Хорошо беспросветно (СИ) [rizzzls] (fb2) читать онлайн

Киришима растянул губы в извиняющейся улыбке.

— Мы торопились.

— А ты, кусок дерьма?! — закричал Бакуго уже на Тодороки, стоявшего к нему спиной (Каминари прикрыл лицо рукой, потому что увидел покупателя, заметившего заинтересовавший товар в куче товара, но так и не решившегося подойти). Тодороки же пытался распутать провода, больше похожие на рыбацкую сеть, которую было проще разрезать. — Эй, я говорю с тобой!

Тодороки чуть повернулся к нему, не отрываясь от работы.

— Я же сказал тебе сидеть дома, а не мотаться хрен знает где!

— Извини, — произнес Тодороки и отвернулся.

Бакуго закипал, закипал, но Тодороки за пару дней уже привык к его эмоциональности, поэтому благополучно проигнорировал направленные в его сторону громкие недовольства.

— Нет, серьезно, Бакуго, свали, или я пущу по тебе ток вот этой штукой, — заявил Каминари спустя пару минут и продемонстрировал прямоугольную коробку с двумя торчащими усиками.

— Я нашел тебе работу, — сказал успокоившийся Бакуго (клиентов он все-таки распугал, да), сунув руки в карманы джинсов.

Тодороки резво повернулся к нему и подошел в нетерпении к прилавку. Он на самом деле не предполагал, что Бакуго удастся пристроить его куда-то — проще открыть новый элемент таблицы Менделеева, чем отыскать работу.

— Ого, ты теперь и таким занимаешься? Я и не знал, что ты можешь быть настолько заботливым, — засмеялся Каминари и нагнулся, уворачиваясь от подзатыльника.

— Я тащил тебя на себе после того, как ты нахуярился в парке. Я охренеть какой заботливый.

— Ты уронил меня дважды.

— Трижды, — выставил руку Киришима с тремя показанными пальцами.

— А что за работа? — спросил Тодороки, стараясь не слишком показывать своего воодушевления (но оно все равно читалось в его расправленных плечах и в пальцах, сжавших край прилавка).

— В клубе одном, — ответил Бакуго и потер нос, будто бы не желая вдаваться в детали. — Она легальная, так что можешь не трястись за рейтинг.

Тодороки не сиял, нет, просто, возможно, где-то внутри него зажглась лампочка, точно такая же, как и в соседней палатке.

Еще пару дней назад он бы задумался над тем, а нужна ли ему такая работа (он думал об этом и сейчас, но душевного бунта она уже не вызывала). Все-таки пребывание в Трайтоне действительно заставляло подстраиваться под рамки; хотел ты этого или нет.

— Че за клуб? — поинтересовался Каминари, в любопытстве наклоняя голову.

— «У Мика».

— «У Мика»?! — закричал Каминари.

— Бакуго, ты спятил?! — вторил ему Киришима.

Они переглянулись друг с другом, после чего испуганно уставились на замершего Тодороки. Тодороки нахмурился.

— Что-то не так?

— Да, все не так! — заявил Каминари.

— Этот клуб, — принялся объяснять Киришима, ходя из стороны в сторону под тяжелым взглядом Бакуго, нависшим темной тучей, которую вот-вот должны были осветить молнии, — что-то вроде ядра, в котором собирается вся криминальная тусовка.

— Всякие банды, которые проворачивают понятно какие сделки, — продолжил Каминари.

— Торговцы э-э-э интересными веществами.

— Да Мик сам там торгует. — Каминари осуждающе поглядел на Бакуго.

Лампочка внутри Тодороки погасла.

— Это наркопритон? — спросил он.

— Нет. — Бакуго потер пальцами переносицу, игнорируя тревожные взгляды друзей и Тодороки. — Там паршиво, но это не наркопритон.

— Тогда разве это не то место, от которого ты говорил держаться подальше? — Тодороки позволил себе глубоко вздохнуть.

— Бля, ну что нашел, то нашел. — Бакуго развел руки в стороны, задевая лежащую на прилавке зарядку.

— Нельзя его туда устраивать. — Киришима ткнул пальцем Тодороки в спину, отчего тот поморщился и сделал шаг подальше от эмоционального парня, натыкаясь на такого же эмоционального Каминари, грызшего ноготь на большом пальце.

— Если тебе нужны деньги, мы можем найти что-то подходящее здесь. — Закивал Каминари, повернувшись к нему. — В крайнем случае можешь быть моим помощником. Зарплата, прав…

— Какой, нахрен, помощник? Ты мозги током прожег? — Бакуго уставился в приунывшего Каминари, опустившего плечи. — У вас что, есть лишние деньги? Ну так поучаствуйте в благотворительности и отсыпьте нуждающейся алкашне.

— Что мне нужно будет делать? — Тодороки обратился к Бакуго.

Работать в сомнительном клубе на сомнительного человека, торгующего — на минуточку — наркотиками, не входила в мечты Тодороки (в мечты входило окончание университета, устройство на работу по специальности, собственная квартира во втором районе — в перспективе в первом, — и далее-далее), но ему нужны были деньги, чтобы выжить здесь, и определение «легальная» окончательно повлияло на решение.

Бакуго тяжело вздохнул и повел рукой в воздухе.

— Все? У владельца главный принцип не болтать о том, что происходит в стенах клуба. Может, он тебя за бар поставит, будешь мешать сок и водку. Или перед входом тусить и всяких долбоебов отгонять.

— То, что происходит в стенах клуба, остается в стенах клуба, — произнес Киришима.

Тодороки посмотрел на Бакуго, спокойно ждущего его ответа.

— Хорошо. Я согласен.

— Ты уверен? — Каминари сочувственно опустил брови.

Не то чтобы у Тодороки были другие варианты.

— Да. Мне нужно поднять рейтинг.

— Так может отвести… — начал было Киришима, но Бакуго прервал его, замахав рукой и покачав головой.

— Ему нужно официально.

— Я не собираюсь оставаться в Трайтоне, — Тодороки кивнул в подтверждении и своих, и слов Бакуго.

— Как бы рейтинг там у тебя в край не слетел. — Киришима почесал затылок.

Тодороки стоило об этом побеспокоиться, но он решил, что разберется с этим на месте.

— У вас уже была поставка? — спросил Бакуго у Каминари, когда тема с работой была закрыта.

Каминари развел руки в стороны, чуть не задев Тодороки с Киришимой, и представил обилие товара.

— Если бы ты пришел на пару часов пораньше, то успел бы.

Бакуго чертыхнулся и в своем опоздании обвинил Киришиму, которому только и оставалось оправдываться.

— Я людей напряг, а ты… — продолжил Каминари, Бакуго разозлился еще больше. — Этого бы не было, если бы у Тодороки был телефон, — добавил он, беря один из выключенных и крутя им во все стороны, устраивая мини-презентацию. — Удобный, легкий, небольшого размера, в наборе у него есть симка, дохренища памяти, наушники и зарядное устройство. Но звонить можно только в пределах города.

— У меня нет денег на его покупку, — пожал плечами Тодороки; все же телефон мог бы ему пригодиться, потому что без техники в кармане он чувствовал себя неуютно. Он не мог посмотреть, сколько времени, или просмотреть карту. Связываться ему в любом случае было не с кем.

— Бакуго, я считаю, что ты должен позаботиться о Тодороки… — продолжал впаривать телефон Каминари, не обращая внимания на то, как скривился Бакуго на его словах (его мимику можно было приводить в пример на актерских курсах).

— Я не буду покупать ему телефон!

— Тодороки, давай вместе попросим Бакуго, чтобы он купил тебе телефон.

Тодороки не так сильно нужен был телефон (то есть, конечно, здорово, если он появится, но без него вроде было не совсем критично), но все же… он вспомнил, что мог бы повысить рейтинг за счет просмотра определенных передач или за участие в опросах, которые выкладывались на государственном сайте.

Нет, просить Бакуго он ни за что не будет. Он и так ему многим обязан.

— Денки, ты хотя бы скидку сделай, — вмешался Киришима, качая головой.

— Могу снять десять процентов. Пятнадцать, если скажешь, что лучше меня нет никого.

Каминари сделал скидку в десять, после чего отдал телефон Тодороки, обменявшегося контактами с друзьями Бакуго.

— Я верну тебе деньги, как только получу зарплату, — пообещал Тодороки, когда они, попрощавшись, отошли от прилавка. Он, погрузившись с головой в изучение простого интерфейса, практически не видел, куда шел, и врезался в спину остановившегося перед ларьком Бакуго.

— Конечно ты мне их вернешь, идиот, и не налетай на меня!

Тодороки сделал шаг назад, проверяя сигнал на устройстве.

— Извини, — сказал Тодороки, входя в интернет-браузер.

Он сразу же наткнулся на блокировку всех своих аккаунтов в социальных сетях, которые были привязаны к его идентификационному номеру на ИРСе. Блокировки сопровождались громким сообщением о том, что данный пользователь отправлен в Трайтон из-за низкого рейтинга; почти в самом низу выскакивало предупреждение на тему тщательного контроля своих баллов во избежание повторения столь щекотливой ситуации. Другого Тодороки не ожидал, но все же горькое разочарование растеклось по груди, оседая на ней сковывающей тяжестью. То же самое он испытал, попытавшись связаться с отцом — ошибка появилась на экране, как только он нажал на вызов. Тодороки вздохнул и убрал телефон в карман джинсов. Мысль о том, что ему придется заново создавать профили с серыми значками вместо ярких синих, не приносила радости.

Они вышли с рынка, когда солнце уже уходило за горизонт, отчего ярко-красные отсветы падали на землю. Тодороки, еще раз пробежавшись взглядом по рынку, который не планировал закрываться в ближайшие часы, увидел вдалеке несколько палаток, днем оставшихся незамеченными.

— Бакуго? — Тодороки позвал недовольно обернувшегося парня и мимолетно подумал о том, что в свете закатного солнца его глаза становятся почти оранжевыми. — Что находится там?

— Черный рынок.

— А мы разве были на белом рынке?

— Какой еще белый рынок? — Бакуго нервно почесал затылок и издал звук, похожий на рычание. — Слушай, все вот здесь — чертова нелегальщина, которая привозится на поезде. Только здесь, — Бакуго указал пальцем на часть рынка, с которого они возвращались, — можно найти всякую нужную хрень для дома, типа твоего тупого телефона, или там, не знаю, набрать еды по дешевке, а там, — Бакуго указал другой рукой на несколько скрытых палаток, — купить оружие, таблетки, глазные яблоки, если захочешь.

— Нет, спасибо.

— Шевелись давай, мне еще нужно в магаз забежать.

Тодороки вопреки словам Бакуго замер на месте. Тот вскинул бровь.

— Мы только что вышли с рынка и там были продуктовые палатки.

— Я не попру отсюда пакеты с едой. — Бакуго закатил глаза и, напялив на голову капюшон, направился к центру.

В квартире Бакуго, когда на город опустилась глухая темень, Тодороки сидел на стуле на кухне, настраивая аккаунты в соцсетях. Рядом готовил Бакуго, которому он чуть ранее перевел несколько баллов за помощь в поиске работы. Свой низкий рейтинг продолжал беспокоить его, то и дело всплывая в сознании проклятыми цифрами, но он все же пытался отгородиться от этого.

Краем глаза посматривая на то, как Бакуго ловко и быстро нарезал купленные в магазине третьего района овощи, Тодороки успокаивался, будто подобная монотонность служила своеобразной терапевтической процедурой. Медитацией? Он не предполагал, что тот умеет готовить что-то кроме бутербродов, поэтому продолжал удивляться своему временному соседу.

Мысли о прошедшем дне и увиденном все-таки пробились через тонкий полиэтиленовый щит, возникая наполовину посеревшими кадрами перед закрывающимися глазами. Штрафы, убийства, черный рынок, контрабанда и все-все-все смешивалось в грязевой комок, от которого в груди становилось тесно и пусто, словно яд Трайтона постепенно проникал в нее, расползаясь мазутными лужами. Как он собирался выбраться отсюда, если за каждым левым шагом следили в первых двух районах, готовясь в любой момент потянуться к ИРСу, а в самых бедных могли выхватить из-за пояса нож и прирезать за правый?

И почему-то в серости воспоминаний, полном осознании бедственности своего положения и темноты, глядящей из окна, готовящий Бакуго казался ярким пятном под светом тускло горящей лампы.

========== V. Синий день. 4-10 ==========

— Ты ничего не расскажешь об этом Мике? — спросил Тодороки, когда они с Бакуго шли к клубу, минуя серые здания третьего района.

Бакуго, держа сигарету между пальцами и смотря под ноги, пнул попавшуюся на дороге банку, которая перелетела через разбитый бордюр и угодила в грязь.

— То же сделает с тобой он, если будешь трепать языком.

— Не хотелось бы потерять единственную работу.

— Сначала получи ее, чтобы не потерять, идиот.

— Мне нужно что-то знать или?..

Тодороки задавал много вопросов, но, во-первых, он не каждый день устраивался на работу, во-вторых, не каждый день устраивался в центр криминала и всего-всего противозаконного, от которого он бегал на протяжении двадцати одного года. А Бакуго, как он догадался из вчерашнего разговора на рынке, входил в число тех же самых работников Мика (из теневого сектора, если такое понятие существовало в Трайтоне), так что и знать должен был достаточно.

— Ну, — задумчиво протянул он, выдыхая дым, — он ненавидит насекомых. Как-то раз в его клубе обнаружили какую-то гигантскую летающую дрянь, так он приказал ее найти и пытать на ультразвуке.

— Дрянь? — уточнил Тодороки, слабо представляя корчащееся насекомое.

— Дрянь. — Бакуго изогнул губы в усмешке; Тодороки это не понравилось. — И парня, на куртке которого эта дрянь была притащена.

Тодороки стало яснее, но не легче.

— Понятно. Меньше разговаривать и не ловить по дороге бабочек.

— Нет, почесать языком он любит, прям обожает, — Бакуго активно замотал рукой из стороны в сторону, отчего пепел осел на джинсах Тодороки, который тот поспешно стряхнул, подавляя укор во взгляде, — но не говори с ним ни о каких делах, которые там проворачиваются.

Тодороки кивнул и услышал звук пришедшего сообщения, раздавшегося в кармане толстовки Бакуго. Тот достал телефон и, прочитав текст, принялся гневно стучать по экрану, зажав сигарету между зубами.

— Киришима очень, блять, волнуется за тебя и просит не оставлять тебя одного в клубе.

Пусть они и не были хорошо знакомы, Тодороки была приятна такая забота (а еще беспокоила, потому что Киришима, спокойно отреагировавший на совершившееся на его глазах убийство, был подозрительно взволнован его новой работой).

— Передай ему спасибо.

— Пошлю его нахер.

Взаимоотношения Бакуго и его друзей продолжало поднимать волны негодования в Тодороки и омывать его тяжелыми лавинами. Он не понимал подобного сплочения, потому что видел, как некогда близкие друзья прекращали общение, как только рейтинг одного из них изменялся — выше, ниже, разницы не имело. Он принимал это за данность и считал, что так и должно быть, пусть и прекращение общения со школьным другом по причине его взлета до девяноста какое-то время заставляло его грустить и в глубине души злиться то ли на него, то ли на баллы, через которые тот так и не смог переступить.

Тодороки предполагал, что дело было в рейтинге. Беднейшее население сплачивается, помогает друг другу выжить, но он увидел вчера у Каминари «44» на ИРСе и…

— Киришима вчера водил меня по городу, чтобы понять, могу ли я навредить тебе.

— Будто я просил его лезть в это. — Бакуго, нажав на отправку, заблокировал телефон и запихнул его в карман.

Тодороки почувствовал вибрацию в кармане и, достав телефон, едва заметно улыбнулся.

— Че ты лыбишься?

Тодороки показал ему экран телефона:

13:30. Киришима:

ТодОроКи! Будь осторожен и если что ВАЛИ!!

— Блять, серьезно? — Бакуго закатил глаза и нервно потрепал челку, выглядывающую из-под надетого капюшона. — Вон это место. — Он указал почти догоревшей сигаретой на здание.

Тодороки посмотрел на здание, перед дверью которого располагалась дверная решетка со слезшей черной краской.

— Он выглядит обычно.

— А ты ожидал неоновых вывесок? — ехидно усмехнулся Бакуго, выкидывая бычок в мусорку.

— Именно их я и увидел возле платформы.

— Пустые выебоны. — Махнул рукой.

Тодороки хотел спросить, знают ли в бюро о делах, совершающихся под крышей трехэтажного здания, окна которого были закрашены черной краской, но в итоге пришел к выводу, что да, знают. Невозможно жить в Трайтоне и не иметь понятия о происходящем под носом; это должна быть высшая степень абстрагирования, которой достойны либо мудаки, либо безмозглые.

Они подошли к клубу, рядом с которым стояло двое мужчин, тихо переговаривающихся друг с другом, но быстро свернувших разговор, как только обнаружили лишние уши. Бакуго потянул на себя решетку и открыл расположенную за ней дверь. Тодороки проследовал за ним, оказываясь в узком коридоре со стенами, покрашенными в бордовую краску, и желтым светом горящих ламп. Лестницы не было, только крутой подъем, ведущий в зал. Чуть левее от него располагалось две двери — для гардероба и персонала. Из зала не доносилось ревущей музыки, не слышались голоса шумной, подвыпившей толпы.

Перед самым входом их остановил здоровый мужик в деловом костюме, прислонившийся к стене и сложивший руки крестом. Он не был многословен:

— Откроется в семь. Дверь там.

Тодороки затылком почувствовал, как злость охватила Бакуго, сжавшего пальцы в кулаки в карманах толстовки, но все же тот сумел сдержать себя и не предпринять что-то, о чем они потом оба пожалеют.

— Я вчера связывался с Миком и договаривался о… собеседовании. Вот этого, — ткнул локтем в бок Тодороки, пытающегося рассмотреть зал клуба через дверной проем. Он мог различать очертания предметов, поскольку в помещении свет был интимно приглушен; лишь возле барной стойки стояла девушка с яркими рыжими волосами, собранными в высокий хвост.

— Вход только для персонала.

— Я договаривался, кретин, ты не понял? — Бакуго угрожающе приблизился к нему, и бровью не поведшему, на шаг. — Тебе уши прочистить или морду набить?

Объяснение Бакуго не произвело на охранника впечатление, поэтому тот, не церемонясь, сделал резкий выпад, чтобы заломить надоевшему парню руку. Тодороки, впечатленный, смотрел на то, как рука заламывалась у бугая. И хоть в глубине души Тодороки и понимал, что проблемы у них после этого не могут не появиться, все же отметил, с какой легкостью Бакуго провернул прием.

— Вчера ты звонишь и просишь, чтобы я нанял какого-то левого парня, а теперь выставляешь в неприглядном свете моих людей. Браво, Бакуго.

Первое, о чем подумал Тодороки при виде хозяина клуба, было количество баллончиков с лаком, которые тот тратил в день, чтобы сделать столь высокий ирокез, едва не задевающий дверной проем. Он не мог разглядеть его глаза, поскольку те были скрыты за ярко-оранжевыми стеклами угловато-острых очков, в которых мелькало его отрешенное лицо и вырывающийся из крепкой хватки охранник. Одет он был в черную кожанку и выглядел, как случайный байкер с улицы, а не как владелец клуба.

Бакуго ничего не ответил на это, разве что фыркнул и отпустил сжавшего от боли губы мужчину.

— Здравствуйте, — поздоровался Тодороки, почувствовав на себе изучающий взгляд.

— А вот и кандидат на место сотрудника самого лучшего клуба Трайтона!

Тодороки, не ожидающий активности и шума, молчал (Бакуго, между прочим, мог бы сказать, что владелец шумный; это не мешало Тодороки, просто он был бы лучше готов к встрече с ним). Мик развернулся и направился к одному из стоявших в углах столику, жестом показывая следовать за ним. Бакуго направился следом, Тодороки тоже — все же присутствие Бакуго рядом успокаивало.

Сам зал был не таким большим, каким Тодороки представлял. Аккуратно выстроенные в ряд столики с диванами, стоящими возле стены, оставляли место под светом прожекторов для танцев. Возле одной из стен клуба располагалась сцена, за которой был установлен экран, предназначенный для эффектов, тогда как у другой, противоположной, стоял все тот же бар с обилием алкоголя, по цвету напоминавшего химические препараты. Он увидел лестницу, ведущую на второй этаж, на котором располагались частные комнаты для особых гостей, готовых отдать несколько купюр за уединение, и кабинет владельца. Чуть подальше стоял диджейский пульт, место за которым пустовало. В целом клуб выглядел приемлемо (Тодороки было не с чем сравнивать, поскольку в развлекательные заведения подобного рода он не ходил и в Лэдо; никогда не поздно начать приобщаться к культуре). Обошлось без валяющихся наркоманов на ступеньках, озер блевоты и душного, въевшегося в мебель и стены запаха пота и мочи — да, представления Тодороки собирались не из радужной мишуры и не из обилия блесток, бьющих из бронзового фонтана.

— Ты принят, — заявил Мик сразу, как только сел за столик, на котором уже стоял пустой стакан с выпивкой.

Тодороки от удивление приоткрыл рот.

— Уже? Но я даже не… не… — Тодороки не знал, что он должен был сделать, чтобы его приняли. Но и к такому он не готовился.

— За тебя поручились, — и показал головой на Бакуго, отчего ирокез качнулся в сторону ровной волной. — Доверяю своим людям.

— Я больше… — начал Бакуго, но Мик его перебил, выставив руку:

— К тому же здесь большая текучка, но, к сожалению, в последнее время не так уж много людей стремится устроиться сюда и очень, между прочим, зря, — стекла его очков осуждающе-недовольно сверкнули. — Вот же ж, — цыкнул он, подняв пустой стакан. — Кендо!

Пока Мик кричал барменше, чтобы та приготовила для него новый мохито, Тодороки наклонился к уху притихшего Бакуго и спросил:

— Что он имел в виду под большой текучкой?

Бакуго отвел глаза в сторону и постучал ногой по полу, чем лишь усилил копящееся напряжение в Тодороки; оно перетекало ледяной кровью по телу, морозя кончики пальцев.

— Я дам тебе нож на всякий случай. Хотя сомневаюсь, что он поможет, если Мик решит тебя убрать за перепутанные напитки.

— И ты говоришь это только сейчас?

— У тебя не было других вариантов. — Бакуго схватил его за рукав толстовки и притянул к себе, чтобы сказать на ухо: — Так что завались и делай, что он говорит. Или то, что у какого-то парня за то, что он притащил муху в клуб, лопнули барабанные перепонки, тебя не напрягло?

Тодороки сощурился:

— Ты сказал «гигантскую летающую дрянь».

— Ну приуменьшил, че ты докопался.

Тодороки не злился, нет, просто он решил вобрать в легкие воздуха чуть больше, чем обычно.

Мик не казался ему чрезвычайно опасным мужчиной, который мог легким движением руки изрешетить половину города, но именно это и беспокоило Тодороки. Мик выглядел слишком дружелюбным, шумным и веселым для того, кто владеет клубом, в котором каждый вечер совершаются преступления.

— Единственное, что я требую от своих работников, — сказал Мик, усаживаясь удобнее на диване, на спинку которого свободно закинул руку. — Не лезть в дела клуба. — Оранжевые стекла очков холодно блеснули в свете прожекторов.

— Да. — Тодороки кивнул, постепенно приходя в себя. — Я понимаю. Меня не касается то, что здесь происходит.

Мик внимательно рассматривал его, будто прогонял произнесенные слова через детектор лжи, установленный в собственной голове. Тодороки стойко выдержал его взгляд, не поколебавшись.

— Что ж! — Мик хлопнул в ладони и, растянув губы в улыбке, принял из рук барменши бокал. — Тогда, Кендо, передаю нового «мастера на все руки» в твои надежные руки!

— Хорошо, — улыбнулась барменша и наклоном головы показала следовать за ней. Тодороки мог быть кем угодно (экономистом, например), но явно не… ох, ладно. Он повторил, что у него не было другого варианта.

— Так что насчет сделки? — спросил Бакуго.

Тодороки уже не слышал их разговор, поскольку направлялся к барной стойке и рассуждал о том, во что же он ввязался. Перспектива лишиться слуха или получить дыру в груди стала бы вишенкой на его предсмертном торте пребывания в Трайтоне. Черный торт с кроваво-красной глазурью, которой были бы выведены даты его жизни и смерти.

— Извини, надеюсь, Мик не напугал тебя? Он кажется довольно странным, когда видишь его впервые, — засмеялась девушка, садясь на стул и беря лежащий на барной стойке планшет.

— Он… эпатажный.

Вряд ли кому-то еще из Трайтона придет в голову устраивать пытку ультразвуком — впрочем, у каждого свои тараканы в голове.

— Да, что-то вроде. Я оформлю тебя сейчас и подключу через ИРС, чтобы ты мог находиться на улице после комендантского часа; у нас это особой роли не играет — ошиваются все, кому не лень, по установленному негласному порядку, но на всякий случай, чтобы не было проблем. Для этого мне понадобится твой номер. — Кендо поднялась, чтобы дотянуться до аппарата, лежащего по другую сторону барной стойки и считывающего идентификационный номер.

Тодороки внимательно слушал Кендо, стягивая напульсник. Барменша, не обращая внимания на его рейтинг, быстро просканировала устройство и вбила его номер в базу данных.

— Я так и не понял, что должен делать, — сказал Тодороки и повернулся к столику, за которым в одиночестве сидел Мик. Тодороки, подмечая так и не тронутый напиток и напряженные, поднявшиеся плечи, пришел к выводу, что разговор с ушедшим Бакуго прошел не так, как тот хотел.

— Подавать напитки, сопровождать гостей, следить за порядком. Улаживать любые неприятности.

— А если у меня не выйдет? — Тодороки отдавал отчет в том, что спрашивать подобное после того, как его приняли на работу, было так же глупо, как и нырять в прорубь во время мороза, но на всякий случай… должен же он знать, какие карты у него на руках (шестерки крести).

— Надеюсь, что этого не случится. — Кендо сомкнула губы в сочувствующей улыбке.

Козырями были пики.

Весь оставшийся день Тодороки провел за слушанием наставлений Кендо, изучением меню и запоминанием планировки помещения (к диджейскому пульту Кендо посоветовала никогда и ни при каких условиях не приближаться).

Вечером, когда двери клуба распахнулись перед прибывающими гостями, Тодороки стоял рядом с Кендо, внимательно следя за ее работой и пытаясь привыкнуть к яркому свету от прожекторов, слепящих глаза. Громкая музыка отдавалась в ушах басами (Тодороки подозревал, что та не была легальной), поэтому приходилось наклоняться, чтобы услышать барменшу.

— Сегодня моя смена, но здесь работает еще один парень, жуткая язва, но где-то там внутри в нем живет светлый человек.

Тодороки сомневался, что светлый человек мог добровольно прийти сюда и остаться, потому что даже те немногие группы людей, сидящие на диванах и принимающие участие в громких, шумных разговорах, не были похожи на элитное научное общество. Помимо выходцев из третьего и четвертого районов, в клубе также присутствовали немногие представители первого и второго (два других не могли позволить себе столь дорогую и брэндовую одежду), поэтому вопросы о том, что они решали между собой (делили районы? заведения? обсуждали сделки?), всплывали в его голове мелкими буйками; он топил их, чтобы придерживаться установленного распорядка и не нервировать владельца клуба, который наверняка наблюдал за его работой, не показывая вида. Если тот так сильно любит свой клуб, то вряд ли позволит халтурщику с длинными ушами и дальше протирать бокалы.

Тодороки не мог отделаться от чувства, будто за ним внимательно следили. Он знал, что привлекает внимание постояльцев. Пусть новые лица в качестве персонала появлялись здесь часто, все же такие, как он, не могли быть среднестатистическими кандидатурами. Он не был уверен, правильно ли понял брошенный на него многообещающий взгляд женщины с ярко-красными волосами, и понадеялся, что его невысокая кооперативность и такого же уровня социализированность дали сбой (последнее, чего он хотел, это тактично сообщать ей, что не собирается посещать второй этаж в ее компании).

Все это… давило. Как если бы виски стягивало жгутами, только не для того, чтобы остановить кровь; обратная реакция как насмешка над зазеркальем в собственном подсознании. Жгуты выдавливали кровь, пуская ее из ушей (эта музыка слишком громкая, барабанные перепонки и без ультразвука скажут до свидания) и глаз, в которые световое шоу стреляло инфракрасными лазерами, целясь в зрачки — пятьдесят очков, можно рукоплескать.

Тодороки держался уверенно и собранно, тогда как внутри раздавались вопли о скорейшем возвращении в квартиру Бакуго (лучше, конечно, сразу в Лэдо, но он не привык мечтать о невозможном).

Тодороки, отдавая коктейль высокому мужчине, понадеялся, что сможет привыкнуть. Приспособиться. В идеале абстрагироваться, но в таком случае он точно что-то перепутает и получит в награду дырявый затылок.

— Обычно мы работаем два дня через два, но иногда случаются авралы, поэтому я или, возможно, Мик будем звонить тебе и просить выйти, — продолжала инструктировать Кендо. — За дополнительную плату.

Тодороки смотрел на то, как несколько человек, жителей первых районов, развлекались с девушками, одетыми слишком легко для вечера осени — короткие юбки и расстегнутые блузки, — или с парнями, одетыми так же вызывающе. Он не имел ничего против любых отношений (потому, что сам причислял себя к гомосексуалам и тщательно скрывал это в Лэдо; терять баллы, которые никогда не были лишними, желания не возникало).

Кендо отвела несколько человек с возбужденно горящими глазами в комнаты второго этажа, оставляя Тодороки одного за стойкой. Он надеялся, что в ближайшие пять минут никто не появится, потому что все, что он помнил из рассказанного Кендо, — место, в котором находился шейкер.

Телефон Тодороки завибрировал в кармане, извещая о пришедшем сообщении. Он отвлекся от протирания бокалов и увидел:

22:17. Неопределенный номер:

ну че как? уже звонить киришиме чтобы он вытаскивал твой труп?

Незаметная улыбка растянулась на его губах, и взгляд разноцветных глаз, на дне которых плескалось беспокойство, потеплел.

22:18. Я:

Все хорошо :).

Тодороки переименовал неизвестный контакт в «Бакуго» и убрал телефон.

Он вернулся в квартиру, когда почти разряженный телефон с включенным навигатором показывал третий час ночи (его отпустили раньше положенного, сообщив, чтобы завтра он вышел на работу). Ночная прогулка до временного места проживания прошла без происшествий, хоть и кромешная темень не раз подкидывала плачевные картины обозримого будущего — какой-нибудь бомж с дрелью или что еще похуже. Холодный ветер, дующий в спину, подгонял идти вперед. Тодороки не прекращал растирать замерзшие пальцы. Когда-нибудь он тоже обзаведется перчатками, как и Бакуго, — только двумя, а не одной.

Он, остановившись перед дверью квартиры, постучал в нее за неимением звонка; пришлось постучать еще раз и еще. Тодороки, вымотанный и опустошенный, чуть не уснул под дверью, прислонившись к нею лбом, но Бакуго с шухером на голове и в растянутой футболке успел открыть ее прежде.

— Привет, — поздоровался Тодороки, проходя в квартиру и закрывая дверь на ключ. Бакуго, ни слова не говоря, зашел в комнату и упал на скрипнувшую кровать, натягивая одеяло.

— Будешь шуметь — вышвырну из квартиры, — пробормотал он в подушку, обхватывая ее рукой и быстро засыпая.

Тодороки, валящийся с ног от усталости, стянул кроссовки и лег на диван.

Тодороки затянуло в рабочую суматоху. Следующие два дня, половину из которых он проводил в клубе, превратились в месиво из громкой музыки и яркого света прожекторов, уже переставших так сильно раздражать уши и глаза. Запах дешевых сигарет от посетителей перемешивался с алкоголем из бара, являя на свет вип-пойло для работников; Тодороки не верил, что у тех не могла не болеть голова. Разномастные посетители перестали интересовать его и удивлять своими порой странными, порой сомнительными запросами. Впечатления первого дня уже не повторялись, взяв курс на сомнительную рутину, которую Тодороки принял за его временную (он очень надеялся, что временную) действительность.

Он познакомился с тем самым парнем, — Мономой, — про которого говорила Кендо, и первым, что он сказал, было:

— У меня пушка в ящике, так что без глупостей, новенький. — И погрозил ему пистолетом.

Тодороки не разбирался в оружии, но отличить настоящее оружие от пистолета-зажигалки (такие еще выпускают?) даже для него не составило проблемы.

На выпад своего напарника он ничего не ответил и, развернувшись, изъявил желание работать только с Кендо.

Увиденное в клубе оставляло место для раздумий, когда он, тень от тени себя, возвращался под утро, встречая уже ставшие знакомыми лица жителей четвертого района, не обращавших на него внимания; словно тот перестал выделяться, став одним из них (Тодороки это не нравилось и он всем существом отнекивался от подобного, потому что не желал быть похожим на… этот сброд, вызывавший в нем отвращение). Он, смотря на жителей четвертого района, вспоминал физиономии тех, кого видел в клубе; солидно одетых мужчин и женщин, пьющих алкоголь литрами и принимающих препараты, предназначение которых было однозначным (то же самое видел Тодороки в переулке в пакетике у Бакуго, после чего сомнений в том, что тот работал на Мика, не осталось). Желание отправить всех постояльцев в серую зону, подав на них жалобы, то и дело появлялось в его голове, но он стойко открещивался от него, потому что, во-первых, хотел жить, во-вторых, догадывался, что от парочки сообщений не будет толку.

Какой тут вообще мог быть толк?

От чего?

За систематическое нарушение закона и получение штрафов должен был начисляться домашний арест, пока цифры на ИРСе не вырастали до приемлемых — свыше десяти, — но отчего-то его власть не распространялась на клуб «У Мика» и его посетителей. Будто владелец знал о каком-то способе, который не давал цифрам на ИРСе опуститься до нуля; возможно, им пользовался и Бакуго, пока Тодороки не почтил Трайтон своим присутствием.

Когда выдался первый выходной, Тодороки, проснувшись к обеду, сходил в душ и, достав остатки еды, приготовленной Бакуго, постоянно пропадающего с раннего утра и до позднего вечера (Тодороки почувствовал однажды исходящий от него запах машинного масла), засел за телефон. Доедая салат, он искал последнюю сводку новостей, чтобы заняться повышением рейтинга и вскоре (он надеялся, что вскоре, а не черт знает через сколько лет) подать запрос о пересмотре дела, непонятная клевета в котором вызывало все больше вопросов.

Первый час он выдержал, второй тоже, третий пошел со скрипом. На четвертый Бакуго заметил, чем он занимается, и глубоко, очень глубоко вздохнул, после чего вышел на балкон, чтобы закурить.

А Тодороки следил за новостями, в которых говорилось о нововведениях в ИРСах. Там же приводилась статистика предотвращенных правонарушений, докладывалось о достижениях граждан за последние дни, упоминались подписанные верхушками договоры со странами-соседями…

Тодороки смотрел новости, в которых говорилось о том, что рейтинговая система, являющаяся залогом успешного процветания страны, вскоре потерпит небольшие изменения — и только полезные изменения, которые помогут жителям Трайтона достичь большего успеха в делах; они должны будут прийти с готовящимся обновлением системы штрафов на ИРСах в течение нескольких месяцев. В какой-то момент быстрая, едва заметная мысль о том, что получение одного балла за двенадцать часов просмотра государственных передач было несоизмеримо мало, пронеслась перед ним на скоростном поезде.

На шестом часу Тодороки, сидевший на диване, нажал на паузу и посмотрел на Бакуго, развалившегося на кровати с ноутбуком.

— Че прекратил смотреть свое любимое ТВ? Неужели заебался? — спросил он, не отрывая взгляд от экрана. Тодороки только сейчас обратил внимание на то, что черная крышка была изрисована белым и желтым маркером, представляя из себя абстракцию.

— Немного, — ответил Тодороки, блокируя телефон и вынимая из ушей наушники, чтобы положить их в специальную коробку. — Что ты делаешь?

— Какая разница? — подобрался Бакуго. — Смотрю фильм.

— Наверняка он нелегальный.

— Конечно он нелегальный, кретин. — Бакуго закатил глаза, разворачивая ноут экраном к Тодороки; тот увидел, как мужчина с волосами до плеч дрался в рукопашную с человеком, бывшим выше его не меньше, чем на метр. — А чего ты все еще глаза не отвел, а? Не боишься, что баллы к черту полетят?

— Если только ты оштрафуешь меня, — совершенно спокойно ответил Тодороки и потянулся, массируя затекшие плечи. — Чего ты не сделаешь.

— С чего ты это взял? — Бакуго развернул ноутбук к себе и удобнее устроил на коленях.

— Тебе это не нравится. Иначе у тебя не возникло бы проблем с поднятием рейтинга.

Тодороки задумчиво крутил тонкий телефон в руке, следил за скольжением пластика между пальцами и рассуждал над тем, что у него бы тоже не возникло с этим проблем, относись он к штрафам проще. В чем-то они с Бакуго были похожи.

— Можешь поднять свою задницу и сесть сюда, — предложил Бакуго, прослеживая взглядом расползающиеся по стене трещины. — Посмотреть отвратительную нелегальщину. Или остаться на диване и продолжить набирать свою горстку баллов, как верный хомяк.

Тодороки был бы нечестен сам с собой, если бы сообщил, что его совершенно не интересуют нелегальные фильмы. Он, практически никогда не смотревший их, знал только по слухам, что там было много крови, драк, каких-то сюрреалистичных идей, фантастики и фэнтези с паршивыми любовными линиями. Единственный фильм, который он в детстве скачал в тайне от родителей, впечатлил его так сильно, что он не мог уснуть всю оставшуюся ночь; а на утро, все же задремав, открыл глаза и увидел исчезнувший балл (ему тогда досталось от отца).

Нелегальные фильмы (и вообще все-все нелегальное) было яблоком из сада, от которого его с детства учили держаться подальше.

Тодороки посмотрел на телефон с заблокированной вкладкой новостей и на напульсник, под которым пряталось до безумия низкое число.

Тодороки следовало остаться на диване,

продолжить смотреть канал,

пройти пару тестов

и преспокойно двигаться к заветным семидесяти (со дня на день ему должны были перечислить баллы за отсутствие штрафов), больше никогда не нарушая установленные порядки, чтобы впредь не спускаться в рейтинговой таблице ниже пятидесяти.

Через пару месяцев заглянуть в бюро, с помощью которого он бы смог связаться с отцом,

и реабилитироваться в глазах преуспевающего общества.

Наконец вернуться в Лэдо.

Диван, на котором сидел Тодороки, скрипнул.

— О чем этот фильм? — спросил он, садясь на кровать Бакуго и пихая его ноги в сторону. Бакуго, кажется, подвис, как и его фильм, поскольку соединение хоть и проходило по закрытому каналу, все же не имело большой скорости.

— Э. — Бакуго выпрямился и, взлохматив волосы, поменял положение, опершись спиной о стену, чтобы Тодороки тоже было видно. — Про месть. У этого фильма три части и я смотрю третью. Остальные две знать не надо, герой тупо мстит. Могу поставить заново.

Бакуго все еще пребывал в небольшом впечатлении (или шоке, как уж тут посмотреть) от его реакции, поскольку не наорал на него за скинутые ноги и даже предложил отмотать фильм к началу.

— Если ты не против.

— Э. Не.

Бакуго, удобнее устроив на коленях ноутбук и убрав левую руку за голову, нажал на несколько клавиш, после чего на экране возникла заставка.

Тодороки… был взволнован. И чувствовал себя так, будто собирался добровольно пробраться за решетку и закрыть за собой дверь, изготовленную из непробиваемого материала. Необъяснимый страх подбирался к нему, расползаясь лентами на пальцах ног и обматывая ими лодыжки. Он скользил по телу, пока на экране мелькали первые кадры, на которых Тодороки не мог сосредоточиться. Навязчивое чувство того, что он вытворяет глупость и что нужно как можно скорее вернуться к просмотру легальных передач с госканала, накапливалось в груди раскаленным стеклом. Оно опаляло и резало одновременно, отчего у Тодороки сбилось дыхание.

— Эй, двумордый, — позвал его Бакуго, не отводя взгляда от экрана, на котором главный герой скрывался от погони на мотоцикле. — Это просто фильм, понял?

Тодороки только сейчас заметил, как сжимал засученные рукава толстовки вспотевшими пальцами, и посмотрел на Бакуго, совершенно спокойно сидевшего на кровати и наслаждающегося просмотром.

Тодороки медленно выдохнул, кивнул и перевел взгляд на экран.

Спустя два часа Тодороки заявил:

— Я предполагал, что мой первыйпросмотренный за долгое время нелегальный фильм будет более… информативным? Сюжетным?

— За долгое время? — Бакуго, подложивший под спину подушку и поставивший фильм, у которого шли титры, на паузу, покосился на него. — Я-то думал, что ты был девственно чист в плане нелегальщины.

— Нет. В детстве я посмотрел фильм про пиратов. — Тодороки, прислонившийся спиной к стене, продолжал смотреть на черный экран с белыми надписями. — Я рассчитывал, что ты мне покажешь что-то кроме драк.

— Эй! В этом фильме есть идея! И главный герой охренеть как крут, — мгновенно взбунтовался Бакуго, выпрямляясь; покрывало на кровати сбилось от его действий, и ноутбук чуть не упал с колен.

— Я ничего не говорю про его крутость, но идея мести как главный двигатель сюже…

— Завались, — процедил Бакуго и заткнул Тодороки подушкой — кинул ее в лицо.

— Очень аргументированно. — Тодороки обхватил подушку.

— Давай, расскажи мне о своем топе любимых фильмов, ах да, его у тебя нет. — Бакуго ткнул пальцем его в плечо и сощурил глаза.

— Фильм про пиратов меня впечатлил. — Тодороки, к своему же собственному ужасу, был уязвлен данным разговором.

— Ага, — мерзко оскалился Бакуго. — И? Дальше?

Тодороки молчал, пока Бакуго нахально ухмылялся.

— Некрасиво с твоей стороны помыкать меня тем, что я не смотрю подобные картины.

— Пиздец, не знал, что я живу в одной квартире со снобом. — Он резво поднялся с дивана, разводя руки в стороны. Тодороки невольно задержал внимание на том, как перекатывались мышцы под тканью футболки.

— Я не сноб.

— Ну да, а я не живу в четвертом районе.

— Ты живешь в четвертом районе.

— Блять, да это выражение такое.

Тодороки улыбнулся, едва заметно приподняв уголки губ.

Когда Бакуго уже собирался выйти из комнаты, Тодороки сказал, опуская взгляд на ноутбук:

— Спасибо.

Бакуго в ответ только хмыкнул и скрылся на кухне.

***

Следующий выходной день для Тодороки превратился в рабочий, потому что кто-то где-то что-то перепутал (так сказала Кендо, нервно посматривая на злого владельца). Одного угрюмого охранника, привычно встречающего его у входа, в этот раз на месте не оказалось. Тодороки надеялся, что в этот раз все обошлось без ультразвука (и пусть где-то глубоко в душе у него поднималась буря из вихрей злобы на произошедшее, он старался не показывать этого и работать в уже устоявшемся ритме — с горем пополам).

— Мик убрал одного из охранников, — сказал Тодороки, когда вернулся в квартиру. Бакуго, широко зевающий, не спал и проводил время за ноутбуком, просматривая дорожные карты.

— Добро пожаловать в Трайтон, — ответил тот.

— Ты считаешь, что это нормально?

— Блять, двумордый, — Бакуго несильно ударил его по ноге, чтобы тот не стоял над ним темной фигурой, — ты торчишь здесь уже неделю и тебя удивляет такая херня?

— Если бы мы находились в Лэдо, то его бы…

— Его бы что? — Бакуго уставился на него; в свете горящего экрана ноутбука, из-за которого под его глазами и подбородком пролегали глубокие тени, его лицо становилось и пугающим, и притягательным одновременно. — Отправили бы сюда? Ну так очнись, он и так здесь, живет и процветает.

Тодороки уселся на диван и стянул с себя толстовку через голову, не удосужившись расстегнуть молнию.

Бакуго был прав, он знал это.

— Если тебе станет легче, — продолжил он, печатая на ноутбуке, — то подумай о том, какую херню мог творить этот тип на улицах и в клубе, при этом являясь человеком Мика.

Тодороки подумал, представил и все равно…

Даже если у этого охранника был низкий рейтинг, это не давало право никому безнаказанно убивать его.

— Я тоже сейчас человек Мика.

— Это, блять, другое, двумордый.

Тодороки не стал спорить. Не озвученное «Разве?» продолжало шуметь в его сознании до тех пор, пока он не уснул.

Через пару дней, когда он готовился покинуть клуб, Кендо вручила ему первую зарплату.

— По идее, — сказала она, устало опираясь о барную стойку, — мы должны выдавать тебе наличку после каждого дня, но у тебя была стажировка.

Тодороки не стал вдаваться в подробности о своей стажировке, о которой он знать не знал, и взял деньги.

Уже днем, проснувшись в одиночестве в квартире во второй раз (в первый раз он проснулся от громкого хлопка не пойми откуда), Тодороки не мог отделаться от навязчивой мысли, что, во-первых, у него теперь есть собственные деньги (на которые не хватит снять квартиру, но купить еды — вполне), во-вторых, их нужно было куда-то потратить.

Вторая мысль не была примером самодисциплины, но он уже не мог отделаться от нее, только посмотрев на заправленную кровать Бакуго. Да, он делал многое для него не потому, что родился сердобольным и помогающим страждущим, но все же… все же он все еще не выгнал его за то, что он едва не спалил и без того многострадальный чайник. Или чуть не затопил квартиру из-за крана в ванной. Или за то, что забыл закрыть окно, отчего кухня превратилась в гербарий.

И все же хотелось сделать для Бакуго что-то приятное.

Проблема была в том, что он понятия не имел, что тому, собственно, было нужно.

Тодороки смотрел в потолок, ходил по квартире, устраивая сольное выступление скрипучему полу, высовывался на балкон, готовый проломиться от каждого движения, и снова ходил по квартире, пока ему не пришла идея написать сообщение тому, кто точно знал, что может понравиться соседу.

15:13. Я:

Привет! (•◡•) Я хочу поблагодарить Бакуго за то, что тот разрешил остаться у него на время. Что ему может понравиться?

Тодороки отправил сообщение, но вместо облегчения отчего-то почувствовал себя еще более тревожно.

15:23. Киришима:

Привет ;) Бакуго фиг чем угодишь, потому что он ЗадНица, но у меня есть Идея. Купи ему Budw, продается в любом магазе в третьем ;)))

15:24. Я:

Спасибо ԅ(‾ ⌣ ‾ԅ).

Тодороки, засунув телефон в карман, быстро надел кроссовки и… замер, вспомнив, что у него не было ключей от квартиры. Не спускаться же через балкон, который был готов развалиться по мановению волшебной палочки. Прислонившись спиной к стене в коридоре, Тодороки увидел ключ, вставленный в дверной замок. Бакуго сделал запасной?..

Решив, что ему следует поторопиться, Тодороки направился на улицу, на которой прохлада заканчивающегося сентября пробиралась настойчивыми когтистыми ветвями под ткань толстовки. Надетый капюшон не спасал от поднявшегося ветра. И без того мрачный пейзаж улиц серел и выцветал, повторяя монохром, сошедший со старых картин кинематографа. Он уже не единожды видел расклеенные по стенам домов листовки с мелким шрифтом и громкими высказываниями, привлекающими внимание. В них говорилось о действующем плачевном порядке в Трайтоне, захваченном несколькими людьми (в их число входил наниматель Тодороки и доброжелательный бармен из третьего) для отмывания денег и медленного убийства города — и тупого сброда, которым представлялись низкорейтинговые граждане тем, кто жил в Лэдо, — путем привозки наркотиков и оружия, а также преспокойном закрытии глаз на беспорядки и разруху. Тодороки не знал, как к этому относиться, и предпочитал проходить мимо каждой листовки. Он предполагал, что их распространением озаботились те, кто взломал экраны на площади; Тодороки тихо радовался, что их не смогли вычислить.

Тодороки, уже хорошо ориентирующийся в четвертом и третьем районах (после посещения рынка Тодороки так и не заходил в два других), вошел в первый попавшийся магазин, по размерам больше похожий на коробок спичек, и принялся искать то, что должно было понравиться Бакуго. Десятью минутами позднее он стоял напротив стеллажа с алкоголем и повторял, что был последним болваном, потому что для начала ему следовало узнать, чем конкретно был Budw, а уже после бежать в магазин. Потому что Тодороки не был готов терять оберегаемые баллы и покупать пиво.

Если кто-то из особо внимательных и дотошных жителей решит получить заветную единицу, Тодороки только и останется что смиренно смотреть на пустоту вместо исчезнувшего балла. Хоть в третьем и четвертым ходило негласное правило, запрещающее штрафовать, он несколько раз становился невольным свидетелем того, как бесстрашные мужчины и женщины отправляли их на зазевавшихся прохожих.

Тодороки стоял, гипнотизировал стеллаж, пока на него не начала подозрительно коситься продавщица.

— Либо купи уже, либо убирайся! — заявила она; прокуренный грубый голос привел Тодороки в чувства.

Тодороки потянулся к стеллажу, открыл его и взял бутылку. Подумал и взял еще одну, потому что если уж и терять эти дурацкие баллы, то…

Мысль о потере баллов давила на затылок и кричала ультразвуком (примерно тем же, которым орудовал Мик — того охранника, как он узнал позднее, перед смертью все же лишили слуха), чтобы тот положил алкоголь на полку. Он вспомнил, как Бакуго, встающий раньше него, готовил завтрак («я приготовил только на себя, потому что баллы мне накинулись только один раз, так что заткнись и ешь»), смотрел вместе с ним фильм («это просто фильм») и не будил его ни утром, ни днем, пока тот отсыпался после ночных смен.

Тодороки направился к кассе и попросил пакет.

Дома Бакуго не оказалось. Он поставил бутылки с пивом на кухонный стол, а сам расположился на диване, садясь за просмотр передач, чтение материала и прохождение тестов, которые с каждым днем раздражали все больше. Только заходя на сайт он вспомнил, что прошло больше недели с последнего нарушения. Тодороки стянул с запястья напульсник и увидел прибавившиеся два балла, всколыхнувшие в его груди заржавевшие струны. Увеличившуюся цифру он воспринял как маленькую победу.

Бакуго появился ближе к вечеру, растрепанный и пропахший ветром.

— Эй? Это что за хрень? — донеслось с кухни. — Двумордый?!

Тодороки, вытащив наушники из ушей, поднялся с дивана и зашел на кухню. Бакуго сидел на стуле, держа в руках бутылку и хмуро смотря на Тодороки.

— Я получил первую зарплату и подумал… — отчего-то говорить об этом было неловко; тем более под настойчиво горящим взглядом красных глаз. — Отдать за телефон не хватило бы в любом случае, поэтому я купил это.

— Пытаешься меня раздобрить? — Бакуго прищурился.

— Нет.

— Ты же понимаешь, что я разрешил тебе остаться здесь только потому, что мне нужны баллы?

— Да, — Тодороки пожал плечами. — Но ты можешь считать это за моральную компенсацию.

Тодороки вышел из кухни, не замечая, как Бакуго изумленно пялился ему вслед.

========== VI. Оранжевая ночь. 4-10 ==========

Комментарий к VI. Оранжевая ночь. 4-10

а вот и заявленное в шапке повествование от нескольких лиц подоспело. повествование передается из надежных рук тодороки в не менее надежные руки бакуго. описываются те же дни, что и в прошлой части (делаю так только один раз, потом части между тодобаками будут чередоваться).

Бакуго вышел из клуба, плечом открывая дверную решетку, о замок которой зацепился карманом толстовки, и громко выругался. Нервно чиркнул колесиком зажигалки, не сразу явившей на свет слабо горящий огонь, и чуть не сломал сигарету, которую держал между зубами. Наконец, глубоко вдохнув дым, от которого спало залегшее под кожей напряжение, и медленно его выдохнув, Бакуго направился на юг четвертого района.

Когда он четыре с половиной года назад заявился в клуб к Мику, он понимал, что не сможет отделаться от него на раз-два — это был наркоторговец, люди которого вломились в его квартиру, а не владелец магазина сладостей, устраивающий скидки по праздникам. Плевать он хотел на то, что Мик не продает леденцы на палочке и не отдает вместо сдачи жвачку. Злость, от которой весь мир виделся инфракрасным, устраивала светопреставление внутри него, собирая публику в лице отчаяния и ненависти. А сейчас — вот, пожалуйста, разбирайся, Бакуго Из Будущего, с закидонами Мика и постарайся не пустить ему пулю в лоб (потому что следующая прилетит в тебя — постскриптум от Бакуго Из Прошлого).

— Я-то уж подумал, что ты решил продолжить наше скромное сотрудничество, — сказал Мик несколько минут назад, когда Тодороки сидел возле барной стойки и разговаривал с Кендо.

— Меня не интересует сотрудничество с тобой.

— Как грубо, Бакуго. Подожди еще неделю, я тут зашиваюсь. — Развел руками в стороны, визуализируя объем работы.

— Ты сидишь в своем клубе и напиваешься.

— Я сказал, подожди неделю.

И все же у Мика была черта, которую Бакуго ненавидел так же, как и не ненавидел — иногда он мог быть очень, очень убедительным, если, конечно, того хотел.

Бакуго, хмуро смотря под ноги и крутя между пальцев сигарету, вспоминал разочарование на лице очкастого ублюдка, перемешанное вместе со скрываемой злостью за оранжевыми стеклами. От Мика так просто не уходят, но, вообще-то, у них был договор (не заключенный у нотариуса, но расписка где-то валялась), так что все было честно и неподкупно, но все равно…

Он сошел с тротуара, шагая по пустой дороге с побитым асфальтом, в трещины которого спряталась грязь. Если бы вчера он появился на рынке раньше, а не мотался по всему городу в поисках двумордого и Киришимы, то он бы, возможно, уже был бы при новом деле. Несмотря на то, что у него хранились сбережения, их могло не хватить до начала рейда, а мотаться по помойкам в поисках протухшей еды не входило в его наполеоновские планы. Ему просто нужно было успеть на поставку товара на заброшенной старой железнодорожной платформе, но… но он с какого-то черта искал двумордого, потому что сообщение Киришимы он прочитал не сразу после получения (да, иногда Бакуго был игнорирующим все и всех засранцем) за что и поплатился.

Бакуго плевать хотел на Тодороки, но все же ему было бы спокойнее, если бы тот не лез черт знает куда. Бакуго остановился, бессмысленно глядя на догорающую сигарету, и почесал затылок; все же тащить этого парня, сошедшего едва ли не с рейтингового Олимпа к одному из трех самых опасных людей в Трайтоне, слабо смахивало на пожелания счастья, здоровья и благополучия, но, во-первых, десять баллов не валялись на дороге, во-вторых, этому тупому двумордому реально нужно было поднять рейтинг.

Разговоры о рейтинге раздражали Бакуго в той же степени, в которой его раздражали еда без соли (он бы никогда не стал есть еду без соли), комбинезоны (был у него один в детстве, спасибо, не понравилось) и безалкогольное пиво (нужно быть извращенцем, чтобы пить алкоголь без алкоголя). Поэтому двумордый, который трясся из-за баллов так, будто те были прямой отсылкой на шкалу Рихтера, занимал место рядом с не самыми радостными для Бакуго вещами.

Тодороки был… странным парнем, да (предположим, что Бакуго выразился цензурно). Он все же не рассчитывал, что тот согласится пойти с ним еще в том переулке у забора и что не убежит при первой встреченной на лестнице крысе (у Бакуго в руке находился ствол, наверняка сыгравший немаловажную роль в принятии решения Тодороки, но он не понаслышке знал, что если тот, кто прибыл из Лэдо, захочет слинять, он слиняет). Было что-то в Тодороки, из-за чего тот бесил его чуть меньше (на пару сотых), чем другие прибывшие. Высокомерность и надменность, которые тот излучал, идя по улицам бедных районов, не могли остаться незамеченными никем — вроде и держит постное, ничего не выражающее лицо, но от него все равно чувствовалось исходящее пренебрежение, под которым прятались беспокойство и страх при взгляде на красоты четвертого (о, за этим наблюдать всегда было смешно).

По крайней мере, двумордому хватало ума не смотреть так же на него.

И все же Тодороки заставлял Бакуго гадать, что он за дикость совершил в своем золотом городе, раз свалился в рейтинге на пятьдесят баллов. Устроил массовую резню на площади? Подорвал автобус? Выпустил пулю в лоб важной шишке? Это бы объясняло то, что у него хорошо поставлен удар, из-за которого он, Бакуго, и решил помочь ублюдку (не только из-за удара, но и из-за длинного языка; Тодороки оказался достаточно смелым для того, чтобы высказать им все в лицо, а не испуганно поджать хвост, как тот видел не один раз).

Проще продать белые ИРСы на рынке и получить за это деньги, чем трястись за того, кто прибыл из Лэдо, ради крошки баллов. Кто-то из знакомых Бакуго сказал бы, что он напрасно все усложнял; кто-то более поэтичный добавил, что он надевал красно-белый венец из проблем на полную дерьма жизнь.

А Бакуго, может, шел по вымощенной пару десятков лет назад отцовской тропе. Немного при другом раскладе, правда, и тогда им с двумордым пришлось бы поменяться местами, но… Бакуго сделал особо глубокую затяжку и подавился дымом. В жопу, в общем, все это. Бакуго вновь потянулся за пачкой.

Бакуго дошел до конца улицы, завернул налево, проходя мимо поваленных деревьев (будто кому-то понадобились дрова в плохо отопляемую квартиру; Бакуго и не такое встречал), и оказался возле двухэтажного желтого дома, в дальний подъезд которого направился. Он прошел в относительно чистый подъезд (без крыс, ссанья и тараканов) и, поднявшись по короткой лестнице, оказался на первом пролете. Он постучал в дверь и принялся ждать. Через пару секунд дверь распахнулась и перед ним возникла невысокая темноволосая девушка, одетая в теплый зеленый свитер, бывший ощутимо большим для нее. Она, спокойно оглядев Бакуго, пропустила его вперед.

— Опаздываешь.

— Да типа вы тут что-то важное обсуждаете, — огрызнулся он.

Он прошел в заставленный коридор, а из него — в большую комнату с раздолбанной стеной, из-за чего две квартиры первого этажа превращались в одну (это была его идея снести стену, общую с пустующей квартирой незаселенного дома, так что он гордился собой, смотря на довольно аккуратно — не совсем — сделанный проход). Другая стена, сейчас заставленная техникой и коробками, была разрисована огненным взрывом во всю длину (изначально взрыв не должен был выходить за рамки очерченного контура, чтобы создавался эффект «дыры в стене», но трещины, на которые Бакуго убил много времени, так и не стали похожи на трещины; их пришлось закрашивать). Над самым входом висело небольшое квадратное устройство, светящее строгим красным огоньком и блокирующее исходящие от ИРСов сигналы о местоположении.

В квартире, помимо него и встретившей его девушки, находилось еще четыре человека, обсуждающих происходящее в городе. Кроме обшарпанного дивана и кресла, оставшихся от прошлых жильцов, в квартире стояли два стула и столы с расположенной на них техникой. Окна были занавешены плотными темными шторами, которые, не пропуская свет, создавали таинственный полумрак. Обшарпанные обои, на которых оставались следы от мебели и потемневшей крови (Бакуго понятия не имел, что произошло с прошлыми жильцами), уже пожелтели.

— Нам в любом случае необходимо донести информацию до первых районов, — спокойно произнес Шинсо, парень с синяками под глазами и растрепанными волосами. — Даже если многие из третьего и четвертого поддерживают нас, этого все еще недостаточно.

Ходящий по комнате, заставленной техникой, проводами и коробками, полными бумагой и записями, хорошо одетый высокий парень судорожно поправлял сползающие очки.

— Бакуго, — сказал он, как только заметил подошедшего знакомого, — хоть ты скажи Шинсо и Ашидо, что нельзя портить стены!

Бакуго скривился и, закатив глаза, глубоко вздохнул. Он долгое время не понимал, что Иида — тот, кто живет в первом районе Трайтона — делает вместе с ними, пока лично не стал свидетелем проявления обостренного чувства справедливости во время патрулирования Иидой улиц; занятие неоплачиваемое, волонтерское и опасное, что еще больше поражало Бакуго и заставляло его задумываться над психическим состоянием знакомого. Полиции в Трайтоне (да и в Оше) не существовало, поскольку штрафы за высокие нарушения, напрямую оказывающие вред другим жителям, начисляла сама система, поэтому тот, кто делал это добровольно, исходя из лучших побуждений (и не без вытекающих из неблагодарных действий травм), удивлял.

Бакуго видел в действиях Ииды бесполезность и пустую трату времени.

— Какие нахрен стены? Забей на них, — отмахнулся Бакуго. Все же присущая Ииде добропорядочность иногда выводила из себя. — Ты видел дома в четвертом? Да то, что на них что-то начиркано, единственная причина, по которой они еще стоят.

— Иида, ты обратился не к тому человеку, который будет выступать против вандализма, — устало произнесла открывшая дверь Асуи, усевшаяся на диван и подобравшая ноги. Тецутецу — высокий, мускулистый парень, — подпирающий стену, активно закивал.

Асуи, наверно, входила в то редкое число людей, которые вызывали у Бакуго слабую пародию на уважение. Она довольно трезво смотрела на мир (в основном она, правда, смотрела на экран компьютера) и могла высказать все, что думает о затее каждого смело и без прикрас; а еще она проводила в его квартире интернет, когда прошлый, постоянно тормозящий, наконец вывел его из себя.

Иида сокрушенно опустил голову.

— Текст был таким органичным, оригинальным, тяжелым, — закивала Ашидо — девушка с ярким розовыми волосами, жующая мармелад из огромной миски.

— Сильным, — поправила Асуи подругу.

— Мы в любом случае его доработаем, внеся информацию про результаты наших расследований и действующую триаду, — произнес Шинсо, сидящий на диване и держащий руку на подлокотнике.

Помимо того, что Шинсо бесил Бакуго (Бакуго все бесили), он также был их негласным лидером, собравшим и объединившим в странноватую компанию вместе с еще одним не менее бесящим Бакуго человеком. Бакуго не так много общался с ним, но то, что тот ответственно подходил к своей задаче и днями и ночами торчал здесь, находя связи между несколькими казавшимися невозможными для понимания материалами, не уважать не мог. Шинсо был родом из Трайтона, из третьего района, и смог устроиться в бюро благодаря высокому рейтингу, что помогало им узнавать информацию о происходящем там из первых рук.

— Вы реально хотите заявить о трех бандах и их влиянии на Трайтон?.. — Ашидо запихнула в рот больше мармелада, отчего ее щеки раздулись.

— Конечно! Пора поставить их на место! — Иида, полный энтузиазма, вновь заходил по комнате, маяча перед глазами беспокойной фурией.

— Об этом каждая собака знает в городе. Ты видела их? Им реально похуй. — Бакуго уселся на стул, широко расставив ноги и вальяжно развалившись. Иида чуть не споткнулся. — Только порадуются лишней рекламе.

За несколько лет им удалось выявить связь между проводимым рейдом и ростом продажи наркотических препаратов в стенах и за пределами клуба Мика. Хранящиеся фотографии, на которых были запечатлены привезенные наркотические товары прямой поставкой из Лэдо, о чем свидетельствовали коробки, стилизованные под бытовые приборы, были очередным доказательством связи руководителя рейда и Мика. Которая не могла проходить без ведома управляющего бюро.

— Я все пытаюсь понять, почему руководитель на фотографиях и видеозаписях определяется как другой человек, — напомнила Асуи, обхватывая колени и с недоверием посматривая на включенный компьютер. — Если бы не это, смогли бы предоставить доказательства с фотографиями, на которых он взаимодействует с триадой. Визуальные подтверждения всегда оказывают больше влияния на публику, чем текстовые документы.

— Программа защиты свидетелей какая… — предположила Ашидо.

— Программа защиты ублюдков, — высказался Бакуго, кривя губы. У него имелись отдельные вопросы к Курокаве Хисато, которые он копил в себе, чтобы потом, когда настанет решающий момент, задать их под аккомпанемент из града пуль.

Курокава Хисато, которого Ашидо лично выслеживала с камерой и фотоаппаратом, на всех фотографиях и видеозаписях автоматически — как и все люди, носящие ИРСы, — отмечался на них. Разве что Курокава на фотографиях имел особенность — определялся на них как другой человек, не имеющий ничего общего с реальным именем и внешностью. В первый раз, когда они только получили фотографии, на которых тот, не раз заявляющий, что контактирует только с первым районом и с управляющим бюро, заходил через черный ход в бар к Мику, они так и застыли перед мониторами — его имя сменилось на Ямадо Кадо вместе с портретом. Они не поверили глазам и единогласно решили, что произошли неполадки с камерой или с программой — какой-нибудь сбой или что-то еще — однако последующие съемки доказали, что глаза и программа их не обманули.

— Нам бы еще пару месяцев, чтобы разобраться с этим, — произнесла Ашидо, закидывая в рот мармелад.

До следующего рейда, который проводился каждый месяц в строго определенное время (из-за невозможности нарушить комендантский час) в целях проверки порядка в закрытых стенах Трайтона, отделенного от Лэдо и не имеющего четкую систему отслеживания правонарушений из-за малого бюджета, оставалось чуть больше тридцати дней. Сопротивление последние месяцы стояло на ушах, подгоняемое неизбежностью дня, когда Трайтон либо изменится и вновь станет пригоден для жизни во всех районах, либо споет под залп на своих похоронах.

На протяжении десятка лет в Трайтоне велась прямая трансляция рейда, показывающаяся в новостных передачах Лэдо, один раз в год — в дату внедрения рейтинговой системы. Именно тогда, когда внимание жителей Лэдо будет приковано к экранам, чтобы увидеть картины устраняющихся беспорядков и посетовать на то, что изгнанный сброд не в состоянии встать на путь исправления, они решительно заявят о своих требованиях.

— Мои парни в любом случае будут с вами, — довольно заявил Тецутецу, показывающий два пальца вверх.

Бакуго считал его слишком шумным и слишком жизнерадостным, но тот всегда держал слово и имел некоторую власть на клочке третьего района. Эта власть не могла войти в сравнение с тремя монументальными личностями, контролирующими части бедных районов, чьи отношения становились все более натянутыми из-за росших требований и желаний ухватить больший кусок, однако щепотка власти лучше, чем ее отсутствие. Бакуго старался не лезть в не касающиеся его разборки, однако слухи о конфликте Мика и Даби, наверно, могли перелететь даже окружающее город море.

— Одни твои парни нам мало, чем смогут помочь. Иида?

Иида поправил очки, вставая прямо и быстро рассказывая о ситуации в районах, за настроением которых тщательно следил, подмечая любые перемены:

— После заявления на площади первый быстро забыл о нем. Они восприняли его как выброшенные на ветер и громкие слова без доказательств.

— Но ведь это у вас с Каминари все слетело! — вмиг активизировался притихший Тецутецу, поворачиваясь к Асуи.

— Форс-мажор, — пробурчала Асуи, неловко поджимая губы. — Не сказали бы проверять черновой вариант, ничего бы не слетело.

— Это не было черновым вариантом!

— Я не про твой текст.

— Однако, — добавил Иида, когда спор стих, — они переполошены из-за слухов об обновлении системы.

— Боятся повышения штрафов? — уточнила Асуи.

Штрафы за нарушения в Трайтоне были выше, чем в Лэдо, поэтому их возможное повышение пугало жителей всех районов.

— И то, что опять ужесточат требования для выхода из Трайтона, — добавил он.

Бакуго, прислонившись к стене и сложив руки на груди, наблюдал за обсуждением районов и мест, на которых следовало оставить послание, и не понимал, важен выбор домов. Если уж вылезать из подполья, то вылезать с шумом и размахом (на сорок процентов он был уверен, что какая-то часть Трайтона была в курсе их деятельности, однако предпочитала не ввязываться в нее и закрывать глаза). Прошлый размах стоил Бакуго пары нервных клеток — объявление о готовящемся протесте на экранах первого района было эффектным, но все же неожиданным (как он позже узнал, небольшая техническая неполадка привела к тому, что проверка работающей системы перестала быть проверкой и стала официальным заявлением).

Все стало бы куда проще, если бы можно было донести свои намерения до жителей Трайтона с помощью сайта, но тот в скором времени был бы заблокирован (пробовали-пытались-проверяли на собственной шкуре; Каминари и Асуи долго и сильно злились, когда их кропотливая, но только пробная работа не смогла справиться с проработанными алгоритмами, нацеленными на контроль и тщательную проверку информации перед ее выпуском в общий доступ по открытому соединению).

— Мы можем просто распихать листовки на все здания в округе, — не выдержал он, когда Шинсо с Асуи, склонившиеся над широким монитором, на котором была изображена карта города, принялись спорить о том, на какой улице лучше оставить сообщения.

— Обожаю твой энтузиазм! — заявил Тецутецу.

Ладно, возможно, Тецутецу нравился Бакуго чуть больше, чем он хотел.

— Ты подумал о количестве зданий? — Шинсо скептично изогнул бровь. — Сколько мы будем бумажки расклеивать?

— Одно дело пересечь весь город, — согласилась с ним Асуи, — но уже совершенно другое — обойти каждый дом.

— Можно не только на домах изображать, — присоединилась к диалогу Ашидо. — Например, на людной дороге.

— Чтобы человек шел, шел, засмотрелся на нашу рекламу и сломал себе ноги? Отлично, мне нравится, — усмехнулся Бакуго.

— И все же нам лучше обойтись без переломанных ног. — Шинсо еще пару лет назад неодобрительно покосился бы на Бакуго, но за время, за которое он смог узнать его, понял, что обращать внимание на язвительные фразы — дело гиблое и бесполезное.

— Почему вы не можете сделать спам-рассылку на почту? — предложил Иида. — Попросите помочь Каминари.

— У половины жителей нет доступа к интернету и компьютеру, о чем ты? — покачала головой Асуи.

— Сообщения на телефон?

— Если бы мне пришло такое сообщение на телефон, я бы удалила его и добавила контакт в чс, — сказала Ашидо.

— Я бы прочел.

— Так ты и так все подряд читаешь.

— Почтовый ящик? — не сдавался Иида.

— Все понятно, здесь парень из первого. — Ашидо покрутила у виска, неодобрительно косясь на возмущенного Ииду. — Алло, скорая, вывозите.

— Да хватит вам! — возмутился Иида, и его очки подпрыгнули на носу.

— Можно отправить сообщения и на телефон, но для четвертого района лучше действовать… — произнес Шинсо.

— Лучше действовать, исходя из каменного века и наскальных рисунков? — перебил Иида, начинающий мерить комнату тяжелыми шагами.

— Это надежнее. Нам нужно решить, кто сможет обойти адреса, — продолжил он.

— Бакуго! — Ашидо указала пальцем на недовольно подобравшегося друга. — Каминари сказал, что ты наконец перестал травить людей и теперь будешь развозить товар!

Иида, молча наблюдавший за Бакуго, только неодобрительно покачал головой.

Бакуго мог бы сказать им, что больше не имеет дело ни с Миком, ни с наркотиками, но, вообще-то, ему было плевать.

— Бакуго больше не занимается этим дерьмом, — вскинула нос Ашидо.

А вот Ашидо плевать не было.

— Говоря про товар, я имела в виду контрабанду.

Иида неодобрительно покачал головой снова.

— Да чего вы?! — Ашидо обиженно откинулась на спинку стула, чуть не уронив миску с мармеладом. — У Бакуго появится транспорт, он сможет быстро все объехать. Гораздо проще, чем напрягать Мидорию с его грузовиком. И неблагоприятные районы он знает лучше всех, потому что тусуется в них постоянно.

— Это должно звучать как комплимент, но не звучит так, — сказал Иида.

— Мне объезжать все районы? — переспросил Бакуго. — Да ну нахрен.

Так и решили.

— Я не нанимался в курьеры, — произнес из чистого упрямства Бакуго, пока Асуи отправляла ему карту с выбранными номерами домов. — Меня даже не взяли на работу.

Каминари сказал, что замолвит за него слово, но… Бакуго отогнал от себя гнетущие мысли: завтра его просто не смогут послать, он уверен в этом (то, что он не успел на встречу в прошлый раз, не означает, что он раздолбай, а говорит о его огромной занятости и трудолюбии).

— Сделай так, чтобы взяли, — спокойно произнес Шинсо, беся Бакуго все больше. — Зайди завтра сюда, мы за это время как раз распечатаем бумагу.

— Мне нужно идти. — Ашидо резво поднялась со стула и потянулась, разминая затекшие плечи.

— Ты к Сэро? — спросил Иида и получил уверенный кивок. — Передай, что мы его ждем!

— Ага!

Бакуго, просматривая номера домов и стараясь представить, сколько времени у него займет объезд нескольких районов, посмотрел вслед Ашидо.

— Когда ему можно будет покидать квартиру? — спросила Асуи.

— Пять дней, — ответил Бакуго, кусая нижнюю губу и вспоминая до дурости улыбчивого друга, продукты которому приносил несколько дней назад. Определенно, рейтинговая система — полное дерьмо.

Уже вечером, когда он пришел в пустую квартиру и зажег свет, он вспомнил, где находился его новоявленный сосед. Бакуго, сняв ботинки и поставив их в угол коридора, прошел на кухню, чтобы сварить макароны.

Где-то через пять минут он поймал себя на том, что стоит с пачкой макарон и пялится в стену напротив, думая, варить ли макароны ему еще и на двумордого или ему уже не надо и не понадобится никогда?..

Бакуго вздохнул. Достал из кармана телефон, чтобы написать сообщение, и разглядел на погасшем экране свое перекошенное лицо: он так и не взял его номер.

Бакуго постучал телефоном по подбородку, пожал плечами и засунул устройство в карман. Хрен с ним, с двумордым, что с ним там может случиться, не пристрелят же его в первый рабочий день — это ж каким дебилом нужно быть. Хотя вот одного он знал и даже застал момент, в который пуля дырявила его лоб — Мик был разозлен настолько, что поленился устраивать свою излюбленную пытку.

Бакуго, впрочем, было все равно. Жалко только перспективные баллы терять, но он уже и так неплохо затарился с двумордого, так что… Бакуго высыпал макароны в кипятящуюся воду.

Через десять минут Бакуго получил номер телефона Тодороки от Киришимы (спрашивать у Каминари он не решился, потому что тот раздует из мухи мамонта) и послал ему сообщение.

22:17. Я:

ну че как? уже звонить киришиме чтобы он вытаскивал твой труп?

Тодороки ответил быстро.

22:18. Двумордый:

Все хорошо).

Макароны Бакуго доваривал уже в относительном спокойствии.

***

На следующий день Бакуго стоял на востоке четвертого района, рядом с железнодорожными путями, по которым несколько раз в неделю ходил поезд, соединяющий Лэдо и Трайтон. В нескольких вагонах находились товары, которые невозможно было изготовить в стенах Трайтона, в другом, первом — упавшие в рейтинге жители Лэдо. Бакуго ожидал человека, написавшего ему в шесть утра десять разбудивших его сообщений и заявившего, чтобы тот, если еще хочет заняться делом, ожидал его на путях через час и даже не думал об опоздании или игнорировании.

Бакуго пришел раньше, стоял вот уже полчаса и злился на весь мир, потому что в суматохе забыл вытащенную вчера пачку сигарет из кармана толстовки. Рисуя на земле мелких чертей носком ботинка, он заметил фигуру приближающегося к нему человека на грязном, заезженном мотоцикле, имеющем больше общего с металлолом, чем с транспортным средством.

Бакуго напрягся.

Мотоцикл остановился в паре метров от него. Водительница, сняв черный шлем, поправила густые волосы и, оценивающе посмотрев на Бакуго синими глазами, оперлась о руль мотоцикла.

— Ну привет, — чарующе улыбнулась она, качая на пальце шлем.

— Ага.

— А манерам тебя не учили.

— Ага, — хмыкнул Бакуго, засовывая руки в карманы. Он ожидал встречи с потрепанным жизнью громилой, но никак не с красивой женщиной, которая, впрочем, совершенно его не интересовала. — Если бы ты не опаздывала, я бы, может, был более вежлив.

— Не волнует, — отрезала она. Женщина поднялась с мотоцикла и протянула ключи Бакуго. Тот еле успел поймать их — она специально выронила их — и глухо прорычать ругательства; все же ему была нужна эта работа. — Товар в коробках. — Женщина указала пальцем на багажник, на котором находилось несколько коробок. — Адрес и список получателей. — Протянула ему смятый листок, на котором кривым почерком был составлен список из четырнадцати позиций. — Доставить нужно в течение дня. Не перепутай ничего. Не хочу, чтобы какой-нибудь мужик получил дилдо вместо лекарств. Если не будет на тебя жалоб, напишу тебе следующую дату поставки.

— И все? — нахмурился Бакуго. — Больше ничего не скажешь?

— А чего ты ожидал? Мастер-класса? — Женщина, выставив ногу чуть вправо, сложила на груди руки, смотря на Бакуго сверху вниз. — Вот уж нет. Мне сказали, что ты умеешь водить и ориентируешься в городе. Но если тебя не устраивает такая перспектива, — она выхватила список из его рук, — я могу найти кого-то другого. Кого-то менее, — женщина постучала пальцами по предплечьям, растягивая слова, — требовательного.

У Бакуго дернулся угол губ.

— Нет, все круто, заебись, меня устраивает. — Он забрал обратно список, убирая его в карман.

— Тогда знакомься со своей новой подругой. — Она развернулась и похлопала мотоцикл по сидению. — Я называю ее ночь.

— Потому что на ней можно кататься только в ночное время суток? — Бакуго не рассчитывал на хорошее средство передвижение (оно доставалось ему за даром), но мотоцикл выглядел так, будто на нем перевозили товарные вагоны.

На переднем щитке налипла грязь, оставшаяся и на передней вилке. Фара была перекошена и держалась на собственной силе воли; Бакуго предполагал, что нихрена она не светила. Седло водителя промялось, словно на нем сидел не человек, а что-то среднее между Годзиллой и Рексом. Задний щиток был покорежен, на нем, помимо засохших брызг от луж, виднелись следы от падений на слезшей черной краске.

— Он хоть не развалится?

— Ну приведи его в порядок, какие проблемы, парень? — Женщина, убрав руку с руля, достала телефон; проблем не было, вот только ремонт чудного транспорта встанет у Бакуго в деньги, которых и так оставалось не много. Он пришел сюда не для того, чтобы их тратить; Бакуго начинал тихо злиться, отчего его подбородок задрожал. — Мне нужен твой ИРС, чтобы считать код. Халявный мотоцикл, халявный гараж.

— Не слишком официально для контрабанды?

— Эй-эй. — Покачала головой женщина, пока Бакуго снимал перчатку и протягивал ей руку. — Не контрабанда, а перевозка. Забьем тебя в систему как «курьера на добровольных началах», а?

— Без «добровольных», — поморщился Бакуго.

После того, как гараж и мотоцикл был переоформлен на Бакуго, женщина, пожелав ему не задавить бедняг пешеходов, ушла. Бакуго пожелал ей смотреть по сторонам, потому что нечего раздражать не выспавшихся новоявленных водителей.

Бакуго жил в четвертом районе малую часть своей жизни, но этого хватило для того, чтобы удостовериться во всплывавших мыслях еще тогда, когда он был беззаботным (относительно) подростком, имеющим большие планы на жизнь. Мысли были безрадостными и гнетущими, но принять их за уклад пришлось хотя бы потому, что Бакуго не любил розовый цвет (то есть он бы не стал носить розовые очки, что бы кто ни говорил про стереотипность и недалекость).

Бакуго никогда не следил за тем, что происходило в других районах, но в какой-то момент резко изменившаяся ситуация перестала оставаться незамеченной даже для слепых. Она не затронула Бакуго (и, если быть до конца объективным, не должна была), но затронула других — без размахов, но с отличными спецэффектами в виде отменившихся поставок в третий и четвертый из Лэдо и практически уничтожившейся инфраструктуры, и так не подающей большие надежды на технологичность.

В четырнадцать Бакуго не следил, в пятнадцать — тоже, в шестнадцать начал поглядывать на складывающийся пиздец в виде упрочняющегося расслоения между районами, в семнадцать — сидеть на жопе ровно стало проблемно, а в восемнадцать ему лично пришлось столкнуться с творящейся ахинеей.

Бакуго оказался там, где оказался — мотался по районам, развозя контрабанду и оставляя на отмеченных домах призывы к свержению установленного режима (Бакуго прочитал половину и забил — от пафосности, над которой корпели Иида с Тецутецу, в горле поднималась тошнота; однако красивые и высокопарные речи должны были подействовать на других), пока кучка таких же самоотверженных кретинов, как и он, добывала доказательства виновности высокопоставленных лиц из Лэдо. Все длинные и запутанные нитки, за которые они смогли ухватиться, тянулись к одному — параллельно с тем, как несколько районов Трайтона превратились в клоповник в одном из забытых кругов ада, состояние Курокавы и нескольких других человек, следящими за Трайтоном, взлетело вверх, как запущенный салют.

Первый и второй районы подобное устраивало (мало кто переживает о достатке других, пока неоказывается на их месте), хоть и не без исключений (Иида). Третий и четвертый были настроены более решительно, хоть и данные волнения не затрагивали всех.

Когда мировая система, основанная на рейтинге, только переходила на идею общественного саморегулирования нарушений, поднимались вопросы о том, куда следует направлять граждан, не соответствующих стандарту образцового гражданина. Вопросы оставались вопросами, пока несколько стран не выделили деньги для оборудования городов для низкорейтинговых. На международном уровне идея не снискала популярности, поскольку шла в противовес с идеями гуманизма, поэтому Трайтон стал всего лишь одним из десятка городов для низкорейтинговых. Создавался он с идеей того, что будет служить пристанищем для упавших в рейтинге граждан, пока те не смогут поднять его до определенных высот. Кто-то смог повысить рейтинг и вернуться в свои семьи, кто-то создал новые в Трайтоне, не желая покидать место, в котором обрел новый дом. В целом все шло своим чередом, пока не стали появляться все более специфичные требования для поддержания позиции выше пятидесяти, установляющиеся в рамках одной страны, решившей во что бы то ни стало понизить уровень преступности и стать примером для других держав. В Лэдо поднимались волны негодований и возмущений, кто-то в открытую высказывался о лишних запретах, но законы все равно вписывались в систему и постепенно принимались народом.

Бакуго, смотрящий запрещенную хронику за двадцать лет по закрытому соединению, натыкался на заявления правительства о том, что они никогда не будут вводить штрафы за то, что смотрит и чем интересуется человек, и скалил зубы.

Бакуго остановился возле магазина, в котором работала Урарака. Он заметил презрительный взгляд, брошенный вышедшим из магазина мужчиной, и не остался в долгу, показав тому средний палец. Мужчина покраснел от злости, надувая щеки, но ушел, не оглянувшись. Бакуго посмотрел на мотоцикл, убеждаясь, что, в общем-то, мужчина не так уж и был неправ. Бакуго открыл дверь в магазин бывшей одноклассницы с мыслью о том, что ему все-таки придется потратиться и привести корыто в приемлемое состояние.

Бакуго подошел к кассе, выкладывая на стол деньги, и сложил руки в ожидании, когда Урарака оторвется от своего телефона. Она была нахмурена и непривычно напряжена.

Бакуго, вообще-то, был тактичен, поэтому не стал ее торопить.

— Извини, я сейчас пробью тебе, — произнесла она, судорожно засовывая телефон в карман.

— У тебя все, ну, нормально? — спросил Бакуго, сохраняя на лице маску незаинтересованности.

С Ураракой они начали общаться на последнем году обучения в школе, когда их перепалки переросли в спортивный интерес, ставший дружески-обыденным. Бакуго не хотел этого признавать, но тогда, когда Каминари и Киришима оказались в третьем районе, а с другой его знакомой произошло кое-что малоприятное, Урарака была той, кто поддерживал его. И нет, Бакуго совсем не был ей за это благодарен.

— Да, — ответила Урарака, пробив две пачки сигарет и отдав их Бакуго. Потянулась за сдачей.

Бакуго не любил лезть не в свое дело, поэтому старательно проигнорировал трясущиеся пальцы, собирающие сдачу и отдающие ему.

— Ты мне дала триста, — произнес он, хмурясь.

— Ага.

— Сигареты стоили двести.

— Ой, извини пожа…

— Что за хрень с тобой? — Бакуго оперся о прилавок бедром, скрестив ноги, и внимательно посмотрел на тяжело вздохнувшую Урараку. Она поджала губы, раздумывая над тем, стоит ли рассказывать о неприятностях.

— Отца собираются уволить, — призналась она и вновь открыла кассу, чтобы пересчитать сдачу. — Он со своей командой изготовил бракованные окна, которые отправили в Лэдо сегодняшним поездом. И кому-то это очень сильно не понравилось.

Бакуго громко фыркнул, все же решив, что рвущиеся наружу ругательства — явно не то, что смо…

— Гребаные ублюдки, — произнесла сквозь зубы Урарака, ударив маленьким кулаком по прилавку, отчего стоящие в вазе леденцы подпрыгнули. — Сидят там в своих офисах, пока мой отец горбатится. Они даже не дали ему шанса переделать брак.

— А твой отец разве когда-то делал брак?

— Нет, — хмыкнула Урарака и положила на прилавок пересчитанную сдачу. — Он клянется, что они с командой проверили все тщательно.

— Могли типа не уследить?

— У них много заказов. — Урарака опустила плечи и вздохнула, закрывая кассу.

— Это дерьмово в любом случае. И я почти уверен, что те мудаки нихрена не разбираются в окнах.

— Да они витраж от рамы не отличат. Ладно. К черту. Разберемся с этим, — заявила она и уверенно посмотрела на Бакуго. — Ты сам как? — Она гадко улыбнулась, сощурив глаза. — Смотрю, нашел на свалке отличного жеребца. — Показала пальцем на окно, за которым стоял мотоцикл.

— Да-да, охренеть какой крутой транспорт. — Закатил глаза Бакуго, разворачиваясь к выходу из магазина и махая рукой.

Через пару дней он торчал в доверенном ему пустом гараже на окраине второго района и очищал мотоцикл от грязи, пыли и крови (возможно, это была краска, но он сильно сомневался в этом). Протирая почти блестящий бампер, он, широко зевая, думал над тем, что просыпаться каждый раз в пять-шесть утра, чтобы пустить двумордого в квартиру, становилось проблемой (он, конечно же, сразу же засыпал, но поздним утром просыпался в еще более убийственном расположении духа, чем обычно). Он, кинув грязную тряпку в ведро с водой, решил отдать Тодороки валяющиеся в шкафу запасные ключи. Если тот решит своровать что-нибудь из его дома — он потом просто найдет его и размажет его двухцветную голову об асфальт.

Бакуго выпрямился, разминая затекшую спину и вспоминая, как тот благоговейно смотрел на экран ноутбука, показывающий фильм. Бакуго предложил ему заняться просмотром из вредности, чтобы поржать с того, как тот будет отпираться (он убеждал себя, что дело во вредности, а не в оброненной Тодороки характеристике его, Бакуго), и ожидал чего угодно, но не того, что тот сядет с ним. И еще пройдется по вкусам (отличным, между прочим!), после чего скажет свое ненужное спасибо.

Бакуго предпочитал думать о реакции встречных людей из второго, когда те, опасливо глядя по сторонам, с замиранием сердца читали громкие строки на листовках. Кто-то из них презрительно кривился, кто-то уже задумчиво направлялся по своим делам.

Бакуго предпочитал думать о реакции встречных людей из второго, но думал о другом. Он не ожидал, что двумордый впишется в клуб без особых трудностей, словно происходящее в его стенах было законным и не вызывало дергание глаз у тех, кто слепо следовал установленным порядкам. Когда Тодороки вернулся домой и заявил об убийстве, Бакуго стало почти что смешно. А чего тот ожидал в миковском рассаднике, в котором долбят наркоту, трахаются и пьют? Одновременное принятие правил игры Трайтона и периодически всплывающее негодование от увиденного было присуще всем прибывшим из Лэдо, которые взяли себя в руки и не отправились в красочную страну из таблеток и выпивки. Но отчего-то видеть потерянность на лице двумордого при мелких и не очень происшествиях было… странно.

Смотреть на то, как ломаются сказочные представления о мире, всегда было занимательной штукой для Бакуго. Придите и получите хлесткую пощечину, сформировавшуюся из реального порядка вещей, и постарайтесь устоять на ногах, пока вам подставляют подножку. Почти что квест на выживание без победителей.

Отчего-то смотреть на то, как ломается картина мира у двумордого, было не по себе. Какое-то странное и необъяснимое предчувствие предстоящего дерьма не отпускало Бакуго при виде рожи с ожогом.

Бакуго примерно представлял, какой задницей это может обернуться для него, и старался игнорировать двумордого так, как мог.

Двумордый игнорировался с трудом.

Проснувшись в девятом часу утра с накинутым до плеч одеялом, что было странно, потому что одеяло у Бакуго валялось везде, где только можно, но не на нем, он почувствовал запах гари. Подскочив с кровати и ломанувшись на кухню, он увидел Тодороки, читающего одну из книг в его маленькой библиотеке, и жалобно свистящий пустой чайник на плите.

— О. Я зачитался, — рассеянно произнес Тодороки тогда, когда Бакуго орал на него за едва не испорченный чайник.

— Ты мои вещи без спроса взял?!

— Я спрашивал. — Тодороки прикрыл книгу. — Ты ответил «да, бери».

— Когда это, блять, было?!

— Когда ты сидел за ноутбуком, — произнес он, возвращаясь к чтению. Бакуго не помнил, что он там говорил за ноутбуком, поэтому продолжил орать на двумордого, спокойно перелистывающего страницу за страницей (какого черта он вообще читает то, что запрещено?), и спасать чайник.

— Я затопил ванну, — заявил Тодороки на следующий день, когда Бакуго сидел на кухне, склонившись над альбомом.

— Ты сделал что? — Карандаш выпал из его рук и покатился по полу вместе с терпением Бакуго.

Уже позднее, когда погром в ванне был устранен без жертв, Бакуго громко возмущался, сидя на диване в мокрой футболке.

— Ты ходячая катастрофа, мать твою.

— Дело не во мне, — произнес Тодороки, сидя в рубашке с мокрыми рукавами, — а в твоем кране, который начал поливать потолок.

— Еще одно слово о моей квартире, и я вышвырну тебя, — грозно сказал Бакуго, морща от гнева нос.

— Извини. — Тодороки расстегнул пуговицу на рубашке. — Когда я жил в Лэдо, дела по дому выполняла горничная. Все мои познания в уборке заключаются в умении включить робот-пылесос.

Бакуго предполагал, что двумордый жил беззаботно и припеваючи, но, похоже, он все же недооценил его рейтинговый уровень (и уровень неприспособленности жизни в Трайтоне).

— Так мои шутки про золотой замок оказались не шутками? — ухмыльнулся Бакуго.

— У моего отца бизнес. — Пожал плечами Тодороки, снимая рубашку и оставаясь в одной футболке. — Его средств хватало для того, чтобы жить безбедно.

— Так что ты делаешь здесь? — Бакуго вскинул в удивлении бровь, склонив голову на бок; мокрая футболка неприятно облепляла кожу.

— Сижу на диване?

— Почему он не отмазал тебя от Трайтона? — Закатил глаза.

— Сомневаюсь, что это возможно.

Бакуго недоверчиво покосился на временного соседа. Он знал о некоторых случаях, проходивших через базу данных, к которой Асуи совсем недавно получила доступ, — вовремя подправленная история нарушений лишала особо важных людей перспективы оказаться в Трайтоне.

— Я постараюсь быть полезен и…

— Нет, не лезь, — перебил его Бакуго, все-таки снимая мокрую футболку и подходя к шкафу. — Не хватало еще, чтобы из-за тебя этот дом ушел под землю.

— Я не настолько плох, — произнес Тодороки, и Бакуго смог различить скрываемую обиду в его голосе.

— Позавчера я убирал кухню от налетевшей листвы, потому что ты забыл закрыть чертово окно.

Тодороки промолчал.

Когда Бакуго, вернувшийся поздно домой после очередного развоза товаров, увидел на столе оставленную бутылку пива и услышал что-то про моральную компенсацию, то ему не оставалось ничего другого, кроме как удивленно пялиться на скрывающуюся в проходе спину Тодороки.

========== Серая ночь ==========

Комментарий к Серая ночь

небольшая экстра от лица ииды. на сюжет особо не влияет, но чуть больше рассказывает о персонаже/персонажах и мире.

пы.сы. таких еще планируется шесть (или около того).

Иида Тенья рос с четким пониманием того, что такое хорошо, а что такое плохо. Грубить преподавателям — плохо, приходить домой поздно — тоже, драться — да ни в жизнь. Атмосфера первого района Трайтона, которая, по рассказам друзей родителей, оказавшихся в городе из-за падения в рейтинге, напоминала ту, что царила в самом низком районе Лэдо, являлась фантомом идеального города, активно транслируемого в массы.

Иида еще в далеком детстве воспринял это с восторгом и гордостью. Понимание того, что он, еще совсем ребенок, может сравниться в рейтинге с жителями Лэдо, мурашками пробегалось по затылку (и пусть это зависело от родителей, чей рейтинг напрямую отразился на нем, мысль об этом все равно растекалась по телу сладкой негой). Он, смотря на сереющее вдалеке небо из-за дыма ТЭС, на которую выходили окна его комнаты, представлял, как ему исполнится сначала семь — возраст, когда он самостоятельно будет отвечать за свой рейтинг (очень интересно и волнующе), — а потом и восемнадцать, чтобы подать прошение о переводе в Лэдо.

Во многом на него повлиял старший брат, имеющий более высокую позицию в рейтинге, чем у него. На брата хотелось равняться. Ста семидесяти сантиметровый маяк, ведущий на свет в лице мчащегося через мост поезда.

— Не так важны баллы, Тенья, — говорил ему Тенсей, забирающий из школы первого района. — Баллы ничего не скажут тебе о человеке в отличие от его поступков.

Тенья смотрел на брата во все глаза — широко распахнутые и бесконечно воодушевленные, в которых горели светлячки обожания — и кивал, кивал, кивал, внимая словам.

Его брат был удивительным человеком, потому что мог гордиться не только своими баллами, но и действиями. Помогал соседям и случайным прохожим, следил за порядком в многоэтажном доме и лично решал вопросы с бюро, отвечая за весь дом, был добрым и веселым с дворовыми детьми, которые сами тянулись к нему и едва ли не заглядывали в рот. Работал в маленькой фирме отца, в которой они разрабатывали и чинили автомобильные двигатели. Тенья мечтал когда-нибудь присоединиться к ним, только понимал в этом столько же, сколько и в органической химии.

Однажды Тенсей, забирая его, потерявшегося, из четвертого района — совершенно случайное путешествие в неизведанные земли, свойственные любому младшекласснику, — заступился за человека, не внушающего ни доверия, ни уважения.

— Брат… — Тенья утирал слезы, помогая подняться Тенсею, у которого чудом не были сломаны ребра. — Брат, зачем ты влез? У них бы и так исчезли баллы!

Человек, которому помог Тенсей, давно скрылся во дворах.

— Нельзя же мерить человеческую жизнь по баллам.

Родители отругали их, вернувшихся домой под ночь. Тенья тогда так и не уснул, без конца крутя в голове фразу брата (в общем, ничего нового, только в этот раз от нее непривычно знобило кости и обычное ощущение уюта и защищенности пропало, уносясь метелью куда-то на юго-восток).

Как могли быть бесполезны баллы, если их квартира в элитном районе, работа родителей и медицинская страховка, благодаря которой отца смогли вытащить с того света после попадания под машину, зависели от них? Тенья восхищался братом, но иногда не понимал его.

Зайдя в его комнату, чтобы попросить помочь с домашней работой, он наткнулся на включенный компьютер с открытой запрещенной книгой, за прочтение которой в Лэдо наверняка бы слетела парочка баллов (в Трайтоне многие обращались к запрещенным вещам, только делали это, закрывшись в своих комнатах и не показывая из них носа, чтобы ушлые соседи не отправили штрафы). Тенья относился к этому философски — хотят пользоваться, пожалуйста, не ему их судить.

Подобное совершенно не вязалось с образом брата.

Лето и зима не поменялись местами. Только чувство того, что его всю жизнь обманывали (или, возможно, он обманывался сам, придумав то, чего никогда не было), нашло укромный угол под сердцем. Маленькая комната для сдачи, в которой отсутствовали горячая вода и электричество. Разводите костер и собирайте дождевую воду в ведра.

Отношения с братом, который всю жизнь был для него ориентиром, безнадежно испортились, становясь вирусной копией с непередаваемого оригинала.

Детская обида на него поглощала с головой, поедала макушку и закусывала ушами — блюдо от шеф-повара по имени Предательство. Тенья так и не смог до конца разобраться в том, отчего же ему было так паршиво, что иногда домой возвращаться не хотелось — то ли от того, что брат, обычно правильный и законопослушный, имел вторую личину, то ли от того, что он отказался показывать ее Тенье.

Родители сетовали на детей, бывших когда-то близкими,

Тенсей лишь скупо поджимал губы,

Тенья делал вид, что ничего не происходило — так себе ему, если честно, это удавалось.

Несколько дружных и полных доверия лет не могли ни с того ни с сего раствориться дымкой, исчезающей на горизонте.

Уже тогда, когда он учился в старшей школе, произошло то, что должно было произойти давно — Тенсей Иида подал прошение на переезд в Лэдо и получил одобрение от бюро.

Прощание выдалось скупым — стандартные пожелания удачи и успехов.

Тенья отказался провожать его на поезд, раздираемый детскими постыдными чувствами (он не мог позволить себе ребячливого поведения, но, увы, никто никогда не знает, где самообладание даст течь) — он должен был радоваться за брата, но вместо этого испытывал раздираемый на части зуд.

— И не пиши мне! — сказал тогда Тенья, захлопнув дверь своей комнаты.

И все равно прибежал на платформу, застав вдалеке последний вагон.

Брат не написал ему и через неделю, и через месяц, и через полгода.

Родители изредка рассказывали о получаемых из бюро вестях о том, что тот поселился в третьем районе Лэдо, устроился в небольшую фирму и зажил обычной жизнью, не ограниченной забором и морем.

Вскоре сообщений о брате становилось все меньше и меньше.

Мать говорила, что не держит на него зла.

Отец гордился и без конца повторял соседям, что его старший сын смог добиться высот.

Бабушка с дедушкой, живущие во втором районе, только скучали по внуку и грустили, что тот совсем позабыл стариков.

Тенья же злился на брата, желая поскорее выкинуть его из памяти, однако все равно заходил в бюро раз в неделю в надежде на письмо от него.

В какой-то момент — произошло это не по щелчку и не по нажатию клавиш; произошедшее было закономерным и плавным развитием того, что творилось в его душе — Тенья начал злиться уже на себя и на свой язык — и зачем он тогда только…

Блуждая по третьему району и занимаясь самобичеванием, Иида увидел, как несколько человек избивали парня. Давняя картина всплыла перед глазами, и поступок брата, бывший непонятным и странным, перестал таковым быть.

Вывихнув плечо, сломав очки и потеряв несколько баллов за вступление в драку, Иида встретился с благодарным взглядом спасенного парня. От баллов, думал Иида, действительно зависело не все — например, человеческое отношение друг к другу.

— Зачем брат перебрался в Лэдо? — спросил Иида однажды вечером, стоя у раковины и моя посуду.

— Он хотел поступить в университет и пойти в политику, чтобы внести законы, — ответила мать, допивая остывший чай.

— Какие законы?

— О возвращении полиции. — Мать поставила пустую кружку на стол и сложила на нем руки. — Несмотря на то, что баллы контролируют преступность… они не уничтожают ее полностью, как об этом любят говорить. Тенсей всегда хотел изменить этот мир к лучшему. Он хотел рассказать тебе об этом, — она глубоко вздохнула, смотря на чаинки.

Иида, выключая кран, чуть не сломал вентиль.

— Я все надеюсь получить от него письмо, в котором он сообщает о поступлении в университет… — мать так и не договорила; невысказанные сомнения в цели сына одолевали днями и ночами, текущими без спокойствия и легкости.

— Он поступит! — громко заявил Тенья, поворачиваясь к ней и оставляя брызги от воды на шкафу. — Может, он пытается подзаработать деньги на первое время!

Мать ободряюще улыбнулась.

— Я рада, что ты веришь в него.

Идея создания патруля, который мог бы следить за обстановкой вокруг — баллы хоть и были своеобразным стоп-сигналом, все равно не предотвращали обилие нарушений, — пришла к нему, когда он принимал душ.

Родители часто говорили, что Тенья очень похож на Тенсея — он был таким же деятельным и целеустремленным. Возможно, именно это повлияло на то, что через месяц его идею разделили такие же горящие энтузиазмом парни и девушки (одним из них был тот, кого Иида защитил в третьем районе).

Идея была гиблой и бесперспективной, но… раз уж Тенсей собирался заняться этим в Лэдо, то ему следует попытаться не упасть в грязь лицом в Трайтоне, третий и четвертый районы которого нуждались в профилактике беспорядков — ситуация в них ухудшалась с каждым годом, будто в списке дел на год подобное занимало первую строчку.

Пару раз Тенья все же упал — в прямом смысле, — когда гнался за вором в третьем или когда разнимал драку в четвертом. Он решил плотно заняться спортом. Утренние и вечерние пробежки стали рутиной; во время них удавалось отвлечься от всего, опустошая поток мыслей и выливая их в водосток.

Однажды он вытащил из передряги татуированного мужчину, а позже, возвращаясь из школы, наткнулся на здорового беловолосого парня, явно не настроенного на дружеский разговор в беседке за домом.

— Ты! — закричал он, увидев Ииду. Иида напрягся, поднял плечи, готовясь отразить возможный удар. — Ты вытащил моего другана!

Добиться уважения у Тецутецу оказалось не так сложно, как могло показаться на первый взгляд.

Тот оказался главарем одной из банд, ходящей под крышей на территории Айзавы и поддерживающей на ней относительный порядок — Иида мог это подтвердить, потому что еще ни одно происшествие не произошло на его маленьком квартале.

Они поладили. Тецутецу оказался простым парнем, следующим пацанским принципам, которые были недалеки от принципов Ииды. Во время совместных пробежек он не раз предлагал примкнуть к его банде, на что Иида отвечал отказом — все же у него тоже были люди, доверявшие ему и их общему делу, с варьирующейся степенью удачливости приносяще-уносящие плоды. Общение с ним протекало легко, а разделяемый энтузиазм и присущая обоим горячность — Иида, правда, был более рационален — лишь укрепляли внезапную дружбу.

После окончания школы Иида не подал заявление о переводе в Лэдо, хоть и возможность этого — в горящих на запястье девяноста четырех — приятно согревала сердце. Иида пошел работать в фирму отца.

Он мог бы наконец встретиться с братом и попросить прощение за резкие слова (не только за слова, а вообще за все); вестей от него становилось все меньше и меньше — волнение начинало медленно подступать к лодыжкам. Но и покидать Трайтон казалось ему неправильным — пожилые родители, друзья и его группа волонтеров, патрулирующая улицы и спасшая несколько людей от бедности или смерти, не могли отправиться вместе с ним.

Как бы Иида ни пытался удержаться на девяноста, баллы все-таки упали до восьмидесяти, которых каких-то пару лет назад было достаточно, и метафорично разорвали в клочья его билет до Лэдо. Тецутецу удивлялся (громко удивлялся, размашисто хлопая друга по плечу), как с его неоплачиваемой деятельностью этого не случилось раньше.

Иида, впрочем, не сказать, что сильно переживал.

Разве что о брате волновался с каждым годом все больше; особенно ночами, когда круговорот мыслей топил его в вихре беспокойства.

— Ох, спасибо… спасибо большое, — сказал незнакомый парень с темными волосами, закрывающий грузовик, который едва не обокрали. — Если бы не ты, пришлось бы искать новую работу. — Он улыбнулся, стесненно почесывая затылок и светя яркими веснушками на щеках.

— Обращайся! Всегда рад помочь очистить Трайтон от беспорядков!

У незнакомца глаза странно засияли, и вскоре незнакомец перестал быть таковым — Мидория поделился идеями того, что Трайтон нужно менять, пока город не превратился в нуарный клоповник.

Для того, чтобы не согласиться с Мидорией, следовало примерить на себя образ трех знаменитых обезьян.

Родители часто говорили, что Тенья очень похож на Тенсея — такой же деятельный и целеустремленный, так что то, что он загорелся идеей Мидории и его друга, было предсказуемо.

Иида бы соврал, если бы сказал, что идеи об изменениях в Трайтоне весомо повлияли на его решение (нет, конечно, они тоже); неизвестность о брате сыграла не последнюю роль в желании разобраться в происходящем сначала здесь, а потом уже в Лэдо — у Ииды имелись большие планы на жизнь.

От общения с Мидорией складывалось впечатление, будто знакомы они не около месяца, а куда больше — может, влияло то, что они оба имели достаточное количество баллов, может, то, что оба относились к группе людей, которые свято верили в свое дело и отдавались ему целиком.

Мидория чем-то напоминал Ииде старшего брата; наверняка тот тоже когда-то хотел изменить систему в Лэдо (Иида почти был в этом уверен).

Поэтому периодически ошивающийся рядом с ним блондин с перчаткой на руке — один из тех, от которых ребята Ииды спасали попавших в неприятности жителей; он таких нутром научился чуять — казался насмешкой над всем. Он не понимал, почему тот дорожил их дружбой и расстраивался, когда тот слал его «нахер» на предложение присоединиться к только начинающему набирать силу сопротивлению. Будто по нему не видно, что он плевать на все хочет с высоты покосившейся башни.

Друг Мидории входил в ту группу людей, от которых Иида предпочитал держаться подальше — он кожей чувствовал, что их представление о мире отличаются настолько же, насколько отличается яблоко от смартфона.

Возможно, Иида был предосудителен и еще при первой встрече поставил крест на незнакомце, но и менять мнение о нем по щелчку пальцев не собирался.

— И где тебя носит целыми днями?! — возмущался Тецутецу, с которым они проводили вечер выходного дня; в последний месяц таких вечеров стало меньше.

Иида подумал и решил, что выбирать между старой дружбой и новой дружбой — неправильно, поэтому притащил Тецутецу к Мидории и Шинсо, воспринявшими шумного парня с разбитыми костяшками не без опаски и не без долгих переглядываний.

— Да я устал уже все это расчищать! — громко заявил тогда Тецутецу, ударяя кулаком по столу. — Каждый год люди звереют, если так и дальше пойдет, моя территория к черту отправится!

Спустя два года именно Иида и Тецутецу продумывали речь, которая была развешана Бакуго на всех домах в округе.

Известия о брате больше не приходили.

========== VII. Синий день. 11 ==========

Комментарий к VII. Синий день. 11

vinterblot — of woods and omen

dan phillipson — show me the way

april rain — deadman on vacation

Тодороки лежал на диване, смотря в потолок, трещины на котором стали почти родными. Уже давно следовало заняться делами (взять зарядившийся телефон и открыть браузер, чтобы пополнить баллы), но об одной мысли об этом поднималась необъяснимая тошнота (не хватало только зеленого эмоджи для передачи полной картины). Тодороки откладывал дела до последнего, краем глаза глядя на Бакуго, сгребающего баллончики с краской в потрепанный желтый рюкзак.

Он разбудил его еще рано утром, когда Тодороки, вернувшийся со смены, обнимал подушку, прижимаясь к ней щекой. Куда он собирался, Тодороки не волновало, да и сам Бакуго не спешил рассказывать о своих планах. Только вернулся он к обеду в настроении, которое можно было бы охарактеризовать как близкое к готовящемуся штормовому урагану, сносящему и деревья, и дома. Он проторчал весь день на кухне возле окна, сидя на подоконнике и вертя в руках что-то металлическое на серой цепочке, от чего глаза болели — предмет отражал лучи солнца.

Бакуго застегнул рюкзак и, повесив его на плечо, направился в коридор, чтобы надеть обувь.

Когда голова Тодороки не была забита работой и рейтингом, она была забита Бакуго, переставшего вызывать даже толику неприязни. Может, он просто привык к нему и их совместному проживанию — кто там разберет — просто мысли о совместном проживании уже не воспринимались, как нечто, от которого хотелось избавиться, использовав любые средства — хоть соль, хоть слезоточивый газ.

Бакуго выглянул из-за двери, вперившись взглядом в угол кровати, будто там находился проход в другое измерение. Он был гораздо спокойнее, чем в момент возвращения.

— Двумордый, — неловко начал он.

Тодороки приподнялся на локтях и уставился на собравшегося Бакуго.

— Ладно, похер, — сказал он и вышел из квартиры, хлопая дверью.

Тодороки пришлось подняться, закрыть за ним дверь на ключ и отправиться в душ.

Возможно, если он подкопит деньги, он сможет купить себе что-нибудь из одежды, потому что таскать футболки и толстовки из шкафа Бакуго становилось крайне неприличным. Он не видел смысла заглядывать в первый и второй районы из-за их огромных цен (да и не хотел он туда соваться), но, может, он сможет найти что-то не дорогое в третьем. Или, в крайнем случае, на рынке, к которому, несмотря на многообразие товара, все же испытывал брезгливость.

Тодороки, налив чай и достав из холодильника рис (Бакуго вкусно готовил, обходясь малым выбором продуктов, продающихся в третьем), все-таки снял телефон с подзарядки, чтобы продолжить просмотр передач. Еще каких-то пару часов и он сможет гордо заявить о поднятии до тридцати одного.

Мечтания о возвращении домой стали чуть ближе к черте, за которой развивалась красная лента с надписью «осуществилась». Незначительные изменения в базе данных и значительные для Тодороки. И пусть цифра на ИРСе все еще проливала ливни из нависших над ним мрачных туч, ситуация переставала казаться непоправимой.

Однако работа в клубе, каждый посетитель из которого вызывал если не отвращение, то что-то близкое к нему, казалась ему менее мерзкой, чем совершенно бесполезная трата времени на просмотр чуши под прикрытием новостных передач, в которых люди в сидящих по фигуре пиджачках заявляли о том, что ведущую позицию в новых крупных проектах занимала Оша. Они утверждали совершенство рейтинговой системы, из-за которой уровень преступности близился к нулевому показателю, а также повторяли о громогласных успехах страны на международной арене.

Да, Тодороки видел, как совершенно было устройство Лэдо и Трайтона, прочувствовал и продолжает чувствовать на себе каждый день.

Расслоение между районами Трайтона, бесконечные уличные беспорядки, сочащаяся эгоистичность людей в попытке подняться до заветных девяноста все чаще укреплялась в сознании Тодороки, у которого воздушно-ватное представление об идеальности рушилось под бетоном увиденного. Система, строящаяся на том, что люди проявляли свою сознательность и шли по пути совершенствования не только себя, но и города, не нарушая установленных порядков, внутри была пропитана тоннами недоговоренностей и ошибок в реализации.

И как бы он ни пытался абстрагироваться, несправедливость (или что это вообще такое?) его изгнания из Лэдо продолжала терзать, запуская корни в самую глубь.

Когда уже начинало темнеть, Тодороки, заблокировавший телефон — заветные тридцать один горели на запястье, поэтому на сегодня, пожалуй, хватит (отчего-то облегчение, накатившее на него после принятого решения, было куда более приятным, чем заветные баллы), — известил о пришедшем сообщении.

18:34. Бакуго:

я забыл несколько баллончиков под диваном из-за тебя потому что ты разбросал их в первый день по всей квартире

Тодороки, вообще-то, ничего не разбрасывал, но решил, что у него есть более важные дела, чем доказывать Бакуго его неправоту — например, смотреть в стену.

18:35. Бакуго:

можешь притащить их сюда?

отправлены координаты

Тодороки, просмотрев по карте, постучал пальцами по панели телефона — до указанного места идти не меньше часа, а прогулка под луной в четвертом районе не вызывала нежные трепетания в груди.

18:38. Я:

Буду через час.

На стену, подумал Тодороки, поднимаясь с дивана, у него еще найдется время посмотреть.

Спросите его, почему он решил пройти половину города, чтобы принести Бакуго баллончики (их использование, кстати, запрещено, потому что приносило вред государственной собственности), он бы не ответил. Возможно, дело было в безделии или в том, что перспектива и дальше просматривать государственные сайты, пополняя аккаунт баллами, рождало в груди мелкие, почти неосязаемые всполохи бешенства. Или, может, его совсем чуть-чуть интересовало, что Бакуго собирается делать этими баллончиками… то есть понятно что, просто…

Тодороки вышел из квартиры, захватив с собой наплечную сумку, валяющуюся в углу комнаты, в которую сложил два новых баллончика (он надеялся, что ничего не перепутал и нашел-таки нужное), и направился к лестнице.

Ему пришлось идти через главные районы, поскольку указанное место находилось южнее рынка и представляло из себя заброшенные здания со снимков со спутников. Тодороки, просматривая ближайшие фотографии с места, смог увидеть несколько разбитых машин… Бывшая автостоянка?

Через час Тодороки, держа в руках телефон, пытался отыскать нужное место, находящееся среди близко расположенных заброшенных высотных домов. Из-за севшего солнца идти по разбитому асфальту было так же неуютно, как и спускаться в глубокую темную пещеру без фонаря. С некоторых стен домов на него смотрели удачно нарисованные граффити даже по меркам человека, видевшего их всего-то пару раз и мало интересовавшегося уличными творениями, считая их ушедшими в далекое прошлое.

Тодороки, завернув за один из таких домов, услышал громкие голоса и музыку. Он, чуть замедлив шаг, прислушался (пару дней назад, возвращаясь из клуба на рассвете, он едва не напоролся на неприятности — несколько пьяных мужчин, пустыми глазами всматривающихся в него и тихо переговаривающихся, не могли ими не быть; Тодороки тогда сделал крюк, чувствуя за собой слежку и смутно осознавая, что накручивает себя).

Среди разбитых машин, на половине из которых отсутствовали колеса и рамы (наверняка внутренности не были богаты разнообразием), он увидел компанию молодых людей. В центре на земле стоял светодиодный шар, работающий от аккумулятора и светящий разноцветными огнями во все стороны, отчего на близко расположенных недостроенных домах вырисовывались кругло-овальные фигуры. В неярком свете он различил Бакуго, сидевшего на багажнике и орущего на сгибающегося от хохота Каминари, разлившего пиво из бутылки.

— О, Тодороки! — закричал Каминари, увидев его, замершего на месте; к Тодороки мгновенно было обращено несколько пар глаз.

Тодороки подошел к компании. Один парень со странными, черно-зелеными волосами убавил громкость музыки, доносящейся из колонки, подключенной к телефону.

— Я принес баллончики, — обратился он к Бакуго.

— Ты теперь можешь официально считаться нашим спасителем, — засмеялся худощавый парень с темными волосами до плеч. — А Бакуго… эээ… какой антоним у спасителя?

— Разрушитель? — предположила розововолосая девушка, сидящая на бампере грузовика и махающая ногами, отчего те бились о железо.

— Я щас в вас кину что-нибудь! — пригрозил Бакуго кулаком и чуть не свалил стоящую рядом бутылку.

— Ты бы мог кинуть баллончик, но ты его забыл, — подмигнул ему Каминари, чем заставил лицо Бакуго покраснеть то ли от злости, то ли еще от чего.

Тодороки молча наблюдал за разворачивающимся спором, который выглядел до странности домашним.

— Привет, я Мидория, — поздоровался с ним невысокий парень с черно-зелеными волосами и мило улыбнулся; веснушки на его щеках придавали ему по-детски наивный вид, тогда как ширина сильных плеч — совсем наоборот.

— Тодороки.

— Извини за это. У нас тут бедлам и разруха. Что-то наподобие малобюджетных посиделок в клубе. — Он, улыбнувшись, почесал затылок.

— «Посиделок», блять, — мерзко засмеялся Бакуго. — Ты из какого выбрался века, Деку?

Мидория закатил глаза.

— Он бывает невозможным, но к этому привыкаешь.

Новый знакомый располагал себе. Дело было не в открытости и дружелюбии, которыми впечатлил Киришима, и не в легкости характера, как у Каминари, а в каком-то необъяснимом ощущении комфорта и излучаемого уюта.

Он перевел взгляд на других ребят, которых Мидория поспешил представить, указывая рукой. Тодороки сквозь крепко замотанный эластичный бинт на его левой руке смог различить очертания точно такого же ИРСа, как и у него.

Ашидо, девушка с розовыми волосами (Бакуго говорил что-то про его волосы, ну правда…) и висящим на шее профессиональным фотоаппаратом, приветливо помахала ему рукой, тогда как другая, с короткой темной стрижкой — Джиро — отсалютовала бутылкой пива. Сэро, занимающийся тем, что настраивал шар, кивнул ему.

— Оставайся с нами! — предложила Ашидо, хватая Тодороки за плечо и настойчиво утягивая его к центру всеобщего веселья (даже если бы Тодороки захотел вырваться и побежать в сторону квартиры Бакуго, он бы в любом случае не смог этого сделать, поскольку хватка на плече оказалась настолько сильной, что он засомневался, что столь хрупкая на вид девушка могла быть ее причиной). — Бакуго не предложит, потому что он дурак. — Последовавшее громкое «заткнись!» потонуло в звуках электрогитар. — Поэтому вот, представляешь, это приходится делать мне.

— От твоего светового шоу я чуть не ослепла, — сказала Джиро, показывая на шар.

— Каюсь-каюсь, — засмеялся Сэро и повернулся к Тодороки, смотрящему на то, какие фигуры создавала лампа. — Когда торчишь в серой зоне больше месяца, чем только не займешься. Хотя у Каминари получилось бы лучше.

— Не, я занимаюсь только тем, что продается, — отмахнулся Каминари.

Тодороки поднял голову, всматриваясь в добродушно улыбающегося Сэро. Попытки соединить образ Сэро с теми, кого Тодороки видел в качестве граждан, пребывающих в серой зоне, заканчивались ослепительным провалом. Образы убийц, насильников и воров, чей рейтинг опустился ниже десяти баллов без возможности получить их любыми другими способами, кроме несовершения других нарушений, представлялись в его голове. В стенах собственной квартиры, больше кажущейся тюрьмой, было не много способов набрать баллы — не выходи из комнаты и постарайся не умереть с голоду до тех пор, пока те не переползут порог в десять. Сэро не был похож ни на один карикатурный образ. Тодороки бы впал в привычное состояние недоумения и предпринял всевозможные попытки держаться от Сэро как можно дальше (например, поспешил бы удалиться отсюда), если бы только прибыл в Трайтон. Сейчас, когда шел одиннадцатый день его пребывания (заключения) в городе, в котором все шло наперекосяк (возможно, наперекосяк все шло не только в этом городе), лишь пожал плечами, мол понятно, бывает.

— По крайней мере, ты смог из нее выбраться, — сказал Тодороки, крутя в руках бутылку и не замечая, как за его реакцией внимательно следил Бакуго.

— Вечер в мою честь! — объявил Сэро.

— Ты там не сильно обольщайся, — ткнул его локтем в бок Каминари и потянулся к очередной бутылке. — Еду, которую я тебе таскал, вернешь с процентами.

— Могу вернуть лампами.

Тодороки не планировал проводить вечер (и ночь? они собирались вообще расходиться?) в компании малознакомых пьющих людей с громко орущей музыкой, но… он и не был против такого развития событий? Друзья Бакуго не казались опасными людьми, готовыми вспороть живот за любое непонравившееся слово, да и подобия нормального общения ему не хватало (он не был особо общительным парнем, однако летающие по кругу мысли об одном и том же заставляли неосознанно тянуться к людям — кто бы, блин, мог подумать, — чтобы ненадолго очистить голову от фонового волнения).

— Так ты сегодня мотался к нам? — поинтересовался Каминари, налегающий на пиво, у Бакуго.

— Ага, — кивнул он, смотря на камни под ногами через отражение в полупустой бутылке, отдающей салатовым. — Отдал Шинсо, так что посмотрите, когда просохнете.

— Нашел что-то новое? — спросил Мидория.

— Говорю же, посмотрите, — повторил он, косясь на Тодороки.

Тодороки ясно понимал, что причиной недомолвок был он. Ему все же не следовало задерживаться здесь; голова забилась тревожащими мыслями о собственной неуместности где-либо. Когда он выпрямился, чтобы встать, Мидория положил руку на его плечо и ободряюще улыбнулся.

— А сам-то он где? — спросила Ашидо, настраивая фотоаппарат.

— Да ты затащи его сюда сначала, — закатил глаза Каминари. — Наверняка на базе торчит. Маякните ему, что ли.

— Так мы уже.

— Ему одного раза мало, чтобы задницу со стула поднять.

Мидория вытащил телефон, чтобы написать ему сообщение; Тодороки краем глаза увидел длинную переписку, наверняка уходящую в пару лет, показавшуюся контрастной: множество эмоджи от Мидории и довольно сухие сообщения с точками от незнакомца.

Из колонки послышались ритмичные переборы струн, откликающиеся в груди глухой вибрацией и гудением в ней же. Тодороки, уже начинающий привыкать к подобному — неделя работы в клубе давала свои плоды. Он спросил, где они нашли такую музыку, и Мидория ответил, что ее записала Джиро.

— Да,— произнесла она, неловко накручивая короткие волосы на палец. — Я немного занимаюсь музыкой.

— Джиро дает уроки детям из второго и ответственна за музыку в нашем театре, — объяснил Каминари. — Хоть этот театр и полное захудалое дерьмо.

— Спасибо, что так приятно отзываешься о моей работе. — Надулась Джиро и сложила на груди руки, задевая стоящую рядом бутылку локтем.

— Да ты же сама так считаешь. — Подмигнул Каминари, кивая в такт барабанам и уворачиваясь от полетевших в него орехов.

— Джиро, не разбрасывайся едой, ну ты что, — заныла Ашидо, забирая пакет орешков подальше от подруги.

— Как тебя только твой парень терпит, — фыркнула Джиро, отворачиваясь в сторону.

— Кстати, а он где? — спросила Ашидо, крутя головой по сторонам, и, включив фотоаппарат, плюхнулась рядом с Тодороки.

— У Эйджиро сегодня смена в ночь, — ответил Каминари, делая несколько больших глотков под озадаченным взглядом Бакуго, заметившего выстраивающийся возле него нестройный ряд бутылок.

— Эйджиро? — спросил Тодороки, повернувшись к Ашидо, поднявшей фотоаппарат к лицу и смотрящей в видоискатель.

— Киришима, — пояснила она, делая снимок надувшейся Джиро. — У них тут с Каминари любовь до гроба из разряда «называй меня по имени» и «знай мое расписание».

— Это слишком слащаво даже для тебя, — нахмурился Каминари, вытирая губы рукавом мятой рубашки. Тодороки догадался, чем было вызвано его смущение на рынке при взгляде на них двоих.

Завывающий прохладный ветер гулял по рядам выстроенных машин и ударял в спину, отчего приходилось плотнее укутываться в теплые вещи. Тодороки не пожалел, что захватил с собой толстовку Бакуго, на исходящий запах дыма которой он уже не обращал внимания. Опускающаяся ночь затемнила небо, отчего то стало практически черным. Тодороки не помнил, когда в последний раз находился под открытым небом так поздно (его возвращения домой, когда часы на телефоне показывали пятый — иногда шестой — час утра, ничего общего с этим не имели).

— …стоит мужик возле прилавка и хочет купить батарейки. Я ему говорю, вот батарейки, возьмите, могу продать даже по скидке, а он смотрит на меня, смотрит, выхватывает эти чертовы батарейки и уносится, — рассказывал Каминари.

— Ох, тебя обокрали, — сочувственно произнес Мидория, подставляя руки под яркий свет маленьких прожекторов и вдохновленно наблюдая, как разноцветные круги скакали по его ладоням.

— Ну, я надеюсь, он будет не сильно разочарован, когда удостоверится, что те не работают, — засмеялся Каминари.

— Ты идиот, — пробормотала Джиро, меняя музыку в колонке; раздался сольный перелив электрогитары, высокими аккордами прокатившийся по бамперам машин.

— Ты совсем спятил? — Бакуго, опершийся локтем о колено, нахмурил брови. — Ты на хрена продаешь такой товар?

— Вообще-то, дорогой мой друг Бакуго, — Бакуго скривился на его пьяных словах, — я его не продавал.

— Ты пытался впарить его, ты сам сказал.

— Я пытался продать его по скидке. Кто будет продавать товар по скидке на нашем рынке?

Тодороки покосился на Каминари.

— Ты продал мне телефон по скидке.

— Нет-нет, друзей друзей я не надуваю!

— Во-первых, этот телефон ты продал не ему, а мне, — произнес Бакуго, размахивая руками и едва не расплескивая пиво, — во-вторых, этот двумордый мне не друг.

Тодороки не испытывал грусти от того, что Бакуго не считал его другом. Потому что Тодороки тоже не считал Бакуго другом. Их отношения все еще держались на взаимовыгоде, о какой дружбе тут могла идти речь? Может, просто иногда Бакуго оставлял ему чуть больше порции еды или Тодороки, получив второй ключ, старался возвращаться тише, чтобы не разбудить его.

— Вы живете вместе почти две недели и ты даже устроил Тодороки на работу. — Мидория чуть склонил голову на бок, внимательно смотря на стучащего по бамперу ногой Бакуго.

— Мне просто нужен сраный рейтинг, ясно?!

— Ты все еще не пере…

— Нет, блять! Заткнись!

Повисшая пауза застала врасплох.

Сначала Тодороки думал, что Бакуго хотел выбраться отсюда, но чем дольше он жил и общался с ним, тем больше убеждался в том, что это было не так. Однако и понять, устраивала ли его жизнь в Трайтоне, Тодороки не мог. Будто он не испытывал дискомфорта от пребывания в четвертом, но все же что-то в его поведении не позволяло во всеуслышанье заявить, что претензий к его текущей жизни у него не возникало. Будто тот находился на двух полюсах, с одной стороны нейтрально относящийся к своему социальному статусу, а с другой тихо ненавидевший его.

— Тодороки-и-и, оно не отравлено, — произнесла Ашидо, нарушившая молчание. Она, заметившая, что тот так и не притронулся к бутылке, указала на нее пальцем.

— Я не пью пиво, — ответил он, болтая бутылку.

— Ой, да брось, ничего не случится. — Замахал рукой Сэро.

— Ты только что заявил, что был в серой зоне. С твоих слов «ничего не случится» звучит крайне сомнительно, — усмехнулась Джиро, посматривая на небо.

— Вы теперь всю жизнь будете меня этим попрекать, да? — засмеялся тот, не испытывая неловкости.

— Да он все равно этого не сделает. — Бакуго, чуть успокоившийся после эмоционального порыва, сощурил глаза и наклонился вперед; пусть их с Тодороки разделяла пара метров, тому все равно показалось, будто он нависает прямо над ним. — Слишком трясется за свои баллы.

— В свете последних событий я могу сказать то же самое о тебе, — ответил Тодороки, смотря на содержимое бутылки через узкое горлышко.

— Эй, это не я смотрю хреновы гражданские каналы. — Бакуго нахмурился и в гневе выпятил нижнюю губу.

— Это не я привел в дом выходца из Лэдо и положил его на диван, — Тодороки пожал плечами; споры с Бакуго никогда ни к чему не приводили (тот не успокаивался до тех пор, пока последнее слово не оставалось за ним; но все вокруг (ладно, только Тодороки) знал, что победа за ним).

— Этот диван жутко неудобный, — тихо произнес Сэро, повернувшись к Джиро. Та согласна закивала.

— Ну так давай. — Бакуго спрыгнул с машины и встал напротив Тодороки, на которого смотрел сверху вниз. — Давай пей, в чем проблема?

Тодороки поднялся тоже, вставая к нему практически вплотную под заинтересованные взгляды друзей. Мидория, сидящий рядом, покачал головой и притронулся к своей выпивке.

Проблем, очень хотел сказать Тодороки, никаких не было, поэтому, глядя в прищуренные в немом вызове глаза, обхватил губами горлышко и сделал несколько больших глотков, морщась от горькости вкуса. Он выпил половину бутылки под одобрительный галдеж Ашидо и Каминари и осознал, что добровольно, поддавшись на провокацию, нарушил очередное правило. Общение с Бакуго до добра довести не могло, но отчего-то видя, как на глубине его глаз оседало замешательство, тесно переплетенное с одобрением, чувствовал отголоски прорастающей гордости за самого себя. Это было странно, это пугало, но все же…

Где-то на фоне раздалось громкое и звучное «щелк».

Бакуго, приподняв подбородок, хмыкнул и, засунув руки в карманы, отвернулся.

— Отвратительно, — произнес Тодороки, смотря на бутылку со слезшей этикеткой. Все же он думал, что пиво более приятное на вкус.

— Предпочитаешь что-то посолиднее? — спросил Бакуго, наблюдая за тем, как напившиеся друзья повставали с насиженных мест, принимаясь выполнять подобия движений, похожих на танцевальные.

— Я пробовал только коньяк и вино, так что понятия не имею, — честно ответил Тодороки, услышав сорвавшуюся с губ насмешку.

— Так ты Тодороки Шото, — сказала Ашидо, смотря на получившуюся фотографию двух парней, вокруг которых искрило напряжением; их имена неярко выделялись над головами. — Надеюсь, ты не родственник Айзавы…

— Нет, — ответил Тодороки.

— Ты же сейчас не пыталась провести очередной эксперимент, да? — покосился на подругу Каминари и указал большим пальцем на Тодороки.

— Я на память! — надула губы Ашидо, бережно обхватывая фотоаппарат.

— Бакуго, ты обещал мне поздравительное граффити! — крикнул Сэро, двигая руками наподобие волн.

— Я нарисую тебе на стене гроб, — хмыкнул тот (Сэро не оценил) и, схватив свой рюкзак и сумку, которую притащил Тодороки, направился к не разрисованному участку стены.

Тодороки сел на свое прежнее место, поставив бутылку на землю и поглядывая на то, как Бакуго вытаскивает баллончики с краской и задумчиво чешет затылок.

— Он умеет рисовать граффити? — спросил Тодороки у Мидории.

— Угу-угу, — закивал тот головой и показал пальцем на красочные рисунки на домах. — Многие из них он нарисовал.

Стены домов были исписаны когда-то яркими граффити, потускневшими от дождя и пройденного времени. Некоторые из них оказались перекрыты другими, насыщенными и выглядящими более концептуально сложными по сравнению со старыми работами. Множество надписей, в которых сквозил вызов и призыв к анархии, приобретали заковыристую форму выражения, отчего Тодороки приходилось напрягаться, чтобы различить в них знакомые буквы.

Ему в глаза бросился серый, выцветший город, черные клавиши с руками над ними, закованными в наручники, желтое море бабочек, разлетевшихся в разные стороны и находящих своих собратьев на рядом расположенных зданиях, красный, расколотый череп, изо рта которого вытекала кровь, зеленое изображение неспокойных мыслей, принявшее форму улетающего духа, розовое сердце с болезненно нездоровыми артериями, вокруг которого собрались птицы, а также темно-сиреневое непонятное нечто, идущее по цепи на задних лапах и держащее в руках готовую вот-вот сломаться палку.

Тодороки смотрел на рисунки, по которым скользили разноцветные огни, и чувствовал поднимавшееся восхищение глубоко внутри. За вандализм в его городе полагались штрафы, и он не должен был чувствовать ничего, что могло иметь хоть какое-то отношение к эстетическому чувству прекрасного, но он, глядя на уличные картины, не думал ни о чем, кроме того, что у Бакуго очень, очень хорошо получается.

— Это… очень здорово.

— Ха-ха, скажи об этом Бакуго, — широко улыбнулся Мидория. — Он, конечно, наорет, но ему будет приятно. Как тебе здесь? — участливо поинтересовался, наклоняясь ближе, чтобы его было лучше слышно из-за рева гитар. — Поначалу хочется ночевать на станции, ожидая поезда.

— Примерно это я испытал, когда Бакуго повел меня в четвертый район.

— Это правда ужасно, — широко раскрыл глаза Мидория и вздохнул. — Но вскоре начинаешь к этому привыкать.

Тодороки сомневался, что к такой жизни можно было привыкнуть — это больше походило на выживание.

— Сначала ты видишь разницу между Лэдо и Трайтоном и думаешь о том, как бы набрать семьдесят баллов, чтобы подать прошение о пересмотре дела, но затем начинаешь осознавать, что, вернувшись в Лэдо, потеряешь возможность вот так сидеть с друзьями.

Тодороки огляделся по сторонам, в который раз бросая взгляд на разбитые машины — тени от них пугливо ютились под светодиодными лучами; на полуразрушенные изрисованные дома, в которые заходить он не рискнул бы даже будучи пьяным; на виднеющиеся из-за рядом расположенных зданий силуэты других, жилых, в бедно обставленных комнатах которых спали жители четвертого района.

У Мидории имелось довольно странное понимание ценностей.

Но возможно (возможно), Тодороки в малой степени понимал, что он имел в виду. В Лэдо многие вещи были под запретом (сейчас бы куда более совершенная система уже оштрафовала их за распитие спиртных напитков, за нарушение комендантского часа, за громкое прослушивание незарегистрированной музыки и, наверно, за что-то еще, что Тодороки не бросалось в глаза), тогда как в Трайтоне присутствовало какое-то подобие свободы.

— Как ты оказался здесь? — спросил Тодороки, повернувшись к Мидории, из-за упавших на него теней казавшегося взрослее.

— Не уследил за баллами, — ответил он, поднося к губам бутылку. — Потерял здесь, там, что-то вышло из-под контроля, перешел дорогу не там. Наверно, столь жесткие ограничения придуманы не для меня. — Он легко, добродушно засмеялся, отчего под глазами появились лучики.

— Я думаю, ты бы мог вернуться. То есть… — Тодороки нахмурился, пытаясь подобрать слова; если бы он встретил Мидорию в городе, то причислил его к тому, кто жил во втором, — если бы захотел, ты бы вернулся.

— Я не хочу. — Мидория поставил пустую бутылку на землю, опираясь руками о колесо и поднимая голову, чтобы всмотреться в непроглядно темное небо. — Но я скучаю по маме, — уже с грустью добавил он, стягивая губы в прямую линию.

Тодороки приложился к бутылке, скрывая отобразившееся на лице удивление в больших глотках.

Он видел людей из первого и второго, алчно желающих получить баллы, чтобы заработать повышение, лучшие блага или наконец попасть в современный, престижный город, в котором было больше возможностей (зачем далеко ходить — Тодороки сам был таким). Поэтому столь странная позиция поднимала в нем горы вопросов, на вершинах которых оседали и поднимались новые, образуя то ли непроходимый горный хребет, то ли уходящие вверх столпы.

Мидория, посмотревший на время на телефоне, поднялся и обратился к танцующим (напоминало пляски смерти) друзьям:

— У меня смена завтра, не хочу возвращаться под рассвет.

— Да оставайся, можешь поспать вон в той машине. — Каминари, еле стоящий на ногах, показал на машину без окон и дверей.

Мидория не оценил идею друга и помахал остальным.

Тодороки кивнул ему в знак прощания, после чего был резво поднят с шины и потащен Ашидо к компании.

Вскоре из-за домов начал заниматься рассвет, неясным желтым цветом обволакивая землю и разбитые машины. Тодороки, сидящий на пыльном колесе и слушающий байки Каминари о своей работе (ему казалось, что тот многое приукрашивал), думал о том, что последнее, что могло случиться в его жизни — подобное. Он, изредка улыбаясь из-за комментариев друзей Бакуго, взгляд которого иногда ловил на себе (тот старательно делал вид, что Тодороки его не интересует), удивлялся; он и в кошмарном сне не мог представить, что происходящее будет оплетать его сердце лоскутами теплого уюта.

Компания, заметно уставшая по сравнению с началом вечера, рассредоточилась. Тодороки, сидящий рядом с Джиро, поставившей тихую, лиричную музыку, смотрел на курившего возле нарисованного граффити Бакуго.

— Черт, — произнесла Джиро, когда колонка издала пиликающий сигнал и разрядилась. Она глубоко вздохнула, откладывая ее на лежащий на земле бампер в кучу к пустым бутылкам.

— Мне понравилась твоя музыка, — поделился Тодороки, заставляя Джиро смущенно изогнуть уголки губ.

— Ха, это потому что ты наверняка не слушал нелегальщину. Мидория рассказывал, что у вас там все прям совсем строго.

Тодороки согласно кивнул. Никто не запрещал слушать то, что нравилось, и люди были вправе слушать то, что хотели, с грустью (или нет) смотря на уменьшающуюся позицию в рейтинговом списке. У Тодороки был единственный знакомый, который не мог подняться выше семидесяти лишь потому, что постоянно скачивал что-то запрещенное.

— Если бы я родилась в Лэдо, наверно, вылетела бы из еще ребенком. Хотя не то чтобы здесь у меня много возможностей для самореализации.

— Ты ставишь музыку в театре и даешь уроки. Для сравнения: я работаю в клубе, в котором каждая моя ночь рискует стать последней.

— Ай, фигня. — Помахала та рукой. — Ой. Я не хочу сказать, что это все фигня, просто… — Джиро тяжело вздохнула, хватая валяющуюся ветку и начиная выводить ею неровные круги на земле. — Никому не нужна моя музыка. Она никогда не пройдет порог и не будет транслироваться на широкую аудиторию. То есть она-то и так ни на какую не транслируется. Это угнетает.

— Ты живешь во втором районе? — Тодороки спросил об этом быстрее, чем успел подумать; в конце концов, он мог неосознанно обидеть Джиро. Но у нее есть доступ в театр, она сочиняет музыку, значит, он наверняка догадался верно…

— Ага.

Вырисовываемые круги становились все толще и жирнее, пока тонкая палка не сломалась под напором Джиро. Она обхватила запястье левой руки, под черной завязанной банданой которой находился ИРС, и посмотрела на курящего Бакуго, закончившего граффити несколько минут назад и теперь критично глядящего на изображение. Тодороки был впечатлен, очень (хоть и не должен был, потому что нельзя и запрещено, но отчего-то хотелось засунуть эти запреты в ящик) и желал подойти и посмотреть на них вблизи, прослеживая каждую линию; яркая стая птиц, взметнувшаяся в небо, оседала на сетчатке разноцветных глаз.

— Я немного завидую Бакуго. — Джиро чуть заметно улыбнулась, потирая запястье. — Он имеет смелость делать то, что хочет.

Тодороки сомневался, что это называлось смелостью. Бакуго продавал наркотики, жил в самом бедном районе, не имел нормальной работы и вообще…

Тодороки смотрел на Бакуго и думал, что тот по меркам Трайтона поступал смело. По меркам же Лэдо он вел себя, как последний дурак, игнорируя правила и законы, отчего страдали его баллы.

— А мне, — продолжила она, переводя потемневший взгляд на начерченные линии, не заметив, как с ее руки спала бандана, оголяя кривые порезы, — приходится делать то, что пройдет порог. Иначе вылечу.

Тодороки понимал ее беспокойство и ни в коем случае не осуждал ее, потому что сам был (и остается) таким. Наверно, думал он чуть позднее, когда Джиро уже поднялась, нервно заматывая запястье, что кому-то принять запреты было гораздо сложнее.

Возвращались они с Бакуго рано утром.

— Твои друзья приятные люди, — произнес Тодороки, когда они вошли в первый район, на улицы которого выползали жители, спешащие на работу. — Спасибо за то, что позволил остаться.

— Я думал, ты свалишь в первые пять минут, — хмыкнул Бакуго, поправляя рюкзак, сползающий с плеча.

— Я умею удивлять?

Бакуго посмотрел на него, сощурив глаза.

— Типа того. Как же все эти вечера для элиты под вино и коньяк? И рядом не стоят с заброшенной автостоянкой?

— Я не был так часто на подобных мероприятиях. Но с заброшенной автостоянкой они рядом не стояли. — Тодороки чуть улыбнулся ему, сразу же отвернувшемуся.

Они вышли на центральную площадь, от которой у Тодороки не осталось ни приятных воспоминаний, ни приятного впечатления. Смотреть на бюро, для которого он оказался слишком плох, ему было физически… противно? Неделю назад, когда его буквально вышвырнули из него, не предоставив помощи, он считал себя недостойным находиться в здании. Сейчас сюрреалистично казалось, что все было наоборот.

Тодороки посмотрел на экраны, на которых еще недавно показывался провокационный жест, и спросил у Бакуго, залезшего в рюкзак в поисках сигарет.

— Что насчет того случая? Ты не в курсе?

Бакуго изогнул бровь, не понимая, о чем он, а потом заметил направление его взгляда и перестал рыться в рюкзаке.

— Ну никто никого не поймал пока. А че? Уже ждешь, когда заголовки интернет-статей наполнятся информацией о тех недоумках?

— Никто не будет пропускать такую информацию. — Тодороки застегнул толстовку выше. — На всех каналах и сайтах говорят о том, как у нас… вас… нас все идеально. Никаких недовольств быть не может.

Бакуго недовольно цыкнул и, убрав руки в карманы, ускорил шаг.

В третьем районе они оказались тогда, когда начали работать магазины.

— Урарака раньше девяти не откроет, — пожаловался Бакуго, смотря в сторону пройденного второго района.

— Купи в любом магазине здесь, — предложил Тодороки.

Тодороки перестал обращать внимание на то, что не высказывает недовольство из-за пристрастий Бакуго и даже поддерживает его посягательства на чистоту воздуха и здоровье окружающих людей.

— Здесь продается паленая херня, которую курить невозможно. — Бакуго нахмурил нос, скользя пальцами по лямке рюкзака, и, чертыхнувшись, направился в ближайший магазин.

Тодороки простоял один недолго: двое уличных пьяниц, шатающихся из стороны в сторону, не упустили возможности привязаться к нему с неуместными расспросами о деньгах и лишней бутылке. Тодороки смотрел на них, надменно сжав губы, и пытался придумать, как от них отвязаться без потери баллов; они, еле стоящие на ногах, вряд ли могли причинить ему вред, потому что даже языком ворочали с трудом, но все же иметь с ними…

Тодороки пришлось отскакивать назад, уклоняясь от появившейся из рукава ржавой наждачки.

— Карманы… наружу, — пробормотал тот, кто держал в руке сомнительное оружие.

Тодороки мог бы свалить от них куда подальше, но, во-первых, ему не позволяла гордость, во-вторых, Бакуго, который продолжал торчать в магазине, и, видимо, поторапливаться не собирался.

— Вы-во-ворачивай.

Тодороки было нечего выворачивать, но говорить об этом пьяницам он находил ниже собственного достоинства.

Он почувствовал тяжелую руку на плече и краем глаза увидел пистолет, направленный на вмиг протрезвевших мужчин. Они испарились быстрее, чем Тодороки успел моргнуть.

— Спасибо, — поблагодарил он, повернувшись к Бакуго, убирающему пистолет за пояс. — История повторяется.

— Она повторяется, потому что ты идиот. — Бакуго открыл рюкзак и принялся рыться в нем. Он достал искомое и протянул Тодороки. — На.

Бакуго положил в вытянутую руку Тодороки (он сделал это по инерции; тело не слушалось) складной нож.

Вибрация на запястье известила о двух потерянных баллах за ношение оружия.

— Зачем ты мне его дал? — слова, сорвавшиеся с его губ, прозвучали жалко.

— Чтобы такие отбросы не прикапывались к тебе каждый раз. — Бакуго, довольный собой, достал пачку сигарет. — Потрясешь ножом перед ними, и они сразу отвалят.

— Оружие запрещено. — Тодороки смотрел на стиснутый нож, опустив глаза, и чувствовал поднимающуюся из глубин злость.

Несчастные два балла, ради которых он стойко терпел новости и все транслируемые передачи, встали перед ним неоновыми цифрами и погасли на его глазах, словно отключили воображаемое электричество в его голове. Вторая неделя, пошедшая без штрафов, не успела толком начаться, как подошла к концу, отправляя Тодороки на старт.

— И что? — Бакуго чиркнул зажигалкой и поднес ее к сигарете, зажатой в зубах.

— И что? — Тодороки опустил руку, борясь с желанием вырвать из изогнувшихся губ сигарету и кинуть ее в лужу. — У меня слетели баллы из-за тебя.

— Они слетели только один раз, больше такой херни не будет.

— Ты понимаешь, как долго я зарабатывал их?

— Блять, ты совсем долбоеб?! — Бакуго высунул сигарету изо рта, так и не вдохнув дым. — Я только что дал тебе оружие, чтобы ты не подох на дороге!

— Я не просил тебя об этом, — сказал Тодороки и сжал в немом гневе зубы. — Я не могу заработать эти чертовы баллы так же просто, как и ты. Подумай, прежде чем делать что-то.

Челюсть Бакуго заходила под расползающейся яростью. Сигарета в его пальцах сломалась, табак посыпался на тротуар. Тодороки показалось, что он врежет ему и оставит валяться посреди района с разбитым носом. Бакуго схватил его за предплечье, заставляя Тодороки стиснуть зубы от резкой боли, и потащил его к противоположной стороне дома, на которую не выходили окна.

— Отпусти меня.

— Заткнись. Заткнись, ебаный мудак.

Как только они оказались вдалеке от любопытных глаз, Бакуго припечатал Тодороки к стене, отчего тот ударился о нее плечом. Он достал из рюкзака полупустой баллончик и, нервно встряхнув его, принялся вырисовывать на стене кривые линии.

— Давай, — произнес он, кидая баллончик в сторону, отчего тот, покатившись, врезался в мусорный бак.

— Что?

— Снимай напульсник, кидай на меня штраф за порчу городской собственности. — Бакуго подошел к нему, вставая нос к носу, нахмурил лоб и толкнул в плечо, отчего тот ударился о стену. — Вернешь свои сраные баллы, вперед!

Тодороки вздохом подавился от возмущения. Он смотрел на пролегающую нахмуренную полоску бровей и искривленные в презрении губы, пока самого охватывал жар из негодования и нарастающей злобы.

— Я не буду этого делать, — ответил он, отталкивая нависшего Бакуго. Одна только мысль о штрафах вызывала тошноту; он испытывал нехватку баллов, но он не опустится до подобного.

— Что не так?! Считай, что я возвращаю тебе часть твоих!

— Это твои баллы, Бакуго, я не собираюсь их отнимать у тебя. — Тодороки раздражался, наполняясь злобой, от которой становилось тяжело дышать, будто та перекрывала кислород и забиралась в легкие непроходимыми джунглями.

В круговороте гнева он не мог понять, что бесило его больше: то, что Бакуго предлагал свои баллы, или то, что их предлагал именно он.

— Я сказал, что можешь считать их своими!

— Ты считаешь, что я действительно могу взять и донести на тебя? Как те из первого? Считаешь, что я такой же, как они?

Бакуго несколько раз раскрыл рот в попытках подобрать слова, пока его взгляд метался со стены на оскорбленного Тодороки.

— Ты только что устроил истерику из-за баллов, — уже тише произнес он.

— Но это не означает, что я готов штрафовать тебя! Они важны для тебя! И даже если бы не были важны, я бы все равно не стал этого делать!

Тодороки выходил из себя столько же раз, сколько раз наступал високосный год, поэтому его эмоциональный порыв поразил не только Бакуго, распахнувшего глаза, но и самого Тодороки.

Тодороки очень устал.

Устал от низкого рейтинга и невозможности его быстро и безболезненно поднять, от устройства Трайтона, которое рушило его представление о мире, сводило с ума негласными правилами и установленными порядками, не входящими ни в одно адекватное видение светлого будущего. Тодороки казалось, что за две неполные недели он прожил вторую жизнь, проведенную в гротескной преисподней без права на амнистированное перерождение.

— Почему у вас происходит… все это? — Тодороки потерянно смотрел на носки своих посеревших кроссовок, таких же грязных, как и улицы Трайтона. — Что я вообще должен делать? — произнес он, прикрывая глаза рукой и стискивая зубы от непонимания и невысказанной обиды.

Бакуго, стоящий напротив него, озадаченно смотрел на исказившуюся полоску тонких губ.

Раздался телефонный звонок, и Бакуго, отвернувшись, принял вызов. Некоторое время он молчал, а потом, услышав что-то, произнес:

— Вы идиоты? Что значит вы пропалили сигнал?

========== Черная ночь ==========

Комментарий к Черная ночь

экстра от лица джиро.

Джиро с детства любила музыку. То, что она могла создавать свои маленькие миры благодаря переливам струн или перебору клавиш на старом синтезаторе, казалось ей удивительным и поражающим воображение. Вроде бы ничего фэнтезийного или близкого к нему, всего лишь бесконечное совершенство техники, постоянные репетиции и правильно настроенные инструменты, но в голове маленькой Джиро все это представлялось едва ли не билетом в параллельный мир из многообразия звуков и их переливов.

Ее родители сочиняли музыку, продавали ее и исполняли заказы для набирающих популярность исполнителей, общаясь по видеосвязи, когда контакты с Трайтоном еще не были пресечены. Джиро, с детства наблюдающая за их работой, прониклась уважением к их труду и твердо решила, что пойдет по их стопам.

— Хэй, Джиро, сочини что-нибудь мне, — попросил Каминари, когда они вместе возвращались из школы.

— Не буду я ничего тебе сочинять, — пробормотала Джиро, сжимающая мозолистыми от игры на гитаре пальцами лямку рюкзака. Она только училась играть, и струны часто издавали подобие предсмертного рева — она ни за что не покажет свое исполнение до тех пор, пока не будет уверена в своем мастерстве.

Через пару лет, когда ей исполнилось двенадцать, родителям Джиро, ранее не испытывающих проблем с деньгами, пришлось сократить свои расходы — поступило предложение о внесении закона, урезающего право на исполнение композиций, способных привнести в общество, стремящееся к соблюдению чистейшего порядка, раздор и смуту; посеять анархию в сердцах честолюбивых граждан и подняться на пьедестал свержения только-только начинающей развиваться системы индивидуального контроля, которая наверняка приведет человечество к стабильности и равноправию.

— Да забудь, они не настолько тупые, чтобы утвердить такую идиотскую вещь, — отмахивался Каминари, сидящий за компьютером в своей комнате и закатывающий глаза при взгляде на нервно шелестящую тетрадными листами Джиро.

Они оказались настолько тупыми, что приняли закон. Джиро слышала только доходящие до Трайтона отголоски волнений и читала о негодовании людей в соцсетях, но вскоре и они сошли на нет; возмущенные посты растворились на просторах интернета, и их место заняли все более насущные вопросы.

Родители Джиро потеряли всех заказчиков и клиентов через полгода после принятия закона — многие из них, беспокоясь о своем имидже и рейтинге, отказались от их услуг. Джиро не понимала тогда, в чем была причина: то ли в музыке, то ли в личных обидах (ей иногда попадались посты, в которых пользователи негативно высказывались о тех, кто жил в Трайтоне). Родителям пришлось изменить свою деятельность и начать браться за все заказы, которые подходили под понятие того творчества, которое не способно отравить сердца слушателей; ничем не отличающаяся от другой музыки в Лэдо музыка выходцев из Трайтона особым спросом не пользовалась, что сказывалось на бюджете.

Джиро болезненно восприняла новое возникшее правило и отказалась выбрасывать свои музыкальные коллекции — несмотря на то, что родители, искреннее волнующихся о ее рейтинге, настаивали на этом; стены было тонкими, а старушка с соседнего этажа еще не оставила мечту попасть в Лэдо.

Каминари, этот дурак, которого она еще несколько лет назад встретила во дворе, таскал ей пиратские копии не выпускаемых альбомов на потрепанных флэшках.

— Если тебя поймают, то у тебя будут проблемы.

Каминари отмахивался и продолжал весело трещать о том, что Джиро когда-нибудь сочинит что-то крутое. Джиро ответила тогда, что сочинять что-то крутое ей не на чем, поскольку родителям пришлось продать музыкальные инструменты, чтобы покрыть расходы и расплатиться с долгами.

Когда Каминари подарил ей гитару (очень крутую электро-гитару, которые не продавали в Трайтоне ни в одном офлайн-онлайн магазине), Джиро казалось, что это был самый счастливый момент в ее жизни. И, так уж и быть, она обняла своего глупого друга.

После того, как ее родителям пришлось распродать все инструменты и окончательно завязать с созданием музыки — занятие совершенно не окупалось, лишь прожирало дыру в их без того малом бюджете — Джиро не брала в руки инструменты. Но как только она провела по струнам, просто чтобы вспомнить, каково это, ее пальцы, помнящие аккорды куда лучше, чем то, как держать ручку, повторили несколько из них, создавая нечто еще сухое и малозвучное, но от этого не менее чарующее.

Джиро, последний год пребывающая в унынии, вновь почувствовала плещущие краски жизни, оплетающие ее блестящими лентами.

После перехода в старшую школу ее жизнь особо не изменилась — она все так же дружила с Каминари, старательно училась (потому что родители разрешили оставить гитару только в том случае, если она будет хорошо учиться и следить за своим школьным рейтингом) и сочиняла музыку с текстами по вечерам, закрывшись в комнате и забыв про обед-ужин.

Джиро хотела поделиться своим творчеством с другими. И пусть она никогда не сможет поработать с опытными музыкантами и исполнителями, это все равно нисколько не заставит ее отчаяться. В конце концов, публика Трайтона — такая же публика, все же гораздо меньшая, чем публика городов за морем, но…

Джиро не отчаивалась, но все же иногда, когда ночь стучала в окна, не могла справиться с гнетущими мыслями о замке, висящем на воротах к поездам.

На некоторых, особо скучным уроках, когда вдохновение захлестывало волнами, она писала тексты для песен, не переставая вертеть ручку между пальцев. Рифмы, с которыми у нее были проблемы, все не складывались, как бы она ни пыталась изменить написанный текст. Когда прозвенел звонок, она, откинувшись на спинку стула и свесив с него руки, потерянно всмотрелась в потолок. Джиро не сразу заметила подошедшую к ее столу розововолосую одноклассницу — Ашидо.

— Ой, а можно почитать? — спросила она, выпячивая губы трубочкой и искоса посматривая на песню. — Я весь урок видела, как ты что-то пишешь, подумала, наверняка это рассказ или стихи, и, похоже, это стихи. Обещаю-обещаю, я не буду смеяться.

Джиро сразу выпрямилась, отводя стушевавшийся взгляд в сторону и в неловкости прикрывая листок ладонями.

— Это только черновик. И… они немного… категоричные. Если тебя это не интересует, то лучше не читай.

— Все в полном порядке! Это же самовыражение и творчество, что может быть не так? — Ашидо широко улыбнулась и наклонилась к столу, чтобы прочитать строчки.

Джиро никому не показывала свои наброски (да даже Каминари она позволяла увидеть только готовый вариант), но Ашидо казалась по-детски непосредственной и открытой, так что оно все само как-то…

— Ва-а-а, это бесподобно! — произнесла она, быстро хлопая в ладони.

Джиро не покраснела, но была близка к этому.

— Спасибо… они еще не закончены, так что…

— Покажешь, когда будут закончены? — воодушевилась Ашидо, резво наклоняясь к Джиро и задорно улыбаясь. Джиро кивнула.

А потом слово за слово, шутка за шуткой и уже через месяц она вместе с Ашидо, Каминари и Киришимой (а еще Бакуго, с которым она предпочитала лишний раз не контактировать — тот пугал своей эмоциональностью и порой громкими высказываниями, к которым она, впрочем, вскоре привыкла) торчали на крыше, обедая во время большого перерыва.

Джиро уже перестала закатывать глаза, глядя на Каминари, который смотрел на Киришиму так, будто тот был если и не целым миром, то как минимум его лучшей половиной.

— Вы не будете участвовать на фестивале? — спросил Киришима.

— Хрень, — вынес вердикт Бакуго, не отрываясь от своего ланч-бокса.

— Как-то слишком категорично, — пробубнил Каминари, все же вспоминая, что на обеде надо обедать, а не пялиться на своего друга.

— Джиро! Ты могла бы выступить со своими песнями! — предложила Ашидо, порывисто поворачиваясь к подруге.

— Я думала об этом, но… — произнесла она, заглядывая в свой ланч-бокс, в котором остались одни овощи. — Не уверена, что справлюсь.

— Пф, да не гони, — фыркнул Каминари. — Никто не выгонит тебя за плохое выступление.

— За «плохое выступление», — передразнила друга Ашидо, корча лицо. — Кто так поддерживает? И что это вообще за настрой? — Ашидо повернулась к совсем поникшей Джиро, которой захотелось скрыться от друзей и еще раз все спокойно обдумать.

Джиро подумала и решила — была не была. В конце концов, даже если она слажает, это не будет концом света (всего-то предпосылкой к нему). Джиро взяла себя в руки и кликнула на мышку, отправляя заявку на участие в концерте на школьном фестивале.

Заявку приняли.

Джиро, не помня себя от радости, готова была прыгать по комнате с гитарой на перевес. И да, она немного, самую малость попрыгала, после чего села за музыку и текст, потому что те должны были быть настолько идеальными, насколько могли быть.

Проблемы возникли за час до выступления, когда сказали, что текст ее песни и музыка идут по тонкой грани по пути к штрафам, из-за которых может пострадать вся школа, если информация об этом дойдет до бюро. Джиро тактично посоветовали заменить слова и изменить музыку, сделав ее менее агрессивной, «ведь не дьявола же она собирается вызвать».

— Удачи! Мы будем ждать твоего выступления! — пожелал Каминари перед тем, как под конец фестиваля пробраться в зал и занять места для всей компании.

Джиро натянуто улыбнулась и направилась к куллеру, чтобы прочистить пересохшее от поднимающегося волнения горло. Когда она вышла с третьим пластиковым стаканчиком на задний, всегда пустой двор школы, то увидела сидящего на лавке курящего Бакуго.

— Скажешь кому — прибью, — сказал он, выпуская дым прямо на нее.

— Зачем ты вообще… ладно, не важно. — Джиро не так хорошо знала Бакуго, чтобы читать ему нотации; она слышала от Каминари, которому рассказал Киришима, что их общий друг когда-то ратовал за повышение рейтинга, подобно какому-нибудь вшивому фанатику (Джиро предполагала, что кто-то из них явно преувеличивал).

Джиро села рядом, чертя носком кроссовки непонятные фигуры на земле. Джиро рассказала Бакуго о произошедшем, потому что если бы она этого не сделала, то наверняка бы взорвалась (холодная вода осталась безучастной к ее бедам). Она рассчитывала, что Бакуго наорет на нее или скажет что-то в своем духе, но вместо этого он, топча сигарету подошвой, произнес:

— Если ты не готова отстаивать то, что тебе дорого, то нахуй оно тебе вообще надо.

Джиро тогда, сидя на лавке, твердо решила, что ей это все очень и очень надо.

А во время выступления изменила текст и сделала музыку более легкой.

Никто подвоха не заметил, кроме самой Джиро, которая спускалась со сцены с давящим чувством кипятящей ненависти на саму себя, свою слабость и ясное понимание того, что она не готова.

Уже дома, в глухую ночь, когда жалость к самой себе и к своей неспособности проявить характер и исполнить то, что она действительно хотела, Джиро, скрипя зубами, решила во что бы то ни стало выбраться из Трайтона, в котором ни она сама, ни ее музыка не были нужны. В других странах условия для музыкантов были гораздо лояльнее, чем здесь, будто верхушки с маниакальностью перекрывали кислород. Всего-то набрать больше восьмидесяти баллов и продержаться на них не меньше двух лет, не так уж и… сложно…

Джиро посмотрела на свои шестьдесят три на запястье и сжала пальцами одеяло.

Баллы набирались медленно, словно картина с тащащейся человеком загруженной под завязку телегой приобрела визуальное выражение. Джиро выполняла заказы, сочиняя то, что подходило под установленные нормы, и получала одобрение заказчиков. Родители, окончательно бросившие музыку, работали на ТЭС и гордились дочерью, упорно делающей шаги на пути к своей цели (пусть Джиро и чувствовала не высказанную ими тревогу). Джиро вступила в школьный музыкальный кружок, чтобы чаще мелькать на сцене, получая все больше одобрения за незатейливые стишки.

Джиро становилась той, кого всегда презирала. Но если для того, чтобы встать на ноги и поделиться своей музыкой с миром ей придется до конца школы сочинять мерзопакостные стишки, она будет это делать.

Джиро чувствовала, что ситуация в Трайтоне будет все сильнее ухудшаться, превращаясь в клоунское представление.

Через полгода Каминари и Киришима оказались в третьем. Джиро восприняла их уход как личное, от которого хотелось спрятаться, забившись в угол.

Вместо этого Джиро, вплавившись в подаренную Каминари гитару, продолжала делать то, что от нее хотели. Ее рейтинг к тому моменту перевалил за восемьдесят три.

А условия для творчества, которое бы не создало проблем только-только укрепляющейся системе, возрастали, стягивая горло веревками и едва и не затягивая на шее петлю. С бантиком. Без бантика было бы не так эстетично, а музыка — это всегда эстетично, всегда затрагивает в душе тонкие струны (из овечьих кишок, как в старые-добрые).

Наверно, создание второсортного дерьмеца, от которого тошнило саму себя, могло послужить оправданием во имя достижения благой цели. Потому что еще немного, еще чуть-чуть и Джиро наверняка сможет выбраться из Трайтона и уже никогда не будет писать то, против чего восставало ее незначительное существо.

Она периодически навещала друзей, оказавшихся в третьем, общалась с Ашидо, пока Бакуго игнорировал ее за написание школьного гимна, выполненного по всем установленным критериям. С Бакуго, который все больше времени проводил с их одноклассницей — Ураракой — и все меньше контактировал с Ашидо, становилось невозможно общаться; да и Джиро сама избегала с ним контакта из-за ощутимого дискомфорта.

Но рейтинг держался на стойких восьмидесяти вот уже почти год, так что все было не так страшно. То есть страшно, но в рамках разумного, когда еще без петель и порезанных вен.

И где-то отдаленно, за рассыпающейся стеной из надежд на возможность быть услышанной и прогреметь если не на весь свет, то хотя бы на город переливами струн и текстами, которые она трепетно записывала в тетради и прятала в глубину шкафа ото всех, таились ее маленькие мечты.

Время шло,и мечты скукоживались, приобретали болезненный вид, становясь белыми и обретая тонкую-тонкую прозрачную кожу. С тонкими венами, по которым бежала грязная кровь.

В семнадцать Джиро смогла устроиться на подработку в единственный на весь город театр. Начала создавать благопристойные композиции для поставок после того, как один из композиторов был уволен за отголоски прозвучавшего непотребства.

Родители гордились, оценки росли, рейтинг держался. Все в общем и целом было хорошо, разве что раздирающее на куски осознание собственной никчемности давило, но это так, мелочи. Со всеми это бывает, не стоит акцентировать на этом внимание, зато дальше будет лучше, нужно просто подождать еще год, а потом Джиро подаст прошение на перевод в Лэдо, а оттуда уже первым рейсом из страны.

Самореализация, вообще-то, является одним из кирпичей в небезызвестной пирамиде Маслоу.

Перед Джиро стояла пирамида Трайтона с потрескавшимися кирпичами и непрочным фундаментом, готовым разрушиться и потащить за собой не только пирамиду, но и вообще все. Гиперболизация в самом соку и высшая степень утрирования. Классика.

Джиро хотелось смеяться (и, возможно, пару раз разбить гитару о стены), потому что то, к чему она так рьяно стремилась, утекало из ее рук. Буквально и нет.

Новость о том, что часть жестких требований о творчестве переползает из Оши в другие страны, встретила Джиро тогда, когда она перелистывала тетрадь со стихами. Теми, которые должен был услышать весь мир. Джиро тогда подумала, что (не)долго сдерживаемое колесо покатилось.

Джиро очнулась в больнице, когда запястье, стянутое бинтами, болезненно ныло.

В голове стояла звенящая пустота, будто та была отправлена в космический хаос бороздить просторы соседних галактик. Джиро открыла отяжелевшие веки. Слабость растекалась по всему телу, жалила руки, казавшиеся слишком слабыми для того, чтобы в них могли существовать вены и перегонять по ним кровь.

Кстати, о…

Джиро увидела родителей, стоящих возле больничной койки.

О, вот как.

Джиро выписали из больницы через две недели после пройденного курса реабилитации и с назначенным курсом психотерапии.

Больше всего Джиро веселило то, что попытка суицида была воспринята как аморальное поведение, повлекшее за собой штрафы. Ей, в общем-то, было уже плевать, поскольку — какое ей теперь-то дело до рейтинга? Спустя два дня после выписки — смешная шутка — испытательный срок был повышен с двух лет до трех, и порог с восьмидесяти скакнул до девяноста для перевода в Лэдо.

Вряд ли существует место, в котором слухи разлетаются так же быстро, как и по школе. Разве что на рынке в четвертом, но даже там люди более тактичные.

Изредка бросаемые на нее взгляды поначалу раздражали, после — стали привычными, а потом по школе пронеслась еще более увлекательные новости (спасибо большое, Бакуго) и всем стало плевать.

— Надо бы зайти к Киришиме и Каминари, — предложила крутящая полупустой стаканчик с молочным шоколадом Ашидо, когда они сидели на лавке в центральном парке. — Давно не виделись с ними.

— Я слышала, что Киришима нашел новую работу, — сказала Джиро, потирая запястье, обмотанное банданой; Джиро избегала друзей после своего неудачного побега из жизни и настоятельно просила Ашидо не сообщать им об этом.

— Да-а-а, что-то очень мерзкое, — мрачно протянула Ашидо, придирчиво смотря на то, сколько осталось напитка. — Скучаю по нашим старым… ну, знаешь… — Ашидо широко улыбнулась и выкинула стаканчик в мусорку.

Джиро тоже скучала.

После окончания школы Джиро смогла вновь устроиться в театр в качестве помощника звукорежиссера, на этот раз не гонясь за баллами и мнимым шансом выбраться из Трайтона, отчего пожирающее отвращение к самой себе сбавило аппетит.

Солнце ярче не вставало на рассвете и закат не окрашивался в ядреный красный. Серость с редкими проблесками была принята ею за стабильность.

Подобие общения было восстановлено через пару лет, когда Ашидо затащила Джиро на странную пьянку в четвертом, перезнакомила ее с людьми (странно было увидеть среди них старых школьных друзей) и гордо заявила, что они собираются подорвать к хренам Трайтон.

— Вообще-то, мы выступаем за диалог, — сказал Мидория, почесывая в неловкости макушку.

Джиро тогда подумала, что очень зря они выступают именно за диалог, и вновь приложилась к бутылке.

К сопротивлению она не присоединилась.

========== VIII. Оранжевая ночь. 12-14 ==========

Бакуго стоял возле темно-зеленого забора, уходящего вдаль четвертого района. Он держал между пальцами догорающую сигарету и смотрел на стоящие напротив сцепленные вагоны поезда, приехавшего из Лэдо и готовящегося к высадке нарушителей закона. Виски Бакуго стягивало от бессонной ночи. Если бы он знал, что ему позвонит сначала Шинсо с заявлением, что их сигнал с базы чуть не отследили, а потом человек, поставляющий товар для развозки, он бы свалил с пьянки гораздо раньше.

Он не знал подробности про слив информации, только кратко и по фактам: да, успели вовремя предотвратить, нет, никто ничего не заметил, и да, мы все-таки будем искать новую базу, потому что а вдруг что.

Это «а вдруг что» долго летало над его макушкой, напоминая мультяшных птиц после удара ломом. Бакуго был бы рад сейчас сам ударить по затылку ломом того, кто не уследил за данными, но на базе в тот момент не находилось никого; только Шинсо, пришедший рано утром, чтобы проверить документы.

Все это казалось Бакуго странным, но ему, едва не дремлющему стоя, казались странными даже белые, чистые вагоны с синими полосками возле затемненных окон. Они смотрелись до неприличия гротескно рядом с заплеванным забором и раскиданными возле ног Бакуго окурками (и нет, его мусора здесь не было). В целом любая вещь, привезенная из Лэдо, смотрелась контрастно по сравнению с тем, что каждодневно видел Бакуго.

Он разглядел в окне поезда человека, испуганно смотрящего на убитый пейзаж и судорожно сжимающего спинку сидения.

Бакуго, вдыхающий крепкий дым дешевых сигарет, от которых горчило на языке, попытался представить, как выглядел двумордый, когда только попал в Трайтон. Так же трясся при виде открывшейся местности? Дрожал от скрипа сидения? Прикрывал глаза рукой и стискивал зубы от непонимания происходящего? Бакуго подавился дымом и, злясь на незнакомца в окне, послужившим невнятным катализатором мыслей о тупом двумордом, потушил сигарету о забор и выкинул окурок. Он привык, что тот раздражает его на фоне и на этом же фоне маячит, кусая локти от опустившегося на дно рейтинга, поэтому видеть, как тот кричит об обратном… Бакуго раздражался; поднимающийся дискомфорт ощущался, как перепутанные левый с правым кроссовки, надетые на ноги.

Он не желал иметь дела с прибывшими из Лэдо (ему вполне хватало Деку, который был в каждой бочке затычкой) и то, что двумордый подвернулся ему под руку, было лишь счастливой(?) случайностью и вынужденной мерой. Он не хотел из-за чертовой случайности забивать голову неуместными рассуждениями о том, что творилось в разноцветной голове.

Но как бы он ни старался и сколько бы сигарет не выкуривал, сцена рядом с граффити (язык не поворачивался назвать так то нечто, но да ладно) постоянно всплывала в памяти, заставляя чаще тянуться к пачке.

— Эй, Бакуго! — крикнул ему мужчина в тренировочных штанах, махая рукой.

Бакуго, поправив рюкзак, в котором лежали полупустые баллончики, направился к нему.

Мужчина стоял рядом с двумя коробками. Бакуго понятия не имел, что в них находилось, и не торопился узнавать; его устраивала перспектива развозить перевезенный через границу нелегальный товар по адресам и получать за это деньги. Денег было немного, но, по крайней мере, он не терял рейтинг, от одного упоминания о котором его трясло сильнее, чем работающий на кухне холодильник. Бакуго ненавидел свое положение за то, что ему приходилось с ним считаться хотя бы сейчас.

— Адреса на сегодня, — произнес мужчина, отдавая ему в руки помятый листок, на котором кривым почерком были записаны номера товара и номера домов с районами. — Извини, что сорвал так внезапно, но ты и не написал в резюме, что по утрам тебя нельзя будить.

— Ага, да, круто, плевать, — произнес Бакуго, убирая листок в карман толстовки и игнорируя шутку про резюме. Будто резюме было доступно для него, конечно, раз двадцать.

— Следующая партия прибудет через пару дней, точно сказать не могу, так что будь на связи. — Мужчина убрал руки в карманы штанов и шмыгнул наморщенным носом. — Товар будет поспокойнее.

— Почему? — Бакуго, склонив голову, рассматривал коробки.

— Из-за рейда, а еще из-за чего.

— Твои покупатели срутся из-за рейда, который будет через полмесяца?

— Они предпочитают не рисковать, — сказал мужчина и, махнув рукой, направился к коллеге, который выгружал из вагона готового вот-вот отбыть поезда большие коробки.

Бакуго никогда не вдавался в подробности дорожного бизнеса, да и сам Каминари, понимающий в этом куда больше него, не торопился посвящать в детали — то есть то, что контрабандисты опасались перевозить товар ближе к началу рейда, для него стало новостью (покупатели предпочитают не рисковать, ну да, как же, давай еще смешнее пошути, мудак). Бакуго, обойдя непримечательные коробки, решил, что на днях обязательно заглянет к Айзаве.

Бакуго поднял коробки, чтобы прицепить к багажнику мотоцикла, и увидел надпись на одной из них: «Шляпы». Бакуго закатил глаза.

Когда он погрузил на стоящий рядом с выездом мотоцикл коробки и закрепил их ремнями, он услышал, как состав двинулся, покидая неофициальную десятиминутную остановку. Недлинный поезд, проезжающий по проржавевшим рельсам, направился к третьему району, чтобы высадить нарушителей и сгрузить товары, предназначенные для первого и второго.

Бакуго, следуя перечисленным на листке адресам, направился к третьему, оставляя место с черного-черного рынка напоследок; светить в стоящем на отшибе клоповнике мотоциклом (на который он убил несколько дней, чтобы привести его убогий вид к приемлемому) и своим лицом — нет уж.

Бакуго нравилась бесшумная езда по утреннему городу, когда на улицы еще не выползли не выспавшиеся рожи. По-настоящему он отрывался на полупустых окраинах, на которых можно было выжать педаль газа и не отхватить штрафы за нарушение скорости (ну и случайно не переехать кого-нибудь). Ветер, закладывающий уши, приятно холодил кожу и будил его, сонного и уставшего, позволяя держать концентрацию, пока под ногами проносилась неровная земля и побитый асфальт.

Бакуго в которой раз пришел к выводу, что мудаки, распределяющие блага на основе рейтинговой системы, были мудаками, потому что раньше, когда его баллы не достигали тридцати, возможность вот так проехаться на мотоцикле только и могла махать ему рукой с другого берега.

Навестив несколько уже знакомых мест и отдав товар молчаливым покупателям, Бакуго оказался возле ведущей в подвал лестницы, расположенной на улице. Он слез с мотоцикла, опасаясь за его сохранность, потому что четвертый район не располагал дружелюбным отношением к частной собственности, и вытащил из оставшейся коробки другую, гораздо меньше.

Бакуго открыл незапертую дверь, оказываясь в месте, в котором пахло медикаментами, спиртом и кровью. Дверь захлопнулась за его спиной, и желтый, слепящий глаза свет качающихся ламп прокладывал ему дорогу по коридору с обшарпанной бежевой краской на стенах и осыпающемуся потолку.

Бакуго ненавидел место, в котором его однажды вытащили с того света, метафорично схватив за руки и вернув в исчезающий бренный мир.

Он услышал громкий мужской крик, раздавшийся из приоткрытой двери с покосившейся табличкой «операционная». Бакуго не спешил заглядывать внутрь (он помнил, чем обернулась его давняя неосмотрительность; располосованный живот, из которого торчал венец внутренностей, стал кошмаром на несколько ночей). Бакуго, держа коробку, прошел в другую комнату, в которой из мебели находился только диван, стол, заваленный кучей бумаг, и три шкафа с полупустыми полками для медикаментов. Аппарат для ингаляционной ксенотерапии, стоящий в углу и сжирающий электричество подобно прожорливой саранче, пользовался популярностью у жителей бедных районов, еще способных победить наркозависимость. Бакуго не понимал, почему врач отказывалась избавляться от занимающего места балласта — какой от него смысл, если те же торчки (не без легкой руки Бакуго и ему подобных) вновь начинали принимать и вновь возвращались сюда. Круговорот наркоманов в Трайтоне, из которого рано или поздно (обычно рано) выбывают (не)желающие.

Наркотики Мика вообще были забавной херней: единственным признаком, по которому определялось, что человек принимает, являлись постоянно сохнувшие губы. Человек держался, продолжал вести обычный образ жизни, пока однажды — у всех по-разному — его не накрывал приступ; а там уже как повезет.

Бакуго сел на пыльный диван, стуча пальцами по коробке и слушая надрывные крики, от которых сворачивались уши. Все же это место… в нем было некомфортно, как если бы он забрался в какую-нибудь заброшенную психбольницу, в которой пациенты сошли с ума и убили весь персонал, а потом и себя — так, ради забавы; трагедия в одно действие или не особо эпичная идея для компьютерной игры, но Каминари, любящий проводить за ними время, наверно, пришел бы в восторг.

Медицина во всем Трайтоне не была образцом, на который стоило равняться, но если в первом и втором районе больницы могли гарантировать лечение и выздоровление, то здесь все решал дядюшка случай и госпожа удача. Бакуго невольно потянулся к левому боку, на котором остался шрам от ножа.

Вскоре крики прекратились. Бакуго, у которого начали тяжелеть веки из-за тусклого освещения, выпрямился: в кабинет вошла врач — низкая пожилая женщина с серым пучком на голове и очках; испачканный в крови халат она держала в руках.

— Привез? — спросила она, убирая халат в контейнер для грязной одежды, стоящий рядом с дверью.

— Ага. — Бакуго поднялся и протянул ей коробку с медикаментами. — Его там поезд переехал или что? — поинтересовался он, поглядывая в сторону операционной. Врач, сняв красные перчатки, кинула их в контейнер и взяла коробку, сразу же принимаясь ее открывать.

— Напоролся на железо, — ответила врач, вытаскивая банки.

Бакуго, в принципе, удивлен не был, поэтому даже плечами не стал пожимать. Зевнул разве что широко, сразу же ощущая металлический привкус на языке, и направился к выходу.

— Стой, — скомандовала женщина. Бакуго недовольно повернулся. — Это все? Где остальное?

— Эй, я не собираюсь вас надувать! Я привез все, что мне дали. — И в подтверждении своих слов достал из кармана листок, показывая врачу.

Да, Бакуго не был чист на руку, но последним, чем бы он стал заниматься, так это кражей медикаментов у единственного врача в четвертом, работающей себе в убыток и спасающей жизни никчемных наркоманов, алкоголиков, участников банд и просто неудачников, которым не посчастливилось оказаться не в том месте не в то время. Бакуго точно не знал, по какой причине квалифицированный врач оказался в Трайтоне — может, налажала с диагнозом, может, не платила налоги; Бакуго никогда не интересовали предыстории новоприбывших (это его одноклассники в младшей школе любили развлекаться после уроков, сидя на главной площади возле бюро и сочиняя байки про каждого, а не он), разве что двумордый вынуждал гадать о его странноватом визите.

Выбор врачей для низкорейтинговых оказался невелик: либо эта пожилая женщина, искренне желающая спасать людей, либо безразмерный мужик в третьем, медицинское вмешательство которого имело куда больше общего со скотобойней, чем с лечением.

— Да. Все верно, — устало произнесла она, отдавая листок.

— У вас нехватка или че? — Бакуго убрал листок, наблюдая за врачом, садящейся в кресло и выводящей компьютер из режима гибернации.

— Некоторые препараты стали дороже, и я не уследила, — сказала она, вбивая новые данные в собственную библиотеку.

Бакуго, нахмурившись, вышел из кабинета. На выходе он хлопнул дверью.

Оказавшись на свежем воздухе, он глубоко вдохнул, очищая легкие от ощущения металла. Мотоцикл встретил его на том же месте.

Под конец дня Бакуго приехал на черный рынок.

Возможно, когда он говорил двумордому про продажу глазных яблок, он немного преувеличил творящееся среди стоящих в нескольких метрах друг от друга закрытых палаток, под навес которых пробивались полоски солнца через едва заметные щелки. Бакуго нравилось находиться здесь точно так же, как и в больнице. Ему начинало казаться, что торговля наркотой была куда более безопасным занятием, чем работа курьера.

— Кого я вижу, — произнесла улыбающаяся девушка со светлыми волосами, собранными в два неаккуратных пучка. Ее прищуренные желтые глаза внимательно осмотрели покосившегося на нее Бакуго.

— Заткнись и отвали, — прошипел он, проходя мимо парочки тихо переговаривающихся торговцев, которым не было дела ни до девушки, ни до Бакуго.

— Невежливо хамить друзьям.

— Я, блять, тебе не друг, ебанутая, — выпалил Бакуго, крепче обхватывая коробку, в которой находился взрывоопасный порошок. Как-нибудь он закажет такой же.

— Очень, очень грубо, — продолжала она, широко улыбаясь и показывая свои кошачьи клыки.

Бакуго никогда не нравилось общество Тоги, с которой ему приходилось иметь дела, чтобы раздобыть связи и не сдохнуть от голода в первый год пребывания в четвертом.

— Между прочим, я увидела тебя и сразу захотела поделиться важными новостями, но если ты хочешь меня игнорировать, то давай, бегать за тобой я не буду.

Бакуго остановился и, сжимая коробку едва ли не до треска, повернулся к старой знакомой.

— Ну? — вскинул бровь, ожидая продолжения.

Тога подошла к нему, хватая за руку и уводя подальше с центрального ряда. Бакуго вырвал руку, на что Тога не обратила внимания.

— Говорят, один важный человек очень недоволен тем, что ты продал его брату таблетки, — сказала она, разводя руками и строя наигранно расстроенное выражение лица. — Мальчик почти три года держался на девяноста, чтобы подать прошение в бюро о переводе, вел здоровый образ жизни, никому не хамил и не грубил, а потом все-таки сорвался и… — Тога не договорила и горько вздохнула, опуская уголки губ. И сразу же поднимая их вновь.

Бакуго понятия не имел, о ком она говорила. Даже если он и продал товар какому-то пай-мальчику, он не нес за это никакую ответственность (что бы там, блять, двумордый не утверждал). Не он лично заталкивал в глотку этому парню таблетки и не он с ярко горящей настольной лампой и ложкой проверял, проглотил ли он их. Тот сам сожрал их, когда, судя по всему, не смог вынести спартанского режима. Держался три года? Ну-ну.

— Мне срать. Пусть этот важный человек решает проблемы со своим братом, а не со мной.

— Буду надеяться, что через пару недель ты будешь таким же смелым! — Тога поиграла бровями и, похлопав дернувшегося Бакуго по плечу, направилась к своей точке. — Кстати. — Бакуго, уже порадовавшийся тому, что она свалила, повернулся. — Ты, значит, оборвал все контакты, ну, знаешь, с Миком? — Она свела два указательных пальца и развела, визуально изображая сказанное. — Мне птички нашептали.

Количество неровных складок на лбу Бакуго удвоилось.

— Какое твое дело?

— Передай мне свою базу! — восторженно воскликнула она и сразу же напоролась на выставленный средний палец, нисколько не унявший ее энтузиазма. — Я не гордая, могу подождать.

Бакуго хотел показать ей еще один, но не мог из-за коробки. Поэтому он на словах послал ее к черту и развернулся.

— Если что, ты знаешь, где меня искать!

Бакуго знал, поэтому и вычеркнул из головы несколько маршрутов.

Бакуго разобрался со всеми делами под вечер.

Поставив мотоцикл в гараж и заблокировав дверь, он направился домой, в который раз раздражаясь с невозможности закурить во втором районе исходя из разумных предостережений — эти чертовы стервятники готовы накинуться на любого, лишь бы получить лакомство от своих наручных хозяев в виде парочки баллов.

Бакуго не нравилось, что он превращался в трясшегося из-за каждого балла двумордого, но… Бакуго вздохнул. Тот уже не был похож на чихуа-хуа местного разлива. Бакуго помнил, как тот забил на свои обожаемые новостные передачи и как уселся к нему на кровать, как проигнорировал заявление Сэро о том, что он торчал месяц в «серой зоне», как не стал вдаваться в нравоучения во время нарушения комендантского часа и как отказался возвращать свои баллы даже после того, как он, Бакуго, сильно на этом настаивал.

Все это заставляло Бакуго делать то, что ему претило: менять мнение. Вешая на людей ярлыки, он отсеивал встречающееся в жизни дерьмо. Тодороки, к глубокому сожалению, к дерьму не относился. Открывшаяся сторона соседа заставляла постоянно возвращаться к мыслям о нем, придурке, которого он планировал выставить из квартиры через восемнадцать дней. И думать над тем, что его общество продолжало бесить, но не так, чтобы пинками погнать с балкона прямиком вниз, не было золотистым куполом, венчающим собор мыслей.

Бакуго чувствовал себя полнейшим идиотом, когда не хватило духа (ой, какого духа, Бакуго прекрасен во всем) позвать его к друзьям, из-за чего пришлось писать сообщение о забытом, блять, баллончике.

Бакуго Кацуки никогда не забывает баллончики. Чем и поспешили уколоть Каминари с Ашидо (будто без них он не чувствовал себя так, словно выворачивался наизнанку — к хреново сшитым краям и торчащим петлям).

Бакуго хотел, чтобы встреча с друзьями раз и навсегда выбила — хоть дверным косяком, хоть арматурой — из его головы двумордого. Продуманный (не особо) план, обязанный вернуть его жизнь к спокойствию и равновесию, которых его так нагло и бесцеремонно лишили. Двумордый мог выкинуть какую-нибудь херню: сказать Сэро, что думает о его низком рейтинге и его гражданской сознательности, во всеуслышанье заявить, что распитие алкогольных напитков и громкое слушанье нелегальщины ужасно во всех отношениях (или что там говорит элита, высокомерно поднимая подбородок), или что граффити на стенах — чистой воды вандализм, а не уличное искусство (ну уж точно не выжигать его спину взглядом, под которым хотелось то ли стянуть толстовку, то ли надеть еще одну).

Бакуго не рассчитывал в предрассветных лучах увидеть его, расслабленно слушающего истории Каминари и сонно улыбающегося на шутки Ашидо.

Бакуго, составляя план, облажался по полной.

***

Бакуго сидел на кровати, скрестив ноги и положив на них ноутбук, на крышке которого разместил несколько альбомных листов; не самое удачное расположение для набросков для граффити, но идти за стол на кухню было откровенно лень. Тодороки, проводящий выходной в квартире, сидел возле открытого шкафа, рассматривая немногочисленные книги, притащенные прошлым хозяином.

— У тебя… довольно разнообразная библиотека, — сказал Тодороки, рассматривая обложки вытащенных книг, жанры которых метались от антиутопии до фэнтези, от фантастики к драматургии, от любовных романов до ужасов.

— Ну да. Проблемы?

— Нет, никаких.

Бакуго начинал жалеть, что подпустил двумордого к личным вещам.

— Там даже есть чья-то биография, — сказал Бакуго, проводя линии заточенным карандашом.

— Зачем тебе чья-то биография? — Тодороки переводил отрешенный взгляд с книги — с вытащенной биографии на Бакуго и обратно.

— Третья шла в подарок, — вспомнил Бакуго странную акцию новенького продавца на рынке. — Либо это, либо книга по аэродинамике.

— Лучше бы взял книгу по аэродинамике. Сконструировал бы самолет и улетел отсюда.

— У тебя чувство юмора прорезалось или что?

— Я всегда был смешным. — Чуть помолчал. — Возможно, я преувеличил.

Бакуго громко фыркнул, возвращаясь к рисованию желтокожего мужчины с яйцеголовой макушкой. После того, как он внес последние детали и скептично рассмотрел рисунок под шорох перелистываемых страниц, показал его Тодороки и мысленно ударил себя по лбу: ну нахрена он ему показывает, зачем вообще…

— Это оригинально, мне нравится, — произнес Тодороки, рассматривая рисунок (и нет, Бакуго не испытал довольство за то, что этот придурок похвалил его). — Он выглядит убитым жизнью. Как будто взял ипотеку и влез в долги.

— Или он просто сожрал что-нибудь не то. — Бакуго положил рисунок на колени, чтобы сделать круги под глазами еще больше, как раздался решительный стук в дверь.

— Бакуго! Эй, Бакуго, я знаю, ты дома, открывай!

Бакуго помассировал загудевшие виски: только Киришимы ему не хватало.

— Бакуго!

…и Каминари.

Бакуго поднялся. Тодороки, сидящий с книгой в руках, прикрыл ее и посмотрел в коридор, в который вломились Каминари и Киришима.

— Какого черта?! — воскликнул Бакуго, стоящий возле распахнутой двери; друзья проигнорировали его недовольство, снимая в коридоре обувь, из которого поздоровались с кивнувшим им Тодороки и прошли в комнату.

Бакуго в который раз повторил, что он охренеть, какой заботливый и хороший друг, потому что не выкинул их за шкирку.

— У нас супер радостная новость, поэтому будь осторожнее с дверью, — погрозил Каминари пальцем, когда Бакуго захлопнул за ними дверь. Киришима же достал из рюкзака несколько бутылок пива, звонко стукнувших друг о друга.

— Моя дверь, че хочу, то и делаю.

— Это так по-детски, — засмеялся Каминари, пока Киришима протягивал Тодороки бутылку.

— Нет, спасибо.

— В тебе проснулся великий трезвенник? — усмехнулся Каминари и плюхнулся на диван рядом, приговаривая, как Тодороки может на нем спать, он же неудобный, и упрекать Бакуго в том, что он не заботится о своих гостях.

— И куда я должен положить его тушу?

— Можешь положить его рядом с собой, — предложил Каминари, поигрывая бровями и поднимаясь, чтобы занять место на кровати.

— Да щас, блять!

— Нет, — открестился Тодороки. — Я хочу проснуться без синяков на следующий день. — Если бы в руках Бакуго находилась бутылка, та бы непременно упала и разбилась, блестя осколками под светом еще не вышедшей луны. Под изумленные взгляды Тодороки пояснил: — Он пинается. Его одеяло постоянно валяется на полу под утро.

— Заткнись, — зашипел на него Бакуго, выхватывая бутылку у Киришимы и открывая крышку. И ничего он, черт возьми, не пинается (раз на раз не приходится). — Я всегда просыпаюсь с одеялом в кровати.

— Потому что я каждое утро укрываю тебя после работы, — спокойно произнес он.

Бакуго, держащий бутылку и крышку, замер. Затем сделал большой глоток, от которого растекшаяся по глотке горечь помогла избавиться от неловкости; ну этого еще не хватало.

— Мне завтра на работу, — добавил Тодороки, когда бутылка продолжала настойчиво смотреть ему в глаза.

— У тебя же выходной? — спросил Бакуго и сделал очередной глоток, подавляя порыв едва ощутимой злобы на самого себя из-за того, что помнит график двумордого.

— Завтра состоится какая-то важная встреча, поэтому мне придется пойти в клуб. — Тодороки пожал плечами.

— У Мика всегда ненормированный график, — посочувствовал Киришима, убирая выпивку.

— Пока он платит, мне все равно.

И не поспоришь.

— Так что вам надо? — спросил Бакуго.

Каминари повернулся к нему, широко-широко улыбаясь. Бакуго кольнуло нехорошее предчувствие из-за показавшейся вымученной улыбки.

— У Киришимы появилась возможность отследить кое-кого после получения номера ИРСа, — подмигнул Каминари.

— Каким образом? — Бакуго перевел удивленный взгляд с Каминари, приложившегося к бутылке и сделавшего несколько больших глотков, на смущенно почесавшего затылок Киришиму, неловко улыбнувшегося.

— В техцентре на моей работе есть аппарат для механического отключения ИРСов от сети, потому что сигнал иногда сбоит и выдает мертвого человека за живого.

— И как твоя развозка трупов связана со слежкой? — Бакуго никогда не вдавался в подробности работы Киришимы, поэтому имел слабое представление об устройстве здания и входящих в него блоков.

— Развозка трупов? — удивился Тодороки, поднимая голову и будто бы о чем-то вспоминая.

— Ну да-а, — протянул Киришима, — не самая солидная работа, но зато она у меня есть.

Тодороки согласно кивнул, складывая руки на коленях. Бакуго пытался прочитать эмоции на его лице и после секундного изумления разглядел обычную отрешенность, словно работа в местном крематории рядом с разлагающимися телами не могла шокировать неместного мальчика из столицы. Даже Деку, которому понадобилось меньше недели, чтобы освоиться здесь, реагировал более бурно, чем этот синоним непробиваемости.

Бакуго не мог понять, нравится ему это или нет.

— Если в двух словах… — Киришима осекся, посмотрев на сидящего на диване Тодороки, слушающего разговор.

— Я схожу в магазин, — понимающе произнес тот и, отложив книгу, поднялся с дивана.

Тодороки надел кроссовки и снял с вешалки толстовку. Дверь за Тодороки закрылась.

— Короче, — начал Киришима, перед этим прокашлявшись. — Для того, чтобы забрать труп, нужно знать его местоположение. Местоположение отслеживается благодаря трекеру. Трекер отключается вместе с ИРСом, на котором хранятся данные о передвижении в Трайтоне. Главгад не раз утверждал, что никогда не был в третьем и четвертом районе. Это доказывают фотографии, на которых он не идентифицируется.

— И для того, чтобы узнать его передвижение, не обязательно иметь при себе ИРС, — добавил Каминари.

— Достаточно иметь при себе номер, который у нас есть благодаря тебе.

— Не мне, — произнес Бакуго, прикусывая губу и хмуро смотря на полки шкафа, на одной из которых прятался жетон на металлической цепочке; крепче обхватил бутылку пива и сделал быстрый глоток. — Ладно. Ладно, это охренеть, как круто.

— Так что теперь мы сможем точно доказать, что он тесно контачит с нашими бравыми ребятами из трех точек. Мы и без этого могли, но… лишняя инфа никогда не повредит. Тем более, если это не просто фотки, а точная схема.

— Мы нашли на твоих фотках… ну… — Киришима замялся, — ты понял. Нашли одну фотку, на котором главгад имеет свои настоящие данные, а не те, которые у него выскакивают сейчас.

— Похоже, милашка Мик пропустил одну фотку взаимодействия с собой, — ломано улыбнулся Каминари. — Как он только все не удалил.

— То есть после расследования он внезапно начал определяться как другой человек? — спросил Бакуго.

— Данные в расследовании твоей мамы были довольно… громкими. Могу предположить, он испугался, что его могут еще раз припереть к стенке, поэтому провернул странную хрень, — сказал Киришима.

— Вот как, — в замешательстве произнес Бакуго.

— Мы уже сказали остальным. Они как раз перетаскивают вещи на новую базу, — произнес Киришима, посмотрев на кивнувшего в подтверждении его слов Каминари.

— Там все совсем хреново? — Бакуго задумчиво покрутил бутылку, чуть взбалтывая алкоголь.

— Шинсо решил перестраховаться на всякий случай. — Каминари, растянувшийся на кровати (под гневным взглядом Бакуго, в глазах которого воспламенялись зрачки, поспешно убрал с нее ноги), перевел внимание на улицу; затянувшие небо тучи обещали скорый дождь. — Это же круто, нет?

— Ну да, круто, что какие-то ублюдки из столицы рассекретили нашу базу с кучей инфы, — наполненные скепсисом слова растеклись по комнате. Бакуго, вздохнув, сделал глоток.

— Они и так должны быть в курсе того, чем мы занимаемся, — произнес Каминари, крепче вцепляясь в бутылку и глухо стуча по ней искусанными ногтями. — Ни за что не поверю, что наш маленький движ на площади остался без внимания.

— Даже если они в курсе, что у нас есть что-то на главгада и тех, кто его прикрывает, они все равно понятия не имеют, что конкретно, — добавил Киришима. — Не успели ее украсть и все такое.

— Я к тому, что они видят в нас угрозу. — Каминари поднес бутылку к губам, смотря на несколько упавших на стекло капель.

— Вот только попробуй разлить пиво по моей кровати, — пригрозил Бакуго, и Каминари в момент удобнее перехватил бутылку с алкоголем, пристрастие к которому никогда не разделял в отличие от остальных. Бакуго, услышав стук капель, поймал пролетевшую мысль про двумордого, ушедшего в магазин без зонтика (зонтик, конечно, сам следовало укрывать от непогоды, но все же…)

— Это в любом случае дело не быстрое, вы уж извините, — извиняющаяся улыбка скользнула по сухим губам Киришимы. — Прежде чем попасть в то помещение, придется присесть на уши парням.

— Так ты же сказал, что у тебя есть доступ к базе.

— Лично у меня нет. — Киришима пожал плечами. — Но к рейду все будет, гарантирую, — показал пальцами «окей» и воодушевленно улыбнулся.

Киришима и Каминари, забежавшие на пару минут, остались на несколько часов.

Пока Тодороки, оберегающий трезвость рассудка, торчал с Киришимой в гостиной, Бакуго вышел на кухню, чтобы покурить, и увидел облокотившегося о подоконник Каминари, обдуваемого холодным ветром.

Бакуго нахмурил брови и встал рядом, чиркая зажигалкой.

— Эй, — произнес он, несильно толкая его локтем в бок. Каминари повернулся, глядя на него слегка поплывшим взглядом. Бакуго еще на автостоянке заметил, что тот ведет себя странно — напиваться до состояния, когда начинали подкашиваться ноги, предпочитала Ашидо, но никак не он. — Если что-то не так и ты пиздец как хочешь или не хочешь об этом говорить, можешь сказать мне. Обещаю не вышвыривать тебя из окна.

— А с балкона?

— С балкона тоже. — Бакуго глубоко вдохнул дым, прислоняясь макушкой к потрескавшимся стенам и поглядывая на мнущегося Каминари.

— Если что-то случится, побегу к тебе, — произнес он и улыбнулся, прикрывая глаза. Каминари похлопал друга по плечу и поспешно вышел из кухни.

Бакуго, слушающий доносящиеся из комнаты шутки и смех, смотрел в открытое окно и хмурился из-за холодных капель, попадающих на руки.

========== IX. Синий день. 15-17 ==========

Тодороки стоял за барной стойкой. Плюсы в нахождении в обществе бутылок и вечных стаканов нашлись практически сразу — не нужно было петлять между плохо контролирующими себя пьяными людьми. Вступать в разговор с барменом, лицо которого оставалось непоколебимым, никто из посетителей не спешил; смотрели, изредка наблюдали — да, но, в общем и целом, Тодороки удавалось избегать контакта.

Тодороки, засмотревшись на ярко-красную копну волос в толпе, вспомнил события последних дней. В них друзья Бакуго, которых он не рассчитывал увидеть вновь, не раз становились главными действующими лицами. Случайно встречная на улице Джиро, с которой они вместе прогулялись вдоль третьего района; Каминари и Киришима, забежавшие на пять минут к Бакуго и оставшиеся у него на несколько часов. Ему было приятно их общество и случайные встречи, от которых пребывание в Трайтоне перестало казаться тюремным заключением без права на амнистию.

Он протирал бокалы, пока Монома смешивал напитки привередливым посетителям. В этот раз народа в клубе оказалось больше, чем обычно (столики и так никогда не пустовали; сегодня же он заметил, как площадка, предназначенная для танцев, была уменьшена; места заняли принесенные из кладовки столики). Кендо, сейчас подходящая с подносом к гостям, намекнула ему о готовящейся крупной сделке:

— Тебя вчера не было и тебе повезло не видеть, — сказала она двумя часами ранее, — как Мик поднял всех на уши, приказав вычистить клуб до блеска.

— Решается судьба всего человечества?

— Ага, если рассматривать клуб как маленькую планету, — закивала Кендо, приводя место за барной стойкой в порядок — вот-вот клуб должен был открыться.

Тодороки не вмешивался в дела клуба. Он, вытирая сухой тряпкой стойку, на которую девушка пролила полный бокал, только вполуха слышал, о чем говорили Мик и мужчина в темном распахнутом пиджаке и черной рубашке. Они сидели в углу барной стойки, поскольку гость (и по совместительству давний, как понял Тодороки из довольно теплого — сомнительно — приветствия, знакомый Мика) предпочел решать дела как можно дальше от светящих прожекторов и шумной толпы; почему они не ушли в спокойный кабинет на втором этаже — оставалось загадкой.

Безразличная к делам клуба толпа посетителей (Тодороки уже подмечал в ней знакомые лица) беззаботно проводила время, гоняя Кендо к столикам, пока Монома в спешке готовил коктейли (и, чувствовал Тодороки, ненавидел каждого человека, делающего заказ).

— …не могу понизить цену, ты уж извини, Манзо, — произнес Мик, болтая в бокале алкоголь. — Рейд будет на носу, когда я получу товар. Найдут у меня кое-что нелегальное и что тогда? В дрожь берет.

— Мик, да хорош! — Манзо, в два глотка допив содержимое стакана, щелчком приказал Тодороки повторить. — Для тебя рейд это пустой звук.

— Не настолько, чтобы рисковать по-крупному без страховки в пару тысяч. — Он, опершись локтем о стойку, бросил взгляд на танцпол.

— Пару десятков тысяч ты хотел сказать.

— А? Да, именно так, — ослепительно улыбнулся Мик, повернувшись к старому знакомому.

— А не охренел ли ты? — Манзо сложил руки на груди.

— Товар ведь нужен тебе? — Мик чуть наклонился вперед, и оранжевые стекла очков потемнели. Манзо не видел, но чувствовал, как глаза, спрятанные за ними, лукаво сощурились. — Купить его сейчас ты не можешь, а в долг я не отдаю. Да и, признаться, напрягает меня ситуация в городе.

— Ты о шумихе из-за рейда? — Манзо громко усмехнулся, свободно отклоняясь назад. — Трусишь, как и те идиоты, которые болтают об ужесточении условий поднятия рейтинга после него? Никогда бы не подумал, что тебя пугают обновления!

— М-м-м, нет, — сказал он. — Вычурное требование на главной площади было безвкусным, но гуляющие листовки сделали свое дело. Предпочту не светиться из-за надуманных слухов.

— Херня для привлечения внимания, — презрительно скривился Манзо. — Не гони, что не хочешь устраивать сделку из-за слухов о придурковатых заигравшихся детях и шумихи, которую они подняли. Ты и тот парень в синем? Брехня. Давай начистоту. — Манзо приблизился к нему, при этом выпрямляя спину, будто хотел казаться выше. — Ты ссышь из-за конфликта с Даби.

— У меня есть для тебя два варианта. — Мик, стянув губы в тонкую полоску, повернулся к толпе и раскованно закинул ногу на ногу. — Либо ты покупаешь товар перед рейдом, отчего я рискую гораздо больше, чем ты, за что и прошу надбавку в цене, либо ты не покупаешь и быстро-быстро перебираешь ногами и покидаешь мой дорогой клуб.

Стоило отдать Мику должное за две вещи:

первое — он был полностью уверен в себе, ставя условия, и непреклонность, сквозящая в каждом слове, восхищала и пугала;

второе — он не вздрогнул, когда к его виску было приставлено дуло пистолета.

Манзо, держа в руке пистолет, с которого уже снял предохранитель, произнес:

— Либо я вышибаю тебе мозги, забираю клуб и твой товар.

— Разве старых друзей убивают?

— Ну ты же пытаешься меня наебать. Крайние меры, — произнес он и кивнул кому-то в толпе.

Выпущенная череда пуль в диджейский пульт оставила клуб без музыки. Звенящая тишина повисла в его стенах, и только испуганный женский крик пронесся по головам замерших.

Тодороки, держа в руке бокал с готовым напитком, посчитал, что такого развития событий вполне можно было ожидать. Где-то глубоко внутри прорастала догадка, что сцена с попыткой захвата клуба не входила в красную книгу. Но, взглянув на испуганного Моному, пролившего напиток, и замершую в углу Кендо, обхватившую поднос, пришел к неутешительному выводу — ситуация была из ряда вон.

Тодороки начал паниковать (на натянувшихся нервах заиграла тревожная партия), тогда как его не дрогнувшая рука продолжала твердо держать бокал.

— Ты угробил мою крошку, — жалостливо произнес Мик, смотря на диджейский пульт, переставший мигать разноцветными переливающимися фонарями; из него шел дым, утопая в темном потолке клуба. — Мог ведь просто попросить выключить ее.

— Так ведь эффектнее, согласись.

— Как ты протащил в мой клуб оружие? — в его наигранном тоне звучала холодная серьезность. — Неужели засунул в задницу?

Пистолет сильнее уткнулся ему в висок.

— Не всем твоим людям нравится, что их могут прибить за разбитую чашку.

— Ох, надо же, — Мик криво усмехнулся, обведя ястребиным взглядом каждого человека и останавливая внимание на прилипшего к стене охранника, — какоеупущение. Вчера ведь настоял на том, чтобы клуб вычистили до блеска. Вычистить вычистили, а вот притаившуюся крысу пропустили.

Охранник, прилипший к стене, держал лицо, тогда как пальцы на скрещенных руках дрожали от накатившего стресса и возможной расплаты, которую обещал пронзительный взгляд.

— Эй, все вы! — крикнул Манзо в толпу. — Вышли отсюда, если не хотите сдохнуть!

Клуб в считаные секунды опустел сродни прорвавшейся дамбе. Люди стремительно текли к узкому дверному проему, за которым, бесконечно разбиваясь человеческими волнами о такие же волны, исчезали за стенами. Даже те, кто находился в полуобморочном состоянии после принятия алкоголя и препаратов, поднялись с диванов и, налетая на столы и других посетителей, поползли-поплыли в сторону выхода.

В клубе остались лишь люди Мика, стоящие возле стен, и люди Манзо, угрожающие людям Мика пушками. Монома едва держался на трясущихся ногах и опирался руками о барную стойку. Кендо в ужасе смотрела на распахнутую дверь. Тодороки, которому пока никто не угрожал (но это только пока, потому что мужчины, одетые свободно, из-за чего их можно было принять за постояльцев, могли в любой момент наставить оружие на него), все также продолжал держать бокал.

— Предлагаю следующий вариант, — произнес Манзо.

— Это то, от чего я не смогу устоять? — Мик шутил, пытаясь казаться беззаботным, но Тодороки видел появившиеся складки на лбу и дергающийся угол губ.

О, ситуация определенно была из ряда вон и требовала скорейшего решения. В греческих трагедиях использовался прием «Deus ex machina», который спасал героев из безвыходных ситуаций. Вполне вероятно, спаситель по дороге к клубу опустился в рейтинге ниже тридцати баллов и лишился транспорта.

— Отдавай мне весь свой товар.

— О, нет, все-таки смогу.

— Ты не понял?! Я не прибью тебя, не взорву твой чертов клуб! Я требую твой товар и все!

— Знаешь, так у нас дела не делаются, — ответил Мик, пожимая плечами. Разозленный Манзо нервно указал пальцем на кого-то в толпе. — Ты в этом новичок, ничего, когда-то я тоже…

Раздавшийся выстрел уложил человека Мика; пуля пробила лоб, череп и вылетела из затылка, оставляя в голове скукоженную дыру с багровыми краями — ювелирной работой, конечно, не назовешь. Тодороки разглядел в грузно падающем и переворачивающем стол теле того, кто после окончания смены травил байки о тупых посетителях; его шутки казались Тодороки смешными и иногда являлись причиной улыбки. Кендо вскрикнула, опрокидывая поднос и опускаясь на пол; ей вроде как тоже нравились его шутки.

В груди Тодороки расползался леденящий внутренности холод. Он бежал по позвоночнику, поднимал на руках мурашки и покрывался льдом на висках. Рассудок, у которого скорость обработки информации сократилась вдвое, заставлял Тодороки стоять столбом, готовым вот-вот покрыться белой коркой, и бесстрастно глядеть на переполошенных сотрудников клуба. Зажеванный диск со старой кассетной пленкой, отказывающийся показывать фильм дальше. Фильм перед глазами Тодороки напоминал просмотренные боевики с Бакуго.

— Когда-то я тоже был импульсивным и дерзким, но со временем окреп и многое осмыслил, — закончил Мик. Манзо подозвал к себе Тодороки. Бармен поставил перед ним коктейль по инерции, не чувствуя ни ног, ни рук.

— Твое влияние уже пару лет как катится вниз. Считаешь, что твои подчиненные будут и дальше верно служить, пока Даби наступает на хвост? Ты позволил ему диктовать свои требования и этим показал, что уже ни на что не годен. — Манзо высокомерно приподнял подбородок, заметив, как вальяжно лежащая рука на барной стойке Мика дрогнула. — Это ты нихрена не понимаешь, как здесь все устроено.

Когда Тодороки собирался на работу, слушая недовольства Бакуго из-за готового вот-вот начаться дождя, он планировал купить ему пачку чипсов (Тодороки заметил, что, получая что-то вредное из еды, тот был тише утром-днем). Чипсы покоились в рюкзаке в раздевалке вместе с ножом. Вполне вероятно, вещи могли остаться в рюкзаке навечно.

Тодороки планировал вернуться в квартиру Бакуго и уснуть (из более масштабных планов — выбраться из Трайтона), а не быть застреленным в клубе. Жизнь — штука непредсказуемая. Никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом.

— Я ведь на самом деле не хочу тебя убивать, — произнес Манзо, показывая пальцем куда-то влево. — Хочу по-хорошему договориться.

— С-Стойте, пого-погодите, — пролепетал испуганный Монома, широко распахнутыми глазами смотря на то, как человек Манзо поднимал за предплечье заплаканную Кендо, ставил впереди себя и приставлял к ее затылку пистолет.

— Эй, Манзо, — прошипел Мик. — Оставь девчонку.

— Отдашь товар — оставлю. Дам на раздумья секунд десять, а? Эй, — повернулся к Тодороки, — налей текилы.

Тодороки заставил стопы отлипнуть от пола, сделал шаг назад и наклонился, чтобы достать бутылку. Он делал шумные вдохи (всегда так сложно контролировалось дыхание?), пока кружилась голова подобно Луне, крутящейся вокруг Солнца — или Земли, какая, к черту, разница — только быстрее, гораздо быстрее, руша планетку-звезду отливами-приливами. Из-подо льда он слышал глухие рыдания Кендо. Мик не будет отдавать товар: он ненавидел, когда лезли в его дела, лезли к его уже покойному диджейскому пульту и когда пытались его шантажировать (Манзо умудрился собрать комбо, браво, Манзо). Монома, скребущий ногтями по барной стойке, стискивал зубы, и Тодороки посчитал, что следующая пуля с чистыми и невинными помыслами размажет его затылок. Его самого, возможно, прибьют в последнюю очередь, потому что Манзо нужен кто-то, кто будет подавать алкоголь (действительно, в том, чтобы стоять за барной стойкой, полно плюсов; а Монома еще рядом околачиваться не хотел — ну не дурак ли?).

Тодороки открыл дверь шкафчика уверенной рукой, пока внутри сердце, печень и, наверно, что-то еще тряслось, устраивая обширные землетрясения; от них воздух в легкие не проходил и болела грудь. Паника нарастала, забирала Тодороки с собой, обхватывая руки-ноги и пролегая тонкими нитками на фалангах пальцев. В глазах становилось темно, будто его резко запихнули в тоннель (минут пять? десять? и он отправится на белый свет в его конце). Он (или это был не он?) услышал, как позади него раздался звук крепкого удара и последовавший за ним глухой удар тела о пол.

Тодороки почти на ощупь дотронулся до бутылки, случайно касаясь запястьем пластика.

Гул в голове, звон в ушах и топот отдающегося в животе сердца прекратились.

На Тодороки смотрел пистолет-зажигалка, которым ему угрожал Монома при первой встрече.

— Эй, ты там застрял? — Мужчина, не сводя внимания с Мика, постучал по барной стойке.

У Тодороки не было плана, не было идеи и, судя по всему, не было мозгов, потому что он, выпрямившись, поставил бутылку текилы на стойку вместе с пистолетом-зажигалкой, который не было видно из-за второго яруса. Он, доставая маленький стакан для шотов, увидел, что Кендо оказалась жива (ее тушь вместе со слезами стекала по щекам). Монома, валяющийся рядом с ним… дышал? Тодороки не всматривался, потому что все еще слабо отдавал отчет, что делает, но расползающейся рядом с ним лужи крови не обнаружил.

— Ну так что, Мик?

Тодороки налил текилу в стакан и поставил перед мужчиной.

И приставил к его виску пистолет-зажигалку.

— Как насчет того, чтобы покинуть клуб и больше никогда здесь не появляться? Я слышал истории про ультразвук, предполагаю, такое невозможно забыть, — спокойно произнес Тодороки и почувствовал, как мужчину охватил плотный комок ужаса. Его рука дрогнула.

— Бакуго рассказал? — Мик (опять стоит отдать ему должное), несмотря на охреневшее выражения лица, оставался собой же. — Да, впечатляющие сцены, коллекционирую каж… — Он не договорил, воспользовавшись замешательством Манзо, и перехватил его руку с пистолетом.

Что происходило дальше — Тодороки помнил смутно.

Перестрелка, грохотавшая в стенах клуба не больше минуты, прошла для него в фиолетовом тумане горящих прожекторов.

Спустя десять минут он сидел на диване, не забрызганном кровью, и смотрел на пистолет-зажигалку в своих руках так, будто держал не обычную игрушку, а оружие массового поражения (впрочем, не по его собственной воле, если принять во внимание, что та существовала у оружия). Кендо, вытершая слезы с щек, прикладывала к голове пришедшего в сознание Мономы обернутый в полотенце лед — как Тодороки понял позднее, он вступился за девушку на девятой цифре, за что был вырублен мужиком, огревшим его по голове рукояткой.

— Если бы не тот мужик, я бы сам всех перестрелял. — Монома сложил из пальцев подобие пистолета.

— Не неси чушь, — шмыгнула носом Кендо.

— Тогда ему придется молчать, — сказал Тодороки. — Всегда.

Кендо нервно засмеялась.

— Да я бы как Нео был из «Матрицы». Просто вжух и все. — Тот изобразил все той же рукой подобие волны, и Кендо всерьез забеспокоилась о его здоровье.

— «Матрица»? — переспросил Тодороки.

— Культовый фильм, деревня, — высокомерно пробормотал тот, ойкая от чересчур сильного нажатия Кендо.

Повисший в стенах клуба запах крови лез в ноздри. Хотелось скорее уйти отсюда, но два трупа, лежащие перед выходом, преграждали путь. Своеобразная баррикада, довольно специфичная, словно была подготовлена для какого-нибудь игрового квеста (квест следовало доработать; позовите администратора). Кендо сказала, что будет благоразумнее переждать здесь. Тодороки не настаивал.

Тодороки посмотрел на барную стойку, возле которой лежал труп Манзо. Мужчина был убит точным выстрелом в лоб. На его лице застыло выражение испуга и неверия.

— А я-то считал свой клуб самым безопасным местом. — Покачал головой Мик, севший рядом на диван. — Эй, эту крысу тащи в мой кабинет! Устрою ему ультразвуковое шоу.

— Нет, — в словах охранника послышался животный ужас. — Нет! Нет, Мик, пожалуйста!

— Прежде чем я буду благодарить тебя за феноменальное спасение, — произнес Мик, повернувшись к Тодороки; на стенающего мужчину, которого уводили на второй этаж, он уже не обращал внимания, — объясни мне, откуда у тебя пистолет. Я же ясно давал понять, чтобы никто не проносил сюда оружие.

Тут у каждого в раздевалке по оружию, Мик.

Я с собой нож в рюкзаке ношу, Мик.

Тодороки направил пистолет на стену и спустил крючок.

Небольшой огонь появился из его дула.

Кендо уронила лед на колено жмурящегося Мономы. Мик уронил челюсть.

— Хочешь сказать, что максимально благополучное разрешение конфликта произошло из-за того, что придурок Монома когда-то отобрал у посетителя эту игрушку, а ты ей воспользовался?

Мик громко, истерично рассмеялся, хлопая Тодороки по плечу.

К Тодороки тоже начинала подступать истерика.

***

На следующий день, когда время на телефоне показывало первый час дня, Тодороки сидел на кухне, прислонившись спиной к стене, и смотрел на почти пустую кружку кофе. Он раздумывал над тем, хватит ли ему кофеина, или следует залезть в ящик и насыпать еще.

События ночи всплывали в его снах карикатурными отголосками, от которых он то и дело просыпался и ворочался, убивая и без того убитый диван. Мельтешащие лица превращались в фантасмагоричные картины с расплывающимися красным лицами, которые стекались на пол сгустками жижи и подбирались к стопам.

Тодороки не был впечатлительным, но жизнь в Трайтоне любого доведет до ручки.

Бакуго вышел из комнаты и кинул собранный рюкзак в коридоре, после чего прошел на кухню, чтобы налить в стакан воды.

— Ты собираешься куда-то? — поинтересовался Тодороки, отставляя подальше кружку.

— Глаза пошире открой. Да, — ответил тот и поставил стакан в раковину.

— Я могу пойти с тобой?

Оставаться в одиночестве в квартире, в которой он был лакомой мишенью для кровавых сгустков красок, идея сомнительная, отталкивающая и, давайте честно, пугающая. Однако на то, что Бакуго согласится взять с собой балласт в его лице, он почти не надеялся.

— Тебе в клуб сегодня не надо, что ли? — Бакуго вскинул бровь.

— Там ремонт.

Моют полы от крови, заделывают дыры от пуль в стенах и избавляются от трупов.

Бакуго недоверчиво посмотрел на него.

— Так и скажи, что тебя уволили.

— Я ценный сотрудник, меня не уволят.

Тодороки не врал. Мик, поблагодаривший его за оказанную помощь, назвал его ценным сотрудником, сказал, что тот может обратиться к нему в любой момент, повысил зарплату и отправил отдыхать на несколько дней (отправил отдыхать на несколько дней всех, пока сам заперся в кабинете, решая дела насущные).

Бакуго засмеялся и помахал рукой. Тодороки ничего не рассказал ему о случившемся, потому что утром тот спал, а уже днем клевал носом сам Тодороки. Вдаваться в подробности перестрелки было равносильно возвращению в зал, состоящий из криков, трупов и автоматной очереди.

— Ладно, — произнес Бакуго и, оттолкнувшись от раковины, вышел в коридор.

Промозглая улица встретила их холодным ветром, от которого Тодороки поспешил спрятаться, надев на голову капюшон и застегнув толстовку. Нож, который ему всучил Бакуго, занял свое место в кармане джинсов (после событий в клубе он твердо решил не расставаться с оружием; мало ли).

— Надо зайти за бензином по дешевке, — сказал Бакуго, когда они вышли из четвертого района и оказались в третьем.

— Я так и не увидел твой мотоцикл. — Тодороки пару дней назад догадался, что причиной запаха бензина от Бакуго стал новоявленный транспорт.

— Ну увидишь сегодня, — хмыкнул тот, доставая пачку сигарет и закуривая.

Бакуго, быстро проезжающий по узким дорогам на мотоцикле, возник в его воображении. Картина была достойна экранизации, поскольку Бакуго мчался навстречу ветру (конечно же без шлема, крутые парни не носят шлемы, сразу же расшибая лбы о забор), отчего его волосы трепетали под леденящими кровь порывами. Он, крепко сжимавший руль, показался не выспавшемуся Тодороки обворожительным.

Бакуго зашел в магазин с косой табличкой, надпись на которой была стерта, Тодороки же предпочел остаться на улице, невольно вызывая в памяти похожие события. После ночи в компании друзей Бакуго и громкого разговора среди недостроенных зданий и полуразрушенных машин их отношения не изменились, но отчего-то они оба чувствовали едва уловимую перемену, которая не была заметна, но все же бархатом проскальзывала между ними, заставляя иначе смотреть и думать друг о друге.

— Что, блять, произошло в вашем сраном клубе? — Бакуго, только вышедший из магазина с двумя канистрами бензина, встал напротив Тодороки и, поставив покупки на асфальт, ошалело всмотрелся в его не выражающее эмоции лицо. — Ремонт, блять? А ты ничего рассказать не хочешь, а? — Большим пальцем указал на магазин за своей спиной. — Потому что я только что узнал, что какой-то долбоеб угрожал Мику, после чего бармен с красно-белыми волосами все порешал. Пистолетом. Зажигалкой.

— У вас так быстро разносятся слухи, — только и ответил Тодороки, после чего взял канистру и направился вперед. Он понятия не имел, куда идти, он просто направился вперед, оставляя Бакуго в немом шоке смотреть ему вслед.

Тодороки рассказал о произошедшем, потому что орущий Бакуго хоть и был прекрасным будильником, все же раздражал (как и делал каждый будильник, так что с придуманной полусонным Тодороки ролью тот справлялся отлично).

— Охуеть. Охуеть, ты ненормальный, — то ли изумленно, то ли восхищенно подвел итог Бакуго под конец рассказа.

— Я думал, что умру, — признался Тодороки, когда они переходили через невысокий мост, под которым пролегала единственная железная дорога, петляющая среди зданий и скрывающаяся за ними. Именно по ней Тодороки прибыл в Трайтон, не успев рассмотреть красоты открывающегося из окон города.

— Еще бы, блять, — фыркнул Бакуго. — Тебе бы волосы перекрасить. — Тодороки повернулся к нему. — Ну вдруг у этого кретина были дружки? Припрутся еще ко мне в квартиру, чтобы тебя прирезать, — добавил он, неловко поджимая губы.

— У тебя есть пистолет на этот случай. Он стреляет.

Они сошли с моста, повернули направо и, пройдя вглубь улицы, вышли к ряду гаражей.

— Почему бы тебе не поставить мотоцикл в нашем районе? — спросил Тодороки, пока они проходили мимо однообразных серых строений с кодовыми замками.

— Ты видел у нас хоть один гараж?

— О. Действительно.

Тодороки, поменяв руку, в которой тащил канистру, посчитал и предположил, что Бакуго поднялся в рейтинге выше пятидесяти (как минимум).

Они остановились возле ничем не отличающегося от других гаража. Бакуго подошел к кодовому замку и ввел код. Замок щелкнул, и Бакуго, схватившись за ручку, с едва различимым скрежетом открыл дверь. Нажал на выключатель, расположенный сбоку, и свет вмиг зажегся в помещении, в котором находился черно-оранжевый мотоцикл. Ему только блеска не хватало (но блеск появился в глазах Тодороки) — он, промытый, с замененными деталями и покрашенными крыльями, выглядел поистине великолепно. Будто не на нем разъезжали по грязным улицам. Транспорт Бакуго даже в полусонных и оттого сюрреалистичных фантазиях представлялся Тодороки на половину развалившимся корытом, держащимся на колесах благодаря силе духа, но…

Тодороки едва канистру не уронил.

Бакуго притащил свою и поставил к стене, рядом с которой находился стол с раскиданными инструментами; открытая коробка для них лежала под ним. Тодороки, поставив канистру и потерев ладонь, на которой выступила красная полоска от груза, не удержался и прикоснулся к мотоциклу. Он ощутил под пальцами холодность металла и поздно подумал, что Бакуго прямо сейчас возникнет тенью позади и заломит его любопытную руку за спину. Но Бакуго остался стоять на месте, лишь наблюдая за горящими в немом восторге разноцветными глазами.

— У моего отца когда-то был мотоцикл, — произнес Тодороки, отходя от транспорта. Лапы ностальгии распахнули для него объятия и вызвали тоскливую улыбку на губах. — В детстве мечтал, что когда-нибудь буду на нем ездить. Но отец продал его раньше, чем я успел получить права. — Тодороки снял мешающий капюшон и осмотрелся в гараже. — Здесь уютно.

— Ага, закрою тебя здесь, если еще раз попытаешься устроить в квартире аквапарк, — хмыкнул Бакуго, подходя ближе.

— Я уже извинялся. — Случай на самом деле был курьезный.

— Может, если будешь меньше меня бесить, прокачу по городу, — сказал Бакуго и, будто сам испугавшись своих слов, суматошно потянулся к рюкзаку, скрывая за резкими движениями проступившую неловкость.

— Правда? — Тодороки не сиял, нет, это автоматический свет ударил на сорок ватт сильнее.

Бакуго что-то пробормотал в ответ, смутившись порыва (и своего, и Тодороки), и достал пачку сигарет.

— Ты будешь курить здесь? Рядом с канистрами бензина? И мотоциклом?

Бакуго посмотрел на Тодороки с ненавистью, которую тот проглотил, не подавившись, и, невнятно прокряхтев что-то про всяких двумордых мудаков, засунул пачку обратно.

Выйдя из гаража и закрыв его, они отправились назад по той же дороге, переговариваясь на отвлеченные темы. В последние дни с Бакуго хотелось все чаще разговаривать, узнавая его с новых сторон — Тодороки был уверен, что тех было много, больше, чем в пресловутых многоугольниках из математических задач. И, несмотря на проживание в одной квартире, потребность в его обществе возрастала, что вызывало у Тодороки вопросы к себе же. Будто ему было мало вечно крутящегося соседа перед носом — что за глупости. Тодороки нужно было выспаться или выпить пару цистерн кофе.

В конце улицы они увидели ссорящуюся пару — парень кричал на девушку, не желающую идти вместе с ним и отталкивающего его от себя, пока прохожие проходили мимо, не доставая ИРСы.

«На ваше имя поступило обращение об обвинении в клевете от двух лиц, имен которых я не могу вам назвать из-за системы защиты пострадавших».

Перед глазами Тодороки всплыли давние события (все события до жизни в Трайтоне представлялись ему давними), заставляя впасть в леденящий ступор, от которого только мороз и снег по коже — почти то же самое, что и в клубе вчера, только страшнее из-за полного понимания ситуации. Тодороки будто бы занесло в водоворот событий, каждое из которых занимало почетную ступень на пьедестале идиотизма.

«Сомневаюсь, что вы ошиблись, когда отправляли обвинение за переход дороги на красный».

Он не обвинял никого в переходе дорогу на красный.

Его самого обвинили в клевете двое людей, которые приставали к девушке, просящей о помощи.

Он своими (нет, не чужими) глазами видел происходящее (пока система, редко дающая сбои, была слепа) и не мог трактовать его неверно; он сообщил о нарушении, воспользовавшись механикой ИРСа — что, между прочим, активно приветствовалось даже в Лэдо, хоть и надобность в этом возникала редко, так же, как наблюдались лунные затмения.

Навалившаяся правда заставляла сердце стучать быстро-быстро и отдаваться гулом в висках — слушать было невозможно и уши хотелось закрыть ладонями (вряд ли бы помогло), но Тодороки держался. Глаза разве что осоловело смотрели вперед — прямо и в никуда, но это ерунда. От непоколебимой уверенности в том, что его заключение в Трайтоне может быть связано с чем угодно, но не с этим, становилось до хрипоты смешно. Словно вместо неправильного (нет) черного он выбрал правильное (нет) белое, из-за чего даже зерно сомнений погибало в зачатке.

Свидетельница могла бы дать показания в его защиту; ее наверняка можно отследить по ИРСу. Если бы у него появилась возможность связаться с Лэдо… ИРС на запястье придавливал к земле маленькими цифрами-гирьками, на которые не хватало только кандалы надеть для придания большей образности. Голова Тодороки раздувалась от влетающих в нее ракетами идей и догадок, отчего хмурился лоб и стискивались губы. В чем была причина возникшего недоразумения — то ли в сбоящей системе, посчитавшей, что те парни не совершали ничего предосудительного, то ли еще в чем? Но…

Тодороки, вынырнув из воспоминаний, моргнул и увидел, как Бакуго громко послал «нахер» парня и ударил того по морде, разбивая губу и выбивая зуб. Девушка закричала, с ужасом смотря на вырубившегося парня. Бакуго под поднявшийся переполох взглядом намекнул Тодороки начать перебирать ногами.

Они стояли на том же мосту, по которому проходили, когда направлялись в гараж. Тодороки опирался о перила, смотря вниз, пока Бакуго глядел на уходящую вдаль железную дорогу, исчезающую лентой вдалеке.

Справившись с волнением от открывшейся причины своего появления в Трайтоне и объективно решив, что на данный момент его руки связаны, он предпочел… еще раз подумать обо всем на свежую голову, которая не трещит так, будто в ней дрель сверлит череп. Оставляет полчище дыр, из которых утекают мозги. Хмурый Тодороки потер виски, что не мог не заметить никак не отреагировавший Бакуго. Рассказать о своих догадках кому-то — Бакуго — хотелось и не хотелось в равной степени. Перепутье предстало перед ним, жеманно разводя руки-дороги в стороны.

Тодороки не стал делиться переживаниями. Сначала самому бы с ними разобраться, а уже потом бить во всеобщий колокол.

Они разговаривали о какой-то чуши, и Тодороки, закрывший на замок сундук с мыслями о Лэдо, чувствовал себя так комфортно, что этот самый комфорт представлялся ему теплым пуховым одеялом. Бакуго громко возмущался на любое несогласие, нехотя кивал, если их мысли были схожи («Фисташковое мороженое придумали извращенцы») и закатывал глаза на иронию Тодороки («Тобой можно детей пугать»).

— Мик сказал, что позвонит, когда клуб откроют, — сообщил Тодороки; справа раздавался веселый голос ребенка, забирающегося на перила моста и цепляющегося цепкими пальцами за балки. — Буду раздражать тебя дома.

— Я заставлю тебя смотреть нелегальные фильмы.

— Я могу выбрать сам?

— Ты же не разбираешься нихрена. — Покосился на него Бакуго, опирающийся подбородком о сложенные руки. — Выберешь какую-нибудь документалку, а мне что, интернет вырубать?

— Я слышал, что многим нравится фэнтези, — вспомнил Тодороки.

— Придурок Деку в восторге от героики. Типа ну… всякие парни в бронированных костюмах, спасающие мир?

— Разве это еще популярно? Нам на культурологии говорили, что это никто не смотрит.

— Весь мир? Вы там совсем в информационной бездне прозябаете? А, хотя, да, Деку чет такое говорил. Стоп, вам говорили что-то про нелегальщину? — Бакуго недоверчиво приподнял брови; закруживший ветер растрепал его челку, отчего расслабленное лицо стало похожим на лицо подростка (Тодороки только краем глаза увидел эту перемену и посчитал, что в этом было даже что-то…)

— В общих чертах. — Пожал плечами Тодороки. — Но после перехода в другой класс я больше не видел этого преподавателя.

— У тебя появилась уникальная возможность встретить его в переулках.

— Все же я бы предпочел думать, что он перевелся в другую школу.

— Наивно.

— Не будь таким пессимистичным. — Тодороки повернулся к Бакуго, глухо фыркнувшему куда-то в рукав своей толстовки, что показалось Тодороки крайне… забавным? И отчего-то ветер, дующий с севера, перестал холодить кожу.

— У меня был… — Бакуго удобнее устроил подбородок на руках, — знакомый, который тоже был преподом. Так и не понял, за что он сюда попал, но не удивлюсь, если за какую-нибудь дичь, которую загонял второклашкам.

— Что можно загонять второклашкам?..

— Хрен знает, я ж не учитель.

— И что с ним стало? — спросил Тодороки.

— Ну ты можешь угадать. Начинается на «с», заканчивается на «дох».

Тодороки молчал. По реакции Бакуго нельзя было утверждать, что вопрос его задел, поэтому он не понимал, как вести себя. Смотрел на рельсы.

— С его образом жизни я еще удивлялся, как он раньше-то ноги не протянул.

— Торговал наркотиками?

— Блять, ну… — Бакуго недовольно ткнул его в бок локтем, — нет. Вообще нет, — добавил он и выпрямился, потягиваясь.

Прошедший день вымотал — начиная от хождений по городу и заканчивая наконец добравшейся до него догадкой о штрафе. Тодороки, придя в квартиру, стянул с себя серые кроссовки и, включив свет, сел на облюбованный диван (ему хватило самообладания не упасть лицом в подушку). Последние двадцать четыре часа были ненормальными, будто в событийной канцелярии что-то перепутали. Ошиблись адресом. Неправильно записали фамилию.

— Эй, придурок, — произнес Бакуго, стянувший с себя толстовку и подключающий разряженный ноутбук к подзарядке. — Не усни, блять, так, иначе я пну тебя.

— Как так?

— Так. Сидя.

— Не беспокойся, я перестал чувствовать спину на твоем диване еще в первый день, — сонно пробормотал Тодороки, все же заваливаясь на бок и утыкаясь щекой в угол подушки.

— Мне плевать.

Тодороки вот тоже было плевать, он просто хотел уснуть и искренне надеялся, что сегодняшние сны будут милостивы к нему. Бакуго достал из шкафа полотенце и ночную футболку, вышел из комнаты и, открыв дверь в ванную, остановился.

— Ты так и не спросил, нахрена мне мотоцикл.

Тодороки думал об этом. Он не многое знал о делах Бакуго (его представления ограничивались увиденным в переулке во второй день пребывания в Трайтоне).

— Чтобы было проще добираться из одного района в другой? — предположил банальную чушь Тодороки, переворачиваясь на спину и всматриваясь в потолок. Он почувствовал, как из двери, ведущей на балкон, начинало поддувать. Через пару недель придется кутаться в одеяла или носить по две-три кофты (если, конечно, к тому времени Бакуго не выгонит его).

— Я завязал. С наркотой. Занимаюсь теперь другой херней.

Тодороки приподнялся на локтях, уставившись на Бакуго, сжимающего дверной косяк.

— То, что ты увидел тогда, было последней продажей. Мик скинул контакты того парня, чтобы я по старой, блять, дружбе смотался и продал. — И, опустив глаза в пол, по которому бежал сквозняк, морозящий стопы, добавил: — Зачем-то, блять, решил тебе рассказать.

В последние несколько дней они начали чаще общаться друг с другом, однако все их разговоры сводились к сущей бессмыслице. Обсуждение уморительных случаев в клубе или какого-то давно снятого фильма. Пространные размышления о Трайтоне и умении Бакуго готовить. Приемы из рукопашки. Изложение теории о том, как не лишиться пальцев во время драки с ножом. Поэтому теперь слышать откровения Бакуго было… смущающе? А еще волнительно, потому что одно закрытое нелегальное дело могло быть причиной открытия другого, еще более опасного.

— Это безопасно? — прозвучало чуть резче, чем Тодороки хотел. — Для тебя? То, чем ты занимаешься сейчас?

— Ну относительно. За мотоцикл я переживаю больше.

Тодороки в недовольстве нахмурился, следя за серьезным и в то же время открытым выражением лица Бакуго, которое ему, наверно, доводилось видеть второй раз (первый был у граффити).

— И чем ты занимаешься теперь?

— Догадайся? — криво усмехнулся тот, продолжая вглядываться в кривые доски, которые под желто-грязным цветом лампы выглядели еще мрачнее, будто собирали в себе всю болезненность города.

— Я могу предположить развозку трупов, но тогда ты был бы в курсе событий в клубе.

— Бля, серьезно? — вскинулся Бакуго, но без присущей ему агрессивности. — Развозка трупов?

— Да. — Тодороки кивнул. — Сажаешь его на бампер, перевязываешь бантиком и катаешь по району. Понятия не имею, как этим занимается Киришима. Ладно. — Тодороки опустил голову, скользя пальцами по обивке дивана. — Я пытался пошутить.

— Хуйня у тебя, а не шутки. Развожу товар по районам. Ну там… — повел головой в сторону, хмуря нос, — всякое. Не все то, что я развожу, кого-то убивает.

Тодороки немного выдохнул (но только немного), потому что деятельность Бакуго могла быть теперь связана с еще более опасными людьми, чем Мик, но, по крайней мере, теперь ему точно не могла грозить серая зона из-за нехватки баллов. Если, конечно, тот не будет выкуривать по пачке сигарет в день, сидя на площади первого района.

— Спасибо, что рассказал мне, — искренне поблагодарил Тодороки; откровенность у Бакуго никогда не была его первостепенным качеством, отчего момент становился ценнее.

— Ага, иди нахрен, — пробормотал Бакуго и скрылся в ванной, закрывая за собой дверь.

***

— Что я должен сделать? — переспросил сонный Тодороки, протирая глаза. Он потянулся к лежащему на полу телефону, чтобы посмотреть время; часы показывали половину восьмого утра.

— Смотаться к Айзаве и отдать ему эту штуку. — Бакуго, в спешке поправляющий толстовку, показал ему самодельный конверт. Тодороки не хотел никому ничего отдавать, он хотел опустить голову на подушку. Он не помнил, что ему снилось; сохранилось только чувство блаженного покоя, возведенного в абсолют в начинающих ускользать сонных видениях. — Эй! — Бакуго ткнул его, засыпающего, в плечо.

— Это у тебя в этой квартире есть мотоцикл, — пробормотал Тодороки, отворачиваясь к стене и натягивая на голову плед.

— Я буду занят! Поднимай свою задницу! — Бакуго вцепился в плед, стаскивая его до поясницы. Растрепанный Тодороки, еле ворочающий языком, поежился и подобрал ноги; Бакуго ненадолго притих (но только ненадолго). — Или ты думал, что раз у тебя выходной, ты будешь прохлаждаться?

— Да.

— Нет! — Бакуго стащил с него плед.

Тодороки вынужденно сел на диване, обхватывая подушку, и встретился носом с конвертом.

— Отдай его Айзаве до десяти.

— Времена почтальонов прошли. И гонцов. Гонцов раньше. А еще есть телефон. У всех есть телефон.

— У Айзавы нет телефона, — недовольно протянул Бакуго, раздражающе бодрый для утра. — Он, блять, сраный пещерный человек нашего города.

— Зачем тебе он нужен? Хочешь заказать ящик выпивки?

— Разве что для коктейлей Молотова.

Тодороки наконец вспомнил, что Айзава — не просто владелец бара, в котором он смог привести свои мысли в порядок и собрать себя в кучу, но и торговец оружием. Выходить из квартиры захотелось еще меньше.

— Двумордый, это важно! — повторил Бакуго, тряся конвертом. Отвлеченная мысль о том, что тот не прибегнул к рукоприкладству (хотя мог бы), так и не была поймана сонным Тодороки. — Эй, Тодороки, прием!

Тодороки, протирающий глаза кулаком, так и замер — Бакуго обратился к нему по фамилии? Такое было вообще? Вот прямо взял и?.. Прямо взял и вызвал короткое замыкание в ватном теле и сонной голове. Ударил разрядом по внутренностям.

— Хорошо.

Бакуго, довольно накинув на его макушку плед, направился в коридор. Тодороки медленно лег на диван.

— До десяти! — прокричал Бакуго, выходя из квартиры и захлопывая дверь так, что потолок над ней посыпался.

У Тодороки имелись другие планы на сегодняшний день — спать. Он, поставив таймер на час, попытался выжать из него максимум (и нет, своя фамилия, произнесенная другим, не звучала под оркестровую музыку).

Максимум он не выжал, да и стало только хуже. Идя по улице в направлении бара, к которому он чудом помнил дорогу даже без карты, он боролся с одолевающими зевками; промозглый ветер, дующий в лицо, помогал ему справиться с сонливостью.

Оказавшись в знакомых закоулках, он вспомнил ужас, охвативший его после прибытия в Трайтон. Заплеванный тротуар, изрисованные стены, разбросанный мусор — все это уже не вызывало в нем страха вперемежку с омерзением.

Оказывается, ко многому можно привыкнуть. Трайтон все еще представлялся клоакой, в которой можно было только выживать, идя по головам других, но, по крайней мере, выживание перестало походить на преисподнюю. Отвратно, но терпимо.

Тодороки вошел в пустой бар, который только готовился к открытию. За барной стойкой находился Айзава, критично рассматривающий ассортимент.

— Здравствуйте, — поздоровался Тодороки, подходя к нему и опираясь о стойку. Айзава повернулся, прищурился, будто пытался вспомнить его, и произнес:

— Вижу, ты освоился здесь. В первый день выглядел, как побитая собака.

Тодороки мог бы оскорбиться, но, вообще-то, именно так он и выглядел (и чувствовал себя точно так же).

— Вам просили передать. — Тодороки вынул из кармана конверт и положил на стойку. Мужчина, посуровев, взял конверт и достал из него клочок бумаги (Тодороки видел у Бакуго несколько чистых альбомов для рисования и подумал, что для сделки можно было написать на чем-то более солидном).

— Пусть приходит завтра, — сказал он, прочитав написанное.

Тодороки кивнул и, попрощавшись, вышел из бара.

Он бы солгал, если бы ответил, что его совершенно не интересовало написанное на той бумаге. Но он, твердо решивший не лезть в чужие дела, постарался закопать любопытство и присыпать его мешком цемента (цемент, судя по всему, был засохшим). Меньшее количество информации гарантировало ему большее пребывание в мире живых.

И все равно… все равно он в волнении перебирал пальцами, убранными в карманы бакуговской толстовки.

Тодороки, идя вдоль по узкой улице, скользнул взглядом по уходящему вглубь переулку с правой стороны и увидел знакомую светловолосую макушку, обладатель которой стоял на коленях перед застегивающим брюки мужчиной. Тодороки замер, несмотря на то, что все твердило ему не смотреть, не смотреть, не смотреть, потому что ему хватало увиденного в первый день.

Тодороки разглядел в светловолосом парне Каминари. Мужчина, почувствовав чужое присутствие, испуганно вперился взглядом в Тодороки и, оттолкнув от себя Каминари, выбежал из проулка, опуская голову и плечи. Каминари недовольно посмотрел ему вслед; зрачки его глаз расширились. Он мгновенно поднялся на ноги и отвернулся, вытирая губы и одергивая толстовку.

Тодороки понятия не имел, что должен был… делать? говорить? Он не должен был стать свидетелем сцены, такое вообще видеть никому не стоит, почему он пошел по этой дороге? Он чувствовал себя так, будто был выставлен на обозрение толпы, и неловко переминался с ноги на ногу, боясь поднять взгляд. Хотя ему-то чего…

— Я все пытаюсь придумать, как это свести в шутку, но мне ничего не проходит в голову, — задушенно произнес Каминари, комкая низ толстовки.

Тодороки тоже не знал, поэтому стоял идиот идиотом, не в силах ни уйти, ни сказать что-то.

— Если ты не захочешь после этого со мной иметь ничего общего, я пойму, только не говори никому об этом, хорошо? — Каминари чуть повернулся к нему, и Тодороки разглядел в темноте подрагивающий угол губ. — Пожалуйста?

Тодороки в первый день нахождения в Трайтоне уже имел неудовольствие пройтись мимо закоулков, в которых люди занимались определенными вещами за деньги. Он помнил, как его тошнило от вида их сношающихся тел и как хотелось закрыть уши от издаваемых звуков.

Его все это так уже достало. Потому что только он подумал о том, что даже с реалиями Трайтона можно смириться, как наткнулся на это, разбившее его только начавшие собираться лавандовые очки.

Лаванда и грязь.

— Тодороки? — тихо позвал его Каминари, кусая губы и жмуря глаза.

Тодороки как любой ответственный гражданин должен был презрительно скривить лицо и пройти мимо, не зацикливаясь на трясущихся губах знакомого. Пачкаться в этом? Нет, ни за что.

Тодороки подошел к Каминари, скрываясь в тени переулка, и положил руку на его дрожащее плечо. Он притянул его ближе к себе для неловких объятий.

— Я не скажу, — произнес он, почувствовав, как Каминари чуть расслабился и шумно, облегченно выдохнул.

Трайтон по-настоящему отвратное место, если даже таким солнечным людям приходилось мазаться в его дерьме.

========== Желтая ночь ==========

Комментарий к Желтая ночь

экстра про каминари.

Каминари не хотел выбираться из Трайтона. Его родители, родившиеся в Трайтоне, не знали жизни вне его границ и, приняв то, что никогда не взойдут на платформу, чтобы сесть в поезд и умчаться из него как можно дальше (сначала в Лэдо, а уже потом, если удастся получить разрешение, — куда угодно, заранее приобретя билеты на самолет), строили семейный уклад во втором районе. Каминари, перенявший часть их идей и еще в раннем подростковом возрасте нашедший плюсы пребывания в Трайтоне, со скептицизмом относился к одноклассникам в средней школе, которые допоздна учили материал, чтобы заработать дополнительные баллы за успешную учебу.

Каминари проводил ночи за компьютером, играя в купленные на черном рынке игры на деньги, отложенные со школьных обедов, и был доволен тем, что его рейтинг не опускался ниже пятидесяти (да, он забивал хрен на учебу, но он также был сообразительным мальчиком, старающимся не нарушать установленные правила; а если и нарушал, то втайне ото всех, чтобы какой-нибудь прозорливый сосед не кинул на него штраф). Он, с детства довольно общительный и обладающий предпринимательской жилкой, продавал нелегальные игры на флэш-накопителях всей школе, за что его если и не носили на руках, то уважали.

— Поверить не могу, что тот мальчик в полосатых шортиках, рыдающий в песочнице из-за сломанного замка, толкает игры, — произнесла за обедом на школьном дворе Джиро.

— Почему я не слышу восхищения в твоем голосе? — Каминари, скрестивший ноги и пересчитывающий выручку, обиженно надул губы.

— Потому что это не оно.

— Да ты врешь.

С Джиро они были знакомы еще с детства (познакомились в той же песочнице) и за это время стали хорошими друзьями (обходилось не без бросаемых друг в друга колкостей). Они были дружны настолько, что Каминари на вырученные деньги подарил ей гитару, которую слезно просил продавца придержать еще неделю и не отдавать вон тому странному типу, нет-нет, пожалуйста, не надо, ну войдите в положение.

Он любил сбегать с уроков, чтобы бродить по закоулкам третьего и четвертого, в которых зоркие граждане, следящие за порядком на улицах, пусть и отправляли штрафы за безрассудства, все же были чуть более лояльны, чем в первых двух. Он пытался притащить с собой Джиро, но подруга сначала тактично, потом грубо отказывалась, на что Каминари тяжело вздыхал и бежал на встречу с одним из тех «страшных мужиков» — как их называла Джиро, — кто готов был продать несколько игр по дешевке.

В конце средней школы о его махинациях узнали (какой-то завистливый ученик из параллели пожаловался на него, когда его не устроила сумма). Информация дошла до директора, свято следующего предписанному уставу школы и прописанному закону. Каминари чудом выпустился из средней и уже не надеялся попасть в старшую (не сильно он этого и хотел), но вовремя сделанный подарок директору новой школы ввиде домашнего кинотеатра открыл перед ним двери учебного заведения и закрыл дорогу в сторону теневого бизнеса, только начинающего процветать на востоке четвертого района.

С Киришимой он познакомился в первый день в старшей школе, когда их места оказались рядом. Очередное знакомство, которых у Каминари и так было навалом, но с ним отчего-то общаться было так легко, что желание повернуться к столу позади себя не исчезало даже под строгим взглядом преподавателя. И идти по коридору на следующий урок хотелось медленнее, потому что на уроке пообщаться не получалось, а Каминари наконец вспомнил конец той истории, которая заинтриговала Киришиму. И, вообще-то, то, что он начал раньше приходить в класс, означало лишь то, что он начал ответственно относиться к учебе (ха-ха).

Джиро подшучивала над ним, когда он во время разговора их маленькой компании на обеде (в нее входила Ашидо, притащенная Джиро, и Бакуго, притащенный Киришимой, — господи, этот парень его действительно сначала очень, очень пугал, и Джиро, кидающая на того осторожные взгляды, была с ним согласна) смотрел на Киришиму так, будто собирался вылепить из своих зрачков те-самые-сердечки; шутила она, конечно, только ему, когда они вместе шли домой, заставляя Каминари краснеть, смущаться и пытаться заткнуть подругу, от этого распаляющуюся еще больше. Через полгода Джиро надоело шутить только ему (если сначала Каминари реагировал, то вскоре на его лице возникла тень смирения), поэтому она начала рассказывать шутки про него Ашидо. Они мерзковато хихикали, пока у Каминари на заднем плане разрывалось сердце, и ладно, да, они пытались заставить его наконец признаться, устраивали небольшие дружеские акции поддержки, но как-то все это проходило мимо него…

Дурацкая первая любовь не давала ему спать по ночам. Учился тогда Каминари через раз, проводя все больше времени за сохраненными в тайне от родителей играми, чтобы отвлечься от лучезарной улыбки, больших ладоней, ярких красных волос (колючих от тонн впрыскиваемого лака). Каминари как-то не удержался, потрепал его по голове и задержал руку в волосах чуть дольше, чем следовало, а потом весь день ходил, чувствуя на ладони жар.

Абстрагироваться у Каминари не получалось.

Джиро продолжала шутить, Ашидо полусочувствующе вздыхала, Бакуго закатывал глаза, а Каминари смотрел-смотрел-смотрел на Киришиму, думая о том, что ему точно никогда не хватит смелости подойти к нему и признаться в этих неловких, сводящих с ума чувствах, от которых по всему телу проходили электрические разряды, будто он был несовершенной версией молнии.

Подошел к нему Киришима, когда они задержались в классе из-за дежурства. Подошел к нему, пока он, привалившись к парте, смотрел что-то в телефоне, забыв про стоящую рядом швабру. Мялся некоторое время неуверенно, переваливаясь с ноги на ногу, не зная, что сказать и куда себя деть. Каминари только поднял на него глаза и сразу почувствовал тепло на своих губах.

— Я давно хотел… но. Мда. — Киришима улыбнулся смущенно и открыто, заводя руку за шею и смотря в сторону. Каминари подумал, какого черта он смотрит в сторону, а не на него. Схватил его за пиджак и потянул на себя.

— Неужели, — сказал вошедший за забытой кофтой Бакуго.

— Закрой дверь, — произнес Киришима, обхватывая тянущегося к нему Каминари.

— Я сам знаю, что делать! Не сожрите друг друга. — И Бакуго на самом деле закрыл дверь, но так, что от разнесшегося грохота Каминари и Киришима могли бы вздрогнуть, если бы не привыкли к этому.

У Каминари начался период, когда во всем Трайтоне (мира за его пределами он не знал), был только он и его парень. Долгие прогулки по второму району, походы в единственно работающий кинотеатр, чтобы смотреть не тупые комедии, а целоваться на задних рядах, забывая про осторожность и возможность лишиться баллов, прогулки допоздна, когда приходилось бежать до квартиры, чтобы успеть до комендантского часа, переглядывания за обедом, при которых друзья уже синхронно закатывали глаза (Бакуго научил Джиро закатывать их так, чтобы не были видны зрачки; зачем, зачем ты сделал это, Бакуго) и вообще все-все-все, что заставляло с утра вставать с улыбкой, чтобы прочитать сообщение с пожеланием доброго утра.

— Бакуго, сделай лицо попроще, — сказал недовольному другу Киришима, когда тот не смог удержать свою мимику при виде флиртующих средь бела дня друзей.

— Да вы задолба-а-али.

— Он просто завидует. — Каминари откровенно лыбился, потеряв страх перед оплеухой. — Не переживай, у тебя тоже когда-нибудь появится человек, за которого ты… — Каминари хотел сказать что-то глупо-шутливое, за которым бы скрывались отголоски искренности; что-то наподобие «отдашь полмира» или «дашь по роже всему району», но не успел:

— Заткнись! — перебил Бакуго.

Каминари был потерявшим от влюбленности голову дураком, как и Киришима.

Поэтому то, что их, сидевших в комнате Киришимы и счастливо целующихся, застал отец Киришимы, удивительным не было.

Удивительным было то, что оторваться их друг от друга заставила вибрация на ИРСах, посланная с легкой руки отца — за антисоциальное поведение полагался штраф, а отец Киришимы всегда был заинтересован в том, чтобы антисоциальное поведение сходило на «нет» (а еще он очень хотел выбраться из Трайтона, но об этом позже).

Следующие три дня пролетели для Каминари быстро.

В первый день Киришима ругался с родителями,

во второй он ушел из дома,

а на третий ушел Каминари.

— Денки, ты совсем дурак? Какие вещи? Иди домой!

— Ты в третьем районе и недели не протянешь, потому что твой уровень кооперативности уступает моему. — Каминари ухмылялся, сверкал глазами, глядя на него, хотя внутри все шло рябью, дробясь на части. — А у меня еще остались свя…

— Нет! Возвращайся домой! — Киришима схватил его за плечи, встряхнул раз, совсем не сильно.

— Я так решил! — заявил Каминари, отцепляя от себя его руки и, будто бы не зная, то ли оттолкнуть в порыве гнева, то ли… Он сцепил их пальцы, поднимая в душе Киришимы бури и тайфуны. — Я не останусь там без тебя.

Киришима вместо ответа притянул его к себе.

Переезд на новую квартиру состоялся гораздо быстрее, чем они думали: нашли первую попавшуюся в третьем, оплатили аренду за месяц с накопленных денег и завалились в нее с сумками. Квартира встретила их стенами с обоями в голубой цветочек, наполовину нерабочей техникой в маленькой кухне и качающейся мебелью в единственной комнате.

— Ого, здесь нет тараканов, — восхитился Каминари.

И через пару часов звал чинящего холодильник Киришиму убить скарабея.

— Да не скарабей это.

— Скарабей!

— Скарабеи не летают.

И уже в один голос: «Оно летает!»

(Вообще-то, скарабеи летают, но не будем об этом — все же это был не скарабей).

— Ты бы мог продолжить ходить в школу с текущим рейтингом, — сказал ему Киришима, когда они обедали полуфабрикатами, купленными в ближайшем магазине.

— Нафиг надо, — Каминари беззаботно помахал вилкой, чуть не попадая себе в глаз. — Я в любом случае не собираюсь подавать в бюро прошение о переводе.

— А я бы хотел. Выбраться отсюда, — произнес Киришима, ковыряясь ложкой в тарелке.

— Значит, я за тобой на край света, а ты от меня?

— Что? Нет, я не это имел в виду!

Каминари задорно засмеялся, упираясь подбородком в собранный кулак и смотря на серьезного Киришиму, у которого волосы без привычной укладки едва не попадали в тарелку.

— Да шучу я, шучу.

Жизнь на новом месте постепенно складывалась.

— Вообще, я бы хотел, чтобы наш первый раз был на нормальной кровати, но… — Киришима укусил его за мочку уха.

— Да замолчи ты, — судорожно произнес Каминари, выгибаясь в его руках, потому что зачем вообще акценти… акцен… у него буквы в слова не складывались из-за языка Киришимы, облизывающего ушную раковину. — Какая разница где. И лучше займись делом, пока я не сказал что-то сопливое.

— А мне нравится, когда ты говоришь сопливые вещи.

— Это как dirty talk, только наоборот? — пошутил Каминари, пробираясь руками под темную футболку; они уже видели друг друга без одежды в той же школьной раздевалке и касались друг друга в комнатах, но его пальцы все равно дрожали от предвкушения.

— Flaff talk? — Киришима поцеловал его у виска, вытянул руки, чтобы стащить футболку и повалить Каминари на жесткий диван.

Каминари хотел сказать что-то в ответ, но уже не помнил что, да и какая уже, господи боже, разница, что он там вообще говорил?..

Как-то к ним забежали Ашидо и Джиро, рассказавшие последние новости (будто интернета и соцсетей не существовало), скептично осмотревшие квартиру и заявившие, что «сойдет».

— А Бакуго психует, — сказала Джиро, евшая купленный с Ашидо пирог. — Бесится, что вы свалили. Он сейчас вообще нервным стал. Еще более нервным. — Джиро опустила взгляд на тарелку, которую держала в руке мозолистыми от игры на гитаре пальцами.

— Из-за чего? — спросил Киришима, делая вид, будто не замечает, как Каминари тащит из его тарелки маленькие куски.

— Из-за всего, — пожала плечами Ашидо, отрезая себе еще.

Когда они уходили, Ашидо настоятельно требовала, чтобы они заботились друг о друге и держали квартиру в чистоте.

— Ага, я позабочусь о нем, — улыбнулся Каминари, перекидывая руку через его шею.

— Он обо мне позаботится.

— А ты обо мне?

— Зависит от того, будешь ли ты мыть посуду.

— Эй!

Каминари нашел работу практически мгновенно, поскольку сумел сохранить несколько знакомств на черном рынке. Он, сначала работающий в качестве помощника, вскоре смог открыть свой небольшой магазин нелегальных товаров, привозимых из Лэдо. Родители просили его вернуться, но вскоре, когда отказы стали звучать в каждом телефонном разговоре, прекратили настаивать, но не перестали узнавать, как обстояли дела у сына, и помогали ему деньгами по мере возможности.

На рынке Каминари познакомился с Асуи — девушкой, что продавала и чинила технику через две палатки справа от него. Как-то он обратился к ней, чтобы одолжить детали для починки, а там уже пошло-поехало, и обеды на работе уже не были такими скучными; даже с общительностью Каминари невозможно было найти общий язык с угрюмым коллегой слева и ничего не смыслящим в играх и сериалах коллегой напротив.

— И в эту ты играла? — спросил Каминари, рисуя на огрызке листа монстра из игры и жуя булку. Асуи, оскорбившись вопросом, отвернулась.

И все было бы ничего, если бы не изменения, произошедшие с четвертым районом за те два года, в которые дорога ему была заказана после случая с несостоявшимся исключением из школы. Раньше он, когда был еще ребенком, не чувствовал тревогу, плутая по бедным улицам — на них не совершались нападения и грабежи. За те несколько месяцев, что Каминари провел в третьем и четвертом, неутешительные картины беспредела и совершаемых преступлений успели отложиться в памяти, создав нехитрую хронику; зато периодически отправляемые штрафы прекратились, поскольку были взяты под контроль главарей трех действующих банд.

Каминари был дураком, когда предполагал, что Трайтон не поменяется.

Киришима сначала работал в магазине, во время особенно хороших периодов притаскивая полные сумки продуктов. Вскоре магазин закрыли за малую выручку (кто-то сверху решил, что выручка была мала, но ни Каминари, ни Киришима, ни владелец самого магазина понять не могли, с какого черта, поскольку это было не так, они же не слепые).

— Я нашел новую работу, — сказал Киришима, заходя на кухню. Каминари, сидящий за столом, за которым чинил разбитый телефон, заинтересованно поднял глаза. — Тебе не понравится.

Каминари не понравилось:

— Работа в местном морге?!

— Это кремационная.

— Это развозка трупов нариков, алкоголиков и других дегенератов с богатым внутренним миром, которые валяются в заброшках!

Киришима был слишком уставшим для спора. Он наклонился к сидевшему к нему вполоборота Каминари, обхватил-обнял за плечи, кладя руки поперек груди, и уткнулся носом в растрепанные волосы.

— Нам нужны деньги, Денки. На одном нелегале мы не сможем оплачивать аренду.

Каминари хотел спорить, хотел злиться и не хотел соглашаться, но — увы. Ему и так коллеги на рынке в долг в последний раз давали со скрипом и тонко намекали (все), что это в гребаный последний раз.

Новость о том, что после очередного рейда, когда до окончания школы оставалось чуть больше месяца, Бакуго свалил в четвертый, встретила его дома.

— Ты прикалываешься? — Каминари сидел на диване, смотрел в пол и держал холодную бутылку пива, потому что ему надо было очистить мозги после услышанного (Бакуго бутылка нужна была тоже). — Обоих?

Киришима, сидящий рядом, кивнул и допил содержимое своей.

Каминари набрал ему через пару дней, чтобы узнать, как у него обстоят дела, и наткнулся на стену в лице недоступного абонента. Пробил его по своим знакомым, узнал, где тот живет, но так и не решился навестить — может, ему необходимо время, чтобы все переварить.

Каминари решил, что тот объявится, когда посчитает нужным.

Время ожидания появления Бакуго на пороге их квартиры затянулось.

Поставщики взимали все больше процентов за товары, а клиентов, готовых отдать последние деньги, становилось все меньше. Первые и вторые районы, и так нечасто пересекающие границу третьего, все реже заглядывали в два других, начиная считать их грязными и непотребными для своего рейтинга. Каминари смеялся, плевался с этого, потому что — ну что за глупости, здесь же такие же люди — да, немного промышляющие бандитизмом, но в целом неплохие парни. А потом его родители не взяли телефон, когда тот хотел поздравить их с годовщиной свадьбы. И через месяц тоже не ответили.

Если проблема с деньгами еще могла быть решенной, то проблема с рейтингом, который, как бы он ни пытался контролировать (контрабанда ходила под тенью незаметности), периодически вставала боком. Каминари, слышавший о возможности его нелегально поднять и о том, что этим занимается влиятельный тип вместе со своей расширяющейся бандой на востоке города, не раз мотался к одноэтажному строению, отдавая часть заработанных денег в обмен на рейтинг. Привычно открывавший ему дверь старик сменился на молодого парня в гротескно солнцезащитных очках, работающего в полной темноте; он слышал только, что его нанял к себе Даби, и не понимал, почему этот невысокий парень понадобился одному из самых влиятельных лиц бедных районов.

Каминари увидел, как одному из продавцов, решившему высказаться о неразумной плате за аренду, сломали плечо и пальцы. Каминари разумно предпочитал продавать товар, отшучиваться из-за растущих процентов и молчать. Асуи — нет, поэтому, однажды придя на работу, он обнаружил ее палатку закрытой. Подруга сообщила, что собирается заняться продажей-починкой-взломом лично и без участия посредников в лице нанимателей на рынке и предлагала ему поступить точно так же, но Каминари не рискнул — все же никто не мог гарантировать, что дело выгорит, а терять место среди лабиринта палаток было равносильно выбрасыванию последнего куска хлеба. Каминари не мог потерять работу, которая помогала держаться на плаву и не позволяла закончить так, как некоторые счастливчики в подворотнях. Киришима не рассказывал о своей работе, которая оставила темную печать на когда-то горящих глазах, но Каминари догадывался (лично видел, когда приходилось посещать особо бедные части четвертого) и все больше сожалел о том, что их с Киришимой в старшей школе посадили рядом.

— …тогда бы ты не оказался здесь. Ты здесь из-за меня, — Каминари говорил тихо в полутьме квартиры; лампочки перегорели еще неделю назад.

— Перестань нести чушь. — Киришима обхватил его щеки ладонями, пытаясь заглянуть в отводимые слезящиеся глаза, и прижался лбом к его лбу. — Ты лучшее, что было со мной. Ясно?

— Ясно, — ответил он дрожащими губами, чувствуя на них сначала теплое дыхание, а потом искусанные губы.

Через год Киришима потащил знакомить Каминари с местным сопротивлением. Каминари интересовался этим так же, как и ботаникой (он не интересовался ботаникой), но перекрывающее кислород растущее расслоение между районами стало той чертой, которую он уже не мог не пересечь.

У него глаза были на месте. И где можно увидеть весь текущий пиздец, как не в одном из его центров — рынке?

Увидеть в их малых рядах Бакуго, с которым они потеряли связь почти на два года, было… радостно?

— У меня есть подруга, которая шарит в технике, — сказал Каминари, разумно посчитав, что не справится с объемом работы.

Асуи приняла предложение сразу.

Еще через год проценты за продажу взлетели настолько, что дешевле было и вовсе свернуть лавочку и… и что? Безработица росла, на родителей, которые перестали с ним общаться, надеяться было глупо, а Киришима и так брал лишние смены, из-за чего Каминари все больше чувствовал себя отвратно.

Каминари, перебирая груду флэшек, чтобы рассортировать материал, который нашла Асуи, наткнулся на накопитель, где хранились компьютерные игры, любовно коллекционируемые в средней школе (привет из какой-то другой жизни и вообще не ему привет, а кому-то другому). Каминари прокрутил список от начала до конца, вчитываясь в знакомые названия шутеров, файтингов и аркад. Он вытащил флэшку под звонкий недовольный возглас ноутбука, покрутил ее между пальцами и кинул обратно.

Из игр он вырос пару лет назад.

Зимой Киришима заболел. Аптечка представляла из себя скудную, полупустую коробку без необходимых лекарств. Денег не было, про взятие в долг Каминари мог забыть — за несколько лет умудрился потерять доверие парочки десятков хороших знакомых, а друзья, вложившись в технику, были на мели и жили мыслями о нескорой зарплате.

— Это все фигня и быстро пройдет, — утверждал Киришима и смеялся, то и дело срываясь на тяжелый кашель. — Завтра уже лучше будет.

Завтра лучше не стало, послезавтра — тоже.

Каминари весь день мотался по району, пытаясь впарить ноут по дешевке, но сумма, которую могли предложить жители бедных районов, была слишком мала для того, чтобы вылечить Киришиму.

Он подошел к одиноко стоящему мужчине на границе второго с третьим, когда уже не надеялся ни на что.

— Техника? Ты бы мог показать мне другую технику, — сказал незнакомец, оценивающе прищуривая глаза при скользком взгляде на Каминари.

— Что? — Он непонятливо захлопал глазами, нервно перебирая ремешок наплечной сумки. До Каминари дошло, когда незнакомец языком оттянул щеку изнутри, недвусмысленно намекая.

— Нет. Эм. Нет.

Мужчина пожал плечами, собираясь уйти, совсем так, как это делал Киришима, который валялся на диване и мог сдохнуть без чертовых лекарств.

Каминари отсосал в подворотне, думая о том, что больше никогда не сможет смотреть своему парню в глаза.

Каминари, занимающийся последние несколько месяцев тем, что презирал себя и свои посещения подворотен, не замечал, что Киришима презирал себя тоже.

В одной из таких подворотен его заметил Тодороки.

========== X. Оранжевая ночь. 18-20 ==========

Бакуго зашел в бар Айзавы на следующий день. Пребывание в баре он сравнивал с нахождением под микроскопом, когда поглощенный работой ученый, не жалея ни ослабшего зрения, ни болящей спины, изучал исследуемый материал, структурировал полученные данные и записывал в импровизированную тетрадь в собственном подсознании (там тоже все было разложено-расставлено по темным подписанным полкам). Айзава умел читать людей, и Бакуго это не могло не раздражать. Бакуго знал, что он появился в Трайтоне с десяток лет назад и, когда еще цены оставались приемлемыми, открыл заведение, позже разросшееся и обзаведшееся доверием среди жителей, предпочитающих пропустить один-два стакана в любой половине суток.

Бар встретил его приглушенным светом ламп, монотонной музыкой и запахом алкоголя, впитавшимся в мебель и стены. Бармен — совершенно не изменившийся за годы, только синяки под глазами стали больше (Бакуго не заходил сюда часто, возможно, поэтому изменения особо ярко бросались в глаза) — стоял за стойкой, проверяя бутылки и их содержимое. Он не сразу заметил Бакуго.

Зато Бакуго сразу заметили его старые… одноклассники, поставившие цель пригласить его к своему дальнему столику, на котором стояли полупустые стаканы с алкоголем и полной тарелкой легких закусок.

Бакуго игнорировал их, не желая тратить время (его список планов на день не имел ни одного пункта), и стоял, облокотившись о барную стойку в ожидании товара.

— Глок 19 с глушителем, приемлемая сила отдачи, легкий в руке, — произнес Айзава и протянул ему пистолет, глядя безразлично на посетителя.

И все же Айзаве была присуща некая предубежденность — к людям, прибывшим в Трайтон, он относился доброжелательнее, чем к тем, кто здесь родился; будто мог по одному взгляду отличить принадлежность к криво составленной касте (брахманы и шудры нового поколения). Если большинство баек про проницательность барменов и является выдумкой, то сказать так об Айзаве не повернется язык (никто не будет плохо отзываться о человеке, хранящем оружие под барной стойкой и имеющем склад с ним в соседней комнате).

Бакуго взял товар, проверил, как он лежал в руке, отмечая про себя, что оружие было легким и удобным. Запихнул в рюкзак, чтобы особо не светить им.

— Вопросы есть? Нет? Оплачивай. — Айзава, не отрывая взгляда от потянувшегося к карману покупателя, подлил в пустой стакан подошедшего посетителя пива.

— Давно не виделись, — произнес светловолосый парень.

— Ага, — произнес Бакуго без особого желания продолжать разговор со старым одноклассником. Он отдал деньги за оружие под осуждающим взглядом отличника Оджиро и хотел было уйти, как тот произнес:

— Не хочешь присоединиться? Обещаем, что не будем спаивать. — Он легко засмеялся, показывая рукой в сторону двух высоких парней — один из них имел пепельного цвета волосы и сильные, мускулистые руки (Бакуго не завидовал; ладно, возможно, немного), другой — персикового цвета кожу, казавшуюся в помещении почти оранжевой.

Старые одноклассники навевали воспоминания о днях учебы, когда мир еще не скинул псевдо-личину радужного будущего и не предстал перед ним в виде куска дерьма.

— Что вы делаете в третьем? И в этом баре?

— Ты что-то сказал про мой бар? — в момент встрял в разговор Айзава, теряя сонный вид.

— Че? Нет! — Бакуго нервно покосился в его сторону и отошел подальше (каждая собака знала, что Мик — дорожил своим диджейским пультом так же, как Айзава дорожил своим баром). Бакуго, зачастую ведущий себя безрассудно, уяснил две вещи: не обсуждать ни пульт, ни бар.

— Ну так что? — обратился к нему еще раз Оджиро.

Бакуго стукнул зубами и, глянув на столик, махнул рукой. Ладно, к черту, может, этот разговор не будет таким тупым, каким он представлял. Только бы обошлось без сопливых воспоминаний о школьных временах, которые тот хотел забыть и в то же время — совсем наоборот, будто маленькая, сентиментальная часть Бакуго цеплялась за них сгрызенными ногтями.

Бакуго присоединился к Шоджи и Коде, добродушно принявшего его в компанию. Он, так и не окончивший школу, практически не контактировал ни с кем из бывших одноклассников (за редким исключением), поэтому понятия не имел, что происходило в их жизнях.

— Что вы делаете в баре третьего посреди дня? — спросил он, борясь с желанием достать пачку сигарет и закурить; он помнил, как имел неосторожность сделать это пару лет назад и как, не успев сделать первую затяжку, чуть не лишился головы — она едва не была снесена выстрелом из ружья.

— Здесь самая дешевая и стоящая выпивка, — объяснил Шоджи. Кода, спокойный и застенчивый человек (один из немногих, кто не бесил Бакуго в школьные годы, когда его вспыльчивость не знала предела), только кивнул, глядя в свой стакан.

— И такая же бесплатная возможность получить пулю в затылок, — произнес Бакуго, откидываясь на спинку дивана и складывая на груди руки.

— Где-то за это платят? — удивился Оджиро.

— Че только не увидишь в четвертом, — усмехнулся Бакуго и не без удовольствия заметил, как мгновенно напряглись бывшие одноклассники. Они, судя по внешнему виду и редким встречам с ним, спокойно и беззаботно проживали во втором.

Жители первого и второго редко приходили в третий (в четвертый их нельзя было затащить и под страхом смерти), поэтому их реакция на происходящее здесь была уморительной. Иногда, когда он видел тех, чей рейтинг опустился ниже сорока, лишая привилегий центральных районов, он жалел лишь о том, что не мог купить попкорн и съесть его на лавочке: непонимание и застывший в глазах страх можно было смаковать часами, перекатывая на языке.

Да, Бакуго иногда был тем еще злорадным ублюдком.

— Как ты здесь? — тихо спросил Кода, так и не подняв на Бакуго глаза.

Бакуго очень хотел сказать что-нибудь грубое и честное, но сдержался — хамить Коде все равно что издеваться над доверчивым ребенком-переростком.

Разговор ни о чем поднялся за их столиком. Бакуго особо не принимал участия в нем; отвечал на задаваемые вопросы и изредка вставлял комментарии, больше удивляясь тому, что бывшие одноклассники остались такими же. Будто сошли со школьного фотоальбома (которого у Бакуго, конечно же, не было). Он не часто видел людей из первого-второго, готового пригласить такого неудачника, как он (по их меркам), за столик и попытаться разговорить. Может, сказывалось наличие непонятных школьных отношений, может, они входили в то редкое число людей Трайтона, не принимающих во внимание районное расслоение. Бакуго слишком плохо их знал, чтобы судить.

— Ты не слышал об этом? — спросил у него Оджиро, повернувшись в его сторону.

— Про то, что люди сваливают из Трайтона? Не. — Бакуго помотал головой. — За границами же море, куда они попрутся? К рыбам? И эта штука ебанет сразу, — Бакуго показал на ИРС, спрятанный за перчаткой, — как только окажемся за пределами.

— Ходят слухи, что некоторые запрыгивают в состав у забора четвертого и пересекают границу, — поделился Шоджи, скрещивая на груди руки (Бакуго все еще не завидовал, нет). — Избавляются от ИРСов только им известным образом и выбираются на свободу.

— Избавляются от ИРСов? — переспросил Бакуго, полный скептицизма. — Он же прибьет сразу, как только отстегнется.

— Это только слухи, — открестился Шоджи. — Не могу предположить, как это происходит на самом деле. И происходит ли.

— А как же слухи про устройство, обнуляющее рейтинг и стирающее профиль из базы? — Оджиро заговорщически наклонился к ним поближе. — Говорят, что такое устройство ходит по рукам.

— Ты еще скажи, что динозавры живут на соседней планете. — Бакуго поднес бокал к губам, задумчиво глядя на оставшийся в нем алкоголь. Он слышал от разных людей, что устройство, подключаемое то ли к ИРСам, то ли еще к какой фигне, существует, но верил в это так же, как и в стоящую на слонах Землю. Большинство воспринимало это как пустые мечтания, необходимые для того, чтобы справиться с несправедливостью обстоятельств, вынудивших их прозябать в Трайтоне. Очередная сказка для взрослых, только без принцесс, принцев и драконов.

— Мой сосед, которому не нравилось здесь, планировал сбежать. Он исчез через пару дней, — поделился Кода, приподнимая уголки губ. — Наверняка он смог добраться до аэропорта в Лэдо и сейчас уже свободно гуляет по ночному Парижу.

— Он мог просто сдохнуть в четвертом, — ответил Бакуго с неприятной горечью подмечая, как блеск глаз Коды потух. Бакуго не хотел выглядеть ублюдком, который портит представления о мире с радугами и единорогами, но…

— Не хотел бы соглашаться с Бакуго, но это звучит вероятнее, — сочувственно похлопал Оджиро Коду по широкому плечу. Он посмотрел на свой ИРС, скрытый под напульсником. — И даже если ИРСы удается снять, что делать дальше? Перебираться в Лэдо? Разумнее оставаться здесь.

— Разумнее добиться девяноста баллов и выбраться из Трайтона. Долететь до Парижа, — тихо произнес Кода, неготовый так просто сдаваться под прессом рационального настроя товарищей. — В последнее время здесь тоже не безопасно.

— Почему? — Бакуго, до этого сутулившийся, расправил плечи; будто не понимал, в чем причина, и ради смеха примерял на себя маску невинного парня, все это время находящегося в танке.

— После объявления на главной площади люди забеспокоились, — вздохнул Оджиро. — Моя мать прочитала текст и теперь места себе не находит. Говорит, что поднимается паника. И опасается, что информация о более жестких требованиях для того, чтобы покинуть Трайтон, окажется правдой.

— И намеки на ожесточенную систему рейтинга не сказать, что радуют, — согласился Шоджи.

— Как она прочитала? — удивился Кода и посмотрел на Шоджи. — Объявление же было удалено.

— Листовки развешаны на многих стенах в закоулках. Люди в любой момент могут с ним ознакомиться, — пояснил он. — Не понимаю, почему их не снимают.

Бакуго уставился на него тяжелым взглядом из-под опущенных бровей. Пусть, блять, только попробуют от них избавиться, он лично прострелит затылок тому умнику. Не зря же он убил несколько дней на их расклеивание. Пальцы замучался оттирать от клея.

— И еще рейд, — добавил Оджиро, возводя глаза к потолку. — Толпы военных… опять… хоть это и происходит почти каждый месяц, все же не может не давить морально. Или слухи о грядущем обновлении системы. Никто не знает, что они внесут через пару месяцев в наши ИРСы, поэтому… все переживают.

— И что вы думаете по этому поводу? — спросил Бакуго.

Бывшие одноклассники замолчали. Неуютная тишина нависла над их столиком, отчего ощущение царящего в баре комфорта (кто бы что ни говорил про деятельность Айзавы, но его бар считался лучшим в Трайтоне), трагично погасло, растворяясь в мнимом мраке.

— Если это не шутка и поднявшие панику лица серьезны в своих намерениях, — произнес Шоджи, поднося к губам стакан, — я лишь надеюсь, что это не обернется кровавой резней.

Бакуго вышел из бара под вечер в компании одноклассников, не собирающихся засиживаться в опасном районе до темноты. Оджиро сказал, что был рад такой неожиданной встрече, и был бы не против встретиться вновь. Бакуго ответил глухое «ага», махнул им рукой и направился к своему дому. Отчего-то терпеть их компанию, как только они оказались на улице, стало невыносимо тошно.

Бакуго оказался в квартире быстрее, чем рассчитывал.

— Все в порядке? — спросил сидящий на диване Тодороки, держащий в руке телефон.

— Заебись, — соврал Бакуго, скидывая ботинки. И, засмотревшись на грязную подошву, добавил: — Встретил старых одноклассников в баре.

— Встреча оказалась не самой приятной?

— А тебе какое дело?

Тодороки пожал плечами; может, Бакуго показалось, может, нет, но он увидел, как тот удрученно поджал губы.

— Я типа не люблю все эти встречи выпускников, — оправдался он и скрылся на кухне.

Бакуго не хотел признаваться себе и ни за что бы не признался двумордому, что глубоко внутри, под пластами сваленных бетонных стен, билось осознание колкой зависти. У Бакуго, вообще-то, все было прекрасно: у него была своя квартира (отвратная), работа (отвратная) и личный набиватель баллов (ненадолго), так что никакие чертовы одноклассники, не испытывающие и малой доли лишений из-за расслоения, ни за что не станут причиной, по которой он будет убиваться.

Бакуго вытащил очередную сигарету и открыл окно на кухне.

***

Бакуго, подходящий к мотоциклу, пару минут назад вышел из квартиры пожилой женщины, одетой во все розовое с белыми рюшками; он отдал ей несколько коробок, заклеенных черной изолентой, и старался не думать о том, что находилось в них, предпочитая спать без кошмаров. На сегодня с развозом товара было покончено, поэтому он с чистой совестью потянулся к пачке сигарет, чтобы перевести дыхание после очередного дня, отчего-то выматывающего больше, чем хождение по закоулкам и продажа таблеток. Во время развоза товара он заскочил на черный рынок, чтобы купить взрывчатку (мало ли), сейчас покоившуюся в рюкзаке; не взрывоопасный порошок, конечно, но и подешевле будет. Он собирался притащить ее на новую базу и оставить до худших времен.

Он, прислонившись к мотоциклу, смотрел на платформу, на которую часом ранее прибыл поезд с провизией и заключенными, отправленными навстречу приключениям на свою задницу в сердце третьего района, а оттуда — в бюро. Он, всматриваясь в наглухо закрытые двери, не представлял, как можно было пробраться в вагон и, вдыхая дым, решил, что во втором районе завелись сказочники.

Ему пришло сообщение от Шинсо, в котором тот сообщил, что переезд на новую базу был закончен, и прикрепил локацию. Бакуго, не ответив, убрал телефон, собираясь лично посмотреть, куда они переехали из уютной квартиры, в обстановку которой он вложил немало усилий.

Бакуго потушил сигарету о подошву ботинка и повернулся к урне.

Бакуго замер.

Он увидел, как по платформе в компании управляющего бюро — седым стариком в сидящем по фигуре пиджаке — шел высокий мужчина, одетый в военную темно-синюю форму. Он, гордо приподняв подбородок, вполуха слушал лебезящую речь управляющего, пока его презрительный взгляд скользил по шедшим по третьему району людям.

Его взгляд встретился со взглядом смотрящего на него во все глаза Бакуго, сжавшего до боли зубы, и метнулся к другому человеку.

Бакуго завел руку за спину, пальцами касаясь глока. Его окутала спрятанная на глубины злость, поднялась наверх, вставая плитами в горле. Будто он переплыл пару сотен морей или оказался выброшен в открытый космос. Он смотрел на удаляющуюся статную фигуру, пока крылья носа расширялись; губы дрожали.

Бакуго запрыгнул на мотоцикл и, нажав на педаль газа, помчался на базу.

Ветер трепал волосы и бил в глаза, в которых отражались всполохи ярко-красного гнева; те напоминали линзы очков, выкрашенные в алой краске, под которой мир воспринимался злобной (еще более злобной) копией. Бакуго сжимал зубы, стучал ими, вслушиваясь в едва различимый рев двигателя, пока мысли острыми клыками терзали еще свежие воспоминания, к которым только руки протяни — и…

Бакуго стиснул руль мотоцикла. Он уже и так почти протянул руки — в перспективе ноги, если бы пальцы обхватили ствол. Такой себе, если честно, хэппи энд.

К концу поездки Бакуго восстановил дыхание.

На базу, расположенную на северо-западе четвертого, почти что на окраине, Бакуго вошел, распахивая дверь. Та вела в продуваемое заброшенное одноэтажное здание с закрашенными черной краской окнами. Несколько лет назад здесь находилась автомастерская, о чем свидетельствовала валяющаяся на земле табличка с поблекшей нарисованной шиной.

Бакуго оказался в просторном помещении, по правую сторону огороженное тонкой перегородкой, из-за которой не длинное вытянутое пространство напоминало самодельный коридор. Из-за того, что источником света служили гудящие холодные лампы, глаза с непривычки резало ярким белым. Бакуго, ступая по крепкому полу, обошел перегородку, оказываясь в центре помещения, заставленного коробками с техникой, записями и многими данными. Вокруг подключаемых к сети мониторов, уже установленных на оставшиеся от прошлых владельцев столах, крутились Асуи и Иида, подключающие провода. Несколько полок деревянных шкафов, тоже оставшихся от прошлых владельцев, прогибались под тяжестью бумаг и многочисленных проводов. Стоящий запах масла и бензина, впитавшиеся в хлипкие стены и бедную мебель, бил в нос, отчего хотелось зажать его. Или притащить баллон освежителя.

— О, Бакуго! — заметила его Ашидо (у нее глаза, что ли, на затылке). — Ты бы мог прийти сюда раньше и помочь со всем этим, а не торчать фиг знает где.

— Ага, да, сто раз, — фыркнул Бакуго.

— Ашидо, ты больше мешаешь, чем помогаешь, — вздохнула Асуи, косящаяся на подругу, держащую в руках фотоаппарат и заглядывающую с ним в каждый угол для «увековечивания момента».

Бакуго заметил вытянувшегося на обшарпанном диване спящего Сэро и сидящего на противоположном — Шинсо.

— Эй, а ничего получше вы найти не могли?

Шинсо поднял на него глаза, отрываясь от просмотра записей на планшете.

— Одним из вариантов был подвал с крысами и металлическими стенами, не пропускающими сигнал.

— Так мы отхватили суперприз? — Бакуго картинно обвел руками помещение.

Шинсо промолчал. Бакуго иногда удивлялся сам себе, что терпел этого высокомерного ублюдка, чем-то напоминающего двумордого (он был почти уверен в том, что они бы поладили).

— Здесь не так плохо, как кажется на первый взгляд, — через некоторое время добавил Шинсо, откладывая планшет. — В любом случае мы не собираемся здесь задерживаться надолго.

— А еще мы вон на ту стену повесим мои фотки! — показала верх большой палец Ашидо. Идея собравшимися была воспринята скептично.

— Да, фотографиям с нашими лицами на секретной базе самое место, — произнесла покачавшая головой Асуи.

— Таким образом это место станет уютным! — Иида, поддержавший идею Ашидо, представлялся в ее глазах спасителем.

— Киришима что-то нашел? — Бакуго, закатив глаза, сел рядом с Шинсо, расслабленно закинув ногу на ногу. Потянулся за пачкой сигарет и зажигалкой.

— Не смей здесь курить, — Шинсо выразительно посмотрел на сигареты, которые Бакуго, тихо посылая его, все же убрал (черт, ну точно бы поладили). — Пока нет.

— В первом и втором слухи растут, — произнес Бакуго, слыша тихие потрескивания, доносящиеся из установленного монитора, у которого крутился Иида. Шинсо повернул к нему голову и чуть склонил в замешательстве, отчего взлохмаченные пряди упали на лоб. — Из-за чересчур пылких излияний очкарика и горы мускулов люди начинают задумываться. Или паниковать.

— Они постарались, когда сочиняли речь, — кивнул Шинсо. — В бюро тишь и покой. Никто ничего не слышал и не знает. Управляющий сидит в своем кабинете и продумывает план на следующий год, игнорируя проблему перед носом.

— Да когда там по-другому было? — Бакуго закатил глаза.

Потрескивания, издаваемые монитором, стали предвестниками негромкого взрыва. Дым, полетевший в лицо Асуи, заполонил пространство мертвенно-серым облаком. Бакуго, до которого долетел запах гари, поморщился, Шинсо отогнал от себя дым рукой; Сэро даже не шелохнулся.

— У нас проблема, — произнес Иида, держащий в руках спаленные провода. Асуи вздохнула, встала со стула и направилась к чайнику, чтобы заварить кофе, пока Ашидо фотографировала погрустневшего Ииду, проигравшего бой с техникой.

Бакуго выложил из рюкзака взрывчатку и направился вглубь помещения, чтобы положить ее в одну из коробок. В помещение, распахивая дверь, отчего та жалко врезалась в стену, вбежал переполошенный Тецутецу.

— У вас все в порядке?! А?! Эй?!

Бакуго закатил глаза. Крики Тецутецу его утомляли.

— Да, все как обычно, — произнесла Асуи, размешивая сахар в кружке.

Тецутецу шумно, облегченно выдохнул.

Иногда Бакуго, наблюдающий со стороны за разномастной компанией, всерьез удивлялся тому, что они собирались подорвать привычный уклад Трайтона и потребовать более лояльной системы от столицы. Цирк цирком.

— Там стоит мотоцикл у входа, он чей? — спросил Тецутецу, большим пальцем показывая на примерное местоположение транспорта за стеной.

— Ну мой, — ответил Бакуго и, только увидев, как в темных глазах прорезались искры воодушевления, готового снести пару плотин, заявил: — Нет, я не дам его погонять.

— Да тебе жалко, что…

— Тецутецу! Помоги мне с ящиками, пожалуйста! — попросил его Иида, выгружая коробки. Бакуго, может, и был ему благодарен, но никак этого не показал.

— Я видел мудака сегодня, — произнес Бакуго, когда ругающийся Тецутецу и чуть сутулящийся Иида подошли к ящикам. Шинсо нахмурился. — Ну Курокаву. Торчал на платформе с управляющим бюро.

— Что он забыл здесь? — Шинсо, скорее, обращался к самому себе, чем к Бакуго. Посмотрел на телефон, который лежал на подлокотнике.

Бакуго лишь пожал плечами, сжимая пальцы на диване.

— Решали свои мерзкие делишки? Через две недели узнаем, — хмыкнул он и поднялся с дивана, направляясь к выходу. Да, он мог помочь разобрать коробки, но он был слишком уставшим для этого (и не очень-то хотел).

— Бакуго! — закричал Тецутецу, схвативший два ящика и нагрузивший их друг на друга, отчего его лицо скрылось за картоном.

— Бля, да что еще? — его правый глаз задергался от переживаемого напряжения; всеобщая суматоха и вечные проблемы начинали его нервировать.

— Не собираешься помочь? Что, руки отсохнут?

— За языком следи, если не хочешь, чтобы я его тебе в зад засунул, — беззлобно ответил он, собираясь наконец выйти из помещения. — У меня есть дома дела поважнее, чем торчать с вами, — ответил он и ужаснулся: дома его ждал Тодороки, которому он обещал показать, как заходить в интернет без аутентификации — и, честно, это никак не могло хоть как-то приблизиться к позиции «важнее».

— У Бакуго появился новый друг, который его ждет дома, — произнес открывший глаза Сэро. Тот прикидывался спящим, чтобы отлынивать от работы. — Может, даже с кастрюлей еды, — довольно протянул Сэро. — Эх, мне бы кто так еду приготовил.

— О, — пугающе оскалился Бакуго, — отправлю его к тебе на выходные, раз уж тебе прошлого раза не хватило и ты все-таки хочешь сдохнуть.

— Ты живешь с кем-то? — Лицо Шинсо, обычно сосредоточенное, на несколько мгновений вытянулось от удивления.

— Тодороки, парень из Лэдо, — объяснил Сэро (которого, к слову, не спрашивали). — Спокойный и на вид адекватный.

— Мне нужны его баллы, — оправдался Бакуго; конечно, у него не было причин оправдываться, но сказать что-то очень и очень захотелось. — Так бы хер я его под свою крышу пустил.

Сэро оборонительно выставил открытые ладони, поворачиваясь к Шинсо, мол видишь, как все в этой жизни устроено.

Бакуго вышел из базы, хлопая дверью.

Бакуго вернулся домой, когда темнота опустилась на город. Он, закрыв за собой дверь квартиры, в которой не горел свет, посчитал, что двумордого куда-то понесло на ночь глядя (может, клуб оперативно восстановили?). А потом он увидел силуэт на балконе, опирающийся о перила. Дверь на него была прикрыта, но холодные порывы ветра все равно пробирались в комнату из-под щели внизу.

Бакуго вошел на балкон, привлекая внимание задумавшегося Тодороки.

— Решил позалипать на ночной пейзаж? — поинтересовался Бакуго, опираясь плечом о стену. — Ну так он здесь херовый. — Бакуго тошнило от одного взгляда на небо, на котором клубился дым с ТЭС; на нее он смотреть не мог без комка в горле, больше напоминающего булыжник размером с Марс.

Тодороки, опирающийся о перила локтями, ответил:

— Какой есть. Вдохновился твоей коллекцией книг о художниках-пейзажистах. Не знал, что помимо фэнтези и антиутопии у тебя есть нечто подобное.

Бакуго, тихо пробормотав, что не разрешал всяким двумордым совать свой длинный нос в его личные вещи — технически, не все вещи были его (он разрешил посмотреть коллекцию, но все равно!), потянулся к пачке сигарет.

— У меня охрененно богатый круг увлечений.

— Я заметил, — сказал Тодороки. Он, смотря на появившийся между его пальцев огонь, признался: — Не знаю, что меня интересует. — Бакуго вскинул бровь. — Из-за того, что мне нужно было следить за рейтингом, все мое внимание было сосредоточено на тех вещах, которые сулили его повышение. Я и на экономиста пошел потому, что отец настоял.

Бакуго, убрав пачку в карман толстовки, смотрел на горящую точку, которая через минут десять-двадцать станет единственным источником света; фонари должны были вот-вот погаснуть, отчего и без того мрачные, опасные переулки станут напоминать место для съемки триллера.

— И чем бы ты хотел заняться? — Бакуго не собирался спрашивать, но вопрос сам слетел с языка (хоть на цепь сажай). То, что он постоянно узнавал о двумордом, заставляло его относиться к нему по-другому. И вот, пожалуйста, получите-распишитесь и не-забудьте-сказать-спасибо — компания Тодороки начала привлекать его больше, гораздо больше, чем сон и убийство времени в интернете.

— Понятия не имею.

— Тяжелый случай, — хмыкнул он.

Тодороки кивнул и покрепче обхватил продрогшие от холода плечи.

— Здесь не лучше, чем в Лэдо, — сказал Бакуго, скользя взглядом по пледу, лежащему на диване. — С хобби.

— Джиро рассказывала, что она не может создавать ту музыку, которую хочет, — произнес Тодороки. Бакуго обхватил губами сигарету, делая глубокую затяжку и ощущая, как дым привычно проникал и стягивал легкие. — Она выглядела… расстроенной тогда.

Бакуго потупил глаза, перед которыми полустертым диафильмом предстали кадры из его еще школьной жизни и домашнего проекта, ради которого он пришел к Джиро. Преподавательское распределение напарников спасло чью-то жизнь. Бакуго, за последние четыре года повидавший много разного дерьма, до сих пор чувствовал тот звенящий ужас и подступающую панику, пока судорожно вызывал медпомощь.

— У нее семья во втором, — ответил Бакуго, ставя диафильм на паузу. — Будет делать то, что хочет, скатится в рейтинге и не сможет помогать им.

— Это так глупо, — высказался Тодороки, нервно проводя рукой по шее. — Это всего лишь музыка.

— Всего лишь музыка, всего лишь книги, игры, передачи, информация, круг общения и блаблабла. Знаем, блять, проходили. Ты не сказал ничего нового сейчас.

— Для тебя разве что. Я раньше не задумывался об этом так часто.

— Часто? — Бакуго выдохнул дым, наблюдая за тем, как он рассеивался в воздухе. — Будто это тебе вообще в голову приходило.

— Да. — Тодороки отмахнулся от полетевшего в его сторону дыма и поморщился. — Мама всегда говорила, что нет ничего зазорного в том, чтобы нарушить пару запретов, если так я буду чувствовать себя лучше. Отец не разделял ее позицию. Он смог подняться в рейтинге до восьмидесяти и потащить меня за собой.

— А твоя мама? — исподлобья посмотрел на него Бакуго.

— Маму отправили в Трайтон, когда я учился в школе, — ответил Тодороки, сохраняя бесстрастное выражение лица, тогда как под пальцами на его предплечьях собралась ткань теплой растянутой кофты (гардероб Бакуго постепенно становился гардеробом Тодороки, что первому, в общем-то, не нравилось, но не отметить, что немного неряшливый вид странно шел когда-то одетому с иголочки выходцу из Лэдо). — Спустя два месяца пришло извещение, что она умерла. Отец был зол тогда, потому что за отправленных в Трайтон родственников взимались штрафы. Чуть не потерял повышение, — горестно усмехнулся Тодороки, посматривая вниз, где неровно проложенный асфальт терялся в густой темноте. — Тогда я впервые задумался над справедливостью системы. Мне было странно видеть, что пока я переживал из-за матери, мой отец переживал о повышении.

Тодороки прервался, будто только сейчас понял, что говорит много и много личного, и встряхнул головой, смахивая лезшую в глаза челку.

— Это был брак по расчету? — спросил Бакуго, внимательно следя за тем, как двухцветная челка косой волной легла на лоб. Тодороки кивнул. Бакуго фыркнул и вновь поднес сигарету к губам.

Будто могло быть по-другому — то есть, конечно, могло (его родители являлись таким примером), но в последнее время ему все чаще попадалась статистика растущих браков по расчету во имя статуса, баллов и прочих привилегий. Он не раз становился свидетелем того, как люди, почти достигшие двадцати пяти лет, принимались искать пару (Деку рассказывал, что в Лэдо существовали сайты и передачи, чтобы найти предмет воздыханий, брак с которым упрочнял позицию в рейтинге).

— Если бы остался в Лэдо, отец наверняка нашел бы мне подходящую пару.

— Которая нарожала бы тебе кучу детишек? — усмехнулся Бакуго, представляя двумордого в компании спиногрызов и веселясь с его растерянного лица; этот придурок кажется таким неприспособленным к жизни, что наверняка вышел бы тем родителем, за которым пришлось бы присматривать самим детям.

— По пять баллов за каждого. Это была бы куча.

Бакуго не понимал, шутил двумордый или нет, но, взглянув на приподнятые уголки губ, все же решил, что это смахивало на шутку. Странная, если честно, шутка, подумал про себя Бакуго и потушил сигарету о перила.

— Но, вероятнее всего, это было бы не так просто, — произнес Тодороки и чихнул.

Бакуго хотел было спросить, почему это было бы не так просто, но ноги уже сами несли его в комнату за пледом. Вернувшись на балкон, Бакуго не придумал ничего лучше, кроме как швырнуть его в опешившего Тодороки. Тот, поймав его, поблагодарил Бакуго.

— Я не собираюсь тратиться тебе на лекарства, — оправдывая свой порыв, произнес он.

— У меня теперь есть деньги.

— О, какой самостоятельной мальчик, обеспечивающий себя.

Тодороки злобно посмотрел на него. Бакуго широко ухмыльнулся, глядя в глаза в вызове, от которого хотелось ухмыляться еще шире, почти скалясь — ах, да, именно это он и делал; ситуация напомнила ту, когда они находились на заброшенной автостоянке, и Тодороки под всеобщий галдеж осушил бутылку.

Тодороки, накинувший на плечи плед, покосился на прислонившегося к холодной стене Бакуго, бесцельно чиркающего зажигалкой. Он отвел правую руку в сторону, делясь куском тепла. Бакуго это не оценил, потому что, во-первых, это бесило, они же не тупая влюбленная парочка, чтобы стоять под одним пледом на балконе, во-вторых, это, к его же собственному ужасу, смущало.

— Я не мерзну, — ответил он, отворачиваясь в сторону и опуская взгляд вниз, на балкон четвертого этажа, на который выбрался курящий подросток.

— Ты вампир?

— Оборотень. Загрызу, если будешь нести чушь.

— Тогда мне стоит опасаться тебя в полнолуние.

— Тебе стоит опасаться меня в любой день, — Бакуго хотел, чтобы это прозвучало угрожающе, но с какого-то черта это больше походило на жалкое подобие флирта. Бакуго в красках представил, как ударяет себя по лбу и сваливает с балкона, который, наверно, был проклятым, раз вынуждал его нести такую ересь.

— Опасный парень из четвертого, — тепло улыбнулся Тодороки.

— Так, к слову, раньше я жил во втором, — выпалил Бакуго и замер — все же он не планировал рассказывать о себе много, но язык, которому нравилось трепаться с двумордым примерно обо всем, думал иначе; приватизировал участок мозга, отвечающий за коммуникацию.

— Не удивил, — произнес Тодороки, поправляя плед, и, заметив непонимание на лице Бакуго, пояснил: — Киришима рассказывал о том, как ты в школе чуть не подорвал класс.

— Ага, тот охрененный урок химии, — кивнул Бакуго. — Было дело. Мать тогда меня чуть не прибила.

Бакуго показалось, что тот хотел что-то спросить, но не решился.

Повисла уютная тишина. Вдалеке начали гаснуть фонари.

— Можно мне? — спросил Тодороки, показывая на зажигалку. — Мой отец курит по одной сигарете в неделю, беспокоясь о падении в рейтинге. Я всегда хотел попробовать.

Бакуго едва сигарету с зажигалкой не уронил, уставившись на Тодороки во все глаза; еще немного, и те бы могли составить компанию зажигалке и сигарете.

— В тебе проснулся бунтарь? Не поздно?

— Нет, не поздно.

— Может, тебе баллончики принести? Хотя нет, забудь, хрен я тебе отдам баллончики.

— Да, это был бы перевод красок. — И, чуть подумав, произнес: — И чистых стен, которых у вас осталось не так много. Но можно было бы воспользоваться твоей квартирой.

— Совсем сбрендил, двумордый?! Я не подпущу тебя к стенам своей квартиры.

— Я не настолько безнадежен, — почти обиженно произнес Тодороки, но чуть позже все же сказал: — Не уверен, если честно.

Бакуго закатил глаза и, вытащив из пачки сигарету, протянул ее Тодороки. Тот посмотрел на нее, как на чудного зверя, выбравшегося из мезозоя. Бакуго стало почти смешно от творимого сюра — ну что это такое? что, блин, вообще происходит? и почему ему так весело и легко?

— Возьми ее в рот и вдохни, когда я поднесу зажигалку.

Тодороки сделал, что сказал подошедший ближе Бакуго (скрипнувший балкон был против подобного столпотворения), и втянул сигаретный дым. Бакуго, засмотревшийся на то, как отсветы от огня заиграли на его лице и глазах, награждая их, разноцветных, притягательными искрами, очнулся только тогда, когда Тодороки, глубоко вдохнувший, с непривычки закашлял.

— Это… немного не то, на что я рассчитывал, — пробормотал он, смотря на сигарету между своих пальцев.

— У тебя сейчас такое разочарование на лице, будто ты… не знаю…

— Узнал, что зубной феи не существует?

— А ее не существует? Серьезно?

Тодороки засмеялся, чуть не уронив сигарету. Бакуго пришлось отвернуться.

========== XI. Синий день. 21 ==========

— Ты точно занимался этим раньше? — спросил Тодороки, сидя посреди маленькой ванной комнаты на табуретке.

— Я уже сказал тебе. — Закатил глаза Бакуго, сидящий на краю ванной и красящий волосы Тодороки.

Тодороки, вышедший на улицу пару дней назад, наткнулся сначала на толпу подростков, которые восторженно отзывались о его умении пользоваться с оружием, потом на группу мужчин, предложивших ему вступить в их подающую большие надежды банду, затем — двух девушек, изъявивших желание поближе познакомиться. Тодороки смог найти предлог для каждой компании, чтобы удалиться без происшествий.

Утром он попросил Бакуго зайти в ближайший магазин и купить краску для волос (Бакуго отпирался до последнего, но, услышав в свою сторону «профессионал» и «ты в этом разбираешься», мгновенно потерял запал). А у Тодороки и так имелось достаточно проблем; не хватало еще волосами, на которые слетались сливки общества, светить (ему нужно было покупать тогда уж и очки, и новое лицо, но… не то чтобы у него на это были средства; начать нужно с малого, а там уже…)

— И волосы кого ты красил? Киришимы? — Тодороки чувствовал невесомые касания костяшек пальцев у линии роста волос и поджимал губы; касания простреливали позвоночник.

— Деку, — признался Бакуго, кладя кисточку на раковину.

Тодороки вспомнил, что волосы Мидории были черными. И зелеными. Странно-зелеными.

— Дай мне зеркало, — произнес Тодороки. Он не паниковал, а сохранял свое и без того покалеченное ментальное здоровье от новых потрясений.

— И что ты собираешься там увидеть? Сядь, идиот! — Бакуго усадил дернувшегося Тодороки, схватив его за плечо и удержав на стуле. Тодороки сдался, потому что хватка его руки была сильной, а не потому, что от теплой ладони чуть-чуть ослабли ноги.

Тодороки не мог толком сказать, когда это началось. То ли после шумного разговора рядом с граффити, то ли после уютного на мосту, то ли… черт разберет.

— Подожди двадцать минут, прежде чем смывать. — Бакуго поднялся с бортика ванной и, выкинув одноразовые перчатки, больше напоминающие пакеты, подошел к раковине, чтобы вымыть руки. — Это все равно бесполезно. Если хочешь, чтобы о том случае в клубе забыли, то подожди. Тут каждый день происходит какая-то дрянь. — Бакуго вытащил из заднего кармана джинсов перчатку без пальцев и надел ее на левую руку, скрывая ИРС.

— Не хочу случайно оказаться в центре гангстерских разборок, когда кто-то очень настойчивый захочет познакомить меня со своей компанией.

— Разве что в качестве талисмана, — хмыкнул Бакуго, поворачиваясь к грозно уставившемуся на него Тодороки.

Когда двадцать минут прошло, а потом прошло еще десять, прежде чем Тодороки смог все смыть, он, не разбивший зеркало только потому, что обладал недюжинной выдержкой, прошел в комнату, держа в руках полотенце. На кровати валялся Бакуго, активно переписывающийся с кем-то в телефоне, и покосился на него.

— Я хочу кинуть в тебя это полотенце, — заявил Тодороки.

Бакуго приподнялся, скептично рассматривая белую макушку с вкраплениями от ярко-зеленого до болотного.

— Ну у меня всегда были проблемы со смешиванием цветов. Зато не красно-белые, — хмыкнул Бакуго и все-таки схлопотал по затылку.

Бакуго такое отношение терпеть к себе отказался.

Спустя пять минут Тодороки переодевал промокшую насквозь футболку (поблагодарим Бакуго, сейчас вытирающего стоящие торчком мокрые волосы и поглядывающего на него со спины). Он стянул с запястья промокший напульсник. Представший перед ним ИРС был чист и невредим (будь он, черт возьми, неладен) и показывал безрадостные девятнадцать.

За прошедшие четыре дня Тодороки пару раз облажался в первом и, вот, пожалуйста — понижение холодило позвонки и приветливо махало виднеющемуся на горизонте нулю. А там уже дело пяти минут, за которым следует отправление в последний путь на машине (или что это) Киришимы.

Тодороки больше не общался ни с кем из друзей Бакуго, занятыми своими делами и не появляющимися в стенах квартиры. Он также в течение прошедших четырех дней ничего не слышал и о Каминари, который после встречи в переулке быстро ретировался, так и не посмотрев ему в глаза.

Тодороки помнил, что Бакуго упоминал о нехватке денег, но не предполагал… Это не касалось его, поэтому он не собирался влезать в чужие… неприятности? Тодороки сомневался, что их можно было характеризовать так, но, опять же, судить о положении людей — затея мерзкая и неблагодарная. От нее только кошки по душе будут точить когти и призывно драть собственную глотку истошным ором, чтобы душу развернули, потому что вон там еще осталось цельное место для царапин.

— Эй, это что за хрень? — Бакуго схватил его руку и потянул на себя, бестактно вперившись взглядом в маленький экран. Тодороки обязательно высказал бы ему, что незачем хватать его руку, но больше был занят фактом тепла чужой ладони. — Почему ты не сказал?

Тодороки выдернул руку и, поправив футболку, сел на диван.

За знакомство с Бакуго он понял, что разговоры о рейтинге раздражают его так, как ничего больше (а Бакуго раздражался буквально со всего). И даже если бы он сказал, что бы это изменило?..

— А я должен был? — спросил Тодороки, глянув на Бакуго, у которого ворот футболки был мокрым от воды и просвечивал ключицы; Тодороки не всматривался, оно само бросилось в глаза.

Бакуго подавился вдохом от возмущения:

— Да!

Тодороки удивленно моргнул.

За прошедшие дни Тодороки убедился, что общество Бакуго становилось ему все более приятным и проведенные вместе выходные не были чем-то, от чего хотелось откреститься и утопиться в Лете. Конечно, Бакуго не торчал все время дома, да и Тодороки не сидел без дела (если бы сидел, не опустился бы до девятнадцати), однако компания Бакуго была той, к которой Тодороки стремился.

Будто проведенные вместе часы за просмотром фильмов и не самых умных передач, за вялыми попытками что-то приготовить и за сопутствующими угрозами из-за порчи имущества были чем-то, что ему всегда недоставало.

Как потерянная деталь в центре пазла.

Случайно пропущенный символ в программном коде, из-за которого возникала ошибка.

Глупые шутки о получателях товара (четвертый район продолжал удивлять даже Бакуго), громкие крики-споры (кричал Бакуго) о том, что нужно чем-то заклеить окна из-за усиливающегося промозглого ветра, стояние на готовом вот-вот сломаться балконе под тихие разговоры и первую попытку выкурить сигарету (неудачную), совместные завтраки…

Нахально ухмыляющееся выражение лица согревало замерзающие из-за холода плечи куда сильнее, чем впихнутый в руки потерявший краски плед. Тодороки, засыпая в тот вечер, представлял, как стоит с ним под одним пледом, соприкасаясь плечами, и пропитывается сигаретным дымом.

Это было странно и ново для него, обычно довольно сдержанного в проявлении эмоций и чувств; да и Лэдо научил тому, что дружба — это, конечно, здорово, но ровно до тех пор, пока она соответствует рейтингу. А тут…

— Блять, — произнес Бакуго, потерянно проводя рукой по волосам и усаживаясь рядом. Диван скрипнул.

Бакуго не интересовали баллы (за исключением его навязчивой идеи набрать как можно больше и как можно быстрее, родившееся не пойми когда, почему и для чего), поэтому наблюдать, как он нервно перебирал мокрые пряди и жевал губы, было неожиданно. Неожиданно… приятно?

— Эй? Как ты смотришь на нелегальщину?

— Предлагаешь досмотреть сериал?

— Нет, — фыркнул Бакуго и, повернувшись к нему, поджал под себя ногу. Он нахмурил брови, смотря на свободно развалившегося на диване Тодороки, и, положив руки на ноги, произнес: — В четвертом можно пополнить баллы. Нелегально. Ты не сможешь использовать их для того, чтобы выбраться отсюда, но сможешь поддерживать рейтинг.

Тодороки мгновенно выпрямился и чуть не врезался носом в нос сутулившегося Бакуго. Тот отшатнулся от него, как от яркой вспышки.

— Я знал, что у вас есть что-то нечто подобное. — На его губах расползлась самоуверенная улыбка. — Почему ты сразу не сказал?

— Потому что ты бы меня послал. — Вскинул бровь Бакуго, отворачиваясь от него; голая стена показалась ему чересчур интересной.

— Я бы тебя не послал. — Тодороки хотелось глубоко вздыхать и качать головой.

— Но отказался бы! — твердо произнес Бакуго. — И еще заявил бы, что предлагаю тебе всякую распутно-нелегальную херню, о которой ты слышать не можешь.

Тодороки промолчал. Вполне возможно, что именно так бы он и сказал (только более цензурно).

— Отведешь меня?

— Ты согласен? — Бакуго удивленно выпрямился.

— Я не в том положении, чтобы отказываться. — Тодороки чувствовал, как груз маленького количества баллов оттягивал запястье. Конечно, он бы предпочел этого не делать, но… — Есть какие-то последствия?

Бакуго мотнул головой и поднялся, чтобы схватить с кровати толстовку и надеть ее.

— По мелочи. Собирайся. И возьми свои супер честно заработанные миковские деньги.

— Баллы начисляются за деньги? — Тодороки поднялся тоже.

— А ты думал за что? За красивые глаза? — Бакуго, оглянувшись, ехидно усмехнулся. — Бля, знаешь, — сказал он, посмотрев на бело-зеленый хаос в волосах застегивающего кофту Тодороки, — тебе все же лучше напялить капюшон.

— Спасибо большое, Бакуго, — благодарность сочилась ядом. — Я как раз попросил тебя покрасить мне волосы, чтобы я мог не надевать капюшон.

— Завались. — Бакуго вышел в коридор, показывая ему средний палец.

Пустынный пейзаж серой улицы был привычен. Облачная погода если и не радовала теплотой солнца, то хотя бы не пугала надоевшим холодным ветром, дующим за шиворот.

Бакуго привел Тодороки на место, находящееся на самом юге четвертого района, с которого был виден высокий забор, отделяющий Трайтон от моря и города вдалеке. Они, оказавшись на возвышенности возле оврага, представляющего из себя неофициальную свалку с засыхающими деревьями (никто не понимал, почему и как они росли), спустились вниз по прибитым к земле скрипучим от недавно пройденного дождя и грязи доскам.

— Повышение рейтинга находится в таком месте для того, чтобы до него не все добрались? — Тодороки ступил на грязную, мокрую землю с клочками травы и нахмурил нос, увидев кожуру от банана, выцветшую книгу и использованный презерватив.

— Сюда каждый идиот мотается. — Бакуго, стараясь не наступать на лужи и мелкий мусор, ступил на узкую тропинку, ведущую к находящемуся вдалеке одноэтажному зданию с плоской крышей.

— Круговорот денег и рейтинга в Трайтоне?

— Типа того. — Кивнул Бакуго и остановился, чтобы повернуться к Тодороки. Тот, не ожидав столь резкого действия, врезался в него, отчего они оба едва не свалились в грязь. — Бля, ты можешь!..

— Извини, но тебе не стоит так резко тормозить, — произнес Тодороки, поглядывая из-за плеча на чуть ссутулившегося Бакуго.

— А ты не!.. А, к черту, — произнес он и убрал руки в карманы, продолжая двигаться к строению. — Я хотел сказать, что теперь-то ты догоняешь, как все здесь работает?

— Нелегально? С частым нарушением закона? Я убедился в этом еще в первый день.

— Я говорил о безнаказанности, идиот. — Закатил глаза Бакуго.

Тодороки остановился и нахмурился, пока в его голове складывались логичные, но от этого не менее несуразные вещи.

— То есть не важно, что ты делаешь? — спросил Тодороки, продолжая двигаться и смотреть под ноги на попадающиеся камни. — Если у тебя есть деньги, всегда можно купить на них баллы?

— Неофициально, да. И если делать это осторожно и особо не палиться. — Бакуго, прикусив щеку изнутри, покосился на Тодороки, на сей раз не останавливаясь, и добавил: — Но бюро иногда закрывает на это глаза.

— По этой причине в клубе постоянно толпится народ? — догадался Тодороки.

— Не, это уже частные дела Мика, — возразил Бакуго.

Они подошли ко входу в здание, находящееся в низине возле растущих кривых деревьев; перед входом в него валялся мусор. Пакеты и упаковки от еды кружились в медленном вальсе чуть дальше от строения.

— Мик в сговоре с бюро? — спросил Тодороки, продолжая пялиться в землю и хмуриться. Его не интересовало, как проворачивал свои дела Мик, но то, что бюро, которое должно было следить за установленным порядком — а на деле всячески прикрывало(?) его бизнес — вогнало в тупик.

— Ну или с кем-то важнее, чем бюро. — Пожал плечами Бакуго и ударил несколько раз в заблокированную серую ребристую дверь. — Они там все повязаны, только на чай друг к другу не ходят, хотя хрен их знает.

Дверь со скрипом открылась на небольшую щелку и внимательный черный глаз показался из-за нее.

— Да открой уже, — проворчал Бакуго, нетерпеливо топая ногой.

Незнакомец открыл дверь, пропуская клиентов в небольшое помещение, напоминающее гараж для нескольких высоких грузовиков. Он закрылся за ними, и глухое эхо разнеслось по полупустому помещению. Понадобилось время, чтобы привыкнуть к тусклому освещению двух ламп, одна из которых стояла возле входа, другая — на столе, на котором возвышался широкий монитор компьютера с множеством проводов, пущенных по полу запутавшимся клубком.

— Давно тебя не видел, — тихо произнес невысокий незнакомец с отросшими черными волосами до плеч, одетый в темную водолазку и такого же цвета брюки (насколько мог судить Тодороки; глаза мало что различали в кромешной темноте).

Тодороки наклонился к Бакуго.

— Почему здесь так темно?

Бакуго поднес палец к виску и покрутил, после чего кивком показал на незнакомца.

Тодороки пару раз моргнул.

— Я не люблю свет, — ответил незнакомец, уже севший за стоящий в другом конце помещения стол. Он поставил локти на него. — Мы будем обсуждать мои психические проблемы или займемся тем, ради чего вы пришли?

— Токоями из тех людей, которые сразу переходят к делу. — Бакуго пихнул Тодороки локтем, подталкивая вперед, и направился к столу.

В помещении практически отсутствовали предметы мебели. Стоящие посередине балки-подпорки и несколько высоких шкафов, примыкающие к ним, не привносили в него и малейшего комфорта. Гудящий холодильник и узкий диван у дальней стены смотрелись бедно и уныло.

Тодороки подошел к столу, рассматривая монитор. Тот был подключен к небольшому системному блоку, находящемуся рядом и издающему тихое гудение, бывшее, наверно, единственным звуком в изолированном помещении. На столе были разбросаны листки с именами и цифрами, будто велся тщательный подсчет чего-то, что приводило стрелками к криво нарисованному черепу — Бакуго наверняка бы справился лучше даже с закрытыми глазами.

— Номер ИРСа, — произнес Токоями, поднимая пальцы над клавиатурой.

Тодороки сказал свой и с детским любопытством принялся наблюдать за творящимся на его глазах криминалом. Телефон в его кармане завибрировал, извещая о пришедшем сообщении. Тодороки потянул к нему руку, но ее перехватил Бакуго. Он крепко стиснул его запястье и, красноречиво посмотрев в глаза, помотал головой. Тодороки не понимал причину столь резкого движения, однако желание проверять сообщение он похоронил из-за повисшего напряжения, о которое можно было получить удар электричеством. Даже когда Бакуго отпустил его, убрав руку в карман толстовки, Тодороки продолжал чувствовать покалывание на запястье. Он бросил взгляд на Бакуго, смотрящего прямо перед собой и чуть закусившего губу, пока внутри разгоралось осозна…

— Тодороки Шото, двадцать один год, девятнадцать баллов, — разрушил тишину Токоями. — На сколько собираешься повысить?

Тодороки вытащил деньги, которые откладывал на аренду жилья (Бакуго все еще не изъявил желания оставаться с ним знакомым дольше месяца) и на собственные нужды (на покупку теплой одежды, потому что готовые опуститься холода уже дышали в затылок).

— Какие расценки? — спросил он, пересчитывая небольшие сбережения.

Токоями недовольно ткнул пальцем левой руки, на которой был надет ИРС, скрытый за съехавшей тканью, на стоящую на столе табличку (текст на ней не был виден из-за царящей темноты). Токоями, раздраженный недогадливостью клиента, дернул рукой. Раздался едва различимый звук удара крошечного предмета о пол.

— Дьявол, — выругался Токоями, прикрывая глаза.

— Ну че, посветить тебе фонариком? — ухмыльнулся Бакуго. Тодороки же заметил, как дернулась бровь нелегальщика. — Я серьезно, если ты не заметил. Но можешь на ощупь искать хрен знает что.

Токоями стоял какое-то время в задумчивости, будто решал вечные вопросы (что-то про смысл жизни и смысл смерти наверняка), после чего отвернулся от них.

— Карта памяти. Небольшого размера, один на один.

Бакуго достал телефон, включил фонарик и наклонился, чтобы найти предмет. Тодороки молча наблюдал за поисками и удивлялся тому, какими же странными могут быть некоторые люди и психические расстройства (и, возможно, совсем чуть-чуть беззастенчиво пялился на Бакуго). Тот после минуты поиска победно усмехнулся, поднял с пола предмет и, выключив фонарик, сказал Токоями поворачиваться. Токоями протянул руку ладонью верх.

— Сделай скидос, а то че я зря тут нагибался.

Токоями, прикусив щеку, настойчивее потряс рукой.

— Пять процентов.

Бакуго пожал плечами и вложил карту памяти в его ладонь.

— За пятьсот начисляется один балл, — произнес он нехотя, сетуя на несообразительность клиента.

Тодороки рассчитывал на что-то более… щадящее (надеялся на лучшее и ожидал худшего, прятавшегося за углом). Мик не платил ему баснословную зарплату, да и последние дни он провел дома из-за закрытия клуба, поэтому ему едва хватало на повышение в виде семи баллов.

Бакуго протянул несколько смятых бумажных купюр Токоями, пока Тодороки удивленно хлопал глазами, смотря на руку в перчатке так, будто та была сделана из рубина. Топаза. Золота? Да чего угодно странного и не подходящего, что вызывало у него маленький ступор вперемешку с растущей благодарностью.

— Я же не смогу тебе вернуть это. И баллы за…

— Завались уже, — перебил его Бакуго.

— Так мне перечислять или подождать, пока вы все решите? — Токоями сохранял безразличное, спокойное выражение лица, будто ожидал более… худшего развития событий. Что клиент начнет вымаливать скидку? У Токоями под столом лежало средство, вмиг убивающее любое желание спорить с ним.

— Перечисляй, — произнес Бакуго.

Тодороки отдал свою часть, и Токоями, быстрыми, выверенными действиями пересчитав купюры, положил их на край стола. Он уткнулся носом в монитор, ловко вводя данные в систему забегавшими по клавиатуре пальцами. Через несколько секунд ИРС Тодороки издал глухую вибрацию, привычно уколовшую запястье, и он снял напульсник. На экране отобразилось число, от взгляда на которое Тодороки испытал невыразимое облегчение; будто земля, на которой он стоял, перестала трястись под ним, дробясь на пласты. Все же как бы он ни пытался абстрагироваться за последние несколько дней от количества баллов на ИРСе, они все равно продолжали ползти по его нервной системе склизкими червями, пожирающими нервные клетки. Это выматывало.

— Повышение с девятнадцати до тридцати шести, оплата наличными.

— Разве можно картой? — спросил он, надевая напульсник, под которым запястье согревалось тремя десятками.

— Нет, но мне нравится так говорить.

Тодороки и Бакуго вышли на улицу, с непривычки жмуря глаза от яркого дневного света. Дверь за ними со скрипом закрылась, отрезая от благоговейного аппарата и чуть менее благоговейного… взломщика?

— Бакуго, я…

— Я уже сказал тебе завалиться, — проворчал Бакуго, ступая на тропу, по которой они пришли.

— Спасибо, — поблагодарил Тодороки, подавляя готовую появиться на губах улыбку. — Я не знаю, чем отплатить тебе.

— Молчанием? — фыркнул Бакуго и вытащил пачку сигарет, на ходу закуривая.

Тодороки, смиренно идущий за ним, терялся в догадках — если Бакуго мог повысить баллы, то зачем ему нужен был он? Он смотрел на чуть сутулую спину, пока в голове разрасталась масса вопросов, готовая взорвать его черепную коробку.

Он вспомнил о пришедшем сообщении и достал из кармана телефон. Кендо писала, что клуб восстановлен и что завтра ему следует выйти на смену. Он поделился новостью с хмыкнувшим Бакуго, по скривившемуся лицу которого Тодороки догадался, что тот не был особо рад столь быстрому восстановлению.

— Как этот парень повышает баллы? Я думал, что система хорошо охраняется от взлома, — произнес Тодороки, когда они поднялись по косо прибитым ступенькам и оказались на привычной возвышенности. Грязь и лужи остались позади, внизу оврага.

— Ну, либо она охраняется не так хорошо, либо этот парень гений.

— Он… — Тодороки пытался подобрать слова, точно характеризующие неоднозначную личность хакера. — Странный.

— Он гребаный псих. Он расстрелял кого-то из автомата за то, что этот тип посветил фонариком.

Тодороки мог бы в шоке остановиться, но… он провел в Трайтоне три недели, за которые его привычная картина мира не пошатнулась, а свалилась с высоты птичьего полета.

— Почему твои знакомые постоянно кого-то убивают?

— Ха.

— И почему я узнаю об этом уже после встречи с ними? — Тодороки вспомнил, как хотел вытащить телефон, и в красках представил (во многом вдохновляясь просмотренными с Бакуго фильмами), как воображаемая пуля проходит в паре сантиметров от его головы.

— О Мике я предупредил сразу.

— Муха.

Бакуго развел руками в стороны, ну да, не гигантская летающая дрянь, но какая, к черту, разница?

— Самое ведь тупое, что это я научил его стрелять. — Бакуго показал большим пальцем на остающееся позади строение.

— Ты сделал из психа обыкновенного психа с автоматом. Я восхищен, — слова Тодороки тонули в иронии.

— Он сказал, что будет должен. — Закатил глаза Бакуго и, сделав последнюю затяжку, отправил сигарету в валяющуюся на дороге урну. — И попросил научить. Типа точит зуб на кого-то и хочет пристрелить. Ну и договорились.

— Уверен, это не так сложно. — Он был свидетелем перестрелок несколько раз после того, как оказался в Трайтоне, и предполагал, что в том, чтобы держать пистолет и спускать крючок, не было много трудностей. — Научиться стрелять.

— Ты охренеть как самоуверен. — Бакуго вскинул бровь, окидывая Тодороки с головы до ног.

— В школе я часто попадал мячом в корзину на баскетболе.

— И как это связано?

— Я меткий.

— О, блять, серьезно? — он рассмеялся и, остановившись, показал рукой вправо, на пролегающую пустую равнину, расположенную в отдалении от домов. — Ну давай, докажи это.

— Каким образом? — Тодороки остановился тоже и посмотрел на указанное Бакуго направление; у того азартом загорелись глаза. — Предлагаешь покидать камни?

— Идиот? — Бакуго, нервно почесав затылок, поперся в указанную сторону. — Если ты уверен в себе, то докажи это на деле, мистер-я-лучший-игрок-в-баскетбол.

— Я не говорил, что я лучший игрок в баскетбол. — Тодороки догнал его. — И у меня нет огнестрельного оружия. Я могу попробовать кинуть твой нож, но боюсь, что в таком случае нам придется попрощаться с ним.

— Дам тебе свой, — ответил Бакуго, отводя взгляд. Такое предложение от него можно было услышать так же часто, как и наблюдать полное солнечное затмение.

Они оказались на пустом участке, на котором гуляющий по разросшейся траве ветер трепал ее иссохшие болотного цвета ростки. Бакуго смотрел под ноги на валяющийся мусор, который жителям было лень тащить до свалки, и кривился — он любил чистоту и относительный порядок, который, несмотря на многообразие раскиданных вещей в квартире, старался поддерживать. Он носком ботинка откидывал коробки от еды и прочий хлам, пытаясь отыскать стеклянные бутылки.

Они, за десять минут набрав импровизированные мишени, расставили их на криво сколоченной доске, которую подперли двумя покосившимися коробками. Бакуго, почесав затылок и навернув пару кругов вокруг малобюджетной инсталляции эпохи постапокалипсиса, заявил, что ее можно использовать в качестве мишени.

— И что дальше? — Тодороки скептично был настроен по отношению к самодельному полигону.

Бакуго отошел на несколько метров от пяти поставленных бутылок и, примерившись, сделал еще четыре шага назад.

— Встань сюда. — Бакуго указал на место правее от себя и достал из-за пояса незнакомый Тодороки пистолет.

Как только Тодороки встал рядом, в его руках оказалось оружие; наверняка то, для приобретения которого он оказался вовлечен.

— Если попаду по ним, прокатишь на своем мотоцикле?

— Попади по всем пяти и я, так и быть, подумаю над этим, — ухмыльнулся Бакуго.

— Я не попаду по всем пяти. — Тодороки посмотрел на расстояние между мишенями, перевел взгляд на пистолет в своих руках и глянул на Бакуго. — Я пытаюсь здраво оценивать свои возможности. Три?

— Я не пойду тебе на уступки, лучший-игрок-в-баскетбол.

Тодороки глубоко вздохнул и, пытаясь подавить очередной всплеск возражения, готовящееся сорваться с губ, провел языком по ним, немного успокаиваясь.

— Хотя бы четыре? — спросил Тодороки, но не получил ответа. — Бакуго?

— А? Да, — ответил он, заполошно моргая.

Тодороки уверенно кивнул, вытянул руки вперед и, немного подумав, чуть согнул локоть левой. Он пытался вспомнить, как стреляли герои из просмотренных фильмов, и то, как держали пистолет не самые доброжелательные жильцы четвертого, и щурил глаза, нацеливаясь на стеклянно-зеленую мишень.

— Поставь ноги на ширину плеч и распредели вес на обе ноги, — произнес Бакуго и, подойдя, носком ботинка указал на кроссовку Тодороки. — Эту отведи чуть назад. Ну хоть правую руку додумался закрепить. И большой палец направь вдоль пистолета.

— Ты как всегда вовремя говоришь полезную информацию, — посетовал Тодороки, беря пистолет правильно. И в глубине души разочаровался, что Бакуго при объяснении обошелся теорией, не пытаясь показать на практике, как держать пистолет. Он видел в фильмах, так обычно делают, когда учат — встают позади и… Тодороки заглушил неконтролируемый поток мыслей. О чем он только…

— Ну сломал бы плечо, не проблема, — ухмыльнулся Бакуго.

— Если ты не заметил, то оружие сейчас находится у меня. И я могу довольно однозначно ответить на твои колкости.

Бакуго широко, слишком широко ухмыльнулся, что не могло не показаться Тодороки подозрительным. Он не успел среагировать — Бакуго левой рукой схватился за середину пистолета, правой ударил в сгиб кисти Тодороки, после чего молниеносно вывернул оружие и выхватил его. Тодороки, потирая ушибленную кисть, чувствовал бахвальскую усмешку на себе.

— Кто тебя этому научил? — спросил он. От сияющего выражения лица Бакуго легкая боль исчезала. — Не говори, что улицы.

— Мужик один, — ответил Бакуго, крутя в руке пистолет. — Я уже говорил тебе. — Бакуго впихнул в его руки оружие и отошел на пару шагов в сторону, чтобы не мешать. — Дыхание задержи, когда будешь стрелять. Ну?

Тодороки поднял пистолет, встал так, как показал ему Бакуго, и прицелился.

Оглушительный выстрел пронесся по пустырю. Последовало еще несколько таких же громких, от которых в ушах поднялся звон.

— Теперь я знаю, что тебя отправили сюда не за массовые убийства из огнестрела. — Бакуго глумился, глядя на четыре оставшиеся целыми бутылки из пяти.

Тодороки, опустив выставленные руки, отдал оружие Бакуго. Он поставил пистолет на предохранитель и убрал за пояс.

— Я попал.

— Успокаивай себя этим.

Садящееся солнце выглянуло из-за облаков, освещая пустырь багрово-золотым, отчего упадническое состояние окружающего пейзажа заиграло яркими красками. Они оживили его, вдохнув в серую местность цвета с богатой палитры. Бакуго, глядя вдаль, за стену, за которой колыхались низкие волны, светился в солнечных лучах; те играли светлыми переливами в его волосах и очерчивали контур профиля, резковато скользя по фигуре. В красных глазах, казавшихся еще более алыми, топился закат.

Тодороки не сразу сумел отвести глаза от, казалось бы, совершенно обычной картины.

— Меня отправили в Трайтон за клевету, —произнес Тодороки, когда наконец смог совладать с охватившим его очарованием. Солнечный свет слепил, лаская лицо теплыми лучами. — Но я не делал этого.

— Это как? — Бакуго повернулся к нему, и, будто ошпарившись, поспешно заинтересовался разбитой тарелкой в стороне.

Тодороки пожал плечами. Он не планировал никому изливать душу и приоткрывать тайну над тем, почему он оказался в Трайтоне. Никого это не волновало; у всех были свои проблемы, которые таскались на спине в большом походном рюкзаке с нашивкой «сладкая жизнь».

Однако ему хотелось рассказать обо всем Бакуго, словно это стало первостепенной важностью.

— За день до того, как я оказался здесь, я возвращался из университета. Мне пришлось задержаться из-за работы над статьей. Я едва успевал до комендантского часа попасть домой.

Бакуго поморщился, но не прервал его.

Тодороки, поправив перекинутую через плечо сумку, перешел дорогу на зеленый и, оказавшись на противоположной стороне улицы, скользнул в переулок. Горящие фонари освещали неширокую дорогу, вдалеке которой, за машинами, он увидел группу из нескольких парней, облепивших темноволосую девушку.

Тодороки чуть ускорился и сильнее сжал лямку на сумке, опуская голову. Система должна была ощутимо понизить мерзавцев в рейтинге, поэтому ему, которому и так грозил штраф за несоблюдение комендантского часа, не стоило вмешиваться. Они все равно окажутся в Трайтоне, не важно, будет он…

— Помогите! — крикнула испуганная девушка, слезно глядя в спину Тодороки. — Пожалуйста!

— Да закрой ты свой рот, мы же так, чисто по-дружески, — грязно усмехнулся один из них, вжимающий девушку в стену.

Тодороки остановился и, сжав пальцы, развернулся.

— А ты че встал? Иди давай, — сказал ему другой.

— И ты прошел мимо? — спросил Бакуго, кусая губу; на его лбу возникли острые полоски назревающего гнева.

— Нет. — Тодороки сложил на груди руки; ему было неприятно вспоминать случившееся. — Я вмешался. Мне не пришлось устраивать драку, потому что как только я оттащил одного из них от девушки, второй отвалил сразу. Они оба убежали.

Тодороки подошел к перепуганной девушке, у которой потекшая тушь размазалась по щекам. Ее нижняя губа, под которой находилась родинка, дрожала.

Тодороки не знал, как успокаивать кого-то, поэтому молча стоял, не решаясь ни сказать, ни сделать что-либо. Его присутствие и участие должны как-то помочь?..

— Отправьте на них жалобу, пожалуйста, мой ИРС сломался, — произнесла незнакомка, вытирая слезы и указывая в направлении убегающих. Тодороки, приглядевшись, заметил, что экран был разбит. — Я не могу… я не могу.

— Система уже должна была получить сообщение об их нарушении и назначить штрафы.

— Нет, нет! ИРСы не сработали.

Сколько бы и как бы ни говорили, что система была близка к совершенству, та все равно периодически выдавала сбои; из-за них особо счастливые нарушители оставались безнаказанными.

— Я отправил на них запрос, — сказал Тодороки, задумчиво глядя на носки своих посеревших кроссовок. — На следующее утро до университета я уже не доехал.

Повисла тишина. Дышащий свободой ветер закружился рядом с ними и, растрепав волосы и подняв низ расстегнутой толстовки Бакуго, отлетел прочь.

— Они могли быть чьими-то богатыми родственничками, — ответил через некоторое время Бакуго.

— Подобные махинации были бы заметны, — произнес Тодороки; как бы он ни пытался избегать подобной догадки, та все равно нагнала его предположением Бакуго. — Я думаю, дело в возникшем сбое или… недоразумении.

— Ну продолжай себя в этом убеждать.

— Думаешь, меня подставили? – спросил он, продолжая смотреть вниз и пытаться разобраться, что испытывал. Горечь? Разочарование? Злость? Чувства, которым следовало бы смешаться и встряхнуть Тодороки, оказались испарены пониманием: «Да, такое вполне могло случиться, чему здесь удивляться?». Тодороки не удивлялся, подумал разве что о том, что затея с рейтинговой системой была обречена на провал с самого начала, потому что ее разрабатывали люди.

— Если ты не подорвал главную площадь в тот же день, то да, идиот, — Бакуго ткнул его пальцем в грудь, — тебя подставили, чтобы прикрыть этих ублюдков. За клевету не снимают пятьдесят или сколько там у тебя было баллов. Может, от тебя просто избавились, чтобы языком не трепал и не портил имидж тем мудакам, если у них были связи. — Бакуго замолчал ненадолго. — Жалеешь, что не прошел мимо?

Пару недель назад Тодороки основательно задумался бы над ответом. Провел бы заседание с тараканами в голове, обсуждая все минусы и плюсы (на обсуждение второго ушло бы не так много времени; раз и готово). Долго взвешивал бы решение. Ему наверняка понадобилось бы несколько бутылок с холодной водой, чтобы освежиться.

— Нет. Ведь в таком случае я не сменил бы прическу, — ответил Тодороки, сдувая бело-зеленые пряди со лба.

— Ха, вот уж да.

Бакуго продолжал стоять рядом, криво приподняв уголок губ, и смотреть куда-то направо, будто случайно брошенный взгляд на Тодороки мог подорвать их обоих. Тодороки захотелось сделать что-то очень глупое.

Телефон Бакуго зазвонил. Он, достав его из кармана, недовольно ответил на вызов. Тодороки не успел моргнуть, как увидел перемену в его вытянувшемся лице, отразившуюся в сведенных бровях над расширившимися глазами. Лавина беспокойства, разбившись о напряженную фигуру Бакуго, обрушилась и на него.

— Я буду сейчас, — произнес он и, сбросив вызов, сжал в руке телефон.

— Бакуго? — спросил Тодороки, пытаясь перехватить в панике бегающий взгляд.

Бакуго развернулся, практически бегом направляясь в сторону дальних домов. Тодороки пошел за ним, словно его потянуло за слабо(?) привязанные нитки.

— Киришима в больнице, — сказал Бакуго, перепрыгивая через раскиданный мусор. — Не знаю, что произошло, мудак Деку ничего не объяснил, — он говорил спокойно, но по трясущимся губам Тодороки видел, как сильно тот был встревожен.

— Я с тобой.

Бакуго смазанно кивнул.

Они оказались в больнице через полчаса, взмыленные и запыхавшиеся. Тодороки не надеялся увидеть стационар, оборудованный по последнему слову техники, но как только дверь за ним захлопнулась, и он оказался в темном коридоре, в котором запах крови и спирта, смешавшись, ударили в нос, представления о больницах в четвертом районе навернулись с башни, построенной на последней оптимистичной ноте. Бакуго и Тодороки услышали голос Ашидо, кричащей на Каминари. Материализованный страх дохнул смрадом им в лицо. Бакуго подбежал к концу коридора, открывая нараспашку дверь в операционную.

— …не уследил за ним?! Почему?! — Ашидо, вцепившись в футболку стоящего недвижимым монументом друга, смотрела ему в глаза, пока ее губы дрожали.

— Ашидо, пожалуйста. — Мидория положил руку девушке на плечо, пытаясь успокоить.

Тодороки, возникший в проходе и пытающийся отдышаться, увидел лежащего на кушетке бессознательного Киришиму.

— Где ты был все это время?! — продолжала кричать Ашидо; ее льющиеся слезы застилали глаза и падали с подбородка, разбиваясь о холодную плитку.

Бакуго, опирающийся рукой о стену, шумно дышал, смотря на бессознательное тело за ними, рядом с которым стоял Каминари и пытался привести его в чувства. Он, почти белый, трясущейся рукой подносил к его носу вату с нашатырем и стискивал свободной прутья кушетки.

— Разве вы не должны были заботиться друг о друге?!

— Что… что за хрень с ним? — спросил Бакуго, набравшись воздуха. — Эй?

Ашидо развернулась к нему, и Тодороки стало физически больно от перекошенного, отчаянного лица. Как если бы по нему самому проехался катафалк, а за ним — сама похоронная процессия, погребая его в сырой земле.

— Ашидо, не надо, — вмешался Мидория, сильнее сжимая руку на ее плече.

— Что произошло?! Он жив?!

— Бакуго. — Тодороки положил свою на его плечо, не зная, что сделать, чтобы успокоить его, сейчас готового взорваться от обуреваемых инфра-красных эмоций. Сжал крепче, почувствовав, как то тряслось.

— Это из-за меня, — дрожаще произнес Каминари, начиная паниковать из-за того, что нашатырь не помогал; он кинул вату на пол, бережно похлопывая Киришиму по щекам. — Я…

— Не говори так, — произнес Мидория, прижимая к себе плачущую Ашидо. — Ты ни в чем не…

— Почему ты не заметил, что он принимает? — перебила Ашидо, кусая губы. — Вы же… вы же вместе… почему… — Она сжала зубы, пытаясь успокоить рыдания.

— Принимает? — Бакуго сглотнул; постепенное понимание происходящего подползало к нему, держа в руках самодельный окровавленный топорик.

Тодороки застыл, неверяще смотря на Киришиму.

— Да! — крикнула взволнованная Ашидо, и ее ответ был подобен пуле, прострелившей висок. — Да! Уже черт знает сколько!

— Выметайтесь отсюда, — произнесла зашедшая врач, натягивая на руки перчатки и бесцеремонно отталкивая Каминари. — Мне повторить еще раз?! Выметайтесь!

Они вышли из операционной. В полутемном коридоре повисла глухая тишина, прерываемая беззвучными рыданиями Ашидо на плече Мидории и жутким гудением мигающих ламп. Каминари съехал по грязно-зеленой стене, садясь на пол и утыкаясь лицом в согнутые колени.

Тодороки пришел в себя от резкого звука захлопнувшейся двери — Бакуго вылетел из больницы. В его голове все равно продолжала стоять неразбериха; в нее верить не хотелось, словно та была с другой планеты. Путешествовала по галактическим империям, не обращая внимания на земную расу. Летала на неопознанных объектах. Забрала бы кого-нибудь из них, что ли. Лучше бы всех, конечно, но настолько счастливых концовок не бывает.

— Иди за ним, пожалуйста, — сказал Мидория, обращаясь к Тодороки, и продолжил успокаивать подругу легкими касаниями по содрогающейся спине. Каминари сильнее вцепился в рукава кофты, комкая ткань в кулаках.

Тодороки кивнул и, развернувшись, бросился за Бакуго.

Бакуго он нашел за поворотом.

Он нервно чиркал зажигалкой, пытаясь зажечь засунутую в рот не той стороной сигарету. Бакуго был похож на собирающийся взлететь в небо механизм и подорвать к чертям солнце, галактику и все за ее пределами. К черту космический хаос, к черту все. Его руки тряслись, и сам он весь трясся тоже.

— Бакуго? — Тодороки понятия не имел, что делать и что говорить. Только перекошенное в горечи лицо хотелось сжимать в ладонях.

— Черт, — произнес Бакуго, переставая чиркать зажигалкой и делая глубокий, судорожный вздох, набивающий горящие легкие, чтобы заполнить расползающуюся внутри пустоту.

Тодороки стоял в паре метров от него и не шевелился, боясь сделать что-то не так. Смотрел на то, как Бакуго срывается в личный ад. Ощущал себя как никогда маленьким и бесполезным. Таким никчемным, что…

— Это же я виноват, — произнес Бакуго спустя некоторое время, глядя на заволоченное тучами небо пустыми глазами.

Сдерживаемая из последних усилий маска Бакуго треснула.

В самом Тодороки тоже что-то надломилось.

— Я же продавал… я продавал их! Толкал по всем районам, чтобы что?! Чтобы… — Бакуго зажмурил глаза, вдавливая затылок в твердый пласт кирпичной стены, — чтобы мой лучший друг начал принимать?! Сдох от передозировки?! Я… я даже не заметил… Блять!! — он ударился затылком о стену до звона в ушах. — Блять! Я…

Тодороки шагнул к нему. Прижал к себе и закрыл глаза, чтобы справиться с нарастающей болью. Она текла по венам Бакуго и передавалась ему через крепкие объятия, от которых раздиралась на части грудь.

— Отцепись от меня! Отцепись нахрен! — кричал Бакуго, обхватывая его руками и сжимая в пальцах толстовку; прижимался сильнее, пряча горячее, мокрое лицо в ее вороте. — Отцепись.

========== Красная ночь ==========

Комментарий к Красная ночь

экстра про киришиму.

Отец Киришимы, родившийся в Лэдо и отправленный в Трайтон в двадцать восемь лет, никогда не прекращал мечтать о возвращении на свою родину. Тщательно следил за баллами, не допуская их понижения, и постепенно подобрался к заветным семидесяти — а оттуда уже рукой подать до другого рубежа.

Как бы не так.

Он застрял на проклятых семидесяти, получая штрафы за мелкие нарушения, стекающиеся к нему с центра земли. Будто стоял в центре конуса, в который несло всю грязь и мерзость, постепенно поднимающуюся к коленям, далее — к поясу, следом — к груди, готовясь поглотить и уничтожить однажды оплошавшего жителя Лэдо.

Киришима, который не видел ничего другого, кроме Трайтона, перенял мировоззрение отца, долгими ночами разглагольствующего на кухне, что не останется здесь, в этом богом забытом гадюшнике, и обязательно выберется с ними или без них. Мама Киришимы немногословно отвечала на его богатые грандиозными планами речи и с сомнением, тлеющем на дне карих глаз, смотрела на своего мужа — она-то выбираться не планировала.

И действительно — через пару лет она умерла, так и не увидев мира за стенами Трайтона.

Киришима, увлеченный рассказами отца о бескрайнем мире за пределами города, мечтал попробовать свободу, которой горел отец, на вкус. Он уделял много внимания рейтингу, не упуская лишней возможности пополнить баллы на улицах главных районов, и гордился собою каждый раз, когда это удавалось. Одобрение в глазах отца придавало смысл его действиям.

В его средней школе, расположенной на окраине второго, тех, кто лез из кожи вон, чтобы не потратить баллы, практически заменяющие драгоценности, недолюбливали. Но Киришима, старающийся особо не выделяться и быть максимально дружелюбным со всеми, никогда не попадал под раздачу. Зато то, как под нее попадали другие, игнорировал, проходя мимо. За драки, в конце концов, снижают баллы, поэтому… разочаровываться в себе (и видеть разочарование на лице старика) не хотелось.

Там же он познакомился с Бакуго, который казался настолько агрессивным и нервным, что Киришиме поначалу было удивительно то, что у него были друзья.

— Я не собираюсь просиживать задницу в Трайтоне и выберусь из него! — заявил Бакуго однажды в коридоре, полным народа, после стычки с одноклассником.

То, что после своих слов он этого одноклассника ударил, поразило Киришиму еще больше — минус три балла, вообще-то, имели мало чего общего со словом «выберусь».

— Привет, я Киришима. — Киришима протянул руку отрабатывающему наказание Бакуго, который, не до конца вымыв пол, читал статью с телефона для быстрого набора мышц. — Если хочешь быстро набрать мышцы, то ешь белок и рыбу.

Бакуго знакомство не оценил и послал его.

На второй раз тоже.

Да и на пятый.

— Да ты бесишь, отстань от меня! — сказал Бакуго, когда они столкнулись на лестничной клетке.

— Я хочу быть твоим другом, — лучезарно улыбнулся Киришима, чем ввел Бакуго в ступор.

Киришима считал, что Бакуго — классный и сильный парень, который был достоин восхищения — характер, правда, дерьмовый, но Киришима был достаточно дружелюбен для того, чтобы закрывать на это глаза. Желание добиться дружбы с ним вылетело на полосу первостепенной важности. Они оба были похожи — оба хотели выбраться и обладали одним музыкальным вкусом, так что сама судьба взывала к их дружбе.

Киришима, несмотря на желание выбраться из Трайтона, оставался простым парнем.

Бакуго тогда устало закатил глаза, вяло согласился, а после послал его.

Киришима посчитал это за прогресс.

И прогресс действительно был — Бакуго перестал орать на него 25/8 и постепенно-медленно начал открываться с других сторон.

— Меня бесят тупые слабаки, которые не могут за себя постоять, — заявил Бакуго парню младше на один год, перед этим набив морды достающим его одноклассникам.

Чуть позже, когда они сидели на обеде и обсуждали тренировки, Киришима не выдержал и спросил.

— Почему я дерусь, если страдает мой рейтинг? — Бакуго моргнул тогда забавно, потому что вопрос завел его в тупик. — Ты дурак? Ну да, я не собираюсь оставаться здесь, но и вести себя, как мудозвон, я не буду.

Они вместе перешли в старшую школу, в которой обзавелись общей компанией. Киришима, за день до начала учебы перекрасивший волосы в красный в знак начала новой жизни и улучшенной версии себя — он все так же не видел перспектив в Трайтоне, но и превращаться в мудозвона, которым теперь иногда представлялся отец, отказывался.

А еще в старшей школе он встретил Каминари, входящего в их маленькую компанию. Он оказался настолько веселым и раскованным, что общение с ним никогда не проходило в тягость. Своей непосредственностью и порой глупыми историями из жизни, которых у него, наверно, имелось с пару десятков ящиков, он невольно заставлял слушать себя.

Через пару месяцев просто слушать Каминари стало мало; хотелось его касаться, перекидывать руку через плечо и совершенно не по-мужицки обнимать, вжимаясь носом в шею. Даже мысли на утренней пробежке, обычно пустые из-за раннего подъема, занимал одноклассник, из-за чего он пару раз чуть не опоздал на первый урок из-за долгого приема душа. Настроение в его присутствии подскакивало на несколько высоток, отчего он казался себе несоизмеримо маленьким.

И несоизмеримо странным.

Потому что он планировал встретить милую девушку, пожениться до двадцати пяти, завести детей и всей семьей перебраться в Лэдо — на протяжении всей жизни именно это талдычил ему отец.

— Иди и засоси его, — сказал Бакуго, когда они вместе шли домой. Киришима, пьющий воду из бутылки, чуть не поперхнулся. Они даже не разговаривали об этом.

— Это настолько заметно?

— Сам как думаешь, а?

Киришима остановился.

— И я не кажусь тебе… мерзким?

Бакуго тогда наорал на него, и Киришима посчитал это за отрицательный ответ.

А через полгода Киришима оказался в третьем районе, потащив за собой Каминари (тот сам изъявил желание, но он все равно не мог не думать о том, что вина за случившееся лежала на нем). Он мог быть немного расторопнее и не терять бдительность. Но, наверно, где-то подсознательно он надеялся на то, что отец не станет выгонять его из дома после заявления о том, что его сын влюблен в парня.

И вот, где Киришима оказался — в полупустой квартире, которая нуждалась в ремонте (или в подобии ремонта), починке техники с мебелью и порядке.

Простое понимание — мечты о том, чтобы переехать в Лэдо, так и останутся мечтами, бомбардировало долгими ночами, когда мысли беспокойно метались, то и дело подкладывая что-то свинское. Конечно, третий район не мог быть преградой для исполнения заветного желания, потому что выбраться можно было хоть из четвертого, лишь бы не нарушать определенные правила и не попадаться на глаза тем, кто тщательно следил за административными нормами, но все же… Киришима, все свое детство слушающий сетования отца на Трайтон и рассказы о том, что Лэдо с ним не сравнится, выбравшись из отцовского дома, постепенно охладевал к его идеям. Но все равно… все равно…

Каминари, сидящий за починкой техники для продажи, в такие моменты оборачивался к нему, будто чувствуя, что что-то не так, улыбался широченно и Киришима почти забывал о том, как не любил город.

— Так, давай честно, ты украл продукты, пока владелец сидел в подсобке и пожирал крендели? — спросил Каминари, скептично смотря на два пакета с едой. — Нельзя воровать у тех, у кого ты работаешь, это бестактно.

— Да, я пробрался ночью, укутанный в темный плащ, и похватал все с полок.

— Ночью? — Денки театрально уставился на запястье, на котором не было часов. — Уже третий час дня. Наверняка у тебя был еще один пакет, который ты умял в одиночку.

— Так и было, — улыбнулся Киришима, подходя к ухмыляющемуся Каминари и легко целующего того в висок. — У них срок годности подходит к концу, так что владелец продал по скидке.

— Эй, а я уже представил, как ты пробираешься во тьме ночи в вашу форточку, после чего твоя задница застревает в ней же.

— Поговорим о моей заднице, Денки? — Киришима задорно подмигнул ему, и Каминари звонко рассмеялся.

Через некоторое время магазин закрыли, и вопрос о том, куда пойти работать, встал ребром.

Каминари пытался затащить его на рынок, мечтательно и красочно рассказывая о том, как они могут поставить палатки рядом.

— Сомневаюсь, что в таком случае мы бы смогли работать, — произнес Киришима, ища вакансии в интернете; Каминари подумал немного и согласился.

Вакансии в интернете не находились, зато нашлись в реальной жизни. Он услышал разговор двух мужчин о том, что разборки банд выходят из-под контроля и что работы из-за их «ебаных притязаний» становится больше.

В тот же день Киришима подошел к двухэтажному строению и увидел, как в его сломанные ворота проезжал грузовик.

— Че застыл в дверях-то? — спросил лысый мужчина, открывший для него входную дверь.

Киришима вошел.

Киришима вышел из здания через час, имея новую работу, на которую должен был выйти завтра.

Каминари его выбор не оценил.

Киришима тоже не горел желанием мотаться по всему Трайтону, подбирая трупы с изрешеченной грудью, переломанными костями и воткнутыми в живот заточками. Но это хорошо оплачивалось, так что… Ему совсем не становилось дурно от вида закатившихся глаз (у некоторых глаза так вообще отсутствовали).

— Че, хуево, да? — спросил его напарник, сидящий на месте водителя их небольшого грузовика с мертвенным сюрпризом за спинами. — Привыкнешь через пару месяцев.

От поддержки становилось легче, но, если честно, это все равно мало смахивало на нее.

— Если че не так, — сказал он же, когда они приехали в отделение местного крематория-морга — кладбища в стенах Трайтона никогда не существовало из соображения грамотного распределения пространства, которое предназначалось для постройки важных строений (не-а, нет) — и смотрели, как вытаскивали трупы, — всегда можно упростить процесс привыкания.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Киришима, отворачиваясь от показавшийся из сползшего покрывала неестественно изогнувшейся руки.

Напарник, облизав сухие губы, достал из кармана мелкий пакет с круглыми таблетками.

— Помогает отключать мозг, когда совсем пиздец видишь.

Киришима замотал головой и даже нервно задергал руками — он не хотел связываться с наркотиками. Он видел, как несколько сотрудников в перерывах доставали из карманов такие же пакеты и как они, подавленные, за пару минут становилось добродушными братанами, готовыми травить байки про то, как они «ебали смерть».

Он слышал о том, как Мик, мужчина из клуба на юго-западе Трайтона, вел активный бизнес по продаже. Ходили и слухи о том, что таблетки ему на блюдечке притаскивал управляющий бюро, с которым они делили долю. А вскоре они прекратились — удивительным образом все те, кто клеветал на Мика, вскоре оказывались на работе Киришимы в качестве… работы. Впрочем, самого Киришиму никогда не интересовало, кто и как притаскивал в Трайтон наркоту — он предполагал, что это происходило во время утреннего привоза товаров из столицы, и старался дальше не совать нос. Каминари, близко знакомый с контрабандой, молчал по этому поводу, только плечами пожимал и улыбался разбито (на рынке дела становились хуже с каждым годом).

Новость о том, что Бакуго добровольно покинул второй район и переехал в четвертый, прилетела ему в сообщении от Ашидо. Он в тот же момент набрал его номер, но был тактично послан оператором к черту — телефон оказался выключен. На следующий день после того, как он сообщил Каминари о произошедшем, он расспросил у своих знакомых — тех, кто развозил трупы, уважали, считая, что хорошие отношения с ними не позволят выебать их труп — и выяснил, что похожего парня видели на западе района.

Бакуго послал Киришиму сразу и выставил за дверь квартиры на первом этаже, даже не выслушав друга, с которым поддерживал общение с самого детства. Киришима тогда посчитал, что ему нужно время, и не стал настаивать.

Время шло, но Бакуго продолжал игнорировать их существование, будто от нескольких лет дружбы осталось только выжженое поле.

На работе он освоился, так и не воспользовавшись чудо-средством Мика, и вскоре спокойно прогуливался по двум этажам кирпичного здания, не обращая внимания на витающий в коридорах трупный запах. В несколько помещений ему дорога оставалась закрыта, поскольку разрешение на их посещение выдавал управляющий бюро — в то, в котором снимались ИРСы с тел, и в то, в котором мертвые тела отслеживались через номер.

— Пиздец, псины Мика совсем с цепи сорвались, — произнес его напарник, когда они оказались возле заброшенной автостоянки вместе с несколькими мертвыми телами.

— Почему ты думаешь, что это дело рук людей Мика? — спросил Киришима, за год успевший привыкнуть к кровавым побоищам и не чувствовавший ни омерзения, ни толики страха от вида тел; они стали обыденностью.

— Да ты на дырки посмотри. — Напарник, облизав губы, указал носком ботинка на изрешеченную спину. — Такие только от его оружия могли остаться, больше ни у кого здесь нет автоматов, он все скупает.

— Почему они вообще устраивают это? Что их не устраивает-то?

— А ты че меня спрашиваешь? Иди вон, лучше у них самих спроси. — Напарник достал пачку сигарет и закурил, опираясь о бампер. — Я слышал, что Даби, ну этот, который рейтингом барыжит, собирается повысить на него цену. Мику это не уперлось никуда. Айзаве-то в радость, чем больше разборок, тем больше спрос на его товар.

— Повысит цену на рейтинг, говоришь? — удрученно повторил Киришима, смотря на засохшую землю.

— Начал считать себя чуть ли не главным, вот и поехала крыша. — Покрутил пальцем у виска.

Киришима мало знал о Даби; только то, что он пару лет назад появился в Трайтоне и что не прошло и года, как он заявил о себе во всеуслышанье. Способ выбрал интересный и привлекающий внимание — перестрелки и ставшие частыми разборки стали украшать скучные будни бедных районов бесплатными представлениями.

— Чтобы товар Мика продавался, — продолжил напарник, — ему нужны люди. А если люди сдохнут от того, что у них кончатся баллы, то какой ему прок?

— Не совсем понимаю, — произнес Киришима, заводя руку за шею.

— Бля, это как круговорот. — Мужчина изобразил рукой круг. — Нужно откладывать деньги не только на товар Мика, но и на рейтинг Даби. Мик продает товар, а торчки после того, как приняли его, бегут к Даби, поджимая хвосты, чтобы отдать деньги и повысить рейт. Они повышают, и у них снова появляются баллы, чтобы проебать их на наркоту.

— А Айзава при чем здесь тогда?

— Деньги хер добудешь на честной работе. Проще прирезать кого, ну или поугрожать пушкой. А пушки толкает только он. Понял?

— Да, правда круговорот, — произнес Киришима, смотря на трупы. Напарник кивнул.

Возвращаясь домой с работы, после которой хотелось залезть в душ и не вылезать из него пару часов — но счета за воду не оценили бы подобного расточительства — он увидел растрепанную макушку Бакуго, тащащего пакеты продуктов с каким-то невысоким светловолосым мужчиной. Он хотел крикнуть ему вслед, но так и не придумал, что именно — если бы Бакуго хотел, он бы давно оказался на пороге их с Каминари квартиры. Это так же, как в детстве, когда тот вроде бы динамил его, но не давал понять, что «на самом деле динамил его». В этот раз понимание не сразу, но накатило. Болезненно так, но жить вроде как можно.

Киришима вернулся домой, принял душ и завалился спать, на следующий день узнав — получил оповещение по почте, к которой был привязан его госаккаунт, — что отец все-таки добился своего и оказался на поезде. Новость была воспринята ни горячо, ни холодно.

Время неминуемо текло, постепенно вплетая в историю происходящие события. Киришима, находящийся в эпицентре и уже привыкший к ним, не мог не думать о том, куда разборки банд могут завести. И куда, черт возьми, смотрит бюро?

Киришима никогда не строил иллюзий по поводу крайних районов Трайтона (за это стоило сказать спасибо отцу, вычеркнувшего его из жизни, за то, что его чересчур утрированные представления о них оказались оправданными). Это Каминари, который прикипел к четвертому еще в детстве, было тяжело смиряться с тем, что он видел на рынке (да какой рынок, достаточно было выйти на улицу и открыть глаза). Он не жаловался на то, что происходило на нелегальной работе, но Киришима, в последние дни не раз подъезжающий к окраинам рынка, имел представление о том, что творилось в его импровизированных пределах.

Ситуация постепенно становилась хуже, и даже идиот не смог бы сказать, что проблем нет.

Разногласия между бандами, продолжающие маячить перед глазами таблетки на работе, проблемы с деньгами и вытекающие из них отсрочки за оплату квартиры — все это мало способствовало благоприятному расположению духа по утрам и вечерам.

Разложению разве что.

Во время смены Киришиме пришел вызов о произошедшем пожаре в северной части третьего района. В Трайтоне было открыто несколько вакансий для развозки трупов (своеобразные Хароны Трайтона) — он лично сжигал парней, с которыми незадолго до этого шутил шутки — и ни одной для пожарника.

Киришима и его напарник, прибывшие на место, оказались возле сгоревшего дома. У чудом уцелевшего подъезда сидел темноволосый парень его возраста, смотрящий в никуда.

— Охренеть, — произнес Киришима, увидевший последствия поглотившего трехэтажного дом пожара, сожравшего его и выплюнувшего наружу обгоревшие обрубки стен и мебели. — Как это произошло? Что-то взорвалось?

— Типа, — сказал подошедший напарник, закуривающий сигарету и протягивающий ему; Киришима отказался. — Родители этого парня влезли в рейтинговые долги. — Напарник показал кивком головы в сторону сидящего у подъезда. — Ну вот и последствия.

— Последствия — многоквартирный дом трупов?

— Не, все живы, кроме… — Показал на все того же парня.

Киришима был хорошо знаком с разборками между тремя бандами, но он еще не видел, чтобы их участниками становились жители; по крайней мере, не в таких масштабах — не дом же, черт возьми, сжигать.

— Я в этот сраный дом не пойду, — заявил напарник, поднося к сухим губам вторую сигарету. — Не хватало еще, чтобы меня по голове балкой огрело.

Киришима тоже не торопился пробираться под его полуразрушенную крышу, поэтому и стал свидетелем того, как двое людей облепили парня у подъезда и, что-то сказав ему, потащили за собой.

— Все нормально? — спросил Каминари, только увидев его, вошедшего в квартиру.

Оставшись здесь один, Киришима на самом деле не вывез бы периодически проскальзывающий пиздец; вроде ничего не предвещает, как случается какая-то дичь — и все. Он подошел к Каминари и уткнулся в макушку, оплетая руками шею и ничего не говоря.

С Шинсо он познакомился совершенно случайно — они с коллегами, возвращаясь с работы, спорили о растущих беспорядках в Трайтоне. Кто-то утверждал, что во всем виноваты те, кто приезжает из столиц, кто-то обвинял во всем банды, кто-то еще — вообще всех. Проходящий мимо человек с фиолетовыми волосами заявил, что во всем виновата сама система начисления рейтинга, которая работает на вышестоящих лиц, а не на простых граждан, и что им всем пора раскрыть глаза. Коллеги Киришимы высказывание незнакомца не оценили, зато вот он сам…

На старой квартире несколько авантюристов принялись продумывать планы, искать доказательства их правоты в том, что плачевная ситуация в Трайтоне выгодна кому-то очень влиятельному, и набирать людей.

Ашидо, с которой они до сих пор поддерживали связь, оказалась в их числе сразу, как только услышала невнятный разговор Каминари и Киришимы про что-то, что толком не поняла.

Мидория притащил не пышущего энтузиазмом Бакуго к ним.

И все было бы ничего, если бы не растущее напряжение из-за нехватки денег, увеличивающаяся с каждым годом, из-за сопротивления, на которое растрачивались физические ресурсы, и работы, убивающей моральные — разборки между бандами все же приутихли, поскольку те пришли к чему-то наподобие согласия, однако трупов меньше не стало.

На двадцать первом году Киришима на очередное предложение расслабиться ответил согласием и проглотил белую таблетку под одобрительное похлопывание напарника (прошлый напарник был уже год как мертв).

Расслабленность пришла через пару минут. Желание делать что-то, не важно что, захлестнуло с головой. Стало так хорошо, как не было никогда. Не было трипа с радужными лошадьми и с меняющими форму разноцветными воздушными шариками, просто мир ненадолго перестал видеться беспросветным дерьмом. Ненадолго — это, конечно, здорово, но задержаться там, где все (образно) не валится из рук, хотелось чаще и на подольше.

Разве что смен приходилось больше брать, чтобы оплачивать рейтинг, который тянулся вниз после каждой желанной порции. В человеке, который никогда не включал свет в помещении, он не сразу узнал того парня у подъезда.

Однажды Киришима выполз на улицу зимой в одной футболке и, не чувствуя холода от наркоты, тяжело заболел. За те несколько дней, что он мучился от жара и видел, как не находит себе места Каминари, он успел возненавидеть себя. Сильно так, до дрожи.

И этот контраст между «слишком прекрасно» и «слишком отвратно» так сильно поразил его, что он пообещал себе никогда не принимать.

Обещание он нарушил в первый же день, оказавшись на работе. Смотреть в глаза Каминари стало невыносимо. Прикидываться, что все нормально, тащить деньги из дома и утверждать самому себе, что это последний раз — тоже.

Маленький круговорот ненависти, который он старательно избегал на протяжении пяти с половиной лет жизни в бедных районах, все же догнал его и посадил на детскую карусель с бегущими лошадками.

Последний раз настал(?) для него тогда, когда в квартире его, передознувшегося, нашел Каминари.

========== XII. Оранжевая ночь. 22-25 ==========

Тихое гудение работающей на полную мощность техники разбивалось о тонкие стены и мелкими осколками падало на выложенный в плитке пол. Стоящий на базе полумрак был калькой на мрачное состояние собравшихся.

Переполошенное сопротивление обсуждало события последних дней — выразимся цензурно. Иида нервно ходил от стены до стены, Серо подпирал заваленный компьютерный стол, Ашидо молчаливо пялилась в никуда, Мидория нервно крутил в руках вытащенную из шкафа тетрадь, Асуи…

Бакуго, подпирающий одну из тонких стен возле дивана, на котором сидел отстраненный от общего волнения Шинсо, и чувствующий поясницей холодный ветер, проникающий через щели, подумал, что с него «хватит».

Киришима, состояние которого после проведенной детоксикации стабилизировалось, валялся на койке в жалком подобии больницы без сознания. Каминари, проведший всю ночь в кабинете медсестры, обещал написать, когда (если) тот придет в себя. От него не поступало ни звонков, ни сообщений, что добавляло и без того обреченной атмосфере больше черных красок; как если бы полчище дементоров окружило бывшую автомастерскую, высасывая силы из собравшихся. Мраком дышали стены и потолок, создавая аквариум с трубочкой для воздуха, в который горячим дегтем запускалось бурлящее отчаяние.

Первые, вторые, третьи, четвертые районы в голове Бакуго перемалывались в щебень, превращались в грязь в блендере и вываливались бесформенной жижей в побитые тарелки. Бакуго чувствовал себя так, будто его засунули в миксер. Взболтать, но не смешивать (Бакуго и взболтали, и смешали). Отравляющий коктейль, выпущенный по собственному рецепту. Почти что блюдо от шеф-повара, использующего вместо ножей и вилок огнестрел.

Бакуго, наверно, должен был что-то сказать, пока собравшиеся о чем-то говорили — он пропускал все мимо ушей. Звуки продолжали сливаться в мешанину из споров и ругани.

Бакуго, оттолкнувшись от стены, достал из кармана пачку сигарет, не услышав, как купленный у Айзавы пистолет выпал из-за пояса на стоящий рядом диван. Он прошел мимо продолжающих спорить друзей и, толкнув дверь ногой, вышел на улицу, чтобы привести в порядок голову, в которой продолжала появляться одна и та же картина в тусклом свете больничной комнаты. Она приближалась и отдалялась, внося все новые сюрреалистичные подробности в виде мертвого взгляда или остановившегося дыхания. Бакуго втянул дым, жмуря глаза.

Психоделика высшего класса, не иначе. Когда Бакуго смотрел мультфильмы в детстве и представлял себя главным героем, мечтая о попадании во что-то такое интересное и красочное, он не это имел в виду.

Будьте осторожны со своими желаниями.

Будьте осторожны и следите за тем, что принимаете.

Бакуго втянул дым, пропуская его далеко-далеко в себя, чтобы он свинцовым облаком осел в легких и, может, пробрался глубже. Без водолазной маски и такого же костюма.

Бакуго, выкурив несколько сигарет, вернулся в помещение и встал обратно.

— …не хочет, чтобы пострадало еще больше людей, — пояснила Асуи, сочувственно смотря на Ашидо. — Я тоже не хочу, — уже увереннее заявила она. — Но и рисковать всем…

— Прежде всего нам нужно думать о результате и последствиях. Второго шанса у нас не будет, — сказал Мидория, отдавая Бакуго оружие, отсутствие которого тот так и не заметил. Бакуго вяло принял его из рук и засунул за пояс.

Бакуго вышел из базы, как только закончилось обсуждение, в котором он исполнял роль стоящего шкафа.

Бакуго был очень, очень упрямым парнем, который не собирался сдаваться до последнего.

А еще Бакуго видел каждодневный пиздец в четвертом, к которому вроде бы и можно было привыкнуть, но избавиться от его давления — ни-ког-да. У Бакуго зрение было отличное, поэтому спрятаться от дерьма он не мог, а дерьмо наступало, давило, втаптывало в землю и хреначило со всех сторон заплеванными надеждами.

Он горел ненавистью к царящему порядку, из-за которого страдали его тупые друзья и просто тупые ублюдки всего Трайтона (и никто, вообще-то, после этого не посмеет сказать ему в лицо, что он бесчувственная мразь; вот, у него тоже есть чувства, поэтому он прется домой, чтобы немного, блять, выдохнуть).

Он остановился, чтобы закурить, и увидел краем глаза, как следующий за ним щуплый мужчина остановился тоже, рассматривая однотипные дома. К его текущим проблемам не хватало еще одной, поэтому, глубоко вдохнув сигаретный дым, он скрылся в ближайшем переулке — все же он помнил предостережение Тоги и старался лишний раз не рисковать своей задницей.

Ублюдок последовал за ним и, завернув за кирпичную стену, напоролся на дуло пистолета.

— Что, блять, тебе, сука, надо? — прошипел Бакуго, держа в другой руке сигарету и борясь с желанием затолкать ее в испуганно расширившийся единственный глаз; другой скрывался за грязными бинтами.

— Ничего! Я… я шел мимо! — заявил темноволосый мужчина, выставляя руки. Он в ужасе уставился на грозно смотрящего на него парня, от которого за пару улиц несло жаждой убийства.

— Да ну? Херню эту другому рассказывай. — Бакуго сомневался в том, что этот дрожащий мешок дерьма мог представлять опасность, но мало ли. Он был знаком с мужиком из третьего, который дрожал при одном взгляде на нож; через пару месяцев Бакуго узнал, что тот зарезал своих подельников во время ограбления.

Люди все-таки умели удивлять.

— Я… я не вру! — Мужчина, обливаясь потом, не отводил взгляда от пистолета, пока его пальцы дрожали. — Я шел в магазин! Который… который за вами! Дочке… купить.

Бакуго скептично посмотрел на него, обводя взглядом с головы до ног, и, цыкнув, сильнее вдавил пистолет в его лоб, оставляя красноречивый след. Он помнил, что за спиной находился единственный магазин детских товаров, существующий за счет нелегальщины.

— Свали нахрен, чтобы я тебя не видел на горизонте никогда, — прошипел он, смотря перепуганному мужчине в глаз. Тот нервно закивал, насколько позволял ему вдавленный в лоб пистолет. — Вперед! — рявкнул Бакуго.

Мужчине повторять два раза не пришлось: он, развернувшись и чуть не упав, скрылся за поворотом.

После того разговора с Тогой Бакуго стал чаще смотреть по сторонам. Его не волновало, чей брат сожрал таблетки и отправился в лучший мир, но иметь дело с хреновой бандой (еще бы знать, что за банда; их же тут дохрена — от мелких по типу Тецутецу до Мика) — ему совершенно не хотелось. И нет, Бакуго не параноил, Бакуго просто был внимательным.

Бакуго вернулся в квартиру в восьмом часу, когда Тодороки уже не было дома. Он, так и не стянув ботинки, остался стоять в коридоре, пока в воспоминаниях мелькала вчерашняя истерика, за которую ему было противно, стыдно и… Бакуго протер лицо рукой, сжимая губы.

Бакуго всегда оставался сильным мальчиком, но даже у сильных мальчиков иногдасдавали нервы. И то, что он позволил своим нервам порваться рядом с двумордым, который так участливо и обеспокоенно смотрел на него, пока самого затапливало волнением, ничего не значило. Тот просто оказался в ненужное время в ненужном… Бакуго мог бы долго обманывать себя, но вместе с истерикой в памяти всплыли спасительные объятия, из которых попытка вырваться шла по тонкой черте; за ней поджидало сгорание в пожаре собственной ненависти. Двумордый молчал, позволял вжиматься в себя и глушить в вороте рыдания.

Лицо Бакуго перекосило из-за собственной слабости, которой он позволил вывалиться наружу. Показал ее во всей жалкой красе (да и себя тоже). Еще и перед…

Вечером, когда они вернулись домой, Тодороки не поднимал эту тему. Сделал крепкий чай Бакуго, пока тот был в душе, и не мешал ему, позволяя прийти в себя.

— Хрен с ним, — пробубнил Бакуго, все-таки скидывая ботинки и проходя на кухню.

Ничего у них, кроме чая, кофе и половины упаковки макарон в шкафах не осталось.

Бакуго до сих пор удивлялся себе, когда вчера отвалил за Тодороки пять штук, которые откладывал на черный день. Но почему-то его мелкие девятнадцать в один момент стали важнее, чем собственные, грозящиеся опуститься на самое дно в один прекрасный и с нетерпением ожидаемый день.

Бакуго было уже порядком все равно на то, что решит Шинсо с сопротивлением, потому что он сам все решил еще тогда, когда порвал дела с Миком. И наткнулся на Тодороки в том чертовом переулке.

У Бакуго тоже была своя маленькая слезливая история, которую он не мог ни отпустить, ни забыть. Впрочем, у кого этих слезливых историй не было; у каждого в сердце хранился покрывшийся плесенью и многолетней пылью тайник, к которому и подступиться было опасно, и отступить от него, вырвав из сердца с корнями, казалось невозможно. Личный склад стертых в порошок скелетов, от пыли которых только глаза слезились да дышалось через раз.

Бакуго, дождавшись вскипевшего чайника, залил воду в кружку с быстрорастворимым кофе, посмотрел на грязно-коричневый напиток и вылил его в раковину.

Весь следующий день Бакуго разъезжал по городу, развозя пришедший товар, благодаря чему смог на время абстрагироваться от прижимающегося к его спине напряжения, обволакивающего ветками-клешнями. Сопротивление было занято подготовкой к готовящемуся восстанию, дата которого была известна — через шесть дней, во время рейда. Бакуго, имеющий возможность объехать каждый район, не вызвав подозрений («Косвенной сбор информации полезен, так что сядь на мотоцикл, пожалуйста, и посмотри, что происходит», — сказал ему Деку по телефону. Бакуго его послал, потому что он сам знает, что и когда полезно), чувствовал повисшую тягостную атмосферу над районами. Люди вели себя так же: мотались на работу, отдыхали в парках, собирали друг с друга штрафы, но все же ощущение грозящихся перемен настигало и догоняло их, куда бы они ни шли.

Другой день Бакуго бесцельно провалялся в кровати, смотря в потолок, после чего не выдержал и, подхватив рюкзак с баллончиками, сорвался на другой конец города (Тодороки в это время отсыпался после смены на диване). Рисование граффити всегда успокаивало его, являясь некой отдушиной в мире из вечного пиздеца. Он, добравшись до заброшенной автостоянки, на которой еще две недели назад все было относительно хоро…

Бакуго пнул колесо машины, на бампер которой сгрузил рюкзак.

Нихрена не было хорошо ни две недели назад, ни два месяца, ни год.

Таблетки не могли довести Киришиму до состояния овоща за пару недель. Этот тупой идиот по словам Ашидо ширялся… намного дольше? Бакуго снял крышку с баллончика, едва не сломав ее, и подошел к относительно пустой стене.

У него не было задумки и готового эскиза. Он вырисовывал на стене неровные, ломаные линии, переводя баллончики в пустую.

Телефон известил его о пришедшем сообщении. И нет, пульс не стучал в ушах падающим градом и не разбивался о плывущий рассудок, пока Бакуго тянулся к телефону, лежащему в заднем кармане.

18:13. Каминари:

Эйджиро пришел в себя.

Бакуго сжал телефон в ладони и, запихнув баллончик в рюкзак, свалил с автостоянки.

Бакуго оказался в больнице через час. В этот раз он придержал за собой дверь, чтобы громкий шум не разнесся по всему помещению, больше напоминающему заброшенные катакомбы. Он делал это только потому, что сам задолбался рвать свои барабанные перепонки каждый раз, а не потому, что на кушетке валялся пришедший в себя тупоголовый друг. Которого наверняка тошнило и у которого перед глазами танцевали черные точки, изображая кошмарные образы безликих монстров (Бакуго слышал от Тоги, что один из ее клиентуры видел оленя с двумя головами после того, как его отпустило и он пришел в себя; и черт знает, то ли Тога наврала, то ли и вправду это было).

Он, поправив рюкзак, подошел к двери операционной, но услышал позади себя негромкий разговор, донесшийся из кабинета врача. Врача, судя по всему, не оказалось на месте.

— …я такой идиот, полный идиот, — глухо раздался тихий голос Киришимы из-за закрытой двери, и только после этого Бакуго смог окончательно выдохнуть.

— Нет-нет, это все из-за меня, — произнес Каминари, шмыгая носом. — Я не заметил, что с тобой что-то не так, хотя должен был.

— Как ты мог догадаться, если я крышей на этом поехал? — Бакуго услышал, как в слабом, хрипловатом голосе Киришимы зазвучала сталь. — Не смей винить себя в дерьме, в которое я влез.

— Все равно, — смазанно пробубнил Каминари в рукав рубашки, о который вытирал слезы. Бакуго отошел от двери, собираясь уйти. Его это не касалось. Припрется в другой раз, чтобы настучать Киришиме по голове без свидетелей, не такое уж и великое дело подождать. — Я был слишком занят… своими проблемами, чтобы заметить твои.

— Проблемами? Какими?

— Если бы я мог просто подойти к тебе, то… я бы понял. Я ведь шарахался от тебя каждый раз, когда ты хотел поцеловать меня или…

Бакуго развернулся, чтобы направиться к двери. Не хватало ему еще стать свидетелем выяснения отношений; ему бы со своими разобраться, а не лезть в чужие, пусть и случайно.

— Как это вообще свя…

— У нас не было денег и… знаешь, в подворотнях третьего, рядом с баром Айзавы, можно заработать, если постараться.

Бакуго замер на месте, широко распахивая глаза.

— В каком смы…

Повисла зловещая тишина.

— Иди ко мне, — произнес Киришима.

— Я не противен те…

— Замолчи и иди ко мне.

Бакуго неслышно вышел из больницы.

Бакуго пришел домой, когда солнце уже зашло за горизонт. Разувшись и стянув с себя толстовку, которую небрежно повесил на вешалку, оставаясь в черной затасканной майке, он вошел на кухню. И замер, увидев вываленные на стол продукты.

— В холодильнике повесилась мышь, — пояснил сидящий на стуле Тодороки, увидев полное замешательства лицо оставшегося стоять в дверном проеме Бакуго. Его салатовая челка была зачесана назад, открывая ожог. — Я хотел приготовить что-нибудь сам, но… — Тодороки смущенно почесал нос. — Я переживаю за сохранность кухни. — И уже серьезнее, нахмурив брови: — И продуктов.

— Ты что, ограбил магазин? Я давал тебе нож не для этого.

— Смешно, — кивнул Тодороки. — Мик выдал премию всем, кто пережил тот… инцидент. Может быть, он забеспокоился из-за того, что его люди могут выйти против него.

— Ты всерьез веришь в это? — Бакуго сел на стул, сложив на груди руки.

Тодороки пожал плечами.

Бакуго устало провел по растрепанным волосам рукой, пытаясь то ли пригладить, то ли сделать еще больший беспорядок на голове.

— Киришима пришел в себя.

Тодороки мгновенно выпрямился.

— Это здорово. — Он спрятал улыбку в уголках губ, из-за чего Бакуго, наблюдавший за ним, растерянно перевел взгляд на окно. — Я рад, что он пришел в себя.

— Ты же его толком не знаешь.

— Он приятный парень.

Бакуго молчал, продолжая вглядываться в ночную темень, пока в ушах звучали отрывки диалога, от которого пронесшееся тепло от дурацкой полуулыбки двумордого замораживалось открывшейся правдой. Лучше бы он… не знал? Просто очередное доказательство того, насколько все здесь паршиво, что уж тут…

— Все в порядке? — спросил Тодороки, чуть наклонившись к нему. — Если… можешь рассказать мне. Обещаю, что не буду швырять в тебя колбасой, если ты задавил кого-то.

Бакуго прыснул.

— Кретин, — и это прозвучало почти… Бакуго не мог подобрать определения, но почему-то смутился от собственной же интонации. — Я круто вожу.

Бакуго мог бы послать его. Сказать, чтобы он не лез не в свое дело, не пытался казаться таким дружелюбным и, мать вашу, милым, что даже челюсть сводило, но… Бакуго посмотрел на Тодороки, искреннее беспокоившегося из-за него, идиота, и слова сами слетели с губ.

— Я получил сообщение от Каминари и поперся в больницу. Ну. Чтобы по роже дать, все такое. Теперь я пытаюсь понять, как переварить информацию о том, что один мой лучший друг принимает, а другой сосет в подворотне за деньги.

Бакуго ожидал какой-то реакции. Распахнутых глаз, громкого «о». Двумордый всегда был «щедр» на эмоции, но сейчас его застывшее камнем лицо настораживало. Тодороки смотрел на стол, опустив глаза, и молчал.

Ох, блять, только не говорите…

— Ты знал? — догадался Бакуго.

Тодороки едва заметно кивнул, но этого хватило, чтобы зачесанная назад челка свалилась на лоб.

Бакуго не собирался занимать должность хранителя общечеловеческих тайн, но, серьезно, какого хрена?

— Я увидел. Случайно. Когда ты отправил меня к Айзаве.

Бакуго вздохнул. Устало так, немного надрывно.

— Какого хрена ты мне не рассказал? — спокойно спросил он, ища в карманах пачку сигарет, и вспомнил, что оставил ее в толстовке.

— Я пообещал Каминари, — произнес Тодороки, продолжая смотреть на стол и боясь пошевелиться. Будто чувствовал вину за то, что молчал.

— А я, блять, могу тебя выгнать, — совершенно беззлобно произнес Бакуго, складывая руки на столе и кладя на них же голову. Он, опираясь левой щекой о ладонь, наблюдал за Тодороки, не реагирующего на его угрозы.

— Тогда я уйду вместе с продуктами, — полушутливо произнес он. И добавил чуть позже, уже серьезнее, перед этим сглотнув: — Если бы я рассказал…

— Этот придурок все равно бы передознулся, — перебил Бакуго, думая о том, как он докатился до того, что приходится успокаивать всяких двумордых, когда самого потряхивает так, что вагонетки, спущенные по каменистой дороге, не могут передать образность его состояния. — Не уловил всю суть, но дело не только в том, что его парень конченный идиот.

— Ясно.

— Я заебался, — произнес Бакуго, закрывая глаза. Хотелось уснуть и проспать пару лет, пока вся эта хрень с сопротивлением (да и с Трайтоном, пропади он, блять…) не закончится.

Он почувствовал легкое, неуверенное прикосновение теплых пальцев к волосам, едва ощутимо, почти бережно перебирающих спутанные пряди.

— Я откушу тебе руку потом, — сказал он, борясь с тем, чтобы удобнее подставиться под прикосновения, от которых грудь свободно вздымалась, как если бы стягивающие ее несколько дней ремни были сняты, перед этим громко звякнув пряжкой. И все же проиграл в этой неравной схватке, удивительно легко принимая поражение. С тупым Тодороки было слишком спокойно, чтобы игнорировать это — теплящееся в груди и оплетающее сердце.

— Хорошо, — произнес Тодороки, заправляя пряди ему за ухо подрагивающими пальцами. — Я купил соус, поэтому…

— Мы всерьез говорим о каннибализме? — Бакуго сглотнул, когда костяшки мягко коснулись его виска, и так грозящего подорваться.

— Похоже. — Тодороки очертил кончиками пальцев мочку уха и вернул ладонь на растрепанную — еще больше после его прикосновений — макушку.

Бакуго все же решил, что с него хватит — вызываемые двумордым чувства пугали, заставляя вести себя подобно идиотам, на которых он всегда смотрел с подиума высокомерия. Он вспомнил Каминари с Киришимой во времена учебы в школе и от промелькнувшего сопоставления пробил жар — прошелся от корней волос до пяток, отчего захотелось принять холодный душ. Или подойти к плите и включить все конфорки, чтобы румянец на щеках можно было оправдать повышенной температурой техники, а не…

Бакуго выпрямился, и Тодороки убрал руку, положив на стол.

— Можем посмотреть фильм, — предложил Тодороки, когда Бакуго поднялся и, схватив несколько продуктов, принялся расставлять их в гудящем холодильнике.

— Ты что, пытаешься меня отвлечь? — Бакуго поставил молоко на верхнюю полку.

— Нет.

Бакуго подозрительно покосился на него, но все же пожал плечами — давай, мне плевать, делай, что хочешь.

— Посмотрим «Матрицу»? — спросил Тодороки и поднялся, направляясь в комнату. — Монома говорил что-то про культовый фильм.

— Первая часть разве что. — Бакуго закрыл дверцу холодильника, оставив на столе макароны и овощи. — У него что, хватило мозгов оценить его?

— Он вспомнил о нем после того, как его ударили по голове. — Тодороки принес на кухню ноутбук, сразу же ставя его на зарядку; в последние дни он начал садиться за считанные минуты.

— Помутнение рассудка, — фыркнул Бакуго, доставая кастрюлю и наливая в нее воду. Монома раздражал его еще больше, чем Деку (хотя, казалось бы, быть более невыносимым, чем он, невозможно).

Что бы там Тодороки ни планировал и каким бы интересом к фильму ни прикрывался (если он у него вообще был), Бакуго смог отвлечься от гнетущих мыслей не только о друзьях, но и от тех, которые касались двухцветного идиота, смиренно убравшего руки подальше от кухонного стола.

Третий фильм они досматривали с включенным на кухне светом и уже вымытой Тодороки посудой. Бакуго сидел на подоконнике, упираясь ногами в стену, и курил, стараясь не пускать дым в помещение. Изредка поглядывал на Тодороки, так по-дурацки вспоминая пальцы в волосах, и затягивался сильнее (и очень жалел, что от сигарет уже давно не становилась пустой голова). Тодороки, развалившись на стуле и закинув ноги на другой, сцепил на животе руки и внимательно смотрел фильм, изредка комментируя происходящее. От того испуганного лица, когда Бакуго впервые показал ему то, что было запрещено в Лэдо и пугало до дрожи, не осталось и следа.

— Ну че как? — спросил Бакуго, когда начались финальные титры.

— В целом? — Тодороки выпрямился. — У меня есть претензии ко многим вещам. Начиная от главного героя и заканчивая… — Тодороки чуть развел руки в стороны, — всем? Возможно, я устал, потому что первая часть была хороша. Однако любовная линия вызывала вопросы даже в ней. Герои начали испытывать чувства друг к другу на пустом месте.

— Когда мы смотрели этот фильм еще учась в школе, Ашидо была… э-э восхищена. Судьба свела и далее. — Бакуго потряс сигаретой, отчего пепел посыпался на его джинсы.

— Тринити полюбила Нео, потому что он избранный, а не потому, что он Нео. Эм… — Тодороки стушевался и нахмурился, собирая мысли в кучу. Непредвиденный марафон трилогии грузил сильнее, чем работа в ночную смену. — Если бы она не знала, что он избранный, появились ли у нее тогда чувства? — Тодороки вздохнул, вновь прислоняясь к стулу. — Я недостаточно хорошо разбираюсь в этом, но все же… все же это показалось мне непродуманным.

— Ага, — хмыкнул Бакуго, раздумывая над тем, почему Тодороки нихрена не смыслит в этих дурацких чувствах; не то чтобы он сам смыслил… Бакуго запутался и разозлился на себя. — Там в конце вроде как планировалось показать, что они так и не вышли из симуляции. Что мир вне симуляции, — Бакуго стряхнул пепел в кружку, — на самом деле еще одна симуляция.

— Вот как. — Тодороки задумался. — Это жестоко по отношению к героям. Осознание того, что все, что они делали, было зря… морально давит. Они могут попытаться выбраться из следующей симуляции, если им хватит сил, но, возможно, они никогда не перестанут думать о том, выбрались ли они на самом деле. — Тодороки поднял на него глаза. — Но тем не менее это неплохой сюжетный ход.

— А ты любишь хреновые концы, да?

— Они реалистичны. — Тодороки пожал плечами.

— Есть теория, что избранным на самом деле был не Нео, а мистер Смит, — добавил Бакуго, затягиваясь и с удовольствием отмечая, как лицо Тодороки вытянулось.

— Я об этом не думал. — Тодороки посмотрел в окно, за которым виднелся исходящий из ТЭС дым, уносящийся ветром. — Теперь я понимаю, почему фильм запретили показывать у нас. Я благодарен тебе за то, что… я могу посмотреть его. С тобой.

Бакуго затушил сигарету о стенку кружки и слез с подоконника, чтобы закрыть окно, толком не понимая, что чувствует по поводу всего. Только подобравшееся к нему спокойствие успело спрыгнуть с пятого прежде, чем он закрыл окно.

— Я типа… местный культуролог, — хмыкнул он, вставая напротив приподнявшего голову Тодороки, у которого челка опять оголила лоб; и все-таки этот двумордый засранец красивый. — Плату беру едой.

— О, хорошо, что я заполнил холодильник.

— Это я заполнял холодильник, пока ты сидел на жопе ровно.

— Я выполнял возложенную на меня ответственную миссию и не мешал.

— Придурок. — Бакуго закатил глаза. — Тебе есть, чем гордиться.

Тодороки улыбнулся, и у Бакуго внутри что-то перевернулось.

Верх-низ, право-лево. Диссонанс на диссонансе.

— Я в душ, — сказал Бакуго. — Выруби здесь все. — Он вышел из кухни, оставляя Тодороки, смотрящего в его спину, одного.

========== XIII. Синий день. 26 ==========

В клубе стояла обычная суета. Тодороки, ходящий вокруг столов с тряпкой и опрыскивателем, протирал их от грязи, готовя помещение к приему клиентов. Кендо стояла за стойкой, начищая бокалы до блеска, пока Монома отлынивал от мытья полов, треща с охранником возле входа. Ничего, в принципе, нового.

Мик спустился на первый этаж. Обычно надетые очки оказались повешены на ворот черной футболки. Тодороки остановился и выпрямился, с недоумением глядя на задумчивого владельца, всегда бывшим одним из самых самоуверенных людей, которых он знал. Однако каким бы взволнованным он ни был, Мик всегда оставался Миком. Поэтому, следуя свойственной ему пафосности и уживающейся вместе с жестокостью веселостью, он подошел к новенькому диджейскому пульту, к которому все так же никого не подпускал, и поставил сирену.

Кендо зажала уши, чуть не выронив бокал. Монома, стоящий в обнимку со шваброй, едва не свалился вместе с ней. Тодороки нахмурился. Остальные люди Мика сбежались со всего клуба, преданными глазами взирая на владельца и прижимая к ушам руки. Мик выключил сирену, и все благодарственно выдохнули, опуская руки.

— Все валите из клуба, — заявил он, не отходя от пульта. — Быстро, быстро!

— Мик, что произошло? — решилась узнать Кендо, тогда как все остальные лишь удивленно взирали на него.

— Очень хреновая хрень произошла. С какого-то черта послали меня и все договоренности, какая беспросветная жалость. — Мик стучал по диджейскому пульту; люди не двигались, ожидая объяснений, что встревожило Тодороки. Ситуация опять была… нестандартная? — Рейд, который должен был состояться послезавтра, обрушился на нас сегодня. Со станции позвонил мой человек и сказал, что вагон с лэдовскими псами уже здесь. Чего встали? Или проблем захотели, а? — Мик повернулся к Кендо, бросая ей ключи.

Люди зашептались и направились (понеслись) к выходу. В голове Тодороки пронеслась абсурдная для сложившейся ситуация мысль о том, что он, видимо, без приключений так и не поработает.

Кендо поспешно вышла из-за барной стойки, за которую Тодороки положил опрыскиватель и тряпку.

— Эй, вы там долго? Шевелитесь! — крикнул им Монома, выглядывающий из-за двери, готовый вот-вот пуститься в бег.

— Тодороки, пойдем. — Кендо схватила Тодороки за локоть, утаскивая его за собой из зала. — У Мика есть убежище, в которое никто не сунется.

— Зачем ему убежище? — спросил Тодороки, подходящий к раздевалке.

— Разборки с другими крутыми парнями иногда не заканчиваются использованием моего пистолета, — произнес Монома.

— Почему все в такой панике? — спросил он, глядя на переполох в раздевалке, перед которым даже тот, царящий на рынке, почтительно снимал шляпу. Кишащая свора обеспокоенных взрослых людей, обычно на раз-два отправляющих в нокаут тех, кто вел себя в клубе неподобающе, заставляла Тодороки быстрее перебирать конечностями, чтобы протиснуться к своему шкафчику.

Мужчины натягивали на себя куртки, путая изнаночную сторону, и не всегда попадали в рукава. Кто-то хватал свои вещи и уходил из клуба, подгоняя торопившуюся Кендо. Тодороки достал рюкзак, взял из шкафа бакуговскую толстовку и услышал:

— Ну какой ты туп-о-ой, — заныл Монома у него над ухом. — Тебе сказали валить, чего ты вопросы задаешь? Жить перехотел?

— Монома, отвали.

— На рейдах проверяют ИРСы и баллы, прогоняя по системе, — произнесла Кендо, вытаскивая ярко-рыжие волосы из-под кожаной куртки. Они бегом направились к выходу из клуба. — Обычно все проходит гладко… но в этот раз явно что-то не так.

— Если ты хоть раз бывал у психа в бухте, то тебе жопа, — объяснил Монома. — Поймают, сверят ИРС по базе и все.

Заманчивая идея пробить лоб о скрипнувшую решетку у выхода мелькнула перед Тодороки — потому что вот о таких последствиях он спрашивал Бакуго. «По мелочи». Ну конечно.

Бакуго.

Он не знал, где он; он даже не знал, в безопасности ли тот. Конечно, Бакуго мог постоять за себя, но иррациональное волнение уже вцепилось в его кожу-кости, пуская по венам яд.

— Эй, долбоящер, выдохни, — сказал Монома, заметив, как его лицо потеряло краски.

— Они вылавливают людей и проверяют баллы? — спросил Тодороки, все же решая не предпринимать неразумных действий. Бакуго, скорее, будет взбешен, если тот напишет или позвонит ему. Посчитает за слабость или… Тодороки выдохнул — Бакуго может позаботиться о себе.

— Если результаты не синхронизируются по базам, тебя могут оштрафовать, — пояснила Кендо. — Но поскольку штраф за повышение рейтинга обычно достигает семидесяти, то это все равно, что…

— Сдохнешь короче! — крикнул Монома.

Отлично, теперь Тодороки понял, в чем была проблема.

— Каждый второй из бедных районов хоть раз мотался к Токоями, — добавила Кендо. — Поэтому стоит такой переполох.

— Так если их не устраивает, что здесь происходит нелегальное начисление рейтинга, почему они не могут разобраться с…

— Да хер поймешь, что у них в головах! — перебил Монома, озирающийся по сторонам так, что можно было усомниться в его родстве с людьми; с совами разве что. — А еще эти свиньи делают все, что им вздумается, — сказал, когда они выбрались из лабиринта переулков и попали на главную дорогу четвертого района. Тодороки старался не поддаваться всеобщей панике, но по испуганному виду Кендо, трясущемуся Мономе и быстро убегающим к бункеру людям Мика происходящее невольно соотносилось в его голове с начавшейся игрой на выживание.

— Что ты подразумеваешь под «вздумается»?

— Все! Все, идиотина!

— Монома, а ну не ори. — Кендо заткнула ему рот рукой. — Или ты забыл, что станция в третьем?

Монома судорожно сглотнул. Тодороки посмотрел назад, за район, расположенный за десятком домов от них, и почувствовал подбегающую к нему панику, готовую с размаху треснуть по его затылку (топором, кувалдой, битой — выбор широк). Завывший ветер, поднявший с земли легкий мусор, был финальным штрихом на атмосфере всеобщего мрака (она всегда была такой, но сейчас, казалось, достигала пика).

— Они должны только проверять ИРСы и то, как устроены районы. Как устроены районы, как…

— Уровень бедности, инфраструктуры, порядка на улицах, я знаю, — перебил Тодороки, выучивший обязанности рейдеров еще в начальной школе. Он помнил, как отец заставил его выучить несколько глав из книги, и лично спрашивал его про правила проведения рейда: не превышать полномочия, использовать оружие в ситуации, в которой есть угроза жизни. Рейд был одной из последних оставшихся процедур проверки контроля в стенах Трайтона, поскольку с введением рейтинговой системы полиция была расформирована.

— Они могут взять и прибить кого-то просто потому, что рожа не понравилась! — вмешался Монома. — Если захотят докопаться, то докопаются за любую херню!

— Я сказала тебе замолчать! Хватит сгущать краски! — Кендо сильнее зажала ему рот, и у Мономы на глазах выступили слезы. — Если не светиться перед ними, то до тебя не докопаются. Обычно, — уточнила она, и в ее голосе прозвучало сомнение; Тодороки это не понравилось. — Тодороки, — посмотрела на коллегу, — если увидишь кого-то в форме, беги сразу. Сегодня явно не обычная ситуация.

Рейд стартовал на несколько дней раньше, конечно что-то не так.

Они подошли к углу покореженного здания и завернули за него. Остановились. Тодороки, углубившийся в свои далекие от оптимистичного лада мысли, шагнул вперед, как Монома, схватив его за шкирку, потащил обратно. Кендо скользнула за ними, скрываясь в тени кирпичной стены.

— Я не увидел, что?..

— Рейдеры, — ответила Кендо, выглядывая из-за угла.

Двое человек в статной темно-синей форме, контрастно выделяющейся на фоне серых зданий и серых безлюдных улиц, проверяли ИРС у одного из их охранников, не успевшего скрыться за разбитыми машинами. Когда в базе данных была обнаружена несостыковка, один из военных, ничего не говоря, слитым движением вытащил из кобуры пистолет. Едва слышный звук выстрела спугнул притаившуюся стаю птиц (ничего, впрочем, нового для погрязшего в беззаконии города).

— Блять, — произнес Монома, хватаясь за голову. — Блять, блять, блять.

— Не выражайся. — Кендо дала ему несильный подзатыльник.

Тодороки не видел, что произошло, но последовавший глухой удар тела об асфальт развеял все его сомнения о… подобии адекватности. Чего-либо.

Будто до этого момента Тодороки еще верил в нее, потому что не могло же все быть… так. То есть конечно же могло, он лично наблюдал это около месяца и, как бы ни пытался, не мог отвернуться, притворившись потерявшим собаку-поводыря прохожим, но… всегда было какое-то «но». Черта, за которую он не переходил, потому что поле за ней было измазано мазутом. Болото с тиной и илом, в котором потонула бы его детская вера в справедливость, запутавшись в старых склизких водорослях.

А после испуганной стаи птиц, после глухого удара и последовавших разговоров о том, что будет на ужин, у Тодороки перед глазами начали пролетать все несправедливости, от которых он раньше старательно открещивался. Изгнание матери и ее смерть, которые только породили вопросы в его голове, и этот труп на улице, который эти вопросы поставил ребром, снял с них кожу, вываливая прогнившие внутренности.

— Уходим, — произнесла Кендо, хватая и Тодороки, и Моному за руки, ведя их в обход. — Доберемся до убежища через десять минут, если пойдем той дорогой. — Она кивком головы указала на закоулок, к которому им пришлось вернуться.

Тодороки послушно шел за ней, высматривая темно-синюю форму. Если бы кто-то когда-то сказал, что он будет прятаться за машинами и мусорными баками, перебегать открытые пространства и воровато оглядываться назад, он бы прошел мимо этого психопата.

— Черт возьми, — выругалась Кендо. Монома, стоящий за ее спиной, схватил Кендо за руку, утаскивая за разбитую машину, имеющую больше общего с куском железа, чем с транспортом. Тодороки, согнувшись, подбежал к ним, осторожно выглядывая.

Невысокий мужчина, только увидев военных, вмиг бросился прочь, быстро перебирая трясущимися ногами. Он, так и не успев скрыться во дворах, упал на землю, ударяясь коленом о бордюр и прижимая к себе левую руку, по которой прошелся ток.

— Почему они пользуются шокером?

— Потому что могут, я сказал уже, ты чем слушал, идиот, — прошипел Монома.

— Это… странно, — произнесла Кендо, осуждающе смотря на продолжающего нагнетать Моному. — Они не оставляют после себя столько трупов, как сегодня.

— Может, мы сорвали банк и собираем все дохлые номера? — нервно засмеялся Монома. — Типа? Дохлые? Поняли?

— Или дело в другом, — предположила Кендо, устало вздыхая.

— Они не убивают всех подряд? — уточнил Тодороки.

— Хоть они и не считают нас за людей, все же стараются не тратить на нас пули. Но штрафы раздают за милую душу.

— Ублюдки ненавидят писать отчеты за истраченные патроны, — сказал Монома, выглядывая из-за машины.

Телефон Тодороки известил о пришедшем сообщении.

— Выключи звук, — прошипел Монома, угрожая ему трясущимся кулаком. Тодороки достал телефон, ставя беззвучный режим, и увидел сообщение от Киришимы. Плохое предчувствие подобралось вплотную, и он ощутил его могильное дыхание над ухом, вылетевшее прямиком из каменного склепа; мурашки пробежались по позвоночнику, будто его насильно запихнули в криокапсулу.

Предчувствие неизменно плохого усилилось, возводясь в леденящий абсолют, когда он увидел первое слово в тексте.

17:23. Киришима:

Бакуго собирается поквитаться с одним из военных, выпустив в него всю обойму. Если ты не остановишь его, он умрет.

Тодороки сам сейчас чуть не умер, потому что… потому что, Бакуго, какого черта? У него кровь зашумела в ушах, и в висках истерически заколотились барабаны.

17:23. Я:

Где он сейчас?

И следом еще одно, набирая которое он чувствовал усиливающийся тремор в руках.

17:23. Я:

Почему он умрет?

Тодороки, не замечающий ничего и никого вокруг, гипнотизировал телефон; мир сузился до маленькой коробочки с затемненным экраном, который заблокировался спустя минуту. Тодороки не сразу признал в растерянном парне свое отражение. Неизвестность пугала, топила остатки самоконтроля, отправляя их на дно на праздник гнили и червей. Время остановилось, замерло, как стрелка на циферблате механических часов.

Он почувствовал руку Кендо на плече, вытянувшую его из сгустка томительного ожидания. Она кивком головы показала, что нужно двигаться дальше. Тодороки, крепко сжав телефон в руке, последовал за ней, не понимая, куда и зачем он идет.

А телефон продолжал молчать, и каждая секунда, которые Тодороки отсчитывал, сравнивалась с отбойным стуком молотка по тонкой доске на его треснутом гробу.

Они добрались до одноэтажного здания, закрытого на толстый замок. Рядом уже толпились люди Мика, сетующие на задержавшуюся Кендо, но тем не менее стойко ждущие, когда она откроет дверь.

Телефон известил о пришедшем сообщении; Тодороки едва не выронил его.

17:26. Киришима:

На главной площади. У Бакуго недостаточное количество баллов для того, чтобы убить вышестоящего человека и не упасть в рейтинге до нуля.

Замок щелкнул. Кендо открыла ржавую дверь, приглашая всех спрятаться внутри. Тодороки краем глаза заметил мебель в помещении, уже включенный свет, шкафы с запасами и небольшой музыкальный центр, стоящий на столе посередине — вот уж действительно убежище Мика.

Вместе с щелкнувшим замком щелкнуло и в голове Тодороки. Собрался паззл. Пришло понимание тому, для чего он, первый попавшийся парень на улице, был нужен все это время. Почему Бакуго недавно отправил его к Айзаве с поручением. Тщательно откладываемые деньги на повышение рейтинга… Все для того, чтобы набрать баллы, которые могли бы гарантировать ему не умереть за убийство. Правосудие во всей красе, напоминающее сниженное «око за око».

17:27. Я:

Я найду его.

— Мне нужно найти одного идиота, пока он не натворил глупостей, — объяснил Тодороки, когда Кендо взяла его за локоть, чтобы затащить в бункер.

— С ума сошел?! — возмутился Монома, придерживающий дверь.

— Вероятно, — кивнул Тодороки; направляться на главную площадь сейчас, когда отряды рейда убивали всех, кто попадался им на пути, было равносильно самоубийству.

Но Бакуго сейчас находился на площади, готовясь совершить свое.

— Тодороки, ты уверен? — участливо обратилась к нему Кендо, опасливо посматривая на улицу, которая представляла из себя импровизированное минное поле на каждом повороте. Лазерную сетку. Ядерную бомбу. — Может, тебе все-таки переждать рейд и потом отправиться к своему знакомому?

— Нет. Я не могу, — ответил он и прислушался: он действительно не мог заставить ноги сделать шаг в сторону убежища; будто те были стянуты цепями, тянущими якорем к первому району. — Удачи, — пожелал он и, развернувшись, помчался в обратную сторону, слыша крики Мономы о том, что «он идиот, который обязательно сдохнет».

Дверь в убежище закрылась.

Тодороки, оказавшись один посреди района, по которому ходили рейдеры, готовые прибить его, почувствовал нарастающую панику. От нее сердце волнительно сжалось и грудь закололо — множество маленьких-маленьких ножниц впились в нее, оставляя аутентичный рисунок. Он глубоко вдохнул и выдохнул. У него было более важное дело, чем стоять столбом посреди улицы и дрожать.

Тодороки осторожно двинулся в сторону первого района, опасливо смотря по сторонам. Несколько встречных людей, уже понявших, что совершался рейд, бежали к своим домам, чтобы скрыться от прозорливых глаз рейдеров. Если такая паника поднималась каждый раз, когда те пребывали в город, то почему… почему никто ему об этом не говорил? Тодороки мог бы быть хотя морально готов к увиденному.

Добравшись до третьего района, на улицах которого не было ни души (Тодороки не раз задумывался над тем, такова ли ситуация и в двух других), он услышал, как его окликнули.

— Эй, стоять! Парень!

Тодороки замер, проклиная всех, все и вся, потому что… у него из оружия был только нож, который еще нужно было достать со дна рюкзака. Лучше бы он провалился сквозь землю или был похищен НЛО.

Вот так, чуть расслабившись и на пару минут потеряв концентрацию, Тодороки попал в задницу. Его могут убить сейчас? Конечно его, господи боже, могут убить сейчас.

— Повернись, живо! — произнес второй рейдер.

Тодороки медленно повернулся к ним, подошедшим близко и уже готовящим проверить его ИРС. А там уже пистолет, холодное дуло и пуля в висок-грудь-лоб.

— Фу, господи, — произнес тот, что был выше и шире в плечах. — Ты видел свое уродливое лицо? Кошмар, я даже не буду подходить к тебе, заражусь еще.

Тодороки хотел было ответить, что это ожог, который не передается воздушно-капельным путем, но вовремя сообразил, что такой тупой рейдер ему только на руку.

— Плевать на него, пошли дальше, — сказал он своему товарищу, сутулому парню с веснушками, готовому попросить его номер для проверки.

— Но нам же сказали проверить каж…

— Нам сказали найти зарвавшихся олухов, а не приставать ко всем подряд. Или ты думаешь, что этот парень имеет что-то общее с сопротивлением? — Высокий парень покосился на замершему на месте Тодороки. — Ему нужен пластический хирург, а не пуля в лоб. Да? Я правильно говорю?

— Да, безусловно. Если бы я мог найти пластического хирурга, я бы взял за основу ваше лицо.

Парень довольно ухмыльнулся, уводя за собой все еще сомневающегося товарища.

Возможно, Тодороки и задело высказывание о его лице, но… но ему прежде всего нужно было отыскать Бакуго, а уже потом заниматься самобичеванием из-за того, что его не возьмут на обложку модельного журнала; у него, вообще-то, красивые запястья и пальцы, так что он может рекламировать кольца или часы… Какие, к черту, кольца и часы? Тодороки взлохматил волосы, собираясь с мыслями.

Бакуго.

Во втором районе жители занимались привычными делами, словно жизнь в городе после ворвавшихся в его стены армии рейдеров не изменилась. И это так контрастно было с тем, что видел Тодороки в третьем и четвертом, что смотреть на темно-синюю форму было мерзко. Однако непонимание происходящего все же висело немым облаком молчания. Никто из жителей не ожидал, что рейд состоится сегодня, поэтому невысказанные вопросы продолжали перелетать с одной крыши дома на другую.

Тодороки торопливо шел по улицам, стараясь не переходить на бег. Он достал телефон, чтобы вновь набрать номер Бакуго, и наткнулся на стену в виде отключенного мобильного.

Он, пробираясь через закоулки и бесконечные, переплетенные лица, оказался за углом дома, отделяющего его от площади. Он внимательно смотрел по сторонам, чтобы не пропустить светлую макушку Бакуго. Во время того, как он переходил дорогу, его взгляд скользнул по фигуре человека, одетого в уже привычную темно-синюю военную форму. Когда тот, ничем не выдающий своего высокого статуса, повернулся, Тодороки узнал в нем Курокаву Хисато. У Тодороки не было времени удивляться — первостепенной задачей стояло нахождение Бакуго.

Тодороки вышел на главную площадь, на которой жарило солнце, нещадно поливая лучами прохожих и стоящих неподалеку от бюро отряда военных рядом с одетым в форму начальника рейда мужчину, находящегося посередине.

Тодороки пристально всматривался в прохожих, без конца крутил головой, отчего та начинала кружиться в незатейливом пьяном вальсе, и жалел, что не имел при себе бинокля. Он направился вперед, по главной дороге, продолжая вглядываться в смазанные лица и следить за смешивающимися фигурами, видевшимися безликими манекенами. Становилось жарко, духота забивалась в легкие, отчего и воздух представлялся ему раскаленным железом. Под тенью деревьев было чуть свежее; Тодороки вытер со лба скатившийся пот; толстовка уже и так была расстегнута и теперь небрежно свисала с плеч.

Он увидел недалеко стоящего Бакуго за домами, в том же месте, в котором они находились, когда на экранах Трайтона возник обличающий рейтинговую систему призыв. Напряженная рука Бакуго, убранная за спину, уж точно не могла держать букет свежих алых цветов. Тодороки бросился к нему, готовый покляться, что тот не сводил взгляда с человека неподалеку от бюро в компании отряда рейдеров, ждущих дальнейших приказов.

Бакуго выставил руку, в которой держал пистолет, и прицелился.

Тодороки, едва ли не снося появившуюся из ниоткуда девушку, смазано извинился и, перепрыгнув через невысокий заборчик, оказался перед Бакуго. Лицо того вытянулось от недоумения, и этого секундного замешательства хватило, чтобы Тодороки схватил его за плечи и уволок в переулок, спрятав за домами.

— Какого… какого хрена?! — закричал Бакуго, и Тодороки не придумал ничего лучше, кроме как заткнуть ему рот ладонью. В ту же секунду он едва ли не взвыл от боли — Бакуго укусил его, крепко вцепившись острыми зубами. Тодороки вырвал руку, смотря на проявившийся укус на ладони. — Свали! — закричал Бакуго, злобно отпихивая его от себя и собираясь выйти из укрытия.

Ситуация до зеркальности повторялась — только зеркала были кривыми.

Тодороки вновь схватил его за плечи и прижал к стене, отчего тот ударился о нее спиной и головой. Бакуго от неожиданности выронил пистолет, глухо упавший на асфальт.

— Нет, — произнес Тодороки, продолжая удерживать вырывающегося Бакуго. — Что ты хочешь сделать? Убить того мужчину?

— Ничего я не!.. — Бакуго от возмущения подавился воздухом и гневно уставился на Тодороки; тому показалось, будто Бакуго может спалить его живьем, не оставляя ни пепла, ни праха. — Какая сука сказала тебе?!

— Киришима.

— Ублюдок, — выругался он. — И ты как невъебенно крутой герой приперся сюда, чтобы промыть мне мозги?! Иди нахер!

— Герои не попадают в Трайтон с тридцатью баллами в кармане. Они вообще сюда не попадают.

— Тогда и отвали от меня!

— Я не дам тебе убить того человека, — твердо произнес Тодороки, ловя всполохи искр в глазах, в которых подорвалось несколько сверхновых; зрачки поглотило черными дырами.

— Че? — злобно выплюнул Бакуго, окидывая Тодороки пренебрежительным взглядом с головы до ног и замечая на шее капли пота от бега. — Ты не много на себя берешь, а?! Кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать?! Отпусти меня! Отпусти меня, блять! — закричал Бакуго, толкая его в грудь.

— Нет. — Тодороки стиснул зубы из-за пришедшегося грубого толчка, от которого грудь унесло в тянущую боль, но не отстранился от Бакуго, одним взмахом руки способного подорвать многовековые ледники. — Твоих баллов не хватит, чтобы остаться в живых!

Бакуго дернулся, как от удара, но сумел быстро собраться и прокричать в лицо Тодороки:

— Мы этого не знаем!

— Тогда нечего строить из себя подопытного!— волнение на его лице сменилось упрямой настойчивостью, под которой Бакуго мгновенно растерялся (Тодороки видел это во вздернутых бровях и чувствовал в сбившемся дыхании).

— Отстань!— Бакуго зажмурил глаза и сцепил дрожащие губы, после чего вновь толкнул его в плечи.

— Ты же сам говорил, что не собираешься умирать в подворотне! — Тодороки крепко держал его, глядел в лицо, красное от переживаемых эмоций, и готовился терпеть множество других ударов, лишь бы тот не вернулся на площадь. — Тогда зачем?! Что ты делаешь сейчас?

— Что я делаю сейчас?! — не выдержал Бакуго, распахивая пропитанные отравой глаза; Тодороки рассекло хлыстом. — Хочу убить ублюдка, который убил моих родителей и пустил мою жизнь по пизде!

Тодороки замер. Услышанное не желало сцепляться в единую линию; оно срывалось и летело в бездну, как только скрипучие пазы износившегося механизма сходились. Бакуго, воспользовавшись секундным замешательством, оттолкнул его и подобрал пистолет. Он встал и ощутил болезненный удар, пришедшийся в зубы; от него перед глазами вспышками возникли чернильные круги. Бакуго потерял равновесие и упал задницей на асфальт. Тодороки навалился на него, прижимая к холодной земле за плечи и пачкая темную толстовку в грязи.

— Так соскучился по ним, что хочешь отправиться следом? — прошипел Тодороки, чувствуя горящую злобу и витающую ореолом вокруг ненависть. Тодороки не понимал, к кому — то ли к нему, то ли к тому ублюдку на площади.

— Да какого черта ты прицепился ко мне?! — Глаза Бакуго в плохо скрываемой панике судорожно забегали по его лицу. — Ты тупой раздражающий ублюдок и ты бесишь меня! Бесполезный кусок дерьма, который ни на что не способен!

Может, Бакуго и был прав — в конце концов, Тодороки не так уж и много полезного сделал за свою недолгую жизнь. Был послушным сыном, следовал установленным правилам, пошел по отцовским стопам, смирившись с уготованной судьбой, но гордиться чем-то… Оказавшись в Трайтоне, представлял из себя обузу, задницу которой Бакуго вытаскивал из передряг.

Тодороки понятия не имел, чего хотел от своей жизни и от себя, но четко понимал одно — сейчас, в этот момент, он хотел, чтобы Бакуго оставался жив.

— Я…

— Приперся, блять, сюда, чтобы воззвать к моей совести?! Какое тебе дело до меня?!

Бакуго, взведенный, как и курок его пистолета пару минут назад, сыпал ненавистью и бешенством; все это больше напоминало истерику с призрачным желанием докопаться до правды, будто от нее могло измениться что-то — Тодороки не знал, только догадывался и так глупо, совершенно неуместно думал о том, что Бакуго в съедаемом гневе выглядит так, что от него не бежать хочется, а крепко обнять, чем бы это ни было чревато.

— Бакуго…

— Долбанный ублюдок! Только и…

— Я переживаю за тебя! — не выдержал Тодороки. Бакуго, открывший рот для новых ругательств, так и застыл — смятенный, удивленный. — Я бежал сюда через весь город и боялся, что не успею, — уже спокойнее произнес Тодороки, шумно сглатывая накопившееся волнение; в горле пересохло. — Я… я не хочу, чтобы ты умер! Ты наверняка… долго думал над сегодняшним днем, но… я не могу тебе этого позволить.

Бакуго отвернулся, прожигая кирпичную стену; его желваки напряглись, мышцы на руках натянулись. Бакуго принял облик оголенного провода — одно неверное движение и Тодороки станет обгоревшим трупом (но он уже и так горел).

Бакуго извернулся и, крепче перехватив пистолет, приставил к горячему, вспотевшему лбу Тодороки холодное дуло.

— Я пущу тебе пулю в лоб, если не слезешь с меня.

Тодороки, как бы он ни пытался повторять себе, что Бакуго не нажмет на крючок, ощутил пробежавшуюся по хребту леденящую дрожь, от которой корки льда осели на позвонках.

— Я не встану. — Тодороки перехватил его запястье, сильнее прижимая оружие ко лбу. Рука Бакуго дрогнула. — Сильной отдачи быть не должно. Не знаю точно.

— Да что ты вообще знаешь.

— Ничего. — Тодороки смотрел в его непримиримые глаза; Бакуго даже распластанный на земле оставался все тем же высокомерным засранцем, взгляд которого спускал с небес и заставлял чувствовать себя так, будто он, Бакуго, смотрит сверху вниз, а не наоборот. — Но я хотел бы узнать, — искреннее признался Тодороки, в эту минуту осознавая, что разрываемые чувства на протяжении последних дней были похожи… были похожи на кое-что, о чем он и мечтать никогда не мог. — Я бы хотел узнать тебя лучше, Бакуго, — одними уголками губ улыбнулся Тодороки, чувствуя, как начинает захлебываться — от духоты, от снующих повсюду рейдеров, от оружия у лба, от притихшего Бакуго под собой. Тот дернул рукой, чуть отводя ее вниз, а после, сведя брови, вновь прижал пистолет к его лбу. У Тодороки наверняка останется отпечаток, если выпущенная пуля не размозжит ему череп. — Ты не похож на самоубийцу… так зачем все это?

Бакуго сильнее сжал рукоять, отчего Тодороки показалось, что тот слышит ее истеричный треск. Бакуго сам трещал и ломался.

— Проснулся в плохом настроении, — прошипел он.

— Ты всегда просыпаешься в плохом настроении. Сделал бы себе кофе.

— О, блять, перестань. — Бакуго замотал головой, болезненно скривился и опустил руку с пистолетом. Тодороки упер свою в землю, пачкая ладонь. Тот прикрыл локтем глаза и судорожно выдохнул; Тодороки тоже выдохнул, так, как выдыхают те, кого серийный убийца не нашел под кроватью. — Там нужен был бы двойной эспрессо.

— Я умею готовить двойной эспрессо, — сказал Тодороки и опустился ниже, не выдержав (ему можно, наверно, он только что начал догадываться о кое-чем). Позволил себе прижаться лбом к вздрогнувшей руке. — И капучино. И латте, — продолжал суматошно перебирать названия кофейных напитков, пока в груди разрасталось понимание, что Бакуго не ударит его в челюсть, не оттолкнет и не побежит выпускать магазин в того мужчину на площади. — Чему только в миковском баре не научат.

— Я думал, там сплошной алкоголь, — произнес Бакуго, постепенно расслабляясь.

— В них добавляют алкоголь.

Тодороки казалось, что он сможет пару вечностей провести вот так — чувствуя тепло Бакуго и его успокаивающееся дыхание у своей щеки. Он смущался своей излишней сентиментальности и неуместности испытываемого. Бакуго еще пять минут назад мог выстрелить в человека, убивая заодно и себя, если бы Тодороки задержался. Если бы Киришима написал позже (или не написал вообще). Если бы те двое военных решили поболтать с ним чуть подольше. Если бы он обошел дом с другой стороны.

Тодороки только сейчас, когда волнение начинало сходить, понял, как сильно боялся не успеть.

— Извини, что ударил тебя.

— Заткнись. Просто заткнись, а, — на выдохе произнес Бакуго, обжигая пожаром щеку.

Тодороки замолчал и ослабил хватку на плече, на котором могли остаться синяки; его пальцы болели от напряжения. А еще их простреливало дрожью от того, что он продолжал держать Бакуго; почему-то теперь все воспринималось по-другому.

— Встань с меня, придурок, — попросил Бакуго через пару минут, так и не убирая руку от лица.

Тодороки послушался и поднялся, сначала усаживаясь на его бедра и только затем поднимаясь. Бакуго поднялся тоже и развернулся, но Тодороки успел разглядеть покрасневшие щеки.

— Куда ты? — спросил Тодороки, видя, как Бакуго направляется в противоположную от площади сторону и уходит во дворы.

— Шевелись.

Тодороки отряхнул колени испачканных в пыли джинсов и, краем глаза взглянув на площадь, на которой уже не было рейдеров, последовал за Бакуго. Тот подошел к стоящему за углом мотоциклу. Он, ловко перекинув ногу через сидение, сел на него, готовясь выжать газ.

— Ну? — Бакуго показал головой на оставшееся место позади себя. — Тебе приглашение нужно?

— Официальное и с почтовой маркой, — произнес Тодороки, садясь на мотоцикл. Он растерялся, не зная, куда деть показавшиеся лишними руки. Зацепиться за багажник или…

Бакуго впереди глухо проворчал, хватая его руку и кладя ее себе на живот. Тодороки обхватил его двумя, стараясь не обращать внимание на забившееся сердце и молясь, чтобы его трель не расслышал Бакуго, к спине которого он прижимался грудью. Все это отчего-то становилось слишком неловким, будто они были не взрослыми парнями, а подростками, только вошедшими в период пубертата.

— Куда ты собираешься?

— Познакомлю тебя кое с кем. Если хочешь безболезненно выбраться из Трайтона, сейчас самое время свалить и сделать вид, что ничего не было.

Тодороки на протяжении двадцати одного года делал вид, будто ничего не происходило. Замечал, но не выступал против. Видел и осуждал, но проходил мимо.

Молча смотрел, как рейтинговая система убивала индивидуальность и делала из людей биосоциальные машины, готовые последовать за своими ИИ покровителями в пустыню на сорок лет.

— Нет, — принял окончательное решение Тодороки.

Бакуго выдохнул и выжал газ. Тодороки подобрал ноги, которые прижал по бокам от мотоцикла, и сильнее сцепил руки на его груди, когда почувствовал, как тело оттянуло назад.

Они бесшумно выехали из закоулка, медленно сворачивая в противоположную от площади сторону, повернули несколько раз, после чего оказались на центральной дороге, на которой Бакуго разогнался. Тодороки, не привыкший к езде, старался сидеть бездвижно, повторяя действия за водителем, то отклоняющимся влево, то вправо. Потоки холодного ветра скользили по легкой одежде и освежали вспотевшую от жары кожу, пока растрепанная от езды челка лезла в глаза. Мелькающие пешеходы и дома поспешно исчезали, сменяясь другими в суматохе мягко ревущего двигателя. Тодороки мало понимал в езде — мечта обзавестись своим мотоциклом так и осталась мечтой, — но он, расслабившийся через пару минут с начала поездки, убедился, что Бакуго не врал — он на самом деле хорошо водил. Тодороки, доверительно закрывший глаза, чтобы в них не бил ветер, полностью сосредоточился на поездке; причиной, по которой они бы врезались в забор или налетели на застывшего на пешеходном переходе старика, он быть не собирался. Да и Бакуго… Бакуго, пахший дешевым шампунем и пóтом, занимал всю коробку мыслей, поселившись в голове стальным монументом со световой подсветкой на платформе. Тодороки бессовестно пользовался тем, что мог безнаказанно прижиматься к нему, и был обескуражен тем, что сердце Бакуго под его ладонью грозило пробить грудную клетку.

Вскоре они оказались перед одноэтажным строением, дверь которого была открыта нараспашку. Бакуго, заглушив двигатель мотоцикла, сказал Тодороки слезать и слез сам, чтобы ворваться в здание. Тодороки последовал за ним, входя в темное помещение с горящими экранами компьютеров, усеянными проводами.

Он не интересовался тем, чем занимался Бакуго и его компания. Периодические разговоры, невольным слушателем которых он становился, давали однозначное понимание — занятия не шло ни в какое сравнение и безобидной игрой в солдатики на детской площадке.

Тодороки догадывался, что разговоры про рейд, про оружие, про подготовку к чему-то неминуемо грядущему, не могли быть пустыми разговорами на ряду с такими же пустыми мечтаниями.

Тодороки, в конце концов, не идиот.

Атмосфера в помещении могла потягаться с паникой на шедшем на дно корабле после встречи с ледником. Ледник, правда, представлял из себя рейд, неумолимо несшийся на них наперевес с заранее подготовленными штрафами — хотя какие штрафы, о чем вообще речь; здесь явно намечалось нечто похуже.

Тодороки привлекало многообразие техники. Находящиеся в шкафах и коробках документы с исследованиями изменений в Трайтоне, произошедшие не за один десяток лет, расследования о высокопоставленных лицах, проведенные из подполья, анализ и структурирование огромного количества информации, от которой у любого человека начал бы дергаться глаз, вставали перед ним в тусклом свете горящих ламп и неяркого света мониторов компьютера. Разве что фотографии с присутствующими людьми, прикрепленные скотчем к стене, немного выбивались из общей атмосферы и привносили неуместный уют.

Несколько человек (среди них были знакомые уже ему Сэро, Ашидо и Мидория) стояли за работающими компьютерами, судорожно вбивая в них данные. На мониторе мелькало множество точек, рассыпавшиеся бисером по карте города.

— …по всему району! — заявил Сэро, от досады ударяя кулаком по столу.

— Мы не сможем вывезти отсюда вещи, если они доберутся сюда, — сказала Асуи, нервно грызущая пальцы и в растерянности смотрящая на коробки с документами и исследованиями районов, частью которых занималась лично.

— Пригоним грузовик, — сказал Сэро, вновь уставившийся в монитор.

— С противоположного конца города, да, отличная идея.

— Что у вас происходит?! — закричал с порога Бакуго, выходя на центр помещения. Суетящиеся соратники не обратили на него внимание, занятые поиском решения проблемы, которая могла пустить под плаху не только их работу, но и их самих.

— Рейд может выйти на нас, — произнес Мидория, нервно ходящий от одной стены к другой. — Может, им только мы и нужны, — уже тише сказал, задумчиво поднося палец к губам и хмуря брови.

— Почему они вообще заявились раньше срока? — задал вопрос Сэро, обращаясь, скорее, к себе, чем к друзьям.

— Вдруг их кто-то доканал из нашей святой тройки? — предположила Ашидо, суетливо крутящаяся возле Асуи, желая и не зная, чем помочь. — Какой-нибудь Айзава, который скупает оружие, наконец вывел их из себя.

— Тогда по всему городу уже шла бы перестрелка, — ответил Мидория, подходя к набитому данными шкафу и сразу же отходя от него.

Тодороки чуть напрягся, когда услышал слова про оружие, и скользнул взглядом по запечатанным коробкам, стоящим у дальней стены.

— Когда я был в третьем районе, — вмешался Тодороки, которого до этого времени никто не замечал, — двое рейдеров сказали, что они ищут участников сопротивления.

Растворившаяся на мгновение суета разметалась по помещению с новыми силами.

— Кто-то сдал нас! — зарычал Тецутецу, мгновенно поднявшийся с дивана. — Рейд не должен был пройти сегодня!

— Заткни пасть, — сказал Бакуго, морщась от криков, которые, тем не менее, передавали состояние всего сопротивления.

— Если среди нас крыса? — не унимался он, от проскочившей догадки замерший монолитной статуей, готовой в любой момент разлететься на куски и огреть по голове каждого на базе.

— Какая, к херам, крыса?! — взбесился Бакуго, размахивая руками и угрожающе делая шаг к нему. — Это из-за того, что вы пропалили сигнал!

— А как ты еще прикажешь нам искать информацию? — Мидория нахмурил брови и остановился, пройдясь по Бакуго тяжелым взглядом, который мог бы проломить железобетонный асфальт.

— Так, чтобы ни из-за какой твари нам не приходилось собирать монатки?!

— Не помню, чтобы ты принимал в этом участие, — ответил Мидория, отнимая руку от лица.

Бакуго, сжимающий и разжимающий кулаки, угрожающе приблизился к нему, хватая за ворот и смотря в глаза, принимающие вызов.

— Не беси меня, Деку, — прошипел Бакуго.

— Хэй-хэй, Бакуго, мы все на нервах, давайте не будем срываться друг на друга, — добродушно прокомментировал их стычку Сэро, неловко приподнимая уголки губ.

Бакуго оттолкнул Мидорию от себя, отвернулся и шумно выдохнул. Тот поправил ворот кофты как ни в чем не бывало.

— Иида со своей группой отвлечет их ненадолго, — произнес Шинсо, убирая от уха телефон и смиряя взглядом Бакуго, даже не обратившего внимания на облепившее Шинсо раздражение. — Нам должно хватить время на то, чтобы убрать необходимую технику и документы, если они все же доберутся сюда.

— И куда мы с этим пойдем? Ко мне на квартиру? — нервно усмехнулся Сэро, не отводя взгляда от экрана; он стучал пальцами по столу. — Или будем перебегать из одного района в другой?

— Мы не будем ныкаться от них, как тараканы, — оскорбленно заявил Тецутецу.

— Вообще-то, этим мы и занимаемся больше двух лет, Тецу, — покачала головой Ашидо и вздохнула, оглядывая собравшихся. — О, кстати, Тодороки, — громко произнесла она, — классный цвет! Красно-белый, правда, мне нравился больше. В следующий раз давай лучше я тебя покрашу. — Ашидо подмигнула ему и показала пальцем на свои ярко-розовые волосы.

Тодороки согласно кивнул. Тецутецу, поспешно подошедший к Сэро, указал пальцем на Тодороки и что-то шепнул на ухо другу, который только руками развел. Тецутецу восхищенно уставился на Тодороки, не заметившего внимание, которое привлек.

— Они не остановятся до тех пор, пока не обнаружат нас, — сказала Асуи, жуя нижнюю губу. — Если э-э… Тодороки? говорит правду.

— С хрена ли он врать должен? — возмутился Бакуго.

— Они в любом случае не могут задерживаться в Трайтоне дольше восьми вечера. Нужно продержаться… — Шинсо взглянул на часы на телефоне, — час десять.

— Класс, предлагаешь станцевать им стрип, чтобы отвлечь? — Бакуго закатывал глаза, пока те не исчезли под веками. — Можно взорвать что-нибудь.

— Почему я даже не удивлен, что эта идея пришла в голову тебе? — сощурил глаза Мидория.

— От стрипа до взрыва за две секунды, — резюмировал Тодороки, пожимая плечами. Он чувствовал себя странно-спокойно сейчас, хотя совсем недавно сгорал от волнения. Возможно, лимит его переживаний на сегодня исчерпал себя.

— Бля, вы оба, заткнитесь. Нужно подорвать нашу старую базу, — сказал Бакуго, обращаясь уже к остальным. — Отвлечем их смачным взрывом. Пока будут устраивать раскопки, хрен они за временем уследят.

— Да. — Глаза Шинсо, до этого казавшиеся отстраненными, загорелись. — Мы не перенесли на новое место все документы. Ненужные коробки и старую технику мы оставили там. Они могут послужить наживкой, если проведется сканирование.

— Ну отвлечем мы часть псов, а дальше? Другая продолжит рыскать по районам, — покачал головой Сэро.

— Асуи, ты сможешь послать ложный сигнал из старой базы от нас? — спросил Шинсо.

— М-м-м, — тихо произнесла Асуи, поворачиваясь на стуле к клавиатуре, пока Бакуго громко спорил с Сэро о том, как хороша идея со взрывом; Мидория массировал виски, Тецутецу не находил себе места, бродя от одной стены к другой, Ашидо не сводила глаза с монитора, наблюдая за действиями подруги. — Да. Им мгновенно поступит сообщение о взломе системы. Но зачем? Обычного взрыва будет недостаточно?

— Взрыв не привлечет должного внимания, — объяснил Шинсо, складывая на груди руки. — Нужна крупная наживка, чтобы отвлечь их.

— Они посчитают, что мы пропалили сигнал, и решили все подорвать, чтобы скрыть следы, — закивал Мидория.

— Но мы все равно не сможем привлечь в одно место весь рейд, — отозвалась Ашидо, сомнительно относящаяся к затее. — И это опасно, вообще-то!

— Да мы тут вроде и не пасьянс раскладываем, — сказал Сэро.

— Нам не нужен весь. — Мидория посмотрел на коробки в дальнем углу. — Но этого хватит, чтобы переполошить их.

— Ну так посылай, давай, че ждешь. — Бакуго, до этого громко пославший отвернувшегося от него Сэро, направился к дальнему углу, в котором находились ненадежно спрятанные коробки с самодельной взрывчаткой.

— Ты поедешь? — спросил Сэро, обеспокоенно поглядывая на тонкую перегородку, за которой находился выход.

— Моя взрывчатка, — сказал Бакуго, показывая на содержимое в своих руках, которое запихнул в лежащий рядом пустой рюкзак. — Мой мотоцикл, — добавил он, кивая вперед, за пределы базы.

— А все оружие записано на мое имя, так что технически взрывчатка моя, — вступил Сэро.

— О, и ты знаешь, что с ней делать? — вскинулся Бакуго. Сэро выставил руки вперед, мол да, точно, не претендую.

— Я послала сигнал, — сказала Асуи, откидываясь на спинку стула под восхищенным взглядом захлопавшей Ашидо.

— Рано же, — произнес Мидория, тревожно поглядывая на Бакуго, который бегом двинулся к выходу.

— Помедлим еще немного и будет поздно.

Тодороки только и оставалось смотреть на то, как Бакуго скрывался за перегородкой, а после слушать, как захлопывалась входная дверь. Он хотел помочь, но если бы отправился вместе с ним, то после в его руках оказалась врученная медаль обузы. Что он мог сделать? Его здесь и быть-то не должно.

— Тодороки? — Мидория, доставший из ящика стола черную пластину с зажимом, отдал его Тодороки, протянувшему руку. — Прикрепи его к ИРСу с обратной стороны возле ремешка, чтобы он рассеивал сигнал о твоем местоположении. Здесь установлены глушители. — Он показал пальцем на стоящие возле компьютеров и входа матово-черные прямоугольные предметы, по размеру не больше, чем формат бумажной книги. — Но на всякий случай, раз уж ты сейчас с нами.

Тодороки стянул с запястья напульсник, убирая в карман, и прикрепил к ИРСу пластину. Он ожидал помехи на экране, появления сообщения об ошибке или блокировку его системного аккаунта, но не произошло ничего из ряда вон, и зеленые нули и единицы не побежали по квадратному экрану. Будто он прицепил наклейку. Он не знал, откуда у сопротивления появилась настолько хорошо оборудованная техника, поэтому продолжал молча удивляться.

— Ничего не изменилось? — сказал он, натягивая напульсник.

— Для нас, — сказала Асуи. — Если бы мы видели…

— Не надо, — прервал ее Сэро. — Тодороки верит на слово, да?

— Что вы будете делать? — спросил Тодороки, обводя взглядом собравшихся. Всеобщая тревога, поглощавшая кислород, опускалась с потолка к ногам и клубилась у них, позволяя глубже вдохнуть после начала миссии Бакуго.

— Дождемся Бакуго, — сказал Шинсо, прислоняясь макушкой к спинке дивана.

Тодороки сел на диван, кладя руки на колени. Его отсюда никто не выгонял, так что… Какое-то время на базе царила тишина.

Время шло медленно, будто его растягивали на дыбе.

Тодороки, сцепив пальцы, смотрел на сопротивленцев, чтобы отвлечься от переживаний, и думал о том, много ли в Трайтоне людей, готовых пошатнуть действующую рейтинговую систему. Он не мог знать наверняка, но, пытаясь вспомнить свои чувства от пребывания в Трайтоне в первую неделю и сопоставить ее с настроением людей после появившихся на стенах домов листовок с призывом озаботиться своим будущим, подмечал незначительные изменения.

— У меня две новости, — сказал Сэро, нарушая тишину и приникая к экрану. — Здание еще не взорвано, а псы постепенно начали стекаться туда. Не много, но все равно прутся.

— Так мы этого и хотели, нет? — Тецутецу подошел к мониторам, наклоняясь близко-близко.

— Да, но после того, как Бакуго взорвет базу и уберется оттуда.

— Не смотрите на меня, я не могла послать сигнал позже, находясь на их частоте, — объяснилась Асуи, обнимая себя за плечи и сползая в кресле.

— А где Бакуго? — спросил Тодороки.

— Мы не можем отслеживать его передвижение из-за такого же глушителя, который я дал тебе, — объяснил Мидория, нервно копошась пальцами в волосах.

— Иида перекроет дорогу, — сказал Шинсо, прерывая возникшее молчание и прислоняя к уху телефон, который все это время не выпускал из рук.

Тодороки не переживал, нет, просто градус напряжения в его крови вновь подскочил; будто его положили в кастрюлю, накрыли крышкой и поставили на открытый огонь, поэтому все остальное до него долетало через стеклянное запаренное нечто со стекающими каплями воды. «Перекрыта дорога», «сбои», «замедлились» превратились в его голове разноцветную крутящуюся юлу, которая была настолько огромной, что создавала вихревые потоки, под которыми его концентрация отлетала к экватору.

Волнение за Бакуго вновь крепко сжало в тисках, навязчиво прокручивая в голове мрачные красно-черные картины с алыми брызгами и разлетевшимися деталями разбитого мотоцикла. Он старался не накручивать себя, дышать глубже и спокойно, но сердце все равно ныло и тянуло вниз, будто его к нему прикрутили якорь и закинули на дно Северо-ледовитого океана; чтобы оно замерзло там, став ледышкой с выгравированной на ней «вечностью».

Он думал, что сегодняшние события его истощили, вытянув силы и последние эмоции, но нет. Остатки копошились в его груди, будоража мертвые отростки.

Тодороки, смотря на свою ладонь, на которой еще не пропал след от укуса, отчего-то вспоминающийся с неуместной теплотой (Тодороки следовало хорошо выспаться и перестать ловить каждодневные мини-потрясения), убедился в том, что в разлагающейся системе Трайтона и в своем не менее печальном положении, чем сопротивление сейчас, так по-глупому и так безнадежно…

— Да! — закричали в один голос Сэро и Ашидо, поднявшие руки вверх и давшие друг другу «пять» обеими ладонями.

— Все получилось? — спросил Мидория, выглядывая из-за их спин.

— Ага, вон, — Сэро ткнул пальцем в экран, на ту точку, где находилось разваленное здание, служащее им бывшим штабом. — Все псы как по команде поперлись туда.

Телефон Тодороки завибрировал, уведомляя о пришедшем сообщении.

19:07. Бакуго:

я сваливаю нахер

— Бакуго уезжает оттуда, — оповестил Тодороки, и остальные ощутимо расслабились.

19:07. Я:

Будь осторожен, пожалуйста.

19:07. Бакуго:

нет пойду и брошусь на первого пса

Облегчение растеклось по венам Тодороки, снося закрытые шлюзы и вырывая с треском засовы, уносимые под воображаемым напором. С того момента, как Бакуго уехал на мотоцикле, Тодороки впервые смог расслабиться — он чувствовал, как сходит напряжение со спины, медленно спускаясь по позвонкам. Он откинулся на спинку дивана и поднял глаза к потолку, бесцельно рассматривая гниющий каркас и невольно проводя параллели с самим собой. Таким же разлагающимся и готовым проломиться под градом в июле. Он был слишком уставшим для того, чтобы реагировать на суетящихся друзей Бакуго.

— Что? — Сэро, периодически посматривающий на монитор возле их текущей базы, чтобы отслеживать передвижение участников рейда, замер с раскрытым ртом и высоко поднятыми бровями. — Что за хрень?

— В чем дело? — спросил Шинсо, поднимаясь с места и подходя к нему.

— К нам кто-то прется. Не все убрались? Что за…

— Если он успеет подать сигнал, то у нас возникнут проблемы, — сказала Асуи, заглядывающая в чужой монитор и выпячивая нижнюю губу.

— Предлагаешь взорвать что-нибудь еще? — сказал Сэро, обводя базу рукой.

— Я смогу перенаправить сигнал с его ИРСа, если сможете вывести его из строя, — сказала приникшая к компьютеру Асуи, покусывая ноготь большого пальца.

— Убить его? — Сэро покосился на запечатанные контейнеры.

— Исключено, — уставился на него гневно Мидория. — Его смерть повлечет потерю баллов.

— Забьем его! — предложил Тецутецу, засучивая рукава толстовки.

— И окажемся на грани из-за насилия, ну уж нет, — замотала головой Ашидо.

— Не хочу вас расстраивать, но времени у нас нет, — Сэро прервал начавшийся было спор. — Он приближается.

Атмосфера, в которой только представилась возможность облегченно вздохнуть, вновь сгустилась, превращаясь в густой кисель, сковывающий грудную клетку. Какой-то вечный аттракцион со сломанными горками и обрывистыми трассами.

Шинсо, молча глядящий на монитор, на котором опасность в виде одного военного грозила превратиться в катастрофу, развернулся к дальним коробкам. Он достал из коробки пистолет и, положив его на стол, потянулся к ящику с патронами.

— Ты что задумал? — спросил Мидория, напряженно сводя брови и подходя к нему, пока Шинсо заряжал пистолет, вставляя патроны один за другим в обойму.

— Асуи, — обратился Шинсо к девушке, игнорируя пытливый взгляд Мидории, от волнения сжимающего низ потрепанной темно-зеленой кофты, — отправь сигнал, что этот человек уже находится у поезда и ждет отправки в Лэдо.

— Шинсо? — не отставал он, сжимая губы.

— На станции они не заметят одного человека, который по какой-то причине не сумел покинуть Трайтон, — продолжил Шинсо, вставив обойму; раздался щелчок, после которого он снял предохранитель. — На станции в Лэдо всегда полно народа, потому что рядом находится парк.

— Ты-то откуда знаешь, что там полно народа? — поинтересовалась Ашидо.

— Мидория рассказывал, — не сразу ответил Шинсо, хмуря лоб.

— А потом? Они же его все равно хватятся, — произнес Тецутецу, почесывающий макушку.

— Они не смогут появиться, пока не согласуют свой рейд с начальством. За это время вы успеете замести следы.

— Ты хочешь убить его? Ты с ума сошел? — Мидория вцепился в его руку с оружием, стискивая запястье до болезненных синяков. Шинсо не посмотрел на него и не отреагировал никак, разве что едва заметно дернул уголком губ.

— Эй-эй, это что за акт самопожертвования? — Сэро, растягивая губы в нарисованной улыбке, локтем задел бок Ашидо, подначивая и ее что-то сказать. Та открыла рот, мгновенно теряясь.

— Это единственный вариант, который скроет вас. И то, чем мы здесь занимаемся.

— Нет, — отсек Мидория; казалось, что даже его растрепанные волосы встали торчком, наэлектризовавшись, — ты не можешь выйти и…

— Изуку, — твердо произнес Шинсо, пронзительно заглядывая в его блестящие глаза.

Мидория замолчал.

— Не обязательно убивать его лично, — сказал молча наблюдавший за назревающей перепалкой Тодороки, расстегивая рюкзак, который валялся у его ног. — Нужно забрать у него ИРС.

— ИРС? — удивился Сэро.

— Точно! — мгновенно воодушевившийся Мидория, развернувшись к Тодороки, ударил кулаком по раскрытой ладони. Шинсо скептично уставился на его действие, вскидывая бровь и кладя свободную руку на затвор пистолета. — Мгновенное снятие ИРСа и последующее отключение от системы активирует заложенную капсулу яда, которая убьет его!

— В течение пяти ми… — Асуи осеклась.

— Нет! — продолжал восполнившийся энтузиазмом Мидория (будто они не план убийства обсуждали, а готовились к пикнику на выходных). — У рейдеров в ИРСах находится отличный от ИРСов гражданских яд, оказывающий смертельное действие мгновенно. Что-то наподобие платы за дезертирство, которые происходят в горячих точках. Я не слышал ни об одном случае в городе, но я склонен думать, что подобные капсулы находятся в массовом производстве для рейдеров, чтобы контролировать их действия.

— Косвенное убийство? — пробормотал Шинсо, опуская руку с оружием. — Его нет в официальном перечне штрафов. Засчитывается как кража ИРСа и только в случае выдачи штрафа.

Мидория повернулся к нему, едва ли не подпрыгивая, и активно закивал.

— И как ты собираешься заставить его снять ИРС? — Асуи пару раз моргнула, оставляя открытым в задумчивости рот.

— «Дяденька рейдер, нам очень надо вас убить, не двигайтесь», — писклявым голосом произнес Сэро, отчего Тецутецу скривился.

Тодороки показал присутствующим отданный Бакуго нож.

— Но нужно, чтобы кто-то из вас отвлек его.

— Я сделаю, — заявил Мидория, подбегая к запасному входу, расположенному с другой стороны, прежде, чем кто-либо из сопротивления успел дернуться; Шинсо разве что повернулся, но было уже поздно — тот открывал скрипящую дверь. Тодороки, поднявшись, последовал за ним, как только в главную дверь раздался требовательный стук, заставивший Тецутецу выругаться.

Мидория и Тодороки выбрались с запасного входа, обходя строение с двух противоположных сторон. Тодороки понятия не имел, какие мысли охватывали уверенно настроенного Мидорию — все же речь шла об участии в убийстве, что мало вязалось с его образом добродушного парня, смеющегося с шуток на автостоянке под написанную Джиро музыку.

Впрочем, Тодороки ведь тоже… Тодороки даже не нужно было отгонять от себя сомнение — оно само слетело с него, как только он вышел из-за поворота и сделал шаг — все же за этот почти что месяц в Трайтоне он слишком увяз… во всем. Может, это было закономерно, и Бакуго, показывающий ему город в первые дни его пребывания, оказался прав. Может, Тодороки никогда и не был примерно-правильным жителем города, готовым повести его к светлому будущему вместе с такими же полными энтузиазма людьми. Тодороки, может, пошел в мать, а не в отца.

— Эм? Извините? — обратился Мидория к рейдеру, в осторожности поднимая руки вверх и приветливо улыбаясь. Тот резко, испуганно повернулся.

— Предъявите ИРС, — сказал рейдер, скрывая страх за командами.

Тодороки медленно подбирался к нему со спины, ступая неслышно по земле и боясь сделать лишний вдох. Он крепко сжимал во вспотевшей ладони нож.

— Да. Да, конечно, — Мидория запальчиво закивал головой, подкупая искренностью, от которой рейдер чуть расслабился. — Но я хотел бы узнать, как скоро я смогу выбраться отсюда. — Он медленно разматывал эластичный бинт на левом запястье.

— Все в рамках, установленных законом, — устало произнес рейдер, будто уже не в первый раз слышал подобные вопросы. — Номер?

— Я все понимаю, — начал Мидория, отводя взгляд в сторону и поджимая в расстройстве губы, — но все же мне бы хотелось узнать, нет ли возможности…

Тодороки, наклоняясь, подбирался ближе, высматривая в опущенной левой руке рейдера ИРС и вспоминая приемы, которыми его обучил Бакуго при обращении с ножом.

— Нет возможности, — отрезал тот. Наигранная неуверенность Мидория, казалось, начинала придавать ему сил.

Тодороки, схватив вздрогнувшего рейдера за руку и заведя ее за спину, разрезал острым лезвием ткань форменного пиджака, проходя им же по крепкой резине ИРСа. ИРС глухо упал на землю. Испуганный рейдер вытащил из кобуры пистолет, готовясь развернуться и выстрелить в неприятеля, как мгновенно пущенный в кровь яд парализовал его и остановил сердце.

========== Зеленый день ==========

Комментарий к Зеленый день

экстра про мидорию.

Мидория все детство провел в Лэдо вместе с матерью. Он не помнил отца, который пропал, когда он был совсем маленьким (ему никто не рассказывал, но вскоре он сам догадался, что тот был отправлен в Трайтон, однако мать — Инко — делала все возможное для того, чтобы сын не чувствовал себя одиноким и не оказался в такой же ситуации, что и отец). Мидория, с детства привыкший исполнять возложенные на него обязательства, старался не расстраивать мать. Он, еще не достигший семилетнего возраста, в котором дети начинали сами нести ответственность за поддержание рейтинга (маленькие вылупившиеся птенцы), мечтал о том, как однажды придет домой и гордо покажет свои заработанные баллы.

Мидория был любознательным и непоседливым ребенком. Он со снедаемой гордостью бежал домой, чтобы с детской непосредственностью представить достижения за прошедший день и получить похвалу — за хорошее поведение или за верно выполненное задание в начальной школе, отражавшееся на ИРСе.

Даже когда в его жизни случались трудности, он натягивал на губы улыбку, как и советовала мать: «Улыбайся, не доставляй беде удовольствия».

— Ты у меня такой прилежный, Изуку, — говорила мать и крепко обнимала, когда видела повышение баллов.

Подросший Мидория обзавелся шумными, общительными друзьями, с которыми проводил время после школьных занятий.

— Привет, — добродушно поздоровался Мидория с переведенным учеником на втором году обучения, чувствовавшим себя некомфортно на новом месте. — Я Изуку Мидория, сижу вон там. — Он поднял руку, чтобы указать на свой стол, как ее перехватил друг, мальчик, немного выше него, и потащил подальше от новенького.

— Не разговаривай с ним, — произнес друг.

— Почему? — удивился Мидория, простодушно хлопая глазами и посматривая на ссутулившегося новенького.

— Мне папа рассказал, что его родители влезли в плохие дела. Раньше он в первом был, — друг горделиво вздернул нос, будто сам жил в самом обеспеченном районе, — а теперь вот, в третьем, вместе с нами. — Мидория, озадаченный, распознал в его интонации нехороший оттенок. — Папа сказал, их скоро отправят в этот Трайтон, а этого сдадут в приют. — Мидория не много слышал о приютах — только то, что никто в них попадать не хотел. — Так ему и надо, — добавил друг, строя гримасы новенькому.

Мидория открыл рот, чтобы спросить, почему «так ему и надо», но не успел — начался урок.

Иногда происходили вещи (вот как эта), которые заставляли его задумываться над тем, какое влияние уделяется баллам на ИРСе, беспристрастно рассказывающим о человеке больше, чем его личность. Он не мог об этом поговорить с друзьями, потому что ему казалось (злополучное шестое чувство било тревогу), что те не поняли бы его, и не мог обсудить это с матерью, которую не желал тревожить недостойным поведением (она и так волновалась за рейтинг, в последние месяцы опустившийся на пять баллов).

— Почему ты не хочешь быть с ним в паре? — спросил удивленный учитель Тошинори, их классный руководитель, когда они распределись на пары для выполнения домашнего задания. Они находились в выпускном классе младшей школы.

— Я не буду общаться с тем, кто ниже меня. Мама говорила, что это недостойно.

— Это я не хочу с тобой общаться, понял?! Я!

Мидория, сидящий за своим столом, молча наблюдал за перепалкой двух закадычных друзей. Он невольно приподнял руку с ИРСом и краем глаза скользнул по цифре «68», от которой дунуло леденящей стужей, побежавшей мурашками к локтю и выше, выше. Мидория поежился, спрятав ИРС под рукавом, и скрестил руки, пытаясь усесться удобнее.

— Немедленно прекратите, — заявил учитель, ударяя учебником по столу; не громко, но этого хватило, чтобы прервать ссору. — По-твоему, достойно отказываться от друга, с которым ты провел все детство, из-за цифр на ИРСе? Набор чисел отсекает все то, через что вы прошли?

— Если бы он хотел оставаться моим другом, он бы не потерял баллы, — произнес одноклассник, скребя по столу ногтями и пристыженно опуская глаза.

— Значит, когда их потеряешь ты, то ты добровольно откажешься от общения с близкими людьми?

— Я-то здесь при чем? — взглянул он исподлобья затравленным взглядом.

— А как же? — Тошинори взял журнал, чтобы продолжить расставлять пары. — Если твой друг лишился баллов, ты должен думать не о том, что он недостоин твоего общения, а о том, как не дать ему попасть в Трайтон. — Тошинори поднял глаза, глядя на хмурого ученика. — Если, конечно, ты видишь своего друга, а не его баллы. В таком случае уже ты недостоин его дружбы.

Мидория, во все глаза смотрящий на преподавателя, едва не прослушал имя своего напарника для задания.

В одиночестве направляясь домой (один из его друзей в последние дни постоянно убегал пораньше, чтобы помочь родителям по дому — магазин матери вот уже три месяца не приносил выручки, из-за чего женщина упала в рейтинге; пришлось отказаться от горничной из-за ставших недоступной по баллам услуги), он все не мог забыть слова классного руководителя. Их не так часто можно было услышать в городе. Будто те стали чем-то неведомым и сказочным, чем-то, что могли озвучить только главные герои тайных легенд. Мидория, старающийся избегать долгих рассуждений о запретной теме (маму очень не хотелось расстраивать), теперь постоянно возвращался к учительскому монологу, подбадривающего только тем фактом, что вообще был произнесен им. Прямо вслух. Едва слышный рупор Мидории, начинающего подозревать нечто неладное.

Через несколько недель Мидория стал свидетелем автомобильной аварии по пути в школу.

— Мидория, с тобой все в порядке? — спросил Тошинори, когда тот вяло складывал учебники в рюкзак, чтобы выйти из класса к ждущим его на улице друзьям.

— Да, — кивнул Мидория, дрожаще улыбаясь. Он чересчур резко застегнул молнию, отчего собачка чуть не оторвалась. Перед собой он увидел раскрытую большую ладонь, на которой лежали два леденца. Подняв глаза, он увидел широкую улыбку преподавателя.

Мидория, запихнув в рот леденцы, рассказал об увиденном утром.

— Он ведь даже не попытался вызвать помощь, — говорил Мидория, крутя фантик; ему казалось, что его детские претензии были недостаточно весомыми, но и отмалчиваться он больше не мог. — Посмотрел на ИРС и выдохнул, как только увидел цифры. Так ведь… неправильно, нельзя. Вдруг он убил того человека?

Учитель молчал какое-то время, смотря на светящее за окном солнце.

— Если бы он его убил, то цифры на ИРСе выкинули бы его из Лэдо.

— Я видел его машину, — мрачно произнес Мидория, вспоминая черную машину с затонированными стеклами. — Его рейтинг мог быть под девяносто или больше. В таком случае ему бы все сошло с рук. Если это так, то… то эта штука бесполезна. — Мидория сжал ИРС, поражаясь столь яркому желанию стащить его и кинуть в стену.

— Не говори об этом никому, — мрачно произнес Тошинори, подходя к доске, чтобы выключить над ней свет. — Не все тебя поймут.

— Но вы же меня поняли. Поймет еще кто-то.

— Или отправит в Трайтон.

Мидория хотел возразить, что никто не отправит его в Трайтон, потомучто он не собирается нарушать правила и скатываться в рейтинге, но…

Возможно, учитель имел в виду не это.

Учитель Тошинори потянулся к выключателю и сразу же одернул руку, хватаясь за плечо.

— Что с вами? — поинтересовался Мидория, подскакивая на месте.

— Все хорошо, — ответил тот, протягивая другую руку. — Неудачно выстрелил в тире вчера.

Мидория чуть не уронил фантики на пол.

— Вы умеете стрелять?

— Я работаю над этим, — засмеялся тот. — Это расслабляет и развивает меткость. Буду в вас, оболтусов, кидать ручки, когда домашние задания не выполняете.

Учитель Тошинори еще круче, чем он думал.

Как-то Мидория возвращался домой вместе с друзьями. До выпуска из начальной школы оставалось несколько месяцев, после которых они распределяться по разным учебным заведениям (один его друг подскочил в рейтинге и мог рассчитывать на престижную школу, пролегающую на границе между первым и вторым районом).

— Мой брат дурак, — рассказывал один из его друзей, когда они втроем шли к автобусной остановке. — Прикиньте, потерял четыре балла из-за того, что проводил какую-то девушку домой и не успел вернуться вовремя.

— Комендантский час, да? — спросил второй друг. — Жаль баллы. Зачем он вообще пошел-то?

— Ее бывший парень к ней лез, вот он и предложил помощь.

— Это благородно, — произнес Мидория.

— Это тупо. — Друг пнул валяющийся на дороге камень. — Лучше бы о себе думал. Ему в универ скоро, там же все это учитывается.

— Может, он хотел впечатлить ее, — предположил Мидория, в задумчивости стуча пальцем по губам.

— Тогда пусть восемьдесят наберет, тогда уж точно впечатлит. — Закатил глаза тот.

— Так если он наберет восемьдесят, зачем ему будет нужна она? — второй друг смешливо ткнул его локтем.

Друзья засмеялись.

Мидория вспомнил слова учителя Тошинори и убедился, что друзья его действительно не поймут.

Чувство одиночества, которое накатывало на него в последние годы все чаще, вновь затянуло в серо-белый омут из грусти и тоски. Он почувствовал себя отделенным от друзей, знакомых и мамы холодным морем. Будто все, окружающее его в период взросления, на самом деле было кривыми иллюзиями несовершенного фокусника, решившего представить публике новый номер — кукольный театр.

— Мидория, а ты что скажешь? — поинтересовался друг.

Мидория дружелюбно улыбнулся, соглашаясь.

Он впервые задумался о том, есть ли еще кто-то, кто скептично смотрит на рейтинговый кошмар. Еще несколько десятков лет назад рейтинговая система, казавшаяся больной фантазией начинающего политического деятеля и борца за справедливость, которую не могли обеспечить беспристрастные люди, казалась смешной, наивной и глупой.

Со временем многое меняется.

Мидория полез в интернет и за просмотр запрещенных статей в тот же день поймал штраф. Смотря на уменьшившуюся цифру, он с вызовом приподнял подбородок и бросился штурмовать интернет. Он находил посты с недовольствами, громкие высказывания и задавался вопросом, почему столь резкие, обличающие тексты оставались в свободном доступе.

Спросив об этом у матери, он наткнулся на полный страха взгляд:

— Изуку, почему ты этим интересуешься?

— Я-я… да просто так, — улыбнулся он, запуская пятерню в вечно лохматые темные волосы.

Он и раньше видел мать огорченной или рассерженный, отчего становилось не по себе, но в этот раз стыд достиг апогея — он каждой клеткой ощутил сгустившуюся атмосферу.

— Тебе стоит думать о том, как хорошо закончить школу и поступить в университет.

— Ага! — уверенно произнес он и, как только мать отвернулась от него к плите, так и не опустил трясущиеся уголки губ.

Когда ему было целых одиннадцать лет, он вместе с друзьями возвращался из кино, в котором в последнее время сократилось количество пропускаемых в прокат фильмов. Киноиндустрия меняла вектор развития из-за недавно принятых в стране поправок о содержании фильмов. Мидория не понимал, в чем состояла необходимость этого решения (несмотря на многомесячную пропаганду того, что данные фильмы наносят вред психике и повышают уровень агрессии), ведь после просмотра фэнтези еще никто не улетел из Лэдо на драконе; обсуждать волнующие изменения он не решался. Разве что учитель Тошинори, с которым он чувствовал себя комфортно, был согласен с ним и тихо грустил об уходящей эпохе.

— Блин, меня пугает этот парень, — произнес друг Мидории, кивком головы показывая на сидящего на остановке мальчика их возраста с ожогом на левой стороне лица.

— Ага, — закивал второй друг, когда они подошли ближе, чтобы дождаться своего автобуса.

Мидория выглянул из-за плеча друга, чтобы рассмотреть его (но не слишком пялиться, потому что пялиться на людей некрасиво), сидящего с прямой спиной, и увидел на застывшем бледном лице незнакомца съедающую грусть.

Автобус друзей подъехал через пару минут. Мидории пришлось задержаться в ожидании своего. Он, попрощавшись с друзьями, подошел к незнакомцу и неловко приземлился на лавку. Постучал пальцами по коленям и, не выдержав гнетущую атмосферу, которая собралась над тем темной тучей, повернулся.

— Плохой день? — поинтересовался Мидория, сочувственно улыбаясь.

— А? — рассеяно спросил незнакомец, смотрящий в пустоту, и нахмурился. — Да. Наверно.

— Ты можешь мне рассказать, — беззаботно предложил он, махая ногами на скамейке. — Мы видимся, наверно, первый и последний раз, так что сработает правило попутчика.

Мальчик в замешательстве моргнул и наконец обратил на Мидорию внимание.

— Я не понимаю, — произнес он, смотря на Мидорию необычными разноцветными глазами.

— Незнакомцам проще рассказать что-то, что тебя волнует, чем близким людям.

Мальчик молчал, вглядываясь в лицо с веснушками, отчего Мидории стало неловко, после чего опустил глаза. Какое-то время он разглядывал носки своих чистых, новых кроссовок, которые были так контрастны с поношенными большими яркими кедами Мидории, что невольно наводили раздумья о районной принадлежности незнакомца.

— Не хочу идти домой из-за отца. Мою мать отправили в Трайтон за нарушение порядка, и отец теперь… — мальчик свел брови, — расстроен.

— Из-за того, что не может вернуть твою маму? — уточнил Мидория, наклоняясь вперед.

— Из-за своего рейтинга, — произнес незнакомец, сжимая пальцы на лавке; Мидория расстроенно выдохнул, не зная, что сказать. Все образуется? Она обязательно вернется? — Будто это все, что его волнует. — И добавил чуть позже, когда Мидория усиленно пытался найти слова: — Ненавижу.

— Твой отец наверняка…

— Я не про отца говорю, — произнес мальчик, сильнее сжимая края лавки. — Это нечестно. Все, — он чуть приподнял руку, чтобы обвести пространство вокруг, но почти сразу же положил ее на место, будто жест был неосознанным, отчаянным.

Мидория совершенно неуместно показалось, что он не был одинок в обиде на рейтинговую систему. С мальчиком захотелось познакомиться и обязательно подружиться, но он так и не успел назвать свое имя — подъехала темно-синяя машина, из которой вышел одетый в костюм мужчина, и открыл дверь пассажирского сидения.

— Мне пора, — произнес мальчик, вставая с лавки и направляясь к машине. Мидория убедился в том, что он не принадлежал к среднему классу. — Эффект попутчика, — произнес он, обернувшись. — Спасибо, — кивнул и сел в машину.

Мидория больше не встречал этого мальчика и вскоре забыл о нем.

Однако после случайной встречи в нем появилась уверенность, которая раньше скрывалась в потаенных комнатах его души; рейтинг — это не то, что может сделать людей счастливыми.

Он поступил в среднюю школу, в которой не нашел новых друзей из-за поменявшегося отношения к рейтингу — он больше не мог принимать его за нравственный ориентир и начинал видеть в нем завуалированный способ контроля (о чем читал на закрытых сайтах, попадающих под запрещенные). Зачастую он делал вещи, которые одноклассники, видевшие мир сквозь призму баллов, воспринимали в штыки — в том числе и вечно скачущие баллы. Мидория, поначалу переживающий из-за этого, вскоре стал меньше зацикливаться на неудавшихся дружеских взаимоотношениях и больше уделял внимания учебе — чтобы поступить в университет и изменить строгость системы ему нужно было набрать большое количество баллов (гораздо разумнее на его месте было бы не терять их каждый раз, когда он видел отголоски несправедливого отношения, но — увы).

После завершения обучения первого года в средней школе он решил навестить своего учителя Тошинори, который долгое время являлся для него единственной поддержкой.

Войдя в когда-то родные двери, он не предполагал, что учителя там не обнаружит.

Мидория попал в поезд, который ехал только в одном направлении, когда ему исполнилось пятнадцать.

Он понимал, что такое развитие событий возможно в связи со стремительно ужесточившимися требованиями новых внесенных законов, однако… однако он не думал, что это на самом деле произойдет с ним. Мидория не мог точно сказать, за что и почему у него слетели баллы (и как он умудрился не уследить за ними) и надеялся, что об этом ему сообщат в бюро.

В бюро ему сообщили, что в связи с возникшими ошибками в системе не все его совершенные нарушения были учтены вовремя и — вот, пожалуйста, они дали о себе знать. Девушка в бюро принесла извинения за сложившуюся щекотливую ситуацию и тактично выставила нервно улыбающегося Мидорию за стены заведения. Мидория был слишком подавлен и ошеломлен для того, чтобы разбираться и требовать пересмотра дела, поэтому, оказавшись на главной площади, он опустился на лавку и потерянно уставился на собственные ладони.

Вот и изменил рейтинговую систему, думал тогда Мидория, пока внутри поднимался истерический пожар из не воплощенных мечт и надежд.

Когда Мидория был маленьким и в нем еще томилась вера в непогрешимость развивающейся рейтинговой системы, они вместе с друзьями не раз представляли, как бы вели себя, оказавшись в Трайтоне. Детские фантазии из разряда «если бы начался зомбиапокалипсис, я бы расстреливал зомби из ружья, стоя на крыше автомобиля». В реальности все прозаичнее — расстреливали бы из ружья как раз-таки его.

Мидория понял эту истину в центре первого района среди толп мельтешащих людей, чувствуя себя далеким от них и совершенно одиноким. Снова.

И не забывай улыбаться, Мидория.

Кое-как собрав себя в горку из пепла, Мидория отправился на поиски квартиры, напоминая устаревшую модель робота-андроида, слепо следовавшую программе — он знал, что ему нужно где-то жить, где-то работать, пока он не сможет набрать необходимое количество баллов для того, чтобы вернуться в родной дом. Мидория, плутая по третьему району, который, как он и предполагал, не был столь развит, как об этом говорилось на информационных порталах, думал об оставленной в городе маме и содрогался от мысли о том, как она, не раз предупреждавшая его об осторожности, отреагировала на известие о его отправлении в Трайтон.

Ему повезло, поскольку в третьем районе он смог отыскать небольшую квартиру, подходящую по цене, которую хозяйка обещала не взимать сразу; Мидория боготворил женщину, сказавшую, что у ее умершего сына были такие же веснушки.

Мидория устроился грузчиком на железнодорожной станции. На нее два раза в неделю на поезде прибывали продукты и вещи, которые невозможно было создать в стенах города. Практически каждодневный разъезд по Трайтону помог ему выучить карту, а взятые подработки — что ему еще делать-то здесь, только самобичеванием заниматься — позволили накопить денег.

Мидория невольно сравнивал Трайтон и Лэдо, отмечая, что здесь, в первых районах, витал дух родного города, который последние годы был так ему ненавистен. Все те же волнения за баллы, стремление выбить как можно больше без чуждого напряга — мини-версия столицы во всей красе.

Он не носил глазную повязку, поэтому и вечно творимые беспорядки в бедных районах не могли не бросаться ему в глаза, но он отчетливо принял ряд вещей за правило: если особо не нарываться и держаться подальше от странных компаний, выживание в Трайтоне перестает быть «выживанием» в прямом смысле этого слова (никто, конечно, не застрахован от камня по голове, но…).

Ему нравилось отсутствие контроля как такового (проходимые рейды смущали его и, хоть ему ни разу не бросились в глаза нарушения рейдеров, он так и не смог отделаться от мысли, что что-то с ними не так). Мидории казалось, что он впервые за всю свою недолгую жизнь почувствовал свободу. Как сделать глубокий вдох перед прыжком в бассейн и осознать, что у тебя есть жабры.

Мидория не хотел оставаться в Трайтоне, но также он не хотел вечно трястись за цифры на ИРСе.

В семнадцать лет, достигнув семидесяти баллов, он смог связаться с мамой под бдительным надзором бюро. Мидория Инко говорила, что скучает по нему и ждет его скорейшего возвращения. После разговора Мидория долго наматывал круги по районам, пока не наткнулся на магазин во втором.

Он ощутил тщательно игнорируемую жажду и открыл дверь, попадая в небольшое помещение с заполненными полками, в котором не раз бывал со служебного входа, когда привозил товар. Он взял первую попавшуюся бутылку воды и встал за белобрысым парнем, покупающим пачку сигарет.

— Еще двадцать, — произнес продавец, когда незнакомец запихивал пачку в карман. Он недовольно нахмурил брови, пересчитывая деньги, и, выругавшись, залез в карман. Но так и не нашел деньги.

— Бля, давайте я вам завтра занесу, — предложил незнакомец.

— Либо платишь сейчас, либо я отмечаю это как кражу, — произнес продавец; его тон не оставил сомнений.

— Я у тебя эти сраные сигареты покупаю каждый раз, — прошипел незнакомец, в гневе сжимая прилавок.

— Я могу заплатить, — сказал Мидория, просовывая купюру и бутылку воды.

— Нехрен платить за меня! Засунь эти деньги себе куда подальше, — незнакомец навис над Мидорией, злобно искривляя рот. Мидория пожалел, что вмешался, потому что незнакомец все больше напоминал тех людей, от которых он предпочитал держаться подальше.

И все же он, нервно улыбнувшийся и искоса взглянувший на парня, посчитал, что тот не был одним из отморозков (по крайней мере, не в полной степени).

— Возьмите чек, — сказал продавец.

— Пошел к черту, — пробормотал незнакомец и открыл дверь магазина. — Ты идешь или нет?

Мидория, забрав свою покупку, направился за незнакомцем.

— Не смотри на меня так, я верну тебе эту тупую двадцатку, дай свой номер.

— Хорошо, — ответил Мидория, дружелюбно кивая, пока незнакомец тянулся к зажигалке. — Я — Мидория Изуку, — представился он, доставая телефон.

Незнакомец покосился на него, нахмурив нос, как бы не желая знакомиться, но все же открыл рот, как его окликнул знакомый Мидории с детства голос:

— Бакуго, ты опять? Я предупреждал тебя, чтобы ты бросил курить.

— А ты мне не отец!

Мидория во все глаза смотрел на постаревшего учителя.

— Вы? — только произнес он.

(Не) учитель Тошинори, не обратив внимание на продолжающего злиться Бакуго, посмотрел на Мидорию и замер.

— Мидория? Что ты делаешь здесь?

— Да убил кого-то, по нему не видно, а? — пробормотал Бакуго себе под нос, убирая зажигалку в карман и вдыхая сигаретный дым. — Вы че, знакомы? — запоздало удивился он, переведя взгляд с одного на другого, после чего распрощался с сигаретой — бывший учитель Мидории бесцеремонно вытащил ее из его рта и кинул в лужу. — Эй?!

— Да вот, случайно попал, — нервно улыбнулся Мидория, почесывая затылок.

Последнее, что мог представить Мидория, это то, что он встретит в Трайтоне знакомое лицо. Учитель Тошинори, который, как он и подозревал (но надеялся, что догадки неверны), вот уже несколько лет находился в Трайтоне, изменился. Уменьшился, но при этом не потерял витающую вокруг него уверенность и внутреннюю силу, отражающуюся в чистых голубых глазах.

— Бакуго, приготовь ужин, пока мы с Мидорией поговорим, — сказал Тошинори, указывая кивком головы на дверь, ведущую в кухню.

— Какого черта ты вообще притащил этого идиота в дом?! — возмущался с кухни Бакуго, выкладывающий на стол продукты. — Не буду я на него готовить, пусть жрет воздух.

Мидория стоял в коридоре, озадаченный реакцией Бакуго — он никогда не встречал столь эмоциональных и агрессивных людей, поэтому предложил ему заняться медитацией. Бакуго в ответ бросил в него картошку и захлопнул на кухню дверь.

— Не обращай на него внимания, — произнес Тошинори, проходя в небольшую комнату. Мидория, не зная, что делать с картошкой, последовал за ним.

— Я точно не помешаю вам? — поинтересовался он, чувствуя себя навязчивым. Прошло несколько лет с того момента, когда он общался с бывшим классным руководителем — на казавшимся как никогда далеком выпускном в начальной школе. Он и удивлен-то был, что его имя вообще помнят…

Все его сомнения и нерешительность пропали тогда, когда завязалась непринужденная беседа — Мидория рассказывал о последних годах своей не особо радостной жизни.

— А вы почему здесь оказались? — спросил Мидория. — Я хотел навестить вас, но мне сказали, что вы там больше не работаете.

— Перешел дорогу не в том месте.

Мидория недоверчиво изогнул бровь.

— Он реально перешел дорогу не там, — влез Бакуго, сидящий на стуле с закинутой ногой на другую ногу. — Так и записано, ага. — И не было понятно, то ли тот верил в это, то ли нет.

Тошинори сконфуженно отвел взгляд, будто был пойман на чем-то постыдном.

— Я всегда был рассеянным, — простодушно улыбнулся. — Наверняка не уследил.

— Ого, я тоже! — Мидория мгновенно воодушевился, едва не пролив тарелку с супом.

Бакуго перевел надменный взгляд с одного на другого:

— Сборище идиотов, что я вообще делаю здесь.

— Живешь? — уточнил Мидория.

— Это был риторический вопрос, придурок! Иди и мой посуду!

— Но я еще не доел.

Посуду Мидория помыл откровенно плохо, разбив тарелку — и нет, он не виноват в этом (почти), просто кое-кому не следовало дышать ему в затылок.

— Я буду звать тебя Деку, потому что ты бесполезный!

Учитель Тошинори сочувственно посмотрел на Мидорию и поднес к губам кружку чая, уже привычный к подобному и не обращающий внимание. Мидория посчитал, что, может, тоже к этому привыкнет, потому что за всей грубостью и спесью не видел в Бакуго плохого человека. Очень грустного и одинокого разве что, ловя невольные ассоциации с собой.

Мидория, вернувшись в свою квартиру поздно вечером, впервые за долгое время испытал облегчение, настолько уже не вписывающегося в жизненные рамки, что оно стало причиной чуть не задымившегося ноутбука — кружка с чаем в опасной близости оказалась разбита. Будто он спал все это время на твердой сетке без матраса, а теперь упал на воздушную перину. Встретить учителя оказалось приятно (конечно, он бы предпочел, чтобы тот не попадал в Трайтон) и завести новое странное знакомство — тоже (хоть Бакуго и орал постоянно, срываясь на ругань).

Он иногда забегал к учителю и Бакуго, перед этим удостоверившись, не помешает ли он (Бакуго всегда говорил, чтобы он «шел нахрен», и Мидория расценивал это за приветствие).

— Это ты нарисовал? — спросил Мидория, увидев открытый альбом на столе; на рисунке был нарисован скелет дракона, извергающего пламя. Бакуго захлопнул альбом перед его носом. — Очень здорово, такой интересный дизайн, а еще мне понравилась задумка. Можно еще посмотреть?

— Нет! Свали! — сказал Бакуго и оставил альбом на столе. Мидория принял это за разрешение и, открыв альбом, с любопытством принялся рассматривать рисунки, от которых захватывало дух.

Мидория, как-то сидящий у них в гостях, поинтересовался, как они познакомились.

— Я нашел Бакуго в подворотне с ножевым. Он так и не рассказал, что произошло, но, подозреваю, это было связано с его… — Тошинори нахмурился, подбирая слово, — деятельностью. Не оставлять же его на улице.

Мидория кивнул — все же учитель оставался хорошим человеком. Наблюдая за контингентом бедных районов, он сомневался, что кто-то поступил бы так же.

— Эй, вы о чем там? — показался из-за двери на кухню Бакуго в заляпанном фартуке.

— Шторы у вас красивые, — произнес Мидория первое, что пришло в голову.

— Какие, к черту, шторы? — Бакуго сощурился. — Ты где шторы увидел?

Штор в комнате действительно не было.

— Чем вы занимаетесь? — спросил Тошинори как-то вечером, услышав из ванной громкий спор.

— Бакуго демонстрирует свои услуги стилиста, — недовольно пробубнил Мидория, сидящий на стуле перед зеркалом, пока сам Бакуго, опершись о бортик ванной, собирал из миски остатки краски кисточкой. Мидория двадцать раз пожалел, что вздумал спорить с Бакуго о хронологии комиксов про супергероев (он только начал изучать их… следовало подождать хотя бы год, чтобы ставить на кон свои волосы).

— Заткнись. Подожди десять минут и станешь похожим на Красного Бунтаря.

— Хочу быть похожим на Всесильного. — Мидория тяжело вздохнул и надул губы.

— Не дорос.

— Почему у Красного Бунтаря зеленые волосы? — поинтересовался Тошинори, заглянувший в миску, края у которой окрасились в зеленый.

— Что?

— Че?

— Краска зеленая, — повторил он.

— Но на упаковке красная показана. — Бакуго продемонстрировал упаковку, угрожающе наставив ее на учителя; у Мидории по спине пробежал холодный пот.

— Но в миске зеленая, — продолжал настаивать Тошинори.

— Ее же не могли поменять, да? — предположил Мидория, нервно сцепляя пальцы. — В магазине?

Бакуго посмотрел на упаковку, на краску в миске, на Тошинори и на Мидорию.

— Тогда будешь похож на гоблина.

Через несколько месяцев Мидория сидел на заброшенной автостоянке, держа между пальцами сигарету, и смотрел на то, как Бакуго рисует граффити (на баллончики для него они скинулись с учителем Тошинори). Месяц назад он стащил у Бакуго сначала одну сигарету, потом другую, потом третью; на четвертой Бакуго попытался его стукнуть, но вовремя зашедший на кухню Тошинори сказал, что бить дорогих людей нельзя; Бакуго тогда орал так, что Мидория спер и четвертую и все-таки получил подзатыльник — не от Бакуго.

Смотря на нарисованное Бакуго граффити с изображением оборотня-лиса на заброшенной автостоянке, Мидория сказал:

— Это… потрясающе.

— Ага, оно охуенно, но нужно лучше, — произнес Бакуго, стоящий с убранными в карман джинсов руками.

Раздался телефонный звонок, и Бакуго, увидев номер звонившего, недовольно отошел в сторону. Мидория, продолжающий рассматривать четкие, но все же неуверенные линии граффити, слышал вполуха отрывки разговора. Прозвучавшее имя «Мик» заставило его оглянуться на Бакуго и нахмурить брови. Он подозревал, что тот торгует наркотой, но…

— Скажешь что-нибудь по этому поводу, и я твою голо…

— Нет. — Мидория замотал головой, чем вызвал удивление в красных глазах; он сам не верил, что говорил это, но за три года, проведенные в Трайтоне, он увидел… многое. — Но лучше обзаведись пистолетом, чтобы… ну… если что-то пойдет не так… ты понимаешь.

Бакуго закатил глаза и пробубнил, как же он его достал. А потом попросил Тошинори научить его стрелять.

Однажды Мидория, подошедший к квартире на пятом этаже, в которой проводил все больше времени, стал свидетелем громкой ссоры.

— Да какого черта ты ко мне вообще прицепился?! — кричал разгневанный Бакуго. — Это моя жизнь, и тебя не касается то, что я делаю!

— Ты собираешься угробить себя.

— Пока не узнаю правду, я… блять! Просто отвали уже от меня, понял?! И не лезь! Я могу…

— Я переживаю за тебя! И я не хочу, чтобы ты умер!

Мидория впервые услышал, как Тошинори повысил голос. Даже в начальной школе, когда непоседливые ученики вставали на уши, он не позволял себе срываться на крик. Рукой по столу стукнуть мог или сказать громче обычного, но чтобы кричать…

На замолчавшего Бакуго это произвело не меньшее впечатление.

Через пару месяцев Мидория впервые открыл двери бара в третьем районе с мыслью напиться — после недавнего разговора с матерью он узнал, что той не хватает денег на оплату квартиры, из-за чего ей приходится переезжать на окраину. Мидория, смотря на свои семьдесят баллов, вконец убедился, что не сможет выбраться из Трайтона. Набрать девяносто — когда-то семьдесят — и продержаться на них три года — месяц назад еще было два — казалось непосильной задачей. Как бы он не злился на вечные беспорядки и нарушения, постепенно набирающие обороты системы контроля, а также на полный упадок инфраструктуры в третьем и четвертом — он все больше склонялся к тому, что здесь могло быть не так плохо, если бы был изменен ряд вещей (если бы за ними следили, а не запускали, оставляя на совесть бюро, и несколько главенствующих банд поумерили бы свой пыл). Мидория мог не трястись из-за того, что покупает нелегальный комикс на черном рынке, или из-за того, что мотается допоздна по районам (пару раз он чуть не нарвался на проблемы). Эфемерное чувство свободы заставляло его держаться за брошенную палку, пока он представлял из себя карикатуру на утопающего (или топящегося).

В баре стояла духота. Запах алкоголя забивался в нос, а полумрак помещения располагал к тому, чтобы делать заказы и напиваться в одиночку.

В какой-то момент он осознал, что напивается далеко не один, а с кем-то, с этим кем-то он говорит, как ненавидит все это рейтинговое дерьмо (он так и сказал — дерьмо), и хочет, чтобы все это пошло к черту и он сам пошел к черту тоже.

Мидория проснулся в незнакомой квартире с дикой болью в голове, будто та представляла из себя дребезжащий ржавый колокол, под который его посадили, заставляя слушать гудяще-звонящую трель. Трель превращалась в вопли бензопилы.

— Проснулся? Неужели, — прозвучал спокойный голос с кресла напротив. В нем сидел молодой парень с фиолетовыми волосами, держащий на коленях ноутбук. Мидория, хватаясь за голову, слабо представлял, кто сидел перед ним. И… что вообще было-то? — Таблетки на тумбочке, — произнес незнакомец, указывая кивком головы на нее.

— Спасибо большое, — произнес Мидория, чувствуя сухость в горле. Он взял таблетку и стакан. Он плохо помнил происходящее вчера — только крепкий алкоголь и что-то наподобие хорошей компании. Мидория посмотрел на незнакомца, по отстраненному виду мало похожего под определение «хорошей компании».

— Если оказываешься в Трайтоне, не напивайся в первый день, иначе тебя прибьют во дворах за ИРС.

— Я здесь уже три года, — пробубнил Мидория, не отстраняясь от стакана с водой, которая проглатывалась жадными глотками.

— По тебе не скажешь.

Мидория пожал плечами, обводя рассеянным взглядом помещение.

— А что вчера было? Помню только, как зашел в бар, — объяснил Мидория, чувствуя отголоски стыда.

Незнакомец — Шинсо — рассказал о том, что тот выпивал в одиночку за барной стойкой, пока в один момент не поднялся и, еле шевеля ногами, не дополз до его стола.

— Я просто сел к тебе?.. — ужаснулся Мидория, решая раз и навсегда завязать с пьянством; он никогда не пил — и тем более не напивался вусмерть, — поэтому некоторые особенности его пьяного состояния открывались ему опытным путем. Шинсо в ответ кивнул. Мидория не мог понять, что он думал по поводу этого всего: сидишь в баре, никому не мешаешь, как к тебе подлетает незнакомец и… Что Мидория делал дальше, представить ему самому было страшно.

— Ты заказывал выпивку, утверждал, что у меня красивые пальцы, и жаловался на рейтинг. В каком точно порядке все происходило — извини, не помню.

Мидория закрыл лицо руками.

— Прости, пожалуйста, я… я никогда раньше не пил. Я не хотел доставать тебя.

— Нет, это было весело, — произнес Шинсо. Мидоря не знал, говорил он серьезно или нет, но сам чувствовал себя неловко.

— Как я оказался здесь?

— Бар закрывался. У меня был выбор оставить тебя на улице или притащить домой. Я посчитал, что оставлять тебя на улице было бы… кощунственно. Особенно после того, как ты оплатил всю выпивку и сказал, что у меня красивые скулы.

— Так я же про пальцы говорил, — пробубнил Мидория, через щелку между пальцами смотря на чистый пол.

— Ты много чего говорил.

Мидория застонал.

Так началось их знакомство с Шинсо, медленно перетекшее в подобие дружбы. С Шинсо не всегда было легко — у них часто возникали споры, но они никогда не переходили грань, которая могла поставить точку в их отношениях. Беззаботные разговоры, обсуждения вполголоса, совместные прогулки по районам (Мидория сам не понял, как за короткое время умудрился увязнуть в человеке, с каждой неделей становящегося все более близким). Мидория видел в фиолетовых глазах (правда ведь красивые, он даже в полупьяном бреду это понимал) тот же скрываемый интерес.

Мидория как-то бросил при разговоре, что было бы неплохо, если бы Трайтон изменился (и не только Трайтон). Шинсо, проживший в третьем районе всю жизнь (как он сам утверждал), его поддержал.

— Ты говорил об этом в баре, но я посчитал, что ты слишком пьян и не отдаешь отчет своим словам.

Мидория лишь пожал плечами.

А потом все закрутилось-завертелось, разговоры и жалобы превратились в отдающую сумасшествием идею поменять все к чертовой матери и сделать это как можно быстрее, потому что обновления системы с каждым годом становились все невыносимее, а штрафы росли, росли и росли, лишая людей иметь возможность распределять баллы равномерно и отслеживать их.

Они нашли заброшенное здание в четвертом, последние жители из которого съехали еще пару лет назад, когда полетела система водоснабжения; квартира на первом этаже — соваться выше было все равно, что добровольно рисковать своей жизнью — подошла им в качестве маленькой базы.

Мидория познакомил Шинсо с Иидой. Шинсо — с Киришимой и Каминари.

Мидорию закружило. Понимая, что рано или поздно то, что они копают под руководство Трайтона и столицы, не сойдет им с рук, Мидория все равно не отказывался от общего дела. То, что не он был не один, придавало ему сил.

— Иди к черту, Деку, не пытайся затащить меня в это, — заявил ему Бакуго.

— Но ты же… — Мидория, только зажегший сигарету (он пристрастился к курению, но тщательно скрывал это ото всех, никогда не светя ни пачкой, ни зажигалкой, которые лежали на дне рюкзака), едва не выронил ее.

— Все это не касается меня, так что отвали.

— Разве? — усомнился Мидория.

— Еще одно слово…

— Ладно-ладно.

Мидория не предполагал, что все зайдет так далеко. Поэтому, как-то придя на место общего сбора, на которой Асуи штурмовала базу данных столицы, Каминари разгребал полетевшие платы, а Иида не поднимал голову от бумаг, пришел к выводу, что его жизнь, в принципе, нельзя назвать совсем уж неудачной.

— Когда я напивался в баре и жаловался тебе, как все это ненавижу, кто бы мне сказал обо всем этом. — Мидория обвел рукой базу; он полулежал на потрепанном диване, притащенном Тецутецу, тогда как Шинсо сидел на стуле, сверяя таблицы с данными, притащенными из бюро.

Мидории казалось, что впервые за всю свою жизнь он ощущал себя на своем месте. Будто все то, что происходило раньше, было неправильно сшитым костюмом, тогда как сейчас с помощью снятых мерок заказанный в салоне костюм идеально сидел на нем, свободно обтягивая натренированное из-за таскания тяжелых грузов тело.

Бакуго продолжал орать, на учителя Тошинори все так же хотелось ровняться, на базе продолжался накапливаться материал.

Однажды телефон Мидории зазвонил.

— Да. Бакуго? — спросил он через пару секунд, когда в трубке только раздавалось частое дыхание. — В чем дело? Эм? — Мидория тревожно сжал телефон.

— Этот идиот сдох, — тихо произнес Бакуго.

Мидории не нужно было узнавать имени, чтобы перестать дышать.

Через пару дней Мидория притащил несопротивляющегося Бакуго на базу.

— Бакуго? — удивился Киришима, увидев его в дверях. Мидория перевел взгляд с одного на другого, догадываясь, что они были знакомы.

— Ага, — ответил он, опуская глаза и засовывая руки в карманы джинсов. Мидория оставил их в коридоре, считая, что им явно было, что обсудить, но Бакуго торопливо прошел за ним.

— Вы идиоты, если считаете, что сможете подмять под себя мир, — сказал он после того, как выслушал цель этого «цирка». — Договориться о том, чтобы сделали систему более лояльной? Здесь? Ну давайте, я посмотрю на то, как у вас все полетит к чертовой матери.

— Если у тебя такое мнение, что ты вообще делаешь здесь? — спросил Тецутецу, от злости сжимая зубы; его мысли разделяли все собравшиеся, недоверчиво глядя на (не)знакомца.

Бакуго недовольно закатил глаза и оперся о стену спиной.

— Хочу прибить одного ублюдка. С вами это будет проще.

— Мы не планируем никого убивать, — вмешался Мидория; он не жалел о том, что притащил (все-таки принцип «никогда не сдаваться» всегда шел на руку) Бакуго сюда — ему казалось, что тот мог натворить много… всякого, если оставить его одного сейчас. Мидория опустил глаза, часто-часто заморгав.

Он, год знакомый с Бакуго, все же разобрал за его грубыми и обидными словами о личной мести нежелание принимать сложившуюся действительность. Может, поэтому он так и хотел притащить его сюда — подсознательно.

— Ну чисто удачи вам с такими мыслями, когда на вас будут направлены пистолеты рейда, — произнес Бакуго, но с места не сдвинулся.

Повисло молчание. Мидория посмотрел на хмурого Шинсо, стучащего пальцем по столу.

— Ты работаешь на Мика? — спросил он. Бакуго нехотя кивнул. — Нам понадобится твоя помощь, чтобы проследить за ним.

А потом все опять закрутилось, становясь похожим на сносящий тайфун.

Поэтому, когда рядом с новой базой появился рейдер, способный не только отправить их всех на плаху, но и обрубить годы труда, Мидория, не думая ни минуты, смело вышел на улицу.

______________________________

если хотите, можете пройти опрос 8)

лэдо vs трайтон: https://vk.com/rizzzls?w=wall-92737596_419

========== XIV. Оранжевая ночь. 26-27 ==========

Бакуго гнал на мотоцикле по улицам четвертого, едва не уходя в занос на поворотах, на которых колеса исходили на глухой скрип. Дорожная пыль тянулась лисьим хвостом за ним, то оставаясь пеплом на шинах, то взмывая вверх. Холодный ветер бил в грудь и глаза, отчего те слезились и горели, но он, не обращая на них внимания, разгонялся вновь, выжимая из задыхающегося движка максимум (если после гонки со временем и он, и Бакуго останутся целыми, он нарисует граффити в честь полудревнего транспорта).

Бакуго оказался в знакомых окрестностях. Нужный дом, когда-то бывший им пристанищем, почти что началом начал, показался из-за угла. Бакуго бросил мотоцикл у самого входа в подъезд и ринулся к открытой двери, споткнувшись у порога и громко выругавшись.

Через несколько минут раздался взрыв, сотрясший округу и испугавший жителей соседних домов (может, те и привыкли к постоянным беспорядкам, но подрыв здания по степени масштабности превышал украденную сумку с продуктами).

Бакуго, оказавшись возле мотоцикла, покрытого пылью и мелкими осколками выбитых стекол, оттащил его от неровной горы разрухи, в которую превратился дом. Перед тем, как залезть на мотоцикл, он включил телефон и отправил сообщение Тодороки (возможно, он прочитал ответ несколько раз, прежде чем засунуть телефон в карман).

Он смахнул рукой в перчатке песок с сидения и руля, чтобы залезть на транспорт и свалить, как почувствовал что-то неладное. Тревога потекла по затылку холодными ручьями, больше похожая на звериное чутье, чем на что-то, поддающееся рациональному объяснению. Закралась в стенки разума, молотя по ним отбойными молотками и вынуждая обернуться — с другого конца улицы к нему несся рейдер на мотоцикле.

— Твою мать, — выругался он и забрался на свой, выжимая газ. Движок еле слышно заработал, и не предназначенный для больших нагрузок транспорт грузно сдвинулся с места. Бакуго крепче вцепился в руль, злясь на собственную неосмотрительность — следовало оттащить его дальше перед тем, как сломя голову нестись и подрывать. И не перебрасываться сообщениями, как последний идиот.

Если Бакуго сумеет затеряться среди закоулков четвертого и отсидеться в укромном месте, то этот ублюдок, уверенно мчащийся следом, уберется отсюда ни с чем. Они ни за что не смогут отследить его передвижение из-за блокируемых устройством Асуи сигналов с трекера на ИРСе.

Скрываясь в глубине лабиринтов четвертого, пока перед глазами мелькали похожие друг на друга дома, он то и дело оборачивался, каждый раз надеясь не увидеть преследующего его мужика. Но тот, отстающий на перекрестках и развилках, то и дело догонял его на прямой дороге.

Бакуго чертыхался, стискивал зубы и сильнее сжимал потеющие пальцы. Ветер бил в лицо, движок едва слышно гудел под ногами, пока датчик, отвечающий за уровень бензина, стремился к нулю. Шел камнем вниз, прямиком на острые скалы и тащил за собой Бакуго. Если бы не огорошившая его в обед паника, вызванная разговорами о внезапно назначенном рейде на сегодняшний день, он бы все… все предусмотрел и был бы готов, черт возьми!

А преследующий его мужик не отставал, как бы Бакуго ни пытался сбросить его с хвоста. Крался за ним, как привязанный, будто зацепился за него выпущенной паутиной, чтобы никогда-никогда не отпускать (звучит романтично, но не для этой ситуации). Тускло горящая нервозность отражалось в складках на хмуром лбу и беспокойном беге красных глаз.

Бакуго успел свернуть направо под визг тормозов и чудом не улететь в покосившийся исписанный забор. Он вновь нажал на газ, нажал еще раз и еще, игнорируя стекающие по вискам капли напряженного пота. Ублюдок стремительно приближался, готовясь либо повязать его, либо пристрелить. Бакуго чертыхнулся, и мотоцикл ответил ему тихой руганью двигателя. Он сдвинулся с места, набирая скорость.

Пока ветер звенел в ушах, а пульс стучал у шеи отдавал взбесившимся топотом (будто и у него был выжат газ на полную мощность), Бакуго пытался придумать что-то. Он глотал порывы ветра, от которого кожа становилась гусиной, и продолжал ненавидеть преследующего мудака, желая, чтобы тот ебнулся о стену. Но мудак оказался хорошим водителем (недостаточным для того, чтобы стрелять и преследовать одновременно), что могло бы вызвать у Бакуго прилив азарта, если бы ситуация не была плачевной.

Бакуго проехал мимо криво нарисованного граффити. В следующую секунду его губы рассекла дикая ухмылка, от которой у прохожего, поднявшего на него быстрый взгляд, затряслись поджилки. Бакуго, на следующем повороте завернувший на восток, погнал вперед, надеясь, что оставшегося бензина хватит, чтобы добраться до заброшенной автостоянки.

Бензина хватило в обрез. Порядком вымотавшийся от долгой погони Бакуго соскочил с еще не остановившегося мотоцикла, упав на колени и разбивая их о камни. Стиснув зубы от стрельнувшей боли, он поднялся на ноги.

Бакуго бросился к первому попавшемуся зданию под градом раздающихся выстрелов над его головой.

Сегодняшний день будет лучшим сраным днем в его гребаной жизни, если он сможет спрятаться от бегущего за ним мудака в потаенных коридорах здания (если не сможет, то день из «лучшего» превратится в «последний»). Бакуго ворвался на первый этаж дома, пол которого представлял из себя подобие детский игры «пол — это лава», потому что ступать на него было так же опасно, как и падать со стула на ковер в детской комнате. Он скрипел и прогибался под ним, будто построен был из пластика и картона, криво соединенных нитками для вязания.

Бакуго добрался до третьего этажа и выбежал в темный коридор, услышав беглый топот на отозвавшейся скрипом лестнице. Бакуго пробила дрожь то ли от испуга, то ли от злости — граница между чувствами стиралась, превращаясь в вялое подобие исчезнувшей дорожной разметки, по которой машины мчались друг на друга и ярко мигали слепящими фарами. Светофоры и указательные знаки оказались сметены ворвавшимся тайфуном в его закрытый мирок из агрессии и грубости. Бакуго судорожно посмотрел по сторонам, которые ничем не отличались друг от друга — карикатура на зазеркалье без зеркал, только ты и темный коридор с безлимитным количеством ошибок. Он вытер капли пота со лба и свернул направо. Многие двери, уже покрывшиеся толстым слоем пыли, были открыты, но прятаться в квартирах было тупым, очень тупым решением. Если бы он мог выбить преследующемуублюдку мозги, он бы сделал это немедленно, раз-два и блеклые, мрачные стены недодома украсились бы красно-розовыми ошметками. Бакуго брала ярость — с таким трудом заработанные баллы придется спустить на кусок дерьма, который просто сдал на права.

Он ворвался в одну из комнат, как только увидел появившийся на лестничном пролете силуэт. И понял, что загнал себя в ловушку — выхода не было; только окно. Бакуго прислонился к стене, сдерживая себя от всепоглощающего желания забиться о нее макушкой. Повторяя тихое «черт-черт-черт»; он же только что сам решил, что прятаться в квартирах — тупо, очень, блять, тупо.

…не проделывать же ему дыру в полу.

С минуты на минуту эта самая дыра будет проделана в его голове.

Грудь Бакуго тяжело вздымалась, голова кружилась, мышцы ног перерезало волнение. Вырубить гребаного ублюдка и… обученного ублюдка с пистолетом. Он ненавидел убегать и с детства привыкал решать проблемы лицом к лицу с пары ударов, но он также не стремился заработать звание главного идиота Трайтона и старался смотреть на перспективы трезво.

Ситуация, если честно, была пиздец какой дерьмовой.

В коридоре раздавался скрип и тихий шорох. Любительский хоррор, снятый на отложенные с обеда деньги. Бакуго сглотнул, убирая мокрую челку с лица, и больными глазами уставился вперед. Впереди зияла дыра в виде окна — достаточно большая, чтобы в нее можно было встать в полный рост и… Дома располагались слишком близко здесь, из-за чего строительство было прервано. Бакуго оттолкнулся от стены, осторожно, почти не дыша, отчего в голове возник туман, будто тот вечность провел на границе песчаной бури, и увидел, что окно соседнего здания находилось немного ниже.

Бакуго смотрел на окно с вызовом, пока коленки дрожали от волнения (об этом он ни за что не расскажет двумордому;

И почему он вообще подумал о нем сейчас, когда собирался совершить низкосортный прыжок веры?)

Когда глухой звук открываемых нараспашку дверей ударом ноги раздался ближе, Бакуго вдохнул, выдохнул и бросился к окну.

Полет продолжался какие-то доли секунд.

Бакуго влетел в окно соседнего дома, падая на колени и раздирая правую ладонь в кровь о неровно торчащие из досок гвозди. Он пригнулся, не заметив острого угла, и его щеку рассекло огнем. Над его головой раздалось несколько выстрелов.

— Оставайся там!! — закричал мужчина низким голосом, походящим на рык ошалевшего зверя.

— Ха-ха, блять, так и сделаю, — отозвался Бакуго и подобрался к двери так, чтобы его не было видно из окна. Он побежал по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж.

Второй этаж пронесся перед глазами, первый — тоже. Попадая в коридор первого этажа и забегая в первую попавшуюся открытую дверь, Бакуго, не пытаясь отдышаться, потащился к окну. Туман в голове клубил тучи, о которые разбивались редкие солнечные лучи.

Бакуго вывалился из окна дома в тот же момент, в который в этот дом вбежал преследователь с другой стороны.

— В фильмах это выглядит круче, — сказал он самому себе, поправляя рюкзак. Он в два шага подошел к соседнем строению и схватился за проем в окне. Правую руку резануло острой болью, будто по ране прошлось лезвие ножа, и подтянулся, помогая себе ногами. — Лабиринт Фавна, блять, — произнес он, ввалившись в здание.

Бакуго, не высовываясь, скрыл отпечаток, оставшийся от крови, здоровым булыжником и поплелся к лестнице. Он смотрел в оконный проем, чтобы успеть скрыться от периодически мелькающего в соседних окнах силуэта.

Бакуго, сидящий на полу квартиры второго этажа, показал средний палец здоровой руки в перчатке.

— Попробуй найди, мудила.

Бакуго оперся затылком о стену и, шумно дыша, прикрыл глаза.

По хорошему бы свалить отсюда, но за этим домом открывалась пустошь бедного района; без транспорта у него не было и шанса остаться незамеченным, если ублюдку приспичит вытащить свою задницу из дома.

Бакуго вытащил телефон из кармана — до восьми оставалось чуть больше двадцати минут. Телефон самозабвенно отключился.

— Да блять.

Бакуго предпочитал не считать секунды. Он достал пистолет и положил рядом с собой. Нужно было перевязать начинающую подсыхать рану, но… из аптечки у него имелись только бестелесные мысли о ней.

Бакуго прислушивался к каждому шороху, пока окончательно опустившаяся темнота не дала понять — девять уже давно прошло.

Он, не без опаски поднявшийся, медленно побрел к выходу из заброшенного здания, чувствуя боль в разбитых коленях, липкость на ладони и покалывание на щеке. В здании, обычно не казавшемся психбольничным шаржем, власть в которой захватили психи и зарезали персонал, было до могильного холода неуютно, будто опасность в виде острого ножа, бензопилы или пистолета таилась на каждом этаже — только о нитку споткнись. Мутировала и синтезировалась, превращаясь в монстра из детских фантазий, приоткрывших для него дверь в мир из абсурдных страшилок. Он хоть и понимал, что преследователь свалил ни с чем, но еще не мог позволить себе расслабиться.

Он вышел из подъезда, смотря по сторонам и держа в руке пистолет. Бесшумно обойдя сначала одно, потом другое строение, Бакуго вышел к месту, на котором бросил свой мотоцикл. Вместо мотоцикла он обнаружил груду хлама с пробитым бензобаком и сдохшим двигателем.

— Долбанный ублюдок! — Бакуго со злости вцепился в пряди на затылке, оттягивая их до колющей боли, простреливающей череп.

Он отошел от мертвого мотоцикла, направляясь к тому месту, на котором свой транспорт оставил рейдер, и не обнаружил его. Только следы от колес сначала ведущие к автостоянке, а затем отъезжающие от нее.

Бакуго наконец позволил себе выдохнуть.

***

Бакуго подошел к дому и увидел, что в его квартире горит свет, отчего не замечаемое ранее беспокойство схлынуло с него. Он поднялся на пятый, минул коридор, открыл дверь и вошел в квартиру, в которой Тодороки ходил из угла в угол, крутя в руках телефон и не замечая ничего и никого вокруг.

— Под тобой пол провалится.

Тодороки остановился, повернулся к нему, и его лицо, на котором еще секунду стыло волнение, осветилось легкостью.

— Бакуго, — Тодороки на выдохе произнес его имя.

— Ага, да, я, прикинь.

Бакуго стянул ботинки, закрыл дверь на ключ, скинул рюкзак и только потом осознал, что растягивал время, будто в ином случае совершил бы какую-нибудь глупость только потому, что этот придурок волновался за него.

Конечно он волновался за него, кто же еще будет нестись через весь город во время рейда и пытаться заставить его передумать стрелять в гребаного мудилу. Наматывать круги по квартире. Облегченно выдыхать его имя.

Бакуго наверняка ударился головой сегодня и не заметил в переполохе.

— Что на базе?

— Все хорошо. Но мы не могли найти тебя из-за… какого-то устройства. — Тодороки замолчал, сжал телефон в руке, смотря и на Бакуго, и сквозь него. — Мы волновались за тебя.

Бакуго нервно провел рукой по шее, не спеша смотреть на Тодороки, потому что выглядывающий из-за приоткрытой двери стол на кухне был интереснейшим предметом мебели. Наверняка его деревянные собратья плевались ядом при виде него и… Бакуго сжал зубы — о чем он, черт возьми, думал?

— Где ты был? И… почему ты выглядишь так, будто вместе со зданием ты подорвал еще и себя?

— Потому что я, блять, летал, — ответил он.

От застывшего в шоке лица Тодороки Бакуго громко, раскатисто рассмеялся, не обращая внимания на боль в ногах, руке и кольнувшей щеке, чем смутил того еще больше.

— Я в душ, — произнес он, цепляясь здоровой рукой за ручку двери.

В ванной он стащил с себя толстовку, больше напоминавшую ком грязи и пыли, и кинул ее на полку. Он наткнулся на несколько парней в разбитом отражении зеркала, выглядящих так, будто те вылезли из-под земли, сломав кулаком крышку гроба. Зеркалу, впрочем, не привыкать — и не такое показывало его тонкое стекло. В душ Бакуго затащил себя силком. Бешеный день, начиная от поставившего всех на уши рейда и заканчивая последним часом, в который он плелся домой по темным улицам, войдет в число тех, которые через несколько лет он будет рассказывать как байку.

Сейчас же он хотел, чтобы вся эта хренотень закончилась. Просто лечь и уснуть (желательно не на кафеле в ванной), зарывшись носом в подушку и укрывшись одеялом с головой. Едва теплая вода смыла мысленную суету и взбодрила. Из ванной он вышел в драной белой футболке и пижамных штанах, наплевав на то, что с волос стекали капли, разбиваясь о паркет.

— Я принес аптечку, — произнес Тодороки, сидящий на кровати. В его руках находилась небольшая черная коробка с рисунком черепа (Бакуго, пару лет назад держащий черный маркер, рисовал его на крышке).

— Нормально все.

— Аптечка, Бакуго.

Бакуго фыркнул и, продолжая из упрямства повторять, что он чувствует себя прекрасно, сел на кровать. И чуть-чуть, самую малость стиснул зубы. Начинавший расползаться синяк на локте больше раздражал, чем вызывал болезненные ощущения. Кровь, стягивающая правую ладонь всю дорогу домой, уже не облепляла ее, и теперь он мог наблюдать тонкий порез с ниткой засохшей крови.

— Так что произошло? — спросил Тодороки, открывая полупустой пузырек с перекисью и выливая содержимое на вату.

— Покатался по городу вместе с приятной компанией.

Тодороки, отставив пузырек в сторону, выжидательно посмотрел на его руку. Бакуго, обычно упрямый, но сейчас слишком уставший для перебранок, сдался и протянул ее. Тодороки обхватил руку за запястье (может, совсем чуть-чуть, словно издалека — и вообще это не с ним, — но Бакуго почувствовал пробежавшие по ней мурашки, от которых его оглушило ударами грома где-то в районе груди), и провел ватой по порезу. Бакуго зашипел и отвернулся.

— Извини, — произнес Тодороки, крепче обхватив его дернувшуюся руку. Бакуго почувствовал, как подушечка чужого большого пальца успокаивающе прошлась по запястью, щекоча потеплевшую кожу. Бакуго не понимал, чего хотел больше — то ли вырвать руку, то ли поставить легкое касание на повтор (киньте за него кто-нибудь монетку). — Но лучше так, чем потом бегать с одной рукой.

— Никто не терял руку от сраного пореза.

— Кендо рассказывала, что ее знакомый потерял.

— Больше слушай, что в клубе говорят.

После взрыва здания, погони на мотоцикле и кошек-мышек среди развалов тишина в квартире и Тодороки рядом (близко, меньше, чем в метре от себя), казались маленьким оазисом. Неприступной крепостью, в которой он чувствовал себя в безопасности.

— Я написал Мидории, что ты вернулся. — Тодороки, закончив обрабатывать порез, повернулся к коробке, чтобы достать из нее бинты.

— Почему ему-то? — Бакуго нахмурил нос, рассматривая ладонь, которую сковывало от щипания.

К Деку у Бакуго было двоякое отношение. Он был достаточно взрослым и самодостаточным для того, чтобы признать, что этот засранец появился тогда, когда Бакуго медленно скатывался по горке прямиком в ад. Не то чтобы он был кривой светящей зеленым лестницей, но все же…

И все же было в Деку кое-что, что раздражало Бакуго больше, чем в остальных. К черту его пустые мечты о мире и до дурости светлые представления о нем же; Бакуго смирился с его мировоззрением. Но улыбка из разряда «все здорово» вынуждала тихо скалить зубы. Бакуго ненавидел, когда люди обманывали не только других, но и самих себя.

— Он попросил. И сказал, что передаст остальным. — Тодороки вновь притянул его за руку, осторожно заматывая ладонь и украдкой касаясь пальцев. Легкие касания отдавались дрожью в сердце Бакуго — камерные землетрясения с последующими погребениями под завалами. — Ты мог бы написать сообщение, — и это прозвучало на границе волнения и обиды.

Бакуго закатил глаза.

— А то я, блять, не додумался. У меня сел телефон.

Тодороки, ненадолго замерший, кивнул и продолжил накладывать бинты.

Дело было даже не в этих сладко-бесящих касаниях, а в самом двумордом, который даже со своими бело-зелеными волосами (вот так случай, он правда не ожидал, что получится вот такое) поднимал внутри него трепетные чувства. От них сбивалось глупое дыхание, будто легким кислорода было мало (тупые, черт бы их побрал, легкие), и неподдающийся взгляд постоянно метался к нему, считывая движения рук и отстраненность лица. Бакуго не знал, хотел ли он замечать в плотно сомкнутых губах толики застывшего беспокойства или нет, потому что от одного понимания, что виной этого беспокойства был он — приятно согревало безразмерное пространство внутри и в то же время навязчиво стучало болтами по затылку, повторяя, что он полный идиот, раз заставил Тодороки переживать.

Бакуго вообще не хотел, чтобы придурок волновался по пустякам. Тот и так перся через весь город, чтобы… чтобы обломать Бакуго с планом, который он строил пару лет (и плевать уже, что все пошло не так, как должно).

Бакуго на площади не был настроен на дискуссию об аморальности и глупости своих действий. Он мог убить любого, кто подберется к нему (он сделал бы это без зазрения совести). А крючок над виском Тодороки не спустился. Дважды.

Бакуго чувствовал себя последним идиотом и пропащим кретином, потому что тогда, когда двумордый прижимал его к земле и уговаривал бросить оружие, он думал не о выпущенных мозгах и не об ублюдке в костюме в центре площади, который пустил по пизде уклад Трайтона и заслужил как минимум сдохнуть, а о том, чтобы поцеловать Тодороки. Или чтобы он его поцеловал. Какая, блин, разница, кто кого поцелует, ес…

— Бакуго? — Тодороки внимательно смотрел на него, продолжая держать за руку.

— Че?

— У тебя такое лицо, будто ты хочешь перебить половину города.

«Я думаю о том, чтобы поцеловать тебя, мудак ты тупой», — подумал Бакуго.

— Мне пришлось расхреначить мотоцикл, — произнес Бакуго.

Короткий рассказ о сегодняшних передвижениях смог отвлечь от того, к чему он не был готов. Чувства, которые возбуждал в нем Тодороки, имели не много шансов превратиться во что-то обоюдно большее и не принести ему очередных проблем из-за привязанностей (они и так присутствовали в его жизни, превысив допустимый лимит). Ну потрясет его немного, потом перестанет и он снова будет смотреть на двумордого как на временного соседа, а не как на что-то, что претендовало на звание лучшего, что могло быть в его жизни (от собственных рассуждений Бакуго затошнило).

Он просто ляжет спать, а наутро все снова станет нормально.

— Я не знаю, что сказать, — произнес Тодороки, смотря на вату в своих руках. — Я рад, что ты смог выбраться и оставил того идиота ни с чем.

— Еще бы я не смог.

— Я хочу у тебя спросить о том, чем вы занимаетесь. То есть, — Тодороки нахмурился, — я понял чем. Эм. Я могу узнать подробности? Предполагаю, я слишком увяз, чтобы закрыть на это глаза.

Тодороки устало провел рукой по лбу, пальцами разглаживая возникшие на нем складки. Бакуго не испытывал жалости, но смотреть на то, как сильно тот был вымотан, ему не нравилось. В открывшиеся шлюзы сердца проникала горячечная забота, из-за чего хотелось положить руку (пальцы начало покалывать) ему на затылок и притянуть ближе.

Так когда там перестанет?

— Будто я в этом виноват.

— Ты был катализатором, наверно.

— Иди к черту со своим катализатором.

Бакуго не собирался лезть в его душу и разбираться в том, что он думал по поводу всего — он с первого ряда видел, как гайки в его голове начинали крутиться.

— Так что?

— Завтра, — ответил Бакуго. — Я слишком зае…

Тодороки, нахмурившись, осторожно взял его за подбородок. У Бакуго звезды и кометы перед глазами успели пронестись (вместе с участливым лицом Тодороки), прежде чем он почувствовал мягкое, мокрое прикосновение к своей щеке и несильное пощипывание.

— Я не заметил порез на щеке, — произнес Тодороки и убрал вату, опуская глаза.

— Ага, — сглотнул Бакуго, отворачиваясь в сторону. Тодороки кивнул, отворачиваясь в другую.

***

Бакуго проснулся от ярких солнечных лучей, слепящих глаза. Он, откинув одеяло, сел на кровати, почесывая шею и широко зевая. Снял с подзарядки телефон, на котором часы показывали первый час дня.

Нацепив чистую черную футболку и потертые джинсы, Бакуго вошел на кухню, на которой, уткнувшись в телефон, сидел Тодороки. Его волосы были растрепаны после сна, щека упиралась в сложенный кулак, остывшая кружка с кофе стояла позабытой на столе. Тот выглядел по-домашнему уютно.

— Доброе утро.

— Ага, — сказал Бакуго и зевнул. — Че ты делаешь?

— Смотрю сводки новостей. «Незапланированный рейд, вызванный поступившей информацией по закрытым каналам о крупных нарушениях, подавил их и выявил зачинщиков беспорядков. За совершенные крупные нарушения были сняты баллы. К глубокому сожалению всей редакции сообщаем о переносе ежегодно транслируемого рейда на тридцать дней». — Тодороки заблокировал телефон. — Предполагаю, их закрытые каналы дали течь.

Бакуго мог поставить все свои баллы на то, что тот иронизировал.

— Чайник уже успел остыть.

Бакуго кивнул и включил плиту, чувствуя, как спина жжется под пристальным взглядом.

— Ждешь экскурса? — Бакуго, локтями опершись о кухонный гарнитур, посмотрел на стоящее солнце, редкое для первой недели октября.

Бакуго рассказал о том, как Деку познакомил его с собравшимся сопротивлением. Два года назад, когда у них еще не было четкого плана, а долгие разговоры о том, что они хотят сделать, были только разговорами, они начали прощупывать почву. Медленно, оставаясь незаметными, они узнавали все больше потаенной и противозаконной информации, которая могла снять в рейтинге каждого ее нарушителя под сотню баллов и отправить на покой в виде остановки сердца.

После того, как к ним присоединились Каминари и Асуи, разбирающиеся в современных технологиях и технике, разведка пошла быстрее, поскольку помимо наглядной информации, слухов и предположений, они начали опираться на факты в виде статистики, которая не была доступна среднестатистическим гражданам.

Бакуго рассказал, что в Трайтоне больше десяти лет назад все было совсем не так, как сейчас, рассказал о том, кто был виновником происходящего, и о том, что в этом повязаны три крупные банды, имеющие привилегии.

— Когда я только оказался в четвертом, то поперся сразу к Мику, — произнес Бакуго, стоящий возле открытого окна и держащий сигарету; долгий рассказ его выматывал. — У меня было… одно дело к этому ублюдку, нужно было забрать одну вещь, так что… Тем, что я торчал у Мика, оказался пиздец как полезен местным энтузиастам. Не без содействия мудака Деку, который полгода мне на мозги давил, чтоб я к ним пристроился.

— Ты не хотел?

— У меня были другие дела и торчать с ними, рыская по архивам, мне никуда не уперлось до… — Бакуго стряхнул пепел с сигареты, — определенного момента. Но мы сейчас не обо мне. Если ты читал листовки, то должен понимать, что здесь творилось до твоего появления.

Тодороки кивнул.

— Да, их невозможно было не заметить. Я видел, как кто-то пытался одну из них отодрать, но не смог.

— Еще бы. Я же клеил. — Бакуго по-детски вздернул нос.

Тодороки улыбнулся.

— Считай, что ты меня завербовал, — произнес он.

— Никогда никого не вербовал, — хмыкнул Бакуго. Его социальные контакты ограничивались друзьями, не пойми почему терпящими его, и клиентами, с которыми приходилось иметь дело. Вербовка больше подходила для слишком дружелюбного и пышущего энтузиазмом Деку или Шинсо.

— Значит, я у тебя первый? — Тодороки склонил голову на бок, и Бакуго едва не поперхнулся дымом.

— Что за?.. — Бакуго откашлялся, чувствуя горечь на языке и в глотке. — Ты не можешь нормально выражаться?

— А что я не так сказал? — Тодороки невинно похлопал глазами и застыл, будто до него только дошла вся двусмысленность фразы. — О, — смущенно потянул руку к волосам и пригладил их на затылке.

Бакуго вперил взгляд на догорающую сигарету. Двумордый в этом своем смущении выглядел так, что…

Телефон Бакуго, который тот положил на стол, оповестил о пришедшем сообщении, спасающим от повисшей тишины. Асуи писала, что начала копаться в механизме ИРСа, и просила поблагодарить Тодороки от ее лица за новую игрушку.

— Вы вчера отобрали ИРС у пса? — Он, прочитав текст, неверяще смотрел на вынырнувшего из неловкости Тодороки.

— Да. Мидория отвлек его, а я перерезал ремень на его ИРСе.

Бакуго прикусил щеку изнутри, пытаясь понять, что он думает по этому поводу. С точки зрения выгоды и здравого смысла — все складывалось слишком хорошо (в это было трудно поверить при условии, что тот хрен в форме целенаправленно перся на их базу… или ему повезло — с какой стороны посмотреть — и чуйка его не подвела). С точки зрения самого Бакуго все было немного (совсем) по-другому.

Вместе с неуместной гордостью за этого дурака в нем разрасталось переживание за него же. Если бы что-то пошло не так… Бакуго просто выкинул бы его вещи из дома. Всего лишь.

Бакуго злился то ли на себя, то ли на него за испытываемые переживания. Почему, черт возьми, переживал он один?

— Я тебе дал нож, чтобы ты защищался от отморозков, а не для того, чтобы ты перерезал ИРСы, идиот.

— Я рассчитывал на «молодец, двумордый».

— Не дождешься, — пробубнил Бакуго и поднялся, чтобы поставить посуду в раковину. Хорошо бы проветриться, чтобы наконец перестать реагировать на Тодороки. На Тодороки, который вел себя слишком ненормально нормально для того, кто вчера вечером перерезал ремешок жизни. Плевать Бакуго хотел на того рейдера, но… Бакуго нахмурился, прослеживая узор на тарелке в раковине. Очень интересный вообще-то. — Ты же осознаешь, что мы говорим об убийстве человека?

Тодороки пожал плечами.

— Вполне.

Бакуго в замешательстве повернулся к нему. На лице Тодороки не нашлось и тени сожаления о произошедшем, что никак не вязалось с образом человека, встреченного в переулках Трайтона. Хотя не сказать, что тогда у него на лице преобладала гамма панических эмоций (исходящее волнами напряжение разве что ощущалось). Тодороки переживал эмоции в себе, и Бакуго раздражался на него за то, что ему приходилось говорить следующее:

— Если у тебя все еще шок, я могу тебя ударить.

— Не стоит.

— Или ты можешь сказать… ну, что-то. — Бакуго резко мотнул рукой в сторону, чуть не задевая костяшками шкаф. — Выговориться.

— У меня нет шока. — Тодороки скрестил пальцы и приподнялся, чтобы сесть удобнее на стуле. — Мое поведение странное. Я должен сожалеть о том, что сделал. У того человека могла быть семья и… — Тодороки вздохнул, но в его вздохе отсутствовала тяжесть груза о содеянном. Обычная человеческая усталость, вызванная из-за бесконечных попыток понять себя. — Я не должен был лишать его будущего. Но каждый раз, прокручивая в голове этот момент, я вспоминаю то, что увидел на улицах во время рейда. И меня отпускает. — Тодороки потерянно посмотрел на него. — Так не должно быть?

Бакуго взлохматил волосы. Уж кому-кому, но точно не ему рассуждать о ценности человеческой жизни. И откуда ему знать, как нужно реагировать? Может, Тодороки уже дошел до лимита потрясений еще во время перестрелки в клубе. В конце концов, если Тодороки говорил, что чувствовал себя нормально, пусть так.

— Лучше так, чем блевать весь вечер и утро, — и, может, в его словах было чуть больше личного опыта, чем он бы хотел.

Тодороки кивнул.

— И спасибо, что волнуешься за меня, — улыбнулся он, вызывая в Бакуго шквал чувств, начиная от ярости и заканчивая смущением:

— Я не!..

— Тецутецу сказал, что я прошел боевое крещение, — добавил Тодороки. Может, Бакуго показалось, но он уловил в интонации того отголоски гордости.

— Знаешь, как он сам прошел крещение?

— Как?

— Проставился.

Тодороки задумался ненадолго, сведя брови, и сказал через пару секунд, за которые Бакуго раз десять пытался заставить себя обратить внимание на посуду.

— Перерезать ремень на ИРСе дешевле.

— Реально идиот. — Бакуго закатил глаза. — Я хочу смотаться во второй или первый район, посмотреть, как люди отреагировали на вчерашнее. Можешь пойти со мной, если тебе больше нехрен делать.

— Да, я бы с радостью.

Бакуго хотел абстрагироваться от душащих чувств, но, только выйдя из дома вместе с Тодороки, вытащил из пачки сигарету так, что едва не порвал картон — как ему в голову пришло предложить Тодороки смотаться с ним, оставалось египетской загадкой. Бакуго гневно чиркал зажигалкой, отчего тонкий пластик скрипел под его крепкой хваткой, и считал, что пытаться выловить из своей головы мысли о парне рядом, было проблемой, потому что, блять, он находился рядом.

Кто тут, черт возьми, еще идиот.

— Мы идем? — спросил Тодороки, любопытно заглядывая ему в глаза; на его плече болтался застиранный рюкзак — через несколько часов ему нужно было выйти на смену.

Бакуго не ответил ничего, только убрал зажигалку и направился вперед.

С Тодороки было спокойно и неспокойно одновременно, словно Бакуго принял форму маятника, который стоял на столах психотерапевтов и качался из одной стороны в другую, издавая успокаивающие звуки (только вместо металлических шаров была его собственная голова). Томительное волнение в груди шло вразрез с тем, к чему он… привык? чего он хотел? И все-таки это согревало. И душило, конечно.

Бакуго это совершенно точно не было нужно.

Он взглянул на Тодороки, бело-зеленые волосы которого находились в беспорядке, и опустил взгляд на футболку (то есть на свою футболку), отчего в его груди заиграла полифония из сдавленных звуков, исполняющих похоронный марш. Почему-то сейчас факт того, что тот был в его одежде, начал восприниматься совсем по-другому. С тонкой примесью смущения?

Поспал и прошло, да? Бакуго горько хмыкнул.

Если в четвертом и третьем выползшие на улицу люди вели себя нервно и тревожно из-за внезапно нагрянувшего рейда, то в двух других царило подобие спокойствия. Разве что не поднимаемые вопросы летали в воздухе — почему все произошло так внезапно? Бакуго злился, кусая губы и невольно сжимая пальцы, отчего порез на ладони грозил открыться.

Им нужны более существенные доказательства (от того же Киришимы, который чувствовал себя гораздо лучше, хоть и не вылезал из квартиры, продолжая принимать лекарства), чтобы как-то воздействовать на людей. Мирно поговорить — круто, охуенно, но нихрена не работает.

— Мне жаль, что из-за рейда сорвалось то, что вы планировали, — произнес Тодороки, когда они проходили мимо высотных домов второго района.

Бакуго не отреагировал никак. Остановил взгляд на доме, ряд балконов которого был разноцветным, и почувствовал на себе оценивающий, под которым вновь захотелось потянуться к сигаретам.

— Тебе знаком этот дом? — спросил Тодороки, кивком головы показывая на здание. — Уже не в первый раз замечаю, как ты разглядываешь его.

— Я жил здесь раньше, — ответил Бакуго, перебирая пальцами в теплых карманах толстовки. Он не вспоминал о прошлом, от которого остались только рваные ошметки. Было и было, к черту все.

Только под ребрами все равно чесалось, изводило и прорастало червяками, воздвигающими монументальную гниль.

Тодороки уставился на носки своих темно-серых кроссовок, какое-то время идя молча, пока под подошвами исчезали мелкие камни.

— Мне нравится узнавать новое о тебе.

По хребту Бакуго ток неровной волной пробежался и ладони сразу вспотели. Он бы хотел послать Тодороки нахрен, только слова застыли на губах, так и не сорвавшись.

Они зашли в магазин Урараки. Бакуго не так часто посещал центральные районы, но если ему и приходилось забегать в них, то он еще ни разу не возвращался без нескольких нормальных пачек сигарет. Он мог курить любые, но здесь продавалось именно то, что нравилось ему.

Тодороки прошел к другим стеллажам, рассматривая товар, пока Бакуго ожидал своей очереди у кассы. Когда он повернулся к подошедшему Тодороки, то увидел в его руках большую упаковку мармеладных мишек.

— Тебе взять? — поинтересовался он, наклоняясь чуть ближе. Бакуго, бессовестно пялящийся на его длинные ресницы и разноцветные зрачки глаз, которые вблизи казались еще более сказочно-необычными, сглотнул и неловко отвернулся.

— Нет.

Тодороки подумал, повернулся к прилавку и взял еще одну упаковку.

— Привет! — поздоровалась Урарака с ними. — Тодороки еще с тобой, неожиданно.

— Заткнись.

— Признавайся, ты платишь ему деньги за компанию? — подмигнула Урарака, доставая две пачки сигарет для Бакуго.

— По двойному тарифу, если стирает мне носки.

— Я не стираю ему носки, — влез Тодороки и положил на кассу две упаковки мармелада.

Бакуго закатил глаза и не удержался от того, чтобы не ткнуть его локтем в бок.

— О, — произнес Тодороки, когда Урарака пробивала товар. — Поздравляю с помолвкой.

Бакуго, забирающий пачки, заметил, как ее руки дрогнули; на безымянном пальце оказалось надето тонкое серебряное кольцо.

— Ты выходишь замуж? — спросил он, держа руку вытянутой. Урарака засуетилась и, быстро открыв кассу, положила на прилавок сдачу (некоторые монетки чуть не укатились), после чего спешно убрала руки за спину.

— Да, — кивнула она, прикрывая глаза и улыбаясь одними губами.

— Эй, слушай, круглолицая, — Бакуго скрестил руки на груди, вцепляясь пальцами в рукава толстовки, — что это за хрень?

Урарака стыдливо опустила голову, прикусывая губы.

— Я подожду снаружи, — произнес Тодороки, собираясь уйти и не мешать разговору.

— Нет, все в порядке, — воспротивилась Урарака и вздохнула. Открыла глаза, заглядывая в лицо хмурого, подобравшегося Бакуго. — Мне нужно повысить рейтинг, иначе придется переехать в третий район. Проблема отца на работе все…

Гнев вспыхнул в Бакуго, подобно проснувшемуся вулкану.

— И ты решила продать себя?!

Урарака отошла на шаг от прилавка, словно ее отбросило взрывной волной и порезало осколками. Она сжала пальцы в кулаки и отвернулась к окну.

— Спасибо за покупку, приходите снова.

— Какого чер!..

— Бакуго. — Тодороки, взяв с прилавка мармелад и оставленные сигареты, схватил его за локоть, уводя прочь из магазина.

Бакуго, которого Тодороки тащил к свободной лавке в парке, находящемся на другой стороне дороги, полнился гневом и колкой, поднимающейся злостью на подругу. Он и так не один раз видел, как люди подползали к собственной могиле, собирая под ногти грязь и раня пальцы о криво сделанные гробы (спасибо Джиро, Каминари, Киришиме, Сэ…). А тут еще…

Тодороки посадил его на лавку и сам сел рядом. Бакуго же, сгорбившийся, смотрел прямо перед собой, крепко сжимая сцепленные пальцы, на которые опирался подбородком. В его воспоминаниях проносились гордые слова Урараки о том, что она презирает выход замуж ради рейтинга и глупых баллов. Урарака прошлая и Урарака нынешняя…

Бакуго стоило привыкнуть, что люди постоянно творят дичь, подстраиваясь под реалии, но все равно… все равно…

Тодороки сунул ему под нос открытый пакет мармелада. Бакуго поглядел на разноцветных мишек удрученно и, откинувшись на спинку, выхватил из его рук упаковку.

— Я не думал, что она решится на это.

— У Урараки были свои причины, — ответил Тодороки, доставая мармеладину и отправляя себе в рот.

Бакуго рассказал о ремонте окон и о том, что отцу Урараки грозило увольнение.

— Моя мать вышла за отца из-за того, что ее родители зарегистрировали ее кандидатуру на госпортале, — сказал Тодороки, глядя на мармелад. — Ей скоро должно было исполниться двадцать пять, поэтому откладывать они больше не могли. Я не видел своих бабушку и дедушку и только слышал, что у них были финансовые проблемы.

— И что? — вскинулся Бакуго, шурша пальцами по упаковке. — Заебись у твоих родителей был брак?

Тодороки откинулся на спинку лавки, смотря на плывущие по голубому небу серые облака.

— Нет.

Бакуго хмыкнул и, вытащив из упаковки мармелад, покрутил его между пальцами, прежде чем закинуть в рот.

— Я не считал это чем-то странным, — произнес Тодороки, следя за исчезающими островками голубого. — Тебе с детства говорят, что если до определенного времени ты не женишься на ком-то, то тебя женят потому, что так надо. И аргументируют это тем, что делают для твоего же блага из-за позиции в рейтинге.

Бакуго никто не вбивал это в голову. Родители не требовали от него жениться к определенному сроку, потому что сами не сделали этого, но он видел, как подобное мировосприятие транслировалось в массы по всеобщей сети.

Бакуго читал о том, что браки по расчету являлись частым явлением пару сотен лет назад, и смеялся с того, что человечество, шагнувшее вперед, вместе с тем сделало два шага назад.

— И ты бы спокойно пошел под блядский венец? — спросил Бакуго, положив пакет с мармеладом себе на колени и поставив локти на деревянную спинку.

— Я хотел бы ответить «нет», но… — Тодороки пожал плечами. — Однако за последний месяц мне пришлось пересмотреть свои взгляды.

— И что думаешь теперь? — Бакуго повернулся к нему, прослеживая взглядом точеный профиль, острые скулы и ровную полоску обветренных губ. Тодороки повернулся к нему, чуть наклонившись, отчего у Бакуго перед глазами все смешалось, позволяя рассматривать только разноцветную, плохо покрашенную челку и упрямо смотрящие на него глаза.

— Жениться я точно не собираюсь, — ответил полушутливо Тодороки.

Сидя на этой чертовой лавке посреди парка во втором районе и при этом смотря на губы друг друга из-под опущенных ресниц, они привлекли внимание прозорливых глаз. Вибрация, прошедшая по ИРСам, раздалась под толщью разбившегося стекла.

— Блять, — выругался Бакуго, ища мудака, которому надоело жить, но в маячащих невдалеке людях видел только тех, кто направлялся по своим делам, не обращая внимание на них, сидящих на лавке.

— Это смешно, — Тодороки смотрел на свой напульсник.

Бакуго не видел ничего смешного в том, что какой-то мудак посчитал необходимым влезть в его личную (или какую там) жизнь, напомнив об антисоциальном поведении потерей баллов.

— Интересно, если я тебя поцелую, они посчитают это за новое нарушение или нет?

Жар ударил Бакуго в затылок, перетекая пятнами на шею и щеки.

— Так хочешь это проверить, кретин? — Бакуго не нравилось (или нет?), куда все шло, но он авантюрной частью себя расценивал это как вызов и не собирался проигрывать.

— Наверно? — Тодороки наклонился, и Бакуго почувствовал горячее дыхание на своей щеке, которая и так пылала, будто была центром костра.

— Я, вообще-то, кусаюсь. — Бакуго отклонил голову назад, упрямо глядя в глаза, которые, несмотря на сквозящее в них смущение, теряли блеск и приобретали матовость с темными переливами. Бакуго сглотнул бы, если бы не забыл, как контролировать тело.

— Здесь рядом аптека, куплю пластырь. — Тодороки обжег нос чужой щекой, и Бакуго, не успевший подумать, что окончательно свихнулся, поцеловал его.

У Тодороки были тонкие и податливые губы. На языке Бакуго осел вкус сладости мармелада и горькости кофе. Он не закрывал глаза, надеясь, что в них сверкают искры вызова, а не плавятся осколки сдержанности под чужими едва ощутимыми прикосновениями. Тодороки не закрывал свои тоже, и Бакуго мог тонуть в совсем потемневшей радужке и ловить тени дрожащих ресниц, пока его губы раскрывались все больше.

Бакуго отстранился от него под характерный смущающий звук оторвавшихся друг от друга губ и выпрямился, смотря на выступающие из-под футболки ключицы. Тодороки скользнул языком по своим губам.

— Похоже, у них все-таки есть временной лимит, — сказал он чуть хрипловато.

— Ага, — кивнул Бакуго, повторяя про себя, что это все было только ради эксперимента. И то, что его сердце стучало басами, всего лишь… Бакуго не мог подобрать оправдание и свалил все на переменчивость погоды.

— Мне нужно на работу. — Тодороки положил упаковку мармелада в рюкзак, не сразу совладав с собачкой, и поднялся.

Бакуго махнул ему и, как только Тодороки затерялся среди прохожих, развалился на лавке, закрывая красное лицо рукой.

— Нихрена, блять, за ночь не прошло.

========== Розовая ночь ==========

Комментарий к Розовая ночь

экстра про урараку.

— После окончания школы я собираюсь подавать документы о переводе, — поделилась Урарака, сидящая на крыше здания во время обеда и держащая в руках купленный в столовой сэндвич. — И поступать на архитектора.

— Если не облажаешься и не срубишь с десяток нарушений, — хмыкнул Бакуго, ковыряющийся в пустом контейнере.

— Спасибо большое за веру в меня. — Урарака закатила глаза, поглядывая с высоты на открывающуюся перед ними спортивную площадку, сейчас служащую для отдыха учащихся.

— Обращайся.

— Ты такой противный, почему я вообще с тобой общаюсь.

— А я откуда знаю?

Теснее общаться с Бакуго они начали год назад, когда несколько их одноклассников оказались вышвырнуты из школы, не достигнув минимального рейтингового порога для перехода в следующий класс. Среди тех, кто не перешел с ними во второй, оказались и друзья Бакуго — Урарака не знала детали, только что-то про мудака отца со слов Ашидо в женской раздевалке. Бакуго же не был особенно разговорчивым и откровенным. Она заметила вскоре, что тот отдалился от оставшейся части своей компании, на первом году ставившей на уши весь класс (Урарака удивлялась иногда, как у них баллы не слетали, а позже догадалась, что нужно было быть чуть более внимательной, чем все остальные).

— А ты? — спросила Урарака, откусывая большой кусок.

— Почему я с тобой общаюсь? Нашел в твоем лице идеальный круг, чтобы с него чертить…

— Что ты будешь делать после окончания школы? — перебила его Урарака; и ничего у нее не круглое лицо, так, немного.

Бакуго нахмурил нос.

— Хрен знает. Не вижу смысла ни здесь оставаться, ни переть в город.

Урарака, пережевывая ветчину, замотала рукой сэндвичем из стороны в сторону, отчего крошки полетели на Бакуго.

— Да-да, мы все в классе в курсе твоего агрессивного настроя.

— Ну и заткнись тогда.

— Сам заткнись.

Их (не)общение началось с малоприятного знакомства в старшей школе, когда Бакуго наорал на кого-то из учеников параллели, Урарака вступилась за этого ученика и наорала на самого Бакуго, а потом Бакуго наорал уже на нее. Так себе, собственно, знакомство.

Урарака старалась не контактировать с нелицеприятным одноклассником, от которого шума было столько, сколько не создавала вся школа во время большого перерыва на обед. В конце первого года его друзья оказались в нижних районах, а на следующем, втором году, — их поставили в пару при выполнении проектной работы, после чего слово за слово, крик за криком и…

— Дурамать хочет, чтобы я либо валил отсюда, либо шел по ее стопам.

— Она же у тебя журналистка? С нашего центрального канала? — Урарака заинтересованно склонила голову. Бакуго кивнул. В Трайтоне существовал локальный канал, транслируемый в его стенах; некоторые репортажи кратко передавались в Лэдо для общего освещения картины по другую сторону берега. — Так ты же человека, у которого будешь брать интервью, побьешь.

— Я ей то же самое сказал. Так она теперь загорелась идеей выпереть меня из дома и отправить на поезд. Будто не видела мой рейтинг.

Урарака посмотрела на оставшийся бутерброд и вздохнула. Бакуго, раньше кое-как следящий за ним, в последнее время не обращал на становящиеся все меньше баллы внимания, игнорируя замечания преподавателей и, как слышала Урарака, родителей. Она не разделяла, но понимала его позицию-протест — после личного столкновения с тем, как его друзья оказались за пределами верхних районов, в которых цены с каждым годом стремительно повышались, тогда как рабочие места сокращались, проигнорировать поднимающиеся из глубин недовольства было не так легко. Долетали слухи (Урарака старалась не ходить в другие районы без крайней необходимости) о распространяющейся бедности и беззакониях в нижних и полнейшем игнорировании бюро того, что бросалось в глаза незрячему.

— Поднимай задницу, скоро урок, — сказала она и запихнула в рот остатки.

Отец Урараки держал частную фирму по изготовлению окон, пользующуюся спросом каксреди жителей Трайтона, так и среди лэдовцев. Из Лэдо периодически поступали заказы, в последнее время становящиеся все более редкими. Несколько лет назад, когда открытая торговля между городами еще не мешала продавать товары, фирма отца Урараки заработала доверие клиентов, которые и поспособствовали рекламе.

Последнее, чего хотела Урарака — прозябать в Трайтоне, из которого было несколько дорог — кривая дорога в бедные районы, чуть менее кривая на ТЭС, на которую приходилась едва ли не четверть жителей города, или выстланная шелком дорога в фирмы-конторки родителей-знакомых (открыть свое дело не представлялось возможным).

Когда они спускались по лестнице, телефон Урараки завибрировал. Она, достав его, увидела выскочившее напоминание — покупка платья.

— Вот блин, — произнесла она, убирая телефон в карман. — Моя подруга выходит замуж на следующей неделе.

— Ну совет ей да пиздец. Зачем так рано-то?

— Родители поторопили, — объяснила она, оказываясь на нужном этаже и сразу наталкиваясь на несущихся по коридору учеников, чуть не сбивших ее.

— Смотри, куда несешься, му… — Бакуго схватил ученика, младшего его на два года, за шкирку.

— Он понял, успокойся. — Урарака взяла Бакуго за локоть, оттаскивая от парня и не позволяя договорить очередное ругательство, за которое тот в стенах школы получит штраф (несшийся ученик не был похож на того, кто (не)благоразумно проигнорирует оскорбление в свой адрес; за время общения с Бакуго она научилась определять тех, кто предпочитал не разбрасываться штрафами). Иногда ей казалось, что из них двоих только она заботится о том, чтобы тот не закончил с нулем на руке.

Бакуго, состроив угрожающее выражение лица и испугав школьника окончательно, отпустил его и отцепил от себя Урараку.

— Она старше меня на два года, — продолжила Урарака, идя по коридору вместе с засунувшим руки в карманы Бакуго. — Вроде бы как по согласию с обеих сторон. — Урарака задумчиво возвела глаза к потолку, не зная о том, как познакомилась подруга с ее будущим женихом (кто это?). — Брак по расчету — это отстой.

— Что ты скажешь через восемь лет? — Они вошли в класс, в котором еще отсутствовала добрая половина одноклассников. — Двадцать пять лет, крайний срок.

— Что я себя уважаю. — Урарака насупилась, вздернув нос. Конечно, ей были важны баллы и положение в обществе, но ради мнимой подушки безопасности она бы ни за что не согласилась на брак по расчету. Ее родители встретили друг друга еще до наступления штрафного периода и она верила, что тоже встретит кого-то очень хорошего рано или поздно. — И что это отстой.

— Как и сами отношения, — фыркнул Бакуго, садясь за свой стол и свободно разваливаясь на нем. Урарака села за соседний, наблюдая за тем, как тот крутил пустой контейнер, положенный рядом с тетрадями.

— Что ты против отношений-то имеешь?

— Да хрень. — Бакуго отвернулся к окну. — Лишние проблемы на голову, нафиг надо? Ты тут со своим дерьмом пытаешься справиться, так тебе лишнее добавляют.

— Так разве это не суть отношений? Вместе справляться с дерьмом? И знать, что у тебя всегда есть тот, на кого можно положиться.

— Началось.

— Я серьезно, Бакуго. — Урарака надулась и сложила на груди руки. — Ты встречаешь кого-то и твоя жизнь начинает играть другими красками. Твои черные станут, — Урарака задумалась, — серыми.

— Это ты так пошутила? — У Бакуго дернулся глаз, и Урарака показала ему язык.

— Я не говорю, что отношения — это просто, — продолжила Урарака. — И что они без риска там, знаешь, разбить сердце или избавиться от нервов. Просто любить кого-то и знать, что любят тебя, это… здорово?

Она старалась не быть слишком наивной и не романтизировать романтику, но все же перспектива отношений с каким-нибудь интересным и симпатичным иногда возникала в ее голове. Она представляла себе милые (и не очень) моменты с кем-то неопределенным и тайно мечтала об этом.

— Твои друзья тоже встречаются, — добавила она, заметив, как Бакуго скривился от ее короткого монолога.

— И где они сейчас? Ты видишь их в классе? — Бакуго повернулся к ней, опуская брови. — Или, может, они под столом прячутся? — Бакуго нагнулся, делая вид, что ищет их. — О, опаздывают.

— Так это же не их отношения в этом виноваты. — Урарака опустила голову, смотря на свои тетради с конспектами.

— Так тем более, — сказал он, вновь откидываясь на спинку стула и глядя на потухшие лампы. — О каких вообще отношениях в этой стране может идти речь.

В класс вошел учитель, сообщающий о том, что ученикам следует начать готовиться к уроку.

— Спасибо за приглашение, — произнесла Урарака, когда родители Бакуго, у которого они делали домашнее задание, пригласили ее поужинать с ними. Бакуго весь ужин бубнил себе что-то под нос, но в целом не возникал — к подобному поведению привыкли и его семья, и Урарака, которая громко рассмеялась, когда тот получил по шее от матери.

Семья Бакуго, с которой Урарака была знакома не так давно, казалась ей приятной, хоть и несколько… странной. Она до сих пор не понимала, как тихий и спокойный отец уживался вместе с шумными женой и сыном.

— А над чем вы сейчас работаете? — спросила Урарака у Мицуки — матери Бакуго. Она оказалась в Трайтоне, едва успев окончить университет в Лэдо. Встретила в первый же день пребывания в городе будущего мужа, помогшего ей, скорее, потому, что она не оставила ему выбора, чем по доброте душевной; а потом уже закрутилось-завертелось.

Родители Бакуго переглянулись. Урарака заметила секундное смятение, проскользнувшее в их глазах.

— Да над хренью какой-то как всегда, — ответил Бакуго, беря кружку с кофе и едва не проливая его на джинсы после резкого:

— Ты как про мать говоришь?!! — закричала Мицуки.

— Да, Кацуки, — вступил его отец, доедающий остатки кекса, — как ты…

— Я тебя спрашиваю, а, Кацуки?!!

Определенно, Урарака обожала их семью.

Родители же самой Урараки были куда менее неординарными людьми, поэтому и семейные ужины проходили в куда более спокойной обстановке.

— Ты думаешь, что твою компанию закроют? — спросила мать Урараки, тогда как она сама, отложив столовые приборы, обеспокоенно слушала отца, только пришедшего из небольшого офиса-мастерской. На нем не было лица.

Отец потер виски, не поднимая взгляда с поверхности стола; к еде он так и не притронулся.

— Будто я им это позволю.

Урарака знала, что в последнее время частные компании в Трайтоне, которых и так было не много, начали закрываться. Рост арендной платы, частые увольнения сотрудников из-за невозможности выплачивать зарплаты, уменьшающиеся проценты с продаж в стенах Трайтона из-за жителей, многие из которых покидали свои дома из-за потерянного рейтинга и перебирались в третий, а также отсутствие заказов из Лэдо все стремительнее топили маленький бизнес.

Урарака беспокоилась, что и частную компанию отца могла ждать та же участь.

Однажды, забыв взять с собой зонт и куртку, Урарака попала под дождь, из-за чего провалялась дома с простудой всю неделю. А когда вышла на учебу, то узнала, что ее одноклассница, на выступления в которой она ходила вместе с друзьями в театр, оказалась в больнице.

— Ты не писал об этом, — произнесла Урарака, когда они сидели перед школой под навесом; на улице лил дождь, поэтому вся столовая была заполнена учениками. Бакуго, так и не притронувшись к еде, только сильнее сжал вилку.

— А тебе что, музыкальную открытку голубем посылать нужно?

— И в классном чате ничего не писали.

— Если бы написали, я бы им руки оторвал.

Урарака слышала, что в ванной с перерезанными венами Джиро нашел Бакуго, поэтому… она не знала, что следовало сказать в такой ситуации, но и не поговорить об этом не могла. Слова, правда, так и не складывались в связные предложения.

— Меня все это так задолбало, — произнес Бакуго, крутя цепочку на шее, на которой болтался подаренный родителями жетон, и крепко сцепил зубы.

За месяц до выпускного Урарака узнала о том, что родители Бакуго были ликвидированы во время рейда, а сам он, никому ничего не сообщив, перебрался в четвертый район.

Урарака окончила школу и устроилась продавщицей в магазин, чтобы подкопить денег и на следующий год (Урарака старалась не загадывать, но очень хотелось) подать заявку на перевод в Лэдо. Ее высокий рейтинг, держащийся таковым на протяжении вот уже двух лет, был красной дорожкой на пути к поезду.

Но через год, когда положение в Трайтоне позволило ей подать прошение, высветившись на экране ИРСа поздравительным уведомлением, Урарака стерла его с устройства. Проблемы на работе отца, с которыми тот смог справиться год назад, ударили вновь, убирая из-под шаткого положения фирмы последнюю опору. Хоть отец и поддерживал боевое расположение духа, она видела в его иногда становящимися пустыми глазах отголоски обреченности.

Урарака старалась не думать о плохом развитии событий, которые с каждым подходили ближе, отодвигая надежду на лучшее. На какой-нибудь подарок судьбы, раз своими руками добиться ничего не удавалось. Она провела несколько ночей за подсчетами рейтинга без учета влияния на него фирма отца, позволяющей им слабо держаться в пределах второго. Переезд в третий плохо сказался бы на матери, имеющей слабое здоровье, становящееся хуже с каждым годом из-за дыма с ТЭС.

Работая в магазине, она абстрагировалась от унылой атмосферы, царящей в доме, и старалась быть вежливой с каждым покупателем. В одном из них она узнала Бакуго, о котором не слышала почти два года.

— У тебя все такое же круглое лицо.

— У тебя все так же отсутствуют манеры.

(Ладно, хорошо, она рада была видеть его и знать, что тот не валяется с пробитым черепом в четвертом).

Урарака разместила свою кандидатуру на сайте знакомств внутри Трайтона (так, на всякий случай; просто выражение лица отца становилось все более хмурым с каждым днем) и через неделю получила предложение встретиться от незнакомца из первого. Урарака оставила его без ответа.

После того, как Бакуго познакомил (фактически, это сделала сама Урарака) ее с Тодороки, отец за ужином заявил, что они почти банкроты. Гром среди ясного неба, комета в солнечный день — нет, это было ожидаемым, хоть и не желаемым событием, о котором они с матерью говорили еще месяцы назад.

Поэтому и предполагаемая кандидатура мужа в лице мужчины за тридцать из первого, у которого недавно умерла жена, перестала быть предполагаемой. Тот был согласен объединить фирмы (его фирма не только уверенно держалась на плаву, но и успешно развивалась, сияя приветливыми огнями для уходящего под землю отцовского дела) при условии скорой женитьбы — ежемесячная потеря семи баллов в качестве налога за отсутствие пары плохо сказывалась на его привычном укладе.

Когда Бакуго резко хлопал дверью, покидая магазин, Урарака хоть и старалась держать себя в руках, все равно не могла перестать злиться на него. Им ведь уже не семнадцать, когда можно было гордо заявлять о своих принципах во всеуслышание, потому что те не влияли ни на кого напрямую — например, на родителей, которые могли закончить жить в бедности в четвертом районе или на ТЭС, где ее отец слег бы от нагрузок.

Бакуго, прежде чем орать, мог бы хотя бы попытаться ее понять.

========== XV. Оранжевая ночь. 28-32 ==========

Следующий день Бакуго начался со звонка поставщицы, которой очень, очень не понравилось, что развозить товар курьеру было не на чем.

— Что значит ты его разбил, мой дорогой? — обманчиво любезно спросила она.

Бакуго, лицо которого перекосило от одного обращения, ответил:

— Значит то, что я сказал.

На том конце телефонной связи повисло молчание.

— Ты можешь больше не разъезжать по городу, не ты один хочешь заработать денег. И ты, я надеюсь, не так туп для того, чтобы не понимать, что таких мальчиков, как ты, у меня полно. И, поверь, я не так сильно дорожу каждым, — сказала она, выдыхая в динамик сигаретный дым; от услышанного Бакуго тоже захотелось закурить (все-таки он вырос из возраста, когда телефоны разбиваются о стены). — Но ты обязан вернуть транспорт или деньги за него. Можешь облазить все помойки в городе или обчистить дома первого, какая, впрочем, мне разница?

— Эта рухлядь нихрена не стоила, пока я сам его не починил! — громко ответил Бакуго и разбудил недавно вернувшегося со смены Тодороки. Тот, полусонный, повернулся к нему, выныривая из-под одеяла с шухером на голове.

— Ты думаешь, это волнует меня? — Женщина крепко затянулась сигаретой. Бакуго не заметил, как сильно сжал одеяло, отчего правую ладонь закололо острой болью от напомнившего о себе пореза. Ноздри раздулись от вспыхнувшей ярости, которая была сравнима с разрастающимся пожаром в сибирских лесах, не оставляющих после себя ни живого, ни мертвого. — Либо мотоцикл, либо деньги за него. Даю тебе срок до новой поставки.

В трубке раздались гудки, отпечатавшиеся на висках Бакуго трубопроводным стуком дождевых капель. Предвестники скорого ливня, от которого сорвались бы крыши домов.

— Что-то серьезное? — спросил Тодороки, протирая заспанные глаза. Бакуго вылез из кровати, сразу надевая джинсы и переодевая футболку. Проверил бинт на руке, который только чудом не окрасился красным.

— Походу. — Бакуго кратко передал суть разговора. — Надеюсь, эту рухлядь не растащили на запчасти.

— Тебе нужна моя помощь?

Бакуго, надевая ботинки, замер, так и не завязав шнурки. От представления о том, сколько транспорт (если его все еще можно было им назвать) придется толкать до гаража, шнурки затрещали. Не так Бакуго планировал провести этот день (планировал навестить Киришиму и Каминари). Все же его жизнь и так была полна иррациональности, так что… одной случайной херней больше, одной меньше. Подальше от новоявленной головной боли и ладно.

— Нет, — ответил Бакуго, завязывая кривой узел и убирая концы шнурков в обувь.

— Будь осторожен, — сказал Тодороки, провожая его, схватившего рюкзак и толстовку.

Бакуго провел первую половину дня в увлекательном толкании мотоцикла до гаража, вторую в не менее увлекательных, но тщетных попытках поставить транспорт на колеса. Если корпус еще поддавался ремонту, то аккумулятор вместе с двигателем могли обняться и шагнуть с высотки.

Бакуго обреченно уселся возле стены, доставая пачку сигарет и чиркая зажигалкой.

«Ты будешь курить здесь? Рядом с канистрами бензина? И мотоциклом?»

Слова Тодороки растворились в выдыхаемом дыме.

Он обхватил губами сигарету, сентиментально представляя вместо нее губы Тодороки (почему-то за те несколько секунд он запомнил куда больше, чем хотел — и трещинки в уголках, и их тонкость). Закрыл глаза, вспоминая лицо, обрамленное едва заметным румянцем, и судорожно выдохнул, вытаскивая сигарету изо рта.

Все это какой-то пиздец, если честно.

Он уже поставил рейтинг Тодороки выше своего, отдав деньги на черный день. И благодаря, блять, ему он так и не спустил крючок. И волновался он за его тупую шкуру, а не за дело, которое могло с треском проломить себе позвоночник из-за внезапного рейда.

Бакуго не был командным игроком (его тупые друзья считали иначе), поэтому и ставить кого-то выше цели всей своей жизни — нет, извините, идите к черту.

…Он посмотрел на мотоцикл, вспоминая, как перехватил руку Тодороки в злополучном переулке, чтобы тот не разбил разноцветную голову по пути на базу. Бакуго тогда немного презирал себя (да и сейчас тоже), потому что весь путь думал не о внезапном рейде и не о сопротивленцах, а о прижимающемся к спине Тодороки, дыхание которого прожигало плечи и шею, составляя контрастную конкуренцию холодному ветру.

Бакуго потушил сигарету о пол и поднялся.

Ему просто нужно и дальше игнорировать Тодороки.

Игнорировался Тодороки откровенно хреново.

На следующий день Бакуго сидел на кровати. Читал скинутые документы Деку и посматривал на спящего соседа, обхватившего руками подушку и запутавшегося ногами в пледе. Строчки текста приходилось читать дважды — забывались сразу, тогда как ожог на левой стороне лица, к которому хотелось прикоснуться и огладить неровные края, навязчиво всплывал в памяти, как только глаза закрывались. Тодороки привлекал его куда больше, чем ссылки, скинутые Деку.

Бакуго не выдержал и вошел на кухню, ставя чайник.

Чуть позже, когда он вчитывался в сводки новостей, в которых писали о грядущем обновлении системы, расплывчато рассказывая о нововведениях, ему позвонил Шинсо. Назначил встречу на базе через два часа. Тодороки к тому моменту уже поднялся, принял душ и теперь стоял на пороге кухни, суша волосы полотенцем.

Ядреный зеленый смывался, и его волосы становились салатовыми.

— Доброе утро. — Тодороки сел за стол, когда время показывало второй час дня.

Бакуго пододвинул к нему стакан с только что приготовленным кофе (ему самому захотелось, а не потому, что он услышал, как тот поднялся с кровати).

— Шинсо звонил, — сказал Бакуго, утыкаясь в экран ноутбука, чтобы только не смотреть на то, как капли стекали по шее Тодороки и прятались за воротом футболки. — Через два часа нужно быть на базе.

— Скорее всего, Асуи что-то нашла. — Тодороки смотрел в стакан непроницаемым взглядом (если бы Бакуго повернулся, он бы заметил на их дне сквозящую нежность).

— Да, тоже так подумал.

— Я могу пойти с тобой?

— Сам как думаешь, а?

Тодороки пожал плечами. Бакуго закатил глаза, считая его вопрос самым тупым из всех тупых вопросов.

— Можешь.

Через пару часов они вошли на базу, на которой собрались знакомые Тодороки лица. Разве что Каминари и Киришимы до сих пор не было, из-за чего Бакуго продолжал волноваться за двух идиотов, которые в сообщениях писали, что «все у них заебись» (так они писали и два, и три месяца назад); надо было все-таки забежать к ним…

— …уверена в этом? — спросил Сэро у сидящей за столом Асуи. Та кивнула, смотря на него большими глазами, полными энтузиазма.

— Ну и? Нахрен мы все сюда приперлись? — Бакуго, сев на диван, сложил на груди руки.

Тодороки поздоровался с Мидорией, поприветствовал Шинсо, получил добродушное похлопывание по плечу от Тецутецу… Дурацкий Тодороки умудрился вписаться в дурацкое общество, прелестно — Бакуго только глаза закатывать оставалось да продолжать смотреть на него тогда, когда он не видел (чтобы дел не натворил — с него станется, — а не…).

— Асуи нашла какую-то крутую инфу! — подпрыгнула на стуле напротив Ашидо, и ее волосы взметнулись.

— Да, по поводу этого, — начала Асуи, поворачиваясь ко всем. — Программное обеспечение в первую очередь устанавливается на ИРСы военных, чтобы те смогли сразу приступить к выполнению своих обязанностей. То, что мы нашли, является прототипом, но в нем уже заложена основа для следующего системного обновления.

— То есть здесь буквально список того, что они собираются внести? — спросил Иида. — Круто!

— Мелкие технические доработки, — подтвердила Асуи, продвигаясь на стуле на колесиках вперед. — Улучшенная навигация, увеличенное расстояние для связи с другим ИРСом, повышенная скорость передачи данных, умень…

— Но главное не это, — прервал ее Шинсо; обычно приподнятые волосы в этот раз не были уложены, отчего ему приходилось то и дело убирать отросшую челку со лба.

— Технические малые обновления всегда важны, — воспротивилась девушка, угрюмо посмотрев на него.

— Так что за супер важное обновление? — спросила Ашидо, переводя взгляд с Асуи на Шинсо.

— Они ужесточают политику получения баллов, — объяснил Шинсо. — И отменяют ряд правил, по которым их можно было получить.

— Теперь никому из Лэдо нельзя будет помочь ужиться в Трайтоне и повысить за это рейтинг, — вступила Асуи.

Бакуго посмотрел на Тодороки, Тодороки — на него. Если бы подобные изменения произошли раньше, у него было бы на одну проблему меньше (если бы он к этому моменту был).

— И восстановление начисляется не каждую неделю при не совершении нарушений, а через десять дней.

Мидория сложил на груди руки, смотря в пол. Свел брови, беззвучно шевеля губами в быстрых подсчетах.

— В таком случае срок пребывания в Трайтоне возрастет до одного лишнего года, если брать за старт в сорок баллов, — произнес он и удрученно посмотрел на Шинсо, выглядящего, впрочем, не лучше.

— В этом не будет проблемы. — Шинсо повернулся к нему, мрачно глядя из-под челки.

— Почему? — Мидория в замешательстве склонил голову на бок.

— Последнее нововведение. Из Трайтона невозможно будет выбраться.

Бакуго, до этого сидящий расслабленно (видели-знаем эти ваши обновления), выпрямился и распахнул глаза. Над его головой раздался раскат грома, руша привычное устройство мира, ограниченное морем.

Раскат грома раздался над всеми — Ашидо, до этого являющаяся синонимом любопытства, потеряла радостный запал. Тецутецу раскрыл рот, не находя слов. Тодороки не изменился в лице, разве что чуть сильнее вцепился в рукава толстовки.

— Они же роют себе могилу, — потерянно произнес Мидория, оглядываясь на друзей. — Никто из жителей Трайтона не примет это.

— Дай им месяц-два на активную рекламу и вуаля, — отмахнулся Сэро. — Еще заявят, что в Лэдо опасно, так все, никто из наших отсюда и носа не покажет.

— Люди не настолько тупые, — заявил Мидория, гневно уставившись на союзника.

— Люди пиздец тупые, — вступил Бакуго. — Но это сыграет нам на руку.

— Опять взламывать экраны в центре? — спросила Асуи, грызя от напряжения ногти. — Для этого нужно звать Каминари.

— Взломаем главный новостной портал Лэдо, — сказал Шинсо.

— Все равно нужно звать Каминари, — пробормотала она.

— Погоди, что? — Сэро уставился на Шинсо, изгибая подергивающиеся губы. — Тебе не кажется, что это уже слишком, эм? Мы же и так собираемся объявить об этом во время трансляции.

— Есть риск, что трансляция отменится или перенесется. — Шинсо скрестил пальцы, смотря на полоски-трещины на полу. — Они провернули это один раз, провернут и второй. Или вы думаете они просто так решили появиться заранее? В первом районе продаются лучшие пирожные и они не могли устоять от соблазна?

— Лучшие пирожные продаются во втором, — тихо произнесла Ашидо, постукивая пальцами по столу.

— Чем больше широта охвата, тем лучше, — согласился с Шинсо Мидория. — Трансляцию могут подрезать или отменить.

— Главный новостной портал тоже могут закрыть. — Сэро вздохнул и прислонил пальцы к загудевшим от напряжения вискам. — Мы занимаемся тем, что… бесконечно ищем площадки для того, чтобы выразить несогласие.

— Предлагаешь от выражения несогласия переходить на более крайние меры? — поинтересовался Тецутецу и поднялся с дивана от заигравшего в крови запала.

— Недавний рейд уже показал, что к диалогу они не готовы, — добавил Сэро, продолжая сдавливать виски.

— Даже если мы решим перейти к крайним мерам, — произнес Мидория, — мы должны удостовериться в том, что наши слова дойдут до Лэдо и не будут изменены в соответствии с желаниями руководящих. Предоставим доказательства того, что в Трайтоне творится беззаконие и система не справляется с тем, чтобы защищать жителей. Придадим это большей огласке и не будем больше пытаться решить это на локальном уровне.

— Вы реально думаете, что им не будет плевать? — Бакуго стучал пальцами по подлокотнику дивана и кусал губы.

Бакуго мало знал, что творилось в Лэдо; его информация ограничивалась тем, что рассказывали Деку и Тошинори (и немного Тодороки), когда им в головы ударяли приступы ностальгии (Бакуго не было интересно, просто они торчали на кухне, пока он готовил ужин). И то, что слышал он, больше отталкивало, чем привлекало («На улицах нет мусора, но его полно в головах у лэдовцев»), однако справиться с детским вопросом «А как же там на самом деле?» он как ни старался не мог. Обычное человеческое любопытство, против которого бессильны танки и ракеты.

Однако единственное, что он четко уяснил, было полнейшим наплевательским отношением Лэдо к Трайтону.

— Здесь же находятся их близкие, друзья. — Развел руками Мидория. — Это важно для них самих, поскольку никто не застрахован от попадания сюда. Поезд и так привозит в Трайтон по тридцать жителей в месяц.

— Иногда по пятьдесят, если улов хороший, — засмеялся Тецутецу, локтем пихая Ииду, вчитывающегося в найденные Ашидо данные.

Бакуго недовольно промолчал, держа мысли при себе. Все же он не разбирался в том, о чем говорил Деку.

— Следующий рейд будет через тридцать дней, если они на этот раз пойдут по расписанию, — сообщила Асуи, смотрящая на цифровой календарь в углу экрана, на котором подходил к концу сентябрь.

— Они уверены в том, что запугали нас, — сказал Шинсо. — Им незачем еще раз будоражить первые и вторые районы, если они хотят внедрить обновления.

— То есть у нас тридцать дней на то, чтобы разослать информацию по всем районам и заставить людей поднять свои задницы и выйти на площадь, пока они будут читать о том, как все в Трайтоне прекрасно, не видя дальше собственного носа? — Сэро, выпаливший сказанное на одном дыхании, шумно вздохнул, опуская руки.

— И пробраться в крематорий, раз Киришима пока не может, — добавил Мидория.

— Зачем пробираться в крематорий? — спросил Тодороки, внимательно слушающий развернувшуюся дискуссию.

— Нам нужно вычислить передвижение одного чувака, который не идентифицируется на фотках, — произнесла Ашидо. — Идентифицируется, но как другой чувак. А в крематории как раз находится подходящее устройство. — Она показала палец вверх и широко улыбнулась.

— Курокава Хисато, — объяснил Мидория, распознав непонимание на лице Тодороки.

— На фотографиях и во время трансляции у нас он всегда… — начал он, как Бакуго перебил:

— Это у вас. Может, он проходит дешифровку или еще что, — сказал Бакуго, вновь откидываясь на диван и закидывая ногу на ногу. Разговорам об этом ублюдке сопротивлялось все существо Бакуго.

— М-м, — протянула Асуи, убирая пальцы с искусанными ногтями от губ. — Кстати об этом.

— Ты что-то узнала? — спросила Ашидо, восхищенно глядя на подругу.

— Нет. Догадки. — Асуи притихла ненадолго. Другие переглянулись между собой. Тецутецу пожал плечами, Иида в заинтересованности перевел взгляд с просматриваемых данных на Асуи. — Могу предположить, что у него есть прямой доступ к базе данных, осуществляемый через съемный носитель.

— Диск себе в задницу вставляет? — предположил Бакуго.

— В ИРС. И напрямую воздействует на базу.

— Это из разряда сказок про устройство, которое играет с рейтингом? — покосился на нее Сэро.

— Нет же, с профилем. — Асуи чуть съехала на стуле, сетуя на несообразительность друзей. — А уже от него напрямую воздействует на рейтинг.

— Сомневаюсь, что у такого мудака может быть такое крутое устройство, — сказал Тецутецу.

— Его вообще не существует. — Закатил глаза Сэро.

— Я лишь предположила. — Пожала плечами Асуи, задумчиво крутя в руках завязки с толстовки.

— В вас слишком много скептицизма, — пробубнила Ашидо и покачала головой.

— Да дело не в этом же, — сказал Сэро. — Мы не можем строить дальнейшие планы, основываясь на гуляющих слухах третьих и четвертых районов, которым грустно жить. Им тупо взбрендило придумывать себя всякое, лишь бы скрасить реальность. Не осуждаю, — Сэро выставил руки вперед, — но глупостью нехило так отдает.

Бакуго вспомнил встреченных одноклассников в баре Айзавы, так что с тем, что эта версия была популярна среди третьих и четвертых, он мог бы поспорить, если бы хотел. Он разделял точку зрения Сэро. Глупых надежд ему хватило на годы вперед. Он слишком устал для того, чтобы мечтать об устройстве, которое может изменить его не самый счастливый профиль в базе данных. Святой грааль на Трайтонский лад.

— Если вернемся к нашему плану… — произнес Сэро, — то вы в курсе, что он вообще звучит, как непродуманный план для самоубийства?

— Это пока он не продуманный, — покосилась на него Ашидо.

— Но все еще самоубийственный, — нервно усмехнулся Сэро. — Ладно-ладно, я не паникую, я так. Просто так.

— В Лэдо уже вычислили, что кто-то из военных не вернулся, — вступил Тодороки. — И поняли, что вы обнаружили. Они могут поменять свою тактику.

— Тогда мы тоже будем готовы, — произнес Мидория. — Мне не нравится идея с насилием, но они дали понять, что не собираются слушать нас.

— Собираешься расстрелять всех псов на площади? — ухмыльнулся Бакуго. Он не видел Деку в данной роли, скорее, что-то наподобие миролюбивого гонца, готового отдать жизнь ради великой цели.

— Мы не будем применять оружие без крайней на то необходимости, — ответил Мидория и нахмурился, словно ему было неприятно думать о сказанном Бакуго; веснушки на его щеках потеряли цвет. — Но и стоять в стороне, пока они перезагружают наши ИРСы, тоже не будем.

— Если все пройдет успешно, оружие не понадобится, — сказал Иида, поправляя очки.

— И когда подобная херня проходила успешно? — Бакуго пытался оставаться голосом разума в засилье идеалистических идей. Он здраво смотрел на вещи и понимал, что диалог — явно не то, что может повлиять на грядущее обновление. И порой ему казалось, что лишь он один не боялся смотреть реальности в глаза.

Светлые мечты в не менее светлое будущее — это, конечно, здорово, но они все еще мало претендовали на роль светильника в мире без стабильно работающего электричества в каждом уголке планеты.

— Если они собираются запереть весь Трайтон в… Трайтоне, — произнес Тодороки, сжимая и разжимая кулаки, — я сомневаюсь, что их остановит диалог.

Бакуго испытал что-то наподобие удовлетворения.

— В таком случае Айзаву можно поздравить, — произнес Шинсо. — В этом месяце на его товар будет большой спрос.

Мидория сконфуженно опустил плечи.

— И на черный рынок нужно совершить набег! — сказал Тецутецу. — Бакуго, у тебя там остались знакомые?

Бакуго в недовольстве раздул ноздри и кивнул. Если уж и были места, в которых он не хотел появляться в Трайтоне, то черный рынок был одним из них.

— Не строй такое недовольное выражение лица, Бакуго, мы же не посылаем тебя туда прямо сейчас, — засмеялся Сэро.

— Еще бы вы меня куда-то послали.

Бакуго стоял на улице, вдыхая сигаретный дым, пока Тодороки, решивший, что сейчас самое время, поперся то ли благодарить Шинсо за оказанное доверие и вступление в их клуб анонимных кого-то там, то ли еще что (вообще-то, это Бакуго притащил его сюда, поэтому и благодарить… он вроде бы сделал это уже, но все равно).

— …помощь, поэтому мы благодарны тебе, — произнес Шинсо, выходящий на улицу. Тодороки вышел вместе с ним, и Бакуго показалось, что они были чем-то похожи… такой же прямой осанкой или чем-то еще, прятавшимся на подкорке, что ли, или где-то глубже; может, и у Деку было что-то общее, хрен знает, он не был настолько дружен с Шинсо, чтобы судить. Бакуго, запутавшись в своих же странных рассуждениях, отмахнулся от них.

Они с Тодороки шли в компании Сэро и Ашидо, которые, не обращая внимания на них, громко обсуждали что-то. Бакуго не слушал и не пытался вникнуть в разговор, в который они затащили еще и Тодороки, поэтому, идя чуть позади, вдыхал никотин, пытаясь очистить свои мысли от назревающего восстания (попытка номер два) и от соседа.

— …расскажем об этом Киришиме.

— Вы были у них? — спросил Бакуго, отрывая сигарету от губ.

Ашидо, повернувшись, кивнула.

— Они оба выглядели нормально. И Каминари даже перестал повторять, что во всем виноват, — Ашидо заставила себя улыбнуться. — Я так сорвалась на него тогда, — уже тише сказала, пряча голову в плечах, а руки — в карманах ярко-синей ветровки.

— Ты же вроде как извинилась? Типа? Все тип-топ? — произнес Сэро и, чуть наклонившись, попытался заглянуть подруге в глаза, положив руку на понурые плечи.

— Угу. Но все равно. — Ашидо глубоко вздохнула. — Мне стыдно.

— Ой, бля, не начинай. — Бакуго стряхнул пепел с сигареты и нахмурился, почувствовав на щеке холодную каплю. Небо заволоклось тучами. — Нехер сопли сейчас разводить. Ну наорала на него, ничего, переживет, ему, блять, иногда полезно бывает такое услышать, чтобы мозги на место встали.

— Эй, Тодороки, а ты что думаешь? — Сэро выглянул из-за плеча Ашидо.

— Я? — Тодороки удивленно моргнул, и Бакуго почувствовал его неловкость. — Я думаю, что вы заботитесь друг о друге. Для меня странно видеть это, потому что в Лэдо я не наблюдал таких сплоченных отношений. — Ашидо сочувственно выпятила нижнюю губу. — Но вы не можете следить друг за другом постоянно и оберегать от всего. Не думаю, что Бакуго понравилось бы, если бы наблюдали за каждым его чихом. — От одних только мыслей об этом Бакуго почувствовал, как по загривку пробежалась дрожь. — Вам не стоит винить себя за то, чему вы не были причиной.

— Это трогательно, — всхлипнула Ашидо, стирая выступившие слезы в уголках глаз.

— Блять, Ашидо, — закатил глаза Бакуго и отвернулся от друзей, прикусывая нижнюю губу; брошенная машина показалась ему занимательной. Занимательней, чем монолог Тодороки, от которого того захотелось то ли ударить, то ли обнять.

— Отстань! Хочу и реву!

Тодороки и Бакуго попрощались с Ашидо и Сэро.

Когда до дома оставалось не больше десяти минут, ливень окатил их. Необходимость бежать под крышу отпала с той же скоростью, с которой они промокли; ледяная вода лилась за шиворот и умудрялась попадать в ботинки-кроссовки, обволакивая носки мерзковатым холодом. Бакуго разозлился из-за последней сигареты, потухшей на его глазах, и показал небу средний палец.

— Мы замерзнем и умрем, — сказал Тодороки, зачесывая мокрую челку назад, легшую пластом на макушку. Его лицо омывали дождевые капли, играли на ресницах и на приоткрытых губах. Скрывались под мокрым воротом толстовки мелким бисером.

Бакуго поспешно отвернулся, ловя в отражении глубокой лужи свой потемневший взгляд, и грозно топнул в нее, отправляя брызги во все стороны (а лучше бы на себя, потому что даже ледяные капли не помогали избавиться от возникающих в голове пошлых картинок, от которых дыхание перехватило, а еще жар в голову ударял, отчего становилось не по себе, так, что в пору в луже топиться). Тодороки смиренно посмотрел на промокшие насквозь джинсы, на которых также оказались и грязные брызги, и философски отнесся к их плачевному состоянию.

Первым в душ пошел Тодороки, тогда как Бакуго, стянув толстовку, позорно скрылся на кухне, чтобы приготовить ужин — а не для того, чтобы не видеть мокрую от ливня обнаженную спину, перекатывающиеся мышцы под кожей и позвонки. Наверняка с шеи Тодороки можно было слизать вкус грозы и вдохнуть запах дождя, проведя носом по линии роста волос.

Бакуго с грохотом поставил на плиту сковородку, злясь на вышедшие (снова) из-под контроля мысли.

— Ну? Скажешь что-то? — спросил Бакуго, когда поздний вечер дышал прохладным ветром из открытого окна на кухне, возле которого он стоял и курил, не рискуя выходить на балкон после прошедшего дождя. Не успевшие высохнуть волосы торчали колючим ежиком, не так уж и сильно отличаясь от его обычного внешнего вида.

— По поводу? — Тодороки, одетый в чистую бакуговскую одежду (потому что своей у него как не было, так и не появилось; Бакуго как никогда жалел о том, что не отправил его пинками на рынок), мыл тарелки после ужина.

— По поводу всего? — Бакуго затушил окурок и вытащил еще одну сигарету, сразу же зажигая.

— Я думаю, мне… близко то, чем вы занимаетесь, — признался Тодороки, вытирая чистые тарелки. — Возможно, так было уже давно, однако я отказывался это признавать.

— Несовершенство рейтинговой хуеты бросается в глаза? — усмехнулся Бакуго, наблюдая за прямой спиной. Черная футболка ему… шла. — А если бы она была совершенной?

— Вещи, завязанные на прямом контроле, не могут быть совершенны для тех, кого контролируют. — Тодороки выключил кран с холодной водой и, вытерев руки о полотенце, повесил его на крючок. — Ты пытаешься обезопасить себя, отдавая контроль над собой или своими действиями, но все заканчивается тем, что этот некто требует еще и еще, аргументируя большей безопасностью.

Бакуго прислонился спиной к стене и скрестил ноги, глядя на работающую верхушку ТЭС, от одного вида которой его воротило. Очередная шутка судьбы, заставляющая его каждый день смотреть на злополучное строение.

— Людей пугают штрафы. Логично, что ради них они готовы в ногах ползать и лизать сапоги правосудию.

— В этом и состоит проблема. — Тодороки повернулся к нему, упираясь руками о раковину и смотря на горящий конец сигареты. — Рейтинг решает последствия действий, а не причины их появления. Если хотите, чтобы люди вели себя ответственно, то не запрещайте им, а объясняйте, почему так делать не нужно.

— Они и объясняют баллами, — хмыкнул Бакуго. Влетевший на кухню ветер взлохматил его волосы и едва не потушил сигарету, развевая дым по всему помещению. Тодороки поспешно опустил глаза, крепче сжимая пальцы на раковине. — Шутка в том, что они продолжают мерить ими примерно все. И тема с «хорошим-плохим» перетекает в количество баллов. — Бакуго, недовольный своими словами, скривился. — Даже если принять, что по этим тупым критериям можно судить, хотя это, блин, не так, мир не так устроен, то с людьми это все равно не работает. Много всяких факторов, которые влияют, но при этом игнорируются системой.

— Глупо вообще полагать, что благополучие граждан кого-то волнует. — Тодороки вдохнул запах дыма, облепивший его, и поморщился. Бакуго высунул руку с сигаретой на улицу, и полоска дыма последовала за ней. — Если бы благополучие волновало, была бы усовершенствована судебная система.

— Деку считает, что волнует, — сказал Бакуго, стряхивая пепел.

— Мидория оптимистично смотрит на реальность. Он идеалист? — спросил Тодороки, глянув исподлобья на Бакуго, на котором тени от лампы вырисовывали прямые линии, подчеркивая точеный профиль.

— Я бы в рифму ответил.

— Мидория слишком хорошего мнения о людях, — продолжил Тодороки, с теплотой во взгляде поймав появившуюся усмешку в уголке губ.

— А ты, значит, разочарован? — Бакуго затянулся, переводя взгляд с горящей сигареты на него и едва не роняя ее на асфальт из-за промелькнувшей в разноцветных, обычно отстраненных глазах мягкости. По затылку, конечно, не приложило, но… но судорожно вздохнуть заставило.

— Пытаюсь смотреть объективно. — Тодороки пожал плечами. — Стерильное общество, в котором все счастливы, похоже на утопию. А она почти всегда превращается в анти.

— Ну, теперь я понимаю, почему ты в Трайтоне, — сказал Бакуго, нервно затягиваясь и пытаясь заглушить хрипоту никотином. Откровения Тодороки нещадно стучали по мозгам и вибрациями перетекали ниже и левее, где и так все пылало и искрило, не оставляя живого места; только разгорающееся нечто. — А то сначала за рейтинг затирал.

— Мой отец постоянно говорил о важности рейтинга. И тогда я оказался в Трайтоне с тридцатью в кармане. Что я должен был делать? Танцевать от счастья?

Бакуго хмыкнул. Он бы не отказался, если бы Тодороки что-нибудь… Бакуго прислонился макушкой к стене.

— Я ни с кем не говорил об этом, — признался Тодороки. — Я думал, что… не знаю. Мидория, Шинсо, Киришима… они же все частично принимают рейтинг.

— Не, не гони. Они типа, — Бакуго повел рукой с сигаретой в воздухе, забываясь и впуская на кухню дым, — объективны. Просто понимают, что заявлять «уберите все», имея при этом кучку активистов, слегка странно. Немного не та расстановка сил. Трансляцией они и хотят привлечь внимание.

— Надеюсь, им это удастся, — сказал Тодороки и оттолкнулся от раковины, вставая рядом с Бакуго, только из упрямства не вжавшегося в стену. Бакуго поднес сигарету ко рту, чтобы спрятаться за мнимой дымовой завесой, как его запястье оказалось схвачено длинными цепкими пальцами. Тодороки наклонился и, глядя в глаза, в которых зрачки заиграли красными фейерверками, обхватил губами фильтр и неглубоко затянулся, медленно вгоняя в легкие дым. Он выдохнул в паре сантиметров от уха пребывающего в прострации Бакуго. — Спокойной ночи.

Тодороки вышел из кухни, оставляя Бакуго в одиночестве давиться дымом.

На следующий день Бакуго проснулся позже обычного. Он, не сумевший быстро заснуть, провалялся половину ночи, вперившись взглядом в стену, не думая ни о чем и обо всем сразу. Тодороки стоял у плиты рядом совскипевшим чайником и готовил омлет, привнося свежие воспоминания вчерашнего вечера. Откровенный разговор, мягкий взгляд и та-чертова-сигарета, которую Бакуго докуривал с подрывающим отчаянием от припечатавшего и выпотрошившего осознания собственной…

Бакуго сел на стул и посмотрел на ИРС, на котором выскочило оповещение о полученных баллах за предоставление ночлега. Тридцать из тридцати. Он жил вместе с Тодороки месяц, за который тот начислял ему баллы. Баллы закончились.

Бакуго не хотел забивать свою голову рассуждениями о том, что ему делать с Тодороки. Вот бы все решилось само собой или что-то в таком духе. Он не привык полагаться на случай, но сейчас ему не помешало бы что-то левое со стороны. Какая-нибудь открытка с подсказками. Шар с предсказаниями. Он так устал от всего.

На Тодороки, стоящего у плиты и следящего за омлетом с лопаткой в руках, хотелось по-глупому смотреть. Изучать горячечным взглядом выглядывающие из-под ворота футболки ключицы и светлую кожу шеи. К шее вообще хотелось прижаться губами. И, может, услышать сдавленный выдох в собственное ухо после того, как он огладит его бока и запустит руки под футболку, пальцами очерчивая кубики пресса (Бакуго не раз видел его без футболки, поэтому знал, что представлял).

Бакуго стало душно. То ли из-за жара плиты, то ли из-за жара щек.

Он поднялся со стула и вышел в коридор, не собираясь и дальше терять уважение к себе (хватит, достаточно, Тодороки и так с горкой забрал). Он надел ботинки и, схватив рюкзак, вышел из квартиры.

На улице было ветрено и сыро после прошедшего дождя, поэтому Бакуго, оказавшись на ней, поежился и убрал руки в карманы. Подходящая погода, чтобы проветриться и привести мысли в порядок вдалеке от того, кто привнес в его небольшом мире огромный хаос. Маленький островок, на который опустился красно-белый (салатовый) ураган, вырвавший с корнями пальмы.

Бакуго не мог отрицать чертову влюбленность, из-за которой стороны света поменялись местами. Стрелка компаса свихнулась и проломила стекло, осколки которого порезали ладони (одна и так уже была, но, видимо, физического оказалось мало, поэтому на помощь прибежало ментальное). Накатывающие чувства все больше пугали и заставляли сваливать из собственной квартиры. Бежать сломя голову подобно разбившему витрину магазина подростку.

Бакуго ценил свою независимость, которую получил не за красивые глаза, и готов был до последнего стоять за свое подкармливаемое долгими годами желание расправиться с ублюдком.

В его планы не входили отношения (отношения никогда не входили в его планы; может, когда-то он и думал о них, только с того времени с ним — не только с ним — случилось немало дерьма, еще раз подтвердившего, что вот это, разрывающее изнутри, — заранее гиблая ебанина).

Если бы он не отдал за Тодороки деньги Токоями, он мог бы без сожаления спустить крючок на площади, при этом находясь уверенным в том, что не сдохнет от остановки сердца (скорее всего). Да даже если бы сдох, он бы все равно сделал это, потому что подходящего момента могло не настать. Если ублюдок не припрется на следующий рейд? Если все опять пойдет не по плану? Если он сам подохнет?

Бакуго злил сам себя.

И Тодороки его тоже злил, но не так, что его морду хотелось начистить до кровавого заката — Бакуго бы сам начистил морду любому, кто только посмеет…

Бакуго остановился, жмуря глаза и сжимая зубы.

— Блять.

Он пнул первый попавшийся полупустой мусорный бак.

Бакуго провел весь день, шатаясь по городу. Смотался в третий район, побывал во втором, сделал круг, постоял у моста, глядя на проложенные рельсы. Получил сообщение от поставщицы, которая требовала деньги за мотоцикл. В гневном порыве объяснил ей капсом, что не вывалит десять кусков за сраный транспорт, и не заметил, как двое мужчин пристально смотрели в его спину.

Домой Бакуго вернулся уставший и голодный, когда стрелки часов ползли к шести вечера. Тодороки, еще не ушедший в клуб, сидел на диване. Напряжение, исходящее от него, сравнивалось с напряжением подсудимого, ожидающего объявление приговора, как это было несколько десятков лет назад.

— Ты дыру в стене решил проделать? — спросил Бакуго, снимая обувь и проходя в комнату.

— Чтобы сделать дыру в твоей квартире, достаточно постучать по стене молотком. — Тодороки повернулся к нему, и Бакуго почти сразу пожалел, что вернулся домой до наступления непроглядной темноты. Лицо Тодороки все так же не выражало всю гамму эмоций, но Бакуго, уже привыкший к его статичности, научился различать отголоски переживаемых им чувств. Тодороки был взволнован? Смущен? Это непонятное напряжение еще…

— Че? — спросил он, не двигаясь с места, словно порог коридора оказался усеян инфракрасными лазерами.

— Сегодня был последний день, когда я мог начислить тебе баллы за свое присутствие.

Бакуго почесал шею, кривя губы. Он так и не пришел к решению, что делать со всем этим. Ну не мудак же он, чтобы выгонять Тодороки на улицу.

— И прежде, чем ты выпроводишь меня из квартиры…

Бакуго шумно вздохнул, делая шаг вперед. Да, он периодически ведет себя, как последняя мразь, но не настолько же. Сначала он планировал выставить Тодороки за дверь, но это было, наверно, недели две назад. Наверняка это было бы верным решением и сейчас — Тодороки перестал бы мелькать перед его глазами каждый день… не этого ли он хотел, когда мотался по городу?

Экстренное совещание в его голове, вызванное вездесущими тараканами, сообщало о разумности выпереть Тодороки из квартиры. Бакуго игнорировал их.

— …шься.

— Что? — Бакуго ошалело моргнул, глядя на соседний дом. За сумасбродными мыслями, в которые окунулся, он не услышал половины (или больше?) произнесенного Тодороки.

Тодороки поднялся и подошел к нему, закрывая собою окна и балкон. Бакуго чувствовал себя так, будто его загнали в угол, хотя позади него находилось пустое пространство. И ключи от квартиры лежали в кармане джинсов. Он ощутил на своей правой, перевязанной ладони тепло чужой подрагивающей руки, на левой — то, как выглядываемые из-под перчатки пальцы были аккуратно взяты в тесный плен.

— Ты мне нравишься.

Бакуго не ожидал, что несколько слов смогут пустить его под поезд, который вместо того, чтобы переехать его, ошарашенно лежащего на рельсах, пронесется над его телом, обдавая холодным потоком воздуха. В ушах Бакуго стоял шум проносимых товарных вагонов.

То, чему он так рьяно сопротивлялся, укрыло его пламенным коконом. И отчего-то этот чертов кокон не плавил кожу, не горячил кровь и не стирал кости в пыль. В нем было тепло и уютно, будто тот оказался в уютной квартире, придя с зимнего холода. Когда мороз минус двадцать и лед везде, даже на деревьях, а рядом теплый плед и кружка чая. И кое-кто рядом.

— Бакуго? — позвал его Тодороки, наклоняясь ближе и утыкаясь носом в его висок. Бакуго кружило голову от столь невинного жеста. Ноги еще ватными становились, как в девчачьих фильмах.

Он не был слепым (обманывал себя, но это другое). Все брошенные взгляды, случайные прикосновения и тот несчастный поцелуй под предлогом откладывались в копилку под названием «Тодороки на меня запал». Бакуго не предполагал, что будет рад этому чертовому признанию так, как долгожданному подарку на день рождения. Будто вел себя хорошо целый год (больше?), чтобы только иметь возможность попросить что-то такое и не быть тактично посланным родителями сразу.

Бакуго прикрыл глаза, позволяя себе не думать еще немного. Прислоняющийся к его виску Тодороки был…

— Нет, — тихо произнес он, обрубая канаты. — Мне… мне нахрен не нужны никакие отношения.

— Разве ты не испытываешь ко мне того же?

— Блять, я… — Бакуго вырвал свои руки из его крепкой хватки и заходил по квартире. — Я уже сказал, что мне это… мне это не надо.

— Я не понимаю. — Тодороки выглядел потерянным. Поднял брови, отчего стал казаться моложе на несколько лет, почти подростком, только перешедшим в старшую школу. Разбитым немного.

— Что?! Чего ты не понимаешь?! — Бакуго обернулся из-за плеча, глядя на затылок.

— Я мог что-то неправильно трактовать.

Бакуго злился, скрипя зубами, больше на себя, чем на стоящего посреди комнаты растерянного Тодороки.

— Ты правда ничего не чувствуешь ко мне?

Бакуго, только сегодня укрепившийся в выводе, что жалко влюблен в него, этого глупого дурака, заставляющего его сердце устраивать кульбиты, пытался подобрать слова, от которых тот не стал бы наседать с вопросами о чувствах. В голове стояла разруха, как после подрыва дома.

— Ты меня бесишь! Ты только… ты поселился здесь и все сразу пошло по пизде! Если бы не ты и не твоя рожа, от которой я хочу блевать, все было бы нормально!

Бакуго пугала перспектива отношений с Тодороки. Его пугали любые отношения. Его мечты не строились на базе под названием крепкая и счастливая семья и в них не входила перспектива впускать в свою жизнь кого-то ближе подобия дружбы. Его пугало происходящее, которое никогда, по его мнению, не должно было случиться, и он не понимал, почему Тодороки спокойно отнесся к этим своим чувствам, словно не видел в них фарса. Он привык быть один и чувствовал себя комфортно, не впуская в свою жизнь никого, потому что — проходили, было — напускал уже да так, что ничего, кроме разочарований, семейно-дружеские хитросплетения ему не приносили.

Будто от отношений с Тодороки можно было ожидать чего-то большего.

Будто они могли привести к чему-то призрачно хорошему.

Сплошное и неуверенное «будто» проносилось перед его глазами.

— Ясно, — произнес Тодороки, поднимая руку ко лбу и проводя по нему пальцами. — Мне жаль, что я начал этот разговор.

Бакуго фыркнул громко и, сложив руки в подобии защитных объятий, уставился в пол. Он считал, что Тодороки начнет говорить про слепоту Бакуго и твердить о неумении различить свои же собственные чувства, но…

Не то чтобы он этого хотел.

Просто подумал мимолетно.

— Я не буду больше раздражать тебя, — голос Тодороки был безлико пуст.

Тодороки прошел к шкафу, вытаскивая из него вещи, в которых он прибыл в Трайтон, и складывая их в рюкзак.

— Ты что делаешь? — Бакуго нахмурился.

— Месяц прошел. Я не хочу стеснять тебя.

Бакуго замер, смотря на согнувшуюся спину, обладатель которой застегивал рюкзак. Да, он сказал, что рожа Тодороки его достала, но он ни слова не сказал о том, чтобы тот свалил. Тодороки, наверно, совсем идиот, раз не понимает таких элементарных вещей.

— Ты не… и куда ты пойдешь? — Бакуго надтреснуто ухмыльнулся; ему совсем не было паршиво, разве что внутри все болезненно сжалось. — В ближайшую подворотню?

— Кендо предлагала пожить у нее, пока не найду квартиру.

Бакуго сковало… чем-то. Это была не злость и не ревность, а что-то, из-за чего хотелось взять свои слова назад и заявить, что бесит он его чисто на фоне, а не до взрывов из глаз.

— Я не выгоняю тебя, — сказал он и сглотнул. — Ха, только не говори, что не сможешь жить с разбитым сердцем рядом со мной.

Тодороки, прошедший мимо Бакуго в коридор, замер, надевая обувь.

— Я не знаю, — ответил он, и Бакуго почти рухнул в скважину — он-то ожидал услышать иронию, а не поймать отрешенное выражения тусклых глаз из-под опущенных бровей. — Но я не смогу спать с тобой в одной комнате и думать о тебе, пока ты думаешь о том, как я раздражаю тебя.

Бакуго, шумно вздохнув, подошел к нему, грозно ступая по скрипучему полу, и схватил за воротник футболки.

— Ну и вали нахер, кусок дерьма!

Тодороки отцепил от себя его руку и, подняв рюкзак, открыл дверь.

Бакуго остался один.

***

На следующее утро Бакуго проснулся в паршивом настроении, отличным средством от которого могли бы быть веревка и мыло. Ему, только разлепившему глаза, хотелось отыграться на ком-нибудь; выпустить накопившийся за бессонную ночь пар, чтобы голова перестала гудеть клаксоном — так себе концерт, организуйте что-нибудь поприятнее, желательно без головной боли и простреливающих затылок воспоминаний о вчерашнем.

Бакуго отвратно спал, то и дело подрываясь в кровати. Он был взбешен и опустошен — воронка засасывающих чувств, на дне которой сгустился мрак, не подлетающий к удаляющейся спине в дверном проеме (красиво, интересно, вчера как раз не насмотрелся). Возникло желание напиться и сразу же пропало — выпивки в холодильнике не было, а тащиться в магазин, когда тряслись от злости руки, идея для совсем уж поехавших; для тех, кто каждый день только и ждет, когда драгоценная пуля прострелит висок и влетит в стену, оставляя за собой брызги красного — потому что лучше красный на стенах, чем ты сам — в зеркале.

Бакуго вышел на балкон и закурил. Перед глазами возникли картинки курящего (пытающегося) Тодороки здесь, когда трясущийся огонь освещал его щеки и искрился в глазах. Ресницы были томно опущены.

— Черт.

Через пару часов Бакуго пришел к зубодробящему выводу — находиться в стенах квартиры без тупого Тодороки было… странно. Бакуго напрягал не сам факт его отсутствия (никто Тодороки на цепь сажать не собирался), а докучливое осознание того, что тот не откроет дверь с утра пораньше после смены, не притащит за собой аромат спиртного и не будет скрипеть диваном, укладываясь спать. Бакуго крутился на стуле, поднимался с него и плелся к окну, чтобы закурить (на балкон идти оказалось самоубийственным, хотя и у окна…), садился опять и пытался убедить себя, что в том, что Тодороки, не находящийся поблизости сейчас, завтра и далее-далее — это совершенно нормально. Это та степень нормальной нормальности, к которой он стремился на протяжении месяца и которой так боялся лишиться.

Так какого черта ему было паршиво так, что он обнаружил себя валяющимся на кровати и крутящим в руках телефон с высвечивающимся на экране номером Тодороки?

— Ублюдочный ублюдок, — задушенно произнес Бакуго, обнимая подушку.

Конечно же Бакуго не позвонил.

Бакуго, выключив телефон и положив его на угол кровати, достал ноутбук. У него имелись более важные дела, чем убиваться по… то есть Бакуго совсем не убивался по Тодороки, такого бы не произошло ни в одной из вселенных, он просто… Бакуго почесал затылок, ища оправдание своим неуемным мыслям, и, громко чертыхнувшись, капитулировал.

Весь день Бакуго провел, бесцельно просматривая новостные порталы и читая о событиях последних дней. Нашел громкий пост с информацией об успешном внедрении нового программного обеспечения в обновленные ИРСы и несколько комментариев от разработчиков. Посмотрел отложенный фильм, но так и не смог вникнуть в суть сюжета. Закрыл крышку ноутбука и лег на кровать, раскидав руки-ноги на манер звезды, представляя себя как можно дальше отсюда, где-нибудь за пределами Трайтона (опасные мысли, если честно), где получилось бы сбежать от себя, а не пробежать очередной круг по давно изученному стадиону (как жаль, что никто не подбадривал его с трибун кричалками и именными плакатами).

Обшарпанный потолок с трещинами начал казаться очень занимательным. Будто и не смотрел он в него, совершенно потерянный, с десятка раз и не мог с закрытыми глазами повторить узор трещин.

На следующий день Бакуго достал из шкафа куртку, засунул под ремень джинсов пистолет, закрывая его толстовкой, и вышел из квартиры. Нужно было все-таки навестить Каминари и Киришиму. В закоулках метался холодный ветер, поэтому он, шмыгая носом и согревая друг о друга замерзшие руки, почти пожалел, что провел (просрал) прошедший день в самокопании и не смотался на рынок за одеждой. Его куртка больше походила на сыр, который отказались бы есть даже крысы.

Мысли о Тодороки уже не разрывали виски на части. Не кружились в голове и не бились о стенки черепа. Где-то в глубине, правда, сокрытой под сеткой ребер, Бакуго чувствовал, что что-то не так. Что-то, что не давало ему покоя, без конца прокручивало ржавые механизмы в теле и рассекало рваные края ран. И спирт на них выливался, куда тут без спирта.

— Привет! — радостно заявил с порога Киришима, под глазами которого пролегли синяки. Красные волосы, обычно стоящие острыми иглами, лежали на голове вороньим гнездом.

— Хреново выглядишь, — поздоровался Бакуго и прошел в квартиру.

— Ты меня пару дней назад не видел, это точно детям показывать нельзя, — усмехнулся Киришима, закрывая за ним дверь.

Бакуго захотелось отвесить ему смачный подзатыльник, такой, чтобы улыбка (вроде настоящая, от нее, по крайней мере, не хотелось отвернуться и протереть глаза) слетела с губ. Он лишь шумно вздохнул. И, пожалуй, вздохнул еще раз. То, что Киришима чуть не сдох по собственной тупости — нихрена, блять, не смешно; нельзя же такое переводить в шутку, чертовы клоуны.

— Ты тупой мудак, ты знаешь это? — сказал он. — Я выбью из тебя все дерьмо, когда ты будешь нормально себя чувствовать.

— Ты как всегда заботлив. — Киришима повернулся к нему, упирая руки в бока и поднимая подбородок. В выражении стыдливых глаз (несмотря на бахвальство и плещущий энтузиазм) мелькали отголоски сожаления о случившемся; таились на дне, выкаливаясь на нем железом. Собственное клейменное напоминание о совершенном, незаметное для всех остальных.

Они прошли в полупустую комнату, в которой сидел сутулившийся Каминари и, склонившись над столом, внимательно изучал телефонную плату.

— Привет, Бакуго, — поприветствовал Каминари.

— Ага, — ответил Бакуго. Каминари себя чувствовал нормально, поэтому выбить из него дерьмо можно было прямо сейчас.

Каминари и Киришима опасливо переглянулись, предчувствуя неладно.

Спустя час, за который никто не пострадал, Бакуго сидел на диване, слушая, как Каминари и Киришима шутливо переругивались между собой, и крутил в руке полупустую кружку с уже остывшим чаем. Он бы все еще предпочел что-нибудь покрепче, но… Ему не стоило возвращаться мыслями к произошедшему двумя днями ранее. Он поднес кружку к губам и сделал несколько больших глотков. Посмотрел на тупых обнимающихся друзей, между которыми не чувствовалось напряжения, и опустил взгляд в кружку, из которой на него смотрело унылое существо с уставшими глазами. Если они смогли уладить свои проблемы, не возненавидеть друг друга и не разбежаться по разным сторонам Трайтона, то… может…

Бакуго, уйдя в себя, уловил отрывки диалога.

— Я не понимаю… эм… — Каминари хмурился и смотрел в стену, пока в один момент резво не повернулся к Киришиме, выжидательно приподнявшего бровь. — Почему они не повязали нас в таком случае?

— О чем вы? — спросил Бакуго, отставляя кружку на покачивающийся столик в центре комнаты.

— О рейде, — объяснил Каминари, и Бакуго скривился. — Да-да, у нас тут не самые приятные темы за беседой за кружкой чая, но и ты свой уже допил.

— Может, они правда не успели? — предположил Киришима.

— Да даже в играх всегда есть карта, по которой ты можешь ориентироваться и распределять людей, если играешь в тактику. Живенько бы проверили все дома и раскрыли бы нас, если бы хотели.

— Тогда нахер все это было? — Бакуго нахмурился. Анализирование рейда сейчас, когда мозги на место еще не встали, только вызывало новые головные боли. — Запугивающий забег? Забег на проверку? Решили развлечься?

— Мне-то откуда знать, это вы там по части продумывания планов. — Каминари развел руками. — Я просто сказал, что это кажется мне странным. Не думайте, что я разберу все по полочкам и дам краткую инструкцию.

— Ты только что внес смуту, Денки.

— Обращайся. — Каминари ослепительно улыбнулся, и Киришима не удержался от того, чтобы не потрепать его по голове.

— Кто вносит смуту, тот объясняет смуту, — добавил он, убирая выпавшие блондинистые пряди за уши.

— Почему они не предпринимают ничего? — снова задал вопрос Каминари, упираясь подбородком в чужое плечо. Ответ на него нашелся бы только у тех, к кому он имел прямое отношение. — Они же в курсе, что мы тут не в крокодила играем.

— Не считают нас большой проблемой? — предположил Киришима, посматривая на задумавшегося Бакуго. Не сказать, что он так уж много рассуждал о случившемся — было, если честно, не до этого, однако сейчас, когда то, что отлетело на второй план, телепортировалось на первый… Бакуго оказался растерян. Он понятия не имел, какого черта происходит.

— Я всегда знал, что в Лэдо туповатые люди живут. — Каминари вздохнул, выпячивая губы.

— Это территориальный расизм какой-то, — покачал головой Киришима. — Мидория и Тодороки не оценили бы.

— Бакуго, кстати, — Каминари подтянул к груди ноги, удобнее усаживаясь под перекинутую через его шею обнимающую руку Киришимы, — а где Тодороки? Мы думали, ты притащишь его с собой.

— Я откуда знаю? — фыркнул Бакуго. Он пришел сюда убедиться, в порядке ли эти идиоты, и отвлечься от тяжести в груди. Кое-что пошло не по плану. У Бакуго все только и делает, что идет не так, как надо; гуляет само по себе, не ставя ни во что его мнение.

— Он наконец не выдержал и свалил? — Каминари заливисто засмеялся и повернулся к Киришиме. — А я тебе говорил, что так и будет. Бакуго, ты… стоп, серьезно? — Он вмиг посерьезнел и выпрямился, распахивая глаза.

— Бля, давайте вот без этой херни, а.

— И где Тодороки? Ты выгнал его на улицу? — Киришима выпрямился тоже и нахмурился. Атмосфера сгустилась, и Бакуго, пришедший сюда, чтобы расслабиться, загрузился сильнее (все через задницу, спасибо).

— Я никого не выгонял! — Бакуго обиженно всплеснул руками, потому что, эй, ну какого хрена его же друзья считают, что он будет кого-то выгонять. — Он сам ушел!

— И что ты сделал, чтобы Тодороки ушел? — Киришима склонил голову на бок в ожидании ответа.

Бакуго поднялся, походил из стороны в сторону по небольшой полупустой комнате, пытаясь справиться с накатившими эмоциями, и снова сел, грузно опустившись на диван. Закинул ногу на колено и откинулся на спинку, с вызовом складывая на груди руки под молчаливое ожидание друзей.

— Ничего.

Бакуго не собирался устраивать разговоры по душам и выпячивать наружу то, что он всеми силами пытался заглушить, задушить, забить и… Выходило откровенно хреново, что было видно по его сжавшимся в тугую полоску губам и хмурой складке на лбу.

— Я, блять, не хотел, чтобы он уходил!

— И что ты сказал ему, чтобы он этого не делал? — поинтересовался Киришима, перебирая ворот футболки Каминари и задевая пальцами ключицы.

— Чтобы он свалил нахер!

Каминари восхищенно зааплодировал.

— Заткнись!

— Дружище, это мы привыкли к твоей манере общения, а Тодороки еще недостаточно обакубился.

— Чего сделал? — Глаз Бакуго задергался от разворачивающегося перед ним цирка.

— Просто напиши ему и скажи, что ты влюбленный дурак, который не может нормально выражать свои чувства и очень сильно их боится, — предложил Каминари.

— Я не буду этого де… — Бакуго оставил рот открытым и сам весь напрягся, замер, будто его мгновенно парализовало от змеиного яда. — Я не. Блять. Идите к черту! Я ничего не боюсь!

— Тогда почему вы все еще не трахаетесь у тебя на квартире? — миролюбиво поинтересовался Каминари, беззаботно хлопая глазами, и отхватил легкий подзатыльник от Киришимы.

— Ты сейчас сломаешь его, — тихо сказал тот.

— Инструменты есть, могу починить.

— Блять, пошли вы, — выдохнул Бакуго и поднялся с дивана, собираясь выйти в коридор, и остановился, потому что ноги внезапно стали свинцовыми, а язык — нет. — Этот мудак влез в мою жизнь и…

— Но ты сам пригласил его домой, — поправил его Каминари.

— Я не про это! Я про… вообще!

Бакуго замахал руками, и Киришима забеспокоился за стоящий рядом торшер, лично купленный им по удачной скидке. Он вспоминал долгие разговоры, совместные просмотры фильмов, езду на мотоцикле, волнение в разноцветных глазах и восторг в них же, тот поцелуй на лавке и свое же собственное жалящее желание отдать за повышение рейтинга Тодороки деньги, чтобы ему больше никогда не грозило опущение до нуля. Вспомнил тот громкий разговор возле площади, когда обычно спокойные глаза Тодороки сносили давящим беспокойством и заботой, из-за которых пистолет потяжелел. И позавчерашние последние сказанные слова перед тем, как тот ушел.

— Он бесит меня.

Бакуго вышел в коридор, не замечая, как Каминари с Киришимой сочувственно переглянулись.

Киришима, поднявшись с дивана, вышел в коридор следом и оперся плечом о стоящий шкаф, пока Бакуго медленно напяливал ботинки.

— Слушай, я… не хочу давать тебе советы и тому подобное… — Киришима неловко провел рукой по шее, приподнимая опущенные волосы. — Нет ничего плохого в том, чтобы подпустить кого-то ближе к себе.

— Нахуя? — Бакуго развернулся. — Чтобы этот кто-то был убит в подворотне? Порезал вены? Начал принимать? — Киришима опустил глаза (лучше бы Бакуго прикусил язык, честное слово). — Мне и так заебись, — уже тише произнес он.

— Нет, Бакуго, тебе не заебись, — выплюнул Киришима в поднявшемся гневе, и Бакуго загнанно уставился на него, серьезного и уверенного в сказанном. — Если бы тебе было заебись, ты бы уже свалил отсюда и хлопнул дверью, а не ждал бы, чтобы я или Каминари тебя переубедили.

Бакуго подавился возмущением; это было не так и…

— Я не знаю, что тебе сказать, потому что… — Киришима поджал губы, — потому что я не могу быть примером несгибаемого духа и так далее. И наши отношения с Каминари тоже не претендуют на звание «отношений года». Но если бы мне сказали выбирать между ними и жизнью во втором районе, я бы все равно выбрал его.

— Потому что ты идиот, — ответил Бакуго, открывая дверь и крепко сжимая ручку. — Вы оба идиоты.

— Позвони Тодороки, — сказал Киришима, подойдя к дверному косяку, и сложил на груди руки, когда Бакуго шагнул на лестничную площадку.

— Завались. — Бакуго застегнул куртку на ходу, собираясь ступить на лестницу, но остановился; его нога зависла в воздухе. — Не творите больше херню.

— Да, — стыдливо кивнул Киришима. — Не будем.

— И это… — замялся он. — Круто, что ты послал сообщение Тодороки. Еще раз сделаешь что-то за моей спи…

— Какое сообщение?

Бакуго закатил глаза.

— Которое ты послал в день рейда.

— Но я не посылал никакого сообщения, — недоумение отразилось на вытянувшемся лице Киришимы; тот и от косяка оттолкнулся даже. — У меня нет проблем с памятью и я хорошо помню события последних дней. В рейд я валялся дома вместе с Каминари и в руки телефон не брал. Может, Тодороки что-то перепутал?

Может, и перепутал, Бакуго понятия не имел. Он мог соврать или… Бакуго закусил губу; в висках, наполнившихся жаром крови, потекшей по взбудораженным венам, застучала барабанная дробь готовящегося жертвоприношения. Бакуго мог покляться, что Тодороки не соврал ни в чем, так какого же…

— Бакуго? — обеспокоенно обратился к нему Киришима, дотронувшись до плеча.

— Ага. Забей. — Бакуго махнул на прощание рукой и спустился по лестнице. Ему был необходим свежий воздух, чтобы прочистить окислившиеся мозги.

Если Киришима не посылал сообщение Тодороки, то кто тогда?

Что за чертовщина?

Бакуго, оказавшийся на улице, поежился. Он потянулся к пачке сигарет и вместо нее вытащил телефон, на который посмотрел, как на заклятого врага.

«Позвони Тодороки».

Вообще-то, Тодороки ему тоже мог позвонить. Бакуго цыкнул и со злостью запихнул телефон в карман куртки.

Бакуго направился к своей квартире, чиркая по пути зажигалкой.

…Да даже если он позвонит ему, что он скажет? То есть, конечно же, Бакуго этого делать не будет, но чисто гипотетически… Бакуго смотрел под ноги, на мокрую и грязную землю, пытаясь представить диалог. Киришима писал тебе сообщение? Пришли скрин? Как дела? Ты в глаза долбишься и не видишь имя отправившего сообщение? В квартире без тебя пусто?

Бакуго, наверно, все же был дураком, потому что, как бы ни пытался раздавить свои взбалмошные чувства, вернулся к тому, с чего начинал. Побегал от себя и хватит, присаживайся на скамейку запасных. Забег в три дня вышел увлекательным, до финиша ты так и не добрался, да и к черту уже этот финиш… тот все равно с каждым пройденным шагом становился все дальше; какой-то наркотический трип или таинственный туман, оттаскивающий его от красной победной таблички.

Будто Тодороки арендовал место в его голове (и еще кое-где, да, знаем-поняли) с доступом не только к интернету, но и к мыслительному каналу. Какой-нибудь пресловутый пентхаус с огромным балконом, на котором они бы торчали и так по-глупому смотрели на звезды.

Бакуго затянулся, доставая телефон, и посмотрел на темный экран. Хотелось услышать не выдающий эмоций голос. Поставить громкость на максимум, чтобы расслышать и шум его дыхания.

Бакуго окончательно и точно пропал. Без оваций и аплодисментов. Просто бам и все.

Он мог использовать сообщение в качестве предлога для начала диалога… который Бакуго не собирался продолжать и… может быть, только в том случае, если он сам собой продолжится…

Он быстро разблокировал телефон, не давая себе времени передумать, и открыл список контактов. Его телефон зазвонил, и Бакуго, не ожидавший этого, дернулся и чуть не выронил его. На экране возник контакт поставщицы. Сбросить бы вызов к чертовой матери, но знание о том, что эта сумасшедшая зарезала собственного мужа, заставило его, скрипя зубами, принять вызов.

— Ну?

— И где «здравствуйте», «добрый день»? — послышался смеющийся голос. Бакуго уже не раз объяснил, что не собирается выплачивать деньги за рухлядь. — М-да, к нормальному общению ты явно не готов. Что ж. Мне нужен мотоцикл. Посмотрю, насколько ты разбил его. Может, ты врешь, чтобы забрать пташку себе.

— Я поехавший, что ли? — Бакуго покосился на телефон у своего уха.

— Мотоцикл, — повторила она уже более серьезно. — Через час у гаража.

Бакуго покрутил сигарету между пальцами, пока с нее на землю летел пепел.

— Тц, ладно, — сказал Бакуго и закончил вызов.

Бакуго, поплотнее укутавшись в куртку, направился в противоположную от дома сторону. Он поговорит с Тодороки чуть позже, когда всякая хрень не будет отвлекать его.

До второго района он добрался быстро и так же быстро дошел до гаража. Засунул ключи в замок, провернул его и открыл скрипучую дверь.

Бакуго увидел нескольких крупных по телосложению мужчин и стоящую в углу поставщицу, пересчитывающую полученные деньги; та, завидев его, едва заметно улыбнулась и показала средний палец.

Бакуго почувствовал сильную боль в затылке и упал, теряя сознание.

========== XVI. Синий день. 30-34 ==========

Тодороки лежал на диване, сложив руки в замок на животе, и смотрел в светлеющий потолок, на котором играли тени стучащих в окно сучьев. С третьего этажа открывался вид на виднеющиеся из-за крыш домов многоэтажки второго района, до которых, казалось, можно было дотянуться, лишь подняв руку. Кендо жила недалеко от центра, отчего обстановка в доме и за его пределами чем-то — отдаленно — напоминала жизнь в Лэдо (по прошествии месяца воспоминания о жизни вне пределов Трайтона растворились в пучине третьесортного кошмара).

Сучьи, поддавшись усилившемуся порыву ветра, заскребли по стеклу минором. Музыкальное сопровождение для утонченных слушателей, находящихся над приземленным миром дилетантов в области искусства. Тодороки до искусства не было никакого дела.

Стрелки настенных часов показывали восьмой час утра.

Тодороки два часа назад вернулся со смены,

десять часов назад пришел на нее

и еще двенадцать часов назад съехал от Бакуго.

Кендо, впустившая его в свою квартиру не без преследуемых окриков гостящего Мономы, чтобы Тодороки немедленно (он выразился немного грубее) проваливал из нее, сейчас спокойно спала. Она охотно приняла его, быстро объяснила расположение вещей и отправилась в спальню, не задавая лишних вопросов. Проницательная, Кендо не могла не понять по отрешенному взгляду, что Тодороки был чем-то обеспокоен, но все же не стала задавать вопросы, давая время прийти в себя.

Тодороки остался наедине с самим собой. Покой — что это вообще? он с самого прибытия в Трайтон не чувствовал его отголоска (только в компании…) — спрятался в сумрачные лабиринты подсознания и замерз в выпавших снегах, не справившись с настигающими невзгодами и апатией. Апатией в ответ на взбалмошно стучащий механизм слева, который пришел, забитый, в непригодность (возможно, Тодороки излишне драматизировал). Однако сейчас шел восьмой час утра, и его мысли, и без того не способные соединиться в цепь благоразумия, разбились на криво выпиленные звенья.

Он не раз за прошедшие часы вспоминал разговор с Бакуго и повторял себе, что ничего, в общем и целом, серьезного не случилось. Просто человек, в которого он окончательно и бесповоротно влюбился, предпочел послать его вместе с багажом чувств.

Тодороки не думал, что когда-нибудь будет чувствовать… что-то. К кому-то, кого ему не подберут сведущие в делах специалисты в белых халатах с докторскими степенями за плечами, перед этим проведя по семи кругам тестов и исследований для установления подходящей пары. Еще с детства выставленная отцом установка на свадьбу с женщиной, подходящей по статусу, оказалась вбита в его голову. Пришедшее детское разочарование дало о себе знать тогда, когда он с подступающей паникой понял, что его не столько беспокоил брак по расчету (в его окружении это было частым явлением, с каждым годом набирающим все больше популярности у тех, кто был ниже рейтингом), сколько отсутствие влечения к женщинам. Любая его любовная история была обречена на трагичный конец — никто из парней, кто кровью и потом выгрызал себе рейтинг выше восьмидесяти, не согласится опустить его черт знает на сколько только потому, что захочет его поцеловать (если, конечно, вообще захочет). Тодороки еще в детстве засунул неокрепшие мечтания о любви, той самой, которая-раз-и-навсегда, в сундук из железобетона.

Тодороки давно не думал о давящем томлении в груди, перед которым мир перед глазами — даже его отражение в зеркале — становится мелким и незначительным. Поэтому сейчас он чувствовал себя по-детски обманутым. Он недостаточно хорошо разбирался в своих чувствах, что уж говорить о том, чтобы понимать, что испытывали другие люди, но… Тодороки перевернулся на бок, обнимая подушку и вычерчивая на спинке дивана неровные линии. Ему казалось, что вот это вот, горячее и поглощающее, было взаимным.

У Тодороки были не так хорошо развиты социальные навыки, как у сверстников, поскольку большую часть своей жизни он провел под надзором отца (тот, может, и не желал ему зла, но все же невольно стал его апогеем), чтобы рейтинг не скатился вниз. Он не участвовал во многих глупых, но от этого не менее притягательных и веселых вещах, в отличие от других детей. Нет ничего удивительного в том, что он что-то не так понял, когда дело зашло о Бакуго…

Тодороки вспомнил поцелуй, инициатором которого он был (но поцеловал-то его Бакуго!), потому что больше не мог находиться рядом с ним и не делать ничего. Бакуго, из упрямства не закрывающий глаза, смотрел на него так, будто Тодороки был кем-то очень, очень важным, из-за чего даже его дерзкий взгляд потеплел. Тодороки тогда чуть не отправился в небытие, становясь бестелесным подобием себя, и весь день удивлялся тому, что смог подняться с лавки и не навернуться после первого шага.

Тодороки уткнулся в диван носом, закрывая глаза. Уж лучше бы он женился на ком-то, кого предложили бы результаты тестов…

Тодороки проснулся ближе к полудню с тяжелой головой, в которую утрамбовались запальные и тягостные мысли. Он поднялся и направился на маленькую, но уютную кухню, на которой заваривала чай Кендо. Ее квартира была сравнительно небольшой, но в ней текла горячая вода, имелись толстые стены, по другую сторону которых жили адекватные соседи. Некоторые дома третьего отличались неплохим бытовым обеспечением.

— Утро доброе, — пожелала она, кладя в кружку с чаем три ложки сахара. — Чайник горячий, ты вовремя. Я не знала, что ты предпочитаешь, поэтому выложила на стол чай, кофе и сок.

— Спасибо, — поблагодарил Тодороки, открывая банку с кофе.

— У тебя все хорошо? — поинтересовалась Кендо, облизав ложку перед тем, как положить ее в раковину. — Я выслушаю, если хочешь поделиться.

Тодороки не хотел ни с кем ничем делиться. Он хотел нормально поспать и…

— Что люди делают, когда их отшивают?

Кендо сочувственно поджала губы, смотря в кружку с чаем.

— Все серьезно, да?

Тодороки налил в кружку молоко и добавил сахар. Он молчал, понятия не имея, что должен был ответить. Да? Нет? Слишком сложные вопросы у вас (наверно, для знатоков). На него давила образовавшаяся внутри пустота (так бывает вообще?) и болезненно тянуло под ребрами. А еще хотелось то ли увидеть Бакуго, то ли не видеть никогда.

— Можно напиться, — предложила Кендо, обнадеживающе улыбаясь. — Но лучше этим заниматься ближе к вечеру. В хорошей компании. — Кендо подмигнула ему, и Тодороки стало чуть-чуть легче.

Тодороки провел весь день в квартире, бесцельно таращась в потолок под бубнеж тихо работающего телевизора и крутя в руках телефон. Чего он ждал от телефона — он сам не знал (не превращение же его в робота, в конце-то концов), но все равно не выпускал устройство из рук. Будто тот был дырявым спасательным кругом, который, скорее, ударит током, чем удержит на плаву.

А вечером Кендо сдержала обещание — они действительно выпили в относительно хорошей компании (завалившийся с бутылками и недовольной рожей Монома мало претендовал на образец того, про что говорила Кендо). Тодороки никак не относился к нему — был Монома, не было Мономы — какая разница; он привык не обращать внимания на шум, поэтому и к коллеге относился как к чему-то обыденному.

Тодороки подумал о Бакуго, который был центром шумного и громкого, и залпом выпил половину бутылки под широко раскрытые глаза еще трезвых коллег (впрочем, ненадолго).

— Так это тот мудак, ради которого ты перся хер знает куда в рейд? — спросил Монома, крутя в руках бутылку. — Он ебанутый, ты вообще видела его, Кендо?

— Ты его худшая версия, — ответила Кендо, поднеся бутылку к губам.

— Зато я не толкаю наркоту!

— Он не толкает наркоту. Больше, — ответил Тодороки почти обиженно. Голова стала легкой, словно прошла через ряд метаморфоз и обратилась дуновением ветра — точно таким же, какой бил в закрытые окна и завывал в тесных переулках. — И это говорит о том, что у него развита соца… соиц… социализация.

— Надо же, выговорил, — похлопал Монома, чуть не расплескав пиво на ковер. — Это не соилизация… соцали…

— Даже не пытайся. — Кендо поставила пустую бутылку к ряду других и взяла следующую. Открывашку передал Монома.

— А еще он хорошо смотрит фильмы и имеет отличный вкус в рисовании. — У Тодороки, конечно, были претензии к некоторым фильмам, не без этого, но граффити Бакуго его на самом деле поражали.

— Эй, придурок, ты уверен, что ничего не перепутал? — покосился на него Монома.

— И стреляет он бутылками по пистолетам. — У Тодороки перед глазами стояла картина того, как Бакуго, почти играючи и не напрягаясь, разбил все бутылки с первого раза.

— Я даже не знаю, что ответить на это, — пробормотал Монома, косясь на тяжело вздыхающую Кендо.

— И водит нормально тоже, мы даже не разбились.

— Ого, почти идеальный парень, — засмеялся Монома. Кендо пихнула его в плечо.

— Да. Он идеальный, — ответил Тодороки и приложился к бутылке, чувствуя приятную горечь, растекающуюся на языке и в желудке. В ставшей легкой голове завывающий ветер скандировал «Бакуго» и рисовал опавшими листьями его портрет.

Манящая пустота, на которую он рассчитывал, насмешливо скалилась ему в ответ оскалом Бакуго.

Бакуго не был идеальным. Он был тем еще проблемным засранцем, но поплывший разум Тодороки решил, что конкретно для него это белобрысое чудовище было идеальным во всех отношениях.

Наутро он проснулся с той же мыслью.

Если бы кто-то несколько лет назад сказал Тодороки, что он проснется от похмелья в третьем районе из-за того, что ему разбил сердце парень из четвертого, он бы воспринял это как личное оскорбление. И вот, где Тодороки оказался — на кухне, выпивая таблетку от головной боли.

— Добрутро, пьяньчуга! — закричал ему в ухо подкравшийся Монома, и Тодороки, наверно, в первый раз в своей жизни подумал об убийстве.

— Монома, закрой рот, — пробормотала стоящая у плиты Кендо, потирающая виски.

— Я был любезен. — Его рот разъехался в кривой усмешке.

— То, что у тебя на утро не болит голова, является твоим лучшим положительным качеством, — пробормотал Тодороки. Монома засиял от гордости. — Потому что оно единственное.

— Ага, на безрыбье и рак рыба, — поддакнула повеселевшая Кендо.

Монома сиять перестал, но и сказать что-то громкое не успел — Кендо заехала по его затылку полотенцем.

В середине дня Тодороки вернулся из магазина с продуктами, потому что изображать из себя мебель и дальше трепать нервы из-за переживаний о несбыточном и блондинистом он не был намерен. Нужно же взять себя в руки в конце концов. Он оказался в Трайтоне, выжил в Трайтоне и прошел в Трайтоне через несколько малоприятных событий (то ли еще ждало за поворотом). Так что и разрушившуюся в зачатке личную жизнь он переживет, не конец же света.

Он увидел мельтешащую по комнате Кендо, разговаривающую по телефону и нервно накручивающую прядь волос на палец. Тодороки прошел на кухню, чтобы не мешать ей и разложить продукты. Он готов был хвататься за любую деятельность и находился в шаге от того, чтобы начать убирать чистую квартиру.

Кендо вошла на кухню расстроенная. Тодороки, расставляя банки, спросил, в чем дело.

— Моя подруга свалилась с простудой и теперь не может дойти до второго, чтобы купить лекарств. Она попросила сходить за нее в аптеку, но… — удрученно вздохнула Кендо, убирая телефон в карман, — у меня смена.

Тодороки не пришлось долго думать.

— Я могу выйти вместо тебя, — предложил он, складывая пустые пакеты.

Кендо неловко обхватила пальцами спинку стула.

— Мне неудобно просить тебя об этом.

Спустя час Тодороки стоял за барной стойкой в шумном клубе, активно берясь за любую работу. Монома, стоящий рядом и криво косящийся на него, лишь закатывал глаза и что-то бубнил себе под нос, строя при этом поистине комичные выражения лиц, отпугивающие особо впечатлительных посетителей. С Бакуго они, конечно, не срав… Тодороки глубоко вдохнул и выдохнул. Телефон в кармане в очередной раз жгло (дырявый спасательный круг какой-то), будто тот навязчиво намекал ему позвонить, но… это бы в любом случае ни на что не повлияло. И пусть у Тодороки было разбито сердце, он не желал собирать комбо и разбивать свою гордость.

Он сконцентрировался на посетителях, бушующем ярком свете прожекторов и громкой музыке, которая уже привычно била по ушам. Беззаботное, расслабленное состояние посетителей раздражало. Тодороки в выпадающих коротких перерывах посматривал на разномастную толпу — на танцующих людей, на распивающих алкоголь, на поднимающихся на второй этаж и спускающихся с него же. Увиденное перестало вызывать ту крайнюю степень омерзения, с которой он столкнулся в первые дни работы, однако избавиться от брезгливости ему так и не удалось.

В мельтешащей людской толпе Тодороки разглядел знакомый силуэт, который скрылся среди массы тел. Тодороки в задумчивости склонил голову и решил, что ему показалось, после чего отвлекся на приготовление коктейля.

А потом силуэт возник вновь, и Тодороки, отдав клиенту бокал с зонтиком, пристально всмотрелся в направляющуюся к выходу девушку с темными волосами. Он, взбудораженный, неотрывно следил за ней и ее нетвердой походкой, начиная считать себя параноиком, поддавшимся играм разума (можно ли захмелеть в клубе, не выпив алкоголя?). Девушка, обернувшись и послав кому-то воздушный поцелуй, вышла из клуба. Тодороки замер, прокручивая в голове увиденную сцену и отмечая, что черты лица…

— Монома. — Тодороки подошел к коллеге, недовольно повернувшемуся к нему. — Подмени меня, я ненадолго.

Возмущенные возгласы Мономы были заглушены ревом музыки.

Тодороки, беспокойно трущий пальцами вспотевшие ладони, вышел из-за барной стойки, проскользнул мимо толпы, покинул зал, оказываясь в коридоре, и направился к выходу. Ночная улица встретила тишиной, которую прерывала приглушенная музыка. Тодороки оглянулся по сторонам, чтобы выцепить в темноте девушку, и наткнулся взглядом на нее, стоящую на тротуаре и закуривающую сигарету. Он направился к ней и, встав напротив, спросил:

— Ты помнишь меня?

Темноволосая девушка с родинкой у подбородка, убрав зажигалку в карман, придирчиво оглядела его с головы до ног.

— В первый раз вижу, — ответила она, и Тодороки, узнав голос, убедился в том, что паранойя его миновала.

«Помогите! Пожалуйста!»

«Нет, нет! Их ИРСы не сработали».

— Это же была ты, в том переулке. — Его суматошный взгляд забегал по ее каменному лицу, на котором было много яркой косметики. — Звала на помощь, когда те парни лезли к тебе.

Тодороки различил проскользнувшее в глазах осознание, быстро скрывшееся за матовостью радужки. Незнакомка обошла его, намереваясь скрыться в темноте, но Тодороки вцепился в ее руку, удерживая на месте.

— Эй, отпусти меня! — возмутилась она, пытаясь вырваться. — Припадочный, — выплюнула она, пропитывая слово омерзением. — Вы все там такие? Отцепись от меня немедленно.

— Для начала объясни, что ты делаешь здесь. — Тодороки закипал. Злость вперемешку с непониманием забирались под кожу, не находя выхода и разгораясь внутри зеленым огнем, готовым подорвать несколько гаваней.

— Живу? — девушка приподняла бровь.

Девушка вырвала руку и отвернулась, торопливо двигаясь прочь. Тодороки последовал за ней. Ее поведение казалось ему странным. Конечно, ее могли отправить в Трайтон за любое нарушение — в конце концов, прошел месяц — но зачем ей тогда убегать? Тодороки не говорил ничего странного или пугающего, так почему…

— Постой. — Тодороки догнал ее, нервно затягивающуюся сигаретой.

— Я сказала, что не помню тебя и понятия не имею, что там произошло с твоим ИРСом.

— Но я ничего не сказал про ИРС. — Тодороки нахмурился.

Незнакомка чертыхнулась и остановилась, крутя между пальцами сигарету и смотря куда угодно, но не на него.

— Хорошо, и что дальше?

— Я оказался здесь, потому что помог тебе. И сейчас я начинаю догадываться, что помощь моя тебе не требовалась.

Девушка вздернула нос и вновь затянулась.

— Я ни слова тебе не скажу. — И, все же смерив его оценивающим взглядом, добавила: — За бесплатно.

Тодороки моргнул пару раз и, повернувшись в сторону клуба, в котором оставил рюкзак с наличкой, кивнул, прося девушку подождать. Он понесся к клубу, радуясь, что они не успели отойти далеко, и надеясь, что, когда он выйдет из него, незнакомка будет на месте, а не испарится в темных переулках… Тодороки прошиб пот: она может сбежать; она уже могла сбежать. Он задернул молнию рюкзака, так и не закрыв его до конца, и помчался на улицу, запихивая в карман деньги.

Тодороки выдохнул, когда увидел ее на том же месте, прислонившуюся к стене и устало глядящую на догорающую сигарету. Тодороки отдал ей несколько купюр. Девушка, ломано изогнув бровь, дала понять, что денег недостаточно. Тодороки протянул еще несколько, теряя последние надежды на снятие квартиры в ближайшее время. Да даже осеннюю куртку купить на рынке он не сможет, но какое сейчас вообще было дело до куртки, если здесь решалось кое-что серьезнее его готовности к холодам? Бакуго бы в подобной ситуации достал пистолет и угрозами добился ответов на свои вопросы…

— Мне обещали повысить баллы, если я поучаствую в маленьком спектакле, — произнесла девушка, убрав купюры в карман короткой куртки. — У меня… были проблемы с рейтингом на тот момент. Как видишь, проблемы меньше не стали.

— Все это было спланировано? — Тодороки уставился в стену.

Тодороки подозревал, что что-то с его делом было нечисто, однако он, так и не получивший внятный ответ от бюро и оказавшийся закрученным в водовороте Трайтона, оставил попытки выяснить причину. Да и предположение Бакуго, когда они стояли на импровизированном стрельбище, показалось ему наиболее приближенным к реальности — он ведь столкнулся с самоуправством здесь… в Лэдо тоже могли происходить подобные вещи, только скрывались лучше. Без мантии невидимости, конечно (хотя кто знает).

— Сам как думаешь? Судя по всему, ты перешел кому-то дорогу.

Тодороки понятия не имел, кому он перешел дорогу и зачем. Он был обычным студентом, пошедшим по стопам отца и никогда не ввязывающимся ни во что противозаконное или что-то, что могло навредить имиджу семьи. В тот день он возвращался из университета, так что же…

Голова начинала болеть, пока по телу расползалась обрамленная в свинцовое платье тревога.

— А ты? — спросил он, так и не придя ни к каким умозаключениям. — Почему ты оказалась здесь?

Девушка выкинула сигарету и плотнее укуталась в куртку.

— Потому что эти выродки меня обманули. Мне должны были перечислить баллы через неделю, но… каким-то удивительным образом у меня их забрали. Не думай, — она показала на него пальцем со слезшим синим лаком, облизывая сухие губы, — что ты здесь один потерпевший.

Тодороки не считал нужным спорить о том, кто из них был более потерпевшей стороной — какая разница, если в итоге они оба оказались в Трайтоне? Тодороки куда больше интересовало, что он сделал не так. Перешел кому-то дорогу, да? Все, что он делал, так это пытался держаться установленного отцом рейтинга.

— Смешно, что мы в итоге оказались не только в Трайтоне, но и в этом прекрасном клубе, — сказала девушка, переводя взгляд с Тодороки на здание.

— Да. — На автомате кивнул Тодороки и неосознанно сжал ткань барменского фартука. — Только по разные стороны. Я могу попросить номер твоего телефона?

— Сначала ты мне хамишь, а потом просишь номер? — Девушка высокомерно хмыкнула, приподняв подбородок, и свежие синяки на шее показались из-за ворота. — Нет у меня номера. Откуда у меня вообще телефон здесь?

— На черном рынке можно купить недорогой.

— Черном рынке? — Удивилась девушка, облизывая губы.

— Ты здесь почти месяц и не знаешь о черном рынке?

— Я не пойду туда! — Возмутилась она, выставляя ладони. — Не хочу, чтобы меня зарезали!

— Да, по этой причине лучше брать с собой оружие, — посоветовал Тодороки.

— А ты здесь отлично прижился. — Девушка прищурилась.

Тодороки пожал плечами. Если бы он не встретил Бакуго, то закончил бы… плачевно. В той подворотне в первый же день своего изгнания из золотого города, если быть до конца откровенным. То, что незнакомка смогла выжить сама, все же не могло не… восхищать(?). И все же Тодороки не мог избавиться от чувства, что ее высокомерие и пренебрежение играли роль защитной стены, за которой стояла, обняв дрожащие плечи руками, все та же девушка. Куда более разбитая, чем хотела показаться.

— Я могу хотя бы узнать, где ты живешь? Чтобы связаться, если вдруг… понадобится?

Незнакомка задумалась и, все же решив для себя что-то, назвала номер дома и квартиры на окраине четвертого района.

— Не смей приходить ко мне из-за какого-то пустяка. А лучше вообще не смей появляться на моем пороге.

Тодороки, поблагодарив ее за помощь, направился к клубу.

Уже стоя за барной стойкой и игнорируя сверлящего в нем дыру Моному, Тодороки наконец удалось избавиться от мыслей о Бакуго. Теперь Тодороки не мог перестать думать о произошедшем с ним в Лэдо.

Так себе обмен, если честно.

На следующий день Тодороки сидел на краю дивана на базе, отдыхая после перетаскивания коробок с техникой, только полученных Каминари нелегальным путем с поезда. Он не планировал выходить из дома куда-либо, кроме клуба, но проигнорировать несколько сообщений, написанных большими буквами и содержащими немыслимое количество восклицательных знаков, попросту не мог. Да и, признаться, он все же надеялся, что встретит на базе Бакуго. То есть… конечно же, видеть его было все равно, что поднимать восстание против здравого смысла, но он и так думал и делал совсем не то, что следовало человеку рациональному и благоразумному. Потрачено, Тодороки.

А Бакуго на базе не оказалось.

Тодороки, справившись со своей частью работы, вполуха слушал болтовню Каминари и Ашидо про гуляющие по улицам возмущения районов из-за проведенного рейда и грядущих обновлений, запрещающих покидать город. Тодороки, в последние дни погруженный в себя, также замечал повисшее над городом облако недовольства и несогласия, за которое даже те, кто отсиживался в стороне, спокойно набирая баллы и лелея мечту попасть в столицу, позволяли себе нелицеприятные высказывания.

Тодороки после ночной встречи продолжал пребывать в раздумьях и вспоминать, постепенно раскладывая по покосившимся полкам в своей голове события последних месяцев в Лэдо. Учеба-дом, учеба-дом смешивались в кривую вертикаль, по которой скатывались крутящиеся юлой мысли, не способные сложиться во что-то цельное. Чем больше Тодороки рассуждал, тем больше он терялся в своей же голове, представляющей из себя жуткий, мрачный лес, в котором на него оказался примерен образ заплутавшего ребенка (ищущего помощь, но все ближе подходящего к ведьмовскому дому).

— Тецутецу, ты какой-то особенно дерганный, — произнесла Ашидо, выглядывая из-за спины Каминари и хрустя большой пачкой чипсов со вкусом сыра, которые успела предложить каждому.

Тодороки не так хорошо знал друзей Бакуго и чувствовал себя неловко в их компании без орущей поддержки (мало на нее походящей) рядом. Тодороки нахмурился, потирая лоб и гадая, когда же сумасбродство в голове отступит и капитулирует.

— Да тут помощь Бакуго нужна… — произнес Тецутецу, крутящийся вокруг одной коробки на протяжении десяти минут и то и дело посматривающий в сторону входной двери.

— Просто скажи, что ты хочешь погонять на его мотоцикле. — Поиграла бровями Ашидо.

— Которого больше нет, — ответил сидящий на диване со скрещенными ногами Киришима.

— Как нет?! — переполошился Тецутецу.

— А где сам Бакуго? — спросила Ашидо.

— Да хрен знает, это ж Бакуго, — отмахнулся Сэро и взял из пачки несколько чипсин. — Он может игнорировать несколько дней подряд, потому что ему так взбредет в голову.

— Ну нас он почти два года игнорировал, — обиженно сказала Ашидо, надувая губы и больше раскрывая пачку. — Нет предела его игнору. Тодороки?

— Я не знаю, где он, — ответил Тодороки, краем глаза наблюдая за тем, как Тецутецу начинал пунцоветь; коробка рядом испуганно сжалась.

— Он тебе не звонил? — спросил Киришима. Тот только помотал головой, отвернувшись и не заметив, как Киришима с Каминари переглянулись и глубоко вздохнули.

— Если фы пофорились, фо он никогда не пофонит пефым, — произнесла Ашидо, поедая чипсы.

Бакуго не собирался звонить ему ни первым, ни вторым.

И Тодороки, к слову, тоже не собирался.

Пример командной работы, которой могут позавидовать многие спортсмены.

— Он разбил мотоцикл? — продолжал возмущаться Тецутецу, краснея от злости.

— Ты переживаешь так, будто это был твой мотоцикл. — Сэро закатил глаза.

Тодороки абстрагировался от начинающего разгораться спора о живущей внутри мотоцикла душе и пришел к выводу о том, что Бакуго настолько не хотел его видеть, что предпочел не появляться на базе.

Мидория, зашедший в помещение, обратился к остальным:

— Нужно холодильник перетащить, никто не хочет помочь?

У всех срочно появились неотложные дела — протереть пыль, поправить провода, переставить стул (Тецутецу, обычно бросающийся на помощь первым, в данный момент был занят оплакиванием чужого мотоцикла).

— Я помогу, — сказал Тодороки, поднимаясь с дивана. Мидория благодарно кивнул, после чего они оба вышли из базы и направились к списанному с развозки грузовику (и быстро зарезервированного Мидорией еще год назад).

— У тебя случилось что-то? Ты обычно менее… — Мидория щелкнул пальцами, — отстраненный.

Тодороки мог бы поделиться с ним конфликтом с Бакуго (Мидория был тем человеком, который наверняка бы нашел подходящие для него слова и не стал бы упрекать), но он уже утолил потребность в том, чтобы выговориться (попойки, конечно, неплохи, но последствия от них…), да и… не хотел он его нагружать своими проблемами, которые решиться могли только в том случае, если он решит с ними покончить сам.

Тодороки посмотрел на участливо глядящего на него Мидорию.

— Я встретил девушку в клубе, которая… — Тодороки замолчал, пытаясь подобрать нужные слова. — Она поучаствовала в том, чтобы я оказался здесь, и я теперь не понимаю, что мне делать.

— Она была твоей знакомой? — Мидория оперся о стены грузовика, склонив голову и хмуро посмотрев на носки своих кед.

Тодороки коротко пересказал историю знакомства и все вытекающие из нее последствия.

— Это… все очень странно, — подвел итог Мидория, в замешательстве поднеся палец к губам. — Ты не помнишь ничего необычного в последние дни в Лэдо?

Тодороки покачал головой. Если бы.

— Если ты узнаешь номер ее ИРСа, мы пробьем ее по базе. Может, сможем найти какую-то связь.

Тодороки, спустив рукава толстовки, чтобы спрятать голые руки от поднявшегося ветра, кивнул. Если это сможет пролить истину на произошедшее, ему стоит заглянуть к ней на днях.

После того, как они с Мидорией перетащили холодильник на базу, он, попрощавшись со всеми, направился в клуб на смену, надеясь, что мысли и о девушке, и о Бакуго утихнут, позволяя поработать без волнений, которые без устали бомбардировали сотней валящихся забот.

И все же какое-то странное предчувствие, что что-то не так, не отпускало его. Когда вроде бы все нормально (относительно), но есть что-то на фоне, что не попадается на глаза, сокрытое дымкой мглы… Он бы чувствовал себя спокойнее, если бы Бакуго вышел на связь, например. Вряд ли бы тот стал игнорировать друзей (беспокойство за каждого из них просачивалось через плотно захлопнутые шлюзы бакуговской души) после событий последнего месяца.

Он уснул под утро с мыслью, что на следующий день позвонит Бакуго.

Проснулся Тодороки с мыслью, что никому звонить не будет. В конце концов Бакуго — взрослый, самостоятельный человек, и ничего с ним не может произойти. Это с Тодороки в Трайтоне с гораздо большей вероятностью может что-то случиться (случалось же), а не с ним. Он твердо решил, что отправится к девушке домой, чтобы узнать у нее номер ИРСа.

Через пару часов Тодороки обнаружил себя у квартиры Бакуго — идя по названному незнакомкой адресу и держа у уха телефон, он так и не смог дозвониться до него. Тодороки развернулся, не дойдя до конца улицы.

Тодороки стоял рядом с дверью, не решаясь поднять кулак и постучать. Прямо как маленький, напуганный ребенок, совершивший шалость и знающий, что прилетит от родителей (Тодороки, конечно, ни от кого не прилетит, но…). Тодороки собрался с силами и, подняв руку, сделал несколько уверенных ударов кулаком.

В квартире царило молчание. Даже громких возмущений, которые могли бы последовать (на них Тодороки и рассчитывал), не раздалось из-за двери. Тодороки постучал еще раз и еще, а после, решив, что нет ничего зазорного в том, чтобы вламываться в чужую квартиру, достал из кармана рюкзака так и не отданный ключ.

Его встретила пустая квартира.

Тодороки прошел в комнату, которая за месяц стала ему почти родной, и встал посередине, беспомощно смотря на застеленную кровать. На балконе — пусто, лишь из-за двери дул противный, мерзкий ветер, топя помещение в октябрьских холодах. Бакуго куда-то ушел, думал Тодороки, но подступающая тревога не давала выдохнуть, заваливая легкие цементом. Он подошел к шкафу, надеясь не найти в нем баллончики с краской, но обнаружил их на забитых полках. Прошел на кухню, замечая на столе оставленную кружку с холодным кофе. Взяв ее в руки, повертел ею и обнаружил проявившиеся на стенках кофеиновые круги.

Тодороки вылил содержимое кружки в раковину, промыл ее, поставил на полку и мокрой рукой коснулся челки, накручивая на палец. Заходил из одного угла в другой, ступая тяжелыми шагами по скрипучему полу. Вернулся в комнату, сам не понимая, что хочет найти, и сел на диван, на котором провел множество ночей. Посмотрел на кровать Бакуго.

Воспоминания о громком разговоре с женщиной, чей мотоцикл разбил Бакуго, мигнул в голове ослепительной вспышкой, подрывая электростанции и топя маленький город во тьме. Бакуго мог находиться в гараже и пытаться починить мотоцикл. Он позволил себе чуть расслабиться.

Тодороки, еще раз осмотрев квартиру, направился к выходу и закрыл на ключ дверь. Прошел по коридору с перегоревшими лампами, спустился по грязной лестнице и вышел из подъезда, который контрастировал с чистым подъездом в доме Кендо так же, как открытый пляж с закрытым в теплых странах, где не был введен рейтинг. Он почувствовал прохладу и укутался в толстовку Бакуго. Та не могла сравниться с теплой курткой, но… если он попросит у коллеги в долг, она наверняка не откажет ему. Ему стоит взять больше смен на следующей неделе.

Тодороки не смог заставить себя повернуть в сторону дома Кендо.

Тодороки обнаружил себя у гаража через полчаса быстрой ходьбы. Тот был закрыт, и Тодороки прислонился ухом к щели между дверью и стеной. Он не услышал возни, ругани или чего угодно, что могло бы намекнуть на нахождение в гараже Бакуго. Если тот, конечно, не привалился к мотоциклу и не уснул возле него, не обращая внимания на отсутствие отопления.

Тодороки обреченно ткнулся лбом в дверь, смутно различая на асфальте темное пятно. Он же не на поезде в Лэдо отправился, в самом деле. Лежал в подворотне с проломленным черепом? Быть такого не может, кто угодно, только не Бакуго. Тодороки присмотрелся к темному пятну, на которое встал правой ногой. Нахмурился и сел на корточки. Провел по асфальту пальцами, понимая, что то уже было засохшим.

Тодороки гипнотизировал пятно тревожно блестящими глазами, пока в голове суматошно проскальзывали догадки того, что оно похоже на кровь, которая могла принадлежать вполне однозначному лицу.

Тодороки поднялся, кусая губу и пытаясь разобраться в… в чем-то. Это могла быть кровь, не принадлежащая Бакуго. Или это вообще могла быть не кровь, а… морс?..

Тодороки прикрыл глаза, сжимая пальцы.

Бакуго помешал кому-то? С его характером и его прошлой, да и нынешней деятельностью…

Тодороки вытащил из кармана телефон, едва не уронив, и вызвал контакт Каминари. Единственный конфликт Бакуго, о котором был в курсе Тодороки, произошел с владелицей мотоцикла — эксцентричной и мстительной женщиной (по словам Бакуго).

Каминари ответил.

— Ты не мог бы сказать, как мне связаться с поставщицей Бакуго?

— Э-э-э, — протянул в трубку Каминари, — могу сказать номер, но зачем тебе? Решил податься в теневой бизнес? — засмеялся он.

— Отправь мне номер ее телефона в сообщении, пожалуйста, — попросил Тодороки, продолжая смотреть на пятно. Он не хотел понапрасну беспокоить Каминари и остальных (он был почти уверен в том, что новость о пропаже Бакуго могла разнестись со скоростью света по его друзьям), поэтому не стал рассказывать о своих подозрениях, поспешно закончив разговор.

Через минуту ему пришло сообщение.

Тодороки, прислонившись спиной к стене гаража, позвонил по номеру. Долгие гудки пронзительно били по раскаленным нервам, пока прорывающийся через лабиринты гаражей ветер проносился по асфальту.

— Да? — раздался звучный женский голос, когда Тодороки уже совсем отчаялся.

— Здравствуйте, — произнес он и понял, что совершенно не был готов к разговору.

— И? — голос стал недовольным. — Ты так и будешь молчать?

— Нет, я… — Тодороки оттолкнулся от стены гаража, начиная беспокойно ходить туда-сюда. — Бакуго. Этот человек работал на вас, и сейчас я не могу найти его. Где он? Он разбил ваш мотоцикл, и я подумал…

— И ты подумал, что я заказала голову твоего Бакуго? — Женщина улыбалась. — Смелое заявление от человека, имени которого я даже не знаю.

— Тодороки, — представился он. — Где он?

— Мне-то откуда знать? — возмутилась женщина, глубоко вздыхая в трубку. — Может, здесь, может, уже нет. Ему следовало лучше заботиться о вещах, которые не принадлежат ему и цену за которые он не может заплатить. По крайней мере, наличными.

Тодороки, делающий шаг, чтобы развернуться, так и замер с поднятой ногой.

— Наличными?

— Тодороки, или как там тебя… ты попросту теряешь мое время, которое я мо…

— Что вы имели в виду, когда сказали, что он заплатит цену? — Тодороки сжал телефон. В голове нарастал шум, сравнимый с шумом бьющихся о борт корабля штормовых волн.

— И почему я должна тебе это рассказывать?

— Пожалуйста.

Женщина громко рассмеялась, и Тодороки пришлось отстранить телефон от уха. Смех не прекращался, будто был поставлен легкой рукой на повтор. Пластинка для пыток, идущая в дело тогда, когда стандартные методы давления уже приелись.

— Мне стало так смешно, что я даже захотела тебе рассказать, — ответила она, просмеявшись. — Твой парень здорово облажался и разозлил влиятельных людей. И сейчас я говорю не про себя, к сожалению. Если хочешь найти его, предлагаю поторопиться.

— Так вы знаете, у кого он?

— Конечно, ведь я его сдала, — расслабленно произнесла она. Тодороки не мог разобраться в том, что чувствовал, поскольку злость и волнение смешались, образуя взрывающиеся кратеры. — Поищи его у Даби, — ответила она.

Из динамика раздались короткие гудки.

Тодороки вернулся к Кендо, когда время на часах показывало девятый час, и обнаружил на кухне завалившегося к ней Моному, громко рассказывающего шутку с работы. Кендо, сидящая за столом, закинув ногу на ногу, заметила его и приветливо помахала. Тодороки кивнул. Монома фыркнул.

— На работе твоя рожа, здесь твоя рожа, везде твоя рожа, — произнес Монома, вздергивая нос.

— Это моя квартира, если ты еще не забыл, — устало произнесла Кендо.

— Кстати, хреновая рожа, — заметил Монома, щуря глаза и наклоняясь к застывшему в дверях Тодороки. — Че, мотался к Хуекуго и он тебя послал? Кендо, тащи пластырь, ща сердце будем разбитое склеивать.

— Можете рассказать о Даби? — попросил он и увидел, как в страхе исказились лица коллег. Тодороки убедился, что ситуация, в которую вляпался Бакуго, была серьезной; слишком серьезной — если реакция эмоционального Мономы ему была понятна, то Кендо, продолжающая смотреть на него широко раскрытыми глазами, взволновала сильнее (хотя куда уж там — весь путь до дома коллеги был проделан в тумане, в которой волнение, от которого кожу на руках сдирать хотелось, стало ему верным спутником).

— Почему ты спрашиваешь? — спросила Кендо, переглядываясь с Мономой.

Тодороки рассказал все, что знал.

— Пиздец, — изрек Монома. Кендо не поддакнула, но была с ним солидарна. Тодороки, занявший последний стул, положил напряженные руки на колени и стиснул их. — Даби что-то типа местного авторитета. Как Айзава и Мик.

— Авторитета?

— Монома не может выражаться нормально. — Кендо, прислонившись спиной к стене, возвела глаза к белому потолку с проскальзывающими мелкими трещинами в углах. — Привычный уклад Трайтона держится на трех столпах: на Мике, на Айзаве и на Даби. На последнем держится рейтинговая система. Токоями, тот парень, который накидывает баллы, работает на него.

— Тут должна быть душещипательная история о том, как Даби похерил ему психику, — встрял Монома.

— Это не важно сейчас. — Кендо выставила руку вперед, призывая его замолчать. Тодороки хотел сказать, что это, вообще-то, важно, потому что он без пяти минут как собирается… а что он собирается делать? — Он контролирует начисление нелегальных баллов. Если кто-то переходит ему дорогу, то этот человек попадает в черный лист и…

— Попробуй, давай, проживи здесь без накрутки, — фыркнул Монома, разводя руками в стороны и кривя лицо. — Хотя ходят слухи о какой-то хероте, которая обнуляет баллы и вытаскивает из системы. Тупа нажимаешь на кнопку на ИРСе и все круто сразу.

— Этим и занимается Токоями, — произнес Тодороки, лично видевший чудеса взлома.

— Не, ты не догон-я-яяешь, — протянул Монома, шире расставляя руки и грозя задеть стены. — Эта штука вообще отключает от системы, если захочешь. Если не захочешь, то можешь хотя бы сменить профиль. Был Тодороки, а стал Рокитодо с новой биографией в кармане, если успел подергать за ниточки, — рассмеялся Монома.

— Перестань рассказывать сказки. — Кендо провела пальцами по лбу.

— Я повторяю то, что слышу от посетителей! — разозлился Монома.

— Тогда переставай повторять глупости и научись отсеивать бред. — Кендо убрала руку ото лба и положила ее на стол, твердо глядя на стушевавшегося Моному. — Пока мы сами не начнем следить за рейтингом, ничего не изменится. Так и будем прозябать здесь, надеясь на удачу в виде волшебной палочки.

— Авада кедавра, — глухо произнес тот.

— Даби устанавливает цену на баллы, — вернулась к теме Кендо, посмотрев на Тодороки, нервно вцепившегося в свои колени.

— Короче, — опять вмешался Монома, — если Бакуго вляпался в дерьмо с Даби, то конец твоему Бакуго.

Тодороки не рассчитывал на более приятный исход, но все же надеялся на чудо. Чудо показало средний палец.

— Посмотри на это с хорошей стороны, — добавил Монома. — Если он сдохнет, одной проблемой меньше.

Кендо ударила его по голове кулаком, сверкая в гневе глазами.

— Как мне его вытащить, — произнес Тодороки; это было даже не вопросом (тот предполагает ответ).

У него не было и шанса разобраться с этим самостоятельно. Просить Шинсо? Ребят из сопротивления? У них есть оружие…

— Если ты думаешь о том, чтобы приплести сюда сопротивление, то прекращай. — Кендо уперла локоть в стол. Тодороки удивленно уставился на нее. — Что? Конечно же мы в курсе, что происходит в Трайтоне и кто за этим стоит.

— Ха? Почему? — возмутился Монома, привставая со стула и сразу же садясь назад. — Пусть приплетает их! Передохнут и нормально будет.

— Монома, да что ты несешь? — Кендо сжала пальцы на переносице и наморщила нос. Тодороки в первый раз увидел раздражение на ее всегда светлом лице. — У тебя включился режим берсерка или что?

— Ну включился, да, а что? Из-за них рейд произошел раньше! Если бы не они, все прошло бы, как обычно.

— Как обычно? — Кендо выпрямила спину, готовую порваться от напряжения. — С каких пор трупы на улицах для тебя обычное дело?

— Бля-я-я, да переста-а-ань, — протянул он, закатывая глаза и широко раскрывая рот. — Стала борцом за свободу? Ну давай, поднимай свой повстанческий флаг, а я посмотрю потом, как тебя будут сжигать в крематории! Устрою танцы с бубнами и буду пить хренов грог!

Кендо поднялась со стула, сверху вниз смотря на Моному, будто собираясь дать ему в морду, но, вскинув подбородок, гордо вышла из кухни; ее рыжие волосы, собранные в хвост, мелькнули в проеме.

— У тебя какие-то претензии к ним? — спросил Тодороки, мрачно глядя в пустой проем.

— Это бесполезная херня, вот, что это. — Монома наклонился к нему, заговорщически поманивая пальцем. — И то, чем они занимаются, лишь сведет нас всех в глубокую могилу. Я, блять, супер мудрый, просто меня никто не ценит в этом доме! — произнес он, поворачивая голову к коридору. — Если хочешь нормально жить, то приспособься, — значительно серьезнее произнес — короткий экскурс в дебри великой мудрости для несмышленого Тодороки. — И не выебывайся особо.

— Я приспособлялся двадцать один год и мне этого хватило, — ответил он.

— Ну-ну.

— Тодороки, я серьезно. — На кухню вернулась Кендо, принципиально не смотря в сторону сложившего на груди руки Мономы. — Не вмешивай их в это. Если дойдет до перестрелки, они потеряют баллы и… могут оказаться на границе с нулем, если не умрут. Оставшихся в живых вычислят после наведенного шума, проверив серии оружия по картотеке Айзавы.

Тодороки поднес руку к лицу и провел пальцами по лбу. В висках гудело, будто в голове поселился оркестр, потерявший ноты и дирижера. Напряжение сковывало тело, на которое лился жидкий металл — только лицо под него подставлять оставалось.

— Бакуго сам виноват, — произнес Монома, стуча пальцами по сложенным рукам. — Сам выкопал себе могилу. Это не повод нам всем в нее залезать. Давайте серьезно, — Монома уверенно оглядел собравшихся, — по этому конченому давно уже тот свет плачет.

— Да заткнешься ты или нет. — Кендо плюхнулась на стул, глухо смотря в стену напротив.

— Он раздражает меня одной своей недовольной рожей.

— Ты в зеркало-то когда смотрел в последний раз? — хмыкнула Кендо.

— Вы говорили, что Даби влиятелен так же, как и Мик? — уточнил Тодороки. Он отказывался принимать, что Бакуго должен отправиться на тот свет или куда угодно, черт возьми.

— Ага, — сказал Монома.

— У Мика есть… некоторые претензии к нему, — перешла на шепот Кендо. — Даби завышает расценки, из-за чего разница между приемом наркотиков и оплатой потерянных за нее баллов становится все больше. Рушится баланс.

— Вот как, — произнес Тодороки.

Пока Монома твердил игнорирующей его Кендо, что она зря ему об этом рассказала, Тодороки перебирал пальцами ткань на стертых джинсах. Он вспомнил давний разговор за барной стойкой, когда мертвый приятель Мика пытался выбить из него побольше денег за товар. Закончилось тогда все…

Тодороки, осененный, поднялся со скрипнувшего стула.

— Дрыхнуть пошел? — Вскинул бровь Монома.

— Нет, — ответил Тодороки, выходя из кухни. — К Мику.

— Зачем? — изумилась Кендо.

— Он мой должник.

========== XVII. Синий день. 34-35 ==========

Тодороки вошел в клуб, буднично поздоровавшись с охранником, и прошел в зал, полный веселящегося народа. Синий и фиолетовый свет прожекторов привычно ослепил глаза, ярким всполохом пробежавшись по опустившимся векам. Он прошел мимо бара, в котором работали сотрудники из другой смены, осторожно проскользнул рядом с веселящимися людьми, едва не расплескивавших напитки, стараясь при этом никому не наступить на ногу и не быть задетым острыми локтями. Тодороки оказался в коридоре, в конце которого располагалась лестница, ведущая на второй этаж. Он не раз бывал здесь, когда пополнял запасы со склада — двери справа, но в кабинет Мика ему еще не приходилось заходить.

Жалящее желание вытащить Бакуго из беды подгоняло его быстрее перебирать ногами по начищенным до блеска ступеням, в которых отражался усеянный лампами стеклянный потолок. Тодороки с сомнением посматривал на него, рассуждая о дизайнерском провале (лучше переключиться на потолок и свое сплюснутое в нем отражение, чем в очередной раз тянуться к лежащему в заднем кармане телефону — будто похитители любезно поднесут телефон к уху Бакуго).

Оказавшись на втором этаже, Тодороки увидел несколько закрытых дверей, и направился к дальней, на которой висела табличка с микрофоном. Он за время пути до клуба не раз прокручивал в голове исходы диалога, но каждый раз натыкался на непробиваемую стену: «Что сделает Мик?» Какой бы долг за ним не числился, ставить условием его закрытия сделку с Даби… Тодороки, сжав переносицу пальцами, постучал в дверь. Спускаться на первый и настраиваться на нужный лад под градусами стало поздно — из кабинета послышалось раздраженное разрешение войти.

Мик сидел за черным столом напротив двери со стопкой бумаг и включенным ноутбуком с ярко-горящим экраном, вся крышка которого оказалась обклеена мультяшными, наполовину стертыми стикерами. В помещении было довольно светло из-за горящих ламп; два окна, открывающие вид на противоположную от входа более спокойную часть улицы, оказались закрыты плотными черными шторами. У левой стены находился длинный шкаф, забитый пластинками и дисками, за которыми, как рассказывала Кендо, Мик ухаживал и не подпускал к ним никого под страхом спущенного курка (Тодороки подозревал, что Мик — если он, конечно, был сослан в Трайтон — наверняка играл в группе, пока музыка не стала попадать под запреты). Напротив стола располагалось два стула, на которые Мик так и не предложил ему сесть.

— И в чем дело? Закончились напитки в баре? — спросил он, закрывая бумаги и отправляя ноутбук в режим «сна». — Стоп-стоп, сегодня же не твоя смена, — Мик, до этого готовый откинуться на спинку стула, комично замер в воздухе. — Я ценю твое рвение работать, но…

— Мне нужна ваша помощь, — вот, все, сказал; хотелось выдохнуть, но — нет, самая сложная часть (не)плана еще не распахнула перед ним платиновые ворота.

— Че? — Бровь, не скрытая за стеклами очков, комично взлетела вверх; лицо директора вытянулось от услышанной наглости.

— Вы помните, что я помог вам в клубе? — Тодороки прямо смотрел на директора, скрывая за напускным безразличием стучащий в висках шум.

— Когда вытащил игрушку Мономы из-за барной стойки? — Мик оперся о спинку стула и скрестил на груди руки, щелкая языком. — Допустим.

— Вы тогда сказали, что я могу рассчитывать на вашу помощь.

— Я не так сказал, — недовольно покачал головой Мик, — но плевать. И? Давай, смелее? Чего ты хочешь? Двухнедельный отпуск? — Он щелкнул пальцами, помогая себе придумать щедрые блага для подчиненного. — Повышение? Найти тебе квартиру? Слышал, у тебя проблемы.

Трайтон в глазах Тодороки представлялся кишащим чаном с шипящими змеями, разносящими слухи по мелкому мирку со скоростью, равной скоростью движения поезда из столицы.

— У моего… друга проблемы, — ответил Тодороки, сомневаясь в том, что Бакуго приходился ему вообще кем-то, кроме временного соседа и неудавшегося парня.

— Ну так найди ему бабу. Или мужика, — выставил ладони вперед. — Уж не знаю, какие у него предпочтения. Или, если проблемка посерьезнее, отсыпать ему из своих запасов чего бодрящего, а? — За стеклами очков ему заговорщически подмигнули.

— Сомневаюсь, что это поможет ему.

— Так ему совсем хреново? Черная полоса сменилась черной? — Мик, качающий ногой, закинутой на другую, широко улыбнулся, словно его веселили вялые попытки Тодороки объяснить, чего он хотел.

— Его похитили. Даби, — добавил Тодороки, и Мик, до этого вальяжно развалившийся на стуле, окаменел. — Я не знаю, в чем состоит суть конфликта, но… — Тодороки не интересовало, что конкретно сделал Бакуго, выбесив непонятного Даби; он просто эгоистично хотел, чтобы с ним все было в порядке. Тодороки выдохнул. — Мне нужно, чтобы вы разобрались с Даби.

Повисшая напряженная тишина могла бы стянуть нервы Тодороки, если бы те уже не были заняты переживанием за Бакуго. Он ведь все еще жив, так?

— «Мне нужно, чтобы вы разобрались с Даби», — спародировал Мик скрипяще-высоким голосом, от которого захотелось сжаться в комок. — Ты выпил? — Мик, надевший на себя привычную маску шутника, расслабленно повел плечами. — Эх, предупреждал же новенькому идиоту за баром не спаивать моих работников, ну что за бездарь, да?

— Я не пьян, — ответил Тодороки. Мик сжал челюсть.

— Тогда бери свою огненную игрушку и напугай их. — Пожал плечами, вновь почувствовав себя свободно и легко, словно они обсуждали музыкальные предпочтения. Однако Тодороки заметил мелькнувшую задумчивую складку на лбу.

Тодороки поджал губы. А на что он надеялся? Что Мик на всех парах понесется устраивать разборки с конкурентом в Трайтоне? Который при этом сбивает его торговлю и постепенно рушит бизнес? Да, только наушники наденет, чтобы не слышать выстрелы и крики, когда он вместе со своими людьми будет организовывать облаву.

— Пожалуйста, мне нужна помощь.

— Я не буду вмешиваться в это, парень!

— Разве у вас нет личных счетов с Даби? — спросил Тодороки, чувствуя, как посуровел взгляд из-за стекол очков. Он не знал, как заставить Мика передумать, поэтому решил использовать козырь. — Он и его банда завышают расценки, что мешает вашему бизнесу. И именно он косвенно контролирует вашу выручку.

На комнату опустился мрак, словно плотные черные шторы, соскользнув с окон, закрыли свет от ламп.

— Разве я не говорил тебе не лезть в мои дела?

— Можете потом разобраться со мной, но только помогите вытащить Бакуго, — выпалил Тодороки, поражаясь своей же откровенности.

— Бакуго? — Мик наклонился, ставя все еще сложенные руки на стол. — Надо же. Ему всего лишь нужно было оставаться работать на меня, когда я предлагал, а не орать о договоре.

— Я подозреваю, что то, что он работал на вас, и послужило причиной… этого.

— Не дерзи мне, — хмыкнул Мик и улыбнулся. — Ты заявляешься в мой кабинет, говоришь «пожалуйста, Мик, помоги» и смеешь пререкаться. В какую дыру катятся манеры моих подчиненных… — он театрально покачал головой. Устроенный им спектакль не нервировал — нервов не осталось — раздражал. — Ты прав.Можешь поставить «пять баллов» своей наблюдательности. У меня есть некоторые претензии к обгоревшему ублюдку.

— Так вы поможете?

— Моя доброта не знает границ.

— Так просто… — невольно сорвалось с губ Тодороки, не верящего, что решение Мика не было частью галлюцинаций. Он был готов до последнего убеждать его помочь и не отступил бы и под дулом пистолета, но…

— Ну можешь постоять на коленях да поумолять меня, я-то не против. Полы чистые, не беспокойся.

— Откажусь, пожалуй, — ответил Тодороки, хмуря брови.

Мик засмеялся, убирая руки за голову и мечтательно смотря на потолок.

— В этом и для меня есть плюс. Все пошло не по плану, но, похоже, результат будет даже лучше, а?

Тодороки переступил с ноги на ногу.

— Я не могу позвать своих людей и сказать стрелять им во всех подряд. — Мик выпрямился и положил руки на подлокотники; стекла очков заблестели. — Я могу, но в данной ситуации это светит нюансами, которых мне бы хотелось избежать. «О, этот Мик рушит сложившийся порядок и пускает на мясо своих людей!» — Он выставил руки, состроив оскорбленное выражение. Постучал пальцами по подлокотникам, что-то быстро обдумывая. — Ты любишь рыбалку, Тодороки?

— Что? — Тодороки моргнул. — Нет.

— Очень жаль. — Наигранно опустил брови Мик. — В таком случае ты в первый раз столкнешься с наживкой в своем лице.

— Я не совсем…

Мик выставил ладонь, приказывая ему замолчать.

— Пройдешь к ним на базу под видом моего доверенного лица, которое… не знаю… хочет договориться о какой-нибудь сделке? Принять условия распределения ресурсов. Побазарь о былых деньках, когда этот обгоревший урод — без обид, Тодороки, — еще не появился здесь, а я уже держал под контролем Трайтон?

Тодороки не предполагал, что их конфликт был куда более глубоким, чем несколько разговоров, в которых они не смогли прийти к согласию. Всем, кто прибывал в Трайтон, следовало выдавать на руки не только карту, но и учебник истории.

— И что дальше? — спросил Тодороки. — Я сообщу ему о принятии условий. На это уйдет не больше пары минут.

Идея в одиночку врываться к Даби не вызывала ничего, кроме свербящего в лопатках отголоска страха, но если это как-то поможет… Мик не выглядел так, будто собирался слушать его предложения и внимать словам — уже продумал в голове ход событий. Тодороки начало казаться, что план пришел ему в голове еще тогда, когда в комнате прозвучало имя Даби.

— Импровизируй! — воскликнул Мик, доставая телефон. — У тебя шикарно получается, я видел. Мне нужно, чтобы ты взял на себя роль не только рыбки, но и мотива для моих действий из разряда «пиф-паф-всем-конец».

— Я не понимаю. — Тодороки хмурился, устраивал совещания в голове (с тараканами конечно), заставлял винтики крутиться, но…

— Так тебе и не нужно. — Мик ослепительно улыбнулся. Если бы Тодороки не был Тодороки, его тело сковала бы дрожь.

— А вы что будете делать в это время?

— Черт, меня так раздражают любопытные люди, которые готовы в зад залезть, лишь бы утолить свою потребность. — Мик, не поднимая глаз на Тодороки, открыл список контактов на телефоне и быстро набрал сообщение. — Мне нужно собрать людей. Видел время? Спят уже, баю-бай. И подготовить почву, — уже тише. — У выхода из клуба тебя уже ждут. Довезут на машине до бара, все дела.

— Какова вероятность того, что они не пристрелят меня на пороге?

— Шестьдесят на сорок, если попадутся адекватные. Двадцать к восьмидесяти, если нет.

На что-то такое он и рассчитывал.

Оказавшись на улице, Тодороки пожалел, что так и не пристрастился к курению. Если бы он скурил больше одной сигареты в тот вечер на балконе (от воспоминаниях о котором его обдало и теплом, и холодом, словно его разделило на две ровные части), ему было бы проще справиться с нарастающим волнением сейчас. Мик планировал не только расправиться с Даби. Он действовал с целью повышения своей репутации и устрашения тех, кто захочет иметь с ним дела — предательство охранника не могли не задеть его.

Единственным, кто выиграет в этой ситуации, будет чертов Мик.

***

— Ты уверен, что тебе не нужно оружие? Пистолет? Шокер? — спросил подвезший работник клуба, наклоняясь к лобовому стеклу, чтобы осмотреть местность. Он выключил фары еще до того, как они подъехали к работающему бару с броско горящей вывеской ядовито-фиолетовой ящерицы.

Здание бара оказалось двухэтажным и по своей площади больше походило на ровный квадрат. На первом вовсю кипела жизнь — бар работал; в окнах мелькали силуэты выпивающих людей.

— Нет. Я же пришел для переговоров. — Да и нож уже находился при нем — соваться туда без средства защиты могли только очень уверенные в себе люди. Или суицидники.

— Переговоры с этими парнями — хреновая штука, — посетовал тот и принялся негромко стучать пальцами по рулю.

Тодороки на это нечего было ответить, потому что — да, это было ужасной идеей, но что ему оставалось после слов о приманке? Отыскать удочку с крючком удобнее?

— Что о них вам известно?

— Мик тебе не сказал? — Мужчина вцепился в руль сильнее. Тодороки помотал головой. — Даби держит бар. На первом этаже собираются его парни и иногда захаживают левые люди, которых Даби сам разрешил пускать. Такая вип-штука, понимаешь? — Мужчина глянул на него. Тодороки кивнул. — До тебя доебется мужик на входе, так что не ссы, когда он наставит пистолет. На втором находится его кабинет и что-то типа укромного места для своих. Твоего знакомого он, скорее всего, держит в подвале. Ходили слухи, что у него там канистры бензина припрятаны. Слышь? Если отправит вниз, то хер выберешься, когда заваруха начнется.

— Ясно. Спасибо.

В подвал-то ему в любом случае придется спуститься, но хотя бы не в качестве пленника.

— Давай, не подохни там. — Мужчина ободряюще хлопнул его по спине, и Тодороки чуть не подавился вдохом.

Тодороки вышел из машины и, наклонившись, чтобы поправить убранный в кроссовку и закрытый штаниной складной нож, направился ко входу в бар, в котором доносящиеся воодушевленные крики людей слышались все отчетливее; не кулачные же бои они устраивали? Машина, легко скользя по дороге, развернулась и поехала в обратную сторону.

Со злом один на один, да?

Ему нужно убедить мужчину у входа не стрелять, договориться с Даби обманом, потянуть время и не попасть в подвал. Делов-то.

Тодороки, тяжело ступая по мокрому асфальту, разглядел стоящего у закрытых дверей курящего человека. Он, заметив Тодороки, выкинул сигарету, вытащил из-за пояса пистолет и наставил на него. Тодороки обдало холодом. Смотрящее на него дуло ломало землю под ногами. Он остановился, поднимая руки, и сказал:

— Я пришел от Мика.

— Че? Ты кто такой? — спросил мужчина с заросшей щетиной, продолжая держать пистолет поднятым. — Босс не говорил о новых гостях. Или ты че перепутал? Пиздуй, — расслабленно махнул свободной рукой, — я тебе время даю, пока пуля лоб не прошибла. Погоди, — его брови нахмурились, — бля, ты сказал, что от Мика?

Тодороки с трудом удержался от того, чтобы не закатить глаза.

— Да. Я не могу говорить об этом с вами, поскольку эта информация касается только вашего… лидера и моего босса.

— Какая еще информация?! — мужчина громко закричал, отчего его лицо исказилось, повторяя отражение в кривых зеркалах. — Я ничего не слышал об этом. И хер я пущу тебя!

Когда подвезший его человек говорил о том, что в бар Даби могут заходить только вип-персоны, Тодороки не предполагал, что все настолько безнадежно для других… в клуб Мика попасть было значительно проще — прийти в определенное время и не буянить. Айзава в свой бар пускал всех подряд, не размениваясь на клиентов.

— Мик готов принять условия Даби, — сказал Тодороки, делая несмелый шаг вперед, когда пистолет чуть опустился.

— Условия поставки? — Наморщил нос мужчина, оценивающе рассматривая Тодороки с головы до ног.

— Да, — уверенно кивнул тот, не понимая, о чем идет речь.

Мужчина шмыгнул носом и показал кивком головы в сторону двери.

— Проходи.

Тодороки, мысленно выдохнув (волнение усилилось, топя в проруби), открыл дверь и зашел в бар. Мужчина, дежуривший у входа, последовал за ним.

В баре оказалось два десятка человек, сидящих за столиками и смотрящих телевизор, на котором транслировался баскетбол, проходящий в Лос-Анджелесе. Уже наполовину опустошенные кружки с пивом и другим, более дорогим алкоголем у нескольких человек, стояли на столиках рядом с закусками в больших мисках. Он не знал, кто из собравшихся являлся частью банды Даби, а кто — обычными посетителями (определение «обычными» вряд ли могло точно описывать тех, кто имел свободный доступ в закрытый бар). Справа находилась барная стойка, за которой лениво переставлял напитки работник. Среди мешанины незнакомых лиц Тодороки наткнулся на одно знакомое — парень, распределяющий баллы, которого звали Токоями, сидел за барной стойкой в солнцезащитных очках и стучал пальцами по пустой кружке. Тодороки перевел взгляд с него вдаль помещения, пытаясь отыскать лестницу — та находилась в самом углу и скрывалась за стеной.

— Это что за хрен? — поинтересовался стоящий справа от входа светловолосый мужчина, которого Тодороки, изучающий обстановку (он надеялся увидеть что-то более… противозаконное прямо с порога), не заметил сразу.

— От Мика, — сказал тот, кто впустил его.

Светловолосый закатил глаза и хлопнул себя по лбу; хлопок заглушился криками болельщиков, празднующих заброшенный в корзину мяч, который сравнял счет отстающей команды.

— Ты последние мозги скурил? С каких пор Мик посылает кого-то вместо себя?

— Ну так…

— Он не готов рисковать и приходить лично, — вступил Тодороки, пока ситуация не стала непоправимой и его не выставили отсюда (или не проломили затылок, что вероятнее).

— Если он не может поднять свою задницу и припереть сюда, то о какой сделке может идти речь?! — возмущался тот.

— Об этом я собираюсь говорить с Даби, а не с вами.

Незнакомец схватил его за ворот толстовки и притянул к себе, чтобы впериться в упрямо смотрящие на него глаза.

— И о чем именно, мудак? Отвечай!

— Я не могу распространять эту информацию среди вас. — Тодороки сохранял внешнее спокойствие, пока внутри жгло от желания убраться отсюда, прихватив Бакуго.

— Да пристрелите его уже, — сказал сидящий за барной стойкой одноглазый темноволосый мужчина. Токоями, находящийся за ним, чуть наклонился вперед, чтобы видеть происходящее.

Холодное дуло пистолета уперлось Тодороки в затылок, пуская ледники по хребту — те, встав друг за другом, потекли по коже, сыплющимися осколками царапая скелет.

— Ваш босс будет недоволен, если из-за вашей глупости пропадет возможность решить конфликты мирно без пользы для себя, — торопливо сказал Тодороки. Стучащий в висках пульс глушил крики болельщиков и перекрывал собственное дыхание, ставшее поверхностным и частым. Никто еще не представлял пистолет к его затылку (Бакуго был исключением… вот бы с Бакуго все было в порядке).

Мужчина, что приказал пропустить Тодороки в бар, задумчиво почесал щетинистый подбородок. Пистолет так и не убрал.

— С каких пор Мик посылает вместо себя кого-то другого? Этот параноик никогда не решал дела через третьих лиц.

— Мне удалось заслужить его доверие, — ответил Тодороки, не представляя, чем он мог его заслужить, и произнес первое, что пришло на ум: — Спас его клуб от закрытия, когда к нему завалились люди с оружием, требующие снизить цену на товар.

— С пистолетом-зажигалкой? Ха, бля, теперь понятно, почему он прислал тебя! Отбитый хрен! — и прозвучало это восхищенно, из-за чего он позволил себе чуть расслабиться.

И зря — пальцы на резко отведенной вправо руке мужчины собрались в кулак. Тодороки едва не свалился от удара в челюсть — все закружилось, будто его ударом забросило на детскую карусель с лошадками.

— У вас принято бить посредников? — тихо произнес Тодороки, сплевывая кровь на пол.

— Мне твоя рожа обожженная не нравится, — ответил ударивший, сжимая и разжимая пальцы с оставшейся на них кровью.

— Эй-эй, прекрати, этот парень нам живым пока нужен.

— Да валите его нахер, — раздался очередной совет с барного стула. Бармен, через полуопущенные веки наблюдающий за сценой, отвернулся — спектакль не стоил свеч.

— Завались, циклоп.

Сидящие за столами болельщики не обращали внимания на разворачивающуюся в нескольких метрах от них сцену, полностью увлеченные просмотром. Или были привычны к подобному? Здешний коллектив поистине прекрасен.

Руки Тодороки были резко заведены за спину.

— Зачем? — спросил он, пытаясь вырваться; голос чудом не дрогнул.

— Чтобы ты никаких финтов не выкинул, пока босс не придет. Не рыпайся. — Мужчина, поймав кинутую барменом веревку, крепко связал ему руки, натирая кожу на запястьях.

— Отведи его куда-нибудь, пока я наберу боссу, — сказал светловолосый, доставая из кармана телефон.

— В кабинет его?

— С дуба рухнул? — Он выпучил глаза и покрутил пальцем у виска. — В подвал веди.

— Так там этот….

— Да хер с ним. Подвинется.

Тодороки толкнули в спину, вынуждая двинуться вперед, прямо к лестнице и подвалу. Все пошло не по плану (будто план был, ага) и он все же дал запихнуть себя вниз, но, по крайней мере, он увидит Бакуго и лично удостоверится, в порядке ли он.

Конечно он не был в порядке, если провел с этими психами несколько дней, но те, говоря о нем, не сказали слово «труп», так что… Рано испытывать облегчение, но…

Крепко держа его за плечо, мужчина, встретивший его у входа в бар, шел за ним, упирая пистолет в спину. Они спустились по лестнице и оказались в закутке у двух дверей. Незнакомец, достав ключ из кармана, но не убирая пистолета, повернул его в замке ближайшей. Дверь открылась. Толкнул Тодороки в подвал, который, сделав два шага по инерции, все же устоял на ногах и в тусклом свете одиноко болтающейся лампы увидел сидящего у стены Бакуго.

Дверь закрылась, оглушив поворотом ключа.

Запах сырости заполз в нос ядовитыми червями. Давящая духота оплела плечи, спину и грудь, отчего воздух казался похожим на тот, что стоял перед готовым обрушиться ливнем. Тусклый свет слабо освещал небольшое пространство, бывшее раза в четыре меньше бара наверху. Из-за отсутствия окон и вентиляции казалось, что вымощенные из бетона стены двигались, готовые схлопнуться, оставляя после него и Бакуго красную жижу.

Бакуго.

Бакуго сидел возле стены, раскинув ноги и опустив голову на грудь. Его испачканные в крови волосы пластами свисали на лоб, скрывая глаза. Правая рука была отведена в сторону и прикована наручниками к батарее, оставляя след на стертой коже.

У Тодороки сжалось сердце и земля ушла из-под ног, согнанная землетрясением в пошатнувшемся теле.

Бакуго поднял голову и, различив Тодороки в полутьме, широко распахнул глаза.

— Ты?.. — хрипло спросил он. Закрыл их и снова открыл. — Какого черта?

— Я пришел вытащить тебя, — ответил Тодороки, заставляя непослушный язык двигаться, а налившиеся свинцом ноги — сделать несколько нетвердых шагов. Их глухие звуки потонули в шуме собственного дыхания. Он сел рядом, рассматривая избитое лицо. Бакуго отвернулся от него, стуча зубами.

— Ты ебанулся? Ты нахрена это сделал?

Тодороки различил засохшую кровь на губах, фингал под глазом и несколько царапин на сбитой щеке. Кровь из разбитого затылка облепила лоб стертой, потрескавшейся краской.

Кровь в теле Тодороки застыла, перестав разноситься по пустой оболочке тела.

— Эй? — сказал он еще раз, не услышав ответа.

— Ты не отвечал на телефон, я ходил к тебе на квартиру. Твои друзья ничего не знали, и я… я искал тебя.

— Искал? Блять, ты сам свалил и теперь искал меня? — Бакуго сжал пальцы на свободной руке, собирая под ногти грязь с пола. — У тебя, блять, что, биполярка?

— Это психическое заболевание и я не болен…

— Да мне похер, какое оно! — Бакуго повернулся. Тодороки почудилось, будто тот мог по-звериному вгрызться в его лицо — наверно, все же существовал предел эмоциональным потрясением, и Тодороки подобрался к нему вплотную. Только стопу осталось передвинуть. — В Робин Гуды заделался?! — закричал Бакуго, затравленно вглядываясь в разноцветные глаза, в которых блеск от волнения походил на сумасшествие. За его плотной стеной скрывались выцветшие всполохи беспокойств последних дней.

— При чем здесь Робин Гуд?

— Какая разница?!

Тодороки мог рассуждать хоть о биполярном расстройстве, хоть о Робин Гуде, лишь бы тот и дальше продолжал нести всякий бред — так он больше походил на себя обычного и меньше имел общего с мертвецом.

— Как ты здесь оказался? — чуть успокоившись, глухо спросил Бакуго и сглотнул; в такой духоте его наверняка мучала жажда — несколько капель пота облепили шею, на которой Тодороки заметил полукруги от сигаретных ожогов?.. — Придурок, я с тобой разговариваю. — Бакуго ткнул его в загоревшееся от прикосновения плечо рукой, вцепляясь пальцами в плотную ткань толстовки и неосознанно притягивая к себе. Тодороки поддался, наклоняясь ближе и убеждаясь — да, от сигарет.

— Позвонил поставщице, когда понял, что дело в мотоцикле. Она сказала, что ты у Даби. Я пошел к Мику, чтобы он вытащил тебя.

Повисшая в подвале тишина раздавила головы. Опустила на них потолок. Как в популярном фильме про искателей сокровищ в древнеегипетских пирамидах, начиненных ловушками.

— Чего ты сделал? — переспросил Бакуго, уставившись в пол. — Пошел к Мику?

— Он был мне должен. Сказал, что…

— Двумордый, ты полный идиот, — произнес Бакуго. Наручники забренчали по батарее. — Я, блять, из-за Мика здесь оказался.

— Что? — Тодороки склонил голову.

— Этот ублюдок… — Бакуго стиснул зубы и нахмурил лоб, отчего кровь на лбу потрескалась. — У нас был договор с этим ублюдком, который он не хотел исполнять. Сделал так, чтобы последним моим заказом стал долбобрат Даби, который проебался и просрал баллы. Я… — Бакуго облизал пересохшие губы и повел правой, затекшей рукой, пытаясь удобнее устроить ее на весу. — Я не знаю детали, но, походу, что-то у Мика пошло по пизде, из-за чего его план задержался на месяц. — Бакуго посмотрел на Тодороки горящими ненавистью и презрением глазами — с такими обычно в ад отправляют. — Эта сука хотела убрать меня руками Даби.

Тодороки молчал.

Тодороки молчал, пытаясь утрамбовать информацию в голове.

Готовился прибегнуть к молотку. Ручному катку?

— Мик упоминал, что что-то пошло не так изначально, — вспомнил Тодороки.

— Пиздец, придурок… ты придурок, ты почему здесь? — спросил Бакуго в очередной раз, будто первые ответы были благополучно прослушаны им; сильнее сжал ткань на плече, подстегивая к ответу.

— Мы договорились с ним. Пока он собирает людей и устраивает облаву, я играю роль приманки и отвлекаю Даби.

Бакуго, выругавшись, прислонился затылком к стене, жмуря глаза.

Тодороки захотел обнять его; так, что свело пальцы и перед глазами поплыла рябь.

— Он же развел тебя. — Бакуго потерянно смотрел в потолок. В красных зрачках отражалась горящая лампа, облизывающая залегшие синяки под глазами и кровоподтеки от ударов.

— Нет, я… я не думаю. — Тодороки нахмурился, нервно растирая пальцы за спиной. — Он выглядел слишком заинтересованно для того, кто хотел меня развести.

— Уже можешь представить, как сгниешь здесь.

— Я сгнию рядом с тобой, так что… все не так плохо.

— А ты оптимист, — не сразу сказал Бакуго.

— Конечно.

От оптимиста в нем было столько, сколько и воды в пустом стакане.

Тодороки, не совладав с собой, прислонился лбом к его плечу, жалея, что не мог взять за руку. Вцепиться в нее пальцами — так же, как тот цеплялся за его толстовку, — и тесно переплести пальцы со своими. Бакуго был здесь — избитый, но живой — не крыл его матом и не презирал. Тодороки чувствовал его тепло, чувствовал пот и металл крови, которым пропитался подвал и Бакуго. Смотреть на него становилось сладко и больно, поэтому Тодороки предпочел упираться в него. Упираться в его плечо лбом и носом в ключицы, вдыхать запах Бакуго и заполнять себя исходящей от него теплотой. Легкие раскалялись.

Бакуго замер. Бакуго не дышал, продолжая бесцельно пялиться в потолок.

— Извини, я… посижу так немного. — Тодороки прикрыл глаза. — Если тебе неприятно, можешь меня оттолкнуть.

— Заткнись, — глухо прошептал Бакуго.

Тодороки дернулся, потерялся и провалился — Бакуго очертил костяшками пальцев его щеку.

— Ты, блять, такой тупой, — пробормотал он, убирая за уши грязно-салатовые волосы и задевая ушную раковину.

— Я волновался за тебя, — хрипло произнес Тодороки; горло сдавило спазмом. Он сильнее зажмурил глаза, желая продлить момент, запечатлеть в памяти, возведя на большой панорамный экран в голове, в котором бы тот крутился в вечном повторе.

— Ты повторяешься. — Бакуго прикрыл глаза, завел руку за его шею и обхватил затылок, крепче прижимая к себе. Может, Тодороки показалось, но тот вроде сам чуть наклонился к нему.

— Я не виноват, что ты постоянно во что-то влипаешь.

— На себя, блять, посмотри.

— Нужно выбираться отсюда, — сказал Тодороки. Бакуго истерично усмехнулся. — У меня есть нож, — сообщил он, будто это могло решить все проблемы.

— А у долбоебов наверху есть кое-что посерьезнее.

С лестницы донесся неторопливый звук шагов, долетевший до подвала через прорезь под закрытой дверью, из-под которой лился неясный свет белой лампы. В замок был резко вставлен ключ.

Бакуго оттолкнул Тодороки, пихнув в грудь. Тот, не удержавшись, сел на задницу, с замешательством глядя на подобравшегося Бакуго, гипнотизирующего дверь. Та открылась, и высокий, худощавый силуэт появился на пороге.

Тодороки, пытаясь разглядеть черты лица, различил ожоги, ярко выделяющиеся на шее и нижней челюсти, до странности ровно очертившие линию губ. Даби из-под полуприкрытых глаз, высокомерно подняв подбородок, просканировал Тодороки. Он, закрыв за собой дверь, прошел вперед, вставая рядом с лампой, отчего его торчащие черные волосы отразились на полу иглами. Убрал руки в карманы длинного черного плаща, качнувшегося шлейфом за ним.

— Мик сказал, что ничего не знает ни о какой сделке, — обратился он к Тодороки; его голос отдавал холодностью стали, под толстым пластом которой скрывалась насмешка. — Ты выставил меня идиотом перед ним.

У Тодороки, до этого относительно оптимистично смотрящего на недоплан — выбора у него было не много, — вспотели ладони.

— Я не врал, — твердо произнес он, пытаясь рассеять сомнения Даби; тот мог блефовать, проверяя его, кто, в конце концов, знает, что у него на уме? Тодороки уверенно продолжил, упрямо глядя в темные полуприкрытые глаза. — Он сказал, что хочет заключить с вами договор о распределении ресурсов в Трайтоне.

— Да? — Даби вскинул бровь, отчего ожоги на подбородке чуть съехали, несимметрично описывая линию челюсти и кривой росчерк губ. — Может, тогда и про то, что ты умолял его вытащить этого обмудка, он соврал тоже?

У Тодороки перед глазами заплясали стоп-сигналы, угрожающе нависая и придавливая к полу.

Мик соврал?..

— Я…

— Че? — подал голос до этого молчавший Бакуго, привлекая к себе внимание. — Не надо меня втаскивать в ваши игры. Я в первый раз вижу этого кретина. — Показал на Тодороки, сидевшего в коконе непонимания. — Разберись с Миком, который несет херню.

Взметнулись полы плаща, и раздался звук удара сапогом по животу.

— Бакуго!.. — Тодороки, увидев, как тот, широко раскрыв рот, жадно пытался захватить выбитый из груди воздух, дернулся вперед.

— Да? — иронично слетело с опаленных губ. — Ты его не знаешь, а он почему-то знает твое имя. — Даби пальцем показал на Тодороки.

Тодороки прикусил язык. Он не понимал, чего добивался Бакуго, отрицая очевидное, но пускать все по наклонной из-за обычно не присущей ему эмоциональности он не желал, да вот… пустил.

— Да меня много кто в городе знает, — выплюнул Бакуго, утирая подбородок о ворот. Полный презрения взгляд он игнорировал напрочь. Даби, закатив глаза, повернулся к Тодороки, по спине которого стрельнуло кубами льда. — Ты и то меньшей популярностью пользуешь…

У Тодороки перед глазами потемнело от удара ботинка по лицу. Левую сторону обожгло, как если бы он второй раз повредил ее, свалив с плиты чайник. Она окаменела, будто бы на нее уставились змеиные глаза мстительной медузы, отчего первые отголоски боли ощущались как нечто, существующее за пределами подвала.

Бакуго, округливший глаза и раскрывший от немого шока рот, замер и забыл о том, что ему все еще необходимо дышать. Тодороки, отойдя от удара, выпрямился и посмотрел на Даби снизу вверх.

— Все еще не знаешь его? — любезно поинтересовался у Бакуго Даби.

Уголки губ Бакуго дрогнули, прежде чем те произнесли отчетливое:

— Нет.

— Даже так?

Даби разбил губы Тодороки в кровь до саднящих ран, от которых лицо свело в судороге, перешедшей на звенящие уши. Тодороки сплюнул заполнившую рот кровь под ноги Даби, в кромешных, самых темных углах подсознания слыша отчетливо звучащие слова о том, что они отсюда не выберутся.

— Я же сказал, — выдавил из себя Бакуго, сжимая пальцы, — что в первый раз ви…

Воздух из легких Тодороки испарился и грудь сжалась в клетке — от пришедшего удара поплыло сознание. Очертания подвала перетасовались, следуя друг за другом колодой карт.

— Может, все-таки постараешься вспомнить его имя? — Даби схватил Тодороки за растрепавшуюся челку, и макушку стянуло режущей болью. Заставил его выпрямиться и посмотреть в лицо. Тодороки покосился на побелевшего Бакуго, кровь на котором казалась слишком яркой.

— Ты ебанутый? Как я могу вспомнить то, чего я не знаю?

Даби с досадой отпустил Тодороки, слизывающего соленую кровь с губ и пытающегося удобнее сесть. Ноющая боль вновь разрослась по животу, напоминая об ударе.

— Ну, раз не знаешь… — Даби вытащил из-за пояса пистолет и приставил к виску Тодороки.

— Сто-стой! — Тодороки увидел, как Бакуго нервно дернулся навстречу, отчего наручники сильнее впились в изодранную кожу на запястьях. — Блять, остановись, сука, Даби!! Не трогай его!

Тодороки услышал, как был взведен курок, пропуская по телу разряды дрожи.

— Кого его-то? О ком мы говорим, а?

— Тодороки, — выдохнул Бакуго, неотрывно глядя на него. — Тодороки Шото.

Даби убрал пистолет от его виска, позволяя свободно вздохнуть.

— Быстро же память прорезалась, да? После того, как мой брат умер от передоза…

— Да я, блять, здесь при чем? — зашипел Бакуго, порываясь вновь подняться, отчего наручники заскрежетали по батарее. — Я продал ему наркоту, но не я ее держу! Я уже сказал, чтобы ты шел разбираться с ублюдком Миком!

— У нас был с ним договор.

— У нас с ним тоже был сраный договор! И где я оказался из-за этой херни?!

Даби, задумавшись, опустил взгляд вниз, щуря глаза; брови опустились в напряжении.

— Это вообще все началось из-за тебя! — продолжил Бакуго. — Начал повышать цену на рейтинг и…

— По-твоему, я делал это потому, что сам хотел? — задал вопрос Даби, и в помещении повисла тишина. Не звучало ни звука работающих шестеренок, ни шума сбитого дыхания — тишина, сравнимая с тишиной в вакууме. В открытом космосе.

Тодороки, посмотрев в сторону незапертой двери, потянулся к спрятанному в кроссовке ножу. Действовал ли он разумно? Черт знает. Бакуго, заметивший его действия, заметался взглядом с одного на другого.

— Это в любом случае ничего не меняет, — произнес Даби через десяток секунд, проведенных в еле слышных праздных криках с первого этажа бара — Тодороки наконец смог различить их, постепенно придя в себя. — Разберусь с Миком позже. В подвале не так много места для комфортного времяпрепровождения.

— Развлекаешься время от времени? — презрительно хмыкнул Бакуго, растягивая время. Тодороки, достав нож, удобнее перехватил его в затекших руках. Если бы он додумался сделать это раньше или…

— Да, — согласился Даби, поднося оружие к лицу и пристально рассматривая его. — Но с тобой развлекаться не так интересно, да, Бакуго?

Тодороки провел острой стороной по веревкам, стараясь не выдавать себя движениями плеч. Нож грозил выскользнуть из рук, разносясь по помещению звонким эхом грядущей смерти.

— Чего ты…

— Беспокоишься об этом парне? — Даби посмотрел на Тодороки, и тот был вынужден замереть. — Вас наверняка что-то связывает, раз он приперся вытаскивать тебя. Эй, Бакуго, как ты смотришь на то, чтобы я поразвлекался с ним?

Тодороки ни черта не понимал, какие развлечения предпочитал Даби; единственное, чего он хотел, это быстрее развязать веревки и сбежать отсюда (сбежать от Даби, у которого в руках все еще был пистолет…)

Бакуго вновь дернулся, пытаясь вырвать руки и натыкаясь на очередной укол ставшей фоновой боли.

— Ты охренел?! — Бакуго уперся свободной рукой в землю.

— Я? Совсем нет. Из-за твоих развлечений ведь умер Нацуо. Так почему бы не сдохнуть кому-то из твоих близких?

— Эй, — Бакуго тяжело сглотнул, — не смей ничего…

Даби рывком подлетел к нему и наступил на пальцы. Бакуго простонал в сжатые зубы, заглушая стоном хруст сломанного пальца под толстой подошвой. Кричащие мурашки побежали по телу Тодороки, собираясь комком растущей боли внутри, где расползался синяк. Он чуть не выронил нож, но успел схватить его за конец рукояти.

— Заткни свой рот, — процедил Даби. — Не забывай, кто я такой.

— Обгоревший психопат? — глухо произнес Бакуго, дергано скалясь в ответ и в тот же момент сжимая зубы от усилившегося давления на пальцы.

— Даби… — сказал Тодороки, царапая сухое горло. Бакуго зажмурил глаза и отвернулся, пряча лицо в правом плече. У Тодороки сердце пошло трещинами от порывистого, шумного выдоха через рот, под которым отказывали легкие, а в голове стояло зацикленное «хватитхватитхватит».

— Тодороки, не думай, что я про тебя забыл.

Даби отошел от Бакуго, оставляя его корчиться от боли, покрутил пистолет в руке, схватил Тодороки за челюсть, заставив открыть рот. Холодный металл проехался по зубам, оставил холод на языке и уперся в небо, царапая мелкими деталями. Пальцы в перчатках сдавили челюсть.

— А неплохо смотрится, — оценивающе произнес он, крутя головой. — Как думаешь, с моим членом во рту будет лучше?

— Уебок. — Бакуго прижимал раненую руку к груди и прожигал его веселящуюся морду взглядом, под которым его бы вновь охватило пламя.

— Давай проверим, м? — Даби вытащил пистолет из его рта, и Тодороки дернулся назад, выплевывая скопившуюся слюну. Здравый смысл кричал заткнуться, вторя вопящему, подступающему страху, который облизывал его, начиная с макушки, и смаковал каждый следующий участок кожи, перекатывая вкус на склизком языке, но…

— Сам себе отсоси, — произнес Тодороки.

Даби стиснул зубы.

Тяжелые шаги донеслись с лестницы, дверь распахнулась, и в помещение вбежал мужчина. Тот, что встретил Тодороки у входа.

— Босс!! Босс! У нас облава!

Даби развернулся к нему, в удивлении открывая глаза, и, сразу же взяв себя в руки, вышел из подвала, захлопнув дверь.

Тодороки прислушался — голоса болельщиков стихли, отчего по первому этажу разносились лишь голоса комментаторов, сообщающих результаты матча. Череда выстрелов разрезала пустоту и разбила стекла в баре, которые, посыпавшись на пол крупными осколками, посеяли панику среди посетителей.

Раздавшийся с первого этажа приказ Даби быть наготове подействовал и на Тодороки. Он, удобнее взяв нож, наконец перерезал тугие веревки и освободил руки. Дернулся к наручникам Бакуго, безуспешно пытаясь оторвать их от трубы; если бы он умел вскрывать замки или делать хоть что-то… Бакуго сдавленно зашипел — Тодороки задел его сломанные пальцы.

— Прости, — произнес он и встал на ноги, опершись о стену; тело гудело, разум — тоже, но нужно было двигаться, действовать, делать, что угодно, лишь бы не подохнуть здесь. — Я посмотрю, где можно достать ключи.

— Рехнулся туда выходить? — Бакуго, подняв голову, сдул с подбитого глаза челку. — Хочешь, чтобы тебе голову прострелили?

— Забыл? Я уже бывал в таких передрягах.

— Ты… блять, Тодороки!

Тодороки развернулся, направляясь к выходу — Даби в суматохе забыл запереть дверь. Он, распахнув ее, наткнулся на парня ниже его ростом. Токоями, недвижимой тенью стоящий перед ним в солнцезащитных очках (как он видел в них одному только Токоями было известно), поднял руку и разжал кулак, в котором находились маленькие ключи.

— Через пять минут я подорву это здание, — сказал он, впихивая в руки ошарашенного Тодороки ключи. — Можешь считать, что я отдал тебе долг, — обратился к Бакуго, выглянув из-за спины. — Если хотите не сгореть заживо, проваливайте.

Токоями неслышно обошел дверь и подошел к другой, доставая связку ключей и принимаясь искать нужный.

В голове у Тодороки крутилось множество вопросов: что за черт? Почему он помогает? Почему хочет взорвать? Почему? Но, разумно решив, что сейчас нет времени на это, подлетел к Бакуго, чтобы отстегнуть наручники.

— Он, походу, совсем крышей поехал, — сказал тот, высвобождая правую руку и потягивая затекшее плечо.

Тодороки понимал Токоями — у него самого скоро поедет крыша от событий за последний месяц, перечеркнувших его долгую (не очень) и спокойную жизнь без похищений, перестрелок и дышащей в затылок смерти.

Бакуго попытался опереться о пол рукой со сломанными пальцами, чтобы подняться, но лишь глухо зашипел в тиснутые зубы. Тодороки прошибло градом от острой злости и собственного бессилия помешать Даби несколькими минутами назад.

— Пойдем через второй этаж. — Бакуго все-таки встал на ноги, игнорируя протянутую руку, и оттолкнулся от стены, делая шаг вперед. Тодороки закинул его руку себе на плечо, помогая опереться на себя. — Блять, я сам…

— Я просто иду рядом, — перебил он, направляясь вперед. Тодороки волновался, не сломал ли Даби ему ребра, но… черт, не сейчас же с этим разбираться.

Они вышли из сырого и душного помещения. Ступени лестницы медленно сменялись одна за другой, пока тяжесть тела Бакуго давила на плечи и шею. Оказавшись на первом этаже, они наткнулись на труп светловолосого мужчины, что ударил Тодороки у входа.

— Наверх. — Бакуго показал пальцем на второй этаж.

Из-за стены доносились крики и мат, перебиваемый автоматным залпом. Они не могли сравниться с тем, что Тодороки наблюдал в баре Мика; ставки росли — ставок больше нет (не надо). Он обязательно позволит себе потерянно уставиться в стену дома и развалиться на диване, стараясь забыть происходящее (только бы без кошмаров в этот раз), а пока…

Бакуго, только ступив на следующие ступени, остановился, убирая руку с плеча Тодороки. Тот застыл, наблюдая за его действиями. Бакуго, не высовываясь из-за стены, взял валяющийся рядом с трупом пистолет и проверил, заряжен ли он.

— Как ты собираешься уходить со второго? — спросил Тодороки, когда они находились на лестничном пролете.

— Переберемся по карнизу и спрыгнем. На заднем дворе должно быть чисто. И туда не выходят окна с первого.

— Не знал, что ты был акробатом.

— Второй этаж, двумордый. — Бакуго повернулся к нему, пакостливо скалясь. Тодороки различил стекающие капли пота по его лбу и щеке. — Неужели струсил?

— Нет, я каждый день занимаюсь прыжками веры после того, как проползу по потолку.

— Херово у тебя с иронией.

— Я…

Из-за угла второго этажа выбежал мужчина, наставляя на них пистолет. Слишком быстро, чтобы Тодороки, расслабившийся после того, как они выбрались из подвала, успел среагировать. Он увидел целящееся в его грудь оружие. Темная бездна, смотрящая на него через дуло и готовая забрать к себе. Сегодня на него слишком часто наставляют пистолет. Какой-нибудь из них должен был…

Бакуго толкнул Тодороки, впечатывая в стену. Выпущенная пуля пролетела в сантиметре от его плеча и стала последней — Бакуго был гораздо более метким и быстрым, чем валяющийся мужчина с дырой во лбу.

— Идиот, мать твою, смотри по сторонам, — прошипел Бакуго, сдерживая рвущиеся из груди крики — не хватало еще, чтобы с первого этажа за ними прибежали гости с пушками в руках.

— Извини.

— Засунь свое извини куда подальше.

Тодороки, опустивший глаза, не видел, как у Бакуго тряслись губы.

На второй этаж Бакуго ступил самостоятельно, осторожно выглядывая из-за угла и не замечая опасность в виде притаившихся (струсивших) людей из банды Даби. Тодороки поднялся следом, брезгуя ступать в растекающуюся лужу крови, и встал рядом с Бакуго.

— Черт, — процедил он, когда ручка двери, которую тот дергал, не поддалась.

Тодороки взял протянутый Бакуго пистолет, пока тот, отходя чуть подальше от двери, примерялся для удара по замку. Дверь в конце коридора распахнулась, и из помещения, наставляя на них оружие, выбежал человек.

Рука Тодороки метнулась вверх, и палец сам спустил крючок несколько раз — сначала попадая в стену и оглушая мужчину, затем — в его плечо и грудь. Мужчина упал. Пытался подняться и трясущейся рукой наставить на них оружие, но Бакуго выхватил пистолет у Тодороки и выпустил оставшиеся пули в дергавшегося в предсмертных конвульсиях человека.

По ИРСу Тодороки прошлась вибрация — наверняка она прошлась и по ИРСу Бакуго, несколько раз. Бакуго выбил дверь ногой под оглушительные выстрелы внизу и затащил Тодороки в кабинет Даби с закрытыми окнами, в котором горел неяркий свет, стоял стол, диван, шкаф, заваленный выпивкой, и что-то еще, что тот не успел разглядеть.

Бакуго открыл окно, впуская в помещение холодный воздух, и выглянул наружу, различая в темноте карниз. Тодороки встал рядом, всматриваясь в ночь.

— Вот здесь эта херня. — Бакуго указал пальцем на широкий выступ, в паре метров слева от которого находилась кривая колонна. — Зацепишься за эту херню и слезешь вниз.

— Да, я понял. — Кивнул Тодороки, заметив скрываемую неуверенность и дрожащие сломанные пальцы. — Давай я первый.

— Свалиться хочешь? — спросил Бакуго, но все же отошел в сторону; боль в руке отражалась на его лице хмурыми складками, которые практически ничем не отличались от обычного вида, но Тодороки научился их различать.

— Это я здесь каждый день занимаюсь прыжками веры.

— Придурок, — отозвался Бакуго, следя за тем, как тот поднимается на окно и ступает на выступ, приникая спиной к окну. Тодороки прошел до колонны и, вцепившись в нее руками, медленно повернулся, упирая стопы в выступы. Бакуго появился следом, прижимая руку к груди и так же медленно двигаясь.

Тодороки, цепляясь за резьбу, осторожно спустился вниз. Спрыгнул и ощутил прилив облегчения в тот же момент, в который ноги коснулись опоры за пределами бара. Бакуго, вцепившись в колонну одной рукой, медленно спускался, прислоняясь к ней, пока нога не соскользнула и он, истративший последние силы, не свалился вниз.

Тодороки успел подстраховать его, заваливаясь вместе с ним на землю и прижимая Бакуго.

— Пиздец нахрен, — проговорил Бакуго и выдохнул.

— Из тебя акробат так себе. — Тодороки ткнулся лбом в его макушку, замирая ненадолго. Ощущение долгожданной безопасности захватило его, отчего тело представилось ему топленым маслом; а еще запах Бакуго, тепло Бакуго — живой и относительно невредимый Бакуго — согревал его продрогшие мысли, едва ли не вознося их к хору ангелов.

— Блять, блять, встань, давай. — Бакуго засуетился, поднимаясь на ноги и сразу же падая назад. — Сейчас рванет.

Тодороки подскочил, хватая Бакуго за локоть и уводя его как можно дальше от возможного взрыва. Которого не произошло ни через минуту, ни через две.

— Ну и? Токоями спек…

Раздавшийся взрыв выбил оставшиеся целыми окна на первом и втором этажах, снося крышу здания и ломая стены. Тодороки и Бакуго едва заметно дернулись и почувствовали разнесшиеся по округе всполохи жара, от которого заслезились глаза. Здание, объятое пламенем, пожиралось огнем в глухой ночи вместе с последними звукамивыстрелов.

К входу они вышли осторожно, оглядываясь по сторонам и не замечая ни одного человека, принадлежащего к кругу Даби. Зато знакомые Тодороки лица, появляющиеся в клубе, встретились ему; мужчина, подвезший его, прислонялся к машине с ярко горящими в темноте фарами и затягивался сигаретой.

— Будто боевик посмотрел, — поделился впечатлениями Тодороки, кивая знакомым. — Опять.

— Нахер такое счастье, — отозвался Бакуго и выцепил Мика, переговаривающегося с Токоями. — Сукин сын.

Бакуго, еле перебирая ногами, направился к Мику. Тот, пожимая руку Токоями, напоминал светодиодный светильник.

— Мик!! — закричал Бакуго. Мик, очки которого были прицеплены к вороту рубашки под распахнутой кожанкой, дружелюбно повернулся к нему. — Из-за тебя…

— Из-за меня ты оказался здесь, какая жалость и какая неожиданность.

— Какая жалость и неожиданность, что я жив?! — Бакуго стучал зубами от злости и, Тодороки, подошедший к нему, подозревал, что стоял он на ногах только благодаря чрезмерной упертости. — Ты подставил меня, уб!..

— Прекрати устраивать истерику, — обрубил Мик. Бакуго прикрыл рот, но не перестал предаваться мечтам о том, как вцепится в его глотку. — Это бизнес, а не игры в песочницу.

— Ты подставил меня, — процедил сквозь стиснутые зубы Бакуго; его желваки тряслись.

— Не подставил, а не доглядел, — любезно поправил Мик. — Но заметь, я ведь не оставил своих сотрудников… одного, между прочим, законно уволившегося, на растерзание врагам? Токоями, — повернулся к нему, смотрящему на тень от языков пламени на земле, — как думаешь, об этом стоит узнать всему городу?

Токоями, не слишком заинтересованный в кознях Мика, промолчал.

— Нихрена подобного! — воспротивился Бакуго, сжимая пальцы здоровой руки в кулак. — Ты!..

— Хочешь проблем, Бакуго? — Мик, слишком спокойный для того, кто был готов убить взглядом, посмотрел на Бакуго. Тот остался стоять с открытым ртом и шумно вдыхать холодный воздух. — Или Тодороки хочет проблем? — Бакуго глянул на молчащего Тодороки, не ожидающего от разговора ничего другого, кроме пожелания молчать во имя сохранения здоровья и жизни. — Если и дальше будешь открывать на меня рот, — тихо, едва слышно произнес Мик, подойдя к поджавшему губы Бакуго, — и растрепывать всем, что произошло в твоих мазохистских фантазиях, я заставлю тебя пройти еще раз через сегодняшнее дерьмо без права на хэппи, блять, энд. Уяснил? — вскинул бровь Мик. Бакуго, отвернувшись, слабо кивнул. — Славно! — Мик широко улыбнулся. — Кстати, вот мой новый партнер, представлю его вам первым. — Показал рукой на Токоями, стоящего спиной к горящему зданию.

Тодороки поздравил его с продвижением по карьерной лестнице, Токоями сухо поблагодарил.

— Че ты, блять, радуешься? После подрыва этой махины и дабских ублюдков в нем тебе осталось жить не больше пяти минут, — внес свою лепту Бакуго, напоминавший ярко горящий фитиль. — Почему ты вообще еще не сдох?

— Здание подорвал не я, а Даби, когда понесся за мной, — ответил Токоями. В стеклах его очков отражались фары машин. — Следовало лучше следить, куда наступает.

Бакуго недоверчиво нахмурился, оценивающе разглядывая Токоями, повел носом и отвернулся от него.

— И давно вы спелись? — спросил он, намекая на Мика и Токоями.

— Пять минут назад, — пояснил Токоями.

Тодороки вспомнил вибрацию, извещавшую о потере рейтинга. Он стянул напульсник и увидел мелькающую цифру «6», возле которой таймер показывал «54:17», стремительно утекающие в никуда. Он ткнул локтем Бакуго, и тот, увидев его баллы, смачно выругался, после чего осторожно подвернул перчатку, встречая не менее радостное «8».

Серая зона встретила их с распростертыми объятиями.

— Надо же, у вас не больше часа, чтобы успеть на домашний режим в чудесную «серую зону». — Сочувственно (наигранно) опустил уголки губ вниз; его ирокез закачался влево-вправо. — Залипание за телевизором и кровать станут вашими лучшими друзьями на несколько недель. Не знаю уж, что еще есть в твоей холостяцкой квартире в четвертом, Бакуго.

— Телевизора у него нет, — сказал Тодороки и, схватив скрипящего зубами Бакуго за локоть, отошел с ним от Токоями и Мика.

— Чего тебе? — недовольно спросил Бакуго, косясь в сторону Мика и Токоями, продолживших разговор.

— Разве у нас нет подключенного устройства, которое блокирует наше местоположение? — поинтересовался Тодороки, вспоминая отданный Мидорией предмет.

— Оно не блокирует, а перенаправляет сигнал. Его нужно снять в квартире, до которой я не ебу, как добраться, блять. — Бакуго растрепал грязные волосы здоровой рукой, продолжая придерживать другую у груди. — Ты же помнишь, что прописан у меня? — Исподлобья посмотрел на него.

Тодороки кивнул.

— Зачем его вообще снимать?

Бакуго закатил глаза, и Тодороки хватило этого обычного бакуговского действия, чтобы успокоиться.

— А ты прикинь, что будет, если передатчик покажет, что мы не в квартире, хотя должны быть в ней? Нам конец, идиот!

Нарушение домашнего ареста вело к тем-самым-пяти минутам, после которых выпущенный яд останавливал сердце.

— Оу.

— Оу, блять, — фыркнул Бакуго, переступая с ноги на ногу и морщась от вновь ударившей боли. Адреналин спадал, позволяя множествам ран на теле напомнить о себе. Они находились на другом конце города и не были в том состоянии, в котором успели бы добраться до квартиры за оставшееся время.

— Давайте, детки, я отвезу вас по домам! — крикнул Мик. — Так уж и быть, попрошу подбросить вас за, скажем так, причиненный ущерб. Закрепим наш договор о молчании. Не убью, не беспокойтесь.

Тодороки не думал. К черту все это, он просто хочет, чтобы эта проклятая ночь закончилась. Чтобы они с Бакуго оказались в квартире, в которой им грозило провести пару недель. Чтобы можно было позаботиться о ранах. Чтобы можно было завалиться на диван и закрыть глаза, отдавая себя на растерзание кошмарам (лучше в голове, чем здесь, в настоящем и физическом — хотя кто, блин, знает).

— Я не сяду к твоему срано… — возмутился Бакуго.

— Спасибо, Мик, — перебил его Тодороки. — Мы воспользуемся твоим предложением.

Тодороки развернулся, хватая злящегося Бакуго под локоть, и направился к уже знакомой машине.

========== XVIII. Оранжевая ночь. 35-49 ==========

Бакуго сидел на кровати и сонно смотрел на пальцы левой руки, на которые была наложена шина, закрепленная на запястье. Она доходила до ИРСа, показывающего всю ту же «8» — перчатку пришлось снять (процесс обошелся не без стиснутых зубов и не без сдавленных ругательств) и положить на верхнюю полку шкафа. Полуденное солнце скрывалось за густыми облаками, разлучая жителей Трайтона с последним теплом. Бакуго не мог сказать, как уснул, — после того, как они сели в предоставленную Миком машину, события запуталась в канители воспоминаний.

Они завалились в квартиру, ключи от которой Тодороки держал в кармане джинсов (свои обратились расплавленным куском железа в подорванном баре). Меньше, чем через полчаса, в квартиру раздался настойчивый стук вместе с громким «Бакуго! Тодороки!», разнесшимся по этажу. Дверь открыл Тодороки, впуская в помещение Киришиму вместе с поднятой во время сна врачом (та не бывала на выездах, только редко — очень). Врач, осмотрев его руку, сообщила о невозможности сделать рентгеновский снимок и наложила шину, предупредив, чтобы тот не снимал ее, пока не придет в больницу через три недели, и напрасно не тревожил руку. Тодороки с Киришимой торчали рядом и раздражали. Киришима суетился, ходя из угла в угол, и бормотал, какие они дураки, раз влипли в разборки между бандами (вскоре врач заставила его сесть и замолчать). Тодороки сидел на диване, наблюдая за действиями врача, осматривающего раны и ушибы, и молчал, сморенный произошедшим.

Произошедшее характеризовались громким словом пиздец.

Бакуго встал с кровати и направился в ванную, чтобы смыть въевшийся в нос запах подвала (не только в нос, но и под кожу, в вены, где пустился по ним, красным каналам, личинками копошащихся опарышей). Закрыл дверь, стянул футболку и оперся руками о раковину, стараясь не напрягать левую. Посмотрел на свое размноженное отражение и увидел копии синяков на плечах и груди, налившиеся синим, на разбитые губы и фингал под глазом, на оставшиеся следы так и не смытой из-за усталости крови. Обычный видок тех, кто нарывается на проблемы в подворотнях и по чистой случайности остается жив. Бакуго сцепил зубы. Он провел рукой по шее, на которой виднелся ожог, и опустил взгляд ниже, на грудь и живот, на которые приходилось несколько красных отметин, уже менее болящих после промывания и нанесения мази (перед глазами возник Даби, выдыхающий дым от сигареты в его лицо и сразу же подносящий ее к оголенному животу; магма растекалась по все большему участку кожи, поддаваясь горящему в подвальной темноте ярко-красному; помнились сжатые до болящих скул губы, прижатая чужой ногой рука к холодному полу и расплывающееся лицо ухмыляющегося Даби; повторять-пока-не-надоест).

Бакуго повернул вентиль, пуская мощную струю холодной воды и ставя под нее голову. Ту сковало, и затылок, на котором еще не зажила рана (ну хоть без сотрясения), заболел, зато в голове стало до звенящего пусто, словно вместе с водой в сток уносились последние два дня, запомнившиеся горящей лампой, сыростью, холодом и болью.

Бакуго залез в душ, держа левую руку на весу и смотря в протекающий потолок.

Он никогда не расскажет никому, как сильно ему было страшно в том темном подвале.

Он вошел на кухню, в которой Тодороки сидел на стуле, держа телефон и кружку.

— Я хотел приготовить завтрак, но готовить не из чего, — сказал Тодороки, посмотрев на него, одетого в футболку и джинсы. — Мы обречены на смерть от голода.

— Ну сдохнем и сдохнем, — сказал Бакуго, хотя хотел сказать совсем не это. Он сам не понимал, что именно, потому что мысли разбегались и слова в предложения не формулировались при малейшей попытке стать отголоском чего-то адекватного.

— Не это я планировал, — ответил Тодороки. По его глазам тоже казалось, что он хотел сказать другое. Смотреть, наверно, нужно было только в них, потому что по лицу никогда ничего не понималось; только за редким исключением, когда эмоции били фонтаном, напоминая снесенные пожарные гидранты. Как это было вчера, когда тот возник в дверном проеме подвала, или когда сдохший ублюдок… вчерашние картины вновь предстали перед ним: и сидящий на коленях Тодороки, и пистолет в его рту, и угрожающий трахнуть его ублюдок.

— Напишу Киришиме потом, — хрипло произнес Бакуго и откашлялся, проклиная все.

— Я уже написал. — Тодороки показал на телефон в руках. — Обещал прислать Каминари вместо себя.

— Заебись.

— Мне стоит сказать спасибо за то, что ты не выписал меня. — Тодороки провел пальцами по кромке наполовину пустой кружки с остывшим чаем.

— Так я и не выгонял тебя. — Бакуго отвернулся к окну. Виднелся клочок серого неба.

На кухне стало тихо. Только носящийся по округе ветер лениво завывал из-под щелей и вламывался в квартиру, готовясь устроить праздник по случаю победы над спрятавшимся в углу теплом — батареи не грели.

Говорить о том, что произошло в баре, они не решались. Один идиот попал в заваруху, ничего не подозревая, другой в эту заваруху влез сам, лично, хорошо (или нет) подумав перед этим. Выбрались и ладно, к черту все.

…Вот только к черту ничего у Бакуго не посылалось: что подвал, все еще преследующий сыростью (захотелось плотнее закрыть окна и закутаться в толстовку), что Тодороки, прижимающийся к его плечу лбом, будто Бакуго был самым… Бакуго осек себя.

— Нам здесь сидеть две недели? Какие… планы? — поинтересовался Тодороки, все так же не отлипая от кружки, будто его рука примагнитилась к ней.

— Да хер знает, — пожал плечами Бакуго.

Две недели в однокомнатной квартире без возможности выйти на улицу из-за пресловутых датчиков смутно представлялись что одному, что другому.

К вечеру к ним пришел Каминари, притащив сумку с продуктами, и передал от всего подполья, что они последние идиоты (он сказал не только это, слов было много, еще больше, чем вчера от Киришимы, потому что к ним присоединились переданные возмущения и переживания узнавших новости друзей; Тодороки — Бакуго не был уверен — удивленно приподнял бровь, когда речь зашла о беспокойстве за него). Бакуго послал Каминари, не отрываясь от разборки продуктов, Тодороки поблагодарил за помощь, закрыв за ним, спешащим на базу, дверь.

Две недели медленно потащились, напоминая выползших на пустую дорогу черепах и пространно глядящих на преграду длиной в несколько метров — хорошо хоть, что без машин в обе стороны.

Просмотры фильмов, скитания по просторам интернета, забег на маленькую личную библиотеку Бакуго спасали какое-то время, служа щитом от разговоров, которые… которые что? Когда он еще не был похищен ублюдками Даби, он собирался позвонить Тодороки, чтобы просто услышать его голос, потому что в висках стучало от ломки по двумордому засранцу, случайно залетевшему в его жизнь и поселившемуся в ней; сейчас Тодороки находился рядом — сидел в нескольких сантиметров от него, подперев спину подушкой, и неотрывно следил за тем, как сгорали три билборда, пока у Бакуго сгорало плечо от его близости.

Ничего он ему сейчас, конечно, не скажет.

Цепляться за него в подвале, притягивать к себе и проводить рукой по щеке, ероша волосы, казалось самым нормальным и самым правильным. Стены сдавили бы его, потолок опустился бы на голову, переламывая кости и превращая их в труху, отпусти он Тодороки тогда.

А здесь — давай, протяни руку — …

Бакуго сложил руки на груди, продолжая пялиться в экран и пытаться понять суть фильма.

А здесь на него навалились так и не решенные с самим собой вопросы (удар по голове в гараже — не тот итог, на который он рассчитывал). Он не мог отрицать очевидное (поздно уже) — влюбленность, но… но. «Но» представляло из себя сотни подвалов, сотни выстрелов и сотни всего, способного уничтожить его только начинающий строиться песочный замок с кривыми сердцами вместо ворот.

Через пару дней Тодороки пришло сообщение.

— Монома прислал фотографию, на которой работает один в баре и подыхает от нагрузки. Мне его не жаль. — Уже тише добавил он, поднося телефон к подбородку: — Кажется, он все же переживал.

— Кому его вообще может быть жаль, он долбоеб, и жаль ему только себя, — сказал Бакуго, раскинувшийся на кровати звездой. — Нет, люди типа все долбоебы, но он вершина долбоебизма.

— У тебя есть своя иерархия? — Тодороки отправил Мономе смайлик, отражающий безразличие.

— Теория четырех долбоебов, да. — Бакуго выставил здоровую руку, расставив пальцы. — По возрастанию. Есть тупые большие долбоебы, тупые маленькие долбоебы, не тупые большие долбоебы и не тупые маленькие долбоебы.

— Прости, что? — Тодороки вытянулся в лице и уставился на него во все глаза.

Бакуго закатил свои и недовольно поднялся.

— Самые бесячие это первые, — принялся объяснять он; не хватало только конспектов и костюма для завершения образа. — Потому что они не соображают нихрена, так еще и ведут себя, как последние мрази, которые только и могут, что на говно исходить. Вот это Монома. — Бакуго показал пальцем на телефон Тодороки. — Тупые маленькие долбоебы не сказать, что супер бесячие, но… — Бакуго почесал затылок, подбирая слова, — короче, они не хотят создавать проблемы, потому что они маленькие долбоебы, но все равно создают, потому что тупые. Вот это Каминари и Киришима, которые натворили всякой херни, а теперь пытаются с ней разобраться. Но типа… они не яркий прям пример, но после произошедшего я их на ранг выше не подниму.

— Пока не пройдут испытательный срок? — пошутил Тодороки, пытающийся уложить в голове информацию (и осмыслить).

— Да. — Бакуго кивнул и продолжил: — Не тупые большие долбоебы — самый опасный тип. Потому что у них мозги работают, но при этом в голове у них дерьмо. Это…

— Мик, — произнес Тодороки вместе с Бакуго.

— Не перебивай меня. — Бакуго погрозил ему пальцем. Тодороки пожал плечами.

— Самые адекватные — это не тупые маленькие долбоебы. Какой-нибудь…

— Тецутецу?

— Нет, спятил? — Вскинулся Бакуго. — Он ко второму типу, в голове только банда и мотоцикл. — Покрутил у виска для большей наглядности.

— Он переживал, когда ты его разбил. — Тодороки прищурился и добавил: — Сильно.

— Ну так а я о чем.

Они говорили обо всем, кроме важного, без конца избегая… избегал только Бакуго, потому что Тодороки-то все высказал еще тогда, когда он струсил и выгнал-невыгнал его из дома, чего ему…

Бакуго, разозлившись на самого себя, выдавил из тюбика больше мази для ожогов, чем хотел, и громко выругался на свое размноженное отражение в зеркале. Ожоги стали чуть менее заметными, но все же собирались стать неотъемлемой частью тела, побеждая в битве сходящие синяки.

Тодороки не говорил ничего по этому поводу. Не вызывался помочь, не говорил, чтобы тот не забывал пользоваться мазью, не наседал и вел себя так, словно не происходило ничего; только один раз бросил ему тюбик, когда тот собирался завалиться спать.

— Если ты захочешь о чем-то поговорить, я… здесь. В прямом смысле, я еще всю неделю отсюда никуда не денусь, — сказал взъерошенный Тодороки, сидя на кровати глухой ночью. Бакуго проснулся от кошмара и комкал одеяло здоровой рукой, пытаясь восстановить дыхание. Он же не кричал, да?.. он даже в подвале не кричал, так какого же…

Он посмотрел на ободранные обои (чтобы различить их в кромешной темноте, пришлось напрячься), пытаясь проморгаться и прийти в себя, но темные стены, возникшие пугающими образами в замутненном сознании, предстали перед ним вместе с горящей лампой — выглядывающей из-за туч луной. Психоделика собственного сочинения, отправляющая его на неделю назад, туда, где подвал, сигареты и наручники.

Тодороки чуть наклонился и взял его за правую руку, напоминая о своем присутствии и вырывая из подкатившей к горлу подвальной сырости.

— Отвали, — сухо произнес Бакуго, закрывая глаза и чувствуя боль в горле. Он переплел их с Тодороки пальцы и медленно выдохнул.

Присутствие Тодороки успокаивало. Привносило в его горящий беспокойный мирок уют, который он не ощущал в полной мере с тех пор, как сбежал из второго. Они были слишком контрастны, чтобы уживаться в четырех стенах, и все же… почти полтора месяца прошло, а Бакуго только сильнее прикипел к Тодороки (и, кажется, продолжал, потому что от чужих мягких поглаживаний по тыльной стороне ладони беспокойный мирок внутри уже не горел — подрывался).

— Ты сам… ты сам как, а? — спросил Бакуго, не смотря на него; нахмурился только сильнее, все еще не желая показывать волнение, но… оно ведь и так исходило от него еще там, в подвале, так что какая уже разница?

— Все хорошо, — мягко ответил Тодороки, крепче сжимая его пальцы.

— Хватит врать, придурок. — Бакуго повернулся — хмурый, сонный, злобно смотрящий на него, какого-то черта светящегося так, будто заменял лампочку.

— Не все хорошо, но я в состоянии справиться с этим, — поправил себя Тодороки. — Услуги психолога здесь вряд ли оказывают, так что выбора у меня в любом случае нет.

Горькая усмешка разрезала губы Бакуго. Прошлась острием по подбородку, оставила надрез на шее, ведя ниже. Подобралась к груди слева, где уже пустили корни связи очередной привязанности — хорошо пустили, глубоко, так, что ненависть и к себе росла из-за произошедшего, и к Тодороки, тупому придурку, залезшего с головой не в свои проблемы. Очередные горки с чувствами, на которых Бакуго сидел в кабинке без крыши и без ремней, готовясь к новой мертвой петле. Именно то, от чего он старался держаться как можно дальше, в итоге настигло его и усадило на аттракцион.

— И не вини себя. Ты делаешь это слишком часто, чтобы в итоге заметить.

— Я не… — Бакуго замолчал, опуская глаза. Взгляд упал на сцепленные в крепкий замок пальцы, едва видимые в темноте. — Отвали, — повторил он, заканчивая разговор; думал, по крайней мере, об этом, но с губ сорвалось: — Я так пересрал за тебя тогда. Я… блять… — Бакуго зажмурился, отгоняя всплывшие стены подвала. Затаивший дыхание Тодороки молчал. — Если ты еще раз выкинешь такую херню, я… я пока не придумал, но готовься к тому, что легко не отделаешься.

— К сожалению, человек, который мне не безразличен, — по нервам Бакуго разнеслись удары тока, — постоянно попадает в… — Тодороки задумался ненадолго; Бакуго даже не заметил паузы — в голове стоял глухой шум, — разной степени опасные ситуации. Обещать ничего не могу.

Тодороки поднялся с кровати, возвращаясь к себе на диван. Бакуго укрылся одеялом с головой, продолжая ощущать жар на правой ладони (и на щеках). Спустя час он пришел к выводу, что Тодороки попадает в «разной степени опасные ситуации» тоже, поэтому и он «обещать ничего не может», но говорить об этом было уже поздно.

На следующий день Бакуго поймал кинутый баллончик с краской, чуть не попавший в его лоб.

— Ты охренел? — возмутился Бакуго, сжимая баллончик. — Зачем ты вообще его достал?

Тодороки вытащил из заднего кармана телефон, разблокировал его и показал дизайн броской комнаты, стены которой были разрисованы ярким граффити.

— У тебя слишком уныло.

— Эй, моя квартира лучшая в районе. — Бакуго выхватил его телефон, пролистывая картинки домашних комнат и общественных мест с граффити, складывающиеся в простенькие городские сюжеты. Ничего дерзкого или выходящего за рамки приемлемости Лэдо — Бакуго нарисовал бы что-то более вызывающее, если бы ему предложили (можно и без предложений, чистой стены оказалось бы достаточно).

— Только в твоих мечтах. — Тодороки наклонился, чтобы достать еще несколько баллончиков и выставить их на полу. Бакуго засмотрелся на его задницу, обтянутую тканью джинсов. — Ну так что? — спросил он, развернувшись и приподняв бровь. Бакуго резко отвернулся, засовывая руку в карман и смотря на стену.

— Вонять будет. Придется балкон открывать. И я не знаю, что сюда можно впихнуть. Хотя… — Бакуго почесал затылок и заходил из угла в угол. — У меня была мысль сделать дыру в стене.

— Бакуго, я говорил про граффити, а не про порчу имущества.

— Да бля, дыра в стене. — Бакуго показал на стене примерные очертания. — Типа. Рисунок такой. — Посмотрел на несколько баллончиков с темными и несколькими яркими цветами — красный и желтый вместе с почти закончившимся белым. И зеленый, зеленого было целых два. — Здесь либо на космос, либо на лес.

Тодороки посмотрел на баллончики и с полным серьезности лицом произнес:

— Это может быть ядовитый космос.

Космос получился темным и не ядовитым (зеленую краску запихнули в шкаф обратно). Пришлось отодвигать кровать и стелить на пол чистые листы из альбома и утепляться сильнее, потому что ветер, дующий в окна, почувствовал свободу в лице открытой нараспашку балконной двери и теперь норовил забраться ледяными лапами под одежду.

Граффити получилось на половину стены. Бакуго убрал от лица рукав толстовки и отошел назад, чуть не споткнувшись о кровать. Трещины получились немного кривыми, но, в целом, не бросались в глаза. Две планеты — на большее не хватило краски — находились в отдалении друг от друга, освещаемые горящими звездами; вдалеке, черной точкой, прорезались всполохи взорвавшейся звезды.

— Это очень здорово, — произнес Тодороки, сидящий на диване с накинутым на плечи пледом. Его взгляд Бакуго ощущал затылком во время рисования, отчего рука несколько раз дергалась, и краска выходила за очерченные грани. Не в первый раз уже за проведенные вместе часы у Бакуго ток по волосам бежал и коротил искрами корни — от внимания к себе хотелось то ли в другую комнату свалить, то ли сделать что-то более странное (что-то более странное хотелось давно и сильно, но он все… он все не решался сделать последний шаг, отрывающий от земли).

Через несколько дней к ним завалился Сэро с пакетами продуктов и теплыми куртками. Даже несколько пачек сигарет притащил, и Бакуго только сейчас вспомнил, что так и не начал те, что купил Каминари неделей ранее. Они лежали в кухонном шкафу, закинутые им же к самой стене.

— У нас ничего нового, — широко улыбнувшись, сказал Сэро и открыл принесенную пачку печенья. Запихнул несколько штук в рот и громко захрустел ими. — Каминари с Асуи сидят над сайтом, пока Тецутецу с Ашидо грызутся между собой из-за аргументов для речи на площади.

— Поверить не могу, что говорю это, но я надеюсь, что этим займется Шинсо или Деку, — скривился Бакуго, доставая из пачки крендель.

— Все настолько плохо? — поинтересовался Тодороки и налил воду в чайник. Перед его глазами все еще стояла теплая куртка, от которой он не мог отвести взгляд десятью минутами ранее. Бакуго его понимал.

— Они слишком эмоциональны в своих высказываниях, — Сэро, на взгляд Бакуго, выразился куда более мягко, чем те заслуживали.

— Че еще нового? — спросил Бакуго.

— Мик не нарадуется происходящему, — сказал Сэро, засовывая в рот очередное печенье.

— Мик? — переспросил Бакуго, чувствуя подступающую злость от упоминания одного имени, выкрасившего его жизнь в темно-красный. Обошлось без эпитафии — и хер с ним (не хер, конечно, Бакуго бы при удобном случае прострелил ему затылок, если бы не дела поважнее). — Он-то здесь каким боком?

— Ну так ведь он теперь заправляет рейтингом, раз Даби подох. — Развел руками Сэро.

— Разве не Токоями?.. — Тодороки переглянулся с не менее удивленным Бакуго. — Они заключали какую-то сделку.

— Он мог сделать из него очередного мальчика на побегушках. — Бакуго недовольно изогнул губу. — Фиктивный бизнес-партнер.

Понимание того, что Мик заполучил власть, скользило по глотке железом, спускалось им же по пищеводу и разжигало внутри кострища ненависти, от которой не спасли бы ни литры воды, ни холодный душ. Этот ублюдок… Бакуго цыкнул. Может, он хотя бы отстанет от них, развлекаясь с новой игрушкой в виде рейтинга.

— Кстати, видишь, Бакуго, я, — Сэро тыкнул пальцем в свою грудь, — в отличие от тебя, — тыкнул Бакуго, — не бросаю друзей без еды, пока они сидят под арестом. — Сэро осуждающе покачал головой и с огорченным лицом принялся жевать печенье. — Тодороки, представляешь?

— Живу с тираном, — серьезно сказал тот; Бакуго посчитал, что это была шутка — но кто его…

— Я опоздал один раз! — Бакуго гневно уставился на Тодороки. — И все это произошло из-за тебя!

— Я здесь при чем? — удивился тот.

— Я тащил тебя к себе после стычки в переулке, хотя должен был переть в магазин за продуктами для этого идиота.

Тодороки задумчиво нахмурил брови.

— Ты тогда стоял у стены и курил.

— Я думал!

— Над списком?

— Хуиском.

Сэро откусил от печенья приличный кусок, тихо сетуя на то, что Бакуго променял друга на парня, но все-таки недостаточно тихо для того, чтобы они не услышали — Бакуго замер, Тодороки поджал губы и повернулся к зашипевшему чайнику.

Хруст печенья стоял на кухне с десяток секунд. Сэро начинал чувствовать себя неуютно. Он сказал что-то, что смутило их, но? что? Сэро шмыгнул носом и взял еще одно из пачки.

— Почему ты оказался под арестом? — спросил Тодороки, обращаясь к нему.

— А. — Сэро махнул рукой с печеньем, отчего крошки упали на пол. Бакуго стукнул зубами, и Сэро — нервно — загнал крошки под стол, не получая одобрения хозяина квартиры. — Где веник? — добродушно улыбнулся он. Бакуго ткнул пальцем под раковину. Сэро смиренно пошел к ней, что-то бубня Тодороки.

— Чего-чего ты там мелешь? — Бакуго сощурил глаза.

— Делюсь впечатлениями о том, какая ты хозяюшка.

— Прибью.

— Так почему? — спросил еще раз Тодороки, пока Сэро подметал пол на кухне, держа в другой руке совок.

— Собирал информацию про Айзаву и его дела, ошиваясь с его людьми. Шпион под прикрытием, который умудрился выйти сухим из воды. Ну почти. Во время одной из стычек пришлось выпустить пули в нескольких не самых приятных граждан нашего великого города. Тогда думал, что мне хана. Но, — Сэро победно улыбнулся, — в детстве я был поцелован в лобик ангелом и…

Бакуго закрыл лицо рукой, отказываясь слушать дальнейший бред. То, что ему хана, думали тогда не только Сэро, но и его друзья, узнавшие о перестрелке и не находившее себе места — телефон оказался разбит, Сэро пропал с улиц и не появлялся на базе. Чуть позже они выяснили, что тот сидел дома, ожидая, когда вернутся баллы.

— А что с передвижением того мудака? — спросил Бакуго.

— Курокавы? — уточнил Сэро и поставил совок с веником на место. — Киришима занимается этим.

— Что? — Бакуго, расслабленно сидящий на стуле, подскочил. — Какого хрена? Он вернулся на работу? В эту…

— Да, — прервал Сэро. — Мы думали над альтернативой, но проникнуть в крематорий без доступа невозможно. Бакуго, — выставил руку вперед — то ли обороняясь, то ли успокаивая, — мы говорим о базе данных, к которым мы не подберем ключа.

Бакуго не тупой, Бакуго понимает все это.

А еще он понимает, что дурак Киришима начал принимать на своей чертовой работе по развозке трупов, которая являлась рассадником наркомании. Бакуго читал, что тому, кто пытается слезть, нельзя, блять, нельзя возвращаться в среду, в которой это считается нормой.

— Ты не доверяешь ему? — спросил Тодороки, садясь на стул и не сводя с Бакуго глаз.

— Это ты как сюда приплел? — возмутился тот, отклоняясь назад и прислоняясь спиной к стене. — Блять, дело не в доверии, а в том, что такая хуйня может произойти снова. А я опять буду сидеть здесь и ничего не… — Бакуго прикусил язык и замолчал.

— Я уже говорил тебе не…

— А я сказал тебе тогда отвалить, — перебил он, тыча в Тодороки рукой с шиной.

— Наверно, я не расслышал.

— Думал о херне какой-то, вот и не расслышал.

— Самокритично, — весомо произнес Тодороки, опуская его замершую в воздухе руку на стол (пока шина не свалилась).

— Киришима не будет наступать на те же грабли, слышишь? — вступил Сэро, внимательно наблюдающий за ними и закативший в итоге глаза.

Бакуго фыркнул.

Слышит он все прекрасно, не глухой же.

— Пока вы тут сидите, как принцессы в башне, там люди выползают на мини-протесты и отказываются кидать штрафы. — Сэро указал большим пальцем на закрытое окно, за которым опавшие листья швыряло порывами ветра о стены-землю. — Всего-то стоило рассказать о грядущем обновлении, как вон, все повставали с задниц.

— Ну так мало кто горит желанием торчать здесь всю жизнь.

— Я читал комментарии на официальном сайте Трайтона под новостью про обновление ИРСов, — сказал Тодороки. — Многие из них довольно… агрессивны. Вероятно, повлиял и незапланированный рейд.

— Да тут все уже давно, как пороховая бочка, — произнес Бакуго. — Эта тупая обнова послужила искрой. Все не понимаю, как они допустили, чтобы эта штука попала к нам.

— Потому что они идиоты? — усмехнулся Сэро. — Хотелось бы верить, по крайней мере, в это. — Улыбка сошла на нет.

Бакуго промолчал.

Ночи становились холоднее, и стучащие капли дождя в окно ощущались так, будто разбивались над ухом — тонкие стены и толком не закрывающиеся окна делали из квартиры прямое продолжение улицы. Бакуго кутался в теплое одеяло с головой, разве что нос торчал (да и то не всегда), пока Тодороки, лежащий ближе к балкону, укрывался пледом.

Бакуго, смотря на его дрожащие плечи, не выдержал:

— Двигай сюда. Не хватало еще, чтобы ты меня заразил.

Тодороки, продолжая дрожать, поднялся, не прекращая укрываться пледом, и неловко уселся на кровать. Бакуго так же неловко приподнял конец одеяла, подпуская ближе.

Тодороки моргнул пару раз, потом еще, все сильнее ударяя по терпению Бакуго, но — успел; залез под одеяло быстрее, чем у того лопнуло терпение (Бакуго не знал, что делал бы по итогу — наверно, запихнул бы его силой).

— Спасибо, — поблагодарил Тодороки и приподнялся, чтобы положить на одеяло плед. Стало теплее.

Когда он окончательно улегся, Бакуго ощутил холод спиной и еле удержал себя от того, чтобы не удариться о разрисованную стену лбом — да, он не самый гостеприимный хозяин, но, черт возьми…

Бакуго развернулся, стараясь не смотреть на Тодороки, чтобы не свариться заживо, и, грубо обняв его, так же грубо прижал к себе;

и все-таки сварился — не весь, так хотя бы лицом, утыкающимся в разноцветный затылок и подушку одновременно.

— Баку…

— Заткнись, пока я тебя на балкон не выгнал.

Бакуго почувствовал легкую улыбку, скользнувшую по губам, и холодную руку, заботливо легшую на спину, по которой почти сразу же прошлась дрожь, прячась между позвонками. Тодороки пах хозяйственным мылом и кофе — запах сигарет выветрился вместе с тем, как Бакуго перестал курить и заполнять дымом все, к чему прикасался.

— Мне кажется странным кое-что, — через некоторое время произнес Тодороки, когда Бакуго почти уснул (он хотел уснуть как можно быстрее, потому что Тодороки в мыслях было слишком много; слишком много мыслей о теплоте тела в собственных руках, о дыхании, разносящимся по шее, о спутанных прядях, обрамляющих его щеки).

— Ну? — вопрос прозвучал хрипло. Уже поздно было убеждать себя, что это из-за сонливости, а не из-за легких, будто бы неосознанных поглаживаний по собственной спине. Не тогда, когда под своей ладонью чужая спина горела.

— Насчет Токоями и взрыва. — Тодороки приподнял голову, уставившись в бакуговский подбородок. — Разве Токоями не должен был лишиться баллов?

— Ты хочешь поговорить об этом сейчас? Серьезно?

— Да. Но мы можем поговорить о кое-чем другом, если ты готов.

Бакуго скрипнул зубами, и рука Тодороки на спине замерла. Он всегда готов говорить о чем угодно, просто сейчас он хочет спать, а не…

Бакуго в любом случае придется перестать игнорировать то, что само постепенно перестает игнорироваться; не настолько он упрямый, в конце концов, когда речь идет о чем-то, чего он все-таки хочет, хоть оно и кричит во все горло о риске и прочем-прочем. Никто не мечтает хреново закончить, но без возможной кривой дорожки к данному итогу и смысла, наверно, нет.

(Он просто подумает о дерьме в голове и в груди еще раз — завтра).

— Токоями же сказал, что Даби сам взорвал бар, — произнес Бакуго, не желая вспоминать события той недели, но Токоями с ублюдком Миком всплыли в его сознании, карикатурно кривя рожи.

— Но мы лично видели, как он направлялся в комнату с канистрами.

— И что? — возмутился Бакуго в разноцветную макушку. — Он не мог протянуть какой-нибудь… не знаю… детонатор? У нас дохрена всего есть на рынке. Я сам там затаривался.

— Но если Даби принимал участие в перестрелке на первом…

— Да, — перебил Бакуго, — на втором и в подвале его не было, когда мы выходили.

— И если Токоями, зашедший в подвал, оставил детонатор там, — продолжил Тодороки, — то как Даби мог взорвать бар?

Бакуго нахмурился. Свел брови, замер, почти не дыша.

— Что ты хочешь этим сказать?

Тодороки нервно вцепился в кофту Бакуго, перебирая теплую ткань — будто слова пытался подобрать, пока пальцы действовали самостоятельно. Бакуго, напряженный из-за свалившихся посреди ночи загадок, чуть расслабил плечи; дурак Тодороки, слишком, черт возьми, милый в неосознанном мельтешении, и вправду действовал на него лучше любого успокоительного (не раздражало даже).

— Я слышал об устройстве, которое может отключить от системы.

— А-а, да, тоже. — Бакуго кивнул, зарывшись в волосы Тодороки носом, и так и остался лежать; рука на его спине замерла и дыхание у груди остановилось. Он-то думал, что Тодороки скажет что поинтереснее, а тут… — Пустые байки, которые сочиняют дети.

— А вдруг нет? — не сразу задал вопрос Тодороки, не шевелясь. — У него же есть устройство, начисляющее рейтинг.

— Хочешь сказать, время от времени он барыжит взломом системы? — усмехнулся Бакуго. — Отключает себя, когда вздумается, и ни одно нарушение не может его огреть по голове?

— Я бы выразился по-другому.

— Нет. Он не может отключить себя, сидя за компом в своем загоне. — Бакуго тяжело вздохнул, прикрывая глаза и вспоминая давний разговор со знакомой; захотелось зевнуть и уснуть наконец. — Асуи рассказывала, что если и есть полный контроль над всей этой херней, то его можно добиться только в том случае, если иметь физический доступ к нему. Типа… бля, я не шарю в этом.

— Я помню этот разговор, — сказал Тодороки. — Асуи говорила про съемный носитель, который должен быть подключенным к ИРСу.

— Да-а, типа того. Какой-нибудь провод, флэшка. Диск там или… — глаза Бакуго расширились.

— Карта памяти, — произнесли они одновременно и резко приподнялись на локтях (чуть не запутавшись в согревающих объятиях и чуть не рухнув обратно). Загнанно уставились друг на друга и едва не столкнулись носами.

Упавшая в темноте карта памяти промелькнула в воспоминаниях обоих, рухнув на землю, рядом с их квартирой. Взрыв и —

— Я думал, что она упала с его стола, — сказал Бакуго в полном замешательстве — лицо Тодороки было таким же.

— Да. Я тоже.

— Ладно, — произнес Бакуго, опуская взгляд на приоткрытые губы Тодороки. Тодороки смотрел на его, не отрываясь. В последний раз такое происходило на лавке в парке и имело весьма ожидаемые последствия. — Я готов поверить на пару процентов в то, что эта штука существует, но откуда она у нашего психопата?

— Навестим его? — предложил Тодороки и, проведя языком по губам, прикрыл глаза. Он отвернулся, так и не услышав ответа. Поправил одеяло и поднял его до носа.

— После всей этой херни. — Бакуго посмотрел на его затылок (мысли про уткнуться в него и вновь устроить руку на спине-груди Тодороки закружились в голове). Бакуго отвернулся.

На следующий день Тодороки, сидящий возле шкафа, расставлял книги в алфавитном порядке. Он, нашедший тонкий ободок (Бакуго и не подозревал, что у него есть и такой хлам), надел его на голову, зачесав отросшую челку назад. Краска совсем сошла, и корни светло-русых волос отросли на макушке. Бакуго старался вида не подавать и не пялиться так откровенно, прикрываясь экраном ноутбука, но все равно ловил себя на том, что вместо игры в косынку смотрел на его сосредоточенное лицо.

Раскладывание книг по алфавиту и игра в косынку были последним сигналом к неутешительному выводу — почти двухнедельное сидение дома превратило мозги в жижу.

— В тебе проснулся перфекционист? — спросил Бакуго, когда Тодороки, обложенный книгами, читал заглавие очередной.

— Да.

Бакуго закатил глаза и уперся спиной в стену, смотря в окно, из которого дул все такой же сильный ветер. После прошедшей ночи Бакуго швырнул в Тодороки свитер с горлом, заставляя напялить одним грозным взглядом, под которым тот улыбнулся слишком грустно для того, кто не будет больше мерзнуть.

Бакуго вчера, окруженный его теплом и запахом (то, что он отвернулся к стене, не помогло), собирался разобраться с душащей неопределенностью.

А сейчас вот сидел, играл в косынку.

— Я все еще удивлен тому, что у тебя есть книга по детской психологии, — сказал Тодороки, посмотрев на изображение маленького человека на обложке.

— Там не все мои. — Бакуго отложил ноутбук и закрыл крышку, после чего сложил на груди руки.

— Отобрал у кого-то?

— Я что, похож на вора книг?

— Кстати, что-то подобное я видел здесь. — Тодороки засуетился, пытаясь отыскать книгу с похожим названием.

— Они раньше принадлежали мужику, который жил здесь, — объяснил Бакуго, вспоминая события двухлетней давности.

— И что с ним стало? — Тодороки оставил попытки отыскать книгу и повернулся к Бакуго, опираясь на край кровати локтями. — Ты его выгнал?

Бакуго возмутился: глубоко вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха.

— Я пошутил, — сказал Тодороки прежде, чем тот успел начать тираду о том, какой Тодороки тупой.

— Так шути так, чтобы твои шутки были похожи на шутки, кретин.

Тодороки пожал плечами.

Бакуго опустил глаза на свои вытянутые ноги, одетые в дырявые джинсы и теплые носки. Они ловили отголоски холода, бежавшего по полу квартиры, и забирались на кровать. Не квартира, а эпицентр начинающегося ледникового периода. Тодороки сидел напротив, продолжая упираться в кровать локтями и смотреть на Бакуго так — немного тоскливо, с тлеющим в глазах углями, от которых холода было столько же, сколько итепла.

Бакуго ненавидел рассказать что-либо о себе, потому что это все равно, что снимать скальп, оголять сухожилия на руках и побеги вен. Маленький экскурс внутрь себя, мчась по автомобильной трассе к оврагу без подушки безопасности и застегнутого ремня. Какая-то глупость, короче, обреченная на последствия.

Он, подобрав под себя ноги и скрестив их, постучал правой ладонью по кровати. Тодороки, озадаченный, поднялся и сел напротив. Бакуго молчал, кусая губы. Тодороки тоже.

— Когда я учился в выпускном классе школы, — начал Бакуго, — моих родителей убили. Отправили мне сообщение на ИРС, типа они помешали проведению рейда. Понятия, блять, не имею, как именно, потому что нихера не объяснили. И ублюдок Курокава разобрался с ними. Исходя из безопасности граждан. Херню придумали короче.

Бакуго сцепил пальцы на левом локте, невольно проваливаясь в воспоминания, в которых родители из родителей превращались в буквы на телефоне и лишались физической оболочки (ту спустя несколько часов сожгли в местном крематории, пока он торчал в школе).

Тодороки раскрыл рот, желая что-то сказать, но передумал, смиренно ожидая, когда он продолжит.

— Я тогда несколько дней слонялся по округе, потому что не мог заставить себя в квартиру зайти. Но потом… завалился. И увидел, как какие-то ублюдки рылись в ней, переворошив вообще все. Вещи были раскиданы, техника валялась, мебель перевернута. Я тогда охренел и тупо стоял, уставившись на этот пиздец, пока не услышал, как кто-то из них сказал про какого-то Мика, который держит клуб. Ну я очнулся, пошел орать на них, но… — Бакуго скривился, стыдясь дальнейшего; и все же, мельком глянув на Тодороки, участливо слушающего его, сказал: — Они особо не парились и вырубили меня. Когда я пришел в себя, то их уже не было. Я тогда еще подумал, что они сперли что-то. Не могли же просто так припереть. В итоге до меня дошло, что пропал жетон, который я таскал на шее. Представь этот пиздец — припереть и отдать мудакам в руки то, что им было нужно.

На сетчатке глаз Бакуго отпечатался стоящий в квартире погром: перевернутый диван и стол, разбросанные по полу и выкинутые из шкафов вещи. Бакуго помнил, как поднялся, держась за стену — голова гудела, хотя он не чувствовал тошноту, и предпринял попытки обыска, занявшие остаток дня и всю ночь, перекочевавшую в утро, под которое он уснул на диване с рамкой для фотографий.

— Когда я проснулся, то завалился в третий район, чтобы отыскать этого сраного Мика. Ну и нашел. Хрен знает вообще, почему меня тогда не пристрелили, потому что вел я себя неадекватно и орал, что перережу глотку их боссу, если тот не поднимет свой зад. Э-э-э, да, — Бакуго почесал затылок; ему всегда была свойственна импульсивность, но сейчас, глядя на свои действия спустя четыре года, он был готов покрутить у прошлой версии себя у виска. — Походу, этого ублюдка повеселила такая херня, ну оборжаться же просто — какой-то подросток заваливается и угрожает тому, кто крышует половину района. Мы с ним договорились, что он вернет то, что забрал, если я проработаю на него четыре года.

Тодороки, вспомнив что-то, вздохнул и медленно выдохнул, кивая непонятно кому.

— Я бы, блять, не согласился, если бы…

— Если бы твоих родителей не убили?

— Бля… не только в этом дело. — Бакуго запустил пальцы в челку, суматошно ероша ее и чуть привставая, чтобы усесться удобнее. — Я тогда злился на весь мир. На рейды, на саму систему, на всю херню, из-за которой моя подруга порезала себе вены, пока два других торчали в третьем и едва сводили концы с концами. Там еще у круглолицей херня с отцом была, а еще и мои… Короче, я просто хотел… — Бакуго зажмурился и сжал губы. Медленно открыл глаза. — Что-то сделать. Повыебываться? Не знаю, бля, не ебу. — Еще раз приподнялся и наконец сел прямо; взъерошенная челка стояла торчком. — Просто, блять, знай, что я поперся к Мику не только потому, чтобы докопаться, какого хера произошло, а…

Тодороки, так и не услышав продолжения, кивнул.

— Я понимаю.

— Нашел дешевую квартиру в четвертом и переехал, особо ничего не взяв из старой. И начал распространять товар. Ашидо с Киришимой еще пытались со мной связаться, но я… сменил телефон, потому что было не до них. — Бакуго нахмурился, сомневаясь в правдивости своих слов, будто старательно обходил стороной истинную причину.

— Ты не хотел, чтобы они видели, чем ты… — Тодороки осекся. Нахмурился. — Нет.

— Че?

— Ты хотел обезопасить себя, — мягко-твердо произнес он. — Чтобы… опять не слоняться по городу несколько суток.

Бакуго захотел закурить впервые за две недели. Так, что губы зачесались и язык свернулся в трубку. Он поднялся с кровати (пол не провалился под ним, уже здорово) и направился на кухню, где достал из шкафа не начатую пачку.

Тодороки, продолжающий сидеть, услышал, как тот открыл окно.

Бакуго вернулся через десять минут, кинув пачку на нижнюю полку шкафа, и повалился на кровать, вновь подогнув под себя ноги. Проще, в общем-то, не стало, просто… Бакуго посмотрел на Тодороки, ожидающего продолжение.

— Я работал на него полгода, пока не нарвался на проблемы в виде ножа в животе. — Он прислонил ладонь к шраму, который находился справа, немного выше тазовой кости. — Валялся в четвертом, думал, что сдохну, но очнулся в больнице. Ну ты был в ней. Оказалось, какой-то мужик нашел меня и спас. Я подумал, ну пиздец он дебил, а когда увидел его, убедился в этом. Реально же дебил. Он был слишком жизнерадостным для района и… не знаю, просто я охренел тогда, может, из-за того, что валялся под наркозом. Пролежал там пару дней, пока этот мужик возле меня трясся, будто ему заняться больше нечем было.

Перед ним в быстрой перемотке пронеслись смутно запомнившиеся запахи спирта, серого потолка и гудения медицинской техники, еще тогда подающей признаки жизни. Он бы, наверно, удивился бы больше тому, в каком конкретно месте оказался (он слышал о медицинском ужасе бедных районов Трайтона, но видеть — совсем другое), если бы живот не так болел.

— Когда смог встать на ноги и свалить оттуда, то понял, что идти некуда, потому что с квартиры, которую я снимал, меня уже выперли. Не внес аренду за месяц. Ну и в общем этот мужик притащил меня к себе. Я все понять не мог, почему он не забил на меня, пока мне Деку не сказал, что тот всегда был слишком ответственным и э-э добрым. — Бакуго передернуло.

— Деку? — переспросил Тодороки.

— Мидория.

— Я понял. Но при чем здесь он?

— А. — Бакуго махнул рукой. — Оказалось, что он был его школьным учителем в началке, когда они оба в Лэдо тусили. Я так с Деку и познакомился — они узнали друг друга около магаза, пока я рядом ошивался. Я-то думал, что наконец-то Тошинори перестанет меня опекать, потому что меня это бесило, так он начал опекать еще и Деку. Пиздец какой-то был. Деку еще такой дружелюбный, меня тошнило от них обоих.

Тодороки улыбнулся.

— Ты че лыбишься?

Тодороки помотал головой.

— Ну и не лыбься.

— Хорошо, не буду.

Бакуго кинул в него подушку, потому что тот все равно продолжал лыбиться. Тодороки ее поймал и, обхватив ее, попросил продолжить.

— Короче, мы какое-то время жили вместе.

— Ты, Тошинори и Деку?

— Спятил? — ужаснулся Бакуго. — Какой, нахрен, Деку? Нет. Без него.

— Чем он тебе так не нравится? — Тодороки в задумчивости постучал пальцами по покрывалу. — Несмотря на то, что ты цепляешься к нему, все равно видно, что вы… своеобразно ладите. И связывает вас куда больше, чем я думал.

— Он мне не не нравится. Он меня бесит. — Бакуго наморщил нос, вспоминая вечно светящееся оптимизмом лицо Деку с веснушками. — Такое впечатление, будто половину этих улыбок он тренировал перед зеркалом вместе с позитивным настроем и политикой ненасилия. Смотрите, какой добрый и милый Деку, да, прям сто процентов? Внутри у него наверняка какое-то дерьмо сидит, просто он не показывает этого. — Бакуго понимал, что распалялся все больше, но не мог остановиться. — Раздражает меня, когда люди на себя дофига берут, пока сами… забей.

— Может, он не хочет, чтобы за него переживали другие, — предположил Тодороки, искоса поглядывая на Бакуго. И Бакуго почему-то очень не понравился этот взгляд, но объяснить причину этого он так себе и не смог.

— Хочет, не хочет, какая разница? Они все равно будут переживать, одними «все в порядке» ты проблемы не решишь.

На несколько секунд в комнате повисла тишина, а потом Тодороки произнес:

— Вы очень похожи, мне кажется.

— Что? — Бакуго подавился вдохом и резко выпрямился, будто его ударило шокером.

— Неважно. — Замотал головой Тодороки. — Так что произошло дальше?

— Не пытайся перевести тему.

— Я уже перевел. Так что?

Бакуго смерил его пронзительным взглядом — вот только Тодороки хоть бы что, даже бровью не дернул — и сказал:

— Тошинори особо в дела мои не лез, хотя каждый раз говорил, чтобы я был осторожен. Может, выкупил сразу, что с Миком я вожусь не просто потому, что мне нравится, ну и… — Бакуго нахмурился из-за некстати вспомнившейся ссоры, когда Тошинори, не способный и дальше молча наблюдать за тем, как тот крутится среди последнего сброда района, впервые наорал на него. — Он меня стрелять научил, кстати. Ходил в детстве в какой-то кружок, пока их не ограничили.

— Да, — сказал Тодороки и возвел глаза к потолку. — Они запрещены около двадцати лет, потому что порождают насилие.

— Насилие порождают долбоебы, — фыркнул Бакуго; долбоебами был полон не только Трайтон, он это в фильмах видел и в книгах читал (лично ведь понаблюдать не удалось). — И баллончики с краской они с Деку мне подогнали, когда спалили, что я чет черкаю в альбоме.

Тот год жизни в четвертом оказался куда лучше, чем первые полгода пребывания там же. И намного лучше, чем последние два дня во втором. После толкания наркоты ему не нужно было возвращаться в пустую квартиру, в которой всякая глупость лезла в голову, и париться из-за того, что баллы могут опуститься ниже десятки — тоже (вряд ли нашелся бы кто-то, кто был готов притащить ему продукты). Полгода отдаления от всех в итоге закончились оглушительным провалом.

— Что с ним случилось? — тихо спросил Тодороки.

Бакуго опустил руку и положил ее на колено.

— Зарезали в подворотне. Иронично, да?

— Немного. Так это ты про него на мосту говорил?

— Э? — Бакуго задумался, пытаясь вспомнить давний разговор. — Да. Деку тогда ввязался во всю эту муть с сопротивлением. Они ведь с Шинсо первые ее замутили, так что он и меня пытался затащить. Я слал его, потому что в моей жизни и так фигни полно. Ну а… — плечи Бакуго опустились, — после того, как Тошинори сдох, я… от нехрен делать поперся к Деку и ко. Занимался какое-то время тем, что собирал инфу на Мика. Как Сэро на Айзаву. Ну и все.

Десятиминутная (или дольше? время остановилось) автобиографическая история подошла к концу. Можно вставать с проваливающихся сидений и выходить из полупустого зала.

— Что насчет того, что Мик забрал из твоего дома во втором? Ты сказал о каком-то жетоне.

— А. — Бакуго шмыгнул носом и посмотрел на шкаф. — Да, он его отдал.

Бакуго поднялся с кровати и, разминая шею, подошел к шкафу напротив. Порылся среди полок, переставил несколько вещей, чуть не уронив провод для зарядки телефона и лежащий рядом старый пистолет (купленный у Айзавы так и остался в баре), и достал металлический жетон на цепочке. Тодороки заинтересованно уставился на него, не понимая, в чем ценность жетона как информационного ресурса. Бакуго раскрыл жетон и достал из него карту памяти.

— Мать подарила мне копию на день рождения в начале марта. А у меня-то в апреле. Я тогда не понял, что это за фигня, и подзабил, просто носил на шее. — Бакуго, засунув карту обратно, передал Тодороки жетон, который тот принялся осторожно крутить. Обычная дешевая побрякушка, которую можно найти в магазинах второго. — Уже потом, как он у меня пропал, я понял, что был полным идиотом. Мать скинула на него копию расследования, которое проводила как журналистка. — Бакуго скрестил на груди руки, приподнимая плечи. — Ну и фотки с какого-то хрена закинула. Будто они мне, блять, нужны.

— А Мик?

— Он повыебывался тогда. — Бакуго сел на скрипнувшую кровать, и Тодороки положил жетон рядом. — Ты как раз здесь уже был, мы вместе с тобой в клуб мотались. Я напомнил ему, чтобы он выполнил договор, но он отложил на неделю. Походу, хотел, чтобы долбодаби меня прирезал за это время, но как-то не сложилось. — Развел руки в сторону и криво ухмыльнулся. — Его больше подыхающий братец волновал, чем я.

— Вот как.

— Ага. Там на него инфы вроде как немного было, но я не знаю, что конкретно, потому что он ее удалил. Мать занималась расследованием коррупции в Трайтоне. Она… она же, как и ты, из Лэдо. — Тодороки приподнял бровь. — Нарушила какое-то правило о неразглашение информации, как только закончила универ, ну и притащилась сюда. — Бакуго опустил голову, рассматривая складки на покрывале. Принялся их разглаживать. Его мать не так много рассказывала о Лэдо, да и то, что он успел узнать от нее, с каждым годом устаревало. Но, может, он не отказался бы послушать еще что-нибудь (даже то, что слышал), пока стоящий за плитой отец следил бы за готовящимся ужином. — Она и откопала номер ИРСа Курокавы, — продолжил он через некоторое время, когда узор на покрывале перестал обрываться и складки пропали, — по которому его передвижение Киришима пытается выследить. Цены несколько лет назад здесь подскочили и уровень дохода снизился, из-за чего больше людей пошло на ТЭС, хотя там тоже нихрена хорошего не было. Ну мать и узнала, что мудила из бюро гребет деньги лопатой с ТЭС и со всего Трайтона. — Показал пальцем на окно, за которым виднелся дым с ТЭС — насмешка над Бакуго, даже из дома выходить не надо. — Кладет хер на безопасность, только цены завышает. Назвала черновой вариант статьи «Хорошо беспросветно», я поорал, когда прочитал. Ну, знаешь… слишком пафосно?

— Нет, по-моему, отлично. Отражает суть того, что творится в Трайтоне. — Тодороки задумался, и его губы сжались. — Не только в Трайтоне. — Поймал уставший за долгий рассказ взгляд Бакуго и твердо сказал: — Людям бы понравилось. Однако я не понимаю, почему Мик не удалил всю информацию. И о Курокаве, и о директоре бюро?

— А ты думаешь, он парится о них? — Бакуго иронично усмехнулся. — Он думает только о себе. Наверняка прознал, что у матери было что-то на него, и решил прибрать инфу к рукам. Или, может, ему самому то, что есть на этой флэшке, нужно. Как перестраховка.

— Можно долго рассуждать о мотивах Мика.

— Я об этом и говорю. — Впрочем, Бакуго не собирался этим заниматься; последний, кем он хотел забивать голову сейчас, был чертов Мик. — Главное, что он вернул флэшку, остальное меня не касается. Данные никакие не трогал и не менял, как мне Асуи сказала, так что хрен с ним.

— Хорошо, я понял, — сказал Тодороки и выжидательно посмотрел на Бакуго.

— Короче, чувак из бюро узнал о готовящемся расследовании и сообщил Курокаве. Они стерли все ее найденные данные, кроме… — Бакуго показал пальцем на лежащий рядом жетон. — А потом тот разобрался уже с родителями. — Бакуго сжал кулаки. — А я решил после этого разобраться с ним. На площади хотел пристрелить, но один придурок мне помешал.

— В таком случае разбираться нужно и с директором бюро, — осторожно произнес Тодороки.

— С этим пусть Шинсо с Деку ебутся. Мудак из бюро та еще мразь, но не он взводил курок. Хотя и его бы прикончить было бы неплохо, потому что он в этом тоже замешан.

В комнате повисла тишина.

На Бакуго накатила усталость, как если бы он провел на беговой дорожке пару часов, за которые несколько раз слетал с нее, пропахивая носом пол, но каждый раз стойко поднимался, игнорируя негнущиеся ноги. И снова падал, да. Так себе кросс.

— Спасибо, что поделился со мной, — произнес Тодороки, глядя прямо в глаза.

— Ага, — сконфузился Бакуго, цепляясь пальцами за покрывало.

Рассказывать о своей биографии, которую никогда не напишут в книгах и не будут издавать миллионным тиражом, ставя рядом с бестселлерами, было… как скальпелем по коже. Оголенные провода, оголенные нервы, на которых пляшут искры, возносясь к облачному небу. Просто отвратно. И очень смущает.

Тупой Тодороки за полтора месяца умудрился влезть в его жизнь и дальше — глубже, — согрев себе место под так и ни разу не вышедшим солнцем. Вечное затмение вперемешку с грозами и дождями. У Тодороки будто зонтик был и громоотвод (нервы из стали еще).

— Я не рассказывал это никому. О себе, в общем. Вип-инфа, — произнес Бакуго, перебирая вспотевшими пальцами покрывало. И уже тише, вконец снося выставленные стены-замки с многовековыми сводами-куполами: — Для вип-тебя. Ничего не скажешь? Обо всем… обо всем этом?

Бакуго не понимал, что хотел или не хотел(?) услышать. Получить какую-то обратную реакцию?.. Даже обычного кивка стало бы достаточно (или нет). Он запутался.

— Не знаю, что сказать, — произнес Тодороки, пожимая плечами и наблюдая за тем, как покрывало собиралось кривой горкой под чужой ладонью.

— Ну так, блять, придумай. Напряги извилины.

— Я уже говорил, что мне нравится узнавать больше о тебе. И мое мнение не поменялось о тебе после твоего рассказа. Я думаю… — Тодороки посветлел лицом. — О.

— Ну давай, удиви. — Бакуго нахально улыбнулся, вскинув подбородок.

— Я думаю, что влюбился в тебя еще сильнее.

У Бакуго все в груди сдавило, внизу живота тугой ком встал и воздух в легких стал тяжелым, как если бы весил, как несколько теплоходов.

Бакуго никогда не был силен в словах. А действия всегда больше говорили о человеке, чем… да и удавались ему лучше, так что… По крайней мере, говоря через рот, он лажал гораздо чаще, поэтому… Хотя и поступки его не всегда… Нет, все же и с поступками дела обстояли…

— Бакуго, — произнес Тодороки, останавливая его мыслительный поток, грозящий расплющить Бакуго о ближайшие скалы; скалы собственного сознания, в котором опять — апокалипсис из-за тупого…. — У тебя снова такое лицо, будто ты хочешь перебить половину города.

— Я не этого хочу, идиот, — сказал он, вновь сжимая покрывало и потерянно опуская глаза.

— А чего тогда? — Тодороки наклонился чуть ближе к нему.

— Чтобы ты отстал. — Бакуго звучал жалко, звучал смешно, потому что весь его вид — поплывшие глаза, алеющие щеки и поверхностное дыхание.

— На твоем языке это означает «ты мне очень нравишься»? — Тодороки наклонился еще ближе, сокращая расстояние, но недостаточно для того, чтобы можно было встретить чужие губы и накрыть их теплом, от которого само пепелище выгорело бы вновь.

— Да, — сказал Бакуго. — Да, блять, — уверенно повторил, поднимая на него глаза. — Не понятно, что ли?

— Так себе у тебя с объяснениями. — Тодороки перехватил его руку и, переплетя пальцы, бережно прислонил к своей щеке, глядя на Бакуго из-под полуопущенных век. Прислонил наполнившуюся тремором ладонь к своим губам, оставляя легкий поцелуй, сравнимый с тысячью сброшенных бомб.

— Нормальные объяснения. — Бакуго стало душно — куда еще-то? — стало до одури душно, и в голове пронесся морок, под которым у него защемило сердце, наполняя сладостной, предвкушающей болью грудь.

Тодороки поцеловал в запястье; перед глазами все замерцало, наполняясь пыльцой от крыльев бабочек. Улыбался, незаметно кончиками губ касаясь кожи.

Бакуго не выдержал и — выхватив руку, вцепился в ворот свитера и потянул на себя (с действиями все-таки дела и вправду обстояли получше).

Губы встретились с губами, и несколько созвездий взорвалось; голова закружилась. Бакуго целовал жадно и пылко, будто поверить не мог в реальность ставшего сбитым дыхания, рук на шее и плечах, которых было много-мало, и касаний, топящих тело в раскаленном масле. Происходящее звучало там-тамами, которые скандировали «глупо» и «по-детски», повторяли, что такое — поглощающее и всеобъемлющее — никогда не должно было его захватить, а оно — вон, прижало к стене, навалившись, и углубило поцелуй, от которого только задыхаться и оставалось, все сильнее прижимая к себе Тодороки. Кровать стала жерлом вулкана, сама комната накалилась, являя собой поверхность солнца — обжигала и плавила то, что не плавилось под чужими руками, вседозволенно перебирающих пряди на затылке.

Тодороки целовал, позволяя тому вести, льнул к нему, открывал рот и утыкался носом в щеку, не решаясь посмотреть в глаза; он бы ослеп, не совладав с собой, потому что Бакуго, полностью доверившийся, краснел и горел щеками, вздрагивал от робких касаний к горячему животу и бокам и сам тянулся к нему. Голова не соображала, мысли перескакивали с одной на другую, в которых только буквы менялись местами в имени Бакуго.

Бакуго сорвало крышу. Окончательно — отломало с торчащими балками и унесло штормом куда-то далеко, наверняка за тридевять земель, чтобы не быть найденной никогда. Бакуго сам бы ее погнал, если бы вздумала вернуться, потому что какая, к черту, крыша, если Тодороки, этот тупой двумордый, полнейший кретин и болван с припухшими губами и взъерошенными волосами, в которых светлые пряди перепутались с салатовыми, прижимался к нему раскаленным лбом и смотрел так, что не поймешь — то ли начал тонуть, то ли уже.

— Бакуго, — прошептал он, оставляя поцелуй в уголке губ и ниже, прикусив подбородок.

— М? — Бакуго, вцепившись в пряди на затылке, чуть повернул голову в сторону, позволяя ему больше (как никому не позволял).

— Мне кажется, я сейчас тебя трахну. — Тодороки прикусил кожу на шее и тяжело выдохнул, уткнувшись в нее носом; вдохнул едва слышно и прикрыл глаза.

А Бакуго вспыхнул и сгорел, оставшись на кровати тлеющими углями.

Жаркие картины в суматохе пронеслись перед ним — и пальцы, вцепившиеся в покрывало, и зажмуренные глаза, и тяжесть чужого тела, закрывающим собой и ТЭС, и Трайтон, и весь чертов мир.

— Это я, может, тебя трахну, — глухо проговорил Бакуго и отпихнул его (и удивился, что рука поддалась). Тодороки выпрямился, но так и остался сидеть рядом, восстанавливая дыхание и облизывая припухшие губы.

— Подкинем монетку.

— Орел — я трахаю тебя, решка — ты трахаешься мной.

— У меня такое впечатление, будто меня разводят. — Тодороки лукаво сощурил глаза, и Бакуго замер, запечатляя момент — он и не думал, что тот так может.

— Ага-да. — Бакуго ухмыльнулся в ответ. — У нас нет ни смазки, не презервативов.

— Я нашел у тебя ободок под паркетом. Нужно получше поискать. Вдруг что-то завалялось.

— Ну давай, отправляйся на поиски, пну тебя на удачу. — Бакуго вопреки словам притянул его за свитер. Тодороки успел упереться рукой в стену и не стукнуться с ним лбом. — Или мы можем подрочить друг другу, — произнес он, упрямо глядя в подернутые дымкой глаза (у самого были точно такие же).

— Второй вариант меня устраивает больше. — Тодороки удобнее сел, так, чтобы нога свисала с кровати, и положил на свою чужую, раскрывая Бакуго. Повел рукой по бедру, сжимая его.

— Да, я заметил. — Бакуго уперся взглядом в натянутую ткань джинсов Тодороки и многообещающе ухмыльнулся. Внутри же все сжалось от осознания, что он был причиной его возбуждения.

— Кто бы говорил. — Тодороки положил руку на его пах и сдавил; глаза заволокло пеленой, и радужка, обычно светлая, потемнела. Бакуго медленно выдохнул и, чтобы отвлечься, наклонился, оставляя поцелуй на шраме от ожога у уголка глаза. Потом еще один и еще, чувствуя губами неровную кожу и сам же дурея от обычно не свойственной ему нежности; что это вообще такое с ним… — Тебе не противно?

— Че? — Бакуго отстранился, пытаясь поймать его взгляд, но вместо этого натыкаясь на отвернувшееся лицо. — Я же сам предложил подрочить, почему мне противно-то должно быть?

— Я не об этом, — сказал Тодороки.

— Тогда о чем? — Бакуго потряс его за плечо, не услышав ответа. — Эй?

— О шраме. От ожога.

— Ты идиот? — Бакуго выпрямился и грубовато схватил его за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Нет. С каких пор ты вообще комплексуешь из-за такой фигни? — Тодороки продолжал молчать и выводить Бакуго из себя. — Если не расскажешь, я возбужу тебя и не дам тебе кончить. — Чтобы подтвердить свои слова, задрал его свитер, провел ладонью по напрягшемуся животу и забрался под кромку нижнего белья.

— Ты на самом деле собрался угрожать мне этим? — Тодороки зажмурил один глаз, ощущая легкие поглаживания у основания и то, как дрожали пальцы, перебирающие дорожку лобковых волос.

— Да, — веско произнес Бакуго, пряча за решительностью смущение, и Тодороки сдался:

— Во время рейда. Один рейдер сказал, что у меня… уродливое лицо, — объяснил Тодороки, опуская голову. Ободок не дал скрыть ожог отросшей челкой.

Сказать, что Бакуго охренел, это ничего не сказать. Он так и замер с рукой в его джинсах и с вытянувшимся лицом. На нем удивление сменялось гневом, а смех тупой злостью.

— Ты, блять, видел вообще себя?

Тодороки приподнял голову, встречаясь с ним взглядом, в котором сквозило недоумение вперемешку с чем-то, похожим на обожание. Тодороки был чертовски красив, начиная с тела, на которое Бакуго бессовестно залипал, когда тот выходил из ванной, и заканчивая лицом с острым подбородком, разноцветными глазами и шрамом от ожога.

— Твое лицо настолько охуенное, что я бы его трахнул, — произнес Бакуго.

— Я… — Тодороки моргнул, впадая в ступор. — Как я должен реагировать? Предлагаешь сделать тебе минет?

— Блять, не… — Бакуго, в общем-то, против не был, просто… — Заткнись. И не забивай голову всякой херней. Хотя бы не тогда, когда собираешься мне отдрочить. Смотри, как тебе повезло, — Бакуго приспустил его джинсы и провел рукой вниз по его вставшему члену, заставляя невольно охнуть, — у меня сломаны пальцы на левой, а не на правой руке.

— Все для меня. — Тодороки, покрывшись аляповатым румянцем, неровно оставшимся на щеках и шее (то ли из-за его слов, то ли из-за действий; может, из-за всего сразу), расстегнул пуговицу и молнию на джинсах Бакуго дрожащей рукой.

— Тебе что, реально никто, с кем ты встречался, не говорил, какой ты охренеть красивый? — Бакуго растер выступившую смазку по головке, опуская взгляд и сразу прикусывая нижнюю губу; во рту стало сухо. Не то чтобы он никогда не представлял член Тодороки, просто…

Тодороки шумно выдохнул, как если бы легкие рвались, переполненные кислородом, и уткнулся лбом в шею Бакуго, закрыв глаза, потому что какой в них толк — перед ними появлялись черные точки и всполохи белых искр давящего наслаждения, от которого низ живота топился в огненных всполохах.

— Я не встречался ни с кем, — произнес в шею, опаляя жаром.

Бакуго глухо сглотнул.

— Так что, это у тебя сейчас… в первый раз?

— Да. — Пальцы Тодороки, соединенные в кольцо, скользнули по его возбужденному члену. — А у тебя?

— Нет, рехнулся, что ли? — выдохнул Бакуго, облизывая губы. По его телу растеклась дрожь, скатывающаяся с затылка и доходящая до поясницы от медленных, неловких движений; задела каждый позвонок, отдающий пульсацией сладко-манящего. Он ткнулся носом в мокрый висок Тодороки, заполошно дышащего в покрывшуюся мурашками шею и щекотавшего волосами щеку. Такого жаркого и податливого. — Да, — уже тише, — тоже.

Тодороки вздрагивал от каждого движения собранных в кулак пальцев, от которых по телу разносились тягучие, кисельные волны болезненного удовольствия, и дарил такие же — у Бакуго низ живота скручивало в вязкий узел, перед глазами плыло и сердце колотилось ненормально быстро (не может быть, чтобы так стучало, совсем за гранью уже); Тодороки наверняка слышал все, если не был оглушен своим.

Бакуго пожалел, что не мог схватить его за волосы и потянуть назад для поцелуя, чтобы звезды и галактики.

Звезды и галактики поймал Бакуго — Тодороки, забравшись другой ладонью под ткань его толстовки, очертил грудные мышцы и скользнул языком по солоноватой шее. Тодороки сбивчиво дышал, слабо сжимал его сосок и выцеловывал обожженную кожу с оставшимся ожогом от сигареты. Бакуго прикусил мочку его уха в отместку и ускорил движения рукой.

Тодороки, оставив еще один поцелуй (и еще), посмотрел на него. С забранной назад челкой и мокрыми губами Тодороки выглядел слишком… слишком для Бакуго, у которого стены с потолком поменялись местами, чтобы, наверно, улететь в нарисованную космо-дыру, прямиком к готовящейся взорваться звезде.

— Как думаешь, сможем кончить вместе? — спросил Тодороки.

Бакуго впился в его губы; рука на члене ускорилась, заставляя простонать в поцелуй и смутиться — будто все происходящее до этого на смущение не тянуло.

Влажные звуки разносились по душной комнате и перемешивались с тихими стонами в губы друг друга и более громкими, от которых краснели уши.

— Черт, — тихо произнес Тодороки, испачкав свитер; пальцы ног дрожали, и по телу растекалась пустота. Он сделал несколько быстрых движений, доводя Бакуго до грани и ловя его стон, глухо прозвучавший в поцелуе.

— Ну. — Бакуго шумно сглотнул и прислонился затылком к стене, пытаясь поймать утекающий тремор. — В другой раз.

Тодороки улыбнулся — сыто, довольно, перед тем как встать и пойти в ванную, чтобы принести упаковку чистых салфеток (лучше бы он, конечно, сразу кран из ванны притащил; толстовка неприятно липла к телу и спутанная челка налипла на лоб). Отдавая упаковку, Тодороки заметил лежащий на краю жетон, и взял его за цепочку.

— Его положить в шкаф?

— А? — Бакуго, вытирая липкую ладонь, поднял на него взгляд (все еще немного поплывший). — Да. Все равно дома торчим.

Тодороки подошел к шкафу и положил предмет на полку, на которой лежало старое оружие Бакуго с побитой рукояткой.

— Бакуго. — Тодороки замер. Напряг плечи. — Если на площади ты собирался убить Курокаву, то почему ты целился в другого человека?

— Что?.. — Расслабленность слетела с него, вышибая стекла.

Тодороки повернулся к нему.

— Когда я искал тебя в день рейда, то узнал Курокаву в обычной военной форме, — сказал он.

Бакуго сел на кровати, свесив с нее ставшие тяжелыми ноги. Голова наливалась раскаленным свинцом, затекающим в каждый угол, чтобы расплавить его мозги.

— Ты уверен в этом? — севшим голосом спросил он, вперившись взглядом в пол, кружащийся в вальсе. Водоворот для пьяниц. Он поднялся и подошел к шкафу, чтобы взять пачку сигарет.

— Да, — кивнул Тодороки и уперся в стену плечом, с тревогой поглядывая на Бакуго, подходящего к балконной двери и открывающего ее. Чиркнул зажигалкой и поджег сигарету, не выходя на балкон. — Я разглядел его лицо.

— Сообщение, которое написал тебе Киришима во время рейда… — произнес он и глубоко затянулся, поднимая голову и смотря в потолок, на рассеивающийся дым. — Дай посмотреть.

Тодороки вытащил из кармана телефон и, открыв переписку с Киришимой, округлил глаза. Он показал чистый экран Бакуго, чуть не сломавшего сигарету.

— Я не удалял его. Это… это странно.

— Похуй. — Бакуго нервно потер переносицу. — Там был капс? Восклицательные знаки? Смайлы?

— Нет. — Тодороки, заблокировав устройство, убрал его в карман и сложил на груди руки. — Довольно сухая переписка.

— Это написал не он. Блять.

— Я не понимаю. — Тодороки сильнее сцепил руки и встретился с настороженным взглядом Бакуго, резко убравшим руку от лица и теперь запальчиво смотрящим на него.

— Кто-то написал сообщение от его лица, чтобы я не выстрелил в псевдоублюдка. Что за херь…

В квартире стало тихо, только ветер утробно завывал, перенося их в занесенную снегом глушь с отсутствующей связью с внешним миром. Новогодний стеклянный шар с вечно пляшущей метелью, из которого выбраться было нельзя, разве что ногами и плечами биться о стены, но — вряд ли бы помогло.

— Это мог быть кто-то, кто не хотел, чтобы ты стрелял?

— Э-э-э, — протянул Бакуго и взял со стола кружку с оставшимся кофе, чтобы стряхнуть в нее пепел, — все?

— Ты не помогаешь. — Тодороки вздохнул.

— Ну, бля, извини, мигалки скорой помощи у меня нет. Да даже если этот кто-то «не хотел», почему он не мог написать сообщение от себя? Зачем… — Бакуго не договорил и замолчал, теряясь в догадках. Все это было похоже на неудачный спектакль, в котором для него написали роль клоуна (или марионетки, с какой стороны посмотреть). — Если бы я знал, кто это, давно бы выбил из него дерьмо. Ну и с фига ли ты смотришь так? — Вскинулся он, почувствовав на себе осуждающий взгляд. — Просто покрутил бы оружие перед носом.

Тодороки выпрямился, оттолкнувшись от стены, а потом — озарение, не иначе — вновь приник к ней плечом.

— Я не уверен, но… — тихо сказал он, и гудящий ветер, до этого ломящийся в квартиру, стих, — помнишь, ты покупал новый пистолет у Айзавы?

— Ну. — Выдохнул дым, повернувшись к открытой балконной двери.

— Кендо сказала, что он ведет учет каждому оружию.

— Я в курсе. Но я не догоняю, к чему ты это.

— Зачем ты покупал оружие, если мог воспользоваться тем, что есть в сопротивлении?

Бакуго, немного удивленный, вскинул бровь, которая спряталась под растрепанной челкой.

— Потому что мы еще несколько лет назад договорились, что я прибью этого гада, но типа… — показал большим пальцем за спину, на улицу, — самостоятельно. Чтобы это не отразилось на всем их тупом деле, если оружие вычислят и пробьют по айзавовской базе.

Тодороки кивнул и замолчал, сжимая губы.

Бакуго, и без того напряженный — только за нитку потяните — затянулся еще раз.

— Ты же додумался до чего-то? Давай, договаривай.

Тодороки отвел взгляд в сторону, заинтересовавшись чистой стеной.

— Никто не мог переписать номер твоего оружия и добавить в базу Айзавы?

— Я его из виду никогда не упускал. И не кричал его номер на всю округу, я же, блять, не идиот. Притащил его только в день покупки, с тобой еще, когда мы мотались к Токоями, и в последний, когда узнал о рейде, но я тогда домой забе… Блять. — Бакуго резко вдохнул, будто бы выбравшись из-под душного завала. — Я притащил его на базу один раз, когда Киришима обдолбался. Думал… пострелять.

Бакуго помнил, как подпирал стену и смотрел в пустоту перед собой, в какой-то момент перестав чувствовать оружие за поясом. Покурить, что ли, вышел… и не заметил? Все произошедшее в те дни было засунуто в металлическую банку, закинутую на задворки памяти; в кювет, заросший крапивой.

— Ты же не думаешь, что среди вас…

— Надо смотаться к Айзаве для этого, — твердо сказал Бакуго и кинул догорающую сигарету в кружку.

Ты же не думаешь, что среди вас…

А хрен, мать его, знает.

Бакуго не уходил в их дело с головой, чтобы добиться справедливости, найти виновных и вернуть Трайтону Трайтон. Он изредка мотался на сборища, сливал информацию про Мика и особо не отсвечивал, когда решались важные вопросы; торчал на диване или кресле, делая вид, будто его ничего не интересует, и иногда, когда уж совсем они начинали нести херню, вставлял свое веское слово.

Сигнал о пришедшем сообщении донесся из заднего кармана Тодороки. Краска сошла с его лица, как только он прочитал сообщение.

— Эй?

— Я попросил Мидорию проведать девушку, из-за которой я оказался здесь.

— Блять, что?!

Тодороки коротко рассказал о встрече в клубе, об узнанной от незнакомки информации о его ставшим еще более странным отправлением в Трайтон и о ней самой, оказавшейся в городе следом за ним. Бакуго слушал внимательно, не перебивал, сжимая пачку сигарет, только под конец хотел пробить лицо рукой. А еще ребра внутри саднило, как если бы по ним прошлись тупым лезвием, оставившим зазубрины. Бакуго не мог объяснить, в чем была причина этого непонятного и странного, однако от одного прокручиваемого в голове «Мидория» хотелось заметаться по комнате.

— А раньше ты не мог сказать? — озлобленно спросил он.

— Если ты не заметил, то было немного не до этого.

— Мы торчали с тобой здесь почти две недели и ты не нашел время рассказать? Ладно, похуй, — фыркнул Бакуго, отворачиваясь от Тодороки, в замешательстве склонившего голову. — И что с ней?

— Повесилась.

— Повесилась сразу после того, как к ней смотался Деку? — Бакуго сощурил глаза, в которых ярким красным всполохом пронеслось недоверие. Он оттолкнулся от подоконника и закрыл дверь. Напряжение внутри и снаружи не давало усидеть на месте, пружинами подгоняя размять деревянные ноги.

— Бакуго?

— Меня начало напрягать кое-что в последнее время. Почему наш сигнал пропалили, хотя мы были осторожны, или почему тот рейдер перся к нам на базу, хотя мы себя ничем не выдали. Этот внезапный рейд… — Бакуго остановился, тыча пальцем в окно. — Что за херня, мы всегда держали на контроле такие вещи. Это сообщение, тот псевдоублюдок…

— Но тот, кто отправил тебе сообщение, наоборот помог, — перебил Тодороки.

— Ага. — Бакуго резко кивнул, отчего челка взметнулась. — Только если ты прав и номер пистолета записан под арсенал Сэро, то был кто-то, кто хотел, чтобы все пошло по пизде.

— Например, кто?

========== XIX. Оранжевая ночь. 50 ==========

Тодороки и Бакуго вошли в бар Айзавы, сразу же вдыхая застоявшийся запах алкоголя. Сегодня, как только ИРСы утром оповестили их о выходе из «серой зоны», они, надев притащенные Сэро теплые куртки, бросились на улицу, чтобы решить вопросы с пистолетом, сообщением, Токоями — в общем, со всем. Двухнедельное отстранение от внешнего мира подошло к концу и, наверно, это можно было бы отпраздновать, если бы не несколько «но». Бакуго ненавидел, когда в его жизнь врывались вещи, с которыми он не мог разобраться, потому что просто не мог. Сейчас он был полон энтузиазма докопаться до истины.

Всю ночь, слушая размеренное дыхание спящего рядом Тодороки, уткнувшегося носом в подушку (просто на диване было холодно), он вспоминал события последнего месяца. Неблагодарное и скучное занятие — искать виновных. Засыпающий Бакуго пришел к выводу, что в ряды сопротивления нужно было притащить сыр, и тогда проблема решилась бы сама.

Если бы Бакуго пришлось выбирать между баром Айзавы и клубом Мика, он бы остановил выбор на первом и глазом не моргнул; только Айзаве помощники не требовались, словно он был человеком-швейцарским-ножом.

— У нас ведь нет плана? — уточнил Тодороки, наклонившись к уху Бакуго.

Возможно, Бакуго ночью все-таки смог бы закончить со структурированием информации и ее тщательным анализом (тот отпадает, этот тоже, она под сомнением, он…), если бы не отвлекался каждые пять минут на Тодороки, тихо сопящего во сне. Будто первая влюбленность ударила в голову (ага, так и было). Реальность предъявила доказательства этого на утро: проснувшийся Тодороки поцеловал его в щеку на кухне, и Бакуго чуть не ошпарил руку о плиту (будто ему одной с шиной мало, он и вторую захотел сделать нерабочей для комплекта).

— Это еще что за хрень?

— Утренний поцелуй, — как само собой разумеющееся произнес Тодороки, усаживаясь на стул.

— Утре-утре… блять, давай без этого дерьма, — выговорил Бакуго, схожий по температуре со своей сестрицей — горячей конфоркой.

— Почему? — удивился Тодороки. — Мы же встречаемся.

— Мы не!.. — воскликнул Бакуго и замолчал, стремительно краснея.

— Мы признались друг другу в чувствах, — весомо сказал Тодороки (еще бы пальцы начал загибать), — целовались, — и ведь правда начал; Бакуго хотел прибить себя о плиту или прибить плитой себя, — дрочили, — загнул еще один, точно так же, как сгибалась жизнь Бакуго, — и спали вместе. Мы встречаемся.

Бакуго издал нечленораздельный звук и отвернулся к плите, думая о том, что да, блять, они встречаются, только пусть он заткнется уже.

— Просто идем и говорим с ним, — сказал Бакуго и подошел к барной стойке. Тодороки его действия поставил под сомнения, но направился следом. — Айзава, нужно поговорить, — заявил он, опираясь грудью о стойку и упирая в нее раскрытые ладони.

Айзава, расставляющий чистые стаканы, одарил его непроницаемым взглядом и продолжил занятие.

— Если есть заказ, оставляй. Если нет — заказывай выпивку. Если нет ни того, ни другого — проваливай.

Красноречием он, в общем-то, никогда не обладал. Дружелюбие проявлялось по расписанию.

— Нам нужно просмотреть список тех, кому ты продавал оружие.

Айзава замер, пораженный наглостью. Его рука потянулась к тому, что находилось по другую сторону стойки.

— У нас есть подозрение, что кто-то пытался подставить нас, — произнес Тодороки; рука, тянущаяся к ружью, застыла. — Возможно, этот человек изменил ваши… записи.

—Никто и никогда не прикасался к моим записям, — оскорбился Айзава. — Хватит нести чушь, у меня нет времени на скучающих детей.

— Мы не!.. — вспыхнул Бакуго, и Тодороки с ничего не выражающим лицом ткнул его в бок.

— Мы понимаем. И все же мы бы хотели узнать, правы мы или нет. Если данные были изменены, это повлияет и на вас.

За барной стойкой повисло тяжелое молчание, прерываемое разговорами за столиками. Бакуго стучал ногой по полу — если Айзава откажет, конец света, конечно, не произойдет, но и без того беспросветная тайна над тем, что на самом деле происходит в сопротивлении, может и вовсе потонуть во мраке.

Не грабить же Айзаву, в самом деле.

Тодороки разглядывал цветные бутылки на крепких полках, пока бармен раздумывал над их просьбой.

Просьба возымела эффект (то ли дело бы в том, что Тодороки казался убедительным, то ли в том, что Айзава более лояльно реагировал на просьбы тех, кто прибыл в Трайтон — тот же напульсник, доставшийся Тодороки в баре, говорил о многом). Айзава выпрямился, поставил стаканы на место и, оглядев тяжелым взглядом посетителей, достал из шкафа толстую тетрадь с записями о продажах… вина.

— Вино? — Бакуго засмеялся. Его лицо в приглушенном свете исказилось, рисуя темные кривые на лбу от отросшей челки. — У вас вина здесь никогда не было.

— Я его продал, — заявил Айзава, и Бакуго вмиг перехотел с ним спорить. И смеяться. Все же выбирая между Миком и Айзавой, он не выбрал бы ни кого — один бесит, другой пугает.

Айзава пролистал страницы (на которых, к удивлению Бакуго, действительно находились названия вин и годы их разлива) и, долистав до последних записей, принялся внимательно изучать текст.

— Посмотрите на имя Сэро. — Бакуго от волнения стучал пальцем здоровой руки по стойке.

— Я тебе не информационное бюро. — Айзава, недовольный (круги под глазами, казалось, стали еще более темными, являя черные впадины), все же перелистнул страницы. И, найдя нужное имя, сощурил глаза. — Есть запись, написанная не моей рукой.

Тодороки и Бакуго переглянулись. Бакуго еле подавил желание выхватить тетрадь и лично убедиться в написанном.

— И что там?

— Глок 19.

— Блять, — выругался Бакуго, нервно ероша челку и оттягивая ее. Они были правы, как бы он подсознательно ни пытался бороться с мыслью, от которой все переворачивалось внутри. Вечные песочные часы остановились, высыпая на него крупицы правды. — Это то, что покупал я.

— А что записано под последней покупкой Бакуго? — спросил Тодороки, остающийся внешне спокойным, как если бы они обсуждали покупку вина на день рождения, а не нашли подтверждение предателя в их рядах.

— То, что он не покупал, — сказал Айзава, листая назад куда более нервно, чем ранее. Страницы кричали под его пальцами. — Цифры в номере изменены. Человеком, который не разбирается в оружии. Явно подбирались в спешке и наугад.

— Вы уверены? — спросил Бакуго, блестя красными глазами. Айзава до треска вцепился в тетрадь.

— Да. Но, если ты считаешь, что я не прав, то, завалившись в твою квартиру со своими людьми, я наверняка найду в ней автомат-пулемет. — Айзава кинул тетрадь на нижнюю полку барной стойки.

Тодороки, молча смотрящий на двух злящихся людей, вздохнул.

— Вы не помните кого-то подозрительного? Кого-то, кто заходил к вам пару недель назад? Возможно, не купил ничего или купил что-то обычное.

Айзава, поправив завязки фартука, нахмурился, вспоминая события последних дней.

— Я не спрашиваю имя каждого, кто заходит в бар.

— И не запоминаете странных людей?

— У меня есть более важные дела. — Айзава нахмурился и, уперев руки в бока, задумчиво произнес, глядя на дверь, ведущую на склад, на котором хранилась выпивка вместе с оружием: — Был здесь один парень со странными волосами. Перевернул выпивку, мне пришлось идти за шваброй и оставить бар. Не часто появлялся здесь.

— Со странными волосами? — повторил Тодороки, смотря на Бакуго, вспоминающего прически каждого; стоит отдать должное — волосы были как на подбор.

— И явно не из Трайтона. Из твоего города. — Показал подбородком на Тодороки. Глаза Бакуго потемнели.

— Откуда вы знаете?

— Я отличаю местных от неместных. Вы можете хоть вырядиться в картонные коробки и снять ИРС, но из вас все равно не вывести лэдовские повадки.

Тодороки и Бакуго подошли к входной двери бара озадаченные и взволнованные.

— Если вы сами не разберетесь с энтузиастом, который лезет в чужие вещи, — донеслось из-за спины, — это сделаю я.

Дверь за ними закрылась.

— Надеюсь, он будет занят новыми поставками. — Тодороки опасливо покосился на стены бара. Бакуго ничего не ответил.

Бакуго достал пачку сигарет. Вдохнул дым медленно выдохнул, смотря на горящий кончик. Бакуго тоже внутри горел — злился и злился на сам факт того, что злился, тогда как следовало пойти и врезать по веснушчатой морде.

— Теперь к Токоями? — спросил Тодороки. Бакуго не кивнул даже, просто направился в сторону оврага, до которого при быстром шаге идти около часа. Он жалел об отсутствии мотоцикла как никогда.

События последних двух месяцев, принявших облик конструктора Лего, собирались в разноцветную фигуру не без фантомных болей. Будто Бакуго в процессе сборки наступил на деталь голой стопой, на которой отпечатался след.

— Я могу узнать, о чем ты думаешь? — спросил Тодороки, идущий рядом и чувствовавший исходящее от него напряжение, которое могло свалить с ног редких прохожих, старающихся обходить озлобленного парня стороной.

— Я знаю, кто замешан во всем этом. — Бакуго поднес к губам сигарету, глубоко вдыхая дым.

— Не стоит делать поспешных выводов.

— Каких, нахрен, поспешных выводов? Разуй глаза. — Бакуго стряхнул пепел, чуть не выронив сигарету.

— И кто же во всем замешан?

— Деку, — выплюнул Бакуго и затянулся вновь, смывая никотином имя с губ.

— Только потому, что он из Лэдо? — Тодороки прикрыл глаза. — Айзава мог ошибиться.

— Ты видел Айзаву? Он не ошибается.

Тодороки нахмурил брови, и Бакуго посчитал, что тот согласился с ним. Докурив сигарету, он потушил ее о подошву ботинка и, кинув окурок на землю, достал еще одну.

— Почему ты думаешь, что это он? — спросил Тодороки, подмечая, как тот часто-часто чиркал колесиком зажигалки.

— Когда у нас была утечка инфы, он свалил. Ты должен помнить это, ты как раз с ним сидел на автостоянке. — Бакуго убрал зажигалку в карман куртки, затянулся вновь и зашагал дальше, оставляя после себя дым. Тодороки пошел за ним. — Мне позвонили утром. Сказали, что у нас какая-то херня ночью случилась, и данные были отправлены. Асуи сказала, что такое могло произойти из-за проблем с безопасностью, но я не верю в это.

— Это могло быть простым совпадением. Мидории тогда нужно было пойти на смену, — вспомнил Тодороки давний разговор.

— Нихрена себе совпадение. Окей. Допустим. — Бакуго сжал сигарету между пальцами. — А оружие? — Бакуго затянулся и выдохнул через нос. — Именно он отдал его мне в тот день, когда я притащил его на базу и выронил. Он мог за это время запомнить номер.

— Это же Мидория. Он мог сделать это из вежливости, — пожал плечами Тодороки.

— Запомнить номер? — горько усмехнулся Бакуго.

— Отдать оружие.

— А та девушка, которая как бы повесилась?! — не выдержал Бакуго, выкидывая сигарету на тротуар. — Только он знал о ней, потому что только ему ты посчитал нужным рассказать!

— Она была подавленной, когда мы встретились, — поджал губы Тодороки.

— А может, ублюдок Деку взял и прибил ее?! — Бакуго, распаляющийся все больше, сжал пальцы на здоровой руке.

— Для этого нам нужно поговорить с ним.

— Почему ты защищаешь его?! — не выдержал Бакуго. Ярость, скопившаяся в нем за короткий разговор, не находила выхода. Мельтешила перед глазами и заливала алым. Бакуго хотел то ли схватить Тодороки за воротник куртки и ударить, то ли…

— Потому что это только догадки. Нельзя обвинять челове…

— Тогда иди к нему и говори с ним! А я пойду к Токоями!

— Бакуго? — Тодороки схватил Бакуго за руку; тот вырвал ее, ускоряя шаг. Бакуго понимал, что вел себя, как обиженный ребенок, и все же не мог заставить себя остановиться.

— Свали нахрен! — крикнул он, напяливая капюшон толстовки. — Если тебе так нравится разговаривать с ним, то вали!

Тодороки догнал его, пытаясь заглянуть в глаза, которые тот старательно отводил. Асфальт был гораздо интереснее, чем его тупая морда.

— Я же сказал те…

— Ты ревнуешь? — спросил Тодороки, и Бакуго остановился — почувствовал, будто на его спину опустилась кувалда и вдавила в землю.

Он? Ревнует? Это шутка? Ревновать Тодороки? К ублюдку Деку?

Это смешно или не смешно — он определиться не мог. Вопрос Тодороки раздавался эхом в ушах и резонировал с собственными, от которых к горлу подступала горечь. Бакуго слишком самодостаточен, чтобы ревновать не пойми к кому, черт возьми. Что за детский сад, он никогда не…

Они всего лишь поговорили на заброшенной стоянке, всего лишь вместе разобрались с копом, всего лишь вместе пытались решить проблему с той девушкой и историей Тодороки, всего лишь…

Кувалда вновь ударила его в спину, на сей раз сильным, слитым ударом сдирая кожу и ломая кости.

— Извини за то, что не рассказал тебе сразу о той девушке, — произнес Тодороки, беря его за руку, и напряженные пальцы Бакуго дрогнули. — Тогда я не мог с тобой связаться, а дома… я не хотел, чтобы ты забивал голову этой мелочью.

— Ты кретин? — Бакуго избегал его взгляд (там наверняка было слишком тепло и прохладно одновременно; почти что умеренно-уютный климат в разноцветных глазах… о чем он только думает?..) и пялился на асфальт с трещинами, лужами и опавшими листьями. — Это не мелочь, это… — Бакуго осекся и закрыл рот так, что даже зубы громко стукнули друг от друга.

— Это? — поинтересовался Тодороки, поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону ладони, отчего тремор, охвативший ее, постепенно перебирался выше, доходя до запальчиво стучащего сердца.

— Ничего. Отцепись от меня, — пробубнил Бакуго, не смея ни вырвать руку, ни…

— Нет. — Тодороки переплел их пальцы, заглядывая под капюшон, под тканью которого горели покрасневшие уши.

— Что «нет»? — Бакуго сглотнул, вжимая голову в плечи. — У тебя десять баллов, хочешь еще неделю провести в четырех стенах, если какая-то мразь кинет на тебя?

— Мой парень носит с собой пистолет, — мягко произнес он.

— Ты видишь это? Пальцы сломаны. — Бакуго поднял другую руку, продолжая вглядываться в серый асфальт. Нет, дыхание не перехватило от «мой парень», это все глупости и бред.

— Перспектива провести с тобой еще одну неделю в четырех стенах мне тоже нравится.

— Ты идиот, — произнес Бакуго, поднял голову и почувствовал на своих губах чужие губы.

Можно было оттолкнуть Тодороки. Так, чисто для вида, чтобы не творил херню средь бела дня. Но, когда его собственная рука обхватила чужое плечо, а язык скользнул в раскрытый рот Тодороки, стало слишком поздно для того, чтобы прислушиваться к голосу разума. О чем он там думал?..

— И я не ревновал тебя, — сказал Бакуго после недолгого поцелуя. Удерживал улыбающегося одними глазами Тодороки за куртку и грозно смотрел на него, игнорируя жар на щеках.

— Я понял.

Спустя час они шли по прибитым доскам, похожим на грязевые островки. После прошедшего дождя земля размылась, напоминая грязевые болота, в которые можно было навернуться, сделав неудачный шаг. Во время непогоды спуск к Токоями становился кладезем для любителей острых ощущений.

Оказавшись перед одноэтажным зданием, Бакуго постучал в дверь ногой.

— Сначала мы поговорим, — сказал Тодороки, отметив боевой настрой Бакуго.

— Будто он захочет нам рассказать о своем маленьком секрете. Все, что тебе нужно знать, — Бакуго поправил старый пистолет за поясом, — это то, что автомат у него находится под столом.

— И все же я бы хотел, чтобы эта информация нам не понадобилась.

Бакуго из вредности закатил глаза. И все же он тоже, как и Тодороки, рассчитывал на менее затратный по физическим и нервным ресурсам разговор.

Токоями, появившийся из-за приоткрывшейся двери, отошел в сторону, пропуская знакомые лица.

— Как по расписанию, — сказал он и, закрыв за ними дверь (при этом стараясь не смотреть на свет), направился к стоящему в отдалении рабочему столу.

Они пришли не за пополнением баллов, но переубеждать Токоями Бакуго не стал. Тодороки молчал.

Токоями занял место за столом, поднимая пальцы над клавиатурой и вводя только ему понятные коды для проведения операции. Бакуго стоял напротив, дожидаясь, когда глаза привыкнут к окружающему мраку, чтобы можно было рассмотреть ИРС на его руке. ИРС прятался под эластичным бинтом, который на этот раз был крепко закреплен зажимом.

— Как тебе удалось провести Даби и не подорваться? — спросил Бакуго. Не совсем издалека, конечно, но он никогда не был мастером в том, чтобы плавно подходить к теме разговора. Токоями не дернулся, поднимая настороженные глаза, и ладно.

— Ему следует смотреть под ноги, как я уже говорил. И избегать тех предметов, которые могут упасть и разлить канистры с бензином. — Токоями продолжал стучать по клавиатуре.

— Не помню там ни одной зажигалки, — сказал Бакуго, делая медленный шаг в сторону, чтобы успеть перехватить Токоями, если он потянется за оружием. Он заметил мелькнувшее неодобрение в глазах Тодороки и — хорошо — остановился.

— Ты был избит, ранен и провел в подвале два дня. — Токоями посмотрел на него; несколько прядей челки, неаккуратно убранной назад темными очками, свисали на глаза. — Я удивлен, как ты смог различить его. — Показал большим пальцем на Тодороки и вновь принялся стучать по клавиатуре. — Сколько вам нужно пополнить баллов?

— Десять? — Бакуго глянул на Тодороки; тот, быстро посчитав в голове, сказал:

— Тридцать. — И на немое удивление Бакуго, от которого его лицо вытянулась, объяснил: — Там сыро и грязно. Я бы хотел проехаться на автобусе на обратном пути.

— Ты включил режим принцессы или что?

— Режим комфорта.

— Сообщи номер своего ИРСа и поднеси к сканеру, — попросил Токоями, обращаясь к Тодороки. Тот назвал, поднес ИРС, после чего появившиеся баллы отразились на экране, являя заветные «40». — Бакуго?

Бакуго вытянул левую руку. Правую он держал за спиной, успев вытащить пистолет.

— Можешь снять? — попросил он, обращаясь к Токоями; часть бинта скрывала ИРС. Тодороки дернулся к нему, но остановился, словно его поразило электрическим ударом.

— Ты сам это сделать не в состоянии? — Токоями устало поднялся, протягивая руки.

— Я левша.

— С каких пор ты стал левшой? — недоверчиво спросил он и почувствовал уперевшееся в висок холодное дуло пистолета. — И что это? Ограбление? — Токоями, держа вторую руку под столом, глубоко вздохнул.

— Должен был быть разговор по душам, но Бакуго все испортил. — Тодороки приставил нож, вытащенный из кармана джинсов, к его плечу. — Убери палец с курка, иначе я перережу тебе сухожилия.

Бакуго вскинул бровь, не веря ушам, и усмехнулся, сильнее вдавливая дуло (иногда Тодороки удивлял приятно, очень приятно).

— То есть я все испортил? — уточнил он.

— Да.

— Ты портишь дальше.

— Я соответствую.

— Я вам не мешаю? — поинтересовался Токоями.

— Сядь, — приказал Бакуго. — Руки выстави, чтобы мы их видели.

Токоями поднял руки с раскрытыми ладонями и сел на скрипнувший стул. Бакуго, продолжая держать его на мушке, наощупь нашел автомат, вытащил его из-под стола и кинул в сторону, оглушая присутствующих звуком глухого удара. Токоями не удостоил оружие взглядом. Бакуго самодовольно усмехнулся и сел на стол, подвинув клавиатуру.

— Расскажи нам все об этой штуке, которая накинула тебе баллы после устроенного взрыва.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите. Вам обоим стоит пройти курс психотерапии. Скорее всего, у вас проявилось ПТСР, — четко и уверенно сказал Токоями, будто ему не угрожали смертью с двух сторон.

— Ты себя, блять, видел?! Какой нахрен ПТСР?! — вскипел Бакуго, взводя курок (для весомости аргументов, а не для того, чтобы прибить единственного человека, способного пролить свет на истину).

— Значит, если мы вытащим карту памяти из твоего ИРСа, то на ней окажутся фотографии заката? — спросил Тодороки.

Токоями напрягся, отчего натянулись его мышцы рук. Тодороки, удобнее перехватив нож, провел острием по эластичному бинту и разрезал ткань. Та упала, и черный ИРС предстал перед ними.

— Сиди смирно, — приказал Бакуго вновь, пока Тодороки, наклонившись, извлекал карту памяти. — Я вообще не знал, что в этих штуках есть слот под нее.

— Тебе следовало лучше ознакомиться с тем, что ты носишь с семи лет. — Токоями не отводил взгляда от карты памяти, которую Тодороки рассматривал, не замечая в ней отличий от других карт.

— Заткнись, — процедил Бакуго.

— Ты хочешь, чтобы я заткнулся или рассказал вам что-то, чего сам не знаю? Определись, я не могу тратить на вас столько времени.

— Я убью тебя, если ты не прекратишь трепать языком. — Бакуго, не обладающий терпением Тодороки, злился все больше с каждым произнесенным Токоями словом.

— Вы не убьете меня, — уверенно заявил он и расслабился. Сложил руки на груди, закинул ногу на ногу, будто бы сидел у себя дома за слушанием аудиокниги (Бакуго не знал, есть ли у него дом). — Вам нужна информация, которую могу вам дать, судя по всему, только я. Сами выдумали информацию, сами пришли.

— Да, ты прав, тебя мы не убьем, — кивнул Тодороки. Бакуго кольнул его острым взглядом и сильнее сжал ствол. — Но мы можем уничтожить карту памяти, раз на ней нет ничего интересного.

Токоями, только почувствовавший облегчение, вновь окаменел плечами и уставился на предмет в чужих руках.

— Либо ты рассказываешь, почему ты все еще жив, хотя каждый в этой халупе знает, что именно ты, поехавший птсрщик, прибил Даби, либо лишаешься своей игрушки. — Бакуго ткнул больной рукой на раскрытую ладонь Тодороки, переставшего рассматривать предмет и осторожно державшего его в руке.

Молчание, впрочем, длилось не долго. Рука Бакуго даже не успела устать держать пистолет.

— Курокава проверял, как работает мое устройство, начисляющее баллы, — глубоко вздохнул Токоями. — Для этого мне пришлось подключить его ИРС к своему компьютеру через кабель. Тогда я еще не доработал устройство настолько, чтобы начислять рейтинг на расстоянии. Да, Бакуго, представь, иногда ИРСы подключаются и через кабе…

— Я знаю это, кретин ты ублюдский.

— Что дальше? — спросил Тодороки, возвращая их к теме разговора, пока та не ушла в далекие рудники нецензурных запасов.

— Моя программа, сканирующая ИРС, нашла в его устройстве блок данных, способный контролировать и начислять рейтинг лично, но была недостаточно хороша для того, что успеть скопировать все, — рассказал Токоями и любовно посмотрел на работающий компьютер.

— Почему Курокава вообще был здесь? — Тодороки крутил между пальцами карту памяти, сведя брови; его пряди упали на лоб. Бакуго, свободно свесивший ноги со стола, пожалел, что не захватил с собой ободок, потому что Тодороки в этом дурац… о чем он, черт возьми…

— Все проходит под его контролем, — сказал Токоями. — Поставки контрабанды, наркотики, оружие, рейтинг — все контролирует он. Только не говорите мне, что вы, пытающиеся добиться справедливости и все это время копающие под него, этого не знали.

— Знали мы все, перестань гнать, — фыркнул Бакуго. — Давай дальше про свое чудо-устройство.

— Нет, погоди… Бакуго? — обратился к нему встревоженный Тодороки. — Может быть так, что он потребовал Даби повысить цену на рейтинг?

— Хрен знает. — Пожал плечами, вспоминая (а лучше бы нет) брошенную две недели назад фразу Даби. — Не удивлюсь, если он и туда свою задницу засунул. А ты давай, — Бакуго махнул пистолетом, подначивая Токоями продолжить, — не тормози.

— Как я уже отметил, моя программа нашла в его данных блок данных, который показался мне интересным, и автоматически перенесла их на носитель в виде флэш-карты, которая была подключена к компьютеру. При более тщательном исследовании…

— Стоп, — прервал его Бакуго. Токоями устало посмотрел на него. — Это нормально вообще, что твоя аппаратура сканирует чужие ИРСы и выдает инфу о владельце?

— Я ни слова не сказал про «инфу о владельце», — заметил Токоями.

— Она скопировала какой-то блок данных, — сощурился Бакуго. — Автоматически, — добавил он, удобнее обхватив пистолет. — Не гони, что она не может просканировать все остальное.

— Оставим это, — глухо произнес Токоями, сжимая пальцы на предплечьях.

— Да ты хренов сталкер, — продолжил возмущаться Бакуго, вспоминая все разы, которые обращался за пополнением рейтинга. На компьютере Токоями можно найти информцию о его нарушениях и не только… Засекреченные (нет) данные на официальном сайте, аккаунт для доступа в который зарегистрирован на номер ИРСа, наверняка находятся в лапах его единственного друга с монитором вместо головы. Огромная картотека с информацией, которой можно воспользоваться, если иметь цель, работающие мозги и руки, растущие не из задницы.

— Не переиначивай мои слова. — Токоями чуть сполз на стуле. Ему было неуютно и хотелось спрятаться, растворившись в излюбленной тьме. — Конечно же у меня есть данные о моих клиентах. Как ты можешь догадаться, ко мне уже не раз приходили и пытались обокрасть. — Он развел руки в стороны, как бы вот, например, сейчас.

— Ладно, говори дальше.

— После того, как я скопировал данные, я выяснил, что в них была заложена программа, способная контролировать рейтинг. Гораздо более продвинутая, чем моя, — в его голосе звучало то ли восхищение, то разочарование. — Но программа не смогла передаться вся, из-за чего мне пришлось дописывать коды. На данный момент я могу повышать свой рейтинг из любой точки.

— То есть теперь тебя не убьет ИРС, если рейтинг упадет до нуля? — уточнил Бакуго.

— Я, как и любой из вас, умру при таком печальном раскладе. Однако я умею считать баллы за нарушения и не допущу того, чтобы рейтинг достиг нуля.

— Так размножь эту свою инфу с карты памяти и перепродай. Выберешься отсюда с лямом бабла в кармане.

— Нет, — покачал головой Токоями. — Поскольку в тот момент к компьютеру был подключен накопитель, то только он может быть носителем данной программы из-за стоящей защиты. Мне повезло, что в тот момент к компьютеру была подключена карта памяти. Я скачивал сезон какого-то сери…

— И у тебя не хватило мозгов взломать его? — перебил Бакуго.

— К сожалению, я не родился с таким же высоким айкью, как ты.

— Ублюдок. Это все? — Бакуго поднял пистолет выше, наставляя на лоб. — Больше ничего не скажешь? — кривовато усмехнулся; тот не мог не утаить что-то еще — куда более важное чем все, что рассказал.

Токоями, явно нехотя, добавил:

— Я могу изменить профиль человека, если он из Лэдо, поскольку база была взята с белого ИРСа. Стираю профиль, загружаю новый. Чистый лист, чистый человек. Можно менять профили, не удаляя их, но у меня нет ресурсов для этого.

Бакуго прищелкнул языком. Он начал догадываться, почему личность Курокавы на сделанных Ашидо фотографиях и видеозаписях распознавалась как личность другого человека. Они тогда несколько недель провели, ища его по всем базам, но не нашли ничего. Кто же знал, что ответ на все вопросы сидел на окраине четвертого и жил тем, чтобы подорвать своего же нанимателя.

— А если бы она была доработана? — спросил Тодороки; предмет в его руках стал еще более ценным. Слиток золота или горсть алмазов, принявшие облик технического оснащения.

Токоями откинулся на спинку стула, возводя глаза к темному потолку с неработающими лампами.

— Меня не покидало чувство… если бы мое устройство скачало всю программу с ИРСа Курокавы, я бы все равно не обладал всеми возможностями.

— Есть какая-то хрень, на которой висит вся программа? — предположил Бакуго. Он не ожидал, что разговор приведет к открытиям, от которых закипят мозги. На месте усидеть становилось невозможно, но он заставлял себя сохранять концентрацию — кто знает, что Токоями мог выкинуть.

— Может быть. — Кивнул Токоями. — ИРС не способен сохранить подобного размера файлы, потому что имеет только базовую функцию в виде отражения баллов и отслеживания действий носителя для их начисления или уменьшения. Без флэш-накопителя даже мое автономное пополнение не было бы возможным.

— И на что способна эта штука? Если ее подключить куда-нибудь?

— Есть только догадки.

— Плевать, выкладывай.

Токоями выждал несколько секунд. Бакуго уже хотел поторопить его, щелкнув курком, но тот произнес:

— Имея сильную машину, появилась бы возможность контролировать рейтинг всего города.

— Охренеть, — красноречиво выразился Бакуго, поднимая брови.

— Те слухи все-таки были правдой, — произнес не менее пораженный Тодороки.

— Вы убедились в этом, — констатировал Токоями, выпрямляясь. Он все так же держал руки сложенными, но его взгляд стал более твердым. — А теперь покиньте это место. И заплатите.

Бакуго отвлекся на пришедшее сообщение, закрывая от Токоями яркий экран больной рукой.

— Мы не будем тебе платить, — сказал он, читая текст.

13:45. Ашидо:

у киришимы есть что-то очень ваэное, поэтому он просит асех прийти на базу!! и тодорки с собой бери!!

— Без глупостей, Токоями. — Тодороки показал на нож в руках, когда тот посмотрел в сторону брошенного автомата.

— Поднимай свою задницу, пойдешь к нам на базу. — Бакуго спрыгнул со стола, убрав телефон в карман. — Расскажешь все это остальным. И мне баллы подкинь, — поднес руку к сканеру. — На автобусе поедем.

Токоями из принципа остался сидеть на стуле, но позже, когда дуло пистолета вновь уперлось в его висок, поднялся и подошел к столу.

— Это варварство, — заключил он после завершения процедуры пополнения. Бакуго, почувствовав вибрацию, довольно ухмыльнулся.

— Очки на глаза нацепи, а то сгоришь на солнце вместе со своим ПТСР.

— Хватит уже напоминать ему об этом, — вступился Тодороки, убравший нож в карман куртки. — И там нет солнца.

— К сожалению, я по неосмотрительности задел его нежные чувства. — Токоями опустил солнцезащитные очки на глаза; что он видел в них в кромешной темноте (и видел ли вообще) оставалось загадкой.

— Заткнись и шевелись!

До базы они добрались через полчаса, сэкономив половину времени на автобусе, ходящим через второй и первый районы. Их компания, стоящая в хвосте транспорта, не привлекала внимания пассажиров, уткнувшихся в телефоны и погрузившихся в свои мысли. Бакуго смотрел на проносящиеся дома, магазины, смазанные лица прохожих. В голове было пусто. Поле после жатвы или что-то вроде. А еще закурить хотелось очень. Тодороки стоял рядом, держась за поручень, и глядел по сторонам, тогда как Токоями, привалившись плечом к окну, не поднимал глаз; дневной яркий свет бил в глаза.

— Я не понимаю, зачем нужно было тащить меня с собой, — сказал Токоями, убравший озябшие руки в карманы черного пальто с поднятым воротом, когда они подошли к базе. Токоями походил на маленький черный сгусток, не ставящий ни во что другие цвета. — Я рассказал все, что знал.

— Асуи в этом убедится, а то вдруг ты там что приукрасил или не договорил. — Бакуго выдохнул сигаретный дым. Ударившее под дых напряжение, вызванное выводами прошедшего дня, заставляло его вновь и вновь обращаться к пачке. Спокойнее от этого, правда, не становилось, но хоть какая-то имитация деятельности, позволяющая держать рассудок здравым.

— Технически это похищение. — Токоями обернулся посмотреть на идущего за ним Бакуго, глядящего на серое небо в отражении луж.

— Хватит преувеличивать. — Бакуго выдохнул в него дым.

— Оу, Бакуго, — сказал Тодороки, осененный неприятной правдой, — мы ведь правда его похитили.

— Да забей.

Бакуго потушил сигарету перед входом и, выкинув окурок в мусорку, прошел на базу следом за Тодороки и Токоями (тот только для вида строил себя жертву; творящееся в стенах брошенной автомастерской интересовало его почти так же, как и программирование).

— Токоями? — удивился Иида, встретивший их на пороге. — Зачем вы притащили сюда Токоями?

Киришима, из-за которого все бросили дела, на базе отсутствовал. Зато Мидория, проводящий здесь дни и ночи, уже вовсю глядел на нагрянувшего (притащенного) гостя.

— Вот пусть сам Токоями об этом и расскажет, — хмыкнул Бакуго и, отведя взгляд от веснушчатого лица, плюхнулся на диван. Сложил на груди руки, сжав кулак на правом, и положил ногу на ногу. Тодороки сел рядом на подлокотник, прислонившись спиной к стене (и нет, Бакуго не пялился на его задницу, пока Токоями, неуютно чувствовавший себя в центре внимания, повторял все то, что рассказал ранее).

— Всегда знала, что это устройство существует, — произнесла Асуи, не сводящая маниакально-блестящего взгляда с ИРСа Токоями, кое-как спрятанного под порванный эластичный бинт. — Но не предполагала, что так близко.

— У тебя сейчас слюнки потекут, — пошутил Сэро, наблюдающий за ней.

Историю Токоями сопротивление встретило вперемешку с замешательством, удивлением и интересом — интереса было больше. Им оказались пронизаны стены и крыша. Если бы появилась возможность перевести его в энергию, наверняка удалось бы напитать электричеством весь четвертый район.

— Значит, из-за него Курокава не определяется на камерах, — сказал Мидория, не находящий себе места в кресле, из-за чего крутился на нем, отталкиваясь ногами о ножки. — И поэтому многие его преступления, в том числе контрабанда, которая есть в официальном трайтонском перечне, сходит ему с рук.

Ногти Бакуго впились в ладонь. Тодороки покосился на него, но так ничего и не сказал.

Бакуго собирался устроить разбор полетов Мидории (без парашютов и дельтапланов) еще тогда, когда увидел его, сидящего на стуле и с интересом глядящего на зашедшего Токоями, но сдержал себя.

— Токоями, мы вынуждены попросить тебя позволить подключиться к твоему ИРСу, — сказал Шинсо, сидящий в отдалении в кресле.

— Чудесно, — Токоями вздохнул. Под темными стеклами очков его глаза закатились от невысказанного возмущения. — Я так понимаю, мое мнение не учитывается?

— Прости, но в данном случае нет. — Улыбнулся Мидория. — Нам нужно собрать как можно информации, которая пригодится в день рейда.

Бакуго не выдержал: вымученная улыбка, извиняющийся тон, неловко почесывающая шею рука стали сигналом для действий.

— Может, тогда ты ею и поделишься, а? — спросил Бакуго, нервно дергая уголком губ.

— О чем ты? — удивился Мидория, поворачиваясь к нему и наивно хлопая глазами.

— Хм, бля, дай-ка подумать. — Бакуго поднялся и запихнул руки в карманы куртки, ссутулился, медленно приближаясь к нему. — О том, что ты сливаешь этому ублюдку информацию о нас?!

— Чего? — вопрос Сэро повис в тишине.

— Бакуго, ты, кажется, отморозился в своей квартире, — нервно повела плечом Ашидо и покосилась на Сэро, ища у него поддержки.

— Ага, да, у тебя там такой холод, чисто ледовитый океан, — закивал он.

— Какую еще информацию? — повторил Мидория, уставившийся на него во все глаза.

— Обо всем?!

— Бакуго, — вступила Асуи и ткнула локтем Шинсо, чтобы тот сказал что-то. Шинсо молча сидел, вперившись в пол. — Бакуго, тебе стоит объясниться, — сказала она, так и не добившись от него реакции.

— Утечка информации произошла в ту же ночь, в которую Деку свалил на смену, — заявил Бакуго, тыча в испуганного Мидорию пальцем. — После чего мы поперлись переезжать на новую базу, которую нашел он! И что произошло? На нас вышел сраный коп! Только не говорите, что этот целенаправленно шедший к вам ублюдок оказался пророком!

— Возможно, ему просто… — сказала Асуи, нервно косясь в сторону своего компьютера.

— Повезло? Вот так просто? А та херня с моим оружием? — Бакуго коротко рассказал все, о чем они с Тодороки, молча слушающим его тираду, узнали сегодня от Айзавы. — Этот поехавший на иерархии придурок никогда бы не перепутал того, кто родился в Трайтоне, а кого сюда притащили!

Мидория молчал, нервно сцепив пальцы.

— Тодороки, скажи уже! — обратился к нему Бакуго.

— Тот человек, в которого хотел выстрелить Бакуго, не был Курокавой, — произнес Тодороки, глядя в смотрящие на него красные глаза. — Я могу предположить, что одной из целей рейда было убийство подставного человека, чтобы обвинить вас в перевороте.

— Но ведь это мог быть не Мидория, — сказала упавшим голосом Ашидо, боязливо поглядывая на друга, так и не сказавшего ни слова в свою защиту.

— Здесь есть кто-то еще, кто не из Трайтона?! — Бакуго развел руками в стороны и покрутился на месте.

— Тодороки не из Трайтона, — произнес Тецутецу. — И еще у него странные волосы.

— Ты охренел на него гнать?! — взбесился Бакуго.

— А ты не охренел гнать на Мидорию?!

— Хватит, прекратите уже! — Каминари, до этого не вмешивающийся в развернувшуюся дискуссию, отлип от стены. — Да, я тоже заметил в последнее время странные вещи. И я согласен с Бакуго, что кто-то поучаствовал во взломе нашей базы. И вся эта тема с рейдом. Да, — кивнул он, сжимая кулаки. — Это странно, но… черт, Мидория, скажи что-нибудь. — Каминари повернулся к молчащему другу, опустившему глаза.

— Еще есть кое-что, — продолжил Бакуго и посмотрел на Тодороки, едва заметно кивнувшему ему. Бакуго рассказал и о девушке, встреченной в клубе, и о том, почему Тодороки оказался в Трайтоне, и о ее убийстве.

— Она повесилась, — поправил Тодороки.

— Это он тебе так сказал. — Показал пальцем на застывшего Мидорию.

— Мидория? — обратился к нему Тецутецу. — Эй, Мидория!

— Бакуго часто преувеличивает, — Ашидо обхватила себя руками, — но будет круто, если ты что-нибудь ответишь на это.

На базе, в которой все глаза были устремлены на Мидорию, стояла тишина.

========== Фиолетовый день ==========

Жизнь любила подкидывать ему сюрпризы.

В темной комнате он находился уже третьи сутки без еды и нормальной кровати (зато с периодическими посещениями мужчин в костюмах, бьющих по почкам и спине). В помещении горела единственная лампа. Стоял леденящий холод, словно за чистой стеной, выкрашенной в темно-серую слезшую краску, проплывали ледники, грозя столкнуться с ней и затащить всех в объятия океана.

— Почему я здесь? — спросил он, сидя за столом на тяжелом стуле. Он потирал саднящие запястья, еще недавно закованные в наручники, и чувствовал жжение на разбитой губе и щеке, на которую пришелся удар крепкого кулака парой минут ранее.

Мужчина напротив него, одетый в выглаженный темный костюм со съехавшим на бок галстуком, откинулся на спинку стула и показал взглядом на лежащую на столе папку. Преступнику понадобилось с десяток секунд для того, чтобы открыть ее и увидеть на первой странице свое лицо. Его характеристики и данные были собраны на первой, выстроенные в ровные столбики бравых текстовых солдатиков. На другой же, на которую он взглянул, перевернув лист вспотевшими пальцами, прилагалась история его браузера и поисковые запросы, проходящие по закрытым каналам. В их число входили материалы об экономическом состоянии Трайтона, а также имена людей, сумевшие покинуть его, заработав необходимое количество баллов для подачи заявления на перевод — информация, которую они искали вместе с университетским приятелем (как он узнал на следующей странице — приятелем, который его и сдал); ни то, ни другое он не успел изучить детально — в его доме отключилось электричество, напугавшее впечатлительную старушку-соседку, а после, пока он искал фонарик, в квартиру ворвались люди в пиджаках, под которыми была скрыта синяя военная форма.

Люди в пиджаках оказались необщительными и вырубили его, чтобы отвезти в незнакомое место, в котором он сидел сейчас, сжимая папку.

— За поиск засекреченного материала полагается штраф, — раздался низкий голос Курокавы, внимательно следящего за реакцией преступника, — в размере семидесяти баллов.

У него гудела голова, потели ладони, а теперь и стул, этот чертовски неудобный стул, казалось, растаял под ногами, опуская его на острые колья.

У него никогда не было столько, а это означало…

— Почему я еще жив? — спросил он, внешне оставаясь непоколебимым.

— У нас есть предложение к тебе, — заявил Курокава. — Долгосрочное.

Шинсо согласился.

Оказаться в Трайтоне на девятнадцатом году жизни — это не то, чего хотел Шинсо, из чистого любопытства, которое вскоре возросло до зудящего желания докопаться до истины, просматривал не так уж хорошо засекреченные данные с человеком, которому доверял (почти пятнадцать лет дружбы, от разбитых коленок до поступления на одну специальность, нельзя было ни во что не ставить — но, видимо, все же можно). Смешно было то, что даже после отправления в Трайтон на неопределенный срок без возможности подать прошение о переводе за хорошее поведение, Шинсо жалел о том, что так и не успел прочитать найденные документы. Истеричный смех на грани фола.

Шинсо отправили на поезде с семьюдесятью баллами на запястье, поменяли ИРС на черный, настоятельно потребовали прийти в бюро, ни слова не говоря об их тайной встрече (ага, да, именно так это и называлось) и договоренностью исполнять приказы, которые рано или поздно поступят ему черт знает откуда и черт знает как.

Бюро встретило его белым цветом, кондиционерами и добродушными взглядами работников (никто из них не был похож на заложника обстоятельств, вынудивших их стать пешками; они выглядели как те, кто смог устроиться на работу мечты и не попасть в гадюшник в четвертом — все же некоторой информацией о Трайтоне он был осведомлен). Вакансия на работу, которую он запросил так же, как и все прибывшие, оказалась удовлетворена — его назначили на место «принеси-подай», за которое многие трайтонцы готовы были драться на ножах. Стеклянный офис с затонированными стеклами, в котором Шинсо не планировал задерживаться дольше, чем на пару минут, встретил его с распростертыми объятиями. Жизнь любила подкидывать ему сюрпризы.

Ему поручили разгребать бумаги, разносить кофе по всем семи этажам и особо не отсвечивать, что удавалось ему лучше, чем что-либо еще. В первый год жизни в Трайтоне не было и дня, когда бы он не просыпался с гнетущим страхом получить инструкции. По голубиной почте или более современно — письмом на его новый аккаунт. Что от него было нужно-то? Подорвать здание? Пристрелить главарей местных банд? Запустить вирус в информационные блоки перед входом? Шинсо ломал голову, бился ею же о стены и терялся, постоянно терялся, так и не найдя решения.

Бюро представляло собою семиэтажное стеклянное здание с куполом наверху — кошмар любого архитектора. Делилось на несколько блоков, в которых работали жители первого района, следящие за ситуацией в городе и корректирующие местную политику по мере собственных возможностей. Другие не имели доступ выше первого этажа — регистрационного зала — и решали вопросы внутри его стен. Работники занимали все этажи, кроме седьмого; о седьмом ходили странные слухи, словно никто там и не бывал никогда, кроме самого директора. Шинсо слышал, что находится там что-то, от чего зависит работа всего города, всей страны или всего мира — и никто здравомыслящий не верил в это; только пальцем крутил у виска. Кто-то в шутку предполагал о копии ТЭС под боком, кто-то утверждал, что без машины на седьмом рухнет все — какая машина и что конкретно рухнет никто не понимал, даже тот, кто это утверждал.

Шинсо не раз задумывался о том, почему же его сюда приняли — хоть и обычным курьером-мойщиком-помощником, не имеющим доступа практически никуда, за исключением некоторых кабинетов начальств и залов, заполненными работниками, — но так ни к чему и не приходил. Иногда, в особенно бессонные ночи казалось, что его рано или поздно «попросят» подорвать здесь что-то, чтобы внести разлад в Трайтон.

(Кто бы мог подумать, что разлад в Трайтон через пару лет принесет он сам).

Сидящий напротив него Курокава Хисато (мужчина сорока пяти лет с короткими темными волосами, острым подбородком иптичьим носом; пронзительные темные глаза с узким разрезом неотрывно следили за каждым вдохом, а расслабленная поза тактично намекало о месте Шинсо в пищевой цепочке города) снился в кошмарах. Он не много знал о нем ранее — обычный военнослужащий, следящий за ситуацией в Трайтоне и проводящий рейды для выявления нарушений среди граждан. Шинсо имел честь с ним познакомиться — прекрасно, но лучше бы не. Зарекомендовал себя во время участия в подавлении беспорядков в Трайтоне еще в молодости и добился уважения среди начальства, исправно исполняя надзорные обязанности как в Трайтоне, так и в Лэдо для того, чтобы системный порядок в городах не был нарушен. Засветился на нескольких съездах. Принимал участие в обсуждении вопросов по усовершенствованию балльной системы. Интересная личность для того, чтобы узнать о нем больше, но информация в доступных ресурсах затрагивала лишь общие данные, которых не хватило бы и на пару страниц доклада.

После работы он заваливался в съемную квартиру третьего и возвращался к личному судному дню, когда он решил проверить догадки о происходящем в Трайтоне. Шинсо смущали растущие слухи на просторах интернета о том, что некоторые районы города непригодны для жизни, что расслоение растет, что многие деньги уходят из бюджета города в карманы вышестоящих лиц, что люди из Лэдо бесследно исчезают в Трайтоне.

Шинсо удалось лично убедиться в том, что слухи не лгали.

О цене за открывшуюся правду он старался не думать.

Узнал и узнал, но что делать с этим — не представлял. С внешним миром не связаться, в интернет всемирный не выйти, да и поговорить о наболевшем, в общем, было не с кем. Поэтому растущая в глубине души терзающая боль продолжала виться, плести из кровяных сосудов строчки несогласия и злобы.

Однажды, убирая мусор на шестом, он увидел приоткрытую дверь, ведущую в кабинет директора. Может, ему уже все равно тогда было на возможные последствия (с ними он и так столкнулся год назад, дальше уже некуда) и прошел в кабинет в поисках… он сам толком не понимал, что искал. Зацепку какую-то, которая могла бы объяснить, почему же бедные районы — бедные. Не нашел Шинсо ничего, кроме кучи папок с отчетами, таблицами, данными и лежащей у монитора бумажки с паролем. Пароль к стоящему компьютеру не подошел, к спрятанному в ящике планшету тоже, и Шинсо посчитал, что тот был куда важнее, чем данные, хранящиеся в кабинете. Шинсо пароль записал и запомнил, но от чего — только голову зря ломал да поглядывал иногда на цифру седьмого этажа, мигающую для него вечным красным.

Ему не удалось наладить контакты или построить социальные связи на работе. В Лэдо его нельзя было назвать общительным парнем с огромной компанией друзей. Наверняка те несколько человек, с которыми он поддерживал общение, о нем и не вспоминали — Шинсо о них, впрочем, тоже (как и о друге, из-за которого он здесь и оказался, вконец потеряв веру в социальные связи, не пропахшие зловонной выгодой). С жителями Трайтона он общался только по крайней необходимости, и даже с женщиной, у которой снимал квартиру, старался не связываться лишний раз. Побег от общения в результате не самого приятного личного опыта.

Наверно, поэтому, когда к нему в баре подсел молодой парень его возраста, Шинсо не убежал от него прочь, а остался сидеть в ожидании новой порции забавной чуши, которую тот нес под действием алкоголя. Забавная чушь про его красивые глаза перемешивалась с хлеставшей злостью на систему, на рейтинг и на тупых людей, которые на самом деле не тупые, но тупые (эту связь Шинсо как ни пытался, уловить не смог). Оставить его, еле живого, на улице под дверью закрывшегося под утро бара он попросту не смог.

— Мидория Изуку, — представился он тогда, сжимая виски от гудящей боли. — А ты? Тебя как зовут?

Шинсо представляться не планировал (он вообще хотел выпереть его сразу же после того, как тот разлепит глаза, но…)

— Хитоши Шинсо.

С Мидорией было комфортно; уютно даже. Он ссылался на то, что никто ни с кем близко не общался, а тут на его голову свалилось вот это вот веснушчатое, от которого приходилось невольно отводить взгляд. Так, иногда.

Шинсо считал, что возмущения Мидории по поводу рейтинговой системы вызваны полупьяным бредом и ударившими в его вихрастую голову градусами, потому что ведь странно, что кто-то еще, помимо него, готов так резко высказываться о ней.

— Я не отсюда, поэтому… слишком ярко вижу контраст, — сказал Мидория, когда они сидели на отшибе четвертого района.

— Я тоже.

— Тоже не отсюда? — поинтересовался тот, склонив голову.

— Тоже вижу контраст, — ответил Шинсо, и трайтонский ИРС на руке опалил запястье; он не признался в тот раз, что родился не в Трайтоне, и, в общем-то, не собирался никогда, поскольку предупреждение в темной комнате продолжало давить на сердце. — Стоит посмотреть на первый район и сравнить его с четвертым. Предполагаю, что тебе, оказавшемуся здесь, смотреть на это еще более… тревожно.

— Хочу изменить Трайтон, — вырвалось изо рта Мидории, который был поражен своей откровенностью. Испуганно взглянул на Шинсо, будто боялся, что тот кинет на него штраф или что похуже (будто пьяный бред о свержении власти слушал не он, ну в самом деле).

Шинсо кивнул тогда, разделяя его решимость.

Решимость перетекла в создание подпольной организации, активно занимающейся поиском компромата и доказательствами причастности вышестоящих лиц к обеспечению беспорядков в городе.

И, наверно, последнее, на что он рассчитывал, собираясь заняться очередным противозаконным действием, — найти не просто близких по духу людей, имеющих те же идеалы, но и… друзей? Привычная ему отстраненность и въевшееся в подкорку воспоминание о сдавшем приятеле какое-то время держали его на расстоянии от собравшейся странной компании. А потом перестали. Может, болты вылетели и крепления, сдерживающие его от сближения с другими, слетели… впрочем, не так уж это и важно. Шинсо не был против.

А через два года с Шинсо наконец связались те, про кого он забыл.

— Шинсо, ты точно не пойдешь на автостоянку? — поинтересовался Мидория, хлопая оленьими глазами.

— Нет, я собираюсь выспаться сегодня, — ответил он, отводя взгляд, чтобы не видеть проскочившее на лице друга разочарование.

— Скорее всего, я напишу тебе ночью, так что извини заранее, — произнес Мидория, ероша волосы на затылке. — Может, ты все-таки передумаешь и захочешь присоединиться.

— Сомневаюсь.

Мидория вышел из базы, на одной стене на которой было нарисовано граффити со взрывом (Шинсо считал это полнейшей безвкусицей, но молчал — с Бакуго связываться только барабанные перепонки лишний раз беспокоить). Пришедшее сообщение заставило Шинсо отвлечься от ноутбука.

Шинсо догадывался, что то, чем они занимаются под носом у людей, имеющих доступ ко всему, не могло быть скрыто, как бы Каминари и Асуи не корпели над сохранностью данных.

Но черт возьми…

Жизнь любила подкидывать ему сюрпризы…

15:26. Неопределенный номер:

Отправь все данные, которые у вас есть, по этому адресу.

[прикрепленная ссылка]

Шинсо не понимал, как много информации утекло за пару лет, и не знал, как это произошло и когда. Когда они ошиблись и выдали себя?

Шинсо ломал голову над этим и упустил из внимания, что собирался сделать то же самое.

15:27. Я:

Кто это?

Шинсо в тот же момент попытался пробить засекреченный номер, но так ничего и не добился.

15:29. Неопределенный номер:

Темная комната, лампа, черная папка с твоим именем, Хитоши Шинсо, и собранными данными о твоих преступлениях.

Шинсо перестал дышать, безумно глядя на экран телефона. Забытые воспоминания выжгли кислотным дождем, сжирая кожу и добираясь на шипящих, покрывающихся пеной костей.

Он ответил, не сразу попадая по клавишам, отчего приходилось стирать написанное не один раз.

15:32. Я:

Я не собираюсь ничего оправлять вам.

15:32. Неопределенный номер:

Если информация не будет передана в течение 12 часов, твой ИРС отключится вместе с тобой. Не забывай о том, что у нас есть картотека на тебя.

Шинсо прошиб холодный пот.

Давний кошмар прилетел к нему, по глупости забывшему запереть на ночь двери и окна (следовало валить из города — удачи, Шинсо). Он злился на собственную беспечность и тупость — конечно же, люди, угрожавшие смертью в тот злополучный день, не могли забыть о нем. Не бывает же так, не-воз-мож-но, не может ведь перемкнуть их мозги, не в киберпанке живем, чтобы платы и импланты полетели к чертям собачьим (о, туда собиралась полететь его жизнь; пусть пристегнет ремни безопасности и наденет кислородную маску).

Уже поздно ночью он сидел за монитором компьютера, вбивая злополучный адрес в строку.

Шинсо нажал на отправление, смотря на полоску загрузки так, как смотрят приговоренные на конец догорающей сигареты. Да, Шинсо поступал как ублюдок — конечно же я готов отдать жизнь за наше дело. Шинсо не был лицемером, Шинсо просто не знал, что поступит по-другому, когда разговоры перестанут оставаться разговорами, отдав знамя действиям.

Воспоминания о темной комнате, блуждающем в проемах страхе и неизвестности, когда та проклятая папка рухнула перед ним на стол, оглушив тяжелым звуком, ворвались в его сознание, руша его тонкие стены и насылая давний ужас.

02:17. Мидория:

Извини за беспокойство, я все же надеюсь, что ты сейчас не спишь! :» Ребята ждут тебя на автостоянке.

02:17. Мидория:

И я тоже жду.

02:17. Мидория:

То есть конечно я жду вместе с ними, я же здесь, хахахаха.

У Шинсо тогда перед глазами пролетели два проведенных вместе года, за которые он перестал чувствовать себя одиноким и покинутым. Не только Мидория, выведший его из состояния, похожего на начинающуюся депрессию, а вообще все.

Звук пришедшего сообщения и —

он успел нажать на отмену, но не смог защитить все данные; некоторые из них — изменившаяся ситуация в городе за последние несколько лет, связи между бандами и их взаимодействие с бюро, а также материалы, которые он не сумел отследить, безвозвратно улетели по адресу (тот пароль, украденный из директорского кабинета и выученный наизусть, так и не нашел свое пристанище в общей базе). Он просмотрел собранные анкеты на каждого, кто состоял в подполье, и выдохнул, не обнаружив ни одного утекшего файла, кроме поврежденной анкеты «Бакуго». Шинсо выругался — громко, очень.

Шинсо потратил оставшуюся ночь на то, чтобы подчистить сведения и выставить виноватой в утечке систему безопасности. Разыграть спектакль и сказать, что он обнаружил утечку, поскольку первым пришел на базу, не составило труда. Круги под глазами от проведенной на ногах ночи слились с теми, которые остались на его лице отпечатками.

На следующий день они принялись искать новое место по требованию Шинсо — мало ли, что там могло ускользнуть. Мидория, знающий город едва ли не лучше Бакуго (если Бакуго слонялся по переулкам-закоулкам, продавая товар, то Мидория ездил по дорогам, развозя груз), показал ему заброшенное здание, когда-то бывшее автомастерской.

— Холодно жуть, но вдруг Асуи что-нибудь придумает, — сказал Мидория, когда они прибыли на место. Он растирал замерзшие ладони друг от друга.

Шинсо не чувствовал холода. Он думал только о том, во что им встанет утекшая информация.

Тревога, впрочем, не заставила себя долго ждать и отозвалась пришедшим сообщением в тот же день.

17:14. Неизвестный номер:

Измени номер оружия Бакуго Кацуки на [прикреплена ссылка] в справочнике Айзавы Шота.

Все — докатились.

(Докатился?)

17:17. Я:

Иди к черту.

17:23. Неизвестный номер:

В противном случае будет уничтожено все сопротивление.

17:24. Я:

А в ином, значит, вы оставите их в живых?

17:28. Неизвестный номер:

Делай то, что я сказал.

17:29. Я:

Зачем я должен менять номер его оружия?

Конечно же, ему никто не ответил.

Шинсо ни черта не понимал.

Кто конкретно писал ему сообщения?

В чем состоял смысл его трехлетнего пребывания в Трайоне?

И зачем менять номер оружия Бакуго?

У Шинсо голова шла кругом. Может, если бы стресс не бил молотами по вискам, решение пришло бы к нему. Не сразу, но… обязательно.

Картина маслом: маленький Шинсо по собственной тупости пойманный на крючок.

— Черт возьми, — прошипел Шинсо. Он не верил ни одному слову человека (неизвестному, чтоб его, номеру), но… если все умрут, то… Остаться ни с чем, потратив впустую несколько лет и умереть в конечном итоге. По его вине.

Шинсо старался смотреть в беспросветное будущее, ища в нем нечто положительное.

И думал о том, что лично все и отправил в то будущее, в котором все было беспросветно плохо.

Он надеялся, что Киришима все же добудет информацию о передвижении Курокавы, и тогда они, успев подготовиться за оставшиеся шесть дней, смогут… что-то. Если не подохнут к тому времени.

Когда все волновались из-за валяющего без сознания Киришимы, Шинсо смотрел сквозь и не видел ничего, кроме надвигающейся лавины, предвещающей начало апокалипсиса. Остальные суетились, продумывали что-то, ругались, то и дело переходя на крик. Он сидел в аквариуме с рыбами. Когда Бакуго вышел на улицу покурить и выронил пистолет, Шинсо, сидящий ближе всех к оружию, сумел разглядеть его серийный номер.

— У тебя все хорошо? — спросил Мидория, когда почти все разошлись.

Шинсо внутри кричал, что нет, ничего не хорошо, я все испортил, понимаешь, ис-пор-тил, ответил:

— Да.

— Ты выглядишь…

— Не лезь не в свое дело, — отрезал он и свалил с базы.

Прийти к Айзаве и отвлечь его пролитым бокалом пива не составило труда. Те, кто долгое время все держат под контролем, настолько привыкают к собственному чувству превосходства, что рано или поздно теряют детали из вида. Этого промедления Шинсо хватило для того, чтобы вписать оружие Бакуго к оружию, купленному Сэро для сопротивления, и поменять номер у Бакуго на другой.

За день до рейда Шинсо думал о том, чтобы послать все к чертовой матери и предупредить остальных, но переписка с угрозами всплывала перед глазами настойчивыми кадрами-картинками, от которых стыла в жилах кровь.

Если бы в тот раз, когда переписка только начиналась, он бы не запаниковал и не полез к компьютеру, всего бы этого… Глупые рассуждения о том, что если он сможет выбраться из Трайтона, то все можно будет исправить, были до смешного наивными и не шли ни в какое сравнение с мечтами Мидории об измененном городе (исполнение тех хотя бы имело место на шкале вероятностей). Шинсо проворочался всю ночь, к утру загнав простынь под ноги, и поднялся не выспавшимся и злым.

Рейд переполошил всех.

Пока Шинсо торчал в своей квартире и крутил телефон, на него поступали сообщения в общем чате от друзей.

Ашидо писала, что нужно вываливаться на площадь.

Асуи писала, что это не имеет смысла без трансляции.

Тецутецу орал в чат.

Мидория звал всех на базу, пока не стало слишком поздно.

Шинсо, пришедший на базу, на которой стоял переполох, способный устроить конкуренцию тому, который носился по улицам третьего и четвертого, и увидевший, что никто из ребят не собирался сдаваться и сваливать в безопасное (относительно) место, замер у входа, теряя самообладание.

— Шинсо, что нам делать? — спросил Сэро.

Несколько пар глаз уставились не него, ожидая указаний и идей, пока он сам пытался прийти в себя; ему бы кто идеи подкинул; например, не сливать ничего, но поезд ушел (давно).

У Шинсо тогда в голове проскользнула мысль, что даже если Бакуго не выстрелит, устроив смертный приговор себе своими же руками, им все равно может настать конец — с теми данными, которые он отправил, если и нельзя было вычислить местоположение текущей базы, то найти его все равно не составило труда.

Сопротивление находилось на базе за исключением Каминари и Киришимы. До Бакуго возможности дозвониться не было, о чем на всю базу сообщил Сэро — телефон того был вырублен.

— Он наверняка на площади, этот дурак! — возмущалась Ашидо.

И тут до Шинсо дошло. Или долетело. Какая, к чертовой матери, разница?

Понимание того, зачем нужно было менять номер оружия, ударило по затылку и пробило череп. Без звезд и искр из глаз — какие звезды и искры, если половина головы превратилась в ошметки?

Отдавая приказы и следя за мониторами, на которых отслеживалось передвижение рейдеров, Шинсо вычленил момент и получил доступ к телефону Киришимы (его собственный могли отслеживать несмотря на обновленную защиту, нельзя было рисковать). Он отправил сообщение малознакомому парню. О Тодороки, которого он в глаза не видел, он знал только то, что тот близко общался с Бакуго, никто из сопротивления не считал его плохим парнем, да и… все. План Шинсо держался на рвущихся веревочках, поэтому, когда Тодороки вышел на связь, он был готов носить того на руках — образно, естественно.

— К нам кто-то прется. Не все убрались? Что за… — недоговорил Сэро, испуганно смотря на монитор, когда Бакуго уже взорвал их прошлое место сбора.

Спор между ребятами доносился до Шинсо сквозь призму. Руки сами потянулись к коробкам с немногочисленным оружием, чтобы лично разобраться с тем невезучим типом, тащившимся к зданию для проверки. Раз уж он заварил это, то и ему с этим разбираться, а не… за пять минут он успеет рассказать и о шантаже, и о улетевших данных, если, конечно, его дослушают до конца —Тецутецу явно не был намерен слушать кого-либо вообще. Отчаянный шаг в пропасть, которую он и вырыл для себя, вооружившись лопатой.

— Ты все-таки хочешь убить его? Ты с ума сошел? — Мидория вцепился в его руку с оружием, стискивая запястье до болезненных синяков. Шинсо отвернулся от него и нервно дернул уголком губ; может быть, он смотрит на происходящее слишком пессимистично, но, если бы он не скинул тогда данные, сейчас бы он…

Сейчас бы он ничего, потому что был бы уже мертв.

Да какая разница, он будет мертв в любом случае.

Тодороки подкинул им идею, вытащившую их из беспросветной ямы. Шинсо он оттащил от края пропасти.

В то, что все закончилось без существенных проблем, верилось… с трудом.

В то, что ИРС не начал обратный отсчет за провал операции, не верилось вообще (незнакомый номер не знал о том, что именно Шинсо был одной из причин, по которой Бакуго не выстрелил, но…). Шинсо несколько дней нервно смотрел на ИРС, ожидая, когда его кожу проткнет встроенная в него игла и отравит, но время шло, дни сменялись другими, а злосчастного отчета от пяти минут так и не высветилось на прямоугольном циферблате.

Шинсо в какой-то момент готов был посчитать, что неизвестный номер врет и что никакой информации на него нет, если бы не видел ее собственными глазами (начиная от даты рождения и заканчивая номером ИРСа).

Шинсо превращался в фантом. Постепенно. Медленное выцветание, превращающее его в бестелесное существо.

Шинсо-фантом меньше участвовал в обсуждениях, которые увеличились с новой датой показательного рейда.

Шинсо-фантом плохо спал, просыпаясь каждую ночь.

Шинсо-фантом ненавидел себя сильнее, чем обычный Шинсо.

Сплошные «если бы», закрутившиеся в цепь поступков, звучали в его голове.

Мидория с горящими надеждой глазами, смело смотревший в будущее, казался Шинсо-фантому недосягаемым. Будто его самого отнесло на несколько тысяч световых лет назад в тот момент, когда он слил информацию.

— Я могу узнать, что происходит? — спросил Мидория, догнав его уже на улице, когда тот поспешно вышел с базы.

— Ничего, — ответил Шинсо-фантом, не смотря ему в глаза.

— Шинсо, — Мидория схватил его за руку и остановил, заставляя посмотреть на себя. Шинсо прошибло током, ударяя зарядом по затылку и ниже, по шее, оставляя ток лететь вниз по позвонку. — Я вижу, что тебя что-то тревожит.

Я обманывал тебя все время.

Я предал тебя (вас).

Я…

— Я не понимаю, почему ты избегаешь меня. И остальных.

— Я никого не избегаю.

— Ты ведешь себя так, будто не хочешь находиться здесь, — выпалил Мидория, крепче цепляясь за него.

Шинсо-фантом отвернулся, не находя сил и дальше смотреть на него, искренне беспокоящегося. И в глаза тоже смотреть не мог.

— Не забивай голову ерундой.

— Шинсо!

— Не засиживайтесь с ИРСом допоздна. — Шинсо-фантом развернулся и заторопился прочь, к себе домой.

Шинсо-фантом планировал рассказать обо всем. Молчать уже было невыносимо, как если бы по всему горлу было разбросано битое стекло. Груз вины пожирал изнутри, смаковал внутренности и облизывался, глядя на коридоры крови.

Но жизнь любила подкидывать ему сюрпризы.

========== XX. Сумерки. 50 ==========

Комментарий к XX. Сумерки. 50

Поскольку в данной части много сумбурных(?) обсуждений, я посчитала, что повествование от лица Тодороки или Бакуго будет накладывать определенные рамки на него же, поэтому отняла у них фокал и раздала его всем.

— Мидория? — позвал его Иида, поправляя очки с запотевшими стеклами.

Холод стелился к ногам, оборачивался вокруг них ледяным ковром и поднимался выше, выше, выше, чтобы выстроить стену между молчащим Мидорией и остальными, нервно переглядывающимися друг с другом и в который раз перебиравшими в кружащихся головах доводы Бакуго, сейчас нервно сжимавшего пальцы здоровой руки в кулак и дрожавшего от обуреваемой злости.

— Деку, блять, я врежу тебе сейчас, если ты не скажешь ничего. — Бакуго угрожающе двинулся к нему, но пальцы Тодороки сцепились на его запястье и остановили.

Тодороки, слушающий обвинительную тираду Бакуго, не сводил взгляд с Мидории, пребывающего в не меньшем шоке, чем остальные. На того, кто тщательно пытался замести следы после проделанных махинаций, и того, кто предал общее дело, он был похож так же, как гусь на быка (если, конечно, не обладал поистине великолепным актерским талантом). Суть слов Бакуго доходила до него так же, как и до остальных. Медленно, сначала вызывая шквал удивления, граничащего с перевернувшимся дважды миром, а потом — раз-два, как кинутые в яблочко дротики. Тысяча очков победителю.

— Мидория здесь не при чем, — хрипло сказал Шинсо, глядя на Бакуго из-под опущенных бровей.

— Да ну? — Бакуго вскинулся; торчащие во все стороны блондинистые волосы наэлектризовались, и Тодороки, продолжающий держать его, почувствовал пробежавший по кончикам пальцев ток. — И кто тогда при чем? Ты?!

— Да, — спокойно ответил Шинсо, кладя локоть на подлокотник и упирая в сложенный кулак щеку.

Мидория повернулся к нему и поджал губы, замечая выцветшие щеки.

— Хватит, это не смешно. — Асуи укоризненно взглянула на Шинсо, согласная с ней Ашидо часто-часто закивала.

— Я серьезен. — Шинсо достал из кармана телефон негнущимися пальцами, открыл переписку с незнакомцем, не сразу попадая по иконке сообщений на экране, и протянул его Асуи. К ней подскочила Ашидо, и Сэро, перегнувшийся через стол, внимательно вчитался в текст.

Непонимание сгущалось над бывшей автомастерской. Стекалось на крышу жженой резиной на одной половине и расплавляло зеленым ядом на другой. Превращало балки в щепки, готовясь разрушить фундамент. Щепотка нитроглицерина и…

— Да какого хрена-то… — пробормотал Сэро, отходя назад и вцепляясь в волосы.

Непонимание опускалось проливным дождем на сопротивление, падая на кипящие головы крупными каплями (ливень оказался кислотным) с каждым новым произнесенным Шинсо словом. Автобиография, изложенная в кратком изложении — ни картинок, ни примечаний, ни схематичных таблиц, помогающих лучше вникнуть в текст. Окисляющая правда без приукрашивания.

Слова признания Шинсо своей вины еще какое-то время бились о стены автомастерской.

Сэро сжимал край стола, Тецутецу — пальцы, Асуи — колени, Ашидо теребила обертку от жвачки, Иида стоял на месте, Каминари молчал, Мидория — тоже.

Тодороки продолжал удерживать шокированного Бакуго за руку.

— И ты не собирался нам ничего рассказать? — обманчиво тихо спросил Бакуго.

— Собирался, — ответил он. — Но твои детективные навыки вынудили…

— Да ты рехнулся совсем?! — Бакуго сорвался с места, но Тодороки схватил его за плечо, оттаскивая от поднявшего голову Шинсо. Тот не собирался уворачиваться от удара. — Блять, отпусти меня, и дай я ему врежу!!

— Хватит. — Тодороки продолжал держать его, перехватив поперек груди и сцепив зубы; он не сомневался в силе Бакуго, но не ожидал, что тот будет настолько силен.

— Из-за этого ублюдка все покатилось к хренам собачьим!! — Бакуго громко кричал, вырывался и, наверно, оставил бы Шинсо без передних зубов, если бы не Тодороки. Остальные, пытавшиеся смириться со сказанным, не двигались с места.

— Что за цирк, — произнес Токоями, поправляя солнцезащитные очки. — Я представлял, что у вас здесь все более… цивилизованно.

— Не нравится — вали нахер! — огрызнулся Бакуго и, все-таки вырвавшись из хватки, случайно ударил Тодороки локтем в живот, заставляя того зажмуриться и тяжело, со свистом выдохнуть. Бакуго, почувствовав на затылке глухой выдох, резко повернулся; запал слетел, оставляя после себя отголоски дыма.

— Я бы ушел, если бы вы угрозами меня сюда не притащили. — Токоями покачал головой, наблюдая за сценой по центру.

— Блять, придурок. — Бакуго схватил Тодороки под локоть, пристыженно отводя взгляд на стену с фотографиями; фотографии смеялись ему в лицо. — Нехрен лезть под руку.

Тодороки медленно вдохнул; рука под хваткой Бакуго немного горела.

— Нечего бросаться на людей с кулаками, — произнес он.

— Не указывай мне!

— Что еще ты рассказал им? — спросил Каминари, смотрящий на изгрызенные из-за волнения ногти, на которых выступила кровь.

— Только то, что сказал сейчас вам, — сказал Шинсо.

— Я не знаю, как реагировать на это, — произнес Сэро, потирающий лоб и ходящий из стороны в сторону. Сопротивление постепенно отмирало, переставая быть похожими на вековые статуи — разбитые и потрескавшиеся. — Если бы ты все рассказал… черт, Шинсо, какого черта ты не рассказал все с самого начала?

Шинсо прикусил губу и сильнее сжал пальцы в кулак, оставляя на ладонях полукруги. Печальный опыт из-за предательства давал о себе знать даже сейчас, в кругу друзей (да? нет? уже нет?), не позволяя объяснениям прозвучать на базе.

— Я врежу тебе! — заявил Тецутецу, закатывая рукава рубашки, с треском отзывающиеся на его действия.

— Не надо делать поспешных движений, Тецутецу! — Иида подскочил к нему, останавливая запальчивого друга. — Нам хватило Бакуго!

— Для профилактики!

— И все же я вынужден настаивать! — Иида кое-как заставил Тецутецу замолчать, отпихнув того к углу и усадив на стул. — И хоть я против рукоприкладства, — сказал Иида, поворачиваясь к остальным и вытирая выступивший на лбу пот, — я так же, как и Тецутецу, разозлен.

— Я не разозлен, я просто хочу ему врезать! — в очередной раз заявил Тецутецу, подрываясь со стула, но Иида в очередной раз заставил его сесть.

— И разочарован, — уже тише добавил Иида, опуская голову, отчего его очки съехали на кончик носа.

Повисло напряженное молчание, трескающееся под распаленным от злости Бакуго. Ашидо продолжала теребить в руках упаковку жвачки, отрывая бумагу. Асуи, сидящая с подобранными ногами, сжимала-разжимала пальцы на коленях, не обращая внимания на упавшую на глаза прядь длинных не расчесанных волос. Спина и плечи Каминари были напряжены, что не соответствовало его обычному расслабленному и беззаботному состоянию.

Шинсо молчал, разочарованный в себе едва ли не больше, чем все они вместе взятые — в нем. Несмотря на царящий в помещении холод, от которого не спасали притащенные обогреватели с рынка, он чувствовал духоту, будто ворот клетчатой рубашки стал петлей.

— Шинсо не раз помогал нам, когда мы встревали в различные передряги, — сказал Мидория. — Он…

— Вот только не начинай сейчас проповедовать, — остановил его хмурый Сэро.

— Они ведь угрожали Шинсо. — Мидория, скрестивший руки, посмотрел на друзей. — У них были его данные, номер его ИРСа. Это не…

— Так если они были у них и есть сейчас, почему Шинсо до сих пор жив? — Асуи покосилась на Шинсо, сильнее сжав колени. — Если ты не последовал их указаниями и сорвал их план насчет Бакуго.

Бакуго, услышав свое имя, выглянул из-за плеча Тодороки, готовый вновь осыпать Шинсо нелицеприятными выражениями.

— Я не знаю, — честно признался Шинсо, пожимая плечами. После незапланированного рейда Шинсо несколько дней считал, что, уснув, больше не проснется.

— Что значит ты не знаешь?! — закричал Бакуго, отходя от Тодороки, на сей раз не пытавшегося его удержать. — Ты слил информацию обо всем, чем мы занимались, и слил инфу обо мне!

— Я уже сказал, что не хотел этого.

Бакуго открыл рот, чтобы в очередной раз закричать, как Иида, остававшийся собранным, опередил его:

— А я бы не хотел оказаться в ситуации, в которой человек, собравший нас ради великого общего дела, в итоге оказался…

— Слишком пафосно, Иида, — пробубнил Каминари, потирая переносицу.

— Я говорю как есть, — оскорбился тот, прижимая руку к груди.

— Нет, это пафос.

— Да какая разница, как это называется?! — закричал Бакуго, топая ногой. — Это не меняет того, что нам всем чуть не пришел пиздец, только потому что ты обосрался! Что ты там мне в начале заливал, а?! Ебаный лицемер!

— Я не лицемерил тогда, — защитился Шинсо. — Я считал и считаю, что нужно…

— Эй, что у вас происходит здесь? — Из-за стоявшего на базе шума и крика звук открывшейся двери потонул в какофонии других. Киришима стоял рядом со стеллажами, нервно изогнув губы.

— Пошел ты нахер. Пошел нахер! — Бакуго, развернувшись, направился к выходу из базы, едва не столкнувшись с Киришимой плечами. Тодороки, посмотрев ему вслед, сел на диван рядом с Токоями; пытаться поговорить с Бакуго в таком состоянии было занятием бесполезным и малоприятным.

— Так что тут у вас?.. — еще раз спросил Киришима, замечая подавленность на лицах каждого.

Мидория рассказал обо всем произошедшем, исключая подробности в виде несостоявшихся рукоприкладств и громких криков.

— Охренеть, — высказался Киришима, напряженно смотря на сидящего в мнимом спокойствии Шинсо, поза которого твердила о надвигающемся личном внутреннем конце; апокалипсис внутреннего мира с подорванными планетами. — Круто, что с тобой все в порядке.

— Что? — удивился Шинсо, подняв на него расширившиеся глаза. Разжал пальцы, которые не сразу разогнулись.

— Ну, — Киришима изогнул бровь и улыбнулся, показывая острые зубы, — ты же в итоге им так и не слил наши контакты, да и сорвал рейд, так что…

— Я слил им инфор…

— Ну слил и слил, какая разница? — перебил его Киришима, беззаботно пожимая плечами, будто речь шла не о тщательно скрываемых данных, а о прогнозе погоды. — Я вообще удивлен, что они не знали о ее существовании. То есть я хочу сказать не о существовании, а типа не знали, что у нас конкретно есть, понимаешь?

Тодороки при любом другом раскладе назвал бы это беспечностью и недалекостью, но при взгляде на добродушно улыбающегося Киришиму, который своим появлением согрел атмосферу, у него не повернулся язык.

Тодороки не считал нужным говорить что-либо, высказывая мнение (несмотря на то, что Шинсо слил информацию, он не казался ему плохим парнем; просто парнем, которому очень, очень не повезло наткнуться на неприятности). Он недавно присоединился к ним и многого не знал, поэтому предпочитал молча наблюдать за происходящим и периодически оглядываться на стеллажи, надеясь увидеть за ними Бакуго, который сейчас курил перед входом.

— Дурдом, да? — тихо обратился к нему сидящий рядом Токоями.

Тодороки промолчал. Может, и правда дурдом, не ему судить.

— Киришима, ты немного не… — произнес Сэро, которого перебила Ашидо:

— Шинсо рисковал, когда пытался предотвратить потерю данных. И когда пытался предотвратить убийство того кретина, отправив эсэмэс Тодороки. И сейчас тоже, — сказала она, разводя руки.

— Сначала натворил дел, а потом принялся их разгребать, — сказала Асуи. В ее голосе не звучало ни осуждения, ни насмешки; обычная констатация факта, горчащая на языке. — Хотя бы пытался.

— И теперь он может слить оставшуюся инфу. — Сэро, настроенный серьезно и мрачно, крутил подобранную со стола ручку, испачкав пальцы в синих чернилах.

— Если бы Шинсо хотел избавиться от нас, он бы сделал это, позвонив тому придурку прямо сейчас, — хмыкнула Ашидо и закинула в рот жвачку. — Шинсо поймали с поличным. Он сам себя поймал. Не важно. Он бы…

— Может, его друзья из Лэдо не могут ничего сделать, поэтому ему только и остается торчать здесь и молчать.

— Или у Шинсо нет никаких друзей в Лэдо, — произнес Мидория. — И все то, что он рассказал, правда.

— Правда наполовину тоже правда, — тихо произнес Сэро, сжимая ручку.

Повисла тишина, прерываемая Тецутецу, который хрустел пальцами из-за волнения, а не из-за желания набить Шинсо морду (хотя кто его знает; сам Тецутецу не знал — слишком много всего свалилось за последние полчаса). Шинсо молчал, не находя слов и не видя смысла в дальнейших оправданиях. Он рассказал все с самого начала, не утаивая, поэтому решение, что делать с этим (что делать с ним), оставалось за ними.

Что-то наподобие суда присяжных, перед которыми тот признал вину.

Голосуйте, дамы и господа. Отнеситесь к процессу вынесения приговора ответственно.

Сопротивление было в смятении. Это то, что испытывали люди, живущие в странах, в которых закон не контролировался умными машинами?

Шинсо был готов принять любое решение. Его выпрут отсюда, он не сомневался. Заставят снять ИРС? Он слышал от Сэро, что так поступал Айзава с людьми из своей банды после того, как те конкретно лажали — харакири на трайтонский лад. И руки чисты, и баллы целы. Вина искуплена. Шинсо уже сам чуть не…

— Бакуго бесится, — сказал Каминари, посматривая в сторону выхода.

— Бакуго всегда бесится. — Махнул рукой Киришима.

Каминари убрал руки в карманы и откинулся на спинку дивана. Поднял голову, глядя на серый потолок. Такой же серый, как и все, кто стоял под ним (как воспринимать это — в прямом смысле или нет — решайте сами).

— Мда-а-а, — протянул он, — весело у нас тут последний месяц, ниче не скажешь. Парочка серых зон, парочка убийств, новое место…

— Один дурак, который нахуярился, — перебил его Киришима, показывая пальцем на себя и пожимая плечами.

— И еще один, который все чуть не просрал.

— Асуи, не ругайся матом, — надула губы Ашидо.

— У меня нервы. И это не мат.

— На жвачку от нервов. — Ашидо протянула подруге жвачку.

— Я вот недавно дверь в квартиру забыл закрыть, — добавил Иида. Он, глубоко внутри все еще чувствовавший обиду, но по своей сущности не умеющий ее долго держать, постепенно успокаивался.

— Вот, даже Иида набедокурил, — сообщил Киришима, снимая рюкзак с плеча.

— Набедокурил? Ты где этому понабрался? — усмехнулся Каминари.

— У моего друга обширный словарный запас! — донесся громкий голос Тецутецу, оставившего в покои свои пальцы.

— Цени, ага, — Киришима поиграл бровями, и Каминари закатил глаза, улыбаясь уголками губ.

— Ребя-я-ят, давайте не здесь, — протянула Ашидо.

— Так я че пришел-то, — Киришима расстегнул молнию на рюкзаке.

Шинсо, все это время чувствовавший себя неловко, так, будто ему здесь нет места (без будто), спросил, ставя ноги на пол и приподнимаясь:

— Мне уйти?

— Нет, — резче, чем хотел, произнес Мидория. Шинсо удивленно посмотрел на него, приподнимая брови. — Но я хочу попросить тебя отдать мне телефон, — добавил он, прямо глядя в глаза, в которых звенящая пустота сменилась чем-то другим. — Не думай, что я не доверяю тебе, но я также не хочу, чтобы этот гад написывал тебе.

— Ревнуешь, что ли? — донеслось со стороны стеллажей. Бакуго, одной рукой запихивающий зажигалку в пачку сигарет, прислонился к нему, скрестив ноги.

— Я? Что? Нет. — Мидория смущенно почесал шею, отводя взгляд, что не осталось незамеченным Шинсо. — Просто чтобы понимать, что делать, если ну…

— Ну я, например, хер знает, что делать, если хрен-знает-кто активирует номер с моего ИРСа. — Бакуго потряс левой рукой, на которой находились шина и ИРС, казавшийся ему врагом номер один (он и до этого занимал почетное место на пьедестале). — Мне же так охуенно повезло, что именно моя инфа была слита. Бежать за противоядием, которого, дайте-ка подумать, у нас нет?

— У нас на стройке бензопила есть, — сказал Тецутецу, выкидывая вперед руки с двумя поднятыми пальцами.

Тодороки покосился на Тецутецу, слишком радостного для того, кто предлагал отрезать руку бензопилой.

— Я бы предпочел, чтобы у Бакуго осталось две руки, — вступил он.

— Ага, — кивнул Бакуго, пряча левую руку за спину. И уже тише: — Ебаный маньяк.

— Если он до сих пор не активировал его, скорее всего, он не может этого сделать, — произнес Сэро, почесывая подбородок и забывая о ручке, из-за чего на его щеке появилась неровная линия.

— Или ждет подходящего момента, — сказала Асуи.

— Ты опять все портишь, — надулась Ашидо.

— Так вы будете слушать, зачем я вас позвал? — Киришима наконец вытащил из рюкзака флэшку, при этом напевая торжественную мелодию.

— Ты жутко фальшивишь. Я больше никогда не буду смотреть с тобой «Звездные войны». — Покачала головой Ашидо, пока Асуи вставляла флэшку Киришимы.

— Что такое «Звездные войны»? — спросил Тодороки у подошедшего Бакуго, севшего на подлокотник скрипнувшего дивана. Он выглядел гораздо спокойнее, чем десять минут назад, однако продолжал кидать на Шинсо враждебные взгляды, от которых могла бы загореться его рубашка, перетекая огнем на кожу и — дальше, под нее, выжигая до паленого мяса.

— Классика, — отозвался тот, переключая внимание на левое запястье. — Можем посмотреть потом.

— Я бы не отказался, — тепло улыбнулся Тодороки, замечая, что тот с не свойственной озабоченностью посматривал на ИРС, принявший облик бомбы замедленного действия. Вечное нахождение под лазером, горящим на лбу красной точкой, будет действовать на нервы, отскребая по ним по кусочку, как бы ты ни храбрился.

На экране монитора появилось несколько десятков файлов, на которых были запечатлены передвижения Курокавы за последние несколько лет по Трайтону, показывающие точные координаты, дату и время, за работой Асуи постепенно выстраивающиеся в маршрут.

— Понадобится время, чтобы это разобрать, — произнесла она, не отрываясь от монитора, по которому неровными рядами возникали введенные коды и дублировались на другие окна.

— Но в целом?.. это поможет? — спросил Киришима, нервно постукивающий по спинке ее стула. — Я второй раз туда не полезу.

— Трупы повсюду? — поинтересовался Сэро, едва ли носом не приникший к линиям маршрута на одном из мониторов. Легче развязать багажник запутавшихся проводных наушников, чем разобраться в хитросплетениях на карте.

— Провода, — ужаснулся Киришима, принимаясь описывать многообразие витиеватых переплетений, мониторов и кнопок, от которых в его голове случился маленький коллапс.

Киришиме, незаметно (он надеялся, что не оставил следов своего пребывания в месте, дорога в которое ему была заказана) проникшему в техцентр несколькими часами ранее, понадобилось время, чтобы разобраться в том, как устроена рабочая программа взаимодействия с ИРСами. Методом проб и ошибок, происходящих не без периодически бросаемых взглядов на закрытую дверь, он смог добыть информацию и в тусклом свете гудящих ламп перекинуть ее на флэшку. Киришима шутил самому себе, что оказался в каком-нибудь старом шпионском боевике, которые он смотрел еще в школе, и напряженная атмосфера не достигала пика, позволяя в удерживаемом хрупком спокойствии покинуть техцентр, не вызвав подозрений.

— Сейчас рано говорить, но… дайте мне пару дней, и вы получите полную карту. — Асуи все же отвлеклась и подняла на него глаза, упираясь макушкой в спинку кресла. — Но если ты не скопировал чужой файл, то все должно получиться.

Всеобщее облегчениеразнеслось по помещению, окутывая его теплым дуновением пляжного ветра.

Токоями, оставленный без внимания, поднялся. Его окликнул Бакуго, опершийся локтем на спинку дивана:

— А ты куда поперся?

— Я могу выпить кофе? — спросил Токоями, заметив электрический чайник и банку кофе, стоящую вместе с сахаром и чаем.

— Если никого не подорвешь по пути.

— Кстати, я не совсем понял, — произнес Сэро, стоящий возле мониторов со скрещенными руками и ногами. Он единственный продолжал коситься на Шинсо, тихо переговаривающегося с близко сидящим Мидорией. — Что насчет той девушки? Она правда повесилась?

— Мне так сказала женщина, у которой она снимала квартиру. — Мидория просматривал переписку с незнакомцем и хмурился. Он надеялся, что это наведет его на мысли, кто конкретно писал Шинсо, но так и не смог прийти ни к чему. — И я не убивал никого.

— Иди к черту. Я не буду извиняться. — Бакуго перебирал пальцами начинающие отрастать светлые пряди Тодороки (которого можно было покрасить еще раз; уже не в зеленый, нет, во что-то нормальное), боящегося пошевелиться, чтобы не испортить момент. Вряд ли Бакуго осознавал, что делал и какой эффект оставлял, так что… Тодороки хотел прикрыть глаза, но посчитал, что это будет… слишком.

— Я и не рассчитывал, — добродушно улыбнулся Мидория. — Но в детектив никто тебя не возьмет.

— Не слышал?! Иди к черту!

Отношения Бакуго и Мидории продолжали представляться Тодороки странными, но он предпочитал не лезть в них. У них было общее прошлое и общие знакомые, которые оставили на них обоих след, к которому сам Тодороки не имел никакого отношения.

— Тодороки! — обратился к нему Тецутецу. — Ты не помнишь ничего странного в последние дни в Лэдо?

Тодороки пожал плечами, не рискуя двигать головой. Легкие поглаживания Бакуго расслабляли и усыпляли — своеобразная отдушина после дня хождения, расследования (так себе расследование), похищения (это все-таки похищение), автобуса (Тодороки хотел отметить и это тоже) и разбора полетов-падений в сопротивлении. Слишком много всего после двух недель совместной изоляции.

— Учился. Ходил в университет. Ездил домой. Пару раз был в магазинах, — перечислил он.

— Насыщенно, — отозвался Каминари, беря жвачку, которую предложила Ашидо. — Еще что? — спросил он.

Тодороки, без конца ломающий голову на протяжении пары недель, не представлял, что он делал из ряда вон. Чистил зубы другой пастой?

— Готовился к экзаменам, смотрел госпрограммы.

— Тухляк. — Махнул рукой Киришима.

— Собирался взять интервью для доклада.

— Что за доклад? — спросил Каминари, жуя жвачку.

— С каких пор тебя интересует учеба? — покосился на него Иида.

— Никогда не поздно начать тянуться к знаниям. И это, вообще-то, очень обидно, Иида, и невежливо с твоей стороны.

Иида раскрыл рот, чтобы оправдаться и сказать (много-много сказать), что не имел в виду ничего предосудительного, как:

— Про Трайтон, — ответил Тодороки, и рука в волосах замерла. — Проанализировать структуру Трайтона. Уровень безработицы, уровень дохода. У человека, который раньше жил здесь, но несколько лет назад вернулся в столицу, набрав необходимое количество баллов.

— Ты не шутишь сейчас? — спросил Киришима, нарушая всеобщее молчание. Даже стук клавиш клавиатуры стих.

— Нет. В чем дело? — заволновался он, заметив странную реакцию на откровение.

— Блять, ты идиот совсем? Мозгами пораскинь! — Бакуго больно дернул его за волосы, заставляя Тодороки поморщиться. — Ты пытался написать доклад на тему того, чем занимаемся мы!

— И что с… — Тодороки наклонился вперед, упирая локти в колени. Он начинал смутно догадываться, к чему тот клонил. В это, правда, верилось с трудом, ведь не может же… — Вы же не думаете, что меня отправили в Трайтон из-за выбранной темы. Это…

— Я оказался здесь из-за того, что отыскал информацию про выделяемые деньги на бюджет Трайтона и о покинувших его людях, — произнес хмурый Шинсо.

— Но я не пытался ничего взломать.

— Ты вышел на человека, готового дать тебе интервью о Трайтоне, — Шинсо глубоко вздохнул, вспоминая события трехлетней давности; сначала волнительный трепет, вызванный найденными данными, проливающими свет на структуру города, а затем то, что происходило в темной комнате. Шинсо потер виски. — Сомневаюсь, что ты хотя бы пытался использовать впн.

— Эта информация была в интернете. И я не выхо…

— Найденная мною информация тоже была в интернете, Тодороки, — твердо сказал он, взбудораженный схожестью их историей; на недоговоренную фразу Тодороки никто не обратил внимания.

— Может, информация, которой обладает этот человек, была ценна? — Мидория задумчиво почесал подбородок. — Не помнишь, как его зовут?

— Вакамура Масао, — сказал Тодороки, помнивший имя, которое несколько раз вводил в поисковик перед тем, как отправиться на так и не состоявшуюся встречу.

— Асуи…

— Да, я уже, — ответила она, закрыв вкладку с программами и картой. — Вакамура Масао, сорок семь лет, находился в Трайтоне с 2007 по 2015 год за кражу, потеряв в размере тридцати баллов и прибыв сюда с сорока тремя. Детей нет, родители умерли, был женат, но жена умерла. Проживал в третьем районе, работал на ТЭС несколько лет, после чего его перевели в бюро, должность не указана, в 2015 он подал прошение о переводе и получил одобрение. На данный момент находится в Лэдо. Адрес указан.

— Да, это он, — подтвердил Тодороки, урывками вспоминая прочитанную информацию о мужчине.

Догадки (вполне себе претендующие на правдоподобность догадки) сопротивления не укладывались в голове. Как если бы та уже была переполнена свалившимися за два месяца откровениями и правдами Трайтона, из-за чего все остальное отвергалось. Абонент не абонент.

— Не смахивает на важную шишку, — сказал Сэро, вчитываясь в текст.

— В тихом омуте… — сказал Иида. Бакуго, более близко познакомившийся с Иидой тогда, когда тот со своей небольшой бандой альтруистов из первого помог разобраться с парнем, которого не устроило качество проданного товара, мог только согласиться.

— Он наверняка мог рассказать что-то важное, — посетовала Ашидо. — Слова человека, который сейчас находится в Лэдо, были бы более веселыми.

— Весомыми, — поправила Асуи.

— Точно.

— Возможно, у него есть данные, которые не смогли обнаружить мы, — задумчиво протянул Мидория, смотря на экран с досье и пытаясь найти что-то, что не сразу бросалось в глаза. Что-то, что могло бы навести их на мысли, связанные с заключением Тодороки. — Если Тодороки собирался писать доклад на тему экономики, вполне возможно, что он мог сказать что-то большее про бюро. Что-то… более локальное.

— Если бы он знал что-то локальное, думаешь, его бы выпустили отсюда? — спросил Шинсо, приподнимая бровь.

— Он перебрался пять лет назад, когда была упрощенная подача. — Мидория показал пальцем на год на экране. — Тогда не так… скрупулезно проверялись профили.

— Ну, мы этого никогда не узнаем, — сказал Каминари, водя туда-сюда собачку на своей желтой куртке. — Но это фигово, потому что, если типа предположить, что он лично видел или слышал о всяких черных делах, то это здорово помогло бы. У нас вроде и так достаточно доказательств причастности мудака из бюро в отмывании денег, но еще одно лишним бы не было.

— Это не совсем так, — донеслось со стола с чайником. Токоями, сделав кофе, смотрел на собравшихся, сверкая стеклами очков. — Можно отправить Тодороки в столицу.

— Накинуть ему фэйковые баллы и отправить через бюро? Обычное прошение? — недоверчиво поинтересовался Киришима.

— Я бы на вашем месте не стал так рисковать, — Токоями поднес кружку к губам, делая глоток. — Если они трясутся за тех, кто покинул Трайтон, значит, и профиль Тодороки будут проверять не одной комиссией. — Он постучал пальцами по кружке. — Можно стереть личность Тодороки и отправить в столицу под именем какой-нибудь отличницы Юки, мечтающей стать поваром.

— Не пытайся шутить, — выставил вперед руку Каминари.

— Поваром это вряд ли, — хмыкнул Бакуго.

— Мне запрыгивать в вагон поезда? — спросил Тодороки. Он не предлагал это в качестве варианта, это должно было быть шуткой (иронией?), поэтому, получив утвердительный кивок Токоями, порядком стушевался.

— Погоди, то есть ты сможешь… — Каминари наклонился к Токоями (это все равно не сократило расстояние между ними, поскольку их разделяло несколько метров). — Ты можешь записать Тодороки как какого-нибудь другого типа в базе? Вот так просто?

— Чем вы меня слушали, когда я это рассказывал? — Токоями сделал очередной глоток, удивляясь, как их не обнаружили два года назад; в зачатке, чтобы уж наверняка. — Но я не смогу сделать это с ИРСом кого-то из вас, поскольку способен менять только белые, так как брал основу для данного взлома с него же.

— Это уже какой-то расизм, — хихикнула Ашидо.

— Это элементарное незнание, а не расизм.

— Тодороки? — поинтересовался у него Мидория.

Тодороки был… обескуражен. Возможность вернуться в столицу звучала заманчиво, но делать что-либо, не имея ни плана, ни представления о грядущем… Тодороки проанализировал последние месяцы своей жизни и осознал, что только так и провел их (не сказать, что он был доволен). С другой стороны, если это могло помочь чем-то… предоставить более весомые доказательства, заверенные лицом, которому доверяют люди из столицы из-за его происхождения и статуса, то почему бы и нет?

У «нет» было много причин. Возможная смерть, если что-то пойдет не так, или хуже — темная комната в его ситуации растянулась бы не на три дня, а на пару вечностей. В конце концов, все не упиралось в темную комнату. Он знал слишком мало о Трайтоне, вполне вероятно, что он так же мало знал и о Лэдо. С ним могло произойти неизвестно что, но…

У Тодороки в последнее время возникало слишком много «но», приведших его сюда, в этот момент.

— Если это поможет, я согласен, — сказал он, сам не веря, что соглашается на очередную авантюру. — Но я не представляю, что я должен делать.

— Ну, если твоя личность будет изменена, мне не составит особого труда запихнуть тебя в вагон поезда при следующем поступлении товара, — произнес Каминари.

— И ему не придется запрыгивать в вагон поезда? — уточнил Киришима.

— Это небезопасно, вообще-то. — Каминари несильно стукнул его кулаком по лбу. — Все будет, короче, — пообещал Каминари, показывая «окей» пальцами остальным.

— Эй-эй, вы же не отправите этого дебила одного, а? — Бакуго поднялся с подлокотника, тыча на Тодороки здоровой рукой и едва не попадая по его носу; стоит отдать ему должное — тот даже не отклонился.

— Этот дебил вытащил твою задницу из лап Даби, — напомнила закатившая глаза Ашидо.

— Я в любом случае не смогу изменить твой ИРС, Бакуго. — Токоями повернулся к чайнику и к банке с кофе, чтобы сделать себе еще.

— Я и не собирался с ним никуда переть, — фыркнул Бакуго. — У меня есть поважнее дела здесь, — произнес он, сжимая-разжимая пальцы здоровой руки в кулак и упираясь пустым взглядом в пол.

— У нас остался один от умершего рейдера, — напомнил Мидория, смотря на ящики с различным барахлом, которое они не успели разобрать с момента переезда. Где-то в них должен был валяться ИРС.

— Так давай, делай, хрен ли ты сидишь, положи на место кофе и подними задницу, — подскочил Бакуго. Токоями, и так стоящий, проигнорировал его. — Эй, я к тебе обращаюсь!

Тодороки ожидал чего угодно, но не того, что Бакуго будет кричать на Токоями и подгонять его изменять ИРС и собственный профиль, чтобы отправиться в столицу. Это было… странно? И приятно, так, будто его окунули в пенную ванну.

— Это ты так не хочешь с ним никуда переть, да? — Закатил глаза Каминари.

— Заткнись, — прошипел Бакуго, взглянув на чуть расслабившегося Тодороки. Конечно, черт возьми, он не собирается отпускать его одного. Тодороки буквально магнит для неприятностей (если быть далеко честным, то не только он).

— Мне понадобится время, — сказал Токоями, смирившийся со своей судьбой, но не отказавшийся от кофе. — Я не смогу сделать это по щелчку пальцев.

— Я могу помочь, — вступила Асуи. Токоями заинтересованно повернулся к ней. — Если вкратце объяснишь суть работы своей программы.

— До рейда шесть дней, — напомнил Мидория.

— На одно перепрограммирование мне понадобится двое или трое суток. — Токоями, продолжая посматривать на смутившуюся Асуи, с которой раньше почти не пересекался (он знал, что в сопротивлении сидит кто-то разумный и соображающий), размешивал кофе ложкой.

— Каминари, какое там расписание у поездов? — спросил у него Киришима. Каминари достал телефон и открыл календарь.

— Через три дня, это прям точно. А второй… — Каминари задумался, пролистывая вперед, и почесал затылок, — либо за день до рейда, либо день в день. Скорее всего, второе, но точно смогу позже сказать. Если бы был нормированный график, а так фиг поймешь. Эй, Тодороки, Бакуго, — Каминари отклонил голову назад, выглядывая из-за макушки Киришимы, — притащите нам сувениры потом?

Бакуго прикусил губу. Он вспомнил о Курокаве, которого все еще собирался пристрелить. Сейчас здесь был Токоями, способный пополнить ему баллы, чтобы они не отправили его в «серую зону» или не убили, опустившись до нуля.

А еще здесь был тупой Тодороки.

— Магнитики, что ли? — хмыкнул Бакуго, окончательно принимая решение. Тодороки незаметно выдохнул.

— Да хоть магнитики.

— Я бы на вашем месте не вернулся, — тихо пробормотал Токоями, отпивая кофе и обжигаясь.

— Стоп-стоп-стоп, давайте еще раз. — Сэро оттолкнулся от стола, будто не мог стоять на месте от негодования и распираемых чувств. — Вы как бы на полном серьезе сейчас обсуждаете вторжение в столицу? Вот так просто? — Сэро посмотрел на спокойно сидящих друзей. Только Ашидо резво кивнула, будто они только что решили, на какой фильм пойдут на следующей неделе. — Меня одного это напрягает, да?

— Сэро, отключи мозг, — посоветовала Ашидо.

— Я не могу его отключить, потому что «взломать профиль на ИРСе, залезть в поезд, оказаться в Лэдо и найти хрен знает кого» мало смахивает на поездку в горы на каникулы. — Сэро нервно крутил ручку между пальцами, заставляя ее перемещаться с одного конца ладони на другой. — Это как бы… опасно?

— Я согласен с Сэро, — вступил молчавший Иида, скептично относящийся к идее с отправлением в столицу и, возможно, единственный поддерживающий настрой Сэро. — Если что-то выйдет из-под контроля, а такое наверняка случится, — он настоятельно поднял палец вверх, делая акцент на последних словах, — для вас обоих это не закончится ничем хорошим. — Иида посмотрел на Тодороки и Бакуго, слишком, как ему казалось, беспечно относящихся к тому, что планировалось.

— Ну да, если мы не правы и паникуем на пустом месте, вы скажите, мы поймем, — поддакнул Сэро.

— Никто и не утверждает, что это поездка в горы, — произнес Мидория, сплетая пальцы в замок. Он осознавал, что затея может закончиться оглушительном провалом (для Тодороки и Бакуго не только провалом), но упускать шанс узнать что-то стоящее было бы кощунственным. Конечно, он предпочел бы остаться в день рейда в Трайтоне, но если уж он сам предложил… — Я могу сам отпра…

— Сиди здесь и не рыпайся, — перебил Бакуго, предугадав его предложение. — Мы и без твоей вездесущей задницы там разберемся.

— Если ты так говоришь, хорошо.

— Хуерошо.

— Это очередной трэшак, — продолжил Сэро, не обращая внимания на привычную перепалку. — А все начиналось с собирания бумажек и просмотра камер в центральных районах. — Плюхнулся на стул.

— Я бы хотел помочь вам, — сказал Тодороки, привлекая внимание. — Если для этого нужно принять участие в очередном трэшаке, то… я не против. Кажется, — задумчиво свел брови, — за последние два месяца я в принципе стал безотказным, когда речь начинает заходить о чем-то сомнительном.

— Добро пожаловать в Трайтон, — произнес Киришима. — Но, походу, к этому Бакуго руку приложил.

— Я здесь при чем, а? — недовольством в его голосе можно было ломать стены.

— Кроме того, мне самому важно знать, по какой причине меня отправили сюда, — продолжил Тодороки. В его случае не было ни темной комнаты, о которой говорил Шинсо, и никто не угрожал ему, отправляя сообщения; просто в один момент он был лишен всего, к чему стремился на протяжении всей жизни (Тодороки мог бы порассуждать на тему ложности выбранного для него отцом пути, но не об этом сейчас), поэтому он имел право знать, какого, собственно, черта это было.

— Это значит, что у меня появилась работа на несколько дней? — спросил Токоями и прихлебнул кофе, получив утвердительный кивок от Тодороки.

— Бакуго в любом случае придется перепрограммировать ИРС, — произнес Шинсо, зачесывая волосы назад. — Из-за того, что его профиль рассекречен, лучше заняться им в первую очередь.

Бакуго хотел что-то сказать (наорать, покрыть матом и снова наорать), но передумал и демонстративно отвернулся, топающей ногой выдавая бешенство.

— А твой профиль? — поинтересовался Мидория, хмуро глядя на ИРС, спрятанный под бинтом. Шинсо неопределенно пожал плечами, как бы говоря, что здесь им ловить нечего — черный, прямоугольный ИРС крепко сидел на его запястье. — На черном рынке наверняка найдутся белые ИРСы.

— Если не успели перепродать в столицу, — сказал Каминари. — Я могу смотаться и узнать.

— Да, пожалуйста, — попросил Мидория, и Шинсо не нашел слов, чтобы… чтобы что?

Если у Тодороки стояла разруха в голове из-за причины собственного попадания в Трайтон, у остальных — из-за свалившейся информации от Токоями и Шинсо, то у последнего — из-за того, что его еще не выперли из базы. Полнейший разгром.

— Почему ты решил нам помочь? — спросила Асуи у Токоями.

— Бакуго умеет уговаривать. — Токоями изобразил пальцами пистолет. — И у вас здесь… весело, — сказал он. — Шумно, но у меня для этого есть беруши.

— По сравнению с твоей пещерой даже в склепе весело, — пробормотал Бакуго.

— Тебе нужно будет что-то? — спросил Мидория, оглядываясь по сторонам, будто пытался найти первое, что подвернется под руку, и протянуть Токоями.

— Моя аппаратура, — ответил Токоями.

— А как же начисление фиктивных баллов и всего такого? — повел рукой в воздухе Сэро. — Не хочу, чтобы озлобленные парни из всех районов прибежали сюда и выломали двери.

— Мои парни могут выстроиться по всему периметру! — заявил Тецутецу, уже собираясь доставать телефон, но был успешно остановлен Киришимой, сказавшим, что это лишнее.

— Мик разберется с этим, — сказал Токоями.

— Да, точно, ты же теперь у нас крутой чувак, который контачит с ним, — произнес Каминари без особого энтузиазма.

— Нет, я просто подорвал бар.

— Тебе нужны наши номера ИРСов или что-то еще? — спросил Тодороки, поднимаясь с дивана. Бакуго повернулся к выходу, но не спешил уходить, кусая нижнюю губу и хмурясь.

— Они есть в моей базе, — беззаботно ответил Токоями, ставя кружку на стол.

Тодороки нужно было бы обеспокоиться, как и всем присутствующим, но вместо этого он повернулся к выходу. Остальные засуетились, не видя причин проводить на базе оставшиеся часы уходящего дня. Ашидо запихнула жвачку в карман, Каминари поднялся и потянулся, разминая плечи, Сэро, продолжая недоверчиво глядеть на Шинсо, тяжело вздохнул и, будто что-то решив для себя, кинул ручку на стол; разве что Асуи вернулась к работе над расшифровкой, не обращая внимание на суету и тихие разговоры вокруг.

— Эй, только не думай, что после всего я просто забью на это. — Бакуго уставился на Шинсо. Мидория печально посмотрел на него, сжимая в руке чужой выключенный телефон. — Если они все забили, то я нет. Держись от меня подальше, мудак, — произнес он и под гробовое молчание вышел из базы. Тодороки последовал за ним, попрощавшись.

— Шинсо, слушай, он… — начала Ашидо, но Шинсо замотал головой и поднял раскрытую ладонь, призывая не говорить успокаивающих вещей — он не заслуживал услышать их.

— Нет. Бакуго вправе злиться на меня, как и все вы.

— Перестань. Мы типа… — Каминари застегнул куртку. — мы типа злимся на тебя, потому что ты облажался, но типа…

— Все поняли, да? — Сэро посмотрел на лица друзей и подбородком указал на запустившего руку в волосы Каминари. — Если кому-то нужна поддержка, все набираем номер Каминари.

— Да я!..

— Предлагаю закрыть эту тему, — произнес Мидория, тоже поднимаясь со стула.

— Вот так просто? — удивился Шинсо, недоверчиво смотря на оставшихся, но не замечая на их лицах невысказанной агрессии или злобы. — Я… я не понимаю.

У Шинсо в мыслях возникала ошибка каждый раз, когда он пытался проанализировать их поведение. Он же предал всех, подставил и чуть не угробил то, на что они потратили не только годы, но и силы, вложив в общее дело куда больше, чем они сами могли представить.

— А что ты предлагаешь? — мрачно поинтересовался Мидория. — Запереть тебя в квартире? Приковать наручниками к батарее? Я забрал твой телефон. — Мидория показал устройство. — Если с тобой попытается кто-то связаться, я узнаю об этом.

— Со мной могут связаться и без…

— Так могут? — Иида свел брови.

— Нет… я не… — Шинсо пытался подобрать слова, но тем, что слетело с его языка, оказалось обычное: — Я не знаю.

Мидория вздохнул.

— Я в любом случае собираюсь присматривать за тобой, поэтому замечу, если произойдет что-то странное.

— Собираешься присматривать? — сомнительно покосился на него Шинсо. Он, наверно, должен был напрячься, попадая под своеобразный конвой, но вместо этого почувствовал облегчение. И что-то еще, да, чему пока сам не мог придумать название.

— Для всеобщего спокойствия. — Мидория пожал плечами. — Я-то тебе доверяю.

Шинсо… был слишком поражен всем, поэтому и молчал, тупо уставившись на тепло улыбающегося Мидорию. Веснушки на щеках осветили его лицо, заставляя Шинсо смутиться.

— Я больше не подпущу тебя к нашей базе данных, Шинсо, — сказала Асуи. — И попрошу отдать свой ноутбук. И все данные, что у тебя есть. Под присмотром Ииды. — Иида согласился. — И я также собираюсь отслеживать твое передвижение с этого момента.

— Хорошо. Но…

— Все еще мало? Останешься без игр в сапера, нашего чата и в компании Мидории на черт знает сколько, — сказал Каминари, опуская шапку на голове Киришимы на глаза. — Участь, которая достаточно пугает, разве нет?

— Ну хочешь, после того, как все это закончится, я удалю весь твой плейлист? — улыбнулся Мидория, приподнимая подбородок.

— Могу отправить вирус, сжирающий фотографии, — подала идею Асуи.

— Так вот куда делись фотографии с нашего переезда! — осенило Ашидо. — Асуи!

— Я не люблю фотографироваться.

***

— Бакуго? — обратился к нему Тодороки, когда они шли по направлению к дому. День после двух недель, проведенных в относительном спокойствии, выдался полным впечатлений, поэтому им обоим хотелось как можно быстрее оказаться в квартире и рухнуть на кровать.

— Ну че еще? — спросил тот, выдыхая дым, перемешавшийся с облаками пара.

— Этого мужчину… Вакамуру Масао мне порекомендовал университет. Я не находил его в интернете. — Бакуго остановился и повернулся к нему. — Его имя уже было прописано при выборе темы моего доклада, которую также придумывал не я, — добавил Тодороки.

Бакуго смотрел на него, пока сигарета догорала между пальцами.

— Да, это напрягает, — сказал он и глубоко затянулся (Тодороки совсем не смотрел на это, нет). — Теперь я еще больше хочу туда смотаться и разобраться в этом дерьме.

========== XXI. Синий день. 51-55 ==========

На следующий день Тодороки, оставшийся дома и бесцельно просматривающий интернет-страницы, получил сообщение от Мика с настоятельным требованием выходить на смену и вставать за барную стойку. Лишение работы и возможного заработка привело бы к жизни на улице, потому что в квартире на пятом этаже полуразрушенного здания, которое давно следовало снести, он был единственным, кто, в общем-то, работал. Однако он бы предпочел не возвращаться к Мику в клуб — надоедливо жужжащий над ухом факт устроенной им подставы над Бакуго усиливался, подбираясь к ушной раковине и глубже, туда, где поднималась волна гнева и злости, выбивающая его из привычного равновесия, всякий раз, когда он перечитывал текст сообщения.

Бакуго вошел в квартиру, поставил сумку с купленными продуктами на пол, разулся и снял теплую куртку.

— Ты че? — спросил он, увидев из коридора пространный взгляд Тодороки, направленный на экран померкшего телефона. Вместе с ним в квартиру пробрался осенний холод.

— Мик написал, — ответил Тодороки и услышал, как тот стукнул зубами. — Хочет, чтобы я пришел в клуб сегодня.

— Нахрена?

— На смену.

— Он там в край поехал? — Бакуго прошел в комнату и выхватил из рук не сопротивляющегося Тодороки телефон. Тот только бровь приподнял, наблюдая за его дальнейшими действиями и отмечая капли дождя на торчащих волосах. — Реально поехал, — сказал он, прочитав текст, и поднял пальцы над сенсорной клавиатурой.

Через пару секунд телефон оказался у Тодороки. Бакуго недовольно протопал на кухню, схватив пакет, чтобы убрать покупки в холодильник.

— Ты послал его? — уточнил Тодороки, войдя на кухню. Продемонстрировал экран для большего драматизма, который из переписки мог перенестись в реальную жизнь. В их квартиру. С автоматами.

— А ты читать не умеешь? — Бакуго достал из пакета упаковку чая и коробку печенья, которую недавно притаскивал Сэро (Тодороки выбор оценил). — Ты уволился.

— Ты меня уволил.

— Я сделал то, что хотел, но не мог сделать ты.

— Нам нужно поставить таймер. — Тодороки прислонился к стене, с теплотой во взгляде наблюдая за тем, как суетился Бакуго.

— Какой еще таймер?

— Таймер до того, как люди Мика вломятся к нам и пристрелят.

— Ну так я с твоего телефона написал ему. — Бакуго повернулся, ехидно ухмыляясь, и Тодороки кольнуло осознанием, что ради этой улыбки он был готов еще раз прийти в бар, полный людьми с оружием, проторчать в подвале и спрыгнуть из окна. Может, Бакуго подумал о том же — он смущенно перевел взгляд на стол с продуктами.

Раздался звук пришедшего сообщения.

14:29. Мик:

И тебе всего хорошего, Бакуго!

— Думаю, что люди Мика придут все же за тобой. — Тодороки показал сообщение Бакуго, скривившего лицо в непередаваемой гримасе.

— Провалятся на лестнице, — хмыкнул он. — Ты ему там нафиг не нужен после всего, что было в баре, только глаза мозолить будешь. Ему проще найти другого бармена, который не знает о его махинациях.

— Зачем тогда нужно было писать? — Тодороки опустил глаза на телефон.

— Блять, это же Мик. Мудак решил, что это будет охренеть как смешно. — Бакуго, вспомнив что-то, вышел в коридор за рюкзаком, из которого достал билеты, краску для волос и пачку сигарет, которую покупал только у Урараки.

— Краска для волос? — Тодороки недоверчиво покосился на руки Бакуго.

— Верну тебе привычный вид. Эй, перестань корчить рожу!

— Я не корчу.

— Корчишь! Внутренне! — настаивал Бакуго, и Тодороки оставил попытки выиграть в споре (Бакуго не был далек от истины; и да, у Тодороки были все основания опасаться результата). — Ашидо передала. — Протянул билеты в театр на представление, премьера которого состоится послезавтра в шесть вечера, и кинул пачку сигарет на подоконник. — Джиро ставила музыку, поэтому типа… вот.

— Вход с пятидесяти баллов. — Тодороки показал пальцем на баллы внизу светло-желтого билета с простеньким дизайном без фотографий и рисунков, которые он привык видеть в Лэдо. — Нам не хватает.

— Забей, Токоями подкинет.

— Почему вы сразу не завербовали Токоями? — спросил Тодороки, откладывая билеты на стол и беря пачку печенья. Бакуго ударил его по рукам и выхватил ее, чтобы убрать в шкаф.

— Я приготовлю обед сейчас, так что нехрен есть все подряд. — Бакуго закрыл дверцы. Тодороки печально смотрел на пачку печенья, ставшую недосягаемой. — Мы предлагали. Ну не я. Деку или мудак. Он отказался.

Они больше не разговаривали о вчерашнем — ни о Шинсо, ни об ИРСах, программу для перенастройки которых сейчас писал Токоями, ни о полученных Киришимой данных. Бакуго хоть и старался не показывать своего беспокойства, все же иногда с тревогой смотрел на ИРС (и наверняка крыл матом Шинсо; может, еще кого-то для компании).

— Возможно, как раз из-за того, что собирался разобраться с Даби, — предположил Тодороки, посматривая на окно, за стеклом которого начали собираться тучи. Квартира скоро погрузится в дождливый осенний мрак.

— Мститель в солнцезащитных очках. — Бакуго достал кастрюлю и налил в нее воды.

— Как Урарака? — спросил Тодороки, обратив внимание на пачку сигарет на подоконнике.

— Нормально. — Бакуго выключил кран и поставил кастрюлю на плиту, едва не расплескав воду. — Никак? Фиг знает. Меня все еще бесит это. Так что просто заткнись.

— Мне принести ноутбук? — Тодороки склонил голову. — Посмотрим что-нибудь. Ты мне обещал «Звездные войны».

— Да, неси, только не путайся под ногами, не хочу, чтобы из-за тебя сгорела еда.

— Тогда в этой квартире станет немного теплее.

— На тебя я не готовлю.

— Я пошутил.

Тодороки еще никогда и нигде не чувствовал себя так уютно, как в квартире на пятом этаже четвертого района вместе с парнем, матерящимся на весь этаж из-за того, что ему забыли положить в пакет горчицу.

Раздавшийся настойчивый стук в дверь на следующий день переполошил и Тодороки, и Бакуго.

— Это за тобой, — сказал Тодороки. Его зелено-желтый кошмар на голове наконец перестал таковым быть — красно-белые волосы привычно отражались в зеркале вот уже как два часа (покрашен Тодороки все равно был криво, но, помня прошлый результат, он и Бакуго расценивали сегодняшний покрас как успех). Бакуго показал ему средний палец, но дверь все же открыл.

— Ты какого хрена сюда приперся? — спросил Бакуго. Тодороки выглянул в коридор и увидел стоящего в дверях Моному, держащего его рюкзак — впрочем, недолго, тот вскоре лежал посередине коридора. Глаз Бакуго дернулся.

— Привет, Монома, — поздоровался Тодороки, озадаченный его приходом.

— Кендо просила передать, — сказал он, вытягивая шею и рассматривая квартиру. Капюшон его куртки был мокрым, так же, как и плечи. — А у вас ниче так, не пять звезд, но и не крысы под ногами. Я-то все ду…

Дверь, едва не заехавшая (или заехавшая) Мономе по носу была закрыта с громким шумом, сотрясшим стены соседних квартир. Несколько вещей, лежащих на полке шкафа, повалились на пол. Тодороки не обращал внимания на Бакуго, готового открыть дверь и послать Моному еще раз — словами — и поднимал вещи, расставляя их на полки. Он подобрал жетон, про который Бакуго недавно рассказывал, и еще раз посмотрел на искусно выполненную гравировку. Из-за опустившейся темноты из-за дождя, шедшего второй день, пришлось напрячь глаза.

— Можем посмотреть фотки, — предложил Бакуго, грозно стучащий ногой по полу.

— Ты не против?

— Ну я же предложил, идиот, у тебя слух пропал?

— После того, как ты хлопнул дверью, да.

Монома сейчас наверняка крыл матом их обоих, пробираясь под дождем домой.

Бакуго, захватив со стола переходник, плюхнулся на кровать и положил на колени ноутбук. Тодороки сел рядом, вытягивая ноги и прислоняясь к стене. Он подумал немного и ближе подвинулся к Бакуго, касаясь плечом его плеча (тот не сразу попал в разъем на ноутбуке). Ноутбук издал сигнал, извещающий о подключении нового устройства, и на экране, от яркости на котором зарябило в глазах (в комнате стоял полумрак), появилось окно с файлами. Бакуго щелкнул на папку с фотографиями.

Тодороки находился в предвкушении — возможность увидеть, как жил Бакуго до… до всего, будоражила сознание и разгоняла кровь по венам. Бакуго не отводил взгляда от экрана и напряженно держал ноутбук.

— Охренеть она накачала, — сказал Бакуго, следя за количеством фотографий, переваливших за четыре тысячи.

— Ты не видел их?

— Не. — Покачал головой он и задержал палец над тач-падом, не решаясь открыть первую фотографию. Тодороки не знал, какие слова подобрать, чтобы вселить в него уверенность, и продолжал молчать, не собираясь давить.

Бакуго нажал на самую первую, на которой ему было лет… пять?

— А ты не был милым ребенком, — прокомментировал Тодороки фотографию, на которой маленький Бакуго в кепке с белым черепом отбирал лопатку у другого ребенка.

— Заткнись, наверняка этот парень вел себя, как засранец.

— Да, вот этот, в кепке.

Бакуго ткнул его локтем в бок и щелкнул на стрелку. Фотография сменилась другой, на которой главным местом действия стали качели.

— Тут что, вся моя пленка? Нет ничего нормального?

Тодороки потянулся к стрелке. На следующей маленький Бакуго шел в первый класс.

— В песочнице тебе нравилось больше. — Тодороки подавил улыбку, глядя на явно не желающего заходить в учебное заведение ребенка.

— Смотреть фотки с тобой мне уже не кажется хорошей идеей, — пробормотал Бакуго, пытаясь убрать его руки от клавиатуры. Тодороки же, когда хотел, мог быть очень настойчивым. — Я сам буду крутить!

— Ты будешь проматывать, — веско произнес Тодороки, глядя в злобно сощурившиеся глаза и нажимая на стрелку. На следующей фотографии Бакуго, стоящий на сцене в костюме собаки, что-то рассказывал. Тодороки предположил, что стихотворение. — А слова помнишь?

— Заткнись!!

Тодороки счастливо засмеялся, и Бакуго, готовый во что бы то ни стало вырвать из его рук ноутбук, замер, капитулируя.

Не все фотографии были плохи (плохи они были исключительно в мировосприятии Бакуго).

— Что это? Медведь? — спросил Тодороки, пытаясь разглядеть игрушку. С ней Бакуго сидел на диване, не отрывая взгляда от мультика, в котором рыжий мальчишка бегал наперевес с огромным мечом.

— В глаза долбишься? Это лев! Мистер Кон.

— Мистер Кон… — повторил Тодороки и под грозным взглядом Бакуго прикрыл рот рукой.

Некоторые из них оценил даже Бакуго — где-то он стоял с велосипедом, уже повзрослевший, на других начали мелькать его друзья — темноволосая макушка Киришимы, еще не покрасившего волосы в красный, то и дело попадала в кадр; на других он был запечатлен вместе с родителями — судя по всему, на чьем-то дне рождения (на этих фотографиях он задержал взгляд и нажал на стрелку только тогда, когда Тодороки перекинул руку через его плечо, прижимая к себе и утыкаясь носом в макушку). Чем старше становился Бакуго, тем меньше было фотографий с ним на семейной пленке.

— Я бы сохранил несколько себе на телефон, — сказал Тодороки, когда фотографии закончились. — Где ты с арбузом или в той шляпе.

— У тебя нет вкуса, — пробормотал Бакуго, не раз краснеющий за время просмотра. Он отложил ноутбук, вытащил переходник, из него — карту и спрятал ее в жетон. — Не смей никому говорить о существовании этих фоток. — Бакуго пристроил голову на его груди, крутя между пальцами жетон. — Удалить бы их все нахрен.

— Ты же относил флэшку на базу.

— Ну так я другую папку показал. Я не идиот, чтобы вот этим, — потряс жетоном, — светить.

Тодороки подумывал о том, чтобы сделать копии. На всякий случай. С Бакуго станется.

А потом его сердце забилось часто-часто (так же, как и стучащий по перилам балкона дождь, разбивающийся на десятки брызг), будто издавало предсмертные судороги и должно было остановиться, но — нет (Тодороки даже руку к груди приложил, чтобы убедиться, что оно все еще бьется), потому что на голову свалилось осознание — Бакуго доверился ему настолько, чтобы показать эти «дурацкие» фотографии, в которых маленькими кадрами была продублирована его жизнь.

— Бакуго, — глухо произнес Тодороки. Тот поднял голову, озадаченно смотря на него из-под упавшей на глаза челки. — Я поцелую тебя сейчас.

Бакуго кривовато улыбнулся, облизывая губы (Тодороки внимательно проследил за кончиком языка), и вопреки своему нахальному виду покраснел до кончиков ушей.

— Ты что, фотофил?

— Кто?

— Ну типа человек, который возбуждается от фоток. — Бакуго завел руку за его голову и положил на затылок, притягивая ближе.

— Скорее, от того, кто изображен на них.

— Мистер Кон? — серьезно спросил Бакуго, изгибая бровь.

Тодороки прыснул и, продолжая едва заметно улыбаться, поцеловал его.

Бакуго подался навстречу, раскрывая рот и опаляя жаром, от которого по телу разнеслись тлеющие угли, пробравшиеся под свитер с футболкой. В одежде вообще резко стало жарко, словно их из холодной комнаты выкинуло на необитаемый остров под палящее солнце.

На улице шел ливень.

Тодороки, наверно, никогда не смогли бы надоесть поцелуи с ним. В голове становилось пугающе пусто, тогда как грудь распирало от нежности, перерастающей в раскаленное пламя. Он приоткрыл глаза, смотря из-под ресниц на дрожащие веки и непривычно расслабленный лоб, который хотелось зацеловать — зацеловать хотелось всего Бакуго, оставляя краснеющие засосы по всему телу и, может, глубже, под кожей, чтобы навсегда и надолго — и Тодороки никогда не жалел так, что губы у него были всего одни.

Бакуго сжимал его волосы на затылке, притягивал ближе и доверчиво тянулся к нему сам, углубив поцелуй; перед этим шумно вдохнул — совсем на чуть-чуть оторвавшись, чтобы после примкнуть с большим жаром — будто до этого сдерживался и забывал дышать носом. Скользнул языком в его рот, и затылок Тодороки пронзила дрожь, скатывающаяся ниже, по позвоночнику, оплетая тесными сетями. Обнимавшая Бакуго рука заскользила по чужой груди, пальцами путаясь в складках толстовки и приподнимая ткань, чтобы почувствовать теплоту кожи живота и ниже, отозвавшейся мурашками на его неуверенные касания.

Бакуго разорвал поцелуй, поймав блики в потемневших глазах, и, еще раз поцеловав его в нижнюю губу — больше было похоже на укус, от которого Тодороки подавился воздухом — повернулся, вставая на колени. Он схватил поплывшего Тодороки за плечо и повалил на кровать, нависая над ним.

Тодороки запустил руки под толстовку Бакуго, оглаживая бока и горячую поясницу, спустился ниже, сжимая ягодицы под жесткой тканью джинсов и следя за тем, как огни красных глаз становились все больше.

— Так что насчет монетки? — Тодороки, в общем-то, было плевать, кто и как, просто от накатившего смущения захотелось хоть что-то сказать.

— У нас денег не осталось, ты же уволился. — Бакуго наклонился, целуя его за ухом и щекоча прядями заалевшую щеку, пока своя пылала огнем; Тодороки вот обжигался. — И какая, нахрен, монетка, я уже завалил тебя, — глухо прошептал на ухо, удобнее опираясь на руки; приходилось постоянно следить за шиной.

— Я поддался тебе, потому что ты инвалид на два пальца.

— Засранец тупой. — Бакуго укусил его в мочку уха, и говорить сразу расхотелось. — Я, бля, покажу тебе сейчас, какой я инвалид.

— О, я в предвкушении. — Тодороки запальчиво улыбнулся, откидываясь на подушку и доверчиво подставляя открытую шею. Бакуго задохнулся и чуть не свалился прямо на него.

Тодороки чувствовал его тяжелое, сбитое дыхание, смешивающееся с собственным, таким же поверхностным, и ощущал запах дешевого мыла и сигарет, которым тот успел пропитаться вновь, снова начав курить.

А еще Тодороки чувствовал растущую тяжесть внизу живота, из-за которой буквы в слова складывались с трудом и грозили разбежаться каждый раз, когда он порывался что-то сказать под колкими поцелуями-укусами в шею и ниже, в плечи и ключицы, отчего ворот свитера начинал давить и оставлять кривую полоску. Тодороки с трудом приподнялся — локти, немного дрожащие, разъезжались на покрывале, — чтобы стянуть с себя свитер и футболку, откидывая их… куда-то, он не увидел куда из-за навалившегося Бакуго, скрывшего собой потолок и вообще все.

От оставшейся одежды они избавились быстро, разве что с толстовкой Бакуго пришлось повозиться, чтобы не стянуть вместе с ней шину.

— Бля, погоди, — произнес Бакуго, с трудом заставляя себя приподняться и потянуться к рюкзаку, валяющемуся у кровати.

Тодороки, растрепанный, с засосами на шее и ключицах, ловилвзглядом оставшиеся шрамы от ожогов на теле Бакуго, от которых в тот чертов бар захотелось вернуться вновь и подорвать его самому.

— Не смей меня жалеть, — сказал тот, достав из рюкзака смазку и упаковку презервативов, и кинул их на кровать.

— Я и не собирался. — Тодороки сел и, обхватив Бакуго за бока, притянул к себе, чтобы укусить в место ожога возле левого соска и зализать след от зубов. Бакуго тяжело сглотнул, прикрывая глаза, и выдохнул рвано — горячий язык прошелся по другому ожогу, потом по еще одному и… Бакуго прикусил губу, смотря на разноцветную макушку, обладатель которой оставлял поцелуи, заставляя глотать рвущиеся стоны, топить их в глотке и, ладно, да — не всегда это получалось. Бакуго безбожно краснел и не мог ничего с собой поделать.

— Ты такой медленный, просто пиздец, — выдохнул он и толкнул Тодороки на кровать, наощупь хватая смазку.

— Я люблю долгие прелюдии. — Тодороки развел ноги, притягивая пристроившегося Бакуго ближе к себе и вплетая пальцы во взъерошенные волосы.

— Ты не трахался никогда, откуда ты знаешь? — сощурился Бакуго.

— А сам-то?

— Меня бесит, когда все медленно, кретин.

— Так ты тоже не трахался никогда, так что откуда ты зна… — Тодороки зажмурился, почувствовав холодный палец в себе, и крепче вцепился в светлые пряди, ловя сдавленное шипение у своих губ.

— Ты еще и разговорчивый, охренеть, — сказал Бакуго, вводя второй палец и целуя в уголок ожога на скривившемся от дискомфорта лице; потом ниже, еще, очерчивая языком неровный контур.

— Просто ты открываешь во мне новые стороны, — глухо произнес Тодороки через некоторое время, за которое успел превратиться в тлеющий уголь.

— Раскрываю, ты хочешь сказать, — широко ухмыльнулся Бакуго, шире разводя его ноги.

Тодороки старался дышать медленно и — вообще — дышать, потому что внутри и снаружи все горело, будто его опустили в пылающий котел. И Бакуго запихнули тоже, потому что одному уже как-то…

Бакуго опирался левой рукой о кровать, не обращая внимания на сломанные пальцы, и смотрел на Тодороки, сжимающего покрывало и глубоко дышащего, пока у самого легкие отказывали — слишком это все, черт возьми. И лицо это его раскрасневшееся, обычно не выдающее эмоций, и волосы, хоть и растрепанные, но все равно лежащие нормально, а не как у него самого… Бакуго смотрел на Тодороки и чувствовал, как слева у груди и немного ниже билось и фонило сердце, разнося томление и дурацкую нежность, разгоняло кровь, стучащую у висков, и собирало внизу живота тугой тяжелый ком, из-за которого колени грозили позорно подкоситься.

Тодороки смотрел на поплывшего Бакуго и видел, чувствовал то же самое. Пальцы Бакуго, дыхание Бакуго, запах — Тодороки тонул в нем, отказавшись от спасательного круга, добровольно шел на дно и не жалел ни о чем; хотел только, чтобы все это не исчезало никогда и высеклось под кожей.

Он убрал светлую челку с мокрого лба трясущимися пальцами, заводя пряди за красные уши и проводя костяшками по щеке, как он хотел сделать еще у чертового Даби, но не мог из-за веревки — теперь, вот, пожалуйста. Даже кончиками пальцев очертил приоткрытые губы, поймав на них тяжесть дыхания и быстрый, очень быстрый поцелуй, будто того и не было вовсе.

Тодороки задержал дыхание и зажмурил глаза, когда Бакуго вошел на половину. Бакуго замер тоже, медленно выдыхая и стараясь не торопиться.

— Кацу… Кацуки, — выдохнул Тодороки.

Ну.

Бакуго пытался.

Тодороки плавился от движений руки Бакуго на своем вставшем члене, пока перед глазами пол с потолком менялся местами от глубоких толчков, разносящихся отголосками наслаждения, дрожью охватывая пальцы на ногах. Бакуго, вокруг поясницы которого он сплел ноги, наклонился, вжимая грудью в кровать и в съехавшее покрывало. Поцеловал запальчиво, не жалея иссыхающие от недостатка кислорода легкие и болящую грудь, в которой шум от сердца перебивал грохот стучащих капель за окном. Он поймал губами протяжный стон, когда головка задела простату, и Тодороки выгнуло дугой, подбрасывая на кровати — Бакуго, кажется, тоже подбросило и так же резко ударило о землю. Тодороки сильнее вцепился в плечи Бакуго и прижался к нему, пытаясь заглушить рвущиеся из груди стоны, пока размашистые толчки стремились довести до грани.

У Бакуго колени норовили разъехаться в стороны, и отросшая челка мешала видеть изменившееся в истоме раскрасневшееся лицо — он тут, вообще-то, по-сентиментальному запомнить все хотел в мельчайших подробностях и глубоко в душе надеялся, что не он один здесь поехавший из-за ударившей в голову влюбленности идиот.

Тодороки тоже был таким; жался к нему до боли, целовал в шею и плечи, когда у самого все мерцало перед глазами, и подавался вперед, подстраиваясь под ритм, чтобы было удобнее и проще, чтобы вместе и до конца.

Во всех смыслах.

***

— Вы выглядите, как бомжи, — заявила одетая в ярко-розовое платье Ашидо, увидев подошедших к ней на дальние места на балконе Тодороки и Бакуго.

— Нас не хотели пропускать и заставили три раза просканировать ИРСы, чтобы убедиться в количестве баллов. — Тодороки оперся о перила, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке, в которой он прибыл в Трайтон. В театре было душно, несмотря на работающие кондиционеры. — Я говорил Бакуго одеться приличнее.

— Билеты есть, места есть, баллы есть, какая, нахрен, разница? — возмущался тот, одетый в драные джинсы.

— Так, может, Тодороки хотел увидеть тебя в костюме, — раздался веселый голос Киришимы сбоку.

— А потом без костюма, — поиграл бровями Каминари и, поймав грозный взгляд Бакуго, поспешил схватить Киришиму за предплечье и утащить на соседний балкон, на котором их ждал Сэро, то и дело высовывающийся за перила.

Бакуго злобно пялился ему вслед, жалея, что не мог достать сигареты и закурить. Тодороки пробегался взглядом по постепенно заполняющемуся залу и по занимаемым местам. Не сказать, что помещение было большим, возможно, оно вмещало около двухсот человек, пришедших на субботнюю постановку. Царящая суета напоминала мероприятия в Лэдо, на которые Тодороки еще в далеком детстве водила мать. Отец, занятый работой с утра до вечера, практически никогда не присоединялся к ним.

— Джиро сказала, что сегодня будет что-то интересное, — произнесла Ашидо, разглаживая складки на платье и внимательно смотря на сцену, скрытую занавесом и находящуюся сбоку от них.

— Постановка? Я так и не понял сюжет.

— Не, сюжет отстой. — Ашидо вытащила из маленькой сумки упаковку леденцов, запихивая сразу два в рот и предлагая их Тодороки и Бакуго. Они отказались.

— Тут никогда нормального ничего не ставили, — согласился Бакуго, опершийся о перила и задевший локоть Тодороки своим. — Мотался сюда, чтобы поспать, когда билеты дешевыми были. Вон там самое нормальное место, тупо вытягиваешь ноги и спишь. — Бакуго показал кивком головы на противоположные места на балконе, над которыми была выключена перегоревшая лампа.

— Я догадывался о том, что театр придуман не для тебя, — приподнял уголки губ Тодороки.

— Так вы ставьте нормальные вещи, а не пропущенную через десять цензур дичь. Если что-то не соответствует стандарту из нескольких пунктов, можете даже не пытаться поставить ее. А потом получаем все сцены как под копирку. — Бакуго недовольно отвернулся, и растянутый ворот толстовки чуть съехал, оголяя шею с красными пятнами. Тодороки чуть не пропустил слова Ашидо мимо ушей:

— Бакуго выступает за индивидуальность, — и, пока тот не успел ответить ничего колкого, сказала: — Я имела в виду музыку. Джиро записывала ее с нуля.

— Если там не будет рок-партии и скримов, я кину что-нибудь в сцену, — заявил Бакуго, обыскивая карманы.

Постановка, к неудивлению Тодороки (он не рассчитывал ни на что из ряда вон), оказалась плоха, предсказуема, картонна и скучна. Спустя десять минут от начала Бакуго взял телефон, открывая первую попавшуюся игру. Спустя еще двадцать за телефон взялась Ашидо, открывая переписку. Спустя пять сдался уже сам Тодороки, устраиваясь удобнее в кресле и кладя голову на плечо Бакуго, который только резко выдохнул ему в макушку и ничего не сказал (проиграл разве что в своей игре два раза подряд и со злости заблокировал телефон).

— Это все из-за тебя, — произнес он тихо.

— Это не у меня кривые пальцы, — пробубнил начинающий засыпать Тодороки под речь героев.

— Нормальные у меня пальцы. — Бакуго расправил свои, демонстрируя прямые и длинные. — На свои посмотри, не пальцы, а обрубки какие-то.

— Если хочешь взять меня за руку, так и скажи, — прошептал на ухо Тодороки, целуя в краснеющую даже в темноте мочку.

— …Иди к черту.

И через пару минут все-таки переплел их пальцы.

Музыка под конец постановки обошлась не без перепугавших первые ряды скримов, ревов гитар и скользящих между взрывными аккордами соло барабанов, от которых зрители нервно заозирались по сторонам. Раздался громкий и неразборчивый крик Каминари, вытянувшего руки; Урарака звонко зааплодировала, широко улыбаясь; Киришима довольно хмыкнул, показывая острые зубы. Тодороки, мало понимающий их ликования — это ведь обычное нарушение, грозящее штрафом, — смотрел по сторонам и увидел, как зал покинула лишь малая группка людей, которой не пришлось толпиться у входа; большая часть зрителей осталась сидеть на местах, слушая нелегальную музыку. Тодороки глянул на Бакуго, сильнее сцепившего пальцы; его глаза блестели.

Уже потом, когда они находились во дворах в глубинах третьего, Тодороки сидел на лавке, держа в руках бутылку пива — Киришима смотался в ближайший магазин (фраза про одну ногу здесь, другую там была придумана для него) — и смотрел на потемневшее небо.

— …а после меня уволили, — закончила рассказ Джиро, пожимая плечами. Она расслабленно улыбалась.

— Ну конец так себе, — сказал Каминари, раскачивающийся на скрипучих качелях.

— Его можно считать открытым. — Киришима, сидящий на соседних, поставил ему своеобразную подножку, через которую тот перелетел, показывая язык.

— Ну, я тогда подумала, что вроде как готова отстаивать то, что мне дорого, — произнесла Джиро, поглядывая на хмыкнувшего Бакуго.

Тот, открыв бутылку, сел к Тодороки. Оперся плечом о его плечо, болтая между расставленных ног полупустую банку.

— Как вам выход в люди после пары недель дома? — спросил Сэро, расслабленно раскинувший ноги. — Не четыре стены, да?

— Он просто радуется, что кто-то кроме него так облажался, что попал в серую зону, — засмеялся Каминари, едва не падая с качелей. Киришима дернулся, чтобы поймать его.

— Да, Тодороки, как тебе? — спросила Ашидо, повернувшись к нему.

— Оригинально, — ответил он. — Полагаю, никто больше в этот театр не придет.

Джиро засмеялась, чуть не подавившись, и вытерла губы.

— Отыгралась за пару лет. Надо бы еще в школу смотаться.

— В конце месяца будет фестиваль! Можно будет прийти и сразить всех! — Ашидо изобразила руками и ногами, как конкретно она собирается всех «сражать».

— Там вход закрытый.

— Так есть же окно, — подмигнул Киришима.

— Ты как-то пытался пробраться в школу через окно, потом две недели с ушибом ходил, — пакостливо изогнул губы Бакуго.

— Я тогда был неопытным птенцом, — засмеялся Киришима, отталкиваясь от земли.

— Птенец, тебе, наверно, хватит. — Сэро показал взглядом на бутылку в его руке. — Пока из гнезда не выпал и клюв не разбил.

Друзья Бакуго громко шутили и смеялись, но все же пытались соблюдать нормы приличия и не раздражать редких жителей первых этажей близстоящего дома.

— Мне это напомнило кое-что, — произнес тихо Тодороки, обращаясь к сделавшему несколько глотков пива Бакуго.

— Автостоянку? — спросил тот, и Тодороки кивнул, ближе придвигаясь к нему — поднявшийся ветер навалился на спину. Бакуго поставил банку на землю и натянул на голову Тодороки капюшон.

— Столько всего произошло за это время. — Тодороки поправил капюшон, упавший на глаза. — Я не анализирую, а… просто говорю.

— Да, лучше это дерьмо не анализировать. — Скривился Бакуго.

— Вчерашний день не был дерьмовым. — Тодороки не удержался от того, чтобы расплыться в легкой улыбке. Мимолетно всплывающие воспоминания о вчерашнем (о горячих поцелуях, сбитом дыхании и Бакуго-Бакуго-Бакуго) согревали, и даже завывающий в переулках ветер не мог их остудить.

— Придурок, — ухмыльнулся Бакуго.

— А что было вчера? — спросила любопытная Ашидо, услышавшая отрывок диалога.

— Не мешай людям устраивать личную жизнь. — Подмигнул Каминари, и банка, которую взял Бакуго, скукожилась в его руках. — Ауч.

— Не поняла.

— Бакуго меня покрасил, — сказал Тодороки (и не соврал даже).

— Так себе, кстати, я бы покрасила лучше, — насупилась Ашидо.

— Не нравится, как я крашу, крась сама! — закричал Бакуго.

— И покрашу!

— И крась!

Тодороки приложился к бутылке, скрывая скользнувшую по губам улыбку.

На базе на следующий день было непривычно тихо. Токоями вместе с Асуи сидели за компьютерным столом с раскиданными листками бумаги. Несколько выпитых кружек кофе завершали картину долгой работы.

— Ну че вы там? — с порога спросил Бакуго, желая как можно быстрее избавиться от ИРСа.

— Вы как раз вовремя, — произнес Мидория, крутя в руках белый ИРС, оставшийся от рейдера. Перерезанный ободок ИРСа был заменен на притащенный днем ранее Каминари с рынка.

— А он че тут делает? — спросил Бакуго, пальцем тыча на Шинсо, сидящего рядом со сложенными руками.

— Если и дальше будешь показывать на всех пальцем, люди в Лэдо раскроют вас быстрее, чем вы что-то узнаете, — сказал Шинсо, бесстрастно поглядывая на палец.

— Да, Бакуго, это невежливо, — согласился Тодороки, проходя к Токоями и Асуи, чтобы посмотреть на их работу, спрятанную в программных кодах, в которых он понимал еще меньше, чем в граффити.

— Находишься на испытательном сроке? — продолжал злиться Бакуго, выпятив подбородок. — Деку, ты теперь везде будешь его с собой таскать?

— Бакуго, подойди сюда, — попросила Асуи, потирая заболевшую после его прихода голову.

Бакуго, вздернув нос, убрал здоровую руку в карман и прошел к столу.

— Нам придется отключить твой ИРС и поменять с другим…

— Я в курсе, — перебил он, по привычке потянувшись к пачке сигарет, но остановился, вспомнив, где находился.

— Поэтому нам придется вытащить капсулу с ядом и переместить ее.

— И не убить тебя в процессе, — добавил Токоями.

Тодороки напряженно свел брови, посмотрев на не изменившегося в лице Бакуго.

— То есть вы не могли просто найти ИРС с ядом? — спросил тот.

— Все вопросы к Каминари. — Развел руками Токоями.

— И вы не можете просто убрать яд? — спросил Бакуго, снимая куртку и кидая ее на свободный стул.

— Вес в ИРСах точно сбалансирован, — вспомнил Тодороки, тоже снимая куртку и вешая ее на спинку стула. — При несовпадении тот подаст сигнал в систему, после чего он будет заблокирован вместе с твоим профилем.

— Хреново, — произнес Бакуго, смотря на свой ИРС.

— Шинсо в курсе, как снять его и поменять, — произнес Мидория, протягивая ИРС Токоями, вытянувшему руку.

Тодороки следил за эмоциями Бакуго, менявшимися от нежелания принимать помощь от Шинсо до подобия смирения, отразившегося в кривом изломе губ.

— Я видел это один раз. — Шинсо наклонился вперед. — Когда мне меняли ИРС, им пришлось прежде вытащить капсулу с ядом.

— Если я сдохну из-за тебя, я тебя прибью, — произнес Бакуго, неохотно давая ему посмотреть на ИРС.

Тодороки сел на диван к Мидории, пребывавшему в своих мыслях и проводящему большим пальцем по подбородку. Тодороки почувствовал чуждый запах никотина.

— Ты чем-то обеспокоен? — спросил Тодороки у него, сразу же добродушно улыбнувшегося.

— Из-за рейда, — поделился Мидория. — Хотелось бы верить, что все пройдет так, как нам нужно, и нас наконец услышат.

Рейд должен был состояться послезавтра, поэтому всеобщее волнение было обосновано. Вчера, еще на той площадке, Тодороки заметил летающее напряжение и ожидание неизвестного, скрывающиеся за шутками и пустой болтовней.

— Вы проделали огромную работу, — сказал Тодороки, поглядывая на скривившегося Бакуго, когда ИРС был снят с его руки и заменен на другой. — Это все не может быть впустую. Так не должно быть.

— Ага. — Кивнул Мидория, откидываясь на спинку дивана и смотря на шкафы с материалами и данными. — Но если что-то пойдет не так на трансляции, — сказал, поглядев на него из-под челки, и Тодороки, привыкший к его обычно спокойному и полнившемуся надежд взгляду, стало не по себе от заполнившей радужку тяжести, — не возвращайтесь.

Тодороки, удивленному мгновенной сменой атмосферы, понадобилось время, чтобы осознать сказанное Мидорией, который уже привычно улыбался.

— Тодороки, теперь твоя очередь, — сказал Токоями.

Тодороки поднялся, подходя к компьютерам. Бакуго крутил рукой, рассматривая непривычный белый квадратный ИРС со всех сторон (будто тот был с другой планеты, не иначе).

— Уже чувствуешь себя другим человеком? — спросил Мидория, выглядывая из-за спины Шинсо.

— Суда Тошихару, неприятно со всеми вами познакомиться, — пробормотал он, и входная дверь скрипнула.

— Ого, я успел на похороны, круто, — сказал вошедший в помещение Каминари. — Тодороки, полезай в свою могилу, пока я буду объяснить, что вам завтра нужно делать.

— Твои шутки стали еще хуже, — скривился Бакуго, беря в руки куртку.

Токоями подключил к ИРСу Тодороки провод, и на экране фотография, присущая профилю Тодороки, перенеслась на другой — Изумо Рензо. Ему было девятнадцать лет, его день рождения стоял в марте, а семьдесят восемь баллов приятно расположились в углу досье.

— Мы решили не накидывать вам больше восьмидесяти, — сообщил Токоями. — Профили чисты, никаких вопросов к закону ни у тебя, ни у Бакуго мы не рисовали, но… — Токоями показал головой на Бакуго, спорящего с Каминари о его шутках и игнорирующего Мидорию, пытающегося успокоить их обоих, — могут возникнуть подозрения как раз из-за того, что проблем с законом нет. Перешлем вам краткую биографию, чтобы вы лучше ее изучили.

— И да, Тодороки, — вмешалась Асуи, привлекая его внимание, — после удаления аккаунта твоей семье поступит сообщение о твоей смерти.

— Я понимаю, — сказал он. Он никогда не был близок с отцом. Последние месяцы он практически не вспоминал о нем (как и отец о нем). Может, тот выпьет пару бутылок виски, прежде чем окончательно забудет о его существовании, как он, собственно, и поступил, когда пришло сообщение о смерти матери.

Хватило несколько секунд для того, чтобы обновить его ИРС и надеть личность другого человека.

— Это было быстро, — произнес он.

— Ну так мы все заранее подготовили, — объяснила Асуи. — Перекинуть данные — не сложно, если знать принцип. Как только окажетесь в Лэдо, — Асуи показала пальцем на датчик, не позволяющий отслеживать передвижение, — отключите его. Вас должны видеть на камерах.

Тодороки никогда не задумывался над тем, что за его передвижением кто-то внимательно следит. Сейчас же, исчезнув с радаров, возвращаться на лабораторный стол под микроскоп хотелось так же, как и есть цианистый калий.

— Все? Теперь мы можем посвятить их в мой гениальный план? — спросил Каминари, выглядывая из-за его плеча.

— Твой гениальный план заключается в том, чтобы послезавтра они оказались в шесть часов утра на станции, — напомнил Шинсо, потирающий виски. — Оденьтесь поприличнее, — бросил он Бакуго.

— Мы можем взять с собой что-то? — спросил Тодороки.

— Да. — Каминари протянул им два мобильных телефона. — Перепрограммировал их. Так что никто не поймет, что вы отсюда, если свяжетесь с нами. — Каминари достал еще один телефон, который продемонстрировал каждому (едва ли под нос его не сунул; Мидории пришлось отклониться, упасть на диван и задеть макушкой подбородок Шинсо). — После того, как получите инфу, отправляйте ее на этот на телефон, номер я уже забил.

— Значит, в шесть часов утра… где? — спросил Тодороки, изучая телефон, удобно лежащий в руке.

— Бакуго знает, — сказал Каминари.

— Не берите с собой ничего запрещенного, — напомнил Мидория, выпрямившийся и теперь смущенно перебирающий пальцами. — Оружие или сигареты.

— Сигареты? — покосился на него Бакуго, засунувший телефон в карман. — У вас же там не запрещено курить.

— Закуришь и автоматически потеряешь баллы, — ответил Тодороки.

— Теперь еще больше хочу покурить. — Бакуго застегнул куртку, перед этим вытащив из-под нее капюшон толстовки.

— Перед Лэдо не накуришься, — пошутил Каминари.

— Опять твои завуалированные шутки про смерть, — покосилась на него Асуи. Каминари миролюбиво пожал плечами.

— Мне нравится, — поделился Токоями.

— Токоями, я обожаю тебя еще больше. — Заулыбался Каминари. Токоями вздохнул.

— Все? Мы можем идти? — Бакуго, не услышав ответа, схватил одевшегося Тодороки за локоть и потащил к выходу.

— Не забудь завтра сходить к врачу и снять шину, — сказал Тодороки, когда они вышли на улицу, на которой шел противный моросящий дождь.

— Да сам сниму, — сказал Бакуго, закуривая.

— Нет. К врачу, — уверенно заявил Тодороки, и Бакуго не стал с ним спорить.

Шину на следующий день врач сняла и сказала, что кости, к удивлению, срослись хорошо (насколько можно было судить по внимательному взгляду на пальцы из-за отсутствия рентгена).

— Не собираешься ложиться раньше? — спросил Тодороки вечером, когда на улицу уже опустилась темень. Бакуго стоял у открытого окна на кухне, разминая пальцы на левой руке, на которую напялил перчатку, и сжимал-разжимал полупустую пачку сигарет.

— Я все равно не усну.

Тодороки подошел к нему со спины, кладя подбородок на плечо.

— Блять, ну как в тупом ромкоме, — сказал Бакуго, но все же не отстранился и даже голову чуть отклонил, чтобы тому было удобнее.

— Разве не ромдрама? — Тодороки обнял его, проводя носом по шее.

— Не будь таким пессимистичным, это бесит. — Бакуго резковато выдохнул дым в окно. — Всего-то пару раз не сдохли за два месяца, а завтра премся хер знает куда, да фигня.

— Ты волнуешься, — произнес Тодороки, и Бакуго в его руках шумно и возмущенно вдохнул дым. — Можешь считать, что ты будешь на экскурсии. — Оставил поцелуй у уха и прошептал, прикрывая глаза: — Из меня экскурсовод получше, чем из тебя.

— Ага, ну конечно, мечтай, идиот, — тихо произнес Бакуго, вновь затягиваясь.

Какое-то время они стояли в тишине, смотря на рассеивающийся дым от сигареты и тот, что улетал в затянутое тяжелыми облаками небо с ТЭС. Под окнами продолжала кипеть низкорейтинговая жизнь — громкий спор двух человек у угла дома постепенно переставал быть обычным спором, пьяные заливистые крики под окнами то утихали, то становились громче, действуя на нервы жителям первых этажей.

Ничего из этого уже не вызывало того жуткого омерзения и страха, что раньше.

— Спасибо, что… решил пойти со мной завтра, — прошептал Тодороки, крепче обнимая Бакуго.

— Да тебя, придурка, оставь одного. — Бакуго раздраженно стряхнул пепел с сигареты в окно. — То в клубе дел натворишь, то в рейд попрешься в центр, то в бар припрешься с ножиком, мозги-то, походу, в Лэдо оставил.

— Я еще мусорный бак свалил, когда только оказался здесь. — Тодороки возвел глаза к потолку, вспоминая. — И сам упал.

— Ну охренеть какой опасный парень мне достался. — Бакуго прыснул и взглянул на Тодороки в отражении стекла, растягивая губы в усмешке. — Красно-белая гроза района.

— Только района? — Тодороки улыбнулся ему в плечо. Вдохнул привычный запах дешевого мыла, сигарет и… в общем, вдохнул запах Бакуго, постепенно успокаиваясь; не одному же Бакуго волноваться о завтрашнем.

— Не все сразу, балда. Надо же с чего-то начинать. Подъем по карьерной лестнице и далее-далее.

С базы, на которой царила суета, сравнимая разве что с беспорядками во время просмотра спортивного канала ярыми болельщиками, они вернулись не больше получаса назад. Когда стрелки часов перешли границу полуночи, Киришима и Ашидо выперли их из помещения и отправили спать перед завтрашним днем, обещающим быть полным впечатлений и опасностей. Перед этим Асуи скинула на их новые, пока неработающие телефоны карту и адрес, по которому проживал Вакамура Масао. Токоями же перечислил нарисованные с легкой руки деньги на притащенную с черного рынка карту для покупок в Лэдо.

Напряжение, которое не так сильно ощущалось на базе, захватило его дома, отражаясь в стиснутых руках на талии Бакуго.

— Голову не забивай этим. — Потушил сигарету о блюдце и повернулся к Тодороки.

— Я и не забивал ничем. — Тодороки отвел взгляд. Шкаф, плохо видимый в темноте, показался интересным для изучения.

— Ага, да, блять, я вижу. — Бакуго несильно треснул нахмурившегося Тодороки по затылку и указал большим пальцем на дверь. — Иди спать. Нагреешь мне кровать, может, подниму по карьерной лестнице на ступень.

— Подъем через постель? — Тодороки поправил задравшийся свитер, разворачиваясь к выходу из кухни. — Я рассчитывал на что-то другое.

— Ну что есть. — Он вытащил очередную сигарету и оперся о подоконник локтями, наблюдая за уходящей спиной Тодороки.

— Спокойной ночи, — произнес тот, прикрывая дверь на кухню.

Тодороки улегся в холодную кровать, накрылся с головой одеялом и уставился на разрисованную стену. И вправду надо было поспать, чтобы завтра (сегодня) не быть похожим на амебу, зомби или кого там еще…

Засыпая, Тодороки не мог выкинуть из головы слова Мидории.

Комментарий к XXI. Синий день. 51-55

поздравляю всех с наступающим!

спасибо за то, что читаете эту работу. благодаря вашей поддержке я нахожу в себе силы садиться за текст, хаха.

будьте счастливы <3<3<3

========== XXII. Синий день. 56 ==========

Ранний утренний свет стелился по холодной, грязной земле, из-за чего приходилось внимательнее всматриваться в еще не сошедшую ночную темень. Тодороки стоял возле темно-зеленого забора, протирая сонные глаза. Он уснул поздно ночью, все время борясь с лезшими в голову беспокойными мыслями о грядущем дне и возвращении в столицу. Неугасающая тревога напоминала о себе, наваливаясь то на грудь, то на плечи, из-за чего он прокрутился почти всю ночь — пока Бакуго не разозлился и не сгреб его в объятия, бубня, что если он разбудит его еще раз, то опять окажется на диване. Бакуго дымил рядом, бросив на холодную землю несколько окурков. Напротив них стояли белые вагоны с синими полосками возле затемненных окон; Тодороки помнил, что прибыл в город на таком же поезде (удивительно, что он вообще что-то помнил о том, как оказался в Трайтоне; прибытие имело куда больше общего с туманом, чем сама серая дымка).

— Ну и где его носит? — спросил Бакуго, смотря по сторонам в поисках Каминари, который должен был быть на месте еще десять минут назад. — Если он проспал, я…

Каминари показался из-за угла безразмерным желтым пятном, махая им рукой в перчатке. Бакуго, шмыгнув носом, затянулся еще раз и кинул догорающую сигарету на землю. Тодороки потушил ее носком кроссовка и направился следом, натыкаясь на остановившегося Бакуго.

— А она что делает здесь? — спросил Бакуго, показывая пальцем на женщину с длинными черными волосами.

— Оказываю неоценимую помощь, конечно же, — произнесла она, закатывая накрашенные темными тенями глаза.

— Да, Бакуго, прояви уважение, — сказал Каминари. — Каяма откроет для вас вагон. И не будет задавать лишние вопросы.

— И пришибет камнем? — зашипел Бакуго, сжимая пальцы в кулак. — Или чем там, блять, не успел разглядеть.

— Ох, бедный, неужели ты все еще переживаешь из-за того случая? Ну было и было, — она нахально улыбнулась, скрещивая на груди руки; ярко-красные перчатки контрастировали с черной приталенной кожанкой.

— Из-за того случая? — спросил Каминари, переводя взгляд с контрабандистки на друга.

— Это вам я звонил. — Тодороки вспомнил нахальный голос, раздававшийся из динамика телефона, когда он метался возле гаражей.

— Помню тебя, — обрадовалась она и растянула губы в обольстительной улыбке. — Как насчет…

— Проведи нас уже к тому чертовому вагону, — влез Бакуго, вставая перед Тодороки, который, не замечая пристального, изучающего взгляда, терялся в чувствах, испытываемых к женщине; разве что различил улыбку Каминари, не ставшего засыпать их вопросами о произошедшем.

Женщина развернулась, направляясь к хвосту поезда.

Они подошли к последнему вагону, дверь которого была приоткрыта, а ступеньки, чтобы забраться в него, отсутствовали. В самом вагоне было темно, только несколько прямоугольных окон с закругленными углами пропускали холодный свет в скудно обставленное помещение без сидений и кресел. Тодороки заглянул в вагон, чтобы лучше его рассмотреть, и обнаружил несколько коробок и деревянных ящиков, в которых находились контрабандные товары, отправляемые из Трайтона.

— Поезд идет чуть больше десяти минут, — сказал Каминари, подпрыгивающий на месте; земля еще не прогрелась после дождливой ночи. — Как только он войдет в город, вам придется спрыгнуть, но постарайтесь это сделать до ворот, ведущих в Лэдо.

— Че? — Вскинул бровь Бакуго. — Войдет в город, но до ворот, ведущих в город?

— Спрыгнуть? — напряженно переспросил Тодороки.

— До ворот, открывающих вход на станцию, — объяснила контрабандистка. — На вокзал ведет несколько железных дорог. Вам нужно будет спрыгнуть за две минуты. К тому времени поезд снизит скорость, и вы не переломаете, может быть, ноги и окажетесь недалеко от платформы. Забираетесь на платформу, ждете другой поезд, при этом стараясь не бросаться в глаза, после чего смешиваетесь с толпой прибывших и влетаете в столицу на крыльях.

— Но у нас нет биле… — начал Тодороки, но женщина достала из кармана билеты в один конец из соседнего города и протянула их. — Спасибо, — поблагодарил Тодороки и взял билеты. Каяма подмигнула ему.

— Поучись манерам у этого милого парня, Бакуго.

— Да ты не первая ему это говоришь. — Шмыгнул замерзшим носом Каминари, после чего пачка сигарет прилетела ему в лоб. — Эй!

— Не потеряй ее, пока нас не будет, — сказал Бакуго.

— Это слишком ответственно, думаешь, я справлюсь? — улыбнулся тот, убирая пачку в карман не с первого раза.

— Постарайся, идиот.

— А как же обнимашки? — Каминари, будто вспомнив что-то, поспешно вытащил руки из карманов.

— Не буду я с тобой обниматься, — воспротивился Бакуго, отходя на шаг назад.

— Тодороки, обнимемся на прощание? — Каминари повернулся к нему, широко улыбаясь.

Тодороки замешкался (он не был против, просто не ожидал такого порыва), и Каминари крепко обхватил его руками.

Раздался долгий гудок, сообщающий об отправлении поезда.

— Мальчики, вы бы поторапливались, — посоветовала им контрабандистка, указывая ладонью на поезд.

Бакуго развернулся, подошел к поезду и, схватившись за дверь, ловко подтянулся на руках, забираясь в вагон и поворачиваясь к ним.

— Будьте осторожны, — сказал Тодороки, глядя на кивнувшего Каминари.

— Ага, вы тоже. — Тот махнул им рукой. — Следи за Бакуго, чтобы он на людей не бросался.

— Я не бросаюсь на людей! — возмутился и протянул подошедшему к вагону Тодороки руку, чтобы помочь забраться. Тодороки, схватившись за нее и за дверь, влез в вагон и налетел на Бакуго, удержавшего их обоих; шаг назад был сопровожден громким топотом. — Ты как тюлень.

— Извини, я по вагонам раньше не прыгал.

— Киришима просил передать, чтобы ты ел побольше белка и рыбы! — донесся звонкий голос Каминари из-за его спины.

— Я и так знаю, — пробубнил Бакуго, выглядывая из-за плеча Тодороки, и замер на мгновение; нахмурился, опустив брови.

Поезд тронулся с места, заставляя их обоих чуть покачнуться.

— Нам же нужно закрыть дверь? — Тодороки, расцепив их руки, подошел к двери, за пределами которой медленно уносилась из-под колес земля, и дощечки темно-зеленого забора готовились к тому, чтобы перестать быть различимыми. Он схватился за ручку, чтобы потянуть ее.

— Оставьте просвет, чтобы она не заблокировалась! — крикнула контрабандистка, сложив руки рупором.

— Бля, ну она бы еще из спустя пару километров об этом вспомнила, — прошипел Бакуго и, следя за тем, чтобы Тодороки, закрывающий дверь, оставил просвет, показал женщине средний палец.

Закрыв не до конца дверь, отчего холодный осенний ветер проникал в вагон, Тодороки оперся на устойчивый деревянный ящик и уставился в окно. Бакуго встал рядом, смотря на бегущий зеленый забор четвертого. Вскоре открылся вид на неблагополучные серые окраины района, без которых Трайтон не был бы Трайтоном.

— Что за хрень с Каминари? — Бакуго переместился ближе к окну, и оперся плечом о плечо Тодороки, смотря на проносящийся перед глазами пейзаж полуразрушенных и обветшалых зданий. — Он вел себя странно.

— По-моему, как обычно. — Тодороки завел руку за его спину и приобнял, скользя руками по болотного цвета куртке и пристраивая подбородок на макушке. Бакуго наморщил нос. — Может, он волнуется из-за рейда.

Вскоре они покинули пределы города и перед ними появились широкие балки моста, по которому были проложены железнодорожные пути. Потемневшие от времени когда-то красные балки мелькали перед глазами, не позволяя увидеть просторы открытого замерзающего моря. Блики только встающего солнца на воде не были заметны из-за гулявшего утреннего тумана, вносящего в атмосферу темного безжизненного вагона больше таинственности и невысказанной мрачности. Будто даже тогда, когда границы Трайтона были пересечены, город следовал за ними; тем самым туманом, навсегда окутавшим часть их жизни и заняв почетное место в ней же.

Когда Тодороки прибыл в Трайтон, все казалось ненастоящим; выведенным на сетчатке глаз кистью художника, сделавшего это ради забавы (у того человека руки явно росли не из плеч). Сейчас же, мчась в Лэдо, он путался в собственных чувствах, в которых радость от возвращения тесно соседствовала с горечью и разочарованием последних месяцев. Однако предвкушение, томящееся под ребрами и дальше, глубже, играло всплесками ожидания и желания как можно быстрее оказаться в родных краях.

— Мы замедляемся? — Бакуго, так и не расслабившийся, выпрямился и подошел к окну, выпутываясь из тесных объятий Тодороки. Последние кадры моря промелькнули перед ними и сменились землей на подходе к городу, показавшему высотные дома и большие окна квартир, в которые било солнце.

Тодороки выпрямился, поправляя куртку, и подошел к не закрытым до конца дверям, постепенно различия рельсы. Он схватил дверь за ручку, отодвигая ее и делая проход шире, чтобы в него можно было пролезть.

— Она сказала, что нужно спрыгнуть до ворот?

— До платформы, — ответил Тодороки, ощущая порывы ветра, залетающего в вагон и гудящего в ушах. — За две минуты, — добавил, понимая, что предпочел бы не прыгать вовсе. Его руки вспотели, и дыхание стало тяжелым.

— Ну бля, отсчет назад я не вел. — Бакуго, надев на голову капюшон, подошел к открытой двери и внимательно посмотрел вниз. — Когда будешь прыгать, сгибай ноги и не отклоняйся назад, понял? — Бакуго дождался неуверенного кивка Тодороки, оттолкнулся и прыгнул.

Тодороки, проследив за ним и наконец собравшись с духом (или нет — но времени на это не было), прыгнул следом, секундой позже чувствуя под подошвой кроссовок мелкие разбросанные камни. Выпрямившись, он сошел с путей на мокрую от дождей траву рядом. Платформа оказалась дальше, чем они рассчитывали. Несколько ветвистых переплетений дорожных путей, показавшихся вскоре, открывали пути в соседние города, не расположенные за морем. Быстро перебирая ногами, они потратили не больше пяти минут, чтобы добраться до платформы и перейти на другую сторону, успев промокнуть и испачкаться в грязи. Встречный поезд, известивший о своем приезде яркими огнями, появился тогда, когда они забрались на платформу.

— Ну, я думал, что будет хуже. — Бакуго, отряхнув испачкавшиеся в пыли колени, вошел под навес.

— Я надеюсь, там не было камер. — Тодороки смотрел на приближающийся поезд.

Поезд остановился, двери открылись, и несколько сонных людей вышло из полупустых вагонов, слепо идя в сторону выхода, представляющего из себя прямоугольное невысокое здание с турникетами и ведущим в город коротким подземным тоннелем, соединяющим несколько платформ. Тодороки и Бакуго смешались с толпой, и перед входом, переглянувшись, включили датчик слежения, идентифицируя свое присутствие. Они прислонили билеты к индикаторам рядом с турникетами (Бакуго внимательно повторял действия за Тодороки) и, пройдя через них, скользнули по лестнице в тоннель, свет в котором неярко освещал путь. Они оказались на улице у окраин нижнего района.

Город предстал перед Тодороки таким, каким он его и запомнил. Он, вдохнув полной (или не совсем; ему было трудно понять это) грудью, ощутил родной воздух города, захвативший и оплетший легкие. Не было третьего и четвертого района, от увиденного в которых порой бросало в дрожь, не было и насилия вместе с процветающей проституцией на улицах; никто не выпрашивал денег и не спал в подворотнях, не имея средств на снятие жилья. Серый дым от станции не летал над городом необъятным туманом и не оседал горечью на языке. Никто не ходил рядом, высматривая, что можно украсть, и пьянь не встречалась за каждым поворотом.

И пусть Тодороки смог принять Трайтон со всей его жутью и беспорядками и в последствии обустроиться в нем, контраст двух соседних городов ударил в его виски ржавыми гвоздями, пущенными из самодельного пистолета (интересно, кто нажимал на спусковой крючок?). Тодороки казалось, что он — грязный для чистого города, жители которого не знали лишений в той степени, в которой с ними были знакомы жители Трайтона любых районов. Предвкушение, которое должно было разлиться по душе чем-то родным, лишь вывело из себя, возводя горы негодования и злобы; такие же высокие, как и многоэтажные дома с отоплением и горячей водой.

Тодороки понятия не имел, что испытывал молчащий Бакуго.

— Ну и? Куда дальше? — спросил тот, убрав руки в карманы и чуть ссутулившись. Тодороки подметил непривычную растерянность, скрывавшуюся в изломе бровей и бегающем взгляде.

Тодороки достал телефон, открывая карту, которую им отправили сопротивленцы, и просмотрел маршрут. Вакамуро Масао проживал в нижнем районе, — в том же, в котором находились они, — имея баллы чуть больше шестидесяти; до него добраться не составляло большого труда, по крайней мере тот находился не в высокорейтинговых районах, расположенных на востоке и далее. Районы столицы были поделены на три блока и проживание в них зависело от текущего рейтинга; Тодороки жил в среднем и его местность знал лучше, однако и низкорейтинговый район был ему знаком.

— На метро около пятнадцати минут, затем пешком, — сообщил он и, оглядевшись, заметил на соседней улице через дорогу значок метро, возле которого толпилась поредевшая толпа прибывших на раннем поезде.

До метро они добрались быстро, окончательно смешиваясь с жителями столицы, которых в половине седьмого утра встретилось сравнительно мало на улице. Метро, пролегающее наземно, оплетало путями практически весь город, не протягиваясь лишь в некоторые районы; добраться до них можно было на круглосуточных автобусах.

Тодороки и Бакуго, оплатив проезд с помощью карты, получили билеты и оказались на станции. Дожидались скорого поезда.

— Ты в порядке? — спросил Тодороки, заметив отрешенность в глазах Бакуго, прислонившегося к колонне и убравшего руки в карманы. Он понятия не имел, что сказать — и вообще нужно ли было? Тот был слишком задумчив и вряд ли бы внял его словам.

— Да, забей.

Тодороки не мог предположить, что думал по поводу всего Бакуго, не видевший никогда метро, в котором рекламные вывески стояли на каждом шагу, камеры — на поворотах, а современная архитектура привлекала внимание. Автоматизация дышала в лицо. То же самое, конечно, можно было увидеть и в первом районе Трайтона, однако в уменьшенных масштабах.

— Я типа, — сказал Бакуго, — знаю, что все это… и видел в интернете, но… ладно, плевать. Это наш? — Бакуго указал кивком напоявляющийся в тоннеле поезд.

Тодороки кивнул, и они встали возле дверей, пропуская выходящих. Войдя в вагон, в котором, несмотря на раннее утро, не осталось свободных мест, Бакуго пристроился в самом углу, все так же не вытаскивая руки из карманов. Тодороки встал рядом с ним, не прислоняясь к заблокированным дверям. Поезд тронулся, и едва слышное гудение вскоре повисло в мерно раскачивающемся вагоне.

Спустя пять минут вагон забился людьми, переведшими все внимание на телефоны в руках. Тодороки, привычный к столпотворениям в транспорте (утренние пары закалили и обещали долго жить), не обращал на людей внимание и следил на мигающими остановками на панели над раздвигающимися дверями. Когда до нужной им оставалось проехать три, он взглянул на забившегося в угол Бакуго, нервно закусившего губу и смотрящего в окно, за которым проносился город вместе с постерами на высотных, уютных зданиях с большими окнами и застекленными балконами, сменяющейся цифровой рекламой, расположенной на стендах на пешеходных дорожках, рядом с которыми пролегали благородно высаженные цветы; мимо проносились разномастные машины и общественный транспорт, мелькали вывески больших торговых центров и уютных магазинов косметики, бытовых и продуктовых товаров.

Тодороки протянул руку к его руке, вытащенной из кармана из-за жары в вагоне, и обхватил его пальцы, напоминая о своем присутствии. Бакуго, облизав губы и вытянув их в тонкую полоску, удобнее взял Тодороки за руку, все также не сводя взгляда с просыпающего города.

Через полчаса, прокатившись на автобусе и сойдя с остановки, они оказались в спальном районе, в котором им на пути попались еще закрытая школа, детские площадки и маленькая аллея, по которой пожилая женщина гуляла вместе с псом (в Трайтоне Тодороки не видел ни одно домашнее животное; Бакуго за всю свою жизнь, наверно, тоже, потому он с неприкрытым любопытством наблюдал за собакой).

Они подошли к пятиэтажному зданию, соседствующему с такими же невысокими строениями чуть к юго-западу от центра города. Вошли в светлый подъезд, введя код из имеющегося файла. В углах располагались горшки с цветками, добавляющие уют, и почтовые ящики висели слева. Лифт в доме отсутствовал, поэтому на пятый этаж они, уже почти по привычке, поднялись пешком по чистой лестнице — Тодороки вспомнил ту, по которой долгое время поднимался в квартиру Бакуго, отличающуюся от данной так же, как север был отличен от юга.

Они подошли к лестничному пролету, на котором находилось три квартиры. Встали напротив квартиры «102», слева, и Бакуго, не оставив времени на раздумья, нажал на звонок.

Дверь никто не открыл ни через десять секунд, ни через двадцать.

Бакуго нажал еще раз, на сей раз удерживая палец на кнопке дольше, но и после этого не последовало ни раздающихся шагов за дверью, ни недовольных криков за ней же.

— Эй! — Бакуго встал напротив и несколько раз ударил по ней носком ботинка. — Мать твою, открывай дверь!!

Тодороки услышал вибрацию, прошедшую по его руке на ИРСе, и оттащил от двери.

— Может, его нет дома, — предположил он, оставаясь внешне собранным, хотя внутри засвербел тревожный отголосок.

— В восемь утра в субботу? — Бакуго, отцепив от себя руки Тодороки, позвонил в звонок еще раз. — Черт!

— Бакуго, перестань…

— Закрой рот! — Бакуго оттолкнул от себя подошедшего к нему вновь Тодороки, тяжело стуча по двери кулаком. — Где носит этого мудака?!

— Бакуго. — Тодороки сжал губы, глубоко вдыхая через нос (мнимое спокойствие Бакуго — бомба замедленного действия, по-другому это нельзя было назвать — с тех пор, как они оказались в городе, рано или поздно дало бы трещину, высвобождая из скорлупы гранату с выдернутой чекой). Вибрация на запястье раздалась вновь, извещая о новом штрафе за нецензурную брань. — Он может быть на ночной смене или…

— Или хуи пинать в своей квар…

Тодороки знал не много действенных способов заткнуть Бакуго.

Он схватил его за плечи, разворачивая к себе, прижал к стене и грубо поцеловал, сминая губы и болезненно утыкаясь носом в щеку. Он не получил ответа, а затем дернулся от боли в укушенной губе, с которой в рот попала отдающая солью кровь. Бакуго, сгорающий от злости, оттолкнул его, вытирая свои губы рукавом и гневно смотря на слизывающего кровь Тодороки.

— Какого…

— Если не замолчишь, тебя отправит в Трайтон раньше, чем нам нужно, — сказал Тодороки и почувствовал вибрацию на ИРСе с негодованием, которое быстро слетело с него, вспомнившего забытые правила.

Бакуго стиснул зубы и, еще раз нажав на звонок, развернулся и уселся на лестничную площадку, ставя ноги на ступени.

Повисло напряженное молчание. От него сгустился воздух, становясь патокой, и проник в ставшие тяжелыми легкие. Голове тоже было тяжело — тревожные мысли навалились скопом, грозя лишить последних песчинок спокойствия. Оно утекало из крепко сжатых пальцев.

Бакуго по привычке порылся в карманах куртки, ища в них сигареты, но не нашел ничего, кроме мобильного телефона. Тодороки, совладав с волнением, сел рядом и приподнял рукав куртки, проверяя наличие баллов.

— Почему они слетели у тебя? — спросил Бакуго, увидев изменившееся число на ИРСе.

— Однополые отношения здесь запрещены, — объяснил Тодороки, опуская рукав и смотря в окно, находящееся на уровне их глаз; напротив стоял такой же дом, на первом этаже которого стоял продуктовый магазин.

Бакуго потер переносицу, кривя губы.

— Что за… чудесное место, — прошипел он. — Не курить, не материться, не целоваться. И, походу, двери не открывать. — Показал рукой на дверь, ударяясь запястьем о перила и прикусывая губу.

— Нам в любом случае больше некуда идти. — Тодороки оперся плечом о стену, думая о том, что можно купить в магазине. — Придется ждать.

— А я-то без тебя не понял. — Бакуго достал телефон, открывая браузер и сайт с новостями, на одной из вкладок которого скоро должна была начаться трансляция рейда.

— Еще нет?

— Не.

Тодороки поднялся, отряхивая джинсы, и сообщил, что сходит в магазин за едой (он не хотел оставлять Бакуго одного — мало ли, — но им нужно было перекусить хоть что-то; и проветриться ему самому надо было — после не открытой-то двери).

Через двадцать минут Тодороки вернулся, принеся воду с соком и несколько свежих булочек. Приветливая продавщица в только-только открывшемся магазине встретила его улыбкой и пожеланием хорошего дня; Тодороки по давней привычке пожелал ей того же.

— Вам всем норм вообще? — спросил Бакуго, сминая в руке пакет с оставшимися от еды крошками. — Вот это вот все?

Тодороки, закрутив крышку на бутылке воды, опустил взгляд на ее остаток, вертя из стороны в сторону.

— До тех пор, пока ты живешь здесь, да. Когда… когда ты меня познакомил со своими друзьями на автостоянке, Мидория сказал, что в Трайтоне, хоть и…

— Фигово? — цензурно выразился Бакуго, сейчас старающийся следить за речью. За то время, пока Тодороки не было, он успокоился; только иногда зло смотрел на дверь (и наверняка называл жильца последними словами — мысленно, правда).

— Что-то вроде. Но там чувствуешь себя свободнее.

— Я как будто оказался в первом районе, только в его извращенной версии, — поделился Бакуго и засунул пакет в карман куртки. Открыл бутылку апельсинового сока, делая несколько глотков и довольно слизывая сладость с губ; Тодороки отвернулся. — Типа… все такие вежливые, приятные, улыбаются друг другу, места уступают в метро, аж тошнит. И еще то, как они все на ИРСы пялятся.

— Да, я понимаю, о чем ты, — сказал Тодороки. — Но, как я и сказал, ты не обращаешь на это внимание до тех пор, пока не видишь альтернативы. Хотя на моем курсе было несколько человек, выражающих протесты по отношению к рейтинговой системе.

— И где они все? В Трайтоне? Познакомил бы, — усмехнулся Бакуго.

— Предполагаю, продолжают учебу в университете. — Пожал плечами Тодороки. — Нам не запрещено высказывать свое мнение, если что-то не устраивает. И обсуждение штрафов всегда приветствовалось.

— Тогда почему ты оказался у нас?

— Не знаю. Я… никогда не возмущался, несмотря на то, что некоторые вещи казались мне… перебором. И больше были похожи на тщательный контроль, чем на отслеживание правонарушений, однако я… — Тодороки сплел пальцы, стуча большими друг по другу и не находя слов продолжить; да, он отмалчивался, не рискуя ни с кем поднимать неоднозначные темы, Бакуго это, наверно, уже понял. — Думаю, я разочаровал тебя. — Тодороки печально улыбнулся.

Бакуго ударил его по голове бутылкой сока.

— Ты идиот, — сказал Бакуго, поднимая бровь. — Мне плевать, что ты делал тут или что ты не делал. Когда я увидел тебя в первый раз, то подумал: «Ого, этот парень крут», так что считай, что мое мнение о тебе начало складываться с того момента.

— Я все еще крут? — уточнил Тодороки, отбирая у него бутылку и открывая крышку.

— Ну так, — окрутил рукой Бакуго в воздухе, — сойдет.

— Ты никогда не хотел оказаться здесь?

Бакуго постучал пальцами по подогнутому колену, раздумывая над тем, стоит говорить или нет. И все же решился, увидев искреннюю заинтересованность в Тодороки, желающего узнать его еще лучше.

— Лет до четырнадцати я дро… собирал баллы, чтобы сюда попасть. Я помню, что набрал восемьдесят пять, потому что это было не сложно, если внимательно следить за всем, хотя они у меня скакали сильно, а потом ну… сам знаешь, меня все достало.

— Сколько? — Тодороки чуть не уронил бутылку с соком. — Ты в детстве отбирал лопатку у ребенка в песочнице.

— Ты че, будешь теперь всю жизнь меня этим попрекать?!

— Да.

Бакуго заехал по его голени ботинком, Тодороки стряхнул с джинсов грязь.

— Мой парень выше меня в рейтинге, — произнес Тодороки, скрывая улыбку. — Мне нужно соответствовать.

Бакуго отвернулся, но Тодороки успел увидеть его покрасневшие щеки.

— Тебя беспокоит что-то? — спросил Тодороки.

— Ну, мы сидим под дверью нужного нам мужика и не знаем, когда тот припрется и припрется ли вообще. — Бакуго загнул палец. — Через полчаса в Трайтоне начнется рейд, к концу которого мы должны успеть скинуть инфу. — Загнул еще один. — А еще…

— Я не об этом. — Тодороки схватил его за руку, прерывая; в другой он держал открытую бутылку сока, из которой сделал несколько глотков.

Бакуго подтянул колени ближе и оперся плечом о перила, смотря на сцепленные с Тодороки пальцы.

— Деку и му… — Бакуго цыкнул, — остальные хотят добиться снижения штрафов, упрощения и приведения Трайтон в нормальное состояние, которое типа… такое же, как здесь. Я не слепой, здесь лучше, тут в подъездах дохлых крыс нет, но… — Бакуго неосознанно провел пальцами по ладони Тодороки, вызывая легкую щекотку. — Дело-то не в этом. Все это… ненормально, понимаешь? — Бакуго сильнее вцепился в него и нахмурился, вспоминая несколько проведенных часов в Лэдо. — Ненормально, что я не могу включить в квартире музыку на полную громкость, одеться так, как хочу, или поцеловать тебя, что за дерьмо вообще. Как тут можно…

— Бакуго?

— Че? — Бакуго поднял на него уставший взгляд (будто он не пару часов в Лэдо провел, а несколько недель в открытом море в борьбе за жизнь на одинокой лодке).

— Это непрямой поцелуй, — гордо произнес Тодороки.

— Ты идиот совсем? Какой нафиг… — Бакуго посмотрел на бутылку, которую болтал Тодороки, и насупился. — Ты идиот, ясно?

— Он второй, между прочим, — отметил Тодороки, делая еще один глоток.

— Когда… — Глаза Бакуго расширились от воспоминания, и он закатил их. — Ну начни их коллекционировать, идиот.

— И начну.

— Идиот.

Дверь в подъезде открылась, впуская в дом жильца — единственного появившегося за все время, что они провели на лестничной клетке (раннее утро, в целом, ничего удивительного). Человек, которого увидел Бакуго между пролетами, оказался лысеющим мужчиной пятидесяти лет, одетым в серый пиджак поверх светло-голубой рубашки. Он миновал четвертый этаж и, шагнув на лестницу, ведущую выше, остановился, не ожидав увидеть на пролете двух сидящих парней.

Тодороки встал, пропуская мужчину к квартире (к какой?), тогда как Бакуго остался сидеть, не сводя с него внимательного взгляда. Напряжение, нависшее над ними тяжелыми облаками, вычеркнуло из голов мысли, оставив одну — стучащую басами по черепу. Мужчина вставил ключ в замочную скважину другой квартиры и открыл дверь, располагающуюся напротив.

— А вы, ребят, к кому? — спросил он, так и не войдя в квартиру.

— Туда, — сказал Бакуго, указывая пальцем на нужную им дверь, оставшуюся закрытой. Тучи над ним сгущались.

— Так там не живет никто уже пару лет, — ответил мужчина, краем глаза покосившись на дверь, на которой остались следы от обуви.

— То есть как… — Тодороки осекся, встречаясь взглядом с Бакуго, в котором красные искры, ненадолго вспыхнувшие, потухли, осыпаясь пеплом на лестничную клетку. — Вакамура Масао. Вы знаете его? — обратился к незнакомцу. — Я договаривался с ним о встрече от своего университета.

Мужчина одернул начавший давить на горло воротник.

— Так такой здесь никогда и не жил. Вы, вероятно, перепутали что-то.

Тодороки ожидал многого. Того, что мужчина выбежит на них с ружьем (в Лэдо такого не случалось, но он бы уже ничему не удивился), или того, что дверь им откроет щуплый старик, не дружащий с головой, но он и предположить не мог, что мужчина, ради которого они нелегально проникли в город, рискуя примерно всем, окажется фантомом. Бестелесным духом без личности и имени.

Накатывающее осознание бесполезности путешествия впивалось в кожу иглами и, прорастая в ней, протыкало линии вен, там, где билась надежда. Лица Тодороки и Бакуго скрылись за тенью — злобы, обиды и давящей на виски потерянности.

— Я вас расстроил? — Мужчина уткнулся взглядом на дверной косяк и в задумчивости постучал по нему пальцами. — Не хотите зайти ко мне? Чай вам налью, а то, вероятно, давно сидите.

— И зря сидим, — пробормотал Бакуго, крутя бутылку сока на ступеньках; та издала разрезавший слух звук — пальцы Бакуго сжались.

— Не хотите чай, налью кофе, — продолжал мужчина.

— А с чего вам вообще нам что-то наливать? — Бакуго по привычке завел руку за спину, натыкаясь на куртку и ничего, кроме нее.

— Так как же? Нехорошо ведь других в беде оставлять. У меня сын вашего возраста, тоже учится в университете, так там иногда столько всего перепутают, что уж и не знаешь, к кому бросаться. — Он развел руками и покачал головой. — Я хоть и не Вакамура Масао, но, может, помогу чем.

— Шарите в экономике?

— В экономических связях. — Горделиво приподнял дернувшийся подбородок. — Ну так? Чай?

Тодороки, может, и не отказался бы от чая, однако навязчивая доброта мужчины отталкивала.

— Ну давай, — сказал Бакуго, и лицо мужчины, до этого напряженное, посветлело. Он повернулся, и Тодороки ткнул Бакуго в бок, одним взглядом говоря «зачем?». Бакуго лишь мотнул головой, указывая, чтобы тот шел вперед.

Мужчина пропустил Тодороки и Бакуго в небольшую двухкомнатную квартиру и закрыл за ними дверь. Коридор оказался небольшим и скудно обставленным, зато гостиная впечатлила: большой диван, плазменный телевизор, стоящий на комоде посередине двух шкафов для книг, и невысокий столик, на котором ровной стопкой лежали исписанные тетради.

— Проходите в гостиную, я пока чайник поставлю, — сказал мужчина и ушел на кухню.

— Как вас зовут? — спросил Тодороки, снимая обувь. Бакуго уже прошел в гостиную и уселся на диван, нагнувшись и опершись локтями на расставленные колени; он задумчиво рассматривал помещение.

— Мацу Кокуши, — ответил он. Тодороки назвал их с Бакуго примеренные имена.

Тодороки прошел в гостиную, садясь на диван и тут же натыкаясь на протянутый телефон Бакуго, на экране которого высвечивалось: «сколько снимабт за угрозв?». Тодороки неверяще моргнул, но, удостоверившись, что текст ему не привиделся, пальцами показал цифру «семь». Бакуго убрал телефон в карман как раз перед тем, как мужчина с подносом, на котором находились три кружки ароматно заваренного чая, вошел в гостиную.

— Вы давно здесь живете? — спросил Тодороки, взяв кружку ароматного черного чая с имбирем. Он не спешил отпивать, боясь обжечься.

— Да с рождения, ребят, — сказал Кокуши, сев на стул напротив. Он помешивал сахар в чае и звонко ударял по стенкам маленькой ложкой. — Хотел все переехать в средний район, да все рейтинг не удается повысить. Но здесь неплохой район, метро не так далеко. Вы сами-то откуда?

— Тоже из нижнего, — ответил Тодороки, собираясь сделать глоток, но Бакуго схватил его за руку и остановил. Тодороки чуть не расплескал чай. Бакуго, не притронувшийся к своему и скрестивший на груди руки с вызовом, смотрел на не заметившего жест мужчину, погрузившегося в свои мысли.

— Так что вы хотели узнать-то? Вдруг подсказать что смогу, — мужчина смотрел в кружку чая, в которой расплывалось его отражение. — Информации про экономику Трайтона у меня, конечно, нет, но про Лэдо пару слов сказать могу.

Тодороки поставил кружку на столик.

— Не помню, чтобы мы что-то говорили про Трайтон, — произнес подобравшийся Бакуго, и мужчина, держащий чай, нервно постучал ложкой по стенкам и поставил кружку на стол.

— А я что-то сказал… — Мужчина перевернул столик, поднимая грохот.

Горячий чай разлился по нему и обжег ноги Тодороки и Бакуго. Мужчина дернулся к ящику за своей спиной, распахнул его дверцы и вытащил электрошокер, разворачиваясь к парням. Тодороки, ближе находящийся к нему, попытался перехватить его руку, но не успел уклониться.

Удар шокера пришелся на левую руку, задев ИРС, и оглушил сильной болью. Она резкими, яркими импульсами разнеслось по ней, вызывая бьющие волнами судороги. Тело не поддавалось, и пространство комнаты потускнело.

Тодороки смазано различил, как Бакуго оглушил мужчину, приложив его затылком о шкаф. Электрошокер упал на пол и отключился. Тодороки согнулся, сжимая поврежденную руку. Ему казалось, будто та находилась за толстым, огнеупорным стеклом, привязанная к механизму кукольника, и не откликалась на его сигналы. Перед глазами все еще было темно, но редкий свет постепенно разгорался, медленно приводя в чувства.

— Придурок, ты куда лезешь?! — заорал Бакуго, хватая его за ворот рубашки и заставляя выпрямиться; полыхающая злость в его испуганных глазах могла сравниться с силой двухсот двадцати вольт. — Совсем спятил?! — продолжал кричать он, дергая за рубашку на себя. Тодороки, плохо владеющий телом (боль в не слушающейся руке продолжала разрастаться), налетел на него. — Ты меня бесишь своей тупостью!! — крикнул Бакуго ему на ухо, глядя в чуть помутившиеся от удара глаза.

— Я оглохну сейчас, — сказал Тодороки, держась за него другой рукой и медленно выдыхая сквозь стиснутые зубы; в череде часто бьющегося сердца подступало осознание, что он ни за что не хочет еще раз увидеть его покореженное от страха лицо.

— Я тебя сейчас сам оглушу! — крикнул он, крепче стискивая ворот и едва не утыкаясь носом в его нос. — Придурок, черт возьми!

— Ты вырубил его, — сказал Тодороки, повернувшись к лежащему без сознания мужчине.

Бакуго шумно выдохнул и, отстранив-оттолкнув от себя Тодороки, так, чтобы тот не наткнулся на упавший стол, повернулся к мужчине, продолжая сыпать искрами.

— Нужно связать его, — сказал Бакуго и, пнув его бессознательную тушу, вышел из гостиной.

Тодороки, держась за левую руку, прошел в коридор. Он оперся о стену — стоять все еще было нелегко, и рука не слушалась его, вися бесполезным грузом, — и следил за тем, как Бакуго открывал шкафчики на кухне, но, не найдя ничего подходящего, направился мимо него в ванную, одарив перед этим раздраженным взглядом (с отголосками волнения в полыхающих зрачках). Тодороки, не способный помочь ему в поисках, прошел на кухню, на столе которой обнаружил открытой пузырек со снотворным.

— Ты догадался, что он хотел нас усыпить? — спросил Тодороки, вернувшись в гостиную, в которой Бакуго скотчем обматывал мужчине руки за спиной.

— Либо травануть. — Бакуго зубами отгрыз добротно обмотанный о его руки скотч. — На чашке был белый порошок. И нет, он нифига не был похож на сахар. — Бакуго резво выпрямился, сжимая круг скотча. Тодороки, привыкший к его убийственным взглядам, и бровью не повел, только еще раз почувствовал, что очень, очень облажался. — Тебя в детстве не учили, что нечего пить все, что тебе предлагают?!

— Извини.

— Иди к черту! — Бакуго отвернулся и, перевернув мужчину на спину, взялся обматывать его ноги.

Тодороки, продолжая испытывать чувство вины за собственную неосмотрительность, вышел в коридор, чтобы… найти что-то? Он открыл вторую дверь, ведущую в комнату, в которой окна были зашторены синими шторами, и обнаружил в ней беспорядок, сравнимый с прошедшим только что армагеддоном. В комнате стояла духота, будто окна не открывались в ожидании, когда же вернется ее владелец. Смотря на плакаты музыкантов, книги про историю и фантастику на полках и оставленные на доске бытовые напоминания: «сходить в магазин», «доделать проект по экономике», «набрать восемьдесят баллов до конца года», Тодороки пришел к выводу, что комната принадлежала сыну хозяина.

На стенах висели грамоты с его достижениями в спорте и в учебе; помимо фотографий с друзьями на отдельной полке стояли фото с олимпиад, на которых тот занимал призовые места. Однако стол и все предметы на нем покрыл толстый слой пыли, и она сама, в свете проскальзывающих через прорези штор ранних лучей, неплотной завесой летала по комнате. Лежащие исписанные тетради на столе были открыты на недавно перевернутых страницах, и пыль еще не успела осесть на них. Тодороки подошел к столу, взяв тетрадь. Огорченно посмотрев на обездвиженную руку, он положил тетрадь на стол, вчитываясь в строки, оставленные неразборчивым почерком. Записи заинтересовали Тодороки сразу — в них фигурировала информация про Трайтон, начиная от тщательного описания структур районов и заканчивая Курокавой, носящим в кармане на груди военной формы устройство, ежемесячно перезапускающее рейтинговую систему из сердцевины города.

— Бакуго? — позвал его Тодороки, выходя из комнаты вместе со ставшей драгоценной тетрадью (или нет? нельзя было исключать, что информация, представленная в ней, — всего лишь бред сумасшедшего, начитавшегося фэнтезийных романов). Он сунул предмет под нос Бакуго, запихивающего в рот бессознательного мужчины кляп из найденной ткани. Бакуго, недовольно глянув на него, вырвал тетрадь, быстро прочитывая страницы. Его опущенные брови стремительно поднимались вверх.

— Это что за… где ты это откопал?

— В комнате его сына, — объяснил Тодороки и сел на диван, пытаясь размять пальцы на левой руке.

— Что за фигня про перезапуск? И что… — Бакуго порывисто перелистнул страницы, — и что за фигня про рейды? Как это связано вообще? — Он, так и не найдя ответа, вновь повернулся к мужчине и толкнул его ногой. Тот не отреагировал. Чертыхнувшись, Бакуго кинул тетрадь Тодороки и ушел на кухню.

Вернулся из нее с ножом в руках и уселся на диван.

— Теперь я понял, почему ты спрашивал про угрозы.

— А то, что я делал до этого, тебя на мысли об этом, — Бакуго пальцем обвел комнату, — не навело?

— Я был близок.

Мужчина пришел в себя через несколько долгих минут, издавая неслышный стон. Голова, на которую пришелся удар, нестерпимо болела и отзывалась звоном. Его зрение постепенно прояснилось и явило ему поднесенный к горлу нож. Мужчина завозился, пытаясь развязать крепко связанные руки, и отполз от оружия, но почти сразу уткнулся спиной в стену, расширяя в ужасе глаза, когда острое лезвие появилось перед ними.

— Либо ты отвечаешь, либо я перерезаю тебе глотку и тихо сваливаю отсюда, — произнес Бакуго.

Бакуго умел убеждать, когда этого очень хотел. А еще он всегда добивался своего, поэтому и согласие мужчины, выраженное кивком, было ожидаемо. Бакуго вытащил кляп из его рта и кинул в сторону.

— Заорешь, и я зарежу тебя.

— Кто вы?.. — спросил он севшим голосом.

— Здесь мы задаем вопросы.

— Вы из Трайтона, да? — спросил Кокуши и нервно сглотнул, смотря на переливающееся в лучах лезвие.

— Все еще не дошло, в какой ситуации оказался? — Бакуго надавил тупой стороной на его шею, в место под кадыком, и мужчина испуганно пискнул. — Что ты знаешь о том мужике из квартиры? — спросил он. — Отвечай!

Мужчина в испуге перевел взгляд на Тодороки, прочитавшим в нем мольбу о помощи и благополучно не ответившим на нее.

— Он задал вопрос, — сказал Тодороки и мог поклясться, что Бакуго довольно ухмыльнулся.

Плечи мужчины опустились в глухом смирении.

— Его… его нет, — хрипло ответил Кокуши и прокашлялся. — Его никогда не было.

— Че? — вскинул бровь Бакуго. — Че ты несешь?

— Пустой профиль в базе данных.

— А ты откуда знаешь об этом? — Бакуго, отведший нож из-за попытки осознать информацию, вновь приставил его к горлу. Мужчина тяжело сглотнул, и на его лбу выступили капли пота. — Я не буду задавать вопросы два раза!

— Моего сына отправили в Трайтон несколько лет назад… за убийство. Сказали, чтобы я следил за квартирой напротив, если в нее кто-то придет и спросит о Вакамуре Масао. — Бакуго надавил на его шею тупой стороной, но это хватило, чтобы испуганный до дрожи мужчина бросился рассказывать дальше: — Мне было поручено немедленно сообщить в службу безопасности, если кто-то появится.

— И вы сообщили? — спросил Тодороки, посматривая в сторону выхода из квартиры.

— Нет, не… не успел, — ответил он, опуская взгляд.

— Ваш сын действительно убил кого-то? — спросил Тодороки. Его комната не имела ничего общего с комнатой человека, по будням следящего за своим рейтингом и стремящегося достигнуть карьерных высот, а по выходным торгующего в подворотнях, чтобы продать внутренности убитого.

Кокуши замолчал и закрыл глаза, будто бы пытался представить, что те, кого он пытался усыпить, не угрожали ему расправой. Вот уж действительно ситуация, вышедшая из-под контроля. Почти что комедийный эпизод для глупого детективного рассказа.

— Он задал вопрос. — Бакуго, внешне подозрительно спокойный, показал на Тодороки пальцем.

— Нет, — ответил мужчина, открывший наполнившиеся маниакальным блеском глаза. Бакуго смутился подобной перемены, но виду не подал. — Мой сын никого не убивал.

— Тогда что произошло? — спросил Тодороки, наклоняясь ближе и уже заранее зная, что ответ ему не понравится. Как неизбежно накрывающая волна во время цунами, уничтожающая все в щепки.

— В Трайтон отправляются не только те, кто заслужил это. Тех, кто лезет в то, что не нужно, тоже сажают в вагон.

— Э? Например? — Бакуго отклонился назад, почесывая затылок, но ни на минуту не расслабляя руку с ножом. — Типа искал инфу про экономику Трайтона ради интереса и накопал на срок?

— Не совсем, — ответил мужчина, поджимая губы; в висках пульсировала от боли в затылке. — Можно не искать ничего, но все равно оказаться в черном, будь он трижды проклят, списке!

— Давай с этого подробнее, — сказал Бакуго и стянул губы в тонкую линию.

Кокуши, до этого напуганный и смятенный, осклабился. Тодороки мог бы удивиться его перемене, если бы не окончательное понимание, пробирающее до костей, того, что он когда-то своими действиями показал неверность системе. Еще более давящей вещью оказалось отсутствие знания о конкретном примере.

— Мой сын никого не убивал, но его выставили убийцей, — продолжил Кокуши после долгой паузы. — Он не был замешан ни в чем криминальном. Держался на восьмидесяти. Три года назад мне пришло извещение, что он зарезал кого-то в переходе. Пообещали, что они вернут его, если я буду сообщать о людях, пришедших в ту квартиру.

— Зачем его подставлять как убийцу, если можно просто закинуть в Трайтон? — спросил Бакуго.

— Чем чище человек и чем больше у него рейтинг, тем страннее будет выглядеть его внезапное исчезновение.

Бакуго покосился на Тодороки, ставшего невольным участником, — даже был задействован в главной роли — спектакля два месяца назад.

— И много приходило сюда? — спросил Тодороки не слушающимся языком, взявшим пример со все еще обездвиженной руки с отголосками боли у запястья.

— Вы первые.

— Твой сын может выбраться и без твоей помощи, — сказал Бакуго, крутящий нож.

— Да? — Горько улыбнулся мужчина. — Не успели все прочитать? — Он показал головой на тетрадь, лежащую на диване возле Тодороки.

— Ну да, ты очнулся и помешал. Давай, у тебя есть офигенная возможность рассказать что-то там про Трайтон. — Мужчина продолжил молчать, и Бакуго вновь поднес нож к его горлу, угрожающе наклоняясь к уху. — Че, думаешь, рассказал слезливую историю про сына, и никто тебя здесь подыхать не бросит?

— Вы не будете тратить на меня баллы, — уверенно заявил он, приподнимая подбородок с вызовом в глазах.

Бакуго облизал губы и, скривив их, отчего его лицо приобрело пугающее выражение, сказал:

— Мы выбрались из Трайтона, это тебе не луна-парк. Так что включай свои дерьмовые мозги, если не хочешь их собирать по всей квартире.

Лицо Кокуши побелело, как если бы из него выкачали всю краску.

— Никто из Трайтона не возвращается, — тихо сказал он.

— Есть люди, которые… — вступил Тодороки, но его перебили:

— И много твоих знакомых выбралось из Трайтона? Поддерживаете из своего загона связь с теми, кто смог уехать на поезде?

— За языком следи, — пригрозил Бакуго.

— Пять процентов по статистике возвращаются сюда, — продолжил Тодороки, пока в памяти проносились строчки из до дыр прочитанного учебника еще в раннем детстве. — Это не считая тех, кто родился в Трайтоне и смог набрать необходимое количество…

— Никто не возвращается сюда! Ты знаешь хоть одного?! — перебил Кокуши вновь, и Тодороки, так и не закрывший рот, продолжил сидеть, пялясь на него широко распахнутыми глазами.

— Контролируй свою истерику, кусок дерьма. Откуда у тебя эти записи? — спросил Бакуго, покосившись на разноцветную понурившуюся макушку.

— Это записи моего сына, когда его еще не увезли. Он вел… расследование в тайне от меня. Если бы я знал, я бы… я бы запретил ему. Я хотел сжечь их, но… не смог, — признался он.

Бакуго поднялся и, схватив тетрадь, открыл ее на нужной странице, которую показал Кокуши, едва не ткнув ее в его лицо.

— Что это за устройство, которое перезагружает систему? — Бакуго дернул тетрадью перед ним, отчего листы рассекли воздух с громким шорохом.

— Рейды проводятся не просто так, — ответил Кокуши. — Из-за того, что система все еще выдает сбои при вычислении штрафов, ее приходится перезагружать.

— А как рейды с этим связаны? — Бакуго убрал тетрадь от лица мужчины и, сам не замечая, крепко сжал ее в руках; листы затрещали.

— Устройство, у которого хватает мощности для перезагрузки, находится в бюро.

— Почему в бюро? — мрачно поинтересовался он.

Кокуши молчал.

— Изначально Трайтона не должно было существовать как города для низкорейтинговых, — объяснил Тодороки, наконец пришедший в себя после открывшейся истины. — Он должен был служить участком для ТЭС, поддерживающей систему.

— Я знаю. — Бакуго закатил глаза. — Почему именно там?

— Могу предположить, что само бюро создавалось с целью скрытия такого мощного ресурса для перезагрузки. — Тодороки расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке из-за воцарившейся на его сердце предсмертной духоты. — Технологичный центр, не вызывающий подозрений и служащий для того, чтобы помогать жителям.

— Перезагрузка проходит раз в месяц, — продолжил мужчина. — Поэтому и нужны рейды. Причина для ежемесячных отправлений Курокавы Хисато.

— Сами сотрудники бюро слишком тупые, чтобы ее перезапустить? — Бакуго задумчиво смотрел на нож в его руках, и Тодороки видел, как напряглась его спина.

Кокуши помотал головой и болезненно зашипел, тяжело выдыхая; затылок гудел.

— Нельзя перезагрузить систему без ключа и кода. Хранить ключ в Трайтоне было бы слишком опасно. Есть вероятность сброса, если кто-то из низкорейтинговых решит спутать карты.

— Сброс — это уничтожение данных? — уточнил Тодороки, косясь на тетрадь.

— Отключение профилей от системы. — Кокуши уперся болящей макушкой в стену, поднимая глаза к потолку; запястья рук сдавливало от впивающегося в них тугого скотча. — Глобальный сбой. Уничтожает весь рейтинг и выводит ИРСы из строя.

— Никто не будет хранить две эти вещи рядом с такой машиной в Трайтоне, — согласился с ним Тодороки.

— И код у Курокавы? — спросил Бакуго.

— Ключ, — нехотя ответил Кокуши. — На носителе. Он всегда носит его с собой.

— Что за ключ? Что это? — повторил вопрос Бакуго, нервно двигая рукой с тетрадью, будто сдерживался, чтобы не запустить ее в мужчину, окончательно успокоившегося и смирившегося со своим положением. — Эй? — обратился он к нему снова, жилка на виске Бакуго забилась. — Я разговариваю с тобой!

— Носитель, на котором хранится программа. Она может выполнить сброс. Подключается к самой базе данных. Если мы говорим про большой размах.

— А локальный размах? — Бакуго несильно ударил его ноге, когда тот не сразу продолжил.

— Не знаю.

— Ну так подумай, — процедил Бакуго.

Кокуши прикрыл глаза.

— Если предположить, что ключ способен перезагрузить всю базу, то под более конкретными вещами может быть… управление рейтингом.

— ИРС Курокавы? — предположил Тодороки. — Может, на него скачана база программы, которая есть в ключе.

— Как и говорил Токоями? — Бакуго повернулся к нему и получил утвердительный кивок в ответ. — Значит, у него есть кое-что покруче второй личности. Ходячая бомба для того, чтобы сломать всю систему. — Бакуго наморщил нос. — Далеко мужик пошел.

— И смело продолжает идти к осуществлению плана, — встрял Кокуши, и на его лице возникла мерзостная улыбка, от которой по позвонкам Тодороки пробежались мурашки. Он наклонился к Бакуго.

— Какого, к черту, плана? — огрызнулся Бакуго.

— Вы не поняли совсем? — Кокуши перевел взгляд с одного на другого, теряя последние отголоски страха, которым был полон еще пять минут назад. — Я распинаюсь перед вами, отвечаю на все вопросы, а до вас не дошло? Вероятно, это вполне нормально для выходцев из Трайтона.

— Ты!..

Тодороки схватил Бакуго за предплечье прежде, чем тот, успев собрать пальцы в кулак, ударил Кокуши по глумящейся морде. Тодороки взглядом указал на ИРС на его руке, цифры на котором стремительно подлетали к краю. Бакуго продолжал метать молнии, но пальцы разжал.

— Что вы хотите сказать? — обратился к Кокуши Тодороки, продолжая держать Бакуго. Он мог бы убеждать себя, что делал это для сдерживания его эмоциональных порывов, но… ему самому нужна была поддержка. Бакуго не пытался отцепить его руку, ожидая ответа.

— Мы все находимся под тщательным контролем. Наши данные, профили, психологические портреты, полученные в результате слежения, все это помогает им предопределять наши действия. Или вы думаете, что то, что вы оказались здесь, результат ваших стараний? Может, и этот разговор со мной им был тоже нужен для чего-то.

— Не путай твой город с моим, — сказал Бакуго. — В Трайтоне нет такого тотального контроля, — его голос стих к концу предложения.

Тодороки вспомнил об имеющихся данных, в которых было записано, что Курокава напрямую сотрудничал с Миком, имел отношение к бюро, взаимодействовал с Токоями и Даби…

— Только в его собственных целях, — произнес Тодороки, сам же теряя веру в свои слова.

— Интернет! Камеры! — закричал Кокуши, отчего Бакуго, не ожидавший этого, дернулся, и нож прошелся по шее мужчины, оставляя неглубокий порез. — ИРСы! Твой аккаунт в соцсетях! — кричал он, не замечая режущей боли. — Твоя специальность и выбранные курсы! Твои книги! Все это отслеживается! — продолжал он, пока его запал не угас так же быстро, как и появился. — Если человек определяется, как опасный, его убирают. Ты можешь шифроваться, залезть в бункер, но они все равно достанут тебя. — Он опустил подбородок на грудь, громко сглатывая. Он находился в шоке от собственных произнесенных слов, которые хранил в груди и прятал за баллами ИРСа.

Бакуго опустил нож, крепче сжимая рукоять. По спине Тодороки пробежали мурашки от услышанного, добираясь до головы и подрывая привычную картину мира. Та оказалась на (не)удивление фальшивой, со въевшимися в нее червями и заведшимися личинками.

— Вы думаете, что вы здесь, потому что сами этого захотели? — Кокуши, набравший воздух в грудь, продолжил, не обращая внимания на пульсирующую боль в висках от перенапряжения. — Они подстроили так! Как подстроили твое интервью, чтобы проверить лояльность к рейтингу! Как позволили вам оказаться здесь! Все, что они хотят, это добиться стерильного общества, готового продать всех ради пары баллов, чтобы управлять им, и ни перед чем не остановятся!

— Заткнись, — процедил Бакуго, не сводя взгляда с пола; рука Тодороки на его плече стала каменной. — Тебя начинает заносить, мужик. Прямо сейчас весь Трайтон поднят на уши, и это не из-за того, что они ссут из-за рейда, так что их план по управлению провалился.

— Если они все так следят за этим, они бы не допустили волнение среди жителей, — согласился Тодороки, но его ладонь вспотела.

— Так, может, поднятие вашего обожаемого Трайтона было тоже подстроено? Глаза закрывались на очевидное?

Бакуго посмотрел на свой белый ИРС.

— Не неси чушь, — произнес он, чувствуя сухость в горле. — Какой в этом… какой в этом смысл.

— Они не закрывали глаза, — воспротивился Тодороки. — Однажды они уже пытались сорвать восстание, когда провели незапланированный рейд.

Кокуши, не обращая внимание на тонкую струю крови, стекающую по шее и прятавшуюся за рубашкой, поднял голову, чтобы посмотреть парням в глаза.

— Так почему же тогда они сегодня проводят запланированный?

Заданный им вопрос повис в воздухе готовой вот-вот взорваться бомбой.

— Включи…

— Да.

Тодороки подошел к телевизору, нажимая на кнопку, и пролистнул до центрального канала, на котором велась трансляция рейда. На экране появился расслабленно улыбающийся Курокава Хисато, снимаемый во весь рост, пока на его фоне телеведущая говорила следующее…

========== XXIII. Сумерки. 56 ==========

Глухая ночь дышала в стены бывшего автосервиса, в котором суета, стоящая весь прошедший день, наконец спала, оставив бодрящий мандраж.

Киришима с Ашидо прогнали Тодороки и Бакуго домой еще несколько часов назад. Они расположились на одном из диванов, укутавшись в теплые куртки. Киришима переговаривался с Тецутецу, который, дав последние указание своей банде перед рейдом, пялился в потолок в безнадежных попытках вздремнуть. Иида, сидящий на соседнем стуле с Асуи и Каминари, проверяющих работу взломанного сайта, в очередной раз перечитывал последние сообщения от своих ребят из первого. Токоями, после работы над ИРСом поселившийся на базе, сидел рядом с электрическим чайником, отказываясь от протянутых Ашидо конфет. Мидория, неспособный расслабиться, проверял подготовленный материал вместе с Шинсо.

— Надо было трибуну приготовить, чтобы вещать с нее, — сказал Сэро, сидящий на притащенном с черного рынка пуфике и стоически держащийся против дующего с пола холода.

— У нас есть мегафон. — Ашидо показала пальцем на белый мегафон, пылящийся уже третий месяц в коробке.

— Можете встать на лавки, — предложил Токоями, наблюдая за тем, как Киришима вместе с Ашидо потащились к мегафону.

— Нельзя вставать на лавки! Это нецивилизованно и некультурно, — громогласно заявил Иида, не отрываясь от телефона.

— Так ты отвернись. — Пихнул его кулаком приподнявшийся Тецутецу, так, что Иида покачнулся.

— Сомневаюсь, что это поможет сохранить культурное поведение остальным.

— Хочешь, мы дадим тебе мегафон? Тогда тебя не будут парить лавки, — предложил Киришима, протягивая ему предмет, который перехватила Ашидо и прижала к себе.

— Мой мегафон, — сказала она. — Я покупала его у какого-то мужика на рынке.

— Отдайте мегафон кому-то, кто не путает слова, — ухмыльнулся Сэро, поигрывая бровями и получая в ответ высунутый язык.

— Вы не даете сосредоточиться, — сказала Асуи,заставляя закрывающиеся глаза держаться; Каминари в шутку предлагал вставить в них спички.

— Я могу дать беруши. — Токоями засунул руку в карман, доставая маленький контейнер.

— Да ты подкатываешь, что ли? — Каминари отвлекся от сайта и, откинувшись на спинку стула, покосился на него больше смеющимся, чем возмущающимся взглядом.

— Работай, — пнул его Сэро. Асуи тактично промолчала на все реплики.

Раздался звук пришедшего сообщения на телефоне Мидории. Он, сразу же отвлекшись от перечитывания выученного до каждой запятой предложения, разблокировал экран.

03:48. Неизвестный номер:

Шинсо Хитоши, Мидория Изуку, Тсую Асуи, Иида Тенья, Киришима Эйджиро, Каминари Денки, Ашидо Мина, Бакуго Кацуки, Сэро Ханта, Тодороки Шото, Токоями Фумикаге.

Распечатки, которые тот держал, упали на пол и рассыпались колодой перемешанных карт. Мидория вторил им, также рассыпаясь на части с каждым прочитанным именем, от которых по спине и шее протекала волна колющей холодом дрожи, переходящей на затрясшиеся руки. Маленькая версия конца света, когда понимание еще не подступило, стремясь сгинуть во тьме помещения, но уже известило о своем присутствии скрипом половиц.

— Мидория? — обратился к нему сидящий рядом Шинсо, тревожно взявший его за руку и наклонивший к себе телефон.

— Какого… какого черта, — произнес тот, наполняясь гневом вперемешку с отупляющим негодованием, под силой которого привычно спокойное лицо треснуло.

— Что случилось? — спросил Сэро, подходя к ребятам и заглядывая в текст написанного сообщения. — Как-то поздно для первого апреля, — произнес он севшим голосом.

— Что там? — поинтересовалась смотрящая во все глаза на друзей Ашидо.

— В сообщении от хрен пойми кого перечислены наши имена, — объяснил Сэро, хмуря брови от проносящихся догадок; от них замерзала кровь.

— Конкурс на главного красавчика-красавицу Трайтона? — нервно пошутил Каминари.

— Имена Тодороки и Бакуго зачеркнуты, — сказал Мидория, продолжая всматриваться в черный текст.

— Это предупреждение? — предположил Киришима, переводя взгляд с напряженного лица Мидории на испуганное лицо Сэро.

— Тогда где требования? — спорсил Сэро.

— Сигнал… пропал? Сообщение не доставлено? — Киришима опустил плечи и медленно вздохнул, проводя рукой по шее. — Вы же не думаете, что это…

— Тот, кто писал Шинсо? — спросила Асуи, поворачиваясь к ним на скрипнувшем стуле и крепче вцепляясь пальцами в подлокотники.

Сопротивление устремило взгляды на Шинсо, хрипло сказавшего:

— Это единственный номер, который у нас не определяется.

Всеобщее молчание гудело в висках, давило на затылок, стремясь превратить его в щебень, и стягивало тупой леской внутренности — чтобы сдохнуть, но не сразу, а медленно, в мучительных попытках осознать дерьмо, в которое они вляпались (шагнули под веселый марш, взявшись за руки).

Иида встал со своего места и подошел к Мидории, чтобы взглянуть на экран телефона.

— Почему он написал тебе? — спросил Иида, прочитавший текст, и, неспособный совладать с обрушившимися эмоции, принялся наматывать круги быстрыми шагами.

От метания по базе загнанным зверем его остановило пришедшее сообщение на собственный телефон. Негромкие звуки или вибрации, уведомляющие о пришедших письмах, раздались по всему помещению, отскакивая от тонких стен, чтобы оглушить ударами по затылкам и залить лица-глаза-рот красным (не сейчас, но, возможно, в перспективе).

Мидория, поджав губы, посмотрел на застывшие в страхе лица друзей и глубоко, очень глубоко вздохнул, так и не ощутив прилив кислорода в легких. Голова, кажется, кружилась, в диком вальсе повторяя движения за волочащимися по земле листьям. Он старался держать себя в руках, но его охватывал тремор (и руки тоже охватывал) — в общем, ни черта у него не получалось держаться.

От непринужденной (насколько она могла быть) атмосферы не осталось и следа, словно она, увидев напечатанные имена, скользнула под дверь и умчалась на поезде, в Лэдо, пока не стало слишком поздно.

Наверно, уже все-таки было поздно.

— Они знали все с самого начала? — вопрос Киришимы растворился в повисшей тишине; тяжесть в его голосе придавливала к полу и давила на плечи, головы, заставляя слабеть ноги.

— Похоже… похоже на то, — выдавил из себя Мидория, посмотрев на Шинсо и оставшись с тяжестью в груди от увиденной в его глазах ослепляющей темноты.

— Шинсо, ты… — Сэро, потерев переносицу, уставился на него. — Ты уверен, что не перекинул им ничего?

— Да, — ответил Шинсо, смотря в стену. — Я уверен в этом. Единственный профиль, который они получили, был профилем Бакуго.

— Тогда… тогда что это за хрень? — Сэро сильнее сжал переносицу и стукнул зубами. — Они погадали на картах Таро? Сыграли в морской бой и вычислили все корабли? Мы же не палили себя нигде, почему… — Сэро не договорил, сжимая зубы. Ашидо положила руку на его поникшие плечи, пока у самой от догадок бежали мурашки по похолодевшим ладоням.

Мидория вспоминал события последних дней и месяцев; ему бы ctrl + f нажать в собственном сознании или воспользоваться заклинанием из фэнтези на поиск ответов, которые могли бы помочь им выбраться из сошедшего с рельс вагона, теперь стремительно мчащегося в пропасть. В пропасть они мчались с борта Титаника. Так себе метафора, но тогда, когда вы находитесь в полушаге от того, чтобы ИРСы на руках наконец показали себя настоящими хозяевами, не остается времени на то, чтобы придать красоту моменту.

— Токоями, ты так и не успел перепрограммировать ИРС Мидории? — поинтересовался Шинсо, проводя рукой по лицу.

Токоями покачал головой и поставил кружку с чаем на столик. Выпить, может, и хотелось, но в первый раз ему захотелось выпить чего-то покрепче чая.

— Они знают наши имена и наши… наши ИРСы, — сказал Сэро. — Осталось сделать ставки на то, когда начнется обратный отсчет.

Тецутецу, ударив кулаком по мягкому подлокотнику дивана и оставив на нем вмятину, вышел на середину, продолжая держать пальцы крепко сжатыми. Он глубоко втянул воздух и громко сказал:

— Мы были готовы к этому! — Его глаза, обычно горящие энергией жизни, заволокла пелена. — Еще тогда, когда все собрались! Вы говорили, — он повернулся к Мидории и Шинсо, — и предупреждали, что все может закончиться ядом в крови!

— Не дословно, — пробормотал Мидория, блокируя телефон вспотевшими пальцами.

— Вот именно! — поддакнул Иида. — Это было ожидаемо, — произнес дрожащим голосом, собирая пальцы в кулак и прижимая руку к груди. — Не то, чего мы ожидали с распростертыми объятиями, но — ожидаемо.

— Иида, у тебя очки запотели. — Киришима указал на них и сложил руки на коленях, сцепив пальцы на них. Посмотрел на поникшую спину Каминари, уставившегося в пол.

— Это от бурлящего энтузиазма! — воскликнул Иида и снял очки.

Ашидо достала из сумки очередную пачку с леденцами, закинула несколько себе в рот и подумала о том, что Джиро одна в школу все-таки не влезет. Она, перекатывая сладкие леденцы на языке, обреченно обхватила себя за плечи, чувствуя подступивший холод. Хотелось спрятаться, нырнув в кокон из одеял и пледов, но какой от них был толк сейчас, когда их имена и номера ИРСов были известны?

— Моих ребят в списке нет, — сказал Иида, протирающий очки рукавом глаженой свежей рубашки.

— И моих, — отозвался Тецутецу.

— Зато про меня они не забыли. — Токоями налил себе кофе, размешивая в кружке сахар; может, ему и стоило налить себе чего-то покрепче, но ни один магазин не работал в четыре часа утра. — Стоило с вами связаться и вот, что я получил.

— Ты не слишком разочарован для того, кто оказался в черном списке, — заметила Асуи.

— Я уже пару лет как умер, так что какая разница, — сказал он и отхлебнул напиток.

— Как глубоко, — сказал Киришима, потирая уголки глаз и широко усмехаясь. Каминари, повернувшийся к нему на стуле, только крепче сжал спинку и ткнулся в нее дернувшимся подбородком.

— И драматично.

— И что мы будем делать теперь? — задал волнующий всех вопрос Каминари, стуча пальцами по спинке.

Таймер на его телефоне разрезал пустоту колокольным звоном, беря на себя роль негласного ответа.

Сопротивление переглянулось.

— Мне нужно идти на вокзал к Бакуго и Тодороки, — сообщил Каминари, выключая таймер и убирая телефон в карман куртки. Он медленно поднялся со стула, боясь, что ноги от накатившего стресса не выдержат и подогнутся.

— Но они же в безопасности? — спросил Киришима.

— Их имена зачеркнуты, — сказал Мидория. — Думаю, это из-за того, что Токоями с Асуи отключили их ИРСы. Если не надумают вернуться, то, скорее всего, да, — произнес Мидория, улыбаясь и чуть прикрывая глаза; улыбка выглядела почти искренней, разве что не поднявшиеся уголки глаз намекали о ее наигранности и желании вселить в друзей уверенность вместе с ободрением.

Ашидо облегченно выдохнула и потянулась, разминая затекшие плечи.

— Нельзя им об этом всем говорить, — сказала Асуи, возвращаясь к работе над проверкой сайта и чтению списка требований и обвинений.

— Я — могила, — пообещал Каминари и, застегнув куртку, направился к выходу из базы.

— Это все твои шутки про смерть, ты в этом виноват, — надулась Ашидо.

— Я в душе эзотерик.

Шинсо поднялся с дивана. Он подошел к столу, оторвал бумагу и чирканул на ней ручкой, оставляя несколько слов. Направился к дверям, расположенным за небольшим стеллажом, где завязывал шарф Каминари, пока остальные постепенно сбрасывали оцепенение от полученных сообщений.

— Отдай это им, — тихо сказал Шинсо, передал ему листок и отвел глаза в сторону. — Я не сбрасывал эту информацию в нашу базу.

— Что это? — так же тихо спросил Каминари, рассматривая листок с десятком букв, не складывающихся в единое слово. — Компьютер в бюро? — разобрал он написанные слова мелким почерком слова.

— Пароль от главного компьютера, — объяснил Шинсо. — Я не сказал о нем из личных соображений. Прошу простить мое недоверие.

— Нет, типа… вау, но твое недоверие сыграло нам на руку, пока мы не сыграли в ящик. — Пожал плечами Каминари и запихнул листок в карман; Шинсо очередную шутку не оценил. — Но… — Каминари прочистил горло, — Шинсо, ты думаешь, что это хорошая идея? Отдавать им это?

— Это слишком важная информация, чтобы терять ее.

Каминари вздохнул и убрал руки в карманы.

— Я передам им, но скажу, чтобы они забыли сюда дорогу. — Каминари прищурился. — Ненавязчиво скажу. Постараюсь.

— И ненавязчиво передай им это. — Токоями, услышавший конец разговора, подошел к ним, достал из ИРСа карту памяти и отдал ее Каминари.

— Ты уверен? — уже громче спросил он, протягивая ладонь. — Вдруг она спасет тебе жизнь? Это из-за Бакуго ты здесь, а он мой друг, так что технически я чувствую вину за то, что тебе кранты.

— Это бесполезно в любом случае, — ответил Токоями, возвращаясь к оставленной кружке кофе на столе. — Если они отключат ИРСы, я не смогу ничего сделать с ядом в своей крови.

— Я понял.

— Ну-у, — протянула Ашидо, — удачи вам с ненавязчивостью! Бакуго сто проц взбесится, как только новости увидит. Скажи ему тогда не смотреть их. Ни-ког-да.

— И поселиться в бункере, чтобы точно никакая информация не просочилась. — Поправил очки Иида.

— Токоями, напиши десять правил жизни в бункере, — предложил Тецутецу.

— Отказываюсь.

— Не хочешь пойти со мной? — спросил Каминари у Киришимы, выглянув из-за стеллажа.

— С ума сошел? — усмехнулся тот. — Я ж там разрыдаюсь нафиг и спалю контору. Передай Бакуго, чтобы он ел больше рыбы и яиц.

— Ладно.

— И возвращайся быстрее, — уже тише произнес, глядя в глаза. Каминари быстро кивнул и вышел.

За Каминари закрылась дверь.

— Не хватает шутки про захлопнувшуюся крышку гроба, — пошутил Сэро.

— Сэро, теперь ты!

— Гробовая тишина.

— Ненавижу тебя!

Тецутецу и Иида покинули базу следующими, чтобы успеть встретиться со своими ребятами на точках.

— Я не понимаю, — произнес Мидория, крутя в руках телефон. — Почему они не отправили то же сообщение при недавнем рейде?

— Обилие информации, — сказал Шинсо и показал раскрытой ладонью на несколько полных ящиков с таблицами и схемами, а также полотнами мелко напечатанного текста. — Полагаю, получив ее, они не знали, что противопоставить ей, если бы мы огласили их на несостоявшейся трансляции.

— А сейчас знают? — спросила Ашидо, подсев к Асуи и положив голову ей на плечо.

— Надеюсь, что нет, — произнес Сэро, лежащий в обнимку с мегафоном. — Иначе положение становится хреновым. Как бы. Совсем.

— Поэтому они и решили подставить Бакуго? — предположил Мидория. — Они ведь только его профиль узнали. Поэтому и провели кампанию по смене номера оружия твоими руками, — Мидория обратился к Шинсо, — поскольку узнали о его родителях и связи с Курокавой. Понадеялись, что разберутся с нами быстрее, если подставят его.

— А потом выйдут на нас? — спросил Шинсо. Мидория кивнул.

— Какие-то сложные шахматы, — пробубнила Ашидо, шмыгая носом.

— Если они все знали и все так хорошо спланировали, — сказал Сэро, — то почему они вообще устроили этот спектакль? Просто бы прибили нас и все.

— Я согласен, — сказал Шинсо и, поджав губы, добавил: — Я еще жив. Все это время я был жив, хотя у них был мой ИРС. Я никогда не мог понять почему.

— Чтобы ты слил инфу? — предположил Сэро.

— Защита Асуи поражает, — донесся тихий, но уверенный голос Токоями из угла. — Готов поставить все свои баллы на то, что они никогда бы не смогли взломать ее систему.

— Ты подкатываешь, — сощурился Киришима.

— Он подкатывает, — шмыгнула Ашидо и дернула смутившуюся Асуи за рукав.

— Я бы выразился по-другому. — Опустил глаза Токоями.

Шинсо в своих рассуждениях постоянно склонялся к тому, что он выступал в роли перспективного предателя, которого с помощью угроз можно было использовать для получения информации о сопротивлении, но в конечном итоге он так и не смог ответить на вопрос — откуда они могли знать, что у него будет в распоряжении такая информация? Шинсо ломал голову бессонными ночами и изводил себя, чтобы так ни к чему и не прийти.

— Эй. Ребят? — Сэро выпрямился. — Сейчас ведь у них есть вся инфа на нас. Это же какая-то совсем больная тема. Мы как мышки, следующие за тем, кто хочет нас убить.

— Предлагаешь сказать людям на площади разойтись по домам? — обратился к нему Мидория. Сэро помрачнел и замолчал. — Даже если мы скажем им, это не поменяет ничего.

— Слишком пессимистично, — пробубнила Ашидо.

— Мне нравится, — сказал Токоями.

— У них есть наши данные, поэтому они смогут в любой момент нажать на красную кнопку. — Мидория откинулся на спинку дивана. — Вам тоже кажется, будто мы упускаем что-то важное?

***

Каминари выглянул из-за угла, все же немного опоздав из-за попыток успокоить подступающие к горлу слезы и не упасть в грязь лицом перед контрабандисткой, к которой он обратился за помощью в перевозке. Бакуго кинул сигарету на землю и направился к нему, пока Тодороки тушил ее носком кроссовка. Появившаяся Каяма вздохнула, наткнувшись на недружелюбную реакцию Бакуго.

— А она что делает здесь? — спросил Бакуго, показывая пальцем на женщину с длинными черными волосами.

— Оказываю неоценимую помощь, конечно же, — произнесла она, закатывая накрашенные темными тенями глаза.

— Да, Бакуго, прояви уважение, — сказал Каминари и порадовался, что голос не дрогнул. — Каяма откроет для вас вагон. И не будет задавать лишние вопросы, — он хотел подмигнуть, но не стал, боясь потерять контроль.

Каминари, отдающий часть бюджета сопротивления, долго торговался из-за цены; сейчас он понимал, что потратил впустую полчаса своей жизни, хотя мог позалипать с Киришимой на какой-нибудь тупой сериал (или не залипать).

— И пришибет палкой? — зашипел Бакуго, сжимая пальцы в кулак.

— Ох, бедный, неужели ты все еще переживаешь из-за того случая? Ну было и было, — она нахально улыбнулась, скрещивая на груди руки, одетые в ярко-красные перчатки, контрастирующие с черной приталенной кожанкой. — Все же это бизнес, ничего личного.

— Из-за того случая? — спросил Каминари, искренне удивляющийся. Все, что он знал из истории их взаимодействия, это рассказ про разбитый мотоцикл…

— Это вам я звонил, — сказал Тодороки.

— О-о, точно, помню тебя, — обрадовалась контрабандистка и растянула губы в обольстительной улыбке. — Как насчет…

— Проведи нас уже к тому чертовому вагону, — влез Бакуго, вставая перед Тодороки, и Каминари не смог не улыбнуться на его порыв.

— Поезд идет чуть больше десяти минут, — сказал Каминари, подпрыгивающий на месте из-за холода не только внутри, но и снаружи. — Как только он войдет в город, вам придется спрыгнуть, но постарайтесь это сделать до ворот, ведущих в сам город.

— Че? — вскинул бровь Бакуго. — Войдет в город, но до ворот, ведущих в город?

— Спрыгнуть? — переспросил Тодороки.

Каминари посетовал на неспособность выстраивать слова в предложения.

Он пропустил объяснения Каямы мимо ушей, пытаясь придумать, как незаметно передать содержимое кармана.

— Поучись манерам у этого милого парня, Бакуго.

— Да ты не первая ему это говоришь, — шмыгнул замерзшим носом Каминари, после чего пачка сигарет прилетела ему в лоб. — Эй!

— Не потеряй ее, пока нас не будет, — сказал Бакуго, сощурив глаза. Каминари на секунду подумал, что все же облажался, поскольку тот умел считывать состояние друзей — поэтому Киришима и не пошел с ним.

— Это слишком ответственно, думаешь, я справлюсь? — улыбнулся Каминари, убирая пачку в другой карман не с первого раза из-за дрогнувших пальцев.

— Постарайся, идиот.

— А как же обнимашки? — Каминари вытащил руки из карманов, в одной сжимая его содержимое.

— Не буду я с тобой обниматься, — воспротивился Бакуго.

— Тодороки, обнимемся на прощание? — И, не давая ему времени на отказ, он крепко обнял замешкавшегося Тодороки. Отпуская его, он незаметно засунул в карман его куртки вещи, и отошел на шаг назад.

Раздался долгий гудок, сообщающий об отправлении поезда.

— Мальчики, вы бы поторапливались, — посоветовала им Каяма, указывая ладонью на поезд.

Бакуго развернулся и, схватившись за доску, подтянулся на руках, забираясь в вагон и поворачиваясь к ним.

— Будьте осторожны, — сказал Тодороки, глядя на кивнувшего Каминари.

— Ага, вы тоже. Следи за Бакуго, чтобы он на людей не бросался.

— Я не бросаюсь на людей! — возмутился он и протянул подошедшему Тодороки руку, чтобы помочь забраться. Тодороки, схватившись за нее, взялся за дверь и, оттолкнувшись, влез в вагон, налетая на Бакуго, удержавшего их обоих. — Ты как тюлень.

— Извини, я по вагонам раньше не прыгал.

— Киришима просил передать, чтобы ты ел больше белка и рыбы! — вспомнил Каминари.

— Я и так знаю, — пробубнил Бакуго.

— Нам же нужно закрыть эту штуку? — Тодороки подошел к двери.

— Оставьте просвет, чтобы она не заблокировалась! — крикнула Каями, когда поезд начал отходить.

Каминари увидел высунутый средний расплывающийся палец, после чего почувствовал тепло на щеках.

— Эй-эй, мне нравится, когда парни плачут, но что это за реакция? — Контрабандистка недоуменно приподняла брови, впервые видя такую реакцию Каминари. — Если ты так расстроился из-за среднего пальца, то хватит ныть, это было послано мне от чистого сердца.

— Я рад, что они… в этом поезде и все такое, но… — Каминари вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Хотел бы быть на их месте? — тихо спросила Каями, глядя вслед пропадающего из вида поезда; тот становился черный точкой, миновавшей зеленый забор четвертого.

— Угу-у, — вытер глаза; он и Киришима. — Я хреновый друг, я знаю. — Он улыбнулся дрожащей улыбкой.

— Нет, идиот, — вздохнула Каями, убирая руки в карманы кожанки и поворачиваясь назад. — Ты обычный человек.

***

Мидория стоял на улице возле входа на базу и, нацепив на голову большую шапку, скрывающую почти весь лоб, вдыхал дым, отправляя легкие никотином, в которых тот прорастал сеткой завядающих цветов — как, собственно, и все, во что он верил и ради чего прозябал на базе ночами. Будто по его светлым надеждам прошлись спиртовым раствором и подожгли. Какой-нибудь извращенный коктейль Молотова, сделанный на скорую (скорую ли?) руку.

Шок перешел в оцепенение, постепенно сменившееся фазой подавленности и принятия, от которого горчило во рту (или горчило во рту от четвертый сигареты, черт разберет). Пять стадий дали сбой, перемешавшись между собой в котелке с зелеными лопающимися пузырями и порождая новые — болезненные и пожирающие изнутри.

Токоями и Асуи находились на базе, собираясь координировать их из запертых дверей, и Мидория, выходя из помещения, но все же не решаясь направиться на площадь, понял — чем-то тяжелым приложило по голове, например, безрадостной реальностью, — что, наверно, больше он их не увидит.

Ашидо, прихватив с собой мегафон, и Сэро унеслись на площадь, на которую начали стекаться, как сообщила Асуи, жители в ожидании рейда, готового начаться не позднее, чем через полчаса. Иида и Тецутецу с Киришимой находились на ней, заводя толпу. Все шло по плану. В целом, да.

Шинсо, вышедший из базы, удивленно посмотрел на него и замер, так и не застегнув пуговицы на пальто.

— Я думал, ты ушел на площадь.

Мидория пожал плечами и потушил сигарету о стену, после чего бросил окурок на землю в маленькую кучку других. О том, что он таскает в рюкзаке пачку сигарет, знал Шинсо и Бакуго, и изредка (правда изредка) поджигает одну из них.

Выходя из базы, Мидория собирался сразу же двинуться на площадь, но… вот.

— Да-а, я планировал, но, похоже, я слишком сонный для того, чтобы делать два действия одновременно, — засмеялся он, поправляя спавшую на бок шапку и указывая на торчащую пачку сигарет из кармана. Мидория расправил плечи. — Составишь компанию по дороге на площадь?

— Конечно.

Массовое скопление народа на площади возле здания бюро вынудило директора закрыться в своем кабинете и занавесить окна темными шторами, иногда приоткрывая их и посматривая на готовую все снести толпу.

Киришима, отдавший мегафон Тецутецу, пил воду из бутылки, чтобы оживить пересохшее горло. Он, делая большие глотки, отчего капли воды скатывались по горлу, чувствовал всеобщую атмосферу единения, от которой мандраж заползал в каждую клетку тела, выделяя сошедшие с ума эндорфины. Результат проделанной работы стоял перед ним, скандируя лозунги в пока еще не снимаемые камеры. Ашидо скрылась в толпе, завидев вышедшую на площадь Джиро, и он не мог разглядеть ее розовую макушку даже с лавки — хорошо, что рядом не было Ииды, марширующего вместе с активистами из первого.

Толпа, которую, казалось, ничего не связывало, сейчас, объединенная общей идеей, составляла единое целое.

Каминари, изначально понурый после того, как проводил Тодороки и Бакуго, хоть и храбрился и заявлял, что все с ним в порядке — ну кому ты врешь, дурак, — все же несколько посвежел и, просматривая данные, переданные Асуи, сообщал о движении рейда и Курокавы.

— Рейд в городе, — сказал Каминари, вытащив из уха наушник.

Информацию об этом Тецутецу мгновенно сообщил возликовавшей толпе.

— Иида и его группа движутся вместе с рейдерами на площадь, — сказал Каминари, просматривая карту и параллельно слушая Асуи, заявлявшую, что никого из митингующих не тронули.

— Трансляция началась? — спросил Мидория, не находящий себе места. И только он задал вопрос, как экраны на зданиях известили о начале съемки.

Стройная толпа рейдеров двигалась в центр, тогда как рядом с ними направлялись возмущенные люди. Асуи передала в наушник Каминари, что рядом с платформой завязалась драка, спровоцированная неизвестно кем — в ней был замешан кто-то из группы Ииды — после чего рейдерам пришлось применить силу.

Тецутецу передал Шинсо мегафон, чтобы тот, оказавшись под снимаемыми камерами, мог заявить по главному государственному каналу о требованиях и огласить обвинения Курокаве и директору бюро.

Каминари, прочитав следующее пришедшее сообщение от Тсуи, не поверил глазам, но не успел сказать о содержимом никому — рейд под управлением Курокавы показался из-за здания бюро. Взволнованная толпа взревела. Только Киришима успел поймать его испуганный взгляд, после чего был снесен вправо, дальше от него, сидящего на невысоком заборе и сжимающего телефон до скрипа задней панели.

Курокава вышел в центр, не реагируя на выкрики, пока толпа рейдеров выстраивалась вокруг него, создавая своеобразную защиту от рассвирепевших жителей четвертых районов. Он дождался, когда ему в лицо прозвучат громкие обвинения, поддерживаемые толпой, и несколько агрессивных людей предпримут попытки завязать драку с рейдерами, стоящими плотным кольцом. Он, поправив форменный воротник, дал сигнал своим людям. Толпа оживилась, несколько человек из нее в панике посмотрели по сторонам.

На экранах появился документ со сведениями о грядущем обновлении. Помимо мелких доработок и пунктов, напрямую касающихся столицы, в глаза Трайтонцев бросились два следующих: снизить рейтинговый порог при переходе из Трайтона в Лэдо и внести запрет на изменение восстановления баллов по количеству проведенных без штрафов дней.

По толпе разнеслись взволнованные шепотки.

— Ну, — мрачно сказал Сэро, — об этом я, черт возьми, и говорил.

На документе стояла дата, с момента подписания которого прошло почти два месяца.

— В наши планы никогда не входила идея закрыть Трайтон, — громко произнес Курокава, обращаясь к жителям. — Мы делали все возможное для усовершенствования системы перевода, преследуя лишь одну цель — установить контакт между двумя городами!

— Да он издевается, это что… это что за… — тараторил Тецутецу, подмечая лица изумленных жителей, теряющих запал.

— Что за чушь вы несете? — вступил Шинсо; микрофон опустился в его ослабевшей руке. — Нам известно о планируемых обновлениях и о том, что вы…

— Вы убили нашего военного. — Курокава не обратил на него внимания, привлекая внимание толпы жестом руки. Изображение на экранах изменилось, показывая фотографию улыбающегося молодого парня, лицо которого хорошо помнил Мидория из-за преследующих кошмаров. — Отобрали его ИРС! Сожгли его тело! И ради чего? Чтобы забрать его ИРС и продолжить манипулировать людьми!

Изображение сменилось списком имен с фотографиями.

— Ребят, — тихо позвал Каминари, не поднимая глаз с экрана телефона, на котором статья на новостном портале, продуманная Шинсо и загруженная им с Тсуей, была изменена на другую — обличающую деятельность сопротивления, взявшего под контроль Трайтон и паразитировавшего на доверчивых жителях — на другую и висела в топе.

— Пока мы работали над рейтинговой системой, пытаясь сделать ее совершенной, — подчеркнул Курокава, обращаясь к толпе, — группа людей захватила власть в Трайтоне! Чтобы на вашей крови и костях выбраться отсюда, пока вы отстаиваете ложные убеждения тех, кто в них никогда не верил!

На экране появилась фотография Сэро с перечисленными сведениями и приведенными доказательствами, которые искали сопротивление, чтобы вывести на чистую воду директора бюро и Курокаву. Сведения и документы обратились против него. Имена Курокавы и директорва в каждом пункте были изменены на имя Сэро.

— Человек, поставляющий оружие, которым были убиты ваши близкие.

Фотография Сэро сменилась фотографией Бакуго, отмеченного как ликвидированного.

— Перевозил наркотики через границу, из-за чего возросли смерти и самоубийства в третьем и четвертом районах.

Появившаяся фотография Токоями стала очередной причиной пущенных шепотков.

— Проводил махинации с баллами, добавляя их себе и тем, чьи лица вы видите на экранах, пока многие из вас безустанно трудились ради них.

Громкие восклицания постепенно начинали охватывать толпу. Она переносила праведный гнев с рейдеров на окруженных, загнанных сопротивленцев, с каждой следующей появляющейся фотографией теряющих краски на лицах.

— Устраивали беспорядки среди районов, — громко скандировал Курокава, и толпа подхватывала его, обращая свое недовольство на сопротивленцев.

— Занимались подменой информации, — продолжал распалять толпу Курокава, отдавая приказы менять фотографии на экранах.

— Пускали лживые слухи, — говорил он под громкие выкрики разбушевавшейся толпы.

— Настраивали жителей против друг друга!

Толпа взревела, оглушая сопротивление. Воздух вокруг них сжался, превратившись в толстый слой ржавого металла, собирающегося расплющить их и обратить тела в бесформненное нечто. Легкие заливались магмой. В ушах стоял гул, от которого мутился рассудок, уплывая за пределы ставшей крошечной площади.

На экране высветилась фотография Шинсо. Он стоял, глядя на нее, и не мог пошевелить одереневевшими руками.

— Выходец из третьего района Трайтона, не способный добиться баллов честным путем, обманом устроился в бюро, из которого снабжал свою шайку информацией, постепенно пускающей ядовитые корни вглубь Трайтона! Именно его идеей было организовать банду и жить за ваш счет.

Вдалеке, где должны были находиться группы Ииды и Тецутецу, раздались громкие выстрелы, сея панику на площади. Мидория подскочил с места, собираясь броситься к их группам, но был схвачен за руку коренастным мужчиной из толпы. Он не видел, что происходило с его друзьями, находящимися в разных местах площади и отделенными друг от друга массивными спинами жителей и рейдеров.

— Мы приносим извинения за то, что не были способны раньше обнаружить их преступления, — продолжил Курокава, вновь обращая на себя взгляды, — но прошедший ранее незапланированный рейд помог вывести нарушителей на чистую воду.

В которую их запихнули, чтобы утопить.

Что чувствует человек, находясь в пяти минутах от того, чтобы умереть?

Опрос, на которые сопротивление не успеет дать ответ — бланков поблизости ни у кого нет.

— В связи с последними событиями нами было принято решение обнулить ИРСы перечисленным лицам.

Яд в ИРСах был впрыснут в их кровь.

========== XXIV. Синий день. 56-57 ==========

На экране телевизора крутилась реклама открывшегося магазина мороженого: молодая пара на велосипедах, счастливо оглядываясь друг на друга, мчалась к нему, стоящему в конце улицы. Яркие, насыщенные цвета на мониторе, отсветы от которого падали на паркет, играя на нем бело-желтыми бликами, отражались на стеклах закрытых окон, контрастируя с атмосферой в гостиной пятого этажа.

В гостиной замерз воздух, и иней осел на мебели, рядом с высохшим пятном от пролитого чая на диване, напоминая узоры помешавшегося художника, искренне считающего себя непризнанным гением. Прирожденным мастером, у которого в последние годы кисти из рук, и даже краски, когда-то добрые друзья, ополчились на него.

Краски в гостиной померкли.

Тодороки, сидящий на диване и продолжающий смотреть телевизор, на котором реклама готовилась смениться следующей, не различал верх, низ и себя. Он перевел взгляд на сидящего рядом Бакуго, сжимающего нож. Тот занимал все его внимание, будто оно было сконцентрировано на остром кончике. Тодороки понятия не имел, что творилось в его голове, потому что для того, чтобы разобраться, нужно было справиться с собственной разрухой. Маленький апокалипсис, перед которым совершили суицид надежды. Похоронный марш через дорогу от нервной системы. Не забудьте черный зонт — ожидается дождь и гроза.

— Я же говорил, я же это и имел в виду, — произнес связанный мужчина, то ли в ярости, то ли в радости; может, они шествовали рука об руку. Тодороки не знал, он знал только о поглощающей пустоте и чувствовал, как та стала большой-большой и выбралась наружу, заняв половину (половину ли?) комнаты.

Бакуго не реагировал, продолжая пялиться на нож. Ни единой эмоцией не показал, будто бы те схлынули с него, оставляя белизну после себя.

Тодороки поднялся.

Тодороки поднялся, потому что мужчина продолжал бубнить себе под нос, потому что Бакуго продолжал молчать, потому что нужно было что-то делать.

Тодороки вышел в коридор, в котором была открыта дверь, ведущая в ванную, и вернулся. Мужчина бубнил, Бакуго сидел.

Тодороки подошел к мужчине.

— Если вы сообщите кому-то о нас, то я позабочусь о том, чтобы найти вашего сына в Трайтоне и перерезать ему горло, — сказал Тодороки ему, испуганно расширившему зрачки.

— Ты не…

— И пришлю вам видео. Подробное.

Конечно же Тодороки бы этого не сделал, но мужчина, раскрывший рот, не обязан был об этом знать.

— Прошу прощения, мне придется вас ударить, — сказал Тодороки

Мужчина потерял сознание от удара по голове валяющейся кружкой. Тодороки схватил его за плечи, почувствовав вибрацию, и потащил его в ванную. Проверил, как связаны его руки и ноги, запихнул в рот тряпку и закрыл дверь, подперев ее стулом из кухни.

— Бакуго? — Тодороки взял с дивана тетрадь с записями и положил руку на плечо Бакуго. — Нам нужно идти.

Бакуго скинул его руку и встал, не сразу поднявшись, и направился в коридор.

— Куда ты собираешься идти? — спросил Бакуго, когда они вышли на улицу. Тодороки застегнул куртку, тогда как Бакуго остался стоять в своей нараспашку.

Тодороки, в общем-то, понятия не имел. У них имелось немного денег на карте, но съем номера в ближайшем отеле мог вызвать лишние вопросы, да и рисковать на скорую руку прописанной биографий было глупо. Возвращаться в Трайтон… Тодороки отгонял от себя мысли о Трайтоне. Вокзал?

Бакуго стоял рядом и бил по карманам в поисках сигарет и выглядел лучше, более свежим, чем несколько минут назад, когда новость об устранении группы лиц, задумавшей захват Трайтона, прозвучала на всю квартиру поминальным звоном и продолжала отзываться в голове. Насвистывала мотив, словно решала, на какой музыкальный инструмент перейти. Виолончель? Скрипка?

В голове Тодороки струны перебирала одетая в серый балахон пустота.

— Ко мне домой, — сказал Тодороки и направился к метро.

Бакуго за ним не пошел.

— Нам нужно к метро, — произнес он, стоя в нескольких метрах от смотрящего под ноги Бакуго. Бакуго хотелось обнять (и чтобы он его тоже обнял, потому что пустота начинала уступать место чему-то другому, готовящемуся устроить несколько водоворотов), но подходить к нему сейчас с распростертыми объятиями было равноценно удару в челюсть.

— Тебе. — Бакуго вскинул подбородок; загнанный взгляд исчез. В красных огнях горели костры упрямства.

— Что ты… — Тодороки вздохнул.

Ну конечно.

— Хочешь в Трайтон? Прямо сейчас? — Тодороки шагнул к нему. — Ты не…

— Вали к себе домой. — Бакуго злился, его челюсть тряслась. — Если это все, что ты можешь сделать после трансляции, нам с тобой не о чем…

— Перестань, — произнес Тодороки, стараясь держать лицо, на котором осыпалось мнимое спокойствие, треща по швам и оставляя рваные нитки и рваные края.

— Я не останусь здесь и на минуту, пока этот… пока этот торчит там, — прошипел Бакуго, дергая в ненависти углом губ. — А ты можешь сбегать к своему папочке, почему нет, а? Попросишь залечить свои раны, отличная тема.

— Если ты вернешься сейчас в Трайтон, ты умрешь, — спокойно произнес Тодороки.

— Перед этим я собираюсь проделать дыру во лбу того ублюдка.

Тодороки услышал вибрацию, донесшуюся с ИРСа Бакуго.

— Это плохая идея. — Тодороки скривился.

Бакуго надрывно рассмеялся, и Тодороки стало физически плохо от его смеха.

— Курокава показал наши фотографии всему городу… городам. — Тодороки сжал пальцы, оставляя на ладонях очертания ногтей — Бакуго продолжал скалиться ему в лицо, растягивая губы в гримасе и сверкая болезненным взглядом, пока зрачки глаз топились в черном мазуте. — Токоями изменил наши портреты в базе данных, но это не поможет, если нас узнают в лицо. Ты не успеешь пересечь мост, тебя схватят и…

— И что?! — Бакуго двинулся к нему и схватил за ворот куртки, трясущейся рукой притягивая Тодороки к себе и крича: — Отправят в Трайтон?! Так я этого и добиваюсь!

— Они убьют тебя, а не отправят в Трайтон. — Тодороки стряхнул с себя его руки и отпихнул Бакуго. — Перестань вести себя, как идиот, и подумай головой. — Тодороки поправил ворот куртки. — Считаешь, что рейдеры будут церемониться с тобой? Ты уже мертв в базе, — четко проговорил Тодороки. — Не возьмешь себя в руки, умрешь и в реальной жизни.

— Ты ниче…

— Хочешь, чтобы твои друзья умерли напрасно? — Тодороки не должен был этого говорить. Это все равно, что ударить того, кто уже был спущен с лестницы, ведущей начало из самой высокой башни, успел повидать брызжущего огнем дракона и попасть под дубинку великана — и да, Тодороки ударил его. Он осознавал это тогда, когда Бакуго стушевался, и налетевший на него гнев сменился удушающей отрешенностью, той же, что держала его за руку в гостиной, пока в другой он держал нож. — Нам нужно к метро, — повторил Тодороки, надевая на голову капюшон и направляясь к нему.

— Пошел ты к черту, — выругался Бакуго.

Тодороки не оглядывался, показывая свою решимость, но спустя десять шагов почувствовал, как вспотели ладони. Знакомые шаги донеслись из-за спины, и он смог выдохнуть.

В транспорте они остались незамеченными. Возможно, многие из пассажиров метро еще не успели посмотреть трансляцию рейда или были сконцентрированы на своих делах — в любом случае, поездка в соседний район не вызвала трудностей, которых ожидал Тодороки. Разве что Бакуго, снова погрузившийся в себя, продолжал беспокоить его.

Тодороки, стоя возле дома Вакамуры-Кокуши, больше всего боялся (так, что в голове только имя Бакуго оставалось), что тот выкрикнет несколько нецензурных слов. По пути к метро набросится на прохожего, разбивая его лицо в кровь. Пнет мусорный бак.

Тодороки боялся, что Бакуго опустит свои баллы до сорока девяти, и не мог сосредоточиться ни на чем, кроме представлений о его смерти от рук людей в темной комнате, про которую рассказывал Шинсо. Картинки, оставляющие на ребрах надрезы, менялись одна за другой, превращаясь в диафильм с рейтингом для тех, кого не пугали приевшиеся ужасы. Ужасы прямо перед глазами, смотрите и не переключайтесь. Тодороки потер уголки глаз. Он предпочел бы посмотреть какой-нибудь тупой боевик или несмешную комедию, оказавшись в квартире Бакуго, вернуться на пару дней назад, когда все еще было нормально, когда возникающий в голове репортаж с трансляции не устраивал атомную войну в груди.

Рядом с домом Тодороки они оказались спустя час. Может, при любых других обстоятельствах волна ностальгических воспоминаний хлынула бы ему в лицо, сметая с ног и оставляя в отражении глаз следы счастья. Долгие дни и ночи грез о доме перестали быть таковыми, но вместо легкости и радости при взгляде на него он все так же продолжал не чувствовать примерно ничего. Амебное состояние без срока годности.

Посмотрев на время на телефоне, Тодороки убедился, что отец находится на работе, однако заходить через главные ворота он не стал. Они обошли двухэтажное строение, огороженное высоким черным забором, и оказались на заднем дворе. Тодороки помнил, как еще в детстве пробирался в дом, приходя впритык к комендантскому часу, установленному отцом, и не рисковал проходить через главные ворота. Ловко забравшись по знакомым выбоинам, он перевалился через забор и оказался на другой стороне. Бакуго перелез следом, ловко приземляясь на землю.

Вибрация на ИРСах известила их о потери баллов за незаконное проникновение.

— И с какого тогда черта ты в вагон забрался, как тюлень? Кретин. — Бакуго пихнул его и двинулся за ним.

Тодороки ввел код прислуги, чтобы открыть дверь с черного хода. Он дернул за ручку, и дверь открылась, пропуская их в просторный дом.

Они наткнулись на лестницу, ведущую на второй этаж, и на несколько картин, висящих на стенах, под которыми на маленьких тумбочках стояли искусственные цветы. В центральном зале мебели практически не оказалось. Стояли только шкафчики дляобуви и верхней одежды у стены у главного входа и просторный диван, возле которого находился журнальный столик с почтой. Справа от главного входа располагалась гостиная, слева — кухня и столовая, разделенные стеной. Тодороки был озадачен отсутствием даже намека на прислугу, которая всегда мельтешила перед глазами — у отца никогда не было времени на ведение большого хозяйства лично, да и он сам… Тодороки наводил порядок в своей комнате, в которой малое количество вещей лишь ускоряло ее. Ничего в доме за время его отсутствия не изменилось.

Он прошел в пустую столовую. На большом столе, вмещающем до восьми гостей, стояли несколько выпитых бутылок виски и коньяка, рядом — граненый стакан с оставшимся алкоголем на дне. Бакуго, скрывшийся на кухне, вытащил из холодильника бутылку воды и, войдя в столовую, подпер плечом стену, безразлично смотря на предметы бардака.

Тодороки отодвинул стул, сел на него и расстегнул куртку. Достал из кармана телефон, открывая браузер, чтобы прочитать последние новости из Трайтона. Первое, на что он наткнулся, зайдя на официальный сайт, был измененный — он не сомневался, что увидит это, но все же… все же… — текст сопротивления. Вместо обличительной статьи про Курокаву и директора бюро перед ним предстало звонкое, проиллюстрированное красочными примерами доказательство вины сопротивления. Обезвреженной группой лиц, которым в качестве штрафа за творимые безрассудства в Трайтоне назначалась потеря в районе четырехсот баллов, несильно скачущая в зависимости от тяжести совершенных преступлений. С него снималось больше двухсот, с Бакуго — все четыреста.

Тодороки краем глаза взглянул на Бакуго, выпившего половину бутылки и тоже просматривающего новостной портал. Пластиковая бутылка жалобно трещала под его пальцами.

Тодороки вернулся к чтению статьи. Реальность в виде смерти знакомых ударила под дых, прошлась шокером по пояснице и сдавила жгутом горло. Если всю дорогу происходящее казалось иррациональным, то сейчас в него, такого настоящего в убийственной жестокости, было невозможно не поверить.

Глаза Тодороки зацепились за свежую новость про то, что мост, соединяющий Трайтон и Лэдо, был закрыт. Причина не озвучивалась.

— Мост закрыт, — сказал Бакуго, и бутылка в его руках испуганно сжалась. — Они догадались?

— Насчет нас? Нет, не думаю. — Тодороки отложил телефон на стол, смотря в окно, за которым находилась знакомая с детства улица. — Если бы они знали о нас, давно бы окружили дом. Или не дали бы нам добраться сюда.

В Лэдо двое сбежавших из Трайтона штрафников навели бы шум и посеяли панику только из-за того, что такая информация была бы обнародована. Если мужчина и утверждал, что выступление на площади и подготовка к нему проходила под тщательным надзором верхов, что ставило полицию и рейд на пьедестал по проведению следственной работы, то проникшие в столицу штрафники сводили бы все старания на «нет», спуская тех с вершин почета.

— Черт, — выругался Бакуго и, швырнув бутылку на стол, едва не снеся ею граненый стакан, вышел из столовой. По шумным шагам Тодороки догадался, что тот поднялся на второй этаж.

Бакуго воспринял закрытие моста как очередной плевок в лицо. Тодороки испытывал извращенную благодарность — тот не сможет попасть в город, если в очередной раз гнев ударит ему в голову.

Тодороки остался сидеть за столом, не испытывая ни жажды, ни голода. Только снял куртку и повесил ее на спинку, чтобы было не так жарко. Сконцентрировался на чтении новостей и комментариев под ними. В комментариях все больше поднималось недовольств и негодования из-за того, что в Трайтоне творился беспорядок. Несколько человек утверждало, что штрафников нельзя выпускать из города, поскольку они неспособны одуматься и пересмотреть свое поведение. Спорили о том, что рожденные в Трайтоне, держащиеся на пороге допустимого для освобождения рейтинга, представляют не меньшую опасность, чем те, кто там оказались за совершенные проступки, поскольку человек, подмявший под себя Трайтон, был выходцем из него. Комментарии наваливались на него, сооружая своеобразную лестницу, ведущую в ад.

Тодороки заблокировал телефон и сложил руки на столе.

Тодороки старался не думать о том, что чувствовали его знакомые последние минуты, когда все, чем они жили, полетело под откос на их же глазах, а люди, за судьбу которых они боролись, ополчились на них на площади.

Тодороки уткнулся в руки лицом и судорожно вздохнул.

День, за который Тодороки больше не видел Бакуго (хотя очень, очень хотел, так, что ребра выкручивало в другую сторону, потому что пустота наконец растворилась, а на ее тронное место ступило болезненное чувство опустошения и собственной бесполезности), сменился вечером.

Дверь в дом открылась. Тодороки поднялся, поворачиваясь к выходу из столовой. Он понятия не имел, что сказать отцу. Сказать, что он набрал необходимое число баллов за два месяца, хотя должно пройти не менее трех лет? Он же наверняка видел его имя в списке, это… Сказать правду? О которой он и так в курсе, потому что список им был наверняка прочитан? Тодороки не был способен придумать что-то.

Тодороки Энджи возник перед ним в дверном проеме. Яркий свет от включенной лампы осветил столовую и кухню.

— Шото? — Тодороки Энджи, держа в руке портфель, замер в дверях, во все глаза смотря на сына. — Что ты…

— Я не знал, куда нам еще идти, — ответил Шото, набирая в грудь больше воздуха.

Только сейчас к нему пришло осознание (где оно до этого находилось? тоже в ступоре? извините, ваши извилины вне зоны доступа, Тодороки), что отец, помешанный на баллах и желании вырваться в высший район, непременно сообщит об их присутствии. Он поднимет всю улицу, заявляя о беглецах из Трайтона, находящихся в черном списке и держащих под преступным контролем город (это было не так, но отец каждый день читал новости). Шото сжал пальцы в кулаки, отчего ладони, на которых болели оставленные царапины от ногтей, защипало с новой силой.

Энджи смотрел на него, не веря своим глазам.

— Я думал, что ты умер на прошлой неделе, — сказал он, наконец совладав с собой.

Шото пожал плечами. Что он должен был сказать?

Технически, Тодороки Шото действительно мертв.

Морально, кстати, тоже.

Физически он живет и процветает (или нет).

Энджи сделал к нему шаг, и Шото внутренне напрягся, готовясь бежать на второй этаж за Бакуго и сваливать черт знает куда. В Лэдо невозможно залечь на дно из-за всевидящих ИРСов и камер, но и позволять отцу оштрафовать их… Шото не представлял, сколько могут дать за сообщение о таком типе нарушения, потому что оно не было прописано ни в одной статье, но он был готов поспорить, что этих баллов хватит на то, чтобы оказаться за чертой девяноста, о которой отец мечтал все то время, что он знал его, поэтому…

Когда отец прижал его к себе, крепко обняв одной рукой, Шото разбился на атомы.

— Что все это значит? — спросил Энджи позднее, положив портфель на стул. Он держал в руке стакан с налитым виски, в который закинул лед, и смотрел на сына и незнакомого хмурого парня, подпирающего стену.

— Ты читал статью? — Шото, сидящий за столом, только сейчас заметил появившиеся круги под его глазами, смотрящимися до неприличия странно на суровом лице с бородой.

— Да. Поэтому я и спрашиваю.

— Это долгая история, — уклончиво ответил он и посмотрел на хмыкнувшего Бакуго.

Энджи достал из шкафа новую бутылку виски.

— У меня есть время.

Шото рассказал все. Про то, что происходило в Трайтоне последние несколько лет. Про тех, кто на самом деле был замешан в беспорядках. Рассказал о двух месяцах своей жизни, скрывая некоторые подробности. Сказал, чего на самом деле хотело добиться сопротивление, оклеветанное на весь мир.

— И че? Просто так возьмете и поверите нам? — Бакуго, скрестив на груди руки, прожигал Энджи недоверчивым взглядом. Шото рассказывал об отце не много приятного, поэтому недоверие и без того не особо шедшего на контакт с людьми Бакуго было понятно. Он сам-то не верил, что отец поверит им.

За гранью фантастики, реальности и здравого смысла.

Тодороки был слишком морально уставшим, чтобы думать о здравом смысле.

— В это… не так-то просто поверить, — ответил Энджи, держа в руке граненый стакан; потемневшие от алкоголя глаза казались Тодороки незнакомыми (отец сам казался незнакомым). — Бред сумасшедшего. — Он показал на забранную из квартиры Кокуши тетрадь, сморщив нос, отчего его усы приподнялись. — Но если все так, как вы утверждаете…

— Ну? Вызовете подкрепление? — подначивал Бакуго. — Кинете штраф?

— Он всегда такой агрессивный? — обратился Энджи к Шото. Тот кивнул. — На, выпей, — предложил он, протягивая чистый стакан.

— Не буду я пить!

— С каких пор ты пьешь по будням? — Шото склонил голову, последние два часа наблюдая за тем, как опустошалась бутылка.

— С тех пор, как узнал, что мой сын умер.

Шото потупил взгляд, смотря на чистую поверхность стола. Он не предполагал, что… у них никогда не было близких, теплых отношений, поэтому подобная реакция одновременно и удивляла, и…

— Так что? — повторил вопрос Бакуго, выбрасывая Шото из раздумий.

Энджи откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул.

— Можете оставаться здесь, сколько захотите. — Энджи закрыл тетрадь и допил содержимое стакана. — Гостевая спальня находится на втором этаже, — он показал рукой, в которой держа стакан, назад, — позади лестницы.

Шото пожалел, что не проявлял любовь к фотографированию, потому что изумление на лице Бакуго хотелось запечатлеть (свое запечатлевать он бы не стал ни при каких обстоятельствах). Бакуго, крепче сжав предплечья, вышел из столовой, оставляя отца и сына наедине (может быть, он сбегал).

— Спасибо, — поблагодарил Шото, взяв себя в руки. — У тебя могут быть проблемы из-за этого.

— Разберусь, — фыркнул он, отворачиваясь к окну. На какое-то время в кухне повисла тишина. Шото собирался встать. — После всего этого… — Энджи очертил пальцем стены столовой, — я начинаю думать, что твоя мать не просто так оказалась в Трайтоне.

Шото вскинул голову. Он никогда не думал о подобном, но… Шото сжал губы. Его мать никогда не совершала существенных нарушений, но даже если те, мелкие, и были на ее счету, она всегда следила за тем, чтобы рейтинг не падал ниже семидесяти. Позволение сыну посмотреть что-то или заняться чем-то, что сулило опущение рейтинга, у нее никогда не вызывало угрызений совести; в конце концов, она была той, кто, возможно, неосознанно заложил в нем идею недобросовестности рейтинговой системы в целом. Поэтому и ее отправление в Трайтон вызывало много вопросов у тогда еще не взрослого Шото, сидящего на остановке и говорящего с незнакомым мальчиком с веснушками.

— Что с твоими волосами? — спросил Энджи, смотря на красно-белые отросшие пряди с вкраплениями так и не сошедшего салатового.

— Бакуго покрасил меня, когда… я попросил. — Шото упустил из рассказа детали про свои некоторые приключения; для отца, выпившего всю бутылку за вечер, такое, наверно, будет совсем уж слишком.

— Отвратительно, — высказал Энджи. Шото был согласен. — Ему можно доверять?

— Да, конечно, — Шото кивнул, уверенно глядя в глаза отца. Тот поднялся со стула, ставя точку в разговоре.

Когда ноги уже не держали, а голова болела от пережитого, Тодороки вместо того, чтобы прийти в свою комнату и лечь спать, подошел к двери, ведущую в гостевую. Гипнотизировал ее какое-то время, прежде чем постучать.

— Бакуго?

— Отвали, — раздался приглушенный голос.

— Давай поговорим.

— Ты не слышал?! Отвали!

Тодороки прислонился лбом к двери, медленно выдыхая. После всего произошедшего дерьма он хотел по-сентиментальному уткнуться в шею Бакуго и уснуть, чувствуя его дыхание над ухом и тепло обхвативших рук. А не натыкаться на вновь выросшую неприступную стену, через которую он пробирался на протяжении двух месяцев, стирая пальцы в кровь и разбивая колени из-за бесчисленных падений с нее. С Бакуго наверняка дышать было бы легче, если бы тот открыл эту дурацкую дверь.

— Двумордый, я сказал тебе свалить!

Тодороки отошел от двери и направился в свою комнату.

На следующий день Тодороки проснулся разбитым и потерянным. Своя комната показалась чужой и бедной по сравнению с квартирой Бакуго. Он спустился на первый этаж, перед этим приняв душ и переодевшись в темный, приятный теплый свитер, и не обнаружил никого. Отец ушел на работу, Бакуго не покидал выделенную комнату, и сам Тодороки не спешил идти к нему, боясь повторения ситуации, когда на раскрытые чувства тот по обыкновенному послал его.

К обеду он догадался, что Бакуго выходить из комнаты не собирался.

Весь день Тодороки провел на мягком диване в уютной гостиной в окружении стеллажей книг и расположенного сбоку камина. Широкоэкранный плазменный телевизор, висящий на стене, оставался выключенным. Только звук бегущей стрелки часов разносился тихим шепотом по помещению. Тодороки, просматривая новости, в которых продолжали обсуждать произвол, царящий в Трайтоне; кто-то из гостей на политической передаче высказал мнение, что город и вовсе стоит закрыть.

Отец вернулся ближе к вечеру и, войдя в гостиную, отдал в его руки билет на самолет с завтрашним вылетом в Норвегию. Шото изумленно приподнял брови, уставившись на распечатанную бумажку, на которой стояла завтрашняя дата вылета.

— Как ты его достал? — спросил он, знающий, что покинуть Лэдо без полной проверки профиля, включающий в себя высокие требования, было практически невозможно.

— Я владелец компании, в конце концов. Под предлогом командировки, из которой, я надеюсь, тебе хватит ума не возвращаться. — Энджи сел в кресло напротив, ослабляя галстук и расстегивая верхнюю пуговицу на белой рубашке. — Тебе нельзя здесь оставаться. Начинай собирать вещи.

Идея покинуть столицу была заманчивой и в любой другой ситуации он бы подумал над ней, прежде чем отказываться.

— Я не полечу.

Бакуго торчал на втором этаже, закрывшись в комнате и не собираясь разговаривать с ним, наверно, никогда, если он сам не поднимется к нему, выламывая дверь или залезая через окно (и все же он надеялся, что сможет обойтись без крайних мер). Бакуго заперся в комнате, игнорируя его и оставаясь один на один с собой, пока Шото чах на первом этаже.

— Что? — Энджи, стянув галстук, так и остался сидеть с ним, сжимая дорогую ткань.

— Я не полечу без Бакуго, — произнес Шото, откладывая билет на стоящую сбоку тумбочку, на которой ровной стопкой лежали книги. — И я сомневаюсь, что он сейчас захочет куда-либо лететь. — Шото сомневался, что тот захочет лететь вообще когда-либо, но обошелся без конкретики.

— Включи голову, сын. — Энджи нахмурился и, сложив галстук, кинул его на тумбочку рядом с билетом и книгами. — Из Трайтона можно уйти, но Трайтон никогда не уйдет из человека. О чем ты только думаешь? С ним у тебя нет шансов скрыться от, — он очертил ладонью гостиную, — этого. На одной только посадке вас загребут, как только этот Бакуго откроет рот. — Энджи неприязненно посмотрел на второй этаж.

Последний раз Шото видел, что у того оставалось пятьдесят три балла, поэтому предположения отца имели свой вес. И все же он видел, как тот старался контролировать себя, выбирая менее жесткие слова, и как облизывал губы, думая о сигаретах, которые не мог выкурить (да, он вырубил того мужчину и связал его, но это была необходимость; Шото, в конце концов, угрожал ему и запер в ванной, так что в целом…).

— Собирайся, — повторил Энджи, расслабляясь в кресле, когда увидел, как на лице Шото мелькнуло сомнение. — И хватит об этом.

Шото вздохнул, набираясь сил, и сжал пальцы на коленях.

Если сказать отцу, что у Бакуго когда-то было восемьдесят пять баллов, тот удушит себя своим же галстуком.

Произнес Шото не это.

— Я встречаюсь с ним.

— Что ты сказал? — Энджи вздернул бровь, его лицо, собранное, перекосило в удивлении, что могло бы позабавить Шото, будь это любая другая ситуация, а не спонтанный каминг-аут.

— Ты прекрасно слышал.

В гостиной раздавался бег секундной стрелки часов.

— Он же парень, — через некоторое время произнес Энджи, справившись с первым шоком, который отдал первенство обычному омерзению.

— Да, я видел. — Тодороки пожал плечами. Тяжелый взгляд отца придавливал к земле, грозя раздавить кости и превратить в мясо органы (может быть, он драматизировал).

— Всего два месяца в Трайтоне, сын. — Скривился Энджи. Хмурые складки облепили его лоб, и пальцы крепко обхватили подлокотник. — И ты мне заявляешь, что встречаешься с парнем.

— Трайтон здесь не при чем. — А чего он, собственно, ожидал? что отец бросится устраивать им свадьбу и искать шафера? смешно. — Я всегда… меня всегда интересовали парни.

— Что ты несешь…

— Но я не мог сказать об этом ни тебе, ни кому-либо еще.

— И не смей. — Энджи приподнялся с дивана, усаживаясь удобнее. — Ты должен жениться на женщине и…

— Ты мне жену собираешься искать? — Шото прямо взглянул на него. — Или собираешься отправить мою анкету в одну из тех программ по созданию семьи?

— Если ты сам этого не!..

— Чтобы я был так же счастлив, как и вы с мамой? — Шото поднялся. — Нет, я отказываюсь.

— Хочешь сказать, что будешь счастлив с этим выходцем из Трайтона? — Энджи скривился, и его усы опустились.

— Да, буду, — сказал Шото.

О, он был самым счастливым человеком последние дни.

Он сделал шаг в сторону холла.

— У него нет ничего. Ни образования, ни достойного рейтинга, ни перспектив.

Шото проигнорировал его.

— Шото! — Энджи схватил его за руку и остановил. — Подумай, черт возьми! Я не для этого растил тебя!

— Я подумал. У меня было на это два месяца. — Он вырвал руку, направляясь в сторону холла, но замер, не оглядываясь. — Можешь не волноваться по поводу своих баллов, поскольку я официально мертв и не испорчу тебе ни карьеру, ни жизнь.

Шото вышел из гостиной, оставляя Энджи смотреть на его прямую удаляющуюся спину.

Тодороки поднялся на второй этаж и подошел к закрытой двери. Минус одна проблема в лице отца, если тот, конечно, не избавлялся от него прямо сейчас, отправляя штрафы и сообщая о беглецах в доме — ИРС Тодороки молчал, не издавая вибрацию, поэтому он предположил, что тот пытается осмыслить свою жизнь и воспитание сына, проходящее без его участия. Минус одна проблема не делала вторую проблему в лице Бакуго меньше. Тодороки постучал в дверь.

— Бакуго, нам нужно поговорить, — произнес он. — Бакуго?

Из-за двери не раздалось ни звука, только холод из-под нее пробежался по ногам. Тодороки передернуло от догадки; он не видел Бакуго весь день, тот не спускался на первый этаж и даже по второму этажу не разносилось шагов, сопровождаемых еле слышным скрипом. У Тодороки не потемнело перед глазами, только пространство сузилось до размера двери напротив; пара секунд до взрыва и уничтожения маленькой вселенной, носящей название его имени.

Тодороки дернул ручку, и та поддалась. Дверь открылась. Тодороки влетел в комнату, в которой черным силуэтом около открытого окна на подоконнике сидел Бакуго. Пустые в кромешной темноте провалы глаз были направлены на улицу, с которой доносился холодный ветер и льдистыми прикосновениями проносился по светлым волосам.

— Свали, — хрипло произнес Бакуго, не поворачиваясь в его сторону.

Тодороки закрыл за собой дверь, с трудом поддавшуюся из-за сквозняка, и последняя полоска света исчезла, скрывшись в коридоре. Он стоял на месте, упрямо смотря на Бакуго и не видя его; очередная стена, чего ты ожидал, наивный маленький Тодороки.

— Я сказал тебе уйти, глухой ты…

— Я никуда не уйду, пока мы не поговорим.

Бакуго подскочил, громом опускаясь на готовый затрястись от его гнева пол. Тодороки не вздрогнул, не испугался даже, он, давно привыкший к его импульсивности, текшей по закоулкам вен, только подбородок с вызовом приподнял.

— Мне тебя пинками выгнать?! — закричал Бакуго, делая грузный шаг в его сторону; мышцы, скрываемые под черной кофтой, на его руках и плечах напряглись.

— Можешь попробовать.

В прошлый раз, когда Бакуго (не) выгонял его из квартиры, Тодороки не заметил не озвученное «не уходи», отталкивающееся упругим мячиком от стен. Второй раз повторять свою же ошибку он не собирался, даже если ради этого придется побыть тем злополучным мячиком и сыграть в пинг-понг.

— Двумордый, думаешь, я шучу? — Бакуго подошел к нему вплотную, разъяренным зверем глядя в спокойные глаза.

Бакуго схватил его за ворот, сталкивая их лбы и шипя в губы, пока Тодороки пытался поймать уроненный вздох от резкой близости, от которой шум в ушах поднялся и глаза затопило.

— Убирайся.

И оттолкнул его.

— Нет, — уверенно повторил Тодороки, удержавшись на ногах.

Бакуго тяжело дышал, его грудь вздымалась сломанной дугой, пока из полураскрытого рта слетали шумные выдохи, а лоб испещряли хмурые складки, в которых прятались невысказанные слова и спрятавшиеся обиды, наверно, на весь мир.

— Твой папаша отдал тебе билет, так что вали к чертовой матери отсюда!

— Ты слышал? — Тодороки одернул задравшийся свитер. Бакуго все-таки спускался вниз? Он хотел поговорить с ним? — Я не взял билет.

— А? — сорвалось с удивленно раскрывшихся губ, и бушевавший гнев слетел, утопая в холоде комнаты.

— Я сказал отцу, что не полечу без тебя, — объяснил Тодороки. — Как ты вообще мог подумать, что я… — прикусил губу от уколовшей обиды, — что я после всего сяду в самолет?

И под «всем» Тодороки имел в виду не только их отношения, от которых на сердце каждый раз оставались все новые кровоточащие раны-шрамы, а вообще все, что произошло за месяцы: переулок и поезд в четвертом, ночь на автостоянке и театра со сплетенными пальцами в темноте, один рейд и другой, когда значимость собственной жизни утекала проточной водой на второй план.

— Ты кретин. — Одна ярость в Бакуго сменилась другой, вновь заклокотавшей в груди и поднявшей новые извержения.

— Ты злишься на меня за то, что я отказался брать билет, или за то, что считал, что я его возьму, но я этого не сделал? — спросил Тодороки, склоняя голову; догадка проскользнула перед ним, ударяя хвостом по лбу. Бакуго нахмурил нос и сжал пальцы. Тодороки сделал шаг к нему.

— Не лезь ко мне! — Бакуго отступил.

— Тогда перестань закрываться от меня, — твердо произнес Тодороки.

— Да кто ты такой, чтобы я перед тобой…

— Парень, который в тебя влюблен? — предположил Тодороки, вставая ближе. Бакуго замолчал, продолжая стоять с открытым ртом. — Парень, в которого влюблен ты?

— Иди к черту, — произнес он дрогнувшими губами, опуская глаза.

— Только если ты пойдешь со мной, — уже тише произнес Тодороки, подходя к нему вплотную и еле сдерживая себя от того, чтобы ткнуться носом в место между шеей и плечом. — Пожалуйста, поговори со мной.

— О чем?! — Бакуго схватил его за плечи, то ли желая оттолкнуть, то ли… — О том, что эти идиоты подохли по своей тупости?! Я говорил им! Я предупреждал! Ты ни черта не понимаешь, ты не можешь…

— Почему я ничего не понимаю? — Тодороки перехватил его руки, сжимая запястья. Бакуго попытался вырваться, но Тодороки лишь сильнее сдавил их. — Они были… они могли стать и моими друзьями тоже!

Бакуго застыл. Боль от крепко стиснутых пальцев на запястьях померкла. Тодороки, обычно внешне спокойный, спокойный даже тогда, когда Даби собирался прибить их обоих или черт знает что еще, сейчас смотрел на него загнанно, так, что самому становилось невозможно вздохнуть. Бакуго стиснул зубы, расслабляя руки.

— Я… у меня никогда не было друзей, — тихо произнес Тодороки, глядя сквозь понурую челку. Он, в целом плохо разбирающийся в социальных отношениях и видевший, как те зависели от цифр на ИРСе, никогда не был тесно связан узами с кем-либо из знакомых в Лэдо. Поэтому те отношения, в которые он был втянут (не сказать, что сильно по своей воле), оставили на нем след и вырезали его же. — Мне тоже… мне тоже больно.

Бакуго дернулся.

— Мне не больно, мне все равно, ясно?

— Бакуго…

— Свали… — Тодороки ослабил хватку, и Бакуго выдернул руки, потирая покрасневшие запястья. — Свали и возьми тот билет. Найди, я хрен знает где, работу, женись там на ком-то, заведи…

Тодороки вспыхнул.

— Ты с ума сошел?! Я влюблен в тебя! — закричал Тодороки, и Бакуго вздрогнул от громкого признания. — Меня разрывает только от того, что я вижу тебя! Я постоянно думаю о тебе и дышать не могу без тебя! Как я могу уехать?! — Тодороки закрыл глаза, сдавливая пальцами переносицу; он только что отцу признавался, что влюблен в парня, лез за этим эмоционально-неуравновешенным идиотом в самую задницу, чтобы… — О чем ты вообще…

— Ты тоже хочешь сдохнуть?! — Бакуго схватил его за свитер, стягивая ткань в кулак. — Как и они?! Чтобы еще и ты?.. Хватит с меня, я больше…

— Я не собираюсь умирать, — произнес Тодороки и убрал руку от лица.

Бакуго, взъерошенный и раскрасневшийся от эмоций, стоял перед ним, пока взгляд его глаз метался по комнате, не задерживаясь ни на одном предмете, а рука, растягивающая свитер, дрожала то ли от напряжения, то ли еще от чего.

— Они тоже не собирались, — продолжил пришедший после очередного ступора Бакуго. — И?! Ты видишь их здесь?! — Развел руки в стороны, искривляя лицо и тонкую полоску губ, от которой у Тодороки сдавило спазмом горло. — Эй, Киришима, как дела на работе?! — Бакуго повернулся направо, маша руками пустоте. — О, Каминари, ты опять обманул покупателя?! — Повернулся в другую, натыкаясь на воздух. — Деку, привет, пошел к черту, Деку! — заявил он стоящему сбоку шкафу. — О-о-о, Сэро, ты сего…

Тодороки подошел к нему со спины и крепко обнял, так, что свои руки заболели; стиснул грудь, уткнулся носом в затылок, зажмуривая глаза, пока Бакуго пытался вырваться.

— Отпусти меня, черт возьми! Отпусти меня!!

Они не удержались на ногах и упали на кровать. Тодороки придавил весом своего тела перевернувшегося Бакуго, закрывшего глаза ладонями и сжавшего зубы так, что скулы задрожали. На него смотреть было невыносимо больно, словно его самого протыкало лезвиями мечей и сабель, перерезало ими вереницы суставов, чтобы добраться до сгустка стучащей печали.

— Меня все это так достало, — произнес Бакуго трясущимися губами едва слышно. Тодороки только крепче сцепил пальцы на его предплечьях, обозначая свое присутствие и поддержку. — Черт. Черт. — Тодороки обхватил одну его руку, чтобы отвести от лица, и увидел наполнившиеся слезами глаза. — Почему все опять умирают?

У Тодороки едва колени не подкосились. Он порывисто наклонился к нему и обнял, утыкаясь носом в место рядом с ухом и сгорая от желания поцеловать, стереть поцелуями катящиеся слезы, скрывающиеся за волосами и одеждой. Он услышал судорожный вздох и почувствовал неуверенно обхватившие его спину руки.

— Я не умру, — прошептал он в тишину комнаты, зарываясь пальцами в растрепанные волосы и медленно перебирая их.

— Врешь, — шмыгнул носом отвернувшийся от него Бакуго.

Тодороки ткнулся лбом в его висок, не позволяя себе большего. Он еще никогда так сильно не проклинал рейтинговую систему и цифры на ИРСе Бакуго.

— Нет. Обещаю.

— Я убью тебя, если ты сдохнешь. — Хватка на спине Тодороки стала сильнее, и он поддался ей, наваливаясь на Бакуго, только локти успел поставить, чтобы уж совсем не давить.

— Чего-то такого я ожидал, — улыбнулся Тодороки, губами касаясь кожи у щеки и проводя по мокрой дорожке губами, пока другую Бакуго старательно стирал рукавом.

— Заткнись.

— Если ты сдохнешь, я тебя тоже убью, — пообещал Тодороки.

— Ты стрелять нормально не умеешь, о чем ты вообще, кретин, — Бакуго ущипнул его за бок, и Тодороки сдавленно зашипел.

— У меня есть нож.

— Ну вот и засунь его себе в задницу.

— Ты как всегда добр.

— Да.

Из открытого нараспашку окна в комнату проникал леденящий ветер, и это было почти смешно (истерично смешно, никак иначе), потому что даже здесь, в Лэдо, в доме с толстыми стенами и камином в гостиной, лежать на одной кровати были холодно. Тодороки мог бы подняться и закрыть его, но и отпускать притихшего Бакуго он не хотел, поэтому продолжал лежать рядом, прижимаясь близко-близко продолжая успокаивающе перебирать пряди.

— Эй, — произнес хрипло Бакуго, прерывая устоявшуюся тишину, — Тодороки. — Тодороки приподнялся на локте. — Трахни меня.

Тодороки дар речи потерял, моргнул пару раз, как бы не веря, и едва не потянулся к ушам, чтобы проверить слух.

— Что за выражение лица?! — возмутился Бакуго, спихивая его с себя.

Тодороки приподнялся и уселся на колени, смотря на него сверху вниз.

— Заманчиво, — сказал он; очень заманчиво, при условии, что у него в горле пересохло, и сердце бросилось в бега. — Но я не могу.

— Издеваешься? — выплюнул Бакуго и вскинул бровь. Тодороки взял его за левую руку, на которой выделялся белый ИРС с плачевными пятьюдесятью тремя.

— У нас не хватит баллов на то, чтобы переспать. — Тодороки показал цифру на ИРСе.

— Дерьмо, — выругался он.

— Но я запомню. — Улыбнулся Тодороки, замечая на щеках смущение.

— Завались. А поцеловать?

— М?

— Поцеловать хватит баллов? Не разбираюсь в этой вашей математике.

Тодороки помотал головой, поджимая губы. Будто если бы баллы позволяли, он этого не сделал, ну конечно.

— Я говорил Токоями закинуть мне больше.

— Тебе и ста было бы мало. — Тодороки задумчиво посмотрел на лежащий на подоконнике телефон. — Но если так хочешь мой поцелуй, можешь посмотреть новости. Шесть часов одной программы, и я весь твой.

— Ты не настолько мне нравишься, — сощурился Бакуго и притянул Тодороки к себе за плечи, укладывая рядом. Тодороки уткнулся в его макушку, зарываясь носом в растрепанные пряди, и спустя несколько минут почувствовал, как Бакуго расслабился в его руках.

========== XXV. Синий день. 58-59 ==========

Проснувшись на следующий день, Тодороки не заметил стоящих под окнами подозрительных машин, готовых отвести их в штаб и устроить уединенную беседу, и облегченно выдохнул. За закрытым посреди ночи окном (потому что в какой-то момент стало невыносимо холодно, и даже тепло тела Бакуго не спасало замерзший нос и заледеневшие стопы) виднелись белые отсветы солнца за светло-серыми облаками. Тодороки убрал руку Бакуго со своей талии и, осторожно перебравшись через него, чтобы не разбудить, вышел из комнаты.

Он спустился на первый этаж, убеждаясь, что отца не было в доме, и прошел на кухню, чтобы приготовить завтрак. Оказавшись в столовой, он увидел оставленную тетрадь на столе и висящую на спинке стула собственную куртку, про которую совершенно забыл. Он взял ее и по едва слышному шуршанию бумаги почувствовал, что в кармане находилось что-то. Тодороки, нахмурившись, проверил карман и убедился, что в нем лежали чужие вещи.

Тодороки посмотрел на вытащенные предметы, лежащие на раскрытой ладони, различая в них скомканный огрызок бумаги и карту памяти.

— Че это? — спросил проснувшийся следом за ним Бакуго, потирающий сонные глаза.

— Доброе утро, — сказал Тодороки, откладывая куртку на стул. — Карта памяти?

— Э? — Бакуго подошел к нему и расширил глаза, замечая знакомые предметы. — Что за черт? —Взял скомканную бумажку и развернул, едва не разорвав. — Почерк Шинсо.

Тодороки увидел на листке несколько букв и приписку «компьютер в бюро» сверху.

— Они знали, — сказал Бакуго, разбивая воцарившееся молчание.

— Я нашел это в кармане. — Тодороки указал на лежащую куртку.

— А раньше ты не мог залезть в них?! — прошипел Бакуго, сжимая спинку стула трясущимися пальцами, оставляя на ладонях полоски.

— И что бы изменилось? — Тодороки положил на стол карту памяти, которая попала к нему… — Каминари, — вспомнил Тодороки объятия у вагонов.

Тодороки глянул на Бакуго, буравящего взглядом предметы и стиснувшего зубы, и направился к плите.

— Куда ты поперся? Не хочешь с этим разобраться для начала?! — крикнул ему вдогонку Бакуго и, видимо, уронил стул.

— Мы разберемся, — уверил Тодороки. — Но для начала поедим.

Разбираться с открывшимися подробностями их небольшой поездки Тодороки предпочел бы на сытый желудок. И Бакуго, вчера так и не покинувший второй этаж, наверняка был голоден.

Открывая холодильник и доставая из него яйца, Тодороки не мог избавиться от рассуждений о том, когда друзья Бакуго осознали, что все пойдет… не так, как они рассчитывали. За неделю? За несколько дней? За сутки? Он помнил последний вечер перед рейдом и ни за что бы не поверил, что то царящее предвкушение от следующего дня могло быть наигранным.

Когда Тодороки разложил по тарелкам почти не подгоревшую яичницу с крупно порезанными помидорами, Бакуго крутил на столе огрызок бумаги, затуманенным взглядом глядя на центр стола. Грудь Тодороки кольнуло.

— Я еще сказал ему тогда, чтобы он за моей пачкой следил, — произнес Бакуго и взлохматил волосы размашистым движением пальцев. — Черт.

— Ты не знал. — Тодороки сел рядом, ставя перед ним порцию и расставляя столовые приборы.

— Я все думал, почему он ведет себя… — Бакуго вновь запустил пальцы в волосы, дергая себя за пряди. — Если бы мы не свалили сюда…

— Мы бы не узнали, что делать с этим. — Тодороки, взяв вилку, ткнул зубцами на лежащую бумажку. Он впихнул ему в руки вторую вилку, взглядом настаивая на еде.

Если бы они сделали это, если бы они сделали то… бесполезно строить догадки о том будущем, которое никогда не настанет. Поднимите якорь, задрайте люки и надрайте палубу — на корабле под названием «Черт знает что творится» они отправлялись черт знает куда без нескольких человек, которые когда-то были частью их команды. И как бы Тодороки не было тошно от произошедшего, ему следовало… взять себя в руки и побыть очередным голосом разума (и не важно, что этот голос уже второй день как охрип).

Спустя какое-то время, которое они находились в тишине и завтракали, Бакуго сказал:

— Слушай, я ни черта не понимаю, чего добивался тот… — Бакуго осекся, ненавистно дернув рукой с ИРСом. — Ну подставил он нас, а дальше? Люди ослепнут и перестанут видеть происходящее в третьем и четвертом? — Бакуго запихнул в рот кусок яичницы, громко чавкая.

— Ты не читал новости? — Тодороки, прожевав помидор, достал из кармана телефон, открывая новостной сайт и показывая Бакуго комментарии под статьей с рейдом.

— Ну они орут, чтобы закрыли Трайтон, класс, у вас это, наверно, каждый раз происходит, — предположил Бакуго, прочитав несколько однотипных комментариев.

— Да, но никогда еще не было такого обилия… категоричных высказываний. — Тодороки отдал телефон в руки Бакуго, продолжающего листать вниз. — Помнишь, Шинсо говорил, что его отправили за…

— Инфу про тех, кто выполз из Трайтона? — вспомнил Бакуго, слизывая с губ сок. — Типа, там было написано, что никто на самом деле не покидал его?

— Возможно. Шинсо так и не успел просмотреть данные.

— Самое тупое, что никто из наших никогда не просматривал эти блоки данных, — произнес Бакуго, запихивая в рот еще один кусок. — Мы тупо… — поводил вилкой по воздуху, — игнорировали их, потому что не предполагали, что в них может быть что-то стоящее.

— Но Шинсо же оказался здесь из-за…

— Он думал, что дело в экономической структуре или в чем там еще, — перебил Бакуго.

— Вкусно? — спросил Тодороки, заметив, что половину порции Бакуго уже умял.

— Нет, — ответил он, отрезая еще кусок. — У тебя еда когда-нибудь перестанет подгорать?

— У меня подгорает еда, у тебя подгораешь ты сам, так что мы рав… — Тодороки не договорил из-за несильно пинка по ножке стула. — Если они хотели закрыть Трайтон, то становится понятно, почему они поменяли ИРС Шинсо.

— Ага, так и написано «выходец из Трайтона решил подчинить город себе», — фыркнул Бакуго, вернувшись к чтению комментариев. — Они знали обо всем, что мы делаем, поэтому не отключили ни его, ни мой ИРС.

— Интересно, что пишут на сайте Трайтона. — Тодороки ковырял вилкой свою порцию, съев не больше трети.

— «Закройте нас, пожалуйста?» — хмыкнул Бакуго, блокируя телефон и откладывая его на стол. — Что-то типа: «О-о-о, мы им доверяли, а они нас всех поставили, а вот добрые рейдеры вычислили их, да еще и повысили шансы выбраться отсюда». Идиоты, — Бакуго сжал вилку. — Как повысили, так и понизят. Волна восхищения пройти не успеет, как Лэдо примет решение закрыть выход из Трайтона для всех.

— И больше ни у кого не возникнет вопросов, почему их знакомые не возвращаются, — подвел итог Тодороки. — Но разве жители Трайтона воспримут это нормально? Ведь именно информация о закрытии заставила их выйти на площадь.

— Которую до них донесли люди, хотевшие «захватить власть в городе», — повторил Бакуго ненавистную строчку и положил вилку на пустую тарелку. — Они теперь доверять никому не будут. Да даже новость о закрытии при нормальном навязывании не будет восприниматься ими в штыки.

Тодороки отложил вилку тоже, так и не доев свою порцию.

— Ты задумал что-то? — предположил он по загоревшимся глазам, смотрящим на притащенную из квартиры того мужчины тетрадь.

— У нас есть пароль от главного компа в бюро. Что Шинсо имел в виду под «главным компом»? — Бакуго подтянул к ним обоим тетрадь, ища нужную страницу.

— Тот аппарат? — Тодороки выпрямился, смотря на помятые страницы, в которых говорилось о перезагрузке системы.

— Я не понимаю, почему он не поделился такой инфой с нами, но он может пойти к черту еще раз, так что плевать. Этот пароль не прописан ни в одном нашем файле, — объяснил Бакуго. — Так что никто не в курсе, что он сейчас есть у нас.

— И никто не в курсе, что мы живы, — догадался Тодороки. — Вовремя устроенный суицид…

— Спас нам жизни, да, — хмыкнул Бакуго.

— А ключ, про который говорил? — Тодороки вновь потянулся к своему телефону, ища последнюю информацию о местонахождении Курокавы. — Он все еще в Трайтоне. Решает вопросы и устраняет беспорядки.

— Да с Миком или с Айзавой о новых поставках договаривается. — Бакуго закинул ногу на ногу.

— Написано, что возобновят сообщение с Трайтоном сегодня-завтра, — Тодороки повернул телефон к Бакуго. — Погоди. — Его плечи напргялись. — Ты намерен…

— Отключить к черту эту систему? — Бакуго вскинул бровь. — Да.

— Бакуго. — Тодороки потер виски, пытаясь унять подступившую боль. — Нельзя просто взять и отключить ее.

— Ты дурак? — Бакуго склонил голову и показал подбородком на тетрадь. — Тут написано, что можно.

Тодороки вздохнул. Ему нужен был баллон кислорода, такой, которым пользуются аквалангисты, погружающиеся на дно, потому что именно туда он и падал сейчас. Медленно тонул в свете последних событий, скрутившими его ноги-руки грязными водорослями и стремительно подбиравшимися к шее.

— Представь о той информации, которая хранится в базе, — сказал он, смотря на безразличного Бакуго. — Люди потеряют… все? Все то, что записано на профилях. Образование, работу, свои достижения… Это все равно, что устраивать информационную катастрофу в рамках одного города. Двух городов.

Тодороки знал цену этой потере и не хотел, чтобы жителям Лэдо пришлось проходить через то же, что и он.

— При этом из одного города ты не сможешь выбраться, поэтому твое образование, работа и достижения идут к черту, а в другом ты обречен вечно целовать ноги псевдоправосудию. Ну просто мечта, а не жизнь, а? — Дерганная ухмылка разрезала губы Бакуго, и цвет его глаз потемнел в мелькнувшей ярости.

— А паника, которая поднимется? Никто не сможет сдержать особо опасных граждан без штрафа.

— Те бравые ребята из рейда устранят ее.

— Они в любом случае… — взгляд Тодороки скользнул по тетради, — рано или поздно восстановят все.

— Ну у людей будет время свалить отсюда. В любой другой город, где нет такого… — Бакуго осекся. — Такого дерьма, как здесь. — Он посмотрел в окно. — Подальше отсюда.

— Это все равно, что бежать по беговой дорожке, Бакуго.

Тот широко развел руками в стороны.

— Так может, пришло время ее отключить и наконец выбежать в парк, чтобы подышать свежим воздухом? Рейтинговая системасуществует почти везде, но в других странах она более лояльна.

Тодороки молчал, раздумывая над его словами. Бакуго наблюдал за ним, не сводя сощуренных глаз.

— Не ты ли мне говорил о том, что мои идиоты занимаются фигней? Что нужно действовать масштабнее? — Он наклонился к нему, ставя локти на стол. — Или это просто были слова на ветер?

— Нет, — нахмурился Тодороки, ловя твердый взгляд, в котором начинали взрываться фейерверки. — Но я предлагаю подумать о последствиях.

— К черту, — фыркнул Бакуго и откинулся на спинку стула. Сложил на груди руки, сцепил пальцы на предплечьях. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — серьезнее продолжил он. — Но если мы ничего не сделаем сейчас, то мы уже никогда ничего не сделаем. Они поменяют пароль, придумают какой-то другой способ использования ключа и тогда… — Бакуго замолчал и отвернулся.

«…тогда все было зря?»

Тодороки вздохнул, сцепляя на коленях пальцы.

— Хорошо, — сказал он. Бакуго нервно глянул в его сторону. — Давай… отключим ее. И к черту все.

— Если все накроется, мы на всю жизнь застрянем в Трайтоне. Ну или умрем.

— Я привык к твоей квартире. — Слова про смерть Тодороки комментировать отказывался. — Там уютнее, чем в моей комнате.

— Да ну? Никаких граффити на стенах?

— Можешь убедиться в этом лично.

В комнате Тодороки не находилось много вещей. Кровать стояла в углу возле окна и примыкала к тумбочке, напротив — письменный стол и шкаф для книг и рядом с ним — для одежды.

— И никаких плакатов с голыми мужиками, — произнес Бакуго, рассматривая комнату.

— Они бы стали ревновать к тебе. — Тодороки оперся о дверной косяк плечом, наблюдая за тем, как Бакуго смотрел на полки с книгами и читал их названия, не находя ничего интересного для себя.

— А ты реально прям пай-мальчик. — Бакуго посмотрел стоящие на полках грамоты, полученные за отличную учебу и за участие в школьных и университетских олимпиадах.

— Здесь только малая часть. Остальные в том ящике. — Тодороки указал на нижний ящик шкафа.

Бакуго закатил глаза и переключил внимание на прибранный письменный стол, на котором лежало несколько тетрадей, стикеров с пометками и ноутбук. Бакуго вытащил из стопки первую попавшуюся тетрадь, просматривая университетские конспекты.

— У тебя тут зайцы на полях. — Бакуго изумленно уставился на Тодороки.

— Не самый любимый предмет. И это медведь.

— Это заяц. — Бакуго тыкнул на синего улыбающегося зайца.

— Медведь, — настаивал на своем Тодороки. — Это шляпа, а не уши.

— Зачем медведю шляпа?

— Он джентльмен.

Бакуго захлопал глазами. И согнулся пополам от громкого смеха. Тодороки сконфуженно скрестил на груди руки, отводя взгляд.

— Перестань смеяться.

Бакуго выпрямился, утирая глаза и кладя тетрадь в стопку.

— Я офигеть как рад, что не дал тебе в руки баллончики.

— Ха-ха, — отчетливо проговорил Тодороки и развернулся к кровати, чтобы лечь на нее.

Бакуго смотрелся в его комнате странно. А еще вызывал трепет.

— Если мы врубим ноут, нас вычислят? — спросил Бакуго, раздумывая над тем, стоит ли нажимать на кнопку включения.

— Если выйдем в интернет.

Бакуго кивнул и нажал на кнопку.

— Что ты хочешь там увидеть? — спросил Тодороки и убрал ноги с кровати, чтобы Бакуго, притащивший с собой ноутбук, смог сесть.

— Да фиг знает.

На ноутбуке Тодороки не было многообразия файлов или множества иконок на рабочем столе, как на ноутбуке Бакуго, на котором творился маленький апокалипсис, где он, впрочем, имея собственную систему, отлично ориентировался. Несколько папок на рабочем столе, которые Бакуго то ли от скуки, то ли еще от чего просмотрел, остались уныло прокомментированы.

— Это тот доклад, из-за которого ты здесь? Ну то есть не здесь, а… ты понял. — Бакуго водил стрелкой, используя тачпад, по документу, к которому добрался, кликнув на папку учебы.

— Да. — Кивнул Тодороки и, подложив подушку под спину, удобнее сел, прижавшись к теплому боку Бакуго. — Там нет почти ничего.

— Если я скажу, что все то, что ты здесь нашел, — произнес он, просматривая скопированный с сайтов текст со списком источников, — не имеет ничего общего с реальным положением дел, тебе станет спокойнее?

— Ты только что убил все мое спокойствие.

Бакуго усмехнулся (Тодороки, может, поцеловал бы его на этом моменте) и закрыл файл, чтобы наткнуться на другой.

— А это че? Какой-то план? — Бакуго кликнул на него, и на экране развернулась план-схема по достижению девяноста баллов в течение года с кратким перечнем дел и целей.

— Отец… — пробормотал Тодороки и вздохнул, — составил его в начале года. — Тодороки помнил, с каким недовольством читал пункты, необходимые для достижения результата, и все же понимал надобность их выполнения; девяноста баллов тогда звучали заманчиво. — Думаешь, его уже можно отправить в корзину? Или я все еще могу стать примерным сыном?

— Тут без шансов.

— Я разочарование года, — улыбнулся он и положил голову на плечо Бакуго, сразу же ткнувшегося в его макушку.

— Не неси драматичную чушь. Или мне придется здесь тебе корону из бумаги.

— Корону?

— Королевы драмы. — Закатил глаза Бакуго. Тодороки хотел уже возмутиться из-за несправедливого прозвища, но не успел; Бакуго задал вопрос: — Че ты ему сказал вообще вчера? Ну отцу.

— Когда он дал мне билет? — уточнил Тодороки, довольно щурясь от дыхания над ухом и наслаждаясь теплом приобнявшей его руки, пальцы которой перебирали ткань свитера у бока, вызывая легкую щекотку. — Сказал, что не полечу без тебя. И что встречаюсь с тобой. — Пальцы на боку замерли, и дыхание над ухом прервалось.

— А он что? — глухо спросил напрягшийся Бакуго.

— Он не побежал закатывать праздничный ужин. — Тодороки глянул в окно. — Но и за нами пока не выехали.

— Идиот. — Бакуго несильно ущипнул его, заставляя Тодороки съежиться, и прижал его к себе. Он вновь устремил внимание на экран ноутбука. — Я не понял, у тебя что, фоток нет?

— Хочешь взять реванш?

— Не так весело засирать твои бесконечные схемы и файлы.

— У меня нет почти ничего.

Бакуго еще какое-то время просматривал всевозможные папки, избегая иконки с браузером, и шмыгал носом, сопя им же в ухо Тодороки. Тот, удобно устроившись на его плече, вспомнил и открытое окно половину ночи, и утренний не совсем здоровый вид Бакуго.

— Пойдем вниз? — предложил он, выпрямляясь. — Там камин. И телевизор.

— Я не буду смотреть твои тупые передачи для повышения супер лояльности, — воспротивился Бакуго, выглядывая из-за крышки ноутбука.

— Я не их предлагаю смотреть. Вставай.

Бакуго, повозмущавшись (ради приличия), все же поднялся и проследовал за Тодороки на первый этаж в гостиную, потирая нос и таща вместе с собой ноутбук. Тодороки разжег камин, от которого в помещении стало чуть теплее, и Бакуго плюхнулся перед книжными шкафами.

— Где-то здесь должен быть семейный фотоальбом. — Тодороки повел рукой над многообразием книг и альбомов и в тот же момент поймал убийственный взгляд. — Сделаю чай.

Бакуго спустя час все же отыскал среди книжных полок альбом со словами «я всегда добиваюсь своего», перед этим чуть не обжегшись очередной кружкой горячего чая. Тодороки, расположившись на диване и свободно вытянув ноги, наблюдал за маячащей белобрысой макушкой перед своим носом, обладатель которой тыкал пальцем в маленького Тодороки и показывал детские фотографии его старшей версии, переставшей закатывать глаза на каждую колкость.

Включенный телевизор тихо шумел на фоне, показывая новости, в которых то и дело мелькала информация про Трайтон — словно говорить было больше не о чем. Тодороки пропускал половину слов мимо ушей, больше обращая внимание на треск камина и шуршание альбомных листов.

— Эй, — сказал Бакуго, сидящий возле дивана и потрясший задремавшего Тодороки за плечо. Тот раскрыл глаза, потирая их, и повернулся на бок, чтобы было удобнее смотреть вечерние новости.

Сообщалось, что беспорядки в Трайтоне наконец были устранены, и связь с городом будет восстановлена с завтрашнего дня. В конце репортажа упоминалось, что Курокава останется в городе за наблюдением за дальнейшей ситуацией.

— Мне понравилось сидеть с тобой здесь, — сказал Тодороки, обнявший посерьезневшего после репортажа Бакуго и уткнувшийся носом в основании его шеи, медленно вдыхая запах сигарет.

— А мне нет.

— Врешь ведь. — Тодороки прикрыл глаза, щекоча дыханием шею, по которой поползли мурашки.

— Каникулы закончились, все такое. — Бакуго, впрочем, отходить от него не спешил, только голову в сторону наклонил, чтобы видеть сонного Тодороки, задумчиво пялящегося в пол.

— У нас ведь нет плана? — спросил он, повернувшись к нему и поймав поплывший взгляд.

— Просто берем и залезаем в вагон, пф. — Махнул рукой Бакуго.

— У нас нет плана. — Тодороки уткнулся лбом ему в плечо и сразу же почувствовал, как по волосам пробежались легкие прикосновения пальцев, под которыми тело превратилось в пресловутое желе. Ему было слишком хорошо и комфортно, чтобы двигаться или думать над очередной авантюрой, мало претендующей на счастливое завершение (да, он драматизировал).

— Да плевать, разберемся завтра, — произнес Бакуго, водя пальцами по основанию шеи и выше и наблюдая за его реакцией из-под полуприкрытых глаз.

— Тебя не смущает, что Курокава остался в Трайтоне?

— Думаешь, это ловушка? — Бакуго посмотрел на него искоса.

— Не знаю.

— Они думают, что мы мертвы.

Тодороки пожал плечами. Ему бы правда хотелось в это верить, но жизнь в последнее время преподносила ему немало сюрпризов, разбивающих веру на осколки.

Входная дверь открылась, впуская в холл завывающий ветер, от которого задрожали догорающие дрова. Энджи, снявший верхнюю одежду и возникший в проеме, прошел в гостиную. Шото, совсем забывший о том, что тот должен был скоро вернуться с работы, поспешно выпрямился. Бакуго подобрал ноги, кладя на выставленные колени локоть и подозрительно глядя на Энджи. Тот, замерев при виде сына и хмурого Бакуго, высокомерно повел носом и нервно выдохнул. Его усы задрожали.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он, доставая из кармана брюк пачку сигарет и закуривая прямо в гостиной. Шото не нужно было видеть, чтобы представить, как заблестели глаза Бакуго.

— Вас не касается, — фыркнул тот.

— Мы уйдем завтра, — сказал Шото.

— Куда? — Энджи выдохнул дым, глядя на них сверху вниз. — В этот поганый Трайтон? Собираетесь отправиться следом за своими дружками? — Энджи стряхнул пепел с сигареты рядом с камином. Бакуго нервно затряс коленом, тогда как Шото только нахмурил лоб. — Ваше возвращение станет вашей могилой. — Энджи глубоко затянулся и задумчиво уставился на языки пламени. — Ваша мелкая кучка активистов ничто против массового контроля. То, что из вашей кучки остались лишь вы двое, вполне доказывает мои слова.

Бакуго подорвался с места и поднялся на ноги, вставая напротив Энджи и скаля зубы в разжигаемом гневе, от которого свербело под ребрами.

— Можешь ударить, — ухмыльнулся Энджи, выдыхая дым в лицо раскрасневшегося Бакуго. — Я посмотрю на то, как исчезнут твои последние баллы на ИРСе и как из этого дома тебя уволокут в твой родной гадюшник.

— Отец, хватит, — произнес Шото, хватая Бакуго за дрожащую руку и крепко ее сжимая. — Предлагаешь сидеть здесь до конца своих дней?

Энджи достал из портфеля белый конверт и кинул его на диван.

— Чтобы завтра вас не было здесь. — Энджи застегнул портфель и повернулся к ним широкой спиной. — Подумайте своей головой или что там у вас обоих, прежде чем совершать очередную глупость.

Бакуго вылетел из гостиной. Шото поднялся с дивана, потеряв силуэт Бакуго из вида.

— Шото, — сказал Энджи, указывая взглядом на лежащий конверт и не обращая внимание на разнесшийся по лестнице топот. — Ты должен понимать, насколько все это бесполезно. У тебя здесь все еще есть будущее.

— Одна клетка, другая клетка, какая разница, если это все еще клетка?

— Так что же, — Энджи ядовито ухмыльнулся, — почувствовал запах беззакония и решил, что можешь выбраться из нее? Твоя свобода такая же клетка, сын.

— А ты всю жизнь хочешь выкуривать по одной сигарете в неделю? — огрызнулся Шото. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы выровнять дыхание. — Спасибо за… заботу, — Шото взял конверт, чтобы впихнуть его в руки отца. — Но я сам разберусь, что мне делать.

Он направился к лестнице, беспокоясь, как бы Бакуго в порыве злости не разбил что-то, ловя лишние минусы.

— Ты разочаровал меня, — донесся тяжелый вздох ему в спину.

— Мама была бы довольна.

— О, — усмехнулся Энджи, — она-то да.

Поднявшись на второй этаж, Тодороки направился в свою комнату, дверь в которую была приоткрыта. Бакуго сидел на кровати, уперев локоть в выставленное колено и задумчиво потирая ИРС.

— Отец снабдил билетами в один конец, — сообщил Тодороки, входя в комнату и подходя к столу, чтобы встать напротив Бакуго.

— Он настойчивый. Бесит так же, как и ты, — хмыкнул тот. Посмотрел на Тодороки из-под взлохмаченной челки, кольнув его пронзительным взглядом. — Ты все еще можешь попасть в аэропорт.

— Хватит. — Тодороки помотал головой и сцепил на груди руки. — Я сказал один раз и второй повторять не буду.

Бакуго исказил лицо в гримасе, отчего его лоб разрезал полосы недовольства, и достал из кармана карту памяти. Тодороки заинтересованно моргнул. Предчувствие и здравый смысл подсказывали, что дальше его не ждет ничего хорошего.

— Мы можем вставить эту штуку в ИРС и накинуть сотку, — сказал Бакуго.

Тодороки только кивнул.

— Я накину себе сотку и убью мудака, после чего мы заберем непонятный ключ и пойдем в бюро взламывать ту непонятную машину.

Тодороки скептично изогнул бровь.

— Что? — Закатил глаза Бакуго. — Ты хотел план, вот он план. Прыгай от радости.

— А поезд? Предлагаешь вырубить твоей «соткой» проводников и пробраться?

— Шаришь.

Тодороки тяжело вздохнул и потер пальцами вмиг загудевшие виски.

— Я вставил короче, — сообщил Бакуго, показывая на вошедшую карту памяти в ИРС.

— Стой, что… — Тодороки подлетел к нему, останавливая руки и ловя полный недовольства взгляд. — Ты не можешь взять и добавить себе баллы.

— Это еще почему?! — Бакуго вырвал свои руки из его хватки.

— Потому что это похоже на могилу, про которую говорил отец. Если все это отслеживается? Нельзя добавлять себе баллы просто потому, что ты хо…

Извещение о начислении сорока баллов поступило на ИРС Бакуго.

— Ты сделал это, — сухо констатировал Тодороки. Кажется, он чувствовал только всепоглощающую усталость, поэтому и всколыхнувшиеся возмущения необдуманным поступком потонули на дне отрешенности.

— Да, блять, — самодовольно улыбнулся Бакуго, сияя праздничными искрами; вибрация прошлась по его ИРСу.

Тодороки закрыл лицо рукой и сел рядом.

— Если ты добавил себе баллы для того, чтобы снова начать ругаться и кури…

Тодороки не успел понять, как его схватили за свитер и потянули на себя, впиваясь в губы и сразу проталкивая в рот горячий язык. Тодороки выставил руки, чтобы его не снесло волной, и шире раскрыл рот. Три последних дня ему так не хватало близости Бакуго, что хотелось вопить и истошно кричать, словно он был совсем глупым подростком, безвозвратно влюбившимся в первый раз; он предпочитал целовать его до стертых губ и иссыхающих легких, пока грудь переполняло от чувств, большими воронками захлестывающими его и уносящими навстречу таким же — Бакуго обнимал так, что болели ребра.

Вибрации на ИРСах сразу дали о себе знать.

Бакуго сильнее вжал его в себя, обхватывая руками. Одежда казалась лишней, потому что Тодороки хотелось его бесконечно долго касаться, считать пальцами ребра и позвонки, ощущать ладонями перекаты мышц и обжигаться о жар тела, чтобы, может, вплавиться в него совсем.

Тодороки повалил его на подушки, с громким звуком отрываясь от губ и сразу же припадая к подставленной шее. Он оставил несколько мокрых поцелуев на ожоге от сигареты, на котором розовела нежная кожа, и втянул ее в рот, заставляя Бакуго крепче сжать свитер на его спине и шумно выдохнуть, смотря плывущим взглядом на белый потолок.

— Да у тебя появляется фетиш, — произнес он, жмурясь от укусов в ключицы.

Тодороки сказал бы, что его фетиш — он сам, но посчитал, что это слишком мелко и незначительно для той бури внутри, которую вызывал Бакуго, забравшийся руками под свитер и пытающийся стянуть его, пока те еще поддавались.

Тодороки никогда не думал, что его будет так крыть от парня в своей кровати, но — вот, он выцеловывает его живот, вылизывает бледную неровную рану от ножевого ранения и плавится от своих же действий и реакций на них; Бакуго чуть дрожит и цепляется за его плечи пальцами, на которых играет тремор.

Бакуго потянул его на себя, перехватывая инициативу, но — его руки дрогнули и приглушенный стон слетел с губ, как только Тодороки просунул колено между ног и надавил.

— Вчера ты попросил трахнуть тебя, — произнес Тодороки в его красное ухо.

— Я не просил! — возмутился вскинувшийся Бакуго, судорожно сглатывая и вновь откидываясь на подушки, когда Тодороки двинул коленом вновь. — Черт, ты…

— Неужели у меня были слуховые галлюцинации?

— Да, сходи к врачу, придурок. — Бакуго закрыл глаза и отвернулся. Тодороки прикусил мочку его уха, скользнул языком в раковину и поцеловал за ней, вдыхая чужой запах, в котором хотелось так по-глупому раствориться. Бакуго схватил его за волосы и потянул назад, пакостливо ухмыляясь. Тодороки почти пропустил его слова мимо ушей, потому что, даже смущенный, тяжело дышащий и распластанный, он все равно оставался все тем же засранцем, в глазах которого горел непримиримый азарт. — Тебе баллов не хватит добраться до моей задницы.

— Так это у тебя были с ними проблемы, а не у меня, — и в качестве доказательства показал свой ИРС, на котором числилось шестьдесят семь. — Мне не жалко отдать десять баллов за тебя, — Тодороки поцеловал его в лоб и скривился от несильного удара коленом в бок.

— Заткнись, — фыркнул Бакуго, сплетая пальцы на его пояснице и смотря куда угодно, только не на него.

Тодороки приподнялся на локтях, пытаясь заглянуть в его глаза.

— Я хочу тебя, — произнес он, и руки на пояснице дрогнули. Тодороки наклонился, утыкаясь носом в висок и дурея от судорожно слетевшего выдоха в собственную шею, на которой выступили мурашки и убежали вдоль по позвонку. — Я так хочу тебя, Кацуки.

— Ты что, решил обращаться ко мне по имени только тогда, когда тебе от меня что-то нужно? — пробормотал тот, отворачиваясь в сторону стены, белый, едва заметный рисунок на обоях которой шел пятнами и кругами.

—Может быть, — произнес Тодороки, и Бакуго ткнул его под ребра. — Можешь попробовать назвать по имени меня, посмотрим, что будет.

Бакуго задумался ненадолго, а затем повернулся к нему, отчего волосы совсем уж разметались по подушке, и нахально вскинул бровь.

— Пошел ты нахрен, Шото.

Тодороки сгорел. Из-за ярко-блестящих глаз, смущенно покрасневших щек и кривой ухмылки на припухших от поцелуев губ, с которых свое имя прозвучало атомными взрывами, разнесшимися по сознанию и отпечатавшимися на щеках яркими всполохами.

— Какого черта ты так покраснел?! — Бакуго расширил глаза, краснея сам еще больше и сильнее сжимая его за талию.

— Я не знаю, — произнес Тодороки и прислонился лбом к подушке, безбожно капитулируя, потому что в голове свое имя продолжало стучать. — Дай мне пару минут, — добавил он, пока навалившаяся тяжесть внизу живота сковывала и заставляла руки дрожать.

— Разве не ты собирался меня трахнуть только что? — раздалось тихое над его ухом.

— Я могу?.. — Тодороки приподнялся.

— Если тебя не смущает твой торчащий внизу отец, то… — Бакуго ткнул его, улыбнувшегося, пальцем в лоб. — Заткнись, — фыркнул он.

— Я не сказал ничего.

— Бесишь. — И потянулся другой рукой к пуговице на его джинсах, которая не сразу поддалась.

Они торопливо избавились от оставшейся одежды, скинув ее куда-то на пол. А потом Тодороки застыл и чуть не кончил сразу — Бакуго развел колени в стороны, глядя на него из-под полуопущенных ресниц, такой открытый и поддающийся, что захотелось взять его прямо так без подготовки, чтобы в головах у обоих — пустота и хаос. Тодороки судорожно потянулся к тумбочке, не сразу находя ручку. Достал крем и открутил крышку, затерявшуюся в складках покрывала.

— Крем? Серьезно? — Бакуго чуть приподнялся на локтях, наблюдая за тем, как тот торопливо размазывал вязкую жидкость по немного дрожащим от предвкушения пальцам. — Блять, только не говори… — Бакуго закатил глаза и упал на подушку, закрывая лицо руками, — только попробуй кончить в меня.

— Звучит как вызов, — сказал Тодороки, садясь удобнее.

Бакуго раскрыл рот, чтобы громко высказать все, что думал о тупом двумордом, но — сомкнул губы и поморщился от пальца в себе. Завозился по покрывалу от дискомфорта, нервно собирая под пальцами ткань, и вздрогнул из-за мокрого поцелуя в колено, от которого низ живота скрутило тугим узлом.

— Ты там скорость не хочешь включить? — спросил он севшим голосом и зашипел, почувствовав второй.

— А тебе не терпится почувствовать мой член в себе? — Тодороки немного издевался, да; он снова поцеловал его, теперь в бедро, с вязкой теплотой во взгляде наблюдая, как Бакуго вспыхнул, отчего его светлые волосы совсем уж контрастно смотрелись на подушке.

— Бля-ять, просто заткнись, — протянул он, закрывая глаза локтем, потому что Тодороки смотрел на него так, что хотелось провалиться сразу в ад. Чтобы жалящий жар внутри перестал его донимать, образуя в груди подобия кратеров.

Маленькие кратеры оставлял на его теле Тодороки, целуя в острые ключицы и плечи, грудь и плоский живот; слизывал языком капли соленого пота, оставляя вместо них текущую лаву и продолжая медленно раскрывать морщащегося Бакуго, руку которого отвел от лица и перехватил, крепко сжимая.

В комнате стало душно, будто из нее выкачали воздух, заварили окна и заложили кирпичами дверь. Тодороки и против бы не был, если бы смог остаться с Бакуго вот так — с переплетенными пальцами, общим дыханием и тихо срывающимися стонами, когда было уже совсем невозможно; когда перед глазами только потемневшие глаза, плечи ноют от сильной хватки, а Бакуго жадно подается навстречу сам, задирая на половину съехавшее покрывало.

— Давай уже, — сказал Бакуго, тяжело сглатывая и обхватывая дрожащими ногами чужую горячую поясницу.

Тодороки кивнул; член уже болезненно ныл, прижимаясь к животу, и контролировать себя становилось все труднее. Он медленно вошел, срывая с губ Бакуго протяжное шипение. Сжал зубы, чтобы не сорваться, и прислонился лбом ко лбу Бакуго, отчего их влажные волосы перепутались друг с другом. Тодороки медленно выдохнул, давая им обоим время, и отчего-то подумал, что не так уж и много этого времени у них, если…

Бакуго укусил его за плечо, и Тодороки начал двигаться, срывая глухие стоны, от которых в голове становилось пусто.

— Эй, идиот, — Бакуго притянул Тодороки за шею, заставляя посмотреть в помутневшие глаза, — только не думай, что это наш последний секс и все такое.

— Но это ты поцеловал меня, как в последний раз.

— Я не!.. — Бакуго зажмурился и сжал под пальцами покрывало от сильного толчка.

— Я нашел второй способ, как заставить тебя замолчать, — улыбнулся Тодороки, крепче перехватывая его под коленями.

— Клянусь, я трахну тебя в следующий раз так, что ты неделю ходить не сможешь!

— Ладно, — Тодороки поцеловал его в висок, закрывая глаза. — Ладно.

***

Они выбрались из дома по тому же пути — вышли через черный ход и перелезли через забор, оказываясь на главной улице. Отошли от дома Тодороки на достаточное расстояние и, встав рядом с остановкой, вызвали такси.

— Сомневаюсь, что наш камуфляж особо поможет, если попадется дохрена добропорядочный водитель, — произнес Бакуго, натянувший капюшон так, что глаза не были видны.

— Здесь все такие, — Тодороки, все еще сонный, поправил кепку, скрывавшую лицо.

— Придется познакомиться его с моим ударом правой.

— Только после того, как он довезет нас.

Такси подъехало быстро. Водитель не был особенно приветлив. Если бы Тодороки был чуть более бодр, он бы, возможно, предался пространным размышлениям о том, что видит родной город в последний — если все сложится очень плохо или просто плохо — раз; сейчас же он только испытывал грусть и подобие безысходности, о которой вчера говорил ему отец. Бакуго пнул его ногой по голени, отвлекая от гнетущих мыслей.

— С таким настроением я открою дверь и вышвырну тебя, королева драмы, — пообещал Бакуго.

— Я не королева драмы.

— О да, королева, и еще какая.

Тодороки отвернулся к окну.

Возле вокзала Тодороки заметил исходящую от водителя нервозность. Он косился на заднее сидение и крепко сжимал руль вспотевшими пальцами. Как только машина остановилась рядом с вокзалом, Бакуго, схватив водителя за затылок, приложил его лбом о руль.

— Это не удар правой, — сказал Тодороки, когда они вышли из машины; он наклонился проверить, жив ли тот.

Они прошли к забору, за которым находилась железная дорога, и, схватившись за перекладины, перебрались на другую сторону. Бакуго указал пальцем на готовящийся отправиться поезд, возле которого толпилась горстка людей.

— И как мы должны незаметно подобраться к ним? — спросил Тодороки, выглядывая из-за платформы.

Бакуго направился вперед, двигаясь вплотную к платформе и выставляя руку назад, чтобы Тодороки, следующий за ним, остановился.

Возле последнего вагона, дверь которого была открыта, стояло два переговаривающихся человека. Один из них, загрузив последний груз, махнул другому — Бакуго и Тодороки успели скрыться и остаться незамеченными — и направился к началу поезда. Тот, что остался, повернулся к вагону, чтобы запереть незакрывающуюся автоматически дверь. Бакуго мгновенно выбежал из укрытия и, грубо развернув работника к себе за плечо, ударил его в челюсть. Мужчина потерял сознание, и Бакуго, схватив того под мышки, оттащил его к платформе.

Поезд издал гудение, свидетельствующее об отправке.

Бакуго заскочил в вагон и, протянув руку Тодороки, затащил и его. Они вдвоем закрыли дверь, при этом оставив небольшую щелку, и оперлись о ближайшую коробку.

— Дом, милый дом, — произнес Бакуго, скрещивая ноги и доставая из кармана пачку сигарет.

— Я так понимаю, позаимствовав у моего отца пачку сигарет, ты озаботился его здоровьем, — усмехнулся Тодороки, сложив на груди руки.

— Ага. — Бакуго глубоко затянулся и откинулся на спинку. — Или что, некурящим я тебе нравлюсь больше?

— Нет. Мне без разницы.

Поезд тронулся.

========== XXVI. Оранжевая ночь. 59 ==========

Поезд остановился на окраине четвертого района рядом со все тем же зеленым забором. Когда-то в детстве, когда мир еще не представлялся таким дерьмовым и однотонным, Бакуго мечтал выбраться отсюда… поэтому сейчас, возвращаясь назад, чувствовать подкатывающее к горлу предвкушение было для него по меньшей мере странно. Вместе с предвкушением наваливалась и тревожащая грусть.

Тодороки положил руку на его плечо, вытаскивая из гнетущего состояния, и потащил к двери, которую открыл знакомый Бакуго мужчина, не заглянувший вглубь вагона. Бакуго, заметив, что тот не смотрит в их сторону, спрыгнул на землю. Он все же не сумел остаться бесшумным.

Мужчина повернулся, и сигарета, которую тот держал во рту, выпала.

Ладно, возможно, Тодороки был прав, когда предлагал продумать план, потому что сейчас он понятия не имел, что, черт возьми, делать.

— Что ты… что ты делаешь здесь? — спросил мужчина, у которого Бакуго принимал поставки, когда мотоцикл еще не был сломан.

Бакуго импровизировал.

— Еще одно слово, и я пристрелю тебя. — Он убрал руку за спину, делая вид, что собирается достать пистолет; мужчина, нервно сглотнув, поднял руки, отходя на шаг назад. Бакуго услышал, как Тодороки спрыгнул вслед за ним и встал рядом, наблюдая за тем, как другие контрабандисты, подойдя друг к другу, тихо перешептывались и указывали на них пальцем.

— Свали в сторону, — приказал Бакуго. Тодороки встал сбоку, чтобы не было видно отсутствующего оружия.

— Хорошо, хорошо, — испуганно повторил мужчина. Они обошли его, готовясь зайти за забор.

— Блять, стреляй нахер в них, у него нет пистолета! — закричал его напарник сзади.

— Блять, — выругался Бакуго и, схватив Тодороки за руку, скользнул с ним за забор, за которым начинался огороженный переход.

— Разберемся на месте, да? — спросил Тодороки, несясь в сторону выхода и пригибаясь от пролетающими над головами пуль.

— Заткнись и бе!.. — Бакуго чуть не упал, когда Тодороки, резко остановившись, схватил его за капюшон и утащил в небольшой пролет, за которым находилось несколько мотоциклов. Бакуго решил, что наорет на него потом, а сейчас двинулся в сторону транспорта, проверяя, есть ли у тех забытый ключ зажигания и — да. Бакуго бы посвятил граффити тому идиоту, который забыл вытащить его. — Тодороки! — крикнул он, залезая на мотоцикл и поворачивая ключ. Тодороки быстро подскочил к нему и сел, обхватив руками. Его ноги не успели оторваться от земли, как мотоцикл завелся и сорвался с места, оставляя за собой клочки полетевшей грязи. Мужчины, выскочившие из-за забора, выстрелили в них из пистолетов, выпуская пролетевшие мимо пули.

Бакуго выжал газ на полную, переживая из-за возможной погони, но, миновав несколько пустых улиц, так и не обнаружил ее. Они остановились возле заброшенного дома в четвертом, не слезая с мотоцикла и переводя дыхание от подскочившего от напряжения пульса.

— Нужно отключить отслеживание, — сказал Тодороки, вытаскивая из кармана предмет и прицепляя его к ИРСу. Бакуго сделал то же самое со своим, пропадая с радаров, и выглянул из-за плеча Тодороки — на всякий случай.

— Нам здесь явно не рады, — Тодороки, чуть не упав с мотоцикла, крепче обхватил его.

— А я-то думал, что постелют ковровую дорожку из крови наших врагов. — Закатил он глаза. — Для начала на базу? — предложил он. — У нас нет ни оружия, ни ну… инфы о том, где этот ублюдок. Если ее, блять, не вычистили.

— В любом случае стоит проверить, — поддержал его идею Тодороки. Бакуго, устремив внимание на дорогу, не заметил тревожный взгляд, брошенный на его затылок.

До базы они добрались не быстрее, чем за двадцать минут, заметив по пути несколько рейдеров, патрулирующих бедные районы. Минуя очередное заброшенное здание на территории, которая принадлежала Айзаве, они услышали череду громких выстрелов, заставившую их обоих напрячься.

— Беспорядки же должны были прекратиться?! — прокричал Тодороки в ухо Бакуго, когда они краем глаза увидели несколько перестреливающихся человек среди обломков здания в четвертом районе.

— Ну, блять, нам немного соврали, — ответил Бакуго, крепче сжимая руль и кривя губы. Он, блять, даже не сомневался в этом.

Свист ветра гудел в ушах, когда они на допустимой скорости, чтобы не привлекать внимание, заехали во второй район, срезая дорогу. Жители первого и второго постепенно выползали на улицы, чтобы добраться на работу, выглядя при это куда более озабоченными, чем обычно. События последних дней оставили отпечаток не только на… Бакуго сжал зубы, прибавляя газ.

Первое, что они увидели, подъехав к входу на базу, оказалась выбитая дверь и изрисованные черной краской стены с написанными криво проклятиями. Они слезли с мотоцикла. Бакуго достал из кармана пачку сигарет вместе с зажигалкой, не сразу зажигая конец из-за трясущихся рук.

Тодороки посмотрел на него, душа во взгляде беспокойство, и, ничего не говоря, зашел в помещение, оставляя Бакуго одного. Написанные дешевой краской на стенах базы пожелания о том, чтобы торчащие здесь ублюдки горели в аду, выжигались на сетчатке глаз. Бакуго ожидал чего-то такого, но… Бакуго кинул сигарету в небольшую кучу других, залитую прошедшим дождем.

Он вошел на базу, на которой не осталось ничего, кроме нескольких порванных проводов, валяющихся на полу, и покосившегося единственного стола. Ни коробок с распечатанными данными, ни техники, ни мебели — все было вынесено или рейдом, или теми, кто не гнушался совершить набег на заброшенное здание.

— Здесь была драка за клавиатуру. — Тодороки носком кроссовка указал на несколько следов от крови, полученной ножом или любым другим острым предметом.

Бакуго промолчал и зажег очередную сигарету. По крайней мере, теперь никто не мог запрещать ему курить здесь.

— Нам нужно найти кого-то, у кого сможем узнать, что здесь происходит, — сказал Тодороки, подходя к Бакуго. — У кого-то, кто не выпустит пулю нам в висок, как только узнает.

Бакуго глубоко затянулся. Он понимал, что Тодороки, наверно, сейчас был единственным трезво мыслящим человеком здесь (он вроде как не хотел испинать стены и выпустить обойму в тех, кто приперся сюда, но все же…). Бакуго затянулся еще раз, нервно стуча ногой, отчего глухой звук эхом разносился по безжизненному помещению.

— Ты что-то говорил про настрой, когда мы садились в такси, или мне приснилось? — спросил Тодороки.

— Я, блять, думаю.

— Нет, ты не думаешь. Ты хочешь все взорвать.

— Иди нахер.

Тодороки вздохнул, отворачиваясь от него и смотря на голые стены. От фотографий Ашидо на стене, которые он увидел в первый раз, оказавшись здесь, остались лишь оборванные куски на скотче.

Пару минут они провели в молчании.

— Домой идти нельзя, — произнес Бакуго, бросая окурок под ноги, когда злость, все еще дышащая с ним одним воздухом, чуть спала. — Они либо там все вычистили, либо охрану поставили, хер их знает. Вон, этих рейдеров здесь как говна.

— Курокава может быть в курсе, что мы живы?

— Хер знает. — Бакуго убрал руки в карманы и повернулся к выходу, пытаясь вспомнить хотя бы одного оставшегося в живых человека, которому он может доверять. — Можем смотаться к Урараке, ее магаз уже должен быть открыт.

Тодороки ответил уверенным кивком на его предложение.

Бакуго сел на мотоцикл, завел двигатель, дожидаясь, когда подойдет Тодороки, и еще раз оглядел пустое здание, от которого в груди разрасталась злополучная и такая банальная дыра, что впору было заливать ее цементом. Или топить ящиками дешевой выпивки, от которой наутро голову ломило бы от боли и поднималась тошнота. Для полного, блять, эффекта не хватало возникающих веселых и мертвых голосов в подсознании, подкладывающего очередную свинью; без фантомных галлюцинаций и ладно.

К магазину Урараки они прибыли как раз ко времени открытия и остановились прямо у его входа, не привлекая внимания. Распахнули дверь и вошли в помещение, в котором у кассы стоял покупатель, не заметивший их. Они спрятались за стеллажами, ожидая, когда тот выйдет. Бакуго смотрел на банки консервов, пытаясь отвлечь себя от разрушающих мыслей, сыплющихся на него камнепадом после прибытия в Трайтон. Сейчас, привычно стоя в магазине с утра пораньше без нормальных сигарет в кармане куртки, ему на мгновение показалось, что события последних дней были тупой игрой его сознания. Очередным страшным кошмаром. Будто и не было тех нескольких дней, за которые его жизнь совершила очередной кульбит.

— Спасибо за покупку, приходите снова! — раздался звонкий голос Урараки, вытаскивающей его из фантазий и возвращающей в реальность, в которой он был мертв. Она, улыбнувшись покупателю ослепительной улыбкой, вышла из-за прилавка и подбежала к двери, закрывая ее на ключ и меняя табличку на «закрыто». — Бакуго? — Урарака повернулась к вышедшим из укрытия парням, сжав трясущиеся губы.

— Только не ори сейчас, — сказал он, закатывая глаза. — И не ной, — добавил он и чуть не сбил стоящего рядом Тодороки из-за налетевшей на него Урараки. Она крепко обняла его. Бакуго сжал руки, не зная, куда их деть, и чуть отклонился в сторону, чтобы выбраться. И все же, как бы он не любил эти прикосновения, он был рад видеть тупую Урараку, вытирающую слезы о его куртку.

— Я думала, вы умерли, — сказала она, наконец расцепив объятия и вытирая слезы.

— Хрен им всем, — сказал Бакуго.

— Официально да, — добавил Тодороки.

— Что… что произошло? — спросила Урарака, поднимая на них покрасневшие глаза.

— Это ты нам объясни, что тут за хрень была. — Бакуго сжал пальцы в карманах.

Урарака, немного успокоившись, направилась к дальним стеллажам и позвала их за собой, подальше от окон и любознательных глаз. Она прислонилась плечом к косяку двери, ведущей на склад, и сложила на груди руки. Ей потребовалось время, что спросить:

— Вы видели трансляцию?

— Да, — ответил Тодороки, косясь на молчащего Бакуго, доставшего зажигалку. Пламя то вспыхивало, то тухло, отражаясь в трех пар глаз ярким отсветом.

— Я была на площади, — начала она, набравшись сил. — Пока ждали рейда, все были настроены… довольно агрессивно, но это было объяснимо обновлениями, о которых вы говорили. Еще… с красными волосами парень и другой что-то в мегафон говорили, это заводило толпу. — Бакуго сжал зажигалку и вдохнул. — Через некоторое время на площади появился Курокава и заявил, что в беспорядках в Трайтоне замешаны вы. И оштрафовал тех, кто был в этом замешан.

— Дальше что? — спросил Бакуго, рассматривая стоящие на полке банки с кукурузой.

Урарака вздохнула. Посмотрела на окна, поджала губы.

— Он ушел, и на площади поднялись возмущения. Я не видела, что происходило в центре из-за повалившей вперед толпы. — Из окна открывался вид на другую сторону улицы и далее за ней — на площадь и виднеющийся купол бюро. — Кажется, началась драка.

— Он оставил разъяренную толпу с десятью людьми? — уточнил Тодороки и опустил взгляд. Урарака сочувственно кивнула, крепче обхватывая себя руками.

— Восемь. Кого-то не было, я не зна…

— Асуи и Токоями, — перебил Бакуго, кусая губы. — Они должны были быть на базе.

В магазине стало тихо, только включенный холодильник для напитков гудел и трясся.

— Они сожгли тела? — спросил Бакуго, не выдавая в голосе и тени эмоций, отчего Тодороки заметно напрягся, следя за спокойно-пустыми глазами.

— Да, — нахмурилась Урарака. — Собралась толпа идиотов, которая пошла за Курокавой. Они… стояли у крематория и орали, что… — Урарака прервалась на середине слова и закрыла глаза. — Не важно.

— Что орали-то?

— Бакуго. — Тодороки схватил его за руку, но тот вырвал ее и сложил на груди, едва не роняя скользкую зажигалку; в голове поднимался звон.

— Ну? — он пристально посмотрел на замявшуюся Урараку.

— …что нужно было заживо сжигать.

— Где Курокава сейчас? — спросил Бакуго после возникшей паузы; от нее воздух похолодел и лежащие продукты заледенели.

— В четвертом, кажется. Разбирается с липовым рейтингом.

— У Мика? — уточнил Тодороки.

— Нет, — покачала головой она. — Он мертв. Я… — Урарака переступила с ноги на ногу, — не знаю, что произошло. Дошли слухи, что Мик и Айзава были убиты.

— Где Курокава? — повторил вопрос Бакуго; ему было плевать на Мика и Айзаву, пусть они хоть двадцать раз получили бы пулю в лоб.

— На свалке. Где Токоями повышал рей…

Бакуго сорвался с места, направляясь к выходу. Руки чесались от одной мысли задушить ублюдка и выпотрошить его, давя ботинками кишки и слушая хруст костей под ними. Почти что, блять, симфония, Джиро бы оценила. Поднимающийся гнев сносил и заваливал уши, отчего доносящиеся позади крики и попытки остановить не достигали его, разбиваясь о стену.

Он ощутил крепкую хватку на своем плече, когда до двери оставалось два шага, и, резко развернувшись, сжал пальцы в кулак, чтобы… Удар прилетел по его лицу, сшибая с ног и валя на пол магазина.

— Какого хрена?! — закричал Бакуго, держась за разбитую губу и смотря снизу вверх на ударившего его Тодороки. Переполошенная Урарака позади прикрыла руками рот.

— Успокойся.

— Какя могу успокоиться?! — закричал Бакуго, сплевывая соленую кровь. — Это не у меня рожа без эмоций! Ублюдок, ты чувствуешь хоть что-то?! — Бакуго попытался ударить его ногой по колену, но промахнулся, злясь еще больше, почти до звериного рыка.

— В данный момент ты преуспеваешь за двоих. — Пожал плечами Тодороки, и Бакуго, может, заметил бы на его лице отпечаток всепоглощающей грусти, если бы смог свободно вздохнуть, не чувствуя стягивающие ремни на груди.

— Завались! Я пойду и убью его нахрен!

— Именно это мы и собираемся сделать. — Тодороки медленно сел на корточки, протягивая к нему руку, по которой ударил Бакуго, отстраняя от себя. — Только тогда, когда ты начнешь думать головой, а не задницей.

— Пошел ты! — Глаза Бакуго заливало красным, почти алым, искривляя пространство магазина и взрывая его вместе со всей чертовой вселенной. Потому что, блять, это нихрена нечестно, что его собственная подорвалась, а все остальное…

Тодороки наклонился ближе, опускаясь на колени.

— Можешь ударить меня, если тебе станет легче.

— Ты, блять, сам предложил, — прошипел Бакуго и отвел руку в сторону, крепко сжимая пальцы в кулак, чтобы с тупой морды слетело напускное спокойствие, чтобы, блять, его от удара в стеллажи откинуло и накрыло консервными банками, и чтобы все это дерьмо под сердцем перестало вбивать колья.

Бакуго опустил руку и голову, отчего челка упала на дерущие глаза, потому что от мыслей о том, как Тодороки больно, самому стало…

— Черт.

Тодороки подполз ближе и обнял его, прижимая к себе.

— Черт, — повторил он.

— Извини за то, что ударил, — произнес Тодороки, проводя ладонями по спине; прикосновения ощущались сквозь плотную ткань куртки, но все равно расслабляли напряженные мышцы.

— Пошел ты, — выдохнул Бакуго ему на ухо. Гнев еще бурлил под кожей и горячил ее, однако он, кажется, мог с этим справиться.

— Мне стоит волноваться? — спросила Урарака, делая несмелый шаг вперед.

— Нет, — ответил Тодороки, не расцепляя объятий.

— Принесу вам воды, — сказала она, выдыхая. — В этот раз за счет магазина, который Бакуго чуть не развалил. А вы пока мне расскажете, какого черта вы остались живы.

Бакуго покосился на Урараку, которая иногда умела быть куда более устрашающей, чем он.

Спустя несколько минут, когда в руки Тодороки и Бакуго были всучены бутылки холодной воды, а краткий пересказ истории был произнесен, Урарака стояла за прилавком, опираясь на него, и шокировано смотрела на друга и знакомого.

— И вы уверены, что это сработает?

— Ну узнаем. — Бакуго, осушив половину бутылки, поставил ее на прилавок и закрутил крышку.

— Это слишком беспечно даже для тебя. — Урарака покосилась на свой ИРС на руке, спрятанный под кофтой. — Я не могу представить, что произойдет, если вы сможете отключить ИРСы.

— Ты сможешь свалить отсюда, как и хотела когда-то, — сказал Бакуго. — Без долбоеба-мужа и всего прочего. Нахер этот магазин, нахер все.

Урарака раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумала и кивнула.

— Беспорядки, о которых говорилось в новостях, — произнес Тодороки, вертя бутылку и наблюдая, как перетекала вода, — произошли из-за убийства Мика и…

— Не только. — Урарака поправила выпавшую прядь и убрала ее за ухо. — Из-за временного прекращения поставок, из-за сговора, о котором сообщил Курокава на площади, из-за того, что военные находились здесь пару дней. Из-за того, что никто не может повысить нелегально рейтинг, все тоже… переживают. Во втором и первом еще относительно спокойно. В остальных вовсю идут разборки между мелкими бандами за территорию. Рейдерам пришлось вмешаться, поэтому большинство из них находится в третьем и четвертом.

— Возле бюро их нет? — поинтересовался Тодороки.

— Я не встречала их, — сказала Урарака. — Может, кто-то из них находится в самом здании, но я не уверена в этом.

— Так а че ублюдок Курокава не влезает в это?

— Может, он ждет, когда установятся новые… лидеры, — предположил Тодороки. — Раз он убрал предыдущих.

— А сам спрятал голову в песок, просто заебись, — прошипел Бакуго.

— Думаете, в их убийстве замешан он? — спросила Урарака.

— Слил их, чтобы не растрепали никому, кто на самом деле им поставки организовывал, — фыркнул Бакуго.

— Если перевозкой наркотиков «официально» занимался ты, то разве банда Мика не должна стать твоей? — поинтересовался Тодороки.

— Э? — Бакуго скривился от одной мысли об этом. — Нахер надо.

— Так что вы будете делать? — поинтересовалась Урарака, упираясь ладонями о прилавок. В закрытую дверь постучался недовольный неработающим магазином покупатель, и Тодороки с Бакуго мгновенно скрылись за ближайшим стеллажом.

— Навестим ублюдка. — Бакуго натянул на голову капюшон, собираясь направиться к выходу.

— Подождите. — Урарака остановила их, собирающихся покинуть магазин, и достала из-за прилавка пистолет. Отдала его Бакуго, недоверчиво покосившегося на нее. — Что? На всякий случай. — Неловко пожала плечами. — Иногда в магазин приходят странные личности.

— Урарака тебя имела в виду, — обратился Тодороки к нему и получил недовольный взгляд в ответ. Бакуго, проверив магазин, убрал пистолет за пояс джинсов и развернулся к выходу.

— Будьте осторожны, — сказала она, выбираясь из-за прилавка и подходя к двери, чтобы открыть ее и перевернуть табличку. — И возвращайтесь, хорошо?

Бакуго махнул ей рукой, выходя на холодную улицу и застегивая куртку до шеи.

— Спасибо, — поблагодарил Тодороки, поправляя кепку, на которую упало несколько капель начинающегося дождя.

К оврагу, в низине которого находилось бывшее пристанище Токоями, они прибыли, когда дождь шел вовсю, заливая улицы. Поездка выдалась более долгой, чем Бакуго планировал, и его вспотевшие от волнения руки успели замерзнуть. Холодный осенний ветер навалился на его спину, как только Тодороки, крепко державшийся за него всю дорогу, отстранился от него.

— Теперь у нас будет план? — спросил Тодороки, вставая с мотоцикла и попадая в неглубокую лужу. Бакуго слез следом, поставив транспорт, и по привычке потянулся к пачке сигарет, поздно подмечая, что забыл одолжить у Урараки; сигареты отца Тодороки были неплохими, но он все же предпочитал то, что курил на протяжении пары лет. Впрочем, к черту. — Я не настаиваю, — сказал Тодороки, не услышав ответа на вопрос.

— У меня есть пистолет, — сказал Бакуго, вдыхая дым зажженной сигареты и поднимая к серому небу глаза. Несколько противных капель упали на его щеки и лоб. — И я умею стрелять.

— Звучит, как заявка на победу. — Тодороки убрал руки в карманы куртки. Бакуго ткнул его кулаком в плечо.

— Все, что мы знаем, это примерное местоположение ублюдка, у которого где-то припрятан непонятный ключ. Что это вообще может быть?

— Диск с данными? Флэшка? — предположил Тодороки, шмыгая носом от холода.

— Надеюсь, он не прячет ее в трусах.

— Нагрудный карман, возможно, — рассуждал Тодороки, поглядывая на виднеющуюся крышу здания впереди. — Или его ИРС.

Бакуго затянулся, смотря на сигарету, по которой попадали особо удачливые капли, и на свои трясущиеся — вот уж черт — пальцы, держащие ее. Он собирался встретиться лицом к лицу с человеком, о котором думал последние несколько лет, представляя, как выпускает в него всю обойму, а после смотрит на изрешеченное тело, в котором от самого понятия тела не оставалось ничего, только истекающий мешок с мясом. Мысли в голове перескакивали с одной на другую. Бюджетная пародия на спятивших зайцев, стиравших лапы в кровь. Он выкинул сигарету в ближайшую лужу и медленно выдохнул дым, затерявшийся среди капель дождя.

— У нас будет подбадривающий поцелуй или что-то вроде? — спросил Тодороки, подходя ближе. Кепка, особо не спасавшая, находилась в его руке, и разноцветные волосы неровными пластами облепляли лоб.

— Нет, иди к черту, — фыркнул Бакуго. Он, схватив его за воротник, резко притянул к себе и поцеловал в холодные губы с каплями дождя на них. Поцелуй, больше похожий на укус, за который он успел только провести по ним языком и прикусить нижнюю, длился не больше секунды, но этого хватило, чтобы его грудь наполнилась уверенностью.

— Я бы еще раз сходил. — Тодороки облизнул губы, делая шаг назад и пропуская Бакуго к хлипкой лестнице.

— Идиот, — усмехнулся тот, осторожно спускаясь по не вызывающим доверия доскам.

Оказавшись на земле, больше напоминавшей грязевой каток, Бакуго вытащил из-за пояса пистолет и спрятался за разбросанными невысокими коробками. Стоящие перед дверью в здание рейдеры не заметили их. Бакуго чертыхнулся (глубоко в душе он надеялся, что тех не окажется в городе). Подобраться к ним со спины не представлялось возможным, да и уповать на то, что те найдут другое занятие на ближайшие десять минут, было маловероятным. По крайней мере они убедились в том, что Курокава находился здесь.

Бакуго снял предохранитель и, удобно присев, прицелился. Громкий звук выстрела спугнул притаившихся на крыше здания птиц. Ближе стоящий к ним мужчина упал — пуля продырявила затылок. Второй поймал пулю грудью, пачкая кровью форменную одежду.

Бакуго и Тодороки добежали до здания, вставая рядом с дверью. Бакуго пополнил баллы на ИРСе с двадцати до максимума и выдохнул, косясь на закрытую дверь. Тодороки подобрал пистолет, проверяя, заряжен ли он, и удобнее взял его в руку.

Бакуго выбил ногой дверь, встречаясь взглядом с направленным на них дулом пистолета. Они успели спрятаться за широкими столбами, поддерживающими крышу, прежде чем выпущенные пули проделали в них дыры.

— Надо же, — произнес Курокава, свободно сидевший в кресле возле работающего компьютера, — не ожидал, что вы все-таки выжили. Не верил даже после того, как пару минут назад обнаружил криво списанную программу с моего ИРСа.

— Ну так, блять, протри глаза, мудак! — крикнул Бакуго, выглядывая из-за укрытия и сразу же прячась — тот выстрелил в очередной раз.

— Всегда считал, что нецензурную лексику стоит отслеживать на государственном уровне. Так режет слух. — Покачал он головой. — Тодороки, не хочешь поговорить ты? Твой рейтинг куда более показателен.

— Предпочту промолчать, — сказал Тодороки.

— Очень жа…

Бакуго выглянул из-за укрытия вновь и быстро спрятался, чертыхаясь, когда выстрелы раздались над его головой и оставили просветы в тонких стенах.

— Некрасиво перебивать людей, когда они говорят, — нахмурился Курокава. Бакуго смог различить в его голосе нотки наигранной обиды, от которой тот представился еще большим высокомерным ублюдком, не считавшимся ни с кем из них.

— Пошел ты! — закричал Бакуго, упираясь затылком в столб. — О чем с тобой разговаривать?!

— О том, что произошло? Сомневаюсь, что вы успели воспользоваться услугами психо…

— Тебе, блять, нужно было подумать, прежде чем подставлять нас! — закричал Бакуго, вновь предпринимая попытку убить выводящего из себя ублюдка, но в очередной раз прячась от встречных выстрелов. — Черт, — прошипел он, сжимая рукоять пистолета.

— И что я говорил о том, чтобы не перебивать? Никаких манер, — Курокава огорченно вздохнул, не сводя взгляда с укрытия. — Никто вас не подставлял.

— Серьезно?! Тогда что это за херня на площади была?!

— То, что и планировалось изначально, — ответил тот, разводя руками.

— Запереть Трайтон?! — Бакуго крепче сжал оружие, поворачивая голову и косясь на тень Курокавы, продолжающего держать их прицеле.

— Как основная цель — да, — ответил Курокава. — Согласитесь, низкорейтинговые не приносят ничего, кроме вреда.

— Нельзя отправлять в город за стенами только потому, что кто-то не успел заплатить налоги из-за увольнения с работы, — произнес Тодороки, ищущий способ занять лучшее место.

— Систематические нарушения требуют крайних мер, — сказал тот, прикрывая глаза. Бакуго не понимал, почему он вышел с ними на диалог — это казалось за гранью фантастики и собственного морального кодекса ублюдка, на дух не переносящего жителей Трайтона.

— А как же те, кого вы отправили в Трайтон за то, что они не соглашались с требованиями к рейтингу?

— В Лэдо до сих пор происходят маленькие сборы, где люди выступает за снижение штрафов. Находятся в Лэдо, выражают свое мнение.

— Но он же здесь, — сказал хмурый Бакуго, смотря на задумчивого Тодороки.

— Выражать свое мнение словами и действиями все же разные вещи, вы так не считаете?

— Не помню, чтобы делал что-то, направленное против системы. — Тодороки хмурился, кусал губы, отчего его лицо, и без того скрытое под тенью балок, делалось более мрачным.

— В перспективе возможно все, — произнес Курокава, удобнее устраиваясь в кресле. — К слову, меня больше интересовало не то, как Трайтон откажется отрезан от столицы, а то, как это было осуществлено.

Бакуго напрягся, сжимая губы.

— О чем ты? — Он помнил о том, что все могло быть предрешено, но отказывался верить в это, подсознательно избегая обесценивания достижений и проделанной работы за несколько лет.

— Технически, ваше масштабное восстание было спланировано еще до того, как вы решили собраться.

— Чего?.. — Бакуго взглянул на не менее изумленного Тодороки, не чувствуя в легких кислорода.

— Благодаря вашим профилям и данным на них мы смогли предугадать ваши возможные действия. Кто-то из вас начнет собирать клуб по интересам, — Курокава повел дулом пистолета в одну сторону, — кто-то присоединится вскоре, — в другую, — кто-то войдет в определенные круги, чтобы подружиться с триадой. Триада, — насмешливо повторил он. — Неплохое название, только слишком броское для этого сброда.

— Зачем все это? — спросил Тодороки севшим голосом; горло драло от сухости.

— Как только попадаю в третий и четвертый район, сразу дрожь берет, — картинно вздохнул Курокава и замолчал ненадолго, будто вспоминал бедные районы. — Недовольства людей за последние годы увеличилось, что сулило рядом… проблем. Например, восстанием на площади. Если не можешь предотвратить — возглавь. Не помните, кто сказал? Впрочем, не имеет значения. В настоящий момент никто из трайтонцев и не подумает о том, чтобы выступить меня.

— Все это время вы знали о том, чем мы занимаемся, — выпалил Бакуго. Все бесконечные попытки скрыться, устройства Асуи, база… Можно было с самого начала громогласно заявлять о себе в первом районе, не беспокоясь о раннем раскрытии личностей.

— Да. И, прошу заметить, не мешали вам.

— Зачем нужен был незапланированный рейд? Чтобы подставить сопротивление раньше? — Тодороки покосился на Бакуго, представляющего из себя готовую взорваться бомбу.

— Или сорвать ваше цирковое выступление, — грустно произнес Курокава. — Единственное, на что мы не рассчитывали, это на ваш энтузиазм и количество собранного материала. Мы могли повязать вас на базе, но какой от этого толк, если вы могли успеть обнародовать ваши файлы?

— Не знали, что с ним делать? — Тодороки положил руку на плечо дернувшегося Бакуго и крепко сжал его, привлекая внимание и одними глазами говоря успокоиться. Бакуго медленно выдохнул и прикрыл глаза, чувствуя сквозь толстую куртку тепло ладони.

Курокава ненадолго замолчал.

— Не знали, что ему противопоставить. Пришлось брать отсрочку.

Бакуго выглянул из-за угла и вновь спрятался; пролетевшие пули едва не задели его висок. А дальше крючок лишь жалобно заскользил под пальцами Курокавы, и дуло не выпустило ни единой пули.

Бакуго выскочил, вставая во весь рост и целясь.

— Если вы убьете меня, вы лишитесь ста баллов, — сказал тот, откладывая пистолет на стол и вальяжно располагаясь в кресле. — Поскольку для всех ИРСов сто баллов является максимально допустимым, вы можете представить, к каким последствиям это приведет.

Палец на спусковом крючке замер.

— Ты врешь, ублюдок, — сказал Бакуго, недоверчиво глядя на свой ИРС, в очередной раз принимающий облик сковывающих кандалов.

Тодороки встал рядом и сжал подобранное оружие, сейчас казавшееся как никогда бесполезным. Курокава сцепил пальцы в замок, расслабленно глядя на двух парней, на лицах которых читалось неприкрытое замешательство.

— Зачем мне врать тем, кого бы я хотел взять на работу?

— Это смешно, — нахмурился Тодороки, пока Бакуго, огорошенный предложением, пытался вернуть дар речи. Рука с оружием опустилась вниз, но, совладав с собой, он вновь навел прицел на ублюдка.

— Почему же? — Курокава изогнул бровь, продолжая надменно смотреть на них. — Вы хорошо знаете город, а теперь еще и имеете представление о том, как все здесь устроено.

— Мик и Айзава тоже понимали это? — спросил Тодороки. — Поэтому вы их убили?

— Они не знали и малой доли того, что известно вам, — скривился Курокава и мельком взглянул на монитор. — Технически, убил их не я. — Его глаза сощурились, когда он вновь удостоил вниманием Тодороки и Бакуго. — Им стоило лучше следить за цифрами на своих ИРСах.

— А ты не дохера на себя берешь? — Бакуго наставлял на него оружие и держал высокомерно улыбающуюся морду на прицеле (хоть руки и дрожали).

— Вы хотите заняться чем-то еще? Если у вас есть какие-то планы, можете поделиться, я послушаю с глубокой радостью. — Курокава наклонился вперед. — Но перед этим позвольте мне рассказать о ваших перспективах, если вы примете мое предложение. — Не услышав протеста, он доброжелательно улыбнулся. — Представьте опровержение, которое появится по всем каналам. Вы будете выглядеть героями в глазах общественности. Одна статья на новостном портале вернет вам доверие всего города. «Тодороки Шото и Бакуго Кацуки, под прикрытием пробравшиеся в ряды предателей, помогли вывести их на чистую воду». — Курокава картинно развел руками, как бы намекая на широкое признание толпы. — Через пару дней, уверяю вас, вы будете купаться во всеобщей благодарности. Переедете из своей захолустной квартирки в первый район, в котором не будет надобности перебиваться подработкой в низкосортных заведениях.

Из груди ошарашенного Бакуго вышибло воздух, оставляя ее болезненно сужаться до размера горошины.

— Ты настолько охреневший, что реально думаешь, что мы согласимся?! — закричал он, не в силах держать себя в руках; палец на курке задрожал.

— Об этом говорят ваши профили, — уверенно заявил Курокава. Бакуго сделал шаг назад, будто в сантиметре от него упала кувалда; Тодороки с ненавистью посмотрел на свой ИРС. — Я бы не предлагал это, не будь уверен в том, что вы подумаете над этим. И, к слову, — он бросил взгляд на распахнутую дверь, за которой льющий дождь смывал следы крови, — моих людей на входе вы могли не убивать. Попросили бы войти, они бы пропустили.

— Я пристрелю тебя так же, как и их, — упрямился Бакуго, пытаясь восстановить дыхание; к черту тех людей, к черту всех, если для того, чтобы избавить Трайтон от Курокавы, придется подорвать еще что-то, он и раздумывать не станет.

— Вследствие чего умрешь. Не слишком благоприятный вариант, не правда ли? — Курокава встал со стула, приподнимая подбородок. — Разве вы не хотите сделать Трайтон лучше, чем он есть сейчас? Обустроить районы? Мик, Айзава и Даби сами запустили их.

— Не без твоей помощи, — сказал Тодороки.

— И все же многое зависело от них. — Пожал плечами. — Не я закрывал глаза на творящийся беспорядок на улицах и на процветающую преступность. Или Трайтону нужна нянька из Лэдо, которая будет…

— Не ты закрывал глаза?! — закричал Бакуго. — Может, ты еще и святым себя считаешь?!

— Это вы сказали Даби, чтобы он повысил цену на рейтинг, — вспомнил Тодороки. — Вы всегда косвенно влияли на то, чтобы Трайтон и дальше погружался в болото.

— Цену на рейтинг? — повторил его вопрос Курокава. — И кто же вам об этом сообщил? Даби? — Он жеманно покачал головой. — Считаете, его словам можно верить?

Бакуго всегда отпугивали куклы на веревках. Даже когда он видел их в каком-нибудь фильме или сериале, двигающихся под ловким руководством кукольника, они лишь отталкивали его выставленной напоказ искусственностью; шутил про себя про оживший труп и старался побыстрее перемотать сцену. Бакуго и представить не мог, что займет роль безликой марионетки.

— Но не верить же словам человека, который пытается снять с себя ответственность за то, за чем должен был следить? — Тодороки сжал пальцы.

— Не делай вид, будто жизнь людей в Трайтоне тебя интересует, — прошипел Бакуго. — Ты же свозил сюда наркоту, чтобы люди из бедных районов подыхали, а те, кто не подыхал, убивали друг друга свозимым оружием. Занимались чисткой малого рейтинга? Наверняка еще и деньги срубал, пока не надоело или пока не поступил приказ начать избавляться от сброда. И поэтому ты заставил Даби повысить цену.

— Ваши поставки наркотиков и оружия, — продолжил Тодороки, — связи с человеком в бюро, который забирал часть выделяемого бюджета и крал деньги с ТЭС, и…

— Предлагаешь плясать под твою дудку? — прошипел Бакуго сквозь сжатые зубы.

— Перспективы, Бакуго, — вздохнул Курокава, как если бы устал от разговора с шумным ребенком. — Вы можете вечно рассуждать о том, как все было плохо под их руководством, но разговоры никогда ни к чему не приводили. Критиковать может каждый, не так ли?

— Эти люди никогда не смогут выбраться отсюда из-за ваших… перспектив, — сказал Тодороки, не менее шокированный то и дело сваливающимися на голову откровениями; даже доносящийся с улицы шум дождя, громко стучащий по крыше, не сравнивался с ударами от них.

— Так почему бы не сделать их жизнь лучше? Только вам решать, кем вы хотите быть. Новым Миком? Пожалуйста, я препятствовать не буду. Чем-то большим? Инициатива только приветствуется. — Он гордо приподнял подбородок.

— Хочешь сказать, что и… — Бакуго замялся, не зная, как правильно подступиться к вопросу об их трехдневной вылазке, — и то, что мы останемся в живых, вы тоже спланировали?

— Нет, это было… — Курокава задумался, подбирая слова; на его лицо упала тень, — неожиданно, — нашелся, что сказать, и вновь вернул былую уверенность в себе. — Вам стоит поблагодарить Токоями. — Посмотрел на его стол и провел по нему кончиками пальцев, стирая невидимую пыль. — Довольно приятный молодой человек, всегда мне импонировал. Предпочел бы и дальше иметь дела с ним, а не с Даби. — Перевел цепкий взгляд на сметенных Тодороки и Бакуго. — И, повторюсь, с вами бы я тоже предпочел иметь дела.

— Забудь об этом, — отрезал Бакуго.

— Тогда почему же ты все еще не выстрелил? — Оперся о стол рукой, приподнимая в открытом вызове подбородок. Тодороки бросил взволнованный взгляд на Бакуго. — Мне казалось, что кому-кому, а уж тебе далеко все равно на то, как в итоге закончится твоя жизнь.

— Хочу увидеть твою охуевшую морду. — Бакуго скривил губы, и его лицо отравило презрением. — Мы знаем о перезагрузке системы в Трайтоне.

Курокава выпрямился, шокировано распахивая глаза. Маска былого спокойствия рассыпалась, падая осколками на пол.

— Да, ублюдок, — широко ухмыльнулся Бакуго, почувствовавший вкус подступающей победы. — И сраный пароль у нас, как тебе такое, а? — Он перекатывал на языке его потрясение и смаковал, блестя глазами. — Что, теперь пистолет в моих руках тебя пугает?

— Сто баллов, Бакуго, — напомнил Курокава, опасливо косясь на наставленное на него дуло и медленно протягивая руку к лежащему на столе оружию. — Напоминаю, что ты лишишься ста баллов, убив меня.

— О, а разве не ты только что сказал, что мне плевать, как я закончу?

Сто баллов, двести баллов — какая, к черту, уже разница, если ублюдок был под прицелом? Он не собирался отступать в последний момент, даже если ему пришлось бы сдохнуть еще двадцать раз. Его нахождение здесь уже шло не по продуманному плану, так что… пять минут вполне должно было хватить на еще пару сентиментальных поцелуев с тупым двумордым.

— А не пойти ли тебе нахер? — ухмыльнулся Бакуго.

Раздался выстрел, криво порезавший плечо Курокавы и заставивший его потерять равновесие. Раздался еще один, попавший в живот, от которого его ноги подкосились. Он глухо упал на колени, закрывая рану на животе. Вытекающая кровь пачкала теряющие тепло пальцы и заливала пол под ним бесформенным пятном. Курокава завалился на бок. Его пальцы ослабли, и глаза, еще минуту назад горящие превосходством, потухли.

В повисшей тишине, нарушаемой стучащими каплями, прозвучала вибрация, извещающая о потери ста баллов.

Бакуго повернулся вправо, смотря на выставившего вперед руку с оружием Тодороки.

========== XXVII. Оранжевый день. 59 ==========

Кацуки, которому недавно исполнилось семь, развалился на диване, поджав под себя ноги и положив на них коробку от конструктора, служащую подставкой для альбомного листа. Он старательно вырисовывал один из многочисленных тоннелей станции в открытом космосе, по которому летел космический корабль, спасаясь от преследователей. Нужно было добавить больше оранжевого и желтого, чтобы взрывы смотрелись красочнее. Больше взрывов, а еще больше лазерных выстрелов, а еще…

— Закончила! — Сидящая на диване рядом мать победно вскинула руки, перед этим закрыв файл с написанной статьей. — Что ты делаешь, а, Кацуки? — Она пронзительно посмотрела на рисунок, который он прикрыл рукой.

— Ничего, отстань, — недовольно пробормотал он. Кацуки, вообще-то, еще не успел нарисовать лазеры. И космос выглядел не как космос, а как грязь, поэтому следовало раскрасить все фиолетовым.

— Ой, да брось, покажи любимой маме свой шедевр.

— Шедевр? — Кацуки озадачено посмотрел на нее. — Это что?

— О, это произведение искусства, которое настолько поражает воображение людей, что они восхищаются им. — Мицуки доброжелательно улыбнулась. Кацуки перевел задумчивый взгляд на свой рисунок… да, его мама была права, это — действительно шедевр, поэтому, так уж и быть, она может немного повосхищаться.

— На. — Он протянул ей рисунок, и до него донесся аромат готовящейся еды на кухне. Отец стоял у плиты и готовил ужин.

— Ого, это… это летающая ракушка?

— Это космический корабль!! — возмутился Кацуки, подпрыгивая на диване. — Отдай, ты ничего не понимаешь в шедеврах! — Кацуки вцепился в листок бумаги и картон, пытаясь вырвать их из цепких рук.

— У меня было «отлично» по изобразительному искусству в школе! — вторила ему мать, не отдавая бумагу; несколько карандашей, лежащих не диване, упали на пол из-за их возни.

— Это было слишком давно! — Кацуки получил свой рисунок обратно.

— Ах ты! Я глубоко оскорблена!

Кацуки закатил глаза и вздохнул, на всякий случай держа помятый по краям рисунок на вытянутой руке — подальше от всяких любознательных личностей в комнате. Любой бы дурак признал в этой летающей штуке корабль. Да и какая ракушка может быть в космосе? Его мама определенно ничего не понимала в космических битвах.

— Дай мне второй шанс, а? Кацуки? — Мицуки наклонилась к нему, наигранно выпячивая губы. — Ка-цу-ки? — Кацуки надулся (для вида). И все же протянул ей рисунок. — Итак… — Она удобнее села, обнимая недовольного сына за шею, сложившего на груди руки. — Это космический корабль.

— Да. — Кацуки кивнул, поглядывая на рисунок. — И он летит по тоннелю. Вот это тоннель. — Он указал пальцем на серые плиты. — А за ним гонятся плохие парни, но я их еще не нарисовал. А вот это, — Кацуки достал из-под листка еще один рисунок, — дверь, к которой они летят, чтобы выбраться и подорвать все.

— Ого. А они успеют выбраться? — Поинтересовалась Мицуки, внимательно смотря на красочные рисунки. — Или дверь закроется, и им придется сражаться с плохими парнями?

— Это тупо. — Кацуки покачал головой. — Они просто подорвут дверь, чтобы она не успела закрыться. Если она закроется, то им точно конец, потому что у плохих парней много лазеров. Надо не забыть нарисовать лазеры. Дай. — Кацуки забрал рисунок вместе с картонкой и, наклонившись, подобрал красный карандаш с пола. Он успел сделать только несколько неровных линий (они такими и должны быть, наверно), прежде чем отец выглянул из коридора, зовя их на ужин.

…ладно, лазеры могут и подождать.

— Как всегда великолепно, — сказала Мицуки, целуя мужа в щеку; Кацуки протянул излюбленное «фу» и плюхнулся на стул, беря в руки столовые приборы. Вернувшись из школы, он так нормально и не пообедал, сразу бросившись смотреть мультики (и конечно же делать домашнюю работу, просто под мультики было веселее решать примеры). — Завтра мы обедаем у моей подруги! — напомнила Мицуки, садясь напротив него.

— Да. — Кивнул отец, накладывая себе порцию лапши с курицей.

— Она обещала приготовить те пирожные, которые тебе нравятся, — обратилась она к приободрившемуся сыну. — Но тебе, наверно, придется остаться дома… эх-эх, я все еще так сильно оскорблена. — Мицуки наигранно покачала головой под возмущенный вздох Кацуки, у которого лапша соскользнула в тарелку. — Шутка! — Она лучезарно улыбнулась и потрепала недовольного сына по голове. — Конечно же ты не останешься один!

У Бакуго перед широко распахнувшимися глазами потемнело.

— Ты… ты спятил?! — закричал Бакуго. Он схватил Тодороки за грудки, отчего тот выронил пистолет, и споткнулся о бесконечные провода. Они повалилась на пол, задевая пошатнувшийся шкаф. — Ты… нахрена?! — Бакуго вцепился в его руку, не чувствуя свою, стянул с запястья напульсник, отшвыривая в сторону, и отшатнулся от ударившего по глазам нуля, запущенного таймера и извещении о потери ста баллов. Будто на него выплеснули кислоту. Та попала на грудь, растворяя куртку и одежду под ней, и добралась до кожи — потому что по-другому не удавалось объяснить то болезненное жжение, от которого все плыло в водовороте из разбитых… разбитых маленьких Бакуго, превратившихся в осколки.

— Я подумал, что не переживу, если ты умрешь, — сказал Тодороки, не поднимая глаз с бегущих назад цифр.

— А я? — прошипел Бакуго, сжимая запястье; Тодороки поморщился. — А я, мать твою?! Об этом ты, ублюдок, подумал?! — Бакуго согнулся пополам, чувствуя затапливающие горло слезы. Их приходилось давить, как назойливых тараканов, но те все равно выползали наружу, отчего лицо Тодороки так некстати расплывалось перед глазами. Тодороки положил руку на его затылок, впутывая пальцы в мокрые от дождя волосы и успокаивающе гладя по макушке; делал, блять, вид, что его чертовы пальцы не дрожали. — Это я должен был убить его!

— Что-то пошло не по плану не только у него, да? — Тодороки притянул его ближе, вдыхая запах дождя в волосах и зарываясь в них носом. Судорожный выдох пронесся над ухом цепляющегося за его предплечья Бакуго, стискивающего зубы до сводящей челюсти.

Перед его зажмуренными глазами разрасталась темнота, в которой едва уловимыми очертаниями-силуэтами появлялись люди из уже почти что прошлого — улыбались или скалились — черт разберет. Разве что делали беспросветную тьму-пустоту кромешной и глубокой; в нее только падать и падать оставалось, разводя руки в стороны, под которыми не чувствовалось ни ветра, ни холода.

Пус-то-та.

— Ты же обещал мне, — сипло произнес Бакуго, потерянно вжимаясь в его плечо и не обращая внимания на начинающий болеть лоб. — Ты мне обещал, — повторил он, широко раскрывая кривящийся в рот. — Ты мне обещал, мудак, ты мне обещал, обещал!

— Извини, — глупо пробормотал Тодороки и зажмурил глаза. Крепче обхватил — хотя куда уже — трясущиеся в рыданиях плечи, не зная, что еще мог сделать, пока по его венам несся отравляющий яд, готовящийся остановить сердце.

Сердце Бакуго тоже собиралось остановиться.

— Помнишь, мы смотрели «Матрицу»? — спросил Тодороки, вжимаясь в его висок носом.

— Ты реально считаешь, что сейчас подходящий момент вспомнить эту херню?

— Предлагаю вспомнить сцену из третьего фильма. Когда Тринити…

Бакуго отстранился от его плеча и впился в губы, целуя до выбитого дыхания, стука зубов и трусящихся друг о друга носов.

В последние дни Бакуго начал думать, что Тодороки ему, наверно, не хватит никогда. Ни спутанных после сна волос, которые иногда хотелось привести в порядок самому (перфекционизм давал о себе знать), ни едва заметных улыбок уголками губ, ни ступора перед бытовыми заботами, ни разговоров-споров, обычно выводящих из себя (если это не касалось Тодороки), ни теплоты объятий в особенно холодные осенние ночи, ни поплывшего взгляда.

Сейчас Бакуго убедился, что Тодороки ему действительно не хватит.

Несколько десятков лет (можно больше; а, да, уже нельзя) смогли бы притупить нехватку двумордого, если бы тот просыпался и засыпал с ним в одной кровати, но — бегущее время на его таймере считало иначе.

Время утекало из-под пальцев так же, как и утекал Тодороки, отдающий в соленом поцелуе всего себя. Без бантика и подарочной упаковки, без фейерверка и праздничного салюта. Тесно прижимался к нему, открывал рот, позволяя перенять инициативу, и почти не дышал, потому что зачем вообще дышать; какой только идиот придумал легкие, сейчас пожираемые пламенем от нехватки кислорода.

Бакуго не отрывался — судорожно проводил языком по губам и деснам и бесконечно долго (мало) касался чужого податливого языка — и не пытался остановить тяжело катящиеся слезы, которые он еще пару дней назад пообещал себе никогда не лить (но у них тут у обоих проблемы с обещаниями, так что какая уже разница). Зато Тодороки стирал их большим пальцем, проводя по горящей щеке, и Бакуго никогда не хотел остановить время так сильно, как сейчас.

Все это было для него слишком.

Если где-то есть лимит падающего дерьма в виде смертей тех, за кого он был готов отдать свою чертову жизнь, то давно было уже пора бить в колокола, извещая о том, что вы — на небесах, в котлах или хрен знает где еще — все охренели.

Ну правда.

Хва-тит.

Бакуго бы сказал Тодороки, что он конченный идиот, что у него нет мозгов, что в университет он свой поступил и доучился до четвертого курса только потому, что ему повезло.

Может быть, когда-нибудь Бакуго сказал бы, как сильно тот дорог ему.

Бакуго так много хотел ему сказать.

Тодороки оторвался от него, целуя в мокрые щеки, и задумчиво замер, не отрывая от них губ.

— По-моему, пять минут затянулись, — произнес Тодороки, все же отстранившись.

Бакуго моргнул пару раз и шмыгнул носом, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Он вполне мог потерять ход времени (об этом он и просил, но они же не в сказке), но все же…

— Да, — и не узнал свой охрипший голос, из-за чего пришлось прочистить горло. — Да, что за… — Бакуго схватил его за руку, смотря на ИРС, на котором замерли пугающие 00:00. — Почему ты не умер?

— Я не знаю, — Тодороки потерянно смотрел на таймер и не чувствовал в своем самочувствии никаких перемен.

— Почему ты не умер?!

— Откуда я знаю?!

Бакуго повернул ИРС и увидел сбоку полную капсулу с ядом.

На несколько секунд повисло глухое молчание. Перед ними всплывали отрывки-воспоминания последних дней.

— Это из-за того электрошокера, — понял Тодороки.

— Шокер, — вторил ему Бакуго.

Облегчение начинало медленно подступать к ним, таща за собой теплый плед, из которого опустошенный Бакуго выпал и упал на ледяную землю, отрешенно смотря в потолок. Если бы потолок свалился на него, он бы, наверно, не был против. Расположился бы разве что удобнее, чтобы тяжелые плиты раздавили его, превращая в месиво все не-тело. Бакуго чувствовал себя тем не-телом (да и не-Бакуго).

— Ты не почувствовал, что капсула не вошла? — спросил он, еле ворочая языком.

— Нет… видимо. — Тодороки смотрел на свой ИРС так, будто тот был пришельцем из другой вселенной, заплутавшим на просторах космоса.

— Я убью тебя сейчас, — безжизненно. — Тодороки, мать твою, я убью тебя.

Бакуго не видел, чем занимался Тодороки. В голове царила зловещая тишина. Водоворот мыслей, в который его уносило минутой назад, исчез, оставляя после себя душащий штиль. Море успокоилось, выбросив его на пустынный берег глотать песок и пустым взглядом смотреть наверх. Вместо неба над головой и погружающего под собой потолка он видел ржавые балки. Одна балка на потолке, вторая, третья, чет…

— Я снял с него ИРС, — произнес Тодороки, держащий в трясущейся от пережитого руке белый браслет. — И достал из него флэш-накопитель. Вероятно, про него было написано в той тетради.

Бакуго с трудом сел, потирая переносицу грязными пальцами; впрочем, какая, нахрен, разница. Посмотрел на свои ботинки, испачканные в мокрой земле, на брызги от дождя, оставшиеся пятнами на джинсах, на пистолет, лежащий у его ног, и медленно поднялся, не ощущая собственного тела. Все это просто… ебаный, блять, пиздец.

— Бакуго? — позвал Тодороки.

Бакуго обернулся, глядя на труп Курокавы и не испытывая ничего. Он мог бы спустить в его тело все патроны или разбить голову об монитор, смакуя процесс превращения мозгов в кашу. Сдохшая причина всех его проблем лежала перед ним, в собственной лужи крови — исторический момент. Исторический момент, сопровождаемый серой дымкой в голове и отсутствием любого намека на ликование. Бакуго подобрал пистолет негнущимися пальцами, убрал его за пояс и направился к выходу.

Дождь закончился, но серость облаков продолжала накрывать собою город. Бакуго глубоко вдохнул свежий воздух, от которого закружилась голова. Кажется, его тошнило, но там хрен разберет; Бакуго себя-то по частям собрать-разобрать не мог. Насильственное погружение в режим слоу-мо. Пребывание в пространстве полного вакуума. Тодороки вышел следом за ним, прикрывая за собой дверь и стараясь не смотреть на оставленные трупы; Бакуго не обратил на них внимание.

Он направился по исхоженной дороге наверх, к лестнице, проверяя карманы на наличие сигарет. Чуть не поскользнулся на грязи, даже не заметив этого (если бы перед ним возникли рейдеры, он бы обратил на них внимание уже после того, как его череп разлетелся бы на куски). Пачка не сразу оказалась в его трясущихся(?) руках. Он достал сигарету, разрывая верх пачки.

— Бакуго, я…

Пустота внутри сменилась подступающей злостью.

Бакуго развернулся и швырнул пачку в Тодороки.

— Ты чертов ублюдок!! — закричал Бакуго. Пачка, прилетевшая Тодороки в лоб, упала ему же под ноги. — Ты просто ублюдок! Ты… — Бакуго чувствовал, как бурлила жарящая злость в крови, и смотрел на то, как медленно опускались плечи Тодороки. — Ты убил его, хотя это должен был сделать я! — Бакуго шагнул вперед, крепко сжимая кулак; сломанные ногти впивались в ладони. — И ты чуть не подох… ты… блять! — Бакуго сжал зубы, продолжая оставлять красные полукруги. — Я думал… я думал…

После исчезнувшей пустоты в его мыслях царил отупляющий сумбур. Будто на него вывалили грузовик информации, которую он не был в состоянии обработать (перегрузка системы, просьба обратиться в техцентр; возможно, поломка не подлежала ремонту). Слишком много мыслей и разрывающих чувств, отказывающихся выражаться словами. Бакуго хотел просто… просто покрывать тупого двумордого матом и орать-орать-орать, как его все это заебало.

В голове Бакуго пронеслась мысль о том, что сейчас, конкретно, черт возьми, сейчас, нужно было залезать на мотоцикл и валить. Подальше от этих никчемных чувств, которые варят его заживо, подальше от разрывающей боли в груди и подальше от тупого, невыносимого двумордого, смотрящего на землю и сжимающего правое плечо.

— Я думал, что тебе конец, — наконец произнес Бакуго, сжимая губы и чувствуя на них металлический привкус крови.

— Ты собирался умереть там, — сказал Тодороки, поднимая глаза на него. — Что я должен был…

— Стоять и не рыпаться.

— Если бы я стоял и не рыпался, мы бы сейчас не разговаривали. — Тодороки нахмурил брови, и его отрешенный взгляд налился уверенностью (и чем-то еще, что Бакуго не мог разобрать). — Тебя бы не было здесь.

— Пошел ты.

— Бояться потерять дорого человека — это нормально. — Тодороки сделал неуверенный шаг вперед.

— Заткнись, — прошипел Бакуго. — Не нужно устраивать мне сеанс психотерапии.

— Я и не пытаюсь.

— Зато ты пытался сдохнуть! — Мнимое спокойствие слетело с него, позволяя вырваться клокочущей в груди ярости.

— Я пытался защитить тебя! — Тодороки повысил голос, и Бакуго, не ожидавший этого, резко вдохнул, раскрыв рот.

— Не нужно ме…

— Это ты пытался умереть! — продолжил он, впечатывая в Бакуго слова правды. — Ты даже не отрицал этого! — Взгляд Тодороки суматошно бегал по безликой, холодной улице, после дождя казавшейся ещеболее мрачной. — Я пообещал тебе, что не умру. А ты пообещать мне это забыл?! — Его лицо исказилось в мучительный гримасе, и Бакуго, собирающийся высказать все, что думает о нем, замер, потеряв слова. — Бакуго… — Тодороки судорожно вздохнул сквозь сжатые зубы и попытался поднять руку, чтобы прикрыть ею лицо, но только болезненно дернул ею, — я же люблю тебя. — Он доверчиво поднял глаза на Бакуго, видя растерянность на его лице. — Я люблю тебя, понимаешь? Мне жаль, что я заставил пережить тебя это снова, но… но если бы… — Тодороки так и не закончил предложение (Бакуго бы все равно его не услышал).

Бакуго никто и никогда не признавался в любви (влюбленность — это же другое, да? нет?), и он никогда не рассчитывал на то, что такой человек, во-первых, найдется, во-вторых, не будет послан им на все четыре стороны. В любой другой ситуации… в любой другой ситуации он, может, был бы счастлив услышать это от тупого двумордого.

Любой другой ситуации, наверно, не могло бы произойти с ним, потому что вся его жизнь шла по пизде еще с подросткового возраста, поэтому атмосфера тотального пиздеца была под стать.

(То, что он на самом деле — по словам Тодороки — собирался умереть, Бакуго решил проигнорировать.

…И не собирался он, он просто… любил доводить дела до конца).

— Ты можешь хоть сто раз признаваться мне в любви, но нехрен оправдывать свою глупость чувствами.

— Твоя жизнь — это не глупость, — пробормотал Тодороки, сжимая свое плечо. — И я готов сто раз.

— Заткнись. Что с твоей рукой? — Бакуго сощурился, смотря на его плечо. Разъедающий на части гнев смывался уходящими в море волнами. Бакуго подошел к нему, отводя левую руку от плеча.

— Не знаю. — Тодороки нахмурил брови. — Наверно, я вывихнул плечо.

— Что ты… — Бакуго зарычал, крепче вцепляясь в его здоровую руку и в гневе дергая уголком глаза. — Ты тупой, я объяснял тебе, как нужно стрелять.

— Я сделал так, как ты.

— А? — Бакуго недовольно вскинулся. Тодороки отвел взгляд, пожимая здоровым плечом.

— Сначала сделал, а потом… — Бакуго несильно ударил его в живот, — подумал, — на выдохе договорил Тодороки и прислонился лбом к чужому взмокшему виску, не говоря ничего о болезненной хватке на запястье.

Какое-то время они стояли молча, слушая шум завывающего ветра у границы забора и шорох волочащихся по земле листьев, сталкивающихся друг с другом и сплетающихся в несимметричные фигуры.

— Я тоже, — произнес Бакуго, чувствуя теплое дыхание на своей щеке.

— М? — переспросил Тодороки, но так и не добился от него ответа; только разглядел, как его кончики ушей покраснели. — Что мне сказать, чтобы ты не бросил меня здесь? — тихо спросил Тодороки позднее, прикрывая глаза и почти не дыша.

— Почему я должен бросить тебя? — Бакуго свел брови в недовольстве. Он отстранился, но не отпустил его руку. Тодороки выпрямился и встретился взглядом с горящими красным глазами. — Ты совсем идиот? Не только плечо вывихнул, но еще и мозги вышиб? — Бакуго цыкнул и развернулся, направляясь к мотоциклу и чувствуя на своем затылке облегченный взгляд. — Шевели ногами. Нам нужно в бюро.

Он все еще злился. Не настолько, чтобы скинуть Тодороки с мотоцикла — хотя.

— Я врежу тебе, когда мы разберемся с бюро и вылечим твою руку.

— Я могу высказать свое несогласие? — Тодороки крепче вцепился в него и поднял ноги с земли, когда Бакуго завел двигатель.

— Рискни.

Они появились на главной площади через двадцать минут, когда тучи начали постепенно рассеиваться. Холодный ветер носился между рядами лавок, подбирая редкую опавшую листву и волоча ее по мокрому асфальту. Попавшиеся им на пути прохожие были слишком заняты своими мыслями, чтобы обратить на них внимание, когда они слезли с мотоцикла. Бакуго задержал взгляд на экране, на котором недавно мелькали портреты, и искоса поглядел на место неудавшегося восстания. Тяжесть последних дней оставалась усталостью на его плечах и пустотой в голове. Тодороки коснулся рукой его плеча, несильно сжав, и кивнул в сторону бюро.

Они направились к автоматическим дверям здания. Те приветливо распахнулись перед ними, и Бакуго нацепил на себя капюшон. Тодороки поправил кепку и последовал за Бакуго, старающимся не привлекать внимание работников, уделяющих время только-только подошедшим жителям. Они подошли к лестнице за поворотом, на которую не допускался никто, кроме персонала бюро.

— Здесь есть лифт, — тихо сказал Тодороки, тревожно посматривая по сторонам. Охранника, обычно стоящего рядом со входом в бюро, не оказалось возле автоматических дверей. То, что оставшиеся в городе рейдеры в настоящий момент патрулировали бедные районы, сыграло им на руку — встречаться с ними лицом к лицу здесь означало было встретиться со смертью.

Бакуго не знал, то ли им слишком везет, то ли — наоборот.

— Если нас засекут, лифт окажется нашей могилой, — произнес он, открывая дверь и натыкаясь на спускающегося с лестницы молодого охранника. — Черт, — выругался он и, перепрыгивая через несколько ступенек, перехватил зазевавшегося охранника и приложил его затылком об стену.

— Теперь-то нас никто не заметит, — произнес Тодороки, усаживая бессознательного парня удобнее.

— Завались. — Если бы они находились на улице и не планировали устраивать массовую перезагрузку, сравнимую с актом нападения на страну, он бы закурил. — Давай, нам наверх, перебирай ногами быстрее.

Они добрались до пятого этажа, прежде чем услышали, как открылась дверь внизу, и кто-то из персонала обнаружил охранника. Они оказались на шестом, последнем, куда вела лестница, и Бакуго, не дав Тодороки отдышаться после быстрого подъема, схватил его за здоровую руку и потащил на этаж.

— Нам нужен директор. — Бакуго изучал таблички, висящие на кабинетах, в которых сидело высшее руководство бюро. Стены коридора были стерильно белыми, и несколько растений, за которыми не требовался серьезный уход, располагались на невысоких темно-коричневых столиках, разбавляя белизну.

— Зачем? — спросил Тодороки, спешно следуя за несущимся в конец коридора Бакуго. В коридоре им попалась женщина в строгом костюме, слишком погруженная в бумаги на руках, чтобы обратить на них внимание.

— Придурок Шинсо говорил про седьмой этаж, на который нет доступа ни у кого, кроме директора. Если здесь и есть штука, которая может устроить блядский «бум», то она там.

Тодороки кивнул, и чуть не врезался в спину резко остановившегося перед директорской дверью Бакуго. Когда-то Бакуго подумывал о том, чтобы и его отправить на тот свет, вслед за ублюдком Курокавой… Он глубоко вздохнул и дернул ручку, открывая дверь.

Они нашли директора, сидящего за огромным столом. Из окон его кабинета открывался вид на весь первый район, в котором только-только начиналась ранняя утренняя жизнь.

— Что вы себе позволяете? Я не разрешал вам… — директор недоговорил, поднимая на них взгляд и сразу же широко распахивая глаза.

Раздался пронзительный сигнал тревоги, сообщающий о том, чтобы сотрудники немедленно покинули здание.

На лице директора вместо первичного замешательства появились пятна страха. Он схватил со стола ножницы, готовясь обороняться.

— Вы… вы же должны быть мертвы, — с трудом проговорил он и тяжело сглотнул.

— Сюрприз, блять. — Бакуго подскочил к нему и выбил из его рук ножницы. Скрутил его, приложив лицом об стол, и поднял, дезориентированного. Он всегда считал управляющего тем еще трусливым дерьмом, только и способного что лебезить перед Курокавой, и, в общем-то, не ошибся.

— Вы… вы не понимаете, вы делаете… вы совершаете ошибку! — кричал он, когда Бакуго вытаскивал его тушу из-за стола. — Вас сожгут, как и ваших… почему вы живы?! — завизжал он. После того, как к его виску был приставлен пистолет, его тон стал любезным. — Мы могли бы… решить все мирно? Мы же деловые люди, разве не так? — повторял он сладким голосом, пока двери кабинетов распахивались, и персонал вылетал из своих рабочих гнезд.

Тодороки повернул замок на двери прежде, чем ее успели открыть с той стороны.

— Прошу прощения, вы в порядке? Вы… вы еще здесь? — раздался тонкий женский голос.

Бакуго сильнее надавил на затылок управляющего дулом пистолета в немой угрозе. Тот продолжал трястись от страха и загнанно смотреть в дверь, за которым находилась его спасительница.

— Пойдем, управляющий наверняка уже внизу. Самым первым выбежал, можешь не сомневаться, — раздался глухой мужской голос, в котором сочилось презрение.