Любовь как... (СИ) [Лина Р. Аспера rakuen] (fb2) читать постранично

<p>

========== Любовь как падение ==========

There are so many stars in the night but I canʼt see the one

While dark clouds cover the sky, oh, I wait for the morning sun

And I wait for the sunrise, you see

And would you wait for sunrise with me?

Brainstorm «So Low Lullaby»

Это всегда начиналось с прикосновения.

В такие моменты Динь чувствовал себя последним героиновым наркоманом, дрожащими руками вводящим себе очередную дозу. Вот поршень неторопливо идёт вниз, секунда, две, и по телу разливается ядовитая волна эрзац-блаженства. Только у Диня вместо шприца была кнопка звонка у заурядной двери очередной съёмной квартиры, а вместо адского зелья — крепкое до боли сплетение пальцев.

Правда в остальном сравнение буксовало: назвать «кайфом» наступающее вслед за этим чувство умиротворённой ясности просто не поворачивался язык. И Динь многое бы отдал, только бы никогда не заходить дальше — в конце концов, нет ничего предосудительного в том, чтобы просто держаться за руки. Даже если партнёр одного с тобой пола.

Однако прикосновение вместе с толстым слоем повседневной суеты и мелочных тревог небрежно стирало с внутреннего взора привитые социумом понятия о «правильном» и «неправильном». Там, за порогом радостной лёгкости бытия, лежала удивительная страна, попасть в которую было проще простого: стоило всего лишь увеличить площадь контакта.

Тогда одежда вдруг становилась нелепой выдумкой: пиджак, галстук, рубашка — зачем так много всего? Словно сами по себе, вещи летели на пол, и казавшийся нерушимым барьер кожи превращался в условность, тончайшую линию на бумаге единства двух тел. Но и это было только началом: границы эго, герметично замыкающие понятия «я» и «он», таяли, как рафинад в горячем чае, сплавляя двоих в Одно.

Бытие в отсутствии границ, как бы пугающе не звучало такое сочетание слов, на самом деле ощущалось совершенно естественным и прекрасным. Больше нечему было мешать пульсациям блаженства отражаться в партнёре, как в зеркале, накладываться друг на друга, резонировать, усиливаясь до совершенно немыслимых пределов. Хотя утончённый экстаз от слияния душ, от полного и безоговорочного принятия друг друга всё равно с лихвой перекрывал любое телесное удовольствие. А когда по трепещущим, обнажённым нервам проходил последний сокрушающий импульс, можно было заглянуть чуточку дальше — туда, где сияло Любовью божественное Неназываемое.

К несчастью, откат был неизбежен: так волна всегда возвращается обратно к породившему её океану.

«Пусть все живые существа обретут счастье и причины счастья», — от Вечного к единству двоих.

«Пусть все живые существа освободятся от страдания и причин страдания», — от единения к гармонии ясности.

«Пусть все живые существа обретут радость и причины радости», — от свободы просто быть к сплетению тел.

«Пусть все живые существа познают удовлетворённость равностности, свободной от привязанности и отвращения, и обретут причины такой равностности», — целостность «меня» и «его» окончательно распадалась, и не существовало способа этого избежать. Короткое мгновение Динь ещё всматривался в печальную нежность полуночно-синего взгляда «другого», а затем двери в чужую душу грубо захлопывали прямо у него перед носом, оставляя взамен одну лишь непроницаемую пустоту равнодушия. Как знак того, что пришло время откатиться в сторону на холодной не расстеленной кровати и разорвать тесное переплетение пальцев — то, с чего всё началось.

Возвращение из сияющей за-реальности в безликость снимаемого по часам панельного короба всегда было болезненным. Динь пялился в белый, идеально натянутый потолок и с тоской наблюдал за победоносным возвращением трёх жестоких оккупантов его души — трёх чувств: вины, безысходности и отвращения к себе. «Тряпка, слабовольная амёба, снова не смог удержаться, снова предал, как ты вообще можешь после такого смотреть Алле в глаза», — мысли крутились в голове заезженной пластинкой, фоновым шумом последних шести недель.

Сбоку зашуршали слюдой сигаретной пачки, и Динь заставил себя сесть. Влажные салфетки в ящике прикроватной тумбочки, потом одежда — рутинный, навязший в зубах ритуал. Чиркнуло колёсико зажигалки, и в воздухе неприятно запахло дымом дешёвого табака. Динь небрежно сунул галстук в карман пиджака, поднял с пола своё кашемировое пальто. Проверил, всё ли на месте: бумажник, смартфон и ключ от машины, а больше ему, собственно, ничего не нужно. Оставалось обуться, от самого порога бросить через плечо пустое: — Я позвоню, — и уйти. Первым, как всегда.

— Дымов, — Динь замер, не дотянувшись до дверной ручки. Обернулся.

Его любовник по-прежнему