Точка невозврата (СИ) [Katiii] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

POV Мариус

Я стаю на краю пропасти, и возврата оттуда нет. Я вернулся в Италию, на свою родину и сейчас на краю вулкана, а всего несколько шагов разделяет меня от прыжка. Жар от клокочущей, огненной лавы поднимается доверху и невыносимо жарко. Ноги мои почти горят даже через ботинки — земля очень горячая, почти раскаленная. Мне больно — и физически, и морально. Почему я здесь? Почему решился на этот роковой шаг? Подобное поведение никогда не было свойственно мне, суицидальные мысли за всю мою вечность почти что не посещали меня. Глядя на ад под ногами, я ощущал настоящий ад в своей душе, в своем сердце.

Любовь всей моей бессмертной жизни нанес мне страшный, сокрушительный удар, после которого я не могу уже ничего. Не могу и не хочу жить и чего-то ждать. Если бы мы вновь не стали парой, я бы пережил бы те слова, те ужасные признания, но когда мы вновь стали Супругами по Крови, твои слова, Амадео, стали для меня роковыми.

Мой мальчик, мой ангел с черными крыльями…

Если тебе стало все равно… точнее, если тебе и было все равно на меня и ты был со мной от скуки и жалости, позволяя лишь любить и тешить свое самолюбие, я тебя отпускаю. Я всегда боялся этого, опасался по поводу того, что ты все же не любишь меня, чтобы я не прочел в твоей книге, чтобы ты мне не сказал за эти годы, я опасался, что я на самом деле тебе не нужен. Что ты со мной больше из жалости и так и вышло. Опасения, которые я боялся тебе когда-нибудь выразить, подтвердились. Но я бы и это пережил, если бы ты не признался мне, что тебе все равно, жив я или мертв. Что все равно, что со мной будет.

— Лучше бы ты никогда не появлялся в моей жизни, вот правда! Лучше бы вообще никогда не встретился, лучше бы меня обратил кто-то другой, кто угодно, но не ты!

Неверие. Боль. Ужас. Горькое разочарование овладели мной. Ощущение полной ненужности, никчемности. Да, я мог просто уйти после подобного, собрать вещи и свалить из твоего дома, в который ты сам предложил мне переехать, но в этот раз я не хочу ничего, кроме собственной смерти.

Слишком больно. Да я и все, что мог — сделал, все, что хотел за мои более чем две тысячи лет. У меня теперь нет цели, жить не для кого, любить не кого. Я думал, что обрел неземное счастье, а оказалось, меня и не любили вовсе. Или разлюбили когда-то.

Вся эта любовь ко мне в твоей книге — это любовь прошлого, переросшая постепенно в глубокую, очень часто скрытую ненависть и презрение. Холодность и желание уколоть. Поиграть. Повысить лишний раз свою значимость, свою самооценку. Сделать больнее тому, кто любил тебя больше всего на свете, а ведь временами мне казалось, что я любил тебя сильнее себя самого. Мои надежды, что ты простил, смог отпустить те пятьсот лет, оказались напрасными и… наивными. Я лелеял эту надежду, делал все, что угодно, когда вновь обрел тебя, когда ты согласился быть моим, чтобы ты понял и забыл. Простил. Чтобы ты верил в мою Великую любовь к тебе, мой мальчик, и любил сам. Делал все для того, чтобы мы были счастливы.

И эти семь лет… Наши семь лет уже в двадцать первом веке были для меня огромным счастьем, даже если порой они были нелегки, не были гладкими, но мне было все равно. Лишь бы с тобой, я готов был терпеть твои вспышки, накрученные обиды, твои перепады настроения и прочие прелести твоего характера, питаясь надеждой, что я тебе все же нужен. И по-своему дорог. Я готов был за нас бороться и боролся, потому что за часы страсти и глубокой нежности, когда ты поворачивался ко мне, когда сменял гнев на милость, можно было отдать все, что угодно!

Я растворялся в тебе, был поглощен тобой и не видел главного — ты продолжал, оказывается, тихо меня ненавидеть.

Эх, ты, старый дурак! Мариус де Романус, ты влюбленный идиот!

Еще шаг. Адское пекло внизу, под моими ногами, еще три шага и возврата не будет. Да, я мог жить как жил до этого, как жил все эти годы без тебя, продолжать существовать, занимаясь делами сообщества, или другими, какими занимался до этого. Мог уйти в долгую спячку, попытаться довезти себя до состояния комы. Но я не хочу ничего этого. Моя жизнь резко потеряла всякий смысл, а вечность превратилось в проклятие. Никто не причинял мне такой боли, никто не мог мне ее причинить — ни Пандора, ни Бьянка, ни другие. Ты, Амадео, имел надо мною самую большую власть, как оказалось, потому что ты разбил мне сердце так, как никто другой. На миллионы осколков, так, как никому еще не удавалось.

Нет, я не делаю это из-за эгоизма, слабости и какой-то глупой мести, из-за обиды… Месть кому? Тебе все равно. Обида? Это гораздо больше и глубже. Слабость? Хм… возможно. Непростительный эгоизм? По сути, я никому ничего не должен. Я был невероятно счастлив эти годы, даже можно сказать, непозволительно счастлив. Ты согласился быть со мной, дать нам шанс после того танца во Вратах Троицы и я подумал, что нам все удастся.

Честно, Амадео? Я мечтал провести с тобой остаток вечности, побить рекорд совместной жизни среди вампирских пар…

Да, я дурак. Влюбленный старый дурак и мне пора отпустить. Хочу это сделать. Правда. Отчасти потому, что невыносимо больно, отчасти потому, что ничего не держит — вампирский мир простоит и без меня, Лестат отлично справляется со своими обязанностями, да и кроме меня есть те, кто вскинет на свои плечи мои дела. Незаменимых не бывает. А ты, мой мальчик, дал ясно понять, что не особо будешь переживать о моей потери. Возможно, даже о гибели моей узнаешь не скоро.

Впервые за много веков я ощущая полную свою ненужность и нежелание жить без тех, кого люблю, а искать новых, в тех, кого бы смог… Кто сравниться для меня с тобой? Только ты, пожалуй, заставлял чувствовать меня по-настоящему живым. Только ты.

Я это еще раз понял за эти горькие и сладкие семь лет, которые сейчас в последние минуты моей вампирской жизни яркими воспоминаниями-вспышками проносятся перед глазами. Ты убил меня, Арман, но я все же надеюсь, я правда надеюсь, что ты найдешь себе того, кто сделает тебя по-настоящему счастливым…

Еще шаг. И еще.

Кажется, жар еще сильнее, нестерпимее, кожа почти горит, волосы треплет ветер этого мертвого места… Надеюсь, ты встретишь того, кто сделает тебя счастливым и оценишь его… оценишь… Я не могу уйти с ненавистью в сердце, поэтому прощаю тебя, мой дорогой, и желаю искренно от всего своего израненного сердца тебе только хорошего.

Перед глазами проносятся все воспоминания, связанные с тобой, начиная с Венеции, все абсолютно, все до единого момента… Понимаю, что невольно улыбаюсь, видя перед глазами твое лицо, твое тело, слыша твой голос так четко, будто ты стоишь сейчас рядом со мной. Видя нас, занимающихся любовью, ощущая нас так, словно мы одни на всей планете и этот мир принадлежит только нам двоим!

Я устал. Боль моя, любовь моя, прощай, Амадео! Я считаю свой путь законченным.

Вздыхаю глубоко и надрывно, легкие окутывает раскаленный воздух и пронзает иглами грудную клетку. Душевная боль резко проходит и наступает неестественная пустота. Мне совершенно не страшно. Даже удивительно, ведь меня ждет нестерпимая боль и мучительная смерть.

Последний шаг, который отделяет меня от прыжка вниз и ноги не чувствуют землю.

========== Часть 2 ==========

Flashback

Юноша смотрел на мужчину раздраженно, в глазах не было ни капли нежности.

— Я хочу побыть один, можно?

— Ну что снова, мой мальчик? Что опять произошло? Все же было отлично!

Раньше он бы ответил — можно, конечно, но сейчас захотелось выяснить это, поговорить.

— Ох, Господи, да ничего не произошло! — С досадой воскликнул Арман.— Просто можно я хоть немного побуду наедине? Ты со мной чуть ли не каждую минуту.

— Ты говоришь так, словно я тебе проходу не даю, но это не так! — Оскорбился де Романус. — Мы живем вместе и…

— Ох, спасибо за напоминание, а то я не заметил!

Мариус нахмурился от такого небрежного тона в его адрес и почувствовав укол обиды.

— Да, представь себе и я не каждую минуту с тобой.

— Угу… конечно…

— Не вредничай, пожалуйста, — нарочито строго произнес Мариус, смотря на прелестного юношу, в небрежной позе возлежающего на постели.

— Пппффф…

Мариус закатил глаза, стараясь говорить как можно спокойней, годы совместной жизни с этим невозможным взбалмошным существом закалили его, но он не знал, что есть, оказывается, предел всему. Он не знал, что его ждет.

— Ты уезжал недавно по делам и я не ездил с тобой, но когда ты рядом, мне хочется и правда постоянно видеть тебя, чувствовать, касаться…

— Как наседка!

— Ну не правда! — Обиженным тоном.

— Правда-правда…

— Я что, напрягаю тебя? Надоедаю тебе?

Арман вскинул на него взгляд, в котором Мариус не прочел ни капли теплоты, и это молчание. Страшное молчание.

— Амадео? — Голос резко ослаб.

— Просто иногда тебя в моей жизни слишком много, — подобрал слова де Ла Русси, наблюдая за реакцией Создателя. Мариус же, кажется, прирос к полу.

— Что?

— Я пригласил тебя в свой дом и все у нас не так и плохо, но…

— Все не так плохо? — Голос упал еще больше. А с ним, кажется, камнем вниз рухнуло и сердце вампира. — Не так плохо?

— Скажи спасибо, что я все еще с тобой, после того, как ты назвал меня несносным мальчишкой во время собрания в замке Лионкура.

— Что? Ты все еще забыть не можешь? — Охнул Мариус. — И я не при всех это сказал, между прочим!

— Забудешь тут, — осклабился Арман.

— Хватит на ерунду дуться, Амадео! — Повысил голос Создатель. — Что за детский сад, ты как ребенок!

Карие глаза тут же блеснули холодным огнем и раздалось шипение:

— А что же ты с ребенком живешь, а?

— Я не назвал тебя прямо, я сказал — как!

— Дяденька! — Окрысился юноша. — Мужчина в возрасте, питающий страсть к молоденьким мальчикам! Ха!

Мариус опешил, не поверив, что слышит это.

— Что ты сказал? — Голос опасно понизился и в первые мгновения Арман было подумал, что ему отвесят хорошую пощечину, но тут же убедил себя, что этого не произойдет. За семь лет, что они были вместе и за те пятнадцать, когда они увиделись в двадцатом веке, древнейший ни разу…

— Слабость твоя слабость, ничего не поделать, — с издевкой добавил Арман, краем сознания понимая, что лучше бы ему закрыть рот. Нет, он, конечно, не боялся его гнева, ибо Мариус вел себя иначе, чем в те года в Венеции, все было иначе и сейчас он не взял бы в руки кнут, которым он один раз избил его смертного в качестве наказания и один раз бессмертного, о чем потом раскаивался сам же, и в крайнем случае отвесил бы пощечину, но все же он понимал, что уже ляпает лишнего, но ничего не остановило Армана де Ла Русси в ту роковую ночь.

— Что ты ляпаешь? Со всем с ума сошел? За что ты так со мной? — Голос дрогнул от обиды и разочарования. Арман ответил не сразу, поэтому Мариус добавил: — И уж если на то пошло, малыш, ты и сам ой как был не прочь еще тогда, пятьсот лет назад!

— Не называй меня малышом, дьявол, мать твою! — Взвизгнул Арман, трясясь от гнева. — Ты знаешь, как это бесит меня! Для меня это оскорбление!

— Оскорбление за оскорбление, — Мариус, стараясь сохранять спокойствие, сложил руки на груди.

Ему очень не нравился этот разговор, он неуловимо отличался от других вспышек и ссор между ними. Что-то в нем было иное — тревожное, несущее беду.

Просто тебя в моей жизни слишком много…

Эта фраза засела занозой в мозгу Мариуса и упорно не хотела покидать его. Древнейший вздохнул и попытался заговорить успокаивающим тоном:

— Амадео, милый, успокойся, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть или задеть, правда! Но ты иной раз ну просто невыносим, но я все равно люблю тебя и берегу как зеницу ока!

Арман лишь фыркнул.

— Ну что? — Мариус подошел ближе, в голосе юноша тут же уловил эти особые нотки нежности к нему. И еще ему показалось, и снисходительности, которая иной раз жутко бесила.

— Ничего. Оставь меня. Оставь в покое своего малыша, не беси его, — холодно сказал Арман и добавил, породируя интонацию Создателя: — Пожалуйста.

Мариус невольно вздрогнул и в непонимании посмотрел на Армана. Постель прогнулась под его весом, он сел на край кровати, возле ног юноши.

— Я прошу прощения еще раз. Я могу так иной раз назвать тебя, я уже говорил, что ты ведешь себя так, словно только тебе можно так себя вести, но не мне. Выражать недовольства и кони свои кидать.

— Ах, кони? Психи! Выпады! Истерики! Что там у меня еще? Биполярное чертово расстройство? — Арман отбросил книгу в сторону. — А ты у нас весь такой правильный! Идеальный! Великий Мариус, а я его взбалмошный сынок с расстройствами психики!

— Прекрати, Арман, тебя понесло не в ту степь уже, — с горечью произнес Мариус. — Прошу, успокойся.

— А вот не успокоюсь, твою мать! Это ты весь такой сдержанный, солидный, марку держишь, как обычно! Мне же можно! Я же истерик!

— Я не называл тебя психом, не называл никогда, зачем ты так? За что? Я же пылинки сдуваю с тебя, обожаю тебя, забочусь о тебе…

— Что-то я не помню этого за… дай-ка подумать, сколько лет? Ах, да, пять сотен, вроде не так уж и мало!

— Черт возьми, мы это не раз обсудили! Не раз! Мои письмо тебе после очередных твоих обвинений и обид, книга, я думал ты все понял! За что ты так со мной?!

Арман буравил взглядом Создателя, на лице которого читались явная боль, но ему вздумалось еще раз ущипнуть, и не просто, а сделать по-настоящему больно. За семь лет они действительно все хорошо выяснили и горькая обида, что его Создатель не пришел к нему за все те века, почти прошла. А иногда исчезала полностью после объяснений его Мастера, после его признаний он чувствовал невероятное довольство, радость и счастье. Он все уже понял и принял, но Арман не был бы Арманом, если бы иной раз не пытался напомнить о прошлом с присущей ему жестокостью. О пяти веках без него, об обращении Бенджи и Сибилл…

Он понимал, что причиняет боль, манипулирует, испытывает на прочность, пользуется любовью к нему, но иной раз так хотелось… иной раз поганая мысль, что все же к нему охладели после того, как его выкрал Сантино, что Мариус посчитал, что они не подходят друг другу по определенным причинам, отравляла Армана и заставляла вести себя как последняя свинья.

— За что? — Повторил вопрос Мариус, но он расстаял в тишине ночи. Арман отвернулся и угрюмо уставился в стену. — Я же до одури люблю тебя, глупый мальчишка!

— Еще раз назовешь меня мальчишкой, между нами будет все кончено, — с угрозой в голосе. — Ясно тебе? — Самодовольный, властный, ледяной тон, изогнутая бров. — Я требую к себе уважения.

— Знаешь, я тоже, — Мариус тут же развернулся и направился вон из комнаты, как услышал полетевшее в спину:

— А ну не смей уходить! Я не сказал, что разговор закончен, куда собрался?

Мариуса окатило холодной волной и в груди стала подниматься волна возмущения на поведение своего отпрыска.

«Что за небрежный тон? Что за поведение? Как с цепи сорвался!»

— Как ты себя ведешь, Арман? — Мариус развернулся и окинул юношу холодным взглядом. — Я хоть и люблю тебя и дорожу тобой, но подобного обращения не потерплю. Я не тряпка, чтобы ты так вел со мной. Ты мог вести себя с бедным Дэнни так, или с кем другим, наглый мальчишка, но не со мной. Ты меня понял? Или ты думаешь, что я позволю тебе так уж иначе вести себя со мной,чем в Венеции? Ммм? Где твое уважение, твое почтение, вежливость ко мне, к своему Создателю? Ты был куда более аккуратен даже те пятнадцать лет, чем сейчас… это просто ужас какой-то! Другой бы на моем месте уже дал хорошую взбучку за подобные слова, а я все сдерживаю себя! Опомнись! Хоть цени это, мальчишка!

— Что-то ты очень осмелел, мой дрожайший Мастер! Ходил робкий и несмелый пятнадцать лет, в рот мне смотря, а теперь…

Арман осекся, так как увидел блеснувший в синих глазах опасный огонь и эти шаги к его постели. У Мариуса пробежала мысль, появилось желание все же дать хорошую оплеуху, но все же… он сдержался. Это был не выход и он понимал это.

— Ты требуешь уважения к себе, но сам ведешь себя безобразно. Отвратительно, — голос подрагивал от все больше возрастающей обиды, но и гнева. Такого разговора еще не было между ними. — Ты вновь пытаешься внушить мне чувство вины, обвинить, унизить, а ведь когда любят, так не ведут себя. Не ведут, когда любят и уважают друг друга.

Арман молчал, ему приходилось признать, что Мариус прав, но упрямая вредная натура не желала признать этого вслух.

— Зачем ты так, я вновь повторяю свой вопрос, — спустя несколько секунд спросил Мариус, — неужели тебе так плохо со мной?

«Почему я хочу сделать ему еще больнее? Я же люблю его. Я правда люблю его»

— Твои припадки, твоя взбалмошность на пустом месте! Если бы я все молча сносил и в попу тебя целовал постоянно, ты бы вообще ноги вытирал об меня! — Не выдержал Мариус и вновь повысил голос. — Да я и так тебя в нее целую, черт побери!

Арман неоднозначно хмыкнул и Мариус нахмурился в нехорошем предчувствии. Тревога росла, этот нехороший разговор все никак не заканчивался.

— Чего тебе недостает? Чего тебе нужно? Почему ты так взъелся, когда я назвал тебя мальчишкой, например? Или малышом? Раньше не было подобных реакций, ты был адекватнее, Арман, спокойнее.

— Я не знаю.

В эту минуту его мальчик показался Мариусу невыносимо скучающим и он вдруг резко понял, что это начало конца. Это осознание, это мысль раскаленным ножом пронзило сердце.

— Ты вообще любишь меня? Дорожишь нами? Я уже начинаю завидовать любви Лестата и Луи! Там оба любят друг друга, хоть и невыносимо разные, но любят и берегут, словно каждый из них друг для друга самое большое в мире сокровище! Так и я берегу тебя, а вот ты…

Арман отмахнулся от его слов, будто от надоедливой мухи. Вновь сердце камнем вниз, озадаченный, растерянный Мариус перед своим дрожайщим отпрыском, бессильный что-либо изменить в лучшую сторону — сейчас ему так казалось.

— Ты хоть понимаешь всю силу моей любви? — С бескрайней горечью, которая разрывало древнее сердце. — Ты хоть осознаешь, насколько я тянусь к тебе, как хочу любить тебя, желать тебя каждую минуту своей жизни, что ты моя великая слабость, Амадео! Да я от счастья чуть с ума не сошел, когда ты согласился попытаться, когда…

— Я признаюсь, что иногда думал, что мы настолько не подходим друг другу, что лучше бы никогда не встретились, — произнес роковые слова Арман после очередного признания к себе, делая это не более, чем специально. — Думал, что лучше бы ты никогда не появлялся в моей жизни. Лучше бы вообще никогда не встретился и меня обратил кто-то другой, кто угодно, но не ты. Вот правда, хотя ты знаешь меня, как никто.

Воцарилась какая-то страшная, неестественная тишина, Мариус смотрел в родное лицо, на котором было написано явное сочувствие и сожаление. Арману было… жаль его?

«Господи, только не это! Что я слышу… что я слышу от него?»

— Ты сожалеешь, что ты со мной?

Внутри Мариуса все обрывалось раз за разом, руки задрожали сильнее.

— Вроде нет. Не знаю… нет… не знаю… временами все довольно недурно…

— Неплохо? Недурно? — Перебил раздавленный словами вампир. — И все? Господи…

— Мариус, не вздыхай так, — поморщился Арман, — я же говорю, что бывает время, когда мне хорошо, правда хорошо и я ни о чем не сожалею, а бывает дни, когда мне было плевать, что с тобой случится, хоть умри ты!

«Что? ЧТО?»

— Хоть пропади ты и даже думал, что твоя смерть принесла бы мне удовлетворение, насколько я злился на тебя! Но это было редко, — быстрая, смазанная ухмылками в уголках губ. — Редко, но было. Вот такой я ужасный, Мариус. Это ты разбаловал меня! — Прозвучало как обвинение и крайне беспечно.

Что-то пробежало по лицу блондина, то, что Арман никогда у него не замечал.

«Черт, зачем я все это наговорил ему? Он же любит меня до одури, до исступления, я окончательно понял это за эти семь лет с ним! Что же я за сволочь? Почему не могу остановиться? Почему желаю причинить ему еще больше боли?»

Де Романус оторвал, наконец, взгляд от юного лица и застыл с невидящим взором. Абсолютная потерянность, шок и что-то еще, что-то, что смутило Армана, насторожило его. Это молчание, которое стало почти осязаемым, Арман не смог оторвать взгляда от любимого лица, ощутив вину. Ему не было все равно, он любил его, но почему же не признался сейчас? Не перекрыл признаниями в любви ужасные слова о фактически ненужности Мариуса…

Противоречивость Армана, пользование любовью Мариуса и желание иной раз напомнить о прошлом и выпады о разнице в возрасте сыграли с ним жестокую шутку. Мариус застыл недвижимой статуей, неестественно, будто окаменел, ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь глаза были широко распахнуты и уставлены в одну точку. В первые минуты Арман молчал, смотря на Мариуса серьезно и не без волнения, понимая, что перегнул и эти вещи совершенно не обязательно было озвучивать.

Когда он бесился и выходил из себя, мало ли что он мог подумать, но он все же любил его!

«Я без зазрения совести пользуюсь его чувствами ко мне. Бедный Мариус, нельзя так с ним, мне же действительно с ним хорошо, это так! Я не осознаю этого лишь в те минуты, когда на меня находит…»

— Мариус…

— Тебе принесет это удовлетворение?

— Что именно? — Не понял сразу Арман. Его стало определенно что-то смущать, но он не понимал, что же это.

Нет ответа.

— Так что же?

— То, о чем ты иногда, как ты говоришь, думал.

Арман невольно нахмурился, сердце забилось быстрее и он удивился себе же. Почему? Почему он вдруг заволновался? Странное, застывшее состояние его Создателя, этот взгляд, голос какой-то… не такой…

— Я тебя не понимаю… аа… ну в те минуты, я же сказал, что…

— Тогда и сейчас.

— Только если выведешь меня из себя, — Арман выдавил неуверенную улыбку и сел на кровати, оказавшись лицом ближе к Мариусу. — Эй, что притих-то?

Де Романус пошевелился и наконец повернул лицо. Арман невольно вздрогнул, увидев это выражение полнейшей обреченности. Уголки безупречных губ изогнулись в горестной и вместе с тем какой-то философской улыбке.

— Значит все уже удовлетворит, а выводит из себя что-либо связанное со мной не так и редко, значит…

Мариус не договорил и встал.

— Я тебя не понимаю, — притихший Арман смотрел на него крайне внимательно.

Мариус был уже в дверях, но затем развернулся и подошел вновь к Арману, который все же так же сидел на постели.

— Дай-ка, милый мой Супруг, я тебя поцелую, — нагнулся, не дожидаясь ответной реакции и почти что требовательно впился в губы.

«Какой-то странный тон… не грубый, не холодный, а… не пойму… другой»

Но мысли дальше прервались, Арман закрыл глаза, ощутив острое желание запустить руки в длинные светло-пшеничные пряди и удержать эти губы, которые покрывали столько раз все его тело поцелуями… этот рот, этот язык, эти руки — что они умели делать с ним! И со смертным, и с бессмертным!

«Я все же несправедлив с ним, надо нежнее, сдержанней, мягче, ведь люблю его… всегда любил… А у него еще невероятное терпение и надо уважать за это, а не наоборот», — пронеслось в голове.

Арман и не думал прекращать поцелуй и Мариус ощутил, как изящные пальцы стали перебирают его длинные волосы, он углубил поцелуй, надавил сильнее и Арман поддался, даже потянулся к нему, испытывая желание подчиниться. Желая из вредности еще недавно прогнать Мариуса в другую часть своего огромного дома, сейчас он захотел, чтобы он не уходил. Но Мариус почувствовал, что горло сжимает болезненной судорогой, он неожиданно отстранился, руки, обвивающие его за шею, разжал почти силой и словил удивленный взгляд. Еще немного, и на глаза навернуться слезы, а этого допустить нельзя, Мариус, сдерживая отчаяние из всех своих сил, прильнул к ангельскому лбу и вышел под удивленный, провожающий его взгляд. Последнее, что Арман слышал от него, было:

— Ты хотел побыть один, я выполняю твою просьбу. Приятных снов.

***

На закате дверь в комнату отворилась и к постели неслышно подошла высокая фигура. Склонилась над спящим и убрала темную прядь с хорошенького личика. Белокурый мужчина, прекрасный, идеальный в своем великолепии сидел возле спящего возлюбленного, не сводя взгляда с лица, на котором застыли спокойствие и покой. Минута текла за минутой, пока не настала пора покинуть этот дом, так как вот-вот проснется законный его хозяин.

— Вот наша история и закончилась, мой мальчик.

========== Часть 3 ==========

Некоторое время Арман валялся в постели, размышляя о ночном разговоре, но не торопясь идти к Мариусу. Он и ночью после его ухода не пошел за ним, хотя… хотел. Хотел, но он не был бы Арманом, если бы не включал все премилости избалованного характера. Вышел он из своей комнаты лишь пару часов спустя, уверенный, что обнаружит Мариуса дома, но его нигде не было. Логично решив, что тот пошел на прогулку, он решил вначале дождаться его, а потом передумал.

— Прогуляюсь по ночному Нью-Йорку, вдруг встречу?

Но Арман не встретил его, а когда вернулся за пару часов до рассвета, Мариуса до сих пор не было. Минута шла за минутой, но Арман в эту ночь не волновался — бывали ночи после ссор, когда Мариус мог пропадать вот так, но всегда приходил спать в его дом. Всегда возвращался. Поэтому со спокойным сердцем он пошел в постель, уверенный, что вот-вот откроется входная дверь. Но вот до рассвета осталось совсем немного и веки юноши стали наливаться характерной тяжестью.

«Придет, никуда не денется», — подумал Арман и закрыл глаза.

На следующий вечер он проснулся и почти сразу же направился обследовать дом, свято уверенный, что Мариус вернулся и еще не ушел куда-нибудь. Какого же было его удивление, когда он не обнаружил его дома снова. Де ла Русси уже немного растерянный, взял в руки мобильник и покрутил в руке, раздумывая, набрать ли своему Создателю.

— Да не буду я ему звонить, тоже мне! Явится! Обиделся! Думает, тут же позову! А вот хренушки!

Арман принялся раскладывать пасьянс, всунув наушники в уши и врубив любимого Бетховена, через пару часов переключился на шахматы. Его партнером на этот раз была компьютерная программа и он почти что забыл о Мариусе и вспомнил лишь тогда, когда полоска на горизонте начала светать, а глаза слипаться.

— Ну и пусть, — буркнул Арман, — ну и пропадай неизвестно где! Снял поди номер в какой-нибудь в гостинице, или уехал вообще из города… Решил взбрыкнуть! Ну и пусть!

Так бурча себе под нос, Арман отправился в спальню и плотно зашторил окна.

«Ждет звонка от меня скорее всего, а я вот и не позвоню и не напишу, тоже мне, баловать его еще», — подумал и ухмыльнулся. За семь лет без предварительной договоренности Мариус так не исчезал, но Арман все еще думал, что его Мастер решил попугать своего Амадео, заставить нервничать, или просто дать ему время побыть наедине, как тот того и хотел. Нет, он еще не нервничал, не волновался, осознание, что, возможно, Мариус ушел от него, пока не наступило.

На третью ночь он уверил себя, что Мариус все же действительно решил дать ему отдохнуть от себя и обиделся именно на это и целую неделю Арман не звонил и особо не волновался, тем более никакие вещи тот не забирал, вообще все осталось не тронутым.

— Ждет, что я позвоню? — В слух спросил сам себя юноша, раскладывая очередной пасьянс. — Хм… может и правда позвонить, а лучше написать смс? Он любит все эти человеческие штуки и забрасывал меня ими… Хм… это и раздражало, и в тоже время не хватало этого. Сделать, или нет?

Арман бросил взгляд на часы: через час рассвет, шел седьмой день. Вдруг возникла немного странная мысль в темноволосой голове вампира:

— А что, если он приходит, когда я уже сплю и уходит, когда еще не проснулся? И создает мне впечатления, что он на время оставил меня, потому что решил, что видите ли, поднадоел мне!

Арман направился в спальню Мариуса и пригнувшись к кровати, понюхал подушки и простыни. Запах слабый, значит Мариус действительно не приходил эти дни, иначе он был бы более четкий и сильный. Де Ла Русси заглянул в ящики стола, где точно знал, лежал паспорт Мариуса.

— Хм… на месте, значит не в гостинице, а уехал в один из своих домов. Или в Оверни. Возможно… Да нет, определенно к себе умотал и решил дать отдохнуть от него! Эка какие мы обидчивые! Какие ненавязчивые!

По комнатам Мариуса, где он хранил много личных вещей, перевезенные им из других его домов, можно было судить, что он вообще никуда не уезжал и вот-вот вернется.

— Вообще что ли не забрал ничего? Ну допустим уехал к себе, в ту же Норвегию, а вещей у него итак достаточно и прочего. Картины оставил, мольберты, любимые свои тряпки… Точно укатил в один из своих домов, кажется мне, что в Норвегию, а может в Рим? Там у него два дома и…

Арман вздрогнул, в грудь заползло пока что смутное, но все же чувство тревоги. Неясное, непонятное — оно смутило его.

Италия. Его родина.

Де Ла Русси не понимал, что смутило его и взяв телефон, он несколько минут раздумывал, позвонить или написать? Природная упертость сдерживала, он хотел и не хотел это делать. Желал еще побыть один, и в тоже время увидеть, или услышать ответ Мариуса, его голос. Все же пересилив себя, на седьмой день он написал сообщение:

«Куда пропал-то?»

Подумав, он добавил смайлик и дописал:

«В каком из своих домов ты сейчас находишься? Давай в угадайки поиграем, благо их больше одного»

Рассудив, что текст выглядит достаточно легким и по нему совершенно нельзя увидеть даже между строк нечто большее, чем праздный интерес, Арман отправил сообщение.

— Главное, что я написал. Остальное за ним. Пришлет ответ как миленький.

Но ответа не последовало ни в туже ночь, ни в последующие. И вот тогда Арман стал задумываться и все чаще поглядывать на телефон. Даже написал еще одно сообщение через несколько дней:

«Ладно, приезжай, отдохнул от тебя, успокойся»

Смайлики. Эти электронные улыбки, как любил Мариус.

— Что же ты не отвечаешь? — Спросил вслух себя Арман к концу второй недели. — Можно же было ответить хоть что-то! Если телефон потерял, ты же помнишь номер, можно было с нового ответить, но ты не Лестат, телефоны терять тебе не свойственно. Хм…

Арман резко поднялся и подошел к окну. Скоро рассвет, скоро он будет испытывать сонливость.

Позвонить, или нет? Хочет ли он этого?

Пришло воспоминание, как Мариус целует его руки, ладони, палец за пальцем, с нежностью, с какой-то благодарной почтительностью… не редко он делал и так всегда естественно и непринужденно это у него выходило! Арман почувствовал, как сжалось сердце и нахмурился.

— Ох, не к добру, — усмехнулся юноша, — заскучал. Люблю. Все же люблю. Всегда любил, даже когда ненавидел и презирал, даже когда поливал ядом. Всегда.

Набрал, наконец, номер. Бездушным механическим голосом ему сообщили, что абонент выключен, или в не зоны действия.

— Хм… странно. Не зарядил? Потерял? Может он и не читал те мои сообщения? Италия… Почему я снова подумал о ней? И насколько же ты решил меня оставить и дать от себя отдохнуть?

Из мозга словно специально как ветром сдуло воспоминания о иных, намного страшных словах, сказанных так напрасно, или он старался не думать о них, гнал из головы. Арман все еще был уверен, что Мариус обиделся и дал ему отдохнуть от себя, но…

— Но почему телефон недоступен? Я думал, что он ждет весточки от меня, когда я выйду на связь и обратно позову… хм… странно это…

Де Ла Русси лег спать вновь в одиночестве и перед тем, как заснуть, подумал о том, что очень скоро, буквально через неделю будет большой совет в фамильном замке вампирского принца и все должны присутствовать в обязательном порядке.

— Уж там ты точно будешь, и вот тогда мы и увидимся. Ишь, чего удумал?

***

Какого же было его удивление, когда к нему обратился Лестат, как только увидел его, поднимающегося по парадной лестнице.

— Где Мариус? Я думал, он с тобой. Он нам нужен очень.

— Где Мариус? — Эхом повторил Арман, в непонимании смотря на Лионкура.

— Арман, отомри! — Усмехнулся белокурый вампир, в которого Арман был когда-то влюблен. — Я говорю, где твоего любимого носит? Ты опоздал, так и он опаздывает! Идем же! — И он с улыбкой приобнял юношу за плечи.

— А его еще нет? — Растерянно задал тупой вопрос Арман. — Ну… должен скоро придти, значит. Он не пропустит важное совещание.

Лестат покосился на него и произнес:

— А почему это ты не знаешь, где он и де Романус не приехал вместе с тобой? Подкинул бы тебя заодно на своем горбу.

— Мы… поссорились. Вроде бы…

— Вроде бы? — Лестат в непонимании смотрел на вампира. — Это как? Так поссорились, или нет?

— Неприятный вышел разговор. Я не назвал бы это прям ссорой, я даже не знаю, как… но он уехал из моего дома и я не знаю, где он.

Лестат послушал сбивчивую речь Армана и покачал головой. Мариус, видимо, не выдержал очереднего заскока своего отпрыска и свалил отдохнуть от него. Так подумал Лестат и подумал слишком громко, не спрятав мысли.

— Ну спасибо, Лионкур! — Огрызнулся Арман, прочтя их, и зашагал вперед, а его гневные шаги эхом отдавались от средневековых стен замка.

Собрались почти все вампиры сообщества, предстояло решить несколько важных вопросов и некоторые довольно быстро, и голос такого уважаемого вампира, как Мариус де Романус, был очень важен.

— Ну где же он? — Вопрос задали уже несколько вампиров, испытывая нетерпение. — Кажется, он должен был речь толкать?

— Да-да, — Лестат названивал Мариусу, но безрезультатно.

— Речь? — Эхом повторил Арман.

— Ты как с Луны свалился! — Раздраженно воскликнул Лестат. — Вы вообще жили вместе-то? А то меня уже сомнения терзают.

Де Ла Русси услышал, как кто-то издал смешок, но не заметил, кто это был и окинул собравшихся злым взглядом.

— Да, и почему он недоступен? Что с телефоном?

— Я не знаю.

— Ты не знаешь?

— Я же говорю, он покинул Врата Троицы. Я не знаю, куда он уехал. Подозреваю, что в одном из своих домов… И я звонил не раз. Недоступен номер.

— Гкм…

Арман и правда звонил не раз и мысли все чаще и чаще возвращались к Мариусу, чем бы он не занимался. Неделю перед советом он все чаще гадал, куда делся его Создатель, испарился до того, как он проснулся, ничего не сказав, не оставив записки… Телефон не то, что не берет, а вообще для всех недоступен.

— Ты что-нибудь знаешь? — Лестат пристально посмотрел на юношу и тот тут же хорошенько спрятал все мысли и воспоминание очень глубоко, чтобы его не просканировали.

— Чего я должен знать? — Голос Армана стал резок. — Я что, слежу за ним?

— Как давно вы не виделись?

— Три недели.

— Он исчезал так за то время, что вы вместе?

— Нет. Боже, Лестат, что за допрос? Ну может он решил, что этот совет для него не так важен и мы все обойдемся без него. Уже так было!

— Не в этот раз, мой дорогой, это важно. Мы договаривались с ним.

— Вампирскому сообществу ничего страшного на грозит? Тогда можно обойтись и без его присутствия. Начнем, что ли? — С напускной беспечностью повел плечами Арман и Лестат с Луи переглянулись. Как Супруг вампирского принца он сидел по правую его руку и сейчас внимательно следил за диалогом.

Пришлось начать без законотворца, и за то время, пока длился совет, Лестату Арман казался весьма растерянным и каким-то напряженным. Лионкуру даже казалось, что он уходил глубоко в себя и частенько не слушал, о чем вообще говорят другие.

— Арман, как ты считаешь?

— Что? — Юноша словно очнулся и вскинул взгляд на блондина во главе стола. — Что считаю?

Лестат хмыкнул и повторил вопрос:

— Убить ли Рошаманда? Он нарушил границы, если ты не слышал.

— Ах, да… да, я думаю, Мариус был бы не против. И он угроза не только для твоей семьи, но и для меня, так что точно поддержит эту мысль.

— Хорошо, мы услышали твое мнение. Продолжаем. Следующий момент, который я бы хотел обсудить…

Закончили они глубоко ночью, всего пара часов оставалось перед рассветом и гости были размещены по комнатам. Арман направился в ту комнату, в которой всегда останавливался, когда приезжал в замок. Он вспомнил, как был здесь с тем, кого когда-то называл своим господином. У них тогда все начиналось. Возникло двойственное чувство, что это было только вчера и в тоже время сотни лет назад.

Он вспомнил, как Мариус подошел сзади и обнял его, мягко прижимая к себе, пряча лицо в волнистых волосах, вдыхая их аромат со странным, болезненным наслаждением. Почувствовав поцелуй в затылок, Арман слегка откинул голову назад, кладя голову на грудь мужчины и тут же губы Создателя коснулись его гладкого лба…

Медленно, осторожно, словно боясь спугнуть дикое животное… Де Ла Русси невольно улыбнулся — ему было хорошо. Хорошо и спокойно.

Объятья его всесильного Создателя были для Армана самым защищенным местом на земле, с ним он мог не бояться вообще ничего. Губы все еще касались лба — легко дразня, как пушинки, и Арман повернул голову так, чтобы их губы нашли друг друга…

Де Ла Русси сейчас вспоминал это, как и многое другое приятное из их жизни и в грудь стала заползать тоска. Сейчас в памяти всплыли и другие, брошенные в лицо его любимому Мастеру слова и сердце сжалось — он не хотел о них думать, избегал мыслей о них, но сейчас они стали навязчиво свербить мозг. Еще один звонок. И еще. Все тщетно. Мариусу словно было все равно, напишет ли, или позвонит его Амадео и от этого ему становилось не по себе. Смутная тревога усилилась после того, как Мариус не явился на совет, а он должен был быть там. Его все ждали. Арман был свято уверен, что они увидятся и поговорят, Мариус вновь растает и ему довольно легко удастся уговорить его вернуться.

Конечно легко — в этом он не сомневался. И вот теперь…

— Где ты? Где тебя носит, черт возьми? Что, хочешь чтобы я лично обошел все твои владения? Так ты хочешь?

Арман не выдержал и со всей силы ударил по стене и тупая боль прошла через всю руку.

— Поеду, так уж и быть, ты выиграл! Лично приеду к тебе! Вот же хитрый жук, недооценил я тебя.

***

— Может с ним что-то случилось?

Этот вопрос задал Бенджамин, чем возмутил Армана.

— Что с ним может случиться, это же Мариус! Он почти абсолютно бессмертен!

— Я просто предположил, — аккуратно добавил Бенджи, — может он ну… к Рошаманду один на встречу поехал и там они…

Арман так уставился на него, что бедному Махмуду захотелось испариться.

— Знаешь, Бенджи, ты итогда несешь невероятный бред! Думай, что говоришь мне!

Молодой вампир аж оторопел, Арман рычал на него, гневно сверкая глазами.

— Я просто… высказал предположение, — попытался оправдаться мальчик, но Арман напустился на него пуще прежнего:

— Ты дурак, Бенджамин! Говорить мне в лицо, что Мариус мог пострадать от руки этого… Как вообще язык повернулся? И какого бы ему одному к нему являться? Он по-твоему совсем идиот? Совесть имей!

Беджамин вспыхнул и вылетел вон и комнаты. Нет, Арман сразу же не уехал, а направился спустя довольно скорое время искать своего подопечного и нашел с покрасневшими глазами.

— Прости.

Махмуд отвернулся, тогда Арман сжал его в объятьях и уже мягким тоном произнес:

— Я сорвался на тебя незаслуженно и оскорбил. Жалею об этом, ведь ты как сын мне. Прости еще раз, я просто… нервничаю немного, а твое предположение, что с ним могло что-то плохое случится, разволновало меня, но я все равно не должен был так грубо вести себя с тобой. И что я на тебя напустился, ведь Рошаманд проигрывает в силе моему Создателю! Это все нервы, — быстрая, кривая ухмылка.

«Так же как и то, что ты не должен был всей той мерзости говорит Мариусу», — пробежало в его голове.

Беджи успел прочесть его мысли, но решил уже молчать. Он подумал, что произошла крупная ссора между ними, раз уж сам Мариус, обожающий своего отпрыска, покинул его без предупреждения.

— Я понял, что ты нервничаешь, это было видно еще во время совета, — тихо сказал Беджи и конечно же простил своего наставника и покровителя.

— Нервничаю, — признался Арман, но остался лаконичен. — Все, я уезжаю, Беджи. Береги себя, — он поцеловал мальчика в обе щеки. — Я люблю тебя.

— Что с таким наставником и с таким Создателем как сам Мариус со мной может случится? — Заулыбался парень.

— Ну мы же не все время рядом, — улыбнулся Арман и зашагал к выходу.

— Арман! — Крикнул вслед Бенджи. — Все у васбудет хорошо! Ты вернешь его в любом случае! Прости мой абсурд еще раз.

— Уже простил!

***

Ветер гонял в воздухе огненные искры. Белые волосы развивались от ветра и почти что закрывали ослепительно-прекрасное лицо. Мужчина, имя которому Мариус де Романус стоял на безжизненной, раскаленной земле. Он был не один. Напротив его в нескольких метрах стоял невысокий юноша и широко распахнутыми от ужаса глазами смотрел на того, кого он пять веков назад называл своим господином.

— Мариус?

Бледные губы пошевелились, но Арман ничего не услышал. Пугающее место тревожило его, но более всего тревожил мужчина с длинными волосами, которые нещадно трепал ветер и заставлял в неистовом вальсе кружиться искры.

Огонь… Откуда огонь?

— Мариус!

Нет ответа, Мариус не шевелился, лишь смотрел в карие глаза разочарованным, печальным взглядом. Арман сделал шаг навстречу, затем еще один, но какого же было его удивление, когда он понял, что не может приблизиться ни на шаг!

Арман побежал к нему, но все тщетно — это был бег на месте.

Его стала охватывать паника, он звал его, стараясь перекричать усиливающийся ветер, Мариус же что-то шептал… Юноше показалось, как по ветру пронеслось его имя, то самое, каким Мариус так любил его называть…

— Амадео…

— Мариус! — Арман уже кричал. — Мариус, подойди ко мне! Подойди, Мариус! Я не могу приблизиться!

Но древний не выполнил просьбу, вместо этого он повернулся и пошел прочь, окруженный тысячью желто-оранжевых огней, которые, кажется, уже подожгли его волосы. Арман кричал, звал его, отчаяние стало душить его, он бежал изо всех сил, а мужчина неумолимо удалялся. Вскоре его скрыла мутная, багровая дымка и Арман остался один.

— Амадео…

Наполненный горечью нежный голос заставил его распахнуть глаза и в испуге оглядеть спальню. Сердце билось часто и его стук отдавался в ушах — Арман испугался. Недолго думая схватил телефон и набрал номер.

Безрезультатно.

— Что за дьявол? — Юноша увидел, что руки слегка подрагивают. — Что за сон? Отчего мне так тревожно? Ты даже не явился на совет, на котором должен был быть! Чтобы меня не видеть? Нет-нет, ни за что не поверю! Никогда!

Нервный смешок. Арман стал измерять шагами помещение. Мысли все чаще возвращались к самым ужасным словам, которые он старался гнать прочь и задаваться вопросами, неужели он ранил настолько сильно, что он не хочет больше его знать?

— Нет, не верю… чтобы я не сказал… Но почему же ты не явился даже на совет? Хочешь, чтобы я волновался о тебя? Это же глупо, Мариус!

Чем больше задавал себе вопросов Арман, чем больше думал, тем сильнее его стало смущать исчезновение Создателя и волновать все сильнее. За что бы он не брался, даже за прочтения финансовых отчетов, что присылали ему, он то и дело возвращался мыслями к своему мужчине.

— Во сне он ушел от меня, — прошептал Арман, — ушел… Нет! — Вскочил и вновь стал мерить нервными шагами комнату. — Нет, не может быть!

Пришла мысль позвонить Лестату. Может он уже нашелся и только ему не говорят? Находясь в смятении, он набрал номер вампирского Принца.

***

— Арман звонил, — сообщил Лестат вошедшему в его покои Супругу, — спрашивает, нашли ли мы его белокурого Бога.

— Так и спросил? — Улыбнулся Луи.

— Нет, это я сам добавил, — улыбкой на улыбку ответил Лионкур. — А так он мне показался довольно взволнованным.

— Да и на совете был весь в себе, — вспомнил Луи и сел на подлокотник кресла, приобняв Лестата за плечи. — Что-то серьезное между ними произошло, мне кажется.

— Да, мне уже тоже так кажется, этот мелкий негодник мог напортачить так, что даже терпение Мариуса лопнуло, но почему он для других недоступен?

— Меня это тоже смущает, — задумчиво проговорил Лестат. — Знаешь, что-то тут… не так.

— В смысле? — Невольно креол нахмурился.

— Не знаю… не могу понять…

— Что такое? — Луи пристально всмотрелся в лицо любимому.

— Меня смущает, что он не явился на совет. Важный совет. Мы договаривались. Сообществу и правда ничего не грозит, но все же… не знаю… смущает меня что-то и даже как-то тревожно.

— Так в чем дело? Спроси у Амеля!

— Где-то рыскает мой Амель по другим сознаниям…

— И слава Богу… И вообще не твой, вот так вот, — ревностно пробурчал для вида Луи.

Лестат прыснул и довольно заулыбался на слова своего вечного возлюбленного:

— Конечно не мой, мое счастье! Кто для меня сравнится с тобой, Супруг мой!

— Ах-ах! Ну ладно тогда, так и быть, — с деланной снисходительностью. Лестат рванул креола к себе, усадив на колени как девушку и обвил руками за талию.

— Ты моя принцесса!

— Ох, ну прекрати, а? — Забубнел Луи, но выдираться конечно же не стал.

Лионкур тихо рассмеялся и уткнулся лбом в его грудь. Его персональное счастье жило вновь с ним под одной крышей уже несколько лет после того, как ему пришлось оставить отпрыска на те мучительные для него пять лет…

— Я лучше тоже буду твоим принцем… ммм… принцем твоего сердца…

— Я не против, мой нежный цветок.

Луи возвел глаза к потолку и издал звук, похожий на рычание. В некоторых моментах Лестат был неисправим.

— Ну-ну, мой хороший, не рычи, ты же знаешь, что я…

— Обращаешься со мной как с нежной леди, — капризничал Луи. — Словно ветерок подует и я повалюсь.

— Ну почти, сладкий мой, — пошло совершенно не прозвучало. Лестат с такой нежностью смотрел на мужчину, что тот таял под ним и ничего не мог с этим сделать. Да и не хотел. Луи сдался в плен Лестату де Лионкуру окончательно и бесповоротно и давно уже перестал сопротивляться своим чувствам.

Они соприкоснулись лбами и через несколько мгновений в комнате раздалось:

— За что мне такое счастье?

— За то, что заслужил. И я поверил, что заслужил его тоже.

***

Лионкур пообещал Арману сообщить ему, если Мариус объявится, и вот прошло еще некоторое время и он решил связаться с Амелем, тот, как было всем известно, мог знать где находится любой из пьющих кровь. Последние недели он давал отдохнуть от себя и рыскал по сознаниям других.

— Амель, ты мне нужен… нужно спросить у тебя кое-что. Это важно.

Амель ответил далеко не сразу и Лестату пришлось ждать.

— Амель?

— Да, дорогой.

— Де Романус запропостился куда-то и мне стало интересно, где он. Не подскажешь?

Пауза затянулась и Лестат удивился.

— Амель?

— Что?

— Ты оглох там? — В голосе слышались шутливые нотки, но Лестата кольнула неясная тревога, ему не понравилось молчание духа.

— Он в Италии.

«Странно, почему я испытываю облегчение, с ним же ничего не могло ужасного случиться», — пронеслось в голове Принца.

— В Италии. Так. В Риме? Там у него дома, или в Венеции? Значит он вернулся на родину. Хм…

— Да, он, любовь моя, вернулся на родину.

— Что ж недоступен? И не приехал! Забыть-то он не мог!

— Он не может.

— Что значит не может? — Хмыкнул Лестат.

— Он никак не может приехать.

— Ах, что за загадки? Позвоню Арману и тот поедет к нему. Благо он знает адреса. Пусть тусуется там ради Бога, мальчик его просто уже заволновался, да и мне спокойнее, хотя с другой стороны, что с ним может случится? Он весьма аккуратен и причинить ему непоправимый вред весьма проблематично. Он не дурак, чтобы так рисковать собой, тем более, когда у него вновь его Амадео.

Спустя несколько мгновений раздался голос духа:

— Пусть не едет. Он не сможет вернуть его. Наш Мариус остался на своей родине навсегда.

========== Часть 4 ==========

— Что ты хочешь этим сказать? — И вновь слова Амеля смутили Лестата. — Да пусть остается сколько угодно, но когда нужно его слово, совет, да и говорю тебе — Арман к нему поедет и…

— И не найдет его ни в одном из его домов.

— В смысле? Ты же сказал, что он остался навсегда на своей родине! — Лестат раздраженно повысил голос. — Меня начинают напрягать твои загадки.

— Ну извини, — бесцветным голосом ответил дух.

— И что значит навсегда? Навсегда ничего не бывает, ну кроме нашей любви с Луи, конечно, а друг мой Мариус любит попутешествовать и в своей любимой Италии на протяжении веков тоже не усидит… Его Амадео потянет куда-нибудь…

— Это никак не может произойти. Увы.

— Да ты надоел мне, Амель! В самом деле! Что за…

— Нельзя потянуть куда-то мертвого.

Холод прошиб Лионкура не сразу, вначале он даже не осознал, что услышал. Ему показалось, что… Ему послышалось наверное?

— Что? Что ты сказал? — Ослабевшим голосом.

— Мариус де Романус мертв, Лестат. Извини, что именно мне приходится сообщать тебе эту новость.

Лионкур оторопело смотрел перед собой, рот округлился и из него вырвался протяжный стон. Вампир пошатнулся, будто ноги его ослабели и он почти что упал на диван.

— Что… что… Боже… Что ты сказал? Что? Как? Почему?

Амель на это лишь вздохнул и Лестат, не выдержав, закричал:

— Говори, дьявол тебя раздери! Кто его убил?! Кто посмел?! Кто вообще смог?! Почему ты не сказал раньше?! Когда и как это произошло?! Я уничтожу того собственными руками! Но перед этим буду пытать мучительно долго, чтобы тот, кто это сотворил, пожалел очень сильно об этом!

— Успокойся, дорогой, не кричи так. От того, чтобы я сказал раньше, ничего бы не изменилось. Никто бы все равно ничего не успел сделать, или помешать ему.

— Почему? О чем ты, черт возьми?! — Взревел Лестат.

— Мариус покончил с собой.

***

Арман уже вышел из дома. Сегодня он с твердой уверенностью решил направиться на поиски и начать с Норвегии. В груди не переставало ныть, чувство тревоги не покидало его и пугало.

— Почему? Что со мной? Он просто обиделся и ушел от меня, дал мне одуматься, ушел, конечно же, на время. На время… Я верну его, верну обязательно.

Не желая возиться с личным самолетом, он направился в аэропорт Кеннеди. Такси уже подъезжало, когда раздался звонок. Арман взглянул на номер и облегченно вздохнул, он сразу же решил, что Лестат звонит сообщить, что Мариус объявился.

— Лестат, я слушаю. Объявилась моя пропажа? Я надеюсь, ты с этой новостью звонишь?

— Ты где?

Он тут же напрягся и брови непроизвольно сдвинулись на переносице. Глухой тон в трубке не понравился Арману.

— В аэропорту почти. Лечу в Норвегию. Что там, Лестат?

— Тебе надо приехать.

— Что случилось? — Заволновался Арман пуще прежнего. — Что такое? Он вернулся? Или ты знаешь, где он?

— Никуда ехать не надо. Приезжай в Оверни. Я тебя жду.

— Но почему не надо? И что у тебя с голосом? Что случилось?!

— Приезжай.

Звонок сбросили прежде, чем Арман успел сказать хоть слово. Де Ла Русси оставалось лишь слушать вновь участившееся сердцебиение, мысли хаотично проносились в мозгу, к горлу подкатила почти что паника.

«Почему Лестат говорил таким странным тоном? Что произошло? Что там с моим Мастером не так? Черт возьми… черт… черт… Почему мне так тревожно? Нет, уже страшно…»

Арман смотрел на огни здания международного аэропорта Нью-Йорка, которые ярко горели на фоне ночного неба и были все ближе… ближе…

***

Поднимался по лестнице он с тяжелым сердцем, казались, ноги налились свинцом. Ему не хотелось думать о плохом, о чем-то ужасном, Арман даже в самом страшном сне не мог представить, что его ждет. Да, ему было не по себе от странного тона Лестата, но он даже не подпускал мысли о смерти Создателя. Вот верхняя ступенька, он открывает тяжелую высокую дверь и заходит под своды средневекового замка.

Пока он шел по коридорам, на его пути не встретилось ни одного вампира, хотя почти все сообщество жило в этом замке. Стояла, как показалось Арману, какая-то неестественная тишина, ни звука голосов, ни шагов, ни скрипа двери, ни музыки — ничего.

В покоях Принца он его не обнаружил, в кабинете тоже. Решив не заходить к Луи, Арман сразу направился в большой зал для переговоров и совещаний, где все собирались в прошлый раз и вот тогда он и услышал приглушенные голоса за стеной. Арман нажал позолоченную ручку и толкнул дверь.

Какого же было удивление вампира, когда в зале он обнаружил всех: Виктора и Роуз, Бенджи и Сибилл, Антуана, Дэвида и Джесси, Габриэль и, конечно же, Луи с самим хозяином замка.

— Что произошло? Почему вы все здесь? — Сразу же сорвалось с губ.

Арман чуть ли не испуганным взглядом вгляделся в лица. Он тут же заметил, как смотрели на него вампирские глаза каждого — осуждающе. Да, в глазах стояло немое осуждение. Арман встретился взглядом с Бенджи и тот низко опустил голову.

— Что происходит? Лестат? Что за представление, зачем ты всех собрал? Отвечай!

Голос от напряжения зазвенел как натянутая струна, сердце глухо отбивало удары. Лионкур смерил вошедшего юношу крайне тяжелым взглядом и безжалостно бросил тому в лицо, чеканя каждое слово:

— Созвал, чтобы все услышали, как я говорю тебе это. Чтобы услышали, как я говорю тебе в лицо — твой создатель, Дитя тысячелетий, хранитель знаний и законов, Великий Мариус де Романус мертв! И ты повинен в этом.

Наступила гробовая тишина. Все взоры были устремлены на Армана, который так и застыл. Кажется, его сердце перестало биться, он остолбенел и перестал дышать. В первые мгновения он ничего не мог из себя выдавить и только потом смог спросить еле слышно:

— Что?

Лестат ответил молчанием, которое было красноречивей любых слов. Арман вперил в его лицо такой взгляд, что на миг, на короткий миг Лионкуру стало жаль его, но на лице Лестата это никак не отразилось.

— Что ты говоришь мне? — Язык его наконец-то послушался. — Что… что я слышу… что…

Де Ла Русси в панике обвел глазами каждого и тут на глазах Бенджи и Сибилл он увидел слезы…

— Нет… нет… не верю… нет…

Все читали полнейший ужас и шок на лице создания Мариуса и молчали. Им нечего было сказать, они могли лишь молчать.

— Нет… нет… не верю… не может этого быть… это не я… не из-за меня… нет…

Арман попятился назад, пока не уперся спиной в закрытую дверь. С виду казалось, что его окружили и он загнан в угол. Он цепенел, дьявольский холод сжал пятисотлетнее сердце, горло стало сдавливать, будто тисками…

— Нет… он не умер…

Лестат сделал к нему один шаг, буравя взглядом, прожигая Армана насквозь и убивая молчанием. Он распахнул дверь и схватившись за голову, побежал, а через мгновение все услышали раздирающий тишину крик…

— Господи… — Выдохнул Луи и Лестат посмотрел на него. — Бедный Арман…

— Бедный, говоришь? — Процедил Лестат.

— Ты же слышал, как он вопил… эта боль будет разрывать его по кускам…

— Сейчас она будет разрывать его еще сильнее, — и с этими словами Лестат быстрым шагом вышел из зала.

***

Арман слетел вниз по лестнице и побежал вон из замка не разбирая дороги, продолжая истошно кричать. Бескрайние поля и леса Оверни проносились под его ногами, он бежал долго, потеряв счет времени, пока не упал на землю почти без сил.

— Нет, не верю, нет… за что? За что ты так со мной? Почему… нет… ты не мог… ты не мог так поступить с нами… со мной… Не мооооог!

Забившись в конвульсиях, он затрясся в рыданиях, боль все нарастала и раздирала его сердце на части.

— Нет… нет… Мариус, нет… Мастер… вернись… вернись…

Прерывающийся голос его то падал до шепота, то поднимался до крика, который раздирал тишину ночи. В своем горе он даже не чувствовал, что не один.

Принц вышел из-за деревьев и немигающим взором смотрел на юношу, стоявшего на коленях, сгорбленного, будто под невидимым тяжелым грузом. Взгляд его был суров, Лестат не жалел Армана, пусть и где-то глубоко в душе его сердце пару раз и дрогнуло от этих наполненных болью воплей.

Только и слышалось: «Мастер, нет, нет, мой Мастер… как ты мог? Как мог ты? Но почему? Почему ты решил бросить меня и не просто бросить, а умереть? За что? Мастер, я же не хотел… не хотел этого… Мастер… Мастер…»

Лестат стоял и слушал повторяющиеся слова, боль Армана была самой настоящей и такой сильной, что он чувствовал ее почти что кожей, он даже не предполагал, что Арман де Ла Русси, которого он знал, способен на такие эмоции, способен испытывать такую разрушительную боль! Но все же это его не остановило от следующего шага.

— За что? Почему? Ты спрашиваешь, почему? Почему он решился на бесповоротный шаг? А ты загляни в себя глубже, возможно, найдешь там ответы.

Арман в ужасе уставился на мужчину, он совершенно не почувствовал его приближения, а сейчас его слова…

— Что, так оглушен? — Безжалостно ледяным тоном. Лестат подошел к нему, смотря сверху вниз. — Что ты ему наговорил, паскуда такая? Ммм? Я любил его! Даже преклонялся перед ним! Ты довел его! Тебе удалось!

— Нет…

— А ну дай-ка я посмотрю! — И с этими словами он без церемоний рванул его с земли, вцепившись в плечи до боли.

— Лестат, — в ужасе зашептал Арман, по щекам его обильным потоком лились кровавые потоки, — Лест…

— Заткнись! — Прорычал зверем возле самого лица Лестат. — Сейчас я все увижу. Думай о вашем последнем разговоре, понял меня? И советую не выводить меня еще больше, а то не ручаюсь за себя!

Тон, с каким с ним сейчас говорили — такого Арман еще никогда не слышал. С ним никто так не разговаривал. Никогда. Но он беспрекословно подчинился — Лестат сейчас имел на это полное право.

Минута текла за минутой, пока Лестат читал воспоминания и мысли создания Мариуса и чем дальше читал, тем более ледяными становились его глаза. Амель рассказал лишь в двух словах. Под конец в них застыла самая настоящая ненависть и злоба, адских огонь, который поразил Армана, прожег его сердце…

«Он сейчас меня убьет», — пронеслось в его голове.

— А ты знаешь, маленький вредитель, я, пожалуй, это и сделаю, — и улыбнувшись нехорошей улыбкой, Лестат со всей силой ударил его по лицу.

Арман отлетел на несколько метров, упал на землю и глухо застонал.

— Паскуда, — в Лестате клокотала ярость, — сволочь. Скотина. Моральный урод, не ценящий любовь. Ты недостоин был и его мизинца, почему он так любил тебя?

Неожиданно спокойный тон Лионкура был страшен. Арман весь сжался и приготовился к самому худшему. По правде сказать, он и не особо хотел защищаться — ему не выстоять против Лестата, да он и не хотел. Осознания своих ужасных слов в ту роковую ночь стали доходить все яснее.

— Как ты мог наговорить ему этих вещей, наблагодарный ублюдок?

Удар ногой в живот сковал Армана страшной болью, он скрутился на земле и заскрипел зубами.

— Ты довел моего учителя, моего любимого наставника, всеми уважаемого, одного из великих представителей вампирского мира до суицида! Ты! Мальчишка! Ты! Довел его! Да кто, мать твою, ты такой?! Как посмел ты?

Еще удар. Болевые судороги пронзали Армана снова и снова, лицо исказилось в страданиях — душевных и физических, в глазах потемнело… Он подумал, что Лестат будет нещадно избивать его, пока ему не надоест и он не порешит его прямо здесь, или пока он не потеряет сознание, а с наступлением утра взойдет солнце… Ему уже так казалось, и совсем не хотелось бороться за свою жизнь…

— Я тебя презираю. Как и все.

Арман ощутил очередной удар и рот залился кровью.

— Убей, — попросил он, сглатывая кровь, - я не собираюсь бороться…

— Обратил мальчонку и сам поплатился, старый дурак! — Воскликнул Лионкур с досадой в голосе и в отчаянии заломил руки, которые были в крови Армана. — Мариус, он не достоин твоего поступка! Этот щенок не достоин был тебя, слышишь?

— Боже…

— Он прыгнул в вулкан! Ты представляешь, что с ним там было?!

— Нееееет! — Взвыл Арман, вцепляясь в свои волосы, словно желая вырвать с корнем.

— Ты представляешь, что он переносил, какие муки и адскую боль в последние минуты жизни?!

— Нет! Прекрати! Умоляю! Хватит! Прекрати! Довольно! Лучше убей меня! Но не говори! Не говори этого, не надо!

Крики разносились по полям, пока Арман вновь не затрясся в рыданиях. Он — слабый, беззащитный перед всесильным Лестатом де Лионкуром, лежал на земле, в зеленой траве и рыдал…

— Лестат, хватит, оставь его, — прозвучал тихий печальный голос.

Из-за деревьев на поляну вышел Луи. Он нашел их, догнал и вот теперь наблюдал за картиной, которую в другое время вообще сложно было представить — Лестат избивает Армана, Супруга во Крови самого Мариуса…

Но Мариус мертв…

Лионкур не ответил, но в глазах решимость поквитаться треснула. Еще минуту назад он и правда думал добить его прямо здесь, или сделать так, чтобы Арман мучился, сжигаемый солнечными лучами…

Долго.

— Он и так наказан, а Бенджи уж точно сойдет сойдет с ума после его смерти…

— Да мне плевать…

— Лестат, — Луи подошел к Супругу, — идем, прошу тебя. Ты наказал его достаточно. Самое страшное наказание его ждет впереди — вечность без любви всей жизни. Что может быть хуже?

Они смотрели в глаза друг другу несколько долгих мгновений и Лестат понял, что Луи прав. Он согласно кивнул и брезгливо бросил вампиру, чье тело все еще сотрясалось в горьких рыданиях:

— Луи прав, если не наложишь на себя руки, будешь вечно страдать. Тосковать по тебе особо никто не будет, разве что Бенджи с Сибилл и то только потому, что твои дети преклоняются перед тобой и обожают.

Луи взял под локоть Лестата и почти что потянул прочь. Ему несмотря на все, было жаль Армана, он понимал боль любимого, но и ощущал боль Де Ла Русси, компаньоном которого он был когда-то не один год…

Казалось, это было в какой-то другой, не этой жизни…

Луи содрогнулся, представив, как если бы вдруг он потерял своего мужчину, любовь всей своей жизни, своего Супруга во Крови навсегда… по вине Луи или нет, но если бы умер Лестат… Если бы это случилось без Амеля внутри, если бы не погибли все вампиры следом и следовательно и он, Луи, а если бы умер Лестат, не утащив за собой никакого, как любой другой обычный вампир, Луи сам бы наложил на себя руки.

Он знал это так же хорошо, как и то, что через пару часов рассвет…

Между Мариусом и Арманом были еще более сложные отношения, чем у них когда-то — Луи это знал и понимал, очень сложные, спорные, но там была любовь — огромная, бескрайняя, у обоих. Все, как оказалось, ошибочно полагали, что Мариус любил намного больше. Больше, возможно, но настолько ли? Настолько ли сильна была эта разница? Они просто очень разные, еще более разные, чем Луи и Лестат и отчасти эта разница и не давала им быть безоблачно, полноценно счастливыми.

Рыдающий на земле Арман у Луи не вызвал жалости. Ему было жаль Армана, но унизительной жалости он не вызывал. Жаль, все же жаль, чтобы он не наговорил, чтобы ни произошло, Арман уже сполна наказан за свои слова. Он наказал сам себя и расплата страшна.

Луи обернулся и посмотрел на тонкое, изящное тело невысокого юноши, который продолжал лежать на земле в позе эмбриона, как покинутый одинокий зверек.

«Мальчик… бедный мальчик, он всегда был одинок и теперь лишился того, кто любил его больше всего на свете. Врагу не пожелать»

Мужчины удалялись. Арман согнулся сильнее, подтянул колени к подбородку и обхватил их руками, ощущая страшную, отупляющую боль и эта боль заглушала физическую от ударов Лестата, который почти не сдерживал силы. Слабый сбивчивый шепот сорвался с губ:

— Ты решил наказать меня, Мастер? Или ты не думал об этом перед тем, как прыгнуть в вулкан? Ты не думал об этом и сделал потому, что и правда не смог больше жить после моих слов и потерял надежду? Зачем же ты, Мастер… зачем же ты, ведь я не хотел этого… я по глупости, по своей жестокости, Мастер… я просто злобная сволочь, прав Лестат, но эта сволочь любила тебя и теперь не знает, как ей жить… Прости, я, кажется, не смогу без тебя… прости меня, Мариус…

***

Уже подходя к замку Луи сказал:

— Надо Бенджи сказать. Мало ли что…

— Честно, прибил бы этого…

— Достаточно с него, Лестат. Ему еще страдать и страдать. А если он сейчас решит полежать под солнцем денька четыре без крови, то…

— То его визг будет слышан даже здесь, за несколько километров, — зло прервал Лестат.

— Ну зачем ты так? И для Бенджи уж слишком потерять и Создателя и наставника, которого он просто обожает. Ты так не считаешь?

Лионкур порывисто отмахнулся, но Луи понял, что тот согласен показать Бенджамину, где Арман.

— Отведи его, если хочешь, но вам поторопиться надо. Скоро рассвет, а этого… далековато занесло… Еще и будет обвинять Мариуса, что как он смел! Как посмел бросить своего драгоценного Амадео и проявить такой эгоизм? С него станется!

Лестат с такой силой ударил по стене, что старый камень пошел трещинами.

— Я так не думаю.

— Почему?

— Не знаю. Не думаю и все. Он не настолько идиот, чтобы не понять, что Мариус не тот, кто будет в отместку делать подобные вещи, не опустится до этого как обиженный на жизнь подросток! Это Мариус! И если он пошел на это, значит действительно больше не смог и во всем разочаровался! — Горячо высказался Луи.

— Хочется в это верить, — сквозь зубы ответил Лионкур и направился в свои покои.

Он знал, что Бенджамину вместе с Луи удастся вернуть Армана в замок, но знать больше Армана он не хотел. Никогда. Лестат упал на кровать и тут же почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

— Мариус, видел бы ты, как переживает твое детище, если бы ты видел! Мой дорогой учитель, если бы я мог все вернуть… вернуть тебя — я бы сделал это. Я бы сделал так, чтобы ты снова был жив, был прежним Мариусом и просто ушел от этого избалованного ребенка, дав ему хорошей пощечины напоследок, но это, увы, невозможно. Представь, я бил за тебя твое сокровище, бил сильно, но я думаю ты простишь меня за это… Простишь, Мариус?

========== Часть 5 ==========

POV Арман

Который год без него. Только эти года отличаются от всех остальных, кое-что изменилось. Теперь я знаю, что Мариус мертв. Теперь это точно расставание навсегда. Это точка невозврата.

Все те пятьсот лет я не был уверен наверняка, я не знал точно, а теперь все изменилось и осознание того, что я больше никогда его не увижу, не дотронусь до него, не попрошу прощения нещадно мучают меня и днем во время сна, и вечером, как только я открою глаза.

Все кончено окончательно и я виноват в этом. Я добил его. Доконал. Уничтожил. Своего учителя, своего наставника. Своего мраморного Бога. Каждую ночь перед глазами его изумительное, божественное лицо, эти огромные, мудрые, печальные глаза…

Как я виноват перед тобой! Как виноват, Господи!

Я не могу и не хочу забыть своей вины, я не могу забыть тебя, не в силах. Да и это бы означало предательство. Каждый вечер как только открою глаза — мысли о тебе, каждое утро, перед тем как закрою — мысли о тебе.

О нас. О нас тех, кем мы были и кем никогда не станем — счастливыми Супругами во Крови. Я пытался отвлекаться на что угодно, ничего не выходит. Я забросил дела, передал управление в другие руки — мне стало все безразлично: современный мир, деньги, развлечения, даже сообщество. Я не участвую ни в каких делах, почти никуда не выхожу, лишь иногда на ночные прогулки. Ко мне почти никто не заходит…

За исключением Бенджи и Сибилл, изредка Дэнни. Иногда захаживал Луи, чему почему-то я был очень удивлен. Лестата я не видел уже много лет. Супруг Луи не простил меня до сих пор и чтобы не говорил ему Де Пон дю Лак, он отказывался от встречи. Луи был снисходителен и даже добр ко мне, относился с пониманием, я вижу его раз в три — четыре месяца у себя во Вратах Троицы. Дети мои навещают меня гораздо чаще, они, видя мои страдания простили меня. Я знаю, почти простили. А мне оставалось просить прощения у Лестата через Луи, за то, что своими словами убил его учителя, которого он любил и уважал.

Дети мои… Они следят с потрясающим упорством, чтобы я питался, а мне как-то все равно. Я стал забывать об этом, кожа моя стала хуже, вены вздулись, сил стало намного меньше — наступила почти полная апатия ко всему. И все же… я непонятно чего жду.

Непонятно чего, глядя на черничное небо Нью-Йорка, который продолжал жить прежней, бурной ночной жизнью. Возникали безумные надежды, что вот однажды Мастер появится на моем пороге из плоти и крови, невредимый, не тронутый раскаленной лавой, но ведь этого уже точно никогда не случится, пройди хоть тысячи лет… А вот его призрак…

Да, призрак. Я разговариваю с Мариусом в надежде, что невидимым призраком он может услышать мои признания, мои мольбы простить…

Я жду.Чего же? Увидеть его в виде призрака, увидеть собственными глазами, я уже молчу о том, что как бы я желал почувствовать его! Ах, если бы он обрел плоть! Если бы я имел возможность дотронуться до него! И из-за этого я не хочу в кому, подумывал по началу, как довезти себя до нее, или уйти в спячку, но потом…

Я мучился и страдал, страдал и продолжал говорить с ним каждую ночь, шепча в одиночестве, что отдал бы все на этом свете, чтобы он простил и вернулся. Чтобы увидеть его глаза, услышать его голос — такой дорогой, такой любимый, ощутить его прикосновение…

Бенджи знает все это. Мой дорогой Бенджамин и сейчас сидит рядом со мной как наседка и держит мои безжизненные руки в своих. Хороший мой мальчик, маленький Бенджи, который простил меня за смерть нашего Создателя, увидев мои муки… Но мне кажется, я и правда схожу с ума, разговаривая с Мариусом, который мне так ни разу и не ответил. Я не чувствовал его призрачного присутствия, поэтому был почти что уверен, что мой Мастер не хочет приходить ко мне. Не хочет не слышать, ни видеть. Ведь иначе я бы почувствовал его хоть как-то, правда?

Бедный Беджи, мне его жаль, сидит тут со мной, в который раз неловко пытаясь хоть как-то равзлечь, а мне не хочется вообще ничего. Хочется лежать пластом на кровати и тихо звать его. Иногда мои губы еле шевелились, иногда я замолкал. Со стороны я напоминал окончательно свехнувшегося, больного человека и иной раз задавал вопрос, что если бы Мариус видел меня таким, неужели бы не пожалел, неужели бы не дал о себе знать хоть как-то?

Я мечтал, я лелеял надежду увидеть его и поговорить, поэтому я до сих пор не покончил с собой. Шли годы и я не отказывался от своей мечты, она теплилась в моей груди, поддерживала во мне жизнь.

Не сосчитать, сколько я раз пересмотрел наши совместные фото, которые были сделаны за семь прожитых лет. Да, мы фотографировались, бессмертным иной раз тоже хочется этих человеческих штук, а Мариус любил все человеческое и я знал, что он хотел всего этого со мной, а предлагал первый почти что робко. И я соглашался. Иной раз самому хотелось…

Не сосчитать, сколько раз я перечитывал его письмо мне, когда я взбрыкнул в очередной раз - это было в наш первый год. И сколько пролил слез, читая, помня наизусть каждое слово, перечитывая и снова обливаясь слезами… За эти годы я пролил их столько, что вообще удивляюсь, откуда во мне столько… Пролил больше, чем за всю свою вечность! В ту страшную ночь в Оверни Бенджи отговорил меня остаться под солнцем, пока не превращусь в пепел, и вот я до сих пор жив и упиваюсь страданиями.

Каждую ночь. Каждую минуту я лелею надежду… ни о чем другом не думая, ни к чему более не испытывая интереса, лишь музыка Бетховена и Баха звучит в доме. Сейчас Бенджамин держит мои руки, а я смотрю на картину, которую Мариус нарисовал года через два после начала наших отношений. Точнее, после их возрождения.

Мой Супруг в деловом костюме, одетый как всегда безукоризненно и я рядом, ниже его на пол головы, скрестив руки на груди, а он приобнимает меня за талию. На моем лице высокомерное, немного надменное выражение, на одухотворенном и немного печальном лице любимого призрак легкой улыбки.

Видно, что я горд от того, с кем стою на портрете, горд от того, кто мой Супруг. Рисунок с фотографии, что сделал для нас Дэниэл.

Я все уничтожил. Все разрушил, наговорив адского бреда в ту роковую ночь. Мой чертов характер, мой бедный Мариус…

Я писал ему письма, а затем придумал себе занятие: лежать и прогонять раз за разом воспоминания о нас двоих: Венеция, Оверни, Врата Троицы, Норвегия, Рим, вновь Венеция… Я наслаждался и вместе с тем утопал в боли от того, что этого более никогда не произойдет.

Я звал его. Я говорил с ним. Я любил его, обожал каждую минуту своей мрачной, холодной вечности. Ненавидел себя и преклонялся перед ним, говоря те вещи, какие не сказал, когда он был живой, рядом со мной и любил меня, исполняя все мои прихоти.

— Так идут мои годы, Бенджи, — сказал я ему, сидя напротив портрета, — я плакал так часто, что слез моих не осталось и я плачу сухими глазами…

— Тебе надо поесть, — очень тихо сказал он, — пожалуйста. Тебе нужны силы, чтобы хотя бы вставать с постели. Пожалуйста. Ты же хочешь его дождаться… может он явится к тебе? Как Магнус… как Клодия…

Голос его сорвался и он затих, увидев как я посмотрел на него. Я просто смотрел на него как мне казалось без особого выражения, пустыми глазами, но Махмуд заткнулся, словно испугался чего-то. Я успокаивающе сжал его пальцы.

— Все хорошо, дорогой, все хорошо. Я поем. Просто не хочу. Даже к крови безразличен.

— Выпей мою, — еле слышно. — Хоть пару глотков сделай.

— Мой милый Бенджи, — мой голос стал глух и даже трескуч, как у старухи, — не переживай так.

— Мариус бы не одобрил, если бы увидел тебя в таком состоянии, — сделал ход конем Бенджи, но я лишь скривил губы в грустной полуулыбке.

— Возможно его и нет рядом. Я не чувствую его присутствия.

— А если он приходит невидимым призраком?

— Но я бы тогда может…

— Ты можешь и не почувствовать. Если он не хочет, чтобы почувствовали его присутствие, то ты и не почувствуешь.

Бенджамин говорил робко и нерешительно, но я все же прислушался. Если и правда Мариус приходит… или приходил…

— Ладно, Бенджи, я сделаю пару глотков, не больше.

— А затем пойдешь на охоту! — Голос стал тверже, на что я лишь усмехнулся.

— Бенджи, может он хочет, чтобы я страдал? Тогда я буду страдать. Мне кажется, он хочет, чтобы я мучался…

— Нет, я так не думаю. Может быть только по началу так было… Я уверен, он совершал тот поступок, полный уверенности, что тебе все равно.

— Как мне искупить свою вину, Бенджи? Столько лет прошло… он не хочет меня не видеть, ни слышать.

— Ты этого не можешь знать наверняка, — уверял меня его тихий вкрадчивый голос.

— Но он бы уже появился, разве нет?

— Может он и являлся, но не показывает, что он здесь.

— Я не знаю… не знаю…

— Ну что мне еще сделать, ну? — В глазах мальчика я вновь прочел отчаяние.

— Любовь моя, друг мой, ты сделал достаточно, я за все тебе так благодарен, правда, но ты ничего не можешь более сделать. Я до сих пор жив, потому что надеюсь. Надеюсь на его прощение и может он появится передо мной, осчастливит меня этим. Я столько сказал ему…

— Я знаю…

— Говорю каждый день во сне и ночь наяву…

— Знаю…

— Я любил и буду любить его всегда, никто не займет его место в моем сердце, ни рядом со мной в постели. Никто и никогда. Никто не нужен…

— Но может когда-нибудь…

— Никогда, Бенджи, — прервал я спокойным, наполненным уверенностью тоном, — никогда до скончания веков.

— Великая любовь, — Бенджи наклонился и поцеловал мою руку. — Я преклоняюсь перед тобой.

— Мальчик мой, из-за моих беззрасудно сказанных слов я несу свой крест, из-за меня погиб Создатель и любовь всей моей жизни, а ты преклоняешься?

— Ты не специально. Ты не хотел.

— А что это меняет? Его нет. Его нет рядом со мной и его нет на этой земле как прекраснейшего из бессмертных. Его нет! — Выкрикнул я и Бенжди вздрогнул. — Я причинил ему настолько страшную боль, что он не выбрал иного выхода. Я буду вечно виноват в этом. Я проклят, Бенджи. Я ненавижу себя и проклинаю. Все бы отдал, даже собственную жизнь, если бы можно было все вернуть, я бы в ногах валялся столько, сколько придется, все бы было иначе. С Мариусом был бы уже другой Арман. И я бы все сделал для того, чтобы мы были запредельно счастливы, чтобы вернуть его расположение и любовь и быть с ним веками… И я шепчу это постоянно…

Бенджи покрывал мои руки поцелуями и плакал… снова плакал. Бедный мальчик, мне жаль его. Пусть он приходит реже ко мне, только расстраивается от моего вида, но он настаивает о частых приходах…

Вскоре он ушел и я остался один. Включил любимого Бетховина и стал встречать рассвет, смотря на Мариуса рядом со мной на холсте. Глаза с портрета смотрели мне в душу… Сколько его изумительное лицо я рисовал за эти годы одиночества!

— Я самый несчастный вампир на свете, Мариус, я лишился самого дорогого — своего сердца. Приди ко мне, любовь меня, хоть когда-нибудь, чтобы я смог, смотря тебе в глаза, на коленях сказать тебе, как мне жаль. Это не выразить словами, но я все же попробую. Как мне дико жаль, как невыносимо тяжело без тебя, как больно и как я по тебе скучаю! Как с ума схожу, Мариус! Хоть немного сжалься надо мной, молю лишь об этом…

***

Пришло время сна и Арман добрел до постели, свернулся калачиком и перед тем, как первые лучи мазнули верхушки домов, забылся сном. Из воздуха материлизовалась полупрозрачная фигура. Она оказалась возле самой кровати спящего и опустилась на краешек, рассматривая ангельское личико, черты которого словно стали острее и… старше. Непроходящая боль и переосмысление своего поведения изменили Армана не только внутренне, но и внешне. Оставили свой отпечаток — перед Мариусом спал далеко не юноша.

Да, он все слышал. Он слышал раскаяния Армана, его муки, читал его письма… Он все знал уже. Рука коснулась лица спящего, убрала пару прядей, упавших на лоб. Пальцы очертили линии носа, подбородка, рта, погладили по щеке…

— Мученик ты мой, кто же знал, что ты так будешь страдать! Так исходить в мучениях! Если бы я знал, что так будет, я бы не совершил тот поступок… Страдания преобразили твою душу, но какой ценой! Мой малыш, я появлюсь перед тобой и ты сможешь дотронуться до меня, а я скажу тебе то, что ты так жаждешь услышать — я тебя прощаю.