Дева в беде, или где будем принца делать, женщина? (СИ) [Vuya] (fb2) читать онлайн
Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
========== Рождение в муках, но сытости. ==========
В общем-то эта история должна была бы быть о эльфах, светлых и темных, прекрасных и не очень, об их свершениях, сражениях, приключениях, метаниях, страданиях, предубеждениях, об их любви к алкоголю, крепкому и не очень, причудах, возможно даже о спасении мира, и прочем сопутствующем, что обрамляло бы главную идею, что эльфы прекрасны, даже если уродливы. Но так вышло, что в жернова истории попала леди, и именно поэтому все пошло через… не так как предполагалось.
Вообще если леди вписалась в повествование жди любви, жарких ночей, метаний между двух огней, слез, тоски и печальных песен, ну и всего такого прочего, о чем в тайне мечтают даже самые суровые леди, или не мечтают, но любят почитывать не засоряя мозги мыслями.
Так что да, если появляется леди, жди беды иного масштаба, и порывов другого характера. И вместо «за Славу и Отечество, вперед!», на баррикады встают «ради глаз достопочтенной леди», любых глаз, любого размера. В нашем случае весьма скромного. Да уж, с этим наша леди подкачала, хотя во всем остальном была как раз очень подходящей девицей. Во-первых, да именно девицей, во-вторых, единственной дочерью эльфийского Короля, выращенной в прекрасном городе на ветвях тысячелетних деревьев, получившей самое подходящее образование, имеющая нежную и любящую мать и такого же, хоть и строящего из себя строгость, отца.
Леди Андунэль Анкалима в принципе подходила на роль главной героини романа, она была уже не так юна, чтобы роман получился поверхностным и юношеским, но и недостаточно стара, чтобы роман не получился вовсе. К тому же ее строгий, гордый и печально-отстранённый вид, как раз то, что так любят воспевать поэты. Хотя мало кто догадывался что наша Леди печальна и отстранена на людях была то, как раз именно потому что поэты достали, стихи и посвящения не радовали, а восхваления ее ясных очей и огненного цвета волос, набили оскомину, еще лет сто пятьдесят назад. Сравнение ее красоты с рассветом было не уместно, как считала сама леди, ходя бы потому что ее имя означало закат, а дев в балладах, прекрасными, как закат не называют. Стройный стан тоже было тем еще допущением, ибо леди в росте мало уступала своим сородичам мужского пола, могла бы одеваться в казенные армейские сапоги и дуплеты, и они бы на ней не висели бы ни в каком месте, самое обидное, что и тесны бы не были тоже, кажется это уже упоминалось ранее, так что опустим. В общем леди не особо жаловала поэзию, особенно посвящённую ей, однако любила музыку, танцы, и как поговаривали гномий эль, хотя, конечно, скорее всего врали, где тонкий вкус леди, а где тот эль. Нет, храбрым воином или сорванцом наша леди не была тоже. Этикет не позволял, ну и конечно папаша. А нарушать распоряжения отца леди не решалась.
Что же до достопочтенного Онотимо, эльфийского Короля, он то в дочери души не чаял, как считалось, от того и хорошо платил за песни о прекрасной как рассвет, огненно-рыжей ясноглазой деве Андунэль. При его общей скупости такая расточительность привлекала внимание разных рифмоплетов, а распространённость этих песен привлекало внимание разных кандидатов в зятья королю, заведомо по песням и балладам влюбленных в неприступную деву. Андунэль даже приходили мысли, что именно на это и рассчитывал ее отец, так щедро платя за эти не особенно то и разнообразные песни, ведь одной из самых главных печалей Онотимо были женщины его рода. Они как будто были прокляты или сглажены, вечно не довольные, вечно печальные, и часто остающиеся одинокими. У него самого не было тетушки, но вот тетка его отца так до сих пор и слыла Одинокой Элентрэ, а до нее была Сияющая Маринэль, так и почившая под сенью Тауле девицей. Он уже ожидал такого же печального конца для своей сестрицы Итариллэ, чье ледяное сердце невозможно было растопить, судя по тогдашним песням. Но та то наплевав на все проклятия, сглазы, и тем паче песни, а заодно и на гордость одного эльфийского короля в свое время так и не вернулась с похорон молодой Императрицы Дайан, заняв ее место при молодом и что отрицать весьма горячем Императоре Турмане. И надо сказать была весьма и весьма счастлива. Правда по-человечески не долго. Своей любимой дочери Онотимо не желал участи ни одной из ее родственниц, а потому его двор был весьма приветлив эльфам разного возраста и статуса, главное мужского пола. Хотя, отчаявшись ко двору король все чаще стал приглашать и прекрасных эльфиек, нет ну мало ли, он уже был не против и такого поворота… Но не людей, нет. Печальна участь бессмертной полюбившей смертного, горька жизнь бессмертной так и не полюбившей.
Сама же Леди Андунэль не видела в своей жизни никакой горечи, ее отсутствие любви не тяготило. Рассказов, влюбленных о своих избранниках, ей хватало для того, чтобы сделать вывод, что любовь ослепляет, а частенько еще и отупляет. Быть слепой тупицей Андунэль не слишком то хотелось. Но было и то, чего все-таки хотелось.
Леди души не чаяла в детях. И только ради своего собственного остроухого, кричащего младенца она сидела на приемах всматриваясь в статные фигуры и красивые лица разнообразных эльфийских воинов, выискивая в гомоне голосов гостей хоть один отличный лично для нее от других, в руках музыкантов и художников ища особенные движения, и не находила, ничто не трогало ее сердце долгие и долгие годы.
В тот день, когда по совпадению случайностей в историю, которая была не предназначена для нее вляпалась наша Холодная Леди, король решил отобедать в компании достопочтенного Настадрена Феанора, и его большого семейства. Сам Феанор со своей супругой Мариливэн являли собой идеальную семью в понимании эльфийского короля, что могло быть показательно для его дочурки, ведь каждому известно, что Мариливен по началу Феанора вообще не видела и не замечала. Ну и уж совсем, откровенно говоря, у четы было трое сыновей, и один внук. Все подходящего возраста, происхождения и внешности. Хотя старший сын был женат, какая жалость, как и внук, ну это ладно, а средний сын был наименее желательной партией из всех возможных, но даже с этим Онотимо уже был бы готов смириться, пусть и в меньшей степени чем с прекрасной эльфийкой, но лишь бы было с чем уже мириться. И все же главный его интерес сейчас был прикован к вернувшемуся недавно из путешествий сыну младшему — Менэльтору. Будучи эльфенком Менэльтор, слыл любимцем не только своих родственников, но и половины жителей Карас Сильмэ. Не было никого кто бы не улыбался, завидев этого мальца, бегущего по настилам или свисающего с веревочных перил. Эльфенок был хорошеньким беспредельно, огромные глаза цвета молодой листвы с яркими солнечными вкраплениями, золотые кудри, мягкие и шелковые, наливной, яблочный румянец на щечках, пухлые губки, вздернутый носик, заливистый смех, естественно этот ребенок не мог быть незамеченным Андунэль, и наверное, до сих пор не было более заласканного ее вниманием малыша. Менэльтору скормили не один мешок самых дорогих яблок, это точно. В подсчетах расходов Онотимо был всегда точен.
Время шло, и малыш рос, становясь выше, раздаваясь в плечах, с тех пор как ушла детская округлость с лица Менэльтор превратился из очаровательного ребенка, в миловидного подростка, сейчас же перед Онотимо сидел красивый юноша. Уверенный в себе, красивый юноша. Разговорчивый и смешливый Менэльтор свободно общался с Андунэль, не отводя взгляда, не смущаясь ее порой несколько сахарных для мужчины комплиментов, а наоборот открыто и естественно возвращая ей ее же похвалы. Глядя на это Онотимо, решил, что и это тоже вариант. Пускай будет планом Б.
Планом А, эльфийский король сейчас назначил своего дальнего родственника, правнука своей непутевой сестры, Дэекена Серселена. Тот попал в настолько сумасшедший переплет ошибок прошлого, интриг настоящего, и кровных связей будущего, что эльфийскому королю было бы стыдно не попробовать вмешаться и помочь единственному, что осталось от его сестры теперь. И все же расходовать силы напрасно эльфийский король не любил. Если он во что-то вкладывался, а тут вложиться бы пришлось, несомненно, то хотел с этого что-то получить. Ну так почему бы не спасти родственника, а получить зятя? Чем-то ведь покорил прадед Дэекена сестрицу Итариллэ, так может именно этим, унаследовав по крови Дэекен смог бы покорить Андунэль. Мало ли на что там падки женщины его королевской крови. И мало ли что в крови у императорских отпрысков. К тому же Онотимо был против человека рядом со своей девочкой, а вот Серселен будучи самую малость, но эльф, такого протеста в его душе не вызывал.
В ближайшие пару ночей Король не спал. Да, что там не спал… Он и не ел то толком, просиживая в своем кабинете целыми днями и ночами и складывая в целую картину свои разрозненные мысли. Даже королева обеспокоилась, когда муж в очередной раз отказался не только от обеда, но и от обеденного вина, голодный король — это одно дело, но король вот уже неделю не пьющий вина — совсем другое. Так что вечером она принесла ужин мужу сама.
— Дорогой, поужинай и расскажи мне, не замылил ли ты новую войну? Или поход на Север к Оркам? Или морскую экспедицию? Какие планы и расчеты отобрали твое внимание у нас?
Он подманил королеву к столу с чертежами и планами, и тяжело вздохнул:
— Моя дорогая, ни одна война не давалась мне на столько сложно, как это… Как ты думаешь, Оплот или Рана? Древняя крепость на границе лесов или все же шумный город на берегу холодного моря…. Дальняя дорога, или полупустая таверна? Что романтичнее?
— Романтичнее дорогой?
— Ну смотри… — Король повернул Королеве свои расчеты, и вот уже обеих монарших особ не видели еще неделю, однако вино и еда в кабинет поставлялись теперь постоянно, на то и хорошая жена, что при ней муж даже за работой голодным не останется.
Рожденный, выведенный и выверенный в муках, но сытости план был готов и немедленно отправлен в исполнение. Почтовый голубь, гонец, полетел, поскакал, в Речные Земли, а Менэльтор Настадренон был вызван на разговор к королю.
========== По матери. ==========
Оба рода Императорской крови, что Дайанены, что Серселены берут свое начало от Турмана Великого, одного из самых знаменитых Императоров, западной Империи Анун. Множество легенд про него сложено и песен спето, и про Битву при Мозаичных островах, и про переправу через реку Льдянку, за которую на долгие годы были отброшены Орки. И про мраморный форт в Ране, в заливе Полумесяца. Но самые многочисленные песни и легенды посвящены его любви к эльфийской деве Итариллэ, сестре эльфийского Короля Онотимо.
Турман, будучи еще ребенком, впервые встретил Итариллэ в эльфийский Праздник цветения, когда его, как наследника и будущего императора пригласили погостить у эльфов. Там он обучился стрелять из лука, а заодно и навсегда уже оставил сердце недоступной эльфийской принцессе.
Женили незадачливого влюбленного рано, едва наследнику исполнилось 16 лет, на девушке из древнего рода верных вассалов Анунского двора — Дайан. И уже через год молодая жена наследника престола родила чудесную девочку Боргу. Следующие несколько детей Дайан и Турмана рождались раньше времени и умирали через несколько дней после родов. В год, когда Турман взошел на престол Великий и Великая послали молодому Императору наследника. Бресан родился в разгар лета, крепкий и здоровый мальчик, однако Дайан после родов так и не оправилась, скончавшись через три дня после рождения сына.
Похороны Императрицы были пышными, а Император казался безутешным…. У погребального костра, оказав великую честь почившей, и принеся усладу ушам слушавших, песню Слез по Дайан пела сестра эльфийского Короля, прибывшая во главе делегации из Лесного королевства. Почему-то так получилось, что посольство при дворе задержалось… а потом еще немного, и еще немного… И даже на гневное письмо Онотимо сестрице, мол пора бы и честь знать, красавица Итариллэ брату ответила тем, что в ее присутствии нуждается и Империя, и Император.
Необходимость Итариллэ при дворе особенно подчеркнуло то, что, сняв трехгодичный траур по Дайан, Император женился во второй раз. Безусловно на Итариллэ, любви всей свой жизни. И без согласования и разрешения ее коронованного брата. Тот был этим все же расстроен, а расстроенные эльфийские Короли не самые приятные люди. Так что несмотря на союз с Империей на сестру Онотимо обиделся и ко двору ни ее саму, ни ее потомков не звал.
Младший сын Императора — Бронвег, родился спустя пару лет после свадьбы, и был единственным ребенком Турмана и Итариллэ.
И хотя Бресан и Бронвег были сыновьями одного отца, их навсегда разделили по именам матерей. Трон за Турманом в порядке старшинства наследовал Бресан, которого звали Бресан Дайанен, сын Дайане. А Бронвегу достались Речные земли, где он властвовал как Герцог Бронвег Серселен, Эльфийская кровь, и куда увез свою мать, после смерти отца.
Вот так будучи Величайшим из Императоров Империи Анун, Турман не остался в имени своих детей. Их звали по матерям.
Борга по традиции возглавила культ Великого, и всю жизнь поддерживала брата, помогала ему в правлении.
Бресан женился на девушке из того же древнего рода, что и была его мать, ее звали Либан. Она подарила Бресану троих детей, сына Лаега унаследовавшего Империю, и дочерей Этнэ и Курай.
По всем правилам следующей Верховной жрицей Великого должна была стать Этнэ, но она на отрез отказалась уходить во служению, и в юном возрасте в тайне от отца вступила в брак связав себя с наследником одной из самых мощных семей Империи, рушить такой союз, чтобы призвать дочь к порядку побоялся даже Бресан, в жрицы отдали младшую дочь Курай, и это люди посчитали первым дурным знаком для династии.
Вторым черным пятном стал брак между сыном Лаега Тагдой и старшей дочерью Этнэ Лайа. Столь близкородственные браки в глазах богов признавались, но вот в глазах общества считались не допустимыми, кровосмешением, но Лаег рано потеряв и жену, и мать стал слишком полагаться на Этнэ, а та не упустила момента усадить свою дочь рядом с Императорским троном, и, хотя Курай долго отговаривала Лаега, тот дал Тагде и Лайа разрешение на этот брак.
Примерно в те же годы Итариллэ приняла решение покинуть мир, ее сын Бронвег уже скончался, ушел, не выдержав разлуку со своей возлюбленной Фанд, которая подарив ему сына, подобно Дайан умерла от послеродовой горячки. Итариллэ вырастила и воспитала внука, но чем больше проходило времени, тем тяжелее переносилась ей разлука с любимыми, она могла днями просиживать возле упокоившегося сына, тела эльфов не подвержены разложению, полуэльфы какие же, они десятилетиями лежат. Как уснувшие, хоть и бездыханные, постепенно деревенея, покрываясь мхом, становятся неотличимы от коры дерева, и тем ужаснее была участь Итариллэ, оставившей тело сына в гробнице с незакрытым саркофагом, чтобы смотреть на него, выглядящего спящим. Она почти перестала есть, кожа и волосы потускнели, глаза начали терять цвет. Вдовствующая Императрица угасала, подобно каждому эльфу, не находящему в себе силы жить. Ее внук Дуилин женился, и был счастлив, ее правнук рос прекрасным юношей. Когда время пришло, Итариллэ решила, что теперь и ей пора в последнее путешествие. Первым делом она написала брату, примерившись с ним, и посетив его в последний раз, Итариллэ отправилась к Тауле, Древу жизни, чтобы в его ветвях уснуть и больше не проснуться. То ее посещение сыграло свою роль, и не малую в нашей истории, но об этом я расскажу позже, ведь ни к Дайаненам, ни к Серселенам это не имеет никакого отношения.
И как только мар покинула Итариллэ, род Дайаненов будто бы оставили Боги. Тагда погиб упав с лошади, так и не взойдя на престол, его отец пережил сына всего-то лет на пять, и на престоле оказался малолетний Аэд, сын Тагды и Лайа, при регенстве вдовствующей Императрицы, и ее брате Лабране. Не для кого не было секретом, что империей негласно правит их мать — Этнэ.
Верховная жрица Курай обвинила свою сестру Этнэ в смерти брата и племянника в открытую, и призвала вассалов для суда, но не смотря на доказательства, которые она приводила все же, суд обвинил ее в клевете, ее признали сеющей смуту, и казнили, обезглавили верховную Жрицу Великого на Белой площади столицы. Такого не было никогда раньше, и это стало третьим несмываемым пятном с Императорского рода.
Место Курай заняла Орсе — сестра почившего Тагды. Разыграв перед Этнэ покорность, она, приняв сан громко и на всю Белую площадь провозгласила, что в столицу пора приглашать Серселенов, ибо если что-то случится с малолетним Аэдом, то престол должен быть унаследован ими, ведь они прямые потомки Турмана по мужской линии, тогда как среди Дайаненов таковых кроме Аэда не осталось. Надо ли говорить, что и она не прожила долго? Уж Этнэ то постаралась. Но эти слова народ услышал. И они были разнесены во все стороны мара, в каждом уголке империи Анун обсуждали их.
А Дэекен тем временем отправлял в последний путь отца, который решил сразу после смерти жены последовать примеру Итариллэ, и уснуть в ветвях Древа жизни, чтобы не страдать дольше нужного. Именно такова печальная участь бессмертного связавшего себя со смертным, уйти в тоске по покинувшему мир любимому. Урок этот Дэекен запомнил на всю жизнь. Любовь к человеку оборачивается для бессмертного смертью в тоске.
Комментарий к По матери.
генеалогическое древо Дайаненов и Серселенов
https://live.staticflickr.com/65535/50300944616_3c6a3b255c_b.jpg
========== Последняя надежда. ==========
«Люди молятся за вас, ваша светлость», — говорили ему при его дворе, слишком часто и слишком настойчиво для того, чтобы он мог не обращать внимания на происходящее.
Дэекен Серселен по жизни считал, что хорош не тот правитель, о котором молятся, а тот которого вспоминают пореже на рыночных площадях, по кабакам, на трактах, и особенно в церквях. Не без основания остроухий герцог Речных земель полагал, что если люди и молятся о чем-то, то обычно это урожай, и дождь, удачные роды, и отличные карты, ну, а если в молитвах поминается правитель, то в сердцах ему просят не здоровья, а кары небесной. Он и сам к своему стыду, частенько молился о Этнэ, бабке малолетнего Императора Аэда, той самой, что сейчас печатью дочери-регентши вершила судьбу Империи, и просил он, чтобы старая карга провалилась под землю, поскорее и навеки вечные. Однако Дэекен понимал, что даже если его желание исполниться, и Этнэ в ближайшее время все же отдаст богам душу, ему это поможет мало. Между ним и троном Империи законно находился лишь Аэд, не очень крепкий здоровьем мальчик.
И потому это: «люди молятся за вас, ваша светлость», — сейчас воспринималась им особенно остро. Как будто конь бьет о землю копытом, хрипит и ржёт, изгибая шею, ему бы сорваться в галоп, но ездок тормозит, натягивая удила. «Стоять, спокойно, спокойно!» — вот что, по сути, ему приходило на ум в ответ с тех самых пор как Орсе, Верховная жрица Великого открыла свой рот на Белой площади столицы.
«В столицу следует призвать Серселенов!» — возгласила она, и тем самым раззадорила всех коней в герцогских конюшнях.
Кони рвались вперед, из тихого и благодатного Нонасира в столицу, за властью, за деньгами, за роскошью, положением, за как им казалось новой, другой, лучшей жизнью. «Ослы, вы, а не кони, ослы и бараны», — думал про себя герцог, и молчал, сохраняя присущую ему отстраненность, чуть склоняя голову в знак почтения и благодарности молитвам о нем.
Дэекен считал, что без столицы его жизнь прекрасна. Ну, а что? Речные земли всегда были плодородными, лучший климат Империи обеспечивал прекрасный урожай. По берегам самых крупных рек и Змеязычного озера безбедно жили рыбацкие деревни. Леса у подножья Солнечных гор кишели крупной и мелкой дичью. Мед на пасеках буквально не переводился. Южная граница Империи с Хаярном была торговой, не военной. Белый пик занимали гномы, которые всегда щедро платили за пшеницу и овес, драгоценными камнями и металлами, еще щедрее они были, когда дело касалось солода и хмеля. Хрустальный перевал давал возможность сообщения с эльфами, что было важно не только для торговли, например мукой, но более всего в моменты эпидемий, потому что в маре не было лекарей лучше — детей Ивэ. Речные земли процветали даже в те моменты, когда остальная Империя еле сводила концы с концами. Дэекену в этой идиллии оставалось справно собирать и считать налоги, что делали, конечно, его мытари и казначеи. Собирать дружины для служения короне, что делали его вассалы. Решать крупные споры между вассалами, что конечно же выполнял его секретарь в суде. Ну, а пить, кутить, охотиться и развлекаться от своего имени, участвовать в турнирах анонимно, шляться инкогнито по злачным местам и борделям его светлость предпочитали самолично. Причем инкогнито соблюдалось так тщательно, что каждый трактирщик на центральном тракте, каждый владелец мало-мальски приличной таверны знал, что среди невзначай, совершенно без предупреждения и преждевременного появления слуг, завалившихся к нему аристократов, самый высокий, с волнами каштановых волос, неподобающе нормальному человеку, густых и блестящих, вот этот самый мужчина с необычного цвета глазами, он кто угодно, но не его светлость герцог. И если ты будешь так разумен, что ни разу не обратишься к этому мужчине, не будешь пялиться на него, и только если в качестве присказки ненавязчиво упомянешь, что молишься за щедрого и доброго, его светлость герцога Серселена и весь его род, то тогда можешь выставлять счет в два, а то и три раза выше, нежели он должен быть, подавая при этом самые свои дорогие напитки и закуски. Никто не заметит. А от щедрости души, и чтобы не упасть достоинством в этих самых необычного цвета глазах, даже самые скупые обычно, графья да бароны оставят тебе за радушие столько денег, что хватит еще на пару месяцев роскошной жизни, даже если выручки эти пару месяцев не будет вовсе.
Нет, его светлость, герцог не был пьяницей и повесой, не был глупым и расточительным, просто он, что таить греха, был очень ленив. Причем он точно знал, что лень основной его порок. Иногда бывало, что бесцельно неделю валяясь в постели читая вновь прибывшие книги и запивая их хорошим вином, он вдруг начинал ощущать некоторые покалывания совести и даже решал, что пора бы встать и пойти сделать что-нибудь очень полезное для своих людей. И даже вставал, шел, рассуждая о том, что же он бы мог такого сделать для народа, и почему-то обсуждая этот вопрос со своим дорогим другом, а сейчас буквально правой рукой Сеймуром, всегда останавливался на… ярмарке. Для людей ярмарка, для господ турнир, для близкого окружения охота, а иногда кутеж по тавернам и борделям. Так и получалось, что до реальных дел его светлость так и не доходил, подрастеряв весь свой запал творить благодать на третьем поединке, второй шлюхе, или убив одного оленя.
Опять же, не то, чтобы Дэекеном можно было управлять, вовсе нет, да и если ситуация действительно случалась сложная, его светлость отрывал свое мягкое место от мягких подушек, и ситуации разрешал с умом. Он всегда вовремя успевал поставить заслоны и закрыть ворота городов при распространении болезней, не допуская моров, решал самые сложные конфликты между своими графьями и баронами, когда казалось перемирие невозможно и будет междоусобица. Однако делал он это действительно по принципу, ладно, раз уж никто больше не может, то сделаю я.
И именно, потому что он мог все это себе позволить, Дэекен Серселен ничего не хотел менять. Ведь если ему придется когда-либо вести войны и заниматься проблемами всей империи недель на полежать у него просто не будет. Анун не Речные земли, там на границе за Льдянкой, дальше «Последнего оплота» извечная война с орками. Там постоянные пиратские набеги на острова, там голод и мор вспыхивает стихийно то в одних Землях, то в других, и далеко не каждый правитель так предусмотрителен, как сам Дэекен. Там периодически нищенствуют городами, вымирают деревнями, да даже в столице и то не спокойно, то бунты, то погромы, то пожары. Если к этому еще и прибавить пару лет кровопролитных войн за трон, которые надо будет учинить, чтоб на этот трон сесть, даже в случае смерти Аэда, ситуация вырисовывалась плачевной. Империя виделась Дэекену не желанным призом, не целью, а петлей на шее, удавкой и его погибелью.
И все же несмотря на все нежелание Империей владеть, владеть ситуацией в Империи герцог Серселен был обязан, и потому вести из столицы и не только он получал исправно. Любое недомогание юного Императора или членов его семьи, любые их перемещения, встречи, переговоры и даже тайные собрания, все описью лежало в сундуках Серселенов, или было частью золы в их каминах, глаза и уши Дэекена были всюду. Аэду стоило чихнуть и Дэекен знал об этом, а надо сказать чихал Аэд часто, даже слишком. Ребенок столь близкородственного брака был слабым при рождении, не набрал он здоровья ни за год своей жизни, ни за десять, ни за тринадцать. Аэд был бледной тенью своих предков, больным беспомощным мальчишкой в тяжелой короне. Частые хвори, постоянные лихорадки, извечная немощность, и этот мальчик был единственной гарантией Дэекена на спокойную жизнь.
Не надо было быть гением, чтобы понимать, если Аэд умрет Дайанены захотят посадить на престол его дядю, сына Этнэ, Лабрана. И живой Дэекен даже не претендующий на престол будет вечной ему угрозой. В то же время смерть Дэекена при живом Аэде не была необходимостью, однако, что случись с Серселеном и Анун бы погряз в гражданских войнах. Так и выходило, что последние два прямых потомка Турмана Великого были тесно связаны — смерть одного из них грозила извратить и исказить жизнь другому.
В тот год, что Аэду исполнилось тринадцать ему нашли невесту. Невеста была самых что ни на есть голубых кровей, дочь правителя Амрана, царства Востока. И посольство за женой племяннику возглавил Лабран. Эти известия в купе с новостями о очередной затяжной лихорадке Аэда показались Дэекену сродни предвестникам апокалипсиса. Лабран был красив, а восточная царевна молода и воспитана в строгости. Но как любая девушка ее возраста, конечно же желала влюбиться. Ну какая девушка не мечтает влюбиться? Это же очевидно. Что стоило бы взрослому мужчине вскружить наивной девчонке голову? И случись так что еще до свадьбы нареченный ей Аэд умрет, оплакав жениха на его родине, она вполне могла бы выйти замуж по любви, не так ли? С любовью, рукой и сердцем восточной царевны Лабран получил бы поддержку от Амрана, и тогда никаких сил Речных земель не хватило бы противостоять этому союзу. Немного гражданской войны, немного передела собственности, предательств и обманов по вкусу, а в итоге роскошная шевелюра герцога Серселена сможет не одно десятилетие развиваться на ветру и поблескивать на солнце, особенно если с нее периодически смывать птичий помет, над главными воротами столицы, в качестве украшения на пиках. Дэекен представив, как Лабран станет приводить сыновей к воротам и рассказывать им об участи мятежного герцога Серселена, дал себе клятву, если войны за трон не избежать — состричь волосы, настолько яркой и досадной получалась картинка. Без развивающихся волос ситуация уже была не столь плачевной.
Не то, чтобы герцог не боялся смерти, конечно, как и многие другие находящиеся в рассвете лет умирать он не хотел, но в тоже время был уверен, чему быть, того не миновать. Конечно, для человека, получившего такие известия, и представляющего себе такое свое будущее некоторая апатия была бы естественной, как и паника, но наш прекрасный герцог не впал ни в одну, ни в другую крайность, а вместо этого он сел писать письмо. «Последняя надежда», так он именовал про себя сие действие, все те лета, что он прожил после того, как мар покинула Итариллэ. Именно она ему эту «последнюю надежду» и внушила, вместе с тем предостерегая, что к ней следует обратиться, только в крайнем случае. Теперь надо сказать крайний случай настал.
— Как бы не складывалась твоя жизнь, мой мальчик, — певучим голосом повторяла прекрасная эльфийская прабабушка, — последний к кому ты можешь обратиться, это Онотимо, Эльфийский король. Он не откажет, но будь готов заплатить за его помощь самую высокую цену. Каким благородным не казался бы мой брат, но он никогда не поступит в ущерб себе, и помогая, он получит больше, чем отдаст. Такова его природа.
Ну что же, теперь Дэекен точно знал, чего бы не попросил Его Лесное Величество взамен на свою помощь, оно будет того стоить. Ведь альтернативой была стрижка и встреча столичных гостей долгие, долгие годы.
Комментарий к Последняя надежда.
пока не законченная, но уже карта Мара.
https://live.staticflickr.com/65535/50406814772_6a9bc50777_b.jpg
Продолжение будет в пятницу - 16.10 в 13:00 по Москве
========== Тайные послания, странные гонцы. ==========
Писать письма само по себе занятие приятное, но без последующих действий оно не имеет смысла, особенно если адресат письма не получил. Хотя, конечно, можно писать любовные письма и не отправлять их, но это скорее действие романтичное, нежели практичное, и смысл его в другой плоскости. Дэекен Серселен же рассчитывал на практический результат от своего письма, которое на деле вышло и вовсе не письмом, а скорее запиской, так что все же получение письма адресатом было важно. А чтобы адресат получил письмо нужен тот, кто его доставит. И тут у герцога Речных Земель вырисовывалась проблема. Отправить гонца? Но это все равно, что оповестить всех — и врагов, и друзей, о том, что ты начал действовать. Оповещение врагов — лишний повод для контрмер, а оповещение друзей… Друзья для герцога были понятием относительным, надо ж понимать, что дружба его дорогого стоила, когда он имел власть, а когда попадал в опалу, дружба становилась предметом торга. Да, что и говорить, сам Дэекен не намеривался за власть бороться, но однако считал, что кто-то из его окружения вполне возможно проявит достаточный ум и изворотливость, да и выторгует больше этой самой пресловутой власти для себя лично у Дайаненов, взамен всего лишь на информацию о планах герцога.
Нет всеобщее оповещение в планы Дэекена не входило, действовать следовало очень тихо, а значит самостоятельно. Ну или почти самостоятельно, ведь план включал в себя эльфа с пониженным уровнем нравственности, рыжую девушку с пониженным уровнем социальной ответственности, крупного медведя, пару бочонков отличнейшего вина со склонов Навы, ну и увесистый кожаный кошель золота. Хотя обо всем по порядку.
— Мой дорогой, Сеймур, мы едим охотиться, — взмахнув рукой, увешанной перстнями, заявил герцог, за обедом следующего дня, — на оленя!
Потом задумавшись, добавил:
— И, может, кабана! А вообще, я не отказался бы от трофейной медвежьей шкуры.
— Ваша светлость, так может я закажу шкуру охотникам, им же сподручнее. А мы как обычно?
— Хочу трофей, Сеймур! — хмыкнул герцог, — Собери нашу обычную компанию друзей, и я непременно хорошо награжу того, кто убьёт для меня медведя, только если сам не убью его первым.
— Вы настроены на соревнования? — Сеймур улыбнулся, его явно интриговало не настроение герцога, а награда, но стоило все-таки уделить желаниям сюзерена должное внимание, — Так отчего охота, а не турнир?
— Турнир будет, но позже. А сейчас мне хочется скорее игры, чем драки, да и признаться честно так не хочется облачаться в латы в такую жару, лучше налегке, поэтому охота, а не турнир, но добавить остроты и посоревноваться тоже не мешает.
— Так что же вы хотите вручить, как приз победившему медведя?
— Земли и замок казнённого Морко, — куда серьезнее ответил Дэекен, — земли не большие, замок в весьма плачевном состоянии, да и слава теперь за ними не самая приятная. Однако выгодное расположение очень подкупает, не правда ли? Так вот туда нужен щедрый, богатый и грамотный феодал, кто-то из моего ближнего круга. Я думаю, что просто отдать их кому-то из вас в дар, будет неприятным сюрпризом для остальных. К тому же, возможно, не каждый захочет эти земли, после всего что там случилось, и значит тот, кому они не нужны, просто не станет убивать медведя. Согласись это ведь куда менее неприятно, чем отказаться от подарка своего герцога. Ну и конечно, все остальные, кому земли могут пригодиться, будут в равных условиях, и никто не будет в обиде, если выберу не я, а удача и сноровка.
— А если вы сами убьете медведя?
— Значит земли мои.
Серселен внутренне гордился своим планом, сейчас его приближенные, кинутся примеряться к куску довольно ценной земли, точа медвежьи копья. К тому же посчитают, что трофеем выбран медведь, только от того, что медведь на старшей речи так и звучал, как морко, а вовсе не потому, что ореол обитания этого зверя в Речных землях был ограничен. Дэекену нужен был Хрустальный перевал через Солнечные горы, прямой горный проход в эльфийские земли, а вовсе не медведь. Но перевал образовался благодаря реке Имирин, именно она давала места для нереста тем породам рыб, что так любили медведи. И именно поэтому на медведей с поздней весны до начала осени охотились вблизи перевала.
***
Охота аристократии и охота простого люда вещи абсолютно разные. Если простые люди охотятся ради мяса и дичи, и им куда важнее результат, нежели процесс, то аристократия из охоты делает целый ритуал. У каждого лорда и леди на охоте есть своя роль, свое место, своя задача. Вот и герцог Серселен выезжал на охоту заранее распланировав все действо. Пока Его светлость с приближенными объезжали окрестности, искали звериные тропы и следы, слуги ставили шатры и разбивали лагерь. Пока высокородные охотники трубили в рога загоняя дичь, спускали своры гончих псов, галопом носились по лесу, в лагере для них готовился стол из привезённого провианта, грелась вода для омовений, расстилались мягкие перины, кто-то даже заметил, что голодная после своих игрищ знать сжирает в два раза больше, нежели успевает поймать, а уж сколько они выпивают и вовсе не пересчитать. И тем не менее несмотря на все сетования распорядителя сего мероприятия в список провианта было включено всего два бочонка вина, что явно было недостаточно. Как не пытался он несчастный, объяснять герцогу, что два, ну точно будет мало и после однозначно где-то нужно будет брать третий, тот ничего не хотел слушать, а только отвечал, что он с друзьями много пить не станет. Однако, ну хоть раз у кого-то получалось запастись таким количеством алкоголя, чтобы его действительно хватило, и не нужно было бежать за добавкой, если не взять что-то про запас? Третьим днем, когда наконец-то был добыт медведь для его светлости и огромная туша была погружена на телегу, чтобы отправиться к таксидермисту, решившие отпраздновать вручение замка Морко победителю медведя, столкнулись с тем, что вина то и не осталось почти.
— Я ж говорил, ваша светлость, с такой охотой надо три, — сняв шапку и крутя ее в руках оправдывался не за свою ошибку распорядитель. — вы уж простите, что я не настоял, не позаботился…
— А может Орсо, у тебя есть скорые ребята, и мы их в Имирин зашлем, как думаешь туда обратно сколько будет с бочкой то? — конечно же Сеймур пытался найти решение сложившейся проблемы, Дэекен предполагал такое развитие ситуации, как и знал, что Орсо ответит.
— Лорд Сеймур, ребята то есть, но ведь вам же поди какое пойло не подашь. А хорошее вино, в приличной дубовой бочке будет весить не мало, ну и надо выбрать, надо договориться, да и в Имирин они быстро доберутся, а вот обратно с груженной телегой, это уже не такой быстрый путь. — бормотал оправдываясь Орсо, — в лучшем случае завтра к утру будет вам вино, а надо то сегодня, того, что осталось на ночь не хватит.
Дэекен улыбнулся. Все шло, как по маслу:
— Ну раз я просчитался, я и исправлять буду, — заявил он и развернувшись махнул Сеймуру идти за ним, — Орсо седлайте свежих лошадей, и вышли вперед мальчишку, предупредить.
— Куда выслать, вашество, кого предупреждать?
— В Имирин, в «Шелк и бархат» к леди Астре, пускай из кожи выпрыгнет, а устроит праздник, так пусть и передаст.
Город Имирин располагался в долине реки, подарившей ему имя, на тракте ведущем через Хрустальный перевал. Его расположение и диктовало его судьбу. Центр торговли с эльфами в речных землях. Туда съезжались всевозможные купцы всех народов, привозили товар эльфийские мастера, заключали сделки о поставках муки представители эльфийской короны, делали необходимые заказы в гильдиях ремесленников, которые, конечно же отстроили свои предстательства в городе, со временем в Имирин подтянусь гномы с Белого пика. Росли рынки, отстраивались новые и новые лавки. Там торговали эльфийскими шелками, тут гномьим стеклом, а в самом красивом доме центральной площади в гильдии мукомолов можно было купить обоз муки, на 12 мешков, и не один, если нужно. Город разрастался с невероятной скоростью, угрожая перерасти в размерах Нонансир, и никого уже не удивляло, что там отстроили чудесные таверны и трактиры, было огромное количество наемных комнат, и лучший в Речных землях, а то и во всей империи бордель — «Шелк и бархат». Ведь надо же было торговцам, купцам и ремесленникам где-то жить, отмечать отличные сделки, и проматывать только что вырученные деньги. Ну, а герцог получал с этого всего хорошие налоги. Всех все устраивало. Город шумел, работал днями, праздновал ночами. Были даже ночлежки и специальные вытрезвительные дома для упившихся торговцев, засыпающих на улицах. Эльфы же старались в Имирине не задерживаться, комнат почти не арендовали, трактиры посещали редко, ведь по их сторону перевала стоял не менее прекрасный город, с эльфийскими тавернами, и эльфийскими наемными комнатами, а эльфы, как известно те еще высокомерные задницы. Ну это конечно, если их не обожествлять.
Люди всегда считали эльфов образцом морали, высокой нравственности, блюстителями чести и порядка, невероятно преданными делу и собственной земле, ну вернее в их случае лесу. Считалось, что эльфы знают во всем меру, среди них не было ни обжор, ни пьяниц, ни гуляк, ни развратников. Хотя понятие разврата дело относительное, и у тех же эльфов браки заключались не зависимо от пола брачующихся, что среди людей не находило понимания, но все что касалось утех плотских было только по любви. Никаких отношений до брака, да и само вступление в брак было тем еще испытанием. Получить разрешения на брак следовало у жрецов Ивэ, после того как пройдешь некое испытание, на самом деле разговор, да и до решения это разрешение получить проходили порой долгие годы, ведь правильные ухаживания длились десятилетиями. Короче человек состарился бы прежде, чем оказался бы в постели с возлюбленным своим эльфом. Так-то в общем, оно было верно, но в любом правиле всегда находятся исключения, и Дэекен прекрасно знал об этом, в конце концов его бы не было на свете, не будь таких вот исключений.
Года полтора назад, как раз, когда в эльфийском гарнизоне сменился командующий, герцогу начали поступать донесения, что в Имирине стали то и дело замечать эльфийских воинов с пограничной заставы. Раньше такого не наблюдалось, если войны и выбирались в город, то очень редко и секретно, а если эльфийский воин не хочет быть замеченным, то человеку его не заметить, то что теперь их начали видеть на улицах, говорило о том, что теперь они не прячутся. Из этого Дэекен делал вывод, что новый командир эльфов куда более терпим к некоторому попранию нравственности, чем предыдущий, и те любопытные, кому хотелось разнообразить свой опыт видимо решались на спорные для эльфа развлечения. Ведь в городе людей можно было позволить себе немного больше, чем в городе эльфов, без последствий и осуждения. Подтверждение догадок герцога пришло быстро, очередное донесение гласило, что войны с пограничной заставы приходя в горд обычно направляются в самые шумные таверны, иногда играют в карты, кости и другие азартные игры, что эльфами порицаемы, иногда позволяют себе пить крепкие ячменные напитки, уходя на не твердых ногах, но самые решительные посещают «Шелк и бархат». Постепенно собирая информацию, герцог выяснил, что самым частым гостем борделя, как раз и является новый командир заставы на Хрустальном перевале, он достаточно опытный воин, был в нескольких походах, обличил себя военной славой, но вот беда больно уж любил поразвлечься, что делало его хоть и славным героем, но порицаемой личностью среди эльфов. Таких обычно восхваляли на пирах и им всячески воздавали по заслугам богатствами и званиями, но вот дочерям и сестрам таких не представляли, в свои семьи вводить не желали, и что и говорить за домашний стол не приглашали. В общем общество их считало неблагонадежными для семейных отношений, хоть и необходимыми для общества. На благонадежность для семейных отношений Серселен плевал, да и все эти эльфийские представления о целомудрии не разделял, к тому же в его случаи маленькие слабости эльфийского командира сейчас играли ему на руку.
«Шелк и бархат» встретил взмыленных лордов распахнутыми дверями, и наскоро выставленным самым пышным убранством главного зала. В курульные кресла выложили шелковые и бархатные подушки, на столы накинули беленого льна скатерти, выставили стекло вместо глины, ну и видимо выгнали всех посетителей из главного зала борделя. Лучшие девки Имирина в ярких платьях засновали вокруг рассевшейся компании с кувшинами вина, блюдами с хлебом и сыром, то и дело на столе возникали все новые и новые кушанья. Видимо в порядке приготовления, незаметно для пьянствующих лордов в зале зазвучала музыка, наверное, и барда удалось выцепить в последний момент. Вскоре и песни пошли на заказ оплачиваемые россыпями серебра и меди, и девушки, беспорядочно приземлявшиеся на колени пьющим, собирали монетки за поцелуи и неприкрытую лесть. Еще немного времени, много вина, и разносчиц сменяли танцовщицы в полупрозрачных одеждах и множестве украшений, извивающиеся и изгибающиеся в немыслимых местах ипозах. Леди Астра, как никто другой умела устроить вечер для состоятельных господ. Она прекрасно знала, кто у нее в гостях, что от нее и ее девушек требуется, и потому за весь вечер под страхом порки ни одна из девиц не позволила себе подойти или обратиться к Дэекену, только с его позволения, приглашения или жеста, а он среди всей разношёрстной толчеи девиц искал одну особенную, которую судя по описаниям все тех же донесений пропустить было бы сложно. Высокая, статная, рыжая, по слухам полуэльф, любимица капитана эльфийского гарнизона, именно к ней тот и приходил, когда посещал «Шелк и бархат». Стоило ей появиться в зале Дэекен сразу же ее заметил. Для его вкуса женщина была слишком яркой, слишком заметной, слишком вызывающей, он то сам любил более спокойную внешность, мягкие черты лица, светлые и нежные краски во внешности, но отрицать что женщина хороша, Дэекен не мог. Рыжеволосая красотка быстро получила приглашение к столу, и, конечно, не заставила себя ждать. За недолгое время пока допивался бокал вина, его светлость удостоился десятка комплементов, пары поцелуев, нескольких на ухо выдохнутых пошлостей, времени даром девица не теряла и такого важного гостя упускать не собиралась. При иных обстоятельствах герцог бы от нее сбежал бы, однозначно, но сегодня было другое дело, и потому, когда бокал вина закончился Дэекен позволил ей утащить себя на верх в самые богатые из комнат борделя. Обслуживание было на высоте, кроме всего прочего в комнате была набрана горячая ванна.
— Быть может господин желает принять ванну. Вы все-таки с дороги, — ворковала рыжая, то и дело оплетая Дэекена руками, и поглаживая то по плечам. То по спине, а то и вовсе по животу.
— Как тебя зовут? — спросил Дэекен снимая с себя руки женщины и присел за столик под окном комнаты.
— Лилия, господин, — улыбнулась та и снова подошла близко, присаживаясь на корточки, чтобы снизу вверх заглядывать в глаза.
— Лилия, — потянул с сомнением тот господин, — ну, конечно. Сядь в кресло, я прошу, — он кивнул на противоположный край стола и сказал это не терпящим возражения тоном.
Женщина послушалась, а что ей было делать, хотя губки обижено надула:
— Вы не в настроении?
— О нет, просто я хочу поговорить. Так как тебя зовут? На самом деле… Давай без всяких Лилий и историй про то, что твоя мать прачка с белого тракта, а отец эльф, служивший у Западных Врат. Про похищение пиратами и продажу на невольничьем рынке Нгьяра тоже можешь не рассказывать, мне не интересны фантазии, я хотел бы услышать правду.
— И отчего же вы считаете, что это все не правда, мой господин, — женщина предприняла еще одну попытку кокетства, но тяжелый вздох ее знатного клиента говорил о том, что зря.
— Твои уши слишком круглые для дочери эльфа, даже мои, а я, между прочим, эльфийский правнук острые, — он отвел прядь, закрывающую ухо, и оно действительно имело острый кончик, хотя и не так ярко выраженный, как у чистокровных эльфов.
— Ваша светлость, — уже без игривости она склонилась головой отвесив герцогу поклон.
— Сделай вид, что ты не поняла, кто перед тобой, думаю тут почти все догадываются, но стараются этого не обсуждать, вот и ты будь умницей. Давай не станем обсуждать меня, а поговорим о тебе.
— Меня зовут Марина, ва… господин, и я дочь мыловара.
— Вот так куда лучше, — кивнул улыбающийся герцог, пододвигая девице бокал вина, предусмотрительно ставленого на столе, на случай если гостя будет мучать жажда, — И как ты оказалась в таком месте?
— Все очень прозаично, господин, меня продали за долги отца. Был пожар, мыловарня сгорела, вместе со всем имуществом. История обычная, тут таких через одну.
— Получается тебе нужно кроме заработка еще и отрабатывать долг уплаченных за тебя хозяйских денег?
— Да, в долги идет все, мои платья, украшения, белье и туфли. Деньги что я получаю от клиентов уходят в уплаты моих долгов, отложить на что-то кроме оплаты комнаты при борделе и питания не получиться пока долг не отработан.
— И все же у тебя ведь ест патроны, при твоей то внешности?
— Пока нет, мой господин, меня не так давно сюда привезли, чтобы я обзавелась чем-то кроме постоянных клиентов.
— Мечтаешь выбраться отсюда?
— Да кто же не мечтает? Только вот тех, кому это удается единицы, потому что даже если долги выплатить куда податься с таким прошлым, где брать денег на жизнь? В жены то, кто возьмет шлюху? Дураков нет.
— Не будь так уверена в беспросветности своего будущего, Марина, всегда может повести. Как например сейчас, — Дэекен достал из внутреннего кармана кошель и выложил его на стол, — тут золото. И это лишь часть моего предложения. Так сказать, компенсация за молчание. Готова выслушать само предложение?
Марина сглотнула, смотря на кошель, после чего залпом осушила бокал вина утеревшись рукой заявила:
— Все чего пожелаете, ваша светлость.
Дэекен не выдержал и рассмеялся, он встал, обошел комнату проверяя нет ли где в стене слухового окна, открыл дверь посмотреть не подслушивает ли кто за ней. И только потом вернулся за стол и продолжил:
— Ничего такого страшного, что ты там себе навоображала я тебя делать не заставлю. Ты просто должна будешь передать письмо, одному из своих постоянных клиентов. Но так чтобы не знал никто, даже леди Астра. Прежде всего именно леди Астра! Сделаешь?
— Письмо? Кому? — удивление Марины было не поддельное, и вот такой растерянной и настоящей она казалась Дэекену куда как краше нежели в тот первый момент когда он ее увидел.
— Тебя ведь посещает нынешний командующий заставой Хрустального перевала? — после кивка Дэекен продолжил, за одно достав скрученный в свиток кусочек пергамента, размером свиток был не больше мизинца. — Письмо ему. Как часто он у тебя бывает?
— Да уж не реже чем раз в две недели, так что жду его примерно на следующей.
— Тогда отдашь письмо ему, но так чтобы больше никто об этом не знал. А через месяц я пришлю за тобой, выкуплю все твои долги, и, если пожелаешь отправлю в столицу, назначив некоторое жалование, там сможешь устроить свою жизнь как захочешь сама.
Уже по блеску в глазах Марины Дэекен понимал, что этот гонец письмо доставит в лучшем виде, она будет готова на многое ради того, чтобы предприятие это выгорело, а сомневаться в том, что у бордельных девиц есть способы скрывать некоторые вещи от леди Астры не приходилось.
Дело было сделано. Письмо последней надежды отправлено.
***
Ответ не заставил себя долго ждать, его принес Сэймур, в знойный день середины лета:
— Вам письмо с пограничной заставы, ваша светлость. Эльфийский гарнизон просит нас выслать несколько следопытов, хорошо знающих Солнечные горы с нашей стороны и разрешение на пересечение границ вооруженным отрядом, вроде как они заметили странные перемещения гоблинов и желают проверить это.
— Опять вскрыл мою почту, — вздохнул герцог, откинув переданный Сэймуром свиток на стол, — никакой тайны переписки.
— А у вас есть от меня тайны, мой господин? — вроде как удивленно спросил Сэймур.
— Это провокация, ведь если я признаюсь, что они есть, то ты начнешь выяснять что это за тайны.
— Одну кстати я уже узнал, вы выкупили ту рыжую девицу из «Шелка и бархата». Она вам так запала?
— Не то, чтобы так уж и запала. Сам знаешь я люблю блондинок, но мне не понравились слухи о ее эльфийском происхождении, и я решил, что лучше единожды оплатить пусть и завышенную цену, нежели годами слушать россказни про проститутку эльфийской крови. Ухо режет.
— Так вот в чем дело! А я уж было подумал, что вы влюбились и скрываете это от меня.
— Ну нет, такое бы ты знал Сэймур, а теперь иди уже. Подготовь приказ для эльфов я подпишу. Ну мало ли и правда им сдались эти гоблины в наших лесах, раз они шлют гонца.
Конечно же содержание письма с пограничной заставы было лишь отвлекающим маневром. Просто никто кроме Дэекена не смог бы прочесть тайное послание от Онотимо, просто от того, что не подумал бы читать это письмо ночью на улице в темноте в свете лун. Любой огонь, будь то свеча или факел, и уж тем более солнечный свет делали письмо не читаемым. И никто кроме эльфов не пользовался таким способом написания тайных посланий, потому что никто о нем не знал, ну кроме разве что нарьяма, но им то, что за дело до переписки Онотимо с родственниками?
Все дело было в люминофоре, светящийся смоле, которую эльфы и нарьяма использовали для освещения помещений, там, где нельзя было использовать огонь, например в ветвях деревьев и на сквозняках пещерных переходов. Эльфы делали из люминофора специальные чернила, однако в отличии от люминофорных светильников нанесенные на пергамент чернила могли светиться лишь отражая свет лун, а не собирая его и отдавая годами. Так что сразу после захода солнца Дэекен смог прочитать написанный ему ответ от эльфийского короля, такой же простой, как и письмо самого Серселена.
«Ваше величество, я пишу вам, как единственный потомок вашей покойной сестры, от того, что сейчас нуждаюсь в вашей помощи, думаю излишним было бы обрисовывать всю опасность моего положения, вы и сами наверняка в курсе этого вопроса. Помогите мне в память о леди Итариллэ, и я готов буду выполнить любые ваши условия.» — писал сам Дэекен.
А ответ ему гласил:
«В день празднования сбора урожая в Последний оплот прибудет мой посланник, я отправлю того, кто сможет говорить с тобой как равный с равным, ты выслушаешь мои условия от него и примешь решение. У тебя не так много времени, будь осторожен и разумен.»
Дэекен вздохнул. Стоило теперь придумать план, как оказаться в Оплоте, не вызывая ни у кого подозрений, это было задачей посложнее нежели подставная охота на медведя.
========== Эльфийский лес и Белый тракт. ==========
Перед Менэльтором Настадреноном буквально стоял вопрос жизни и смерти, вот уже битых пару часов он выбирал сапоги. С чего бы так переживать из-за сапог, подумаете вы, и будете очень неправы. Ведь Менэльтору Настадренону дали важнейшее поручение в его жизни, сопровождать и защищать прекрасную Леди Андунэль Анкалима, принцессу эльфийских лесов, дочь короля Онотимо, и сапоги для выполнения этого задания играли не маловажную роль. Во-первых, ну кто же сопровождает принцесс в абы каких сапогах? Только глупец не озаботиться внешним видом своей обувки, когда в спутницах принцесса. Естественно для такой цели подойдут только лучшие, самые дорогие и качественные сапоги, которые к тому же будут исключительно хорошо смотреться на владельце. Но вот же неудача, лучшие сапоги Менэльтора были совершенно новыми. И это вступало в конфликт с «во-вторых» ведь, во-вторых, для дальних путешествий обувь должна быть крепкой и удобной, желательно разношенной, чтобы не натереть мозоли на пальцах и пятках путешественников. Нужно быть дураком, чтобы отправиться в путь в совершенно новой обуви. Менэльтор пусть и был молод, неопытен, и для такого путешествия возможно не слишком подходящей кандидатурой, особенно по мнению его отца, но он однозначно не был дураком. Выбор был просто невозможен — новые и красивые, либо старые и удобные. Дилемма, вгоняющая молодого эльфа в уныние так, и не была бы разрешена не помоги ему его брат.
— Душа души моей, мой златокудрый братец… — начал было Сульмидир воззвание к своему младшему братишке, но тот будучи не в настроении шутить отмахнулся.
— Отстань от меня Сульмидир, и без тебя тошно.
— Да что у тебя случилось то? Я думал ты будишь счастлив, а ты похож на себя до третьего десятка, когда у тебя в наказание отнимали арфу. Тебе так повезло сопровождать леди Андунэль, а ты насупленный, как сыч. Может передумал ехать? Так я подменю, без вопросов.
— Ну уж нет. Даже если бы я не хотел поехать, а я хочу, все равно тебе бы ни за что принцессу бы не доверил, ты же…
— Не хочу слушать лекции о своей безнравственности от тебя, Менэльтор, тем более что ты прав и мне нельзя доверять принцесс, — прервал брата Сульмидир выставляя руку ладонью вперед. — С куда большим удовольствием я хочу помочь тебе с твоей проблемой, в чем бы она не заключалась.
— Сапоги, Сульмидир! — Мэл произнес это таким жалобным тоном, что любому, кто это бы услышал стало бы понятно на сколько серьезна его проблема. — Я не знаю, что мне делать с сапогами. Короткие явно не для сопровождения принцессы, а новые даже на охоте не были, куда их в дорогу?
Сульмидир вздохнул наигранно и тяжело:
— Все же, тебе бы реального опыта братец, и тогда бы ты точно знал, что короткие сапоги, удобные, разношенные, и прекрасные в полевых условиях, очень просто превращаются в высокую обувь, так выгодно смотрящуюся на твоих ногах, что можно вместо оружия использовать для похода за девками, — Сульмидир выдержал паузу, зная, что младшенький начнет злиться, ровно за секунду до того, как услышать нужный ему ответ, — если у тебя есть краги! — он щелкнул пальцами закончив жест поднятым вверх указательным пальцем, высокая мысль стало быть.
— Мне плевать на девок, — начал закипать Мэл, но тут же и обрадовался, — точно! Краги! Сульмидир ты гений! — как только он сдержался чтобы не кинуться обнимать старшего брата было не ясно.
Досада, раздражение, отчаяние, ярость, понимание и неописуемое счастье — меньше, чем за пол минуты. Что по мнению Сульмидира стоило всего на свете, так это наблюдать за сменами эмоций на лице его младшего брата, такой диапазон не выдавал более никто. Говоря откровенно, до обретения Менэланэль дороже Менэльтора у Сульмидира не было никого, сейчас же брата потеснила дочь, однако Сульмидир одинаково не мыслил своей жизни ни без одного, ни без другой.
— Итак, на самом деле я пришел к тебе, чтобы сказать напутственное слово, душа души моей, мой златокудрый братец, и раз твоя проблема с сапогами решена, будь добр не перебивай. Отец и Даидайнес естественно расскажут тебе о чести и нравственности. Напутствуют о долге и стремлениях. Предупредят о необходимости сохранить спокойствие, достоинство и не падать в грязь лицом. Это все послушаешь позже, и можешь половину пропускать мимо ушей. Я же хочу передать тебе мудрость другого толка. И она куда важнее. Во-первый, пей один! Не смей ни под каким предлогом оказываться с нашей принцессой наедине, если она взялась за эль, душу твою нежную на изнанку вывернет.
— Чего?
— Сказал же, не перебивай. Сбил с поэтического слога, теперь придется по обыкновенному. Так вот, леди Андунэль пока трезвая такая вся принцесса, а как выпьет это ж имперский дознаватель. Знаю, ты с ними не встречался, но поверь мне, крепкие ребята орки, и то рассказывают им обо всех своих грехах и грешных мыслях. Я серьезно, ты ей расскажешь все, как, когда, с кем и зачем, в каких позах и… Хватит ржать я абсолютно серьезно!
— Ты что, умудрился исповедоваться леди Андунэль насчет своих похождений? Всех похождений? — Мэл откровенно и заливисто смеялся в голос, — Бедная наша госпожа.
— Это ты считаешь, что она бедная, а она бедным в пару счетов сделает тебя. И не перебивай. Устыдись своего неуважительного отношения к моим летам. Леди действительно умеет вывести на разговор по душам, и взгляд у нее такой, как будто ну вот точно все понимает, ненавижу ее этот взгляд. Пробирает, — Сульмидир изобразил озноб, и для виду даже сотрясся. — Но если вдруг останешься с ней один на один, то, во-вторых, не будь дурачком, и никакого флирта, держи себя в руках, не смей трогать принцессу, даже если она не против. Если ее тронешь ты, все — женат считай. А ты слишком молод, чтоб жениться на принцессах.
— С чего ты взял вообще Сульмидир, что леди Андунэль будет до меня дело такого свойства? — все еще отсмеиваясь поинтересовался Менэльтор.
— С чего, с чего… У меня два брата, один умный, другой красивый, оба в меня. Один ученый, другой интересный. Кстати, ты красивый, только Даидайнесу не говори, он думает, что красивый он.
— Да он скорее сжует все свои травы самостоятельно, чем признает, что умный я, так что хватит болтовни, Сульмидир. И потом это надо полагать, что раз я красив, а Даидайнес умен, то ты у нас….
— Совершенство! Я прекрасен и поразительно умен. Великолепно обучен и невероятно интересен всем и каждому, а ты внешностью в меня, да и путешествовал, и потому я точно знаю, что леди Андунэль весьма вероятно захочет выспросить все подробности твоих путешествий, а учитывая ее интересы, то именно в том самом смысле, ну и знаешь ли такие разговоры создают настроение…
Мэл сердито свел брови и медленно наклонил голову к плечу упирая руки в бока:
— Ты! Вот только не говори мне, что ты умудрился напоить принцессу, нарассказывать ей всякой ерунды, а потом что, создалось настроение? Лапы на нее свои наложил, да? — интонации Мэла были такими, что на всякий случай Сульмидир отступил на пару шагов.
— Стой, стой, стой… Слушай, как ты на маму похож, ужас просто, ненавижу, когда она на меня так брови хмурит.
— Сульмидир, боль головы моей, — уже в голос закричал Менэльтор…
— Чую мамин гнев! Не кричи! А то и правда мать накличешь. Не было ни чего такого за что стоит на меня кричать.
— Ничего такого, — передразнил его Менэльтор, но голос сбавил, — а что-то не такое значит было? Смотри мне в глаза и не смей изворачиваться, Сульмидир. Это ни разу не весело, да за леди Андунэль тебя отправят не то, что к Северным вратам на пожизненную службу, тебя отправят одного стеречь ущелье Тишины в Черных горах. Там помнишь ли была сторожевая башня, вот как раз восстановишь и века свои проведешь в ней. В обнимку с гоблиншами и тролльчихами.
— Да говорю тебе, ничего непоправимого не случилось, и вообще за кого ты меня принимаешь? Вот посмотри в мои честные глаза. Ну проявила принцесса чуть больше интереса, чем принято к вопросам, так сказать, близости физической, ну так не нам ее с тобой судить, ей лет то сколько, подумай! Сам то вон еще сопляком устроил тихонький скандальчик.
Менэльтор вздохнул:
— Я и не осуждаю, просто Сульмидир, если ты лапал леди Андунэль и об этом хоть кто-то узнает, это уже будет не скандальчик с шепотками за спиной, как про меня, это будет действительно трагедия для нее, а что с тобой сделает Его величество я просто не представляю. Вот подумай, что ты сделаешь с мужиком, который будет повинен в несчастье Менэланель, м?
— Выпотрошу, — честно признался Сульмидир. — Потому я тебя и предупреждаю, Менэльтор. Я действительно умудрился в ночь Цветения десяток лет назад быть несколько не осмотрительным, а там леди Андунэль, Золотая чаща северней Карас Сильмэ. Кажется, я должен был добыть черный беличий хвост на спор, ну знаешь все эти соревнования после основных Стрелковых игрищ, и почему-то принцесса плела папоротниковый венок в лесу одна и без охраны, сбежала ведь, и мы как-то разговорились, совсем уж прямо, а у меня с собой бурдюк гномьего эля. Ну представь себе, вот просто представь, что я без злого умысла, а просто в какой-то момент потерял контроль над ситуацией, понимаешь?
— Нет, не очень, — вздохнул младший из братьев, — ты всегда знаешь свое место.
— Все было слишком уж естественно, как в детстве, я расслабился. И оно на раз забывается что Андунэль принцесса, и что теперь прежде честности и открытости, надо помнить о чести, долге и ее целомудрии. Нравственность, разрази ее гром. Никогда я не был с ней в ладах.
— Погоди! Тебе что нравиться леди Андунэль, ну то есть вот прям как женщина? Она же ну совсем не…
— Ну конечно нет, она совсем не в моем вкусе, — запротестовал Сульмидир. — Как тебе такое в голову то пришло? А сиськи?
— Кто из нас разменял третью сотню, Сульмидир? Лишь бы только хм… задница помягче и сиськи побольше, — проворчал Мэл, слова «сиськи» кстати в эльфийском языке просто не было, как и многих других особенно ругательств, и если эльфам хотелось вворачивать действительно грязные выражения то в ход шел язык орков, ну, а «сиськи» заимствовали из всеобщего, — не в них счастье!
— Твое то уж точно нет…
Мэл через нос засипел:
— Давай мы все же продолжим твои излияния. Так было что, если ничего не было?
— Да, боги, целовались мы, отчитываюсь как подросток, Менэльтор, потому что принцессе было любопытно, о чем она мне сказала, но не в прямую. Ума мне хватило не поддаваться соблазнам, да и Андунэль на сколько я понял впечатлилась не на столько на сколько собиралась впечатлиться, она, кстати достаточно сообразительна и потому трагедий не разводила, но попросила никому об этом не говорить. Никогда. Ибо репутация!
— Так почему же об этом слышу я?
— Потому что срать мне на принцессу и ее репутацию, если дело может касаться тебя хоть боком, хоть попереком. Я знаю тебя, Менэльтор, попадешь в такую ситуацию, поддашься эмоциям и сиюминутным желаниям, а потом изведешь себя, от жалости к судьбе принцессы навешаешь неведомо чего, размажешь сопли, и начнётся то, чего никому не надо. Десять лет ухаживаний никому не интересных, свадьба, где супруги просто так уж и быть решили не портить репутацию друг другу. Боль, страдания и все несчастны. А мне, знаешь ли, потрошить принцессу, потому что она делает тебя несчастным не с руки. Она хорошая.
Мэл задумался, сложив руки на груди и уставившись в потолок. Он молчал. А Сульмидир внимательно смотрел на него.
— Я понял тебя Сульмидир, — кивнул Менэльтор, — я постараюсь быть внимательным, и держаться от леди Андунэль подальше, особенно не откровенничать, и изображать из себя Даидайнеса!
— Хороший план Менэльтор, не подведи! И кстати с вами там отправляют шесть гвардейцев… Постарайся с ними тоже не находить контактов, все-таки Онотимо выбрал лучших, и с незапятнанной честью.
— Хм… кругом одна репутация!
— Ты в Карас Сильмэ, помнишь?
***
С рассветным солнцем следующего утра, Менэльтор Настадренон в походном кожаном кафтане, плаще и самых удобных своих сапогах, что однако не отменяло блестящего под самое колено кожаного голенища с красивыми пряжками, вооруженный луком и полуторным мечом, ожидал в компании шести лучших воинов эльфийской королевской гвардии леди Андунэль. Они стояли рядом с запряженными лошадьми и ждали, когда королевская чета спуститься на подъемнике, ведь Карас Сильмэ располагался высоко в кронах деревьях. Конюшни же, как и кое-какое производство, особенно там, где работали с огнем, было вынесено вниз, на землю. Не знающему человеку показалось бы, что тут стоит эльфийская деревенька, а сторожевая башня с мощным гарнизоном — это видимо какая-то дань истории. С земли столицу эльфов увидеть было невозможно.
Вообще, официально, все это предприятие было не тем, чем было на самом деле.
Для тех, кто не входил в ближайший круг доверенных лиц Онотимо, кто не был замешан в самом этом мероприятии, это выглядело как посольство эльфийского короля на праздник Сбора Урожая в Северные земли. Так делали каждый год, знатный эльф, часто из детей Ивэ, посещал праздник в Последнем оплоте, тем самым отдавая дань аристократии Империи, охранявшей Северные рубежи. Это почетно принимать к своему двору эльфов, тем более Онотимо всегда с посольством присылал и щедрые дары. Менэльтора Настадренона, сына настадрена Феанора, нынче посла его величества Онотимо отправляли именно с таким визитом и дарами. Он должен был отпраздновать Сбор Урожая и вернуться, принеся весть о сезоне Увядания с Севера домой в Карас Сильмэ. Его сопровождали королевские гвардейцы и некая эльфийская дама, возможно невеста оного Настадренона, ее личность в общем-то значения не имела, так как все внимание должно было уделяться Менэльтору.
Входящие же в посольство и ближайший круг Онотимо знали, что король отправляет леди Андунэль на переговоры с Дэекеном Серселеном, который прибудет в Оплот к празднику. Дэекен просил о помощи своего знатного родственника, и тот готов был помочь. Онотимо сообщил своему ближайшему кругу, что он выступит гарантом и защитником Серселена в переговорах с Дайаненами, если таковое понадобиться, и что он посылает принцессу к Дэекену, как равную к равному, дабы воздать его происхождению, и выставить условия помощи. Ведь условия были, и достаточно жесткие.
И никто не догадывался, кроме, конечно, посвященной в планы мужа королевы, что за всеми этими нагромождениями, тайными встречами, прикрытиями посольствами, дальними путешествиями, ночевками на постоялых дворах, и вроде как интригующими приключениями всего лишь матримониальные планы короля относительно его дочери и одного из двух выбранных королем претендентов — Дэекена Серселена или Менэльтора Настадренона. У каждого свои приоритеты, для Онотимо счастье дочери, если не главенствовало в списке, то уж точно было по важнее грызни за власть в Империи.
Раздался приглушенный звон колокольчика, и заскрипел механизм, на тросах лучшей в маре стали вниз спускалась малая подъемная площадка. Ей пользовались редко, от того, что многого на ней было не поднять, а спускать площадки в холостую эльфы не любили, но в редких случая, для особо важных особ или чтобы не оповещать о спуске весь город, например посылая тайного гонца, все же малая площадка была незаменимой.
Сегодня было два повода в одном, спускали тайного посланника, и что важнее самого Эльфийского короля. Хотя опять же тот, кто не знал, как в точности выглядит Онотимо, не понял бы кто сейчас спустился. Процессия одета была подчеркнуто скромно, корон и венцов на головах не было, хотя рыжие волосы даже в рассветных сумерках не заметить было сложно, но королевская чета не единственные кто обладал такой отличительной чертой.
Леди Андунэль держа за руку вел отец. Она, как и Менэльтор была в походном кафтане, правда в длинном в пол, хорошо скроенном и отлично пошитом, но ни в чем не выдающем в ней принцессу, уж походный кафтан Мэла точно выглядел в разы роскошнее этого. Сверху был накинут простой шерстяной плащ с капюшоном, спокойного серо-зеленого цвета. Рыжие волосы принцессы были зачесаны и заплетены в тугие косы, опять же прическа была не сложной, и очень подходящей в дальнюю дорогу. Ни красивых вышивок, ни дорогих украшений, ни гербовых оттисков на кожаных деталях, ничего, что могло бы броситься в глаза. Онотимо поцеловал дочь в лоб, Эльнве обнимала ее и плакала, всхлипывая, а наконец отпустив, прикрыла покрасневшее лицо платочком, зажатым в ладони, ну точно, как часом ранее Марилевен провожающая Менэльтора. Леди Андунэль усадили в седло. Лошадь под уздцы подвели к Менэльтору и Онотимо лично из рук в руки вручил ему поводья, как положено с поклоном Мэл их принял. Все традиции были соблюдены.
Процессию провожающую леди в путь особенно никто не видел. Дозорные были предупреждены не смотреть, а для горожан еще было рано, Карас Сильмэ еще спал. Солнце только начало озарять верхушки тысячелетних деревьев вечного леса, на земле было темно. Через пару часов столица проснётся, заработают в полную мощь подъемники, вниз в мастерские спустятся мастера и их подмастерья, закипит работа, кузнецы раздуют мехи, пекари разогреют печи, эльфы начнут новый день, и никто лишний не будет в курсе, что Онотимо отправил в дальнюю дорогу единственную свою дочь.
***
Как и ожидал Менэльтор поездка складывалась приятной. Даже гвардейцы не были такими хмурыми и молчаливыми, как предполагалось, наоборот они были общительны и видимо отнеслись к своему заданию, как к интересному путешествию, а не серьезному походу. Леди Андунэль и вовсе трещала без умолку заставляя Менэльтора смеяться по поводу и без, потому что даже если смех не вызывала рассказываемая кем-то из попутчиков история, то тогда смешили лица что умела строить принцесса.
Да и вообще эльф чувствовал, как его опекают, за первым же обедом принцесса протянула ему крупное и сочное яблоко, между прочим самого его любимого сорта, а на ночлеге гвардейцы заявили, что в караульную очередность он не включён, в конце концов это они тут для охраны, а он посланник.
До Западных Врат, прохода между Черными и Солнечными горами по лесу было четыре дня пути, при желании четвертую ночь можно было переночевать на заставе, но они не решились, все же многие из тех, кто служил у Врат, особенно командующие, могли леди Андунэль узнать в лицо, а это было лишнее. Так что последнюю ночь перед тем, как покинуть лес эльфы провели на деревянном настиле в ветвях огромного дуба, такие сооружают для охотников и следопытов, для припозднившихся путешественников, как раз для ночевок.
Это только для людей эльфийские леса враждебные, глухие, непроходимые и опасные, для самих же эльфов они дружелюбнее самых безопасных городов. Эльфу каждое дерево, как придорожная таверна, каждый камень как ориентир, то, что людям чащоба и бурелом, эльфам тропы и дороги. Только человек в опасности в лесу. Эльф никак случайно не окажется на охотничьей тропе хищника, никогда не встретиться с ним незапланированно, никогда не разведет огня, там, где это может повлечь последствия, эльфу не нужно ночевать на сырой земле, не придется мокнуть под дождем, не нужно даже охотиться и готовить, они с детства знают все грибы, ягоды, коренья и плоды, которыми можно прокормиться даже сырыми, если надо, не говоря уже о том, что эльфийский дорожный хлеб широко известен своими питательными свойствами. В общем это только человеку страшен лес, эльфу лес родной и приятный, а покидать его и выходить на тракт, это как уходить из дома.
Утром пятого дня пути их отряд прошел сквозь Западные врата и оказался во владении людей, в Западной Империи Анун. Когда их остановили на заставе и Менэльтор передал все положенные бумаги местному капитану, получил от него все положенные указания, а еще кучу всяких вопросов о Сульмидире и заверений в том, что по брату Мэла на заставе скучают, принцесса прятала лицо за капюшоном. Вообще стеснительность была свойственна молодым эльфийкам и поэтому на девушку, прячущую взгляд, никто не обращал внимания, так и должно было быть. К полудню эльфы выбрались к пригорю на открытое пространство, погода была приятной для путешествий людям, но для эльфов оказаться на открытом всем ветрам и солнцу тракте было не очень комфортно. Белый тракт Ануна был одним из символов величия Империи, он связывал Северные Рану и Последний Оплот с южными Имирином и Нонансиром, заворачивал в Остоламб на Малом языке Двуязычья, и в Варну Озерного края, по нему из Тульи развозили грузы по Побережью. Белый тракт выложен был известняком, который добывали в шахтах и карьерах по всей Империи, нет ну естественно, что в зависимости от региона он был то желтоватым, то буроватым, то и вовсе серым. Но согласитесь Желтоватый тракт, звучит не очень, а то и вовсе вызывает ассоциации с обосаным снегом. Серый однозначно скучно, и вообще дождливо, кому охота в серые будни тащиться по серому тракту? Насчет бурого я тактично промолчу. Другое дело Белый, вот это звучит поэтично! Ну и кто, проезжая по белому тракту через скажем Озерный край в столицу стал бы докапываться, что дорога под ногами не совсем белая? Эльфы тоже цвет дорожного покрытия обсуждать не захотели, но вот скорость их передвижения упала, привалов становилось больше, останавливались в каждой деревне, отдыхали, прятались от солнца, пополняли запасы воды. Ночевали в придорожных тавернах, если везло для леди Андунэль находилась лохань искупаться, мужчины же вполне обходились утренним омовением колодезной водой. Тяжелым путешествием Мэл это не назвал бы, но и приятным не назвал бы тоже. Каждый день он уставал все больше, а песни из его репертуара становились все длиннее и тоскливее.
В конце недельного пути по тракту Галион вынес вердикт:
— Впереди у нас Крастия, а там рукой подать и до Оплота.
— Мы рановато, как мне кажется, — вздохнула принцесса.
— Мы бодро едем. Никто не ожидал ни от вас госпожа, не от Менэльтора такой выдержки в пути.
— Боялись, что мы с леди Андунэль будем просыпать побудки и тянуть время лишь бы не в седло? — раздосадовано пробубнил юный эльф.
— Именно, вот, к примеру ее Величество Эльнве не любит выезжать сразу после еды, говорит, что пище надо усвоиться в желудке, иначе ее не по-дамски начинает тошнить!
Андунэль посмеялась:
— Если бы лес предполагал крытые повозки на манер тех, в которых ездят тут по тракту, моя мама ни за что не стала бы ездить верхом.
— Хорошо, это понятно, леди устают и их тошнит, а я то что? — все еще ворчал Мэл, несколько задетый таким к себе отношением.
— А вы, если бы вели себя как ваш папенька, то мы бы на каждой неведомой поляне могли бы терять по несколько часов. Потому что корешок от этой травки очень может помочь при расстройствах сна, а вот эти ягодки, при урчании в животе! А если бы вели бы себя как ваш средний братец, мы бы вас по всем сараям и сеновалам деревни каждое утро с факелами бы искали, вперед людей, что искали бы вас с вилами и собаками. Потому что чья-то жена не вернулась ночью домой, и это в том случае, если бы по дороге не было городов со срамными заведениями, — сердито покачал головой Галион.
— Это да, такое вполне в характере Сульмидира. Он коллекционер! — как будто даже с гордостью ответил Мэл, сам он мог сколько угодно ругать Сульмидира и распекать его, но при других всегда брата лишь поддерживал и всегда находил для него оправдание, — Да и мой отец никогда не откажется от того, чтобы пополнить свои запасы трав. Коллекции видимо наше семейное.
— Хорошо, что ваше собирательство, Менэльтор, начинается и заканчивается прослушиваниями песен в деревенских тавернах. Но все же мы брали несколько дней запасом на непредвиденные обстоятельства. И то, что мы опережаем график, это даже интересно. Если я правильно посчитал, мы можем задержаться на денек в Крастие, там как раз празднуют Яблочный день. Для них это очень важный праздник, все-таки центр яблочного виноделия.
— И будет ярмарка? — восторг принцессы был написан у нее на лбу.
— И ярмарка, и всякие забавы, и может даже мы увидим цирк.
— Ну если цирк, то я скажу, что запасные дни в дорогу были вашей лучшей идеей Галион, — обрадовался Мэл.
========== Страшные тайны эльфийских принцесс. ==========
Все сразу не задалось.
Сначала это был звук! Отчего-то с утра у Мэла заскрипело седло. Конечно, ничего удивительно в этом не было, любое седло со временем изнашивается. Будь то слегка разбитый деревянный каркас, или сама потертая кожа, что-то будет приходить в негодность, разбалтываться, совершать лишние колебания и когда время придет седло заскрипит, иногда очень уютно и даже музыкально. Но Менэльтору сильно не повезло, его седло скрипело приомерзительнейшим образом, от этого звука по спине и шее эльфа начинали бегать мурашки. Будь он в родном лесу, никакого седла бы под ним не было бы вовсе, но условия путешествия навязывали вот этот самый аксессуар, а от того, что навязано, да еще и подводит в эксплуатации у любого бы портилось настроение.
Потом был запах! А точнее вонь. Еще на подъезде в Крастию Мэл вдруг вспомнил за что он порой очень и очень не любит города людей. В своих путешествиях за Арку Бесконечности Менэльтор попривык к комфортным условиям и чистым людям, но дома, в маре люди порой были невыносимо отвратительными. Вонь городских отходов и сливов в смеси с запахом гниющих яблок просто выбивала из ужасно скрипящего седла. Мэлу показалась, что если заглянуть в ров, окружающий городскую стену, то найдешь его заполненным дерьмом и яблоками, что еще могло так безобразно вонять? Леди Андунэль видя его бледность даже протянула ему надушенный платочек, и пускай эльфы духи и притирки не использовали на тело, не было нужды, на одежде и платках ароматы они все-таки носили. Платочек леди пах свежей зелью, мхом, самую малость смолой, а еще луговыми цветами. Это немного поправило дело. Хотя чем ближе их отряд подъезжал к главным воротам, тем отчётливее Мэл улавливал носом, что сейчас и глазам откроется нечто противное.
Да, продолжением неудачных обстоятельств стал вид! Над воротами в петлях весело пятеро человеческих тел разной степени свежести, видимо какие-то особенные преступники, раз уж их вывесили гнить на всеобщее обозрение. Мэлу уже приходилось видать разлагающиеся тела и животных, и людей, шока они не вызывали, но вид был крайне неприятным, если не сказать тошнотворным… Красоту картины дополняли головы, насаженные на пики по разные стороны моста над рвом. В Крастие, как и вообще у людей было свое представление о законе и порядках, эльфы этого не понимали, и уж точно свои города портить бы не стали вывешивая на стены и мосты гниющее мясо, к смерти у них было отношение уважительное, не важно чья именно это была смерть. Как и людские из разумных рас разлагались еще тела гоблинов, их эльфы сжигали после битв, никогда не оставляя и уж тем более не выставляя трупы.
По мосту отряд проезжал парами, Мэл ехал рядом с леди Андунэль, впереди них пара гвардейцев, одним из которых был Галион, позади четверо.
Потерявшись в собственных мыслях и отвращению к Крастии и сегодняшнему дню, Менэльтор не сразу уловил, как покачнулась и начала съезжать куда-то вниз принцесса. В последний момент он успел ухватить ее за плечо, удерживая в седле, но и без слов было понятно, она в нем уже не усидит. Через секунду эльф был на ногах, и снимал с лошади Андунэль, как раз вовремя, потому что стоило ей приземлиться в достаточно крепкие руки Менэльтора, как ее стошнило, хорошо хоть принцесса успела перегнуться, через поддерживающий ее локоть. Вместе с содержимым желудка леди покидали и силы, она дрожала, в глазах выступали слезы, с ног ее буквально валило, попытка поднять эльфийку на руки закончилась новым приступом рвоты. Тем же закончилась попытка всучить ей ее же платок. Теперь уже слезы и растерянность леди Андунэль были не только последствием видов Крастии, но и собственным жутким стыдом, не каждый же день принцессы валяться на мостовой настил и блюют фонтанами.
Стало понятно, что и следующей неприятности не избежать. Мэл обхватил принцессу, крепко прижав к себе:
— Закрой глаза Андунэль, не плачь, все хорошо, — спокойно проговорил он и вздохнул.
Жуткая тошнота подкатила к его горлу, тело бил озноб, а на лбу выступил ледяной пот, ноги начали подкашиваться, желудок скрутило. К мерзким звуку, запаху, виду добавились ощущения, пускай не его и не в полном объеме, но все же приятного в этом было мало. Зато Леди Андунэль все-таки смогла идти, без постоянных позывов к рвоте.
Главной ценностью детей Ивэ, коим представителем являлся и Менэльтор, было вовсе не знание трав и умение лечить всякие болезни, главной их ценностью был дар магической импатии, они умели не только чувствовать чужую боль, но и могли разделить ее с больным, облегчая его мучения. Все мужчины в роду Менэльтора обладали этим даром, и именно поэтому их основным призванием всегда становилось лекарство.
— Спасибо Менэльтор, — прошептала Андунэль, и еще крепче прижалась к его груди рыжей своей головой. От ее волос приятно пахло даже в окружении непереносимой вони, это ощущалось.
Тело под руками Мэла не было ни тонким, ни изящным, ни мягким. Андунэль была крепко сложенной для эльфийки, никаких трогательных острых косточек, никой невесомости и прозрачных запястий. Наоборот это был здоровый, жесткий гибкий мышечный корсет. Леди не вела праздный образ жизни, кроме светских обязанностей принцессы, она так же помогала отцу в управлении столицей, пока Онотимо был занят рубежами и границами Леса, за Карас Сильмэ отвечала его дочь. Королева Эльнвэ заботилась о порядках во дворце, именно она вела счетные дворцовые книги, которые ее дотошный муж все же проверял, дабы не допускать излишних и пустых растрат. Тоже самое, но в размере столицы делала Андунэль. И надо признаться блестяще делала, даже в оценке своего требовательного отца. Она занималась поставками провизии в Карас Сильмэ, и ни разу не закупила лишнего, но и нехватки продовольствия тоже никогда не допускала. Вела учет гильдиям, справно собирались налоги, справно оказывалась поддержка мастерам, если таковая была необходима. Леди отвечала за решения о строительствах. Распределяла свободные дома среди нуждающихся, отдавала распоряжения насчет поисков площадок. Ведь в Карас Сильмэ строительство дома — это отдельный вид искусства, долгого искусства. Возведение одного единственного здания, даже не крупного, мажет занимать десятилетия. Дома скорее уж выращивают, и складывают, а не строят в полной мере понимания этого слова. Леди следила за тем, чтобы семьи служащих и уж тем более погибших на границе воинов, оставшиеся без взрослых мужчин, никогда не знали нужды. Их кормили, если таковое требовалось. За ними ухаживали, так же по нужде и необходимости, без просьб о помощи. Каждое утро к таким семьям присылали тех, кто поможет собрать воду, ведь вода в Карас Сильмэ была ценностью. Поднимать ее с земли на такую высоту в достаточном для огромного города количестве было проблематично. Эльфы приспособились собирать росы, или если погода была подходящей, то запасались дождевой водой. С переносом заполненных емкостей нуждающимся семьям помогали еще несовершеннолетние юноши, которые уже были сильны, но еще не работали на благо города по другим призваниям. Каждый раз после охоты для таких семей выделялась часть добычи.
От леди требовалось быть везде и всегда быть в курсе всего. Кто-то болел, и она знала это. Кто-то нуждался, и она обязана была эту нужду удовлетворить. Так, например, сейчас в Карас Сильмэ строили будущий дом для Сульмидира и его дочери, если бымалышка была бы не полукровкой, то дом бы достался им до ее совершеннолетия. Но в тех условиях, что складывались теперь, скорее всего Сульмидиру придется уступать свой дом уже семье своей дочери после ее замужества, а самому оставаться у родителей, ведь полукровки росли быстрее эльфов, но кажется Менэльторова брата это не сильно волновало. Принцесса много ходила, много бегала, много проводила времени на строительных площадках, постоянно была в движении, много занималась учетом и подсчетом провизии, для этого порой сама роясь на складах, в таком ритме жизни было не возможно оставаться тонкой и невесомой нимфой, а уж при росте Андунэль, об этом и мечтать не стоило.
И все же леди оставалась леди. Ей явно впервые пришлось наблюдать такие украшения стен. И оно произвело на нее слишком уж сильное впечатление.
— Не разговаривайте моя госпожа, а то боюсь тошнить нас будет обоих, — хмыкнул Мэл. И тут же пожалел об этом. Тело сотрясло спазмом. Нет, его не вывернуло, сдержался, но отвратительные ощущения усилились.
И даже после прохода в город и того, как леди отошла от своего первого впечатления смотреть на еду Мэл не мог, даже к ужину его состояние не улучшилось. Ему казалось, что вонь рва тут впиталась в каждый угол, в каждого жителя, да уже и сам Мэл начинал попахивать тухлыми яблоками и городскими нечистотами. На ужин их пригласил мэр Крастии, где потом и попросил остаться у него в гостях на время пребывания эльфов в городе. Менэльтор к еде не притронулся. А ночью пошел к колодцу, но даже вода в городе имела какой-то не приятный запах и привкус.
А еще эльфу постоянно казалось, что на него все пялятся, как-то особенно пялятся, не так как обычно смотрят люди на эльфов. На них смотрели на протяжении всей дороги, особенно на леди Андунэль, хоть и укрытую капюшоном, но не скрытую совсем. Она была диковинкой ведь людям хоть и не часто, но эльфов встречать приходилось, а вот эльфийки редко когда покидали леса. Их было куда меньше, чем эльфов, ими особенно дорожили, старались всячески хранить и беречь. Так что внимание к их отряду было совершенно оправдано, но вот тут, в Крастии, отчего-то все это внимание было адресовано ему одному. То и дело проходящая мимо девушка роняла что-то к его ногам, а если Мэл поднимал это что-то и передавал ей, то ухитрялась дотронуться до него пальцами, почти любой проходящий мимо него юноша толкал его плечом, а мужчины пытались хлопнуть по спине рукой. Подтвердило его догадки о том, что он чего-то не понимает, и то что мэр Крастии следующим днем отдавая распоряжения слугам о завтраке погладил Мэла по плечу, вроде как перепутав со спинкой кресла, а дочь свою за обедом усадил рядом с Мэлом, да так близко, что они постоянно соприкасались локтями. На ярмарке это уже стало совершенно очевидным. Торговцы и прохожие то и дело прикасались к Мэлу, всячески пытались пожать ему руку, да хоть бы на ногу наступить, лишь бы только совершить касание. И совсем уж вывело его из себя, то что местный лорд, имя, которого эльфийский посланник и не собирался запоминать, мало того, что смотрел на него как на кусок мяса, так еще и на цирковом представлении попытался руку положить на колено. Естественно, Менэльтор эти попытки предотвратил.
— Если вы, милорд, или как вас там положено величать, сейчас же не уберете от меня свою руку, я обещаю вам сломать их обе, а к ним еще и ноги в придачу! — сорвавшись прошипел домогающемуся молодой эльф, а тот видимо не особенно получавший отказов до этого, да еще и в столь грубой форме растерялся, застряв с карикатурным лицом в нелепой позе.
Мэл резко оттолкнул от себя толстяка-лорда, и ушел бы вовсе с представления, ни с кем не попрощавшись, зная, что рядом с леди Андунэль остались войны, но его остановил Галион, который видимо не терял из виду вверенные ему объекты охраны, и успевал отследить, что в толпе делается и с Менэльтором, и с Андунэль:
— Менэльтор, я не понимаю, что тут происходит, но не гоже вам одному ходить по городу, все уже заметили, что люди тут на вас не совсем нормально реагируют.
— Я могу за себя постоять, и не хочу задерживаться ни секунды вблизи к этому вот уродищу, — он кивнул в сторону, где оставил лорда
Тот и правда был крайне уродлив внешне, обрюзгший, разжиревший, с толстенными унизанными перстнями пальцами на руках, и редкими сальными волосами на голове, покоящейся сразу на плечах, без шеи.
— Тогда я пошлю за вами ребят, они вас не потревожат, но приглядят, все же не забывайте вы посланник короля, и я отвечаю за вас своей жизнью и честью.
Мэл закатил глаза тяжело вздохнув:
— Хорошо, но я пойду и напьюсь, уж извините меня за мое недостойное поведение. У меня от этого города тошнота уже не проходит, так хоть будет естественное оправдание рвотным позывам.
Галион кивнул Мэлу, но судя по строгому взгляду порывов, да и позывов Мэла не одобрял, однако пропустил его, дав выйти из толпы горожан, смотрящих цирковое представление, которое по мнению Менэльтора было отвратительным, как и все в этом городе.
Теперь на улицах народу явно поубавилось, ведь все пытались увидеть цирк и ходячую на руках акробатку, поэтому особенного повода поприжиматься к идущему Менэльтору у людей не было и все же некоторые пытались. Безуспешно. Пойди поймай эльфа, если у него есть место для маневра. Из таверн и трактиров слышался гомон голосов, даже песни, но сегодня Мэла и они выбешивали. Те, кто не хотел акробатку, явно хотели выпить, и таких набиралось в заведениях не мало. Далеко королевский посланник не ушел, он завернул в хоть и не в первую, та была забита до отказа, но и не в далекую от площади таверну тут же сорвав на себя все взгляды ее посетителей. Раздраженно он взмахнул руками в разные стороны.
— Да пейте уже, что уставились? Эльфов что ли никогда не видели, — смутив людей своей резкостью, направился прямо к стойке, за которой стоял хозяин. — Что у вас есть выпить, добрый человек?
— Да как везде, милсдарь эльф, как везде… Вино яблочное хотите-с? Или настойку тоже из яблок?
— А кроме этого есть что? Тошнит меня уже от ваших яблок, — Мэл понимал, что грубит, но сдерживаться не получалось.
— А кроме яблок, ну так, стало быть, эль… но того, не лучший, поди, как не гномий же.
— Мне все равно, лишь бы не яблоки, давай свой эль. И не пытайся меня трогать, ясно!
За спиной у Мэла послышался смех, причем громкий такой и заливистый, заразительный.
— И что смешного я сказал? — развернулся к смеющемуся Менэльтор, как не странно смех его не разозлил. Скорее уж заинтересовал.
— Да ничего такого, господин эльф, — ответил смеющийся мужчина. Возраста его Менэльтор не угадал бы, слишком уж это было по нему сложной задачей — человеческий возраст. Цвет волос в освещении залы казался темным, брови густыми, а нос длинным со вздернутым кончиком. Для человека этот мужчина был очень даже приятной наружности, хотя может это была игра света. — Стало быть вас негласно выбрали Яблочным королем?
— Чего?
— А вы не знаете, да? — все еще посмеивался мужчина, но сделал головой приглашающий присоединиться к нему жест. Мэлу как раз подали его эль в глиняной кружке, и забрав ее он уселся за стол к незнакомцу.
— Нет не знаю, — уже не так сердито пробубнил он, — может объясните?
— Ну, конечно. Но сначала не мешало бы представиться, господин эльф.
— Мэл, — буркнул снова раздосадовано, ожидая что мужчина сейчас начнет протягивать руку для рукопожатия.
— Да озарят звезды нашу встречу, Мэл, — ответил незнакомец, и отвесил поклон головой, прикрывая глаза, как положено было у эльфов, видимо он получил не плохое образование, — только имя у тебя не очень эльфийское.
— Менэльтор Настадренон, мое полное имя, но легче Мэл. А ты?
— Дэн, — спокойно ответил мужчина.
— Хм… Дэн, как Дэнетор или как Деанис?
— Не то и не другое, просто Дэн.
— Ну хорошо, просто Дэн, — передразнил его интонации Менэльтор. — Да озарят звезды нашу встречу, — он тоже склонил голову, но мужчина тут же подставил ему бок своей кружки для того, чтобы чокнуться.
— Ну что ж Мэл, ты в городе яблок. На празднике яблок. И горожане решили, что ты Яблочный король! За встречу твое величество!
— Да что это значит то? — бочком кружки Менэльтор о кружку нового знакомца цокнул, но пить не стал.
— А ты давай хоть глоток своего эля сделай, расслабься. И посмотри на все с юмором. А то такой сердитый, от тебя аж воздух нагревается.
— Хорош издеваться, — вздохнул Мэл, сводя сердито брови, но к элю своему хорошо так приложился. На вкус тот был и правда не очень, — какой же дерьмовый город.
— Не соглашусь, между прочим, лучше многих. А ты вообще предвестник удачи. В Крастии есть традиция, каждый год во время празднования Яблочного дня, они ждут, когда к ним явится Яблочный король. Он будет юн и прекрасен, каждый взглянув в его лицо сразу поймет, что это он и есть, глаза его будут цвета молодой зелени, волосы золотистого оттенка яблочных вин, румянец, как на спелых яблочных боках, голос Яблочного короля будет звучать, как звонкий лесной ручей, все в нем будет складно, да ладно, и каждого до кого он дотронется ожидает целый год удачи, девицы повыходят замуж, замужние понесут и легко разродятся, торговцам денег, фермерам урожай, купцам товары по сходной цене.
— А жирному лорду, что? Разродиться или похудеть? –все еще бурчал, хотя уже и не настолько недовольный Мэл, конечно, это все объясняло, и все же было нелепо.
— Думаю, что жирному лорду стоящий хер, без травок и притирок — чуть подавшись к Мэлу шепнул ему его странный собеседник, — но ты поосторожней, лорд Вигсель очень обидчивый. И следит за всем, что о нем говорят, мало ли кто из тут присутствующих донесет на тебя.
— Ничего он мне не сделает. Я официальное лицо. У меня дипломатический статус! — теперь уже и Мэл рассмеялся, как бы странно это не звучало, но эти пару минут общения, как будто выдернули его из того вязкого болота омерзения, в котором он прибывал с самого того утра, что они отправились в Крастию.
— Стало быть, Вы ваше эльфийская светлость, посол? — мужчина подозрительно окинул Мэла взглядом.
— Ага, и я хочу тебя предупредить, если ты решил меня обобрать, у меня есть охрана. Весьма надежная.
— Я заметил, — кивнул ему Дэн, совершенно особенно улыбаясь, надо отметить улыбка у этого человека была интересной, она придавала его лицу хитринку, делала самую малость коварным, вот если бы он был бы рыжим, хотя Мэл был уверен, что не был, его внешность можно было бы назвать лисьей, — их трудно заметить, но присутствие они свое обозначают. А вот с чего ты решил, что я из тех, кто обирает честных граждан?
— А с чего все решили, что я Яблочный король? Просто подходишь. Посмотри на свои руки, ты ни дня не работал, если только мечом, у тебя даже ногти чистые. Но ты и не воин, телосложение не то, явно не часто носишь лат и полных доспехов, иначе бы был бы помассивней, значит не Имперская гвардия. А оружия на тебе, столько что удивительно, что ты не бряцаешь двигаясь. Кинжал в рукаве, стилет под воротником куртки, от того и куртку не снимаешь. Да и волосы собраны в низкий хвост чтобы воротник, чуть оттопыренный было не заметно. У меня так брат делает, когда ездит к людям в личных целях. Судя по одежде, ты путешествуешь. Один? На тракте один? Это надо быть в себе очень уверенным. Одет ты не плохо, вещи добротные. Правда не новые, и кое-что уж слишком потертое, посему выходит, что деньги у тебя водятся, но периодами. Я бы поставил на наемника, скорее всего младшего сына какого-нибудь лорда, то там послужишь, то сям, осесть денег нет, по крайней мере не на ту жизнь, что ты привык с такими-то чистыми волосами и руками. Скорее всего едешь в Рану наняться разведчиком. А может быть и в Оплот. Уж там имя сделать себе легче всего. А имя значит и положение. Ну и по пути, если денег не хватает вполне мог бы и вытрясти лишнее у тех, у кого это лишнее есть, а охраны хорошей нет.
— А ты внимательный Менэльтор Настадренон, — усмехнулся Дэн.
— Ну спасибо, — пробурчал Мэл, однако, что и говорить комплимент пришелся к месту. Еще самую капельку, но выправив настроение.
— И кстати, я впервые вижу так коротко стриженного эльфа, может расскажешь, что с твоими волосами? Тебя часом не в наказание за какие-нибудь жуткие преступления обстригли?
Мэл рассмеялся вновь, вечер становился все интереснее, можно было обновлять кружку с элем.
***
А вот утро настало негаданно, и очень болезненно. Проснулся Мэл от того, что кто-то тряхнул его за плечо.
— Проснитесь Менэльтор, вас просят.
— Что? — потянул он, не находя в себе силы даже глаза открыть, голова жутко болела, а во рту будто кошки нагадили. — Воды, — простонал, но усилием воли постарался сесть и глаза открыть, некоторое время у него все кружилось и изображение никак не становилось целостным.
— Вода, и ларчик ваш лекарственный, — протянул ему улыбаясь один из тех гвардейцев. что вчера его пасли по улицам Крастии, — надо спешить, я повторяюсь вас ждут.
— Эрендил, ты мой спаситель, — Мэл открыл сундучок, который ему в дорогу заботливо собрали отец с Даидайнесом, там был целый арсенал разных пузырьков и баночек. Порыскав Мэл, нашел тертый уголь, а заодно выпил и настойку коры ивы, с добавлением пиретрума, серьезное обезболивающее и разгоняющее кровь средство, все это запив водой, он даже почувствовал себя самую малость лучше. — Где это мы?
— Где вы заснули там и есть, на конюшне одного из местных постоялых дворов, — посмеялся Эрендил, помогая Мэлу подняться и достать из головы солому. Говорил он при этом очень сильно понижая голос, это было на руку Менэльтору, потому что в голове хоть и прояснялось, но все еще сильно звенело, — где-то в стогу найдете своего знакомого, с которым вы вчера пол ночи пытались от нас скрыться, и успели до того упиться, что видимо подняться в комнаты сил уже не хватило. Менэльтор, нельзя же столько пить, куда в вас столько влезло то, — все еще слегка посмеиваясь эльф покачал головой. — Будить приятеля станете, или так пойдем? Я напоминаю, вас ждут, послали за вами уже.
Мэл пожал плечами:
— Ничего не могу вспомнить, все как в тумане.
Он на всякий случай посмотрел в стогу, увидел там спящего мужчину, при свете солнца темные волосы оказались каштановыми, а густые брови и вздернутый нос сейчас разглядеть не удалось бы, мужчина спал лицом вниз. Мэл еще раз пожал плечами, достал платок из кармана, положил пузырек с обезболивающим отваром и флягу с водой рядом со своим вчерашним собутыльником на платочек, понадеявшись, что до того дойдет, что с этим всем делать.
— Пошли, будить не будем, пускай человек спит…
Сегодня, не смотря на похмелье, звон в голове, и неприятные ощущения в теле город уже не казался Мэлу таким мерзким, даже встречный парень, который явно с намереньем столкнуться с эльфом споткнулся, не вызывал раздражения и злости, наоборот Менэльтор хлопнул его по плечу, и пожелал удачи на весь следующий год. Ну пусть будет Яблочный король, раз им так хочется. С него разве убудет?
— А что случилось то? — спросил он у Эрендила.
— Ох, на сколько мне удалось понять, что-то с леди Андунэль, она никому не открывает дверь, никому ничего не говорит, и хочет видеть только вас.
— Ей плохо?
— Я не знаю, я же вас охранял, под утро, когда стало понятно, что гуляния окончены пошел вздремнуть, оставив пост Кириану, а меня разбудили и велели вести вас, потому что леди никого не желает кроме вас видеть. Я, памятуя сколько вы вчера выпили захватил ваш ларчик, вот и все.
***
Наскоро умытый и более-менее пришедший в себя после ночи возлияний, спасибо ивовой коре, Мэл постучал в дверь комнаты, что занимала леди Андунэль.
— Кто там?
— Менэльтор, леди Айра.
Надо сказать, что в доме мэра, эльфы старались говорить на всеобщем, только с людьми, между собой они, как и всегда использовали собственный язык. Однако многие люди, особенно из аристократии когда-то изучали эльфийский, а то и старшую речь, и хотя отличников эльфийского разговорного в Крастии явно не находилось, все же в семье мэра, могли бы найтись те кто по некоторым словам все же понимал бы суть разговора. Так что к леди Андунэль, никто не обращался ни по имени, имя дочери Лесного короля благодаря балладам было известно многим, да и принцессой ее не называли по понятным причинам. Слово больно уж запоминающееся. Сейчас она была леди Айра, что вроде и звучало, как имя для эльфийской девы, но значило всего лишь медно-красная. И вряд ли бы так свою дочь назвал бы высокородный эльф, они все же как не крути старались давать своим детям красивые, а иногда и пафосные имена.
— Заходи, пожалуйста, — эльфийка пропустила Мэла в комнату.
Мэл уже знал, что вчера не один он позволил себе лишнего. Леди тоже, хотя как уверял Менэльтора Галион, совершенно без злого умысла, а просто увлёкшись, перебрала с яблочным вином. И хотя все вроде было безобидно, небольшая неприятность все же произошла. Как и положено в самом конце пути. На верхней ступени лестницы. В двух шагах до двери комнаты принцессы. Дело было в серой кошке, младшей дочери мэровой дочери, которая гналась за этой кошкой, и с разбегу врезалась в эльфийскую деву, стоявшую, как раз, на верхней ступени, и будучи навеселе мгновенно потеряла равновесие, вместе с дочерью дочери мэра и кошкой съехала по лестнице. Сказать по правде, для волнующихся, кошка как раз не пострадала вовсе, а вот ребенок испугался, и очень долго в доме еще раздавались жалобные завывания и заверения больше кошку никогда и не ловить. Леди же не плохо так побилась о ступеньки. Но по уверениям Галиона ничего серьезнее синяков с ней не произошло. Мэл был уверен, что Галион бы не отпустил спать принцессу если бы хоть каплю усомнился, что все с той нормально. Видимо нормально было прежде, чем леди уснула. Потому что при всей разности взглядов на многие вещи, даже Галион не мог бы счесть такой вид принцессы, что сейчас открылся Мэлу, нормальным. Андунэль выглядела в разы хуже, чем на мосту на въезде в город. Несмотря на общую бледность щеки болезненно алели, губы были покрыты потрескавшейся корочкой, кроме того, она их явно искусала. Волосы липли к явно влажному лбу. И что бросилось в глаза эльфа больше всего, принцесса придерживала левую руку, под локоть, как будто обнимая себе.
— Что с рукой? — сразу в лоб спросил Мэл, и не теряя времени открытой ладонью дотронулся сначала до предплечья, болело явно не оно, после до плеча и выше, леди вздрогнула, — Или точнее с плечом?
— Я упала, — как-то нервно ответила женщина и резко развернулась, тут же легко заскулив от боли.
— Да, Галион сказал мне, вчера на лестнице.
— Нет Менэльтор, не вчера. Сегодня утром, — замялась Андунэль, — с кровати на спину. И понимаешь… Мне было так плохо после вчерашнего, и голова так кружилась, честно я даже не сразу поняла, где я и что происходит, запуталась в белье и одеяле и рухнула, как… как… как неуклюжая курица!
— И поэтому никого не позвали, — вздохнул Мэл, помогая леди усесться на кровать. Движения, судя всему приносили ей боль. Даже одежда это выдавала. Принцесса была одета в ночную сорочку, длинную до пола, босая, и прямо сверху на сорочку был одет ее дорожный кафтан. Просто у него были раструбами рукава. — Зря вы так.
— Зря… как же! Тоже мне образчик эльфийской изящности, — всхлипнула она. — Я и без того знаю, что меня считают здоровой и неповоротливой, к тому же с того момента как мы сюда приехали все идет наперекосяк. Только мост я буду помнить до смерти. Интересно много кто видел блюющих эльфийских принцесс? Многие ли принцессы позволяют себе блевать прилюдно? А перепившихся, кто-нибудь замечал? И знаешь два падения меньше чем за сутки это уже совсем ни в какие ворота.
Мэл по-доброму хмыкнул, и постарался успокоить леди. В конце концов ей видимо и правда было не только больно, но и очень сильно не по себе:
— Да будет вам. Ерунда какая. Сколько раз я падал с настилов Карас Сильмэ, помните один раз трое суток пролежал, не приходя в себя? Да и напивался миллионы раз, когда-нибудь поведаю вам историю своего позора. И кстати мне Сульмидир рассказывал, что некоторые еще вспоминают, как ваш отец после спасения из осады при башне в ущелье Тишины, трое суток пил без устали, орал песни не своим голосом, но своего сочинения, и даже устроил танцы на столе, празднуя то, что убил нарьяму Кагара, который, к всеобщему несчастью, выжил. Вы то такого не устраивали, так что ваши промахи — это мелочи. Все иногда оступаются.
— Ни ты, ни мой отец не эльфийские принцессы!
— Я точно не принцесса, но иногда меня путают, — подмигнул ей Мэл, все еще пытаясь немного подбодрить, — а Онотимо был эльфийский принц, что тоже, знаете ли, обязывает, так что прекращайте говорить глупости и давайте я осмотрю плечо.
— Осматривай, — вздохнула несчастная принцесса.
— Мне бы снять с плеча кафтан, да и рубаху стянуть, — проговорил Мэл, и тут же впопыхах стал исправляться. — Можно и не целиком, только приспустить, это для осмотра, вы же понимаете, да.
— Помогай, — безразлично отозвалась принцесса, расстегивая кафтан здоровой рукой, жутко морщась и постанывая через сомкнутые губы, спуская его с больного плеча. Мэл не сразу отреагировал. Да и его попытки вмешаться в процесс были жутко не ловкими, — не суетись! Что ж ты так разнервничался? — болезненно выдохнула Андунэль не выдержав.
— Нет, нет. нет. Дайте я… Ну что вы? Все в порядке. Я вовсе не…
— А покраснел так от чего? — И тут она улыбнулась. — О, так тебя это волнует, да?
— Ваша травма? Конечно волнует, — все еще слишком быстро тараторил Менэльтор.
— Мое тело…
— Ну, — Мэл смущенно улыбнулся, и опустив и голову, и глаза признался, — конечно волнует. Что бы вы там себе не думали, вы очень красивая.
Спущенная с плеч сорочка поддерживалась Андунэль рукою на груди, вывих плеча был заметен даже зрительно, кроме того, на теле были синяки.
— Синяки от падения на лестнице по большей части, — уточнила Андунэль. Проследив его взгляд.
— А отек вот этот был, когда ложились?
— Нет этого вроде не было. Но я плохо помню. Все же я выпила с лишком.
Мэл вздохнул снова, теперь уже тяжело:
— Мне нужно ощупать сустав. Понять только ли это вывих. Это будет больно, но я не смогу боль с вами разделить, мне нужны все мои ощущения. Поэтому я предлагаю вам до того, настойку из выпарки конопляных соцветий, она поможет с болью, но однозначно вызовет сильное опьянение.
— Снова пьяная принцесса? Не хочу!
— Но будет очень больно, — предостерег Мэл.
— Вот и посмотрим. А пока скажи мне твое смущение пройдет, если я буду орать и плакать?
— Безусловно, — осматривать Мэл начал опять с руки, ощупывая ладонь и пальцы, усилиями леди рука почти не двигалась, — меня не возбуждают плачущие женщины. А покалывает?
— Да, как будто сильно онемела в районе ладони. И, если не возбуждают плачущие, то какие возбуждают?
Мэл помнил предостережения Сульмидиром и понимал на какой скользкий путь встает, тем более принцесса и без того была не одета, а потому решил не поддаваться:
— Хорошенькие, как думаю многих, и это не тайна, зато загадка для всех, кто возбуждает вас?
В секунду из пусть и болезненной, но живой леди Андунэль превратилась в полностью потерянную:
— Никто, Менэльтор. Никто и никогда не вызывал во мне желания. И я сейчас вовсе не шучу.
— А я и не смеялся, — кивнул он, — уж вам то известно, что иногда судьба штука не предсказуемая, и может быть вы просто не встретили того самого. Вот хотя бы как ваша тетка.
— Спешу напомнить, что мне триста лет. Даидайнесу триста, мы почти ровесники, с твоим самым старшим братом, а ведь он не давно женил сына. Понимаешь?
Мэл еще раз очень осторожно осматривал локоть, Андунэль явно отвлеклась на важную для себя тему, давая возможность ему работать.
— Не пройдет и полусотни лет, как он станет дедом, да и вообще при нынешнем раскладе, даже Сульмидир через полсотни лет может оказаться дедом. А что я?
— А что вы? — переспросил Менэльтор. — Уверен вы бы ни при каких обстоятельствах не пожелали, чтобы ваш ребенок оказался бы в той ситуации, что оказалась Менэланэль. Сульмидир плохой пример. Очень плохой. Если бы не Даидайнес мы бы никогда о ней и не узнали, а в каком-нибудь борделе столицы работала бы полукровная проститутка, — Мэл заскрипел зубами, — вы же знаете, кем была ее мать, да?
— Это все знают Менэльтор, — согласилась Андунэль, — но от Сульмидира иного никто и не ожидал.
— Он не хотел ее признавать. Представляете, ему привезли дочь, похожую на него просто до жути, которая выжила при эпидемии холеры только благодаря тому, что полуэльф, потеряв всех кто ее окружал, а он не хотел признавать, что она его. Лучше вовсе не иметь детей, чем к ним так относиться. До сих пор на него за это злюсь.
Мэл никогда не критиковал Сульмидира при чужих, и все позволил себе откровенность, раз уж леди Андунэль была так откровенна с ним.
— Но он раскаялся, — задобрила Андунэль Менэльтора.
— Да, раскаялся. Хвала Ивэ! И простите меня за грубость, я просто не из тех, кто умеет держать свои эмоции при себе.
— Я завидую тебе в этом Менэльтор. Я завидую, и тебе и Сульмидиру, и даже Даидайнесу. Потому что вы можете скрывать или не скрывать свои эмоции, ведь вы их чувствуете. — она вскрикнула, когда Мэл начал ощупывать сустав. Головка плечевой кости была целой, но наверняка без повреждения мягких тканей не обошлось.
— И чему тут завидовать, — не понял Мэл.
— Тому что они у вас есть желания, потребности, стремления. А я… я упустила свое время. Если бы я была сейчас так молода как ты…
Мэл заглянул ей в глаза:
— И что бы вы стали жить иначе?
— Я бы иначе смотрела на отношения. Знаешь, когда ты принцесса, у тебя нет недостатка во внимании, но если ты умудряешься в каждом выискивать недостатки… Этот мелковат, другой каланча, у того противный голос, а у этого не красивые руки. Тот слагает глупые стихи, этот не умеет танцевать. Недостоин, недостоин, недостоин! Ни один не достоин даже общения с моим высочеством.
— Вы в праве ставить высокие планки…
— Нет, Менэльтор не в планках дело. Дело в том, что вместо того, чтобы учиться видеть интересное в претендентах на мою руку, я только осмеивала их. Я должна была знакомиться, должна была общаться, должна была искать то, что могло бы мне нравиться, а искали лишь то, что меня отталкивало. Я не вижу ни в ком цепляющего, потому что я не знаю, что меня может зацепить, я не научилась этого находить. За триста лет я лишь великолепно научилась видеть недостатки в каждом. В любом. Я не желаю быть влюбленной дурой и не видеть недостатков в своем избраннике, это правда. Но сейчас, зато я дура другого порядка, сама себя загнавшая в такое положение и теперь не знающая как из него выбраться.
— Не понимаю, — озадачился эльф.
— Конечно же нет, ты слишком молод, чтобы понять. Ты будешь старше, и будешь видеть много интересных для тебя мужчин и женщин. Потому что ты ищешь в каждом что-то интересное. Да будучи совсем юным ты уже умудрился находить что-то, чего желало твое сердце. Все помнят, как ты страдал, когда твоя учитель арфы покинула тебя.
— Ах вот вы о чем, — нервно хмыкнул Мэл, — так сердце тут не причем. Это было настроение, позыв плоти, и страдал я не о ней, а о том, что если быть уж совсем честным, не удержал себя в руках, поддался соблазну, да еще и ее в это втянул. Она сбежала из Карас Сильмэ, сбежала не от меня, а от пересудов за спиной, и от позора на свою голову и на мою. Не хотела смотреть моим родителям в глаза, скорее всего. Ведь она прекрасно понимала, мы оба сделали то, что сделали не от любви, а под влиянием момента, и совершенно не желали продолжения. Я потерял того, кто был мне дорог, не умея сдержаться. И это было не единожды. В своих путешествиях я встретил того, которого тоже мог бы потерять, как раз-таки слишком поддавшись настроению момента. К моему счастью меня поняли и общения со мной не прекратили. Но моя леди, уверяю вас, этому завидовать не стоит. Скорее уж такая невоздержанность, как у меня, у Сульмидира, да что скрывать то у всех мужчин нашей семьи, она порок, а не достоинство. Мой отец просто рано встретил маму, и уже никого кроме нее не видел, да и Даидайнесу повезло, они были молоды, все свои моменты, и настроения расходовали на тех, кого полюбить успели. А вот мы с Сульмидиром не успели, зато уж от желаний наших натерпелись все кругом. И вы теперь еще немного потерпите будет больно. Но после обещаю, что расскажу все что вы захотите услышать, и выслушаю все, что решите рассказать.
Она не кричала, но губы снова искусала до крови, а из глаз текли слезы.
— Надо вправлять сустав, я не чувствую переломов, просто головка плеча вышла вперед, — вынес вердикт Мэл, — и это будет еще больнее, а после придется на какое-то время руку обездвижить, иначе будет только хуже. Если не решитесь на коноплю, придется попросить Галиона или кого-то из ребят вас подержать.
— Зови, но только сначала надо бы придумать, что-то с моим непотребным внешнем видом.
***
Уже позже, когда плечо было вправлено, а леди до этого при всем своем сопротивлении все же под общие уговоры эльфийских гвардейцев, которым не раз вправляли суставы, напоена конопляной настойкой — Мэл остался с ней. Потому что в таком состоянии, как конопляное опьянение, наделать можно что угодно, но ее тянуло на продолжения разговора. Мэл не возражал. В конце концов начав исповедь, невозможно ее закончив не рассказав всего.
— А знаешь, Менэльтор, лет десять назад, или даже чуть дольше, когда Итариллэ вернулась к нам, готовая уснуть на вечно, я только с ней так откровенно говорила на эту тему, потому что мне казалось, что лишь она была в такой же ситуации. И меня больше никто не поймет. Как и мне ей не были интересны ни мужчины, ни женщины, физическая сторона отношений не волновала вовсе, она даже сказала мне, что считала это мерзким, я нет, так я не считаю, просто мне не хочется, ни ласк, ни прикосновений, ни поцелуев. Ничего. И ей не хотелось. По ее словам, все окружающие ее кавалеры, претенденты, и ухажеры казались ей смешными и нелепыми, а их попытки за ней ухаживать глупыми. Все будто бы не настоящее, а выдуманное, выдавленное через силу, и от того, не находящее ответа в ней самой. Она рассказала мне, что, очутившись в гостях у Турмана изначально она и вовсе чувствовала себя по-дурацки. Его слезы над недавно умершей женой, и тут же всяческие попытки объясниться в чувствах к ней, казались дешевым спектаклем, но все изменилось, в тот день, когда она сообщила ему, что собирается уехать. Итариллэ рассчитывала, что Турман свалиться на колени и начнет умолять ее остаться, а она просто скажет — нет. Нет, нет и нет! Но он не свалился на колени. Он дернул ее за руку и затащил в стенную нишу на лестнице, и там поцеловал. Не так, как положено при ухаживаниях, он ничего не спрашивал, он просто сделал то, что хотел, это было таким настоящим, что вломившая ему по челюсти Итариллэ прорыдав всю ночь на следующее утро поняла, что не может на него смотреть, не вспоминая этот их поцелуй, и вовсе не от страха и того, что ей было противно, а от желания повторить. Она рассказала мне, что ей было на него по-хорошему плевать, лишь бы пережить снова те эмоций. И знаешь что? Она его провоцировала, осталась в замке и напоминала каждый раз, пока это не произошло снова. А потом еще раз. И еще раз. В итоге она оказалась в его постели. Еще до свадьбы. Ты можешь себе представить, что бы было с моим папочкой, если бы он узнал тогда об этом? Интересно это была бы война между эльфами и людьми? Я вроде как сначала ужаснулась, это все же принуждение, но Итариллэ только посмеялась надо мной, объясняя, что желать того, кто сам себя считает не достойным твоего внимания для нее было невозможно и унизительно, но когда ее желали не слушая, не выполняя ее же капризов, не падали ниц и главное не унижались ради внимания, когда желающий как минимум был равен, а то и выше нее, считающим себя в праве на нее, таковым его смогла воспринимать и она. Она могла его желать, он так решил, и она желала. Идея увлекла меня. Но я разочаровалась. Возможно, Сульмидир когда-нибудь рассказывал или расскажет в будущем, что однажды он случайно наткнулся на меня в лесу, мы говорили, пили эль, а потом целовались. Только вот это все было совсем не случайно, я сама его выбрала своей целью, расставила ловушки, подговорила подружек затеять спор о черных белках, зная что уж кто-кто, а Сульмидир вызов примет, и конечно же оказалось совершенно неожиданно именно там, где видели этих черных белок в последний раз. Пока я все это планировала, пока все проворачивала, пока выспрашивала, да выкручивала разговор, меня бил озноб и по телу бегали мурашки, я волновалась, сердце колотилось, как бешенное. Я думала, что вот и оно то самое, возбуждение, желание. Предвкушение. Но потом Сульмидир поцеловал меня, именно так как планировалось. Без спроса. Без разрешений. Без согласия. Придавив к земле. Но все что я почувствовала, только лишь желание оттолкнуть его. Никакого трепета. А ведь я его выбрала не просто так, потому что понимала, если уж кто и знает толк в разврате и желаниях, то это Сульмидир. Если он не смог, показать мне что такое страсть, то кому под силу?
— Моя госпожа, мне кажется, — честно ответил ей Мэл, — что вам не нужно опираться на других и их мнения. Просто забудьте, выкиньте из головы все, что надумали. Вам кажется нужно действительно просто заново посмотреть вокруг.
— Ты слишком молод Менэльтор, поэтому тебе так это просто.
Мэл улыбнулся, он не хотел спорить, к тому же теперь он был в курсе двух страшных тайн двух эльфийских принцесс. По сути, они совпадали. Обе принцессы запутавшись в традициях, чувствах, обычаях, правилах не отдавали себе отчета в главном, каждая из них не желала любви, не желала влюбляться, но каждая страстно желала желать, и не позволяла себе этого делать, потому что не полюбила. Замкнутый круг, который для Итариллэ разорвал Турман Великий. Вопрос же найдется ли кто-то такой же Великий для Андунэль оставался открытым.
— Лучше называйте меня Мэл. Мне это будет приятно.
========== Последний Оплот. ==========
Последний оплот, был действительно последней твердыней Империи на Северной границе, расположенная на Ветровом холме в изгибе реки Тунге, где в ее холодные и быстрые воды вливается широкая Льдянка и левый рукав величайшей Имирин, город-крепость, имела на самом деле не столько тактическое, сколько символическое значение. Последний оплот не был несокрушимым, куда большее значение имело то, что дорога по Тракту от Раны до Оплота занимал не больше дня, и при скорых конях гарнизон из Раны всячески сводил на нет любые попытки осады Оплота. Так что прямо скажем, главной ценностью Оплота были понты Империи. И лично Императора. А это куда дороже денег и любого здравого смысла.
Крепость на Ветровом холме стояла всегда, когда-то это была легендарная Ллаевоан, ее построили дщери нарьяма, еще до Исхода, в те времена, когда их раса была многочисленной, когда им принадлежали Лес Теней и Сумеречный Лес, Равнина Ветров и Равнина Разнотравья та, что теперь именовалась Северными Землями Империи. Ллаевоан казалась непобедимой многие сотни, а то и тысячи лет, но была взята хитростью людей, таковы законы жизни, побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее. Несмотря на всю боевую мощь нарьяма, крепость пала в объявленный период Восполнения, время, когда грозные воительницы рожают и воспитывают новое поколение. Хитрости людям доставало, чтобы взять крепость, но не хватило силы, чтобы удержать. Кагарин Белая смерть осадила ее сразу же по окончанию периода Восполнения, утопив в крови, а после и вовсе оставив обожжённые руины. Никто не выжил тогда из обороняющихся, единицы выжили из тех, кто успел осесть вокруг. Нарьяма никогда не брезговали устраивать показательные расправы. Эта была более чем показательная. Акт невиданной жестокости для устрашения смертных. Никто не пользуется слабостями нарьяма не заплатив за это кровавой цены. Правда и сама Кагарин битву не пережила, погибла получив случайную стрелу, но прямо в горло. Ее тело сгорело вместе с крепостью, а меч… меч был передан тому, кому было завещано продолжить путь это великого Меча. На самом деле, если бы тот несчастный Дерек или он был Уильрихом, история не увековечила имя бедного парня, который убил Белую смерть узнал бы заранее кому, благодаря той стреле, даст возможность подняться, он бы застрелился бы сам, во младенчестве, или вовсе в утробе.
Почти две тысячи лет на месте Ллаевоан оставались лишь обглоданные огнем и временем остовы башен, как жуткое напоминание о силе и жестокости.
Но мир меняется. После Исхода от числа нарьяма осталось меньше трети, их сил более не хватало чтобы удержать твердыню Даэдрахир в заливе Цирон. Постепенно они покинули твердыню, а вместе с тем и южный берег Льдянки, оставив укрепления и пастбищные земли Оркам. Но те слишком не привыкли к оседлой жизни, кочевники и налетчики, живущие по законам Чести своего Рода, орки были далеки от фортификаций, сложных тактик, и крупномасштабных осадных войн, а потому еще в юности Турман Великий собрав огромную армию, и при поддержке Эльфийского короля, устроив кровопролитнейшую из войн уже навсегда оттеснил за Льдянку последние темные племена. Великолепная башня Даэдрахир устоявшая после нескольких попыток ее уничтожить была переименована в башню Двух Лун и по сей день используется Империей, как маяк, не требующий огня. Залив Цирон переименовали в залив Полумесяца, где постепенно разрасталась на фундаментах построек нарьяма портовая Рана. И в качестве последнего плевка за Льдянку, последнего унижения проигравшим на фундаменте печально известной Ллаевоан вновь выстроили крепость — Последний Оплот, как доказательство того, что люди теперь тут во главе всего. Надпись уничижительную для других рас так же разместили. Над главными воротами Оплота было увековечено в камне — Теперь тут вечно будут править Люди. Пометили, как говориться, территорию. Такое не могло не вызывать ответной реакции.
Как раз традиция посольств Эльфийского Короля на празднование Сбора Урожая была мерой вынужденной, чтобы эту самую ответную реакцию сгладить.
Первые годы после того, как Оплот начал строиться и вокруг начали оседать жители, орки повадились нападать на села и деревни рядом разграбляя собранные урожаи, угоняя скот и людей. Особенно кроваво они делали это как раз в праздник Сбора Урожая в свете огромных праздничных костров. Как бы тем самым намекая, кто тут все еще хозяин и кому принадлежит то, что дарует эта земля. Конечно, это было вызвано в том числе и не человеческой обидой за попрание Темных Твердынь и присвоение себе не своих мест, но не малую роль играло и то, что орочей праздник Трок ‘хаз совпадал по времени празднования с человеческим. Если у людей была традиция собираться вместе петь, пить, плясать, жечь костры, и наедаться от пуза перед долгой зимой, то Трок ‘хаз при общем совпадении традиций, одной деталью все же отличался, он подразумевал жертвоприношения. Кровавые жертвоприношения. Лучших жертв, чем людские орки придумать не могли, толку оркам от них мало, а вот крови в них ну очень много. Так почему же не задобрить землю заодно и за Льдянкой, щедро полив ее кровью ненавистных людей?
Это длилось не сказать чтобы долго особо по эльфийским меркам, как только Турман Великий скончался, а его старший сын Бресан взошёл на престол, игнорирующий Турмана после его женитьбы на Итариллэ, Онотимо наконец-то соизволил услышать имперские призывы о помощи и стал каждый год высылать хороший отряд эльфийских воинов в состав которого обязательно включался кто-то из детей Ивэ, перед зимой в людских городах лекарь дающий советы никогда не лишний. Вооруженные ростовыми луками, с длинными тяжелыми стрелами, около метра длинной и почти ста грамм весом эльфы сделали нападения орков не эффективными, слишком много их самих стало погибать при налетах и слишком мало добра и пленных им теперь удавалось уводить. Меньше пленных, меньше жертв для подношения своей земле. Оттого-то орки и поумерили свой пыл, да и к Трок ‘хаз стали запасаться загодя, с лета, постепенно умыкая заблудившихся, отставших, одиноких путников. Ну или тех безумцев что рисковали перебраться за Льдянку. Каждый год эльфийских воинов требовалось все меньше и меньше, и к настоящему времени эта миссия тоже была уже символичной. Теперь уже ради гордости эльфийского короля. Мол властвуют то люди, но мы то все знаем, как обстоят дела на самом деле, и чьи острые уши торчат ото всюду. И все знали, а потому посланника с дарами от щедрот Онотимо, раньше-то вместо даров были стрелы и лекарства, теперь же тоже надо было чем-то королевской милостью одаривать, вот и шел вход эльфийский бисер, жемчуг, реже шелк, принимали к празднику со всем хозяйским радушием, низко в благодарности приклонивши голову, осыпали цветами, подносили мед, отводили одну из главных ролей на праздновании. Да и само празднование было очень широким. Таких костров, как на Севере больше не жгли нигде, да и таких диких нравов уже почти нигде не оставалось. Сейчас люди все больше склонялись к цивилизованным застольям под навесами и танцам на настилах. А не к пляскам в убранных полях вокруг костров, горящих до небес.
Отправляя дочь в Оплот Онотимо, не считал, что хоть чем-то рискует, по хорошему оркам крепость быласовершенно не к чему, для кланового отряда налетчиков она была не по зубам, объединять в армию несколько отрядов разных кланов ради разграбления Оплота орки бы не стали тоже, ведь их склочность всем была известна. При дележке добычи налетчики и порезать друг друга могли. Их, конечно, всегда объединяли нарьяма, но у тех сейчас был очередной период Восполнения в самом разгаре, как раз первым детям периода должно было исполниться лет по пятнадцать, что соответствовало годам 5 по человеческим меркам развития, и они должны были начинать тренировки. Так что да, рисков не было. А вот возможность вытряхнуть Андунэль из ее привычного мира, подарить ей новые эмоции и переживания, а заодно дать возможность посмотреть другими глазами на окружающих ее — это было идеей отличной.
***
Эльфийского посланника в Последнем оплоте встречали парадно, у главных ворот. Все было готово ко встрече еще с утра, как только из ближайшей деревне, где посланник ночевал в оплот пришел мальчишка с предупреждением о том, что эльфы на месте. Замесили тесто для сдобного каравая, оттерли кубки и чаши для распития меда, украсили главные ворота, собрали цветов для того, чтобы осыпать ими прибывших.
Где-то к полудню с дозорной башни донеслось долгожданное:
— Едут!
И город пришел в возбуждение. К воротам выехал лорд Горан с супругой, двумя сыновьями и дочерями, одеты все были по последней моде, в бархатах и жемчугах, на леди вовсе была меховая накидка, хотя погода все еще позволяла обходиться без особого утепления, на зато какой повод выгулять обновку. Извечное. Их знаменосцы несли перед ними их семейное знамя, что-то не внятное на голубом и как положено знамя Империи, черный ворон в размахе крыльев на алом. За семьей лорда двигалась городская знать, те, кто жили в верхнем городе, старший жрец с братьями и послушниками Великого, их всех от простого люда отрезали гарнизонные солдаты, после прохода почтенной процессии простые горожане и успевшие стянуться в город окрестные крестьяне валили к воротам уже толпой.
Эльфийский посланник ехал под конвоем из шести гвардейцев, сопровождала его дама, и по-скольки такое было редкостью, то многие, до кого слухи доходили об этом, уже на воображали, что это молодая влюбленная пара, не желающая расставаться даже ради выполнения королевского поручения. «Эх как это романтично, » — вздыхали Горанские дочери передавая сплетни своих более низкородным подругам.
Ехали эльфы парами. Строго выдерживая строй. Впереди знаменосец несущий стяг Эльфийского короля, серебряное древо на зеленом фоне, и видимо командующий гвардейской шестеркой. На его каркасном шлеме, склепанным из двух частей, от наносника вверх был приточен искусной работы кованный пятиконечный лист золоченный и сразу бросающийся в глаза, остальные пять гвардейских шлемов такого украшения были лишены. Эльфийская гвардия ехала в полном облачении. Перистые панцири, из защитных пластин легкие и прочные, такие же плакарты, уходящие в набедренники, делали воинов похожими на хищных птиц, покрытых стальным оперением, особенно в сочетании с наплечниками, сзади по лопаткам имитирующими крылья из-под которых спускались плащи, обычно подходящие под местность, в лесу зеленые, а тут для миссии сопровождения белые. Длинные кольчуги, под пластинчатыми доспехами сами по себе были настолько ценные, что сними такую кольчугу с эльфа и можно было бы пару месяцев кормить город размером с Оплот, защищали лучше самой тяжелой имперской брони. Тонкие мечи эльфийской стали с длинной рукоятью, в руках любого другого война не эльфийской крови казались бы не удобным и не ловким орудием, что было в общем-то логично, даже если чудом ты разоружишь эльфа, воспользоваться его клинком тебе будет ой как не просто. Однако для самих остроухих это оружие вставало в руку просто идеально, каждое их движение, каждый разворот, все вместе было непередаваемо грациозным танцем, смертельным танцем, созданным под этот вид меча. Дорогие ножны, на широких кожаных ремнях у каждого были свои собственные, отличные от иных, и вот по ним можно было многое узнать об их владельце. Строгие и аскетичные для скромных и серьезных, лаконичные для прямолинейный, изукрашенные тиснениями, вырубками, плетениями, а иногда и драгоценными камнями для модников и любителей покрасоваться, что не так уж и редко среди бессмертного народа. Ну и, конечно, ростовые луки, крепленные к седлу, изящные, как все эльфийское в комплекте колчанами стрел, единственных стрел, что пробивают толстую орочью шкуру. Можно было быть уверенным, за красивыми наручнями спрятаны кинжалы, где-то там в высоких голенищах, укрепленных щитками сапог, тоже притаилась сталь, с эльфами никогда не стоит забывать, за всей их красотой, за всей порой почти осязаемой лёгкостью, одухотворенностью и искренней добротой, всегда стоит нечеловеческая сила, и очень часто нечеловеческая гордость.
Посланник же не был одет ни в какие доспехи, на нем красовался отлично сшитый светло серый камзол, как носили эльфы, сидящий по фигуре, с отрезной талией и стойкой воротником, подколотым изящной брошью. Через плечо был перекинут плащ, судя по всему, добротной качественной шерсти, грудь на камзоле украшала вышивка, а на лбу эльфа покоилась тонкая серебряная диадема. Каждый мог бы отметить, что даже для эльфа он был очень красив. Узкий череп, выраженные скулы, широкие пшеничные брови в разлет, мягкие пухлые губы, но все же самым отличным на его лице были большие и яркие глаза, их зелень можно было приметить даже из дали. Многие из присутствующих назвали бы его идеалом красоты, особенно родись он женщиной, но на некоторой нежности черт лица женственность его и кончалась. Широкие плечи, узкие бедра, пускай и при всей эльфийской легкости и тонкокостности резкость движений, сводили на нет все попытки обознаться.
Остановившись перед воротами, посланник спешился, сразу за ним это сделал и знаменосец.
— Да осветят звезды нашу встречу, достопочтимые жители, — поклонился почтенно эльф на все три стороны, — я Менэльтор Настадренон, сын настадрена Феанора и посланник Его величества Короля Эльфийских лесов Онотимо Анкалима.
— Мы рады приветствовать тебя, Менэльтор Настадренон, от лица всех жителей города, — ответил ему так же почтенно вышедший чуть вперед лорд, — я барон Горан лорд Последнего Оплота приглашаю тебя погостить в нашем городе, выполнить порученное тебе твоим королем, и присоединиться к нам в нашем праздновании Сбора Урожая.
— Мы благодарны вам за ваше гостеприимство. Мы чтим вас за ваши доблесть и смелость оберегающие границы Империи от темных рас. Мы помним и ценим наши союзы в прошлом. Мы рады, что имеем честь разделить с вами ваши поводы к праздникам, — все эти речи звучали из года в год и Менэльтор Настадренон в этом ничем не отличался от других посланников, ну разве что в его голосе звучавшем звонко и мягко, можно было расслышать нотки откровенного веселья, — Примите же скромные дары Его Величества Онотимо в качестве подтверждения его расположения к вашему городу.
Двое гвардейцев поднесли к посланнику по ларцу, он открыл каждый из них демонстрируя народу щедроты эльфийского короля. В одном ларце, что поменьше были нити и россыпи речного жемчуга, что крайне ценился, а из другого Менэльтор демонстративно достал по склянке в каждую руку, поднял их высоко над головой, чтобы все видели прекрасный стеклянный бисер разных цветов, ценящийся порой наравне с драгоценными камнями, такой мелкий, прочный и блестящий бисер люди не дули, их технологии такого не позволяли, а вот эльфам умения хватало с лихвой. Теперь уж точно дочурки Лорда Оплота будут красоваться в новых бисером расшитых платьях и беретах.
Из рук гвардейцев ларчики приняли сыновья барона Горана. На этом расшаркивания аристократов было окончено, зато началось самое важное для простого народа. Эльфов тут любили и ждали особенно сильно за то, что, вручив дары лорду, они одаривают люд. Посланник раздавал серебряные монеты из кошелька, сначала одного, потом другого, третьего, стараясь никого не обидеть, не обделить.
Вообще этих вот дней ждали не только в Оплоте. В Ране торговцы, заемщики, доходники и прочие тоже очень и очень ждали эльфийских даров. Даже не потому, что люди оказавшись при деньгах так или иначе постарается их потратить на нечто нужное перед зимой, а потому что на серебре эльфийского короля строились те еще способы обогащения.
Имперские серебряные уже очень давно не были чистым серебром, скорее уж серебра там было треть от массы, а вот серебро Эльфийского короля было чистым, курс же для же на ярморочных и торговых площадях в это время был один к двум, а вот доходные дома в свою очередь для крупных клиентов обмен производили по курсу один к двум с четвертью. В свою очередь из доходных домов это серебро изымалось короной, за щедрые два с тремя четвертями. Плюс доходники, конечно, облагались налогами за удачные сделки, но и они не жаловались. А корона, собирая все эти монеты переплавляла их, в три раза разбавляя серебро. Все оказывались в выгоде, но более всех Эльфийский Король, потому что это его серебро было эталонным, его лучники были лучшими, сильнейшей признавалась его армия, его казна была предметом зависти, и даже такая малость, как раздача монет его посланником в мелком городишке, каждый год оказывала влияния на монетный двор Империи. И все об этом знали. А как мы уже говорили ранее, королевские понты, вернее гордость, конечно, гордость, дороже любых денег, ну уж точно дороже пригоршни серебренных монет.
Эльфийский посланник раздавал монеты, одну в одни руки, и руки тянулись и тянулись к нему, никто, конечно, не отслеживал сколько кто получил монет и, если бы ты был так хитер, то мог бы получив монету спрятать ее в карман и тут же потянуться за другой. Но так не делали. Ведь рядом стояли твои же соседи, а как известно косой взгляд соседа и пересуды за твоей спиной, порочащие твое доброе имя, не стоят того серебра. Так что чаще всего люди получали свою монетку и отходили, конечно, больше монет получали многочисленные семьи, ведь сюда приходили с детьми, и те тоже тянули ручки за деньгами.
Как раз одна такая малышка, еще смуглая от летнего загара с выгоревшими до белизны волосами, когда они с мамой вышли из толпы, окружившей посланника, горестно рыдала.
— Я уронила, я уронила ее! — никак не успокаивалась девчушка, как бы не пыталась уговорить ее мать, то и дело озираясь на городскую стражу и ища глазами мужа, чтобы поскорее уйти.
К их удивлению, к ним подошла вовсе не стража, а спутница посланника с двумя гвардейцами за спиной. Она присела к девочке и протянула ей на ладони в совсем другую монетку не белую, как потерянная, а желтую с более затейливым рисунком. Удивленный сверх всякой меры ребенок тут же и прекратил орать, уставившись на эльфийку.
— Серебро есть теперь у всех, — сказала она, улыбаясь, — а у тебя будет золото. Только отдай ее маме, чтобы больше не потерять.
Цапнув с руки эльфийки ценный дар, девочка тут же спряталась в мамину юбку, обхватив ее за ногу.
— Большое спасибо, — принялась благодарить эльфийку женщина, — это так щедро с вашей стороны. Мы совершенно не заслуживаем… Элька, скажи спасибо Леди!
— Нет, нет, — эльфийка поднялась, — не стоит благодарности. Возьмите, — из-под полы своего кафтана она достала бархатный кошелек и вложила его в руки женщины. Все эти действия она проделывала одной рукой, вторая же покоилась на перевязи. — Желаю вам удачно перезимовать. И берегите дочь.
Бедная, ну вернее теперь уже совсем не бедная, а одаренная крестьянка чуть ли не на колени стала падать в благодарностях, но гвардейцы от этого ее удержали, посоветовав домой идти быстрее, а леди вернулась на свое место.
Ни крестьянка, ни подоспевший ее муж, конечно же не поняли значение вензеля, вышитого на кошельке, да и куда им было это понять, теперь бы уже не каждый лорд бы понял, что именно это за вензель, а однако этот бархатный кошель был единственным упущением принцессы в ее маскировке. Она просто схватила его перед самым выездом из своего сундука на всякий случай, в конце концов ей действительно не нужны были собственные деньги в этой поездке. Но она решила, что лишним оно не будет.
***
Менэльтор скинул кафтан и повалился спиной широко раскинув руки на кровать в предоставленной ему лордом Гораном комнате. Комната, кстати, была выше всяких похвал, большая, с нежарко растопленным камином, пышно убранная, богато обставленная, одно только не нравилось эльфу, в комнате было всего одно небольшое и темное окошко. Не то, чтобы эльфам так уж нужен был свет, они и в темноте видели не хуже кошек, но все же Мэл любил окна. И воздух. И высоту. Тут с высотой все было в порядке, Широкая башня была выстроена прямо на развалинах одной из башен Ллаевоан, что сразу выгодно отличало ее от самостройных башен замка. Ну во-первых ее фундамент был очень крепким и выдерживал действительно монументальное строение даже несмотря на то, что почвы Ветрового холма были все-таки не монолитным камнем. Во-вторых, башня была действительно достаточно широкой, чтобы размешать в себе комнаты, подобные той, что занимал Мэл. И, в-третьих, пожалуй, в самых приятных глазу башня была идеально-восьмиугольной и без каких-либо перекосов, люди порой грешили даже в окружностях оснований строений, не говоря уж про постройки с выверенными гранями отличные от квадратов и прямоугольников, вернее они их и не строили вовсе, но зато такие башни очень любили нарьяма. В Оплоте таких башен было три, две замковые — Широкая и Водяная, и одна городская Казарменная. Остальные же пятнадцать башен города крепости были не идеальными цилиндрами не всегда совпадающего диаметра. Еще четыре внутригородские башни цитадели были и того хуже.
Город вообще по меркам Мэла был кривой и косой, не прямые улицы. Не стройные ряды домов и лавок, угловые постройки, пристройки, достройки уродовали и без того не слишком приятный архитектурный ансамбль. Уж на что Мэлу не понравилась Крастия, но там хоть улицы были прямыми, а главная площадь круглой. Тут же главной площадью мог бы быть перекресток двух основных дорог, одной от главных ворот до Казарменной башни, второй от западных ворон до цитадели. Но нет. Храм великого с полукруглой колоннадой перетягивал площадь в свою сторону, с другой ее стороны вал отделяющий верхний город от нижнего, толкал площадь на храм, дорога же между двумя нижними кварталами, жилым и мастеровым, и вовсе была под уклоном, вот и выхолило, что и без того не ровный город, кривило и извивало его внутреннее наполнение.
Одно радовало, долго тут эльфам задерживаться не к чему. Праздник был уже через день, надо было дождаться герцога и можно было возвращаться домой.
Менэльтор вздохнул. Он бы с превеликой радостью сегодня пошел бы в городскую таверну, послушал бы песни, рассказы, и может даже нашел бы кого расспросить не появлялся ли в Оплоте некий Дэн, чтобы наняться в разведчики. Но об этом не стоило и мечтать, его благородие баронская рожа желал устроить гостям праздничный ужин. И значит будет жутко пафосно и скучно. А главное придется кивать и улыбаться. Кивать и улыбаться.
В дверь постучали.
— Войдите! — Прикрикнул Мэл, и в комнату втиснулись девушки, принёсшие ему ведра с холодной и горячей водой, большой кувшин и медный таз.
— Нас послали вам принести воду, господин. Для омовений, если вы не привыкли сами, мы можем помочь, — затараторила одна из служанок перехватив удивленный взгляд Мэла, — ну водой полить или еще что.
— Нет, нет, идите, я сам, я сам.
***
Ужин проходил в светских беседах, Менэльтор, успел поднатореть в этом деле особенно изощренно, леди Андунэль даже внутренне восхищалась таким умением говорить со всеми и не с кем при этом обо всем, но ни о чем. У нее слова почти всегда что-то да значили, и вот такой пустой словоохотливостью она не отличалась. Мэл же обсудил с дамами новомодные бархаты, послушал, где достать такие ткани и как это не просто, узнал все о новых туфлях и новых танцах, о том, что теперь «однотонное не в моде» и ткани должны быть «богато расшиты по всему периметру». Поддержал разговор о состоянии тракта учтиво заметив, что тут то ведущий к Оплоту он в хорошем состоянии, узнал, как дорого обходиться подержание тракта в надлежащим состоянии, обсудил погоду, урожаи, выслушал про надоевших орков угнавших ватагу овец, по улыбке его было видно, что про орков оставивших в живых пастухов он не поверил, но спорить не стал. Орки ужасные. Это факт, услышав что-либо плохое об орках, надо подверждать и ужасаться. Орки зло, и это именно они всех овец и угнали. Хотя наверняка их можно было бы найти где-нибудь в той же Крастии у мясников. Но зато к еле сдерживаемой улыбки леди Андунэль, Мэл умудрился несколько раз вернуть разговор к мылу. Вот уж в чем он оказался дотошен до нельзя, так это в менторских лекциях о пользе мыла и необходимости в городе открыть хотя бы баню. Потому что количество вшивого было катастрофическим.
Лорд отмахивался, мол какая беда, всем бедам прямо-таки беда — вошь, когда у тебя под боком орки балуют. Но Мэл упорно тему продвигал, посетовав даже, что мыла не подали ему. Ну не ужели прекрасные дамы не промывают волосы мылом. Без всякого стеснения те отвечали, что от воды и от мыла захиреть можно пуще чем от вшей. Дамы не сдавались, и не желали расставаться со своими взглядами на мыло.
Зато Мэлу удалось выяснить, что завтра семья Лорда уедет в Рану, там с праздником Сбора Урожая стартуют зимние циклы, светские мероприятия для аристократии, званные ужины, танцы, балы, театры. Дочерей явно пора было сбывать с рук вот их и выводили в свет. Наследничков тоже собирались обществу представить.
Андунэль это не понравилось. Сам факт такой поездки не был чем-то настораживающим, действительно детей у лорда много, да и богатств не мало, надо было искать выгодные партии. Но все его поведение, все его слова, он будто бы оправдывался, заговаривал Мэлу зубы, всячески цеплялся за иные темы, пытаясь перевести разговор именно с поездки своей семьи. Даже пот на лбу и тот выступил. Было ясно, что что-то тут не так. А уж сколько Менэльтору было задано вопросов о том, где он собрался побывать, да что осмотреть, да как проводить время будет до праздника.
После отхода замка ко сну Андунэль попросила Галиона отвести ее к Мэлу в комнату, им всем следовало кое-что обсудить. Покои Мэла и леди Аиры строго охранялись гвардейцами, в башне не было чужих, таковы были правила приема посланника, и все же прежде, чем начать обсуждения Галион отдал приказ ребятам все тщательно осмотреть, даже наружные стены башни на предмет слухачей за окнами.
— Менэльтор, я думаю тебе не стоит никуда выходить из замка до самого праздника, — леди ходила из угла в угол по комнате Мэла, — мне очень не нравится этот барон, и отъезд его семьи… Уж не боится ли он и от того отправляет детей и жену отсюда подальше?
— И почему мне нельзя выходить? — удивился Мэл, он в отличии от леди сидел спокойно. И провожал мечущуюся туда-сюда Андунэль недоуменным взглядом.
— Как ты не понимаешь! Этот барон только что в прямую тебя не спросил не назначена ли у тебя с кем-либо встреча и где она пройдет. Он как будто знает.
— Думаете здесь ждут герцога?
— Мне так кажется, и у меня плохое предчувствие. Мы не знаем, как он прибудет, остается надеяться, что тайно, без труб и не размахивая собственным знаменем. Однако мы точно знаем, что он будет искать тебя. Ты посланник, с тобой ему назначена встреча. Мы не должны дать ему повода раскрыть свою личность излишне рано. Под крышей этого замка он в безопасности вряд ли будет. Все знают ты появишься на празднике. И быть на празднике ты обязан, вот пускай там тебя и вылавливает. Мне кажется, нам нужно будет отправиться в дорогу, как только мы переговорим с Серселеном, если он согласиться ехать с нами, и ехать нам нужно будет не трактом.
— Что скажете Галион? — повернулся к воину Мэл, все же в словах принцессы была логика.
— Я скажу, что опасность есть. В Оплоте четверть его гарнизона, из Раны призвали солдат для укрепления их гарнизона. Потому что их флот и армейский корпус покинул залив полумесяца, вроде как перехватить Зурх’Кхаета, тот на зимовку должен возвращаться на Н’гьяр. Пожелай я совершить в Оплоте что-то незаконное, теперь было бы идеальное время.
— Уж не резню ли они хотят тут устроить?
— Не знаю насчет резни, достопочтейниший Настадренон, — Галион ответил очень задумчиво и от того медленно растягивая слова, — но взять на ножи замковую стражу, проникнуть в комнату, где останется герцог, после нашей с ним встречи. Отчего бы и нет? И очень удачно, что семьи барона не будет присутствовать в замке в это время. Можно даже замаскировать это все под грабежи. Сейчас в империи вроде как разграбили несколько родовых замков, на тракте болтают. Значит после встречи мы не отпускаем от себя Его Светлость, и да, нам нужно быть готовыми выехать немедленно. Чтобы лишний раз не давать времени желающим напасть. Коли таковые найдутся.
— Они разве не смогут напасть на нас в дороге? — принцесса даже остановилась, прекратив свой комнатный променад.
— Могут, но в открытом поле мы все же грозные противники.
— Нам ехать много-много дней, ночевать в городах и деревнях…
— Надо просто сократить дорогу, — улыбнулся Менэльтор, — пройти ущельем Тишины. Погоня вряд ли сунется за нами в горы.
— Это опасная дорога Менэльтор, да если очень спешить то само ущелье можно будет пройти за день, но замешкайся мы там, попадись в нем гоблинам, нам уже будет не уйти.
— Мы года два назад ходили там с Сульмидиром, когда посещали Рану, у меня было мало времени и хотелось путь сократить. Днем мы двигались ущельем, правда очень тихо и без привалов несколько дней провели. Но смотровых укреплений по стенам ущелья нет, ручаюсь. Правда на обратном пути все же мы попались отряду гоблинов, потому что остановились в Разрушенной башне, — чуть замявшись проговорил Мэл, — но мне кажется нас достаточное количество, чтобы отбиться, если уж так случиться.
— Мы пройдем очень близко к Сумеречному лесу, — еще раз предостерег Галион.
— У нарьяма период Восполнения. Они в эти годы вряд ли выходят на такие дальние границы.
Галион кивнул, и тяжело вздохнув сказал:
— Решать вам принцесса. Как пожелаете, так и будет.
— Тогда ущелье Тишины, — кивнула она.
— Максимально облегчите сумки, нужно быть готовым выйти очень быстро. Не волнуйтесь о припасах я все организую, оставьте одежду. Уйдет одним моментом налегке и незаметно.
— Но, как мы выйдем из города незаметно? — удивился Мэл.
— У крепостей построенных нарьяма есть свои логические секреты. Водяная башня отчего так называется?
— Потому что там колодец.
— Колодец и выход к реке. В фундаментах есть тайных ход, я бьюсь об заклад, Оплот рухнет от старости, а колодец и подземный ход нарьяма все еще будут в порядке.
***
Следующим днем для отвода глаз Мэл попросил собрать консилиум из местного аптекаря, лекарей, брадобрея и несколько часов к ряду объяснял им в чем заключается важность избавления города от вшей. Диктовал им рецепты разных средств от всяких паразитов, рассказывал, как избавляться от клопов. И как не странно более всего этим заинтересовался именно что брадобрей, заодно уточнив может ли он оказывать сию услугу народонаселению под названием «По совету мастера Менэльтора, сына Ивэ». Мэл ему, конечно, сообщил что вовсе еще не мастер, но разрешение дал, все лучше, чем вшивые головы.
После обеда Галион доложил о том, что в замок прибыл еще один гость. Кто таков ничего было не ясно, до гвардейского чуткого слуха донеслось лишь обрывочное «сиятельство», из чего выходило, что прибыл граф. Однако же на обеде он не появился. Да и барон, снова жутко потея уверял, что кроме посланника в замке больше нет знатных гостей, а прибывший утром, то был гонец. Он вроде как из Раны письмо привез. Никто ему не поверил, естественно, а поведение его лишь усиливало подозрения. Семья барона уехала. Замок был тих, как-то зловеще, будто затаился.
До захода солнца Мэл поднимался на стену осматривая округу. Город украшали к завтрашнему празднику, на полях к западу от города складывали поленницы костров, везде растягивали гирлянды из цветов и листьев, тут было невероятно красиво. За яркой полосою Льдянки темной зеленью днем и свечением люминофора раскинулся Сумеречный лес, такой волшебно-манящий, и смертельно опасный. До сих пор эльфы даже оставленный нарьяма Лес Теней посещали с огромной осторожностью, не то, что Сумеречный. Там-то точно не было ни одного эльфа, но те, кто возвращались из путешествий по Лесу Теней лесов, говорили, что оно стоило риска. В лесах нарьяма властвовал люминофор. По ночам лес расцветал всеми красками этого вещества, в тонких соцветиях мхов, в пыльце многих цветов, в прожилках растений, в шляпках грибов, а иногда и в некоторых видах деревьев. Везде струилась светящаяся жидкость. Каждый жук тут был светляк. У каждого ночного мотыля загорался на крыльях тонкий нежный узор. Это было красиво. И очень страшно. Потому что все, что касалось нарьяма было противно эльфам и страшно. Мэл тяжело вздохнул. Он никак не мог взять в голову, отчего те, кто живет в таких прекрасных землях, строит такие прекрасные сооружения, кует такое прекрасное оружие так беспощадно злы и жестоки. Не только к окружающим, но и к себе. Ведь все знали, как серокожие воительницы поступают с новорождёнными детьми, придись тем родиться мальчиками. Во славу Шилок! Все знали, что, попав в плен к Нарьяма, оказавшись в их руках, живым уже не выбраться. Во славу Шилок! Все понимали, что пронзительный, низкий, глубокий на одной ноте, женский клич в ночи со стороны Сумеречного леса, означает гибель отряда разведчиков. Во славу Шилок, темной, жестокой Богини, омытой кровью бесконечных жертв.
Солнце опускалось за горизонт, в Сумеречном лесу зажигались огоньки люминофор, завтра будет сложный день. Главное, чтобы все получилось.
Комментарий к Последний Оплот.
План Последнего Оплота.
https://live.staticflickr.com/65535/50436713267_549f4d5c5b_b.jpg
По обращениям в Анун:
«Ваше Императорское Величество» — к императору,
«Ваше Величество» - к императрице и вдовствующей императрице,
«Ваше Императорское Высочество» — к наследнику,
«Ваше Высочество» — иным детям императора до получения земель и герцогства.
«Ваша Светлость» — к герцогам.
«Ваше Сиятельство» — к графам.
«Ваше Благородие» — к баронам.
герцоги, графы, бароны - лорды, феодалы, подчиняющиеся в порядке вассалитетов.
========== Время пожинать. ==========
Праздник сбора урожая проходил весело и шумно. Люди начали собираться в поле еще до заката, приносили угощения, расставляя их на специально для этого вытащенные столы, каждая хозяйка делала что-то особенное, дабы в грязь лицом не упасть перед остальными, так что всевозможных пирожков, корзиночек, рогаликов, булочек, пряников, пирогов всего того, что можно было есть не присаживаясь за стол, было в изобилии. Даже у Галиона сдала железная воля, и когда пряников предложили ему он не выдержал и одним угостился. Что уж говорить о местных детях, которые гурьбой бегали между столами. Пытаясь урвать что-нибудь самое сладкое. В ход особенно шли пироги с вишней, как успела заметить Андунэль, и медовые пряники всех форм. Саму принцессу куда больше сладостей привлекали початки вареной и жареной до почти черной корочки кукурузы. А Мэл попробовал столько разнообразных яблочных пирогов, пирожков, булочек с яблоками, запечённых яблок в тесте, что в какой-то момент явно ощутил, что его застежки начинают ему давить.
Сами женщины ходили меж столов и зыркали чьи блюда быстрее опустеют. Тарелки выставлялись самые красивые, специально для того покупаемые, а некоторые даже и заказываемые, такие чтоб ни у одной другой хозяйки такого не было, потому как, ну если среди остальных тарелок твоя показала дно, то ты, конечно, же признавалась лучшей. Мужья их частенько получали подзатыльники за то, что не ели того, что родная жена приготовила, а все заглядывались на соседские кушанья. И потому у многих была привычка не столько к столам, сколько к бочонкам выстраиваться, вино и эль тут были в избытке. И соответственно некоторые быстро так надирались, не особенно наевшись, дабы не разозлить жену, но не особенно ограничивая выпивку дабы уважить друзей. Так что еще до заката находились желающие нестройным голосом петь непристойные песенки, танцевать не пристойные танцы, или спать прямо под столом. Но какое ж гуляние без таковых?
На закате начинались религиозные действия, жрецы Великого начинали свои молитвы. подношения и разбрасывания озимых семян, вроде как первый, ритуальный посев. А люди добывали «живой огонь», чтобы от него зажечь праздничные костры, а еще очаги домов, и хранить его в храме, как бы объединяя этим пламенем каждого живущего в Оплоте и его окрестностях. У эльфийского посланника была тут своя роль, эльфы из года в год огонь добывали самым древнем способом — трением сухого дерева, этот огонь был символом жизни, плодородия, да и здоровья, и его обычно брали для очагов те, кто желал родить ребенка, поправить здоровья, ну и крестьяне, конечно. Параллельно огонь выбивали из камня, этот огонь был символом силы, твердости и прочности его брали в основном солдаты, и очень часто гончары, потому что им нужна была прочность, ну и конечно те, у кого кто-либо в семье умирал, в таком деле твердость и сила нужны. Третий же огонь был символом достатка, богатства, удачи, прибыли и получался он таким сложным методом, как выбивание искр ударами молота о холодный метал на наковальне. Кузнец в Оплоте был более чем уважаемым человеком, и уж в праздник становился и вовсе почитаемым, потому что, если огонь не выбить, всем не видеть прибыли целый год. Вокруг огнедобытчиков люди собирались в хороводы, и медленно начинали ходить по кругу распевая хвалебные песни урожаю, земле и, конечно, Великому.
Менэльтор со своим заданием справился достаточно быстро, он даже слегка притормозил сначала, чтобы дать людям фору. Когда разгорелось его бревно, от этого пламени зажгли факел, передавая по цепочке к одному из огромных сложенных кострищ. Костры запылали один за другим, хорошие и правильные хозяйки начали зазывать своих детей и мужей домой. Ночные гуляния уже были не для них. Это была пора молодежи.
К восходу обоих полных Лун народ уже гулял по полной. В маре Светлое Двулунье как раз и приходило на праздник сбора урожая, в это время на горизонте сияли в самом близком своем положении две луны. Они восходили немного по-разному, и оттого ночь становилась светлее, а чем светлее становилась ночь, тем громче и веселее играла музыка и все задорнее становились песни, скоро уже народ отрывался, пускаясь в диковатый и очень быстрый пляс, парами, по одиночке, огромными хороводами. Девушек кружили так, чтобы их юбки надувались колоколами, и становилось видно ножки под этими вечно длинными юбками, и конечно девушки были не против ножками посверкать, а от того на них были не просто лучшие обувки, но и подолы такие чтобы красиво раскручиваться, где надо повыше, а где нет, так и нет. Парни же блистали физической выносливостью, стараясь не пропускать ни одной плясовой, ни одного хоровода, расстёгивали рубашки на груди, ну если было что демонстрировать, закатывали рукава. От больших костров поджигались меньшие, а через них уже и прыгать было можно, хоть так, хоть под музыку, хоть по одному, хоть парами, если уже успел найти нужные ножки, или присмотрела роскошные руки.
Естественно, Андунэль ужасно любящая танцевать, против такого устоять не могла, она буквально втащила Менэльтора в один их хороводов, правда предварительно получив разрешение на это безобразие у Галиона, в конце концов за безопасность отвечал он. Мэл танцевать тоже любил, и даже мог считаться не плохим танцором, хотя вот так сразу в хороводе запутался, но освоился тоже быстро, а в общем-то не велико умение бежать по кругу поднимая руки. И правильно переставляя ноги. Надо только понимать, что именно за шаг сейчас делает хоровод. В тот момент, когда хоровод разделился и танцующие разбежались в разные стороны, чтобы выстроиться в две стенки, женскую против мужской, Мэла кто-то сильно ухватил подмышки, и из толпы выдернул. Это был сильный, властный рывок, у эльфа не было возможности устоять, и хотя он попытался вывернуться, схвативший его, оказался слишком силен. Кричать в таких обстоятельствах не приходилось. его бы просто не услышали. Все происходило секунды, вот ты стоишь, а вот тебя уже волокут в тень.
Далеко не уволокли. В какой-то момент похититель резко замер и Мэла отпустил, тот от неожиданности чуть не рухнул прямо на землю, но все же удалось подставить руку. Перед глазами поднявшегося Мэла предстала от части забавная картина. К горлу Дэна был приставлен эльфийский кинжал, Кириан стоял за его спиной.
— Я предупреждал тебя, что меня охраняют, — хмыкнул Мэл.
— Виноват, каюсь, — ответил тот, — приветствие вышло неудачным, но может ты попросишь своего охранника…
— Кириан, отпусти его, пожалуйста. Но он вооружен, так что, кто его знает, — улыбался Мэл по-доброму, но взгляд, однако, оставался сосредоточенным. — Держи руки на виду, Дэн.
Кинжал от гордла Дэна Кириан убрал, однако само оружие осталось в руке, а эльф оставался за спиной Мэлова знакомца, ловя и предвосхищая любое его движение.
— Благодарю, — Дэн даже не пытался поправить волосы, или посмотреть назад. Зная, что ему сейчас не простят ни одного лишнего движения, — Рад тебя видеть, Менэльтор. Я вообще-то тебя искал.
— Я тоже рад, — Мэл отвесил поклон головой, — и зачем я тебе понадобился?
— Ну во-первых, хотел вернуть тебе твои склянку и флягу, вещи то не дешевые, чтобы вот так их прикарманить.
— И где они?
— Во внутреннем кармане куртки, я не рискну с твоим надсмотрщиком туда лезть.
— Руки тогда по выше, чтобы Кириан видел — хмыкнул Мэл, и сам подойдя поближе похлопав по карманам Дэна, достал из внутреннего небольшую флягу и свою склянку, где была настойка ивовой коры.
— Эх ты, бросил меня одного. Я с утра проснулся, между прочим, в таком состоянии, думал умираю, а рядом пустота, даже помощи просить не у кого, — вещал промеж тем Дэн.
— Я оставил тебе лекарство! — возмутился Мэл.
— Да, но пока я до него дотянулся в моем внутреннем мироощущении прошли годы дичайшей боли.
— Не преувеличивай, — Мэл старался сохранить строгость. Но губы в улыбке так и разъезжались.
— Да что ты! Это я еще приуменьшаю. Мне казалось, что небеса пали мне на голову, виски стянуло тугим поясом, сердце бьется в горле, а сам я помещен в котел, подогреваемый на огне, все кружилось перед глазами, и я нем мог оторвать голову от соломы.
— Но ивовая настойка помогла?
— Да, но я же страдания описываю, а ты дитя Ивэ и должен сочувствовать. Почему ты не сочувствовал и не разделял со мной мои страдания, а убежал? Не правильное ты дитя, однозначно.
— Ну можешь пожаловаться на меня Ивэ, — пожал плечами Мэл, — у меня были важные дела.
— Важнее. Чем умирающий знакомый? Ты провел со мной весь вечер, я мог бы попытаться тебя убить тогда, но не делал этого. А теперь ты не доверяешь мне и мне приходиться стоять с поднятыми руками?
— Ты сам меня утащил, я в праве тебе не доверять. И потом может быть не я твоя жертва, а кто-то другой, а меня ты утащил, как приманку? Откуда же я знаю! Не обижайся, но мне сегодня не до праздных бесед.
— Прости Мэл, мне действительно….
Договорить Дэну не удалось, к ним спешили леди Андунэль, Галион и еще пара эльфов из конвоя.
— Менэльтор, что случилось, — леди, чуть ли не бежала.
— Все в порядке, это мой знакомый из Крастии, он просто не удачно пошутил.
Мэл повернулся обратно к Дэну, а тот будто застыл, он смотрел на леди Андунэль такими удивленными глазами, что казалось она видение, или призрак. Он даже рот приоткрыл и можно было заметить, как постепенно сходятся брови на его переносице. Тут было темновато для человека, тем более леди шла от костров, против света, да и вообще это было странно. Андунэль остановилась, чуть не доходя до Мэла, но хватая его рукой за локоть:
— Знакомый? — переспросила она, только сейчас взглянув на Дэна.
И тот низко склонил голову в поклоне на совершенно чистом эльфийском произнеся:
— Да осветят звезды нашу встречу, леди А…
— Айра! — резко и уже очень серьезно прервал его Мэл, — Леди Айра, — повторил, а потом вздохнул. — Значит Дэн, не как Дэнетор и Дэонис, а как Дэекен?
— Так, — кивнул переодетый наемником герцог.
— А доказать сможешь? — это было произнесено как вызов, к тому же рукой Мэл сразу оттеснил леди еще чуть дальше от себя, все же, на случай если это какая-то ловушка.
Дэекен усмехнулся, а потом просто приподнял прядь волос над ухом, лучших доказательств быть не могло, чем острое ухо.
***
Ни одно героическое с тайнами и интригами повествование не обходиться без затаившегося злодея в черном капюшоне, в нашем случае без него не обошлось тем более. Почему более? Да потому что в нашем случае таких злодеев было два! Вообще затаившихся злодеев этой ночью в этой округе набралось бы куда больше, но вот в черных капюшонах их было два. Один из них был тем самым тайным гостем барона, тем кого эльфы между собой посчитали графом, и который прибыл ровно за день до трагических событий. Этот самый злодей в черном дорогом плаще, с капюшоном закрывающем красивое лицо, притаился на башне ворот цитадели, он ждал пока в замок вернуться эльфы, и высматривал будет ли среди них кто-то лишний. Кто-то кого среди эльфов быть не должно. Знал ли злодей лично того, кого он высматривал и кем он был сам, мы с вами узнаем позже. А пока… Пока его роль в другом.
Он смотрел на возвращающихся в цитадель эльфов, он ждал пока они зайдут в башню, где располагался посланник, а потом выхватив факел из железной петли, вышел на стену и дал знак. Это была размашистая дуга в одну и другую сторону, очерченная трижды.
А после…
А после для Оплота разверзся ад.
Без клича, без рога, без предупреждения. Просто плящущий на бочке парень повалился ничком, конвульсивно подергивая руками и ногами, в основание его черепа врезался метательный топор, украшенный перьями и бусинами на кожаных лентах. Всего на секунду над его телом повисла тишина. А потом заорали девки, в рассыпную бросились друзья. В разгорающейся панике появились возгласы: «Орки!»
И вот тогда они ударили. Огромные существа, ростом превосходящие мужчину раза в полтора, в шкурах поверх своих широченных плеч, с оружием, которое человеку и от земли то не оторвать, накатили стеной. Под их ногами дрожала земля. Под ударами их молотов ломались кости и крошились черепа. Одним ударом топора орк разрубал человека, как тот мог разрубить полено. Огонь костров. Крики людей. Кровь. Боль. Смерть.
Орки не делали исключений ни для кого, под удар попадал парень и он умирал, окажись под рукой девица и она умирала тоже, хорошо если смерти были моментальными, плохо если люди падали на землю под ноги бегущим оркам. Быть затоптанным ужасная смерть.
Люди бежали к западным ворота Оплота. Туда за стены их вели инстинкты, там им казалось их спасение. И они были не правы. Потому что орки бежали туда же, ведь там за стенами были их цели. А спасение людей было в том, чтобы броситься в поля, подальше от Оплота, подальше с дороги все сметающей волны нелюдей.
А на воротах, замешкавшись на вахте, стражники только начали звонить в тревожный колокол. Теряя драгоценные минуты на стену, выскочил командир гарнизона, он, глядя в темноту спросонок не сразу сообразил о происходящем.
— Орки! — вопили первые влетавшие в ворота.
— Орки! — вторили звонящие в колокол стражники.
— Орки! Орки! Орки! — перекликался встрепенувшись, так и не уснувший город.
— Опустить герсу! — наконец скомандовал ошалевший командир гарнизона.
И тут пришло время затаившегося злодея черном в капюшоне номер два.
Западные ворота Оплота представляли собой прямоугольную башню, возвышающуюся над стеной. Вместо ворот для немедленного реагирования была установлена герса, решётка, из заостренных к низу толстых металлических прутьев, если на задействование механизма не хватало времени, то просто обрубали канат на которой решетка крепилась, герса падала четко по своим вертикальным пазам, вбиваясь зубьями в землю. Подъемный механизм располагался в башне, над самими воротам, обычно там дежурила стража, но гарнизон был ослаблен, многих отправили в Рану для укрепления их гарнизона, а потому в эту ночь в комнате механизма ворот не было никого. Первые же посланные в помещении механизма натолкнулись на как они решили человека, хотя для человека он был высоким, но малорослым для эльфа, к тому же слишком крепко сложенным, что эльфам не свойственно вовсе, лицо закрыто шерстяным капюшоном, одет в суконную поддевку, под курткой толстой кожи с укороченным под наручни рукавом, тяжелые ботинки, руки в перчатках, в руках он держал тяжелый двуручный меч, совершенно не эльфийской формы. Потому те, кто его увидели и решили, что это все же человек.
— Ты кто таков? — Крикнул один из солдат. — Выматывайся отседова, у нас тута задание.
— Пшел, давай, — прикрикнул второй.
— У вас задание. У меня тоже.Миром мы не разойдёмся, — спокойно ответил человек. И поднял меч.
— Ах, ты ж сукин сын, — завопил первый из солдат и кинулся на противника с мечом. Второй отстал всего лишь на пол шага.
Удара меча об меч не произошло, злодей в капюшоне уклонился, причем сделал это со скорость не присущей такому крупному телу, если тело человеческое, конечно. Удар его меча пришелся снизу вверх подмышку нападавшему солдату, кольчугу, плоть и кости аж до ключицы его меч рассек одинаково легко, с невероятной силой за одно движение этот таинственный тип вытащил меч из оседающего на пол тела, следующим взмахом меча была снесена голова второго солдата. Ворота оставались открытыми.
— Да что они там вола имеют, — орал командир, — рубите канаты! Закройте ворота! Давайте! Кто-нибудь…
Орки были уже почти у ворот, со стен в них пытались стрелять лучники, но оркам обычные стрелы что уколы иголкой, не приятно, но серьезных травм так не получить. В комнату с лебедкой забегали новые желающие закрыть ворота, и оставались там. Тип в черном капюшоне был из тех, кто не машет мечом напрасно, сильный, умелый, но нет, не грациозный, и не движущийся как хищник в темноте, и не танцор, и не акробат, ни элегантных пируэтов, ни выверенных финтов, ни закрученных поворотов, и даже ни одного сальто назад, да и вперед, он просто поднимал меч и убивал, рубил, колол, резал. Он просто делал свое дело и это было не прекраснее работы мясника, рубящего туши. Взмах топора, вот тебе и ребра на ужин. Взмах меча, вот тебе и труп. Да, он уходил из-под ударов, уклоняясь, но резко и верно. Да, он принимал и парировал те удары, из-под которых было не выйти, но четко и грубо.
— Ворота! — все еще кричал командир, — К воротам! Прорываются!
И орки действительно прорвались, конечно, первые вбегающие гиганты упирались в ощетинившийся пиками и копьями строй. Но тем и страшны налеты орков, что сами орки бесстрашны, кидаясь с ревом и рычанием на пикинеров, первые прокладывали путь последующим, ворота устраивали бутылочное горлышко, орки теряли в бойцах. Но теснили пики от ворот. Давая себе возможность разворачиваться. Битва продвигалась на улицы.
— Тени их, тесни. Разгоняй по улицам, — ревел на чистом орчьем здоровенный Урагот, вождь одного из атакующих кланов — пускай бегут….
Его неоконченная фраза так и повисла в воздухе, потому что его сердце пробила метровая стрела, пущенная с башни цитадели.
— Достойная смерть! — взревели его соклановцы, ударяя себя левой ручищей по мощной груди, — Да примет его вечное пламя!
И битва продолжилась.
Когда оркам удалось прорваться в башню ворот к лебедке. Чтоб теперь уж точно никто не смог их затворить, там творился сущий хаос — рубленые тела, хрипящие умирающие, и кровь по всюду, на стенах, на полу, а посреди этого всего человек в черном капюшоне. Ворвавшийся первым орк отсалютовал этому таинственному типу, двумя ударами кулака по центру груди, это явно выражало особенное уважение, тот склонил голову, а потом быстро, одним размашистым прыжком оказался в створе смотрового окна, и исчез за ним. Видимо через это окно он в этой башне и оказался.
Теперь его путь лежал вдоль бордюра по стене, к воротам южным. Но вовсе не для того, чтобы открыть и их, нет. Там он снова должен был затаиться для следующего пункта его сегодняшней работы.
***
— Орки! — Эрендил вбежал в комнату Менэльтора, где сейчас полным ходом шло обсуждение дальнейших действий.
— Орки? — переспросила принцесса. — Орки?! — еще раз, но уже более возмущенно повторила.
— Да моя леди, — он встряхнул своим ростовым луком, — именно!
— Да неужели же они опустились до такого, — Андунэль прикрыла рот рукой, было видно, что она испугана и растерялась. — Я думала они могут с разбойниками договориться, с бандой убийц, но орки…. Отдать на растерзание целый город…
— Как обстановка Эрендил? — спросил Галион. — У нас есть время?
— Не много, люди не смогли закрыть ворота. Орки в городе, они на стенах. Долго в уличных боях их не сдержать, гарнизон мал. Скоро они будут ломиться в ворота цитадели. Там по меньшей мере 5 отрядов клановых налетчиков.
— А убил кого? — Галион кивнул на его лук.
— Урагота Бледноглазого, — скривился Эрендил.
— Отомстил все же за брата, но, а мы уходим. — Галион резко встал, — сейчас уходим. Если там сговор кланов, если Северные налетчики Бледноглазого тут, так далеко от своих Пустошей, то сговор действительно очень серьезен.
— Дэекен, так вы с нами? — посмотрела на него тоже вставшая с места Андунэль, — Вы примите помощь моего отца?
— Я с вами.
***
Он снова затаился. Он снова ждал своего времени. Город кипел. Слышны были звуки битвы, но теперь она не должна была его волновать. Орки город возьмут, как раз к нужному моменту будут у ворот цитадели. Он в них был уверен. Да и в себе был уверен тоже.
Он старался не предаваться лишним мыслям, не думать о том, что его гибель здесь была бы символичной, не выпадать из реальности. Сейчас от быстроты его реакций зависело самое важное, то, что даст им возможность выполнить их задание.
Он замер между малыми башнями восточнее Главных врат Оплота. Там на пастбище паслись лошади. Сейчас они были взволнованы, суетились, не спали. Звуки битвы явно пугали их. Там за стеной творился кромешный ужас, а тут, тут было спокойно, трава колышется на ветру, лошади блуждают в свете двух ярких лун. Его чуткие к темноте глаза улавливали малейшее движение, а уши различали множество звуков. Он ждал, и ждал терпеливо.
В тот момент, когда раздался орчий рев, напоминающий рычание зверя, возможно льва, здесь с этой стороны стены, он был готов. Ему оставался последний рывок. Но этот рывок решал все. Ради него он был сегодня даже без кольчуги, ради него поддевка была выше колен, а капюшон был плотным. Он должен был оставаться неразличим до последнего момента в ночи, ему нужна была вся его скорость сегодня, как никогда все зависело от его умения действовать.
Из-за угла Колодезной башни выбежали эльфы, девять высоких стройных фигур. Шестеро гвардейцев в полном доспехе, но без плащей, явно скинули. Еще трое одеты повседневно. Двое из них мужчины, один в эльфийском полукафтане, по колено, второй… Ну видимо второй ему и был нужен, темноволосый, несколько угловатый для эльфов, в куртке, а под ней возможно и кольчуга, судя по его движениям она была. Третья в повседневном была женщиной, и, хотя ее скрывал плащ с капюшоном, а роста в ней было не меньше чем в мужчинах, он видел это женщина, по лёгкой поступи, по панике в движениях, и потому, что она всячески пыталась остаться за спинами своих спутников.
За ними гнались орки, этих орков он знал лучше всех других, налетчики клана Бизоньего копыта, с Равнины Ветров. Их предводитель Тордран Бычья Шея известный своей свирепостью южный воин, как и всегда был впереди своих орков. Его сестра Ирше Солнцеликая, признанная красавица и самая завидная невеста орчьего племени замыкала строй. Многие считали, что брат забирает свою сестру в налеты, только лишь бы не оставлять ее дома, ведь оставь он Ирше без должной охраны, девку могли бы и похитить, но это правдой было лишь отчасти, Ирше была хорошим воином, и умела прикрыть спины налетчикам, если это требовалось.
Он все еще ждал. Он знал, что будет.
— Пара в мечи! — командировал эльфийский капитан на эльфийском. Он знал эльфийский, и знал, что это капитан из-за листа на шлеме, — Пара в луки, отрезать ход.
Двое эльфов кинулись на орчий отряд, двое остались на месте, вскинув свои длинные луки.
Орки были готовы. Из-под закинутых на спину шкур, тотчас они вынули щиты. Обычно орки не пользовались щитами, считая их трусостью. Щиты оружие без чести. Но в этот раз вся операция была как щит. Щит будущему, и они согласились. Стрелы пробивали окованное железом дерево. Пробивали, но не доставали воинов, зато это сбило преследовавших со скорости. А мечники отряд растянули. Когда под щитами орки добрались до лучников те перешли в мечи. Растягивая отряд еще сильнее. Два же остальных гвардейца остановились, вскинув свои луки.
Лошади метались разогнанные орочьим рыком, и звуками сражений.
Он бросился вперед, низко пригибая корпус, отставив назад руки, тесно прижимая их к телу, его цель осталась без защиты.
Эльф в кафтане, судя по всему посланник, бросился к молодой кобыле, явно уговаривая ее, успокаивая.
Герцог, вскинув оба меча прикрывал женщину.
— Менэльтор в седло! — отдавал приказы на эльфийском капитан, орки под щитами почти достигли их. Эльф скинул лук и достал меч. О, эту стойку знали все, кому хоть раз приходилось биться при северных вратах Эльфийского леса, Галион Луч Восхода, лучший эльфийский мечник, капитан Северного гарнизона, цвет эльфийского воинства, как бы Он мечтал бы сойтись с Галионом в поединке, но не теперь, теперь его цель не Галион.
И тут случилось нечто странное, Он рассчитывал, что эльфы защищают герцога, что уговариваемая лошадь для него, что тот сейчас вспрыгнет на спину кобыле, и нужно будет лишь перехватить ее. Но нет. Стоило оркам достать Галиона, герцог развернулся, вступая в битву, и надо отметить герцог в битве был хорош. Такой не дастся просто. Такого просто не обезоружить. Такой уйдет от атаки и будет сражаться. Взять его живым возможно лишь в том случае, если он не сможет держать оружие, а калечить герцога нельзя, престолонаследник нужен был невредимым. И что для этого сделать?
Все эльфы, судя по строю, защищали кого-то единственного. Хватай того, кого они защищают. Кинжал к горлу. И они сдадутся. Герцог тоже.
Его мыслительный процесс был прямолинеен. Лошадь для того, чтобы уйти от них. Хватай того, кто будет на лошади. Тем более он уже почти был рядом. Эльф в кафтане, подставил руки, помога сесть на лошадь женщине. Он не задумывался о деталях, женщина на лошади. Ее надо схватить. Он видел, как она устраивается на спине, оглядывается на битву, видел, как усадивший ее эльф, хлопает лошадку по крупу, слышал, как кричит не Галион, и не по-эльфийски, наверное, герцог:
— Мэл сзади!
И Мэл оборачиваясь к нему достает меч, быстро, хорошо, но слишком предсказуемо, так учат каждого эльфенка…
Удар уже почти был нанесен, смертельно точный, но ведь это не по плану. Эта смерть была крайне нежелательной, и от того Он свой замах прервал, на шаг заступая эльфу за спину. И когда тот начала поворачиваться к нему, нанес рукояткой меча удар в висок. Мэл рухнул, теряя сознание, но оставаясь живым. Однако этих секунд хватило женщине послать лошадь в галоп. А ему потерять темп. Теперь ее уже было не догнать. И он, прямолинейный до нельзя, метнул кинжал из рукава, прямо в удаляющиеся животное, от боли лошадь встала на дыбы, но женщина удержалась, зато не удержалась лошадь, заваливаясь на бочину в землю, она все же уронила свою всадницу. Он слышал крик, жуткий женский вой, полный боли. Скинул меч прямо там в поле. Не важно. Сейчас ему было все равно, даже спиной он чувствовал, что на перерез ему бегут эльфы, однако он был быстрее, сейчас без доспеха и кольчуги, даже без меча, против них в полном облачении. Выстрели в него хоть кто-то из лука, и он бы навсегда остался в этом поле. Но стрелы не было.
Лошадь с трудом, но поднялась, протаптываясь по эльфийке. Теперь уже и это все было не важно. Лежащую он рванул вверх. С нее слетел капюшон. Он ухватил ее за волосы, приставляя к горлу нож. Эльфы остановились, герцог был от них вообще в паре шагов. Дальше следовали орки. На ногах из эльфов оставалось трое, Галион стоял позади герцога. Все замерли.
— Оружие в землю, — это был приказ. И они слушались, беспрекословно. Женщина в его руках всхлипывая дрожала.
Только теперь он взглянул на нее, посмотрел на свои руки. В свете лун они казались охвачены пламенем. Он держал пламя в руках.
«Я вижу пламя в твоих руках, — пришли ему на ум слова Тетрарха, — я вижу пламя. Но ты не горишь. Хорошо ли это, плохо ли, я не знаю. Знаю лишь, что это важно.»
========== Всему голова. ==========
Когда ее наконец-то опустили на пол она почти не понимала происходящего, болело все тело, а в глазах плыло, однако леди силилась и силилась сохранить остатки внимания, составить какую-то понятную и последовательную картинку. Хотя некоторые куски реальности явно выпали, на их месте были черные провалы. Скорее всего она просто теряла сознание.
Например, когда схвативший ее попытался осмотреть ногу. Боль сама по себе была не переносимой, но, когда он отдернул ее юбку и попытался снять сапог, она просто отключилась. Пришла в себя она в проходе под Колодезной башне. Ее как мешок тащил на плече орк. Дышать было очень тяжело, каждый вздох отдавался сильной болью.
— Тордран, вы выходите первые под щитами.
Разговор шел на орочьем, но принцесса его знала. Не в совершенстве, конечно, однако понимала суть сказанного. Потом снова была темнота и урывками непонятная свистопляска, с криками, ревом, звоном метала, свистом стрел. Хотя, конечно, понятная. Орки ворвались в цитадель через колодезную башню. Защитники цитадели встретили их сопротивляясь. Кого там было больше или меньше, принцесса не знала и не могла предугадать как долго сможет держаться гарнизон, атакованный не только снаружи, но и изнутри. Их оставили под охраной, малочисленной, и если бы не она, то уж наверняка бы Галион смог бы освободиться даже несмотря на крепко связанные руки. Но над ее головой в очередной раз было занесено оружие, и от того никто не шелохнулся. А она, сидя более-менее приходила в сознание. И пыталась вникнуть в происходящее.
— Люди! — Вскоре услышали они голос, тот самый низкий глубокий голос, приказы которого эльфы уже сегодня слышали. — Слушайте меня люди! Вот ваш Лорд, воины. Вот ваш командующий. Ваш защитник. Прятался в своих покоях пока вы гибните на стенах его цитадели. Прятал свои сокровища, пока там в городе гибнут ваши семьи. Люди! Это ваш лорд сегодня отдал Оплот оркам на разграбление, он ради своих целей позвал нас, зная, что вам не удержать город. Он продал вас, ваших жен, детей, отцов и матерей. Вывез свою семью. А ваши решил уменьшить. Больно много вас числом и на всех не хватит провизии. Зимой вы бы умирали от голода, и не умения вашего лорда вести дела. Подняли бы восстание. Взбунтовались. Не так ли? Так зачем ждать зимы и голодной смерти, когда можно пригласить врага ко двору, и потом во всем обвини его! Сложите оружие, воины, откройте ворота. Вы все равно проиграли! Идите домой. И спасайте то, что осталось от ваших семей, а не эту свинью. Я даю вам Мак’Хаграт. Слово чести! Клянусь Родом. Любой сможет выйти отсюда безоружным.
Орк, судя по всему женщина, в ногах которой сейчас сидела принцесса, усмехнулась:
— Ай балаболка! Умеет же…
— Ну точно не Тордран, — посмеялся орк, перекрывающий эльфам отход при попытке бежать, если б таковая случилась бы, — это у твоего брата чуть что так сразу, мамой клянусь!
— Прикинь, помяни он тут свою мамашу, — заржал третий, — дерьмо со стен полилось. Все б пересрали. Я в том числе.
Андунэль резко, ей повезло, и шея ее не болела, наверное, единственное, что сейчас в ее теле не болело, бросила взгляд на Галиона судя по тому, как тот изменился в лице, ее опасения подтверждались. Ну кто еще мог бы говорить от имени орков вот так? Кто бы еще мог дать Мак’Хаграт от имени всех орков в городе. Они такого обычно не позволяли никому, кроме того, кого уважали безмерно. И это уважение нельзя было купить, или получить вместе со званием, имением, титулом, его надо было заслужить потом, кровью, лучше врагов и железом.
Судя по звукам удара, метала о камень, многие решили, что предложение стоящее. А после и вовсе отворили ворота.
— Мак’Хаграт! — ревели, подтверждая свое согласие на данное слово орки, которые находились за воротами.
Обороняющиеся покидали цитадель, захватчики же наоборот входили.
— Ирше! Давай сюда рыжую, и ведите остальных в эту… Большую залу! — к ним ввалился огромный лохматый орк.
— Да забирай. Она все равно пришибленная какая-то даже не вырывается, — печально вздохнула охранница, — и это… где тут зала я не знаю.
— Да я и сам не знаю, — хватая Андунэль на плечо объяснился налетчик, — мне показали направление, а там найдем. Большая зала, все ж не маленькая, наверное, заметим.
Принцессе вновь стало нестерпимо больно, и дышать снова было тяжело, как они нашли зал, леди почти и не запомнила, пытаясь просто снова не потерять сознание.
И вот она снова на полу. Приходя в себя от боли, и пытаясь разобраться, она смогла рассмотреть через ноги скопившихся, как тип в капюшоне за шиворот подтаскивает лорда к большому камину в зале. Света тут было маловато сейчас. Но орки уже по периметру разжигали факела. Судя по грозным рожам, огромным шкурам на плечах, и шипам на всем чем можно, в этом зале сейчас простых орков было по пальцам пересчитать, все сплошь герои, главари налетчиков, да главы кланов. Именитые товарищи. Тот который Андунэль сейчас тащил в голове носил вороньи перья. Ну значит надо было вспомнить имя оркского героя с соответствующей кличкой… Скорее всего Магр’Кох Воронья голова, но возможно и Ир’Кхак Перьелов. За свои триста лет Андунэль начиталась про вождей и войнов орков море донесений от Северных и Восточных врат, адресованных естественно Онотимо. Но в чем ее отец ей мог бы отказать?
— Давай, говорю, разжигай очаг! Что у тебя за негостеприимный дом такой, твое лордство?
— Я тебе не прислуга, и вы не гости в этом доме…
— Ты нас звал. Мы пришли! Очаг разжигай, говорю, заметь я не прошу тебя это делать, а говорю, и ты не в том положении, чтобы мне отказать. Понимаешь меня? Или повторить помедленнее?
— Поимей сам себя, ублюдок! — браво выкрикнул лорд и даже вывернулся из хвата за шиворот. Вернее, оставил в держащей его руке свой воротник. Но гордо и бесстрашно выпрямился.
Капюшонный цыкнул:
— Ирше, радость очей моих, ты ж в этом поднаторела особо, я помню, что ублюдок — это оскорбление, но что оно значит, я вообще не помню!
— Ну как тебе сказать, — отозвалась налетчица, она говорила, а мужики ее племени чуть ли не вздыхали, прямо-таки заметно было, что эта самая Ирше тут особо любима публикой. — Короче, это значит, что твои мать и отец не были женаты, ну там боги, благословение, все дела, однажды и на всю жизнь, ну понимаешь… наверное… В общем не состояли они в официальных отношениях, когда заделали на свет тебя! Вот.
— Хм! — многозначительно ответил ей капюшонный, было не понятно, понял ли он объяснения, — И почему это должно было бы меня обидеть?
— Ну… так это ж вроде намека, что твоя мать не честная женщина, стало быть шлюха!
Теперь тип в капюшоне повернулся к барону:
— Так ты мою мать хотел обидеть? Не ну раз хотел, — тип снял капюшон, все самые страшные догадки эльфов подтверждались, даже в блеклом освещение факелов серый оттенок кожи и белизна волос в глаза, по крайней мере эльфийские бросались, — то сразу назвал бы Кагарин Белую смерть мужеложкой!
Он произнес это со всей пафосностью, на которую был способен, только вышло, то, что вышло. Многоязычный мир. А что поделать? Темные расы говорили каждый на своем языке, а сейчас им всем приходилось говорить на всеобщем, знание которого видимо хромало у некоторых, ну или их память подводила, не мудрено в таком-то возрасте.
— Ээээ… Кагар, ты знаешь, это не так говорится, — замялась Ирше, — ложка — это то, чем едят похлебки, супы, всякое такое. А постель — это ложе.
— Тогда как?
— Мужеложеца? — предположила воительница, разводя руками. На лице ее было недоумение. Кажется вопрос оскорбительного наименования женщины, предпочитающей мужчин ставил ее в тупик.
— Это уже ближе к лужице, — взвесив на языке скривился белоголовый.
Тот самый почти, что легендарный Кагар Темная тварь, сын Кагарин Белой смерти, мужчина воин нарьяма, страшный сон эльфов, ночная пугающая сказка для их детей у костров. И вот этот самый Кагар, скривил свое и без того, мягко говоря, не приятное лицо. И это было как-то до нельзя глупо. Где-то внутри принцесса почувствовала жуткое разочарование от происходящего, перемежеванное с неверием и желанием себя ущипнуть. Даже боль, немного, отступила в этот момент, показавшейся ей сном. Хотя разве могла она придумать то, что видела? Это ж что должно было случиться с ее воображением, чтобы вот так подвести свою обладательницу? Ужас ее народа был мелкорослым, уродливым существом! Ничего впечатляющего, ничего реально пугающего, ничего от чего бы тряслись поджилки. Он был каким-то до омерзения повседневным и обычным, просто очень отталкивающим и неприятным.
— А в чем проблема то? — подал голос Тордран. Вот уж он смотрелся точно куда эпичнее и кошмарнее Кагара. Огромный, просто громаднейший орк, на голову выше любого другого и в треть наверное шире, его шея была так велика, что бедро его сестры, которое было в обхвате массивнее всей Андунэль, было тоньше.
— Да знаешь… Ну, когда вот у людей того самого, — Ирше забавно изображала «это самое» ручищами, силясь объяснить брату, что именно хочет сказать, — с козами или овцами их скотоложцами называют, или если они между собой то, тогда мужеложцы, а у нас проблема в том чтобы сказать так, но про женщину!
— Погоди, как с козами? — Беднягу Тордрана аж передернуло с рыком. — Вы серьезно сейчас? Что правда с козами? Которых потом они же и едят? Ненавижу людей!
— Ой иди ты, — махнула на него рукой Ирше, — не на том сконцентрировался.
Но тут в разговор вступила еще одна женщина, и если Ирше носила копну длинных заплетённых волос, то эта орчиха была выбрита на голо:
— Мужелюбка? — предположила она.
— Да мы не про любовь, Рр’Юх, — усмехнулся Кагар.
— Тогда мужеебка! — честно исправилась бритая.
Нарьяма поднял руку совершая ей покачивающее движение, как бы сомневаясь и взвешивая выданное определение.
— Женщина, предпочитающая ублажаться членами, — в этой тишине фраза в конец взбешенной их несерьезным поведением Андунэль раздалась как-то особенно впечатляюще.
Они и правда бесили принцессу. Вот эти страшные существа, оставлявшие за собой горы трупов, убивающие всех без разбора, стоят и спорят о том, как позаковыристей оскорбить женщину, на месте ее же гибели. А во главе всего спора ее сын. И не малолетний недоумок, что самое обидное, а держащий в страхе почти весь мар двухтысячелетний воин, как-то раз чуть не лишивший жизни ее собственного отца.
Кагар щелкнул пальцами:
— Кто там утверждал, что эльфы то и оскорблять толком не умеют? Вот оно! Ни единого браного слова, а вышло крайне неприятно. Кагарин бы за один намек на свою любовь к членам обезглавила бы.
Нарьяма подошел и присел на корточки, так чтобы оказаться лицом к лицу с Андунэль. Он смотрел своими совершенно бесцветными глазами с широко раскрытым зрачком и мерзко улыбался. Такой некрасивой улыбки было еще поискать. Как спрашивается один живущий в маре смог собрать в своей внешности все недостатки своего народа? Ему не хватало роста. Он был излишне массивным. Ни легкостью, ни плавностью движений не обладал. Его череп был еще уже эльфийских, а черты на небольшом и сильно вытянутом лице были крупными, сами по отдельности они были даже ничего, и длинный нос, и объемные губы, и слегка раскосые глаза, но все вместе смотрелось более чем отталкивающе. К тому же бесцветная радужка глаз делала взгляд особенно тяжело переносимым.
— А теперь так же изящно замени его «ублюдка»?
Теперь принцессе стало страшно. В этих глазах напротив было пусто, даже вызова не было, ни пренебрежения, ни ненависти, ни каких сложных и сильных эмоций, а только секундный интерес. Она умрет очень быстро и легко, он даже не поморщится, не моргнет и это ровным счетом ничего не будет значить, потому что она в его глазах пустое место. Андунэль Анкалима пустым местом быть не привыкла, а потому она ударила, не физически, морально, но так чтобы со всей силы:
— Неудачный результат соития, совершенного по обоюдному принуждению сторон.
Его глаза расширились, улыбка померкла, взгляд в секунду остекленел, стал не видящим, он даже чуть назад отпрянул, разрывая установленную самим же связь взглядов, проиграл в свои же гляделки. Резко встал. Леди ожидала удара. Хоть ногой, хоть мечом. Хоть любым предметом мебели по спине. Поднять голову она уже была не в состоянии. Боль вернулась. Вместе с тяжелым вздохом. Она все еще смотрела прямо перед собой.
«Вот так и придет твой конец леди Андунэль, сообщившей Темной Твари, что он даже не ничто, а просто неудача, » — успела подумать про себя принцесса. Смаргивая подступающие к глазам слезы.
А потом раздался оглушительный смех. Леди вздрогнула.
— Кем бы не была твоя мать, рыжая, кто бы не был твой отец, но разрази меня гром, они явно старались не зря! Мое им почтение. Ты слышал ее, твое лордство? — он вернулся быстрым шагом к явно ничего не понимающему барону, выхватив у одного из орков факел и закинув его в очаг, — Вот так надо оскорблять, а своих ублюдков попридержи для себе подобных. И кстати про людей, Тордран, тащи сюда, вон того кучерявого. Он же тут самый главный, а все так, как будто не ради него мы все и собрались.
Серселена, со связанными за спиной руками поволокли к очагу. Андунэль очень хотелось посмотреть на гвардейцев, но ребра не позволяли повернуться. Она видела Галиона, и он был в порядке, но орки его побаивались и держали на виду. Остальных она не видела, и не знала, что с каждым из них.
— Смотри, лордство, это он вообще?
— А я откуда знаю, — огрызнулся барон, Андунэль не могла понять, почему при его трусливости, которую они явно ощущали пока гостили у него, сейчас он был так дерзок, создавалось впечатление, что за ним кто-то стоит. Кто непременно его сможет защитить. — Я в глаза не видел Серселена.
— Я видел! — голос раздался со стороны лестницы и в зал вошел человек в длинном черном плаще, — И это он!
— Ваше сиятельство! — воскликнул барон.
— Сэймур, — усмехнулся Дэекен, — а я так надеялся, что кто угодно, но не ты.
— Зря надеялся! — огрызнулся граф Сеймур, лорд Орэнхола.
— Да я вижу. Ну что ж я думал тебя не соблазнить прелестями Этнэ, но я готов признать я ошибся!
— Этнэ? О, Дэекен, ведь тебя считают умным человеком, — рассмеялся Сэймур, — ты серьезно? Старуха так сильно боится твоего…. Кого кстати? Двоюродного прадеда? Седьмая вода на киселе твое родство с каждой из сторон, но допустим, твоего родственника. Так вот Этнэ, так его боится, что не тронула бы волоса на твоей голове. Это все Лабран, мой дорогой герцог, ты все это время воюешь не с Этнэ, а с Лабраном. Правда он тебя соперником не считает.
— Какое мне дело, Сэймур, под кого ты лег? — герцог покрутил головой, — Увольте. Слушай нарьяма, раз уж я все равно умру, можно просьбу?
— Валяй. Но затыкать его не проси. Мне слишком нравятся подробности! — пожал плечами Кагар, удачно устроившийся подпирать каменную кладку очага. Замерз он что ли?
— Ты ж ничего не понимаешь в человеческих делах? — уточнил один из присутствующих орков, который и вовсе чудно устроился на лавке опираясь на свой здоровенный молот.
— Ничего не понимаю, — согласился нарьяма, — кто из них кто, кому родственник, и чем обязан, но ты ж погляди на них, пыжатся, что-то там выяснят, словами кидаются, это так увлекательно! Заражаешься их запалом.
— Рад развлечь вас, господин… — огрызнулся Сэймур.
— Кагар, Кагар, без господина можно, я привыкший, — отмахнулся он, — Ты давай не отвлекайся, вещай дальше, зачем ты недоимператора своего кучерявого, или кто он там, предал то? Чего тебе посули то? — потом как будто даже счастливо улыбнувшись, перевел взгляд на Дэекена. — А ты не волнуйся, твою просьбу потом выслушаю, и исполню, но сейчас прям золотое время твоего приятеля, пускай рисуется.
— Между прочим, я с вами разговаривать и вовсе не обязан. Орки должны были убить герцога Серселена, передать мне его голову, в подтверждение того, что дело сделано, и тогда Оплот и земли вокруг него перешли бы им. Нам нет дела до этого городишка. Империи будет чем заняться, хотя бы подавлением восставших в Речных землях. Но они зачем-то притащили вас Кагар, уж не представляю, насколько вы в курсе нашей сделки…
— Так Лабран пообещал тебе Речные Земли взамен моей головы? — рассмеялся герцог. — И ты настолько глуп, Сэймур, что поверил? Вы все верите в обещания Лабрана? Действительно Онотимо такой добряк по жизни, что простит оркам убийство его воинов, посланника и правнучатого племянника? Он будет терпеть попрание и унижение, а не пригонит сюда через перевал Тишины армию, вооруженную длинными луками и осадными машинами? Как вы, налетчики, собираетесь защищать крепость? Вас ничему не научили войны с Турманом Великим? Нарьяма, они могут и не помнить, но ты то в курсе? Ты же был там, — Кагар ему покивал, мол был, но отвечать явно не собирался. — Хорошо. Опустим этот момент, поверим в то, что Онотимо не горд, и он простит. А орки заживут счастливо и мирно в Оплоте. Но ты то Сэймур? Ты ведь в своих руках притащишь голову не кого-то там, а прямого потомка Турмана Великого. Ты ведь, именно ты, в глазах каждого будешь предателем, ради милости трона вступившим в заговор с нелюдями, с темными расами, против своего сюзерена. Тебя не примут нигде. Не то, что в Речных Землях, готовых сейчас к войне с Империей, ради надежды на поживу, которую ты у них отберешь, вместе с моей головой, а вообще нигде. Мою нетленную голову положат в усыпальницу королей, ведь я пока не в сговоре ни с кем, и не замышлял войны. Ведь сговора не доказать моим пребыванием в Оплоте. Я невинно убиенный. А ты мой убийца. Клятвопреступник. Знаешь, что с делает с тобой суд лордов? Тебя посадят на кол, мой дорогой друг, и выставят на всеобщее обозрение, будешь умирать мучительно и унизительно, а чтоб не смог и слова вымолвить отрежут язык, еще до суда. Или ты думал, что Лабран ради тебя обвинит Короля эльфов в заговоре против Аэда, чтобы усадить на трон меня? Ты правда думаешь, что Лабран так поступит? Или Аэд настолько уже не жилец, что умрет раньше твоего суда, а Лабран объявит тебя своим защитником? Ты труп… Я труп… Мы все тут трупы! И это разговоры мертвецов.
Сэймур дрогнул это было видно по его лицу, он побледнел моментом и даже осунулся.
— Хорош, ничего не скажешь, — подвела итог Ирше, — балаболка покруче Кагара. Я аж поверила и напугалась.
Орки разразились хохотом.
Сэймур вскинул голову и уставился сначала на Дэекена:
— Ставки уже сделаны, отступать некуда, — потом повернулся к Кагару, — мне все еще нужна его голова. Таков был уговор.
— Ну нужна, так нужна, — Кагар достал свой меч из ножен, тяжелое, добротное оружие. — Так в чем там была твоя просьба кучерявый? Сейчас самое время!
— Хвост мой отрежь, прежде чем голову рубить.
— Да не бойся, я одним ударом, — вроде как успокоительно произнес Кагар. — Мне волосы не помеха.
— Я-то верю, — улыбнулся герцог, — просто сделай. Это так сказать мои личные заморочки.
— А ну раз так, обязательно, — Кагар почти поравнялся с Сэймуром.
Андунэль с ее места было плохо видно, но она все же заранее зажмурила глаза, боясь, что увидит упавшую на пол голову герцога, но зато она услышала звук удара, вскрик барона, одобрительное улюлюкание орков, падение тела. Неужели Нарьяма не выполнил своего обещания.
— Когда решу тебя обезглавить, недоимператор, обязательно сначала срежу кудри, — закончил Кагар.
Принцесса не открывала глаз, слезы полились сквозь сомкнутые веки, она вообще не знала герцога, но почему-то ей казалось, что случилось что-то непоправимое, ужасное, что-то, что навсегда изменило весь мир, и глумливая фраза серокожего кошмара над телом Серселена была особенно отвратительной.
— Но… почему?
Своим ушам Андунэль не поверила. Она открыла глаза, на полу в луже растекающейся крови действительно лежало тело, а где-то, наверное, и голова, но не Дэекена, а Сэймура.
Дэекен стоял на ногах.
— Ты был прав, если ты умрешь, то все тут присутствующие трупы. Я не знаю ваших проблем и не понимаю вашей суеты. Но я знаю, что более гордого выродка нежели Лесной король мар не видывал. Умри ты, и забавы моей матушки здесь канут в забытие, она сожгла Ллаевоан, и всех, кто проживал в окрестностях, когда тут погибли мои сестры. Что будет с Оплотом и всеми нами после того, как гнев Эльфийского короля обрушиться на наши головы остается только гадать. Так что ты свободен. Ну относительно, конечно, выбор то у тебя не большой. Ты отправишься в Лес к своему… кто он там тебе, я не запомнил, и конечно же расскажешь, кто тебя предал, и как подставил. Думается помогать Империи Онотимо расхочет навсегда, зачем же гробить своих воинов возвращая земли тем, кто за его спиной строит такие козни? Так что мы получим то зачем пришли.
— А эльфы? — Дэекен кивнул в сторону пленных.
— А что с ними? Они добыча орков, думается мне с ними поступят так, как обычно поступают с пленными. Продадут на рынке Н’гьяра. Эльфы хорошее вложение денег. Если они нужны их королю или их семьям, то их выкупят, как и всегда. Что ж ты не знаешь как такие дела решаются?
— И девушку? — уточнил Дэекен.
— А чем она особенная? Или она ценнее нежели Луч Восхода? Ты мне скажи. Я передам Зурх’Кхает будет рад услышать такие подробности.
— Я вовсе не это…
— Ну да… Вали отсюда, кучерявый. И побыстрее. Рр’Юх, проводи нашего гостя до выхода. И пусть за ним дверь закроют надежно, чтоб вернуться не порывался.
Орчиха хмыкнув развязала руки герцогу.
— Пошли, дорогуша.
Герцог медленно пошел на выход из зала, растеряно обернувшись, ища кого-то взглядом.
— Ай, нет погоди, — остановил их Кагар. С пола под руку он поднял Менэльтора, только сейчас Андунэль увидела, что он жив, правда светлые волосы его справа и пол лица были в запекшейся крови. — Блондинку прихвати с собой, в качестве жеста моей доброй воли.
— Я никуда не пойду, — очень спокойно заявил Мэл.
— Еще как пойдешь, — рявкнул Кагар, — у меня нет никакого желания с тобой возиться.
— Я не уйду без леди Айры, отпускаешь меня, отпускай ее. Или я остаюсь.
— О… Рыжая, так тебя еще и зовут рыжей? — Кинул Кагар фразу леди, и вернулся к Мэлу, — И как ты собрался выбраться отсюда с женщиной, которая не может ни пойти, ни на закорках уехать? Она вся поломана, дурень.
— Я остаюсь…
— Менэльтор, — вмешалась Андунэль. Она говорила не просто по-эльфийски, она говорила на самом старом диалекте, который знала, и который, конечно, знал Мэл, потому что был обучен читать самые древние медицинские трактаты, — ты сейчас же уйдешь отсюда. Это мое желание. Иди!
— Твое желание — закон, — ответил ей несчастный эльф, и побрел к выходу. Его заметно пошатывало.
— Магр’Кох, составь компанию Рр’Юх. Она одна их двое. Не хорошо.
— Значит я одна, а их трое это хорошо по твоему? — рассмеялась орочья воительница.
— Магр’Кох, кажется, сегодня у тебя все-таки есть шанс! Она, кажется, в настроении, — крикнула им вслед Ирше, орки снова разразились хохотом.
Барон, сидел на полу, уткнувшись в свои руки лицом. Он кажется больше не чувствовал за своей спиной силу. Андунэль сидела на полу, и силилась не рыдать. Галион стоял, гордо вскинув голову. Ему больше ничего не оставалось. На полу все еще лежало обезглавленное тело Сэймура. А орки обсуждали так все-таки срастется или нет сегодня у Рр’Юх и Магр’Коха.
========== Темная сторона. ==========
На горизонте маячил рассвет. Кагар смотрел на догорающие в камине угли. Что-то не давало ему покоя. Что-то явно было не так. Нет, в общем все прошло точно по плану, и он ни в чем не сплоховал. Оплот они взяли. Недоимператор был схвачен, потом после ознакомления с планами его врагов отпущен. Эльфы в плену у орков, не у него. Значит и их никто не кинется отвоевывать силой, а просто как обычно выкупят. И все же, что-то было неправильно, только вот что именно он не понимал.
Кагар вообще не любил сложных и изощренных планов. Одно дело когда задание в том, чтобы принести голову кого-то определенного, другое, но не сильно в том, чтобы захватить город, там голов больше придется посносить, и все же цель и средства ее достижения ясны, и совершенно все иначе, в том положении, что он был теперь.
***
…ранее
— Мы тебя долго ждали в этот раз, — усмехнулась она, как ей повезло, что ее улыбка была материнской.
— Не моя вина, — он пожал плечами, — твоя посыльная заявила, что я не могу идти сюда в неподобающем виде.
Она окинула его взглядом.
— По-моему твой вид неподобающий теперь. Тебе не идет.
— Да-да. Конечно. Давай не станем устраивать словоблудия и просто сразу признаю, что я самый уродливый из всех ныне живущих нарьяма.
— Ныне живущих? — она рассмеялась.
— Да каких угодно, только почему тебя то это веселит?
Смеяться она перестала, и надула губы скривив их.
— Ты портишь мне развлечение. Опять! Пойдем со мной, у меня к тебе серьезный разговор.
Владычица Теней Луноокая Намарок встала с места и махнула рукой Кагару. Каждое ее движение казалось расслабленным и плавным, чуть замедленным, и от того каким-то особенно томными. Белоснежные волосы ее достигали поясницы, и были заплетены в сложную прическу, а платье, было черным, кое-где непристойно прозрачным. Была ли Намарок красивой Кагар никогда не задумывался, достаточно того, что она была Владычицей Теней. Но скорее всего не была. Уж точно не лицом. Зато тело ее было совершенным. Ей самую малость не хватало роста, зато доставало объемов и в груди, и в бедрах. Закаленное в боях тело было крепким. Под серой ровной кожей угадывался мышечный рельеф. Эти руки убивали не менее безжалостно чем Кагар, эти ноги пробегали не меньшие расстояния, а тело заковывалось в только лишь слегка более легкую броню. Пожелай Кагар ее убить, он не был уверен, что смог бы. Он был сильнее, безусловно, но она была искусным воином. Этот вопрос часто занимал Кагара, потому что ему часто хотелось прибить Намарок, но если убить ее мать он мог бы, то ее саму лишь при определенных условиях и везении. Они шли голубым коридором Висящего дворца. Голубым он был не из-за цвета стен или интерьеров, а из-за люминофорных светильников. Непосредственно эта часть замка освещалась именно голубой разновидностью смолы.
Кагар ожидал что они идут в зал советов, но она отвела его в святая святых. Комнату памяти. Большой сводчатый зал с множеством ниш в каждую из которых устанавливали статуи бывших Владычиц, их сестер, матерей, дочерей. Чтобы их потомки их помнили и чтили.
Не каждая Владычица теней дочь предыдущей Владычицы, не каждая Владычиуа мать последующей, они все были войнами, они сражались, и до того, как садились на престол и после, они гибли сами, гибли их дочери, гибли сестры. И потому зал был полон разных женских фигур. Только женских фигур. В центре круглого зала стояла великолепно выполненная статуя Шилок. У Шилок было лицо, и это лицо скрупулёзно передавалось в каждой из статуй богини.
Намарок подвела Кагар к каменному изваянию, сейчас стоявшему не в нише. Женщина высеченая в камне была при полном доспехе, в одной из рук держала шлем. Ее волосы были заплетены в косу, замотанную вокруг головы. У нее был знакомый профиль и еще более знакомая форма глаз. Хотя лицо казалось излишне грубым.
— Как она тебе? — спросила, улыбаясь Намарок.
— Обычно скульпторы льстят своим царственным моделям. Но тебя явно ущемили, — пожал плечами Кагар.
— Мы действительно так похожи? — вопрос прозвучал уже гораздо серьезнее.
И только сейчас Кагар обратил внимание на мраморный меч, в руках мраморной женщины. Это была копия его собственного меча. А значит перед ним было изваяние совсем не Намарок.
— Белая смерть? — уточнил он.
— Ты меня об этом спрашиваешь? Только ты и Тетрарх можете знать ее в лицо, ему я ее показывать не намерена. Узнаешь Кагарин?
— Я не помню ее лица, — честно признался он, — но она почти такая же как та, что стоит у меня. Я помню лишь, что всегда считал, что скульптор все же польстил ей.
— Так мы похожи.
— Я думаю не так чтобы очень сильно. Она была уродливее этой статуи, ты что и говорить посимпатичнее. Немного. К чему тебе ее статуя?
— Она моя, — пожала плечами Намарок, — она моя кровь, я ее кровь. Если мое место в этом зале. То и ее место в этом зале.
— У тебя была мать и была бабка, твои. Не думаю, что они были бы рады такому соседству, ведь если ты признаешь ее, то признаешь меня.
— Тебя я никогда не признаю, — резко развернулась Владычица, сложив руки на груди, — вот еще. Но все остальные давно уже все знают, и все признают. Если кто-то из моих потомков втащит сюда твою страшную рожу в камне, их право, я буду мертва, и мне до этого дела не будет!
— Так я тут для опознания? Ну если оно тебе нужно, это совершенно точно моя мать. А если тебе нужно мое разрешение на ее установку…
— Мне оно не нужно…
— Тогда что?
— Даэдрахир.
— Чего?
— Даэдрахир. Башня. Помнишь такую?Высокая. Черная… В темноте светится. Красивенько! — она выпучила на него свои лунные глаза, ровно такие же как у него, за таким же белыми длинными ресницами. Если и было что-то действительно красивого в потомках Белой смерти, то это чуть раскосые глаза, и белоснежные ресницы.
— Ты рехнулась?
— Ты давай-ка поаккуратней в выражениях. Я твоя Владычица, и ты жив до сих пор только последней волей моей матери. Не возьми она с меня обещание выслушивать тебя и полагаться на тебя, ты бы давно был мертв!
Он тяжело вздохнул, явно давая понять, что он думает по поводу всех ее слов.
— Я впервые в своей долгой жизни прощу тебя о помощи, так оправдай надежды моей матери и помоги мне! Я хочу оставить свой след в истории, и не как потерявшая Равнину Разнотравья, а такую как Она, — она ткнула в мраморную Кагарин, — отомстившая врагам, забравшая свое. Либо наше, либо ничье!
— Ты не на ту равняешься. От нее не осталось ничего, только я. Некому передать ее меч теперь. Ее наследие смерть. Мать твоей матери тоже была Великой. Я бы сказал Величайшей! Куда там Кагарин с ее Ллаевоан, против твоей бабки и Исхода. Но что она оставила твоей матери? И что она оставила тебе? Нас почти не осталось. Но вы помните их, и почитаете их. Зато твоя мать несмотря на то, что не имела громких побед удвоила число воительниц, только при ней был такой прирост народонаселения. Только при ней мы стали не вымирать, а возрождаться. Скажешь мне, что это не угодно Шилок? Скажи это матерям, которые не дождутся своих дочерей, и дочерей чьи матери не вернуться, Родам, в которых не останется ни одной воительницы ради твоей славы. Нас мало для такой войны.
— Моя мать повысила народонаселение не только за счет воительниц, но и за счет вас… Она настроила храмов, в каждом нужен был жрец. Больше мальчиков оставляли в живых.
— И? Чем больше нас, тем больше вас. Сколько сейчас новорожденных мальчиков на одну девочку? Трое? Ты не замечала, что, когда общее число мужчин больше их становиться двое. А то и один к одному. Природа пытается уравновесить нашу расу. Из ста детей сейчас всего двадцать пять девочек, во времена твоей матери их было пятьдесят. Оставь больше мальчиков в живых. Отдай приказ! Это в твоих силах, Тетрарх бессомненно устроит это, и в следующий Период восполнения ты увидишь больше воительниц.
— У меня нет ресурсов на такое количество жрецов и лекарей…
— Заставь их работать. Пускай учатся ремеслу. Куют. Обрабатывают камень. Добывают люминофор. Оставь войну и охоту женщинам, а все остальное им. Ты это можешь!
— У меня на это нет времени — она взвизгнула, но потом добавила, спокойно, — все это сможет моя дочь, Кагар. Не я.
Протянув ладонь, она дотронулась до его щеки. Рука была ледяная. Ее время ушло.
— Как давно?
— Прилично. Ты ведь не помнишь сколько мне лет, так?
— Нет, — он покрутил головой, — я не помню сколько лет мне.
— А как давно мир покинула моя мать скажешь?
— Девятьсот тридцать лет назад, — без сомнения ответил Кагар.
— Ну и прибавь двести лет между периодами, и сотню до конца Периода. Мне скоро тысяча двести. Мне пора. Уже ничего не радует мое сердце, уже ничего не держит в этом мире, кроме осознания того, что я не оставлю о себе никакой славы, кроме потери Земель. Ты обещал ей. И я прошу тебя.
Он снова вздохнул.
Кагар не любил Намарок, она была упрямой и прямолинейной, не унаследовав ни ума, ни проницательности своей матери, она властвовала силой и страхом. Он мог понять это, и даже уважать. Но ее неумение идти на компромисс, ее ограниченность и упертость его раздражали. Он не любил ее ровно на столько же на сколько любил ее мать. Манарин Полуночный Вой не была сильна в битвах, не была хороша в военном деле, для этого у нее был Кагар. Он сдерживал ее военно-начальниц. Он спасал ее армии и отряды от разгромов. Он защищал для нее Даэдрахир даже тогда, когда никто другой не мог. И когда она почувствовала, что ее время начинает ускользать, что она теряет реальность, она приняла решение родить дочь, не похожую на себя, сильную, решительную, смелую, такую, которой не нужен будет защитник, ни мужского, ни женского пола. Манарин родила Намарок, а в следующий Период восполнения покинула мар навсегда. Намарок полностью соответствовала ожиданиям матери, и от того правление Манарин оставила ей, а не старшей своей дочери. Сказать, чтобы старшая восприняла это спокойно было нельзя. Это было ожидаемо, а потому с Кагара было заранее взято обещание не оставлять Намарок, и служить ей так же, как он служил Манарин, ведь если бы нарьяма было бы такое понятие, он был ее отцом.
— Хорошо. Раз хочешь Даэдрахир, давай возьмем ее, как только Период восполнения будет окончен. Нам может хватить на это сил… или ты будешь последней Владычицей Теней и после некому будет сравнивать тебя с твоими предками.
— Кагар ты одновременно и недооцениваешь, и переоцениваешь меня. Я могу и не дожить до конца этого периода, он должен стать моим последним сезоном. Но я бы не стала просить о том, что не выполнимо. У Зувлок есть план, она будет командовать компанией. А ты обеспечишь ей поддержку. Соберешь орков. Они все равно никого так не уважают как тебя.
— Я бы поспорил. Все та же Зувлок, например.
— Они боятся ее больше, чем тебя, но уважают тебя куда больше. Ей не позволено давать Мак’Хаграт от имени ни одного племени, тебе от имени любого. Ты дашь ей силу. Она тебе мозги. Сейчас я пошлю за ней, и она введет тебя в курс нашего плана.
— Я понял.
— Не понял. Но не важно. Кагар, я скажу тебе это лишь единожды, сейчас. Поскольку это мое последнее желание, мой последний шанс увековечить себя, но об этом никто кроме тебя не знает, для всех это просто военная компания, ты сделаешь что угодно ради исполнения этого моего желания. Если нужно будет ты нарушишь приказы Зувлок, если так сложиться ситуация, ты убьешь ее. Ты не дашь ей не при каких обстоятельствах сорвать ее же план. А сейчас она может… Ну ты сам увидишь.
***
Зувлок выглядела ужасающе, хотя вот ее Кагар считал одной из красивейших женщин своего племени. Ее кожа была на много светлее, чем у Кагара и Намарок. Серебряная кожа. За нее и такие же светлые пепельные волосы ее называли Серебряной Ведьмой. Магии в Зувлок не было ни на йоту, просто она умела проворачивать такие сложные комбинации и планы, что казалось будто она предвидит ходы врагов, и знает будущее. Так вот сейчас серебряная кожа Зувлок казалась белой, а волосы просто грязными, что для нарьяма, как и для эльфов нонсенс и скорее уж отражение внутреннего состояния. Под ее глазами лежали черные синяки. На лбу и уголках губ залегли скорбные морщины.
— Паршиво выглядишь, командующая! — вместо приветствия бросил Кагар.
— О себе беспокойся, — огрызнулась та.
Остальные несколько прибывших в зал Советов были не нарьяма, двое орков и Зурх’Кхает, которого Кагар был действительно рад видеть.
— А ты тут какими судьбами, Зурх? — потянулся пожать когтистую гоблинскую руку, — Давно в Оре Орон?
— Пару дней. Твоя Владычица призвала, когда зовет Луноокая явишься с того света, — усмехнулся, слишком крепко пожимая Кагарскую руку, у того даже кости затрещали. Гоблины в этом плане жутко вредные, и руки пожимали так, как будто хотели их сломать и друзьям, и врагам. — Зувлок говорит будет воевать.
— Если командующая Нарьяма говорит, что будет война, значит так оно и будет. Но почему не зашел то?
— Ты ж знаешь. Тебя дома не застать, а твоя домоправительница…. Ну, нет спасибо.
Зувлок кашлянула:
— Может вы потом выясните свои личные отношения, а сейчас мы приступим к делу?
— Как госпожа командующая пожелает, — тут же елейным голосом заверил ее Зурх’Кхает.
— Начинай, — отдала приказ Намарок.
Зувлок отвесила ей поклон.
— Какое-то время назад Гава клана Костяного Рога, здесь от него его сын Магр’Кох, и Глава клана Бизоньего копыта здесь от него его первый налетчик Тордран получили послания от Лабрана сына Этнэ и дяди нынешнего Императора. Он предлагает им в обмен на убийство некого герцога Речных Земель Оплот и земли вокруг него.
— Чего? — недоуменно спросил Кагар.
— Того…. Да дядя нынешнего Императора вступает в связь с орками для того, чтобы убрать герцога речных Земель, потому что, когда Император умрет первым наследником за ним является герцог, а потом уже сам дядя Императора. Понял? — Зувлок говорила с Кагаром как с дебилом. Хотя Кагар был уверен, что половину из того, что она говорит тут не понимает никто. А вторую половину все понимают лишь частями.
— Так это политика? Нет, в ней я ничего не понимаю. И не хочу понимать. Но я не могу не заметить, что этот Дядя хитрый жмых. И считает вас парни, — Кагар кивнул оркам, — дураками. На что он надеется? На то. Что орки не знают, что от Раны до оплота сутки пути? Они возьмут Оплот порешат этого герцога. А их раз и на следующую ночь накроет Ранийский гарнизон.
— Знаешь, Лабран предусмотрел такую реакцию орков и сразу же дал обещание, что Северный флот покинет Рану, и даже заверил, что гарнизон из Оплота частично переведут в Рану, чтобы укрепить защиту порта.
— Они оставят Рану без защиты?
— Да, — Зувлок кивнула, — не совсем, конечно, но достаточно беззащитной. Если мы объединим племена орков, мы сможем взять Рану.
— Но флот всегда можно развернуть, — заметил гоблин.
— Скажи мне Зурх’Кхает, в открытом море тебе хватит сил разбить Северный флот?
Гоблин потер свои когтистые руки:
— О не сомневайся, командующая, в открытом море я смогу их разбить, но мне нужно время, чтобы собрать капитанов.
— У тебя оно есть. До Трок’ хаз. Достаточно? — Зувлок сложила руки в замок
— Да.
— Хорошо, значит Зурк разбивает флот, орки берут город в осаду. Но Рана может жить в осаде достаточно долго, были бы запасы, а взять ее сходу, мне кажется даже многотысячной армии не по силам. Если отворить ворота, дело другое. И даже это можно сделать, был бы мобильный отряд. Рана построена на фундаментах наших зданий, а из Даэдрахир можно было много куда попасть по подземным коммуникациям, но оркам там не развернуться, конечно, а гоблины, не бойцы на стенах, — Кагар покачал головой.
— Ты возьмешь Даэдрахир с орками, — сказал Зувлок, — а я открою тебе ворота в Рану.
— Интересно, — усмехнулся Кагар, — одна?
— Нет. Я могу собрать отряд из сотни воительниц, а может и больше.
— Зувлок, сейчас Период восполнения, я понимаю у тебя есть дочь, и ты можешь себе не рожать в этот период…
— Я уже родила, Кагар, в этом сезоне. Физически я уже в норме, могу воевать, могу убивать. Мое присутствие тут не нужно.
До Кагара наконец-то дошло происходящее. Внешний вид и состояние Зувлок были как раз последствием ее беременности и родов. Ее желание покинуть Оре Орон, тоже было следствием этого. Она родила. И видимо сына, которого ей даже не дали поддержать в руках. Не дали увидеть. Забрали и унесли. Уже навсегда. Смотреть как растут чужие дети, осознавая, что твоего собственного зарезали жреческим ножом в центральной зале Храма Шилок, да уж, она готова была и воевать, и убивать наверняка как никогда в жизни.
— И ты созовешь родивших в этом сезоне мальчиков, и тех, кто не рожал вообще, но имеет взрослых дочерей и готов идти воевать? Это ведь….Нарушение всех наших традиций!
— Ты никогда не был почитателем наших традиций, — заметила Владычица.
— Нет. Не был. Хорошо. Зувлок с воительницами откроет ворота, орки ворвутся в Рану, мы займем ее. Но что дальше? Я понимаю, что Империя, потеряв Северный флот не пошлет Южный в залив полумесяца. Однако, что им мешает собрать войска и осадить в Ране нас?
— Зима, — ответили одновременно обе серокожие женщины.
— То есть вы считаете, что мы сможем укрепиться в городе за зиму, и выдержим осаду весной. Сможем наладить поставку продовольствия летом. Переправить союзные нам племена не только орков, но и гоблинов, а также троллей, и дать серьезный бой под Раной Имперской армии. Согласен в этом есть смысл. Это выглядит реалистично. Но вас не смущает, что мы не берем в расчет самую сильную армию мара. Эльфов. С чего это Лесной король будет сидеть в лесу, пока мы будет захватывать земли его главного союзника? Почему вы думаете он не осадит нас в течение недели-двух после захвата Раны? Ему это под силу. А эльфы переживают холода прекрасно. Северные врата лучшее тому свидетельство.
— А это Кагар твоя не любимая политика, — Зувлок вздохнула, — скорее всего ты даже не вспомнишь кем была вторая жена Турмана Великого.
— Турман великая скотина, — огрызнулся один из орков, — какое кому дело до его жен?
— А такое что его второй женой была сестра Лесного короля. А их сын получил титул герцога Речных Земель. Лабран скрывая правду, просит у орков голову не просто герцога претендента на трон Империи, а Дэекена Серселена, Правнучатого племянника Онотимо, — с невероятным чувством превосходства продекламировала командующая нарьяма.
Совершенно осознанный звук «э» вырвался у Кагара.
— Не понимаешь? — Зувлок возмущенно вскинула руки.
— Нет.
— Орки должны схватить герцога, и обезглавить передав голову человеку от Лабран.
— Не тяни уже. Просто рассказывай, что придумала, — раздраженно бросил Кагар.
— Я с орками отправлюсь в Оплот, возьму в плен герцога Серселена, по данной нам информации он возможно встретиться с эльфами, как нам подают это действо, чтобы уговорить их примкнуть к восстанию, но это вопрос сомнительный, да и не важный. Разговорами вытащу правду из посланника Лабрана при герцоге, а потом отпущу его к Лесному королю в лес. Эльфов, если придется брать в плен надо бы оставлять в живых, и пускай орки поступают с ними как обычно с эльфийскими пленниками. Когда Онотимо узнает от герцога что Империя замыслила убить его родственника, то вряд ли поддержит Империю. Он накажет их, расторгнув с ними все союзы, а своих эльфов просто выкупит, через посредников.
— Мерзкая политика… — Кагар изобразил порыв тошноты.
Орки рассмеялись. Видимо они думали так же, как и Кагар.
Намарок сидела задумавшись, потирая подбородок, потом резко встала.
— Это сделает Кагар.
— Чего? — оба нарьяма встали вслед за своей Владычицей.
— В Оплот с орками отправиться Кагар. Он возьмет в плен герцога, и потом отпустит его. А ты Зувлок, тем временем будешь занята переправой нашей армии, через Льдянку. Посвяти его во все тонкости плана, вплоть до своих предположений. И еще я не желаю слушать жалоб ни одного из вас.
***
…теперь
Она проснулась, осознавая боль во всем теле, и буквально чувствуя на себе тяжелый взгляд. Стоило ей вздохнуть, чуть глубже, как из угла донеслось:
— Кто ты такая?
Этот голос принадлежал нарьяма Кагару, и все вчерашние события не были сном. К ее большому разочарованию.
— Доброе… вечер? — проявила она воспитанность, — Я спала, как убитая. Видимо на это и был рассчитан отвар. Который в меня влили орки. Ну что ж готова признать, на вкус оно мерзкое, но действует. А как спалось вам? Или вы так и просидели все время смотря на меня?
Он тяжело вздохнул:
— Я спросил не об этом. Я спросил кто ты такая!
— Меня зовут Айра, я невеста эльфийского посланника. Мы приехали с ним вместе потому, что не хотели разлучаться.
— Невеста говоришь? Ну да, конечно. То-то ты бросила возлюбленного умирать и поскакала во весь опор.
— Я испугалась, а страх, знаете ли, толкает на самые мерзкие поступки, — она даже не пыталась врать убедительно.
— Послушай, рыжая, я ведь и правда могу тебя убить. Даже оружие доставать не придется. Могу свернуть твою шею, или задушить. Все просто.
— Но ты не делаешь этого, потому что не знаешь кто я, и на сколько ценная добыча.
— Точно. К тому же угроза твоей жизни усмиряет лучшего эльфийского бойца, что я встречал, а это полезно. Но ты ведь в курсе, что есть разные способы получить ответы на мои вопросы. Ты можешь рассказать мне обо всем сама. И будешь права если так сделаешь. Или я могу добиться их силой. Ведь согласись, чтобы жить пальцы на руках и ногах тебе не нужны. Да что там…. Тебе и нога твоя чтобы жить не нужна.
Она сглотнула.
— Страшно? — Кагар улыбнулся, — Пускай этот твой страх толкнет тебя на умные поступки, даже если сама ты их посчитаешь мерзкими. Сегодня мы выдвигаемся. В Оплоте оставаться больше не за чем. Когда прибудем на место, придет время отвечать.
========== Первые сутки. ==========
Менэльтора вело из стороны в сторону, перед глазами все расплывалось, если бы Дэекен не вел бы его, то он бы, наверное, так и сидел бы сейчас возле выхода из башни, не зная, что делать. Порой даже самые смелые и умные люди теряются. Мэл же не был ни самым смелым, ни самым умным. Он же был красивым, как и говорил его брат, обычно этого хватало. Оказавшись за стенами города эльф просто не мог понять, что вообще делать дальше. Вроде бы надо героически спасать принцессу, и будь на его месте Сульмидир или Галион, они бы придумали бы план, как незаметно пробраться в город, узнать, где держат леди и вытащить ее оттуда. Только Мэл знал, что его любой такой план обречен на провал. Серокожему Кагару он не соперник. И чтобы не сказал нарьяма насчет того, что эльфы добыча орков, а приглядывать за ними будет он сам, если не дурак. Надежды на то, что Темная Тварь дурак разбивались о его возраст, две тысячи лет в постоянных войнах ни один дурак не выжил бы. Сунуться сейчас обратно, это было бы равносильно самоубийству. Для такого Менэльтор слишком уж рационально мыслил, но ведь и вернуться в Лес сейчас казалось не реальным. До Северных врат слишком долгий путь, придется останавливаться в городах и деревнях, денег платить за постой не было, а уж в компании герцога за головой которого охотятся, это превращалось в еще один самоубийственный поступок. Идти вдвоем через ущелье Тишины, третий способ самоубийства. Мэлу по его же суждениям нужно было выбирать, как получше, побыстрее, менее мучительно и без последствий для других умереть. Так себе выбор.
Однако ж видимо у герцога был свой взгляд на проблему и ее решения, он колебаться не позволил, стоило Мэлу только присесть на землю пряча лицо в ладони, его тут же одернули.
— Мэл, давай без драматизма, — герцог присел к нему, чтобы оказаться лицом к лицу, — вставай и пошли.
— Куда? Ты разве не понимаешь, что…
— Я все очень хорошо понимаю, — перебил его Серселен, — но согласись сесть и помереть под Колодезной башней Последнего Оплота самый нелепый способ из всех доступных, вставай давай, — он поднялся сам и протянул руку эльфу.
Мэл ухватившись за достаточно крупную руку встал. В герцоге так странно перемешивались эльфийские и человеческие черты. Рост явно был эльфийским, если присмотреться состояние и густота волос тоже, как и уши. А вот руки были крупными, человеческими, ладонь Мэла в Дэекеновской смотрелась, как женская, изящной и тонкой. А еще глаза, и как Мэлу раньше не пришло в голову, что у Дэна, принцессы, и даже короля глаза почти одинакового цвета, очень редкого как для людей, так и для эльфов, не карего, не желтого даже, а рыжего. У самого Мэла в его зеленых глазах были желтые и оранжевые вкрапления, делающие цвет еще более ярким, но у принцессы вся радужка была такой, и у Дэекена тоже, правда несколько бледнее.
— Как голова то, идти то сможешь? — спросил герцог, осматривая стоящего перед ним.
— Кружится, но идти смогу.
Этого было видимо достаточно. Мэл сразу не понял почему они не двинули в сторону переправы через Тинге, а взяли западнее вдоль Льдянки, но спрашивать не хотелось, видимо герцог знал, что собрался делать, и критиковать его план, не имея собственного Менэльтору казалось глупым. Сам не можешь ничего придумать, не мешай тому, кто может. Чужая уверенность в правильности решений, придавала како-то смысла действиям.
Через пару часов достаточно быстрого шага они оказались в небольшой деревне. Люди тут не спали, видимо отзвуки происходящего в Оплоте взволновали деревенских. Их встретили на окраине двое мужчин с вилами.
— Эй, стойте. Вы кто такие? С Праздника? Что там стряслось?
Слово взял герцог, рукой придержав Мэла за плечо.
— Я Дэн, остановился в доме вашего старосты, мы были на празднике Урожая, Оплот захватили орки.
— Как захватили? Совсем? Даже цитаделью? — один из сельчан притих, а вот второй явно взволновавшись разговорился, — Так что ж теперь будет то? Что будет?
— Отведите нас к старосте. Мы все расскажем.
Переглянувшись с приятелем молчаливый, кивнул идти за ним. Болтливый же остался дежурить со своими вилами, но явно в подавленном состоянии.
— А ты ж посланник да? — молчаливый все-таки задал вопрос обращаясь к Мэлу пока вел их.
— Да.
— Крепко тебе досталось? Весь в крови.
— Нет. Не так чтобы очень, просто получил по голове, — вздохнул эльф.
На этом расспросы и кончались, их проводили к большому амбару на окраине деревни. Там староста и самые уважаемые селяне обсуждали кому идти в Оплот и узнавать, что произошло в городе.
— У меня сын там на празднике, — кричала женщина, — дай я пойду, мы ж знать должны!
— Покуда мы не знаем, что там произошло нельзя туда. Ты ж подумай, колокола звонят, когда орки, и если те напали на город, то люди прячутся за стенами, а зачем спрячемся мы, когда за тобой сюда явятся налетчики? Надо ждать!
— Оплот пал, — громко заявил Дэекен, — орки в главном зале Цитадели. Барон и эльфы в плену, нам с посланником удалось уйти.
— Дэн, ты что ли? — староста встал. — Рассказывай подробно!
— Некогда подробно, староста. Люди, собирайте свои вещи, все что можете и уходите так быстро как сможете.
— Ты чего такое говоришь, наемник? Почем тебе знать, что нам делать то? — возмутились сельчане.
— Я герцог Речных Земель Дэекен Серселен, правнук Турмана Великого и сестры лесного короля леди Итариллэ. И вот что я скажу вам люди, орки пришли не грабить, они взяли город и хотят его удержать, мы с посланником сами слышали их план. Подумайте, если они и правда решили осесть в городе, то к ним явиться подкрепление, а вы как раз на пути от брода Льдянки до Оплота, через вас пойдут отряды налетчиков в город. И даже если они оставят вас в живых, то закрома и амбары перетрясут, а за ними явятся гарнизоны из Раны. Будь я на месте их командира, я бы тут устроил штаб, пока воины будут убиваться о стены Оплота, тут будет сидеть генерал, и жрать вашу еду, пить вашу воду, использовать ваши дома, как больничные палаты для раненных. Если вы и выживите до того, как Оплот вернут. То после останетесь с пустыми амбарами, и будете голодать до самой весны. Я скажу вам так, собирайте все что можно и уходите, сегодня же, и не в Рану, которая будет драть налоги со своих жителей в пользу армии, а в Центральные земли, куда-то дальше Крастии.
Люди замолчали, Мэл удивлялся, как быстро у Дэекена удается заставить толпу слушать его, а главное верить ему. И чем чернее предсказания герцога, тем охотнее в них вслушиваются. Однозначно он «видящий тени», его имя ему ну очень подходило.
— Посланник, он правда герцог? — староста все же на то и был избран своими соседями возглавлять их, что был внимательнее остальных, и видимо умнее, — Что скажешь? Дело говорит?
— Правда герцог, уверен, у него уши острые, — кивнул Менэльтор, — в остальном же я не специалист, не воин и слишком молод для реального опыта в таких вопросах, я не могу давать советы. Но если хотите взгляда на ситуацию от меня, с той стороны, в которой я что-то понимаю, там, где армия остается на долго там тиф и дизентерия, множество других заболеваний. Столько не мытых людей, столько отхожих ям, да еще и на холоде. Непременно будут вспышки заразы, это более чем опасно. Я бы увел отсюда всех детей пока есть время и возможность.
Мэл снял брошь, которой был подколот его воротник:
— Вы кажетесь мне честным человеком, — он помедлил, но брошь отдал старосте, — я верю, что вы честный человек. Она очень дорогая, камни драгоценные, добытые и ограненные гномами Небесного пика, ювелирная работа сделана на заказ, для меня мастером Эльмо, там есть клеймо. Продайте ее гномам, если наткнетесь на них. Сейчас ярмарки они должны быть в городах. Уверяю вас, ее купят за весьма не скромные средства, и вашим людям их должно хватить на какое-то время, сможете нанять что-то в городе, до весны, а там может быть и вернуться сюда будет можно.
— Благодарю, — староста даже поклонился Менэльтору, а брошечку завернул в платок, убрав карман.
Эльфу и правда хотелось верить в то, что ее используют для помощи этим несчастным людям, а не ради того, чтобы разбогател один староста. Он знал, что поступает правильно. Но все же брошь было жалко, как и многих других вещей, которых он лишился в этом путешествии. Хотя чего уж там жалеть о красивых вещах, если все равно жить осталось не так чтобы долго. Все же Мэлу не верилось, что они с Дэекеном до эльфийского леса доберутся.
Его светлость закончил разговор со старостой заявив ему, что собирается теперь с посланником к эльфийскому королю, чтобы рассказать о вероломном нападении орков. Но сначала должен пойти и забрать свои вещи, хотя коня пообещал старосте оставить. Раз они не едут верхом, подумал Мэл то их путь будет через ущелье Тишины. Ну если гоблины нападут на их след, то хотя бы умрут они быстро, гоблины церемониться не станут.
Женщина, просившаяся в Оплот, все еще не угомонилась, и рвалась узнать, что там с ее сыном сталось. Менэльтора ее слезы одновременно пугали и заставляли чувствовать себя виноватым. Он явно представил себе свою мать в таком же состоянии, если он не вернется, а еще леди Эльнве, которой сообщат что Оплот взяли орки. Сколько же времени пройдет пока пленников доставят на Н’гьяр, и их смогут выкупить. И все это время королевская чета не будет знать, что с их дочерью, жива ли она. А ведь, как и эта несчастная мать Онотимо мог бы от страха за дочь и не зная положения собрать армию, и двинуть на оплот спасть принцессу, и что тогда могло бы статься с леди Андунэль? Ведь король знать не знает про сговор с Империей, про нарьяму сидящего в городе, и про планы на пленников. Им с Дэекеном нужно было остаться в живых, ну хотя бы одному из них следовало, чтобы их Величества узнали, что произошло в Оплоте.
Жена старосты приняла их взволновано. Она расспрашивала, особенно не слушая, а только охая и ахая, но услыхав про возможный отъезд, распереживалась совершенно, стала бегать по дому соображая, что ей надо будет брать с собой, и даже всплакнула, чем совсем напугала своих детей. За это время Мэл успел умыться обработать свою рассеченную бровь тем, что нашлось у хозяйки и хоть немного привести в порядок одежду. Дэекен забрал свою дорожную сумку попросил что-нибудь из еды для них и оставил семье старосты свой кошелек. Видимо тоже считал. Что деньги ему уже не понадобятся, совсем. К радости, Мэла кроме самой сумки у него были еще лук со стрелами и отличный кинжал, то оружие что он не взял с собой направляясь на праздник и переговоры. Все лучше, чем идти совсем безоружными или брать у крестьян вилы. Представив себя отбивающимся от гоблинов вилами, с развивающимися волосами и горящими от гнева глазами, а потом красиво и трагично погибающим на эти вилы опершись, Мэл чуть не рассмеялся. Нелепее картинки в голову его не приходило никогда.
Хотя все-таки веревку он у старостихи выпросил.
— Зачем тебе веревка? — спросил эльфа Дэекен стоило им выйти из деревни, на улице уже рассвело, теперь они двигались медленнее, и в обратном направлении скрываясь от возможных наблюдателей в посадках.
— Мы же через ущелье Тишины пойдем?
— Если мы где и сможем пройти, то там. Возвращаться к Вратам долго, по дороге вы много, где останавливались, тебя могут узнать, и мы привлечем внимание, а мало ли кто еще из местных лордов в сговоре с Лабраном. Нас поймают и сделают вид, что мы погибли в Оплоте.
— Ты поэтому рассказал в деревне, что ты герцог и ты сбежал от орков? — вздохнул Мэл, у него все еще кружилась голова, да и видел он немного смазано, даже при свете дня.
— Нет, не совсем. Я подумал, что если от Сэймура не будет вестей сразу, то выясняя что же произошло люди Лабрана запросто смогут добраться до спасшихся бедолаг, и начать расспросы о моей персоне с помощью дознавателей, а это все малоприятно и редко какие люди способны пережить. А так до них быстро долетят слухи что герцог то сбежал и даже не один, с эльфийским посланником, а после побега и вовсе направился к эльфам в лес. Внимание Лабрана это должно отвлечь полностью на меня и эльфийского короля, думается мне он вполне сможет начать раскручивать теорию о моем предательстве и попытках захватить власть при живом еще Аэде. Но ты не ответил на вопрос, зачем тебе веревка?
— Для сна, тебе же нужно будет отдыхать? Или ты сможешь трое суток без сна на ногах провести?
— Не смогу, — Дэекен свел брови, — боюсь я и так долго без сна и отдыха. До ночи может и продержусь, а потом все.
— Ну вот значит я был прав. И нам хорошо бы успеть переправиться на восточный берег Тинге.
— А веревка то зачем?
— Увидишь.
***
Андунэль в самом прямом смысле погрузили в телегу с сундуками. Вот прямо как какое-нибудь ворованное добро завернутое в ворованный же гобелен. В сундуках были бароньи богатства. Сам же лорд Оплота болтался в петле на центральной площади, казнь совершили не орки, а горожане, которым захватчики его благородие отдали на растерзание. Захватив цитадель, как удалось узнать принцессе, развесивший уши и пытающейся выслушать хоть что-то полезное от болтающих вокруг нее, орки открыли все ворота выпуская тех, кто хотел уйти, люди в городе им были ни к чему. Правда, служителей Великого отпустили без золотых чаш и украшений алтарей. Богачей из района за стеной тоже перетрясли на наличие камней и желтого метала. А мастеровой люд оставили в покое. Кто-то действительно уходил, кто-то оставался потому как уходить было бесполезно, а умирать лучше дома, в собственной кузне или гончарной. В общем людей заложниками никто делать не собирался. Это удивляло принцессу. Ей казалось, что орки, захватив город прикроются мирными жителями от дальнейших осад. Не то, чтобы она была специалистом в военной тактике, но такое ей казалось наиболее мерзким и от того орки под командованием нарьяма непременно должны были сделать именно так.
Конечно, если бы принцесса разбиралась в орках лучше, она бы знала, что прикрыться слабыми против их законов чести. Так же точно и покойный ныне граф Сеймур, если бы чуть больше разбирался бы в этих самых законах, то понимал бы что участие в интригах и обмане против не подозревающих не в чести у этих огромных существ, зато любой замысливший подлость, вполне себе мог оказаться обманутым в ответ, это дозволялось. Правда для умных ходов орки всегда шли за советом к нарьяма. Вот уж где даже по их мнению был разгул бабьего коварства.
Груженные добром и эльфийской принцессой телеги двинулись по тракту на Запад. Их окружал орочий строй, который никогда не подразумевал верховых, и не только от того, что ни одна лошадь не утащит на своей спине такую махину, скорее уж переломиться, но и потому что в лошадях тут просто не было нужны. Орки были бескрайне выносливы, в этом они превосходили даже эльфов. Они могли бежать сутками, умели на ногах не только пить, но и есть, без сна и остановок они могли преодолевать такие расстояния, которые не снились другим разумным расам мара. Весь их жизненный уклад строился на этом.
Племена орков вели кочевой образ жизни, перегоняя свои скот по пастбищам из года в год они тренировались не знать усталости, учились есть и жить на бегу, не делать привалов неделями, сколько шло стадо, столько шли орки. Почти не имея в своей кормовой базе растительной пищи, орки питались в основном мясом. Еще на заре своего становления они освоили кочевое скотоводство и никогда не меняли жизненного уклада. Каждую весну племена и кланы покидали Священные Холмы и шли каждый своею дорогой, кто на север, кто на юг. У каждого был свой родовой путь, свои пастбищные земли, свои дороги, и они никогда не пересекались, иначе война. Зимой же почти все орки, возвращались на Священные Холмы, и так из года в год, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Были, конечно и самые Северные кланы. Которые на зиму в Холмы отправляли рожать женщин и пережидать зимы детей и стариков, а сами оставались на заснеженных пастбищах, но такие племена и содержали особенный скот, не нуждающийся в другой зимовке — северных оленей и даже мамонтов.
Когда-то оркам принадлежали не только пустоши, но и долина Разнотравья, там самые южные кланы пасли бизонов, и разводили гигантских кабанов, а потом эти земли заняли люди. Без этих пастбищ южные кланы вымирали, вместе со своими стадами, от них остались не многие, но самые сильные. К примеру, клан Бизоньего копыта, откуда были Ирше и Тордран. Силой их предки забрали для себя пастбища, потеснив северных пастухов пасущих зубров, и потому смогли выжить и продолжить свой род. Один из главных законов орков гласит: «выживает сильный, слабый умрет». И потому у орков вооружали всех, не делая исключения. Женщины могут защищать свое стадо не хуже мужчин, даже если налетчики, самые сильные из воинов клана, уходят на войну стадо и пастбища никогда не остаются без охраны. Лучшая жена та, которая защитит себя и детей даже если мужа не окажется рядом. Соответственно у орков ценились огромные, свирепые женщины. Средний орк на голову был выше среднего эльфа, примерно раза в три был шире в плечах, имел короткие относительно людских пропорций, но очень мускулистые ноги, длинные мощные руки, массивную грудь, и не очень большую голову, с широченной нижней челюстью. Будучи мясоедами, орки имели по паре острых клыков на каждой из челюстей, и если верхние не выдавались за губу, то нижние считались гордостью, и чем сильнее торчали вверх, тем мужественнее и красивее считался орк. Их всячески украшали, на них ковали кольца и делали узорчатые насечки. Ведь чем крепче зубы, тем крепче кости, а крепкие кости для орочей красоты были основой. Женщины отличались лишь наличием груди и ширенной таза, немного уступали в росте и размаху плеч. Зато в мышечной массе и рельефности они были вполне сопоставимы. Благодаря черному цвету крови, кожа орков имела темный холодный цвет, оттенка близкого к мокко или торфяному, светлее или темнее, толстая, плотная, настолько прочная, что даже рассечь ее мог не каждый. Под толстой кожей пролегала весьма хорошая прослойка жировых тканей, отчего орки не мерзли зимой, их тела выдерживали стойкие морозы, даже без особенного утепления одеждой. Орки могли при необходимости спать на снегу купаться в северных реках, даже когда на них вставал лед. Конечно, в самые лютые морозы они все же предпочитали греться у костров и очагов, но то, что люди считали холодной осенью, орки воспринимали приятной погодой. Наоборот же в действительно южных регионах мара, таких которыми, к примеру были Речные земли, орку было бы не комфортно и излишне жарко.
Сонцеликая Ирше сопровождающая теперь телегу, в которой везли Андунэль была истинной красавицей своего народа, огромная, с широченными бедрами, мощными мускулистыми руками, белыми длинными клыками, красиво загибающимися к короткому и плоскому носу. Густая шевелюра Ирше была непослушной, жесткой, как и у всех орков, оттого заплетённая в косы, и украшенная костяными, каменными и деревянными бусинами. На мощной шее орчихи красовалось ожерелье из клыков диких зверей, видимо тех, кто пробовал охотиться на стадо ее клана. Ни золотых, ни серебряных украшений орки не носили. Мало кто знал, что все их золото хранилось на Холмах, а серебро шло на покупку нового золота. Все изображения солнца и огня в своих ритуальных и клановых постройках орки покрывали золотом, или из золота лили. Чем больше солнце перед клановым шатром, тем явно сильнее и воинственнее клан.
Так вот через пол часа скучной и нудной дороги эта невероятная красавица постучала по борту телеги и весьма неженственным голосом позвала принцессу:
— Рыжая, ты там спишь что ли? Не спи! Скучно же. Давай поговорим.
— И, о чем нам говорить, орк? — отозвалась Андунэль.
— Ну не знаю… Но ведь нам девочкам всегда найдется, что обсудить. Например, что обсуждают женщины твоего народа? Я, кстати, впервые вижу эльфийку.
— Погоду, обсуждают. Как ты считаешь, сейчас хорошая погода? — Андунэль бесседу поддержала не от желания поговорить, просто потому что больше ничего не могла. На деле ей было очень страшно, и как многие, она этот страх сейчас просто заговаривала, отвлекаясь хотя бы немного, от мрачности своих мыслей.
— Хм… ну так тепло и дождя нет, значит хорошая.
— Да, и дорога весьма приличная почти не трясет, — заметила Андунэль, — у вас, наверное, не кладут дороги?
— Да ты чего, портить такую землю каменной кладкой, тут на протяжении этого каменного чуда запросто могли бы кормиться сотни и десятки голов стада.
— Вот и у нас не кладут, чтобы не пересекать охотничьи тропы зверей, не нарушать естественной среды леса.
— А каменные дома?
— Да это есть, в горах и предгорьях, столица же не каменная, она в кронах деревьев.
— Что как птичьи гнезда что ли? — орчиха почесала затылок, явно ее воображения не хватало для того, чтобы представить город на деревьях.
— Ну нет, — принцессу это даже повеселило, — это дома, даже с окнами, дверями, крышами, просто мы умеем это делать, не вредя деревьям.
— Значит, как улья? Расскажешь?
— Нет, а то мало ли тебе так понравится, и ты решишь налететь в мой город, налетчица?
— Я разве похожа на сумасшедшую, чтоб лезть на дерево в эльфийский улей? — тут уже рассмеялась орчиха.
— А вы действительно живете в шатрах из бычей кожи крытых шкурами?
— Не живем, а зимуем, летом мы шкурами ничего не укрываем, да и под дождем они намокнут и сгниют. Так что летние шатры у нас легче, и мы их переносим со стоянки на стоянку, это удобно. Если ты решишь жить в шатре, вместо своего странного дома на дереве, так уж и быть я посоветую тебе, где взять хорошие шкуры, на полог, — усмехнулась Ирше, — может ты даже сможешь и из шкур гнездо свить, кто ж вас разберет.
— И какие шкуры ты советуешь?
— Как какие? Бизонью кожу на шатер, а мамонтовую на полог. Бизонью бери у нас, а мамонтовую надо брать у Бивнезубов, она у них самая крепкая, и еще они ее выделывают так, чтоб не воняла. Глядишь построишь себе приличный шатер и даже мужа найдешь получше и поздоровее тех, что у нас в плену. Малахольные они какие-то.
— Они все живы? — неуверенно и тихо спросила Андунэль.
— Да уж все живы, не шепчи так, просто кое-кому шкуру сильно повредили, но ты не бойся, вы ж живучие, вам если голову не снес или в сердце не попал вы ж выживаете…
***
Уже за темно Мэл и Дэекен перебрались через реку Тинге и оказались в лесу у подножия Черных гор, высившихся неприступной стеной над хвойной полосой леса. И хотя этот лес был за границей Сумеречного, тут все же встречались растения с люминофором, так Мэл указал Дэекену на светящийся мох, он конечно был бледной тенью того, что Мэл видел в прошлое свое путешествие через ущелье Тишины, но сейчас проходить ближе к границам территорий нарьяма было очень опасно. Чуть дальше заходя под сень деревьев им встретились и грибы, так же бледно светящиеся призрачным зеленоватым светом.
— Привал? — спросил эльф, замечая, что его спутник начал спотыкаться и явно сильно замедлился.
— Да, мне нужен отдых, — рухнул на упавшее дерево герцог, — неужели ты не устал, Менэльтор? Ты вовсе не выглядишь воином закаленным в боях и тренировках.
— А я и не воин, — пробормотал Мэл обходя кругом то одно дерево, то другое, — во-первых, мне всего пятьдесят семь и еще рановато воевать, во-вторых, я, как ты сам мне напомнил дитя Ивэ, мне и не нужно быть совсем уж закаленным, я другим ценен, а в третьих… Ты залезешь вот на этот кедр?
Дэекен подошел и осмотрел дерево:
— Ну залезу, — сощурился на один глаз.
— И чего тогда на меня смотрите ваша светлость, полезайте вперёд, а я за вами.
— Зачем это? — недоумение в голосе Дэекена Мэла только веселило.
— Как зачем, мой господин? Спать, конечно.
— Спать? На дереве?
— Как истинный эльф по крови, — отчеканил Мэл.
— Но… — Дэекен растерялся. — Подожди, я же не умею спать на дереве. Я рухну и сверну себе шею. Нет, Менэльтор, не заставишь.
— Ну вы же хотели знать зачем мне веревка, господин герцог, так вот для вас. Я привяжу тебя к дереву, и никуда ты не упадешь. На самом деле ночевать на земле не безопасно. Тут не только гоблины водятся, и не только пограничный патруль нарьяма может нас найти, но и дикие звери. Поэтому ваша светлость, давайте-ка наверх.
Дэекен тяжело вздохнул, осмотрелся еще раз вокруг и бурча, что-то про странных эльфов, со странными фантазиями и наклонностями, полез наверх. Мэл с невероятной для герцога скоростью и легкостью последовал за ним.
— Хватит? — спросил Ден оказавшись в метрах трех от земли.
Когда эльф был удовлетворен высотой, и крепостью ветви он подал руку отстающему Дэекену и помог подняться.
— Мне тут даже сидеть страшно, — ворчал кудрявый герцог, пока Мэл доставал веревку, и думал о том, как ему надежнее привязать спутника к стволу.
— Тогда я не представляю, как ты сможешь ходить по мостам в Карас Сильме, знаешь многие из них навесные, и при сильном ветре их качает, а высота там такая, что это просто ерунда.
— Прекрати меня заранее пугать.
— Как прикажете, ваша светлость, — пожал плечами, Мэл и перешагнул на другую ветвь, при этом та на которой сидел Дэекен легко спружинила, но герцогу хватило, чтобы до смерти перепугаться.
— Слушай, кончай паясничать, и не качай мою ветвь! Лучше привязывай меня скорее, пока я не упал, еще до того, как уснуть.
Мэл только хмыкнул, но за работу принялся. Одной частью выданной ему веревки он перевязал герцога через торс, крест на крест, приматывая к стволу, лазая с ветви на ветвь, а второй связывая ему ноги, и их примотал к той ветви на которой сидел герцог.
— Что за странный способ такой? — поинтересовался Дэекен, слегка поерзав и убедившись, что теперь уж точно не соскользнет вниз.
— Ну… вообще так самых мелких учат ночевать в ветвях. Сначала приматывая вот так, потом только за туловище, потом одной петлей, и в итоге ты сможешь обходиться без вот этого всего.
— Жестко как-то, а вдруг ты не очень научился и упадешь?
— Ну обычно учат все же на деревьях пониже, но я падал и не раз, так что ничего страшного.
— Я бы так не сказал. Кстати, ты ведь хорошо видишь и в даль, и в темноте, ты ведь разглядел что там за движение по тракту от оплота?
— Сейчас немного смазано, но разглядел… Это орки, строем и с телегами. Наверное, собрались переправить награбленное на свои территории, — печально вздохнул Мэл, — и пленных тоже.
— Ты видишь брод Льдянки отсюда? — не унимался Дэн, его что-то смущало, что-то не давало покоя. Оплот был какой-то мелкой ерундой. Он до сих пор не мог понять зачем столько риска, если целью орков был Оплот. Ну просто не логично и не сходилось. А заранее считать, что враг туп и не логичен, это значит недооценивать противника, пусть он и орк.
— Отсюда нет, но если залезть повыше, то вероятно я смогу увидеть и его.
— Лезь.
— А тебе одному то тут не страшно будет? — даже по голосу слышно было что Мэл над его светлостью издевается.
— Лезь говорю. Посмотри, что там творится.
Мэл тяжело вздохнул, но вверх полез, совершенно скрываясь от глаз Дэекена, а когда вернулся, тому показалось что его голос слишком взволнован.
— Знаешь, тебе, наверное, часто говорят, что ты полностью оправдываешь свое имя. Твои пессимистические ожидания и предсказания почему-то сбываются. Через Льдянку переходит армия в десятки раз превышающая ту, что была в Оплоте, это уже не несколько кланов. Это будто бы все налетчики орков. Зачем их столько согнали? Защищать Оплот?
Дэекен потер переносицу глубокомысленно мыча, это может и был какой-то внутренний монолог, но Мэл не понял, хорошо хоть Серселен удосужился перевести:
— Они скорее всего будут брать Рану, Мэл. А Оплот — это не более чем маневр, для того чтобы с помощью меня рассорить Империю и Эльфийского короля. Иначе в этом мало смысла.
***
Нарьяма Кагар стоял в пустом темном доме деревни в двух часах пешего пути от Оплота. Жители покинули деревню забрав с собой почти все свои запасы, побросав опустошённые амбары, и даже не заколотив ставни и двери на своих домах. По всему видно было что собирались жители впопыхах. В этом конкретном доме на полу валялись глиняные осколки, явно хозяйка, собираясь роняла что-то из утвари на пол. Из развороченной кладовки видимо вытаскивали мешки с мукой и крупами, а вот не успевший высохнуть вылущенный горох и фасоль, так и оставили. Как и кое-какую одежду. Все одеяла из дома явно забрали. И возможно тут даже была перьевая подушка, чуть прохудившаяся, наверное, для ребенка, потому что перья попадались на глаза Кагару.
«Умные люди, — подумал про себя Наряма, переходя из комнаты в комнату, — вовремя ушли».
Останься в этой деревне жители и сейчас бы тут была бойня, орки бы угоняли их скот и забирали бы припасы, жители бы наверняка кидались не отдавать последнюю кормилицу корову или курицу. И пошло бы поехало. Кровавое колесо рока, как любят петь поэты в ужасных песнях о деяниях Темной твари, не всегда точных, а часто выдуманных от первой до последней строчки. Нет, Кагар убивал сотнями, но вот детей не ел никогда. Почему-то приписывание ему поедания детей его особенно задевало. Но хоть про эту деревню песен не сложат, потому что есть тут было уже некого. Кагар отдал приказ обыскать постройки, забрать все что не успели вывести с собой жители, в том числе изловить всех брошенных кур, и можно двигаться дальше.
В единственной спальне на полу возле выпотрошенного сундучка Кагар заметил то, что ну никак не могло быть в доме простых крестьян, тонкой работы кошель, на шелковых тесемках. Ясное дело эльфийский. Он подобрал его, и осмотрев заметил вышитый вензель. Такой Кагар уже видел. И навсегда запомнил. Сложно забыть наконечник копья, которым, когда-то не так чтобы очень, но все же давно, тебя почти что убил эльфийский принц, а нынче эльфийский король. «Неужто тут побывал наследничек рыжего выродка, если такой вообще имеется. Интересно, сам то небось в папашу рыжий… или… — догадка молнией поразила его не слишком выдающийся ум, — Да неужели же?»
«Хорошо ли это, плохо ли, я не знаю. Знаю лишь, что это важно.»
Действительно же важно.
========== Вторые сутки ==========
Его светлость проснулся насмерть затекший, достаточно сильно замерший, а главное особенно не выспавшийся и от того, как он сам себе объяснял, жутко злой. Сам того не желая, он вылил на Мэла столько неведомо откуда взявшегося дерьма, сколько не каждый его слуга видывал за все свое время службы у герцога. Но Менэльтору было хоть бы что, оскорбления отскакивали от него, как камешки, пущенные из рогатки от крепкой каменной кладки, ровным счетом, не нанося никаких повреждений, а иногда и больно рикошетя в самого стрелявшего. Над замечаниями, что только идиот может выбрать такой способ ночевки, Мэл смеялся, и отвечал, что в следующий раз в подобных обстоятельствах запасется не веревкой, а периной для его светлости. На хамские заявления, что в следующий раз, если таковой и произойдет, герцог предпочтет любого другого попутчика, пополезнее Менэльтора, тот лишь строил скорбную мину и наиграно вздыхал, что мол я ничтожный разочаровал почтенного Серселена и длинная жизнь моя теперь превратиться в жалкое существование, без ослепительного сияния потомка двух великих венценосных родов.
Ослепительное сияние. Именно оно и было на самом деле главным раздражающим фактором сегодняшнего утра герцога, в чем он сам признаваться отказывался. На самом то деле только открыв глаза он поймал ослепительный солнечный блик, который запутался и застрял в золотом локоне эльфа. «Как муха в паутине», — зло подумал про себя Дэекен, всячески вытесняя этой неприятной метафорой из головы более поэтические и красивые сравнения. Второй раз ослепнуть, вернее потерять обоняние пришлось в момент спуска с дерева. Ватные с ночи на дереве руки и ноги делали Дэекена неловким и неповоротливым, а потому без помощи пресловутого Брата Небес, как переводилось эльфийское имя Мела на всеобщий язык, он бы скорее всего рухнул мешком вниз, так что помощь пришлось принимать не смотря на вопли уязвленной гордости. Совсем уж обидно вышло, что почти оказавшись на земле, герцог все же рухнул, не с высока, а потому приземление не должно было нанести ему серьезный физический ущерб, однако нанесло ущерб моральный, почти губительный, ведь приземлился он в объятия тонкого, звонкого и натянутого самой прочной струной Менэльтора Настадренона. Гордость отпрыска двух венценосных семейств корчилась от невыносимых страданий выворачиваемая на изнанку, она уже даже не кричала, зато длинный вздернутый нос уловил нечто такое, после чего решил, всячески потерять способности обонять. Кто вообще может так пахнуть, после вечерних танцев у костра, ночной битвы и пленения толпой оркских налетчиков, после дня пешего пути по пересеченной местности и ночёвки на дереве? Тонкий запах растертой на пальцах зелени, теплый, обволакивающий прогретой солнцем древесной смолы, сладковато-яблочный до слюноотделения аромат свежего древесного спила, эта смесь ароматов не била в нос, она туда закрадывалась со вздохом и не покидала на выдохе, оставляя неизгладимое впечатление на каждом чувствительном рецепторе. Это не был запах присущий любому эльфу, Дэекен помнил аромат кожи и волос Итариллэ, она пахла цветами и свежей речной водой, это были его детские воспоминания, сладкие и прекрасные, но все же совершенно не такие. Сегодняшние же стоили того, чтобы перестать дышать навсегда, все равно никогда больше ничего подобного услышать было бы не возможно. И это раздражало.
— Да прекрати ты, — Дэекен оттолкнул эльфа, со всей силы пихнув в грудь, и выпрямился во весь рост.
Не спасало.
Он привык выпрямляться, вскидывая голову, и становиться выше всех, кто его окружал, краше, легче, быстрее, сильнее… умнее. Исключая последнее, сейчас Менэльтор сходу делал беднягу герцога по каждому из этих пунктов. А ведь еще были солнце в волосах, идеальность фарфоровой кожи, непередаваемая яркость глаз… И чего ради спрашивается всемилостивая Ивэ так одарила своих детей? Тогда как Великие так пожадничали с дарами, заставив людей всю вечность существования этого мира вздыхать завистливо в спины эльфам?
«Тьфу ты, — мысленно сплюнул Серселен, свои до омерзения слащавые мысли, — и ведь потянуло же на философствования о тщетности распределения внешних данных среди ныне живущих народов в дне пути от ущелья Тишины. Ну очень вовремя. Молодец, твоя светлость, нашел, о чем печалиться.»
— Ну извини, — пожал плечами Мэл, даже не представляя какая муха, кроме недосыпа и неудобства герцога сегодня покусала.
Наспех и в молчании перекусив, из захваченного у жены старосты провианта, они двинули дальше. Теперь их путь пролегал в горы.
Ближе к полудню молчаливого пути Дэекен сдался.
— Мэл, слушай, я не хотел быть такой задницей с утра, просто, это слишком ранние для меня побудки, да и видеть кого-то столь бодрого и свежего… ну немного раздражительно не бери в голову.
— А я и не беру, — идущий чуть впереди эльф развернулся к нему в пол оборота и улыбнулся, — просто стараюсь не лезть под горячую руку. Теперь и вовсе буду знать, что примерно к полудню, — Мэл указал пальцем на солнце, — ты снова становишься человеком.
— В каком плане? — недоуменно уставился на него снова самую малость ослепленный сияющей улыбкой герцог.
— В том самом, что после пробуждения и до полудня, ты видимо, под действием страшного проклятия от злой волшебницы, утром ты превращаешься в капризное чудовище, но после полудня чары ослабевают, до следующего утра.
Мэлу вовсе не было весело, просто он старался держаться и не делать из ничего проблем. Их и так кругом было слишком много, чтобы еще и принимать капризы своего спутника близко к сердцу. Ну вел себя Серселен как ребенок, да и ладно с ним. Куда важнее, что этот самый Серселен сейчас был единственным оправданием Мэла, перед своей собственной совестью. Он оставил принцессу в плену у орков, даже не решился погибнуть спасая ее, и теперь все чем мог оправдать такое свое поведение, это сопроводить герцога к эльфийскому королю с информацией о происходящем в Оплоте и теперь уже видимо и Ране. Это было важно и нужно, чтобы кто-то более смелый и решительный смог бы ту самую принцессу спасти.
— Господин достопочтенный эльф, я, кажется, хочу сделать вам предложение, — высокопарно заявил Дэекен.
— И какое же, ваша светлость? — подыгрывая ему заинтересовался эльф.
— Деловое. Видите ли за все годы моей жизни, никто не мог так искренне, как вы сейчас оправдывать мои, ну не недостатки, конечно, а особенности. Это подкупает. И раз уж в свете последних событий я, кажется, остался без поверенного, буквально без правой руки, да и вообще видимо без особенных соратников, и как бы не без земель, то мне хочется предложить это место вам. Будете придумывать оправдания моим не всегда разумным поступкам. Ну например, с вас подсказка, как мне оправдать свою безумную вылазку в оплот перед теми аристократами, что сохраняют верность своей клятве мне.
— Ммм, — помычал Мэл, — вы всегда можете сказать, что принимали это решение утром! Ну или обвинить во всем вашу эльфийскую кровь, мол тоска и инстинкты погнали в леса, но до этого крюком в Оплот, потому что кровь просилась в ущелье Тишины. Такие дела. Мне кажется, ваши аристократы не смогут судить о том, куда именно и как именно толкает тоска и эльфийские инстинкты, правда же? А в качестве контрольного выстрела, расскажите им, что даже спали на дереве! И не по собственному разумению, а все по зову крови.
— Ты однозначно принят! — покачал головой Дэекен, — Даже если не захочешь, все равно заставлю на меня работать, потому что такого правдоподобного абсурда я никогда еще не слышал.
— Мда, вот что-что, а абсурд и чушь я могу нести сутками. Другое дело, если нужно что-то умное, то вам придется найти себе еще и левую руку, а может сразу и ногу.
— Для чего-то умного у меня есть я.
— Скромненько так, ничего не скажешь.
— А я никогда и не говорил, что скромность входит в число моих добродетелей, никогда и никому. И знаешь несмотря на весь свой ум, я никак не могу понять, как Сеймур узнал, что я еду именно в Оплот, а не куда-то еще. Прочесть письмо, которое написал мне Его Величество он просто не мог, а соответственно, тут что-то другое. Расскажи мне, как у вас собирают посольства, есть ли кто-то при дворе, кто отвечает за такие вещи?
— Ну… Кроме Их Величеств и Ее Высочества? — Мэл задумался.
— Нет, ты можешь не выкидывать их из круга подозреваемых, если считаешь, что король или королева давно мечтали отдать свою единственную дочь оркам, или сама принцесса таким экзотическим способом решила покинуть мать с отцом, тогда оставляй их.
— Я понимаю, что ты шутишь, но ирония тут лишняя, — нахмурил светлые брови эльф, — принцесса не простая женщина, не спорю, но она бы никогда так не поступила бы со своими родителями, а они ее очень сильно любят. И я даже не представляю, что будет с ними, когда они узнают, что их дочь стала военным трофеем.
— Кстати Мэл, когда они узнают, что произошло в Оплоте? — Дэекен видел, как смурнеет Менэльтор, как тяжело ему даются мысли о оставленной принцессе и ее дальнейшей судьбе, и хотя ответов на свои вопросы он не получил, все же решил тему повернуть в другое русло.
— Скорее всего наблюдательные посты с Черных высот вчера ночью, как и мы видели передвижения армии орков, даже если они не смогли засечь самого захвата Оплота, то теперь уж точно в курсе того, что орки оттуда вышли и объединились со своими у брода через Льдянку.
— И что они будут делать?
— Отправят двух гонцов, одного в Карас Сильмэ, Его Величеству и в генеральский штаб, второго на заставу. По сути, с заставы сразу же отрядят разведчиков в Оплот, зная, что там наши, ну то есть мы. Я не специалист в таких делах, знаю, как взаимодействуют заставы, посты и Врата в Черных горах только со слов брата, но мне кажется, они должны попробовать перейти горы тут, через ущелье, это ведь самая короткая дорога к городу. Раньше же тут тоже был наблюдательный пост, но из-за близости границы с Сумеречным лесом он так часто подвергался нападению, что его решили просто оставить, смысла в нем было мало, зато постоянная бойня. Один раз даже сам Онотимо там чуть и не погиб, взятый в окружение гоблинами и нарьяма. Вот выбравшись оттуда он и решил, что нет смысла держать там воинов, ради не самой безопасной дороги через ущелье, которой пользуются раз в год.
— Слушай, а если с наблюдательного поста все же засекли нападение на Оплот, то, как скоро гонец достигнет Карас Сильмэ?
— Полагаю в таком случае завтра днем Его Величество уже будет в курсе случившегося, но в любом случае послезавтра он получит плохие вести.
— А разведчики?
— Если на постах засекли нападение, то нас с тобой могут встретить на выходе из ущелья. Мы войдем в него завтра утром. Грубо говоря почти с рассветом, и будем идти так быстро, как сможем, надеясь выйти до заката. Сейчас уже день короче, вот весной и летом светлого дня хватает, чтобы пересечь ущелье, а сейчас не знаю. Но ночью оно опаснее, чем днем в сотни раз. Если днем нас засекут гоблины, из своих смотровых пещер, то шансы оторваться и выжить под обстрелом у нас будут, днем они не полезут на улицу, ради двух заблудших, а вот ночью нас уже не отпустят. Но даже выйдя из ущелья все еще останется большой шанс нарваться на отряд гоблинов, как раз, так и вышло в прошлый мой проход тут. Это было лето, мы вышли рано, достаточно бодро ущелье прошли, но к закату на другой стороне сделали привал, и попались. Хорошо, что отряд гоблинов был не велик, запас стрел у нас был хороший, да и Сульмидир стрелок куда лучше меня, не говоря уже о том, что третий наш спутник был на много опаснее и сильнее, чем мы с Сульмидиром вместе взятые. В общем нам очень повезло, что мы отбились. Так что, в этот раз оказавшись по ту сторону гор, никакого привала не будет пока мы не спустимся в долину, и если ты не сможешь идти, Дэекен, то поползешь, понимаешь? Эта ночь будет единственным твоим шансом выспаться и отдохнуть, после уже только в Карас Сильмэ сон будет полноценным. Если мы преодолеем горы и спустимся в долину, то и это не значит, что мы будем отдыхать, привалы будут короткие, я хочу добраться домой как можно быстрее. То, что мы знаем должен узнать и Его Величество.
— Мы сможем как-то увидеть или засечь разведчиков, которые направятся в Оплот?
— Нет. Эльфийского разведчика нельзя увидеть, даже если он будет стоять у тебя за спиной, на то он и заточен. Многие считают, что я тихо хожу, так вот я на самом деле слон в посудной лавке по сравнению с тренированным разведчиком. Мы не заметим их никак. Они нас могут. Будем на это не слишком рассчитывать, но надеяться можно.
Дэекен так задумался над перспективами, что вовсе не смотрел под ноги и, конечно, оступился, за что тут же получил нагоняй от эльфа.
— Под ноги смотри, все-таки, — ворчал Менэльтор. — В ущелье придется идти тихо, и если ты вот так там оступишься, то шуму наделаешь, просто жуть. Оно на то и называется ущельем Тишины, что вести там себя надо так тихо, как только способен.
***
Когда телега с добром барона и Андунэль наконец-то достигла брода через Льдянку уже светало. Перед глазами принцессы предстала совершенно неожиданная картина, ведь она ожидала чего угодно, но не лагеря многотысячной армии. Вооруженные орки сновали туда-сюда. Где-то кто-то кричал, где-то кто-то отдавал приказы. Горели костры. Разворачивались навесы.
— Ирше, что это? — спросила эльфийка в ужасе у своей надсмотрщицы.
— Как что? Война! — довольно ответила налетчица, жмурясь первым солнечным лучам и улыбаясь во весь свой клыкастый рот.
В отличии от гоблинов и нарьяма орки себя под солнцем чувствовали вполне уверенно, оно их не слепило и не мучило, они были приспособлены к жизни на открытых пространствах в любое время суток.
— Так мы не в ваши земли? — еще раз переспросила Андунэль.
— Ну это как посмотреть. Сейчас это не наши земли, но раньше были и скоро станут наши, так что сама решай, каков ответ на твой вопрос.
— Вы собрались захватить Рану!
— Но это уже и вовсе не вопрос, а утверждение. — посмеялась орчиха и замахала своими огромными ручищами, и закричала во всю мощь своей глотки на чистом орочьем — Тордран! Я тут!
Не услышать родной рев ее брат просто не мог, он и так выискивал сестру, а уж теперь спешил к ней со всех ног.
— Ирше, ну чего, как добрались?
— Да нормально, а ты как? Видела я деревню по дороге, но она совсем пустая была. Что разбежались люди еще до вашего появления?
— Ну да, добро свое похватали и ушли. Молодцы, конечно, чего уж, догадливые. Но обидно прям, я думал умыкнуть козу или барана и сожрать. А хрен там был. Так что довольствуемся пайком.
— Ой, ладно тебе Тордран, пожрать чего есть, и нормально, а козу тебе в Ране достанем, или может даже быка! — Ирше постучала расстроенного брата кулаком по плечу, три раза, — Ты меня для жалоб на недостаток еды выискивал, или надо чего было?
— Точно, надо! Кагар сказал забрать Рыжую и тащить ее под наш навес. Глаз с нее не спускать, и сделать так чтоб она не попадалась на глаза командующей и остальным серым, но сделать так, чтоб эльфы рыжую все-таки увидели.
— Так забирай и тащи, — брат с сестрой разговаривали на орочьем, а принцесса хоть и понимала, о чем они говорят, однако вида не подавала.
— Ну Ирше’Кха, — недовольно потянул Тордран, — ну расскажи зачем ему это?
— Я почем знаю? Ты бы у него и спросил.
— А я спросил, так он ответил, что так надо.
— Ну вот значит так надо.
— Ирше, ну ты ж догадываешься зачем, объясни, ну интересно же.
— Ой, ладно, сам будто не понимаешь, — закатила глаза Ирше, хотя, прекрасно знала, что ничего Тордран не понимает, — мы за ней будем присматривать и держать возле себя, чтоб эльфы не решили сбежать умыкнув ее. Она чего-то для них больно ценная, и любая угроза ей делает их послушными. Пока она у нас они тихие. А показать им ее надо, чтоб они видели, что она живая, вот и все.
— Хм… А чего в ней такого ценного?
— Ну может она у них жрица там какая-то, или еще кто-то. Этого я уж точно не знаю. И Кагар не знает, я спрашивала.
— А почему Зувлок нельзя ее видеть?
— Не знаю.
— Ну догадайся! — поклянчил Тордран, видимо он так клянчил с самого детства догадок от своей сестры, раз уж своих мозгов не хватало.
— Ну мало ли какие у него виды на Рыжую, может он ее потом с нас как трофей потребует за Оплот, а если Зувлок не видела, о ком он говорит, то и не станет даже узнавать. А если увидит, так мало ли и себе захочет?
— А ей то она зачем? — почесал свой затылок Тордран.
— Да затем же зачем и Кагару, петь и танцевать!
— Ну так да, тогда понятно, — согласился орк.
В его мире было все просто, никого не было умнее, чем Ирше. И если Ирше говорила что-то, то Тордран верил, что так оно и есть. Между прочим любому, кто пытался с ним поспорить, и доказать ему что его сестра могла и ошибиться Тордран готов был клыки пообломать.
Вися мешком у Тордрана на плече Андунэль, отрывисто соображала, насколько она в заднице. Зувлок, командующая армиями нарьяма была тут, и это значило только то, что бойня в Ране будет нешуточная. Если Рана падет, а она будет в плену у орков, то ее отец совершенно точно придет за ней, и Рану осадит еще до имперских войск. Но выживет ли при таком раскладе сама Андунэль? Вот в чем вопрос. Не сбросят ли ее и остальных пленников со стен осажденной папочкой Раны прямо осаждающим под ноги? Орки то может быть и не сбросили бы, а поменяли бы хоть на возможность уйти, при должной подаче, но Серебряная Ведьма точно не даст состояться никаким переговорам с Онотимо.
«Задери их всех ими же любимая Шилок в темном лесу в двойное полнолуние» — подумала принцесса, как раз в тот момент, когда Тордран протаскивал ее мимо связанных эльфов, которых так же как и ее саму везли в телеге, будто добро повешенного барона.
***
Ближе к ночи начался дождь, так что очередная ночевка на дереве отменялась, к огромному удовольствию Дэекена. Самую малость это удовольствие подпортил факт, что вместо дерева Мэл решил ночевать в небольшой сырой пещере, где он не разрешил разводить огня, но зато герцог предвкушал сон без необходимости быть связанным.
— Если тебе есть что сказать, то лучше сказать это сейчас, завтра я чуть свет разбужу тебя, и мы сразу же пойдем в ущелье. Там нельзя будет разговаривать. Нельзя будет спотыкаться. Нельзя будет зевать.
— Менэльтор, я вот о чем тут подумал, а ты можешь оставить какой-то знак для разведчиков, может быть даже руну на входе в ущелье, чтобы они нашли эту пещеру? Просто на тот случай если из ущелья мы не выйдем, ну или если попадемся уже после выхода, мы бы могли тут на стенах написать послание для эльфийского короля. Под ногами у нас весьма неплохая красная глина, и на стене ей можно что-то написать.
Мэл задумался на пару секунд, а потом одернул рукав своего кафтана, оголяя красивый манжет расшитой рубахи. Красивый и грязный.
— Разведчики прекрасные следопыты, если я брошу белый манжет с явно эльфийской вышивкой, да еще и семейным орнаментом, они точно его заметят, и точно будут знать, что его оставили специально для них. По нашим следам они совершенно точно придут в эту пещеру. Дэекен — ты просто гений! Серьезно, я бы никогда не додумался бы до этого. Завтра я напишу послание тут на стенах, до того, как тебя разбудить. Все же мое зрение поострее, и я в предрассветных сумерках сделать это смогу, — судя по голосу Менэльтор был счастлив.
В темноте Дэекен довольно улыбнулся, вот такой расклад его устраивал, не всем же ослепительно блистать солнечными лучами в золотых кудрях, некоторые вполне себе могут блистать отточенностью своего блестящего ума. От таких мыслей даже засыпалось как-то невероятно приятно.
***
Проснулась Андунэль уже на закате. Ее опять напоили орочей дрянью, от которой она проваливалась в глубокий сон, не чувствуя ни боли, ни неудобств. Орки из клана Бизоньего копыта собирались, кто-то что-то доедал, кто-то что-то искал, Тордран крепил на свои плечи шкуру, Ирше сидела, обматывая рукоятку одного из двух огромных клинков больше похожих на увеличенные в размере поварские топорики, с вытянутыми прямоугольными лезвиями. Но Андунэль не хотела открывать глаз, все еще лелея надежду, на то, что предыдущие события ей просто приснились.
— Ты снова проснулась, эльфийка. Не притворяйся, — как и сутки назад этот голос не давал даже лишней минуты грез о хорошем.
— А ты снова пришел узнать, как мне спалось, нарьяма?
— Нет, я пришел посмотреть на тебя и подумать похожа ли ты на одного моего знакомого эльфа или нет. Но вот беда, я никак не могу вспомнить его рожу.
Холодок пробежал по спине принцессы, еще чего не хватало.
— И много эльфийских лиц ты вообще видел то?
— Много, наверное, если посчитать побольше твоего выйдет, уж мертвых эльфийский лиц однозначно больше твоего.
— И на какое же мертвое лицо я похожа?
— Дело в том, что я подозреваю, что лицо, которое ты мне должна была бы напомнить живо, что в общем-то крайне неприятно для меня самого. Такие дела. Но как бы там не было, беседу о твоих тайнах я тебе обещал по прибытии на место, а это не оно.
— Тогда я не понимаю, чем обязана столь пристальному вниманию и неприкрытому интересу? — Андунэль держала светскую манеру беседы из последних своих сил, даже улыбку выдавила на чистом упрямстве. Ей было страшно, и она себе казалась абсолютно беспомощной и несчастной, но показывать своего такого состояния она не собиралась никому.
Кагар встал, закидывая голову вверх и устремляя глаза в полог в руке он сжимал шерстяной кусок ткани, скорее всего плащ:
— О всемогущая Шилок сдержи мои порывы… Слушай Рыжая, ну или Аира, что, наверное, все же попривычнее твоим ушам, если тебе не хватает ума держать язык за зубами, то надеюсь его хватит хотя бы для того, чтобы прятать голову столь приметного цвета. — Он кинул в нее этим плащом, глубокого черного цвета, такого в какой не красят вещи люди, и уж тем более эльфы. — Теплее твоего будет, длиннее, да и капюшон глубже. Будь так добра!
Не дожидаясь ее ответа Кагар, резко развернулся и направился на выход.
— Ирше, отойдем? Поговорить нужно, — окликнул он орчиху, прежде чем скрыться из виду эльфийки.
Стоило Кагару с Ирше отойти от навеса, как его передернуло. Отчего-то этой наглой рыжей девице удавалось его зацепить на ровном месте. Нет, не словами, уж чего он только о себе не слышал за свою жизнь. Кагар уже стал было подумывать, что отрастил кожу потолще орочей и задеть его ничем невозможно. Однако несколько вроде бы совершенно безобидных замечаний рождали неприятный зуд, где-то промеж лопаток и горячий ком в животе. Эльфийское достоинство, граничащее с высокомерием! До сих пор он не научился выносить этого. И если любого другого за такое вот можно было бы просто убить, доказав, что высокомерие это на пустом месте, а достоинство бессмысленно после смерти, то тут-то что доказывать? Оно и так очевидно любому, каждому. Да только не ей, этому высшему существу, холодному, отстраненному, высокомерному, загнанному в угол, переломанному, беспомощному, и все равно достойному. За это он ненавидел эльфов, и в то же время за это же он их уважал. Несмотря на всю свою силу и гордость Кагар был совершенно не уверен, что смог бы сохранять такое самообладание в такой жалкой ситуации. А ведь глубоко в душе очень и очень хотелось. Зависть рожденная изнутри делало то, что не могли сделать самые болезненные и острые слова.
— Ирше, ты не идешь на Даэдрахир с нами, — выпалил он слишком резко сорвав свою злость не на той женщине.
— Чего? — сходу возмутилась орчиха, — Какого это хера, Кагар? Это тебя Тордран попросил, что ли?
— Нет, — он выставил вперед ладони, и прикрыл глаза, — прости Ирше. Я неправильно начал. Это не из-за того, что я не хочу брать тебя в бой. Это потому, что у меня для тебя другое задание. Одновременно и очень важное, но совершенно без риска. Прости.
— А другому ты никому не можешь поручить свое очень важное задание? — разочарования и обиды в голосе Ирше было предостаточно.
— Нет, не могу. Послушай, Ирше, очень важно, чтобы наша рыжая пленница не просто пережила всю эту военную компанию, но и каким-то образом оказалась подальше от моих соплеменниц, не попала ни в чьи руки, и вообще была возвращена эльфам. Если я погибну, штурмуя эту проклятую башню, кто-то другой должен с этим разобраться, и кому расскажи мне, я еще смогу такое доверить?
— Она что действительно такая важная птица?
— Очень надеюсь, что нет, но ты сама все видела и видишь сейчас, боюсь, что если мы не придумаем, как с ней быть, то тебе придется тайно обменивать ее жизнь на возможность покинуть Рану при осаде города эльфами. Она будет твоим последним шансом выжить в таком раскладе.
— Ты это серьезно сейчас?
— Не знаю. Понимаешь, это все подозрения и опасения. А я в таком не особенно хорош. Короче, если я не вернусь, а эльфы осадят Рану вот эту вещь отдашь Зурх’Кхаету, и пускай он уже строит умные планы и собственную политику. Только саму девицу держи до последнего, и отдавай из своих рук в эльфийские, а то Зурх та еще проныра и может вас бросить, Ы спасая себя. Поняла меня? — Кагар протянул орчихе эльфийский кошелек, найденный им в деревне.
— Я все поняла, — кивнула Ирше, — все сделаю. Но лучше давай-ка ты там не станешь погибать. Две тысячи лет прожил и помереть в таком унылом месте, так себе конец истории.
— Я постараюсь Ирше, и ты постарайся. Я предупредил Воронью голову, что ты будешь с ним охранять снабжение.
— А чего это Магр’Кох в охранке?
— Они сильно потеряли в численности в Оплоте, я посчитал, что для их клана в нынешней войне хватит потерь, иначе им не удержать весной свои пастбища.
— Всегда ты так, Кагар, — вздохнула Ирше, хлопнув его по плечу, уже закованному в латный наплечник, правда не кулаком и всего один раз, Кагар был все-таки не Тордран, мало ли можно случайно повредить дружеским орчьим похлопыванием.
========== Третьи сутки ==========
Всю ночь, несмотря на неудобство размещения, Дэекен спал прекрасно, ему снились какие-то приятные и, кажется, даже светлые сны. Видимо виной тому были удобное для таких случаев эльфийское плечо под щекой, и теплое эльфийское тело под боком. Утром же стало холодно, и герцогу пришлось проснуться еще до того, как его разбудил Мэл. Тот как раз оставлял послание разведчикам на стене. Герцог поежился и со стоном поднялся.
— Доброе утро ваша светлость, вы сегодня прям ранняя пташка, — смешливо от стены отозвался эльф.
— А ты я смотрю свеж и бодр, — пробурчал снова не довольный Дэекен.
— Как и всегда, — улыбнулся Менэльтор поворачиваясь к герцогу лицом.
Утро их ждало не самое приятное, дописав сообщение Мэл в сотый уже по счету раз объяснил герцогу, что ущелье придется пройти так быстро, как только возможно, не проронив ни одного слова, двигаясь тихо. Останавливаться для перекусов нельзя, даже воды особенно пить и то нельзя, потому что, если потом нужно будет отлить, этого тоже нельзя. Герцогу хотелось ныть и спорить, но эльф снова был не прошибаем, как стена. Правда сегодня не смешлив, как вчера, а наоборот очень сосредоточен.
Самое противное, что это утро выдалось туманным. Белая завеса застила глаза, укрывала землю от солнца, не давала видеть ничего даже на три шага вперёд. Сначала Дэекен даже порадовался этому, и не только потому что для них туман был прекрасным прикрытием, но и потому, что сегодня никаких ослепительных бликов, и запутавшихся в волосах лучей не будет. Хотя, уже подходя к ущелью пожалел. Волосы Мэла на влажном воздухе перестали пушиться, а локоны казались прочными и плотными. Они все равно были красивыми, лежали красиво и притягивали взгляд. Зато свои стали тяжелыми набравшись воды, и липли ко всему, ко лбу, шее, рукам, щекам на которых выступила трехдневная щетина, одежде. Было невероятно противно и тихо. Ни ветерка, ни звука.
На входе в ущелье Мэл остановился, осматривая камни. Он выбрал небольшую расщелину, трещину в горном отвесе и затолкал туда свой манжет, так чтобы край с вышивкой торчал. Все как было запланировано. Потом вздохнул и повернулся к Дэекену:
— Послушай, — даже еще не войдя в ущелье эльф говорил очень тихо, — если мы с тобой попадемся гоблинам, или троллям, или нарьяма, или диким зверям, в общем не важно кому, если мы попадемся, то ты сделаешь все чтобы сбежать. Один из нас должен дойти до короля, и лучше, чтобы это был ты. Даже не так. Это должен быть ты. В конце концов я и так возвращаюсь, оставив принцессу в плену орков, не хватало еще вернуться, оставив тело последнего потомка Анкалима где-то в горах. Если на нас нападают, ты бежишь, я остаюсь. Понял?
— Но Мэл, — хотел было возразить Дэекен.
— Давай без этого, тут никакого геройства, а только расчёт. Ты хочешь жить, и я хочу жить. Но если выжить сможет только один, это будешь ты, потому что в моем случае это будет совершеннейший позор и для меня, и для моей семьи. Мой брат вернется на службу когда-нибудь, и в спину будет слышать перешептывания, о том, что де командир Сульмидир доблестный, конечно, но вот его младший братец оставил королевский род и вовсе без потомков.
— Мэл…
— Обещай мне! — потребовал эльф с неприсущей, как казалось герцогу, ему твердостью и настойчивостью.
— Хорошо, я обещаю, если выбора не будет, я уйду.
Мэл снова улыбнулся, кивнув и двинулся вперед в ущелье. Больше говорить было нельзя, да и не о чем.
Первые метров триста пути Дэекен не видел разницы между подъемом до ущелья и переходом по ущелью, единственное что было темнее, да и улавливалась давящая высота отвесных скал над головой. Мэл шел парой шагов впереди, быстро, легко, и все же во всем его теле чувствовалось напряжение, он нес лук в руках, видимо не желая тратить даже нескольких лишних секунд на то, чтобы снять его с плеча. Лук перекочевал к нему еще на выходе из деревни, что и говорить, даже такой рядовой для эльфов лучник, как Менэльтор стрелял в разы лучше Дэекена, потому что глаз зорче, рука поставлена непревзойденным мастером, да и лет на тренировки потрачено не в пример больше. Тут приходилось мириться даже герцогу, в стрельбе он был по сравнению с эльфами не так чтобы хорош, а вот оставшийся длинный клинок достался ему. Мэл видел его в бою и сразу же без обид со своей стороны заявил, что с режущим и колющим оружием герцог обращается превосходно, и самому Мэлу до него еще расти и расти. Это льстило.
Потерявшийся в своих мыслях Дэекен не сразу осознал, что, наверное, даже не столько слышит, сколько чувствует какой-то странный, однообразный, глухой и утопающий звук. Равномерное еле слышное «тып-тып-тып-тып», повисало в туманном воздухе, отражаясь от скал рассеивалось, создавая длинное не прерывающееся «ы» и обрывистое «п» в бесконечном звучании. Герцог сам тонул в этом «тып», от осознания происходящего он остановился, озираясь, что же это могло бы быть. Как отраженный стук сердца, или слишком далекий бой барабана, или методичный удар подушечкой пальца по гладкой столешнице, еле слышный, но в тоже время жутко пугающий. Так делал его отец, сам того, не замечая легко постукивал по столу, придумывая наказание своему ни в меру разбушевавшимуся отпрыску. Но стоило герцогу встать на месте, как и звук исчез. Мэл медленно развернулся к нему, создавая легкое шелестение, кивком головы задавая единственный возможный вопрос. «Что?» Дэекен указал на свои уши, обоими указательными пальцами рук. «Я что-то слышу!» Мэл выразительно дернул бровями, и снова кивнул, хотя теперь кивок предназначался ногам герцога. Дэекен решил, что Мэл говорит ему пошли, и сделал шаг. «Тып» вернулось. И только тогда до него дошло, что не «тып» это вовсе, а «топ», и это вот так звучат его шаги. Его светлость шумно вздохнул усмехаясь, и зря, потому что вместе с ним вздохнуло ущелье. Идущий впереди Мэл плавно раскинул руки, не надо было смотреть в его лицо, чтобы догадаться — он зажмуривает глаза и сжимает зубы, возмущение жестом было передано до невозможности красноречиво. И ведь главное, каков стервец, ни его шагов, ни его движений ущелье почти не ловило, только тот легкий шелест от разворота. «Херова фея», — мысленно выругался в сердцах его светлость, и пошел дальше, топя ущелье в своем еле уловимом не человеческом, но и не эльфийском топоте.
***
Когда в личные покои Его Величества постучались, и слуга из-за двери оповестил, что во дворец прибыл гонец с заставы со срочным посланием, Онотимо был занят одним из самых низменных удовольствий присущих эльфу его возраста, а уж тем более его положения. Расположившись за столом с настадреном Феанором, они под вино и разговоры играли партию в Ос Сарнава, или Дом Камней на всеобщем. Игра сводилась к тому, чтобы привести все камни своего цвета, в случае Онотимо они конечно были красными, в «дом» и снять их с доски раньше, чем это сделает противник. Низменной игра считалась потому, что кроме соревнований ума, что у эльфов поощрялось, она включала бросание костей, а значит была рассчитана на удачу. Такая праздность эльфами в должной мере порицалась или считалась развлечением достойным лишь детей, до того, как они становились способными мыслить для более сложных игр без случайностей и везения. Вроде как толку от игры чуть, ни мозги, ни руки не развить, а время уходит достаточно. Время ценно даже если ты бессмертен. Но Его Величество с утра много работал, отсутствие дочери сильно ощущалось, а потому послеобеденное вино и доска Ос Сарнава в приятной компании показались ему, как раз ровно тем, что нужно для отдыха.
Так вот слуга, отвлекший серьезных и важных людей от валяния дурака и получивший приказ впустить гонца немедленно, сразу же так и сделал. Склонившись в низком поклоне без лишних разговоров, воин, судя по отличительным знакам с одной из застав Черных гор, отрапортовал:
— Последний Оплот взят орками.
Онотимо замер, как был, с бокалом вина в руках. Казалось, что сейчас либо бокал из рук его выпадет, либо дорогущее стекло швырнут об стену, причем для тех, кто знал горячий нрав эльфийского правителя второе было более ожидаемым. Но нет Его Величество сдержался. Отставив бокал на стол, он встал. В то же время вставший с места в момент появления гонца Феанор, как раз-таки, наоборот, в кресло рухнул, но Онотимо не стал поворачиваться к нему сейчас. Прежде всего он Король, и сейчас он должен был быть королем. Отцом, другом и мужем он побудет позже. Не теперь. Короны — тяжелое бремя, и только хороший король сможет это бремя носить достойно.
— Когда?
— В ночь Празднования. Мы не видели момент переправы, не видели передвижения, орки шли ровно так, чтобы мы не смогли отреагировать. В ночь нападения мы так же засекли движения по равнине. Обзор слишком далек, и можно только сказать, что армия двинулась к Льдянке.
— В сторону брода?
— Да Ваше Величество.
— Разведчики?
— Высланы в Оплот через ущелье Тишины, сегодня к вечеру достигнут ущелья, кроме разведчиков, должны были быть выдвинуты отряды, чтобы зачистить местность, и оттеснить гоблинов севернее в горы в сторону Сумеречного Леса, таким образом расчищая путь для армии заранее, чтобы не терять на это время.
Онотимо только теперь обернулся на Феанора, на несколько секунд поймав взгляд лекаря, а потом вернулся к гонцу:
— Информация о посланнике?
Гонец перевел взгляд с Онотимо на Феанора, и уже скорее простым человеческим тоном, а не докладывая проговорил:
— Ничего определенного,простите. Однако наш Смотрящий сказал, что после того, как орки вошли в город, было некоторое движение южнее, на пастбищах, подробностей ему разглядеть не удалось, мы не знаем ни кто это двигался, ни за чем, но движение было не долгим и за ним дальнейших передвижений не последовало. Это все что есть.
— Благодарю, — сухо ответил Феанор.
А его Величество отправил гонца есть и отдыхать.
Дальше шел стандартный для таких ситуация набор действий, Онотимо приказал бить в колокол созывая Военный Совет, отдал распоряжения отсылать гонцов с красными стрелами в эльфийские города и поселения, чтобы те были готовы выдвинуть свои армии по первому зову Лесного Короля, а заодно отослать письма на Северные и Восточные врата, Хрустальный перевал и в залив Дубового Листа, чтобы там полностью укомплектовали и свои ряды, и свои оружейные, потому что, если армия двинет на войну помощи пограничным гарнизонам будет не откуда ждать.
И только после этого Онотимо вернулся в кресло за стол на против Феанора, снова посмотрев тому в глаза, Его Величество залпом опустошил свой бокал:
— Мне сейчас нужно сообщить обо всем Эльнве. Думаю, тебя дома тоже ждет трудный разговор. И не только с женой, — на секунду король закрыл глаза и покачал головой из стороны в сторону, — пришли ко мне Сульмидира, так скоро, как он будет готов. Я отправлю его к ущелью Тишины. Навстречу. Если кому-то все же удалось покинуть Оплот, то их перехватят разведчики, и отправят сюда. Хочу, чтобы Сульмидир их встретил с лошадьми, и как можно быстрее привез сюда.
— Я пришлю его, Ваше Величество. Теперь я могу идти?
— Иди.
Около самой двери король все-таки окликнул настадрена:
— Приготовь запас успокоительного, пожалуйста. Большой запас. Все, что сможешь придумать и посильнее. Ты же знаешь Эльнве, она этого просто не вынесет.
***
Дома у настадрена Феанора было ровно то, что он и ожидал.
На скамье в гостиной сидел его старший сын Даидайнес. Отцовская гордость и опора. Тот, кто в этой семье делал всегда и все правильно. Даидайнес не просто оправдывал любые ожидания отца, он всегда и во всем предвосхищал их. Безупречный сын. Его первенец.
Положив сыну голову на плечо, дожидалась мужа Мариливен. Его прекрасная Жемчужина. Первая эльфийская красавица. Та на которую в свое время заглядывался даже Онотимо, и которую пришлось скорее зазывать замуж, завоевывать с помощью ее же подруги Эльнве, мечтающей поскорее подружкуу подвинуть на пути к сердцу тогда еще молодого принца Анкалима.
А скрестив руки на груди и подпирая стену, явно разрывающейся между желаниями бежать во дворец для выяснения подробностей сбора и остаться с матерью, чтобы уж совсем не растревожить ее, стоял Сульмидир, друг ветра, боль отцовской головы. Извечно бесшабашный, необузданный, избалованный и самый сильный, решительный, несгибаемый, буквально бесстрашный. Ни разу не испугавшийся и не отступивший ни перед болью, ни перед врагом, и даже ни перед отцом.
Тут не хватала внука, но он служил у Восточных врат лекарем, как и положено, внучки, но ее скорее всего увела укладывать спать жена Даидайнеса, и Менэльтора… Его милого младшего мальчика, которого возможно больше никогда тут и не будет. Видимо мучительная мысль на столько отразилась на лице Феанора, что дрогнул даже бесстрашный Сульмидир:
— Отец?
— Орки захватили Последний Оплот.
Сыновья устремили на него тяжелеющие взгляды, а любимая Мариливен глаза, наоборот, опустила, прикрывая рот ладонью.
— Ничего подробного о Менэльторе никто сообщить не может, — добавил он.
— А разведчики?
— Высланы, Сульмидир. И еще отряд воинов, для чего-то там… Пожалуйста, не мучай меня сейчас расспросами, что да как, я не знаю. Я не знаю почему никто ничего не заметил до нападения, не очень понимаю, что сейчас будет делать армия. Отбивать ли Оплот или что? И чем нам это вообще поможет вытащить оттуда Мэла? Это ты знаешь. Вернее узнаешь. Тебя Его Величество вызывает к себе, хочет отправить на встречу тем, кто возможно спасся. Вот там все узнаешь и потом пришлешь мне записку, прежде чем уехать, не забудь. И еще, — Феанор уселся по другую сторону жены на скамью, — после того, как встретишь кого-то, или никого, я даю тебе разрешение поступать на твое усмотрение, захочешь воевать, иди. Я отпускаю. Менэланэль останется на нас.
Сульмидир хотел спросить еще что-то, но глядя на своего отца, решил, что все что надо узнает позже, так что он без слов рванул на верх в свою комнату собираться.
— Даидайнес, а ты не мог бы проверить наши запасы успокоительного, и, если будет необходимость отнести их во дворец Ее Величеству сейчас они будут нужны.
Старший, как обычно без слов, без вопросов, без лишних эмоций поднялся и пошел делать то, что сейчас было необходимо. Они лекари, они обязаны лечить.
В тишине своей гостиной Мариливен посмотрев на мужа полными слез глазами, твердо и уверенно заявив:
— С ним все будет в порядке, это Менэльтор, его полюбят даже орки, а он научится у них множеству непристойных песен.
— Да уж, — буквально через слезы улыбнулся Феанор, — орки хотя бы живые, и не едят эльфов, в отличии от его иных знакомых.
***
-Рыжая, проснись, — дернула принцессу за плечо Ирше.
И принцесса проснулась, громко застонав, не от голоса, а от боли, такая встряска была слишком для ее сломанных ребер.
— Ох, вечное Пламя, — явно сдержалась в выражении орчиха, — прости, прости. Я забываю какие вы нежные, вообще, а ты особенно. Я тебе привела знахаря, выбила силой, — объяснилась Ирше на всеобщем и тут же перешла на родной, — Давай. Осматривай ее! Меняй повязки, мало ли там что с ее ногой, еще загноиться что-нибудь, а Кагар меня потом прибьёт!
— Эльфы не гноятся, им вся грязища по боку. Все болезни мимо. А у меня там раненых своих парней полно, и посерьезней, чем у этой, но нет, тащись, смотри какую-то эльфийскую моль, вот, доставучая ж ты баба, Ирше, — ворчал знахарь, не слишком то внушающий Андунэль доверия, однако, как бы странно это не было очень ловко и почти безболезненно снимая с эльфийки ранее наложенные повязки своими гигантскими ручищами.
— Не бубни мне тут, давай. Иначе я всем расскажу про твой мерзкий характер, и никто не пойдет замуж за тебя, дурака.
— Пойдет, пойдет, это ты дура такая заложила меня брату, и теперь хрен он меня даже на сто метров к тебе подпускает. Так что надоест мне эта мозгоебка с вашим семейством и возьму другую жену, поспокойнее. А ты сиди в девках со своим Тордраном Тупоголовым.
Подождав все-таки когда руки от эльфийки знахарь уберет Ирше опустила свой тяжелый кулак ему на темечко. Смачно так опустила с размахом.
— Ты смотри мне, не заговаривайся! Брата не тронь, а то пришибу ненароком.
— Говорю ж, тупое семейство! Она по-нашему не балакает? — указал на принцессу большим пальцем.
— Куда уж там, не видишь, что ли девица домашняя, на дереве росла, и тут такая неудача.
— Тогда переводи!
Осмотр был делом мучительным, не только потому что болезненным, но и от того, что орки постоянно ссорились, и отвешивали друг другу подзатыльники, жутко друг друга оскорбляли, угрожали поубивать всех родственников на корню или проклясть весь род и клан в придачу, и только к концу все этой жуткой процедуры до Андунэль наконец-то дошло, что это такой вот флирт и ухаживания. Самым унизительным оказался момент с осмотром ребер, ведь требовалось снимать платья, да и это оказалось не все. Знахарь попросил и рубаху снять, а на все отказы, отвечал, что его тощие эльфийские мосла не соблазняют, и никого они тут не соблазняют, и вообще развели драму из ничего. Чего этой остроухой стесняться то, ведь у нее не сисек, ни жопы, ничего вообще, одни кости и те переломанные. Ирше из сил выбивалась, убеждая принцессу, что надо делать как говорят, та из последнего цеплялась за свою и без того уже подпорченную репутацию, в итоге переупрямив всех. Повязки накладывали поверх той самой уже далеко не свежей рубахи, и не льняные, а кожаные, тугие, но при этом гораздо более удобные, в них расслабиться было легче, тело не нужно было держать, его держала повязка. С ногой дела обстояли хуже, то, как с ней обошлись предыдущие врачеватели орку не понравилось, и он потратил много времени и сил все переделывая, Ирше не давала взглянуть принцессе на свою ногу, пока ее жестко не зафиксировали на деревянной шине. Орчиха даже бегала за мастером на все руки, который подправил шину размера «орк», под примерно тоже самое размера «эльфийская принцесса», даже дырки и те просверлить умудрился. К концу всех этих экзекуций орочью мерзкую обезболивающую дрянь Андунэль пила с удовольствием, Ирше ворковала над ней, укрывая оставленным Кагаром плащом дабы бедняжка не замерзла.
«Добрые они все-таки. Глупые, дикие, но добрые, » — засыпая подумала про себя последняя леди рода Анкалима. Ведь совсем не факт, что окажись в плену у эльфов Ирше, Даидайнес, например, или его отец, или даже Менэльтор стали бы уговаривать орчиху, заговаривать ей зубы, прикрывать глаза, успокаивать и отвлекать во время мучительных процедур, а после укрывать, чтоб не замерзла. Конечно, они бы ее лечили, но разве заботились бы?
***
Солнце клонилось к закату, вернее самого солнца видно не было, но за спинами идущих ущельем герцога и эльфа в разрывах облаков небо начинало розоветь. Туман давно рассеялся. Они не сделали ни секундной остановки с того самого момента, как Дэекен услышал эхо своих шагов. Мэл безустанно держал темп их пешего перехода, не давал возможности замедлиться, шел упрямо и быстро вперед. Сейчас и вовсе прибавил шаг, так что Дэекену пришлось дышать глубже, выдыхая через рот. Он вспотел от быстрой ходьбы, по спине текло, и в тоже время опускающиеся вечерние сумерки несли с собой весьма неприятную прохладу, мокрая рубаха под кожаным подкольчужником натирала, сверху была одета тонкая кольчуга, дальше для отвлечения внимания поддевка, а на нее куртка, и он все равно ощущал как холодеет пот выступившей на спине. А потом случилось закономерное. Это к эльфам не липла зараза, это эльфы не простужались и почти не болели, с полуэльфами дела обстояли немного иначе, особенно с молодыми, что уж говорить про Дэекена, в котором эльфийской крови была лишь восьмая часть. Последние дни для теплолюбивого герцога выдались не легкими, и не было ничего удивительного в том, что в итоге он чихнул, не тихо как бы подавившись, а резко, звонко и очень-очень громко. Потом еще раз, еще оглушительней. Эхо сделало звук непереносимо долгим, и до того, как он затих, идущий впереди Менэльтор замер, роняя голову на грудь. Такое услышали бы даже спящие тролли, а гоблины то гораздо внимательней. Мэл выждал секунду прислушиваясь, а потом резко как-то запрокинул голову вверх, развернулся в бок, и скомандовал уже в голос:
— Бежим!
Дозорные в пещерах над ущельем были, и они их услышали. Проворные, приспособленные к спускам по вертикальным скалам руки и ноги уже хватались за каменные выступы спускаясь.
Так быстро Дэекен не бегал никогда за всю свою жизнь. Его уши хоть и куда менее чувствительные, нежели эльфийские, тоже различили в отзвуках эха спущенную пружину арбалета, а после и свист болта, его скрежет по камню. А потом еще одного, и еще, и еще. Не сказать, чтобы их было так уж много, перезарядка требует времени, а цели удалялись слишком быстро. Гоблины за спиной отставали, но все же преследовали незваных гостей, под неприятный шорох и гулкие шлепки босых ног по камню, такой присущий передвижению гоблинов звук, многократно усиленный ущельем.
В сумасшедшем запале бега Мэл пропустил герцога вперед, все равно дорога у них была одна, только прямо, свернуть то некуда, кругом неприступные вертикальные стены скал. Прямо на бегу, он накладывал стрелы на лук, натягивал тетиву, и разворачивался назад лишь для того, чтобы тетиву спустить. А потом снова только вперед до следующего разворота на выстрел. Стрелы свистели пронзительней болтов, и цели они свои судя по звукам все-таки находили. Для гоблинов пока еще было слишком светло, да и слишком быстро, так что, как Мэл и говорил, долго по ущелью их не преследовали, кажется, хватило семи выпущенных стрел и судя по визгливым звукам пяти смертей, ну или хотя бы ранений, чтобы гоблины отстали. Но радоваться было рано. Не прошло и нескольких секунд после того, как смолкли звуки преследования, а над ущельем раздался гоблинский сигнальный рог, казалось вся земля содрогнулась под его звукам, а птицы вскинулись с деревьев аж до самого Карас Сильмэ, но это конечно было не так.
Менэльтор Настадренон уже больше ни о чем не думал, ни на что не рассчитывал, он просто бежал, опередив герцога на пол корпуса. Эльф первый выбежал из ущелья, ровно для того, чтобы на всей скорости подсечь бегущего за ним, повалить на землю, и со всей силы оттолкнувшись кубарем покатиться по склону. Отбивая себе и герцогу все на свете, и молясь параллельно Иве, чтоб не один из болтов не пришелся Серселену в ногу. Убежать с болтом в ноге было бы невозможно. Серселену защищённому кольчугой и толстой свиной кожей куртки везло, Менэльтору в кожаном кафтане дорогущей тонкой выделки везло гораздо меньше. Один из болтов пробил эльфу плечо, второй ударил в бок. Насколько серьезно Мэл и не пытался оценить, боль была ужасная. Тем более что по повреждения от болта усугублялось ударами от скатывания по склону, сознание и без того оказавшееся на волоске от новой встряски головы, почти померкло, но до того, как отключиться, нужно было сделать последний рывок. Как только скорость их падения замедлилась, Мэл буквально сбросил с себя Дэекена, еще и подтолкнув его ногой.
— Беги! — хотелось крикнуть, но он смог только прошептать, на том и отключившись.
И Дэекен побежал, потому что обещал, потому что должен был выжить, потому что слышал боевой клич гоблинской погони. Воинственный, пугающий клич, состоящий из одних согласных. Наверное, они кричали что-то вроде «Смерть всем тем, кто выше метра двадцать!», или что там еще могли бы кричать гоблины, но сейчас смысл был не важен, звучало это несмотря ни на что очень зловеще и действительно внушительно.
В момент, когда казалась бы последний разум покинул герцога из ночной темноты раздалось на эльфийском:
— Ложись!
И Дэекен упал, прикрывая голову руками, как раз вовремя, потому что в следующую секунду десяток стрел ударил в сторону отряда гоблинов. Тетивы десятка луков отпускались в идеальной синхронности. А в себя герцог пришел, лишь года двое эльфов подняли его под руки и потащили в сторону своих.
— Я могу идти. Могу! — запротестовал он, все пытаясь встать на свои ноги, а главное посмотреть, пошел ли кто-нибудь за Мэлом.
Его притащили к кустам, и только усадив отпустили, перед ним присел один из эльфов, сразу же снимая капюшон, чтоб Дэекен мог видеть его лицо, он очень бегло осматривал герцога, параллельно задавая вопросы все так же на эльфийском:
— Не ранен?
— Я нет, но там Мэл, — хотел было податься куда-то в сторону оставленного своего спасителя, но рука сидевшего перед ним эльфа остановила.
— Его уже несут. Ты кто такой?
Конечно, командир каких-то там горных разведчиков не был в курсе того, что через ущелье к ним может пожаловать королевский родственник, они если и ожидали кого-то увидеть, то посланника, и его свиту, а потому наличие человека с трехдневной щетиной на лице видимо заставляло разведчиков недоумевать.
— Я герцог Речных земель Империи, Дэекен Серселен, — для убедительности он продемонстрировал свое ухо, — правнук леди Итариллэ, сестры Его Величества Онотимо.
— Простите, ваша светлость, за мой тон, я не знал…
— Да в бездну ваши извинения, вы меня только что спасли.
Эльфы как раз подтащили Мэла, тот не двигался.
— Настадренон младший, посланник, — сказал один из тех, кто Мэла принес.
— Сын Феанора, брат Сульмидира? — уточнил командир.
— Он живой? — все же не выдержал Дэекен.
— Живой, живой, — улыбнулся Дэекену один из принесших Мэла воинов, — Он просто без сознания. А так вон дышит. Болты достанем, к отцу доставим, поболеет, конечно, но будет как новый. Разве эльфа так легко убить?
— Не знаю, — Дэекен потер лицо руками, — никогда не интересовался тем, как убивают эльфов.
***
Когда ночью, на деревянном настиле на дереве разведчики Мэлу доставали болты, Дэекен просто старался не смотреть на количество крови, не слышать крики не получилось бы ни у кого, а вот не смотреть на количество крови все-таки было реальнее.
Хотя нет. Эти лужи крови стояли даже перед закрытыми глазами герцога. Ни один человек не выжил бы после такой кровопотери, поэтому все что оставалось Серселену это раз за разом твердить себе: «Он не человек. Совсем не человек.»
И все же отрубившийся под самое утро, и проснувшийся после полудня герцог первым делом после пробуждения пополз проверять, жив ли Менэльтор. Мэл был жив, но в сознание не приходил, его сильно лихорадило, он даже бредил, следивший за ним эту ночь рассказал, что Мэл звал кого-то, то отца, то братьев, то какую-то женщину, кажется Марсель, хоть имя и звучало по-эльфийски, точно эльфийским не было.
Остальные эльфы старались не смеяться над герцогом, но все же его способ передвижения по настилу их явно веселил, а Дэекен ну никак не мог встать и выпрямиться в полный рост, да ведь это чертово дерево качало на ветру. Как там вообще можно было стоять? Но эльфы стояли, ходили, сидели на самом краю свешивая, ноги вниз.
А еще они раз за разом во всех подробностях расспрашивали о том, что же случилось в Оплоте, и Дэекен рассказывал, опуская лишь наличие среди нынче пленённых принцессы. Он все еще не мог собраться с мыслями и трезво обдумать откуда Сеймур все-таки мог узнать, что Дэекену назначена встреча именно в оплоте, но мысль его эта не отпускала.
Разведчикам из-за вечернего происшествия пришлось всем остаться на этой стороне гор, сейчас идти в ущелье было бы самоубийством, и они приняли решения дожидаться воинов, которые оттеснили бы гоблинов, и дали бы возможность ущелье пересечь. К тому же Мэла и Дэекена они хотели передать под надежную охрану.
Как бы не спешил Дэекен, сейчас нужно было ждать, ждать воинов, просить у них провожатого и выдвигаться в Карас Сильмэ, хотя после ночи на настиле Города Звезд Дэекен теперь боялся еще сильнее.
========== Даэдрахир. ==========
В предрассветных сумерках тех же самых, в которых просыпались Менэльтор и Дэекен, чтобы войти в ущелье Тишины, Кагар совместно с орками достигли башни. Сейчас на всеобщем ее называли башней Двух лун, но когда она принадлежала нарьяма, звучало лишь одно название, на родном языке построивших ее — Даэдрахир.
Нарьяма улыбнулся, завидев на горизонте столь знакомое очертание.
«Ну здравствуй, красавица, а я и не знал, что так соскучился», — подумал про себя Кагар.
Он долгие годы служил в гарнизоне Даэдрахир, можно сказать командовал им, если бы мужчине разрешалось командовать. Естественно, всегда была какая-нибудь Ок или Рин, которая официально назначалась командующей и к которой в помощники приписывался Кагар, но обычно такие вот командующие хорошо понимали условность своих должностей, и кто кому в чем тут должен помогать. Любое решение, принятое вопреки совету Темной Твари, могло стоит такой командующей не только должности и звания, но и жизни по возвращению в Оре Орон. Такие законы особенно процветали при Манарин, бывшей Владычице, при нынешней Намарок Кагара держали в ежовых рукавицах на положенном мужчине месте, и пока Даэдрахир принадлежала нарьяма, его туда ссылали в наказание, ну и чтоб с глаз долой убрать подальше от столицы. Но дурой была бы та командующая, которая не пользовалась бы таким шансом, как не крути, а опыта в делах военных у Кагара было больше, чем у других, и потому он все равно выполнял роль советника. Так что назначали ли его или ссылали, Кагару всегда удавалось весьма недурно устроится там, менялось название, не менялась суть.
Даэдрахир была колоссальным строением, таким древнем, что ее «горящие» окна по возрасту явно были не моложе Висящего дворца в Оре Орон. Да, она была спроектирована и построена значительно позже Перста Шилок в ныне оставленных Лесах Теней, но зато гораздо выше и куда более красивой. Если бы в маре были бы свои семь чудес света Даэдрахир, несомненно, входила бы в их число.
Башня, по размеру основания примерно равная двум цитаделям Оплота, была выстроена из темного гранита, который добывался в каменных рудниках Черных гор гоблинами. Для доставки материалов на скалистый берег залива Полумесяца использовали тягловые силы орочьих стад, летом туры и бизоны, зимой мамонты. Долгие и долгие годы тянулись вереницы медленных караванов, подвозящие строительный материал для Даэдрахир. От основания в верх Башня была не монолитной, а ажурно-арочной, ее каркас, был похож на скелет древнего чудовища. Высокие колоны — ребра, а звездчатые своды арок — странные позвонки. Она, устремляясь ввысь теряла с каждой этажной секцией в объемах, пока наконец не заканчивалась острым шпилем, устремленным в небо, пронзающим его мягкое облачное брюхо, как острие копья. В разные стороны от основной постройки отводились кружевные аркбутаны, опирающиеся на ажурные контрфорсы, которые в свою очередь заканчивались вычурными пинаклями, и все вместе это образовывало невероятные открытые галереи прямо на крыше каждого из этажей. Сотни каменщиц и кузнечных дел мастериц годами работали над резьбой и ковкой декоративных элементов. Каменные переплеты вимпергов порталов, статуи в нишах, сетки и решетки, оковки, балюстрады, каждый элемент был достоин внимания и рассмотрения. Даэдрахир не только ощетинивалась шипами, своих стрельчатых арок и шпилями башенок, но и цвела поистине прекрасными розами круглых оконных проемов. Точнее окнами их можно было бы назвать лишь условно.
Дело все в том, что нарьяма не нужен был дневной свет, наоборот они его всячески сторонились, с рассвета до заката стараясь не появляться на открытых пространствах. Как и у скажем кошек, в глазах нарьяма есть особый сосудистый слой, тапетум, который покрывает все глазное дно и как зеркальце отражает весь свет, который прошел мимо светочувствительных клеток, обратно на сетчатку, а потому их глаза невероятно чувствительны к свету. К тому же эластичность радужной оболочки такова, что зрачок может быть расширен по объему почти на всю радужку, а вот сузиться, как кошачий вплоть до щели он не может, и днем, даже не на солнце нарьяма слепы.
Комфортно освещенными они считают помещения, там, где не ярче, чем на улице лунной ночью, совсем старые их наземные постройки, такие как все та же Перст Шилок, или Застава черной крови были вообще без окон, хватало бойниц и вентиляционных отверстий. И все же чем монументальнее строение, тем сложнее его осветить по ночам, даже если освещение нужно и не яркое. В подземных городах, люминофорные светильники со смолами и люминесцирующие породы были повсеместно включены в стены, навешивались люстрами порой размерами, превосходящими человеческий рост, на улицах, в домах, по перилам мостов. Для человека города Нарьяма были скудно освещенными, для эльфа чей зрачок расширялся так же, как и у нарьяма, но у которых не было столь обширного тапетума, в принципе освещения было достаточным для нормального передвижения и видимости, но низким для чтения. А вот для самих нарьяма там было ровно столько света, сколько было нужно. И по тому же типу освещались выше названые постройки — светильниками с жидкими смолами, светящимися кристаллами, очень редко огнём. Однако ж все эти строения стояли прямо в лесу Теней, а в нем, как и в Сумеречном источники люминофора прямо под ногами. Другое дело Даэдрахир. Помещения башни были огромны, расход смол шел бы десятками килограмм при заправке светильников, да и сама заправка превращалась бы в повинность, а если нападение на караван? А если перебой в поставках? И что огромному строению погружаться в темноту?
В ответ на все эти вопросы нарьяма явили миру один из величайших своих секретов, который ранее не видел никто. Это был особый материал, сами нарьяма называли его люмино, а люди говорили «черное стекло» или «горящие окна». В дневном свете это был полупрозрачный темный минерал, похожий по свойствам на темное почти черное стекло, однако в прочности стекло превосходящий, по твердости не уступающая полудрагоценным камням, и чем толще был срез минерала, тем темнее он казался, некоторые образцы и вовсе не просвечивали, а через другие можно было смотреть даже на солнце. Именно таким материалом закладывались порталы и оконные створы башни. Потому что у него был секрет, ведь люмино по составу был твердым раствором породы и люминофора. Он не просто не пропускал свет, он в светлое время суток его накапливал, а в темное испускал. Безусловно теряя в яркости и меняя цвет излучения, но все же это были светящиеся в темноте панели, обрамленные в черный гранит. Светящиеся и снаружи, и внутри. Днями Даэдрахир высилась над маром устрашающей и величественной темной громадой, а по ночам не менее устрашающе заливала свои окрестности розовым светом. Именно она, отстроенная на берегу залива стала навигационной башней и маяком на Нгьярских пиратов, и именно с ее строительством залив Полумесяца обозначил свою невероятную тактическую важность.
Последний незамерзающий порт, названный позже Ульнаус, что означало вместе, связал теперь темные расы не только договорами, но и прочными торговыми связями. Пиратские суда то и дело привозили в Ульнаус награбленное, захваченное, перекупленное, гоблины взялись за торговлю металлом и своими инженерными ухищрениями. Одних только весов орки в свое время закупали сотнями. В каждую семью по весам, потому что теперь солидному главе семейства, а уж тем более клана считалось очень неприличным не знать, сколько у него золота храниться, не в монетах и кубках, а в граммах. Потом у орков в моду вошли шатры не на шнурованных секциях, а закреплённые металлическими крючками, торговля такими обогатило не одно семейство гоблинов. Сами орки продавали выделанные шкуры, рога и кости, в чем тоже нуждались почти все. Даже двор Владычицы покупал у орков телячью кожу для изготовления велена и пергаментов, что уж говорить про гоблинов, которые желали с большим удобством строить свои чертежи и проводить расчеты. А кожаные паруса?
И со всего этого пиршества купцов и воротил, обязательно платились пошлины и налоги в казну Владычицы Теней. Ведь не стой над заливом Даэдрахир и не располагайся там около тысячи воительниц в гарнизоне, всего этого бы не существовало бы. Нарьяма боялись, грозный клич их воительниц сравнивали с голосом смерти. Так было до Великого Исхода, ну, а после него, с гарнизона сняли, половину воительниц, потом еще половину, и еще. Когда нарьяма ушли совсем, оставив и Даэдрахир и порт Ульнаус туда пришли люди. Они сожгли город, уничтожили почти все, даже сам мраморный форт, и из руин Ульнауса отстроили Рану. Устояла лишь Даэдрахир. Подожжённая трижды и трижды выгоревшая изнутри, внешне она лишь снизу стала еще чернее, да и кое где все же пошли трещинами самые тонкие и изящные из ее украшений, и все же по ночам она все так же освещала ровным светом свои окрестности, все так же подавала сигнал кораблям, и все так же вызывала улыбку у подходящего к ней нарьмы Кагара, который приветствовал ее будто старую боевую подругу.
***
Когда окончательно рассвело орки приступили к своим приготовлениям. Эта ночь должна была стать последней для защитников Даэдрахир. Брать башню приступом никто не собирался, да и зачем, когда под боком у тебя был Кагар. Никто в маре не знал это место лучше него. Да и еще бы, столько лет его службы в ее гарнизоне.
Нет, кидаться под обстрелы орки не собирались. Людей из башни собирались выкурить.
В Даэдрахир была сложная система вентиляции, прорубленные отдушины, канальцы, даже кое-где замурованы в стены трубы, были и ветрозаборники на верхних этажах со специальными дубовыми створками для создания тяги, которые скорее всего не выдержали пожаров. Да и вообще наверняка людей особенно не интересовал воздухообмен, и они просто не поддерживали в порядке все то богатство, что им досталось. А потому Кагар был уверен, что к появлению тут Зувлок Даэдрахир будет вновь их. Ну и конечно, как и многие другие постройки нарьяма Даэдрахир под своим основанием имела разветвлению сеть туннелей, и не все из них были замурованы, когда серокожие воительницы ее покидали.
Сейчас перед орками стояла задача отыскать кое-какие из отдушин подземных каналов, их забить как можно плотнее привезенным с собой сеном и снятым дерном, если они не были еще забиты, а потом в самих каналах, начиная с канализационного стока запалить костры. Сначала обычные, главное большие, а по мере горения докладывать туда чадящие травы, горючие смолы, и даже высушенный на солнце бизоний навоз, уж этого добра на телегах подвезли немерено.
К полудню Тордран отчитался Кагару что основные костры запалены. Тот сидел на козлах одной из телег, накрытый капюшоном так что лица и видно не было, но Тордран то знал, если Кагару приходилось бывать светлым днем на улице, на его глазах повязка.
— Мне всегда было интересно, что ты видишь днем? — почесал подбородок орк.
— Ничего не вижу. Все ослепительно белое, свет жутко бьет в глаза. Даже голова начинает болеть.
Тордран усмехнулся:
— Голова — это кость, и пока не сломана болеть не может. Так мой…
— Папаша говорил, — закончил за него Кагар, — да и мне тоже он частенько так говорил. Отличный он был мужик, ваш папаша.
— Ну! Скажи же Ирше на него похожа, такая ж умная. Ты чего ее с нами-то не взял?
— Задание у меня было для нее. Как раз потому что больно умная, только ей его доверить и могу.
— Орала на тебя небось? — участливо так поинтересовался орк.
— Она все поняла, Тордран. Иногда есть вещи, которые нужно делать, даже если не хочешь, потому что никто кроме тебя не может.
— Да-да, например жечь навоз в трубе с дерьмом. Как у вас получается придумать один план гаже другого?
Кагар мерзостно улыбнулся:
— А ты представь себе, как сейчас прокоптиться этим духом башня. А после того, как мы возьмем Рану нашей драгоценной командующей, придется в ней жить.
— И из Серебряной она станет Дерьмо-жжённой ведьмой!
Ржали оба, долго. Если б не повязка, Кагар бы даже слезы б промокнул. И не успели они отсмеяться, как прозвучал сигнальный рог.
— Ишь ты, а времени всего-то полдень. Ты выиграл спор, Тордран.
— Ну все, жумчужуна моя. Смотри не сдохни до того, как мне ее отдашь!
— Жемчужина, — поправил орка Кагар.
— Да хоть бы и так, мне на кой помнить, как она зовется. Акташа сказала хочу эту херню, так я достать должен, а не называть ее правильно! — уже убегая к своим прокричал Тордран.
Кагар только усмехнулся. Он действительно рассчитывал, что уж до задымления башни люди из Раны носа сюда не кажут, но ошибся. Видимо все же в городе понимали, что просто так оркам Даэдрахир была бы не нужна, а значит они ее берут с прицелом на что-то большее. Но судя по вибрации земли пока еще не осознали, насколько все серьезно, на них шло сотни полторы конных наверняка вооруженных тяжелыми копьями, вроде как сходу клином врезаться в нестройный орочий ряд, разделить их, окружить по дуге, и все теми же копьями затолочь стискивая в кольца. На лошадях и людях были тяжелые доспехи, это было ясно все так же по звуку, видимо, теплилась все же надежда, что начав проигрывать орки побегут, а не станут отбиваться насмерть, ведь любому понятно при приземлении орочьего молота на голову никакой шлем не спасет, а тяжелый лабрис в мощной руке пробьёт любой стальной нагрудник, так лучше быть быстрее и мобильнее, чем закованным в тяжелую и бесполезную броню.
Хотя Кагар признавал, тактика в общем-то была не плоха. Тот, кто командовал войсками и посылал конных, действовал решительно, не колеблясь, и прямолинейно, как раз ровно так как действовал бы сам Кагар, ну и как раз на такой случай в овраге засела еще два отряда налетчиков разных кланов.
Как только люди разделили орков на две группы, и стали заходить им за спину, раздался второй сигнал рога, и с воем из оврага, на перерез уже было выполнившему манёвр конному строю неслись новые противники. Командир замешкался, и видимо не мог решиться, как перестроиться еще, кроме как уже встречать бегущих, а вот две разделенные группы, успели-таки зайти за спины теперь уже людям, и те оказались зажаты в тиски.
Невероятное количество времени Кагар потратил, объясняя буквально на пальцах командирам налетчиков, как вести своих людей. Обычно он все-таки вел орков сам, но сейчас был слеп. Нарьяма, конечно, доверял своим ушам и чувствам, доверял ощущениям и инстинктам, это все помогало ему лично, но не было достаточным чтобы брать на себя ответственность за другие жизни. К тому же будучи слепым лезть на рожон глупо и беспечно, а не заменимых не бывает, тем более на войне. Главное, чтобы каждый понимал, что нужно сделать и не ошибался. Орки все сделали правильно. Кагар ими даже гордился. Сейчас он им точно нужен не был, они прекрасно сплавлялись без него.
До него только и доносился рев орочьих командиров:
— Пленных не брать!
И извечное орочье:
— За честь! Во имя Пламени!
Скрежет железа, хрусты костей, крики, стоны, вой, ржание, топот сотни орочьих ног, стук копыт, чавканье земли, свист копья… В последнюю минуту Кагар отклонился. Тот, кто метил в него, теперь истошно заорал:
— Умри! — и побежал навстречу, правда смерти собственной, а не Кагарской, поскольку нападающий яростно орал, то и напрягаться Кагару не пришлось, хватило одного взмаха меча.
Он постоял еще пару секунд на случай, если кто-то еще решит его убить. А потом ровненько направился к тому самому оврагу, из которого стартовали запасные орки. Прятаться. Что ж он сам себе враг что ли, воевать светлым днем? Безусловно Кагар бы мог покрасоваться, пафосно убивая всех, кого упускали орки, в развивающемся на ветру плаще, с повязкой на глазах, превозмогая головную боль и слепоту, на фоне бесконечного неба сливающегося на линии горизонта с морем. Но право слово было б перед кем. Не перед Тордраном же, действительно? Тот все равно не оценит всех превозмоганий, голова ведь — это кость и болеть не может. Так что нарьяму ждал овраг, и до заката он рассчитывал больше никого не убивать, а там уж будет чем заняться.
***
Дело шло к закату.
Орки собирали тела убитых, добивали раненых людей, оказывали помощь своим. В каналах и стоках вовсю тянуло, прогретый горячий воздух рвался вверх, тесня холодный, удушливые костры полыхали все ближе и ближе к началу туннелей, внутрь было уже невозможно попасть.
Налетчики стали замечать сизый дымок вокруг Даэдрахир.
Кагар приказал начать обстрел башни.
Из пращей и рогаток со всей орочей мощью в башню полетели дымящиеся и вонючие снаряды, в которые для утяжеления были напиханы гайки. Снаряды приземлялись на кровлю первого яруса и балюстрады. Орки даже начали соревноваться кто выше закинет, или точнее попадет в определенное место. Однако те неосмотрительные, кто подошел излишне близко вполне себе получали ответное копье откуда-нибудь из-за ниши, или декоративной колоны. Орки ревели ругались и обстрел башни усиливался.
Так продолжалось до самого захода солнца, когда наконец-то нарьяма снял свою повязку и смог оценить ситуацию своими глазами. Башню сильно заволокло. Особенно на нижних этажах, скорее всего людям там дышать уже больше нечем, они, спасаясь от неминуемого должны были подниматься выше. И значит под этой дымовой завесой можно идти с тараном на ворота.
Из отрядов налетчиков Кагар отбирал самых здоровенных бойцов. Первым выбранным предстояло добежать с тараном до входа в башню, и бросить его у входа, за ними сразу выступала смена, те должны были добежать, нанести несколько ударов по воротам, а потом бросать таран и бежать обратно, дальше третьи. И так по кругу — одни таранят, другие пытаются отдышаться.
Тордран собрался бежать чуть ли не первым, но Кагар его остановил, а потом и вовсе запретил.
— Тордран ты командир и нужен своим бойцам для координации, в своем уме и светлой памяти.
— Что я за командир если мои парни рискуют без меня? — рычал, оскалившись тот.
— Не смей со мной спорить, Бычья шея, захочешь приказывать мне, докажешь в поединке, что сильнее, — угрожающе проговорил Кагар, — а пока будешь стоять тут и смотреть кто из твоих бойцов способен повторить попытку, а кто надышался так, что с него хватит. Каждая группа должна дойти и нанести удар.
Разозлённый Тордран сплюнул под ноги, но ослушаться не решился.
Первая группа ушла с тараном. Перевязав свои лица влажными повязками. Они выполнили им положенное и теперь таран ждал вторую группу на ступенях возле ворот башни. Вернулись орки без потерь, хотя кашляли и задыхались, плевались и даже падали на землю.
Со второй группой было хуже. Они дошли и даже нанесли несколько ударов. Но вот им вслед с высоты полетели копья.
Третья лишь успела дойти, на головы им стали падать кроме копий, еще и щиты. А также тяжелая кухонная утварь, что и говорить погибнуть под чугунным котлом не слишком то по-героически звучит, но весьма реально. Все же с такой высоты падающий, котел становился по истине грозным оружием.
Орки отправлялись группа за группой, некоторые возвращались с результатами, другие с потерями. Третьи и не возвращались.
Дыма становилось все больше, в свете Даэдрахир, ее окрестности, как будто погрузились в розовое молоко.
К оркам подходило подкрепление. Основные силы их армии начинали разворачивать лагерь под Раной.
Когда ворота наконец-то были разбиты. Кагар дал приказ тушить костры, и ждать пока ветер разнесет дым. В башню заходить запрещалось. Но вот поджидать и убивать всех. кто из нее решит выйти приказ был.
Один из новоприбывших орков нашел Кагара.
— Командующая передает тебе послание, — заявил орк, — за дымом невидно, но на горизонте флот.
— Чей? — Кагар замер, он, конечно, верил в Зурх’Кхаета, но лучше все же знать, чем верить.
— Под черными парусами, с четырехпалой лапой, — закончил довольный орк.
— Отлично!
========== В ожидании дождя. ==========
Комментарий к В ожидании дождя.
Я прямо таки извиняюсь, если описание приготовлений к осаде и дальнейшей осады покажутся наивными и слишком пространными, у меня опыта в написании подобного нет нисколько, и по-хорошему все батальные сцены в этом оридже я пишу впервые, но опустить их мне показалось очень не правильным, так что не судите строго.
Вокруг Раны стягивалось кольцо. С востока и юга город подпирали орки. Денно и нощно рылись рвы, устанавливались шипованные ежи и защитные мантелеты, за которыми размещали лагерь. Навесы и шатры из кожи и шкур постепенно заполоняли поля перед стенами города. Ежечасно со стен и ворот в крепость и ратушу направлялись посыльные с донесениями. Неутешительными донесениями, орки явно готовились к настоящей тактической осаде.
Еще как только переправляющуюся через Льдянку армию заметили дозорные в городе созвали Совет, председательствовал на котором сам Его Сиятельство граф Лоттер. Вассалы, гильдии и командования долго спорили и препирались, но выводы сделали, что оркам даже в столь большом численном преимуществе не удастся Рану взять с ходу, а там глядишь и флот вернется, и подкрепление подоспеет, возможно даже гордые Лорды Севера обойдутся и без эльфийской помощи, героически сами отстояв свои земли. Ведь орки тупы, они налетят своими не сплоченными варварскими отрядами, без центрального командования, без тактики и плана, без руководства, как штормовые волны, гонимые ветрами на скалистые берега залива Полумесяца, и разобьются о ранийские стены, как те же волны разбиваются о неприступные для них скалы.
С окрестных земель люди стягивались за высокие стены города, спеша и хватая только самое необходимое, надеясь переждать и пережить эту беду. Многим, как и на полях Оплота во время празднования казалось, что за стенами их спасение. И они так же ошибались.
Первые страшные и странные вести пришли от прибывших из Оплота прознатчиков, тех кто служил там, кому удалось выжить и покинуть город, когда орки отпускали жителей. Его благородие барон Горан был повешен. Аристократию Империи не могло такое не ужаснуть. Богатые и знатные казались неприкасаемыми, их не убивали, их брали в плен и требовали за них выкуп. Но это было раньше, а сейчас Лорд Оплота болтался в петле, а знать обчищенная до последних медяков спешила покинуть разоренный город. Перед орками все оказались равны, что благородные, что нет. По Белому тракту беглецам было уже не пройти, и потому в Рану добрались лишь те, кто был обучен и имел в специальности обходить стороной военные лагеря противника, остальные беженцы подались в глубь страны, в Центральные земли и на Двуязычье. К тому же по напуганной событиями Ране поползли слухи, что барон сам сговорился с орками за что и поплатился.
Второй странностью стало то, что первые отряды орков напали не на город, а на Башню Двух Лун. Зачем, стало быть, оркам Башня? Атаковать их, и помочь защитникам башни былавыслана конница, которую орки разбили. Не силой, а тактически. Зажали в тиски и уничтожили. И в тот же день залив вошел флот, но не Северный, вернувшийся к родным берегам, а пиратский — Зурх’Кхаета. Его черные паруса с когтистой лапой были узнаваемы во всех частях света.
Совет собрали полным составом вновь. Аристократия паниковала, и было от чего. Морской путь к отступлению теперь был отрезан, подмоги от собственного флота ждать не приходилось, вероятнее всего имперские корабли потоплены пиратами. Обсуждения и споры пошли не о том, а надо ли разбить орочьи орды с наскоку, или подождать того, когда они сами разбегутся, а о наполненности амбаров, о нехватке продовольствия для населения, о том сколько же понадобиться эльфийскому королю, чтобы собрать армии и хватит ли сил у гарнизона удерживать Рану все это время. Лорды и другие достопочтенные господа высокого происхождения ссорились и спорили о том, выдавать ли провизии армейским чинам в зависимости от военных заслуг или от происхождения, на сколько сокращать паек солдатам, и нужно ли вообще кормить черный люд. Командующие частями скрипели зубами, ведь хороший солдат не может быть голодным, но говорить им права не давали.
Еще раз все переменили слова старого ранийского градоначальника, тот хоть и был тоже из благородных, но титула за ним не было, да и жил он всю свою жизнь весьма скромно, должность действительно выслужил, и потому был уважаем и высокородными и обычными горожанами. Он имея за спиной не только житейский, но и военный опыт, покачивая головой сказал:
— Ох, и зря вы, господа, готовитесь к долгой осаде. Не могут наши враги долго нас осаждать. Они же тоже понимают, что эльфы придут, как бы там не было и как бы не были не сообразительны орки, а такое они понимают. И к тому же сходил я тут в лечебные палаты, куда доставили тех немногих кому удалось бежать из бойни при потерянной нами башне, и двое из них свидетельствуют, что видали нарьяму. По описания я скажу, то был Темная Тварь. Вот уж напасть, так напасть. И ежели это так, то не к осаде нам готовится надо, а к уличным боям. Башенку взяли они не зря, и по новым донесениям, с кораблей на сушу шлюпки то и дело ходят не зря. Все идет к тому, что вскроют и расчистят наши враги галереи под башней и не на стены полезут, а под ними пройдут. Дозвольте. Господа, поставить укрепления на основных улицах на подступах к воротам, разрешите сделать стрелковые засады внутри города, а не только на стенах, лучших арбалетчиков на крыши и чердаки посадить, и тогда можно будет надеяться на то, что город до прихода эльфов устоит.
И не сказать, чтоб в совете его не услышали, да вот сделали отчего-то не совсем то, что он говорил. Арбалетчиков, конечно, выделили, и места для засад нашли. Но вот сами высокородные господа и их семьи все укрылись в городском замке, те кто породовитее и в родстве с графом был поближе, прекрасно разместились в гостевых комнатах замка, те кто пониже родом довольствовались комнатами прислуги, коих выгнали спать на конюшни. Все продовольствие богатых семейств укрыли там же в замке, и к себе же забрали личные дружины и лучшие отряды городской стражи. Оставив на стенах в основном регулярные отряды, без прославленных бойцов. В общем было сразу видно, аристократия бежала с тонущего корабля на своей огромной и неплохо укрепленной шлюпке, оставляя всех остальных горожан и укрывшихся за стенами, выплывать самим, ну или погибать, тут уж как судьба распорядится.
Люди нервничали. В городе каждый час росло напряжение, детей не выпускали из домов. Каждый прятал все что имел. Цены на провизию возросли неимоверно.
А за стенами десятки гоблинов-инженеров, которые высадились с кораблей Зурх’Кхаета собирали осадные орудия. Из ничего, казалось, вырастают фронтиболы и осадные башни, расчехляются привезенные онагры, катапульты и баллисты.
Но еще больше шло работ, невидимых со стен осажденного города. Гоблины и нарьяма наспех восстанавливали вентиляцию в продымленной башне и основных ее коммуникаций, взламывали давно замурованные ходы, проверяли их, засылая по туннелям разведчиц. Кагар с Зувлок составляли карты подземных сообщений. Кое-какие их ходов затопило, другие уже не имели выхода на ранийской стороне. Попарно воительницы уходили в темноту и из нее приносили новые и новые сведения. Ширилась и росла карта перед Зувлок и Кагаром. Оба командующих, хотя именовать так Кагара запрещалось, казалось, вовсе не спят и не едят. Кагар успевал обежать лагерь, дать распоряжения оркам, разнять занимающиеся между ними распри, обсудить что-то с гоблинами, просмотреть новые сведения от воительниц. А Зувлок тем временем распределяла вооружение и боеприпасы, сводила данные подвоза обозов, изучала карты, перепроверяла данные, планировала, считала, рассчитывала, рассматривала, выбирала. Выбирала тех, кто пойдет сегодня в туннели, кто и какие помещения будет расчищать в башне, выбирала точки для выхода в город. Она решила, что входить следует несколькими разными отрядами, с разных сторон, на случай если кто-то увязнет в уличных боях, остальные должны прорваться к воротам все равно. Кагар услышав ее план, просто не мог не попытаться оспорить его оспорить. Все же слишком разный был у них подход по жизни. Он, конечно, считал, что ударить следует консолидировано, всей мощью, выйти в ближайшем к воротам месте, и прямиком не сворачивая идти к цели, не распаляя силы и средства, не рассеиваясь, максимум концентрации на прорыв, максимум силы в один удар. Однако решение было за Зувлок. Она командующая армиями нарьяма, и она всегда поступала так как считала нужным.
***
Сульмидир покинул Карас Сильмэ в ночь. На самом деле ему было все равно когда, лишь бы не сидеть на месте. Действие всегда для него было предпочтительней покоя, лучше с места в обрыв, нежели балансировать на краю долгое время. Так что как только Его Величество озвучил свое поручение и назначил сопровождающих, Сульмидир выехал, правда все же успев передать записку для отца.
Сейчас эльфу хотелось одного, поскорее попасть к перевалу, чтобы скорее узнать есть ли спасшиеся. Ему жизненно необходимо было знать, что именно с его братом, чтобы разгоревшийся внутри него мучительный пожар эмоций, рожденный страхом и неизвестностью, наконец-то поутих. Молодой капитан приказал себе не думать о возможной гибели Менэльтора, просто потому что эта мысль приводила его в невероятный ужас, такой силы страх Сульмидир испытывал впервые в жизни. Ну может быть что-то сродни с этим было в те три дня, что еще маленький Мэл не приходил в себя, когда упал с дерева. Но тогда ситуацию спасало то, что брат был дома, и на него можно было посмотреть, убедиться, что он жив.
Без малого сутки верхом галопом, через лесную чащу. Эльфы пробирались к перевалу. Взмыленные этой гонкой они остановились лишь услышав условный сигнал. Подающие его разведчики нашлись довольно быстро, и не успел Сульмидир спешиться, как на него с объятиями накинулся один его сослуживцев и хороших друзей.
— Сульмидир, смотри-ка не зачах, а говорил-то с тоски помрешь в столице. Врал, стало быть.
— Здравствуй Гилдор, — похлопал по спине своего друга эльф, — с такими делами заскучаешь, как же. Встретили кого-нибудь из Оплота? — тянуть он не стал, спросил сразу в лоб.
— Твой младшенький на настиле, живой, но ранен. С ним герцог, тот, что правнук леди Итариллэ.
Сульмидир выдохнул, даже улыбнулся, сразу же кинулся к дереву, чтоб забраться на настил.
— Тяжело ранен?
— Раны не тяжелые, но у него сильный удар головы, а потом новые встряски. Они с герцогом кубарем катились со спуска, мне кажется, от этого еще осложнения. В общем к отцу вашему его надо, потому, как и лихорадка сильная, и бредил прошлой ночью, днем в сознание пришел, но ему явно плохо. А для наших методов лечения он больно молод, раны не прижжёшь.
— Понятно, — Сульмидир уже начал подниматься по веревочной лестнице, но тут же спохватился, — а женщины с ними не было, только вдвоем?
— Да, герцог говорит, что все живые, но в плену. И знаешь, что совсем паршиво, Сульмидир, орки не одни были с ними Темная тварь.
— Нарьяма пленных не отпускают, — проговорил Сульмидир и полез на настил.
Брата он своего нашел в сознании, некий бородатый мужик пытался того напоить его из деревянной чащи, поддерживая ему голову и при этом не облить, а Менэльтор видимо не желавший чтобы ему помогали как дитю чашу из рук пытался вырвать.
— Отдай воду, твоя светлость, — голос Мэла звучал глухо и очень неровно, было видно, что ему тяжело, но раз хватало сил на вредность и попытки показать характер, значит опасаться было нечего.
— Смирно полежать не можешь? Ты все прольешь, а мне опять слушать твое нытье пока тебе будут менять повязки?
— Вот и не слушал бы, а направился бы в Карас Сильмэ, ты там нужнее, чем тут. Отдай говорю воду.
— Как только мне выделят провожатого, так сразу, и я тут герцог, так что приказываю, пей так, а будешь упрямиться вообще ничего не получишь.
— Это вы зря, ваша светлость, он у нас ужасно капризный, и если уж уперся, лучше подыграть, отдайте ему чашу, сейчас подержит пару секунд и сразу признает свою ошибку. Так всегда!
— Сульмидир! — Мэл повернул к подходящему брату голову. И даже попытался приподняться, правда это у него не вышло, сил не хватало и было больно, — Ты то тут что делаешь?
— По приказу Его величества, встречаю возможных спасшихся из Оплота. Напугал ты нас Менэльтор, ужасно.
— Мама, наверное, плакала?
— Мама точно плакала, раз уж даже отец еле сдерживался.
— Отец?
— Да. Обещал меня на войну отпустить, лишь бы только я ему тебя привез живым. В общем пей свою воду пока герцог поит, тренируйся, скоро за право тебя поить дома драться будут, и придется тебе пить за троих, чтобы успокоить и мать, и отца и Даидайнеса.
— Значит его величество в курсе? — отведя глаза спросил брата Мэл.
— В курсе, послал меня сюда, а сам созвал совет, надо ведь помочь союзникам. Разослали красные стрелы…
— Сульмидир, тогда тебе надо срочно везти его светлость в столицу. Дэекен терять время нельзя.
Как ни странно, герцог Серселен только кивнул, на обращение к нему по имени.
— Сульмидир, верно? Я же могу к вам так обращаться? — спросил герцог со всей вежливостью.
— Конечно можете. А вы как я понял его светлость герцог Дэекен Серселен, правнук леди Итариллэ, да осветят звезды нашу встречу, — Сульмидир склонил голову, в знак приветствия.
— Да осветят, — ответно склонил голову Дэекен, хотя, как и положено было ему по происхождению его поклон был скорее кивком, — нам нужно поговорить, и это очень серьезно.
***
Как только Дэекен закончил свой весьма содержательный, но короткий рассказ, Сульмидир согласился с тем, что им необходимо тотчас в столицу, как бы не хотелось ему остаться с братом. Но ведь ему доверили привести в Карас Сильмэ спасшихся, а заодно информацию о случившемся, и сейчас именно это было необходимо сделать. Собирались очень споро, Сульмидир лишь перекинулся парой слов с сопровождающими, которых отрядил ему король, поручив им Менэльтора, собрал всю информацию, что была у разведчиков, уточнил о дальнейших планах их действий, пообещал брату успокоить родителей, и дожидаться того дома, забрал тех двух лошадей, что шли дорогу сюда без наездников и не успели настолько сильно выдохнуться и отправился вместе с герцогом обратно в Карас Сильмэ.
Несмотря на первое впечатление о нем, герцог отлично ездил верхом, даже без седла, тут видно приложила руку леди Итариллэ. Да и вообще на земле его светлость оказался куда более ловким, чем на навесе. Только почувствовав почву под ногами тот смог эти ноги распрямить, по навесу он передвигался чуть ли не ползком.
Дорога обратно в город заняла больше времени. Лошади все же устали, пришлось делать привал, но эльфы никогда не загоняли своих лошадей, для них и шпоры, и кнут были вещами не приемлемыми, лошадей уговаривали скакать, но никогда не били, и не мучили.
Сульмидир с Дэекеном ступили на подъемник Карас Сильмэ через двое с лишним суток после того, как король отправил эльфа с поручением. Высота подъема действовала на Дэекена удручающе. Сначала он сбледнул. Потом на лбу выступил пот. Когда же пришлось сойти с подъемника на толстую ветвь древа заменяющую в городе дорогу, бедный герцог вцепился Сульмидиру в руку.
— Нам лучше выбирать маршрут к дворцу без подвесных мостов? — со всей серьезностью спросил Сульмидир.
Дэекен с ужасом посмотрел на него:
— Не спрашивай меня, и лучше вообще со мной не разговаривай! Просто давай уже дойдем!
— Мы даже не начали идти, ваша светлость, — не смог сдержаться Сульмидир.
— Я, конечно, понимаю, что твой брат взял эту манеру общения с тебя, а не наоборот, но у него такое ерничество и поддевки получаются куда милее! Раздражения не вызывают.
— Да Менэльтор вообще синоним слову милый, — усмехнулся Сульмидир, внимательно заглядывая в бледное бородатое лицо королевского родственника.
— Согласен, — не задумываясь брякнул герцог, так и не заметив вздернутые брови Сульмидира.
«Менэльтор, да чтоб тебя, — в сердцах подумал эльф, — однозначно попрошу отца запереть тебя дома лет так на десять в назидание! Раз уж не принцесса, так стало быть герцог?»
***
— Ну Ирше, ну пожалуйста, — взмолилась принцесса.
— Нет!
— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
— Нет!
— Ну…
— Нет, — рыкнула орчиха, а потом тяжело вздохнула, — слушай, не забывай, ты пленница, я твоя надзирательница. Ну не могу я тебе помочь в твоей просьбе.
— А если я случайно проболтаюсь Тордрану, когда он вернется о том лекаре, который меня перевязывал, и о вашем с ним флирте? — похлопав глазами невинным голоском проговорила эльфийка.
— О нашем чего? Ты о чем вообще? — возмутилась Ирше.
— О, нет? Не было флирта? Мне это показалось? Вы же друг друга глазами съели. Разве я ошиблась?
— Вот же ж ты… Это шантаж, да?
— Нет. Это переговоры. На условии взаимовыгодного сотрудничества!
— Ой я и забыла какие вы остроухие все языкатые. Хорош мне мозги полоскать. Ничего я не могу поделать. Ну разве что, могу спросить у Кагара разрешения. Даст согласие, тогда другое дело. Я же все-таки в армии, тут надо делать то, что должно, а не то, что хочется. Спросить?
— Ну спроси, — тяжело вздохнула Андунэль, — хуже все равно не будет.
— Если ты поклянешься честью, что ни словом, ни делом не станешь обсуждать план побега со своими собратьями, Кагар вполне может и согласиться. Ты вот зря думаешь, что нет надежды.
Андунэль помолчала пару секунд.
— Скажи мне, Ирше, за что вы его так уважаете? Мак’Хаграт это ведь большая честь. Я права?
— Ну права, орки, дав клятвы их не нарушают, если нарушишь, свои же убьют. У нас все на чести строится, нет чести, нет жизни. А Мак’Хаграт это клятва от всего племени, чтобы дать эту клятву каждый член племени должен подтвердить твое право говорить и клясться за него. А у Кагара той чести больше любого другого, он сильный воин, и не нарушает слов. За любое свое решение готов платить своей кровью и своей жизнью, никогда не пасует, — Ирше стукнула кулаком себя по груди, — великая честь, рыжая, каждый орк мечтает, о такой чести и славе для своего рода.
— Но ведь он ужасен. Какая честь? Он похищает дев, держит их годами в рабстве, насилует, убивает. Говорят, он пьет из чаши, сделанной из черепа ребенка, которого убил и съел на глазах его матери. Об этом даже целая баллада есть!
Ирше вылупила на принцессу свои глаза и секунд пять смотрела, не моргая:
— Нет, ты чего серьезно? — орчиха даже всхлипнула, и не выдержав зашлась смехом. — Правда такие песни поют? Я хочу знать слова этой песни! Вечное Пламя, это же каждую попойку можно будет выводить его из себя. Ты знаешь слова?
— Только примерно помню, — замялась леди.
— Научишь меня. Просто должна научить! А я тогда допеку его, и он разрешит тебе переговорить с твоими сородичами, да ты что… он сделает что угодно, если ему петь такие песни. — Ирше все смеялась и смеялась, — Кагар насильник над девами, и поедатель детей!
Андунэль нахмурилась, памятуя то, как флиртуют орки:
— Ммм… мне кажется, или он тебе нравится Ирше?
— Нравится? Не ну конечно нравится, самый сильный воин, богатый, знаешь ли, это не маловажно, и дом у него есть свой, добротный, каменный, и песни вон о нем поют, на рожу правда несколько смазлив, клыков вон нет, да и росточку всего нечего, но знаешь, проблема даже не в этом, — Ирше сделала очень непонятный жест, сложив свою мощную руку в кулак, она оттопырила мизинец, и подергала им, как-то странно подхихикивая. Можно было бы подумать, что это такое девичье, чуть смущенное хихиканье, ну правда звучало оно, скорее уж как горный камнепад, а не как лесной ручеек.
— Так в чем проблема? — Андунэль уставилась на палец Ирше, явно не понимая в какую сторону мыслить.
Орчиха громко цокнула:
— Маловато будет!
— Чего маловато? — сначала спросила принцесса, а потом покраснев прикрыла свой рот обеими ладонями.
Ирше подергала ей бровями, мол все правильно поняла, и громко рассмеялась вновь.
Андунэль тоже посмеиваясь, в ладони спрятав уже все лицо, но любопытство, когда-то сгубившее кошку, раздирало, и она, отважившись спросила:
— А что, действительно все скромно?
— Знаешь дорогуша, тебе может и не скромно, мизинчик то мой со своим сравни. А мне простите даже не увлекательно ни разу. Так что как не крути, а расовый вопрос никак не позволяет мне подарить мое девичье сердце Ужасному поедателю детей и выпивателю из детских черепов! Судьба, такая сволочь!
***
Тем временем Кагар икнул, ни с того, ни с сего, на ровном месте и очень неприятно. А потом еще раз. Подошедший сзади Тордран, с размаху ударил его по спине. Теперь Кагар еще и закашлялся.
— Убить меня хочешь, орчище? — возмутился он.
— Я помочь хотел. Говорят же если ты икаешь, надо постучать по спине.
— Это если подавился, — договорив Кагар снова икнул, — а если икаешь, надо задержать дыхание.
— Или попить? А может испугаться? — возразил Тордран
— Или поднять руки вверх, потянуться, а потом резко наклониться вниз.
— Короче начинай делать зарядку. Можешь заодно не дышать. А я сгоняю тебе за ведром воды, окачу тебя, ты испугаешься и напьешь одновременно!
Кагар снова икнул:
— Да раздери Шилок, того, кто меня так погано вспоминает!
— Ей продеться восстать и разодрать пол мира, знаешь ли.
— Точно, — согласился нарьяма, — а ты с докладом?
— Угу, гоблины закончили свои машины, все, что ты хотел собрали. Можно наступать.
— Не время.
— Я думал вы всяких гоблинских камнеметов ждете, а выходит нет?
— Дождя мы ждем, Тордран. Дождя.
***
Дэекен Серселен опустился на одно колено, перед его Величеством Королем Эльфийского Леса, и хотя в комнате они были одни. Он просто не смог этого не сделать. Сходство Онотимо и Итариллэ было на лицо, те же волосы, те же глаза, тот же профиль. Гордые, величественные Анкалима, что на всеобщий переводилось, как ярчайший, несокрушимые, с несгибаемой волей, перед этим величием Дэекен чувствовал себя жалким, грязным, лохматым, каким-то диким и запущенным со своей безобразной бородой.
— Ваше Величество…
— Ваша Светлость… Встаньте с колена, Дэекен, сейчас не до церемоний. Рассказывайте… Моя дочь?
— Жива, но в плену у орков. Мы стали жертвами невероятно подлой интриги, я и вы. Орки не случайно напали на Оплот. Это организованная диверсия, за которой стоит Лабран, сын Этне, дядя Его Императорского величества Аэда. Оркам обещали земли за нападение на Последний Оплот, под праздник Сбора Урожая выведя Северный флот из Раны и переправив в порт для усиления гарнизона оплотскую охрану, тем самым бесповоротно сдавая город.
Серселен говорил и говорил, не останавливаясь, и о том, как они встретились на празднике Сбора Урожая, и о том, о чем успели сговориться в Цитадели, как бежали, когда напали орки, через ход под Колодезной башней, и как из засады их перехватили сначала налетчики, а потом и нарьяма. Рассказал, что смог заметить сломанную ногу принцессы. О том, что связующим звеном во всей этой истории выступил его советник, правая рука граф Сэймур, что он оказался в Оплоте, и что сам рассказал обо всем плане. Дэекен ничего не утаил из разговоров в Большой Зале и о том, как нарьяма отпустил его, и, что Менэльтор не желал уходить без леди Андунэль, но она отдала приказ в его наидревнейшей форме — «таково мое желание».
И конечно не забыл упомянуть армию переходящую Льдянку, направляющуюся на Рану.
Он говорил и говорил. Описывая каждый шаг и каждую мелочь. Все что считал важным.
— Единственного, что я так и не смог понять, Ваше Величество, откуда Сэймур знал, что встреча со мной произойдет именно в Оплоте, отчего не в любом другом городе Империи. А он ведь знал и знал заранее, раз успел оповестить орков, а те не просто собрались и напали, а распланировали масштабные действия, да еще и так, чтобы союз между Лесом и Империей дрогнул.
— Это слишком умно для орков. Покачал головой Онотимо, тут чувствуются козни Владычицы. Темная Тварь там оказался не случайно. Орки пойдут за ним даже под щитами, чего они очень не любят. Все это не спроста. Намарок сильно рискует. И значит что-то ее толкает на такие безрассудные маневры. Мне следует подумать, серьезно подумать.
— Я могу идти?
— Да. Можешь, тебя разместят во дворце, можешь чувствовать себя тут как дома. Но… Я тебя предупреждаю, пока не вернулась моя дочь, ты последний в ком течет кровь моего рода. Тебе запрещено покидать настилы Карас Сильмэ.
— Ваше Величество? — потрясенный Дэекен уставился на короля.
— Ты услышал меня и правильно понял. Ты гость в моем доме, Дэекен, но в то же время и пленник Карас Сильмэ. Я должен подумать о будущем, раз уж настоящее утекло сквозь мои пальцы.
========== Большая буря. ==========
Если бы речь заходила о ком-нибудь другом, то следовало бы написать, что он, предвкушая битву был сосредоточен, напряжен, полон уверенности, словно длинным плащом укутан решимостью. Даже воздух вокруг него как будто наливался тьмой, тяжелел, становился ядовитым, застревал в горле любого, кто попадал в поле его зрения, отравляя несчастного страхом и отчаянием, заставляя его терять себя. Так можно было написать о любом другом герое или злодее накануне битвы, но не о Кагаре. Этот хоть может и со стороны производил впечатление сосредоточенной решимости и вот этого всего остального, даже пугал на него смотрящих, но на самом деле сидел и скучал, крепко на крепко сжимая челюсть дабы откровенно не зевать, и щуря взгляд в пустоту, чтобы не заснуть окончательно. Сотни и тысячи раз Кагар штурмовал такие же стены, давал команды, выдвигал отряды, да и сам ходил под щитом в атаку, ставил осадные лестницы, толкал осадные башни, сражался на стенах. Не сказать, чтоб ему это было не интересно. Как раз-таки именно это интересно и было, как был интересен процесс поедания пищи, а не ожидание ее подношения, или даже, как был интересен секс, а не все что должно было быть перед ним. Получать удовольствие по мнению Кагара стоило от того, что это удовольствие приносит. А все остальное фантики и шелуха, возможно и нужные дабы забить мозги впечатлительным особям любой расы и любого пола, не умеющим ценить вкусную жратву, хорошую выпивку, бурный секс или горячую заварушку саму по себе, и нуждающихся в преамбуле ко всему этому, но уж себя Кагар к таким впечатлительным особам не относил никак и никаким местом. А потому ничего не предвкушал. Вот когда начнется тогда и развлечемся. Хотя латный тяжелый панцирь был отполирован, все замки, ремни, крючки подогнаны, каждая заклепка на месте. Доспех собран. Щиты выбраны. Меч заточен.
На горизонте в сгущающихся сумерках сверкали молнии. Возможно последние в этом году. Совсем скоро непогода будет выражаться белой ледяною мглой, а не стенами дождя. Тем лучше.
Дождь собирался весь день, весь день готовились и орки. Хорошо выспавшись, они начали свои сборы, выкладывали шкуры и кожи на мантелеты, застилали перекрытия осадных башен, усилили обстрел стен Раны из всех камне-и стрелометов. Особенно отличались фрондиболы, под ударами метательных камней содрогались и стены, и башни, и уж тем более люди. Пока не стемнело на столько, что смогли из укрытий вылезти гоблины, наведения и меткость осадных орудий страдали. Но зато, когда на улице стало темно, орудия заработали в полную силу и поразительной точностью. Что ни удар — то в стену.
Разбить стены города задачи не стояло, больно уж крепкими они были, а вот посшибать зубцы, порушить кровли башен, не давать возможности свободно выстраивать гарнизоны на стене, это очень даже было и возможно, и нужно. И именно в достижении этих целей гоблины-наводчики отличились.
***
Пол вечера Тордран примерялся к заплечной деревянной корзине на толстых кожаных ремнях, и до сигнала к сбору так и не решил накидывать ли теперь на плечи шкуру, или хрен с ней, а то шкура и корзина вместе слишком уж сковывают движения, особенно под ливнем. Но Ирше была неумолима, мол без шкуры из шатра не ногой.
— Так зачем эта корзина? — все-таки не выдержала Андунэль, когда они с Ирше остались в шатре вдвоем, в пустоте и тишине, слушая как за кожаными покровами шатра орков сгоняют в строй.
— Для гоблина, — ответила орчиха наконец-то развернувшись к собеседнице от выхода, где скрылся ее брат.
— Гоблина сажать в корзину? Зачем? И потом они же этого очень не любят, вроде как ущемляет их гордость.
— Ну мы не стреляем же, ни луков, ни арбалетов, одна праща, но это ж все же немного другое. А гоблины как раз за мантелетами сами не смогут пройти, ну по крайней мере не за нашими. Они для них тяжелые, а уж под шкурами то и вовсе, так что решили объединить силу орков тянуть мантелеты на расстояние выстрела, и гоблина в корзине чтоб стрелял. Насчет того, что не любят, это они не любят если их с земли поднят, за шкирку там, например, а вот на шею усесться к кому-нибудь по собственному хотению и ноги свесить, так это они завсегда.
— Хитро как, — усмехнулась принцесса.
— Так гоблины и выдумывали. Вот и хитро. Все у них хитрое и затейливое.
— А зачем под дождем -то?
— Слушай, вас там вообще воевать не учат в ваших ульях на деревьях, что ли? Под дождем, потому что все деревянное. Башни осадные из дерева, лестницы осадные из дерева, мантелеты деревянные еще и соломой обитые. Если погода сухая, так горящая стрела решит проблему, особенно если стрела не одна. Даже если шкуры и кожи мочить, это все время надо следить за сухостью. А под ливнем нет такой проблемы. Масло, конечно, загорится, но и это пламя мокрой шкурой можно сбить. В общем ливень против огня.
— Ты считаешь не устоит сегодня Рана? — вздохнула эльфийка.
— Нет. Не устоит. Нарьяма просто так такие силы не расходуют, они возьмут ее, в любом случае, другое дело, как ее удержать, если твое племя явиться.
— Если бы вы нас отпустили, может быть они бы и не явились.
— Мы отпустили родственника вашего короля для этого, и второго. А остальных уж извини. Куда вы таким составом даже и с ранеными бы сунулись? Обратно через ваши врата и пол северных и центральных земель? Чтоб вашего этого кудрявого в первой же деревне пристукнули? А так глядишь и доберется до Леса. Или хотя бы до заставы в горах. Радуйся, что вы все живы, и что вы наша добыча, а не нарьяма. Мы пленных эльфов на золото меняем. Они-то либо сразу убивают, либо Шилок в жертву приносят погодя. У них все едино — во славу Шилок, и свои, и чужие — все под нож.
— Фанатички.
— А вы то, чем лучше? Такие же, во имя своей пресветлой Богини вы ж помогли Турману отвоевать земли наших отцов. Потому что мы темные расы и варвары.
— Но вы же нападали на людей, и убивали их!
— Вот смотри, сейчас у нас в плену Луч Рассвета, ваш прославленный воин. Скажешь мне скольких моих сородичей он убил? Сколько детей лишил отцов и матерей? Справедливо будет его убить? Да? Нет? Знаешь, Айра, война так не судится. Воинов так не судят.
— А как их судят Ирше? Виноват тот, кто все это начал! Виноваты нарьяма. Они начали эти войны, их богиня…
— А они говорят, что это начали вы, — прервала ее Ирше, — Великий Отец соблазнил Шилок, а когда Великая Мать узнала об этом, то разгневалась не на него, а на нее. Заручившись поддержкой Милостивой Ивэ, Великие изгнали Шилок вместе с ее детьми, ну значит нарьяма, лишив возможности посещать ваше это громадное дерево. Что-то такое. А древних эльфов поставили сторожить все входы в Лес. Вот и выходит, что вы не пускали несправедливо обвиненную Богиню и целый народ к месту силы. И кому из вас верить?
— Ты веришь нарьяма, конечно!
— Да-да. Мы же темные расы, и у нас иная кровь. А вы светлые и потому всегда правы. И несете в мар добро и справедливость, искореняя зло и тьму. Ну, а люди вас почитают, поэтому они тоже ничего. И если бы мы вас почитали, может тоже бы стали сносными. Вот как я сейчас, вполне же сносная, а почему? Потому что тебе помогаю.
— Да вовсе нет…
— Точно нет? Сама-то уверена что нет?
***
Под стенами Раны разверзся ад. Небо и без того темное по вечерней непогоде, сейчас было перечёркнуто тучами стрел и болтов, пускаемых в разные стороны. Орки двигали нестройные ряды под прикрытием мантелетов, все ближе и ближе продвигая границы бой к стенам. Сначала заняли и огородили огневые рубежи, давая возможность гоблинам к обстрелам стен, дальше в свой тяжелый и кровавый путь к стенам двинули осадные башни. Колеса увязали бы в размокшей почве, но под них то и дело накидывали бревна волоча немыслимой тягловой силой орочьих бойцов. Скорость такой атаки была низка, зато ее продвижение неумолимо. Орков ведь не брали стрелы, да, конечно, замедляли, и утыканный стелами, как еж орк нуждался в перевязке и обработке ран, но все же потери были недостаточны для того, чтоб продвижение остановить. А люди на стенах гибли под обстрелом гоблинских арбалетчиков, огнем баллист и катапульт, гибли десятками, хотя каждый воин сейчас был на счету. Естественно, ответный огонь каменными ядрами ломал и орочий строй, даже орочьи кости имели свою прочность и с поле боя вытаскивали поломанных и убитых камнями, с раздавленными черепами и сплющенными грудинами, попадались и убитые прямым попаданием стрелы в глазницу, но этого было чертовски мало. Орки восстанавливали строй и шли дальше на стены, к воротам.
С возведенной специально для такого дела вышке, в полном доспехе черной стали, в высоком шлеме и плаще, за атакой наблюдал Кагар. Он отдавал приказы. Кем и как усиливать атаки, когда останавливать башни и давать возможность дать залп фрондиболам, выравнивал строи идущих орков приказывая трубить то в один рог, подгоняя отстающих, тормозя вырвавшихся вперед. Под зорким глазом своего командующего орки наступали как никогда слаженно, как никогда сплоченно. А он видел поле боя, как на ладони, его зрению не была помехой ни стена дождя, ни темнота. И все же в руках он держал подзорную трубу. Конечно, не для наблюдения за стенами для этого и своего зрения доставало, а для того, чтобы увидеть еще дальше стен, крыши города откуда ему дадут знак к полномасштабной атаке, ведь то, что происходило сейчас ей не было.
Одно из каменных ядер попало четко в толкаемую башню, разбив ее верхние этажи, переломив балки.
— Труби Скалистым Черепам перестроится, — спокойно приказал Кагар своему сегодняшнему помощнику, — пусть Рр’Юх сменит Тордрана под мантелетами. А Бизонье копыто пускай разделиться на башни.
Затрубили рога, в голос стали по цепочке передаваться приказы, конечно, пока они достигли ушей тех, кому предназначались были готовы уже новые приказы, но других способов сообщения все равно не было. Рог, сигнал, приказ по цепочке, ну вот и все способы управления этой ордой.
Когда башни вышли в зону поражения осадных орудий, обстрел прекратился. Стало тише. Но орки видели цель, слышали голоса своих врагов, чуяли страх. Чем ожесточённее отстреливались защитники, тем яростнее наступали нападающие. Теперь в ход шло все. Со стен вниз кидались камни на орочьи головы. Полилось масло, вспыхивали первые огни. Горящие стрелы тухли в мокрых шкурах, но попадая в масло разгорались. Облитые маслом орки горели, срываясь с башен вниз в грязь, выживали, убивались, или наоборот горящими прыгали в ощетинившуюся копьями толпу защитников. И все это под стрелами и болтами со стен, и из-под мантелетов со своей стороны.
Не чувствуя не боли, ни страха, ни осознавая происходящего пьяные азартом, разгоряченные адреналином орки становились и вовсе силой дикой первобытной, там, где на стене вставал на ноги один боец, тут же оказывали и еще пять.
Их теснили, они теснили. По каменной скользкой кладке дождем размывало кровавые лужи, красные, черные, бурые от смешения. Ряды противников наваливались друг на друга, стенка на стенку, увязая в друг друге, без возможности продвинуться или отступить на узкой каменной стене.
***
Засада арбалетчиков над лавками рыночной площади нижней Раны почти упустила момент, ради которого ее и организовали, так тихо в ночи двигались тени. Не заметив появления первой лазутчицы, они зато явно услышали уханье совы, коим она подавала сигнал остальным воительницам. Ее арбалетчики так и не увидели, но совы в городе не могло бы появиться, а уж от того, что сейчас творилось на стенах, так даже кошки где-то попрятались, и тут в этой уличной тишине с отзвуками битвы на стенах и сова… Командующий засадой капитан Партолон жестами указал на глаза и все старательно вгляделись в темные проулки. Скорее чувствуя чужое присутствие, чем реально его замечая. И все же самый глазастый первым углядел некое колыхание в тени, тут же получив отмашку от капитана на выстрел. Щелкнула пружина свистнул болт, и врезался в дерево. Но уже через секунду, из тени вынырнули вовсе не ожидаемые людьми гоблины, а нарьяма. Воительницы двигались слишком быстро, каждый шаг увереннее предыдущего, ни одна их них не перекрывала дорогу другой, стройно, четко, их болты принимали щиты, а в ответ ударили стрелы.
Капитан сорвался и в окно на другую сторону улицы выскочил на крышу, поджигая сигнальный факел, давая знать, где случился прорыв. В момент, когда он подбросил факел в воздух, на колокольне зазвонил тревожный колокол, вот и все, теперь защитники оповещены, он резко развернулся обратно в окно, но дорогу уже перекрывала высокая женская фигура. Черной стали чешуйчатый доспех, похожий на чешую ящерицы или змеи, шипастые наплечники и наручи, высокий шлем, и стеганая юбка. Этот силуэт не возможно было перепутать ни с чем, так в маре выглядела неминуемая смерть. Ему бы подумать от чего его не убили раньше сигнала, но нет, последней его мыслю было осознание красоты стоящей перед ним женщины. Под высоким шлемом было открытое лицо. Капитан видел огромные глаза под длинными пушистыми ресницами, и мягкие губы, расплывающиеся в лукавой, озорной улыбке. А потом он просто умер, даже не успев защититься.
Зувлок спихнула его обезглавленное тело с крыши, и устремила взгляд в сторону порта. Там вскидывали второй факел, значит и второй отряд вышел на поверхность и замечен.
Боевой клич нарьяма раздался над городом со стороны рыночной площади, а затем со стороны порта. Воительницы на всей своей скорости по крышам рвались к главным воротам. Им заслоняли путь воины, выныривающие из засад. Их теснили друг у другу, зажимали в кольцо, расстреливая с соседних крыш. Нарьяма стойко держали удар, обитые черной сталью щиты, было не пробить. А из-за спин щитниц прекрасно стрелялось. Они держали удар, но их атака увязла. Войска с улиц подтягивались к месту куда в итоге согнали оба отряда нарьяма. Полторы сотни воительниц оказались отрезаны от ворот и путей отступления силами, превышающими их в десятки раз.
Градоначальник уже потира руки, радуясь, что прорыва не случилось, что они все предусмотрели, перехватили и теперь задавят атаку, что возможно Рана этой ночью устоит. Но Серебряную Ведьму, ведьмой все-таки назвали неспроста. Стоило людям перестроить свои части, нарьяма снова подали голос, да только к двум уже ранее слышимым, добавился третий. За спиной у людей, куда ближе к воротам, чем два предыдущих отряда на поверхности оказался и третий. В отличии от первых двух, довольно легких, третий был составлен так чтобы являть собой всю ударную силу нарьяма. Самые сильные воительницы, те, что могли не просто носить, но и свободно воевать не в кольчугах и чешуе, а в полном латном доспехе, вооруженные длинными мечами, под тяжелыми ростовыми щитами, они, выйдя в город, не бросились на помощь своим взятым в кольцо товаркам, а пошли всей своей мощью к воротам. Остановить такую сотню людям уже было не по силам. Развернуть части окружившие первые два отряда нарьяма было бы самоубийственно, те бы ударили в момент перестроения в спины. А подтягивать новые силы не хватало времени. На стенах же около ворот сил еле хватало сдерживать натиск орков.
К тому же над колокольней, давшей сигнал об атаке на город, загорелся розовый люминофорный светильник. Однозначно ту что его подняла лучники сняли быстро, но было поздно, тот кому давали сигнал, его увидел.
За стенами трубили во все рога. Орки шли в атаку на ворота с внешней стороны, нарьяма почти прорвались к воротам изнутри города.
— Уводите всех, кого сможете в верхние кварталы. Если удержимся там до рассвета, можно будет высылать переговорщиков о сдаче города, — подвел итог градоначальник.
— Но как же… А замок?
— Хочешь перекрывать дорогу к лордам до прихода эльфийского короля стенами из трупов горожан? Я предпочту сдать лорда со всем замком, но сохранить побольше жителей. Стягивай людей в верхние кварталы, там и решишь, что делать лично тебе. Нижний город мы уже потеряли.
***
В главный шатер клана Бизоньего Копыта уже притаскивали раненных бойцов. Так что Ирше было чем заняться. Она бегала за знахарями, оказывала ту помощь что умела. Поила отварами, которые ей выдали. Накладывала повязки, где могла. Когда стали приносить обожжённых стало ясно что орки на стенах, но им это дорого обходится. И хотя количество поступающих раненых сократилось, по Ирше стало понятно, что это не хорошо, а наоборот плохо, видимо раз меньше раненных, значит больше убитых. Мертвых с поля, конечно, никто не оттаскивал, им помощь уже была ни к чему.
И все же Андунэль заметила, что Ирше не спрашивает ни о брате, ни о ком из своих соплеменников, кого бы не принесли, они беседуют только о битве. О том, что там происходит, где какие силы, как сражаются люди, о действиях орков, но ни о ком конкретно. Принцессе было интересно от чего так, однако спросить она не могла, она ведь изображала что не понимает орочьего.
— Трубят общий сбор, — Ирше явно чувствовала себя не слишком уверенной оставаясь в дали от битвы, — это значит штурмуют ворота. Кагар поведет все силы орков в город.
— Чтоб он не вернулся, — пробурчала эльфийка.
— О, так ты желаешь ему славной смерти? — хмыкнула, но все равно не слишком радостно Ирше.
— Я просто смерти ему желаю.
— Ну сейчас это будет славная смерть. Великая честь — смерть в бою.
— Когда погибшего оплакивают выжившие разве их боль будет умалять от того на сколько славной была гибель павшего?
— Не знаю, как у вас, а для нас это утешение. Но можешь не переживать, оплакивать Кагара будет не кому, желая ему смерти, по сути, ты никому больше ничего плохого не желаешь.
-Тогда моя совесть чиста!
— Слова истинного эльфа, — усмехнулась Ирше.
***
В город многотысячная армия орков входила, объединившись с открывшими врата нарьяма. Длинный черный плащ Кагара был оставлен на наблюдательной вышке, так что теперь движений воина не сковывало ничего, он шел во главе атаки и те несчастные кто не успевал убраться с его пути умирали непременно.
Первым делом Кагар отдал приказ, прорваться через окружение к Зувлок. Сейчас он мало думал о том, сколько их там в окружении выжило, сколько бы ни выжило надо было их отбить. Орки же под командованием своих рассыпались по улицам, зачищая город, разбивая отставших от отходящих основных сил защитников.
По городу захватчики прошлись не слабо, однако не так жестоко, как могли бы. Орки врывались в каждый дом, в каждую комнату, переворачивая мебель, выискивая притаившихся или сбежавших воинов, убивая любого, кто пытался защищаться и препятствовать их атаке. Зато тех, кто сдавался, сидел смирно, и не брал оружия в руки оставляли в живых, даже если сразу было видно, что доспехи сняты были только что.
Освобожденные из кольца воительницы сразу же вступили в бой, и если орки шли низами, то эти проходили по крышам и чердакам. Зувлок же присоединилась к Кагару.
— Кагар задержи наступление, дай людям перестроиться и занять верхние кварталы. Отправь большие силы на стены и в порт.
— Будет сделано.
Кагар теперь уже не спорил. Ну во-первых с командующими на поле битвы не дело спорить,а во-вторых, она снова утерла ему нос. Ведь ударь нарьяма как он предлагал, могли бы и действительно не прорваться к воротам, увязла бы атака, потери на стенах до прорыва ворот были бы в разы больше, но отвлекающий маневр Зувлок в очередной раз доказал, что командующая свое звание не за красивые глаза получила.
Прошло несколько часов, прежде чем забрезжил рассвет. Нижняя Рана была полностью взята. На стенах и в защитных башнях располагались орки. Из оружейных было вытащено все более-менее годное оружие, а из кладовых вытряхнуты запасы провизии.
Верхняя находилась в осаде, и было понятно, первой же атаки хватит, чтобы взять и ее.
Замок окончательно отгородился и от противников, и от своих же, тех, которые просили стражу на его башнях открыть им проходы за стены.
В порту несданным стоял форт, но и его судьба была предрешена, тем более что Зурх’Кхает готовил на вечер высадку своего десанта, как раз для взятия форта.
Нарьяма и гоблины на рассвете спускались в подземелья, а ставку командования расположили на одном из постоялых дворов, где завесили и загородили все окна.
В Шатер Бизоньего копыта опираясь на товарища наконец-то ввалился Тордран, сильно помятый и обожжённый, но совершенно точно живой. Как и многие другие он вопил, что зря его притащили, он еще может сражаться, у него вообще царапины, а не раны, но знахарь с ним провозился долго, да когда орк уснул под действием очередной орочей настойки, его явно мучил жар.
Видя все метания Ирше, Андунэль предложила все же свою помощь, ходить она, конечно, не могла, да и сидела оперившись на что-либо, но руками вполне двигала и менять холодные компрессы на лбу Тордрана ей было под силу. Как и позвать на помощь если он начнет бредить или еще что. Враги врагами. А Ирше сделала для нее достаточно, и небольшая ответная услуга не казалась принцессе чем-то не правильным в ее положении.
========== Темный совет. ==========
Днем люди сдали верхний город. На переговоры явился старый градоначальник и выторговав у Зувлок, как ему казалось наиболее удачные условия, он удалился. Воины складывали оружие и покидали посты, части были распущенны, люди сдались. Сегодня сдались.
Кидая знамена и оружия к орочьим ногам, на захватчиков родного города воины смотрели совсем не как побежденные. По крайней мере большая часть из тех, кто сегодня сдавался, явно не был ни побежден, ни сломлен. И это было ясно даже оркам. О чем Кагару доложили сразу же.
— Командующая, — обратился Кагар к Зувлок, нависшей над картой тоннелей, — разреши спросить, почему мы отпускаем столько сильных и здоровых мужчин, ты же не можешь не понимать, что это грозит нам огромными неприятностями в случае чего. Подпольные организации освобождения, листовки, памфлеты, теракты… Как только сюда явиться Имперская армия, или не приведи его под уздцы Шилок, Лесной Король, и даже до этого, у нас внутри в городе будут бунты и восстания. Нам все равно придется вешать их десятками, а рубить сотнями. Так чего ради мы их отпускаем теперь?
— Проявляем избирательное милосердие, Кагар.
— Не понимаю.
— Да я и не надеялась, что ты поймешь, — она устало вздохнула, — просто успокой орков. Их волнения мне сейчас не к чему. Цель нарьяма тут взять Даэдрахир, взять Рану и установить в нем власть нашей владычицы. Над кем властвовать, если все умрут? Город должен жить. Торговцы торговать, строители строить, в городе должно быть чего жрать, и что пить. Пока еще темные расы начнут стекаться сюда для жизни, сначала они будут приезжать только для торговли, надо организовывать рыночные площади, до того пока начнут открыть торговые дома и ряды. В общем до того момента пока сюда переселиться на постоянку первая гоблинская семья, или орки устроят тут свой первый клановый дом для торговли должно пройти время, и люди будут теми, кто не даст городу умереть до тех пор. Все тоже самое что и сейчас, но с налогами в другую казну, а управлять всем этим будет не лорд империи, а наместник Владычицы Теней в Ране.
— Да-да, это все понятно. Но Зувлок, еще раз говорю, будут беспорядки. Серьезные. Мы сами себе в тыл запускаем сейчас своих же врагов. Если не Лесной Король…
Зувлок остановила поток его сознания, движением руки.
— Мы же отпустили его родственника, так с чего ему являться?
-Нет. Ну мало ли…
— Кагар?
— Я просто помню этого засранца. Он очень гордый.
— И именно поэтому он и не станет спасать тех, кто его предал. И вообще при грамотном управлении люди вполне могут осознать, что власть Владычицы Теней куда приятнее, чем их лорда.
— Тогда мне жаль наместника. Кем бы она не была… Даже ели это будешь ты.
— О, Кагар, это так мило с твоей стороны, но я командующая всеми войсками нарьяма, если помнишь, — женщина просто-таки сочилась ядом, — Мое место в Оре Орон, и когда город и башня будут взяты меня, уверена меня быстро вызовут обратно в столицу. К моему даже сожалению. Я бы задержалась тут и посмотрела бы на то, что из этого выйдет.
— Так всех, кто засел в замке ты тоже собираешься миловать? Мне так и передать оркам, что Серебряная Ведьма пытается быть дипломатом.
— Нет. С замком мы поступим по рецепту твоей матушки, разве что жечь не будем, ведь там разместится совет наместника.
— Всех?
— Всех, без исключения, до последнего человека, мужчин, женщин, детей. Всех и каждого. Мы избирательно милостивы. Думаешь люди в городе любят аристократию, так вот мы кроваво их от нее избавим. Заодно покажем в красках, что бывает с теми, кто поднимается против нарьяма.
***
К утру в замке стало тихо.
Дети Шилок принесли ей поистине великую кровавую жертву. Уж кровью-то точно было залито все. На кухне и стены, и полы, и все поверхности были в крови кухарок, посудомоек, кухонных девок, и даже не преуспевшего в собственной защите мясника.
Лестницы, галереи, коридоры являли собой картину уже больше похожую на сражение, а не на резню, но все же и тут кровавые лужи чавкали под ногами, а кровавые брызги авангардным рисунком ложились на стены, а кое-где и на потолок. Другое дело, что умирали тут в основном стражники и мужчины с оружием. Нечеловечески быстрые дщери Шилок не нуждались в щитах при атаке в помещениях, они использовали все пространство с умом, прекрасно пользуя для своих засад балки перекрытий, выступы для укрытия от стрел, если защитники успевали возводить арбалеты, даже мебель, гардины, и гобелены шли в ход. Диваны вместо баррикад и таранов. Кресла вместо щитов. Рухнувшая габардина для отвлечения внимания. Итог все равно один, литры и литры остывающей крови.
Страшнее всего было в подвалах и залах, куда пытались спрятать высокородных леди с детьми. Вместо убежища такие залы превращались в бойню. Там убивали не мечами, там массово резали глотки женщинам, и пробивали сердца детям.
А еще были спальни, где добивали не спрятавшихся.
Нарьяма бесполезно умолять, просить, подкупать, уговаривать — верные своей Богине и своей Владычицы они беспощадны.
Стража замка, войны со стен, какие-то там священнослужители, той ночью не выжил никто.
Орки под стенами замка изображали осаду. Даже орудия проволокли по городским улицам и начали обстреливать замок. Однако в тот момент, когда защитников на стенах почти не осталось, на штурм они не пошли. То, что сейчас происходило внутри даже для них было бессмысленной и ненужной жестокостью. Естественно, на совести любого война были отобранные жизни мирных людей, но такие поистине кровавые расправы без выживших устраивались в маре только во имя Шилок. За такое орки боялись командующих армиями нарьяма, будь то нынешняя Серебряная Ведьма или почившая две тысячи лет назад Белая Смерть, как и каждую из Владычиц Теней. За такие вот приказы, отдаваемые без сомнения, выполняемые без промедления их уважали, и все-таки предпочитали не доверять. К ним и правда порой относились, как к смерти, величественной и беспощадной, однако в некоторых своих проявлениях предельно мерзкой.
Особняком среди нарьяма для орков стоял Кагар, и не потому, что он был мужчиной, и даже не потому, что был силен и умел в бою, хотя это тоже играло роль, но не основную, а потому что орки могли ему доверять. Он знал их законы, их правила, то, что для них невозможно по моральным принципам и никогда не спорил с этим. Орки не режут детей просто так, убивают в налетах и под горячую руку сражения, но никогда специально не нападают на женщин, спрятавшихся с детьми в подвале. Им это не по чести.
Именно по его слову орки смогли остаться в ту ночь за стенами.
Когда Зувлок озвучила ему свой план, он с ним согласился, да и сам участвовал в этом убое. Но также и возразил на ее желание втянуть в это орочьих налетчиков.
— Хочешь резни, давай устроим резню, зальем все кровью, завалим трупами, напугаем живых до полусмерти, и лет через сто услышим о Серебряной Ведьме замаравшей кровью младенцев свет наших лун, но до рассвета, пока все не будет кончено, не один орк не войдет в замок.
— Отчего же? Они вполне могли бы штурмовать стены.
— Тогда ты должна обещать жизнь беспомощным, Зувлок. Это ниже их чести, ты ведь знаешь.
— А ты знаешь, что, если им прикажешь ты, они сделают это. Они ведь подрядились слушаться тебя.
— Да, — Кагар кивнул, — и именно поэтому я им не прикажу. Запомни Зувлок, ты можешь резать женщин и детей во имя Шилок, я могу это делать по твоему приказу, ибо верен Владычице и нашей темной Крови, но требовать от орков нарушать законы их чести я не стану, а если сделаю, то предам их. Предательство ниже моего достоинства Зувлок. Выбор за тобой. Хочешь резню, не требуй орков.
***
Зувлок стояла за спиной молодой воительницы в одной из спален на верхних этажах башни, внимательно глядя той в затылок, молодая женщина видимо настолько погрязла в своих мыслях, что не услышала подходящую командующую. Картина перед глазами Серебряной Ведьмы разыгралась душераздирающая. В объятиях уже мертвой матери вопил человеческий ребенок, а у воительницы тряслись руки и судя по звукам она рыдала. И будь эта самая рыдающая воительница простой девчонкой Зувлок бы просто приказала убить, но она смотрела в затылок возможному будущему своего народа, борясь с собственными эмоциями над кричащим младенцем стояла Намарин, младшая дочь Намарок Владычицы Теней.
— Убила мать, убей дитя, — все же выдохнула Зувлок, когда Намарин второй раз занесла кинжал для удала и так и не решилась удар сделать.
Та резко развернулась:
— Командующая? Я, — она вроде собиралась утереть слезы, но пластинчатой металлической перчаткой такое не сделаешь.
— Не оправдывайся. Мы все не железные. Это нормально. Тем более для твоего возраста. Однако твоя жалость не милосердна. Подумай, даже если он не умрет сегодня и убирая трупы люди найдут его до того, как он замерзнет, что с ним станется? Город захвачен. Провизии мало, люди не знают, как кормить собственных детей. Что говорить о чужих? Его вряд ли кто-то возьмет под опеку, а если и повезет, так долго ли он проживет, если весной нас осадят Имперские войска?
Зувлок подошла к дочери Владычицы теней и забрала кинжал. Один удар и ребенок перестал кричать.
— Во славу Шилок! — проговорила Зувлок отдавая кинжал владелице.
Намарин с кинжалом в руках уселась на пол рядом с мёртвыми.
— Зувлок, почему во славу нашей Богини умирают дети? — всхлипнула она.
— Не ту спрашиваешь, я командующая войсками. Я отдаю приказы убивать ради определенных целей. Этот убит ради того, чтобы над Раной развивалось наше знамя. Ради чего погибли твой и мой тебе следует спрашивать у тетрарха или матери, — Зувлок направилась к двери, но в створе остановилась, разворачиваясь, — а за неимением их под рукой ты всегда сможешь поговорить с Кагаром, из нас всех, только он имеет жреческое воспитание, хотя я не удивлюсь если ответов нет ни у кого.
***
Зурх’Кхает прохаживался по комнате коменданта форта Раны, ну теперь его комнаты. Он, конечно, командовать фортом в прямом смысле не собирался, но собирался управляться с портом, и иметь с него недурственный доход. Торговать в Ране обходя порт смогут разве что орки, а значит взымать некоторую мзду за вход в порт, разгрузку кораблей, или наоборот погрузку, кое-какие отчисления с ввозимых и вывозимых товаров, было вполне реально. За окнами начинало светать, и потому гоблин, подвинув тяжелое курульное кресло из какой-то светлой древесины к окну смог с помощью палки опустить тяжелый бархатный занавес. В это время в дверь постучали.
— Капитан, к тебе посетитель! — завопил один из подчиненных Зурха с той стороны двери.
— Да рановато уже для посещений, — недовольно прокричал в ответ капитан. И начал с кресла слезать, но дверь в этот момент отворилась.
— Для меня в самый раз, не находишь, — нахальный посетитель прошел в комнату.
— Ну тебе то уж точно закон не писан. Заходи и помоги мне с чертовыми занавесками, — гоблин спрыгнул с кресла. Ну и заодно прикрикнул подчиненному, — больше никого не пускай! И это ведро воды принеси.
— Воды? — Удивился Кагар, но прошел в комнату сдергивая шторы на остальных окнах комнаты.
— Ты себя видел вообще? Я не против, конечно, вида крови. Но ты видимо тут останешься до заката, а значит куда-то присядешь, а то и приляжешь весь такой… В крови. А нынче это мои владения и мое имущество, так что попортишь мою мебель. А вот против этого, я точно!
— Да ладно тебе, — махнул рукой Кагар, — я ж возмещу. Ты же знаешь.
— Возместишь то да, но лучше не порти. Время сейчас такое не спокойное, и мало ли когда прибудет твое возмещение.
— Хорошо-хорошо, — Кагар сдался сразу. Спорить с гоблинами, когда дело касалось торговли или их имущества дело гиблое. Во-первых, никогда не переспоришь, во-вторых, рискуешь потерять и свое имущество, а в-третьих, вполне возможно наживешь себе мелких, но очень злобных врагов. У гоблинов был свой свод законов и правил, свое понятие чести и бесчестия, и свои боги. Главным божеством для гоблина была выгода, а главное правило гласило: «все, что мое — мое; все что твое, но плохо лежит тоже мое!». Понятие о собственности у гоблинов было очень специфическое, и если ты чего-то стоически не защищаешь, то значит тебе это не очень и нужно, и значит нужно кому-то другому, кто за обладание этим рискнет жизнью. Кагар не слишком понимал гоблинов, и не разделял их взгляды на миропорядок, но уважение к чужому образу жизни проявлял вне зависимости от понимания. Раз так принято, то значит так надо, не ему Кагару судить, как правильно жить гоблинам.
Так что пришлось Кагару распаковываться, и доспехи снимать, и сапоги протирать, и даже лицо умывать, все что требовал Зурх’Кхает дабы быть спокойным за свое имущество. Пока суть да дело, и ветошью стиралась кровь с латных наплечников и кирасы, капитан рассказал, как взял форт. И как до этого разгромил Имперский флот. В форте у людей выхода уже не было, кроме как сдаться, и они сдались, Зурх называл это максимально выгодной сделкой, а вот про флот он описывал долго и в красках забравшись с ногами в то самое кресло, и обрисовывая руками, как ставили паруса, как кому перерезали рулежки, кого атаковали под каким углом, и конечно, как жгли Имперские корабли.
— Я же говорил Ведьме, что мы расправимся с Северным флотом, они тут зажравшиеся. Южный проблема куда серьезнее. Но ты тут зачем? Уж я уверен что не послушать мои истории с утра пораньше.
— На ночь назначен совет, Зувлок, естественно, зовет тебя.
— Темнишь Кагар, — улыбнулся гоблин, демонстрируя острые зубы, — уж нашла бы она кого ко мне послать. Рассказывай давай, как дела обстоят? И зачем тут Намарин?
— Откуда ты…
— У меня свои источники.
— Я полагаю ее посадят наместником в Ране, — пожал плечами Кагар.
— Мне ее жаль. Интересно кто надоумил Луноокую так поступить. Я ведь не ошибусь, если предположу, что в этот сезон произойдет смена правления и у вас будет новая Владычица. Старшая или младшая дочь Намарок займет трон. Старшую мы не плохо знаем, такая же упертая, как ее мать. А младшую мы не знаем вовсе. И вот она будет представлять материнскую власть в захваченном городе. Если ее правление будет удачным, глядишь и трон Теней ее станет. А если не удачным и Рана падет, то власть унаследует старшая сестра. Прекрасный тест, и прекрасная возможность.
— Я об этом не думал, и не собираюсь, — нахмурился Кагар.
— А зря. Если совет отослать дочь сюда шел от Зувлок, то для нее этот план примитивен, и надо искать другие цели, и поменьше если в расстановке сил.
— Я еще раз скажу. Я ненавижу политику Зурх, и не желаю думать об этом. Пускай делят свою власть как хотят, лишь бы избежать междоусобиц и внутренней резни.
— Вот! — Гоблин поднял свой длинный палец к потолку, — Зувлок, как командующей нужно будет удерживать нарьяма от междоусобицы, и не допустить войны между сестрами. Ты когда-то выступил на стороне Луноокой, дабы родная ее сестра не подняла восстания. Теперь тоже самое может сделать Зувлок. И вот она увозит младшенькую сюда. Я бы сказал, что она ставит на нее. Намарин молода, ей же около трёхсот, а Зувлок опытна и может ее всему обучить, быть ей наставником, а потом и поддержкой в правлении. И я тебе так скажу, вариант этот вполне разумен. Но тогда нужно избежать возможного провала для Намарин. И знаешь, как это сделать?
— Нет, — Кагар потер лицо руками, разговор ему не нравился, — давай уже раскрой мне всю коварность Зувлок!
— Наместником назначат кого-то иного, того, кем не жаль пожертвовать. А Намарин будет комендантом Даэдрахир. И вот тогда, если Рана выстоит и расцветет, то это победа Владычицы, одержанная при помощи Намарин. А если Рана падет, то конечно по вине злосчастного наместника. И тогда Намарин в качестве компенсации сможет привезти в столицу голову виновника, что тоже будет, несомненно, оттенять Величие правящего рода. Они же все завоевали, а ужасный наместник все просрал.
— К чему ты клонишь?
— Наместником поставят козла отпущения и уже будет не важно выстоит город осаду Имперских войск по весне или нет. Владычица получила свою победу, Намарин получит свою в любом случае, а затем и корону. Зувлок получит карманную Владычицу. А кое-кому расхлёбывать говно, которое тут будет происходить, от бунтов до осады.
— И кому же? — Кагар потряс головой, ему явно было тяжеловато уследить за всеми хитросплетениями, о которых вещал гоблин. Он и так был не далекого ума, а тут еще и шли третьи сутки без сна.
— Тебе, идиот. Если бы я был на месте Зувлок, я бы так и сделал.
— Зурх, ты гонишь чушь. Ну я же не могу занимать официальные должности. Забыл, я ж мужик. И этим все сказано.
— Как знаешь, — гоблин усмехнулся, — но я тебя предупредил.
— Ладно, задери вас всех Шилок, я понял. Ты мне лучше вот о чем расскажи, как скоро ты сможешь переправить эльфов на Н’гьяр?
— Через неделю, где-то это минимум.
— А как скоро эльфийские представители смогут договориться об их выкупе?
— Тут все сложнее, переговоры-переговорами, но раньше весны эльфов в Лес не отправить. Северный путь уже встал, в устье Имирин не зайти, а Южный морской путь проходит через Мозаичные острова, не думаю, что сейчас хоть один из наших кораблей рискнет идти этим путем сейчас.
— Так, что до весны пленникам в Лес морем не попасть?
— Однозначно, нет.
— А может по суше, как-то можно? Не всех, естественно, одну… Эльфийку.
— Эльфийку? — слишком не хороший огонь заинтересованности проблеснул в глазах гоблина, — Эльфийка среди пленных? Чья-то супруга?
— О, мой дорогой друг, чувствую ты слишком заинтересовался.
— Кагар ты в курсе сколько может стоит эльфийка, даже замужняя?
— Зурх, слушай сюда, эта эльфийка должна быть возвращена в Лес, даже не смей думать ни о чем другом!
— Я гоблин, Кагар, я буду дурак если не наварюсь на таком деле. Орки продадут мне пленных, а куда их дену я моя забота. Думаешь, за какие такие заслуги у меня есть разрешение входить в порты Срединного Восточного царства? Так вот именно, что я в гаремы их правителей поставляю девок, в которых хоть сколько эльфийской крови. А они редкость огромная. Бывают ну одна в десяток лет по всей Империи, и то вон года два назад я одну такую упустил. Пока мелкая была мать обещала ее растить, а потом продать, все ж лучше в гарем наложницей к правителю, чем шлюхой в столичном борделе. А там холера, мать померла. Владелица борделя померла. Я когда сунулся, а девчонку все тю-тю, папаше отдали. Нет, ну ты представь!
— Так, стоп! И даже если я тебя по-дружески попрошу в обход выгоды вернуть ее в Лес, ты не согласишься?
— А если я по-дружески тебя попрошу трахнуть собственно Тетрарха, ты не согласишься?
— Понял… Но, а если я перебью цену восточного твоего приятеля?
— Слушай, Кагар, даже ты не перебьешь. Поверь. Там же не только в деньгах дело. Я за эльфийку могу потребовать у него, например, снять с товаров, которые я ему привожу все налоги, и еще торговых мест, не говоря уже о причалах, верфях и свободной стоянке для всех моих кораблей, а не только личного. В общем извиняй. Ты знаешь, выгода дело такое. Мужчины без проблем, все будут весной в Лесу. А женщина, если мне в руки попадет не устою перед таким. Вот это предупреждение и так максимально по-дружески с моей стороны.
— Ну спасибо за откровенность.
***
Андунэль провела это время в хлопотах о Тордране, которому по пришествию в себя было не по себе аж дважды. Во-первых, за ним присматривала эльфийка, а во-вторых, его лечил ухажёр сестры, которому сам Тордран ранее намылил шею. Из-за чувства неловкости орк становился еще раздражительней и ругался уже со всеми подряд, каждому обещая расправу, вот сразу, как только сможет драться в полную силу, даже Ирше и той досталось.
Из обсуждений принцесса знала, что нижний город взят, а верхний сдан, что в замке нарьяма устроили резню, и тела оттуда на телегах свозили за городские стены, чтобы там показательно сжечь. Орки обсуждали как им снимать осадный лагерь, и располагаться в казармах города. Такое им не очень нравилось. Каменные дома были для орков не удобными, они ругались, ворчали, возмущались, но не протестовали.
Сутками позже взятия замка представители от орочьих кланов собирались на совет во взятом замке, Тордран наставлял их представителя:
— Не верь Зурху, будет предлагать цену, требуй вдвое больше. А вот Серебряной Ведьме поддакивай. Скажет, что нам положено, не спорь, на большее не претендуй, если чего-то недоплатят, Кагар все нужное сам выбьет, а ссориться с этими серыми нам не с руки. Понял? Иди тогда.
Ирше тоже собиралась на совет, но не как представитель. Она то как раз тащила туда Андунэль, как орочий трофей.
— Да не бойся, Айра, наоборот, когда вас на Н’гьяр переправят, вам лучше будет. Вас и поселят в приличное место и кормить не плохо будут, все конечно, потом взыщут с вашего короля. Ну не напрямую, а через посредников, но смысл один. На острове вы будете все вместе, разбивать вас не станут. Даже вашего героя и того развяжут, там вам бежать будет некуда, сами-то не управитесь с кораблем даже если угоните, так что сможете спокойно себе жить, а там и домой отправят. Короче осталось не долго помучиться.
Но принцессе было не по себе. Совсем не по себе. Плохое предчувствие душило, к тому же она все вспоминала и вспоминала угрозы Кагара. А если он догадался? А если отец прибудет раньше, чем их отправят на остров? А если их отправят на остров, а отец прибудет с армией сюда, и их на острове прирежут. Шансов ведь бежать с острова нет? Андунэль не могла успокоиться, ей было очень-очень страшно.
***
Темный совет начался со слов благодарности присутствующим. Зувлок прочла поздравительную речь о победе темных рас, о том, что они еще вернут себе былое величие.
Следующей частью шли перечисления заслуг особенно отличившихся, отдельно воспевали заслуги пиратского флота и Зурх’Кхаета. Несказанно того порадовала врученная грамота от Владычицы Теней о праве владения Ранийским портом, при условии отчисления десятины с прибыли. Такого Зурх’Кхает не ожидал. Это было лучшей наградой, которой можно было только придумать для гоблина. Порт нынче становился его официально, и можно было брать не мзду, а самые настоящие налоги. Если и могли нарьяма еще сильнее расположить к себе Грозу Марских морей, то они это сделали.
Оркам в полное их распоряжение переходили Последний Оплот, все пастбищные земли вокруг взятых городов, а также все вывезенное из Последнего Оплота баронское добро, и треть взятого в замке Раны. Городскую казну предпочитали оставить в том состоянии, котором она была до осады. Городу предстояло выживать зиму, продовольствие где-то и на что-то закупать еще придется.
Следующим наградили Кагара:
— Нарьяма Кагар, известный так же, как Темная Тварь, тебя за заслуги перед Кровью, Троном и Богиней, — Зувлок тряхнула скатанным в трубочку пергаментом, запечатанным сургучом, — Владычица теней назначает Наместником ее в Ране, городе. Который будет отныне, как и было ранее, городом-союзом темных рас. Прошу, — с очень уж ехидной улыбкой командующая протянула Кагару пергамент.
Тот пока шел за приказом, раза три оглянулся на Зурха, который отсалютовал Кагару кубком строя очень печальное лицо. Передавая пергамент, Зувлок еле слышно, только для него проговорила:
— Облажаешься — умрешь.
Дальше были еще назначения и награждения, а Кагар как громом пораженный смотрел на пергамент в своей руке. Хитрожопая стерва Намарок, значит его руками она прибрала себе орков для победы и славы, и его же телом прикроет поражение и бесчестие, если что. А ведь он ей даже поверил, что она в нем нуждается под конец жизни. Да и Зувлок не глупая и осторожная, не подозревала, что у самого Кагара есть разрешение от Владычицы ее убить. В какой же гадюшник он загремел на старости лет?
И ведь у него в руках еще Рыжая, которая возможно дочь Лесного Короля, и с которой теперь вообще не понятно, что делать. Можно было бы сдать Зувлок, но теперь то совершенно ясно, эта убьёт девицу, а Кагару расхлебывать ярость ее папаши, между прочим, расхлебывать в одиночку. В Оре Орон в подарок Владычице можно было бы отправить тоже. Она хотела славы, а уж большей славы, чем прервать род Анкалима для нарьяма не найти. И тут бы уже гнев Онотимо расхлебывала вся раса, но та подстава, текст которой Кагар сейчас держал в руках, прям обжигала. Он им все, а они ему что? Больше двух тысяч лет службы этим безумным бабам, и вот она благодарность — тобой прикрывают дыры в собственных планах, как ненужной ветошью. Из тяжелых дум Кагар вывел орочий тычок в плечо.
— Уснул что ли? Тебя спрашивают, чего ты хочешь за свое командование с нас? Сам знаешь, можешь забрать десятину со всего взятого, можешь выбрать что-то иное, ну там хоть стадо тебе соберем, хоть шатер личный можешь в Холмах затребовать, все будет.
— А… ну раз так, тогда я забираю Рыжую, никто не против?
— Не, Кагар, никто не против, нам она на что, но ты это… Не продешевил? — Магр’Кох почесал подбородок.
— Деньги мне не к чему, а так хоть будет чем развлечься…
— Что за Рыжая? — не удержалась Зувлок.
— Эльфийка, которую мы взяли в Оплоте.
— Мы ведь решили, что по возможности все эльфы вернуться в Лес? — командующая была явно не довольна.
— А у нее нет такой возможности, Зурх ее в Лес не вернет. Не выгодно. Так что ей прямая дорога на Восток. Так уж что добру то пропадать? — как можно легкомысленней заявил Кагар, и, к его радости, Зувлок поверила, она просто пожала плечами и удалилась.
— Ну если ты так решил, то забирай.
Часом позже Кагар вышел из зала, где проходил совет и направился во двор замка, тел там уже почти не было, целый день их грузили и вывозили за ворота города. Так что замок более-менее приводили в порядок. Ну видимо теперь это будет его, Кагарский замок, место жизни и скорее всего смерти Наместника Раны.
========== Светлый совет. ==========
Дэекен направлялся к Его Величеству, герцога сегодня пригласили на Совет, а до этого попросили зайти обсудить повестку и что именно будет доведено до членов совета.
За неделю в Карас Сильмэ он более-менее изучил дворец, но в город выходил крайне неохотно, единственное ради чего он все же себя пересилил был визит к Менэльтору, и впечатлений по дороге его светлости хватило, чтобы старательно избегать прогулок в дальнейшем. Мало Дэекену было головокружительной высоты, подвесных мостов, всевозможных настилов на разных уровнях, винтовых подъемов вокруг стволов, перил, арок, разного рода переходов, настолько сложных, что казалось заблудиться, можно просто выйдя из дворца. Так весь ужас был еще в том, что все это качалось, раскачивалось, кренилось, шелестело и было живым само по себе, а уж под порывами ветра так и вовсе. И главное никому вокруг, даже абсолютно, казалось бы, не приспособленным к жизни вообще эльфийским девам все это не причиняло никакого дискомфорта. Если порыв ветра заставал прекрасную эльфийку на подвесном мосту, та лишь хваталась изящной ручкой за канатную перилу, главное одной ведь ручкой, второй придерживала волосы, чтобы не сильно прическу растрепало. Дэекен же в такие моменты готов был падать на этот мост плашмя и держаться за все, что только возможно. Хорошо, что к Менэльтору его провожал Сульмидир, который и остановил герцога от того, чтобы окончательно потерять лицо.
Как говорили, Карас Сильмэ прекрасен ранней осенью, впрочем, и весной, и летом, а вот осенью поздней свое очарование он теряет. Деревья долго стоят в красно-золотой листве, которая медленно осыпается, открывая прорехи серого неба, и это красиво, но сам город постепенно становиться куда менее привлекательным. На узорчатые окна одеваются плотные ставни, открытые веранды и балконы постепенно пустеют, мосты и навесы укрепляются дополнительными канатами и распорками, развешиваются тенты. Город готовиться к зиме, и снегам, а это значит к увеличению нагрузки на все конструкции, и тут у эльфов имелись свои секреты и методы. Вообще зимняя пора для Карас Сильмэ была порой тяжелой. Эльфы не греют дома, не разводят огня, пища в основном холодная, состоит из запасов. По осени собирают множество ягод, грибов, дикорастущих фруктов, кое-каких овощей и корений, все это сушиться, вялиться, запасается на зиму, твердые хлеба, твердые сыры, просаливается рыба, коптиться мясо. Конечно, зимнюю охоту никто не отменяет, и если удается разжиться добычей, то мясо или похлёбки готовят внизу на огне, а на верх поднимают уже готовое, и раздают такую еду в основном детям, тем кому зимовать сложнее всего. Так что сейчас даже на самых богатых эльфийских верандах между дождями все еще встречались гирлянды грибов и бусы из ягод. Большая часть внутренних помещений больших домов эльфы закрывали до весны. Оставлялись жилыми только несколько комнат, которые были утеплены особенно тщательно, соломенными матами, пуховыми коврами по стенам и полам. Спать старались все вместе в одном помещении. Детей укладывали только с родителями. Зимой эльфы, живущие в городах на деревьях, становились особенно сплоченными. Те, у кого семьи, живущие под одной крышей, не были большими возвращались в родительские дома зимовать. Те же, кому была необходима особая помощь, приглашались зимовать во дворце. Поэтому там сейчас творилась жуткая неразбериха. Ее величество леди Эльнве всячески старалась держаться, однако ее моральных сил уже не хватало, и королеву официально отправили зимовать в Солнечные гавани в Заливе Дубового листа, самое теплое место в Лесном королевстве. С ней уехала Верховная Жрица Ивэ, которая вызвалась заботиться о Эльнве, и официально считалось, что леди Андунэль так же сопровождает мать. И без женщин правящей семьи город осиротел. Никто так не знал нужды горожан, как принцесса, и никто не мог так организовать жизнь дворца, как королева. Теперь же этим занимались назначенные люди и без накладок не обходилось, то не хватало готовых комнат. То наоборот открывали не пригодные к зимовке части дворца. Контролировать каждую мелочь приходилось самому королю, и он явно излишне уставал.
Вот и теперь, как только Дэекен расположился в предоставленном кресле, ему удалось рассмотреть Его Величество, и выглядел тот, как минимум сильно не выспавшимся.
— Ваше Величество, что именно вы хотели обсудить со мной? — Вздохнув, спросил герцог.
Онотимо протянул Дэекену свиток пергамента:
— Прочти, и скажи мне что думаешь об этом.
Пергаментом оказалось письмо из столицы Империи, в нем официально сообщалось о кончине старухи Этнэ.
— У Лабрана развязаны руки, бьюсь об заклад, что Аэду не прожить и месяца теперь. Вы не получали донесений брак его с восточной царевной совершен?
— Да, — пространно ответил Онотимо.
— Хотя это уже не имеет значения, всегда можно сослаться на то, что не брак не был консуммирован, потому что жених уже был болен и слишком слаб. Что ж… Я полагаю нынче смерть Этнэ и очередную болезнь Аэда используют для того, чтобы не выдвигать войска к Ране, но когда ее захватят, то можно объявлять всеобщую мобилизацию. Войска будут собраны, а куда они пойдут на север к Ране, или на юг в Нонансир будет зависеть от моего поведения и ваших решений.
— Верно мыслишь, Дэекен. Если ты вернешься в Нонансир, то по весне ударят по Речным землям, они куда важнее для Империи, нежели Северные. Я обещал поддержать тебя, если ты не станешь претендовать на трон Империи, но смогу ли я это сделать теперь, тот еще вопрос.
— И каковы ваши планы, ваше Величество?
— А у меня есть выбор? Очевидно, я собираюсь на Совете поставить своих командующих в известность о том, что орки удерживают не только наших воинов, но и мою дочь. Пленение принцессы оскорбительно не только для меня. Это унижение для всего нашего народа. Мы не можем спустить такого оркам, и уж тем более нарьяма, — Онотимо закипал, не только его голос становился громче, но и весь облик выражал грозную ярость, глубокое внутреннее возмущение и крайнюю степень презрения к своим врагам.
— У вас есть выбор, конечно, есть. Вы сами делаете предположение, что там нарьяма правят бал, а значит, как только нападете на орков — пленные эльфы умрут.
— Ты полагаешь я должен отложить нападение и торговаться за жизнь принцессы крови Анкалима? — король раздраженно вскочил с места.
— Именно так я и полагаю. Никто не знает, что пленная эльфийка — это принцесса, у вас есть возможность сохранить ей жизнь. Сделайте вид будто нет там никакой принцессы, пускай переговорщики и представители связываются с Н’гьяром и выкупают пленных, как обычно.
— А я должен бездействовать? Ты не понимаешь!
— Отчего же не понимаю, понимаю, — тяжело вздохнул герцог, — я может и не отец. Но правитель, и сейчас где-то там решается судьба Речных Земель, и моего Нонансира. Без меня, заметьте. Моя гордость задета, я унижен, за моей спиной ближайший мой друг сговорился с моими врагами. Мои враги купили его. И теперь, дабы восстановить мою попранную честь мне надо бы вернуться в Нонансир, воссесть в своем зале. Собрать своих Лордов, все знамена, попробовать договориться с лордами иных Земель, купить их. Собрать армию. Обвинить Лабрана. Кинуть ему вызов, устроив войну, а после его убийства найти какого-нибудь молодого человека из дальних ветвей рода, отделившихся еще до Турмана Великого, посадить его на престол, присягнув ему в верности, но держать всю мощь в своих руках. И тогда я буду отомщен. А моя гордость снова будет восстановлена. Но чем я готов пожертвовать ради этой гордости? Если я начну проигрывать, я не просто умру, я потяну с собой кучу людей, а Речные Земли станут полем боя, Нонансир, как последнее мое убежище скорее всего сожгут. Ради моей гордости я могу пожертвовать всем. А могу смириться, принять все как есть, написать бумаги в Нонансир, разыграть неведение того, что за всем этим стоит Лабран. Поставить верного и преданного человека управлять Землями. Негласно дать ему приказ присягнуть Лабрану, если мне так и не удастся договориться о моем возвращении и дальнейшем существовании в Империи. Да, именно идти и договариваться с тем, кто имеет на ту Империю меньше прав, нежели я сам, с тем, кто устроил грязную игру за моей спиной, засунуть, так сказать, свою честь и гордость куда подальше ради того, чтобы сохранить Речные Земли и Нонансир, дать возможность людям дальше жить и существовать. Ваш выбор мне кажется легче сформулировать, ваша дочь или ваша гордость. К тому же никто не узнает ни о чем, и вы не потеряете лица перед народом, а ближайшее окружение должно понять, на то оно и ближайшее.
Онотимо рухнул в кресло прикрывая глаза:
— Я ведь даже не могу быть уверенным, что она еще жива. Она росла тут, в любви и заботе. Каждый ее каприз выполнялся, ее желания закон для любого эльфа, она требовательная, нетерпеливая, даже раздражительная я боюсь, что она, не выдержав от отчаяния и страха начнет срываться и спорить с кем угодно, от Темной Твари до какого-нибудь особенно безмозглого орка, сына такого же безмозглого орка, и в конце концов либо проговориться, либо просто ей укоротят язык. Если бы хотя бы передать ей весть, быть уверенным, что есть смысл.
— А если я найду для вас способ, не вызывая подозрения узнать из достоверного источника судьбу пленных эльфов?
— Каким образом? — под пронзающим насквозь взглядом ярких глаз Лесного короля по спине Дэекена побежали мурашки.
— Знаете у меня одна из лучших библиотек в Империи, и кое-какие книги, ну как бы так сказать, попадают в мои руки не совсем легально — контрабандой, если быть точным. Торговля с пиратами, и всякие такие вещи. Естественно, я делаю это не лично, и у меня, как и у вас есть свои проверенные посредники. С гоблинами иметь дело себе дороже, так что мой посредник гном, тайно приторговывающий огненными опалами, сами понимаете кому.
Онотимо свел брови:
— Это же запрещено. Вся торговля с нарьяма под строжайшим запретом, Хрустальный пик такого не терпит. За такое…
— Гном рискует остаться без правой руки. Именно, и потому этот самый гном мне очень и очень обязан тем, что до сих пор имеет две руки и точку переправки товаров в Имирине. А значит я могу просить его об одолжении.
— Уверен?
— Несомненно, знаете же, что гномы верны данному слову. Я его не стану посвящать в детали, просто попрошу узнать о конкретных пленных, их содержании, состоянии, и весточке если выйдет.
— Действуй.
***
Совет проходил церемонно и чинно. Сначала Онотимо рассказывал обо всем, что известно ему, вводил в курс дела своих генералов, командующих, лордов, в общем всех тех, кто имел статус и положение. Его Величество выдавал информацию четко, без лишних деталей, но не скрывая ничего ни о переписке с Дэекеном, и о том, что в Оплоте должна была состояться встреча. Однако, когда пришло время упоминать принцессу, он внимательно посмотрел на Дэекена и промолчал, что отправил в Оплот собственную дочь. Дэекен выдохнул.
За каждым выступающим за королем герцог внимательно наблюдал, выискивая среди них подозрительных личностей, записывал имена, для того чтобы после уточнить их статусы и положения у Сульмидира или Мэла.
Эльфы были сдержаны, резких оценок не давали, не подбадривали друг друга, не бравировали, они просто обсуждали и оценивали.
— Ваше Величество, я полагаю, что нам следует заставить Империю платить за такое предательство, мы более не должны поддерживать их, и вполне можем посмотреть, как окончиться эта война. — утверждали одни.
Другие же склонялись к иным решениям:
— Мы не можем потерять такого союзника, как Империя, и нам следует все же выступить на Рану, но только лишь поддержкой основным войскам Империи. Кроме того. Мы можем требовать за столь дерзкое поведение Лабрана с него компенсацию. Взять заложником до совершеннолетия его будущего сына и наследника, как гарантию что этого больше не повториться. Если же он откажется, только в том случае нужно отказаться от него.
Были предложения и войны с Империей, и войны лично с Лабраном.
А был и один, особенно пылающий невысказанным гневом, который предлагал захватить и Оплот, и Рану, а потом сжечь все дотла.
— Дорогой мой, Линдир, я понимаю твой гнев, но твое предложение граничит с безумием Теней.
— Ваше Величество я просто…
— Сядь, — Онотимо сделал жест рукой, и Линдир сел, понурив голову.
Нашлись и те, кто высказал сомнения в рассказе герцога, мол как же так, Империя договаривается с орками, и Сульмидиру вызванному на совет пришлось подтверждать, что Менэльтор рассказал тоже самое. Дэекен заметил, что Настадренонам отчего-то доверяют, и их слова не ставят под сомнения.
Онотимо выслушивал каждого желавшего сказать. А после были подсчеты собранных войск, провизии, времени, логистики. Все что касалось армейских передвижений.
Обсуждали высланных разведчиков, подкупленных шпионов, сеть агентов. Каналы для обмена почты. Подминались различные контакты эльфов, в Ране насчиталось две травницы получавшие эльфийские травы, очень образованный лекарь, владеющий эльфийской речью, поддерживающий переписку с храмомИвэ на предмет рецептов, и такого набиралось на целую сеть информаторов, повитухи, ткачихи, и даже один профессиональный коновал, их оставалось только сорганизовать.
План действий эльфов более-менее вырисовывался. Совет решил, что следует составить официальное письмо Императору, ну пока это Аэд, за разъяснениями, мол какие планы, когда желаете возвращать свои земли, и не желаете ли переговорить. А все время, пока идет переписка и ведутся обсуждения, заниматься разведкой. И пытаться как можно быстрее выкупить пленных. В дальнейшем же поставить Империи и Императору условия, о том, что союз с эльфами будет существовать только в том случае, если посягательства на жизнь Серселена прекратятся.
Дэекен результатами совета был доволен. В тот же вечер он сел писать письма в Нонансир. Благо фамильное кольцо осталось при нем, и оттиск его на свитках вместе со своей росписью он оставить мог.
Первое письмо было официальным, с назначением нового приемника, и обвинением Сэймура в сговоре с орками, лишением его семьи всех привилегий и званий.
Второе было не официальным, оно адресовалось новому приемнику, где излагалась вся правда о произошедшем, опять же исключая принцессу, с разъяснениями и приказами, и освобождением от вассальных клятв, если таковое понадобиться.
***
На следующий день после совета Дэекен рискнул снова навестить Мэла. Он написал записку еще с утра, проснулся герцог слишком рано для себя, но больно уж замерз во сне. Для него выросшего в более теплом климате Речных Земель, ночи в Карас Сильмэ были особенно холодными.
К обеду за ним явился Сульмидир. Эльф ожидал его на дворцовом настиле, что тут именовался двором. Это была невероятно крупная платформа, повисшая между огромными ветвями дерева. Эльфийские строения не имели четких форм, прямых углов, все было плавным, перетекающим одно в другое, балки — ветви в красивом изгибе, перила тоже ветви, которым придавалась форма, но так чтобы не сломать, не извратить, не повредить. Тут все было прекрасно, и все было живо. Раньше Дэекен удивлялся странности, не симметричности, изменчивости эльфийских орнаментов, а теперь он видел, что ничего не выдумано — все было настоящим, и странные узловатые перекаты, и утолщения, и сужения, одной и той же линии, разветвления, ответвления, обвивания. Это было очень легко. Очень красиво. Но ему было все еще страшно. А теперь еще и холодно.
— Меня отправили за вами Ваша Светлость, и сказали привести точно к обеду, будут особенные угощения.
— Как твой младший брат? — спросил Дэекен укутываясь с теплый плащ с головой, и готовясь к очередному «прыжку в пропасть».
— Намного лучше с вашего прошлого посещения, даже пытается схватиться за арфу, пришлось их все от него попрятать.
— Жаль ему еще нельзя играть, я бы послушал.
— Наслушаетесь еще.
В этот раз дорога была все такой же качающейся и неприятной, а потому войдя в дом настадрена Феанора, Дэекен первым делом плюхнулся на лавку.
— Ваша светлость, вам не хорошо? — улыбаясь гостя встречала Мариливен.
До чего же она была красивой, золотые кудри, мягкие губы, узнаваемой формы и цвета глаза, точеная фигура, и такие красивые руки, у Дэекена от взгляда на эльфийку перехватывало дыхание, а уж от этой улыбки можно было ослепнуть.
— Ох, простите меня, все никак не привыкну к городу. Добрый вам день.
— И вам. Не стесняйтесь, вы еще не плохо держитесь, в Кара Сильмэ с теми, кому приходиться бывать тут впервые и обмороки случаются, и тошнота, уж простите такие не аппетитные уточнения перед обедом.
— Нет-нет, что вы, я на неаппетитные уточнения реагирую куда меньше, чем на качающиеся улицы под ногами.
— А Его Величество все еще не разрешает вам покидать город?
Дэекен отрицательно покачал головой.
— Вы проходите, Менэльтор вас ждет, — она указала рукой в сторону комнаты, где сейчас располагался Мэл.
Дэекен вошел в комнату, и повторно был ослеплен. Гадство!!!
— Дэн, добрый день. Я ужасно рад тебя видеть! — сверкая своими белоснежными зубами радостно объявил Менэльтор.
— Здравствуй Мэл. Ты прям отлично выглядишь. Не бледный и вон смотрю сидишь куда увереннее.
Минуту назад Дэекену, казалось, что в этом маре нет никого краше, чем Мариливен теперь его уверенность пошатнулась. Мэл сидел на кровати в окружении целого полчища подушек, в чем-то что сам Дэекен называл про себя «домашней шубой», распашном халате из стриженной овчины тонкой выделки поверх белой рубахи. Его ноги были укрыты пуховым одеялом, и можно было не сомневаться, уж он то не просыпался с утра пораньше от холода.
— Да, но знаешь в этом доме болеть бы не получилось ни у кого, в конце концов меня лечат два лучших лекаря всего Эльфийского Леса. Было бы стыдно не поправляться. Как живется тебе самому? Присаживайся, — эльф рукой указал на кресло возле кровати, — ты написал, что хотел поговорить.
Дэекен улыбнулся, усаживаясь в кресло:
— Твои предупреждения о высоте я помню, но что ж ты не предупредил, что у вас так холодно.
— Холодно? — Мэл поначалу удивился, но потом хмыкнув разулыбался еще сильнее, — Прости я не подумал, как полагаю и остальные, мы с детства приучены так жить, поэтому не задумываемся. А у тебя скорее всего камин был даже в спальне, да?
— Ага, и его топили постоянно, еду подавали горячей, а зимой подогревали даже вино.
— Если ты не против, я попрошу Даидайнеса показать и объяснить тебе, как лучше всего зимовать в Карас Сильмэ, уверен после его поучений тебе будет ту гораздо комфортнее. Он у нас большой специалист по традициям. Уверен если бы Ее Величество или Леди Андунэль были бы сейчас во дворце, тебе бы не пришлось беспокоиться о таком, все же в некоторых вещах женщины куда внимательнее мужчин.
— Ты уверен, что стоит отрывать твоего брата от его дел? — засомневался герцог, ну во-первых, ему действительно было несколько неловко, а во-вторых, в отличии от Сульмидира, всячески располагающего к общению, самый старший брат Мэла, Даидайнес не казался Дэекену приятным. Под его серьезным строгим взглядом хотелось выпрямиться и застегнуться на все пуговицы, даже собственные кудрявые волосы казались неестественным нарушением правильности. В Даидайнесе все было утрировано идеальным. Платиновые, волосы без лишних оттенков, голубые глаза, прозрачные как зимнее небо, черты лица, да что там. Он даже опускал веки прикрывая глаза настолько выверено, что казалось если измерить его всякими хитрыми инженерными приборами, каждое его движение будет совпадать по углам и градусам с таким же точно, но совершенным ранее. Даидайнес был отстранен, холоден, разумен, из того, что видел Серселен говорил он мало, по делу, только серьезно. На фоне своих братьев он действительно казался самым старшим. На таких, как Сульмидир обычно держится порядок, и они же обычно излишни строги, а порой и жестоки в отношении того, кто их порядок нарушает.
— Но ты ведь отрываешь от дел Сульмидира без смущения? — удивился эльф.
— Это потому, что мне кажется, что Сульмидиру нравится отрываться от своих дел…
— И вы совершенно правы, — по закону подлости как раз в этот момент обсуждаемый Сульмидир появился в дверном проеме, — Так что расскажите нам, ваша Светлость, что вчера обсуждалось на Совете. Мы воюем или нет?
Дэекен пересказал решения, что вчера вынес Светлый Совет.
— Стало быть до весны мы вряд ли куда-либо выступим?
-Да. А потом все будет зависеть от переговоров с империей.
— И мы не станем спасать Леди Андунэль? — совсем расстроился Мэл.
— Нет, как раз ее прежде всего такое решение спасает. Дает ей шанс на свободу. И все же я хотел бы уточнить у вас обоих, — герцог переводил взгляд с брата на брата, — кое-какие сведения. Например, кто наследует трон в случае гибели принцессы за Онотимо?
— Ты, — хмыкнул Мэл, — точнее скорее всего не сам ты, а твой ребенок. Тебя женят на подобающей положению деве, и ваше дитя будет сможет унаследовать трон.
— Подобающей девой, кстати является леди Татие, — добавил Сульмидир, — вчера на совете присутствовал ее брат Линдир, я бы на вашем месте, ваша светлость бежал бы в храм Ивэ отмаливать грехи и просить о спасении принцессы, Татие то еще наказание.
Дэекен из кармана своей куртки выудил свои записи, и сверился с ними.
— Сестра Линдира значит. И чем эта Леди подходящая?
— Они побочный род Анкалима. Родственники очень дальнее, куда дальше вас, но все же, если желать сохранить кровь правящего рода, вас поженят.
— Скажите, а если бы погиб и я и принцесса. На трон мог бы претендовать этот самый Линдир?
Братья переглянулись:
— Да скорее всего мог бы, — ответил Сульмидир. — подозреваешь его в сливе информации о встрече?
— А он был в нее посвящен?
-Да, — кивнул Менэльтор, — он провожал нас в путь. Он был в курсе с самого начала, но он просто не смог бы участвовать в таком заговоре.
— Почему? — на Менэльтора смотрели уже оба его собеседника.
— Ну во-первых, Линдир влюблен в принцессу, цикл «Закатных песен» между прочим его сочинения, — улыбнулся Мэл, — я над мелодиями работам, еще до своих путешествий, по его просьбе, а все слова его. И эти песни посвящены принцессе. Во-вторых, если бы Леди так и не вышла бы замуж, скорее всего Его Величество женил бы ее на Линдире. Ему необходим был наследник и возможно он бы все же решился на этот шаг, хоть Андунэль и несколько раз отвергала Линдира. И, в-третьих, самый большой недостаток его, одновременно это же причина, по которой он столь не мил принцессе, в том, что Линдир, как и его сестра, беспросветно туп. Он хорошо слагает рифмы, в остальном же это кошмар. Заметьте, это я говорю, сам не особенно блистающий высоким интеллектом. Ищите другого подозреваемого, товарищи.
Сульмидир с Дэекеном переглянулись снова:
— Хорошо, но и этого тоже списывать не стоит, может его кто-то подтолкнул на такое действие.
========== Насилия не будет. ==========
Новоиспеченный наместник Владычицы Теней в Ране, заложив руки за спину, величественно вышагивал по двору замка. Величественность и медлительность шага вообще-то были конкретно ему не свойственны, обычно на это просто не хватало времени, ведь всегда надо было куда-то спешить, зачем-то бежать, кого-то срочно убивать, или спасать, но походя все равно кого-то убивая… Да если быть абсолютно честным, Кагар ни в чем не был так хорош, как в убийствах. Ну, а что, много ума в этом деле не нужно, таланта тоже, а, так сказать ремесленные навыки — они приходят с опытом и постоянством практики, а уж в его летах, посвященных ремеслу отнимания жизней, он был ну не меньше, чем магистром. Жалко было, что вот конкретно в той ситуации, в которой он прибывал теперь, его умения ему никак не пригождались. Кого ни убей, все будет без толку. Хотя нет, если убить себя, то тогда расклад бы сильно поменялся, но это был изначально негодный вариант. Пройдя еще пару сотен метров, Кагар отметил, что его мысли уже слишком далеки от поисков решения собственных проблем и постепенно превращаются в детально воображаемые кровавые сцены убийств с особой жестокостью всех власть имущих соотечественниц, а заодно и кое-кого из эльфов, например все того же венценосного Онотимо, пусть бы ему икалось всю ночь, а раз так, то наверное, следовало это дело оставить до лучших времен и заняться чем-то более полезным и практичным.
Для начала он отправился обратно в замок, спустился вниз в кухонные помещения, там все еще шла работа. Тела то вынесли еще днем, но вот оттирать стены, полы, отскабливать поверхности куда впиталась кровь приходилось сейчас. В свете свечей и факелов на кухне работало не меньше дюжины женщин, согнанных в замок из нижнего города, как раз для уборки, за весьма достойную, между прочим, плату. Деньги, деньгами и даже те, кто работать пошел добровольно, внутренне были все же сильно напуганы. Особенно в свете открывшейся им кухонной картины, а потому, когда вошедший Кагар кашлянул чтобы привлечь к себе внимание, раздался просто оглушающий визг. Неудачливый наместник аж виски потер, до того сейчас ему этот визг пришелся по нервам.
— Да прекратите визжать, и все останутся живы, — он вздохнул, и выцепив из этой компании тех, что были постарше и поспокойнее указал на них. — Ты и ты, пойдемте за мной.
— Куда, ваше…
— Сиятельство? — перебив, усмехнулся Кагар, — Или Благородие?
— Темнейшество, какое уж из вас Сиятельство то, — ответила одна из женщин, на что ее подруга по несчастью аж охнула.
— Ты, наверное, замужем, женщина?
— Дык, у меня и внуки уже есть, — согласилась она.
— Жаль, а то б я глядишь и влюбился бы, приведи нам пообщаться побольше.
— Нет, уж, упаси меня Великие от такого счастья.
— И то верно говоришь. Ладно, пойдемте дамы, — он кивнул на дверь и подождав пока они последуют за ним объяснил, — мне помощь нужна, комнату приготовить, постель перестелить, камин растопить, и на все про все у вас не больше получаса. За эти труды уплачу отдельно, серебром, — Кагар подбросил в руке кожаный кошелек, — справитесь?
— А чтоб не справиться, справимся, — наконец-то подала голос вторая женщина, серебро творит чудеса, а порой помогает и от немоты.
— Тогда вперед! По лестнице на два пролета, с площадки направо в дверь под аркой. Кто что спросит, ссылайтесь на Кагара. И шторы зашторьте натемно.
Как только серебряные монетки перекочевали из кошелька в пухлые ручки женщин, они тут же кинулись со всем рвением выполнять поручения. А сам белобрысый тем временем направился в обеденный зал замковых казарм, именно там его должна была дожидаться Ирше.
Солнцеликая красавица, как раз добралась до очередной кружки весьма недурного эля, и потому была в приподнятом настроении, когда Кагар постучал ее по мощному плечу.
— Здорово, красотка!
— И тебе не хворать! Выпьешь? — развернувшись орчиха протянула Кагару свою кружку.
— Не сегодня, Ирше. Где она?
Ирше кивнула головой в сторону большого очага, там на кресле поближе к огню была пристроена рыжеголовая эльфийка, на фоне пьющей орочей массы она смотрелась особенно незаметной.
— Я ее забираю, — предупредил воин.
— Только ты уж ее в эти… казематы, или что тут в замке для пленников, не размещай. Она явно не из крепких. Даже если Зурх ее быстро заберет, все равно не надо.
— Не заберет. Он отказывается ее возвращать в Лес, — Кагар наклонился над самым ухом Ирше, — так что она остается тут. Со мной.
— Но…. — Ирше опять развернулась к нему, — ты же сам говорил, что важно… Ну ты помнишь, что ты говорил.
— Я помню. И я подумаю над этим. Только не сегодня, сегодня уже просто не могу думать.
— То есть ты вот реально сейчас ее около себя собираешься держать? — как-то слишком непредсказуемо толи хрюкнула то ли хмыкнула, Ирше, — ой, Кагарчик, ой, бедненький, — орчиха сначала еще пыталась сдерживаться, а потом рассмеялась, — да не оставят тебя твои предки!
— Не надо….
— Чего не надо?
— Предков не надо, мне и потомки в печени уже! И кстати раз уж тебе и так весело, порадую тебя еще сильнее. Вроде как поздравляю тебя. Ты назначена комендантом этого вот замка.
Ирше смеяться сразу прекратила и уставилась на Кагара:
— Это когда?
— А вот прямо сейчас. Эй, толстокожие! Слышали, что говорю? Солнцеликая Ирше, за коменданта тут! Короче главная!
Орки сочли это за прекрасный повод еще выпить, и покричать.
И ошалевшая Ирше не успокаивалась:
— Да погоди ты, кто это сказал?
— Как кто, наместник Раны и сказал. А ты бы не сомневалась, в моих словах, а как положено выразила бы признательность за хорошие вести.
— Ну извиняй, я это, в шоке. Просто не могу поверить… Ты точно ничего не путаешь? Я теперь в замке что главная? И приказывать могу?
— Ну главная не главная, но внутри замковых стен сразу после наместника, и приказывать можешь, и сама выбрать отряды для гарнизона можешь, и все организовать не просто можешь, а должна.
— Я что ж теперь даже главнее Тордрана могу быть?
— Можешь, если Бизонье Копыто в гарнизон возьмешь, но можешь и не брать, теперь это на твое усмотрение.
— Охренеть. Это за что мне такая честь, спрашивается?
— Нет орка сообразительнее тебя Ирше, и исполнительнее тоже нет. Сказали сидеть с эльфийкой, ты и сидишь. А тому же брату твоему угрожать пришлось, чтоб делал что приказано. Это, знаешь ли, много стоит.
— Ну так одно дело тебя слушать, а другое дело… Так кто там наместник то?
— Я.
— А, — Ирше довольно улыбнулась, и обхватив ручищей Кагара, со всей так сказать не высказанной ранее признательностью сжала его в объятьях, у бедняги затрещали кости, но вытерпеть проявление чувств коменданта замка, было делом чести, — ну теперь все ясно, — отслюнявив Кагару еще и поцелуй в щеку орчиха его наконец-то отпустила, — вот засранец же. Благодарности и признательности принимайте, господин наместник. И какие распоряжения то?
— Давай уж поговорим завтра, после заката. Много чего нужно обсудить. А пока празднуй, поводов полно.
Направляясь за Айрой Кагар, очень надеялся, что на сегодняшнюю ночь все самое сложное уже точно позади, и теперь он сможет просто выспаться этим днем. Но как бы не так.
***
С того самого момента, как только они с Ирше покинули шатер клана Бизоньего Копыта, Андунэль внутренне ожидала — подвоха. Надеяться, что на этом все и кончиться, и ее вместе с остальными пленными просто отправят на Н’гьяр, а там глядишь и домой, принцесса себе запретила, к тому же ей ведь обещали допрос с пристрастием, как только они окажутся на месте, ну вот время отвечать на вопросы, кажется, пришло. Внутренне молясь милостивой Ивэ дать ей сил перенести любые мучения, подходящего Кагара, Андунэль встретила прямым взглядом.
— Приветствую вас, — она сложила руки на коленях в замок, благодаря Ирше принцессу устроили в удобное кресло возле камина, а под сломанную ногу даже скамеечку нашли. -вновь.
— И что мне следует тебе ответить? — Кагар остановился от нее всего в шаге, теперь ей придется задирать голову, чтобы говорить с ним, — Быть может, доброй ночи?
— Для доброй ночи, как по мне за городскими стенами жгут слишком много трупов. Но если вам кажется такое добрым или приятным, что ж ваше право ответить тогда соответственно.
Кагар зажмурил глаза и повесил голову, секунд на пять, а потом потерев лицо ладонями глаза открыл и уставился на Андунэль:
— Давай ты прекратишь вести себя, как напыщенная идиотка. Заметь, напыщенность сама по себе не так уж и плоха, и я не против, но сейчас она настолько не к месту, что делает тебя действительно идиоткой. Я серьезно. Злить и задевать меня тебе сейчас дело последнее. Да и я не особенно хотел бы на тебе срываться, поэтому, пожалуйста, заметь я именно в вежливой форме прошу тебя, язык попридержи, личико попроще сделай, глядишь и обойдется все миром.
— Миром с нарьяма? — она вскинула брови.
— Ну раз тебе привычней без мира, — он тяжело вздохнул, — то пускай будет так. Если ты сейчас не заткнешься и не станешь лапочкой, я запихну тебе в рот кляп. И поскольку выбор тут не слишком велик, на кляп для тебя пущу подол твоей рубахи, а она, как я могу судить далеко не первой свежести. Теперь мы поняли друг друга?
Андунэль ничего не оставалось, как скривиться в принеприятнейшей из всех улыбке.
— Что ж это убедительный аргумент.
— О, вечная Шилок, хоть что-то на тебя действует! Сейчас ты пойдешь со мной, и поскольку я тебе не орк таскать тебя на плече со всеми удобствами, и без усилий с твоей стороны, ты поедешь на закорках. Поэтому будь так добра, держась за мою шею не души меня, иначе я ведь могу тебя и уронить.
— И куда мы идем, я могу спросить?
— Можешь, но я не отвечу, не здесь и не сейчас. Все, — он присел перед ней спиной, так чтобы ее сломанная нога попадала ему под локоть, — хватайся.
И что ей оставалось? Только перекинув его косу, через его же плечо, обхватить руками, повиснув на спине, а потом еще и когда он стал подниматься удачнее расположить здоровую ногу, сжимая сильнее бедрами его тело. Ребра тут же отозвались тянущей болью даже под прочной орочей повязкой, дышать стало тяжеловато, пришлось наваливаться на его спину всем телом, чуть ли ни носом упираться в белобрысую макушку. Более глупо, неловко, подавленно Андунэль себя чувствовала разве что, признаваясь Менэльтору, что у нее что-то с ключицей. Хорошо хоть эта травма не давала о себе знать. От мыслей о Мэле защипало в носу. Вот что стало с ним? И что теперь станет с ней? Ощущение собственной беспомощности было унизительным, страх видимо шлифовал это ощущение, а боль делала ее особенно уязвимой ко всему, что угодно сейчас могло стать спусковым механизмом для самой настоящей истерики. А напряжение было таким, что рвануть просто должно было.
И оно рвануло. Ее сразу напрягло, что в замке по лестнице он направился не вниз, туда, где обычно находятся всякие подвалы, темницы и пыточные, а наверх. Два пролета, переход под арку и вот они в комнате, тускло освещенной свечами и камином. Главным предметом этого жилого помещения была кровать, она бросалась в глаза моментально, и для вымотанной психики Андунэль сие произведение мебельщиков стало последней каплей. И стоило Кагару толчком ногой назад захлопнуть дверь, как на него тут же обрушился град ударов кулаками.
Так вот что она делает здесь, вместо пыток и допросов он решил учинить с ней что похоже. Страх совсем завладел принцессой, не было ни мыслей, ни решений. Ни даже осознания происходящего, только страх, отчаяние и паника, только желание оказаться как можно дальше от него, от этой комнаты, от этой кровати. Где угодно, как угодно, с кем угодно, лишь не тут.
— Отпустил меня! — заорала эльфийка, всячески отпихивая мужчину и пытаясь вырваться.
Она била его и вырывалась изо всех своих сил, со всей своей решительностью и остервенением. Кагар по инерции попытался ее удержать, но пленница явно сбесилась, в ход пошло все, и когда она рванула его за волосы, он просто отпусти ее ноги.
Леди рухнула на пол, на ногах ей было никак не удержаться, а потому она приземлилась задом на каменный пол, и это должно было быть больно. Но боли не было, ничего не было, кроме обострившегося до предела основного инстинкта — самосохранения. Она попятилась, отползая дальше и дальше от основной угрозы своей жизни. Нарьяма что-то говорил ей, она слышала его голос, видела, как шевелятся его губы, но не понимала ни слова. Да и какое ей было дело до его слов. Сейчас ничего не было важнее, чем увеличивающиеся расстояние между ними. Вскоре спиной принцесса уперлась во что-то твердое. Пришлось оборачиваться, отвлекаться на преграду. Это был столик. На столе стояла ваза. Что ж, ваза была хоть каким-то оружием. Андунэль пришлось встать на колени, подняться опираясь за столик на одну ногу, чтобы хватить эту вазу. Только теперь эльфийка ощутила, что дышит шумно и поверхностно, что сердце стучит аж в ушах, слезы ручьями текут по щекам, а зубы стучат друг об друга. В голову наконец-то пришла связная мысль, о том, что ваза ей не сильно поможет, о том, что она в западне и это конец, но Анкалима не умеют сдаваться, вообще не умеют, и Андунэль не умела тоже. Краем глаза принцесса видела подсвечник, вот он куда полезнее, чем ваза, и он-то ей был нужен.
— Айра, — как-то излишни спокойно позвал ее нарьяма, у него был очень низкий голос, глубокий, как будто шел не из горла, а из груди.
В этот самый момент ваза полетела в него, а она полетела к комоду, на котором стоял спасительный подсвечник. На сломанную ногу опереться пришлось. Теперь уж боль молнией пронзало все тело, как будто через позвоночник в мозг, но это не имело значения, Андунэль кричала, кажется, однако подсвечник все же оказался в ее руке. А сама она повисла на том самом комоде. Угрожающе выставляя руку со своим оружием в сторону Темной твари, эльфийка закричала:
— Не подходи ко мне! Не смей трогать меня!
Кагар стоял там же где стоял до этого, в объятиях прижимая к себе брошенную ей вазу.
— Да-да, как пожелаешь!
Картина была нелепой, глупой, идиотской, но менее страшной не становилась. Еще раз тыкнув подсвечником в его сторону, она истерически рассмеялась.
— Ты поаккуратнее с огнем. Себя ведь подожжешь, — все так же спокойно посоветовал ей нарьяма.
— Я лучше заживо сгорю, — смех, слезы, паника все разом и в одну фразу, — чем позволю такому как ты прикоснуться ко мне, — она снова воинственно ткнула в его сторону подсвечником.
А до Кагара наконец-то начало доходить происходящие тут, это все было бы до жути смешно, если бы не было так грустно. Надо было что-то делать, и, если откровенно, ему хотелось, вырвать у нее этот долбаный подсвечник, связать по рукам и ногам, а после вовсе вырубить ударом по голове посильнее, и наконец-то лечь спать, но внутренний голос подсказывал, что вариант этот хоть и быстрый, но не правильный, и ничем хорошим он точно не обернется. Поэтому оставался вариант долгий, разговорного жанра.
— Милостивая Ивэ, дай мне сил, — громко выдохнул нарьяма, чем совершенно точно шокировал эльфийку, та орать прекратила, даже поток слез остановился. А на него уставились огромные удивленные оранжевые глаза.
— Ты-ты-ты-ты, чего это? — пораженная Андунэль от удивления заикаться начала. Нарьяма просящий сил у Ивэ, это же противоестественно. Ну вот совсем не может такого быть.
— А ты чего хотела? — он не двигался, так и обнимал вазу, — У Шилок просить сил в такой ситуации не вариант. Так может хоть Ивэ услышит. Помилуй меня женщина! Мне, конечно, льстит что ты считаешь меня видимо всемогущим, но серьезно, давай-ка вот это все отложим до лучших времен, а? — ваза перекочевала в одну из его рук, чтобы была возможность жестами показать, что все, он собрался откладывать.
— Чего? — ничего не понимающе вновь спросила эльфийка, но слезы так и не вернулись, и она слушала его, а это теперь было важно.
— Того, рыжая. Спать, говорю, хочу! С самого штурма Раны я не спал нормально, сначала сам штурм, потом переговоры, дальше резня в замке, и бессонный день с Зурхом, между прочим, ради твоей яркой головы, а сегодня совет. Я просто без сил! Уверяю тебя, как только я приму горизонтальное положение, вырублюсь сразу, и кроме милости богов тут уже ничего меня не спасет, чего бы ты там себе не нафантазировала.
— Я не понимаю, — бедняжка даже головой потрясла, наконец-то возвращая подсвечник на комод, но все еще сжимая его в кулаке.
— Насилия не будет, понимаешь? Не в той я физической форме, чтобы после стольких бессонных суток кого-то еще и насиловать. В общем прости, но этим днем никакого разврата и черной похоти. Только здоровый и крепкий сон! Так понятно?
— Ты меня за дуру держишь?
— Ну что сразу за дуру то? Всего то за женщину решившую разнообразить свой так сказать обыденный опыт! Ты пойми, я-то совсем не против подобного, но не со мной, пожалуйста. Это вообще не моя тема, все вот эти вырывания, принуждения, крики. Ну вот вообще не заводит. Уж за две то тысячи лет, можно же найти развлечения поинтересней, чем насилие над плоскогрудыми…
— Эй, — оскорбилась принцесса, вот так откровенно на ее небольшой размер груди никто не пенял.
— Тц, — цыкнул Кагар, — прости, не хотел тебя обидеть, но из песни слов не выкинешь.
— Придурок.
— Ну вот это другой разговор, как понимаешь из моего происхождения и положения, оскорбляющие меня женщины, куда более привычная картина, и если уж ты решишь роль жертвы отбросить, вот тогда, пожалуй, обращайся, в таком разрезе твой опыт я готов обсудить. Но не сегодня. Сегодня спать! Кровать в твоем распоряжении, скамья чур моя. Кстати, если ты все-таки решишь себя поджечь, вот там кувшин с водой, долго гореть я тебе не позволю, не в моих интересах.
Андунэль посмотрела на него, на кувшин, на подсвечник в руках, и только после на кровать. Нарьяма преспокойно вернув вазу на столик пошел к деревянной резной скамье с тяжелой спинкой, как на такой спать Андунэль не представляла, она была даже с виду жесткой, но Кагар видимо не врал насчет сна, потому что на скамью лег и ремень с ножнами, и кинжалы, которые прятались до этого под курткой. А затем он и вовсе отодвинул скамейку от стены.
— Что ты делаешь? — не выдержала принцесса.
— Спать собираюсь. А что делаешь ты?
— Я?
— Собралась так весь день простоять? Если да, то не смею мешать. Если же нет, то могу помочь дойти до кровати. Если пообещаешь не приставать ко мне со своими странными фантазиями.
— Хватит уже, это не смешно. Не приставала я к тебе и не собиралась даже.
— Так и я не приставал, и не собирался. А ты чего устроила?
— А меня нельзя понять?
— Понять то можно, но я об этом не подумал, моя вина. Признаю! Надо было сразу тебе все объяснить. Теперь то выслушаешь?
— Да, только можно мне сначала и правда сесть?
В этот раз Кагар просто подхватил ее под задницу и прямо как была перенес с места на место. Предусмотрительная дева подсвечника из рук не выпустила, все же мало ли все эти разговоры были военной хитростью. Нарьяма просто не мог сдерживаться, и все же посмеивался, помогая ей сесть:
— Ты правда считаешь, что вот это тебе поможет, а? Сапог снять помочь?
— Лучше, чем ничего, — честно ответила Андунэль, и вытянула здоровую ногу в сапоге, — помоги, раз уж взялся.
Стоило сапогу покинуть ногу владелицы, как эта самая ножка тут же скрылась под юбками.
— Скажешь что-нибудь про мой размер ноги, получишь подсвечником.
Кагар недоуменно посмотрел на сапог в руке и даже повертел его:
— Размер, как размер, чего тут говорить?
— Испугался, да? Ну и правильно, бойся подсвечника. Так зачем я тут?
— Самое безопасное место для тебя в Ране рядом со мной. Твоя жизнь либо очень дорого стоит, либо не стоит ничего. И пока я не знаю ответов, я действую из расчета, что ты должна быть в безопасности, цела и невредима по возможности. Я могу тебе это гарантировать, если ты снова не начнешь истерить и вредить себе сама. Вот и все на сегодня. Я действительно очень устал и хочу спать, и тебе советую. Но если будет хреново, зови что ли схожу тебе за орочьим пойлом. Кстати, — он достал из своего сапога длинный стилет, интересно, где на нем не висело оружия, — возьми, раз уж тебе так необходимо чем-то угрожать, а подсвечник давай будем использовать для освещения.
========== Почта нужная, важная, грустная и торговая. ==========
Ответ из Нонансира прибыл к герцогу недели через две. Официальная часть письма гласила, что приказы Его Светлости учтены и выполняются, граф Фальтон занялся делами Речных Земель, возглавил совет вассалов, и заодно отправил бумаги в столицу о почившем Сэймуре, лишении его и его семьи всех званий, титулов и земель. Однако была и неофициальная часть, в которой все тот же Фальтон обязался выплачивать матери, жене и сестрам Сэймура содержание, а заодно и дать приданное за девушками от имени герцога Серселена из собственных его средств. Кроме этого, весьма необходимого по мнению Дэекена обещания, граф сообщал, что личные средства Серселена и часть его имущества тайно переправлены в Имирин в надежное место, связанное с гильдией мыловаров, и в дальнейшем, при необходимости будет отправлено герцогу по первому слову Его Светлости.
Графу Фальтону Его Светлость доверял, тот унаследовал титул во времена его отца, заседал в совете при Дуилине Серселене, многому научил самого подрастающего Дэекена. И мог бы научить еще большему, если бы не одно весьма весомое «но», граф считал, что молодому лорду следует больше трудиться, и меньше перекладывать свои обязанности на других. В отличии от того же Сэймура, потакающего лености и праздности герцогского быта, Фальтон заставлял, порой даже весьма неизящным, а крепким словом, благородного отпрыска правящей землями фамилии хотя бы присутствовать на советах. Когда затосковавший Дуилин Серселен принял решение покинуть этот мир, отправился в след за Итариллэ к Древу Тауле и оставил власть своему единственному сыну, то попросил Фальтона присматривать за ним. Что и говорить, решение было не самым удачным. Граф и молодой герцог имели слишком разные представления о ведении дел. Граф считал, что власть и ответственность нужно консолидировать в одних руках, руках правящей особы, тогда как герцог полагал, что каждому следует заниматься тем, к чему у него имелся талант и стремление. Когда-то в начале правления Третьего Герцога Серселена между ними даже состоялся спор.
— Ваша Светлость, ну вы же не глупый человек и прекрасно понимаете, что, допуская лорда Сэймура представлять вас на совете вы делегируете ему власть, заменяете свое слово его словом. И он непременно воспользуется этим. Позже. Сэймур молодой человек умный, хитрый, решительный, — негодовал граф.
— И очень честолюбивый, — кивал Дэекен своему наставнику, — я знаю, но согласитесь, Ваше Сиятельство, он куда более активен, деятелен, предприимчив нежели я сам. Рациональное использование ресурсов, кажется, вы сами утверждали, что это залог грамотного управления. Вот я, рационально рассудив, и решил использовать Сэймуровский объемный ресурс, против моего весьма скудного он выигрывает. Он хочет работать в совете, и я даю ему такую возможность. Уверяю вас, контроль за его работой я не утрачу.
— Я не боюсь, что ты утратишь контроль, я боюсь, что ты станешь излишне полагаться на него в других вопросах, а он станет использовать твое имя, чтобы возвысить Сэймуров, а не Серселенов.
— Мой дорогой граф, вам не кажется, что Серселенов ради их же безопасности стоило бы слегка задвинуть, а не возвышать. Выше, чем есть теперь — только Аэд. И кстати, я понял, о чем ты, не своди брови, незамужние сестры Сэймура меня мало интересуют, и совместного наследника нашим семьям не завести.
— По крайней мере пока, — усмехнулся Фальтон, — но Дэекен, ты молод и будешь молод еще так долго. Пройдут годы, люди вокруг тебя начнут стареть, а с возрастом все сложнее менять привычки. Сэймур привыкший к власти, которая дарована ему не по праву, а по прихоти, привыкнет к этой власти, а его честолюбие начнет вести его вперёд и вверх, все выше и выше, пока все будут молить Великих о сыновьях, я уверен Сэймур будет выпрашивать у Богов златокудрую дочь, твои то пристрастия всем известны, воспитает ее смешливой и мягкой, соответствующей интересам некого герцога, и о чудо, Сэймур дед нового Серселена, потомка Турмана Великого!
Тогда Дэекен смеялся, если бы он знал, как окажется прав:
— Ваше Сиятельство, вы недооцениваете деятельности и идейности Сэймура, он не станет ждать так долго, его решимость заставит действовать быстрее, без планов на десятилетия вперед, годы да, но не десятилетия. Результативность его действий и скорый эффект от мер как раз и подкупает меня в нем. Он верит в то, что делает, а потому личные его желания возвыситься небольшая плата за ту пользу, что он нам принесет. И потом если мой наследник появиться на свет уже во времена правления детей Аэда это сильно снимет остроту вопроса, а если Аэд умрет раньше, чем обзаведется наследниками, мне будет не до матримониальных планов Сэймуров. Согласны?
И граф согласился, теперь же из писем было видно, что он не ожидал от Сэймура того, что произошло.
«Вы были правы, дорогой мой герцог, Сэймур оказался куда решительней и деятельней нежели могло мне вообще представиться, и верность его была не верностью Фамилии и Лорду, а верностью власти этой Фамилии, самой Власти. Вы же не желающий реализовывать всю полноту той власти, на которую могла претендовать ваша фамилия, в его глазах, видимо переставали быть достойным верности, в свою же очередь Лабран готовый идти по головам ради трона, видимо стал для Сэймура знаменем, и ради этого знамени Сэймур и погиб. Я не хочу думать, что лишь честолюбие одно заставило идти его против вас, ведь подле вас он мог бы достичь наибольших высот для себя лично, я верю, что поступок его был продиктован его решительной натурой. Мне жаль Его, и мне жаль, что Вам пришлось такое пережить. Разочаровать тех, кто близок к тебе это боль, но вы сильны в своих решениях. Теперь же мои надежды связанны с вами, и вашим умением быть мудрым. Вы знаете, чего стоит власть, а чего стоит жизнь, жизнь ваша личная, и жизнь Речных Земель. Мои уважение и преданность ваше решение лишь усиливают. Я горд что могу служить вам.»
Дэекен отложив неофициальное письмо от графа долго думал, прикрыв глаза и закинув голову на спинку кресла. В комнате его было прохладно, но устроенная ему лекция о жизни зимой в Карас Сильмэ все же несколько выручала, теперь спать герцог отправлялся в общую зимнюю спальню дворца, конечно, таких комнат было несколько, и пока погода позволяла многие из эльфов все еще проводили ночи в личных покоях, однако некоторые, помоложе и померзлявее, а так же гости с более теплых территорий уже ночевали в этих «теплых» спальнях. Спиралью обвивающий ствол дерева, на котором и располагался, многоуровневый дворец Карас Сильмэ состоял кроме построек на настилах еще и из нескольких дупел. Эльфы никогда не вредили деревьям, и потому использовались лишь естественные углубления, а их было не так уж много, и каждое их них эльфами использовались с особым умом и аккуратностью. Так вот теплые, зимние спальни дворца как раз и располагались в дуплах, комнаты, защищенные от ветров и снегов мощной древесиной, утепленные изнутри сеном и шкурами, и согреваемые дыханием ночующих в ней эльфах, были весьма комфортными для сна. Дэекена, как королевскому родственнику выпала честь спать в той самой комнате, в которой ночевала зимами и королевская чета, тут же располагался управляющий дворцом, начальник королевской гвардии, и прочие уважаемые люди, чья зимовка проходила во дворце, а сейчас Дэекену составлял компанию подозреваемый им Линдир.
Вырвал его из размышлений звонкий смешок:
— Вы снова спите, Ваша Светлость? Сон не отпускает вас даже за работой?
— А ты снова на ногах, Мэл? Даидайнес будет очень недоволен, что ты вновь нарушаешь режим, — улыбнулся герцог, поднимаясь с кресла, — присядь пожалуйста, я не хочу, чтобы мне вновь вправляли мозги за то, что я потакаю твоему непослушанию. Между прочим, в прошлый раз даже Его Величество отчитал меня.
— Меня вполне бы устроила и лавка, — хмыкнул Менэльтор тем временем устраиваясь в удобное герцогское кресло, — но если вы настаиваете…
— Настаиваю, — кивнул тот, и сам плюхнулся на лавку, которая была куда менее удобной нежели кресло с мягкой обивкой спинки и подушкой. — Как чувствуешь себя?
— Вполне сносно, отец, кстати, разрешил мне выйти, и я даже сказал, что иду проведать тебя, так что в этот раз я не сбегал, а поступил как честный эльф.
— Что же, честный эльф, Менэльтор из Карас Сильмэ ты очень вовремя, у меня к тебе жутко важный разговор.
— О, я пришел, так сказать, повидать вас, а у вас опять все важное да нужное, — наигранно печально вздохнул Менэльтор, — но, если уж вам так угодно, ваша светлость, давайте ваше важное.
— Какой же ты несносный, — поморщился Дэекен.
— Абсолютная неправда, — поджав губы и заправив локон за ухо на полном серьезе уверил герцога Мэл, а потом все так же серьезно продолжил, — дальше по смыслу должна быть шутка про сношения, не двусмысленная, но поданная под покровом случайной и невинной оговорки, но ее не будет. Я изображаю серьезность!
— Недвусмысленно про сношения… Я в растерянности Менэльтор, — герцог развел руками, он действительно и так и сяк пытался представить, что бы такого мог выдать недвусмысленного Мэл, да еще и в качестве невинной оговорки.
Тот вздохнул вполне себе убедительно дав понять, мол сами захотели, ваша светлость, сэр, и самую малость подался вперед, вроде как заговорщицки, поделиться тайной.
— Сношаюсь я вполне удачно, — с лицом абсолютно честным заверил Дэекена эльф, и даже для пущей убедительности кивнул, прикрывая глаза.
Серселен прыснул, пряча лицо в ладонях:
— Ужасно пошло, — прокомментировал он, выставляя ладони и как бы отгораживаясь ими от сидящего с невинным личиком Мэла, при этом все еще смеясь. Эльф, что и говорить действовал сейчас на Дэекена, как обезболивающие, позволяя переживать тяжелые для него моменты гораздо легче, вот хотя бы так смеясь над абсолютной глупостью.
— О… не хотел смутить вас, извините мне эту маленькую ошибку, — такого откровенно подхалимного тона Дэекен раньше вообще не слышал.
— Извиняю, безусловно, но ты должен согласиться на мое предложение. Помнишь, я предлагал тебе стать моим помощником, оно все еще в силе. Я уточнял у Его Величества и знаю, что на государственной службе ты не состоишь, к армии не приписан и штатным лекарем не значишься, что поручение тебе давали лишь с позволения твоего отца, как и должно делать до твоего семидесятилетия, но я все же спрашиваю тебя, и лишь потом официально попрошу об этом твоего отца. Мне нужна помощь в Карас Сильмэ, я не привык полагаться только на себя, кто-то должен следить за моим временем, и напоминать мнео важных делах, проверять мои письма, проставлять печати в документах. Я не всегда аккуратен к таким вещам, и кто-то должен за этим всем следить.
— И почему вы считаете, что это можно доверить мне? — уже совершенно серьезно спросил Мэл, когда он становился серьезен из его речи уходила вся самоуверенность и все лукавство, серьезный Менэльтор очень отличался от себя шутливого, — Я не сказать, чтобы умен, долго обучаюсь, у меня нет опыта, ну разве что почерк красивый, вот и все.
— Зато ты говоришь мне правду, не грубо или излишне прямолинейно, а очень даже тактично, ты не боишься моего происхождения и положения, хорошо знаком с обычаями Карас Сильмэ, знаешь, что не умнее меня и не станешь хитрить за моей спиной, кроме этого, ты терпелив, и у тебя, как ты сам сказал хороший почерк, и я уверен весьма недурное образование, так что ты подходишь мне, а главное я тебе могу доверять. И да, я возьму тебя на испытательный срок, если у тебя не будет получаться, то ты просто будешь знать, что это не твое.
— Ну если ты считаешь, что тебе это нужно…
— Нужно, Мэл.
— Хорошо, тогда я согласен, и могу приступать, как только Даидайнес или отец подтвердят, что я в нормальной физической форме.
— И что даже про оклад не станешь спрашивать? — немного решил снизить градус разговора Дэекен.
— А мне положен оклад? Да что ж вы сразу не сказали, милорд, я б тогда бы и согласился, без предварительных условий — рассмеялся эльф.
— Меркантильный ты значит?
— О, вы не представляете на сколько!
***
Менэльтор на пробу оказался настоящим тираном и деспотом, с того момента, как эльф заступил на службу Его Светлость более не проспал ни разу, ни разу не опоздал, не пропустил ни одного обеда, а еще к своему неудовольствию выходил на часовую прогулку каждый день по настилам города Звезд.
— Даже эльфийская кровь не спасает тебя от синяков под глазами, когда ты настолько пренебрегаешь графиком, твоя светлость! — отчитывал с очень серьезным видом помощник своего работодателя, — Есть надо вовремя, а не когда руки начинают дрожать от голода. Как ты вообще еще жив то?
Дэекен в ответ то огрызался, то шутил, то просто откровенно ныл и жаловался на тяжелую судьбу, но Мэл не знал пощады. Все шло своим чередом, Менэльтор с самого утра получал герцогскую официальную почту, неофициальную и тайную получал тоже, просто тайно и неофициально, сортировал, нужные письма проявлял. Все же секретные письма, писали проявляющими от нагрева чернилами, Мэл получив от Дэекена всю сопутствующую информацию в этом деле поднаторел. Помощник строго бдел за нужными ответами на присланные письма, заставлял его светлость вести корреспонденцию четко и не запаздывая. Обязательно обедать, а после обеда гулять. Иногда они посещали Главный Храм Ивэ, библиотеку или архивы Карас Сильмэ, где герцогу приходилось пополнять и восполнять свои знания об эльфах и истории Эльфийского Королевства. Обязательным по наступлению сумерек был ужин, за питанием и удобствами герцога следили с особой строгостью. Мэл составлял списки того, что Серселен еще хотел бы знать, о семьях, об обычаях, о конкретных эльфах. Состав совета и основные связи были изучены Дэекеном вдоль и поперек, на его помощника можно было рассчитывать, тот знал где почитать об официальном и расспросить о сплетнях и слухах. И все же Дэекен удаленный от Речных Земель старался быть в курсе происходящего и в Империи.
В один из дней Менэльтор разбудил герцога даже раньше обычного, в отличии от остальных помощников эта златокудрая фурия, не дожидался пробуждения своей власть имущей особы, а преспокойненько эту особую особу расталкивал, а иногда и при необходимости нормально так встряхивал за плечи, а то и вовсе толкал, щипал, и спихивал с кровати.
— Проснитесь уже, Ваша Сонность, — возмущенно и отчего-то совершенно не тихо шептал Менэльтор.
— Ну Мэл, — натурально и не по-герцогски захныкал Дэекен.
— Не нукайте мне тут, давайте просыпайтесь, и потише, иначе остальных перебудим.
— Если еще никто не встал, то и я не буду, — от своего настойчивого помощника Дэекен спрятался под толстым пуховым одеялом с головой, но не тут-то было, предвидя такой поворот, жуткий Мэл засунул свою ледяную видимо с улицы руку тепленькому со сна Серселену за шиворот его новой шерстяной фуфайки, от чего тот окончательно проснулся, — вот же зараза. Ну посмотри же, все спят!
— Его Величество уже час, как работает, я с ним разговаривал, и он дал вам разрешение спуститься с настилов за вашим мылом.
— Каким таким мылом? — недовольно тер глаза Дэекен и пытался разобраться в одежде, которую сейчас в него пошвырял Менэльтор.
— Из Гильдии Мыловаров Нонансира вам милорд доставили целый сундук, ну наверное они вам не варение шлют, раз уж они мыловары, правда?
Дэекен вскочил мигом, так же быстро оделся, причесался, и теперь благодаря ежедневным прогулкам, уже не боясь навесов и настилов несся к спусковой платформе Карас Сильмэ, Мэл на ним еле поспевал.
— Если б я знал, что вы так ждете мыла, я вам его сам бы и сварил, — посмеивался над герцогом его помощник по дороге.
Но в прибывшем сундуке было вовсе не мыло. Узнав, что личное его имущество тайно вывезено из Нонансира и вполне ему доступно, герцог попросил переправить ему через капитана гарнизона на Хрустальном перевале сундук с кое-какими нужными сейчас вещами. И вот ожидаемый груз был на месте. Еще только открыв запечатанный добротный дорожный сундук Дэекен сразу же наплевав на мешки и свертки схватился за ларец из светлого дерева, в серебряной оковке, в этом ларчике с секретным замочком хранилась самая ценная вещь его семьи, а по совместительству и реликвия эльфийского народа, диадема с лунными камнями, в которой Итариллэ отправилась на похороны молодой Императрицы, и которую не вернула брату даже сама вернувшись в Карас Сильмэ перед последним своим путешествием к Тауле. Его Величество Онотимо ни разу не спросил Дэекена о судьбе диадемы, но почему-то герцогу казалось, что вернуть ее сейчас было очень важно и очень правильно. Повертев ларец в руках, он сунул его Менэльтору, забрал сопроводительные письма, и только теперь вытащил из сундука свиток пустого пергамента.
— Ларчик береги пуще головы, Менэльтор, и еще…. Где тут у вас кузня? Или таверна?
Мэл хмыкнул:
— Так кузня или таверна?
— Да все равно, мне просто нужно, — он оглянулся по сторонам и шепнул Мэлу в самое ухо, — пожарить пергамент.
— А ну тогда ваша светлость, для таких изысков просим за мной, — улыбнулся Менэльтор прижимая к себе доверенное ему сокровище, — а с сундуком то что? Во дворец отправить, или тут оставить?
— Мммм, — помычал Серселен, — Мэл, а можно его к тебе, там много ценных вещей, а во дворце мои покои ночью стынут, днем вообще, как проходной двор, мне будет не по себе, а у тебя дома всегда полно народу, да и своих ценностей навалом.
— Конечно можно, но в Карас Сильмэ не воруют, так что ваши опасения…
— Да знаю я, и все же так мне будет спокойнее.
Следующий час Дэекен созерцал, как Мэл выполняет свою работу, отчего-то Дэекену в голову не приходила, что все манипуляции с его письмами эльф делает сам, вот теми самыми красивыми руками, которыми потом перебирает струны арфы. Но Менэльтор действительно приходил в кузню, и оплачивая время работы с горном и нужным ему оборудованием, одевал длинный кожаный фартук разогревал вал следя за температурой, самолично прокатывал пергамент по разогретому металлу, пока на нем не проступали чернила, сначала красные, но при остывании чернеющие. Мэл не подпускал никого близко к герцогской переписке, и это было правильно, но в глубине души Дэекена это поразило. Сам то он никогда в жизни этим так не заморачивался, у него был малограмотный кузнец, который делал все это под его Дэекена пристальным присмотром, и потому ощущение того, что Мэл специально ради его нужд получил не сказать, чтоб особенно хитрые, но все-таки новые навыки, приятно согревало, а принятый из рук в руки пергамент теперь казался особенно ценным.
Читал Серселен его, кстати, сидя в таверне, где впервые за месяц своего прибывания у эльфов ел горячее, пока Мэл носился по своим, а точнее его, нуждам, например за теми же самыми чернилами, с особыми свойствами, или пытался сторговаться с гномами о серебряных перьях. Сами то эльфы в основном для письма использовали заточенные птичьи, а Дэекену они не нравились. Гномы делали отличные перья, но Мэл считал, что это больно дорого, и герцога просто обводят вокруг пальца, потому что он транжира, а потому покупать перья герцогу взялся сам. И кстати весьма успешно справился, выложив в скором времени перед герцогом желанные перья, и ровнёхонько половину той суммы, что герцог бы потратил на это количество перьев.
— И как тебе это удалось? — попытался удивиться Серселен, но прочитанное письмо нагнало на него слишком уж сильную меланхолию, и потому вместо серьезного удивления, получилась весьма кислая реакция.
— Я сказал им, что если они серьезно собираются продавать мне перья за такую сумму, то я конечно куплю у них эти перья сейчас, но завтра же пойду с ними к Арвендилу, дабы он изготовил вам ровно такие же, но по нормальной цене. Конечно, гномы не захотели иметь Арвендила себе в конкуренты, камушки то их безусловно безупречные и лучшие, но эльфийские кузнецы мастера непревзойденные.
— Запугал всех гномов в окрестности, — Дэекен попытался улыбнуться, но вышло так же кисло, как и удивиться.
— Их надо держать в ежовых рукавицах, — погрозил Мэл кулаком в воздух, — а вас видимо совершенно нельзя оставлять одного. Расскажешь мне, что такого тебе там написали твои мыловары, раз ты совсем расклеился тут пока меня не было?
— Давай сначала ты поешь, а потом мы пойдем прогуляться наконец-то по твердой почве, и я расскажу?
— Нет.
— Что нет?
— Я не голоден, а поскольку я на семь восьмых больше эльф, чем ты, то могу позволить себе пропускать обед, в отличии от тебя, особенно когда не голодный, так что мы можем идти прогуляться сразу, а потом возможно, по возвращению наверх я угощу тебя отличным яблочным вином.
— Отличным ледяным яблочным вином? — усмехнулся Дэекен поднимаясь.
— Ну да, между прочим, так оно только вкуснее.
Обсуждая превратности проживания в зимнем городе эльфов, они покинула таверну, и направились по мастеровым улочкам. Нижний, наземный ярус города был совершенно не таким как верхние. Он создавал обманчивое впечатление деревни, дома тут были добротные и каменные, из трубы мастерских в любое время года шел дым, тут спокойно пользовались огнем, Дэекен ощущал себя тут гораздо уютнее.
— Нет, однозначно, надо упросить Его Величество, чтобы он разрешил мне поселиться где-то тут, — наконец заметил Дэекен, — на земле мне даже стоять гораздо спокойнее.
— Скорее всего он не даст согласия. Его Величество и сегодня то отпустил тебя сюда, лишь потому что я пообещал, что не дам тебе сбежать. Он опасается, что тебе захочется всенепременно вернуться в Нонансир, и ты тем самым подвергнешь свою жизнь опасности.
— Если бы дело было только в моей жизни возможно я бы так и сделал, но тут на кону жизни всех жителей Речных Земель, и я говорил Его Величеству об этом.
— Он не может оценить всех рисков, мы плохо знаем свойства твоего характера, и не можем рассуждать на сколько ты безрассуден.
— А я безрассуден, Мэл?
— Мне так не кажется, если быть честным, там, где я был безрассудным, ты был как раз рассудительным. Мы отправились через ущелье Тишины ведомые моей интуицией без какого-либо разумного обоснования, однако по твоему здравому рассуждению, от того, что ты сам посчитал это лучшим вариантом из всех возможных. Мы оба оказались правы, но ты был прав рассуждая, а я не рассуждал вовсе. И я вижу много такого в твоем поведении.
— Ты мне льстишь, Менэльтор.
— Да вовсе нет, мне просто нравятся умные люди, и я никогда не против им это сказать.
— Спасибо, — немного увереннее улыбнулся Дэекен, — так вот насчет письма, ты помнишь я рассказывал тебе о том, как мне пришлось переправлять первое послание для Его Величества?
— Про медведя и бордель? Конечно, я помню, — кивнул Мэл.
— Мне написала Марина, та самая мнимая полуэльфийка из этой истории. Она, еще раз помогла мне, когда я обдумывал свою поездку в Последний Оплот, для отвода глаз в Нонансире, я вроде как с новой любовницей уехал зимовать в мой южный прибрежный замок, он в достаточно уединенном месте, и моя поездка должна была вроде как стать отдыхом на море. Марина меня сопровождала. На самом деле в замок она укатила одна с кое-кем из действительно доверенных слуг и всячески там изображала проживание герцога. Даже с каким-то высоким мужиком прохаживалась по стенам, чтобы рыбаки и деревенские видели якобы меня. А я тем временем обходными путями добирался в Оплот. Замещать меня, как ты понимаешь я оставил Сэймура, и никому вообще не говорил, что не собираюсь в этот замок, даже Марине до самого последнего момента, пока не вылез из той повозки, в которой мы с ней ехали к морю. Когда после моего отъезда Сэймур дернулся за мной, граф Фальтон не выдержав такой наглости сунулся в тот самый мой замок, он никогда не любил Сэймура и видимо хотел попенять мне, мол ты надеялся на него, а он смотался куда-то без объяснения причин, так вот естественно меня-то он у моря и не застал. Марина пишет, что он много, о чем уже догадывался на тот момент, и много, о чем знал, например о том, что она проститутка и любимица командира эльфийского гарнизона, а соответственно он предположил, что именно через нее я и переда письмо Онотимо. Короче уже тогда он заподозрил, что я не просто уехал, а окажусь в Лесу, и возможно даже не смогу вернуться, используя Марину, а точнее прикрытие из мыловарни ее отца, начал переправлять мое личное имущество в Имирин. Моя библиотека, мои деньги и драгоценности, моя одежда в конце концов, фамильные оружие, перстни, камни, все в Имирине, на складах гильдии мыловаров, к коей относиться отец этой самой Марины, и все мне доступно, нужно только придумать, как это все переправить через Хрустальный перевал, сюда в мое пользование, и все чем я дорожу окажется здесь.
— Но это разве плохо? — не совсем понял Мэл.
— Нет хорошо, конечно, хорошо. Но меня не покидает ощущение, что меня вытолкнули из моей жизни, вышвырнули, и я там не нужен. Это жутко эгоистичное чувство, детское такое, но мне чертовски обидно. Даже мое состояние, мои драгоценности мне готовы вернуть, лишь бы только я сам не вернулся. Я знаю, что все не так, и все хотят как лучше, наверное, и все же я начинаю подозревать в предательствах даже собственную тень, спасибо Сэймуру за это. Я постоянно спрашиваю себя, а вдруг это не случайно и Фальтон тоже в сговоре с Лабраном. Вдруг они уже все смирились с правлением Лабрана, и просто откупаются от меня? И даже головой я прекрасно понимаю, что это, по сути, верно, людьми должны править люди, я сам так считаю, это здравое рассуждение, но мне так обидно Мэл, до самой глубины души, — в глазах остановившегося на улице Дэекена блестели слезы, он вроде и не плакал, но слишком явно сдерживался.
Менэльтор тяжело вздохнул, перекладывая ларец под левую руку, а правой обхватил Дэекена за плечи, весьма широкие по меркам эльфов:
— А знаешь Серселен, если этим глупым людям не нужен прямой потомок их Турмана Великого, то нам эльфам даже капля твоей крови весьма и весьма ко двору. Ты из прямой ветви великого эльфийского рода, даже твои глаза выдают в тебе Анкалима, я заметил, и если тебе это важно, то для нас твое происхождение очень ценно. Да и если не брать в расчет происхождение, ты умен, а среди эльфов это качество самое почитаемое. Тут ты не пропадешь. Конечно, первое время приживаться на новом месте всегда не просто, я знаю, но это проходит, и быстро, особенно учитывая долгий срок, который отмерен нам. Ты главное не решай сразу все проблемы, а давай по очереди. К примеру, твои вещи! Знаешь, некто Менэльтор Настадренон весьма и весьма озабочен в последнее время засильем вшей и клопов в людских поселения, и этот некто Менэльтор весьма охотно возьмется обучить людей эльфийским секретам избавления от паразитов, с помощью отваров трав и, — Мэл улыбнулся, — попробуй догадаться чего?
— Мыла?
— Верно мыслите Ваша светлость. Я с радостью встречусь с представителем гильдии мыловаров, особенно если этим представителем окажется некая Марина, объясню ей какие травы добавлять в мыльные составы от каких паразитов, поставлю так сказать ту же рецептуру что и брадобрею из Последнего Оплота, и даже снабжу ее телегами этих трав, в Храме Ивэ у нас большой сбор в этом году, думаю когда эльфийские повозки двинуться в обратный путь случайно так груженные вашим добром, никто не будет против.
Дэекен зажмурившись рассмеялся:
— Хитрый Менэльтор Настадренон решил одним ударом убить двух зайцев, продать излишки лечебных трав храма Ивэ, которые нынче нельзя отправить в Рану и Оплот, а заодно услужить некому герцогу, взявшему его в помощники.
— Трех, ваша светлость, он ведь действительно очень озабочен вшами, и бороться он с ними намерен всерьез.
***
Вернулся во дворец Дэекен только вечером, после ужина, который провел у Менэльтора дома. Всячески пытающийся веселить его эльф даже сыграл специально для него любимые им баллады, правда петь пришлось сначала Сульмидиру, а потом и самому Дэекену, Менэльтор петь отказывался напрочь. Сразу же по возвращению Серселен попросил аудиенции у Его Величества, тот все еще работал в своих покоях. Зайдя в комнату, герцог удивился бардаку среди бумаг и счетных книг, обычно собранный Онотимо, сейчас казалось, просто задыхается под этими завалами.
— Ты хотел меня видеть? — и без того измученный король, теперь выглядел совсем ужасно.
— Да, Ваше Величество, но я вижу, что не вовремя. Быть может я смогу вам чем-то помочь? — Дэекен подошел к рабочему столу Онотимо и на самый край слегка сдвинув пергаменты поставил ларец.
— Помочь? Возможно, если захочешь связываться с цифрами и подсчетами. Из-за захвата Раны и Оплота Северные врата недополучили поставок продовольствия, мне бы увеличить гарнизон там, но при тех поставках что идут туда сейчас, скоро гарнизоны начнут голодать, конечно, воины могут охотиться, но это мясо, а зерно, — Онотимо развел руками, — в Карас Сильмэ на этот случай есть запасы, Андунэль закладывает все поставки заранее, и подстраховывает Северные Врата, но сейчас в городе столько постояльцев и гостей, из-за совета и мобилизации, что мне бы столицу прокормить. Я пытаюсь понять, где еще в Лесу есть избытки, и куда кидаться, с кем сейчас организовывать торговлю, но мне из Варны прислали такое предложение, что кровь стынет в жилах, они подняли цены в полтора раза, заметь это при том, что год урожайный и сейчас амбары ломятся и от муки, и от зерна, но понимая в каком я положении…
Дэекен вздохнул:
— Я не так хорошо вижу, как вы, и в свете люминофор мне читать не легко, поэтому если позволите ваши записи мы с Менэльтором посмотрим завтра, и постараемся найти откуда можно перенаправить поставки продовольствия, чтобы хотя бы частично закрыть нехватки. Только надо будет ему отправить записку, чтобы разбудил меня пораньше. Но, если так подумать я и сейчас могу предложить кое-какое решение, на скоро, но все же успокоить вас. Все не так уж катастрофично, Империя не единственный ваш возможный торговый партнер. Пока в Варне будут считать, что ваше положение безвыходное они не снизят цены, но вы вполне можете написать в Восточные царства, Верхнее и Срединное для уточнения цен на поставки их круп и злаков. Я знаю, Лес не торгует с ними практически, они не самые простые в переговорах люди, но у меня есть некоторый опыт. Если вспомнить Южные Пожары, когда полыхали наши степи, в общем нас тогда спасли именно они. Рис Срединного Царства, рожь из Верхнего, перекроют дефицит пшеницы, в конце концов рисовые лепешки очень даже годны, а каким может быть вкусным кукурузный хлеб. Я совершенно уверен стоит вам заключить договора с восточными гильдиями, варнийские поставщики тут же начнут сбрасывать цены, и вы вполне себе сможете выторговать поставки даже ниже нынешнего рынка, надо только переждать определенное время. Я так же на вашем месте обратился бы к Хаярну, как раз за кукурузой, их товары вы сможете принимать через залив, и тогда, собственно, можно будет запасы Южных городов переправлять на Север, а Южные получат хаярнские поставки взамен. Единственное вам придется проявить невероятный уровень лояльности к нашим скверным на характер Царственным соседям и разово разослать огромное количество купцов при деньгах, и если средств в казне нет…
— Есть, — потряс головой Онотимо, — средства есть, но тебе не кажется, что мы рискуем получить излишние запасы, и нерационально растратить средства?
— А излишние запасы в наши времена, наоборот, к лучшему. Следующую посевную Империя проведет кое-как, ведь так или иначе им собирать войска не суть важно куда на Рану ли, на Нонансир ли, но в любом случае посевов будет меньше, урожай даже если и год сложиться благоприятный все равно будет не таким объемным как хотелось бы, цены так или иначе вырастут, а потому излишки все уйдут, как мне это видится. Естественно, надо будет посчитать, что закупать зерном, что смалывать, но так или иначе торговые сети теперь придется расширять.
Онотимо внимательно смотрел на Дэекена, молчание даже несколько затянулось по мнению герцога, но потом его Величество вздохнул:
— Хорошо, я буду действительно признателен если ты поможешь мне с этим вопросом, мне так давно не приходилось жить в чрезвычайном положении, я привык к миру, и боюсь, что излишне расслабился.
— Мне кажется мы все излишни расслабились Ваше Величество.
Онотимо даже усмехнулся, улыбаясь:
— Утешаешь меня словами Итариллэ. Сразу слышно, кто именно успокаивал тебя, когда ты совершал ошибки.
— Именно, Ваше Величество, и кстати это, — Дэекен постучал по крышке ларчика, — я принес вам. Мне кажется, ей тут самое место.
Онотимо снова грустно улыбнулся:
— Если это лунная диадема, то ей вполне может владеть твоя дочь, когда она появиться.
— Что-то мне подсказывает, что на вашей она смотреться будет в разы лучше. Надеюсь, Леди Андунэль порадует нас как-нибудь.
Онотимо опять молча покивал, внимательно уставившись на Дэекена. Тот, так и не дождавшись ничего в ответ от короля поклонился, и пожелав Его Величеству приятных снов отправился в общую спальню.
А Онотимо открыв ларец, долго вертел в руках диадему, обращаясь мысленно к своей сестре: «Что ж, он нашей крови, дорогая сестрица, очень и очень нашей крови, и спасибо тебе за это, Итариллэ.»
========== Где будем принца делать, женщина? ==========
Проснулась Андунэль поздно, все от того, что днем ей и правда стало совсем невмоготу и ее напоили орочьим отваром. Эта адская смесь снова вырубила принцессу на вполне приличное время, а пробуждение после такого сна, было легким. В комнате все так же, как и вчера горел камин, и ее вчерашнее орудие защиты тоже горело, хотя свечи вроде бы сменили. На столике не далеко от кровати нашелся кувшин с водой, уже остывшей, но все же не холодной и медный таз под столом. Умыться было очень даже приятно, еще бы расчесать волосы, и в самых смелых фантазиях наконец-то сменить одежду, но даже так это было прекрасно. Кроме того, добраться до столика оказалось не так уж и сложно, как представлялось, между ним и кроватью стоял стул, опираясь и, перемещая который, кладя на него свою сломанную ногу, Андунэль смогла это сделать. Стоило отдать должное серокожему гаду, о ее удобстве он подумал. С помощью стула она смогла дойти до окна, там уже правда пришлось посидеть, переводя дыхание и собираясь с силами, а после и вовсе леди решила проверить дверь, конечно, особенных надежд на то, что та отопрётся она не испытывала, но вдруг повезет.
И ведь повезло же, дернув дверь на себя, Андунэль очень сильно удивилась, когда та поддалась, но на этом ее приключение и закончилось. Прямо на против двери на лавке в свете прикрепленного на стене факела что-то шила женщина, которая сразу же вскочила, стоило двери открыться.
— Вы проснулись, госпожа?
Она, откинув свое шитье на лавку тут же втиснулась в приоткрытую принцессой дверь.
— Добрый вечер, стало быть, вы моя надзирательница? — скривила свое личико эльфийская дева.
— Нет, — покрутила головой женщина, она была благодушно настроена и даже улыбалась, — но, если вы захотите бежать, мне следует идти за вами и кричать, что вы бежите, но медленно в силу особенностей вашей травмы. Хотя мне так же велено вам передать, что, если вы действительно надумаете совершить побег, то у вас забрали сапог, а каменная кладка замка, это совершенно иное, чем половики у вас под ногами, но, если и это вас не удержит — все ворота замка охраняются орками, и просто так вам не уйти тем более со стулом и без обуви, вас остановят и будет очень жаль стольких потраченных сил.
— Вот же урод, — выругалась Андунэль.
— Будет вам ругаться, лучше вернитесь в кровать, мне приказано привести к вам лекаря, осмотреть вас, а после накормить, но можно и наоборот.
— Что еще тебе приказал это серомордый?
— Господин наместник, — аккуратно поправила ее женщина, помогая устроиться в кровати удобнее, и потом зажигая свечи по комнате, — так вот господин наместник приказал лекаря, накормить, если есть станете, конечно, а потом оставить вас в покое, но можно причесать вас, — она достала гребень из кармана передника, демонстрируя его эльфийке, — вам сказали в руки не давать, а то начнете руки задирать, и сделаете хуже своим ребрам.
На гребень Андунэль смотрела прямо-таки с вожделением, вот его ей так не доставало, и чистой одежды…
— Наместник говоришь? А где сам, этот наместник?
— Заявил, что у него много дел и, если вам повезет, вы его даже не увидите сегодня. Так и сказал.
— Да, уж это было бы удачей, — согласилась принцесса
— Ну так что сначала за лекарем, а после еда, или наоборот?
— Давай уж лекаря.
***
Из тех заметок, что сделала принцесса выходило, что приставленная к ней женщина, Фани, как она представилась, местная, и не сказать, чтобы из бедных, она явно где-то и чему-то училась, потому что говорила хорошо, использовала сложные фразы, не как женщина из рабочей семьи, вместо поклонов приседала, да и одета была не плохо, платье из хорошей шерсти, а чепец на голове беленый лен, а выбелить лен не дешевое удовольствие. Андунэль даже подумалось, что эту женщину могли подослать сюда как раз чтобы последить за обстановкой в замке, местные городские, бывшие чиновники, а возможно и начинающее организовываться подполье, ну и надо было этот момент как-то использовать в своих целях.
Вообще стоило многое обдумать, может быть даже разныться насчет орочьего знахаря, и его не достаточно квалификации, хотя это было бы не правдой, но что не сделаешь ради свободы, чтобы возможно ей прислали кого-то с кем могли бы тайно связаться эльфы, с тем, с кем у них был контакт. На ум приходили торговые связи и поставка трав, а значит местный лекарь, травницы и может быть даже жрец храма Великого. Все они так или иначе с эльфами сообщались, и, наверное, хоть что-то сделать для нее смогли бы.
Тем было обиднее, что в приоткрывающуюся дверь вошел вовсе не орк. Это был нарьяма, не Кагар абсолютно, но тоже мужчина. Высокий даже по эльфийским меркам, он на добрые пол головы был выше Мэла или Сульмидира. Но главное, что бросалось в глаза красота черт его лица. О, он был действительно красив, в этом могла бы признаться себе даже Андунэль, за свои триста лет пронаблюдавшая кучу красавцев. Ровная серая кожа, красивые серые глаза, под пушистыми черными ресницами, мягкое очертание пухлых губ. По красоте он мог бы запросто поспорить даже с Менэльтором, а кое в чем даже обойти эльфа. Длинные черные волосы мужчины были собраны в сложную прическу, оголяющую изгиб шеи и острые серые уши, украшенные серебряными колечками серег. На этом открытые части тела его и заканчивались, кроме рук конечно, весьма крупных, у эльфов точно не было таких больших рук, а тут пожалуйста, его перчатки Андунэль были бы велики, в отличии от Менэльторовских. Одет лекарь был во все черное, простой, почти не украшенный черный кафтан с воротником стойкой — строго до пола, а расходящиеся полы подола открывали под ним длинную юбку. Были ли там штаны и вообще ноги судить не приходилось, мужчина не шел вовсе, а плыл по воздуху, такой тонкокостный, поджарый, изящный. Движения его были плавными, взгляд не прямым, манеры, судя по всему, очень сдержанными. Принцесса на секунду представила себе Кагара в подобной одежде и прическе, с его размашистым шагом в подбитых железом сапогах, а заодно и вот так отводящего глаза, и чуть не засмеялась, даже слегка прихрюкнув, но вовремя изобразила что чихнула. Вообще, верная своему характеру несмотря на всю красоту лекаря, Андунэль тут же выискала в нем недостаток — он был вышей степени существо бесполое. Вот вообще, как будто ничего мужского в нем и не было, а то, что было, было спрятано и закрыто за псевдоженским. Одни только эти слишком выставляемые и даже неестественные мягкость и плавность, кротость, как будто выученные наизусть, зарепетированные до дыр, наигранные, уже многое давали к восприятию и впечатление портили.
Мастер Андар, именно так звали лекаря, проводил осмотр тщательно, и вот от него было уже не отговориться смущением, как от орков, пришлось избавляться и от платья, и от рубахи, правда ее желание прикрыть грудь, он не оспаривал и даже терпеливо ждал, пока ему разрешат к ней повернуться. Вообще, как бы странно оно не было, по ее же собственным ощущениям этот нарьяма ей не казался опасным, вообще. В его обществе находиться было примерно так же, как в обществе Мэла, как будто он был абсолютно милым и располагающим существом. И как бы Андунэль весь осмотр не настраивала себя на ненависть и неприязнь к Андару, у нее просто не вышло найти в себя даже отголосков таких чувств. Состояние ребер эльфийки лекаря устроило, он вернул повязку на место, сил затянуть ее так же жёстко как орку-знахарю нарьяме хватило, что несколько пошатнуло теорию о его неопасности, с такой силой в руках придушить эльфийку было бы не сложно, В этот раз повязку сделали на теле, сначала правда льняную, и только поверх орочью кожаную, рубаху теперь можно было одеть сверху, что упрощало план Андунэль переодеться, как только удастся достать что-то из одежды. А вот нога не понравилась не только лекарю, но и самой принцессе. Видимо вчерашняя ее активность плохо сказалась на процессе выздоровления, даже с виду ее голень была кривой, это, не считая синяков и отечности. Принцесса ужаснулась настолько что пришлось прикрывать рот руками, из-за вырывающихся всхлипов, и ладно бы было только больно, но это и правда выглядело ужасно. Ее реакция кажется удивляла лекаря, но что Андунэль было до его о ней мыслях, когда ее собственная нога превращалась вот в это. Одно дело видеть, как страдают чужие тела, другое смотреть на изменения в собственном, это было страшно.
— Айра, я ведь не ошибусь, если предположу, что вам лет триста? –ответ она лишь кивнула, — Ну значит у нас вполне есть шанс срастить ваши кости правильно, особенно при участии с вашей стороны. Будь вам лет пятьсот-шестьсот, и мы бы скорее всего ничего бы не смогли сделать, кости срастались бы слишком быстро, так что радуйтесь, что вы молоды. И готовьтесь к тому, что это будет больно. Я знаю, до нас доходят слухи, что лекари в ваших краях обладают силой разделять с вами боль, но у нас таких возможностей нет, а потому вам придется терпеть или полагаться на травы, к которым так или иначе образуется привыкание и их нельзя пить постоянно. Будете соблюдать все советы, и все обойдется, а я присмотрю за вами.
***
Следующие несколько дней Андунэль провела в жуткой скуке и полусне. К ее радости к орочей настойке, вырубающей ее напрочь, прибавились еще нарьямские элексиры, которые просто снимали боль не вырубая, так что она не все время спала. Хотя сидеть запертой в комнате с одной только Фани радости приносило мало. К ней заходила Ирше, в шикарной новой шкуре, свисающей с плеча, похвасталась своим новым положением, а заодно и принесла найденный среди вывезенного из Оплота барахла дорожный мешок Айры.
— Судя по длине рубах он твой, но я если честно, — слегка смутилась орчиха, — не разбираю какие из ваших тряпок женские, а какие мужские. Тем более у тех же Нарьяма все, кажется, наоборот, если юбка по полу волочиться значит одежда для мужика! Хотя у нарьяма я и баб то от мужиков отличаю только по наличию груди и меча.
— А эльфов отличаешь?
— Неа… Ну вернее мне оно и не надо по жизни, до тебя я эльфов только мужчин видела, так что чего их отличать то, если в плену, то мужчина.
— А нарьяма значит нужно?
— Нужно, в конце концов лекарей их искать так легче, если мужик с армией в пути, то он лекарь, хотя может и жрец, но у жрецов воротник такой, — Ирше ручищами обрисовала нечто огромное вокруг своей шеи, — не пропустишь, а лекари просто в черном ходят, так что если воительницы в зимнем и тоже черном, то уже трудно разобраться кто из них, кто. Приходиться опираться на одни лишь сиськи…
— И меч. Ну, а рост и голос?
— Да ладно рост, вы все не особенно то и высокие, да и голос подать еще надо.
— Я для эльфийки высокая, — призналась принцесса.
— Да? А с виду кажешься ростом со среднюю нарьяма. Они выходят повыше ваших.
— Если про мужчин судить по Кагару, то ниже, а если по Андару, то да, выше. Так кто из них ближе к истине?
— Так-то Андар, они вообще, нарьяма мужчины именно такие, одних серег и украшений больше чем на женщинах, а уж прически, никакой Зувлок не снились такие прически как их Тетрарх носит, а она та еще модница.
***
Все эти дни Кагар был действительно занят, кроме организации обороны в городе, следовало еще и выслушивать прошения от людей, хотя бы выслушивать и кивать, потому что понимания, как решать эти проблемы у Кагара не было. К примеру, что делать с теми несчастными, чьи дома все же сгорели или были частично разрушены при штурме? Что делать с теми, кто в город бежал, спасаясь и селился на постоялых дворах, откуда их теперь выгоняли, чем их теперь было кормить, ведь денег у них не было, да и в городе, как и положено при оккупации намечались проблемы со снабжением, которые тоже следовало решать, а еще нужно было организовать совет наместника. И все это свалилось на голову того, кто максимум умел командовать гарнизонами и армиями, но уж точно не городами. Вот потому, Кагар начал с того, что умел. С организации гарнизона и обороны города. Он назначил патрули, сторожевые смены, дозорных на стенах и башнях, в замке командовала Ирше, в порту Зурх, а в нижний и верхний город распределили между орочьим кланами, теперь следовало высчитать довольствие и снабжение всей этой военной мощи, причем как минимум до лета. Для помощи Кагар попытался отрядить себе в советники старого градоначальника, но тот не шел на контакт. Нет, город он не бросил, но вместо советов сейчас старик вставлял палки в Кагаровы колеса, постоянно тыкая того носом в каждую проблему, оставляя вопросы без ответов, и часто используя фразу «это вам решать, наместник».
Слава Шилок, ему удавалось ускользать из спальни до того, как рыжая просыпалась, а возвращаться уже когда она спала, отчего очень важный разговор откладывался и это давало возможность нарьяма подготовиться к нему лучше. Отчет о ее состоянии от Андара он выслушал, да и Ирше попросил найти эльфийке либо ее дорожную сумку, которую орки наверняка прихватили с собой из Оплота, либо уже хоть что-то из одежды в замке, потому что привередливую лесную деву было просто жаль в ее замызганных вещах.
В то утро возвращаясь в комнату он снова надеялся на то, что Айра уже будет спать, но не тут-то было. Высунув и прикусив кончик языка, она сидела и что-то там шила под свечами. Стоило двери открыться, как она подняла на него глаза, выражение лица с этим высунутым языком получалось призабавнейшее.
— Чего не спишь, рыжая?
— Я уже и выспалась, и насиделась на пару лет вперед, — она вздохнула, — сколько мирных горожан вы казнили сегодня господин наместник?
— Кажется ни одного не казнил, но могу пойти исправить это упущение, если что.
— Не стоит, раз уж вы сегодня так добры, то может и мою просьбу исполните?
— Валяй, — кивнул он.
— Я хочу встретиться со своими спутниками, мне нужно их увидеть.
— Хорошо, завтра можешь навестить свою соплеменников, я не против, однако говорить будете только на всеобщем при сопровождении, короче план побега не обсуждать, записками не обмениваться, иначе всех накажут, тебе то хорошо, я тебя просто тут запру на пару дней без возможности с кем-то разговаривать, и вот даже шитье отберу, — он как раз подошел к кровати и с подушек выхватил откинутое на них шитье, — а им плетей всыпят. Так что прояви ответственность. Во имя Шилок, кто так шьет вообще? — Кагар крутил в руках явно очень неудачно починенное Андунэль платье.
Ужасно обрадованная принцесса даже решила не обижаться на такое возмущение в голосе:
— Я так шью, у меня никогда особенно это и не получалось, так что это даже не плохо.
— Если это не плохо, тогда не шей больше, ты же просто портишь свои же вещи, если тебе надо было починить манжет отдала бы Фани, я ее просто так что ли к тебе приставил?
— Но мне скучно, я больше не могу сидеть и ничего не делать.
— Тогда делай то, что умеешь. Если ты так шьешь, то, наверное, вышиваешь тоже не очень?
— Да.
— Вяжешь?
— Неа.
— Может ткешь или прядешь?
— Нет.
— Ткани красишь, свечи делаешь, корзины плетешь, — получая на все отрицательные покачивания головой, Кагар удивленно округлял глаза, — ну может хоть рисуешь? Тоже нет? Что ты вообще умеешь делать, твое величество?
— Высочество, — поправила она, и тут же спохватилась, пытаясь придать своим словам вид шутки, — ну или может Святейшество.
Кагар тяжело вздохнул:
— Так все-таки принцесса, — из внутреннего кармана он достал ее кошель и кинул ей, — не думаю, чтобы Жрицы Ивэ носили такие вещи.
— Но это вполне может быть и не моим… — все еще попыталась отшучиваться Андунэль.
— Ага, я может и не семь пядей во лбу, но спасали твои гвардейцы тебя, и всех интересует только твоя судьба, что вашего родственного недоимператора, что блондиночку…
— Менэльтор мой жених, если ты не помнишь.
— Да-да, но я б на твоем месте не рассчитывал бы на то, что он на тебе женится, скорее уж кто-нибудь жениться на нем. В общем так, принцесса, отнекиваться бесполезно, папашу твоего я помню, частично, наконечник его копья тоже, ты на него похожа, кажется, а рисунок на кошельке уж точно тот самый, и раз уж ты носишь кошель с вот таким завитком, то значит ты единственная дочь, а у меня огромные проблемы.
— У нас у всех огромные проблемы, — Андунэль сложила руки на груди, — как я понимаю, при осаде армией эльфов Раны мы живыми отсюда не выберемся.
— Ты точно нет, — покивал Кагар, — а также догадайся о твоем происхождении кто-то кроме меня, то это тоже все, тебе крышка. Ты хоть представляешь какой славой можно обличить себя, убив единственную наследницу Анкалима? Как ты вообще оказалась в этом сраном Оплоте?
— Меня отправили уговорить герцога Серселена отказаться от притязаний на трон в обмен на протекцию со стороны моего отца. Мы делали ему весьма унизительное и не справедливое предложение, трон его по праву рождения, и по праву родства нам следовало бы его поддержать, но мой отец всегда полагал, что бессмертный не должен управлять смертными, тем более так явно, им нужна смена власти и правителя, им нужны тысячелетние династии, а не тысячелетний правитель, и мы должны были как-то продемонстрировать ему, что понимаем и чтим его происхождение и положение, только я ровня ему, и только я должна была отправиться на эти переговоры. Вот и все, — выдохнула принцесса, — я могу задать вопрос?
— Да уж спрашивай.
— Если можно обличить себя славой убив меня, то почему ты сам не убил до сих пор?
— Ну во-первых, уверенности не было, а во-вторых, и в самых главных, я представляю последствия твоей смерти, и знаешь, лучше безызвестная кончина, чем то, что произойдет. Я расскажу тебе одну историю, ее подробности мало кто знает и помнит, все же две тысячи лет прошло, но она будет актуальной сейчас. Это было еще до Великого Исхода, когда Равнина Разнотравья была заселена орками, и две твердыни берегли ее от людей, Неугасимая Даэдрахир, и Неприступная Ллаевоан. Тогда командующей гарнизоном Ллаевоан назначали Кагарок, старшую дочь Кагарин Белой смерти, она была еще достаточно молода, но пошла в мать, и многие ей пророчили великую судьбу, так вот в период восполнения, гарнизоны нарьямских крепостей уменьшаются, воительницы обычно уезжают в родные места, где рожают и воспитывают следующие поколение. В тот период Восполнения Кагарок домой не поехала, она осталась в крепости укреплять свою власть. Ей были важны северные земли, она вообще-то метила стать наместником в Оре Орон к следующему периоду и потому ей нужно было выслужиться, ее же мать и младшая сестра вполне себеродили, но и та и другая родили сыновей. Из двух мальчиков этого рода Тетрарх отобрал в жрецы сына Кагарин, отняв его у матери и забрав с собой в Главный Храм Шилок на воспитание, сына же ее младшей дочери принесли в жертву Богине. Это только так говорят, что эти жертвы легкие, нет на самом деле они страшные, и они делают с нарьяма то, что делают. Женщина, потерявшая ребенка, черствеет, по сравнению с такой потерей другие просто незначительны, они становятся жёстче, они закаляются. Так говорят. Я не хочу судить, но как по мне некоторые просто едут крышей. Не выдержав такую утрату, младшая дочь упросила мать отправить ее к сестре, служить в Ллаевоан, хотя бы на время. Родная кровь рядом, а ни детей, ни беременных, ни жрецов в крепостях нет, это помогает. Кагарин дала добро, а сама уехала из Оре Отрона в столицу в Лес Теней. Дальше ты, возможно, знаешь, что случилось, потому что есть несколько баллад про гибель Ллаевоан. Люди, воспользовавшись ослаблением гарнизонов напали на крепость, захватили ее, в песне этого не поется, но обе дочери Белой Смерти погибли, мои сестры, которых я никогда не знал и не видел. Кагарин из трех своих детей одним днем потеряла двоих, причем тех двоих которые могли бы продолжить ее род. Ее лишили будущего, она потеряла все. Что она сделала? Воспитала сына, не как надежду на будущее, а как повод, чтобы ей разрешили возглавить поход и захватит Ллаевоан. Ее бы не отпустили на войну без наследника, она сделала его из сына, что редкость, но случается. Ллаевоан был сожжен, через 50 лет, то есть все, кто были виновны в смерти дочерей Кагарин уже были либо мертвы, либо очень стары, но она все равно уничтожила и всех защитников крепости, и крепость, а заодно и сама там погибла. Ее меч перешел мне, я последний Кага, других не будет. И это всего лишь одна воительница, одного весьма скромного рода. Что уничтожит твой отец, потеряв тебя, как думаешь?
Андунэль серьезно посмотрела на Кагара:
— Всех нарьяма, а до того большую часть орков…
— И уничтожая нас, он положит в землю большую часть эльфов. Этот мир таким каким его знаем мы с тобой погибнет, если верить пророчествам, то Шилок восстанет к жизни после смерти последнего нарьяма, Темная Богиня не лучший гость к ужину. Но даже и без нее мир, все равно станет иным, без нас, вас, орков, он станет человеческим. Нашему миру все равно настанет конец. Дороговата цена за одну мертвую эльфийку, как мне кажется, так что живи уж.
Тем днем принцессе снились кошмары, кругом все горело, она кричала уходящему куда-то в огонь отцу, звала мать, которую никак не могла найти, везде летали черные вороны, а под конец сна почему-то умирая, смотрела на стоящего над ее телом Кагара, его белоснежные, белее чем у настадрена Феанора, волосы развивались на ветру, и ей хотелось ему сказать, чтобы он их уже заплел, не удобно же воевать, когда волосы лезут в глаза. Она проснулась еще до заката, ощущение было ужасным, слезы сами потекли из глаз. Андунэль рыдала, и рыдала, и рыдала, пока наконец-то голос не подал Кагар.
— Ты там не утонишь? — он даже вылез из своего укрытия за лавкой.
Он вообще странно спал, игнорируя возможность удобного сна, Кагар ночевал даже не на самой лавке, а почему-то за ней.
Андунэль уселась в кровати всхлипывая:
— Вот почему ты спишь за лавкой? Это у вас, нарьяма такой обычай или что?
— Не, я сплю за лавками, скамьями, диванами, иногда за сундуками, потому что никому не придет в голову меня там искать. Ну представляешь, сюда прокрадывается убийца, чтобы меня убить, как думаешь, где он станет искать меня днем во время моего сна? Ну конечно в кровати, а я не там, я за лавкой, и мне хватит времени его самого убить, пока он меня высматривает.
— Ты в курсе, что ты больной на всю голову? — еще раз всхлипнула Андунэль.
— Зато мне больше двух тысяч лет, и я жив, по-моему, это достойный аргумент. Чего ты плачешь то? Сны что ли хреновые? Кто умер то?
— Никто не умер, но было слишком много огня, и вообще будь так добр заплетай волосы.
— Меня сейчас напугала твоя фраза, она какая-то многозначительная.
В Кагара полетела подушка.
— Прекращай эти свои шутки.
— Ни за что, мне нравиться, — смеялся Кагар, поймав подушку, которая до него даже не долетала.
— Так у тебя есть план?
— У меня его нет, и все усугубляется тем, что Зурх’Кхаету я тебя отдать не могу, он продаст тебя в гарем в Срединное Царство, хочешь?
— Нет, но почему? С ним нельзя договориться? Как же так?
— Ну он же гоблин, у них выгода важнее всего, и ему выгоднее тебя продать туда, поэтому ты на Н’гьяр не плывешь, так что даже если есть шанс отложить нападение твоего отца, то как только он поймет что у гоблинов он сможет выкупить только своих гвардейцев, но не тебя, думается он тут же и осадит город. Знаешь я бы отпустил тебя, от нарьяма, конечно, не сбегают, но вот тебе бы удалось, другое дело что это бы все сделать бы безопасным способом.
— А нельзя дать возможность Галиону сбежать и прихватить меня с собой?
— А еще лошадь и всех ваших раненых соплеменников? Или ими пожертвуешь, сразу скажу их всех казнят. Ну и потом по вашему следу пойдут налетчики, а то и наши разведчицы, вас перехватят, далеко вам не убежать. Тебе надо устраивать побег из вне, а не изнутри. У тебя на самом деле жених то есть? Мужа ясное дело нету, а то бы в Оплоте был бы он, а не ты.
— Нет жениха.
— Ну, а любовник? Хотя да, это ж не про вас. Ну хоть тайный возлюбленный, против которого отец?
— Мой отец уже был бы за любого, мне триста лет, а я не замужем.
— Ммм… и что? Это много что ли?
— Ну вообще-то да. Это очень поздно для замужества, мне бы уже ребенка моего женить, а не себя пристраивать. Я старовата.
— Бред какой-то, нарьяма в триста первого ребенка рожают. Первого! А раньше трехсот вообще не серьезно никого рожать и воспитывать. Чего ты там навоспитываешь, когда сама вон еще плачешь из-за кошмаров? Ладно, проехали, мужа нет, любовника нет, возлюбленного тоже, и где мы принца будет делать, женщина?
— Какого принца? — непонимающе потрясла головой принцесса.
— Который спасет прекрасную принцессу от ужасного чудовища и потом жениться на ней! Сказки, все дела. Я их прилично так прочел.
— Мечтал спасти принцессу что ли?
— Нет, учился на ошибках чудовищ. Давай, думай, ты лучше всех других знаешь своего отца, как его остановить от захвата Раны?
— Мне нужно написать ему письмо, и передать по таким каналам, которые не вызовут подозрений. Если он хоть на минуту заподозрит, что ты дал мне возможность написать и отправить письмо, он не поверит в его содержание. Мой отец ненавидит тебя, и решит, что ты заставляешь меня писать это, чтобы он не осаждал город, и тогда он его конечно же осадит.
— Что ж принцесса, придется тебе сдавать мне тех, кто может сотрудничать с эльфами, — Кагар смотрел ей в глаза.
— Хм… — она закусила губу, — это тяжелый шаг.
— Придется принимать решение, либо довериться Темной Твари, и моему слову, либо…
— Мак’Хаграт? — переспросила Андунэль, отчего-то в это самое «слово чести», такое как дают орки она верила, теперь уже верила.
— Мак’Хаграт, рыжая.
— Меня Андунэль зовут, вообще-то.
— Дева заката, красиво, но я все равно не запомню, я вообще имена не запоминаю, так что не волнуйся будешь Айрой, все же это очевидно.
========== Делать нужно то, что должно или то, что умеешь. ==========
Андунэль в подземелье, туда, где располагалась камера пленных эльфов притащил огромный орк Окаргак, для нее там расстарались, видимо Ирше или даже сам Кагар распорядились, поставили стул напротив решетки, выполняющий роль двери в камеру. К решетке подошел Галион, и увидев принцессу даже выдохнул от облегчения:
— Я рад вас видеть леди Айра, — улыбнувшись склонил он голову, выглядел Галион не лучшим образом, он сам и одежда были грязные, глаза казались воспаленными, волосы, спутанными, даже несмотря на то, что были заплетены, и это при том, что капитан королевской гвардии не был ранен в бою. Его плаща на нем не было, видимо отдал кому-то из тех, кто нуждался больше.
Орк, вставший прямо напротив решетки за спиной эльфийки грозно так проговорил:
— По-эльфячи не балаболкать, только так чтоб было всем понятно.
— На эльфийском, достопочтенный Окаргак, и меня предупредили уже, — дальше она обращалась уже к Галиону. — Я вижу вас тут содержат не в лучших условиях, а лекарь хоть приходит? — нахмурилась принцесса.
— Лекарь приходит, да, и перевязки делают, настойки оставляют, кормят, да все терпимо, миледи, мы все же в плену. Вас как содержат? Ваше как здоровье? Как кости?
— Хорошо содержат, — кивнула, — в тепле, в сухости, кормят тоже отлично, — она отцеживала слова, и Галиону показалось что принцесса очень злиться, — ребра почти срослись, с ногой хуже, но и ею занимается мастер Андар, нарьямский лекарь, не орк.
— Миледи? — Галион удивился, и даже испугался что о происхождении принцессы стало известно.
— О, ну знаете, к женщинам и мужчинам у нарьяма разное отношение, вот мне и повезло в отличии от вас, капитан. На чем вы хоть спите? В камере есть кровати, или вас на куче сена с ранеными разместили? — голос ее высочества зазвенел таким гневом, что тут даже орки вмешались.
— Да не, им тама дали матрасы, эти… ну как тут положено, с сеном. Хорошие матрасы, че ты недовольна, даже мышами не грызаны! — попытался урезонить гневливую девицу один их орков.
— О, ну отлично, что же! Если вы господа орки считаете, что такого содержания достаточно для ваших пленных, я кто такая, чтобы с вами спорить? Но может все же я могу осмотреть камеру?
— Не можно! Тебя к ним пускать не велено.
— Тогда не их камеру, а соседнюю? Соседнюю то можно?
— Ну соседнюю можно. Можно ж ей, парни, камеру открыть?
— Миледи, — только и успел Галион удивиться, — что вы делаете?
Он единственный кто представлял себе характер принцессы, и прекрасно понимал, что Андунэль просто так не стала бы напрягаться, значит собралась что-то устроить, разозленная тем, в каких условиях они содержатся. Конечно, принцессой бы восхититься, но ведь сразу страшно становиться, одно дело ее порывы помогать, другое реальная опасность каждого шага, предпринимаемого в таких условиях.
Окаргак открыл эльфийке дверь в камеру, с помощью все того же стула она туда вошла, от помощи орка отказалась, тот отвлёкся то всего на секунду, вернул страже ключи, а то мало ли ловкая деваха их решила выкрасть и эльфам перекинуть как-нибудь, так чтобы не попасть впросак и не подставить парней под драку с Лучом Рассвета орк решил подстраховаться. Однако, когда он повернулся обратно к камере решетка была закрыта, а цепь, на которую вещался замок была протянута наоборот, не из камеры, а в камеру. В недоумении Окаргак подошел и дернул решетку, но та не открылась.
— Ты… ты… ты чего это? — он просто не мог взять в толк что происходит.
— Я пленный эльф, и решила, что мои условия содержания должны соответствовать тем, в которых содержатся другие эльфы.
Орк дергал и дергал решетку, та была отличная, свежая, такую вырывать с частью стены разве что.
— Бешеная бабища, а ну вылазивай давай оттуда!
— И не подумаю. А вы достопочтенный Окаргак лучше зовите наместника, можете, конечно, коменданта попробовать позвать, но лучше сразу наместника.
Андунэль уселась на свой стул и сложила руки на груди.
***
У Кагара выдалась крайне неудачная ночь, первое же что ему сообщили, что в городе подожгли два амбара с мукой. Один успели потушить, второй сгорел. Часть муки из потушенного удалось спасти, однако не все. Люди начали действовать, вредя прежде всего себе. Орки не ели хлеба, их рацион в основном состоял из мяса, так что такие поджоги должны были влиять на недовольство именно людей. Сначала горят амбары, потом улицы, а потом и замки, что не мудрено. Он конечно же выставил охрану возле основных городских хранилищ зерна, назначил больше уличных патрулей, но кто как не он сам знал, как легко это все обойти, в том, что в городе осталось достаточно людей, могущих выполнять такие поручения Кагар не сомневался.
В своем воображении наместник уже слышал, как с площади в толпу разносятся речи подстрекателей:
— Горят амбары с мукой, не с мясом, это специально, чтобы половина из нас не пережили зиму! Это все они, их вина, захватили город, а теперь ждут пока мы все умрем с голода!
Голодных мятежей не миновать видимо.
Второе приятное событие исходило не от людей, а от орков. Ирше пожаловала с докладом, о том, что гарнизонные казармы оркам неудобны и не приятны, если их не греть, то спать на каменном полу даже на матах из сена было не комфортно, а если их прогревать, то сначала было жарко, а потом каменные мешки слишком быстро остывали. За стенами на площадях кланы ставили свои шатры, и размещались как могли, но с удобством, сейчас даже пол порта занимали орочий лагерь. Но в замке, во внутреннем его дворе места на нужное количество шатров для размещения там гарнизона просто не было, даже на треть и то не было.
— Кагар, я согласна с ними, — качала головой Ирше, — ты же понимаешь, мы не привыкли к подобному, я прошу тебя подумай, может мы можем где-то за стенами разместиться, на ближайших площадях, а по тревоге собираться?
— Ты сама понимаешь, какой это бред? — вздыхал Кагар.
— А мучать собственных бойцов не бред?
В конце разговора Ирше окончательно вышла из себя, и пообещала Кагару такими темпами бунт и среди орков гарнизона, обосновав это тем, что кланы начнут отказываться служить в замке, и будут проситься в город.
А потом и вовсе пожаловала Зувлок с требованием немедленно, чуть ли не тотчас же, прикрыть все храмы и запретить культ Великого в городе. Как раз на моменте попыток выторговать у Серебряной Ведьмы хоть с пары недель отсрочки в зал как-то неловко и бочком протиснулся Окаргак, заметив его, Кагар подумал, что если у него еще и принцесса сегодня сбежала, то он просто пойдет и спрыгнет вниз с Даэдрахир, ну в конце концов он всегда любил эту башню, и если она станет его освобождением, то это даже хорошо. Попросив у Зувлок подождать с криками, Кагар подошел и подманив орка пальцем шепотом прошипел:
— Только не говори мне, что эльфийка на одной ноге умудрилась обдурить вас и устроить массовый побег своим соплеменникам…
— А? Не-не-не, все наоборот! — пробубнил орк в нерешительности.
— Это как наоборот? Эльфы вас обдурили и устроили побег ей?
— Да нет же, никто не сбегал. Все, наоборот.
— Ну! — скомандовал уже не шипением, а очень даже в голос Кагар.
— Рыжая эта заперлась в камере.
— В какой камере?
— В соседней камере.
— И?
— И все. Сидит, требует тебя и песни поет.
Кагар ладонью провел по своему лицу, вздохнул:
— Ладно, я понял, иди стереги их там всех, песни пусть поет, только на всеобщем, пригрози ей, что будет петь по-эльфийски плетей получит не она, а воины. Понял?
— На эльфийском, — поправил орк Кагара, но словив явно угрожающий взгляд, поправился, — так она и поет на всеобщем, и все про тебя.
Нарьяма цокнул и закатил глаза, потом хлопнул орка по плечу:
— Ладно пускай уж развлекается, иди давай. Я приду, а может и нет, пускай сидит, раз захотела.
— Так и скажу, — кивнул орк.
А Кагар вернулся к спорам с Зувлок.
— Что у тебя там стряслось? — неприятно улыбнулась командующая.
— Моя пленная эльфийка заперлась в камере и поет песни.
— М, — многозначительно потянула Зувлок, — скажи мне, она была сумасшедшая, или ты умудрился свести сума нормальную женщину за столь короткий срок?
— Нет, она нормальная, просто у нее странные фантазии.
Красавица Зувлок переваривала эту информацию пару секунд, потом пожала плечами:
— Что ж, все бывает! Вернемся к нашим баранам… А точнее к храмам.
***
Когда Кагар наконец-то спустился в подземелье замка на улице уже рассвело. Открывая дверь, он услышал жутчайшее пение на два голоса, мужской и женский, и если мужской хотя бы попадал в импровизированный ритм, то женский… Боги, пела принцесса примерно так же, как шила. Нарьяма даже задумался, а что вообще умеет эта женщина? Или принцессам ничего не нужно уметь?
«И сколько б не рыдала мать,
Злодейства Твари не унять,
В его подвалах на века
Хранится череп ее сынка!» — гласили последние слова песни.
Самое умилительное в этом во всем было то, что орки притащили себе лавку и сейчас даже аплодировали, и гоготали под это выступление.
— И что тут происходит? — рявкнул Кагар, несколько раздосадованный, он это творение, какого-то барда неудачника знал, и теперь представлял сколько раз в ближайшее время он теперь это выслушает, орки любили петь, хоть и делали это своеобразно.
Орки подскочили, но так старательно изображали, что не смеются, хотя, конечно, им было жутко весело.
— Это… как его… культурное просвечивание.
— Культурное просвещение, — поправила рыжая.
— Все ясно. Ты закончила этот балаган, правда же?
— Я много песен знаю, а некоторые готова и повторить.
— Хорошо, давай рассуждать логически… ну как бы в теории, просчитаем возможности. Я не орк, и могу в отличии от них просунуть руки между прутьев, нащупать замок, открыть его, ну понимаешь, да?
— Как только просунешь сюда руки получишь по ним стулом, рассуждая логически в теории.
— Тогда я могу их не просовывать сейчас, а подожду, когда ты уснешь, и тогда просуну, сама же понимаешь, тебя в твоем юном возрасте хватит часов на сорок, а потом все, а у меня запас куда дольше.
— Хорошо, ты откроешь дверь, вытащишь меня из камеры, но я откажусь спать в кровати, буду спать на полу, тушить камин, не стану укрываться, и откажусь от еды, лекарств, а то и от воды… неговоря уже обо всех иных договоренностях.
— Леди Айра — Галион просто не выдержал, — зачем вы это?
— Вон слышишь за стеной говорит голос рассудка, эльфийского. Голос говори ей что она рехнулась.
— Галион молчи! Я знаю, что делаю, и не нужно лезть в это.
— Ну да голоса рассудка ты слушать не желаешь, хорошо. К кровати я могу тебя привязать, а кормить силой, например?
— Хм… Мне кажется, что это идет в разрез с твоими же интересами и некоторыми обещаниями.
Кагар задумался на пару секунд.
— Ладно, подловила. Давай высказывай свои требования, а то мне мало сегодня требований. Давай, давай! Как же сделать так, чтобы ты соизволила покинуть камеру и вернуться к нормальному разговору?
— Условия содержания эльфов недопустимы, и раз они в таком положении, то и я предпочитаю быть в таком же.
— Да нормальные у них условия, матрасы хорошие, наши, а не людские, — начал было оправдываться орк, но Кагар от него отмахнулся.
— И что ты мне предлагаешь? — Кагар не выдержал, слишком уж много на него сегодня навалилось проблем без решений, — выпустить Луч Рассвета из темницы, разместить его в гостевой замка, может даже в соседней комнате с тобой, и приставить к нему, дай подумать, десяток? Или может два десятка орков? Я больной по-твоему? Это же дураку понятно он сбежит, убив всю охрану, заодно тебя прихватив, а мне потом отвечай! Хватит уже придумывать херню.
— Чего завелся, господин наместник? Я такого и не требовала. У меня есть пока еще голова на плечах, и я умею думать. Оркам не нужны казарменные кровати, вот и вели им сюда их принести, а заодно матрасы, подушки, одеяла. Заметь я не письменные столы и кресла требую, а кровати, которых у тебя должно быть полно, тут сколько солдат содержали. Вот и устроил бы. Оркам дел то даже не на час, а ты орешь про… ерунду.
Кагар зажмурился и покрутил головой, задирая ее верх и зачем-то сам себя дергая за волосы на макушке, так он просидел не меньше минуты, потом вздохнул:
— Прекрасно, это выполнимые требования, и я согласен, но тебя ждет наказание за такие выкрутасы.
— Нарьяма! — рыкнул из-за своей решетки Галион.
— Заткнись, ты голос рассудка, тебе же сказали, — вздохнул Кагар, — а вы чего стоите, слышали ж все, бегом к коменданту, пускай выделит вам бойцов в помощь, и вперед организовывать пленникам условия.
***
Окрыленную своим успехом Андунэль Кагар вернул в их комнату уже после полудня. Ей даже спать не хотелось, только улыбаться, в конце концов она получила то, что хотела, и ужасному Кагару Темной Твари пришлось идти ей на уступки.
— Что ж ты такая довольная то? Злорадствовала бы хоть малость бы поменьше, — возмутился он, опуская ее на кровать, — и вообще раз такая умная и деятельная занялась бы решением своей проблемы.
— Я уже все придумала, но тебе придется найти для меня ядовитое растение, такое которое вызывает сыпь, или даже ожоги.
— Допустим я найду для тебя такое растение, дальше что?
— Я сымитирую, что мне стало хуже от настоек мастера Андара, да, конечно, придется от них отказаться, а мне жаль, как бы не было мне тяжело это признавать, но они действительно хорошо работают, так вот раз уж мне нельзя принимать ваши настойки, то придется обратиться к местной травнице, пускай она что-то придумает. Обычно травницы ведут активную переписку с Храмом Ивэ, надеюсь хоть одна в Ране такая да есть, и возможно ты будешь так невнимателен и отвлечешься, а я тем временем передам ей пергамент с просьбой отправить в Лес, откажет одна, повторю спектакль с неподходящим лечением и позовем другую. Все будет выглядеть для травниц, как будто я симулянтка.
— А я идиот, который этого не замечает.
— Вообще да, но для тебя так важно, что о тебе думают травницы или эльфы?
— Ладно, мне плевать кто и что обо мне думает, лишь бы твой папаша не приперся, мне ведь только его не хватало сейчас.
— До чего не хватало?
— До полной жопы!
— Прекрасно, я очень рада, что у тебя все не ладиться, и может ты будешь так добр, расскажешь мне что именно у тебя не ладиться, чтобы я могла уже точно знать, чему я радуюсь?
— Нет, все же вы эльфы, существа невероятно добрые и благодарные. Я тут иду на всякие уступки чтобы ее шкуру спасти, а она радуется моим проблемам. Ты сама чистота и невинность помыслов. От меня требуют закрыть все храмы Великому, причем Зувлок дает неделю на решение этого вопроса, иначе начнет доносы в столицу строчить, а это чревато неприятностями, огромными такими. Еще отступником Веры назовут, и доказывай потом, что ты все на благо нации делал. Я закрою храмы и получу религиозные восстания, а у меня и без этого амбары горят и орки недовольны, куча лишившихся домов горожан, непонятно куда девать и тех деревенских, кто прятался тут, снимал жилье на постоялых дворах, в общем все не просто.
— Хм, дай-ка подумать… У тебя есть храмы, в которых люди молятся Великому о помощи, и куча лишенцев, которым надо помочь, действительно какая проблема. Когда в Карас Сильмэ есть те, кому негде зимовать они зимуют во Дворце, а если и там нет места, то свои двери распахивает Храм Ивэ. Я понимаю, что в Храме Шилок, вряд ли кто-то станет жить, и все же, ты не думал о том, что твоих лишенцев можно разместить в Храмах.
— В храме Шилок, живут жрецы Шилок…
— Ну вот видишь, даже там кто-то живет. У тебя действительно полно кроватей, матрасов и одеял казарменных, да и тут комнаты обставлены. В общем давай собери все что можно и устрой жизнь людям, которые в этом нуждаются, прежде всего займись семьями с детьми, особенно теми, где погибли отцы.
— А я все думал, что же такого умеют принцессы, раз они не умеют больше ничего.
— Вот это сейчас что был комплимент или оскорбление? — скривилась эльфийка.
— Констатация факта. Ты, кажется, говорила, что тебе скучно, правда?
— Хочешь, чтобы я вместо тебя работала на твое благо, нарьяма?
— Хочу, чтобы ты со всей своей эльфийской добротой помогла несчастным жителям этого города, которые так нуждаются, но так страдают под гнетом моего неумелого управления. А я твоим драгоценным соплеменникам печку чугунную в камеру организую, и еще и кормить будем их не хуже, чем тебя, давай, а?
— Но ты будешь меня слушать, и говорить то, что я скажу тебе говорить!
***
— Я наместник Владычицы Теней в Ране, властью и словом Ее повелеваю, — Кагар в длинном черном кафтане, почти таком же, как и у Андара, единственное что все же украшенным по спине буфами, напоминающими позвоночник и складками по груди имитирующими ребра, стоял на возвышении возле резного кресла в главном зале ранийского замка перед созванными туда представителями городских жителей, от оставшейся в живых мелкой аристократии до представителей кожевников и кузнецов Нижнего города, — принять людей лишенных крова и стола в Храмах Великого, дать им крышу над головами и постель для сна. Где, как не в доме их Бога получать людям помощь? С нашей стороны мы поставим в храмы в количестве кроватей и постельных принадлежностей, ширм для организации пространства, столов для организации трапез, а также снабдим необходимой провизией. Отныне повелеваем, что в Храмах получат пропитание не только те, кто лишен крыши, но и те нуждающиеся, кто в силу каких-либо обстоятельств лишен заработка, но более всего наша забота должна быть проявлена о детях лишившихся родителей, сиротах полных или оставшихся на попечении одного взрослого. Мы просим, и даже требуем у священнослужителей в эти тяжелые для города и горожан времена проявить смирение, и сослужить благостную службу, протянуть руку помощи своим прихожанам не только духовную, но и прежде всего материальную. В связи с данными указами, с завтрашнего дня во всех храмах Великого будут отменены ритуальные службы, а залы и помещения переоборудованы для проживания нуждающихся. Мы так же просим служителей культа обеспечить сохранность вашим реликвиям, для сохранности статуй, манускриптов, свитков, книг и икон, вы можете вынести их из залов, и убрать в подвалы храмов, или отправить их в замок. Надеюсь, церковь не отвернется от своих детей и сделает все, чтобы бедствия, обрушившиеся на них, не стали для них ношей непосильной.
***
Леа была травницей всю свою жизнь, а до нее ее мать, а до матери, бабушка, и до бабушки, и бабушки ее бабушки, в общем она была потомственной травницей с самого детства, могущей определить не только что перед ней за травы, но и в каких сборах они годны. Сегодня вечером, сразу после заката к ней в лавку завалилась огромная лысая орчиха и без особых расшаркиваний потребовала собраться и топать, именно так она и выразилась, топать к наместнику, потому что тому нужна была какая-то там консультация. Памятуя и, кто именно у них наместник, и что именно поется о нем в песнях, а более всего с ужасом вспоминая горящие за стенами города трупы из замка, желания увидеть этого самого наместника Леа не испытывала, но и выбора у нее не было. С огромной лысой орчихой не поспоришь. Хотя травница боялась, ведь всем и каждому известно, что она вела переписку с храмом Ивэ, а иногда и с самим настадреном Феанором, тем более что совсем недавно к ней ввалился местный коновал и шепотом намекал, что если у нее будет полезная для Леса и эльфийского короля информация, то все через него, в том числе и оплата полезных сведений. Лукавить Леи самой себе было не зачем, она предпочла бы полезных сведений для Леса и лесного короля не иметь вовсе, чем иметь за них награду, но опять же, что поделать, если город захвачен, в замке сидит самый главный враг, а в замок пригласили именно ее.
Женщина взяла с собой в замок свой сундучок с основным набором трав, ну мало ли что, и отправилась в замок. До ворот ее довезли на телеге, а в замке с рук в руки лысая орчиха передала ее еще более здоровой и клыкастой особе с гривой кудрявых волос и огромной шкурой, накинутой на плечи. Эта с самым свирепым видом проводила ее внутрь, и, прежде чем постучать в дверь комнаты, к которой вела по лестнице, сказала:
— Да ладно тебе так бледнеть, тебя ж не на пытки привели. Помощь твоя нужна. Ну, приободрись.
Потом постучала в дверь и не дожидаясь ответа втолкнула Лею прямо за порог. Перед бедняжкой предстала очень необычная картина. В комнате было двое мужчин нарьяма, один пониже с белыми волосами, а второй высоченный с черными. И тот, что был с черными явно был на нервах, хуже, чем сама Лея, а белобрысый в свою очередь был спокойнее каменной тверди.
— Женщина, ты специалист по травам, так? — спросил белобрысый, очень неприветливо.
Зато черноволосый был само очарование, отодвинув для Леи стул, и помогая снять плащ он завал вопросы куда интеллигентнее:
— Госпожа, возможно вы знаете, есть ли такие травы, коренья, или может мхи, которые вызывают у эльфов кожные высыпания и болезни?
— Да многие, ядовитые, как и у людей, только у эльфов проходит все быстрее, и шрамов не остается.
— Кагар, ты совершенно уверен, что леди Айра более ничего не употребляла, кроме предписанного?
Леа еще раз взглянула на белоголового, значит вот это и есть Темная Тварь, ну что же без когтей и красных глаз, но явно очень неприятный тип.
— Да уверен я, она ж одна не остается. Да что ты так переживаешь то?
— Я не мог ошибиться, и просто не понимаю, откуда такие последствия, ничего такого в моих настойках нет.
— Ой, успокойся, помрет эта, новую отловим.
После этой фразы наместник стал Леи противен куда сильнее.
— А могу я узнать в чем собственно дело? — спросила все же травница.
— Там вон кровать, а в кровати то самое дело, — ответил Кагар, — ты только осторожнее, если она заразная на вид не прикасайся, не хватало только в город какую-нибудь болезнь вынести.
В три раза противнее. Она подошла к кровати, где в простынях и подушках сидела рыжая эльфийка, за острое ухо были заправлены волосы, и потому ошибиться было невозможно. Лицо, шею и видимые части рук этой эльфийки покрывала сыпь, местами достаточно сильная, а кое-где и вовсе с волдырями. Такой эффект давало кучу трав, но правда ими надо было натереться, или еще сок некоторых растений, если его добавить в ванную. Это могло быть что угодно, пришлось бы это на себя наносить. Эльфийка быстро коснулась указательным пальцем губ, и тогда до Леи дошло, что тут все точно не случайно. Она подошла к эльфийке и начала осматривать ее, руки, ноги, даже за спину заглянула, как раз во время этого осмотра в рукав в ее рукав эльфийка и подсунула что-то, судя по всему, плоское и сложенное, это было так виртуозно проделано, что Леа взглянув на свой рукав не поняла бы что там что-то есть, если не чувствовала этого.
— Так это не заразно? — уточнил наместник, снова вызвав в Леи крайне неприятное чувство.
— Нет-нет, мне кажется, это может быть реакция на непривычный компонент в ваших настойках. Может расскажете мне из чего они состоят, и мы сможем понять так ли это.
Пока нарьяма-лекарь перечислял ей компоненты настойки, судя по всему, обезболивающей и сильной, что не мудрено, Леа успела оценить шину на ноге, она пыталась придумать за что бы зацепиться. На ее счастье, в составе была какая-то там плесень к чему она и придралась.
— Вот, это вполне могла бы быть и плесень, эльфы никогда не используют ее в своих лекарствах. Возможно, это она. Если для леди требуются обезболивающие возможно я бы смогла сделать их для нее по более привычному для ее организма рецепту?
— Да-да делайте, — отмахнулся наместник, — а еще скажите как с нее эту красноту свести, а то ж страшная какая.
В четыре раза более неприятным. Просто-таки омерзительным.
— Знаете, ей нужно протирать пораженные участки ромашковым отваром, а еще козьим молоком.
***
Следующим днем же к Ранийской травнице был вызван коновал осмотреть ее козу, а заодно и от нее к нему перекочевал сложенный очень хитрым образом пергаментный листок с объяснениями от кого и как.
========== То, что важнее всего остального. ==========
Менэльтору с самого утра пришлось поработать, и вовсе не так как он привык, все в том же лениво-размеренном герцогском темпе за светлое время суток они успели сделать столько, сколько Его Светлость в обычные дни не делал и за неделю, хотя на самом деле никакой спешки или суеты не было, и буквально на все было столько времени сколько нужно. К обеду герцог собрал целую гору писем, которые надо было отправить, к тому времени, как за отчетом от него пришел Онотимо Дэекен показывал и объяснял Его Величеству какие-то схемы и цифры, они даже о чем-то спорили, Менэльтор не вникал, он просто удивлялся. Удивлялся тому сколько успел притащить учетных книг и журналов, и сколько из этих книг и журналов успел пересмотреть Дэекен. Удивлялся мельканию страниц, скрипу пера, отметкам, беглым расчетам, быстрым замечаниям, и четким немногословным поручениям. К закату Мэл наконец-то перестал удивляться чему либо, потому что на самом то деле все было, как всегда, Дэекен медленно водил пером по пергаментам, изгибал в лукавых улыбках тонкие губы, круговым движением головы разминал шею, периодически тер переносицу, перекладывал бумаги, катая пергаменты длинными пальцами, а то, что выполненная работа превышала все ожидания, ну так в этом, Мэл обвинил странную особенность времени вокруг герцога. А еще его волосы. По всем подряд поверхностям, рассыпались, как будто стекали тонкими ручейками, оставляющие извилистый след капли дождя по стеклу, каштановые пряди, им подвластно было украшать собой все, чего они касались, будь то плечи герцога, когда он стоял, спина, когда наклонялся, столешница, если они ложились на нее, пергамент, резная спинка кресла, и даже воздух, в который от резкого движения они взмывали. Все пространство вокруг работающего Дэекена менялось, и время тоже меняло свой ход заворожено заплетаясь, заворачиваясь вокруг его мягких прядей. Или это было не время, а внимание самого Менэльтора. Оно то уж точно в тот самый момент застряло где-то, поднимаясь от локтя по плечу Дэекена вместе с одной из особенно красивых в оранжевых отблесках заходящего солнца волн.
— Мэл, — позвал в конец потерявшегося со времени или где-то там еще эльфа герцог, — Менэльтор! Отвлекись от своих созерцаний пространства.
— Что? — очень забавно потряс головой тот, кажется вернувшийся наконец-то откуда-то из глубин своих наблюдений.
— Ничего, мне показалось, ты немного отвлекся…
— Отвлекся? Ну да, пожалуй, так и было.
Дэекен усмехнулся, в его голову пришла идея Менэльтора подразнить, ну, а что, сам Дэекен идиотом не был, и совершенно точно был уверен, что отвлекало Менэльтора сегодня, однако немного стыда, в качестве наказания и урока эльфу явно бы не помешало.
— Что же так сильно отвлекло тебя? — спросил он, понизив голос и расплываясь в хитрющей улыбке.
Вопрос все же застал Мэла врасплох, но лишь на секунду его глаза удивленно распахнусь, и в следующий момент, вместо смущенного румянца и пристыженного взгляда в стол или невнятного лепетания, Менэльтор встряхнув головой, откинулся на спинку кресла, уперев локоть в подлокотник и подперев кулаком подбородок.
— Полагаю, Ваша Светлость, вы застав меня на месте условного преступления, считаете, что мне следовало бы смутиться, пристыженно отвести глаза, и невнятно пролепетать что-то о своей усталости и рассеянности на сегодня, — свои слова Мэл сопровождал точным изображением того, что говорил, сначала он медленно ответ нахальный взгляд, и выражение лица его приобрело такой смущенный и даже несчастный вид, он тяжело вздохнул на последних словах, и сложив руки в замок на коленях продолжил с таким видом пристыженности, что ему можно было бы аплодировать, — тогда в следующий раз заметив за мной подобное, вы бы могли вновь меня смутить, припоминая мне и предыдущие прегрешения, каждый раз ощущая остроту и силу своего на меня влияния, чувствуя себя, — на этих словах Мэл вернул себе первоначальное положение и снова нахальный взгляд, — охотником или хищником пред трепещущей жертвой, тут уж кому что больше нравится, и с каждым новым шагом загоняя меня в ловушку из смущений и желаний. Я думаю, способ этот опробованный и отыгранный не раз, а может даже и десятки раз, на юных благородных девах, сестрах, дочерях и внучках ваших верных вассалов, которые сами того не зная, пятились от своего смущения и вас ровно в вашу постель. Не так ли?
Дэекен смотрел на Мэла, чувствуя, как каждое его слово опаляет щеки, как воздух становиться вязким, и вдыхать его невероятно сложно, как хочется отвести взгляд и начать оправдываться мол, все не так, и ты ничего не понял, как горит обратная сторона век, теплеют губы, хочется сглотнуть, а лучше встать и отвернуться, и не успел он открыть рта, как довольный Менэльтор встал с кресла:
— Не смущайтесь, Ваша Светлость! Я ведь пошутил, — он направился к дверям, — Пойду отправлю домой записку, что мы придем на ужин. Ты ведь не откажешься поужинать у нас, правда.
Это совсем не прозвучало как вопрос, и потому Дэекен не ответил, а когда Мэл вышел из комнаты, то и вовсе пришлось махать себе на лицо обеими руками, пытаясь остудить лицо и хоть слегка стряхнуть с себя ужасное состояние полной растерянности. Да чтоб его, вообще!
***
Хуже всего было то, что с того самого вечера Дэекен вдруг осознал, как чувствовали себя несчастные юные девы, сестры, дочери, внучки и так далее. Потому, что теперь он сам ощущал себя именно так — глупой рыбой, попавшейся на приманку хитрого рыбака. В глубине каждого взгляда, в тайном смысле каждого слова, в каждой улыбке читалось, звучало, кричало, шепталось, слышалось: «Я знаю!»
Знаю! Знаю! Что именно он мог знать вообще? Того, чего не знал о себе даже Дэекен? Так может оно все было в сущности и не так. Может просто воображение и странность всей ситуации с ним играли злую шутку. Может Менэльтор и вовсе не нравился ему. Или все же нравился?
Каждый раз думая об этом, Дэекен усердно тряс головой, видимо пытаясь вытрясти злосчастного эльфа оттуда, но златокудрая зараза голову покидать не хотела никак. Это изматывало. Хвала Богам было много работы, было много писем, было много дел. Он гонял Менэльтора, как мог, отсылал по поручениям, по которым мог бы и не отсылать, отказывался от ужинов у эльфа дома, а когда вышла очередь Мэла отправляться на охоту даже не пошел проводить охотников и пожелать им удачи, как например, делал, когда на охоту уходил Сульмидир. А между прочим, раны Мэла до конца еще так и не зажили, он чувствовал себя прекрасно уже, но все еще носил повязки, а иногда и лекарства пил. На самом деле Дэекен жутко ругал себя за такое поведение, ну, а вдруг что-то случиться, и это была возможность попрощаться с Менэльтором, а он из-за своих собственных заморочек, которые вовсе беспочвенны этого не сделал. Мысль о навернувшемся с охоты Менэльторе так его ужаснула, что пришлось плевать на все и идти к Сульмидиру, который на все же высказанные опасения герцога заливисто расхохотался.
— Если бы ему, хоть что-нибудь угрожало бы, его дома привязали бы к кровати, но не отпустили, уверяю вас.
Но Дэекена это не успокаивало. Хотя нет, успокаивало, но теперь он казался себе совсем идиотом, и точно свихнувшейся юной барышней. Заметив его совершенно дурное расположение Сульмидир, пошел выпрашивать ему разрешение спуститься вниз на землю. Тот вечер в ожидании Менэльтора с охоты закончился попойкой, жутчайшей, между прочим, совершенно не свойственной эльфам, но у Сульмидира нашлось еще пара тройка таких же неблаговоспитанных приятелей как он сам, с которыми и надирались они с Дэекеном.
А на утро Сульмидира спящего на столе таверны растолкал Даидайнес. Он разбудил и всех остальных тоже, хотя куда аккуратнее чем родного братца, а еще принес настойки от головной боли, и заставил всех есть жирную похлебку несмотря на жуткие позывы к тошноте. И только когда Сульмидир перестал материться грязнее чем орочьи налетчики, старший брат вручил ему письмо.
— Тебе передали из Храма Ивэ, дорогуша. Если это письмо от очередной беременной шлюхи… — Даидайнес шипел, не хуже разъяренного кота, а уж выражений таких Дэекен от него точно совершенно не ожидал.
Но Сульмидир не отвечал, развернув пергамент он побледнел куда сильнее, чем было с утра.
— Мне надо к Его Величеству, — почти шепотом выдал он, и выскочив из-за стола бросился к подъемнику.
— Стой, — кинулся за ним Даидайнес, — куда ты в таком виде.
Дэекен перевел взгляд с одного опустевшего места на другое, и побежал за обоими братьями.
— Настадреноны, а вы подождать не можете?
***
«Душа души моей, мой златоглавый хранитель Западных границ Извечного Леса, пишет тебе твоя Яркая Дева, судьбою удерживаемая в дали от всего того, что ей дорого. Чтобы развеять сомнения твои, что письмо написано именно мною я хочу напомнить тебе о том, что знаем с тобой только мы вдвоем, Ночь Цветения и Золотая чаща северней Карас Сильмэ десять лет назад, хвосты черных белок, гномий эль. Эта, пожалуй, была незабываемая ночь, абсолютно расставляющая все точки в наших с тобой простых и понятных отношениях. Теперь я думаю ты уверен, что это я и есть. Я прошутебя прежде всего передать тем, кто более всего печалиться о разлуке со мной, что я жива и все со мной в порядке. Ежели до вас добрались те, кто добраться должен был, то вы знаете, что я была ранена и не могла бы уйти с ними ни в каком виде, а потому просила их оставить меня. Судьбой мне был уготован странный случай, встретиться с давним другом моей семьи, и этот друг, не зная меня, и кому именно помогает, мне помог. В отличии от многих иных мое положение сейчас едва ли сильно хуже, чем оно было бы дома. Я сыта, в тепле, и о моем здоровье заботятся. Жаль лишь то, что мои слова не достигают тех ушей, что их должны бы слушать, и глаз что их должны бы видеть. Как бы я была бы счастлива получить весть от тебя с лиловым почтовым голубем, постарайся раздобыть такого для своей далекой и страдающей о тебе подруге. И еще пара слов, мое морское путешествие невозможно, ведь сия дорога привела бы меня не к тем берегам, к которым привела бы остальных, тут есть свои закономерности и именно поэтому мне придется искать иные дороги домой. Последнее и думаю, что важное тебе, душа души моей, старинный друг моей семьи пусть не пугает тебя, он видимо так стар уже что интереса в нем я возбуждаю мало, и лишь только тем, что умею писать, и записываю ему его заметки и умозаключения, дабы он их зачитывал тем, кто в них теперь нуждается. Рядом с ним я в безопасности, а его домочадцы избегают и его самого, и вместе с ним меня. Надеюсь, что ты найдешь для меня голубя. Надеюсь, до весны ты будешь ждать меня дома. Надеюсь, обнять тебя летом. Твоя Айра.»
***
Онотимо перечитал письмо несколько раз, почти не дыша. Он видел такой знакомый росчерк пера в каждой руне, эти острые углы, эти резкие точки, Андунэль всегда не хватало мягкости и плавности, если она писала быстро, а тут видимо она спешила изо всех сил. Что же, что же… Письмо было предельно понятно, Андунэль просила его оставаться в лесу и до весны ничего не предпринимать. Слишком старый давний друг семьи, пожалуй, это самое нелепое, что могла выдумать принцесса, но прочитав именно эту часть Его Величество улыбнулся, его дочь явно писала это для переживающих и волнующихся о ней ее родителях, давая понять им обо всех аспектах своего положения. Что же, что же… С голубем тоже все ясно, ей нужен посыльный для связи вхожий в замок, это было бы сложно, но кажется Дэекен обещал ему гнома-контрабандиста, торгующего опалами, видимо с нарьяма. Повесить что ли на гнома пару лиловых голубиных перьев, или вышить ему голубя на плаще? Это стоило обсудить с Дэекеном.
Но кое-что стоило обсудить и с Сульмидиром. Сейчас в комнате его величества они остались вдвоем, Даидайнес ждал брата за дверью, а Дэекен видимо пошел приводить себя в порядок.
— Сульмидир, — оторвавшись от письма, Онотимо строго посмотрел на бледного, и явно пившего всю ночь воина, — я по почерку вижу, что письмо от Андунэль, и вот что я хотел бы тебя спросить, прежде чем ты выйдешь отсюда. Так что именно было в ночь Цветения десять лет назад между тобой и принцессой, расставившее точки и так далее?
— Ничего такого Ваше Величество, мы пили гномий эль и очень много говорили о жизни. Я нарассказывал принцессе лишнего, она тоже поделилась личными переживаниями, в общем мы, — Сульмидир сглотнул, — поняли, что неинтересны друг другу абсолютно, даже в таких обстоятельствах.
— Ммм, — многозначительно потянул Онотимо, — значит цветение в Золотой чаще, лунная ночь и принцесса все же не тронули тебя, так?
— Разговор был очень откровенным, принцесса слишком умной, а цветение и романтика никогда не были заманчивы для меня. Полагаю для принцессы все было и вовсе наоборот, я слишком пустослов, разговор слишком эмоционален и не о том, ну разве, что цветение и ночь были действительно хороши…
— Ладно, иди уже отсюда, но услышу еще раз о таких вот ночах, и сошлю тебя куда подальше, — покачал головой Онотимо, — до скончания времен. Дэекена пригласи ко мне.
***
Мэл вообще-то сам вызвался идти на охоту, больно уж герцог нервный стал и стоило постудить страсти. Хотя, откровенно говоря, ему это даже нравилось. Первое время по возвращению Менэльтору было очень не по себе, и как-то одновременно тяжело и стыдно, ничего не хотелось, только лишь бы всего этого не было. В первый же вечер, как Мэла привезли в Карас Сильмэ Его величество тайно посетил их дом, они долго беседовали о произошедшем, Онотимо даже уверял Мэла, что вины его нет ни в чем.
— Андунэль было кому защищать, Менэльтор, ты должен был только отвлекать внимание, и тебе это удалось, для защиты там был Галион, он там и остался. Я могу винить себя в случившемся, могу винить Дэекена, но на самом деле, конечно, виноватых среди нас нет, все воля Богов, дело случая, козни врагов, уж точно тебе стоит радоваться, что ты жив и дома.
А потом, когда Мэлу стало становиться лучше, а Дэекен стал заходить к ним проведать его, Онотимо прислал ему записку с просьбой присматривать за герцогом и не оставлять, потому что «на его плечах тяжелая ноша, и раз он не желает ей ни с кем делиться кроме тебя, то я вынужден просить тебя об услуге…»
Услуга… Как будто Менэльтору самому не была приятна компания Серселена, а ведь была. Дэекен и правда был умен, весел, знал миллион вещей о которых Мэл и не догадывался. Он знал множество легенд и историй, многое о древних битвах, он читал какие-то воспоминания старцев и собрания свидетельств даже об Исходе. Мэлу за недолгие разговоры с ним удавалось узнать много нового, а ведь он считал себя прекрасно образованным, но куда там, возможно сам Онотимо читал меньше всего такого, что читал Дэекен, и ведь ему было мало. Когда Мэлу удавалось найти прорехи в его знаниях эльфийской истории герцог тут же находил, где их восполнить.
Менэльтор любил умных людей, да и не только людей, и потому глядя на герцога вчитывающегося в зубодробительное «Сказание о восшествии Анкалима», он мог только восхищаться. Сам Мэл, к своему стыду, этот талмуд так и не осилил, даже не начал, потому что заснул на первой же главе, да и отец признавался ему, что читал его отрывками, и в их семье похвастаться прочтением этого трактата мог только Даидайнес. А Дэекену хоть бы что, сидел себе читал, и хоть бы раз высказался бы про скуку, как же.
И Мэл глядя на это все старался, сначала встать с постели побыстрее, потом старался везде успеть и быть полезным, пускай и в мелочах. Напросился кузнецу поучиться у него правильно проявлять письма, узнал все расписания спусков и подъемов платформ, выучил наизусть все нужные печати и разрешения для подъема грузов в Карас Сильмэ. Он никогда не был по-настоящему умен, практичен да, запаслив, по-житейски сообразителен, но таким умным и хватающем все на лету, как Даидайнес он не был. Менэльтору с детства все давалось лишь старанием и упражнениями, раз за разом, с кучей повторений, никогда не сразу. Вот и пергаментов он сжег штук пять, прежде чем приноровился, и даже слегка обжёгся, но это конечно совсем скрыл от всех. Такие занятые стараниями дни давали пользу, ему становилось лучше и легче, а когда он ощущал то, что Дэекен действительно нуждается в нем, то и вовсе возвращалась легкость и радость, а внутренние ощущения своей никчемности и вины отступали.
Так что, конечно, отправляясь на свою охоту Мэл в который раз позлился на самого себя свою несдержанность, и то, что действительно смутил Дэекена, тот вроде как сам нарвался, но может быть и правда стоило с ним поскромнее, ну явно ж вышло слишком для бедняги. Ожидаемо, Дэекен проводить Менэльтора не пришел, а мог бы, но не пришел, и не то, чтобы эльфа это слишком уж расстроило, он правда ожидал такого, но все же очень хотелось ошибиться.
Зато возвращение вышло уж каким-то слишком бурным, Менэльтору сразу на посту передали, что Серселен ждет его немедленно, как только Мэл вернется, и даже не переодеваясь.
— Что, так и сказал? — пробурчал Мэл.
— Так и сказал, лично приходил и передавал тебе, чтоб ты явился и, если надо будет его разбудил.
— О, ну тогда действительно надо идти, раз даже будить можно.
Мэл и вправду не стал заходить домой, а сразу отправился во дворец, там видимо тоже были предупреждены о том, что его срочно ждут, так что ни на одном посту не спросили, чего он так рано пришел то. В спальне правда пришлось быть очень тихим, потому что в это ранее время спал за своей ширмой даже Его Величество. Дэекен никогда не просыпался легко, вот и в этот раз его пришлось все же потрясти за плечо, прежде чем он начал открывать глаза.
— Мэл, ты вернулся? — спросил он шепотом.
— Вернулся и сразу к вам, как вы просили. Давайте я подожду вас в вашей комнате, а то мы тут мешаем.
— Иди я сейчас буду.
Покладистый с раннего утра герцог, это было очень необычно, и Мэл даже начал волноваться не случилось ли чего дурного. Зайдя в комнату Дэекена, эльф начал расчехлять люминофорные светильники и скоро в комнате было уже достаточно светло. При свете люминофора Дэекен старался не работать, а Мэл спокойно видел и читал в таком освещении, так взглянул на герцогский стол он решил хоть немного на нем разобраться. Видимо пока его не было, сам Дэекен так и не сподобился.
Скоро Его Светлость появился, он был взлохмачен и явно не выспавшийся, глаза совсем сонные, веки отекшие, да еще и он широко зевал.
— Ваша Светлость, на вас это прямо не похоже, вы по своей воле решили встать так рано, и к тому же явно не выспавшись. Что-то случилось?
— Да ничего такого. Вернее нет, случилось, Сульмидиру пришло письмо из Раны, от леди Айры, но оно скорее хорошее, она жива, все хорошо, и у нее видимо есть какая-то возможность для обмена информацией, просит ей кого-то подослать, ну и там какая-то загвоздка с тем, чтобы выкупить ее с остальными пленными на сколько мы поняли из послания.
— Стой, а почему Сульмидиру? — Мэл опешил.
— Видимо не хотела, чтобы письмо хоть как-то связали с ее семьей. Само письмо уже отправили с гонцом Ее Величеству, Его Величество надеется, что оно несколько успокоит королеву.
— Было бы хорошо, — Мэл улыбнулся, усаживаясь в кресло.
— Но на самом деле я же тебя не поэтому хотел видеть, я просто извиниться хотел.
— За что это? Не за что извиняться то…
— Я не пришел тебя проводить, а сам на самом деле нервничал, даже вон ходил к Сульмидиру узнавать, а точно нормально, что ты ушел на охоту, а раны то не до конца зажили, да и вообще веду себя в последнее время как дурак. Надеюсь, я тебя не слишком этим злю. Мое поведение, оно действительно было глупым. Я сам это все начал, поймав твой взгляд, решил тебя подразнить, смутить, но на самом деле, мне бы и в голову не пришло, что смущенным могу оказаться я сам. Конечно, я попался на своих же словах, и я хотел бы тебя уверить что в моем желании злого умысла не было, но я и сам не знаю, что там было, хочу, чтобы тебе казалось, что там ничего не было. Понимаешь?
Мэл с серьезным видом покивал, а потом весело рассмеялся:
— Это же надо придумать такую несусветную чушь, честное слово. Я сказал тебе, что шучу, я знаю, что ты вовсе не собирался меня соблазнять, просто не обольщайся, меня не так просто смутить, а если еще раз попробуешь, то теперь будешь знать, чем это чревато.
— Хорошо, больше не буду ничего подобного делать не подумав.
— Вот и славно, раз разобрались, то пожалуй, чтобы ты знал, я тогда отвлекся на твои волосы. У тебя очень красивые волосы.
— Волосы?
— Волосы, волосы, да. И придумывать ответ совершенно не нужно, даже банальный возврат комплимента не нужен, я и так прекрасно знаю, что очень красив, мы тут все очень красивые, и в каждом эльфе есть на что посмотреть, и в каждой эльфийке, ничего удивительного, и ты не представляешь, как на самом деле это мало значит тут в Лесу. Если ты цепляешься глазами за красивые глаза, или не можешь оторваться от манящих губ, у тебя впереди еще лет десять общения, чтобы оценить, а действительно ли все что идет в комплекте к глазам или губам тебе так уж нужно и интересно.
— Да, я об этом наслышан.
— Ну и что тогда ты так волнуешься то?
— Наверное потому, что ты с какой стороны на тебя не посмотри мужчина.
— У тебя десять лет смириться с этим фактом или увидеть губы поинтереснее и на женском лице. Тебе абсолютно ничего не нужно решать сейчас, и даже понимать вот прямо сейчас ничего не нужно.
— Почему губы?
— А разве не они? Обычно всем нравятся мои губы, ну да ладно, значит я не угадал.
— У тебя действительно красивые губы, и глаза, ресницы длинные, и локоны спиральками, такие длинные пальцы, брови густые в разлет, ты красиво сидишь, ходишь, разговариваешь, но лучше всего смеешься. С тобой легко общаться, и вот именно сейчас, теперь это общение мне нужно больше всего остального.
Мэл кивнул и улыбнулся:
— Полегчало?
Теперь пришло время Дэекена смеяться, закрыв глаза и закинув голову назад, за спинку:
— Ты не представляешь на сколько!
— Я очень-очень рад! А теперь можно я пойду переоденусь и поздороваюсь с родителями, а потом вернусь сюда?
***
На самом деле Дэекена действительно отпустило, почти все что касалось его восхищения Менэльтором теперь его уже не пугало и не злило, ну ведь действительно эльф был слишком хорош собой, чтобы игнорировать этот факт.
Не прошло и недели с возвращения Мэла с охоты, как из Карас Сильмэ в разные стороны поехали купцы, возмещать недовезенное из Раны и оплота, сейчас все расчеты сходились, и как только критический момент был пройден на место работоспособного герцога вновь вернулся ленивец, каких мало. Снова утренние побудки превратились в мучение, Мэл придумывал различные ухищрения чтобы герцога поднять, а герцог выдумывал способы, чтобы поспать подольше. На улице становилось все холоднее, появилась изморозь, и иногда в поздние часы падал снег, немного, но все же в Лесу наступил самый холодный месяц года. Общие спальни дворца были заполнены. В доме настадрена Феанора все тоже теперь спали в одной, самой большой комнате, а малышке Менэланэль то и дело носили горячую еду и напитки снизу.
Вернувшись от одного из чиновников, которому он вручал Дэекеном написанное письмо, Мэл рвал и метал. Даже решил его внести в списки возможных предателей, так он его разозлил на самом деле.
— Он, такой кретин, — злился эльф, — Менэльтор, — противным голосом оттопыривая палец изображал чиновника Мэл, — вам не кажется, что, прислуживая этому человеку вы унижаете себя! Да-да, в нем кровь Леди Итариллэ, но все же он уже совсем человек! Ах, ах ах, так что же, мир сошел сума и Его Величество строит планы поженить их с Леди Андунэль, вы о таком слышали… Это будет неискоренимый позор правящей династии, принцессе нужен достойный муж! Так, что, Дэекен, Его Величество желает женить тебя на принцессе?
— Его Величество желает вернуть принцессу, — хмурился Дэекен, — насчет женитьбы я не слышал, да и разве можно женить кого-то если невеста в плену, а жених о свадьбе не знает?
— Он знал о сборах посланника, и имеет доступ к бумагам и разрешениях на выезд с территории леса, но он не знал, что с нами едет принцесса, с таким уровнем ненависти к тебе на ровном месте, я готов поверить, что он мог бы предоставить информацию о нашей встрече в Оплоте.
— Прежде, чем делать такие выводы, надо иметь доказательства, что он писал или получал почту из Империи.
— Конечно он ее получал, — пожал плечами Сульмидир, — его сын служит при посольстве в Имперской столице, так что мы вряд ли что-то докажем, кроме вероятностей.
Они снова втроем сидели у Мэла в комнате обсуждая результаты своих расследований. Многих из тех, кого они подозревали раньше, пришлось отбрасывать, версии не складывались, да и фактов было маловато.
Многое изменил очередной ларчик дошедший до Дэекена из Нонасира. Посылка была отправлена герцогу от Леди Сэймур, сестры предавшего Дэекена графа Сэймура. Вместе с ларцом шло трогательное сопроводительное письмо, где Леди Сэймур благодарила Дэекена за выделенные им средства к существованию, она и по тексту это было видно переживала смерть брата тяжело, и так же тяжело переживала его поступок, все это вместе сподвигло ее отыскать и переслать герцогу тайный архив, который ее брат видимо хранил на случай подстраховки. Открыть ларец Серселен так и не смог, он отдал его Менэльтору и Сульмидиру.
— Ты уверен, что не хочешь сам прочесть эти письма, мало ли мы сто-то упустим? — попытался Мэл.
— Я уверен, я не хочу читать этого. Не сейчас, возможно годы спустя, но сейчас не хочу знать какие слова сподвигли его на такое.
Мэл с Сульмидиром засели за архив, перечитывая стопки писем. С самого первого, и до самого последнего. Страшнее всего в этих письмах было то, что написанные рукой того, кого сам Мэл считал уже врагом, они внушали веру. Каждое слово в этих письмах было сильным, каждое имело значение. Каков бы не был Лабран, за ним бы находясь на месте Сэймура Менэльтор возможно пошел тоже. Дэекен погруженный больше в себя, сомневающийся и не уверенный действительно не был соперником тому, кто писал эти письма.
Когда герцог вышел на пару минут на балкон Сульмидир успел шепнуть Мэлу:
— Хорошо, что он тут.
Мэл согласился.
Несмотря на всю неприятность этого чтения, полезную информацию эльфы все же отыскали. С предателем из Карас Сильмэ Сэймур не связывался и не был знаком, все договоренности были у него с Лабраном, и тот был сильно на крючке у Императорского дядюшки.
Нужный абзац Мэл вслух прочитал герцогу и брату:
— Что же касается того места, где произойдет встреча, мой надежный источник, в котором мне не приходиться сомневаться, потому что я крепко держу его за его эльфийское горло, утверждает, что иных посольств нежели чем в Оплот, Его Величество не запланировал. И я не верю, что Онотимо настолько унизит своего родственника, что пришлет к нему на переговоры одиночку или разведчика. Нет, все будет официально, и на уровне, а потому, как я и писал тебе ранее, отправляй гонца к оркам, и не забудь они не уважают белые флаги, только и исключительно бараний череп на копье, на их территории другой знак не сработает.
— Я крепко держу его за эльфийское горло… Тут однозначно дело не в выгоде, дело в давлении, — проговорил Дэекен, — значит Линдир отпадает.
— Этот Менэльторовский любимец подходит, потому что сын в посольстве в столице и ему можно угрожать, хотя это потенциально бессмысленно.
— Отчего? — удивился Мэл.
— Ну ты представь себе, как охраняется посольство, там невозможно убить одного, ну точно не человеку, легче сжечь все посольство вместе с охраной, а это ведь не гарантирует результат на все сто процентов. Да и к тому же, Дэекена хотели убить руками орков, не привлекая внимания к столице, а значит не сорясь с Онотимо, и тут угрожать посольству, это очень глупо, — усомнился Сульмидир.
— Но это ведь очень точная формулировка, схватить эльфа за горло можно только используя кого-то из его семьи, иначе, даже ради собственно жизни, большее количество наших не пойдут на предательство. Ребенок идеальный в этом плане заложник. Даже Его Величество не рыпается и молчит, потому что на кону жизнь его дочери.
— Так нам надо знать, чей ребенок может быть на территории Империи? — Дэекен задумался, — Что-то я не представляю себе пленного потерянного эльфа в казематах лордов Ануна.
— А если полуэльфа, как Менэланэль, например? — уточнил Мэл.
И вот тут Сульмидир вскочил с места:
— Точно… Совершенно, верно, есть такой ребенок. Лет шестнадцать ему уже, вспомни Мэл я рассказывал, когда Галахада отстранили от службы у Западных врат, там был скандал. Кажется, у барона Висгеля родился ребенок с острыми ушами, а леди Висгель часто самолично сопровождала обозы с вином по тракту. Точно, точно! То, что у Галахада с Леди роман не шептался только ленивый, барон требовал тогда вздернуть его, даже какой-то суд был, и Его Величество тогда от греха подальше наказал Галахада отстранением, и переводом в Карас Сильмэ на все ту же должность снабженца. Он вам в путь выдавал паек и всякое такое, конечно он знал о том, куда могут быть направлены посланники Его величества кроме оплота, и будут ли они вообще. Как я сразу не подумал о нем. Висгель тогда еще после того, как упустил Галахада, решил наказать их с Леди не самих, а через ребенка, он запер его в темнице и поговаривали что мальчишка вроде, растет как животное, с ним запрещено даже говорить, у него нет имени даже, а мать водят каждый день на него поглядеть, а потом тоже запирают в башне. А ведь Галахад ее любил, и у них все казалось не просто баловством, мы даже ожидали от него, что он как-нибудь все же сорвется. Видимо сорвался. Если ему пообещали этого ребенка вернуть, наверняка он был согласен сделать что угодно. Ведь это то, что важнее всего остального.
И Дэекен, и Менэльтор смотрели на Сульмидира еще какое-то время, а потом все же герцог выдал:
— Чтобы доказать его вину, нам потребуется сильно постараться…
— Или поймать его на приманку!
— На какую? — уточнил Дэекен.
— На вас Ваша Светлость, и вот эти письма!
========== Состоящий из одних недостатков. ==========
Ирше заметила брата сразу, еще на подходе, видимо Тордрана все-таки отпустили лекари и даже разрешили вернуться к своему клану в его теперь не самые удачные условия проживания. Тордран сидел у костра, который орки каждую ночь разжигали во внутреннем дворце замка, потому что совсем без костров их жизнь была бы немыслима, Кагар не запрещал, даже наоборот, раз это могло хоть как-то скрасить их существование, он готов был сам лично его им разводить, но это не требовалось. Рядом с ним пристроился Окаргак, и еще пара здоровяков из их клана, и все они что-то обсуждали, с такими печальными рожами, что у Ирше закралось подозрение не обсуждают ли они проблем размещения и всякого такого, что могло бы и ее касаться, и о чем точно ей бы следовало быть в курсе. Так что она решила к ним подобраться максимально незаметно.
— Пропал мужик, говорю тебе, — донеслось до ее ушей тяжелый выдох Окаргака, — точно пропал.
— Что совсем херово, да? — уточнил Тордран.
— Совсем. Я его вообще не узнал! Это ж Кагар, мечом махнул и никаких проблем, а тут, — расстроенный вещатель о Кагаровых проблемах даже себя в грудь рукой ударил, — да что там говорить… Сама в камеру залезла и сидела бы там, а он с ней торговаться. И не так, что дашь, за то, что отпущу, а что мне сделать, чтоб ты вышла. О!
— Да, чего-то совсем не весело у вас тут, — вздохнул Тордран.
— И главное он хоть бы разозлился, но как же. Стоило этой бабище решетку открыть, он ее хвать и в комнату потащил, а она знать довольная собой, рожа счастливая… Ух, эти бабы, все одинаковые!
— Так уж прям все? — все же не выдержала Ирше, вмешалась в разговор.
— Да, все, все, — ответил, махнув на нее Окаргак, пока она обнималась с братом, — думаешь ты, что ль другая? Ничем не другая, все одно, лишь бы мозг парням накрутить.
— А если им его не крутить, они вообще забудут, что он у них есть, Окаргак, — пожала плечами Ирше и уселась рядом с Тордраном. — Так, о чем сожаления?
— О Кагаре все! — пояснил Тордран, — Вон парни считают, что потерян боец, любовь.
— Это с Айрой что ли?
— Ну да, с ней самой. Напудрит ему мозг, воспользовается, а потом сбежит и поминай как звали, знаю я таких!
— Тебя что жена, что ли бросила и ушла к кому повеселее? — посмеялась Ирше над словами Окаргака, — Все бубнишь и бубнишь. Нет там никакой любови. Ерунда все. Я вообще считаю, что Кагару всяко дело больше всех Зувлок нравится!
— Чего? — удивился Тордран, — Они друг друга разве что не порубить готовы в мелкую стружку.
— Ну так, напряжение, и эта… притяжение, — как-то излишне мечтательно потянула орчиха.
— Ой, вот ничего ты не понимаешь в мужиках, Ирше. Это тебе Зувлок нравится, а ему…
— И ему, ты ж видал как он о ней всегда отзывается, прям как гордиться ею!
— Ага, гордится, ну может быть, но говорю тебе, это не то…
— Больше меня знаешь, что ли? — вскипела Ирше, потому как ненавидела, когда с ней спорят, даже с места вскочила.
Окаргак тоже поднялся:
— А то и знаю, уж поди то живу поболи и видал поболи. Замуж выйди, да детей нарожай тогда и поучишь меня, где какие чувства.
— Эй, эй, эй… — вмешался Тордран вставая между спорящими, — Вы так передеретесь, а это бесполезно, лучше поспорьте. Я вон недавно у Кагара на спор бусину эту жутко дорогущую выспорил, для Акташи. Теперь точно не отвертится, зараза.
— О чем я и говорю, все бабы одинаковые, то бусины им, то шкуру на шатер новую подай прям сейчас, бери где хочешь, — тяжело уселся обратно обиженный на всех женщин разом Окаргак, — так на че мы там спорим, комендантша?
— Не буду я с вами спорить, придурки, и вообще работы у меня полно, — злая до жути Ирше развернулась и ушла громко цыкая, и разве что, не вслух ругаясь в самых неприличных выражениях.
— И чего она такая бешеная? — почесал затылок Тордран.
— Замуж ее выдай, сразу подобреет.
***
Шаги Зувлок он услышал задолго до ее появления, каблуки, побитые стальной набойкой, отчеканивали каждый шаг по каменным полам замковых коридоров, и даже по этим звукам было ясно, что Зувлок в бешенстве. Она не рассчитывала движений, она летела во весь опор, чокая, стуча, отбивая все степень своего нетерпения.
-Командующая, — Кагар поднялся с кресла, в котором засиделся этой ночью, за самым ненавистным своим делом, за составлением отчетов, конечно же в Оре Орон.
— Кагар, — Зувлок смерила его, высокомерно скривив губы, и даже без приветственного кивка продолжила, — мне довелось сегодня осмотреть Храмы…
— Довольна? — не давая ей закончить фразу тут же спросил Кагар.
Она выразительно дернула бровями:
— Удивлена. Идеальное решение задачи, храмы закрыты, статуи вынесены, в молитвенных залах ночлежки, чудесно. А главное, как сыграно, ведь люди сами захватывали те храмы и выносили тех священников, кто пытался не пускать их. Кто?
— Что? — тут же переспросил Кагар.
— Не строй из себя непонятно что, Кагар. Кто подсказал тебе это решение? — Зувлок отодвинула кресло и плюхнулась в него в до нахальности расслабленной позе.
— А что такое? — нарьяма подошел сзади к ее креслу и положил руки на спинку, — Обидно, да? Хотела мне создать проблем, а вышло не по-твоему?
— Мне хотелось знать на чьи советы ты поставишь Кагар, но это ведь не Зурх’Кхает, он хитрый, но не тонкий, и не Тетрарх, безусловно, от него бы не успела прилететь инструкция, и слишком сильно для Андара, это не орки, ну конечно, да и не местный градоначальник, ему ты явно не нравишься, и он бы не стал решать за тебя такие вопросы, жертвуя верой и священнослужителями. Кто же это?
— Так почему бы не я сам?
— Смешно! — Зувлок сложила ладони в молитвенном жесте, взглядом устремившись в потолок — Ты… ты бы оцепил улицы и выкинул бы всех из Храмов, как приказали, а поднялись бы восстания перевешал бы пол города, а в назидание храмы бы и вовсе сжег, с кислой миной безусловно и обвиняя во всем нас безумных, но сделал бы. Ты выполняешь приказы четко, прямо, без обходных путей, без творческого подхода, я бы сказала, а тут другое, это игра, манипуляция, интрига, политика в конце концов, которую ты так ненавидишь.
— Скажи мне Зувлок, ты все это замыслили надеюсь не ради того, чтобы меня просто убить? Все же у тебя в планах власть, сила, богатства, вершины признания, что там еще может быть в твоей голове, а не тупая месть, а?
Зувлок в одно движение оказалась на ногах, разворачиваясь к Кагару, все еще опирающемуся на ее кресло, лицом:
— О да, мои планы несколько посерьезнее, чем твоя смерть, но, если к лету тебя не станет, это обрадует меня. И не говори, что ты не заслужил.
— Безусловно заслужил, даже отрицать не стану, но не от тебя, перед тобой у меня нет вины. Что и говорить, а Влозурин желала умереть, и никто, даже ты не имела права лишать ее возможности уйти достойно, она и так сделала для тебя многое, даже больше, чем любая другая на ее месте.
— Заткнись, — Зувлок повысила голос, снова скривив губы, — и никогда не говори о моей матери. Вы оба, — командующая поскрипела зубами, но остановилась, — в общем, просто будь так добр и умри в мучениях, пострашней, тогда я буду довольна. Это будет десертом к осуществлению остального моего плана.
— Намарок дала мне разрешение убить тебя, — пожал плечами Кагар, — если ты будешь угрожать миссии, и для того, чтоб это сделать мне не нужно не тактик, ни планов, ни стратегий, мы оба это знаем. Так что я предупреждаю, Рана, Раной, нужно тебе сделать из Намарин Владычицу в обход ее сестры делай, мне до этих ваших дел ровно, главное, чтоб вы не перебили друг друга, и не вымерли все поголовно, но, если ты зарвешься и будешь угрожать тому чему верен я — ты умрешь, быстро, в конце концов твоей матери твою долгую и счастливую жизнь я не обещал. Не лезь в мои дела сейчас, Зувлок, свои интриги разыграешь позже.
— Угрожаешь мне, Кагар? — она усмехнулась, — Ну тем интереснее. И кстати, раскинь мозгами, просветивший тебя Зурх’Кхает сделал ведь это с какой-то целью, с какой-то выгодой, как и тот, кто дает тебе советы сейчас, уверена, что мне удастся предложить им всем, каждому, любому, что-то куда более выгодное, чем можешь дать ты, ведь я Командующая, у меня есть, чего нет у тебя, и не будет.
— Точно, — согласился Кагар, — вот и предложи пойди, а я пока своими делами займусь, ладненько?
***
Ирше снова спорила с Кагаром, и опять о размещении гарнизонов орков.
Андунэль они жутко надоели оба, у нее сегодня вообще было чертовски скверное настроение. Ее взбесила своим поведением Фани, которая, видимо поняв, что, сидя с пленницей наместника много информации не выведает, решила этому наместнику набиться в любовницы что ли. Уж и подмигивала, и ресницами хлопала, и всячески жеманно улыбалось, а этот кретин серомордый еще ее и поощрял, нет дело не было в ревности или еще чем-то таком, просто смотреть, как вроде бы вполне приличная женщина так унижается, было крайне неприятно. Поверить в то, что вышеозначенною Фани заинтересовала не информация, а сам наместник принцесса не могла никак. Нарьяма Кагар был сплошным сборищем недостатков, все буквально в нем было плохо. Роста мало, рожа страшная, голос грубый, манеры отвратительные, в теле не намека на изящность, руки огромные, ноги тоже, и даже жопа огромная, просто-таки выдающийся зад, особо при виде с боку, везде лишнее мясо, везде вены. Взгляд бледных почти неокрашенных глаз жуткий просто, а улыбка и того хуже, темные губы карикатурно растягиваются в стороны собирая щеки в складки, расчерчивая и без того уродливую рожу грубыми морщинами. Фу… Ужас. Эта отвратительная шея шире головы, вечно выставленная на показ в расстёгнутых черных воротниках рубах, да и рубахи растегнутые ровно так, чтобы взгляд с шеи оказывался где-то в ложбинке между грудными мышцами, серыми, как будто каменными. И ладно бы отвратительность Кагара была бы только в его внешности, но он был просто невероятно туп! В его глазах все дороги были прямыми, а любое отклонение должно было быть рассмотрено с точки зрения тактической целесообразности, никакой фантазии, только в ногу и строем. Дебил узколобый. Откуда у него при его скудном умишке набиралось столько военных заслуг был тот еще вопрос, а главное почему при его ограниченности у него были друзья, и за что они его любили?
А то, что любили сомнений, не было. Ирше любила, наведавшийся Зурх’Кхает любил, а уж сколько в Рану слетелось почты со всех темных углов мара. Прям противно! Да еще и чертова коза, Фани со своими переглядками. Андунэль разозлилась окончательно. Она развернулась к спорящим Кагару и Ирше сложила руки на груди и медленно спросила:
— Я ничего не понимаю в осадах и фортификациях, но тебе нужно так много охраны?
— При чем тут я? — наклонил голову к плечу Кагар.
— Потому что больше тут охранять нечего. Тебе этот замок нужен для чего? Если имперские войска прорвутся через стены, если возьмут Нижний, а потом Верхний город, зачем тебе защищать эту груду камней?
Кагар уставился на нее, как будто вообще не понимая, о чем она говорит.
— Вижу каменную крепость — защищаю ее! В этом весь ты, нарьяма, а зачем она тебе, вопрос десятый. Ирше то права, какой смысл держать налетчиков внутри?
Кагар потер лицо руками, потом потряс головой:
— Разбивайте шатры за стенами, Ирше, вокруг замка, открывайте все башенные ходы, поменяй графики смен караулов, будете меняться не каждые восемь часов, а каждые четыре, шесть раз за сутки, и в лагере дозорных, патрули по стенам. Патрули вокруг стен, и еще, надо будет немного позже просчитать отступление в порт. Нам и правда не нужен замок, нам нужен только порт. Если мы не удержим город отступать только морем. Извини, Ирше, я действительно зациклился, и видимо ошибся.
Ирше перевела взгляд с Кагара на Айру, туда и обратно, эльфийка злилась, Кагар явно был поражен, хотя конечно, к ее радости можно было пойти обрадовать соплеменников, и сказать, что им разрешили вынести лагерь за стены, как они и хотели, но вот ведь что заметилось, с ней Кагар спорил, а рыжей стоило только попенять, и все, он тут же посмотрел на проблему с другой стороны.
— Спасибо, — как-то невнятно пробормотала орчиха, — пойду организовывать…
Стоило за Ирше захлопнуться двери Кагар спросил уже принцессу:
— Если раньше заметила, почему не сказала?
— Во-первых, мне все равно. А во-вторых, я вообще не думала над этим, но очень уж вы надоели спорить.
— О, ну извини, Твое Высочество, что-то ты сегодня не в настроении, и снова врубила Высшее Существо.
— А что мне стоит надуть губки и похлопать глазками, выдавая очередную глупость? О, Вы сегодня не желаете переплести косы, господин наместник, у вас такие мягкие волосы, и мне в удовольствие заняться вашей прической, а еще можете выдать мне пару важных секретов, например сколько предлагаете за зерно крестьянам, чтобы мы смогли написать поскорее в Империю, и они перебили ваши цены?
Кагар усмехнулся:
— Ничего я ей не сказал, и вообще ты думаешь я не понимаю зачем она тут?
— А раз понимаешь, то зачем держишь? — неожиданно для себя сорвалась Андунэль.
— Потому что лучше иметь одного известного шпиона, чем с десяток неизвестных. Она даже что-то получает из информации, и иногда очень даже ценной, правда чуть запоздало, и они не успевают предпринять ничего, так что успокойся и не стоит так злиться. Тем более, я так стар, что женщины меня вообще волнуют разве, что, как писари, чтобы записывать за мной.
— Ну началось, — вздохнула эльфийка, — я о серьезном, а тебя все одна фраза не устраивает. А как скажи мне еще, я должна была оповестить моих родителей, что я тут в безопасности, и чтоб они поверили. Не забывай, у тебя весьма скверная репутация.
— Я ее зарабатывал непосильным трудом, а ты взяла и все испортила! Лучше быть насильником и детепоедателем, чем старым вот это все…
— Ты в курсе, что сейчас переводишь разговор?
— Конечно, лучшая защита — это нападение. Но, вообще спасибо, мне действительно есть за что тебя благодарить.
— Зачем я вообще тебе помогаю, не понимаю? Орков мне что ли жалко, ведь нет же.
— Тебе нужна причина? Или повод? Так я придумаю. Ну например, хочешь, настоящую горячую ванну? Не воду в кувшине, а вот прямо так чтобы лечь в нее?
В этот момент на лице принцессы отразились такие эмоции, что ответ Кагару был не нужен, правда про себя он отметил, принцесса, не принцесса, эльфийка, нарьяма, человек, а все одно, от вовремя предложенной ванны и гребня радости, как от не будет от самых красивых бриллиантов.
— Честно? — у принцессы даже щеки зарумянились.
— Обещаю, — кивнул Кагар.
— Ну тогда, придется дать тебе еще один совет, если достанешь мне вытяжки из лаванды.
— Слушаю…
— У тебя освободятся огромные помещения, погаси все камины в казармах, выстуди их, и перевези запасы из амбаров сюда в замок, через орков и стены поджечь запасы будет в разы сложнее, да и тебя уже мало кто обвинит в их истреблении, в конце концов, ты что же сам себя поджог, чтобы зерно уничтожить?
***
Следующие дни в замке творился сущий хаос, орки и правда размещались за стенами, окончательно оставляя казармы, чему жутко радовались. Шатры росли и росли по периметру замка, разжигались костры, люди такому, конечно, довольны не были, а уж когда зерно стали свозить в замок то и вовсе начались некоторые беспорядки, но их быстро подавляли. Другое дело, что уничтоженное до этого постепенно восстанавливали, оставшиеся в деревнях под Раной и Оплотом фермеры очень даже с радостью расставались со своим урожаем по тем ценам, что нынче предлагали от наместника Владычицы Теней, особенно предприимчивые успели даже смотаться в еще Имперские поселения и выкупить там что смогли, чтобы всучить все так сильно нуждающимся захватчикам. Честно говоря, и Рана, и Оплот оживали, ремесленники после отмены налогов смогли запуститься. Многое шло очень недурно, даже в пивоварнях была работа.
— И где я возьму денег? Казна то не резиновая, а налогов не будет? — возмущался Кагар.
— А Ирше говорила ты богат… Причем не прилично богат, так что она врала?
— Нет, ты мне что предлагаешь собственное золото на это тратить?
— Ну, конечно. Побудь благотворителем и меценатом, окажи поддержку и не за счет города, а за свой личный счет. Будешь Темная Тварь покровитель искусств! Чем плохо?
— Но это мои деньги! Они мне дороги!
— И на что тебе их тратить? Вот скажи, что ты делаешь с деньгами?
— В подвале храню, вместе с детскими черепами, — насупился Кагар.
— В общем накопленное и награбленное, ой извини, завоеванное богатство за две тысячи лет лежит без дела, чтобы было… Зачем оно тебе надо? А так глядишь оставишь след… причем хороший!
— Ну да, десять руку протянут, и лишь один поблагодарит, а девять в спину плюнут.
— А даже если и так, на сто облагодетельствованных десять благодарных, уже не единицы, а десятки! В конце концов, ну действительно на что тебе еще их тратить? Ты даже украшений не носишь, ни одной серьги? И кстати почему? Мастер Андар весь обвешан.
Надутый Кагар, которого явно разводили на деньги скривился:
— Украшения, чтоб украшать, приглядись внимательно, что на мне украшать?
— Ну знаешь, некоторые украшения делаются так, чтобы скрыть недостатки.
— Я знаю прекрасный способ скрыть свои, плащ с капюшоном, один плащ и все скрыто!
— Не поможет…
— Не понял сейчас. Нет я понял, что мои недостатки и плащом не скрыть, но вот о чем ты не понял.
— Рост, как не прикрывайся плащом, а пол головы тебе как минимум не достает!
— Рост компенсируется величиною личности, а вот чем компенсируется отсутствие груди?
— Рюшами!
— Рюшами?
— Рюшами, рюшами, да, — Андунэль обрисовала пальцами объем вокруг груди, который могли бы создать рюши, если были бы там.
Кагар рассмеялся, и не просто, а в голос и от души.
— Можно я окажу материальную поддержку производству рюшей? Мне это интереснее, чем бородатые женщины из уличных цирков и пьяные поэты уличных театров.
Андунэль вздохнула, улыбаясь, все-таки и у него нашлось достоинство, с ним было так приятно спорить.
***
В комнату постучались, тихо, но настойчиво. Фани открыла дверь, и замерла, с порога раздался женский голос.
— Мне нужен Кагар.
— Но его сейчас тут нет, он в городе, по делам, — попыталась остановит та пришедшую женщину, но безуспешно.
— Я знаю, и я подожду его здесь.
Вошедшая была нарьяма, возрастом похоже не старше Андунэль, не слишком высокого роста, даже может несколько ниже принцессы, с абсолютно белыми волосами, заплетенными в самую простую косу, одежда на ней тоже была весьма простая, серо-черная, неброская.
Она окинула взглядом сидящую в кресле Андунэль.
— А ты видимо эльфийская пленница?
— Айра, — представилась принцесса, — а ваше имя я могу узнать?
— Намарин, — спокойно произнесла та, и оглядев комнату уселась на лавку, за которой обычно ночевал Кагар, — женщина, ты свободна, — сказала она обращаясь к Фани.
— Но… я не могу господин наместник…
— Ты меня не поняла, — вздохнула воительница, — ты свободна, но если сейчас же не уберешься отсюда, то будешь мертва.
Фани взглянула на Андунэль, но спорить снова не решилась, а просто вышла из комнаты.
А в комнате разразилась немая сцена, эльфийская принцесса смотрела в глаза дочери Владычицы Теней, и та отвечала тем же, так же молча.
Андунэль не могла понять, что именно в этой воительнице ей кажется знакомым, но что-то точно было, хотя возможно они ей все были на одно серое лицо.
— У тебя необычного цвета глаза, Айра, — прервала излишне затянувшиеся молчание нарьяма, — я видела достаточно эльфов, но таких глаз я не видела.
— Спасибо, — выдавила из себя улыбкупринцесса.
— Это не комплимент, мне просто надоело молчать.
Андунэль прикрыла глаза, слегка хмыкая.
— Я сказала, что-то смешное?
— Нет, просто знакомая прямолинейность.
— Надеюсь других сходств ты не нашла, а то будет немного обидно.
— Волосы, и это, пожалуй, все.
— Слава Шилок, — подняла глаза к потолку Намарин, — внешность, конечно, не главное, но на Кагара быть похожей не из приятного. Он с тобой нормально обращается?
— Более чем.
— Это правильно, потому что негоже мужчине мучить женщину. Так у нас не положено, нельзя.
— А в плену держать можно?
— Спорный вопрос, но ты трофей, и он имел право тебя потребовать. В другом случае было бы нельзя. Он например бы не смог тебя купить, так нельзя.
— Но мне как-то не легче.
— Что же это дело понятно, дома, наверное, семья?
— Конечно, отец и мать.
— А дети у тебя есть?
— Нет, — Андунэль покрутила головой, — а у тебя?
— Уже нет, и я очень хочу знать почему.
***
Когда Кагар вернулся и открыл дверь, первую секунду ему показалось, что он поехал крышей, картина была похожа на галлюцинации от грибной настойки. Будущая королева Леса, и Будущая Владычица теней, если все сложиться для них по лучшему сценарию сидят в его комнате и что-то обсуждают. Да все их предки со времени Изгнания Шилок сейчас на том свете рыдают кровавыми слезами. А главное и та и другая, пусть из вежливости и очень слабо, но пытаются улыбаться друг другу.
Оказалось, Намарин пришла к нему по совету Зувлок, как к тому, кто получил имел жреческое воспитание.
— Я знаю все наши легенды и писания Кагар, и знаю, что официально мы не даем мужчинам жизни, потому что они недостойны ее, как трутней изгоняют из гнезд, кроме тех случаев, когда они необходимы, и убивают весь трутневой расплод, так и мы убиваем новорождённых мальчиков и тех, кто более не нужен, потому что Великий поступил подло с Шилок, а сыновья Шилок предали Богиню. Это мне не интересно, меня интересует то, что обсуждается в храмах так сказать неофициально. Почему во имя нашей Богини мы убиваем детей?
— Намарин, ты оскорбляешь Шилок и Ее законы своими вопросами.
— Я знаю, но согласись, лучше оскорбить ее сейчас, чем пробудить лет через двести?
— Мне нравится ход твоих мыслей, твоя бабка мыслила в том же ключе. Нет ничего важнее, чем сохранить нашу расу, а как ты видишь мы вымираем. И убийство детей тут играет не малую роль. Но это ты и сама узнаешь, если захочешь, а насчет твоего вопроса. Мы прикрываемся легендами о Шилок и Великом, они есть в наших письменных источниках, мы утверждаем, что Великий и Великая родители Богинь, а Шилок и Ивэ сестры, что Великий будучи отцом, соблазнил Шилок, а потом ее изгнали, при попустительстве ее сестры, и мы виним во всем Великого, и потому убиваем мужчин, виним Ивэ, и ее детей, которые выгнали нас, и охраняли от нас границы лесов, но мы отчего-то не виним матерей, а Ведь Великая была матерью Шилок. Избирательность наказания смущает. И еще больше смущает то, что удается вычитать в самых древних манускриптах, в самых старых Храмовых комплексах в Лесу Теней. Это все сложно, разрозненно, бездоказательно, и по большей части подтверждения всему этому надо искать даже не в наших хрониках, а местах более древних, но есть и такая теория, что войны среди нарьяма начались еще до переселения из Леса, тогда, судя по всему, и ввели за правило уничтожать лишних мужчин, и не потому, что мужчины не достойны жизни, а для того, чтобы не делить с ними самый драгоценный ресурс — женщин. Одни мужчины убивали других, и собирали себе гаремы, из пяти жен, из десяти, из двадцати, больше женщин, меньше мужчин, ну, а потом угнетенные и бесправные восстали, начали убивать мужей, а мужчин столько не было, чтобы защититься, ну и маятник качнулся в другую сторону. Посмотри на эльфов, скоро у них женщины станут бесценным ресурсом, их очень мало, а мужчин очень много, на всех не хватает. Представь такую ситуацию, но на рассвет эпох, весьма себе картинка не из приятных.
— И как же этому всему верить, если доказательств нет?
— Стань Владычицей, а там посмотришь, возможно тебе и не захочется в этом разбираться, а ты решишь будить Шилок, чтобы твое Имя стало последним. Все будет зависеть от тебя, можешь считать мужчин злом, а можешь считать, что на традициях, вере, нежелании развиваться держится абсолютная тоталитарная власть.
— Так все дело во власти?
— Дело всегда во власти, даже если кажется, что в чем-то ином.
Когда Намарин вышла за дверь, Андунэль еще какое-то время сидела и разглядывала белый затылок задумавшегося Кагара, пожалуй лоб его не был столь узким, как ей представлялось.
========== Сложный выбор. ==========
Ловушка была расставлена. Дэекен в своей комнате за своим столом в свете люминофора склонился над письмом. Он тщательнейшим образом изображал чтение. Хорошо, что он плохо видел в таком свете, хорошо, что кроме Менэльтора об этом почти никто не знал, он упоминал конечно этот факт при Его Величестве, но вряд ли тот запомнил. Весь план Сульмидира по поимке предателя заключался в том, чтобы привлечь внимание к тому, что Его Светлость получил на руки переписку в которой может содержаться информация о информаторе. Именно это Дэекен и сообщил его величеству сегодня за обедом, сообщил так чтобы услышали те, на ком было хоть какое-то подозрение. Тоже самое еще раз пришлось повторять Менэльтору, мол завтра приходи позже, сегодня я не буду спать, займусь чтением, и чтобы тоже донеслось до нужных ушей. Все было разыграно, как по маслу. Правда поначалу личный герцогский помощник заупрямился и всячески кричал, что это уму непостижимо, так рисковать Дэекеном, но с горем пополам его удалось успокоить и даже выдворить домой, хотя, судя по его настрою спать сегодня он не будет, а будет ждать вестей. Старший же Настадренон притаился сейчас за одной из ширм, еще двое дружков Сульмидира, тех самых с которыми Дэекен напивался по случаю своего прозрения, тоже прятались в комнате. Оставалось только надеяться, что кто-то из них умеет хватать стрелы в полете. Понятно, что это были выдумки поэтов, слагающих свои баллады о бесстрашных эльфийских войнах, но сейчас, как никогда, хотелось в них поверить. Дэекен отложил очередное письмо, взялся за следующее, когда скорее почувствовал, нежели услышал легкое колебание воздуха, чтобы там не говорил Мэл о своей походке, но, если научился ощущать, как подходит этот эльф, значит научился ощущать всех, просто потому что другого такого легконогого просто не было, разве что специально обученные шпионы, но среди подозреваемых таковых нет.
Естественно, теперь главных среди всех, на кого падало подозрение был Галахад, но никто не отменял ошибки в расчетах, ведь было так много всего непонятного в действиях и замыслах Лабрана. Мэл сказал, что тот действительно спровоцировал всю эту историю, заведомо рассчитывая на обращение Дэекена к Онотимо, и смерть Дэекена была для него целью всего этого предприятия, но как же он так рисковал? Все же знают, что орки не убивают пленных эльфов, что они их отпустят, и Онотимо узнает, о том, как погиб его родственник, или что к весне это будет уже не важным? Или он ставил на казнь пленников, когда эльфийский король пойдет отбивать Рану? Тогда почему он не просил о помощи и поддержки эльфийской армии, а прикрылся смертью матери, чтобы не начинать поход? Потому что Дэекен остался жив?
Везде были какие-то темные пятна, и это не давало покоя Его Светлости, как и фраза Сэймура, что Лабран не его считает соперником. Не его, тогда кого же? С кем все эти игрища устроены, по чью душу? Уж не Онотимо ли решил переиграть Императорский дядя? Вопросы, вопросы, куча вопросов.
Он почувствовал колыхание воздуха, как от взмаха рукой, и резко дернулся с кресла в сторону. Только оказавшись на расстоянии от своего места, герцог развернулся, эльфы действовали молниеносно, нападавшего уже свалили с ног, Сульмидир вжимал его в пол, выкрутив руки, и все это без звука, без криков, без суеты. Эльфы, что с них взять? Про себя Дэекен подумал, что арбалет был бы вернее в такой ситуации чем длинный кинжал, но опять же эльфы, что с них взять? Видимо боялся привлечь внимание свистом болта, а хотелось и его убить и шум не поднимать.
— Сульмидир, приподними-ка его, все же хочется посмотреть в лицо тому, благодаря кому все мы очутились в таком положении.
***
Онотимо спал, и видел чудный сон, в котором Андунэль смеялась, а Эльнве заплетала ей косы, когда его разбудили. Срочное дело и весьма непростое.
Да уж, в последнее время все дела в Карас Сильмэ были срочные, и такие, что казалось будто мир сошел с ума. Поэтому он даже ничего уточнять не стал, только сказал, чтобы ждали его в его покоях. А когда вошел в покои тяжело вздохнул.
Его ожидали Сульмидир, державший связанного по рукам Галахада, и Дэекен, который сегодня должен был «читать» письма. Еще на моменте этого сообщения Онотимо заподозрил подвох, но решил не вмешиваться, все Дэекен вызывал у него доверие, и кажется тому удалось то, что он там задумывал.
— Объясняйтесь, — кивнул Онотимо усаживаясь в свое кресло за своим столом, — мне кажется это связано с письмами твоего предателя… Ну и видимо, этот предатель мой? — кивнул он на связанного эльфа.
— Да, все верно, Ваше Величество, — кивнул Дэекен, — на меня совершено было покушение, о том, что оно произойдет мы догадывались…
— А точнее его спровоцировали, — махнул рукой перебивая эльфийский Король, — ты хоть кольчугу додумался одеть, ли так?
— Меня защищали!
— Значит не додумался, молодец, Дэекен. Что ж, Галахад, видимо мне следует спросить у тебя, есть ли что тебе сказать?
— Вам не понять меня Ваше величество, мой ребенок… До вас же не могли не доходить слухи?
— Конечно доходили, — согласился Онотимо, — и вместо того, чтобы просить помощи у меня, ты меня предал?
— Вы так ставите вопрос теперь, но, чтобы вы сказали, если бы я пришел? Чтобы вы мне сказали?
— Сказал бы что ты идиот, который нарушает все нормы и принципы морали, что ты безответственный и опустившийся эльф, сказал бы, что ты сам во всем виноват, и что я не имею никакого права засылать наших воинов за твоим ребенком, потому что это не моя ответственность. А потом бы спросил бы у разведчиков в Черных горах, кто желает помочь тебе, и выкрасть твоего ребенка. Потом бы правда я бы тебя сослал, куда-нибудь подальше от столицы, с позором естественно. Но ты не пришел, ты лично оставил своего ребенка и свою любовницу в том положении, в котором они прибывают, а навязывать тебе помощь, я не намерен, это было твое решение и твой выбор. Сульмидир вон совсем не обрадовался, когда ему привезли дочь, так откуда же я знал нужен ли тебе этот твой ребенок? Или я что должен отвечать за судьбу каждого нагулянного эльфом полукровки? У меня собственной крови есть такой, и то я ему помощи не предлагал, пока он сам ее не попросил.
— Вы так говорите, будто сами не совершали ошибок? Что вы понимаете? Вам хорошо, ваша дочь под охраной, ей ничего не угрожает, даже отправили ее в теплые места от проблем, в которые погрузилась столица.
Онотимо усмехнулся, медленно поднялся и подошел к Галахаду, он встал к нему не просто близко, а почти вплотную:
— Смотри мне в глаза, Галахад, я хочу видеть, осознание в твоих глазах, каждую секунду, каждое мгновение…
Галахад уставился в яркие глаза Короля, такие же яркие, как и его волосы, такие наследует каждый эльф рода Анкалима.
— Смотри мне в глаза и соображай… Как ты думаешь, кем была женщина, сопровождающая Посланника в Оплот, для переговоров с Дэекеном Серселеном, правнуком Итариллэ, сестры эльфийского короля? Кому, как ты предполагаешь, я бы смог доверить такую миссию? Как ты считаешь, кто сейчас с Галионом и остальными в плену у орков и Темной твари? И почему ни с того, ни с сего у Королевы случилось недомогание и ее отправили на Южные берега? А главное, как полагаешь, что я сделаю с тобой?
Весь ужас осознания по мере понимания случившегося действительно отражался в глазах Галахада, он, конечно, решился предать и своего короля, и свою родину, но ему действительно казалось, что смерть Дэекена, седьмая вода на киселе от крови древнего рода, это плохо, страшно, и предательство, но все же с этим жить можно. Можно ли было жить, поучаствовав в уничтожении Королевского рода эльфов был тот еще вопрос.
— Я… я не знал, — пораженно пролепетал он, — Ваше Величество, я не знал, я… Я не мог даже помыслить.
Онотимо отошел на шаг:
— Ты жалок Галахад, и будь уверен, ты проведешь свои последние дни в сожалениях, я не стану казнить тебя, я просто оставлю тебя гнить в темнице, думаю лет двадцать ты еще проживешь, медленно и мучительно умирая под тяжестью своей вины, мучимый своей же совестью.
— Я не знал… Я.
— Уведите его, и кстати, Галахад доживать будешь без языка, булькая, вместо разговорной речи, прочувствуешь на себе аспекты жизни своего ребенка. Сульмидир отдай там соответствующие распоряжения.
Стоило за Сульмидиром закрыться двери, а Дэекену повернуть голову к королю, как тот просто переменился на глазах, сначала с удара ноги отъехал стол, потом в стену полетело кресло, Его величество громил собственную комнату в собственном бессилии, все что удалось Серселену, это перерезать путь через порог гвардейцу желавшему уточнить все ли в порядке.
— Все не в порядке, но тут никто не нужен, ждите и никого не впускайте! — шикнул он на воина, и закрыл дверь окончательно, не гоже, чтобы по дворцу и городу расползались слухи о взбесившемся короле.
***
Когда Онотимо успокоился его комната напоминала… ну в общем склад сломанной мебели она и напоминала, отбросив какой-то обломок чего-то, его величество уселся прямо на пол прислоняясь спиною к стене.
— Я присоединюсь? — спросил Дэекен наконец-то подавший голос.
— Присоединяйся, — вздохнул Онотимо, — ты уж извини за это…
— Да нет, ничего такого, я и сам вот это все вполне умею, не скажу, что могу понять и оценить вашу ситуацию, но такой способ выместить гнев мне кажется оправданным, — Герцог ногой подвинул какие-то обломки возле Онотимо и сел ровно так же на пол.
— Я просто устал. И сколько бы я не пытался выстроить линию своего поведения, оно не выходит. Все что сейчас происходит со мной моя вина.
— Ваше Величество, — попытался возразить Дэекен, но Онотимо остановил его.
— Не спорь, я знаю, что говорю. Я был недостаточно строг, многое спускал, многое старался не замечать, чтобы не прослыть тираном и поборником нравственности. Мне всегда казалось, что можно быть немного лояльнее к оступившимся, а что собственно такого они делают, как не создают проблем себе. Я молчал, как с Галахадом. Стоило его тогда не с границы забрать, а наказать очень серьезно, лишить расположения сослать куда-нибудь в отдаленное место, но поступи я так с ним, мне бы пришлось поступать так еще со множеством других, с тем же Сульмидиром. Лишить их стола и приюта. А разве я могу так поступить с Феанором? Он ведь пойдет за своими сыновьями куда угодно. Сошлю Сульмидира, и прощай лучший лекарь нашего времени. И так во многом. Даже с моей сестрой. Ну неужели ты думаешь я не был в курсе, отчего она не возвращается, да для меня при Турмане шпионили даже его главные советники, естественно я знал. Конечно, я должен был держать лицо, но она моя сестра, моя несчастная, одинокая Итариллэ, разве я мог позволить себе отнять у нее надежду на счастье? А Андунэль… Боги, да я мог отдать ее замуж, как только она разменяла третью сотню, а что двести лет, не нашла никого за век, будь добра исполнить долг. Мы члены королевской династии, это наша обязанность, но разве я мог так поступить со своей дочерью? Я все время делал выбор, и всегда он был интуитивный, верный, по совести, но не по чести. Это все последствия моих ошибок, моя ответственность, и мне за это отвечать. Надо было бы быть жёстче и сейчас бы в Карас Сильмэ был бы наследник, а я бы не рвал на себе волосы, не зная на что обреку свой народ, когда придет мой срок. Тебя не признают, ты уже слишком человек, Линдира тоже, прав на престол маловато, а уж мозгов нет вовсе. Знаешь, что будет? Столкновение интересов, те кто за тебя против тех, кто за Линдира. Грызня, интриги и грязь. Тут в Карас Сильмэ, где никогда не крали, где каждый в безопасности. Тут во времена моего правления пытаются убить члена моей семьи. Невыносима даже мысль об этом. Был бы ты хотя бы полуэльфом все было бы легче… Или нет. Ох, Дэекен… Я молю всех богов, чтобы мне вернули дочь, и не только для себя, для нас всех, если она вернется…
— Когда, Ваше Величество, когда она вернется, — опять перебил его Дэекен.
— Нет, я реалист, а потому если она вернется, я выдам ее замуж на свое усмотрение, потому что иначе уже нельзя. И я выдам ее замуж за тебя.
— За меня?
— Ваш наследник, конечно, будет очень необычным ребенком, больше, чем полуэльф, но это будет бесспорный наследник престола, и ни одна семья не сможет возвыситься за счет сына от их сына, понимаешь? Престол и после вас не будут рвать на части.
— Но…
— Никаких, но! Ты сам, кажется, писал, что готов на любые условия, и вот они тебе. Король-консорт при властвующей Королеве, или отец будущего наследника, тут уже на сколько меня еще хватит.
— Вы считаете, что спасенной из плена принцессе понравится такое ваше решение? — все же попытался уточнить у Онотимо Дэекен.
— Она смириться. Ей больше ничего не останется, нам всем уже больше ничего не остается. Будем нести ответственность каждый за свои решения, ты не захотел борьбы за престол в Ануне, я не хочу его в Лесу, это верные решения, жестокие и мне жаль, но видимо пришло время быть жестокими.
***
— Что он сказал? — вытаращился на Дэекена Менэльтор.
После всего произошедшего Дэекен решил не посылать посыльных, просто прийти к Настадренону самому.
— Да, Мэл так и сказал, и я выдам замуж ее за тебя.
— Боги, бедная принцесса, бедный ты… Бедный Его величество. Это же кромешный ужас.
— Менэльтор, ты слишком уж сгущаешь краски, браки даже в лесу не всегда заключаются по любви, договорные браки для Имперской аристократии вообще норма.
— Но, — Мэл потер лоб рукой, — да, я знаю, все бывает, дочь засиделась, а тут достойный жених, и уже ясно, что другого не будет, но Леди Андунэль она же… Она достойна лучшего! — решительно сказал эльф, но видя удивлено вскинутые брови Дэекена тут же попытался исправить положение, — Не в плане лучшего чем ты, ты хорош, и с тобой все отлично, а лучшего, чем договорной брак. Она же такая… Умница она, и мне так хотелось верить, что у нее все будет хорошо… Дэекен, тебе придется ее полюбить, иначе я просто, ну не знаю, что я с тобой сделаю.
Дэекен улыбнулся, но улыбка вышла такой меланхоличной, и даже несчастной.
***
А время шло, и Менэльтор в один из весьма холодных дней получил письмо от Марины, а если официально, то из гильдии Мыловаров с предложением выкупить травы Храма Ивэ, а заодно заплатить за курс лекций по избавлению от паразитов в Имирине. Погода не слишком располагала для путешествия и Мэл отписался об этом назначив примерный срок прибытия все же на весну.
Онотимо же получал сводки от разведчиков из Раны. Темная Тварь теперь был наместником и если по началу Онотимо посчитал, что пол города просто вырежут за ненадобностью, то сейчас многие отчеты ставили его в тупик. Это серое чудовище умудрялось весьма грамотно справляться, и даже восстаний удавалось избегать, вроде как торговлю там тоже наладили, и видимо голода не предвиделось, это радовало хотя бы тем, что случайная гибель его дочери при голодных бунтах становилась невозможной. Хотя невозможным и становилось похищение принцессы во время народных волнений.
Что действительно не радовало Онотимо, так это близость к Ране Даэдрахир, в которой теперь снова обосновались воительницы, и в которой сейчас была расквартирована Командующая Зувлок. Эта хитрющая стерва всегда вызывала у Онотимо особенную неприязнь, даже Намарок казалось персонажем поприятнее. Сильная прямолинейная и откровенная до простоты, таких стоит бояться только если они явно сильнее, Зувлок же стоило бояться постоянно. У Его Величества не было сомнений в авторе плана по захвату Раны и Оплота. Что она делала в Даэдрахир и почему не вернулась в Оре Отрон тоже становилось понятно, когда дошло сообщение о назначенной командующей гарнизоном башни. Намарин, что же видимо Змеище, именно так, а не Серебряной Ведьмой про себя называл Зувлок Лесной Король ставила на эту дочь Владычицы. Интриги, интриги и везде негласная и возможная борьба за трон.
Еще одним событием в череде достаточно сложных рабочих будней стало прибытие гнома. Встречать его отправили, конечно же, Менэльтора, и хотя Дэекен его предупредил быть готовым ко всему и проявить терпеливость, Мэл гномом был неприятно удивлен.
— Да осветят звезды нашу встречу, — поклонился Менэльтор гному в знак приветствия, — Его Светлость Серселен послал меня встретить вас, и передать вам пропускную грамоту.
Без этой грамоты хода на подъемник просто не было, а получить ее было не так чтобы просто, но гному конечно все подписали.
— Что-то не больно ты торопилась, милочка! — с нахальной улыбкой сквозь свою длиннющую бороду заявил гном.
— Какая смешная шутка, — усмехнулся Мэл, — вы, конечно, первый кто так тонко пошутил, и, если вы не увидели снизу, я закатил глаза.
— Тонко шутят те, кто не умеют толсто намекать, но раз уж ты привычный, что ж закипел, мордашка? Пошли уже, веди меня куда там положено.
Не сказать, чтобы гном не уютно чувствовал себя на высоте настилов эльфийской столицы, в конце концов у них, внутри гор высоты бывают и куда серьезнее, да и снег с наледью для него не было печалью, а вот покритиковать он быстро нашел что.
— Дома на деревьях, какие ж вы все-таки чокнутые, надо ж так жить, когда вон под ногами сколько хочешь твердой породы.
Мэл молчал.
-Это стяжки такие? Да они и пары лет не прослужат, совсем ничего делать не умеете.
Мэл снова молчал.
— И за сколько такой дом строиться? Сколько вы времени на это издевательство над собой тратите? Невероятные просто, одно слово — эльфы.
И опять молчал.
— Нет, ну однозначно, тот кто ковал эти светильники в ковке ничего не понимает, такое не продержится и пары сотен лет.
— Слушай ты, бородатый, — он наклонился к гному, — я буду говорить медленно, чтобы даже до такой пивной бочки дошло, это Карас Сильмэ, тут время измеряется другими понятиями, светильнику на который ты тычешь пальцем лет столько, что твой дедушка еще не родился, когда этот светильник был старый, дома мы выращиваем, и они проживают с нами жизнь, дом знаешь ли нечто большее, чем углубление в скале, стяжки тут меняют раз в сезон, именно потому что деревья живые и они растут, а дома наши хороши уже тем, что они находятся далеко и высоко от вас. А теперь просто заткнись, иначе до герцога ты не дойдешь!
Гном снова хмыкнул:
— Какой ты куколка, когда злишься, слов нет.
Мэл с размаху вдарил ладонью по своему лбу.
— Терпение, терпение Менэльтор, это просто гном!
И надо же как сильно преобразился этот хам и невежа в разговор с Дэекеном, Менэльтор прямо не поверил своим глазам, и поклон то отвесил, и исключительно «Ваша Светлость» в обращении, просто невероятно. Эльфа даже заинтересовало, чем же таким обязан этот бородатый герцогу.
— Ты отправишься в Рану. Мне нужно чтобы ты поехал туда.
— Ваша светлость, но как же… Ее захватили, там орки, вы же в курсе.
— Да я в курсе, а еще там твои любимые клиенты имеются.
Тьфу ты, — сплюнул гном, — ничего они не любимые, это вы у меня самый любимый, им что, камушки подавай поценнее, но при этом подешевле, а вы никогда за ценой не постоите, хоть и товар ваш не настолько вечный.
— Конечно-конечно, я тебе верю. Но ты все равно должен поехать в Рану.
— Да как же я поеду, я сейчас на мели, ни одного завалящегося опала, у нарьяма же Период Восполнения, они все Черные рынки камней скупили.
«Ах вон оно что, — подумал Мэл, значит гном контрабандист, а у гномов за такое строго карают.»
— Значит купишь официальные, и повезешь их в Рану. Купишь как бы для меня, и я даже денег тебе выдам, вся выручка твоя, причем не разница сумм, а вся выручка твоя, если выполнишь мое поручение.
У гнома от такого аж борода зашевелилась.
— И что я буду должен делать? Кого убить?
— Побудешь лиловым голубем.
========== Ранийская зима в разгаре. ==========
Кагар шел по коридору с пучком перьев для письма, хотя нет, шел это мягко так сказано, он не шел, он почти бежал, потому что Ее Высочеству нужно было срочно. И чтобы не смотреть на поджатые губы и обвиняющий взгляд можно было бы и пробежаться. Вот бывают такие женщины, которые промолчат так красноречиво, что лучше бы уж что-нибудь сказали бы, и ведь ничего не сделал, а одним взглядом пригвоздили так, что немедленно хочется оправдаться. И ладно было б перед кем, та же Зувлок вполне себе заслуживала к себе такого отношения, но нет же, перед ней оправдываться не хотелось, и вообще чаще хотелось слать ее куда подальше, а тут, девица такая что не пришибить бы случайно махнув рукой, а ведь может же. Кагар давно за собой заметил слабость к беспомощности женщин, вот тони мужик, и он спокойно посмотрит, как тот захлебнется, а женщине утонуть он бы не дал, ни за что, избирательность подходов и неравноправное отношение, как не крути, но воспитание не пропьешь. Вот и принцессе стоило разрыдаться и запаниковать, размахивая подсвечником, как вся злость, которую Кагар изначально испытывал к ней и ее высокомерию прошла. Существо она конечно все еще высшее, нос задирала до небес, это да, но убивать резко расхотелось, наоборот, такое бы поберечь. И он поберег, а она, нахалка уселась на шею, свесив ножки и еще его погоняет, то не так, и се не этак. Вот просто слов нет и ругательств, как есть принцесса.
Сам нарьяма не мог для себя определить своего отношения к Рыжей, ну хотя бы потому что он до сих пор не сделал выводов о том, насколько она вообще полезна и жизнеспособна с точки зрения существования. У Кагара был свой взгляд на такие вещи, мы бы с вами назвали бы его приверженцем дарвинизма и естественного отбора, в том числе и социального, он считал, что выживают сильнейшие и те, кто может приспосабливаться к условиям существования, большое ест маленькое, маленькое объединяясь убивает большое, чтобы не быть съеденным. Спасать того, кто и так не выживет было делом глупым, так что теперь его мысли частенько были заняты серьезными рассуждениями, а не ведет ли он себя глупо?
Эльфийка была явно к жизни неприспособленной, и вообще если бы ее надо было бы оставить жить одну в природных, диких условиях то она бы не выжила точно. Легче и милосерднее ее было бы убить, а значит, по сути, ее жизнь и смерть были бесполезны с точки зрения естественности. Нет, конечно, папа добавлял ей к весомости, но это была естественная защита потомства, а вовсе не оправданность существования самой Айры. Бесполезная, абсолютно. Ну разве что детей рожать, если пожелает, а в остальном не понятно зачем существующая. Так он решил сначала. Однако глядя сейчас на то, что эльфийка творила с его делами эта нежизнеспособная форма существования, он начинал сомневаться в своих изначальных выводах. Судя по всему, без оной в нынешних реалиях мира было невозможно существовать. Этакое порождение социума. Она бы не выжила в естественной среде, но та среда что теперь становилась естественной для жителей мара трещала по швам без таких вот, как она.
Кагар воспринимал это болезненно. Во-первых, слишком сложно, а когда жизнь становиться слишком сложной, кто-нибудь все упрощает смертоубийством и кровавой баней! Кто-нибудь из тех, для кого все это слишком сложно. Вот хотя бы он сам еще лет пятьсот назад, просто порешил бы и принцессу и Зувлок, и пол горда вырезал бы самолично, вообще убивал бы всех и каждого пока не помер сам, скорее всего от руки приснопамятного Онотимо, ну, а как еще быть, когда вокруг нагородили такой ахинеи. Но старость не радость и теперь все же хотелось разобраться в происходящем, вникнуть в суть вещей и смысл бытия, замысел так сказать Богов!
Во-вторых, больно уж легко эта рыжая шеенаездница управлялась не только с делами Кагара, но и с ним самим. Ну вот что ты будешь делать? Где-нибудь в лесу сидела бы под кустом и помалкивала бы, ожидая пока ее покормят, а тут перья ей принеси, свет ярче поставь, пергамент новый дай, и еще чернил не таких, а погуще… И главное ведь не просто приходилось делать, а хотелось сделать вот буквально все что попросит, потому что на этих пергаментах этими чернилами под тем самым светом выдавались такие решения, что Кагар бы ни за год, ни за сотню лет не придумал бы, а соучастие в большом и великом как-то повышало собственную значимость. И это, зависимость собственной значимости от решений эльфийской принцессы было досадно.
А в-третьих, самое, наверное, болезненное рядом с ней вдруг становилось слишком явно видно сколько же ошибок уже сделано и еще будет сделано, пока до нарьяма, как до него сейчас начнет доходить, что мир меняется, и меняется быстро, естественно теперь иное чем было прежде, а они уже слишком отстали, даже такие умные, как Зувлок. Оставалась надежда на то, что Намарин хватит желания, ума и зрения, но это были надежды, а в своих Кагар разочаровывался слишком часто.
***
— Эльфы писали звуки, углем и краской на деревьях и дощечках, позже на пергаментах углем, наш язык рождался в подземельях, его выбивали в скальных породах, поэтому в эльфийском алфавите буквы и звуки, у нас же письменность символистическая, мы рисовали слова, придумывали знаки и их сочетания, помещая на минимальную поверхность максимальное значение, так по факту возникла разность наших языков. Наши строятся из слов-слогов, записанных в один рисунок, их язык предусматривает побуквенную запись слов. Они куда сильнее развили свою речь, мы вкладывали больше значения. Даже наши имена прекрасный этому пример, чем по факту написание имени Кагарин отличает Кагарок или Кагара? Точкой наверху, внизу или двойной запятой, а значения у этого Женщина рода Кага, еще одна женщина рода Кага, мужчина рода Кага, и от перестановки слогов Кага и Гака смысл не меняется. Один рисунок для Кагарин и Гакарин. Вот и все. Весь наш язык в этом. Донес смысл и хватит. Они развивались иначе. Но несомненной одно, наши языки производные Старой Речи, у них один корень, одна суть в основе. Письменность меняла наш язык, хотя он все еще близок к Старшей речи, но куда дальше, чем эльфийские наречия. У нас общий изначальный язык, общая изначальная история.
Ты ведь знаешь все легенды, как в мар полный воды и воздуха сошли Великие, привлеченные сюда энергией, как они воззвали к Жизненным силам, Магии, Сути самого нашего мира, дав тем самым жизнь Шилок и Ивэ, материализованных магией Великих из энергии мара. И из вод вышла Шилок, и из воздуха спустилась Ивэ. Ну и дальше по смыслу, совместно Боги творили сушу, и все моментально пропитывалось жизнью, если была материя, она становилась живой, такова особенность нашего мира.
Великие переправили сюда первых поселенцев, но с ними случилось несчастье, люди не обладающие связью с магией погибали здесь, потому что их тела начинали прорастать, материя напитываясь энергией мара менялась, первые поселенцы превратились в растения, деревья, мхи, которые снова менялись и менялись, нужно было что-то решать, и тогда Боги взрастили Тауле, великое Древо жизни, по сути магический артефакт который сдерживает, впитывает и пропускает через себя магию этого места. В ветвях древа как плоды его проснулись эльфы, в корнях пробудились нарьяма. Пока магия не пришла в равновесие случались катаклизмы, Древо поднимало корнями землю, так восстали горы, а там, где из недр вырвалось пламя образовались выжженные равнины, магии мара хватило на то, чтобы оживить камни, так появились гномы, а вместо пепелища раскинулись равнины, на которых впервые свет увидели орки. Магия текла в каждом из этих живых существ, и тогда Великие вновь привели за собой поселенцев, вторая попытка оказалась более удачной, люди перебрались в мар. Гномы и орки всегда жили обособленно, людей же постарались поселить дальше от Тауле, ведь Древо для людей опасно, они, не являясь частью мара и его магии, по сути могут быть просто уничтожены этой магией.
Так началось время правления Богов, на смену им пришло время Тетрархов. Четыре Верховных Жреца четырех Богов правили Маром, отдавая распоряжения Богов народам. А потом было Изгнание Нарьяма из Лесу, историю о совращенной Богине все знают. Нарьяма покинули Лес и осели к тому времени уже отстроенном отроне Оре Люмэ, городе в горе Сердце Темноты. Сердце Темноты в Лесу теней. Именно там и произошли первые кровавые войны среди самих нарьяма, когда семьи объединялись в союзы и воевали друг с другом, и именно оттуда бежавшим женщинам эльфы перекрыли дорогу к Тауле, не дав спастись, зато их спасли орки, так некоторые нарьяма перебрались на Север, в Сумеречный лес, болотистое и достаточно холодное место, однако же получив свободы от мужчин они начали процветать, Отрон Оре Орон, Сердце Горы стал местом не менее значимым чем Оре Люмэ. Туда стекались женщины, все чаще бегущие от мужчин, там зарождалась культура убивать младенцев, обозленные, озлобленные, но сильные и в итоге многочисленные женщины пошли войной на Оре Люмэ, и город пал. Тетрарху оставили звание в унижение, он перестал обладать властью, всех мужчин сильных и развитых казнили, оставляли тех, кто не смог бы быть опасен всерьез. А дальше мало нам Изгнания, мы совершили Исход, но ведь и это не все, мы прямой дорогой идем к Избавлению. И видимо это будет Избавлением Мара от нас.
— Откуда ты это все знаешь?
— Как ты думаешь я жил две тысячи лет? Такая долгая жизнь — это скучно! Я рос в Оре Люмэ, я облазил его целиком после того, как мы его покинули, все что мог, там много фресок в тех местах что ранее были закрыты для посещения, тем более мужчинами.
— И такие знания хранятся там?
— Нет, не все, многое уничтожено, так что многого не докажешь, но там есть интересные сведения, по которым можно составить предположение о том, что происходило. Где как ты думаешь жили нарьяма, когда жили в Лесу? Это Лес изменчив, деревья растут, и меняются, а камни по большей части хранят то, что было скрыто в них миллионы, а то и миллиарды лет.
— Ты был в самых древних поселениях нарьяма?
— Это сильно сказано был, я лишь нашел их, и кое что смог прочесть, я не так хорош в Древних я зыках, то что удавалось переснять со стен я относил Тетрарху.
— Кагар, если мы переживем эту весну, если так выйдет, что мать назовет мое имя в качестве наследницы, ты должен будешь показать мне это!
— Я должен буду тащить будущую Владычицу в Лес? — усмехнулся Кагар.
— Именно! Именно это ты и сделаешь. А не захочешь, я прикажу, потому что если то, что ты рассказываешь правда, мы вовсе не Богине обязаны нашими традициями, а нашим же мужчинам, и тогда кое-какие из правил можно пересмотреть.
Кагар усмехнулся, что ж, пожалуй, даже если он и не переживет эту весну, она все равно найдет путь к знаниям, которые теперь желает получить.
***
Когда Андунэль смогла ходить своими ногами на улице ударили морозы, причем достаточно ощутимые, Рана все же была севернее Карас Сильмэ и открыта куда большим ветра. Конечно, эльфийскую принцессу холодами уже было не напугать, но шубу она затребовала, и еще новые сапоги, а кофту из той шерсти, что советовала Ирше, нет, ну раз ее всячески эксплуатировали, то не за бесплатно же. Причем дело дошло до того, что уже не она что-то делала, а ее награждали, а все было наоборот, она требовала, а в ответ так и быть поощряла. Андунэль была уверена, что в принципе пленников содержат как-то иначе, но ладно уж, если позволяют, надо брать и делать вид, что все так и должно было быть. В Темной Твари открылась одна просто-таки потрясающая способность — невероятная исполнительность, буквально по щелчку пальца он мог сделать что угодно. Вообще все что угодно.
«Надави, » — советовала принцесса, и на следующий день имела ровно тот результат, что ей был необходим.
«Напугай!»
И нужные люди боялись поднять глаза от пола.
«Помилуй…»
И четкая подпись вставала под указами о помиловании несчастных, втянутых в бунты случайно.
Кагар мог спорить и препираться, отчасти забавно, хотя, где там забава, а где Темная Тварь, бухтеть, бормотать всевозможные ругательства в сторону принцессы. Однако это не изменяло одного, он, получая задачу выполнял ее идеально. Будь у нее игла с такими вот исполнительскими способностями, она стала бы лучшей швеей на свете.
Никто и никогда не называл принцессу наглой до Кагара. Никому бы не пришло в голову, что она порождение противоестественной цивилизации. Каждое его слово, было как вызов ей, и она готова была расшибиться, чтобы доказывать и доказывать, что Андунэль Анкалима на голову выше любых сложностей, и что она, дочь своего отца, может если не все, то так многое, что можно и округлить до всего.
Особенно его возмутили ее предложения платить лекарям из городской казны за прием пациентов. Причем разрешить прием, как людям, оркам, так и мастеру Андару. Но это сразу после перераспределения монополий на торговлю древесным и каменным углем, раньше то монополия принадлежала нескольким семьям, теперь должна стать исключительной прерогативой городских властей, а вот на деньги с этой торговли соответственно нужно было содержать лекарей.
— Зачем мне лечить этих людей? — вздыхал наместник владычицы.
— Как зачем? Тебе нужна рабочая сила? Вот и ответ, а если они начнут умирать, кто будет работать?
— Ой все, я понял, беру деньги за уголь, а потом трачу их на лекарей. Что еще? Бесплатное обязательное образование? Всеобщие выборы представителей в городской совет?
— Это как?
— Ну на бумажке отмечаешь за кого голосуешь, а потом ведутся подсчеты, типа того…
— Знаешь, тогда сначала надо научить людей писать или читать. Но вообще ерунда какая-то. Всеобщего вече недостаточно?
— Для неграмотных есть крестик. Крестик кто угодно нарисует. А как же представительство угнетенных в совете? И тех, кто не умеет громко кричать в толпе, их кто представит?
— Ну это уже как хочешь, по мне не очень ясно зачем выбирать городской совет тому, кто свое имя написать не может, но да ладно… Странный ты!
— Ваше Высокомерие, — передразнил Андунэль нарьяма.
— Но обязательное образование мне нравится, — хмыкнула, — у вас же тоже обучают всех детей?
— Конечно, сначала буквы и стрелять, потом бегать, читать и убивать, обязательное образование у нарьяма.
— Думается мне людям хватит букв и цифр, но это надо уже после уборки урожая, иначе нет смысла, следующей осенью начинать.
— До следующей осени не факт, что я тут останусь, даже если весной город выстоит во время осады, даже если люди сдадутся не взяв его, далеко не факт, что меня оставят на этом месте.
— Отчего так?
— Потому что я тут затыкаю дыры, но это внутренние дела, интриги и всякое такое, к тому похоже на жалобы, а жаловаться на собственную Владычицу я не стану. Тем более эльфийской принцессе.
Конечно, для нее он сказал больше, чем стоило бы, она и так могла сложить картинку, ведь и правда в Башне сидит дочь Владычицы, а в городе тот, на кого можно будет списать все неудачи, если таковые будут, интриги дело такое. Но что еще ей безусловно нравилось в Кагаре, это преданность своему народу, что угодно ради не Богини, и не Владычицы, не Тетрарха, не ради власти и выгоды, даже не ради себя, а просто для нарьяма, за свой народ.
— Не лупись на меня так, Рыжая, я тебя боюсь! А то мало ли рассмотришь, что-нибудь, и все пиши пропала моя нормальная жизнь, у тебя же фантазии страшнее кошмаров, ты то подсвечниками машешь и рыдаешь, то в камере запираешься, то ноги прячешь, мало ли что тебе еще в голову взбредет, серьезно!
— Да не смотрю я на тебя!
— А покраснела тогда чего?
***
Ирше нашла Тордрана у костра, он сидел один и в счете огня читал письмо.
— От Акташи? — спросила волнующаяся за брата орчиха.
— Ага, — и по довольному лицу стало понятно, новости самые лучшие.
— Ну согласилась-таки, да?
— Ага, — снова кивнул довольный Тордран.
Ирше со всей силы обняла брата:
— Я так и знала, поартачится, а потом согласиться, как она могла не согласиться? Я ж тебя поздравляю!
— Ну тогда я следующей осенью на Холмы, Ирше, жениться!
— Вот это правильно, вот это хорошо, и вообще давно пора.
— Слушай, Ирше’Кха, — как-то виновато начал Тордран, — я тут все думаю…
— Ты думаешь? Зачем? Тордран делать нужно то, что умеешь.
— Ладно тебе, я ж не об абы чем, я тут подумал, может я зря тогда твоего этого, поколотил, он, конечно, наглый, но вдруг ты за него замуж хотела, а я все попортил?
— Слушай, братец, думать явно не твое, поколотил и поколотил, хотела б я замуж я б тебя что лислушаться стала бы?
— А не стала бы?
— Неа, в общем, не хочу я замуж, у меня эти… перспективы! Я комендант, и мало ли смогу еще выше подняться!
— Че старейшиной хочешь стать, да?
— А если и так… Вот сначала война и заслуги, чтоб уважаемой стать, потом уже всякие дела клана, чтобы на меня полагались, а потом и в совет старейшин вдруг отправят! Так что пока замуж мне рано, я это где-то в период работы на благо нашего клана оформлю.
— Берешь пример с любимой своей Зувлок?
-Ну, а что? Она между прочем дочь какой-то неизвестной воительницы, всего добившаяся сама, буквально поднявшаяся с самых низов, у меня то куда больше преимуществ. Я дочь Главного Налетчика, сестра Главного Налетчика, внучка Главы Клана, у меня есть все шансы.
— Ну если ты все решила уже… тогда да…
— Решила, так что ты женись, а от меня отвали, понял?
— Не ну это как хочешь, но ты вот скажи мне чего ты такая злая тогда ходишь?
— А… ну так это. Надоел мне Гонгро’Лаш, брат Урагота Бледноглазого, как того убили, так этот теперь себя возомнил самым важным, и вообще не слушает приказов.
— Так-то он по тебе сохнет давно. А не слушает, чтоб ты на него внимание обратила, ты ж не обращаешь, вот он и выделывается, как может.
— А я что не знаю, что ли? Но ведь достал, потрох поганый, приказы не выполняет спорит каждым словом, а толку то? Бесит! Злит! А ничего не поделаешь, сильнючий ж гад. Даже не наваляешь ему!
— Так давай я наваляю…
— И ты не наваляешь, Тордран, это он тебе наваляет и совсем берега потеряет, а мне этого не надо, так что не лезь! Понял меня?
Тордран недовольно рыкнул, но изобразил понимание, хотя конечно, про себя подумал, что все равно наваляет Гонгро’Лашу, как только выпадет случай.
***
Этим днем Андунэль очень плохо спала, буквально просыпаясь от каждого удара ветра в окно, ей снились какие-то сны, и они были тягучими и мучительными, от таких очень хочется проснуться и не помнить, а когда просыпаешься ужасаешься тому, что это снилось, но уже через пару секунд не помнишь вообще. Как раз в момент именно такого пробуждения в комнату постучались. Хотя стуком это было можно назвать с натяжкой, скорее уж дверь пытались выломать:
— Кагар, поднимай давай свой серый зад, ПОРА!
Принцесса и сообразить то ничего не успела, как вылезший из-за лавки Кагар схватив свой плащ вышел за дверь.
Судя по всему, на улице было еще достаточно светло, и отчего-то очень шумно. Орки ревели под окнами. Выходить из комнаты эльфийке никто не запрещал, с тех пор как она смогла ходить, она спокойно расхаживала, где хотела по территории замка, даже в темницу к эльфам спускалась. Вот и теперь накинув шубу поверх рубашки и сунув ноги в башмаки пошла посмотреть, что стряслось, уж не пожар ли, потому что если пожар, то орки могут забыть в суматохе про эльфов, а мертвые сородичи Андунэль не обрадовали бы, ну по крайней мере она себе так объясняла свое желание выйти и посмотреть, зачем под дневной свет выперся нарьяма.
А посмотреть было на что. Во внутреннем дворе под одобрение толпы друг дружке морды месили два здоровенных орка, одного принцесса узнала, это однозначно был Тордран, и если она что-то понимала в драках, а она в них понимала немного, но все же, то второй, детина еще крупнее Тордрана, все же выигрывал это нехитрое состязание на кулачищах.
— Эй, вы оба, ну-ка прекратили, — скомандовал Кагар, голова которого была глубоко упрятана в капюшон, но если уж блики солнца на снегу ослепляли и заставляли слезиться глаза Андунэль, то что было с глазами нарьяма вообще был тот еще вопрос.
«Хоть бы не открывал глаз что ли, — подумала эльфийка, и тут же себя одернула, — и, я вовсе не волнуюсь, это просто… не знаю, это просто! Не забота, не волнение, не переживание, ничего такого. Совсем!»
— Отвали Кагар, — взревел сначала хорошо побитый Тордран поднимаясь на ноги.
А потом добавил и его оппонент:
— У нас личный разговор!
— Вы с кем разговариваете, долбодятлы? Совсем последние мозги друг дружке вышибли?
Оба орка переглянулись и видимо разгоряченные, а значит ничего особенно не соображающие ринулись на своего обидчика, бедная Андунэль аж вскрикнула, кидаясь к Ирше:
— Ирше, сделай что-нибудь!
— Да ты не ссы, Рыжая, он их не сильно поколотит, — Ирше указала пальцем на драку, которая видимо уже и подошла к концу.
У орков были слабые места, ну как слабые, слабые для орка, например колени, конечно, эти кости не сломаешь, но удар под колено сзади, был для орков крайне неприятный, особенно если сильный удар, особенно если сапогом с острым мысом, и не эльфийским мягким сапожком, в которых то и шаги не слышны, а вот той тяжёлой дрянью, что носил Кагар, так что и бедняги Тордрану и Гонгро’Лашу Досталось как раз по такому удару, стоило только нарьяме очутиться за их спинами. Сложившиеся в ушибленном колене орки, теперь даже ростом с Кагаром поравнялись, а еще они так грязно матерились, что принцесса, ухватившая в волнении Ирше за руку, густо покраснела.
Между прочим, Кагар от них не отставал:
— Это ж надо так визжать Рыжая, — он тер ладонями глаза, и громко поносил ее, всех эльфов и треклятое солнце, — а вы красавцы, неделю нужники будете чистить в своем лагере, самолично!
— Кагар…- взмолился было Тордран.
— А еще раз кто приказ Ирше нарушит, считайте, что лично мой приказ нарушили, и чистить нужники придется не в одном лагере, а во всем городе с утра до утра! — он сплюнул и пошел обратно, заодно схватив принцессу за руку и потянув за собой, — Вот же любопытная зараза, у меня из-за тебя чуть глаза не вытекли, нельзя так делать!
— А нечего было глаза открывать! Открыл же, да?
— Открыл…
— Может тогда за мастером Андаром послать, пускай посмотрит?
— Пока не стемнеет нечего его беспокоить, не так это и страшно, чтобы нужен был лекарь.
Но Андунэль он этим точно не успокоил, тем более из-под белых ресниц все еще текли слезы, а значит это было больно.
— Может хотя бы умыться?
— Тащи кувшин тогда сама.
И принцесса пошла и за холодной водой, а еще ромашку спросила, чтобы заварить, а заодно и почки сосны, это все что она помнила про солнечные ожоги глаз. Промыть, наложить компресс, чтобы не получить заражения.
Вот тем и занималась, заставляла Кагара промывать глаза, и лежать смирно с компрессом, а когда начало смеркаться отправила за лекарем орков.
— Тиранша!
— Лежи смирно…
— Мне две тысячи лет, думаешь такое в первый раз? Все само пройдет!
— Сказала лежать! Пройдёт, вместе со зрением такое может пройти, тебе я вижу глаза не очень нужны, но все таки…
— Лежу, лежу… А ты хоть бы спе… Хотя нет не пой, я еще помню, как это звучит. Расскажи что-нибудь хотя бы, а то скучно.
— Что рассказать то?
— Маршруты патрулей гвардии в окрестностях Карас Сильмэ! Если что я шучу, они у вас быстро меняются, я знаю.
— Ты видел Карас Сильмэ?
— Никогда, с Земли его не видно, а взобраться на дерево так высоко и близко, чтобы увидеть город просто не дадут, город прекрасно охраняется.
— Вот и отлично! Могу рассказать тебе о восхождении Анкалима, хочешь?
— Про политику?
— Да.
— Нет, увольте, не хочу. Рассказывай тогда уж про войну.
— Да ты мне сам можешь про войну рассказать, ты ведь участвовал в Исходе.
— Было дело, но я был молод, и тогда еще боялся смерти. Но вообще про горы эльфийских трупов тебе наверное не интересно?
— Нет… не хочу про трупы.
— Не про политику, не про войну, тогда про что же? Про любовь что ли?
— Этого я много знаю… В теории. Нарьяма, ты вообще когда-нибудь любил, а?
— Любил, да. Много-много лет и зим назад. Но знаешь это совсем не то, что обычно так называется. Я ее любил, почти боготворил, служил ей, как Богине, не как женщине из плоти и крови, я бы сделал для нее что угодно, попросила бы звезд с неба, я бы пошел искать способ их достать, но она была рациональной и просила реальных вещей.
— Что с ней стало?
— Умерла, как и полагается ушла, потеряв время и не желая дальше жить.
— А вы были… ну то есть твои чувства, они были взаимные?
— Сума сошла? Нет, конечно.
— Почему это, конечно? Разве есть что-то более прекрасное, чем такая преданность?
========== Пламя в его руках. ==========
Андунэль в который раз подняла взгляд от пергамента и уткнулась глазами снова четко в кадык под серой кожей шеи, как обычно выставленной на всеобщее обозрение в раскрытый воротник рубахи.
А Кагар уже в который раз этот взгляд перехватил. Он природу этого взгляда знал, не то, чтобы на него так часто смотрели, но бывало. В общем-то закономерность в таком развитии ситуации была, одна много месяцев полностью в чужой власти, без защиты и опоры, конечно, принцесса искала и находила на что опереться, на то, что становилось сейчас центром ее существования и от кого зависели ее безопасность и сытость. Психика инструмент тонкий и, к сожалению для себя самого, играть на нем Кагар не умел, хотя некоторые особенности воспринимал. Вот такую, например, когда жертва проникается симпатией к своему палачу. Ничего удивительного. Принцесса все равно была в безопасности, и не потому, что Кагар не пользовался ситуациями, о, он пользовался, в конце концов не с его рожей вертеть нос от того, что предлагают, просто она была слишком… невинна? Юна? Принцесса? Эльфийка? В общем в ней не было того, что притягивало Кагара. Он не был любителем хороших девочек и правильных женщин, не его формат отношений. Скучно, вообще-то. Отношения вообще были ему скучны. Когда-то и ему хотелось подобие дома, и чтобы его там ждали, он даже пробовал такое, и не раз, но каждый раз сбегал, все равно.
Первую свою попытку он даже считал подобием влюбленности, увлеченностью, а теперь даже не мог вспомнить ни ее имени, ни цвета ее глаз. Она была человеком, из одной из захваченных орками деревенек на севере Верхнего Царства, не сказать, чтобы красавица, но впечатляющая фигура и длинные блестящие волосы быстро привлекли внимание тогда еще очень юного война нарьяма. Он пообещал ей безопасность и достаток, а она открыла ему двери собственного дома. Через пару месяцев он сбежал, правда содержание ее не прекращалось, через пару лет вернулся, у нее был ребенок, не серокожий, а обычный ребенок, и Кагара она встретила со слезами и мольбами, но умолять было не о чем. Кагару было все равно до того, что она делает в его отсутствие, а на ребенка просто выделили содержание побольше, ее же ребенок, значит ей это нужно. Так и повелось. Пару месяцев с ней, а потом несколько лет путешествий, войн и служения Владычице. Кагар не задумывался на счет своего места в жизни этих женщин, или их места в его жизни, просто иногда куда-то надо было идти и он находил это куда. Главное было следить за тем, чтобы не было серокожих детей, иначе бы это очень плохо бы закончилось. А так… Сердце его, душа, разум все равно всецело принадлежали Манарин, а уж на ее благосклонность надеяться вовсе было не зачем, и оставалось то, что оставалось. Манарин несмотря ни на что, даже спустя столько лет представлялась ему чем-то несравненным, будучи живой из плоти и крови она до сих пор казалась ему стихией, неумолимой, непоколебимой, неукротимой, власть ее была непререкаемой, и он хранил эту власть. Никто не мог сравниться с Манарин в его глазах, никто даже не вставал рядом. Зувлок не хватало властности, она, рожденная простой воительницей, не умела властвовать, командовать да, но не властвовать, она завоевывала, но не владела, наоборот в той же Айре была такая властность, что ощущалась даже во взгляде, но в ней не было… хотя нет, в ней было очень многое, она была умна, хитра, изобретательна, что и греха таить много умнее тех, кого хорошо знал Кагар, но не было в ней безумия, сумасшествия, неукротимости, она была спокойна, холодна и правильна, а ее взбрыки были похожи на детские шалости. Додай ей кто-нибудь огня или наоборот морского шторма, снежной бури, и принцесса была бы идеальна, но…
«Стоп! Что?» — Кагар остановил себя на этой мысли. Мысль была сама по себе очень абсурдной, не правильной, не нужной, лишней. Какого это пекла он решил сравнивать принцессу с Манарин? Что на него нашло такое, и отчего где-то на языке чувствуется привкус разочарования оттого, что Рыжая не идеальная. Да и слава Шилок, что не идеальна, что бы он делал с идеальной принцессой эльфов? И потом, как за одно мгновение из бесполезного порождения прогресса она стала почти идеальным воплощением его желаний?
Надо было как-то это все прекращать, и вот этот взгляд, и вот такие мысли.
— Рыжая, что ж ты так смотришь на меня, а?
Принцесса вздрогнула:
— Не смотрю я…
— Ну да, конечно.
— Хорошо смотрю, но, знаешь ли, я может не привыкла, что при мне воротники на распашку носят, обычно все же скромность заставляет мужчин застегиваться, да и женщин не выставлять на показ слишком многого!
— А то что? Провоцирует лишние мысли и желания?
Он встал, и подошел к эльфийке, вплотную касаясь бедром ее плеча, раз уж пугать, так пугать основательно, чтобы следила за своим поведением, за своим взглядами, и чтобы больше никаких дурных мыслей в его голове. Айра закинула голову вверх, глядя на него снизу огромными глазами, ага, испуг в них был, а на щеках загорался стыдливый румянец. Ну что же даже интересно расплачется и убежит, или нет?
— Ну так попроси, и может я исполню твои желания, — он нахально улыбнулся.
Принцесса вскочила с места, да так, что кресло, на котором она сидела проскрипело по полу крайне неприятный аккомпанемент к их разговору. Он был готов аплодировать себе, каков молодец, сейчас девица в слезы и бежать, а он останется уверенным, что все совершенство мара умерло вместе с матерью Луноокой. Но стоило посмотреть в глаза Айры, и:
— Ты кто такой, — спросила она высокомерно кривя губы, а вместе с тем и раздувая ноздри, ярость бушевала не только в ее словах, в оранжевых глазах принцессы, сейчас разгорались звезды, и вовсе не те точки на небе, а те звезды, которые солнца миров, которые зажигаются над горизонтами и согревают жизнь, или опаляя ее губят, — я спрашиваю, кто ты такой, нарьяма, чтобы я просила тебя о чем-нибудь? — Он не видел, он чувствовал, как напрягается ее тело, как отводится для замаха рука, он был готов к удару, звонкой пощечине, которых в жизни наполучал миллион не меньше, или к тычку в грудь, к чему угодно, — Я Андунэль Анкалима, дочь эльфийского короля, единственный потомок древнейшего рода, во мне вся сила, все надежды моего народа, я не стану просить никого и ни о чем, — принцесса цепкую рукой схватила его за волосы на затылке, жестко, даже грубо, а он готовясь к пощечине глаза то прикрыл, — я получаю все, чего хочу…
И она его поцеловала. Ну как поцеловала, если это и был поцелуй, то слишком уж кровавый, потому что Андунэль скорее уж укусила его за губы, сначала за обе, а стоило ему их приоткрыть, так за одну, нижнюю, оттягивая ее зубами с такой силой, что наконец просто прокусила ее. Вкус крови мог бы и остановить, но видимо разум ее испугавшись собственных желаний совсем отступил в тень, отпуская все бешенные эмоции принцессы. Кагар вроде даже попытался дернуться, но как же, сам виноват, волосы в ее кулаке натянулись сильнее и вниз, а губы вместе с зубами оказались на шее. Обжигающее касание губ под закинутым вверх подбородком, тупая сдавленная боль от нового укуса, а затем острое чувство от ногтей, царапающих шею откуда-то из-под уха и заканчивая где-то на ключице, даже он не выдержал, он задохнулся, застонал. Все? Все могло на том и закончиться, Айра отстранилась, еще секунда и она отшатнётся назад, прикроет рот ладонями, сотрет его кровь со своих губ, испугается, извинится, все кончится, так больше никогда и не повторившись. А Кагар хорошо знал, что это такое, желать того, что больше никогда не повторится, и потому, он не дал ей отступить, обхватив руками втянул в новый поцелуй. Ее хватка на его макушке почти ослабла, но стоило ей оказаться задом на столе, так за волосы она его дернула вновь, однозначно не позволив забывать, кто тут получает то, чего желает. «Ну что ж желаете — получайте, ваше высочество, кажется это ваше желание закон».
Губы на шее, по скулам, за острым ухом, на подбородке, и снова на шее, но не те и не на той, скинутый кафтан, сдернутое с плеч платье, его руки на ее бедрах, ее на его груди, или наоборот, не важно, кто бы в такой момент за этим следил бы, вжатое тело в тело, ногти по спине, стон нетерпения, стон напряжения, стон удовольствия.
«Хватит?» — он не говорит, он вдыхает.
«Хватит», — она не отвечает, выдыхает.
Вот теперь все!
Отстраняясь Кагар, подхватил свой кафтан с пола и с резкого разворота вышел за дверь, видеть Айру он не мог, не хотел, потому что не хотел потерять свое время перебирая сутками воспоминания о том, что можно сейчас увидеть на столе. В таком воспоминании захочется погрязнуть, остаться, раствориться. Захочется без сомнения, но разве мог бы он сам себе такое позволить. Нет, не мог, вот и вышел так быстро, как смог, не дав себе обернуться.
Оставшись одна да еще и на столе, Андунэль поправила платье, на плечах и одернула задранную юбку, посидела пару секунд болтая ногами в воздухе, на самом деле можно было бы разрыдаться от обиды, или истерически расхохотаться от ужаса осознания, но что толку… Двести лет видеть в женщинах и мужчинах недостатки, выискивать идеал, без оных, ничего желать, ни умных, ни сильных, ни красивых, ни правильных как Даидайнес, ни неправильных, как Сульмидир, ни милых, как Менэльтор, ни храбрых, как Галион, никого, никогда, для того, чтобы встреть темную и опасную Тварь.
«Какая ты непостижимо загадочная женщина, Андунэль Анкалима, или проще сказать дура ты, принцесса, — цокнула она сама себе, — ну и ладно с тобой, дура и дура, не умирать же теперь из-за этого! Не первая ты, и не последняя, надеюсь, дурная принцесса своего рода, нельзя нас видимо выпускать из Леса.»
Андунэль даже улыбнулась своим мыслям. Нет, ну, а что еще делать в такой ситуации эльфийской принцессе?
***
Кагар выбежал во двор, как был с растрёпанной головой, прокушенной губой, расцарапанной шеей, с кафтаном в руках, озираясь по сторонам, высматривая патруль. На его счастье, во двор как раз входили Тордран с Гонгро’Лашем, видимо после своего грязного дела шли к колодцу, споласкивать ароматы отхожих мест.
— Эй, Кагар, ты откудова такой красивый? — Гонгро’Лаш даже хрюкнул посмеиваясь, — Это кто ж тебя так, а?
Тордран видимо заметил то, чего не видел его соратник по наказанию, и просто без слов протянул бурдюк к которому прикладывался во время трудов, чтоб совсем не упасть духом:
— Оставь его в покое, вишь че твориться то! — орк, приобняв за шею своего не товарища, потянул его к колодцу, — А Кагар, забыл… Тебя Ирше искала, говорят к Зурху кто-то там притащился, по твою душу.
— Спасибо Тордран, — глотнув и поморщившись поблагодарил Кагар.
— Так может это… наказание немного смягчишь?
— Иди с глаз долой, пожалуйста…
— Хорошо, хорошо, только не серчай.
***
Новость о том, что сейчас совсем не обязательно возвращаться к принцессе, Кагара обрадовала. Надо было остыть, и так сильно остыть, лучше вообще переморозиться, ну чтоб наверняка, вот потому к Зурху в порт он полетел на всех парах!
Гном, которого в народе величали, Курий Глаз был известным контрабандистом, вернее все знали, что Курий Глаз контрабандист, но мало кто знал, что он гном, еще меньше народу видели его в лицо. Торговля с темными расами дело опасное, но очень прибыльное, а потому реальную свою личность Курий глаз скрывал. Но естественно, что Гроза морей, и главный пират мара Зурх’Кхает Курьего Глаза и знал, и торговал с ним, да и вообще общался. Как там говорят, сговор монополистов? Ну вот они и были главными торговцами на черном рынке драгоценных камней, только у них нарьяма разживались щедротами гномьих ювелиров, а цацки серокожие любили не меньше, чем орки золото, если не больше.
Будь сейчас другое время Кагар бы задумался над тем, что гном делает в Ране, почему вообще сунулся сюда лично, а не прислал подельников, и еще много над чем, но обстоятельства требовали слиться из замка, а это был великолепный повод.
Встречали надо сказать Кагара удивленными глазами все, даже Зурх, косил черные глаза на его опухшую губу, но все же и помалкивали, особенно гном. Он вообще был каким-то очень тихим для себя, что-то пробубнил про камушки, каких Кагар еще не видывал, но это стандартно, и что он хотел бы к Кагару в гости, а не оставаться у Зурха, потому что тот якобы бы его ночью прирежет, а камушки умыкнет, выгодно же, забывая, что гоблину было выгоднее для вида иметь конкурента и взвинчивать цены с ним совместно, нежели прибрать весь рынок себе. Но в общем, с гномом было что-то не так, а что именно Кагар понял, когда берет его увидел, подколотый не просто брошью в виде наковальни, а этой самой брошью и двумя лиловыми перьями, голубиными к слову сказать.
Ну что же, голубь прибыл, значит эльфы готовы разрабатывать планы спасения своей принцессы без войны. Хорошо!
И все же досадно.
***
Кагар вернулся в замок лишь на следующий вечер, после заката, Андунэль уточняла, еще днем, где там этот беглый Наместник пропал. Ей сказали, что отправился в порт. В порт, так в порт, ладно уж, может оно и к лучшему. Спала она не важно, дурацких мыслей полная голова, вот и сны были такие же дурацкие. Никакой томности, одни острые иголки.
А потом он заявился обедать в компании гнома, который мял в руках берет с перьями отцовских голубей, тех самых, что доставляют самую секретную почту Его Величества Онотимо. Лиловыми их называли за особенный перелив каштановых перьев, ловя свет перья становились, как раз-таки лиловыми. И вот пожалуйста, они украшают гномий берет.
Что там говорил этот гном, было уже не так важно, куда важнее была вложенная в ее руку записка из дома. Из дома. Это должно было порадовать принцессу, ее свобода была уже ощутима, можно сказать лежала в ее рукаве, клочком свернутого пергамента. Мысли о возвращении домой должны были согревать, но отчего-то впервые этой зимой Андунэль мерзла. Не фигурально, а вполне себе физически, она дрожала под своим кафтаном, и больше всего ей хотелось остаться одной вовсе не для того, чтобы прочесть записку, а чтобы просто наконец-то подрожать или поплакать.
Конечно, это все не скрылось от глаз нарьямы, и на самом деле, о чем думал этот гном вот так передавая ей тайное послание, не будь Кагар в курсе, он бы сейчас уже читал письмо, а гнома заперли бы в темнице, или казнили, что тоже вполне вероятно.
Андунэль ушла так скоро, как смогла, и уселась возле камина, записку и правда писал отец, он явно выверил каждое слово, ничего лишнего, ничего не нужного. За стенами Раны где-то укрыт отряд разведчиков, гном знает, как им передать информацию, а еще ей мог помочь коновал, и для обмена информацией с эльфами за стенами стоит использовать их. Отец ждал ее домой к Празднику цветения. Весна наступала слишком скоро, очень скоро.
— Что случилось?
И когда он подошел? Вот может же быть незаметнее теней, если хочет.
— Все в порядке, просто холодно сегодня.
— Не холоднее, чем было вчера. Что пишут то?
— Твой гном должен будет меня вытащить за стену, там меня будут ждать и все устроят. Но я сразу предупреждаю, сначала я узнаю, что пленных эльфов вывезли из Раны домой, а потом уже мой побег, не хочу, чтобы их тут казнили. Это ясно?
— Ясно, ясно. Я поговорю с Зурхом, о том, чтобы он устроил все как можно скорее.
— Мне показалось или ты вчера сбежал?
— Я вчера сбежал, точно, — Кагар присел напротив нее, чтобы можно было видеть лицо принцессы.
— Что ж… Ты не бегал даже от моего отца, это победа, я считаю. Но не бойся, больше я тебя целовать не стану!
— О, так это был поцелуй? Потому что мне показалось, что ты мной решила закусить перед сном.
— Ну может и так, я еще не разобралась, и все же, торжественно клянусь, что такое не повториться, если сам не попросишь. А ты не попросишь. И каждый из нас будет считать, что он сам этого захотел.
Кагар улыбнулся ей, все же у него была не приятная улыбка, но сейчас вроде бы даже подходила к случаю.
— Как скажешь, рыжая. Вот все, чего захочешь.
— Решил, что будешь выполнять мои желания?
— Только тем и занят. Но хочу сказать тебе, что это вот пройдет. Ты запуталась, устала, и ничего более, а главное, сама будешь себе поражаться, как только окажешься дома, в привычной для себя среде, в безопасности, рядом с теми, кто тебя любит. Все, что произошло с тобой за эти месяцы забудется, не будет ровно ничего значить, пройдет.
— И никогда не повторится.
Кагар встал, и снова вышел вон. Конечно, это было не дело, но все, что мог. Как давно он не мерз, он уже и не помнил.
***
— Как скоро ты можешь начать переговоры об отправке эльфов?
— Кагар, что ж тебе так не терпится их сбагрить то? Давай я перевезу их на Н’гьяр, и ты про них забудешь?
— Нет. До момента отправки они будут тут, отправишь их из порта Раны!
— С чего тебе это все так важно то?
— Зурх…
— Ладно, я все устрою, как можно скорее.
— До смены года!
— Что?
— До смены года. В день начала нового года они должны быть в море, если надо я помогу тебе все устроить, с меня что угодно, только сделай…
— Кагар, могу я спросить то?
— Нет, ничего не спрашивай, ничего не подозревай, не думай, не догадывайся, не строй предположений, иначе я обещаю тебе несмотря на всю нашу дружбу ты умрешь.
— Даже так?
— Именно так.
Зурх’Кхает был кем угодно, но не дураком, если Кагар начал угрожать, то следовала понимать, дальше в ход пойдет оружие. Оружие в руках Кагара всегда смертельно. Что ж похоже слухи все-таки были верными, как и царапины на шее, и прокусанные губы, кому-то сильно и больно снесло крышу, бывает.
***
— Леди Айра, вы снова тут?
— Да, хотела увидеть вас и убедиться, что все в порядке.
Принцесса протянула руку к решетке, и вложила в ладонь Галиона записку, ту саму, что ей прислал ее отец. Эльфы должны быть в курсе происходящего, они должны знать, что все готовится, что все готовы и им не нужно предпринимать лишнего, они просто должны будут сесть на корабль, а кому спасать ее есть и без них.
— Все в порядке, все идут на поправку, пожалуй, можно сказать, что нам повезло.
Андунэль улыбнулась, и это было самое печальное из всего того, что видел Галион в исполнении принцессы.
***
Курий Глаз день ото дня становился все более невыносимым, Айра как раз сидела в его комнате в кресле, когда он, передразнивая ее заявил:
— Послушай сюда девочка, это ты Кагара за яйца ухватила и творишь что вздумается, а я тебе сказал, что побег на праздник слишком большой риск. Думаешь орки балаган устроят и выпустят тебя за ворота? Они оцепят город раза в два надежнее, чем обычно, а на улицах будет столько нарьяма, сколько есть сейчас в башне, и командовать ими будет не ослепший в конец Кагар, а Зувлок, уверяю тебя ей ты мозг так не припудришь.
— Посмотри-ка на меня гном, еще одно слово и я отправлю весточку за стену о том, что ты языком длинноват, и тебя укоротят еще немного, примерно на голову, или же нет… я могу сказать Кагару, что ты предложил мне бежать, за вознаграждение от моих соплеменников. Как считаешь, что с тобой станется? Поэтому заткнись и слушай. До праздника ты найдешь старый колодец на улице ремесленников, и спустишься туда, пройдешь по ходу, он выведет тебя ровнёхонько за стену, и именно в этом ходу меня должны будут ждать в ночь праздника. Но сначала ты его проверишь, чтобы он выдержал мой спуск с этой стороны, и передвижение по нему! Я доходчиво объяснила тебе твою роль?
— Ты взялась меня шантажировать, остроухая?
— Называй это, как хочешь, гном, но в отличии от тебя мне не стоит бояться за свою шкуру.
— Я вот сомневаться начал, а ты точно из эльфов, а, Айра?
— Более чем, но это не твое дело. Ты просто проверишь нужный мне колодец.
— Ненавижу вас, однозначно.
— Как-то все равно! Абсолютно все равно, главное делай, что говорят, и все будет прекрасно.
========== Способ проститься. ==========
С первыми капелями, сошедшим снегом, теплыми солнечными лучами, замерший на зиму Карас Сильмэ оживал. Все чаще бегали по настилам эльфята, все больше женщин собиралось просто поговорить на мостиках и переходах, расчехляли городские террасы, кое где и ставни домов открывали, понемногу пустела общая спальня Дворца.
От последних заморозков до набухших почек прошло не так много времени, как ожидал герцог. И те эльфы, что ждали весны начали понемногу собираться в дорогу.
Первым в путь отправился, как не странно Сульмидир. Его миссия была секретной, и он сам вызвался на ее свершение. Никто особенно не был посвящён в подробности поездки, кроме Феанора с которым Сульмидир переговорил сначала, а потом Его Величеством, у которого воин попросил разрешения на выполнение своей миссии.
— Так куда же ты собрался, Сульмидир? — Мэл сидел в комнате брата и качался на стуле закинув ноги в длинных ботфортах на письменный стол брата, — Ну серьезно, я же никому не скажу, можешь быть уверен! И вообще откуда у тебя от меня секреты? Когда это ты не делился всем со мной?
— Ну лет сто пятьдесят своей жизни я вполне ничем с тобой не делился!
— Это потому, что меня не было, но, с тех пор как я есть, и умею разговаривать, ты всегда мне рассказывал куда едешь. Слушай, я же буду волноваться, если не буду знать где ты!
— А если ты узнаешь, что я делаю что-то опасное, то тебе что станет легче?
— Ты собрался делать что-то опасное? — Менэльтор насупился и надулся, даже ноги со стола спустил на пол, а руки скрестил на груди, — Тогда я тем более должен знать! Не будь такой задницей, ты ведь делаешь только хуже. Иначе в следующий раз затевая что-нибудь ужасно опасное я тебе не расскажу.
— А толку то от твоих рассказов? Все равно советов ты от своего мудрого, — Сульмидир прикрыл глаза и легонько похлопал себя по щекам, — и невероятно прекрасного брата не слушаешь, не внемлешь моему опыту, вот и думай после этого лучше знать, что ты делаешь или не знать!
— Я внемлю, честное слово, во-первых, я не пил с принцессой, во-вторых, не стал с ней откровенничать излишне, а между прочим, повод был, но я помнил твои советы и прислушался.
— Ага, — Сульмидир усмехнулся, — ты просто заменил принцессу на герцога, и сделал все чего тебе говорили не делать не с Ее Высочеством, а с Его Светлостью.
— Ну знаешь ли, на нем жениться, как честный эльф я не обязан, да и потом ничего не было.
— Значит будет, — пожал плечами Сульмидир.
— Слушай, во-первых, это не твое дело, и не тебе меня учить, а во-вторых, его женят на принцессе, когда она вернется. Так Его Величество сказал, но это в общем-то секрет!
Сульмидир рассмеялся:
— Пока я не услышу от принцессы, что она выйдет замуж за кого бы то ни было, я в это не поверю.
— Но Его Величество…
— Сделает что угодно, если Андунэль будет в печали, это ему только кажется, что он сможет смотреть на несчастье своей дочери. Как же!
— Так, Сульмидир, я тебе уже выдал тайну, теперь хочу ответную услугу.
— Хорошо, я еду в Крастию, навестить барона Висгеля, — сдался Сульмидир.
— Точнее его пленника, да?
— Да, Менэльтор, отчего-то судьба этого ребенка теперь не дает мне спать спокойно.
— Это в тебе говорит совесть, ты так хочешь искупить свою вину перед Менэланель за то, что отказывался от нее. Оправдаться как бы, даже если она этого не помнит и никогда не вспомнит.
— Ну может и так.
— Тебе не поможет Сульмидир, ты так и будешь теперь постоянно расплачиваться мучениями совести за свое поведение, вот поэтому нам и говорят не поступать аморально, нечем будет оправдаться, с совестью договариваться целую вечность не легкое бремя.
— Я в курсе, и все же я попробую, смогу хотя бы не представлять лицо немого полуэльфа, и сравнивать его судьбу с возможными судьбами моих отпрысков, мало ли были еще кроме Менэланэль.
— Попробуй, потом поделишься помогло ли…
— Готовишься аморально вздыхать по мужу принцессы?
— Да брось, — Мэл махнул рукой, — я знаю, как решать такие вопросы.
— Попробуй, потом поделишься, — вернул Сульмидир брату его фразу.
— Ни за что!
***
За Сульмидиром собираться в дорогу начал и Менэльтор, его путь лежал в Имирин, так что каждый день он выходил проверять состояние дорог, можно ли уже, или еще рановато и влажно. Он по возможности оттягивал свой отъезд, как бы не желая ничего менять, и все ехать было нужно, даже необходимо.
Как раз в это же время с первой зеленью в Карас Сильмэ пришло официальное письмо из Имперской столицы. Император просил встречи с Его Величеством Онотимо, по поводу военной компании в Северных Землях, но конечно же ссылаясь на слабое здоровье все еще живого, к удивлению многих, Аэда, представлять его на этих самых переговорах должен был его дядя Лабран, герцог Малого Языка Двуязычья, чья столица Остоламб была основана даже раньше Хены. Мороны всегда были так сильны, что даже Турман Великий не смог воспротивиться браку Этне с их отпрыском, а теперь от трона Империи Лабрана Морона отделяли лишь двое, вечно больной Аэд и теперь уже беглый Серселен. Трон Империи почти был его, так что было ясно и без намеков, о чем пойдут разговоры, и никого бы не удивило, если бы о Ране вспомнили лишь напоследок.
Его Величество считал, что торговаться стоит по крупному ставя на кон Союз Империи и Леса, требовать от Лабрана гарантий жизни Серселена, его прав на Речные Земли, и возможность наследникам его эти земли наследовать, угрожать эльфийским воинством, и если тот все же откажется от соглашений, тогда рвать все отношения, торговые и дипломатические, не предоставлять военной помощи на Севере, оставить Империю один на один с ее проблемами. Составив четкую свою позицию, озвучив и получив на нее полнейшее одобрение в Совете, мобилизовав основные армейские силы, которые готовы были еще с осени, и все это сделав за неделю, Его Величество наконец-то ответил на послание Императору.
— Мы огласили, что готовы встретиться до конца этого месяца у Западных врат, — Онотимо стоял на веранде глядя на город, очень скоро с веранды в основном будет видно листву, но пока еще зелень не была достаточной, чтобы заслонить собой Карас Сильмэ, — послы отправлены, за ними сразу выедут распорядители, шатер для переговоров будет установлен так, чтобы мы к нему смогли подъехать с равными гарнизонами, и под равной охраной, чтобы не было соблазнов переубивать друг друга. И ты поедешь со мной.
— Как скажете, Ваше Величество, но все же… Конец месяца, начало года, вы уверены, что нельзя затянуть время подольше? Ведь если после переговоров армии двинутся на Север, мы оставим так мало времени Леди Андунэль и остальным пленным.
— Гоблины вышли на связь очень быстро, переговоры шли стремительно, наши пленные отправятся в путь до празднования Нового Года, они стараются скинуть балласт как можно быстрее, как нам кажется, готовятся к осаде и войне с Империей. Что до моей дочери…. Твой гном передал разведчикам, что она готова бежать в ночь, когда будут провожать старый год в Ране, нарьяма выйдет в город на празднование и она улучит возможность сбежать, через подземные пути. Сам понимаешь, если ее постигнет неудача, то надежд уже больше не будет, и нет смысла дольше ждать, все равно.
— Ваше Величество…
Онотимо сделал жест рукой, так и не повернувшись к Дэекену:
— Не спорь! Все решено. Остается молиться всем Богам, чтобы к нашему возвращению во дворце лежал пергамент о том, что Андунэль перешла перевал Тишины. Ваш путь из Оплота составил трое суток, ее из Раны будет на сутки длиннее, и видимо это будут решающие четыре дня нового года, ведь если она не вернется, с ее смертью можно будет оканчивать Эпоху Анкалима на Лесном троне.
— А Ее Величество?
— В ближайшее время вернется во Дворец, у нее тут свои шпионы, которых я, конечно же, поощряю, согласись Короле положено быть в курсе тех дел, что от нее держат в секрете, так что она знает, что тут происходит, и теперь никакими силами мою жену не удержишь там, куда сведения о нашей дочери доходят с задержкой. Собирайся, особенно морально, все что будет происходить в ближайшее время легким точно не будет.
— А вестей от Сульмидира вам не приходило?
— Нет, но за него точно можешь не волноваться, — Его величество все же развернулся к Дэекену, — он вернется, и за это нам тоже придется ответить вскоре, Висгель очень неприятный человек, но это конечно будут претензии не к тебе, а ко мне. Сам же поскорее отправь в путь Менэльтора, только не забудь всеми нужными бумагами снабдить, плюс моим приказом для заставы Хрустального перевала, если по какой либо причине в Речных Землях все же начнутся противостояния, он должен быть под надежной защитой, боюсь второй раз Феанор мне просто не простит потери своего сына, ведь он еще очень молод для того, чтобы его использовать в таких делах, а мы его втягиваем в серьезные политические игры.
— Конечно, мне бы и самому не хотелось, чтобы Менэльтору хоть что-то угрожало, я приму все меры.
***
И время побежало так быстро, что Дэекен и вовсе потерялся, столько дел, столько забот, столько бумаг, сборов, писем, снова и снова, и в ворохе всего этого перед самым отъездом он стоит на опушке Золотой чащи в предрассветных туманных сумерках.
— Ваша светлость, вы пришли? — Мэл смеющийся по правую руку, — Наверняка ведь еле проснулись?
— Ты попросил прийти, и я пришел, — герцог зевнул, — раз уж ты сегодня уедешь, и мы какое-то время не увидимся…
— Да… Я хотел попрощаться, — Мэл улыбался, он иногда улыбался весело, иногда грустно, иногда таинственно, а было что он улыбался так как сейчас, и от этой улыбки хотелось сглотнуть.
— Попрощаться? К чему такие радикальные меры, я вернусь, и ты вернешься…
— И все же, когда мы встретимся в следующий раз, — на распев произнес слова Мэл, — вы будите объявлены женихом Леди Андунэль, так что кое с чем прощаться все же придется, вы же понимаете?
— Я понимаю… Но я не знаю, что мне сказать, — покачал головой Дэекен выступая на шаг вперед.
— Это Золотая чаща, Ваша Светлость, место тайных встреч и свиданий, не ошибусь, если скажу что как минимум половина жителей Карас Сильмэ зачаты тут!
— В лесу? — удивился Дэекен.
— Конечно, ну не дома же.
— И почему не дома в собственных постелях?
— Потому что так не принято, дом для дел домашних, и потом куда спрячешься от наших окон и острых глаз, чутких ушей домочадцев, которых всегда полно вокруг? Нет, настилы Золотой чащи, темные тропы, одинокие овраги, это все куда более располагает к романтическому настрою.
— Вот оно что…
— Угу, и я, между прочим, пригласил вас на свидание, в Золотую чащу, чтобы попрощается. Когда мы с вами откровенно говорили в последний раз, мы ведь решили, что у вас есть десять лет, чтобы подумать, но теперь их нет, ни десяти лет, ни выбора, в общем ничего, но ведь я не ошибусь, когда скажу, что желание и интерес остались?
Дэекен тяжело вздохнул:
— Нет, Мэл ты не ошибаешься, но положение такое, что я просто не знаю, что мне делать.
— Ничего не делать, — перебил герцога эльф, и тут же продолжил, — желания бывают таковыми, что, если их удовлетворить, они проходят и забываются, однако неудовлетворенными они могут приносить не мало неудобства в жизни. Всю жизнь ставить под сомнение выбор, потому что тебе его не дали сделать, это печально, вы так не думаете?
— Думаю, я думаю, что в любом другом раскладе брак с леди Андунэль куда больше радовал бы меня, чем то, что вышло теперь. Я не в чем не уверен, ничего не решил, и даже ничего не успел осмыслить, как все уже так сильно изменилось.
— Решайте сейчас, — Мэл снова улыбнулся, — это как подбросить монетку, она еще не приземлиться, а ты уже знаешь ответ. У нас не будет другого шанса, и другой возможности. Просто либо сейчас удовлетворить желание и дать забыть себе об этом, либо уже никогда не вспоминать.
Менэльтор подошел к Дэекену так близко, что тому показалось, что они вот-вот столкнуться носами, думать в общем-то было поздно, и вместо головы ответ давали руки, которые легли одна на грудь, другая на живот эльфа. Даже если на секунду могло показаться, что герцог Мэла собирается оттолкнуть, то это было лишь обманчивым впечатлением, потому что в следующую секунду, руки тело Менэльтора обвивали, крепко прижимая к себе, а губы целовали, то, что попадалось на их пути к заветной и заразительной улыбке.
Много, о чем в этой жизни мог пожалеть ДэекенСерселен, но только не об этом, не о том, что случилось в Золотой чаще Севернее Карас Сильмэ, потому что в его жизни были горячие любовницы, развратные бордельные девки, были специально обученные, стоящие целое состояние проститутки, и ничего, что шло в сравнение с Менэльтором тем утром, потому что никто в целом мире не был и не мог быть таким, как он. Эти губы знали, что ласкать, эти руки знали, что сжимать, эти глаза знали, как смотреть, нос во что упереться, язык чего коснуться, тело как изогнуться, и во всем с самого начала до самого конца не было ни пошлости, ни грязи, ни даже тени смущения, только чистые желания, открытые эмоции, все по-настоящему, взаимно, без сомнения. Страсть часто сравнивают с огнем, но Мэл был чистым солнечным светом, рассветными лучами, теплыми, легкими, яркими. Или это правда все-таки был рассвет. Он целовался и смеялся, шептал на ухо глупости, и опять смеялся, дарил наслаждение и снова смеялся. Шнуровки, завязки, застежки, хотелось больше кожи, больше тела, больше касания, но даже то, что доставалось было особенным, желанным. Ствол дерева, настил в ветвях, шерстяной плащ, всего лишь поверхности, годилось все, сошло бы что угодно, потому что это все было не важно. А то, что было важно, то догорало россыпью алмазной пыли на обратной стороне век. И ни горечи, ни боли, ни стыда, а только ароматы зелени и яблок, звонкие вздохи, томные выдохи, влажные хлопки, вскрик и ощущение полной свободы.
Это было сытое, пьяное утро. Это было самым сладким прощанием.
А потом Мэл уехал, вот так вот просто, как всегда легко, улыбаясь, но, чтобы не делал теперь герцог, его окружал и пропитывал солнечный свет, а улыбка своя собственная сама то и дело лезла на лицо. В этом было что-то магическое, наверняка доступное лишь детям Ивэ, или может быть лишь Золотой чаще, в весенних рассветных лучах. Мэл ничего не забрал, ничего не увез, ничего не отнял, он все оставил, и то что он оставил было причиной улыбнуться.
***
Сульмидир успел вернуться до отъезда Его Величества, приключение эльфа выдалось вовсе не таким, как он ожидал, хотя бы потому что он вернулся один, абсолютно без денег, и без дорогущего кинжала с рубином в ножнах, но самое обидное, что поруганным в лучших своих чувствах. А все мелкий чертенок!
Первая часть его путешествия прошла именно так как он ожидал. Он быстро добрался до Крастии, в город попал тайно, ночью и в обход всех патрулей, теперь это было несколько сложнее, чем раньше, все же после захвата Оплота именно Крастия стала городом пограничным, но ему, однако удалость это без проблем. В городе он остановился у старого знакомого, когда-то давно вырученного Сульмидиром в Черных Горах лекаря. От него как раз многое узнал о Замке и его обитателях, а после попал к леди Висгель, которая от всего произошедшего явно повредилась рассудком, но все же смогла подсказать Сульмидиру, где искать ребенка и как к нему попасть. И даже план по похищению Сульмидиру удался, он сначала выкрал ключ от камеры у барона, а после подпоив стражников все же попал в темницу к заточенному эльфенку.
Ну и на этом моменте все стройные планы работать перестали.
— Понимаешь, какое дело, этот ребеночек там получается смог не просто выжить, он там научился жить. Во-первых, разговаривал он прекрасно, грубовато и на всеобщем, явно обучался у простых людей, но проблем с речью у него не наблюдалось, так ведь его нянька в тихую умудрилась научить и писать, и читать, стражники тоже люди жалостливые оказались и мальчишку баловали, носили всякие подачки, угощали вкусностями, а главное много рассказывали историй. И дитятко это научилось не плохо так дурить людей, попроси чего-то жалобно глядя огромным глазами на миловидной мордашке и все твое. В общем, мордашка оказалась и правда миловидной, с осанкой, конечно, беда, как и с походкой, косолапит, да шаркает, да и в общим явно видно, что ребенок не рос здоровым, тело худое, ручки-ножки тонюсенькие, роста вообще кроха, но личико хорошенькое, эльфийское, глаза большие, волосы если отрастить, то красивый мальчонка вышел бы. Но характер — ужас. Мне бы сразу бы подумать, но я ж с сочувствием и жалостью. Так вот, Хина, как его там называли, устроился в темнице не плохо, сточил себе решетку, и организовал выход на улицу, через который меня из замка и вывел, видел бы ты мое удивление, мол чего ж ты не сбежал, а он мне знаешь, а меня и тут не плохо кормят. По факту оказалось, что план побега есть, но средств маловато, и менять, пусть и камеру, но крышу над головой и сухую постель с каждодневным пайком на мытарства по холоду, да еще и голодным, дитятко явно не собиралось, зато оно совершало вылазки в город, училось общаться, не выделяться в толпе, да и подворовывало. Сумму ребенок скопил не плохую, так что видимо это длилось уже не один год. И судя по рассказам, бежать он планировал летом, куда-нибудь к морю, а там на восток. А тут я, все планы порушил, говорю, пошли и все. Он наворованное прихватил, и мы сбежали. Из города вышли, много кстати общались, а потом остановились на ночевку, и как понимаешь, проснувшись я не нашел ни ребенка, ни денег, ни кинжала. Ты представляешь, как надо научиться воровать, чтобы обобрать спящего эльфа? Я сначала кинулся было в соседнюю деревню, мол не было ли мальчишки, а не было. Объехав еще пару, я вдруг подумал, что зря ищу, это чудовище явно не пропадет, теперь при всех деньгах и моем рубине, уж, наверное, провернет то, что собирался, так что я дальше искать не стал. Но, обидно же, до глубины души.
И Дэекен не знал, как реагировать на такие Сульмидировы признания, то ли в голос смеяться, толи сочувствовать бедняге, и все же была какая-то недосказанность в словах эльфийского капитана читалась, что-то было, чего он не рассказал, и о чем видимо все же размышлять приходилось, но вдаваться в эти подробности у Дэекена времени не было, очень скоро они получив все нужные уведомления с другой стороны, полным королевским эскортом двинулись к Западным вратам. На переговоры.
Так Дэекен не путешествовал никогда, даже с официальными своими визитами, герцог предпочитал куда менее формальные выезды, но тут в дороге был Его Величество, а потому глашатае трубили, знаменосцы несли знамена, гвардия окружала Короля. Вся процессия продвигалась медленно и пафосно, остановок делалось много, обеды, ужины, ночёвки. Церемонии, церемонии, церемонии.
К вратам они подошли точно в срок, и конечно этот пограничный гарнизон сильно отличался от того, что был на Хрустальном перевале. В естественном разрыве горных цепей, окружающих Лес, эльфы возвели невероятно высокие и прочные стены, сторожевые башни, целые галереи наблюдательных пунктов. В эльфийский лес действительно можно было бы пробираться только одиночкам и по горам, в обход тамошних гарнизонов, а к примеру армией штурмовать Врата было бы самоубийственно. И тем страннее теперь Дэекеном воспринимался пустующее ущелье Тишины, как будто подаренное гоблинам.
Его Величество разместили в королевских покоях в казармах, и Дэекену тоже выделили отличную комнату, где ему и пришлось дожидаться, когда дадут отмашку и они смогут встретиться с Лабраном. Посмотреть главному врагу, которого Дэекен таковым не считал, и который сам в эту роль напрашивался в глаза.
***
А Менэльтор тем временем прибыл в Имирин, правда сначала все же на Хрустальном перевале его задержали, и командующий гарнизона прочел целую лекцию о городе и его особенностях, а потом и вовсе снабдил охраной, да еще и видимо кого-то следить тайно поставил. Но этого было не избежать и на ближайший месяц Мэл должен был привыкнуть чувствовать хвост за спиной.
Вообще организовать переправку герцогских богатств в Лес было не так уж и просто. Драгоценности в сундуках вывезли ночью, и это Мэл отправлял сразу в Карас Сильмэ, тут не было проблем, единственное это охрана добра по дороге до перевала. Хорошо хоть герцог вкладывался не в золотые слитки, а в драгоценные камни, и все, что ему принадлежало вывезли за ночь. Другое дело было с самой ценной по мнению Мэла, да и самого герцога, частью его имущества, — библиотекой.
Осмотрев лишь некоторые образцы, Мэл сделал вывод, что везти ее в Карас Сильмэ нельзя, в городе с такой влажностью хранить такие книги невозможно, все дело в том, что многие из них были писаны даже не на пергаментах, а на бумаге, если уж пергаменты плесневели, то бумага вовсе была ненадежной, и тогда Менэльтор решил оставить книги по другую сторону перевала в эльфийском Тиосе, но для этого надо было найти и выкупить помещение, организовать там соответствующее хранение.
Так что теперь его дни были наполнены постоянными передвижениями между Тиосом и Имирином. В Тиосе дела, и как положено благовоспитанному эльфу ночевки, а в Имирине работа. Много-много работы. Как бы там не было, но официально Мэл прибыл в Имирин с миссией продвижения чистоты и борьбы с паразитами. Так что чуть ли не каждый день он объяснял, продвигал, выступал в гостиных, на площадях, и гильдиях о вредоносности блох и клещей, о способах борьбы с ними. В Гостиницах он рассказывал о том, как выводить клопов, в банях много времени рассказывал о правильном обезвшивливании, и вот дела, уже через пару недель гладковыбритых мужчин на улицах прибавилось в разы, а уж сколько было сострижено волос. Теперь уже на лекции Мэла толпой собирались брадобреи, а Гильдия мыловаров не плохо зарабатывала, продавая лучшие места и устраивая с Мэлом встречи.
С Мариной эльфу выпало увидеться не сразу, сначала все же он общался больше с ее отцом, а вот саму женщину он, увидев даже испугался, ибо явившаяся на встречу была уже заметно беременной. По крайней мере заметной Мэлу.
— Я надеюсь, это не герцогский отпрыск? — шепнул он ей между делом.
— Нет, — так же тихо отвечала та.
— Точно?
— Я уверена.
— А уши у ребенка будут острые?
— А вот уши, весьма вероятно, будут острые.
— Марина, — простонал Мэл, — ты же понимаешь, что ребенка будут считать герцогским, даже если это будет не так. И острые уши, знаешь ли, тут только добавят к подозрениям.
— Понимаю, но ведь есть способ замять скандал, правда?
— Я его не вижу, подскажешь?
— Выдайте меня замуж, господин секретарь его Светлости.
— Да за кого же, еще и с острыми ушами?
— Думаешь мне не за кого? Но возможно ты поможешь мне в другом, говорят получить разрешение на брак у ваших жрецов целая проблема, вот потому я и прошу тебя похлопотать, сможешь? Ну, а жениха я сама уговорю, на благо ребенку и отечеству, уж он то согласиться!
— То есть, ты сейчас решила использовать меня в черную, раз я подвернулся, да?
— Точно, — потянула Марина и рассмеялась.
— Если честно, ты мне даже нравишься, я постараюсь все устроить.
— До рождения ребенка!
Мэл вздохнул:
— Хорошо, пойду писать отцу, чего не сделаешь ради детей и Леса!
========== С новым днем, годом, жизнью! ==========
А Рана готовилась к новому году. Сначала сразу со сходом снега начались посевные, одновременно с этим и орки пришли в готовность, отряды охраняли людей в полях и на работах. А те, что оставались в городе тренировались, учили маршруты отступления или наоборот, искали наилучшие рубежи обороны. Отход замкового гарнизона в порт был отработан на все сто, отступления со стен, из нижнего квартала, и из верхнего, все как положено со всеми тактическими уловками. Кагар не жалел бойцов, видимо, чтобы даже в беспамятстве орки добирались до кораблей.
В порту гоблины укрепляли форт и ставили новые защитные орудия.
На стенах то и дело организовывали стрельбы катапульт, проверяли зону поражения орудий и исправность механизмов, заготавливали масло.
К Кагару и Зувлок стекалась информация о действиях на их новых границах. Люди укрепляли тракт, свозили строительные материалы в города на рубежах Империи, мобилизовали войска по всем территориям, но пока особенно не дергались. О том, что Эльфийский король дал согласие на переговоры с Империей Кагару депешу доставили из Оре Орона.
Андунэль вполне ответственно заявила ему, что ее отец просто тянет время и дает ей возможность покинуть и Рану, и спорные Земли до того, как армии Империи пойдут на штурм.
А в город стягивались все новые и новые силы. К гоблинам Н’гьяра теперь присоединились их сородичи с Черных гор, тролли из Долины камней, армия за стенами Раны была поистине огромная. Жрала эта армия тоже невероятно много, обозы с провиантом, оставшимся у перезимовавших в Холмах, поступали постоянно, тянулись вереницы телег с оружием из Оре Орон. Орки, зимовавшие в Оплоте, были готовы по первому призыву присоединиться к защите Раны.
Все дышало ожиданием Великой битвы, и именно поэтому празднование Нового года, как никогда ожидалось масштабным. Многие боялись или ждали, что не переживут этой весны, а потому отпраздновать надо было, как в последний раз в жизни. Так считали и орки, и гоблины, и нарьяма, ну и многие люди. Пивоварни просто не останавливались, так же как пекарни. В замке кухня тоже не останавливалась, все шкафы для копчения и вяления мяса загружались сутками, что-то готовили про запас, а что-то и на праздник.
***
За окном занимался рассвет, последний рассвет этого года. Следующий будет уже в новом году, и как полагала Андунэль в новой для нее жизни.
- Зашторь окно и ложись спать, - голос Кагара звучал глубоко и ровно, как будто ничего особенного не происходило, а может и не происходило и на самом деле волновалась только принцесса.
- Не хочу, - штору она все же задернула, чтоб нарьяма не жмурился.
- А следует, впереди у тебя тяжелые несколько суток, спать тебе будет некогда, а усталость будет лишней. Я дам тебе сутки форы, тебя начнут искать не раньше следующей ночи, и то только после того, как Фани не найдет тебя, а найдет меня. Опять же если все сложиться удачно, еще сутки я буду искать тебя в городе, вам должно хватить этого времени уйти так далеко, чтобы вас не нагнали ни орки, ни нарьяма. Не знаю, следует ли тебе об этом говорить, но не делайте остановок, уходите максимально далеко, хотя Оплот и поля вокруг него все же придется обойти, я надеюсь у эльфов есть маршруты, как отвести тебя домой, не нарываясь на орочьи вылазки и дозорных, хотя нет я не надеюсь, я уверен. Мне кажется, твой отец не мог не предупредить хоть кого-то из отряда, что они спасают не просто женщину, а принцессу. Ну я бы по крайней мере предупредил.
- Тебе не кажется, что ты несколько частишь? Волнуешься?
- Я не узнаю на сколько благополучно ты добралась, - Кагар пожал плечами, - ну разве что пойму, что все прошло хорошо, от того, что мне не докладывают об поимке эльфов лазутчиков и беглой эльфийской девицы.
- Все же идет по плану, так что не вижу причин…
- Вот, - перебил ее Кагар на полуслове, - вот именно поэтому у меня дурные предчувствия. Все шло слишком хорошо и по плану, когда мы брали Оплот, а в итоге нам всем чуть это не стоило потери вообще всего. Не уверен, что когда все слишком идеально на вид, то и на пробу это окажется хорошо. Где-то все равно будет ошибка, и она скорее всего будет роковой.
- Ворчишь, как старик, вообще-то.
- Я и есть старик, в моем возрасте мне можно уже быть ворчливым.
- Да, я все время забываю… Как ты вообще дожил до такого почтенного возраста, а? Я морально имею в виду прежде всего, почему до сих пор не потерял времени?
- Не было у меня такой цели, и сейчас нет, пока живется, живу, пока во мне есть хоть какая-то необходимость. Умереть всегда можно, это куда легче, чем даже представляется.
- И ты совсем не боишься смерти?
- Умирать не страшно, когда не для чего больше жить или когда есть ради чего умереть. Тебе страшно, потому что ты слишком молода чтобы знать ради чего ты готова умереть, и тебе безусловно есть ради чего жить, хотя бы ради будущего, которое у тебя безусловно есть.
- Кагар, ответь мне честно при честно на один вопрос, - Андунэль вздохнула очень серьезно.
- Давай, задавай свой вопрос, а то прямо-таки любопытно, что ж ты такое хочешь узнать с таким серьезным лицом?
- Вот скажи, ты дурак, который пытается сойти за умного, или умный притворяющийся дураком, а?
Кагар рассмеялся, покачивая опущенной вниз головой:
- Я дурак, который прожил очень долго, так устроит?
***
Первое, что увидела Андунэль выходя во двор вечером, это Ирше волочащую на себе достаточно здоровую фигуру из сена. Орчиха явно сегодня была принаряжена, сложная прическа из кос и жгутов была унизана разными бусинами, шнурками, клыками, каким-то косточками, камушками, а уж бус и браслетов на ней весело невероятное количество, шкура на плече красовалась из самых ею хранимых, перевязи и ремни если уж не новые, то точно лучшие, что видела на Ирше Андунэль, и к тому же у орчихи были подведены сажей глаза.
- Эй, комендант, уважаемая, - прикрикнула эльфийка, - слышишь меня?
- Вечер, Рыжая, слышу, слышу, - Ирше скинула с себя свою ношу и встала рядом, облокачиваясь, - уже собралась в город?
- Нет, Кагар там еще чем-то занят, а мне без него нельзя же из замка выходить, вот я пока тут гуляю. А ты что это такое несешь? И почему сама, Тордрана что ли не могла попросить?
- Ну уж нет, не буду я его ничего просить, сама сделаю, чего я, по-твоему, слабачка какая-то что ли?
- Не обижайся, я вовсе не имела в виду ничего плохого, просто сама знаешь, у нас так не принято. Так что это у тебя?
- Ну, это соломенный человек, ой, то есть чучело! Чтоб его сжечь на праздник от нашего клана подношение и всякое такое.
- О так вы сжигаете соломенных людей в честь Нового года?
Ирше как-то неоднозначно покачала головой:
- Вот, как тебе сказать, и соломенных тоже сжигаем, если ни один живой зимы не пережил, понимаешь, мы мало кого оставляем в живых на зиму, ну если это не пленный эльф, конечно, но и их продаем гоблинам, а люди гоблинам не нужны, так вот если все же нужен работающий человек, то его могут оставить зимовать в холмах, хотя и редко, однако весной все равно убьют, ну нет смысла, не пережить человеку и недели выгонки стада, мы же не делаем остановок, не спим порой дней пять, а то и шесть, трое суток бегом это нормально, так что сама понимаешь, кого сжигают на Новый год. Но в этом году из уважения к горожанам мы решили, что соломенных вполне хватит, не думаю, что им было бы приятно даже если бы мы сожгли их преступников, не празднично как-то.
- Думаю да, - покивала Андунэль, - не празднично, и вообще скажи лучше людям что вы Зиму сжигаете, а не заменитель пленного человека, ладно? А то действительно не хорошо.
- О, тоже идея. Пойду я предупрежу наших, чтоб лишнего на всеобщем не болтали.
- Подожди Ирше, мы может еще увидимся на празднике, а может и нет, как выйдет, но мне хотелось сделать тебе подарок, - Андунэль из своих рукавов достала простые бусы и протянула из орчихе, - они не дорогие, деревянные, с несколькими янтарями, но это особенная древесина, из коры дерева на котором стоит мой город, когда-то в эту ветвь ударила молния, дерево выжило, но часть его все же погибла, и мы использовали что могли. Вы ведь огнепочетатели, а молния — это холодное пламя, так что держи, наверное, тебе на руку даже не налезет, но расставишь и сможешь носить как браслет, или в волосы вплести.
- И не жалко? – спросила орчиха забирая подарок.
- Не жалко, мне хочется, чтобы это было у тебя.
Ирше нахмурилась и очень внимательно посмотрела на Андунэль, потом тяжело вздохнув отцепила от одного из своих украшений клык и протянула эльфийке:
- Спасибо уж, а это тебе подарок, тоже не дорогой, но памятный, мной убитый хищник, пускай тебе из него гребень сделают или шпильку, что выйдет. И все, теперь я пошла, а то похоже на сопливое прощание какое-то, а не на празднование Нового года!
Ирше взвалила на себя снова свое соломенное чучело и пошла к воротам, а Андунэль долго еще смотрела ей в спину, пока та наконец-то не вышла в ворота.
Кагар вышел во двор некоторое время спустя, и одет был просто и причесан без излишеств, в общем даже к новому году наряжаться не стал, опять, наверное, ссылаясь что при его внешности быть нарядным странно.
- Готова? - спросил, подходя и зачем-то оглядываясь по сторонам.
- Наверное готова, - вздохнула принцесса, вышло как-то слишком эмоционально.
- Обычно грустят, попадая в плен, а не сбегая, так что прекрати кукситься, войдешь в историю.
- Очень надеюсь, что побег от нарьяма не будет самым знаменитым из моих свершений.
- Не будет, не сомневайся, не с твоим характером. Но знаешь, пообещай мне больше не попадать в плен и вообще поменьше втягивайся в неприятности, а то придется разочаровать поэтов и летописцев.
- Это чем же? – не уловила мысли Андунэль.
- Скажи мне, как им потом описывать, эльфийскую принцессу спасало чудовище, ммм? Подумай о несчастных!
- А ты придешь?
- Приду, в этом тоже можешь не сомневаться. Идем?
Кагар протянул ей руку, и снова вздохнув Андунэль вложила в нее свою.
***
А в городе праздновали во всю, костры на площадях горели выше крыш, люди пели песни, водили хороводы, много пили. Орки праздновали примерно так же, но в разы громче, их песни сопровождали барабаны, а от плясок сотрясалась земля. Гоблины не плясали, и не пели, хотя шуму они производили не меньше, в их культурных традициях были азартные игры, например тараканьи бега, вот уж где орали, грызлись, и даже дрались, еще больше ору было у загона с бойцовыми петухами, кстати в эти азартные занятия вполне себе вписывались такие же азартные люди, так что тут культурные слои перемешивались. Причем у гоблинов, что выигрыш, что проигрыш на празднование нового года считалось удачей, так что, проигрывая они поздравляли друг друга ничем не менее радостно, нежели выигрывая. Самые тихие, как не странно в этом гомоне были тролли, потому что они просто жрали, все эти пляски, игрища и прочие радости жизни для них не шли ни в какое сравнение с возможностью зажарить целого быка.
И у нарьяма были свои традиции. Воительницы, одетые в свои кожаные одежды, прыгали через костры и не просто, а проделывая в воздухе все возможные сложные пируэты. В котлах варили горячие алкогольные напитки, на основе вина и яблочного сидра, эля, каждый со своими особенностями во вкусе, и своей крепости. Много танцевали, с саблями, с факелами, отстукивая ритм на деревянных помостах, подбитыми железом каблуками. Их волосы всех присущих нарьяма цветов были собраны в сложные прически, острые уши украшали тяжелые серьги, и вообще везде были опалы. Огненные опалы, зеленые, голубые, белые, женщины явно, собираясь в поход прихватили кое-что чтобы не стыдно было выйти на праздник. А еще они наносили черные тени на веки и черным же красили губы. И все же самую красоту собой являл мастер Андар, возвышающийся со свойственным ему изяществом над всеми головами соплеменниц, его вычурно заплетенные волосы украшал высокий венец из острых как иглы серебряных шипов, серебром же был расшит широкий оплечник, а пальцы были унизаны всевозможными перстнями.
Кагар, а с ним и Айра прохаживался по городу заглядывая то к одной компании, то к другой, в сопровождении и охране этот градоначальник явно не нуждался, тем более его меч был при нем, красовался на перевязи за спиной.
Они как раз вошли в толпу людей на рыночной площади, когда Кагара окликнули, он просто отпустил ее руку, и принцесса поняла, что именно в этой толпе ей следует потеряться, тем более что нужный ей двор со старым колодцем был не далеко. Андунэль сама не помня себя, повернула сначала к лоткам с товарами, делая вид что рассматривает выставленные новогодние сувениры, колокольчики и букетики из стеклянных и шелковых цветов, ленты. Дальше в переулок, оттуда в арку и огибая старый амбар во двор. Ей много раз объяснил путь Курий Глаз, а Кагар демонстрировал карты и схемы города, но одно дело теория, другое вот так пробираться по улицам, одной в темноте. Кровь стучала в ушах принцессы, а дыхание давалось как будто через силу. Лишь бы никому не попасться на глаза, лишь бы уже просто уйти. И вот он колодец, широченный и пересохший, надо просто сесть на бортик, и аккуратно спустить ноги в темноту, там есть ступеньки, должны быть, она нащупает их и все, свобода. Но стоило принцессе сесть на бортик.
- Стоять! – женский голос окликнул ее.
Андунэль задохнувшись оглянулась на голос, и прикрыла глаза. Вот так попасться и не кому-нибудь, а командующей нарьяма Серебряной Ведьме Зувлок.
- Я не советую тебе стараться от меня сбежать, умрешь раньше, чем даже спрыгнешь вниз, - воительница подошла к колодцу, и уставилась в лицо Андунэль, у эльфийки слов не находилось, она и вовсе боялась даже вздохнуть.
- Так, так… Огненный глаза, огненные волосы, как будто Заходящим солнцем окрашенные, - усмехнулась Зувлок, цитируя слова некогда написанные Линдиром для закатного цикла песен, мелодии к которым писал Менэльтор, - и Кагар решающий проблемы управления огромным городом по щелчку пальцев, я думаю не ошибусь, Ваше высочество, если предположу, что передо мной сама единственная дочь Онотимо Анкалима.
Принцесса выдохнула шумно, через рот и вскинула подбородок, будь тут Кагар он узнал бы это выражения лица, взгляд и ровность звучания голоса, принцесса вновь была «высшим существом»:
- И что нужно от меня командующей Тенями?
- Что мне нужно? – улыбнулась Зувлок, - Да много чего, во-первых, месть! У меня есть должок перед твоим отцом, правда он полагаю даже не догадывается об этом. Моя мать получила травму, серьезную травму в бою с его отрядом, он командовал тогда, правда тогда он не был Величеством. Моя мать лишилась ноги, представляешь, что это значит для нарьяма? Во-вторых, я могу обличить себя невероятной славой, убив последнюю в роду Анкалима. Один удар, - Зувлок достаточно болезненно ткнула принцессу пальцем в грудь, туда, где билось ее сердце, - и мое имя навечно в истории моего, да и твоего народа. И это ведь еще не все, убив тебя, как я поняла, собрав болтовню орков, я причиню Кагару боль, а этого мне хочется смертельно.
- Кагару? А он то тут причем? – зацепилась за слова Зувлок принцесса, она конечно же просто тянула время судорожно пытаясь найти выход из ситуации.
- Кагар, как говорят орки, совсем потерял голову из-за тебя, и не мудрено, он любит женщин, обличенных властью.
- А ты ревнуешь? - Андунэль уже не столько думала, что говорит, сколько думала, как поступать, нападать на Зувлок было глупо, а спрыгнуть в колодец опасно, в лучшем случае ноги переломаешь, но вдруг на шум смогут прибежать ожидающие ее в переходе эльфы, ну хоть какой-то шанс выжить.
- Не глупи, принцесса, ты не так понимаешь, и знаешь, если ты тянешь время надеясь, что он придет к тебе на выручку, то не придет. Твоего гнома, которого Кагар подослал проследить, как ты спустишься в колодец, я просто вырубила, я Вообще за ним следила, потому и узнала про это место, с тех пор, как Намарин рассказала мне что у тебя оранжевые глаза мне это не давало покоя, сходилось все лишь только если Кагар тебя отпустит, и вот оно. Зря ты положилась на него, он всегда сбегает, в самом конце, тогда, когда ты более всего в нем нуждаешься он исчезает. Как сейчас! Он мог лучше продумать твою безопасность, но не продумал, и ты одна. Я когда-то точно так же осталась одна, вернувшись домой не нашла ни матери, ни Кагара, а только прощальное письмо от нее, и ничего от него. Все, кто связывается с ним, а тем более привязывается к нему страдают, а ты, - Зувлок крепко обхватила принцессу руками за талию, и стащила с бортика на землю, заслушавшись воительницу Андунэль пропустила момент, просчиталась, глупая, - умрешь!
Воительница уже замахнулась кинжалом, как раздался еще один вскрик, и тоже голос был женский:
- Зувлок, стой!
- Намарин, - развернулась командующая, - а ты тут чего забыла?
- Отпусти ее Зувлок, ты же знаешь, если она умрет, это конец! Тебе не жить, нам всем не жить, даже если успеем уйти в Оре Орон нас осадят, и мы будем умирать там медленно, долго, мучительно, голодая и дичая. Отпусти ее, пожалуйста, для меня, ради будущего! Зувлок… Я не дам ее убить, - Намарин дернула из ножен свой меч, быстро, легким движением.
Белые волосы развивались на ветру, как когда-то во сне Андунэль, но это были не те волосы, а воительница, которой они принадлежали, смаргивала слезы. Ее слов Андунэль не поняла, они были сказаны на языке нарьяма.
- Ты знаешь кто она? – спокойно спросила Зувлок на всеобщем, свой меч она так и не достала.
- Я все слышала, подслушивала я, - теперь и она говорила на всеобщем.
- И ты хочешь отпустить Эльфийскую принцессу, Намарин? Такой твой приказ? Таково решение Будущей Владычицы?
- Намарин шмыгнула носом:
- Не отпустишь, не будет больше Владычиц, и Теней не будет, отпусти.
Зувлок очень грязно выругалась, так что даже Тордран бы, наверное, смутился, а потом засунула кинжал обратно за пояс.
- Вся в дедулю, задери его тролль. Вставай принцесса, и вали отсюда пока цела.
Командующая, не оборачиваясь зашагала в проулок, Намарин убрала меч.
- Уходи, быстрее!
Андунэль повторять не надо было, она на этот раз уже не мешкая соскользнула на ступени ведущие по спирали на дно этого колодца, а дальше в ход ведущий глубоко, глубоко под город.
А Намарин выйдя из переулка тут же наткнулась на руку Зувлок:
- Ну и чего ревешь то опять, Намарин, в руки себя возьми.
- Ты злишься, Зувлок?
- Я, конечно, жутко злюсь, но теперь эльфийская принцесса обязана тебе жизнью.
- Стой, - Намарин встала как вкопанная, - так ты это специально? Ты ведь не могла не заметить слежку, вот я дура то!
- А может и не специально, но ты ведь планируешь вылазку в лес, и тебе не мешает обеспечить защиту получше, чем Кагар. Надеюсь, Анкалима помнят, что такое долг жизни.
***
А Андунэль шла и шла, сначала лестницей, потом переходами, ей оставили факел и кремень для розжига, и теперь она двигалась по каменному ходу в отблесках оранжевого пламени. Дорога была заучена ей наизусть, еще дотошнее чем путь к колодцу, на право, налево, через арку в узкий проход, сердце заполошно стучало, а губы она искусала в кровь, но сейчас остановить ее могла только стена, в которую бы она уперлась лбом.
Еще немного, еще чуть-чуть, и можно будет выдохнуть.
Отряд разведчиков ждал ее в условленном месте, их было пятеро, все в одинаковых плащах, без лишних слов, такой же ей накинули на плечи, и одели капюшон на голову, так же молча отряд двигался по этому коридору дальше, пока не оказались на свежем воздухе. Там была секундная передышка, и снова в путь, Андунэль лишь зачем-то закинув голову посмотрела на стену, ей казалось, что кто-то смотрит ей в затылок. Патрули то никто не отменял, Рану охраняли отлично, и дозорные орки были начеку. Однако рядом с ней стоящий проследил ее взгляд и покачал головой, он ничего не заметил. Отходя от города, эльфы обменивались лишь замечаниями, «право», «лево», «осторожно». Шли вереницей чуть ли не след в след, чтобы не дать представления о том, сколько их тут прошло, тем кто пойдет за ними погоней, только следы Андунэль выделялись, но ее и так будут искать.
Лишь на рассвете эльфы сделали привал, протянув принцессе флягу с водой командир отряда улыбнулся:
- Вас очень ждут дома, госпожа. Очень ждут.
***
Кагар нервничал, Курьего Глаза, который должен был дать сигнал, что дело сделано, все не было, а ведь Рыжая уже три раза как должна была дойти до колодца и спуститься в него.
Конечно, же так и не дождавшись, он направился туда, где должен был прятаться гном, и, к ужасу своему, обнаружил того без сознания. Потратив время на приведение того в чувства, нарьяма так ничего и не выяснил у него, гном не видел кто на него напал, а ведь он был весьма недурной боец. Выводы напрашивались сами собой. Зувлок, чертова стерва, больше никто не мог ни о чем догадаться, только эта Ведьма, как будто видящая будущее.
Недолго думая, как обычно, воин побежал искать Зувлок, и нашел ее быстро. Она стояла в окружении других женщин с кружкой, и весело о чем-то болтала, Он было бросился к ней, но его подход на Серебряную Ведьму прервала возникшая из неоткуда Намарин.
- Зувлок отпустила ее.
- Что? – опешил Кагар.
- Отпустила твою эльфийку, я попросила, Кагар. Поговорим потом, и оставь Зувлок в покое!
Кагар засомневался, вроде бы Намарин не из тех, кто станет так врать, но с кем поведешься… А от Зувлок можно было бы ожидать чего угодно, так что теперь его путь лежал на стену, там укрывшись за одним из зубцов, Кагар ждал хоть какого-то движения, выследить эльфийских разведчиков даже зная где они появиться было задачей не легкой, но принцесса точно выдала бы себя. Что в общем-то и произошло. Он видел ее живой, и уходящей. Все было в порядке.
Она резко развернулась, закидывая голову, и ничего не увидела. Пришлось спрятаться.
Только после этого наместник вернулся на празднование и для достоверности завтрашнего промедления в поисках, а может и по какой другой причине от души напился. Пил со всеми, начиная от Ирше, которая не спросила, где Рыжая, хотя Кагар заранее заготовил ложь, чтобы озвучить ее во всеуслышание, но Ирше не спросила, и врать не пришлось.
А на следующий вечер он проснулся у Зурха в форте, потому что притащилась, у Кагара жутко трещала голова, и похмелье мучало, а потому изображать крайнюю степень раздражения было легко, так же точно, как и все остальное. Женщина сообщила что эльфийки нет в замке, Кагар сначала отмахнулся и затребовал что-нибудь от головы, и воды, чтобы привести себя в чувства, потом уже наконец-то разобравшись в «проблеме», он отправился обыскивать замок сам, дальше больше, орки перетрясали город, и заглядывали в каждую дыру, но естественно эльфийки нигде не было, не найдя беглянку до рассвета, Кагар наконец-то отдал приказ искать следы за городом. Вечером уже получил отчет о том, что эльфийку увели на восток. Теперь уже он мог послать погоню, правда отправил не кого-нибудь а Тордрана, судя по взгляду Ирше таи сама обо всем догадалась и брату подскажет не искать Рыжую слишком уж рьяно.
***
А эльфы шли без остановок, командир отряда несколько раз спрашивал принцессу о привале, но та отвечала, что может идти дальше. Его Величество сам лично отобрал его и послал с заданием, так что он был в курсе, кого им приходиться выручать, они бы конечно же, сделали все точно так же и для обычной женщины, но понимание что спасают принцессу, делало командира особенно внимательным и осторожным.
Конечно, идти приходилось не быстро, соизмеримо с возможностями женщины, обходить возможные дороги патруля несколько дальше, потому что надо было укрыть ее от любого зоркого глаза, но в общем-то они двигались гораздо быстрее, чем рассчитывали. Леди Андунэль не жаловалась, не плакала, не болтала, она вообще не выражал никаких эмоций. Изначально разведчики очень боялись, что получат на руки рыдающую женщину, которую придется чуть ли не на закорках тащить всю дорогу, шутка ли плен у орков, а тем более у нарьяма, но с ней казалось все было в порядке. Сложность возникла только при переправе через Тинге, сейчас по весне река была полноводной, течение было сильным, и вброд ее было уже не перейти, переправлялись на плоту, который конечно же снесло по течению. После переправы привал делать пришлось, уже хотя бы для того, чтобы просушить одежду, и тем это было опаснее, что погоня за ними наверняка была теперь ближе, чем в начале пути, а цель их дороги была понятной. Разведчики готовились к тому, что их могут перехватить где-то на подходах к ущелью Тишины. И в общем-то не ошиблись, правда перехватили не орки, а свои же. Отряд гвардейцев двинулся им на перерез, это был приказ Онотимо, он тоже видимо решил, что на последних этапах пути дорога может стать только опаснее. Командовал отрядом Сульмидир, и увидев его Андунэль наконец-то улыбнулась.
- Как я рада тебе, Сульмидир! Как твой брат? Я так о нем волновалась? – вместо приветствия и поклонов принцесса просто обняла его.
- Все с ним отлично, леди Айра, он будет счастлив видеть вас, и я счастлив, но должен все же поругать, как вы могли написать такое зная, что прочтет ваш отец, он же теперь на меня косо смотрит! Хотя, надеюсь, что забудет об этом, как только вас увидит.
========== Ворон Империи и Красная королева. ==========
Лабран Морон вошел в шатер, откинув занавес, Дэекен встал приветствуя его, все же в титуле они были равны, а вот Онотимо остался сидеть, для того он и пришел в шатер раньше, чтобы сразу сходу дать понять у кого тут в общем-то корона на голове. Лабран видимо жест оценил, потому что улыбнулся еще шире и поклон отвесил ровно как полагается. Онотимо слегка затянул паузу после приветствия, чтобы оба герцога постояли, и только потом, как бы опомнившись сказал:
— Присаживайтесь, господа. Скажите, Ваша Светлость, мы будем соблюдать весь церемониал или поговорим по существу? — Онотимо обращаясь к Лабрану специально подчеркивал его титул, хоть тут он и представлял Императора, однако сам герцог.
— Я предпочитаю разговор по делу, но готов поддерживать любую выбранную вами форму, Ваше Величество.
Надо было отдать должное Морону, он держался превосходно, в меру учтиво, в меру уверенно, и лица не терял, а Онотимо на самом деле надеялся уловить хоть какой-нибудь признак неловкости или смущения. Он взял с собой Дэекена на переговоры как раз, чтобы поставить Лабрана в неудобное положение, заставить нервничать, но тот даже виду не подал, что присутствие соперника его интересует.
— Раз так, — начал Онотимо, — полагаю стоит сразу обозначить позиции Ваша Светлость. Например, о том, что мы в курсе вашего небольшого заговора, целью которого было устранение Дэекена, и, как, по-моему, справедливо, что теперь вы лишились части ваших Земель, я в свою очередь мог бы быть столь милосердным и помочь вам освободить ваших людей от правления над ними Нарьяма, но как вы понимаете теперь у меня будут условия, и весьма весомые.
Лабран снова удивил Онотимо, он, просто усмехнувшись отмахнулся от того, что говорил эльфийский король, как будто его не удивляло и не пугало разоблачение. Что ж такую выдержку следовало уважать.
— Вы знаете, как называют Императора в народе, Ваше Величество? Я сам отвечу, не утруждайтесь, — у снова улыбка, так посмотришь и не скажешь, что перед тобой сидит интриган каких мало, с виду очень даже приятный и, наверное, по человеческим меркам красивый молодой мужчина, — Властелином Полумира! Мы оба с вами знаем, что это то еще преувеличение, даже вернув Равнину Разнотравья Империя не распространяется и на треть материка. Зато Лес называют центром мира, и с этим уже трудно спорить в любом из смыслов этого определения. Моя мать, очень боялась вас, ваше Величество, не лично, имею в виду, хотя и не без этого, но эльфов вообще. Меня растили в страхе перед мощью Леса, а как известно, страх — основной посыл сначала к изучению предмета страхов, а потом и к действию по избавлению от них. Я знаю, чего вы ожидаете от меня, я должен буду клятвенно заверить вас в безопасности вашего родственника и всех его потомков, вернуть его в Нонансир, дать широкие полномочия и почти полную автономию, за это вы поможете мне забрать обратно Последний Оплот и Рану, Серселен подпишет акт об отказе от каких либо претензий на Имперский престол в мою пользу, но в свою очередь я вам должен буду отправить на воспитание своего сына-первенца, наследника который родиться у меня в законом браке, будете так сказать придерживать его как способ мной управлять, ведь именно так вы поступили с нашим прапрадедом и его сыном Турманом, чью Империю мы сейчас делим, не так ли?
— Прежде, чем вы решите с гордостью мне отказать, Ваша Светлость, вспомните, что именно из-за своей несговорчивости Мороны и лишились своей возможности сесть на Имперский престол в прошлый раз. Турианы оказались куда дальновиднее.
— Не могу с вами спорить, меня там не было, в отличии от вас, и все же Турианы после смерти Турмана потеряли даже свое имя став Дайаненами и Серселенам, а я как видите Морон, и другого претендента на престол Империя более не имеет. Вам некого поддержать, ведь мы оба знаем, пожелай вы посадить Его Светлость во главу Империи, и все кругом решат, что вы решили покорить себе мир людей. Сделаете так и новый Император будет носить титул Властелина Полумира вполне заслуженно. Так что, склонив голову я могу вас об этом лишь просить. Давайте, попробуйте водрузить на голову вашему родственнику корону, и я получу то, чего желаю, даже не развязывая войн.
— Что ты такое возомнил о себе? — Онотимо вскочил с места, оба герцога тут же поднялись, но по лицу Дэекена было видно, что он растерян, примерно так же, как и Онотимо, а вот Лабран торжествовал.
— Ваше Величество? — дельно улыбаясь изобразил недоумение реакцией Онотимо.
— Мне не нужен престол Империи, не нужно править людьми, мне нет дела до ваших Земель! — все еще не мог подавить ярости Онотимо.
— О, да неужели? Не вы ли все это время тенью нависая из-за своих гор управляете миропорядком? С того самого момента, как Турианы отдали на воспитание, а как это официально говорилось погостить при дворе эльфийского Короля своего наследника, не вы ли кроите карту Мира, как того желаете. Ведь Турман не ушел за Льдянку, от того, что вы не пожелали этого. Дав ему умерить аппетиты Мозаичными островами и РавнинойРазнотравья вы остановили его и его потомков на долгие годы, не позволяя Империи более расширяться. Остров Китовый хвост так и остался нейтральным не принадлежащим никому, Хаярн, что желали включить в состав Империи с момента ее провозглашения до сих пор независим. Привести еще примеры? Срединное Царство давно бы воевало бы с Верхним, а Южное пыталось бы присвоить себе Лес Теней, если бы не страх перед вашими войсками. Вы сдерживаете, спутываете, сковываете. Наделили себя правом и арбитра, и верховного судьи. Вы поставили себя над нами, считаете себя выше нас, и интересно почему? Лишь от того, что жизни ваши длиннее наших? Нам не достичь высот вашей мудрости и просвещения от того, что нам не дожить до ваших лет? Что ж, может возраст и является причиной уважения, потому что является свидетельством опыта, но не должен превращаться в высокомерие, и уж точно мнимое бессмертие эльфов не делает их избранными, как не делает таковыми нарьяма, иначе бы всеми нами бы править нарьямскому Тетрарху, но вы лично не идете к нему за советом, а у меня нет нужды советоваться с вами. Тем более ваша сестра сыграла с вами дурную шутку, благодаря ей вы более не арбитр, не судья, вы лично теперь сторона конфликта. В глазах людей, в глазах истории вы, вмешавшись сейчас в дела Империи будете не блюстителем порядка, а жадным по власти эльфом, желающим управляться с нами открыто, а не из тени. И уверяю вас, нам будет чем вам ответить в таком случае.
Онотимо побледнел от ярости и гнева, он подошел к Лабрану так близко, как смог, склоняясь над ним, потому что хотя Лабран и унаследовал от Дайаненов и рост и стать, но куда ему было до эльфа, и уж тем более эльфийского короля:
— У вас нет таких сил! У вас нет сил противостоять мне и моей армии, вы слабы, хоть и многочисленны.
— Действительно, если смотреть сверху вниз, то мы слабы, а вы сильны. И сотни тысяч ваших воинов хватит, чтоб справиться с нашими миллионными армиями, тут вы правы. Да только что останется от вашей сотни тысяч после такого побоища и через сколько вы сможете восполнить потери? Хотя бы половину потерь? Ваша армия сильна, но к вашей печали мужчин у вас больше, чем женщин, а женщины рожают раз в столетие и редки даже два ребенка, так что, единожды одержав победу вы канете в лета подобно нарьяма, и всей вашей мощи будет хватать лишь для того, чтобы раз в тысячелетие выскакивать из леса и отбивать башню, удерживать которую вам будет просто не к чему. Чего не скажешь о людях, мы коротко живем, но наши семьи многодетны, наши дети растут быстро, и хватит десяти лет поставить под оружие новых солдат, а за столетие при должной жизни мы восстановим численность. Вступив в конфликт и даже победив, вы проиграете и станете ничтожны, как нарьяма. Я готов пойти на это, на такие жертвы ради того, чтобы навсегда от вас освободиться, а вы готовы?
— Чего ты добиваешься? — не выдержал Онотимо.
— В философском плане свободы, — Лабран не отводил взгляда, но и голоса не повышал, кто бы что не говорил, а вел он себя крайне достойно, — Свободы действий и решений, свободы воевать, править, создавать свой мир. А если говорить конкретно, я собрал войска и они готовы идти в поход, но мне не нужны ни нищенский Оплот, ни даже пусть и весьма богатая, но совершенно бесперспективная Рана, земли вокруг них не так урожайны, климат не лучший, мой взгляд устремлен на Юг. Теперь это Хаярн, и я возьму его, пока на троне еще сидит Аэд, пока Боги теплят в нем жизнь, а потом посмотрим.
— Союз с Амраном сделал тебя заносчивым…
— На Амран у меня тоже есть планы, Императору быть Властелином Полумира при вашем сопротивлении или невмешательстве, но быть. Людям пора объединиться под единой властью.
Онотимо развернулся и быстрым шагом покинул шатер. Это было уже слишком, а возразить нечем было.
Дэекен посмотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на Лабрана:
— Тебе мало власти? Мало того, что ты имеешь?
— Тебе этого не понять, такие как ты Серселен, да и Онотимо, что уж там, слишком бояться потерять лицо, прослыть злодеями, бояться быть осужденными в истории. Ты побоялся взять то, что принадлежит тебе по праву, а я не боюсь. Мне жаль, что пришлось так в черную использовать Вас Ваша Светлость, но мне нужно было спровоцировать Лес, и это удалось, как нельзя лучше. Чего бы не решил Эльфийский Король, я готов ко всему.
— И к стреле в самое сердце?
— И к этому готов, у меня то есть сын, в отличии от вас всех, внебрачный, но Аэд его признает в правах, если так будет нужно. Все оговорено заранее.
Как же он был спокоен и уверен в себе, Дэекена сотрясала дрожь и горело лицо, а Лабран все так же легко улыбался.
***
Дэекен вбежал к Его величеству в комнаты на заставе при Западных Вратах. Его Величество был явно не в духе, да и кто был бы, после такой беседы. Онотимо сидел в кресле подперев голову рукой.
— Ваше Величество, — начал было Дэекен, но сказать ему было нечего.
— А что тут скажешь, Дэекен? Он прав! Он, прав, понимаешь? У меня нет ни возможности, ни желания отвоевывать Нонансир силами эльфов, даже если лорды Речных Земель поддержат тебя, это будет бойня. Бойня, которую я не могу себе позволить, потому что она бессмысленная. Идти на столицу бесполезно, сажать тебя на престол нельзя, да ты и не хочешь. Это просто невероятно. Мне казалось, что Империя под контролем, но все так быстро меняется, я все еще живу где-то во времена Турмана, а на троне его праправнук, которым руководит тот, кого я вовсе не могу понять. У меня нет слов, и главное у меня нет наследника, мне действительно не о них нужно думать, а о том, что будет в Лесу, и кто будет охранять границы Леса через тысячу лет, чтобы через заброшенные Врата не ходили собирать грибы и ягоды, как сейчас ходят в Лес Теней.
— И что же вы решите?
— Закрыть границы, и пускай они делают что хотят, переубивают друг друга и ладно, выжгут свои земли, и что ж… мне нет дела до дураков. Империю ждет судьба Нарьяма, те тоже слишком полагались на силу, а теперь настолько ничтожны, что собственную столицу заселить не могут. И да, мы едем домой немедленно, нам больше тут незачем находиться.
— Как мы будем обеспечивать Лес зерном в таком случае, торговые связи не за один день строятся?
— Будем перезаключать сделки с Верхним и Средним Царствами, проверим наши плоскогорья на предмет возможности посева, займешься этим уже сейчас, осмотришь территории, проедешь и посмотришь, что мы можем выращивать сами, раз уж так пристрастились к хлебам. Дэекен, у нас нет выбора, Империя отныне сама по себе, уж точно пока ею правит Лабран, а дальше посмотри, что за наследие он оставит, увидишь, человеческие жизни невероятно коротки, и это их слабость.
— Или сила, — покачал головой опальный герцог, — тут как смотреть, моя мать прожила короткую жизнь, но яркую, у нее было все, чего она хотела, и она получала все, что хотела прямо сейчас, не завтра именно, потому что ее завтра было под вопросом. Люди живут коротко, но стараются успеть за свой срок все что смогут. Лабран не исключение, он действительно развяжет войну, раз решил.
— Вот и пускай, наши границы это наше дело, а все остальное нет.
— Но мои то границы там.
— Уже нет. Ты свой выбор сделал, когда написал своему ставленнику, что в нужде он может отказаться от клятв тебе и дать клятвы Лабрану. Теперь ты подданый Леса, и возвращаться тебе некуда.
Серселен прикрыл глаза и тяжело вздохнул:
— Мне нужен скорый гонец, надо написать Мэлу и поторопить его с делами, пускай возвращается скорее, надо планировать осмотр возможных пашен.
— Другой разговор.
***
В Карас Сильмэ уже три сотни лет не наблюдали бегущего Онотимо, Его Величество по молодости бывало дело, устраивал забеги по настилам и навесам, но возраст добавил солидности и размеренности, хотя возможно то была корона и груз ответственности. И все же сегодня прямиком с подъемника Онотимо во дворец бежал, хорошо хоть поднимались не на основном помосте, и соответственно бежать было не далеко, а то бы Город Звезд еще бы пару лет вспоминал бы такое потрясение, как бегающий Король.
А причина бежать, конечно, была, и никто теперь не удержал бы Онотимо на месте. Проезжая заставу, между делом Дэекен справился о Сульмидире, и ему сказали, что капитан вернулся, и не один, а с дамой. Эта новость заставила Онотимо улыбнуться несмотря ни на что, и именно она подгоняла короля до дворца, а там по коридорам, в комнату не дочери, а жены, если Андунэль вернулась, то, конечно, же ее мать теперь не отпустит ее от себя на долго.
Эльнве и Андунэль сидели за столиком, и о чем-то говорили, когда в комнату королевы распахнулись двери. Принцесса разве что и успела встать прежде, чем оказаться в объятиях отца, вопрос кто из ее родителей сентиментальнее она решила оставить на потом, и успокаивала отца примерно так же, как накануне успокаивала мать. «Все хорошо», — спокойная фраза, произнесенная с улыбкой, была теперь лекарством для обоих коронованных особ. И до поры до времени никому не бросилось в глаза, что принцесса не проронила ни слезинки, ни тогда, ни после.
С возвращением принцессы город будто оживал, так по крайней мере казалось королю, горы бумаг и счетных книг перекочевали с его стола на ее, она кривила губы, дулась, но признала, что без нее и в таких сложных условиях все справились весьма неплохо. Даже отдельно хвалила герцога, за его весьма интересные решения.
Воодушевленный этим всем Онотимо решил не откладывать сложный разговор и устроил ужин в собственных покоях для членов своей семьи, в том числе и Дэекена.
— Андунэль, — обратился Его Величество к дочери, как раз после приема пищи и вина, видимо рассчитывая, что сытые и подпитые женщины будут несколько снисходительней к его решениям, — я не хотел вести этот разговор сразу после твоего возвращения, но время не ждет, Онотимо пришлось сглотнуть, потому что взглянул мельком в лицо жене, и оно выражало крайнюю степень негодования, видимо королеве мало сегодня наливали, все-таки, — дело все в том, что наш союз с Империей…
— Распался, да я знаю, — спокойно сказала принцесса, и видя недоуменный взгляд отца пояснила, — я расспрашивала Его Светлость Серселена.
— Я бы сказал допрашивали, Ваше Высочество, с пристрастием.
— Это как? — не переставал поражаться Онотимо.
— Угрожала, что сброшу на него все дела по снабжению столицы, потому что все еще нахожусь под впечатлением от своего пленения, между прочим, отчасти по его вине.
Всех кроме самой Андунэль при упоминании о пережитом принцессе кошмаре брал озноб, а она говорила об этом совершенно спокойно. Вернее, никогда не говорила, а лишь упоминала сам факт, что таковое было, но никто и не расспрашивал о подробностях.
— А ты хочешь отказаться от этих дел? — уточнил у дочери король.
— Нет, но как разовая угроза сгодилось.
— Понимаю! — потянул король, а Дэекен лишь усмехнулся, — Ну так вот к чему я это все, — он даже вроде потерял мысль, хотя быстро нашелся, — а… Я дал тебе действительно много времени, но больше медлить нельзя, дело уже не в прихотях и приличии, Лесу нужен наследник, а тебе следует выйти замуж.
Королева закашлялась:
— Ваше Величество! — возмутилась она прокашлявшись.
— Мама, — улыбнулась ей принцесса, — отец прав, мне давно следовало бы выйти замуж. И? — она снова обращалась к отцу, — Вы решили отдать меня замуж за герцога Серселена, не так ли?
Онотимо только кивнул, ожидая реакции.
— Ну хорошо, — пожала плечами Андунэль, — раз таково ваше желание, я подчинюсь.
Теперь кашлять пришлось уже и Онотимо, и Дэекену, принцесса больно уж покладисто говорила, но в интонациях там звенела сталь, и обоих мужчин теперь крайне заинтересовало, что же будет за условие, которое им определенно выдвинут, каждому в отдельности и без свидетелей.
— Дорогая, — обратилась к дочери Эльнве, — ты уверена, что следует давать согласие на такое поспешное решение твоего отца? — последние слова королевы буквально пригвоздили бедного Онотимо, ох и достанется же ему сегодня истерик, не от дочери, так от жены он получит свое.
— А почему нет? Решение политически взвешенное, обоснованное и полагаю в данной ситуации единственно верное. И все же после ужина, я попросила бы вас отец о частном разговоре.
— Безусловно.
Оставшись после ужина в комнате отца Андунэль долго, не стала тянуть резину:
— Отец если ты выдаешь меня замуж по собственному усмотрению, то я в свою очередь прошу тебя о условии, с этого дня ты называешь меня и только меня своей наследницей, вне зависимости от пола моего будущего ребенка, я наследую за тобой, даже если мой ребенок родиться мальчиком. Обращаются со мной больше не как с принцессой, а именно, как с королевским наследником, со всей полнотой власти. Я должна быть вхожа в военный совет, иметь право голоса при решениях, должна быть посвящена в государственные дела всего Леса и иметь собственные земли. К тому же ты объявишь обо всем этом до того, как объявишь о моей помолвке с Дэекеном, которую я так понимаю ты намерен устроить в этот Праздник Цветения?
— Да, я считаю тянуть нет смысла, что же до твоих требований Андунэль, они справедливы. При том, что сейчас происходит, тебе быть Королевой после меня, это решит множество вопросов, если вдруг у тебя так же родиться дочь, ты будешь в праве назначить наследницей ее.
А Дэекен Серселен ждал принцессу под дверью, когда она вышла.
— Позволите мне проводить вас, Ваше Высочество?
— В мою спальню, ваша светлость? — усмехнулась принцесса.
— Я не хочу компрометировать вас, я всего лишь хотел поговорить.
— О, Дэекен, разрешите уж мне вас так называть, скомпрометировать меня уже полагаю невозможно, я ночевала или в моем случае дневала в одной комнате с мужчиной, с нарьяма, и что самое трагичное для моей репутации с тем самым, про кого так много страшных песен сложено, так что не скомпрометируйте себя.
— Думается моей чести тоже мало что уже угрожает, хотя буду откровенен с нарьяма ни ночевать, ни дневать мне не приходилось, да и видеть воочию кроме Темной Твари нарьяма мне не проходилось. Что ж головы он рубит весьма впечатляюще.
— Я этот момент просмотрела, опасаясь за вашу голову, а других подобных увидеть мне возможности не предоставили, что к лучшему, боюсь такие зрелища все же не для меня. Так, о чем вы хотели поговорить?
— Ваше Высочество, решение вашего отца о нашем браке…
— Такое же без вариативное для вас, как и для меня, я это прекрасно понимаю, и ни в коем случае не держу на вас зла или обиды. Вы заложник обстоятельств и своей крови, как и я, но что поделать. В действительности нам следует попробовать поладить, в конце концов, если вы в процессе нашего брака надоедите мне, я отправлю вас управляться с какой-нибудь проблемной Землей, как консорта, а сама прекрасно обоснуюсь в столице, просто имейте это ввиду. К тому же если вас достану я, вы всегда сможете попроситься в ссылку, так что, когда будете объезжать земли, присмотрите себе интересный надел, на ваш вкус, можно даже в заливе Дубового листа, тамошний климат почти такой же, как в Нонансире, ну разве, что морские ветра делают его несколько более переменчивым.
— Вы невероятно предусмотрительны, Ваше Высочество.
— Точно, Ваша Светлость, — Андунэль постучала его по плечу, а потом подтянулась к уху и сказала, очень тихо, — вы нравитесь мне Дэекен, пусть это так и остается, потому что, если нет, я найду миллион способов рано овдоветь, и белое и черное мне к лицу.
Дэекен только покачал головой провожая взглядом Андунэль Анкалима, вот уж с кем стоило бы стравить Лабрана, и посмотреть, чем закончился бы поединок змеи со скорпионом.
***
На следующем военном совете по правую руку от Его Величества сидела принцесса, и это было лучшем оповещением для Совета, что следующей править за Онотимо будет Королева, даже если она родит сына, все перед ним престол будет наследовать Андунэль.
На совете доложили, что как и сообщил Его Величеству Лабран армии Империи были в готовности, но все же они не выдвигались на север, а наоборот двинули на юг, на севере же началось строительство стены, видимо не столько как фортификационное сооружение, сколько для того, чтобы крестьяне перестали бегать через незримую границу Империи и Нелюдей, как пытались теперь официально именовать всех представителей других населяющих мар рас.
— Так Рану просто сдадут? — переспросила через какое-то время принцесса.
— Да, Ваше Высочество, Империя нацелилась на Хаярн, это теперь очевидно, они стягивают войска к Речным Землям, видимо под видом подавления возможных восстаний, Разведчики докладывают, что Лабран снова в столице, наверняка поехал за всеми соответствующими грамотами и разрешениям к юному Аэду, пока это еще необходимо, лето войска скорее всего проведут в речных землях, а по осени двинуться на Хаярн, воевать там лучше в холодное время года, слишком уж жарко, как раз и провизии будет в достатке для полномасштабной войны, и времени подкупить всех тем, кого собирались теперь будет хватать.
— И мы не станем вмешиваться? — теперь уже Андунэль обращалась к отцу, лишь от самых внимательных глаз не ускользнуло то, что принцессу вроде как совершенно не расстроил тот факт, что осады Раны не будет, а ее обидчиков не настигнет кара.
— Нет, это более не наше дело, мы укрепим гарнизон на Хрустальном перевале, закроем вход в Залив Дубового Листа, усилим связи с Белым пиком, в их поддержке Лабрану тоже должно быть отказано.
Андунэль лишь нахмурилась, в военном деле она, конечно же, не понимала ничего, по крайней мере пока.
***
Лабран Морон шел коридором Белого Замка Хены, в спальню Его Императорского Величества Аэда, мальчишка снова чувствовал себя из рук вон плохо, чему свидетельствовали и врачи, и черные круги под глазами, которые сразу же и бросились в глаза вошедшему в комнату мужчине. Бледный, тощий подросток прижимал окровавленный платок к белым сухим губам. Сколько бы Лабрану не говорили, что болезнь эта не заразна и скорее порождение натуры и душевной организации он не верил. Он еще помнил, как его сестра, цветущая молодостью Лайа впервые начала лихорадить. Как уходил цвет ее лица, как неестественно начали блестеть глаза, сначала она, а потом и ее мальчик, только вот она угасала куда медленнее сына, а он таял, да это длилось годами, но все чаще и чаще в Замке Лабран глазами натыкался на испарины на лбах, и приступы кашля в коридорах, а потому старался даже не ночевать под крышами этого пристанища болезни. Последней каплей стала болезнь его матери, и хотя Этнэ уже была стара, он все же считал, что ее погубила именно эта, совершенно не душевная болезнь, и нездоровый образ жизни в городе. Лабран не любил Хену, и не любил Белый Замок.
— Дядя? — подал голос Аэд, когда Лабран выдерживая расстояние припал на одно колено, — Твои документы, что ты просил готовы, я подписал их сегодня и они у канцлера, — он закашлялся, а когда чуть успокоился продолжил говорить, — прости я снова не здоров, и видимо уже не буду. Поэтому пожалуйста свои планы реализуй скорее, я хочу хотя бы чем-то войти в историю, кроме болезней и библиотеки, которой позавидовал бы и герцог Серселен, пускай при моем правлении Империя получит Хаярн.
— Я обещаю тебе, так и будет Аэд, я начну действовать немедленно, все готово, а тебе следует прекратить себя хоронить, лучше попроси канцлера организовать тебе поездку в летнюю резиденцию, к морю, поживешь там летом, и пойдешь на поправку, главное ешь получше, и прекращай сидеть в книжной пыли, точно не полезно для здоровья, понял?
— Пиши мне, хорошо?
Лабран не выдержал, конечно, потом он будет ругать себя за это, но достав свой платок и прикрыв им нос, он все же подошел к сидящему племяннику и поцеловал его в макушку:
— Всенепременно, Аэд, ты устанешь еще читать мое хвастовство моими же военными заслугами.
— Тогда в добрый путь, Лабран, я провозгласил тебя Вороном Империи, мне кажется достаточно пафосно для тебя, — еле-еле рассмеялся малолетний Император.
— О да, мне подходит. Благодарствую, я буду носить это имя, как знамя знаменосец, как барабанщик барабан, и никогда не посмею его уронить, пока не паду сам.
— Ты лучший! — хихикал в след своему дяди мальчишка с тяжелой книгой на коленях.
***
Праздник Цветения эльфов действо невероятно красивое. Последним в маре зацветает Тауле, знаменуя этим событием окончание весны и начало лета. Обычно в этот праздник проводятся свадьбы в эльфийских семьях. Все родственники молодых собираются под сенью ветвей великого древа и в снегопаде опадающих лепестков скрепляется союз двух любящих сердец. Так же именно под ветвями Тауле короную эльфийских Королей и венчают Королев, после брака с королем, а еще объявляются помолвки. Эльфийские помолвки обычно дело не быстрое и некоторые длятся многие годы, самые короткие это год. В праздник цветения объявили о помолвке и в следующий поженились.
В этом году под ветвями Тауле лагерь был как никогда многочисленный, и не от того, что было много свадеб, а потому, что в этом году о помолвке объявляли Анкалима, а это знаковое событие. Тем удивительнее было, что знакомы молодые были не долго, хоть и являлись родственниками, и пускай обсуждение решений о браке были делом не самым приличным, многие нет-нет да поговаривали, что брак устроен исключительно по политическим нуждам, а также очень жалели прелестную Леди Андунэль.
Менэльтор же, например, был приглашен вовсе не на помолвку, хотя и на нее тоже, но все же он сегодня был главным распорядителем в шатре невесты на совсем другой свадьбе. Мэлу повезло выдавать замуж Марину, совместно с ее родными, видимо очень сильно напуганными и ошарашенными всем происходящим он сидел в шатре невесты и играл мелодии для там собравшихся, хорошо хоть ему удалось выучить не одну человеческую песню из Речных Земель, так что теперь люди пели и даже кое-кто выпивал, но в основном все старались быть тише воды и ниже травы. Эльфийские свадьбы длились три дня, первый жених и невеста готовились, проводили сутки в посту каждый в своем шатре со своими родственниками, хотя Марина это не соблюдала, так как не есть беременной ей было очень трудно, во вторые сутки проводили обряд омовения, после, обряд связывания судеб, а потом и отправляли молодых на ночную прогулку, чтобы поутру уже праздновать первый день в длинной череде их совместной жизни.
Одновременно проходило обычно несколько свадеб, и никого не смущало, что гости на второй и третий дни перемешиваются, а потом уже и просто все становиться одним большим праздником, после третьего дня свадеб, обычно проводят Оглашения помолвленных.
Вот и в этот раз отгуляв все три дня на свадьбе с глубоко беременной и ноющей невестой, Мэл с радостью кинулся искать своих родственников, которые несомненно были лишены удовольствия помогать выходить замуж Марине, но точно были приглашены на обручение Андунэль.
Дэекену, раз уж Мэла ангажировали, помогал Сульмидир. Вот и теперь он шел рядом с фонарем на палке, освещая путь герцогу, ведущего под руку принцессу. Андунэль была невероятно хороша, длинные ее волосы слегка завивались, явно не обошлось без женских хитростей, длинное зеленое платье струилось по статной фигуре, а за принцессой тянулся шлейф, мягкие туфельки самыми мысами показывались из-под слегка приподнятого подола платья, Мэл поднял глаза и столкнулся взглядом с глазами принцессы, и тогда он скорее не услышал, а почувствовал, где-то глубоко в себе, стук каблуков подбитых металлом о каменную мостовую, этого не могло быть, но Мэл ощущал это. Уже через секунду его глазам предстало нечто чего не было на самом деле, и что накладывалось на реальность. Он видел глаза в реальности в нереальности тоже, эти глаза были одинаково серьезны и холодны, только вместо зеленого шлейфа Мэл видел красный, а вместо ниспадающих кудрей тугие косы, не цветы в волосах, а корону, не свет фонаря, а факелов, не деревья, а каменный город, и действительно булыжником выложенная мостовая по которой отстукивая ритм ступали туфли с узким мысом, даже с виду не эльфийской работы. Толпа что в реальности смотрела, любуясь на принцессу, расступалась в его ведении перед нею в страхе, склоняя головы в благоговении, и не было никого кто вел бы ее под руку, была лишь тень в черном капюшоне за ее спиной.
Андунэль отвела взгляд и морок рассеялся, а Мэл почти упал, если бы его не подхватили бы сильные руки старшего брата.
— Что ты видел Менэльтор? — взволновано, стирая пот с его лба, спросил Даидайнес.
— Айратари, — прошептал Мэл, — Красную Королеву.
Последние комментарии
1 час 27 минут назад
3 часов 44 минут назад
18 часов 26 минут назад
18 часов 26 минут назад
23 часов 45 минут назад
1 день 3 часов назад