Ольха (СИ) [Runa Aruna] (fb2) читать онлайн

 Руна Аруна

  ОЛЬХА

  - Деда! Вороновы ольху рубят!

   Подскочил Архип, чуть с лавки не упал. Заругался на внука:

  - Чего брешешь, дурачок! Напугал вот.

  - Деда, правду говорю! - Петька возбужденно крутился на месте, загребая ступнями мягкую пыль. - Правду! Баба Юля прислала, хуторская. Меня! Быстрее, деда!

   Пока добежали, все уж и кончилось. Застонало дерево, с шелестом рухнуло, гулко ломая ветви о вытоптанную землю. Кто-то из деревенских не сдержался, вскрикнул, завыл тоненько. Отступили Вороновы, опустили мокрые топоры.

  Пень наливался малиновым цветом.

  - Деда, кровь...

  - Не кровь это, - цыкнул Архип и, устыдившись, притянул мальчишку к себе. - Дерево сок выпускает. Ольха.

   А в голове билось: "Жди беды теперь. Жди беды".

  - Что ж вы натворили, ироды!

   Это бабка Юля. Кулаками трясет, а подойти не смеет. Тут и деревенские голос подали:

  - Ироды! Ироды!

  - Пропадем теперь, все как есть пропадем!

  - Ольху рубить - к пожару в доме.

   И затихли. Было уже, все было. И дом, и пожар.

  - Не мешай, баб Юля, - средний Воронов, Ефим, пнул сапогом темные листья. Вздохнул тяжело. - Не мешай.

  ***

   Долго собирался Архип, все раздумывал, но ближе к сумеркам - побрел к вороновскому дому. Двум смертям не бывать.

   У калитки встретил его Василий, глянул сумрачно.

  - Знал, что придешь. Не ты, так бабка хуторская.

   В дом не позвал, повел в обход, на задний двор. К Ольге, значит. На дверях ее сарая замка нет, а скоба железная в землю упирается. И пусто внутри, никого.

  - Неужто ушла?

  - Сбежала она, - негромко сказала подошедшая Машка.

  - Иди в дом, - не оборачиваясь, велел Василий. - Языком метешь.

   Машка обиженно смолкла.

  - Утром открыли - а ее нет. И замок не тронут.

   Архип не нашелся, что ответить. Сарай без окон. Да и куда в деревне теперь спрячешься?

  Уходили постепенно. И молодые, и старые. Поначалу чудным казалось, что, вот, соседский Венька Смородин и месяца здесь не побегал, а он, Архип, уж который год все скрипит и скрипит. Поскорей бы. Уйти да и народиться снова. Беспамятным. Чистым.

  Уходили все. Застывали ночью, будто в сон глубокий проваливались. А потом и вовсе исчезали, молодея неживыми лицами. Растворялись за день, затягиваясь в дрожащий ожиданием воздух. Уходили насовсем, в другую жизнь. А может, и в смерть - кто его знает.

   Но так, как Ольга вороновская, не пропадал еще никто. Да не Вороновых она была, а из заречных, Елохиных. Говорили Витьке тогда, не бери в дом порченую кровь. Сколько мать слез пролила, сколько деды-прадеды тосковали. Чуяли ведь. Только младшему родня - не указ. Отец уже ушел, а братьев Витька с малолетства не чтил. Своим домом жить стал, своим умом.

   После бегал по пепелищу, криком заходился, да толку-то... Деревенские, как повелось, кругом стояли. Знали: Вороновы идут, всей семьей. Пришли. Кроме молодых. Витьку к тому времени милиционеры в райцентр увезли, а Ольгу после отыскали. Билась баба в ольху у речки, грызла-рвала кору древесную. Рот себе изодрала, с пальцев кровь быстро так капала, кап-кап-кап. Привели Ольгу в деревню, след за ней тянулся меленький. Кровь в пыли горошинками скатывалась, не брала ее земля.

   За реку ходу не было, вот и взяли Ольгу Вороновы. Только в дом не пустили - приспособили ей сараюшку на заднем дворе. И замок на дверь повесить пришлось: бродила Ольга по деревне, в окна заглядывала, все искала чего-то. Уж как пугался народ: посмотришь в окошко вечером, а там лицо ее белое колышется. Глаза круглые, не движутся, и тени под ними - словно ямы мокрые. Ох и жуть.

   Петька, правда, не боялся. Жалел ее. "Деда, - говорил, - возьмем Ольку к себе. Пусть у нас живет. Плохо ей".

   Плохо. Да кое-кому похуже оказалось. Витьку в городскую тюрьму отправили, и никого из Вороновых не осталось. Все тут. И мать с бабкой, и Василий с Машкой, и Ефим с Нинкой. Вот кому и вправду плохо. Тяжела была Нинка. Ефим ее в город возил, на просвечивание особое. Сына ждали. А теперь - так и будет тяжела. Год, два, двадцать... Пока не уйдет.

   Ольха не живет долго. Полсотни лет - и стареет дерево, начинает в труху распадаться. А эта стояла, сколько помнил себя Архип. Сколько помнил себя ушедший в прошлое лето Архипов прадед Пантелей.

  - Наша ольха не людьми посажена, - сказала как-то хуторская баба Юля. - Дверь это.

  И, заговаривая Петьку от сглаза, бормотала что-то про поющую голову и пришедший по воде ольховый лес. Нет, не так. Елоховый лес. Задавать вопросы Архип побоялся. Он мало понимал в нынешней своей жизни. Помнил, прихватило его в груди, лег на кровать, глаза закрыл. А как очнулся - полон двор деревенских, выстроились кругом, ждут. И все они - прошлые. И Петька-внучок, что семнадцать лет назад в реке утонул - тут же. "Деда пришел, - кричит. - Деда!"

  Дивно.

  Легкой была эта жизнь, спокойной. Но сгорел у Вороновых дом, выжгло полдеревни, месила пыль, сея темные горошинки, Ольга, а оставшийся по ту сторону двери Витька сгинул за холодными тюремными стенами. Ушли вороновские старухи. Приходили и уходили многие, а Архип с Петькой все коротали свой новый век в пустой избе...

  - Дед, - голос Василия вернул его в настоящее. - Ольха-то... Заречные ее сажали. Смотри вот.

   Он протягивал Архипу топор.

  - Чего? - на всякий случай, старик отступил на шажок. И увидел. Чудной он, топор. На лезвии темное запеклось - сок ольховый, значит. А по рукояти - резьба. Листья и знаки непонятные. Не в деревне сделано.

  - Ольга из-за речки принесла. От своих тайком. Витька Машку просил в доме схоронить. Тоже втихаря. Говорил, время не пришло еще. Рубить. Открывать. Не жег Витька деревни.

  - Васька! - ничего не понимавший еще Архип нарочно придал голосу строгости. - Вы куда Ольгу девали?

  - Так вернулась она. За Витькой вернулась. А мы - того... Закрыли дверь-то.

  ***

   Ночью Петька проснулся от холода. Захныкал, натягивая на себя лоскутное одеяло. Зябко. Сполз с сундука и пошлепал было к деду, да так и замер: у окна горбилась темная фигура.

  - Петюнь, не бойся. Это я, Оля. Оля Воронова. Не кричи только.

  - Олька? - мальчик нерешительно шагнул вперед. Холодно-то как.

  - Деда разбуди тихонько. Да и уходите. Идите из деревни. Прочь идите.

  - Оль, ты чего? Ты насовсем вернулась, да? У нас будешь жить? Ой... Кто это там, во дворе? Кто?

  - Тише, тише. Мужик это мой. Помнишь дядь Витю-то? Он со мной пришел. А вы уходите. Разбуди дедушку. К речке идите. На ту сторону. Мост там.

  - Оля, нам нельзя за речку. Там Елохино.

   Засмеялась тихонько. И осеклась. Вроде как всхлипнула.

  - Нету Елохина-то больше. Ничего нету. И деревни тоже не будет. А вы по мосту уходите. Успеете еще. Сюда другие пришли. А деду скажи: не я огонь по дворам пустила. Не я. Бабка хуторская топор искала.

   За окном мелькали серые тени. Стукнули чьи-то ставни. Прогрохотала телега.

   Дед с внуком осторожно ступили за ворота и растерянно остановились. Вместо пыльной, привычной с детства, исхоженной улки - трава. Дальше - низкая резная оградка и... дорога. Широкая, гладкая. А на той стороне - деревья. И дрожат между ними, расплываясь, знакомые контуры изб. Бледнеют, отступают все дальше и дальше. Вот и скрылись совсем, мигнули напоследок, растворившись в предрассветных сумерках.

   Архип икнул и, волоча за собой скулящего Петьку, кинулся обратно в дом. Только и дома уже не было. Вместо него поблескивала в свете круглых белых ламп темная вода.

  - Деда! - взвигнул потрясенный Петька и вцепился в старика обеими руками. - Чего это, деда? Где это?

   От боли Архип пришел в себя и хрипло заговорил, отдирая от рубахи скрюченные Петькины пальцы:

  - Ну, чего ты, Петюша, не боись. К речке пойдем. Ты по сторонам-то не смотри. Гляди под ноги. Быстро побежим. Держись вот за руку.

   Мокрая трава холодила босые ноги. Небо светлело.

   Шершавая серая дорога скоро вывела к реке. У того места, где недавно высилась старая ольха, а ныне должно бы чернеть выжженное пятно, начинался деревянный мост. Архип щурился, вытягивал шею, пытаясь разглядеть противоположный берег. Но влажные доски уходили в туман.

  - Деда, идем, ну, - заканючил осмелевший Петька. - Олька говорила...

  - Архипушка! Архип!

   Налетела баба Юля, чуть с ног не сшибла. Платок набок, волосы растрепаны. Ухватила Архипа за локоть, потащила на мост.

  - Быстрее, копуши! Солнце встает!

   И затараторила на бегу:

  - Приходила Ольга-то? Любит она Петьку. Это он к замку ключ подобрал. Повезло вам. Никого из наших не осталось. Мы сейчас на другой берег перейдем, дверь и закроется. Город там теперь. По обеим сторонам - город. Быстрее надо, поперед солнца. Вон за теми елохами новая жизнь начинается.

   В тумане вырисовывались кроны деревьев. Остановился Архип, подтолкнул Петьку вперед. А сам одной рукой за перила взялся, другой - сжал мягкую бабкину кисть.

  - А не ты ли деревню-то пожгла? Из-за тебя и умереть толком не могли. Чего ждали-то, а? Чего?

  - Пусти, дурной! - старуха дернулась к середине моста, выскользнул из-под юбки знакомый топор, грохнул резной рукоятью по ольховым доскам, ощерился тусклым лезвием. Выгнулся мост, метнулись от реки седые клочья. И все дальше уходила вода, все меньше становились огоньки на другом берегу. Все тише - благодарный шелест листвы.

  - Де-еда-а-а!

   Затопотали по доскам Петькины ножки. И радостно стало Архипу: не пошел один, не бросил деда. Снова вместе будут, старый да малый. Не заметил, как вырвалась хуторская бабка, покатилась с криком по горбом вставшей древесине. Вниз, под перила, вслед за топором, в клубящуюся серыми тенями пустоту. Мост тянулся к надвигающемуся небу. Лился теплый, ласкающий свет. Прижимая к себе рыдающего Петьку, старик закрыл глаза и медленно ступил вперед. Двум смертям все равно не бывать.

  2005