Девочка-селедка (СИ) [Елена Анатольевна Софронова] (fb2) читать постранично

  Бабка Ираида засиделась в гостях у подружки. У Степаниды всегда наваристые щи на печи, и на второе: картошка или молочная каша, еще и настряпает чего-нибудь вкусненького, не то, что бабка Ираида, которая не любила готовить. Вот на картах гадать она мастерица была, на картах гадать да языком чесать. Наговорились они в тот вечер всласть, всем деревенским бабам косточки перемыли. Выпили по рюмочке красного вина, и Степанида вынесла на крыльцо воду для освящения. Церкви в поселке не было, и освящали воду на Крещение сами. Брали обыкновенную колодезную воду, читали молитву, осеняли ее крестным знамением и ставили на мороз. В те годы верующих уже не гоняли, но и не приветствовали тоже.

  - Чего-то собаки сегодня разошлись почем зря, лают и лают, - сказала Степанида.

  - И как я теперь домой пойду,- вздыхала Ираида,- загрызут ведь окаянные.

  - Оставайся ночевать, поздно уже.

  Степанида накинула плюшевую тужурку на плечи, взяла кочергу (на всякий случай), и вышла на улицу посмотреть, что все-таки происходит.

  Стая собак собралась около соседской баньки. Рядом на березе сидела черная кошка.

  - Значит, вот из-за кого весь переполох. А ну, кыш, пошли отсюда! - погрозила она ощерившимся собакам.

  Собаки злобно зарычали, но не осмелились подойти к старухе.

  Вдруг из баньки послышался душераздирающий женский вопль. Кочерга выпала из рук Степаниды.

  - Господи, - перекрестилась она,- кажись, Екатеринина невестка рожает.

  Бабке Ираиде и словом не обмолвилась про баньку. Не хотелось поднимать разговор на эту тему, та бы до утра не угомонилась. И свои роды вспомнила бы, и прабабкины. Может быть, и зря не рассказала, потому что той же ночью ей приснился странный сон: будто родилась в той кособокой баньке смерть Степаниды - маленькая такая сморщенная старушка. И взяла ее Степанида на руки, завернутую в байковое одеяльце, а смерть и нашептывала противным голосом:

  - Через годика три за тобой приду, когда подрасту немного.

  И настенные часы с кукушкой показывали цифру три.

  - Угорела ты бабка со своей подружкой,- сказал невидимый,- заслонку на печи рано закрыла.

  Вскочила с кровати, как чумная, бросилась открывать дверь настежь.

  - Ты чего это удумала,- закричала на нее Ираида,- заморозить меня хочешь.

  Только тогда Степанида пришла в себя и окончательно проснулась.

  ***

  В той завалившейся на бок баньке, по совету повитухи, сидела на пустой бочке молодая женщина, пытаясь выдавить из себя всухую младенца. Воды отошли еще вчера, схватки то затихали, то возобновлялись снова, и бабка повитуха не знала что делать. Роженицу надо было отправлять в больницу или вызывать кого-нибудь на дом, однако единственную акушерку в поселке не могли найти.

  - Загуляла она,- проговорилась медсестра в больнице,- Осенью с шофером роман крутила, сейчас с учителем.

  Свекровь роженицы плюнула тогда в сердцах и побежала к Варваре, принимавшей роды еще у нее. Расплывшаяся на две табуретки повитуха долго отнекивалась, ссылаясь на дрожащие от старости руки, слабое зрение и боль в коленях, но упрямая Екатерина настояла на своем. И вот, пожалуйста: крупный плод, без щипцов не управишься, а щипцами можно повредить головку. Варвара не хотела брать грех на душу, да и щипцов у нее нет, никогда не пользовалась. Оставалось лишь уповать на Всевышнего. Может быть, все и обойдется.

  Когда появилась раскрасневшаяся на морозе акушерка Лилия, обе женщины, Варвара и Екатерина, стояли на коленях перед бумажной иконкой и отбивали поклоны. Роженица лежала как мертвая, вытянувшись на железной кровати. Ее огромный живот то поднимался, то опускался вниз. На пороге кухни сидел молодой парень с испуганными глазами, и, обхватив голову руками, без конца повторял одну и ту же фразу: "Горе, горе-то какое, горюшко"

  Лилия быстро всех расставила по местам: рыдающего мужа выгнала на улицу, чтобы не путался под ногами. Варвару определила в помощницы, свекровь роженицы отправила за водой. Та вода, что стояла на печи, выкипела наполовину, и к тому же была несвежей.

  Уверенность Лилии передалась всем, и дело, наконец, сдвинулось с