораздо большей легкостью, чем он ожидал.

Кроме братьев и сестры, единственным человеком, которому Клаус когда-либо говорил проклятые три слова, была его первая девушка, когда ему было 14 лет и он был полным идиотом. Аврора была красивой, немного умной и капитаном команды по лакроссу, и он подумал, что это означает, что он любит ее. На самом деле нет. Его сердце все еще разрывалось, когда она бросила его всего через два месяца, чтобы подцепить его лучшего друга, Люсьена. Клаус сделал довольно глупый вывод, что если он никогда больше не признается в любви, то ему никогда не будет так больно. Но не потому, что он смирился. Он просто никогда больше не чувствовал этого. До сих пор — нет.

Ребекка, благослови господь ее идеалистически мягкое сердце, была права по крайней мере в одном точно: есть любовь, а есть любовь. Он точно знает, к какой категории относится Кэролайн.

Энзо, похоже, ничуть не смутило его признание, и взгляд его снова стал жестким.

— У тебя забавный способ показать это, — выплевывает он.

— Ты настоящий придурок, Лоренцо, но я знаю, что она тебе небезразлична. И мне тоже. Пожалуйста… Мне нужно ее увидеть.

Энзо мгновение смотрит на него холодным испытующим взглядом.

— Она заслуживает гораздо большего, чем ты, но по какой-то причине… — Энзо обрывает себя, резко выдыхая. А потом, словно нехотя приняв решение, ворчит:

— Она на кухне.

В мгновение ока Клаус уже поворачивается на каблуках и шагает к двери в дальнем конце прилавка.

— Клаус, — зовет Энзо. Он останавливается, взявшись за дверную ручку, и поворачивается к другому мужчине. — Если я снова найду ее плачущей в переулке — ты покойник, запомнил?

Клаус просто смотрит на него, разрываясь между тем, как сильно он хочет ударить Энзо, и болью, пронзающей его, как хлыст от мысли, что Кэролайн разрыдалась в том грязном переулке после их разговора…

Если это случится снова, Энзо и пальцем не пошевелит. Клаус сам найдет способ избить себя за это.

Кэролайн склонилась над миксером, настолько поглощенная своим занятием, что поначалу даже не заметила его. Волосы у нее завязаны косынкой, на переносице и подбородке немного муки.

Какое-то мгновение он просто стоит, наблюдая за ней, пытаясь вызвать в себе мужество и вдохновение и чувствуя, что все внутри него внезапно остановилось.

Элайджа практически вышвырнул его за дверь, и он не упустил ни секунды, подпитываясь всем адреналином от своих выходок в офисе Майкла, но так или иначе, это… Это гораздо важнее. Он должен был все обдумать, должен был подумать. При всей своей браваде Клаус никогда по-настоящему не использовал существенные риторические таланты… Попросите кого-нибудь полюбить его в ответ. Романтика есть… Но это явно не одна из его сильных сторон. И среди всей этой путаницы, проносящейся у него в голове, он с зарождающейся ясностью осознает, что никогда не хотел никого поцеловать так, как сейчас хочет поцеловать испачканное мукой лицо Кэролайн. То, что он сделает для нее, как далеко он готов зайти, и последствия этого пугают его до чертиков.

— Клаус, — говорит она, выдергивая его из задумчивости. Ее глаза широко раскрыты от удивления, когда она выключает миксер, вытирая руки о фартук. — Что ты… — она бросает быстрый взгляд на закрытую дверь рядом с ним. — Где Энзо?

Клаус пытается придать своему лицу как можно более беспечное выражение.

— К несчастью, дислоцировался снаружи со своим большим ртом. Он должен был поднять тревогу в случае моего появления?

«Он не должен был впускать меня сюда» — думает Клаус.

Почему она хочет его видеть? Просто потому, что он отчаянно скучал по ней, не значит, что она чувствовала то же самое. Возможность того, что все это окажется огромной ошибкой, и она снова отправит его подальше отсюда, кажется более насущной, чем когда-либо. Клаус оказывается на удивление неподготовленным к такому сценарию.

— Я знаю, что не имею права просить тебя ни о чем, — медленно начинает он. — Но… Если ты выслушаешь то, что я скажу, и все еще захочешь, чтобы я оставил тебя в покое, как только мы закончим наш разговор, я уйду и никогда не вернусь. Тебе больше никогда не придется смотреть мне в глаза. Я уйду… И ты будешь свободна. Я просто… Мне нужно признаться.

Кэролайн морщит лоб.

— Признаться? Признаться в чем?

Клаус дает секунду своему бешено колотящемуся сердцу, чтобы оно немного успокоилось, и позволило его голосу звучать ровно.

Он хочет сказать ей, как ужасно скучал по ней, как много мыслей она занимала всю последнюю неделю, но в конце концов выпаливает:

— Я не поеду в Нью-Йорк.

Кэролайн моргает.

— Что?

— Элайджа получил перевод в Нью-Йорк. Он предложил взять меня с собой… Я сказал: нет. А потом я уволился. Я официально безработный.

Губы Кэролайн приоткрываются, до нее начинает доходить смысл его слов, и Клаус делает шаг вперед.

— До того, как я встретил тебя, я думал, что уже нахожусь на самом низком уровне. Что я достиг дна, и в том, что, как я теперь понимаю, было совершенно непонятной логикой, меня утешало. Если это было так плохо, как это когда-либо будет, то, по крайней мере, это не могло быть хуже. Последние 11 дней доказали, что я ошибаюсь. Это была сущая пытка, Кэролайн. Я пытался держаться подальше, я пытался перестать думать о тебе, но правда в том, что… Я не могу. Твой помощник снаружи — придурок, но в одном он прав… Я идиот и не заслуживаю тебя. Я трудоголик с кофеиновой зависимостью, у меня странно подергивается левый глаз от того, что я пью дерьмовый кофе больше недели, я понятия не имею, что буду делать со своей жизнью с этого момента, и у тебя нет никаких причин выслушивать все, что я должен сказать, кроме того факта, что я полностью, полностью, отчаянно… Влюблен в тебя, — Клаус делает затаенную паузу. — Я люблю тебя.

Кэролайн выглядит совершенно ошеломленной, глядя на него широко раскрытыми немигающими глазами. Он наблюдает за ней, пристально следит за ее лицом, за потоком эмоций в ее глазах и уголках рта. Он пытается дышать, не обращая внимания на пустоту в груди, не обращая внимания на панику в животе, внезапно охваченный уверенностью, что она скажет ему уйти и сдержит обещание никогда не возвращаться, и он тут же развалится на части.

После мучительно долгого, тахикардического момента Кэролайн медленно моргает, черты ее лица смягчаются, когда она идет к нему. Она встает прямо перед ним так близко и осторожно подносит руку к его щеке. Ее прикосновение подобно электрическому разряду. Кэролайн переводит взгляд с его глаз на губы, прежде чем прорезает пространство между ними и целует его.

Ее губы мягкие и нетерпеливые, скользят по его губам в неторопливом танце. Это именно то, что Клаус всегда думал: медленное, глубокое и основательное, но под ним кипит огонь, вот-вот готовый потерять контроль. И Клаус хочет большего, он хочет гораздо большего, хочет впитать ее, хочет каждый дюйм ее тела, хочет узнать все, что заставляет ее дрожать, все ее надежды и мечты и все, что она хочет в жизни. Он хочет заставить ее кричать и извиваться от удовольствия, хочет заставить ее смеяться, пока она не заплачет. Он хочет, чтобы она почувствовала хотя бы крупицы той радости, что пронзили его в ту же секунду.

— Значит ли это, что у меня еще есть шанс? — тихо спрашивает он, когда они отстраняются, все еще прижимаясь губами к ее губам.

— Это значит, что я тоже тебя люблю.

Облегчение взрывается внутри него, разливаясь по венам, как ток. Он снова прижимается губами к ее губам, но она нерешительно отстраняется.

— Значит, ты остаешься здесь?

Клаус трется кончиком носа о ее нос.

— Да.

— Ты уверен? — она давит. — Клаус, я не хочу, чтобы ты потом злился на меня за то, что отказался от всех своих планов на будущее.

— Милая… — Клаус обхватывает ее лицо руками. — Никогда в жизни я ни в чем не был так уверен. Даже если ты мне откажешь… Я бы злился на себя до конца своих дней за то, что не остался, не сказал тебе о своих чувствах. Мне следовало сделать это еще несколько месяцев назад.

Кэролайн сияет, как солнечный луч, ее тепло проникает прямо сквозь него, собираясь в центре груди. Он с радостью отдал бы жизнь за эту улыбку.

На этот раз он ее целует. Ее рука запутывается в волосах Клауса, в то время как его рука находит путь к пояснице. Он не понимает, что они движутся, пока Кэролайн не падает на на стол позади нее, и Клаус ловит ее, прижимая к себе. Они едва отстраняются, чтобы набрать воздуха, все быстро обостряется, месяцы тоски и бессмысленной потребности просто вытекают из них. Когда Кэролайн тихонько стонет у его губ, Клаус дрожит с головы до ног, готовый тут же начать стаскивать с нее одежду и превратить ее в облако муки.

— О, черт возьми! — кричит Энзо из-за двери, врываясь в комнату. — Это что, Адская кухня? Ради бога, я здесь работаю.

Он поворачивается и выходит на улицу, ворча, что собирается подать официальную жалобу в профсоюз.

Кэролайн смеется, уткнувшись лицом ему в шею. Хорошо еще, что Энзо положил конец их быстрым ухаживаниям — не то, чтобы Клаус когда-нибудь предаст это огласке. Их первый раз не должен быть таким, поспешным и отчаянным, на кухне. Это должно быть поспешно и отчаянно, но на его чердаке, с вином, музыкой и лунным светом над Миссисипи.

Клаус целует ее в макушку, позволяя ее смеху вибрировать в его груди и убаюкивать тем чувством покоя и завершенности, которое, кажется, только Кэролайн пробуждает в нем.

Его будущее может быть загадкой в данный момент, но, по крайней мере, он нашел свою путеводную звезду.

========== Часть 10 ==========

Клаус просыпается от солнечного света, льющегося в окно, который так и норовится разбудить его. Он недовольно ворчит, зарывается лицом в подушку и вытягивается, как кошка под простыней.

Ему требуется мгновение, чтобы привыкнуть к внезапной ясности. Когда он это делает, ленивая ухмылка растекается по его губам, как масло. Клаус издает недовольное мурлыканье, глядя на красивый силуэт, контрастирующий на фоне света. Кэролайн одета в рубашку, которую он бросил на пол в гостиной прошлой ночью, и больше ничего, обнажая ее неприлично длинные ноги.

Ее волосы каскадом рассыпались по спине, все еще немного растрепанные после того, как пальцы Клаус зарывались в них ночью. Она держит в руках кружку с дымящимся кофе, пар мерцает в прохладном утреннем воздухе.

Первое, что сделала Кэролайн, когда их отношения начались и она стала проводить все больше и больше ночей у него — это купила ему приличную портативную кофеварку. Она научила его работать с ней, и теперь Клаус может приготовить достаточно хороший кофе, чтобы спасти свою жизнь, но то, что он узнал, наблюдая за закулисной работой мастера так это то, что приготовление кофе (настоящее приготовление кофе), гораздо труднее, чем он себе представлял. Выбор нужных бобов, приготовление нужных смесей, стиль заваривания, спаривание всего этого, температура воды… Это увлекательно, но в то же время безумно, как искусство.

Поэтому он позволяет Кэролайн принимать все трудные решения и ограничивается нажатием кнопки на аппарате. Это все, чему он когда-либо научится.

Его жизнь все еще немного висит в воздухе в данный момент, ничего еще не решено. Есть кое-какие возможности для оценки, но он не торопится. Впервые за целую вечность Клаус может не торопиться. Единственное, что он знает наверняка, это то, что он никогда, никогда не устанет просыпаться от вида этой женщины — лежащей рядом с ним в постели, свернувшейся калачиком у него на груди, весело напевающей в душе или стоящей у окна, любуясь видом реки.

Зрелище, конечно, завораживающее, но даже его идеальное зрение на миллион долларов бледнеет рядом с ней. Нет ничего прекраснее, чем улыбка Кэролайн. Если бы он имел хоть малейшее представление о том, насколькодовольным и счастливым это сделает его, он бы бросил свою чёртову работу еще несколько месяцев назад. Тогда он и понятия не имел, насколько сильным и исцеляющим может быть это чувство. Его циничное ублюдочное ” я ” никогда не предполагало, что нечто столь неосязаемое и сказочное, как любовь, может дать столь необходимую передышку даже самой беспокойной душе. Никогда еще он так не радовался тому, что был не прав.

— Привет, — медленно произносит она, кривя губы в улыбке. — Ты уже встал.

— Как будто это не входило в твои планы с самого начала, когда ты раздвинула шторы.

Она пожимает плечами и делает глоток кофе.

— Я должна извиняться? Ты слишком много спишь.

И это, что ж, это великолепная правда. Клаус наверстывал все ночи, которые он провел, доводя себя до полного краха в течение многих лет. В его защиту можно сказать, что их ночи всегда полны активности, но потом он спит как младенец.

Клаус перекатывается на спину.

— Который час? — спрашивает он, зевая.

— Чуть больше десяти.

— Еще рано. Я мог бы легко проспать до 11.

— Разве я этого не знаю? — Кэролайн подходит и садится рядом с ним, поджав под себя одну ногу. Она наклоняется и запечатлевает на его губах кофейный поцелуй. — Доброе утро.

— М-м-м, — отвечает он с низким урчанием в горле. — Я думал, ты сегодня на работе.

— Я попросила Энзо заменить меня, но вернусь на работу к обеду, чтобы помочь ему и Бонни с дневным наплывом.

Бонни Беннетт была второй лучшей вещью, которая когда-либо случалась с Клаусом. Это позволяло Кэролайн приходить позже или уходить с работы раньше. Каждый раз в голубой луне она даже осмеливается взять выходной по выходным. По правде говоря, она такой же трудоголик, как и он, за исключением того, что ее отношения с работой намного здоровее, чем когда-либо. Во-первых, ей это нравится. Кэролайн получает истинное удовольствие от того, что она делает. Кроме того, это ее дело, так что в этом есть смысл. Бонни тоже была настоящей находкой, быстро училась и обладала настоящим талантом. По абсолютно беспристрастному мнению Клауса, она уже намного лучше Энзо. Но на его мнение, как правило, закатывают глаза.

— Хорошо, — говорит он.

— Есть кое-что, о чем я хотела с тобой поговорить.

— Продолжай, любовь моя.

Кэролайн снова отхлебнула кофе, задумчиво нахмурив брови.

— Я тут подумала… Может, мне стоит нанять кого-нибудь другого?

— Если речь идет о замене Лоренцо, то я не могу не согласиться.

Кэролайн бросает на него острый взгляд.

— Перестань придираться к Энзо. Его будет трудно заменить. Я очень довольна своими сотрудниками. Мне просто нужен кто-то лишний, кто-то новый. Пусть будет команда из четырех человек, а не из трех. Если бы у меня был кто-то другой, и этот человек оказался бы таким же хорошим, как Энзо и Бонни, и если бы я смогла убедить себя, что они не сожгут это место без присмотра, тогда, может быть… Я могла бы взять несколько дней отпуска. Или неделю. Или две. И мы могли бы, знаешь, отправиться в небольшую поездку.

Лицо Клауса расплывается в широкой довольной улыбке. Он подносит палец, который она нервно теребила на простыне, к губам и нежно целует кончик. Он уже несколько месяцев искушает ее мыслями о поездке, пытается успокоить, заставить как следует подумать, но кафе — ее детище. Клаус был готов сражаться еще несколько месяцев, если понадобится. Может быть, начать с чего-нибудь покороче и попроще, поближе: уик-энд в Калифорнии, или в Нью-Йорке, или, может быть, в Мексике. Похоже, его настойчивость окупилась раньше, чем ожидалось, и она наконец убедила себя, что даже самой прилежной хозяйке время от времени нужен перерыв.

— Куда ты хочешь отправиться? — он целует другой палец. — Париж? — поцелуй. — Рим? — поцелуй. — Токио?

Она хихикает, снова наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы.

— Я пойду с тобой куда угодно, — шепчет она, и блеск в ее глазах, хоть и знакомый сейчас, все еще заставляет его сердце трепетать.

Клаус обхватывает ее за шею и притягивает к себе для настоящего поцелуя. Не разрываясь на части, Кэролайн умудряется поставить свою кружку на прикроватный столик, устраиваясь сверху на Клаусе, оседлав его.

— Из-за тебя я опоздаю на работу, не так ли? — выдыхает она, прижимаясь губами к его губам.

— И ты поблагодаришь меня за это, — отвечает он, скользя руками по ее бедрам под рубашкой.

Трудно поверить, что его жизнь стала таким резким, мрачным контрастом по сравнению с тем, что было всего полгода назад. Клаус привык думать, что у него нет ничего без работы и амбиций в фирме Майкла. Что он будет пустым и бесцельным без вендетты, которую будет преследовать как сумасшедший. Через шесть месяцев после того, как он ушел от всего без какого-либо плана действий на случай непредвиденных обстоятельств, он понимает, что теперь у него есть гораздо больше. У него есть свое искусство, которое он ежедневно часами создает, смешивая цвета, экспериментируя со стилями и материалами, теряя себя в легком удовольствии от этого. У него есть братья и сестры, которых он теперь видит гораздо чаще, чем раньше. У него есть время пообедать с Колом и Ребеккой, которая на время переехала в Новый Орлеан со своим вампирским шоу, и позвонить Элайдже, который нарушил все правила Прекрасного принца, обрюхатив свою секретаршу, шокировав Эстер и Майкла до невозможности (Клаус ещё никогда не любил Хейли так сильно). Осенью они поженятся.

Он может гулять днём, читать книги, смотреть фильмы, заказывать ужин на двоих.

Что еще важнее, у него есть Кэролайн.

С ней у него есть всё.