Сдвигая звезды в небе (ЛП) [cocoartist] (fb2) читать онлайн

этого запретного дерева, чей смертный вкус

принес смерть в мир, и все наши горести

с потерей Эдема до одного великого Человека

Он выпивал эти слова, как темный виски, лежа на кровати. А сверкающая змея, которую она наколдовала, обвилась вокруг его запястья. Естественно, он не хотел, чтобы она знала, как ему это понравилось. Или что он оставил ее себе, поэтому однажды вечером после ужина ему пришлось вернуться и снять змею с дерева, наколдовав замену.

Том Риддл никогда не читал ничего похожего на «Потерянный рай».

Они, конечно же, навязали ему Библию. Церковь каждое воскресенье, молитвы по утрам, молитвы перед сном. Молитвы, чтобы благодарить Господа за кашу, поставленную перед ними три раза в день. Молитвы, когда они плохо себя вели. Молитвы и побои, если ты посмеешь выйти за рамки. Иногда даже больше, чем побои.

Он выжил. Он был особенным.

Ты ничто, Риддл. Ничто, ничто, ничто.

Но книга заставила его вспомнить.

Ты полон зла, Том Риддл. Бог видит все и накажет тебя.

Неестественный! Дьявол! (следы, оставленные монахинями, никогда не держались на нем всю ночь. Поэтому они старались бить все сильнее и сильнее. Пока, наконец, не сдавались, когда он стал слишком взрослым и отбивался такими вещами, которые ни одна из них не понимала.

Ад полон огня, Том Риддл. И ты будешь прямо там, если будешь продолжать в том же духе.

Но это было не так. Он всегда это знал. В конце концов, он там вырос. Они изгнали его, но это не помогло.

Ты знаешь, что происходит с мальчиками, которые мочатся в постель?

Он научился этого не делать. У него был контроль, которого не было у других детей, и они ненавидели его за это. Ненавидели его, потому что у него всегда были неприятности. Они всегда обращались с ним хуже всех. Ненавидели его за то, что он не такой, как Миссис Коул и ее армия озлобленных, извращенных помощников, которые называли себя благочестивыми.

Ты трогал себя, отвратительный урод? Вымойте его ладони в карболовой кислоте.

Я не позволяю ни одной женщине учить или иметь власть над мужчиной; прочел он однажды для Миссис Коул, чтобы она замолчала. Именно тогда они перевели его в отдельную комнату и заперли подальше от других детей, насколько это было возможно. Вряд ли это было наказанием, если бы его не морили голодом.

Но этот ад — этот человек, этот Милтон — все было по-другому. Это не было мучительной скукой во время воскресной школы или дважды в день урока священного писания.

Знания, запрещенные?

Подозрительно, безосновательно, с чего бы этого их Лорду

Завидовать им в этом? Разве это грех — знать?

Неужели это смерть?

«Почему бы им не мечтать о других мирах?», — в ярости подумал Том и швырнул книгу через всю комнату, тут же обрадовавшись, что остальная часть его спальни замерла и храпит.

Было бы поистине унизительно, если бы кто-нибудь увидел, какой эффект произвела на него эта магловская книга.

Знание, которое, как ему сказали, было неправильно хотеть. Чувство изгнания из лучшего мира, несправедливое изображение змей… Увлекшись риторикой и не подозревая, что попал в ту же ловушку, что и многие до него, восхищаясь Сатаной, Том дважды за ночь прочел все это и на следующее утро явился к завтраку с горящими на бледном лице черными кругами под глазами.

Он чувствовал себя чистым.

Комментарий к Дочь алхимика

Как вам такая насыщенная на диалоги глава? Кажется, я обожаю ее отца. Он такой милашка.

И справочка о том, кто такой ипопаточник здесь: https://harrypotter.fandom.com/ru/wiki/Ипопаточник

И еще небольшая визуализация Тома, в момент, когда он подает руку: https://ibb.co/ZG5Dgv4

и в моменты, когда он смотрит и как бы не смотрит на Гермиону: https://ibb.co/VWX8Wxk

========== В суматохе ==========

19 сентября, 1999

Гарри и Рон покинули Хогвартс в менее оптимистичном настроении, чем по прибытии. Никогда еще Гарри не вел с Дамблдором столь бессвязного разговора. Даже в тот раз, когда он показал ему фальшивую часть памяти профессора Слизнорта и посоветовал сходить и получить настоящую. Все это не сравнится с тем, что произошло сейчас.

— В паб? — предложил он Рону, когда они подошли к воротам. Послеполуденное солнце освещало озеро и осенние листья. Даже в золотистом свете Рон был еще бледнее, чем обычно, веснушки выделялись на его коже, уши все еще были красными от гнева.

— Да, — согласился рыжий. — Да, я бы не отказался выпить.

Они аппарировали от ворот в Хогсмид и, скрывшись от неизбежных доброжелателей, нашли столик в Трех метлах.

— 1944 год, — наконец сказал Рон. — Жаль, что мы знаем не так много о путешествиях во времени… Где Гермиона, когда она нам так нужна, а?

Это была слабая попытка пошутить, но Гарри все равно улыбнулся.

— Да. Я хотел бы… — пробормотал он и добавил, — Риддл! Должно быть, она пошла в школу с Томом Риддлом. Она вернулась и уже знала, что будет дальше!

— С Риддлом? — спросил потрясенный Рон, и Гарри с радостью придушил бы своего друга за то, что тот был таким глупым в этот момент.

— Да, с Риддлом. Это время, когда он был там старостой.

— Но Дамблдор сказал, что она в безопасности. И… все еще рядом?

— Действительно.

Они замолчали, когда Розмерта принесла два сливочных пива.

— За счет заведения для вас двоих, — сказала она, подмигнув. Гарри мгновенно заметил, что Рон слегка покраснел. Кретин.

Когда она ушла, Рон смотрел на него с выражением ужаса на лице.

— Т-ты думаешь, она будет старой? — спросил он, и Гарри рассмеялся бы, если бы не…

— Да, — сказал он. — Полагаю, что да. Может быть. Я действительно не знаю.

— Ты путешествовал во времени, Гарри! — сказал Рон, как будто это было открытием.

— На три часа, а не на пятьдесят четыре года, — отметил Гарри. — Мы просто догнали самих себя.

— Именно это я и имею в виду, — сказал Рон, испытывая один из своих моментов прозрения, которые все еще удивлял Гарри. — Когда ты вернулся, то сделал все, что увидел, например, Патронус и спасение Клювокрыла, а потом ты догнал реальное время. Именно это Дамблдор и пытался нам сказать.

— Ты имеешь в виду, что она была здесь все это время?

— Должена быть. Да. Так что она, вероятно, пытается найти нас, если я знаю Гермиону. Она точно нагнала время, когда исчезла. Она, наверное, в Норе, Гарри!

— Тогда скорее пошли, — Гарри нетерпеливо встал.

— Просто… давай допьем наши напитки? — Рон явно чувствовал себя неловко.

— Не будь идиотом, Рон. Ну и что с того, что она старая? Она все равно останется Гермионой.

Но когда они добрались до Норы, Гермионы там не было. Вместо этого они наблюдали сцену, которая ввела их в замешательство.

Прибыл Перси Уизли, и выглядел он измотанным, со стопкой каких-то официальных свитков.

— О, слава Мерлину, ты вернулся, — сказала миссис Уизли.

— Что происходит? — спросил Рон, хмуро поглядывая на Перси, как будто он был лично ответственен за исчезновение Гермионы в прошлом.

— Вы вызваны для дачи показаний на суде по делу Гермионы Грейнджер, — сказал Перси. — Извини, но это все, что мне сказали, хотя, конечно, как старший помощник заместителя министра я буду присутствовать на суде. Сейчас все очень тихо и секретно.

— Ее суд? — спросил Гарри, будто это слово с опозданием обрело смысл.

— Да, она сейчас в Министерстве. Что-то связанное с путешествиями во времени?

— Сова принесла тебе письмо, Гарри. Это почерк Гермионы, — сказала Молли, протягивая ему листок.

Он разорвал конверт.

Дорогой Гарри,

Извини за довольно драматичный день, который ты, должно быть, проводишь. Не паникуй — все будет хорошо.

Вкратце: глобус, посланный Альбусом, отправил меня назад во времени, и я провела много лет под видом другого человека. Точнее, пятьдесят пять лет. Сегодня я, наконец-то, смогу стать той, кем я была, если в этом еще есть смысл.

Я направляюсь в Министерство, чтобы объяснить, что случилось. Потому что заклятие, которое я наложила на себя, когда мне было два года, разрушилось в тот момент, когда я вернулась. Это было необходимо. Люди не должны были узнать Гермиону Грейнджер как Гермиону Дирборн. Это имя, которое я носила много десятилетий. А с обеими версиями меня встречалось достаточно много людей, что было тогда необходимо. Я уверена, что ты помнишь первое правило путешествий во времени, Гарри — не будь увиденным! Что ж, я его, конечно, нарушила.

Разумеется, я готовилась к этому дню много лет. Будет суд, и поэтому я прошу тебя и Уизли прийти и просто объяснить, что сегодня произошло. Пожалуйста, передай Перси записку, которая прилагалась к подарку.

Полагаю, вы уже были в Хогвартсе, где поговорили с портретом Альбуса, так что, надеюсь, что вы уже немного знаете. У меня есть своего рода письменное показание от него для Визенгамота, так что не беспокойся о том, что тебе надо будет нести его портрет для дачи показаний или что-то типа того. Это того не стоит, ведь в статье 198С конституции Визенгамота (если это можно так назвать), говорится, что портреты не могут использоваться для дачи показаний, ведь они подвержены угрозам и обману.

В любом случае, надеюсь, мы скоро увидимся. Все это было очень, очень давно, Гарри. И ты не представляешь, как я жду встречи с тобой снова.

Гермиона

Гарри вздохнул с облегчением. Конечно, Гермиона была полностью готова к этому. Это же Гермиона. Какой бы ни была ее фамилия.

— Я думаю, все в порядке, — сказал он и прочитал письмо вслух.

— Гермиона Дирборн? — в один голос воскликнули Артур и Молли.

— Да, так там и написано. Почему?

— Она замужем? — сказал Рон, и его уши покраснели.

Гарри хотел сказать ему, что это, вероятно, не самый насущный вопрос. Но попытался представить, если бы это была Джинни… Возможно, это было самое важное, по крайней мере, для Рона.

— Я так не думаю. Она… Боже мой. Гермиона Дирборн все это время была нашей Гермионой. Ну, я никогда. Я думала, она умерла, — Молли присела, щеки ее порозовели.

— Она помогла основать Орден, — сказал Артур Гарри. - Нам лучше пойти в Министерство. Там сказано, что суд начнется через полчаса, — добавил он, размахивая повесткой.

Гарри уже не в первый раз подумал, что магический мир очень далек от магловского, когда речь заходит о правовой системе. Министерство могло сказать им: «приезжайте немедленно» или «будьте вы прокляты», и вы должны были просто уйти.

Когда они прибыли в Министерство, взволнованный чиновник, чье имя Гарри не мог вспомнить, встретил их в вестибюле и проводил в кабинет министра.

— Он ждет вас, — сказал чиновник. — Мне очень жаль, что все так вышло, аврор Поттер.

Гарри кивнул в ответ.

Комната перед кабинетом Кингсли была полна людей, включая, что с некоторым удивлением отметил Гарри, Малфоев. Их яркие светлые волосы было нелегко не заметить в любой толпе. Люциуса только недавно освободили из Азкабана после того, как он отбыл более мягкое для него наказание. Показания от имени Гарри для Нарциссы и Драко невольно помогли и Люциусу. Тогда его отправили обратно в тюрьму, чтобы завершить срок, который ему дали за нападение на Министерство в ночь смерти Сириуса.

— Мы подождем здесь, дорогие, — сказала миссис Уизли. — Вы идите дальше.

Гарри глубоко вздохнул и хлопнул Рона по плечу.

— Да ладно тебе, приятель. Все будет хорошо.

Рон, слегка позеленевший, кивнул.

Дверь открылась.

Кингсли сидел за своим столом, явно смеясь над чем-то, что только что сказала ведьма, сидевшая напротив него спиной к двери.

Она обернулась, когда дверь открылась, и, как и тогда на Святочном балу, Гарри не сразу узнал элегантную молодую девушку. Она была одета в бледно-голубую мантию; густые темные волосы, заплетенные по обе стороны лица, свободно спадали на спину; остроконечная шляпа того же оттенка, что и ее мантия, лежала на столе рядом с ней.

К тому моменту, как он записался в официальном документе, она уже стояла перед ним.

— Гарри Поттер, — выдохнула Гермиона, широко раскрыв глаза. Она была едва ли на день старше, чем всего несколько часов назад.

К его удивлению, она протянула ему руку, и он ошеломленно пожал ее. Она была близка заплакать, и если ее лицо почти не изменилось, то глаза стали другими, хотя он не мог понять как.

— Итак, — осмелился он заговорить, — в общем, у тебя были и лучшие дни рождения?

Она слегка поперхнулась, и улыбка осветила ее лицо.

— Ты не старая! — тактично вмешался Рон.

Она рассмеялась.

— О, так и есть, Рон. Я очень рада видеть вас, обоих. Проходите и садитесь, у нас не так уж много времени. Кингсли, вы не возражаете, дадите нам минутку?

Что-то в том, как она это произнесла, казалось скорее приказом, чем вопросом.

— Конечно, нет. Мне все равно надо спускаться. Еще раз, я очень сожалею об этом, Гермиона. Формальности.

— Я понимаю. Принесли ли гоблины остальную часть завещания Альбуса?

— Думаю, что да. Желаю удачи.

Он вышел, слегка поклонившись Гермионе.

— Ты, эм, хорошо выглядишь, — сказал Рон.

— По крайней мере, неплохо для семидесятипятилетней, — довольно многозначительно ответила Гермиона. — Сейчас у нас очень мало времени, но я просто хотела увидеть вас. Вы даже и представить себе не можете, сколько раз я представляла себе этот момент. Или как усердно я работала над тем, чтобы сделать это возможным.

На это нечего было возразить: они видели ее всего пять часов назад.

Гарри подумал, что из всех странных дней, которые у него были, этот, наверное, самый странный. Рон посмотрел на нее, сочувственно промолчав.

Она продолжила, выглядя довольно взволнованной. Ее голос тоже немного изменился, подумал Гарри. Гермиона всегда хорошо говорила, но сейчас ее речь звучала немного старомодно, как в кино или старой кинохронике. Низкий и четкий голос, с легкой интонацией человека, который провел много времени за границей.

— На этом процессе будет много людей, в том числе и тех, кто может вас немного удивить. Поэтому я подумала, что лучше честно предупредить вас. Моя легенда в прошлом включала усыновление очень замечательным волшебником, которого вы встретите позже, по имени Сердик Дирборн. Я училась в Хогвартсе, как подопечная Дамблдора.

Ее прервал стук, и Перси просунул голову в дверь.

— Прости, Гермиона. Пора спускаться вниз.

— Проклятие, — пробормотала она. — Я думала, у нас будет больше времени. Ладно.

Вошел еще один человек и поклонился.

— Я уже иду, Динглфорд. Она здесь? — спросила Гермиона.

— Да, она здесь, мадам Дирборн.

— Хорошо, это хорошо. Правильно. Давайте покончим с этим.

Судебное заседание от девятнадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года по делу о преступлениях, совершенных в соответствии с Указом об ограничении и предотвращении путешествий во времени без лицензии некоей Гермионой Джин Грейнджер, проживающей в доме номер 7, Кэнонбери парк Саут, Ислингтон, Лондон, а также в соответствии с Указом о борьбе с мошенническим удостоверением личности.

Следователи: Кингсли Шеклболт, Министр магии; Джон Долиш, глава департамента магического правопорядка; Перси Игнатиус Уизли, заместитель министра; Левиния Монкстенли, глава департамента тайн. Секретарь судебного заседания Ральф Лэкли…

Свидетели защиты: Гарри Джеймс Поттер, Рональд Билиус Уизли, Артур Уизли, Молли Уизли, Гораций Слизнорт, София Цирцея Малфой, Сердик Гивис Дирборн…

Список имен, которые Гарри не узнавал, продолжался до тех пор, пока, наконец, не прозвучало «и Альбус Дамблдор», что вызвало у него шокирующую дрожь и шепот по всему переполненному залу суда.

Когда он огляделся, полный зал Визенгамота холодно смотрел вниз в своих сливовых мантиях, их скамьи были выше, чем места свидетелей и другой публики.

— Дамблдор? — пробормотал Рон. — Как ей это удалось?

Гарри только беспомощно пожал плечами.

Свидетели обвинения, Гермиона Джин Грейнджер.

Он сам до конца не понял как. Но верил, что Гермиона, по крайней мере, знает, что делает.

Гермиона сидела за столом свидетелей в остроконечной шляпе, как и все старшие члены Визенгамота, и выглядела спокойной и даже немного удивленной. Ее кресло выглядело гораздо удобнее, чем то, которое Гарри предложили в Зале суда №10.

— Гермиона Джин Грейнджер, вы обвиняетесь в незаконном путешествии во времени. Вы признаете свою вину? — спросил ее Кингсли.

— Я не виновна, — твердо ответила она.

— Вы подписали свидетельские показания, датированные 18 сентября 1999 годом. Пожалуйста, перескажите это заявление суду.

— 19 сентября 1999 года я праздновала свое двадцатилетие в Норе, доме семьи Уизли. Я открыла подарок. К письму была приложена записка, в которой говорилось, что оно от Альбуса Дамблдора. Я полагаю, что ее уже передали в суд.

— Следующее, что я помню, — она сделала паузу, оглядывая зал, — я стояла лицом к лицу с молодым Альбусом Дамблдором. Он сообщил мне, что сейчас 24 июля 1944 года.

Она снова остановилась, так как шум в зале усилился, а затем спокойно продолжила.

— Позже он сообщил мне, что предмет, который отправил меня назад, содержал послание от его будущего «я». В нем говорилось, что я всегда присутствовала в прошлом. Я уверена, все в этом суде понимают, что вы не можете изменить время, потому что последствия того, что происходит, уже ощущаются и так далее.

— Альбус взял меня в качестве своей протеже, — продолжала она, — и организовал прикрытие. Я не была причастна к деталям, но я думаю, что он подделал свидетельство о рождении и магическую регистрацию. Меня удочерил его друг, Сердик Дирборн.

Она улыбнулась выдающемуся на вид волшебнику, одетому в зеленую мантию, его темно-каштановые волосы были едва тронуты сединой. Он сидел в нескольких рядах от Гарри.

— Я поступила в Хогвартс и окончила там седьмой курс. Никто никогда не видел во мне путешественника во времени, и те немногие, кто подозревал, получили достаточное объяснение моим странностям. Или же подверглись заклинанию Обливиэйт от меня или профессора Дамблдора. Я прожила полноценную жизнь как Гермиона Дирборн.

Она, очевидно, закончила свой рассказ: Министр кивнул, а Гермиона встала и прошла, чтобы сесть рядом со своим юридическим советником. Хотя это было больше похоже на стремительный шаг, чем на простую прогулку.

— Суд вызывает Артура Уизли, — сказал он.

Артур нервно подтвердил слова Гермионы, за ним последовала Молли, а затем Гарри и Рону задали те же вопросы. Не больше и не меньше, кроме того, чтобы описать то, что произошло в тот день в Норе. И слышали ли они когда-нибудь о Гермионе Дирборн до этого дня? Нет, подтвердили они оба.

Все было очень прямолинейно, без уловок.

Вернувшись на свое место, Гарри начал задумался, организовала ли Гермиона весь процесс еще до того, как он начался.

— Суд вызывает Сердика Дирборна, — нараспев произнес министр.

Высокий мужчина подошел к трибуне, его зеленая мантия развевалась. Гарри подумал, что он, должно быть, был странным выбором со стороны Дамблдора, чтобы удочерить двадцатилетнюю девушку. Но с другой стороны, Гермиона не выглядела на свой возраст, так зачем ему притворяться отцом?

— Мистер Дирборн, как вы связаны с обвиняемой? — спросил Доулиш, продолжая допрос.

— Она моя дочь, — заявил он. — Удочеренная в соответствии с заклинанием Concipia Familia.

Сочный баритон мужского голоса был теплым и добрым.

— Conkipya familiar?

— Заклинание полного усыновления. Очень старое. Это значит, что вы волшебным образом связаны как семья. Люди использовали его, когда обменивали маглорожденных младенцев со своими детьми-сквибами, чтобы превратить тех в «чистых», как они это называли.

Гарри оглядел собравшихся в Визенгамоте, ожидая их реакции, и заметил, что некоторые из самых старших выглядели удивленными и очень заинтересованными. Большинство из них выглядели просто озадаченными.

— Почему вы удочерили мисс Грейнджер?

— Что ж, мой очень старый друг Альбус попросил меня назвать девочку дочерью. И сказал, что это очень важно. Я был у него в долгу — и знаете, это ведь был Дамблдор. Он только что победил Гриндельвальда! Это не тот человек, которому можно отказать. Потом он познакомил меня с ней, и я полюбил ее… но, как человек, у которого есть множество врагов в окружении, я… Мы подумали, что будет безопаснее убедиться, что прикрытие больше, чем просто мое слово. Альбус выполнил заклинание, и так это и произошло. Я ее отец, это точно, как день, а Альбус — ее крестный отец, как сотворивший заклинание. Ни один из них не говорил мне, откуда она пришла, а я и не спрашивал.

— Некоторые могут сказать, что это был экстраординарный поступок…

— Это вопрос, юный Доулиш?

— Нет, сэр. Вы говорите, Гермиона Грейнджер никогда не рассказывала, откуда она взялась?

— Никогда, — согласился мужчина.

— Сколько вам лет, мистер Дирборн?

— Сто четырнадцать, — ответил мужчина, как показалось Гарри, довольно самодовольно. И не без оснований: на вид ему было не больше пятидесяти пяти.

— Вы выглядите очень молодо, мистер Дирборн, — добродушно ответил Доулиш. — Почему это?

Глаза отца Гермионы сверкнули.

— Мой дорогой старый друг, ты не можешь просто так попросить алхимика выдать все его секреты.

Долиш рассмеялся, как и многие другие, как будто это был приемлемый ответ.

Гарри провел рукой по волосам. Был какой-то подтекст, который он не понимал, что-то связанное с очень традиционным одеянием Гермионы, с шутками. Что-то, что расслабляло даже членов Визенгамота, которые, как он знал, были самыми фанатичными и старомодными. И которые не должны были тепло улыбаться и задумчиво кивать на этом конкретном суде.

— Благодарим, мистер Дирборн.

Когда он вернулся, чтобы присесть, Сердик Дирборн подмигнул Гермионе. Она все еще сидела с кем-то, кто, как мог предположить Гарри, был ее юридическим советником, включая человека, которого она назвала Динглфордом. В магических судах советники по правовым вопросам готовили следователей, которые для такого громкого дела, как это, включали самого Министра. И якобы обеспечивали справедливое судебное разбирательство, а также выступали перед судом с краткой речью.

— Суд вызывает Горация Слизнорта, — заявил Кингсли. Рон зашевелился рядом с ним.

— Интересно, что скажет старина Слагги, — пробормотал он.

— Профессор Слизнорт, откуда вы знаете обвиняемую?

— Ну, я имел истинное удовольствие дважды учить Гермиону Грейнджер Дирборн, — выпалил он. — Сначала в 1944-м году, когда она присоединилась к нашему классу на седьмом курсе в Хогвартсе, и снова в 1996-м году. Как с выдающийся студенткой, мы, естественно, поддерживали связь, когда она покинула Хогвартс в первый раз. Во второй.

— Вы узнали в Гермионе Грейнджер ту девушку, которую раньше звали Гермионой Дирборн?

— Конечно, нет, до сегодняшнего дня. Я и не мог представить.

— Вы когда-нибудь подозревали Гермиону Дирборн в путешествиях во времени?

— Мерлин, нет, вовсе нет. С чего бы это? Ее отец — чрезвычайно уважаемый волшебник. Мы все знали, что он был немного эксцентричным, и, кроме того, Альбус Дамблдор сказал, что он ее кузен и крестный отец. Кто бы вообще стал сомневаться в этом? Конечно, она была выдающейся студенткой — лучшей в своем классе. Но кроме этого, в ней не было ничего странного.

— Благодарим, профессор Слизнорт.

В Гарри росло беспокойство.

— Суд вызывает свидетеля, Софию Малфой.

Элегантная женщина лет семидесяти встала и прошла по комнате, длинная темно-синяя мантия развевалась у нее за спиной. Она выглядела невероятно величественно, подумал Гарри, и, судя по шепоту приглушенных голосов, ее присутствие было чем-то вроде сюрприза.

— Мадам Малфой, спасибо, что присоединились к нам, — сказал Долиш, зачитывая листок бумаги. — Суд признателен вам за ваше время.

Элегантная женщина слегка наклонила голову, но смотрела она не на босса Гарри, а на Гермиону. Гарри посмотрел на нее и увидел слезы в глазах подруги.

— Мадам Малфой, пожалуйста, расскажите нам, как вы познакомились с обвиняемой.

— Гермиона Дирборн была моей соседкой по факультету в Хогвартсе на седьмом курсе. Она стала моей самой близкой подругой и крестной матерью моего единственного ребенка, Люциуса, — решительно заявила женщина.

— Вы когда-нибудь подозревали мисс Грейндж — мисс Дирборн в путешествиях во времени?

— Нет. Я не знала о ее… происхождении, — сказала женщина, нахмурившись.

— И, исходя из того, что вам известно, кто-нибудь из студентов или друзей знал о прошлом мисс Грейнджер Дирборн?

Женщина наклонила голову и снова посмотрела на Гермиону, словно оценивая ее.

— Том мог бы. Больше никто, — сказала она, наконец. — Она мало кого подпускала.

— Том? — спросил Долиш, смущенно глядя в свои записи. Гарри почувствовал, что они вышли за рамки сценария, и напряженная поза Гермионы показала, что это действительно так.

— Том Риддл, — сказала София Малфой с легкой усмешкой на губах. — Но полагаю, вы не можете спросить его об этом, не так ли?

В суде разразился скандал. Гарри заметил, как Гермиона что-то шепчет своему адвокату, словно успокаивая его.

— Том Риддл? — растерянно переспросил Долиш. Очевидно, это не было подготовлено в вопросах на его пергаменте.

— Да, — просто ответила она, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

Когда высокая ведьма вернулась за трибуну, адвокат Гермионы передал записку министру.

— Суд вызывает для показаний Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора, — заявил Кингсли.

Гермиона встала и вернулась к стойке, вскоре за ней последовал гоблин с маленьким сундучком. Снова послышались удивленные возгласы, и Гарри начал понимать, как она все это устроила, заставив Визенгамот быть настороже, обещая несколько сюрпризов. Все выглядело как театральная постановка, и он был под впечатлением, несмотря ни на что.

— Суд признает этот предмет частью имущества покойного профессора Дамблдора и заявляет для протокола, что шкатулка не могла быть открыта в момент его смерти. Мисс Грейнджер утверждала, что только она может открыть ее. Пожалуйста, продолжайте, мисс Грейнджер.

Гермиона накрыла коробку ладонью и щелкнула пальцами другой руки. Две яркие капли крови упали на крышку, и послышался скрежет, как будто кто-то повернул ключ в старинном замке.

— Это магия крови, — выдохнул Перси Уизли, на мгновение, изменив свое серьезное выражение лица. — Она темная!

— Не будь человеком с предрассудками, Перси, — холодно сказала Гермиона, когда гоблин вручил коробку Кингсли Шеклболту. Он открыл ее и достал шар, который замерцал, оживая от прикосновения.

Полупрозрачный след Альбуса Дамблдора поднялся, как будто из Омута памяти, но больше, чем он был при жизни.

— Добрый день, — сказала фигура. — Надеюсь, вы все в порядке. Я оставил это свидетельство, чтобы обеспечить безопасность моей подопечной и ученицы, Гермионы Дирборн, урожденной Гермионы Грейнджер. Я считаю, что моя смерть близка, — он сделал жест изуродованной рукой, — и поэтому предпринял шаги, чтобы убедиться, что все останется так, как должно быть. Что сроки не нарушаются, если это действительно может произойти.

24 июля тысяча девятьсот сорок четвертого года в моем доме, в Девоншире, появилась молодая девушка. Я был ошеломлен ее появлением, так как на моем доме стояли исключительно сильные обереги. Но, похоже, она их преодолела. Она сообщила мне, что это я послал ее сюда. И после осмотра предмета, который привел ее ко мне, я обнаружил, что это действительно так: внутри было сообщение от будущего «меня», объясняющее все обстоятельства.

Я принял меры для того, чтобы личность девочки никогда не была установлена, обеспечив ее документами и семьей. Девушке было необходимо сойти за волшебницу, как для ее безопасности в той ситуации, таки для объяснения ее отсутствия в Хогвартсе. Так сошлось, что мой дорогой старый друг, казалось, хорошо подходил к этой роли. Никого бы не удивило, что Сердик Дирборн, известный как эксцентричный, исправившийся повеса и затворник, просто не сказал миру, что у него есть дочь, воспитав ее дома согласно традициям древних семей. Он охотно согласился, а позже удочерил ее. Так что теперь она такая же Дирборн, как если бы родилась ей.

Также я предпринял шаги, чтобы выяснить, как такое экстраординарное путешествие было возможно. При этом обнаружил, что это тайна, которой, я думаю, никогда не следует делиться. И я умру, зная, что она не может быть использована людьми с ограниченным пониманием и ошибочными амбициями, кто мог бы попытаться изменить прошлое для собственной выгоды. Только я знал полное заклинание, чтобы отправить ее обратно, и я никому его не скажу.

Я говорил вам, что время нельзя изменить. Гермиона Дирборн попала ко мне, потому что она всегда так делала. И теперь она уверяет меня, что ничего не изменилось. Я также скажу вам, что нет никакого способа двигаться вперед, который бы я обнаружил. Итак, чтобы предотвратить ее разоблачение, я признаю, что совершил несколько преступлений, но с самыми чистыми намерениями.

Гермиона посвятила свою жизнь делу света, рискуя собственной жизнью. Она была самым первым членом Ордена Феникса, и его первым шпионом.

Я двигаюсь навстречу своей неминуемой смерти с легким сердцем, зная, что оставил наш мир в очень умелых руках мистера Гарри Поттера и Гермионы, которая является моей наследницей, и которой я очень доверяю и очень люблю. Я принимаю на себя всю ответственность за преступления, совершенные в данном случае. Я желаю вам всего хорошего. До свидания.

Он поклонился и пропал.

На этот раз суд хранил молчание, и несколько людей прослезились при виде великого героя. Гермиона выглядела торжествующей.

Оставшаяся часть заседания была долгой, с повторяющимися свидетельствами людей, которые знали Гермиону в разные моменты ее жизни, утверждая, насколько она хороша и прекрасна, и нет, конечно, никто не знал, что она была путешественницей во времени.

Эксперт по путешествиям во времени дал показания, что все вышеупомянутые факты указывают на правдивость ее истории.

Человек, который, по-видимому, был правителем маленькой западноафриканской нации, о которой Гарри на свой стыд никогда не слышал, рассказал, что Гермиона Дирборн некоторое время была борцом за свободу, помогая свергнуть коррумпированный режим. Другой дал показания, что они были любовниками в течение нескольких лет в Северной Калифорнии, и нет, он никогда даже не подозревал, человек…

Гермиона заняла место свидетеля в последний раз.

— Вы согласны использовать Сыворотку правды для наших последних вопросов? — спросил Перси, держа в руке маленькую хрустальную бутылочку.

— Конечно, — сказала она, улыбаясь. — Мне нечего скрывать.

Она взяла стакан воды с тремя каплями и, не колеблясь, выпила его.

— Пожалуйста, назовите свое имя, — сказал Перси, зачитывая лист пергамента.

— Меня зовут Гермиона Дирборн.

— Ваше имя и дата рождения?

— Гермиона Джин Грейнджер, родилась 19 сентября 1979 года.

— Мисс Дирборн, вы когда-нибудь, намеренно или нет, говорили, что были путешественником во времени?

— За исключением моей встречи с Альбусом Дамблдором в 1944 году, нет.

— Мисс Дирборн, вы когда-нибудь использовали свои знания о будущем, чтобы изменить его?

— Да, — решительно ответила она. — Я пыталась помешать Тому Риддлу стать темным волшебником — Волдемортом.

Снова бормотание в зале, и Гарри почувствовал прилив облегчения. Она все еще была его Гермионой!

— Пожалуйста, объясните это суду.

— Мы вместе учились в школе, и мне стало ясно, что он далек от Темного Лорда, который придет, чтобы терроризировать наш мир. Да, он сделал первые шаги по этому пути, но надежда еще оставалась. Мы стали друзьями…

Она замолчала на мгновение, и Гарри услышал деликатное фырканье. Повернув голову, он увидел, что София Малфой ухмыляется, и задумался.

— Какое-то время мы были очень близки. Альбус попросил меня подружиться с ним, присмотреть за ним. Он уже тогда что–то подозревал, хотя понятия не имел, насколько прав. И я не могла ему этого сказать.

— Я надеялась … надеялась, что этого будет достаточно. Но, увы, этому не суждено было сбыться, и я ничего не смогла поделать. Однажды я попыталась убить его, но моя палочка просто не подействовала. И тут-то я осознала, что знала, но отрицалa даже самой себе: существует некая сила вне, которая не позволяет мне предпринять какие-либо шаги, чтобы изменить известную мне временную шкалу. И вот, с великим сожалением я беспомощно наблюдала, как люди, которых я любила, слепо шли навстречу своей судьбе. Мой двоюродный брат Карадок, погиб в первую войну. Поттеры, которых я немного знала, и их маленький сын Гарри, который был и остается мне так же дорог, как если бы мы были одной крови. Сам Альбус Дамблдор, мой наставник и друг на всю жизнь. И многие другие… Я ничего не могла поделать.

Гарри увидел, что она плачет, несколько слезинок скатилось по ее лицу, прежде чем она глубоко вздохнула и обратила свои большие карие глаза к Визенгамоту. Шепот теперь звучал сочувственно, и сердце Гарри горело от осознания того, насколько это было ужасно.

— Мерлин, — прошептал Рон. — Это жестоко.

— Да, — согласился Гарри, чувствуя комок в горле.

— Я все еще не могу поверить, что она крестная Люциуса Малфоя, — фыркнул он.

После того, как подавляющее большинство голосов было отдано в пользу Гермионы, слушание подошло к концу. Часы Гарри показывали, что время ужина давно прошло, хотя урчащий желудок не раз напоминал ему об этом.

— Суд признает сотрудничество Гермионы Грейнджер Дирборн и официально заявляет, что он сочувствует ее бедственному положению. Однако, поскольку вы были причастны к нескольким преступлениям, совершенным волшебником Альбусом Дамблдором, и за преступления, которые были замечены в прошлом, а также попытку изменить будущее, суд штрафует вас на сорок тысяч галеонов.

Рон и еще несколько человек громко ахнули, но Гермиона и глазом не моргнула.

— У меня все здесь, господин министр. Наличными, — сказала она, указывая на гоблина. Он принес большой сундук, который Гарри раньше не заметил, и, бросив на Гарри и Рона очень неприязненный взгляд, отнес его Перси.

— Кроме того, пусть в записях будет отражено прежнее имя мисс Грейнджер, а Мисс Дирборн отныне будет Грейнджер Дирборн, согласно ее просьбе. Суд окончен.

Гермиона осталась стоять на трибуне, наблюдая, как люди уходят, и когда толпа людей толкнула их к дверям, Гарри решил подождать ее снаружи.

Он и Рон были не единственными, кто задержался снаружи. Величественная мадам Малфой стояла со своей семьей, и Гарри неловко кивнул Драко, довольно размышляя о том, что парень выглядел так, словно его ударили кирпичом по голове. Рита Скитер тоже была здесь, к его неудовольствию.

Наконец в дверях появилась Гермиона в сопровождении министра, оба они весело улыбались.

— Большое спасибо, Кингсли. У меня еще остались кое-какие дела в Ливии, но я дам вам знать, когда освобожусь, и мы сможем начать.

Министр поклонился ей и вышел, улыбаясь Гарри и Рону, пока проходил мимо.

Гарри хотел было поздравить ее, но сдержался, увидев, что София Малфой шагнула вперед.

Ведьмы молчали, глядя друг на друга, и он вспомнил, как напряглась Гермиона во время дачи показаний. Интересно, будут ли неприятности?

— Ну ты и стерва, — сказала пожилая женщина, потому что ей все еще было трудно думать о Гермионе как о старой. — Как тебе это удалось?

— Ревнуешь? — насмешливо спросила Гермиона, а затем, к величайшему удивлению Гарри, они рассмеялись и обнялись.

— Очень рада тебя видеть. Ты выглядишь потрясающе.

— А я знаю, не так ли? И ты тоже. Ни днем больше пятидесяти.

— Карга. Я должна многое сказать, Гермиона, чего нельзя рассказать здесь. Я пробуду в поместье до конца недели, прежде чем вернусь на континент. Тебе надо прийти и объяснить все подробно завтра в пять часов. Но… Я действительно рада тебя видеть.

Они снова поцеловались, и Гермиона повернулась к остальным Малфоям.

— Люциус, — тихо сказала она. — Теперь вы уже не такой пугающий, как раньше. Я читала вам сказки, когда вы были совсем маленьким.

Щеки мужчины вспыхнули, и он сдержанно кивнул, прежде чем поцеловать руку Гермионы.

Драко выглядел еще более нездоровым.

Гарри подумал, не снится ли это ему на самом деле. И инстинктивно положил руку на плечо Рона, чтобы остановить то, что он собирался сделать.

Малфои ушли, а Гермиона повернулась к Рите Скитер.

— Надеюсь, вы довольны? — спросила она вежливее, чем Гарри мог себе представить.

— О, да. Да, очень. Фотография к статье? — спросила другая женщина, ее голос был радостным и жадным.

— Да, конечно. С Гарри и Роном?

— Это было бы великолепно, — просияла отвратительная женщина. — Просто великолепно. Бозо?

— Вы не возражаете? — спросила Гермиона, и Гарри тупо покачал головой. — У нас с ней есть… соглашение. Я объясню позже.

Она, казалось, говорила это уже слишком часто, но Гарри изобразил на лице свою лучшую спасительную улыбку, и они встали у входа в зал суда. Счастливое трио.

— Супер, супер! Удачи вам, Мисс Грейнджер Дирборн.

— Скоро у меня будет для тебя кое-что еще, Рита.

Блондинка ушла с довольным видом.

— Мне очень жаль, что так вышло. Я должна была как-то заставить ее согласиться не помещать меня в ту ужасную книгу, которую она написала об Альбусе. Она выследила меня, что не удивительно, поэтому я предложила ей сделку. Конечно, это пойдет мне на пользу, потому что сегодня она будет писать именно то, что я ей сказала. Но ей на это все равно, ведь она получила сенсацию. У Пророка будет специальный вечерний выпуск с этой историей.

— Я удивился, почему тебя нет в книге, — солгал Гарри, на самом деле не думая об этом вообще. — Ты действительно знала моих родителей?

— Да, Гарри. Я подумала, что ты захочешь услышать о них, когда я увижу тебя снова. Поэтому я постаралась встретиться с ними. У меня есть Омут, полный воспоминаний, которые я собрала для тебя.

— Спасибо, — хрипло сказал он.

— Сегодня я довольно бесстыдно использовала все в свою пользу, но мне не терпится разобраться с судебной системой. Я имею в виду, что написала большую часть этих вопросов. Как жаль. В любом случае, я умираю с голоду, а вы? Могу я пригласить вас на ужин? Я заказала столик в The Ivy — подальше от любопытных глаз в нашем мире.

— Да, — ответил Рон, внезапно приободрившись. — Я умираю с голоду, раз уж ты об этом заговорила.

— О, Рон, — довольно мило сказала Гермиона, — ты совсем не изменился.

А затем она аппарировала их прямо из Министерства, проходя через анти-апарационные чары, как будто они для нее ничто.

Комментарий к В суматохе

Комментарий от автора к этой части. Она надеется, что это подогревает интерес к истории. Ведь в главе прозвучали намеки на то, что должно произойти. Но ее совет, не предполагать ничего. Это не финал. И все не так, каким кажется. Ведь не факт, что Гермиона рассказала все или сказала правду)

Также, она отмечает некоторые моменты, о которых спрашивают в комментариях. Например, шрама грязнокровки в ее истории не существует. Так как это не книжный канон, а факт из фильмов, а также постоянно используемый факт в фанфиках. Здесь его нет. Как и того, что старосты могут отнимать баллы у факультетов.

Комментарий от переводчика: каждый фанфик я воспринимаю как отдельную историю по мотивам вселенной ГП. Поэтому не связываю их с книжным или каноном из фильмов. Стоит это помнить.

========== Поездка домой на Рождество ==========

Так, быстро и на вечные времена, у них установилась душевная близость?

«По эту сторону рая». Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Вернувшись в свою комнату после вечеринки в «Клубе Слизней», Гермиона обнаружила, что ее ждет призрак Елены Когтевран.

Было уже далеко за полночь — не самое подходящее время для визита. И, кроме того, она устала, немного пьяна иочень расстроена собственными желаниями. Но она сделала над собой героическое усилие, чтобы взять себя в руки.

— Добрый вечер, — сказала Елена с легким сарказмом, как будто Гермиона опоздала на ее встречу.

— Привет, — ответила Гермиона, опускаясь на диван и снимая туфли. Она вздохнула от облегчения, ноги болели, несмотря на амортизирующие чары. — Я искала тебя.

— Я знаю, — ответила призрак своим мягким шепотом. — Я… не была готова поделиться с тобой своей историей. Но теперь я думаю, что, возможно, смогу тебе кое-что рассказать.

И вот Гермиона сидела и слушала трагическую историю давно умершей девушки, суть которой Гарри уже рассказывал ей.

— Помоги мне покинуть это место, — наконец сказала Елена. Гермионе показалось странным, что она умерла в Албании. Но почему она здесь?

— Почему ты здесь? А ты не можешь просто отправиться куда-нибудь еще?

— Я последняя наследница Когтеврана, — сказала Елена. — Единственный ребенок моей матери. Когда я решила не идти дальше, движимая злобой к ней, я осталась, как призрак, вернувшийся в то самое место, откуда бежала. Она уже ждала меня. А я решила наказать ее за то, что она послала ко мне этого ужасного человека, отказав ей в примирении, которого она так желала. Тогда я еще не знала, что сама обречена на наказание. Я наследница своего дома. Последняя. Это связывает меня с Хогвартсом.

Она поплыла вверх и повернулась лицом к окну.

— Он сам решил приехать сюда. Он утверждает, что это искупление за то, что он сделал. Но я думаю, это потому что он последует за мной даже в смерти, — сказала она с отвращением. — Мы оба здесь, и его присутствие преследует меня уже тысячу лет. Он не уйдет, а я просто не могу.

Гермиона вдруг почувствовала себя совершенно трезвой.

— Как это работает? Часть про наследницу? — спросила она.

— Я была ее единственным ребенком, наследницей ее владений, ее тайн и власти. Моя мать и ее товарищи связали свою магию с замком. Подробностей я не знаю. Все, что я знаю, это то, что я заперта здесь против своей воли, даже посмертно. Для того чтобы направлять и помогать тем, кто живет в доме моей материи. Чтобы в Хогвартсе всегда был наследник Когтеврана.

Ей хотелось многое сказать, но ничего не выходило. Это была ужасная судьба, но последствия для других наследников были также неприятными.

— Спасибо, что рассказала мне свою историю. Я проведу кое-какие исследования во время каникул и посмотрю, что смогу выяснить, — сказала ей Гермиона после минутного раздумья. Она подавила зевок. — Мне очень жаль. Уже очень поздно.

— Ты найдешь способ освободить меня. Я верю в это, так и должно быть. Спокойной ночи, дочь Елены, и пусть твои рождественские каникулы пройдут весело, а Новый год принесет благословения.

— И вам тоже, Леди.

Гермиона спала неспокойно, рассказ Елены все еще покалывал в ее сознании. Она проснулась через несколько часов со слезами на глазах и сухостью во рту. Рассвета и близко не намечалось: небо все еще было темным и зловещим, а заснеженная земля отражала свет.

Она развела огонь в камине и достала тонкий томик из стопки книг, которые не убрала с полки. Четыре Квартета. Непонятно, как недавно вышедший сборник магловских стихотворений попал в маленький книжный магазинчик Хогсмида. Но воспоминание о том, как их любила мать, заставило ее выбрать именно эту книгу. Она прочла уже около четверти книг, которые купила в начале семестра, но не эту. На самом деле, она никогда раньше не читала ни одной из его работ. Одиннадцать лет не считалось подходящим возрастом для Томаса Элиота, а она никогда особенно не интересовалась поэзией.

Раньше ей слишком многое нужно было узнать о новом мире. Но теперь, когда ей не нужно доказывать свою правоту и постоянно хочется убежать от собственных мыслей, она поняла, что полюбила литературу. Ее родители, благоразумные дантисты, всегда любили читать романы и ходить в театр. Но она думала, что это то, от чего можно отказаться, когда в ее реальной жизни появились фантастические приключения.

Слова тут же прыгали на нее со страниц, обжигая кожу, мозг и заставляя мысли нестись быстрее.

Настоящее и прошедшее,

Вероятно, наступят в будущем,

Как будущее наступало в прошедшем.

Если время всегда настоящее,

Значит, время не отпускает.

Она продолжала читать, жадно впитывая слова. Он знал, подумала она. Этот человек все понимал.

Чтение стихов захватили ее, и она прочла весь сборник, во всех четырех частях.

Мы не должны останавливаться в своих поисках

И в конце их мы прибудем в то же место,

Откуда начали, и впервые

Познаем его по-настоящему.

Это было похоже на момент наставления, в котором она больше всего нуждалась. Но также было ужасным напоминанием о том, что в ее поисках не было никакого «мы». Она будет одна. Как ей разделить себя, свою жизнь, когда ее цель — вернуться туда, откуда она начала?

Любой, кого она возьмет с собой, потеряет полжизни, это как путешествие вперед к предыдущему существованию.

Она одевалась, сожалея о парне с мягкими карими глазами, чье сердце она собиралась ранить из-за эгоистичного чувства страха.

Бедный Маркус, подумала она. Какой жестокой она была, ища утешения в его объятиях, когда ей нечего было ему предложить, кроме целой жизни поисков, обучения и ожидания. Скрывая свое истинное «я» под маской ради всеобщей безопасности.

— Прости, — сказала она ему, глядя на озеро, когда солнце на рассвете освещало воду, и сверкал снег. — Я не могу быть той, кем ты хочешь меня видеть.

— Мне тоже жаль, Гермиона, — с горечью сказал Маркус. — Это из-за него?

— Нет, — ответила она. — Нет. Из-за меня. Я никогда не успокоюсь. Я хочу исследовать мир, увидеть все его чудеса и продолжать учиться. А ты хочешь жить, любить и иметь дом. У меня есть дом, и я не хочу другого. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что я освобождаю тебя.

Он ушел, и она отпустила его, с тяжестью на сердце из-за правды.

В конечном счете, это было по-доброму. И это было правдой.

Позже она нашла свободное купе в поезде, позволив Маркусу найти утешение в компании их общих друзей. Нелепо, что ей пришлось ехать на поезде, вместо того чтобы отправиться домой вместе с Сердиком, но профессор Диппет настоял.

К Гермионе и так относились по-особенному, сказал он, и это было не просто школьное правило, это был закон. Все студенты должны были путешествовать на Хогвартс-экспрессе. Сердик, скорее всего, насладится неторопливым обедом с Дамблдором перед тем, как аппарировать в Лондон, с ревностью подумала она.

София поймала ее перед посадкой, поцеловала и сказала: «Скоро увидимся, на Новый год, если не раньше. Обещаешь, что придешь?».

— Да, — ответила Гермиона. — Я буду там. Обещаю. Я напишу тебе, и мы выберем день для покупки подарков.

— Идеально. Прощай, дорогая, и не беспокойся о Маркусе.

Но купе Гермионы пустовало недолго. Маленький рыжеволосый мальчик, который присоединился к ней по дороге в Хогвартс, заглянул внутрь и вошел с широкой улыбкой. Она виделась с Генри несколько раз за семестр, и ей было приятно увидеть вновь ясноглазого парня, хотя уже и не такого маленького. И гораздо более уверенного в себе, чем в сентябре.

Генри рассказал ей обо всем, что узнал, и о друзьях, которых завел. Не все было таким интересным, но она уже подзабыла, каким он был болтуном. И с трудом удерживалась, чтобы не поддаться такому же восторгу. У нее разболелась голова. Какая ирония судьбы, подумала она, что ее путешествие в замок и обратно было таким похожим. И в то же время она чувствовала себя совсем другой.

Генри оставался, пока дверь снова не открылась, заставив его поднять глаза и ахнуть. Он вскочил на ноги.

— Я … Я должен вернуться к своим друзьям. Увидимся позже, Гермиона. Желаю тебе чудесного Рождества.

Конечно, это был Том Риддл. А присутствие старосты автоматически наводило ужас на первокурсников.

— И тебе тоже, Генри. Пришли мне письмо, если ты все еще не разберешься с Трансфигурацией. Я подумаю, чем смогу помочь.

— О, спасибо. Я напишу, — ответил он, и с пылающими щеками выскочил из купе, нырнув под руку довольно забавно выглядевшего Риддла.

— Твой друг? — сказал Том, опускаясь на сиденье напротив.

— Вообще-то да, — отрезала она.

Он невинно поднял руки.

— Я должен сказать тебе, что он один из пуффендуйцев, так что, вероятно, не стоит твоего времени.

Она пристально посмотрела на него, и он улыбнулся в ответ.

— Не с соседями по факультету? — спросил он, указывая на пустое место, и она подняла бровь.

— Ясно, что нет.

— Я имел в виду, — сердито сказал он, — почему ты не со своими друзьями?

— Я могла бы задать тебе тот же вопрос.

— Гермиона, — теперь в его голосе звучало раздражение, — ты знаешь, о чем я спрашиваю.

Она сдалась. Так было легче, и она устала.

— Я порвала с Маркусом, — объяснила она, решительно не глядя на парня напротив. — Мне показалось вежливым не навязывать сейчас им мое присутствие.

Он ничего не ответил, только испустил вздох, который мог означать что угодно. Но поскольку она специально не смотрела на него, то не могла увидеть ту вспышку эмоций, которую она уже научилась замечать.

— Ты выглядишь усталой, — сказал он, наконец.

— Мило.

— Почему сегодня утром с тобой так трудно? Хочешь антипохмельного зелья?

На самом деле, да, именно этого она и хотела. А еще она умирала с голоду. После разговора с Маркусом завтрак показался ей на редкость неаппетитным.

Но она не хотела помощи от него!

— Я в порядке, спасибо, Том.

Он закатил глаза, и она заметила, какой он уставший. В его темных глазах горело что-то, чего она никогда раньше не видела. Что-то неосторожное и великолепное, и когда он пробормотал что-то об упрямых ведьмах, вытащил из кармана полупустую бутылку и предложил ей, она приняла ее.

Ее внутренний голос Гарри кричал ей, чтобы она не была такой сумасшедшей. «Тебя здесь нет», — твердо сказала она и выпила.

Она почти сразу почувствовала себя лучше.

— Чертов огневиски, — сказала она. — Спасибо.

Благодарить его было трудно. Эти слова казались ей горьким предательством, но потом он улыбнулся, и в этом было что-то настолько искреннее, что она не смогла не улыбнуться в ответ.

— Что читаешь? — спросила она, цепляясь за безопасную тему. С собой у него была только маленькая книжечка. Она выглядела странно знакомой и все же, определенно, не была волшебной. К ее удивлению, он покраснел.

— А, помнишь, как ты заснула, когда мы присматривали за нашим Оборотным зельем?

— Да…

Отчетливо. Она была в ужасе.

Как далеко они продвинулись с тех пор, подумала Гермиона. Каким бы ни был этот парень, она подозревала, что засыпая перед ним сейчас, почувствует только неловкость. Это было неприятное осознание, но она отмахнулась. Ее слишком интересовало, почему он впервые за долгое время выглядел смущенным.

— Что ж, я видел, как ты вытаскиваешь вещи из своей сумки в библиотеке, и я был в шоке. Мне стало… любопытно. И ты была мне интересна, как ты прекрасно знаешь, — добавил он, как будто все уже звучало не совсем жутко.

Не то чтобы на этот раз это прозвучало жутко. Не так, как в тот момент, когда он затащил ее в пустой класс и сказал, что предупредил слизеринцев, потому что находил ее интересной.

— Ну, как бы то ни было, я заглянул в твою сумку, кстати, очень хорошие чары незримого расширения. Говорят, с кожей работать труднее. И я сделал копию твоей книги.

— Да, люди обычно добавляют укрепляющее заклинание, но это делает предмет хрупким, ты должен… подожди, что? Какой книги?

— Потерянный рай, — пробормотал он.

— Мою магловскую книгу? Ты читаешь одну из моих магловских книг? — спросила она ошеломленно.

— Очевидно, — отрезал он, а она пожалела о своей вспышке. Она и забыла, насколько он мог защищаться.

— Я не это имела в виду. Я просто удивилась. У тебя, кажется, так мало… времени на них. Как и у большинства волшебников.

— У большинства волшебников не так много причин ненавидеть их, как у меня. Видела бы ты, что они сделали с Лондоном. Но, похоже, не все из них совершенно безнадежны.

— И что ты думаешь? — она была очарована. Том Риддл, читающий магловские стихи о Боге, Адаме, Еве и… Сатане. Неудивительно, что он вцепился в нее, как в спасательный круг.

— Я думаю, что это был действительно жестокий бог, который запрещал бы кому-то искать знания. Это… ловушка, причем бессовестная. Небеса для тебя слишком высоки, чтобы знать, что там происходит. Будь скромно мудр; думай только о том, что касается тебя и твоего существа; не мечтай о других мирах, о том, какие там существа и так далее. Невыносимо.

Она проделала героическое усилие, чтобы не впечатляться его способностью отматывать и запоминать куски текста.

— Я… думала точно так же, — сказала она, нахмурившись. — Это бессовестно. Казалось, что мы должны были не любить Бога. Но все, что я читала или слышала о Милтоне, указывало на то, что он был очень набожным человеком.

— Сатана… любит Еву? — спросил он, и в его голосе было что-то такое, чего она не могла понять.

— Любит ли? Не думаю. Он… завидует ей. Но … не в том смысле, что ревнует, а в том, что зависть и симпатия очень связаны, не так ли? Поэтому он чувствует эту связь с Адамом и Евой, с их невинностью и добротой. Я имею в виду, что мы, очевидно, настроены на него как на структурного героя. И мы чувствуем к нему огромную симпатию, но он просто… он не дотягивает. И, к тому же, слишком горд, чтобы раскаяться и вернуться к добру.

Она задавалась вопросом, какой резонанс могут иметь такие слова для его собственного будущего: «О, тогда, наконец, смилуйся: неужели не осталось места для покаяния, не осталось места для прощения? Не осталось никого, кроме покорности; и это слово презрение запрещает мне и моему страху позора среди духов внизу, которых я соблазнил».

— Типичное предупреждение против амбиций, — сердито сказал Том. — И кое-что еще… Я не думаю, что все, что говорит Сатана, так плохо, как «Он только для Бога, а Она для Бога в нем».

Он никогда не должен был выглядеть таким привлекательным, подумала она. Или удивлять ее еще больше. Он не должен был быть таким. Он должен был мучить первокурсников, контролировать миньонов и плести заговоры, а не сидеть и обсуждать, какой ужасной может быть антифеминистская магловская религиозная доктрина, в особенности, что она интерпретируется в поэзии.

— Я… Это я тоже ненавидела. Но, и я не эксперт. Я имею в виду, разве это не то, во что тогда верили маглы?

— Да, все это есть в Библии, — задумчиво сказал он. — Хотя я как-то указал на это сестре в приюте во время изучения Библии. Она была… недовольна.

— Ты изучал Библию? — спросила она с любопытством. Еще одна неожиданная грань его характера.

— Два раза в день, а затем в Церкви и Воскресной школе. В приюте были монахини, которые делали то, что они называли божьей работой, но нам так не казалось. Они считали меня маленькой мерзостью.

Его лицо потемнело от ненависти, и она задалась вопросом, что они делали с мальчиком, обладающим магией. Ее собственные, в основном добрые, учителя изо всех сил пытались примирить странные инциденты с чрезвычайно хорошо воспитанным и прилежным ребенком. Тем не менее, они никогда не наказывали ее за это, как и ее родители. Не физически. Конечно, ее отчитали, как и любого ребенка в магловском мире, владеющего магией. Она задумалась, как бы ее стихийные выбросы магии отреагировали на настоящее наказание, совершенное взрослым. Заставило бы девочку, пытающуюся украсть ее обед, обжечь пальцы. Или заставило бы зубы Камиллы Арнольд вырасти такими же, как у нее, когда ей уже надоела жестокость девочки.

В ее время в газетах писали о жестоком обращении с детьми в детских домах в 1920-е и 1930-е годы. Всевозможные ужасные истории, непостижимая жестокость к самым беззащитным детям…

А потом, совершенно не задумываясь, она наклонилась и обняла его. Мгновение спустя они оба напряглись в шоке от того, что она сделала, но было уже слишком поздно.

— Прости, — пробормотала она, ее лицо горело, когда она отстранилась. — Я просто… это не похоже на то место, где должен расти ребенок.

Ей точно не следовало танцевать с ним.

Он кивнул, и неловкость стала невыносимой. Она посмотрела на свои руки. Глупая-глупая-глупая. Он же Волдеморт! Ни Гарри, ни Живоглот. Он зло, Гермиона. Ты не можешь просто обнимать его и жалеть. А плохое воспитание — не оправдание!

— Все в порядке… хм… — он запнулся, как будто она полностью вырвала его с корнем мгновением случайной доброты. А она ничего не могла с этим поделать. Не могла задуматься о том, обнимал ли его кто-нибудь, когда он был ребенком. Если к нему вообще были когда-нибудь добры раньше.

Но он снова замкнулся в себе, и она почувствовала огромное облегчение, когда кто-то постучал в дверь.

— Что-нибудь из тележки, дорогие? — спросила старуха, и Гермиона с благодарностью вскочила на ноги.

— О да, пожалуйста. Можно мне два, нет, четыре шоколадных котелка и два тыквенных пирожка. И еще две бутылки тыквенной шипучки.

Она заплатила за еду и молча протянула ему половину. Он нахмурился, пробормотал слова благодарности, и некоторое время они ели молча. Пока снег не исчез с горизонта, горы не превратились в серо-зеленые холмы, ведущие к городам, а затем — в пустоши и поля, с голыми от зимы деревьями.

— Почему ты такая? — спросил он, когда они выехали из Йорка.

— Какая такая? — спросила она озадаченно.

— Ты… добрая, — осторожно произнес он, словно пробуя это слово на вкус в первый раз. Как будто это было слово, которое он никогда раньше не произносил.

— Почему я добрая? Я не совсем понимаю.

— Я никогда не встречал никого, кто делал бы что-либо без личной выгоды, кроме тебя… Ты, кажется, даже не задумываешься об этом. Ты просто такая есть. Я видел, как ты помогаешь младшим ученикам, даже когда думаешь, что тебя никто не видит. Ты чувствуешь … что-то к моему положению, но не жалость. И все же… Что ты пытаешься найти?

— Я ничего не ищу. Я просто не… Я имею в виду, я думаю, лучше спросить: «Никого? Серьезно? Как такое возможно?».

— Забудь, — пробормотал он, вытаскивая из сумки еще одну книгу. На этот раз учебник.

Когда уже виднелся Кингс-Кросс, и наступила темнота, Гермиона снова нарушила молчание.

— Ты действительно приедешь в Уэльс? — спросила она, потому что это не давало ей покоя. И хотя они оба избегали упоминать о прошлой ночи, словно по молчаливому согласию, ей действительно нужно было знать.

Если он на самом деле, сюрреалистически, собирался навестить ее, то ей нужно было ко многому подготовиться. Она была не настолько глупа, чтобы думать, что он не станет вынюхивать секреты, которые чувствовал в ней.

Он закрыл книгу и внимательно посмотрел на нее.

— Тебе это не нравится, — заявил он.

Она смутилась, поймав себя на необходимости быть вежливой.

— Нет, дело не в этом. Просто у меня никогда раньше не было школьных друзей, которые могли бы остановиться у меня дома.

И это была не совсем ложь, потому что Гарри и Рон никогда не приезжали к ней. На самом деле, они никогда не проявляли интереса к ее жизни. Потому что, в конце концов, Нора была интереснее, чем дом ее родителей в Айлингтоне. А она потратила большую часть жизни, проводя время дома или в школе.

Он, казалось, поверил ей, потому что его лицо снова немного расслабилось.

— У меня дела в Уэльсе, так что да, я принимаю приглашение твоего отца. Сразу после Рождества, перед тем как отправиться на вечеринку к Малфою.

— О, ты тоже поедешь туда на Новый год? — спросила она, не подумав.

— Да. Это было бы… удобно, я могу сопроводить тебя туда?

Гермиона в ужасе прикусила губу. Это был поворот событий, который она, честно говоря, никогда не могла себе представить. Даже после дозы сильнейшего ментального зелья волшебников Уизли (доступного только для совершеннолетних). Или если бы она выпила двухлитровый огневиски.

Он хочет быть ее кавалером? Это было просто абсурдно.

С другой стороны, она действительно не хотела появляться на вечеринке в Малфой-мэноре одна. София, конечно, будет там, и еще несколько ее друзей. Но отказываться без причин было бы невежливо, а у нее их не было.

— Да, — сказала она, — думаю, получится. Мы можем взять экипаж моего отца. Это… Не знаю почему, но аппарировать на вечеринку считается неприличным. Я думаю, что на самом деле это просто для того, чтобы людей не расщепило по дороге домой. А приглашения с портключами бывают только в один конец. Так что…

— Ты тараторишь, — удивленно сказал он.

— Ох, заткнись.

— Я никогда не видел, чтобы ты так быстро болтала. Я заставляю тебя нервничать, Гермиона?

— Том, прекрати. Я собираюсь читать свою книгу.

— Да, «Тридцать шесть правил для нумеролога среднего уровня» действительно выглядят захватывающе, и совсем не ниже твоего уровня.

— Сарказм — низшая форма остроумия, — возразила она, радуясь возвращению на знакомую почву.

— Весьма забавно слышать это от тебя.

Она ухмыльнулась.

— К твоему сведению, я пересматриваю все к ТРИТОНам.

— Ты пересматриваешь? Сейчас декабрь! И ты можешь пройти экзамен хоть завтра, даже не моргнув глазом. Зачем ты пересматриваешь?

— Ты действительно так думаешь? — довольно спросила она.

В ответ он закатил глаза.

— Я не собираюсь потакать твоему самолюбию. Ты же знаешь, что ты очень умная. Почти такая же умная, как я.

— Почти! За последний месяц я победила тебя в трех тестах и двух эссе.

— Тот факт, что ты дорожишь этими маленькими мгновениями, говорит все, что мне нужно знать.

Она фыркнула, но, в конце концов, это была правда. И разве не поэтому она сидела здесь, удовлетворенно разговаривая с ним? Потому что она никогда, никогда еще не встречала никого умнее своего возраста. Это было опьяняюще и удивительно. И он не заставлял ее чувствовать себя смешной из-за того, что она была так очарована знаниями. Не заставлял ее чувствовать себя фриком.

— Дождись, когда я побью тебя на дуэли, — прошипела она.

— Я с нетерпением жду нашей дуэли, Гермиона, — сказал он, и глаза его сверкнули диким огнем, который одновременно пугал и соблазнял ее. — Мы почти на месте. Я лучше пойду переоденусь.

— Куда ты собираешься после прибытия?

— В дом моего отца, я же говорил. Я аппарирую туда со станции. Это странно — я никогда раньше не уезжал из Хогвартса на Рождество.

При этом воспоминании он выглядел немного грустным.

— Том, не проводи слишком много времени в одиночестве. Это нездорово. Сходи в паб, познакомься с маглами. Я не думаю, что все они будут так плохи, как ты думаешь.

— Идет война, Гермиона. Если я выйду, маглы спросят, почему я не сражаюсь за свою страну, назовут меня трусом и вручат мне белые перья*. Я не выгляжу как школьник.

Это заставило ее на мгновение замолчать. Она никогда не задумывалась об этом, правда.

— Они попросят тебя сражаться?

— Они… прислали мне письмо. Для моей «Национальной службы». Мне скоро исполнится восемнадцать, но, поскольку я все еще учусь в школе, до лета я не имею права.

— Но ты же не собираешься этого делать?

На самом деле, война к тому времени закончится, насколько она знала. Не будет «Национальной службы», и многие солдаты союзников останутся за границей.

— Бороться за людей, которые… Нет, не буду. Это не моя страна. Это не имеет значения, я не часть их мира.

— Гипотетически говоря, — сказала она, ее мозг так привык к составлению планов, что решение пришло легко, — ты можешь наложить чары на свое имя, которые просто заставят их пропустить тебя, когда дело дойдет до чего-то официального. Тебе просто нужно проникнуть туда, где маглы держат первую копию записей, или это может даже сработать на свидетельстве о рождении — у маглов есть такие?

Ее лицо было воплощением невинности.

Его глаза на мгновение вспыхнули жаждой и восхищением.

— Да, оригинал. Какое заклинание ты бы порекомендовала? Гипотетически.

Она назвала два, которые могли бы сработать, и тут ей в голову пришла другая мысль.

— Но разве мы не договорились об этом с магловским премьер-министром? Я думала, что каждый новый премьер-министр имеет представление о нашем мире, когда вступает в должность.

— Думаю, он был бы более заинтересован в том, чтобы заставить волшебников сражаться за него, чем позволить нам избежать регистрации, не так ли?

Это было правдой.

Но они могли бы помочь, подумала она. И все же… это принесло бы больше вреда. Разве не нашлось бы столько же людей, которые могли бы сражаться за другую сторону? А это приведет к неисчислимому ущербу.

Нет. Было бы лучше, намного, чтобы волшебники держались подальше от магловских конфликтов.

— Черт возьми, — пробормотал он. — Мы в Лондоне. Я лучше переоденусь. Увидимся после Рождества.

— Желаю… Желаю тебе всего хорошего. Не проведи его один.

Он только хмуро посмотрел на нее, как будто она вела себя нелепо, а потом ушел.

Это было ее самое странное путешествие в Хогвартс-экспрессе на сегодняшний день. Даже визит дементоров не шел ни в какое сравнение. И все же она не могла вспомнить ни одной поездки, которая пролетела бы так быстро.

Когда через пять минут поезд подъехал к станции, она сунула в карман свой уменьшенный чемодан и взяла клетку Певенси (сова решила лететь в Уэльс самостоятельно). И не потрудившись переодеться, отправилась на поиски Сердика.

Комментарий к Поездка домой на Рождество

Справка к этой части, а именно к фразе про белое перо*. Это традиционный символ трусости в странах бывшей Британской империи и, в особенности, в Британской армии. Наиболее известной была практика вручения белых перьев мужчинам, не участвующим в военных кампаниях, как знак обвинения в трусости и социального порицания.

========== Семья ==========

Все во вселенной имеет ритм, все танцует.

Майя Анжелу

Декабрь в Уэльсе в тот год выдался серым и сырым. С деревьев капал нескончаемый дождь, а темное небо, казалось, почти не менялось. Поэтому, чтобы отогнать мрак после идеального, хотя, вероятно, волшебного, снега вокруг Хогвартса, Гермиона с головой ушла в подготовку к Рождеству.

Она украшала замок, получив полную свободу действий от Сердика и добровольную помощь от Кнопочки, домашнего эльфа. Гирлянды из листвы тиса, остролиста, плюща и даже омелы она собрала из окружавшего замок леса. Гирлянды они развесили по стенам, обвили ими перила, балюстрады и канделябры. Золотые ручейки из украшений оттеняли пышные вечнозеленые растения. Она выбрала красивую ель для зала, наполнила замок теплом с помощью огней. И теперь каждый темный уголок вибрировал крошечными золотыми огоньками и весельем.

И если она и плакала один или два раза, вспоминая Рождество из прошлого, то только ночью и в одиночестве.

На самом деле, они не собирались встречать Рождество в Уэльсе, и это было еще одним источником ее нервозности. Она встретится со своей семьей. Раньше это было абстрактной идеей: она знала, что проведет с ними каникулы, но теперь пришло время, и, кроме того, теперь это не было ложью. Она на самом деле стала их родственницей, хотя и очень поздно удочеренной, но перспектива встречи ее ужасала.

Дирборн,

Мне надо быть в Уэльсе с 28-го, в долине и окрестностях Южного Уэльса. Я выеду из Чешира, когда вы будете уже на пути сюда. Подойдет ли 27-е? Я вернусь и заберу тебя 31-го на нелепую вечеринку Малфоев.

Т.Р.

P.S. Ты уже приступила к выполнению задания профессора Вулф? Есть книга, которую я не могу здесь найти, но на которую ссылаются в трех других текстах — «Идеальные числа» Мальгрифа Гостхарда. Есть ли она у тебя?

Гермиона обыскала чердак, нашла старые игрушки и волшебные детские книжки, а по всему замку развесила таблички, создавая вид, что здесь недавно жил ребенок.

Она заново отделала свою красивую спальню в башне теплыми розовато-красными и мягкими серыми тонами, чтобы уравновесить темные панели и многостворчатые окна. Заполнила комнату книгами, картинами и поработала над созданием любящего дома.

Потому что скоро приедет Том Риддл. А он не должен заподозрить, что она не росла в этом доме. Гермиона купила копии всех старых учебников, наборы для зельеварения для всех возрастов (все использованные), построила себе лабораторию зельеварения. Хорошо подготовилась, чтобы ничего не забыть, что фактически могло выдать ее.

Риддл,

Да, так будет хорошо. Ты приедешь на поезде? Если сообщишь мне время, я встречу тебя на станции в Бреконе. К счастью, мне сказали, что маглы не считают использование экипажа странным из-за войны, ведь что-то под названием бензин было нормировано.

Я бы очень хотела магловскую машину, они кажутся эффективными.

Во всяком случае, да, у меня есть книга. Вернее, у моего отца, и ты определенно захочешь ее прочитать. Я передам тебе ее, когда ты приедешь.

Г.Д.

P.S. Итак, Чешир? Там ты остановился?

Она часами сидела с Сердиком, изучая и пересматривая историю своей семьи, подробности его работ, прослушала сотни анекдотов о его детстве и прошлом, и она…

Она была готова.

Она была Гермионой Грейнджер, девушкой, которая собрала библиотеку, чтобы сразиться с Темным Лордом, девушкой, которая сумела сохранить Гарри Поттера живым, несмотря ни на что. Она была экспертом в предугадывании всех возможных ситуаций.

Покупка подарков всегда была для Гермионы трудной задачей. Как и во всем остальном, это было тем, в чем можно потерпеть неудачу: можно купить что-то, что человек ненавидит, или уже имеет, или что-то скучное. С другой стороны, ты можешь сделать кому-то подарок, который принесет ему радость, напомнит о тебе и покажет, что ты чувствуешь по отношению к нему.

Выбрать подарок для Софии, Анчи и Альбуса было самой простой частью. Она подготовила для них подарки во время своих бурных приготовлений к визиту Тома Риддла после Рождества. Для Анчи купила флакон духов. Также Гермиона заказала знаменитого волшебника-портретиста, чтобы сфотографировать Софию и Абраксаса вместе. Фотография, относительно новое понятие в волшебном мире, получилась ужасно шикарной. И поскольку личных камер еще не изобрели, фотография все еще была недоступна для отдельных людей.

Для Альбуса она связала несколько пар толстых шерстяных носков (она никогда не забудет, как Гарри рассказывал ей об этом в детстве), а также нашла очень редкую книгу, которой, насколько она знала, у него не было. И два магловских романа, которые по ее мнению, ему понравятся. А еще она сама испекла для него лимонный торт.

За три дня до того, как они с Сердиком должны были отправиться в дом его брата, Гермиона отправилась за покупками вместе с Софией и Анчей. Они договорились встретиться в Дырявом котле и прогуляться по Косому переулку по пути в престижный торговый район вокруг Беленус-Роуд, чтобы поискать там новогодние наряды для Гермионы и Анчи. София, конечно же, выбрала все уже летом.

Это был такой девчачий день, которым Гермиона до этого редко наслаждалась. У нее было мало подруг, кроме Джинни и Луны в волшебном мире. И хотя у Джинни был отличный вкус, у нее не было так много денег, чтобы тратить их на какие-то легкомысленные вещи.

Однажды на каникулах после второго курса она пыталась встретиться с Парвати и Лавандой, но все прошло ужасно скучно, потому что они вдвоем были так близки друг к другу. Грустное приглашение, на самом деле и печать на том, что никогда не станет настоящей дружбой.

Гермиона аппарировала к Дырявому котлу чуть раньше назначенного, и грелась у костра. Странно было думать, что по другую сторону стены паба людей лишили всего: целые улицы разбомблены вплоть до щебня, нормированная еда и одежда, телеграммы с новостями о потерянных отцах, сыновьях и братьях. И в это же время с этой стороны, на их стороне, было Рождество, как и всегда.

Отогнав от себя сентиментальные мысли, она заметила Софию, подошла и обняла подругу.

— Мы в одинаковом! — воскликнула София, поглаживая голубовато-серую бархатную мантию Гермионы.

— Какой ужас, — поддразнивала ее Гермиона. — Тебе надо пойти домой и переодеться.

София рассмеялась. Она выглядела сверкающей, ее серые глаза наполнены смехом, темно-русые волосы красиво уложены, в ушах поблескивали жемчужины.

— Ты можешь переодеться, — сказала София, взмахнув палочкой и превращая мантию Гермионы цвета фуксии.

— Прекрасно, — сказала Анча, подходя к ним сзади, и тут же захихикала. — Вообще-то, я думаю, такой цвет больше подойдет для лета. Как насчет…

На этот раз — в лимонно-зеленый. На что Гермиона в ответ мягко взмахнула палочкой, от чего брови подруг подлетели наверх.

— Мы сдаемся! — сказала Анча, задыхаясь от смеха.

— Фините, — скомандовала Гермиона и обняла подругу.

— Куда пойдем в первую очередь?

Ей было весело. Глупое, дружелюбное, беззаботное веселье, которого ей так не хватало. И если она иногда видела что-то и думала о том, что Гарри это понравится или что это будет идеально для Джинни, то научилась не позволять таким мыслям взять верх. Но все равно купила их — в конце концов, она сохранит подарки, и в этом не было ничего плохого.

У нее получилось найти подходящие подарки для своей пока еще неизвестной семьи и остальных друзей из Хогвартса, а также коллекцию вещей, включая красивую новую трубку для Сердика.

Они пообедали в ресторане в самом дальнем конце магического торгового района, и, покончив с едой, Гермиона подняла вопрос, который ее беспокоил.

— Как вы думаете, может, мне купить что-то для Маркуса? — спросила она. — Или это будет неуместно?

— Сложно, — сказала Анча. — Скорее всего, не стоит.

— А я думаю, что надо, — ответила София. — Просто пришли это в качестве заключения мира. Но что-то небольшое. Книгу или несколько вкусных конфет.

И совершенно случайно, когда они оказались в старом книжном магазине, заполненном редкими томами, которые она никогда раньше не могла себе позволить, Гермиона увидела книгу об основателях.

Она открыла ее, ей было интересно узнать, есть ли здесь какие-нибудь истории, которые она слышала от мистера Олливандера. И хотя она этого не нашла, но книга была прекрасной, художественная и довольно милая, наполненная подробностями о сложной магии замка и анекдотами о жизни четырех основателей.

Тому бы это понравилось, подумала она и заколебалась.

Откровенно говоря, было глупо покупать ему что-то, когда она всю прошлую неделю пыталась придумать, как подорвать его интерес к ней. И все же…

И все же она не могла не задуматься, а много ли у него было рождественских подарков. Она представила умного, одинокого парня в пустом доме, где умерла его единственная семья, и почувствовала неприятный укол жалости и понимания, ведь никто не должен быть один на Рождество.

Она купила книгу.

— Интересно, для кого это, — тихо подметила София. Гермиона проигнорировала ее.

Она всегда могла оставить ее себе.

— Вот это, — кивнула Анча. — Определенно, определенно это.

— Я предпочла бы серебряное, — возразила София.

— Ты просто не любишь гриффиндорцев. Она потрясающе выглядит в красном.

Платье было сшито очень модно: грудь, инкрустированная драгоценными камнями, затянутая талия и воздушные полупрозрачные рукава, которые доходили до пола. И оно было красным, красным и красивым.

— Соглашусь с Анчей, — сказала Гермиона, разглядывая себя в зеркале.

Вот это, согласилось зеркало.

— Хотите, чтобы его отправили к вам домой, мисс Дирборн? — спросила ассистентка, помогая Гермионе расстегнуть платье.

— Большое спасибо. В замок Бронлис, пожалуйста.

«Так ли жили чистокровные девушки в ее время?» — удивилась Гермиона. Если так, то, возможно, их высокомерие было более чем понятно. Взрослеть с такими нормами, совершенно точно ограничит твое мировоззрение.

В половине магазинов, где они побывали, сразу узнавали Софию или Анчу, а когда упоминалась ее собственная фамилия, то к ней бросались на помощь. Почти так же, как начали делать в ее время. Но тогда она это заслужила.

Сила имени, предположила она. Ей было неудобно, хотя и выгодно.

— У меня есть еще одна проблема, — сказала она, когда они покинули магазин платьев. — Что мне купить для Клэр?

— Ты уверена, что это она над тобой подшутила? — спросила Анча, нахмурившись.

— Навозную бомбу? — в то же время предложила София.

— Да, я почти уверена. Но я хочу быть благоразумна. Соблюдать приличия и все такое. Если это была она, то это отвратительно, и я отомщу, но в свое время, понимаешь?

— Ты определенно попала не на тот факультет, — радостно сказала София.

— Кто бы говорил, — игриво сказала Гермиона. — Подозреваю, что вы обе. Хитрые слизеринки прячутся на Когтевране, чтобы никто не догадался… Не думайте, что вы смогли бы меня одурачить.

— Увидимся в канун Нового года, — сказала Гермиона, целуя Анчу на прощание. София возвращалась в Уэльс вместе с ней, а Анча должна была навестить свою ужасную двоюродную бабушку.

— Если я еще буду целой и невредимой, — мрачно сказала Анча. — Она любит предоставлять нам всем несколько раундов проклятий перед ужином, чтобы проверить, насколько они круты… И говорит, что это полезно для организма, честно говоря, она такая старая карга.

— Когда семья моей тети, семья Маркуса, приезжает погостить, отец заставляет нас драться на дуэли за ужином, а проигравший не может пользоваться магией до конца дня и получает прозвище «магл». А Селвины всегда должны побеждать Блишвиков.

— Серьезно? — спросила потрясенная Гермиона. — Это ужасно.

София пожала плечами.

— Очевидно, это «формирование характера».

Даже после девяти лет в волшебном мире, его легкомысленная жестокость все еще могла шокировать Гермиону.

Яркое напоминание о том, что магия — и последующая способность исправить или отменить большую часть вреда, причиненного зельем или заклинанием, — сделала мир более жестоким.

Это заставляло многих как Фред и Джордж веселиться на полную катушку.

— За все это я еще больше благодарна тому, что я единственный ребенок, который никогда не встречался со своими кузенами, — сказала она им.

— В вашей семье полно кровожадных гриффиндорцев, но я не думаю, что у вас такие же традиции.

— Что ж, это облегчение.

— Ну, — сказала София, когда они приземлились возле дома, — Здесь очень мило. Очень романтично, не правда ли? Со рвом и башней. Пожалуйста, скажи мне, что это моя комната?

— Не говори глупостей, — сказала Гермиона. — Очевидно, что это моя комната. Пойдем, я просто умираю с голоду. Я покажу тебе все окрестности после того, как поем. С тобой труднее аппарировать, чем ты выглядишь…

— Ведьма!

Дирборн,

Спасибо.

Чешир. И в самом деле, там мой дом. Нетрудно догадаться, но у меня есть твой адрес, так что мы квиты.

Т.Р.

Гермиона попрощалась с Софией утром 23-го. Они провели два чудесных дня, гуляя по холмам и вдоль реки, играя в карты, практикуясь в заклинаниях и дуэлях, катаясь на лошадях Сердика, заворачивая подарки и отправляя их через всю страну из крошечного Совиного почтового отделения в Бреконе. Они наслаждались обществом друг друга.

Но теперь пришло время познакомиться с ее семьей. Когда София ушла, Гермиона пошла в свою комнату, взяла дорожный чемодан, который собрала, и надела толстый зимний плащ.

Кадуган Дирборн жил в большом, слегка неуклюжем доме в Западном Сассексе, окруженном зелеными холмами, рядом протекал большой ручей, а из всех восьми труб поднимался дым. Это было абсолютно, по-английски — такие дома помещают на шоколадные коробки или открытки, и Гермиона полюбила его с первого взгляда.

Сердик довольно ловко посадил карету на лужайку, копыта Абраксанцев* вырвали траву от удара. И еще до того, как Гермиона выбралась из кареты, она услышала громкие голоса, восклицания и хриплый смех.

— Вы опоздали! — раздался голос, такой же стремительный и звонкий, как и голос Сердика. Она подняла глаза, чтобы увидеть более молодую,стройную, смеющуюся версию своего приемного отца. Те же густые темные волосы, теплые глаза, лицо и жизнь, прожитая за городом. Ее первое впечатление было очень похоже на впечатление от Сердика, но с кипящей жизненной энергией, ведь человек с виду больше предпочитал квиддич книгам.

— Совершенно точно нет, — сказал Сердик. — На самом деле, я уверен, что мы прибыли рано. Мы успели вовремя.

— Опоздали на двадцать лет, придурок. Так, давайте посмотрим на нее!

Гермиону обняли, осмотрели и объявили «гораздо красивее, чем я ожидал, дружок» и «совсем юная леди, как же мой брат тебя создал?».

А потом на лужайку высыпало еще людей, они отвели лошадей в конюшню, эльфы забрали их багаж, и ее представили, поцеловали и…

Внезапно она почувствовала себя одной из Уизли, окруженной теплом и гостеприимной семьей. Здесь были Кадуган, его жена Гестия, их сын Карадок. Брат Гестии — Фредди Маккиннон с женой и двумя детьми — один из них учился на втором курсе в Хогвартсе. Другая, Айрис, была ровесницей Гермионы. Сестра Гестии — Марлен Джонс, ее муж и трое детей.

— Пойдем, кузина, — сказал Карадок. — Я покажу тебе твою комнату.

Он больше всего напоминал ей Билла Уизли или, возможно, Сириуса, когда тот рассказывал о своей юности и его не преследовали печаль и сожаление. Карадок был непревзойденным гриффиндорцем: красивый, громкий, полный энергии, уверенный в себе. И она чувствовала себя…

Она чувствовала родство с ним, ей было также легко, как и с Гарри. И она не знала, было ли это результатом заклинания, которое сделало ее действительно частью этой семьи. Но она чувствовала свою принадлежность.

И с этой принадлежностью она почувствовала укол легкого сожаления, что не выросла в огромной волшебной семье, которая поддразнивала и понимала друг друга. Она всегда выделялась, всегда была другой. Но здесь Гермиона была просто еще одной темноволосой ведьмой, возможно, более тихой, чем Карадок и Айрис, которые были близки, как брат и сестра. Они засыпали ее ста сорока семью вопросами, пока показывали ей комнату.

— Я не могу поверить, что ты тайная дочь, ты выглядишь нормальной. Мы были просто очарованы. Мы думали, что ты, должно быть, сумасшедшая или отвратительная, или сквиб, или что-то в этом роде! — сказала Айрис.

— Не могу поверить, что ты на Когтевране, — печально произнес Карадок. — Но я вижу в тебе проблеск надежды… Слушай, не говори старикам, но у нас есть планы на вечер — у тебя есть магловская одежда?

— Да, я упаковала платье на всякий случай. Но зачем?

— Ну, мы решили пойти на танцы в магловском Лондоне, когда все уснут. Обычно я рассказывал им, но в прошлый раз, когда мы туда ездили, отец Айви устроил нам какую-то ужасную взбучку. Он беспокоится из-за бомб, но все будет в порядке, думаю, теперь они прекратили. Ты в деле?

— Да, — ответила Гермиона, внезапно усмехнувшись. У нее слишком давно не было приключений… — Я в деле.

— Отлично! Парень Айви — маглорожденный – если встретишься с ним и некоторыми его друзьями, они не знают о магии. И знаешь, будь осторожна.

Рядом с ними появился домовой эльф и сообщил, что обед готов.

— Оторвемся! — воскликнул Карадок, обнимая Гермиону за плечи. — Я ужасно проголодался.

Обед состоял из великолепных дымящихся грудок жареного цыпленка, великолепной подливки, гор хрустящего жареного картофеля и тыквенного пирога, галлонов вина и веселья. И Гермионе удалось съесть приличное количество блюд, несмотря на бесконечные вопросы, которые все задавали ей.

Потом они показали ей дом и сад, а потом снова была еда, чай и фруктовый пирог. После этого они играли в настольные игры и карты перед камином, а Гермиона и забыла нервничать. Она играла в прятки и смеялась, пока у нее не заболел живот. Сейчас она была счастлива.

Кадуган был аврором, как и его сын, и когда она упомянула, что является чемпионкой факультета, он очень разволновался и начал давать ей советы и дразнить Сердика.

— Значит, она унаследовала хорошие гены от меня, — сказал он старшему брату.

— Я научил тебя всему, что ты знаешь, — не согласился Сердик, и они ушли, подшучивая друг над другом, как будто снова были мальчишками. День прошел в счастливой атмосфере света от костра, тепла, хорошей еды и компании.

На самом деле, здесь было так ужасно весело, что Гермиона не могла не задуматься, что заставило Сердика отказаться от такого гостеприимного счастья. Он был таким эксцентричным, способным полностью уйти в себя даже в хорошей компании, если какая-то особая интеллектуальная проблема внезапно захватывала его.

Гермиона впервые осталась одна, когда ушла переодеваться к ужину, выбирая бархатные мантии, которые в таком теплом доме будут нуждаться в охлаждающих чарах. Когда она приводила в порядок волосы, в дверь постучали.

— Входите, — сказала она, и Карадок заглянул внутрь.

— Мне было скучно, — объяснил он. — Все так долго готовятся, это так глупо.

Она довольно улыбнулась.

— Как видишь, я почти закончила.

— Очень презентабельно. Бьюсь об заклад, все мальчишки гонялись за тобой в Хогвартсе — такой хорошенькой новенькой, как ты, — он подмигнул, и она вспомнила, как Альбус говорил ей, что у него была неплохая репутация в Хогвартсе.

— О нет, только один или двое.

Он развалился на шезлонге у окна и сделал приглашающий жест.

— Рассказывай, я люблю слушать сплетни о Хогвартсе.

— Что ж, — сказала она, не зная, как объяснить. — Я только недавно рассталась с одним — Маркусом Блишвиком. Он был очень мил, действительно очарователен, но немного… немного хотел остепениться.

— Блишвик — я знаю его старшего брата. Хорошая семья, немного скучноватая. Значит, в тебе есть странствующий дух? Ты точно Дирборн. Мне было интересно…

— Да, — честно ответила она. Раньше она этого не признавала, но теперь, когда она была в этом великом приключении в прошлом, мысль о том, чтобы осесть где-то слишком надолго, была одновременно непрактичной и странно тревожной. — Когда я покину Хогвартс, то постараюсь много путешествовать. Профессор Дамблдор любезно предложил отправить меня к некоторым своим знакомым по всему миру, чтобы я училась у них…

— Дамблдор? — удивленно спросил Карадок. — Должно быть ты особенная.

Она слегка покраснела, потому что это не было похоже на то, что он выбрал ее. Скорее она была навязана ему его будущим «я», но даже так…

— Полагаю, что да. Мне кажется, он немного одинок. Он был моим наставником с прошлого лета. Именно поэтому я, наконец, пошла в Хогвартс.

— А, в этом есть смысл. Бабуля Дирборн тоже верила в домашнее образование. Ну да, наверное, так оно и есть. Я рад, что ты наконец-то здесь, Гермиона. Странно, такое чувство, что я знаю тебя всю свою жизнь.

— То же самое, — призналась она. — Вообще-то я очень нервничала, но все были так добры.

— Почему мы не встречались раньше? Отец сказал, что таков Сердик, но я не видел его с трех лет, так что не знаю.

— Он такой и есть, правда. Он просто… Очень счастлив быть наедине со своими книгами и исследованиями. И это не отсутствие интереса к внешнему миру или то, что он не любит людей или что–то в этом роде. На самом деле ему нравятся хорошие вечеринки. Честно говоря, я не знаю. Он просто живет моментом. Иногда я спрашиваю себя, не случилось ли чего-нибудь в его прошлом, хотя на самом деле никогда не спрашивала.

— Ну что ж. Семья — забавная штука, — сказал он. — Давай спустимся вниз и выпьем. Я надеюсь, что ты унаследовала крепкий организм как у семьи, а также жажду приключений. И знаешь… волосы.

После ужина она, Айви и Карадок пожелали взрослым спокойной ночи, сказав, что они останутся и сыграют еще в карты. Примерно через полчаса они прокрались наверх и переоделись. Гермиона немного изменила свое единственное магловское платье, чтобы оно подходило к вечеру, и уложила волосы в стиле 1940-х, насколько она могла вспомнить, что видела по телевизору.

Поблагодарив себя за прихоть, побудившую ее взять с собой немного магловских денег, она преобразила маленькую сумочку и перчатки. Для пальто требовались чары шитья, которых она не знала, поэтому просто взяла свой плащ, надеясь, что он будет выглядеть просто немного эксцентрично.

Тихий двойной стук в дверь сообщил ей, что пора выходить.

Это было захватывающе. С тех пор как она попала в прошлое, ее так интересовала реальность военного Лондона, что желание увидеть, как происходит история, зудело в ней.

— Очень убедительно, — сказала Айви, разглядывая ее наряд, когда открыла дверь. — Молодец.

— Хорошо, мы аппарируем снаружи, — прошептал Карадок, выглядя удивительно строгим и красивым в магловской униформе, — Чтобы никого не разбудить. Давай. Айви, ты можешь встать рядом с нами? Или пойдем в «Дырявый» и возьмем такси?

— Я перенесу нас, — сказала она. — Я знаю одно местечко поблизости, откуда мы можем пойти.

Лондон был темнее, чем она когда-либо видела ночью. Вынужденное «затемнение» имитировало лунный свет, и это придавало городу жуткую, почти романтическую атмосферу.

Они приземлились на развалинах разбомбленного здания, и даже Гермиона, уроженка Лондона, не могла узнать этот район. Настолько он отличался от Лондона восьмидесятых и девяностых, который она так хорошо знала.

— Идем, сюда. Мы встречаемся с ними на Пикадилли, — Айви включила маленький фонарик, и Гермиона восхитилась ее предусмотрительностью.

Пока они шли, Гермиона с трепетом оглядывалась по сторонам: здания казались огромными темными монолитами, вытравленными на фоне сумрачного ночного неба; улицы напоминали каньоны, разные, пугающие и неестественные, как будто прогулка по лесу из камня и кирпича. Воздух был забит дымом и угольной пылью, он казался грязным и почти постапокалиптическим.

Их дыхание врезалось в морозный воздух, жесткий иней блестел на тротуарах.

— Куда мы идем? — прошептала она Айви, ее голос автоматически стал тихим при странном тусклом свете.

— В «Ритц», — прошептала Айви, — а потом, наверное, «Сохо» или танцевальный зал. Может быть, в Тоттенхэм, там должно быть круто.

После грязных разрушенных улиц, по которым они шли, «Ритц» выглядел потрясающе гламурно. Бледно-голубая вывеска была единственным признаком жизни внутри, пока они не оказались внутри бара. И вдруг здесь уже звучала музыка, огни и смех, группы чистых, одетых в форму важных мужчин по углам, элегантно одетые и высокомерные официанты и дымка сигаретного дыма. Айви поприветствовала ужасно красивого молодого человека за столом, три других офицера в форме встали, чтобы приветствовать их.

— Мои двоюродные брат и сестра, Карадок и Гермиона, — сказала она, и Гермионе вручили шампанское. Все было похоже на фильм.

Все парни были офицерами, аристократами, оторванными от жизни на досуге и Оксбриджа, где они были в мирное время. Они были очаровательны, жизнерадостны и старше своих лет. Приехать в отпуск на Рождество — привилегия, которая предоставлялись немногим.

Они пили шампанское и розовый джин. Гермиону впустили в мир, о котором она едва ли даже читала. В мир роскошных отелей и выпивки с черного рынка. Изгнанных членов королевской семьи, соприкасающихся плечами со шпионами, министрами, офицерами и проститутками. Это было увлекательно.

Они сели в такси, чтобы поехать в Тоттенхэм. И, хотя сигаретный дым здесь остался, все остальное было другим. Большой танцевальный зал не был похож ни на один из тех, где бывала Гермиона.

Несмотря на чопорную обстановку и привычный шик многих женщин, дух этого места был безошибочно богемным, совершенно непохожим на все, что она ожидала. Она представляла напряженные танцы и англичан, исчезающих перед лицом танцующих, громко смеющихся солдат в униформе с воротничками и галстуками, черные лица среди белых. Женщин с красными губами, закрученными волосами и гламурными прическами, которые были так похожи на тех, кого она видела в фильмах. Но в то же время они не были такими. Такова была реальность: их лица были проще и интереснее, чем у актрис, которые сыграют их позже; их прически были тоже проще; их смех более гортанный; их глаза светились хрупкой формой освобождения, которое было заработано с таким трудом.

Это было немного сексуально и эротично. Но не тот эротизм, который был моден в ее время. Это была наивная и радостная свобода, где молодые женщины могли танцевать с иностранными солдатами, целоваться с ними и идти с ними домой.

— Чертовы американцы, — пробормотал Роджер, один из приятелей Айви. — Могу я угостить вас выпивкой, леди?

— Я в порядке, спасибо, — сказала она, чувствуя, как чешутся ноги, когда она смотрит на танцпол, внимательно следя за шагами полузнакомого танца.

Они нашли столик сбоку, заказали джин. И когда солдат по имени Кеннет подошел и пригласил ее танцевать, она сказала «Да, хорошо» и закружилась в танце. Он поднимал ее, она смеялась. И все это было адреналином, приключениями и историей.

— Ты действительно хорошенькая, — сказал Кеннет. — Могу я угостить тебя еще выпивкой, Гермиона?

— Я должна вернуться к своим друзьям, — сказала она, и заметила, что его глаза уже начали сканировать комнату в поисках другой девушки.

Когда она возвращалась к столу, мимо нее прошел красивый чернокожий солдат и остановился.

— Добрый вечер, мисс, — сказал он.

— Привет, — ответила Гермиона, нервно улыбаясь, потому что он был самым красивым мужчиной, которого она видела в этот вечер.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, и в их глазах вспыхнул огонь.

— Я Джон, — произнес он глубоким, слегка южным акцентом, от которого она растаяла.

— Гермиона, — ответила она. — Не хочешь ли выпить?

Он ухмыльнулся: «Разве это не моя фраза?».

— Я свободная женщина, — сказала она.

— Ты самая красивая из всех, кого я когда-либо видел. Но если те парни увидят, что ты покупаешь мне выпивку, могут возникнуть неприятности. Я просто решил поздороваться. Хорошего тебе вечера.

— Подожди, — сказала она, когда он двинулся дальше. Что за неприятности? А потом она поняла — глупо, очевидно, — что все дело в расе. И как нелепо было забыть, что она не Гермиона Грейнджер. Ей приходится прикусывать здесь язык из-за фанатизма волшебников, но она не должна мириться с такми и в магловском мире.

— Мне все равно, — сказала она. — Ты самый красивый мужчина здесь, и я хотела бы потанцевать с тобой, — она указала на пару на танцполе, он промолчал, но затем кивнул.

— Думаю, оно того стоит, — пробормотал он.

И действительно, хотя компания нахмурилась, никто не останавливал их. В итоге он расслабился и это был такой же прекрасный танец, как и с Томом Риддлом. И безусловно самый веселый, который она танцевала. Неподалеку Айви танцевала с Джеймсом, своим парнем, а Карадок — с хорошенькой девушкой в какой-то униформе.

Задыхаясь и вспотев, она, в конце концов, чуть ли не плакала от боли в ногах. Они на немного присели, и он рассказал ей, какой чертовски ужасной была для них война. Как Лондон оказался необыкновенным убежищем, как они были поражены непредубежденностью многих британских женщин. Как избивали их белые американцы и некоторые белые британцы, когда они вступали в романтические отношения с белыми британскими девушками. Он был открытым, скромным и добрым, и стал горьким напоминанием о том, что предрассудки и ненависть не ограничиваются такими людьми, как она, а существуют в разных формах по всему миру.

Наконец, пришло время отправляться домой, и, оказавшись там, она упала в постель одновременно измученная, веселая, грустная и сердитая.

Комментарий к Семья

Как вам семейная атмосфера? Мне кажется от таких глав история становится намного объемнее и более живой, что ли. Будто это и правда происходило)

Впереди нас ждет две важные для истории главы. Я постараюсь их опубликовать для вас до понедельника. А следующая глава от лица Тома.

========== Рождество, 1944 ==========

Вы можете иметь в жизни всё, если пожертвуете всем для этого.

Джеймс Барри

Рождественское утро в Сассексе выдалось ясным и холодным, иней крепко цеплялся за деревья и обволакивал окна. Гермиона проснулась от вида маленького домового эльфа, разжигающего огонь в ее спальне, и сонно присела.

Прошлой ночью она плакала, пока не заснула, и сейчас ее глаза болели и покраснели. Но сегодня — она встретит свое первое Рождество без семьи, без Гарри и Рона. Она была готова к этому.

— Простите, мисс Гермиона, — пропищала она. — Мэнни не хотела вас будить.

— Все в порядке, Мэнни. Сколько сейчас времени?

— Половина седьмого. Может, Мэнни принесет вам чаю? Или кофе? Горячего шоколада?

— О да, пожалуйста, было бы замечательно выпить горячего шоколада. Но могу я прийти и забрать сама?

— Нет-нет, мисс. Одну минуту.

Она исчезла с легким хлопком, и глаза Гермионы заметили кучу подарков у ее кровати. Она знала, что основная часть стоит под елкой. Но в ее комнату принесли те, которые были от ее друзей, и чулок с угощениями от дяди и тети.

Она нетерпеливо встала, радуясь, что тепло от камина окутывает ее, и сложила подарки на кровать. Карадок сказал ей, чтобы она ничего не открывала, пока они с Айрис не проснутся, и что они сядут и откроют всё вместе. Но все это выглядело слишком соблазнительно, чтобы не взглянуть.

Подпись Софии на маленькой, красиво обернутой коробочке, было легче всего узнать, и здесь было имя Анчи, и еще имена некоторых других друзей из Когтеврана на маленьких бирках и карточках. Ничего от Клэр, что довольно интересно, и Гермиона обрадовалась, что послала тот подарок другой девушке.

И-да! — ее сердце бешено забилось.

Его подпись.

Подарок был маленький, тонкий и аккуратно завернутый в серую папиросную бумагу. Ее пальцы замерли над ним, пока другие были временно забыты.

Она и не думала, что он действительно пришлет что-нибудь. Все-таки он пренебрежительно относился к праздникам. Она ощупала подарок, но ничто не выдавало содержимого — твердая и продолговатая коробка. Может быть, новое перо?

Домовой эльф влетела в комнату с подносом, на котором стоял не только красивый фарфоровый горшочек, от которого шел легкий пар, но и тарелка с горячими маслянистыми пышками.

— Завтрак будет сегодня только в десять или одиннадцать часов, мисс Гермиона, так что я подумала, что вы проголодались.

— Спасибо. Ты очень внимательна, — сказала Гермиона, взяв поднос и поставив его на маленький столик у кровати. — Карадок еще не проснулся?

— Молодой хозяин все еще спит, — сообщила эльфийка Гермионе с чем-то вроде искорки в ее больших, как теннисный мяч, глазах.

Когда она ушла, Гермиона вернулась в постель и налила горячий шоколад в кружку. Медленно откусывая булочку, она уставилась на маленький прямоугольник. Что он ей прислал? Это было так мучительно.

«Чушь собачья», — подумала она и сорвала бумагу.

Под оборванной оберткой она обнаружила коробку, сделанную, как ей показалось, из орехового дерева. Древесина была с узорами и тепло светилась в свете камина. Она с минуту любовалась ей, прежде чем осторожно расстегнуть маленький золотой крючок и поднять крышку.

Крошечный золотой компас лежал на бархатной подкладке. Она удивленно нахмурилась. Золотая цепочка продета через маленький обруч. Ожерелье.

«Что?» — прошептала она. Диск был с тонкой иглой, которая медленно крутилась и крутилась, не останавливаясь, как будто в поисках севера. Но она поняла, что это все-таки не компас: на нем не было никаких отметок направлений, только ряд крошечных черепов, аккуратно выгравированных по краям.

Оно выглядело красиво, но совершенно сбивало с толку. Она взяла приложенный к подарку конверт и открыла его.

Счастливого Рождества,

Т.Р.

Что ж, это ей очень помогло!

Любопытная, но немного настороженная, Гермиона коснулась гладкого металла. На мгновение он мягко засветился, игла быстро закрутилась, прежде чем вернуться в свое положение. Он был чуть больше ее ногтя, но изящный. Нежный, интересный и завораживающий. Она гадала, какой цели он служит, но не было никаких признаков, кроме маленьких черепов. Она надела его и подошла к зеркалу. Ожерелье было красивым и скромным, достаточно маленьким, чтобы с первого взгляда сойти за обычное украшение, а длинная цепочка означала, что его можно скрыть за всем, кроме самых откровенных нарядов.

Оно ей понравилось.

Он ее так раздражал! Это так похоже и в то же время не похоже на него — удивить таким интригующим и, возможно, полезным подарком. Но ничего не сказав о нем. Вероятно, это какой-то нелепый тест.

Ее внутренний голос, который она считала голосом Гарри, обычно был тихим. Но теперь он упрекал ее за то, что она безрассудно надела то, что ей подарили. Она проигнорировала его. Кем бы ни был Том, он не хотел причинять ей боль. Не сейчас. Ещё нет. Только не здесь.

Она вернулась в постель и, обиженно глядя на подарки, которые обещала не открывать, взяла книгу, чтобы попытаться скоротать время, пока все не проснутся.

К счастью, вскоре раздался тихий стук в дверь.

— Я проснулась, — крикнула она.

— Слава Мерлину, — вздохнула Айрис, открывая дверь. — Карадок храпит во всю глотку — пойдем и прыгнем на него. Малыши все проснулись и устроили такой шум. У меня слишком сильно болит голова, чтобы спать или считать их очаровательными, — она хихикнула и украла у Гермионы немного горячего шоколада, — Ох, как это хорошо. Счастливого Рождества!

— И тебе! Тогда пошли, — сказала Гермиона, натягивая длинный бархатный халат и обнимая кузину.

Они тихонько проскользнули в его комнату, а затем, смеясь, запрыгнули на кровать, разбудив его.

— Это же Рождество! — воскликнула Айрис. — Давай, лентяй, просыпайся.

— Геррофф, — сонно пробормотал он. — Э…что-о! — он сел, протирая глаза, его густые темные кудри драматически торчали вверх. — Да, Счастливого Рождества. Боже, моя голова. Сколько сейчас времени? Мэнни?

В комнату влетел эльф.

— Молодой господин, вы проснулись! — пискнул эльф.

— Счастливого Рождества, Мэнни, пожалуйста, принеси мне кофе.

— Уже восемь тридцать, — сообщила ему Гермиона, и он застонал.

— Мне тоже кофе, пожалуйста, Мэнни, — вмешалась Айрис. — Вы оба, идите в мою комнату и принесите свои подарки! — добавила она.

— Мэнни принесет туда кофе, — сказала эльф и снова исчезла.

Гермиона подавила вздох раздражения по поводу эльфа. Она уже почти привыкла к тому, что они были рядом. Но была совершенно недовольна видеть, как порабощают другой вид. Даже с таким хорошим обращением, как к Кнопочке, Мэнни и Джинго. «Однажды…», — подумала она.

— Еще пять минуток, — пообещал Карадок Айви и перевернулся на спину, закрыв глаза. Будучи в хорошем настроении, Гермиона оставила его пробуждаться.

Немного позже, чем планировали девочки, они снова собрались в комнате Айрис, забрались на ее кровать и сложили свои подарки. Для новоприбывшей в 1944 год Гермиона подумала, что у нее на удивление их много. Они по очереди открывали подарки, и, конечно, самые щедрые были от Софии и Анчи.

От Анчи, любившей наряды, она получила толстый кашемировый зимний плащ темно-серого цвета с мягкой меховой отделкой, а от Софии — изящный золотой браслет.

Волшебные браслеты, в отличие от магловских, были на самом деле зачарованы. И в своей записке София указала, что означает каждая маленькая фигурка. Крошечный орел, расправивший крылья, когда Гермиона коснулась его, был амулетом мудрости. В маленьком замке скрыты чары покровительства, бутылочка с зельями — для изобретательности, белый нефритовый цветок — для дружбы и две руны — для счастья и удачи. Гермиона почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Он такой прекрасный! — воскликнула Айрис, рассматривая его. — Я никогда не видела ничего подобного. Кто их создает?

Она взяла коробку и показала кузине логотип производителя.

— Ты мог бы упомянуть об этом Джеймсу на мой следующий день рождения, Карадок.

Он рассмеялся и кивнул. — Ладно, ладно.

Еще среди подарков были книги, шоколад, духи, чудесный новый набор перьев от Гектора и еще много сладостей. Она была счастлива, и сидела, хихикая со своими кузенами, играя в игры, которые те нашли в своих чулках, пока не пришло время одеваться и присоединиться к остальным домочадцам.

Рождество прошло так: еда и подарки, долгая прогулка по холмам, а потом снова еда и вино, смех и костер, и Гермиона почувствовала себя, действительно, странно, как будто она была со своей семьей. Была ли это какая-то магия от чар удочерения или же ее собственное желание найти свое место. Ей было уютно в доме с Дирборнами, больше чем когда-либо, с тех пор, как оказалась в этом времени. Возможно, в каком-то смысле даже больше, чем в Норе. Ей всегда там были рады, но она не чувствовала себя там гостьей. Здесь же не было доброжелательных и бесчувственных вопросов о ее магловских родственниках от мистера Уизли или моментов сомнения со стороны матриархата этой семьи.

Двумя самыми примечательными подарками были Омут от Альбуса, который уехал в Александрию на каникулы, с запиской, предупреждающей использовать тот с осторожностью, и машина от Сердика.

Магловский автомобиль, блестящий и серебристый, который в условиях войны, должно быть, было трудно найти. Автомобиль. Она небрежно обмолвилась, как это будет полезно, и он купил его. Вот так просто.

— Ты должна будешь пройти тест у маглов, — предупредил он, когда она открыла коробку с ключом и фотографией, — но я думаю, что уже скоро заберешь его. Ты говорила, что хотела бы его.

— Отец, — удивленно сказала она, крепко обнимая его. — Спасибо!

Он весело улыбнулся ей.

— Он здесь? — взволнованно спросил Карадок. — Ого, ничего себе. Это удивительно.

— Нет, мальчик — автомобиль дома. Какой-то назойливый коротышка приедет учить Гермиону водить машину, прежде чем вы вдвоем отправитесь разъезжать на ней по всей Британии, ах, это завтра, не забудь.

— Магловская машина? — с сомнением спросила тетя Гестия.

— Ну, мужчина, у которого я его купил, — волшебник. Так что автомобиль оснащен защитными чарами и так далее. Ужасно полезная жужжащая штука, может быть, присмотрюсь и куплю еще другую. Это лучше, чем карета или тот ужасный автобус, ну что? — ответил ей Сердик.

— По-моему, выглядит впечатляюще, — сказал Карадок, вглядываясь через фотографию. — Смотри, Айрис!

— О, он красивый. У Джеймса есть такой, тетя Гестия, и он просто замечательный. Он просто без ума от него. И думаю, будет так ревновать, когда я скажу ему, что у тебя есть SS 100, Гермиона.

— Именно этот. Мужчина сказал, что это самая лучшая модель, — довольно продолжил Сердик.

— Это самая быстрая машина в мире, — сказала ему Айрис. — Ох, не могу дождаться, когда увижу ее.

— Я просто не уверена, что это безопасно, — прокомментировала Гестия, очевидно, не замечая иронии в том, что всего за день до этого отправилась на прогулку по территории ради развлечения. А у метел нет встроенных защитных чар.

***

Чуть более чем в двухстах пятидесяти милях к северо-западу от дома Дирборнов в Сассексе, Том Риддл проводил совсем другое Рождество в своем пустом особняке в Литтл-Хэнглтоне.

Домработница-кухарка, которую нанял его отец — не то чтобы этот человек заслужил такого звания — жила в коттедже на территории поместья, и была слегка недовольна визитом Тома на каникулы. Она даже ничего не делала, чтобы скрыть это. Ему не нужен был магловский слуга, но увольнение могло вызвать подозрения, и он продолжал платить ей жалованье. Он подозревал, что она наслаждалась относительно легкой жизнью, пока он в Хогвартсе, и предпочла бы, чтобы он оставался на расстоянии. В доме, конечно, было достаточно пыльно, и еда появлялась с явным безразличием к качеству.

По крайней мере, сейчас она ушла. Она приготовила достаточно еды на три дня и отправилась к дочери, сын которой (она несколько раз говорила ему об этом) был дома в отпуске.

Она не была совершенно бесполезной. Приют никогда не утруждал себя обучением мальчиков готовить, и у него не было особого желания учиться. Но теперь, когда в деревне не было других волшебников, он не мог даже послать Империо, чтобы та замолчала. Использование сильной магии в таком месте может привлечь внимание Министерства. Это так раздражало его и заставляло почти сожалеть о том, что он подставил своего отвратительного дядю.

Том испытывал искушение отослать ее навсегда, ведь к тому же, она напоминала ему сестру из приюта. Но прислуга была стара и скоро умрет, и даже несмотря на это, он должен был притвориться нормальным мальчиком, который унаследовал поместье еще до того, как окончил школу. И, к сожалению, ему нужен был дом на некоторое время.

Когда она умрет, и он больше не будет в ней нуждаться, то оставит ее здесь. Тайная могила для ужасной магловской стороны его истории.

От нечего делать он вышел прогуляться. Поместье возвышалось над деревней, надменно поглядывая на маленькие домики. Уходя, Том не потрудился запереть дверь. Он оглядел морозный пейзаж, холмы, окутанные густым туманом, который держался последние несколько дней, поднимаясь за домом и окружая деревню. С другой стороны, это могло показаться красивым, но Том был равнодушен к этому пейзажу.

Иногда он скучал по городу. Лондон был огромным и широким, и он был там невидим, как ребенок, крадущийся, чтобы побродить, словно сточная крыса.

Здесь же было очень холодно, гораздо холоднее, чем обычно бывает в Англии в декабре. Том пожалел, что не может надеть свой дорогой новый зимний плащ. Первый, который он приобрел и наделил согревающими чарами, а не то пальто, которое когда-то принадлежало его отцу. Его дыхание превращалось в туман в утреннем воздухе, прежде чем рассеяться. Туман, такой же хрупкий и недолговечный, как и жизнь окружающих.

Каким бы одиноким, холодным, пыльным и магловским ни был дом, Том получал извращенное удовольствие, используя его. Используя наследие покойника, который ничего не дал своему единственному отпрыску.

Человека, который отказался от самого его существования, который пытался прогнать его, когда тот прибыл в ту летнюю ночь, наполненный такой яростью, что его магическая родословная опустилась так низко. Чтобы затем быть полностью отвергнутым маглами.

Не желая останавливаться на этом конкретном воспоминании, Том вернулся мыслями к Гермионе, пока шел к церкви, колокола которой звенели и эхом разносились по тихой долине, призывая прихожан на богослужение.

Ему было нечем заняться в эти неудобные каникулы, когда на молодого человека, оставшегося в одиночестве, так странно смотрели, что он даже не может заглянуть в медальон. Все магазины были закрыты, а транспорт крайне ограничен. Мир пришел в бессмысленную неподвижность, и он последовал за звоном колоколов в церковь.

Поскольку Риддл-Мэнор был самым большим домом в деревне, его отделяли от церкви только домики для прислуги, где жил еще садовник (странный, угрюмый человек, который издали смотрел на Тома и ни с кем не разговаривал), кладбище и территория самого дома священника.

Пока он шел, Том не был уверен, идет ли туда по привычке, чтобы предотвратить подозрения в деревне до тех пор, пока это не перестанет иметь значения. Или из-за его разговора с Гермионой в поезде и резких слов давно умершего поэта, которые преследовали его с тех пор.

В конце концов, поэзия — это форма бессмертия.

Интересно, как она отнесется к такому его Рождеству? «Не проводи слишком много времени в одиночестве», — сказала она с той невыносимой добротой, которая исходила от нее. С проклятым состраданием, которое даже он не мог презирать как слабость, потому что Гермиона Дирборн была совсем не слабой. Странная, очаровательная, подозрительная, талантливая, могущественная, добросердечная, опасно проницательная — она была именно такой. И каким-то образом заслуживающей доверия. Она прислала ему что-то. Подарок пришел несколько дней назад, но он сдержался, чтобы не посмотреть.

Многие люди присылали ему посылки, но Том дарил очень мало подарков. Слизнорту, конечно, ведь лучше всего поддерживать милый образ, используя несколько других тактических вариантов. И ей.

Он даже не смутился, когда собственноручно завернул коробочку. Том увидел маленький компас в крошечном магазинчике в волшебном районе Манчестера. На бирке было написано, что он сделан в начале восемнадцатого века, и что маленькая стрелка указывала на то, что в окрестностях представляло наибольшую опасность для его владельца.

Оно был интересным, красивым и резко реагировало на опасность — так же, как и она. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что ей это понравится. И сплетни Слизнорта о ее отце звенели у него в голове. У этого человека есть враги, и есть те, кто может похитить Гермиону, чтобы потребовать выкуп.

Это казалось достойным и подходящим подарком. Даже если и было… сентиментально.

Но зато, все, что привязывало девушку ближе к нему, подводило его ближе к обладанию. И если она носит что-то от него на шее, то разве это не признак того, что она принадлежит ему?

Том прошел по дорожке и через открытую дверь вошел в старую церковь. Приветственно кивая всем любопытным старым деревенским жителям, которые любили сплетничать о нем, когда он проходил мимо них. Он занял свое место на передней скамье, своей семейной скамье.

Он слышал шепот: мальчик Риддлов вырос в сиротском приюте; да, сын той сумасшедшей женщины; убиты; старый скандал; неожиданно унаследован в прошлом году и так далее. Они называли его так, как будто имели на это право, повесив на него ярлык Тома Риддла.

Дряхлый и древний викарий начал унылую службу, по-видимому, с намерением как можно больше напомнить всем, что идет война, на случай, если все забыли. После некоторого возвышения, коленопреклонения и пения этот человек взял на себя смелость произнести чрезвычайно длинную проповедь о жертвоприношении в христианстве. Рассказывая о Сыне Божьем, совмещая речь о солдатах за границей и о том, что все те, кто дома, должны принести жертву в это Рождество.

Взгляд Тома блуждал по стене церкви, где его фамилия была начертана снова и снова на древних досках, посвященных его умершим родственникам. Он возненавидел это и возненавидел гордость, которую не мог сдержать при виде такого зрелища. Он никогда раньше не бывал в церкви, хотя знал, что для них тоже отведена целая часть кладбища. Они дали свое имя поместью и, по крайней мере, двум рядам домов, построенных в основном для тех, кто трудился на их земле. Они жили здесь веками — самодовольные, богатые и в комфорте, а его вышвырнули, как ублюдка.

Найти их полтора года назад было слишком тяжело для его характера. Это был самый унизительный момент в его жизни.

Проклятый и нежеланный с обеих сторон его семьи. Никто не смог бы этого вынести.

Так он очистил мир от их язвительного присутствия. Это было достаточно просто: два зайца одним выстрелом, два древних имени закончились навсегда. Слово «отцеубийство», шепчущееся только у него в голове, преследовало его с тех пор. Как библейский стих, высоко ценимый жестокими монахинями, заботящимися о тех, у кого нет родителей. Если кто-нибудь проклянет его отца или мать, то должен быть предан смерти. Но теперь, здесь, в самой церкви, он чувствовал себя освобожденным.

Том встал в очередь к остальным.

Да, он убил своего отца волшебной палочкой дяди, хотя поначалу думал только пытать его. Своего отца, чьи последние слова были: «Ты не мой сын — ты такой же отвратительный урод, как и она». Том заранее прочел мысли этого человека, увидел всю голую отвратительную правду его зачатия.

Он принял облатку, вино и благословение.

И да, он убил старика и женщину — своих бабушку и дедушку, как он предполагал, — которые были свидетелями всего. Как это жалко, что сорокалетний мужчина все еще живет с ними. И все же не повезло, что в тот вечер он был дома в отпуске, приехав со своей тепленькой работы, в безопасности от фронта.

Он вернулся на свою одинокую скамью.

После этого Том разочаровался в себе и в темноте спустился с холма, чтобы убедить дядю, что это он убил их.

Только позже, когда его ярость утихла и перестала пылать так, что казалась льдом, а не жаром, когда он повернулся, чтобы покинуть деревню, он все продумал.

И вот он снова вернулся на холм, поспешив, потому что понял, что больше не должен быть бездомным. Как и всех сирот, его бесцеремонно вышвырнули из системы в шестнадцать. В то лето ему некуда было пойти, иначе он не стал бы искать свою семью. Не таких предков, какие были у него. Даже преследуя неугомонную детскую мечту о том, кем они могут быть.

Нет, сплетни подсказывали ему, чего ожидать, но он был прав… ему нужна крыша. Если бы Диппет позволил ему остаться в Хогвартсе, то ему никогда не пришлось бы убивать Риддлов. Но сейчас, это не имело значения.

Так или иначе, дом принадлежал ему по крови, и острое сиротское чутье заставило его вернуться через поля и войти в дом, обойдя тела, чтобы найти письма от адвоката Риддла. Затем он снова ускользнул, быстро проехал несколько миль до Честера, чтобы найти контору, и изменил завещание так, что поместье, прилегающие фермы, арендованные коттеджи, деньги — все перешло к нему. Ему пришлось ждать, спрятавшись, чтобы убедиться, что старый адвокат сам поверил в это. А затем надо было найти способ вернуться в Лондон, не прибегая к магии.

Каменная стена старой нормандской церкви казалась мрачной в холодном зимнем свете, и Том поднялся вместе с остальными прихожанами, чтобы спеть последний гимн.

Он старательно сохранял благочестивое выражение лица.

Том убил, чтобы отомстить за то, что его отвергли. За то, что отвергла его мать, — и о, как отвратительны были те воспоминания в голове другого Тома Риддла. Его жалкая, неловкая, отчаявшаяся мать, слабая и уродливая, доведенная до безумия любовью. Но выгода была астрономической.

Из сироты без гроша в кармане он превратился в относительно богатого землевладельца, пусть и среди маглов. Его мало интересовали деньги сами по себе, особенно магловские, но деньги были формой власти, а Том — Том любил власть.

Кроме того, он знал, что деньги — это деньги, а еда — это еда. Конечно, не желательно иметь такие магловские корни, но это лучше, чем ничего. Предпочтительнее было бы, чтобы семья сохранила былую славу, и они были наследниками достойного дома, а не сумасшедшими в лачуге.

Но на сейчас и такое сойдет. Пока он все еще был студентом, пока не нашел медальон, который принадлежал ему по праву, последнюю реликвию Салазара Слизерина. При мысли об этом у него зачесались пальцы от книги гимнов.

Добиться всего этого за одну ночь, и сделать крестраж — что ж, жаль, что он не может этим похвастаться. Это было впечатляюще.

Он отказывался вспоминать боль унижения и то тошнотворное чувство, когда даже его жалкие магловские родственники не хотели его знать. После того, как узнали, что его мать прибегла к магии, чтобы размножаться. Отказывался вспоминать его собственную отчаянную потребность в доме.

Еще хуже был момент надежды, и об этом никогда нельзя вспоминать, когда его дядя сказал, что он очень похож на того магла. И Том подумал, что любой отец лучше, чем никакой. Нет, он не будет вспоминать это никогда, даже в своей голове. Все это было очищающее, заслуженное правосудие, возданное маглу, который осмелился исказить магию, вместо того чтобы воздать ей должное почтение. Маглу, который бросил мать, считая себя выше нее. Его мать, кровь которой была чистой. Которая могла быть уродливой и жалкой, но, тем не менее, была достойна уважения со стороны этого человека.

Глядя на мемориальную доску какого-то магловского предка, пока последние молитвы проплывали мимо его ушей, Том трепетал от осознания, что однажды он откажется от этого имени.

Что однажды он просто станет Волдемортом, настолько могущественным, что даже волшебники побоятся называть его имя. Потому что имя — это сила, и история. И он — он хотел освободиться от всей собственной истории, как от Мраксов, так и от Риддлов.

Когда нескончаемая служба, наконец, завершилась, на самой слабой рождественской ноте, какую только мог себе представить Том, — а Рождество никогда не было особенно чудесным временем для сироты, — он провел несколько минут у дверей, очаровывая деревенских старух.

Никогда не повредит повысить свой рейтинг одобрения, и хотя он не думал, что кто-то когда-либо связывал его с убийствами или даже знал, что он был в деревне до того, как унаследовал злополучную собственность. Излишняя осторожность никогда не повредит.

— Спасибо и Вам, миссис Гримсби, — сказал он, заставив себя улыбнуться старухе, скоторой познакомился прошлым летом, гуляя по деревне. Она была исключительно любопытным экземпляром и, как он подозревал, эпицентром деревенских сплетен.

— Как прошел твой семестр в школе, дорогой?

— О, очень хорошо, спасибо. По-прежнему лучший в классе. Боже мой, я думаю, что мне уже пора вернуться в дом — индейка может подгореть! Желаю вам чудесного отдыха.

Пять человек попытались пригласить его домой на обед, это было невыносимо.

Поспешно сбегая от удушающих вопросов и глубоко нежеланного любопытства, он слышал, как она сказала своей подруге Маргарет, насколько Том лучше, чем его отец. И он…

Он улыбнулся.

В один прекрасный день они могут узнать, что это совсем не так.

Однажды, когда он станет свободным, чтобы быть полностью самим собой.

Но сейчас, выполнив свой деревенский долг, он мог отправиться домой и позволить себе открыть посылку от нее.

Том съел холодного цыпленка, оставленного миссис Джеффри, и налил себе бокал вина. Хорошего вина. Вина, которое, как он полагал, его дед-Риддл купил много лет назад. Вина, в котором он ничего не понимал, но то было хорошим. Том изучал это, потому что такие вещи имели значение для людей. И даже чистокровные волшебники пили магловское вино (неосознанно или, по крайней мере, с безразличием). Он открывал свои подарки, сидя в самой маленькой гостиной дома, куда миссис Джеффри не пускали. Здесь все завалено волшебными книгами. Единственная комната в этом богом забытом доме, где он чувствовал себя как дома.

Здесь была обычная небольшая коллекция дежурных подарков от нынешних и бывших слизеринцев, большинство из них, чтобы его задобрить. Билеты на то-то и то-то, и почему кто-то, или он, мог быть вообще заинтересован в бегах гиппогрифа. Ускользали от него и дорогие, но, по сути, бесполезные безделушки. Обычно что-то со змеями, книги по темной магии, которые не продавались в магазинах. Открытку от миссис Коул, которая желала ему удачи, он бросил в огонь. Он лениво покопался в огромной коробке причудливых засахаренных фруктов от Слизнорта. И, что было интересно, билеты в верхнюю ложу чемпионата мира по квиддичу следующим летом от Пенелопы Гринграсс.

Он задумался, кого ей пришлось очаровать, чтобы заполучить их. И снова подумал, каким полезным дополнением она станет к его маленькой группе преданных последователей. Это было не из-за интереса к квиддичу, потому что она знала, что Тому было все равно, пока Слизерин побеждал. Жестокость команды по квиддичу, когда они не выигрывали, их легендарные наказания выворачивали даже его желудок. Не из-за насилия. А из-за бессмысленности.

Нет, Гринграсс очень ясно дал ему понять, что может повысить его статус. Это была возможность пообщаться, шанс быть замеченным нужными людьми. Возможность шагнуть в дверь, за которую он боролся, и которая захлопывалась перед его носом в течение семи лет.

И все же, этот вид социального восхождения был таким скучным и обычным. Нахмурившись, он отшвырнул их. Быть условно успешным было так ограниченно. Нужно было подчиняться правилам общества, этикету и подобным вещам, чтобы волшебный мир тебя принял. Как и ходить в церковь, улыбаться миссис Гримсби и рассказывать ей о своем учебном семестре.

Это была та же самая сила, доступная любому человеку с правильным именем. Он же хотел пойти дальше, далеко за ее пределы.

Наконец он открыл подарок от Гермионы Дирборн. Ее сова доставила посылку, завернутую в коричневую бумагу, с запиской, где говорилось, что она собирается остаться с семьей и отправит подарок пораньше. Но сохранить его надо до сегодняшнего дня. Даже на бумаге она звучала властно.

Внутри оказалось намного больше, чем он ожидал. Во-первых, сморщенная жестянка, которая увеличивалась в его руках и становилась тяжелее (ее чары действительно впечатляли даже Тома). Когда он снял крышку, то увидел вкусный торт в форме буханки. Запах внезапно ударил ему в ноздри, и он понял, что она наложила на него заклятие статиса, которое растворилось вместе с легкими чарами и заклинанием уменьшения. Умная ведьма. Пахло яблоками, корицей и чем-то ореховым. И если бы ему не хотелось посмотреть, что еще в свертке, то Том бы немедленно съел его. Жизнь в магловском мире во время Рождества, со скудным рационом военного времени, слишком напоминала ему отвратительную детскую еду.

Затем — пуансеттия или рождественская звезда, тоже разросшаяся от миниатюрной до полной величины, когда он ее поднял. Здесь была маленькая записка, засунутая в край горшка, с ее аккуратным, плавным почерком: «Я предполагаю, что твой дом нуждается в чем-то приободряющем».

За ней последовала нелепая открытка с летающим гиппогрифом, тянущим сани, полные подарков. Он фыркнул от смеха, когда открыл ее, и та начала громко петь колядки.

За своей утонченной внешностью Гермиона оказалась довольно забавной. Никто другой — никто никогда не поддразнивал его так, как она. И любой другой был бы замучен за это. Но с ней все было по-другому.

В другой жестянке нашлись пирожки с мясом, и ему пришло в голову, что она, возможно, испекла их сама. Мысль о том, что она будет печь для него, заставила его желудок сжаться от странного и совершенно чуждого чувства.

А в самом низу, красиво завернутый в бархатистую темно-красную бумагу с лентой, завязанной в отвратительно идеальный золотой бант, лежал его подарок.

Он развернул его, открыв потрепанную коричневую кожаную обложку. Название стерлось, и на мгновение он был разочарован тем, что она купила ему книгу, как и все остальные. Пока не увидел корешок. Это была книга основателей — одна из самых редких, о которой он только упоминал, но никогда не находил. А она — как она узнала?

Он уставился на нее, ошеломленный. Это единственный подарок, который он когда-либо получал из того, что действительно хотел. Желание увидеть Гермиону давно прокралось в его сознание и прошло сквозь его тело, когда он открыл эту посылку. Том знал всё о пропавших людях, которых не существовало. О мифическом отце, которого он создал в своем воображении, когда ему было одиннадцать лет. О мертвой матери, которую он представлял себе маленьким мальчиком. Но он никогда раньше не скучал ни по кому реальному.

Он смотрел на ее веселую, дразнящую маленькую записку, в которой говорилось, что она не потрудится пожелать ему счастливого Рождества, потому что знает, что на самом деле он его не празднует. Что она все равно увидела книгу и подумала о нем. И сейчас даже огонь, согревающий маленькую гостиную, которую он использовал как библиотеку, казался холодным по сравнению с этим.

Комментарий к Рождество, 1944

Ждем-ждем-ждем, что же впереди)

========== Золотая гусыня ==========

Остерегайтесь тех, в ком сильна воля к наказанию.

Фридрих Ницше.

Путь Тома в Брекон шел вдоль валлийских болот. Железная дорога тянулась по бесконечным зеленым холмам и лесам, которые лишь изредка прерывались городами и деревнями. Но он был равнодушен к великолепным пейзажам, которые мелькали за окном.

К счастью, большую часть пути купе было в его распоряжении, и что радовало еще больше — на платформе из Манчестера был прямой волшебный поезд. Полная старая ведьма присоединилась к нему на время между Крю и Шрусбери и завела какой-то скучный разговор. Том попытался не быть грубым с ней, но нашел беседу разочаровывающей. Он с трудом мог сосредоточиться на своей книге.

Том был огорчен, обнаружив, что взволнован. Больше всего ему хотелось увидеть личную жизнь Гермионы, узнать секреты, в существовании которых он был уверен. И наконец-то удовлетворить свой инстинкт, который подсказывал ему, что что-то не так. Но, как бы ему не было противно признаваться в этом даже самому себе, какая-то часть его души с нетерпением ждала встречи с ней.

После, казалось, нескольких дней поезд, наконец, прибыл в Брекон, и Том сошел на платформу с сумкой в руках. С надеждой, что Гермиона уже получила сову, которая сообщила ей о времени его прибытия. Станция оказалась крошечной для того, чтобы делить платформу с маглами. По обе стороны от путей был мост, билетная касса и зал ожидания. Носильщика не было видно, и только один волшебник сидел и читал «Ежедневный пророк», поедая свой бутерброд.

За пределами станции Гермионы тоже не оказалось, и он раздраженно опустил сумку. Он терпеть не мог, когда его заставляли ждать, но, по крайней мере, погода была сухой и прохладной после нескольких недель дождей. Его дыхание было похоже на ледяные струйки. А послеполуденное солнце заливало холмы золотистым светом. Она говорила, что приедет в экипаже, и он с надеждой посмотрел на небо.

Рев мотора нарушил тишину на станции, и он впился взглядом в блестящую машину, остановившуюся перед ним. Его раздражение быстро переросло в шок, когда она подъехала достаточно близко, чтобы он смог увидеть Гермиону через ветровое стекло.

— Извини, что опоздала, — сказала Гермиона, выскакивая из машины, и на мгновение Том был слишком ошеломлен, чтобы ответить. — Вообще-то я немного заблудилась. Не привыкла ездить по дорогам.

Он уставился на нее. Она была одета в кремовую шелковую блузку, заправленную в коричневые брюки, которые подчеркивали ее тонкую талию. Он никогда не видел ведьму, одетую так: с непринужденным блеском магловской кинозвезды, позирующей в одном из журналов, которые миссис Коул прятала от монахинь в своем кабинете.

— Привет, — пробормотал он, стараясь не реагировать. — Это магловская машина?

— Да, — сказала та с улыбкой. — Это мой рождественский подарок от отца. Тебе нравится?

В ее голосе послышались знакомые дразнящие нотки. Это говорило о том, что она прекрасно знает, что ему не нравится. Но ей было все равно, и это заставило его прийти в себя.

— Я просто не уверен, что это безопасно… Не машина, я уверен, что с ней все в порядке — скорее я о водителе.

— О, честное слово. Я действительно прошла тест. Вообще-то сегодня утром.

— Что ж, теперь я чувствую себя в полной безопасности, — сказал он с сарказмом и снова посмотрел на машину. Она была низкой, блестящей и серебристой, с мягкой черной крышей. Честно говоря, он мало что знал о них, но этого было достаточно, чтобы понять, что машина кричала о дороговизне и непрактичности…

Это была магловская машина. А она была ведьмой. И вот она здесь, с машиной и в брюках, и он чувствовал себя не на своем месте, как будто его забросили в рассказ, которого он не понимал.

— Давай, — сказала она, прикусывая губу в ожидании. Он почувствовал облегчение, увидев это: она, должно быть, нервничала так же, как и Том. — Поехали.

Она положила его сумку в багажник, и он осторожно забрался на пассажирское сиденье. Том не мог припомнить, когда в последний раз ездил на машине, хотя в конюшне Риддл-мэнора стояла одна. Лошадей, конечно, сразу же продали. У Тома не было ни малейшего желания скакать по графству, изображая из себя сельского джентльмена — сама мысль показалась ему отвратительной. В самом деле, если не считать странного такси, он никогда не ездил ни в чем подобном. И не то чтобы кто-то из его знакомых владел такой. Машина пахла кожей и Гермионой и издавала агрессивный мурлыкающий рев. Приборная панель была покрыта непонятными цифрами, между ними вращались стрелки, что не имело никакого смысла.

Он наблюдал за ней, пока она вела машину, изучая, как ее глаза скользили по маленьким зеркалам, за расслабленным и собранным взглядом, как ее красивый рот изогнулся в сосредоточенности. И как спокойно и уверенно она держала палку между ними.

— У тебя получается лучше, чем я думал, — сказал он, в конце концов.

— Да, — согласилась она. — На самом деле это просто восхитительно. Вождение. Оно странным образом очень освобождает. Думаю, я предпочитаю его полетам.

— Неужели? — спросил он, снова удивленный, сбитый с толку, потому что, как всегда, она не оправдала его ожиданий и выбила его из колеи.

— Да, раньше я боялась высоты. Теперь мне гораздо лучше, но я никогда не любила полеты по-настоящему. Скажем так, я не прирожденный игрок в квиддич. И, боги, ты когда-нибудь летал на гиппогрифе?

— Нет.

— Что ж, — сказала она, сворачивая на извилистую дорожку. Теперь там не было домов, только бесконечные деревья, овцы, живая изгородь и холмы. — Это немного похоже на езду на немагической лошади, только в тысячу раз больше приводит в замешательство. О, как бы мне хотелось поднять верх — так намного лучше, но слишком холодно.

— Скажи честно, ты ведьма или нет? — поддразнил он, и она слегка поперхнулась, нахмурившись. Она не ответила.

— Я люблю летать, — признался он, не уверенный в своих словах, которые заставили ее лицо застыть.

Гермиона ехала теперь довольно быстро, живая изгородь проносилась мимо зеленым пятном. На мгновение она выглядела удивленной.

— Почему ты не играешь в квиддич?

Он закатил глаза, и она, поймав его взгляд, рассмеялась.

— Любовь к полетам и желание играть в квиддич — это не одно и то же. Иногда я играю со слизеринцами по выходным и во время летнего семестра. Естественно, я очень хорош.

— На какой позиции? — спросила она, и Том мог сказать, что на этот раз она была застигнута врасплох.

— Ловец, конечно. Отчасти мне не нравится, потому что там самые нелепые правила. Какой смысл в остальных шести игроках?

— Я видела, как команда побеждала, даже когда не получала снитч. Но да, я полностью согласна. Это так раздражает. И по мере того, как метлы становятся быстрее, а значит, снитч ловится еще быстрее, разница в очках будет становиться все более несправедливой. В любом случае, мы почти приехали. Если ты посмотришь налево, то сможешь увидеть замок.

Он посмотрел в окно, и действительно, тот был уже вдалеке, на краю блестящего водоема, который, как он подозревал, мог быть настоящим гребаным рвом, спрятанным в скале зеленого холма, поднимающегося позади. Красивая парковая зона была по другой стороне, с чем-то похожим на стадо крылатых лошадей, пасущихся среди огромных деревьев.

— Почти на месте, — сказала она, показывая налево, хотя поворота еще не было, и тогда все полетело к черту.

Она вдруг взвизгнула, и он снова посмотрел на нее, удивленный шумом.

— Том, компас, который ты мне подарил, только что сильно нагрелся.

— Дай мне посмотреть,— сказал он, наклонившись и потянув за цепочку на ее шее, не спрашивая. Стрелка указывала прямо на дерево, где они собирались проехать.

— Останови машину, Гермиона, сейчас же, — приказал он, хватая палочку, когда она ударила по тормозам.

— В чем дело? — спросила она, и Том восхитился, как быстро та отреагировала на беспокойство в его голосе и как бездумно повиновалась.

Но теперь они были в роще, и он всматривался в тени деревьев в поисках знака, его глаза едва привыкли к внезапной смене света.

— Я думаю, что здесь есть кто-то или что-то, кто хочет причинить тебе вред. Жди здесь.

Он выскочил из машины прежде, чем она успела среагировать, наложив на себя дезиллюминационные чары. Однако, возможно, из-за ее мгновенной реакции на его прошлый приказ, он забыл, что она не одна из его рыцарей, которые сделают все, как им сказано. Гермиона выбралась из машины так же быстро, как и он, а затем раздался мужской смех. Она выстрелила заклинанием, а Том оказался не с той стороны. Он тихонько подкрался, надеясь, что его не заметили.

— Это ужасно удобно, — сказал мужчина с грубым акцентом и странной интонацией, которая казалась наполовину иностранной. Том все еще не видел его, но коснулся руки Гермионы, давая ей понять, что стоит рядом.

— Почему же? — спросила она, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда донесся голос. Том гадал, не пришла ли тому в голову та же мысль, что и ему. Разочаровавшись в себе, он пожалел, что не может воспользоваться ее ожерельем, чтобы точно определить его местоположение.

— Что я не пропустил тебя на обратном пути. Предполагал, ты полетишь, вот и ждал на своей метле. Но потом я увидел магловскую машину и подумал, что поймаю тебя на обратном пути, маленькая гусыня. Ты должна была быть с другом. Думал, что мне придется иметь дело с двумя из вас.

— Чего ты хочешь? — спросила Гермиона, и Том поразился тому, как спокойно она говорит. Ее руки не дрожали, когда она удерживала щит вокруг себя. Ей придется сбросить его, чтобы наложить заклинание, чего, возможно, и ожидал мужчина.

— Я? Только моей оплаты, милая гусыня. Ничего личного, понимаешь?

— Значит, ты всего лишь наемник. На кого ты работаешь?

— Скоро ты с ним встретишься, — голос звучал уже ближе, и Том выругался себе под нос. Мужчина сделал себя невидимым или находился достаточно близко в тусклом свете леса.

— Попробуй Гоменум Ревелио, — прошептала она уголком рта.

Он никогда не слышал о заклинании, что раздражало его, но все равно сделал это. Произнести что-то в первый раз невербально было далеко за пределами понимания большинства людей, но Том не был обычным человеком, и поэтому мерцающий силуэт человека появился на мгновение ближе, чем он думал.

— Продолжай с ним говорить. Когда я досчитаю до трех, — прошептал он ей на ухо, — сбрось щит и ложись.

— Не думаю, что мне это понравится, — ответила Гермиона мужчине. — Откуда ты знал, что я сегодня заеду за другом?

— Прочел твою почту. С тех пор, как ты покинула эту проклятую неприступную школу, я провел в горах целый гребаный месяц. Но Гэлфрик всегда, в конце концов, добивается своего, и теперь у меня есть ты, маленькая гусыня.

— Почему ты все время называешь меня гусыней?

— Золотая гусыня, понимаешь? Ты стоишь целое состояние, девочка. Твой папочка будет расплачиваться за свои богатства, как Крез.

— Раз-два-три, — скомандовал Том и, когда она упала, выстрелил шестью оглушающими подряд. Судя по глухому удару о землю, один из них достиг своей цели.

— Спасибо, — дрожащим голосом сказала Гермиона, взяв его за руку и позволив поднять себя.

В Томе кипел ужас того, что ее чуть не отняли у него. Нетерпеливо он притянул ее к себе, впервые прижавшись губами к ее губам, толкнув ее к машине. Это было грубо и блаженно, обжигающе и требовательно, жестоко и успокаивающе. И когда он отстранился от нее, ее глаза были остекленевшими и темными: в нее впивались черные зрачки.

И хотя она не была в его планах, он постоянно отвлекался на нее, больше чем на все, что когда-либо видел. Хотя она заставляла действовать его иррационально и заставляла его чувствовать желания, которые никогда не приходили ему в голову. Он ощутил взрыв гребаного триумфа и что-то, что могло быть радостью, своего рода счастливый взрыв чувств, который он испытывал только после достижения крайне сложной магии. Но сейчас она была этой магией. Магией воплоти, подумал он и притянул ее к себе, пока его рука все еще была в ее волосах.

Слова жгли ему горло, но он никак не мог их выговорить: «Никто не прикасается к тому, что принадлежит мне. Никто».

— Я же сказал тебе подождать в машине, — произнес он, наконец.

Она отстранилась, поморщившись, когда его рука схватила несколько волосков.

— Я не из тех девушек, которые сидят в машине, как ты прекрасно знаешь, задница, — огрызнулась Гермиона и резко обернулась. — Гомениум Ревелио, — произнесла она и затем, когда тело засветилось, последовали еще Инканцеро и контрзаклинание невидимости, после чего она вызвала палочку незваного гостя.

Мужчина был огромным: светловолосый и грубоватый, с татуировками, выглядывающими из-под мантии, которые, казалось, были не эстетическим выбором, а индикаторами жизни, полной жестоких преступлений и тюрьмы. Том надеялся, что ему никогда не придется полагаться на таких неумелых наемников, как этот.

— Энервэйт, — сказал он, приближаясь к распростертой фигуре.

— Что ты делаешь? — прошипела она.

— Получаю информацию, очевидно. Перестань вести себя как гриффиндорка.

— Дерьмо, — пробормотал мужчина, когда его глаза открылись, и начал бороться с веревками.

— На кого ты работаешь? — холодно спросил Том.

Мужчина в ответ плюнул ему в лицо.

— Легилименс, — скомандовал он, а затем оказался в сознании человека, настолько поверхностном и идиотском, что даже его жестокость была обыденной. Он разрывал его воспоминания, извлекая нужную информацию так безжалостно, что человек взвыл от боли ментального рыскания.

Но слишком поздно, чтобы заметить, что мужчина был не один.

Он вышел из сознания и огляделся. Но палочка уже указывала на голову Гермионы — еще один грубоватый волшебник стоял позади нее. Обе палочки, которые она держала, оказались на земле примерно в футе от того места, где она стояла. Он уловил сигналы, выдающие ее страх, и на мгновение Том едва мог видеть, пока смешанная ярость и паника не улеглись. Он вспомнил, что великолепен — гораздо лучше, чем просто соперник для этих идиотов.

В конце концов, сироты учились грязно драться. Как и слизеринцы, которые не имели настоящего волшебного имени.

— Брось палочку, парень, — приказал мужчина, и Том ухмыльнулся. Будь этот человек поумнее, он бы взял запасные палочки и направил одну из них на Тома, а другую — на Гермиону. Но он не сделал этого.

Гермиона слегка покачала головой, и он понял, что у нее тоже есть план.

Это было бы прискорбно: он хотел бы сам спасти ее. Конечно, конечно, она начнет доверять ему, если он сделает это. Том холодно прикинул в уме, с какой скоростью может проклясть этого человека, не давая ему шанса причинить боль Гермионе. Они не хотели убивать ее сразу, а хотели похитить и попросить выкуп. Так что в целом риск того стоил. Если и был план убить ее, то только после того, как золото будет у них. Однако убить бородатого волшебника он не мог. Тот был слишком близко и позади Дирборн, и если Том промахнется и ударит ее вместо него…

Поэтому, вместо того чтобы выронить палочку, он сделал вид, что хочет опустить ее, а затем, быстро, как змея, послал меткий и очень мощный Диффиндо в руку мужчины.

Он рассек запястье, и его рука, все еще сжимавшая палочку, упала на землю. Нападавший на Гермиону в шоке уставился на кровоточащий обрубок своего запястья, когда она бросилась в сторону, и поэтому у него не было времени уклониться от Авады Кедавры, которая последовала за этим. И тот упал, присоединившись к своей отрубленной руке на усыпанной листьями земле, совершенно мертвый.

— Ты убил его, — нахмурившись, сказала Гермиона, вставая с палочкой в руке.

— Да, — согласился Том, думая, что, вероятно, должно было прозвучать спасибо. Но так как ее голос был более дрожащим, чем обычно, он ничего не сказал.

Она прошла мимо Тома и посмотрела на все еще живого нападавшего.

— Есть кто-то еще?

— Может быть…

Она послала тихое проклятие, которое заставило того взвыть, и Том сообщил ей, что больше никого нет, судя по тому, что он видел в сознании мужчины. Они были только вдвоем.

— Они собирались схватить тебя и уйти, — сказал он ей. — Другой был чуть дальше, на случай, если ты пройдешь мимо этого кретина. Наверное, он что-то услышал и пошел искать.

— Какой способ перемещения вы использовали? — спросила она мужчину, все еще направляя на него палочку.

Теперь напуганный, он ответил ей: «У меня есть портключ».

— Сколько времени до его активации?

— Минут десять, — ответил он. — Если ты сможешь понять, что мы использовали.

Она закатила глаза: «Акцио, портключ».

Из кармана мертвеца у них за спиной вылетел кисет с табаком, и Гермиона насмешливо помахала им перед пленником.

Том зачарованно наблюдал, как она спокойно левитирует труп к выжившему нападавшему, Гэлфри, как тот себя назвал. Веревки обернулись вокруг них обоих, связывая их вместе, но она проигнорировала крики ужаса темноволосого мужчины.

За этим последовала палочка с рукой: она левитировала ту в карман живого мужчины, и в этот момент он заплакал. Гермиона щелкнула обеими палочками в руках, а затем с любопытством встряхнула, прежде чем засунуть в другой карман. Он удивлялся ее тщательности, и тому, насколько она была спокойна… как будто на нее нападали раньше — и часто.

На самом деле, подумал он, глядя на темноволосую девушку, склонившуюся над трупом нападавшего, это имело смысл. Если на нее нападали — возможно, похищали, — это многое бы объяснило…

— Обскуро, — сказала Гермиона, завязывая мужчине глаза, и затем, — Обливиэйт.

То, что еще отражалось на его лице, на мгновение совсем пропало, а потом он начал кричать и звать на помощь, кричать, где он, что с ним сделали, кто он такой. Она явно полностью стерла его разум. Это было бы почти жалкое зрелище, если бы ужасный труп, привязанный к нему, не превратил сцену в нечто из кошмаров.

Наконец, Гермиона засунула портключ в другой карман, а затем, как будто совсем забыв о Томе, посмотрела на него. Она выглядела наполовину вызывающе, наполовину смущенно, как будто он вошел, когда она переодевалась.

Он не мог полностью прочитать ее, но то, что она увидела в его лице, казалось, расслабило ее. И Гермиона снова посмотрела на мужчину, который стал ее жертвой.

— Скажи своему хозяину, чтобы он больше не беспокоил меня, — сказала она, но тот не обращал на нее внимания, метался по земле, слишком напуганный, чтобы слушать.

— Силенцио, — она подождала, пока он успокоится, а затем продолжила. — Я сказала, передай своему презренному хозяину, чтобы он больше не приходил за мной. Мы знаем, кто он, и если он это сделает, будут последствия. Повтори это.

— Чтобы больше тебя не преследовали, — пробормотал он, когда она сняла заглушающее заклинание. — Знаете, кто он. Последствия.

Она произнесла еще одно заклинание, но беззвучно, и мягкий красный луч ударил мужчину в грудь, а затем из портключа появилось голубое свечение, и тела исчезли, оставив их одних в роще.

— Это было впечатляюще, — восхищенно сказал Том.

— Мне нравится, когда все… аккуратно, — сказала она, внезапно выглядя хрупкой, с бледным лицом и огромными глазами. — Хм, что ж, спасибо тебе. Если бы тебя здесь не было… все могло бы закончиться очень плохо. Не закончилось бы, сказал бы отец, но…

Он шагнул к ней и впервые в жизни добровольно обнял другого человека, чтобы утешить. Это был вовсе не автоматический жест, да он и сам не видел в нем смысла. Но он видел, как люди утешают других таким образом, и полагал, что это было правильное действие.

К его ужасу, она начала плакать: разозленная, мстительная ведьма превратилась в кого-то, кто оказался просто девушкой.

— Я убила его, — сказала она, прижимаясь к его груди.

Он гадал, была ли она в шоке или что-то в этом роде. Ведь совершил убийство явно он. И, в отличие от предыдущего раза, это не причинило ему боли, не оставило той пустоты — он подумает об этом позже.

— Ты этого не делала, — сказал он, неловко поглаживая ее по спине.

— Нет, сделала. Я заколдовала его кровь, чтобы она свернулась. Я использовала исцеляющее заклинание и сделала маленький сгусток у его сердца… Он умрет через дня три.

Не в силах больше сопротивляться, он притянул ее к себе и снова прижался губами к ее губам, охваченный желанием.

Комментарий к Золотая гусыня

Извините за ожидание, выдалась сложная неделя. Но ждите еще две главы в ближайшие 2-3 дня.

И рассказывайте, как вы? Догадывались, что произойдет именно так?

========== «Пусть они едят пирожные» или им хочется погорячее ==========

То, что ткет разум, страстью уничтожается.

Александр Попуп, «Очерк о человеке и другие стихотворения».

Гермиона молча выехала по длинной дороге к замку. Они направились из леса, свернув в небольшую долину за ним, проезжая аллею дубов с голыми листьями, будто стоявших на страже по обе стороны подъездной дорожки. Пока они ехали, все мысли Тома были заняты жгучим отпечатком ее губ. Они были мягкими, как лепестки роз, но в то же время заставляли его истекать кровью. Как отчаянно она отвечала на его поцелуй в течение единственного, того восхитительного мгновения. Ее тело тогда растаяло в его объятиях. В то мгновение, которое было секундой, или часами, или вечностью.

Мгновение, заставившее его бояться за ту странную власть, которую она имела над ним. И все же, за все семнадцать лет и триста шестьдесят три дня Том не мог припомнить ни одного случая, когда бы чувствовал себя сильнее. Лучше, хуже — да, но не настолько.

«Я убила его», — сказала тогда она.

«Моя», — подумал он. Моя моя моя.

Гермиона отстранилась от него слишком рано для его тела, но недостаточно быстро для мыслей, проносившихся в его голове. И с тех пор ее лицо будто было закрыто ставнями, уходя мыслями куда-то, куда он не мог последовать.

Но если он когда-то и злился на себя за то, что оказался таким человечным, таким обыкновенным, что отвлекся на девушку, по крайней мере, думал он, по крайней мере, он знал, что именно эта девушка была поразительной. Деловая и спокойная, сильная и умная, и такая прагматичная — он мог только удивляться ей.

Он окинул взглядом парк, раскинувшийся по обе стороны дубовой аллеи. Древние деревья, посаженные, как он полагал, на эстетически приятном расстоянии. Серо-зеленая зимняя трава на холмах вдалеке. Изогнутый дугой лес, который тянулся вдоль границы. Высокие крылатые лошади, которые указывали на то, что это было волшебное место. Узкая долина, поросшая зеленью до самого озера.

Когда они обогнули холм, то показался замок. Они пересекли широкий каменный мост, построенный высоко над широкой полосой воды, которая казалась не то озером, не то рекой. И когда машина остановилась перед дверью, он ощутил волну предвкушения: наконец-то он увидит корни этой странной и непредсказуемой ведьмы. Этой ведьмы, связавшей его теми же узлами, которые он так презирал в других.

Это было потрясающе красивое место, даже на взгляд Тома. Сам замок оказался меньше, чем он себе представлял, и совсем не похож на фотографии или картины магловских цитаделей.

Он стоял на скалистом выступе над водой, позади него было три башни. Теплый каменный серый цвет его стен контрастировал со средниками на окнах. Еще дальше возвышался самый высокий шпиль, откуда открывался вид на широкую полосу воды внизу.

Но именно вода вокруг была самой необычной деталью. У нее не было ничего общего с замком, каким бы завораживающим он не был. Река расширялась и превращалась в озеро, бьющееся о скалы. Грохочущий водопад падал с крутых скал, расступаясь вокруг самого замка, что точно было магией. Из одной башни выглядывал балкон, который ловил брызги водопада. Казалось, что он парит в воздухе. И когда Том присмотрелся, то увидел и другие признаки волшебства в этом месте. Здесь были деревья со странными красными и золотыми листьями. Он мельком заметил экзотические цветы, выглядывающие из-за каменной стены, ведущей туда, откуда они пришли. Похоже, это был огороженный сад. Каменный грифон подкрадывался к вершине, поворачиваясь, чтобы огрызнуться на сердитого дракона, угрожающе расправившего свои гранитные крылья на вершине второй по высоте башни.

Гермиона припарковала машину на каменной площадке перед ступенями, ведущими к большим резным деревянным дверям, и повернулась к нему.

— Не рассказывай отцу о том, что случилось в лесу, ладно?

Его брови поползли вверх.

— Я не хочу его беспокоить… Он будет винить себя, — объяснила она.

Том удивленно кивнул. Так это отец виноват в том, что на нее напали — почему она не рассказала ему? Он обдумал правильный ответ.

— Ты в порядке? — сделал он свой выбор и с удовольствием заметил, как смягчился ее взгляд. Он почувствовал прилив какой-то странной тяжести в груди, доставляющей удовольствие, собственнической боли.

— Да, я думаю, что да. Извини, я … ну, знаешь. О том, что произошло, — с этими словами она неловко отвернулась и открыла дверь. — В любом случае, давай входить. Ты, должно быть, проголодался.

Он проголодался. Теперь, когда она упомянула об этом и, вспомнив те пирожные, которые ему прислали, он нетерпеливо двинулся вперед.

— Все это удивительно, — сказал он ей, глядя на дом.

Наконец, улыбка тронула ее губы.

— Это что-то, — согласилась она.

Двери распахнулись без малейшего прикосновения, и Том почувствовал, как в нем поднимается знакомая зависть. Он должен был родиться где-то в таком месте. У него должно было быть детство, где магия была нормальной, а большой дом наполнен невозможными и необычными вещами. И семья, которой можно было бы гордиться. А не унылое учреждение, куда отправляли отбросов магловского Лондона, чтобы не мешать другим. А затем оказаться бесцеремонно изгнанным даже из этого места спустя несколько лет.

Проглотив горький привкус ревности, он последовал за ней в дом.

Первое, на что он обратил внимание, была безжалостная преданность Рождеству: с потолка в одном углу завороженно падал снег, в другом — стояла золотая и праздничная елка, в которой он заметил черты, отличающие стиль Гермионы. Большую часть левой стены занимал огромный камин, в котором плясали высокие языки пламени. По обеим от него сторонам висели чулки, а перед ним спала старая собака. Темные, обшитые панелями, стены были увешаны богато раскрашенными гобеленами, и, несмотря на свои размеры, выглядели довольно приветливо. Когда они вошли, собака, пошатываясь, поднялась, показывая свою необъятность. Том настороженно молчал.

— Привет, мой мальчик, — сказала Гермиона, поглаживая его огромную голову. Он был в два раза выше ее, и Том недоумевал, зачем им понадобился в доме такой опасный зверь. Единственные собаки, с которыми он сталкивался, были дикие твари: сторожевые псы, которым нравились лодыжки маленьких сирот, ворующих яблоки или бродяги, охотившиеся на лондонских крыс. — Это Том.

Он медленно двинулся вперед, не желая показывать ей, что не любит собак. Особенно собак такого размера. Место таких было где-то в поле, рядом с другими существами размером с лошадь.

Он осторожно постучал его по голове и был вознагражден улыбкой хозяйки.

— Его зовут Альхабор. Давай отнесем твою сумку наверх, я покажу тебе твою комнату, а потом спустимся поесть. Отец сейчас в рабочей комнате. Я напоминала ему, что ты приедешь, но если он чем-то увлечен, то нам придется пойти и выгонять его оттуда.

Бросив последний взгляд на увешанный гобеленами вестибюль и, попятившись от огромного волкодава, Том последовал за Гермионой. Он размышлял о том, как она вписывалась в этот странный, далекий, волшебный и неожиданно теплый замок.

— Это твоя комната, — сказала Гермиона, остановившись перед очередной деревянной дверью. Он с удовольствием отметил, что ее щеки слегка порозовели. Она не выглядела такой собранной, какой пыталась казаться, когда он вошел в ее дом.

Он толкнул дверь и вошел в комнату. На всю дальнюю стену тянулось огромное окно, открывающее вид на воду. Он бросил сумку у кровати и подошел ближе. Том считал себя равнодушным к природной красоте, но сейчас он ошеломленно смотрел на огромный невероятный спуск вниз к озеру. Хотя они и поднялись по ступенькам в доме и прошли один лестничный пролет, но обрыв под ними был больше 50 метров. Озеро, отражая заходящее солнце в своем сверкающем великолепии, простиралось далеко на запад, обходя темные изгибы деревьев на другой стороне долины.

Гермиона нервно застыла в дверях.

— Там есть ванная, — она указала на старую дубовую дверь, чтобы пройти в нее, ему придется пригнуться. — Если тебе понадобится что-нибудь найти… в замке, знаешь, как в Хогвартсе передвигаются лестницы и все такое. Только у нас они более полезны, и не заставят тебя заблудиться. Во всяком случае, обычно так.

Он подавил вздох обиды на явную, нелепую, чудесную магию этого дома, следуя за Гермионой из комнаты обратно вниз по лестнице. Несмотря на то, что они, по-видимому, направились обратно в вестибюль, вместо этого они свернули в маленькую гостиную-библиотеку.

Окно выходило здесь на водопад в задней части дома, все еще отражая потухающий дневной свет. В окно была встроена дверь, почти полностью замаскированная, которая, скорее всего, вела на веранду. Сама комната была чистой и опрятной, но полной книг, картин и большего количества гобеленов. Под огромной каменной мантией потрескивал теплый огонь. Маленький столик у окна был завален аккуратными стопками хогвартских учебников и свернутыми свитками пергамента. Это, сразу стало ясно, была комната Гермионы. Не ее спальня, а место, где она работала, читала и проводила время.

— Пожалуйста, устраивайся поудобнее. Я вернусь через минуту.

Она исчезла, и Том осмотрел комнату в деталях. Кое-что сразу бросалось в глаза: граммофон, картина с изображением Хогвартса, другие любопытные картины, которые могли быть магловскими, но он точно не знал. Здесь же были различные бутылочки с зельями с ее аккуратными надписями на этикетках и бесконечное количество книг. Он остановился, чтобы посмотреть, и был слегка удивлен, увидев три полки с магловскими работами. Он заметил странные детали из ее детства — несколько детских книг, несколько волшебных игрушек, которые, как он предполагал, были любимыми. Также учебники, на которые она не смотрела уже годами, книги для практики чтения и письма, изучения языков и три издания «Истории Хогвартса».

Гермиона вернулась с подносом, заполненным до отвала едой, и поставила его на стол у окна, отодвинув книги. Солнце, наконец, скрылось за лесистыми холмами на западной стороне долины, и на улице уже темнело, хотя еще не было и четырех часов.

— Надеюсь, ты голоден, — сказала она. — У нас с нашим эльфом очень разные представления о том, какое количество еды нужно для полдника.

Том наблюдал, как она выкладывает на стол четыре пирожных, тарелку булочек с кремом, две стопки маленьких сандвичей и тарелку булочек с густым желтым кремом и темно-пурпурным джемом. Он опустился в кресло.

— Чай или горячий шоколад? — спросила она. — Кнопочка подготовила и то, и другое.

Том вспомнил о старом споре и воспользовался случаем, чтобы спросить о самых тайных отношениях волшебников.

— Чаю, пожалуйста. Разве эльф не делает то, что ты ему говоришь?

Она пододвинула к нему кофейник, чашку и блюдце.

— Просто… угощайся. Всем. И да, технически. Хотя я думаю, что это зависит от эльфа и семьи… эм, принадлежности. Кнопочка знает, что мы никогда не накажем ее, а одежда, с которой она пришла, давно спрятана в замке. Так что даже если бы я захотела, вероятно, не смогла бы освободить ее. Обычно она даже на кухню меня не пускает, — фыркнула она. — Если я попытаюсь помочь, она только жалобно пискнет и задумается, что было не так в моем воспитании.

Не было ни книги о домашних эльфах, ни способа узнать, как их можно приобрести. Они действительно казались ему полезными, хотя в Литтл-Хэнглтоне их вряд ли можно было найти. Спрашивая о таком, как правило, сразу же ощущаешь себя заклейменным грязнокровкой, и Том подавил желание выпалить еще дюжину любопытных вопросов.

После нескольких недель военных пайков еда была на удивление вкусной. Том съел три бутерброда, две булочки и кусочек Бара-Брита, прежде чем заметил, что Гермиона почти ни к чему не притронулась. Вместо этого она тихонько дула на чашку чая, глядя на темнеющий водопад.

Она выглядела, как ему показалось, необычайно бледной.

— Тебе надо что-нибудь поесть, — предложил он более мягко, чем обычно.

Уход за младшими детьми был ненавистной рутиной, и действительно, его раздражало слышать плач ребенка или малыша, не чувствуя внутреннего желания убить того. Но он знал, что кормление обычно исправляет любой из худших шоков. А она, наверное, была в шоке. События того дня улетучились на задворках его сознания на фоне ее волшебного дома, ее обжигающего поцелуя, но Том предполагал, что шок будет естественной реакцией на нападение и чье-то убийство.

Она кивнула, но ничего не взяла.

Его мысли пронеслись мимо воспоминаний о его собственном взрывном срыве после…

— Ты выглядишь ужасно, даже бледнее Кровавого Барона. Я думаю, ты в шоке. Подойди, тебе надо что-нибудь поесть.

Она выглядела чрезвычайно удивленной и немного обиженной, поэтому он добавил: «Пожалуйста».

Как он и ожидал, она смягчилась и взяла сандвич.

— Зачем ты это сделала? — спросил он, когда она уже что-то съела и краска вернулась к ее лицу. Его это удивляло, потому что это было так не похоже на нее. Так не похоже на ее теплоту и доброту, на ее желание видеть хорошее во всем, что ему казалось таким бесполезным. А потом вдруг появилась та, другая она, безжалостная и прагматичная, с такими же холодными глазами, как и при их первой встрече.

Она не стала притворяться, что не поняла.

— Не хотела, чтобы за мной охотились, — наконец тихо сказала она. Ее темные бездонные глаза блуждали, прежде чем встретиться с его. — Это ужасная жизнь — все время ждать и ждать, когда кто-нибудь тебя поймает.

Ее затравленный взгляд говорил ему, что тогда в лесу он был прав, правильно предположив, что ее похищали.

Ее частички стали обретать смысл, и все же вместо того, чтобы остаться довольным, он жаждал узнать больше.

— Компас, — сказала она, прежде чем он успел надавить на нее, — указывает на опасность, верно?

— Все гораздо конкретнее.

Гермиона провела рукой по волосам, которые немного выбились из-под ее прически.

— Опасность для владельца? Может быть, угрожающая жизни опасность?

— Теплее, — согласился он, слегка удивленный тем, как быстро она пришла в себя перед лицом интеллектуального вызова.

Она вытащила его из-под рубашки, цепочка скользнула по воротнику, и Гермиона его осмотрела. Ему было интересно, как долго кулон будет удерживать тепло от ее кожи?

— Самое опасное. Это компас указывает на самую опасную угрозу для владельца?

— Уже очень хорошо. Он пришел с небольшой запиской о его истории, я передам ее тебе позже.

— Ты придурок, — мягко сказала она. — Но спасибо. Это замечательный подарок.

— Всегда пожалуйста, — сказал он, натянуто. Он не хотел вступать в разговор и говорить, что «твой подарок тоже был замечательным» и поэтому был благодарен, когда она продолжила.

— И спасибо за сегодняшний вечер. Я не была готова — так глупо с моей стороны. Не мог бы ты рассказать мне немного больше о тех людях, которые пытались меня похитить?

Ее пальцы пробежали по золотой цепочке, а глаза смотрели вдаль.

— Да, но не сегодня. Мы поговорим об этом завтра, прежде чем я уйду, — твердо сказал Том.

Похитители обычно не ждали, что их жертва будет сопротивляться. Или что похитители вернуться один мертвым, а другой при смерти. Поэтому он подумал, что ее сообщение будет достаточно эффективным, чтобы остановить вторую попытку. Хотя, возможно, что они еще отомстят.

— Хорошо, — пробормотала она. — Хочешь, я покажу тебе, где Сердик?

Рабочий кабинет Сердика Дирборна представлял собой огромный зал, встроенный в скалу под замком. Заколдованное окно создавало видимость света, проникающего сквозь витражи, останавливая гнетущее ощущение в комнате. Но воздух был влажным, несмотря на огонь, пылающий в дальнем конце. Стены, покрытые резными символами, казались липкими. Несмотря на это, кабинет был необыкновенным: заполненным котлами, грудами наполовину трансформированных кристаллов, полками с баночками порошка в головокружительном разнообразии цветов и стопками свитков и древних на вид пергаментных текстов. У одной из стен стоял большой кувшин, такой же высоты, как и Том. Блестящие золотые глыбы были небрежно свалены в углу, соблазнительно мерцая в свете огня. Дразнящее, яркое напоминание о ценности Гермионы для тех, кто не хочет работать за свое золото.

— Том, мой мальчик! — Сердик с энтузиазмом поприветствовал его, оторвав взгляд от огромной книги размером в половину стола, в которой богато раскрашенная пентаграмма занимала большую часть открытой страницы. — Как ты?

Гермиона оставила его в таинственной комнате, а отец поручил Тому убедиться, что они оба будут наверху до восьми часов, потому что у них гости.

Сердик Дирборн был отличным компаньоном. Он был одновременно увлекателен и информативен по предмету, о котором мало кто имел честь узнать лично. И часы до ужина пролетали гораздо быстрее, чем любые из его недавних уроков в Хогвартсе. В кои-то веки Том ощутил интеллектуальный вызов и хотел бы, чтобы в Хогвартсе применяли более интересный подход, а не просто сосредотачивались на практическом применении магии.

Когда он сказал это Сердику, тот фыркнул и взмахнул руками, которые угрожающе приблизились к большой бутылке, наполненной каким-то странным фиолетовым огнем.

— В нашем мире так не принято. Они учат вас основам и ожидают, что вы либо будете удовлетворены, либо изучите все самостоятельно. Иногда я думаю, что это преднамеренно — способ помешать волшебникам и ведьмам узнать слишком много. Большинство из них никогда не получают доступа и к частице своей силы. Просто сделай минимум заклинаний, а потом отправляйся толкать бумагу для министерства и все такое. Большинство людей кажутся вполне счастливыми, и слишком много магии может быть опасной вещью, я полагаю.

Позже Том вернулся в свою комнату с разочаровывающей легкостью. Он надеялся пошпионить, но замок привел его в комнату, где он переоделся в более нарядную мантию. Гермиона извинилась за такую необходимость, но Том не возражал. Ему нравились традиционные одеяния. Они делали его похожим на себя — могущественного и принадлежащего к магическому миру.

Выйдя из своей комнаты с бутылкой вина, которую он привез для Сердика, и, гадая, где может быть Гермиона, Том увидел в конце коридора арку. Он был совершенно уверен, что раньше ее там не было. Пройдя через нее, он оказался на дорожке, ведущей к мосту, с окнами по обе стороны, которые открывали вид на внутренний двор и крутой спуск к озеру. В воде отражался месяц, поднимавшийся из-за горы. В конце коридора была единственная дверь из темного дерева, толстая и тяжелая. Она выглядела древней, с кружащимися звездными символами, словно подхваченными каким-то неощутимым ветром. Когда он надавил на нее, то почувствовал, как по руке пробежала волна магии, и удивленно отступил.

Мгновение спустя дверь распахнулась, приглашая его на крошечную площадку с винтовой лестницей. Он предположил, что находится в одной из башен, возможно, в дальнем конце замка.

Странный щелкающий звук снизу привлек его внимание, и он решил спуститься вниз. Комната, которую он нашел, была круглой, холодной по сравнению с остальной частью замка. Похоже, это была заброшенная классная комната: почти пустая, с несколькими стопками книг и двумя старыми партами, сдвинутыми в сторону. Но самым заметным его аспектом были восемь пар вязальных спиц, парящих в воздухе, вплетая пряжу цвета хаки в толстые носки различной степени завершенности. Он озадаченно уставился на них.

Это было странно — не в последнюю очередь потому, что стук иголок напомнил ему о миссис Коул. Иглы не были синхронизированы друг с другом. Вместо этого они, казалось, следовали какой-то очередности. И да, он увидел, как большая коробка плавала вокруг готовой пары. Нить завязалась и упала в контейнер, который улетел в ожидании следующей пары.

— Что за…? — пробормотал он.

— А, вот и ты, — сказала Гермиона, заставив его подпрыгнуть. Он не слышал ее шагов из-за стука вязальных спиц.

Он повернулся и почувствовал, как внутри все перевернулось, как изменилось биение сердца, как будто кровь застыла в жилах, и ей вдруг пришлось работать быстрее. Ее платье было зеленое с золотым, а темные волосы распущены и уложены.

Но она выглядела необычно застенчивой, и, поймав его будто за бегством, он жестом указал ей за спину.

— Я восхищался вашей… фабрикой.

— Да, что ж, не обращай внимания. Давай спустимся вниз и выпьем перед ужином, — предложила она, полуобернувшись, чтобы уйти, но он мягко поймал ее за руку.

— Нет, пока ты не объяснишь мне эту необычную ситуацию. Зачем ты вяжешь носки?

— Этодляармии, — быстро прошипела она.

— Прости, что?

— Они для армии… — сказала она, очень сильно сосредоточившись на чем-то за его плечом. Ее щеки пылали так ярко, как он никогда. — Я читала, что у солдат обморожены ноги, а этой зимой ужасно мокро, так что… Я подумала, что пошлю им немного носков.

Он уставился на нее.

— Магия делает вещи намного проще, — бормотала она, снова и снова, он удивился, как она нервничает за этим сдержанным образом, — Поэтому я иногда чувствую себя виноватой, понимаешь? А если в пряжу вплетено немного чар Импервиуса, кто об этом узнает?

— Ты необыкновенный человек, — сказал он, наконец, снова столкнувшись с ее непривычной добротой. — Хотя я чувствую себя обязанным сказать, что ты напрасно тратишь свое сочувствие.

— Я не думаю, что так. Перед Рождеством я была в магловском Лондоне с моими кузенами, и это было довольно интересно.

Том подавил ревность при мысли о том, что она проводит время с кем-то еще, и попытался представить ее в магловском мире. Это оказалось на удивление легко.

Том с привычной беззаботностью протянул Сердику бутылку вина, которую взял из погреба деда, и тот одобрительно взглянул на этикетку.

— Ты, конечно, можешь приезжать еще, — сказал он.

«Я могу», — торжествующе подумал Том. Он был уже не просто каким-то бедным сиротским мальчиком.

Гермиона и Сердик одновременно подняли глаза, как будто услышали какой-то звук.

— Это пришел Доминик и другие, — сказал Сердик, протягивая Тому бокал шампанского. — Я не видел его много лет. Он интересный товарищ, один из историков.

— Никогда не встречала этих людей, — объяснила Гермиона Тому, когда Сердик вышел, чтобы поприветствовать своего друга. — Но я уверена, что они интересные. Его друг хочет изучить фундамент замка. Не могу понять, почему он не пришел днем, но вот они уже здесь…

Выглядела она значительно лучше, чем была ранее. Краска вновь залила ее лицо. Ее глаза стали теплыми, и на лице уже была улыбка. И все же между ними был какой-то барьер, который она воздвигла. Он заметил это по тому, как тонко она избегала его взгляда; по румянцу на ее щеках, когда она встречалась с ним взглядом; по морщинке на лбу, когда она думала, что он не смотрит; по легкой, вежливой скороговорке вопросов, которые она задавала ему (о том, как он нашел алхимическую лабораторию Сердика и о том, что она нашла для него книгу по Нумерологии, и о том, куда он собирается завтра). Она пыталась обезоружить его сплошным очарованием, но он был терпелив. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что долго это не продлится.

В итоге, Сердик и его друзья вернулись к ним. Среди них был неприятно симпатичный молодой человек, очевидно, их сын. Вместе с ним позади стояли пухленькая ведьма и невысокий худощавый бородач, с оценивающим взглядом.

Ужин был восхитительным и роскошным. Для начала подали грудки, за ними последовала огромная порция оленины по-веллингтонски, с горкой жареного картофеля и овощей с подливкой, также на столе было насыщенное красное вино в золотых кубках, которое никогда не иссякало.

Другие гости не особенно интересовали Тома, и, сидя по-диагонали от Гермионы, он мог наблюдать, как она очаровывает друга своего отца. Том наблюдал за игрой света от свечей на ее коже, за румянцем на щеках, за тем, как ее уложенная прическа все больше стремилась к дикой природе по мере того, как тянулся вечер.

Его внимание было сосредоточено на ней и во время скучного разговора с Деодатусом, сыном, который был на несколько лет старше Тома и учился в волшебной школе в Италии. Это был единственный интересный аспект их разговора, о чем они с Гермионой подробнее спрашивали молодого парня. Ведь магические школы всегда ревностно охраняют свои секреты. Том с удовольствием отметил, что она не флиртует с ним, но было очевидно, что Деодатуса привели сюда, чтобы познакомить с ней. Он вспомнил слова Слизнорта и подумал о том, сколько еще молодых людей притащат в Уэльс, чтобы познакомить с дочерью алхимика.

Ужин шел своим чередом, и Том уже наполовину расправился со своей тарелкой, когда, наконец, зазвучала причина визита этой итальянской семьи.

— Мы посмотрим на это после ужина, — заверил Сердик худощавого историка.

— Если это все-таки фейри, то мне нужно будет вернуться и изучить их подробнее, не так ли?

Том вопросительно посмотрел на Гермиону, и та объяснила: «Доминик думает, что водопад был построен для защиты от фейри, но замок воздвигнут уже после того, как исчез последних из их рода.

— Фейри? — спросил он зачарованно. — Я думал, что это просто миф.

— Кто знает? — риторически спросил Сердик, передавая по кругу бутылку золотистого вина. — Доминик пытается ответить на этот вопрос, хотя, поскольку он верит в них, я ожидаю, что исследование будет чрезвычайно предвзятым.

Отец Гермионы послал своему другу злую ухмылку.

— Ерунда. Этот замок особенный, — сказал Доминик, поворачиваясь к Тому. — По всей Европе мы находим волшебные жилища, построенные рядом с проточной водой. Все из них с фундаментом, которому больше тысячи лет — а именно тогда видели последних фейри. Не так далеко отсюда, на самом то деле. Уэльс и Ирландия были их последними оплотами — большинство фейри были убиты римскими колдунами, когда империя еще была в расцвете сил. Но здесь они просуществовали еще тысячу лет.

— Окружили их, а потом убили. Те были слишком сильны, понимаешь, — вмешался Сердик. — Точно так же, как маглы пытались поступить с нами.

— Когда вы обнаружили их в последний раз? — спросила Гермиона со странным выражением на лице, как будто она установила связь, которую никто из них еще не мог понять.

— Вскоре после того, как была построена ваша школа, — сказал маленький человечек, энергично жестикулируя. Его страсть к этой теме была заразительной.

— Но, отец, замку больше тысячи лет. Или, по крайней мере, твоей алхимической комнате. Я почти уверена, что это упоминается в дневниках Персеваля Дирборна.

— Ага! — воскликнул Доминик, глядя на Гермиону так, словно она была самим Граалем. — Вот так то! Я знал это. Размещение здесь слишком идеально.

— Сохранилось так мало магической истории, думаю, что это ужасно. Тексты передаются в семьях, поэтому мы упускаем так много связей и истин. А доступ к тем, которые имеются, зависит от доброй воли владельцев. Большинство не хотят делиться своими семейными секретами, — сказала Гермиона.

— Совершенно верно, — многозначительно прокомментировал Сердик.

После ужина, когда Сердик повел Доминика и его семью осматривать фундамент замка или что-то столь же утомительное, Том последовал за Гермионой обратно в малую гостиную, где они были до ужина. Здесь будто было ее отражение, но в больших масштабах и с меньшим количеством книг. Некоторое время они играли в шахматы, пили вино и почти ни о чем не говорили. Молчание тяготило из-за всего того, что он хотел сказать и сделать с ней. От осознания того, что всего несколько часов назад они были прижаты друг к другу, их губы слились воедино и исследовали друг друга, но сейчас он сдерживался. Узы, которые он чувствовал — узы доверия, чего он никогда раньше не ощущал с другими — давали ему редкое терпение.

Она была его. Он был в этом уверен. Он почувствовал это в прикосновении их губ, в том, как она повернулась к нему, когда ее глаза наполнились слезами. Гермиона подняла взгляд после того, как передвинула фигуру, и он посмотрел на нее. И это был тот момент, когда он не смог бы снова опустить взгляд на доску. Она казалась в равной степени, пойманной в ловушку этого момента, который тянулся до тех пор, пока Том не ощутил головокружение. Как будто он стоял на краю огромной скалы, решаясь, прыгнуть или нет.

Из коридора донеслись голоса, и взгляд Гермионы метнулся к двери. Момент был упущен.

«Фундамент выглядит многообещающе», — сказал им Доминик. Они еще немного посидели, а потом, когда семья попрощалась, Гермиона протянула ему маленькую книжечку.

— Не потеряй ее, — сказала она ему, улыбаясь.

Когда Сердик лег спать, а взгляд Гермионы был таким же сонным, как и его собственный, Том снова позволил себе прикоснуться к ней. Они сидели бок о бок на диване, и он пригладил прядь ее взбунтовавшихся волос, упавшую ей на щеку.

— Тогда раньше… зачем ты меня поцеловал? — прошептала она хриплым от бренди и сна голосом.

Он просто смотрел на нее и чувствовал, что она смотрит на него — в отличие от большинства людей — оценивая, читая и разглядывая. Это раздражало, что она задала именно такой вопрос.

Слова казались ветром, и поэтому он провел пальцами по обнаженной коже ее запястья, обводя ее вокруг и вниз по тыльной стороне ладони, которая была теплой и гладкой под его пальцами, легкой как перышко, когда он касался ее. Ее темные ресницы затрепетали, дыхание вырвалось из мягкого розового уголка ее губ, и он понял, что такого ответа было достаточно.

— Мне пора спать, — тихо сказала она, убирая руку. — В котором часу твой утренний поезд?

— Не раньше одиннадцати. Я аппарирую отсюда.

— Хорошо. Увидимся утром. Спокойной ночи.

Он позволил ей убежать в свою комнату, наполовину испытывая облегчение, скорее передышку, от огромного пылающего нечто, что незримо ощущалось между ними, и наполовину желая закрыть эту пропасть.

Комментарий к «Пусть они едят пирожные» или им хочется погорячее

Еще одна небольшая по объему, но важная для понимания глава. Здесь мы видим, каким ощущает мир Том. Что для него изменилось, на что он обращает внимание, как он подмечает все детали вокруг. Даже привычный мир становится для него другим. Это важно заметить, важно для истории. Ведь Гермиона уже изменила его.

Также, обращаю ваше внимание на название главы. Это такая фразочка у британцев, которая является английским переводом легендарной фразы Марии-Антуанетты «Пусть они едят пирожные». Но встречается также и с другими переводами как: «Некоторые любят погорячее». Такой черный юморок.

Уже через главу Рождественский бал. Ждем-с. Ускорила свой перевод, чтобы выпускать главы почаще, откладываю их на полочку для вас. Планирую до Нового года выпустить еще 12 глав. Но активность подупала, ждущих перевода становится меньше. Надеюсь, что тем, кого зацепила история, точно понравятся ближайшие события. Спасибо, что остаетесь со мной!

========== Падение ==========

Вы не спрашиваете людей с ножами в животе, что сделает их счастливыми: счастье больше не имеет значения. Все дело в выживании. Все дело в том, вытащишь ли ты нож и истечешь кровью до смерти или оставишь его внутри.

Ник Хорнби, «Как стать хорошим».

На следующее утро Гермиона проснулась на удивление бодрой и намного позже обычного. Перед сном она была готова к ночным кошмарам: к лицу Беллатрисы из отражения зеркала, к кричащему мужчине, привязанному к трупу.

Но кошмаров не было. Она убила человека, что вполне могло сойти за хладнокровие, и ей это даже не приснилось. Ей даже не снилось само похищение. Она просто мирно проспала всю ночь.

Уже закаленная войной, подумала она. Но дело было не только в этом…

Намного сложнее и тревожнее было то, что спас ее Том Риддл. Она не привыкла к тому, чтобы ее спасали. И, честно говоря, это опьяняло. Она подавила легкомысленную улыбку, потому что все это… глупо.

И после того, как он спас ее, она почувствовала себя в безопасности. То, что он не задумываясь, защитил ее, противоречило всему, что ей когда-либо рассказывали о нем.

К тому же, все это раскололо трещину, о которой она уже знала. Трещину, которая напоминала ей, что его действительно невозможно спасти.

В конце концов, она прыгнула на пятьдесят пять лет во времени. Конечно, все может быть возможно…

Что, если… что, если они ошибаются, и она сможет изменить будущее?

И даже если она не сможет, то ничего здесь не сделает, не так ли?

Нет. Она не была убийцей, как он. Она не была.

Нет.

— Ты ведешь себя просто смешно, — сказала она своему отражению. — Гонишься за ложными надеждами.

«А что, если?» — ответил ее разум. Она проигнорировала эту мысль, отогнав ее прочь и крепко заперев в голове. Это опасно.

Как и Том Риддл. Который стал Томом, а не Риддлом. Как и то, как он разговаривал с ней на равных. Как и то, каким очаровательным и обаятельным он был. Как и то, что он становился ее другом. Как и его губы, его глаза, его прикосновения и…

Нет, и еще раз нет. Она не будет думать об этом. Сделав глубокий вдох, она заперла свое желание и огонь, который плясал по ее коже от одного его прикосновения. И его темных глаз, странной меланхолии, и ее капризного сердца. Она взяла все это и заперла, чтобы вспоминать Гарри и Седрика, Грюма и Мэри Кроткотт, Амелию Боунс, Сириуса и всех остальных.

И спустилась на завтрак.

Сердик и Том уже были там, она слышала их голоса и, с любопытством, остановилась у двери.

— …так что, на самом деле мальчикам немагического происхождения, вроде тебя, если не считать родословную, только недавно разрешили посещать Хогвартс. Я имею в виду, что был двух-или возможно трехсотлетний период после Статуса секретности, когда маглорожденным вообще запрещено было посещать Хогвартс. Родители их не отпускали, а школа была этому достаточно рада.

Они обсуждали тему, которую Сердик поднял на вечеринке у Слизнорта, и Гермиона нахмурилась. Странно, что это так заинтересовало Тома. Может быть, ему было тяжело оттого, что его не усыновили? Или, что более вероятно, он искал скелеты, с помощью которых можно было бы заставить своих соседей по дому…

— Когда все поменялось?

— Ну, затем рождались один или двое за год, но в те дни чистокровных было гораздо больше, так что проблем не возникало. Затем инбридинг настиг волшебные семьи, ну, по крайней мере, некоторые из нас так считают. И они стали медленно вымирать в течение нескольких лет. В некоторых семьях — большинство из которых все еще существует — было несколько маглорожденных усыновленных детей. Но магический способ усыновления ограничивал возможности. Это помогло. Но… знаешь, любой, кто разводит животных, скажет тебе, что новая кровь важна время от времени. Возьмем, к примеру, тебя, держу пари, ты гораздо могущественнее, чем большинство детей твоего года?

— Да, это так. Но тогда те немногие маглорожденные, которые учатся с нами, либо выбывают, либо постоянно сталкиваются со сложностям. Так что, действительно, не лучше ли не загонять их силой в наш мир?

— Ну, видишь ли, именно эта мысль стояла за ранним усыновлением. Время от времени есть несколько человек, которые хорошо переносят перемены, но большинство… большинство из них сталкиваются с трудностями. Я думаю, дело в разнице миров, а не отсутствии способностей. В моем классе был мальчик, невероятно талантливый, но ему было трудно полностью принять наш мир. Мне кажется, что он всегда чувствовал, что делает что-то не так. В конце концов, он вернулся в мир маглов, как и многие другие.

— Но разве это не огромный риск для нашего общества?

— Риск чего? Раскрытия? Может быть… К тому же, число маглорожденых растет. Не думаю, что это действительно имеет значение. Ведь маглы уже не такие, какими были раньше.

— Они кажутся мне довольно ужасными, — тихо сказал Том, и Гермиона была поражена тем, насколько он был откровенен с Сердиком. — Удивительно, что так мало истории нам преподают в Хогвартсе. Гермиона вчера была права.

— Да, она умная штучка.

Для одного дня подслушиваний вполне достаточно, подумала Гермиона и открыла дверь, прервав следующий вопрос Тома.

— Доброе утро, — сказала она, останавливаясь, чтобы погладить Альхабора, который поднялся, чтобы поприветствовать ее.

— Вы можете взять Альхабора на прогулку сегодня утром, дети? — спросил Сердик.

— Да, конечно, — ответила она, присаживаясь за стол и протягивая руку к кофе. — У нас есть пара часов до того, как Тому нужно будет аппарировать.

— Сногсшибательно, просто сногсшибательно. Что ж, пойду лучше продолжу свои исследования. Все немного чувствительны. Сова ждет тебя в гостиной, Гермиона. Увидимся через несколько дней, Том, мой мальчик.

Он небрежно чмокнул ее в макушку и исчез, оставив после себя ноющую пустоту. Они остались одни.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Том.

— Тебе хорошо спалось? — спросила она так же вежливо, накладывая немного каши в тарелку.

«Просто будь вежливой, держи его на расстоянии вытянутой руки», — сказала она себе, пока они обменивались светскими разговорами. Да, он был очарователен, и да, она поцеловала его. Дважды. Поцеловала его и почувствовала, как все гребаные звезды на мгновение сошлись. Поцеловала его и почувствовала на это короткое мгновение в сто тысяч раз больше, чем чувствовала с каждым поцелуем Маркуса, вместе взятыми. Почувствовала огонь в своей крови и свет, танцующий на ее коже.

Она чувствовала себя так, как не ощущала уже несколько месяцев, а может, и лет. Чувствовала.

Она хотела бы сказать себе, что на мгновение забыла, кто он такой. Но она не забыла и, несмотря на это, поцеловала его.

Мантии были, безусловно, самой раздражающей вещью, которую можно было носить. И поэтому, прежде чем они покинули замок, Гермиона побежала наверх и переоделась в одну из пар брюк, которые она сама сшила. Даже Сердик считал их эксцентричными, отдавая предпочтение — как и большинство других волшебников — приличным мантиями, не считая формы Хогвартса.

Когда она уходила, Том остался почитать газету. Сегодня он был в повседневной магловской одежде. И хотя он почти не рассказывал ей о своих делах в Южном Уэльсе, она намеренно избегала расспросов со своей стороны. Потому что так было проще. Она сказала себе, что быть вежливой и дружелюбной — лучший способ остановить все его подозрения. Она предполагала, что он проснулся раньше с целью пошпионить, но это было вполне ожидаемо.

В конце концов, было бы обидно, если бы весь ее труд по подготовке дома к его приезду пропал даром.

— Не знал, что здесь еще есть и внутренний двор, — заметил он, пока они шли по коридору в задней части дома, окна которого выходили на маленький дворик.

— В такую погоду замок, скорее всего, не хочет выпускать тебя наружу — он защищает от ветра, но вот летом здесь хорошо обедать. Кроме того, двор хорошо помогает со всеми… ну, знаешь, магическими перемещениями.

Ее осведомленность о магии замка удивляла ее — все случилось после того, как она вернулась сюда на Рождество. Заклинание удочерения, превратив ее в настоящую Диорборн, привязало Гермиону к этому месту. Так что она могла чувствовать гудящую магию, и могла почти что общаться со зданием. В самом деле, замок все еще таил в себе сюрпризы: когда Том дотронулся до двери в ее башне прошлой ночью, она почувствовала это. И ощутила, как дверь просит разрешения войти. На нем был какой-то магический отпечаток, полностью принадлежавший Тому. Отпечаток с намерением искать ее, а также кого-то в замке.

Это был необыкновенный момент. И она почувствовала странное удовольствие от того, что теперь это точно был ее дом. Конечно, она любила дом своего детства, а также Нору, но это…

Это был настоящий волшебный дом. И совершенно чудесный. Хотя, по словам Сердика, здесь кошмарное техническое обслуживание.

— Хочешь подняться на холм или пройтись вокруг озера? — спросила она Тома, натягивая веллингтоновские сапоги. — К тому же здесь довольно грязно, так что бери, если тебе подойдут какие-то из этих сапог.

— Какие угодно, — он равнодушно пожал плечами, и она вдруг поняла, что он настороженно смотрит на собаку.

— Ты хорошо ладишь с собаками? — спросила она, стараясь скрыть недоверие в голосе. Ей и в голову не приходило, что Том Риддл может чего-то бояться, но Альхабор пытался облизать его, и Тому сейчас было очень неловко.

— Эм, — на мгновение он словно лишился дара речи, и она сжалилась над ним. Поначалу волкодав показался и ей отталкивающим, и она привыкала к Сириусу в его анимагической форме, что отчасти похоже.

— Альхабор. Хватит. Давай, дружок, идем.

Она открыла перед ним дверь, но он проигнорировал ее, радостно виляя длинным хвостом, в то время как терся носом о живот Тома. Том неохотно погладил огромную голову пса и расслабился, встретив взглядом теплые карие глаза.

— Почему ваша собака размером с лошадь? — он что-то недовольно пробормотал, но на его губах плясала улыбка, пока он запустил пальцы в жесткую темно-седую шерсть.

— Прекрасный вопрос — это выбор моего отца. Но он очень милый, честное слово. Я думаю, ты ему нравишься, ведь он обычно более настороженно относится к незнакомцам.

— Он хорош, вообще-то, — сказал Том, отступая немного назад, и последовал за Гермионой из замка.

День был отнюдь не прекрасный, но в тени и на ветвях деревьев виднелись затяжные следы инея. Они вышли из замка через черный ход, выбрав небольшую тропинку, которая вилась вверх по утесу, как мириады маленьких ступенек, тайно вырезанных в скале.

— Там есть тропинка, которая огибает озеро, а потом поднимается на холм и спускается к водопаду. Это чудесное место, мы идем туда.

Она заметила, что ее слушатель в высшей степени не заинтересован в выборе места для прогулки, но он расслабился, когда огромный волкодав ускакал.

Некоторое время они шли в тишине, и она упивалась прекрасным пейзажем, свежим воздухом, тем, как туманные облака цеплялись за вершины холмов вдалеке и темной аркой леса, отражавшейся в воде.

Ей было стыдно, что она так реагировала на Тома: смущалась своего прерывистого дыхания, своих волос и того, как она выглядит и двигается, где должны быть ее руки. И этого странного и скрытого желания снова прикоснуться к нему, возможно, взять за руку и прогуляться вместе. Желания почувствовать его руку на своих плечах.

— Не расскажешь мне немного больше о людях, которые пытаются меня похитить? — спросила она, нарушая тишину.

Он вздохнул.

— Хорошо, но думаю, что ты отправила им достаточно понятное сообщение. Фамилия этого человека — Флетчер. У него есть что-то вроде банды. Из того, что я видел в сознании, вкратце, он руководит профессиональными операциями по кражам, и похищение — это скорее что-то побочное. Я поговорил с твоим отцом сегодня утром, он уже знал об этом, так что не смотри на меня так. Они послали ему несколько угроз, так что это были одни и те же люди.

— Он знал?

— Да, он сказал, что они прошли через первое кольцо оберегов. Во всяком случае, с этим уже разобрались. Так что тебе не нужно беспокоиться.

Было что-то в его голосе, что одновременно успокаивало и беспокоило ее. Что-то похожее на Гарри в его взгляде, когда она смотрела на него.

— Что ты мне недоговариваешь?

И тут в ее голове что-то щелкнуло. Флетчер. Наземникус Флетчер был явно не первым вором в своей семье. Она сердито посмотрела на Тома, неправильно истолковав его слова.

— Можешь просто поверить мне, что ты в безопасности? — резко спросил он, схватив ее за руку.

— Я не люблю, когда люди принимают решения за меня, — сказала она, безуспешно дергая его за руку. — И ты не имеешь на это никакого права!

— Никакого права? — спросил он, сверкая темными глазами, и притянув ее к себе. — Может быть, и нет. Но я никогда не позволю, чтобы что-то тяжелое случилось с тобой.

Он наклонился, словно собираясь поцеловать ее, и она быстро отвернулась, испытывая головокружение от желания.

— Не надо, — пробормотала она. — Том. Не целуй меня.

— Почему нет? — спросил он, крепко обнимая ее.

— Я просто… Я сбита с толку. Мне нужно подумать.

— Ты слишком много думаешь, — сказал он, но неожиданно почтительно отпустив ее. — Я знаю, что ты тоже это чувствуешь, Гермиона.

Так и было. В этом и была проблема.

«Чтоесличтоесличтоесли», — пело ее предательское сердце.

— Это из-за письма от Блишвика? — спросил он, лицо его побледнело, а глаза вдруг устремились куда угодно, только не на нее.

— Какого письма?

— В гостиной… тебе прислали одно.

— Ты его читал? — возмущенно спросила она.

— Конечно, нет, оно запечатано. На обороте было написано его имя.

На его губах вспыхнула ухмылка. И она заметила свою собственную, похожую на его, возникшую всего на секунду. Потому что его ответ был на удивление честным, и на самом деле, он был так честен и с ней, и с Сердиком. Была ли она дурой, что думает так? Было ли это просто частью его игры?

Интуиция подсказывала ей, что нет. Но в отличие от Гарри она полагалась не только на интуицию.

Они гуляли уже около пятнадцати минут, пройдя вдоль озера, пока замок не скрылся из виду. А затем — вверх по тропинке, которая вилась по холму, деревья сгущались, пока они не оказались в лесу.

Гермиона почувствовала явный укол сожаления, что выбрала этот путь. Она забыла, как много троп проходят через лес на дальней стороне холма. И не думала, что это заставит ее чувствовать себя так неуютно.

Она резко оглянулась, когда вдалеке хрустнула ветка.

— Мы все еще на вашей земле, не так ли? — намеренно спросил Том, но голос его звучал успокаивающе.

— Да, — смущенно ответила она. Гермиона провела пальцами по цепочке компаса и снова почувствовала себя в безопасности. Он предупредит ее, если возникнет опасность. За ней больше не будут охотиться. И, кроме того, что может быть опаснее, чем парень рядом с ней? Адреналин, который поднялся в ее крови, постепенно исчез, и ее сердцебиение замедлилось до нормального.

— Алли, — позвала она, когда пес двинулся вперед. — Не заходи слишком далеко.

Как и многие существа, выросшие в окружении магии, пес был немного умнее, чем обычные. Хотя она и сомневалась в этом, когда тот рысцой вернулся к ним и снова ласково боднул Тома головой. Считалось, что животные хорошо разбираются в людях. Возможно, такое бывает только в романах. У нее никогда не было собаки, и она не могла сказать, правда ли это.

— Мне очень нравится этот пес, — сказал Том, а затем они вышли из леса и оказались на вершине утеса. — Ох, вау!

Вода, которая пузырилась и образовывала большой поток, бежала прямо к краю, прежде чем свободно упасть вниз, образуя первый из серии каскадов вниз по склону утеса.

— Это что-то, не так ли? Это самый высокий водопад в Уэльсе, но не говори маглам. Они думают, что это Пистилл Раедр. Но этот примерно в четыре раза больше. Хотя и не совсем естественный, так что, полагаю, это не считается.

— Ты думаешь, что это водопад фейри?

— Мне кажется, что это интересная гипотеза. Немного дальше ты увидишь, что он разделяется вокруг замка. Это выглядит волшебно, и думаю, что источник слишком велик, если честно. Я не задумывалась об этом, и действительно знаю не так много о таких вещах. Но это забавное место, где такое количество воды просто течет из земли.

— Я вообще мало что слышал о фейри, — сказал он.

— Как и я. Узнала только вчера вечером от Доминика. Точнее, я знала о фейри по сноске из книг. Думаю, что это ужасная сторона волшебной истории, которую решили оставить в прошлом.

Он посмотрел прямо на утес и рассмеялся. Таким радостным звуком, который раздался над грохочущим потоком воды. Ее сердце подпрыгнуло.

— Не упади, — пробормотала она. — Давай спустимся здесь.

Тропинка была отмечена двумя маленькими буками, который будто склонились друг к другу, образуя арку. Их самые верхние медно-коричневые листья цеплялись за ветки, другие же были разбросаны под ногами.

Тропа оказалась более пологой, чем она ожидала. И на некоторое время отклонилась от каскада: она шла вниз, перекрещиваясь то в одну сторону, то в другую. Там, где склон был слишком крут, в скале были вырублены ступеньки, хотя некоторые рядом с водопадом оказались скользкими и влажными от брызг.

Примерно на полпути вниз утес расширялся, превращаясь в огромный карниз, ухоженный и красивый. Гермиона, с благодарностью, присела на маленькую скамейку, и Том сел рядом с ней, ближе, чем ей было бы удобно.

Альхабор склонил голову на руку Тома, прижимая к нему свое тело размером с пони.

— Если ты его погладишь, — предупредила она, — он останется здесь навсегда.

Удивленная, она смотрела, как он это сделал. И недоумевала, было ли это храбростью или Том действительно преодолел свою очевидную неприязнь в течение сорока минут.

— Все в порядке. Как я уже сказал, я не возражаю против этой собаки. В Лондоне все собаки — это лохматые дворняги или сторожевые псы. Меня несколько раз кусали, когда я был мальчишкой.

Она смотрела, как его длинные, ловкие пальцы доводят Альхабора до экстаза, и обнаружила странное, неконтролируемое желание броситься в его объятия так же бездумно, как эта проклятая собака.

— У тебя потрясающий дом, — сказал он через мгновение. — Тебе очень повезло.

И вот оно, принятие ее истории, и того, что, как она знала, он в ней подозревал в течение многих месяцев. Всё сработало. Напряжение, которого она уже не замечала, исчезло, и она улыбнулась.

— Так и есть. Мне повезло, — и впервые она осознала, что это так. И хотя разрыв с ее жизнью был травматичным и ужасным, и она все еще страдала из-за этого — несмотря на все, она постепенно начинала чувствовать свою принадлежность волшебному миру так, как никогда раньше.

Она не сидела на выступе раньше: большую часть времени она проводила в замке, изучая его, а не наслаждаясь тем, что вокруг. Она смотрела на прекрасный сад, грот, который врезался в скалу. Как вода разделялась пополам, на красивый деревянный мост, белые цветы (только белые), постоянно цветущие несмотря на сезон. На японские деревья с красными листьями рядом с водой, которая собиралась каскадом перед тем, как течь через выступ, а затем следующий, и через самый большой вниз по склону к дому.

— Пора отправляться с тобой обратно, — сказала она через минуту.

— Да, — согласился он, взглянув на часы. Она была уверена, что никогда раньше не видела его с часами.

— Куда ты собираешься?

— Сначала в Кардифф, потом Суонси.

— Почему? — озадаченно спросила она, следуя за ним к следующей тропинке. Она пыталась не думать, но… это был очень странный выбор места назначения.

Он замолчал и, слегка нахмурившись, оглянулся на нее через плечо.

— Я иду по стопам своих родителей… видишь ли, они убежали. Его магловская семья считала ее… ниже себя. И в какой-то момент она продала кое-какую старинную фамильную реликвию моей волшебной семьи. Мраксов. Я хотел бы получить ее обратно.

— Мраксы, — сказала она, не в силах остановиться. — Как интересно.

Его лицо потемнело, и он молча пошел впереди нее.

— В них не было… — отозвался он через несколько минут, — в них не было ничего интересного.

Она подумала, что эта фраза была пропитана горем.

Комментарий к Падение

Спасибо за такой актив к прошлой главе! Мне приятно, что вы отреагировали. Следующая глава еще объемнее, и я бы хотела задать вам еще один вопрос: как думаете, Том вообще узнает, что Гермиона из будущего?

И бонусом от меня, я продолжаю делиться красивеньким контентом, сегодня будет атмосферное видео: https://www.youtube.com/watch?v=5g-OOFnxC7E

========== Канун Нового года, 1944 ==========

Мне снилось, что со мной все в порядке,

Что я не сумасшедшая, а святая.

Лана Дель Рей — I Can Fly

Она почувствовала, как он прошел через магический оберег почти на час раньше, но заранее попросила Кнопочку проводить его, отвезти переодеться и тому подобное.

Перед тем как выйти из комнаты, нервничая из-за предстоящего вечера (и не только потому, что она собиралась на вечеринку с Томом Риддлом и его веселой компашкой чистокровных фанатиков), она еще раз взглянула на письмо, которое прислал Маркус. На самом деле ей и не нужно было этого делать — слова отпечатались у нее в памяти.

Я люблю тебя… Я сделаю все, что угодно… Пожалуйста, давай попробуем еще раз… увидимся в канун Нового года…

Это больно, она причиняла ему боль. Но как она могла позволить себе любить, когда просто ждала возвращения своей прошлой жизни?

Гермиона осторожно спустилась по крутой лестнице. Хотя шлейф ее платья был зачарован, чтобы не споткнуться, она все еще опасалась и не привыкла носить такие прекрасные наряды. Красное платье было сшито из тонкого шелкового шифона, скроенного в самом классическом колдовском стиле, с прозрачными, развевающимися до земли рукавами, которые выглядели как огромные крылья. Как красные дьявольские крылья, если она поднимала свои руки. Платье было ало-красным, даже кроваво-красным, гриффиндорским, с расшитой бисером грудью, которая яростно сверкала в свете огней.

Это было такое платье, которое она никогда раньше не носила. Слишком женственное. Платье ведьмы.

Он уже ждал ее у подножия лестницы, повернув к ней свое красивое лицо. У нее перехватило дыхание, и она почувствовала головокружение. Головокружение, которое возникало в его присутствии: ее сердцебиение эхом разносилось по всему телу, будто оно билось вдвое быстрее обычного.

— Привет, — тихо сказала она, пытаясь скрыть предательски широкую улыбку и выдох возбужденного дыхания.

— Гермиона, — сказал Том, окидывая взглядом ее тело, потемневшим в тусклом свете гостиной. Его глаза говорили то, что, как она знала, он не произнес бы вслух искренне. Это заставляло все в ее желудке подпрыгивать.

Она скучала по нему. В течение трех дней, прошедших с тех пор, как Том ушел, он был в ее мыслях, выходя на передний план в темные часы. Голос Гарри в сознании пропал, сменившись глупыми, нелепыми фантазиями о Томе. Том былхорошим, Том менялся. Фантазии, где Том научился лю…

— Ты выглядишь великолепно, — сказал Сердик, выглядывая из-за угла двери. — Пойдем что-нибудь выпьем, пока Кнопочка готовит экипаж.

— Спасибо, отец.

Том последовал за ней в маленькую солнечную комнату рядом с холлом. Раньше ее почти не использовали, но было очевидно, что они сидели там уже некоторое время: недопитая бутылка шампанского, два использованных бокала на маленьком ореховом столике, свиток, отодвинутый в сторону.

— Мне нравится этот мальчик, — сказал Сердик после ухода Тома. — Он довольно проблемный, но, по крайней мере, не скучный. И он очень тобой дорожит, моя девочка.

Это были странные отношения, но Сердик был необычайно терпим, и добр. И Тому очень нужен был кто-то вроде отца.

Она приняла бокал шампанского и на мгновение задержалась, чтобы оценить фигуру Тома Риддла, одетого в парадную мантию теперь, когда они были на свету. В отличие от большинства волшебников, которые все еще выглядели немного нелепо, на ее магловский взгляд, Том выглядел солидно: его угольно-черная мантия оттеняла темные глаза, и когда он двигался, она заметила несколько звезд с внутренней стороны — будто внутри сшита целая далекая галактика на темной шелковой подкладке. Это была самая яркая вещь, которую он когда-либо носил, хотя все еще выглядел консервативно рядом с Сердиком. Он же в тот вечер был одет в довольно роскошную розово-золотую комбинацию и собирался на званый обед в дом Дамблдора.

— А теперь, дитя, у меня есть кое-что для тебя, — сказал Сердик, взяв с каминной полки коробку. — Я подумал, что ты должна надеть это сегодня вечером, чтобы выглядеть соответствующе и все такое. В мое время девушки постоянно надевали это к такому наряду как у тебя.

Гермиона открыла коробку, и ее брови от удивления чуть не коснулись линии волос. Диадема, которую Молли одолжила Флёр на свадьбу, была очень красивой, но выглядела бы неуклюже по сравнению с этой. Золото на ней было так тонко выковано, будто его почти и не было, позволяя бриллиантам говорить самим за себя. Нежно, сдержанно и довольно красиво.

— Она принадлежала моей матери, — добавил он, словно извиняясь за то, что не купил ее.

— Она прекрасна, — прошептала Гермиона, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы от смущения, принимая всю доброту этого человека, который относился к ней с первой встречи как к родной, — Спасибо. Папа.

Его взгляд сверкнул от удовольствия. Она никогда не называла его так. Папочкой был Ричард Грейнджер, и это звучало так по-магловски. Слишком современно.

— Моя дорогая, — пробормотал он и налил себе еще, — лучше попросить о помощи Кнопочку, — он махнул рукой. — Она знает о волосах и прочем.

Она поставила коробку на стол и поймала взгляд темных глаз Тома. Гермиона почти что, всего на секунду, забыла о его присутствии. В его взгляде было что-то такое, чего она не могла понять, и застенчиво ему улыбнулась.

— Как прошла твоя поездка? — спросила она.

— Безуспешно.

Естественно, она знала, что так и будет. Медальон, который он искал, был спрятан в коллекции жадной старой Хепзибы Смит. Но однажды — напомнила себе Гермиона, глядя на его красивое лицо — он будет тем, кто убьет за этот медальон.

Гермиона задумалась о том, не было ли это для него точкой невозврата. Она почти ощущала в нем возможность искупления, и с трудом могла смириться с этим молодым парнем. Каким бы испорченным, полным кошмаров, нелогичным, несговорчивым и безумным он не был.

— Мне очень жаль это слышать, — солгала она.

— Я продолжу поиски.

На это у нее не было ответа. Она едва ли могла посоветовать ему не делать этого или умолять его бросить поиски и забыть о своей жажде найти семейную реликвию. Она печально промолчала, и они немного поговорили. Сердик вспомнил о вечеринках в молодости.

Насколько знала Гермиона, грандиозные вечеринки волшебного мира представляли собой смесь традиций волшебников, напоминая средневековье и викторианскую эпоху маглов. Она изучила это с помощью воспоминаний Сердика и прочитав, к своему стыду, старые выпуски светской рубрики «Ведьмополитена». Несмотря на то, что ее воспитание считалось эксцентричным, Гермиона намерена провести вечер незамеченной в окружении врагов, замаскированных под друзей.

Научный интерес, говорила она себе. Все это было ради научного интереса, чтобы узнать, как живет другая половина волшебного мира сегодня. Чтобы потом в будущем, она смогла восстановить мир.

С тихим треском появилась Кнопочка.

— Карета готова, мастер Сердик, — сказала она с легким поклоном.

— Чудесно, благодарю. Давай, Том, проходи, пока Гермиона поправляет свою прическу.

Лицо Кнопочки просияло при виде диадемы.

— Тиара госпожи, о, юная мисс, Кнопочка сделает вас самой красивой. Садитесь, садитесь.

— Спасибо, Кнопочка, — сказала она, послушно присаживаясь в кресло. А маленькая эльфийка начала что-то напевать, укладывая ее волосы.

Закончив, она наколдовала маленькое зеркальце и протянула ей.

Половина ее волос собрали и заплели в сложные косы по обе стороны. А диадему закрепили спереди, уложив спадающие позади локоны волнами. Даже Гермиона заметила, что эффект оказался прекрасным: все выглядело элегантно и просто.

— Спасибо.

Кнопочка проводила ее к карете.

Последние дни эльф была гораздо увереннее с ней, потому что семейные узы имели свою силу. Однажды Сердик признался, что он был в восторге от того, что в доме снова появилась хозяйка. Это все еще ее не устраивало, но битва за права эльфов еще впереди.

— Это для тебя, — сказала она, протягивая ей маленький мешочек, который спрятала в потайном кармане платья.

Ее глаза стали еще шире, когда она открыла мешочек, чтобы увидеть сверкающие серебряные монеты внутри.

— Я подумала, что ты захочешь купить себе что-нибудь вкусненькое в следующий раз, когда пойдешь погулять, — сказала ей Гермиона.

Она не передала ей золото, потому что это могло вызвать ненужные вопросы. Хотя эльфов часто посылали с поручениями, потому что они отвечали за запасы еды в замке.

К ее ужасу, огромные слезы хлынули из глаз эльфийки, когда она схватила Гермиону за ноги.

— Мисс Гермиона слишком добра ко мне… Кнопочка никогда бы не осмелилась… — пробормотала она почти бессвязно.

Она погладила Кнопочку по маленькой головке, ее сердце сжималось. Гермиона не могла освободить ее: та спрятала где-то свою одежду, и фактически она не принадлежала ей, чтобы иметь право освободить. Но Гермиона могла попытаться сделать ее жизнь лучше. И еще узнать, что на самом деле нужно эльфам для лучшей жизни.

В этом времени она узнала, что давным-давно волшебники научились привязывать эльфов к домам, выходя за рамки бескорыстной помощи. И когда-то эльфы приходили в дома добровольно, с возможностью уйти, если они захотят.

Гермиона намеревалась когда-нибудь вернуть им этот выбор.

Карету запрягли самыми быстрыми крылатыми гарнийскими скакунами, которые пролетали около 160 километров меньше, чем за час.

Она молчала, пока они летели, наблюдая за проплывающими внизу облаками. Сердик и Том вновь заговорили о свитке, который рассматривали перед тем, как она спустилась вниз. Гермиона снова нервно задумалась о встрече с Маркусом и о том, каким отчаявшимся он показался ей в письме. И какой жестокой была она. Какой жестокой она должна быть сегодня, чтобы разлучить его с собой.

«На мгновение, я увидел свое будущее рядом с тобой», — говорил он. Красивые слова, которые вызывали у нее тошноту, а должны были — трепет.

И к тому же, нервозность, потому что она собиралась посетить Малфой-мэнор. Место, которое не связано с приятными воспоминаниями. Та ночь все еще преследовала ее, хотя уже не так часто как раньше.

На самом деле, размышляла она, Гермиона не видела этого во сне уже несколько месяцев.

— Странно думать, что у Дамблдора есть свой дом, — сказал Том.

Когда они подвезли Сердика, случился, мягко говоря, неловкий момент. Альбус был чрезвычайно удивлен, увидев Тома Риддла в карете, и Гермионе на мгновение стало стыдно, как будто он все знал. Но тот улыбнулся им и пожелал ей и Тому счастливого Нового года, прежде чем попрощаться.

Наконец, они подъехали к Малфой-мэнору, и карета мягко выехала на дорожку перед воротами.

Том выскочил из кареты и, к удивлению Гермионы, протянул ей руку, чтобы помочь спуститься. Она всегда выходила из равновесия, когда он вел себя по-рыцарски, и в своем длинном, струящемся красном платье Гермиона благодарно взяла его за руку.

— Ты бывал здесь раньше? — спросила она.

— Нет. Абраксас и я были… не слишком близки, пока он учился в школе.

«Тогда почему он пригласил тебя именно сейчас», — хотела спросить она, но промолчала.

Все-таки, сегодня был его день рождения, хотя ей еще этого не подтвердили. Но не было никакой необходимости напоминать о том, что он был кем-то вроде изгнанника на собственном факультете в течение многих лет.

Большие ворота были открыты, а подъездная дорожка к дому украшена летающими серебристыми огнями. Мороз — которого, конечно же, не было за большими воротами — пронизывал тисовые изгороди, и земля хрустела под ногами. Когда они проходили через ворота, эльф поклонился им и проверил приглашения, взяв под конец их вещи.

— Просто попросите проводить вас в ваши комнаты, когда вы будете готовы, — пропищала эльфийка.

— Это все немного… э-э… — она запнулась, когда они проходили мимо одного из белых павлинов.

— Так по-малфоевски? — предположил Том, забавляясь.

Она улыбнулась и расслабилась. Гермиона поняла, что он тоже нервничает, хотя и хорошо это скрывает, но, как это ни странно, сейчас она была рада его присутствию.

Они последовали за другими волшебниками и ведьмами к дому, где большие входные двери были открыты, и откуда уже доносились музыка и смех.

— Шоу начинается, — пробормотала она, и, к ее удивлению, Том предложил ей руку.

Абраксас и София приветствовали гостей, стоя рядом с теми, кто видимо были старшими Малфоями.

— Гермиона! — с восторгом приветствовала ее София. — О, ты прекрасно выглядишь. Привет, Том, — она легкомысленно поцеловала его в щеку и указала взглядом на Гермиону.

— Дирборн, выглядишь великолепно. Отец, мама, это Гермиона Дирборн и Том Риддл.

— Добро пожаловать в Малфой-мэнор, — сказал высокий блондин, пожимая Тому руку. — Тиберий Малфой.

К смущению Гермионы, он наклонился и поцеловал ее руку.

Оказалось, что миссис Малфой была француженкой, и Гермиона заметила, что она говорила с сыном на родном языке и ожидала того же от Софии.

С благодарностью за свои бесконечные каникулы в доме родной бабушки во Франции, Гермиона в знак приветствия поцеловала ее в обе щеки с фразой: «enchantee, Madame».

Гермиона поняла, хоть он и не подавал виду, что подобное поведение заводит Тома. Она предполагала, что в отличие от нее, его магловское образование не было связано с изучением языков. И на самом деле, она не уверена в своем французском, но хорошо владела им на разговорном уровне. Ей было комфортно следить за тем, что миссис Малфой говорит Абраксасу и Софии, в то время как мистер Малфой вел светскую беседу с Томом до прихода следующих гостей. В основном она отпускала едкие комментарии и критику в адрес приходящих. И Гермиона решила для себя, что миссис Малфой — не особенно приятная женщина.

Часть светской беседы она оставила на Тома. В конце концов, Гермиона не заинтересована в том, чтобы произвести хорошее впечатление, как бы ей ни нравилась София или как бы ни был очарователен Абраксас. Тем не менее, Тиберий Малфой, казалось, был более заинтересован знакомством с ней, чем она ожидала — еще одно напоминание о коварной силе богатства. Было ясно, что он много слышал о Томе от своего сына и относился к нему со смесью мягкого почтения и притворного интереса.

— Пойдем, немного выпьем. Ты была последней из тех, кого я ждала. Так что теперь, я свободна, — прошептала София через несколько минут, и они ускользнули к одному из многочисленных парящих подносов с напитками.

— Мне так понравился твой подарок! Мы наняли фотографа на сегодняшний вечер, — сказала блондинка Гермионе, практически протаскивая ее и Тома на другую сторону прихожей.

Она неохотно позировала в присутствии Тома. И чертовски надеялась, что фотографии будут храниться только в семье, и никто их никогда не увидит. Фотограф поймал ее, пока она улыбалась Анче, а кадр ликующей Гермионы Грейнджер, стоящей с Томом Риддлом, был не совсем тем, что она хотела бы показать в будущем.

Не что чтобы это когда-либо произойдет, конечно. Но Драко Малфой был бы к ней гораздо добрее в школе, если бы увидел такое. Хотя, Гермиона предполагала, что в красном платье, с бриллиантами гоблинской работы в волосах — она была едва узнаваема.

Это был невероятный праздник. Торжество богатства, власти и избытка, которое вылилось во что-то недостаточно элегантное и холодное, каким могло быть. Но вышло не слишком пышным и безвкусным, как бывает в волшебном мире.

Бальный зал был просто огромен, и Гермиона задумалась, что возможно тот заколдован, чтобы при необходимости увеличиваться. Надо будет за этим понаблюдать, или просто позже спросить Софию.

София же проделала какой-то чудесный трюк с рассадкой гостей, и Гермиона оказалась далеко от Маркуса. Сейчас она сидела между Томом и Арктуром Блэком, с которым она мельком встречалась на обедах у Слизнорта, но так и не поговорила. Анча сидела по другую сторону от Тома, а София и Абраксас — чуть дальше. Это была веселая компания. Другие знакомые ей лица смешивались с незнакомыми, которых она приняла за школьных друзей Абраксаса: уверенные и холеные молодые мужчины и женщины в ярких нарядах.

Ужин был, как и следовало ожидать, великолепным: сначала гребешки, а затем буйабес. После чего подали больших жареных гусей на золотых блюдах, груды экзотических овощей, сырное суфле и пряную тыкву среди множества других блюд. Такой вид, вероятно, повернул бы даже симпатию Рона в пользу Малфоев.

Тому, как заметила Гермиона, нравились все блюда. Она отметила это и раньше, когда он навещал ее в замке. К ее удивлению, он был не слишком привередлив к еде. Это был до ужаса человеческий и мальчишеский аспект его личности, который, казалось, совершенно не соответствовал образу в ее голове.

— Эти блюда, — пробормотал он в какой-то момент, — даже лучше, чем в Хогвартсе.

— Да, гораздо лучше, — согласилась она, уже навеселе от выпитого шампанского. — Вообще-то я считаю хогвартскую еду немного… тяжелой. Как будто они никогда там не слышали о существовании салата.

— Салат! — в ужасе воскликнул он. — Зачем тебе салат, если можно съесть… буйабес?

Он заколебался, произнося это слово, и ее сердце сделало то раздражающее сальто, которое, казалось, происходило всякий раз, когда Том был не уверен или находился не в своей стихии.

— В детстве я ела больше французской кухни, — сказала она ему. — Это мое любимое блюдо.

— Да, ты же там родилась, не так ли? — быстро подметил он, и они оба напряглись.

Она никогда не рассказывала ему об этом. И была абсолютно в этом уверена.

— Видимо, ты выполнил свое домашнее задание, — сказала она после неловкой паузы.

— Ты была для меня загадкой, — ответил он, как будто это было приемлемым объяснением, и Гермиона поняла, что никогда, никогда еще не была так благодарна Дамблдору за изысканно исчерпывающую предысторию для нее.

— Ну, я тоже свое сделала, — сказала она ему и прищурилась, глядя на его проклятое кольцо. В какой-то момент он перестал его носить, но сегодня кольцо тускло блестело на его левой руке. — Я знаю о твоем происхождении.

— Мы поговорим об этом позже, — прошипел он, и она была поражена диким проблеском гнева в его темных глазах.

— Не будь таким лицемером, — прошипела она в ответ. — Я же говорила, если ты попытаешься разгадать то, что считаешь моими секретами, то я раскрою твои.

Они игнорировали друг друга до конца ужина, и Гермиона неожиданно обнаружила, что очарована Арктуром Блэком. Он оказался не единственным слизеринцем с действительно хорошим чувством юмора, которого она когда-либо встречала, но своими черными волосами и блестящими серыми глазами напоминал ей Сириуса.

После ужина мистер Малфой встал и объявил о помолвке под радостные крики. Как только они поздравили Софию и Абраксаса, на этот раз с еще большим количеством розового шампанского в честь этого события, столы оторвались от земли и поплыли назад, освобождая место в центре.

— Дуэль, — сказал Арктур. — Ну, конечно.

Он закатил глаза и налил Гермионе, а затем себе еще бокал вина.

Защитный пузырь медленно расширялся вокруг аудитории, а мужчина и женщина в ярких одеяниях вышли на расчищенную площадку под крики поддержки и приветствия.

Все это было довольно по-средневековому, но Гермиона внимательно наблюдала за ними, пока те разминались.

— Пятнадцать галеонов на Тутхилла, — предложила девушка рядом с Арктуром.

— Я принимаю пари, — сказала Гермиона, хотя в принципе не одобряла азартных игр. Тем не менее, она видела, что женщина, которую объявили Клиантой Орпингтон, сдерживается. — Гермиона Дирборн, — представилась она.

— Дирборн… ну хорошо. Аалия Шафик.

— Поддерживаю спор, — повторила Гермиона, улыбаясь и пожимая ей руку.

Но улыбка сошла с ее лица двадцать минут спустя, когда Клианта Орпингтон жестоко покалечила своего противника, разрезав его руку с палочкой, под кровавые брызги и одобрительные возгласы. Гермиона приняла свой выигрыш неохотно.

— Когда драться будем мы, — сказала она Тому, — ты не должен отсекать конечности.

Его лицо просияло, и их недавний спор на мгновение забылся.

— Гермиона, — сказал он, и при ярком свете свечей она увидела, что его глаза, которые Гермиона всегда считала темными, были темно-синими. Такими темными, будто в них была почти полночь. Синими, как небо после заката, — Я бы никогда не отсек у тебя конечности. Они слишком хорошенькие.

— Ты пьян, — смущенно пробормотала она, на что он улыбнулся.

— Да, немного. И ты тоже. И ты потанцуешь со мной.

— Вопреки здравому смыслу, — согласилась она.

— Почему с тобой так трудно?

Она пожала плечами.

— Разве тебя не это заинтересовало?

Он раздраженно зашипел, и она торжествующе ухмыльнулась, поворачиваясь к Арктуру.

— Значит, ты и есть тот славный Блэк, — сказала она, соглашаясь с тем, что возможно выпила достаточно шампанского и вина.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Если ты так хочешь, — кокетливо парировал он.

Она склонила голову набок. Было заманчиво флиртовать в ответ. Он был красив, и забавен, и… Но…

Она не будет это продолжать, чтобы вновь заставить ревновать другого парня. Или чтобы показать, что независимо от того, что он делает, думает или хочет, она останется независимой. Гермиона была слишком честна и слишком боялась причинить боль еще одному человеку.

Она хотела Тома Риддла. И у нее было ужасное, сокрушительное, тошнотворное чувство неизбежности того жестокого нечто, что связывало их.

Поэтому Гермиона закатила глаза, глядя на Арктура Блэка, и, после того как София и Абраксас последовали за родителями на танцпол, приняла руку Тома и позволила ему вывести ее.

Он крепко обнял ее, сначала сердито, пока классическая группа перешла на вторую песню. Затем постепенно расслабился, когда квикстеп подошел к концу и танец стал меньше походить на учебную демонстрацию правильных шагов.

— Спокойнее, — прошептала она.

— Я в порядке, — ответил он.

— Ты злишься на меня, и у тебя нет на это никакого права. Это не моя вина, что связь семьи Мраксов со Слизерином задокументирована. Притормози.

— Ты права, — сказал он примерно через десять тактов. — Мне очень жаль. Гермиона…

Но то, что он собирался сказать, прервали Абраксас и София, когда песня подошла к концу.

— Поменяемся? — спросил Абраксас, словно бросая вызов Тому, и Гермиона слегка улыбнулась темноволосому парню.

— Да, хорошо, — согласилась она и, прежде чем оба мужчины поняли, что она делает, взяла Софию за руки, хихикая, и увлекла девушку прочь.

— Не думаю, что он это имел в виду, — сказала София, когда их шаги перешли в вальс

Гермиона рассмеялась.

— Конечно, нет. Но мне не нравится, когда волшебники обращаются со мной так, будто у них есть право голоса. И Том сердится на меня.

— Почему это Том сердится на тебя? — София взяла на себя инициативу.

— Потому что я сказала ему, что знаю о его происхождении, — ответила Гермиона.

Она доверяла Софии. Раньше она этого не замечала, но теперь точно поняла. И она устала от секретов.

— Ты хочешь сказать, что он наследник Слизерина? — осторожно спросила девушка.

— Да.

— Что ж, неудивительно, что он зол. Я думаю, он хотел быть мистером совершенством для тебя, а теперь ты ушла и разрушила это.

Гермиона не сказала, что Том уже убил человека у нее на глазах, так что не похоже, чтобы он действительно что-то скрывал. Вместо этого София продолжила:

— Вот так он и победил слизеринцев… Он отвел Абраксаса и еще пару человек в комнату. Ты не должна никому об этом рассказывать, но я знаю, что не будешь. Будь осторожна. Кто-то умер, Гермиона. Думаю, это был несчастный случай. Он не говорит об этом. Но как бы то ни было, Том говорил, что он наследник, и никто ему не поверил. Тогда он показал им… Заставил их всех стоять там перед Василиском. Василиском, который и убил девушку. Они стояли с закрытыми глазами в тишине, а потом он велел повернуться, и кто-то посмотрел, и… Ну, ты можешь себе представить, полагаю. Они не знали, что там, но слышали его шипение.

— Мерлин, — выдохнула Гермиона, следуя за Софией, когда песня закончилась. — Он такой…

Она не смогла закончить фразу, потому что он был кем-то другим. И это нельзя выразить словами. Потенциал и его прошлое слились воедино.

— Все не так уж плохо. Он не специально натравил его на них. И они вели себя ужасно по отношению к нему. Думаю, Абраксас сожалеет о тех днях.

В этот момент прямо перед ней появились Маркус и Клэр, Гермиона неловко остановилась.

— Гермиона, — выдохнул Маркус хриплым голосом и окинул ее взглядом.

Она изобразила на лице вежливый интерес.

— Маркус, Клэр. С Новым Годом!

— Да, и тебя тоже. Мы ведь собирались потанцевать, да, Маркус? — спросила блондинка, прищурившись.

Гермиона отступила в сторону и пропустила их, избегая взгляда Маркуса.

— Не очень-то по-гриффиндорски, — прозвучал голос Гарри в ее голове.

«Ты долго молчал», — подумала она.

— Ну, — с сарказмом подметила София, — Это было тепло. Довольно по-дружески.

— Он писал мне… — мрачно ответила она. — Я чувствую себя ужасно.

— Не будь смешной. Не твоя вина, что ты такая привлекательная. Пойдем, поболтаем с французским Министром магии.

— Полагаю, тебе это показалось ужасно смешным, — сказал он, и она напряглась. Гермиона вышла на улицу полюбоваться садом, красивыми серебристыми огнями, и чтобы подышать свежим воздухом. Вдалеке было много людей, восхищавшихся каким-то волшебным зрелищем, возможно, с участием животных, но сама терраса была блаженно пуста.

— Думаю, да, — согласилась она.

— Гермиона, — сказал он, мягко притянув ее к себе.

— С Днем рождения, Том, — прошептала она, чувствуя себя полной дурой.

А потом он снова поцеловал ее, и это было намного, намного, намного лучше любого шампанского. Опьяняюще и остро. Он пронзал ее насквозь, заставляя разум вращаться по орбите, и, возможно, завтра она будет винить во всем шампанское, как до этого несколько дней назад винила адреналин. Но прямо сейчас она таяла рядом с ним. И не существовало ничего. Ничего. Кроме Тома.

— Ты такая красивая, — пробормотал он, наконец, отстраняясь.

— И ты тоже, — призналась она, покраснев, — Кем бы ты ни был, — добавила она с горечью.

Он разочарованно вздохнул, прижимая ее к себе, опустив свою голову на нее.

— Я не могу смириться с тем, — ответила она через мгновение, — что ты бываешь неотразимым, а затем каким-то другим. Ты… ты можешь быть не хорошим человеком, и я не знаю… Я не могу этого понять. Как можно быть таким одновременно?

Он долго ничего не говорил, просто держал ее в объятиях. Тепло его тела не до конца противостояло ледяному воздуху, в то время как последние мгновения декабря сменились январем.

— Ты единственный сияющий свет в этом ужасающем мире, — сказал он, наконец, его теплое дыхание и тихие слова коснулись ее уха, и двинулись ниже, обжигая всю ее изнутри, заставив пошатнуться.

Гермиона еще раз подняла свое лицо вверх, чтобы встретиться глазами, и потянулась к нему. Она снова поцеловала его.

Она ощутила на языке вкус его желания и почувствовала мощную волну собственного. Такую сильную, что это было похоже на американские горки, или как будто она снова летала на драконе. Безрассудную, пугающую и волнующую.

— Я так и знал, — послышался ожесточенный голос, и она со стыдом отстранилась.

Маркус.

— Я так и знал. Гермиона, как ты могла?

Его добрые, теплые карие глаза были опустошены, лицо исказилось от горя. Сломленный. Что это была за новая сила, которой она обладала, способная уничтожить кого-то?

Что она натворила?

Гермиона уже хотела ответить, но Маркус только покачал головой.

— Я люблю тебя, — сказал он ей. — Я ведь люблю тебя.

А потом он ушел, резко развернувшись к ней спиной, и она осталась с Томом на террасе при свете звезд.

— Пойдем немного потанцуем, — предложила она, когда вдалеке взорвались фейерверки.

«По крайней мере, рядом с ним я причиню вред только себе», — подумала она.

Комментарий к Канун Нового года, 1944

Красивая глава принятия, я бы назвала ее так. Я каждый раз убеждаюсь в том, что между этими двумя персонажами (если бы они реально встретились), точно бы летали искры.

Для вас красивый арт, который изначально сделан под другой фанфик тоже по Томионе, но он настолько красивый и немного подходящий к теме главы, так что оставлю здесь: https://www.instagram.com/p/CCjDnpCAWai/?igshid=c8zm143psgoq

А еще музыкальное сопровождение от моего любимого ASMR канала с кучей видео по Гарри Поттеру. Под них очень комфортно работать и заниматься другими делами: https://www.youtube.com/watch?v=gGlICaNIwQA

========== Яблоки ==========

Я знал, чем всё закончится, ещё до того, как всё началось,

Да, я понимал, что ослепил тебя и одержал победу.

James Blunt.

Гермиона не особо нервничала, пока шла по платформе 9 и 3/4. Она чувствовала затяжную грусть от того, что пришлось покинуть свой идиллический новый дом. Она с трудом могла себе признаться в том, что всегда хотела такой дом — полностью подходящий волшебнику. Эти чувства смешались с привычным волнением и страхом начала нового семестра.

София прощалась с Абраксасом — его блестящие светлые волосы было легко различить даже в приглушенном январском свете, и поэтому она медленно направилась к ним, по пути отвечая на приветствия.

Она попыталась остановить себя от оглядывания переполненной платформы в поисках темной головы — это было сознательно и обнадеживающе.

— Гермиона! — поздоровалась София, целуя ее в щеку.

Она остановилась, чтобы немного поболтать с Абраксасом, который отправлялся в очередное путешествие в Азию. Прошло всего несколько дней с той чудесной, запутанной и ужасной ночи в Малфой-мэноре. Дней, которые пролетели слишком быстро. Абраксас рассказывал ей о неизбежных сплетнях, которые появились после вечеринки, и в этот момент кто-то выкрикнул ее имя.

Гермиона обернулась и увидела Карадока, который почти бежал по платформе, его темные кудри развевались на ветру.

— Уф, я подумал, что буду скучать по тебе, — ухмыльнулся он, поднимая ее в совершенно нелепых объятиях.

— Не знала, что ты придешь!

— Хотел тебя проводить. Они растут так быстро, — торжественно сказал он Абраксасу, который рассмеялся и пожал ему руку в знак приветствия.

— Карадок Дирборн, — представился он перед парой, слегка поклонившись Софии.

— Я помню. Ты едва ли был незаметной фигурой, — сухо ответил Абраксас, и Гермиона подумала, что было довольно приятно видеть высокомерного аристократа хоть и немного напуганным. Карадок, как она поняла еще до встречи с ним, был хладнокровен.

— Если бы ты послал мне сову, мы бы позавтракали, — властно воскликнула Гермиона. — Теперь у меня осталось всего десять минут в твоем обществе!

София слегка кашлянула.

— Том, — сказала она с кошачьей улыбкой, — там делает вид, что не интересуется, кто этот красивый мужчина, с которым ты разговариваешь.

Желудок Гермионы скрутило так, словно ее ударили кулаком, и тут же осветили ярким солнечным лучом. Она повернулась и, конечно же, увидела, как он разговаривает с Эйвери, выбрав такой угол обзора, будто намеренно не смотрит на нее. Но, при этом, все еще находясь в выгодном положении, чтобы видеть все, что происходит вокруг. Всего несколько дней прошло, а его красота вновь ее шокировала.

Она застенчиво помахала ему рукой, и, как и ожидалось (естественно, он смотрел на нее, честно говоря, иногда он был таким же «проницательным», как Рон), Том повернулся, сказав напоследок несколько слов Эйвери, и двинулся в их сторону.

— Том, — сказала она, стараясь сохранять спокойствие.

— Гермиона, — произнес он со своей ужасно фальшивой улыбкой старосты, искривившей его губы. Губы, которые вскружили ее голову гораздо сильнее, чем шампанское.

— Карадок, это мой… эм… друг — Том Риддл. Том, это мой кузен — Карадок.

Она научилась читать его достаточно хорошо, чтобы почти сразу увидеть, как он незаметно расслабился, а улыбка превратилась в настоящую. Это стало таким очевидным для нее, как простая арифметика. Его ревность должна была раздражать ее, как зачастую делал Рон, но напротив новое чувство согревало ее.

Кем бы он ни был для нее, ему было не все равно.

— Здравствуй, как поживаешь — Том протянул ему руку.

— А, — сказал Карадок с ухмылкой — двое. Приятно познакомиться с другом Гермионы.

Улыбка Тома превратилась в самодовольство. Гермионе захотелось провалиться в яму. Обратная сторона большой семьи.

— Теперь я вполне понимаю, почему Блишвик не прошел отбор, — пробормотал Карадок вполголоса Гермионе, пока Том приветствовал Абраксаса с обычной смесью взаимной неприязни и уважения, а Софию — с искренним удовольствием.

— Ой, заткнись, — прошипела она, и он рассмеялся.

Раздался первый свисток, прерывая разговор — сигнал для всех разбегаться по вагонам, но София сказала: «Анча уже заняла места, не волнуйся».

— Я провожу тебя до вашего купе, — сказал Карадок. — Где твой сундук с вещами?

— Я справлюсь, не волнуйся, — сказала Гермиона, довольная возможностью похвастаться.

— Так где? — Карадок осмотрел платформу вокруг них.

Гермиона вытащила крошечную вещицу из кармана плаща, и он рассмеялся. Том этого не сделал, но его брови слегка приподнялись, а глаза потеплели. И она подумала, как важно, что он видит все это. И как хорошо, что ее магические способности не считаются менее интересными или впечатляющими, чем чьи-то полеты на метле.

Возможно, именно поэтому она вела себя так глупо, так безрассудно.

— Увидимся внутри, — сказала она Софии. — Счастливого пути, Абраксас.

И затем, обращаясь к Тому, храбро спросила.

— Ты сядешь с нами?

— Мне придется некоторое время патрулировать, но я оставлю свой чемодан у вас, — она заметила, что ему понравился ее вопрос.

— О, так ты староста? — спросил Карадок с тоном полным отчаяния, достойным шуток Фреда и Джорджа Уизли. — А мне уж показалось, что с тобой все в порядке.

Это несколько смутило Тома, который вежливо улыбнулся в ответ — он не привык, чтобы его дразнили.

И когда Карадок ушел, пообещав навестить ее, Том уже пропал. В отличие от ее кузена — который преподнес чудесный сюрприз — Гермионе Том показался грубоватым. Интересно, поздоровался бы он с ней, если бы она его не позвала?

— В чем это он так запутался? — спросила София, озвучивая мысли Гермионы.

— Я не совсем уверена, — задумчиво пробормотала она, удивляясь способности девушки улавливать суть, но зная ее достаточно хорошо, это не удивляло Гермиону. К тому же, она знала Драко, который был в состоянии точно определить, что нужно сказать, чтобы поддеть кого-то. Это была обратная сторона медали.

— Мужчины, — заметила София, — довольно глупы, когда речь идет о том, чтобы иметь то, что они хотят. А твой — еще… скажем так, сложнее, чем большинство из них.

— Он что-то с чем-то, — согласилась Гермиона.

«Ты в моих венах», — написал он ей после всего. И ничего больше. Любовное письмо от Темного Лорда. Она тяжело вздохнула.

— Хочешь совет?

— Вряд ли я смогу остановить тебя.

София довольно улыбнулась.

— Он никогда ни с кем не встречался, Гермиона. Никогда не проявлял ни малейшего интереса. Я думаю, ты не входила в его планы. И как бы вы ни справлялись с этим, я бы рекомендовала тебе делать все помедленнее. Это трудно, когда ты заставляешь кого-то полностью пересмотреть свои приоритеты. И называй меня приставучей, если я ошибаюсь, но именно это делаешь ты с этим парнем. Потряси его до глубины души.

В целом это был не самый худший совет, который ей когда-либо давали.

Возвращение в Хогвартс было нежелательной переменой после тихого мира в замке Дирборн. Гермиона скучала по добродушной магии дома, по тихому пространству для чтения, по тонкой мелодии воды, бьющейся о камни за стенами замка. Она скучала по Альхабору. И скучала по Сердику.

Хогвартс в сравнении — и, возможно, впервые для нее — казался рутиной. Июль и обещанная им свобода были еще так далеко. И все же, когда она встречалась взглядом с темными глазами Тома, это никогда не было скучным. Она знала, что ведет себя на редкость глупо. Но, по крайней мере, с ним она могла причинить боль только себе. Они почти не разговаривали после тех безумных поцелуев. Кажется, будто прошел год с момента, как звезды обожгли ее кожу с расстояния в миллион, пока настоящий фейерверк взрывался в небе.

Потом он молча обнимал ее на танцполе. И те прикосновения, взгляды, кожа говорили сами за себя. Кто-то подходил, будто хотел вмешаться, но Том бросал в них такой взгляд, что те уходили прочь. А Гермиона была слишком поглощена им, чтобы что-то заметить.

Она с трудом сдерживала радость, которая все еще переполняла ее, заглушая осторожность, отвращение и ненависть. Гермиона не верила, что такое на самом деле существует — поцелуи как из тех романов, которые она находила раздражающими, или из фильмов, которые она выключала на середине.

Взрывной. Опасный.

Ты в моих венах.

Но теперь, вернувшись в реальность, она столкнулась с тем, кем он был и за что боролся. Это было так легко забыть, даже в поезде, в этом ограниченном пространстве между внешним миром и этим местом. Не известно, что будет в Хогвартсе… В месте, где он в конце концов умрет, довольно холодно вспомнила она.

Семикурсники Когтеврана сидели на тех же местах, как и всегда, но поменялось всё так, словно кто-то прибрал со стола и вернул всё неправильно. Гектор и компания были как стена между Гермионой, Маркусом и Клэр. Настроение было напряженным, хоть и слишком громкая болтовня в середине их группы пыталась это скрыть.

Но на другом конце зала Том все еще смотрел на нее, сурово, гордо и озадаченно. Он смотрел так, как никто никогда не смотрел на нее. И, несмотря на все, что она знала о нем, этот взгляд заставлял ее светиться, а внутренности шипеть, будто открытое шампанское.

София толкнула ее в бок.

— Не очень-то незаметно, дорогая, — пробормотала она. Гермиона смущенно заставила себя вернуть внимание к столу.

— Я сошла с ума? — спросила она подругу.

София только ласково улыбнулась и протянула ей жареную картошку.

Как далеко она продвинулась менее чем за полгода. Как она здесь изменилась!

Дальше за столом она встретилась с холодным взглядом Клэр. На самом деле это было так глупо, но она невзлюбила девушку — не в последнюю очередь потому, что, несмотря ни на что, она липла к Маркусу, как банный лист. Гермиона же думала, что если бы мужчина обращался с ней так же, как он с Клэр, то у нее было бы гораздо больше гордости. К тому же, нелепо было обвинять ее в том, что он отказал ей в начале прошлого года.

— Скоро ты разберешься с этим, — пробормотала София, лукаво глядя в ту сторону дальше симпатичной блондинки, сидевшей за ним.

— Я не верю в то, что нужно бить лежачего, — возразила Гермиона. — Разве я недостаточно сделала?

— Посмотрим.

Дни шли за днями, а Том все никак не мог прийти в себя. Дело было не столько в том, что он игнорировал ее, сколько в том, что он стал вдруг необъяснимо занят и никогда не бывал рядом. Его приспешники уже не так незаметно прятались в библиотеке или следовали в десяти шагах позади нее по коридорам. Он что-то высматривал. И это было неприятно. И все же. И все же, если бы он подошел преисполненный ожиданием, то возможно, она сразу бы убежала, какими бы ослепительными ни были его поцелуи.

С другой стороны, эта неожиданная сдержанность завораживала. Том занимал ее мысли, пока она ломала голову над тем, что именно было не так. Это не было отсутствием интереса — по крайней мере, это было очевидно по горячим глазам и по тому, как однажды на Рунах его рука провела по ее бедру, или по его постоянному пристальному взгляду.

И вот, она недоумевала. Возможно, это страх. Или, как и у обычного человека (а для него это было неожиданно), это была тонкая грань между тревогой и страхом — как страх отказа и осознание собственной неопытности. Может быть, она подпортила его большие, злобные амбиции. Возможно, он никогда не подозревал, что будет искренне интересоваться другим человеком.

Что бы это ни было, оно становилось утомительным.

И она с головой ушла в учебу. Может быть, еще три месяца назад она столкнулась бы с ним лицом к лицу, затащила бы в какой-нибудь класс, и спросила бы, что случилось. Но это было тогда. Это была тактика для другой жизни. На этот раз та ее скрытая сторона, которая любила эту игру и любила одерживать верх, предугадывать и планировать, и та сторона, которая в двенадцать лет изготовила Оборотное — сделала шаг назад. Потому что она знала, что, в конце концов, он сломается. Он сам придет к ней.

И поэтому она ждала.

А пока Гермиона ждала, дел было предостаточно. О, не школьных. Они были самым меньшим, что ее интересовало. А более интересным проектом были слухи об Авалоне и яблоках, которые крутились в ее голове все Рождество, и поэтому она читала еще больше. Одним из таких произведений стало письмо Олливандера, которое она перечитывала, пока не выучила наизусть.

Кандида Когтевран, чья дочь часто посещала комнату Гермионы. Кандида Когтевран, дочь которой Гермиона, по-видимому, вернула из какого-то невидимого состояния.

Дочь, которая попала в Хогвартс, став призраком, и которая никогда не появлялась, чтобы поговорить, когда тебе это надо. Дочь, которую с замком связывала кровь основателей.

Что-то в этом беспокоило Гермиону, как что-то нелогичное обычно раздражало и беспокоило Гарри. Какая-то интуиция подсказывала, что это имеет значение. Что ей рассказали это не просто так. И действительно, она знала о мече, чаше и диадеме. Эти вещи сейчас не представляли особого интереса или тайны. Не считая их роли в прошлом-будущем, о чем она старалась не думать.

Но яблоки. Они ее заинтересовали, когда она просматривала книгу, которую купила Тому на Рождество (просто чтобы убедиться, что она не дает ему фору в том, чтобы превратить в крестраж или сделать что-то неприятное.

Там была одна страница, которую она аккуратно удалила, произнеся заклинание пятнадцать раз подряд, чтобы Том никогда не догадался, что там вообще что-то существовало. Или если бы он мог доказать, что это сделала она. На той странице был красивый рисунок яблока, выполненный из тонкого золотого листа.

По слухам, о которых говорилось в средневековой книге, бессмертие отвергла Кандида Когтевран. А она могла бы стать богиней, если бы захотела.

Потом Гермионавспомнила, что золотые яблоки были источником бессмертия у скандинавских богов. И она начала размышлять, тщательно сопоставляя факты с помощью своего блестящего ума. К тому же, Гермиона научилась доверять своей интуиции, хотя и дорогой ценой.

«Яблоки, — она проигнорировала свое домашнее задание по Чарам, усаживаясь в библиотеке со стопкой книг про Артуриану, — и Авалон».

Комментарий к Яблоки

Небольшая передышка после событий. Завтра вновь новая глава.

Ждали школьную дуэль Гермионы и Тома? Ваши ставки до выхода главы, кто победит?

========== Огонь против огня ==========

Два скрытых под маской Пожирателя Смерти стояли там, но не успели они поднять палочки, Гермиона закричала:

— Глиццео!

Лестница накренилась, и она, Гарри, и Рон устремились вниз, неспособные справиться со скоростью. Настолько быстро, что парализующие заклятия Пожирателей пролетели далеко над их головами. Они выкатились за гобелен у подножья лестницы и ударились о противоположную стену.

— Дуро! — выкрикнула Гермиона, направив палочку на гобелен, и за ним раздались два громких болезненных крика, когда ткань превратилась в каменную стену, и преследующие их Пожиратели смерти врезались в нее.

Дж.Роулинг, «Гарри Поттер и Дары смерти».

Первая суббота семестра началась с долгожданного полуфинала дуэльного состязания, где четыре чемпиона факультетов впервые сразятся друг с другом. Атмосфера за завтраком была еще более предвкушающей, чем в день квиддича. Все-таки все четыре факультета сделали ставки на этот день. И все надеялись, что именно их чемпион достанет козыри из рукава и пробьется в финал.

Генри был всего лишь первокурсником, но, как и большинство его сверстников, он просто обожал высокого красивого старосту, который будет представлять их факультет. И поэтому практически подпрыгивал на месте от волнения. Олдфрит Диггори был не только старостой, но и капитаном команды по квиддичу, и самым красивым парнем на Пуффендуе. Генри боготворил его, но не настолько, как Гермиону Дирборн с ее холодной улыбкой и добрыми взглядом, хотя и держал это в тайне. Гермиону, которая на самом деле прислала ему рождественский подарок и помогла с Трансфигурацией.

Он получил в ответ довольно много ухмылок от товарищей по факультету, когда поставил галеон на то, что она пройдет в финал. Те же преданно поддерживали Диггори, за исключением одного язвительного блондина с пятого курса, который болел за старосту школы.

Большинство учеников считали, что Том Риддл — самая удачная ставка, но шансы против него были настолько плохи, что вряд ли стоило пробовать. По крайней мере, обратно ты получишь не так много денег. Да и кто-то же должен был сразиться с Риддлом, иначе это был бы не такой уж и финал. Крошечный третьекурсник, даже на взгляд Генри, стал неофициальным букмекером для всей школы. Филиус Флитвик, судя по всему, изобрел амулет, который парил над головой, когда он ходил, собирая в последнюю минуту золото и серебро. Список цифр постоянно обновлялся и показывал шансы, пока ученики делали свои ставки. Также преподаватель создал несколько довольно неприятных анти-мошеннических проклятий. Пуффендуйцы поддерживали своих, поэтому Генри также поставил несколько сиклей на Диггори в других матчах. Так что он был не полностью предателем.

Но настоящий поединок, о котором говорили все старшеклассники, был между Гермионой Дирборн и горячо любимым старостой школы. Они были источником горячих сплетен в замке всю неделю, с тех пор как Плам Блайт сказала, что видела их целующимися на танцполе на новогодней вечеринке Малфоев (что, на самом деле, было поводом напомнить всем, что она сама была на этой вечеринке). Из преданности Гермионе он не упомянул, что Том Риддл составил ей компанию в Хогвартс-экспрессе, когда они ехали в Лондон. Но многие ученики видели, как они разговаривали на обратном пути в Шотландию, и почти все интересовались тем, что делал именно Риддл.

Генри понимал почему. Он надеялся, что станет таким же, как Том, когда немного подрастет. И если Генри мог признать, что он слишком молод для Гермионы, по крайней мере, сейчас. То он также признавал, что Том (не то, чтобы Генри его когда-то называл вслух по имени — он даже покраснел, думая об этом) был довольно понятным выбором. Даже если Генри и ненавидел его за это.

Сплетни становились еще более пикантными, потому что этих двоих почти не видели вместе всю неделю. И Генри был уверен, что это — правда, потому что сам проводил много вечеров в библиотеке, замечая, что Гермиона тоже делает там уроки. Он был там, в надежде оказаться замеченным, и что она поздоровается перед его друзьями. Иногда, она так и делала. И на несколько минут Генри становился всем интересен, потому что симпатичная семикурсница, которая не была с ним в родстве, признавала его. А еще он знал, что Том иногда садился рядом с Гермионой, или, по крайней мере, останавливался поболтать. Но на прошлой неделе ничего из этого не произошло, за исключением короткого, приглушенного разговора накануне вечером.

Когда-нибудь, когда он будет симпатичным, высоким и могущественным магом, как Том Риддл, Гермиона, конечно, обратит на него больше внимания. Он утешал себя этим. Возможно, когда он немного подрастет, то даже станет выше ее плеч.

Генри посмотрел на стол Когтеврана и увидел, как его самая первая любовь и героиня, которой он восхищался, присела. Выглядела она немного бледнее, чем обычно, но гораздо спокойнее чемпиона с Гриффиндора, которому пришлось покинуть зал в спешке — он весь позеленел и сильно потел. На Гермионе была темно-серая мантия, волосы туго зачесаны назад, придавая ей более строгий вид.

— Ты опять пялишься, — сказала Эмити Веррилл своим сопливым голосом всезнайки, и Генри покраснел, снова опустив глаза на тарелку и переключив внимание на превосходный бекон. Да и впрочем, кто-то уже встал перед ней и закрыл вид.

— Честно говоря, — сердито продолжала она, — вряд ли она когда-нибудь посмотрит на такого мелкого первокурсника, как ты.

— Ой, заткнись, Эмити, — прошипела Милли Куинболл. — Как будто ты не глазеешь с тоской на Финнгала Хини.

Он не обращал внимания на последовавший спор, который был не первым и не последним, пока Эмити не упомянула, что надеется, что никто не умрет. А он знал, что кто-то умер во время дуэли в 1901 году.

Умрет. Неужели Том позволит Гермионе умереть? Даже бекон после таких мыслей показался ему непривлекательным.

Первая дуэль должна состояться в половину десятого, и студенты вышли из Большого зала на поле для квиддича. Генри ахнул, когда занял свое место на трибуне.

Поле полностью преобразовали, траву покрыли каменными плитами, деревянными половицами и ковром. Это был словно дом без крыши: длинный обеденный стол, накрытый на двадцать персон, тянулся по центру одной комнаты, а доспехи охраняли вход в коридор. Стены высотой в четыре метра разделяли комнаты вокруг свободного пространства в центре, черный и белый мрамор на полу, завораживающие коридоры и комнаты, обставленные как в старом особняке с картинами, письменными столами, книжными полками и коврами. Это выглядело потрясающе.

Модель дома парила примерно в десяти метрах над землей, на уровне глаз нижних трибун, и теперь Генри понял, почему все старшеклассники сидели внизу. Трибуны были забиты еще больше, чем во время игры Гриффиндора и Слизерина. Никто явно не отсиживался в библиотеке, а яркие блоки цвета факультетов позволяли легко определить, кто и где сидит. Красно-черные трибуны Гриффиндора ярче всего выделялись на фоне тусклого серого январского неба.

Профессор Вилкост сошла с платформы, которую Генри раньше не заметил, в сопровождении профессора Дамблдора и двух незнакомых ему людей. Ее усиленный голос разнесся по всему стадиону.

— Добро пожаловать. Прежде всего, напоминаю о правилах. Все используемые заклинания должны быть законными. Все сражения должны быть в сопровождении судьи и не должны продолжаться за пределами назначенной дуэльной арены. Любые непростительные заклинания приведут к немедленному исключению, а также о них сообщат в Министерство. Любой непоправимый ущерб, умышленно причиненный сопернику, приведет к немедленному исключению и будет доведен до сведения Министерства. Все темные заклинания запрещены. Все дуэли должны проводиться в соответствии с международными правилами дуэлей и правилами школы Хогвартс. Участники финала не могут помогать себе артефактами, заколдованной одеждой или драконьей шкурой. В реальной жизни битва редко ведется на простой платформе, и поэтому для последних раундов окружающая среда станет неотъемлемой частью самой дуэли. В этом доме скрыты испытания, и за них будут начисляться дополнительные очки, в том числе за творческое использование самой арены. Каждый из чемпионов факультетов сразиться друг с другом, и двое с наибольшим количеством очков пройдут в финал.

Первый поединок между Томом Риддлом и Джаспером Брауном длился недолго. Примерно через пятнадцать минут после ослепительного набора заклинаний, что показалось Генри устрашающим, староста школы уклонился от горчично-желтого проклятия, прежде чем заставить гриффинорца взорваться чем-то красным. Он увернулся, но наткнулся на стол и потерял равновесие.

— Классное оглушающее, — восхищенно отметила одна из старшеклассниц, сидевшая на несколько рядов впереди. — Вы видели, каким ярким оно было?

К тому времени они уже покинули главную комнату, и когда Браун ударился о стол, тот разлетелся на тысячу-тысячу осколков. Толпа одновременно ахнула, ужаснувшись, когда пыль рассеялась, открыв обзор на двух парней, истекающих кровью, с глубокими порезами на коже, в рваной одежде.

Но Риддл не потерял голову и сохранил контроль, в то время как и Джаспер Браун внезапно оказался обернут веревкой, окрашенной кровью. Его унесли целители, и на этом поединок завершился.

Даже гриффиндорцы вне поля аплодировали Тому Риддлу, все еще истекающего кровью, но с улыбкой на бледном лице. Он был спасителем школы, и об этом не забывали и на факультетских соревнованиях.

Гермиона была следующей, против Олдфрита. Генри почувствовал легкую тошноту. Он не узнал всех заклинаний и проклятий в первом поединке, но это выглядело отвратительно, и трудно. К тому же, он не думал, что ему понравится видеть ее кровь.

Она была единственной девушкой на соревновании, но когда Гермиона сбросила мантию, то Генри с удивлением увидел, что она одета в брюки и сапоги, как магловский мужчина. Брюки облегали ее длинные ноги, а кожаные сапоги были чуть ниже колен. И хотя тело было хорошо закрыто, все это казалось довольно неожиданным выбором одежды для девушки. И он был не единственным, кто это заметил. Некоторые чистокровные презрительно отметили отсутствие мантии.

— Какая смелость! — теперь Эмити выглядела впечатленной. — И разумный выбор, смотри, видишь, насколько ей легче передвигаться, чем Олдфриту.

***

Она оказалась в ловушке. Что-то встроенное в арену поймало ее руку с волшебной палочкой, обернувшись вокруг, словно дьявольские силки. Но она опередила Диггори, завернув за угол, и скрылась из виду, чтобы занять стратегическую позицию. Они поклонились друг другу через пустую комнату с мраморным полом, но это была самая трудная комната для борьбы — особенно для Гермионы, которая всегда умела использовать окружение в своих интересах. Она позволила Диггори медленно отвезти ее обратно ко входу. А затем, закрыв за собой дверь, выскочила из комнаты, чтобы найти место получше. Но едва Гермиона успела завернуть за следующий угол, как стена потянулась и схватила ее. Она слышала его тяжелые шаги, пока он стремительно бежал по коридору.

Быстро соображая, Гермиона наложила на себя дезиллюминационные чары. Они были не такими сильными, как ей хотелось бы. Но этого было достаточно, чтобы соперник ее не заметил, пока она будет освобождаться. Он был почти рядом с ней, когда Гермиона отпрянула к стене.

Она затаила дыхание, а Диггори пробежал мимо нее, и когда он почти дошел до конца коридора, она выстрелила двумя невербальными Редукто с двух сторон, и стены рухнули. Через мгновение спустя, она освободилась, разорвав заклинание ловушки несколькими последовательно наложенными Диффиндо. Диггори пытался пробиться сквозь гору обломков, которую она создала.

«Идиот, можно же забраться сверху», — подумала она. Но это не имело значения — такой выбор дал ей время, пока она бросила Дуро, чтобы ему было труднее пробираться. И тихо вернулась в коридор, через который прошла. Она была лучшим заклинателем, чем он. И поняла это в первые минуты дуэли, но Гермиона пыталась быть слишком умной. Она могла встретиться с ним лицом к лицу и легко победить.

Он не отставал, и едва она снова добралась до большой центральной комнаты и обернулась, как он выругался. Гермиона сделала шаг в сторону, легко увернувшись от Фурункулуса, что казалось странным выбором в данных обстоятельствах. И когда она сделала ложный выпад в другую сторону, Олдрфит наткнулся на огонь, который она бросила ему в спину. Огонь, который не выделял тепло, но ужасно горел, если ты к нему прикасался. Тот отвлекся, а она легко сбила его с ног оглушающим.

Гермиона пригнулась, тяжело дыша. Она заметила, что молодые парни в основном сражаются с одной и той же тактикой постоянной беготни и размахивания руками. Это делает их следующий шаг достаточно предсказуемым, особенно после нескольких месяцев частных уроков с Альбусом Дамблдором. Она почти жалела, что не могла снова отправиться обратно и закончить войну. Теперь Гермиона знала гораздо больше. И была намного сильнее и увереннее.

Это было волнующее чувство, и оно в какой-то мере развеяло ее нервы. Поединок длился едва ли двадцать минут, и она немного сдерживалась. Ничто не имело значения, кроме всего-то одной победы над Томом. И Гермиона не хотела, чтобы он увидел все, что она может делать, прежде чем встретится с ним лицом к лицу.

Она спокойно и торжествующе наблюдала, как лекарь разбудила Диггори с помощью Ренервейта. Судьи объявили ее победительницей, и они с симпатичным пуффендуйцем поклонились друг другу и ушли с помоста. Пока голубая часть трибун поднялась на ноги, издавая шум, который пронзил ее до глубины души.

«Кажется, что-то начинается», — подумала она, глядя на толпу.

Поскольку Гермиона выиграла последнюю дуэль, ее поединок снова стал следующим, пока Диггори оправлялся от оглушающего. Учителям потребовалось некоторое время, чтобы починить арену, которая сама по себе была чудом магии. Заколдованный дом без крыши, создающий местность, совершенно не похожую на сражение в старом зале, который они использовали для межфакультетской части соревнований. Это было гораздо больше похоже на поединок в реальной жизни. И давало Гермионе преимущество, потому что в отличие от своих сверстников, она гораздо больше привыкла сражаться в таких пространствах.

Никому из них не позволили увидеть арену заранее, хотя Альбус и сделал ей несколько намеков. И она сомневалась, что Том позволил бы себе идти вслепую. Он точно как-то проскользнул внутрь, подумала она, пока нашла глазами темную черную фигуру с зеленым и серебряным блеском за спиной.

Слизнорт сидел рядом с ним, громко разговаривая и жестикулируя. Лицо Тома выражало вежливую внимательность, что означало, что Слизнорт давал ему советы, которые тот планировал полностью игнорировать. Ее профессор, кроме похвалы и бодрящего зелья, ничего подобного не делал, за что она была благодарна.

Сможет ли она победить его? Она узнает это достаточно скоро.

Но затем судья выкрикнул имя Джаспера, и она пронеслась через всю дуэль в размытом потоке быстрых перестрелок заклинаниями. Он был хорош, но лишен воображения, и она победила его, хотя это заняло больше времени, чем первый поединок.

Однако наблюдение за дуэлью Тома и Олдфрита приободрило ее. Она устала и была благодарна за отдых: сложная магия утомляла, и пуффендуец оказался более подготовленным, чем она ожидала. Возможно, он недооценил ее, или, возможно, она лучше знала Тома, но наблюдать за двумя красивыми волшебниками было чем-то особенным.

Том, даже будучи не в состоянии использовать в полной мере свои магические знания, был просто потрясающим. Даже в самом жестоком обмене заклинаниями он, казалось, никогда не терял самообладания. И все же, он был всего лишь молодым парнем. И в нем не было ничего, что напоминало бы ей о поединке Волдеморта и Гарри. Том колдовал с неистовой радостью и благоговением перед магией, используя некоторые заклинания, которые даже она не знала.

А потом пришло время встретиться с ним лицом к лицу. Выйдя на арену и заняв свое место, она подумала о его словах, произнесенных шепотом, и ослепительных поцелуях. И о том, кем он станет, и что будет делать. О жизнях, которые он уже отнял. И обо всех тех, кто умрет из-за его амбиций. Она улыбнулась, кланяясь ему.

«Мы оба сдерживаемся, — подумала она, — но я знаю это, а ты — нет. Я тебя уничтожу».

И еще до того, как они разошлись, она зажгла между ними огромный костер высотой почти в пять метров. Пылающий так высоко, что он поднялся над стенами дома, а толпа одобряюще закричала. Это был огонь, слишком горячий для его проклятий. Огонь, который она сама изобрела. Так она выиграла время, благодаря часам тренировок в классе Дамблдора, и побежала. Это была та же самая тактика, которую она использовала с Диггори, но на этот раз Гермиона была более подготовлена. У нее был план. Она защитила себя с помощью Сальвио Гексиа, усиленных щитовых чар Протего Хоррибилис и чар, чтобы усилить ее чувства, ускорить ее. А также чар, которые превратили ее простую одежду в огнеупорную. Теперь ему будет значительно труднее проклясть ее.

Волшебники, какими бы они ни были, не часто задумывались о таких вещах. Но у маглорожденной ведьмы из будущего было гораздо больше возможностей, и Гермиона использовала все свои преимущества. Остановившись лишь на мгновение, чтобы бросить тихое проклятие в первую комнату, мимо которой она прошла, Гермиона нырнула во вторую боковую комнату и стала ждать, прислушиваясь. И действительно, его тихие шаги замерли дальше по коридору — ибо Том Риддл не был Олдфритом Диггори и обладал куда более тонким умом.

«Входи», — подумала она, отчаянно надеясь, что не ошиблась в расчетах. Потому что победа над Томом потребует хитрости — он был слишком силен и умен, чтобы победить его лицом к лицу. Приглушенный лязг и грохот сказали ей, что он, должно быть, задел что-то в комнате. Она ухмыльнулась и выскочила из своего укрытия, и почти поймала его с помощью Импедимента, пока он выбежал обратно в коридор.

— Умница, — крикнул он, швыряя в нее чем-то мерзким и фиолетовым. — Что это было?

— О, ты никогда не слышали о заклятии умножения? Обскуро!

Он пригнулся, и картина на стене закричала, когда повязка упала на его глаза.

— Не думаю, что такое когда-нибудь всплывало. Инканцерус.

Заклинание коснулось ее левой ноги, когда она нырнула в сторону, и во второй раз за этот день Гермиона оказалась в ловушке. На нее нахлынула паника. Но теперь она была ее хозяином, и Гермиона использовала этот дополнительный адреналин. Думай.

Редукто снова помог ей, и на этот раз она обрушила на него стену, используя долю секунды отвлечения, пока Том накладывал щит, а она успела освободиться от пут.

— А ты знал, что некоторые волшебники и ведьмы имеют определенную склонность к магии, Том? — спокойно спросила она, прикрываясь собственным щитом.

Безвыходное положение — пока что. Она не могла удерживать щит и колдовать, кидая что-то мощное, чтобы его заблокировать. Вне школы, возможно, даже это не удержало бы его от того, что он мог сделать. Но он стрелял не на поражение, и это делало его слабее.

Он не ответил, но и не стал нападать. Любопытство до добра не доводит, подумала она и ухмыльнулась, радостно протягивая палочку, покрытую пламенем.

— Это было лишь проверкой.

Она повернулась влево, бросая щит и уклоняясь от проклятия, которое он послал почти до того, как вылетело и ее. А потом Гермиона подожгла арену вокруг них сотней различных оттенков огня. Каждое огненное заклинание, которое она выучила с Дамблдором, вспыхивало одно за другим, вздымаясь опаляющими башнями фиолетового, синего, оранжевого и зеленого, потрескивая вокруг них. А огромное белое пламя раскалялось между ними.

Он рассмеялся как из преисподней, и волна обрушилась на нее — белые лошади скакали по вершине огня, а водоросли волочились за ней. Это было заклинание, о котором она никогда не слышала. Ледяная и серая как сталь морская вода боролась с огнем, огромная дымка пара уже яростно шипела. Огонь все еще пылал, но уже меньше. И когда он перепрыгнул через него, направляясь к ней, она полоснула своей палочкой, злобно и быстро, и часть его торса открылась, кровоточа темно-бардовым цветом.

— Цвет твоего платья в мой день рождения, — сказал он, не обращая внимания на то, как они смотрели друг на друга. Она чуть было не заколебалась, и тут кончик его палочки уже указывал на нее. Том был меньше чем в метре. Но просчитался. Ее огонь был не просто отброшен в пространство, он был ее частью. И она полностью его контролировала. Ужас отразился на лице Тома, когда его одежда загорелась, а Гермиона рассмеялась.

— Петрификус Тоталус, — прошептала она и взяла палочку из его замерзшей руки, когда он упал на пол, глаза его были полны ненависти и желания.

Пока он лежал, она один за другим гасила огни. Гермиона видела, что его руки обожжены, и знала, что поплатится за это позже, но все это не имело значения, когда она увидела распростертое тело Темного Лорда на полу у своих ног. И только его глаза продолжали двигаться. Она опустилась на колени и поцеловала его в щеку.

— Никогда больше, — прошептала она, — не недооценивай меня.

Она небрежно уронила его палочку, оставив ее лежать в двух метрах от его тела, повернулась и вышла с арены. Когтевранцы вскочили на ноги, топая и радостно крича, и она позволила волне восторга захлестнуть ее.

Комментарий к Огонь против огня

Немного задержала, извините. Завтра уже узнаете последствия, а также ждем огненный финал соревнований.

========== Вот мое пространство ==========

Он сказал: «О, малышка, ты знаешь, мы станем легендами.

Я — король, а ты будешь моей королевой, и мы побредём в рай».

Halsey — Young God.

Она не знала, как он нашел ее комнату, но поняла, что ей все равно, когда увидела едва заметные розоватые оттенки на его фарфоровых острых скулах, освещенных только лампой у кровати. Глаза у него были серьезные и темные, как у дьявола.

Она отступила в сторону, пропуская его.

Когда он бродил по ее комнате, его открытое любопытство напомнило ей о том, как он чувствовал себя дома в Уэльсе. И совершенно противоположное отношение, словно скрытое за доспехами, когда они прибыли в Хогвартс. Она наблюдала за тем, как он взял старую чернильницу на ее столе, нежно провел пальцами по картине замка Дирборн, которую она повесила на стену. Как он изучал ее книги, и как избегал смотреть на ее неубранную постель, все еще теплую, ведь она только встала с нее, чтобы ответить на стук в дверь. Прошло всего несколько часов после того, как она ушла с вечеринки когтевранцев. Гермиона еще не успела уснуть, но легка дымка сновидений все еще терзала ее сознание.

— Так вот что дают тебе привилегии и семейные связи, — его голос прорезал тишину ночного Хогвартса. Мягкий, и в то же время слишком громкий, незаконный, дерзкий и безрассудный.

— Иногда мне снятся плохие сны. Мы решили, что лучше не беспокоить остальных.

Однако она не стала отрицать, что получила это убежище благодаря Дамблдору. И вот теперь Том был здесь, и она едва могла дышать от волнения и страха.

— Тебе не следует здесь находиться. Попадет нам обоим.

Она не спросила, почему он здесь. И не сказала ему уходить.

Он проигнорировал предупреждение, пересек комнату и, взяв ее за руку, усадил рядом с собой на маленький диванчик. Том был так красив в мягком свете, и она могла почувствовать каждую его деталь, каждую частицу и клеточку, и удивительное тепло, исходящее от его бедра, находившегося так близко к ней. И эту электрическую рябь там, где его рука все еще касалась ее. Как его темные волосы были слегка взъерошены сзади. Напряжение в его шее и то, как его глаза растянулись в хмурое выражение, которое не омрачило изгиб его губ.

— Тебя ведь брали в плен, не так ли? Я понял, что это, должно быть, так. В тот момент, когда был у вас дома. Вот почему ты научилась сражаться.

И это был не вопрос.

Она вспомнила похитителей, зловонное дыхание Фенрира, и ее, лежащую на полу Малфой-мэнора, крича от агонии от всего этого.

— И пытали, — спокойно согласилась она.

Его глаза напряглись, встретившись с ее взглядом, и она была удивлена глубиной ярости, манящей из тени. И еще больше тем, как она сама отреагировала на это. Ее сердце подпрыгнуло от непрошеного удовольствия того гнева, который он испытывал сейчас. Гермиона добавила, прежде чем он успел заговорить снова.

— Но этих людей… здесь больше нет. И теперь я сильнее.

Том выглядел так, словно готов был на мгновение поднять весь мир на войну за нее, но здесь не было никого, кого он мог бы убить — кроме самого себя в будущем. Она оттолкнула эту мысль прочь. Пусть думает, что она убила их всех, своих похитителей. Это уже не имело значения.

К ее удивлению, он улыбнулся.

— Несомненно, ты такая. Сильная.

Он сделал паузу, и тишина повисла между ними, а воздух стал таким же горячим и неподвижным, как перед летней грозой.

— Я не знаю, как это делается, Гермиона, — его голос был твердым и бесстрастным, это было признание, не обремененное гордостью. — Как тебе хорошо известно, у меня нет критерия, которым можно было бы измерить нормальную привязанность мужчины и женщины. Все, что я знаю, это то, что ты великолепна и ты моя, и я убью любого, кто прикоснется к тебе.

— Это звучит, — ответила она, — не очень романтично, несмотря на то, что пишут в книгах.

Но для нее это было так. И ее взволновала та сила, которую он ей давал. Он убьет за нее, действительно убьет. Убью, сказал он, а не убил бы. На самом деле так оно и было. Они стояли плечом к плечу в тихом лесу и убили двоих, каждый по одному. Она снова отогнала эту мысль.

— Нет, я сама справлюсь с теми, кто причинит мне зло. Я не твоя, — сказала она, — я сама по себе. Я не буду никому принадлежать, нигде и никогда.

— Лгунья, — ответил он и наклонился к ней. Его губы нависли над ее губами на мгновение, которое показалось вечностью. Буря вокруг них уже начала закипать, будто тихий гром прокатился по ее плечам, а молния дразнила обнаженную кожу ее ног там, где заканчивалась ночная рубашка, прежде чем его губы коснулись ее, мягкие и шелковые, как паутина. Цепляясь за нее, пока Гермиона не оказалась в ловушке и не растаяла рядом с ним, жаждущая и желающая, и тогда Том ворвался, как ураган. Его рука напротив была грубой, как железо, притягивая ее отчаянно все ближе и ближе, и вся покрытая синяками и порезами.

— Ты не злишься? — спросила она, неохотно отстраняясь, ее голова кружилась. — Что я победила тебя на глазах у всех?

Его губы приподнялись, даже когда он нахмурился.

— О, я злюсь, — ответил он, — но… Я никогда ничего не хотел так сильно, как хочу тебя. К тому же, в следующий раз победа будет за мной. В финале.

— Возможно, — согласилась она. Ее не волновала победа в школьных соревнованиях. Она лишь хотела увидеть его у своих ног, и сделала это. Гермиона задумалась, не выпил ли он. — Обычно ты не так откровенен.

— Я… экспериментирую с новой тактикой. Кроме того, ты единственная в этом месте, а может быть, и во всем мире, кто может сравниться со мной. Я всегда знал, что я необычный, но никогда не ожидал, что кто-то другой тоже может быть такой.

Она ударила его, и его глаза заблестели дикой радостью от неохотного смеха, вырвавшегося из нее.

— Ты, — сердито воскликнула она, — самый самонадеянный человек, которого я когда-либо встречала. В этом мире так много замечательных и особенных людей. В жизни есть нечто большее, — она поняла, что повторяет себя в молодости, но продолжала, — чем книги и ум. Храбрость и сострадание могут сделать кого-то гораздо более особенным, Том.

— Тогда покажи мне.

— Обязательно, — пообещала она и снова поцеловала его. Поцеловала так, словно не было ни будущего, ни прошлого, только этот миг в полуночные часы в ее уединенной комнате на вершине башни.

Ее руки на его коже и ее губы на его губах оживляли его в темноте, прожигая насквозь, пока его разум не успокоился, и не осталось только прикосновения и вкус там, где они соединялись. Его ладонь, запутавшаяся в ее густых темных волосах, обнаженная кожа его груди напротив нежной ее.

Он ощущал ее вкус, как радость, которой он никогда не знал, отталкивая весь мир, пока не смог вдохнуть как в первый раз, задыхаясь, неглубоко, отчаянно и грубо. То, как прижималось ее тело к нему, острый изгиб ее бедер сквозь тонкий хлопок был как нож, который разрезал его, маня стать ближе. И он, который жаждал этой близости так долго, словно это была полузабытая мечта его детства.

Это, как он понял, и есть сила. Едва слышный вздох, который она издала, когда он медленно провел пальцами по изящному краю ее левой ключицы. Туманный блеск ее глаз, темный румянец на ее щеках. То, как ее ресницы опустились вниз, чтобы коснуться бледной веснушки, которая танцевала на верхнем краю ее правой скулы.

— У меня есть шрамы, — прошептала она, когда ее руки замерли на пуговице ночной рубашки, а халат темной лужицей лежал на полу, отброшенный и забытый часами, днями или годами раньше.

В тот момент, когда ее тело не касалось его, а она стояла перед ним, словно подношение богам, он понял, как был напуган. И все же ему было все равно. Ее голос говорил, что она тоже напугана, а ее тело — что пришло время быть храброй.

— Покажи мне, — хрипло сказал Том, отталкивая ее пальцы и освобождая первую пуговицу. Она сделала его слишком нежным, ослабила его. И все же он чувствовал себя Богом, когда она расстегнула вторую, третью, четвертую и пятую и позволила белому одеянию соскользнуть на пол. Она стояла перед ним, как императрица, и он упивался изгибами ее тела.

— Что ты со мной делаешь? — удивленно спросил он, опускаясь перед ней на колени и целуя ее ноги, бедра и тайные места, о которых раньше и мечтать не смел. Восхищаясь ландшафтом ее тела, столь непохожего на его собственное. Он вдруг пришел в ярость от того, как слаб перед ней. От того, что в этот момент он с радостью сделал бы все, что она попросит, благодарный только за ее прикосновение и вкус. И от того, что он лежит перед ней на земле второй раз за день, но как же ему было все равно, что все сейчас было неправильно, что это он был — Том Марволо Риддл.

Она отступила назад, пока ее ноги не уперлись в край кровати, а он стоял, неловко, в полушаге от нее, и думал, что Гермиона может поглотить его своим огнем и жаром. Но потом подумал, что, возможно, оно того стоит.

Другой голос в его голове, тот, который он никогда не мог полностью заглушить, говорил взять то, что принадлежит ему. «Прежде чем кто-либо другой», — продолжал он, шипя и сердясь на такую мысль.

Он двинулся вперед, отталкивая ее назад, теперь уже не так нежно. Вид ее, распростертой под ним, вызвал в нем голодный шок. И он подумал о том, чтобы обхватить рукой ее тонкую шею. Подумал о силе, которой обладал в этот момент. Все сгустилось в нем при этой мысли, невыносимой мысли. И он отбросил ненужные брюки, прохладный воздух принес облегчение. Ему было больно, как будто он мог взорваться, и он хотел погрузиться в нее, дико и подчиняя себе.

И в то же время, его удивляло, каким он мог бы казаться в ее глазах, из тех пространств, которые еще предстоит исследовать, целый океан возможностей.

Затем он оказался перед ней на коленях, едва осознавая, что сделал выбор. Ее икры переплелись на его плечах, его рот молился между ее бедер, а его язык был острым, как нож, разрывая ее на части. Надо сказать, что он не совсем понимал, что делает, но она все говорила ему своими словами и звуками, полувздохом «да, Том, о боже, да», тихим плачем и удивительным блеском слез в ее глазах, когда он поднял голову. И вспышкой тепла в его груди, когда ее пальцы вцепились в его волосы. Звуки, которые она издавала, были земными и человеческими. И он не мог представить, что будет наслаждаться чем-то настолько глубоко и сильно, как в тот момент, когда она распалась на части. И это, подумал он, гораздо лучшая месть, чем пытка.

Позже, когда он снова и снова открывал для себя ту силу, которую она имела над ним, когда ее губы обхватывали его, когда познал агонию и трепет, стиснув руками простыни, пока ее темные волосы рассыпались по твердости его бедер, позже — они лежали рядом и молчали.

Это было грязно, такой вид секса — или почти секса. Он предполагал, что весь акт закончится примерно так же: простыни под ним все еще влажные, одеяло смятой кучей валяется на полу, прохладный воздух захватывает их обнаженные тела, со временем возвращая их на место после великолепной муки того, что произошло между ними. Что бы это ни было, у него, возможно, было название, но он так и не выучил подходящего слова. Грубые слова из уст мальчишек казались недостойными женщины рядом с ним. И по мере взросления Том был слишком поглощен другими вещами, чтобы вообще об этом задумываться. Он был охвачен погоней за силой и магией. Он никогда не понимал, что такая простая вещь, самая человеческая вещь из всех, обладает всей красотой убивающего проклятия, агонии пыток и мощи Империуса. Никогда не понимал, как легко быть богом.

— Извини, — сказал он в тишину между ними, — За Хэллоуин.

— Будь лучше, — пробормотала она. — Я верю, что ты можешь.

Рассветные лучи проникли в ее окно еще до того, как она проснулась, а он лежал на боку и смотрел.

Никто и никогда прежде не побеждал его, ни в чем. После дуэли Эйвери был единственным, кто осмелился подойти к нему в общей гостиной. Он ничего не сказал, но Том знал, что Эйвери был всего лишь его приспешником, а не другом, и тот спросил, так ли он силен, как думает. Вместо того, чтобы наказать его, он улыбнулся.

— Теперь, — сказал он громким голосом, — вы понимаете, почему она меня интересовала.

И на этом разговор и обсуждения закончились. Дело было не в том, что он был слабее, чем они думали, а в том, что она была намного сильнее.

В полутьме он вспомнил, как она спокойно положила отрезанную руку мужчины в карман его спутника, привязала труп его жертвы к тому, все еще живому, и сломала их палочки, прежде чем отправить их обратно к хозяину. Он улыбнулся от воспоминаний. «Равная мне», — подумал он, или настолько близкая к этому, насколько он мог себе представить.

Она выглядела умиротворенной. Он никогда раньше не видел, как кто-то спит, и ее глаза завораживающе подергивались за тонкой мембраной закрытых век. Что она сейчас видит?

Она спала рядом с ним, безмятежная и тихая, ее дыхание было ровным. Она доверяла ему. Он мог убить ее и ускользнуть проще простого, или раздвинуть ее ноги и, наконец, войти в ту, все еще неизвестную часть ее. Он мог без особых усилий проникнуть в ее спящее сознание и ощутить аромат ее сна, наблюдать за проносящимся мимо торопливым, ускоренным фильмом. Но он этого не сделал.

Будь лучше, сказала она ему. Первый человек, который действительно увидел его и поверил, что в нем было нечто большее, чем гениальность и сила, чем жестокость и амбиции. Я верю, что ты можешь.

Комментарий к Вот мое пространство

Водички мне! Неожиданно?

32 главы и больше 300 страниц. УХ! Признаюсь, ее было сложно переводить.

========== Милее, когда утрачено ==========

Вещи кажутся милее, когда они оказываются утраченными.

Френсис Фицджеральд.

Им это практически сошло с рук. Гермиона в следующие несколько недель сто раз отругала себя за собственную глупость, пока лежала без сна, прислушиваясь, как засыпают ее соседки по комнате.

На самом деле, это была ее вина. Она проснулась, тесно прижавшись к нему, и поняла, что Том укрыл их сброшенным на пол одеялом и заснул. Его угловатые и словно мраморные черты лица смягчились. Он впервые выглядел невинным и умиротворенным, и она позволила себе расслабиться, дав ему еще немного поспать. На самом деле ради того, чтобы она сама за это время смогла перечислить крошечные изменения в его выражении лица и насладиться тем, как он потянулся за ней, когда она поднялась, чтобы разбудить его. Гермиона слишком долго лежала в его объятиях, и когда Том проснулся, глаза его медленно, как зимний рассвет, все еще погружались в сон. Было уже больше восьми, и весь замок проснулся.

Перед уходом Том еще раз поцеловал ее, не торопясь разрушить чары, окутавшие комнату. Но они оба знали, что он пробыл у нее слишком долго.

Дамблдор сказал ей, что это портрет сообщил всё директору.

Портреты в замке были опасными и хитрыми: одни из них заслуживали доверия, другие — совсем нет.

— Вы взрослые люди, и поэтому вас не исключат, — сказал им Диппет, когда они с Томом сидели бледные и смущенные в его кабинете в то воскресное утро после завтрака, — но будут последствия.

Итак, у нее больше не будет личного убежища. Они — два самых умных студента за последние несколько лет — оказались такими глупцами. Пятьдесят очков с их факультетов, месяц «домашнего ареста» и потеря ее комнаты. Учитывая все обстоятельства, это было меньшее наказание. Но это было больно.

— … я зашел, чтобы убедиться, что она знает, что я не злюсь из-за дуэли, — говорил с очарованием Том директору. — Мы засиделись допоздна, разговаривая. Клянусь честью, мы не… — и он густо покраснел.

Директор смягчился.

— Я понимаю, Том, но выглядит все не так… И правосудие должно быть публичным.

После разговора с Альбусом Гермиона чувствовала себя еще более подавленной. За все эти годы она ни разу не разочаровала его, и, конечно, никогда с тех пор, как они стали так близки. И это на следующий день после того, как он с восхищением поздравил свою звездную ученицу, свою протеже, с победой в дуэли. Какое значение имел весь этот день!

Когда она вышла от директора, он ждал ее у лестницы. Тому пришлось остаться, чтобы получить дополнительный выговор — такова была цена за то, что он староста школы. Она успела услышать разочарованный монолог Диппета: «…поведение, недостойное лидера учеников, Том».

— Думаю, нам надо поболтать, — сказал Дамблдор. Она кивнула, отказываясь опускать голову, и последовала за ним в кабинет.

— Я не собираюсь отчитывать тебя, Гермиона. Ты взрослый человек, — повторил он фразу директора, — но все, что я хочу сказать… Сегодня ты злоупотребила привилегией. Я думал, что ты будешь осторожнее или, по крайней мере, незаметнее.

Это были лишь слова, но впервые за много месяцев Гермиона заметила, что говорит он это без привычного теплого блеска в глазах. Взгляд его серо-голубых глаз был строгим, и выглядел он гораздо старше, чем был накануне.

И она задумалась о будущем, когда Альбус узнает, кто на самом деле такой Том. И узнает, что Гермиона знала и помнила это, пока сидела перед ним в этом кабинете.

Больше он на нее не давил, а она не оправдывалась и не извинялась.

В тот день ей пришлось самой перевезти свои вещи, без помощи эльфов. Она сделала это тихо, не краснея под осуждающими взглядами других девочек с ее курса. Девочек, которые не были ее подругами. Гермиона поставила свой сундук у кровати, и пока снимала картины в башне, то немного всплакнула. Какой же дурой она была!

София и Анча пришли, чтобы помочь, и стояли рядом в знак солидарности, пока она распаковывала свои вещи. Но для других на факультете она превратилась из героя в позор всего за одну ночь — эта мысль застряла у нее в горле. Гермиона не видела сочувствия, ведь у нее итак было много привилегий. А это стало самым настоящим грехопадением, и они были этому рады. Она и не подозревала, насколько они обрадуются тому, как она пала.

И, возможно, она слишком напугала их проявлением своей силы. «Величие вызывает зависть», — подумала она. По крайней мере, в этом будущий Том был прав. Возможно, проблема была в этом.

Она осталась в комнате одна, пока девочки отправились на ужин, и оглядела свой новый дом. Это прекрасная комната, но не укрытие. Ей вряд ли удастся побыть здесь наедине. В комнате было еще восемь кроватей: Софии, Анчи, Клэр и других пяти студенток. Их присутствие до этого момента мало влияло на Гермиону.

Она легла на кровать и уставилась на синий бархатный балдахин. Гермиона ненавидела это — быть пойманной в ловушку и чувствовать себя беззащитной. Вскоре она ушла в библиотеку, а затем вернулась обратно в башню, в спальню, в свою новую постель.

Здесь было трудно спокойно заснуть.

Том и Гермиона отбывали наказание вместе, возможно, по молчаливому согласию преподавателей. Профессор Слизнорт ожидал их в течение первой недели, каждый вторник в девять вечера, и в основном оставлял их без присмотра. Как и Дамблдор, он, казалось, был больше разочарован тем, что ихпоймали, чем обеспокоен тем фактом, что Том был в ее спальне. В самом деле, Альбус взял за правило оставлять их наедине больше, чем на час. При этом, поручая совершенно простые задания, как чистка нескольких котлов. Символическое наказание только подчеркивало, какой глупой она была.

Но, возможно, неудивительно, что наказание сблизило ее и Тома. Он не извинился и не выразил сожаления, но Том был непривычно нежен с ней в течение нескольких дней. В конце концов, она рассказала ему, зачем ей нужна была та комната.

— Эти темные круги становятся еще мрачнее с каждым днем, Гермиона, — сказал он, проводя большим пальцем по синякам под ее глазами.

Она беспомощно пожала плечами.

— Я не могу там спать. Я боюсь, что закричу и проснусь, и что тогда они подумают обо мне? Как я смогу это объяснить?

Она хотела пойти в Выручай-комнату, но не знала, открывал ли уже эту комнату Том. И что будет, если она ему покажет. Или если он уже знает, то столкновение с ним вызовет еще больше вопросов.

У него не было ответа для нее, но выглядел Том обеспокоенным.

В конечном счете, она привыкла делить с ними комнату, и сон действительно пришел — беспокойный и недолгий, ей никогда там не спалось спокойно.

Сначала их притяжение друг к другу было осторожным, но потом все происходило так быстро, что у нее кружилась голова.

Из-за отсутствия ее комнаты, они нашли тайные и скрытые от глаз места, чтобы проводить время вместе, как и любые другие парочки. Весенние дожди перемещали их встречи в закрытое помещение, а в ограниченном пространстве между ними быстро что-то разгоралось, словно огонь, который был погребен, но постепенно превращался из робкого пламени в горячую печь. Дошло до того, что ночью она просыпалась не от кошмаров, а от неистовой жажды к нему, к прикосновению его губ, отпечатку его пальцев. Просыпалась от желания почувствовать его внутри себя.

Шли недели.

Он победил ее в финальной дуэли, и в итоге получил титул чемпиона школы. Их поединок длился почти два часа, и под конец Том обгорел, дрожал, но выиграл, а ей было все равно. На этот раз он хотел большего. Гермиона подвела его к самому краю — он использовал самые сильные заклинания, которые мог применить в присутствии стольких людей, и она удивилась собственной силе.

Шли недели нежных прикосновений под партой, случайных касаний его руки к ее руке, когда она проходила мимо него в коридорах. Недели совместных занятий в тихих уголках библиотеки, страстных поцелуев в тайных классах, где его тело прижимало ее к стене, губы касались губ, а поцелуи переходили все ниже к шее.

И даже когда она жаждала большего от него, он делал все, от чего она раньше отказывалась. Бросал ей вызов в многочасовых дебатах, соперничая в классе, чтобы узнать, кто кого превзойдет.

Его реакция на то, как она сражалась с ним на глазах у всей школы, избавила Гермиону от оставшихся сомнений в том, во что она ввязывается. Кем бы он ни стал в будущем, сейчас Том таким не был. А она… Она все еще была девушкой, вырванной из своего времени, которая сделает все, чтобы вернуться к прежней жизни и вернуть все то, за что боролась. Этот мир был не тем, за который она проливала кровь, из-за которого голодала и кричала ночами.

Ей предстояли десятилетия ожидания, прежде чем она вернется в мир, который спасла. Десятилетия, чтобы учиться и планировать, и, возможно, убивать. И всему было логичное объяснение, которое позволяет ей сейчас поступать так, как она хочет. Она не причинит ему такой боли, какую уже причинила Маркусу. Тому совершенно не нужны корни, которые она не могла пустить. Не будет никакого брака, никаких крошечных версий самих себя. Никаких темноволосых дьявольских детей с ангельскими лицами, шипящих на змей в саду.

Маркусу, который ушел от Клэр в объятия пятикурсницы с Гриффиндора с каштановыми волосами, зелеными глазами и такой же богатой родословной. «Наказание, — подумала Гермиона, — достаточное для девушки, которая сыграла с ней злую шутку». Девушки, которая теперь спала в двух кроватях от нее. Гермиона оставила его в покое, и ей было неловко из-за личного счастья и того безрассудного поступка, который она совершила.

Они держались сами по себе, особенно после такого неблагоприятного начала публичных отношений. Любопытные глаза всей школы могли лишь наблюдать за тем, как они прогуливаются по двору на перемене, или занимаются вместе в библиотеке, или перешептываются, когда он сидит с ней за одним столом когтевранцев. Обычно вечером по пятницам или субботам — это единственное время, когда студентам разрешалось пересекать границы их факультетов.

Люди пытались истолковать мимолетные улыбки и то, как теплели его глаза, когда встречались с ней через весь кабинет. И это было все, что они могли получить. Идеальный Том Риддл и его идеальные, правильные отношения. Слухи постепенно стихли, осуждающие взгляды поубавились, а вот завистливые — нет. Люди перешли к более интересным предметам для сплетен. Они стали скучными для них.

Эти люди не видели той страсти Тома, как в моменты ярости и страха, или того, как его пальцы впивались в кожу ее спины, скользили по обнаженной части ее запястья под столом. Они не видели воскресных вечеров, когда Гермиона всеми известными заклинаниями защищала дверь класса на шестом этаже. Вечеров, когда он подталкивал ее назад между столами в кабинете профессора Биннса, задирая мантию, и языком, губами, пальцами доводя ее до экстаза. Они не знали, как ей хотелось принять его в себя, ощутить внутри. Какой дикой и распутной он сделал ее, что она едва узнавала сама себя. Что ей больше всего понравился тот день, когда он удерживал ее запястья над головой, прижимая Гермиону к стене. А она говорила ему «да, сделай так еще раз». Как чертовски сильно она хотела от него большего, чем могли дать эти украденные мгновения.

И он … он не был посвящен в ее самые сокровенные мысли. Те мысли, где Гермиона сравнивала то, как она и Рон начинали изучать тела друг друга. Или в тайное отвращение, которое она должна была испытывать к Тому Риддлу, обладая всеми знаниями. Он не знал того самого сокровенного и сильно защищенного: что если она сейчас посмотрит в зеркало Еиналеж, то увидит их вместе, в своем времени, счастливыми, успешными и влюбленными. Она надеялась, что, несмотря ни на что, для Тома потребности в ней будет достаточно, чтобы изменить мир.

Но она не стала зацикливаться только на этом. Было слишком много отвлекающих факторов: ее исследования относительно Авалона, основателей и фейри. Елена Когтевран отсутствовала с самого Рождества. И для девушки, которая хотела, чтобы Гермиона помогла ей двигаться дальше, это было странно. Возможно, она тоже злилась на то, что Гермиону вышвырнули из рая.

И Гермиона все-таки нашла связь, вспомнив разговор друга Сердика в замке. Фейри исчезли, если они вообще когда-либо существовали, как раз в то время, когда Ровена Когтевран заперла двери в Авалон. Опять же, если это было правдой. Искать эту информацию было не просто.

— Личные принадлежности и записи основателей? — удивленно спросил у нее Дамблдор, когда она спросила, есть ли в библиотеке особая секция (возможно, запрещенная для студентов, но разрешенная для ученых). А она была, и обычно месяцами пустовала.

— Пожалуйста, не мог бы ты спросить? Это связано с тем, что рассказал мне мистер Олливандер, когда писал о моей палочке. Подойдут любые документы первых ста лет со дня основания школы.

Он сказал, что посмотрит, что можно сделать.

Однажды воскресным утром в марте она сидела за столом Когтеврана и ела овсянку, когда пришла почта. Этим утром в газете появились две заметки, но вторую Гермиона прочла гораздо позже.

А первую было трудно не заметить. Заголовок воскресного «Пророка» кричал: «НИКАКИХ ВОЛШЕБНЫХ ПАЛОЧЕК ДОМА». Гермиона с интересом прочла новость и в кои-то веки была поражена.

Министерство приняло новый закон, запрещающий использование магии несовершеннолетними ведьмами и волшебниками в присутствии членов семьи, пока они находятся дома. Закон начинал действовать незамедлительно и относился к любому студенту в возрасте до семнадцати лет.

Гермиона не знала, что изменения в законе были приняты так поздно. Она читала об этом, когда Гарри влетело за использование Патронуса. А в книгах описывали все так, будто этот закон существовал уже очень давно. Она удивилась, почему реальная дата была скрыта.

И все же это казалось достаточно разумным.

Оторвавшись от газеты, Гермиона увидела, что ее реакция не совпадала с реакцией большинства студентов.

— Они не могут этого сделать, — говорила София, и Гермиона удивилась,

увидев слезы в глазах подруги. — Они просто не могут.

— А там не сказано почему? — ответил ей Гектор, выхватывая газету из рук Гермионы. Он бегло пробежал по странице, а затем прочитал вслух.— В настоящее время доказано, что преднамеренное использование магии несовершеннолетними несет вред для развития ребенка в возрасте до одиннадцати лет, поэтому министерство приняло меры для защиты будущего волшебного мира.

Он поднял глаза.

— Значит, мы должны поступать в Хогвартс, ничего не зная? — спросила ошеломленно Анча. — Почему?

— Кто это доказал? — заинтересованно спросила Гермиона. — Какое исследование они цитируют?

— Здесь ничего не сказано. Это ужасно, — Гектор выглядел встревоженным, с его лица пропала привычная жизнерадостность и добродушие.

— Это из-за маглорожденных, — тихо сказала София. — Они уже много лет жалуются на неравный старт. Значит, теперь мы все должны начинать вслепую? Какой в этом смысл?

Гермиона прикусила язык и задумалась. Ее первой реакцией было, что это разумная мера, но она вспомнила первые дни в Хогвартсе. Она никогда не задумывалась об этом, но разве не странно бы было, если чистокровные, как Рон и Малфой, или воспитанные волшебниками дети, как Симус, ничего не знали бы о магии до того, как поступали в Хогвартс. Она получила письмо в свой одиннадцатый день рождения, как и все остальные. И за одиннадцать месяцев до начала учебы в Хогвартсе. За это время Гермиона выучила все, что могла, читала об истории волшебного мира, в который ей надо было вступить. Но у нее не было волшебной палочки до самого лета. Профессор Макгонагалл сказала родителям, чтобы они не покупали ее заранее.

— А как насчет таких людей, как Гермиона? — продолжила София. — Людей, которые предпочитают воспитывать своих детей дома. Это традиция такая же древняя, как и магия. Некоторые волшебники не могут себе позволить отправить детей в Хогвартс!

— Наверняка для таких есть какое-то особое разрешение? — спросила Гермиона. Она снова взяла газету.

— Нет, ничего такого, — сказала она, наконец. — Никаких исключений, это написано на третьей странице в продолжении. Как и не указано никаких доказательств.

— Мы должны бороться с этим. Должен быть лучший способ, — София яростно вытерла слезы. — Они и так уничтожили много наших традиций, но это уже слишком. Я провожу каждый отпуск, практикуясь с родителями в том, чему научилась! Как мы должны быть полностью готовы к экзаменам, если не можем практиковаться дома? А что, если у нас ужасный преподаватель или мы попадем в неприятности? У нас даже не может быть репетитора? Это безумие!

Гермиона вспомнила, что почувствовала, когда Амбридж сказала, что им не нужно практиковаться в защитных заклинаниях, потому что теории будет достаточно.

— Ты права, — сказала она. — Хорошо, вот что мы сделаем. Во-первых, нам нужно выяснить, на каких доказательствах они основывают закон. София, ты можешь написать Абраксасу? У его родителей достаточно влияния, чтобы получить такую информацию. Может быть, в этом и есть доля правды, но нам нужны доказательства. Во-вторых, мы должны предложить альтернативу. Если, — Том присел на скамью рядом с ней, но она продолжала, — это из-за несправедливой форы, которую получают дети, воспитанные в волшебных семьях, в отличие от маглорожденных, тогда мы можем предложить лучший способ это уравнять.

— Согласен, — вступил в разговор Том, — и у меня есть предложение. Как вы все знаете, я не знал об этом мире, пока мне не исполнилось одиннадцать, несмотря на мое магическое происхождение. Почему так вышло? Моя мама была ведьмой, но мне об этом не рассказали. Магия — это дар, но результаты говорят сами за себя. Большинство маглорожденных детей покидают волшебный мир, и Министерство боится, что наше число уменьшится. Так что, возможно, их следует забирать из семей раньше?

Она потрясенно уставилась на него. Остальные студенты вокруг нее закивали. Неужели, это Волдеморт? Потом ответила София, и Гермиона начала улавливать суть их предложения.

— Культура маглов оказывает опасное влияние на нашу. Мы в постоянной опасности, что наш мир будет обнаружен. Но, может, если бы этих детей не воспитывали в такой среде, то риск бы уменьшился?

— Ты имеешь в виду забирать их из семей? — шокировано спросила Гермиона.

— Мы должны подумать об этом. Но это может быть решением. Согласно традициям, маглорожденные когда-то жили с приемными семьями.

Гермиона откинулась на спинку стула и наблюдала, как они строят планы. Все резко повернулось в неправильном направлении, но, возможно, ее участие в этом сможет обеспечить справедливое и равное решение, чтобы дети из магических семей и маглорожденные могли начинать учебу в Хогвартсе на равных условиях.

Однозначно запрещать магию было неправильно, и она это понимала. Постепенное, но настойчивое разрушение магических традиций также было неправильным. Ведь она знала, что к ее времени многие из них полностью исчезнут. В этом мире было очень много того, что вызывало у нее беспокойство. Например, непринужденность того, как с помощью магии исправляли большинство вещей, что порождало в обществе жестокость и безрассудство.

Гермиона сама постепенно пришла к пониманию, что ее собственная магловская этика не подходит для этого мира, где взмахом палочки можно оставить кого-то истекающим кровью, а затем исцелить. Магия и ее отсутствие не решали всего. Разве не Гермиона отдалялась от родителей, пока сама не лишила их знания о существовании дочери? Ради их защиты, но так было проще. Родители гордились ею, но совершенно не понимали опасностей волшебного мира. Мира, в котором пятнадцатилетняя девочка может сразиться со взрослым мужчиной и победить, потому что у нее есть магия, а магия — это сила.

И еще она знала, что никогда не чувствовала себя полноправной частью волшебного мира, пока ее не отбросило назад во времени, где она обрела новую семью. Насколько счастливее была бы ее жизнь, если бы она с юных лет знала о магии? Знала, что она не урод?

Пальцы Тома вновь коснулись ее под столом, обводя складки ее юбки как шрифт Брайля. Он повернулся к ней, и его глаза горели уверенностью, страстью и верой. И она поняла, действительно поняла, почему люди следуют за ним прямиком в самую тьму.

========== Переломный момент. Часть 1. ==========

У меня есть тайна, можешь ли ты сохранить ее? Поклянись, что эту тайну ты сохранишь. Лучше спрячь ее у себя в кармане.

The Pierces — Secret

Клэр совершенно точно не приглашали на собрание — она просто последовала за всеми, услышав разговор.

Встречи никогда не проходили без нее.

Она спряталась в глубине небольшой группы семикурсников. И, конечно, знала, по какому поводу они встречаются — об этом сказали предельно ясно.

Гермиона Дирборн начала свою речь, сидя на парте в пустом классе по Чарам, скрестив ноги в своих слегка скандальных брюках, которые она носила по выходным, начиная с Рождества.

— Я повторю то, что мы узнали, чтобы все поняли друг друга, — сказала она, раздраженно перебрасывая свои темные волосы через плечо.

— Решение запретить детям — а именно такой термин используют в Министерстве для всех, кто моложе семнадцати лет — практиковать магию был навязан правительству европейцами. Они же ввели его как меру в противостояние Гриндевальду, чтобы другим волшебникам было видно, что они хоть что-то предприняли. И сделано это, чтобы контролировать кто, как и где использует свою магию. Франция, Германия и другие страны, действительно сильно пострадавшие от войны, сейчас пытаются объединиться и решать вопросы вместе, чтобы не допустить повторения войны. Во многих отношениях это замечательно, и обмен информацией очень необходим, — она странно улыбнулась, — но недостаток в том, что некоторые особенно дерьмовые законы будут затрагивать нас, возможно и в будущем.

Ее голос звучал так высокомерно. Клэр хотелось вырвать ее голосовые связки.

— Короче говоря, это политическое решение, которое наше Министерство должно было принять, чтобы вступить в партию. Причина, по которой я назвала это дерьмовым законом, заключается в следующем.

На стол упала стопка пергаментов.

— Спасибо, София. Это копия результатов исследования, на которых основан закон. Они неубедительны и прискорбно лишены применения какого-либо критического мышления. И если этого еще недостаточно, то эта группа так называемых адептов тестировала группу из десяти детей в течение шести месяцев.

Последняя часть сообщения озадачила Клэр, и, оглядев комнату, она увидела то же замешательство и на других лицах. Дирборн обменялся с Риддлом раздраженным взглядом.

— Чтобы получить хотя бы отдаленно достоверные данные на такую тему, я думаю, нужно было изучать детей в течение хотя бы нескольких лет. И понадобился бы гораздо больший выбор, и, конечно, контрольная группа. В магловском мире такое исследование было бы расценено как чудовищный бред.

— В магловском мире? — прервала ее Элейн Фоули, нахмурившись. Девушка со Слизерина усмехнулась.

— Да, — ответила Дирборн, опасно улыбаясь, как будто она с нетерпением ждала этого вопроса. — У маглов гораздо лучшие исследовательские процедуры, чем у нас. Они контролируются по всей строгости и эффективны. Это называется наукой, и с ее помощью они делают самые невероятные вещи. Постарайся вспомнить хотя бы события последних ста лет или около того, Фоули.

Клэр заметила, что Том Риддл смотрел на Гермиону с выражением, которое можно было бы назвать только восхищением. Она нахмурилась: раньше Том рассказывал ей о маглах только ужасные вещи. Возможно, ему просто нравится смотреть, как Гермиона кого-то выговаривает.

— Но… аргумент, что это опасно, кажется, захватил воображение людей, и с этим будет очень трудно бороться. У меня есть кое-какие идеи, но сначала давайте поговорим о другом более убедительном аргументе — о том, что неравенство в этом мире увековечивается тем фактом, что маглорожденные дети ничего не знают о магии до того, как им исполнится одиннадцать. Насколько я понимаю, в этом и есть проблема. И прежде чем мы сможем бороться с законом на научных основаниях, у нас должен быть жизнеспособный план, чтобы справиться с такой проблемой.

Все перешло в длительную дискуссию, от которой Клэр просто отключилась, просто наблюдая за Гермионой Дирборн. Она научилась не обращать на это внимания — такие разговоры обычно вызывали у нее горечь и негодование из-за уродливой грязи в собственной крови. Вместо этого Клэр наблюдала за группой самых элитных учеников Хогвартса, со всех четырех факультетов, которые внимательно слушали ее соперницу. Раньше такое она видела только в те моменты, когда что-то говорил Том. Гермиона излучала легкое напряжение, которое покалывало ее нервы, и было похоже на плед, скрывающий плечи молодой девушки — хорошо выполняющий свою функцию, но все еще не полностью согревающий.

— Но разве они не крадут магию? — хмуро спросил Роджер Крэбб.

Клэр напряглась. Это было то, что люди произносили только шепотом. Но Гермиона Дирборн рассмеялась.

— Как, — язвительно отвечала Гермиона, — мог немагический ребенок украсть магию, не используя магию?

Парень в форме покраснел.

— Но они это делают! Это то, о чем нам рассказывали.

— И ты тоже веришь в сказки о Баббитти Рэббитти? — спросила его София. — Честное слово, Родж. Повзрослей. Сейчас на повестке много реальных проблем с маглорожденными, разве мы не можем просто придерживаться этого?

— Одна из таких проблем, — впервые заговорил Том, и Клэр почувствовала тот странный холодок в сочетании с желанием прислушиваться к нему, заставить его ее заметить, повиноваться ему, как она всегда делала, слушая его низкий шипящий голос, — это опасность разоблачения. В отличие от Гермионы, я не очень слежу за текущими магловскими делами, но, как многие из вас знают, я вырос в том мире. И я встречал мало людей, если вообще встречал, которые смогли бы простить власть, которой мы с вами обладаем. Охотников на ведьм уже нет, но это только из-за недостатка веры. Проявление спонтанной магии в детстве слишком опасно. Опасно рассказывать об этом родителям. Также как и опасно находиться с такими детьми рядом. Маглов просто невообразимое количество, по сравнению с нами. У меня нет желания быть порабощенным или попасть под преследование из-за использования силы. Традиционно многие семьи волшебников брали детей грязнокровок и усыновляли, как своих собственных. Так они росли на наших традициях, и в нашем мире.

— Но они же грязные, — снова запротестовал Роджер Крэбб. — Это совсем другой вид.

— Это не так, — вмешалась Гермиона Дирборн. — На самом деле все не так. Я лично думаю, что более удивительно, когда кто-то рождается с магией в семье немагических родителей. Тебе не кажется, что это что-то особенное. Что-то такое, чем мы должны дорожить? Все магические существа священны, Роджер. А люди без магии — все равно люди.

Она потеряла их внимание и веру, Клэр заметила это и улыбнулась.

— К чему такая ярая защита маглорожденных, Дирборн? — вмешалась она.

— По многим веским причинам. У скольких из вас есть родственники, которые магически слабы, неустойчивы, отвратительно безумны?

В комнате внезапно воцарилась тишина. Никто не говорил о таких вещах. Это было не принято.

— Это инбридинг. Посмотрите на Тома. Полукровка, только с частью чистой магической крови. И он более могущественный, чем кто-либо из вас. И это несмотря на часть его магловской крови. Это из-за ее наличия.

Лицо Тома Риддла на мгновение вспыхнуло яростью, но он не стал ей возражать.

— Это возможно, но не доказано. Хотя, — он улыбнулся, и руки Клэр задрожали,— я, безусловно, могуществен.

— Возвращаясь к насущной проблеме, у меня есть решение, но, боюсь, оно не будет краткосрочным.

Несмотря на противоречивые слова этой ведьмы и хмурые лица некоторых в зале, все ее слушали — даже Эйвери и кузены Блэки, дольше всех выступающие за чистоту крови.

— Придется провести альтернативное исследование, которое будет проводиться в огромных масштабах в течение нескольких лет. Я хочу, чтобы адепты изучали детей в каждой стране, где магия запрещена вне школы и такое же количество детей в странах, где такого запрета нет. Их наследственность, физическое состояние, успеваемость, сила — все это должно изучаться в течение, по крайней мере, пяти лет. Если все пойдет по плану, и я смогу найти достаточно адептов без предубеждений в двадцати или более странах. Мы должны рассмотреть как краткосрочные, так и долгосрочные перспективы для тысяч детей. А не основываться на данных о десяти детях разоренной войной общины.

— Ну, — сказала София Селвин после долгой паузы, — ты можешь делать все, что захочешь. Но кто это оплатит?

— Я собираюсь обратиться в Министерство за финансированием. Скорее всего, они откажутся, но если будет так, то мы обратимся к Пророку. Я обеспечу все расходы на оборудование и лаборатории — мой отец уже обсуждал это с несколькими уважаемыми учеными. И я ожидаю, что так мы обретем финансовую поддержку. Но я действительно думаю, что это важно.

Глядя на эту кучу хлама, — она указала в сторону другого кабинета, — я на самом деле боюсь, что такое ограничение магии вредно. Кто-нибудь обходился без применения заклинаний в течение длительного периода? Я думаю, что это может быть связано с неконтролируемой магией — насколько я могу судить, маглорожденные дети чаще всего испытывают случайные магические выбросы. И я думаю, что это потому, что у них нет возможности применять ее долгое время. Если это так, то важность этого исследования нельзя преуменьшать. Также как и важность поиска решения одиннадцати лет невежества. Дети, обладающие магией, убивают себя случайными магическими выбросами. Мы не можем этого допустить.

***

Гермиона захватила внимание половины аудитории на дискуссию о финансировании и о том, чьи родители готовы пожертвовать больше всего средств на столь радикально новый вид исследований. Она одержала огромную победу, своего рода мини-просветление, и этого было достаточно. Кроме того, наблюдая за тем, как Том спорит со своими сверстниками, она поразилась, как мало ее стал заботить тот факт, кем он станет.

Все уже меняется.

Всего два дня назад Гермиона проснулась и поняла, что вставать с постели было бессмысленно, поэтому она оставалась там, часами глядя на балдахин. Гермиона пыталась читать, но это тоже было бессмысленно. Она лежала в постели, думала о родителях и не могла плакать.

Пока не появился Том, тайком пробравшийся к ней во время обеда. Некоторое время он молча лежал рядом с ней, а когда ушел, оставил у ее кровати яблоко. Он вернулся, когда остальные были на ужине, а она все еще не притронулась к еде. Том оставался с ней, пока она не заснула. Его молчаливое присутствие тронуло ее больше, чем любые слова, и она проснулась, чувствуя, что снова может смотреть в лицо миру. Это был не первый из ее серых дней: на последнем курсе в Хогвартсе таких было несколько, и только Джинни видела Гермиону в таком состоянии. Ее метод состоял в том, чтобы уговаривать, кормить и дразнить. Такие дни обычно не длились долго, и становились все реже по мере того, как угасали воспоминания о жестокости войны.

Пока остальные ученики выходили, она наблюдала за ним. И когда Том взглянул на нее, она отвернулась, и комната для нее уплыла куда-то в менее интересное место.

Она хотела только его. Всего.

Когда все ушли, он присел на стол, склонив голову набок. Его темные волосы были безупречны, мантия отглажена, а лицо безмятежно. Только лукавый блеск в его темных глазах и насмешливая улыбка в левом уголке губ выдавали его человечность.

— Пожалуй, я пойду в библиотеку и проведу кое-какие исследования, — пробормотала она, делая ложный шаг к столу, на который бросила сумку.

Его рот чуть сдвинулся вправо, когда он молча наблюдал, как Гермиона собирает свои вещи. — Что ты собираешься делать сегодня?

— Думаю, что-то проблематичное и зловещее.

— Тогда, может быть, мне стоит остаться и отвлечь тебя? — она собирала стопки бумаг, теперь уже совсем близко от него.

Не говоря ни слова, он сбросил все на пол и, просунув руку за пояс ее брюк, притянул Гермиону к себе.

— Думаю, так намного лучше, — все еще удерживая ее, пробормотал он, пока изучал ее лицо. — Бог знает, что бы я в противном случае натворил.

Гермиону бросило в дрожь, а игра еще не закончилась. Том медленно расстегивал первые две пуговицы ее блузки.

— Дверь заперта? — спросила она.

— Нет.

Она отстранилась, но Том схватил ее за запястья.

— Я скоро ее запру. Не двигайся.

Она послушалась его.

— Мне нравится смотреть, как ты строишь планы по изменению мира с помощью логики. Мне нравится смотреть, как ты искажаешь предубеждения людей против них самих, — сказал он, медленно проводя пальцем по коже ее спины под рубашкой. — Мне понравилось смотреть, как ты разделалась с этими идиотами.

— Они — твои избранные идиоты.

Он ухмыльнулся, но ничего не ответил, просто притянул к себе, обхватив коленями ее бедра. Том все еще не поцеловал ее, но Гермиона была достаточно любопытна, чтобы подождать и сыграть кошки-мышки.

— Я хочу тебя, — сказал он, наконец, — по-настоящему. Всю тебя. Сегодня.

Гермиона с удивлением выдохнула.

Пришло время сделать выбор. Но она и не подозревала, что уже сделала его. Честно говоря, ей совершенно не шло обманывать. Не перед тем, о ком она сейчас так заботилась.

— Я тоже хочу тебя. Но сначала, — она сделала паузу, подыскивая правильные слова, — я думаю, пришло время рассказать тебе мой секрет.

Она не смогла бы сделать этот шаг без его ведома, не зная, имеет ли это для него какое-то значение. — Но ты должен дать обет молчания.

— Ты мне не доверяешь, Гермиона?

— Это не только мой секрет.

Дамблдор подделал ее записи о рождении. Сердик тоже был в этом замешан. И Гермиона действительно доверяла ему. Они уже стояли бок о бок и убили двоих. — Я тебе всецело доверяю.

Это была правда, и, возможно, он понял ее, потому что в ответ протянул палочку. Без связующего они не могли дать непреложный обет, но так даже лучше.

— Клянешься ли ты не повторять никому того, что я сейчас скажу, ни на каком языке и ни в какой письменной форме, намеренно намекая или каким-либо иным образом пытаясь подвести кого-либо к раскрытию этого секрета?

— Клянусь своей магией.

Струйка золотого света полилась из его палочки, обернувшись вокруг запястий, прежде чем исчезнуть. Она почувствовала, как его тепло проникло в ее руку, и глубоко вздохнула.

Смелее, дорогая.

— Меня удочерили. Мои родители, — она даже немного рассмеялась, не веря собственным ушам, — мои родители были маглами.

Были. Не являются сейчас. Они были. И будут снова. Она отогнала эту мысль, ведь серый густой туман, который следовал за этими мыслями, был всегда пустой и бессмысленной тюрьмой.

То, что она почувствовала, было облегчением. Абсолютная и бескомпромиссная свобода. Одной ложью меньше.

Том ничего не сказал, но и не пошевелился. Его лицо стало бледнее, чем она когда-либо видела.

— Теперь ты знаешь, — сказала она и начала отстраняться. Его колени сжались сильнее, удерживая ее на месте. Но что бы он не хотел произнести, его прервал сдавленный смех из глубины комнаты.

Комментарий к Переломный момент. Часть 1.

Дорогие, спасибо вам, что вы были у меня в этом году! Для меня этот год был сложным, морально. Но я находила себя, отвлекаясь на переводы и чтение книг. А находя отклик и в ваших сердцах, читая ваши отзывы под каждой главой, становилось лучше. Спасибо, что остаетесь со мной! И спасибо моей дорогой бете!

С Наступающим вас! Помните, что все мы в душе волшебники! И пусть следующий год для вас будет магически прекрасным!

========== 2021 от переводчика ==========

Всем привет, уже в новом году. Надеюсь, вы хорошо отдохнули на выходных и праздниках. Я сделала себе вынужденный перерыв по семейным обстоятельствам, и вот, я возвращаюсь в строй. УЖЕ ЗАВТРА продолжение истории, и мы узнаем, кто же подслушал разговор Гермионы и Тома в кабинете, как отреагирует Том на признание и что будет с тем, кто оказался в их компании. И далее в неделю я продолжу радовать вас переводами 3-4 глав.

А пока у меня последний день отдыха, я хочу поделиться с вами находкой.

The House of Gaunt - короткометражный некоммерческий фанатский фильм о происхождении Волдеморта, срежиссированный Жорисом Фокон Гримо. По мотивам книг Джоан Роулинг. Это такой фанфик, который выйдет на YouTube, а трейлер будет уже предположительно в январе этого года. Вскоре после него выйдет и сам фильм, съемки уже закончены, этап производства тоже. На проект обратили внимание также за счет актера, выбранного на роль Тома Ридла. Это Максанс Дане-Фовель известный по сериалу Skam (Франция).

Из описания:

Семья Мраксов обладает очень большой родословной чистокровных волшебников, наследников Салазара Слизерина, одного из основателей Хогвартса. Когда-то они были очень богатой семьей, но в 20-е годы отметились лишь свой вспыльчивостью, нестабильностью и жаждой к насилию.

Боб Огден, начальник полицейского управления Министерства Магии, наносит визит в дом Мраксов, чтобы уведомить Марволо Мракса о том, что его сын Морфин наложил заклятие на магла. А также Боб встречает молодую девушку, Меропу, которая подозрительно наблюдает за маглом по имени Том Риддл старший.

Боб еще не знает, что станет свидетелем событий происхождения великого Темного Лорда, Лорда Волдеморта.

Небольшое видео со съемок и кадры: https://www.youtube.com/watch?v=SqFILEfnje4

========== Переломный момент. Часть 2 ==========

Как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел?

Федор Достоевский. «Преступление и наказание».

Палочка Тома была наготове. Он отпустил Гермиону в ту же секунду, как услышал смех сквозь тишину, и они встали плечом к плечу, приготовившись к бою.

— Выходи. Выходи, где бы ты ни был, — насмехался он. Том выглядел воспрянувшим и голодным.

Гоменум ревелио, беззвучно произнесла Гермиона, испуганная до тошноты. Как глупо было с ее стороны не проверить комнату, прежде чем открывать свою тайну. Конечно, это не самый большой ее секрет. Не тот секрет. Но именно он может навредить людям, которых она полюбила.

Скелет в шкафу, который может открыть другой, гораздо более важный.

Том послал заклинание, темно-фиолетовое и угрожающее, на дверь, плотно запечатав ее. И был готов напасть на любого, кто осмелится ее открыть.

Второе заклинание Гермионы попало прямо в цель — в силуэт человека, мерцающий в левом углу комнаты. Тот выстрелил в ответ — девичий голос выкрикнул взрывающее заклятие. Том отбил его, и Гермиона инстинктивно бросила заклятье сразу за ним, связав девушку.

— Фините, — сказала она. — Привет, Клэр. У нас есть небольшая проблемка, не так ли?

Девушка не ответила. Гермиона подошла и посмотрела на нее, связанную серебристыми нитями заклинаний.

— Акцио, палочка, — добавила Гермиона, поймав ее палочку. И осмотрев ту с любопытством, почти испытывала искушение сломать пополам.

— Зачем ты шпионила? — спросила она.

Том скользнул на стол рядом с ней, вращая в руках палочку, в его глазах была ярость.

— Я хотела узнать, что ты на самом деле задумала, — наконец ответила девушка.

— Я тебе не верю, но мне уже все равно, — устало сказала Гермиона. Ненависть Клэр была такой иррациональной и неуместной. Стало даже как-то легче, что все подходит к концу.

— Ты разрушила все в моей жизни, когда появилась.

Гермиона ничего не могла на это ответить. Она в отчаянии отвернулась. Ситуация выглядела безумно.

— Мне сделать это? — предложил Том.

— Мы не собираемся убивать ее, Том! — Гермиона резко повернулась к нему, уперев руки в бока. — Есть еще так много других вариантов!

— Нет ничего столь же надежного, — возразил он.

— Я просто наложу Обливиэйт.

Любой урон в магическом мире было так легко исправить. Они словно играли в бога с незначительными последствиями. Неудивительно, что Гермиона считала это место жестоким.

— Ее убийство, — добавила Гермиона, — вызовет необходимость в еще большем количестве лжи, а вторая смерть будет очень подозрительной. Это несложный и в лучшем случае слабый ход. Не говоря уже о том, что это не выход.

Том улыбнулся прекрасной улыбкой, которая осветила его темные глаза.

— Лицемерка, — сказал он. Она проигнорировала его выпад.

Гермиона левитировала девушку, которая теперь плакала, пытаясь освободиться от пут. Она точно не была гриффиндоркой. Но, возможно, подумала Гермиона, и она сама больше не такая.

— Я собираюсь изменить твои воспоминания о последнем получасе. Даже больно не будет. Перестань, выглядишь нелепо.

В комнате было холодно и пыльно, и Гермионе не терпелось выйти отсюда. Тем не менее, чтобы сделать все должным образом, потребуется время. И от одной мысли о том, что она будет копаться в голове Клэр, используя то же заклинание, что и на своих родителях, ее затошнило. Этого было практически достаточно, чтобы она согласилась с решением Тома.

Но это путь прямиком к безумию, и как бы безнадежно всё ни выглядело, она хотела, чтобы Том стал лучше. Увидел, что есть и другие способы.

— Это займет некоторое время. Можешь заколдовать дверь, чтобы никого сюда не впустить?

Не говоря ни слова, он подошел к ней. Наблюдать за магией Тома было чем-то особенным при любых обстоятельствах. Он был лирическим мастером заклинаний, не из тех, кто пасует перед чутьем. И все же он сдерживал себя со скрытой страстью к наживе. В этом чувствовалась какая-то холодная поэзия.

Гермиона глубоко вздохнула и села напротив связанной девушки.

— Во-первых, ты дашь Непреложный обет никогда не рассказывать о том, что услышала здесь, даже если восстановишь память.

— Я не сделаю ничего подобного, — выплюнула Клэр. — Ты отвратительна, и мир должен знать, что ты просто мошенница. Грязнокровка.

Гермиона выдохнула.

— Ты сделаешь это, или мне придется заставить тебя.

— Не буду, — сказала блондинка уже спокойнее. — Я не буду. Просто отпусти меня, и я никому не скажу. Прости, что осталась. Пожалуйста.

Том вернулся к своему письменному трону, слегка развалившись на исцарапанном дереве. Рядом с местом, где оказалась его правая рука, на парте было вырезано сердце с крестиком. Само присутствие Тома, очевидно, внушало опасность, потому что Клэр снова начала плакать.

Она умоляла их какое-то время, а Гермиона сидела и размышляла. Паника означала бы ошибку. Она же не могла позволить себе сделать еще одну. Гермиона сосредоточилась на своем дыхании, быстро перебирая в уме разные варианты.

— В любом случае ты не можешь заставить меня дать обет. Он не работает по принуждению. И я не смогу этого сделать, если потеряю память. Так что просто отпусти меня, и мы забудем обо всем, что случилось.

Гермиона не доверяла ОД на пятом курсе. И не собиралась идти на уступки кому-то, настолько открыто проявляющему враждебность. Но слова Клэр навели ее на мысль.

— Это так, — согласилась она, — я не могу заставить тебя дать обет. Но я могу заставить тебя принести клятву на крови.

— Это незаконно!

Гермиона пожала плечами.

— Это твой выбор.

Она просто хотела как можно скорее выпутаться из жизни этой девушки.

Снова мольбы и слезы. Она встретилась взглядом с Томом. Он наблюдал, явно восхищенно.

— Тебя даже не волнует, что она грязнокровка? — спросила его Клэр, как будто уже сдалась Гермионе.

Том даже не взглянул на другую девушку, когда уголок его рта приподнялся. Он полностью проигнорировал вопрос, как будто никто его и не произнес.

Он был прекрасен, как самолет, падающий на землю с горящим хвостом и оставляющий след в сумеречном небе. Прекрасен, как скала ледника в своем самом завораживающем состоянии, перед тем как вот-вот рухнет в море.

— Империо! — сказала Гермиона.

Клэр взяла нож, который наколдовала Гермиона, и надрезала свою ладонь.

— Клянусь кровью своей жизни, что ни в коем случае не выдам истинного происхождения Гермионы Дирборн, — повторила Клэр. — Что я никогда не буду пытаться заставить кого-то другого узнать об этом. Я не буду говорить о том, что узнала в этой комнате. Если я даже попытаюсь, то эта рана откроется и никогда не затянется, и я истеку кровью до смерти. Моя кровь задушит слова в моем горле.

После этих слов она улыбнулась.

Проклятие Империуса не было похоже ни на что из того, что испытывала Гермиона. Ей никогда не было интересно иметь такую власть над другим человеком. Она чувствовала, как Клэр борется, но это было достаточно слабо. Для своенравной девушки, чье мнение слишком легко было отвергнуть или высмеять, действительно опьяняло, что она даже не сопротивлялась.

Она почувствовала потерю связи, когда отпустила Клэр, и нырнула прямо в сознание девушки, чтобы изменить ее воспоминания. Это не дешевенький Обливиэйт. Ей надо перестроить последние полчаса в другие воспоминания — темная и сложная магия. Перебирать их было утомительно, но труднее было ориентироваться в пустом пространстве.

Гермиона с любопытством следовала за ними, пока не обнаружила ошибку — прядь, оставленную в пустынном коридоре. Она потянула за нее, напрягая свою немалую магическую волю, чтобы схватить маленький кусочек нити, такой маленький, что она почти его пропустила. Он сопротивлялся, но Гермиона не сдавалась, пока тот не ослаб.

Воспоминания обрушились на нее, и они были о Томе. Том, расспрашивающий ее о Гермионе. Том, читающий мысли Клэр. Том, накладывающий Обливиэйт. Том, превращающий ее в озлобленное оружие. Том.

Гермиона потянула сильнее, пока они не развязались и не поплыли по пустому пространству в сознании девушки, и она переплела их в безобидные разговоры и простую информацию.

Ее собственный гнев отвлекал, но она заперла его подальше. Гермиона не посмеет выпустить еще больше злости вповрежденный разум девушки.

Наконец, она нашла крошечное, испуганное воспоминание последнего получаса. Гермиона вспомнила разговоры с Джинни в башне об исцелении и обмене. О заключении мира с Лавандой.

Закончив, она, обессиленная и вспотевшая, вышла из головы девушки. Часы показывали, что прошел еще один час. Клэр потеряла сознание, но ее разум исцелится от новых воспоминаний во сне. А когда она проснется, то вспомнит, что осталась в комнате, чтобы помириться с Гермионой, согласившись с тем, что Маркус ужасно обращался с Клэр и что она заслуживает лучшего. Она вспомнит, как осталась в классе и заснула.

Она проснется свободной.

— Что с ней случилось? — спросил Том. Он все еще не отошел от стола.

Гермиона не смотрела на него.

— Я думаю, — ответила она, — что тебе лучше уйти. Я очень зла и очень устала. Уходи.

Он не ушел, а только подошел ближе.

Она подняла глаза, и то, что он увидел в ее взгляде, заставило Тома опустить руку, тянущуюся к ее плечу.

— Я не уйду, пока ты не скажешь, почему хочешь, чтобы я ушел, — твердо сказал он.

— Ты постоянно шпионил за мной и превратил эту девушку в ту, кто сделал мою жизнь здесь труднее. И это продолжалось месяцами. Превратил ее в ту, кто ненавидит меня.

Внезапно ее осенило, и ей захотелось отшвырнуть его прочь. Причинить ему боль.

— Кажется, нам нужно многое обсудить, — ответил он и ушел.

Комментарий к Переломный момент. Часть 2

Кажется, не только тайны Гермионы раскрылись в этой комнате. Следующие главы будут уже объемнее) Возвращаемся к этой парочке.

========== Маленькая Алиса упала в нору ==========

«…последовала туда за ним, даже не задумавшись, как она сумеет выбраться обратно».

«Алиса в Стране чудес», Льюис Кэрролл.

В следующий понедельник она остановила Тома одним холодным блеском своих глаз, когда он попытался к ней подойти. Том на мгновение задержался, прежде чем занять свое место позади на один ряд и два стула левее. Гермиона старалась не подсматривать, как он достает и складывает учебники на старый деревянный стол и просматривает свиток пергамента со своим эссе. Старалась не замечать, что за две минуты до начала урока он взглянул на нее уже ровно три раза.

Все выходные Гермиона в основном проводила в башне, выходя только поесть или в библиотеку, окружив себя друзьями — ее невольными телохранителями.

Но она чувствовала себя слабой, ведь скучала по нему. На следующий день после происшествия она проснулась, а гнев уже притупился. В конце концов, она подозревала, что Том шпионил за ней все это время. А сама Гермиона намеренно проиграла дуэль Софии, ожидая, что он проверит ее и недооценит ее силы. И использовала это, чтобы потом победить.

Впрочем, все это было и раньше. Он скрывался в сознании Клэр, по большей части, но Гермиона легко узнала бы за любым лицом его интонацию голоса и то, как он произносит слова, его уникальную силу сосредоточенности. Маскировка оказалась хрупкой, не предназначенной для того, чтобы прятаться от возлюбленной.

И к концу воскресенья она распознала корень своей обиды: настоящее предательство было в том, что он подорвал ее авторитет, манипулируя Клэр, заставив ее наброситься на гриффиндорскую девчонку. Все это было в воспоминаниях о потерянных эссе и размышлениях о том, не сходит ли Гермиона с ума.

В среду Пенелопа Грингасс загнала ее в угол в темном коридоре второго этажа. Ледяной сквозняк пронесся по коридору, окружив ее лодыжки. Здесь не было портретов, только пыльная статуя Гестии, охраняющая незажженный факел.

— Пожалуйста, просто поговори с ним, Дирборн, — внезапно сказала симпатичная блондинка, остановившись, когда проходила мимо Гермионы, слегка положив руку на ее рукав.

Искренне удивившись, она резко остановилась от такого контакта и от грубо прозвучавших слов.

— Я никогда не видела Тома таким счастливым, пока не появилась ты. Ни разу. Ни разу за эти шесть лет. Просто сделай нам всем одолжение и покончи с этой размолвкой.

— Я не делаю его… — Гермиона замолчала, протирая глаза, не зная, как точно объяснить, что она никогда не верила, что слизеринец способен на такое бескорыстное чувство. Эта девушка могла бы стать ей соперницей, хотя бы в ее собственных глазах. По крайней мере, Гермиона так думала.

— Мы заботимся о нем, хотя я сомневаюсь, что он когда-либо это замечал. А он, ну… он заботится о тебе. Может быть, только о тебе. Теперь он хотя бы улыбается. Но на этой неделе он вел себя ужасно, и это всех тревожит. Так что, просто поговори с ним.

А потом она просто ушла, оставив за собой легкое облако амбры и мускуса. Ее светлые волосы просияли в слабо пробивающемся весеннем солнечном свете, когда та проходила мимо окна, оставив Гермиону смотреть ей в спину.

В пятницу вечером к окну их общежития подлетела сова. Кейтлин О’Мэлли, чья кровать стояла ближе всего к окну и которая, кстати, была единственной девушкой в комнате, быстро открыла створки. За птицей в голубую комнату последовал резкий порыв ветра, и Гермиона подняла глаза, чтобы посмотреть на то, как Кейтлин отцепила письмо. Доставка почты по вечерам была редким явлением, поэтому не осталась незамеченной. Сова же улетела в темноту, широко распахнув крылья и не дождавшись ответа. Окно с глухим стуком закрылось. Кейтлин прочла имя и с ухмылкой на лице одним взмахом волшебной палочки отправила письмо на кровать Гермионы.

— Это, скорее всего, от Тома, — добавила она, и ее мягкий ирландский акцент прорезал тишину их комнаты.

Гермиона поблагодарила ее, удивленная доставкой. Она думала, что он будет вести себя более сдержанно. Ее сердце предательски дрогнуло от волнения.

Это был просто свернутый лист пергамента с ее инициалами, написанными его безупречным почерком, четкой буквой «Г», парящей по обе стороны «Д» и «Э» — от Эллилы, имени ее приемной прабабушки. Это само по себе говорило о многом: она была уверена, что никогда не называла ему второе имя, которое Сердик и Альбус написали в свидетельстве о рождении. Да и через полгода она и не задумывалась об этом. По правде говоря, Гермиона ненавидела это имя. Ее магловскую тетю звали Элеонора, и ей не нравились все эти напоминания о тете Элли. Потому что воспоминания из прошлого неизбежно приводили к самым темным мыслям об уже таких далеких и испуганных родителях. Они все еще вращались где-то в ее сознании, постоянно. И эта острая боль постоянно напоминала о потере и сожалении.

Из принципа Гермиона оставила пергамент у кровати, пока заканчивала чтение и ушла в душ помыть голову. Но она думала о нем. И гадала, что он мог сказать, старалась не думать о содержании письма. Говорила себе, что все, что он скажет, не будет иметь никакого значения.

Когда она развернула его, пергамент был пуст.

Она раздраженно фыркнула, но легкая улыбка выдавала Гермиону — она коснулась уголка ее губ при виде очередной загадки.

Неделя молчания оказалась пустой. И все книги в мире, связанные с Авалоном, не могли заменить ей Тома, бросающего вызов. Тома, заставляющего ее смеяться. Не могли заменить ту теплоту рядом с ним в библиотеке. То, как он каким-то образом пролил свет на эту странную ситуацию, отогнал ее болезненные мысли о тех, кого она оставила позади. Он был ослепительным и ярким, как полная луна, затмевающая звезды ее горя.

В конце концов, она его раскрыла. Это было хитрое, малоиспользуемое заклинание с кельтского, а не с латинской привязью. Обычно такое использовали, чтобы обнаружить скрытые письмена на древних камнях.

Он был всезнайкой, по-другому и не скажешь.

Гермиона, что бы ни свело нас вместе, это стоило любой цены. И все же причинить тебе боль было настолько отвратительным, что я могу только сожалеть о таком глупом поступке.

Быть без тебя даже на такое короткое время для меня невыносимо. Откуда бы ты ни появилась, ты моя единственная ровня в этом мире. Ты освещаешь то, что темно во мне. Ты горишь так ярко, Гермиона.

Знай это. Я на твоей стороне, отныне и навсегда. Прости меня

Твой, Том.

Внизу письма был прикреплен клочок газеты, который развернулся, когда она дочитала до конца.

ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНЫЙ ВОР АРЕСТОВАН ПОСЛЕ ИНСАЙДЕРСКОЙ НАВОДКИ

Лунархон Гламгангл, глава Департамента защиты магического правопорядка, рассказал, что авроры окружили и арестовали банду, состоящую по меньшей мере из десяти волшебников, известных как Сороки. Они подтвердили, что печально известный лидер банды Слуррунгус Флетчер оказался среди арестованных. За последние годы Флетчер и его банда связаны с несколькими похищениями и грабежами. Гламгангл говорит, что несколько членов банды были доставлены в больницу Святого Мунго для лечения сразу после задержания, но их травмы получены еще до прибытия авроров. Флетчер и еще один человек остаются в больнице, но, как полагают, находятся в стабильном состоянии. Глава ДЗМП также поблагодарил анонимный источник, который привел авроров прямо к банде.

«Их всех связали с несколькими пропавшими вещами. Это выглядело невероятно. Мы думаем, что их предал кто-то изнутри. Это была самая легкая работа в моей жизни», — сказал аврор Блиффни Спекл Пророку.

Гермиона, которая в свое время совершила немало мстительных поступков, воспользовалась моментом, чтобы по-настоящему насладиться тем, что он сделал для нее. Никто, даже Гарри и Рон, никогда не выслеживали кого-то и не отправляли в тюрьму за причинение ей вреда. Обычно такие поступки были в ее стиле.

И это было восхитительное чувство. Ее интересовало, сможет ли она когда-нибудь контролировать эту глупую, сумасшедшую, безумную, безжалостную надежду, что он меняется. Потому что он не убил ужасного предка Флетчера за попытку похитить Гермиону. Она знала, что он хотел бы этого, но не сделал. И вряд ли причинил тем существенный вред, если Пророк писал правду.

Газета была датирована тем же днем, когда объявили закон, запрещающий несовершеннолетним пользоваться палочкой вне школы. Он умалчивал об этом уже несколько недель. Он, умный, коварный и хитрый, ждал до тех пор, чтобы обратить на это ее внимание.

Гермиона нашла свой выпуск этой газеты и на всякий случай перепроверила ее. Она не хотела бы, чтобы он подделал такую вещь, чтобы обмануть ее. Но Гермиона сомневалась, что он способен на такое. Кем бы он ни был, он — на ее стороне.

Она верила ему, и даже если ошибалась, то ей было все равно. На самом деле, ее никогда в такой малой степени не волновало, что Гермиону могут обмануть.

Когда она подняла записку, чтобы прочитать ее снова, появился постскриптум. Как хорошо он меня знает, подумала она, и это чувство согревало.

Встреться со мной, эта часть написана в спешке и менее аккуратно. В женском туалете на первом этаже. У меня тоже есть секрет, которым я хочу поделиться.

Туалет для девочек на первом этаже был местом, с которым Гермиона знакома лучше всего. В конце концов, там на втором курсе она проводила каждую свободную минуту в течение месяца.

И она знала, какая тайна скрывается внутри. Пойти туда было бы безумием. Гермиона спрятала письмо в потайное отделение чемодана и посмотрела на часы. Было без пяти минут полночь. Все, кроме Кейтлин, все еще сидели внизу, в Общей комнате.

Идти было бы глупо. Предел глупости.

Гермиона легла в постель и некоторое время размышляла о том, что это может быть уловкой. Ведь теперь он знает, что она маглорожденная и, возможно, ведет ее на смерть. Это была разумная гипотеза, учитывая то, что знала Гермиона. Но она также знала его вкус и прикосновения. И что он был единственным, кто заставлял ее иногда чувствовать себя живой. И ей было уже все равно, кем он станет или может стать. То, какой он сейчас, имело для нее большее значение.

«Когнитивный диссонанс, — подумала она про себя, — удивительная вещь». Гермиона поднялась с кровати.

Она открыла один из своих самых узкоспециализированных учебников по трансфигурации и приготовилась. Она пойдет туда с заколдованными глазами, превращенными в зеркала. Она пойдет туда, и если ошибается, если он все-таки ведет ее на смерть, то сама убьет его за это, и к черту всю хронологию.

Встречаться тайком после комендантского часа — это то, что Гермиона не делала бы без мантии-невидимки Гарри и Карты Мародеров. Сейчас это было гораздо труднее. Но не сложнее, чем провести почти год в бегах от Пожирателей Смерти.

Ирония была в том, что она выучила тогда заклинания для маскировки, чтобы избежать встречи с этим человеком. А сейчас, сбежав из башни и пройдя через темный замок, намеренно собиралась встретиться с ним.

В этом времени она не утруждала себя проверкой, насколько гладкие у нее ноги. Или подбором подходящего шелкового белья. Ведьмы в 1945-ом не носили современных бюстгальтеров — они предпочитали заклинания и корсеты. И даже магловские варианты были не такими, к которым она привыкла. Но здесь они были достаточно красивы.

Следуя по коридорам в симпатичном шелковом белье, спрятанном под мантией, она прислушивалась к звукам ночного замка. Ее собственное дыхание было громким в темноте и резким, несмотря на ее осторожные, тихие шаги, пока она подкрадывалась к месту на первом этаже.

Том ждал ее в темноте, перебрасывая между ладонями шар золотистого света. Он вскинул голову и чуть не выронил предмет, когда она открыла дверь.

Это проскользнуло на его лице, что успокоило ее собственные нервы, и Гермиона подошла к нему ближе.

— Я хочу прояснить, — сказала она тихо и твердо, — что подобные вещи прекращаются прямо сейчас. Больше никаких интриг, и никакого вовлечения в это невинных людей.

Он кивнул и провел пальцем вдоль ее скул, прежде чем прижаться лбом к ее лбу и глубоко вдохнуть.

— Ты мне доверяешь? — произнес он, наконец.

— Я ведь здесь, не так ли?

Он взял ее за руку, и его прикосновение — знакомое, электрическое, нежное — заставило ее сердце снова забиться быстрее.

— Тогда пойдем, — прошептала она, — куда бы мы ни направлялись.

Возможно, ее тон был подозрительным, потому что его плечи тут же напряглись, и он замер на полпути к кранам. Один из которых протекал, и несколько капель успело упасть в раковину, громко звякнув в полутемной комнате, словно выстрелы.

— Что, — скорее с любопытством, чем с холодом в голосе спросил он, — ты знаешь?

— Ты сказал мне, что один из Мраксов, Том, — сказала она. — И я никогда не слышала, чтобы от акромантула кто-то окаменел.

— Я уже давно знаю, — согласилась с его предположениями она. — Разве это имеет значение?

Вместо ответа он потянул ее вперед и зашипел на крошечную змею, которая, как она знала, была выгравирована на медной трубе. Кран засветился ярко-белым в темноте и начал вращаться, обнажая огромную трубу, черную дыру небытия.

— Это не всегда было входом, — сказал он ей, внезапно и странно смутившись. — В старых планах… во всяком случае, это старый вход, переделанный после того, как они установили здесь современную сантехнику для… ну, там внизу Василиск, как ты, кажется, уже догадалась, и это скрывает ее. Другой путь находится в подземелье Слизерина, и теперь он довольно хорошо заблокирован.

На самом деле он говорил бессвязно, но это успокаивало — и было интересно. Странно было думать о смертоносном змее как о «ней», а не как о «нем». То, что он говорил, имело смысл, и Гермиона задумалась о маленькой змейке, выгравированной на медной трубе. Возможно, это было его работой. Она также задумалась о том, какие еще секреты Хогвартса были скрыты и пропали с течением времени, когда замок постепенно переделывали.

— Это не совсем то, что я бы назвала современной сантехникой, — прокомментировала она, с сомнением глядя на трубу. В прошлый раз, оказавшись здесь в суматохе перед битвой, грязная после Гринготтса и месяцев в бегах, она едва ли заметила, насколько здесь было грязно.

Он рассмеялся, выглядя куда более расслабленным.

— Это того стоит, обещаю. И здесь внизу есть библиотека, — сказал он, улыбнувшись, и спустился в темноту. Золотой шар света, который Том наколдовал, остался рядом с ней, когда она сделала глубокий дрожащий вдох, произнесла несколько заклинаний, чтобы удерживать слизь и грязь подальше, и последовала за ним. Она была готова встретиться лицом к лицу с тем, что ожидало ее внизу.

И это того стоило.

Теперь на стенах не было слизи: они были покрыты темными, чистыми камнями, освещенными облаком золотистых шаров, плавающих вокруг. Он поймал ее, когда она приземлилась, пошатнувшись на мгновение. Мягкая посадочка.

Том молча провел ее через туннель к огромной каменной стене, украшенной резными змеями, вплетенными еще красивее, чем она помнила. Изумрудные глаза сверкали в золотых огнях.

С очередным его шипением двери расступились, твердый камень беззвучно раскололся и отодвинулся.

За ними была скрыта Тайная комната, но сильно отличавшаяся от разрушенного будущего варианта. Змеиные колонны изящно поднимались к огромному пространству готической резьбы, освещенному тысячью крошечных огоньков, похожих на звезды. Их отражение мерцало в воде внизу, как две полосы, из которых поднимались основания колонн — высокие, величественные и жуткие. Это напомнило ей сцену из фильма о Джеймсе Бонде, а именно погоню через затопленный подземный зал в Стамбуле — Цистерну Базилика. «Из России с любовью» — этот фильм еще не скоро будет в кинотеатрах. Любимый фильм ее папы.

— Это только прихожая, — объяснил он, обхватив ее руку своей теплой ладонью. — Идем.

— Где… Василиск? — спросила она со всей смелостью, на которую теперь была способна, столкнувшись с реальностью. Она находилась сейчас в нескольких милях под замком или, возможно, под озером. И у нее не было путей к отступлению. И все же она доверилась ему.

— Она не придет. Я велел ей оставаться в пещере и спать.

Дыхание Гермионы стало менее ровным, чем ей хотелось бы, и она шагнула вперед, глядя на потустороннее пространство вокруг них, пока они шли по центру комнаты.

В последний раз, когда она была здесь, здесь было очень грязно, все заполнено зловонием гнили, крысы разбегались от света палочек в темноту вокруг. И она видела руины чего-то, что, как теперь она поняла, было чем-то по-своему прекрасным.

Громадная статуя в конце зала была такой же, какой она ее помнила — сморщенный бородатый мужчина, высеченный из какого-то темного и зловещего гранита.

— Не думаю, — тихо сказал Том, — что я унаследовал свою внешность от этой части семьи.

Испуганный смех Гермионы громко разнесся по комнате, а затем его заглушил звук движущегося камня, когда статуя скользнула вперед, а затем начала поворачиваться. Ее рот открылся от этого чуда, даже учитывая, что она в волшебном мире.

Камень остановился на полпути, и она увидела, что это вовсе не статуя, а просто огромный, толстый фасад, скрывающий за собой громадные двери. Черный мрамор тускло поблескивал, отражая их искаженные формы, прежде чем распахнуться по команде Тома.

— Добро пожаловать в Тайную комнату, — пробормотал он. — Я еще никогда никого сюда не приводил.

— Все совсем не так, как я себе представляла, — честно призналась она. И действительно, такая разница заставила ее передумать. Гермиона была так уверена, что знала, куда идет. А теперь она и не знала, что может еще скрываться дальше.

Он говорил ей о библиотеке. Она подумала, что это была шутка… Но теперь все казалось возможным. Дворец, целая страна, другой мир.

На самом деле это была анфилада комнат. Невообразимо прекрасных для своего времени, высеченных в скале глубоко под поверхностью земли. Кабинет с грудами свитков и книг в кожаных переплетах тысячелетней давности («Позже», — пообещал Том, потянув ее за собой). Рудиментарная лаборатория зелий и другие залы. Они последовательно сталкивались друг с другом в форме уробороса.

Когда они дошли до комнаты внутри Тайной комнаты, Гермиона снова ахнула. Здесь не было лепестков роз или шампанского, но в камине ярко и приветливо горел огонь, на маленьком столике из красного дерева стояла откупоренная бутылка вина, и свечи освещали темные уголки. Кровать с балдахином, гораздо более роскошная, чем в общежитии, украшена замысловатой резьбой и завешена зеленым бархатом. Стены были увешаны гобеленами: вышитые рыцари скакали галопом по шелковистой поверхности, пока не скрылись из виду; деревья действительно колыхались на невидимом ветру; стая молчаливых волков выходила из густо поросшего лесом холма. Потолок увешан звездами. Это было похоже на то, что она видела в Большом Зале, но все же не такое. Здесь были созвездия, которых она никогда не видела. И были они гораздо ближе, головокружительнее. Сияющие и великолепные.

Как только она оторвала взгляд, то поняла, что заметила здесь признаки присутствия Тома. Брошенный учебник, сломанное перо, ваза с фруктами, стопка свежего пергамента.

— Я иногда оставался здесь внизу, — объяснил он, проследив за ее взглядом. — Когда… когда на моем факультете все было не так просто. Но потом, после пятого курса, это стало слишком опасно, и я держался подальше от этого места.

— Как ты нашел ее? — спросила она. Гарри привел сюда старый дневник Тома — мысль, на которой она отказывалась останавливаться. Но она не могла понять, как он сам пробрался в это святилище.

— Тайную комнату? — удивленно спросил он.

— Ага. Я имею в виду, что она довольно хорошо спрятана, не так ли?

— Я почувствовал, что она зовет меня. Как только я вошел в школу, я почувствовал ее. Это мое настоящее, по праву рождения. Всё это. Вот, кто я такой.

Она поняла, что он ждал, чтобы произнести эти слова, пока они не оказались здесь, в самом глубоком святилище Тайной комнаты. Не в величественной прихожей, просторной и огромной, вмещающей бог знает что еще, а здесь, в спальне, скромной по сравнению со всем этим. В его безопасном убежище.

На этот раз она сама притянула его к себе для поцелуя. И когда их губы встретились, сначала нежно, а потом отчаянно, она почувствовала, как в ней впервые вспыхнул огонь. Что-то дикое и свободное. И она протянула руки под его рубашку, скользя по его горячей гладкой спине. Прошел час, минута или день, пока они крепко прижимались друг к другу. Их губы и руки вели беседу, для которой у нее не было слов.

— Я доверяю тебе, — выдохнула она в него, расстегивая свою мантию с помощью беспалочковой магии. Когда вещь соскользнула на пол, она стояла перед ним, одетая только в бледно-розовый шелк. Том тяжело вздохнул.

В ответ она через голову стянула с него рубашку. С той ночи в ее комнате они не были обнажены вместе. Каждая их последующая встреча была минутной, в укромных уголках замка. Но здесь они были свободны. Их ненужная одежда по частям была разбросана на каменном полу. Гермиона расстегнула дурацкий шелковый лифчик, позволив тому упасть, и обнажилась перед его голодными губами, пока он не поднял ее и не отнес на кровать. Словно романтическая фантазия из романов, ожившая в реальность. Темная, великолепная и страстная, в которую она никогда не верила.

Он отодвинул последний барьер между ними, медленно стягивая ее трусики вниз по ногам, и она слегка хихикнула, приподнявшись на локте и наблюдая за ним. Она чувствовала себя восхитительной, распутной и могущественной, когда он встретился с ней взглядом темных голодных глаз, а его волосы спадали на лоб, когда он целовал ее ноги.

За прошедшие недели он научился целовать ее там, как только его язык и пальцы могли заставить ее извиваться под ним. Но на этот раз был дополнительный уровень. Предвкушение того, что они, наконец, пересекут ту последнюю черту. Что он оттягивает неизбежное, продлевая так ее удовольствие и разочарование, исследуя ее заново.

Он довел ее до оргазма, его руки царапали ее бедра, пока он все еще удерживал ее вокруг своей головы, а пот бисеринками выступал между грудей. Время здесь было вне их, неуместным и столь далеким.

И когда он вошел в нее, остановившись на мгновение, она поняла, что пути назад нет. Она не могла сторониться того, что ее тело чувствовало себя полноценно и счастливо, когда они переплелись друг с другом, словно змеи на дверях комнат. Этот акт вышел за пределы простого секса, который она испытывала раньше. Он был таким интимным, медленным, нежным и за пределами сознания.

Это было похоже на долго горевшие угли, раздуваемые кислородом, внезапно вспыхнувшие пламенем. Это было похоже на то, что ее тело превращалось в расплавленную магию. Это было похоже на мир, созданный только из них двоих, где у него не было начала, а у нее — конца. Это было похоже на отчаянную потребность закончить, будто не существовало другого конца. И, похоже, занавески кровати вспыхнули, потрескивая опасно и незаметно, когда она закричала.

Он задрожал, прижимаясь к ней, и они цеплялись друг за друга, лежа на кровати Салазара Слизерина, пока огонь распространялся, уже привлекая их внимание. И, похоже, они бросились гасить его, обнаженные и посмеивающиеся, прежде чем снова лечь на спаленное бархатное пуховое одеяло. А в глубине его груди вибрировал грохочущий звук радости.

Комментарий к Маленькая Алиса упала в нору

Уф, ну что скажете? Похоже на примирение?

========== Безмятежные дни. Часть 1. ==========

В нем и любовь, и желания, шепот любви, изъясненья,

Льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных…

Гомер. Илиада.

Когда он проснулся, его переполняло чувство торжества.

В Комнате было холодно. Огонь в камине погас, и мягкое, тонкое тепло ее обнаженного тела прижалось к нему.

Гермиона все еще спала, сдвинув брови, со странно милым пятном на надутой нижней губе, которую он в последний раз прикусывал всего несколько часов назад. Она выглядела моложе и более уязвимой, и все же, когда его глаза привыкли к свету, он увидел ее палочку в пределах легкой досягаемости.

Том подумал, что она была сломлена ровно настолько же, как и царственна. И все же она доверяла ему. Гермиона Дирборн принадлежала ему, привязанная к нему убийством и телом. Она была его, но занимала роль, которую он никогда бы не допустил. Она была его, но при этом королевой.

Его желудок громко заурчал в тишине комнаты.

Теперь Гермиона оказалась в его владениях: добровольно попробовала зернышки граната*. Здесь, в его Комнате, где сам воздух оседал на его коже, как шепот силы.

Они подожгли кровать.

Было трудно не почувствовать самодовольства от того, что он был так же хорош в этом, как и во всем остальном, что он когда-либо пробовал. Трудно не почувствовать себя богом.

— Ты — воплощение магии, — прошептал он, проводя длинным бледным пальцем по гладкой дуге ее бедра. В детстве ему говорили, что ад полон огня, но он знал, что все наоборот. Он оставил ад позади в возрасте четырнадцати лет и однажды сожжет его дотла.

Гермиона что-то пробормотала и крепче прижалась к нему, прячась от холода. Он потянулся за своей волшебной палочкой, которая с грохотом упала на пол ночью, и разжег огонь в камине.

Тому редко снились сны, но если и снились, то они были о власти или кошмары о сиротском приюте. О том, как он был богом и получил от него наказание. И совсем недавно ему начала сниться она. Ему снилось, как он вскроет ее, как чернильные слова выплеснутся наружу вместе с ее секретами. Ему снилось, как он взял ее, и как она умирает. Снилось, что ее забирают, убивают и мучают. Сны были горькими и восторженными, но были вдребезги разбиты, искорежены и сломаны.

Сон, от которого он пробудился сегодня, был новым. Это был летний день в саду, и он, наблюдающий за тем, как она читает. Во сне она ела клубнику, этот надутый ротик обхватывал красный плод. Сон был одновременно нежный и необъяснимо эротичный. Это выбило его из колеи.

— Темпус, — скомандовал он. Всего пять часов утра субботы. И не было никакой необходимости еще несколько часов покидать этот подземный мир. Возможно, что ни того, ни другого не хватятся до обеда. Он притянул ее ближе к себе и начал размышлять.

Теперь, когда он попробовал это, он понял, почему греки строили лагеря на берегах Трои и ждали в течение десяти лет. Почему даже самые скучные студенты из его факультета выставляли себя дураками из-за женщин.

Но это было не то, что было у них. Это было намного выше всего, что эти глупцы называли любовью. В этом мире было две прекрасные вещи: сила и Гермиона Дирборн.

Он понимал, что убьет любого, кто попробует забрать ее. Понимал, что когда она смотрела на него, то видела именно его.

— Ты мое создание или моя погибель? — спросил он вслух.

— И то, и другое, — сонно пробормотала она, наконец, пошевелившись. — Сколько сейчас времени?

— Только пять, — заверил он ее. — Никто не хватится нас еще несколько часов. Ложись спать.

— Не делай так больше. Не отталкивай меня одной рукой и не притягивай ближе другой.

Она никогда раньше не казалась такой уязвимой, и он почувствовал, как что-то шевельнулось в нем, возможно, тень чувства вины.

— Не буду.

— Я не должна тебе доверять, — прошептала она в темноту комнаты, — но я доверяю. Если ты предашь меня, то я убью тебя.

В ответ он скользнул рукой к месту соединения их тел, где уже было горячо, и делал ей приятно, пока она полностью не проснулась, извиваясь под ним. Тогда он снова оказался внутри нее, ощутив ту магию, которую они никогда не проходили на уроках. И снова почувствовал сладкий триумф и что все это было похоже на форму чего-то божественного.

***

После этого наступили безмятежные дни, которые не могли испортить даже экзамены. Весна сменилась летом, и шотландское нагорье наслаждалось теплой погодой, а горы купались в лучах июньского солнца. Время, казалось, ускорилось, пока стремительно приближались ТРИТОНы. Будто они дошли до вершины лестницы, находящейся на краю утеса, с которой должны были спрыгнуть в мир за пределами замка. Их сверстники стали раздражительными и переутомленными. Двое студентов уже лечились в больничном крыле после приема запрещенного усилителя памяти, а еще один — от передозировки энергетических зелий.

Они занимались на открытом воздухе, претендуя на место у озера, которое было только для них двоих. Повторение тем стало не столько рутиной, сколько наслаждением, когда у них было время похвастаться перед друг другом умом и сообразительностью — амбициозные, беззаботные и счастливые. Гермиона сдавала эти экзамены раньше, поэтому могла позволить себе не беспокоиться о результатах во второй раз. А Том просто не мог представить себе, что у него что-то плохо получается.

— Нет, — говорила она, ликуя, — это Марион, а не Мэри Фишборн создала Напиток живой смерти.

***

— Ты знаешь, где яблоки? — спросила она Серую Даму, когда та ждала ее в комнате вечером в среду, пока другие девочки занимались внизу.

— С диадемой, в месте, где я умерла. Принеси мне карту, и я покажу.

Гермиона призвала волшебный атлас из самых глубин своего сундука, и Серая Дама показала ей приблизительно ближайшее место в лесу. Это был радиус в несколько километров — задача не из легких.

— Один парень… мой друг со Слизерина… он найдет тебя, чтобы спросить о диадеме. Можешь рассказать ему, если захочешь, но не упоминай о яблоках. Сначала их найду я. Пожалуйста.

— Он уже много раз говорил со мной, но я здесь из-за тебя, дочь Елены. Ты единственная, кому я расскажу о яблоках.

Гермиона прекрасно понимала, что это более важная тайна, чем диадема. И эту тайну надо хранить от Тома. Они оба будут в поисках, но она должна найти их первой, чтобы скрыть от него истинный источник бессмертия.

— Через много лет другой парень тоже спросит тебя о ней. Парень по имени Гарри. И он уничтожит ее ради общего блага.

— Я буду ждать этого Гарри.

— Возможно, после того, когда диадема исчезнет, ты сможешь пойти дальше.

***

По возможности они сбегали в Тайную Комнату, хотя больше и не оставались там на всю ночь. Эти украденные мгновения превратили место в то, что она теперь считала порочно прекрасным. Она влюбилась в его страсть, в его нежность, в его руку на своей шее.

***

— Я не хочу уезжать, — сказал он ей однажды, глядя на сверкающее озеро, а острые скулы его лица выделялись от тоски. — Это единственное место, где я чувствую себя как дома.

Уже был третий день экзаменов, и повторение стало утомительным, а сама сдача — тревожно легкой. Гермиона прислонилась к его груди и проверяла Тома по своим записям. Она удивилась, что он так легко объяснил ей причину теперь уже редкого плохого настроения. Даже подозрительно легко, подумала она. Но потом попробовала новую тактику. И возможно, это был ее самый глупый и больше подходящий для Гарри план. Но никто из тех, кто имел для него значение, никогда не верил, что Том Риддл может быть кем-то лучшим, чем Плохим. Не просто плохим, а с большой буквы «П» — Плохим. Даже Альбус, который, возможно, вместо постоянных подозрений мог бы все изменить, если бы дал Тому шанс.

— Что ты собираешься делать, когда мы выпустимся? — спросила она, зная, что он не принимает сочувствия. И Гермиона не могла рассказать ему, что когда-то чувствовала то же самое. Для нее Хогвартс был местом, которому она больше всего принадлежала. И она не могла рассказать ему, как ей было тяжело возвращаться каждое лето в магловский мир и смотреть, как она медленно отдаляется от собственной семьи. И когда Гарри сказал, что пришло время, она последовала за ним. Потому что должна была. И потому что Гарри был для нее таким же домом, как и Хогвартс.

И как странно было не чувствовать, что это ее дом. Что она оставила собственный мир в таком недоступном для нее месте, похожем на мучительные воспоминания о счастье. И несмотря ни на что, она попала в новую семью, которая образовала внутри нее маленький горький клубок, иногда шепчущий, что на самом деле ее лишили магического воспитания. Она не могла сказать Тому, что понимает его горечь. Но она понимала.

Она любила своих родителей, любила воспоминания о детстве, но никогда не чувствовала себя полностью дома в их мире. Она прожила двадцать лет, стоя по обе стороны непреодолимой пропасти, задолго до того, как узнала о мире, в который попала.

Нет, она не могла рассказать об этом Тому. Но она могла показать ему, что человек тоже может быть домом.

— Я еще не совсем уверен, — ответил он, стараясь звучать непринужденно, но она удивилась тому, как напряглось его лицо. — Мы это давно не обсуждали.

Она улыбнулась и провела пальцем вниз по скулам, будто вырезанным из стекла.

— Я все еще хочу изменить мир, — сказала она, положив голову ему на плечо, вспоминая их первый настоящий разговор. Каким другим, каким человечным он казался ей сейчас, по сравнению с тем, кем был тогда.

— Я тоже.

— Ты назвал меня нелепым созданием, — поддразнила она его и получила улыбку в ответ. — Это был первый раз, когда ты произнес мое имя.

— Тогда ты меня очень расстроила. И все еще бываешь такой — со своей раздражающей моралью, лицемерием и тем, как ты используешь свою улыбку в качестве оружия, когда не хочешь отвечать на мои вопросы.

Его тон сменился с нежного на более мрачный, когда Том закончил фразу, и она почувствовала что-то скрытое за этим поддразниванием.

— Какой вопрос, — осмелилась спросить она, — ты хочешь мне задать?

Он повернулся и взял ее за подбородок левой рукой, пальцами крепко вжавшись в кость — резкая смена момента нежности ранее.

— Останешься ли ты на моей стороне, пока я буду делать все то, что захочу или однажды решишь, что я слишком сломлен, слишком мрачен и слишком безжалостен?

Они смотрели друг другу в глаза, напряжение нарастало, пока она впервые за несколько недель задумалась, действительно ли он причинил ей боль.

— Я же говорила тебе быть лучше, — ответила она. — В том-то и дело, Том. Будь лучше, или да, я просто уйду.

Он горько рассмеялся и отпустил ее.

— Я думал, что любовь должна быть безусловной, — усмехнулся Том.

Любовь? Так вот что это было? Еще некоторое время они сидели молча, ветер шевелил поверхность озера, а тени стали удлиняться.

— Я так не думаю, — ответила она спустя время. — Ты заслуживаешь Гермиону, которая бросает тебе вызов и подталкивает тебя, которая может не отставать и уравновешивает тебя. Захотел бы ты меня, если бы я выбрала обычную жизнь, которую хочет, скажем, Анча? Нет. Тебе нужна моя лучшая версия. И я хочу лучшую версию тебя. Мне нужен Том Риддл, а не кто-то, развращенный властью до безумия.

Он закатил глаза, и гнев растаял в нем, когда Том перевернулся на живот, вытаскивая другую книгу.

— Этого не случится, — сказал он ей недовольно.

Она ничего не могла высказать его высокомерному лицу, поэтому просто открыла книгу, и некоторое время они читали в тишине.

— Больше всего на свете, — нарушил угрюмое молчание Том, — я хочу учиться. Твой отец сказал, это лучше всего. Он сказал, что они учат нас основам и ожидают, что мы будем удовлетворены. Он сказал, что большинство волшебников и ведьм никогда не получают доступа и к частице своей силы. Они просто выучивают минимум заклинаний и идут толкать бумагу в Министерстве или заводят детей. Он сказал, что это потому, что слишком много магии может быть опасно… Но я уже опасен, любовь моя, и ты тоже, и я хочу выяснить, существуют ли какие-то рамки.

— Что, если ты потеряешь себя на этом пути?

— Этого не будет. У меня есть ты, чтобы удерживать меня рядом.

Теперь он снова был напряжен, она почувствовала, как что-то вибрирует между ними, пробиваясь сквозь ее собственное беспокойство от его слов. Если она действительно привязала его к себе, что может произойти между ними, чтобы разорвать эту связь?

— Я тоже хочу учиться, — призналась она. — Учиться так, чтобы узнать…

Он поцеловал ее прежде, чем она закончила свой следующий выдох. И его поцелуй был полон обещанием силы. Действительно, опасной вещью.

***

— Я знаю, у вас… отношения, — сказал Альбус, сидя за огневиски в ночь, когда у нее закончился ее последний экзамен. — И он, конечно, кажется от этого лучше. Но я не могу ему доверять. Если есть хоть что-нибудь…

— Я бы тебе сказала, — заверила она крестного. — Он добр ко мне, но он не хороший человек. Я надеюсь, что он сможет стать таким, но боюсь, что и нет.

— Тогда почему?

— Безусловно, — сказала она, — ты лучше всех можешь это понять.

***

— Я не уеду до августа, — сказала ему Гермиона, перекатываясь на кровати в Тайной комнате. — И это только на несколько месяцев.

— Почему ты не можешь сказать мне куда?

— Потому что, — твердо ответила она, — это не мой секрет. Это друг профессора Дамблдора. Я не могу сказать тебе, где именно, и я все равно не знаю точное место. Но это где-то в Северной Европе, так что мне будет ужасно холодно. И я буду скучать по тебе все это время.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

— Я не могу винить тебя за жажду знаний, — сказал он. — Это то, что делает нас похожими.

— Где будешь ты? Уже решил?

— Нет. Я кое-что ищу. Кое-что важное. К тому же, такие люди, как мы, не нуждаются в работе. У нас есть все время, деньги и власть, чтобы проложить собственный маршрут.

И это было правдой. В этом они были похожи.

***

— Ты знаешь, — спросил он ее в последний вечер в Хогвартсе, почти на том же самом месте, их месте, скрытом от глаз большей части территории школы, — в чем формальная разница между светлой и темной магией?

Гермиона думала, что знает, но ей было любопытно узнать, куда приведет это отклонение от темы пересмотра Древних рун, и жестом попросила его продолжить.

— У них есть список запрещенных заклинаний, но нигде не сказано, почему именно эти. Никто так и не определил, по какой причине. Но еще они не понимают, что любое заклинание может быть темным.

— Любое заклинание?

— Всякая магия имеет свою цену. Большая часть так называемой светлой магии использует бесконечно малое количество магической энергии. Видишь ли, но это не навсегда. Ты можешь превратить иглу в мышь, но это просто игла, которая выглядит и действует как мышь. Только так называемое темное заклинание может заставить иглу превратиться в мышь. Ты можешь убить человека с помощью магии света, и можешь ранить человека с помощью магии света, но ты не можешь фундаментально и навсегда изменить человека с помощью магии света. Если бы я превратил тебя в кошку, профессор мог бы снять заклятие… Порез можно было бы исцелить. Видишь, это просто выбор времени. Заклинание, которое ты применила против нашего общего знакомого возле твоего дома… Любой целитель смог бы остановить тромб. Но Авада Кедавра не может быть заблокирована, если выполнена правильно. А значит, цена гораздо выше. Темная магия что-то берет… но также и отдает. Об этом никогда не упоминают. Она вознаграждает пользователя, но требуетопределенной цены.

Том любил поболтать. Ему нравился звук собственного голоса. Он не был дотошным парнем. И все же то, что он говорил, заставило что-то, что она упустила в магии, встать на место.

Великая магия требовала жертв. И она принесла жертву в начале этого года, когда пообещала себе — пообещала своей ярости — создать Губрайтов огонь. Гермиона поняла, что дала клятву самой магии о том, что будет ждать и учиться, пока не сможет войти в дымящиеся руины разрушенного войной мира и изменить его к лучшему.

Она вспомнила это, когда улыбнулась ему и сказала правду, которую проглатывала неделями.

— Ты говоришь, что хочешь изменить мир… но проблема в том, что ты никогда не мог понять, что сила и слава — разные вещи. Люди с реальной властью не получают большой славы. И они, конечно, не позволяют, чтобы ими управляла жажда мести или агрессия.

— А как бы тогда это сделала ты? — спросил он, бледный и разъяренный.

— О, дорогой, я тебе этого не скажу. Ты можешь начать первым, скажем в ближайшие сорок лет, а потом, когда потерпишь неудачу, настанет мой черед. И ты сможешь посмотреть мой мастер-класс. Согласен?

К ее удивлению, он взял ее руку с волшебной палочкой в свою и сказал: «Я не потерплю поражения. Так что это сделка».

По их рукам пробежала волна магии, и Гермиона поняла, что совершенно случайно дала клятву этому человеку.

— Я позволю тебе сжечь мир дотла, — сказала она ему, — а потом приду и построю его по своему образу и подобию. И они полюбят меня за это.

***

На выпускную вечеринку семикурсников она выбрала красно-синий наряд. Струящийся шелк мантии кроваво-красного оттенка, цвета крови, отсылающий к сердцу, красный по-гриффиндорски, пронизанный голубыми венами на поверхности.

Они не танцевали с Томом с Нового года, и, зная о бесчисленных обнаженных ночах между ними, их шаги сливались воедино, величественные и плавные.

— Ты должна быть королевой всего этого, — прошептал он ей, наполовину опьянев от шампанского, крепко прижимая к себе. — Я сделаю тебя королевой.

— Королевой пепла, — ответила она. — Я сама могу стать королевой, если захочу.

Но она дала ему обещание, и поэтому позволила ему вести.

А после пира он отвел ее туда, где Тома в последний раз ждали его рыцари, и она, не дрогнув, наблюдала за тем, как они празднуют свое освобождение в мир.

Комментарий к Безмятежные дни. Часть 1.

Извините за небольшое отсутствие. С переводом все окей, он продвигается быстрыми темпами, просто я попридержала несколько глав, чтобы потом не было больших перерывов. Мне поступил большой заказ на перевод книги, и чтобы я не отвлекалась на перевод фанфика, решила сделать всё наперед. Лучше подождать сейчас недельку, чем потом пропасть не знаю насколько. Мне осталось всего 10 глав до конца всего фанфика, так что думаю теперь буду заливать сразу по несколько глав.

И справка из главы: Теперь Гермиона была в его владениях: добровольно попробовала зернышки граната*. О чем здесь речь(или к чему отсылка): согласно мифам дочь Зевса ест зернышки граната, а потом Аид забирает ее в подземный мир.

========== Безмятежные дни. Часть 2 ==========

Мы в ответе за тех, кого приручили

А.Сент-Экзюпери.

Люди всегда говорят о силе воображения, мечтах, надеждах как о чем-то чистом, добром и что это спасет мир.

Гермиона Дирборн же считала, что все эти мудрые старики с их афоризмами в цитатах просто никогда не встречались с Томом Риддлом.

Том Риддл был жадным коллекционером знаний, но также был очень специфичен.

Он обладал удивительной способностью игнорировать ключевые события или факты, потому что они его просто не интересовали. Он был одержим властью, но не мог сказать вам, кто был министром магии. («Это не сила, — сказал он ей однажды. — Это неуместно».) Он не заметил окончания Второй мировой войны. Он знал самые малоизвестные темные заклинания, но забывал довольно простые, которые казались ему бессмысленными. Точно так же Том не интересовался правилами магии, как их понимала она, напрягая свою, казалось бы, безграничную волю и воображение, чтобы заново поставить цели.

Вот почему она получила в целом более высокие оценки, чем он, и вот почему после напряженного момента он рассмеялся и сказал, что ему все равно.

—Ты лучше пишешь эссе, — сказал он одним августовским утром, когда они раскрыли свои одинаковые пергаменты. — Кого это волнует? Кроме того, будь ты обычным человеком, меня бы здесь не было.

Но Гермиону это волновало: его сила не принадлежала ей, но победа не была бесполезной. Оценки Тома по практике зашкаливали по каждому предмету, и он получил рекордный результат в Защите от Темных искусств, заработав особую благодарность от Министерства.

***

Том был дитя грез, но, в отличие от большинства мечтателей, он мог воплотить их в реальность. Его грезы не были заключены в спящую ночь, чтобы оказаться смытыми восходом солнца: он грезил с открытыми глазами и с палочкой в руке, и ничто в нем не препятствовало сомнению обычных людей. Если он хотел что-то сделать, он это делал.

Гермиона подозревала, что большая часть его силы исходила от этой беспрекословной уверенности.

Именно так он смог подставить Хагрида с Тайной комнатой, своего дядю с отцом, бабушкой и дедушкой. Не было такой черты, которую бы Том не переступил. Но обратной стороной этого было то, что он творил магию, о существовании которой она даже не подозревала. Он верил, и это происходило.

Он создавал столько же, сколько и разрушал.

Это опьяняло, и она не могла уйти прочь.

***

Гермиона Дирборн же придерживалась логики, которая позволяла своему сердцу управлять собой гораздо больше, чем она этого осознавала. Она помнила почти все, чему когда-либо училась, и могла хладнокровно применять это в сложных ситуациях. Гермиона превращала гобелены в камень в разгар битвы. Она разгадывала тайны и поддерживала жизнь Гарри Поттера в течение многих лет, несмотря ни на что. Она шантажировала и использовала других, чтобы делать грязную работу, готовилась к предательству и научилась использовать воображение, чтобы дополнять свою логику. Она могла урезонить морально проблематичные поступки, если они не казались эгоистичными. Она выросла, подвергая сомнению все, кроме правил.

Она начала понимать, что невозможное возможно за месяцы, проведенные в палатке с мальчиком, не совсем похожим на того, с кем она теперь делила постель.

Иногда ей казалось, что если бы она могла научиться быть такой же безграничной в вере, как Том, при этом оставаясь благоразумной, то ее было бы не остановить. Высокомерие Тома однажды станет его падением. Она знала, что он совершит ошибки, которые сама она бы никогда не совершила, если бы захотела обойти правила. Он не был хорош в планировании или деталях и постоянно недооценивал других людей.

Но она знала, что пройдет двадцать пять лет, прежде чем он вернется, чтобы начать восхождение как лорд Волдеморт. И однажды утром в маленькой гостиной Уэльского замка Гермиона посмотрела на него, пока летнее солнце пробивалось сквозь окна, и увидела, как он улыбается одному из ее магловских романов. И задумалась о том, как такое возможно, что этот мальчик, этот мечтательный и опьяняющий мальчик, может превратиться в монстра.

— Что читаешь? — спросила она, отвлекаясь от непонятного свитка С-14, который Доминик прислал ей на тему фейри. Это была одна из редких письменных записей об их исчезновении, и она начинала верить в то, что интуиция правильно подсказала ей причину их исчезновения и ту связь, которую она обнаружила благодаря Тому.

Год назад она даже не верила, что они действительно существуют. Какой ограниченной она была в молодости, и как теперь благодарна Ксенофилиусу Лавгуду за то, что он когда-то ей на это указал. И благодарна Альбусу за тяжелый урок того, как он ее использовал.

— Сердце тьмы, — ответил Том. — Очень хороший, хотя главный герой немного слабоват.

Возможно, она обманывала себя, и он уже превратился в чудовище. А также в убийцу, но и она тоже. Ей было интересно, что делает кого-то монстром. И удивлялась, а вдруг она тоже была монстром.

— Что ты имеешь в виду?

— В нем что-то двойственное.

Она призвала кофе, и пока они обсуждали роман, Гермиона размышляла, встретит ли она еще кого-нибудь, кто бросит ей такой вызов, как он. Возможно, монстры нуждались в других монстрах, чтобы чувствовать себя по-настоящему живыми.

Они никогда по-настоящему не обсуждали клятву, которую дали, но она что-то пробудила в Томе. Он начал рассказывать ей о своих целях, мечтах и желаниях, даже о своем прошлом. Она была удивлена, обнаружив его план мирового господства гораздо более умеренным, чем того ожидала. Но с заметным и непоколебимым исключением — достижение полного бессмертия.

Она не могла рассказать ему, что он сложил два плюс два и получил семь. Что, по ее мнению, он должен остановиться сейчас, на трех. Он не рассказывал ей о крестражах и о том, что убил своего отца, но она думала, что когда-нибудь он решится на это.

Том был мальчиком, который мечтал о смерти, но она постепенно поняла, что его поглотил собственный страх.

***

Большую часть лета они провели вместе в Уэльсе, читая, гуляя и становясь ближе друг к другу, и однажды июльским утром она проснулась с осознанием того, что, когда спит рядом с ним, ее сны — это буйство тепла и красок, и что больше она не боится увидеть свое отражение в темноте.

Том сделал мир контрастно цветным, так что серые оттенки страданий ее прошлого и того, что она потеряла, стали расфокусированными, исчезая на заднем плане до такой степени, что она едва могла их видеть.

Она была счастлива.

***

Шли дни, они читали, катались на лошадях по холмам и долинам, целовались у водопада и катались на лодке по озеру. София и Абраксас посетили их в унылый и невеселый день, который озарил пикник у озера, пустые бутылки шампанского, разбросанные по клетчатым коврам, красное вино, капающее на белую скатерть в освещенной свечами ночи, когда они падали от смеха над шутками Сердика. Сигарный дым, выдуваемый в невозможные корабли, драконы и звезды в ночи. Неделя на юге Франции с Розье, чей второй сын был другом Тома. Ужины с Карадоком, Айви и Анчой в Лондоне, снова сигарный дым и бесконечный смех…

И она была счастлива.

***

Август подошел к концу, и она покинула его, сдерживая слезы, собрав коробку толстых шерстяных и кашемировых мантий и украшенных мехом плащей. Том отправился в Лондон, чтобы найти злополучную семейную реликвию, которую он так жаждал. Медальон по-прежнему был центром его внимания даже в письмах, полных новостей о поисках.

Он лишь вскользь упомянул о диадеме, спросив, не согласится ли Гермиона сопровождать его в будущей поездке в Албанию. («Да, конечно, — ответила она из норвежского замка, где училась Высшей трансфигурации. — Возможно, следующим летом, перед свадьбой. Я не горю желанием ехать туда зимой).

Ей было интересно, знает ли он, что она понимает, зачем ему туда надо.

***

Замерзшие пальцы Гермионы крепко держали палочку, пока учителя наблюдали, как она пытается превратить гору в озеро. Летом на острове было довольно холодно, но в середине октября особенно отчаянно, а согревающие чары здесь были запрещены. Гора оказалась единственной возвышенностью на много миль вокруг, на территории ведьм невидимой для маглов.

— Мои предки сгорели заживо на этой земле, — холодно сказала ей Иннегборг Лаурицдоттер, которая была столь же высокой и гордой, сколь и ужасающей. — Почувствуй силу их пепла и крови, пролитой на эту землю.

Ее седые волосы отбрасывало назад острыми ножами ветра, налетавшего с океана позади них. Гермиона обратила взор туда, где стояла гора, глядя на расстилающийся перед ней Ледовитый океан.

Говорят, что сам дьявол танцевал с ведьмами на ее вершине, прежде чем провести их через вход в ад. Она никогда не слышала таких историй до того, как попала в это странное и пустынное место.

Они бывали на этом утесе каждый день в течение недели, и ничто из того, что она пыталась предпринять, даже не потрясало землю. Ее протесты, что она слишком далеко, слишком огромна, были отвергнуты стальным взглядом. Гора стала последней из серии трансфигураций, о которых Гермиона и не могла мечтать.

Не то чтобы она раньше хотела превратить целую гору в озеро. Ей и в голову не приходило изучать малоизвестную ветвь Трансфигурации, которую она начала здесь в первые несколько недель. И процесс предотвращения каких-то изменений поначалу ставил ее в тупик, но постепенно начинал обретать смысл.

Это, однако, стало первым испытанием ее силы, а не способности понять теорию, которую старшая ведьма давала Гермионе два с половиной месяца, и, честно говоря, ей до сих пор было неловко.

Поэтому она попыталась открыть свои чувства, с которыми Ингеборг заставляла ее общаться в течение нескольких последних довольно несчастных недель. Часы медитации, глядя на воду со скал, не были тем, что она представляла себе, думая, что будет учиться магии у самых уважаемых знакомых Альбуса.

Но это место, деревня на краю земли, кипело гневной магией жертвоприношения. Здесь казнили две группы ведьм, в общей сложности сотню, которых убили богобоязненные маглы с разницей в десятки лет. Они вернули свою силу земле, изгнав маглов из бесплодных земель. Четыреста лет спустя они стали процветающим магическим сообществом с небольшой магловской деревней поблизости в относительно мирном сосуществовании.

Но те, кто жили здесь, не забывали мертвых.

— Ты не отделена от горы. Магия — это сила природы, и ты тоже. Не напрягай свою слабую волю этими маленькими толчками… подчини ее своей воле, дитя. Ты и есть гора, озеро и ветер. Ты — пролитая кровь и топор, который ее пролил. Магия есть во всем. Позови ее. Пригласи дикую природу.

Пока Гермиона смотрела на твердую, как железо, землю, поднялись темные фигуры, безмолвно исполнявшие команду ее наставника. Они показали ей свою историю: много веков назад здесь впервые появилась Анимагия — секрет, которым они поделились с миром. Затем пришел страх и две ужасные массовые охоты и казни. Она почувствовала их силу и этот страх, сделав это, поняла, что чувствует горький ржавый привкус крови на своем языке, словно она сама поднимается из земли, высохшая до красно-коричневой пыли. Это оседало на ее пальцах, и когда Гермиона снова произнесла заклинание, то земля издала звук, превосходящий раскаты грома, а гора рухнула как симфония чистого разрушения. Стаи птиц с пронзительными криками взлетели в небо в страхе, пока на месте этой горы не разверзлось бурлящее озеро. Вода успокоилась, а затем замерла, и Гермиона поняла, что измученная стоит на коленях, а слезы текут из ее глаз.

— Хорошо. А теперь встань и верни все обратно, — сказала ей седовласая королева ведьм, глаза которой были как железо на морщинистом лице.

Гермиона до дрожи попыталась еще. Она пробовала и пробовала, пока ее не вырвало на бесплодную землю, но Иннегборг все равно заставляла ее двигаться дальше.

— Ты останешься здесь, пока не добьешься успеха, сколько бы времени это ни заняло.

И она провела линию из инея.

— Ты не сможешь пересечь эту черту, пока там снова не встанет гора. Ты не будешь ни есть, ни пить. Ты не согреешься и не защитишь себя от стихии. Сделай гору, девочка.

И потом ушла.

Гермиона слабела, голодала и замерзала, слезы превращались в иней на ее лице. Два дня превращались в три. Она думала о Томе, лете и вере. Тени ведьм прошлого поднимались с земли и шептали ей. Она думала о палочке, которая сделает все, что она прикажет. Она думала о жертвоприношении и силе, и магии крови, и …

Она подумала о многовековом пепле сожженных ведьм, все еще покрывавшем ее руки, и потянулась к их силе, слишком отчаянная, чтобы сомневаться.

Лед озера раскололся, потрескивая на ветру. Земля содрогнулась, вырывая с корнем деревья, вода струилась вниз.

Гора снова поднялась вверх, чтобы встретиться с небом.

***

В награду Иннегборг позволила ей уехать, чтобы навестить семью.

— В тебе больше потенциала, чем я ожидала, — сказала ей старуха. — Ты вернешься.

***

«Какой в этом смысл, ну правда?», — спросил Том, прижимая ее к себе перед камином в их номере. Его новый интерес пал на Грузию, так что она отправилась в отвратительную международную поездку из северного конца Норвегии в отель волшебного квартала Праги, чтобы встретиться с ним здесь, а не сразу вернулась домой. Магловская часть города все еще приходила в себя после немецкой оккупации и окончания войны, и она была счастлива провести эти три дня вместе с ним в волшебном квартале. А потом ей предстояло вернуться на пустынный северный остров и в Хогвартс на собеседование для должности, которую он отчаянно хотел, но не мог получить.

— Очевидно, чтобы войти в контакт со всей моей силой. Она хочет, чтобы я проникла в самую глубину и выяснила, на что способна.

И как позаимствовать силу, когда она тебе станет нужна, но это было не то, о чем Том должен был знать.

— Это, — сказал он, целуя ее в макушку, а затем снова за ухом, — кажется очень достойной целью. Ты мне покажешь?

— Покажу тебе?

Его зубы задели ее ухо, и он прошептал: «Впусти меня в свою голову, чтобы я смог увидеть, как ты рушишь гору.

Гермиона замерла. Это казалось ужасной идеей: кто знает, что он мог увидеть, или что он действительно хотел увидеть в ее голове. Она знала, что он был взволнован, наблюдая, как она выполняет сложную магию. И, несмотря на то, что он был движим своими капризами, Том часто делал вещи сразу по нескольким причинам.

Конечно, она читала книги Гарри по окклюменции и училась самостоятельно, чему могла: иначе как бы она одурачила Беллатрису? Но впускать Тома в библиотеку ее разума было слишком рискованно.

— В моей голове есть вещи, которые я не хочу, чтобы увидел даже ты, — тихо ответила она. — А что, если я случайно покажу их тебе?

Он немного помолчал, а потом тихо сказал: «Ты можешь показать мне все, что угодно, никакие скелеты в шкафу не смогут меня отпугнуть. Но, если ты не хочешь, то я найду другой способ».

Интересно, что он ищет? Она верила, что он не причинит ей вреда, но и не была глупой.

Великая магия, как учил ее Том, требовала больших жертв. Она могла бы обрушить гору своей собственной силой, но это утомило бы ее. Чтобы сдержаться, ей нужно было дать что-то большее. Крестраж требовал жизнь за жизнь, по крайней мере, в первый раз. Она задумалась, была ли ценой сама смерть или потеря невинности.

Ей было интересно, что еще это заклинание отняло и отнимет у него.

— Если ты найдешь Омут, я покажу тебе свои воспоминания.

— Что-что?

— Омут памяти, — ответила она. — Они крайне редкие, но у кого-то здесь должны быть. Ты можешь поместить в него воспоминания и взять кого-то с собой, чтобы смотреть со стороны… Альбус подарил мне такой на Рождество, но он в Уэльсе.

Том со свистом выдохнул.

— Какой интересный подарок. Это та странная каменная чаша в запертом и охраняемом шкафу за картиной у твоего стола?

Она рассмеялась, уже привыкнув к его излишнему любопытству, и повернулась, чтобы взглянуть на него. Теперь это стало для нее игрой: прятать что-то по своему дому, чтобы он это находил, укрепив тем самым миф о ее детстве. На сколько шагов впереди него она сможет оставаться в этом танце из тайн.

В шкафу он также бы нашел ее детский портрет с Сердиком. Она была почти что рада, что ему удалось проникнуть внутрь, оправдывая усилия, которые приложила, чтобы создать такое укрытие. И была довольна, что не была настолько глупа, чтобы оставить какие-либо компрометирующие воспоминания в Омуте. Он был пуст. Единственным воспоминанием, которое она выкинула из головы и не вернула, был прошлый Хэллоуин. В конце концов, она заберет его у профессора Дамблдора, но пока не спешила снова испытать привязанные к этому событию эмоции. Ей было интересно, изменит ли это ее отношение к Тому. Но не думала, что именно это должно беспокоить ее в данный момент.

Голос Гарри в ее голове умолк. Он сдался уже давно.

— Да, — ответила она, — это был запертый и охраняемый секретный шкаф, где я храню все свои самые личные вещи.

— Не залазь туда больше, тебе может не понравиться то, что ты найдешь во второй раз, — предупредила она. Гермиона подумала, что в следующий раз, когда они окажутся в Уэльсе, она оставит ему маленькое мерзкое проклятие. Что-то более неловкое, а не болезненное.

— Я думал, — сказал он, проводя рукой по ее бедрам, — что уже раскрыл все твои секреты.

***

Главной достопримечательностью Праги для двух охотников за знаниями стала огромная библиотека.

Позже в его поисках они бродили по извилистым улицам. Это был их первый день в городе после утра, проведенного в уютном гостиничном номере. Волшебный квартал Праги оказался обширным: шумные готические переулки с магазинчиками, торгующими зельями и артефактами, запрещенными в большей части Европы. Город долгое время был убежищем для оккультистов, славившихся своими астрономами и ремесленниками. Гермиона никогда не бывала здесь раньше, и она с удивлением оглядывалась вокруг. Та маленькая часть Лондона, которая все еще была полностью волшебной — намного меньше и менее переполнена. Приятно и удивительно увидеть мир таким полным и открытым, несмотря на войну, которая затронула эту часть Европы всего год назад.

— В какую сторону? — спросил Том, когда они подошли к узкой развилке, на которой теснились невероятные здания.

— Налево, — ответила она, закатывая глаза. Гермиона то изучила карту, прежде чем они отправились в путь. — Просто иди сюда.

Конечно, это была еще и известная магловская библиотека. Гораздо величественнее, чем ее волшебный эквивалент. В магической версии было несколько приятных, но функциональных читальных залов. Но настоящее чудо простиралось на многие мили, в пещерах глубоко под городом. В них обитали крошечные, довольно демонического вида существа по имени домовые.

— Добро пожаловать, юная госпожа и господин, — сказал страж за стойкой. Он был в половину роста Гермионы, с огромными желтыми глазами и бородой, покрывавшей все его тело.

— Добрый день. Мы бы хотели…

— Следуйте за мной, пожалуйста, мадам, — сказал другой домовой, прервав вежливый вопрос Тома, когда тот появился рядом с ними. — Мы знаем, что вы ищете. Молодого господина тоже скоро сопроводят.

Гермиона встретилась взглядом с Томом и пожала плечами. На самом деле ей хотелось уйти, чтобы провести собственное исследование. Так было бы проще.

— Встретимся в том баре, что дальше по улице, часов через пять?

— «Ведьма и кость»? — спросил он слегка насмешливым тоном.

— Именно там, — усмехнулась в ответ она.

Она последовала за домовым по каменному коридору в главный читальный зал. Здесь уже было приготовлено место со стопкой древних на вид книг.

— Как вы узнали? — спросила Гермиона, поймав глазами тускло-золотой заголовок на корешке верхней книги: «Жертвоприношение Кандиды Когтевран».

Гермиона подумала, что он, возможно, улыбнулся из-под бороды, но та была такой густой, что она не могла сказать точно.

— Мы всегда знали.

Вряд ли это было ответом, но стало еще одной загадкой, а у нее было не так уж много времени. — Что ж… спасибо.

Он поклонился и исчез, а Гермиона погрузилась в дневное чтение. Это было не что иное, как откровение.

Олливандер рассказал ей, что Кандида Когтевран, Хельга Хаффлпафф и Годрик Гриффиндор закрыли границы Авалона. В уплату они получили семь реликвий: диадему, меч, чашу, палочку с дерева у могилы Мерлина и три золотых яблока. Салазар Слизерин отказался помочь и предпочел остаться на острове. Яблоки, сказал он, предназначались для Кандиды, чтобы она смогла жить вечно молодой и воссоединилась со своей любовью, если Авалон когда-нибудь снова откроется.

Автор этой книги согласился с этой теорией — собственноручно, потому что это был тщеславный переплет древнего текста, который большинство отвергло, сославшись на безумие — и продолжал говорить, что она пожертвовала последним фейри, чтобы закрыть границы Авалона. Это было именно то подтверждение, в котором Гермиона нуждалась, чтобы удовлетворить жгучий интерес того, как Когтевран смогла закрыть целое королевство, что помогло Гермионе принять собственную многообещающую теорию. Автор, Арман Кадо, продолжал рассуждать на теоретические темы о магических жертвоприношениях и жертвоприношениях, которые люди в древности приносили своим богам.

Через час она уже мечтала о ксероксе, руки сводило судорогой, пока она делала заметки в закодированной стенографии, которую разработала сама еще в Хогвартсе, чтобы ускорить процесс. Гермиона могла бы повторить его, но это было строго запрещено, и не было никакого заклинания для помощи в написании заметок.

Судя по ее часам, время шло быстро, и она успела только оценить основные моменты книги, прежде чем перейти к следующей.

Другие книги оказались менее разоблачающими, все сосредоточенные на путешествиях во времени. Хотя и оставались довольно интересными: здесь не было простых ответов. Она быстро сделала заметки, чтобы потом обсудить их с Альбусом, и составила списки других текстов, которые нужно было найти. Они также оказались увлекательными, но расплывчатыми.

До тех пор пока она не добралась до самой маленькой.

Это был дневник, написанный, откровенно говоря, нелепой ведьмой, которая так часто жаловалась на старение, что Гермиона почти прекратила чтение. Не помогло и то, что ее переводческое заклинание столкнулось с венецианским. При этом другие книги отвечали на ее вопросы — или, по крайней мере, ставили новые вопросы намного лучше. Она листала дневник в поисках того, что могло бы ей объяснить, почему домовой выбрал именно его.

В ней не было ничего, но потом появилось это…

Купец-колдун прибыл в Венецию, предлагая богатой ведьме нечто невозможное: зелье, останавливающее время. Зелье, которое сохранит ее молодость и красоту.

Глупая ведьма понятия не имела, что она пьет, но заплатила за маленький флакончик необычайно много дукатов. Ей дали золотое зелье, и она заявляла, что останется нестареющей до конца книги.

Гермиона задумалась о годах, которые будут тянуться до тех пор, пока она не вернется в свое время, и подумала о маленьких золотых флаконах, раздраженно захлопнув книгу.

Она не настолько тщеславна, яростно размышляла она. Гермиона понимала, что есть гораздо более важные вещи, о которых стоит беспокоиться. Например, как помешать ее парню найти мифологические яблоки, оказавшиеся как-то случайно спрятанными с предметом, который он однажды отправится искать, и которые даруют истинное бессмертие. Золотые яблоки, которые сделали богов богами. Она не очень-то в это верила, но рисковать не собиралась. Для одной волшебницы было достаточно и проблем с крестражами.

***

Она пришла в паб раньше Тома, и ей оставалось гадать, какие тайны библиотека решила открыть ее властолюбивому возлюбленному. Или кем бы они там ни были. Гермионе не нравилось думать о Томе Риддле, будущем Темном Лорде, как о своем парне.

Парнем был Рон — невинный, нежный и молодой. Тому Риддлу никогда не позволяли быть молодым, нежным или невинным. Парнями были Виктор и Маркус, в некотором роде. Маркус, которому Гермиона причинила такую ужасную боль. И знала, что в любом случае именно она останется с разбитым сердцем. Гермиона была совершенно уверена, что она была единственным человеком, о котором Том когда-либо заботился, но он не любил ее. Между ними было что-то еще, что-то большее и меньшее, чем любовь. Катастрофическая неизбежность, которая иногда принималась за романтику, а иногда казалась скорее навязчивой идеей или просто потребностью.

На дикое существо не надевают ошейник, и под почти нормальным лицом, которое он ей представлял, она видела, как закипает буря. До этого было еще много лет, но она видела это по тому, как темные тучи время от времени пробегали по его лицу… Это было заметно по тому, как белели костяшки его пальцев и сжималась челюсть. Они не спорили с того дня, как она узнала, что Том манипулировал Клэр, не считая строгих академических дискуссий. Теперь она действительно была в шоке с того, что думала, как он хорошо к ней относился.

Она позволила себе редкую фантазию о том, что было бы, если бы он не погружался дальше в тьму. Если, несмотря ни на что, он не сойдет со своего нынешнего, в основном законопослушного, пути к адскому спуску в безумие и тиранию. Обычно она была более дисциплинированной, но он был таким очаровательным, и это была такая приятная перемена в нем, что Гермиона ничего не могла с собой поделать.

Она все еще грезила наяву в уже более тесном баре, когда коренастый лысый волшебник с темными усами опустился в пустое кресло напротив нее.

— გამარჯობა, — сказал он на незнакомом языке. — Меня зовут Якоб Хурцилава… Могу я купить тебе выпить?

— გამარჯობა, нет, благодарю, — ответила она вежливо, несмотря на неожиданное приветствие, и опустила глаза на блокнот, который игнорировала в угоду своей фантазии.

— Я настаиваю. Никто столь красивая, как ты, не должна пить в одиночестве.

Она ответила, не поднимая глаз.

— Я жду своего… своего парня. Вам лучше уйти.

— Ах да, — ответил он, — твой парень. Я надеялся, что он скоро появится. Он задает неправильные вопросы.

— У него, — натянуто отвечала она, встретившись взглядом с темными глазами мужчины, — есть такая привычка. Возможно, вам следует ввести меня в курс дела.

— Слышал, он кое-что ищет. Кое-что, что не хочет быть найденным.

Гермиона понятия не имела, что нужно Тому, но подозревала, что этот человек, должно быть, следил за ним из Грузии. Так что, что бы это ни было, это, опредленно, было важно.

— Это очень помогло, спасибо, что прояснили ситуацию.

— Маленькие ведьмочки не нуждаются в подробностях, — он помахал бармену, который был, по крайней мере, наполовину гоблином, и приказал принести бренди.

Гермиона не ответила. Если этот человек хочет сразиться с Томом Риддлом, он может быть ее гостем. Он был чрезвычайно груб, и она сомневалась, что ей интересно то, чего они оба хотели. Она начала перечитывать записи, которые сделала днем, немного раздраженная опозданием Тома. Но если она уйдет, этот болван последует за ней. Возможно, Том увидел его и ушел, воспользовавшись тем, что тот отвлекся на нее.

Это имело бы смысл. Если бы он в это время продолжал читать, то она бы рассердилась, ведь Гермиона ушла раньше, чем хотела, чтобы не упустить возможность провести с ним время. Она решила не зацикливаться на этом факторе, учитывая, что никогда бы не ушла из библиотеки раньше Рона.

— Опаздывает, не правда ли, — злобно прокомментировал грузинский волшебник, осушив несколько стаканов бренди.

— Вы можете уйти, — ответила она с очаровательной улыбкой, а затем продолжила. — Интересно, что он может делать, пока вы сидите здесь и смотрите, как я читаю?

Что-то, казалось, осенило мужчину, и он усмехнулся.

— Он не ищет это здесь, девочка. Я подожду.

Гермиона вздохнула и отложила блокнот.

— Чего вы хотите?

— Просто угостить тебя выпивкой, маленькая леди.

— Я бы не стал, — холодный голос Тома прорвался сквозь громкую болтовню переполненного паба, — раздражать ее еще больше, чем ты уже это сделал.

— С чего бы это?

Том проигнорировал его и встретился взглядом с Гермионой. Они общались молча: извиняющаяся улыбка с его стороны встретилась с насмешливым поднятием ее бровей. Она догадалась, что Том был занят своими книгами. Он прикусил губу, что обычно означало, как тот напряженно думает. А это означало, что Том пришел сюда неподготовленным к тому, что обнаружит здесь этого человека. Также это означало, что ей, скорее всего, придется помочь избавиться от него без применения Обливиэйта на десятках людей, чтобы не заработать ордер на арест.

— Ты на моем месте, — сказал Том, и стул опрокинул лысого волшебника на пол. Хурцилава, очевидно, выпил изрядное количество бренди, прежде чем сесть, потому что сразу распластался по плитке. В пабе на мгновение воцарилась тишина.

— Пьяница, — сказал Том, пожав плечами и усмехнувшись, и все вернулись к своим разговорам.

Темноволосый источник ее раздражения не занял свое место, а встал с палочкой над волшебником грузином, пока тот пытался встать. Сосредоточенно.

Слишком сосредоточенно, чтобы заметить другого лысого усатого волшебника в баре, который тут же выстрелил в него заклинанием. Гермиона сразу его заблокировала, раздраженная тем, что ей вообще пришлось вмешиваться, и еще больше взбешенная тем, что кто-то осмелился напасть на них здесь.

Конечно, это было по вине Тома, но все же. Это испортило ей отдых.

Мгновение спустя полугоблин-трактирщик уже махал руками и левитировал всех наружу.

Она была так потрясена этой дерзостью, потому что сражаться с кем-то, кто выбрал нападение, было одним. А нападать на персонал, выполняющий свою работу, было совсем другим. Она позволила старику колдовать и выбросить их на булыжную мостовую, за ними вылетела и ее сумка.

А потом началась настоящая драка. Или, по крайней мере, попытка. Волшебники едва ли могли сравниться с Томом в одиночку, так что дуэль не была интересной, ведь оба оказались оглушены и слишком быстро упали на землю. Ворча, посетители паба вернулись за напитками, оставив Гермиону с головной болью и двумя незваными гостями.

— Не убивай их, — твердо сказала она. — Ты испортишь нам каникулы. Что ты пытаешься украсть такого важного?

— Котел Медеи, — ответил он, смеясь, — который должен был стать твоим рождественским подарком.

Медея. В мозгу Гермионы щелкнуло: Колхида, конечно, была из западной Грузии.

— Ну, это ужасно мило с твоей стороны, дорогой, но, может быть, в следующий раз просто сходишь в магазин, — с сарказмом ответила она, махнув рукой на двух оглушенных мужчин у ее ног.

На самом деле это было мило, хотя и чересчур драматично. Ей не нужен был волшебный котел. Ей нужен был нормальный отдых.

— Если мне не позволено убивать их, то что мне позволено делать?

— Просто сделай Обливиэйт и отправь их восвояси. Они вовсе не угроза! Или скажи им, что котел тебе больше не нужен, и отпусти их. Мне все равно, просто исправь это.

Он мучительно вздохнул, но сделал так, как она просила или что-то в этом духе, использовав Империус, чтобы вернуть их туда, откуда они прибыли.

***

В напряженной атмосфере они ужинали в довольно симпатичном ресторанчике старинного каменного подвала со сводчатыми потолками и стенами, уставленными вином, и пока она ела, то постепенно успокаивалась.

— Мне очень жаль, — сказал он наконец. — Я не ожидал, что за мной будут следить.

— Ты действительно был там ради меня? Не могу поверить, что это все, чего ты там хотел.

Карие глаза встретились с темно-синими при свете свечей. Он взял паузу.

— В Грузии не только ради тебя. Но они боялись именно того, что я это найду. Их называют Живодерами и… они, мягко говоря… Банда идиотов, которые пытаются найти артефакты стран в рамках националистического движения.

Если быть до конца честной, то Гермионе было все равно. Что ее действительно волновало, так это то, что она попросила его не убивать, и он не сделал этого. И уже в третий раз Том выбирал другой путь, вопреки своим инстинктам. Сначала Флетчер, потом Клэр, а теперь эти люди.

И это заставило ее поверить, что все это правильно: она причиняет меньше вреда, находясь рядом с ним, чем нет. Это давало ей надежду. Было бы самонадеянно думать, что она, по крайней мере, отложила его приход к власти, но это не было невозможно. И если бы он попробовал сделать это раньше, все могло бы быть гораздо хуже, подумала она, уже зная его. Этот человек не был так силен, как мог бы стать, но он был гораздо более здравомыслящим, и это было само по себе опасно.

— Тогда давай не будем портить вечер. Как прошел день?

— Не так, — задумчиво произнес он, — как я ожидал. Какое странное место. А как у тебя?

Она ткнула пальцем в квашеную капусту на своей тарелке и сделала глоток вина, прежде чем ответить. Гермиона знала, как отвлечь его от любых возможных знаний о том, что она прочла… но это может привести к еще одному трудному разговору.

— Не так, — согласилась она, — как я ожидала. Одна из книг была дневником о венецианской ведьме, которая утверждает, что приняла зелье, чтобы навсегда вернуть себе молодость… По крайней мере, за те три года, что длилась история в книге, действие не выветрилось. И должна добавить, что это был очень непристойный рассказ. Она так тщеславна и легкодоступна.

Она повторила ему некоторые из самых возмутительных историй ведьмы, пока они пили вино.

— Я бессмертен, — неожиданно сказал он ей тихим голосом некоторое время спустя.

Гермиона прикусила губу. Вот оно, и даже намного раньше, чем она ожидала.

— Я убил своего отца, и бабушку с дедушкой, и, как ты знаешь, ту девочку-призрака в школьном туалете… Хотя это был скорее неудачный эксперимент.

Он откинулся на спинку стула и сделал глоток темно-красного вина. Она снова подумала, что если он чудовище, то, возможно, так оно и есть. Она убила человека, пытавшегося похитить ее в лесу возле замка, когда тот был связан и безоружен. Возможно, это была провокация, но, тем не менее, это было убийство, мотивированное местью.

Когда она убивала в бою, это было легче выдать за необходимость.

— Ты ожидаешь, что я буду шокирована после всего, через что мы прошли?

Его плечи почти незаметно расслабились.

— Полагаю, что нет. Я подумал, что отцеубийство может обеспокоить тебя. Он был маглом.

— Так и есть. Конечно, это так, но я не лицемерка… и, я имею в виду, не потворствую этому, потому что это ужасно, и я надеюсь, что ты видишь, что есть другие способы — но он явно оставил тебя гнить в приюте, так что я могу представить, что он был не очень хорошим человеком. Нет, меня больше волнует… — она оглядела гостей зала, не подозревая, что они находятся достаточно близко, чтобы услышать признание в убийстве, — … другая часть. Однако я не уверена, что это подходящее место для такой дискуссии.

Она удивилась, почему он выбрал именно этот момент. Почему он пытался достать ей мифический котел. Она не могла вспомнить, для чего его использовали: ей придется поискать это позже. Медея была интересной женщиной, что ж она уже задумалась об этом. В детстве Гермиона никогда особо не интересовалась этим мифом, но теперь испытывала некоторую симпатию к обиженной ведьме, и, конечно, Том восхищался бы любым, кто так бескомпромиссно мстил.

— Если бы эти люди сегодня причинили тебе вред, — прошипел он, снова выглядя опасным, — я бы убил их. Что бы ты ни сказала.

— Том, если бы эти люди причинили мне боль, я, вероятно, убила бы их сама. Я не нуждаюсь в защите.

— Но ты могла умереть.

Ооо… нет…

При этой мысли он выглядел испуганным, сжав нож так, словно мог использовать его сейчас против самой Смерти.

— Я не убью кого-то, чтобы жить, как ты. Я могла бы… Я убивала, но никогда ради такого.

Так уж случилось, что Гермиона была заинтересована в том, чтобы не умереть, прежде чем проживет достаточно долго, чтобы увидеть своих друзей и семью — других друзей и семью. Но она никогда не сделает крестраж: это было неэффективно, и цена была слишком высока.

— Для этого, — сказал он, закатывая глаза, — и был предназначен котел.

Теперь она вспомнила: это еще одна вещь, которая якобы даровала вечную молодость.

— Думаю, — ответила она, — я как-нибудь сама.

Он вздохнул и снова принялся за жареную свинину.

Комментарий к Безмятежные дни. Часть 2

Часть с большим количеством ответов, но с таким же количеством и вопросов. Что будет дальше. Ух.

А пока можете меня поздравить, я завершила перевод всего фанфика. Теперь осталось все отредактировать и заливать на сайт. Вы спрашивали по поводу графика выхода глав. Пока не могу точно сказать, когда стартану, но с выходных начну выкладывать в день по две-три главы. Подряд. По моим позитивным прогнозам, в течение 10 дней уже весь фанфик будет на сайте.

========== Дежавю ==========

Иногда мы хотим того, чего хотим, зная даже, что это-то нас и прикончит.

Донна Тарт, «Щегол».

Ранним утром 20 сентября 1998 года.

— Итак, — произнес Гарри, в его голосе звучал безразличный ужас, — Том Риддл.

Шрам выглядел более четким на фоне его лица при светесвечей, пока она смотрела на него. Трудно было предугадать, как именно он отреагирует на это, как и трудно было решить, расскажет ли она ему когда-нибудь. Но София развеяла сомнения, и вот она получила ответ на свой вопрос, который задавала себе уже пять десятилетий.

Она была рада, что Гарри дождался, пока Рон уйдет, чтобы спросить ее об этом. Рон ушел домой после ужина, слишком ошеломленный неожиданным окончанием отношений. Он сказал, что ему нужно время. У нее же времени было слишком много, чтобы по-настоящему испытать это чувство. Но где-то там внутри еще было воспоминание о том, как она любила его, и Гермиона понимала ту боль, несмотря на то, что уже ее не ощущала.

Гарри, оказался более проницательным, не отвлекаясь на новых друзей, которых она собрала, чтобы отпраздновать победу, и отправился в квартиру, в которую Гермиона поселилась в Лондоне, пока шло судебное дело. Это было одно из нескольких владений, которыми она владела в течение своей жизни, но не та квартира, которой она бы часто пользовалась. Личных вещей здесь было немного, но ей нравилась эта суровая современность после стольких лет жизни в прошлом.

— Прежде чем я начну рассказывать историю, а я это сделаю, — ответила Гермиона, щелчком пальцев взяв со стола бутылку огневиски, — ты должен пообещать, что не будешь слишком сердиться на Альбуса.

— На Дамблдора? — удивленно спросил он, принимая бокал.

— Видишь ли, Том Риддл, с которым ты познакомился через несколько очень коротких, очень избранных воспоминаний, едва ли представлял собой полную картину. Тебя не удивило, почему человеку такого калибра и с таким количеством ресурсов, как Альбусу, было так трудно собрать воспоминания о мальчике, которого на самом деле мало что связывало с лордом Волдемортом?

— Я… ну, нет, не совсем, — честно ответил он. — Он говорил, что все были напуганы.

— Мы с тобой очень похожи, Гарри, в том, как мы видим человечность в других. Альбус не мог позволить, чтобы ты, его овечка для жертвоприношения и меч правосудия, которым он должен был владеть после собственной смерти, видел в Томе Риддле кого-то кроме как врага. Особенно, когда ты уже так сильно отождествлял себя с ним. И если бы ты узнал его лучше, когда тот еще был молод, возможно, увидел бы в нем слишком много человечного и недостаточно, скажем так, чудовищного, что так нужно было увидеть, чтобы дать тебе силы победить.

Гарри молчал, уже достаточно повзрослевший, чтобы сначала обдумывать свои слова, а потом только произносить.

— Думаю, — согласился он, уже давно смирившись с тем, что Дамблдор и любил его, и манипулировал им, — я понимаю это, да.

— На самом деле он мог бы показать тебе сотни других воспоминаний о Томе. Например, кроме собственных. Но многое из них включали бы меня, и даже если бы Альбус манипулировал памятью, чтобы скрыть ту девушку, для тебя было очень важно не увидеть такую сторону реальности. Кроме того, Альбус никогда не любил его, никогда не замечал, что он был уравновешен какое-то время, прежде чем тот сделал роковую ошибку, убив ту глупую старуху.

Гнев в ней все еще не угас, и она изо всех сил старалась держать его в узде.

— Правда в том, Гарри, что Альбус частично виноват в том, каким оказался Том. Совсем немного. Конечно, большую часть своих ошибок Том совершал сам, но если бы в детстве Альбус встретил его с большей добротой, а не с подозрением, я искренне верю, что Том стал бы лучше, чем тот, кем оказался в итоге.

— Итак, — теперь уже в высшей степени небрежно, — ты хорошо его знала?

— Да, Гарри. Лучше, чем кто-либо другой. Не знаю, как это назвать, но он делил со мной постель, и я, наверное, любила его. Он был очаровательным, блестящим, странным и… О, Гарри. Я так старалась ненавидеть его, но не могла. Я ненавижу того, кем он стал, но тогда я не могла ненавидеть его.

— Но ты знала. Ты знала, кем он станет. Он убил моих родителей! Он убил так много людей. Он пытался истребить тебе подобных из нашего мира. Он был чудовищем.

Он уже начинал злиться, костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в стол: так похоже на Тома, когда тот пытался сдержаться и не мог.

— Я думаю, будет проще, если я покажу тебе, — сказала она, указывая на Омут на своем столе в другом конце комнаты. — Я покажу тебе все. Все из этого, если захочешь. Мне нечего скрывать. Только не от тебя.

Конечно, это был тщательно обдуманный ход. Гарри не сможет сопротивляться Тому больше, чем она: они были слишком похожи, что имело для него большое значение. Он даже не сомневался в том, как удобно здесь оказался Омут. Гарри доверял ей, все еще видя ту Гермиону, которую знал всего несколько часов назад.

— Не думаю, что это поможет.

— Только одно воспоминание, — пообещала она, придав своему голосу силу воли. Он был решительным, но не знал о более тонкой магии.

— Одно.

Она спрятала свою улыбку и подошла к Омуту, подняв палочку к виску.

— Что-нибудь конкретное?

Он пожал плечами.

Гермиона сосредоточилась и вытянула длинную серебряную нить из своего сознания, позволив ей упасть с кончика палочки и закружиться вокруг неглубокой каменной чаши.

— Это был первый раз, когда он меня поцеловал. Тогда мой отец пригласил его в гости после встречи в Хогвартсе. На самом деле мы даже не были друзьями к этому моменту, но мы проводили… остроумные беседы. Меня влекло к нему, но, конечно, я ему не доверяла. Это все изменило. Ты готов?

Гарри встал и подошел, несмотря на свое любопытство. Она взяла его за руку, и они наклонились, проваливаясь вместе в прошлое.

***

Гарри понял, что они находятся возле железнодорожной станции. Вывеска на викторианском здании подсказала, что это Брекон в Уэльсе. Пока он читал, из дверей вокзала вышел легко узнаваемый, чрезвычайно привлекательный молодой человек. Том Риддл, похоже, был единственным пассажиром, сошедшим здесь: вокруг не было никого. Его лицо вспыхнуло от раздражения, когда он посмотрел на небо и взглянул на часы. Через несколько минут Риддл поднял глаза, когда подъехала элегантная, очень старомодная машина, и Гарри вздрогнул, увидев, как его лицо засияло. Он проследил за его взглядом и увидел другую Гермиону, которая вела машину.

— Извини, что опоздала, — сказала Гермиона, выскакивая из автомобиля. — Вообще-то я немного заблудилась. Не привыкла ездить по дорогам.

Риддл смотрел на нее с выражением, которого Гарри никак не ожидал увидеть на его лице. Он выглядел странно уязвимым, почти тоскующим, прежде чем спрятал эти чувства. Гарри слушал, как они подшучивали над машиной, Гермиона расслабилась, заводя автомобиль, а Риддл огрызался на нее. Они оба слегка нервничали.

Настоящая Гермиона жестом пригласила Гарри следовать за ней, и они забрались на заднее сиденье.

— Это действительно странно, — сказал он ей, пока Том Риддл говорил тоже самое другой Гермионе. — У тебя хорошо получается.

— Знаю, — ответила настоящая Гермиона. — Я так и не привыкла смотреть со стороны за собой.

Гарри не это имел в виду, хотя и предполагал, что это тоже будет странно.

— Не знал, что ты боишься высоты, — удивился он, когда она рассказала Тому Риддлу о полете на гиппогрифе.

— Ну, я не собиралась говорить тебе и Рону об этом, ты и так считал, что я недостаточно заинтересована Квиддичем.

Он воспринимал его только как угрозу. Но наблюдая за парнем, спрашивающим Гермиону ведьма она или нет, уловив в его тоне нежные, дразнящие нотки, заметив его очарование, Гарри начал понимать, почему Дамблдор такое скрывал.

— Он играл за Ловца? — огрызнулся он, снова дернувшись. Настоящая Гермиона закатила глаза.

— Конечно. Самая сильная позиция в команде… одержимый погоней за одним голом… и славой.

Гарри фыркнул. Перед ним, наконец, появился проблеск его лучшей подруги, и действительно, она была там, читая лекцию Тому Риддлу.

Затем настроение внезапно изменилось.

— Том, компас, который ты мне подарил, только что сильно нагрелся.

— Дай мне посмотреть, — ответил тот парень, дергая ее за что-то на шее и приказывая остановить машину.

— Компас? — спросил Гарри, сбитый с толку, но настоящая Гермиона просто приложила палец к губам и жестом велела ему выйти из машины.

— Предупреждающий меня об опасности — это был рождественский подарок.

— Остроумно, — усмехнулся Гарри, но сейчас он был слишком поглощен воспоминаниями, чтобы скрыть язвительность.

Она была права. Это был не тот Том Риддл, которого он ожидал увидеть. Он смотрел, как другой парень исчез, а слабая рябь была единственной подсказкой, что там был человек.

Откуда-то с поляны донесся еще один мужской голос, и Гарри инстинктивно схватил палочку, прежде чем расслабиться. Это просто воспоминание.

— Это ужасно удобно. Предполагал, ты полетишь, вот и ждал на своей метле. Но потом я увидел магловскую машину и подумал, что поймаю тебя на обратном пути, маленькая гусыня. Ты должна была быть с другом. Думал, что мне придется иметь дело с двумя из вас.

— Чего ты хочешь? — спросила другая Гермиона.

Настоящая Гермиона прислонилась спиной к машине, сдвинув брови. Она выглядела грустной.

— Я? Только моей оплаты, милая гусыня. Ничего личного, понимаешь?

— Значит, ты всего лишь наемник. На кого ты работаешь?

— Скоро ты с ним встретишься.

Теперь голос мужчины звучал ближе, и Гарри понял, что он, как и Риддл, под чарами.

— Попробуй Гоменум Ревелио, — прошептала ему та Гермиона. И Гарри понял, что стоит там же, где был Риддл. Он отскочил в сторону, но услышал шепот в ответ, почти рядом с собственным ухом.

— Продолжай с ним говорить. Когда я досчитаю до трех, сбрось щит и ложись.

— Не думаю, что мне это понравится, — ответила Гермиона мужчине. — Откуда ты знал, что я сегодня заеду за другом?

— Прочел твою почту. С тех пор, как ты покинула эту проклятую неприступную школу, я провел в горах целый гребаный месяц. Но Гэлфрик всегда, в конце концов, добивается своего, и теперь у меня есть ты, маленькая гусыня.

— Почему ты все время называешь меня гусыней?

— Золотая гусыня, понимаешь? Ты стоишь целое состояние, девочка. Твой папочка будет расплачиваться за свои богатства, как Крез.

— Целое состояние? — спросил Гарри настоящую Гермиону, когда Том Риддл сказал «три» и начал стрелять заклинаниями. Раздался глухой удар, и тот парень, бледный и сосредоточенный, повернулся и поцеловал Гермиону из воспоминания, девушку, которую Гарри любил как сестру. Но она была далека от той девушки, которую он знал, потому что сначала она замерла, а затем растаяла рядом с заклятым врагом Гарри.

— Я же сказал тебе подождать в машине, — сказал ей Том Риддл, когда они наконец перестали целоваться.

— Я не из тех девушек, которые сидят в машине, как ты прекрасно знаешь, задница. Гомениум Ревелио, — произнесла она и затем, когда тело засветилось, последовали еще Инканцеро и контрзаклинание невидимости, после чего она вызвала палочку незваного гостя.

Затем Риддл разбудил его, ведя себя хладнокровно и ответственно, и честно говоря, Гарри сделал бы то же самое в данных обстоятельствах. Хотя он подумал, что с мудростью, дарованной ему после обучения на аврора, он отвел бы человека куда-нибудь еще, прежде чем пробудить. Конечно, он не смог бы проникнуть прямо в сознание того мужчины. Но инстинкты Гарри были правы, и видеть лицо Тома Риддла, когда тот понял, что совершил ошибку, было странно… мило.

— Брось палочку, парень, — приказал Тому второй мужчина, который в свою очередь ухмыльнулся. Он и Гермиона, казалось, вели молчаливую беседу, а затем Том сделал ложный выпад, опустив палочку на секунду, прежде чем отрезать мужчине запястье заклинанием третьего года обучения.

Но то, что последовало за этим, было больше похоже на ожидаемое. Авада Кедавра. Заклинание, которое он, Гарри, никогда бы не произнес. Он почувствовал себя оправданно.

— Есть кто-то еще? — очень потрясенно спросила человека на земле Гермиона из воспоминания.

— Может быть…

В ответ она послала пурпурное проклятие, которое Гарри знал еще с войны.

— Они собирались схватить тебя и уйти. Другой был чуть дальше, на случай, если ты пройдешь мимо этого кретина. Наверное, он что-то услышал и пошел искать.

Гарри наблюдал, как Том смотрит за Гермионой, когда она вызывает портключ. Он выглядел очарованным, хотя испуганное и голодное выражение лица, которое было у него до поцелуя, все еще оставалось. Гарри узнал прагматизм Гермионы по многолетнему опыту, когда она убирала все вокруг, но Том выглядел так, словно никогда не видел ничего подобного. Он прикусил нижнюю губу, а его глаза горели. Лицо выглядело беззащитным, не знающим будущего пристального внимания Гарри. И даже тогда он не мог найти в нем никакого мотива, никакой причины сомневаться в его искренности. Когда она привязала мертвеца к его все еще живому коллеге, лицо Риддла внезапно изменилось, как будто он пришел к какому-то пониманию.

— Обскуро, — сказала Гермиона из воспоминания, — Обливиэйт.

Затолкав то, что, как предположил Гарри, было портключом, она посмотрела на Тома, вызывающе, удовлетворенно и немного смущенно, точно так же, как она смотрела, когда рассказывала Гарри и Рону о том, как посадила Риту Скитер в банку.

— Скажи своему хозяину, чтобы он больше не беспокоил меня, — сказала она мужчине, который продолжал кричать.

Потом воспоминание стало еще более пугающим, и не из-за Риддла.

— Силенцио. Я сказала, передай своему презренному хозяину, чтобы он больше не приходил за мной. Мы знаем, кто он, и если он это сделает, будут последствия. Повтори это.

— Чтобы больше тебя не преследовали. Знаете, кто он. Последствия.

Она произнесла еще одно заклинание, прежде чем портключ забрал людей, оставив их четверых наедине в лесу.

— Это было впечатляюще, — сказал Том.

— Если бы он только знал, что ты не чистокровная, — язвительно подметил Гарри.

— Я рассказала ему, — ответила Гермиона, — вскоре после этого. Ему было все равно.

— Ты РАССКАЗАЛА ЕМУ? — он уже не слушал воспоминание, просто смотрел на нее.

— О чем ты только думала? Он мог убить тебя!

— Посмотри на него, Гарри.

Гарри посмотрел и увидел то, во что не мог поверить. Том выглядел смущенным и неуверенным, но он держал другую Гермиону в своих объятиях, поглаживая ее спину, пока она плакала.

Слова было трудно разобрать, поэтому настоящая Гермиона объяснила ему.

— Она говорит, что убила его. Я убила его. Другого мужчину.

— Ты этого не делала, — в один голос сказали Гарри и Том.

— Нет, сделала. Я заколдовала его кровь, чтобы она свернулась. Я использовала исцеляющее заклинание и сделала маленький сгусток у его сердца… Он умрет через дня три.

Однако их реакция на это была разной. Гарри в ужасе посмотрел на свою лучшую подругу, в то время как высокий темноволосый призрак его заклятого врага снова поцеловал Гермиону.

— Почему?

— Я не хотела, чтобы за мной снова охотились, — просто сказала она. — Так, ладно, на этом пока все. Как я уже сказала, воспоминаний еще много. Хотя я не думаю, что снова вернусь в свою голову. Трудно вспоминать его таким.

Они вернулись в свои тела, и Гарри был благодарен за виски, которое налила Гермиона. Она вернула это воспоминание, и они долго сидели молча.

— Я хочу увидеть больше, — сказал он, наконец нарушив молчание. — Я хочу понять.

— Не хочешь сначала увидеть своих родителей?

Его родителей. Желудок Гарри сжался. Никто никогда не предлагал ему этого, и теперь он удивился, почему. Только Хагрид когда-то пытался по-настоящему поделиться воспоминаниями с ним, собирая для него фотографии.

— Да, — хрипло сказал он. — Я хочу… но я думаю, что сначала мне нужно все это понять. Мне нужно увидеть, кем ты стала. Все это.

Мне нужно знать, что я все еще могу доверять тебе.

— Я не могу так быстро расставаться с воспоминаниями. Это займет несколько дней. И это так… это очень утомительно — отпускать их на время, а затем возвращать. Умственно и эмоционально истощает. Но я достаточно сильна, чтобы показать тебе еще несколько сегодня вечером, если захочешь. Те, что о твоих родителях — твои. Держи.

Она протянула ему коробку. Он открыл ее, слегка дрожащими пальцами, и увидел несколько хрустальных флаконов с маленькими золотыми ленточками, на которых аккуратными буквами наклеены этикетки с датами. Стоило больших усилий закрыть ее. Но он должен был узнать, кто она, прежде чем потакать своим желаниям.

И так он наблюдал за ними, на этот раз один, часами. Он наблюдал, как они неуверенно повзрослели вместе в Хогвартсе, наблюдал, как Гермиона разбила сердце другому мальчику, наблюдал, как ее печаль исчезает с течением времени, наблюдал, как Том заставляет ее лицо улыбаться от удовольствия. Он увидел, как девушка, которую он знал, стала увереннее и красивее. Он смотрел, как они танцуют, как Том Риддл падает к ее ногам, окруженный огнем.

Она побледнела, когда достала последнее воспоминание. За окном уже был рассвет, когда он сидел, наблюдая за тем, как разыгрывается прошлое, и Гарри тоже был измучен, но очарован.

— Ты права, — сказал он, рухнув в кресло рядом с ней и закрыв глаза. — Я не видел его таким раньше. Но что случилось?

— Ты увидишь, — пробормотала она, свернувшись калачиком на диване, глаза ее были опущены и казались старше, чем ее молодое лицо. — Он был идиотом.

Комментарий к Дежавю

Вновь возвращаемся в настоящее-будущее. И вновь все больше вопросов, чем ответов.

========== Ветра зимы ==========

Страстная любовь к вещам — губительна. Да только, если сильно любишь какую-то вещь, она начинает жить своей жизнью, верно ведь? А не в том ли смысл всех вещей — красивых вещей, — чтоб служить проводниками какой-то высшей красоте?

Донна Тарт, «Щегол».

Наступил Самайн, и Гермиона отправилась на гору танцевать с норвежскими ведьмами. Конечно, здесь его называли по-другому — Ветрнаэтр — слово столь же суровое, как и зимние ветры, которые они приветствовали. Но дух ночи был таким же, как тот, который ее друзья будут чествовать незаконно в Британии. Завеса между мертвыми и живыми в эту ночь истончается, и на горе Гермиона поняла, почему маглы когда-то считали ее вратами в ад.

И почему они говорили, что сам дьявол танцевал на его вершине.

Вокруг их извивающихся, покрытых капюшонами тел, зловеще развивающихся плащей, в воздухе кипел рёв Дикой Охоты. Этих кошмарных созданий больше не выпускали в мир, но их ликующие, анархические крики эхом отдавались в темноте этой ночи, смешиваясь с ветром и посылая озноб по переплетенным нервам ее позвоночника, просачиваясь в ее костный мозг, посылая дрожь ужаса через ее кровь. Они пробуждали призраков ее прошлого и будущего, пока она кружилась в танце, и Гермиона испытывала трепет и страх от происходящего.

Она не завела здесь друзей, но этих ведьм она уважала и думала, что начинает их понимать. И хотя им было одиноко, для нее было привилегией — видеть, как их магия высвобождается в ночи.

Но грубая магия тоже была жестокой. «Þá skyldi blóta i móti vetri til árs, en at miðjum vetri blóta til gróðrar, hit þriðja at sumri, þat var sigrblót»*, — так повелевали древние тексты. Эта ночь, как и год назад, требовала живой жертвы.

***

На следующий день прилетела сова. Гермиона открыла свиток, с затуманенными от недосыпа глазами, все еще благоговея перед силой, которую видела прошлой ночью, при том, что ее внутренности скрутило от воспоминаний о жертве, принесенной приближающейся зиме.

«Меня не приняли, — его каракули выглядели яростными: “И” в ее имени было как размазанное пятно гнева в месте, где он слишком сильно вонзил перо. — Они считают, что я слишком молод, чтобы занять пост, который принадлежит мне по любому разумному праву. Хогвартс — мой дом. Вилкост ушла, и на ее место пришел какой-то дурак, околдованный твоим крестным. Как я уже говорил тебе раньше, учить кого-то — давно было моим большим желанием, и раздражает, что я отвергнут таким образом, чтобы место занял кто-то гораздо менее одаренный».

Она попыталась успокоить его, но буквы не были чем-то сочувствующим: ярко черные чернила на пергаменте не заменят голоса, прикосновений и нежных рук.

Ты можешь подать заявление снова, через несколько лет. Все же для них было бы ужасно странно нанять кого-то всего на год или около того старше учеников в качестве профессора. Я знаю, на что ты способен, но подожди, и через несколько лет, когда ты сделаешь кое-что из того, что, как я знаю, ты можешь достичь, они сами будут умолять тебя.

Это была ложь, но хорошо продуманная. Хогвартс никогда больше не примет Тома Риддла.

***

Гермиона готовила рыбу на зиму, когда королева ведьм разыскала ее. В то утро они подходили к гавани большими косяками, и вода в ней кипела серебряными бликами. Библейское количество рыбы — невероятное зрелище.

На горе, когда ведьмы перерезали горло старухе, она улыбалась, зарывшись пальцами в землю. Желая и радуясь отдать свою жизнь, чтобы попросить бесплодную северную землю быть добрее, принести им рыбу в гавань и дать семенам пустить корни. Чтобы сохранить общину в безопасности и скрытности.

Гермиона почувствовала ответный всплеск силы, когда кровь женщины ударилась о землю.

Гораздо меньше, чем то, что она почувствовала, не зная об этом ровно год назад: это не было жертвой для нее. Но теперь она узнала это ощущение. Эта сила была в самой земле, а не в ней. Она была в шоке от передачи энергии из-за непреднамеренной и ужасной смерти год назад. Она чувствовала это в своих венах.

И теперь она понимала нечто более глубокое в жертвоприношении. Ведьмы отнимали жизнь и проливали кровь, но тем самым чтили свою жертву. Они были обязаны ей даром ее магии. Иннегборг объяснила это Гермионе, пока они резали и солили рыбу, десятки ножей мерцали в слабом солнечном свете, повинуясь воле ведьм.

— Магловскому огню нужно топливо, чтобы гореть, так же как магическому огню нужна магическая энергия. Таков путь всех вещей, — сказала она ей. — Но огонь должен подчиняться дереву — он не может гореть дольше того, чем его кормят.

Жертву, как поняла Гермиона, приносили с обеих сторон.

***

Письма Альбуса были более сдержанными, чем у Тома. О путешествиях во времени все еще мало что известно. Он надеялся, что обычаи северных ведьм не слишком жестоки: «Они идут старым путем, с которого мы, к счастью, свернули. И все же там есть чему поучиться».

Гермиона задумалась, было ли это удачей — вернуться обратно к старой магии. Она задавалась вопросом, будет ли магия увядать или найдет другой путь, как вода, бегущая вокруг камня, но в то же время оттачивающая его. Интересно, чем она обязана Мейбл Джеффрис?

***

Пока она жила на горе, ей пришлось столкнуться с чем-то в этом мире. Гермиона смирилась с этим медленно, но верно. Магия все меняет. Магия изменила все. Включая ее брезгливую магловскую мораль. Это принадлежало вселенной, которую она фактически покинула в возрасте одиннадцати лет. Здесь такое не подходило, а пытаться приспособить этот мир к законам того было губительно. Как могли волшебники позволить себе быть ограниченными, стать какими-то обыденными, как многие взрослые здесь, с которыми она выросла?

Если магл проливал кровь на землю или посылал ее смешаться с землей в виде пепла, земля не прислушивалась. Но магия — это сила природы, а природе нужна магия, чтобы вернуть ее. Уроборос силы.

***

В последующие дни Том стал все больше одержим поисками медальона, как будто отказ из единственного места, которое он действительно считал своим домом, возродил отчаянные поиски, чтобы доказать, что он особенный, значимый в глазах общества. А это общество ценило кровь даже больше, чем власть.

Его письма шокировали ее своей эмоциональной честностью:

Это единственное место, где я когда-либо чувствовал себя как дома, за исключением тех случаев, когда я с тобой, а тебя здесь нет.

***

Он становился все более собственническим в своем разочаровании, яростно требуя от совы, почему она не ответила достаточно быстро. Он никогда не воспринимал хорошо отказы — ни собственной семьи, ни от Дамблдора, ни от Хогвартса.

***

В начале декабря Гермиона уехала домой, радуясь возможности покинуть арктический остров. Осень была довольно горькой, зимой было почти невыносимо. Она училась медленнее, чем когда-либо, сталкиваясь с магией, недоступной большинству людей, и возвращение в замок в Уэльсе с его теплыми каминами, мягкими креслами и великолепными видами, пышно зелеными даже в начале декабря, было похоже на погружение в теплую ванну после одного из обязательных погружений Иннегборг в покрытый коркой льда залив.

Шок, а затем облегчение.

Он прибыл почти сразу же, как она вернулась домой. Она была в своей лаборатории зелий, когда замок прошептал о его присутствии вместе с приливом тепла вдоль кожи ее рук. Он использовал камин, но хитроумная магия здания направила его к ближайшему к ней камину, а не в холл.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а потом он крепко прижал ее к себе, отбросив в сторону багаж и уткнувшись лицом в ее шею.

— Я хотел бы, — сказал он тихо и яростно, — чтобы ты больше не возвращалась туда. Пока нет.

— Мне нужно поработать здесь, прежде чем я снова уеду, — заверила она его, проводя через дверь, которая не всегда здесь была, но теперь направляла в хорошо знакомую маленькую гостиную. — Я не знаю, сколько времени это займет. Пошли, там есть торт.

Они сидели в ее маленькой гостиной, как и много раз до этого. Но никакая фамильярность не могла притупить силу его присутствия.

Красота Тома всегда поражала ее, особенно после долгой разлуки. И она не романтизировала это его долгим отсутствием, и не было никаких недостатков, о которых можно было бы мечтать. Но теперь она словно была приукрашена изможденностью на его лице. Его скулы напоминали ледорубы в резном мраморе, и она нахмурилась, рассматривая его. Он, как всегда, был безукоризненно одет — чисто выбрит, темные волосы стали длиннее, но все еще аккуратно разделены пробором. И все же было что-то неровное в его чертах, как будто начала проясняться невидимая ей борьба.

Она почувствовала, как ужасная тяжесть в ее животе вновь оживает.

***

Но постепенно лед на его лице растаял — за чаем с тортом, за пьяными обедами с Сердиком, за долгими вечерами в алхимической лаборатории внизу, и три дня спустя он засмеялся тем низким, искренним смехом, которого ей так не хватало.

— Хочешь остаться на Рождество? Я имею в виду, что здесь будет вся моя семья, так что я пойму, если ты не захочешь, но… — спросила она его в то утро, успокоившись этим смехом, таким драгоценным из-за его редкости. Он снова читал ее магловские книги, и на его щеках появился румянец.

Том удивленно поднял глаза.

— Сначала мне нужно уехать на несколько дней. Но я могу вернуться. Да.

Гермиона присела на диван рядом с ним, положив ноги в чулках ему на колени. Он пробежал длинным пальцем по ее стопе, и она хихикнула.

— Куда это ты собрался?

— Посмотреть квартиры в Лондоне, — сказал он с притворным безразличием. Гермиона пнула его ногой.

— Том… — она растянула его имя так, что получилось два слога, а не один. То-ом.

— Гермиона?

Он перевернул страницу.

— Почему ты собрался искать квартиру в Лондоне, когда у тебя есть вполне пригодный и, вероятно, огромный дом в Чешире, куда, позволь добавить, меня до сих пор не пригласили?

Он сморщил нос.

— Чешир, — язвительно сказал он. — Мне не нужен этот дом. Зачем мне тебя туда тащить? Там скучно и вокруг только маглы, так что я все равно не могу сделать ничего интересного. Я сдал его в аренду.

— Сдал в аренду? — она была ошеломлена таким поворотом событий. Гермиона никогда задумывалась о том, что он будет делать с поместьем Риддлов, которое он, казалось, иногда занимал, когда хотел побыть один. Но позволить такое — было не тем, что она бы могла предсказать. Для него это будто обыденное занятие. Она даже представить себе не могла, как Том будет показывать дом потенциальным жильцам.

— Абраксас разбирается со всеми деталями, — он небрежно махнул рукой. — Ты знаешь, какими утомительными я считаю подобные дела. Я хотел бы жить в каком-нибудь волшебном месте.

Где-то, он не сказал, как здесь.

— Так живи здесь, с моим отцом.

Он рассмеялся и махнул рукой на то, что она теперь считала «Преступлением и Наказанием». Позже ей придется это обсудить, он может только неправильно его истолковать.

— Я не собираюсь, — твердо ответил он, — жить с твоим отцом.

Это было достаточно справедливо (хотя она думала, что это оказалось бы хорошим решением для них обоих: они немного сходили с ума без нее). Сердик, весьма удивленный ее появлением в замке, сказал, что не видел ни души с тех пор, как она ушла. За время ее отсутствия его волосы стали еще пышнее, и она была уверена, что он плохо ел.

— Ну, хорошо, но почему Лондон? Он выглядит ужасно, ты не найдешь ничего хорошего.

Гермиона по опыту знала, что резиденции волшебников в Лондоне оставляют желать лучшего. Большинство людей там предпочитали летучий порох или, если они были способны, то аппарировали из деревень вроде Годриковой Впадины. Волшебная часть Лондона была маленькой и не развивалась так, как в Праге или других городах. Волшебники и ведьмы пытались смешаться среди маглов или предпочитали жить далеко за городом. В результате их община была маленькой и наивной.

— Откуда ты знаешь? Ты никогда не бывала в Лондоне, моя противная маленькая королева. Кстати, если ты продолжишь так дергать ногами, тебе, наверное, стоит запереть дверь, — небрежно сказал он.

Он поднял их, внезапно сосредоточив все свое внимание на ней, и потянул ее по дивану, пока она не села на него сверху.

Она позволила себе отвлечься на секс. Он еще расскажет ей, когда захочет, но не раньше.

Она чувствовала шепот его дыхания на своей коже, когда он очень-очень медленно расстегивал пуговицы на ее одежде, медленно опуская вещь вниз, чтобы обнажить ее плечи. Он оставил ее так, проводя пальцем по костям ее ключицы, плеча и челюсти.

— Ты самое прекрасное, что я когда-либо видел, — пробормотал он. — Как ты можешь быть заключена в оболочку из костей и плоти, как любой простой смертный, когда я знаю, что ты словно буря, как и ведьма?

Она захныкала от желания, когда его рука обхватила ее горло, приподняв подбородок, чтобы встретиться взглядом.

— Кому ты принадлежишь? — спросил он грубым и низким голосом, наполненным обещанием и шепчущий, будто море перед тем, как волны разбились о скалы.

— Себе, — поддразнивала она.

Его пальцы напряглись, одна рука была уже в ее волосах, другая на шее.

— Здесь, в этот конкретный момент, я твоя, потому что сама этого хочу, — сказала она, дотягиваясь до его большого пальца, который прижимался к ее подбородку. — Но в жизни, Том, я никогда не буду принадлежать никому, кроме себя. Я не та вещь, на которую можно претендовать.

Тень промелькнула по его лицу, и она опустила бедра, наклоняясь вперед, чтобы прижаться губами к дрожащему пульсу на его шее.

В этом, по крайней мере, он был просто человеком.

***

— Слизнорт хочет как лучше, но, боже, он такой дурак, — сказал Том позже, бросая письмо на обеденный стол. Они прекрасно пообедали, но его настроение снова испортилось, когда он прочитал письмо от своего бывшего преподавателя. — Он не может понять, почему я не хочу принять ни одну из тех просто чудесных возможностей, которые он мне предоставляет.

Его имитация голоса была пугающе точной, и Гермиона поперхнулась чаем, забавляясь, несмотря на его раздражение.

— Что ты имеешь в виду?

— Он принял за личную обиду, что я не хочу становиться, — он взял письмо, — помощником заместителя секретаря заместителя Младшего министра по магическому архивированию.

— Я думаю, ты мог бы получить там большое влияние, — попыталась ответить она, стараясь говорить ровным голосом.

— Нет, Гермиона. Они видят во мне грязнокровку для благотворительности. Какой-то бывший ученик делает своему старому профессору одолжение в обмен на какой-то контакт или шепот в важные уши. Они дадут мне письменный стол и груду бесполезных свитков и оставят гнить, пока я не выйду на пенсию или не умру от скуки или не узнаю свое место.

— Вероятно, это так, — спокойно признала она, — для большинства людей. Но никто из тех, кто встречался с тобой, Том, не мог списать тебя со счетов.

— Ну, я не собираюсь быть ничьим помощником и не могу придумать ничего более утомительного, чем работа в министерстве, а ты бы хотела?

— Нет, — честно ответила она, освобожденная от необходимости соответствовать условностям на расстоянии примерно пяти десятилетий. — Не могу сказать, что это заманчивая мысль. Ты хочешь получить работу?

Она не думала, что ему это действительно нужно. Даже если бы у него сейчас не было собственных денег, он был из тех людей, для которых отец Абраксаса Малфоя любил открывать свои хранилища. Она заметила, что его так называемые друзья автоматически брали счет, когда находились рядом с ним.

— Я хотел преподавать. В противном случае я найду другое место.

Она задумалась, но ничего не ответила.

***

Он уехал в Лондон, крепко поцеловав ее перед тем, как шагнуть в камин, а Гермиона принялась украшать замок к Рождеству и готовиться к натиску Дирборнов. Она встречалась с друзьями, покупала подарки и оттаивала после нордического холода.

Быть хозяйкой волшебного дома было довольно странно. Появились спальни, которые никто не видел десятилетиями, готовясь к приему дополнительных гостей. Они с Кнопочкой убирались и находили странные предметы бывших гостей — от брошенных перьев и книг до вечерних платьев и украшений. За несколько дней столовая выросла наполовину, постепенно расширяясь, сверкающий стол красного дерева тоже стал больше, пока не смог бы разместить еще двенадцать человек.

Замок был в ожидании. Каменный дракон на башне хлопал крыльями, рычащая статуя грифона расхаживала еще нетерпеливее, чем обычно. Гермионе не удалось добраться до корней древней магии крови, которая связывала замок с семьей, и она постоянно удивлялась его очевидной разумности. Конечно, на самом деле дом не был разумным существом, но все же она не могла не удивляться тому гулу предвкушения, который чувствовала через свою связь с ним, пока они готовились принять остальных членов семьи Дирборн впервые за более чем два десятилетия.

Кадваган и Гестия прибудут первыми, за несколько дней до Рождества, а Карадок — в канун Рождества. Еще более нервным было прибытие еще двух кузенов Сердика и Карадока с их семьями, двоюродных бабушки и дяди и нескольких других родственников. Айви Маккиннон впервые проводила Рождество с семьей своего маглорожденного бойфренда, и Гермиона подумала, что ей будет не хватать присутствия другой девушки.

Как Том справится с этой огромной толпой волшебных родственников, оставалось неясным, но он достаточно хорошо ладил с Карадоком в тех немногих случаях, когда они встречались. Она надеялась, что тепло и любовь семейного Рождества помогут на какое-то время отогнать тени от его души.

Он вернулся из Лондона в середине дня, когда должны были приехать ее дядя и тетя, и дом дал ей знать об этом уже знакомым всплеском энергии, словно крошечные фейерверки взрывались по венам и капиллярам ее левой руки.

Она увидела его, сидящего на корточках в холле и играющего с Альхабором, чей длинный серый хвост стучал по каменному полу так быстро, как сердечный приступ. Этот смеющийся, с ярко горящими глазами Том Риддл отличался от того, которого даже ей обычно было позволено видеть. Это был Том-мальчик, и при виде него ее сердце сильнее сжалось, забившись в такт хвосту волкодава. Гермиона прислонилась к темному дереву дверного косяка, чтобы немного понаблюдать.

«Пес так же плохо разбирается в людях, как и она», — с горечью подумала она, когда Том обернулся, и его лицо осветило темный холл.

— Ты рано, — сказала она вместо приветствия и шагнула вперед. Прошло всего пять дней, но из-за постоянной тупой боли от его отсутствия, казалось, что прошло больше. И вот сейчас, когда его лицо выглядело беззащитным и радостным, а одно колено касалось выцветших сине-красных завитков древнего афганского ковра, пепел все еще цеплялся за один темный локон, спадающий на высокий лоб, она чувствовала так много, что казалось, в ее груди не хватит места для всего этого. На мгновение ей показалось, что она вот-вот расплачется.

То, как далеко они зашли, свидетельствовало о том, что он не встал, а остался стоять, вцепившись пальцами в густую железо-стальную шерсть на шее Альхабора.

— Лондон показался мне холоднее и тоскливее, чем обычно, — тихо ответил он, словно это было тайное признание. Возможно, так оно и было.

Двадцать минут спустя его рука сжималась в кулак в ее волосах, бедра толкнули ее вперед, а ее лицо прижалось к матрасу. Потом, когда они лежали в спальне ее башни при мягком сером декабрьском свете, ее щека прижималась к тому месту, где быстро билось его сердце. А затем он держал ее так, словно мир вокруг них мог рухнуть, как и небо, солнце и звезды вместе в апокалипсисе пепла и огня. И не отпускал ее.

***

С появлением новых Дирборнов, о существовании которых Гермиона и не подозревала, замок стал не столько убежищем, сколько деревней. Их визит был похож на: круговорот еды, прогулок, карточных игр, верховой езды, смеха, выпивки и еще раз еды. Ее тетя и дядя прибыли, когда она засыпала в объятиях Тома, и поэтому она бросилась вниз, чтобы поприветствовать их в более растрепанном виде, чем ей хотелось. Том же ухмылялся ей в плечо, пока она ее окружили бурным теплом.

По мере приближения Рождества прибывали все новые и новые — кто-то через камин, кто-то на метле, кто-то в карете. Но все они были шумными и жаждали отчитать Сердика за его десять лет отшельничества, а также жаждали встречи с его таинственной дочерью.

Том был внешне очарователен с ее семьей, но, как и с большинством других людей, он был в значительной степени не заинтересован. Вежлив в своей холодной манере, он не вписывался в непокорный, привилегированный клан Дирборнов. И все же он был настолько харизматичен, что даже они были очарованы. Том был учтив, но эта вежливость делала бы другого человека менее могущественным, а его же наоборот. Это заставляло людей хотеть быть очаровательными подобно ему, чтобы каким-то образом получить его одобрение.

И в любом разговоре, в любой комнате, в лесу или на холме он искал ее взглядом, и она снова удивлялась тому, что произошло между ними. Но ни в одной библиотеке мира не было на это ответа. Только его глаза, его прикосновения и иногда мягкое или яростное давление его высокомерных губ.

Наступило Рождество, и Гермиона, как всегда, проснулась рано. Том, который научился спать на жесткой кровати, разделенной, по крайней мере, еще с одним ребенком, спал гораздо лучше, чем она. Да и Рождество его совершенно не интересовало. Она тихонько выскользнула из постели, натянула толстый бархатный халат, шлепанцы из овчины и, взяв волшебную палочку, выскользнула наружу: вниз по лестнице, через холл, мимо дремлющей собаки и из замка в темный рассвет. Она пробиралась через лес и вверх мимо водопада, пока не оказалась на самой высокой точке, откуда открывался вид на башни, сад и озеро.

Заклинание для снега не было великой магией по сравнению с разрушением горы, но это было нелегко, и все еще истощало Гермиону. Она ощутила зимний холод сквозь халат гораздо сильнее, когда дрожа спускалась вниз, а первые толстые хлопья снега уже начали падать.

Когда она нырнула обратно в теплую постель, благодарная за тепло его тела, Том пошевелился.

— Куда ты ходила? — пробормотал он. — Ты замерзла.

Она прижалась ступнями к его ногам, слегка хихикая.

— Счастливого Рождества, — прошептала она с озорством в голосе, когда он выругался.

— Прекрасный подарок, — саркастически подметил он, перекатываясь на нее. Этот Том, почти игривый в темноте ее комнаты, снова стал другим Томом: жестоким и нежным по мере того, как небо светлело.

Когда остальные обитатели замка проснулись — сначала дети, а затем постепенно и взрослые — их встретил волшебный снегопад, который распространился настолько далеко, насколько могли видеть их глаза.

Самым большим ребенком из всех, конечно, был Карадок, который прибыл после того, как все легли спать прошлой ночью, без сомнения, допоздна выпивая со своими товарищами-аврорами. Он ворвался в комнату Гермионы — к счастью, послетого, как она догадалась надеть пижаму — и распахнул занавески, распевая «White Christmas» во всю мощь.

Он вдруг остановился и очень театрально подпрыгнул в воздухе.

— Гермиона, я не хочу тебя беспокоить, — сказал он, прижимая руку к груди, — но, кажется, в твоей постели мужчина.

Гермиона, смеясь и покраснев, натянула на лицо подушку.

— Какой скандал, — весело продолжал он, выгружая кучу подарков на край кровати, прежде чем швырнуть их на одеяло, а затем уселся вниз и растянулся поперек кровати. — Двоюродная бабушка Гвиллион была бы в шоке.

— Доброе утро, ужасный зверь, — сказала она, бросая ему подушку, которую тот легко поймал и положил под ноги. — Счастливого Рождества.

— Счастливого Рождества, маленькая кузина, и Том. И какое Рождество! Ты только посмотри, — он радостно указал в окно на страну чудес, где снег и лед сверкали в лучах ласкового утреннего солнца.

Том многозначительно посмотрел на нее. Она ухмыльнулась в ответ.

— Лучший снег, который я видел с тех пор, как покинул Хогвартс, — задумчиво произнес Карадок. — Послушай, Гермиона, что должен сделать бедный, усталый и слегка после похмелья волшебник, чтобы получить здесь чашку чая? И, может быть, — добавил он с надеждой, — крошечную лепешку или три, чтобы продержаться до завтрака?

Гермиона вздохнула и позвала Кнопочку.

Том молчал, но не особенно ворчал, когда они с Карадоком поравнялись и начали открывать маленькие подарки от друзей, которые многострадальный эльф уложил у подножия кровати на ночь.

Было странно видеть их обоих в своей комнате: аврора и убийцу, и все же, насколько она могла судить, они, казалось, достаточно хорошо ладили друг с другом. Конечно, Том не разыгрывал из себя идеального старосту в присутствии ее кузена, как это делал с остальными членами ее семьи.

Его стопка была больше, чем она ожидала, с большим количеством аккуратно завернутых подарков в дорогую на вид бумагу. Однако «дорого», особенно в волшебном мире, не всегда означало «изысканно», и ей очень хотелось знать, кто осмелился послать Тому Риддлу подарок, завернутый в движущиеся оранжево-золотые полосы с большим фиолетовым бантом, который завязывался и развязывался, очевидно, по своей прихоти. Он смотрел на подарок до тех пор, пока лента не опустилась, и оставался неподвижным.

— Это от Айви, она просила меня принести, — сказал Карадок, передавая ей большую коробку. — Жаль, что она не смогла приехать.

Он оказался тяжелее, чем она ожидала, и когда Гермиона развернула бумагу, а затем открыла деревянную коробку, причина стала ясна. Она достала маленькую мраморную скульптуру с изогнутыми каменными краями. Вещь немалой красоты с роскошной дугой. Судя по записке, это была скульптура Барбары Хепуорт. Маглорожденный бойфренд Айви (чье родовое поместье находилось в Корнуолле), написала она своим петляющим и возбужденным почерком, повез ее посмотреть на выставку в Сент-Ивс, и о-о-о, разве это не великолепно.

Так оно и было, но Том, как заметила Гермиона, взглянув на фигуру, нахмурился. Возможно, он не видел в этом красоты, но видела она. Казалось, в этих изгибах заключен потенциал целого ландшафта.

Она была тронута и немного испугана таким подарком, чего не было уже давно. Взгляд из будущего говорили ей о его ценности, но дело было не только в этом: в гладкой выпуклости под ее рукой было что-то такое твердое, что говорило о чем-то большем. Не просто сокровище, которое нужно сохранить на будущее, но сокровище на данный момент, драгоценная вещь, которая была больше, чем сумма ее частей. Такая, как она не могла себе представить, чтобы объяснить Тому.

Это заставило ее внезапно возненавидеть его, его равнодушие к красоте.

***

Позже, когда все веселились, Том ушел почитать, а детей уложили спать, пока двоюродная прабабушка Гвиллион жестом пригласила Гермиону сесть в большое бархатное кресло у огромной гостиной, подальше от дремлющих, ссорящихся и смеющихся родственников.

На самом деле, перед ее именем должно было стоять еще несколько «пра», поскольку ей было почти двести пятьдесят лет, но Сердик в детстве называл ее двоюродной прабабушкой Гвиллион, и его отец тоже, так что добавлять что-то еще казалось излишне педантично. Как и в королеве ведьм в Норвегии, в ней было что-то нестареющее, но в отличие от королевы она была сгорблена годами и нуждалась в палке, чтобы ходить.

— Этот твой молодой человек, — сказала Гвиллион своим едким голосом, — напоминает мне кое-кого, кого я предпочла бы забыть. История знает, а я — нет, и тебе не мешало бы послушать. Садись.

Гермиона со своим лучшим звенящим смехом как у Софии попыталась отвлечься, но безрезультатно.

«Садись», — заявила старая женщина. Она настояла на прогулке с ними после завтрака и открытия подарков, и вот она здесь, неутомимая, с первобытными, опасно сверкающими серыми глазами.

Гермиона сидела, опустившись на диван рядом с приемной родственницей, которая, казалось, видела насквозь действие, которое они оба играли. Она боролась со знанием в глазах пожилой женщины, и все же…

— Этот мальчик… он держит в себе что-то, что ты, вероятно, никогда не победишь. Ты это знаешь?

— Что, — тон Гермионы стал более ледяным, чем она хотела, возможно, потому что эта женщина говорила правду, которую Гермиона пыталась игнорировать, — вы имеете в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду, девочка. Мне говорили, что ты не дурочка, но ты сделала глупый выбор. Он твой насквозь и безошибочно — но надолго ли, дитя?

У Гермионы не было ответа на этот вопрос, только смутная временная шкала, почерпнутая из воспоминаний, которые Дамблдор показывал Гарри.

Она чувствовала, что побеждает: неужели она ошибалась?

***

«Я выигрываю и проигрываю одновременно», — размышляла она позже. Возможно, я выигрываю проигранную битву.

Проследив за отсутствием теней на его лице в то утро, она подумала, что нет. Но в ту ночь, оставшись наедине в ее комнате, он был груб и властен так, как никогда прежде, проявляя контроль, который он не мог иметь над этими людьми, в этом замке или над ней.

Возможно, никакой победы и не было, думала она, когда он обнимал ее, поглаживая по очереди синяки, которые оставил на ее шее, ключице, горле, подбородке и щеке. Никто из них не пострадал в тот момент — и он никогда не бил ее. Это было по обоюдному согласию. Ей нравилось, когда его пальцы впивались в ее лицо, нравилось осознание его власти над ней, когда его рука обвивалась вокруг шеи. Нравилось, как он шептал свой восторг перед ней, удерживая ее. Больше всего ей нравилось, как он позволил себе потерять контроль в самом конце. Это был единственный раз в его жизни.

И все же в ту ночь, когда ее руки были связаны за спиной впервые кожей, а не магией, его пальцы сжались вокруг ее горла сильнее, чем когда-либо, в нем было что-то отчаянное. Что-то, что напугало ее впервые за год.

Он не ручной, подумала она. Он дикое существо, и это оттягивание неизбежного.

И это было не так неприятно, как она себе представляла.

— Зачем ты создала снег? — спросил он все еще немного грубоватым голосом.

И тогда она поняла, что не может дать такого ответа, который заставил бы его понять такую простую вещь: что он может чувствовать к ней все, что хочет, но чего-то в нем не хватает.

— Это не имеет значения, — тихо ответила она. — Пойдем спать.

Комментарий к Ветра зимы

Для начала справка из главы.

«Þá skyldi blóta i móti vetri til árs, en at miðjum vetri blóta til gróðrar, hit þriðja at sumri, þat var sigrblót»*: здесь говорится о жертвоприношении в начале зимы для того, чтобы начать хороший год. И в середине зимы — для хорошего урожая. Третья жертва в летний день — для победы.

И в конце от меня… Вот это знатное стекло подъехало незаметно. Готовимся к будущим главам. И начался 10-дневный марафон, за который уже весь фанфик будет на сайте.

========== Для меня ты все ==========

Все претендуют на то, чтобы быть «свободомыслящими», но немногие люди переходят черту в выразительные территории, которые могут нанести ущерб собственному социальному благополучию.

Крисс Джами, «Киллософия»

Весна и лето 1946 года.

После окончания рождественского сезона, вместе с большей частью своего нового генеалогического древа, Гермиона обосновалась в тихой жизни замка, вперемежку с поездками в Лондон, чтобы оставаться с Томом.

И именно в промежутках между исследованиями и визитами Гермиону впервые потянуло в мастерскую Сердика. Она не понимала, почему это заняло так много времени. Возможно, дискомфорт от того, что она казалась обязанной ему, что в значительной степени исчезло с тех пор, как он удочерил ее год назад. Невозможно было чувствовать себя чужой, когда она ощущала особую магию поместья, пульсирующую в ее крови. Теплый прилив приветствия, когда она возвращалась домой и особенное шипение, которое дом посылал ей, когда приходил Том. Как замок мог чувствовать, куда она хочет пойти, и дверь открывалась на лестницу, которой раньше не было, чтобы провести ее в комнату в другой части замка, или даже в огороженный стеной сад, где они выращивали ингредиенты для зелий. А Кнопочка здесь ухаживала за аккуратными рядами салата и раскидистыми малиновыми тростниками.

И в самом деле, это было по вине замка, что однажды она встала после чтения особенно увесистого средневекового тома и открыла дверь из гостиной, чтобы увидеть каменные ступени, ведущие вниз в огромную мастерскую внизу, а не в зал.

Вздохнув, она спустилась по ступенькам вниз, вспомнив, что ее интересовало освещение в старом тексте огня и красной розы. Это был не алхимический текст, и все же: она читала о магии времени, но было что-то странное в изображении, что напоминало ей и работу Сердика, и что-то еще, чего она не могла определить.

Когда она вошла в мастерскую, на нее обрушился штормовой серно-озоновый запах, пробиваясь сквозь мягкий аромат розмарина и других сухих трав и слегка затхлый, влажный, который сохранялся даже в разгар лета.

Он сидел и смотрел на большую стеклянную банку, с которой, на взгляд Гермионы, совершенно ничего не происходило.

Она села рядом с ним и стала ждать, радуясь их близости к огромному горящему очагу.

Внутри кувшина было огромное переплетение металла, серебра и золота. Словно два дерева, которые соединяются стволами, а затем снова расходятся, чтобы вырастить свои листья в разных местах.

— Алхимический брак, — сказал он, наконец, — но ты видишь, как он распадается после заключения союза? Это еще одна неудача.

Он вытряхнул содержимое и встал, чтобы очистить большой хрустальный кувшин.

— Ты мог бы путешествовать во времени с помощью алхимии, — спросила она, — или смог бы только приостановить время?

— Ах, — сказал он после долгой паузы. — Что за странный вопрос!

Это не было ответом, поэтому она нахмурилась и стала ждать.

— Возможно, — продолжил он, — принципы алхимии можно было бы объединить с чем-то еще, чтобы бросить вызов течению времени. Но остановить его может только камень, да и то только в человеке, а не в самом мире. У меня есть друг… — он сделал паузу, и это казалось борьбой, или даже предательством, чтобы продолжать, — у кого есть… кто остановил его для себя и жены. Однако это скорее вопрос великого исцеления, чем истинной остановки времени. Ты этого хочешь, дочь моя? Остановить течение времени на своем теле, пока ты, скажем так, не выросла в другом времени?

Это был самый близкий момент к признанию, что он уже знал о том, что она из будущего, и Гермиона почувствовала, как струйка страха пробежала по ее спине, а затем рассеялась. Это ведь Сердик: она могла доверять ему, как никому другому.

— Мне кажется, — сказала она, — я знаю последний ингредиент.

Снаружи уже наступила весна, но здесь, внизу, под замком, всегда была зима, сырая и прохладная, как в Венеции в декабре.

Сердик тяжело опустился на свой рабочий стул, но спокойно встретил ее взгляд.

— Я считаю, — сказала она, — что это требует огромной жертвы. И я думаю, что знаю, где такую найти.

— Какого рода, — спросил он хриплым от тоски голосом, — жертвы?

— Чтобы обрести вечность, возможно, ты должен навсегда отказаться.

Ответ пришел ей на страницах обманчиво простой книги, на которую она наткнулась совершенно случайно: дневник разочарованного алхимика по имени Николас Фламель, который, как и ее приемный отец, продвинул зелье достаточно далеко, чтобы создать золото из угля. А потом он писал, что нашел последний ингредиент. Он сделал камень, с помощью которого мог создать зелье, которое сохраняло его вечность. Целебное зелье, настолько продвинутое, что восстанавливало жизненные силы больше, чем любое другое.

Эликсир жизни.

Она даже не искала такую информацию. Пока Гермиона была в поисках дороги домой, она заметила дневник среди стопки книг Тома, и узнав, что это такое, тайком вынесла его из квартиры.

Обычно ей было трудно покидать лондонский дом Тома, но в тот день это оказалось легче, ведь правильный вопрос наконец-то возник в ее голове, и она нашла ответ.

— Яблоко, — прошептала она впервые вслух, — яблоко, которое сделало богов богами, превратило кровь в ихор. Золотое яблоко.

У Сердика внезапно перехватило дыхание, и она поняла, что была права.

— Думаю, я знаю, по крайней мере, одно такое. Если я найду его… если я найду, то ты сможешь сделать камень?

Ответом была слеза, скатившаяся по его обветренному лицу.

***

Поэтому, когда Том пробормотал что-то о поездке в Албанию, Гермиона ухватилась за возможность сопровождать его. Она снова отложила свое возвращение в Норвегию, спланировала, исследовала и составила маршрут, который включал бы дикие земли страны, но у нее было достаточно других остановок в Европе, чтобы никто не счел подозрительным путешествие на вражескую территорию, если бы кто-то что-то заметил.

На самом деле она была уверена в двух вещах: во-первых, у нее было более точное представление о том, где может быть дерево, которое они ищут, чем у него и во-вторых, она должна была добраться до него первой.

Несмотря на свою удивительную красоту, Албания не была гостеприимной для туристов страной. Она опустошена нацистской оккупацией во время войны, и ее новое социалистическое правительство начало долгое наступление против религии, пытаясь ускорить модернизацию. Не было поездов, царила полная безграмотность, и большинство людей были бедны. Чтобы попасть в страну, потребовалось несколько крупных взяток магловскому коммунистическому контрабандисту в раздираемой гражданской войной Греции и неудобная и непростая поездка на лодке.

Магическое сообщество Албании подавлялось османскими правителями так долго, что едва ли было более изощренным, чем крестьянство. Формального образования было мало, и те, кого они встречали, были в основном доморощенными ведьмами и волшебниками, которых уважали и ненавидели общины, где те проживали. Сомневаясь в том, что маги будут рады им больше, чем коммунистическая власть, Гермиона и Том избегали людей и путешествовали переодетыми. Магловская супружеская пара, заколдованная ровно настолько, чтобы не привлекать внимания. Однако они знали, что любое слишком сильное использование магии будет иметь противоположный эффект, и поэтому больше полагались на взятки, чем на свои палочки.

Это была жалкая поездка. Ориентироваться в стране, обездоленной и разделенной, где они (как жители Запада) были врагами, не имея общего языка, оказалось более чем непросто. Но Гермиона знала, что приближается Холодная война и путешествовать по Албании будет не легче, а труднее, и поэтому упорно продолжала двигаться вперед, пока они не оказались в огромных горных северных лесах на границе с Югославией.

Потребовался почти месяц, чтобы добраться до Драгоби, последней деревни, где они могли купить еду и кров, прежде чем отправиться в дикие земли.

Это была горная страна, жестокая, суровая и непреклонная, и, несмотря на неприятный маршрут, Гермиона влюбилась в нее. Когда май сменился июнем, и они занялись поисками, разбили лагерь и охотились, пили из альпийских ручьев Проклятых гор, она задумалась, не оставить ли его здесь навсегда. Даже бледная кожа Тома стала темнее в лучах раннего летнего солнца, которое отражалось на вечно белых, мерцающих и величественных вершинах на северо-востоке.

Они встречались с пастухами овец, лесорубами и немногими другими по мере того, как проходили дни. И они шли, поднимались в горы и разбивали лагерь, пока эти маглы рассказывали истории о месте в лесу, куда те не могли пройти. И именно это место привлекло внимание Гермионы и Тома. Это сузило бы их поиск, но было все еще слишком обширной областью. И не было никакого заклинания, которое бы просто отметило мощный магический объект. Кроме того, со слов призрака Гермиона знала, что та хорошо защитила дерево. Даже с информацией, которую Елена Когтевран дала Тому, поиски могли занять несколько недель, если повезет, или месяцы и даже годы без нее.

Маглы также рассказывали истории об опасной женщине, которая могла причинить вред или защитить путешественников. Перевод их историй был долгим и трудным, полагаясь на итальянский, который был широко распространен, да и Гермиона знала лишь ограниченное количество слов. Однако слово «зана» или «занаш» достаточно часто повторялось вместе с итальянским «фата», и маленький словарь, который у нее был, давал примерно перевод: поблизости жила какая-то фея, и они должны были ее опасаться.

— Я думаю, это должна быть эта область, — сказала она, соединяя маленькие крестики, которые она отметила вместе с магглами, чтобы выделить, возможно, волшебную зону. Она не была полностью уверена, что пастух, который только что ушел, мог читать карту, но он нарисовал конкретное скальное образование для них, которое стоило проверить. И Гермиона вспомнила, что уже видела его во время предыдущей прогулки.

Они сидели у костра. Сумерки уже давно удлинили тени и охладили воздух, но уходящее солнце освещало вершины к востоку от них, обещая свое возвращение, и она не могла представить себе более прекрасного места.

Том в глуши снова стал другим Томом. Это был Том, ничем не обремененный и агрессивно настроенный. Том, не нуждающийся в защите. Надо сказать, что он не испытывал такого же восхищения той местностью, где они находились, в отличие от Гермионы, но в его поведении была свобода, которой она раньше не замечала.

Он откинул волосы назад. За тот месяц, что они провели в Албании, те стали длиннее, и то, как пряди спадали, выглядело, честно говоря, почти невыносимо сексуально. У него уже была небольшая бородка, последний раз он брился в деревне. Ей это даже понравилось, и, когда он оторвал взгляд от карты, она поймала его взгляд. Левая сторона его невыносимо красивого рта изогнулась, и она сократила расстояние между ними.

Он поцеловал ее по-другому, пока солнце опустилось за западные вершины гор, здесь, в глуши, где не было никого и ничего, кроме волков, коз, птиц и деревьев. Здесь было легко забыть, что в мире есть что-то еще, кроме них. Даже магия исчезла от его прикосновения, требовательного давления его губ, прикосновения его языка к ее пульсу, унося прочь все мысли и воспоминания о чем-либо еще. Здесь они были Адамом и Евой, вместе покидающими Эдем в неизвестность.

Но теперь веди,

Последую немедля; ни на миг

Не задержусь. Уйти с тобой вдвоем —

Равно продленью пребыванья здесь,

В Раю. Остаться же одной — равно

Утрате Рая. Для меня ты все

Она чувствовала себя Евой, лежащей в его объятиях на траве, обнаженной и бесстыдной. Луна была темной, и поэтому созвездия сияли все ярче, усеивая небеса бесчисленными и вечными звездами. Гермионе не нужна была змея, чтобы соблазнить ее обманом и взять яблоко, и действительно, возможно, она была хуже Евы, потому что никогда не предложила бы ему кусочек.

— Пойдем искать фейри? — пробормотала она, пока Том копировал созвездия на ее освещенной огнем коже.

— Полагаю, так будет лучше. Фейри может знать, где находится дерево, а если нет, то, по крайней мере, если мы ее искали, она на нас не нападет. Разделимся завтра, чтобы пройти больше.

На мгновение у нее перехватило дыхание. Наконец.

Это было частью игры, в которую они иногда играли. Она не думала, что он будет нуждаться в этом здесь, и все же Том просил ее еще раз доказать, что она достойна. На этот раз она привела его сюда и улыбнулась в темноту.

— Хорошо, дорогой, если ты считаешь, что так будет лучше.

***

Так уж получилось, что прошла неделя с момента, как они разделились, и ее ждало еще больше блужданий по горным лесам (куда более утомительных без его компании), прежде чем Гермиона нашла фейри. Та купалась обнаженной в ручье, выставляя напоказ свою красоту и, конечно же, была не «просто» фейри.

В одной из немногих книг перед поездкой в эту странную и изолированную страну Гермиона читала о «зана» и «малит», и сейчас попала именно на ее гору. Она почтительно опустилась на колени и ждала внимания волшебного существа — в ней покалывал адреналин, предупреждая быть очень осторожной.

Наконец, она вышла из ручья, а ее длинные темные волосы развевались на едва уловимом ветру.

— Обладательница палочки, — сказала женщина, хотя Гермиона понятия не имела о языке, который услышала. — Прошло много лет с тех пор, как один из вас пришел в мои земли.

Мгновение, и Гермиона поняла, что «зана» ожидает ее ответа.

— Жаль, — сказала она, — ведь эта гора прекрасна.

— Не говоря уже о сокровище, которое она прячет, — сказала фейри с чем-то похожим на понимающую улыбку. — А ты храбрая, не так ли? Знаешь, я могу почувствовать это.

Оно или она шагнула вперед, уже каким-то образом высохшая после купания, и уставилась на Гермиону.

— Ну что ж, храбрая юная ведьма, я благословляю тебя продолжить.

— Где то сокровище? — спросила Гермиона, не успев даже моргнуть, как они оказались на поляне, далеко в глубине леса. Здесь, за деревьями, которые казались такими же древними, как и глаза фейри, поток ветра был еще яростнее.

Создание улыбнулось ей.

— Остерегайся, юная ведьма — если у лабиринта нет сердца, его никогда не разгадать.

А потом она испарилась, и Гермиона осталась одна. Она чувствовала магию этого места: это была приторно-удушающая магия, которая пахла смертью и болью. Елена умерла здесь, и проклятие ее смерти все еще отдавалось эхом спустя тысячу лет.

Перед ней было дупло дерева, Гермиона встала и подошла к нему. Оно все еще казалось живым, а внутри было достаточно места для человека, куда она шагнула. Дерево оказалось заколдованным, но не остановило ее, и там, в тусклом темном пространстве, с выступа небрежно свисал старинный кожаный рюкзак. Она взяла его и осторожно расстегнула, прежде чем заглянуть внутрь. Диадема мягко мерцала в тусклом солнечном свете, проникающем сквозь пространство вокруг, и рядом с ней лежало два яблока, золотых и блестящих, не похожих ни на что, что она видела прежде. Этот блеск был не металлической, а живой, и Гермиона поняла, что пока не увидела эти яблоки, до конца не верила, что те существуют.

Слегка дрожащими пальцами она вытащила их и аккуратно спрятала глубоко в свою магическую сумку.

Диадема подмигнула ей, красивая и очаровательная, и Гермионе так хотелось забрать предмет и оставить на его месте копию. Поймет ли он? Том был достаточно высокомерен, чтобы подвергать сомнению то, что он бы нашел. И достаточно самовлюблен, чтобы однажды превратить это сокровище во что-то злое.

Но она вспомнила, как его пальцы вырисовывали звезды на ее коже, закрыла сумку и повесила ее обратно на дерево. Она задержалась еще на мгновение, чтобы проверить несоответствия или любой признак того, что здесь кто-то был. А затем развернулась и аппарировала с поляны. Этого уже было достаточно, чтобы он не стал богом. Он мог бы получить эту безделушку.

Теперь же они принадлежат ей. Гермиона могла отплатить Сердику за его доброту. Она не откусит ни кусочка, как Ева, но сохранит их для более высокой цели.

Бессмертие не привлекало ее: история и литература диктовали, что людей, играющих в богов, ждет смертный конец. Но Гермиона не была похожа на тех мужчин, и у нее была идея получше.

***

День был бы вполне удачным, если бы один из маглов-пастухов не подстерегал ее по возвращении. Конечно, он не мог найти саму палатку: в их отсутствие она под защитой магии, но здесь все еще были остатки костра. И скорее всего, этот человек спрятался бы здесь даже и без наличия палатки, чтобы ограбить кого-то, зная, что они не отдадут такое хорошее место легко.

В долине царило затишье, и место было защищено от ветра и любопытных глаз скалистым выступом и горой, поднимающейся прямо над линией деревьев. Рядом росли прямые зеленые стебли папоротника, а примерно в двенадцати метрах отсюда журчал родник, спускаясь к озеру, где они мылись, ловили рыбу с помощью магии и плавали.

Идеальное место для лагеря. И он мог поспорить, что они вернутся за бедным крестьянином, который изо всех сил пытался себя прокормить, не говоря уже о семье, выживающей после долгой войны и конфискации земель. И теперь, когда он столкнулся с двумя иностранцами, которые выглядели богатыми и находились слишком далеко в горах, чтобы позвать на помощь, нельзя было упустить хорошую, как казалось для него, возможность.

Его жадность оказалась его же смертным приговором.

Он ловко спрятался, а Гермиона вела себя самонадеянно, бросив рюкзак на землю в нетерпении снять сапоги и дать распухшим ногам отдохнуть. Некоторые простые вещи невозможно сделать с помощью магии. Но это оказалось ее ошибкой, хотя она вряд ли могла такое предвидеть. Ее компас выскользнул из топа, и поэтому, наклонившись, она пропустила предупреждающий знак от него, пока не стало слишком поздно.

— Më jepni paratë tuaja, vajzë, — послышался голос, и она подняла голову, чтобы увидеть направленный на нее пистолет. Ее волшебная палочка была заткнута за пояс сзади. Как необдуманно. И она не могла до нее дотянуться. Ей было интересно, сколько беспалочковой магии она могла бы сотворить. Она должно это проверить, ведь ее сила выросла, но не сейчас. Гермиона не понимала, что говорит мужчина, хотя тот повторял одно и то же. «Пара» — это же деньги, вдруг вспомнила она, и чуть не рассмеялась.

Она указала на сумку и потянулась за ней, но он что-то крикнул и дико замахал пистолетом, так что она остановилась. Мужчина шагнул вперед и наклонился, чтобы взять сумку. Ее сердце замерло от страха. Яблоки были не единственной драгоценной вещью, находившейся внутри, но они, безусловно, были самыми важными.

Поэтому ее реакцией на зеленый свет, сбивший мужчину с ног, когда тот упал на бок, уставившись на нее ненавидящими глазами, было поначалу облегчение.

Затем последовала тошнота.

— Гермиона, — прошипел Том, хотя казался вполне спокойным, — ты в порядке?

— Я в порядке. Тебе не нужно было … — она замолчала, задыхаясь.

— Сегодня утром я прочел его мысли. У него на уме были и другие делишки и воровство. Поверь мне, мир стал только лучше без него.

— О чем ты? — спросила она, глядя в остекленевшие глаза мужчины. В них был такой голод, а теперь… совсем ничего.

— Он хотел поймать тебя. Один. Я здесь жду весь день. Он думал, что поможет тебе и тем самым себе, а еще раздобудет золото.

Ей стало плохо, и это было почти облегчением, что она все еще могла чувствовать. Смерть и ее перспективы изнасилования выглядели ужасающе, несмотря на человека рядом, с которым она сама решила разделить постель — сознание Гермионы наткнулось на эту мысль и вытеснило ее. Гермиона уже забыла, когда так дрожала, пока всплеск адреналина не начал отступать.

Пока она пыталась разрушить его планы, он ждал, чтобы защитить ее. И все же, была ли смерть лучшим ответом? Она уже ничего не понимала. Гермиона верила ему: у него не было причин ей лгать, ведь она стояла рядом с ним, когда убила человека за попытку похищения. Но она не могла заставить себя сказать ему «спасибо» за это, поэтому просто взяла палочку и осмотрела тело.

— Нам надо уходить. Это заклинание привлечет внимание властей. Не знаю, почувствуют ли они его здесь, но мы не можем рисковать. Неужели ты не мог использовать что-то менее заметное?

Она снова ощутила вес магии и ту силу, которую она им давала. Но у магла тоже была своя сила — пистолет, направленный ей в голову. Возможно, она бы успела схватить свою палочку и вывела бы его из строя. Возможно, ее изнасиловали бы и убили. Она никогда этого не узнает. Но она была рада, что этого не случилось.

— Я уже собрал палатку. Нам придется вернуться в другой раз. Но я хочу сохранить тело. Я могу использовать его, когда вернусь.

Это был албанский крестьянин, которого он только что убил, чтобы создать из диадемы крестраж. Ее снова затошнило. Ради нее он убил еще одного человека. И осознанно подорвал свои шансы найти диадему в этот раз.

Поэтому Гермиона придержала язык за зубами и упаковала оставшиеся вещи, пока Том заколдовывал тело в яму из камней. Не то чтобы в пещеру, но достаточное укрытие, чтобы спрятать там мертвеца. Она наблюдала за ним, не в силах не восхищаться его действиями, даже когда все было сделано с такой грязной целью. Он сохранил тело, чтобы потом создать крестраж.

Она потеряла счет заклинаниям. Заклинания, которые скрывали его. Заклинания, которые сохранят это тело. Заклинания, которые заблокируют запах. И заклинания, чтобы люди держались подальше от этого места.

— Куда мы аппарируем? — спросил он, обливаясь потом от усилий, которые он предпринял, чтобы произнести такие сложные заклинания как можно быстрее.

Гермиона уже достала карту.

— Здесь граница магической Албании с Югославией, она немного выше магловской, так что мы можем рискнуть, но я думаю, что там будет труднее пройти незамеченным. У нас есть только один шанс, потому что мы здесь не зарегистрированы, так что… Я думаю, — она помолчала, обдумывая план, — я думаю, что нам следует аппарировать обратно на побережье, но в Италию, а не в Грецию. Это долгий путь, но если мы украдем лодку, а я знаю несколько заклинаний… и еды у нас хватит на несколько дней, если вдруг возникнут проблемы. Но нам понадобится вода.

Он ухмыльнулся, легко стряхивая с себя мрачные события этого дня, и она уже знала, что было в этой улыбке. Улыбка Бонни и Клайда, выражающая доверие и партнерство. Улыбка, которая ставила ее рядом с ним, а не ниже по статусу. Улыбка, которая скользнула под ее кожу и заставила ее почувствовать себя живой и больной одновременно.

— Это большой скачок. Пойдем, пока не появились авроры.

***

После того, как они тайно покинули Албанию, Гермиона и Том вместе провели неделю за границей в Италии. Когда они сбегали с места в горах, то слышали отдаленное потрескивание, и в целом, все было небезопасно. Но каким-то чудом им удалось с помощью довольно-таки нелегальной магии призвать маленькую лодку к скрытой от глаз бухте на Адриатическом побережье. Они разбили там лагерь на ночь, по очереди наблюдая за любым возможным преследованием, прежде чем решили, что двигаться дальше безопасно.

У них была еще неделя до того, как международный портключ доставит их обратно в Англию. И это было невообразимо дорого, но необходимо. Попасть в Албанию — это одно, а вернуться вовремя на свадьбу Малфоев — совсем другое. Она точно не знала, где они окажутся, поэтому выбрала самонаводящийся портключ, который выдавали только дипломатам и шпионам. Но галеоны есть галеоны, а Абраксас знал нужных людей. Не то чтобы он поинтересовался целью поездки, конечно, но он знал, что лучше не спрашивать.

Гермиона выбрала место на озере Комо для недельного пребывания в Италии, просто потому что это первое место, которое пришло ей на ум. Том помог ей сделать несколько телефонных звонков, которые должны были сбить с толку возможных преследователей.

— Да, это наш медовый месяц. Отель, в котором мы остановились, неожиданно закрылся, — объясняла она, благодарная за англоязычного портье.

— Номер для новобрачных уже забронирован, но у нас есть еще один свободный номер, миссис Ричардс.

— Спасибо. Мы должны прибыть из Милана в четверг в четыре часа.

Том еще больше возмутился, когда она настояла, чтобы они использовали как можно меньше магии, чтобы добраться туда, наколдовав достаточно багажа для убедительной маскировки. И Гермиона настояла на том, чтобы они продолжали притворяться маглами. Большое преимущество путешествия таким способом заключалось в том, что немногие ведьмы или колдуны заподозрили бы их, если бы они были в розыске. Даже в ее время мало кто мог одеться слишком по-магловски, не говоря уже о том, чтобы пользоваться свободно валютой и передвигаться незамеченными. Для нее же это было просто. А любые ошибки, которые она совершала, пока они ехали на северо-запад автостопом, поездами и такси, Том списывал на то, что она выросла в чистокровной семье, а не была путешествующей во времени маглорожденной. Это держало их подальше от внимания магических властей.

Они провели неделю в саду Гранд-отеля «Тремеццо». Возможно, в другой ситуации они бы поссорились с Томом по-настоящему, но прикрытие медовым месяцем связывало их еще больше. Она позволила себе притвориться, что они просто обычная, богатая пара, остановившаяся в одном из самых романтичных мест на земле. А ее зацелованная летом кожа потемнела под июньским солнцем.

Отель был достаточно тихим: он не прекращал работать во время войны, но туризм вряд ли интересовал тогда людей, поэтому они легло избегали общения с другими гостям. Окна их комнат выходили на озеро, и было легче позволить красоте этого места успокоить ее, чем беспокоиться о будущем. К тому же, несмотря на то, что он закипал от мысли о том, что надо играть в маглов, взгляд Тома становился все более напряженным, когда он смотрел на нее. Что она бы могла такого сказать сейчас, чтобы он ее отпустил?

Неужели она действительно этого хочет, размышляла Гермиона, наблюдая с балкона, как солнце садится над озером, с шампанским в руке, в мантии, превращенной в магловский шелковый халат, развевающийся на ветру.

Это их приключение испытывало ее так, как не было со времен войны. И такая подготовка сделала ее мастером преступлений.

Двое убийц прячутся у всех на виду. Она тайком привезла их в одну их самых изолированных стран Европы. И это сделала она, а не Том. Она подозревала, что Том нашел бы другой способ. Вероятно и почти наверняка, тот, который стоил бы больше жизней.

И она улыбнулась навстречу солнцу, которое одно знало ее тайну. У нее были яблоки. И они были настоящими.

— Где ты хочешь поужинать сегодня вечером? — спросил он, подходя к ней сзади, скользя рукой по гладкой коричневой коже ее рук и останавливаясь на талии.

— Наедине, — ответила она немного хрипло. — Позвони и скажи, что сегодня вечером мы поужинаем здесь.

Она почувствовала, как его улыбка коснулась ее шеи, а рука скользнула вниз к подолу платья. Она позволила ему раздвинуть ноги шире, когда он поднял ее юбку.

— Есть несколько магловских вещей, которые мне нравятся, миссис Ричардс, — прошептал он ей на ухо, пока его пальцы начали свое исследование, — но я должен сказать, что наслаждаюсь тобой в такой одежде.

***

В итоге они вернулись в Англию без каких-либо последствий. Просто выехали из отеля, сели на поезд и позволили портключу переместить из туалета кафе в Милане.

Это было слишком легко, и оттого опьяняло. Он прижимал ее к стене в своей квартире, когда они, спотыкаясь, поднимались по лестнице, отбрасывая в сторону магловскую одежду.

— Я так чертовски рад быть дома, — пробормотал он потом, с удвоенной силой произнося заклинания, чтобы осветить комнату, добавить огонь в камине и убрать пыль, скопившуюся за почти три месяца отсутствия.

— Мне больше нравилось озеро Комо, — возразила она, вытаскивая из сумки дневной халат. — Но я просто умираю с голоду.

— Все эти маглы. Это было уже слишком. И напомнило мне… — он резко замолчал и с очередным яростным заклинанием поджег свою кучу магловской одежды.

— О чем? — тихо спросила она, положив руку ему на плечо.

Он напрягся, но сразу же расслабился.

— О моем проклятом детстве. Все эти богачи в своих нарядах разгуливали по городу, а мы не спали от голода и холода в этом ужасном месте.

— Волшебный мир тоже не так добр к беднякам.

Он пожал плечами и отмахнулся.

— Как бы бедны они ни были, никто не умрет с голоду в сточной канаве, если у него есть магия.

Это было похоже на правду, поэтому она оставила его наедине с мыслями и продолжила исследовать состояние остальной части его квартиры. А место было похоже на мечту любого ученого с большим количеством книг, пергаментов и котлов, которые собирали как можно больше пыли.

Том жил в бывшем особняке времен короля Якова, защищенном от Великого пожара с помощью магии и потому редко встречающемся в другой части Лондоне. Его превратили в апартаменты для богатых, неженатых молодых волшебников. Комнаты здесь были сплошь обшиты темными панелями, окна со средниками и тяжелые персидские ковры на деревянных полах. Внутри была еще спальня, кабинет под лабораторию зелий и гостиная-столовая. Кухни здесь не было, и хотя она никогда не говорила ему об этом, но все было похоже на то, как жили богатые молодые аристократы в восемнадцатом веке. Общий домовой эльф обеспечивал всех едой и убирался, но в остальном они обедали вне дома или заказывали еду в местной таверне. Том любил это место за магию, историю и статус. Гермионе тоже нравилась история особняка, хотя она была менее очарована атмосферой старого мужского клуба. И была не в восторге от ванной комнаты, которая появлялась, когда это было необходимо, с разной степенью точности.

Но ей нравилось, как он обустроил все и наполнил своей магией. Том был коллекционером по натуре: он собирал артефакты, секреты и людей с тем же энтузиазмом, с каким собирал знания и силу.

— Все это было проверкой? — спросила она его несколько часов спустя, когда они уселись на балконе, чтобы отужинать пирогом. Она вздохнула, когда эльф появился с ним, уже скучая по прекрасной Италии.

— Проверкой? — слишком невинно спросил Том, наливая себе красного вина.

Она сердито посмотрела на него.

— Верности? Способностей? Или и того и другого? — на самом деле это был даже не вопрос.

— Разве твой маленький магловский отпуск не был таким же испытанием? Да, Гермиона, конечно, я мог бы использовать другое заклинание, да. Я мог бы убить его простым ошеломляющим, если бы правильно прицелился и швырнул его в один из этих камней. Может быть, — его голос был низким и мелодичным, — это как-то улучшило бы ситуацию? Более приемлемо, только потому что я бы не использовал якобы темное заклинание? Я мог бы провернуть то, что ты так ловко сделала в прошлом году, выбрав заклинание для исцеления. Это было бы больше в твоем вкусе?

— Да, и ты бы спасал собственную задницу. Ты сорвал свою же поездку только для того, чтобы устроить мне дурацкий тест!

Он пренебрежительно махнул рукой и сглотнул.

— Мы скоро вернемся. Для тебя все было так просто. Именно это я и проверял. Как твой блестящий ум решает практически любую сложную задачу или проблему, — он взял ее за руку, пристально глядя на нее. — Это твои сильные стороны, а не мои, и я ими восхищаюсь. И разве мы не испытываем друг друга?

— Только не ценой чужих жизней, Том.

— Но он действительно собирался… — Том слегка заикался, и она ему поверила.

— Ладно. Хорошо.

— Я прошел твой тест? — он ухмыльнулся.

Гермиона закатила глаза. Он прошел, хотя она не до конца осознавала, что это была проверка, прежде чем он сам не указал на это.

***

Она не возвращалась к этому до следующего утра, когда уже ее мир резко пошатнулся. Гермиона проснулась раньше Тома и читала в кабинете в тот момент, когда из спальни донесся его голос, полный сарказма.

— Гермиона. Что это такое?

Она напряглась, а ощущение холода в животе ответило на ее вопрос. Гермиона спрятала яблоки просто в свою сумку, потому что все, что было под хорошей защитой, всегда привлекало его внимание. Она засунула их в сумку, где хранила тампоны и шампунь, и надеялась на лучшее.

— Что-что, дорогой? — крикнула она в ответ, лихорадочно соображая.

Он появился в дверях кабинета, сверкая глазами и держа по яблоку в каждой руке.

— Перекусим? — предложила она.

— Не будь такой чертовски остроумной.

Она вздохнула и отложила книгу в сторону.

— Я встретила фейри, — неуверенно начала она, но с облегчением заметила, что он не направил на нее волшебную палочку, — я ей понравилась, она сказала, что я храбрая, и отвела меня к дереву. Диадему я оставила там. Я пришла только за ними, иони принадлежат мне.

Он слегка расслабился.

— Что это такое?

— Алхимический ингредиент. Очень редкий, — ответила она. Это была не ложью, но и не до конца правдой. Если он укусит одно из них, то они никогда не одолеют его.

Если он откусит кусочек, последует ли он дальше по темной тропинке, ожидающей его, или выберет другую дорогу?

Том положил их, и она поняла, что ожерелье все еще оставалось холодным на ее коже. Это придавало ей уверенности.

— Если ты предала меня… — голос его был напряжен, а руки вцепились в край стола.

— Это не так. Я отдам тебе воспоминания, когда мы будем в Уэльсе, чтобы ты смог найти ту поляну.

— Позволь мне увидеть их сейчас.

Он был бледным под загаром, стиснув челюсти, с палочкой в руке, но не направленной на нее. Она гадала, может ли он все-таки причинить ей боль. Но не могла впустить его в свою голову. Альбус сказал, что заклинание защищает ее разум, но как далеко распространялась эта защита, оставалось загадкой.

— Том, убери ее. Я покажу все в Омуте. Мы все равно будем там уже сегодня, так какая разница?

Он все еще выглядел напряженно и хмуро, но положил палочку на стол и небрежно опустился на другой стул.

— По крайней мере, я не наскучила тебе, — напомнила она ему, делая вид, что возвращается к своей книге. Она очень, очень хорошо осознавала, что золотые яблоки неестественно блестят. В этой темной, обшитой панелями комнате, где солнце едва пробивалось сквозь узкие окна, они выглядели, как деталь картины Виллема Кальфа. И они были тем, чего не хватало этой комнате, внезапно поняла она. Единственным произведением искусства на стенах был жуткий и довольно болтливый портрет аптекаря, который умер в 1638 году и остался от предыдущего жильца. Она отвлеклась от этих мыслей, когда Том тяжело вздохнул.

— Так и есть. Но иногда ты бываешь хитрой сукой, Гермиона.

Она улыбнулась, подошла к его креслу и наклонилась.

— Позволь мне загладить свою вину перед тобой, — прошептала она, скользя руками по его бедрам, пока ее глаза были полны обещания, обернув против него его же собственные трюки.

Комментарий к Для меня ты все

Ох, все кажется медленно к этому шло. Вот такое вот приключение. Что думаете про Бонни и Клайда? Мне кажется, идеальный образ для этой парочки.

P.S. еще одна глава через 3-4 часа будет на сайте. Кто соскучился по главам от лица Тома?

Также напоминаю, что бета вычитывает и проверяет главы уже после публикации. Так что заранее простите за все опечатки или небольшие ошибки, я стараюсь делать их все меньше.

========== Древний хаос солнца ==========

Если рождается тиран, то вырастает он не из чего более, как из корня, называемого предстоятельством (т.е., он сначала бывает покровителем, защитником, представителем народа).

Платон, «Политика и государство».

14 июня 1946 года.

В день свадьбы Софии и Абраксаса она проснулась рано утром. Том тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок, спрятав голову под одеяло, когда она послала тусклый свет, чтобы осветить гардеробную.

Она надела длинное шелковое платье, красивого серебристо-голубого цвета, и поправила серебряный венок в волосах.

— Том, ты проснулся?

— Нет, — сердито пробормотал он. — И мне не нужно быть там около семи часов утра.

Она рассмеялась.

— Ладно. Увидимся позже.

София попросила Гермиону быть одной из ее свидетельниц, к ее удивлению и трепетной радости. Церемония была более традиционной, чем у Билла и Флер, что, к сожалению, означало, что до свадебной вечеринки надо принести предрассветную жертву, чтобы благословить этот день. Они выбрали благоприятное полнолуние, а пир должен был продолжаться до глубокой ночи. Это будет долгий день.

Все еще зевая, Гермиона поспешила к портключу, жалея, что не оставила больше времени на завтрак. И она немного нервничала: это был день, полностью связанный традициями, с которыми она не была знакома. К счастью, в ее маскировку уже давно поверили, и любое невежество приписывалось эксцентричному отцу и отсутствию матери.

Свадебное приглашение с гравировкой на березовом дереве начало светиться синим оттенком портключа, вскоре после того, как Гермиона взяла его в руки. Она мысленно проверила, все ли у нее в сумке, и почувствовала, как тошнотворный рывок унес ее в поместье Селвинов близ Эйлсбери. Хотя это было непомерно дорого, Гермиона узнала, что такой способ предпочитали чистокровные семьи, чтобы приглашать гостей в свои дома. Это скрывало точное местоположение, что являлось важной защитой для тайного общества.

Портключ перенес ее в холл поместья: феерически отделанного в стиле барокко под торжество, высотой в два этажа, с огромной двойной лестницей, спускающейся с украшенного галереей первого этажа. Она полюбовалась им на мгновение, прежде чем последовать за голосами в коридор.

— Гермиона! О, ты такая смуглая, и выглядишь просто ослепительно, — голубые глаза Анчи были безбожно яркими для столь раннего часа, когда она вскочила ее обнять. — Не могу дождаться, чтобы услышать все о твоем путешествии, тебя не было целую вечность! Давай я покажу тебе, где оставить вещи, а потом познакомлю со всеми. София была в таком состоянии, что, клянусь, она похожа на флиттерби.

Гермиона прошла за ней в комнату, которую они делили вместе, и повесила свою вечернюю мантию.

— Куда мне положить ее подарок?

— Оставь его здесь, мы вернемся за ними позже, перед церемонией. Поверь мне, после всего тебе захочется поспать.

Ранняя церемония прошла так: они медленно прошли в комнату Софии, чтобы выйти в темноту, окруженную утреннее росой, когда луна коснулась горизонта. Здесь присутствовали все женщины, одетые в серебристо-белое и бледно-голубое — цвета луны, кроме самой Софии, которая сняла свободное темно-синее одеяние. Его сожгли в костре, после того как перерезали горло лунному тельцу с широко раскрытыми и умоляющими глазами. Сначала его кровь должна была попасть на землю, а затем ее перелили в серебряную чашу. За одеянием последовала и мантия. К счастью, это было магическое пламя, так что существо сгорело быстро, не оставляя за собой запахи горящей плоти.

После этого они омыли обнаженное тело Софии под заходящим светом луны, сначала кровью, потом пеплом лунного тельца и, наконец, водой. Когда луна скрылась, и солнце вступало в свои права, они завернули ее в шелковые легкие одеяния всех цветов зари — бледно-оранжевый, розовый, темно-синий, которые казались почти прозрачным. В ее корону вплели розмарин, белый терн и золото, а лоб, шею, запястья и ноги помазали различными пахучими маслами, которые должны были принести любовь и удачу.

Когда ясным утром взошло солнце, это было воспринято как подтверждение того, что свадьба может состояться — луна отдает свою деву мужественности солнца. Все они вернулись в дом на завтрак, который казался менее привлекательным, после того, как они убили милого лунного тельца.

Это была странная и древняя церемония, связанная с дикой магией, которую она чувствовала в Норвегии или на Самайне, и, несмотря на свои опасения, Гермиона признавала, что выглядело все прекрасно. В этом был какой-то праведный ужас, что-то тайное и совершенно женское, чего она никогда раньше не испытывала.

За завтраком к ним присоединились родственники Софии, который, помимо ритуальной еды для невесты, был вполне нормальным и веселым, даже в сопровождении нескольких бокалов шампанского. После этого Гермиона с радостью присоединилась к Анче, чтобы прилечь, пока не пришло время переодеваться к самой свадьбе.

Она крепко спала, когда их разбудила мать Софии. Увидев величественную женщину, присевшую на край кровати, Гермиона поняла, что это тетя Маркуса. Она совершенно об этом забыла, когда встретила ту утром. Но теперь ее темные волосы были распущены, и на ней было одеяние богатой ведьмы, и она увидела сходство с ее бывшим молодым человеком.

— Простите, — сказала она, зевая, — что такое?

Женщина — Фульвия, вспомнила Гермиона — улыбнулась.

— Я хотела спросить, когда ты хочешь, чтобы я послала моего эльфа сделать тебе прическу, дорогая?

— О! Спасибо. В любое удобное для вас время, будет прекрасно. Мне не нужно ничего слишком причудливого.

— Тогда она может начать с вас двоих. Хоть это и раздражает мою сестру. Пожалуйста, постучите палочкой по той панели у камина, если вам что-нибудь понадобится.

Очевидно, в отличие от той единственной волшебной свадьбы, на которой Гермиона была, невеста и ее свита переодевались три раза в течение дня. Это означало три комплекта одеяний для трехчастной церемонии, каждый из которых был все более роскошным.

Второй комплект одежды Гермионы был золотисто-желтым, похожим на летнее солнце. Разрезанные рукава оставляли ее руки обнаженными и были закреплены на запястьях золотыми манжетами. Эльфийка подошла к ней и закрепила золотой венок на длинных темных волосах, оставив их распущенными. Этот оттенок подходил к ее загару, зимой она выглядела бы не так красиво.

— Сногсшибательно, — сказала Анча, поворачивая в руках свое цитрусово-желтое платье. — Какая красивая пара. Пойдем, поможем невесте!

Вторым этапом церемонии была сама свадьба. София, одетая в зеленую мантию, выглядела немного бледной, нервничала и огрызалась на людей, помогавших ей собраться.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала ей Гермиона, усаживаясь на подоконник в детской Софии. — Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, мне кажется, я заболела.

— Думаю, ты должна чувствовать себя именно так. Хотя мне тоже было бы плохо, если бы пришлось выйти замуж за Абраксаса, — поддразнивала ее Гермиона. — Как насчет чая с тостами? Будем держать это в секрете?

София сморщила носик, когда парикмахерша дернула выбившуюся прядь ее темно-русых волос из сложной косы, которую она заплетала на затылке.

— Я попробую. Вам хорошо спалось?

— Боже, как убитые, не так ли, Гермиона? — ответила Анча, постучав по нефритовой панели и сообщив, что невесте нужен чай с тостами.

— Так как же трудно было притвориться спящим, когда мы все пришли сегодня утром? — спросила она, крадя у Софии тост с маслом.

Она не видела Тома до начала самой церемонии, так как была занята суетой, помогая Софии собраться, а затем, отвлекая ее болтовней, пока не пришло время спускаться. Также Гермиона не видела, как прибывали сотни гостей, пока они сидели в поместье. Пока она и другие подружки невесты шли по, казалось, бесконечному проходу под ярко-синим июньским небом, она старалась не смотреть на него слишком очевидно.

Свадьба состоялась прямо перед домом, так что проход, образованный стульями, шел прямо от двери по идеально ровной линии. Выставленные на всеобщее обозрение наряды вполне могли кого-нибудь ослепить, размышляла Гермиона, занимая свое место рядом с алтарем. Она всегда считала Сердика и Альбуса эксцентричными модниками, но теперь, окинув взглядом необычные мантии, поняла, что на самом деле большинство волшебников такого возраста, а многие и помоложе, не ограничивались выбором цвета, который кто-то мог бы счесть женственным. Здесь были и сиреневые, и розовые, и изумрудные, и голубые оттенки. Это напомнило ей гобелен со средневековой придворной сценой, который она когда-то видела.

Волосы Абраксаса блестели на солнце, и он смотрел, как его невеста идет к нему с нескрываемой улыбкой. Он был слишком заносчив, чтобы нервничать даже в день свадьбы, но его лицо сияло счастьем, и Гермиона поймала себя на том, что тоже улыбается. Это был не тот день, чтобы рассуждать о выборе, который в будущем сделает их ребенок.

Вместо этого она посмотрела на цветочные клумбы и ветви, вплетенные вокруг алтаря, пытаясь понять значение тщательно подобранной листвы. Сам особняк тоже выглядел прекрасно, возвышаясь позади стоящей толпы в головокружительном разнообразии цветов, а его теплый красный камень выделялся на фоне неба. Вся церемония казалась ей вечной, и ее зрение начало странно расплываться. Она почувствовала, как взгляд Тома притягивает ее, прежде чем сама его встретила. Он сидел совсем рядом с несколькими своими друзьями. Его губы изогнулись, когда она посмотрела в его темные глаза. Они говорили ей: «этого слишком много, не так ли», а она ему отвечала: «ты даже не представляешь насколько».

Церемонию возглавляла двоюродная бабушка Софии, поэтому она была последней в процессии. Ее кожа выглядела почти без морщин, но волосы были седыми, как зимнее небо, и она была почти такого же роста, как Абраксас. Она прошла мимо друзей жениха и невесты и шестерых слуг с обеих сторон и взмахом руки зажгла огромный огненный столб на алтаре.

Все сели, и только после этого Гермиона поняла, что вся церемония пройдет на латыни. Она была очень рада, что так внимательно прочитала инструкции, которые Фульвия написала для нее, и благодарна за учителя латыни, которого ее родители наняли на каникулы, когда поняли, что это основной язык заклинаний.

— К счастью, добрые предзнаменования были получены. Итак, пургатус — это место обряда бракосочетания. Приди теперь новобрачная и муж перед этим алтарем, чтобы подтвердить перед Богами, что вы добровольно соглашаетесь на этот брак.

Абраксас послушно шагнул вперед, взял у отца подношения и бросил их в огонь. Он поднял левую руку над огнем и дал обет.

— Я подтверждаю, что рад жениться на этой женщине. Я пришел по обоюдному согласию, и это не по договору.

Далее вперед вышла София и предложила свои дары огню, прежде чем повторить, что она тоже охотно согласилась на этот брак и согласна взять этого человека в мужья.

Затем другая ведьма взяла их руки и связала вместе над пламенем огня, в то время как из ее палочки выскользнули золотые нити света, которые светились вокруг их запястий, а затем будто погрузились в кожу, снова с клятвой на латинском.

Затем к ним присоединились Гермиона и другие девушки, которые тоже принесли свои подношения огню и поклялись, что были свидетелями бракосочетания и не видели причин, по которым София и Абраксас не могли пожениться.

Через некоторое время самая старая ведьма наколдовала дождь из звезд и направила на их руки. И все гости встали, чтобы поприветствовать пару и послать высокие искры магии в небо с помощью своих палочек.

А потом все они должны были подписать официальное уведомление о свадьбе для министерства, в то время как остальные гости отвлеклись на дуэли и различные другие магические состязания, продлившиеся до заката, когда начался пир. Гермиона же пропустила все это, хотя Том рассказал ей обо всем позже, потому что ей снова пришлось переодеваться.

***

13 августа 1946 года.

Гермиона не была уверена, почему Том решил прочитать именно этот устаревший номер The Daily Telegraph спустя год после событий, описанных на его первой странице, но это все изменило.

Номер пылился на газетной полке в гостиной ее замка вместе с дюжиной других, связанных с ключевыми событиями в мире. Ей никогда не приходило в голову, что они могут быть опасны, потому что полное отсутствие интереса Тома к текущим делам обычно означало, что он игнорировал все газеты — как магические, так и магловские. Должно быть, ему стало очень скучно смотреть, как она проверяет свои вещи перед второй, запоздалой поездкой в Норвегию.

Том выглядел бледнее обычного, пока читал ее, темные брови сошлись на переносице, и это привлекло внимание Гермионы. Она смотрела, как он отложил номер в сторону и принялся рыться в стопке бумаг, пока не нашел еще одну.

Она потянулась за газетой, которую он выбросил. Судя по тому, что произошло, это был не самый драматичный заголовок. Не было никакой фотографии, которая могла бы дать наглядное представление об этом беспрецедентном событии.

«СОЮЗНИКИ ИЗОБРЕТАЮТ АТОМНУЮ БОМБУ; ВПЕРВЫЕ СБРОШЕННУЮ НА ЯПОНИЮ», — было крупно написано на первой странице номера от 7 августа 1945 года. За этим последовала оценка этого научного чуда и небрежное замечание, что степень ущерба еще не известна.

— Я всегда считал, — тихо сказал он через некоторое время, — что нас поощряли прятаться от маглов ради их же безопасности. Я даже возмущался по поводу этого. Но если они могут уничтожить целый город в считанное мгновение, возможно, именно мы должны защищаться от них.

— Я не думаю, что маглы представляют для нас опасность, Том, — начала Гермиона, но он перебил ее, швырнув газету в стену.

— Как ты можешь так говорить? Они уничтожили целый город, а эти газеты с гордостью сообщают всем об этом. Даже магия не смогла бы остановить такое, Гермиона. Не такая магия, которой нас учат в Хогвартсе. Мы остались беззащитными перед народом, чья наука становится достаточно могущественной, чтобы сравниться с магией. Но каждый день Министерство издает очередной закон, ограничивающий нас, и… в один прекрасный день у какого-нибудь могущественного магла появится волшебный ребенок, и тогда они узнают о нас, и будут бояться и ненавидеть, потому что это именно то, что делают маглы.

Его рука прошлась по темным волосам, подстриженным короче после их визита в Албанию, и он вздохнул, прежде чем продолжить довольно серьезно.

— Я видел это на протяжении всей моей жизни. Я видел, как богачи проходят мимо голодающих детей, и им все равно. Я видел, как Лондон разбомбили в щепки, и миллионы людей погибли из-за какой-то идеи национальной гордости или страха, что другая страна может стать сильнее их. Как ты можешь утверждать, что существа, которые смогли изобрести эту… эту атомную бомбу не представляют для нас никакой опасности?

Впервые в жизни Гермиона замолчала. Она с ужасом поняла, что на самом деле согласна с ним: магловские технологии развиваются с такой скоростью, что скоро магическое сообщество окажется под беспрецедентной угрозой, о которой большинство людей даже не подозревает.

Уголки его темных глаз были напряжены от беспокойства, и она встретилась с его свирепым и диким взглядом, как у леопарда. Гермиона задумалась о разбомбленных городах, которые видела своими глазами с тех пор, как перенеслась в прошлое. Она задумалась о разоблачениях, которые расскажут всем о холокосте, о восьмидесяти тысячах человек, в основном мирных жителей, которые погибли мгновенно, когда американцы сбросили первую атомную бомбу, о полувековом знании, которое она получила, видя, как нации разрабатывают все более мощное и смертоносное оружие. Она знала, что никто не воспользуется им снова, что память об ужасах Второй мировой войны принесет за собой еще полвека небывалого мира — но дальнейшее будущее для нее было неизвестно.

Что случится, когда люди начнут это забывать?

Она выросла в мирное время, видела, как рушится Берлинская стена, и едва понимала ее значение, но…

— Ты прав, — наконец, сказала она. — Маглы становятся все большей потенциальной угрозой. Но я не думаю, что это повод для паники. Вероятность событий, которая приведет к тому, что опасные, могущественные и бессовестные маглы нападут на волшебный мир, крайне маловероятна. Очень маловероятна.

— Но ведь их так много. И с помощью радио… они могли передавать сообщения по всему миру даже быстрее, чем с помощью магии. Быстрее, чем мы могли бы его перехватить Нас слишком мало, Гермиона.

— Я не … есть вещи, в которых ты прав, и я не возражаю, но сейчас у меня нет времени говорить об этом. Уже почти пришло время активации моего портключа. Напиши мне об этом позже.

Неудивительно, что другие последуют за ним в хаос, разрушение и смерть, подумала она.

***

Гермионе, 15 сентября

Я не могу согласиться с тем, что ты говоришь об уровне этой угрозы: я действительно думаю, что для нас есть непосредственная угроза жизни, если маглы нас обнаружат. Они не принимают и не приветствуют никаких «различий» и находят нашу врожденную власть над ними на индивидуальном уровне ужасающей. Все, что я видел, ясно говорит о том, что они предпримут немедленные действия, чтобы противостоять такой угрозе. Нас покоряли, брали в плен или убивали, а потом изучали, как будто мы были не людьми, а животными.

Более позитивно то, что перуанский волшебник, с которым я общался, согласился на визит. Меня не будет около двух месяцев, и я не смогу выходить на связь, так как мы будем глубоко в джунглях. К тому же, я поклялся хранить в тайне места и то, что узнаю, так что прости меня, если я больше ничего не расскажу об этом.

Я с нетерпением жду этого — не в последнюю очередь потому, что без тебя сон приходит медленнее.

Как там твои Валькирии?

Твой, Том

Она тоже скучала по нему. Ее постель была холодной и пустой, и она просыпалась, в поисках его тепла. Гермиона была рада, что он едет в Перу, чтобы отвлечься от крестражей и угрозы, исходящей от маглов. Для нее все еще было удивительно, что он любил ее. Интересно, любила ли она его?

***

Дорогой Гермионе, 13 октября 1946 года

Мы не так давно вернулись из нашего медового месяца, но я пишу тебе с хмурым видом, портящим мой прекрасный лоб. Новая политическая фракция, о которой я тебе говорил, похоже, движется в удивительно странном направлении. Недавно я изучил законопроекты и реформы, которые они планируют внести в Визенгамот (очень радикальные, похоже, не застрахованы от галеонов!). Похоже, они хотят подорвать почти все великие магические традиции. Похоже, кампания против изучения магии до поступления в Хогвартс и магии жертвоприношений были наименьшими угрозами. Если они добьются своего, мы все будем просто маглами, которые могут делать всего несколько трюков.

Например, и это не самое худшее, они хотят, чтобы все имущество возвращалось Министерству после смерти ведьмы или волшебника, чтобы создать более равноправное общество. Эти люди понятия не имеют об отношениях между семьями и домом! Тысяча лет взаимной магии, оберегов на крови, прочего! Представь себе, что твой замок омертвел, пуст и ничтожен! Это невыносимо. Малфои провели пять столетий, связывая себя узами с нашим проклятым поместьем, и я хочу, чтобы оно стало безопасным убежищем для моих будущих детей. Я хочу, чтобы они почувствовали, как он приветствует их, когда они вернутся. Я хочу, чтобы знали, что им никогда не причинят вреда в его стенах, пока они не предадут свою семью.

Такие вещи больше, чем просто отдельные люди, и, откровенно говоря, не имеют отношения ни к Министерству, ни к кому-либо еще.

Они также хотят запретить создание нелицензионных заклинаний или использование нелицензионной магии! Представь, каждый раз, когда ты подправляешь движения палочки, чтобы сделать заклинание вызова более эффективным, тебе придется писать гребаное приложение для использования.

Я знаю, что мы часто расходимся во мнениях по поводу политики и тому подобного, но ты же знаешь, что я тебя очень уважаю, и если ты найдешь здравый смысл в этих вещах, я тебя выслушаю. Если нет, то, возможно, ты сможешь использовать свой острый ум для противодействия этому шагу.

София передает тебе привет и говорит, что хотела бы, чтобы ты меньше времени проводила за границей. Не могу сказать, что в данный момент виню тебя. Слышал, Том где-то в Америке и занимается исследованиями. Вы пара идиотов, но вас можно понять: у нас идут бесконечные дожди. Мои родители уезжают на зиму в теплые края, но мы с Софией будем в Мэноре. Надеюсь скоро тебя увидеть.

Абраксас.

***

Дорогой Абраксас, 20 октября 1946 года

Я не могу представить, чтобы ты, при всем своем тщеславии, позволил хмуриться настолько, чтобы испортить этот породистый лоб, но мне приятно осознавать, что это все-таки возможно.

Если говорить о серьезных вещах, которые ты описываешь, то они действительно звучат тревожно и выбивают из колеи. Я понимаю, что многие люди чувствуют себя обделенными силой и тайнами древних волшебных семей, особенно новички в Волшебном мире, и, возможно, у них есть веские на то причины, если мы обратим внимание на то, с чем нам посчастливилось вырасти и чего мы ожидали. Но сводить всех к нулю, потому что они не могут начать с десяти, также явно несправедливо. Должен быть более мягкий путь реформ. Я прошу тебя не реагировать так остро, проклиная все, что они предлагают, а найти какой-то компромисс. Крайность опасна для обеих сторон.

Может быть, лоббирование важности семейной магии и согласие делиться ею будет эффективным противодействием? Мне кажется, что вместо того, чтобы оставить наших детей без наследства, мы могли бы поделиться им с теми, у кого его нет. Я была бы не прочь, если бы мой отец согласился на то, чтобы просмотреть архивы Дирборнов и опубликовать некоторые из наших знаний и исследований, и, возможно, мы могли бы заплатить гонорар по наследству, который пошел бы на помощь людям, чтобы адаптироваться к нашему миру?

Передай мою огромную любовь к Софии. Я вернусь в начале декабря, и мы сможем обсудить это за ужином. Пожалуйста, приезжайте на Новый год в Уэльс и останьтесь у меня на несколько дней.

С наилучшими пожеланиями, Гермиона.

***

Дорогая Н., 15 ноября 1946 года

Я действительно добился некоторого прогресса сама-знаешь-с чем, но должен сказать тебе, что ее усовершенствование, вероятно, займет несколько лет. Алхимия — дело медленное и неприятное! Кстати говоря, один мой старый друг (очень старый – ха) пригласил нас погостить. Нико слышал о твоих интересах, возможно со слов Альбуса, и хочет встретиться. Он живет во Франции со своей женой Перенель.

На прошлой неделе Карадок приезжал на ужин вместе с молодым волшебником, который был невероятно очарователен. Я подозреваю, что его юношеский интерес к юным ведьмам сменился на противоположный, по крайней мере, сейчас. Хотя прямо спрашивать о таком было бы невежливо. Это разозлит его мать — Гестия ужасно волнуется из-за внуков. Должен признаться, я уже забыл, как сильно люблю свою семью, и теперь мне кажется странным, что я так долго их не видел. Возможно, когда ты будешь дома на Рождество, я расскажу тебе немного больше о том, как это произошло.

То, что вы узнаешь, прозвучит чрезвычайно интересно — не слушай Альбуса. По-моему, он только немного отошел от всего этого, связанного с Гриндельвальдом. И все еще не может доверять себе древнюю магию, но это не значит, что она плоха. У тебя есть своя голова на плечах. А магия — это больше о балансе, насколько я могу судить.

С любовью, Сердик.

***

Гермиона,

Почему ты постоянно, черт возьми, путешествуешь или уезжаешь? Я ненавижу писать письма, и предпочел бы увидеть тебя лично! Но мне поручили передать хорошие новости от Айви — она выходит замуж. Небольшой шок, но все равно очень приятный. Очевидно, за Джеймса. Ее родители немного недовольны этим — они надеялись, что все это пройдет, и она выберет кого-то из волшебников. Но все не слишком драматично. Джеймс хорошо к ней относится, так что, какая разница?

На днях видел твоего папу с Ланвалем. Думаю, он тебе понравится, если он задержится надолго.

Увидимся на Рождество,

С любовью, Карадок.

***

31 декабря 1947 года.

Том Риддл был лжецом. Он всегда был лжецом, воспитанным в холодном месте, где за правдой следовало наказание. В месте для детей, где, казалось, ненавидят детей. Безопасное убежище, где он никогда не чувствовал себя в безопасности.

Том Риддл был лжецом, и, как все те, кто обманывает свою душу, он не столько хотел вводить в заблуждение, сколько просто не признавал другой правды. Лжецы — существа недоверчивые, и этот мальчик-демон с серебряным языком внутри него ничем не отличался.

Том Риддл был лжецом, мечтателем и скептиком, и он превращал свою ложь в реальность, его мечты становились правдой, а сомнения — способом для контроля.

Том Риддл был лжецом и, как все лжецы, он любил истории. В возрасте одиннадцати лет он обнаружил — в чем был всегда уверен — что его место в более грандиозном повествовании, чем в той истории, где он вырос. А затем однажды он встретил девушку из сказки. Он узнал эту сказку, потому что, как и все лжецы, любил истории. Но он не верил в нее, пока она не сделала его частью истории — ведь больше всего лжецы любят истории о себе.

Этот лжец, превративший себя в сказку, нашел кого-то другого, кто жил внутри нее. И как ни странно, именно этой сказочной девушке он мог предложить только правду. Ибо она не была лгуньей, хотя, как и все фейри, владела истиной, как тенью, которой прикрывалась.

Вокруг сказочной девушки, которая использовала правду как защиту, лжец обнаружил, что его язык повернулся вспять и стал презирать ложь.

Но когда утром в канун Нового года они одевались после особенно сытного завтрака в честь его дня рождения, состоявшего сначала из Гермионы, а потом из еды, он рассказал ей правду и понял, что, возможно, лучше было бы солгать.

— Я нашел работу. В магазине магических артефактов и антиквариата, — объяснил он ей, — под названием «Горбин и Бэрк». Знаешь такой?

Она сказала, что слышала о нем, но он распознал ложь в ее голосе, и в этой лжи он услышал разочарование.

— Ты уверен, что это действительно… соответствует твоим талантам? — спросила она, застегивая халат и хмуро глядя на него через плечо.

Она была права, и все же. Он должен был найти медальон. Это было частью его истории, как прошлой, так и будущей.

— Вряд ли это навсегда, но я думаю, что это будет полезно, и к тому же интересно.

Это были уже три истины, и она пожала плечами, соглашаясь с ним.

— Ну, тогда ладно. Когда ты начинаешь?

— На следующей неделе.

И на этом они закончили.

Позже, когда он с притворной улыбкой приветствовал гостей, то задавался вопросом, зачем им вообще нужны другие люди. Все эти люди в своих сверкающих нарядах тоже были лжецами, а Том знал лжецов и ненавидел их, потому что, как и все лжецы, он презирал обман в других. Он смотрел, как Гермиона разыгрывает любезную хозяйку, золотой компас на ее коже — он был правдой. Он знал многих гостей: это была вечеринка Гермионы и ее отца, но их общество ему наскучило.

Если ему и нравился кого-то из них, то только София Малфой, женщина, которую он очень хотел бы иметь на своей стороне и которая, вероятно, растратила свои таланты впустую на Абраксаса. И ему нравился Сердик — король в своем королевстве. То, что он был волшебником, с пальцев которого капало золото, и даже в его смехе звучало золото, тоже было правдой. Кроме того, он был лучшим сказителем из всех, кого Том когда-либо встречал. Ведь он превращал серебряные тонкости в золотой смех.

***

Первые несколько месяцев 1947 года Гермиона была несчастна. Отчасти потому, что она спорила с Дамблдором о своем пребывании в Норвегии во время ее первого урока в этом году, как раз перед началом семестра в Хогвартсе.

Он похвалил растущий в современном магическом обществе уклон от такой жестокой магии, ожидая, что она согласится с ним. Но она провела слишком много времени с теми, кто родился в другом мире, и теперь должна была спросить — стоит ли это все потери их силы и знаний?

Она не сможет простить магию, используемую против маглов, сказала она ему, решив не упоминать о собственных проступках в подростковом возрасте, когда стерла память родителям. И конечно, ей было нелегко принять человеческие или другие жертвы. Она все еще просыпалась, удивляясь всему этому. И все же было что-то, чем можно было оправдать древнюю магию, разрезание ладони в подношении земле за ее грубую силу.

Разве магия, спросила она его, не настолько далека от обыденности, чтобы быть действительно отдельным миром, и как таковой не может управляться теми же самыми этическими соображениями?

— Нет, Гермиона. Власть слишком соблазнительна. Необходимо наложить ограничения, иначе нас снова окружат те, кто хочет завоевать маглов и поработить их.

— Либо магия может существовать только с ограничениями и тайная, — возразила она, — либо она может существовать столь же могущественная и истинная, как и прежде. И так наша тайна будет в большей безопасности! Почему только власть должна означать разоблачение? В этом нет никакого смысла.

И так появился раскол — и не простой. Потому что они оба были правы: большинство волшебников и ведьм, полностью владеющих своими силами, не обязательно решили бы скрывать их, и все же могущественная ведьма или волшебник с такой же вероятностью использовали бы свою силу, чтобы помочь скрывать волшебный мир.

Она злилась, что он не мог понять — или предпочел не замечать — почему так много людей в волшебном мире чувствовали себя обездоленными новыми законами, предложенными теми, кто наживался на обстановке после Гриндельвальда. Все, что считалось темным, постепенно и тихо объявлялось вне закона — даже некоторые безобидные заклинания — и перешептывания среди тех, кто имел магическое происхождение, подавлялось как мысли уже старого мира, не по делу и подлежащие забвению. Ее беспокоило, что она не знала так много интересных и необычных магических традиций, что они полностью будут утеряны в ее времени. Нужна была реформа, но ей казалось, что это не ее цель.

***

Апрель 1947 года.

Время от времени друзьям Тома надо было напоминать о том, кем он был и кем собирается стать. Молодой волшебник, по другую сторону от его палочки, был уже взрослым мужчиной. Он учился на два года младше в Хогвартсе, был умным и способным, и с трепетом относился к старосте мальчиков. После окончания университета его перевели на младшую должность в Министерстве, но сейчас он не справлялся с поставленной перед ним задачей.

В то время как Абраксас Малфой и Гермиона играли в политику, Том играл с властью. Сила была в чужих секретах — этому научили Абраксаса, и Том узнал об этом еще в юном возрасте в жестоком месте для детей, где обмен секретами мог обеспечить тебе безопасность, если ты был недоволен. В то время как Абраксас устраивал обеды, вечеринки и ужины с важными людьми и пытался перехитрить своих идеологических противников, Том, который теперь был якобы простым торговцем антиквариатом, создавал свою сеть. Он очень хотел добавить в эту паутину старшего заместителя Министра магии. Это стало бы мощной нитью. Человек, чьей жизнью он мог бы легко владеть до конца своей недостойной жизни, если бы только этот клоун-волшебник выполнил ту простую задачу, которую ему поставили.

Все, что ему было нужно — это доказательство того, что старший заместитель Министра был волшебником с очень плохими делишками. Но некомпетентность этого молодого человека показала, что есть вещи, которые лучше делать самому. И вот, пока юный волшебник потел, кричал и рыдал на том конце палочки Тома, находясь под заклинанием, которое он уже давно не произносил, он решил, что ему самому придется найти ту зацепку, которая бы раскрыла тайный интерес Аластира Маклаггена к девочкам-подросткам. Он найдет доказательство, ведь он хорошо умел находить вещи, и это станет для Маклаггена приговором на пожизненное. Но боги, его тайна была так скучна, что ему хотелось того шантажировать.

Он закончил колдовать. Эдгар Стентон вздохнул с облегчением, все еще цепляясь руками за половицы.

— Ты понимаешь, почему я должен был преподать тебе этот урок, не так ли, Эдгар? — тихо спросил он.

Гермионе бы это не понравилось, но Гермионы здесь не было.

— Да, мой Лорд. Спасибо.

— Просто Том, Эдгар. В конце концов, мы же друзья, не так ли?

Несмотря на дрожь, после того, как его нервы успокоились, молодой парень улыбнулся.

— Зайди в магазин на следующей неделе с более подробным отчетом о проделанной работе. Можешь идти.

Горбин и Бэрк не было работой мечты для Тома. Тем не менее, в этом был определенный смысл. Несомненно, он искренне интересовался магическими артефактами, темными или светлыми. Все, что связаны со властью. Его меньше интересовали люди, которые считали Тома просто мальчишкой из магазина, но иногда он считал это удобной маскировкой. Если на него не обращали внимания, то ему не нужно было прятаться. И если что-то раздражало его слишком сильно, то был способ показать людям другой взгляд, открыть совсем другую картину. Том понимал, что харизма — это оружие, и хорошо владел им. Старые ведьмы и волшебники охотно раздавали ему содержимое своих самых секретных и ценных сундуков, к большому огорчению их семей, когда читались завещания.

Лучше продать его сейчас, а не оставлять своих родственников с грузом такого предмета… продвинуть такое может быть трудно на нынешнем рынке. Знаешь. Мы же видим все это про-магловское законодательство, а наличие такого артефакта может рассматриваться довольно плохо в будущем, и хотя, конечно, это не запрещено, но может потребовать слишком много усилий для скорбящей семьи, говорил он им, голос низкий и серьезный, когда он недоплачивал им за товар с улыбкой.

Иногда была задействована и другая техника: «Зачем это им? Они будут ссориться и делить имущество из-за этого предмета, разве семья не самое главное? Не лучше ли избавиться от искушения?

Если вы считаете, что они заслуживают такую вещь, я, конечно, откажусь. Хотя … мне так нравятся ваши визиты, может быть, я все-таки смогу иногда вам звонить? И после того, как он расскажет эту байку богатому старому волшебнику, чья семья так и не удосужится приехать, через несколько недель Том уже получал награду: предмет оказывался у него в руках, и это было победой.

Том хорошо умел коллекционировать секреты. Тайные знания, секретные предметы, секретные ключи к управлению людьми.

Но он совершил невероятную ошибку в поисках того, чего действительно хотел. Он привез несколько вещей, чтобы продать их в «Горбин и Бэрк» после их с Гермионой (неудачной) поездки в Албанию. Все прошло не напрасно, по пути он собрал несколько очень интересных вещиц. Он был терпелив: это был третий раз, когда он продал им предмет. И на третий раз они все-таки предложили ему работу.

И тогда он спросил. Как глупый пуффендуец, возможно, потому, что только вернулся прямиком из замка Дирборнов и был слишком расслаблен. Но он спросил напрямую. Именно так поступила бы Гермиона, и, без сомнения, она получила бы то, что искала, потому что она оказывала именно такое влияние на людей. В отличие от Тома, который не часто добивался чего-то, спрашивая в открытую. Он зарабатывал себе на жизнь обманом, хитростью, шпионажем, вымогательством и откровенным воровством. Он исследовал, уговаривал, убеждал, выслеживал, но никогда просто не спрашивал.

— Я обдумаю это, — сказал он, когда ему снова прозвучало обычное предложение. — А теперь, возможно, мы сможем договориться о цене… если вы знаете, где находится кое-какой медальон?

И Карактакус Берк улыбнулся, потому что он тоже знал, что такое тайна.

Комментарий к Древний хаос солнца

Мне кажется, что свадьба описана просто прекрасно. А еще я безумно люблю все эти политические интриги и уловки от Тома. Интересно, сможет ли Гермиона в итоге на что-то повлиять в магической обществе?

А еще всегда больно видеть, насколько Том все еще остается раним.

========== Разрушение ==========

Это всё магия. Она опустошает тебя. Как только она хватает тебя за ухо, реальный мир становится все тише и тише, пока ты не перестаешь его слышать.

Кэтрин М. Валенте, «Бессмертная».

Некоторые маглы росли с магией большей, чем у других. Она проявлялась в блеске волос, удачной игре в карты, способности оставаться незамеченным или в убедительности голоса, если ты был политиком. У некоторых она была, но не у многих.

У некоторых людей магия никогда не проявлялась больше, чем способность превращать иголки в мышей, мыть посуду или запирать дверь. У некоторых она была, но не у многих. Едва ли больше, чем у сквибов, даже если они попадали в школу.

Большинство людей в волшебном мире были обычными ведьмами или волшебниками. Они могли использовать большинство заклинаний, которым их учили в школе, а после выпуска забывали многое из того, что изучали. Они использовали только то, что им было нужно для выживания. Их магия была обычной, но не волшебной.

Но некоторые, очень немногие, люди были настолько переполнены магией, что она незаметно проникала в их жизнь. В детстве вокруг них происходили странные вещи, даже по магическим стандартам. В школе они учили заклинания быстрее, чем сверстники. Их проклятия были сильнее, а чары длились дольше.

А некоторые люди родились в мире, где магия была мифом — им дали все чудеса, но не так много силы. Некоторые маглорожденные дети вырастали с ненавистью к магии, возмущаясь, что им тяжело и приходится работать больше, чем остальным. Некоторые изучали магию и боролись с ней, заставляя подчиниться. Некоторые же просто смирились и ушли. Несколько людей даже изрезали свои запястья, снова и снова практикуя движения палочкой, пока не доходили до предела своих сил.

Самыми редкими были те, кто родился в мире без магии, но был агрессивнее, чем это того требовало. Дети были настолько ей восхищены, что она выплескивалась и заставляла других недоумевать. Дети, которые стремились и не видели границ, считая их лишь условными. Голодные, любопытные, полныенадежд дети, кто, повзрослев, использовал магию не только как инструмент для работы или облегчения жизни. Это дети, которые выросли и стали волшебниками.

***

Том Риддл родился голодным и оставался голодным всю свою жизнь. Его никогда не кормила грудью мать, его никогда не держали в любящих объятиях. Он научился засыпать с урчащим желудком, а не сопротивляться, когда во всем ему было отказано. Он научился хитрить, лгать и воровать, чтобы утолить свою жажду. Жажду еды. Жажду знаний. Жажда власти.

И хотя он никогда не ел досыта, его зубы снова становились белыми и крепкими. Он вырос выше своих сверстников, его волосы никогда не ломались, а кожа была кремовой, как у деревенской девушки, упитанной молоком и солнцем. Он рос красивым и странным, и все этому удивлялись.

Гермиона Грейнджер не знала, что значит голодать. Но она узнала, что грызущий желудок делает с душой день за днем, когда Том Риддл рассказывал ей обрывки одинокого и голодного детства, а ее сердце замирало и ожесточалось, становясь ближе к нему.

Но это сделало ее умнее, и она начала видеть то, чего не видел никто другой: магия вырастила Тома Риддла, потому что он был наполнен ею больше, чем любой другой ребенок. У Тома не было ничего другого, и она все сильнее овладевала им.

Однажды он сказал ей: «Ты — магия во плоти» и, может быть, так оно и было — но совсем не так, как было у него.

О, он и был магией. Магия просачивалась в жизнь некоторых людей — так же, как и он всегда находил нужные ему знания. Камень Николя Фламеля. Серебро гоблинов, ставшее крепче благодаря яду. Скрывающийся Василиск. Никто другой не смог бы узнать о подобном. Магия всегда была его собственным особым благословением. Когда магия Гарри просочилась в его тело, он стал быстрее и сильнее, чем выглядел, а потом сел на метлу, и этого было достаточно, чтобы уклоняться от заклинаний, от которых другие люди сразу же умирали.

Но с Томом все происходило по волшебству. Он был более красивым, более убедительным и более гениальным. Он был диким существом, принявшим облик человека.

И ее жизнь тоже стала более магической. Смерть Мэйбл Джеффрис в ночь Самайна подтолкнула ее стать кем-то большим, и это повлияло на всю ее жизнь. Магия могла быть холодной, потому что любая сила может быть такой — она ожесточила Гермиону по отношению к итак уже жестокому миру. И ей это нравилось. Она никогда не благодарила Тома за то, что он помог ей, ведь цена для этого была слишком высока. Но Гермиона чувствовала ее, и это опьяняло. Ей нравилось, что иногда всё кажется яснее. Это было в ее магии, заклинаниях и еще чем-то большем. Это было в том, как она целовала Тома Риддла. Как она обрушила гору. Как она могла бы использовать золотые яблоки. В ней было больше магии, чем раньше, а магия — это сила.

Она подумала о том, что Том сделал ее равной себе, сам того не желая. О том, как они формировали друг друга в течение двух лет. Когда-то она верила, что можно полюбить человека за то, какой он есть. Но она не знала, что можно влюбиться в человека за то, в кого его можно превратить. В человека, которым она стала вместе с ним.

Но поскольку Том Риддл всегда был более «волшебным», чем кто-либо другой, это дало ему право поверить, что для него вообще нет предела, и он разрушил себя с помощью собственной силы.

Все продолжалось так.

Гермиона Дирборн любила Тома Риддла, но никогда не говорила ему об этом. В этом не было необходимости. Гермиона Дирборн любила магию так же жадно, как выжженный лес любит осенний дождь, и так же страстно, как деревья жаждут солнца в конце зимы, а Том Риддл был волшебником и любил ее так же, как и она.

Она знала то, каким он был на самом деле: каким он будет и каким мог бы быть, и она любила его, несмотря на это. Она любила его за их общий голод, за их одержимость и за то, как его губы заставляли ее чувствовать, что она летит и тонет одновременно. За блеск его черных глаз, когда они делились секретами. За то, как он уважал ее амбициозность и навязчивую погоню за знаниями. Но больше всего она любила его, потому что он был волшебником, а она любила волшебство.

Однажды, когда Том Риддл сказал ей, что ему нужно соблазнить старуху ради ее секретов, она поссорилась с ним, слово за слово, бросаясь жестокими выражениями.

Но когда она набросилась на него, то вспомнила: он был тем, кто он есть, и она не могла винить его за это.

— Ты принимаешь неправильное решение, — сказала она ему, когда слезы высохли на ее лице. — Но я не могу стоять у тебя на пути.

— Я не прикоснусь к ней, — пообещал он, совершенно не понимая, о чем она. — Клянусь. Она все равно отвратительна.

— Это, — сказала Гермиона ранним утром в лучах будто потустороннего света, наблюдая, как он одевается, — не имеет значения.

***

Время шло, и старуха была ослеплена им, как и многие остальные, но недостаточно. И вот однажды Том Риддл впервые убил из жадности и сжег последние следы человека, которым он мог бы быть, а Гермиона все равно любила его.

Он повесил ей на шею золотой медальон, и, хотя она плакала, спорила и говорила, что ненавидит его и что он зашел слишком далеко, она надела его — и на этот раз, медальон чувствовал себя как дома.

Такое чувство, будто он был ее частью.

Только позже она поняла почему. Дело было в том, что Том Риддл, обладавший большей магией, чем любой ребенок до него, мог расколоть себя на части, чтобы уберечь от того, чего боялся больше всего. А вырос он вместе со смертью: она не была волшебной и не могла быть такой. Он бежал от нее.

Но Том не знал, что все эти осколки отнимали у него. Во-первых, ценой была смерть в одиночестве.

Итак, за первую часть Том Риддл заплатил своей невинностью. Тогда он не знал, что значит отнять чью-то жизнь. Он не совсем хотел именно этого, но был достаточно близко. Том Риддл излил все это в дневник, и, поскольку он был более волшебным, его душа просочилась внутрь и осталась там.

Вторая часть отняла его семью. Она поглотила тайное, жгучее желание, которое он всю жизнь носил в себе: он хотел, чтобы его неизвестный отец полюбил его и узнал, а семья матери захотела того же. Но на этот раз он научился сознательно вкладывать душу во что-то, чтобы ее сохранить. И если он никогда не умрет, то никогда не станет такими, как они.

И на какое-то время этого было достаточно: три части, уравновешенные вместе. Три было самым совершенным числом, хотя семь было более волшебным, оно было менее стабильным. Ему следовало бы остановиться на трех, но он не сомневался ни в себе, ни в своей силе. В свои семнадцать лет он уже сделал то, чего раньше никто не делал.

Возможно, дело было в величии: вы никогда не сможете стать достаточно великими.

Один раз в невинности и один раз в гневе. Его душа могла бы принять эти потери. Но цена была уже больше в третий и четвертый раз, потому что это был другой вид убийства. Несчастный случай и гнев сменились страхом и жадностью.

Медальон принадлежал его матери, и он представлял себе, как тот висит на шее Гермионы, пока Том вкладывал в него свою душу вместе с кровью своей жертвы. Но он не знал, что это заберет то, что осталось от его сердца.

Шли месяцы, и она догадывалась, а он становился все холоднее. Он начал обманывать ее, пытаться использовать, играть с ней более жестокие шутки. Он перестал мечтать о троне рядом с ней. Он хотел ее тело и ее разум, потому как они были вещами, которые можно использовать. Том Риддл искал власти над ней, и, поскольку она дала обещание другому мужчине, то осталась и позволила ему поверить, что она у него есть.

Гермиона снова стала навещать Альбуса Дамблдора. Но медальон она проносила недолго — без той части себя, которую Том вырвал, чтобы вложить в медальон, он забыл, зачем сделал его для нее. Он забрал медальон и спрятал, не зная, что это будет его погибелью.

***

Они не расстались, потому что у них почти не осталось связи, которую можно было бы разорвать, и потому что она поклялась быть шпионкой. Она позволила ему использовать свое тело и думать, что он использует и ее разум, а сама наблюдала и ждала. Она смотрела, как он слепит две стороны разбитой монеты в экстремизме, и ничего не говорила. Она ходила с ним на собрания радикально настроенных маглорожденных и на собрания людей, которые боялись их. И она смотрела, как он ослепляет всех до самых острых уголков веры, пока все мосты между ними не разрушались от насилия друг против друга. И тогда он отступал назад и ждал, кто будет сильнее, какая сторона даст ему то, что он хотел больше всего.

Время шло. Однажды она снова уехала в одно место, а Том отправился в другое. Гермиона уехала в Россию, чтобы узнать о новом виде магии. Древняя магия там умирала, вытесненная новым порядком. Но вместо нее появилась новая, суровая магия. Не было более опасного места для магии, и все же магию было трудно уничтожить — но фениксов больше не существовало.

Девушка в замке, которой дали пожить в сказке, положила золотое яблоко в котел. А ее отец варил это в течение года и одного дня, и наблюдала, как оно превращается. Ибо она знала то, чего не знал Том Риддл: единственная цена, которую можно заплатить, чтобы жить вечно — это пожертвовать самой вечностью. Девушка, ставшая женщиной, выпила зелье, сделанное из камня, который был яблоком, и хотя время шло дальше, оно больше ее не касалось.

Это была ее истинная магия: видеть связь между двумя вещами, которые другие упустили.

Время шло, но эту женщину оно не касалось: она почувствовала себя одновременно старой и молодой.

У нее были и другие любовники, но они не заставляли ее чувствовать, что она летит и тонет одновременно. Они не бросали ей вызов, касаясь каждого горящего атома. Они не были дикими существами, выкованными из магии в форме человека. Ее стало слишком много, а их никогда не хватало.

Время шло, и она училась, наблюдала и ждала.

Прошло время, и дикий волшебник вернулся, искореженный, поблекший и сломленный. Он все еще был голоден, но теперь его голод был таким же ненасытным, как у волчьей стаи в конце зимы. Он все еще был диким, но теперь он был похож на раненного медведя, которого разлучили со своими детенышами.

Он все еще хотел ее, но не как королеву. И она предупредила мудреца, что пришло время. Он превратил две настороженные группы во врагов и вернулся, чтобы объявить свою войну.

Комментарий к Разрушение

Стекло продолжается… простите)

========== Крушение ==========

Сколько времени прошло между тем моментом, когда ты была счастлива, и тем моментом, когда ты захотела его убить?

Кэтрин М. Валенте, «Бессмертный».

Гарри Поттер смотрел на то, как человек, который убьет его семью, надевает знакомый медальон на шею его лучшей подруги. Гермиона стояла у окна в его странной и интересной квартире. За последние недели Гарри много чего повидал. Он видел, как Том Риддл с удовольствием ужинал за столом. Он видел, как тот уходил на работу. Слышал рассказы о его прошедшем дне. Он видел его раздражение, когда тот не мог найти второй носок, и видел его дикий восторг, когда тот нашел владелицу медальона, которую он искал так долго. Он видел, как они дерутся, ссорятся и спорят. Он видел, что Том умел поддерживать, но и был враждебно настроен.

Поначалу Гарри с беспокойством наблюдал за годами, проведенными Гермионой рядом с Томом, но потом был слишком увлечен историей в ее воспоминаниях, чтобы беспокоиться о том, почему она их показывала. Конечно, это были не все воспоминания. После первого года она показала ему то, что называла «бликами». Гермиона проводила много времени в путешествиях и часто пропускала эти моменты, но она показывала ему политические встречи, обеды, танцы и фестивали, о которых он никогда не слышал, и магию, магию, магию. Это сделало его таким же голодным и полным удивления, каким он был, когда впервые узнал, что волшебный мир реален.

«Я хочу, чтобы ты знал, кем я стала», — говорила она ему. Но воспоминания показывали гораздо больше. Они показали ему, кем был Том Риддл до того, как стал чудовищем. Они показывали ему, что такое мир, и чего он до этого не понимал. Мир, который пытался построить Альбус Дамблдор, противоречил представлениям Гермионы о другом мире, где магия была бы королевой, о мире более неукротимом и свободном.

Гарри подумал, не манипулируют ли она им. Вероятно, так и есть. Но это не имело значения.

В последний раз он чувствовал себя таким искушенным, когда смотрел в зеркало Еиналеж, и сейчас точно так же продолжал неотрывно смотреть. Поэтому он видел, как рука Гермионы потянулась к медальону.

— Что это? — спросила она, улыбаясь, когда ее пальцы потянулись к нему, а затем повторила снова. — Что это? — но голос ее дрогнул, потому что она, конечно, знала, она уже знала ответ.

Том ничего не сказал, но повернул ее к себе и попытался поцелуем заглушить ее протесты.

Гермиона отстранилась от него, ее карие глаза блестели от слез. Она поднесла медальон к глазам и резким движением запястья вызвала газету. Ей не нужно было читать заголовок, но она все равно прочла вслух.

— Что ты наделал? — она зашипела на него.

На мгновение Том выглядел слегка ошарашенным. Гарри задумался, а какой реакции он ожидал от нее. Гермиона начала стягивать через голову золотую цепочку.

— Ты всегда такая чертовски умная, не так ли? Если ты его снимешь, — злобно сказал Том, — то можешь возвращаться домой.

— С чего ты взял, что я этого хочу? — спросила она, но промолчала. — Ты идиот. Ты что, не слушал меня? Я повторяла тебе снова и снова: три — более сильное число, чем семь. И есть черта, которую даже ты не должен пересекать.

Он усмехнулся, явно взбешенный.

— Тогда отдай его и убирайся.

Левая рука Гермионы лежала на медальоне, правая — держала палочку. Она выглядела такой красивой и неуверенной, с распущенными длинными волосами и со слезами на глазах.

— Я думала, что я… Я такая дура, — выдохнула она. — Ты хоть почувствовал что-то? Тебя терзают угрызения совести?

— Она была ужасной, развратной старухой, которая пыталась заставить меня … полностью поддаться соблазну. Она была жадной, корыстной и эгоистичной. Какое тебе дело до ее смерти?

— Мне не все равно, потому что ты не можешь просто … просто так выбирать! Ты не можешь играть в бога. Ты не лучше их! Ты не можешь сделать этот выбор, решить, что твои желания стоят больше, чем чья-то жизнь.

Голос Гермионы прорезался сквозь слезы, ее палочка была вынута, но рука дрожала.

— Я видел, как ты убила человека, Гермиона. Не будь такой чертовски лицемерной.

Она глубоко выдохнула.

— Ты прав, я сделала это, но я не выслеживала его. Может быть, я и лицемерка, но если ты не видишь разницы… то. Я не знаю. Я должна его снять. Я думаю это именно та черта, которую я уже не могу пересечь. Я многое тебе прощала…

— Тебе лучше уйти, — перебил он, шагнув вперед и крепко прижимая ее к себе, — это унизит тебя. Ты лжешь, что хочешь уйти, Гермиона, потому что тебе наплевать на эту старуху. Не из-за этого. А потому что ты считаешь, что должна чувствовать вину, но ты знаешь, что она не стоит этого. Та женщина, которую я убил, не была святой. Она была обычным, жадным существом, слишком гордая тем, что никогда не должно было ей принадлежать. Я предлагал купить медальон у нее, выиграть, но для нее не было достаточно высокой цены — поэтому я взял его так. В конце концов, он по праву принадлежит мне.

— Так нельзя мыслить, — настаивала она. — Ты не можешь просто решить, что то, чего ты хочешь, важнее. Не имеет значения, что ты экстраординарен, а они нет.

— Почему это не имеет значения? Что делает ее жизнь такой же важной, как жизнь твоего крестного?

— Может быть, и не имеет, но это все равно не дает тебе права просто убивать людей из-за какой-то безделушки, — отрезала она и отстранилась, и он отпустил ее, воспоминание закружилось в новом вихре, когда она захлопнула дверь.

***

Второе воспоминание было в той же обшитой деревянными панелями комнате, но свет был другим. Волосы Тома стали длиннее. Он сидел за столом у окна, читал книгу и ел грушу. Свет падал на его лицо, показывая, что оно слегка восковое, его красота начала увядать. Когда он обернулся, чтобы оглядеть комнату, Гарри увидел девушку, привязанную к камину, с немигающими глазами, застывшую, голую, непристойную.

Его желудок сжался от страха за незнакомую девушку. Огонь за ее спиной стал зеленым, и Гермиона вышла из камина, ее длинный синий плащ развевался на сквозняке.

— Кто это, — тут же язвительно спросила она.

— Это грязнокровка, которая на прошлой неделе взорвала магазин с тремя детьми внутри, — сказал Том, не оборачиваясь. Но Гарри видел злой блеск в его глазах, хищную улыбку, пляшущую в уголках его идеального рта.

— Тогда отведи ее к аврорам.

— Увы, моя дорогая, у меня есть для нее другое применение, — ответил он низким, четким и насмешливым голосом. — Если, конечно, ты не захотела спасти ей жизнь.

Гермиона сняла плащ и бросила его на спинку стула. Ее следы были повсюду в комнате, но она уже не выглядела такой уютной, как раньше. Она похудела, побледнела, глаза ее горели.

— Чего ты хочешь от меня? — устало спросила она. Том встал и подошел к ней, одной рукой обхватив ее сзади за талию, другой — задирая халат, пока пальцы шарили под ним.

— Я хочу, чтобы ты отвела ее обратно в банду грязнокровок и внедрилась туда. Я хочу, чтобы ты довела их до еще большего насилия, довела до исступления.

— Ты уже сделал это, — выдохнула она. Гермиона позволяла ему манипулировать своим телом, и это была невыносимо эротичная сцена. Голая связанная девушка стояла перед ними на коленях, и только ее глаза могли двигаться. Том раздвинул ноги Гермионы и прижал ее к буфету. Желудок Гарри сжался от страха и стыда, когда он увидел, как другой мужчина прижимается к ней. Это был самый наглядный акт, который он видел между ними, несмотря на все сцены домашней жизни.

— Я ухожу, — сказал он и толкнулся так глубоко, что она вскрикнула от боли. — Мне нужно, чтобы ты стала моим лейтенантом.

Огонь плясал на кончиках пальцев Гермионы, когда она снова вскрикнула, на этот раз от удовольствия. Гарри почувствовал тошноту.

— Нет, — сказала она, задыхаясь и царапая ногтями дерево, — я не сделаю этого. Я не верю в войну, которую ты пытаешься развязать, и никогда не поверю.

— Так и думал, что ты это скажешь, — сказал Том, хватая ее за волосы и наматывая их на запястье, заставляя смотреть на девушку, стоящую на коленях рядом с ними. Другая его рука начала танцевать между ее ног. — Авада Кедавра, — прошипел он, когда Гермиона распалась на части, крича в экстазе.

Она на мгновение подалась вперед, потом отшатнулась. Том рассмеялся высоким, злым смехом, который Гарри помнил еще из своих воспоминаний. Ему тоже хотелось плакать, глядя на лицо Гермионы. Отчаяние. Покорность.

— Я никогда не прощу тебе этого, — сказала она, наконец. — Ты хочешь, чтобы я была твоим творением, но ты уничтожил все шансы на это, когда разрушил свою собственную душу.

Том уже не улыбался, но плюхнулся на диван, демонстративно облизывая пальцы.

— Так вот кем ты хотел стать? — усмехнулась Гермиона. Отчаяние исчезло, и она стояла над телом, как львица, огромная грива ее волос развевалась, потрескивая от ярости. — Какой ты могучий! Великий лорд Волдеморт! Побеждающий безоружных девушек, едва закончивших школу. Как все они будут трепетать перед тобой.

— Осторожнее, — прошипел он. — Ты могла бы спасти ее, могла бы сказать мне, что заберешь ее обратно, солгать и отпустить. Но ты была слишком упряма. Ее смерть тоже на твоей совести, моя дорогая.

— Так вот кем ты хотел стать? — снова спросила она. В ее руках появилось яблоко, и он жадно смотрел, как она откусывает его. — Ты помнишь, каково оно на вкус? Ты помнишь прикосновение к моей коже под ночным небом? Помнишь, когда ты целовал меня, и это было словно волшебство, как будто ты возвращался домой и начинал новое приключение одновременно?

На мгновение Гарри подумал, что Том — или он уже Волдеморт? — убьет Гермиону. Затем, к его удивлению, на стареющем лице промелькнуло сожаление.

— Да, — ответил он, — Я всё помню. Но ты сделала меня слабым. Своей нежной кожей и мягкими губами. И своим огнем, мечтами и надеждами…

— Я сделала для тебя больше, чтобы ты никогда не был один, — отрезала она. — Ты глупый дурак, раз отказался от жизни, потому что боишься смерти! Ты знал, какова была цена? Ты не знал, не так ли? А теперь ты уже не чувствуешь этого, чтобы вспомнить, почему это вообще имело значение. Я не боюсь тебя, и может даже любила, Том. Мне жаль тебя.

— И все же ты здесь, — насмехался он, подходя к ней, злобный, улыбающийся и самоуверенный. — Я убил девушку, а ты смотрела и все равно здесь. Кем бы я ни был, ты останешься здесь, и что это для тебя значит?

— Авада Кедавра! — закричала она, и палочка, которую он не заметил, появилась в ее руке. Но ядовитого зеленого света не было. Том стоял, застыв на секунду в шоке, но невредимый, невредимый и не убитый.

Затем он снова начал смеяться. Он был ниже, чем раньше, и на его лице снова появился румянец. Он вдруг стал выглядеть моложе и красивее.

— О, моя дорогая, ты действительно хотела этого, — сказал он, целуя ее заплаканные губы, обнимая, прижимаясь поцелуями к ее шее, пока она не вздрогнула и не замерла.

— Я помню, — прошептал он. — Я помню магию твоей кожи. Меня преследовало ее отсутствие, но я помню, Гермиона. Я все это помню. Ты чувствуешь ее сейчас?

— Да, — сказала она, — но этого недостаточно. Заставлять меня жить с воспоминаниями о тебе прежнем — это самое жестокое, что ты когда-либо делал, и я больше не буду этого делать.

***

Когда Гарри пришел в себя после ужасной потасовки, Гермиона внимательно смотрела на него.

— Почему это не сработало? — спросил он. — Почему ты не смогла убить его? Это бы все изменило.

— Я не знаю. Возможно, потому, что я поклялась ему не идти против него. Я дала ему пятьдесят лет, помнишь? Это была случайность, случайный комментарий у озера, но, тем не менее, обязательная клятва. И, возможно, потому, что я не могу изменить время — как я уже говорила всем на суде. Я не могла остановить его, не могла спасти никого из тех, кто умрет. Мне оставалось только наблюдать.

Мучительная мысль об этом помешала Гарри спросить то, что он собирался задать дальше: как ты могла оставаться там после медальона?

Интересно, догадывалась ли она, как это возбуждало Тома до того, как стало настолько ужасным? Интересно, кто он такой, чтобы быть настолько очарованным? Интересно, какая магия скрывается под ее кожей, чтобы ослепить такого мужчину? Как чувство возвращения домой или начало нового приключения. Как падение прямо к звездам.

— Я бы ушла от него сразу после случая с медальоном, но Альбус попросил меня не делать этого, — ответила она на вопрос, который он не мог задать. — И после этого… после того, как я попыталась убить его, то заслужила доверие Альбуса вновь. Если я не могу убить его и не могу встать у него на пути, то разве я представляю какую-то угрозу, какой бы могущественной я ни была? На этом был конец. Конец всех романтических отношений между нами. Хотя он так не заставил меня кланяться ему, как последовательнице. Я никогда не получала метку.

И страх отступил, о чем Гарри и не подозревал. Она не была его солдатом, не стояла рядом с ним, когда тот убивал маглов. Он подошел к тому месту, где она сидела, его тело дрожало от нахлынувшего адреналина после этой ужасной сцены.

Они снова были в лондонской квартире Гермионы, которая теперь выглядела более яркой и пригодной про проживания, чего не было в сентябре. Брошенный зимний плащ висел на стуле. Стопки книг на боковых столиках. Какие-то странные украшения, напомнившие ему Дамблдора. Среди всего этого, была и Гермиона, свернувшаяся калачиком на диване. А рядом с ней была магловская книга, которую она читала, пока Гарри смотрел ее воспоминания.

— Что ты имела в виду, говоря, что он не совсем живой? — спросил он, залпом допивая остатки огневиски, которое она налила ему перед просмотром Омута.

— Что ж, — задумчиво произнесла она через мгновение, — есть одна забавная вещь о человечестве, которую я узнала за эти годы. Человеческому организму трудно отказаться от привычки… Гитлер любил собак. У серийных убийц есть любимый сорт чая, или их раздражает плохо подстриженный газон, или они никогда не забывают послать племяннице открытку на день рождения. Но такова была цена, которую заплатил Том — всякая магия, подобная этой, имеет свою цену. Ее слишком много, и слишком надолго. Когда он это сделал, я поняла, что ценой бессмертия было отказаться от того, чтобы быть по-настоящему живым. И жизнь в нем медленно угасала… а я заметила не сразу. Но потом после медальона и чаши оно ускорилось, наверное, потому что он слишком многое отдал.

Она глубоко вздохнула, откидывая длинные волосы за плечо.

— Этот глупый дурак вложил свое сердце в ожерелье для меня и побежал по тропинке, с которой уже не мог свернуть, — продолжила Гермиона. — Еда во рту превратилась в пепел. Солнце не согревало его кожу. Его перестало что-то волновать. Мир для него просто… исчез. Я думаю, когда я пыталась убить его — а ты видел, что я действительно этого хотела — и ты можешь знать это лучше остальных. Мы никогда не ощущаем себя более живыми, чем когда оказываемся близко к смерти. Это и вернуло кое-что для него. Забытое чувство. Возможно, именно поэтому он не мог убить тебя сразу — год за годом. Может быть, благодаря тебе он снова почувствовал себя живым. И это заставило его на секунду вспомнить, что он был человеком.

— Почему ты действительно осталась после того, как он отдал тебе медальон, Гермиона? Конечно, Дамблдор понял бы, если бы ты сказала ему «нет».

Она горько рассмеялась.

— Возможно, он бы так и сделал. Я не уверена. Но… Я говорила себе, что всегда знала, кто такой Том, и была дурой, думая иначе, а Альбус нуждался во мне. Ему было нужно, чтобы я была рядом с Томом. Конечно, я помогала только косвенно. Я говорила, что он читает, кого видит и куда ходит. А Альбус уже мог понять, что это значит. Но я не могла ему сказать «он спрятал крестражи здесь, здесь и здесь».

Она поерзала на месте, постукивая ногтями по книге, прежде чем добавить.

— Может быть, я просто не была готова отказаться от всего этого, отказаться от надежды, что я все еще могу изменить его. Отказаться от надежды, что мое пребывание там имело большую цель. Может быть, я действительно была нужна ему. Я все еще не знаю. Понимаешь?

— Да. Да, я понимаю. Мне жаль, Гермиона.

В голосе Гарри послышались напряжение и грусть, когда он присел рядом с ней и похлопал ее по плечу. Это был невинный жест, чтобы ее утешить.

— Ничего страшного, если ты хоть немного почувствовал его очарование, Гарри, — прошептала она, поймав его на мысли. — Все его любили. Знаешь, даже Хагрид любил Тома. Он помогал ему кормить этого паука, как его звали?

— Арагог, — ответил он, удивленный, прежде чем понял, насколько давно это было для нее.

— Так и было. Ну, конечно, Том не видел ничего плохого в том, что у Хагрида есть этот питомец, поэтому он позволил ему оставить его… В его глазах, я полагаю, это было достаточно справедливо, потом подставить его. И Хагрид рассказал мне это однажды после первых собраний Ордена. Тогда Том еще немного походил на того парня, каким был. Хагрид увидел его и вспомнил, кто он такой. Он был очень пьян и рассказал мне о старосте, который помог ему спрятать питомца, а потом сдал его. Хагрид знал его лучше, чем мы могли думать.

— Да, Хагрид всегда знал, что Том не умер, — задумчиво согласился Гарри. — Он сказал мне, когда я был еще ребенком, что «от него осталось слишком мало, чтобы умереть». Я всегда это помнил.

Гермиона слегка напряглась, но Гарри этого не заметил. Ее халат поднялся там, где она свернулась калачиком в углу дивана, обнажая бедро.

— Неужели? — спросила она, проследив за его взглядом. — Как умно с его стороны.

— Кажется, я больше не хочу смотреть, — признался он. — Все это… это слишком. Ты можешь просто рассказать мне?

— Да, если ты так хочешь.

— А куда он исчез? Дамблдор сказал, что он пропал на несколько лет после того, как получил чашу и медальон. Полагаю, это было после того разговора?

— Да, вскоре после этого. Я уехала домой в Уэльс, а потом на некоторое время в Россию, и Том уехал… ну, он объехал все вокруг. Я не знаю всего. Иногда он писал мне, но не делился со мной своими мыслями, как раньше.

— Как ты думаешь, он мог любить?

— Не так, как мы, — сказала она после паузы. — Я думаю… возможно, это прозвучит безумно, но мне всегда было интересно, остановила ли его магия. Я не знаю, это всего лишь теория, но… его мать умерла, даже не успев его накормить, Гарри. Она всего на мгновение взглянула на него, дала имя и ушла. Его никогда не обнимали, никогда не любили, никогда не учили утешению, и я думаю, что его магия каким-то образом укоренилась там, чтобы защитить его, и заставила его не нуждаться в чем-то. Маглы провели исследования того, что происходит, если ты отказываешь маленьким обезьянкам в любых прикосновениях и привязанностях. И результаты были ужасными. Они выросли совсем не такими, как остальные. Может быть, поэтому он и был таким сильным, но… таким же образом сломленным.

Некоторое время они сидели молча, пока Гарри размышлял о том, что все это может означать.

— Уже поздно, Гарри. Джинни ждет тебя. И мне нужно немного отдохнуть.

Гарри с сожалением встал. Он уже привык к этим поздним ночам в квартире Гермионы в Лондоне, когда они распивали огневиски, и он слушал о ее прошлом. Она часто уезжала по делам на несколько дней в течение нескольких месяцев после своего дня рождения — по делам, о которых ей еще предстояло ему рассказать. Но когда она бывала в Лондоне, он часто приходил после работы. Возможно, даже слишком часто: Джинни все еще жила в Норе, но проводила уже больше ночей на площади Гриммо, где Гарри жил с Роном. В отличие от брата, она никогда не ревновала Гермиону к Гарри. Но даже ее терпение имело предел.

— Теперь ты можешь посмотреть воспоминания о своих родителях, — добавила Гермиона, когда он встал, чтобы аппарировать домой. — Их не так много, чтобы я могла о них рассказать. Кстати, почему б тебе не взять с собой Джинни и не приехать на ужин в Уэльс на следующих выходных? Рона тоже пригласи, если хочешь. И если он готов.

***

Если Гарри и ожидал, что они вчетвером будут одни на званом обеде у Гермионы, то был разочарован. Они вывалились из камина в похожий на пещеру зал. Каменные плиты были покрыты огромным ковром, который выглядел как ближневосточный, хотя он не был экспертом, чтобы это определить. Мягкий свет покрывал всё вокруг, отражаясь в сверкающих панелях, позолоченных краях картин на стенах, шелковом гобелене на одном конце, который колыхался от движения, когда всадники на своих крылатых лошадях преследовали сверкающего феникса.

Свет также отражался от белокурых волос Драко Малфоя. Он стоял рядом с Гермионой, держа в руке бокал искрящегося золотисто-зеленого вина.

— Что он здесь делает? — пробормотал Рон, выходя из камина вслед за Гарри. Уговорить его приехать было нетрудно. Хотя Гарри не знал точно, что сказала Гермиона, когда навестила его на следующий день после ее исчезновения и внезапного, необычного возвращения в день ее рождения. Теперь он, казалось, достаточно оправился, чтобы интересоваться, кем она стала, как и все остальные. И все же он был недоволен, когда Джинни велела ему надеть мантию.

— Только посмотри на это место, — прошептала Джинни. — Чтоб мне провалиться.

Гарри был благодарен, что послушался совета Джинни по поводу мантий: Гермиона снова была в синем, цвет ночного неба, усеянного мягко светящимися созвездиями.

— Привет, — сказала она, целуя их всех по очереди. — И добро пожаловать! Что будете пить? Эльфийское вино? Джин-тоник?

Пока она говорила, к ней подлетел поднос с пустыми стаканами.

— Огневиски, — довольно смело сказал Рон, скрывая свое смущение, и один из стаканов послушно опустился, наполняясь темно-янтарной жидкостью.

— Спасибо, — глупо сказал он подносу, и Гарри впервые задумался, почему какая-то простая на вид магия удивляла детей Уизли. Он видел так много случайной магии в воспоминаниях Гермионы. Действительно, все в этой комнате, казалось, мерцало. Гобелен с его меняющимися сценами; узор ковра, который мягко струился; огонь, который горел слишком ярко и отбрасывал длинные тени в неправильных углах; поток звезд на мантии Гермионы; тихая музыка, которая звучала из ниоткуда.

— Малфой, — поприветствовал он неловким кивком, взяв бокал вина. — Как … эм… как твоя бабушка?

Напряжение Драко на долю секунды растаяло, превратившись в усмешку, а затем расслабилось в то, что для него могло сойти за дружескую улыбку.

— Она здорова, спасибо, Поттер. Уехала ненадолго во Францию. Ты видел игру «Сорок» на прошлой неделе?

И так он принял оливковую ветвь в знак примирения, ведя светскую беседу со своим старым заклятым врагом и избегая взгляда Рона. Если Гермиона считает, что ему важно помириться с ним, то он постарается это сделать. По крайней мере, сегодня.

— Ты блестяще летала на прошлой неделе, — неожиданно сказал Драко Джинни. — Не думаю, что теперь ты долго просидишь на замене.

— Спасибо, хорек, — ответила она с удивленной, сияющей улыбкой, которая противоречила ее словам.

Гарри оставил их и повернулся к хозяйке и Рону.

— Так это и есть твой дом? — спросил он ее. Он видел этот замок в воспоминаниях, и это было потрясающе — впервые оказаться здесь в собственном теле. В комнате было теплее, чем он ожидал, и вокруг чувствовалась магия, которой не было в этом странном, ином мире.

— Это мой дом, — согласилась она, мягко улыбаясь и уже больше походя на девушку, с которой он вырос. — Что думаешь?

Гарри воспринял это как молчаливое согласие не признаваться, что он был здесь раньше в ее воспоминаниях.

— Это безумие, — вмешался Рон. — Тебе не кажется странным играть во все эти чистокровные игры? И что здесь делает Малфой?

Гермиона склонила голову набок, ее глаза на мгновение опасно сверкнули, но когда она заговорила, то голос звучал по-доброму.

— Рональд, это мой дом уже больше пятидесяти лет, — она помолчала, прежде чем добавить. — И Драко теперь часть моей жизни. Я надеюсь, что мы все сможем оставить предрассудки, вызванные войной, позади, когда будем создавать новое и мирное будущее для нашего мира.

— Ты действительно изменилась, — огрызнулся рыжеволосый.

— Да, — с вызовом согласилась Гермиона, удивив его. — Я изменилась. Я стала частью мира, границы которого мне обозначали только в детстве. Я старше тебя, старше твоих родителей, как бы молодо я ни выглядела. Я не могу изменить свое прошлое и это твой выбор, хочешь ли ты, чтобы наша дружба стала частью моего будущего.

Рон многозначительно нахмурился, глядя на Гарри, когда Гермиона двинулась к двери, каким-то тайным сигналом предупреждая ее о прибытии совершенно незнакомой группы людей. Они громко болтали, когда вошли в дверь, весело обмениваясь приветствиями с Гермионой.

— Драко, — сказала Гермиона, притягивая его к себе, — Ты должно быть помнишь Алу? Гарри, Рон, Джинни — это мои друзья.

Смеющаяся девушка весело поцеловала Драко в щеку, прежде чем повернуться к Гермионе. Она была такой же высокой, как Гарри, и невероятно красивой, с облаком черных волос, которые бросали вызов гравитации. Леопард сидел на золотом ожерелье ее шеи, вышитые птицы парили от дерева к дереву на ее яркой одежде, а ее темная кожа блестела от мерцающей золотой пыли, как звезды на небе. — Гермиона, как я рада тебя видеть! Но скажи мне, почему замок постоянно дальше, чем я помню?

Они выглядели ослепительно, и вечер прошел словно в волшебной дымке. Было много еды, разнообразной и вкусной, бесконечное количество полных бокалов вина, а в центре всего была Гермиона с темными волосами, выбившимися из прически, рассказывая друзьям забавные истории. Истории про Алу — неудачную в зельеварении, Гэвина — нумеролога, вступившего в дебаты об использовании магловской математики, а Гарри делился своими историями из аврората.

После ужина появился приемный отец Гермионы: человек с раскатистым смехом, который выглядел и молодым, и старым одновременно. И все вокруг относились к нему как к доброму и веселому королю. Гарри полюбил все это, как будто снова открыл для себя мир магии.

После того, как они поели, Гермиона встала со стула, и за столом воцарилась тишина. Будто группа придворных перед своей королевой.

— У меня есть, — сказала она им, — кое-что, что я хочу вам показать.

— Во-первых, спасибо, что пришли, — сказала она с очаровательной улыбкой. — Мир за нашим столом, яркий и молодой, с разной культурой и блеском, объединяющий всех нас вместе — это именно то, что я надеюсь увидеть во всем волшебном мире в будущем. Вы все по-своему необыкновенные волшебники, которые совершали необыкновенные вещи. Но не каждому ребенку, рожденному с магией, дается шанс использовать ее. Всем нам случалось принимать неверные решения. Но нам повезло.

Тарелки и пустые стаканы исчезли, а из них образовались золотые пряди, сплетающиеся вместе в сияющее дерево и образ прекрасного дома.

— Я хочу дать каждому ребенку, рожденному с магией, шанс стать чем-то большим. Шанс знать, любить и ценить в полной мере этот дар, который мы разделяем. Итак, я представляю вам Риддл-Хаус.

— Риддл-Хаус? — потрясенно перебила Джинни.

— Да. Школа для волшебных детей, всех слоев общества. И, что более важно, убежище для тех, чьи семьи боятся этого дара. Для тех, у кого вообще нет семьи. Убежище, чтобы больше не посылать мальчиков в Хогвартс, одиноких и потерянных, совершающих неправильный выбор.

Рыжеволосая кивнула, но нахмурилась.

— Сиротский приют? — спросил Гарри, нарушая наступившую тишину.

— Не совсем, хотя сироты всегда найдут здесь приют, если им это понадобится. Я никогда не понимала, почему нас исключали из волшебного мира до одиннадцати лет. В этом нет никакого смысла. Есть дети, которые умирают каждый год, потому что не понимают своей магии и теряют контроль над ней, или их убивают за это. Есть маглорожденные, которые никогда не ассимилируются, которые чувствуют себя зажатыми между двумя мирами. Есть взрослые ведьмы и волшебники, которые не могут решать элементарную математику, которые изо всех сил пытаются правильно читать и писать. Риддл-Хаус — это начало нового рассвета в нашем мире, где будут ценить образование и интеграцию в общество.

Гермиона щелкнула палочкой по столу, и макет на нем начал оживать, показывая классные комнаты, библиотеку, маленькие фигурки детей, играющих и обучающихся.

— Нас, — продолжила она низким и напряженным голосом, — намеренно держали в неведении. Общество тайн от магловского мира за его пределами. И так много тайн друг от друга. Представьте себе, Гарри и Драко, если бы вы знали друг друга до Хогвартса. Если бы у вас была возможность учиться и играть вместе еще в детстве.

— Но нас всегда обучали дома, — вмешался Рон. — Вот как все устроено.

— Да, но не у всех мама такая умная, как у нас, — задумчиво сказала Джинни. — Может быть… подумай о Луне, Рон. Она была одна со своим сумасшедшим отцом в этом доме в течение многих лет. Может быть, так будет лучше…

— А что ты будешь делать с маглорожденными? — спросил Гарри. — Или такими детьми, как… как я.

Как и я, чьи семьи считали детей уродами. Нежеланные дети. Ему не нужно было говорить это вслух, только не Гермионе.

— Мы свяжемся с их родителями и попытаемся рассказать им о нашем мире, как только дети проявят достаточно магии, чтобы зарегистрироваться в наших записях. Если они откажутся принять участие, это будет вынесено на совет директоров, и они решат, что делать. Нарцисса Малфой, — Гермиона кивнула на Драко, — согласилась возглавить этот проект. В определенных экстремальных обстоятельствах мы постараемся найти волшебный дом для ребенка.

Гарри посмотрел на полупрозрачный макет здания с маленькими партами, спальными комнатами и сверкающими теплицами, на поле для квиддича, детские площадки и лес.

— Где же он будет?

— Это старый дом Альбуса. В Девоне. Он оставил его мне, и вот что я создала с его помощью. Первые студенты уже получили письма с приглашением начать обучение в сентябре. Я надеюсь, что вы все придете и увидите, что мы создаем.

Алу вскрикнула и подняла бокал за Гермиону.

***

«Я не хочу, чтобы нелюбимые волшебниками дети росли, как Том, — сказала она ему позже у камина, пока остальные рассматривали магическую модель. — Это слишком опасно. И я злюсь на себя за то, что думала, что была одна столько лет до прибытия моего письма, а ты тоже это чувствовал?».

Гарри этого не понимал, но, возможно, так оно и было.

***

Когда все ушли, они уселись вокруг камина, дверыжие головы, одна коричневая и одна черная, Гермиона попросила своего эльфа принести коробку из ее комнаты.

— Кое-что из того, что я собирала, — сказала она, — просто мелочи, которые напоминали мне о вас. Они помогли мне поверить, что я смогу что-то сделать, чтобы сновать оказаться здесь.

Подарки представляли собой беспорядочную смесь магических и магловских безделушек: произведения искусства, драгоценности и артефакты со всего мира, и она преподносила их, сопровождая небольшими рассказами.

— А этот… Я купил его в России в 1956 году. Вы не представляете, какая это была тогда странная земля. Все магическое было опасно, поэтому люди распродавали весь свой семейный антиквариат.

—О, а это из Колумбии! Вообще-то это был подарок, но я подумала, что изумруды подойдут к твоим волосам больше, Джин.

— Да, я купила эту картину еще до того, как кто-то узнал, что он станет знаменитым, Гарри.

— О, эти футболки с концерта, на который я ходила с Сириусом, Джеймсом, Лили и Ремусом во время войны. Мы пробрались в магловский Лондон и провели там самую веселую ночь.

***

— Покажи нам немного магии, — наконец сказал Рон, бессознательно повторяя слова, которые он говорил ей много лет назад. — Что-то такое, что ты узнала, чего здесь не знает никто.

Хитро улыбнувшись, Гермиона произнесла.

— Хотите увидеть сущность своей магии?

— Да! — закричали они в один голос.

— О, давай, сделай это сначала со мной, — взмолилась Джинни. — Звучит потрясающе.

— Ну ладно, но предупреждаю — не всем нравится то, что они видят. Одна женщина, старая ведьма с Амазонки, которая показала мне это заклинание, превратила это в подобие деревьев. И это выглядело удивительно, будто оно росло из моего сердца. Но когда я создаю огонь… Надеюсь, что я вспомню заклинание, потому что не делала этого уже вечность.

Гермиона села рядом с Джинни, соприкасаясь коленями, и положила руку с волшебной палочкой ей на сердце.

— Ладно, Джинни, возьми меня за руку и закрой глаза. Мне нужно, чтобы ты почувствовала, как магия наполняет тебя изнутри, как будто ты вытаскиваешь ее из колодца. Нет, не используй свою палочку. Только ты сама.

Она подвинулась вперед, прижимая их соединенные руки к груди Джинни.

— Как в детстве, когда ты злилась, или грустила, или радовалась, — прошептала она. — Вот и она.

Магия Джинни плыла вокруг их рук, и поначалу это выглядело дико. Ослепительно красное пламя боролось с золотым, фиолетовым, зеленым, синим — как хвост феникса, прыгая вокруг. Злая, уверенная магия.

— Ты действительно очень сильна, — сказала ей Гермиона. — Но посмотри, видишь этот золотой кусочек? Это твоя более мягкая сторона. Домашняя, если хочешь.

Следующим был Рон: также в основном красный и золотой, но менее дикий. Огонь был меньше и спокойнее, чем у Джинни. Он звучал тепло, как приглашение домой в конце долгого зимнего дня, как нотки юмора в мрачную минуту.

Когда она подошла к Гарри, он почувствовал, как его собственное сердце забилось, пока она прижимала их сплетенные пальцы к его груди.

— Ты должен вызвать ее, — прошептала она. — Закрой глаза и просто потянись к ней — с гневом или радостью.

Он вспомнил горькое разочарование, вызванное пренебрежением дяди и тети. Вспомнил, как чувствовал себя беспомощным. Вспомнил, что не понимал этой силы внутри него.

Она вырвалась из его груди с приливом адреналина и силы, сначала ярко-белая, ослепив его глаза. Но потом, когда они привыкли, то увидели зеленое, золотое, красное и даже черное пламя, запутавшееся в огромном пламени вокруг их рук. Одни дикие и безрассудные, другие мягче и добрее.

— Посмотри-ка, — задумчиво проговорила Гермиона, — Видишь эти небольшие части — это весь магический потенциал, который ты не используешь.

— Почему они черные?

— Это не … это не значит, что это то, что ты считаешь темной магией. Это как … как день и ночь. У Джинни и Рона они тоже были, но не так много. Ты провел больше времени в темноте. Это не так уж плохо. Не просто страдание. Черный может быть как ночь, когда мы отдыхаем, или как корни, распростертые под землей. Это может быть исцелением. Но ты такой сильный, Гарри.

Она улыбнулась ему, и он почувствовал, как сила исчезла.

— Теперь покажи свою — пробормотал Рон, несколько задетый этим обменом репликами. Но он все еще забывал, что особенным его делали не сила, не ум и не красота, а верность, юмор и доброта.

Огонь Гермионы был весь из оттенков синего: от яркой бирюзы летнего неба или солнца на океане до самой глубокой, печальной полуночной синевы. Блюз, который когда-то сиял золотым светом. Пурпурно-синий в темноте. Он не был диким, как у Гарри, и не боролся сам с собой, как у Джинни, но кружился вместе с какой-то невидимой целью, и все же, в этой глубокой синеве была некая меланхолия. Он горел в ней все сильнее и сильнее, гораздо сильнее, чем ожидал Гарри. Он всегда где-то подсознательно думал, что он сильнее. Здесь не было маленьких огоньков, потому что за ними ухаживали, выращивали и превращали во что-то великое.

— Ух ты, — восхищенно произнесла Джинни. — Это так красиво! Посмотри, как они все двигаются вместе. Как будто они танцуют под какую-то музыку, которую мы не слышим.

Гермиона улыбнулась.

— Ну, я тренировалась всю свою жизнь, — ответила она, и, несмотря на улыбку, в ее голосе была печаль, которую Гарри не совсем понимал.

Зачарованные огненные шары исчезли.

— На самом деле это просто салонный трюк, но… это интересный способ увидеть чью-то сущность. Я знаю, что это звучит для вас немного по-новому.

— По-моему, это круто, — сказала Джинни. — Ты должна показать Джорджу! Держу пари, он мог бы превратить это во что-нибудь еще.

Гермиона только покачала головой, слабо улыбаясь.

***

На следующее утро Гарри наконец-то вылил первое воспоминание о своих родителях в Омут, который ему одолжила Гермиона. Она снова уехала, чтобы наблюдать за каким-то своим новым проектом.

«Я создам мир по своему образу и подобию, — сказала она Тому Риддлу, — и они будут любить меня за это». Гарри подумал, что она оказалась права, судя по вчерашнему вечеру.

Воспоминание было простым, но оно потрясло его даже сильнее, чем он предполагал.

Там была его мать, ослепительно красивая, несмотря на беспокойство в ее глазах. И его отец, красивый, более серьезный, чем мальчик, которым он был в Хогвартсе. Гарри не узнал этого места, но он знал некоторых людей, собравшихся в комнате — лица со старых фотографий, лица, которые он знал. Это было собрание Ордена.

— Они только что из Хогвартса! — женщина, которую он не знал, спорила с Альбусом, а вот и Гермиона стояла рядом с ним.

— Они готовы, — сказала Гермиона женщине. — Обещаю вам.

— Ну, если ты уверена… Хотя откуда тебе знать, если ты все время за границей, оставляешь нас сражаться с этим проклятым призраком без тебя, я уже ничего не знаю.

— Эммелина, — предостерегающе произнес Альбус. — Сейчас не время для этой старой обиды. У Гермионы есть своя роль, и ты должна верить, что я знаю, как лучше.

Знакомый смех прорезал комнату, и Гарри с болью в сердце повернулся, чтобы увидеть своего крестного, он уловил вспышку боли на лице Гермионы. Это согревало его: несмотря на все, через что ей пришлось пройти за последние три с половиной десятилетия, она не потеряла ту, кем была.

— А ты кто? — Сириус был невероятно красив, с блестящими серыми глазами и сверкающими белыми зубами, когда подошел к Гермионе.

Джеймс, идущий следом, толкнул его локтем.

— Веди себя прилично, Бродяга. Я Джеймс Поттер, а это моя девушка Лили Эванс. Боюсь, это Сириус Блэк.

— Гермиона Дирборн, — сказала она с озорной улыбкой, — хотя мы уже встречались. Но вы бы меня не узнали… Я была той самой ведьмой, которая шпионила за вами в «Кабаньей голове».

Лили расхохоталась, ее рука вплелась в руку Джеймса, и сердце Гарри затрепетало. Внезапно, внезапно, радость пронзила его. Его мать действительно любила его отца, а не Снейпа. Он носил с собой болезненный страх с конца войны, но теперь… Любовь сияла в блестящих зеленых глазах Лили, когда она взглянула на Джеймса.

— Я же говорил! — Джеймс улыбнулся ей. — Вы говорили, что я … как это … «самовлюбленный» и что никому не интересны наши разговоры, но теперь видите!

— Ты можешь шпионить за мной в любое время, — сказал Сириус Гермионе, пока его серые глаза бродили по ней.

К удивлению Гарри, она хихикнула.

— Я немного старовата для тебя, Сириус Блэк, — ответила она со смехом в голосе. — Но добро пожаловать в Орден Феникса.

В отличие от Гермионы и Джеймса, Сириус был в джинсах и черной кожаной куртке. Гарри гадал, чего ей стоило выглядеть настолько беззаботной.

Он вынырнул из воспоминаний, когда все закончилось началом собрания Ордена, и тут же вернулся в Омут, чтобы посмотреть его снова. Один раз в неделю, пообещал он себе, потому что такие воспоминания были бесконечно дороже любого подарка, который ему когда-либо дарили.

— Гарри? — крикнула Джинни, когда он, спотыкаясь, вышел обратно, снова вспомнив момент, когда его сердце потеплело от взгляда между родителями. Его родителями. И его сердце наполнилось радостью и чувством утраты.

— Я сейчас спущусь, — крикнул он в ответ, натягивая простыню на голову и вытирая с глаз непролитые слезы. Он еще не был готов поделиться этим с ней. До тех пор, пока он не поймет, зачем ему дали эти воспоминания.

Комментарий к Крушение

Мои родные, я переоценила свои возможности. Марафон выходит по будним дням, хех, думаю вы меня простите. В выходные я решила отдохнуть от ноутбука. Дальше без перерыва каждый день по несколько глав буду загружать ближе к ночи.

И еще небольшая новость для вас. Инсайт, который пока попрошу не распространять далеко. Я вышла на режиссера того фанатского фильма о Томе Риддле, который выйдет уже в мае, а его трейлер ожидается через 4 дня. И вот, мы договорились с ним, что я буду готовить русские субтитры для готового фильма на YouTube, которые сразу будут вшивать для просмотра. Если все пойдет хорошо и без форс-мажоров, то мы сможем посмотреть его с сабами от меня) И поднимем им просмотры заодно.

***

Глава вышла ОЧЕНЬ эмоциональной. И ОЧЕНЬ разной на эти эмоции. Если вначале это тотальное разрушение, то под финал это такое теплое ощущение уюта и добра. Не забываем, что впереди еще 15 глав! И это далеко не конец истории.

Как думаете, что за загадочные дела промышляет там Гермиона?

========== Возрождение ==========

Я ощущала, как движутся течения. Песчинки перешептывались друг с другом. Он взмахивал крыльями. Облачка его золотистой крови мерцали во тьме. Под моими ногами лежали тысячелетние кости. Ни минуты больше не вынесу этот мир, подумала я.

Так создай другой, дитя.

Мадлен Миллер, «Цирцея».

Том не сразу отпустил ее. Он был рядом с ней, как фантомная конечность, которую ты все еще ощущаешь, даже когда ее ампутировали. Он был с ней на рассвете, когда она просыпалась в призрачных объятьях, потянувшись к холодной части постели. Он был с ней в компании, когда она поднимала глаза, чтобы поймать его отсутствующий взгляд в неразделенной шутке. Десять лет вместе были растоптаны и превращены в пыль.

Гермиона не забывала, и поэтому она шла сквозь годы с поднятым серебряным щитом, скрывающим шрамы, чтобы противостоять миру. Иногда она делила с кем-то постель, иногда даже сердце — но не было никого, чьи глаза с таким триумфом смотрели бы на нее по-своему. Не было никого, кто подталкивал ее. К красоте, а не величию. Романтике — а не партнерству.

В первые годы все было темным и бесцветным из-за ощущения его потери, из-за неудачи, из-за постоянного мучительного вопроса: «какой в этом был смысл?».

Но жизнь продолжается и после потери, и Гермионе пришлось самой прокладывать этот путь.

Почему этого было недостаточно?

Ее величайшим триумфом в те угасающие годы был, конечно, камень. Это полностью перевернуло ее представление о магии, начиная с ее первого года в Хогвартсе. Однажды она помогла уничтожить камень, чтобы сразиться с Томом Риддлом, и теперь она создавала камень, чтобы пережить его. И все же это был триумф, которым Том (ее Том, Том-без-осколков) наслаждался бы. Это вызвало бы в его глазах то выражение, которое никто другой никогда не повторит. И когда через два года после его создания она смотрела на камень в первый раз, то все еще скучала по тому особенному взгляду. Это было что-то лучшее, чем просто гордость. Что-то, заставляющее ее чувствовать себя заметной.

Так Гермиона поняла, как создали Философский камень.

Кандида Когтевран пожертвовала последним фейри, чтобы закрыть Авалон и жить в этом вневременном царстве. Основатели Хогвартса отказались от какой-то части своей родословной, чтобы сделать школу защищенной. И эта магия действовала даже после смерти, иначе Елена бы давно исчезла. Но крестражи отнимали больше, чем просто жизнь.

Гермиона поклялась, что станет солдатом, чтобы пустить корни вечного пламени.

Могу ли я помешать ему?

Любая великая магия имела свою цену: теперь она знала это не хуже других. А может, и лучше.

Итак, Гермиона определила цену камня и отправилась за ним в Албанию. Это была не дешевая плата. Вечность требовала другого вида вечности, точно так же, как жадный крестраж забирал жизнь, чтобы создать другую.

Она откажется от возможности стать богом, от шанса обратить свою кровь в ихор одним укусом золота, и превратила яблоко в камень.

Ибо Гермиона знала то, чего не знал Том Риддл: вечная жизнь была скорее проклятием, чем благословением, и однажды она захочет умереть. Она знала, что, откусив золотое яблоко, придется заплатить за силу и бессмертие, которые оно дарует. Она больше не будет ведьмой, если съест его. Она станет чем-то большим или чем-то меньшим.

Эта огромная цена магии веками ускользала от алхимиков — но вряд ли все было так просто.

Остальная часть рецепта была столь же загадочна, как и его последний ингредиент. Николас Фламель поделился своими мыслями столетиями раньше. Но попытки воссоздать подобное потерпели неудачу. Большинство алхимиков вели одинокую жизнь, преследуя дурацкую золотую мечту: никогда не понимая, что самое странное из магических искусств требует, чтобы каждый нашел свой собственный рецепт. Гермиона не могла последовать за Фламелем, как и не могла долететь до Юпитера. Но Гермиона была не одна.

Почему я здесь?

Гермиона была дочерью алхимика, а Сердик уже мог превращать неблагородные металлы в золото.

— Вот, — сказала она однажды в замке после завтрака (после того, как серая зима, слезы и горе, хуже, чем от потери Гарри, превратились в конкретную цель весной), — Я принесла тебе кое-что.

Она не знала, почему ждала так долго, почему потребовалось потерять Тома, чтобы сделать этот шаг к ее собственному величию, но она положила блестящее золотое яблоко на полированную поверхность стола с чувством собственной правоты.

— Не ешь его, — предупредила она с улыбкой, наблюдая, как отец с любопытством разглядывает яблоко. Прошла минута, прежде чем Сердик вспомнил, что она сказала ему перед отъездом в Албанию — последний ингредиент. А затем его лицо стало задумчивым. Теплые карие глаза встретились с ней, наполненные радостью и восхищением, и немного краски возвращалось в ее мир.

***

Одно дело — знать, как создать философский камень. И совсем другое — сделать его самостоятельно.

Она и представить себе не могла, что зелье окажется настолько сложным. Для него требовались такие ингредиенты, как цветок, сорванный с горы в центре мира, слезы феникса (добровольно отданные и добавленные только во время парада трех планет), и даже — что довольно ужасно — живой пикси вида «Красная шапочка». Список был длинным и сложным, и хотя Сердик научил ее достаточным навыкам алхимии, чтобы понять кое-что из того, что ему было нужно, от этих инструкций у Гермионы закружилась голова. Неудивительно, что он десятилетиями жил в изоляции.

Неудивительно, что это доводило людей до безумия.

Если она ошиблась насчет яблока, то они потеряют месяцы, а возможно, и годы.

Это вообще реально?

Но она наслаждалась этим вызовом. Она пришла в себя, заставив погрузиться в дело с головой.

***

Слезы Феникса оказались одним из самых простых ингредиентов. После неудачного урока с Альбусом, на котором все их теории о путешествиях во времени были снова сведены на нет, она просто попросила разрешения поговорить с Фоуксом.

— Ты можешь обратиться с просьбой, Гермиона, как и другие. Но иногда он есть, а иногда его просто нет.

Так она часами сидела с поразительно красивой птицей в разгар ее цикла жизни, смерти и возрождения и рассказывала свою историю. Это была скорее скорбь, чем эпическая поэма, потому как ее сердце было окутано трауром и тосковало по невозможному будущему.

— Я позволила себе поверить в него, Фоукс, — говорила она сквозь слезы. И теперь у меня впереди четыре десятилетия войны и горя, сорок лет, в течение которых я не смогу остановить его и никому не смогу помочь. Я просто хочу быть достаточно молодой, чтобы вернуть свое собственное будущее, когда вернусь обратно.

У Сердика оставались некоторые ингредиенты после его экспериментов на протяжении десятилетий, но другие получить было намного сложнее. Это требовало либо большого количества золота и хороших контактов, либо умений Гермионы, чтобы выследить ингредиент самостоятельно даже в отдаленном уголке мира.

***

Такой была одна из самых запоминающихся поездок Гермионы.

Россия и ее жар-птицы — верный путь к тому, чтобы оказаться запертой за железным занавесом, даже для ведьм в наши дни. Особенно для ведьм. Ее первое впечатление — это серые здания и серые лица на земле, где хлестал такой ветер, способный разрезать алмазы. Земля, распроданная ложью равенства.

Весной 1958 года в Советской Москве было ужасно холодно. Небо здесь было тяжелым и ровным, как железо, безжалостным и необъятным. Гермионе нужно было отыскать перо. Но это была опасная земля для волшебников, и просьба не к тому человеку могла привести к смерти.

Проходя через Пушкинскую площадь к «Арагви», любимому в то время ресторану среди КГБ, где у нее была назначена встреча с женщиной, Гермиона поняла, что Москва настолько же красная, как и серая. Это был город, купающийся в цветах угасающего огня. Красные флаги развевались повсюду на пронизывающем ветру, как кроваво-пепельное напоминание о верности, в которой никто не нуждался. Официальная причина визита Гермионы была такова: она представляла марксистскую женскую группу — прятаться на виду было самым безопасным и простым способом посетить СССР.

Русские маги не создавали собственного общества-под-прикрытием, как это делали многие европейские страны, такие как Британия. И поэтому, когда коммунизм охватил Империю, как лихорадка, почти все ведьмы и волшебники присоединились к борьбе в качестве маглов. Они были против Темного Волшебника, который стоял рядом с Царем, словно отравленная тень, прежде чем его убили, чтобы освободить место для революции. Они были против Имперской власти, которая уничтожила то, что когда-то было относительной гармонией между маглами и волшебниками. В последующие годы об исключительной силе и влиянии Распутина вспоминали многие, и любое упоминание о магии жестоко подавлялось. Книги были запрещены, экстрасенсы и знахарки ушли в подполье. Некоторые ушли воевать как за Гриндевальда, так и против него, поскольку его война распространилась по всей Центральной Европе и угрожала Советским государствам.

В СССР магия была вне закона — за исключением тех случаев, когда Кремль считал ее полезной.

Екатерина Лебедева ждала Гермиону за столиком. Она встала, чтобы пожать руку, приветствуя ее довольно громко.

— Елена из общества «Женщины за марксизм»? Добро пожаловать в Москву.

Она была ведьмой с милым круглым личиком и глазами, которые то морщились в уголках, то вспыхивали с предупреждением.

— Какое необычное место, — пробормотала Гермиона в ответ строчку кода. — Я вижу, как оно было перестроено в Риме.

Действительно, «Арагви» выглядел необыкновенно. В центре города, где еда была скудной и однообразной, двенадцатистраничное меню заставило бы замолчать и самих царей.

— Все как дома у мамы, — ответила Катя, сделав заказ у подозрительно одетого под военного официанта. — В Грузии. Ох, Грузия! Вино! Ты должна ее посетить.

Гермиона вежливо кивнула, гадая, не прослушивается ли их столик.

— Расскажи мне, как прошло твое путешествие, — продолжала пожилая женщина. Гермиона приступила к рассказу. Она путешествовала как магл, понимая, что может находиться под пристальным вниманием.

Она связалась с Екатериной, верным агентом КГБ, которая любила заработать несколько лишних рублей на черном рынке. И она тоже была ведьмой. Гермиона, улыбаясь, пока они чокались бокалами, решила спрашивать, какую роль в ее работе играет магия.

Катя многозначительно постучала по столу и положила на него маленькую серебряную пуговку, издававшую очень слабое жужжание, как древний, покрытый пылью вентилятор, сражающийся со стихией.

— Везде жучки, — весело сказала она. — Я должна была заставить тебя говорить, чтобы твой голос услышали. И теперь на записи мы продолжим скучный разговор об ужасном состоянии вашей буржуазной нации и все такое. Хитрый маленький трюк, не правда ли?

Это было гораздо умнее, чем просто замаскировать разговор, признала Гермиона. Катя не стала рассказывать о происхождении устройства и, похоже, не собиралась углубляться в это. Гермиона же задумалась, не думает ли она, что та может быть британской шпионкой.

Она наблюдала за тем, как Катя пьет родное вино, словно оно было святым. За тем, как она вкусила икру, как они пьют лимонад летом. За тем, как на смаковала лобио, словно это было единственное горячее блюдо, которое она ела за последние дни.

— Ты можешь достать его? — спросила она, наконец.

— Все дела позже, — ответила с пренебрежением Катя. — Но да, я дам тебе информацию, где его достать. Сначала расскажи мне о Хогвартсе.

— О Хогвартсе? — удивленно повторила Гермиона.

— У нас нет подобной школы. Мы учимся у деревенской знахарки или у родственников. Кого-то из детей отдают в леса. А богачи когда-то ездили в Дурмстранг, но не сейчас. Опиши мне ее. Школу-интернат! — рассмеялась она, но в ее голосе слышался голод, который не утолить едой.

— Хогвартс — это замок в Шотландии, — медленно начала Гермиона, удивляясь, зачем той знать о нем. Интересно, опасно ли это. — Откуда ты о нем знаешь?

— Мне как-то рассказал один волшебник. Он сказал, что самые лучшие дети идут туда учиться. И добавил, что это самая лучшая школа в мире. Он рассказал, что быть магом у вас безопасно, потому что там тебя никто не найдет. И что ваши волшебники живут в отдельном мире, а не рядом с маглами.

Была ли она на самом деле лояльным советским солдатом, который жаждал чего-то большего, подумала Гермиона, или все это было притворством?

— Хогвартс — это… это больше, чем я могу тебе рассказать. Замок полный тайн, которые раскрываются, когда они больше всего нужны, а иногда и когда ты действительно не хочешь этого. Лестница, по которой ты поднималась тысячу раз, однажды приведет тебя в новое место, если ты опоздаешь. В Большом зале потолок похож на ночное небо. Днем он покрыт созвездиями, которых мы не видим в северном полушарии.

— Чему там учат?

— Основным дисциплинам магии, таким как Трансфигурация, Чары, Зелья… О, еще рассказывают о флоре и фауне волшебного мира. Учат перемещением, как полетам, так и аппарации.

Катя нахмурилась и сделала большой глоток вина.

— Разве эти волшебники не имеют неестественного и несправедливого превосходства над большинством людей?

— Возможно, это несправедливо, но магия не противоестественна.

— Мы полагаем, что это так, — сказала Катя, указывая на вторую бутылку.

— Возможно, это произойдет однажды, но со всеми доступными вашему государству технологиями и мощью, не кажется ли тебе, что сейчас это менее актуально?

Это было умно, потому что такой ответ льстил, а не начинал спор, и женщина ей улыбнулась.

— Возможно, но такая ведьма, как ты, рождается с неестественной властью над человеком без нее. Это создает классовую систему, в которой маги неестественно возвышены. Здесь мы либо используем это для продвижения дела, либо умираем.

Что-то в ее тоне заставило Гермиону задуматься, не была ли эта женщина охотницей на ведьм. Но там, где подростковая версия ее самой могла бы ринуться в бой, испуганная и готовая бороться, взрослая — уселась поудобнее, чтобы все обдумать.

— Магией, — сказала она через некоторое время, — здесь пользоваться труднее. Вы никогда не замечали?

— Так и есть, — ответила женщина, гордая и грустная. Женщина, которая жаждала большего и ненавидела себя за это. Женщина, которая убивала себе подобных, но хотела знать, на что они похожи. — Мы уже много лет уничтожаем источник неравенства.

Гермиона молча слушала, как женщина описывала шаги, предпринятые спецотделом советской разведки, чтобы окончательно покончить с опасным, неестественным сорняком магии и волшебных детей. Она чувствовала себя поразительно трезвой, несмотря на выпитое вино, хотя на самом деле большую его часть она бесцельно выпивала, чтобы сохранить ясность в голове.

Землю, которая была полна дикой и необычайной магии, теперь задушили: сначала религией, а затем новой, серой формой коллективного поклонения.

***

Наконец, разговор подошел к концу, и когда Гермиона оплатила счет и вымогательскую взятку, Катя дала ей то, за чем она пришла: инструкцию о встрече с человеком, у которого было перо жар-птицы.

— Кстати, — спросила Гермиона, когда они вышли из ресторана, — тот человек, который рассказал тебе о Хогвартсе. Как его звали?

— Он называл себя Лордом Волдемортом,— нахмурилась Катя. — Он прибыл к нам в поисках знаний о древней магии. Мы показали ему, как мы ее уничтожаем.

— Спасибо, — хрипло сказала Гермиона и попыталась улыбнуться. — Уверена, что это было очень мудро.

Это была опасность, которую она не предвидела, и Гермиона чувствовала, что не влияет на происходящее, пока ее мировоззрение перевернулось.

***

С другими ингредиентами было сложнее. Гермиона путешествовала по потайным уголкам мира, чтобы собрать их, по ходу обучаясь. Временами это казалось невыполнимой, самонадеянной миссией, и она была близка к тому, чтобы сдаться.

Но воспоминание о надеждах Сердика и ее собственном стремлении увидеть Гарри и свою семью подталкивало ее. Жгучее чувство цели, которое начиналось как смутное желание сделать что-то хорошее в мире, постепенно формировалось в план чего-то большего.

***

Первая их попытка оказалась неудачной. Они растопили дыру в котле, а содержимое просочилось на каменный пол алхимической комнаты под замком. Пятно не сходило и слабо отдавало кровью.

***

Вторая, много месяцев спустя, не была такой.

Это был экстраординарный момент, о котором она будет вспоминать на протяжении многих лет, особенно в те дни, когда будет сомневаться в собственной силе и стремлении.

Камень создавался как зелье, составленное из ста сотен ингредиентов со всего земного шара. Она знала, что это было правильно, так же уверенно, как и знала, что она была магией, когда Сердик добавил флакон с тремя слезами феникса, и содержимое котла задрожало, замерцало и превратилось в чистый, сияющий белый, золотой дым, пахнущий как первое дыхание весны и последний бриз лета.

— Все готово, — прошептала она, едва смея в это поверить.

Она вспомнила дни, когда потела, поднимаясь в горы, рискуя тюремным заключением за контрабанду дорогих и защищенных ингредиентов из Японии; когда захватила членов свирепого племени пикси в призрачных руинах на шотландской границе; когда нашла новые способы сохранить травы, цветы и листья, пока путешествовала.

— Это превратит любой металл в золото, — сказал Сердик. — Но я так и не нашел следующего шага, пока не появилась ты, Гермиона. Добавь его и давайте посмотрим, сделали ли мы все, что задумали.

Она глубоко вздохнула.

— Ты уверен? Ты потратил всю свою жизнь, пытаясь сделать его, думаю, это должен сделать ты.

Вместо ответа он подошел к тщательно охраняемому шкафу в глубине старинной мастерской, открыл его и достал коробку с золотым яблоком, которое она ему отдала.

Второе было спрятано — и это был вопрос, на который она еще не нашла ответ.

Он открыл коробку и протянул ей яблоко. Даже в тусклом свете свечей алхимической мастерской оно излучало свое собственное неземное сияние, обещая вечную жизнь и силу. Обещая бессмертие, которым она собиралась пожертвовать.

В мастерской было тихо, даже огонь казался тише, как ветер перед бурей или молчаливая толпа перед стартовым пистолетом на Олимпийских играх. Мгновение, выбор, который растянулся, растянулся до того…

… пока она не забрала яблоко и, прежде чем успела подумать об этом, осторожно опустила то в зелье.

***

Ничего не происходило, пока они смотрели вниз на гладкую белую поверхность, золотые завитки поднимались вместе с небесным ароматом. Ничего не происходило, а потом это случилось.

Поверхность закипела, и Гермиона отскочила назад, потянув за собой Сердика, за долю секунды до взрыва. На мгновение мир стал золотым, словно в тумане, жарче, чем вершина вулкана, на который она смотрела два месяца назад, пытаясь поймать редкую ящерицу. Жарко, свирепо и страшно. Рабочий стол раскололся и загорелся, прогнувшись, когда котел раскололся, а ее сердце замерло. Газовый шар стал ярко-белым, и она закрыла глаза, скрываясь от его разрушительного блеска.

Неправильно, неправильно, неправильно — она все испортила и зря потратила самые редкие ингредиенты на земле. Крик застрял у нее в горле, рвался наружу, не выходя, все дальше и дальше, безмолвный, болезненный и бесконечный.

Затем огромная белая масса отступила обратно, став рубиново-красной перед тем, как взорвалась. «Так рождаются звезды», — в отчаянии подумала она.

И… и… и…

… так это и было. Обжигающий жар исчез так же быстро, как и появился, оставив после себя кроваво-красный камень размером не больше ладони.

Рядом с ней Сердик опустился на колени, и она опустилась с ним, обнимая его, пока они плакали вместе.

Комментарий к Возрождение

А вот и любимая Россия! Обожаю Гермиону, она невероятная, особенно в этой истории. И мы приблизились к тому, как она окажется дома и разговор из Москвы еще раз подтолкнул ее на мысль, что она хочет создать свое безопасное место, где могла бы обучать будущих магов. Думаю, все это сыграли свою роль.

========== От переводчика. О фильме и расписании ==========

Мои дорогие читатели!

Я знаю, что завалила 10-дневный марафон некоторыми паузами. Но скажу сразу. На каждую паузу есть своя причина, мой загруз на работе, и надеюсь на ваше понимание, а за поддержку в комментариях “спасибо” (прошу дочитать до конца, там инфа по фильму).

Я поставила себе цель, пообещала вам и не выполнила. И меня это жутко бесит (представляю, как бесит вас). Поэтому я лучше выделю этому целую главу на Фике, чем промолчу.

Итак, я прислушалась к комментариям и создала канал в Telegram, где буду писать о выходе глав, и может делиться еще чем-то полезным по теме Томионы, Гарри Поттера и всего такого. А я уже ищу новую хорошую работу для перевода. Как его найти: @unspherethestars, пишем в поиске и добавляемся.

Второе. Давайте поставим более реальную цель для меня - 13 глав до 8 марта. Пока не знаю с какой периодичностью буду выкладывать, но до 8 марта точно реально выйти всему фанфику. Например, завтра выйдет сразу 3 главы.

Третье. Помните я писала вам про фанатский фильм про семью Тома Реддла и все такое? И еще где-то после главы упомянула, что я займусь переводом для всех русскоязычных фанатов. Так вот, вышел финальный трейлер к этому фильму. Сразу с русскими субтитрами на YouTube!

Включайте, наслаждайтесь. https://youtu.be/ubRz72gCzKI или вводите в поиске: The House of Gaunt: Lord Voldemort Origins | Final Trailer. Ставьте лайк, не проходите мимо.

На этом заканчиваю свой длиннопост. Всем добра и хорошего вечера! Ждите завтра 3 главы!

========== Монстры ==========

Кроме точки, спокойной точки,

Нигде нет ритма, лишь в ней — ритм.

Томас Элиот, «Четыре квартета».

После всего было бы легко сказать, что годы пролетали для нее незаметно и также естественно, как листья осенью, или как ветер порывами подбрасывающий их, или что время просто шло.

Но все было не так. Дни и годы шли для нее, как и всегда: какие-то из них бежали быстро и разгоряченно, но какие-то будто волочили ноги, погрязнув в печали и ожидании, ожидании, ожидании…

Гермиона всегда была занята.

В период, который она называла «После Тома», а иногда как «После камня», Гермиона стала всерьез задумываться над образами прошлого, которые однажды ее посещали: сидя в лаборатории зелий, она обсуждала Наполеона и Гитлера с человеком, который мог сравниться с худшим из них по степени жестокости.

***

Все вокруг старело, а она — нет. Подобно пауку, она плела свою паутину, объединяя знания и связи, и начала мечтать о лучшем мире.

После поездки в Россию она задумалась над тем, что отделяет магию от технологий, которые разрабатывают маглы? Она уже знала о грядущих достижениях науки, не только о том, что происходило на ее глазах. Если маги утратили свое могущество, могут ли они в будущем стать еще слабее людей? Неужели волшебный мир в большей опасности, чем она себе представляла?

И спустя время она поняла, что и Том был прав, опасаясь за события в Хиросиме. Он был мальчиком, который прошел через трудности, войну и жестокость, и Гермионе было дано показать ему все хорошее, что есть у маглов. Но теперь и она видела в них опасность. Ей снился Авалон.

***

И не смотря на то, что Том выбрал свой путь и мчался вперед к тому, чтобы стать настоящим монстром, казалось, что он тоже все помнит. Ей приходили его письма из разных странных мест. Шли годы, и она получала их все реже. Когда она думала, что это письмо было последним, потом спустя время приходило еще.

Гермиона,

Это странное место. Воздух разреженный, и магия выглядит еще более далекой. Не менее могущественной, но какой-то отдаленной. Я научился летать.

Я все еще думаю о тебе.

***

Гермиона,

Твой голос преследует меня: я слышу его в своей голове, как голос совести. Ты не одобряешь того, что я делаю, но я надеюсь, что когда-нибудь смогу убедить тебя, что этот путь, хотя и менее приятный, чем я надеялся, является обязательным. Чем больше я вижу мир, тем больше боюсь нашего разоблачения.

***

Гермиона,

Я нашел это на рынке в Александрии. Каково же было мое удивление, когда старая ведьма спросила, не хочу ли я его для тебя — она назвала твое имя. Я уже давно не вспоминал о тебе, но она выдернула имя из моей головы: хитрый трюк.

Я хотел бы, чтобы ты была рядом со мной, когда придет время.

Тебе бы понравилась библиотека.

***

Гермиона,

Говорят, что сегодня Рождество, хотя по погоде этого не скажешь. Когда я здесь, мне всегда холодно. Всегда зима. Мне сказали, что у них сейчас лето, но я в это не верю. Эта земля горькая, серая и несчастная. Я слышал сегодня твое имя. Коллега сказал мне, что ты тоже была здесь. Я ненавижу здесь все. Я ненавижу, как магия высасывается из этой некогда великой страны. Я ненавижу это чувство, металлический привкус, словно от бомбы. Ты, наверное, никогда не пробовала его на вкус. Пыль, горящая плоть, металл и сера. Этот запах я никогда не забуду, запах войны.

Теперь они сделали таких намного больше. Боюсь, даже моя магия не смогла бы им противостоять.

***

Гермиона,

Абраксас сказал мне, что не вмешивалась в то злополучное дело Нобби Лича. Такая атака на магическое наследие и культуру ужасна, но он помог усовершенствовать мой собственный путь. Честно говоря, я почти в долгу перед этим человеком.

Идиотизм этих людей поражает мое воображение. Впрочем, я даже рад, что Абраксасу пока не удалось от него избавиться. Ведь возмущение, которое вызывает его пост министра, полезно.

И однажды, они последуют за ним.

***

В следующий раз Гермиона Грейнджер увидела Тома Риддла морозной зимней ночью 1967 года, и судя по всему прошедшее десятилетие было для него не из лучших.

Гермиона,

Я дома. Мы можем встретиться?

Ветер в точности описывал, почему люди использовали слово «грозовой», когда говорили о нем в течение нескольких дней — более мерзкой зимы она еще не встречала. И ветер последовал за ним в «Три метлы», ворвавшись с воем и взрывом. Старая дверь со стоном отскочила назад и захлопнулась.

Десять лет.

Их глаза встретились. Шум паба на мгновение стих.

Десять лет.

— Твое лицо отражает все больше чудовищ, — сказала она вместо приветствия.

— В этом мире не осталось никого, кто осмелился бы сказать мне что-то подобное.

Они посмотрели друг на друга, пойманные в ловушку той странности, возникающей от неловкости, которую ты не ожидаешь. Время застыло, а затем скрылось, и только на мгновение его покрасневшие глаза потемнели, а восковая кожа потеплела, расплываясь по краям. Он снова казался человеком, а потом перестал им быть.

— Как там школа? — спросила она, присаживаясь.

Они сидели за столом, который в последний раз занимали больше двадцати лет назад. На улице шел сильный снег, заставляя многих постоянных посетителей паба сидеть дома. Запах в это время года всегда был один и тот же: резкий, витающий вокруг, сквозь знакомый аромат дыма, хмеля и пирога.

Какой старой она себя ощущала, оглядываясь назад. Она вспомнила годы, полные надежд, ее праведную молодость и девушку, которая влюбилась в монстра и пыталась сделать из него мужчину, и почувствовала усталость.

Когда монстр еще не был монстром?

Он помахал бармену, младшей копии предыдущего директора, который правил во время их пребывания в Хогвартсе. «Его сын», — подумала она. Он был слишком похож, чтобы быть кем-то, кроме прямого потомка.

— Бутылку вашего лучшего огневиски.

— Да, сэр

Появилась бутылка, а за ней два стакана. На одном еще сохранился слабый отпечаток какого-то предыдущего рта. Том посмотрел на нее. И снова оглянулся на бармена.

— Прошу прощения, — пробормотал уже бледный мужчина. Стаканы исчезли. Появились два новых, на этот раз хрустальных и сверкающих.

— Оставь нас.

Мужчина ушел. Гермиона закатила глаза, но ничего не сказала. Она взяла бокал, который тот подвинул к ней через обшарпанный стол, два глотка густой янтарной жидкости обещали тепло.

— Ты была занята, — сказал он, наконец. — Слышал об этом.

— Как и ты. Я тоже слышала.

Они оценивали друг друга, как хищник хищника.

Прошло много времени с тех пор, как кто-то смотрел на нее и видел так много.

— Так что же ты искала? Ты путешествовала почти столько же, сколько и я. На самом деле, по моим подсчетам, наши пути пересекались, по меньшей мере, дважды.

— Трижды, — самодовольно поправила она. — Я уехала из Перу примерно за неделю до твоего приезда.

— Мы могли бы путешествовать вместе.

— Нет. Иногда мы можем оказаться в одних и тех же местах, Том, но я не ищу твоих ответов. Я задаю другие вопросы.

— Чего ты хочешь? — сказал он раздраженно, и теперь она поняла. Отчасти она понимала, почему после стольких лет он хотел ее увидеть.

Представляет ли она угрозу?

— Ты помнишь, сколько времени я тебе дала? — Гермиона Дирборн ответила таким тоном, который лорд Волдеморт счел бы откровенно вздорным. Он непонимающе посмотрел на нее. Три серебряные пряди мерцали на фоне ее волос цвета красного дерева.

— Кажется, я дала тебе сорок лет. Что-то вроде того. Я сказала, что буду сидеть и смотреть, как ты сжигаешь мир дотла, а я приду за тобой и переделаю его по своему образу. То есть, нет, Том, я не буду стоять на твоем пути, когда ты поведешь нас всех в то, что, без сомнения, в конечном итоге закончится бессмысленной и ужасающей войной. Будь любезен. Сейчас твой выход.

Она улыбнулась ему, и Том вспомнил тот день, когда она пыталась убить его. Тогда у нее был такой же взгляд, как и сейчас. Онне знал точно, что это был за взгляд, но он знал, что ему это не нравится. Слабое воспоминание о том, как он когда-то понимал ее, промелькнуло у него в голове. Он выкинул его прочь. Теперь Том был более могущественным. И ему не нужно было истолковывать точное выражение лица Гермионы Дирборн.

— То есть до 1985 года, — добавила она, и ее губы, которые он все еще находил красивыми, изогнулись.

Это было невыносимо сексуально. Ее угрозы. Он поерзал на стуле. Прошло много лет с тех пор, как лорд Волдеморт хотел женщину. Иногда он получал их, чтобы доказать, что может, или потому, что некоторые женщины рассказывали мужчинам все, что они хотели знать, если тем улыбались или целовали определенным образом.

Но только не такую. Теперь он был темным лордом, возможно, самым могущественным из ныне живущих магов. Возможно, он надеялся, что вспыхнул, как самый сильный из когда-либо существовавших. И у него были планы.

Но в этой женщине было что-то такое, что заставляло его сомневаться в них, сомневаться во всем, сомневаться в себе. Она всегда умела сковать его язык взглядом своих темных глаз, и он хотел бы возненавидеть ее за это. Он вспомнил ощущение ее кожи на своей, вспомнил пламя, которое она зажгла в нем.

Сейчас он не загорался — просто не мог — но что-то все-таки было. Что-то вроде почтения.

— Ты когда-нибудь думала о том, кем бы мы могли стать, если бы ты выбрала другой путь? — спросил он и с некоторым ужасом понял, что в его голосе слышится раздражение.

— Если бы ты сделал другой выбор, — поправила она. — Если бы ты стал лучше. Если бы ты решил жить с тем, чтобы быть просто человеком, а не пытаться стать богом. Ты об этом думал?

— Я спросил первый, — настаивал он и поморщился. Нетерпеливо.

Возможно, ему следовало убить ее много лет назад.

— Конечно, да, — в ее глазах блеснула слезинка. Она сморгнула ее. Эхо воспоминаний о чувствах мелькнуло на мгновение и затем умолкло.

— Я поступаю правильно, — пообещал он. — Я найду способ защитить этот мир.

— Я знаю, ты веришь, что делаешь это, но ты уже развратил себя, гоняясь за властью и бессмертием. Ты потерпишь неудачу, потому что слишком рассеян и не знаешь, чего на самом деле хочешь.

Гнев ударил по нему, горячий, красный и обжигающий. Он отхлебнул огневиски и постарался не подавиться. Она ничего не знала о том, кем он был, о том, что он мог сделать.

— Почему я здесь, Том? — спросила она мягче, чем раньше, и его гнев исчез.

— Я хотел попросить тебя кое о чем позаботиться. Несмотря ни на что, я… доверяю тебе.

Тогда он положил свое сердце в медальон для нее, а она отвернулась (и тот понял, что пустой сундук был серым и одиноким).

Сейчас он положил дневник на стол (дневник со своей душой на исцарапанный старый дубовый стол).

— Нет, — она даже не посмотрела на него.

— Люди готовы умереть за такую честь.

— Думаю, что так и будет, — сказала она без тени юмора. — Убери его.

— В итоге я нашел диадему.

— Я знаю.

— И пока я был там, то думал о твоих яблоках и о том, почему ты целый месяц терпела поход в горы Албании, чтобы достать их.

— Мне очень понравилась та поездка, — возразила она.

Он вспомнил ее обнаженное тело под звездами, как восходящее солнце, капающее, сияющее и золотое от воды озера, когда они купались и плавали.

— А потом я вспомнил, сколько времени ты провела в Северной Европе. Поездка в Грецию. Персию… в Норвегию. Я кое-что почитал.

Пока он смотрел, как ее лицо бледнеет и становится молодым, она сидела перед ним, внезапно не тронутая прошедшими годами. Она выглядела не старше, чем в тот день, когда Том ушел, а может быть, даже моложе. Три седые пряди исчезли, слабые морщинки вокруг глаз остались лишь воспоминанием, сменившись натянутой кожей.

Она медленно и тайно улыбнулась. Лорд Волдеморт вспомнил крадущегося патронуса леопарда в том классе, гладкого, умного и очень, очень опасного.

— Да, — сказала она и отхлебнула виски. — Яблоки. Но теперь их нет.

— Значит, ты уже не просто дочь алхимика.

Она кивнула.

— Иногда мне кажется, что я предпочел бы, чтобы ты солгала мне, — заметил он, потягивая свой напиток.

Интересно, подумает ли она о том, чтобы подняться с ним наверх? Он пришел не за этим, хотя эта его часть была почти пуста.… Он заключил свое сердце в тот медальон, но что-то от него все еще было внутри, звенело в его крови. В его костях. Ему не нужна была душа, чтобы желать ее.

— Ты не боишься, что я могу украсть твой камень теперь, когда ты мне все рассказала?

— Это сто раз спасало мне жизнь за последние двадцать лет, — сказала она, потянув золотую цепочку на шее, чтобы показать ему компас, который он ей подарил. — Но он ни разу не нагревался из-за тебя. Даже сейчас, когда я почти чувствую запах тьмы, исходящий от тебя. Когда я вижу, что ты так далеко зашел, что не можешь вспомнить грань, разделяющую добро и зло. И ты наполовину обезумел от темной магии — даже сейчас я верю, что ты никогда не причинишь мне вреда.

Как ни прискорбно, но это было правдой. Она была его слабостью, даже сейчас. А ему не нравилось иметь слабости. Но она была такой же сильной слабостью, как и он сам.

— Я бы хотела, чтобы все было по-другому, — сказала она голосом, который он почти забыл. — Но это не так: ты сделал свой выбор и скоро сделаешь еще хуже, а я делаю свой. Поэтому я снова спрашиваю тебя: что я на самом деле здесь делаю, Том Риддл?

Он хотел сказать: «Я больше не использую это имя». Он хотел сказать ей: «Ты можешь называть меня лордом Волдемортом».

Но он ответил с легкой горечью в голосе.

— Твой крестный очень много знает о том, чем я занимаюсь. Я не думаю, что ты согласна с его грандиозным планом сделать волшебный мир менее волшебным. Я видел его сегодня вечером. Он снова отказал мне в работе, и я думаю, что он намерен выступить против меня в будущем.

Она пристально посмотрела на него, выжидая.

— Не выбирай его. Ты прекрасно знаешь, что нельзя доверять человеку, который верит, что только он может быть хранителем великой силы. Человеку, который разбавит магию для всех, кроме себя. Не надо.

Сегодня он хотел заставить ее умолять, но сейчас ему казалось, что это он стоит на коленях. Он ненавидел ее. Он доверял ей.

— Если я кого-то и выбрала, то только себя, — сказала она через мгновение. — Полагаю, я в своей команде. Вы оба полезны мне по-разному. Я люблю Альбуса, но знаю его недостатки лучше, чем кто-либо. И да: я не согласна с некоторыми элементами его видения мира, но твое гораздо более жестокое. И я никогда не смогу поддержать твою чистокровную программу. И все же я не могу противостоять тебе, потому что дала эту чертову клятву. Так что мне остается только ждать, Том, когда вы с Альбусом закончите эту игру, или войну, или соревнование друг с другом. В мире.

Последнее «в мире» было сказано больше с сарказмом, чем с вежливостью. Иногда, когда Гермиона говорила с такой убежденностью, он почти мог поверить, что она Провидица, если бы не так хорошо ее знал. Это раздражало. Это заставляло его чувствовать себя ребенком, а не самым могущественным темным лордом на земле.

Но. Она не с ним, и все же не против него. Это была далеко не победа, но все же лучше, чем проиграть то, что казалось его второй битвой с Альбусом Дамблдором за этот вечер. Он проиграл первую (для сердец и умов студентов Хогвартса), но он ожидал этого. Чего он никак не ожидал, так это того, что старик знает так много. Но ведь она всегда питала к нему слабость.

— Тогда у меня есть второе предложение.

Лорд Волдеморт поднял маленький чемоданчик на стол.

— Если ты не хочешь взять мой дневник, может, возьмешь вот это, — и тогда он открыл его, чтобы показать ей пузырек с кровью внутри. — Если это тело потерпит неудачу… — он едва мог произнести такое, едва мог представить себе ужас и возможность его смерти, — то это послужит якорем.

Она смотрела на него как-то странно, словно это был ответ на сложную арифметическую задачу, с которой она боролась годами.

— Якорем?

— Я сделал несколько артефактов, чтобы обеспечить себе жизнь, как ты знаешь. Семь — очень сильное, но нестабильное число. И это должно значить, что меня нельзя убить… что ничего не сработает… но все же есть способы. Всегда есть другие способы.

Мысль пронеслась, и он старался не думать об этом. Она была единственным человеком, перед которым он хотя бы признавал такой риск.

— Ритуал этого не требует, но даже капля может укрепить его. Просто то, что эта часть моего смертного тела все еще находится в мире, стабилизирует… артефакты. Она связана с ними. Ты сохранишь флакон для меня?

Она кивнула, странно побледнев, и взяла пузырек. Он сразу же исчез в каком-то кармане или сумке: Гермиона, скорее всего, таскала с собой целую библиотеку и достаточно припасов, чтобы прокормить себя и небольшую армию в течение нескольких месяцев. Скрыть маленький флакон для нее было легкой задачей.

— Откуда ты знаешь, что я не уничтожу его?

— По той же причине, по которой ты не смогла убить меня.

— А что, если все твои крестражи будут уничтожены, и они придут за тем, что осталось от твоего смертного тела? Что же тогда?

— Тогда это будет просто пузырек с моей кровью. Он не обладает никакими особыми свойствами, кроме своего значения в качестве якоря.

— Мы оба знаем, что кровь может быть очень сильной. Возможно, я смогу использовать ее в зелье. Кровь последнего потомка Слизерина, — указала она, и он довольно улыбнулся ей.

— Мои приспешники ждут в «Кабаньей голове», — с сожалением сказал он, кладя на стол пару галеонов. Он уже много лет не получал такого удовольствия от разговора. — Удачи тебе с твоими… поисками.

— Это, — сказала Гермиона, снова став на дюйм старше, — очень подходящее слово для того, что я делаю. Кстати, ты видел Серую Даму, когда был в замке?

— Не в этот раз, — сказал он и подумал, не стоит ли подтолкнуть, погнаться за приманкой, которую она дала. Но он опаздывал на встречу со своими бывшими Рыцарями, и ему предстояло многое сделать. — Прощай, Гермиона.

— Я бы пожелала удачи, — ответила она, — но это было бы ложью. Я буду наблюдать.

Затем она исчезла в огне, вспыхнув зеленым порохом, а лорду Волдеморту оставалось только надеть плащ и выйти в зимнюю ночь.

Комментарий к Монстры

Первая из трех глав на сегодня. Буду добавлять постепенно. Возвращаемся к чтению)

Ваши мысли по поводу роли флакона на будущее?

========== Зови меня Измаил ==========

Истинного рассказа не существует. У истины много лиц, а истина подобна старой дороге в Авалон: это зависит от вашей собственной воли и ваших собственных мыслей, куда дорога приведет вас.

Мэрион Зиммер Брэдли, «Туманы Авалона».

Война началась с небольшого слуха, как и вторая.

Ненависть и нагнетание страха по отношению к маглорожденным усилились, как и ответное насилие. Крайние радикалы, которых Том Риддл когда-то подпитывал с обеих сторон, сделали свой шаг. И тогда переломанные кости общества пробились на поверхность и лежали на земле, обнаженные и кровоточащие.

Когда надвигалась война, подвергала людей опасности, а затем началась всерьез, вопрос о втором яблоке остался без ответа. Для Гермионы все это насилие происходило будто на фоне того, о чем она постоянно думала: почему я здесь? Что мне делать со вторым яблоком? Почему я вновь должна страдать? Как мы можем найти способ отправить меня назад во времени после четверти века без реальных зацепок?

Гермиона была рядом с Альбусом Дамблдором, когда он воссоздал Орден Феникса из пепла в обществе, где сосед потерял доверие к другому соседу, но она не вошла в сопротивление. Она не могла, из-за проклятой клятвы, которую дала прекрасному парню у озера десятилетия назад. Но даже если бы она могла, Гермиона не была заинтересована в войне, исход которой и каждая смерть которой были предопределены еще до ее участия.

— Война — это твоя работа, — сказала она Альбусу. — Мое дело — беспокоиться о том, что будет после.

Это была мантра, которую она часто повторяла про себя, когда тел становилось все больше, а время становилось темнее.

Карадок исчез, и что-то внутри нее сломалось.

Но лорд Волдеморт никогда не выходил в свет, чтобы воплотить свои великие идеи в жизнь, и ее это удивляло. Она, конечно, уже знала, что он этого не сделает. Но совсем другим было видеть призрачный мир ненависти и страха, который он создал. Его миф стал массовым в воображении людей. Он был способен на вещи, о которых мало кто мог даже подумать. Он ничего не выигрывал, оставаясь в тени, и все же по большей части ему все удавалось.

Она подумала, не стыдится ли он, каким-то образом, того монстра, в которого превратился. Возможно, не из-за жестокости, но она думала, что человек, которого она знала, возненавидел бы неэффективность этой попытки захватить власть. Он бы ненавидел пустую трату магической крови. И ненавидел тех, кто стоял против него.

Война — это не жертва. Война была пустой тратой времени. Война только требовала и никогда не приносила ничего, кроме горя и страха. Гермиона не хотела в этом участвовать.

Вместо этого она задавалась вопросом, что нужно сделать, чтобы исцелить страну после того, как все это закончится. И исцелить ту часть общества, которую никто больше не замечал и о которой никто не беспокоился. Все это для исцеления самой магии, которая, по мнению Гермионы, тоже становилась все слабее.

И если по холодным следам этой угрозы последует другая, то в каком положении окажутся люди, чтобы противостоять вновь? Образование притупилось со всех сторон, и детей растили на недоверии и страхе.

И вот однажды Гермиона Дирборн проснулась от такого яркого сна, что узнала в нем свой разум, давший ответ, который она так долго искала. Поэтому она отправилась в свое самое защищенное хранилище глубоко под замком, и взяла блестящее золотое яблоко — оно нисколько не потускнело. Она оставит войну позади, чтобы следовать за своей мечтой, мечтой об Авалоне.

***

Позже, вспоминая то время, Гермиона назвала бы 1981 год — самым странным годом в своей жизни. На большей части Великобритании лорд Волдеморт находился на самом пике своего могущества после десяти долгих, кровавых и тяжелых лет.

Но начало происходить что-то еще.

Гермиона Дирборн, которая жила во многих прекрасных и странных местах и была известна в определенных кругах как чрезвычайно могущественная волшебница, устроила свою жизнь на маленькой яхте и стала в одиночестве плавать по морям и берегам в поисках того, что она видела во сне.

Если бы Ксенофилиус Лавгуд увидел ее тогда, ему пришлось бы съесть свою дурацкую остроконечную желтую шляпу.

Поиск «Арганты» был ее собственным заданием: все началось с маленькой магловской яхты, над которой они работали в течение нескольких недель с рыбаком-волшебником на Скае. Вместе они подготовили ее к долгому и мрачному морскому путешествию. Корпус был укреплен, а каюты увеличены. У нее была небольшая лаборатория зелий и миниатюрная библиотека, защищенные от губительного морского воздуха. Настоящая кровать, настоящая кухня и ванная сделали бы жизнь более комфортной, но она была ограничена в размерах. Поэтому их улучшили, но те оставались тесными. Ее паруса научились сами лавировать. Веревки отскочат, если их оставить без присмотра. Даже в самый сильный шторм она никогда не опрокинется. Ее сети не поднимались ни слишком полными, ни слишком пустыми, а бочка в задней части была заколдована, чтобы очищать как морскую, так и дождевую воду. Когда ветер утихал или становился слишком сильным, она могла скользить по воде только с помощью магии, так быстро, как птица.

Так «Арганта» превратилась в волшебную лодку, и была самым быстрым и удобным судном, на котором Гермиона когда-либо плавала. Тридцать лет исследований еще не сделали ее опытным моряком, но «Арганта» не нуждалась в руководстве по сравнению с магловской лодкой. Она плыла по ветру с инстинктом старого рыбака в бухтах, которые он знал всю свою жизнь, и могла сама справиться со многими сложностями. Самой важной работой Гермионы было бы ориентироваться и, конечно, искать.

Но все же это была просто лодка, и, когда они начали свое одинокое путешествие с шотландских островов, Гермиона подумала, не сойдет ли она с ума: может быть, она уже сошла с ума. Они отправились в путь в один из майских дней на рассвете, таком прекрасном, какого она никогда не видела, в сопровождении небольшой местной флотилии рыбацких лодок.

«Арганта» нетерпеливо подпрыгнула под направляющими руками Гермионы, ее курс был направлен в никуда, прочь и далеко отсюда.

Стоя у штурвала в то первое утро, когда земля и другие лодки исчезли позади нее, она чувствовала себя самой свободной и одинокой за все то время, что она живет.

— Где ты? — пробормотала Гермиона в пропитанный солью воздух, резкий утренний ветерок взъерошил ее волосы, покраснели нос и щеки, а слова улетели в небытие.

Ответа на зов не последовало: голая скала, которую она искала, еще не обладала магией, способной призвать ее. Но где-то, каким-то образом она ждала ее. Так должно быть.

Дни проходили медленно, а потом недели и месяцы. Иногда она замечала другие суда, и если они были достаточно близко, то ей махали и спрашивали, куда она направляется. Поначалу она находила это облегчением в том изнурительном одиночестве, которое приходит с жизнью одной на лодке. Но когда уединение превращалось в одиночество, она чаще предпочитала зачаровывать «Арганту», чтобы та оставалась невидимой и могла проскользнуть мимо.

В те летние месяцы Гермиона учила язык моря. Она узнала, где лучше стоять на якоре, а каких мест следует избегать. Однажды она узнала о страшном, мучительном страхе вернуться и обнаружить, что судно соскользнуло со своего слабого швартовного места и уплыло. Но Гермиона была ведьмой и могла бы аппарировать на лодку почти с любого берега, поэтому она продолжала свои поиски.

— Что ты ищешь? — спросила женщина со странными глазами, как у Луны, когда Гермиона остановилась перекусить и сделать редкий перерыв на суше одним июльским днем на острове Бардси.

— С чего вы взяли, что я что-то ищу? — ведьма ответила ей с улыбкой. Они упаковывали ящик с сыром, мясом, яйцами и свежими овощами, и у нее потекли слюнки при одной мысли о еде. Прошло уже три недели с ее последней остановки на суше, и хотя заклинания могли сохранить все свежим, для всего был предел.

— У тебя такой взгляд, будто ты увидела белого кита.

— Что-то вроде того. Наверное, я просто гоняюсь за мечтой.

— Ну, если ты можешь себе это позволить, — прагматично сказала женщина, поднимая ящик и мешок с мукой на тележку.

— Никакая цена не будет слишком велика для надежды, — согласилась Гермиона с загадочной улыбкой, которая, как она знала, понравилась бы жене этого слишком мудрого владельца, хотя и сомневалась, действительно ли это она имела в виду.

Эта семья могла позволить себе поделиться лишь малой частью того, что у них было, хотя она охотно переплачивала им за все. Отсюда было всего две мили до материка — и гораздо больше разнообразия еды — но она не отступит, пока не обыщет каждую чертову скалу в каждом чертовом океане.

— Зови меня Измаил, — сказала она своей маленькой лодке, когда они снова тронулись в путь, и валлийское побережье исчезло. — Или не надо, потому что, надеюсь, я еще не настолько сошла с ума, даже если разговариваю сама с тобой.

Скала из сна Гермионы не принадлежала ни одной нации. Она была достаточно далеко от моря, чтобы полностью скрыться из виду с любой другой земли, но слишком мала, чтобы когда-либо быть населенной кем-то кроме птиц. Точная форма ее отпечаталась в сознании, как будто Гермиона слишком долго смотрела на что-то освещенное, и закрыла глаза, чтобы обнаружить, что оно долго горело на ее сетчатке.

Скала была ее надеждой и мечтой, и она плыла все дальше и дальше, всегда вне поля зрения берега, если только ей не требовалось больше еды. Всегда за пределами границы на карте магической Британии, которую она украла из архива Министерства. Сквозь поздние летние штормы, оглядываясь назад, чтобы убедиться, что она покрыла каждый дюйм.

Когда она потеряла счет дням, то нашла скалу, но знала, что время года давно сменилось осенью. Предыдущая ночь была такой бурной, что ее сбросило с койки на пол. Обычно корабль такого размера, как «Арганта», не годился бы для такой погоды в открытом море, но магия сохраняла ее в безопасности. И ночь прошла с сухой палубой, но ушибленным бедром.

Долгое и бесплодное путешествие начинало сказываться на ней, и Гермиона поняла, что не уверена, как справится одна зимой в море. Вдобавок к ужасной и бессонной ночи, это означало, что слезы все еще смешивались с брызгами, поднятыми сильным ветром, когда она взяла румпель в то утро.

Ничто другое не выделяло этот день, как особенный, проведенный где-то между Ирландией и Америкой. Далеко на суше магловские дети по ту сторону Атлантики одевались в костюмы и вырезали свои последние тыквы. В конце дня солнце пробилось сквозь облака, и именно это указало ей путь: осветив скалу, которая так ярко горела в ее памяти.

Надежда и магия вспыхнули вместе, посылая «Арганту» лететь по воде, чтобы достичь крошечного скалистого выступа, прежде чем свет полностью погаснет.

Она бросила якорь и аппарировала на единственную опору, которую могла видеть, карабкаясь, чтобы добраться до вершины. Когда свет погас, Гермиона увидела, что земли как раз достаточно, чтобы посадить яблоко, как и в ее сне.

Ведомая одной лишь магией, как и несколько раз до этого, Гермиона подожгла самый редкий в мире ингредиент своим самым мощным огненным заклинанием. Она велела венам на запястье раскрыться и позволить крови выплеснуться на горячий пепел, и, слабая и плачущая от облегчения и усталости, она соскребла кровь и пепел вместе в пятно грязи.

***

Скала уже выросла, когда Гермиона проснулась от яркого рассветного солнца, а в горле у нее пересохло.

Комментарий к Зови меня Измаил

Название корабля — Арганта. Это отсылка к Артуриане. Арганта была эльфийской королевой Авалона, где исцелили раны Артура и восстановили его.

========== Во что-то мистическое ==========

Осмелюсь ли. Я мирозданье потревожить?

Т. С. Элиот

После того как Гермиона посеяла зерно мира, который так мечтала создать, она снова ушла.

Другая Гермиона теперь жила в волшебной Британии, и она не могла разделить ее пространство, не могла жить так близко к разворачивающейся истории ее собственного детства и трагической истории человека, которого она любила больше всего. И она снова ушла. Но это было достаточно просто: у нее были свои дела.

Кроме того, пришло время миру забыть о ней. Ей же пора продолжать сеять то, что она создала на Самайн в 1981 году.

Но каждый год 31 октября Гермиона отправлялась на свой остров, чтобы проверить его рост, каждый год приносив в жертву что-то новое. На третий год она взяла с собой феникса, которому рассказала ту историю, историю честолюбивой надежды, превосходящей любую из магов в истории. Фениксов трудно убить, но они могут не воскрешать себя, и поэтому в тот год это была не ее жертва, а птицы. На седьмой год земля раскинулась на много миль, бушуя магией, и она соорудила огромный костер из волшебных деревьев со всего мира. На следующий год Гермиона отправилась вглубь вновь растущего леса и сожгла волшебные травы со всех континентов и растерла их пепел в зарождающуюся землю. На протяжении многих лет она питала его пеплом всевозможных сверхъестественных зверей, существ и флоры, и наблюдала, как остров растет.

Авалон был известен как остров яблок, каким стал и этот: новый Авалон, поднимающийся из моря. Авалон, вскормленный ее кровью, ее магией, ее жертвоприношением и, самое главное, последним яблоком из мифа, в который многие не верили.

Кандида Когтевран запечатала эту тайну о древней утопии, но Гермиону Дирборн было не так легко запугать. По мере того как города росли как грибы, а технологии становились все более совершенными, она видела, что магия и маглы больше не смогут легко сосуществовать вместе. Она же мечтала о месте, где больше не придется прятаться.

Целый остров длиной в восемьдесят километров, выросший из голой скалы.

Он рос и увеличивался, и горы поднимались на востоке, и земля раскололась на реки, ручьи и озера, и он стал диким, чудесным местом.

Местом, которое может дать всем им шанс.

***

Наконец, после того, как лорд Волдеморт пришел и исчез снова, более обезумевший, чем когда-либо, она ступила в то место, где следы одной из ее жизней остановились, и продолжила свое путешествие.

Это было начало третьей эры ее жизни: время, когда она могла бы носить оба своих имени.

***

За восемнадцать лет, прошедших между пробуждением на пустынной скале и превращением в Гермиону Грейнджер-Дирборн, Альбус Дамблдор нашел ключ к возвращению ее второго «я» в прошлое, от которого она уже не хотела бы спасаться.

Те последние годы, проведенные с ее наставником и другом, были полны любви. Она извлекла уроки, которые не всегда были теми, каким бы хотел научить ее Альбус. Но один такой урок был неоспорим: мир больше, чем одна жизнь. Она отдала миру так много от себя, чтобы стать человеком, который приведет магию в новую эру. На это она надеялась. И все стоило бы того, если бы сработало. Это не было выбором ее младшего «я», но когда Гермиона читала письмо за столом в ее прекрасном домике на побережье Северной Калифорнии, то знала, что выберет именно такой путь, также как и Гарри был готов к последней жертве.

Школа чародейства и волшебства Хогвартс, июнь 1992 г.

Дорогая Гермиона,

Я надеюсь, что застану вас в добром здравии, и что ваш салон исследователей процветает так же ярко, как и во время моего последнего посещения. Это рай в темном мире. И я боюсь, что вторая война уже надвигается. Все так, как вы однажды мне намекнули, и ужасные события этого года стали знаком, который я не могу игнорировать. Свет, который вы создаете в том месте, должен действительно ярко гореть.

Думаю, я, наконец, нашел ответ на вопрос, который вы задали мне в первую нашу встречу.

Довольно забавно, что время, потраченное нами на поиски, было напрасным — хотя, возможно, я не узнал бы этого, если бы мы не посвятили эти годы дальнейшему развитию наших знаний в этой области. Я наткнулся на отрывок из магловской книги, конфискованной у ученика, который читал его во время урока Трансфигурации, пока я замещал Минерву. Она была занята наблюдением за пробуждением нескольких окаменевших студентов. Обложка выглядела забавной, и я позаимствовал ее у молодого человека. На этих забавных страницах и нашлось мое вдохновение.

Я жду вашего прибытия в Хогвартс, чтобы объясниться дальше, хотя думаю, что будет лучше, если я оставлю более деликатные детали при себе. Это для вашей же безопасности.

Я позабочусь обо всем этом. Как и всегда, Ваш,

Альбус.

P.S. если бы у вас были экзамены в этом году, я по-прежнему убежден, что вы получили бы высшие оценки, несмотря на то, что не посещали многие уроки…

***

— Могу я взглянуть на Тайную комнату? — спросила она, когда Альбус закончил объяснять, почему ей лучше не искать ответы на определяющую тайну всей ее жизни. — Я хотела бы взять некоторые части Василиска для ингредиентов зелий, если ты не возражаешь. Думаю, я смогу войти сама.

Он был великим человеком, но, как и все великие люди, Альбус был несовершенен, и одним из его величайших недостатков был тот, о котором Том Риддл рассказал ей много лет назад: он был волшебником, который любит копить знания, а не делиться ими.

Но он все еще был великим человеком, доверяющим ей, и поэтому кивнул и нежно махнул в ответ, чтобы Гермиона ушла исследовать уже знакомые глубины в одиночку, хотя он этого и не знал.

Гермиона любила посещать Хогвартс во время каникул. Во время семестра это было бы невыносимо и опасно, если бы она встретила себя молодую. Но во время долгих летних каникул она снова могла свободно бродить по этим пустым коридорам, и у Хогвартса часто появлялись новые секреты, которыми можно было поделиться или скрыть ото всех.

Она знала вход и выход из Тайной комнаты лучше, чем кто-либо из живущих. Это было их с Томом общее пространство, пространство счастливых воспоминаний и великой силы, и поэтому, хотя она и наполнила свою сумку ингредиентами, Гермиона оставила там кое-что свое.

Комментарий к Во что-то мистическое

Продолжение истории во вторник. Нас ждет возвращение к настоящему, разговор с Роном и неожиданная реакция Министерства на все события.

Буду рада вашим отзывам, догадкам по сюжету (без спойлеров, если уже читали английский вариант). Надо поднять активность, ведь читающих больше, чем лайков на работе. Будет приятно, если мы сможем общими усилиями поднять работу в рейтингах, чтобы еще больше людей ее заметили. Но это не моя основная цель, это так, к слову:)

========== Влияние ==========

«А в прошлом году тоже шел снег. Я слепил бабу, а брат ее толкнул, а потом я его толкнул, а потом мы пили чай».

Дилан Томас, «Детство. Рождество. Уэльс».

Рон Уизли был хорошим аврором. Во многих отношениях он действительно был лучше Гарри, хотя уже давно перестал сравнивать себя со своим лучшим другом. Во-первых, Рон более естественно входил в команду противоборствующих сил, которые были немного напуганы тем, что сам Гарри Поттер был в их рядах. Но не только поэтому. Там, где Гарри больше полагался на интуицию, часто основанную на суждениях, которым другие не могли следовать, Рон подходил к делам более стратегически. Он был хорошим командным игроком, и, хотя Гарри был прирожденным дуэлянтом, Рон после окончания школы усердно работал над своим репертуаром заклинаний. Он был хорошим аврором, и поэтому, когда его девушка исчезла, а затем появилась совсем другой, он обратил на это внимание.

После того, как она вернулась на несколько месяцев, Рон не мог понять, почему Гарри и даже остальная часть его семьи, казалось, ни в чем не подозревали Гермиону Дирборн-Грейнджер или как она там себя называла. Она всегда была далеко от них, всегда одевалась как старомодная чистокровная. Ну, он не очень то разбирался в одежде, но Гермиона, которую он знал, больше всего любила носить джинсы, а эта Гермиона ходила в одежде, похожей на выбор Малфоев.

Для него это казалось полной бессмыслицей.

Что не казалось бессмысленным, так это все эти разговоры о Томе Риддле. Он не был глуп: Рон понял, что именно имела в виду старуха Малфой в зале суда. И Гермиона назвала эту чертову школу, из-за которой казалась всем святой, в его честь. Конечно, он обратил на это внимание. Он был лично заинтересован во всем, что касалось Гермионы — по крайней мере, раньше точно был. И, конечно, он был хорош в своем деле.

Конечно, он заметил. Он был лично заинтересован во всем подобном, когда дело касалось Гермионы – или, по крайней мере, имел. И, конечно, он хорошо знает свою работу.

Но сейчас все было по-другому. Она была уже не одна из тех, кого он бы хотел целовать. Ее прошлые годы отражались в глазах, и между ними была пропасть, которую он уже не хотел нарушать.

Конечно, ему было больно. Но дело было в том, что он подозревал ее ни потому что был огорчен или зол, как сказал ему Перси, когда Рон поинтересовался, что Гермиона делает в министерстве, постоянно запертая в одном помещении с чиновниками, архивистами и невыразимцами.

Он подозревал ее, потому что видел, как она потрудилась ослепить и отвлечь Гарри, а значит, скрывала что-то большее.

Рон решил, что если никто больше не собирается ничего предпринимать, то именно он будет приглядывать за ней.

Досадно, однако, что выследить ее было почти невозможно. Во-первых, она почти никогда не бывала в стране, а во-вторых, аппарировала прямо в министерство — это считалось невозможным и незаконным, но казалось никто не обращал внимания или не хотел беспокоиться о новом законе.

Тогда, после нескольких недель безуспешных попыток выследить ее, она сама встретилась с ним.

Он был на работе и потянулся за чашечкой чая в кафетерии, очаровывая старого сквиба, когда знакомый и одновременно не такой узнаваемый теперь голос заставил его подпрыгнуть.

— Этот чай ужасен, почему бы не выйти на ранний обед вместе со мной?

— Мне нравится чай Дорин, — запротестовал он, но понял, что все равно поставил чашку на стол и вышел вслед за своей бывшей девушкой из комнаты.

Когда они свернули в тихий уголок, она протянула ему руку.

— Может, используем более быстрый способ?

В этом не было ничего плохого, подумал Рон, хотя ему хотелось узнать, как она это делает, поэтому он взял ее за руку и позволил унести себя туда, где чай был лучше, чем у бедной старой Дорин.

Но, все еще не понимая, как произошла аппарация, он уже стоял в тихом, причудливом чайном магазине в магловской части Лондона.

— Ну, — сказала Гермиона, — как ты?

Это почему-то удивило его. Он предполагал, что у них будет какого-то рода дискуссия по работе.

— Э-э … хорошо. Спасибо. На работе все хорошо. Как у тебя?

Чай здесь был восхитительным, к тому же к нему прилагались аппетитные сэндвичи, хотя у них почему-то были отрезаны корочки. Может быть, это была какая-то магловская штука. Странная.

— Для меня это словно адаптация. Последние полвека у меня в голове была четкая дата конца этой истории и момент, до которого я точно знала четкую последовательность всех событий, но теперь, — она пожала плечами, — я не умнее, чем кто-либо другой.

— Разве это так? — спросил он с любопытством. — Похоже на то, что у тебя есть какой-то большой план.

— Что ж, это правда, — тепло согласилась она. — У меня есть большие планы, которые только начинают реализовываться. Я пообещала Альбусу, что если он позаботится о войне, то я позабочусь обо всем после. Но мои планы отличаются от понимания будущего.

В этом был какой-то странный смысл.

— Как в шахматах, когда ты можешь планировать свои ходы, но не всегда можешь предсказать ход всей игры.

— Вот именно. И именно поэтому я хотела поговорить с тобой. Ты очень хороший стратег, всегда таким был. Я не уверена, что люди действительно понимают, почему так важна ранняя интеграция маглорожденных детей в общество. И я надеялась, что ты подумаешь над тем, как мы могли бы работать и какой выбрать путь, что все не было слишком радикальным. Если бы все зависело только от меня, то я бы просто сказала всем, как они ошибаются. Но я знаю, что это не лучший способ. А это очень важно. Представь, если бы Гарри не провел те одиннадцать лет в семье с ужасными людьми, которые называли его уродом. Я провела исследование, которое показывает, сколько детей умирает каждый год из-за магии: некоторые, потому что не могут ее контролировать, а некоторых просто убивают их семьи.

— Это ужасно. Но я не думаю, что ты так легко изменишь мнение людей. Они просто верят в то, что всегда знали годами, не так ли? Тебе надо обрести терпение.

— Надеюсь, ты прав. Школа откроется в сентябре, и я передам все команде людей, которым я действительно могу доверять. Твоя мама и Нарцисса Малфой уже согласились работать вместе, что потрясающе, и у меня есть еще несколько хороших знакомых, но я хочу, чтобы детям там было весело, чтобы они получали удовольствие. И с этим, я надеюсь, сможешь помочь ты. Ты бы стал членом совета директоров?

— Я? — Рон был потрясен. Это было совсем не то, что он ожидал сегодня утром. — Как отец Малфоя в Хогвартсе?

— Да, именно! Хотя не думаю, что Люциус когда-либо заботился о школьных интересах, но я знаю, что ты будешь. Я думаю, что ты бы стал важной частью того, чтобы дети чувствовали себя любимыми и знали, что им здесь рады. Точно так же, как ты сделал это для Гарри. Школы могут так увлечься образованием, что, конечно, важно, но детям действительно нужно больше, чтобы преуспеть. Я договорилась с директором о нескольких экскурсиях по лучшим магловским школам, где ты сможешь подхватить несколько идей.

— Не знаю, Гермиона, звучит здорово, но я очень занят на работе.…

— Это всего лишь членство в совете! Как только мы начнем работать, это будет означать только собрание и приятный ужин раз в месяц и, конечно, небольшую зарплату.

— Хорошо, я подумаю об этом. Но мне действительно нужно возвращаться.

— Маг из администрации школы пришлет тебе все подробности, — сказала она, вставая и оставляя на столе стопку этих странных бумажек. — Меня не будет еще несколько недель, но ты всегда можешь мне прислать сову.

— Куда направляешься? — спросил он небрежно. — В хорошее местечко?

Она рассмеялась и посмотрела на него с самой лучезарной улыбкой, которую он когда-либо видел на ее лице.

— О, это чудесное место. Я покажу тебе, когда закончу. Я очень взволнована!

— Хорошо, — ответил он, изучая ее лицо на признаки лжи, прежде чем добавил, — Есть какие-то большие планы, о которых нам стоит беспокоиться?

— Не думаю, но планы как всегда могут пойти наперекосяк.

***

МИНИСТЕРСТВО МАГИИ ПЕРЕСМОТРИТ СТАРЫЕ ЗАКОНЫ

Министерство магии объявило, что будет проводить ряд реформ, начиная с того, что Старший представитель Департамента магического правопорядка назвал «давно назревшей переработкой всей нашей правовой системы».

Когда репортер «Ежедневного пророка» надавил на него, пресс-секретарь Раффлс сказал, что реформы были направлены на борьбу с дискриминационными законами, которые благоприятствуют чистокровным.

Глава консалтинговой группы Magilawyers Аркадия Уинтерхью сказала нам: «Нам так много нужно сделать, что мы не можем поверить в некоторые уже древние запреты, которые на нашей памяти никогда не отменялись. Некоторые вещи, которые остаются легальными, просто смешны».

Представитель Новой Гильдии Адвокатов Магов говорит: «Это то, чего мы добивались годами: многие из наших клиентов никогда не имели надлежащего судебного разбирательства».

Но источнику в Министерстве кажется странным, что Министерство сейчас предпринимает какие-то действия и вкладывает то, что они называют ресурсами, которых у них нет, в изучение древних законов, которые все игнорировали на практической основе.

Отдел магического правопорядка говорит, что проект, согласно их ожиданиям, займет годы.

***

Джинни Уизли была не из ревнивых. Но даже если и так, она слишком увлеклась своим первым годом профессиональной игры в квиддич, чтобы всерьез беспокоиться о том, влюбился ли Гарри Поттер в лучшую подругу или нет. И все же она думала, что это не так. Она знала, каким был Гарри, когда он сходил с ума по кому-то (лучше, чем кто-либо: она и наблюдала, и испытывала это на собственном опыте), и все было по-другому.

Поэтому она посмеялась над Роном, когда он осторожно намекнул, что, возможно, именно поэтому те двое проводят так много времени вместе. Рон никогда по-настоящему не понимал Гарри и Гермиону. Гарри, возможно, был немного ослеплен переменой в ней, но они никогда не стали бы парой.

Кроме того, Гермиона явно была на десятки лет старше, даже если ей и удавалось скрывать какие-либо физические признаки этого. Вряд ли это ее интересовало.

Но даже если Джинни не была ревнивой, это не означало, что она вообще их не ревновала.

Гарри что-то от нее скрывал. Что-то, что много значило для него. Какое-то время она этого не замечала, слишком занятая Гарпиями, чтобы обращать внимание на его отсутствие по вечерам.

Но она заметила это, когда он начал прятаться от нее в собственном доме. Джинни подозревала, что это как-то связано с Гермионой, и какими бы странными вещами она ни занималась, миссис Уизли относилась к ней с относительным почтением уже около недели. Джинни не была в этом уверена, и она могла сойти за сумасшедшую из-за своих вопросов.

Поэтому она ждала. Это продлилось долго, но затем, наконец, он с ней поделился.

— Ну что ж… Гермиона подарила мне воспоминания о моих родителях, — сказал он Джинни воскресным утром в конце лета, когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу.

— О твоих родителях? — спросила она, переворачиваясь. Это было совсем не то, о чем она думала все это время, пока ломала голову над подозрениями.

— Да, — сказал Гарри, глядя в потолок. — У меня было время на раздумья. Они выглядели такими, знаешь… например, она несколько раз ходила с ними в паб до того, как мама забеременела, а потом увидела меня через пару недель после моего рождения, прежде чем они скрылись. Она с ними дружила. Никто никогда не показывал мне воспоминания о них раньше. Это было… И я потратил на них слишком много времени.

— Это было очень заботливо с ее стороны, — осторожно сказала Джинни.

—Странно, не правда ли, насколько она все еще Гермиона, даже после всего, через что ей пришлось пройти. Но иногда, это просто не она.

Джинни снова положила голову ему на грудь, глядя, как сквозь бархатную занавеску просачивается свет. Она полюбила дом на площади Гриммо, когда его отремонтировали, хотя и не была готова к переезду.

— С ее дня рождения прошел почти год, не так ли? Мы должны что-то устроить в этом году.

— Она сказала, что собирается устроить вечеринку в Уэльском замке, чтобы отпраздновать открытие школы. Рон уже рассказал тебе, что он в совете директоров?

— Нет! Честно говоря, он никогда мне ничего не говорит, я всего лишь его сестра, — хриплый смех Гарри взъерошил ее волосы.

— Да, в общем-то она пригласила его на чай пару месяцев назад и сказала, что ей нужен кто-то, кто позаботился бы о том, чтобы дети чувствовали себя счастливыми и желанными. Думаю, он был очень доволен.

***

ДОМОВЫЕ ЭЛЬФЫ «В УЖАСЕ» ОТ ИЗМЕНИВШЕГОСЯ СТАТУСА

«Ежедневный пророк» может доказать, что многие домашние эльфы чувствуют себя потерянными из-за спорного изменения их статуса, которое произошло в прошлом месяце. Одна пожилая эльфийка рассказала нам, что чувствует себя оторванной от семьи.

Дибблз раньше принадлежал Седвикам. Но она говорит, что они не могли позволить себе платить ей зарплату, предписанную Министерством (3 сикля в неделю), и теперь она живет в Доме для эльфов в Дорсете, месте под управлением Г.А.В.Н.Э., благотворительной организацией, которая лоббировала изменения в законе.

— Я просто хочу домой, — рассказывает Дибблз «Пророку». — Я слишком стара, чтобы научиться читать, и все такое, и несколько побоев для меня лучше, чем не принадлежать моей семье. Они были всем для меня!

Она показала нам свое новое жилище, явно неуютное для нее из-за того, что у нее теперь была маленькая комнатка и, по ее словам, первая настоящая кровать. Домашние эльфы редки в наше время, но они были традиционной частью волшебных семей на протяжении веков.

— Они хотят работать, — говорит Эллиам Спиллингс из Ассоциации сохранения магических обычаев. — Им это нравится, так зачем нам их останавливать?

В заявлении Общества защиты эльфийского благополучия говорится: «Наше общество основано эльфом по имени Пуговка. Эльфы когда-то были известны нам как домовые. Как вид они от природы склонны к домашним обязанностям. Тем не менее, волшебники воспользовались потребностью быть связанными с человеком или местом, чтобы поработить их. Многие из них систематически подвергаются насилию. Наше общество не хочет мешать трудолюбивым эльфам заниматься своими делами, но хочет убедиться, что они делают это в безопасности и по собственной воле. Мы работаем над тем, чтобы найти новые места для всех эльфов, которые попали в наш Дом после нового закона, и будем продолжать нашу работу, чтобы дать эльфам знания и образование в надежде, что те смогут защитить себя, чтобы создать более справедливое будущее».

Джинни оторвала взгляд от газеты, когда Гермиона присела в кресло напротив.

— Извини, что опоздала, — пожала плечами совершенно другая женщина, что означало, что она сожалеет о том, что заставила Джинни ждать, но не собирается объясняться.

— Все в порядке.

Они посмотрели друг на друга поверх столика. Это была идея Гермионы встретиться в магловском городке рядом с тренировочной площадкой Гарпий.

«Я была такой плохой подругой. Позволь пригласить тебя на ланч. В любой из дней на следующей неделе я могу к тебе приехать», — написала она в короткой записке.

Прошел почти год с того странного дня рождения, когда Гермиона исчезла и вернулась совершенно другой. Сложно и почти невозможно было представить, насколько больно ей было все эти десятилетия, которые для них оказались лишь часами.

Но Гермиона была ее лучшей подругой, и она потеряла ее меньше чем за день. Конечно, за последний год они иногда встречались, но это было уже не то. Джинни подумала, что уже никогда не будет так, как прежде. Но она поняла, что у брюнетки было что-то на уме, чем она хотела с ней поделиться.

Итак, Джинни ждала.

— Интересная статья сегодня, — пробормотала Гермиона, кивая на газету, которую Джинни положила на стол. — Ах, еще один чайник чая, пожалуйста, — добавила она официантке.

— Твое влияние в наши дни распространяется очень далеко, — признала Джинни. — Так много перемен.

— У меня было очень много времени, чтобы все обдумать, — сказала ей другая женщина. Гермиона не выглядела самодовольной, хотя могла бы, или обеспокоенной критикой и возражениями, которые были неизбежны. Она выглядела так, словно несла на своих плечах огромный груз.

Некоторое время они сидели молча, пока официантка ставила на стол чайник. Носик был сколот, и некоторое количество воды пролилось на стол.

— Это так странно, не правда ли? — задумчиво произнесла Гермиона. — Мы были так близки, а теперь, наверное, я больше подхожу на роль твоей бабушки, и это все изменило.

— Почему бы тебе, — сказала Джинни, наливая Гермионе чай, — не рассказать мне о Томе Риддле.

Она могла сказать, что это ее поразило. Она была так спокойна и сдержанна все время, но на ее лице без морщин промелькнуло удивление.

Гермиона выглядела так, как, по мнению Джинни, выглядели бы боги, если бы они все еще существовали. Она была одета в простой (но, вероятно, убийственно дорогой) бордовый кашемировый джемпер и джинсы, чтобы защититься от не по сезону холодного августовского дня. Ее лицо выглядело старым и молодым, как будто она видела сотворение мира, и это случилось только вчера.

На мгновение она показалась ужасно юной. Затем ее лицо приняло печальное, усталое, смиренное выражение, которое она часто носила, когда люди не обращали на нее внимания.

— Я любила его, — сказала Гермиона. Шокирующе. Ужасно. Слова прозвенели между ними, как колокол или как нож.

Джинни боялась услышать чего-то подобного со времени судебного разбирательства, когда мать Люциуса Малфоя сказала, что Том Риддл может знать ответ. В тот вечер, когда Гермиона объявила о своей школе и назвала ее Риддл-Хаус, в ее голове крутились самые невероятные предположения. Но все оказалось гораздо хуже, чем она предполагала.

— Я знала, кем он был, кем станет, и все равно любила его. Я любила его так, как не любила никого с тех пор. Ты это хотела узнать, Джинни?

Глаза Джинни наполнились предательскими слезами. Ее затошнило.

— Как ты могла? — ответила она на выдохе. Сейчас ей хотелось встать и уйти. Она подумала о том, чтобы выйти и разорвать все связи. Но Гарри… Гарри скорее всего знал. Она чувствовала это, словно кусочек головоломки встает на свое место. Гарри знал это и все еще любил эту женщину. Джинни осталась.

— Думаю, ты не хуже других знаешь, что мы не можем контролировать то, кого нам любить.

— Мне было одиннадцать.

— И он был единственным человеком, которому я не могу навредить.

— Вряд ли это оправдание для того, чтобы влюбиться в самого злого волшебника в истории.

— Но тогда он им не был. И я по глупости надеялась, что этого будет достаточно, чтобы изменить его. Очевидно, я не смогла. Все, что ты хочешь прокричать мне, я уже повторяла себя снова и снова в течение десятилетий, так что можешь поберечь свое дыхание. По какой-то жестокой и ужасной шутке судьбы меня изгнали из моего времени, одинокую и обремененную знанием всего, что должно было произойти, и единственным человеком, который когда-либо действительно интересовал меня… был он. Единственный человек, который мог заставить все это исчезнуть, — Гермиона замолчала, ее голос охрип от волнения. В основном это была ярость, подумала Джинни. — О, я могла бы рассказать тебе, как Дамблдор столкнул нас, и я могла бы рассказать, как я сдалась Тому, но в этом вся суть. Он был единственным, кто меня ценил.

Джинни прервала зрительный контакт и уставилась в свою чашку. На дне лежало несколько листьев. Она все еще чувствовала тошноту от отвращения, но теперь ей было жаль и Гермиону, и этот парадокс смутил ее.

— Ты сто лет не была в Норе, — смена темы разговора казалась скорее вопросом, чем упреком, и была спасательным кругом для них обоих.

— Я знаю, — мягко ответила Гермиона. — Мне очень жаль. Мне трудно… находиться рядом с людьми, которых я так давно не знаю, которые все еще видят во мне ту девушку. Твои родители знали меня как подругу их сына, потом как девушку и как члена Ордена. Эти две версии меня сбивают всех с толку.

— То наследство, — вдруг сказала Джинни, — несколько месяцев назад, от двоюродной бабушки Мюриэл…

— Не надо, — перебила Гермиона.

Джинни задумалась о том неожиданном сюрпризе — не целое состояние, но достаточное количество наследства, чтобы ее родители чувствовали себя комфортнее. Не была ли это на самом деле Гермиона? Она прикусила свой язык. Лучше ей этого не знать.

Какая же она была противоречивая: старая и молодая, движимая честолюбием так же, как и социальной справедливостью. Она всегда была такой, но теперь это усилилось, как будто другая женщина больше не чувствовала себя обязанной извиняться за свои собственные трудности. Гермиона была столь же благородна, сколь и безжалостна, и, возможно, Джинни могла понять, почему она влюбилась в Тома Риддла. Она и сама помнила его обаяние, хотя теперь редко вспоминала о нем.

— В чем заключается твой грандиозный план?

Гермиона налила им обоим еще чаю и протянула тарелку с печеньем, которое появилось таинственным образом. Джинни была уверена, что это не официантка.

— Лучший мир, — произнесла она без видимого смущения.

Ее амбиции были ошеломляющими: это было то, чего все хотели, но мало кто что-либо для этого делал. Тем не менее, Джинни в последнее время внимательно следила за газетами и видела признаки влияния своей подруги в целом ряде сфер. Грандиозно, безумно и невозможно — а может, и нет.

— Разве твой лучший мир похож на то, за что мы все боролись?

— Ты всегда была умна. Я так думаю. Но я не потеряла своих ценностей, Джинни, несмотря на то, кого я впустила в свою постель. Я… усовершенствовала их. Теперь я вижу мир более ясно. Но я думаю, что стремлюсь к тому, во что мы все можем поверить.

— Тогда к чему вся эта… пантомима? Мантия, имя, чертова секретность! Рон говорит, что ты ходишь вокруг да около, как Малфой, и я не могу не согласиться.

— Мантия — сигнал старшему поколению, и имя тоже. Это подразумевает, что я одна из них. И это не те люди, против которых мы на самом деле сражались — они больше не имеют значения. Люди, о которых я беспокоюсь сейчас — те, кто этого не сделал. Те, кто все еще занимает влиятельные посты, у кого есть определенные симпатии. Привратники к власти, которые допускали зверства, не пачкая рук. Мантии подразумевают, что я не представляю для них угрозы. Я спокойно пользуюсь своим влиянием, потому что выгляжу как молодая девушка, только что окончившая школу. Потому что я не хочу быть политиком. Потому что так быстрее и мне не нужно защищаться. Потому что я не хочу, чтобы люди заметили, что я провожу массовые реформы. Так гораздо менее опаснее, чем, если рассматривать ее как органическую. Кое-какие вещи тесно связаны со мной — ты увидишь это в завтрашней газете. Но у меня еще длинный список, и мне не терпится сдвинуть все с мертвой точки.

Она перебросила свои длинные темные волосы через плечо, мгновенно превратившись из серьезной в гордую.

— А имя? Я живу как Дирборн дольше, чем как Грейнджер. Меня удочерили с помощью древнего ритуала. Я — Дирборн. Почему бы мне не использовать это имя? Зачем мне отказываться от отца?

— Я ведь больше тебя совсем не знаю, не так ли?

— Не… всю меня. Но я бы с удовольствием тебе рассказала, если ты захочешь. Мы всегда были так близки. И когда я была в другом Хогвартсе, я так скучала по тебе в темные дни. Когда мне снились кошмары. У меня не было никого, к кому я могла бы обратиться.

***

ЗАПРЕТ НА МАГИЮ ВРЕДИТ НАШИМ ДЕТЯМ?

Старший директор первой подготовительной школы волшебной Британии Гермиона Грейнджер-Дирборн говорит, что запрет детям заниматься магией до одиннадцати лет вызывает чрезмерные вспышки неконтролируемой магии и вредит их развитию.

— Мы провели всестороннее исследование тысяч детей в четырнадцати разных странах в течение сорока лет. Это первое в своем роде исследование, которое показывает, что дети, которые обучаются определенным магическим приемам в более младшем возрасте, с меньшей вероятностью будут иметь вспышки магии или выбросы, которые могут быть чрезвычайно опасными, а также с высокой вероятностью станут более сильными заклинателями, — сказал Альфред Михаил Компте, руководитель группы адептов из Нового Авалонского института, который был основан Грейнджер-Дирборн.

— Мы разослали наши выводы министерствам по всему миру, но они чрезвычайно неохотно слушают нас, поэтому мы решили опубликовать отчет и позволить общественности принять собственное решение, — сказала Грейнджер-Дирборн «Пророку» в это воскресенье.

Благотворитель объяснила, как она и еще несколько человек собрали средства, чтобы собрать и обучить команду для проведения исследований, цитируемых Министерством, когда в 1945 году был введен запрет.

— Мы должны были обучать их в магловских лабораториях, поэтому мы финансировали стипендии для заинтересованных молодых волшебников и ведьм со всего мира, чтобы изучать магловские науки в течение многих лет. Они действительно прогрессировали, поэтому мы продолжали это делать. Мы создали сильную команду, которую я собрала под одной крышей в Новом Авалонском институте в Калифорнии. Для нас — чем больше данных, тем лучше. Наши методы и критический анализ только улучшились за эти годы. Но мы видим одни и те же наблюдения снова и снова. В каждой группе, в каждой стране: не использование нашей магии в будущем повредит нам.

Когда мы обратились за комментарием, старший министр по регулированию палочек сказал: «Разве мы не обсуждали это много лет назад? У меня нет на это времени».

Выдержку из отчета и анализ независимого исследователя можно найти на странице 33.

— Как умно, — пробормотала Джинни, протягивая Рону газету. Они были в Норе, помогали миссис Уизли готовить воскресный обед. Чарли и его парень приехали из Румынии, и она собрала их всех вместе.

— Знаю, — ответил он с полным ртом. — Вообще-то я предложил ей выступить на публику. Посмотрев все исследования и прочее, мы подумали, что нам лучше убедиться, что все дети учатся контролировать себя.

Он был в ее команде, вспомнила Джинни. Действительно, умно.

— На самом деле просто невероятно, сколько маглорожденных сталкиваются с большими вспышками, а потом погибают или страдают из-за этого. Именно поэтому она и открыла школу.

Было чертовски трудно найти всех и убедить их родителей, что у них будет приличное образование. К счастью, у нас в команде есть «Ночной рыцарь», чтобы служить флотом. Так мы забираем и отвозим детей домой, это снимает часть стресса. Удивительно, как вообще передвигаются все эти маглы.

— Сколько студентов начнут обучение на следующей неделе?

— Черт возьми, около пятисот, — сказал Рон. — Безумие, не правда ли? Гениально было втянуть Нарциссу в это дело, потому что у нее есть связь со старыми чистокровными семьями. Теперь их мерзкие сопляки смешаются с обычными ребятишками младшего возраста. Они продумали всякие активности, чтобы собрать всех вместе, понимаешь, как спорт, театр, музыка и все такое. Они будут заниматься этикой магии, чтением и письмом, математикой и прочими вещами. Латынь и греческий. История. Клянусь, в школе часы замедляют время, чтобы уместить столько всего.

— Ты, кажется, взволнован, — удивленно сказала Джинни.

— Ну, это что-то новенькое, не так ли? В любом случае, я люблю детей, и теперь, когда все запущено, это не будет большой дополнительной работой. Они подготовят вкусный стол для нас, из совета, — добавил он, похлопывая себя по животу и самодовольно подмигнув, добавил. — Глава отдела по связям с маглами выглядит хорошенькой.

Она не могла удержаться от смеха: Гермиона действительно привлекла Рона на свою сторону серией гениальных мастерских ударов и нашла ему хорошее применение. Он прекрасно справится со школой, которая дает ему ощущение чего-то важного помимо работы. Он двинется дальше, и ему станет лучше.

Гермиона явно выучила несколько трюков за время, проведенное с Риддлом, но пока все было на благо общества. Джинни полагала, что она могла бы продолжать в том же духе. Ее способность организовывать и реализовывать все задумки вызывала беспокойство, но это было лучше, чем верить, что Министр со всем разберется.

— Они здесь! О боже, — воскликнула Молли, — и я едва готова! О, какой он симпатичный, ты его видишь?

Комментарий к Влияние

История начинает набирать обороты, а Гермиона определенно обретает в новом мире влияние. И мне нравится, что это происходит со стороны. Не привлекая особого внимания. Продуманно. И умно. Собственно, Том делал почти также. Но цели у них разные.

========== Остров яблок ==========

Не бойтесь: остров полон звуков.

Суббота, 21 апреля 2001 года

Портключ доставил их на землю с достаточно аварийной посадкой. Несмотря на свой атлетизм, Гарри так и не научился держать равновесие, и он споткнулся, скользя ногами по гладкому бледному камню. Первым впечатлением было очень яркое солнце, ослепляющее после серой апрельской мороси дома. Где-то вдалеке волны разбивались о скалы. Когда его глаза привыкли, он увидел, что они стоят на скальном выступе высоко над морем. Перед ними, преграждая путь на сушу, была проходная из белого мрамора, с бронзовыми дверями, которые сначала казались металлическими, но приглядевшись, он понял, что те выглядят почти расплавленными, со странными символами на поверхности.

Подняв глаза, Гарри увидел, что вдоль самой высокой арки большими буквами были вырезаны слова: TERRA PERICOLOSA.

— Что это значит? — спросил он остальных.

— Точно не знаю. Терра — это вроде земля? — пробормотала Джинни. Она не хотела приходить. Ей было трудно простить Гермиону за прошлое с Томом Риддлом, и они почти не виделись в течение нескольких месяцев. Но любопытство победило, когда вместе с приглашением прибыла корзина пасхальных яиц.

Не ешьте серебряное! Вы сломаете зубы — это портключ к моему самому большому секрету. Он будет активирован 21 апреля в 11 утра.

Счастливой Пасхи, с большой любовью ко всем вам,

Гермиона.

— Может это название? — спросил Рон, нахмурившись. — А как мы вообще туда попадем?

Гарри заметил большой деревянный сундук с надписью «ПОРТКЛЮЧИ» и поднял крышку. Он положил серебряное яйцо рядом с другими предметами и снова закрыл.

Как только он закрылся, двери бесшумно распахнулись, но в тусклом свете под толстым сводчатым проходом не было никаких признаков жизни.

— Ладно, — произнес Гарри Джинни и Рону с нескрываемым любопытством. — Давайте выясним, что все это значит.

Он осторожно прошел через арку, но их никто не остановил. Он был метров десять длиной, темный, мраморные его стены не отполированы. Выйдя с другой стороны, он вскинул руку к свету и инстинктивно посмотрел вниз, и на мгновение ему показалось, что он шагнул вникуда, и будет падать и падать вечно. Желудок Гарри скрутило, а затем он будто резко упал вниз, и вниз, и вниз.

Но его ноги продолжали стоять на чем-то твердом. Это было невозможно, и все же… он понял, что перед ними прозрачный мост, мерцающий и сверкающий, плавающий высоко над глубоким ущельем. Далеко под их ногами разбивались волны. Стеклянное основание моста было подвешено арками золотого огня, парящего в воздухе.

А впереди них раскинулся невероятный пейзаж: странные и удивительные деревья усеивали волнистые зеленые холмы. Дальше остров поднимался все выше и выше, на фоне лесов и туманных вершин с водопадами, низвергающимися в огромное озеро, с садами, плавающими на утесах. Он смог разглядеть что-то похожее на яркий хвост феникса, когда тот радостно взмывал над водой вдалеке.

Воздух, казалось, мерцал магией. Все выглядело странно и ново, как ожившая сказочная страна в древней книге. На другой стороне простиралось море, уходящее далеко-далеко к горизонту.

— Вот это да, — выдохнул Рон. — Где мы, черт возьми?

— Шевелись, Гарри, я хочу посмотреть, — крикнула Джинни из-за спины брата, а затем, когда он подвинулся, добавила, — Мерлин, где мы?

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — пропищал писклявый голос, и Гарри, посмотрев вниз, увидел, как ему улыбается домой эльф. — Меня зовут Релгин, и я вызвался быть вашим проводником сегодня. Мистер Уизли, — добавил эльф, и его глаза наполнились слезами, — известен здесь как большой друг эльфов, поэтому все хотели получить такую честь, но выбрали Релгина.

— Ты поздоровался с нами как следует, — ответил Рон, выглядя несколько ошеломленным такой новой похвалой.

— Мы здесь свободные эльфы, мистер Уизли, привязанные к самому острову. А теперь идите, идите, следуйте за мной, пока это безопасно.

— Что значит «пока безопасно»?

— Иногда морской дракон, который живет там, внизу, любит попытки красть людей с моста! — хихикнул эльф. — Она очень непослушная! Пойдемте, пойдемте, надо много всего увидеть.

Сбитые с толку, они последовали за эльфом по мосту, где каждый шаг был упражнением в храбрости. Когда его ноги коснулись твердой почвы утеса, Гарри вздохнул с облегчением.

— Где мы? — спросил он эльфа. — Что это за место? Где Гермиона?

— Остров называется Идунна, и я полагаю, что для вас он находится к юго-западу от Ирландии, — произнес эльф как «Иии-туна». — А сейчас, она попросила передать вам это, — перед ними появилось три метлы, — и карту, — в руках Джинни возник пергамент. — Она велела вам быть очень осторожными при исследовании острова, потому что у Идунны много чудес, но не все из них так добры. Думаю, что она найдет вас, когда будет готова.

Затем эльф исчез, и они остались одни на продуваемой ветром вершине утеса на незнакомой земле.

— Странно, — сказала Джинни. — Давайте осмотримся, хорошо?

***

Они забрались на метлы и взмыли достаточно высоко, чтобы увидеть, как вдалеке яркая и солнечная погода сменилась дождем и бушующими волнами. Под ними остров простирался на север, пока не поднимался к высоким вершинам и крутым долинам. На юге Гарри разглядел что-то похожее на большое сверкающее здание на склоне утеса и что-то вроде города вокруг устья реки прямо под ним.

— Я думаю, нам следует двинуться на север, сделать круг и закончить в той деревне, — сказала Джинни, щурясь на карту. — Думаю, что на самом деле это город. И там что-то вроде замка? О эта блестящая штука я полагаю… В любом случае, мы увидим его позже, да? Я хочу отправиться в горы — на этой карте там нарисован маленький дракон.

Полет над Идунной был не похож ни на один полет, который был у Гарри. Несмотря на странное утро и оставшиеся вопросы без ответа, он громко крикнул и помчался впереди Джинни и Рона. Брат и сестра Уизли закричали в ответ, пытаясь его догнать, а затем свежий воздух заставил его кровь кипеть диким возбуждением и воодушевлением.

После бешеной гонки они остановились, тяжело дыша и смеясь, высоко над тем, что выглядело как строительная площадка. Гарри полетел ниже, чтобы осмотреть местность, и увидел, что оказался прав: строительная бригада, включая трех троллей, работала на площадке на склоне одного из холмов этой части острова. Дальше они миновали еще два таких же участка, а также несколько небольших ферм, и по мере приближения к горам местность становилась все круче и более дикая.

Гарри был так поглощен попытками идентифицировать всех волшебных существ и необычных растений по пути, что едва не пропустил крик Джинни.

— Это Гермиона, не так ли? У озера? И Луна с ней?

И действительно, это она махала им в ответ. Гарри резко направил метлу вниз и помчался, как и всегда забыв о личной безопасности.

— Всем привет, — Гермиона улыбалась, но выглядела немного взволнованной. — Добро пожаловать в Идунну.

— Что это за место?

— Где ты была, Луна?

— Где мы?

В унисон воскликнули они, и Гермиона со смехом подняла руки.

— Давайте пообедаем и я все вам расскажу. Но не спускай глаз с пикси.

Проголодавшись после полета, Гарри позволил себе ненадолго отвлечься на еду. Он встретился взглядом с Джинни, которая молча сказала, что все это странно, но давай продолжим? Он коротко кивнул ей в ответ. Наблюдать за тем, как она летает на метле, было втройне приятнее для Гарри. Это наполняло его любовью, гордостью и завистью.

— Как бы объяснить? — задумчиво начала Гермиона, расставив тарелки с пирогом, сосисками, свежим хлебом и желтым маслом.

— Начну вот с чего: я много лет путешествовала по миру, посещая всевозможные волшебные места и обучаясь у местных жителей, и за это время поняла, что наша жизнь в Британии… находится под риском. У нас так мало полностью волшебных мест. Мест, где мы можем быть открыты. Есть Хогвартс, конечно. Хогсмид, Косой переулок и улицы вокруг него, Годрикова впадина… и старые чистокровные поместья вроде дома Малфоев. Мы удалились в изоляцию или спрятались в магловских районах, например как на площади Гриммо. У нас нет всего этого.

Пока она говорила, Гарри огляделся. Это была мечта о земле, знакомой им и в то же время всюду пронизанной ощущением новизны и создания.

— Никто из вас не видел, что было после того, как Гарри победил Волдеморта в детстве, но магловские новости тогда были полны сообщений о стаях сов. Или случайными фейрверками, за которые они принимали заклинания. Люди танцевали на улицах и подбегали обниматься с незнакомцами, потому что им больше негде было открыто праздновать. Главная задача Министерства — скрывать наше сообщество от маглов, а это становится все труднее по мере совершенствования их технологий. Вы знаете, что сейчас камеры есть почти везде?

Она остановилась, глядя на сверкающее озеро, когда что-то огромное выпрыгнуло из него.

— О, Гермиона, вот он! Келпи — он вырос! Я так рада, — вмешалась Луна.

— Круто, — сказал Рон, глядя на него, а затем нервно добавил. — Он же не опасен для нас?

— Я так не думаю, но будь немного осторожен, — успокаивающе сказала Луна. — Он гораздо больше интересуется русалками и гриндилоу, чем нами. Он совсем новичок в этом озере, так что еще устраивается. Я привезла его… кажется, всего месяц назад.

— Ты привезла его сюда?

— О да, теперь я профессор магической зоологии. Я помогала заселять остров.

Это еще больше, а не меньше, сбивало с толку, и Гарри повернулся к Гермионе.

— Ну да, именно так. Во всяком случае, я хотела создать такое место, где ведьмам и волшебникам не придется прятаться. Поэтому я… создала этот остров. Вернее, остров создал сам себя: я просто предоставила ему катализатор и топливо. Это чудесно, не правда ли? Мы строим университет. Первый Университет Магии, который когда-либо видел мир.

— И это твое большое разоблачение? — спросила Джинни. — Мерлин, я так волновалась весь прошлый год, что думала, у тебя есть какой-то ужасный, темный план!

— Я знаю, — ласково ответила Гермиона. — И вполне понимаю почему. Но Альбус поручил мне то, что он считал своей ролью… как опекуна. И это было тем, что я выбрала. Но не обольщайтесь: этот остров опасен, потому что он полностью волшебный, а магия настолько же опасна, как и прекрасна.

— Что значит, что ты создала остров? — перебил ее Гарри. — Разве можно просто создать остров?

Она усмехнулась.

— Боюсь, это сложно объяснить. Если ты хочешь больше узнать о древней великой магии, то тебе придется здесь обучиться. Но я не выдаю всем рецепт выращивания земли.

— Так мы все еще в Британии? — задумчиво спросила Джинни. — Потому что, судя по карте, в этих горах обитает большой дракон, и я не уверена, что это законно для частной собственности. Как и половина всех существ, которые бродят вокруг, — добавила она, скорее подмигнув, чем нахмурившись.

— Мы не в Британии, мы на Идунне. Остров не принадлежит никакой нации, вот почему я была так занята! Вы хоть представляете, как трудно было найти новую землю, чтобы на нее никто не претендовал? Есть некоторые древние законы для него, но получить его признание для торговли, иммиграции, банковского дела и всего такого — это был просто кошмар. Британское министерство все еще решает, должна ли я отказаться от своего гражданства и стать только идуннийцем.

— Так ты… королева острова, Идунна я имею в виду, или как? — спросила Джинни.

— Нет, я ректор университета, вот и все, — сказала Гермиона. — Буду им, когда все будет готово. Начинать все с нуля занимает много времени.

— Она скромничает, — вмешалась Луна. — Здесь уже около сорока преподавателей занимаются исследованиями, и все основные здания университета построены. Первые студенты будут здесь через год. В «Магизоологии» нас трое!

— Я имею в виду… Я действительно не знаю, чем занимаются в университете, — сказал Рон. — Какой в нем смысл?

— Что ж, — сказала Гермиона, наливая всем тыквенный сок одним движением руки, — это немного похоже на Хогвартс, только все студенты взрослые, а профессора проводят свои собственные исследования и публикуют, э-э, эссе об этом. Что-то в этом роде. Например, как то, что мы сделали с запретом на использование волшебных палочек. Здесь будут все предметы, которые мы изучали в школе, но и еще многое другое. В какой-то момент мы объявим грандиозное открытие, но я хотела, чтобы вы увидели остров своими глазами и поняли, чем я занимаюсь.

— Это удивительно, — сказал Гарри. — Я и не знал, что не существует университета для магов. Честно говоря, никогда об этом не задумывался.

— Семьи любят хранить свою магию. Видишь ли, это магия всегда была посредником. И страны тоже. Но я не думаю, что мир должен оставаться таким. Я думаю, что любой человек из любого окружения должен иметь доступ ко всем текстам и исследованиям. Может, продолжим?

***

Гермиона аппарировала с ними на самую высокую вершину острова, где их ботинки хрустели и скользили по утрамбованному снегу, а дыхание замерзало кристаллами. Она, казалось, не замечала холода, несмотря на то, что была одета только в рубашку, брюки и ботинки. Остальные поспешили наложить согревающие чары, стуча зубами так сильно, что заклинания не спасали.

— Какая удача, что сегодня такой ясный день, — сказала она им, когда все огляделись. — Чаще всего здесь туманно.

Несмотря на холод, Гарри подумал, что она права: внизу, между скалистыми гребнями, раскинулись долины, прорезанные сверкающими ручьями и полевыми цветами, которых он никогда не видел. Дальше начинался лес, растекавшийся по волнистым холмам по направлению к озеру.

— А дракон действительно здесь? — живо спросила Джинни.

— Ох, — ответила Луна. — Их трое. Мы думаем, что если их будет больше, то они будут бороться за территорию. Но твой брат очень скоро приедет, чтобы дать нам несколько советов. У нас есть брачная пара валлийских зеленых и молодая шведская коротконогая. Она очень милая, но меня больше интересуют исследования неизвестных существ.

— Эта часть острова никогда не будет застраиваться, — добавила Гермиона. — Здесь будет заповедник с очень ограниченным доступом. Я не совсем уверена, растет ли земля еще или нет, поэтому мы должны быть осторожны с тем, сколько крупных животных мы поместим здесь.

— Растет? — удивленно спросил Рон.

— Скала, на которой мы стоим — первоначальная часть… всего этого. Примерно четыре метра в высоту и полтора в ширину? Я плавала целый год, чтобы найти ее, а потом каждый год питала остров своей магией. Осталось еще два года. Три семерки или семь троек — очень мощные магические числа, о чем, я уверена, вы все знаете.

Она указала на землю внизу.

К этому нечего было добавить. Ее магия намного превосходила все, о чем Гарри когда-либо слышал. И он задавался вопросом, что еще возможно в мире магии, что он еще упустил или не смог придумать. Он видел, как Гермиона рассматривает свое творение, и думал о ней, как о сестре, которая всегда была рядом с ним во время каждого трудного поворота в его жизни. Думал о том, как сильно она любила саму магию. Он размышлял о Дамблдоре, о власти и о том, действительно ли она теперь королева всего.

Он удивился той печали, которая промелькнула на ее лице, когда она посмотрела вниз.

— Остальная часть острова, конечно, обитаема, — добавила Гермиона через мгновение. — Так что, если вы захотите где-то построить дом… то место ваше.

***

В тот день они не встретили драконов, но вскоре забыли об этом перед лицом величайшего чуда острова. Он не вырос из какой-то обжигающей магии, а был тщательно спроектирован и выкован из камня, стекла, дерева, огня и воды.

Университет, как объяснила Гермиона, все еще строился, но главное здание было закончено. Был уже почти вечер, когда они добрались до него, глядя на здание с моста через реку, которая разделяла то, что казалось уже процветающей деревней.

Он освещался золотистым светом. Даже в самый хмурый день, подумал Гарри, это будет одна из самых красивых вещей, которые он когда-либо видел. На первый взгляд университет выглядел как стеклянный дворец, парящий в воздухе. Затем он моргнул и понял, что он был вырезан в скале. Краем глаза он видел самую дальнюю башню, которая, казалось, достигала неба, а может быть, и дальше. Всего таких было три или семь. Он не был уверен. Он снова моргнул. Посчитал. Пять.

Он последовал за Гермионой с моста и вверх по улице в полном оцепенении, едва замечая вывеску Банка Идунны или группу смеющихся ведьм и волшебников, выходящих из паба на углу главной улицы.

Она провела их через большую площадь с фонтаном в центре, странно пустующую, и когда они вышли на другую сторону, между ними были только булыжники и то, что он принял за стеклянные стены. Теперь, подойдя ближе, Гарри увидел, что это похоже на мост. Он казался стеклянным или хрустальным, и все же в нем было что-то живое. Что-то похожее на воду, или на алмазы, или на пылинки, которые ловят лучи позднего солнца.

Даже Рон был странно молчалив, когда они смотрели, как она касается гладкой, нетронутой поверхности. Как только Гермиона коснулась его кончиками пальцев, расплавленное золото разлетелось во все стороны, и появилось отверстие, похожее на солнечный луч, окаймленный золотом.

— А что будет, если я к нему прикоснусь? — с любопытством спросила Джинни, нарушив молчание.

— Ничего. Сейчас он открыт только для преподавателей. Когда у нас появятся студенты, некоторые из них получат доступ, хотя для первокурсников он будет ограничен определенным временем суток. В библиотеке уже есть несколько очень опасных книг. Это здание на самом деле предназначено для научных сотрудников: здесь у нас есть наши офисы и помещения. Когда мы станем больше, у нас будет больше факультетских зданий, но в данный момент это факультет зелий вон там, на утесе на другой стороне деревни.

Гарри проследил за ее взглядом и увидел изящное угловатое здание из камня и стекла, стоявшее чуть в стороне от скалы.

— На случай, если произойдет действительно сильный взрыв, хотя он, конечно, хорошо защищен, — она слегка усмехнулась. — Магизоология находится примерно в миле отсюда. Луна может показать вам позже, если хотите. Экспериментальная гербология находится на другой стороне острова от этих существ — нельзя рисковать, чтобы они съели друг друга. Не научный персонал, хотя всегда присутствует риск, я полагаю.

Рон рассмеялся.

— Представь себе лицо Невилла, если бы в его теплицы забрался рогатый шноркель, — фыркнул он Гарри.

— Он прибудет сюда? — спросила Джинни Гермиону, когда они прошли через холл и поднялись по лестнице. Они оказались на самом верху и увидели, что на некоторых каменных балясинах были вырезаны пчелы, звезды, яблоки и ключи. Мотив повторялся и в каменной кладке, и Гарри понял, что это был гребень.

— Конечно, я приглашу его в гости, когда он пожелает, но Хогвартсу понадобится сильный директор, чтобы однажды занять место Минервы.

Рон и Гарри обменялись многозначительными взглядами.

— Вы голодны? — спросила она, не адресуя вопрос Рону.

— Да! — хором ответили брат и сестра Уизли. Гарри тоже, но он жаждал больше увидеть чудес, чем еды.

— Если вы пойдете прямо по этому коридору, то попадете на другую лестницу. Спуститесь по ней, и вы попадете в главную столовую. Просто… думайте о еде, не отвлекайтесь, а то можете оказаться где-нибудь в другом месте. Если вы случайно попадете в библиотеку, немедленно найдите библиотекаря и убирайтесь как можно скорее.

Они рассмеялись, но Гарри почувствовал, что она не шутит.

— Значит, это не обычная библиотека?

— Она уходит обратно в скалу в определенное время… Ох, я не уверена когда. Самое опасное позади. Попасть на нижние уровни почти невозможно, но ведь мы и раньше попадали в невозможные места, не так ли? И все же, все должно быть впорядке.

— Не беспокоишься о студентах?

— Очень, конечно, и я уверена, что найдутся такие же безрассудные, как мы, которые попытаются искать опасности по всему острову. Но ведь это и есть волшебство, не так ли? Со всем чудом приходит риск. Ты ведь видел, что мы вырезали на здании сторожа?

Здание сторожа, точно, Гарри подумал, что это проходная.

— Гм, да, но я не уверен, что это…

Они вышли на террасу как раз вовремя, чтобы увидеть последние лучи заходящего на западе солнца. Если солнце вообще садится на западе в этом месте. Конечно же, Гермиона не была настолько могущественной.

— Terra pericolosa. Магловские исследователи обычно писали фразу на картах, чтобы обозначить неизвестные земли, которые они считали опасными. Я думала, что это будет… уместно.

Гарри подумал обо всем, с чем ему пришлось столкнуться в Волшебном мире.

— Это хорошее описание, — согласился он.

Гораздо ниже той башни, на которую они поднялись, примерно в ста двадцати метрах, он увидел огни деревни. Она оказалась больше, чем он себе представлял. Хотя и не во всех домах горел свет. Откуда-то доносилась музыка. Лодки мягко поднимались и опускались в гавани к востоку от главной деревни. Птица, невероятно огромная, пролетела низко над городом, а затем поднялась к горам.

— Что это было? — спросил он.

— Птица Рух. Я должна сказать Луне. Их немного беспокоит здешний климат, но мы надеемся, что они приспособятся и останутся в горах.

— А кто там живет?

— В основном беженцы, — грустно сказала она. — Я основала еще один исследовательский центр, до этого, под названием Новый Авалонский институт. Это в Калифорнии. Надеюсь, он тоже будет расти. Но в любом случае, пока я была там, то собрал команду людей — вы встречались с некоторыми из них за ужином дома. Они помогли мне здесь. Мы создали офис, чтобы связаться с людьми, бежавшими из зоны военных действий или из опасных семей или стран, где маги подвергались преследованиям. Некоторые люди просто хотели начать все сначала. А еще есть компании, которых мы убедили пойти на риск и открыть здесь свое дело. Теперь там два паба и один ресторан — прямо у самой воды. Несколько шведских гоблинов согласились открыть новый банк. Эльфы — о, вы видели новый закон, принятый в прошлом году?

— Твой закон, — поправил Гарри. — Я видел.

— Ну, мой семейный эльф сделала все, чтобы освободившиеся домовые эльфы или те, кто остались без оплаты, смогли попасть сюда. Они не свободны, точнее, вы не можете освободить домового, потому что они должны привязать себя к месту или семье, чтобы выжить. Но эти эльфы больше не связаны. Они связаны с самим островом. Некоторые из них занимаются сельским хозяйством, в чем они просто великолепны, а некоторые работают в университете. Двое из них открыли пекарню. Мне рассказали, что у них будет маленькая школа.

Это был самый счастливый ее взгляд в течение сегодняшнего дня.

— Это не просто университет с большой деревней, — сказал он, глядя на первые звезды, усеивающие небо. — Это… это будет город, не так ли? И он, вероятно, вырастет в мегаполис. Я имею в виду, что многие люди захотят приехать и жить здесь. Это… это будет как собственная страна.

— Технически, — сказала она, — это уже так. Но чем больше людей, тем сложнее это будет. На данный момент это просто рай и, я надеюсь, центр того, что станет периодом магического просвещения.

Она произнесла слово «просвещение» так, словно оно было отягощено историей, словно его придавили каменными библиотеками и наделили чернильными и бумажными крыльями. Как будто это означало рассвет и закат одновременно.

— Просвещение, — сказал Гарри, но в его устах это было просто слово. — Так что ж. Какая у тебя, эм, специальность?