Тут недавно, твои хозяева из НАСА написали, что первый человек в космосе - американец. А в играх у них Берлин тоже брали США. Так кто там историю переписывает? И да, Россия - великая страна, с великой историей. А вот у твоей неньки истории нет вообще. Только список военных преступлений. Да, потомок древних укров, согласно вашего учебника истории за 7 класс, появившихся 140 тыс. лет назад. Т.е. на 90 тыс. лет раньше всего остального
подробнее ...
человечества.
Поэтому заляпай п'ятачок, и бегом до военкомату. Время подыхать за неньку
Часть вторая продолжает «уже полюбившийся сериал» в части жизнеописания будней курсанта авиационного училища … Вдумчивого читателя (или слушателя так будет вернее в моем конкретном случае) ждут очередные «залеты бойцов», конфликты в казармах и «описание дубовости» комсостава...
Сам же ГГ (несмотря на весь свой опыт) по прежнему переодически лажает (тупит и буксует) и попадается в примитивнейшие ловушки. И хотя совершенно обратный
подробнее ...
пример (по типу магического всезнайки или суперспеца) был бы еще хуже — но все же порой так и хочется прибавить герою +100 очков к сообразительности))
В остальном же все идет без особых геройств и весьма планово (если не считать очередной интриги в финале книги, как впрочем было и в финале части первой)). Но все же помимо чисто технических нюансов службы (весьма непростой кстати...) и «ожидания экшена» (что порой весьма неоправданно) — большая часть (как я уже говорил) просто отдана простому пересказу «жита и быта» бесправного существа именуемого «курсант»))
Не знаю кому как — но мне данная книга (в формате аудио) дико «зашла»)) Так что если читать только ради чтения (т.е не спеша и не пролистывая страницы), то и Вам (я надеюсь) она так же придется «ко двору»))
Как ни странно, но похоже я открыл (для себя) новый подвид жанра попаданцы... Обычно их все (до этого) можно было сразу (если очень грубо) разделить на «динамично-прогрессорские» (всезнайка-герой-мессия мигом меняющий «привычный ход» истории) и «бытовые-корректирующие» (где ГГ пытается исправить лишь свою личную жизнь, а на все остальное ему в общем-то пофиг)).
И там и там (конечно) возможны отступления, однако в целом (для обоих
подробнее ...
вариантов) характерно наличие какой-то итоговой цели (спасти СССР от развала или просто желание стать гораздо успешнее «чем в прошлый раз»). Но все чаще и чаще мне отчего-то стали попадаться книги (данной «линейки» или к примеру попаданческий цикл Р.Дамирова «Курсант») где все выстроено совсем на других принципах...
Первое что бросается в глаза — это профессия... Вокруг нее и будет «вертеться все остальное». Далее (после выбора любимой темы: «медик-врач», военный, летчик, милиционер, пожарный и пр) автор предлагает ПРОСТО пожить жизнь героя (при всех заданных условиях «периода подселения»).
И да — здесь тоже будут всяческие геройства, свершения и даже местами прогрессорство (куда уж без него), но все это совсем НЕ является искомой целью (что-то исправить, сломать или починить). Нет! Просто — каждая новая книга (часть) это лишь очередная «дверь», для того что-бы еще чуть-чуть пожить жизнь (глазами героя).
И самое забавное, что при данном подходе — уже совсем не обязательны все привычные шаблоны (использовав которые писать-то в принципе трудновато, ибо ГГ уже отработал «попаданческий минимум», да и что к примеру, будет делать генсек с пятью звездами ГСС, после победы над СаСШ? Все! Дальше писать просто нет никакого смысла (т.к дальше будет тупо неинтересно). А тут же ... тут просто поле не паханное)) Так что «только успевай писать продолжение»))
P.S Конкретно в этой части ГГ (вчерашний школьник) «дико щемится» в авиационное училище — несмотря на «куеву тучу» косяков (в виде разбитого самолета, который ему доверили!!!) и неких «тайн дома …» нет не Романовых)) а его личного дома)).
Местами ГГ (несмотря на нехилый багаж и опыт прошлой жизни) откровенно тупит и все никак не может «разрулить конфликт» вырастающий в очередное (казалось бы неприодолимое препятствие) к заветной цели... Но... толи судьба все же милостива к «засланцу», то ли общее количество (хороших и желающих помочь) знакомых (посвященных в некую тайну) все же не переводится))
В общем — книга (несмотря на некоторые шороховатости) была прослушана на «ура», а интрига в финале (части первой) мигом заставило искать продолжение))
Мы с Витькой жили в старом доме на тихой улице, недалеко от Литейного. Матери наши дружили. Они дружили и до войны, но после войны, когда домой не вернулся ни мой, ни Витькин отец, — стали как две сестры. Мой погиб под Новороссийском, Витькин — под Ржевом. Мы собирались вместе побывать в тех местах, но так и не съездили. А сейчас вместе уже не получится…
Мы учились в одном классе и школу кончили одновременно. Аттестаты зрелости были для нас, как железнодорожные билеты, на которых забыли написать — куда ехать, каким путем. Мы не знали, куда ехать. Казалось, единственное наше призвание… играть в шахматы.
Сейчас я работаю вальщиком в леспромхозе. Общежитские ребята считают меня здоровым поспать. Да, иногда я ложусь рано. Натягиваю на голову колючее одеяло, замираю. Сплю. Как будто сплю…
…Финский залив. Миниатюрные дюны пляжа «Ласкового». Пахнет водорослями и нагретой сосновой хвоей. Мы лежим на песке, отдыхаем после очередного заплыва. У Витьки виден только нос, глаза да козырек красной купальной шапочки. Это Люська «похоронила» его заживо. Она склонилась над песчаным холмом иотжимает волосы — «льет слезы». Потом вдруг вскакивает и кричит:
— В-и-тя! Хочешь, поставим синий обелиск?!
— Почему синий? — спрашивает счастливый Витька.
Вместо ответа она падает рядом с ним на колени, вскидывает над головой руки и соединяет их. У Люськи синий глянцевитый купальник, синие смеющиеся глаза. Подобных обелисков еще никто не создавал.
Витька взрывает песчаную насыпь, прыжком встает в позу снежного человека, на секунду замирает, прицеливаясь, резко прыгает и низвергает «обелиск». Они барахтаются, хохочут. Потом хохот обрывается. Я прилежно смотрю в синее небо.
…Сейчас, зимой, мне не очень хочется в Ленинград. Но весной, я это уже испытал, меня снова потянет туда. Наверно, выработался условный рефлекс на белые ночи: когда наступает май, я плохо сплю, мне необходимо бродить по белым улицам — пустынным, призрачным, почти нереальным.
Давно не видел белых ночей. Когда увижу? Не знаю. Как приеду? Что скажу при встрече Люське? Что скажу Витькиной матери? Недавно опять получил от нее письмо: «Саша, опиши подробно все, как было. Я должна это знать…»
А что написать? Она почти все знает. Как нам пришла идея ехать в Сибирь строить железную дорогу, как уезжали мы. Трудно уезжать из дома, если у тебя дома — одна мать. Ну, а если не одна, если есть еще такая девчонка, как Люська, тогда уехать невозможно. Тогда надо просто бежать.
Мы работали взрывниками. Дорога строилась в угрюмых, ощетинившихся тайгой глухих горах. Без взрывных работ не обходился, пожалуй, ни один километр полотна. Трассе нужны были тоннели, выемки, насыпи, полочки. И мы с Витькой делали их.
Мы рвали горы и чувствовали себя немного солдатами.
Горы разламывались, разлетались в куски от массовых взрывов; крупно, как от землетрясения, дрожали от тоннельных взрывов. Это были настоящие бои со своей неизбежной жестокостью: больно смотреть на обритые взрывной волной кедры, на оглушенную в реке белую рыбу. Но и горы были жестоки. Они только казались равнодушными.
Стоял жаркий, до духоты, день. Над горами громоздились распухшие от жары облака. Мы по очереди то и дело ходили с бидоном к ручью за водой.
Перед взрывом, когда оставалось только закончить забойку, подсыпать кое-где в шурфы песок и проверить сеть — рвали мы электричеством, — пришла моя очередь идти за водой. Я пошел.
Душно было даже в тени под елями у ручья. Я умыл лицо, полил из бидона на спину, долго плескал воду пригоршнями в грудь. Стало легче.
Я не сразу заметил, что в лесу потемнело: из-за ближней горы вывалилась туча и закрыла большой кусок неба. Она росла быстро, бесшумно (грозы в горах часто приходят незаметно). Я стоял и смотрел, как клубятся края тучи. Картина была тревожная, завораживающая, как большой пожар.
Зачерпнул воды и быстро зашагал назад к ребятам.
Молния, прямая и толстая, разрубила небо сверху донизу и вонзилась где-то впереди, совсем близко. На мгновение у меня потемнело в глазах. И тут, словно раскололись и небо, и горы, — ударил гром. Не знаю, или я сам инстинктивно прыгнул, или меня отбросило, но я оказался прижатым к толстому кедровому комлю.
Между гор еще колотилось эхо, когда вдруг затрещали деревья, будто кто-то начал обламывать им вершины и толстые нижние сучья. Близко что-то просвистело и с хрустом врезалось в кусты. Что-то стукнулось о соседний кедр и отскочило к моим ногам. Я увидел кусок породы.
Когда камнепад затих и на деревья стали оседать тяжелые серые клочья дыма, я выскочил, схватил пустой бидон и побежал.
А дальше… Конечно же, камни не могли просто падать с неба.
Я стоял у края глубокой дымящейся выемки и искал глазами ребят. Их не было. Я стал кричать, звать всех пр порядку: Витьку, Мишку, Борьку, Славку. Никто не отзывался. Сбегал в укрытие — никого. И снова кричал: Ви-и-тька! Ви-и-тька! До хрипоты, до кашля.
А потом как-то вдруг, с пронзительной отчетливостью понял, что бесполезно. Понял, почему таким сильным был гром: молния вонзилась прямо в нашу сеть, и взрыв слился с ударом грома.
До поселка, в котором стоял взрывпоезд, было километра три. Я бежал туда и, не переставая, шептал: «Витька, Витька, Витька».
Весь поселок искал ребят, и троих откопали. Выжили они. А Витьку не нашли. Ничего не нашли от него. Наверное, стоял как раз у шурфа.
Два дня я ходил по лесу вокруг того места. Не нашел ничего.
На третий день прямо там, у выемки, собрали митинг. Как гроб — на плечах— мы принесли высокую деревянную, покрашенную в синюю краску пирамиду с красной жестяной звездочкой. У края выемки, над скалистым обрывом, насыпали круглый холм и установили обелиск.
Сейчас рядом с ним уже лежат рельсы…
А я ушел тогда с трассы. Каждый день надо было ездить на работу мимо обелиска. Каждый день. Я знаю, что ребята не считают меня дезертиром. Ведь я не убежал —я ушел. Сказал «не могу» и ушел. Вот уже пятый месяц работаю лесорубом. Забыть не могу. Потому и ложусь спать иногда рано, чтоб никто не видел, не расспрашивал, не сочувствовал.
От писем только невозможно спрятаться, от писем Люськи и Витькиной матери. Недавно опять получил письмо: «Саша, опиши подробно все, как было…» А как напишешь ей, что ничего не нашли?
И Люське я не скажу всего. Ведь обелиск у обрыва, синий, суровый, совсем не походит на тот — живой обелиск на Финском заливе, который изображала когда-то она. Может, он походит на те, что стоят под Новороссийском и Ржевом. Не знаю. Мы с Витькой не посмотрели их.
Последние комментарии
10 минут 47 секунд назад
23 минут 18 секунд назад
28 минут 44 секунд назад
3 часов 16 секунд назад
3 часов 4 минут назад
3 часов 32 минут назад