Маска (без лица) [Денис Белохвостов] (fb2) читать онлайн

Денис Белохвостов Маска (Без лица)

В больницу я попал сразу после каникул, в начале апреля. Впрочем этому я особо не огорчился. Чувствовал я себя тогда хорошо — моя болезнь ещё никак не проявлялась, а в школу ходить не любил «по определению» и был рад любому поводу избежать этой ежедневной повинности. Больницей это место называлось «за глаза», а официально именовалось гордо — Институт Педиатрии. Вот туда я и загремел в конце пятого класса. Мне тогда почти двенадцать исполнилось. Попал я туда с подозрением на астму. Этот диагноз мне тогда ничего не говорил, а в последствии, слава богу, не подтвердился, поэтому я с лёгким сердцем собрал необходимые вещи и под тревожные вздохи родителей отправился в эту обитель. И мне там понравилось. Самое клёвое что там было, так это импортные постели, в которых можно было регулировать высоту лежания и наклон. Правда медсёстры старались, чтобы мы не особо в этом усердствовали — боялись как бы не свалились во сне, но я всё же поднял постель на уровень подоконника окна, благо подоконники там были низкие. Это же так классно — лежать, жевать печение и смотреть в окно не на скучное небо, а на едущие машины и спешащих пешеходов. Наше отделение находилось достаточно высоко — на шестом этаже. Ребята там лежали самого разного возраста и из самых разных мест Союза. В основном все как и я — на обследовании. Мы как-то быстро сдружились, образовав группу сверстников и весело проводили время за игрой в карты или хулиганили — кидали бумажные «бомбы» заполненные водой вниз — на асфальт. Отделение у нас было смешанное — палаты с мальчиками чередовались с «девчоночьими» палатами. Но было много свободных палат, особенно в конце коридора. Там они были и не такие большие как наши — одно или двухместные.

Когда у нас появилась эта девочка я точно не могу сказать. Этого дня я не запомнил. Может даже встретил её, когда она поступала в наше отделение, но не заметил, хотя вряд ли. Уж на неё бы я точно обратил внимание. Зато точно помню как она появилась в столовой. Тут надо сказать, что столовая находилась в самом конце больничного коридора, вернее он заканчивался столовой. Кормили нас там хорошо, так что домашние «запасы» выполняли роль десерта, а не основной пищи. Те кто лежал в больнице могут меня понять. Но я отвлёкся, как только эта девочка вошла в столовую, Колька, который сидел рядом со мной завопил:

— О, мумия пришла!

У этой девочки лицо закрывала марлевая повязка, с вырезами для глаз, носа и рта. Лоб и шея у неё тоже были забинтованы. При словах Кольки девочка как-то странно дёрнулась, мельком посмотрела в его сторону и поспешила сесть за стол, где обедали девочки. Уж не знаю, отчего они её так не взлюбили, но насмешки и издевательства там тоже посыпались как из рога изобилия. Тут меня впервые кольнуло что-то типа жалости к ней. Возраста она была моего, если судить по росту. Странно, но я почему-то сразу могу определить ровесник мне человек или нет, независимо от того на сколько лет он выглядит. Из под бинта виднелись светлые волосы. Хоть я и не мог сказать наверняка, но стрижка у неё явно была короткой. Иначе волосы бы спадали из-под бинтов. Эта девочка даже не доела суп — так они её достали, она вскочила и выбежала из столовой. К жалости у меня добавилось ещё и чувство противности, как будто сам сделал что-то нехорошее. Вобщем ушёл я с этого обеда в плохом настроении. Хочу сделать ещё одно отступление, стены в наших палатах были частично прозрачными. Примерно на высоте полтора метра обычную бетонную перегородку заменяло стекло. И привстав на кровати можно было спокойно увидеть, что твориться в любой соседней палате. Для чего это было сделано не знаю, наверно, что бы нас детей было легче контролировать. Эту девочку положили в двухместную палату, из тех, что находились конце коридора, но лежала она там одна, как я говорил раньше в отделении было много свободных мест. Я старался отогнать мысли об этой девочке с забинтованным лицом и почти забыл о ней, когда вечером ко мне подошла наша медсестра Оксана и попросила, чтобы я отнёс ей ужин.

— Она плохо себя чувствует, поэтому в столовую идти не может, а мне сейчас отлучиться надо, так что ты Игорь, отнеси ей поднос с ужином, а потом тарелки забери обратно в столовую.

— Хорошо, — я пожал плечами. Мне собственно было всё равно, но втайне я радовался тому, что смогу сделать для этой девочки что-то хорошее. Когда я вошёл к ней в палату, она обернулась, но тут же отвернулась обратно к стене.

— Вот… я ужин принёс, — промямлил я, мне почему-то стало ужасно неловко, и я поспешил выйти, закрыв за собой дверь. Как-то само собой за мной закрепилась эта обязанность — носить ей еду из столовки. Оксана и другие медсёстры в шутку называли меня «кормильцем». Что касается наших ребят, то пара затрещин и одна серьёзная драка прекратили все насмешки надо мной, а за одно и над ней. Впрочем с «мумией» как её все называли и так никто не общался. А эта девочка всё так же лежала в своей постели и отворачивалась каждый раз, когда я приходил. Иногда, по вечерам я замечал, что она тихо всхлипывает. В эти моменты мне становилось особенно её жалко. Но что-то сделать или просто заговорить я не решался. От этого становилось ещё обиднее и тоскливее на душе. Однажды вечером я всё же решился. Неся, как обычно ей поднос с ужином, я зашёл в свою палату и положил на него пару бананов и апельсин, которые заранее забрал из шкафа с продуктами, которые нам передавали родители. Она всё также лежала отвернувшись к стене. Я поставил поднос и с сильно бьющимся сердцем вышел из палаты. Ужин в столовой я уплёл минут за пять. Это был для меня своеобразный рекорд, хоть есть не хотелось совсем. Я давно так не волновался. Когда я подходил к её палате, чтобы как обычно забрать посуду, то чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть у меня из груди. «Блин, да что со мной такое, она же обычная девчонка, а я просо сделал доброе дело — поделился фруктами», — успокаивал я себя, но это не помогало. На этот раз девочка не отвернулась к стене, а настороженно посмотрела на меня и тихо сказала:

— Спасибо.

— Не за что, пожалуйста, — только и сказал я в ответ, но у двери неловко обернулся, правда чуть не выронив поднос и добавил, — я тебе могу ещё принести.

— Не надо, у меня своих фруктов полно, — она опустила голову и посмотрела в пол, — а ты можешь просто придти? А то со мной даже девчонки разговаривать не хотят, обзываются только. У меня, кстати, персики есть, мама специально доставала. Хочешь?

— Нет, я сейчас только что поел, — отрицательно я замотал головой, — сейчас приду, только вот эти тарелки в столовку отнесу.

По коридору я не бежал лишь по одной причине — боялся разбить больничную посуду. Швырнув поднос на стол я тут же рванул назад. Забежав к себе в палату я схватил карты, настольную игру «Эрудит» и свою гордость — маленький приёмник, который сам собрал из радиоконструктора. Взяв это всё, я прошёл назад и снова оказался в палате этой девочки. Она уже не лежала, а сидела на постели, а на тумбочке я заметил несколько персиков, лежащих на тарелке. Одета она была в голубую пижаму, со смешным узором из белых цветов. Сам не знаю, почему они мне показались смешными. Мою улыбку она приняла на свой счёт и сразу насторожилась, ожидая насмешки или издевательства.

— Ты что улыбаешься? — в этом вопросе послышалась не только обида, но и страх. — Да нет, ничего, — я тут же стёр улыбку с лица и честно сказал, — пижама у тебя смешная, эти цветы, ну вобщем они на цветы мало похожи.

— А на что же? — недоумённо спросила девочка, рассматривая свою пижаму, словно видела её впервые.

— Неважно, — я ушёл от ответа на её вопрос, — во что играть будем?

— Ты садись, — девочка похлопала ладонью по кровати рядом с собой, и я поспешил воспользоваться её приглашением, — кстати, а как тебя зовут?

— Игорь, а тебя?

— Оля.

— Так во что играть будем? Я в дурака как подкидного, так и переводного умею, или если хочешь в «Эрудит» сыграем, там слова из букв надо составлять, — я всё ещё держал в руках свои «дары».

— Давай в «Эрудит», в карты я почему-то всегда проигрываю, — ответила Оля, — мама говорит, что если во что-то не умеешь играть — не играй совсем.

— Это верно, — согласился я и мы начали играть. Иногда, пользуясь тем, что она была отвлечена игрой и размышляла над словами, я украдкой внимательно разглядывал её. Как я уже говорил её лицо полностью закрывала марлевая маска, но я всё же заметил, что у неё большие карие глаза, светлые длинные ресницы и слегка курносый нос. А из под бинтов выбивались пряди светлых волос. Конечно, я хотел спросить её о том, что с ней произошло, почему она носит эту маску, но очень боялся обидеть её этим вопросом. Мы играли, составляли слова, записывали очки на листе бумаги, а вечер меж тем плавно и незаметно закончился, и медсестра пришла к нам сказав Оле, что пора ей ложиться спать, а мне — отправляться в свою палату. Мы прекратили игру, подсчитали очки, оказалось, что Оля выиграла. Она была очень рада этому.

— Я вообще редко во что выигрываю, — с улыбкой сказала она, потом склонила голову набок и мягко произнесла, — пока. А завтра ты придёшь?

— Конечно, если хочешь, то прям с утра, — ответил я, — ты ведь никуда не встаёшь.

— Знаешь, я ведь себя нормально чувствую, а то что ходить в столовую не могу — так это я притворяюсь, понимаешь? — последнее слово было сказано с такой тоской, что я не ответил, а только кивнул в ответ, — ты медсёстрам не скажешь?

— Нет, я по прежнему буду тебе еду носить из столовой, а если кто доставать здесь начнёт — ты скажи, я за тебя заступлюсь.

— Не надо, просто приходи и всё. Ну ладно, поздно уже, давай иди, а то медсёстры ругаться начнут, — тут я заметил что её взгляд стал каким-то странным, словно мы прощались не до завтрашнего утра, а навсегда. Мне показалось, что она хочет меня хорошо запомнить.

— Пока, до завтра, — ответил я, — да, вот ещё, чуть не забыл, я тебе приёмник свой оставлю, не сможешь заснуть — включи под одеялом, только тихо. А то если медсёстры услышат — отберут.

— Спасибо, — поблагодарила Оля и положила мой приёмник в тумбочку, а я вышел и закрыл за собой дверь. В ту ночь я долго не мог заснуть. Ворочался с боку на бок. В голову всё время лезли мысли об Оле. Я пытался понять, что в ней было такого, отчего я всё время думал о ней. Вроде ничего, я даже лица её не видел. Только эта белая маска. И мягкий, приятный голос. Но мысль о том, что завтра я приду к ней и мы снова будем играть и разговаривать приятно согревала. Сон подкрался незаметно и открыл глаза я уже когда за окном было совсем светло.

С этого дня я почти всё время проводил с Олей. Мы играли, разговаривали и рассказывали друг другу разные истории, забавные и весёлые, смешные и страшные, постепенно становясь как бы ближе друг к другу. В больнице вообще так — человек весь на виду. И тебя знают со всех сторон и тебе вроде как нечего скрывать. Тут не школа, где ты можешь быть одним, а во дворе — другим, тут исчезает стена недоверия, срываются все маски. Как-то раз я решился и задал ей вопрос про её маску, я боялся что она обидится, но Оля только улыбнулась:

— Это после пожара её на меня надели. Мне чуть кожу опалило, а сюда я попала из-за лёгких, врачи сказали, что я дыма наглотаться успела. У нас около дома старый заброшенный сарай стоял, вот мы с девчонками туда решили залезть, там было темно, и мы фонарик с собой взяли, только он неисправным оказался. Ну Машка, подруга моя предложила спичками посветить. А там старые газеты валялись, спичка у неё в руках догорела, Машка обожглась и уронила её, прямо на газеты. Они загорелись, мы сначала потушить сами пытались, затоптать пламя ногами — какое там. На мне кофта загорелась, слава богу её удалось потушить, потом к выходу побежали, а всё уже в дыму — как мы оттуда выбрались сама не помню. Очнулась я уже на траве, а вокруг пожарные суетятся. Сарай тот старый так и сгорел, а меня в больницу отправили. Сначала в Русаковку, а затем сюда. Говорят скоро выпишут.

— Меня тоже скоро выписывают, — ответил я. Это было правдой, мой диагноз — астма не подтвердился, меня вылечили, но уезжать из этой больницы мне не хотелось. Нам обоим после этой фразы стало как-то грустно, и чтобы это скрыть мы не сговариваясь начали новую партию в «дурака». Но я всё думал о том, как здесь будет Оля без меня. Если меня выпишут раньше, её же опять «клевать» начнут. У меня была мысль остаться здесь подольше, но вот вопрос — под каким предлогом. Вариант с симуляцией отпадал, здесь работали классные специалисты и меня бы вмиг раскусили. Уговоры тоже вряд ли возымели какое-либо действие. Как я не думал и не прорабатывал разные варианты — оставалось одно. Постараться, чтобы Оля смогла сдружиться с другими девчонками и мальчишками. В этот же день перед обедом я попытался поговорить с ней об этом.

— Оль, а давай ты сегодня со мной на обед пойдёшь? — я сел на кровать в упор посмотрел на её. Оля задумалась, а потом быстро-быстро замотала головой.

— Нет, они меня опять дразнить будут.

— Вот вместе и будем отвечать. Ты словами, я — руками. Со мной только двое из отделения справиться могут. Но Пашка встревать не будет — ему всё пофигу. А Валерка…, чтож там видно будет.

— Не надо, я не хочу чтобы ты из-за меня дрался, — серьёзно и в тоже время требовательно ответила Оля.

— Нет, ты должна сегодня пойти со мной на обед, а иначе…, - что иначе я так и не сказал, только развёл руками. Просто не нашёл нужных слов, или вернее их было слишком много, чтобы выразить то что я чувствовал и думал.

— Ладно, — уныло согласилась девочка, — пойдём, только ты возьми меня за руку.

— Договорились, — обрадовано кивнул я, улыбаясь и сам не понимая что делаю, схватил её за руку. И вот тут я понял, что всё не так просто. Меня словно легонько током ударило. Вот эта девочка передо мной, вот я сижу на её постели и держу её за руку, при этом как дурак пялюсь ей в глаза. Но появилось ещё что-то. Неуловимое, сладкое и одновременно томительное. Я ещё боялся признаться себе, что попросту влюбился в эту девочку в марлевой маске. А она так и не убирала свою руку из моей, и ничего не говорила. Наконец я отвёл глаза, отпустил её ладонь и сказав, что мне надо в свою палату, пулей выскочил за дверь. Мысли в голове превратились в сплошной водоворот. Я был счастлив и одновременно тревожился, испытывал восторг и боялся спугнуть свои надежды. «А что она думает обо мне, что чувствует?», — эта мысль со всё возрастающей периодичностью приходила мне в голову.

Но вот пришло время обеда и я зашёл за Олей. Она решительно поднялась мне навстречу и протянула руку, как бы приглашая танцевать. Я взял её за руку и мы, выйдя из палаты пошли по коридору. На неё я старался не смотреть, боясь покраснеть, а её ладонь держал как можно бережнее, словно она могла рассыпаться у меня в руках. Со стороны это наверно выглядело комично — мальчик и девочка быстро идут почти в ногу, как военные на параде, при этом держаться за руки и смотрят прямо перед собой. Но мне было не до смеха, я чувствовал как биение сердца снова начинает отдаваться в висках. Да и Оля наверняка волновалась не меньше моего. Мы вошли в столовую уже когда все расселись за столы. Ребята невольно обернулись на нас, а разговоры затихли. Я провёл Олю к столу, за который обычно садился, и мы одновременно отодвинули стулья и сели. И вот тут я почувствовал, что надо говорить, иного шанса у меня не будет. Сам не знаю откуда появилось это решение, наверно это и называют интуицией.

— Ребят, если кто что вякнет по поводу Оли и её повязки — я драться буду до последнего, пока сил хватит! Честное слово!

— А я тоже драться буду, вместе с Игорем, — неожиданно спокойно сказала Оля. Все молчали, глядя на нас. Над другими столами тоже повисла неопределённая тишина. Все ждали чем это всё кончиться. Каждый ждал, что предпримет или скажет другой. В этой ситуации ждать было уже нельзя, предстояло сделать первый ход. Малышня меня не интересовала, оставались ровесники и пара ребят постарше.

— Валерка, ты как? — с вызовом, терять мне особо было нечего, спросил я крупного мальчишку, который сидел за соседним столом, резко повернувшись к нему.

Валерка был немного ошарашен этим моим выпадом. Он слыл самым сильным в отделении.

— А что я…, - он завертел головой, как бы ища поддержки за столом, — не буду я её никак обзывать, успокойся ты…

— Вот и хорошо, — теперь оставалось закрепить результат, я встал из-за стола и оглядываясь на присутствующих произнёс, — кто-нибудь ещё хочет что сказать в адрес Оли, эй девчонки?

Но девчонки только зашептались между собой, со страхом и одновременно любопытством поглядывая на меня.

— Нет? Ну и отлично, — я сел на место, — можно обедать.

Последние мои слова были чистой ложью, едва я вытер выступивший пот со лба, как понял, что вряд ли смогу проглотить хоть ложку супа, который как раз начала раздавать по столам медсестра. Я украдкой посмотрел на Олю, она вроде бы спокойно взяла протянутую ей тарелку, но я заметил, что руки у неё дрожали. Постепенно я начал успокаиваться и заставил себя съесть не только весь суп, но и второе. За компотом я попросил Олю рассказать анекдот, который услышал от неё накануне. Он был и сам по себе очень смешной, да и она умела их рассказывать, вобщем все чуть со стульев от смеха не попадали. Всё прошло удачно.

После обеда, и «тихого часа» я как обычно пришёл в палату к Оле. Она встретила меня весёлой улыбкой.

— А девчонки меня сейчас пригласили к ним поиграть, — быстро выпалила она, но видя как невольно изменилось выражение моего лица тут же сказала, — я не пойду, не хочу идти, давай лучше в «дурака» сыграем.

— Не, ты иди, а если что — меня позови, — я тут же направился к двери, опустив голову, — мне тоже сейчас играть некогда. Мать обещала приехать, навестить.

— Игорь, а вечером, после ужина, придёшь? Или если хочешь я к вам в палату приду, — в голосе Оли я уловил просящие нотки.

— Конечно приду, — ответил я и направился к себе. Скоро пришла медсестра и сказала, что мама ждёт меня в холле около лестницы. Входить в отделение родителям запрещалось. Я с радостью поспешил к ней и хоть мне хорошо было в этой больнице — по родителям и дому я скучал. Меня ожидал сюрприз, по мимо фруктов и лимонада мама привезла мою гитару. Дело в том, что учиться играть на гитаре я начал с сентября, и к этому времени знал всего несколько пьесок и песен, но мне доставляло большое удовольствие просто перебирать струны и вслушиваться в извлекаемые звуки. Я натирал тогда мозоли на пальцах, но упражнений не прекращал. Эту проблему удалось решить поставив на гитару нейлоновые синтетические струны. Звучали они конечно не так звонко как металлические, но зато и пальцы так сильно не резали. Вобщем мама знала, чем меня обрадовать. С медсёстрами она договорилась при помощи коробки конфет. Унеся гитару к себе и усевшись на постель я тут же взял несколько аккордов. Получилось довольно неплохо, оказывается я не всё забыл за эти три недели. Я всё сидел и вспоминал пьески и песенки, которые разучивал в музыкальной школе. И сам не заметил как быстро пролетело время. Нас позвали на ужин. Оля пошла в столовую уже сама без меня, разговаривая о чём-то с двумя девчонками. Сначала я почувствовал невольный укол, вроде я теперь был ей как бы не нужен, но вспомнив её взгляд и голос, когда она попросила меня придти вечером, решил, что это даже очень хорошо, если она с девчонками сдружиться. Ужин прошёл как обычно, а после я взял гитару и поспешил в палату к Оле. На улице начало смеркаться, был конец апреля, закат в это время начинается рано, и до долгих майских вечеров ещё далеко. Она лежала на кровати в своей пижаме и приветливо спросила, показав на гитару:

— Ух, ты! Это твоя? А играть ты на ней умеешь?

— Если б не умел бы, так не таскал, — ответил я, садясь поудобнее на край постели. Я взял для пробы несколько аккордов и сыграл самую любимую свою пьеску. Вроде кажется что она коротенькая и простая, но мне она почему-то очень нравилась, была в ней какая-то грусть и ещё нежность. Оля меня молча слушала, а потом, когда я закончил играть, вдруг спросила:

— А я тебе нравлюсь…, - она сделала паузу, — такой?

— Что значит такой? — не понял я.

— Ну в этой повязке или маске.

— Да, — я решительно кивнул и невольно смутился, — нравишься.

— А почему? — вопрос прозвучал немного нервно, — ты ведь меня не видел. Ты не знаешь какая я страшная или красивая.

— Ну понимаешь…, - тут я не мог найти что ей сказать в ответ, я же действительно ни разу ещё не видел её лица. По утрам её отводили на перевязку в другое отделение, а в нашем она ни разу не снимала этой своей маски. Но мне это было как-то пофигу. Оля для меня стала именно милой девочкой, в которую я влюбился. Я даже в последнее время не задумывался какая там она, под маской, мне было вполне достаточно взгляда её карих глаз и тихого, мягкого голоса, наших разговоров и игр. Видя, что я нахожусь в замешательстве Оля попросила, внимательно глядя на меня:

— Сыграй ещё.

Я снова стал играть, но уже другую пьеску. Одновременно стараясь собраться с мыслями и всё же ответить на её вопрос. Это у меня не особенно получалось. Закончив играть я ответил первое, что пришло в голову:

— Даже если ты страшная ты мне всё равно нравишься.

— А если я красивая? — тут мне что-то не понравилось в её тоне, наверно лёгкая ирония.

— Красивой ты не можешь быть. Красавицы — они все королевы, гордые, злые и холодные. Считают, что все должны восхищаться ими, у нас в классе училась одна такая. Мой друг в неё влюбился, а она у него только уроки списывала и смеялась над ним. Пользовалась вобщем. Он ещё в драку из-за неё полез, так что ты думаешь она потом сказала? «Мне, — говорит, — нравиться, когда мальчишки из-за меня дерутся». Вот так. Красивых девчонок я терпеть не могу, ненавижу — они привыкли пользоваться своей красотой, считая себя лучше всех.

— Ну это ты не думай так обо всех…, - Оля в замешательстве пожала плечами, — нельзя же по одному человеку обо всех судить.

— Можно. Если так хочешь знать, я думаю, что ты обычная девчонка, хорошая и добрая. Хочешь я тебе спою? Вот только с голосом у меня не очень…, - я тут же пожалел о своём предложении, так как пел действительно плохо. Мне хотелось перевести разговор на другую тему.

— Спой, — почему-то радостно согласилась Оля. И я начал петь, аккомпанируя себе на гитаре. Исполнил я старый романс, который так любила моя учительница музыки и который не очень-то нравился мне. «Утро туманное» называется. Когда я его пел у меня почему-то всегда перед глазами вставал дореволюционный ресторан с белогвардейскими офицерами за столами. Тут я заметил, что Оля не смотрит на меня, а её взгляд рассеян и словно затуманен. Когда я закончил петь она, ещё некоторое время задумчиво смотрела в стену. За окном уже почти стемнело и в палате наступил полумрак. Освещение в коридоре ещё не включили, медсёстры ушли куда-то по своим делам. Я отложил гитару в сторону и тут услышал её тихий голос:

— Наклонись сюда.

Я наклонился, думая, что она хочет мне что-то сказать шёпотом, но Оля вдруг обняла меня за шею и я невольно прижался к ней. Как мы начали целоваться я и сам не заметил, просто почувствовал что уже прикасаюсь к её губам. Это было невероятное ощущение. Мне показалось что мы так замерли на полчаса, не меньше. Потом она мягко отстранилась от меня. Я не знал что сказать, только снова обнял её и положил голову на плечо. Сказать что я был на седьмом небе от счастья — это не сказать ничего. Этот мягкий окутывающий и скрывающий нас полумрак палаты, тишина, которая нарушалась лишь какими-то смутными отдалёнными звуками и девочка, которая обнимала меня. Оля прошептала мне на ухо так, что я почувствовал её тёплое дыхание:

— Игорь, а я это в первый раз влюбилась. В тебя.

— Я тоже, — только и смог ответить я, — ты… ты …, - больше у меня слов не нашлось, чтобы выразить то что я хотел сказать о ней.

— Останься, — в этом слове было не предложение, а скорее просьба. Она откинула одеяло и скользнула под него, я тоже лёг рядом с ней. Она снова обвила меня руками за шею, а я почувствовал тепло и ещё нечто, что исходило от неё. Тогда я даже не знал как это называется. И я просто прижался покрепче к ней. Мы так и заснули — обнявшись.

Проснулся я от осторожного точка в плечо. Открыв глаза я сразу увидел перед собой глаза Оли.

— Тихо, — она приставила палец к губам, — я тебе хочу кое-что показать.

Мою сонливость как рукой сняло. Её кровать стояла перпендикулярно подоконнику, поэтому она привстала и скрестив руки, опёрлась на железную стойку кровати.

— Давай, — она сделала приглашающий знак рукой. Я тоже привстал рядом с ней, касаясь её боком. Она показала взглядом за окно. На другой стороне проспекта, куда выходили окна нашей больницы стояли только четырёх-пяти этажные дома. А дальше до самого горизонта шли деревья, создавая иллюзию леса. Вот из-за этого городского леса и вставало солнце. Небо было раскрашено всеми красками предрассветного утра. Это действительно завораживало и приковывало взгляд. Тут я понял чем рассвет отличается от заката. Рассвет даёт надежду на хороший день, а закат подводит итоги дня и желает спокойной ночи. Мы сидели на кровати и смотрели как встаёт солнце. Я думал о том что Оля всё-таки — необыкновенная девочка, если она может показать мне такие вещи и сделать так что я их пойму. О чём думала она я не знал, но посмотрев на неё заметил тёплую улыбку на губах. Когда солнце полностью встало из-за горизонта Оля повернулась ко мне сказала:

— Всё, теперь иди к себе, а то медсёстры ругаться будут, если узнают, что мы вместе спали.

Я кивнул, соглашаясь с нею, быстро чмокнул её в губы, как бы на прощание и пошёл в свою палату. Все спали, меня никто не заметил. «Странно, а ведь весной и летом мы почти никогда не видим рассветов, а они отличаются от зимних. Слишком рано вставать. А ведь это так здорово», — подумал я укладываясь в постель. И укрывшись одеялом почти с головой мигом заснул.

Когда я проснулся уже после подъёма, то первым делом пошёл в палату к Оле. Она ещё спала и я забрав гитару, тихо выскользнул обратно. В этот день мы много времени провели вместе, она почти не играла с девчонками, а я послал подальше наших ребят с их предложением идти играть в карты. У нас теперь была общая тайна. И только взглядами и осторожными жестами мы давали понять друг другу о том что произошло минувшим вечером. Вот только во второй половине дня произошло одно странное происшествие. Я решил зайти за Олей, когда объявили, что пора идти обедать. Дверь была открыта. Она в палате была не одна, рядом с ней стояла незнакомая мне медсестра, но самое главное было в другом: её марлевая маска валялась на кровати, а медсестра как раз готовила новую. Она стояла ко мне спиной и я не мог видеть её лица. Как я и предполагал у неё была короткая аккуратная стрижка и сзади она выглядела очень симпатичной. Я застыл в дверях, и уже хотел было повернуться и уйти, но Оля увидела моё отражение в стекле окна.

— Игорь! Уйди! — вдруг истерично закричала она. Я невольно дёрнулся от этого крика, столько в нём было страха.

— Олечка, ну ты что, деточка, — пожилая медсестра как ни в чём не бывало продолжала разматывать бинт, — с тобой же всё в порядке. Ссадин и тех не осталось, зачем тебе эта повязка?

Но Оля как-будто не расслышала её слов.

— Игорь, ну пожалуйста, уйди! — теперь в её тоне была только мольба. Я не мог не послушаться её и выбежал обратно в коридор, остановившись только у столовой. Обед прошёл как обычно, Оля была как всегда в своей маске. После него я подошёл к ней. Но спросить ничего не успел, она первой быстро заговорила:

— Игорек, ты извини меня, но я не могу когда на меня смотрят при перевязке. У меня ещё не всё зажило.

— Но медсестра вроде…, - начал возражать я.

— Нет, она не права. Ты только пожалуйста не обижайся, — с этими словами Оля почти вплотную приблизилась ко мне.

— Да нет, ничего. Ты же знаешь, мне плевать, на то что у тебя под маской. Не хочешь — не показывай, это твоё дело, — ответил я, хоть её поведение мне и показалось странным. Неужели она мне так и не доверяла до конца, не поверила, — Оль я тут много думал и понял одну вещь. Уроды это не те у кого что-то не то с внешностью. Настоящие уроды это кто сами по себе сволочи, у них не снаружи, у них внутри всё искалечено, вот они самые противные. Но и с ними можно справиться.

— Дело не в этом, — она помолчала, задумавшись, — Игорь, а ты бы смог полюбить красавицу?

— Нет, вряд ли, я же сказал, что их терпеть не могу. А почему ты спрашиваешь?

— Да так просто, — она отвела взгляд в сторону, — пошли ко мне в палату, ты ещё обещал сыграть мне на гитаре.

— Так я уже почти все вещи тебе сыграл, а новых ещё разучить не успел.

— Ну и что? Ты старые ещё раз сыграй. Мне нравиться, — тут она улыбнулась непринуждённо и ласково как раньше.

— Ладно, пошли, — я тоже прогнал тревожные мысли. И напрасно. Буквально через час приехала мать и сказала что меня выписывают. Для меня это было как гром среди ясного неба, я уже рисовал в своём воображении как мы с Олей будем гулять завтра по саду больницы. Как я постараюсь нарвать ей цветов — подснежников или что там расцветёт к этому времени на клумбе. И вот всему конец, я попытался было отговорить мать забирать меня прямо сегодня, сказал что плохо себя чувствую и лучше бы подождать до завтра. Но она и слышать ничего не желала.

— Игорь, сейчас же собирай вещи и побыстрее, я на такси приехала и оно ждёт внизу! — строго приказала она мне. Я конечно последовал её требованию, но первым делом бросился в палату Оли.

— Меня выписывают! — с порога выпалил я, — я сейчас уезжаю.

Мне показалось что Оля при этих моих словах тихо ахнула, но видимо только показалось, так как она тут же достала тетрадку и карандаш, и быстро что-то в ней написала.

— Вот — мой номер телефона и адрес, — она вырвала листок и протянула его мне, — а свой телефон ты мне дашь? Ведь ты тоже в Москве живёшь, может встретимся как-нибудь? Меня говорят только через неделю отпустят.

Я быстро написал ей в тетрадке как можно разборчивей свои адрес и телефон, с почерком у меня неважно, и невольно замер на месте, не зная что делать дальше. Просто так уйти собирать вещи, а их у меня было немного я не мог.

— Я хочу тебя ещё раз увидеть, — сказал я, и серьёзно добавил, — и без этой маски.

Оля сразу напряглась.

— Ты хочешь чтобы я её сейчас сняла? — спросила она, — может не надо? Я лучше к тебе без неё приеду или ты ко мне в гости приедешь. Созвонимся и встретимся.

— Обещаешь? — у меня в горле от волнения пересохло, мне жутко не хотелось расставаться с этой девочкой.

— Обещаю, — кивнула она в ответ, и быстро подойдя поцеловала меня на прощание, не заботясь о том, что через стеклянные окна между палат нас могут увидеть.

— Счастливо, — попрощался я, понимая, что когда соберу вещи, то придти к ней ещё раз не получиться. Я боялся расплакаться.

— Пока, — попрощалась она в ответ. Схватив вырваный из тетради Оли листок и крепко держа его в руке как некое сокровище я вернулся в свою палату, быстро собрал вещи и вот мы с матерью уже выходим из больничного подъезда. Я обернулся. Окна всех наших палат как раз выходили на эту сторону здания. Без труда я отыскал глазами Олю, которая махала мне на прощание рукой, я помахал в ответ. Мы подошли к такси, сели в машину, я постоянно оглядывался, а девочка всё сидела на подоконнике и смотрела мне вслед, пока мы не повернула за поворот и больница скрылась из виду.

Дома я пробыл всего два дня. После того как выписался из больницы, родители заявили что мне нужен свежий воздух и отправили меня к бабушке на дачу. Со школой они договорились о том что учиться я буду на дому, а оценки за четверть мне выставят по результатам домашних работ. Так что в школе я появлюсь только на следующий учебный год. На даче меня заставляли всё время напролёт сидеть за учебниками и писать упражнения по разным предметам, а телефона там не было. Точнее он был на почте, но не работал. Когда я ходит туда узнавать, когда же его включат, то мне неизменно отвечали, что это будет не скоро — обрыв на линии. Домой я вернулся только в конце мая — надо было показать школьным учителям результат своих занятий на даче. Но естественно первым делом, как только я пришёл в квартиру и снял ботинки — бросился к телефону. Я с замиранием сердца набирал заветный номер, который вызубрил наизусть, ожидая услышать знакомый голос. Но то что я услышал в ответ на мою просьбу «Позовите пожалуйста Олю», повергло меня чуть ли не в шок.

— А они переехали! — ответил в трубке хрипловатый женский голос.

— Как переехали? — до меня сначала не дошёл смысл ответа.

— Просто! — грубо ответил голос, — по обмену.

— А куда? Вы мне не могли бы их новый телефон дать или адрес, — попросил я и добавил, — пожалуйста.

— Нет, не могу, — отрезал голос на том конце провода, — ты не от их двоюродного брательника звонишь? Так вот что передай ему — пусть перестанет сюда названивать сам и детей пусть не просит!

С этими словами женщина бросила трубку и я услышал лишь короткие гудки. От следующих звонков результат был то же. Эта женщина наотрез отказывалась со мной разговаривать. Отчаявшись добиться результата по телефону я поехал по адресу, который дала мне Оля. Дверь мне открыла пожилая тётка с красным лицом одетая в засаленный халат.

— Чего тебе? — хмуро спросила она.

— Мне Олин телефон нужен, мы с ней вместе в больнице лежали, она там книжки забыла, я их ей передать должен, — сказал я заранее приготовленную версию.

— Ничего не знаю, мне сказали никому их новый адрес и телефон не давать, — отрезала тётка, — я тебя не знаю, так что иди отсюда мальчик. Тебя скорее всего их брат послал, всё успокоиться не может.

И она захлопнула дверь. Я опять позвонил. Дверь снова открылась.

— Ну чего тебе ещё?

— Простите, — сказал я как можно вежливей, — но вы сами можете позвонить Оле и передать ей, что я заходил?

— Нет, ничего я не буду передавать, не моё это дело. Всё, иди отсюда, ещё раз позвонишь я мужа позову и он тебе всыпет как следует.

Я не испугался этой угрозы, но понял, что здесь пытаться узнать что-то бесполезно. Оставалось надеяться, что Оля сама позвонит мне. Но мать сказала, что пока я был на даче, мне, кроме школьных друзей, никто не звонил. Тогда я поехал в больницу, в надежде получить адрес или телефон там. Медсестра сразу узнала меня, подняла Олину историю болезни, но увы и там был только её старый адрес. Я совсем отчаялся. Пытался найти её через справочное бюро, но там мне ответили, что сведений на детей они не выдают. Но самое грустное для меня было то, что сама Оля мне так и не позвонила. Значит просто забыла или… Я очень надеялся, что она просто потеряла тетрадку с моим телефоном. Лето прошло как-то однообразно и тоскливо. На дачу я отказался ехать, сказав, что в городе мне лучше. Я бродил по нашему району, вспоминая больницу. Иногда садился на метро и ехал к её бывшему дому и гулял там, теша себя призрачной надеждой, что Оля забыла дома какую-нибудь вещь и вот сейчас она вернётся за ней и встретит меня. Странно, я почти не задавался вопросом как я узнаю её, ведь её лица я так и не увидел, но я уповал на то что она сама узнает меня. Но естественно я никого не встретил. Июнь сменился июлем, я пару раз всё-таки поехал на дачу, где купался и загорал с другими ребятами. Это немного развеяло мою тоску и чувство одиночества. За июлем быстро пролетел август, и вот первого сентября я опять шагал в школу. Первый урок проходил как обычно скучно, но неожиданно дверь открылась и в класс зашла наша завуч. Вместе с ней пришла незнакомая девочка. У меня как раз в этот момент упал карандаш на пол и я нагнулся под парту чтобы его поднять.

— Здравствуйте ребята. Знакомьтесь, эта девочка теперь будет учиться в вашем классе, — своим обычным добродушным голосом объявила завуч. В эту секунду я поднялся из-под парты и посмотрел на новенькую. Она была очень красивой девочкой. Я невольно поморщился. «Так ещё одна задавака в классе будет», — с неудовольствием подумал я, рассматривая её, но что-то мне показалось в ней знакомым. Большие карие глаза, короткая стрижка. «Нет, не может этого быть, — отмахнулся я от пришедшей в голову мысли, — так не бывает». Девочка в свою очередь обвела взглядом класс, и остановившись на мне вдруг побледнела, а затем улыбнулась. Улыбнулась именно мне, я это почувствовал. Когда её представила учительница и сказав, что её зовут Оля, сердце у меня упало куда-то вниз. Я теперь не знал, что говорить и что делать. Я всё лето искал эту девочку и вот она сидит всего в нескольких метрах от меня, а я боюсь на неё даже оглянуться. Голос учительницы долетал до меня словно с другой планеты я ждал одного — перемены. Надо было всё выяснить раз и навсегда. Наконец прозвенел долгожданный звонок, я собрал с парты вещи и вышел в коридор, я хотел дождаться Оли там, но вокруг было слишком много одноклассников и мы пошли на первый этаж, где должен был проходить следующий урок. В толпе я потерял её из виду. А около раздевалки меня окликнули:

— Игорь!

Теперь сомнений не было, её голос я хорошо запомнил. Она стояла в небольшой нише около вешалок с куртками и мешками для сменной обуви. Я подошёл к ней, и опустил глаза в пол.

— Здравствуй, — тихо поздоровалась она.

— Здравствуй, — так же тихо отозвался я.

— Мы переехали сразу как только я выписалась, мать запретила новым жильцам давать наш телефон и адрес, у неё с двоюродным братом плохие отношения. А когда переезжали я ту тетрадку с твоим телефоном потеряла. Потом все вещи перерыла, но так и не нашла. Я знаю, что ты искал меня по старому адресу, я попросила новых жильцов, если ты ещё раз придёшь, то сказать где я живу.

Оля замолчала.

— Ну вот и встретились, — прошептал я.

— Игорь, — она сделала шаг вперёд, — что с тобой? Ты смотришь на меня как на врага. Это же я, просто без маски. Я именно этого и боялась.

— Тогда, когда попросила чтобы я вышел из палаты?

— Да, но ты ведь сам сказал что тебе плевать на то что у меня под маской, — я почувствовал что она сейчас заплачет.

— Мне действительно всё равно какая ты внешне. Я ведь тебя знаю, — мне вдруг стало легко и исчезла вся нервозность и напряжённость этой ситуации. Передо мной стояла та самая Оля, которую я любил и знал. Я улыбнулся, — просто мне наверно надо немного привыкнуть.

— К тому что я без маски? — с доброй усмешкой спросила она.

— Да и к этому тоже, — мы как-то разом рассмеялись и начали наперебой рассказывать друг другу о том как провели лето. А когда прозвенел звонок, вместе пошли в класс.

август 2000 г.