Снегопад (ЛП) [SenLinYu] (fb2) читать онлайн

Утром в канун Рождества начинает идти снег. Первые снежинки только начинают появляться, когда Гермиона возвращается с утренней пробежки. Сбрасывая кроссовки и вешая куртку в прихожей, она подходит к окну гостиной, чтобы посмотреть, как они падают, и вытаскивает палочку из пучка, скрученного на макушке.

Хлопья сверкают в утреннем свете. Гермиона тяжело дышит, все еще переводя дыхание, и потирает руки, чтобы согреть кончики пальцев. В камине весело потрескивает яркий огонь. Холод не проникает в теплую гостиную, в углу которой стоит маленькая Рождественская елка, украшенная безделушками, мишурой и блестящими стеклянными украшениями, которые безупречно сочетаются друг с другом. Аромат сосновых и кедровых венков наполняет воздух на пару с корицей, гвоздикой и апельсинами.

В коттедже царит тихий уют в сочетании с ощущением новизны в комнате; пустые стены, странные голые места над камином и столами, как будто поверхности все еще ждут подходящей безделушки, которая найдет здесь свое место и наполнит дом. Стены книжных полок почти заполнены, но у их подножия все еще стоят коробки. Несколько полок занимают дубликаты некоторых изданий, ожидая попарно, пока их владельцы решат, чей экземпляр следует сохранить.

Это дом, но еще не полностью обустроенный.

Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь тишиной, пока не услышала мягко приближающиеся шаги, остановившиеся рядом. Она открывает глаза и еще мгновение смотрит в окно.

— Смотри, снег пошел, — говорит она.

— Я заметил, — вот и весь ответ, который дает Драко, вкладывая кружку чая в ее холодные руки. Она прислоняется спиной к его груди, и несколько минут они молча наблюдают.

— В детстве я мечтала о белом Рождестве, — говорит она. — Было бы немного похоже на сказку, если бы на наше первое Рождество выпал снег.

Она смотрит на него снизу вверх. Черты его лица резкие, как граненое стекло, и уголок рта кривится, когда он смотрит на нее. Она убирает левую руку и находит его, сплетая их пальцы и обнимая его за талию. Он кладет подбородок ей на макушку и медленно проводит большим пальцем по обручальному кольцу, как будто все еще не привык его там находить.

— Может быть, он задержится, — говорит она через несколько минут.

***

— У тебя случалось такое в детстве, чтобы тебя заносило снегом? — спрашивает она, нарезая овощи.

Драко стоит в нескольких футах от нее, подготавливая телячьи голяшки, совершенно равнодушный к погоде снаружи, в отличие от Гермионы, которая провела полдня, приклеившись к окнам. На его бедрах повязан фартук, а рукава аккуратно закатаны до локтей. Его волшебная палочка лежит на полке, пока он разворачивает бумагу для мяса, придирчиво осматривая каждый кусочек.

— Заносило снегом? — он поднимает глаза.

Она кивает.

— Знаешь, когда не можешь путешествовать, потому что на улице так много снега, что это становится небезопасно.

Его брови хмурятся, и он выглядит немного смущенным, как случается всегда, когда между ними возникает «культурная» разница.

— У волшебников обычно нет такой проблемы. Летучий порох, аппарация, портключи — обычные способы путешествовать независимо от погоды.

Гермиона молчит, задумчиво жуя морковную палочку.

— О, конечно. Полагаю, это способ, пока у тебя есть волшебная палочка.

Она кладет морковь в миску рядом с несколькими другими, наполненными нарезанным кубиками луком, сельдереем и приготовленными травами, проверяя, чтобы все они выглядели аккуратно, прежде чем повернуться и налить себе бокал вина.

Она садится на край кухонного стола, наблюдая, как Драко начинает формировать и перевязывать телятину кухонным шпагатом.

Это один из первых вечеров во время каникул, когда они остаются вдвоем. Между рождественскими вечеринками, вечеринками в департаменте Министерства, балом в Министерстве, небольшими посиделками и визитами друзей из других частей Европы всегда что-то было. Блейз Забини вернулся из Италии, Чарли вернулся из Румынии, а Луна только что закончила экспедицию в Южную Америку.

Их социальные круги еще не интегрировались должным образом, что приводит к более насыщенному праздничному социальному календарю, чем любой из них хочет.

Сочельник, как они уговорились, будет только их, а после Рождества они вернутся в круг общения до Нового года. Гермиона уже боится этого.

Она отбрасывает эту мысль и сосредотачивается на открывающемся перед ней виде.

— Я знаю, что говорю это все время, — говорит она через минуту, — но я все еще нахожу сюрреалистичным, что ты готовишь.

Он поднимает бровь.

— Я должен был чем-то заниматься, пока оставался без волшебной палочки под домашним арестом, а не просто утопать в тоске, как некоторым людям нравится утверждать.

Гермиона бестактно фыркает.

Он смотрит на нее снизу вверх.

— Для меня это тоже окупилось сполна. Разве нет?

Улыбка играет на ее губах, пока она покачивает своим бокалом.

— Неужели?

— Да. Одна всезнайка-невыразимец была весьма впечатлена тем открытием, что руки, на которые она так часто смотрела, способны на большее, чем варить для нее зелья.

— Это не так… — она задыхается и краснеет. — Это были мои материалы и моя лаборатория, я должна была убедиться, что ты готовишь все должным образом.

— Конечно, ты была ответственна, как добросовестный исследователь, которым являешься, — говорит он, насмешливо салютуя. — Ты просто внимательно следила за мной, чтобы украсть мои секреты варки.

— Я их не крала, — говорит она, хмурясь. — Причина, по которой тебя туда пустили, заключалась в демонстрации твоей методики стабилизации волчьего зелья. Я не сидела и не пялилась на тебя.

Драко ничего не отвечает, но тень улыбки, таящаяся в его чертах, сама по себе достаточно убийственна.

Она делает вид, что ничего не замечает, принюхивается и чопорно потягивает вино.

— Не могу поверить, что раньше не догадалась, что ты черпаешь знания из магловской кулинарии.

Он выпрямляется, вздыхает и некоторое время смотрит в потолок.

— Не могу поверить, что потратил больше года, пытаясь очаровать тебя своей индивидуальностью и мастерством зельеварения, а оказалось, все, что мне нужно было сделать, это сказать: «Причина, по которой я знаю это, заключается в том, что я готовлю. Давай я как-нибудь приготовлю тебе ужин».

Гермиона вспыхивает от обиды и делает глоток вина.

— Говоришь так, будто после слов «я могу приготовить тебе ужин», я тут же швырнула в тебя своими трусиками, — наконец говорит она строгим голосом.

— Я бы никогда, — Драко спрятал усмешку. — Насколько я помню, это заняло три приема пищи…

— Четыре. Это случилось только на четвертый раз, — говорит она, пытаясь скрыть румянец за бокалом вина.

Его левая бровь вздернулась, а глаза стали хитрыми, как у лисы.

— Не припомню, чтобы я ел ту еду до следующего утра. Это считается? Вряд ли…

У нее горят уши.

— Ты должен был приготовить это, так что, да, оно определенно внесло свой вклад, и поэтому этот раз считается четвертым. В любом случае, — она прочищает горло, — я согласна, что ты должен был руководить приготовлением пищи.

Он заканчивает выемку и отряхивает руки.

— Ну, как бы я ни был рад пропустить год безответной тоски, пока убивал себя в лаборатории, надеясь произвести на тебя впечатление, это, вероятно, было необходимо. В конце концов, если бы я пригласил тебя на ужин в свою квартиру слишком рано, ты бы могла подумать, что я пытаюсь вытащить тебя из Министерства, чтобы убить.

Веселое настроение Гермионы внезапно исчезает, переменяясь.

— Не говори так. Я никогда так не думала. Рону не следовало так шутить.

Драко усмехнулся себе под нос, прежде чем взять себя в руки и пожать плечами.

— Все в порядке. Мы с Уизли теперь цивилизованные люди, помнишь? Только вчера мы целый час играли в дартс.

Его голос звучит легко, но она узнает скрытое выражение в его глазах. Так он выглядит, когда они слишком долго находятся где-то и он чувствует себя не в своей тарелке. Это грызет его, накапливаясь от одного вечера к другому, и теперь всплывает на поверхность. Скрытое утомление от того, чтобы быть терпимым.

Ее горло сжимается и она внимательно изучает его.

— Знаешь, Драко, нам не обязательно ехать завтра. Если ты…

Он напрягается, и выражение его лица мгновенно меняется.

— Мы уже договорились, — говорит он, откладывая телятину в сторону, достает чугунную сковородку и ставит ее на плиту. — Все будет хорошо. Мы прекрасно проведем время.

Сковородка уже почти раскалилась, а он все еще ничего не говорит, поворачивается и начинает жарить телятину. Мясо издает резкий, шипящий звук, и его запах наполняет воздух, когда оно приобретает коричневый оттенок.

Она задумчиво смотрит на него, теребя ножку бокала.

— Вероятно, утром. Как только мы закончим с завтраком и подарками… я не возражаю… мы могли бы отправиться в поместье…

— Я уже сказал маме, чтобы она нас не ждала, — перебивает он.

Он вздыхает, все еще не поднимая глаз.

— Рождество — твой любимый праздник, поэтому мы проведем его с твоими друзьями.

Он говорит это спокойно, с категорической ноткой окончательно принятого решения. Выражение его лица замкнуто и ясно дает понять, что он больше не хочет об этом говорить.

Гермиона делает глубокий вдох и наблюдает, как он откладывает обжаренные голяшки в сторону и начинает добавлять нарезанные ею овощи в кастрюлю.

Тишина угнетает. Утомляет. Их намерения насильно преодолеть упорную социальную пропасть не учитывали, насколько это будет истощать; что большая часть времени, которое они проведут наедине, в конечном итоге будет посвящено декомпрессии от всего этого.

Она тихо вздыхает и смотрит в окно, замечая, что падающий снег уменьшился до нескольких рассеянных хлопьев. Она ставит свой бокал и на минуту подходит к кухонному окну, прежде чем вернуться.

— Тебе нужна еще какая-нибудь помощь?

— Кажется, я справился, — тон Драко все еще отстраненный.

— Мне нужно кое-что проверить. Я сейчас вернусь.

Она натягивает куртку и шарф, прежде чем сунуть ноги в ботинки. Мир снаружи хрустящий, холодный и сверкающий. Снег оказался не больше, чем просто переполохом, но все слегка припорошило. Она выдыхает, наблюдая, как ее дыхание поднимается подобно облаку. Она протягивает руку в варежке и ловит один из последних падающих хлопьев. Послеполуденное солнце начинает пробиваться сквозь облака над головой.

Она выходит в сад перед домом и, обернувшись, видит, что Драко смотрит на нее из окна. Его брови слегка нахмурены, что многие истолковали бы как угрюмость, но она знает его достаточно хорошо, чтобы распознать тщательно скрываемую неуверенность в выражении его лица.

Она улыбается и машет рукой, стараясь приободрить. Он неуверенно машет в ответ, и продолжает смотреть, пока она не поворачивается и не уходит за угол дома.

Она возвращается через пятнадцать минут.

Духовка включена, кухонные поверхности вымыты, все ножи и сковородки возвращены на свои тщательно организованные места. Драко стоит у раковины и чистит устрицы.

Она останавливается в дверях, наблюдая за ним, освещенная зимним светом. Она склоняет голову набок и снимает шарф. Его бледные пальцы вставляют нож в петлю каждой раковины, прежде чем он резко проворачивает запястье.

— Все в порядке там? — его голос по-прежнему отстранен.

— Да, я просто хотела кое-что проверить, — говорит она, подходя к нему.

Если он не останавливается и не наклоняется, ей не дотянуться, чтобы поцеловать его в щеку, поэтому она прижимается к его плечу, что стало обычным поцелуем.

Это одна из тех мелочей, которые развивались вместе с их отношениями. Когда он угрюм и замкнут, это возвращает его к ней. Это стало ее способом напомнить ему, что она никуда не денется. В первый раз она действовала импульсивно, пытаясь вытолкнуть его из своих мыслей, и когда это сработало, она сделала это снова в следующий раз. Теперь это привычка; одна из тех вещей, которые говорят обо всем без помощи слов.

Руки Драко останавливаются на середине движения.

Он поворачивается и целует ее прямо в макушку.

Ритуал завершен.

— У тебя снежинки в волосах, — говорит он. Это случайное, бесцеремонное замечание, но главное — интонация его голоса. Напряженное, замкнутое состояние исчезло, и он возвратился к ней от того беспокойства, которое занимало его разум.

Она встречается с ним взглядом, протягивая руку, чтобы стряхнуть их.

— Пока я была на улице, снова пошел снег, так что, может быть, у нас будет то белое Рождество, которое я хочу.

Она запрыгивает на край стола и снова смотрит на него.

То, как он готовит, и то, как он варит зелья, идентично, и она знает это, потому что все время наблюдает за ним. Это дотошное внимание к деталям, созерцательная точность. Ей нравилось наблюдать за ним в лаборатории, но интимность приготовления пищи уникальна. Никто больше не заботится о магловской кухне. Усилия, прилагаемые в процессе, являются излишними. Приготовление руками — это для зелий, зачем тратить время, когда хозяйственные чары могут сделать это за тебя?

Поэтому приготовление пищи — это то, что Драко делает только для нее.

Через несколько минут он кладет нож и пронзительно смотрит на нее.

— Ты собираешься кусать губы все время, пока я работаю?

Зубы Гермионы мгновенно отпускают нижнюю губу, когда она виновато отрывает взгляд от сухожилий, которыми восхищалась на его предплечьях.

— Я наслаждаюсь видом, — она властно машет рукой. — Продолжай.

Он смотрит вниз, выжимая дольку лимона над устрицей в руке, прежде чем сделать шаг к ней. У нее перехватывает дыхание, и она ерзает, когда он останавливается перед ней, достаточно близко, чтобы его брюки касались ее коленей.

Он смотрит на нее сквозь полуприкрытые веки, не отрывая взгляда от ее губ.

— Открой рот, — говорит он через мгновение.

Она вдыхает, и ее губы медленно приоткрываются.

Он прижимает раковину к ее нижней губе.

— Вдохни. Дважды прожуй. Глотай, — говорит он так, словно это не сотая устрица, которой он кормит ее с рук.

Несмотря на это, она все еще краснеет, когда он наклоняет раковину.

Холодная, скользкая устрица скользит ей в рот, соленая и острая от лимонного сока. Он пристально смотрит на нее сверху вниз, пока она жует, а затем медленно глотает.

— Хорошо? — интересуется он, склонив голову набок.

Ее лицо пылает, когда она кивает.

— Очень… свежо.

Его челюсть дергается, и он смотрит на нее с мученическим выражением досады, когда его плечи обиженно опускаются.

— Свежо? И это все, что ты можешь о них сказать? Ты все еще не можешь признать, что они тебе нравятся?

— Я… — начинает она, а затем опускает глаза, стараясь выглядеть застенчивой, как будто это не сотый спор, который они вели об устрицах, — больше не испытываю к ним ненависти.

Он начинает дуться.

— Как ты можешь не любить устриц?

Она изо всех сил старается не рассмеяться, пока он стоит, сердито глядя на нее. Это тот Драко, которого она знает, а не тот замкнутый, который, защищаясь, уходит в себя.

— Мне очень жаль. Я знаю, что для тебя это важно, но ты не заставишь меня полюбить устриц. Они слишком холодные и скользкие, я не могу справиться с консистенцией, а вкус просто какой-то…

Она неопределенно жестикулирует в воздухе, глядя в окно. Снова идет снег: большие, похожие на перья, хлопья кружатся в темнеющем небе.

Драко вздыхает и откладывает раковину.

— Тебе не обязательно их есть. Ты же сама сказала, чтобы я купил устриц. Если бы я знал, что они тебе все еще не нравятся, я бы не стал…

Она выпрямляется.

— Я больше не испытываю к ним неприязни, — быстро говорит она, — и, что более важно, я не против того, чтобы ты кормил ими меня, пытаясь убедить полюбить их. Вот почему я сказала, что мы должны их купить. Меня легко можно было уговорить съесть еще несколько, по крайней мере.

Драко делает паузу, и его глаза вспыхивают за долю секунды до того, как его руки находят ее колени, пальцы сжимают их вместе, в то время как его тело нависает над ней. У нее перехватывает дыхание, а сердце учащенно бьется.

— И ты смогла бы? — он способен своим голосом делать с ней самые неподобающие вещи. Быстрый прилив тепла пробегает по ее спине, когда она слегка кивает. — Ты понимаешь, — говорит он непреклонным тоном, — что есть и другие вещи, которыми я могу тебя накормить.

Она знает, но обожает, как серьезно он относится к предполагаемым свойствам сырых устриц.

— Я знаю, — шепчет она.

Его голова наклоняется ближе, и ее губы изгибаются в улыбке, когда их губы встречаются.

Его длинные пальцы скользят вверх по ее ногам, раздвигая их, подтягивая ее к краю стола до тех пор, пока его бедро почти не прижимается к ее центру.

Он целует ее, а затем медленно отстраняется, чтобы рассмотреть. Их носы едва соприкасаются, когда они смотрят друг на друга. Его рука поднимается, чтобы погладить ее по щеке.

— Жена, — благоговейно произносит он. — Моя жена.

Дрожь пробегает по ее телу.

— Мой муж, — отвечает она.

Он выдыхает, сжимая пальцами ее подбородок и бедро, когда его голова опускается и их лбы встречаются.

— Черт, — говорит он. — Не думаю, что когда-нибудь привыкну к тому, что ты меня так называешь.

По телу Гермионы разливается кровоточащее тепло, и это не из-за жара, исходящего от домашнего очага или потрескивающего огня в соседней комнате.

Она цепляется каблуком за его ногу, притягивая его чуть ближе.

— Может быть, когда-нибудь, но я надеюсь, что это ненадолго.

Он издает низкий смешок, который отдается в ней вибрацией.

— Ты знаешь, — его голос низкий, и его твердое тело прижимается достаточно близко, чтобы она начала прогибаться, пытаясь удержаться в вертикальном положении. — С твоей стороны было очень практично настоять на кухонном столе.

— Да… это была хорошая идея, не так ли?

Его пальцы на ее бедре скользят внутрь и дальше вверх; Гермиона совсем не дышит, когда его рука забирается под одежду, и он касается ее.

Он тяжело дышит ей в плечо.

— Блять. Ты такая мокрая.

Гермиона никак не может выговорить что-нибудь в ответ. Она прикусывает губу, но это не подавляет стон, который вырывается, когда ее бедра подаются вперед, прижимаясь к кончикам его пальцев.

— Нам повезло, что мы остановили свой выбор на оссобуко*, — продолжает он темным, греховно хриплым голосом, толкая ее на стол и стягивая джинсы с бедер. — Это дает мне достаточно времени.

***

— Счастливого Рождества, — говорит Гермиона, когда он просыпается на следующее утро. Она уже час сидит в постели, просматривая карты и исследовательские статьи, которые он, вероятно, назвал бы работой, если бы был достаточно трезв, чтобы заметить и пожаловаться.

Он не ранняя пташка.

На самом деле, он, вероятно, стал бы полностью ночным, если бы она позволила ему.

Он вдыхает и бормочет что-то, очень отдаленно напоминающее «доброе утро», и закрывает глаза рукой, лежа неподвижно еще несколько минут.

Затем он долго и медленно вздыхает.

— Во сколько они нас ждут? — говорит он хриплым от сна голосом.

Гермиона бросает свиток на прикроватный столик и поворачивается к нему.

— Нас занесло снегом.

Последовала долгая пауза, и он убрал руку от лица, чтобы посмотреть на нее затуманенными глазами.

— Нас что?

— Снег, — повторила она снова, как ни в чем не бывало, насколько это было возможно. — Прошлой ночью была метель.

Он выглядит таким растерянным, что она почти видит, как он пытается вспомнить, есть ли какие-то определения для слова «метель», которые он не помнит.

Она указывает на окно, и Драко поднимает голову, чтобы посмотреть на покрытую одеялом сельскую местность. Длинные сосульки свисали с карнизов, а сугробы почти скрывали садовую ограду.

— Видишь? Так что на Рождество мы никуда не поедем, — она смиренно пожала плечами.

— Не поедем? — Драко выглядит совершенно сбитым с толку.

— Нет, — она отрицательно качает головой. — Наш камин еще не подключен к каминной сети, и мы не можем аппарировать, потому что, кажется, потеряли наши палочки.

Он моргает, и его брови сходятся вместе.

— Мы… мы что?

Гермиона подавляет улыбку. Утро — не самое лучшее время для него. Это было бы бесконечно забавным, если бы он был достаточно осознан, чтобы оценить это.

Она невинно пожимает плечами.

— Я уверена, что они где-то есть, но, похоже, куда-то пропали. Итак, мы заперты дома вместе. Рождество придется провести только вдвоем.

Она наклоняется над ним и зачесывает назад его волосы.

— Ты можешь вернуться ко сну. Тебе еще рано вставать.

— Ладно, — он все еще выглядит очень озадаченным, но и все еще достаточно уставшим, чтобы быть послушным.

Он обнимает ее за талию и через несколько секунд снова засыпает.

Он встает через час и идет на кухню, пока она разогревает в духовке выпечку и жарит колбасу.

Он натянул халат, его волосы взъерошены и спадают на глаза, но сейчас он выглядит вполне разумным. Он наливает себе чашку чая и стоит, глядя на Гермиону, пока пьет.

— Итак, — говорит он, наконец, — мы потеряли наши палочки.

Гермиона кивает, не отрывая взгляда от плиты.

— И нас «занесло снегом».

— Да. Это почти невероятное совпадение, не находишь?

Воцаряется оглушительная тишина, прерываемая лишь звуком шипящего жира.

Наконец Драко вздыхает.

— А что именно делают маглы, когда идет снег?

Она пожимает плечами и смотрит на него.

— О, обычные вещи — решают головоломки, читают, укутываются и гуляют по снегу, сворачиваются калачиком перед камином, чтобы согреться, и пьют много горячих напитков.

Он смотрит на нее прищуренными глазами, пока она не заканчивает готовить завтрак. После того, как они поели, они занялись подарками. Гермиона дарит Драко набор японских ножей, и он, нахмурившись, идет в их комнату и возвращается с завернутой книгой, которую, без сомнений, он купил для себя, но она приняла ее с энтузиазмом.

Большинство подарков, которые они получают, — это книги. Все, кажется, прислали им разные.

Единственное исключение — Люциус и Нарцисса, отправившие им эпернэ**.

Драко ставит огромное серебряное чудовище на кофейный столик и в отчаянии закрывает глаза рукой, пока Гермиона сидит, оценивая его.

— Очень замысловато, — говорит она через несколько минут, пытаясь представить его в центре стола, за которым могли удобно разместиться только четверо или неудобно шестеро. Это самый намеренно бесполезный подарок, который она когда-либо видела.

— Будет лучше, если мы бросим его в реку, — говорит Драко.

Они решают не делать этого, потому что есть шанс, что когда-нибудь родители Драко посетят их «странный маленький дом», чтобы узнать, достаточно ли образована Гермиона, чтобы знать, что делать с эпернэ. Они прячут его в дальнем углу чердака, а потом укутываются и отправляются на прогулку, чтобы посмотреть на реку в качестве утешения.

Кое-где у Гермионы над коленями налип снег, мягкий и пушистый, идеально подходящий для снежков. После того, как они прошли вдоль реки и вокруг близлежащего поля, она проверила качество снега, делая снежок размером с квоффл и запуская им Драко в голову.

В качестве возмездия, он преследует ее по полю и бросает в сугроб. В ее попытках убежать происходит небольшая борьба. К тому времени, как они возвращаются в коттедж, оба мокрые от тающего снега и почти неистово дрожат.

— Знаешь, — говорит он, топая сапогами, чтобы стряхнуть с них снег, и печально смотрит на Гермиону. — Если бы у нас были волшебные палочки, мы бы снова согрелись за считанные секунды.

— Да, — говорит Гермиона, тяжело дыша и неуклюже пытаясь развязать шнурки на ботинках негнущимися пальцами, — очень жаль, что мы их потеряли. Придется придумать другие способы согреться.

Драко бормочет что-то неразборчивое себе под нос, стягивая зубами перчатки и помогая ей снять пальто.

Под их одеждой повсюду скопился снег. Они оставляют его в куче в прихожей и спешат сгрудиться перед камином.

— Видишь? Нам даже не нужна магия, — говорит Гермиона, крепко прижимаясь спиной к его обнаженной груди в попытке поглотить больше тепла его тела, пока она плотно натягивает большое одеяло вокруг них обоих.

— Нет, — его тон такой же сухой, как обычный тост. — Это почти так же удобно, как магия.

Гермиона игнорирует его недовольство и прижимается ближе.

— Какое счастье, что у нас в камине горит вечное пламя, иначе мы были бы в дерьме, — говорит он.

— Не обязательно, — лукаво отвечает Гермиона. — Есть несколько способов согреться в суровую погоду без магии. То, что мы делаем сейчас, на самом деле является методом сохранения тепла тела, для предотвращения переохлаждения и обморожения.

— Правда? — в голосе Драко звучит любопытство.

Уголок ее рта загадочно приподнимается.

— Я могу показать тебе еще несколько техник, о которых знаю, если тебе интересно.

Ее рука медленно скользит вверх по его бедру, и она чувствует, как у него перехватывает дыхание.

— Ну, допустим, — теперь он уже не так раздражен отсутствием магии.

Она поворачивается к нему лицом.

— Ну, — она выпрямляется, — первое, что мы должны сделать, выйдя из стихии, снять мокрую одежду и разделить тепло тела, оставаясь рядом.

Его глаза сверкают.

— О, насколько близко друг к другу?

— Боюсь, что очень близко, — она ерзает под одеялом, придвигаясь ближе, пока не оказывается у него на коленях, оседлав его, обхватив ногами его бедра и положив руки ему на плечи; их лица почти соприкасались.

— Таким образом, — ее дыхание становится немного короче, — мы делимся теплом нашего тела. Это согревает нас обоих. Видишь?

Его рука медленно прижимается к ее пояснице, притягивая ее ближе.

— М-м-м. Да. Очень практично. Я все прекрасно понимаю, — говорит он, когда ее бедра прижимаются к его.

— Тогда, — она облизывает губы, прерывисто вдыхая, — может быть, придется избавиться от всех оставшихся слоев. Кожа к коже теплее всего, знаешь ли. Для выживания.

Драко хмыкает в знак согласия.

— Верно, — он стягивает ее шелковую кофточку через голову, а затем пальцами убирает локоны с ее глаз. — Хорошо, что у тебя есть я для тепла тела. Что это за бесполезная вещь на тебе была? — он бросает ее через плечо. — Если мы будем терять наши палочки каждый раз, когда метели неожиданно материализуются, мне придется держать тебя во фланелевых штанах. Кто купил тебе такую бесполезную вещь?

Она тихо смеется.

— Раньше у меня было очень практичное нижнее белье, а потом кто-то похотливый заменил его.

— О, тише, — он медленно проводит руками по ее обнаженной коже, а затем наклоняет ее назад, пока она не оказывается под ним; он стягивает ее трусики вниз по ногам, а она снимает трусы с него.

Он стоит над ней на коленях, едва удерживая свой вес, и опирается на свои руки так, что они обрамляют ее голову, когда он смотрит на нее.

— Ладно. Обнаженные. Кожа к коже. И что теперь?

Она прикусывает губу.

— Ну, в суровых погодных условиях дело не только в том, чтобы согреться, но и в том, чтобы не замерзнуть. Важно бодрствовать и поддерживать частоту сердечных сокращений, сохранять температуру тела. Например…

Ее пальцы блуждают между ними, пока она не находит его, уже сильно прижатого к ее бедру, и она видит, как его пульс учащается. Она медленно скользит рукой вниз, прежде чем потянуть вверх. Он опускает голову. Он зарывается лицом в ее плечо, издавая стон, и его бедра прижимаются к ее руке, тело прижимается к ней. Жар захлестывает ее.

— Теплее, правда? — голос у нее хриплый.

— Да, — его голос звучит напряженно, пальцы путаются в ее волосах, в то время как она продолжает прикасаться к нему. Быстрый рывок, медленное поглаживание, скольжение большого пальца по тому месту, которое, она знает, наиболее чувствительно, и ощущение, что все его тело вздрагивает.

Одна из его рук скользит вниз, чтобы сжать ее грудь, большой палец обводит сосок так, что у нее резко перехватывает дыхание и жар вспыхивает в тазу.

— Мы должны двигаться очень медленно, — произносит она, стараясь говорить ровным голосом и сдерживая стон. — Чтобы не замерзнуть…

Ее голос прерывается на вздохе, когда он ласкает ее так, как он знает, ей это нравится.

Она убирает его руку и толкает вниз, пока не оказывается сверху.

— Ты не можешь просто лапать меня без разбора, — говорит она с притворной суровостью. — Я должна показать тебе, как это делается. В этом есть особая техника.

Он прищуривает свои серебряные глаза, глядя на нее, его бледная кожа и волосы позолочены отблесками огня.

— Да. Все это кажется чрезвычайно научным.

— М-м-м, — протягивает она, целуя его, прижимаясь к нему всем телом, проводя пальцами по его шее. Она покусывает его ключицы, наслаждаясь тяжестью его рук на своей спине. Ее плечи непроизвольно прогибаются, когда его пальцы скользят вдоль ее позвоночника.

— Где ты этому научилась? — спрашивает он, когда она целует его торс, покусывает, проводит пальцами по коже, ощущая неровность шрамов, рассекающих его грудь. — Есть ли кто-то, кому я должен завидовать?

Она фыркает.

— Я экстраполирую. Существенно.

— А. Очень хорошо. Просто уточняю…

Она касается губами его бедра. Она скользит своим телом между его ног, проводя рукой по его бедру, в то время как ее язык обводит таз, и он издает бессвязный стон, сжимая ее плечо, когда его член нетерпеливо дергается. Она игнорирует это, предпочитая прикасаться к нему везде, кроме него.

— Помни, медленно, — говорит она почти шепотом. — Очень медленно.

Наконец она обхватывает его пальцами и долго облизывает. Он стонет и кусает губу, когда она продолжает. Она видит, как напрягаются сухожилия на его шее, а из горла вырывается гортанный вздох. Дрожащее тепло, быстрое, как электрический разряд, пробегает по ней. Она продолжает медленно двигаться, дразня его рукой вверх и вниз, в то время как она легко скользит по его коже. Когда костяшки его пальцев впиваются в одеяло так сильно, что она думает, будто он может разорвать его, она наконец разжимает губы.

Он перестает дышать и не двигается, когда она берет кончик в рот; его взгляд достаточно горяч, чтобы обжечь.

Его грудь вздрагивает, и она чувствует, как он пульсирует, когда проводит кончиком языка по всей его длине.

— О, бляяять, — его живот вздрагивает, мышцы сжимаются, когда он напрягается; его рука сжимается в кулак, хватая ее за волосы, а затем отпускает, когда он шипит и его голова откидывается назад, а звук разрезает воздух. Ее голова наклоняется, язык изгибается, предвкушение бежит по венам и по коже, когда она расслабляет челюсть, принимая его глубже. Глубоко, как она может, прежде чем она покачивается, щелкая кончиком языка по нижней стороне.

Она делает вдох и повторяет движение. Он стонет, и его рука находит ее лицо, кончики пальцев скользят за изгиб челюсти, тянут, направляя, не принуждая, но отчаянно умоляя, пока его большой палец гладит ее по щеке.

— Да… именно так. Блять, это прекрасно. Ты идеальна.

Она сосет до тех пор, пока ее щеки не впадают, позволяя ему управлять темпом, качая кулаком вокруг того места, которое она не может захватить своим ртом. Он дергается под ее языком, скользя к задней стенке ее горла. Она слегка увеличивает темп, наблюдая за ним. Его глаза расплавляются, а губы дергаются, как будто он не в состоянии произнести нужные слова.

Его большой палец продолжает медленно потирать впадинку на ее щеке, а дыхание становится все короче и короче.

— Вот так. Достаточно, — его голос жесткий и хриплый, когда он резко отрывает ее от себя. — Я думал, мы принимаем экстренные меры, чтобы не замерзнуть насмерть.

Он перекатывает ее под себя и прижимает к месту. Гермиона подавляет смех.

— Что случилось с медлительностью и сохранением тепла? — рычит он.

Гермиона смотрит на него, тяжело дыша.

— Мне уже довольно тепло. Разве нет?

Он прикусывает губу, когда его взгляд скользит по ее телу.

— Ты… беда, вот что ты такое, — наконец произносит он.

Он закрывает глаза и с минуту очень медленно дышит.

— Я думаю, что ты достаточно продемонстрировала основную методику. Как насчет того, чтобы я попрактиковался сейчас, а ты смогла бы предложить конструктивную критику, — он искоса смотрит на нее сверху вниз. — Посмотрим, смогу ли я заработать от тебя «П».

Грудь Гермионы сжимается от смеха.

— А теперь, — говорит он, переходя к делу. — Я не думаю, что в твоем методе был достаточный физический контакт. Это положение, — он скользит одной рукой под основание ее головы и пальцы запутываются в ее волосах, чтобы удержать ее там, — гораздо более эффективно для максимального контакта с поверхностью.

Говоря это, он опускает голову так низко, что его дыхание обжигает ее шею, и он медленно целует подбородок, перед тем как прикусить ее ухо. Он отодвигается от нее ровно настолько, чтобы позволить руке скользнуть вниз по ее телу. Гермиона вздыхает, напрягаясь, когда его пальцы проходятся между ее грудей, прежде чем скользнуть вдоль изгиба ее талии, наконец, проникая пальцами между бедер.

Ее ноги дрожат, а сердце уже начинает колотиться. Он смотрит на нее сверху вниз.

— Хочешь узнать одну из моих любимых вещей о тебе? — интересуется он, едва касаясь кончиками пальцев ее складок. У нее перехватывает дыхание.

Он снова опускает голову, пока его рот не оказывается рядом с ее ухом, и это посылает поток тепла через нее.

— Я могу заставить тебя кончить столько раз, сколько захочу.

Резкий всхлип вырывается из горла Гермионы, и ее сердце взлетает, как у зайца.

— Для меня гораздо практичнее быть тем, кто согревает тебя сверху, — его пальцы, запутавшиеся в ее волосах, напряглись ровно настолько, чтобы выгнуться и обнажить ее горло, — потому что нет никакого риска, что наши средства выживания преждевременно закончатся таким образом. Разве ты не согласна?

В ответ она издает бессвязный звук.

— А теперь, — он почти мурлычет ей на ухо, — давай посмотрим, как я тебя согрею.

Его пальцы соскальзывают с вершины ее ног, скользят по бедрам, когда он начинает целовать ее горло. Он медленно дразнит ее, прикасаясь к ней везде, кроме тех мест, где она хочет больше всего. Она выгибается под ним, ее соски твердеют, пока не начинают болеть в предвкушении прикосновения, которого он все еще ей не дает. Его пальцы между ее ног, кажется, гладят каждое место, кроме того, где она умирает больше всего.

Жар свернулся пустым клубком между ее бедер, когда она попыталась приподнять их, чтобы найти любой источник контакта.

— О, пожалуйста, Драко, — говорит она, чувствуя, что вот-вот разобьется.

Он смотрит ей прямо в глаза, его лицо в нескольких сантиметрах от ее собственного.

— Хм?

— Пожалуйста, — шепчет она.

— Чего ты хочешь, любимая?

— Пожалуйста, прикоснись ко мне.

— О, тебе это нравится? — он поднимает бровь, когда его большой палец скользит так близко к тому месту, где она действительно хочет этого, что ее глаза пересекаются. — Я думал, мы просто делаем то, что необходимо, чтобы пережить эту ужасную беспрецедентную метель.

Несправедливо, насколько он способен к артикуляции во время секса, в то время как она едва может сформировать простые предложения.

Она судорожно сглатывает.

— Мне сейчас очень тепло. Пожалуйста.

— Ты, кажется, думаешь, что, умоляя меня, получишь все, что захочешь. Что… — его губы скользят по ее ключицам и вниз по изгибу груди, пока он почти не оказывается там. Она выгибается дугой, безмолвно умоляя. — … абсолютно верно.

Его великолепный рот, наконец, жарко смыкается на ее груди, его язык греховно обжигает, когда он щелкает по ее соску.

Она запутывает пальцы в его волосах, чтобы удержать его там, и произносит целую цепочку проклятий; кажется, это единственные слова, которые она может произнести. Ее бедра беспомощно вертятся в поисках трения, но он просто продолжает дразнить ее, пока единственное слово не слетает с ее губ «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Он отрывает свой рот от ее груди, оставляя ее болеть, когда его большой палец, наконец, касается именно того места, где она хочет этого.

Все ее тело сильно дрожит.

Он пристально смотрит на нее, его серебристые глаза потемнели и стали собственническими.

— Я хочу, чтобы ты продолжала смотреть на меня, когда кончишь, — он гладит ее складки.

Она быстро кивает.

— Хорошая девочка, — его пальцы скользят в самую сердцевину.

Она напрягается, содрогаясь от удовольствия, когда его пальцы скользят в ее сердцевину, изгибаясь и прижимаясь сзади к ее тазу, а его большой палец нежно поглаживает. Ее руки все еще путаются в его волосах и дрожат, когда она сжимается вокруг него с задыхающимся криком.

— Вот так, — он гладит ее еще мягче. — Ты можешь шуметь, я хочу тебя слышать.

Она уверена, что он ее слышит. Она издает долгий, почти вибрирующий крик, пока кончает, не сводя с него глаз, когда все вокруг рассыпается серебром.

Он медленно целует ее, пока она лежит, приходя в себя, ее сердце колотится в груди. Когда она перестает задыхаться, он отстраняется и целует ее в лоб.

— Я думаю, что должен согреть тебя, — говорит он, раздвигая ее бедра, опускаясь вниз по ее телу. Его губы трепетали с каждым поцелуем.

Она уверена, что планеты сформировались за меньшее время, чем то, которое тратит он, постепенно доводя ее до грани следующего оргазма. И еще одного после этого.

Когда он делает паузу, она практически не чувствует костей, все ее тело скользкое от пота. Ее кудри намокли и прилипли к вискам. В этот момент она излучает больше тепла, чем камин.

Когда он приступает к четвертому, она пытается сбежать. Он прижимает ее к полу и трогает еще нежнее и безжалостнее, пока она не кончает так сильно, что ей кажется, будто она что-то где-то порвала.

Она лежит неприлично мокрая под ним, бормочущая угрозы о том, что будет, если он сделает это снова, пока он целует ее лицо.

— Я думаю, мы почти пришли в себя после нашей прогулки снаружи, — говорит он, когда она перестает задыхаться, и двигается, пока его бедра не оказываются на одном уровне с ее.

Она обвивает ногами его талию, придвигаясь к нему.

— Как думаешь, ты сможешь подарить мне еще один, моя сладкая девочка? — спрашивает он, погружаясь в ее сердцевину, наполняя ее низким стоном.

О боже, нет…

Но да. Он всегда точно знает, сколько она может вынести.

Она кивает, цепляясь за его плечи, когда он перекидывает одну из ее ног через свою руку и глубоко и жестко входит. Она издает рваный стон, который он прерывает губами, целуя ее, когда его бедра встречаются с ее.

— Ты идеальна, — говорит он возле ее рта, целуя ее вдоль челюсти.

Он целует и ласкает ее в контрапункте со своим темпом, пока она снова не достигает крещендо, и он издает низкий горловой стон, когда чувствует, как она распадается, когда он внутри нее.

Потом он трахает ее. По-настоящему трахает, жестко и быстро; сила каждого толчка прокатывается по ней так, что ему приходится удерживать ее на месте, чтобы она не сползла по одеялу. Когда он кончает, он стонет имя Гермионы у ее горла, его руки обнимают ее за плечи, как будто он боится, что она может ускользнуть или исчезнуть, если они не будут цепляться друг за друга.

Потом они лежат рядом, переплетенные друг с другом. В доме тихо, только потрескивает камин. Свет снаружи уже растворился в темноте зимнего вечера.

Гермиона открывает глаза и крепче обнимает его, наклоняя голову так, что их щеки соприкасаются.

— СчастливогоРождества, Драко.

Его хватка на ней едва заметно напрягается в ответ, затем он поворачивает голову и целует ее в висок.

— Счастливого Рождества, Жена.

Еще через минуту он приподнимается и прислоняется к дивану. Гермиона садится рядом с ним, и он натягивает на них одеяло, обнимая ее.

— Знаешь, — говорит он через минуту, — мы могли бы поехать к Уизли на Рождество, я бы не возражал.

— Я знаю, — она прижимается поцелуем к его плечу, прежде чем склонить на него свою голову. — Но ты сообщил своим родителям, что мы уже решили провести Рождество с Уизли в этом году, потому что сказал, что не хочешь, чтобы я провела наше первое Рождество с людьми, которые только терпят меня.

Она смотрит в огонь.

— Я тоже не хотела, чтобы ты уезжал туда, где чувствуешь то же самое. Мы провели более чем достаточно времени со всеми, я думаю, что мы имели право на Рождество, которое просто принадлежало нам.

Они оба молчат. Драко целует ее в макушку и молча берет ее левую руку, большим пальцем водя туда-сюда по обручальному кольцу.

Она делает глубокий вдох.

— Они все придут в себя. В конце концов. К следующему году, — она решительно кивает сама себе. — Я уверена, что так будет лучше. Мы заставим их прийти в себя.

Рот Драко изгибается в кривой усмешке.

— Ты же знаешь, они никогда не поверят, что мы не смогли приехать из-за снежной бури.

Гермиона краснеет.

— Я знаю. Я просто подумала, что это было бы более вежливо, чем сказать, что мы не пришли, потому что не хотели. Потерянные волшебные палочки и небывалый снегопад — лучшее оправдание.

Он фыркает.

— Как, черт возьми, тебе удалось управлять метелью?

Она поджимает губы и поднимает брови.

— Невыразимцам ничего нельзя разглашать. Однако это было очень сложно, так что ты должен быть впечатлен тем, что мне удалось.

— Ты всегда производишь на меня впечатление. Однако в будущем, если ты не возражаешь, я хотел бы быть предупрежденным заранее, прежде чем проснусь и узнаю, что моя палочка была потеряна, — он кивает в сторону рождественской елки. — Я не могу отдать тебе настоящий подарок, пока не получу его обратно, потому что он, в настоящее время, преображен в украшение.

Гермиона оглядывается и слегка пожимает плечами.

— Отдай мне его завтра.

Она снова кладет голову ему на плечо.

— У меня уже есть все, что я хочу.

Комментарий к

*Оссобуко - традиционное блюдо кухни Ломбардии, представляющее собой тушеную телячью голяшку с нежным костным мозгом внутри. Название происходит от итальянских слов «osso» и «buco», буквально означающих «полая кость». Для приготовления оссобуко по-милански используют телячью голяшку, овощи и специи. Готовое блюдо обычно подают с ризотто по-милански (ризотто с добавлением шафрана), полентой, также с другими видами ризотто или пастой.

**Эпернэ - многоярусные вазы в форме блюда или подноса. Эпернэ, как правило, сделаны из хрусталя или серебра. Используются для конфет или фруктов, а также для цветов. Большие экземпляры были популярны в викторианскую эпоху для сервировки парадных обеденных столов. Уменьшенные версии обычно датируются началом 1900-х годов.